Выжить вопреки

Рождение и смерть-1

Игорь Поляков

Выжить вопреки

Пролог

Рождение и смерть

1.

Глубоко затянувшись сигаретным дымом, Лидия Гавриловна на миг замерла. Затем расслаблено выдохнула. Первая затяжка после нескольких часов невозможности покурить принесла ощущение легкости в теле. Слегка закружилась голова. Вторая и следующие затяжки уже, конечно, не то, но ради первой – стоит жить.

Она посмотрела на себя в висящее над раковиной заляпанное зеркало. Оно никогда не было чистым, все считали необходимым схватиться за него. Или закрыть рукой ту неприглядную картину, что каждый видит в зеркале. Она раньше не обращала на это внимания, - так было и так будет, но сейчас подкатило раздражение.

Эти проклятые уборщицы получают деньги и не хрена не делают.

Она разглядывала себя, все больше раздражаясь, тем, что видела в зеркале. С кожей в последнее время какие-то проблемы – сальная и пористая. Под глазами мешки, лицо отечное, волосы висят сосульками, хотя она вымыла их только вчера. Глаза бы не глядели, - она выдохнула в свое отражение сигаретный дым, который клубами окутал отражение. Наверное, много работаю. Было бы хорошо отдохнуть, но кто мне даст такую возможность.

Послышался шум сливаемой воды, и из кабинки вышла Леночка. Смазливая наглая девица, работающая у них не так давно, но уже уверенно себя чувствующая в их болоте. В голове пустота, умеет только бумажки из кабинета в кабинет переносить, да трусы вовремя снимать. Та, будто что-то почувствовав в её взгляде, ополоснула руки, глядя в зеркало на свое молодое загорелое лицо и, уходя, в пространство обронила:

-Как-то не эстетично растолстели вы, Лидочка.

-Прошмандовка, - Лидия Гавриловна замерла с широко открытыми глазами. Она поймала себя на мысли, что с большим удовольствием догнала бы сейчас эту тварь, вцепилась бы в её густые белые волосы (всегда мечтала иметь такие же) и по одному повыдергала бы. Она так ясно увидела это, - визг, летящие в разные стороны волосы, кровь, сломанные ногти, - что потрясла головой, отгоняя видение. И ведь останься Лена еще на пару минут на глазах, так бы и сделала.

От хорошего настроения не осталось и следа. Докурив и оглядев свою фигуру в зеркало, – строгий деловой костюм подчеркивал её полноту, но ведь она уже не девочка, а солидная дама, без пяти минут депутат, - она вышла из туалетной комнаты и пошла в свой кабинет. Очередной партийный день закончился. Взяв из кабинета сумочку, она пошла домой.

Лидия Гавриловна Седова в свои сорок три добилась многого. Не всего, что хотелось, но время еще было. Родившись в провинции и, наблюдая, как родители каждый вечер возвращаются от станка, она зареклась. Её жизнь будет лучше. Она найдет возможность жить для себя и во имя себя, и не пахать от звонка до звонка на убогую зарплату. Она будет жить красиво и только для себя любимой.

Сначала став комсомольским лидером в школе, она после её окончания перебралась в столицу, где в институте, проявив инициативу, встала у руля комсомола. Страна неожиданно развалилась, но люди, желающие порулить, все еще были нужны. И она влилась в партийное строительство, начав с рядового члена и добравшись на сегодняшний день до помощника председателя партии социализма и труда по идеологии. Пусть партия небольшая, пусть в названии сплошная тафтология, но Лидия Гавриловна, входя в элиту этой партии, на очередных выборах могла пройти в Государственную Думу по партийным спискам. Электорат, как стадо, - надо придать ему направление и он пойдет правильным путем. И это была её ближайшая мечта. Задача-минимум. Она была готова пройти по трупам, взбираясь на вершину власти, растолкать окружающих локтями, прогрызть путь вперед.

Вперед и вверх.

Дома Лидия Гавриловна полностью разделась и долго разглядывала себя в зеркало. Молоденькая стерва была права, - живот безобразно увеличился, кожа свисала многочисленными складками, грудь стала больше на два размера и лежала некрасивыми лопухами. Повернувшись боком, она сморщилась. Ягодицы, как бесформенные мешки, а толстые целлюлитные бедра были покрыты жировыми складками и венозной сетью. Да, что-то она запустила свое тело. И вроде время свободное бывает, могла бы заняться собой. На аэробику, конечно, её не хватит, но диета, массаж, водные процедуры и миостимуляция очень были бы кстати.

Вытащив из-под комода напольные весы, она встала на них и задумалась. Вроде в прошлом году она весила около семидесяти килограмм. Или в позапрошлом? Стрелка на весах застыла на восьмидесяти трех, и эта разница озадачила её.

Надо что-то делать. Немедленно. Народ, этот долбаный электорат, голосующий глазами и членами, сердцами и животами, требующий хлеба и зрелищ, не простит ей такого внешнего вида.

Не одеваясь, она села в мягкое кресло рядом с телефоном, закинула ноги на журнальный столик и набрала номер. Смотрела на свои ступни, измененные плоскостопием, на аккуратно подстриженные ногти с педикюром, и слушала гудки.

-Ну же, давай, бери трубку.

Нина всегда могла дать совет по любому поводу. Познакомились они в институте, учились вместе, и с тех пор Нина считала её своей подругой, чем Лидия Гавриловна и пользовалась.

-Что так долго трубку берешь? Спишь? – вместо приветствия спросила Лидия Гавриловна, когда на том конце услышала знакомое «алле».

-Нет. Сашеньке попу подмывала, - как всегда, оправдываясь, затрещала Нина. – Еле услышала телефонный звонок из ванной комнаты. Вода льется, Саша кричит, - разве что услышишь в таком шуме.

-Ты с этими детьми совсем от жизни отошла, - Лидия Гавриловна знала, что дочь Нины недавно родила, а невестка была на сносях, поэтому говорила несколько раздраженно, - погрузилась в бытовые проблемы по уши. Ну, ладно. Я по другому поводу. Подскажи, как избавиться от лишнего веса. Представляешь, прибавила за последний год десять килограмм. Смотреть на себя неприятно, расплылась, как слониха.

-Регулярное низкокалорийное питание, после шести совсем не есть и физическая нагрузка, - аэробика, утренняя пробежка, - и через полгода похудеешь, - скороговоркой сказала Нина.

-Так долго себя во всем ограничивать? А что-нибудь быстрее?– недовольно спросила Лидия Гавриловна, глядя на свой живот, который свисал с обеих сторон.

-Лида, а как ты думаешь! – Лидия Гавриловна даже увидела, как удивленно подняла брови Нина. – Выгнать то, что ты набирала несколько лет, за какие-нибудь полгода – это прекрасный результат.

-А, если за месяц?

-Голод, курс промывания кишечника и пластическая операция по удалению лишнего жира с живота.

-Да, ну тебя.

-Другой альтернативы нет.

-Жаль. Я думала, ты мне поможешь, а ты только расстраиваешь меня, - вздохнула Лидия Гавриловна. Она говорила и смотрела на свой живот, с которым творилось что-то неладное. В центре живота приподнялся бугорок, словно что-то (или кто-то) надавило изнутри. Потом опустился.

Нет, нет, нет, этого не может быть.

У неё и раньше было ощущение, что в животе что-то шевелится, - волнообразные движения, как рыбка проплывет, и иногда мягкие лапки по кругу пробегут, словно паучок.

Нет, я же ни с кем уже лет десять. Даже мысли об этом не возникают.

А иногда надавит на низ так, что еле успевала добежать, а там – ничего. Лидия Гавриловна прикинула, что уже недели две такое творится, и она думала, что это газы. Съела что-нибудь не то, вот и пучит. Она давала себе слово, что будет правильно питаться и пить кефир на ночь, но, конечно же, ничего не делала.

Это невозможно без мужика, а я и забыла, как член выглядит. Вроде, муж есть, а я даже голым его давно не видела.И толстею оттого, что много ем и мало двигаюсь. Нина, как всегда, права.

-Эй, Лида, ты куда пропала?

-Я потом перезвоню. – Лидия Гавриловна положила трубку. Пока с этой домохозяйкой говорить не о чем.

Минут пятнадцать смотрела на свой дряблый расплывшийся живот, - ничего, тишина. Может, привиделось. Она встала, накинула халат и подошла к бару. Пятьдесят грамм коньяку сейчас будет в самый раз. Снова села в кресло и закурила. Задумчиво выдыхала дым, созерцая бесформенные клубы дыма, и прихлебывала коньяк из рюмки.

Она была замужем, но с мужем они давно спали в разных спальнях. Лидия Гавриловна перестала его замечать последние десять лет. Места в четырехкомнатной квартире хватало, они могли в течение нескольких дней не видеть друг друга. Им обоим было удобно, - для неё статус замужней женщины без каких-либо домашних и супружеских обязанностей, для него – спокойная сытая жизнь рядом с телевизором. Сына она родила больше двадцати лет назад, и он сейчас служил в армии. Дом – полная чаша, набит барахлом по самую завязку. Есть все, что надо для жизни в этом мире. Есть, куда гостей пригласить, есть, чем их накормить и быть уверенным, что они потом позавидуют её хорошей жизни.

У меня должна была быть тошнота, рвота, разные прихоти, а ведь ничего не было. Или было.

Лидия Гавриловна глубоко затянулась, пытаясь вспомнить, и закашлялась. Затушила окурок в пепельнице и допила коньяк одним глотком.

Нет, ничего не было. А месячных нет, потому что возраст. Слава богу, не желторотая девчонка. И главное, у меня внутри стоит спиралька, благодаря которой я уже давно не имею проблем.

Она снова подошла к бару и плеснула еще пятьдесят грамм. Уже налив, подумала, что стала в последнее время много пить, но отогнала эту глупую мысль. Как еще можно снять стресс, который при её работе бывает постоянно. Кроме того, она только дома позволяет себе это. И не так уж много, - обычно два раза по пятьдесят.

-Лёня! – крикнула она, приоткрыв дверь своей комнаты.

-Да, Лидочка, - услышала в ответ голос мужа.

-У нас есть что-нибудь перекусить?

-Жареная картошка с сардельками.

Лидия Гавриловна пришла на кухню, посмотрела на сковородку и поняла, что чертовски хочет есть. Не просто перекусить, - она очень хотела плотно поесть, и это желание было уже давно. Наложила в тарелку еду и, сев за стол, стала есть. Через минуту поймала себя на том, что ест жадно, запихивая в рот белый хлеб, бросая в рот картофель, как в топку, откусывая от сардельки большие куски.

Аппетит у меня, как был, когда я сына носила. Так же тогда ела все, на чем взгляд останавливался. От холодильника практически не отходила. Может быть, поэтому сын родился весом килограмм на пять.

От этой мысли сразу расхотелось есть.

-Лёня, что это у тебя картошка пересоленная. И сардельке, наверное, уже сто лет, – она ушла с кухни, срывая злость на муже, который, сидя у телевизора, даже не заметил этого. Он был поглощен очередным ток-шоу, от которых Лидию Гавриловну воротило. Информационная кормушка для быдла.

В своей комнате у бара она поболтала бутылку коньяка, - еще на две рюмки, - и вылила содержимое в стакан. Обычно вечером она ограничивалась двумя рюмками, но сегодня какой-то день неудачный. Точнее, закончился он неудачно. Даже, можно сказать, погано.

Коньяк, как всегда, сделал свое дело, расслабив сознание. Лидия Гавриловна нетвердыми движениями расправила кровать, сбросила на пол халат и легла. У неё сразу возникло ощущение, что она плывет по волнам. Закрыв глаза, она представила себе морское побережье, - волны неторопливо накатывают на берег, оставляя белую пену. Ласковое солнце греет уставшее от суеты города тело. Голубое небо и свежая зелень успокаивает глаза. Легкий ветерок обдувает кожу. Хорошо. Нет, правильнее – замечательно!

Незабываемый месяц на Черноморском побережье, который Лидия Гавриловна часто вспоминала. Это были дни, когда жизнь повернулась к ней лицом, одни из самых лучших дней её жизни.

Она открыла глаза, вернувшись мыслями к зудящей в голове проблеме, которую сознание не хотело принимать.

Месяца два – три назад, я спала на ходу и думала, из-за чего это. Но, ведь, потом это прошло. И сейчас такого нет.

Она выгнала запоздалую мысль из головы, - я много работаю, устаю, поэтому и хочу спать, - и уснула.

2.

- Этого не может быть. Последние десять лет у меня с мужем не было половых контактов, - сказала Лидия Гавриловна, сделав презрительный акцент на последнем слове. – И еще, у меня там стоит спиралька, которая должна предохранять меня от возникновения беременности.

Она пережила унизительное раздевание на виду у доктора и медсестры (хотя бы ширму поставили), нахождение в непривычной позе в обшарпанном гинекологическом кресле, которое шаталось под её тяжестью, холодный металлический инструмент и бесцеремонные чужие руки в резиновых перчатках, вторгшиеся в её интимные места.

Она спокойно ответила на вопросы доктора. Она молчала во время осмотра, но вердикт эскулапа по его окончании расходился с тем, что хотела услышать Лидия Гавриловна.

Врач, пожилая женщина с усталым равнодушным лицом в несвежем халате, отвела глаза от карты и посмотрела на пациентку.

- Срок беременности, примерно, двадцать шесть недель, я прекрасно слышу сердцебиение плода, а вы чувствуйте его шевеления. Вы можете считать себя Девой Марией, но от этого ничего не изменится. А спираль, находящаяся в матке, не предохраняет от беременности на сто процентов.

- И что же мне делать? – спросила Лидия Гавриловна.

В этой непривычной обстановке она утратила свой лоск, свою напористость. К тому же, она чувствовала, что врач говорит с ней, как с пустым местом, как с плодовместилищем, которому не положено думать. Она на мгновение растерялась. На секунды забыла, кто она есть. Атмосфера этого присутственного места давила своей убогостью, своим беспощадным равнодушием.

- Рожать, - пожала плечами доктор и продолжила писать в карте.

Этот ответ добил её. Лидия Гавриловна перестала контролировать себя. Сколько можно слушать эту куклу. Как она могла дать слабину на глазах у этой убогой докторишки. Как она могла позволить этим бездушным людишкам так обращаться с собой.

- Будьте добры, посмотрите на меня, - свистящим шепотом сказала она, - я, что, похожа на счастливую мамашку, млеющую от осознания своего состояния. Мне уже сорок три, я женщина, делающая карьеру. От вас мне нужно только одно, - избавьте … меня … от … этого, - конец фразы она произнесла, четко выделяя слова. Она говорила и чувствовала, как кровь приливает к лицу, как бьется сердце, как появляется дрожь в пальцах. Давно так её никто не заводил.

- Избавление придет через три месяца, Лидия Гавриловна, - сказала врач, посмотрев на титульный лист амбулаторной карты, - а пока вам придется вынашивать беременность.

- Ты что скалишься, сволочь! - Лидия Гавриловна, перестав контролировать себя, нависла над доктором, которая за все время их общения даже не улыбнулась. Она выплеснула на неё свой страх, свое нежелание принимать действительность. – Целых полчаса я слушаю твой бред. Неужели не понятно, что этот ублюдок мне не нужен. Он должен сдохнуть, и чем быстрее это произойдет, тем лучше.

Ребенок услышал, что говорят о нем, и больно пнул в низ живота. Это было так неожиданно, что Лидия Гавриловна, вздрогнув всем телом, испуганно села.

- Что, малышу не понравилось ваше отношение, - улыбнулась врач, не обратив внимания на оскорбление, и продолжила серьезно, - советую смириться. Доносите до родов, а там, если не захотите оставить его себе, государство позаботится о ребенке.

Лидия Гавриловна, выхватив карту из рук доктора, выскочила из кабинета, с удовольствием хлопнув дверью. На крыльце женской консультации дрожащими руками вытащила сигарету. Попыталась прикурить, но ничего не получилось, - зажигалка отказывалась служить.

Все против неё. Она в порыве ярости бросила зажигалку.

- Все будет хорошо, - сказал мужчина, поднося огонь к её сигарете. Он стоял на крыльце консультации и, наверняка, видел её эмоциональную реакцию. Лидия Гавриловна, глубоко затянувшись, отошла от постороннего человека, пытающегося успокоить её. Слепая злость по мере сгорания сигареты угасала. Нельзя показывать свою слабость. Докурив, она пошла на работу, расправив плечи и старательно втягивая живот.

В свой кабинет она вошла собранной, деловой женщиной. До обеда перебирала бумаги, изображая работу.

Что же делать? Как выйти из этой ситуации? Никому нельзя довериться. Сразу разнесут. И откуда он мог взяться? Врачиха права в одном, - непорочного зачатия не может быть. Но и мужчин не просто не было, меня воротит только от мысли о возможности полового контакта.

Мысли хаотично возникали в голове. Вопросов было значительно больше, чем ответов. И не было готового решения. Все умозаключения заводили в тупик. Лидия Гавриловна поймала себя на том, что закурила уже шестую сигарету за последний час. Но не затушила её.

Надеюсь, тебе это не нравится, змеёныш. Надеюсь, тебе тоже приходится дышать дымом, и, может быть, ты захлебнешься им.

Она приготовила себе крепкий кофе и, прихлебывая его, сидела за своим рабочим столом. Старалась не обращать внимания на шевеления плода. Теперь, когда она знала причину этих внутренних движений, ребенок почти постоянно давал о себе знать.

А ты хитрый. Сидел тихо, пока не стало поздно. Но мне тоже палец в рот не клади. Я что-нибудь придумаю.

- Здравствуйте, Лидия Гавриловна, - в дверях стоял Валентин Юрьевич Махальский и сладко улыбался. – Сегодня я вас еще не видел, вот и зашел поприветствовать.

- Добрый день, Валентин Юрьевич, - сделала улыбку в ответ Лидия Гавриловна. – С утра заскочила в больницу, поэтому пришла позже обычного.

Небольшого роста толстячок, которого за глаза звали Валюнчик, отвечал в партии за кадры. Его не очень любили за прилипчивость, за неприятную особенность появляться там и тогда, когда его никто не ждал, подкрадываться незаметно, умение услышать то, что невозможно услышать, умение заметить невидимое. Но приходилось с ним считаться. Будучи правой рукой лидера, он многое мог. С ним нужно было дружить.

- Я и смотрю, что-то бледная вы, Лидия Гавриловна. Вам нездоровится? Что сказали эскулапы?

- Нет, все хорошо. Курю много, двигаюсь мало. Недосыпаю, недоедаю. Вся в работе, в заботах о нашей партии.

- Вы нам нужны, Лидия Гавриловна, здоровая, бодрая, энергичная, - он снова улыбнулся, но теперь в улыбке было больше звериного оскала, чем сладкой патоки. Он вышел, закрыв дверь так же неслышно, как и открыл её.

Да, мне сильно нездоровится. Во мне поселилась раковая опухоль, шматок поедающей меня изнутри ткани, тварь, сосущая мои соки, пользующаяся мною вопреки моему желанию.

Она смотрела на закрывшуюся за Валюнчиком дверь, и у неё появилось какое-то неясное ощущение. Нащупав очередную сигарету, Лидия Гавриловна поднесла зажигалку к ней, и, … это было как озарение. Она вспомнила (или не забывала, а просто хранила воспоминания в дальней кладовой своего сознания, там, куда она не хотела заглядывать).

… Это была её маленькая победа. День, когда она, перешагнув через три ступеньки, присоединилась к верхушке партии. День, к которому она шла пять лет, занимаясь партийной рутиной. Её маленький триумф.

В конце рабочего дня Илья Иванович пригласил отметить её назначение. Сам. Лично. За кабинетом в комнате отдыха был еще Валюнчик. На столе нарезка, фрукты, коньяк, - скромно и со вкусом. Лидия Гавриловна огляделась. Вход в эту комнату был ограничен для рядового и среднего персонала партии, и она была здесь в первый раз, что тоже было одним из проявлений её успеха. Кроме стола со стульями, широкий диван, застеленный ярким покрывалом, видеодвойка на тумбе, приоткрытый бар с большим количеством бутылок.

- Лидия Гавриловна, садитесь за стол, - Валюнчик, сама галантность, суетливо отодвинул стул. – Сегодня ваш день.

- Мы рады, что вы теперь с нами, - приветливо улыбнулся Илья Иванович, - нашей партии нужна ваша хватка, - он схватил воображаемого противника за горло, - и ваша женская мягкость, - он изобразил гладящее движение рукой. - С вами мы горы свернем.

- Спасибо, Илья Иванович, - поблагодарила Лидия Гавриловна за лестные слова. Её приподнятое настроение сменилось на эйфорию, будто она добилась всего, что хотела. Ну, или почти всего. Во всяком случае, до осуществления мечты осталось всего ничего, каких-то пара ступенек вверх.

- За вас, Лидия Гавриловна, - приподнял рюмку Валюнчик.

Коньяк приятно обжег горло. Да, это не то пойло, что ей приходится пить. Чувствуется элитный напиток.

- Лидия Гавриловна, подумайте в ближайшие дни об идеологической линии партии на период предвыборной кампании. Надо сделать так, чтобы массы пошли за нами. Или, хотя бы, помогли нам пройти в Думу, - хитро улыбнулся Илья Иванович. – Оттянуть голоса у коммунистов, центристов и других горлопанов, вот что нам надо. И это у вас получится.

- Мы в вас верим, - снова приподнял наполненную рюмку Валюнчик.

- Я очень сильно постараюсь, - уверенно ответила Лидия Гавриловна. Сейчас она была готова свернуть горы, повернуть реки вспять, да что там, - легко удержать небо на своих плечах. – Я сделаю все, что можно и что нельзя, можете быть уверены, Илья Иванович. Вы же знаете, я для партии и для Вас лично все сделаю.

Хороший коньяк, вкусная закуска, общество уважающих тебя единомышленников. Приятно. Впервые за многие годы Лидия Гавриловна расслабилась на людях. Только дома в одиночестве, сама с собой, она позволяла себе это, - стряхнуть с себя строгую деловую женщину и стать жизнерадостной девчонкой из своей юности. Здесь было приятное общение, мужское внимание, - давно забытые ощущения, смотрящих на тебя, как на женщину, мужских глаз, - и осознание своей значимости. Она уже не девочка на побегушках, а один из лидеров партии.

Они довольно быстро перестали говорить о партийных делах. Илья Иванович вспоминал веселые ситуации из своей бурной жизни. Валюнчик подливал коньяк и комментировал эти истории, точно подмечая психологические нюансы человеческих взаимоотношений. Они непринужденно общались, и этот разговор на равных создавал у Лидии Гавриловны чувство единения и своей незаменимости.

Лидия Гавриловна уже давно так не веселилась. Она заразительно смеялась, принимая живое участие в разговоре. В ответ на похабный анекдот, рассказанный Валюнчиком, Лидия Гавриловна, даже не покраснев, поведала еще более похабный, - ну а что, она же своя среди своих, они же понимают друг друга с полуслова. Она уже была достаточно пьяна, чтобы не заметить, как переглянулись мужчины.

Появилась легкая музыка, и Илья Иванович пригласил её танцевать. Лидии Гавриловне понравилось, как он её поддерживал и вел в танце, - мягко и уверенно. Потом был еще коньяк, выпитый с Ильей Ивановичем на брудершафт. Поцелуй в губы, такой же мягкий и уверенный, который уже не воспринимался, как дружеский.

А потом Лидия Гавриловна ничего не помнила. Или помнила. Или не хотела вспоминать этот кошмарный (приятный) сон, где она с удовольствием смотрела на экран телевизора на совокупление двух мужчин и женщины. Мерзкое действие, но странно волнующее кровь. И хотелось посмотреть, как все там происходит, и неудобно это было делать. Что неудобно, смотреть или делать то же самое? Эти ощущения, - горячая волна внизу живота, животная похоть, зуд во влагалище, - возникающие и требующие выхода. Это присутствие внутри неё, давно забытое и так легко вспоминаемое. Там во сне (или не во сне) она на мгновение узнала себя в телевизоре. Это она, пыхтящая самка, использующая свои отверстия для удовлетворения себя и своих партнеров (товарищей). Это она в задранной к груди юбке с раздвинутыми ногами. На диване с ярким покрывалом. С рыхлыми бедрами и зияющим отверстием.

Тогда, проснувшись утром у себя дома и узнав от мужа, что её привез Валюнчик, она убедила себя в том, что это сон. Кошмар, связанный с неумеренным употреблением алкоголя. Это легко было сделать, ведь так болела голова, и даже думать не хотелось, что за белые пятна на белье. Наверное, просто выделения. А что немного тянет внизу живота

словно кто-то там побывал и неоднократно,

так это оттого, что долго не могла опорожнить мочевой пузырь.

Эти мысли, и неясные воспоминания стерлись из памяти вместе с головной болью.

Сейчас все это всплыло в памяти, или почти все, или только то, что захотело запомнить сознание. Неважно.

Лидия Гавриловна так ясно увидела, как Илья Иванович в спущенных штанах и расстегнутой рубашке кряхтит в её промежности, как смешно он закатывает глаза, что на миг появилось ощущение, что её сейчас вырвет. Она сморщилась, переборов это.

- Сволочи! – пробормотала она. – Какие сволочи!

Все встало на свои места. Её назначение на должность идеолога партии произошло месяцев семь назад, в марте, значит, … а ничего не значит.

Я все равно от тебя избавлюсь, наглая тварь, забравшаяся в меня.

Еле дождавшись конца рабочего дня, Лидия Гавриловна побежала домой. Первым делом, налила себе пятьдесят грамм коньяка, затем - сигарета, и только после этого телефонный звонок.

- Нина, это я. Мне нужен твой совет, - Лидия Гавриловна помолчала и, старательно подбирая слова, продолжила, - мне надо избавиться от ребенка.

- Какого ребенка? – удивилась подруга.

- Ну, помнишь, я вчера тебе звонила, что толстая стала? – и услышав утвердительный ответ, продолжила. – Так вот, это оттого, что я беременна. И мне очень необходимо избавиться от этого.

- Лидочка, что ты говоришь? Как это избавиться?

- Нинка, кончай жевать сопли! – Лидия Гавриловна повысила голос. - Я повторяю, мне это не надо. В моем возрасте и при моем положении этот мелкий ублюдок в моем животе никуда не вписывается. – Лидия Гавриловна четко выговаривала слова, давая понять подруге, что её решение твердое.

- Ну, Лида, ну, я не знаю, - неуверенно проблеяла Нина. – Я сейчас позвоню акушерке, которая у моей дочери роды принимала, может что подскажет. Да, а, срок, какой?

- Шесть месяцев.

- Боже мой, Лида! - Лидия Гавриловна представила себе, как Нина закатывает глаза. – Он ведь уже большой, у него есть ручки и ножки, и он живой!

- Значит, будет мертвый. И не вздумай упоминать мое имя, - сказала она, - и рассказывать кому-нибудь еще.

- Да, да, конечно.

- Я жду.

Пока Лидия Гавриловна ждала, она выкурила три сигареты и выпила еще пятьдесят грамм. Курить уже было так неприятно, что в горле першило, но она затягивалась снова и снова.

Получи, гаденыш. Думаешь, буду с тобой сюсюкаться. Не дождешься. Буду только рада, если ты там загнешься.

Она живо представила себе, как внутри неё корчится этот выродок. Как никотин пропитывает его ткани, вызывая разложение. Какое у него умоляющее лицо. Она поймала себя на мысли, что представляет ребенка с лицом Ильи Ивановича, но Валюнчик тоже принимал в этом участие. Память услужливо прокрутила в голове обрывки воспоминаний, - Валюнчик тоже пытается пристроиться после хозяина, но рост не позволяет. Вдвоем они переваливают её тело в другую позу и … все. Получилось ли у Валюнчика, она не помнила. Ну, а почему, нет. Вполне вероятно, что этот низкорослый пузан тоже оставил свой след.

Телефонный звонок вырвал её задумчивого состояния.

- Лидочка, я все спросила, но это так страшно. Может не надо.

- Нина, не тормози. Давай рассказывай.

- Ну, я не знаю, - помялась Нина, но подстегнутая грозным возгласом «Нина», продолжила:

- У тебя есть спицы?

- Какие спицы? – удивилась Лидия Гавриловна.

- Обычные вязальные спицы. Ты что, никогда не вязала?

- Нет, конечно. Что мне делать что ли, нечего, - недовольно начала Лидия Гавриловна, но, вспомнив, что спицы есть, закончила, - где-то были. Мой малахольный когда-то на восьмое марта подарил мне набор вязальных спиц, наверное, думал, что я ему буду носки вязать, идиот.

- Вот, приготовь спицу. Затем найди во влагалище шейку матки.

- Погоди, не так быстро. Как я должна её найти? - Лидия Гавриловна сморщилась от осознания того, что ей предстоит.

- На ощупь. Введешь пальцы во влагалище и найдешь её там.

- Как она выглядит на ощупь?

- Ну, такое округлое образование с углублением в центре. Так вот, введешь спицу в это углубление и протолкнешь её вверх. Вытечет жидкость, может быть, кровь. Ну, и потом, надо вызывать скорую помощь, дескать, воды отошли.

- Скорую вызывать обязательно? - Лидия Гавриловна представила, как слухи расходятся по городу и первый камешек, вызвавший эти круги, - сотрудники скорой помощи. Хотя её лицо знают мало народу, обязательно кто-нибудь узнает.

- А как же, Лидочка. Ведь умереть можешь от этого.

- Ты так уверенно все рассказала, может, приедешь и поможешь мне? – спросила Лидия Гавриловна, уже зная ответ.

- Лида, ты ведь знаешь, я всегда рада тебе помочь, но внук болеет, некому за ним присмотреть. Никак не могу вырваться, - в голосе Нины легко читалось, - «только не это, я не могу в этом участвовать».

- Ладно. Спасибо за информацию, - Лидия Гавриловна хотела положить трубку, но услышала жалобный голос Нины.

- Лида, может не надо. Представь себе, - маленький малыш, пухленькие ладошки с маленькими пальчиками, розовая попка, малыш тянется к тебе …

- Нина, хватит нести всякую хрень, - оборвала её Лидия Гавриловна, - совсем в своем болоте погрязла. Дети только гадят, орут и мешают жить, - и она с грохотом положила телефонную трубку.

Что-то бы понимала, сидит дома, как клуша, занимается детьми и ничего вокруг не видит. Знала бы всю ситуацию, то не городила бы всякую чушь. Представь себе, - тьфу, не приведи, Господи, - уже представляла.

Лидия Гавриловна встала с кресла и пошла к платяному шкафу. Вроде, где-то в его недрах лежат спицы. Неудобно, страшно, совсем не хочется, но что-то делать надо.

Я не дам тебе ни одного шанса. Я пройду через боль, через страх смерти, но ты, мерзкая тварь, узнаешь, почем фунт лиха.

Она сама уже не замечала, что все чаще разговаривала со своим ребенком, обращаясь к тому виртуальному образу, созданному воображением. Образу смертельного врага с легко узнаваемым лицом (почему-то, чаще всего он ей казался похож на Валюнчика). Плод так больно толкнул её под ребро, что она чуть не уронила часть вытащенных из шкафа вещей.

Понял, что со мной шутки плохи. И никакой пощады. Ты – незваный гость, и тебе пора уходить. И чем быстрее это произойдет, тем лучше для всех.

Вот и коробка со спицами. Лидия Гавриловна перебирала их, как хирург перед операцией смотрит, все ли есть, чтобы можно было спокойно оперировать. И она смотрела на них, как пациент, - этими страшными блестящими инструментами меня будут резать. Она выбрала тонкую спицу, - наверное, подойдет. Посмотрела против света на её острие. Потрогала его пальцем, - может, недостаточно острый конец, но, наверное, очень острая спица и не нужна.

Я проткну твое уродливое тельце. Ты будешь пищать от боли, но это острие войдет в твое тело, как в масло. И прекратит твое никчемное существование.

Она не замечала, как бежит время, заворожено глядя на блестящую спицу. Поводила из стороны в сторону, созерцая блестки света, отражающиеся от её поверхности. Вышла из транса оттого, что мочевой пузырь потребовал внимания к себе.

Ну, что ж, пора.

Лидия Гавриловна сходила в туалет. Приготовила на всякий случай круглое зеркало на подставке (может, так удобнее будет найти во влагалище эту самую шейку). Устроилась на своей кровати и, раздвинув ноги, посмотрела на свою промежность в зеркало – рыхлые лепестки половых губ синюшного цвета, слегка зияющее отверстие. Глубоко вздохнула и ввела указательный палец левой руки внутрь. В правой руке, как пишущую ручку, она держала спицу. Сосредоточенно стала смотреть на стену, шевеля губами. Все было мягко, и не было ничего округлого и твердого. Но и окончания этого отверстия она не нашла.

Наверное, глубже. Сунула спицу в рот и, помогая себе правой рукой, сунула еще два пальца. И сразу нашла. Правда, не округлое, а приплюснутое и бугристое, но ничего другого не было, следовательно, это она, шейка матки.

Странное ощущение появилось в голове. Прикосновения. Поиски наобум. Будто кто-то в ящике со всяким барахлом что-то ищет. Перебирает вещи в поисках того, не зная чего. Не больно, нет, щекотно, как бы странно это не было. Лидия Гавриловна на миг забыла, что делает, прислушиваясь к себе.

Однажды, в зоопарке она кормила обезьянку с руки, - она сама не помнила, как её туда занесло, но такой факт в её жизни был, - и та прикоснулась к ней своими маленькими лапками, когда брала предложенное лакомство. Сейчас, примерно, такие же ощущения. Маленькие мягкие лапки ласково перебирают. Немного закружилась голова, но это тоже было приятно. Легкое приятное головокружение.

Лидия Гавриловна постепенно погружалась в эти ощущения, как-то отстранено, боковым зрением, наблюдая за собой в большое зеркало на трюмо. Она хихикнула, - в зеркале какая-то дебелая тетка сидела в неловкой позе с руками в промежности. Но не было времени наблюдать за её ужимками, уже близко была первая волна.

Мощная волна, как когда-то на берегу моря в шторм. Сильная волна, преодолевающая любые препятствия, сминающая сознание и несущая сладостные мгновения.

Вот, сейчас.

Лидия Гавриловна открыла рот, не заметив выпавшую спицу, и первый стон слетел с её уст. Она широко открытыми глазами смотрела на женщину в зеркале, которая, выгнув спину, пропускала сквозь себя волну. И сразу же торопя приближение следующей волны, суетливо перебирая руками в промежности. Она уже была перед ней, неся с пронзительным ветром обжигающие брызги. Яростная страсть стихии.

- О-о-ох! – стон Лидии Гавриловны больше походил на вой морского ветра, свободного в своем порыве. Волна, ударившая о скалы, схлынула, оставляя после себя пену все еще неудовлетворенного желания.

– Давай же, еще, - бормоча, звала она следующую волну. И она появилась, быстрая, неумолимая, огромная

цунами, поглощающая жизнь,

сминающая дома, как картонные коробки,

вырывающая с корнем деревья, несущая смерть.

Она обрушится на мой мир уничтожая его,

но стоит ли из-за этого волноваться,

ведь он уже уничтожен.

Мой мир мертв уже давно.

Иди сюда огромная волна,

возьми меня,

уничтожь меня,

сотри меня с лица земли,

я хочу этого сейчас и всегда.

Накрой меня с головой,

дай мне то что я хочу снова и снова,

потому что я хочу этого.

Появившаяся на краю сознания странная мысль о грядущей катастрофе погибла под натиском этой волны. Лидия Гавриловна стонала, извиваясь под её сладостной тяжестью, став в эти секунды самкой из первобытного леса, выгибающей тело навстречу натиску самца. Натиск волны все не ослабевал, неся уже боль, но по-прежнему желанную.

- Лида, что случилось? – послышался голос мужа из-за двери, - Тебе плохо?

- Иди на хрен, козел долбанный! – крикнула она сквозь сладкую вату полуобморочного состояния. Волна ушла, погрузив её в истому легкого забытья, на границу между прошлым и настоящим. Она ушла, оставив после себя полную пустоту в голове и ощущение, что её нижняя половина тела парит в пространстве.

Лидия Гавриловна так и уснула, - бесстыдно раскинутые ноги отражались в зеркале трюмо. Люстра, отражаясь в зеркале, освещала валяющуюся на полу забытую спицу.

Рождение и смерть-2

3.

Утреннее пробуждение было радостным. Лидия Гавриловна, открыв глаза и посмотрев на потолок, сразу вспомнила, что было вчера, и улыбнулась. Это было замечательно. Даже, несмотря на то, что тело затекло в неудобной позе.

Не знаю, как ты это сделал, но теперь я тебе позволю жить в обмен на это.Ты ведь этого и добивался, мелкий сладострастный ублюдок.

Словно слыша её, ребенок пошевелился внутри, и у Лидии Гавриловны не появилось былой ненависти. Но, пожалуй, и слепого материнского счастья тоже не было. Голый расчет, - ты мне удовольствие, я тебе еще немного жизни. Она не хотела заглядывать далеко вперед, - сейчас мне хорошо, а что будет дальше, там видно будет

Сладко потянувшись всем телом, выпрямив ноги, Лидия Гавриловна вздрогнула. На пол упало забытое вчера зеркало. Упало, но не разбилось. И это было прекрасно.

- Все будет хорошо, - сказала она, улыбаясь солнцу, заглядывающему в окно.

Встала с постели, выключила горевший всю ночь свет и, заметив на полу спицу, подняла её с пола и сказала:

- А будешь плохо себя вести, я сделаю тебе харакири, - она проткнула воздух перед собой, словно держала в руках шпагу, и засмеялась.

День начинался замечательно.

За завтраком Леня, подозрительно глядя на неё, спросил:

- Что это вчера вечером было?

- А ты как думаешь? – ответила вопросом на вопрос Лидия Гавриловна, с аппетитом отправляя в рот омлет с большими ломтями колбасы и откусывая от толстого куска хлеба

- Ну, что-то подобное я слышал в порнографических фильмах, - неуверенно сказал Леня, пряча глаза.

- Вот мы какие, порнуху смаковать любим, - хохотнула она, - слюни пускаем, глядя на эти похотливые совокупляющиеся дырки, теребим свой короткий обрубок у телевизора, кончаем в свой потный кулачок.

- И все же, - сказал, покраснев, муж.

- Я делала то, о чем ты и подумал. Я мастурбировала, - сказала Лидия Гавриловна, - потому что ты давно неспособен сделать мне приятно. Что раньше сопли жевал, ёрзая на мне, что сейчас даже это уже не можешь. Все самой приходится делать.

Леня заткнулся, чего она и добивалась. Она никому не позволит испортить её хорошее настроение. Доели завтрак в молчании и разошлись по своим комнатам.

Из платяного шкафа Лидия Гавриловна достала бандаж. Старая потертая тряпка с многочисленными шнурками, сохранившаяся от её первой и единственной беременности. Носила её тогда только пару недель, перед самими родами.

Может быть, тебе это не понравится, но мне совсем не надо, чтобы ты торчал наружу. Придется тебе потерпеть, немного ужаться.

Надев бандаж и старательно затянув все завязки, стала одеваться дальше. Посмотрела на свой темный деловой костюм и сморщилась, - не подойдет, только подчеркнет её полноту и возраст. Да, она уже не девочка, но этот костюм не для сегодняшнего настроения. Выбрала из шкафа яркую блузку, которую не надевала лет пять, и, приложив к себе, посмотрела в зеркало. То, что надо. Надела блузку, затянула на талии юбку, слегка открывающую колени.

Теперь макияж, легкий, еле заметный, но подчеркивающий её настроение, то есть жизнерадостный, наперекор обстоятельствам, я – женщина, которая твердо стоит на своих ногах. Я все могу в этой жизни, я уверена в себе.

На работе, зайдя в свой кабинет, Лидия Гавриловна посмотрела на папки, разбросанные по столу, на отдельно лежащие бумаги, на разбросанные ручки и карандаши, - нет, только не это. Да, нужно придумать слоган, который проймет этот никчемный и убогий электорат. Да, надо подумать и создать несколько вариантов выступлений для Ильи Ивановича,

который пускал слюни и сопли, когда трахал тебя, не спросив согласия, и может быть, не один раз, сменяя слабосильного Валюнчика.

Надо, но не сейчас.

Лидия Гавриловна села в свое удобное кресло и, положив перед собой какую-то бумажку, погрузилась в воспоминания. Она перебирала в памяти вчерашние приятные события, пытаясь вспомнить в какой момент это началось. Когда она ввела пальцы во влагалище или когда кто-то

кто, кроме этого маленького ублюдка

забрался в её мозги. И откуда возникла эта реальная картина, надвигающейся гигантской волны, сметающей все живое. Лидия Гавриловна прекрасно помнила, что это было так натурально

сильный ветер, несущий морские запахи и холодные брызги, большая волна вдали, которая не кажется такой устрашающе большой, пока не приблизится, и практически черный цвет моря,

что у неё даже сомнения не было, что она на берегу моря. В любом случае, пережитое вчера – это самое незабываемое впечатление в её жизни. Оно не идет ни в какое сравнение с её прошлым опытом. Никогда и ни с кем она такого не испытывала, ни с мужем, ни сама с собой. Все было настолько замечательно, что казалось нереальным.

Я хочу это снова и снова, и ты дашь мне это.

Лидия Гавриловна улыбнулась, - какая перемена в их отношениях. Вчера она желала быстрой смерти своему врагу, а сейчас заключала с ним временное перемирие. На какое время, она пока и сама не знала, да и думать пока об этом не хотела.

Перемирие на моих условиях, ты понял, хитрый и наглый гаденыш, только так и никак иначе.

- Лидия Гавриловна, что с вами? - в дверях стоял как всегда подкравшийся незаметно Валентин Юрьевич. - Зову вас, а вы так глубоко задумались.

- Да, извините, - она улыбнулась Валюнчику, - действительно, задумалась.

толстый ублюдок со стручком вместо члена, я думаю у тебя ничего не получилось, как ты ни пыжился, стоя у меня в промежности.

- Я зашел вам напомнить, что через пять минут совещание у шефа, - он подошел к столу и, что-то заметив в её глазах, пристально уставился на неё. Лидия Гавриловна знала, что Валюнчик считал себя опытным физиономистом (читаю с лица, как с листа), поэтому, скромно опустив глаза, спросила:

- Все ли хорошо у вас дома, жена довольна вами?

- В каком смысле? – удивился Валюнчик странному и неожиданному для него вопросу.

- Во всех смыслах, - Лидия Гавриловна подняла глаза и посмотрела прямо в его удивленные глаза, - и по хозяйству, и в общении, и, конечно, в постели? Все ли у вас получается, на все ли вы способны?

- О чем это вы? – смешался Валюнчик, не ожидавший такого вопроса от Лидии Гавриловны, и, уходя от ответа, посмотрел на часы. - Время, Лидия Гавриловна, совещание сейчас начнется.

Она счастливо улыбнулась вслед ретировавшемуся партийному товарищу, который стушевался, наверное, впервые за все время их знакомства.

Он тогда не смог, у него ничего не получилось.

На совещании она сидела с таким отстраненным видом, что Илья Иванович участливо поинтересовался:

- Вам нездоровится, Лидия Гавриловна?

- Да, мне что-то не хорошо, - ответила она, поняв, что теряет здесь время и у неё есть возможность покинуть общество этих говорунов.

- Да-да, я тоже заметил, что у Лидии Гавриловны не все в порядке, - поддержал её Валюнчик.

- Время сейчас трудное, и вы нам нужны бодрая и энергичная, Лидия Гавриловна. Идите домой, и отдохните сегодня, - отпустил её Илья Иванович.

Уходя, она подумала, что уже слышала эти слова - «бодрая и энергичная». Она улыбнулась своим мыслям, - может быть тогда, шесть месяцев назад, они хотели от неё бодрости и энергии в движениях, они хотели, чтобы она визжала от удовольствия, а она лежала, как бревно, - пьяная толстая баба, истекающая неподвижной похотью. Вряд ли они тогда получили все, что хотели.

Лидия Гавриловна шла по городу, радуясь свободе и предстоящим дома удовольствиям. Проходя мимо кафе, поняла, что хорошо было бы перекусить и выкурить сигарету. Села за свободный столик и заказала подбежавшему официанту – что желаете? - комплексный обед и пачку сигарет.

И как я раньше не замечала, как это замечательно сидеть в уличном кафе, и смотреть на проходящих мимо людей. Это он, народ, идущий мимо с такими разными лицами, - от счастливых и воодушевленных до тупых и идиотских. Это он, электорат, и ему наплевать на меня, на похотливого Валюнчика, на целеустремленного Илью Ивановича. Ему все равно, кто придет к власти, лишь бы их не трогали, давали возможность досыта есть и трахать друг друга. Ну, и зрелища, конечно – футбол и голые бабы, мелодрамы со счастливым концом и изнанка жизни звезд.

Лидия Гавриловна закурила от предложенной официантом зажигалки. Да и бог с ним, с электоратом. Я тоже хочу жить в свое удовольствие.

И быть трахнутой, пусть даже это сделает сидящая во мне тварь.

Она ела предложенный салат из овощей, мясное рагу с жареной картошкой и запивала холодным пивом. И жить хорошо, и есть вкусно тоже хорошо. А самое главное то, что ждет её впереди, то, к чему она сейчас пойдет.

Была еще только середина дня, можно было гулять и ничего не делать. Но Лидия Гавриловна пошла домой. В свою укромную спальню, на свою удобную постель, в объятия своих

его

грез. Она с удовольствием сняла бандаж, который мешал двигаться. Плод пошевелился.

Что, понравилось?

Приняв душ и смыв с себя пот вчерашнего и сегодняшнего дня, Лидия Гавриловна закрылась в своей спальне, - а, пошел весь мир к такой-то матери. Пусть он перевернется и провалится в тартарары. Сейчас для неё важны было только она сама и её ощущения.

Разбудил Лидию Гавриловну телефонный звонок. За окном уже стемнело, поэтому она с трудом нащупала трубку, непрерывно трезвонящую.

- Алле, Лида, это ты? – услышала в трубке голос Нины.

- Я, - односложно ответила она. Слушать и говорить не хотелось. Двигаться тоже.

- Почему не звонишь? Я, ведь, волнуюсь, – Нина говорила, пытаясь скрыть любопытство в своем голосе.

–Если ты сейчас дома, то ты ничего не делала!? - то ли утверждая, то ли спрашивая, сказала она.

- Не делала.

- Молодец, Лидочка! А я так мучилась, - рассказала тебе вчера такой ужас, мороз по коже, как представлю себе. Я понимаю, вчера у тебя это была первая реакция на неожиданное сообщение. Но, наверное, теперь все позади и ты оставишь ребенка, - в голосе Нины легко читалось облегчение.

- Да, Нина, оставлю. Но, затем, когда он родится, я его задушу, нет, я утоплю его в ведре, и буду смотреть, как он пускает пузыри, или нет, я возьму его за ноги, и буду бить головой о край стола, пока его башка не лопнет, как пузырь, и мозги не полетят в разные стороны. Затем, я возьму его мертвое тельце, мелко порублю сечкой и выкину в окно. - Лидия Гавриловна хрипло захохотала в трубку, представив округлившиеся глаза Нины. И, когда услышала длинные гудки брошенной трубки, добавила:

- Сука! Смерти моей хотела.

Положила трубку на место и забыла о звонке и о подруге.

Сегодня все было так же прекрасно, но это уже была не морская волна, а падающие дома. Гибнущий город. Смерть и разрушения.

Многоэтажный дом осел и всей своей массой рухнул вниз, погребая все под собой. Пыль, обломки, камни полетели в разные стороны и, когда эта волна разрушения накрыла её, когда так реально пыль помешала сделать вдох, на высоте удушья она кончила в первый раз. Ничего не видя и не слыша вокруг, хотя знала, что все гибнет, и она тоже. Пусть, главное – получить то, что она хочет.

Затем небоскреб, качаясь в пространстве, как перевернутый маятник, упал медленно и неторопливо. И снова её накрыла волна, но теперь, сквозь кайф, она на миг услышала голоса людей, умирающих и зовущих на помощь. Крики людей, знающих, что помощи не будет. Она тоже закричала, приветствуя оргазм неминуемой смерти, когда увидела падающий на неё жилой дом с большим количеством умирающих людишек. Эти видения, такие реальные

этого не может быть это всего лишьсон

немного беспокоили её. И мягкие пальчики, - сегодня они не рылись в её голове, а уверенно по-хозяйски сделали свое дело. Возникли неоткуда, быстро и уверенно, что было хорошо. Все-таки не совсем приятно, когда кто-то копошится в твоих мозгах.

- Ты, дружок, трахаешь мои мозги, у тебя это хорошо получается и мне это нравится. Но зачем ты заставляешь смотреть эту мерзость. Давай обойдемся без сцен массовой гибели электората. Мне, конечно, нет дела до их жизней, но это лишние эмоции, давай попробуем обойтись без них.

Лидия Гавриловна слушала тишину своей комнаты, ожидая непонятно чего, но ничего не произошло. Она поймала себя на мысли, что ждет ответа

давай залезь в мою голову и сделай это снова.

- У меня с тобой крыша съедет, вот уже с тобой разговариваю и жду ответа. Во что ты меня превратил всего за сутки. В покорную рабыню, готовую выполнять твои прихоти за подачку

ну же сделай это еще и еще.

Так ничего и, не дождавшись, Лидия Гавриловна встала с постели и, накинув халат на голое тело, вышла из своей комнаты. Муж, как всегда, сидел у телевизора и смотрел сериал.

- Сколько можно смотреть эти маразматические мыльные оперы, ты скоро станешь таким же убогим, как эти придурки, - сказала она, выплеснув раздражение, – пялишься в этот проклятый телевизор, будто больше заняться нечем. Книжку бы что ли почитал, или какое-нибудь полезное дело по дому бы сделал, дрочило долбаный.

Даже не обратив внимания на удивленно оскорбленное лицо Лёни, прошла на кухню. Нарезала себе бутербродов, - толстые куски хлеба, на них масло, толстые куски колбасы и сверху сыр, - и снова ушла в спальню. Ощущая просто зверский аппетит, с удовольствием все съела.

Поев, Лидия Гавриловна поняла, что хочет спать, и не стала противиться этому желанию.

4.

Лидия Гавриловна проснулась затемно. Это было ощущение своей скорой и неизбежной гибели. Оно её разбудило, будто кто-то толкнул.

некогда спать впереди очень мало дней.

Она лежала, вглядываясь в сумерки раннего утра. Нет, здесь никого нет,

а если ты хочешь напугать меня, то это сделать непросто.

Она потянулась к тумбочке и вытащила сигарету из пачки. Курить она стала меньше в последние дни, поэтому с удовольствием затянулась. Выдохнув дым в потолок, смотрела, как из него образуются причудливые фигуры. Вот, что-то похожее на летящего дракона. Снова, сделав губы трубочкой, выдохнула, - а это смахивает на комод, нет, тумбочку. А сейчас человеческое лицо, - прямой нос, глубокие глазницы, искривление рта в порочной улыбке

это лицо твоей смерти.

Лидия Гавриловна поперхнулась, проглотив от неожиданности очередную затяжку. Прокашлявшись, затушила сигарету. Нет, я не буду слушать тебя. Она встала и подошла к окну. Решение пришло быстро, - она пойдет гулять.

За окном в буйстве красок царило бабье лето. Сумерки уже уходили под натиском солнечных лучей, и эта красота начинающегося утра прогнала мысли о смерти. Быстро одевшись, она вышла из квартиры.

Лидия Гавриловна села на один из первых вышедших на линию троллейбусов и поехала. Поближе к природе, туда, где будет свежий воздух и, где она будет радоваться жизни. На железнодорожном вокзале села в ближайшую электричку, идущую за город, даже не задумываясь, куда она едет.

Я не хочу верить, что смерть близко, но…

Она вышла из электрички на неизвестной её станции и пошла туда

куда?

где заканчивались дома, и начинался лес. Ноги несли её прямо, а она бездумно радовалась солнечному утру, теплой осени и проходившим мимо людям, живущим в этом поселке. Абсолютно незнакомым людям, а потому она смотрела на них без обычного для неё раздражения. Она знала, что идет к реке,

откуда она это знает?

которая медленно несет свои воды рядом с лесом.

Так и оказалось. По чистой воде тихо плыли желтые листья. По берегу реки над водой свисали ветви ив. Где-то далеко пищали птицы и отстукивал свою песню дятел. Тишина и покой. Под ногами зеленая трава, манящая своей чистотой и мягкостью. Чистый воздух, вдыхать который было одно наслаждение, и даже не возникало желание закурить.

Лидия Гавриловна села на берегу и …

здесь будут жить люди, и здесь они будут умирать. Это благодатное место примет их для жизни и для смерти. И все также будет отражаться в чистой воде бездонное небо, когда планета соберет свой урожай.

Она тряхнула головой, - не мешай слушать тишину. В кои веки выбралась на природу из суеты города. И ты не даешь наслаждаться жизнью. Она легла на спину, подставив лицо теплому солнцу. И

что сука хочешь вижу хочешь раззявила свою дырку

получи по полной программе все то о чем мечтаешь

хочешь мучительную смерть получишь её сейчас

страх полузадушенного состояния от руки сдавливающей горло

раздирающая боль внизу переходящая в нестерпимое желание

сдави сильнее горло дай мне то что я хочу

заставь меня содрогаться я хочу этого ну же еще …

Лидия Гавриловна судорожно вдохнула воздух, вынырнув из глубины, из мрака своего сознания

моего больного сознания, которое заполонил тот, кого я хочу и ненавижу.

- Господи, спаси и сохрани меня, дай силы выжить и помоги мне, грешной, - пробормотала она, не осознавая, что произносит слова, которые никогда не использовала. Молится тому, в кого никогда не верила. Говорит слова, которые вынырнули из подсознания, из глубин памяти.

Река уже не казалась благостным местом, - вода притягивала своей чернотой, ивы тянули к ней ветви-руки, кукушка начала отсчитывать время до смерти.

Лидия Гавриловна встала на ватные ноги и, уходя от реки, последний раз посмотрела на течение воды, впитывая в себя это меланхоличное состояние небытия. Когда шла по поселку обратно, люди уже не казались добродушными и милыми. Они были, скорее, равнодушными и недобрыми. Зомби, работающие от рассвета до заката, чтобы прокормить своих выродков. Их убогая жизнь не имела смысла, впрочем, как и её существование.

Дома Лидия Гавриловна сняла заляпанные грязью сапожки и спросила встречающего её мужа:

- Ты почему дома?

- Вообще-то, сегодня выходной день, суббота. Я удивился, куда это ты с утра исчезла.

- Еще скажи, что ты волновался за меня, - сказала Лидия Гавриловна.

- Да, и что же в этом такого? Ты моя жена, и мне не все равно, где ты.

- Если я умру, наверняка, обрадуешься, - она посмотрела прямо в глаза своего супруга и, увидев там ответ, улыбнулась.

- Что ты такое говоришь? Зачем ты так?

- Да, пошел ты…, - сказала равнодушно Лидия Гавриловна и пошла к своему бару. Утреннее хорошее настроение кануло в лету, испарилось, как дым от сигареты, и это было плохо. Она открыла новую бутылку коньяка и налила сразу в стакан, - пятьюдесятью граммами не обойтись. Может это не самый лучший метод лечения больного сознания, но другого нет. Поставила на прикроватную тумбочку бутылку, забралась в постель и, потягивая горький напиток, задумалась. О смысле своей жизни, о необходимости карабкаться вверх, о желании жить

и дать возможность жить другому,

об этих странных, таких реальных

и настолько нестерпимо желанных,

видениях.

Коньяк давал возможность встряхнуться, стимулируя аналитические способности, но он же и тормозил, погружая сознание в расслабленное ленивое состояние. Когда Лидия Гавриловна допивала второй стакан, появилась тяжесть внизу живота. Она переложила стакан в левую руку, а правую сунула под юбку. Счастливо улыбаясь приближающемуся удовольствию, плеснула в рот остатки коньяка и расслабилась.

Иди сюда, мой любовник, сделай это снова и снова. Если мне суждено умереть, то сделай это так, чтобы я приняла это со счастливой улыбкой на устах. За секунды до прихода счастья она увидела его глаза

я твоя судьба

и его руку, что был нож

вонзающийся в её живот

где еще теплится жизнь

которую я хочу защитить

и хочу её немедленной смерти

потому что ненавижу

рассекающий чрево нож

лопающийся живот

как перезрелый арбуз

вытекающие жизненные соки

и мой крик совпавший с криком новорожденной плоти

той что должна умереть

я должна жить

я хочу жить

я не дам тебе возможность убить меня.

Она еще жива и в его глазах

ты выполнила свою миссию

прочитала приговор. И захотела это, и получила то, чего желала

я освобожу тебя от этой проклятой жизни

от обязанностей и прав

от счастья и несчастья

от радости и горя

от добра и зла

от веры и неверия

от желания и отрицания

от этого сжигающего плоть огня

от необходимости набивать брюхо

и от необходимости выделять нечистоты

я отведу тебя туда где ничего нет

или есть все

и где ты получишь то что хочешь

или не хочешь

если захочешь.

Очнувшись, Лидия Гавриловнаподнесла к своим глазам правую руку, уже зная, что увидит.

Кровь, яркая алая кровь.

Инстинкт самосохранения заставил её сползти с кровати, добраться до двери спальни и, открыв её, позвать мужа.

Лидия Гавриловна смотрела на мелькающие за окном машины скорой помощи дома и деревья, словно наблюдала в кинотеатре чужую жизнь. Или созерцала быстротечную смену кадров своей жизни. Она чувствовала боль от инъекций,

слава богу, я еще жива,

видела качающийся над головой флакон, от которого тянулась тонкая трубка.

- Я умру? – спросила она

кого?

- Не знаю, надеюсь, нет, - услышала честный ответ

от кого?

Она закрыла глаза, отдаваясь покачивающимся движениям автомобиля, не желая сопротивляться охватившей её слабости.

- Женщина, откройте глаза, - услышала она через секунду, и, послушно открыв глаза, увидела вокруг белые кафельные стены и закрытое маской лицо. – Говорить можете?

- Кто же теперь будет трахать мои мозги, ведь я хочу этого постоянно? – спросила она маску. Или подумала, что спросила.

- Субстрат совсем без крыши, - услышала она

или показалось,

перед тем, как снова погрузиться в себя.

Уже навсегда.

Рождение и смерть-3

5.

Вера Малахова ждала, когда стрелки на часах приблизятся к девяти часам. Время в послеродовой палате текло медленно, от кормления до кормления. Груди болели, молоко самопроизвольно стекало из сосков, и её рубашка в области груди и живота уже промокла.

С молоком у неё всегда было хорошо. Родила она уже четвертый раз и снова дочь. Муж будет недоволен, потому что он хочет мальчика. Вера во всем винила себя, - он старается, работает, все деньги в дом, а она не может ему родить мальчика. Но новорожденную девочку она все равно любила. Ребенок не виноват, что её мать такая непутевая дура.

В коридоре послышался стук колес каталки с детьми и их голодный плач. Вера только вчера поздним вечером родила, и это кормление было вторым. Она с нетерпением ждала ребенка, толком не разобравшись ночью или ранним утром, на кого она похожа и радуясь встрече со своей частичкой.

- Вера, держи свою плаксу, - детская сестра протянула ей завернутый в пеленку орущий комок. Ребенок сразу затих, получив грудь. Вера с умилением смотрела, как она жадно хватает сосок.

Нос мой, глаза мои, а уши и подбородок – папин.

- Девочки, у кого молока много, покормите мальчика, - спросила медсестра, - мама у него умерла в родах, он недоношенный и материнское молоко ему было бы кстати.

Только сейчас Вера заметила, что на каталке остался еще один завернутый в пеленку комок, тонко пищащий в наступившей тишине палатного кормления. Её доброе сердце рванулось к этому малышу, да и молока у неё с избытком.

- Давайте мне, - сказала она и, получив в свободную руку ребенка, уточнила:

- Почему его мама умерла?

- Кровотечение, - спокойно ответила сестра.

раковая опухоль проросшая насквозь мышечную ткань и высосавшая все соки из этого плодовместилища

- Что вы сказали? – удивилась Вера, но медсестра ушла, а соседки по палате были заняты своими детьми. Решив, что показалось, она удобно приспособила дочь к груди и переключила внимание на мальчика.

Лицо с ладошку, розовое с легким синеватым отливом, глаза закрыты, но рот тянется туда, куда надо. Схватил сосок и жадно начал поглощать молоко. Вера ослабила пеленку, стягивающую ребенка, и его маленькая ручка, одна, а затем и вторая, ухватились за молочную железу.

«Недоносок, а шустряк», - улыбнулась Вера своим мыслям. Она посмотрела на свою дочь, которая неторопливо сосала молоко, даже не пытаясь вытащить руки из пеленки. В отличие от мальчика, её лицо было умиротворенным.

дай мне жизнь мне надо жить надо мне жизнь дай

Вера прислушалась к себе, - опять этот голос внутри неё, ниоткуда, странный и требовательный. Она на мгновение закрыла глаза, ожидая, что он снова что-нибудь скажет, но

ничего не услышала, кроме шума ветра в вершинах сосен, почувствовав такой знакомый и родной запах хвои. Уже темнеет, а она не знает путь домой. Она выросла в этом лесу и знает его, как свои пять пальцев, но сейчас она стоит на маленькой полянке и не знает, что делать. Нет, пока еще не страшно. Здесь она тоже дома, но родители будут волноваться. Особенно, папа. Если все обойдется, обязательно выпорет. Больно и унизительно.

Летние ночи сейчас теплые, она не сильно голодна, - успокаивала она себя, но паника медленно вползала в голову. Не надо создавать проблему на пустом месте, мне уже пятнадцать, и я в состоянии сама найти дорогу.

Решив, куда пойдет, она двинулась в путь, но через некоторое время увидела, что совсем не знает окружающий лес. Чужой, страшный, он окружал со всех сторон, подавлял ужасом безвыходногосостояния. Темные стволы протягивали свои сучковатые ветви, как когтистые лапы. Мелкий кустарник цеплялся за ноги.

Уже почти полностью поддавшись панике, она хотела броситься вперед, но замерла. Слева от неё на пеньке сидела женщина. Даже в сумраке леса было видно, как она стара. Согбенная спина, покрытое морщинами лицо, скрытое тенью и старческим платком, на теле ветхая одежда.

Этого не может быть. В такое время здесь не может быть такой древней старухи. Она протерла заплаканные глаза, но ничего не изменилось. Старушка здесь, и она смотрит на неё.

- Заблудилась? – спросил её старый сухой голос. И даже такой скрипучий человеческий голос был благодатью здесь и сейчас. Она не одна, и даже если старуха ни чем ей не сможет помочь, что ж, живой человек рядом лучше, чем страх одиночества.

- Да, - она вдруг ощутила себя такой маленькой и беспомощной по сравнению с этой мудрой и древней женщиной, что слезы снова навернулись на глаза.

- Я помогу тебе, а ты поможешь ему, - загадочно сказала старуха, - иди туда, никуда не сворачивая, и придешь домой, - костлявая кисть руки с изломанными артритом суставами показала ей направление.

Старуха показала направление, противоположное тому, куда она собиралась бежать, поддавшись панике.

Ну, конечно, вот же вдалеке сквозь стволы виден её любимый кедр, на который она всегда ориентировалась. Я в пятнадцати минутах от дома и умудрилась заблудиться.

-Спасибо, бабушка, - сказала она, обернувшись, но -никого рядом нет.

И нет пня, на котором она сидела.

Нет ничего.

Все привиделось.

- Все, девочки, давайте детей, - услышала Вера голос, вырвавший её из давно забытого, из того, что было когда-то, но память не хотела возвращаться в то, чего не может быть.

помоги дай мне жизнь

Вера посмотрела на детей. Её девочка (я назову её Мариной, но вдруг ему не понравится такое имя, хотя, ему все равно, как я называю девочек, важнее, что он уже давно придумал имя мальчику, которого я не могу родить) спала, отвалившись от груди. А мальчик все еще сосал молоко, но уже вяло.

«После него сцеживать не надо», - мысленно порадовалась Вера хорошему аппетиту мальчика.

- Как его зовут? – спросила она сестру, когда отдавала ребенка.

- Пока никак.

До следующего кормления Вера думала о своем сне. Об этом событии в её жизни, которое случилось давным-давно, но из-за того, что она понимала, что такое невозможно, так же давно забытое, старательно вычеркнутое из памяти.

И всплывшее сейчас. Такое реальное, будто это было вчера, словно она только что нашла дорогу домой. Словно только что рассталась со старухой, указавшей путь.

Когда снова принесли детей, Вера сама взяла обоих, - и свою Марину и мальчика (Иван, Ваня, Ванечка, только так, и никак иначе). Приложила их к груди, умиленно глядя на их соревнование по высасыванию молока. Она любила этот процесс. Это слияние в одно целое с маленьким беззащитным созданием, которому ты нужен, который зависит от тебя. Вера улыбалась, глядя на них

и снова девка, сколько можно. Эти проклятые сикавки весь дом заполонили, проходу от них нет, – злой голос мужа, встречающий её после третьих родов, обещал бурю, но вылился всего лишь, слава богу, в одну затрещину. Она упала на диван, спасибо, господи, что он там стоит, и увидела, как муж расстегивает ремень.

- Только вонь от них одна, орут и жрать требуют, - он говорил, готовясь к тому, что происходило всегда, после каждых родов.

- Нет, нельзя, всего неделя после родов прошла, - бормотала она, удивляясь бессмысленности своего возражения. Так было после первых и вторых родов, так чему удивляться.

- Закрой рот и снимай свою трихомудь. – сказал он, - уже целую неделю я жду этого момента. Надеюсь, ты не думаешь, что я онанист какой-то.

Она лежала под ним, стараясь не обращать внимания на боль, и смотрела на Леночку, спящую в кроватке (первая и самая любимая), Сашеньку (свою вторую кровиночку) и Настеньку (третью и такую же дорогую), - у вас будет другая жизнь, полная добра и радости.

У вас будет счастье в жизни, вас будут любить.

Сделай Господи так, чтобы они никогда не узнали горя в жизни.

Чтобы для них возвращение домой было ежедневным счастьем.

Чтобы их всегда на пороге ждала любовь близких.

Вера открыла глаза. Вот тебе и раз, снова уснула во время кормления. Убедившись, что все в порядке, дети насыщаются, посмотрела на серый осенний день за окном.

Такой же серый, как моя жизнь!

Такой же холодный, как мой дом!

Такой же бесконечный, как моё замужество!

Почему я позволяю себя унижать?

Почему позволяю так обращаться с собой?

Сон вскрыл её сознание, то, что она боялась увидеть, что прятала в тайниках своей памяти.

не бойся боли и смерти

ты мать

не давай панике взять верх и станешь сильнее

ты создатель

защити свои создания и станешь богом

встань во весь рост и сбрось обузу

ты мать

ты творец

ты бог

Вера пришла в себя только, когда детей собрали и позвали их на обед. В столовой она ела, не замечая, что ест. Она не слышала оживленно болтающих соседок по столу. Она слушала себя, ожидая прихода голоса и боясь этого. У мамы тоже появились голоса в голове, и это закончилось разлукой с ней, когда она перевалила через своё совершеннолетие. Я не хочу этого, у меня четверо детей, я не могу оставить их сиротами.

Но ничего не происходило, обед закончился и она успокоилась.

Ничего не произошло и во время очередного кормления, - ни снов, ни голосов. Вера спросила у медсестры, может ли она назвать ребенка, и, получив утвердительный ответ, сказала, что хочет назвать мальчика Ваней.

- Ну, что ж, Иван, так Иван, - улыбнулась медицинская сестра.

Ничего не происходило и в последующие дни, и Вера забыла свои сны. Она кормила детей, радовалась этому счастью и отодвигала, Господи, сделай так, чтобы этот день никогда не пришел, момент выписки. Но неумолимое время, это дьявольское изобретение, двигалось вперед, и наступили шестые сутки.

Пришел день возвращения домой.

Утром принесли детей и Вера, уже привычно, взяла обоих. Ванечка изменился за эти дни, - прибавил в весе, стал пухленьким малышом с розовой мягкой кожей, с любопытством в глазах. Не изменился только аппетит, все также он с энтузиазмом брал грудь, опорожняя её полностью.

- Что с ним будет дальше? – спросила Вера медсестру.

- Если сейчас не усыновят, то переведем в дом ребенка, а там, как повезет.

- А кто может усыновить?

нет ты не сможешь

ты должна поднять своих

нет ты не дашь мне то что я хочу

ты должнавырастить своих

ты не сможешь защитить меня

я не смогу помочь тебе

ты должна сама

нет

- Да вот, хотя бы, и вы, - сказала сестра.

- Нет, я не могу, - повторяя за кем-то, ответила Вера. – У меня и так четверо, мне их надо вырастить.

Медсестра пожала плечами и ушла.

- «Это ты со мной говоришь?» - подумала Вера, глядя на Ваню, сама, поражаясь абсурдности своей мысли. Но ответа не дождалась. Ваня работал ртом, и его глаза смотрели на её грудь.

«Это говорил мне ты», - уже утвердительно подумала Вера.

«И до этого ты со мной говорил. Это ты заставил меня вспомнить то, что я не хочу вспоминать. Зачем?»

ты можешь защитить себя и детей от него

для этого ничего не надо делать

ничего не увидеть

не заметить

не обратить внимания

ты можешь это

ты хочешь сделать это

ты уже делала это.

Она сидит на краю их постели и смотрит на тлеющий огонек забытой сигареты. Муж, выпив, заснул, держа горящую сигарету в руке, и раньше, когда такое случалось, она всегда тихонько извлекала окурок из его пальцев.

А сейчас она смотрела, как огонек подбирается к простыне. Еще мгновение и займется постель, очищающий огонь наберет силу, полыхнет во всю мощь, … и освободит её от этого ублюдка.

Она будет свободна, она сможет одна вырастить детей, она сильная.

Но страх, Господи, что я делаю, а если он проснется от боли и увидит меня сидящей рядом, ничего не делающей, он убьет меня, и мои девочки останутся без матери, толкает её вперед, и вот уже сигарета потушена.

О, Господи, спаси и сохрани, как я могла даже подумать об этом.

ты можешь

ты сделаешь

если хочешь счастья своим детям.

Загляни внутрь себя

ты знаешь, что он может сделать с твоими девочками.

Вера мчалась с молочной кухни домой, муж, наверняка, уже дома, хочет есть, а её нет. Открыла дверь, - ботинки в коридоре, - так я и знала. Заглянула в комнату и, - нет, этого не может быть, - муж отдернул руку от голенькой Леночки, лежащей в кроватке, - нет, он, наверное, проверял сухая ли она

он этого никогда не делал

ты это знаешь

ты не хочешь верить своим глазам

ты не сможешь защитить своих детей

ты должна защитить своих детей

ты мать

ты создатель

ты творец

ты бог.

Вера, ошеломленная увиденным, сидела на кровати, тупо глядя перед собой. Вскрытые пласты её памяти обрушились на неё, ломая все преграды, освобождая, (прости, Господи, что согрешу, что позволяю себе даже думать об этом) от стереотипов, от заложенной с детства покорности мужчине, который бьет, любя, от веры в победу добра без применения силы.

Когда Вера вышла из роддома в холодный осенний день (надеюсь, ты не настолько наивна, чтобы ждать теплую встречу с букетом цветов, фотографией на память и поцелуем), она обернулась и посмотрела на окна.

Эти несколько дней, будто целая жизнь.

- Господи, спаси и сохрани, - она перекрестила родильный дом и ушла. Одинокая, подгоняемая ветром женская фигура со свертком в руках.

Ч асть I . Видеть сны.

1.

Полдень. Раскаленный асфальт. Лето две тысячи тридцать третьего года от рождества Христова выдалось чересчур жарким. В предыдущие годы температура тоже поднималась до сорока градусов по Цельсию, но тогда казалось, что погода просто меняется, и за жарой последует желанная прохлада. На Урале такой жары не было никогда, и местные ученые говорили о последствиях глобального потепления, об изменении уральского климата, строили прогнозы на будущее и гадали об изменениях в жизни людей. Оптимисты рассуждали о возможности двух урожаев в сельском хозяйстве, конечно, при разумном использовании водных ресурсов. Пессимисты предвещали засуху и голод. Чиновники подсчитывали доходы от экономии энергоресурсов, которые не использовались для обогрева жилья, а врачи говорили об гигантских озоновых дырах в атмосфере и резко возросшем риске рака кожи.

В любом случае, изменить что-то уже было невозможно.

Под унылым тополем, высохшие листья которого не давали хорошей тени, пара студентов пьет пиво. Инна вышла из прохладного каменного здания в полуденный зной, но даже быстро появившееся ощущение липкого тела не изменило её хорошего настроения от сдачи последнего экзамена. Сессия позади, можно оттягиваться все лето. Пусть даже оно такое непривычно жаркое.

Стройная, длинноногая, в облегающем легком платье до пят, с открытыми плечами и глубоким декольте - она знала, что выглядит эффектно, поэтому спиной почувствовала лениво раздевающие взгляды студентов под тополем (и это было приятно, она даже глупо улыбнулась этому чувству). Инна воткнула в ухо наушник от висящего на шее мобильного телефона и под звуки блюза пошла по пустынным улицам, стараясь больше находиться в тени и направляясь в сторону сквера - место встречи с подругами. Дружили они со школы, сейчас учились в разных институтах, но раз в неделю встречались в условленном месте, чтобы просто поболтать о новостях, посмотреть друг на друга, обсудить общих знакомых. Они были разные, но им было интересно вместе. Познакомившись в первом классе, они прошли через всю школу, ссорясь и мирясь, рассказывая друг другу свои и чужие проблемы, проводя вместе каникулы и школьные дни.

Саша, увидев Инну, первым делом спросила, словно они не расставались на целую неделю:

- Ну, как, у тебя получилось с твоим суперменом от большого тенниса?

- Нет. Я смотрела на него, как ты меня учила, томно и слегка прищурившись, делая ему вот так, когда он смотрел на меня, - Инна медленно провела кончиком языка по верхней губе, - как бы невзначай прикасалась к нему рукой, а вчера подошла и прямо сказала, что он мужчина моей мечты и что я хочу быть с ним. И что ты думаешь он ответил?

-Что? – выдохнули разом Саша с Леной.

-А он в ответ - лучше, говорит, пенис в руке, чем девица на мне. И заржал, онанист хренов.

- Что, прямо так и сказал!

- Голубой, наверно, или мастурбант гребаный, - сказала Лена.

- Нет, - Инна отхлебнула пиво из предложенной Сашей бутылки, - расчетливый ублюдок. Он сейчас с Катькой Овечкиной ходит, тупой толстой уродиной, имеющей папу вице-президента коммерческого банка.

- Ну, надо же, какой козел! Впрочем, как и все мужчины, - угрюмо сказала Лена, задумчиво глядя вдаль.

- А я, девочки, уже неделю живу с парнем, который в постели ТАКОЕ со мной вытворяет, - Саша, мечтательно закатив глаза, всем своим видом продемонстрировала крайнюю степень восторга. - Мы практически не выходим из спальни. Я с утра «мама дорогая» сказать не могу. - Оксана, в последний год окунувшаяся с головой в половую жизнь, перебравшая уже несколько партнеров и говорившая при встречах только про это, красноречиво жестикулируя, рассказывала об очередном половом гиганте. Инна с Леной, пряча улыбки и подыгрывая ей, всплескивали руками - вау, такой большой! Неужели столько раз!

- Кстати, вон он стоит, меня ждет, - Саша показала на одиноко стоящего у газетного киоска парня небольшого роста.

- Плюгавенький он, что-то у тебя, - поджала губы Лена.

- Стручок, - пряча улыбку, сказала Инна.

- Недобрые вы, девочки. Хотя, ... я тоже так думаю. Но, замуж я за него не пойду, детей от него рожать не буду. А у вас я даже такого не вижу. - Саша, допив бутылку, бросила её в траву, не обратив внимания на неодобрительный взгляд Лены. - Ну, ладно, пойду, была рада вас повидать.

Саша вытянула губы, имитируя поцелуй для каждой из подруг, и пошла к своему низкорослому другу.

- Пока, - улыбнулась вслед Инна.

Лена, проводив взглядом Сашу, серьезно сказала:

- Мы вот прикалываемся над Сашей, а я еще ни разу оргазм не испытывала. С Олегом живу полгода и ... ни разу, - было видно, что она уже давно думает об этом. - Он думает только о себе. Кончит и засыпает, а я лежу и думаю, зачем я вообще это делаю. И этот постоянный страх перед месячными, - придут или не придут?

- Брось ты этого ублюдка. А оргазм можно и без помощников испытать. Мы с мамой и её подругами иногда ходим в сауну, я в бассейне поплаваю голая и вечером уснуть не могу, пока себе рукой не помогу. – Инна помолчала и добавила:

-Даже хорошо, что Ник оказался козлом. Я сейчас не могу себе представить, как бы я с ним это делала. – Инна еще помолчала и, словно разговаривала сама с собой, продолжила:

-Как-то все сразу было неправильно с ним, словно я сама себе внушила, что он мне нравится, а мне он и не нравился. Просто симпатичный парень, а так, по жизни, - урод.

-Да, действительно, как-то все неправильно, для меня онанизм не выход, человеческого тепла хочется рядом, чтоб не только о трахе думал, а чтоб обо мне заботился, чтоб любил, - задумчиво сказала Лена, словно тоже говорила для себя. - А вот бросить - это хорошая мысль, давно назревшая.

Лена откинула голову назад, прищурившись солнцу. Затем, допив пиво из своей бутылки, встала со скамьи, и, подобрав Сашину бутылку, бросила их в урну.

-Ладно, давай оставим это. У тебя какие сейчас планы?

-Домой. Мама ждет с праздничным ужином по поводу окончания сессии, - Инна улыбнулась, вспомнив о маме, - пошли, я тебя до остановки провожу.

Они шли по липовой аллее, протянувшейся практически через весь центр города, любуясь отреставрированными архитектурными памятниками и новыми домами, глядя на группирующуюся молодежь на лавочках, весело проводящих время. Город, где они родились и выросли, с которым связаны все воспоминания их жизни, где им было хорошо. Не замечая этой привычной ситуации и не думая о будущем.

Дома Инну ждал красиво сервированный стол и мама Аня. Сколько себя помнила, она всегда так называла маму, которая, по сути, была её единственной подругой. Отца у неё не было, спрашивать о нем она перестала лет с десяти, так как слышала стандартный ответ - а нужен ли он нам, и разве нам не хорошо вдвоем? У мамы Ани для неё всегда было время. Выслушав её, она при необходимости давала совет (не всегда полезный, довольно часто ненужный, но хорошо хоть не учила жить) или высказывала свое мнение, к которому Инна иногда прислушивалась.

Вот и сейчас, расслабившись от домашней еды и выпитого вина, Инна рассказала о том, как она пыталась соблазнить Ника (вообще-то его звали Николай, но он считал, что это не круто, что его полное имя какое-то провинциально-убогое, словно город в котором он сейчас жил не был провинцией России).

-Инна, - укоризненно сказала мама Аня, - не должна приличная девушка так бесцеремонно предлагать себя, это нескромно.

-Мама, мне уже девятнадцать лет, а я еще ни разу ни с кем не целовалась!

-Еще только девятнадцать, - сказала, снисходительно улыбаясь, мама Аня и, протянув руку к пульту, оживила плазменную панель на стене. Она всегда смотрела новости, предпочитаякруглосуточный Российский Новостной Канал (вдруг в мире случится что-то важное и интересное, а я не знаю). Включила вовремя - диктор рассказывал о землетрясении на западном побережье Американского континента. На экране была карта с Лос-Анджелесом в центре, из которого расходились концентрические круги. Затем справа выступал ученый-эксперт, поясняя возможные причины происходящего и объясняя возможные последствия, а слева пошли кадры воздушной съемки местности.

Смежив веки и лежа на коленях у матери, Инна даже не пыталась слушать, - в последние годы в мире постоянно происходили различные природные катаклизмы, которое воспринимались с привычным равнодушием спокойной жизни. Всего лишь очередное землетрясение где-то далеко, - ужасно, грустно, но меня не касается.

И под бубнящий голос диктора она уснула.

Длинный коридор, окрашенный наполовину в ядовито-желтый цвет, наполовину побеленный, заканчивался окном с серым от грязи стеклом. Двери по обе стороны коридора без ручек, замочных скважин и номеров. Они загадочны своей девственной чистотой, их очень хочется открыть, как любую никогда не закрывающуюся дверь. Она видит свою руку, - бледные дрожащие пальцы тянутся к гладкой поверхности и толкают дверь, которая открывается бесшумно, словно ждет, что её откроют.

Молодая женщина балансирует на краю табуретки, на шее петля, в глазах тоска и обреченность. Она узнала её и, беззвучно открывая рот, кричит, но табурет падает в сторону. Из хрипящего рта вываливается язык, - багровый, отекший, изрезанный глубокими извилинами. Вытаращенные, лезущие из орбит, бессмысленные глаза. Безвольно висящие вдоль тела руки.

Она бросается к телу в попытке спасти, в стремлении освободить вовремя из петли, но, поскользнувшись на чем-то мокром, повисает на теле, своей тяжестью затягивая петлю. Руки скользят по голым мокрым ногам, и она шлепается на пол, запачканный густой красной жидкостью. Давно свернувшаяся кровь застыла на ногах трупа, на дощатом полу, на стенах.

Кровь везде, как обязательный атрибут смерти.

Как прекрасный символ завершения бытия.

Она зовет на помощь, кричит, не слыша себя. С трудом поднявшись на ноги, выскакивает из этой страшной комнаты и толкает дверь напротив, оставляя на двери цветы смерти - красные отпечатки своих ладоней.

Лучше бы она осталась там, где была.

Ник, держа обеими руками, как дубинку, свой пенис, - неестественно большой с ярко-красной отливающей легкой синевой обнаженной головкой, - двинулся к ней. Не в силах пошевелиться, предчувствуя ужас того, что может пережить, она выставляет вперед руки в бесполезной попытке защитить себя. Капля свернувшейся крови, слетев с её руки, попадает на блестящую поверхность эрегированного органа и, как волны расходятся от упавшего в воду камня, так и от этой капли по лаковой поверхности пошли круги гниения и разложения. Распад ткани завораживал:куски плоти отваливались так быстро, и так неумолимо, что она не замечала реакцию Ника на это. Она не смотрела на него с самого начала, потому что невозможно было оторвать взгляд от неестественно быстрого и прекрасного процесса.

Она, пятясь, вышла задом в коридор, и закрывшаяся дверь отрезала её от этого ужаса.

Укусила себя за запястье, - надеюсь, это кошмарный сон, - но боль была обычной. Обратив внимание на свои испачканные кровью ладони, хотела обтереть их об одежду, но, о, Господи, на ней свадебное платье. То, о котором она мечтала, - сшитое специально для неё, по фигуре, с глубоким декольте и обнаженной спиной, длинный подол и легкая воздушная фата. Сейчас её наряд был порван по шву и испачкан кровью.

«Да что же это такое?!»

Она оперлась спиной на стену, и упала в открывшуюся дверь.

«Что, опять на спине. Вся в меня, готова лечь под всякого трахальщика», - мама Аня, мерзко хихикая, нависла над ней. Её указующий перст торчал перед носом, - резко выраженный папиллярный узор походил на извилины трупного мозга, только что извлеченного из формалина, - и покачивался мерно и укоризненно.

«Знай, шлюха, что им, этим вонючим козлам, от тебя нужно только одно. Трахнуть тебя. Это нужно было твоему отцу, который поимел все, что двигалось и имело дырку между ног, это же нужно и твоему дрочиле в соседней комнате, но я вижу тебе нравиться раздвигать ноги, ДОЛБАНАЯ ШЛЮХА», - конец фразы вылетел из её разинутого в крике рта, обрызгав слюной и обдав кислым запахом плохо переваренной пищи. Она инстинктивно закрыла глаза, не веря им, - нет, это не мама, она не могла так с ней поступать, она никогда так с ней не говорила.

Когда открыла глаза, то обнаружила себя стоящей на карачках в коридоре.

«Нет, этого не было, это просто плохой сон, надо немедленно проснуться».

Она встала и бросилась бежать по коридору, пытаясь спастись от кошмара, который не мог быть явью, но босым ногам было холодно, и в дощатом полу попадались торчащие гвозди, уколы которых были болезненны, что усугубляло панический ужас.

Резко остановившись у двери ( такая же, как предыдущие многочисленные двери), она толкнула её и вошла. Тело сделало то, что она не хотела. Зажмурившись, она ждала, что будет на этот раз.

В неестественной тишине, сотканной из запахов речного простора и сгоревшего леса, горного ветра и смрада трупного разложения, полевых трав и свежевырытой земли, она открыла глаза. Перед ней до самого горизонта простирался разрушенный город. Кварталы руин, нагромождения сломанных панелей, черные от копоти остовы зданий, сломанные и поваленные деревья, брошенные на шоссе автомобили.

Хотела повернуться, но остановилась в своем движении, потому что там был он.

Тот, кто придет за ней.

Тот, кого она ждет.

Её мужчина.

Она чувствовала на своей коже его дыхание.

Она вдыхала его запах.

Она ощущала его, как чувствуют присутствие родного человека.

Он был за её спиной, и она услышала голос.

Возможно, голос был в своей голове:

«Ты уверена, что хочешь увидеть свою судьбу?»

Голос был мягок, как бархат, и суров, как брезент. Он привлекал и отталкивал. Он звал и прогонял. Голос похотливого мальчишки и зрелого умудренного опытом мужчины.

«Да, хочу. Очень хочу», - сказала она то, что совсем не хотела говорить.

То, что боялась сказать.

«Ну, что ж, это твое право, это твой выбор».

Она повернулась и…никого. На голой скале она стояла одна в своем нелепом грязном свадебном платье с чувством незаслуженной обиды под ярким беспощадным солнцем.

Видеть сны-1

2.

Инна проснулась от звука работающего телевизора и солнечных лучей, падающих на лицо. Перевернувшись на другой бок, в полудреме подумав, что неужели мама до сих пор смотрит новости, она снова уснула с неясным ощущением недосмотренного сна.

И опять проснулась с ощущением беды и вопросами. Запах жареной колбасы из кухни и там же телевизор по-прежнему работает. Кто же готовит завтрак, если мама на работе? И – странное ощущение, что должно произойти что-то важное прямо здесь и сейчас. Если уже не произошло.

Инна, накинув халат, медленно встала с дивана и вышла на кухню.

Молодой парень (симпатичный, широкоплечий, светлые волосы и серые глаза, возраст примерно до двадцати, на бандита не похож) раскладывал по тарелкам завтрак, делая это привычно и уверенно, как у себя дома, и спокойно, словно это было его ежедневное занятие. Хотя, нет, ему еще, наверное, около семнадцати-восемнадцати лет, но явно не тупорылый пацан без царя в голове.

- Доброе утро. Извини, что пришел без разрешения.

- Вы кто? - Инна не испугалась, то ли потому, что не чувствовала никакой опасности от такой домашней ситуации, то ли голос незнакомца примерно её возраста внушал доверие

и еще - где-то я его уже слышала.

- Меня зовут Иван. Давай поедим, потом я скажу, зачем пришел, - сказал он.

По маленькому телевизору, стоящему на холодильнике, в прямом эфире шли видеоматериалы землетрясения в Америке. «Все западное побережье практически полностью разрушено, такого сильного землетрясения здесь не было никогда. Лос-Анджелес превратился в груду развалин», - захлебывался комментатор, объяснения которого в принципе были не нужны, - на экране мелькали кадры безжизненных руин.

такие странно знакомые, словно это мои видения, словно всё это уже было именно со мной

- Это начало, - сказал Иван, глядя на экран и комментируя изображение на экране, - совсем скоро и сюда доберется.

- Что, апокалипсис? - скептически спросила Инна. Она думала, что делать, - звать на помощь, выскочив из квартиры, или посмотреть, что будет дальше. Хотя подсознательно уже все решила, - незнакомец ей нравился, и …

где-то я его видела.

Снова возникло ощущение, что подобное уже было и именно с этим человеком. Она посмотрела на себя в стекло буфета, отметив, что после сна выглядит не очень хорошо, рукой пригладила волосы и улыбнулась себе.

- Да, - ответил Иван. – Садись, будем кушать.

Инна смотрела, как он ест, ловко орудуя вилкой в левой руке, аккуратно откусывает от куска хлеба и иногда смотрит на неё, поднимая глаза от тарелки. Ей было любопытно, как он попал в квартиру, поэтому она не обратила внимания на серьезность его тона. Даже больше, - она не услышала ответ на свой скептический вопрос.

-Как ты попал сюда? – спросила она, даже не заметив, что перешла на «ты».

-Через дверь, - ответил Иван, пожав плечами.

Когда пили кофе, Инна, краем уха слушая телевизионные новости и решив продолжить разговор, уточнила:

- Думаешь, и до нас дойдет?

Иван спокойно посмотрел на часы и, вставая из-за стола, сказал:

- Сейчас у нас будет.

Как бы в подтверждении его слов, на потолке мелко затряслась люстра.

-Поэтому, нам пора, - закончил он фразу и начал действовать.

Быстрым движением подхватив Инну за талию (удивленную и ошеломленную его быстрыми действиями, поэтому и не сопротивляющуюся) и забросив её на плечо, Иван схватил свой вещмешок в прихожей и выскочил на лестничную клетку. Не замечая крики Инны, которая не верила тому, что происходит, и удары по спине (как-то отстранено она увидела, что замок в квартиру сломан), перепрыгивая через две ступени, Иван побежал вниз. Где-то на уровне третьего этажа его бросило на стены, - первый толчок был еще достаточно слаб, чтобы разрушить здание.Выскочив из подъезда и добежав до серо-зеленого газона, находящегося метрах в тридцати от дома, Иван опустил Инну на высохшую траву.

Вовремя. Обернувшись, они увидели, как рядом стоявший многоэтажный дом упал на здание, в котором жила Инна. Это произошло медленно, как при замедленной съемке, но неумолимо и до неестественности страшно: панельная коробка сначала накренилась, замерла, покачиваясь и балансируя, словно она еще могла вернуться в первоначальное состояние,- и с нарастающим ускорением рухнула на соседний дом.

Иван закрыл Инну собой, - волна из мелких осколков и пыли накрыла их.

Через минуту, отплевываясь, Иван поднял голову и посмотрел на лежавшую под ним Инну. В её глазах был не страх, а удивление, смешанное с узнаванием, - какого чёрта, что происходит? Как это все возможно и почему со мной?! И почему я не могу вспомнить тебя, хотя уверена в том, что мы где-то встречались?

Иван достал из мешка кроссовки.

- Это же мои кроссовки, - удивленно сказала она.

- Знаю, я взял их для тебя.

Инна зашнуровала кроссовки и спросила:

-А моя одежда, надеюсь, ты её тоже взял?

-Извини, об этом я не подумал.

Очередной подземный толчок бросил Ивана на газон. Асфальт вздыбился обломками. Рядом стоящий старый раскидистый тополь, с хрустом сломавшийся, медленно упал, хлестнув ветвями в метре от них. Трамвай с заполненным пассажирами салоном, сброшенный с рельс, по инерции въехал в автозаправочную станцию, сбив пару колонок. И сразу вслед за этим пламя взрывной волны ударило по ним.

- Господи, Боже мой, Господи, Боже мой, - бормотала Инна, широко открытыми глазами смотря на агонию десятков заживо горящих людей, на их бесплодные попытки выбраться из пекла, плавящиеся руки, прижатые к стеклу, открытые в немом крике рты на безумных лицах.

- Пойдем, у нас впереди долгий путь.

Иван поднял за руку Инну, и они пошли, - две серые от пыли фигуры, держащиеся за руки, идущие по улицам гибнувшего города, постоянно встречая на пути борьбу людей за жизнь и смерть.

Жарким летом две тысячи тридцать третьего года пришло время сбора урожая.

3.

Дом ещё стоял. Всего три этажа, построенный давно и добротно, он держался, только несколько больших трещин по фасаду приоткрывали его внутренности. Здание стояло на берегу широкой реки, и зияющими отверстиями разбитых окон смотрело на её простор.Люди покинули дом, бросив всё, но на первом этаже находился магазин, из которого трое мужиков выносили коробки с ноутбуками (у них даже не возникала мысль о том, где они найдут розетку, чтобы зарядить их).

За ними выскочил продавец, держа в руках, как дубинку, ножку от стола. С головы у него стекала кровь, вся левая часть лица была одним ярко-красным кровоподтеком, но правый глаз был полон решимости отстоять вверенное имущество. Догнав ближайшего к нему грабителя, он с размаху нанес удар. Тупой звук удара и вскрик грабителя.

- Лучше бы ты этого не делал, -мужчина с пропитым лицом, но с хищным блеском в глазах, аккуратно положил коробку с десятком тонких величиной с обычную папку ноутбуков и поднял с земли обрезок металлической трубы. Легко выбив из рук продавца ножку стола, он сбил его с ног. Посмотрев на бейдж, укоризненно сказал:

- Эх, Семен, Семен...

Следующим ударом по голове он лишил Семена сознания, а монотонными последующими ударами - жизни.

Для Егора Малахова человек был, примерно, то же самое, что таракан или муха. В детстве он понял на примере отца, что сильный всегда прав. Его отец, мощный мужик, любитель пожрать и выпить пива, говорил ему, - «если есть проблема, придави и размажь её», - демонстрируя свой кулак размером с пивную кружку. Эти слова и стали его девизом на всю последующую жизнь.

Сейчас Егору было около пятидесяти, он многое пережил, в том числе и то, что считал несправедливым по отношению к себе, но ничего не изменилось в его ограниченном мировоззрении. Жена нарожала шлюх, которые не могли прокормить сами себя. В Москве, где они прожили достаточно долго, где родились их дети, он не смог найти удовлетворяющую его работу, поэтому им пришлось за несколько лет сменить несколько городов. Он недолго задерживался на новом месте, - очередной работодатель видел, что Егор предпочитал пить, а не работать. И спираль снова закручивалась.

Но сейчас все изменилось, пришло время для самореализации.

Пришло его время.

Земная поверхность выдала очередную порцию подземных колебаний, которые свалили с ног мародеров. Дом вновь устоял, только с фасада отвалились куски облицовки, да провалился участок крыши. Одновременно с этим вдали раздался глухой грохот, и затем нарастающий шум, который предвещал скорую беду.

- Что это? - запаниковал самый младший, все еще держась за голову.

- Сейчас узнаем, - равнодушно обтирая руки о белую рубашку Семена, сказал убийца.

Шум перешел в рев быстро несущейся воды, которая появилась перед ними в виде волны высотой в несколько метров, сметающей все на своем пути.

«Плотина», - подумал Малахов и, подчиняясь инстинкту, бросился бежать. Большое водохранилище, словно специально построенное для того, чтобы смыть этот город, когда придет время, стремительно опорожнялось через разрушенную плотину.

Этот удар дом не выдержал. Волна ударила в него, снесла крышу и смяла, как картонную коробку. Ослабевая, прокатилась дальше и схлынула, затопив прилегающие к реке земли.

Егор, задыхаясь и отплевываясь, вылез из затопленной канавы, в которую успел упасть перед тем, как его накрыла волна. Состояние было, будто тяжелым катком проехали по телу. Он вдыхал воздух и радовался второму рождению. Пришло его время, и он не собирался глупо умирать. К тому же нужно кое с кем разобраться, сделать то, что уже давно хотелось. Егор, слегка пошатываясь и оступаясь, по колено в воде, но все быстрее и увереннее, пошел в сторону своего дома, совершенно не интересуясь, что случилось с друзьями по выпивке и грабежу. Случайные люди, о которых беспокоиться совсем не стоило.

- Где ты был? Я ничего не смогла спасти, - Вера Малахова с младшей дочерью Мариной сидела рядом с разрушенным домом. Она говорила, а в глазах была тоска и равнодушная обреченность, которые уже навсегда поселились там.

- Закрой рот, уродина, - сказал Егор.

- Ничего у нас не было, а теперь еще и крыши над головой нет, - словно не слыша его, продолжила она, - прожили жизнь так, словно никогда нас и не было.

Егор подошел к ней и, глядя в глаза, схватил жену за горло. Сжав свои сильные ладони, он смотрел, как вместе с удушьем накатывает страх, как злость сменяется сначала на ужас, а затем на желание жить. В глазах женщины покорная просьба и прощение.

- Я так давно это хотел сделать, - улыбаясь, сказал он, - твое убогое существование рядом со мной уже так опротивело. Трахать тебя даже хуже, чем дрочить. Убить тебя следует уже только за то, что ты не можешь родить мне парня.

Он, довольно улыбаясь, разжал руки, и безжизненное тело женщины упало к его ногам.

Егор посмотрел на дочь, которая молча и с ужасом в глазах смотрела на смерть матери:

- Иди за мной.

И, не оборачиваясь, пошел.

Марина, у которой покорность была в крови, пошла за ним, обернувшись в последний раз на труп матери. В этот день её жизнь так быстро изменялась, что она уже перестала думать, тупо подчиняясь ужасной действительности.

4.

Он уже был близок. Самоотверженно работая, чувствуя прилив сил от раздающихся под ним стонов, и, не обращая внимания на то, что их липкие от пота тела издают чмокающий звук при соприкосновении, ощущая приближение экстаза, он двигался все быстрее, забыв об окружающем мире. Сквозь вату своего наслаждения он слышал, как она кричала от удовольствия, и счастливо улыбался этому.

Не выходя из неё, он перевернулся, перевалив её на себя, и блаженно расслабился. Его сильное тело не ощущало тяжести хрупкого женского тела. Он чувствовал легкость внизу живота, приятную усталость в мышцах и абсолютную пустоту в мыслях.

Для Лены Малаховой это был постоянный и в некотором роде любимый клиент. Он предпочитал традиционный секс, никогда не бил её, не жмотился и его было легко обмануть. Она отточила своё мастерство имитации оргазма до совершенства, и редкий клиент понимал, что она играет. Вот и сейчас, расслабившись всем телом, она думала, что после сегодняшней встречи у неё будет достаточно денег для покупки той шубки, - сейчас лето, но готовь сани летом, - которую она присмотрела. И хотя зимы сейчас стали такими теплыми, что вряд ли ей понадобиться эта шубка, но – это была мечта её детства. Эта была та самая пустяшная мечта, которая определяла её жизнь на пути к успеху.

Наличие шубки в гардеробе стало для неё навязчивой идеей.

Её жизнь в многодетной нищей семье сейчас даже не хотелось вспоминать. Да, она помогала матери, но возвращаться в квартиру с отцом-ублюдком и сестрами-дебилками, - ни за что! Тем более теперь, когда у неё есть деньги, красивая одежда и крыша над головой. И ничего, что для этого приходиться подстраиваться под клиента, ублажать его похоть, - вся жизнь игра и пока к ней идет козырная масть.

Они не замечали, что здание, в котором находились, ходит ходуном, пока не упало трюмо, зеркало которого разбилось вдребезги.

- Землетрясение?! - она быстро соскочила с постели и, одеваясь, крикнула. - Давай быстрее. Надо убираться отсюда, пока дом не рухнул.

-Какое к черту землетрясение, - буркнул он, и, осознав то, что услышал, соскочил с кровати. Подхватив штаны, бросился за ней к двери.

Они выскочили из квартиры и, о, счастье, лифт был на их этаже.

«Повезло», - пронеслось в его мыслях. Он нажал на кнопку, лифт пошел вниз, затем резко остановился, накренившись. Раздался грохот, ощущение полета вниз, и удар через мгновение. Смявшийся потолок лифта опустился на них. Дверь с треском выгнуло.

В наступившей тишине он бросился искать выход, пытаясь раздвинуть двери лифта, дергая вентиляционную решетку. Страх, как растущий ком, давил со всех сторон. Тускло мигающая под потолком лампочка погасла, подбросив дрова в костер паники.

- А-а-а! - крича, он бил ногой по двери, пока не почувствовал боль от ударов. Повернувшись, он заорал в темноту:

- Это ты, скотина, завела меня в этот проклятый лифт. Это ты, сука, виновата!

Пытаясь спрятать свой страх от себя, он наносил удары ногами в тесном пространстве смятого лифта, иногда попадая по её телу, пока лифт не качнуло в сторону, и он не упал. Сидя в углу накренившейся смятой лифтовой кабины, он заплакал, - имея в этой жизни всё, он не хотел умирать. Впрочем, он был уверен, что жизнь благоволит к нему, поэтому надежда быстро успокоила его.

Он сказал в темноту:

- Прости, что сорвался. Я не хотел сделать тебе больно. Иди ко мне.

Она подползла к нему и спросила:

- Что теперь будет?

- Нас найдут. Сейчас у спасателей есть натасканные собаки. Нас откопают и спасут, - он пытался говорить уверенно, но голос дрожал. – Вспомни, как в новостях они спасали людей в прошлом году во Владивостоке, вспомни, какие там были разрушения. Главное, дождаться.

- А если не найдут? – её голос выдавал сомнение в том, что их кто-то будет искать.

- Такого не может быть, нет, даже не говори мне об этом.

Они молчали. Окружающий мрак давил со всех сторон.

Лена не верила, что рядом лежащий человек сделает хоть что-то, чтобы спасти их. Она слушала его дыхание и ждала. Никаких других звуков не было.

- Мы были на седьмом этаже, когда сели в лифт. Затем спустились, примерно, на два этажа, и дом рухнул. Значит, над нами не так уж много навалено. Надо терпеливо ждать спасателей.

Он помолчал, словно слушал то, что только что сказал, и добавил:

- Раз уж мы здесь застряли на некоторое время, сними-ка у меня стресс, - он взял её за волосы и потянул голову вниз, - давай, давай, сделай это.

- Тебе не кажется, что ситуация неподходящая, - сказала она, сопротивляясь.

- Самая, что ни на есть, подходящая ситуевина, - мы одни в темноте, - Лена даже увидела, как он ухмыльнулся. Хорошее настроение быстро возвращалось к нему.

- Я не хочу, - она вывернулась из его правой руки, но левая крепко держала её за волосы.

- Да что ты говоришь, а что же ты хочешь?

- Отстань, - она отбивалась, но в этом склепе было мало места, и он был сильнее. Почувствовав боль от натянутых волос, от впившихся в её руку крепких пальцев, она смирилась. Приняв в рот его плоть, сначала мягкую и вялую, но быстро твердеющую, она привычно делала свое дело, а мозг анализировал ситуацию. Пока они боролись, у неё возникло ощущение, что воздух вокруг сгустился.

Сейчас, механически работая ртом, она поняла почему.

Они сидели в плотно закупоренной банке без доступа кислорода. Они были погребены в лифтовом гробу заживо.

«У меня будет в два раза больше шансов выжить, если ….» - и как продолжение мысли, она сильно сжала зубы и мотнула головой, вырывая с корнем готовый взорваться ствол, одновременно руками раздавливая мягкие комочки.

Выплюнув член, она зажала руками уши, защищаясь от пронзительного крика. Забилась в угол подальше от орущего от боли тела.

Дождавшись, когда крики перешли в вялые стоны, тихо поползла по мокрой поверхности к использующему её кислород телу, которому не положено жить, и легла грудью на его лицо.

Она улыбалась в темноте окровавленным ртом, стараясь дышать реже в наступившей тишине. Тело под ней перестало содрогаться, и это было хорошо.

Теперь каждый скрип и шелест воспринимался, как приближающееся спасение. Она умеет терпеливо ждать, этого у неё не отнять. Главное, чтобы хватило кислорода.

Видеть сны-2

5.

Они пришли утром в парк, - Оксана давно обещала дочери этот праздник. Приходилось много работать, чтобы одной поднимать ребенка, но Бог даст ей силы. Однажды он показал, что хочет от неё, послав своего вестника. Он указал путь, по которому она должна пройти, и она сможет выполнить Его волю, как бы трудно это не было. Она всегда помнила этот день.

… В соборе, среди гулкой тишины высоких сводов, в легком полумраке горящих свечей, было хорошо. Спокойно и благостно. Иконные лики смотрели со стен строго, но справедливо, - за грехи и проступки надо отвечать. Все было продумано для того, чтобы человек, пришедший сюда, узрел силу Господа. Понял, принял и понес веру дальше, вербуя новых адептов, оставляя служителям церкви свои дары. Даже говорить здесь можно было только шепотом. И думать можно только о Боге.

Оксана Мельниченко считала день потерянным, если не приходила сюда. Строгие лики со стен не пугали её, - Бог милостив, не так много она грешила в своей непутевой жизни, чтобы молитвами не заслужить прощения. Он защитит её от искушений мирской жизни, от людской грязи и похоти.

Привычно начав со свечки за упокой, – прости, Господи, рабу свою за грех смертоубийства, за то, что не приняла дар твой, за то, что самонадеянно решила судьбу милости твоей, – она подошла к иконе Николая Чудотворца и, помолившись, приложилась к ней.

Запах ладана и горящих свечей настраивал на размеренное мироощущение. Забывались мирская суета, оставшаяся за стенами храма, проблемы в той жизни, что осталась за воротами. Хотелось служить Господу, не смотря на то, что она знала другой путь в его Храм, который был короче, ярче и прекраснее.

Она ходила по залу и помогала людям в отправлении ритуалов, - куда правильно поставить свечу, у какой иконы помолиться. Она сама когда-то пришла первый раз к Богу, и ей помогли найти правильную дорогу. И ничего, что ей всего двадцать пять, - за последний год она узнала все нюансы богослужения. Она поздно приняла крещение, пройдя все его этапы. Главное, принять истину, остальное приложится.

«Продвинутая», - сказала бы она про себя год назад.

Прошлое иногда вторгалось в её веру, проделывая брешь в возведенной стене, но Оксана терпеливо вновь заделывала её, укрепляясь в силе Господа. Страшнее всего были сны, возвращавшие её в наркотические галлюцинации, такие реальные в своем приближении к Богу, что, проснувшись, она долго молилась, глядя на иконный лик, висящий у изголовья её кровати. И горящий внутри огонь затухал, и забывался сон-галлюцинация, и можно было жить дальше.

Оксана заметила прилично одетого мальчика, неприкаянно ходившего между икон. С болью в глазах, с желанием найти истину. Хотя, нет, уже не мальчик, а подросток. Он медленно созерцал иконы, переходя от одной к другой, будто ища в них ответы на какие-то вопросы.

- Чем я могу помочь? – спросила она его.

Он посмотрел на неё

через неё

и спросил, сгруппировав все вопросы в одну фразу, сказанную скороговоркой, обращаясь, то ли к ней, то ли к иконам:

- Зачем Бог создает ад на земле? Зачем заставляет страдать от боли и умирать в муках создания свои? Для чего ему это, что он хочет от нас, чего добивается? Зачем ему наше покаяние и раскаяние после совершенного греха?

- Это расплата. Слаб человек, грешен, да и лукавый силен в искушении, - ответила Оксана, нисколько не удивившись вопросу, сама когда-то задавала подобные, - и хочет он от нас немного, веры в него и соблюдения его заповедей, мира в душе человека и покоя в мыслях. Через покаяние люди идут к вере, к пониманию. Раскаяться, значит принять Бога, его учение, поверить в его силу и жить дальше с верой в сердце.

- Если бог исходно создал человека-грешника, если люди в массе своей не могут не грешить, то, может быть, бог и дьявол – одно лицо. Зачем ему наше покаяние после совершения греха, зачем молитвы после детоубийства? – Оксана вздрогнула, ощутив холод от прикосновения к её прошлому. - Он играет нами, запрещая и искушая, награждая и наказывая, создавая и убивая. И рай всего лишь слащавая сказочка, протянутый человеку пряник, а ад – кнут для наивного и слабого духом. Кнут, которым он бьет по протянутой руке человека, привыкшего к тому, что его простят после покаянной исповеди, что бы он ни сделал, привыкшего рабски преклонять колени перед высшей силой. Если Бог исходно создал из человека раба, то о каком прогрессе можно говорить в мире, где живут невольники?

Оксана смотрела на задумчиво размышляющего мальчика и удивлялась, не рано ли ему в голову приходят подобные мысли.

- Как тебя зовут? – спросила она.

- Иван.

- Твой путь к Господу будет долг и тернист, но я постараюсь помочь тебе.

Оксана предложила сесть на скамью и продолжила:

- Я сама часто спрашивала себя, почему Бог допускает все то, что творится за этими стенами. И не находила ответ, пока не пришла сюда. Бог и дьявол не являются единым существом, но дьявол – порождение Господа. Да, это Бог искушает нас посредством дьявола, но зачем он это делает?

- Чтобы открыть ворота рая избранным, крепким в своей вере, - ответил Иван, хотя Оксана не ожидала от него ответа.

- Правильно. В раю все будет хорошо, там мы найдем успокоение от жестокости и несправедливости этого мира. Там все познают радость. Узнают милость Господа, дарующего успокоение от земных искушений.

- А остальные? Те, которые не попадут в рай?

- Не знаю, может, они попадут в ад, а, может быть, после смерти для них ничего не будет. Это каждый должен решить для себя, - где он хочет быть после, с Богом в райских кущах или, - Оксана перекрестила рот привычным движением, -с дьяволом во тьме подземелья.

- И еще вопрос, - Иван помолчал, глядя на мерцание свечей, - поможет ли бог человечеству в трудную минуту или будет развлекаться, наблюдая за нашими ужимками выжить? Поможет ли он всем тем живым существам, которые населяют Землю, или будет молчаливо и спокойно созерцать массовую их гибель?

- Тем, кто верит, обязательно поможет, - уверенно ответила Оксана.

- А вот я в этом не уверен, - сказал Иван, - а точнее, я знаю, что не поможет.

Он посмотрел на неё, и у Оксаны засосало под ложечкой, - такое впечатление, что он только что увидел её. И теперь в его глазах не было боли и желания найти истину.

Равнодушная уверенность в судьбе мира.

Отсутствие веры в победу добра над вселенским злом.

Он встал со скамьи и, повернувшись к иконе, сказал:

- Куда смотрел твой бог, когда ты убивала своего ребенка? Когда ты забывала самое себя, используя дурман? И где твой не рожденный ребенок сейчас, - принят в лоно Господа или низвергнут в ад, расхлебывать грех матери, которая пользовалась зельем дьявола? И ты уже вымолила прощение у Бога? И хочешь ли ты встретиться с ним там, в райских кущах, где он может спросить у тебя, - где дар мой, что я преподнес тебе? Достойна ли ты, быть здесь? Твоё ли здесь место?

Он обращался к иконе, и, поэтому возникало ощущение, что он говорил не с ней, но она понимала, кому эти вопросы предназначались. И знала, что ответы ему не нужны.

Оксана смотрела вслед уходящему Ивану и видела, как рушится возведенная стена. Как падают, скрепленные молитвами, заграждения. Как прорывается сквозь щели сознания муть её прошлого. Но и что-то светлое, прекрасное показалось впереди. Цель, ради которой стоит жить. Необходимость сделать то, что от неё хотел Бог, приславший своего посланника.

- Спасибо, Господи, что наставляешь рабу свою, что открываешь глаза и показываешь путь, - машинально бормотала Оксана, глядя вслед уходящему человеку.

Или Богу.

Или странный сон, пропитанный ладаном.

Она пришла в детский дом и попросила для удочерения девочку, которая была брошена наркоманкой. Да, именно наркоманкой. Неважно, здорова она или нет. Неважно, сколько ей лет. Ей подобрали девочку. Оксана терпеливо преодолела все бюрократические препоны, и теперь она была рада, что решилась на этот шаг...

Маша, которой было пять лет, была уверена в том, что её мама будет всегда, а жизнь полна удовольствий и радости. Мама стояла рядом с сооружением в виде лодки с большим размахом. Маша раскачала себя, сколько хватило сил, и с визгом ухала вниз и взлетала вверх. Ей нравилось ощущение полета, этот встречный ветер в лицо. Она не заметила, что качель повело влево и затем перевернуло, выкинув при этом её на газон.

Она шлепнулась на траву, все еще не понимая, что её жизнь изменилась. Очень сильно изменилась.

Сейчас, убедившись, что мама, придавленная качелью, не встанет (она уже понимала, что смерть это навсегда), она плакала от страха, безысходности и жалости к себе.

Бегущий по парку мужчина средних лет остановился, увидев это. Огляделся и, поняв, что парк пуст и окружающие кроны упавших лип закрывают их со всех сторон, он подошел к девочке:

- Что это мы плачем, - сказал он сладеньким голоском. – Какая беда у нас случилась? Не надо плакать, дядя поможет маленькой девочке.

Он протянул руки к потянувшейся к нему девочке.

В его фантазиях всегда присутствовала вот такая девочка или слабая женщина, он их прокручивал в голове много раз, находясь в одиночестве. Теперь он может реализовать свои мечты. От нетерпения (и возбуждающей опасности запретного) его руки дрожали, на переносице шрам стал ярко-красным (не рукоблудствуй, маленький паршивец).

Видя выражение его глаз, Маша, отпрянув, закричала. Пронзительно и громко, но её крик никто не услышал. В парке и вокруг него каждый заботился о самом себе. Никому не было дела до того, что происходит за поваленными липами. Потная ладонь закрыла ей рот, прижав её к траве. Рвущаяся ткань платья и резкая боль были последними событиями её короткой и счастливой жизни.

Застегнув ширинку и ощущая себя хозяином жизни, он засунул в карман маленькие белые трусики и ушел, блаженно улыбаясь. Как это хорошо, делать то, что доставляет такое удовольствие. И все еще впереди. Он хозяин всех оставшихся в живых девочек, всех женщин любого возраста. Они будут служить ему, они будут подчиняться его силе и делать то, что он скажет.

- Моей фантазии хватит на вас всех, маленькие шлюшки, готовьтесь, я иду, - крикнул он в пустоту парка, - я буду делать это с вами сегодня, завтра и всегда.

6.

Палыч сидел в своем офисе за столом и думал. После бойни в ресторане у него не было врагов, во всяком случае, никто из его окружения не решится на покушение. Но страх все равно оставался. Он чувствовал его постоянно, - и днем, когда занимался повседневными делами, и ночью, пытаясь уснуть. А если засыпал, то просыпался рано утром и думал. Поэтому, сейчас ранним утром он был в офисе, - думалось лучше на работе.

«Хорошо меня тогда Михей запугал, скоро начну своей тени бояться. И это уже, наверняка, заметно», - думал он, механически катая между рук скрученный в трубку лист бумаги. Одна из привычек, которые появились у него в последнее время, и которую он уже не замечал.

В дверь стукнули три раза.

- Да, - крикнул Палыч, зная, что так стучится Миша, его водитель и телохранитель.

- Палыч, тут по телевизору в новостях передают, что землетрясения по всему миру. Может, лучше нам уехать из города, а то, не дай Бог, и здесь тряхнет.

Миша в последнее время все больше и больше нравился ему. Своим спокойствием и рассудительностью. До Федора еще далеко, но растет быстро. Такой предусмотрит все нюансы и сможет его защитить. Вот и сейчас, он стоял в расслабленной позе, никоим образом, не показывая, что чего-то боится, и в то же время, было видно, что он готов к любой опасности. Просто лучше перестраховаться, убравшись из города от греха подальше.

- Поехали, Миша, проветримся, подышим свежим воздухом, - кивнул Палыч, - землетрясения, я думаю, здесь не будет, но в любом случае, будет хорошо, развеемся.

Они отъехали от места парковки совсем не много, когда это началось. Асфальт дорожного покрытия приподнялся, норовя сбросить с себя джип. Палыч даже сначала подумал, что кто-то выстрелил по ним из гранатомета, машинально вжимая в плечи голову. Миша, с трудом удержав руль, выровнял машину, направив её на пока еще ровный тротуар. Автомобиль мчался мимо жилого здания, который на их глазах оседал и рассыпался на отдельные панели. Палыч обернулся, - за ними панели рухнувшего дома падали друг на друга, поднимая столбы серой пыли.

Палыча бросило влево, на водителя. Миша, громко матерясь, вновь выровнял машину. С глухим ударом от бампера отлетело тело какого-то мужчины, который с безумными глазами выскочил перед машиной.

- Миша, давай, вывези нас из этого дерьма, жми на газ, надо убраться отсюда быстрее, - бормотал Палыч, потеряв ощущение времени, забыв, кто он, став тем, кем был всегда – убегающим от неведомой опасности самцом.

Машина выехала в старый город, где по обе стороны дороги были невысокие дома, не выше второго этажа. Они просто рассыпались, погребая под собой своих жителей, но ничем не угрожали им. Впереди столкнувшиеся машины загромождали проезд, два водителя орали друг на друга, но, заметив несущийся, как танк, джип, отпрянули в разные стороны. На полной скорости Миша въехал в дорожную пробку, разбрасывая полуразбитые машины.

- Молодец, Миша, ты лучший из всех водителей, которых я знал, - сказал Палыч, увидев поворот на трассу, идущую в объезд города.

На трассе в эти утренние часы было мало машин, поэтому они довольно легко ехали, иногда объезжая столкнувшиеся автомобили или перевернувшиеся грузовики. В одном месте им пришлось стащить с дороги упавшее дерево, зацепив его тросом. В другом месте - объезжать по целине перевернувшийся лесовоз, который рассыпал березовые стволы по всей дороге. Но это были мелочи, - Палыч расслабленно сидел в кресле джипа, предоставив водителю возможность поработать. Опять смерть прошла рядом, слегка прикоснувшись к нему. Он закрыл глаза, всем телом ощущая, как это прекрасно – жить. Вспомнились предыдущие моменты, когда смерть махала косой совсем рядом с ним.

… Скоростная трасса бесконечной лентой ложилась под колеса джипа. Николай Павлович, а проще – Палыч, смотрел на гипнотизирующую его дорогу. Только поэтому он не любил водить машину сам, - однообразие трассы практически всегда усыпляло его. Глаза слипались, но в голове мысли все равно шевелились. Он откинулся на спинку кресла и, закрыв глаза, думал. Его джип в плане комфорта был хорош, удобен и приспособлен для российских дорог. Обычно, он еще включал радио, стараясь поймать какую-нибудь музыку. Поездка в таких условиях всегда была в радость. Но не сейчас.

Этот неожиданный вызов партнера по бизнесу настораживал его. На прошлой неделе они все обговорили, обсудили, и вот, на тебе, приезжай срочно, здесь такое, что и по телефону сказать нельзя. Разбудил рано, хотя это и к лучшему, больше сделаю сегодня. И не похоже это на Михея, с каких это пор он стал бояться ответственности, испугался принять решение. Вот это и беспокоило, это не давало расслабиться.

Палыч старался думать цивилизованно. Блатные времена позади, он теперь серьезный бизнесмен с хорошей репутацией. У него легальный бизнес, который, конечно, не приносит больших капиталов, но дает возможность входить в любые двери и делать деньги в другом месте. Прошлое периодически проявлялось в минуты раздражения, ну, да ведь он живой человек, а не машина.

- Палыч, пацан по дороге идет, голосует. Что он тут делает в такую рань? - услышал сквозь дремоту он голос опытного водителя и телохранителя Федора. В принципе, единственный человек, которому Палыч доверял. Умный и верный, только ему он и вверял свою жизнь.

Палыч открыл глаза и увидел проносящуюся мимо мальчишескую фигуру с поднятой рукой.

«Останови», - подумал он, но Федя уже нажимал на тормоз, и говорить не пришлось. Они посмотрели друг на друга:

- Ты, почему остановился?

- Палыч, ты сам сказал, - останови.

- Уверен?

- Конечно.

Они повернулись посмотреть на парня, забирающегося в их машину.

- Спасибо, что остановились, - серые глаза спокойно смотрели на них, - я иду уже около часа, хоть бы одна сволочь остановилась.

- И куда ты, такой борзый, идешь? – спросил Палыч с усмешкой в голосе.

- Прямо, - ответил парень.

- А родители знают, что ты здесь? – уточнил Палыч, дав команду Феде ехать дальше.

- Я – сирота.

- Насколько я знаю, здесь поблизости нет детских домов и интернатов, - сказал Палыч. Новый человек, пусть даже такой малец, всегда вызывал у него подозрение. Мало ли, что придумают его враги.

- Моим приемным родителям не обязательно знать, где я нахожусь.

- Как тебя зовут и сколько тебе лет? – Палыч смотрел на самоуверенного пацана, и видел в нем себя, примерно тридцать лет назад. Спокойное бесстрашие юности, бывшее когда-то и у него, и уверенность в том, что весь мир создан для него.

- Я – Иван, и мне шестнадцать лет.

Палыч кивнул и, отворачиваясь, сказал:

- Приедем в город и сдадим тебя в милицию, пусть они разбираются. Не дело, бродить по дорогам в наше время и в твоем возрасте, - сказал Палыч, повернувшись к парню. Тот смотрел мимо него, куда-то вперед.

- Ну, вот, Палыч, накаркал, - сказал недовольно Федор, показывая на милиционера, указывающего жезлом на край дороги.

- А, эти козлы, что здесь делают, - удивился Палыч, заметив второго мента, выходящего из спрятанной за кустами машины. Классическая ментовская метода, - затаиться на краю дороги и стричь купоны. Странность была в том, что время было раннее и место удаленное.

Федор прижался к краю дороги и остановился. Посмотрел на идущих к ним людей в форме

это не менты

и, его рука сама полезла за оружием. Он успел снять с предохранителя и боковым зрением заметить, что Палыч полез вниз, когда оба милиционера начали стрелять из пистолетов по машине. Раскаленные иглы пуль, вонзающихся в его тело, осколки лобового стекла, летящие в лицо, спокойные лица убийц, стреляющих размеренно и не торопясь, и …

Палыч видел, как умирает Федор, но ничего не мог поделать. Последние пять лет спокойной и сытой жизни что-то изменили в нем. Былое ухарство испарилось. Исчезло то, за что его в юности уважали, - смелость в любой ситуации. Он сидел под защитой машины и закрывал руками голову, надеясь на любое чудо, за любые деньги.

Стрельба прекратилась. В тишине, нарушаемой только шагами вне машины, Палыч увидел, как к упавшему пистолету Федора тянется рука парня, про которого он забыл. Кисть с тонкими пальцами и запястьем, в которой пистолет выглядит неестественно большим и похож на игрушку. Берет оружие и, - громкие выстрелы прямо над головой, бьющие по мозгам, как по гонгу. Снизу он смотрел, как Иван, держа обеими руками пистолет, уверенно стреляет, переводя ствол от одной цели к другой.

«Будто в тире по мишеням стреляет», - промелькнула запоздалая мысль в его голове.

Палыч непроизвольно считал выстрелы: «один, два, три…». На шестом Иван опустил пистолет, и, словно ничего не случилось, с улыбкой на лице посмотрев вниз, сказал с легкой усмешкой в голосе:

- Все. Можно выходить из машины.

Палыч вывалился из джипа. Встал на дрожащие ноги и посмотрел на Ивана, который, выйдя из машины, подошел к одетым в милицейскую форму трупам.

- Что это было? – спросил он, словно зная, что парень знает ответ.

- Твой партнер хотел тебя убить, но ты, Палыч, как в былые времена, оказался крепким орешком, - Иван улыбнулся и бросил ему пистолет. – Ты сделал этих придурков, переодетых киллеров, правда, твой телохранитель погиб, да ничего, такая у него была работа.

Палыч, с которым так давно никто не говорил, быстро просчитал ситуацию и спросил:

- Что хочешь взамен?

-Двести рублей еженедельно и возможность тренироваться в твоем спортивном клубе. – Иван изобразил бросок через бедро. - Давно хотел освоить дзюдо.

-Ты, наверно, перепутал, - единовременно двести рублей и, пожалуйста, тренируйся. Может быть, что-то из тебя получиться, но, как правило, в твоем возрасте уже поздно начинать, никаких результатов не достигнешь.

-Если ты хочешь, чтобы в следующий раз я оказался в нужном месте в нужное время, то ты будешь платить еженедельно, - сказал Иван, перестав улыбаться, - это ведь твоя жизнь, неужели, ты её не ценишь.

Повернулся, не дожидаясь ответа, и пошел по дороге в сторону города.

Палыч задумчиво смотрел на уходящего по трассе Ивана. Единственного свидетеля его позора и своего спасителя.

Того, кто появился вовремя.

Если узнает братва, как он струхнул, уважать перестанут. Но у Палыча почему-то была уверенность, что парень никому ничего не скажет.

Он повернулся к лежащим на асфальте трупам, и прикинул, что будет рассказывать. Они, типа, начали стрелять и сразу в Федора, лобовое стекло в разные стороны, кровь хлещет, пули свистят, я схватил выпавший пистолет, вывалился из машины и по ним, шесть раз пришлось выстрелить, такие шустрые, козлы, попались.

Палыч полез в карман за сотовым телефоном. Главное, чтобы пацаны поняли, что он все сам провернул. Уважать больше будут. И, конечно, надо понять, кто же это решился на него совершить покушение.

Парень его удивил, хотя, правильнее надо бы сказать – напугал, но в этом Палыч даже себе не хотел признаваться, поэтому, он не выпускал его из поля зрения.

Через месяц Палыч сидел в зале и смотрел на тренирующуюся молодежь. Его будущие бойцы, кузница кадров. Он сам когда-то занимался этим видом спорта, поэтому организовал секцию дзюдо в своем городе. Лучшие борцы рано или поздно пополняли ряды его незримой армии.

К нему подошел тренер. Сел рядом и сказал:

- Где вы парня нашли? Все на лету схватывает. В его возрасте уже поздно начинать, но он так быстро учится, что легко может стать чемпионом. Всего месяц тренируется, а, смотрите, что вытворяет.

Палыч кивнул, глядя на уверенные движения Ивана на татами, и ответил:

- Я бы сказал, что он меня нашел.

- Да, в общем-то, неважно, кто кого нашел. Я из него сделаю классного борца, - тренер улыбался, радуясь приобретению и строя планы. – Уже к ближайшим соревнованиям я его подготовлю, и он себя покажет.

- Поставь-ка его с Вороновым, посмотрим на его волю к победе, - сказал Палыч.

- Да рано ему еще, все-таки Воронов - чемпион области.

- Знаю. Поставь, говорю.

Тренер встал и пошел к Воронову, что-то ему сказал и свел его с Иваном на одном татами.

Палыч смотрел на спокойное лицо непонятного для него человека и ждал. Два борца потоптались, примериваясь друг к другу, и – Воронов быстро провел классическую подсечку, используя неловкую позу противника. Иван, тем не менее, устоял на ногах. Снова дал возможность провести прием Воронову, подставившись. Тот воспользовался этим, но Палыч со стороны видел, что это была ловушка. Он улыбнулся, когда Иван, используя силу тяжести и инерцию движения, закончил начатый против него прием.

Они лежали на татами, - сосредоточенное лицо Ивана, державшего в болевом приеме противника, и чемпион, не желавший смириться с поражением. Иван медленно усиливал нажим на заломленную руку. Воронов сузил глаза от боли, но его свободная рука не давала знак о пощаде. Негоже чемпиону сдаваться новичку. Все, кто наблюдал за схваткой, замерли.

Иван посмотрел на Палыча, улыбнулся (спокойной улыбкой профессионального убийцы) и дожал с противным хрустом руку противника.

Когда Иван проходил мимо него в душевую, оставив за спиной охающего вокруг стонущего чемпиона тренера, Палыч сказал:

- Я буду ждать тебя в машине.

Они ехали по городу. За рулем был новый водитель, конечно, не так хорош, как Федя, но ничего, вырастет. Джип был тот же, что создавало у Палыча легкий дискомфорт. Надо было не ремонтировать, а поменять его.

- Куда едем? – спросил Иван.

- Никуда. Просто мне хочется с тобой пообщаться.

Палыч смотрел на проносившиеся за окном городские пейзажи, давно набившие оскомину, на серых людишек, суетливо спешащих куда-то. Парень очень необычный, странный, но как раз такие люди ему и нужны. Надо правильно построить разговор.

- Что вы от меня хотели? – спросил Иван.

- Откуда ты знал, что тогда на трассе меня ждут, - Палыч смотрел на собеседника, - меня это очень волнует, потому что я не могу этого понять. Кто ты и зачем тебе все это?

- На данном этапе вы мне нужны, - Иван уверенно смотрел, не отводя глаз, - я вас использую с выгодой для вас. А кто я, - он пожал плечами, - так ли уж это важно. Он помолчал и увел разговор в сторону:

- Кстати, вы разобрались со своим партнером, который хотел вас убить?

- А почему ты решил, что это он заказал меня? Откуда такая уверенность?

- Значит, нет, – Иван посмотрел в окно, - что ж, вы дали ему еще один шанс.

- Почему ты считаешь, что это он?

- Я просто знаю. Я не могу этого доказать, да и не хочу даже пытаться это сделать. Вы можете мне не верить, это ваше право, но постарайтесь хотя бы соблюдать элементарные меры предосторожности.

- Это, какие еще меры? – поднял удивленно брови Палыч. - Нанять еще пару-тройку телохранителей или не выходить из дома?

- Наденьте сегодня вечером кевларовый бронежилет. Я знаю, что он у вас есть.

- Что, прямо вечером надеть и до ночи не снимать, - хохотнул Палыч, - что за лажу ты гонишь. Да, братва неделю смеяться будет, если узнает, что я в бронежилете хожу.

- Только сегодня вечером, когда вы в «Адмирале» соберетесь, - Иван уверенно стукнул водителю по плечу, - останови, я выйду, приемные родители уже ждут.

И, не дожидаясь разрешения, выпрыгнул из остановившейся машины.

Палыч смотрел ему вслед и думал, откуда он узнал о том, что знали очень немногие. Встреча с парнем только добавила вопросов, но его совету он последует. Парень уже доказал, что он видит вперед.

У «Адмирала» стояло четыре джипа и два мерседеса. Ресторан был закрыт на обслуживание. Охрана была на своих местах, но Палыч все равно чувствовал себя неуютно. Он смотрел на окружающие его лица, - каждый может воткнуть нож в спину. Но больше всего он присматривался к Михею. Они вместе вложили деньги в одно дело и, вполне вероятно, он может его заказать. Парень, может быть, прав.

- Что смотришь, Палыч, - улыбнулся Михей.

- Да, так, - отвел взгляд Палыч.

Гвоздь, прозванный так за свою худобу, ел все в подряд. Спок, когда-то закончивший педиатрический факультет мединститута, как всегда, спокойно и лениво ковырял в тарелке. И Микоян, – обязанный ему до конца жизни.

Очень может быть, что Иван стопудово прав в отношении Михея. Этому наиболее выгодна его смерть.

Время разговора еще не пришло. В полумраке пустого зала они были одни, если не считать обслугу. Они не знали, зачем их собрал Палыч, который владел большей частью города и держал общак. Каждый из них хотел занять его место, но больше всего шансов было у Михея, именно которого он так неосторожно приблизил к себе.

Палыч и сам четко не знал, зачем он всех собрал. Прошел месяц, а он так и не узнал, кто стоит за покушением. Хотелось посмотреть на своих соратников, на их реакцию, авось, кто проявит себя.

- За нас! – приподнял рюмку Палыч, сказав простой и короткий тост.

Михей, выпив водку, поперхнулся. Кашляя и извиняясь, он встал и отошел в сторону.

Палыч заметил движение справа от себя, - повернув голову, он увидел стоящего у входной двери Ивана.

«Как его пропустила охрана? И раз он здесь, что-то сейчас будет», - подумал Палыч.

Автоматная очередь эхом покатилась по залу. Палыч смотрел на дергающиеся тела, сидящих рядом с ним людей, не в силах пошевелиться. Точечные удары в спину толкнули его вперед, и Палыч, наконец-то, упал на пол и забрался под стол. Снизу он видел, как выступивший из-за двери Иван поднял руку с оружием и выстрелил. Перевел ствол вправо и снова выстрелил, уже в гулкой тишине замершего зала. Повернулся и вышел. Два выстрела и тишина.

Палыч смотрел на тело Михея с единственным ровным отверстием во лбу, лежащего по ту сторону стола в паре метров от него. И не спешил вставать, не зная, что там слева. Только сейчас поняв, как болит спина в том месте, куда попали пули, Палыч поморщился. Потом, подумав, что Иван ушел, значит, опасности нет, он встал и сел на рядом стоящий стул, спинка которого была разбита пулей.

Ноги не держали. Противное ощущение липкого страха, окутавшего тело, не давало связно мыслить. Так он и сидел, тупо глядя в одну точку ….

Джип остановился, и Палыч открыл глаза, вынырнув из своих воспоминаний.

- Мы, вообще, куда едем то? – спросил Миша.

- Вперед, Миша, вперед. Ты рули, а я скажу, когда тормозить.

- Да, Палыч, сейчас, - что-то в голосе водителя Палычу не понравилось, какая-то усмешка не к месту. Миша, перегнувшись через него, открыл дверь и вытолкнул его из машины.

- Ты что делаешь, козел, - недоуменно сказал Палыч, поднимаясь с земли.

- Возвращаю долг, - Миша обошел джип и, встав напротив него, вытащил из-за пояса пистолет, - Михей заплатил мне за твою жизнь, но тогда не сложилось.

- Но Михей уже давно мертв, а я дам тебе значительно больше, чем он, - Палыч, наконец-то, поняв, что ему грозит, начал искать варианты выхода из этой ситуации, - мы всегда с тобой можем договориться.

- Не о чем уже договариваться, - Миша махнул пистолетом, - мир меняется, а долг остается долгом даже после смерти того, кому должен.

- У тебя ничего не получится, - улыбнулся Палыч, - у меня есть ангел-хранитель. Он сейчас появится и убьет тебя.

Миша посмотрел вокруг, - они стояли на краю трассы, Палыч внизу в канаве, он наверху на асфальте, впереди было пустое бесконечное поле, позади – такое же поле, переходящее в березовую рощу, справа и слева – лента дорожного покрытия. Поднял голову и посмотрел на голубое небо.

- Ангел, говоришь, - поднял пистолет и Палыч увидел зияющее дуло,

(где же ты, Иван, ты должен быть здесь и спасти меня, как ты это делал до этого)

из которого вылетела пуля.

- Хранитель, говоришь, ну и где же он, - пробормотал Миша, глядя на тело, лежавшее в грязной канаве. Отвернувшись, он снова посмотрел по сторонам, - свидетелей не было. Он засунул пистолет за пояс, сел в джип и, развернувшись, поехал в сторону агонирующего города.

Видеть сны-3

7.

Иван с Инной шли долго, не говоря друг другу ни слова, - она была погружена в свои мысли, он смотрел вперед и вокруг, выискивая потенциальную опасность. Они видели издалека речную волну, несущую тонны воды из водохранилища и сминающую всё на своем пути. Инна не считала, а Иван отметил, что произошло шесть сильных подземных толчков. С момента последнего не было ни одного сотрясения земли. Встречающиеся им на пути люди или пробегали мимо с безумными глазами, не обращая на них внимания, или, подходя, спрашивали, не знают ли они, где помощь, и когда будут извлекать из-под завалов их родственников.

Глупые вопросы, на которые не нужны ответы, ибо задающие вопросы знают ответы, но с надеждой взирают на того, кто никогда не поможет им. Люди еще верили, что в этом мире человек человеку товарищ, друг и брат, но всё чаще на их пути встречались отчаявшиеся люди.

Женщина со спокойно-безумными глазами, стоя на продавленном комоде, привязывала веревку с петлей на конце к арматуре, торчащей из полуразрушенного здания. Делала она это неторопливо, словно время для неё уже не существовало. С тем же выражением лица накинула петлю на шею и шагнула с комода.

Скрипнуло тело под тяжестью тела. И все. Ни звука, ни одного лишнего движения умирающего тела.

Поэзия ухода из жизни.

Проза агонии человеческого тела.

Увиденное для Инны стало последней каплей, словно её сон вернулся к ней с пугающей неожиданностью. Сознание покинуло её, и она бесформенным мешком упала на усеянный мелкими осколками и битым стеклом асфальт. Убедившись, что она просто спит, Иван притащил матрац из рядом стоящего полуразрушенного здания. Перекладывая её, он заметил медленно расплывающееся красное пятно на домашнем халате. Откинув полу халата, убедился, что это всего лишь менструация – «надеюсь, что я прав». Прикрыв Инну покрывалом, Иван сел рядом, вытащил из своего мешка плитку шоколада и, медленно жуя, съел её.

Вечерело. Косые солнечные лучи все еще хорошо грели. Пыль от рухнувших зданий осела. Тишину нарушали только скрипящая под тяжестью тела арматура и причитающий где-то женский голос.

Иван встал и пошел к находящемуся невдалеке сохранившемуся магазину. По пути он свернул на причитающий голос. Пройдя между обломками панелей, он увидел сидящую женщину, держащую на коленях голову мужчины, туловище которого наполовину было прижато бетонной плитой. Он тихо стонал. Надежда, появившаяся в глазах женщины при виде Ивана, быстро погасла. Сев рядом, Иван сказал:

- Скоро он умрет. Никто ему не сможет помочь. Кто он вам?

- Муж. Видимо, мы были очень счастливы все эти годы совместной жизни и забыли, что все проходит, - на смену счастью приходит несчастье. Но, Господи, почему все так неожиданно!

- Я могу облегчить его страдания. Он просто уснет и всё.

Мужчина, услышав слова Ивана и медленно открыв глаза, посмотрел на него и сказал:

- Помоги мне, пожалуйста.

- Да. Освободите его от боли. Я не смогу, - пробормотала женщина сдавленным голосом.

Иван надавил на шею с двух сторон в области сонных артерий и держал несколько минут.

Затем встал и пошел. Женщина бесцветным голосом вслед спросила:

- Не могли бы вы и мне помочь?

- Нет. Распорядитесь своей жизнью сами, - не оглядываясь, ответил Иван.

Дойдя до магазина, он взял в нем все необходимое – шоколад, воду, печенье, сухие хлебцы и пару банок мясных консервов. В продуктовом отделе парочка бомжеватого вида, обнявшись, спала.

«Хорошо повеселились», - подумал Иван, оценив количество опорожненных бутылок, оберток от шоколада и объеденных фруктов.

В хозяйственном отделе Иван нашел отдел женской гигиены и взял то, что посчитал необходимым.

На обратном пути, увидев мужика склонившегося над Инной, Иван ускорил шаг. Мужик, увидев, что он не один, отдернул руку от обнаженной груди спящей девушки.

- Я просто хотел проверить, жива ли она, - сказал он спокойным голосом, но бегающие глаза выдавали его трусливую натуру и мерзкие желания. - Она лежала такая слабая, такая беспомощная, я хотел ей помочь.

Иван положил на землю всё, что принес, молча подошел к мужику и коротким ударом свалил его на асфальт.

- Ах, ты так, - крикнул мужик. Шрам на переносице, бывший до этого ярко-красным, резко побледнел. Он вытащил нож и, размахивая им, двинулся на Ивана. Встретив его привычным приемом, он снова свалил его на асфальт и по самую рукоятку вогнал в левый глаз его же нож. Когда он оттаскивал тело от места их ночевки, из кармана мужика выпали детские трусики.

Инна даже не проснулась. Прикрыв грудь халатом, Иван снова укрыл её покрывалом. Лег рядом и попытался уснуть, но вскоре понял - мешает скрип качающегося тела. Он встал и, придерживая тело, обрезал веревку. Затем, вернувшись к Инне, сразу уснул.

В течение ночи несколько раз тряхнуло. На рассвете на глазах рано проснувшегося Ивана магазин, из которого он все брал, ушел под землю.

Полумрак подвала. Стены из бетонных блоков, покрытые грязью, копотью и похабными надписями. Из редких узких окон, покрытых серым налетом, пробивается скудный солнечный свет. Запах, смешанный из затхлости замкнутого помещения, гниющих нечистот и … свежих внутренностей. Монотонный чавкающий звук привлек её внимание, - в углу пес с грязной свалявшейся шерстью погружал свою морду в живот трупа, отрывал куски внутренностей и неторопливо жевал. По раздутым бокам было видно, что он уже сыт. Равнодушно глянул на неё, не прерывая своего пиршества.

Она посмотрела вниз, на свою ногу, которую кто-то пытался укусить. Толстая крыса лениво пыталась ухватить её за щиколотку (не хочу уже, но попробую).

Взвизгнув, она запрыгнула на рядом стоявший топчан, который был сколочен из обломков досок и небрежно покрытый грязной телогрейкой.

Пес вздрогнул всем телом, и укоризненно посмотрел на человека, - что же ты мешаешь кушать.

Крыса, ничуть не испугавшись, неуклюже переваливаясь, затрусила в глубь подвала.

Теперь, когда потолок подвала, был близок, - протяни руку, достанешь, - на нем появились буквы. Бегущая строка на когда-то побеленном потолке.

«Что, хреново? И даже не мечтай, что все образуется и вернется на круги своя. И даже не думай, что, проснувшись, ты найдешь тот мир, в котором всё осталось по старому».

Она читала и слышала в голове скрипучий противный голос.

«Теперь придется долго жрать это дерьмо, жить с осознанием своей ублюдочности. Ты будешь молить о смерти, будешь умолять своего бога об избавлении, но ты знаешь, что тебя ждет».

Слова сменились изображением, - участок потолка и стены напротив превратился в желеобразную поверхность, из которой стало формироваться лицо. Прекрасное и порочное, с гипнотизирующими глазами, влекущими за собой, и пухлыми губами, обещающими сладкие мгновения. Глядя в бездонную глубину колеблющихся на потолке глаз, ощущая их призывную силу, она вытянула палец в универсальном жесте, то ли пытаясь попасть в его глаз, то ли посылая подальше.

«Пошел нахрен, козел» - крикнула она, но услышала только свой шепот.

Масса на потолке задрожала в самодовольном приступе смеха. Студенистые волны пошли по стенам, создавая ощущение неустойчивости пространства, зыбкости окружающих стен и безумия этой реальности.

Она спрыгнула с топчана и отодрала доску от него. Сознавая свое бессилие, бросилась на колышущуюся стену, держа доску, как пику. Она погрузилась в её податливую поверхность, которая обхватила её со всех сторон миллионами мягких и ласковых пальцев, массирующих и проникающих везде, мешающих сделать вдох. Она сопротивлялась, пытаясь вырваться, но только больше погружалась в это сладострастие. Не хватало воздуха, но не было страха…

Инна вдохнула воздух широко открытым ртом, просыпаясь в полной уверенности, что умерла. Сев и оглядевшись, - вчерашний день, наверное, тоже сон, - она убедилась в реальности происходящего.

Иван, протягивая ей полиэтиленовый кулек из магазина, сказал:

- Доброе утро. Думаю, что это тебе понадобится. Вода, к сожалению, только такая, - он показал на бутылки с минеральной водой.

- Чёрт возьми! Еще и это, - посмотрев под себя, расстроилась Инна.

Только через полчаса за импровизированным столом из двери положенной на обломки бетона, она поняла, как проголодалась. Половина копченой курицы исчезла в течение нескольких минут.

- Уф, хорошо, - Инна, не замечая, что делает, обтерла жирные руки об халат, - Господи, жить то, как хорошо.

Она посмотрела на Ивана, который медленно доедал свою часть куры. «Внимательный, сильный, симпатичный, опытный. Зачем он меня за собой тащит? Для чего я ему?»

Сильный подземный толчок уронил стол, нарушив вялый мыслительный процесс и сытое благодушие. Вдалеке раздался мощный взрыв, за ним еще несколько - над руинами поднялось черное облако.

- Нефтеперерабатывающий завод, - констатировал Иван, - я думал, что он вчера взорвется.

- Иван, извини меня, ну, за вчерашний день. Слишком все неожиданно произошло, - Инна посмотрела на собеседника, - я хочу жить и постараюсь не быть тебе обузой.

Иван флегматично кивнул головой. Сложил остатки пищи и бутылки с водой в ядовито-зеленый рюкзак, который протянул своей спутнице:

- Нам надо найти тебе одежду и убраться из этого города подальше.

- Ага, и еще нижнее белье, - добавила Инна.

Уходя, она посмотрела на тело повесившейся вчера женщины, тело которой лежало рядом с комодом, - что же будет дальше? И насколько реален сон, который она видела ранним утром?

Они шли по сравнительно неплохо сохранившейся дороге, ведущей в спальный район города. Полуденное солнце ощутимо припекало. Слабый ветер приносил запах гари. Серая пыль покрывала все окружающие поверхности.

- Иван, а люди где? Неужели все погибли? – спросила Инна, которую отсутствие жизни вокруг сильно угнетало. - Всего за сутки все люди погибли?

- Конечно, нет. Человек - животное живучее. Еще много живых, - сказал Иван. Они, как раз поднялись на небольшую возвышенность, и он показал рукой на оставленную позади часть города, где среди руин бродили редкие человеческие фигуры. - Выживут хищники, которые будут убивать. Сейчас самый страшный зверь, - человек. Кроме того, планета, меняясь, будет убивать всех, кто выжил.

- Ты хочешь сказать, что произошедшее здесь, произошло на все планете! Откуда ты можешь это знать!? - У Инны в голове вдруг все сложилось в цельную картину. - Откуда ты всё знаешь? Ведь ты пришел до землетрясения, зная, что оно будет!

- Знаю, - односложно ответил Иван.

Где-то близко грохнул выстрел. Остановившись, Иван достал из мешка пистолет, проверил обойму, снял с предохранителя, передернул затвор и засунул оружие за пояс со спины.

- Держись слева и сзади от меня, - сказал он. – Без надобности не встревай, лишнего не говори, а в случае опасности – падай на землю.

Они вышли на детскую площадку. Посреди неё стояла широкая кровать, на которой лежал голый мужчина. В руке он держал пистолет Макарова, приставленный к голове женщины, делавшей ему минет. Вторая женщина массировала ему стопы и, заметив Ивана с Инной, остановилась. Мужик этого даже не заметил, - раздался восторженный вопль.

Когда через минуту он понял, что рядом есть еще люди, то мужик встал и, надев милицейскую фуражку, пошел к ним, Инна не смогла сдержать улыбку. Узкоплечая фигура, с хорошо выраженным брюхом на тонких ногах, висящий член, но - фуражка на затылке и «макаров» в руке, - смешно, но страшно.

- Что это твоя сучка скалится. Власть не уважает, - абсолютно уверенный в своем превосходстве, он держал пистолет в опущенной расслабленной руке. Не увидев в глазах Ивана ожидаемого страха, он удивился:

- Да и ты, козел, меня явно не уважаешь.

Иван, опустив глаза, ухмыльнулся.

- Что? - мент тоже посмотрел на свои гениталии, которые на его глазах разлетелись на куски после раздавшегося выстрела. Второй раз Иван выстрелил в голову.

Женщина, стоящая рядом с кроватью, повернулась и ушла, не сказав ни слова. Девица сидящая на кровати с восхищением смотрела на Ивана. Маленькая капля спермы на нижней губе придавала лицу глупое выражение. Иван, подобрав оружие, прошел мимо кровати.

- А я? А мне что делать? - раздался трогательно-беспомощный голосок.

- Да. Что ей делать дальше? - поддержала её Инна, немного отстав от Ивана.

- Пошли дальше. Я думаю, что она найдет себе защитника еще до заката этого дня, - не останавливаясь, сказал Иван.

До вечера они шли без особых приключений. Регулярно повторяющиеся сотрясения земли стали уже привычными. Уцелевшие люди, разжигая костры, сидели во дворах своих разрушенных домов. Иван свернул к дому, один подъезд которого практически не пострадал. Зайдя в первую попавшуюся квартиру, он нашел гардероб, из которого Инна, морщась (убого, но хотя бы чистое), выбрала себе одежду и белье. Во дворе этого дома они остановились на ночлег.

- Все, что сейчас происходит, я видел во сне. Сны я видел всегда, но только с 11 лет стал записывать, потому что заметил, что они сбываются, может быть не сразу, но через некоторое время обязательно. В 16 лет я увидел будущее планеты. Все свои сны я, по-прежнему, записываю, - он достал из мешка толстую тетрадь, посмотрел на неё и снова сложил обратно, - время многих снов еще не пришло. Всё, что происходит сейчас, всего лишь начало.

- Меня ты тоже видел во сне? - спросила Инна.

Иван кивнул, помешивая палкой угли и глядя на играющие языки пламени.

- И куда мы идем?

- Там, - Иван неопределенно махнул рукой, - есть место, где не будет трясти, где частично сохранится флора и фауна планеты.

- Почему мы? – спросила Инна. Она хотела спать, но когда ещё она сможет получить ответы на свои вопросы.

- Я могу только предполагать. Скорее всего, у нас есть, то, что будет необходимо будущему человечеству. Я, например, знаю, что будет, и сделаю то, что нужно сделать. Подумай, вспомни, что было в твоей жизни такого, что бы отличало тебя от всех остальных нормальных людей?

- Иван, а ты веришь в Бога? И если да, то это он виноват в происходящем? - спросила Инна, которую сейчас волновали свои вопросы, а не воспоминания о прошлом.

- Бог!? - Иван задумчиво смотрел на огонь. - Нет, в том виде, в каком нам преподносит его церковь, нет, - он помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил, - любое живое существо, получает сразу после зачатия электромагнитное поле от планеты, некую стандартную информационную оболочку, и, соответственно, умирая, это поле возвращается обратно. То есть, что-то типа круговорота душ, если тебе так понятнее. Эти оболочки являются универсальными носителями информации обо всех тех живых существах, у которых они были. Пока у планеты будет электромагнитное поле, жизнь будет. Она может измениться, принять другие формы в зависимости от изменения окружающей среды, но жизнь будет. Магнитное поле Земли сохраняет и направляет жизнь во всех её проявлениях, оно дает и отнимает.

Помолчал и продолжил:

- А кто виноват? Просто пришло время сбора урожая, и никто в этом не виноват. - Иван посмотрел на Инну, которая боролась со сном. - Давай будем спать, дорога у нас с тобой дальняя, еще наговоримся.

От костра остались одни угли, дающие тепло. Иван, лежа на спине, смотрел на звезды. Инна, завернувшись в одеяло, приглушенным голосом, каким рассказывают страшные истории у ночного костра, сказала:

- Я видела, как ты легко убил человека. Ты сделал это уверенно и спокойно. Я хочу сказать, что практически не знаю тебя. Я даже твоей фамилии не знаю. Может быть, ты заведешь меня в лес, и будешь медленно расчленять меня, смакуя процесс.

- Ты сама не веришь в то, что говоришь. Хотел бы убить, давно бы это сделал. Фамилия у меня Седов, но это всего лишь фамилия моей матери, которую я никогда не видел. А то, что убиваю легко, так это дело привычки и тренировки.

Иван повернулся к ночной собеседнице, - Инна спала. Проверив пистолет, он тоже уснул.

Видеть сны-4

8.

Инна проснулась от ощущения, что её несли на руках. Открыв глаза, она увидела, что, действительно, Иван идет, держа её на руках.

- Молчи и не дергайся, - предупреждая её, шепотом сказал он.

Зайдя в густые заросли крапивы, он опустил Инну за сухое сосновое бревно, лежавшее здесь непонятно зачем. Не обращая внимания на жалящую его крапиву, он отодвинул её стебли так, чтобы была видна дорога.

По разбитому асфальту медленно ехал автомобиль «Жигули» красного цвета, из переднего окна которого высовывался ствол калашникова. Рядом шел парень по пояс голый, в бейсболке и драных джинсах, держа в руках АК-47. Увидев слабый дымок от оставленного костра, он свернул к нему.

- Угли свежие. Или где-то здесь или ушли еще недалеко, - крикнул он своим приятелям в машине. - Если вы здесь, то может вам повезет, - тоном ниже сказал он в пространство и короткими очередями начал стрелять в те места, где, по его мнению, могли укрыться люди. Иван с Инной, вжавшись в землю, слышали свист пуль над собой, срезанные стебли крапивы упали на них, часть пуль приняло на себя бревно.

- Хватит тратить патроны, - крикнул белокурый мужчина, выглянувший из автомобиля, - поехали дальше.

Минут через десять, когда автомобиль уехал, и они вышли из крапивы, Инна спросила:

Что же ты сейчас предпочел спрятаться, а не пошел и не убил их.

Иван задумчиво посмотрел на неё и ответил:

- Во-первых, их больше и они лучше вооружены. Во-вторых, когда есть возможность избежать боя, незачем рисковать жизнью. И, в-третьих, если бы я был один, то, может быть, и рискнул бы.

- То есть, я для тебя помеха? Если бы не я, то ты бы справился с ними легко и непринужденно. Ха-ха! И чем же ямешаю супергерою? - полным сарказма голосом сказала Инна.

- Если бы я погиб, то не выполнил бы свою миссию, не пришел бы вместе с тобой туда, куда мы идем, - сказал Иван, не обращая внимания на сарказм Инны, и достал остатки ужина, - давай лучше поедим.

В этот день они вышли раньше, когда еще было далеко до жары. Они шли мимо разрушенных домов, дорожных пробок из разбитых автомашин, мимо мертвых людей, начинающих разлагаться, и живых, прячущихся среди руин. И эти ставшие привычными картины воспринимались спокойно и равнодушно. Даже появившийся трупный запах, как нечто само собой разумеющееся, уже не мешал.

Инна, перебираясь через завал из плит и балок, наступила на труп женщины и, практически, не заметила этого, только неприятное ощущение (будто в дерьмо наступила) появилось у неё, да волна тошнотворного запаха обдала её. Подземные толчки на некоторое время заставили их остановиться, но и к этому тоже быстро привыкаешь.

- Вот если подумать, то всего два дня назад все было по-другому. Миллионы людей спокойно жили, посещали театр и кино, кушали в ресторанах, любили друг друга. Я была счастлива уже только потому, что сдала сессию, у меня была любимая мама и вся жизнь впереди. А теперь, - я сплю на земле, ем руками, равнодушно смотрю на тысячи трупов, спокойно вдыхаю запах, от которого бы блевала целый день, о матери я вспомнила впервые за два дня и что меня ждет впереди я не знаю. - Инна говорила сама с собой, но достаточно громко, чтобы Иван слышал. - Люди, для которых даже мысль об убийстве была неприятна, готовы убивать себе подобных, а те, которые все же не могут переступить через нравственные принципы, прячутся, желая выжить.

- Инстинкт самосохранения. Но большинству он все равно не поможет, - сказал Иван, - впереди еще миллионы смертей.

- Да ты оптимист, - грустно улыбнулась Инна.

- Я знаю, что жизнь на Земле сохранится, но выживут не все, далеко не все. А те, которые выживут, будут бороться за жизнь все оставшиеся дни.

- Кстати, а домашние животные? - Инна увидела, как вдалеке пробежала дворняжка, - они то как?

- Если про собак, то вскоре они будут очень опасны. Узнав вкус человечины (а это сейчас самое доступное мясо), они потом будут нападать и на живых, быстро поняв, что лучше это делать, сбившись в стаю. Кошки выживут - они тоже хищники.

- А все то, что создано человечеством. Я имею в виду культурное наследие. Пушкин, Достоевский, Гоголь, Диккенс, произведения художников и скульпторов, композиторов, в общем, всех тех, кто известен миллионам? – Инна называла фамилии, первыми пришедшие в голову, и не верила, что это когда-то было.

- Было известно миллионам. Мы их пока будем помнить, а поколения через два, а может, и через одно, о них забудут или они станут легендой, которую будут передавать устно. Когда-нибудь через десяток тысячелетий «археологи будущего» откопают какую-нибудь библиотеку или галерею и, если там что-нибудь сохранится, то тогда это снова станет достоянием миллионов.

-Думаешь, когда-нибудь сюда придут археологи? – спросила Инна, и не дождалась ответа.

Они обошли очередной завал, образованный разрушенными домами, и вышли к пустому пространству, которое когда-то было стадионом. Футбольное поле сохранилось полностью, а покрытие беговой дорожки в нескольких местах было повреждено. Невысокие деревянные трибуны слева от поля тоже не пострадали. Справа от себя Иван увидел красные «Жигули», сразу собрался в готовности отразить нападение, но было уже поздно.

- А вот и наши голубки! - парень в бейсболке стоял, широко расставив ноги и направив на них ствол автомата. - Я вас давно приметил. Идут и воркуют. Брось оружие на землю! – угрожающе скомандовал он Ивану, и, когда тот выполнил команду, заметно расслабился.

- Посмотрим, как вы сейчас бегать умеете,. – сказал он, показав стволом автомата, куда идти. Рядом с жигуленком на траве сидели несколько человек. Подойдя ближе, Иван увидел средних лет женщину и двух мужчин, которые держали руки на затылке. Сидящий на камне вооруженный парень равнодушно посмотрел на них:

- Руки на затылок и сидеть тихо.

Из-за кустов акации вышел, застегивая ширинку и толкая перед собой плачущую девочку лет пятнадцати, блондин. Увидев Ивана с Инной, он сказал:

- Ну, вот и все готово. Хорошая охота получится, - взяв из салона машины винтовку с оптическим прицелом, он забрался на крышу жигуленка.

- Я думаю, Серый, надо их раздеть, чтобы видеть, куда пули попадают. Дичь должна быть ближе к природе. Стрелять будем одиночными, и побежите вы по одному, - обращаясь к испуганным людям, сказал он, - кто добежит до края футбольного поля, тот - спасен.

- Ну, слышали, быстро раздеваемся, - подпрыгивая от нетерпения, парень в бейсболке начал подгонять их. - Полностью раздеваемся, - крикнул он, увидев, что медленно раздевающаяся Инна не сняла трусы.

- У меня месячные, - спокойно сказала она.

- Да мне все равно, что у тебя, - ткнув дулом автомата в грудь, сказал он, – снимай быстро. Идите к краю поля и ждите команду. Первым пойдешь ты, - парень указал на пожилого мужчину, покорно ждущего своей участи, - затем ты, - мужик с рыхлым телом и затравленным взглядом вдруг упал на колени и заголосил:

- Нет. Я сделаю все, что скажете, только не убивайте, - крупные слезы текли по его лицу. Несильный удар прикладом заставил его замолчать.

- Все. На исходное. Ты, мужик, третий, - сказал парень Ивану, - и затем бабы все разом.

Пожилой мужчина, после команды не побежал, а пошел, спокойно переставляя ноги и всем своим видом демонстрируя покорность судьбе. Иван обернулся и посмотрел, прикинув расстояние, - блондин сидел на автомобиле, держа винтовку на плече, второй все также сидел на камне, и третий, активный парень с голым торсом, стоял рядом с ним. Он же и первым выстрелил. Только с третьего раза он смог попасть по почти неподвижной фигуре, идущей по полю.

- Мазила, - прокомментировал блондин, – кто же так стреляет, он же практически на месте стоял.

Второй мужик, который раньше любил хорошо поесть, тряся животом, зигзагами побежал. Парень, сидящий на камне, не меняя положение тела, вскинув автомат, первым же выстрелом попал в него. Вторым выстрелом он добил, упавшего на колени мужика, тело которого осталось лежать на траве даже ближе к ним, чем первый труп.

- Молодец. Учись, Серый.

Иван, резко повернувшись, побежал. Расстояние в несколько метров он преодолел за секунды и, ударив кулаком в горло вставшего с камня противника, прикрылся его обмякшим телом. Придерживая его правой рукой, он развернул автомат, подхваченный из рук противника, и начал стрелять, целясь по блондину. Придя в себя, парень в бейсболке с криком выстрелил и попал в спину закрывающего Ивана тела. Блондин, получив пулю в ногу и плечо, упал за машину. Иван немного повернул ствол и всадил пулю в голову, продолжающего стрелять и кричать парня в бейсболке. Отпустив тело, ставшее очень тяжелым, и, перехватив автомат, Иван пошел к автомобилю. Вставший блондин с винтовкой наперевес выстрелил почти одновременно с Иваном. Убедившись, что все враги мертвы, Иван посмотрел на свое левое плечо, куда попала пуля, - из входного отверстия слабо бежала кровь.

- Инна, найди и принеси мне мой мешок, - сказал он Инне, которая всё еще стояла на исходной позиции, так как все произошло в течение минуты, - сейчас ты мне нужна, как врач.

- Всего лишь три курса мединститута, я только уколы научилась ставить, - сказала Инна, подходя к Ивану с мешком.

- Трупы на анатомии разделывала?

- Не разделывала, а препарировала. Но ведь это трупы, а ты живой.

- Ерунда, - отмахнулся Иван и достал из мешка коробку, открыв которую извлек одноразовый скальпель, спирт и бинт, - тебе надо будет рассечь кожу и достать пулю.

Он показал, где находится пуля, которая прошла через мягкие ткани и находилась под кожей задней поверхности плеча.

- Как видишь, это совсем рядом и никакой сложности нет, - сказал Иван.

Инна, протерев свои руки и кожу на плече Ивана спиртом, взяла скальпель в правую руку. Иван приготовил из бинта марлевый тампон и, посмотрев на Инну, кивнул головой. Разрезая кожу, Инна пересекла небольшой сосуд, и тонкая струйка крови ударила в её грудь. Взвизгнув, она отскочила, отбросив скальпель.

Иван сам выдавил пулю и придавил рану.

- Хотя бы повязку наложить сможешь, - сказал он. Положив тампон со спиртом на рану, Инна начала бинтовать.

- Туже, еще туже, чтобы кровотечение остановилось, - сказал Иван, на лице которого отражалась боль. По окончании манипуляции, он похлопал по плечу и посмотрел на Инну:

- Ну вот, теперь можно и одеться.

Инна осознала, что обнажена, и слегка покраснела. Сделав вид, что это её нисколько не смущает, она пошла к одежде, брошенной в кучу. На ходу повернувшись, она посмотрела на Ивана, мускулистый торс с узкими бедрами и сильными ногами которого не мог не вызывать восхищение. Иван поймал её взгляд и улыбнулся в ответ.

Женщина, сидевшая на траве с девочкой-подростком, которая плакала, уткнувшись ей в грудь, сказала, обращаясь к одевающейся Инне:

- Если вы врач, помогите девочке, у неё кровь бежит, - она глазами показала на бедра девочки.

Иван, одевшись, собрал трофейное оружие. К винтовке он нашел около пятидесяти патронов и решил оставить её. Автоматы разбил о камень, а патроны выкинул в густую траву. Разжег костер и посмотрел, что у них осталось из пищи. Разложив на траве несколько кусков хлеба и открыв банку с тушенкой, он сказал:

- Давайте, поедим. Любой стресс, насколько я знаю, возбуждает аппетит и способствует хорошему пищеварению.

Женщины и девочка, смотревшая на Ивана, как на врага, подошли к костру.

- Ну, их то мы возьмем с собой? – спросила Инна, доедая свой кусок, и уверенно посмотрела на Ивана.

- Нет.

- Почему? Чем они нам помешают? - голос Инны стал жестким и упрямым.

- Обуза, - спокойно сказал Иван, - с ними у нас будет больше проблем. И там, куда мы идем, они будут лишними.

Увидев, что Инна готова спорить дальше, он добавил непререкаемым тоном, положив руку на винтовку.

- Если ты будешь настаивать, то я воспользуюсь принципом «нет человека - нет проблем».

- Не надо за нас просить, мы как-нибудь сами, - глядя на вытянувшееся лицо Инны, сказала женщина, - Спасибо за то, что накормили. Прощайте.

- Я начинаю тебя бояться. Ты, что на самом деле убил бы их? – спросила Инна. Было видно, что она удивлена создавшейся ситуацией. Иван пожал плечами и, посмотрев на неё, сказал:

- Если бы ты знала все, что знаю я, и знала бы меня чуть лучше, то не задавала бы эти вопросы. Ты лучше подумай, почему я тебя туда веду?

Оставив задумавшуюся Инну у костра, Иван стал собираться в дорогу.

Солнце, хотя и прошедшее зенит, все еще нестерпимо пекло. Поднимающиеся от поверхности, испарения создавали причудливые миражи. Запах разложения становился резче и неприятнее. Инна посмотрела на небо вокруг - ни одного облачка. Хотелось пить. Тело зудело от пота и грязи.

- Помыться бы, - сказала она мечтательно.

- Сегодня надо дойти до лога. Там дачные участки и, возможно, там мы найдем баньку. И надо еще поискать еду на сегодняшний вечер, - сказал Иван и посмотрел на Инну, которая от жары шла только в майке и трусах, - ты сгорела, кожа сегодня слезет.

В отличие от неё он шел в футболке и джинсах. Левая рука лежала на винтовке, ремень которой перекинут через шею, в правой руке он нес свой мешок.

- Я подумала о том, что ты сказал. Ну, я про то, почему ты меня с собой ведешь. Единственное, что я вспоминаю из своего детства, это пожар в детском саду. Мне тогда было года три-четыре. Во время тихого часа я проснулась оттого, что мне трудно дышать. Нас было пятнадцать детей, и только я одна спаслась. Помню, что упала с кровати на пол и лежала, пытаясь дышать, пока не потеряла сознание. Очнулась в больнице. Никаких травм и ожогов у меня не было, и моей маме сказали, что мне повезло. Все остальные просто задохнулись, - задумчиво рассказывала Инна, вспоминая маму, сидящую у постели в больнице, счастье в её глазах и страх от возможной потери ребенка.

- Может быть, это что-то объясняет. А, может быть, ничего не объясняет, - пробормотал Иван и, продолжая идти, начал рассуждать, - учитывая, что твой отец родился и вырос в горах, и твоя мать носила тебя, живя там же, можно сделать вывод, что ты очень хорошо приспособлена к недостатку кислорода и выжила в детстве благодаря этому. Может быть, атмосфера на Земле изменится, скорее всего, за счет уменьшения количества кислорода, и будущему человечеству нужны твои гены. Но, может быть, я не прав и это мои домыслы.

- Откуда ты знаешь про моего отца? - удивленно спросила Инна. - Я ничего про него не знаю, мать никогда не рассказывала.

- Твой отец был пограничник и сын пограничника. Родился и вырос он на отцовской заставе в горах. После военного училища вместе с твоей матерью он вернулся туда же. Твоя мать вместе с тобой ушла от него. Почему не рассказывала тебе, не знаю, а я видел это во сне и долго не мог понять, зачем я это видел, пока у тебя дома не посмотрел детские фотографии. Пойдем, посмотрим, есть ли вон там еда, - он показал на одиноко стоявший сохранившийся ларек, который оказался овощным.

Среди полусгнившей картошки, свеклы и капусты, они нашли несколько целых картофелин и яблоки.

Когда они дошли до места, где должен быть овраг, разрезающий город на две части, его не оказалось. Поднявшаяся почва изменила рельеф до неузнаваемости, разрушила практически все, что было на поверхности, прекратила существование речушки, бежавшей когда-то по оврагу.

- Пойдем вот туда, - сказал Иван, показав рукой на сохранившиеся бревенчатые строения. На их счастье одно из них оказалось баней. Из рядом стоявшей металлической бочки с дождевой водой они наполнили бак и растопили печь, благо дров было достаточно. Перекусив яблоками, сидя в тени дома, Иван сказал:

- Жизнь на Земле имеет спиралевидный ход, возвращаясь к тому, что уже когда-то было. И определяет изменение пространства и времени планета. Она, наша планета и есть Бог, если для тебя это понятнее. Она живет в своем мире, и мы для неё, как микробы для нас - пустое место, невидимые для глаз букашки. Она вспоминает про нас, когда мы напоминаем о себе, - о паразитах мы думаем, когда вши расплодятся и голова зудит. Может быть, не совсем удачное сравнение, но я так думаю. У неё нет рук, чтобы почесать, и она по-своему избавляется от живых существ. Дает очередному зачатому ребенку душу человека, бывшего когда-то палачом или убийцей, и рождается деятель, приводящий народы к войне с неизбежными людскими потерями. Притягивает к себе из космоса крупный астероид или изменяет климат с гибелью множества форм жизни. Поднимает океанское дно и смывает все с суши или, как в нашем случае, просто трясет «головой». Скорее всего, есть и другие возможности для изменений.

- А зачем мы ей? Не проще ли избавится от всего живого - растений, животных, человека - и существовать, как безжизненная планета типа Марса? - спросила, слушавшая внимательно, Инна.

- Не знаю, но планета сама создает очередного «Ноя». Мы ей нужны, значит мы не просто паразиты, а необходимое звено в её существовании, - оставив размышляющую Инну, Иван зашел в баню, подбросил дрова в печь и, вернувшись, продолжил, - в масштабах вселенной наша планета всего лишь песчинка, мелкое существо, живущее по недоступным нам законам. Мы никогда не сможем её понять, не сможем осмыслить её действия, нам это просто недоступно, поэтому проще придумать Бога. То, что можно принять, не задумываясь, как должное.

В хорошо протопленной бане, куда они зашли через два часа, было очень жарко. Иван плеснул водой на раскаленные камни, и Инна присела под напором горячего обжигающего пара. Они сидели на горячей полке и потели, - грязные разводы на коже, крупные капли пота на лице и теле, - не стесняясь своей наготы. Мыло и мочалка были оставлены бывшими хозяевами, старый березовый веник, найденный Иваном, был замочен в единственном тазике. Минут через пятнадцать, когда у непривыкшей Инны стало не хватать воздуха и сердце учащенно забилось, она вышла из бани. Иван сказал ей вслед:

- Отдышись и возвращайся, я тебя попарю.

Солнце подходило к горизонту. Было по-прежнему жарко, и Инна не почувствовала значительного облегчения, только стало легче дышать. Она стояла и смотрела на заходящее солнце, вспоминая свою прошлую жизнь, понимая, что она была счастливая и безоблачная, что возврата к былому уже никогда не будет, а будущее покрыто мраком.

- Инна, где ты там, пора, иди сюда, - голос Ивана вернул её к действительности. Смахнув слезу, она нырнула в дверь парилки. Лежа на полке, она расслабленным телом ощущала приятные удары веником. Хватило её ненадолго, - чуть дыша, она выползла из парилки. Иван вышел следом и сел рядом на траву.

- Иван, почему я тебя не стесняюсь? У меня даже мысли не возникает прикрыться? - сказала Инна, сидящая голая рядом с мужчиной, знакомство с которым продолжается всего лишь несколько дней. - Да и ты мог бы не смущать девушку, - хитро улыбаясь, Инна посмотрела на Ивана, даже не пытаясь изменить положение своего тела с целью прикрыть наготу.

Ей было приятно. Обдувающий разгоряченное тело ласкающий вечерний ветерок и присутствие обнаженного сильного мужчины - события в её жизни необычные, немного странные, но очень приятные. Она инстинктивно придавала своему телу выгодные для обзора положения, отводя плечи, чтобы продемонстрировать полную грудь с набухшими сосками, втягивая и без того плоский живот, поджав под себя ноги, открывая плавный изгиб бедер.

Сама того не сознавая, она играла в древнюю, как мир игру, зная, чем все может закончиться, боясь этого и желая.

- Еще не время, - ответил Иван, озадачив Инну этой краткой фразой, встал и, заходя в баню, добавил, - может, немного попаришь меня, хотя бы со спины.

Инна неловко, но старательно била его веником, обходя рану на плече, и думала, что он хотел сказать. Когда они снова вышли на воздух, любопытство пересилило:

- Что значит, еще не время.

- То и значит, что всему свое время. Не торопи события.

Вволю напарившись, они открыли дверь бани и мылись уже в более приемлемых условиях. Инна с удовольствием оттирала грязь и сгоревшую кожу. Закончив мыться, она почувствовала себя другим человеком, - ощущение чистоты создавало чувство молодости, здоровья и бесконечности жизни. В оставшейся горячей воде они постирали свое белье и уже в темноте развесили его сушиться на ветки, растущей рядом рябины. Заснула Инна моментально, забыв временно про голод и минувшие события.

Сумеречный зимний лес. Тишина и голод. Даже нет ожидаемого хруста снега под ногами. Укрытые снегом ели стоят, как стражи странного леса, непоколебимо и уверенно охраняя его покой. В этом холодном безмолвии она спокойна, - острое обоняние подсказывает, что дичь рядом. Утолив голод, она согреется. Согревшись, она обретет силу. Став сильной, получит все.

Среагировав на мелькнувшую под елью тень, она побежала, легко перепрыгивая через упавшие стволы и огибая переплетения кустарников. Заяц, петляя между деревьями, метался в попытке сохранить свою ничтожную жизнь, но все закончилось быстро.

Она отрывала куски мяса, ощущая парной и сладкий вкус победы. Но это был всего лишь мелкий заяц – она смогла только слегка утолить голод. Обтерев запястьем лицо от крови, она пошла дальше. Из одежды на ней была только фланелевая рубаха, и холод сжимал её в своих объятиях. Но ни холод, ни притупившийся голод не мешали получать удовольствие от осознания своей силы, от кайфа успешной погони и предвкушения крупной добычи.

Это её лес.

Она здесь хозяйка.

Вся дичь в этом лесу принадлежит ей.

Этот мир её вотчина.

Полная луна осветила поляну, на край которой она вышла. Животное, стоявшее так же, как и она, на двух ногах, одетое в штаны и теплую куртку, смотрело на неё. Оно не убегало и не пряталось, но это ничего не меняло, - это двуногое животное тоже её дичь. Не отрывая взгляда, она преодолела разделяющие их метры, и обрушилась на добычу. Погрузив в шею свои зубы, она, захлебываясь, вбирала в себя эту солоноватую жидкость, несущую жизнь.

Ощущение поглаживания по голове. Странное прикосновение. Странное своей необъяснимостью, и появившееся незаметно для неё. Ласковые и нежные касания, давно забытые и поэтому такие желанные.Она даже замерла, перестав пить кровь. Воспоминания пронеслись в голове с быстротой молнии.

«Мама также перед сном гладила меня по голове, но убитая мной добыча не может этого делать. Она должна содрогаться от страха и ужаса смерти».

«Утоли мною голод и стань сильнее», - услышала она спокойный голос, возникший внутри неё.

Она подняла голову и встретилась глазами со своей добычей.

«Посмотри, сколько мяса», - он руками распахнул шкуру, обнажив грудь.

Бугристая кожа, покрытая корками, ярко-розовой мясистой тканью с зеленоватым отделяемым, стекающим в чистый снег. Резкий зловонный запах этого заживо гниющего тела ударил в её чуткий нос.

«Это прекрасная пища, возьми меня, утоли мною голод».

Она исторгала из себя свернувшуюся кровь, куски неперевареной зайчатины, ощущая себя мерзкой бездонной клоакой. Запах гниения не давал вдохнуть чистый лесной воздух.

«Ты не сможешь выжить, ты сдохнешь от голода, если не научишься пользоваться любой белковой массой».

Он уходил, оставляя в своих следах кровь, от вида которойболезненно сжимался её пустой желудок. Холод пробирал до костей, и, главное, - она уже не ощущала себя сильной здоровой самкой, хозяйкой этого мира.

Она замерзнет и умрет.

И, может быть, это хорошо.

Видеть сны-5

9.

Они шли по сосновому бору. Под ногами хрустел сухой мох, мощные стволы деревьев уходили вверх и запах, потрясающе вкусный запах, который Инна вдыхала полной грудью, наслаждаясь им всё время нахождения в лесу. Упавшие сосновые стволы, не выдержавшие землетрясения, хоть и встречались часто, но не портили картины. Это были мертвые колоссы, погибшие в битве с планетой, но не сдавшиеся врагу. Когда приходилось перебираться через такой ствол, Инна испытывала странный благоговейный трепет, словно это было живое существо – погибшее, но не смирившееся.

Разрушенный город с постоянным трупным запахом и постоянным ощущением опасности остался позади. У них не было еды, неизвестно, что будет впереди, но Инна была счастлива. Она шла, блаженно улыбаясь, ощущая любовь ко всему окружающему её миру, ласково проводя рукой по шершавым стволам сосен. Она любовалась впереди идущим мужчиной. Впервые в её жизни она была уверена, что этот странный представитель противоположного пола будет рядом в трудную минуту, защитит от опасности, накормит и согреет.

Прожив без отца всю жизнь, она не знала, что такое возможно в реальной жизни. Окружающие её в прошлой жизни субтильные юноши сами требовали заботы о себе, на их худосочные тела жалко было смотреть, а если встречался сильный представитель мужского племени, то, как правило, он больше хотел, чем отдавал, больше любил себя, чем окружающих.

Иван для неё тоже еще был непрочитанной книгой, она видела его разным - добрым и внимательным, равнодушным и безжалостным, но он был добр к ней и безжалостен к врагам, а что еще нужно для её инстинкта самосохранения и продолжения рода. Она беспокоилась, но только чуть-чуть, и только на то, что он не обращает внимания на неё, как на женщину, но стоит ли переживать по таким пустякам, он всего лишь мужчина, а, значит, не сможет устоять.

Иван обернулся и пристально посмотрел на Инну, которая, тоже остановившись, растерялась - что, еще и мысли читает?

- Ты ничего не чувствуешь? - глубоко вдохнув носом, спросил он.

- Что чувствую? – ответила Инна, осознав, что не может спрятать свои мысли.

- Запах. Где-то горит.

Инна вздохнула и ощутила слабый запах дыма. Несколько птиц пролетели и среди них каркающая ворона с той стороны, откуда шел запах.

- Не нравиться мне всё это. Давай прибавим шаг, - сказал Иван.

Минут через десять они вышли на просеку, по которой была проложена высоковольтная линия. Иван, сбросив с плеч мешок, быстро полез по железной конструкции вверх. Взобравшись на четыре пролета вверх, он посмотрел вдаль.

Наверху ветер был уже значительно сильнее, и он нес явственный запах гари. Край бора, в который они зашли часа два назад, уже горел. Стена огня, подгоняемая ветром, двигалась по верхушкам, быстро перескакивая с дерева на дерево, и это было заметно даже издалека. Спустившись, Иван, говоря на ходу, пошел, ускоряя шаг к лесу:

- Лес горит. Догонит нас очень быстро. Теперь придется бежать, - он перешел на бег и Инна, испуганно обернувшись на пока еще прекрасные в своей исполинской силе сосны, бросилась его догонять.

Бегать она не любила (бессмысленное монотонное занятие, во время которого сильно потеешь) и, поэтому вскоре начала отставать от размеренно бегущей фигуры Ивана. К тому же приходилось преодолевать препятствия, созданные природой и стихией. Её уверенность, что Иван поможет и спасет, начала ослабевать, - он ни разу не обернулся посмотреть на неё, он не предложил понести тяжелый рюкзак.

Запах пожарища стал сильнее, мелкие лесные жители, не обращая внимания друг на друга, бежали, летели, прыгали в том же направлении, что и бегущие люди. Спина Ивана мелькала уже на значительном расстоянии.

- Иван! – страх быть брошенной, паника, сильная усталость и желание жить, всё смешалось в крике Инны. Споткнувшись, она упала лицом в мох, вдохнув его влажность и закашлявшись.

Через минуту сильные руки подняли её. Иван спокойно смотрел на её мокрое от слез лицо с налипшими сухими сосновыми иголками, затем, обняв и прижав к своей груди, успокаивающе сказал:

- Скоро должна быть река, нам надо добраться до неё быстрее, чем нас догонит пожар. Соберись с силами и давай двигаться дальше, - он снял с плеч Инны рюкзак, закинул его на плечо и побежал дальше, оглядываясь на бегущую за ним Инну.

Бежать стало легче и не только потому, что Иван был рядом: за плечами не было рюкзака и поверхность пошла под уклон. Продираясь сквозь мелкий сосняк, они выскочили на поляну, после которой лес изменился, - среди елей встречались березы и осины, под ногами не мох, а трава. Лес стал гуще и сложнее стало пробираться через завалы поваленных деревьев. Тело Инны покрылось царапинами, кроссовки в нескольких местах были порваны острыми сучками, но самое неприятное было позади, - неумолимый огонь их догонял. После сухого соснового бора он слегка затих, встретив влажный смешанный лес, но вскоре под сильными порывами ветра вновь набрал силу.

Теперь Инна не отставала от Ивана, то ли потому, что её подгонял страх и инстинкт самосохранения, то ли потому, что Иван приноровился к темпу и старался не оставлять её одну. Появившаяся впереди река не больше пяти метров шириной, петляющая посреди леса с нависающими над водой ветвями берез и ив, не могла служить серьезным препятствием для огня, который уже обжигал своим жаром спину. Схватив за руку, Иван, не останавливаясь на берегу, бросился в воду, утянув едва успевшую вдохнуть Инну на глубину.

Ледяная вода сначала приятно охладила разгоряченное тело, но затем холод стал пробирать. Воздух в легких быстро закончился, и Инна забилась в сильных руках Ивана, который держался за корягу, борясь с течением. Он прижал свои губы к губам Инны и выдохнул воздух из своих легких, спокойно смотря в расширенные глаза, в которых отражались пляшущие языки пламени над водой. Этого хватило ненадолго.

Через вечность, продолжавшуюся в течение минуты, Иван, оттолкнувшись от дна и волоча за волосы начинающее терять сознание тело девушки, вынырнул из воды. За те доли секунды, что они находились над водой, раскаленный воздух успел высушить лицо и опалить ресницы с бровями, обжег горло и не дал желанного кислорода в том количестве, который требовался. Еще через минуту Иван увидел, что Инна потеряла сознание, и плотно зажалрукой рот и нос девушки, чтобы она не вдохнула речную воду, а затем, понимая, что и сам может потерять сознание, опять вынырнул.

Воздух все еще был очень горячий, но основная волна огня уже прошла. Иван выволок хрипящую и блюющую Инну на берег, вдыхая дымный воздух и кашляя от него.

Они сидели на берегу лесной речки, спасшей им жизнь, мокрые и грязные от облепившего их пепла, посреди обугленных горящих и дымящихся стволов. Вода все также быстро бежала мимо них, неся обгорелые ветки, трупы птиц, мелких животных и хлопья пепла, которые приносил ветер. Инна, испытавшая на себе процесс умирания от удушья, сидела, тупо смотря на воду и медленно думая о слабости человеческого тела. Иван посмотрел на неё и улыбнулся тому, что видел, - лицо в грязных разводах, отсутствующие брови с ресницами и бессмысленное выражение глаз.

- Как настроение? Может, есть желание перекусить после бега с препятствиями и плаванья в холодной воде? - он показал рукой на лежащую рядом тушку зайца, который, видимо, испугался прыгать в воду и погиб в огне. - Я думаю, зайчатина почти готова к употреблению.

Инна отвела взгляд от воды, посмотрела на дымящееся мясо, и её снова вывернуло. У неё возникло ощущение, что это уже было. Когда-то недавно она исторгала из себя желудочное содержимое, видя что-то такое, что было неприятно и мерзко. Совсем недавно она уже смотрела на отвратительное мясо.

«Дежа-вю», - подумала она, сползая к воде. Почувствовав себя лучше после умывания, вернулась к жующему Ивану, и протянула руку к мясу, - голод не тетка, как бы сказала она совсем недавно, - отрывая руками кусок зайчатины.

- Дальше будет тяжело идти. Огонь пошел в ту же сторону, куда и мы идем, - озабочено глядя вдаль, сказал Иван.

- Огонь может добраться до того места, куда мы идем? - спросила Инна.

- Вряд ли. Меня больше беспокоит отсутствие чистого воздуха и воды на нашем дальнейшем пути, но, с другой стороны, будет много готовой к употреблению пищи, хотя бы первое время. - Иван вымыл руки в реке, напился из неё и снова сел. - Придется несколько дней пожить у реки, чтобы лес перестал дымиться, и легче было идти, только надо поискать место удобней.

Они шли вдоль берега и за очередным поворотом вышли к маленькому заливу, который образовался за счет того, что река размыла песчаную почву. Вода в нем была почти стоячая и, поэтому теплая. На берегу этого залива не было деревьев, и у берега был участок нетронутой огнем травы. Оазис зелени на фоне черноты пепла.

Инна стояла по пояс в теплой воде и, расслабившись, отдавалась мягким намыливающим её рукам. Она прикрыла глаза от удовольствия, нисколько не смущаясь ни своей наготы, ни своего желания. Руки на мгновение остановились у груди, но, не встретив протеста, ласковыми движениями намылили полушария, обходя упругие бугорки сосков.

- Надеюсь, дальше ты сама сможешь помыться? - на Инну смотрели хитро улыбающиеся глаза Ивана.

- А что, слабо меня всю помыть? - спросила она и медленно выбралась на мелководье.

Иван продолжил мыть, делая это спокойно и уверенно, не задерживаясь перед интимными местами. Инна видела, что это ему доставляет удовольствие, и это еще больше возбуждало её.

Пока Инна плавала, смывая с себя мыло, он тоже намылился и с головой нырнул в воду. Вынырнув рядом с Инной, он встретился с ней глазами, … и время остановилось, пространство сжалось до этой мелкой теплой лужи, а ощущения обострились до едва уловимых прикосновений.

- Я думала, будет больнее, - Инна, прижимаясь всем телом к стоящему по грудь в воде Ивану, счастливо улыбалась, чувствуя вновь нарастающее желание и ощущая в себе уверенную силу партнера. Иван вынес её на берег, положил на предусмотрительно расстеленное одеяло, и все повторилось снова, - до слез, выступивших на глазах Инны, до ощущения невесомости и прозрачности тела, до всепоглощающей любви к окружающему миру и острого желания жить. Только после третьего раза Инна заметила, что Иван всё делает спокойно, без эмоций на лице, его глаза по-прежнему хитро улыбались. Она, лежа на его плече и глядя обожающими глазами, спросила:

- Я что-то делаю не так? Тебе не нравится?

- Все хорошо.

- И, кстати, сейчас пришло время? – спросила Инна, вспомнив слова Ивана.

- Еще нет, но это неважно. В следующий раз семя попадет в благоприятные условия.

- Ты хочешь, чтобы я забеременела, - Инна отодвинулась от Ивана, - сейчас, когда неизвестно, что будет завтра. Я стану толстой неповоротливой клушей, и буду тебе обузой.

- У тебя будут красивые сильные дети, - Иван мягко убрал с лица Инны мокрую прядь волос, - хоть тебя сейчас и пугает факт возможной беременности, потом ты поймешь, как это хорошо - носить в себе новую жизнь.

Задумавшаяся Инна снова легла на плечо и, под монотонно поглаживающей рукой и от пережитых приятных ощущений, вскоре задремала.

Проснувшись на закате и потянувшись все телом, она посмотрела вокруг, - сгоревшая природа уже не казалась такой мрачной и безжизненной. Солнечный диск медленно опускался за стволы деревьев. Легкий ветер нес запахи гари и вечерней прохлады.

- Иван, ты меня любишь? - спросила она, вышедшего в одних ботинках из-за обгоревших стволов Ивана, несущего жареные тушки животных.

- Да. Моя любовь отличается от твоей. В ней меньше эмоций и излишнего волнения, - ответил он, сел рядом и после поцелуя добавил, - причем, я люблю тебя в своих снах уже несколько лет, и эти сны самые прекрасные в моей жизни.

- И что же я делала в твоих снах?

- Все.

Только когда стемнело, они, уставшие и счастливые, смогли поужинать приготовленной пожаром пищей, запивая её речной водой.

Инна, проснувшись ночью, долго смотрела на звездное небо и благодарила Бога (неважно, есть ли он и правильно ли она к нему обращается) и судьбу за возможность испытать счастье любить и быть любимой.

10.

Под ногами сухо хрустели угли. Потревоженный пепел от каждого шага взлетал вверх. Дым от тлеющих пеньков под слабыми порывами ветра перемещался между черными голыми стволами мертвых деревьев. Он проникал через тряпичные маски, повязанные на лицо, вызывая першение в горле и желание пить.

Второй день под палящим солнцем в сгоревшем лесу давался Инне тяжело. Все их вещи нес Иван, идущий впереди, непонятно как находящий дорогу в правильном направлении в этом мертвом царстве. Инна, прибавив шаг, догнала Ивана и спросила:

- Тебе не кажется странным, что давно не было дождя? Солнце жарит уже ... - она мысленно посчитала дни, - ... две недели.

- Было бы прекрасно, если бы пошел дождь, но всё к одному, - ответил Иван и топнул ногой, взметнув облако пепла, - планета неутомимо собирает урожай.

- Ты хочешь сказать, что погоду тоже она определяет?

- Планета определяет все, что происходит от её недр до околоземного пространства. Думаешь, землетрясение это все, что выпало на долю человечества. Подземные толчки - это всего лишь первое звено в цепи катастрофы. Сейчас по всему миру люди гибнут или уже погибли от многочисленных цунами, смывающих приморские города. Люди сгорают в лаве извергающихся вулканов, тонут вместе с погружающейся в океан земной поверхностью, задыхаются в огне многочисленных пожаров, умирают, вдыхая выбросы химических заводов или получая смертельную дозу радиации от разрушенных атомных электростанций.

- Дети и старики умирают, потому что за ними некому присмотреть, взрослые убивают друг друга или сами себя, - откашлявшись, Иван продолжил, - но на эту ситуацию можно посмотреть с другой стороны, сейчас решились многие проблемы человечества, грубо, жестоко, на некоторое время и не все, но разрешились застарелые проблемы. В конце концов, лучше оставшиеся несколько сотен тысяч человек, разбросанных по ставшим другими материкам и живущих по законам хаоса в течение нескольких поколений, чем полная гибель человечества в ядерной войне. Конечно, кто останется, создадут себе другие проблемы, но это будет еще не скоро и не так уж важно, особенно для нас с тобой.

Впереди, среди черных стволов, появилось голое пространство. Прибавив шаг, они вскоре вышли на край болота, простирающегося во все стороны на бесконечно длинное расстояние, - край леса на пути их следования был еле виден.

- Только не говори, что мы должны через это болото идти, - сморщившись, сказала Инна.

- У нас нет другого пути, - Иван, сориентировавшись по приметам, известным только ему, пошел влево вдоль леса, - здесь должна быть тропа, по которой мы можем перейти это болото.

- Ты уже был здесь?

- Да.

- Зачем?

- Готовил нам благоприятные условия жизни, хотя бы на первое время. Много лет придется жить там, куда мы идем, рассчитывая только на свои силы, - Иван остановился у двух жердей, воткнутых в грязь, - тропа хорошая, по ней легко можно идти, главное, не сходить с неё. Когда пойдем, вступай за мной след в след. До темноты надо добраться до того островка, - он показал на осины, одиноко торчавшие посреди болота, - там переночуем и завтра перейдем через это болото.

Инна умылась, фыркая от удовольствия, - теплая вода смыла пот, сажу и принесла облегчение. Из другой лужи, вода в которой показалась ей относительно чистой, она напилась. Иван в это время готовился к переходу, - сложил в один рюкзак все, что у них было, выбросив лишнее. Завязал шнурки на своих кроссовках, потом подошел к сидящей Инне и тоже каким-то хитрым узлом затянул её кроссовки.

- Я же их никогда не развяжу, - сказала она, подергав за узел.

- Зато не потеряешь в болоте. Держи, - он протянул ей жердь, - используй её, как опору, проверяй путь на глубину, если упадешь, не дергайся, постарайся, чтобы слега лежала поперек и опирайся на неё.

Иван пошел вперед. Инна, сморщив лицо от осознания того, что её ждет, пошла за ним, стараясь ставить ноги в те же места, где ступил Иван, для чего ей пришлось делать длинные, неестественные для неё, шаги. Она быстро промокла по пояс, забыла об изнуряющей жаре, голоде и других мелочах, сосредоточившись на каждом шаге, от которых зависела жизнь.

Скоро она устала от монотонности и налипшей на ногах грязи, сделавшей их неподъемными. Комары налетели, как только они отошли от дымящегося леса, и теперь стекающий пот и назойливые насекомые мешали смотреть на такой далекий и желанный островок. Она ослабила внимание, и это сразу сказалось, - на очередной кочке нога соскользнула, и Инна плашмя упала на подушку из ряски, погрузившись в воду с головой. Вынырнула и по привычке ногами постаралась нащупать дно, которого не было, но которое мягко приняло ноги, не собираясь отдавать свою добычу.

- Держись, - крикнул Иван, протягивая свою слегу. Потянув за неё, он с трудом вытащил Инну из обманчиво мелкой лужи на болотную траву тропы.

- Будь внимательна, это болото очень коварное, - он ласковым движением стер грязь с её лица и помог встать на ноги, потянув за руки.

До осин на маленьком островке Инна, машинально переставляя ноги и глядя только перед собой, все-таки дошла. Рухнув на теплую траву, она моментально уснула, забыв о том, что на ней грязная мокрая одежда, что её тело зудит от укусов комаров, и о том, что она очень сильно хочет есть.

Расстояние между прутьями решетки было маленьким, и она не могла понять, как пролезла голова между ними. Так уже бывало в её далеком детстве, но сейчас она взрослая женщина, и как она могла такое сделать, - сунуть голову между прутьями решетки.

Но это произошло, и ужас уже охватил всё её существо. Попытки освободиться привели только к тому, что кожа на шее саднила от ссадин, а паника сковала сознание. Решетка даже не шевелилась в пазах, когда она трясла её. Хотя, на внешний вид она была очень старая, - ржавчина разъела когда-то крепкие прутья. Кирпичная кладка, в которую решетка была вмурована, была выщерблена временем и природой.

Она на мгновение оставила свои попытки освободиться и осмотрелась. Перед глазами бесконтрольно разросшийся лесопарк со странными, а порой и пугающими, деревьями, - искривленные узкие стволы, с трудом державшие обильную сучковатую крону с мелкими копьевидными листочками коричневого цвета. Изогнутые покореженные деревья, на которых отсутствовала листва. Кусты, частоколом острых концов, закрывали путь всему живому. Трава всех цветов радуги, что само по себе было полным безумием, цветы с ланцетовидными краями и игловидным концом. Создавалось впечатление, что парк ждал свою жертву, - зайди туда и умри.

Её крик странным дребезжащим эхом прокатился по парку и замер, не найдя отклика. Ни один кустик, ни одна травинка не шевелились. Никто не откликнулся. Отсутствие ветра, шумов лесной зоны, пения птиц, очень сильно угнетало. Ощущать себя единственным живым существом было очень страшно. Она снова выкрикнула призыв о помощи, напрягая свои легкие.

«Господи, пусть меня услышит кто-нибудь и придет ко мне на помощь. Господи, помоги мне, пожалуйста».

По колебанию воздуха она поняла, что рядом кто-то есть, но не могла обернуться.

-Помогите, - прошептала она, понимая, что лучше бы никого сзади не было. Сознавая, что лучше бы она вообще рот не открывала.

Одним движением кто-то с треском разорвал на ней платье. Она заметалась между прутьев, чувствуя свою беззащитную наготу.

-И этим ты хотела привлечь его внимание? Твоя рыхлая плоть вызывает только тошноту, - промолвил тот же подвальный (зимний) голос, в котором, тем не менее, сквозили похотливые нотки. Голос, вбивающий слова в сознание, как гвозди.

-Он имел женщин, с которыми тебя даже сравнить нельзя, опытных и шикарных, использующих свое тело на все сто.

-Он тобой, жалкой дешевкой, попользуется, и бросит.

-Ты ведь знаешь, что ничем не можешь привлечь его внимание.

-Ты ничего не можешь ему дать.

-Или, может быть, ты думаешь, что сможешь родить ему ребенка.

-Ха.

-Такого же ублюдка, что и ты.

-После того, как я сейчас попользуюсь тобой, ты никогда и никого не сможешь родить.

Боковым зрением она пыталась увидеть, кто использует её беззащитное состояние, но только бесформенно-размытая тень уходила от взгляда. Страх, как снежный ком, нарастал. Страх неизвестности и предстоящей боли. Страх беспомощности перед насилием. Страх, толкающий на то, что казалось абсолютно невозможным.

Она, забыв о боли, сдирая кожу с шеи и хрящи ушных раковин с частью волос, резким движением вытащила голову из плена. Повернувшись на голос, она увидела то, что не хотели видеть глаза, что не хотело знать её сознание и что казалось абсолютно невозможным, - нагло ухмыляющееся лицо Ивана. Почувствовав резкую боль, она закричала, обхватив разрывающуюся голову руками и рухнув на колени.

Иван сидел рядом и улыбался, смотря, как Инна поглощает мясо. Было раннее утро, солнце еще только показалось из-за края горизонта. Слабый ветерок не мог отогнать комаров, которые тоже приступили к утренней трапезе, пользуясь тем, что руки Инны были заняты. Обтерев жирные руки о траву, Инна закрылась одеялом, в которое была завернута. Её одежда и обувь сушились на ветвях осин.

- Неужели снова в эту проклятую грязь?! - грустно сказала она.

- Да. И сегодня будет хуже, так как дольше придется идти и путь сложнее, - больше трясин и всяких ловушек.

- А змеи здесь есть?

- Я не видел. Вставай и одевайся. Пока еще не жарко и хотя бы некоторое время будет легче идти, - сказал Иван и стащил одеяло, открыв для комаров обнаженное тело Инны.

Болото ничуть не изменилось. Чавкающая при каждом шаге жижа под ногами, немногочисленные кочки, покрытые мхом и травой, ковры из ряски, частично закрывающие участки водной глади.

Инна, лицо и руки которой опухли от укусов комаров, даже не пыталась бороться с ними. Иногда отмахиваясь от особо назойливых насекомых, она больше внимания уделяла дороге и периодически поглядывала вдаль. Иван остановился и молча показал на быстро двигающуюся мимо них змею. Инна замерла, - живьем она их видела только в террариуме, но там они были полудохлые. Грациозное тело проскользнуло в траву и исчезло, но оставило у Инны стойкое ощущение опасности. Теперь она внимательно смотрела не только на тропу, но и на окружающую поверхность. Угнетающая монотонность пути вскоре притупило чувство опасности, и она начала вспоминать.

После окончания средней школы мама Аня устроила для неё небольшой праздник - они вместе поехали отдыхать в Сочи. Инна, впервые увидев море, была им очарована. Теплое, ласковое, оно держало её на своих волнах. Морской простор впечатлял бесконечностью, а горячий прибрежный песок приятно расслаблял. Она удивлялась и восхищалась деревьями и цветами, вдыхала их запах, бродила по пляжу, выискивая ракушки. И рядом была мама. Добрая и заботливая. Вечером мама целовала её перед сном, и утром поцелуем поднимала с постели. Такое далекое время, что кажется уже сном. Такие незабываемые впечатления.

Инна молча шла за Иваном, по её лицу, оставляя дорожки, текли слезы. Она представила себе, как делится своим счастьем с мамой, как приводит домой Ивана для знакомства, как они общаются за столом, накрытым мамой. Понравился бы ей её выбор? Приняла бы мама Ивана?

Мысли плавно перешли к свадьбе, - с красивым белым платьем, с подружками, с торжественными минутами бракосочетания, с первым официальным поцелуем и всеми остальными мелочами, которые украшают событие. Еще больше расстроившись от осознания несбыточности своей мечты, Инна шла, глотая слезы.

Иван остановился, сделал несколько глотков из бутылки с водой и протянул её Инне, сказав:

- Не плачь. Все будет хорошо.

- Как было, уже не будет, - она посмотрела на лес, который был ощутимо ближе.

- Скоро дойдем, - Иван тоже посмотрел в сторону леса.

У Инны прибавилось сил при виде окончания болота. Она перестала замечать комаров, неприятные ощущения грязного потного тела, палящее солнце и шла, не чувствуя усталости и голода.

Когда они взобрались на пригорок, оставив позади болото, перед ними предстала чудная картина, - из земли бил родник. Сделанный кем-то желоб формировал струю чистой воды, которая, журча и переливаясь под вечерним солнцем, бежала вниз и терялась в болоте.

- Я знал, что тебе понравится, - сказал Иван, глядя на радостное лицо Инны, которая плескала на себя холодную воду и смеялась.

В этот вечер и весь следующий день они наслаждались жизнью, - пили чистую воду, досыта ели, любили друг друга и спали.

Видеть сны-6

11.

- Иван, а ведь давно не трясло. Может, планета успокоилась? - Инна, одетая в чистую сухую одежду, смотрела на болото, на путь, который они прошли.

- Это временно. Землетрясения будут повторяться, и они происходят, но в других местах, а мы уже близки к тому месту, где их совсем не будет.

Инна, прожив всю жизнь в городе, шла по лесу, вслушиваясь в его звуки, наблюдая за птицами, мелкими животными, насекомыми, населяющими его. Среди грибов она отличала только мухоморы по ярко-красным с белыми точками шляпкам.

Муравейник с хаотично суетящимися муравьями поразил её своими размерами, - холм метра в полтора высотой. Она смотрела на муравьев, спешащих по своим делам, будто им нет дела до того, что мир рушится. Ей пришлось бегом догонять Ивана, который не обращал внимания на красоту леса. Они вышли на поляну с сочной густой травой, полевыми цветами и прячущимися в траве крупными красными ягодами.

- Иван, смотри какие ягоды! - Инна, отправив в рот первую, ощутила душистую свежесть лесной ягоды, её аромат и сладость. Упав на траву, она набила рот ими, постанывая от удовольствия. – Прекрасно! До чего же вкусно!

Они лежали в густой траве на спине голова к голове, лениво отправляя в рот уже надоевшие ягоды, наслаждаясь тишиной, спокойствием и благоуханием лесных трав. Иван первый услышал посторонние звуки.

- Не поднимай голову и лежи тихо, - он чуть-чуть поднял голову до уровня травы.

Поляна имела вытянутую форму, - метров десять шириной и несколько десятков метров длиной, - и на её дальнем конце из леса с той и другой стороны выходили две группы людей. С одной стороны одетые в форму российской армии и вооруженные автоматами, с другой, - разношерстно одетые от черных комбинезонов до ярких летних рубах с таким же разным оружием. Для всех встреча была неожиданной. Обе группы застыли в немой сцене напротив друг друга.

Первым очнулся мужик в черных штанах и майке. Падая в сторону, он выстрелом из охотничьего ружья снес полчерепа у сержанта, стоявшего ближе всего к нему.

Они расстреливали друг друга с близкого расстояния. Двое или трое, поддавшись панике, бросились бежать, но упали, получив пулю в спину. Смешанный автоматно-ружейно-пистолетный огонь звучал всего несколько десятков секунд.

Мужик в майке встал, подошел к стонущему солдату и выстрелил ему в голову. Иван поймал его в окуляр оптического прицела, - на груди сложная татуировка, небритое лицо с умными глазами, короткая стрижка. Выдохнув, он мягко нажал на курок.

- Зачем ты его убил? - спросила Инна. - Он бы нас не заметил и ушел.

- Это матерый волчара, он бы мог нас почувствовать. Здесь в тайге колония для рецидивистов, наверное, они оттуда. - Иван, обойдя нашпигованные пулями тела и проверив пульс, добавил. - А эти солдатики откуда? Поблизости нет воинских частей.

Когда они уходили, Инна философски заметила:

- Сколько не похороненных по-христиански трупов.

- Сколько пищи для лесных жителей, - уточнил Иван.

До вечера они шли по лесу и уже в сумерках вышли на железную дорогу. Насыпь со шпалами и рельсами - все как обычно. Инна даже посмотрела в обе стороны и прислушалась, - безопасно ли переходить пути, нет ли поблизости состава, не слышен ли гудок поезда.

- Нам туда, - Иван показал направо, - тут недалеко хутор путевого обходчика.

Он легко шагал через шпалу, у Инны получалось только на каждую шпалу, для чего ей приходилось часто перебирать ногами. Сумерки меняли окружающие предметы, поэтому, когда она подняла глаза, появившийся перед ней локомотив в первое мгновение показался огромным монстром, изготовившимся для нападения. Она неловко шарахнулась в сторону, чуть не упав с насыпи.

Иван, сойдя с насыпи, свернул вправо к одиноко стоявшему неказистому домику.

- Стой! Стрелять буду! - раздался неуверенный, по-мальчишески звонкий, голос из темноты. - Кто идет?

Иван остановился, поднял руки, демонстрируя свои мирные намеренья. Инна остановилась за его спиной, вглядываясь в темноту.

- Да вот, идем, - спокойно ответил на вопрос Иван. Он видел силуэт солдата, прячущегося за насыпью и наставившего на них автомат. Из дома вышли еще два силуэта, и в глаза ударил луч фонаря.

- Вы бы лучше в дом отвели и там расспрашивали, - закрываясь от фонаря, сказала Инна. - Хороший хозяин сначала накормит, а потом спрашивает.

- Оставь здесь винтовку и пошли в дом, - сказал голос за фонарем.

При скудном свете свечи Инна оглядела единственную комнату, - кровать в углу, стол, несколько табуреток, обшарпанный шкаф и старенький телевизор. На полах половики, на окнах занавески.

Солдат с одной нашивкой на погонах сел за стол. Полумрак подчеркивал его узкие скулы и прятал глаза. Второй мужчина пожилого возраста в черной фланелевой рубахе присел на край кровати.

- Кто вы такие? Куда идете? - ефрейтор говорил отрывистыми резкими фразами.

- Уходим от землетрясения. Город разрушен полностью. Жить там невозможно. Много мародеров и бандитов. Вот мы и ищем спокойное место. - Иван говорил также отрывисто в тон ефрейтору.

- А почему в тайгу уходите? Шли бы к цивилизации, в сторону других городов.

- Нет других городов, нет цивилизации.

- А ты, мужик, уверен?

- Ты и сам так думаешь. Телевизор не работает, по телефону невозможно никуда дозвониться, последние две недели здесь не было ни одного состава, кроме вашего, а пути разрушены с той и другой стороны. Все остальные во главе с сержантом ушли, понимая, что нет армии и страны, которой вы присягали, - сказал Иван.

- Вы с ними встречались?

- Мы видели издалека, как они наткнулись на бандитов и погибли.

- А что у вас в поезде? - спросила Инна.

- Военная тайна, - ответил ефрейтор и продолжил, увидев в дверях солдата. - Рядовой! Почему оставил свой пост. Бегом охранять состав.

Задумчиво посмотрев на гостей, сказал:

- Ну ладно, садитесь. Отец, у тебя гости, тащи что-нибудь пожрать и не забудь бутыль, - ефрейтор по-хозяйски махнул рукой.

- Я - Марат. Мы охраняем военный груз в пломбированных вагонах. Сидим здесь уже две недели. Сначала ушел лейтенант, якобы узнать, что происходит. Вчера сержант подбил всех остальных уйти. Мы с Андрюхой самые молодые, - он только призвался, я год отслужил, - нас и оставили. Живем вот у Назара, - он показал на вошедшего железнодорожника, несущего хлеб, сало и поллитровую бутылку.

Пока говорил, он смотрел только на Инну, поэтому, когда он спросил, как их зовут, было впечатление, что его интересует только её имя.

- Я - Иван. Она – Инна, - ответил Иван.

Инна погрузилась зубами во вкусно пахнущий хлеб с куском сала сверху. Жуя, очистила вареную картофелину. Марат разливал мутную жидкость в металлические кружки.

- Ну, за встречу! - поднял он свою.

- Мы не пьем. - Иван достал из своего мешка бутылку с родниковой водой.

- Хочешь меня обидеть!? - с угрожающей ноткой в голосе сказал Марат.

- Мы не пьем, - уверенно глядя в его глаза, повторил Иван.

Остальная часть трапезы прошла в молчании. Марат пил с обходчиком, бросая мимолетные взгляды на Инну, причем, наглость его взгляда росла с количеством выпитого. У Инны сразу после еды стали слипаться глаза, - сказывалась накопившаяся за эти дни усталость. Марат с мутным взглядом и нетвердым шагом дошел до кровати и, не снимая сапог, уснул. Назар дал Ивану матрац, а сам ушел на сеновал.

Проснулась Инна от прикосновений грубых рук, лезущих в её штаны. Раннее утро давало достаточно света, чтобы увидеть Марата, который пытался одной рукой стащить с Инны штаны, другой держал нож у горла Ивана.

- Я всего лишь трахну твою бабу. От неё не убудет, - дыша самогонным перегаром, он суетливо тащил штаны.

Инна, не зная, что делать, лежала, не сопротивляясь. Под своей правой рукой она ощутила руку Ивана, который подталкивал ей нож. Не раздумывая, она выставила нож, когда Марат навалился на неё.

Остро отточенное лезвие легко вошло в тело. Она почувствовала, как легко пронзает острое лезвие мягкую человеческую плоть. Инна видела, как на нависающем над ней лице за доли секунды отразилось все, - от вожделения и удивления к боли, страху и желанию жить.

Теплая жидкость потекла по её руке на обнаженный живот, и она оттолкнула с отвращением с себя тело. Марат держался руками за живот и судорожно дышал. Иван дождался, пока Инна уйдет смывать с себя кровь, и прервал его мучения.

Выйдя из дома, он подошел к спящему на посту воину и, забрав автомат, сказал проснувшемуся Андрею:

- Ефрейтор умер. Надо его похоронить.

Они вытащили труп во двор (Андрей, испытавший на себе все прелести дедовщины, и радовался свободе, и с опаской поглядывал на Ивана), и, когда начали копать могилу, пришел Назар.

- Плохой был человек. Людей не уважал, - ничуть не удивившись, сказал он.

- Он пытался меня изнасиловать, - как бы оправдываясь, сказала Инна. Она смотрела на свои мелко дрожащие руки, которые помнили ощущение мягкости и податливости тела.

Закопав тело, они поели, сидя молча во дворе, слушая лесных птиц и думая каждый о своем.

- Что же мне теперь делать? - спросил Андрей. - Я должен охранять груз, но один я не справлюсь, да и непонятно, от кого охранять. И, вообще, понадобится ли кому-нибудь то, что я должен охранять?

- В ближайшие столетия твой груз никому не понадобится. Кстати, надо посмотреть, что в вагонах. - Иван пошел к вагонам, лопатой сбил пломбы и открыл первый вагон. Все его пространство было заставлено бочками, на которых были угрожающие надписи: ОСТОРОЖНО! ЯДОВИТО!

- Химическое оружие или отходы атомной электростанции или что-нибудь подобное, - сказал Иван, стоявшим за его спиной людям. - Через несколько лет, когда проржавеют бочки, всё здесь будет отравлено.

- Может отогнать поезд отсюда, - сказал Назар.

- Это ваш дом. Делайте, что считаете нужным. Мы уходим.

12.

Они стояли на берегу реки, прохладные воды которой бежали неторопливо и бесконечно. В чистой воде отражалось бездонное небо и находившиеся на том берегу скалы.

Они оставили позади бескрайний лес, по которому шли последние трое суток, поэтому речной простор радовал глаза. Инна, нарушив тишину воплем счастья, рухнула всем телом в воду, вметнув брызги в разные стороны. Радостно смеясь, она крикнула:

- Иван! Я тащусь! Вода - прелесть!

Она прямо в воде начала стаскивать с себя одежду и выбрасывать её на берег. Сверкнув белоснежными ягодицами, нырнула, вынырнула и поплыла. Иван, сидя на траве, улыбался, - река на месте, значит, все хорошо, они дошли.

Выбежав из воды, Инна всем своим мокрым телом упала на него. Оседлав его (с мокрых волос течет вода, от частого дыхания вздымается полная грудь, в глазах желание), она сказала, делая акцент на каждом слове:

-Я... тебя... хочу!

Не дожидаясь согласия или протеста со стороны Ивана, стала стаскивать с него штаны. Сидя на нем и наслаждаясь движениями своего тела, Инна сказала:

- Как же я раньше без тебя жила?! Мастурбация ни в какое сравнение не идет с твоим сильным телом, с этими... ощущениями... во... мне.

Она наклонилась вперед, и, смотря Ивану прямо в глаза, сказала:

- Ведь, тебе тоже хорошо со мной. Ведь, я ничуть не хуже всех тех женщин, что были у тебя до меня.

- У меня никого до тебя не было, - сказал Иван, наблюдая за изменениями на лице Инны при приближении к оргазму.

Она лежала на траве, голова на груди Ивана и смотрела, как по его коже бежит муравей, - маленький, проворный, легко преодолел сосок и дальше, по своим делам.

- Мы почти дошли, - он легкими движениями пальцев гладил её мокрые волосы, - вышли к реке немного выше. Спустимся вдоль неё, переправимся и мы дома.

- Дома, - задумчиво повторила она. - Что там будет?

- Сухая пещера, чистая вода, никем не пуганая дичь и тишина.

- Мы проживем там всю жизнь?

- Не знаю. На ближайшие годы это будет наш дом. - Иван приподнял её подбородок, чтобы увидеть глаза, - если можешь идти, то пойдем.

- Я не хочу одеваться, - Инна, собрав мокрую одежду, пошла рядом с Иваном, рассуждая на ходу, - это, оказывается, очень приятно, слиться с природой, чувствовать кожей мир, ощущать себя самкой. Только не смейся надо мной, - она увидела его улыбку, - я и дома любила смотреть на себя в зеркало. Разденусь и любуюсь. А здесь, - она раскинула руки, охватив окружающий простор, - быть одетой, все равно, что жить в клетке, дышать в противогазе, есть соевые суррогаты и любить в презервативе. Мы рождаемся голые и должны идти по жизни вместе с природой, должны быть её частью.

- Нудизм вместе с землетрясением не погиб, - констатировал Иван. Увидев вдали выдающуюся в реку скалу с искривленной сосной на вершине, добавил:

- Кстати, у той скалы мы переплывем на тот берег, и я с удовольствием еще раз сольюсь с... природой.

На следующий день среди отвесных, но невысоких скал, Иван нашел еле заметную тропу, ведущую вверх. Она была достаточно крута, но проходима. Периодически соскальзывая на мелких камнях, Инна создавала ручейки из камешков, цеплялась за выступающие камни и мелкий кустарник и ползла за Иваном. Она убедилась, что он не зря заставил её надеть штаны, - колени были бы ободраны до крови, но по пояс она была обнажена и утренняя прохлада приятно холодила тело. Мышцы ног устали, и она посмотрела вперед. Иван уже преодолел последние метры, подал ей руку и вот они наверху. Инна подошла к краю отвесной скалы и, держась рукой за ствол дерева, посмотрела вниз, - далеко внизу бежала река и лес до горизонта.

- Как далеко мы от города? - и, увидев, что Иван пожал плечами, добавила, - ну хотя бы примерно?

- Около трехсот километров. И шли мы около трех недель.

- Далеко. - Инна поежилась, - солнце зашло за большую черную тучу, и ветер стал сильнее. Она надела майку и тонкий свитер.

- Будет дождь. - Иван смотрел на небо.

Когда они пошли по плато, упали первые крупные капли, быстро перешедшие в ливень. Небо рассекла первая молния, и резкий раскат грома ударил по ушам. Сначала дождевой душ был приятен, но затем стало холодно. Мокрая одежда под сильным ветром не давала тепло. Через несколько минут ливень перешел в дождик, который тоже быстро закончился. Они подошли к краю плато и, под появившимися лучами солнца, перед ними открылась небольшая долина с мелкой речушкой, стекающей по камням и впадающей в озерцо, с ярко-зеленой воспрянувшей под дождем растительностью.

- Красота! - Инна смотрела на этот райский уголок, который нравился ей все больше и больше. - Это наш дом.

13.

Иван спал. Уже второй день. Инна пыталась разбудить его, но безуспешно. Сейчас она сидела, держа его за руку, смотрела на спокойно-застывшее лицо, по которое иногда изменялось под действием возможных сновидений, прислушивалась к еле слышному дыханию и вспоминала.

Их жизнь в этом райском уголке была радостной и приятной. Немного не хватало бытовых удобств, предоставляемых цивилизацией, но человек ко всему привыкает. Такие мелочи, как наличие унитаза, туалетной бумаги и горячей воды были бы хороши, но зачем эти бесплодные мечты. Мыться можно в озере, еда бегала, прыгала, ползала и летала вокруг.

Не хватало общения, - Иван хорошо слушал, но лаконичность и отсутствие эмоциональной реакции создавало эффект игры в одни ворота, - она много говорила, понимая, что говорит сама с собой.

Поняв, что беременна, она говорила со своим ребенком, но только когда Ивана не было рядом (еще подумает, что я идиотка).

Месяцев через пять (должна быть поздняя осень, но с погодой было что-то не так - днем жарко, ночью холодно) пришли Настя с Костей. Ей было 16, с её слов выходило, что к ней явился ангел и сказал, что им с братом надо идти в эту долину, причем ангел подробно рассказал путь. Косте было 10, он был послушный мальчик. Ребята Инне понравились своей непосредственностью и добротой.

Когда пришло время, их сын родился. Теплый комок, лежавший на её груди и быстро нашедший сосок, вызвал у Инны бурю чувств - от умиления и счастья до страха за хрупкость жизни, от любви к окружающим близким людям до понимания зыбкости человеческого существования. Сквозь слезы она смотрела на маленького человечка, родившегося в смутное время. Думала о его будущем. Каким он вырастет, будет ли он счастлив в своей жизни или она обрекает его на муки. Сможет ли она его вырастить, и чему научит.

А жизнь шла своим чередом. Они с Настей готовили пищу, растили ребенка, много говорили о прошлом и настоящем. Иван учил Костю охотиться, защищать себя и своих близких. Изменившаяся погода диктовала им образ жизни, - днем в жару они спали в прохладной пещере, утром и вечером занимались теми делами, которые обеспечивали им быт и пищу. Дожди шли редко и были праздником.

И теперь, - Инна это знала, - спокойная жизнь закончилась. Она не знала, когда он проснется, и проснется ли вообще. А когда он проснется, все, наверняка, изменится, она чувствовала это.

Она очнулась, как от толчка. Видимо, тоже сморило.

Иван смотрел на неё осмысленным взглядом.

- Как наш сын?

- Все хорошо. - Она молча плакала, глядя на родное лицо - Ты меня напугал. Уснул позавчера вечером, и я не могла тебя разбудить.

Они сидели вокруг и смотрели, как он ест. Первым не выдержал Костя:

- Иван, ты что так долго спал?

- Сон смотрел, который нельзя было прервать.

- Хороший или плохой? - спросила Инна, знавшая, что его сны не бывают ни о чем.

- Плохой, - он помолчал, - мне придется вас оставить

- Ты ведь уйдешь ненадолго, - она знала, что спорить бессмысленно, но горечь обиды сквозила в её голосе. Что может быть важнее её. И их ребенка.

- Я не знаю.

Инна встала и ушла в пещеру, пряча свои слезы и обиду. Иван пошел за ней. Он гладил её по голове, успокаивая. Обняв его, она прижалась к любимому телу в стремлении сохранить его тепло, удержать его при себе. Она отдавала ему всю свою страсть, боясь, что это в последний раз и желая, чтобы эта их близость не закончилась никогда. Но, замерев, они смотрели друг другу в глаза, читая там горькую книгу разлуки.

Вечером они сидели на берегу озера. Настя усыпляла ребенка, Костя упражнялся в стрельбе из лука. Иван сказал:

- Я знаю, что тебе это не понравится, прости заранее, но перед уходом мне надо сделать еще одно дело, - он посмотрел на Инну, в глазах которой легко читалось - что еще может быть хуже твоего ухода, - мне надо оставить свое семя Насте. Видя, как напряглось её лицо, продолжил, - я могу не вернуться, а чтобы выжить, должны рождаться дети. Представь себе это, как механический процесс оплодотворения самки. Сделать это надо сейчас, ты ведь помнишь, что всему свое время. Присмотри за Костей.

Разумом она понимала, что он прав, - инцест неприемлим, а другой возможности получить мужское семя у Насти может не возникнуть. Но Иван её мужчина. Чувство собственника (он мой) и ревность (он сделает это с ней также нежно, как со мной) смешались с ощущением утраты, и она заплакала навзрыд.

- Инна, ты что плачешь? – Костя, милый мальчик, сел рядом и заглянул в глаза, - ты не хочешь, чтобы Иван нас покидал?

- Да. Мне будет без него плохо.

- Но ведь я останусь с вами. Я ловкий и сильный, я смогу защитить и накормить.

Инна, зная, что лучше отвлечься от тягостных дум, предложила Косте посоревноваться в стрельбе из лука. Они стреляли в импровизированную мишень до темноты. Потом она подошла к костру, где уже сидел Иван.

- Где Настя?

- Спит, - он посмотрел на неё, - я надеюсь, ты не будешь воспринимать её, как соперницу, и поможешь ей выносить ребенка.

Эту ночь они провели в молчании, лежа рядом, даже не пытаясь уснуть и думая каждый свои мысли.

Рано утром Инна провожала Ивана. Она ежилась то ли от утренней прохлады, то ли от неотвратимости происходящего. Остановившись у тропы, ведущей вверх, он обнял её, и, глядя в глаза, просто сказал:

- Я вернусь.

Инна хотела в это верить, но … его фигура медленно удалялась, навстречу поднимающемуся солнцу.

Иван-1

Часть II . Иван

1.

Обратный путь занял значительно меньше времени. Ивану нужно было заботиться только о себе, он прекрасно помнил обратную дорогу, даже несмотря на то, что местность сильно изменилась. Он шел практически быстро, два раза в день останавливался, чтобы поесть, и спал четыре часа ночью.

Сколько себя помнил, он всегда был в пути. Это состояние было для него настолько привычным, что он не представлял для себя другой жизни, поэтому шел и радовался тому, что ушел от спокойной жизни на одном месте. И в первый раз он осознал себя, как личность, именно в дороге. Ему было пять лет, когда он через окно Дома Ребенка вылез в летнюю ночь и пошел в сторону темного леса. Что его тогда вело, он не помнил, но помнил то ощущение свободы, которое впервые вошло в его жизнь. У него не было страха перед ночью и лесом, - он шел между стволами высоченных сосен, вдыхал запах хвои, слушал ветер и ночные звуки. Он шел всю ночь и весь следующий день, не встретив ни одного человека и даже не задумываясь, куда и зачем он идет. И когда, уже поздним вечером, устав и проголодавшись, он сел на пенек и огляделся, то понял, что он находится неведомо где. И это егообрадовало – вне времени и пространства, он вдруг понял, что он живой. И еще – он впервые узнал свое место в этом мире, и это осознание придавило его к земле.

В Дом Ребенка вернулся все тот же пятилетний мальчик, но только внешне. Уже тогда он стал тем, кем был сейчас. Может, еще не осознавая этого, но он стал другим.

Трудно нести Дары Создателя. Сложно следовать по его Пути.

Возвращение в прошлое по дороге, которая изменилась, словно знакомый кошмар – и видеть не хочу, и любопытно, что стало не так, может, произошли изменения и впереди лучший из оставленных миров.

Будка путевого обходчика была пуста. Толстый слой пыли и затхлый воздух говорили о том, что хозяин давно покинул её. Железнодорожный состав все также стоял на путях, и по неприятному запаху, который пропитывал все вокруг, Иван понял, что находится здесь небезопасно. А точнее, очень опасно.

Не задерживаясь, он пошел дальше.

Лес, когда-то густой и мощный, тоже изменился. Солнце и отсутствие дождей сделали свое дело, - приходилось часто обходить упавшие высохшие стволы. Все еще стоявший сухостой норовил упасть даже от громкого звука. И отсутствие жизни, - не пели лесные птицы, не слышен равномерный стук дятла. Мертвый лес окружал со всех сторон. Иван торопливо шел, стараясь пройти быстро через это царство смерти.

Когда он подошел к роднику на краю болота (словно оазис в пустыне, где несколько зеленых деревьев, относительно зеленая трава, и легкая свежесть ветерка), то с трудом смог напиться. Вода тонкой, еле заметной струйкой стекала по желобу. Было видно, что родник умирал, как умирает обессиленный голодом и жаждой человек.

Болото тоже высыхало. Иван замочил ноги по щиколотку, когда переходил его по тропе, неся слегу, как ненужную палку. Хотя, ткнув пару раз слегой в те места, где была трясина, нашел все ту же вязкую глубину. Придет время, и она высохнет, но до этого еще достаточно далеко.

В сгоревшем лесу было еще хуже. Абсолютная тишина, черные стволы, не дающие тени, и пепел. Река, когда-то спасшая им жизнь, превратилась в ручей с мутной грязной водой.

Он знал, что так и будет, но грусть поселилась в сознании – его сны неизменно окружали со всех сторон. Это было самое неприятное: увидеть во сне то, что обязательно станет явью. Проснуться и ждать, когда это придет. Было время (теперь он понимал, что это было не его время), когда он старательно пытался забыть свои сны, - просыпался и сразу пытался отвлечься оттого, что видел, занимал свои мысли новой книгой или планами на день. Но ничего не получалось – сон лез из него, просачивался в сознание по каплям, выгоняя другие мысли: в книге он читал свой сон, в планы вторгался его сон.

На закате пятого дня Иван, устало переставляя ноги, вышел из сгоревшего леса, и перед его глазами открылась картина разрушенного города, подсвеченная косыми лучами заходящего солнца. У него возникло ощущение, что он не уходил отсюда. Он сел на пригорке, до темноты задумчиво смотрел на разруху и на этом же месте уснул. А, проснувшись утром, нашел, что картина перед его глазами осталась абсолютно неизменной.

Он вернулся в этот почти мертвый безумный мир.

Утреннее солнце начало припекать, и человек, просидевший на сухом толстом суке дерева всю ночь, знал, что долго не продержится. Скоро уставшие руки перестанут его слушаться, и он упадет вниз. Упадет на землю, где его поджидает смерть. Стая собак во главе с мощным ротвейлером, сидели под мертвым тополем в ожидании жертвы.

Когда-то в далекие сытые времена он был священником. У него был небольшой приход при маленькой церквушке на окраине города. Тихая спокойная жизнь, - не так чтобы много прихожан, и не так чтобы много подношений, но ему хватало и для себя, и для служения Богу. В религиозные праздники приходилось трудиться, потому что приходило много народу, а в будни хорошо если десяток молящихся было в церкви.

Тогда для него это была работа. Таким образом он зарабатывал себе на жизнь, ибо сомневался в наличии Бога. Но людям нужен был Бог, и он Его им давал.

Первым знаком того, что он заблуждается, для него стала икона. Икона, которая неожиданно потемнела. Она стояла в его комнате (даже если не очень веришь, обязательные ритуалы ты должен соблюдать, эту аксиому он вынес из стен семинарии) в углу над письменным столом, и, будучи частью интерьера, была совершенно незаметна. Чаще всего, он смотрел на неё, и не видел – так и висящая годами фотография на стене становится просто цветным изображением, которое уже не несет никакой смысловой нагрузки. За день, когда все началось, икона сначала потемнела светлым ликом Господа, а затем и полностью почернела. Он смотрел на это и думал о том, что бы это могло значить, ибо поверить в то, что это знак свыше, он не мог.

И когда привычный для него мир начал рушиться, истинно уверовал, если не в того Бога, истину которого он нес людям, то в ту Высшую Силу, способную сотворить такое.

Теперь, когда он сидел на дереве и уже перестал надеяться, его глаза узрели – нет, не чудо, всего лишь человека, но в силу того, что это было невозможно, это можно было считать и чудом. Появление спокойно идущего мужчины, перешагивающего и обходящего щербины и ямы в асфальте, было нереальным, как пустынный мираж.

И, неловко перекрестившись, он закрыл глаза и подумал:

«Господи, зачем испытываешь меня, даря бесплодную надежду. Зачем наказываешь меня смертью от зубов этих сатанинских выродков, ибо я не могу поверить в то, что видят мои глаза, но хочу видеть его».

Он вовремя открыл глаза, чтобы увидеть, как черный пес бросился на идущего человека и умер, получив пулю в голову. Хлесткий звук выстрела ударил по руинам, испугав собачью стаю, лишившуюся вожака. Собаки разбежались, поджав хвосты и недовольно рыча.

Человек, расположившись рядом с убитой собакой, наломал сухих веток и разжег костер. Нашел кусок сетки-рабицы и, поглядывая на сидящего на дереве человека, создал импровизированный мангал. Он отрезал куски мяса от мертвого пса, и бросал на раскаленную сетку. Вкусный запах жареного мяса добрался до сидящего на дереве человека и заставил, забыв свой страх, слезть вниз.

- Кто вы?

Иван посмотрел на подошедшего человека. Грязные нечесаные волосы, рваная одежда, поверх которой на веревке висел потертый металлический крест. В глазах испуг и голод, любопытство и желание поверить в чудо.

- Вы посланы Им, чтобы спасти меня? – спросил он, открыв щербатый рот, робко показав пальцем вверх и подобострастно заглядывая в глаза.

- Нет, – помотал головой Иван. - Бога, в которого ты веришь, не существует.

- Ты такой же, как они, - разочарование в голосе было неподдельно грустным.

- Садись и расскажи мне, кто они и почему я такой же, - Иван показал на место рядом с собой.

Человек, сев на предложенное место и заворожено смотря на мясо, вдыхая запах, начал говорить:

- Они там, у реки, - он махнул рукой, показывая направление. - Он называет себя «Босс». Два его прихлебателя выполняют его приказы. Остальные - женщины, которых они используют. Сначала людей было больше, но некоторые вовремя ушли, некоторые умерли сами, остальных он убил. Я пытался убедить его, что Бог все видит, что Он его накажет, воздав сторицей все людские страдания, но он выбил мне зубы и выгнал.

Сглотнув слюну, он продолжил:

- Я молил Господа об избавлении, но только не в зубах этих мерзких животных, - он посмотрел на сидящую в нескольких десятках метров собачью стаю. – Я священник и готов встретиться с Создателем.

- Почему ты остался в этом мертвом городе? – спрашивая, Иван протянул готовый кусок мяса голодному человеку.

- Здесь мой дом, - пожал он плечами, - да я и не думал об этом. Какая разница, где служить Богу.

Набив рот мясом, чавкая и вытирая стекающий по лицу жир руками, он увлеченно поглощал пищу. Иван сосредоточенно жевал, отрезая ножом маленькие кусочки и аккуратно отправляя их в рот.

Громко рыгнув, священник перекрестил рот, и что-то пробормотал, по-видимому, вознося хвалу своему богу.

-Почему ты считаешь, что Бога нет? Зачем так уверенно говорить о том, чего не знаешь? – удовлетворив свой голод, он был готов рассуждать о том, во что сам совсем недавно поверил. – Когда у человека нет веры, он становится животным, которое совершает поступки, нехарактерные для разумного существа. Это же так противоестественно: убивать, насиловать, обжираться, словно этот день последний в их жизни.

-Тебе хорошо, ты сыт и доволен? – спросил Иван.

-Да. Спасибо, - удовлетворенно кивнул священник.

-Ты просил у своего Бога лучшей доли для себя за ту искреннюю веру и те страдания, что ты испытываешь?

-Да, – снова кивнул он, но в глазах появилось ощущение того, что человек заподозрил неладное.

Иван едва уловимым движением всадил нож в грудь священника. Глядя в его удивленные глаза, сказал:

-Твой бог услышал твои молитвы. Ты сыт, и твой Создатель ждет тебя.

-Господи, я знал, что Ты не оставишь меня своей милостью, - хрипло сказал священник окровавленными губами, глядя в пустоту голубого неба, словно увидел там кого-то.

Уходя в том направлении, что указал ему священник, Иван обернулся. Вокруг трупа собралась собачья свора, слышалось рычание и звук разгрызаемых костей.

В самый солнцепек Иван дошел до реки, которую помнил, как широкую и полноводную. Увидев жалкое подобие её, ничуть не удивился.

Все меняется в этом мире. Мелеют реки, высыхают леса. Только человек, хватаясь за останки своей жизни, не меняется.

С удовольствием зашел в речную воду и смыл с себя недельную грязь. Постирал одежду и, разложив её на солнце, лег в тени. Спокойно уснул, словно знал, что ему бояться нечего в этом изменившемся мире.

Встал через четыре часа, оделся в сухую одежду. Забрался на бетонную опору разрушенного моста и, посмотрев в обе стороны, понял, куда ему надо идти. Вдоль по течению реки до места, которое когда-то было речным вокзалом. В той далекой жизни, которая растворилась в реальности прошлого.

Уже стемнело, когда он дошел туда. Лежа на стеновой панели бывшего жилого дома, он сначала смотрел на горевший в ста метрах костер, на маленькие фигурки людей на небольшом огороженном пространстве, а затем – на звездное небо.

«Наивен человек. Считал себя хозяином планеты, мечтал о встрече с внеземным разумом, почему-то считая его в своих фильмах и книгах внешне похожим себе. А все оказалось прозаичнее. Человеку позволено жить на разумном существе, полет в космос и на соседнюю планету – это контакт с внеземными разумами, хотя им глубоко безразлично наше существование, а видимые и невидимые человеком звезды, которым он давал имена, живут своей жизнью. Может следующие поколения поймут это, и будут жить, уважая свой дом, поклоняясь Дающему Приют».

Он глядел на живые существа, блестевшие яркими точками на звездном небе, и думал. Пока сон не принял его в свои объятия. Сон без сновидений, что было благом.

2.

Егор, проснувшись и неловко вывалившись из гамака, побрел к воде, по пути пнув Липку (приготовь крепкий чай и побыстрее). Опохмеляться с утра водкой он уже не мог – наизнанку выворачивало. Только крепкий горячий чай с сахаром. Умывшись и избавившись от ощущения дерьма во рту, которое тоже было уже нетерпимым состоянием, он побрел под навес. Это проклятое солнце, которое он ненавидел всеми фибрами души, снова начало жарить. Жареное солнце больших городов – строка из песни умершего мира, которая неизменно вспоминалась, когда наступал очередной день.

Многое изменилось с тех пор, как он, убив свою жену, ушел от своего разрушенного дома с дочерью Мариной. Кстати, её он изнасиловал и убил в первую же ночь. Она ему напоминала жену, и только поэтому, когда она по его приказу покорно и безропотно легла перед ним, раздвинув ноги, он, удовлетворив свою похоть, задушил её. Покорность жертвы была для него тем, что бесило его, и заставляло делать то, что он, может быть, и не хотел делать.

-Босс! Славно мы вчера оторвались!

Опухшее лицо в сломанных очках, всегда одинаковая щетина, хриплый голос, худое тело в рванье, - Доцент. Умный, но прилипучий и чересчур угодливый. Егор понимал, что так тот пытается выжить, но это уже стало надоедать.

«Надо будет его сегодня грохнуть», - вяло подумал Егор, ибо думать ему тоже было трудно.

Он сел в свое кресло у стола и сделал первый глоток, - волна обжигающе горячего сладкого напитка прошла по организму, - хорошо! Очень хорошо! Егор снова сделал глоток горячего чая и улыбнулся – впервые за это долбаное утро. В такие моменты хотелось жить, и ради этих минут он и жил.

Постепенно к столу собралась вся компания. Его окружали землистого цвета лица дегенератов и алкоголичек, убогие во всем, - от внешнего вида до образа жизни, не способные думать и живущие инстинктами. Компания ублюдков.

«Да и я такой же».

Егору было скучно. Очень скучно. Убивать было уже неинтересно – жертвы и так полудохлые и не хотелось делать им одолжение. Однообразная консервированная еда, обязательное утреннее похмелье и эта ежедневная изматывающая жара.

После окончания землетрясений (вроде это было не так давно, но счет дням на фоне хронического опьянения давно утерян), они постепенно собрались около этого склада, забитого продуктами и спиртным. Егор быстро взял власть в свои руки – это было совсем не трудно. Только один из пятидесяти попытался ему перечить, а остальные были рады, что ими кто-то будет руководить.

Первые недели слились в одни бесконечные сутки пьянства, обжорства и похоти. Бабы сразу были превращены в рабов, - что похуже готовили пищу и убирали блевотину, что получше, – стали безотказными удовлетворительницами. За любую провинность, за малейшее непослушание Егор с удовольствием карал, придумывая изощренные методы убийства. Он упивался своей безграничной властью над этими людишками. И в глазах окружающих он видел не только страх быть очередным, но и радость, что не я сейчас, что кто-то другой умирает, испытывая страшные боли перед смертью.

Трудно, будучи пастухом, не поубивать это покорное стадо. Ибо овца, покорно взирающая на него и ждущая своей участи, уже мертва.

Но затем появился враг, позарившийся на его овец, поправший его право убивать. Безжалостный и сильный враг.

Однажды вечером один из них – он сейчас и не помнил, как его звали - отошел от костра отлить. Большой черный пес сбил его с ног, а стая собак стала рвать его. Когда они отогнали собак факелами, он уже был мертв. Им пришлось построить забор из металлических прутьев, досок и других подручных материалов, но от него было мало толку. Враг был хитрее, сильнее, и значительно терпеливее в ожидании жертвы.

Теперь их было семеро, - кого он убил, кого загрызли собаки, кто сбежал под покровом ночи (на радость прожорливым псам). Прогнал он только священника, потому что где-то глубоко в подсознании таился страх перед Богом, которого нет, но - вдруг Он есть и взирает на своих овец сверху.

Егор тоскливо посмотрел на банку тушенки:

- Липка, принеси персики, - он отодвинул банку и посмотрел на сидящую рядом женщину, которая быстро достала из коробки банку консервированных персиков (она словно знала, что он попросит их с утра).

Егор улыбнулся, - знает, что мне нравится. И так во всем: и ублажит так, как он хочет, угадывая его желание, и поднесет то, что он хочет, и вовремя подскажет, кто провинился и кого надо наказать. Он посмотрел на её пухлые губки (о, эти губки, они вытворяли чудеса с его плотью) и, отправляя в рот персик, подумал, что бывают иногда в этой гребаной жизни светлые моменты.

- Босс, посмотри сюда, - Циклоп (тупой толстый мужик, которому Егор выдавил глаз) оторвал его от трапезы.

Все посмотрели на мужчину, проломившего отверстие в ограде ударом ноги и идущего к ним. По его уверенной походке, по внешнему виду Егор понял, что, наконец-то, у него появился достойный противник, что серая рутина закончилась. Он весь собрался, забыв про скуку, про еду и Липку с её пухлыми губками и положив руку на свой верный нож.

Мужчина подошел к столу, молча посмотрел на их оживленные лица, ожидающие потеху и, определив главного в этой серой группе, обратился к нему:

- Это ты называешь себя босссс? – Иван специально растянул окончание, придав слову презрительное значение. – Ты тот, что прячется за забором от собак и находит удовольствие в убийстве этих придурков?! – Он широко и нахально улыбнулся, бросая ему вызов. - Ты еще ублюдочнее, чем я предполагал.

Егор смотрел в его глаза и понимал, что все идет не так. Этот человек не боялся его, и это было хуже всего, потому что Егор всегда побеждал, используя страх противника. Отбросив кресло, он ринулся на врага. Махнул ножом и заметил, что противник отклонился совсем чуть-чуть. Острие прошло в нескольких миллиметрах от его улыбки, - он был словно играющий с мышью кот.

Нож снова вспорол пустоту, и сразу же удар в живот лишил Егора дыхания, а резкая боль в сломанной руке – ножа. Он лежал на раскаленном песке под безжалостным солнцем, забыв, что он Босс, что он здесь хозяин, погрузившись в пучину своей боли. Милосердный удар сверху оборвал его хрипящий крик.

- А я узнала тебя, - Липка с улыбкой на лице, словно ничего не произошло, подошла к Ивану, - уже тогда, когда ты отстрелил менту член, я знала, что мы еще встретимся. Уже тогда я мечтала сделать тебе приятно.

Она провела рукой по щетинистой щеке, слегка приоткрыла свои пухлые губы, проведя языком по ним, заглянула игриво в глаза и замерла, увидев и почувствовав свою смерть. Когда она, держа обеими руками вываливающиеся внутренности из разрезанного живота, бессмысленно шла по огороженному пятачку, Иван сел за стол. Оглядел оставшихся людей, замерших, как кролики перед удавом, и сказал:

- Вы – генетический мусор, перегной для будущих поколений. Ваша жизнь бесцельна и бесполезна. Убивая вас, я делаю благо, освобождая вас от этой скотской жизни. Я надеюсь, вы скажете мне спасибо.

- Спасибо, - сказала равнодушно одна из женщин. – Я рада, что наконец-то кто-то избавит меня от всего этого.

И перекрестилась перед тем, как умереть, получив пулю в голову.

Доцент резво бросился к пролому в заборе, но выпрыгнувшая ему навстречу овчарка свалила его с ног. Стая, уже давно сидевшая за забором, словно поджидая свою очередь, бросилась на мясо.

Циклоп и одна из женщин побежали к реке. Иван поднял пистолет и остановил их, истратив на каждого по пуле. Посмотрел на оставшихся двух женщин, с ужасом глядящих на происходящее и даже не пытавшихся бежать, и сказал:

- Это будет не больно.

И еще два выстрела прозвучали под жарким полуденным солнцем.

Перед тем, как уйти, Иван зашел на склад. Большое просторное помещение на четверть было заставлено деревянными контейнерами. По стенам тянулись стеллажи, на которых лежали продукты, одеяла, одежда. Он взял то, что могло пригодиться в дороге, - галеты, тушенку, чай.

Когда он уходил, занятые трапезой собаки только искоса поглядывали на него, да новый вожак – рослая овчарка с палевыми боками - зарычала.

Иван-2

3.

Иван издалека заметил гнездо на дереве. Он шел по ставшему призраком городу, оставляя за собой следы в толстом слое серой пыли. Практически полностью разрушенный, город перестал существовать, превратившись в серое жаркое марево. Изредка встречались одноэтажные здания, сохранившиеся после землетрясения – они смотрели вслед Ивану пустыми глазницами окон и разинутыми ртами дверных проемов.

Дерево – старый мощный тополь – умирало. Его корни, глубоко уходящие в землю, еще могли достать до воды, но большая часть ветвей была без листьев, а те, которые сохранились, были с буроватым оттенком. От ствола отходили три ответвления, между которыми была площадка с натянутой белой тканью над ней. Заходящее солнце ослепляло его, поэтому он понял, что гнездо обитаемо только, когда дошел до него.

- Эй, мужик, будь добр, помоги мне, - сверху на него смотрело лохматое бородатое лицо с приветливой улыбкой. Иван посмотрел вверх и, утвердительно кивнув, легко забрался вверх по редко забитым в ствол скобам.

Помост был сколочен из добротных досок, огорожен по периметру крепкой веревкой и сверху, как шатер, была натянута рваная простынь, частично закрывая площадку от солнца. В старом колченогом кресле сидело существо мужского пола неопределенного возраста, с единственной деталью одежды на теле – в грязных трусах. В глазах если и было любопытство, то совсем немного. Иван остановил свой взгляд на правой ноге, - багрово-синюшная, отекшая нога с изъязвлениями и засохшим гноем, с краснотой до паха.

- Дней пять назад укусила собака за икру и вот, разбарабанило, - объяснил мужчина. – До этого я спускался и пополнял свои запасы, но теперь, если я спущусь, то обратно не поднимусь. Будь добр, сходи туда, - он показал на полуразрушенное здание, - там в подвале можно найти консервы и пиво.

Иван молча кивнул и в три захода принес два кейса с баночным пивом, ящик водки и консервы. Край солнца опустился за горизонт, когда он сел на дощатый помост, привалившись к стволу, и сделал первый глоток теплого прокисшего пива.

- Меня зовут Василий. Ты первый человек, которого я вижу за последние три месяца. И пока ты еще не сказал ни одного слова, - он вопросительно посмотрел на собеседника.

- Иван.

- Приятно слышать человеческую речь, пусть даже такую краткую, - он открыл бутылку водки, и долил её в полупустую банку с пивом. – Пока я занимался делом, строил этот дом, добывал пропитание, мне некогда было думать, а теперь сижу и вспоминаю. Воспоминания – это все, что у меня осталось, - задумчиво сказал Василий, прихлебывая напиток и глядя на заходящее солнце. Было видно, что он получает удовольствие оттого, что говорит не сам с собой. Пусть молчаливый, но собеседник, был рядом. Он был рад, что может кому-нибудь рассказать то, что живет в его сознании.

- Мне уже много лет. У меня была жена, которая родила мне двух сыновей и дочь. Мы их вырастили, выучили, вложили в них, что смогли. Они встали на ноги и родили нам трех внуков и две внучки. Маленькие прелестные создания, - он улыбнулся, и его лицо изменилось, став на мгновение счастливым, - они на наших глазах начали ходить и говорить. Представляешь, - он посмотрел на Ивана влажными от слез глазами, - схватит он меня своими маленькими ручками за бороду, теребит и спрашивает: « Зачем тебе, деда, борода?»

Он, вздохнув, замолчал. Затем обтер тыльной стороной руки влажные глаза и продолжил:

- А потом рано утром я вышел из дома в магазин за хлебом, и все закончилось. Теперь они все лежат там, - он показал на большую кучу, оставшуюся от панельного дома, - а я остался жить. Что я теперь, - осколок минувшей эпохи, заживо гниющий и живущий в своих воспоминаниях. Сижу и гляжу в вечность.

Они сидели, прихлебывая пиво, и, как бы оправдываясь, Василий снова заговорил:

- Вначале был какой-то смысл в моей жизни. Я ждал спасателей, и сам пытался разгребать завалы. Потом, когда понял, что мои усилия тщетны, пил водку и ждал смерти. Но ничего не вышло. Затем построил этот навес, спрятавшись от этого мира. Тогда дерево было покрыто листвой и меня было не видно. Сидел здесь и продолжал заливать горе. Смотрел сверху, как люди мародерствуют, убивают друг друга, прячутся и бегут, нападают и насилуют. Было жалко и тех, и других. Потом и этого не стало. Хозяевами этих руин стали собачьи стаи. В одну из моих вылазок я еле ушел от них, но один пес успел укусить и – вот, - он приподнял рукой правую ногу. – Я знаю, что смерть близко и, слава Богу, это хорошо. Тяжело осознавать, что человечество погибло. Ведь, если бы это было не так, они бы пришли сюда? – он посмотрел на Ивана, ожидая ответа.

- Да, – коротко ответил Иван. – Они бы пришли.

- Сатанинское время, – констатировал Василий, открыв следующую банку пива, сделал большой глоток и сразу долил водку в банку. – Безумное дьявольское время.

- Издалека идешь? – спросил он после нескольких минут молчания.

- Да, - кивнул Иван. – И еще далеко идти. Я хотел дальше по реке плыть. Не подскажешь, где можно лодку найти?

- Может, ты подождешь, пока я умру, и похоронишь меня по-человечески? Так не хочется остаться на этом насесте, – робко попросил Василий.

- А тебе не все равно, где ты будешь гнить, - здесь под солнцем или закопанный в землю?

- Может быть, ты и прав, - он поджал губы, задумчиво пожевал и добавил, - никогда толком не верил в Бога, а теперь вот думаю, может не зря, два тысячелетия люди поклонялись распятому на кресте Иисусу. Может быть, там, за гранью, что-нибудь есть. Что я скажу Богу, когда предстану перед ним?

- Богу нет до тебя дела. Ты для него, - мелкое убогое существо, преодолевающее пространство и время. Он не знает о тебе. И когда ты умрешь, ничего не изменится – не для тебя, ни для Бога.

- Судя по твоей уверенности, ты знаешь, что там. Или я уже умер, а ты ангел, явившийся ко мне, - Василий посмотрел мутным взглядом, острым краем банки провел по коже и, поморщившись от боли, улыбнулся.

- Там ничего нет, - снова сказал Иван. – Просто небытие, из которого когда-нибудь ты вынырнешь, но это будет уже совсем другая личность, совсем другое время и другое место.

Василий кивнул, выкинул допитую банку. С трудом встал и, прыгая на одной ноге, добрался до края помоста. Приспустив единственную деталь одежды, помочился и также вернулся назад.

- Дальше по реке стоит брошенный пароход, возможно, там можно найти лодку.

В ночной темноте, наполненной тишиной и сопением спящего человека, Иван устроился удобно и уснул.

Ранним утром, когда край солнца только показался над горизонтом, он ушел, посмотрев на спящего со страдальческим выражением лица человека. Зловещие языки красноты, несущие Василию скорую смерть, за ночь добрались до пупка.

4.

Иван действительно нашел речное судно. Когда-то оно стояло на причале, но сейчас лежало на боку на речном песке – вода ушла, оставив баржу медленно умирать. Ржавый, лежащий на боку бронтозавр ушедшей эпохи – гниющий осколок умершей цивилизации. На нем нашлась одна целая шлюпка. Иван привел её в порядок, освободив от мусора, дотащил шлюпку до воды, загрузил в неё свои немногочисленные припасы, изготовил навес от солнца из найденной грязной тряпки и, замочив ноги в речной воде, оттолкнул лодку от берега. С помощью весел добрался до середины реки и сложил их. Течение ставшей мелководной реки медленно, но верно, несло лодку вперед. Он долго смотрел на проплывающие мимо берега: мертвый речной порт с упавшими стрелами кранов, уже находившийся на значительном расстоянии от кромки воды, разрушенные многоэтажные дома, когда-то украшавшие город, кафедральный собор, бывший в той жизни одним из символов города. Железнодорожный мост, от которого остались только опоры и торчащие из воды погнутые рельсы.

И главное – если по берегам и была жизнь, то она, затаившись, следила за ним. Может быть, жизнь была по этому берегу, может, по другому. Иван задумчиво смотрел на тот мир, который еще помнил живым, и старался не думать о том, что и как было.

Загипнотизированный тишиной и утомленный полуденным зноем, он свернулся калачиком на дне лодки под тенистым навесом и уснул под мерное покачивание на речных волнах.

Проснувшись ближе к вечеру, он взялся за весла и греб до темноты. Затем снял навес и занялся своим любимым делом - стал смотреть на звездное небо.

Блестящие точки, мерцающие в ночи, при наличии определенной фантазии образовывали причудливые фигуры. Они завораживали своей яркостью и многообразием. Иван смотрел на звезды, пытаясь охватить их, сложить мозаику из них. Но цельная картина не складывалась, только хаотичный калейдоскоп. Только острые огоньки в бездонной черноте.

Он остановил свой взгляд на самой яркой звезде, долго и терпеливо смотрел на неё. И оно пришло. То состояние, которое ему так нравилось. Исчезло ощущение своего тела. Ничто не давило сверху, мешая парить. И звезды сразу сложились в приглашающий и прекрасный калейдоскоп. Но ближе и теплее не стали.

Иван чувствовал окружающий мир, потому что был им. Он вплетал себя в легкую паутину пространства, купаясь в его просторах и вбирая его силу.

Он был ничем, и он был всем.

Он был нигде, и он был везде.

Он видел, как все начиналось, и знал, что будет конец.

Он растворялся во времени, теряя ориентиры, - перейдя границу между прошлым и будущим, он не нашел настоящее. Оно ускользало от него, не давая рассмотреть себя.

Он прекратил тщетные попытки и расслаблено созерцал мир. Агонизирующий и расцветающий. Мир, в котором господствовал тлен. Мир, в котором жизнь боролась и погибала.

Мир, который породил его, чтобы он сохранил жизнь.

Мир нового дня, сияющий под все тем же светилами – солнцем и луной.

Мир, в котором для него не было места.

Мир, в котором он умрет.

Иван, вздрогнув, открыл глаза. Серость раннего утра дополнял далекий неясный шум. Он все также плыл по реке, но скорость движения увеличилась, и шум нарастал.

Шум падающей воды. Взявшись за весла, Иван сильными гребками причалил к берегу. Вытащив лодку на берег, дальше вдоль воды пошел пешком. На берегу реки господствовал ельник, - мощная травянистая почва и прохлада хвойного леса. Здесь не было пожара, а близкое присутствие воды давало возможность деревьям жить. Мелкие лесные птицы порхали с ветки на ветку, не обращая внимания на двуногое существо. Иван, зачарованный красотой здорового леса, прижался щекой к шершавому стволу ели и вдохнул её запах. Знакомый до боли запах прошлой жизни.

К обычным звукам леса присоединялся уже не такой далекий шум падающей с высоты воды. Иван вздохнул и пошел дальше. Лес расступился, и Иван вышел на край обрыва. Вода падала с высоты, рассыпаясь по пути на множество брызг и образуя туман из мельчайших капель. Катаклизм раздвинул (разорванная твердь, прошептал Иван сам себе) земную кору, создав вытянутую в длину чашу, - справа и слева конец её был не виден, а обрывистые скалы напротив были едва различимы. Через много лет здесь будет большое озеро, а сейчас, пока до этого было еще очень далеко, Иван сел на край скалы, свесив ноги, и стал думать, как перебраться на ту сторону. Препятствие казалось непреодолимым из-за больших размеров и отвесных скал, из-за бурлящей внизу воды и далекого скалистого берега.

Иван бросал в воду камешки, наблюдая за их непродолжительным полетом, за расходящимися кругами на взбаламученной поверхности. Вниз спуститься можно, - слева вдали был виден относительно пологий склон, - но переплыть водное пространство и взобраться на отвесные скалы будет тяжело. Что ж, сиди, не сиди, ему в любом случае надо быть на том берегу.

Приняв решение, он съел банку тушенки с сухарем и начал действовать. Вернувшись к лодке, по воде вдоль берега провел её к обрыву. Затем по земле протащил к пологому склону, закрепил свою котомку и весла, и отпустил её. Лодка скатилась вниз, упав носом в воду и вынырнув наполовину полная воды.

Иван использовал все неровности поверхности, цепляясь за них и тормозя свое движение вниз. Сыпались мелкие камни. Горная порода предательски рассыпалась в его руках. Несколько раз он падал и съезжал вниз, успевая в последний момент схватиться за выступ. Но, как он ни старался, все же в конце он не удержался и скатился в воду, подняв своим падением фонтан брызг.

Холодная вода приятно охладила разгоряченное тело. Он вынырнул и поплыл к медленно дрейфующей лодке с привязанной к нему котомкой. Забравшись в неё и вычерпав воду, он медленно двинулся к далеким скалам.

Солнце уже клонилось к закату, когда Иван доплыл до другого берега. Он тоскливо посмотрел на отвесные скалы, скользкие снизу и неровные выше. Без каких-либо признаков растительности, голые и горячие под заходящим солнцем. Вздохнув и закинув котомку за спину, ухватился руками за камни, - как бы не хотелось, а пути назад нет.

Он лез вверх медленно, - уставшее непослушное тело не хотело напрягаться. От уступа к уступу, от выступа к выступу, медленно, но верно. Через боль в мышцах, через нестерпимое желание отпустить руки и позволить телу упасть вниз. Этот подъем вверх по отвесному склону, как его жизнь – бесконечное стремление достичь той высоты, что увидена во сне. Уже в сумерках он перевалил свое тело через край скалы, отполз от него и провалился в сон без сновидений.

Утро застало его в том же положении. Все тело болело от вчерашнего изматывающего напряжения сил и от длительного лежания в одном положении. В животе заурчало от голода, Иван, повернувшись, сел и обнаружил отсутствие мешка за спиной. И присутствие рядом человека.

- Не это ищешь? – спросил человек в форме защитного цвета, показав стволом калашникова на вещмешок. Он сидел на камне, держа автомат на коленях, и, жмурясь первым солнечным лучам, спросил:

- Кто ты и что здесь делаешь? – солдат искоса, но пристально смотрел на него, держа палец на спусковом крючке.

- Иду по своим делам.

- Куда?

- На запад, - Иван спокойно говорил, изучая солдата. Обросший, небритый, в засаленной форме, без ремня на поясе, он явно был предоставлен сам себе и не следил за своей внешностью. Впрочем, автомат был чистый и снят с предохранителя, а ствол твердо смотрел на него.

- Вставай, пошли! – скомандовал парень.

Они прошли через неширокую лесополосу из берез и осин, заросшую густой травой проселочную дорогу и начали спускаться в лог.

- Сейчас направо!

Иван поднялся по склону лога, перешагивая через поваленные деревья, и вышел на большую поляну. В центре стоял кирпичный домик с отсутствующей стеной и полуразрушенной крышей. По окружающим столбам с натянутой колючей проволокой, большая часть которых лежала в густой траве, он понял, что здесь был военный объект. Осторожно обходя обрывки колючей проволоки, они дошли до здания.

- Садись там, - солдат показал на скамью с установленным перед ней столом. Сев с другой стороны стола, он извлек из мешка Ивана две банки тушенки (все, что там было), открыл их своим ножом, и одну подвинул хозяину рюкзака.

Они молча ели, приглядываясь друг к другу, причем, было видно, что солдат голодает – он торопливо, почти не жуя, глотал куски жирного мяса.

- Может, скажешь, зачем на запад идешь? – солдат обтер жирные губы грязным рукавом, глядя на Ивана уже не так подозрительно.

Иван отрицательно покачал головой, спросив в свою очередь:

- А ты что здесь сидишь? Никому охраняемая тобой ракета не нужна, - он ткнул пальцем в круглую ровную площадку с люком.

- Да знаю, что никому не нужна, но, вроде, присягу давал, и все такое, - задумчиво сказал солдат, - кстати, меня Саня зовут.

- Иван, - представился Иван в ответ, пожав протянутую руку, и спросил:

- Знаешь, что на западе творится?

- Нет. Я уходил отсюда не больше, чем километра на три, - охотился. Но, когда все это началось, последнее сообщение по рации было о том, что атомная электростанция разрушена и мы отрезаны радиоактивным заражением. Сказали нам, что мы остаемся на боевом посту до следующих распоряжений. Вот мы с сержантом и сидели, - с одной стороны радиация, с другой – гигантская щель в земле. По очереди ходили на охоту, пока сержант не пропал, неизвестно куда.

- Патроны, наверное, уже кончились? – спросил Иван, глядя на автомат, который Саня держал за ствол.

- Да, - он кивнул головой, - и теперь, я каждый день живу с постоянным желанием поесть.

- Разжигай костер и отдай мой пистолет, - Иван встал, сунул безропотно отданное оружие за пояс и пошел в близлежащий лес.

Ближе к вечеру, поев жареной зайчатины, они сидели у костра. Иван палкой перебирал переливающиеся яркие угли. Посмотрев на довольного, сытого Саню, спросил:

- Пойдешь со мной?

- Не знаю. – Помотал тот головой. - Страшновато. Я, ведь, одним глазком смотрел, что там дальше. Лес через пару километров заканчивается и дальше степь. Смотрел с самого высокого дерева, - пустое бесконечное высыхающее пространство. И у меня нет счетчика Гейгера, - мы и не заметим, когда радиация убьет нас.

- У тебя есть возможность умереть здесь от голода, - Иван удобно устроился, подложив мешок под голову, - подумай над этим. К тому же, мы пойдем на северо-запад, попробуем обойти зараженные территории стороной.

И, глядя на Саню, Иван добавил:

-И, наверняка, тебя уже достало одиночество, не так ли?

Иван чуть улыбнулся и, давая время солдату подумать, закрыл глаза, не дожидаясь его ответа.

Иван-3

5.

До самого горизонта тянулась ровная степная поверхность. Они шли второй день. Сухая редкая трава ломалась под ногами, и все чаще попадались участки растрескавшейся почвы. Иногда на их пути встречались группы торчащих из земли голых мертвых стволов, бывших когда-то рощей или небольшим лесом. На первом дне пути они прошли через два разрушенных поселка, где не было даже следа жизни. Только ветер трепал обломки зданий и поднимал пыль вечности, в которой когда-нибудь исчезнут эти места.

- Солнце превратит эту землю в пустыню, - сказал Иван, - хорошо, что сейчас у нас под ногами твердая земля, а не зыбкий песок. Через несколько десятков лет жить здесь будет невозможно.

- Да, и сейчас, я что-то не вижу, чтобы кто-то здесь жил. Кстати, что это там? – показал рукой Саня в сторону далекого горизонта.

Иван пожал плечами, увидев далекую точку на краю горизонта:

-Когда дойдем, увидим.

Медленно приближаясь к ней, уже ближе к вечеру они увидели, что это автомобиль.

- Похоже, на жигуль.

- Да. Здесь была большая дорога.

На сером растрескавшемся асфальтированном шоссе, идущем с севера на юг, стояла машина. Саня потрогал её, так до конца не веря, что она настоящая, и отдернул руку, - раскаленная, как сковорода. Иван заглянул внутрь – никого. Посмотрев на панель управления, он сказал:

- Бензин кончился. Поэтому и бросили железного коня.

Иван открыл багажник и заглянул туда. Кроме мусора и тряпок, там была небольшая штыковая лопата, которую он взял.

-Зачем эту тяжесть тащить? – спросил Саня.

-Скоро воду надо будет искать, - ответил Иван, хлопнув по своей полупустой фляжке с водой.

Когда они уходили, Саня периодически оглядывался на реальный осколок человеческой цивилизации. Осколок той жизни, которая была так свежа в его памяти, что казалось абсолютно нереальным то, что сейчас с ним происходило. Даже не смотря на то, что прошло уже много времени с момента катастрофы, Сане все равно иногда казалось, что все – сон, долгий кошмарный сон. И он все никак не может проснуться.

На третий день пути даже сухая трава исчезла. Они шли по выжженной земле под беспощадным солнцем.

-Мне вот интересно, - сказал Саня сухим хриплым голосом, - сколько рентген здесь?

Ответа он не ждал, потому что ответа не было.

-Кстати, где была атомная электростанция? – спросил Иван.

-Где-то на Волге, - пожал плечами Саня, - никогда не интересовался этим.

-Где теперь эта река? – задумчиво сказал Иван.

-Ты полагаешь, её нет? Огромная река, и испарилась? Нет, этого не может быть, - помотал головой Саня.

-Может, - равнодушно сказал Иван, - и, хотя в это трудно поверить, но нет и Североамериканского континента, который превратился в группу островов. От Южной Америки остались только горы. Вся Африка сейчас медленно превращается в одну пустыню Сахару. От Европы осталась треть, и та тоже высыхает. Жизнь осталась там, - Иван махнул рукой назад, в том направлении, от которого они уходили, в сторону востока, - и оттуда она вернется на планету.

-Если там нет жизни, то зачем мы туда идем? – Саня даже остановился от удивления.

-Пока еще там есть жизнь, ибо живуча эта тварь - человек.

Четвертый день они шли в молчании, потому что уже не могли говорить, – отупевшие от жары, они вяло переставляли ноги, глядя в знойное марево впереди. Саня что-то бормотал, пытаясь отвлечься от безумия пустыни.

В середине пятого дня пути по деревянистой растрескавшейся земле, они дошли до русла высохшей реки. У них закончились запасы зайчатины, и воды оставалось очень мало.

-Думаешь, это Волга, - разлепив потрескавшиеся губы, спросил Саня.

-Нет, - ответил Иван, - может, какой-нибудь приток Волги. Или просто река без названия, потому что названия рек умерли вместе с человеком.

-Лучше бы я остался там, - сказал Саня, глядя на сухой песок, бывший когда-то речным дном, - знал бы, что все будет так плохо, не пошел бы.

-Это еще не совсем плохо. – Иван посмотрел в глаза попутчику. – Извини, что взял тебя с собой, но без тебя я бы не одолел эту пустыню. Сил бы не хватило. А мне надо дойти.

-Я не понял, ты меня оставишь.

-Кстати, что ты напевал вчера? – ушел от ответа Иван.

-Кусок песни из прошлой жизни, который пока еще помню.

-Напой мне.

Саня задумчиво посмотрел на Ивана и сказал речитативом:

Жизнь ползет, как змея в траве

Пока мы водим хоровод у фонтана.

Сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь

Когда из-за гор начнет дуть трамонтана.

-Хорошая песня, - кивнул Иван.

-Ты не ответил на мой вопрос, - угрюмо буркнул Саня.

-Все значительно хуже. Я воспользуюсь тобой. – Иван достал из-за пояса пистолет, и выстрелил в удивленные глаза Сани.

Весь оставшийся день он вялил мясо, нарезанное тонкими полосками и разложенное под солнцем. Когда спала жара, и солнце покатилось к горизонту, он взял лопату, - ту единственную вещь, взятую из машины, которую он терпеливо нес все это время, - и начал копать на дне высохшего русла. Уже стемнело, когда он добрался до сырой земли. Выбравшись из ямы, Иван упал и уснул.

Ранним утром он был вознагражден маленькой лужицей воды, накопившейся за ночь. Он старательно собрал её тряпкой, отжимаемой во флягу. Удовлетворенно побулькав на две трети заполненной флягой, Иван сделал скорбные дела, - останки Сани бросил в эту же яму и закопал её.

Дальнейший путь в одиночестве был, как бесконечный сон, - длинный, нудный, из которого очень хотелось выбраться, но он не отпускал свою жертву, прокручивая перед глазами все ту же голую землю, все тот же пустынный горизонт, все тоже ярко желтое солнце.

И слова песни, что сказал ему Саня. Они привязались к нему. Иван шел и безостановочно бормотал этот речитатив, не замечая, что многократно перевирает их, вставляя не в рифму всплывающие в сознании слова:

Жизнь течет, как река в траве

Пока мы жрем говно в этом мире.

Сейчас ты в жопе, но что ты спляшешь

Когда Он придет и вернет тебя к жизни.

На десятый день пути Иван, уже не замечающий, что под ногами иногда встречаются серо-зеленые травинки и по сторонам бывают группы не только мертвых деревьев, уперся в деревянную изгородь. Он тупо смотрел на жердь, мешающую ему идти, пока до него не дошло, что перед ним. А, поняв, улыбнулся сухими губами.

Под умирающим дубом, мощно и раскидисто разбросавшим свои сухие ветви, стояла изба. Обычная изба, которую Иван счастлив был увидеть. Справа от неё был колодец - над срубом маленькая крыша и вертушка с ржавой цепью. Перевалившись через сухую жердь, которая сломалась под его тяжестью, он дошел до колодца и свесил голову вниз. Чудный запах колодезной воды вдохнул в него жизнь. Счастливо улыбаясь, он, напрягая последние силы и радуясь скрипу цепи, вытащил полведра холодной стоячей воды и погрузил в неё лицо, вознося хвалу тому, кто дает эти Дары.

Все следующие сутки он пил и спал в покинутой хозяевами избе, восстанавливая силы. И когда пришло очередное утро, он проснулся с ощущением, что забыл слова песни, что напел ему Саня.

6.

Оглядев близлежащие холмы, Иван поднялся на вершину самого высокого и посмотрел вокруг. На севере, сколько хватало глаз, было бескрайнее водное пространство, на юге и востоке – бесконечная пустыня, и только на западе был виден вдалеке зеленый цвет.

Иван шел на запад, и смотрел под ноги, наблюдая за постепенными изменениями травяного покрова. Сейчас она была сочная и ярко-зеленая. Он обернулся, - граница между полусухой и зеленой травой была размыта, но она была хорошо различима, особенно издалека. Неестественно сочная и зеленая трава.

Затем мимо него пробежала крыса (ну, или что-то похожее на крысу). Величиной со щенка ротвейлера с темно-коричневой шерстью и длинным толстым хвостом. Легко перебирая лапами, она грациозно пробежала, неся свое округлое тело и волоча хвост.

Он дошел до реки с заболоченными заросшими камышом берегами. Остановившись у зарослей, он с интересом смотрел на частокол коричневых набалдашников, торчавших на две головы выше его роста. Идя вдоль берега, Иван нашел место, где хорошо просматривалась речная поверхность.

Сел и стал думать.

Тишина, - ни кваканья лягушек, ни пения птиц, ни всплесков играющей рыбы. Словно все живое замерло в ожидании, - сейчас дичь расслабится и подойдет к воде. Серая ящерица, замершая на солнце, практически слившаяся с камнем, на котором лежала, мгновенно соскользнула с него и исчезла. Иван перевернул камень, поддел толстого червя и бросил его в реку. Длинные вытянутые зубастые челюсти встретили добычу у поверхности воды, и сильное тело большой рыбы ушло в воду.

Иван пошел в сторону близлежащего леса. Среди множества поваленных деревьев сквозь траву пробивались новые ели, осины и березы. Они тянулись к солнцу, разбрасывая свои тоненькие веточки с маленькими клейкими листочками. Найдя подходящий ствол поваленного дерева, он дотащил его до берега, ножом срезал лишние торчащие ветки и столкнул свой корабль на воду. Используя длинную жердь, он оттолкнулся от берега и поплыл, с трудом удерживая равновесие на крутящемся бревне.

Река была неширокая со слабым ленивым течением. Жердь легко доставала до дна, и Иван начал расслабляться, - может, зря волнуюсь, у страха глаза велики. На середине реки, когда жердь достала дно только при полном погружении, он почувствовал толчок и не смог достать жердь. Он чуть не упал от этого и через мгновение вытащил наполовину перекушенную палку. Инерции движения хватило не надолго, и Иван начал грести оставшейся частью жерди, медленно приближаясь к берегу.

«Тяжелые времена наступили для слабого человеческого существа», - подумал он, выбираясь на противоположный берег и уходя от обманчиво гладкой поверхности реки.

Иван шел по тропе, протоптанной человеком. Молодой смешанный лес окружал его. Он уже давно был не один, - неясные скользящие тени по обе стороны тропы, шелест листвы и иногда хруст сухих веток. Он намеренно не делал резких движений, шагая спокойно и смотря перед собой.

Следуя по тропе, он вышел на обжитую поляну, в центре которой у костра сидел человек. Седые длинные волосы, морщинистое загорелое лицо, спокойные мудрые глаза. Выглядит, как старик, но Иван подумал, что этот человек еще достаточно молод. Просто жизнь его потрепала. Сев рядом с ним на грубо обработанное бревно, Иван сказал:

- Скажите вашим людям, что я пришел с миром. Не надо меня бояться.

- Мы не боимся, мы – опасаемся, - сказал старик сухим тонким голосом, по-прежнему вырезая ножом какую-то фигурку из деревянной чурочки. Махнул рукой, и также тихо, как было, вокруг них собрались люди. Иван не стал пристально рассматривать их, оценив только оружие, - крепкие палки с привязанными на концах ножами.

- Ты пришел с севера, там нет жизни - сказал старик, не спрашивая и не утверждая, спокойно констатируя тот факт, в котором был уверен.

- Я с востока. Пришлось обходить зараженные территории.

- И что там на востоке?

- Кое-где жизнь сохранилась, - ответил Иван, продолжив после непродолжительного молчания, - впрочем, как я вижу, здесь тоже она сохранилась.

Старик равнодушно кивнул, окружающие люди переглянулись.

- Куда идешь?

- Я думаю, вы скажете, куда мне идти.

Оторвавшись от своей чурки, старик посмотрел на Ивана. В его глазах не было удивления, - только желание понять этого странного пришельца. Видимо, что-то увидев, он снова начал ковырять ножом.

- Дальше на западе на месте разрушенного города есть три группы людей. Самая большая из них, примерно около тысячи человек, во главе с придурком, который объявил себя Императором. Еще человек триста ведет за собой Сатана, - только больной на голову мог так себя назвать. И еще одна группа, собранная Полковником из бывших военных. Они грызутся между собой, воюют и убивают друг друга, но у Императора больше воинов. И, я думаю, что однажды он их всех подомнет под себя. В любом случае, сейчас там жить страшно.

- Поэтому вы ушли из города?

- Я верю в Бога. Я хочу жить в мире и спокойствии. Все, кто ушли со мной, - старик показал на окружающих их людей, - разделяют мое желание завершить жизненный путь вдали от греха.

- И у вас получается? – спросил Иван.

- Не совсем, - ответил старик. – Уходить нам некуда. Император разгонит обе группировки и доберется до нас. Да и не хотим мы уходить. Лучше смерть здесь, чем жизнь без будущего. Наши женщины не могут иметь детей, у них, - старик показал рукой в направлении города, - та же ситуация. У нас у всех нет будущего. Поэтому наша жизнь не имеет смысла.

Старик оглядел свое творение, - вырезанная из дерева человеческая фигурка с раскинутыми руками, образующими крест, с вырезанным на груди крестом, - и протянул его Ивану.

В полной тишине окружившие костер люди смотрели, как Иван, отложив в сторону фигурку, вытащил из лежавшей рядом кучи дров деревяшку, и, быстро орудуя своим острым ножом, выстругал деревянный шарик, вырезал на его поверхности желобок в виде треугольника и протянул его старику. Повертев его в руках, пощупав шероховатую неровную поверхность шарика, проведя пальцем по треугольнику, он посмотрел на Ивана с явно читаемым вопросом в глазах.

И Иван ответил на этот немой вопрос:

- Я не верю в вашего бога. Я уверен, что живой организм, создавший условия для возникновения жизни, сохранит её. Будущее у человечества есть, но не здесь и не сейчас.

- И кто же этот живой организм? Какому животному ты молишься? – недоуменно поглядывая на деревянный шарик, спросил старик.

- Узко мыслишь, отец. Во-первых, я ему не молюсь, его молить бессмысленно, - ему насрать на наши мольбы. Во-вторых, с чего вы решили, что все в этом мире определяет бог, которого придумал человек. Человек сам ограничил свои инстинкты, создав заповеди, и сам же стал нарушать эти правила, потому что инстинкт сильнее морали. И как можно жить свободным, если живешь с постоянным ощущением вины, потому что невозможно не нарушать заповеди. Человек, который мыслит стандартными штампованными фразами, якобы привнесенными в этот мир придуманным им самим богом, никогда не вылезет из шкуры обезьяны, разбивающей свой лоб в фанатизме своей веры.

Иван на мгновение замолчал, и, вздохнув, продолжил:

-И, в-третьих, я служу планете. Земля – это живое существо, живущее по неведомым нам законам в другом исчислении времени в окружении других живых организмов. Мне пока не понятно, зачем мы её нужны, но жизнь на Земле сохранится. Может быть, наша планета еще ребенок в своем временном промежутке, и она забавляется, играя с нами. Может быть, мы её достали своим научно-техническим прогрессом. Может быть, пришло время очередного временного цикла по очищению земной поверхности. А, может быть, мы колосья на её поле и пришло время жатвы.

Иван давно так много не говорил. Он облизал пересохшие губы и посмотрел на старика.

- Может, ты и прав, - неуверенно сказал тот, - в любом случае, мы терпимо относимся к любой вере. Ты наш гость, и ты можешь разделить с нами трапезу.

Во время еды, состоящей из вареного картофеля с кусками жестковатого мяса, люди сосредоточено жевали и смотрели на Ивана. Их было около пятидесяти, причем две трети были женщины. И среди них не было ни одного ребенка.

- Ты не похож на миссионера, несущего свою веру другим. Ты больше похож на воина, - старик говорил, не глядя на Ивана.

- Мне не надо, чтобы вы в это поверили. Мне все равно, что будет с вами и с вашим будущим. Но миссия у меня есть, - Иван бросил в костер лист дерева, который служил ему тарелкой, - я переночую у вас и пойду её выполнять.

Иван-4

7.

Ему было тридцать пять. Он сидел и тупо смотрел на свой пуп. Расслабленное тело в мягком кресле и тонкая струйка слюны из полуоткрытого рта. Окружающие замерли, опасаясь смотреть друг на друга и на него, хотя по выражению их лиц легко читалось, - как мы можем подчиняться этому идиоту, как мы допустили то, что этот больной возглавляет нас?

В следующий момент он стер стекающую по подбородку слюну и обвел их осмысленным подозрительным взглядом. Не заметив ничего, - ни тени усмешки, взгляды спокойные и подобострастные, - он сказал:

- Я немного задумался. Так о чем мы здесь?

- Император, мы здесь собрались, чтобы решить наши стратегические планы в отношении предполагаемого противника, - хорошо поставленным голосом сказал мужчина, сидящий справа от него. Посвятив всю жизнь армии, он и сейчас ощущал себя полководцем, ведущим свои войска в бой.

- А, проще нельзя, стратег хренов, - сидящий слева широкоплечий парень с круглым лицом, плавно переходящим в плечи. – Пойти и поубивать их всех.

- Еще у кого какие мысли?

- Это не практично. Нам нужны рабы и воины, - сказал седой мужчина в очках. Как всегда он высказывал самые дельные мысли в отношении далеко идущих планов. Одно слово – профессор. Правда, никто, кроме него, не знал каких именно наук он профессор.

- Я согласен с профессором, кто будет сопротивляться – уничтожить, остальных в плен и работать, - Император обвел всех тяжелым взглядом исподлобья, особенно тех, кто сидел молча, - рыхлого мужика, занимающегося у него снабжением, и молодого парня с постоянно невозмутимым видом, который отвечал за разведку.

- Прапор, что у нас с оружием?

- Ищем, - снабженец заерзал на стуле, - мои ребята роют, как кроты, везде, где возможно, но пока безрезультатно.

- Семен, а что у противника с оружием?

- У Сатаны снайперская винтовка и три патрона к ней. Хуже с Полковником, - у них есть автоматы, небольшой запас патронов и, как ты знаешь, у него много профессионалов, которые и с холодным оружием делов наделают.

- И что ты думаешь?

- Сначала надо Полковника сделать, и этих лучше в плен не брать. У Сатаны антуража много, а на деле они – фуфло. К тому же, Полковник на нас может первым напасть, у него есть несколько спецназовцев с диверсионным опытом.

- Усилить оборону, особенно в ночное время. Искать оружие – быстрее и эффективнее. Завтра в это же время обдумаем план конкретного нападения на Полковника, - Император махнул рукой, отпуская их. Откинувшись в кресле, он расслабленно прикрыл глаза.

После этих припадков он чувствовал себя разбитым, трудно было сосредоточиться, и самое главное – они видят это и могут решить, что он слаб, что его можно взять голыми руками. И занять его место.

Когда-то, в той жизни, он был профессиональным убийцей. Ему не нравилось иностранное слово – киллер, пусть его употребляют менты, журналисты и лохи.

Он – Убийца. Он шел к этому с детства, посмотрев однажды фильм, восторгающийся профессионалом, умеющим убивать любым оружием с любого расстояния. Конечно, в кино в конце концов его убили, но на то он и киллер – у них у всех есть какая-то слабость, какой-то изъян. Они теряют бдительность или, тьфу, влюбляются. И он сознательно подавлял в себе возможные слабости – жалость к живым существам, любовь к близким людям. Он тренировал свое тело физически и морально, изнурял его голодом и холодом. Он пришел в секцию биатлона и быстро добился хороших результатов, тренер уже строил планы на отдаленную олимпийскую перспективу, но так же быстро, как пришел, он и ушел, - дальше он мог совершенствоваться самостоятельно. В школе он был отличником по тем предметам, которые считал необходимыми для будущего, и круглым двоечником по другим, - он не собирался заучивать сопливые стишки про любовь-морковь.

Свою первую жертву он также выбрал из соображений тренировки. Учительнице химии – молодой симпатичной женщине – понравился любознательный юноша, в глазах которого легко читалось обожание. Они задерживались после уроков, и она объясняла ему не только то, что требовалось по программе, но и то, что интересовало его – свойства взрывчатых веществ и ядов. Она все чаще ловила на себе его взгляды, которые становились все откровеннее. Она не испытывала недостатка в обожателях, но это было другое, - она ощущала себя Педагогом с большой буквы, обучающей не только премудростям своего предмета, но и ведущей робкого юношу за собой в распахнутые двери жизни, открывающей ему тайну Женщины. От одних этих мыслей появлялось сладкое томление. Она ничуть не удивилась, когда поздно вечером увидела его в дверной глазок, переминающегося с ноги на ногу от волнения, с затравленными глазами и страхом быть отвергнутым. Она, представляя себе, чему будет его учить, открыла дверь.

Он смотрел на её конвульсивно содрогающееся тело, на распахнувшийся халатик, обнажающий молочно белые груди, и радовался, что смог это сделать, что это даже лучше, чем он себе представлял, что у него даже не возникло сексуального желания при виде этого тела.

Тогда посадили её любовника, отпечатки пальцев которого были повсюду, а его даже никто не подозревал, - он мог быть трогательно беспомощным, горюющим по любимой учительнице.

Затем он решил, что нужно посмотреть на свою реакцию в отношении той, что его родила и выкормила. Сможет ли он, и что будет чувствовать после.

Мать работала в рекламном агентстве, обычно приходила домой поздно и практически не принимала участия в его воспитании. Но иногда на неё находило, - она смотрела, как он учится, ругала его или интересовалась его дальнейшими планами, запрещала ему поздно приходить домой. В общем, мать резвилась. В эти моменты, он понимал, почему их бросил отец. И как она его называла, - Тимоша, - его, без пяти минут, профессионального Убийцу.

Когда она в очередной раз поздно вышла с работы и подошла к машине, он набросил на шею тонкую проволоку и задушил её, шепча на ухо свое мнение по поводу того, как она вела себя с ним. Вернувшись домой, он проанализировал свои ощущения, - ничего, ни горя, ни радости. Спокойный анализ профессионала. И это хорошо, - профи должен быть таким, равнодушным к любой жизни.

Убийцу его матери так и не нашли, но по городу поползли слухи о серийном убийце. Впрочем, они быстро затихли, так как убийства больше не повторялись.

После окончания школы, он решил, что пора выходить на арену. Ему понадобится оружие и посредник, который сведет его с заказчиками. Зная мужика, который продает оружие, - он умел видеть то, что не видели другие, - пришел к нему и сказал, что готов отработать полученный товар. После нескольких выполненных заказов, понимая, что получает очень мало, освободил посредника от своих обязанностей, предварительно получив всю информацию о заказчике.

Следующие пятнадцать лет он жил припеваючи, - делал знакомое дело и тратил деньги в свое удовольствие. Перед тем, как привычный мир рухнул, он отдыхал на юге Испании.

Солнце, море и девочки. Сладость бесконтрольного разврата.

С пляжа он смотрел, как падают здания и гибнут люди, все еще не веря, что его жизнь резко меняется. Потом все побежали, показывая на морской горизонт – гигантская волна приближалась, неотвратимо и быстро. Он выжил, благодаря везению и умению быстро принимать решения, не поддаваясь панике.

Подтащив чугунную ванну от развалин отеля к канаве, он перевернул её и забрался внутрь. Удар ошеломил его, вызвал кратковременную потерю сознания. Он дышал за счет воздушного пузыря у дна перевернутой ванны и ждал, борясь с раскалывающей голову болью. Волна ушла, и он вылез.

Приняв все, как должное, пошел на восток.

8.

Рано утром Император проснулся свежим и отдохнувшим. С балкона двухэтажного здания он осмотрел свои владения, - пространство диаметром метров двести, огороженное по периметру высоким забором. На заборе на мостках сидели часовые, под навесами вдоль забора спали его подданные. Справа небольшой куриный загон, рядом – свинарник. Слева – глубокий колодец, из которого они получали чистую воду.

Он пошел в соседнюю комнату. Открыл её своим ключом и тихо заглянул. Его женщина спала, лежа на боку. В пустой комнате, кроме кровати, ничего не было. На окне была решетка, напротив окна дверь в туалет. Он хотел тихо удалиться, но увидел открытые глаза, презрительно смотрящие на него.

-What¢s the matter? – хрипловатый голос, как всегда, произнес непонятные для него слова. Ничего не сказав, он закрыл дверь.

Он подобрал её где-то в Европе, на долгом пути домой. Чтобы подчинить её своей воле, пришлось применить силу, но и потом, и сейчас, нужно было быть начеку, - склонившись перед силой, она не подчинилась. Ему даже нравилась эта игра, это постоянное ожидание нападения. Он находил определенную прелесть в овладении сопротивляющейся женщиной, выкрикивающей бессмысленные слова.

Когда они дошли до тех мест, которые были знакомы ему, она практически смирилась со своей участью, или сделала вид, что приняла свою судьбу. На обширном пространстве руин они нашли разрозненные группы людей, живущих по волчьим законам. Силой и хитростью он подчинил их себе. Объявил себя Императором, но не все удовлетворились созданным им порядком.

Он вошел в свой кабинет и входная дверь сразу же открылась.

- Император! Мои люди привели человека, - запыхавшийся прапор сообщил утреннюю новость, явно ожидая похвалы, - говорит, что пришел с востока и хочет служить Императору.

- Лучше бы твои люди нашли оружие, - он посмотрел на съежившегося толстяка, - ладно, веди его сюда. И Семен пусть придет, вдруг это диверсант.

Оглядев представшего перед ним Ивана, он спросил:

- С чего ты решил, что мне нужны такие люди, как ты?

- Тебе нужны воины, умеющие убивать любым оружием в любых условиях, - уверенно и без всякого подобострастия ответил Иван. - Не все гладко на твоих территориях, нет спокойствия среди твоих подданных, и бойцы тебе нужны.

- Любым оружием, говоришь, и в любых условиях. – Император сузил глаза. - Семен, кто у нас из гладиаторов есть.

- Бык, - кратко ответил разведчик.

- Да, этот хорош, - улыбнулся Император, глядя на Ивана, - подготовь, Семен, народ, посмотрим на этого бойца в бою.

На зрелище все собрались незамедлительно. Перед домом Императора была площадка, когда-то выложенная бетонными плитками, а сейчас представленная хаотичной мозаикой плиток, щебня и земли. Зрители расположились вокруг, - кто сидел под навесом, кто стоял или сидел на земле. Все ждали в полной уверенности, что Бык легко сделает этого хлюпика.

Бык, здоровый мужик с мощным торсом, с грязными спутанными волосами и угрюмым лицом, разминался, помахивая дубинкой. Император посмотрел на пришельца, - мускулистое поджарое тело, из оружия только нож, - и спросил:

- Что, кроме ножа, ничего больше не хочешь взять?

- Мне достаточно, - ответил Иван.

Из толпы, предвкушающей развлечение, послышались крики:

- Давай, Бык, оторви ему башку!

- Разорви его, Бык!

-Закопай этого козла!

Император ушел под навес, сел на стул и махнул рукой, давая знак начинать.

Бык бросился молча и удивительно быстро для своего большого тела. Иван увернулся от просвистевшего рядом взмаха дубинки, - он еще присматривался к противнику, ища его слабые места. Увернувшись еще раз и убедившись, что враг силен, но неповоротлив, он быстрым движением руки рассек кожу на предплечье Быка. Тот, даже не заметив первую кровь, продолжил свои мощные, не достигающие цели, атаки.

Бой превратился в танец, где один танцор, сильный, но медленный, постоянно нападал, а второй – ловко уворачивался и наносил мелкие порезы на теле первого. Император улыбался – гость начинал ему нравиться. Он уже понял, что тот играет с Быком. Очень напоминает корриду, которой он наслаждался в той жизни. Даже кличка гладиатора совпадала.

Последний удар был красив. Бык бросился на тореадора, крича что-то нечленораздельное, а тот, стоя спокойно и невозмутимо, метнул нож, который влетел в разинутый в крике рот. Хрипя и захлебываясь собственной кровью, Бык упал на колени перед победителем, а затем рухнул всем телом на землю.

Император встал и захлопал в ладоши:

- Браво, Тореадор. Очень смело, а если бы ты промахнулся?

- Если бы, да кабы, - пожал плечами Иван.

Замершая от такого зрелища толпа, заорала, приветствуя нового героя.

- Марк, возьми его себе и обеспечь всем необходимым, - сказал Император, обращаясь к своей левой руке, который командовал наиболее боеспособной частью армии. Уходя, он сказал Семену, понизив голос:

- Присмотрись к нему, слишком уж он хорош. Как бы не был он диверсантом Полковника.

Уже ночью, после вечернего обсуждения планов атаки, подсчета возможных потерь и приобретений, продумывания возможных поступков противника, Семен зашел к Императору в спальню. Тот, лежа в своей кровати, медленно пускал дым в потолок, созерцая причудливые образы облачков.

- Наш Тореадор исчез, - сообщил он буднично.

- Думаешь, шпион Полковника, - также спокойно спросил Император.

- Пока не знаю. Уж очень все смело, и зачем, что он мог выглядеть здесь за эти несколько часов, - задумчиво пожал плечами Семен.

Император кивнул:

- Он мне понравился, чем-то на меня похож.

Посмотрел на Семена и добавил:

- Смотри в оба, усиль охрану.

- Да, - Семен встал и вышел.

9.

Она не могла спать ночью. Меланхолично светившая через зарешеченный проем окна луна навевала воспоминания, а тишина и ночная прохлада примиряла с действительностью. Только ночью она жила, мысленно окунаясь в прошлое, в канувшие в небытие радости и неудачи.

Там она была журналисткой. Хорошей журналисткой. Звали её Элис. У неё было все для комфортной жизни, - желание работать, неутомимость в поиске сюжетов, легкое перо и читатели, ждущие её репортажей. Родившись и получив образование в Великобритании, она редко там появлялась. Полная контрастов Европа – вот её поле. Она писала всё и обо всех, - от сентиментальных историй домохозяек, живущих в своем мире кухонь и мыльных опер, до рассказов мужчин, ушедших от женщин, ведущих растительный образ жизни рядом с телевизором. Она описывала жизнь фанатично преданных идее людей и анализировала причины появления очередного серийного убийцы. Её устраивала жизнь на колесах, её не нужен был домашний очаг, а любовь, так часто сквозившая в её репортажах, заменялась быстрым сексом с понравившимся на данный момент мужчиной. Ей так часто приходилось пользоваться своим телом, чтобы достичь определенной цели, что она считала его своим рабочим инструментом, как ручку и блокнот. Хочешь получить информацию, воспользуйся слабостью носителя информации.

Она только отпраздновала свое тридцатилетие, у неё была куча планов и сюжетов, но все вышло по-другому.

Она бегала по городу, в котором оказалась в момент его гибели, записывала в блокнот, наговаривала в диктофон все, и фотографировала все, что видела вокруг. Она думала, что это будет репортаж века, что она одна из тех, кто донесет всему миру происходящее вокруг неё. Она видела и слышала, как умирают люди под завалами, как мечутся матери в поисках своих детей, как мужчина пытается голыми руками разгрести нагромождение бетонных плит, похоронившее его семью.

Ребенок отвлек её от воспоминаний, неприятно пнув под ложечку. Поглаживая живот, она шепотом начала его успокаивать. Переменила положение тела, и он затих. Маленький комок жизни в этом безумном мире, обреченный существовать в дерьме, никогда не узнающий радости семейной жизни, осужденный родится в клетке, и расти в неволе. Она знала, что у неё нет будущего, что никто её не спасет и вся жизнь может пройти здесь. Если родится мальчик, из него сделают убийцу, если девочка - … для неё было бы лучше умереть в родах, так и не узнав прелестей этой жизни.

Она встретила этого безжалостного тирана через две недели. В поисках людей – информация переполняла её – она ушла из мертвого города на юг. Морское побережье всегда было наиболее обжито и там она надеялась найти людей.

Сначала она обрадовалась, увидев его, - здоровый и симпатичный, уверенно идущий по дороге. Она помахала ему рукой, он улыбнулся в ответ, подошел к ней и … дальше был бесконечный кошмар. Молча, не обращая внимания на крики и мольбы, он избил и изнасиловал её. Затем накинул петлю на шею и поволок за собой, как скотину. В первые дни она пыталась умолять его, но вскоре до неё дошло, что он не знает английского языка. Попытки побега жестоко пресекались, а после нескольких изнасилований с жестоким избиением она перестала сопротивляться. И это дало результаты, – ему было неинтересно иметь покорное бревно с раздвинутыми ногами. Она в какой-то степени приспособилась к жизни в неволе, научилась понимать его жесты и отдельные слова, привыкла спать привязанная в неудобной позе, но её сущность не могла смириться с этим. Она ждала удобного случая, который так и не представился, - его хитрость и предусмотрительность были безукоризненны, он предугадывал все возможности побега, все попытки сопротивления.

Наступившая беременность сначала обрадовала её – может быть, он будет лучше с ней обращаться. Но изменилось не так уж много, её перестали бить без повода и стали лучше кормить.

Сейчас она знала ситуацию, - прежний мир погиб, будущее, если и есть, то только не здесь, и не у её ребенка.

На рассвете она, наконец-то, уснула, найдя удобное положение для себя и для своего живота.

Иван-5

10.

День начинался плохо. Исчезнувший парень так и не появился. Вчера они ничего не решили, поэтому мысли все время возвращались к отсутствию оружия. На завтрак ему дали кусок жареной курицы, которая уже порядком надоела. Впрочем, как и свинина.

Семен оторвал от еды, сообщив, что практически все сатанисты стоят под их стенами. Отодвинув завтрак, Император пошел на стены – осмотреть поле битвы. Когда они забрались на смотровую башню, предводитель сатанистов выкрикивал проклятия в их адрес. Они с Семеном переглянулись, поняв из его ругательств, что кто-то украл у Сатаны карабин с тремя патронами.

- Твои?

- Нет, - уверенно ответил Семен.

Император оглянулся, - его войско во главе с Капитаном и Марком было готово к любому развитию событий. Он снова посмотрел на противника, который рвался в бой. Одни готовили длинные лестницы, другие – разжигали костры, чтобы обстрелять их горящими стрелами.

- Этот придурок умеет подавить страх смерти у своих воинов, - сказал Семен. – Хоть их раза в три меньше, нам придется нелегко.

То, что произошло дальше, заняло секунды, и моментально улучшило настроение Императора.

Из кучи мусора рядом с Сатаной вылез человек и, вскинув к плечу винтовку, тремя выстрелами убил лучников, держащих наготове зажженные стрелы. На бегу он штык-ножом перерезал горло Сатане и ворвался в ряды ошеломленного противника, нанося быстрые и смертельные удары во все стороны.

- Марк! Капитан! Вперед! – Император, оценив ситуацию, понял, что быстрая атака будет успешна. Враг, потеряв своего вождя, был деморализован.

– А, ведь, это наш Тореадор! Каков! – он поцокал языком, наблюдая, как тот бьется в рукопашной схватке.

Бой закончился быстро. Впрочем, это был не бой, а резня. Около сотни пленных, большая часть из которых была ранена, сорок семь убитых, куча холодного оружия и сладковатый вкус победы, пьянящее ощущение своей силы.

Император подошел к сидящему под навесом Ивану. Посмотрев на его забрызганное кровью лицо, окровавленную одежду, улыбнулся и сказал:

- Это все было красиво и смело. Молодец! – он потрепал Ивана по голове, и, заметив, что испачкал руку кровью, равнодушно обтер её об штаны, - но ты забыл о дисциплине. Твой непосредственный командир не разрешал тебе уходить.

- Он сказал, что оружие я могу добыть у противника в бою. Я добыл, - Иван приподнял винтовку.

- Ты прекрасно понял, о чем я говорю. Слушайте все, - Император повысил голос, - наш новый герой, покинув свое место без разрешения, нарушил наш закон и будет наказан. Десять ударов плетью. – Император посмотрел на Ивана, пытаясь понять, как тот среагирует, но ничего не увидев на непроницаемом лице, так же громко продолжил, – но сегодня, благодаря его смелым действиям, мы одержали очень важную победу, поэтому он будет награжден. На торжественном пире по случаю победы он будет сидеть рядом со мной, - он театрально раскинул руки под восторженный рев толпы.

Император повернулся к Марку и решительно добавил:

- Экзекуцию совершить сейчас.

Иван сам снял рубашку и лег на стол. В полном молчании, только свист плети, Марк нанес десять ударов. Так же спокойно, как лег, Иван встал и натянул рубашку на окровавленное тело.

- Мне все больше не нравится этот парень, уж очень у него независимые глаза. И люди на него смотрят с обожанием, - сказал Император, обращаясь к Семену, - они должны так смотреть на меня. Может быть, он диверсант и мы можем убить его прямо сейчас.

- Мой информатор ничего не знает. Если он от Полковника, то это очень сложная тайная многоходовая операция, проведенная в очень большом секрете. – Семен замолчал, давая понять, что еще кое-что знает.

- Продолжай.

- Пришел наш герой с севера, он был у старика за рекой, и тогда у него был пистолет. Мой человек считает, что парень преодолел большое расстояние и преследует какую-то цель. То, за чем он пришел, есть у нас.

- Как думаешь, что ему надо?

- Не знаю, - Семен пожал плечами, - пока не знаю.

- Во время пира сядь с другой стороны от него, может он выпьет и расслабится, скажет что-нибудь лишнее, - сказал Император.

Семен хмыкнул:

- Этот размякнет и проговорится?! Посмотри на него, - на лице спокойствие, будто его никто не унизил, словно не болит спина от ударов плетью. Нет, это тертый калач. Такого нужно иметь в своих союзниках или видеть мертвым.

- Попробуем. Будь начеку, если что-то не понравится, можешь его убить.

Вечером Император вышел к столу, ведя с собой Элис. В самой большой комнате здания стоял стол, заставленный блюдами с пищей и бутылками. Вдоль него сидели его приближенные и отличившиеся в бою воины. Помещение освещалось десятью факелами, закрепленными на стенах. При их появлении гул голосов стих. Император оглядел стол, сидящих людей и, махнув рукой, разрешил начинать.

Первые минуты были слышны только звуки насыщающихся чавкающих ртов и бульканье разливаемого алкоголя. Протягивались руки и выхватывали с блюд куски курицы и свинины. Элис с брезгливым выражением лица смотрела на это скотство, - аппетит отшибло напрочь. Хотя, аппетита у неё давно уже не было.

- Семен, скажи этой кукле, чтобы хайло сделала попроще и ела то, что стоит на столе, - сказал Император.

- This meats is well. No looking around. – старательно выговаривая непривычные слова сказал Семен, обращаясь к Элис, но та сделала вид, что не слышит его.

- I am glad to see you here, - только услышав эти слова, произнесенные легко и с правильной интонацией, Элис обратила внимание на нового человека в окружении своего тирана. Он улыбнулся ей и продолжил есть, отрезая ножом маленькие кусочки мяса и аккуратно отправляя их в рот.

- Знаешь язык, на котором она говорит? – спросил Император.

- Совсем немного.

- Немного, говоришь, - он посмотрел в глаза Ивану, - это хорошо. Давай выпьем за то, чтобы девчонка родила мне сына.

- За сына, - подхватил стол, гремя металлическими кружками. Иван пригубил свой стеклянный бокал и поставил на место.

- До дна, - заметив это, сказал Император.

- Я не пью. Алкоголь сильного воина делает слабее бабы.

- Я тебе приказываю.

- Это принцип жизни, за который я готов умереть, - Иван отложил нож и уверенно посмотрел в его глаза. – И потом, что если этой ночью Полковник нападет, воспользовавшись тем, что весь командный состав пьян. Вырежет нас, как котят.

- Он прав. Полковник, наверняка, знает, что мы празднуем, - поддержал Ивана Семен.

- Марк, проверь посты и предупреди, чтоб глаз не смыкали, - Император, нахмурившись, замахнул стопку. Ему не нравилось, когда все шло не так, как он задумал.

Элис вяло ковыряла в тарелке. Её мысли были далеко отсюда. Она уже все решила для себя, и сейчас оттягивала момент. Пустота, заполнившая её, пришедшая взамен всех тех эмоций, что она испытывала в своей жизни, подавляла.

Когда она боролась за жизнь и свободу, страх и ненависть смешивались с верой в то, что он образумится, увидев её покорность и доброе отношение к нему. Жгучее желание убить его мешалось с благодарностью за редкие минуты спокойствия. Это была странная смесь эмоций, впрочем, как и сама ситуация, но эти эмоции создавали ощущение жизни, надежды на лучший исход. Затем, почувствовав движения ребенка, она подумала, что теперь все изменится, но стало еще хуже. Её хорошо кормили и не трогали, - кура-несушка в инкубаторе.

Бессонные ночи не прошли даром. Она сделала свой выбор. Она знала, что надежда умирает последней, но похоже её надежда уже умерла.

- What? – спросил Семен, заметив её отсутствующий взгляд.

- Motherfucker, - равнодушно ответила она. Встала, неторопливо подошла к сложенной в углу куче оружия, выбрала пику (остро заточенный металлический прут) и, повернувшись к замершему залу, громко крикнула:

- Motherfuckers!

Уперев пику в дефект пола, она наставила острие на живот и упала вперед. В последнее мгновение руки, подчиняясь материнскому инстинкту, изменили направление пики и острие, распоров кожу живота, вошло в тело, разрывая ткани груди. Несколько мгновений торжествующим взглядом (я смогла, я сделала это) она смотрела на замерших за столом пьяных мужчин, затем, захрипев кровью, повалилась набок.

В полной тишине Иван подошел к телу, пощупал пульс и, поймав взгляд прислуживающей женщины, сказал:

- Принеси воды и чистые тряпки.

- Что собрался делать? – спросил Император.

Он неохотно встал со своего места и подошел к Ивану.

- Ребенок пока жив, - ответил Иван, разрывая одежду и обнажая живот мертвой женщины, - и я собираюсь его достать.

Он перестал обращать внимание на окружающих. Сделал длинный разрез, глубоко погружая брюшко своего ножа в жировую ткань передней брюшной стенки. Добравшись до полости, он руками раздвинул края раны, открывая взору синюшно-багровый шар.

- Словно закрытая раковина с жемчужиной внутри, - сказал Семен, стоящий за спиной Ивана. – Откроешь её и она твоя.

- Да ты поэт, - усмехнулся Император.

Иван все также спокойно разрезал матку по всей длине, и, не обращая внимания на полившуюся жидкость и кровь, погрузил левую руку в рану. Защищая рукой ребенка, дорезал края раны и, отложив нож, извлек из полости матки маленькое тельце. Положив его на заранее приготовленные тряпки, отрезал и завязал узлом пуповину. Взял в руки бледное безжизненное тело ребенка, краем тряпки быстро обтер его. Перевернув ребенка вниз головой, плеснул холодной воды на кожу и … мертвенно-бледная кожа начала стремительно розоветь. Ребенок сделал первый судорожный вдох, и раздался крик, слабый, хриплый, но это был крик новой жизни. Многие в зале облегченно выдохнули в этот момент, не заметив, что не дышали все это время.

Семен тоже сделал вдох:

- Ё-моё.

- Это девка, - разочарованно сказал Император, - эта дура даже пацана не смогла мне выносить. И сдохла, как скотина. Кстати, Семен, что она перед смертью сказала?

- Что-то про твою маму, - пожал плечами Семен, которому вовсе не хотелось говорить правильный перевод.

- А при чем здесь моя мать? – удивился Император. – Дура, она и есть дура, даже нормально сказать ничего не может. Ладно, эту похоронить, девку отдать бабам, остальным гулять дальше.

11.

Иван уже не спал, когда утром к нему подошел Император. Он встретил его взгляд и, подчиняясь кивку головы, пошел за ним. В утренней серости их фигуры, идущие по двору, были похожи на привидения. Сев на скамью, стоящую у дома, он показал рукой Ивану, - сядь рядом.

- Кто ты? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил, - ты пришел неоткуда, из мертвых земель. Как катализатор, ускорил все процессы, происходящие вокруг меня. Мы бы еще долго примеривались, думали бы, как одолеть врагов, а ты пришел – и принес нам победу на блюдце.

Император помолчал, задумчиво глядя на Ивана:

-Элис, конечно, не нравилась её жизнь, свободы ей хотелось, но не до такой же степени. И опять ты рядом в нужный момент. Никто из моих людей даже бы не догадался, что ребенок жив, и что его можно извлечь из трупа. Умерла, так умерла. Что дальше? Чего мне еще ожидать?

- Я не знаю, я не прорицатель.

- А кто же ты? – Император смотрел на Ивана, ища в выражении его лица, в движениях слабость, которой можно было бы воспользоваться.

- Посмотри на себя в зеркало. Я – такой же, как ты. – Иван ткнул пальцем в грудь Императору, который удивленно поднял брови, отвыкнув от такой фамильярности, - единственное отличие между нами в том, что у меня есть цель и есть Бог. У тебя нет ни того, ни другого.

- И какая же у тебя цель? – спросил Император, подумав, что сейчас все узнает, поймет этого странного пришельца (или диверсанта).

- Даже если ты победишь Полковника, что будет дальше? Несколько сотен людей в течение двух-трех десятков лет состарятся и умрут. Твоя жизнь и жизнь окружающих тебя быстротечна, - она пролетит, как мимолетное мгновение. Остаток своей жизни ты будешь хоронить трупы, пока не похоронят тебя. У тебя нет будущего.

- А у тебя оно есть?

- Да.

- И как ты его себе представляешь? – спросил Император, уже решив, что сделает с Иваном.

Повернув лицо навстречу встающему солнцу, Иван улыбнулся и молча смотрел на режущий глаза шар.

- Ну, что, какое же у тебя будущее? – нетерпеливо переспросил Император.

- Надо ли тебе знать мое будущее?

- Мужик, я смотрю, ты не понимаешь, где находишься и кто здесь хозяин. Может так получиться, что твое будущее умрет в муках вместе с тобой. Ты будешь просить, чтобы я соблаговолил выслушать тебя, ты будешь вымаливать у меня разрешение рассказать все, что знаешь и чего не знаешь. Но захочу ли я услышать?! – вкрадчивым тихим голосом Император говорил Ивану, и видел в его глазах отсутствие страха, даже мимолетного испуга.

- Я не буду тебя умолять, а ты не захочешь меня слушать, – Иван глазами показал на встающее солнце, - наше будущее уже здесь.

Император повернул голову в направлении указующего взгляда, - в полной тишине по веревкам во двор спускались вооруженные люди. Он открыл рот, чтобы поднять тревогу, но острая боль в области сердца остановила его. Перед тем, как умереть, он беззвучно закрыл и открыл рот, силясь что-то сказать, глядя, как Иван обтирает нож об его одежду и уходит в дом.

Когда солнце взошло, все уже было кончено. Марк, Капитан и Прапор были убиты, остальные даже не попытавшиеся оказать сопротивление, сидели в центре двора под охраной.

- Семен, - Полковник позвал разведчика, который осматривал труп бойца.

- Да, господин Полковник.

- Я, так понимаю, у нас есть проблема.

- Да. Парень, который непонятно зачем пришел, убил Императора и непонятно зачем взял новорожденную девочку.

- Ты забыл сказать, что он убил одного из моих лучших воинов.

- Да, - Семен повернулся к трупу с перерезанным горлом, - он умеет обращаться с ножом. И я об этом знал.

- Что еще знаешь про него?

- Пришел с севера, был у старика за рекой. Легко, я бы сказал играючи, убил Быка, за что Император дал ему кличку Тореадор. Затем ушел ночью к Сатане, украл у него винтовку и спровоцировал стычку.

- Да, я видел бой.

- Когда во время пира беременная женщина Императора Элис наколола себя на пику, достал ребенка из неё. Не знаю почему, утром он оказался вместе с Императором во дворе и видел начало штурма.

- Это все эмоции. Что ты знаешь про него?

- Абсолютно ничего, - Семен спокойно смотрел на Полковника, - пришел с севера и ушел в ту же сторону.

- Ладно, - поджав губы, сказал Полковник, - я послал своих людей, авось догонят. Пошли, отсортируем пленных.

Иван-6

12.

Перебираясь через очередной холм, бывший когда-то небоскребом, Иван заметил погоню. Трое воинов, вооруженных автоматом и топорами, споро бежали за ним, высматривая следы, оставленные на толстом слое серой пыли. Иван прибавил шаг, - надо было быстро добраться до спрятанного пистолета и напасть первым. Девочка спала на его руках, поэтому он бежал осторожно, чтобы не разбудить её.

Иван залез в тайник, - образованную бетонными плитами глухую нишу, - взял оружие и положил девочку. Привалил лаз плитой, чтобы собаки не забрались внутрь.

Сержант, держа палец на спусковом крючке и высматривая опасность, шел за солдатом, который читал следы. Замыкал погоню солдат, который следил за тылом. Они не спали ночь, готовясь к бою, сейчас им было жарко и хотелось пить, поэтому среагировать успел только идущий сзади солдат. Огибая очередное нагромождение плит, они вышли на Ивана, который ждал их. Сделав два выстрела, Иван пожалел пулю и не стал стрелять вслед петляющему на бегу бойцу, - вдруг промахнусь. Взяв трофеи, - автомат с полным магазином и топор, - он пошел к тайнику. Забрал девочку и двинулся в сторону реки.

Еще до заката он добрался до поселения Старика, подняв суматоху своим появлением. Люди, окружив его, с восторгом смотрели на ребенка, - здоровая с виду девочка, розовый комок человеческой жизни, хаотичные движения конечностями на развернутой запачканной пеленке.

- Я не верю своим глазам, это – чудо, маленький ангелочек, посланный Богом, - сказал Старик, смотря блестящими от слез глазами на ребенка.

- Сохрани этого ангелочка, - улыбнулся Иван, - вам надо уходить. Пойдете на север до морского побережья и дождетесь меня там.

- Мы слышали стрельбу. Что там? – спросил Старик.

- Императора и Сатаны больше нет. Главный теперь Полковник, и он придет сюда.

Старик кивнул. Обращаясь к людям, сказал:

- На рассвете уходим, собирайтесь.

Повернулся к Ивану и спросил:

-А ты? Что будешь делать ты?

-Попробую их остановить, чтобы вы ушли дальше.

Полковник стоял на берегу реки шириной около двадцати метров, медленно текущей мимо.

- Он перебрался через реку на лодке, - показал ему рукой на противоположный берег оставшийся в живых солдат.

- Переплыви реку и подгони сюда лодку! – приказал ему Полковник.

Солдат зашел в спокойную воду по грудь, оттолкнулся от дна и поплыл. На середине реки он вдруг закричал. Как поплавок, он то погружался в окрашенную красным воду с головой, то выныривал, панически размахивая руками и пытаясь вдохнуть и крикнуть. Река вскипела вокруг него, - крупные рыбы с плоскими зубастыми мордами утоляли голод большим куском мяса.

Через минуту только красное пятно поплыло вниз по течению.

- Что это было? – удивленно спросил Полковник.

- Не знаю, похоже на очень крупных щук, - ответил командир взвода. – Мы здесь никогда не были.

- На тот берег надо перебраться, - с нажимом сказал Полковник.

Командир взвода кивнул и повернулся к своим воинам:

- Вася, сможешь веревку перебросить?

- Да, - мощный плечистый воин показал на сосну, стоящую на другом берегу, - я вот за то дерево зацеплюсь.

Он привязал конец веревки к камню,раскрутил над головой и сильно бросил. Камень накрутился на ствол и сук сосны. Вася свой конец веревки привязал к березе, туго натянув её.

- Пожалуйста, - улыбнулся он.

- Молодец, - кивнул Полковник, - ты и пойдешь за лодкой.

Легко перебравшись по веревке на тот берег, Вася подошел к лодке. Полковник видел, как он что-то сдернул внутри лодки и услышал выстрел. Тело солдата упало.

- Минус два, - крикнул вылезший из лодки Иван, после чего нырнул в густой кустарник, растущий по берегу.

Полковник улыбнулся. Он всегда уважал противника, даже если знал, что тот глуп. Когда же противник был способен думать, обладал смекалкой, когда нужно было перехитрить и перемудрить врага, он радовался, не сомневаясь в своем успехе. Он побеждал всегда, - в детстве, двигая игрушечных солдатиков, в подростковом возрасте, ведя друзей в драку, в училище, на тактических учениях рисуя стрелки на карте, в горячих точках, уничтожая бандитов. Он был человеком действия, поэтому в прошлом застрял в полковниках, - кабинетная работа для него была, как кость в горле.

Сейчас он был уверен, и его снисходительная улыбка вселяла уверенность в окружающих.

- Сержант, будем строить плот. Рубите деревья и связывайте стволы, - скомандовал он, садясь на траву.

Пока его воины работали, он, глядя в бинокль, обшаривал взглядом кусты на противоположном берегу. Кустарник был густой, состоял, преимущественно, из шиповника с крупными темно-красными ягодами. Он уже хотел убрать бинокль, когда из-за колючих веток показалась рука с оттопыренным средним пальцем. Заметив место, он три раза выстрелил из автомата. Он знал, что парня там нет, но хотел ответить на жест.

Через час плот был готов. Его подтащили к натянутой веревке, сержант с бойцом забрались на него и оттолкнулись от берега. Боец, перебирая руками веревку, вел плот на другой берег. Сержант приготовился встретить противника, присев с автоматом на плоту. Полковник с оставшимися воинами ждали, как себя проявит враг.

На середине реки, где течение было сильнее, боец на мгновение остановился, давая отдых рукам. Тотчас раздался выстрел. Все среагировали на выстрел практически сразу. Они стреляли в то место, откуда стрелял противник. Падали срубленные ветки шиповника, пули вспарывали землю.

- Прекратить огонь! – крикнул Полковник.

Плот медленно плыл по течению, унося сержанта. Перестав стрелять, он посмотрел вокруг. Рядом лежал мертвый солдат, плот плыл по черной обманчиво-спокойной воде. Берег был так близко, что сержант решился. Он столкнул в воду тело солдата. Надеясь на то, что рыбы будут заняты этим телом, он прыгнул в воду и быстро поплыл. Но у него ничего не получилось.

Люди стояли на берегу и смотрели, как бурлила вода от большого количества прожорливой рыбы, давно не видевшей так много угощения.

- Ну, все. Уходим. Сейчас у нас ничего не получится, - потеряв воинов, Полковник только раззадорился, - мы пойдем другим путем.

13.

Иван догнал племя у самой границы пустыни. Они шли быстро, - воины впереди и по сторонам, женщины в центре несли их имущество. Поравнявшись со Стариком, Иван пошел рядом. Они поднялись на холм, за которым стояла изба под дубом. Не останавливаясь, прошли мимо. Привал на ночь сделали только, когда увидели вдали море. Разожгли костер, приготовили пищу из убитых по пути животных.

- Как дела? – спросил Старик.

- Сравнительно, неплохо.

- Это, как?

- Вы живы, я жив, девочка здесь, значит, неплохо.

- Что она для тебя?

- Ты умрешь, все твои люди умрут, я умру. Она, конечно, тоже умрет, но только после того, как даст жизнь нашему будущему.

- Как ты можешь быть в этом уверен?

Иван улыбнулся и пожал плечами. Старик поджал губы, - не хочешь, не говори.

- Я думал насчет твоей веры, - сказал он. – Если ты прав, то на всей моей жизни можно поставить большой жирный крест. Я был уверен, что Иисус Христос – реальное историческое лицо, что он принес людям истинную веру. – Старик грустно посмотрел на Ивана. – Мне трудно отказаться от того, во что я верил всю жизнь. Когда все это началось, моя вера поколебалась, - не мог Бог быть настолько жесток, - но затем я подумал, может, мы погрязли в грехе и пора отвечать за это. Отвечать всем, - и тем, кто грешил, и тем, кто не наставил грешника на путь истинный.

- Христос, действительно, жил, но он был всего лишь посланцем Бога. Он не объяснил людям, что есть Бог. Может, не понял того, что должен был сделать, может, захотел сам стать Богом. Уже потом, люди сами придумали себе веру в то, во что понятнее всего было поверить. Они написали Библию, приукрасив события, придав Богу внешний вид, который понятен всем, который люди могли принять.

- Да, я знаю, что люди сами писали и переписывали Библию. Трудно быть уверенным, что тысячелетия назад люди правильно поняли и записали заповеди Господа нашего. Я соглашусь, что церковь во все времена пользовалась верой людей в своих целях, накапливая богатства и расширяя свои владения. Но вера нужна человеку, без неё он флюгер под ветром, дерево без корней, бездушный монстр, идущий по трупам.

- Я и не пытаюсь отнять у тебя веру, - улыбнулся Иван, - я говорю то, что думаю. Неважно, кто – Бог, главное, вера в его существование, в то, что все происходящее вокруг будет во Имя Его. А образ Бога, - Иван неопределенно махнул рукой, - он у каждого может быть свой.

Старик, соглашаясь, покивал головой. Посмотрел на звездное небо, куполом от горизонта до горизонта раскинувшееся над ними. Оно горело миллиардами ярких звездочек, завораживало своей глубиной, гипнотизировало светом луны.

- А вот чудо? Может твой бог сотворить чудо? Иисус, например, накормил одним хлебом голодных, ходил по волнам, как по суше, излечивал больных и страждущих.

- Старик, Бог – не волшебник. Я не могу удовлетворить извечное желание человека узреть что-то нереальное, несбыточное, дать ему халявную манну и избавить от болезней, в появлении которых он зачастую сам и виноват. – Иван помолчал, глядя на костер и слушая треск догорающих головешек. – Но свою связь с Землей я могу продемонстрировать. Завтра ты это увидишь, ибо придет новый день и принесет новые проблемы.

Утром племя собралось идти дальше, когда появился Полковник. Он был еще далеко, но никаких преград между ними не было, и Старик знал, что расстояние для людей Полковника не проблема.

- Господи, что нам делать? – спросил он шепотом.

- Ждать чуда, - ответил Иван на услышанный вопрос. Он посмотрел на небо – солнце вставало на востоке, а с запада надвигалась облачность.

- Чудо? Ждать чудо? – Старик посмотрел на Ивана, как на идиота. – Что, сейчас молнией убьет всех наших врагов?

- Так бы поступил твой Бог, - Иван пальцем ткнул в Старика.

- Что же сделает твой Бог?

- Смотри, - Иван подставил лицо, вдруг, откуда ни возьмись, сильному ветру с запада. Сильные порывы подняли пыль, скрыв на мгновение группу Полковника.

- Женщина, дай мне девочку. – Иван забрал ребенка и пристроил её себе за спину. Взяв старика под руку, отвел его в сторону от основной группы:

- Молись, Старик. Бог сейчас явит свою силу.

Ветер также резко стих, пыль осела, открыв в сотне метров от них людей Полковника. Резко потемнело. Низко плывущие темные облака закрыли солнце. Вся природа замерла, - ни одна сухая травинка даже не шелохнулась, - в ожидании чего-то. Даже Полковник остановился, чувствуя неведомую опасность неизвестно откуда.

Тишину нарушили первые капли дождя. Крупные, редкие, они падали на сухую землю, разбиваясь на множество брызг. В другой момент люди бы с радостью встретили долгожданную небесную воду, но не сейчас. Начавшийся дождь только обострил инстинктивный страх.

Земля под ногами вздрогнула.

До боли знакомые ощущения, словно это было вчера. Вся разница только в местоположении, - не в городе, а в поле. Упавший старик вцепился руками в сухую траву, по его лицу бежали струйки воды, одежда мгновенно промокла под идущим стеной дождем. Он смотрел, как очередной толчок разорвал земную поверхность, образуя расширяющуюся трещину, которая, змеясь, на высокой скорости приближалась к ним. Вот Полковник со своими воинами исчез в провале. Еще секунды и … трещина обошла его стороной, поглотив его людей. Он смотрел сквозь дождь на то место, где были дорогие ему люди, и было не понятно, то ли он плачет, то ли это дождевая вода. Трещина дошла до морского побережья и вода с ревом устремилась в неё. Многочисленные ручейки, образованные проливным дождем, побежали в провал.

Старик дрожал всем телом, теряя ощущение реальности, замерев на краю обрыва. Снова все рушилось. С трудом собранное из кусков развалившейся веры здание нынешней реальности рассыпалось в прах. Трещина расколола его, как орех, открыв гнилую внутренность и сухую скорлупу. Старик закрыл глаза и уронил голову в грязь.

Ливень закончился также быстро, как и начался. Последние ручейки убегали, лужи быстро испарялись под полуденным солнцем. Почва, впервые за долгие месяцы получившая воду, дышала влажными испарениями. Прибитые сухие травинки освобождали путь первым тонким и беззащитным зеленым стебелькам.

Старик посмотрел вокруг бессмысленным взглядом и увидел Ивана, который поил дождевой водой ребенка.

- Ты знал, что это будет!? Ты знал и ничего не сделал. Мы могли отойти туда, - старик показал на восток, - или туда, - показал на север, - почему ты не сделал этого? Эти люди доверили мне свою жизнь, я должен был спасти их, а ты ничего не сказал мне.

Иван подошел к сидящему в грязи в нескольких метрах от края пропасти старику:

- Их жизни принадлежат Богу. Пришло время, и он их взял. Ни ты, ни я ничего бы не изменили. Они уже ничего не смогли бы принести в этот мир.

Помолчав, Иван продолжил:

- Мне пора. Впереди долгий путь.

- А мне что делать? Как дальше жить?

- Делай то, что умеешь. Неси людям веру. Научи их верить.

Старик долго смотрел на уходящего Ивана, пока на фоне испарений (или слезившихся глаз) он не увидел (или показалось), что человек с ребенком за спиной не начал парить над землей, легко и невесомо плыть над поверхностью, постепенно исчезая в прозрачности горизонта.

Часть IV . Создать Бога.

1.

«Человек рождается слабым и убогим, он беззащитен перед окружающей его действительностью.

Хрупка человеческая жизнь – слишком много причин, могущих прервать её.

Он умирает, еще не родившись, не узнав радости жизни, из-за прихоти природы или глупости матери.

Он умирает от болезней в муках, сознавая неотвратимость происходящего.

Он умирает от причин, которые созданы Богом, чтобы человек знал, что он несовершенен.

Он умирает от старости, вспоминая прошедшие годы и проклиная бездушное время, утекающее сквозь пальцы.

И так каждый от рождения до смерти идет по жизни, испытывая постоянный страх за свое существование, за спокойствие своего узкого мирка.

Каждый человек понимает свою ничтожность.

И только вера все меняет, расставляя акценты в течение жизни, дает возможность посмотреть на себя и окружающих глазами Бога, услышать мир ушами Бога, потрогать действительность руками Бога.

Верующий – силен, мудр, бесстрашен и бессмертен, ибо он – часть Бога.»

Инна оторвала взгляд от тетради и посмотрела на окружающие её лица. Спокойная мудрость детей природы, слушающих, понимающих и верящих, но готовых встать по окончании чтения и заняться своими повседневными делами. Она снова посмотрела в тетрадь, но мысли уже были заняты другим. Она закрыла её и улыбнулась:

- На сегодня все.

Её дети, еще не взрослые, но уже самостоятельные. Умные и терпеливые. Впитывающие знания, как мох воду. Любопытные и добрые. Она счастлива с ними. Не хватает только одного – присутствия рядом любимого человека. У неё остались воспоминания и вера, которую он им дал.

Вера, дающая силы жить. Жизнь, в которой опорою служит вера.

Иван вернулся достаточно быстро. Его не было, примерно, около полгода. Для неё время пролетело незаметно, в трудах и заботах, в мыслях о нем и снах. Она радовалась его возвращению, и была обеспокоена, видя, что он изменился. Нет, внешне все было также, - он был добр и заботлив, внимателен и нежен, но ощущения её не обманывали, сердцем она чувствовала, все изменилось. Он многое пережил, он думал по-другому, он любил странно. И девочка, - иногда ей казалось, что она для него важнее, чем его родной сын.

Часто в разговоре она замечала, что он не слышит её, отгородившись в своем мире. В такие моменты в его глазах замирала жизнь, и она пугалась этого. Он много писал в своей тетради, сидя на камне у озера, и всегда закрывал её, когда она подходила.

Но хуже всего было однажды ночью. Она долго не могла уснуть, ворочалась и, черт её дернул, посмотрела на Ивана, спокойно сопящего рядом. Он спал, но глаза его были открыты. Лунного света хватало, чтобы увидеть, как расширены его зрачки, как пусты его бессмысленно смотрящие в пространство глаза. И лицо – уголки губ приподняты в пугающей улыбке, мышцы напряжены, крылья носа двигаются в такт дыханию.

Она попыталась его разбудить, но только после нескольких попыток он отреагировал, - перевернулся на бок, закрыв глаза. Утром он пожал плечами – люди иногда спят с открытыми глазами.

Это были мелочи, на которые не надо было бы обращать внимание, но Иван был всем для неё. Он добывал мясо, защищал её и детей, делал всю тяжелую работу, любил её, - он был её вселенной. Эти мелочи подтачивали счастье, рисуя в мыслях будущее в мрачных красках.

Создать Бога

2.

«Мало уверовать, необходимо осознание и понимание того, во что веришь.

Бог многолик, каждый человек может представить себе его по-своему.

Человек будет защищать своего Бога, думая, что Бог другого человека не прав.

Ритуалы другого Бога неверны, и этот Бог не имеет право на существование.

Каждый должен понять, что многоликость Бога порождена самим человеком.

Как бы мы не называли его, это одно Живое Существо, несущее нам веру, дающее нам возможность жить или умереть.

Оно не требует фанатичного поклонения себе и убийства во имя свое, только жизнь с верой в него. Никаких ритуалов и табу – вера в силу Его и осознание того, что ты его часть.

Вера любого человека истинна и каждый человек прав, ибо он верит Дающему Приют, Пищу и Жизнь.

Ибо он вдыхает воздух и пьет воду своего Бога.

Ибо он сам – часть Бога.

Человеку достаточно верить.

Нет необходимости в молитвах.

Не нужны страдания во имя Бога.

Не надо терзать тело, ища в боли пути к Богу.

Достаточно поверить – и ты избран.

Ты пойдешь по жизни с верой и легко примешь все Его дары, каковы бы они не были.

Обрети Бога, повинуйся своим инстинктам, принимай все, как должное, - и ты будешь свободен, ты родишься и умрешь в радости.

Этим самым ты докажешь свою веру в Бога.»

- Мать, остановись, - сказал сын, показав рукой на тропу. Спускающийся по ней старик, опирался на суковатую палку. Седые длинные волосы падали на рваную одежду, которая не могла скрыть худосочное тело. Странная фигура, особенно в глазах молодых, - так долго не живут.

- Здравствуйте, люди добрые. Да принесет вам Земля дары свои, да будет с вами её благость, - его сухой голос дополнил картину древнего старца.

- Спасибо. Мы рады видеть тебя у нас и рады разделить с тобой нашу пищу.

Они присматривались друг к другу – старик опасливо, не обидят ли, молодые с любопытством, откуда пришел, что расскажет, Инна с интересом, случайно ли упомянул планету, как дары приносящую.

- Откуда ты, старик? – спросила Инна, когда он напился воды.

- Издалека. Хожу по земле, смотрю, как живут выжившие, несу им свои рассказы.

Инна смотрела, как старик бережно ест картофельную лепешку, подбирая упавшие крошки худыми костлявыми руками. Смотрела на его прозрачную тонкую кожу, с видимыми сквозь неё прожилками сосудов. На седую, не знающую гребенки, бороду, в которой застревали крошки.

- Ты, наверное, много видел и много испытал.

- Да. Жизнь моя длинна и трудна. Я видел много горя и совсем не много радости, - старик закончил есть, обтер рукавом бороду и остановил свой взгляд на груди Элис. Инна улыбнулась, - из старика песок сыплется, а он туда же, заглядывается на женские прелести. Да, Элис в свои пятнадцать была вполне сформировавшейся женщиной, её полная грудь с розовыми сосками и чистой кожей была вызывающе сексуальна, но это зрелище не для старого пердуна.

- Старик, ну и какие рассказы ты рассказываешь людям? – спросил Витя.

«Ишь, ревнует петушок», - Инна наблюдала за этой сценой, замечая, что её дети выросли, что скоро их игры сильно изменятся.

Старик отвел взгляд от груди Элис и сказал:

- Рассказываю о том, как встречался с посланцем Бога, как уверовал и понес веру людям. Но, я думаю, мои рассказы вам не интересны, потому что вы знаете все из первых рук. – Старик снова посмотрел на Элис. – Иван здесь и он вам уже все рассказал.

- Ты знаешь его? – вздрогнула Инна весточке из прошлого.

- Последний раз, когда я его видел, он уходил вдаль с девочкой на руках, и у этой девочки были родинки на груди - метки Бога, - старик показал рукой на грудь Элис.

- Что ты знаешь обо мне? – спросила Элис, прикоснувшись рукой к одной из парных одинаковых родинок, находящихся у околососковых кружков.

- Разве Иван не рассказывал? – увидев недоуменные лица, Старик улыбнулся, - так позовите его, пусть сам расскажет.

- Его нет с нами, - Инна помрачнела, - он умер десять лет назад.

Старик огорченно покивал головой, пожевал губами:

- Жаль, жаль. Такой сильный и молодой мужчина, даже странно. А, может быть, так и должно. Он понадобился Богу, - он рассуждал сам с собой, ни к кому не обращаясь. После некоторого задумчивого молчания, он рассказал, что знал:

- Он пришел из пустыни, вторгся в нашу жизнь и изменил её за пару дней полностью. Твой отец, девочка, - он посмотрел на Элис, - был плохой человек. Твоей матери не повезло, - рабская участь её не устраивала. Она убила себя, нося тебя под сердцем. Иван извлек тебя из мертвого тела твоей матери. Потом убили твоего отца, - и это было хорошо, потому что не было бы жизни ни тебе, ни мне.

Старик замолчал, погрузившись в воспоминания, теребя левой рукой рваный край своего плаща и перекатывая в правой руке деревянный шарик.

- Ну, и что дальше?

- Он явил мне свое знание. Затем ушел, унося тебя с собой. Много после я понял, как был близко к Богу.

3.

«Человек – это вселенная, это особый мир, неповторимый в других особях.

Эта вселенная чрезвычайно мала, по сравнению с миром Дающего Приют.

Но это совсем ничего не значит – любая вселенная является органичной частью Бога, и только ему решать, что делать со своей плотью.

Жизнь человека зависит от прихоти Бога, но и Богу приходится мириться с существованием жизни на своем теле.

Любая жизнь ценна, так как она создана Богом и является частью её.

Нельзя бесцельно лишить жизни живое существо, ибо это покушение на Бога и только Бог вправе решать судьбу, живущих на нем.

Только он определяет, что должно родиться и жить, что станет пищей для других живых существ, что умрет.

Только Бог вправе дать и забрать.»

Инна закончила читать, и её дети разбежались по своим делам. Старик, молча слушавший все это время, сказал:

- Он убивал. Не знаю, легко ли ему это давалось, не видел. Судя по тому, что он написал и что делал, он считал себя вправе распоряжаться жизнями людей, то есть считал себя Богом.

- Расскажи мне о нем, - сказала Инна, - мне его очень не хватает.

- Да я не так много знаю. Он приходил и уходил, он мало говорил, - было видно, что старик не знает, что рассказывать, - я, в основном, все знаю из вторых рук.

- Я тоже видела, как он убивал. Уверенно и спокойно. – Инна смотрела на пляшущие огоньки костра, - но он не убивал хороших людей, во всяком случае, при мне. Всегда это была самозащита. Хотя, конечно же, это мое субъективное мнение о хороших и плохих людях.

Инне стало тоскливо. Она ушла в свои мысли. Старик тоже замолчал.

Через несколько лет после возвращения, когда дети подросли и осваивали первые навыки охоты, когда все утряслось и встало на свои места, Иван заболел. Это было очень неожиданно и, поэтому странно. У него были боли в животе, он ничего не ел, и, самое главное, он не сопротивлялся. Лежал и терпел, смотрел на детей и на неё и не реагировал на все попытки растормошить его. За считанные дни он осунулся, побледнел. В глазах появилась умиротворенность.

Она видела, что он хочет смерти, как избавление от боли. Она спрашивала его, а что будет с ними, на кого он их оставляет, но не получала ответа. Он умирал молча и, только в тот последний день, он взял её руку, привлекая внимание.

-Я оставляю тебя и верю, что ты сможешь сохранить наше будущее. Виктор и Элис должны жить и ты проследи за этим.

И, не обращая внимания на её слезы, глядя мимо неё, не замечая её боль, добавил:

- Сожги мой труп.

Инна рассказывала все это старику, выплескивала всю накопившуюся горечь и обиду на человека, которого любила и хотела от него немного, - быть с ней рядом. Пусть она не всегда его понимала, пусть он был с ней эмоционально холоден, пусть он был другой, но такую малость, - быть с ней рядом, - он не сделал. В глубине души даже Элис ей не нравилась только из-за того, что Иван оставил её на целый год. Из-за этой девочки

После его смерти Инна сама ощущала противоречивость своих воспоминаний, - любовь и тоска мешались с обидой, память услужливо подсовывала ей те события, которые она хотела вспомнить.

4.

«Когда человек спит и видит сны, он общается с Богом, а иногда во сне становится Богом.

Не всем и не всегда это дано, а кому это дано, порой не понимают и не принимают этого дара. Они сразу забывают то, что позволяет им увидеть Бог.

Воспринимай видимые сновидения, как прикосновение к божеству, как откровение, данное тебе Богом.

Если не понимаешь, что Он хочет сказать, или не можешь запомнить, что видел, что ж – ты всего лишь способен прикоснуться.

Если же ты способен увидеть глазами Бога, услышать Его голос и проникнуть в любой уголок мироздания – ты Мессия.

Ты призван Богом и твоя участь предрешена. Осознав это, ты выполнишь данную тебе Богом работу.

Верь сновидениям, тебя посещающим, ибо это послания Бога.

Даже не надолго став Богом, будь Им.»

Инна смотрела на своего сына, который выстругивал новые стрелы для лука. Он был дорог ей, так как был единственный. После возвращения Ивана у них больше не получилось зачать ребенка.

Она смотрела на Элис, которая отрезала от зажаренной тушки кабанчика куски мяса на блюдо. Смотрела на Сашу, дочь Насти, - еще одна весточка из далекого прошлого, тоже маленькая частичка Ивана. Её маленькая семья. Все, что у неё есть в этой жизни. Все, ради чего она живет.

Троих она уже похоронила. Сначала Настя умерла, рожая Сашу. Затем Костю задрал медведь. И последний – Иван.

Она своими руками складывала хворост для костра, пытаясь отвлечься в работе. Часто подходила к телу Ивана и, вспоминая все известные методы определения смерти, искала их у него. Вдруг, он просто уснул как в прошлый раз, и я живым его сожгу.

Может быть, эти безумные мысли и вызвали тот сон, который потом много лет возвращался к ней, вызывая ощущение вины. Она не хотела видеть его, но он раз за разом приходил к ней, и она снов и снова в ужасе просыпалась посреди ночи.

«Огоньки пламени под легким ветерком, что несет свежесть утренней росы, бежали по куче сухих дров. Потрескивали и шумели, создавая неадекватную веселость. Будто это не погребальный костер, а какой-то праздник или пикник на природе. Но нет, на костре лежит тело, завернутое в белую ткань.

Когда первые язычки пламени добрались до него, то тело вздрогнуло (или просело под оседающим костром).

«Он жив», - промелькнула мысль в её голове. Она бросилась в огонь, не замечая его ожогов. Схватив обеими руками за тело, она потащила его, сбивая занимающийся огонь. Оттащив его от огня, она сдернула покрывало с лица.

Это была кукла, подаренная ей мамой в детстве. Большая кукла, величиной практически с неё, полностью имитирующая человека, но это все равно та кукла. Опаленные белокурые волосы, большие глаза и розовое лицо. Обгоревшее платье, когда-то сшитое мамой.

- Что ты наделала? Ты баловалась со спичками?

Она обернулась на мамин голос, но никого нет.

- Ты поступила плохо, ведь кукла – это твой ребенок. Неужели, ты хочешь смерти своему ребенку? Ты хотела сжечь своего ребенка?

- Нет, - прошептала она, озираясь, - где ты, мама?

- Ты играешь в нехорошие игры, - сказал мамин голос, исчезая на конец фразы.

Она плакала, держа на коленях голову куклы».

Утром она забыла сон. Но он её не забыл, - сон приходил еще несколько раз, оставляя в памяти зарубки и стойкое чувство вины. Перед всеми теми, кому она не смогла помочь, кого знала и не знала. Перед мамой, оставленной умирать в агонирующем городе, перед подругами, о которых даже не вспомнила, перед Иваном, у которого даже не попыталась выяснить причину болезни.

5.

«Бог есть добро, и Бог есть зло.

И человек, являясь частью Бога, несет в себе созидательное и разрушительное начало.

Порой он не замечает, что правой рукой творит благое дело, а левой – злое.

Причем, иногда он может думать, что левой рукой он совершает благодеяние, а правая рука – это не я, это лукавый взял надо мной силу.

Человек часто заблуждается в отношении себя, так же как и окружающие могут думать о тебе совсем не то, что ты считаешь.

Не бойся своей силы и своей слабости, не бойся творить добро и не подавляй в себе темное начало, ибо все сбалансировано и предопределено.

И даже если ты уверен, что творишь добро, не обольщайся – зло идет рука об руку с добром, а значит, смирись с тем, что оставляешь за собой смерть.

На каждое зло есть добро, и каждая благость может обернуться для тебя черной неблагодарностью.

Бог есть в каждом, и у каждого есть Бог, поэтому принимай добро и зло, как откровение Бога.»

День, когда она поднесла огонь к хворосту, запомнился на всю жизнь, отпечатался в памяти, как выжженное тавро. Она прокручивала события того дня раз за разом, чувствуя слабость в коленях при этих воспоминаниях.

Под жарким солнцем листья на деревьях обвисли. Ни дуновения ветерка под полуденным солнцем. Стоящие рядом дети понимали, что происходит что-то печальное, но детство не терпит долгой грусти. Они отвлекались на пролетевшую птицу, на осыпающиеся по дальнему склону камни.

Сухие ветви занялись быстро и легко. Огонь охватил тело, заструился по родным чертам лица, изменяя их. Пламя, пожирая предложенное ему, закрыло его стеной огня. Поднимающийся дым сформировался в широкий неровный столб, упирающийся прямо в небо.

Сначала появилось ощущение, что дым обтекает какую-то фигуру, висящую над костром. Затем проступили сквозь клубы дыма черты лица, очертания тела, в которых без труда можно было узнать Ивана.

«Папа», - услышала она голос сына.

Всего на мгновение она обернулась на детей, в глазах которых не было удивления.

Появившийся внезапно порыв ветра разметал дым, и Он исчез.

Теперь уже навсегда, оставшись в памяти дымкой погребального костра.

6.

«Жизнь бесконечна, как вселенная, окружающая Бога, и она тоже является живымсуществом.

Человек в силу своей ограниченности не может себе вообразить этот разум, не может представить величие окружающий нас жизни.

Да, этого и не надо делать, - просто принимай на веру то, что жизнь и смерть бесконечны, как бесконечна вселенная.

Смерть всего лишь переход в другое состояние, - умирая, мы возвращаемся в лоно Бога, чтобы затем родиться снова.

И, рождаясь, каждый раз, мы движемся вперед в бесконечном потоке времени, преодолевая бесконечное пространство.

Имеется ли цель в этом движении?

Нет, ибо жизнь самодостаточна и равнодушна в своей бесконечности.

Ибо смерть это тоже жизнь.»

Инна провожала старика. Тот уходил дальше, унося укрепленную знанием веру.

- Может, останешься? Нам, - она помолчала, - мне нужна твоя мудрость.

- Нет. – Старик помотал головой, - меня ждут люди.

Она посмотрела на встающее солнце, на мокрую от росы траву, на еле заметную заросшую тропу. Сформировав мысль, она сказала:

- Дети почти выросли. Они уже не требуют столько внимания и заботы. Я знаю здесь каждый кустик, каждую травинку. Солнце встает каждый день в одном и том же месте. В чем смысл моей дальнейшей жизни? Что мне делать дальше? – она пытливо посмотрела на Старика. – Жить здесь или пойти с детьми к людям?

- Тебе это придется решить самой. У каждого человека свой смысл жизни: кто-то ставит себе глобальные цели и идет к ним всю жизнь, кто-то живет ради себя, кто-то ради других, кто-то ради одного близкого человека.

Старик встал и, не оглядываясь, пошел вверх по тропе.

Инна смотрела, как из её жизни уходит еще один человек, пусть случайный, но опять уходит вверх по этой проклятой тропе.

- Придет время, и я тоже пойду по этой тропе, - сказала она сама себе.

«Человек - стадное животное, и Бог - пастух.

Рано или поздно человек будет искать себе подобных, создавая мир по тому образу, какой уже был.

Возвращая мир в исходное состояние.

Двигаясь по спирали вперед и вверх.

И это движение вечно, как бесконечна жизнь, созданная и поддерживаемая Богом.

И конца никогда не будет.

Придя к людям, несите веру в Дающего Приют и Пищу.

Отдавайте ему долги, потому что вы живы благодаря Богу.

Потому что Он дает вам возможность дышать Его воздухом.

Слышать Его звуки.

Видеть Его красоту.

Утолять жажду Его водой.

Но не навязывайте веру тем, кто не хочет поверить.

Это суетное.

Верьте сами.

И идите по жизни, принимая сей дар из Его рук.»

Победить врага-1

Глава V.

Победить врага

1.

Он сидел на скамье и смотрел вдаль. Там, где бесконечная степь на горизонте сливалась с невысокими горами, ничего не было, но он каждый день терпеливо смотрел вдаль. Он был единственный человек, который поверил Старику и остался с ним – ждать того, кто придет.

Если придет, хотя Старик умел заразить своей уверенностью.

Сейчас, когда Старика уже не было, оставались только воспоминания. О том, как он рассказывал о человеке (да, человек, но у него было то, что невозможно описать словами, невозможно объяснить – некая божественность, определяющая его действия), который пришел и указал ему путь. И деревянный шарик, ставший уже черным от грязи, – сначала его постоянно вертел в руках старик, а теперь шарик был у него в руке. Странный символ. Или амулет. Он не знал, что значит этот шарик, потому что Старик ничего не говорил о его значении, но никогда с ним не расставался. И перед смертью он сказал:

«Отдай его ему».

В прошлой жизни (до того, как привычный мир умер в агонии) он был Анатолием. Студент второго курса политехнического института, достаточно робкий, чтобы прожигать веселое студенческое время, и достаточно умный, чтобы понимать всю бессмысленность усиленного учения. Прекрасное время, - еще не мужчина, но и не мальчик, ощущение бесконечности жизни и своей значимости в ней.

Когда пришло время выживания, он смог приспособиться к изменившимся условиям жизни: осторожно отойти в сторону, когда становится страшно, и бесстрашно идти вперед, когда нет никакой опасности. Слегка прогнутся под более сильного, и не позволять себя унижать, балансируя на краю жизни.

Желание жить всегда было сильнее остальных желаний.

И еще одно желание, менее значимое, но тоже важное – найти истину, или понимание того, почему все так, как есть. Христианское объяснение не устраивало его, впрочем, как и многих других. Старик принес то объяснение, которое он мог понять. Он единственный ушел вместе со Стариком и вместе с ним построил ту жизнь, которой сейчас жил.

На небольшом холме стоял маленький домик, построенный им из бревен разрушенных домов близлежащей деревни. Огородик, который давал ему некоторое количество овощей три раза в год. Он выращивал картофель, свеклу, репу, морковь, капусту, горох, - все то, что они со Стариком нашли на деревенских огородах. И ров вокруг в метр шириной и глубиной. Его он выкопал два года назад, когда враг напал в первый раз.

Он закрыл уставшие глаза. Выдохнул и открыл их вновь. Встав, он посмотрел в ту сторону, где поднималось солнце, и откуда приходил враг. Скоро они придут. Он знал это, потому что снова пришли сны.

«Верь сновидениям, тебя посещающим, ибо это послания Бога».

Эти слова Старика, отпечатавшись в его памяти, заставляли его всегда обращать внимание на свои сны. И они еще не подводили его, предупреждая о приходе врага. Иногда за неделю, иногда за две, он начинал видеть сны о темной массе, надвигающейся с востока, и он начинал готовиться.

Анатолий взял два мятых ведра, ставшими черными и тяжелыми от налипшей нефти, и пошел к зарытому в землю баку. Зачерпнув сырую нефть, он понес тяжелую жидкость ко рву и вылил в него. Кроме того, что надо было выкопать ров, пришлось сделать прослойку из глины, чтобы нефть не впитывалась в землю.

Работа тяжелая, но абсолютно необходимая. Это была его единственная защита от часто приходящего врага. Еще хорошо, что у него есть запас нефти, а так бы еще пришлось идти за три километра к нефтяному озеру.

Сделав еще одну ходку с ведрами ко рву, Анатолий снова сел на скамью. Здоровье уже не то, что было лет десять назад. Тяжелый труд и недоедание оставили свой след на его организме. Он выжил в этом несправедливом мире, но заплатил высокую цену за свою жизнь. Одиночество, постоянные боли в спине, отсутствие половины зубов во рту. Еще далеко не старик, но иногда он чувствовал себя полной развалиной.

Подумав о пище, Анатолий обтер руки об одежду и зашел в дом. Две кровати и стол – обстановка самая простая. Входная дверь и ни одного окна. На стене – полка, где лежат две книги и тетрадь. Взяв со стола вареную картофелину и откусив от неё, Анатолий посмотрел на корешки книг: «Космонавтика СССР» 1987 года издания и восьмой том собрания сочинений Рекса Стаута об очередных расследованиях Ниро Вульфа. Эти книги они со Стариком нашли в деревне, из которой брали бревна для дома. Детективы он читать не любил, поэтому Стаута он прочитал только один раз, а вот «Космонавтику» он многократно брал в руки, – и красивые картинки, и история Великой Державы, проложившей путь в космос. Анатолий ощущал свою причастность к тому, что было в те годы, хотя и родился он, когда Держава уже разваливалась.

В тетради, что тоже лежала на полке, он писал. Записывал то, что говорил Старик (точнее, что он вспоминал из слов Старика), записывал приходящие сны и свои мысли о прошлом и настоящем. Тетрадь для него была тем собеседником, который не дает сойти с ума от одиночества. На первом листе были записаны те строчки песни Бориса Гребенщикова, которые сохранила его память (даже буквы БГ, словно давно забытая песня из прошлого) и которые были для него чем-то вроде гимна. Он частенько напевал их, когда смотрел и когда работал.

Жизнь ползет, как змея в траве

Пока мы водим хоровод у фонтана.

Сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь

Когда из-за гор начнет дуть трамонтана.

Доев вторую картофелину, Анатолий взял тетрадь и, открыв её, нашел ту страницу, где он записал недавние сны. Подсчитав дни, сжал челюсти – безжалостный враг придет сегодня или завтра.

Он встал и вышел из дома. Привычно глянул вдаль, и, заметив точку, которой не было, старательно вгляделся. Было еще очень далеко, но появилось странное предчувствие наступающих изменений в его жизни. Он улыбнулся и, подхватив ведра, пошел к баку с нефтью.

Продолжая работать, Анатолий периодически смотрел на запад. Он стал сомневаться в последнее время в том, что говорил Старик, и, поэтому появившиеся точки на горизонте были для него и подтверждением правоты Старика, и пугающей действительностью, ибо его жизнь может кардинально измениться.

Анатолий носил ведра и бормотал слова, которые принес Старик:

«Только вера в Бога все меняет, расставляя акценты в течение жизни. Она дает возможность посмотреть на себя и окружающих глазами Бога, услышать мир ушами Бога, потрогать действительность руками Бога.

Верующий – силен, мудр, бесстрашен и бессмертен, ибо он – часть Бога».

Может быть, именно это и понравилось Анатолию в проповедях Старика. Возможность быть частью Бога.

2.

Их было четверо. Анатолий понял это, когда солнце зависло над головой. Он сидел в тени навеса перед домом и смотрел на медленно двигающиеся в его направлении точки. Уверенности в том, что это были те, кого он ждет, у него не было, но все тоже странное предчувствие заставляло вглядываться вдаль до рези в глазах. В жарком мареве полудня приближающиеся люди словно парили над землей.

Кто бы это ни был, он должен достойно их принять. Анатолий встал и, бросив последний взгляд на запад, пошел готовить пищу. Первым делом он пошел с ведром за водой. Колодец, кстати, тоже был одним из воспоминаний (или напоминаний) о Старике. Это он нашел место, где копать, и оказался прав, - в колодце всегда была чистая и холодная вода. И ничего, что глубина была около десяти метров и копал Анатолий, примерно, месяц, а затем еще месяц выкладывал бревнами колодец.

Вытащив за веревку ведро с водой, Анатолий отнес его к месту, где готовил пищу. Выложенный старыми кирпичами очаг перед домом. Сложности были с дровами, - за ними приходилось ходить и достаточно далеко, но у него был запас. И это было хорошо, еще и потому, что враг с востока приближался.

Анатолий развел огонь и поставил два чугунка с водой. Вареный картофель на первое, травяной чай и репа – на десерт. Не густо, но чем богаты, тем и рады. Он смотрел на огонь и подбрасывал дрова, словно пытался подогнать огонь – скорее, у меня гости. Вода закипела в чугунке для приготовления чая, и он бросил заранее приготовленную траву – смесь из зверобоя и иван-чая. Когда закипела вода в чугуне с картофелем, бросил в него соль (за ней тоже приходилось раз в год ходить километров за пять на соленое озеро).

Подняв глаза, Анатолий увидел уже совсем близко человеческие фигуры, - впереди мужчина, затем пожилая женщина, мальчик и замыкающая молодая женщина. Анатолий встал и улыбнулся, надеясь, что пришельцы пришли с добром. На поясе у мужчины висел нож, на спине была котомка. Молодая женщина несла в правой руке лук, и за спиной был колчан со стрелами. И мальчик – у него тоже был нож.

-Здравствуйте, люди добрые! – поприветствовал первым Анатолий подошедших людей.

Мужчина молча кивнул. Пожилая женщина, одетая в полотняное платье, скрывающее фигуру, подошла к скамье и села, вытянув ноги. Волосы с сединой, спокойная мудрость прожившей жизнь женщины на когда-то красивом лице. От неё Анатолий и услышал первые слова:

-Здравствуйте. Да будет с вами земная благость и многочисленны её дары!

И хотя мужчина и женщина смотрели на него подозрительно, Анатолий расслабился, - эти люди пришли с миром.

-Зачем ров с нефтью вокруг? – спросила молодая женщина. Она выглядела так, как должна была выглядеть амазонка, в представлении Анатолия – стройная, спокойная и одновременно порывистая в движениях, завернутая в короткую шкуру, открывающую сильные ноги и руки.

Анатолий хотел ответить, но мальчик опередил его, сказав простую фразу:

-Они идут с востока и скоро будут здесь.

У мальчика был тонкий голос, но уверенность, с которой он сказал не оставляла сомнений, что он знает. Знает, что было и что может случиться. Анатолий присмотрелся к нему – на вид мальчику лет десять, может, и меньше, светлые выгоревшие на солнце волосы, серые глаза, в которых спокойная недетская мудрость и уверенность в том, что он видит, правильные черты лица и размеренные движения тела. Мальчик органично вписывался в этот мир, хотел он этого или нет.

-Крысы, - кивнул Анатолий, - они словно знают, когда у меня созревает урожай, и приходят. И только огонь может их остановить.

-Не всегда, - покачал головой мальчик, задумчиво глядя на восток.

Анатолий пожал плечами и сказал:

-Иногда их бывает очень много.

Все пятеро дружно посмотрели на восток, словно ожидали увидеть там большое количество крыс. На горизонте, там, где степь терялась в бездонном небе, ничего, кроме травы, не было.

-Давайте знакомиться, - сказала сидящая на скамье женщина, - меня зовут Инна, это мой сын Виктор, его жена Элис и мой внук Иван.

-Когда-то в прошлой жизни меня звали Анатолий, потом меня звали – Студент, ну, а Старик, который рассказывал мне о вас, звал меня – Отрок.

-Почему-то я совсем не удивлена тем, что Старик был здесь, - улыбнулась Инна, - у него была такая способность – успевать везде.

-Что это я заговорился, - вдруг вспомнил об кипящих чугунках Анатолий, - давайте перекусим плодами Земли.

Он бросился в дом и принес стол. Снова метнувшись в дом, принес посуду – по пять тарелок, эмалированных кружек и вилок. Разложив все это на столе, снял с огня чугунок с чаем и поставил на кирпич. Затем перенес чугунок с картофелем. И широким жестом пригласил гостей:

-Прошу за стол.

-Прекрасно сервированный стол, - похвалила Инна, - но совсем не обязательно было так стараться.

-Нет, - улыбнулся Анатолий, - вы для меня дорогие гости. Я ждал вас, потому что Старик сказал, что вы обязательно придете.

-Любое стадное животное ждет своего пастуха, ибо без Бога его жизнь пуста и бессмысленна.

Анатолий вздрогнул, услышав эти слова из уст мальчика. И посмотрев на него, он увидел спокойный взгляд серых глаз. Он отвел глаза, ощутив почти тоже самое, что почувствовал, когда первый раз услышал Старика.

Ели молча. Анатолий механически откусывал и смотрел, как ест мальчик: сидя на земле, тот, очистив картофелину и оглядев пищу со всех сторон, откусывал с той стороны, которая выглядела чище и аппетитнее.

Разлив чай, Анатолий подал каждому гостю его кружку. Принеся из дома тарелку с помытой репой, предложил с улыбкой:

-Это фрукты.

Инна первая протянула руку и взяла плод, лежащий ближе к ней. И только после того, как она, почистив его, откусила, все остальные потянулись за репой. Мальчик, осмотрев плод, поднял глаза и спросил:

-Бабушка, это тот самый плод, который тащили из земли бабка с дедкой?

-Да, Иван, тот самый, - кивнула Инна.

И снова, посмотрев со всех сторон на корнеплод размером с небольшую картофелину, мальчик задумчиво сказал:

-Возможно, когда-то были времена, когда этот маленький плод вырастал до больших размеров.

Когда пили чай, впервые произнес слова Виктор:

-Какие у тебя еще методы защиты от крыс?

-Огонь, огонь и еще раз огонь. Ну, и, если крыса проскочит через огненный круг, то только дубинка.

-А если сразу несколько крыс успевает проскочить?

Анатолий пожал плечами:

-Примерно, треть урожая я все равно теряю, потому что не успеваю за этими тварями.

Виктор кивнул и, отставив кружку, встал. Анатолий настороженно смотрел, как он медленно пошел ко рву.

-Не волнуйся, - сказала Инна, - он посмотрит, что можно еще сделать, чтобы защитить нас, ну и, конечно, твой урожай.

-Я и не волнуюсь, - сказал Анатолий, опустив глаза.

Дальше чай пили молча. Только мальчик недовольно отплевывался, когда трава из чая попадала в рот.

Вернувшийся к столу Виктор спросил:

-Как много их бывает?

-С каждым разом все больше и больше, - вздохнув, ответил Анатолий, - иногда, мне кажется, что в следующий раз я не справлюсь с ними.

-И все-таки, сколько их было в последний раз?

Немного подумав, Анатолий ответил:

-Они полностью окружили ров, и расстояние между первыми и последними было примерно около десяти метров. А до этого, их было вполовину меньше.

-И размером они примерно такие, - развел руки мальчик, и, улыбнувшись, добавил, - глаза, словно, крупные бусины и острые зубы. Красивые звери с пушистой шерсткой, хитрые и умные.

-Да, самый лучший метод борьбы с ними – огонь, - сказал Виктор, - хорошо бы еще забрасывать крыс огнем.

-Что-то похожее на коктейль Молотова, - улыбнулся Анатолий словам, которые слетели с его губ.

-Это бутылка с зажигательной смесью, которую использовали в старые добрые времена, - ответила на немой вопрос Виктора Инна.

-Я пробовал, - кивнул Анатолий, - делал факел, пропитывал нефтью, поджигал и бросал в гущу крыс. Эффект был частичный, - иногда сгорало около десятка крыс, иногда две-три крысы гасили огонь своими телами.

И немного подумав, он мечтательно продолжил:

-А вот если бы что-то типа огнемета …

-Можно попробовать разлить нефть, а потом, когда крысы придут, горящей стрелой поджечь эти лужи, - предложил мальчик.

-Или из ведра плескать нефть в гущу крыс и бросать факел, - кивнул сыну Виктор. – Осталось всего ничего, посмотреть какие запасы нефти у нас.

-Ведер двадцать, наверное, - сказал Анатолий, показав на вкопанный в землю бак.

-Ну, тогда за работу.

Пока мужчины работали, Инна с Элис сидели на скамье: Инна задумчиво смотрела вдаль (там, на западе, откуда они пришли, солнце освещало далекие горы), а Элис готовила стрелы, накручивая на острие кусочки ткани и обмакивая их в нефть. Иван сидел у огня и созерцал языки пламени.

«Ну вот, мы и пришли в этот мир. Как бы трудно не было, идти нужно было. Трудно оставлять могилы близких людей, тяжело бросать обжитое место, но там у нас не было будущего. Точнее, у маленького Ивана не было бы будущего».

Инна мысленно успокаивала себя, понимая, что любые перемены в жизни заставляют опасаться того, что уже предопределено. Она прекрасно помнила то, чему учил её Иван:

«Только Бог определяет, что должно родиться и жить, что станет пищей для других живых существ, что умрет.

Только Бог вправе дать и забрать».

И сейчас, зная, что к ним приближается опасность, что придется бороться за жизнь, и исход битвы непредсказуем, Инна спокойно сидела и смотрела вдаль – уже ничего не изменить, только пытаться быть собой и заботиться о детях, отдав по возможности за них жизнь.

Когда уставшие Виктор с Анатолием подошли к очагу, мальчик посмотрел на хозяина дома и сказал:

-У Старика был деревянный шарик, отдай его мне.

И только теперь Анатолий окончательно понял, что время пришло. Он счастливо улыбнулся и, вытащив из кармана шарик, протянул его Ивану.

Тот, повертев в руках и посмотрев на затертую до черноты игрушку, бросил шарик в огонь, тихо сказав не совсем понятную фразу:

-Он пришел и ушел, чтобы вернуться, ибо бесконечен Его путь и многочисленны Его знаки, оставляемые на этом пути.

Анатолий смотрел, как горит дерево в огне, и думал о том, что ничего не понимает. Но при этом наступило какое-то успокоение – пришло осознание того, что появился смысл в жизни.

Победить врага-2

3.

Стемнело. Они сидели у очага, и Инна первая нарушила затянувшееся молчание:

-Толя, что для вас был Старик?

Анатолий, помолчав, задумчиво ответил:

-Наверное, всем.

Затем, подумав, продолжил:

-Там, на востоке, есть человеческое поселение, где я жил, где было какое-то странное подобие человеческой жизни после землетрясения. Каждый человек был сам за себя, и не было надежды на то, что доживешь до утра. Голод и страх были постоянными спутниками – страх за свою никчемную жизнь и сосущий голод, с которым засыпал и просыпался. Когда пришел Старик, то я один из первых услышал его слова о том, кто есть Бог и что будет дальше. Никто ему не поверил, никто его не принял. Его избили и прогнали из поселка, и я был единственным человеком, кто последовал за ним, потому что он был по настоящему уверен в своей правоте.

Анатолий, снова замолчав, посмотрел на Инну, и закончил:

-Мы с ним пришли сюда и построили дом, чтобы ждать вас, потому что он знал, что это произойдет.

Инна кивнула:

-Я говорила ему, что когда-нибудь мы придем в этот мир. Кстати, что Старик говорил про наш приход и что он ждал от нас?

-Он говорил, что с запада придет божий посланник, который принесет успокоение этому миру.

Инна кивнула и больше вопросов не задавала.

Элис, опершись на плечо Виктора, дремала. Иван немигающим взглядом смотрел на горящий в очаге огонь. Наступающая ночь в степи была тихой и темной. И когда в тишине раздался голос Ивана, Анатолий даже вздрогнул.

-Они уже близко, надо поджигать нефть.

-Ты уверен? – спросил Виктор.

-Да. – Иван посмотрел в темноту и снова кивнул. – Они очень близко и их очень много.

Анатолий взял приготовленный факел, поднес его к огню. Подняв высоко над головой горящий факел, он пошел ко рву, вглядываясь в темноту востока. Анатолий ничего не видел, и не было ни одного звука, но он был уверен, что мальчик не ошибается, - крысы в последнее время всегда приходили неожиданно и в полной тишине.

Дорожка огня побежала по кругу, постепенно выхватывая из ночной темноты степную траву за защитной канавой. Врага еще не было, но у Анатолия появилось уже знакомые чувства, - легкая дрожь в мышцах в предвкушении битвы, четкость в зрительных ощущениях, когда он мог увидеть травинку в полумраке ночи, неуверенность в том, что он выйдет победителем, но желание биться до конца.

Анатолий оглянулся: за ним стояли его гости. В освещенном круге пять человек выглядели странно, словно выполняемый ими мистический ритуал в горящем круге в предстоящей битве с врагом мог дать какой-то результат. Но присутствие рядом людей придало Анатолию уверенности в том, что в это раз он сохранит весь урожай.

Первая крыса подскочила к огню и отпрыгнула назад. Вторая, третья, - и Анатолий увидел, как крысиная масса обтекает горящий круг. Крысы были величиной с большого жирного кота с блестящей в свете огня шерстью с глазами - блестящими бусинками.

-Элис, после того, как подожжешь стрелами нефтяные лужи, иди туда, - сказал Виктор, показав рукой на западную часть, - Инна присматривай за Иваном, я пойду за дом. Он подхватил охапку факелов и, прихватив один горящий, ушел.

Анатолий смотрел на хаотично двигающуюся темную массу из мордочек, лап и хвостов, вслушиваясь в смесь потрескивающего огня и крысиного писка, и переживал те события, что когда-то были.

В первый раз, когда они пришли днем, он спас свою жизнь, только закрывшись в доме, забравшись на крышу и глядя сверху, как крысы уничтожают его труды. Ко второму их приходу он уже приготовился: выкопал ров и залил его нефтью, но терпения у крыс было больше, чем его запаса нефти. И снова он сверху смотрел, как уничтожается его урожай. Это было тяжелое время: он не умер от голода только потому, что хотел отомстить врагу. В третий раз он сохранил свой урожай, - Анатолий помнил то сладкое чувство победы, когда смотрел на поредевшие ряды уходящего врага. Тогда он еще не знал, что это была пиррова победа. Они вернулись через два дня ночью, когда он спокойно спал, и уничтожили то, что он не успел убрать.

Анатолий, вынырнув из воспоминаний, размахнулся и бросил горящий факел в крысиную массу. Пока факел летел, он смог увидеть, что крыс стало значительно больше, чем было в последний раз. Наученные крысы расступились в том месте, куда упал факел, но они еще не сталкивались с тем, что под лапами может быть разлита нефть. Анатолий улыбнулся, глядя, как в горящем пятне корчатся с десяток крыс, что, конечно, было каплей в море.

Горящая стрела прочертила в темноте линию, и вспыхнул еще один участок, поджигая крыс. Анатолий оглянулся, чтобы посмотреть, как Элис отправляет стрелу за стрелой в крысиное войско.

Становилось ощутимо светлее: огонь окружал холм, сжигая траву и крыс, которые, чувствуя свою беззащитность перед огнем, заметались. Отступать они и не собирались, - Анатолий знал, что они пойдут вперед, как это было в пятый раз. Тогда несколько крыс бросились прямо в огонь, давая возможность некоторым крысам проскочить через ров по их телам. Пока он гонялся за ними по огороду, в другом месте крысы построили из своих тел трамплин, по которому они перепрыгивали через огонь.

Сейчас они тоже решили так действовать. Анатолий увидел, что крысы забираются друг на друга. Он улыбнулся, дождался, когда они максимально сгруппируются, и, взяв приготовленное ведро с нефтью, прямо через огонь плеснул её в кишащую массу. И не стал смотреть, как они горят, потому что теперь на это времени уже не было. Такие же трамплины возникали справа и слева, и, если сначала они, вспыхнув, разваливались, то вскоре прямо по горящей горке вперед ринулась одна из крыс. За ней другая крыса, - и Анатолий вынужден был, отбросив ведро, взять в руки дубинку.

И завертелась битва, в которой враг прибывает так быстро, что невозможно успеть за каждой крысой. Битва, в которой враг настолько проворен, что только каждый третий удар дубинкой достигал цели. Анатолий, как заведенный, отмахивался дубинкой, топтал ногами и отбрасывал крыс в направлении огня. В ту секунду, когда он ощутил боль в мышцах от усталости, он подумал, что у них ничего не получиться: враг возьмет их количеством.

Прибив очередную крысу, он на мгновение оглянулся, чтобы увидеть, как Инна молча бьется с десятком крыс, как Элис отгоняет факелом подступающего врага.

«Нет, не справимся, потому что крысы перестали опасаться огонь», - мелькнула в голове предательская мысль в голове у Анатолия. Но руки уже заносили дубинку для следующего удара, и Анатолий, только отбросив в сторону крысу, понял, что еще увидели его глаза.

Иван спокойно сидел на земле, и напротив него сидела крыса.

«Словно они беседуют, как два хороших друга», - подумал Анатолий и промахнулся в очередной раз. Из ослабевших от усталости рук выскочила рукоять дубинки, и его оружие отлетело в сторону.

Анатолий метнулся к факелам и, схватив один, поднес к горящему рву. Огонь затрещал, и он стал орудовать факелом, уже понимая, что они проигрывают. И когда он почувствовал острую боль в правой ноге, он уже не удивился, - этого стоило ожидать, крысы стали другими: они престали бояться человека и его основного защитника – огонь. Он ткнул факелом в свою ногу, чувствуя боль от ожога, но и крыса, отцепившись от него, каталась по земле. Следуя примеру своей товарки, в лодыжку вцепилась еще одна крыса. И снова боль от ожога, - Анатолий заорал, и не только от боли, - от обиды, что враг одерживает победу.

Как ни странно, это помогло. Обступившие его крысы, отступили. Затем, словно повинуясь какому-то приказу, развернулись и стали уходить через проходы из трупов крыс в горящем рву.

Анатолий, тупо глядя на исчезающих врагов, пошатываясь от усталости, повернулся, чтобы увидеть, как сидящая перед Иваном крыса тоже повернулась и последовала за уходящим войском.

«Так уходит мудрый полководец за своей армией».

С этой мыслью ноги у Анатолия подогнулись, и он сел там, где стоял. На бесконечно долгую секунду все перед его глазами замерло – в свете горящего вокруг огня этот странный мир стал еще более безумен. В эту секунду Анатолий подумал, что крысы заодно с теми, кто пришел к нему.

Виктор, вышедший из-за дома, громко спросил:

-Все живы?

-Да, - ответила Инна за всех. Она стояла рядом с сидящим на земле Иваном и смотрела на поле битвы. Элис сидела на скамье и освобождала наконечники оставшихся стрел от пропитанных нефтью тряпок.

Анатолий встал и тоже подошел к дому. Посмотрев на своих гостей (на сидящего на земле мальчика), он сказал:

-Как ни странно, но мы победили.

-Что тут странного, победили, потому что мы сильнее, - сказал Виктор, пожав плечами.

-А вот в этом я сильно сомневаюсь, – сказал Анатолий, по-прежнему задумчиво глядя на Ивана, который смотрел на огонь. Маленький чистенький мальчик, который сидел у очага и смотрел на горящий огонь, словно ничего и не было.

-Мне показалось, что Иван разговаривал с крысой, - сказал Анатолий то, что вертелось у него на языке.

-Тебе показалось, - сказала Инна, - ты сам понимаешь, что это невозможно.

Анатолий, словно не слыша Инну, сел на землю рядом с Иваном и спросил:

-Скажи, мальчик, как ты это сделал?

-Я не скажу, потому что тебе не понравиться мой ответ. – Иван даже не повернул голову к Анатолию.

-Это мне решать, понравиться или нет.

-Не трогай моего сына, - спокойно сказала Элис.

Анатолий кивнул, глядя на равнодушное лицо Ивана и понимая, что ничего не добьется. Он встал и хотел уйти в дом, но остановился, когда мальчик запел. Тонким голосом и фальшивя, но именно те слова, которые он совсем не ожидал услышать и которые сам почти забыл. Но именно то, что было так органично этой безумной ночи.

Один матрос реставрировал старинную мебель

И хлебнул с ней горя.

Каждую ночь он спускался в гараж

И рыл подземный ход, чтоб добраться до моря.

В 30 лет он закончил,

Он вышел где-то в пустыне.

Он упал на колени в соленые волны

И приник к ним губами, как будто к святыне.

Жизнь ползет, как змея в траве

Пока мы водим хоровод у фонтана.

Сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь

Когда из-за гор начнет дуть трамонтана.

В тишине, наступившей после последних слов песни и нарушаемой только треском огня, Анатолий снова кивнул. И подумал о том, что бессмысленно спрашивать Бога, почему и как он сделал то и это. Впрочем, если и не Бог, то тем более бессмысленно, ибо, в таком случае, кто-то из них болен на голову.

4.

Утро следующего дня Анатолий встретил, как обычно, сидя на скамье и глядя вдаль. Даже если уже исполнилось то, чего ждал, привычку трудно преодолеть. Да и не смог он толком уснуть – ворочался всю ночь под тихое сопение своих гостей. Болела нога в месте укусов крыс, и всю ночь, и все утро, разные мысли лезли в голову.

«Трудно поверить, что мальчик тот, кто несет истину. Да, он странный и очень необычный. Знает слова песни, которая давно умерла и которую он не может знать в силу того, что родился через десятки лет после её смерти. Он мог, конечно, засунуть свой любопытный нос в мою тетрадь, но там написан только припев. И с крысой он общался – не знаю, как, но она так внимательно смотрела на него, словно слушала. Конечно, в тот момент это мне могло показаться, но … нет, не верю, что крысы просто так ушли, когда они уже почти победили».

Анатолий так задумался, что не заметил, что рядом с ним сидит Инна.

-Доброе утро, Отрок.

Анатолий посмотрел на Инну, подумав, почему она назвала его так, как называл его Старик, и коротко ответил:

-Доброе.

-О чем думаешь?

-О мальчике.

Инна кивнула и через минуту молчаливого разглядывания далеких западных гор сказала:

-Я тоже не сразу привыкла к некоторым странностям моего внука, но, согласись, вчера он нам помог выстоять в битве.

-Это меня и смущает. – Анатолий посмотрел на поле битвы, где еще местами дымились трупы крыс. – Он договорился с этим чертовым отродьем, и это неправильно.

-В тебе еще есть оставшиеся в прошлом понятия: Бог и Дьявол, добро и зло. На самом деле, разделять эти понятия нельзя – добро есть зло, и наоборот.

-Значит, если я вас встретил, приютил и накормил, то это неправильно.

-Не знаю, может и так. Это, с какой стороны посмотреть.

-Нет, так не может быть. – Анатолий посмотрел Инне в глаза. – Нельзя не помогать друг другу, потому что мы тогда превратимся в зверей.

-Согласна с тобой, но в этом и есть наша беда: мы родились и впитали с молоком матери другие понятия о Боге. – Инна твердо смотрела в глаза Анатолия. – Я тоже долго не могла смириться с тем, что помочь человеку не является благом. Сейчас я порой думаю, что лучше пройти мимо, чтобы он не надеялся на то, что кто-то окажет ему помощь в деле, с которым он должен справиться сам.

Анатолий минуту сидел молча, а потом сказал:

-Я так понял, что ваш приход является злом для меня.

-Надеюсь, что нет, но так вполне может быть.

-Если это наше будущее, то становиться грустно, - сказал Анатолий, покачав головой. – Старик говорил совсем другое, и я ждал вас, потому что верил, что мир сразу изменится.

Инна в ответ пожала плечами и сказала:

-Бог есть добро, и Бог есть зло. На каждое зло есть добро, и каждая благость может обернуться для тебя черной неблагодарностью.

Они сидели молча и думали – Инна о том, что было, Анатолий о том, что будет.

От размышлений их оторвал Виктор, который вышел из дома и спросил:

-Лопата есть? Надо закопать крысиные трупы, чтобы не гнили.

Анатолий кивнул и, встав со скамьи, пошел за инструментом. День начинался и в работе проще принять те изменения в его жизни, которые ему не очень нравились.

Лопаты было две, и обе дышали на ладан, поэтому они с Виктором выкопали небольшую и не глубокую яму. Элис с Инной стали подтаскивать трупы крыс и сбрасывать их в эту яму, Анатолий с Виктором присоединились к ним, и только Иван сидел на скамье, жмурясь встающему солнцу. Анатолий периодически смотрел на него, думая о том, что все не так, как он ожидал. И еще постепенно все сильнее стала болеть нога, и, когда они закончили, Анатолий уже ощутимо хромал.

-Садись, и давай посмотрим на ногу, - сказала Инна, устало обтерев пот со лба, и показывая рукой на скамью.

Анатолий задрал вверх правую штанину своих ветхих и грязных брюк. Зловещая краснота вокруг укусов крыс в области икроножной мышцы. Её языки уже взметнулись вверх.

-Болит? – спросила Инна.

-Да, - кивнул Анатолий.

Инна подняла глаза от ноги и посмотрела на лицо Анатолия: слипшиеся от пота волосы, мокрая кожа и яркий румянец на щеках. Она приложила руку к его лбу и почувствовала, как горяча его кожа.

-У тебя высокая температура, - сказала она, уже утверждая.

Анатолий пожал плечами, – он все еще не понял, что все это значит.

-Голова болит? – спросила Инна, одновременно с вопросом, пальцем сдвигая нижнее веко и заглядывая в правый глаз Анатолия.

-Да я просто устал, - ответил тот, пытаясь уйти от ответа.

-Нет, - покачала головой Инна, - ты болен. Крысы могут быть переносчиками очень опасных заболеваний.

-А вы доктор? – уже настороженно спросил Анатолий.

-Нет, но когда-то в той далекой жизни, что уже кажется нереальной, я училась в медицинском институте. – Инна грустно посмотрела на Анатолия. – Из того немногого, что я тогда успела узнать, многое я забыла, но основа осталась. Ты болен, и виновата в этом укусившая тебя крыса.

Анатолий вдруг осознал её правоту: уже давно нестерпимо болела голова, перед глазами мелькали мушки, когда он нагибался, и при солнечном свете было нестерпимо больно глазам. Все тело горело, и, да, это была лихорадка, он помнил это состояние из своего далекого детства. И правая нога – сказать, что она болит, значит, ничего не сказать.

-Что теперь делать? – спросил Анатолий, глядя с надеждой на Инну.

-Для начала лечь в доме, - ответила она, и, обращаясь к Виктору, сказала, - принеси холодной воды.

Когда Инна с Анатолием ушли в дом, а Виктор с ведром к колодцу, Элис, внимательно посмотрев на Ивана, спросила:

-Ты знал?

Иван равнодушно пожал плечами. Элис села рядом с ним и более настойчиво уточнила:

-И все-таки?

Иван все также молча кивнул и, вздохнув, сказал:

-Я сказал, чтобы приходили дня через четыре, - к тому времени мы уйдем, и все останется им.

5.

Следующие два дня Анатолию становилось все хуже и хуже. Появились сильные боли в животе и пояснице. Несмотря на все усилия Инны, лихорадка и не думала уходить. Впрочем, кроме холодных компрессов на лоб Инна ничего и не могла предложить. Она сидела у постели Анатолия, который периодически терял сознание, и думала о тех лекарствах, что сгинули в прошлом. И, когда Анатолий очнулся в очередной раз, она сказала ему то, о чем думала:

-В той жизни были антибиотики, с помощью которых я бы тебя подняла на ноги.

Помолчав, глядя на равнодушно-безумное лицо Анатолия, извиняющимся тоном продолжила:

-Сейчас у меня ничего нет, и я даже не знаю, как тебе помочь.

Анатолий разлепил сухие губы и пробормотал с надеждой в голосе:

-А, Иван? Может быть, он сможет мне помочь? Старик говорил, что тот, кто придет с запада будет способен на все.

Инна помотала головой:

-Иван, может и не совсем обычный мальчик, но он не волшебник и не Бог, в том понимании, что мы знаем. Во всяком случая, я не замечала за ним способностей к чудесам.

-Может, попробовать? – уже цепляясь за соломинку, сказал Анатолий.

-Я не Бог, - услышали они голос мальчика. Тот стоял в дверном проеме и смотрел на Анатолия. – Я не могу тебе помочь, ибо хрупка человеческая жизнь и несовершенен путь, по которому человек возвращается к Богу.

-Ваш «обычный» мальчик для своего возраста очень странно говорит, но, впрочем, не все ли равно.

Анатолий закашлялся, приподнявшись на своем ложе, и из носа вытекла струйка крови. Он снова обессилено упал и закрыл глаза.

Сознание стало уплывать, и Анатолий, улыбнувшись, отдался убаюкивающим волнам своего ускользающего бытия, погружаясь в мысли-сны-видения, которые были и не были:

…в странном мире окружающих его пустых теней …

…в отсутствии ветра, что освежает горячее тело …

…в тех снах, что рваные видения из прошлого, оттуда, где он жил когда-то, и что сохранила его память…

…стукнула входная дверь, и отброшен карандаш, и - он бегом в коридор. На столе оставлен лист бумаги, на котором рисунок – он с мамой идет по дороге навстречу солнцу. И это рисунок живой: они действительно идут, держась за руки, и в этом рисованном мультфильме он видит то, что тогда в своем детстве не хотел замечать. Мама выглядит очень грустной, и печаль на её лице, словно несмываемый знак её судьбы. А, значит, и его судьбы …

…он весел, он пьян, и идет по дороге домой. Он счастлив тем, что он уже взрослый, и может все. Ему все по плечу, и не беда, что всего пятнадцать, - ощущение своей взрослости перевешивает все то, что заложено матерью, - все слова и просьбы, все табу и запреты. И когда лицо матери возникает перед ним, он радостно удивлен, - мама, это я, - и пощечина стирает всю его веселость. Молчаливый укор в глазах матери, как тяжелая ноша по жизни …

…восторженно глядя на предмет своего обожания, он подходит к нему, и БГ, снисходительно улыбаясь, подписывает ему диск. Рука с фломастером уходит дальше, к другим дискам и другим поклонникам, а его глаза остаются с ним, - и они поют ту песню, что давно забыта (помнишь, мальчик напел её тебе, хотя, ты же понимаешь, что это невозможно). Строчки песни плывут между ними – жизнь ползет, как змея в траве, пока мы водим хоровод у фонтана, сейчас ты в дамках, но что ты запляшешь, когда из-за гор начнет дуть трамонтана – создавая ощущение того, что они одно целое. Он и БГ, обнявшись крепче двух друзей, идут по дороге, навстречу своей судьбе, и, восторженно улыбаясь, он смотрит на своего кумира, и видит свою смерть в рядом идущем человеке, чье лицо закрыто наброшенным на лицо черным капюшоном …

…умирающий Старик, протягивает ему грязный шарик и говорит, что за ним придет тот, кто спасет этот мир. Он и верит, и не верит, ибо все изменилось, и верить стало так трудно. Он берет в правую руку этот амулет. Он смотрит на него, словно можно увидеть на его поверхности все то, что он хочет знать, во что хочет верить. Но деревянная поверхность темна и стерта. Он поднимает глаза и видит, что Старика с ним уже нет. И слеза, что катится по щеке, молчаливо свидетельствует о том, что снова в этом мире что-то изменилось – вроде, пустяк, мелочь, ушел случайный человек, которому хотелось верить, но верилось с трудом. В череде непрерывных смертей еще одна, как та слеза, что упала со щеки…

…в освещенной огнем ночи, мальчик, сидящий на скамье и смотрящий на то, как они постепенно уступают врагу, что-то говорит. И это что-то он слышит вместе с крысой, что сидит перед мальчиком. Он слышал это и тогда, но не мог поверить в то, что он может это услышать. Приходите через четыре дня, и все будет ваше, и нет необходимости гибнуть сейчас. Губы мальчика не шевелятся, но это ни о чем не говорит, - слова плывут по воздуху, и их слышат все, кто способен слышать. Крысы уходят, и он видит то, что не хотели видеть его глаза: ухмыляющиеся крысиные мордочки, хитрые глазки-бусинки, планомерное отступление. Он хочет сказать и открывает рот, но сказать не может. Гнев на мальчика, что предал их, распирает его, но выхода ему нет. Он смотрит на мальчика, который божественно безмятежен, и понимает свою участь…

Они ушли на четвертый день. За те дни, что Инна сидела у постели умирающего Анатолия, что-то изменилось в её сознании. До этого она была уверена, что все происходящее с ней и её внуком, предопределено. Но эта смерть, - смерть случайного человека, которого они первого встретили, после того, как вышли в люди, - никак не укладывалась в то, что она себе придумала. Особенно после того, как Иван сказал, что хоронить Анатолия не надо.

-То есть, как не надо? – удивленно спросила Инна.

-Я обещал, что ВСЕ останется им, - ответил Иван.

-Так нельзя, - сказала Инна, - человека нужно похоронить, это как-то …

-Тогда они пойдут за нами, - прервал её Иван.

Вот тогда, впервые, она и стала чуть-чуть бояться Ивана. Где-то в дальнем уголке сознания поселился червячок, подтачивающий её любовь к мальчику. Сомнение в том, что все происходящее - во имя Бога.

Они ушли, оставив тело Анатолия во дворе его дома. Инна ни разу не оглянулась, словно боялась увидеть то, что рисовало её воображение. Её губы шептали забытые слова, обращенные к тому, в кого почти не верила – прости, Господи…

Когда над равнодушной степью опустилась ночь, крысы пришли к приготовленному для них пиршеству.

Прах и пепел-1

Глава VI . Прах и пепел

1.

Он сидел у теннисного стола и смотрел, как шарик летает от одного игрока к другому. Это процесс завораживал: он отрешенно смотрел за летающим белым целлулоидом и погружался в то странное состояние, которое в последнее время часто посещало его. Он был здесь, во дворе своего дома со своими друзьями, которые в этот момент играют в настольный теннис. И он был очень далеко, там, где никогда не был, и где он был один. И странный металлический шарик в руке, который всегда был с ним. Величиной несколько больше, чем целлулоидный шарик, что сейчас летал перед его глазами, достаточно тяжелый и на боку равнобедренный треугольник.

Там и здесь. Одновременно и реально. Здесь и там.

Странные фантазии, иначе и не назовешь. Когда это произошло в первый раз (совсем недавно, и месяца не прошло), он думал, что уснул – может, так и было. Но это стало приходить снова и снова, и в самых неподходящих местах.

Он стоял посреди поля в сочной траве бесконечных луговых просторов под полуденным солнцем. Трава до самого горизонта, что он не мог себе представить, потому что вырос в местах, где проще представить лесные бесконечные пространства.

Надо идти, но куда – он не знает, и, посмотрев на солнце, как обычно равнодушно греющее сверху, идет вперед, в надежде, что вперед – это туда, куда смотрят его глаза.

Одежда на нем всегда одна и та же, - затертые рваные джинсы, которые он бы никогда не одел, и футболка с надписью большими буквами «СССР», которой у него никогда не было. На ногах стоптанные красные кеды – он никогда не носил кеды. Но то, что это он, нет никаких сомнений, - он ощущает себя, как обычно, и, кроме того, на животе рядом с пупком родинка, а на правой руке шрам от давней травмы. Там же в правой руке металлический шарик. Он уже неоднократно рассматривал его: идеально круглый, но слегка неровная поверхность за счет нанесенного рисунка. Кроме треугольника, еще несколько точек и полосок. После долгого рассматривания, он понял, что ему напоминает этот шарик.

Неадекватный глобус. На месте Северной Америки группа точек, на месте Южной – полоса. В треугольник можно втиснуть Европу, Африку и Азию. Но это можно представить, только имея богатую фантазию.

В которой он и был сейчас, потому что в этой реальности этот шарик был для него маленьким глобусом.

Он шел, раздвигая ногами луговую траву, в том направлении, куда смотрели его глаза, перекатывая в правой руке шарик. Сколько времени он так идет, он не знает, но почему-то уверен, что каждый раз, возвращаясь в своё видение, он возвращается в разное время. Он идет уже долгое время.

И почему-то невозможно выбросить этот шарик, словно он – та связующая нить, которая возвращает его из этих странных видений.

-Саня, твоя очередь, - говорит парень справа от него, опуская теннисную ракетку на стол. Он встает со своего места и идет на место игрока справа, возвращаясь из своей грезы в привычное состояние. С ощущением, что он сейчас был в двух местах – здесь и там. Одновременно и реально.

Он – Александр Погодин, пятнадцатилетний подросток, живущий в маленьком городке на Северном Урале. Сейчас лето 2033 года, школьные каникулы он с друзьями проводит привычно бесцельно. По утрам они собираются у теннисного стола и играют на вылет. Это раздражает тех, чьи окна выходят на это место – постоянный стук шарика о поверхность стола, кого хочешь сведет с ума. Как надоест, идут на речку Березовку, чьи кристально чистые и холодные воды более привлекательны, чем вода в Каме. Даже, несмотря на то, что идти около часа, они предпочитали уходить на Березовку, чем бултыхаться в загаженной Каме. Жизнь в их сонном городке в той летней жаре, что была в последние годы, замирала. Работал один единственный завод, который производил порох, старый добрый порох для нужд Армии. Когда-то в городе жило около сотни тысяч жителей, сейчас – пара десятков тысяч, и у большинства не было будущего.

Саня взял в руку целлулоидный шарик и повертел его, – размер совсем немного больше, чем там, - и подбросил. Своей крученой коронной подачей отправил его на сторону противника, который уже знал, что его ждет. И от этого терялась вся прелесть игры, - они досконально изучили манеру игры друг друга, и выигрывать было не интересно. Шарик то стремительно летел от ракетки к ракетке, то, вращаясь, зависал на доли секунды над столом, чтобы снова быть отбитым. Саня втянулся в игру и временно забыл о своих думах. Он играл значительно лучше своих друзей, поэтому чаще всего ему было скучновато. Но сейчас Виталя поймал кураж и отбивал одни из самых сложных его подач, поэтому Саня собрался. У Витали получалось практически все – резанные удары, которые Саня брал с трудом, удары с подкруткой, когда шарик, отскочив от стола, летит в противоположную сторону. Даже резанный слева, который у Витали редко когда получался, сегодня был хлестким и точным. Впервые за все время, что они играли в теннис, счет в игре был равный. Они играли до пятнадцати очков, а затем до перевеса в два очка, но было уже двадцать два на двадцать два, и Саня, видя довольное лицо Витали, улыбнулся ему в ответ:

-Что, Виталя, растешь на глазах.

-Я тебя сейчас сделаю, - ответил он с триумфом в голосе, и это его сгубило.

Виталя, довольный результатом, самоуверенно расслабился, а Саня, разозлившись на себя, собрался. Взяв следующие два очка, он посмотрел на растерянное лицо Витали, который уже почти праздновал победу, и сказал:

-Молодец, почти сделал меня.

-Почти не считается, - махнул ракеткой тот, и, положив её на стол, отошел.

Моня встал и подошел к столу. Вообще-то, его звали Эммануил, но Моня ему подходило больше. Невысокий рыхловатый парень был Моней, и никак по-другому его невозможно было назвать. Играл он в настольный теннис тоже плохо (а точнее – еще хуже, чем Виталя), но, учитывая, как играл Виталя, можно было ожидать чего угодно. Саня сразу собрался – может, сегодня день такой, располагает к тому, что у других получается все лучше.

Но не вышло – Саня сделал Моню с разгромным счетом, и, положив ракетку на стол, предложил:

-Пошли на речку, пока дойдем, уже жарко будет.

2.

Дорога к реке Березовке проходила вдоль больничного забора (там за забором было одноэтажное здание морга, одновременно пугающее и завораживающе-притягательное место, в наблюдении за которым они проводили много времени). И когда они шли мимо, Саня подумал, что его странные фантазии появились после того, как они с друзьями решили убедиться в городских слухах о Морговщике.

И память вернула его к тем событиям, которые оставили в сознании неизгладимый след.

Единственная больница в их городке располагалась на краю города в лесном массиве. Среди одноэтажных корпусов были проложены асфальтированные тротуары, разбиты клумбы, и вся территория была огорожена достаточно высоким дощатым забором. В этом заборе было много щелей и дырок, а летом за забором иногда происходили настолько занимательные события, что, хоть вечно лежи в траве и наблюдай. Хотя, конечно, нужно было оказаться в нужное время в нужном месте.

Забор, высокая трава и небольшие березовые рощицы создавали укрытия для ищущих уединения парочек, причем, чаще это были больные из расположенных рядом больничных отделений. Друзья подглядывали за сексуальными оргиями, разворачивающимися за забором, и это было значительно интереснее, чем телесериалы, но ощутимо короче. И реже, так как, попробуй, угадай, когда мужик с красными пятнами на теле приведет желтокожую женщину в лесок. Были и другие варианты действующих лиц, но эта парочка друзьям понравилась больше всего, поэтому, когда Виталя прибегал и звал «позырить на цветных», они уже знали, что их ждет. Виталя был среди них самый шустрый и, как чувствовал, когда это будет.

Много времени они также проводили у забора напротив морга. Это место притягивало их даже больше, так как о морге и человеке, который в нем работал, ходили ужасные слухи. И они заворожено наблюдали за маленьким одноэтажным зданием с одной дверью и двумя окнами с вечно закрытыми ставнями на них. Вокруг него не было деревьев, только высокая трава. Человек, которого они называли «Морговщик», держал овчарку, и, когда выходил из морга покурить, играл с ней, бросая палку, которую собака приносила ему.

-Думаешь, он кормит собаку человеческими потрохами? – спросил Моня шепотом, и Саня почувствовал, как по спине прошел холодок.

-Не знаю, - ответил он, смотря через щель в заборе на одноэтажное здание метрах в двадцати от них.

-Наверняка, - уверенно сказал Виталя.

Играющая за забором собака повернула голову в их направлении и зарычала. Друзья, синхронно вздрогнув, привстали с земли, готовясь быстро убежать, но пес снова бросился за палкой.

-Мне мать рассказывала, что Морговщик достает человеческие внутренности и скармливает их собаке, и деньги на корме для собаки экономит и избавляется от отходов после того, как вскроет труп, - все также уверенно продолжил Виталя.

-Но ведь, наверное, собака не будет все жрать, ну, там кишки, например? – спросил Моня.

-Ну, может, закапывает, может, сжигает, - ответил Виталя, пожав плечами.

-Не верится как-то, - сказал Саня.

-Что не верится? – удивленно спросил Виталя.

-Пес выглядит достаточно дружелюбно, - сказал неуверенно Саня, - да и неправильно это как-то, Морговщик, ведь, в больнице работает, и, значит, должны быть какие-то правила.

-А что ему недружелюбно выглядеть, сытый и здоровый, жирует на человечине, смотри, какая у него блестящая шерсть. А правила, - Виталя махнул рукой, - кто тут за этим будет следить? Кому это надо?

-Ну, не знаю, - снова покачал головой Саня.

-Хочешь проверить? – прищурил глаза Виталя.

-Как это? – спросил Моня, хотя вопрос предназначался не ему.

-Сегодня в морг привезли труп, значит, сейчас стемнеет и Морговщик будет его резать. Как правило, когда он это делает, овчарка находится с ним в морге. Кстати, неужели вы думаете, что пес сидит равнодушно рядом с хозяином, который разделывает мясо? Да, он сидит, высунув язык, зная, что ему перепадет лакомый кусок! – и Виталя так изобразил ожидающую мясо собаку, что даже бледный Моня слегка улыбнулся.

-Не отвлекайся, - сказал с улыбкой Саня.

-Так вот, мы тихонько подкрадемся к окнам и посмотрим.

-Окна закрыты ставнями, мы можем ничего не увидеть, - сказал Саня.

-И овчарка нас почувствует, - сказал Моня.

-Что, слабо? – ухмыльнулся Виталя.

-Да, не в этом дело, слабо, не слабо, - отмахнулся Саня, - мы можем ничего не увидеть.

-Ты прекрасно знаешь, что, когда внутри включен свет, то он пробивается сквозь ставни, и, значит, есть щели.

Моня, видя, что Саня заколебался, напомнил:

-А как же пес, он наверняка нас почует, выскочит из морга и порвет.

Так уж повелось у них, что последнее слово оставалось за Саней, и, когда он согласно кивнул головой, Моня еще больше изменился в лице.

Пока они разговаривали, Морговщик увел овчарку в морг. Солнце ушло за горизонт и начало темнеть, на столбах вдоль тротуаров и в больничных окнах начал зажигаться свет, создавая таинственный полумрак вокруг морга, где не было фонарей. На небе были облака, и лунный свет отсутствовал.

-Может, все-таки не пойдем, - пробормотал Моня.

-Не ссы, Моня, - хохотнул Виталя, скрывая за бравадой свой страх.

-Ты, Моня, пойдешь сзади, - сказал Саня, понимая, что у них с Виталей больше шансов убежать, чем у Мони.

Он приставил доску к высокому забору, и первый взобрался на него.

Когда они оказались за забором, на них обрушилась тишина. Словно больничный забор отрезал от того мира, где кто-то на кого-то кричал, где слышался стук костяшек домино, где был далекий шум проезжающих машин и визг бензопилы. Даже запах здесь был другой – запах сочных трав и хвойного леса без каких-либо примесей цивилизации.

Тот запах сочных трав его фантазий.

Словно, перебравшись через забор, они оставили за ним мир живых.

Саня, видя, что Моня прижался спиной к забору и его лицо выделяется в темноте насыщенно-белым пятном, сказал безапелляционным шепотом:

-Моня, жди здесь.

Затем посмотрел на Виталю и, увидев, что тот еще храбрится, мотнул головой, дескать, пошли.

Расстояние до морга было небольшим, от силы метров двадцать, но прошли они его минут за десять, почти постоянно останавливаясь и прислушиваясь. Двигались они на лучи света, пробивающиеся сквозь ставни морга, и, когда достигли их, замерли.

Из-за облака вышла луна, осветив их, как беззащитных кроликов на пустой поляне в зловещей тишине. Ужас неизвестности, присутствующий со всех сторон, глядящий на них отовсюду, подкрадывающийся исподволь, сделал свое дело. Саня, чувствуя, как все волоски на его теле встрепенулись, повернул голову и не увидел Виталю рядом. Оглянулся, чтобы увидеть, как они с Моней взлетают над забором.

Луна снова спряталась за облако, и Саня выдохнул. Он не бросился бежать вслед за друзьями только лишь потому, что ноги его подвели. Они предательски дрожали, и Саня не знал, сможет ли сделать хотя бы шаг. Со лба проложила дорожку капля пота, и, смахнув её рукой, Саня стал медленно приходить в себя. Тем более, что ничего не происходило. Он по-прежнему стоял под окнами морга в тишине и темноте. Глубоко вдохнув, Саня решился. Сделал первый шаг и понял, что сможет.

Щели между ставнями были настолько малы, что увидеть что-либо было невозможно. Саня, уже более уверенно, перебрался к другому окну, и нашел отверстие, в которое можно заглянуть. Оно было примерно на середине правой ставни, поэтому он встал на выступ фундамента, левой рукой уперся в подоконник, а пальцами правой руки подтянулся за край кирпичной кладки. И, зажмурив левый глаз, посмотрел в отверстие.

… и забыл, что балансирует на одной ноге в крайне неудобном положении.

Превратившись в статую, потому что с той стороны на него изучающе смотрели глаза овчарки.

Спокойный немигающий взгляд, который мгновенно создал липкую слабость в теле.

-Эй, акробат, слазь, - услышал он сзади хрипловатый голос и рухнул вниз, перестав чувствовать не только ноги, но и руки.

Сильные руки поймали его и поставили на ноги.

-Осторожнее надо быть, упал бы головой на выступ фундамента и завтра бы был у меня на секционном столе, - сказал тот же голос, и у Сани все поплыло перед глазами.

-Ты что, - спросило приблизившееся лицо, и чудовищная смесь запахов – перегара, табака, чеснока и давно нечищеных зубов – привело его в чувство. Саня сморщился и чихнул.

-Ну вот, совсем другое дело, - улыбнулось лицо, и Саня увидел, что оно совсем не страшное: небритое с потрескавшимися губами и торчащими из носа волосками, но улыбка вполне человеческая и в глазах флегматичный интерес.

-Раз уж пришел, заходи в дом, гостем будешь, - сказал Морговщик и повел его в морг.

-Рекс, у нас гость, - сказал он, когда они, пройдя через маленький коридор, вошли внутрь. Пес сидел у входа и, наклонив голову, смотрел на них.

Саня огляделся. Он был еще бледен, но любопытство брало свое.

Посреди небольшого помещения стоял широкий металлический стол, на котором лежало прикрытое простыней тело. Рядом был высокий столик с блестящими инструментами. Слева в углу ряд стеклянных медицинских шкафов, и справа обычный письменный стол с двумя стульями, на котором, кроме сваленных в кучу бумаг, стояли электрический чайник, забитая окурками пепельница, полупустая бутылка водки, стакан и кусок вареной колбасы на блюдце. Здесь же справа, но ближе к ним стоял старый облупленный холодильник.

-Не бойся, Рекс не кусается, когда он сыт, - сказал Морговщик и, подойдя к столу, налил в стакан из бутылки. Выпил и, не притронувшись к колбасе, закурил.

-Ну, давай знакомиться. Я – Владислав Петрович, патологоанатом, это – мой пес, Рекс, а ты?

Саня, старательно отводя глаза от мраморно-белого тела на столе, открыл рот, и, поняв, что не может сказать, прокашлялся, и только после этого, ответил с промежутками между словами:

-Саня. Школьник. Девятый «Б» класс.

Владислав Петрович глубокомысленно кивнул, глубоко затянулся сигаретой, выдохнул дым и сказал:

-Что ж, Саня, я так понимаю, что причина твоего появления в том, что ты имеешь стремление посвятить свою жизнь медицине, и хочешь начать уже сейчас, в школьные годы, с глубинных её основ, с анатомии?

Саня, не зная, что ответить, пожал плечами.

Морговщик, даже не обратив внимания на это телодвижение, продолжил:

-Стремление похвальное, но неадекватное, ибо в твоем возрасте надо думать о друзьях, девочках, школе, компьютерных играх и так далее. Вот я в твоем возрасте, в основном, о девочках думал, - по тому, как Морговщик говорил и по выражению его лица, Саня понял, что тот основательно пьян. - Кстати, ты чего стоишь, садись на стул, - он показал на стул, стоящий ближе к столу с трупом.

-Так все-таки, Саня, в чем причина твоего появления?

Саня, даже не сделав попытку сесть на стул, снова пожал плечами и промямлил:

-Просто любопытно было.

-Любопытно, говоришь, - нахмурил брови Владислав Петрович. Он снова налил в стакан и выпил, теперь уже откусив от колбасы. Прожевав колбасу, он достал новую сигарету из пачки и закурил.

-Ну, и как, удовлетворил свое любопытство?

Саня отрицательно помотал головой и, набрав воздуха в легкие, спросил:

-Правда, что вы Рекса кормите человеческими потрохами?

И замер от своей храбрости.

Владислав Петрович, засмеявшись на вдохе, кашляя от дыма и смеясь, замахал руками, закачался на стуле. Рекс, сидевший до этого смирно, вскочил.

-Я кормлю Рекса человечиной? – сквозь слезы переспросил Морговщик и снова зашелся в смехе.

Отсмеявшись, вытер слезы и вылил остатки водки в стакан. Залпом выпил. И уже серьезно сказал:

-Я полагаю, что ты это не сам придумал, умы городской общественности будоражат мысли о Франкенштейне и его верном псе.

Он встал, подошел к холодильнику и, открыв его, достал кусок печени.

-Рекс, вот тебе свежатина, - сказал он и бросил печень псу. Пес на лету зубами поймал пищу, и несколькими движениями сильных челюстей съел её.

-Рекс печень просто обожает, - сказал Морговщик вновь побледневшему Сане. Снова сев на стул, Владислав Петрович затянулся сигаретой и только после этого добавил:

-Свиная печень для него просто деликатес.

Рекс подошел к хозяину, и тот погладил его по голове.

-Я ведь знаю про эти слухи, что я кормлю пса человечиной, да и сам иногда балуюсь человеческим мясом, насилую трупы молодых женщин и тому подобное. Если даже врачи из больницы обходят меня стороной, хотя прекрасно знают, что я делаю, то, что уж говорить о простом народе.

Он вздохнул и посмотрел на Саню мутноватым взглядом:

-Люди делают из меня монстра, и я ничего не могу изменить. В какой-то степени они правы, - после того, как от меня ушла жена, я стал пить, оттолкнул от себя друзей и знакомых, практически живу в морге, потому что не могу вернуться в квартиру, где нет её. Видишь ли, Саня, как-то так получилось, что сейчас меня только Рекс понимает. Я говорю ему, а он смотрит так, что я вздрагиваю от ощущения – он все понимает, только сказать не может. Иногда мне кажется, что он даже может читать мои мысли.

Владислав Петрович замолчал, тупо глядя в одну точку и покачиваясь на стуле. И Саня услышал, как капает вода из крана и как дышит пес. Саня вернулся в привычный мир, где его отец беспробудно пил, а мать безуспешно пыталась бороться с этим. Где старший брат Мони в драке получил ножом в живот и умер в больнице. Где мать Витали, живя от одного случайного заработка до другого, мечтала о том, что её сын будет юристом, и не будет знать нужды. В их маленьком умирающем городке Морговщик был всего лишь еще одним звеном в длинной цепочке бессмысленного существования человеческих особей.

-Может, попытаться что-то изменить, - сказал Саня, - например, для начала не пить водку и побриться.

-Я пробовал, - кивнул Владислав Петрович, - Рекс перестал меня узнавать и понимать, поэтому через три дня я снова оброс.

Он помолчал и сказал:

-Ладно, мне пора работать, а тебе пора идти к бросившим тебя друзьям.

Саня кивнул, встал со стула и побрел к выходу, не оборачиваясь и чувствуя взгляд Рекса, провожающий его. Закрыв за собой дверь, он посмотрел на освещенную луной территорию больницы, на гуляющих невдалеке по тротуарам больных и здоровых людей. Почувствовал свежий ветерок, обдувающий его, и улыбнулся, представив лица своих друзей, когда он расскажет, что с ним было, после того, как они трусливо убежали. И, обходя морг, пошел в сторону забора, проходя мимо того окна, где было отверстие в ставнях. Любопытство, этот бесёнок в его голове, подтолкнул его к окну – будет, что рассказывать друзьям, ведь, главного он так и не увидел.

Он встал на выступ фундамента, левой рукой уперся в подоконник, а пальцами правой руки подтянулся за край кирпичной кладки. И, зажмурив левый глаз, посмотрел в отверстие.

… и забыл, что балансирует на одной ноге в крайне неудобном положении.

Превратившись в статую, потому что с той стороны на него пристально-изучающе смотрели глаза овчарки.

Спокойный немигающий взгляд, который мгновенно создал липкую слабость в теле. Но, всего лишь на мгновение, потому что пес отвернулся и бросился к хозяину.

Время для Сани сначала растянулось в мерзкую бесконечность, когда он увидел, как Морговщик вытащил из живота трупа печень, перерезал все, что её держало, и, оглядев со всех сторон эту темно-красную часть внутренностей человека, небрежно бросил ожидающему псу, который, поймав на лету лакомый кусок потрохов, погрузил в них свои челюсти.

Затем время помчалось, словно тугая пружина, державшая его, разжалась. Пес, подняв голову от добычи, оскалил окровавленные челюсти, посмотрев в сторону Сани, - и злобная ярость в этих глазах отбросила Саню от окна. Заставив его, не чувствуя ног, не замечая ничего вокруг, промчаться к забору, перемахнув через его двухметровую высоту, словно это была маленькая оградка, и, свалившись на поджидающих его друзей, бежать все дальше и дальше.

Как будто можно было убежать от ужаса, оставшегося в сознании.

Друзья догнали его и держали, пока он не отошел от пережитого, и пока не смог рассказать о том, что случилось.

Наверное, именно тогда изменилось его восприятие жизни, именно тогда он самый первый раз шагнул в свою параллельную действительность. Он и сейчас помнит слова Витали, который говорит ему, что Морговщика зовут Иван Семенович, а пса – Полкан.

И, кстати, в морг он не заходил.

Прах и пепел-2

3.

Дорога к реке шла мимо помидорных полей (трудолюбивые китайцы, которых в их городке было несколько сотен, работали здесь последние три года и собирали по два урожая томатов с марта по ноябрь). Затем шел сосновый бор: когда-то замусоренный человеческой деятельностью, в последние годы он стал значительно чище, и опять-таки китайцы сыграли в этом не последнюю роль. Вековые сосны своими мощными стволами устремлялись в небо, создавая легкую тень. Сухой мох под ногами и запах смолы – Саня любил находиться здесь.

После леса шла грунтовая дорога, упирающаяся в профилакторий от завода. Они проходили через его территорию, хотя это было запрещено, но охрана давно привыкла к ним и сквозь пальцы смотрела на трех подростков, проходящих мимо. С этим местом у них тоже были связаны эротические воспоминания – они подглядывали за ищущими уединение парочками, якобы загорающими на полянах. Территория у профилактория была большая, а постоянно отдыхающих мало. В основном, рабочие завода получали здесь лечение без отрыва от производства, поэтому пустынные пространства профилактория иногда были местом встречи, ищущих приключений одиноких отдыхающих.

После профилактория было поле с душистыми в начале лета травами, и начинающей высыхать травой к середине. Не всегда приятный участок их пути, потому что негде спрятаться от солнца. И радовало только то, что река была уже совсем рядом.

Река Березовка текла, извиваясь, и, чтобы пройти к тому месту, где они обычно располагались, нужно было пройти два брода. Один по пояс глубиной, другой – значительно глубже. Холодная вода приятно остужала их вспотевшие тела и примиряла с действительностью.

Расположившись в тени раскидистой березы, стоявшей на берегу маленького заливчика, они бросили на землю давно снятую одежду. Моня отнес теплое пиво в холодную воду реки и присоединился к лежащим в траве друзьям.

-Хорошо, - пробормотал Саня.

-Да, - подтвердил Моня, мечтательно глядя вдаль, там, где река ныряла в лесную чащу, медленно передвигалось стадо коров, создавая пасторальную картинку.

-Думаешь, вчерашние девчонки придут? – неопределенно спросил Виталя.

-Даже, если и не придут, ничего, перетопчемся, - махнул рукой Саня.

-Мне та, рыженькая, понравилась, - сказал Моня.

-Да, у неё такие пухлые губки, - хохотнул Виталя.

-А твоя, - сухостой, - парировал Моня.

Вчера к их месту на берегу реки приходили две девушки, что было странновато, - обычно никто, кроме пастухов с коровами сюда не добирался. Одна была рыжая с пышными формами, другая девушка – темненькая и худенькая. Саня, который обратил внимание на девушек только потому, что появились новые люди в поле зрения, равнодушно слушал перепалку друзей.

-Думаю, они придут, - сказал он, - ну, а пока они не появились, надо испытать самопал.

-Ты что, все-таки сделал его? – удивленно поднял голову Моня.

-Сказал, сделаю, значит, сделаю, - ответил Саня, вытаскивая из рюкзачка сверток. Пока он его разворачивал, друзья подсели к нему.

На деревянной основе, сделанной в виде рукоятки пистолета, лежала стальная трубка, один конец которой был сплющен молотком и закреплен жестяной пластиной. Две такие же пластины охватывали трубку сверху. Ближе к сплющенному концу в трубке выпилено маленькое отверстие. Парни смотрели на этот рукотворный пистолет с восторгом, словно дети увидели ту игрушку, о которой мечтали всю жизнь.

-Думаешь, выстрелит? – недоверчиво спросил Виталя.

-Куда он денется, - уверенно ответил Саня, - выстрелит, да еще как. Тащи-ка, Моня, вон ту доску, сделаем из неё мишень.

Моня принес толстую доску, которая часто служила им столом или скамьей, и Саня приставил её к стволу березы. Ножом нарисовал круг и еще несколько кругов внутри. Отошел от мишени на пять шагов и посмотрел оценивающе. Очень даже ничего.

-Может, дальше отойдешь? – спросил Моня.

-Нет, для первого раза самое то, и убойную силу проверим, и точно не промахнусь, - ответил Саня.

Он направил дуло самопала на мишень и прицелился. Ощущение оружия в руке приподняло его над обыденностью, словно он стал шире в плечах и выше ростом.

-Ты чем его зарядил? – спросил Виталя, вырвав Саню из того состояния, в которое он погружался – ощущение готового к бою воина, меланхоличное предчувствие битвы, когда тяжесть оружия в руке придает уверенности в себе.

Одинокий воин в поле, ждущий неведомого врага.

Отсутствие уверенности в победе, но желание биться до конца.

Неизбежность поражения от противника, который превосходит его во всем.

-Шариком из сломанного подшипника, - коротко ответил Саня.

-А пороху сколько положил?

-На треть трубки.

-Порвет трубку, - покачал головой Виталя.

-Сейчас и посмотрим, - пожал плечами Саня и поднес огонь зажигалки к выпиленному отверстию в трубке.

За те доли секунды до выстрела, который разделил их жизнь на до и после, он увидел боковым зрением, как Виталя сделал шаг в сторону, а Моня, сузив глаза, чуть присел.

Раздался выстрел.

4.

Словно время замедлило свой бег, остановившись в ту секунду, когда по ушам ударил звук выстрела.

Саня почувствовал, как сильный удар дернул его руку, и под ногами качнулась земля. Видел, как сбитый с ног Виталя неуклюже падает на спину. Как Моня безуспешно пытается удержаться на ногах и, выставив руки вперед, падает лицом вниз.

Как он сам упал на заднее место, он не понял. И не почувствовал боли. Сидя на земле, он смотрел, как медленно падает береза, та, что давала им тень и к которой была прислонена доска-мишень. Вывернув корни, береза упала в противоположную от них сторону.

И все затихло.

Через мгновение, поднявший лицо Моня, спросил хриплым голосом:

-Саня, это ты сделал?

-Не знаю, - ответил Саня, задумчиво глядя на самопал. С ним после выстрела ничего не произошло, - трубка была на месте, и только чернота зияющего дула и запах пороха говорили о том, что из этого оружия был выстрел.

-А что же тогда произошло? – спросил Моня уже менее хриплым голосом.

-А хрен его знает, но это не я, да и не могла пуля свалить дерево, - ответил Саня.

-Однако ж, после выстрела дерево упало, - подал голос Виталя, который уже сидел и тупо смотрел на торчащие корни упавшего дерева.

Саня встал и пошел к мишени. Доска валялась чуть в стороне от дерева и, подняв мишень, Саня увидел, что попал в десятку. Не совсем в центр, отверстие располагалось ближе к краю центрального круга, и, главное, шарик не пробил доску. Его круглый край торчал из деревянной поверхности с другой стороны доски.

-Пуля даже доску не пробила, значит, мало пороху положил. И, следовательно, это не я свалил березу, - сказал Саня.

Он оглянулся вокруг. Что-то неуловимо изменилось. Река была на месте, но она словно замерла в своем течении. Вдали, там, где паслось стадо коров, пастух безуспешно пытался собрать разбегающихся в разные стороны животных. И тишина, - нет ни звуков щебечущих птиц, ни шума ветра в траве.

Словно мир замер в ожидании продолжения.

И оно последовало.

Земля под ногами снова качнулась, и Саня присел, чтобы удержаться на ногах. Он увидел, как вода в реке взметнулась от берега к берегу, и как вслед за этим вода в реке стала стремительно убывать. Каких-то минут пять, и показалось дно их заливчика – покрытый донным илом ржавый подростковый велосипед, который Виталя утопил лет пять назад, торчащая под острым углом железная труба и разный мелкий мусор.

-Куда уходит вода? – спросил Моня испуганным голосом.

Никто ему не ответил, потому что в той стороне, где находился город, раздался сильный взрыв, за которым последовали другие, слившиеся в один. И даже так далеко они почувствовали силу взрыва по звуку, долетевшему до них, и по взрывной волне, что коснулась из лиц, взметнув волосы, и по огромному грибу взрыва, что предстала перед их глазами, и по тому, как вновь качнулась земля под их ногами.

Друзья переглянулись и побледнели. От своих родителей они знали, что на складах завода скопились большие запасы пороха, еще с прошлого века, и, если это взорвались склады, то …

Саня, наверное, лучше всех представлял, что тогда будет. Его пьяный отец как-то нарисовал ему ту картину, что случится, если взорвутся склады с порохом.

-Огромная воронка от взрыва и все, всем каюк, даже трупов не останется, - мрачно изрек он, глядя сквозь неполный стакан на свет лампы.

-Но ведь есть какие-то меры безопасности, - сказал тогда Саня, - не курить, не зажигать спички, и тому подобное.

-Ага, - кивнул головой отец, - есть, и поэтому, когда все-таки бывают взрывы, они бывают локальные, как в прошлом году, когда соседский Леня погиб. Но, если будет что-нибудь глобальное, то – всем каюк,- и он снова меланхолично мотнул головой.

-Что глобальное?

-А, хрен его знает, - пожал плечами отец и выпил водку.

Друзья смотрели на столб густого черного дыма, поднимающегося над городом, и думали о своих родных. И только Саня был уверен, что вряд ли кто остался в живых.

Земля снова вздрогнула, словно далекий сильный взрыв подтолкнул её. Край берега с их стороны поехал вниз, увлекая их за собой. И они, опомнившись, вскочили на ноги и бросились бежать к корням березы.

Моня, толстый и неуклюжий, не успел. Съезжающий вниз песок накрыл его, когда он, завязнув в песке, упал. Саня с Виталей, ухватившись за корни березы, избежали этого, с ужасом глядя, как их друг внезапно исчез под песком.

-Давай быстро, надо Моню спасать, - крикнул Саня, как только движение песка остановилось.

Они разгребали песок в том месте, где торчала рука Мони – замершие в немом призыве помощи пальцы правой руки. Саня первый добрался до Мони и быстро освободил его лицо от песка, словно это могло помочь безжизненно-бледному другу. Однако, помогло, - Моня вздрогнул, вздохнул, закашлявшись и отплевывая песок, и заорал, вновь родившись в этот безжалостный мир.

-Не ори, Моня, сейчас мы тебя освободим, - сказал Саня, продолжая работать руками.

-Да, сейчас освободим, - поддакнул Виталя, на вспотевшем лице которого отражалась вся гамма чувств, от радости спасения друга до осознания того, что все изменилось в окружающей его действительности. И самое страшное было то, что эти изменения пришли быстро и неожиданно.

Когда Моня самостоятельно вылез из песчаного плена, они, помогая друг другу, взобрались по съезжающему вниз песку до лежащей березы и уселись на её ствол.

Река, совсем недавно медленно несущая свои кристально-чистые воды вдаль, ускорив свое течение, с шумом образовав воронку, уходила под землю. Прямо рядом с ними, в том самом месте, где был их залив.

-А, если бы мы в тот момент были в воде, - сказал задумчиво Виталя.

Саня даже не обратил внимания на его слова. Он смотрел дальше.

Исчезнувшая вода в русле и изменившийся ландшафт – русло реки превратилось в глубокий овраг. Поваленные деревья, трещины в почве, исчезнувшее стадо коров, словно они испарились.

И он с друзьями, - одиноко сидящие на стволе дерева в тишине замершего в ожидании мира. С осознанием того, что в их жизни наступили кардинальные изменения, - то, что было вчера, уже никогда не будет, а что будет завтра, представить невозможно.

Моня, в глазах которого все еще был ужас умирания от удушья, медленными движениями выковыривал песок из носа и рта. Он же и сказал ту фразу, которая была у них в мыслях:

-Неужели, все погибли?

Его вопрос остался без ответа, потому что ни Саня, ни Виталя не знали точно, что произошло. Но смутное ощущение, что все плохо, что их родных и близких нет в живых, что привычный для них мир исчез, присутствовало в их головах.

Молчание нарушил Саня:

-У нас всего один вариант узнать, есть ли живые люди в городе, - пойти и посмотреть.

В этот момент он смотрел на большое черное облако, занимающее весь горизонт над тем местом, где был город, поэтому сомнение в его голосе было неподдельным.

-А если еще не весь порох взорвался? – спросил осторожный Моня.

Саня пожал плечами и ответил:

-Будем надеяться, что весь взорвался.

Затем посмотрел на друзей и сказал:

-Сиди, не сиди, а ничего от этого не измениться. Пошли в город.

-Ну, пошли, - кивнул Виталя. И, глянув на Моню, спросил:

-Ты как?

-Я в порядке. Идти, так идти.

Они спустились со ствола на землю, и … земной покров под ногами перестал держать их. С криком, исторгнутым тремя ртами, они рухнули вниз.

5.

-Виталя, Моня, - позвал Саня, когда понял, что он жив и сидит на твердой поверхности в полумраке подземного помещения.

-Я здесь, - отозвался Виталя.

-И я, - подал голос Моня.

Из далекого отверстия над головой проникал солнечный свет, который позволял увидеть то место, где они оказались. Саня огляделся.

Это была пещера, сухая и чистая. Размеры её трудно было представить, но, как предположил Саня, они находились у её края, потому что продолжение пещеры уходило в темноту. Ровные стены создавали ощущение того, что к её созданию приложил руку человек.

-Где мы? – спросил Моня.

-А, хрен его знает, - буркнул Виталя, - но я бы хотел убраться отсюда.

-И как мы отсюда выберемся? – снова спросил Моня, и Саня уловил нотки нарастающей паники в его голосе.

-Мы пойдем туда, - показал рукой Саня в темноту пещеры, - потому что у нас нет другого пути.

Он встал и пошел вперед. Достав зажигалку, он чиркнул колесиком и поднял огонек над головой.

И замер, увидев рисунок на стене.

Круг больших размеров с треугольником внутри, нарисованный на участке ровной поверхности слегка флюоресцирующей краской.

-Что это? – спросил Виталя.

-Не знаю, - ответил Саня, - но подозреваю, что все это не случайно.

В тишине пещеры, нарушаемой только дыханием друзей, он добавил:

-Последний месяц я часто вижу это изображение, только оно для меня объемное.

-Где? – спросил Виталя.

-В своих снах, - ответил Саня, слегка изменив правду.

Он отвел огонь зажигалки от рисунка и направил его в темноту. Пещера уходила вдаль, создавая ощущение бесконечности, в которой может быть все – от вселенского зла до откровения, изменяющего жизнь.

Это его дорога. Дорога из его видений. Саня понял это, как только почувствовал запах луговых трав и легкий ветерок. Он идет один, потому что никто не может разделить с ним этот путь. Он – один, и это тот случай, когда он даже рад, что рядом нет его друзей.

В его жизни есть дело, которое он может выполнить только сам.

Над полем, по которому он идет, опустилась ночь, иначе, как объяснить темноту вокруг. Он идет, и трава шуршит под ногами. Он держит в вытянутой руке металлический шарик с тем рисунком, что он вновь увидел, и флюоресцирующий свет от него освещает его путь. Правда, всего на пару шагов впереди, но лучше так, чем полная темнота.

И когда он видит в траве темный предмет (очень похоже на гроб, который подвозили к моргу, когда умерший был готов к похоронам, но размеры это «гроба» значительно больше, И когда он останавливается в нерешительности, вопрос Мони становится для него откровением:

-Что это такое?

Саня, держа зажигалку над головой, смотрел на большой ящик. Параллелепипед выглядел в этой пещере также необычно, как и рисунок на стене. Он стоял на ровной площадке и выглядел абсолютно новым, - ни царапинки на блестящей поверхности, ни пылинки на нем и вокруг. Единственное, что нарушает гармонию, - желоб сверху, в котором лежит металлический шарик.

Саня, даже не задумываясь о возможных последствиях, протягивает левую руку и берет шарик. И почувствовав его тяжесть в руке, он вновь вступает на свою дорогу. Словно он и не уходил с неё.

Он пошел вперед, еще не зная, что там его ждет, но уверенный в том, что это его судьба.

Прах и пепел-3

6.

Прошли годы, а он помнил все до мельчайших подробностей, словно все было только вчера. Тогда изменился не только мир, к которому он привык, но и он сам. Как ему казалось, закончилось не только детство, но и жизнь в согласии со своим сознанием. И хотя его друзья по-прежнему называют его Саней, он именно тогда перестал быть таковым – беспечным заводилой и бесшабашным озорником. Детство закончилось, а во взрослую жизнь он вошел совершенно не уверенный в том, что это ему надо.

Александр поднялся со стула и подошел к комнате, дверь в которую была почти всегда закрыта. Маленькое окно, забранное решеткой, через которое он глянул на тот странный предмет, - металлический ящик с желобом во всю длину. Все эти годы он находился в пещере, и только примерно шесть месяцев назад Саня решил, что его надо доставить в город. Многим это не понравилось. И в первую очередь, Витале (теперь он предпочитал, чтобы его называли Командир). Он в городе был главным. Хозяин города – должность выборная, но странно было видеть, как уже шестой год Хозяином становится Виталий. Да и городом в том понимании этого слова, что было раньше, их поселение называть очень сложно.

Александр настоял, что ящик необходимо доставить в его дом, и было видно, как скривил губы Командир.

-Какого хрена это тебе надо? – спросил он тогда.

-Надо, - ответил Александр, глядя прямо в глаза своему другу. В глубине души понимая, что их дружба всего лишь память о прошлом – так рассеивается туман утром, открывая взору пустоту окружающего мира.

-Я никого заставлять не буду, кто захочет корячиться, кого ты уговоришь, те и будут тащить этот ящик в город, - сказал Виталя.

-Хорошо, Командир, - в тон ему ответил Александр.

В результате только десять человек в течение недели помогали ему. И первые три дня они извлекали ящик на поверхность, выматываясь ежедневно до полного изнеможения. Тяжесть ящика не соответствовала его размерам, и Моня проклинал его, когда плечом к плечу с Александром тянул за веревку, перекатывая ящик с бревна на бревно. Они доставили ящик в город, хотя Александр так и не смог внятно сказать, зачем это нужно. Он и сам не знал, но в его видениях ящик или был рядом с ним, или он натыкался на него в высокой траве.

Саня повертел тяжелый металлический шарик в руке, чувствуя кожей грани треугольника. Он по-прежнему не знал его предназначение, но то, что шарик необычайно важен, чувствовал сердцем.

Вольный ветер взъерошил волосы, и Саня улыбнулся открывшемуся простору. Он сам не замечал, как уходил в свои видения, хотя четко различал эти параллельные состояния своего сознания. Он шел по бескрайнему степному пространству, навстречу солнцу, радуясь свободе и неизвестности. Он прошел уже долгий путь и еще много шагов впереди, но его путь должен закончиться – и это смысл его жизни. Во всяком случая, он так думал. А иначе, зачем все это – незаходящее солнце, всегда приятный ветерок, бесконечный степной простор и металлический шарик-глобус в руке.

Впереди, куда периодически смотрел Саня, появилось темное пятно на ровном покрывале травы. Он не удивился. Весь его путь – знаки, оставленные в степи. Знаки, разбросанные вокруг металлического параллелепипеда. Некоторые он понимал, некоторые – нет. Но он полагал, что это неважно. Всему свое время. Он поймет.

Саня ускорил шаг. Все-таки любопытство было сильнее, чем осознание того, что все произойдет в свое время. Темное пятно было круглым, почти идеально круглым. И в центре – впрочем, ничего удивительного – ящик. Саня вошел в круг, размеры которого, по его мнению, были очень велики, примерно, метров двести в радиусе. Он присел посмотреть. Трава сгорела. И причиною был не огонь – на границе сгоревшей и живой травы не было никаких следов огня, опалившего зелень. Слишком четкая граница. Если это и огонь, то это очень послушный огонь, он остановился, четко очертив ровный круг. Пепел на земле, и ничего больше.

Саня встал и пошел к ящику, доставая шарик, словно ожидая, что рядом с ящиком он поймет его предназначение.

-Саня, - услышал он голос Мони.

-Да, - ответил Александр, чувствуя разочарование. Иногда ему казалось, что до всех ответов ему остается только один шаг, и как назло, этот шаг он не может сделать.

-Молишься что ли? – спросил Моня.

Александр промолчал. Сложив в карман шарик, повернулся к другу.

-Нельзя так жить, - наставительно сказал Моня, - вокруг тебя люди, а ты живешь так, словно есть только ты и этот ящик.

Александр кивнул и спросил:

-Что пришел?

-Ну, вот опять! – махнул рукой Моня. – Нет чтобы поздороваться, улыбнуться, а ты – что пришел!

Затем, вздохнув, продолжил:

-С запада люди идут. Мужчина, две женщины и ребенок. Я хотел позвать тебя к западным воротам встречать их.

-Да, конечно, - кивнул Александр, словно отвечая на какой-то вопрос.

Моня покачал головой, глядя, как его друг нехотя отходит от двери с зарешеченным окном, оглядываясь на неё. Ему сложно было это понять – для него металлический ящик был странным, очень тяжелым предметом непонятного предназначения. А, значит, бесполезной вещью.

-Пошли, - поторопил он Александра и первый пошел к двери.

7.

Их поселение называлось Город, как бы глупо это не звучало для старшего поколения жителей. Он располагался на территории профилактория – единственного места рядом с мертвым городом, которое сохранилось практически без каких бы то ни было разрушений. Первыми здесь были они (отцы-основатели, как однажды сказал Виталя) – три друга, нашедшие город мертвым и вернувшиеся туда, где сохранились дома. Отдыхающих не было, а обслуживающий персонал исчез, наверное, бросились к своим разрушенным домам, в поисках родных и близких. Их первая ночь в одном из домов профилактория была странным состоянием полусна-полубодрствования: во всяком случае, именно так провел ночь Саня. Он возвращался в прошлое, домой, и говорил с мамой, он шел по траве, сжимая в руке металлический шарик, и он ощущал вязкую духоту ночи, которая окутала их одинокий мир.

На следующий день они оценили то, чем располагают – запасы пищи на складе, инструмент в плотницкой и столярной мастерских, вещевой склад. Отсутствовал газ и электричество – те самые блага цивилизации, без которых, казалось, существовать невозможно, но – зажаренная на костре курица прекрасно утолила их голод.

На третий день стали появляться люди. Сначала те, кто здесь работал, - а куда им еще идти, если их домов больше не было. Потом выжившие после землетрясения и взрыва завода – их было не много и тянулись они в течение двух недель. Потом еще несколько лет появлялись гости, каждый со своей историей выживания.

Последним был Старик. Он прожил с ними недолго. Как только понял, что никого не интересуют его истории о том, что скоро придет Мессия и их жизнь изменится, так и покинул их. Вместе со Студентом, странным парнем, ищущим истину в бессмысленности их существования.

После их ухода ни один человек не появлялся вблизи их Города. Виталя, который назначил себя Командиром и никто не был против, считал, что это хорошо – лишние рты сейчас им были не нужны. Они не голодали, но и не было уверенности в завтрашнем дне. Особенно после того, как появились крысы – эта новая беда, что сплотила небольшую группу людей, живущих в деревянных домах в роще без какой-либо защиты от внешнего мира. Крысы пришли и уничтожили их небольшие запасы выращенных овощей и часть складских запасов. Конечно же, они попытались отстоять то, что было выращено тяжелым трудом, но - их было очень мало против сотен организованных крупных крыс, которые бесстрашно бросались на человека. И главное – они были не готовы. Вот тогда, после их поражения, Виталя и стал Хозяином Города. Он предложил жителям единственный выход (к слову сказать, именно Саня подсказал ему, что надо делать, но кого это сейчас волнует, кому какое дело до того, кто что предложил) – оградить Город от будущих полчищ врага. Они выкопали вокруг Города ров шириной и глубиной пять метров с отвесными краями, а из извлеченной земли и бревен возвели стену – высоты небольшой, но вполне достаточной, чтобы сидя сверху забрасывать врага горящими предметами. И что бы Виталя сейчас не говорил, как бы не гордился тем, что спас их Город от крыс, все эти меры ему предложил Саня.

Александр стоял на крыльце дома и смотрел на их Город: десяток деревянных одноэтажных зданий, построенных в былые времена, узкие тропы между ними и обработанная земля, на которой росли разнообразные овощи.

-Саня, что тормозишь, пошли, - поторопил его Моня.

-Да, иду, - кивнул Александр и пошел за своим другом к западным воротам. Встречать гостей, появившихся впервые за последнее десятилетие.

-Как ты думаешь, что за люди к нам идут? - спросил Саня.

-Ну, судя по тому, что я видел в бинокль, одна женщина уже старуха, другая еще молода, мужчина – явно воин, и мальчик.

-Давно у нас не было гостей, - сказал Саня.

-Ага, - подтвердил Моня. Несмотря на то, что их детство давно закончилось, каждый занимая свою нишу в их небольшом обществе, Моня так и остался Моней. Круглолицый парень с наивным выражением лица и уверенностью, что миром правит добрый Бог.

По деревянным ступеням они поднялись на стену и подошли к группе людей, стоящих вокруг Командира.

-Что там? – спросил Александр, обращаясь к Витале, который смотрел в бинокль.

-Идут, - пожал тот плечами, и протянул оптику другу.

Александр поднес к глазам бинокль – три большие и одна маленькая фигура в этот момент шли сейчас достаточно далеко от них, как раз по тем местам, где они когда-то отдыхали на берегу реки. И если взрослые прошли мимо отверстия в земле, даже не обратив на него внимания, то мальчик целенаправленно свернул по направлению к пещере и, надолго застыл, глядя в пустоту. Это можно было объяснить детским любопытством, а можно сделать и далеко идущие предположения.

-А вдруг это те, о которых говорил Старик? – сказал Александр, глядя, как сначала остановилась и оглянулась старуха, а затем и остальные подошли к пещере.

-Мессия? Не смеши меня, - отмахнулся Виталя.

-И который из них, старуха, мужчина или мальчик? – с ироничной улыбкой спросил Шут. Вообще-то, так его про себя называл только Саня. Мужчину, который в последнее время очень близко приблизился к Командиру и был в настоящее время его основным советчиком, звали Михаил.

-Я думаю, мальчик, - серьезно ответил Александр.

Командир засмеялся и его смех, словно набегающая волна, распространился на окружающих.

Но Александр даже не улыбнулся – ему вдруг показалось, что в его сознании скользнула мысль, которая может все объяснить, но утерянное мгновение исчезло, оставив после себя неудовлетворенное любопытство. И ощущение, что все уже близко.

Вроде ящик-параллелепипед уже совсем рядом, еще пару шагов по выжженной траве, протяни руку и вот он. Но за двумя шагами расстояние удлиняется, словно он уходит от него. Желание дойти нарастает, но и присутствует осознание, что даже если он побежит, ничего не изменится. Время еще не пришло. И эти кажущиеся двести метров в радиусе растянутся на неопределенное время.

И шаг за шагом вперед. Он дойдет, чего бы это ему не стоило, ибо время здесь не властно, а расстояние, как смерть, что неминуемо бесконечна. И дойдет только тот, кто верит в неизбежность происходящего.

А он верит.

И металлический шарик, как идол, на который истово надеются, в преклонении перед которым видят смысл существования, ибо этот путь - ближайший.

-Саня, бинокль отдай, - слышит он команду Витали, и, вернувшись в этот мир, протягивает оптический прибор Командиру.

После нескольких лет отсутствия приходящих людей, группа из четырех человек, идущая к ним, казалась если не чудом, то очень небывалым явлением. И Александр подумал, что время изменений снова пришло.

8.

Инна очень устала. В её годы такие длинные переходы, пусть даже и с частыми остановками, были изматывающе трудны. Обернувшись, она посмотрела, где Иван – усталость не могла быть оправданием того, чтобы не выполнить свою обязанность. Иван мальчик любопытный, но не это беспокоило Инну. Равнодушие к человеческой смерти с его стороны, словно смерть - это повседневное явление в его жизни, - вот что её беспокоило.

Мальчик стоял и смотрел вниз. На серьезном лице не было никаких эмоций. Он что-то видел в яме под ногами, над чем-то размышлял.

-Иван, что нашел? – спросила Инна, остановившись.

Виктор с Элис тоже остановились.

Иван ни словом, ни жестом не ответил, поэтому они подошли к нему. Отверстие в земле зияло чернотой неизвестности, и что там мог увидеть Иван, был не понятно.

-Похоже на вход в пещеру, - высказала предположение Инна.

-Да, - кивнул Иван, - и это значит, что наш путь закончен.

-Что, нам туда? – спросила Элис, указав в отверстие.

-Нет, - помотал головой Иван, и махнув рукой, указывая направление, добавил, - нам туда, в огороженное поселение, куда перетащили то, что находилось в пещере.

-И что же там находилось? – спросила Инна. Но ответа не получила. Иван молча отвернулся от пещеры и пошел в указанном направлении. Они двинулись за ним, и Инна в очередной раз подумала о том, что они всего лишь сопровождают мальчика на пути к цели, которая известна только ему. И еще не известно, кто за кем присматривает.

-Иван, что там впереди? – спросил Виктор.

-Там, где край леса, живут люди. Их немного, на них тоже нападали крысы, и они тоже защищаются, как могут, - ответил Иван.

-Что от них ждать? – снова спросил Виктор, который всегда ожидал опасность.

-Что можно ожидать от людей, которые сами боятся? – вопросом на вопрос ответил Иван. И сам же ответил:

-Их можно не бояться. Главное, что они сами не знают, что имеют.

Инна не стала спрашивать, что имеют эти люди, зная, что вряд ли получит ответ. И это тоже её беспокоило – она перестала быть хозяйкой своей судьбы, хотя, порой она думала, что никогда таковой и не была.

Впрочем, она устала. Устала думать за всех, принимать решения (хотя, как она предполагала, она уже давно никаких решений не принимала, все было только в её сознании), следить за всем и беспокоиться о своих детях. Они уже взрослые, они вполне могут сами за себя постоять. Даже Иван в свои десять лет был достаточно самостоятелен, чтобы делать то, что хочет. Да и выглядел Иван старше своих лет.

Они перешли через овраг, который когда-то был руслом реки и подошли к лесу. Сквозь редкие деревья можно было увидеть возведенную из земли и бревен стену и людей, которые наблюдали за ними. Их было четверо и один из них смотрел на них в бинокль.

-Люди в этом поселении не стали слушать Старика, - сказал Иван, медленно шагая к воротам, - хотя у них было то, ради чего мы проделали это путь от гор. Впрочем, Старик тоже ничего не знал.

Инна подумала о том, что все это время они шли туда, куда хотел попасть её внук. При этом он не сказал им не слова, не пытался направлять их, но тем не менее они пришли в то место, куда шел Иван. В этом было что-то мистическое, но Инна лишь вздохнула – её муж, в честь которого и был назван внук, тоже знал многое наперед, и не в этом ли была причина всего, что происходило в её жизни. И ни есть ли её жизнь кем-то прочитанная книга, где все предопределено от начала до конца?

Прими все как есть и иди тем путем, который начертан в книге твоей судьбы.

Инна шла, замыкая группу, думая о том, что она устала, очень устала, и порой ей казалась, что она не хочет знать, что же будет дальше. Может скорая смерть избавит её от дальнейшего пути.

Прах и пепел-4

9.

-Вы кто такие, и куда идете? – спросил Командир, обращаясь к людям, стоящим у ворот в свой город.

-Мы люди и идем, чтобы найти людей, - ответил Виктор.

Виталя хмыкнул и сказал, обращаясь к Михаилу:

-Люди они, я это и так вижу.

-Ага, - поддакнул Михаил, - это и так понятно.

-Они пришли не просто так, - снова сказал Александр. С высоты двух метров (выше возводить стену они посчитали нецелесообразным – для борьбы с крысами достаточно, а других врагов пока не намечалось) он смотрел на мальчика, который стоял и смотрел на них. Холодное любопытство светло серых глаз, в которых Александр не видел ни страха, ни робости, ни удивления, ни радости от встречи с людьми. Словно мальчик знал, что они здесь есть и что им откроют ворота.

Весть о том, что к ним пришли люди, привела на стену любопытствующих – еще около десяти человек сгрудились за спиной Хозяина.

-Я вижу у вас оружие, - громко сказал Виталя, - поэтому я пока не уверен, что вы пришли с миром.

-Лук со стрелами у нас для того, чтобы добывать себе пищу, - попытался объяснить Виктор, но явно не убедительно, потому что собеседник ухмыльнулся.

-Посмотрите на нас, - сказал Виктор, - пожилая женщина, ребенок и мы с женой, - какие же мы бандиты. К тому же мы устали после длинного пути.

Пока Виктор говорил, Иван расчистил ногой песок и пальцем нарисовал круг и треугольник внутри круга. Отошел от рисунка и с интересом посмотрел на стоящих вверху людей (Сане же показалось, что посмотрел в его глаза).

-Виталя, они знают, - сказал он.

-Ну и что, - все еще сопротивляясь, ответил Виталя.

-Надо открывать ворота.

-Я еще пока не уверен в этом.

-И, вполне возможно, Старик был прав.

-Ерунда.

-И, действительно, они не похожи на бандитов, - сказал Моня, - старуха, похоже, еле на ногах стоит.

Кто-то за спиной Командира тоже поддержал Моню, и Виталя, сморщившись, сказал:

-Ну, ладно, открывайте ворота, но мне что-то они не нравятся.

Александр, пока все остальные знакомились с новыми людьми, расспрашивали их о том, что они знают и где были, наблюдал за мальчиком, который вел себя спокойно и никак не выдавал своего знания. Он улыбался, отвечал, что его зовут Иван и ему десять лет, смотрел открыто и дружелюбно. Пожилая женщина, назвавшаяся Инной, села на лавку и вытянула ноги – было видно, что она действительно устала. Ей подали воды и она, поблагодарив, жадно стала пить. Командир, плотоядно ощупав взглядом Элис, предложил ей сдать лук на то время, пока они находятся на территории его города, а Виктору объяснил свой статус.

-Меня зовут Командир, и я здесь главный.

Виктор спокойно кивнул и, взяв протянутую кем-то воду, тоже напился.

Когда первая суматоха улеглась, новички утолили жажду и Виталя объяснил им об городских порядках, Александр подошел к мальчику и, сев на землю рядом с ним, спросил:

-Иван, ты нарисовал круг с треугольником внутри просто так или с какой-то целью?

Мальчик улыбнулся и сказал:

-Вы же знаете, что не просто так. Кстати, можно я буду называть тебя Саней, так короче и удобнее.

Александр, вдруг перестав ощущать свои годы и став тем самым Саней, который подглядывал за Морговщиком и делал самопал, кивнул. Сидя рядом с мальчиком, он почувствовал, что все эти длинные годы он жил в состоянии своего детства среди луговых трав на пути к тому, чтобы наткнуться на странный ящик. И теперь, когда его путь подошел к концу (а в этом он был уверен на все сто), он и рад и не рад, потому что окончание любого пути закрывает очередную страницу и открывает новую, а что там будет, он пока не знает.

-Да, можешь называть меня Саней.

Мальчик убрал улыбку с лица и сказал:

-Ты прав, Саня, я знаю, но об этом завтра, потому что мы устали.

-Ты думаешь, я смогу спокойно провести ночь.

Мальчик пожал плечами и отвернулся от него.

10.

Александр действительно толком не спал. Ворочался, часто вставал и, подойдя к окну, смотрел на звездное небо. Он чувствовал, что наступило то время, когда он получит ответы на все свои вопросы. Эти ночные часы тянулись томительно долго, тишина раздражала, а звезды на небе казались просто холодными точками.

Весь прошедший вечер он наблюдал за мальчиком – слушал, что он говорил, когда его расспрашивали женщины, смотрел на его спокойное поведение и видимое отсутствие усталости после далекого перехода. Мальчик ел то, что ему дали (вареный картофель и кусок свинины), и делал это так, словно он никогда не голодал. Он пил воду так, словно не испытывал жажду. Мальчик все делал с чувством собственного достоинства, и это удивляло Александра. Он уже отвык от такого поведения окружающих его людей.

Уснул Александр уже под утро, устав думать. И проснулся, когда солнце поднялось над горизонтом. Потянувшись всем телом, он встал и вышел из дома. И ничуть не удивился, когда увидел, что мальчик по имени Иван сидит на его крыльце. Что-то подобное он от него и ожидал.

-Доброе утро, - сказал Иван.

Александр кивнул в ответ и сказал:

-Как я и думал, спалось плохо. Если ты уже здесь, значит, можешь отвечать на мои вопросы?

-Да, - ответил Иван, - можешь спрашивать, но сначала покажи мне его.

-Что конкретно? – спросил Саня. Он понял, что хотел увидеть мальчик, но ему хотелось узнать, как Иван назовет этот предмет. Но он услышал не то, что хотел.

-То, что находится у тебя в комнате за запертой дверью, и то, что прилагается к нему – металлический шар с треугольником.

-Что для тебя эти предметы? – спросил Саня, и сел рядом с мальчиком.

-То же, что и для тебя. Вехи на долгом пути. Знаки, как ориентиры, что ведут к свету.

Иван встал и, глядя на собеседника с ожиданием, повернулся к входной двери. Александр вздохнул и пошел показывать. Он провел мальчика к двери с зарешеченным окном и ткнул пальцем – вот он. Иван привстал на цыпочки, заглянув в окно, и посмотрел на Александра.

-Может, дверь откроешь.

-И все-таки, Иван, что это такое? - снова спросил Саня, доставая ключ и открывая дверь.

Мальчик не ответил. Он вошел в комнату и подошел к продолговатому ящику. Провел рукой по желобу, погладил металлическую поверхность и спокойно сказал:

-Время, как полноводная река, несет нас по направлению к Богу, позволяя использовать то, что оставлено поклоняющимися Ему на всем бесконечном пути. Использовать то, у чего уже давно нет названия, потому что уже давно нет того языка, на котором его называли.

Иван отвел глаза от ящика и, посмотрев на Саню, протянул руку:

-Металлический шар, который ты всегда носишь с собой. Дай мне его.

Повертев его в руке, он улыбнулся и сказал:

-Я сейчас приду с этим ящиком в центр твоего города и расскажу всем, что вы имеете, даже не догадываясь о том даре, что вам преподнесен.

Александр помотал головой и неуверенно сказал:

-Ящик очень тяжелый, мы его вдесятером с большим трудом по бревнам докатили сюда.

-Я же говорю, вы не знаете, что имеете, - снова повторил Иван, - собирай людей Саня.

Александр, перед тем, как выскочить из комнаты, увидел, как мальчик, вложив шар в середину желоба, провел им к ближайшему к нему краю и, приподняв руку, повел ящик за собой без каких-либо усилий. Словно тяжелый ящик стал воздушным шариком, который покорно следует за своим хозяином.

11.

Хоть и было раннее утро, люди собрались быстро. И большинство видело, как мальчик шел к центру их поселения и вел за собой металлический ящик. Моня, который прекрасно помнил, как было тяжело тащить его, стоял с вытянутым лицом и отпавшей вниз челюстью. Виталя тоже удивился, но его больше беспокоило то, что его власть может пошатнуться – сначала пришельцы удивляют, преподнося людям чудо, а затем занимают его территорию. Александр был неестественно возбужден – суетливо звал людей, махал руками и что-то бессвязно говорил о том, что он был прав, когда говорил, что этот ящик нужен им.

На утоптанной площадке перед бывшей столовой бывшего профилактория стоял мальчик и рядом с ним на земле стоял ящик. Люди стояли вокруг и смотрели. С разным выражением лиц, спокойные и не очень, молча и шепотом переговариваясь, - собравшаяся толпа явно ждала чуда.

И она его получила.

-Ну, и что все это значит? – спросил Командир.

Иван поднял голову, посмотрел вокруг, словно только что увидел собравшихся людей. Встретился глазами с Инной, грустно улыбнувшись. Глянул вверх, словно на голубом полотне безоблачного неба отражался лик Бога, которого он призывал в свидетели. И медленно начал:

-Планета Земля вращается вокруг Солнца миллиарды лет. Было несколько человеческих цивилизаций, которые достигли небывалых высот в своем развитии. А, точнее, их было – семь. Одни занимались самосовершенствованием и духовным развитием, другие развивали земную технику, третьи устремлялись в космос, но все они рано или поздно подходили к тому моменту, когда их время заканчивалось. История любой цивилизации имеет свой закономерный конец, потому что так хочет Бог.

Мальчик серьезно посмотрел на лица людей и продолжил:

-Все эти цивилизации растворились в пространстве и времени, практически ничего не оставив, но это можно понять – за сотни тысяч лет все исчезает. Именно такое количество времени разделяет их.

-Что-то подобное Атлантиде? – перебил мальчика Александр.

-Нет, - отмахнулся Иван, - атланты жили пятнадцать тысяч лет назад на большом острове, который ушел на дно океана, и они стояли у истоков седьмой цивилизации. А вы, - мальчик ткнул пальцем в толпу, - закат этой седьмой цивилизации. Впереди тысячелетия безвременья, когда человек будет бороться за выживание, балансируя на грани вымирания, а у планеты будет время залечить раны, оставленные нами.

-Мальчик, ты говоришь чушь, - уверенно сказал Командир, - я думаю, что у людей очень много шансов вернуться к господству на планете, и на это понадобится не более ста лет.

Иван пожал плечами и ответил:

-Не имеет никакого значения, поверите вы или нет. Было время сеять и приходит время собирать урожай, за которым снова придет время посева. Бог отсчитывает время в других масштабах и нам никогда не понять его. Остается только принимать все, как есть.

Инна, стоящая позади всей толпы, слушала внука и узнавала в его словах своего ушедшего мужа. И не только слова – жесты, движения головой: маленький Иван вернул её в то далекое время, когда она была молода и любима. И когда она любила.

Инна слушала Ивана и молча плакала, даже не пытаясь стереть с лица бегущие слезы.

-И все-таки, - спросил Александр, показав рукой на ящик, - что это такое?

Иван провел рукой по металлической поверхности и ответил:

-Шестая цивилизация достигла небывалых высот в создании неиссякаемых источников энергии. Конечно, это не вечный двигатель, но энергии этого предмета хватит еще на многие тысячелетия.

-У него есть название?

-Не знаю, - пожал плечами Иван, - наверное, есть, но я его не знаю. Да и разве это имеет значение?

Кто-то из толпы спросил:

-А нам от него какой прок?

Иван вздохнул. И сказал:

-Сейчас покажу.

Он забрался на ящик верхом, сел, подобрав ноги, и посмотрел на людей. Нашел глазами Инну и, пристально глянув на неё, улыбнулся. Не по-детски грустно. Инна, вдруг осознав, что Иван прощается с ней, открыла рот, чтобы сказать то, о чем она думала. Но ничего не сказала.

В почти идеальной тишине Иван снова вложил шар в желоб и повернул его по часовой стрелке. Стенки ящика поползли вверх, закрывая Ивана со всех сторон. И практически сразу нестерпимо яркий белый свет на секунды воцарился в огороженном человеческом поселении.

12.

Очень высокая температура практически мгновенно сожгла все в радиусе трехсот метров. Фигуры людей, - скульптуры из пепла, - окружали его. В разных позах и большинство пытались в последний момент закрыться руками от яркого света. Сидящий на ящике Иван нашел глазами Инну – она все также стояла и смотрела на него, чуть протянув руку, словно прощалась и прощала. Черная фигура родного человека казалась Ивану живой, только слегка задумалась перед тем, как что-то сказать ему.

Первый порыв ветра, и – скульптуры стали рассыпаться, оставляя после себя кучки пепла.

-Помни, ибо ты есть прах. И ты прах, и все – прах.

Мальчик пробормотал слова из навсегда исчезнувшей книги и вздохнул. Впереди еще много работы: только на хорошо удобренной почве начнет расти новый урожай.

Оглавление

Начало

Рождение и смерть-1

Рождение и смерть-2

Рождение и смерть-3

Видеть сны-1

Видеть сны-2

Видеть сны-3

Видеть сны-4

Видеть сны-5

Видеть сны-6

Иван-1

Иван-2

Иван-3

Иван-4

Иван-5

Иван-6

Создать Бога

Победить врага-1

Победить врага-2

Прах и пепел-1

Прах и пепел-2

Прах и пепел-3

Прах и пепел-4