Головная боль генерала Калугина, или Гусь и Ляля

Глава 1

– … категория всего-то «один-бэ», любой школьник пройдёт! – выдернул из мыслей восторженно-настойчивый голос Славки.

– Что? – ответила Ляля, растерянно посмотрев на сестру.

– Ты меня вообще не слушаешь, что ли? Сестра называется. Говорю, поедем на майских на Мунку-Сардык, категория восхождения минимальная – «один бэ», даже не «два а» или «два бэ», а ерунда, для таких как ты Ляль, а то закиснешь на своих Патриках.

– Патрики такие же мои, как и твои, – фыркнула в ответ Ляля.

Не только ей купили квартиру в престижном районе столицы, сестре тоже. Ляля пользовалась жильём, Славка же жила сначала в общежитии, потом сняла убитую двушку поближе к месту основного обитания. Двушку, чтобы бесконечным знакомым, которых сестра находила словно из воздуха, было где перекантоваться.

Возможности родителей Славка игнорировала по идейным соображениям, когда это удавалось, конечно. Ляля с отцом, генерал-полковником в отставке, не спорила, достаточно одной бунтарки в семье. Морозить собственные уши назло маме с папой – не Лялин формат.

– Прости, прости, ты же знаешь, меня заносит. Так что, поедем на майских на Мунку-Сардык? Вангую, там обязательно найдётся парочка страждущих, сирых и убогих, кому непременно нужно помочь, поэтому ты не имеешь никакого морального права отказаться. Это я тебя заманиваю, чтоб ты понимала, – заливисто засмеялась Славка, разнося по салону самолёта звонкий гогот, смехом эти гортанные, отрывистые звуки назвать было нельзя.

– Что? – уставилась Славка. – Манерам не обучена, простите. Истинная Ляля в нашей семье одна – это ты.

– Я тебя сейчас ударю!

– Ой, страшно-то как, – ещё громче засмеялась Славка, два раза ударив тяжёлыми подошвами берцев по полу.

– Валерия Степановна, Владислава Степановна, посадка через двадцать минут, пожалуйста, пристегнитесь, – раздалось над головами сестёр.

Валерия Степановна – это и есть Ляля. Ляпнул один умник на первом курсе Суриковки, и прилипло. Вскоре распространилось и на семью с лёгкой руки Славки, которая прозвище оценила и согласилась. Лера – настоящая Ляля, и по виду, и по содержанию. Сейчас Ляля сама редко вспоминала, что она Валерия, ещё и Степановна.

Ляля сразу же пристегнулась, положила руки на колени, вцепившись в льняные брюки. Попыталась скрыть волнение перед посадкой, которое, как бы она ни пыталась бороться с аэрофобией, побеждало.

Слава для начала смерила оценивающим взглядом говорящего, как шеф-повар оценивает свежесть рыбы перед тем, как разделать и подать на стол.

Высокий, подтянутый, в военной форме, в звании майора, с короткой уставной стрижкой с косыми висками, тёмными глазами, он окинул Славку таким взглядом, от которого у Ляли побежали мурашки по спине. Неприятный взгляд, унижающий, как на мокрицу посмотрел. На мокрицу с гранатой, правильней сказать.

В ответ Славка демонстративно медленно, не отрывая глаз от стоявшего почти по стойке смирно, пристегнулась. Откинулась на спинку и закинула ногу на ногу в камуфляжных штанах.

– Есть, товарищ Вячеслав Павлович, – проговорила Славка, кидая вызов сопровождающему майору.

Что Славка умела – это бросать вызовы и преодолевать препятствия, если препятствий не было, она их находила, за неимением оных, лично создавала. Выпестовывала, холила и лелеяла, прежде чем ринуться с головой в очередную задницу.

Вячеслав Павлович смерил Славку холодным взглядом, как если бы смотрел на королевскую кобру, у которой только что выкачал весь яд. Тварюга, конечно, отвратная на вид, но совершенно точно в ближайшее время безопасная.

Кинул сочувствующий взгляд на Лялю, явно недоумевая, как эти двое могут быть не просто родственницами, а близнецами. Что вообще такое рафинированное существо, как Ляля, делает рядом со Славкой, да ещё в таком месте. От комментариев воздержался, развернулся, ушёл на своё место.

Через обещанные двадцать минут самолёт коснулся шасси посадочной полосы. Военный люд дисциплинированно встал, не создавая суеты, двинулся к выходу, негромко переговариваясь. Никаких лишних движений, хаотичного волнения воздуха. Чётко, быстро, слаженно.

Для Ляли, до этого летавшей лишь гражданскими рейсами с неспешными пенсионерами, шумной молодёжью, капризничающими детьми, такое было в новинку. Хотя ей ли, выросшей в окружении военных разных мастей и рангов, удивляться.

Яркое, удивительно высокое небо ударило по глазам, вкупе с плюсовой, выше двадцати пяти градусов по Цельсию, температурой. Ляля вцепилась в собственноручно расписанный шоппер, в котором лежали скетчбуки, пастель, наборы маркеров и карандаши, и поспешила за уверенно шагающей сестрой.

Вячеслав Павлович шёл на шаг позади, как телохранитель. По сути, он и был телохранителем, иначе не назвать эту навязанную должность, которую с трудом терпели и сам охранник, и его подопечная в лице Славки.

Ляля всё понимала, была благодарна Вячеславу Павловичу. Понятно, достаточно одного звонка, и решатся любые проблемы, но лучше их избежать. Выполнить свою миссию, вернуться домой, не доставляя никому лишних неудобств.

Славка обернулась, клоунским жестом пропустила вперёд Вячеслава Павловича, тот окинул её неприязненным взглядом. Обогнал, демонстративно двинулся вперёд, дескать, от самолёта до расположения доберётесь сами. Ничего опасного на военной базе, среди толпы вояк и оружия, произойти не может. Не найти безопасней места на планете Земля.

Может и не найти… Ляля боязливо оглянулась. Окружение, преимущественно мужчины, расслабленно ходили, разговаривали, смеялись, бросали заинтересованные, откровенно оценивающие взгляды на прилетевших девушек. Кроме Ляли со Славкой прибыли ещё два военных медика женского пола, одна молоденькая медсестра и связистка.

– Может, хватит грубить Вячеславу Павловичу? – Ляля посмотрела на Славку. – Правда, что он тебе сделал?

– Бесит он меня! – прошипела Славка. – Бесит! Нянька нашёлся… Ясно же, выслуживается ради звёздочек, таракан штабной, чистоплюй паршивый, – едва не сплюнула сквозь зубы, остановилась, увидев расширенные глаза Ляли.

– Всё равно одну бы тебя отец не отпустил… – сделала Ляля справедливое замечание.

Чудо, что вообще позволил дочерям отправиться в горячую точку, пусть и на самую безопасную военную базу на планете Земля. Военная – ключевое слово.

Лялю – потому что она «истинная Ляля». Представить её среди военного люда – грубого, порой неотёсанного, как говорится «со следом от фуражки через весь мозг» – невозможно. При слове «жопа» она, конечно, в обморок не падала, но искренне считала, что в русском языке достаточно синонимов, чтобы не марать рот и уши.

Славку – потому что, окончив академию по специальности «военный журналист», она рвалась в бой. Во что бы то ни стало влететь в ту самую пятую точку, которую вслух при сестре называть своим именем не стоит. Учитывая талант находить неприятности, отец должен был посадить дочь на цепь в бункере с пятиметровыми стенами и выставить вооружённую охрану, а он всего лишь обеспечил «телохранителя».

– И отец бесит! – рвано отрезала Славка. – Какой репортаж я отсюда сделаю? – показала взглядом на жёлтое двухэтажное здание, к которому они шли. – Про быт военных, какими свежими овощами их кормят, и как сладко они спят, – скривилась Славка.

– У тебя обязательно получится интересный репортаж! – Ляля горячо обняла сестру. – Ты самая талантливая! А на майских мы поедем на этот твой… Мунку-Сардык.

– Вот в кого ты такая милая, а? – засияла Славка, искренне прижала хрупкую, почти воздушную Лялю к своему худому, тренированному телу.

На входе Славка оставила Лялю, поставив у стены, с наказом никуда не отходить. Для верности бросила под ноги свой неподъёмный рюкзак. Лялин унёс Вячеслав Павлович, за что она искренне была ему признательна. Славкин благоразумно не тронул, даже не предложил, а может, в назидание, чтобы неповадно было. Неповадно, Славке, конечно же, не стало.

Мимо проходили военные, бросая взгляды на Лялю, благо никто не останавливался, не позволял себе никаких комментариев. Она громко выдохнула от внутреннего напряжения, успела отругать себя за безрассудное решение приехать сюда. Славке здесь мало эмоций, Ляле же за глаза и уши адреналина, который растекался по венам, заставляя мелко подрагивать.

Взяла себя в руки, напомнила, что должна была поступить именно так. Регион на грани гуманитарной катастрофы. Женщинам, детям, старикам, мирному населению необходима помощь. Не просто необходима, жизненно важна.

Гуманитарный фонд, больше пяти лет назад, основанный женой брата, исправно поставлял сюда грузы, благо связей и возможностей хватало. Обычно груз сопровождала лично Лена. Следила, чтобы всё уходило нуждающимся, а не по карманам местных чиновников. В этот раз поручила родственнице, не было другого выхода. Ляля отлично знала внутреннюю кухню фонда, незаметно для себя стала правой рукой Лены, основной помощницей, так кому было лететь, как не ей?

Отец дело невестки не одобрял. Говорил, что всё глупости, пустое, разворуют, разграбят, до нуждающихся дойдут крохи. Лена стояла на своём насмерть, Ляля поддерживала. Иногда и крох достаточно, чтобы спасти чью-то жизнь. Какое они, сытые, живущие в безопасности и достатке, имеют право не помогать? Никакого!

Ляле предстояло разобраться с документацией, проследить за отгрузкой, отправить в нужном направлении, не выезжая за пределы военной базы, и через пару дней улететь домой.

– Опачки, какая лялька! – громыхнули над головой задумавшейся Ляли.

Она подняла взгляд на стоявшего напротив мужчину в камуфляжной форме. Высокие ботинки песочного цвета, закатанные по локоть рукава, демонстрирующие загорелые сильные руки, кисти с выступающими венами. Видна горловина футболки и сразу мощная шея с дрогнувшим кадыком, будто обладатель слюной подавился.

Синие, бездонные глаза, в которые проваливаешься, как в бездну. Широкая, какая-то вопиюще наглая улыбка, демонстрирующая белые зубы, которые сверкали на загорелом, гладко выбритом лице.

Всё по уставу, даже головной убор сидит, как полагается, и всё-таки во всём облике с откровенным интересом разглядывающего Лялю скользила какая-то небрежность. Он словно только с мягкой постели встал, эспрессо выпил и сел смотреть рилсы про котиков.

– Ты откуда взялась, такая нарядная?

Ляля быстро оглядела себя. Если мимо проходили женщины, которых было мало, то либо в военной, либо в медицинской форме. Ляля же была одета в льняные широкие брюки, такую же рубашку с коротким рукавом, босоножки на тракторной подошве, чтобы казаться чуточку повыше. Подошва, пожалуй, единственное, что более-менее отдалённо напоминало форму. А ещё резинка для волос цвета хаки, которая сейчас красовалась на запястье, волосы оставались распущенными.

– Простите? – пробормотала Ляля, отступив пару шагов от военных.

К говорящему успели подойти приятели, такие же здоровенные, загорелые, небрежные, оторвавшиеся от рилсов с котятами.

– Сестричка новая, заблудилась? – ещё шире улыбнулся тот, что подошёл первым. – Пойдём, я тебя в санчасть отведу. Покажу, что здесь, как… – огромная ладонь легла на плечо Ляли, заставляя опешить.

Этот человек знаком с понятием «личное пространство»? Ладонь, несмотря на размеры и очевидную силу, обхватывала мягко, словно… котёнка держала.

– Заодно познакомимся поближе, – красноречиво повёл бровями говорящий.

За его спиной заржали, как будёновские кони, в пять лужёных глоток остальные, заставляя Лялю распахнуть глаза в недоумении.

Это он… он на что сейчас намекнул? Понятно на что, очевидно, на лице у наглеца написано, но на её-то лице ничего такого совершенно точно написано быть не может.

– Простите, вы сейчас меня домогаетесь? – собралась с силами и посмотрела прямо в лицо наглецу.

Красивому наглецу, стоит заметить. Не с рекламного баннера, такого глянцем только испортишь. Первобытный, источающий силу, дерзость, мужественность за три версты вокруг себя. Такого рисовать нужно, чтобы точно передать все оттенки мимики, атмосферу.

– Чего? – кажется, пришла очередь опешить наглецу.

Он дёрнул плечом, автомат, висевший там всё время, нехорошо громыхнуло, заставив Лялю вздрогнуть. Вообще-то она, по причине рождения в семье потомственных военных, должна была относиться к оружию хотя бы равнодушно, а то и с интересом, как Славка, например.

Но Ляля ненавидела оружие всей душой. Оружие – это война. Война – это разрушения, страдания, смерть. Неужели нельзя взять и уничтожить все эти бесчеловечные игрушки, чтобы раз и навсегда наступил мир?!

А ещё она боялась оружия, интуитивно, на уровне рефлексов боялась, как и летать.

– Вы мне угрожаете? – пролепетала она, понимая, что автомат даже не заряжен, но иррациональный страх взял верх.

– Никак нет! – всё с той же широкой улыбкой ответил наглец, явно удивившись словам Ляли.

Рядом раздались нервные смешки, говорящие, что не только он один удивился, окружающие тоже в лёгоньком шоке от происходящего.

– Проблемы?

Лера со спины услышала голос Вячеслава Павловича. Выдохнула с облегчением, повернулась, посмотрела с благодарностью.

– Капитан, – тот никак не ответил на взгляд Ляли, он сверлил взглядом капитана… да, точно, капитана, от паники она не сразу заметила звание.

– Майор, – всё, что ответил капитан, решив обойтись без уставного приветствия.

Что там, капитан молчаливо, одним взглядом, отправил майора на место, которое вслух Ляля не произносила никогда, и при ней не произносили даже незнакомые люди. Славка комментировала это явление словом: «аура».

– Мне в уборную надо, – вдруг пискнула Ляля, обращаясь к Вячеславу Павловичу.

Вызвала взрывной гогот со стороны стоящей компании и совершенно нечитаемые эмоции у «телохранителя».

Через секунду, к облегчению Ляли, все разошлись. Компания во главе с наглецом к выходу. Вячеслав Павлович, захватил Славкин рюкзак, в сторону внутренних помещений.

– Вот же лялька, – услышала она насмешливое за спиной.

– Ну ты гусь, – грохнул чей-то раскатистый бас, и снова раздался взрыв смеха, который мог сотрясти стены.

Гусь… хорошо, что этот гусь убирался с базы, судя по огромным рюкзакам у ног и джипу, куда закидывали эти рюкзаки, когда Ляля зачем-то обернулась.

Не хотела бы она ещё раз встретиться с этим предводителем отряда гусеобразных, семейства утиных…

Глава 2

Ляля опасливо оглянулась, не привыкла она к общим душевым, фитнес-клуб не в счёт, там кабинки закрываются, а здесь – чистое поле, образно говоря. Безопасно, но откровенно не по себе.

Быстро сбила дорожную пыль, нанесла бальзам на волосы, обернулась в полотенце и рванула в сторону раздевалки, тоже общей.

На скамейке напротив сгрудились несколько девушек, ровесниц Ляли или чуть-чуть постарше, кто-то в полотенце, кто-то в медицинской форме. Они что-то живо обсуждали, не обращая внимания на старающуюся быстрей одеться Лялю, будто и не было её рядом.

– Насть, не расстраивайся ты так… – гладила по светлым, коротким волосам одна из стоящих, ту, что сидела, понурив голову. – Мужиков вокруг – море! Океан целый! Рассольников глаз с тебя не сводит, дался тебе этот Бисаров…

Угрюмо молчавшая Настя разревелась, оглушив полупустую раздевалку отчаянными рыданиями.

– Светка тоже сука, конечно… – шепнул кто-то сочувственно под одобряющие реплики остальных.

– Что Светка? – ответила высокая, рыжая. – Витя этот, – имя сказано было с каким-то особенным презрением, растягивая гласные, – по-моему, всех уже переимел, ни одну юбку не пропустил. Не удивлюсь, если и майора нашего.

– Чушь не мели. Вере Максимовне сорок пять, и у неё муж здесь, вообще-то. Бисаров кобель, но не дебил, – кто-то с возмущением опроверг версию рыжей.

– Мужу не обязательно докладывать, а сорок пять не возраст для женщины, тем более для Бисарова, он без разбора берёт. Горшкову помните? Вера против неё красавица, – парировала рыжая, вызвав очередной приступ воя Насти.

– Светка, Светка, Светка идёт, – раздалось яростное шептание, а после повисла гробовая тишина.

– Вы чего здесь? – подошла невысокая толстушка с короткими кудрявыми волосами.

– Тебя забыли спросить! – огрызнулась Настя, подскочив со скамейки. – Ты… ты… ты, знаешь что?! Ты!

– Ты зачем с Бисаровым пошла, если знаешь, что он Настин? – выдала рыжая, выразив общее возмущение.

– Во-первых, он ни с кем. Вы сколько тут торчите? Всего-то пару месяцев, а я третий раз уже, и ещё вернусь, знаю, что таких Насть у него перебывало – не сосчитать сколько, в ряд поставить – до Москвы строй выстроится. А во-вторых, он мне ампулу промедола помогал найти, выбросила по запарке… – раздались испуганные вздохи, вскрики, слова поддержки. – Вера Максимовна сказала, церемониться со мной никто не станет, посадят. Витёк услышал, всю помойку со мной перетряс.

– Нашли?

– Нашли! – победно заявила Светка. – Ты вместо того, чтобы на людей бросаться, лучше бы проводила своего драгоценного, сказал, что они на позиции собираются.

– Ой! – пискнула Настя.

Выскочила на улицу и рванула в сторону главного корпуса. Ляля вышла следом, посмотрела в спину спешащей, в недоумении пожала плечами. Неужели можно настолько себя не уважать?..

Она представить себя не могла на месте этой девушки. Чтобы она бежала за каким-то мужчиной, хоть на позиции он собирается, хоть в Антарктиду. Тем более за мужчиной с таким «послужным списком», что строй аж до Москвы получится. Там и инфекции, наверняка, не меньше, и самомнения мешок. Встречала Ляля таких уродов, ничего, кроме отвращения, они не вызывали, но больше удивляли девушки, вешающиеся на подобных принцев. Уж лучше одной быть, чем так!

В кимбе, на железной односпальной кровати, сидела Славка, вытянув ноги, недовольно смотря в фотоаппарат. Уже пробежалась, наделала снимков. Терпения у сестры – ноль.

Договорились, что сначала сходят в столовую, животы сводило у обеих, последний раз нормально ели в аэропорту, на борту кормили, но тогда обе были сыты, так что успели проголодаться.

– Вот о чём мне писать, а? – взвилась Славка, увидев сестру. – Ты в этом собралась ходить? – резко сменила она тему.

Скептически оглядела простое платье Ляли, действительно простое, скромное даже, несмотря на люксовый бренд. Однотонное, в стиле милитари, чуть выше колена.

– Ещё бы от Ив Сен-Лорана напялила на себя платьюшко. С перьями! Здесь же самое место, – Славка засмеялась, совершенно не зло, но всё равно обидно.

Ляля не отказывала себе в нарядах последних коллекций. Почему она должна отказываться, если может себе позволить? Кичиться в голову не приходило, финансовое благополучие не её заслуга, но стыдиться тоже не считала нужным.

– Платье из перьев создал Александр Маккуин, Слав, стыдно это не знать, – ответила в тон.

– Ой, всё! – махнула рукой сестра, она точно не видела того платья, да и имя знаменитого модельера тоже вряд ли знала. – На, лучше оденься по-человечески, – протянула камуфляжные штаны и футболку, как у себя, расцветки, принятой для военной формы в этом регионе. – Удобно, практично и внимание меньше привлекает. Соблазнит тебя какой-нибудь горячий парень, а с Вячеслава Павловича погоны снимут за то, что не уберёг девичью честь дочери генерала.

– Откуда такая забота о Вячеславе Павловиче? – усмехнулась Ляля, ныряя в Славкины штаны.

Сели не идеально, кое-где болтались. Телосложение у них было одинаковое, Славка более спортивная, но такая же худая, просто сестра выбирала одежду на глазок, главное, чтобы «практично и удобно», часто в военторге.

– О тебе забота, – поправила Славка.

– Не боишься, что тебя соблазнит какой-нибудь горячий парень? – улыбнулась Ляля. – Мужчин здесь целый океан, – вспомнила слова, услышанные в раздевалке.

– Меня?! – грохнула смехом Славка, ударив тяжёлыми подошвами берцев по полу. – Давно мне так смешно не было! Я сама горячий парень, Ляль, пусть они меня боятся, – взлохматила ладонью короткую стрижку.

Сейчас волосы отросли, топорщились ёжиком сантиметров пять, у висков и на затылке чуть короче, чтобы была видна форма. Несколько лет назад сестра огорошила родню, появившись с причёской под машинку, с тех пор из образа не выходила.

Отца тогда чуть удар не хватил, братья старшие ржали, как кони, Лена смотрела осуждающе – как можно добровольно себя изуродовать? – только Ляля встала на сторону сестры, потому что всегда вставала, а Славка на её сторону.

– Пойдём, – Слава открыла дверь, впуская жару и солнечный свет, нацепила очки-авиаторы, махнула Ляле, чтобы та следовала за ней, и двинулась вдоль бесконечных рядов кимб.

У главного корпуса Ляля столкнулась с той же компанией, что видела не больше часа назад. Хорошо, что удалось проскочить незаметно, никто на девушек в привычной глазу форме внимания не обратил.

Тот, что синеглазый, что-то отрывисто говорил приятелю, не обращая внимания на окружающих. Рядом топталась уже знакомая Настя, на которую никто не смотрел, будто она пустое место, ничто. Стояла, как никому не нужный щенок в ожидании человеческой ласки или хотя бы объедков со стола.

Из дверей вышел невысокий, по сравнению со стоящими, военный, сверкнув приличным званием. Компания вытянулась по стойке «смирно», военный отдал короткое распоряжение, быстро, с раздражением, глянул на явно лишнюю здесь Настю, той пришлось нырнуть под козырёк крыльца, что-то добавил лично синеглазому, развернулся и ушёл обратно.

Компания тут же двинулась в противоположную сторону, проигнорировав одиноко топчущуюся в стороне Настю. Хоть бы «до свидания» сказали…

Интересно, из-за кого был сыр-бор в раздевалке, кто из этих парней знаменитый Бисаров? В принципе, любой мог бы быть, не военные, а фитнес-модели какие-то, или как у Пушкина написано: «Все красавцы удалые, великаны молодые, все равны как на подбор…»

Вот только внешность не делает их былинными богатырями, напротив, не с лучшей стороны характеризует.

– Ляль! – дёрнула за рукав Славка.

Ляля поспешила за сестрой, стоять рядом с несчастной Настей, глядя вслед Бисарову, кто бы из них им ни был, не собиралась.

Пока ели, Славка вываливала всё, что разведала за час, пока Ляля устраивалась во временном жилище и бегала в душ. Это сестре, где рюкзак бросила – там и дом, если есть «пендаль» под мягким местом – отлично, нашлась палатка – вообще шикарно. Ляле же нужно обустроиться. В любом, самом неприглядном месте попытаться навести уют. Славка шутила, что сестра и в окопе бы стильные занавески повесила и герань посадила.

Гуманитарный груз, с которым они приехали, уже разгрузили, но не трогали, ожидают местные власти, должны приехать двое. Сформируют колонны и под конвоем наших военных повезут к месту назначения. Славка озвучила лагерь для беженцев.

– У меня указан другой лагерь… – нахмурилась Ляля.

– Мне тоже показалось, что вы с Леной о другом лагере говорили, перепутать я не могла, специально переспросила. Переводчик сказал, что лагерь поменялся в последний момент, он не знает почему, вопросы задавать здесь не принято.

– Я выясню, – решительно кивнула Ляля.

– Знаешь, я подумала тут… – горячо зашептала Славка. – Отец запросто может оказаться прав, говоря, что гуманитарка разворовывается местными. Мутят они что-то, явно мутят. Поехали с грузом? Всё на месте разузнаем, ты будешь спокойна за груз, я сделаю репортаж о гуманитарной миссии и жизни в лагере беженцев – всяко лучше, чем про тридцать три относительно новых способа чистки картофеля на военной базе.

– Ты сдурела? – Ляля окинула возмущённым взглядом горящую энтузиазмом сестру.

Демонстративно потрогала её лоб, нет ли температуры, чем-то же надо объяснить бред, который лился из уст Славы. Даже если опустить за скобки, что они находятся на территории беспрерывно воюющей страны, с большим количеством жертв, сопровождение груза не допустит Вячеслав Павлович. Да никто не допустит!

Ляля была уверена – пребывание двух дочерей генерала Калугина на базе уже само по себе головная боль для местных вояк, с которой они вынуждены мириться, ни условия службы, ни место не выбирают.

Рисковать задницами этих дочерей никто в здравом уме не станет. Ладно – их задницами, своими точно никто не захочет рисковать. В случае любой проблемы шкуру спустят, да и без проблем тоже спустят. За потенциальную возможность причинения вреда, как говорится.

– Что? Это же безопасно! Лагерь в той части, где военные действия не ведутся, боевиков не было и нет, тихо, как в морге. Плохое сравнение, согласна, – кивнула Славка на возмущённый взгляд и поджатые губы сестры. – В общем, тихо. Военные просто для вида едут, солобонов не обстрелянных отправляют, чтобы хоть чем-то занять. Доедем с ними, вернёмся обратно.

– Отец сначала Вячеслава Павловича подвесит, потом местное командование, а после нас, причём, не дожидаясь возвращения. Вот на том флагштоке, – Ляля показала в сторону большого плаца для построения. – В назидание потомкам.

– На Вячеслава твоего Павловича мне наплевать, такие всегда найдут, как выслужится перед начальством! – прошипела Слава. – Ты лучше не о майоре думай, а о том, с какой это радости груз от частного благотворительного фонда место назначение поменял? Разве не фонд решает, кому, куда и сколько? Сама же рассказывала, что средний перевод – сто, сто пятьдесят рублей, большие пожертвования редкость. Говорила, что помогают в основном бедные люди, точно таким же бедным. И что выходит? Какая-то пенсионерка отрывает от себя, чтобы другая бабушка могла накормить внука, а кто-то просто ворует. Сотни детей не получат еду, медикаменты, тёплую одежду, может быть умрут из-за этого, а ты будешь думать о благополучии майора? Серьёзно?

– Слав… – растерялась Ляля.

– Лена, между прочим, всегда сопровождала груз!

– Никогда такого не было.

– Было, тебе просто не говорили, чтобы ты не рассказала отцу или Николаю, чтобы, твоими словами, её не подвесили на флагштоке, но она всегда сопровождала. Не веришь, позвони, спроси.

– Как? – фыркнула Ляля.

Смартфоны под строгим запретом, официальная версия гласит, что в округе интернета нет. Обычная связь дорогая, короткая, с разрешения начальства в экстренном случае или по предварительной записи. Идти искать начальство?

– В общем, я договорилась с переводчиком, нас возьмут, если мы не будем отсвечивать и создавать проблем. Я – пресса, ты – по гуманитарной линии. Вопросов ни у наших, ни у местных не будет.

– Слав, нельзя рисковать чужими жизнями, – нахмурилась Ляля.

– Хотела сказать погонами? Хорошо, нельзя, согласна. А тысячам стариков, детей, женщин загнуться без лекарств, значит, можно? Куда только твоя хвалёная добродетель делась, когда речь о собственной жопе зашла… – Славка посмотрела уничтожающим взглядом на сестру.

Ляле стало по-настоящему стыдно. Стыдно было весь разговор, она признала правоту сестры, просто не была склонна к авантюрам. Должно быть безопасное для всех, легальное решение. Надо немного подумать, необходимо разобраться в ситуации, найти способ связаться с Леной, с отцом, в конце концов, уж если кто и решит все вопросы – это он, не он, так братья.

Но точно не две двадцатидвухлетние девушки в чужой воюющей стране, без знания местной специфики и языка. Это же… бред какой-то, шизофренический!

Сейчас Ляля как следует подумает…

– Ляль, ты меня слышишь, вообще?

– Ты сбиваешь меня!

– Я специально тебя сбиваю! Сейчас ты озвучишь продуманный план действий, подключишь все возможные и невозможные административные ресурсы, родителей, инициируешь пару проверок, пожалуешься митрополиту, президенту и в ООН, а нужно сначала разобраться самим. Самим, понимаешь?! Если так волнуешься за погоны Вячеслава Павловича, клянусь лично просить для него пощады у отца, в крайнем случае, выйду за него замуж. Не откажет же он зятю? Ляль, соглашайся. Ты же добрая, совестливая, тебя же саму сомнения сожрут, если сейчас откажешься… Я – ладно, проживу с репортажем о варёном картофеле, а ты, думая о голодающих детях, умом тронешься. Что я тебя, не знаю, что ли!

– Ты манипулируешь…

– Напомнить, как мы возвращались по трассе, потому что тебе показалось, что сбили лису, и ей необходима помощь, зная, что опоздаем на самолёт? Ну? – после театральной паузы спросила Славка, уже зная ответ. – Спасибо! – подпрыгнула она, обнимая сестру. – Не переживай, клянусь, это совершенно безопасно. Опасней в загородный дом родителей на машине добираться, здесь даже встречек нет.

Глава 3

После Ляля разбиралась с грузом, бумагами, следила за формированием колонны, общалась с представителями местной администрации, приехавшими специально, за происходящим приглядывали несколько офицеров.

– Почему поменяли пункт назначения? – спросила Ляля через переводчика.

– В той стороне активные боевые действия, опасно. Сейчас везде неспокойно, всё очень быстро меняется.

– А люди, людей вывезли? – обеспокоилась Ляля.

– Власти делают всё возможное, – услышала дежурный ответ.

Оставалось надеяться, что делают, в этом вопросе Ляля, вместе со всеми родственниками, их связями и возможностями, бессильна.

Местные чиновники разговаривали крайне вежливо. Никакого сквозящего пренебрежения, потому что женщина, о котором её предупреждала Лена, Ляля не заметила. Повезло.

Первый – седовласый, с короткой бородой, в военной форме без опознавательных знаков, не меньше пятидесяти лет, Абдул Хусайн. Второй – значительно моложе, по имени Даххак, худой, невысокий, похожий на юркую ящерицу.

Абдул Хусайн был более сдержан. Даххак же время от времени бросал на Лялю заинтересованные взгляды, особенно на светло-русые волосы, наверное, впервые видел подобные. Если старший перехватывал взгляд, хмурился, иногда что-то недовольно говорил Даххаку, одёргивал.

Привычная деятельность Ляли, просто в необычном антураже. Более масштабная поставка, чем обычно она занималась.

В итоге выехали ночью, за пару часов до рассвета. До последнего Ляля думала, а если совсем честно, надеялась, что их со Славкой остановят. Выведут из внедорожника под белы рученьки, доставят к Вячеславу Павловичу, тот, в свою очередь, доставит отцу для порки, но ничего подобного не случилось.

Во внедорожник загрузился водитель, звякнув оружием, ещё один военный, бросив беглый взгляд на Славу в жилете с говорящей надписью «Пресса», уселся напротив Ляли, вытянул ноги и закрыл глаза, будто собирался сладко спать.

КПП проехали беспрепятственно, дежурный мазнул по сёстрам равнодушным взглядом, крикнул, чтобы открывали ворота, и скрылся из вида.

– Миха, – после получаса трясучки на гремящем, тяжёлом автомобиле произнёс тот, что сидел рядом с Лялей.

– Ляля, то есть Лера, – представилась Ляля.

– Владислава, – протянула руку Славка, Миха ответил крепким рукопожатием.

– Там Лёха, – он кивнул в сторону водительского места. – Сержант не шибко разговорчивый у нас, не обращайте внимания. Пресса, значит? С какого канала?

– Ни с какого, я сама по себе, независимая, – задрала нос Слава, окатив оценивающим взглядом Миху.

Лет двадцать на вид, широкоплечий, белобрысый, с простым лицом, носом картошкой, обветренными губами и открытым, немного детским взглядом.

– Сама по себе, так сама по себе, – равнодушно пожал плечами Миха. – Здесь много всяких корреспондентов приезжает. На прошлой неделе возили дамочку с Первого канала, как там её… Лёх, как звали дамочку?

Лёха в ответ буркнул знаменитое на всю страну имя.

– Всё в своего парня играла, типа на одной волне с простым солдатом, готова разделить тяготы и горести, а сама в столовой потребовала отдельно готовить своей съёмочной группе. С общего стола ни-ни.

– А мне понравилась еда в столовой, – подержала Миху Ляля, уж с очень откровенной обидой он делился впечатлениями о «дамочке».

– Вот, Лялька – свой человек! Тоже независимый журналист, типа?

Он оглядел Лялю с ног в неудобных берцах до вспотевшего от каски лба. Ещё и бронежилет неподъёмный, в котором ощущаешь себя галопогосской черепахой, такой же неуклюжей.

Берцы специальные, с дышащей подошвой, повышенной комфортности, от которой Ляле хотелось содрать их, закинуть куда подальше и сунуть ноги в таз с прохладной водой. Жилет тоже облегчённый, если верить парню, который напялил на неё эту амуницию. Вот только Ляле так не казалось.

Господи, спариться можно, умереть, а ведь они даже не двигаются, не идут, не бегут, едут себе в почти комфортном внедорожнике, собирая каждый буерак.

– Не, – ответила с доброй усмешкой за задумывающуюся сестру Славка. – Она заместитель руководителя фонда, который привёз подарки местным девочкам и мальчикам.

– Ишь ты, заместитель руководителя. Не зря Абдул Хусайн смотрит с уважением. Говорят, он журналистов не любит, но помалкивает с тех пор, как возглавил местный парламент. Политкорректность, ёпта. Ой, прости, – глянул виновато на Лялю, та кивнула, принимая извинения.

Хватило сил не сморщиться. Вернее, сил не хватало ни на что, даже на внутреннее возмущение, а ведь они проехали-то всего ничего, только-только забрезжил рассвет.

– Простите, Михаил, – обратилась она к опешившему от собственного полного имени парню. – Можно мне это снять? – показала на каску и жилет.

Сам Миха и неприветливый водитель ношением касок себя не утруждали, а бронежилеты, похоже, не ощущали, как в уютных вязаных бабушкиных безрукавках сидели.

– Лучше не надо, – снисходительно ответил Миха. – Случись что, не успеете напялить. Неспокойно здесь последние дни, на прошлой неделе боевики на фермеров напали, которых местных военных сопровождали. Здесь позиции наши недалеко, но не успели, семьдесят трупов, в общем. Ребята говорили – и на позиции прут, и мирняк терроризируют. Месяца три назад ещё тихо было, как с соседней области выбили, они здесь обосновались.

Ляля медленно перевела взгляд на сестру, та сверлила глазами ничего не подозревающего Миху. Он же безмятежно вещал, как хорошо было раньше и неспокойно стало сейчас, обстрелы каждый день. Наши, конечно, с позиций не уйдут, загонят боевиков в тупик, но сейчас неспокойно, совсем неспокойно… Вчера, например, двух двухсотых привезли и несколько трёхсотых. Хорошо, медики справились, вытащили, иначе получай маманя похоронку.

Славка выразительно кашлянула, уставившись на Миху, мысленно рот ему зажала, заодно смазав по круглой морде за неуместный трёп.

– А? – вылупился тот на Славу, скосил глаза на застывшую Лялю, медленно соображая, что происходит. – А! – наконец-то, понял, только поздно, Ляля тоже поняла, что сестра её обманула.

Захотела приключений на задницу – и нашла. Впутала заодно Лялю и массу народа, на них теперь упадёт гнев папы-генерала.

– Вот я и говорю, что бывало и хуже, война ж, а сегодня прямо тишь да гладь. Да, Лёха? – Спереди раздалось нечленораздельное согласие. – Но защиту не снимай, – добавил он спешно, видя, как Ляля потянулась к ремешку на каске – дышать стало нечем.

– Слав, нельзя так, – выговорила Ляля сестре, придя в себя от новостей.

– Ничего с нами не случится, – отмахнулась та, небрежно взмахнув рукой. – Думаешь, все такие идиоты, повезут груз за миллионы без нормального сопровождения, не разведав обстановку?

– Фермеров напомнить? – зашипела Ляля. – Ты хотя бы на секундочку представь, что с мамой будет, если с тобой или со мной что-нибудь случиться! А если с обеими?!

– Фермеров сопровождали местные военные, а с нами ничего не случится! – огрызнулась Славка. – Проторчим в этом тарантасе двенадцать часов, пару раз поссым в кустах у дороги – единственная опасность, что мужики увидят твою голую жопу. И всё!

И всё? И.. всё?!

Вообще-то Ляле достаточно одного факта, что нужду придётся справлять в куцых кустах, изредка торчащих вдоль пыльной дороги, как на арене цирка, честно слово! Это уже адреналиновая встряска. Само по себе нахождение в этой стране, в этой машине, оружие рядом, бронежилет этот неподъёмный – впечатление на всю жизнь. Не лучшее впечатление, надо заметить. Может, у неё вообще какой-нибудь ПТСР разовьётся, а Славке просто: «И всё!».

Славка всю жизнь рвалась за адреналином, занималась спортом: несколько видов борьбы, скалолазание, альпинизм, дайвинг, горные лыжи, сноуборд. Легче сказать, чем сестра не увлекалась. Вязанием на спицах! И то, если убедить, что занятие достаточно опасное, обязательно свяжет семиметровый шарф.

Ляля же – художница. Ху-до-жница!

Самое опасное событие в её жизни приключилось, когда соседский хаски сорвался с поводка, сбил её у собственной двери, с энтузиазмом облизал лицо и рванул дальше.

Она любила комфорт, СПА-процедуры, обязательно делала маникюр, педикюр и массаж. Посещала фитнес-клуб, обедала в хороших ресторанах, разбиралась в последних тенденциях моды. Жила на Патриках, в конце концов, а не писала в кустах на глазах толпы военных!

Тем более, никогда в жизни не доставляла неудобства людям, зависимым от её отца. Какое она имела право рисковать карьерами людей, которые строят планы на свою жизнь. Она может и «Ляля», может и «наследная принцесса», но совершенно точно не дрянь!

Автомобиль резко остановился, Ляля полетела вперёд, крепко приложившись головой, хорошо, что в каске, потянула плечо. Славка успела перехватить полёт сестры, усадила крепкой рукой на место, посмотрела вопросительно на водителя.

В этот момент дверь машины распахнулась, появился старший лейтенант – черноглазый и коренастый, – что-то гаркнул в сторону Михи, тот сразу же выкатился из салона, громыхнув на прощанье дверью.

– Чёт не то, – прокомментировал ситуацию Лёха, поглядывая на несколько военных, стоявших у машины.

Колонна впереди и сзади замерла, кое-где стояли военные, всматриваясь вдаль. У Ляли затряслись поджилки, пусть говорят что угодно, стыдят как хотят, но ей стало страшно. Она отлично помнила слова старших братьев, что бояться на войне – нормально, не боится только идиот. Идиоткой себя не считала.

Славка не выдержала, приоткрыла дверь, высунула голову, огляделась, игнорируя Лялин недовольный шёпот, выпрыгнула целиком, пошла в сторону кучкующихся военных, которые, судя по положению тел и обхвате рукоятки автоматов, не были настроены на светскую беседу.

– Корреспондентшу свою забери, – отдал распоряжение Лёха, глядя на Лялю. – Не хочется отвечать за дуру.

Ляля выпрыгнула из внедорожника, с трудом повела плечами, на которые стотонной глыбой давил бронник, поправила сползающую каску и решительно пошла за Славкой.

– Слав! – окликнула она.

На крик одновременно обернулись Слава, Миха и чернявый лейтенант, в это же мгновение раздался странный звук. Ничего подобного Ляля не слышала никогда в жизни, забыть или перепутать не сможет до конца дней.

Следом раздался грохот, прошивший ударной волной всё тело, показалось – сердце выскочило из груди, ударилось о броню, отскочило к позвоночнику, мелко завибрировав там.

Кто-то с силой толкнул Лялю в сторону внедорожника, сбил с ног вторым ударом, заволок под дно, бросил рядом с высоким колесом с огромными протекторами.

– Лежать!!! – гаркнул этот кто-то.

Ляля уткнулась носом в пыль. Сквозь щель между днищем и сухой красной землёй, вперемешку с песком, виднелось нереально бесконечное небо, только встретившее новый день. Поднялся невообразимый шум. Со всех сторон раздавались обрывистые, короткие крики, трещали автоматные очереди, заставляя трястись от ужаса. Доносились выстрелы из чего-то крупнее, громыхая раскатами на всю округу.

Она словно отрешилась от мира, оглохла, звуки проходили сквозь неё, не задевая сознания. Мат, крики, автоматные очереди, грохот боя – не воспринимался ею, не слышался.

Таращилась на клочок бескрайнего неба, край смуро-белого облака, песок в отблесках оранжево-алого рассвета. Всё это в клубах жёлто-розовой пустынной пыли.

В один момент происходящее обрушилось на неё со всей мощью, швырнуло в реальность грохотом, болью от того, что кто-то вытащил её из укрытия. Одним движением, как куклу гуттаперчевую, швырнул в салон автомобиля, от чего Ляля растянулась, ударившись всем телом.

На сиденьях лежало несколько знакомых автоматов, рядом валялась рация, тоже наша, состоявшая на вооружении в отечественных войсках, за спиной слышался отборнейший мат, значит, если её и похитили, то свои. А скорей всего спасли, в отличие от сестры…

– Славка, где Славка? – подпрыгнула Ляля, ударилась о сиденье, крышу, рванула в сторону двери.

Без сестры она с места не сдвинется. Ни за что! Хотят подвесить на флагштоке, пожалуйста, сколько угодно, но только рядом со Славкой!

Слава – её всё. Не вторая половина, не самый родной и близкий человек, а часть её самой, как рука, нога, сердце! Одно на двоих ДНК!

– Слава, Слав!– открыла она дверь, тут же получила толчок в грудь, отлетела, снова растянувшись в салоне.

Сразу же распахнулась дверь, забрался высокий человек в камуфляжной форме, взлохмаченный, грязный, в пыли с головы до ног. Дёрнул двумя руками кого-то подмышки, Ляля в облегчении поняла, что Славку, которая уцепилась мёртвой хваткой за военного в крови.

Настоящей крови, алой, проступающей огромным бурым пятном сквозь форму. Миха…

С грохотом хлопнула дверь. Славка уселась на пол, подтянула на себя Миху, перед лицом Ляли возник Вячеслав Павлович, внимательно оглядел её в течение бесконечной секунды, убеждаясь, что всё в порядке, жива, не ранена, двинул в сторону водительского места.

Мгновенно тронулись, промчались на максимальной скорости мимо колонны, ведущей бой, резко развернулись и помчались в сторону пустыни, вдаль от основной дороги, где остался караван грузовых автомобилей.

– Рану зажми! – крикнул Вячеслав Павлович в сторону Славки. – Аптечку найди, – отдавал он распоряжения. – В ногу коли, резко!

Слава быстро исполнила всё, что слышала, ни разу не запутавшись. Ничуть не запаниковала, словно только и делала, что оказывала первую помощь при огнестрельных ранениях.

Ляля попыталась внести посильный вклад, но очень быстро поняла, что от её тихого сидения в углу пользы куда больше, чем в попытках придержать или наложить.

– Куда мы? – спросила Славка, глядя на водителя.

– Здесь недалеко наши позиции. Возвращаться нельзя, надо отсидеться.

Вячеслав Павлович посмотрел в зеркало заднего вида в салоне. Ляля обернулась, глянула в узкое окно, увидела несколько джипов, которые неслись на всех парах за ними, оставляя за собой клубы пыли.

Боевики догонят, а они даже защищаться долго не смогут. Раненый Миха, Славка, до этого без промаха стреляющая лишь в тире, Вячеслав Павлович и она – Ляля.

Через секунду раздалось шипение рации, Славка сразу же передала аппарат Вячеславу Павловичу, тот быстро прокричал что-то, ответил:

– Принял.

Вдавил в газ ещё сильнее, от чего тяжёлый внедорожник едва не взлетел, взвыв мощным двигателем. Рванул вперёд на всех парах, поднимая невообразимо жёлто-розовую пыль и столб песка.

Ляля видела, как промелькнули два военных джипа, несущихся им навстречу. Машины промчались мимо, не останавливаясь, навстречу боевикам.

Через четверть часа показалось что-то похожее на населённый пункт. Несколько домов с выбитыми окнами, перекопанные дороги, руины большого здания, парочка гражданских машин, прошитых пулями.

Наконец остановились. Вячеслав Павлович выпрыгнул из внедорожника первым, распахнул дверь в салон, крикнул, что нужен медик, срочно.

Несколько здоровенных мужиков в камуфляже перекинули Миху на носилки. Один подал руку Славке, гаркнув куда бежать, показал направление широкой ладонью. Подхватил Лялю, буквально подмышку засунул и направился… куда-то.

Глава 4

Ляля не верила своим глазам, в происходящее не верила, такого просто не могло произойти, наверное, это всё-таки сон. Кошмар, который никак не закончится, проснуться не получается.

Она сидела у стены в блиндаже, самом настоящем, пропахшем прелой пылью, если в принципе возможен такой запах, медикаментами, спёкшейся кровью, чем-то тошнотворным, отталкивающим, и ещё страхом. У страха, оказывается, есть запах.

– Будет жить ваш Миха, – громко объявила зашедшая врач, стягивая одноразовый хирургический халат и шапочку с головы, осталась в камуфляжных брюках и футболке, обтягивающей налитую грудь. – До свадьбы заживёт, как на собаке. Анатоль, у тебя сигареты остались? – обратилась она к мужчине лет сорока в пыльном медицинском костюме.

– Там, – коротко ответил Анатоль, Анатолий Юрьевич, как он представился Ляле со Славкой. Хирург.

Женщина, которая вышла, тоже хирург. Жгучая брюнетка с высокими скулами, прозрачно-зелёными глазами и крупными веснушками, покрывающими лицо, около тридцати лет. Дарина Александровна, сказала, что её можно звать просто Даша, официоз здесь лишний.

– Эй, – Даша, курившая у приоткрытой двери, посмотрела внимательно на Лялю. – Ты не ранена?

– Не-не-нет, – простучала зубами по металлической кружке с горячим чаем Ляля, кутаясь в одеяло.

– Анатоль, ты наших гостей осматривал, мало ли что?..

– Не ранена она, напугана, – прокомментировал Анатолий Юрьевич состояние Ляли. – Шок.

– Ясно… Зачем поехала, если так боишься? – не то спросила, не то упрекнула Даша. – Реферат в школе задали? – усмехнулась, окинув взглядом худую фигурку Ляли. – Ох уж эти корреспонденты… Сидели бы дома, писали про спасения зайцев дедом Мазаем – тоже подвиг, зато самая большая опасность – промочить ноги.

– Она не журналист, – подала голос Славка. – Ляля гуманитарку сопровождала, представитель фонда.

– Горюшко… В вашем фонде пары крепких мужиков не нашлось, что ли?.. – подошёл Анатолий Павлович, заглянул Ляле в глаза, посветил фонариком, измерил пульс, нахмурившись. – Кто ж таких лялек под пули отправляет… увидел, лично бы зубы выбил тому умнику.

– Я сама, – заступилась Ляля за умника, вернее уж умницу, которая спокойно сидела напротив на стуле, вальяжно вытянув ноги.

Что военный блиндаж в чужой воюющей стране, что палатка у подножья горы, которую надо покорить во что бы то ни стало, что кухня в убитой в хлам двушке с видом на бюджетный алкомаркет. Вопиющее спокойствие, не показное совсем. В экстриме Славка, как рыба в воде.

– Сама ты, похоже, дальше ЦУМа не забиралась, – вздохнул Анатолий Юрьевич. – Ничего, скоро вертолёт заберёт. Это почти как такси бизнес-класса, тебе понравится.

Хирург попытался шуткой утешить Лялю, она же живо представила, как выходит из этого «такси» прямо в руки разъярённого отца… Утешил.

Ляля тяжело вздохнула, Славка встала, долго сидеть на одном месте она не могла с самого детства. Анатолий Юрьевич вернулся на своё место, к объёмным журналам, в которые что-то записывал. Даша докурила, изящным движением выкинула окурок на улицу, уселась напротив коллеги, тоже принялась что-то писать.

– Что-то долго наших нет… – буркнула она после неуютного молчания.

– Типун тебе на язык, – одёрнул её Анатолий Юрьевич.

У Ляли онемели ноги от нахождения в одном положении, затекла спина. Она не чувствовала собственное тело, даже бедро, до этого болевшее от удара о бронированный пол внедорожника, перестало ныть. Попробовала пошевелиться, конечности слушались с большим трудом.

Пришлось заставить себя встать, потоптаться на месте, ощущая берцы на ногах, как пудовые гири. Хорошо хоть бронежилет с неё сняли, как и ненавистную каску.

– Простите, – подала голос Ляля, почувствовав голос природы. Оказывается, не все органы в её организме застыли от страха, некоторые очень даже работали, большая кружка чая просилась наружу. – А где здесь… уборная?

– Уборная?

Даша посмотрела на говорящую, как на восьмое чудо света, задумалась на секунду. Скосила взгляд к шторке в дальнем углу, видимо, туда, где эта самая уборная находилась.

– Попудрить носик можно от двери налево, там поймёшь, – ответила она.

Ляля выглянула. Оказалось, что дверь блиндажа выходит в глубокую траншею, но когда час назад Лялю сюда по ней волокли, она была в таком шоке, что этого даже не осознала.

Полная тишина, не слышно ни птиц, ни зверей, ни человеческой речи. Ни души вокруг, только бесконечное небо над головой. Крадучись двинулась вдоль плотных песчано-красный «стен», плавно уходивших в сторону.

Слева обнаружился закуток, вырытый для одного стоящего человека, вряд ли это то, что нужно, но искать дальше сил не было, уж очень сильно хотелось, к тому же страшно… Тишина неестественная какая-то, как в фильме ужасов перед кульминационным кошмаром.

Дёрнула молнию, приспустила штаны, для верности ещё раз огляделась. Всё та же тишина и пустота, они как на Марсе находились, даже земля с красным оттенком.

Едва закончила свои дела, как что-то громыхнуло, сердце, точно так же, как было на дороге, ударилось о рёбра, зашлось в панике, ища убежище, стремительно улетело в пятки, заявив, что сейчас разорвётся. В ушах раздался неясный гул, и ровно в этот же миг что-то огромное сбило её с ног, погрузив в жар и темноту.

Она лежала на спине, жмурясь изо всех сил, чувствовала затылком жёсткую землю, локтём камень, голой пятой точкой, что земля не только жёсткая, но и горячая от солнца. Сверху на ней что-то лежало. Огромное, живое и грубо матерящееся.

– Вставай, давай, быстро! – отрывисто приказали ей.

Не дожидаясь ответа, дёрнули наверх, поставили на ноги, заодно подтянув штаны с трусами, схватили и на счёт три заволокли обратно в блиндаж, а ведь Ляле казалось, что она далеко отошла.

– Не, я, естественно, обожаю, когда девки подо мной трусы стаскивают, всем сердцем люблю девок без трусов, но не под обстрелом же! – оглушил затащивший Лялю блиндаж, вызвав громоподобный смех окружающих.

– О, здоров, Слав, – продолжил он, будто совсем не удивившись встрече. На неё и шёл, собственно.

– Здорово, Гусь, – в тон ему ответила Славка.

Ляля судорожно заправлялась, пятилась от высокого широкоплечего капитана, стоявшего, широко расставив ноги в огромных берцах. Интересно, какого размера, сорок пятого, сорок седьмого?

– Чего хотел? – посмеявшись до слёз, спросила Даша.

– Да чего-то тянет, – поводил рукой капитан. – Я бы сам мог, да неудобно левой рукой, – словно извинился он.

– Потому что нехер выходить из больнички раньше времени. Мёдом тебе намазано здесь? Шагай, давай, – Даша показала в сторону небольшой ширмы, рядом с которой стоял стол с упакованными инструментами. – Раздевайся.

Капитан сделал шаг, снял бронник, устроил его в углу. Стащил рубашку, следом футболку, дёрнув через голову одной рукой, повёл плечами, демонстрируя бронзовый загар и рельефные мышцы. Такого в рекламе парфюма снимать с дерзким, ярким ароматом.

– Хорош красоваться, – закатила глаза Даша, жестом показывая, чтобы садился на стул рядом с ней.

– Дашунь, не одолжишь нашатыря? – спросил капитан после пяти минут пристального разглядывания Ляли, которая не знала, куда себя деть от стыда и страха, попеременно накрывающими её, как девятибалльными волнами.

– Зачем тебе? – со смешком ответила Даша.

– Вот думаю, вдруг меня контузило, а я не заметил. Девчонки в розовых трусишках мерещатся. Хорошенькие такие трусишки, с сердечками. И попка такая, – он широко, бесстыже улыбнулся. – Сладенькая-сладенькая, зацеловал бы, затискал. Выпью – полегчает.

– Гусь, если тебя контузило, нашатырь не поможет, тем более внутрь. Внутрь – ты ещё и сдохнешь в собственных рвотных массах и говне, а трусишки тебе не померещились. Это – Ляля, она сопровождала гуманитарный груз.

– Здравствуйте, – пискнула Ляля, решив, что если представили, нужно ответить.

– А, так вот кому мы на перехват выехали, ясно-понятно. Трёхсотый с вами был, жив?

– Жив, – вместо Ляли ответила Даша. – Вертолётом отправим, ещё и здоров будет.

– Вертолётом вряд ли… Не слышала, сбили сегодня один? Лютуют, гандурасы-басмачи. Не понравилось им, видите ли, что мы одиннадцать человек положили. Пока не зачистим, не будет вертолёта.

– Хреновенько… – вздохнула Даша.

Сильного разочарования или сожаления в голосе не слышалось, будто сбитый вертолёт, одиннадцать трупов, пусть «басмачей» – дело житейское. Нет, Ляля никогда не сможет привыкнуть к подобной реальности. Никогда!

Она распахнула глаза, посмотрела на невозмутимую Славку, едва не заорала на сестру, чего не случалось никогда в жизни.

Всё, что происходило до этого – плохо, очень плохо, отвратительно, ужасно, в лучших традициях третьесортных боевиков, но над всем этим висело облако уверенности, что их каким-то образом вывезут отсюда. С этих… позиций! Хотя бы, чтобы папа-генерал публично выпорол.

Сейчас, в это мгновение, прямо в этот миг, облако обратилось ледяным дождём и рухнуло стеной на Лялю, окатив пугающим до одури холодом.

– Вот скажи мне, Дашунь, – капитан посмотрел с нежностью на хирурга, которая не отрывала глаз и рук от его плеча. – Зачем женщины на войну едут? За какой такой надобностью?

– Все за разным, – спокойно ответила Даша. – По долгу службы, за деньгами, за мужиком нормальным, присралось.

– Женщина дома должна сидеть, жрать готовить, вкусно. Ноготочками перед подружками хвастаться, платьюшки покупать, чтоб нарядные, с кружавчиками там, оборочками, рюшками. Мужика своего с мамонтом ждать, верно и преданно, а не вот это вот всё, – выразительно обвёл взглядом «помещение».

– Гусь, тебя не слишком смущает, что плечо твоё прямо сейчас женщина обрабатывает? И что вытащила тебя в прошлый раз тоже женщина. Погиб бы смертью героя, может, улицу в честь тебя назвали, а не на трусишки с сердечками сейчас любовался.

– Да какая ты женщина, Дарья! Ты – огонь!

– Вот и молчи, раз огонь! Разговорился, расхорохорился, хвост распушил, куда тебе с добром. Утка ты ощипанная, а не гусь, – фыркнула Даша. – Всё, вали отсюда! – затянула повязку сильнее. – Завтра придёшь.

Оделся капитан так же демонстративно, стриптиз в обратной перемотке устроил, подмигнул на прощанье Славке и вышел.

Через минуту появился Вячеслав Павлович, в камуфляжной форме, берцах, взлохмаченный, с пятнами крови на рукавах и груди. Волок на себе Славку с Михой, остались потёки.

Глянул на подопечных. На Лялю с откровенным сочувствием, попытался выдавить подбадривающую улыбку. Вышло откровенно плохо, он и сам это понял, пресёк попытку. На Славку поглядел, как на раздражающее насекомое, надоедливое, но, как назло, занесённое в красную книгу. Прибить одним хлопком нельзя, а чертовски хочется.

– Спасибо, что приглядели, – обратился он к медикам, показывая взглядом на Лялю и Славку.

– Обращайся, майор, – с усмешкой ответил Анатолий Юрьевич.

– Ну что, пошли устраиваться, – сказал Вячеслав Павлович, смотря в упор на Славу. – Вы, Владислава Степановна, кажется, репортаж в настоящей боевой обстановке хотели написать – напишите.

– Отлично! – ответила Слава поднимаясь. – Надеюсь, номер у нас будет со всеми удобства.

– Из удобств только я, из мишленовской кухни – солдатский паёк. Шагаем, шагаем, дружненько, рядком, – прошипел он.

Ляля могла поклясться, что только неимоверные усилия воли останавливали Вячеслава Павловича, от того, чтобы врезать Славке со всей мощи, чтобы зубы разлетелись по блиндажу. Учитывая далеко не хилое телосложение майора, зубы могли и вместе с головой отлететь.

– Пойдём, – Вячеслав Павлович обернулся к Ляле, подошёл к ней с бронежилетом, надел, застегнул, напялил каску, тяжело вздохнул, оглядывая представшее перед ним существо. – Постарайся не сильно бояться…

Глава 5

Лялю взяла оторопь, когда она увидела их пристанище. Непонятно, чего именно она ожидала, вряд ли президентский люкс с видом на океан, но тесное помещение с нарами заставило содрогнуться…

Самыми настоящими нарами, сверху односпальное место, внизу, можно сказать, двуспальное, с двумя матрасами, накинутыми сверху спальными мешками. Стол, лавка у стены, обитой серебристой звукоизоляцией, скорее в качестве обоев, тусклая лампочка. Открытые полки на этой же стене, заваленные непонятным барахлом. На крючках вдоль стены горой висела одежда. Чулан без двери.

– Больше ничего не нашлось, – посмотрел на неё Вячеслав Павлович.

Извиняться ему было не за что, хорошо, что хоть такое убежище нашлось. Страшно представить, что было бы, не догони он колону, не увези подальше от боя.

Славка в это время вспорхнула на верхнюю кровать. Уселась, довольно болтая ногами, оглядела временные владения, счастливо улыбнулась со словами:

– А ничего так, мне нравится.

– Личный состав напротив, – майор показал на дверной проём через неширокий проход, тоже без двери. – Столовая прямо, там же удобства: умывальня, общий душ, туалет.

– Шикарно! – отреагировала Слава.

Ляля промолчала. Естественно, хорошо, что рядом удобства, особенно туалет, вспоминая последний инцидент, только в общем душе с мужчинами ничего шикарного не виделось. А если и там нет дверей?..

– Девчата! – вдруг гаркнул возникший из ниоткуда парень, выдернув Лялю из собственных мыслей.

Загар, рост, улыбка, футболка, камуфляжные штаны, берцы.

– А я думал, пацаны звездят! Ой, прошу пардону великосветски, – посмотрел он на Лялю, которая не знала, отчего именно ей в обморок падать.

От мата, сорвавшегося с уст здоровяка, «великосветского пардона», обстановки или всей ситуации в целом, которая никак не вписывается в понятия «шикарно», «нормально», или хотя бы «терпимо».

– Я это, быстро, не обращайте внимания, устраивайтесь. Меня Алексей зовут, если что.

Парень быстро собирал вещи с вешалок, перекидывал через плечо, наваливая одно на другое, пока не удалился, погребённый под горой солдатских штанов, курток и берцев.

Следом нарисовался ещё один. Загар, рост, улыбка, футболка, камуфляжные штаны, берцы – уже привычный набор. И ещё один с загаром, ростом, в футболке, камуфляжных штанах и, что самое неожиданное, в берцах. Роман и Платон.

Ляля сидела на лавке, чувствуя, как волны неукротимого тестостерона, вызывающей маскулинности проходят сквозь неё, заставляя цепенеть. Сколько же здесь военных…

Господи, естественно, здесь одни военные! Она что, всерьёз полагала, что встретит среди блиндажей, траншей и бесконечного оружия, танцоров Большого театра? В лосинах, да!

– Этот мужицкий дождь иссяк? – засмеялась Славка, спрыгивая вниз ловким пружинистым движением. – Может быть, вы тоже оставите девушек наедине? – впёрла взгляд в Вячеслава Павловича. – Нам носики попудрить надо, – заявила с откровенной претензией, вызовом даже.

– Ничего не случится с вашим не напудренным носом, Владислава Степановна, – отрубил тот.

«Владислава Степановна» прозвучало примерно так же, как однокоренное слово, произнесённое Алексеем. Ляля просто услышала эти из пять букв, выплюнутые майором, прочитала на его лице.

– Значит так, – уселся он за стол, показал жестом, чтобы подопечные устроились напротив.

Ляля послушно села, Славка, естественно, нет. Встала рядом, сверля взглядом ненавистного цербера. Иногда казалось, что она вцепится ему в лицо, вмажет со всей силы, применит удушающий. Ногами в живот отпинает, ниже живота врежет или вырвет.

Вряд ли у неё получится, несмотря на хорошую физическую подготовку, но от попытки членовредительства останавливало чудо, не иначе.

– На сколько мы здесь застряли – неизвестно, может на пару часов, может на неделю или даже месяц. Ситуация сложная, – он просверлил дыру во лбу Славки, на Лялю не посмотрел, она и так знала, что увидела бы во взгляде майора – жалость. Ей самой стало жалко себя от открывшихся перспектив. – Надо понимать, что вы на войне, это – армия, поэтому на рожон не лезть, без разрешения нос на улицу не высовывать, мужиков не провоцировать.

Ляля едва не задохнулась от последних слов. Провоцировать на что? Майор же не станет всерьёз предполагать, что они с сестрой начнут «провоцировать» в этом царстве тестостерона. Впрочем, ничего другого эти слова значить не могли.

Не провоцировать – не соблазнять.

– Я не про вас, Валерия Степановна, – примирительно, с лёгкой улыбкой ответил на возмущённый выдох Вячеслав Павлович.

Отлично, значит, про Славку такие слова говорить можно…

Если они выберутся отсюда, Ляля лично пожалуется отцу на майора. И не стоит обвинять её в предвзятости, в том, что неправильно поняла. Всё она отлично поняла. Говорить, просто предполагать подобное недопустимо.

– Это он про меня, Ляль, – засмеялась Славка. – Есть «не провоцировать», – пропела она, оскалившись.

Майор никак не прокомментировал ответ, глазом не повёл, похоже, стол вызывал у него больше эмоций, чем Славины кривляния.

– И теперь самое главное. Самое! – подчеркнул он. – Кроме командира никто не знает, чьи вы дочери и каким образом оказались здесь. Для всех вы гражданские лица, попавшие в неприятности. Представитель гуманитарного фонда и репортёр. Необходимо, чтобы так и продолжалось.

– С какой радости? – ощетинилась Слава.

– С той радости, Владислава Степановна, – прошипел майор, – что одно дело мчаться на помощь двум гражданским, тем более женщинам, и совсем другое – дочкам генерала, которым шлея попала под хвост, и они решили, что прогулка в воюющей стране – это весёлое приключение. Сегодня, в бою с боевиками, которые гнались за нами, погиб лейтенант Верещагин Пётр Васильевич, двадцати четырёх лет. Его второму сыну сегодня исполнился месяц, Пётр ни разу не взял его на руки, и уже не возьмёт.

– Смерть – это часть жизни на войне, – огрызнулась вдруг поникшая Слава.

– Смерть – это часть жизни на войне, – отчеканил Вячеслав Павлович. – Но не тогда, когда погибают из-за каприза генеральской дочки, Слава. Настроение у мужиков, как ты понимаешь, плохое, – он точно хотел сказать другое слово, удержался в присутствии Ляли. – Разборки, конфликты, злость здесь никому не нужны, в первую очередь вам, поэтому никаких разговоров о семье.

– А если спросят?.. – пробормотала Ляля.

– Соврите что-нибудь, придумаете между собой. Устраивайтесь, я ушёл, – с этими словами Вячеслав Павлович встал и вышел, направился в сторону «мужской спальни».

Ляля, после недолгого, тяжёлого молчания, не выдержала, уткнулась носом в стол, обхватила голову руками и отчаянно разревелась, громко всхлипывая и подвывая.

По их вине погиб человек. Сегодня утром был жив, думал о семье, надеялся на отпуск, планировал ремонт или поездку на море, мечтал увидеть сыновей, а сейчас его нет. Умер!

Она попросту не знала, как пережить подобное, справиться с эмоциями не получалось. Ревела до икоты и не могла остановиться. Верещагин Пётр Васильевич, двадцати четырёх лет. Всего-то на два года старше её самой.

Рядом молча и понуро сидела Славка, гладила по голове Лялю, тяжело вздыхая, не находя слов утешения, потому что не было таких слов, не существовало ни в одном языке мира.

Когда Ляля более-менее успокоилась, с трудом поборов слёзы, катившиеся градом, и икоту, оставив себе неподъёмное чувство вины, на пороге появилась Дарья, держа в руках обычный полиэтиленовый пакет с эмблемой какого-то супермаркета. Поглядела внимательно на Лялю, вздохнула, села напротив сестёр.

– Вещей у вас нет, не до того было, – констатировала она очевидное. – Я принесла немного из личных запасов. Футболки раздобыть можно, парни одолжат, будут вам как платья, трусы с носками уже проблема. Вот, – достала несколько полиэтиленовых упаковок нового белья. – Иногда перебои с водой, выручает стратегический запас, влажные салфетки и сухой душ. Великовато придётся, но лучше, чем вообще без трусов. Дезик, шампунь, мыло, мочалки, зубная паста, щётки, расчёски – этого добра у нас хватает, – усмехнулась. – Лифчиками поделиться, простите, не могу. Вдвоём в моём утонете.

– Спасибо, – невнятно всхлипнула Ляля, Славка поблагодарила громче.

– Обустроитесь, приходите в гости. Медики в медсанчасти живут, можно сказать, на рабочем месте, чтобы далеко не ходить. Чаи погоняем, у меня есть печеньки, – подмигнула она. – Понимаю, вам радости мало в такой передряге, но я счастлива видеть кого-то кроме мужиков. Тошнит уже от них. Отпуск проведу в женском монастыре, честное слово, чтобы ни одной щетинистой морды в округе, – заливисто засмеялась Даша.

– И вот ещё… – понизила она голос. – Сейчас парни начнут круги наворачивать, вприсядку танцевать пойдут. Врубят обаяние на всю катушку, подкатывать будут поодиночке и толпой. В принципе, если кто-то понравится, никто не осудит, косо не посмотрит, но имейте в виду, здесь все женатые, про совместные планы лучше сразу забыть. То, что происходит на войне – остаётся на войне. Любовь-морковь в первую очередь. Здесь мужики горы золотые обещают, иногда сами верят, что любовь у них, а домой приезжают, и растаяла любовь. Пшик вместо любви, – развела Даша руками. – Снова примерный муж, хороший отец, образец для подражания.

– Оно понятно, – кивнула Славка.

– Понятно ей, – усмехнулась Даша. – Майор твой такими глазами на тебя смотрит, что только фригидная на всё тело устоит.

– Он не мой! – вылупилась Слава. – Можешь себе его забрать, если так глаза его понравились.

– Спасибо за щедрость, я подумаю, – рассмеялась Даша, вставая.

Ляля кивнула, ещё раз поблагодарив за щедрые дары. Удивительно устроен мир. Совсем недавно она выбирала между двумя костюмами люксовых брендов, разозлившись, купила оба, чтобы ни разу ни один не надеть. Сейчас счастлива, что перепало несколько пар обыкновенных трикотажных трусов и зубная паста.

– В смысле – все женаты? – спросила Слава вслед. – Гусь женился? Вот это поворот!

– Гуся знаешь? – Даша окинула взглядом спрашивающую с головы до ног. – Не женат, что лично в его случае не показатель. Слышала, что у моряка в каждом порту по девушке? У Гуся в каждом порту по личному борделю. Лучше любой женатый, если сильно припрёт, но не этот волонтёр на ниве секса.

Слава закатилась смехом, Ляля горько вздохнула. Она провела здесь уже несколько часов, но привыкнуть к обыденности таких вещей, как, страх, смерть, промискуитет не смогла.

Как можно в этом жить, спокойно разговаривать об этом. Словно сбитый вертолёт, одиннадцать убитых боевиков, один мёртвый лейтенант, предложение заняться любовью с женатым человеком, потому что сильно припёрло, Гусь этот с борделями в каждом углу – ерунда.

В голове кружился вихрь настолько противоречивых мыслей, что разболелась голова. Чувство вины за гибель лейтенанта придавило бетонной плитой. Страх неизвестности откровенно поглощал, заставляя сердце колотиться, как ненормальное.

Безумно хотелось орать на весь белый свет, выплеснуть хоть как-нибудь нервное напряжение, которое не покидало Лялю с момента, как они проехали КПП на военной базе.

Глава 6

– Здоров честной компании, – появившийся на пороге уже знакомый Гусь осветил тусклое помещение широченной самодовольной улыбкой. – Я не с пустыми руками! – движением фокусника вытащил из-за спины тюк светло-бирюзовой ткани. – Сейчас дверь вам сообразим, вернее штору. В медчасти одолжил, весёленькой расцветки, всё же девочки, – подмигнул растерявшейся Ляле.

– Припевочки, да, – нервно хихикнула Славка, Ляля предпочла промолчать.

– Из тебя припевочка, как из меня монашка, – ответил капитан, мазнув смешливым взглядом по Славе. – А вот подружка твоя – настоящая девочка-припевочка.

«Девочка-припевочка» было не сказано, а пропето елейным голосом, всё с той же обворожительной улыбкой, утопив в синем взгляде, таком же бесконечном, как небо в этой стране.

– Это сестра моя, – заливисто засмеялась Слава. – Мы близнецы.

– Да ну, на! – замер Гусь, уставившись на Лялю. – В смысле «близнецы»? – он показал сначала на одну, потом на другую, скосил глаза к носу, кривляясь.

– Монозиготные, – вставила слово Ляля. – Или гомозиготные.

– Гомо какие? Не нравится мне второе слово! – прогремел капитан, оглушая пространство смехом. – Давайте без этих ваших побочек цивилизации.

– Однояйцевые, дурень! – ответила Славка за растерявшуюся Лялю.

– Вы же не похожи, – Гусь внимательно оглядел обеих с головы до ног. – Отдалённо, туда-сюда…

– А так?

Слава подошла к сестре, убрала её распущенные, только расчёсанные волосы назад, затянув в хвост. Приложила ладонь к своей голове, примяв короткий ёжик, встала рядом, чуть выставив бедро вперёд, как неосознанно стояла Ляля.

– Охренеть! Не, ну охренеть же! Слав, помнишь, я говорил, что как женщина ты меня не интересуешь? Беру свои слова обратно. В комплекте с сестрёнкой – ты ж порно-мечта любого мужика!

– Дебил ты, Гусь, и не лечишься! – отреагировала Слава, пока Ляля моргала в попытке прийти в себя, сообразить, что в таком случае полагается отвечать.

– Капитан Гусев, извинитесь сейчас же, – выдала она первое, что пришло в голову.

Не потому что она дочь генерала – это ни причём совершенно. А потому что девушка, и Слава девушка, подобные слова в их адрес недопустимы.

– Чего? – Гусев замер, будто ударился в бетонную стену с разбега.

Уставился на Лялю не моргая, пронизывал бесконечным синим взглядом так, что мурашки рванули по всему телу, оседая в неожиданных местах, под розовым трикотажем с сердечками.

– Гусев? – переспросил он, трижды моргнув.

– Вы же поэтому Гусь? – смутилась Ляля.

Стоявшая рядом Слава перегнулась пополам от смеха, схватилась за живот, издавая надрывные звуки. Она пыталась заткнуть себе рот рукой, но продолжала закатываться в откровенном хохоте.

– Давай, объясни девушке, почему ты Гусь, – выдавила она сквозь собственный гогот.

– Чёт мне кажется, это плохая идея… – с умильной улыбкой проговорил капитан, не отрывая взгляда от порозовевшей от смущения Ляли. – Прелесть какая, я сейчас кончу…

Ляля сама не поняла, как это получилось, почему, чем она мотивировалась. Верней, мотивация понятна, причина тоже ясна, но вот делать этого точно не стоило. Пришла в себя от резкой боли в ладони и звонкого звука пощёчины, которую влепила не иначе, как рефлекторно.

– Во даёт, девчонка не промах!– услышала в дверях громкие одобрительные мужские голоса.

Перевела взгляд на застывшего каменным изваянием капитана, который держал широкую ладонь с длинными пальцами у лица и, не мигая, смотрел на Лялю. Невозможно было прочитать выражение его лица. Зол он не был, удивлён тоже…

А вот Ляле стало откровенно страшно, впервые в жизни она ударила человека, и сразу здоровенного десантника, у которого может быть ПТСР или тревожное расстройство. Маловероятно, но возможно же. Они на войне, каждому штатного психолога не приставишь. Сделала пару шагов назад, обхватив себя руками.

– Что за цирк?! – раздался грозный окрик от дверного проёма.

В помещение зашёл высокий военный лет тридцати пяти – сорока. Худосочный, загорелый до черноты, с полупрозрачными голубыми глазами и короткой, под машинку, стрижкой. В звании подполковника, по всей видимости, командир.

– Бисаров, тебе отдельное приглашение нужно на выход? – рявкнул он на Гуся, показывая взглядом, что его товарищи оказались расторопней – оперативно смылись с глаз начальства.

Капитан развернулся, молча вышел, никак не выразив эмоций. Подполковник остался на месте, окинул тяжёлым взглядом сестёр, от которого даже Слава напряглась, Ляля же была готова разреветься, не сходя с места.

– Сергей Максимович Дудко, – представился он. – Будут проблемы – обращайтесь. Майор передал мою просьбу? – посмотрел он на Славу, мгновенно вычислив «старшую» и потенциальный источник неприятностей.

Слово «просьба» прозвучало как «приказ», Ляля невольно вздрогнула. Не нравился ей Сергей Максимович, и не должен был. Командир не обязан источать благость на всю округу, его авторитет должен быть беспрекословен, приказы выполняться мгновенно и без обсуждений, но неприятный холодок по спине заставил сжаться.

– Передал, – спокойно ответила Слава. – Товарищ подполковник, нам правда жаль, что так получилось… с лейтенантом, – спешно добавила она.

– Жалеть у мамки под юбкой будешь, – коротко ответил он, развернулся и направился на выход.

Ляля обхватила рот рукой, посмотрела на впервые за целый день растерявшаяся сестру, судорожно выдохнула от поднявшихся эмоций. Поспешила за командиром, едва успела догнать на самом выходе.

– Сергей Максимович! – окликнула она.

Тот резко обернулся, сухо, вопрошающе посмотрел. Однако откровенной неприязни во взгляде не было, скорее лёгкая досада от того, что видит, что в принципе вынужден терять время на представшее перед ним недоразумение.

– Сергей Максимович, – спешно проговорила Ляля. – Я, мы с сестрой, хотели бы быть полезны. Приносить какую-нибудь пользу, раз так… так всё вышло.

Она была абсолютно искренна в своём порыве. Им по двадцать два года, никто не обязан носиться с ними, как с писанными торбами – хоть Ляля и привыкла к такому отношению, не стоит лукавить. Они могут быть полезны… в чём-нибудь.

– Какую, например? – ничего не выражающим голосом ответил командир.

– Не знаю, – растерялась Ляля.

Что реально она могла предложить, если опустить пошлые намёки и прямые заявления, которых наслушалась за сегодняшний день с избытком? Она не разбиралась в оружие, и кто её подпустит к нему. В медсанчасти тоже совершенно бесполезна, её тошнит от вида крови, она не расторопная, не быстрая и сообразительная, как сестра. Плакаты рисовать, портреты личного состава?

– Убраться там… на кухне… – пролепетала она.

– Умеешь готовить? – тоном чуть-чуть мягче спросил Сергей Максимович.

– Паназиатскую кухню могу, средиземноморскую… – Ляля и сама понимала, насколько нелепо звучат её слова.

Но если она может приготовить том-ям или паэлью, то и щи получатся. Слава же с походным опытом точно умела приготовить всё из форменного ничего.

– Хорошо, – едва заметно вздохнул командир. – Повару помощь не помешает, только, пожалуйста, никаких инициатив. Договорились, Валерия?

Ляля поспешно кивнула, не сообразив сразу, что командир откуда-то знает, что она Валерия, а не Владислава. Впрочем, наверняка Вячеслав Павлович рассказал, кто из них кто и на что примерно способен.

Славка – на что угодно. Ляля – не впасть в панику, увидев мёртвого таракана, это если повезёт.

Вернулась к себе, там Гусь невозмутимо прикручивал штору на дверь, переговариваясь со Славой. Обсуждали общих знакомых, о которых Ляля ничего не слышала. Слишком разный у них с сестрой круг общения.

Ляля попыталась просочиться мимо незаметно, будто в крохотном пространстве это возможно. Гусь попятился, пропуская, подмигнул, произнёс с улыбкой:

– Не бойся, солдат ребёнка не обидит.

– Я не ребёнок, – себе под нос буркнула Ляля.

– Вот же лялька, – по-доброму усмехнулся он. – Виктор, – протянул он руку.

– Ляля, то есть Лера, но Ляля привычней.

Пришлось ответить на рукопожатие. Её крошечная ладошка утонула в загорелой мужской руке. Твёрдой, мозолистой, тёплой, мягко обхватывающей, несмотря на очевидную силу.

– Пойдёмте, экскурсию вам устрою, с мужиками познакомлю, покажу, что здесь и как, – обратился капитан к сёстрам, когда довольно посмотрел на плод своего труда.

Штора плотно занавешивала вход, закрывая от внешнего мира. Звук, конечно, проходил, но хотя бы они не торчали, как экспонаты выставки народного хозяйства. Можно спокойно отдохнуть, не опасаясь переодеться, если, конечно, здесь вообще возможно не бояться.

Невелико хозяйство оказалось. Комната личного состава с полками вдоль стен, длинным столом, с рядами нар, там, заливисто храпели два бойца. Выделялась одна койка, застеленная по струнке, с головным убором по центру, заставляя содрогнуться всем телом.

Довольно просторная столовая на фоне общей тесноты, там же кухня. Была и полевая, повар, тот самый Алексей с великосветским пардоном, ей почти не пользовался. Лишь когда народа много, сейчас мало, так что кормил «домашним, как у мамки».

В кабинет командира никто не повёл. Гусь лишь показал единственную нормальную дверь во всём устройстве блиндажа.

Брезент в душе в качестве загородки, горячая вода появляется ближе к вечеру, когда нагреется от солнца. Все мыться предпочитали на улице, водой из пятилитровых баклажек, чтобы не засорять сток, не создавать себе проблем, так что помещение с гордым название «баня», о чём свидетельствовала табличка, полностью в женском распоряжении. Хоть залейся! Главное, чтобы вода была, и сток не засорился.

Везде порядок, насколько возможен порядок в походных условиях. Жить можно, если закрыть глаза на тесноту, отсутствие хоть какого-нибудь уюта и капитана Бисарова, который не сводил глаз с Ляли. Разглядывал, как неведомого зверька.

Остальные тоже смотрели не таясь, шутили, откровенно заигрывали, правда, без пошлостей, можно сказать деликатно. Бисаров же, Ляля готова была чем угодно поклясться, мысленно проделывал с ней такое, что даже представить стыдно.

А что скажешь? Не смотрите на меня, товарищ капитан? Он ведь с хорошими намерениями общается. Штору повесил, сказал, что лампочку в их комнате поменяет на более яркую. Раньше помещение в качестве каптёрки использовали, сейчас светлицей девичьей стала – карьерный рост на зависть.

Через час Ляля, под руководством Алексея, помогала на кухне. Ради такого случая повар выдворил дежурного, заявив, что они с Лялей вдвоём справятся, выразительно поведя бровями. Оставалось попытаться сделать вид, что скользкий намёк не слышала, не видела, не поняла. Не переделаешь служивых, она это точно знала.

Поминутно в проёме появлялись мужчины. Предлагали помощь, норовили пройтись рядом, сесть поближе. За пару часов нашлось столько поводов заглянуть, промелькнуло столько лиц, что Ляля даже как-то смирилась со стоящим в атмосфере концентрированным тестостероном и количеством неуместного на её взгляд мужского внимания.

Виктор Бисаров со странной кличкой Гусь не появился ни разу. Ляля поймала себя на подсознательной мысли, где-то на периферии собственного внимания, что начинает беспокоиться о нём. Волнуется, переживает, не произошло ли что-то… где он? С кем?

Глава 7

– Ты так мелко-то не шинкуй капусту, пополам да надвое нормально, – с широкой улыбкой прокомментировал Алексей старания Ляли.

Они со Славой уже три дня жили на позициях, в «светлице», можно сказать – обжились. Вернее, обжилась Слава, стала своим парнем для всех, если не подружилась, то приятелем была точно.

Ляля же до сих пор ощущала себя не в своей тарелке. Особенно после того, как Сергей Максимович сказал, что придётся провести здесь минимум неделю – это при самом оптимистическом раскладе.

Возвращаться на базу по земле, пусть и на бронированном внедорожнике – анриал. Машина на открытой местности – отличная мишень. С воздухом тоже проблемы, потому лучше сидеть тихо, ждать, пока «распогодится». Тоже риск, но всё же меньший. Рисковать дочками Калугина никто не станет, сумасшедших нет.

Ляля не сомневалась, если бы была хотя бы крошечная возможность слить их с позиций без гипотетической опасности, Сергей Максимович так бы и сделал. Генеральские дочки ему – кость в глотке. Ни выплюнуть, ни проглотить.

– Но ведь это не эстетично, – ответила Ляля.

– Здесь главное, чтобы сытно, а не красиво, – со смешком возразил Алексей.

Можно сказать, они с Лялей подружились. Поначалу ей было не по себе от словарного запаса Алексея, флирта на грани приличия, а то и откровенных предложений, звучавших как: «ежели что, так я завсегда», но то ли Ляля чуть-чуть пообтёрлась, перестала замечать, то ли Алексей начал контролировать себя. Правда, нет-нет, а приходилось ему просить «пардону по великосветски», чаще же удавалось держать баланс.

– Мужики придут, сметут всё, не до эстетики им будет.

Ляля вздохнула. Она знала, что несколько человек ушли на задание, какое и куда, естественно, не ведала, никто делиться такой информацией не станет. Среди этих ушедших был Бисаров Виктор.

По какой-то причине мысли о нём не выходили из головы. Ляля нервничала, переживала, вздрагивала каждый раз, когда слышала шаги за спиной, похожий голос, встревоженно вслушивалась в разговоры, не промелькнёт ли что-то…

Ляля начала быстрее резать несчастный вилок капусты, уже немного подвядавшей от долгого хранения. Основной рацион был небогат, несмотря на заваленный продовольственный склад. В избытке были крупы, консервы, паштеты, сгущённое молоко, был даже мёд, шоколад и шоколадная паста, но привычных овощей не хватало. Картофель и капуста расходовались рачительно, жареная картошка воспринималась не иначе, как деликатес. О свежих помидорах, огурцах или цуккини, тем более зелени речь не шла вовсе.

Ляле такая пища была непривычна, но она не роптала, молча ела то, что давали, зато светлица была завалена шоколадками, фруктовым пюре, галетами. Каждый считал своим долгом угостить их с сестрой сладостью из усиленных сухих пайков.

Слава же ничуть не страдала от пищевых изменений, кажется, она могла, не морщась, переварить гвозди без вреда для здоровья. Она вообще выглядела довольной сложившимися обстоятельствами, счастливой, как никогда.

Иногда казалось, что ей нужно было выбрать военную карьеру, а не журналиста. Правда, никто бы этого не позволил. Пробить железобетонное убеждение отца, что в армии женщинам не место, не смогла бы даже Слава. Он бы с лёгкостью перекрыл все пути и возможности, заставив сдаться. Неизвестно ещё, чем аукнется нынешняя авантюра для непутёвой дочери.

– Слышал, фонд, что гуманитарку доставлял, как там… «Надежда» вроде, имеет прямое отношение к генералу Калугину, – неожиданно выдал Алексей, усевшись напротив Ляли. – Вроде дочка его там рулит или жена. Не, не жена, вроде сноха евойная.

– Я не знаю… – растерянно моргнула Ляля, покрывшись холодным потом.

Что будет, если правда всё-таки выльется на свет божий? Никто не упрекал сестёр в случившемся с лейтенантом, не говорили о нём, не вспоминали вслух при виновницах, но любому дураку понятно, что гибель товарища не может оставить равнодушным никого. Военные здесь одна семья. Не говорят, чтобы не делать лишний раз больно себе, может, берегут нервы девушек, но внутри навсегда поселилась боль, которая не исчезнет уже никогда. Братья говорили, что помнят каждого погибшего сослуживца. Независимо от прошедшего времени, эти раны не заживают никогда в жизни.

– Как не знаешь, вроде ж представитель, – незамутнённо посмотрел Алексей, заставляя Лялю нервно заёрзать.

– Я не знакома с начальством, – пискнула в ответ. – Уставные документы мне не показывали, сноху этого генерала не встречала.

– А я подумал, что это ты, – засмеялся Алексей. – Мужики говорят, глупости, что снохе генерала здесь делать? Она где-нибудь в Майами лобстеров каких-нибудь ест, вином французским запивая, а простой люд, типа нас – кровь проливает.

– Не, это не она, – громыхнул знакомый голос, заставляя подпрыгнуть на стуле.

Ляля обернулась, уставилась на зашедшего Виктора Бисарова, Гуся. Лицо пыльное, с потёками грязи, он словно наскоро умылся жменей воды, прежде чем зайти, утруждать себя вытиранием полотенцем не стал. С головы до ног обвешанный снаряжением, ничего подобного она раньше не видела, если только в кино или на фотографиях старшего брата. Форма тоже пыльная, местами порванная, при этом каким-то чудом отлично сидящая. И общий вид расслабленный, он словно с постели встал после долгого сна, взял кофе в хорошей кофейне и собрался залипать на видео с красивыми девушками, а не вернулся с задания.

– Отлично всё, – кинул он Алексею, отвечая на немой вопрос. – Не знаю уж, – продолжил невозмутимо, – сноха или нет директриса «Надежды», но Лялька точно не она. Видел я руководительницу эту на базе, даже подкатить думал, экстра-класса дамочка, – показал жест «ок», нагло улыбнулся. – Красотка – закачаешься, не ходит, а пишет, строит всех за милую душу, такую в латекс и… – он мечтательно закатил глаза, мазнул смеющимся взглядом по Ляле. – Так что харе ерундой заниматься. Лялька – обычный работник, не видно что ли по человеку, что лобстеров она только на картинке видела, а из Славки родственница генерала, как из меня балерина, – громко засмеялся он. – Еда-то когда будет? Жрать охота, сил нет. У меня один паштет остался, еле сдержался, чтобы дрянь эту не проглотить.

– Уже! – подорвался Алексей, позабыв о расспросах Ляли.

– Сейчас придём с мужиками, – громыхнул он, развернулся и вышел.

Ляля в ужасе замерла. Господи, как же она не подумала, что Виктор, если знаком со Славой, знает, чьи они дочери. Сестра никогда не скрывала, кто её отец, кто братья, из какой она семьи. Она вообще не умела ничего скрывать, таить, держать за душой, порола правду-матку в глаза, не взирая на лица и последствия. Каким чудом держалась сейчас – неизвестно. Видимо, даже отбитый мозг понимал последствия ненужных откровений.

Она спешно вышла из столовой, решила найти Славу, поговорить. У дверного проёма в комнату личного состава столкнулась с Гусём, уже без снаряжения, но всё ещё пыльного. Буквально врезалась в крепкое тело, покачнулась, была остановлена твёрдой рукой, иначе бы точно растянулась на радость гогочущим мужикам.

Вдохнула концентрированный мужской запах. Не пота, хотя им порядком пахло, чего-то другого, до одури пугающего. Запах зашкаливающего адреналина, тестостерона, смерти…

– Ух! – Виктор отставил от себя Лялю с дружелюбным смешком. – Осторожней, задохнёшься, от меня воняет, как от лося.

– Гусь презентацию устраивает, говорит, ипу, как конь, лижу, как лось! – заржал кто-то в комнате.

Ляля отпрыгнула, побледнев, мгновенно покрылась алым румянцем, жарко стало везде, горячие слёзы подступили к глазам, едва не заревела в голос от обиды. С трудом хватило сил сдержаться. Нельзя же так… ну нельзя!

– Смотри, Дрон, сейчас Ляля съездит по морде, не посмотрит на твои сто кило дурости, – засмеялся кто-то.

– А я добавлю, – коротко прокомментировал Виктор, недобро посмотрев сначала куда-то вглубь комнаты, потом на Лялю, с поддерживающей улыбкой.

Ляля не нашла ничего другого, как рвануть в светлицу, спрятаться там. В носу щипало нещадно, сердце колотилось, слёзы всё-таки хлынули, оставляя горячие дорожки на щеках, скатываясь солёным потёками по губам.

– Прости, Ляль, я не со зла! – неслось ей вслед от Дрона – её ровесника, грубоватого, какого-то совсем неотёсанного, но не злого.

Упала на кровать, завернулась в расстеленный спальный мешок, выполняющий роль одеяла, как в кокон. Зажмурилась, представляя, что на самом деле находится дома, в своей любимой квартире.

В спальне, например, со светлыми занавесками и обоями в мелкий цветочек. Слава всегда смеялась над слишком девичьим интерьером. Ляля недоумевала, вообще-то она девушка, ей палатку в центре поставить и на костре готовить?

Или на кухне в стиле Прованс, лёгкой, воздушной, обязательно с живыми цветами по центру обеденного стола. Дарить букеты ей было некому, покупала сама.

Или в мастерской, под которую выделила самую большую, просторную и светлую комнату – её гордость, радость, место силы.

– Тут-тук-тут, – услышала голос Гуся за шторой. – Можно?

Выпуталась из одеяла, смахнула слёзы, понимая, что выглядит как чучело. Шампунь, одолженный Дашей, совсем не подходил, волосы путались и торчали во все стороны, кондиционера, естественно, не нашлось. Высокая влажность ночами, духота днём тоже не добавляли красоты. Она потела, появилось едва заметное раздражение на коже, чувствовала себя неряшливой. Огромная футболка, заправленная в штаны, не добавляла изящества. Просто ужас какой-то…

– Заходи, – отозвалась Ляля.

За три дня до неё, наконец, дошло, что обращение на «ты» здесь намного уместнее рвавшегося из неё «вы». Исключение – командир.

Виктор зашёл, сразу сделав тесное помещение ещё теснее, оценивающе посмотрел на Лялю, вздохнул, бесцеремонно уселся рядом. Волосы влажные, в чистой одежде, пахнет банным мылом и простым дезодорантом – странно приятный запах.

– Прости Дрона, он же, правда, не со зла. Молодой, тупой, – проговорил он с просящей интонацией. – Ну хочешь, я ему врежу, так, что мало не покажется?

– Нет, – покачала головой Ляля.

Драки личного состава строго запрещены. Наверняка всякое случается, и дерутся, и лица бьют, и тёмные устраивают, и такое бывает, особенно на передовой, о чём гражданским никогда не расскажут, но становиться причиной конфликта и неминуемого наказания Ляля не собиралась. Переживёт как-нибудь… Не маленькая. Сама в передрягу попала, самой и терпеть..

–Ты это… – Виктор взял руку Ляли в свою, погладил по тонким бледным пальцам, покрутил пару колечек из стерлингового серебра с бриллиантовой крошкой и точно такую же тройную цепочку с подвесками на шее, – штучки эти убери. Понятия не имею, сколько это стоит, если дорого, может навести на всякое… Что фонд Калугиным курируется – не тайна. А здесь, сама понимаешь, генералов не жалуют.

Ляля задохнулась от ужаса, уставилась на капитана, который спокойно отвечал на её взгляд, продолжая крутить колечки вокруг пальцев.

– Не бойся, – вздохнул он. – Не нужно. Хочешь воздухом подышать? – предложил он, явно чтобы сменить тему.

– Командир не разрешает, – вздохнула Ляля.

На улицу они выходили. Всегда в сопровождении, обязательно в защите, в отличие от той же Даши, которая себя бронником и каской не утруждала. Шныряла от медсанчасти к основному блиндажу в штанах с футболкой или спортивном костюме, словно на прогулку вышла.

– Там тихо, – подбадривающе улыбнулся Виктор.

Ляля кивнула, соглашаясь. На самом деле ей не хватало солнечного света, она страдала в душном помещении, пропахшем едой, мужским потом, запахом пороха и едва заметной гари. Конечно, в светлице не стоял этот удушающий запах, больше пахло шампунем, гелем для душа, дезодорантом, но всё равно отчаянно не хватало воздуха, особенно, когда долго была запахнута штора.

– Алексей ждёт с обедом, – вспомнила она, что Виктор жаловался на голод.

– Подождёт, – небрежно ответил он, застёгивая на Ляле бронежилет.

Они выбрались на свет божий, Ляля с видимым удовольствием вдохнула свежий воздух. Надвигался вечер, опускалась влажность, но как же приятно было дышать и видеть бесконечное небо, точно такого же цвета, как глаза Виктора.

– Пойдём, – свернул он по траншее в сторону, куда Ляля ещё не ходила.

Как правило, её маршрут был прост. До медсанчасти – навестить Миху, принести ему гостинцев, поболтать с Дашей. Если сильно повезёт, чем-нибудь помочь, например, делать марлевые шарики – оказалось совсем несложно. Иногда выбирались из ненавистной траншеи, шли метров триста, вдоль куцых засохших кустов до расстрелянного автомобиля и возвращались обратно.

Они поднялись, ничего нового Ляля не увидела. Натянутая сетка над головой, пара разбитых кирпичных строений, почти превратившихся в труху, высокая сухая трава, красно-жёлтая земля, по которой, как позёмка, стелилась пыль.

Дошли до одной из одной оставшейся относительно целой стены – единственное, что уцелело от некогда жилого дома. Жутко смотрелся диван, стоявший по центру развалин, припыленный, но ещё показывающий свой изначальный цвет – светло-бежевый.

– Смотри, – остановился Виктор, взяв Лялю за руку.

Она повернулась туда, куда он показывал. Прямо перед ней, на полуувядших кустарниках, которые кое-где радовали глаз сочно-зелёными побегами, распустились белые цветы, разнося по округе тонкий аромат.

– Здесь дом жилой был, остатки сада, – пояснил капитан, направившись к кустарнику.

Обломал несколько веток, явно собираясь подарить букет. Ляля замерла в восхищении. Последнее, что она ожидала увидеть в этом месте – живые цветы. Это же… это же фантастика какая-то! Ожившая наяву сказка.

Стояла весна, но вокруг была только пыль, духота, размолотый в труху цемент, остатки кирпича, засохшая трава и редкие кустарники. И вдруг, как самое настоящее чудо, цветущий жасмин… если это жасмин, конечно. Не пришло в голову изучить флору и фауна региона, куда по глупости отправилась.

Ляля довольно зажмурилась, не в силах сдержать улыбки. Вдруг, совсем рядом, раздалась автоматная очередь, оглушая и накрывая волной вселенского ужаса, мгновенно выдернув из благостного настроения, напомнив, где она.

– Всё хорошо, – прокомментировал Виктор, который и выпустил очередь рядом с окаменевшей от страха Лялей.

Она скосила взгляд туда, куда показывал капитан, распахнула в отвращении глаза, нервно облизала губы. На земле, в паре метров от неё, лежала расстрелянная в упор змея, рефлекторно дёргая длинным хвостом, демонстрируя миру раскуроченные кровавые внутренности.

– Ядовитая дрянь, – услышала она.

Ляля тяжело сглотнула, перевела взгляд на спокойно стоящего Виктора, который невозмутимо протягивал ей букет, счастливо улыбаясь. Перегнулась, схватившись за живот и показала всё, что ела за сегодняшний день, прямо на бежевые мужские берцы.

Глава 8

Ляля сидела в медсанчасти, куда пришла сразу после обеда, принести вкусного Михе. Ему мало, что было можно, но она старалась хоть чем-нибудь побаловать приветливого, словоохотливого парня. С койки он ещё не вставал, выходить никуда не мог, потому гостям радовался, как ребёнок.

Придя, застала там майора, беседующего с Анатолием Юрьевичем. Рядом крутилась Даша, стреляя глазками в Вячеслава Павловича, тот время от времени отвечал на переглядывания, улыбаясь краешком губ.

Отчего-то Ляле стало неприятно, вроде причин для недовольства не было, но противный холодок прошёлся по спине. Захотелось остановить это безобразие. Хотя… ну какое же это безобразие? Даже если майор женат, а Даша замужем – происходящее не Лялиного ума дело. Люди взрослые, сами разберутся.

– Привет, – заглянула она за штору, где лежал Миха.

Тот широко и радостно улыбнулся, заёрзал, пытаясь сесть, опершись на высокую подушку. Михе явно осточертело сверлить глазами потолок без возможности поболтать с живой душой. Из развлечений нашлось пара книжек, но читать он не любил. Несколько же соседних коек были пусты, хорошо, естественно, что пусты, но скучно до зубного скрежета.

– Привет, – засиял Миха. – Что нового в мире?

– В мире всё старое, – вздохнула Ляля. – Я тебе вишнёвый джем принесла, вкусный. У тебя нет аллергии на вишню?

– Не, у меня ни на что аллергии нет, а в этом джеме вишни нет. Вот тётка моя варенье варит из вишни… ароматное, вкусное, с кислинкой. Встретимся на гражданке, я тебе три литра привезу, чтобы надолго хватило. А сейчас давай сюда джем, сладкого охота, сил нет. Одной преснятиной кормят, – полушёпотом пожаловался он.

– Эй, больной, чем мы недовольны? – раздался насмешливый голос Даши. – Не объешься, смотри.

– Прямо объешься этим, – Миха скептически покрутил небольшую упаковку джема. – Хочешь? – вежливо предложил он Ляле, прежде чем нырнуть ложкой.

– Нет, спасибо, – засмеялась та в ответ.

Она уже видеть не могла шоколадно-ореховую пасту, горький шоколад, мёд и джем этот, будь он клубничным, вишнёвым или апельсиновым. Ужасно хотелось свежих огурцов, рукколы и почему-то настоящего испанского сальчичона, но свои желания и жалобы Ляля держала при себе.

За шторой послышался приглушённый разговор. Даша что-то говорила Вячеславу Павловичу, кокетничая, тот тихо отвечал, заставляя Лялю напрягать слух. Откуда такая реакция, интересно?

– Здрасте! – раздался бодрый голос Славки. – Какие люди! Наше вам с кисточкой, товарищ майор.

– Добрый день, – спокойно ответил Вячеслав Павлович, кашлянув.

– Ты к Михе, Слав? – прощебетала Даша. – У него уже Ляля, вот повезло парню, отродясь столько внимания от девушек не было, как здесь.

– Было! – искренне возмутился Миха. – За мной знаете, сколько девчонок бегало?! Одна со станции приходила даже!

– Ну, если со станции, то да! – громыхнул знакомый голос Виктора Бисарова.

Значит, Славу сопровождал он. Её саму проводил Платон, улыбался по дороге, предпринял формальную попытку подкатить, чтобы просто поставить мысленную зарубку, Ляля сделала вид, что не заметила, и он сразу же ушёл, велев одной не возвращаться.

Она закрыла глаза, борясь с неистовым желанием убежать, скрыться с глаз. До сих пор с содроганием вспоминалось, как её выворачивает прямиком на бежевые, здоровенные берцы, а за её спиной раздаётся сначала неясный шум, потом взрыв громоподобного смеха.

Прибежавшие на выстрелы бойцы, гремя оружием, покатывались от смеха, глядя на точно такого же смеющегося Гуся и красную от смешанных чувств Лялю.

– Всё, Ляль, – крикнул кто-то, – как честный человек ты обязана жениться на Гусе.

– На свадьбу-то пригласите, Бисаровы? – глумился второй.

– Берцы теперь неделю не мой, – гоготнул третий.

Ляля прошла сквозь смеющийся строй, с трудом сдерживая слёзы. Хорошо, что встретилась Слава, она хоть и засмеялась вместе со всеми, сестру понимала.

– Подумаешь обблевала мужика, – утешала после Слава, сидя напротив. – Думаешь, Гусь ни разу блюющих девчонок не видел? Он, кажется, мне один раз в туалете волосы держал… или не он, неважно. Видишь, я жива, здорова, не кашляю.

– Он же змею… убил, – прошептала Ляля.

– А что, надо было ждать, когда она тебя убьёт? – посмотрела на неё сестра, как на ненормальную.

– Он убил, – всхлипнула Ляля.

– Это, конечно, плохо, да, – задумчиво проговорила Слава, скрывая недоумение, скользившее в интонации. – Уверена, он раскаивается.

Через минуту появился сам Гусь. Протянул стакан воды, проследил, чтобы она выпила, вытер тыльной стороной ладони рот Ляли, чем окончательно добил, сел на корточки напротив.

– Вот же лялька, – вздохнул он. – Ничего страшного не случилось. У людей разная реакция на стресс, у тебя – такая. Да и гадина выглядела так, что меня самого чуть не вывернуло, ф-ф-ф-р, – наиграно дёрнул он широкими плечами. – Не загоняйся из-за ерунды, смотри, берцы я уже помыл, как новые стали.

Ляля перевела взгляд на тупые бежевые носы со следами воды. Громко вздохнула и снова заревела, заваливаясь на кровать. Успокоиться никак не получалось, в голове крутился невообразимый сумбур. Ей было одновременно стыдно за произошедшее, в то же время она понимала, что действительно ничего страшного не случилось. Людей, подобных Гусю, смутить произошедшим сложно, наверняка он видел такое, отчего бы Ляля умерла, не сходя с места.

Примешивалась жалость к несчастной змее, которая, возможно, и не собиралась никого жалить, ползла по своим змеиным делам, а её убили. Ни за что!

Потому что этот человек привык убивать – это часть его жизни, такая же, как чистить зубы, и от этого становилось настолько тошно, что вынести Ляля уже не могла. Что-то ныло внутри, отчаянно болело, вся её натура противилась тому, что она видела, чувствовала, ощущала позвоночным столбом.

Пришла в себя от резкого вкуса какой-то жидкости, которая вливала в неё Даша. Саму же Лялю держал на руках Виктор, прижимая крепко, но как-то на удивление мягко. С одной стороны она не могла пошевелиться, с другой не чувствовала никакого давления.

– Слава богу, прорвало, – улыбнулась Даша, потрепав Лялю по щеке. – Молодец, выплеснула эмоции, теперь полегче станет. Цветочки-то устрой в вазу, – покосилась на железный жбан, кем-то заботливо принесённый. – Всё же старался человек, – подмигнула она Виктору, который так и не спустил Лялю с рук.

– Чего уставились? – рявкнула Даша на собравшихся бойцов, озадаченно наблюдающих за произошедшим. – Вы сколько раз психолога прошли, прежде чем здесь очутиться? А она? То-то же! Дуболомы! Заканчивайте со своими тупыми шуточками и подкатами, иначе каждому по ведёрной клизме выпишу для прочищения мозга, в приказном порядке! Сергей Максимович поможет, – махнула рукой в сторону командира, со спартанским спокойствием наблюдающего за сценой, достойной трагедии Шекспира.

– Помогу, Дарина Александровна, – кивнул он. – Разошлись, клоуны, – махнул он рукой. Бойцов смело, как по мановению волшебной палочки.

Сергей Максимович открыл было рот, Ляля вцепилась в руку Бисарова, показывая, что никуда он прямо сейчас идти не может. Иначе, иначе… иначе… иначе… она не знала, что иначе, но выпускать из цепкого захвата руку капитана не собиралась, с ним спокойней было.

Иррациональное поведение, но об этом она подумает позже, когда вернётся к своей привычной жизни, в свою уютную квартиру, к безопасности и комфорту.

– Зайдёшь ко мне, когда освободишься, – кивнул в сторону капитана командир и вышел.

После Ляля уснула, кажется, Даша ей дала что-то со снотворным эффектом, а когда проснулась, Гуся рядом не было. Сквозь головную боль она вспомнила всё, что произошло, ужаснулась и начала всеми силами избегать капитана.

А теперь он пришёл со Славкой и, судя по разговору, уходить не собирался.

Прошёл вслед за Славой, уселся рядом на кровать, избегая контакта с больной ногой Михи, похлопал его дружески по плечу, приветствуя.

– Скучаешь? – спросил он Миху, бесцеремонно подтягивая к себе Лялю, обхватывая одной рукой, чтобы Слава могла усесться на кровать.

– Скучаю, – согласился Миха, тяжело вздохнув.

– Может, картишки? У меня есть, – капитан забрался в один из многочисленных карманов, вытащил потёртую колоду, развернул веером и тут же собрал. – В дурака?

– Давай, – оживился Миха.

– Слав, будешь? – глянул Гусь на Славу, та кивнула. – Даш, что на счёт карт? Майор? Анатолий Юрьевич? Ляля?

Все дружно согласились, видимо, читать и гонять чаи всем надоело, хоть какое-то развлечение в пыльном, тягучем течение времени. Ляля, после небольшого колебания, тоже кивнула. Играть она, можно сказать, не умела, остались смутные воспоминания, когда в младшей школе играла с братьями, постоянно проигрывая, но почему бы не вспомнить.

– А на что? – кокетливо спросила Даша, поправляя иссиня-чёрный локон, напоровшись на недобрый взгляд Славы. Интересно, почему?

– На раздевание, – засмеялся Гусь.

– Меня твоими голыми телесами ни удивить, ни поразить нельзя, я всё уже видела, – пропела Даша.

– Не всё, – повёл бровями Гусь.

– Ой, ну конечно, у всех мужиков в штанах пенис, а у тебя – рассвет!

– Вот пенисом его ещё не называли, – заржал Гусь. – Дашунь, – подмигнул он, заглянул лукаво в глаза Даше, – ты меня видела, а я тебя – нет. Несправедливо получается, может, всё-таки на раздевание? – впился взглядом в обтянутую трикотажем грудь.

– Обойдёшься, я найду, куда антибиотики потратить без твоих сомнительных услуг.

– Ну, говорят, на нет и суда нет, попытаться я был должен, – невозмутимо заявил Гусь, не придавая значения скользкому намёку Даши. – Давайте на желание играть. Проигравший исполняет желание соседа слева. Нормальное желание, никакого экстрима, ничего, переходящего границы, – покосился в сторону Ляли, которая как раз была его соседкой справа.

– Договорились.

Ляля проиграла три раза подряд, капитан загибал пальцы, заявив, что желания озвучит позже, наедине, заставляя проигравшую нервничать и краснеть, а Славу по-доброму смеяться.

Вообще, если опустить лёгкую досаду на проигрыши, Ляля была расслаблена, удивительно довольна собой, обстоятельствами, окружением. Возможно, она начала привыкать, возможно, звёзды так встали, но хорошее расположение духа не покидало её, несмотря на три желания капитану Бисарову, которые предстояло выполнить.

Один раз Слава проиграла майору, психанула, заявила, что всё подстроено, пересела. В следующей партии уже Вячеслав Павлович проиграл ей, на что Слава мстительно сощурилась, обещая все кары Египетские в одном желании. Условие «никакого экстрима, ничего, переходящего границы» она в отношении майора исполнять точно не собиралась.

– Слушайте, – заявил Миха, когда пришла его очередь раздавать. – А давайте погадаем! Карты-то есть.

– Чепуха это, – фыркнула Слава.

– Да брось, чепуха – не чепуха, какая разница, повеселимся зато, – небрежно махнул рукой Гусь. – Кто умеет гадать?

– Я умею, – гордо заявил Миха. – Меня тётка научила, она правда на таро расклад делает. К ней всё наше село и два окрестных ходят, ни разу никого не обманула, всё сходится. Но раньше на обычных картах гадала, меня научила, хотела, чтобы я этим стал… как его… потомственным ведуном, даже объявление давала в районную газету. А я в армию по контракту пошёл, карты ей этого не подсказали, потому что на родственников гадать нельзя, – важно пояснил он.

– Так ты у нас ведун, – протянула Даша, дав понять, что у Михи только что появилась новая кличка. – На игральных картах гадать нельзя, соврут, товарищ раненый Ведун, с такой-то тёткой должен знать.

– Надо, чтобы девственница нецелованная посидела на картах, тогда можно, – уверенно заявил Миха, он же Ведун.

– Если бы здесь жил дракон, питающийся нецелованными девственницами, он бы сдох от голода, – засмеялся Гусь. – В нынешнее время нецелованную девочку если только в начальной школе встретишь, а ты здесь предлагаешь найти. Продолжаем играть, я ещё парочку желаний придумал, – подмигнул он зардевшейся Ляле.

Она с секунду помолчала, резко выхватила из рук Михи колоду, демонстративно встала, а потом уселась на карты, впив взгляд в Бисарова, незаметно для себя покрываясь румянцем.

Неожиданный факт биографии для двадцатидвухлетней девушки, но стыдиться она не собиралась. У неё были убеждения, непоколебимые и ясные. В серьёзные отношения Ляля вступит только с любимым человеком, не обязательно ждать брака, но уверенной в своём выборе она должна быть. Её так родители воспитали, пусть это и несовременно. Дочь генерала Калугина может себе позволить быть какой угодно, несовременной в том числе.

– Даже так… – задумчиво почесал подбородок Бисаров, оглядывая Лялю каким-то новым взглядом, от которого по телу пошли колючие мурашки, сердце несколько раз бухнуло и зашлось в быстром беге. – Принца ждёшь, Ляль? – прищурился он.

– Бери выше, – ответила за Лялю Слава. – Короля она ждёт. И ты для нашей Ляли даже не глухого осла уши на конюшне этого короля, – она демонстративно крепко обняла сестру, прижала к себе, посмотрев с вызовом на Бисарова.

– Кто б сомневался, – заржал тот, ничуть не обидевшись.

Ляле же отчего-то стало обидно…

Глава 9

– Давай, Ведун, гадай, – усмехаясь, сказала Даша, показывая рукой на колоду, которую Ляля положила на импровизированный столик. – С меня начинай, хочу знать, что было, что будет, чем сердце успокоится.

Миха важно разложил карты, уставился на них, морща нос и пуча глаза.

– Вас, Дарина Александровна, ждёт дальняя дорога, казённый дом, письмо или важное известие на работе, казённые бумаги.

– Ишь ты, правду сказал, – громко засмеялась Даша. – Скоро домой еду, учиться отправляют и на повышение.

– Даже не знаю, откуда твой пациент, торчащий здесь круглыми сутками, об этом узнал… так ведь и поверишь в паранормальное, – якобы задумчиво проговорил Анатолий Юрьевич. – Что мне поведают карты, Михаил? – прищуриваясь, спросил он.

Миха сделал расклад, важно поводил взглядом по картам, выразительно выдохнул, выдал, наконец:

– Тоже дорога дальняя и известие по работе, а ещё приятное событие, связанное с близким человеком.

– Жена родит, – подсказала Даша, панибратски толкнув коллегу в плечо.

– Главное, неожиданно! На восьмом-то месяце узнал о скором рождении наследника, – поднял указательный палец Анатолий Юрьевич. – Если бы не карточный расклад…

– Не будь таким скептиком, Анатоль, – засмеялась Даша. – Мне, например, ребёнка не нагадали.

– Может быть, потому что ты очевидно не на восьмом месяце? – заржал Гусь.

– Ну и что, может я три часа как в положении, – подмигнула она, радостно улыбнулась, незаметно скосив глаза на майора.

– Мамой клянусь, отец не я! – мгновенно отреагировал Гусь.

– Это мы ещё посмотрим, – фыркнула Даша. – Продолжай, Ведун. Что нам карты про Виктора поведают?

Миха кинул карты, сложил руки замком, хмуро разглядывая то, что видит, насупился.

– Дом казённый вот, – ткнул он одну из карт. – Неприятности какие-то, заботы, хлопоты – всё в казённом доме. И дама на сердце.

– Только одна? – поинтересовалась Славка. – Смотри лучше, Миха, их должно быть минимум семнадцать.

– Одна дама, – важно заявил Миха. – Вот этот король стоит между капитаном и этой дамой… – пояснил он, показывая карты.

– Гусь, ты на замужних перешёл? – вылупилась Славка. – Мой мир не будет прежним. Сам говорил, что замужние для тебя – табу, а здесь дама при короле.

– Нет у меня никакой одной дамы, тем более с королём, – огрызнулся в ответ Гусь. – Врут карты, Миха. Хреновый из тебя Ведун.

– Не слушай его, Миха, он контору палить не хочет, чтоб король ему лицо не начистил, – отмахнулась Слава. – Ляле лучше погадай.

Миха внимательно посмотрел на то, что выпало.

– Большие неприятности, много хлопот, неожиданная встреча с кем-то очень важным. Вот этот король – родственник или сильный покровитель, немолодой уже, он все хлопоты на себя возьмёт.

– А этот король? – Славка ткнула в соседнюю карту.

– А этот – возлюбленный. Взаимные чувства, радость и всё такое…

– О-ла-ла! – воскликнула Слава. – Не может быть! Ляля, мы дождались твоего короля! Миха, смотри внимательней, кто он. Бизнесмен? Именитый художник? Олигарх? Не, не надо олигарха, они старые, страшные, без «Виагры» не шевелятся, и с ней чаще давление поднимается, а не то, что полагается. Лучше молодой перспективный политик. Или спортсмен! Точно, спортсмен! Криштиану Роналду! Миха, скажи, что это Криштиану Роналду!

– Имён карты не говорят, – важно заметил Миха.

– Жаль, жаль, но всё равно, начинаем ждать твоего короля, Ляля. В золотой карете, запряжённой тремя белыми конями!

Ляля вылупилась на сестру, взглядом прося заткнуться. Неприятны ей были подобные разговоры, почему-то в присутствии Бисарова особенно противны. Словно в чём-то личном, интимном ковыряются у всех на виду. Почему – разбираться времени не было, а заткнуть сестру хотелось ужасно.

Слава демонстративно закатила глаза, покривлялась ещё немного, просто потому что останавливаться по первой просьбе не умела никогда, и потребовала у Михи:

– Теперь моя очередь знать, чем сердце успокоится.

Миха важно разложил карты, почесал макушку, нос, начал говорить:

– У тебя здесь тоже какой-то сильный покровитель или родственник, вы же сёстры, наверное, один на двоих. Неприятности, хлопоты, дальняя дорога, возлюбленный и… сердечное разочарование в прошлом. Сильное!

– Возлюбленный? – протянула скептически Слава, глядя на карту, которую показал Миха, как на воняющего, собственноручно раздавленного клопа. – Про покровителя не знаю, может, есть, да я не в курсе, – фыркнула она. – А возлюбленного – за гору. Фу, фу, фу, чур меня! – она схватила карту, сбросила со стола, брезгливо поджав губы. – Не нужен мне никакой возлюбленный. Что с ним делать?

– На Мунку-Сардык твой забираться? – подсказала Ляля, улыбаясь.

– Знаешь, если «возлюбленный», – произнести слово «возлюбленный» с настолько отталкивающей интонацией нужно постараться, Славе удалось с первого раз, – только категорию «один-бэ» преодолеть может, то он точно не мой «возлюбленный»! Разочарование ещё какое-то… сердечное, мля! Миха, давай заново.

– Карты не врут! – встал в позу Миха. – Здесь никак иначе не прочитать, только сердечное разочарование! Вспомни, было разочарование, ты просто забыла, если покопаться как следует в памяти – вспомнишь сто пудов!

– Ну… в третьем классе мне валентинку Сидоркин не подарил, но всё по-честному, я ему пинков отвесила за то, что Лялю толкнул. Родителей в школу вызывали, помню, я тогда сильно в Сидоркине, как в мужчине разочаровалась… – скорбно вздохнула Слава. – А! Точно! Было разочарование! Сердце в хлам просто, на куски разорвало, как пережила, не понимаю! Вспомнила, снова заболело! – Слава схватилась за правый бок.

– Больше на межреберную невралгию похоже, – флегматично заметил Анатолий Юрьевич. – А если твоё разбитое сердце ниже болит, в подреберье, подумай над пищевыми привычками и исключи алкоголь.

– Так разбилось сердце-то, нету сердца, здесь осколок, – важно ткнула себя в бок Слава.

– Так что за разочарование-то? – заметно оживился Миха.

– Рассказываю! – торжественно начала Слава, ей не хватало только праздничной формы «белый верх тёмный низ» и микрофона. – В доме, где живу, была шаурмичная. Работал там араб… низенький такой, худой, нос шикарный, глаза как маслины… Отвлеклась, простите, – закатила глаза. – Араб этот делал самую шикарную шаурму в городе. Самую! Чем угодно могу поклясться! На сырном лаваше, с мясцом горячим, овощами, с халапеньо… ум-м-м-м… Главное – соус! Потрясающий соус, всё как надо, сливочный, с чесночком, кислинкой, приправами, не густой, не жидкий, идеальный! И вот, возвращаюсь ночью домой, жрать охота… понятно, да? – хихикнула она. – Мечтаю, как куплю эту шаурму, как оторву бумагу сверху, как вопьюсь зубами в её горячий бок… и бац! – хлёстко ударила ладонь об ладонь. – Шаурмичная закрыта!

– Вот это поворот, – фыркнул Гусь.

– Прикинь, какое разочарование! – посмотрела она на Гуся, надув губы.

– Жрать что-то захотелось… – вздохнул Миха. – Я бы сейчас от шаурмы не отказался… на сырном лаваше, с халапенью этой.

– Никто бы не отказался, – вздохнув, подтвердила Даша. – И чем закончилась эта душераздирающая история?

– Трагедью, вестимо, – театрально вздохнула Слава. – Пришлось идти домой, есть бич-пакет. В шаурмичной в тот день то ли крысу нашли, то ли таракана, ерунду какую-то, в общем. Их по жалобе закрыли, через три дня открыли, только араб тот там больше не работал, и шаурма стала – говно. Сердечное разочарование – не передать! Так что, Миха, карты не врут. Кто остался?

Миха молча посмотрел на Вячеслава Павловича, вслух предлагать не стал. То, что майор общается с рядовым, не значит, что рядовой имеет право общаться с майором. Субординация и дисциплина вбивается в сознание любого солдата ещё на курсе молодого бойца.

– Воздержусь, – поднял ладонь Вячеслав Павлович.

– Не хотите рассказывать о сердечном разочаровании? – пропела Слава, глядя в упор на майора.

– У меня нет сердца, Владислава, – спокойно ответил он.

Глава 10

В последней партии остались два игрока, Ляля и Гусь, окружающие с интересом наблюдали за происходящим, кто-то тихонько посмеивался, кто-то переговаривался, делали шуточные ставки на победителя.

У Ляли осталась одна карта, очень слабенькая, морально она уже готовилась к пятому поражению, как вдруг услышала:

– Всё, ты победила, Лялька, – спокойно констатировал Гусь.

– Да ну нафиг! – зычно возмутился Миха, вылупившись на капитана, чью карту отлично видел.

Тот бросил свою карту в отбой, мгновенно перемешал колоду, пока Ляля соображала, что она выиграла. Действительно выиграла! Первый раз в жизни, кажется.

– Я победила? – переспросила она удивлённо.

– Ляля, ты у нас гуманитарий, – фыркнула Слава. – Показывай карту!

В ответ Ляля перевернула десятку пик.

– Ну, всё верно, у Гуся осталась шестёрка.

– Так… – начал было возмущаться Миха, и был перебит командным голосом майора, от которого Ляля вздрогнула:

– Шестёрка у капитана осталась, боец!

– Так точно, шестёрка, – отрапортовал Миха. .

– Ты победила, – Гусь широко улыбнулся Ляле, подмигивая.

Всё-таки было во всей истории что-то иррациональное, выходящее за грани нормальности. Дело не в ситуации, в которую попали они с сестрой, не в месте, где очутились, а в окружении, настолько разномастном, что представить их всех в одной точке одновременно, без строго соблюдения субординации, играющих в банального «дурака», попросту невозможно. Но это случилось. Вдруг.

И от чего-то такая малость, как выигрыш в карты, принесла искреннее удовольствие, если не счастье, а ведь она не корову выиграла… да и зачем ей корова… отчаянная глупость какая-то лезла в голову.

Ляля прикусила губу, придумывая желание для капитана. Во время игры он успел пересесть, якобы затекла рука. Предлог странный, но тогда она не обратила внимания, на выигрыш не рассчитывала.

– Жду твоё желание, – развёл руками Бисаров. – Готов в любое время дня и ночи.

Прозвучало настолько двусмысленно, что на секунду Ляля растерялась. Пришлось сказать себе, что ничего особенного в словах: «Жду твоё желание» и «Готов в любое время дня и ночи» нет.

В том контексте, который вкладывал капитан, во всяком случае. Проиграл желание, честно ждал, когда она его озвучит или оставит долг на потом, как поступил он.

А у неё и желаний-то не было. Вернее, было одно, но его она озвучивать не собиралась, в таком не признаются. Глупое желание, пошлое немного, совершенно для неё несвойственное и неожиданное.

Вскользь мазнула взглядом по мужскому рту, красивому, чётко очертанному, с выраженным луком Купидона на верхней губе.

– Хочу, чтобы ты ответил на вопрос. Почему тебя называют Гусём?

Вообще-то она уже спрашивала один раз. У каждого бойца был свой позывной. Вот, например, у Алексея «Юрюзань», но вне боевых задач его называли Лёшкой, Лёхой, Алексеем. А Гусь был Гусём, и почти никогда Витей, Витьком, Виктором или просто Бисаровым – по фамилии.

Ляля слышала, как громко выдохнула Слава, выразительно кашлянул Вячеслав Павлович, раздался короткий, нервный смешок Даши. Посмотрела на Гуся, который растерянно моргал, почёсывая пятернёй затылок.

– Потому что я обнимусь, – вдруг сказал он, довольно улыбаясь.

– Обнимусь? – не поняла Ляля.

– Обниматься люблю, кинестетик – это вроде так называется. Есть такая игрушка, «Гусь Обнимусь», потому и Гусь.

Ляля уставился на капитана. Объяснение милое, конечно, но меньше всего он напоминал добродушную плюшевую игрушку-обнимашку. Комфортер, ставший популярным во всём мире.

В принципе удивительно, что военный офицер, совсем недавно убивший на её глазах живое существо – пусть это и ядовитая змея, – слышал о мягких игрушках.

– Не веришь? – с этими словами Виктор заграбастал в свои объятия Лялю, закинул ловким движением её ладони себе на плечи. Подхватил, прижал к себе за талию, потоптался на месте, переступая с ноги на ногу, как настоящий гусь, и со словами:

– Видишь, самый настоящий Гусь Обнимусь, – поставил обратно на пол, щёлкнул пальцем ей по носу, как ребёнку.

Обнял Дашу, точно так же переступил, под конец прошёлся по рёбрам пальцами, заставляя изогнуться и засмеяться в голос от щекотки. Сразу же принялся за Славу, которая повисла на шее Гуся, гогоча так, что могла бы составить конкуренцию целой гусиной стае.

За представлением с живым интересом наблюдал Миха. Майор с ничего не выражающим лицом, смотрел сквозь обнимающегося направо и налево капитана. Анатолий Юрьевич вышел, кто-то заскочил на перевязку.

Идиллию прервали звуки далёких выстрелов. Виктор с Вячеславом Павловичем сразу направились на выход, взяв оружие. Ляля невольно вздрогнула, нещадно быстро реальность поставила всё на свои места. Игрушка-обнимашка – символ мирной жизни, а все они на войне.

Славка рванула следом за офицерами, на ходу ловко надевая бронник, словно всю жизнь только его и носила. Вместо школьный формы военное обмундирование.

– Стоять! – у дверей остановил её Вячеслав Павлович.

– Да я одним глазком!

– Села! – рявкнул Вячеслав Павлович, указывая рукой на стул.

Слава замерла на месте. Просверлила взглядом дыру размером с Чёрную в майоре, тот полностью проигнорировал возмущение подопечной. Развернулся и скрылся за дверью.

– Слав, – окликнула Ляля сестру. – Не лезь, – проговорила она одними губами, напоминая, что командир настоятельно «просил» не доставлять неприятностей.

Сколько можно? Достаточно того, что они уже наделали. По их вине погиб человек, сейчас они одним своим присутствием напрягают множество людей, начиная с рядовых, заканчивая командованием группировкой. Радости мало, когда две генеральские дочки торчат где-то на позициях, среди развалин жилого посёлка и пустыни.

– Бой далёкий, ничего не случилось бы! – возмутилась Слава, но к Ляле вернулась, меча молнии взглядом. – Всё против меня. Телефона нет, аппаратуры нет, фотографировать нельзя, даже если бы фотоаппарат выжил.

– Главное, голова на месте, замечу, в прямом смысле «на месте», – флегматично заметил Анатолий Юрьевич.

К вечеру сестёр проводили в основной блиндаж, за ними пришёл Платон, велел пошевеливаться, натянул защиту на Лялю, не дожидаясь, когда она справится. Медикам сказал, что есть трёхсотые – ерунда, чуть посекло, Даша деловито кивнула. Ляля же начала переживать, не на шутку заволновалась.

Раненые, есть раненые, а вдруг среди них Виктор Бисаров? Впрочем, какая разница кто именно? Она не общалась с парнями панибратски, как поступала Слава, но относилась к каждому с теплотой и благодарностью, даже к Дрону с его тупыми, грубыми шуточками и запредельной беспардонностью.

Она чувствовала себя спокойней, когда рядом находился кто-то из этих парней – высоких, загорелых, с обветренными лицами и сильными руками. Общий фон бесконечной, грызущей тревожности никуда не девался, наверное, он останется до момента, пока Ляля не ступит на родную землю, но присутствие бойцов подбадривало, не давало окончательно упасть духом.

До следующего вечера никто не появлялся, кроме нескольких дежурных, которые не обращали никакого внимания на сестёр, все их мысли были с товарищами. Не до глупых приколов, грубых шуток и заигрываний сейчас.

Руки мелко тряслись, Ляля посмотрела на Славку, с энтузиазмом строчащую что-то в раздобытую тетрадь. Заметки, наброски, короткие интервью без имён – работала. Попросила несколько листов, взяла гелевую ручку и начала рисовать для успокоения. Творчество всегда приносило покой в душу и радость на сердце. Живопись – отдушина Ляли с детских лет.

Сначала изобразила сестру, склонившуюся над столом, в камуфляже, с коротким ёжиком волос, которые жили своей жизнью, как и хозяйка, самостоятельной. Потом нарисовала Алексея, рассуждающего о рационе бойцов. Миху с колодой карт в руках, растянувшегося на кровати под светлой простынёй. Дашу, которая перевязывала широкое плечо капитана с бугрящимися мускулами.

И самого капитана. Расслабленного, словно вокруг не происходит ничего ужасного. Сидит не в медчасти, посредине пустыни, под раскаты боя, а на полоке парной, поигрывая берёзовым веником.

И снова его, смотрящего вдаль. Сеточку едва заметных морщинок в уголках глаз, твёрдая линия губ, напряжённый взгляд. Весь – словно сжатая до предела пружина.

С букетом цветов, беззаботно улыбаясь…

Рисовать Виктора Бисарова стало отдельным удовольствием. Вспоминать детали внешности, тонкости мимики, передавать эмоции, скользить ручкой по листу, словно пальцами по лицу, шее, плечами, торсу, опускать ладонь на крепкий живот с очерченными кубиками. Дальше приходилось останавливать собственное воображение, грозящее завести в такие дали, что после будет стыдно.

Нет, нет, нет. Это просто адреналин, вырабатывающейся в непривычном количестве, даёт о себе знать. Ляле просто не может… понравиться такой мужчина, как капитан Виктор Бисаров.

Гусь Обнимусь, кинестетик, который любит обнимашки. С бесконечным количеством женщин!

Если когда-нибудь, вернее, когда Ляля заинтересуется мужчиной всерьёз, он обязательно будет высоких моральных качеств, без шлейфа сомнительных связей за плечами и точно не военный.

Ни за что!

Из раздумий вырвали громкие мужские голоса, тяжёлые шаги, приветственные выкрики и вопросы взволнованных дежурных.

– Всё отлично, – ответил голос того, кто по всем законам логики никак не мог заинтересовать Лялю. – Активизировались, гондурасы, всполошились какого-то хрена, но сейчас залягут на дно, сутки точно побоятся соваться. Дрону слегонца досталось и Ромычу.

Славка выскочила навстречу, гонимая жаждой подробностей. Ясное дело, никто ничего не рассказывал, ограничивались общими фразами, но ей хватало и той информации, которую она вылавливала из обрывочных фраз, брала из воздуха.

Ляля не стала выходить из светлицы, её пугала стоявшая в воздухе смесь адреналина и тестостерона. Излишки кортизола в собственной крови говорили, что необходимо оставаться на месте, не вдыхать эту адову смесь.

На ужин всё-таки пришлось выйти, просить кормить её отдельно – непозволительная роскошь. Она не в пятизвёздочном отеле в Дубае, никто прислуживать не обязан. Правда, специально задержалась, чтобы основной поток прошёл. Главное, Гусь Обнимусь этот с повышенной тактильной потребностью.

– Я уж думал идти за тобой, – сказал Алексей. – Держи, вкусненького тебе припас. Без чеснока, – доверительно поведал он, протягивая тарелку с салатом из свёклы.

А ведь и правда, деликатес, в сравнении с кашей с тушёнкой и морем разливанным горького шоколада.

– Спасибо! – искренне поблагодарила Ляля.

Аппетита не было, но всё-таки поела, бесконечно прислушиваясь к разговору в комнате личного состава. Что-то громко обсуждали, лужёные глотки издавали грохот, который прокатывался сквозь Лялю. Невольно она выделяла один-единственный голос, который засел в памяти и не собирался испаряться, сколько бы она себя ни уговаривала.

Наваждение какое-то, от которого непременно нужно избавиться! Во что бы то ни стало!

В приоткрытую дверь блиндажа светила полная Луна, яркая, как никогда прежде не видела Ляля. Фантастическое, нереальное зрелище. Она словно на другой, неизведанной планете очутилась.

Ляля потопталась у выхода, обернулась в поисках командира, кого-нибудь, с кем можно выйти на улицу, и совершила откровенное безумие – вышла одна, без защиты. Её словно тянул лунный свет, манил, как ничто и никогда до этого. Стало необходимо запечатлеть в памяти всё, до мельчайших подробностей.

Силуэты развалин, бескрайнюю пустыню, сухие кусты, похожие на мифических чудовищ, машину, напоминающую огромную застывшую черепаху… и Луну. Огромную, полупрозрачную, мистическую, манящую…

И такой же манящий мужской силуэт на фоне этой Луны.

Высокий мужчина стоял спиной к Ляле и поливал себя водой из пятилитровой баклажки, водя ладонью по крепкому телу.

Лунный свет падал на длинные ноги с сильными мышцами. Узкие бёдра, крепкие ягодицы, широкие плечи и мощная шея дополняли идеальный треугольник атлетически сложенной фигуры.

Ляля воровато обернулась, чтобы не попасться на столь непристойном занятии – подглядывании за обнажённым мужчиной. А он был именно обнажён, полностью. Собиралась было развернуться, чтобы ретироваться, исчезнуть прежде, чем её заметят, как буквально врезалась во взгляд, как она знала наверняка, бесконечно синих глаз.

Ошарашенно, широко распахнутыми глазами, она смотрела на Бисарова Виктора, тот отвечал ей спокойным взглядом, склонив голову набок. Кто кого разглядывал, Ляля не могла сказать точно. Она его – спокойно стоящего во всей первобытной мужской красоте и силе, или он её – недвижимо застывшую.

Опускать взгляд ниже пояса она боялась на каком-то животном, рефлекторном уровне. И всё-таки, в какой-то нечаянный миг потеряла контроль, скользнула полувзглядом по дорожке, убегающей ниже. Уставилась на то, что предстало её взору.

Бисаров отвёл руку в сторону, открывая эрегированный член. Не до конца, надо полагать, вставший, сказать наверняка невозможно. Опыта у Ляли и теоретического не было, уроки анатомии человека для художника не в счёт, на них этот орган не изучается подробно и досконально, в пропорциях и мельчайших деталях. И всё-таки очевидно более чем внушительного размера. В информационном вакууме невозможно находиться, даже если принципиально обходить подобную информацию.

Лялю мелко затрясло, она не понимала, что с ней происходило. Слишком много эмоций, с настолько широким диапазоном, что ещё немного, и началась бы самая настоящая паническая атака. Она оказалась не готова к чувствам, которые хлынули на неё одновременно и с мощностью урагана Катрина.

Ляля замерла, как зверёк перед хищником, не соображая, от чего она в большем ужасе.

От того, что попала в такую ситуацию.

От того, что попала в неё именно с Бисаровым.

От того, что видела.

От того, кому именно принадлежало то, что она видела.

Или от всего сразу. Скопом!

Глава 11

Песок скрипел под подошвами берцев словно снег. Полная Луна освещала пустыню в красно-розовые оттенки, тёмное небо бросало свет от ярких, рассыпанных как монеты звёзд, придавая мистический флёр пейзажу.

Ляля не чувствовала рук, ног, всего тела, кажется, даже не дышала. Она двигалась в направлении обнажённого человека, как под гипнозом. Заворожённая видом, приворожённая им.

Виктор Бисаров стоял, не шелохнувшись, смотрел внимательно, отчётливо синим-синим взглядом, таким нереальным, что поверить в происходящее было сложно, тем не менее, оно происходило.

Здесь и сейчас. С Лялей.

Приблизилась вплотную к Виктору, подняла голову, прикованная к прямому взгляду. Почувствовала обжигающее дыхание у лица. Пахло горьким шоколадом и песком.

У песка есть запах – раскалённой пыли.

Большая мужская ладонь взяла прядь волос Ляли, провела по всей длине, слегка оттягивая, взяла следующую и ещё одну, следом. Она опасалась опускать взгляд ниже приоткрытых губ Виктора. Смотреть в глаза тоже боялась – утонешь, не спасёшься.

Почувствовала давление на плечи. Виктор положил две руки и не сильно, но ощутимо давил, вынуждая Лялю встать на колени.

В нос ударил запах банного мыла, чистой одежды, обычного дезодоранта. Простой совсем запах, отчего-то знакомый. Одновременно стало невыносимо душно и холодно. Ледяные мурашки подскочили на колких лапках и двинулись по телу, оставляя обжигающие следы.

Во рту пересохло, она не могла сглотнуть, пошевелить губами, лишь смотрела, как приговорённая, на предмет мужской гордости перед своим лицом и отчётливо понимала, чего от неё ждёт Виктор Бисаров.

Напряглось всё тело, начиная с кончиков волос, которые побывали в руках Бисарова, заканчивая подобравшимися пальцами ног. Грудь налилась, соски царапались о ставшую грубой ткань мужской футболки, доставляя дискомфорт вкупе с пьянящим удовольствием. Низ живота наливался горячей тяжестью. Между ног становилась невыносимо влажно, пульсировало, просило о прикосновениях…

Что-то тяжёлое с силой ударило грудную клетку изнутри. Ляля рывком подскочила на кровати, почувствовала, что задыхается. Сердце колотилось так, что едва не разорвалось на миллиард осколков. Кровь стремительно неслась по телу, отдаваясь в висках и запястьях. Бурлящий гормональный поток приносил картинки, которые вспыхивали яркими, слепящими пятнами, заставляя жмуриться от невыносимо стыда и неясного голода.

Хотелось пить, скинуть этот жуткий морок, похожий на кошмар. Отмыться от собственного воображения и сна.

Ляля встала, натянула футболку, длиною до колен, прибрала ладонями волосы, решив, что можно обойтись без расчёски, ей лишь попить и обратно. Громко выдохнула, едва не разбудив Славу, она всегда чутко спала. Засунула ноги в резиновые шлёпки, в которых буквально тонула – одолжил Платон, его сорок третий оказался самым маленьким размером, – выбралась за штору.

Несколько тусклых ламп освещали помещение, из комнаты личного состава раздавался выразительный, многоголосый храп. Дежурный, погружённый в свои мысли, проводил равнодушным взглядом, никак не отреагировав на появлении Ляли.

Зашла в столовую, нашла пластиковую бутылку с водой, жадно отпила, будто сутки испытывала невыносимую жажду. Тёплая вода никак не могла унять внутренний жар, справиться с дурацким воображением и памятью, которая отказывалась отправлять сновиденье в небытие. Ляля помнила всё слишком отчётливо, вплоть до мельчайших деталей, подробностей, вибраций.

– Ты чего здесь? – услышала за своей спиной громкий шёпот Гуся. – Случилось что?

Ляля застыла, смотря широко распахнутыми глазами перед собой, боясь повернуться. Она прекрасно отделяла сон от яви. То, что произошло несколькими минутами раньше – сон. Постыдный, который отчаянно хотелось забыть, но сон, а вот то, что пару часов назад она в упор разглядывала обнажённого Виктора Бисарова и его… эрегированный пенис – явь.

– Пить хочу, – прошептала она, мотнула бутылкой, поворачиваясь.

Взгляд поднять боялась на физическом уровне, как же неловко вышло… Будто толкнуло её что-то из блиндажа, пригвоздило к месту, вынудило смотреть во все глаза. Ещё и сон этот…

Почувствовала прикосновение к своим пылающим щекам тыльной стороны мужской руки, следом внутренней – грубоватой от мозолей.

– У тебя температуры нет, часом? – озадаченно проговорил Гусь. – Горишь вся.

– Нет, – мотнула головой Ляля.

– Пойдём-ка в медчасть покажемся, – нахмурился Гусь.

– Не надо, – запротестовала Ляля. – Это просто… просто…

Не скажешь же, что впервые приснился эротический сон, и сразу с капитаном в главной роли!

– Ну нафиг, «просто» ей. Пойдём, – заявил он приказным тоном, от которого Ляля вздрогнула.

Дабы хоть как-то справиться с накатывающим волнением, сделала ещё пару глотков, морщась от вкуса.

Безумно хотелось леденящей минералки из холодильника, безалкогольного освежающего коктейля, пусть банального донельзя «Мохито» или «Секс на пляже», но не тёплой, безвкусной воды, которая совершенно не утоляла жажду.

Пришлось пойти с Гусём. Он нахмурился, безапелляционно заявил, что или она сейчас, без лишнего шума идёт с ним, или он направляется к командиру с новостью, что гостья, похоже, заболела.

Хорошо, если просто простуда или на нервной почве температурит, слышал, такое бывает, а если что-то посерьёзней соплей или психосоматики? Здесь такие причудливые заболевания можно подхватить, что жёлтая лихорадка детской болячкой покажется.

С командиром лучше не шутить. Мужик он серьёзный, в бирюльки играть не станет, всё равно Ляля окажется в медчасти, только пыли и хлопот больше.

Встретил их полусонный Анатолий Юрьевич, выслушал жалобы Гуся на плохое Лялино самочувствие, усадил на стул, велел капитану покинуть помещение. Температуры не было, горло оказалось чистым, как и лёгкие. Давление тоже в норме.

В целом Ляля была признана здоровой, готовой отправиться в космос, но лучше, конечно, домой, поближе к маме с папой и ЦУМу, главное, подальше от военных позиций. И возвращена Гусю с рук на руки с наказом вести себя хорошо. Кто именно должен хорошо себя вести, Ляля посчитала за лучшее не уточнять. В свете последнего происшествия любой вариант слышался двояко.

– Вот и отлично, а то я переживать начал, – заявил Гусь, шагая рядом с Лялей.

Ляля молчала, язык прилип к нёбу. Снова ужасно хотелось пить, в голове крутилась одна и та же картина. Обнажённый мужчина в ярком свете полной Луны.

– Ты обиделась на меня, Лялька? – вдруг спросил Гусь, резко останавливаясь.

Ляля, шедшая на полшага позади, врезалась в твёрдое тело, была подхвачена ловкими движениями мужских рук.

– Прости, не хотел, чтобы ты обижалась. Я просто так… без всяких там намёков, – нахмурившись, проговорил он. – Лишнее, конечно, согласен, но ты же сама смотрела, мне не жалко показать, если девушка просит, – подмигнул он, глядя на готовую провалиться сквозь песок Лялю.

– Я не… – запнулась та в ответ, не зная, как извиниться за собственное поведение.

Уставилась, разглядывала, детали отмечала, а человек всего лишь мылся после боевого задания. Житейская ситуация, банальная, они не на курорте, приходится обходиться полевыми удобствами. Увидела случайно – уйди!

– Да понял я, не просила, просто растерялась. Забудь. Сможешь? – легко, как-то до нелепости беззаботно сказал Гусь.

Словно выронил мелочь в песок, собрать не удалось, да и не хотелось – ерунда ведь. Самый верный выход – забыть. Не забивать себе голову ничего не значащими пустяками.

– Постараюсь, – нервно повела плечом Ляля, тяжело сглатывая.

– Это будет моё желание, – заявил Гусь. – Вот моё первое желание: не вспоминать то, что случилось, будто не было ничего.

– А второе? – промямлила Ляля, не зная, что ответить.

Всё, что происходило, было странным, нереальным. Ночь пахла привычной пылью, вперемешку с влажностью, ярким жасмином. Шелестела полусухими кустарниками, завядшей, не успевшей пойти в рост, травой. Обдувала тёплым ветром, окутывала темнотой, пронизанной лунным светом и холодным отблеском звёзд.

Внешне ей почти удавалось выглядеть спокойной. Лишь пылающие щёки могли намекнуть на мысли, которые появлялись помимо воли Ляли, сами по себе, благодаря разыгравшемуся воображению.

Внутри же трясло, клокотало, неслось со скоростью света. Заставляло кровь кипеть, сердце с силой колотиться – того и гляди выпрыгнет из груди.

– Второе?

Гусь посмотрел на Лялю, взгляд очертил абрис лица, опустился ниже, к широкой, чуть растянутой горловине футболки, задержался на ключицах, метнулся к приоткрытым губам, огладил по очереди верхнюю и нижнюю. Ляля готова была поклясться, она физически ощущала каждое воображаемое прикосновение его взгляда к своему телу.

– Есть второе, – сказал он. – Но не стану. Вдруг снова понадобится погадать на картах, – едва заметно улыбнулся, нагло подмигнул, – Только если ты сама захочешь, – добавил с мягкой улыбкой.

Ляле хотелось сказать, что не захочет никогда в жизни, этого не может быть, потому что быть не может. И разум был с ней полностью и безоговорочно солидарен. Она точно знала, какого мужчину ждала всю жизнь, какие у него должны быть качества. Наглость, синий, бездонный взгляд, загар, широкая, не к месту беззаботная улыбка и расслабленный вид точно не входили в перечень, как и бесконечный перечень лёгких побед и… мужское достоинство такого размера. Впрочем, последнее она в своём воображаемом избраннике не рисовала.

А тело, предательского тело, которое, видимо под действием климата, говорило совсем другое. Оно вдруг решило, что совсем не против синих глаз и загара, что расслабленная, как на пляже, улыбка очень ему нравится. А член приковывает внимание… не пенис, половой орган, достоинство, а именно член.

И от этого становилось откровенно не по себе, противно от себя самой становилось.

Она не должна так думать, и чувствовать так тоже не должна.

– Давай поговорим о чём-нибудь, – перебил поток мыслей Ляли Гусь, оставалось надеяться, что он не прочитал ничего на её лице. – Будет третье желание. Поговорить.

– О чём? – тихо-тихо спросила Ляля, уставившись на землю и собственные ноги, выглядывающие из-под футболки, как из-под платья средней длины.

Что-то Фея-Крестная напутала в её сказке.

Вместо хрустальных туфелек – резиновые шлёпанцы сорок третьего размера, из которых тридцать пятый Лялин просто вылетал.

Вместо бального наряда – камуфляжная футболка.

Вместо принца – Гусь.

– Рисунки видел в столовой, правду мужики говорят, ты нарисовала? Ты художница, что ли?

– Художница, я Суриковку окончила с красным дипломом, – кивнула Ляля. – Это так… баловство, гелевой ручкой не очень получается, хорошо бы капиллярную найти…

– Молодец какая, – искренне похвалил Гусь. – Что рисуешь? Выставки были уже? Я, может, глупые вопросы задаю, прости, просто первый раз в жизни художницу вижу, не знаю, чем ваш брат живёт… Мастерская у тебя, например, есть? У художницы должна быть мастерская, я так думаю.

– Есть, в квартире. Там я для себя рисую, по настроению, как здесь, например, а работаю в Иконописной мастерской.

– Где-где? – переспросил Гусь.

– Мы пишем в византийском стиле, восстанавливаем каноническое русское направление иконописи… Ветковская икона, Невьянская икона, Поморская икона с тундровым позёмом… – начала перечислять Ляля.

– Охренень! Ой, прости, – Гусь заткнул себе рот двумя руками, вылупившись на неё, как на восьмое чудо света.

Нет, на единственное чудо. Все остальные чудеса померкли в его глазах навсегда, осталась одна-единственная девушка, в нелепом, катастрофически не идущем ей наряде, посредине траншеи, среди красно-розовой пустыни в лунном сиянии.

– Ты монашка, что ли? – прокашлявшись, хрипло проговорил Гусь, слегка порозовел сквозь загар, впрочем, это могло Ляле почудиться.

– Нет, – засмеялась Ляля. – Я учусь на кафедре истории Церкви, в мастерской мы восстанавливаем старообрядческие техники иконописи – это работа, точно такая же, как… Славина, например, или твоя.

– Да ладно! – фыркнул Гусь. – Военных, как… в общем, много военных, а художницу-иконописицу… и не выговоришь с полтычка даже, впервые вижу. Готов что угодно поставить на то, что никто из наших мужиков не видел! Вот чудо, так чудо! Как тебе в голову пришло такую «работу» выбрать?

– Не знаю, – пожала плечами Ляля, она действительно не знала, откуда взялся в ней подобный интерес, мама – профессор кафедры истории Церкви, – повлияла или история семьи? – Ты как военным стал?

– Меня отец в кадетский корпус запихнул после девятого, особо не спрашивал, хочу я или нет, там научили «родину любить», – усмехнулся он. – После – воздушно-десантное училище, и вот он я, – покрутился на одном месте, красуясь, давая себя разглядеть во всей красе и стати.

– Почему не спрашивал? – удивилась Ляля, изо всех сил игнорируя то, что видела.

Достаточно с неё видений, насмотрелась. До сих пор, стоит отпустить силу волю на долю секунды, покрывалась потом, низ живота наливался тяжестью, становилось горячо и влажно. Неизвестно ещё, что на её лице в этот момент было написано. Не хватало, чтобы источник её состояния что-то заподозрил, тогда вообще – ложись и умирай со стыда.

– Так себе история, – поморщился Гусь. – Без подробностей могу рассказать, если хочешь, не обещаю, что будет весело.

– Расскажи, – кивнула Ляля.

Почему-то захотелось узнать о Викторе Бисарове подробности. Откуда он родом, что ему нравится, что нет, куда возвращается после командировок, кого ценит, чем дорожит. Что его держит на планет Земля.

– У меня отец – старший оперуполномоченный по особо важным делам области. Всё детство, сколько себя помню, авторитетом для меня был, слушался его беспрекословно, гордился. В общем, считал, что у меня лучший батя на свете. В четырнадцать оказалось, что у «лучшего бати на свете» вторая семья есть, а моя сестричка, почти моя ровесница, через три улицы живёт. Крышу мне знатно сорвало, по малолетке не сел, только потому, что каждая собака знала, чей я отпрыск, тащили не в отдел полиции, а сразу к отцу в кабинет. Потом мать под машину попала, насмерть, – помолчал Гусь. – Водитель клялся, что она сама шагнула под колёса, я ни на минуту не верил, что она сама, только срок ему дали минимальный из возможных, понятно, чьими стараниями. Тогда меня окончательно снесло, остановить только чудо могло. Чудо сотворила армейка, куда меня отец силком засунул, предварительно хорошенько съездив по морде лица.

– Прости, – стушевалась Ляля, знала бы, что настолько личная, болезненная история, не стала бы спрашивать.

– Ладно, пережито всё давно. Старше стал, кое-что понял. Не мог отец уйти от матери, любила она его фанатично, до истерики, на меня плевать было, поел я, не поел, как учусь, где учусь, только об отце думала. Нельзя так мужиков любить, не заслуживаем мы этого. А ему в другом месте хорошо было. Думаю, когда всё вскрылось, она могла и… но чёрт его знает. Стараюсь об этом не думать, зачем прошлое ворошить. С отцом общаюсь, приезжаю на пару дней раз в год, с сестрой познакомился, ничего такая деваха. У меня даже два племянника появились. Один, говорит, по следам деда пойдёт, другой по моим, – усмехнулся Гусь. – Как говорится, нет худа без добра.

– Да уж…

– Не переживай, Лялька, всё будет хорошо, и мы поженимся, родится дочка, назовём её Вася, – ввернул расхожую, неизвестно откуда взявшуюся шутку.

Глава 12

Ляля устроилась на паре деревянных ящиков, сколоченных в импровизированное кресло. Удивительно яркие краски украшали день.

Небо бесконечное, невыносимо голубое, какое-то фантастически бескрайнее.

Сочная зелень, упорно прорастающая на жухлых кустах, которую ждёт та же участь, но на краткий миг они одерживали победу над жарой.

Розово-жёлтая земля, убегающая за горизонт…

Когда Ляля вернётся домой, обязательно нарисуют этот пейзаж.

И загорелых, высоких, плечистых парней, играющих в волейбол по своим правилам. Вместо волейбольной сетки кусок маскировочной, потёртый футбольный мяч, неизвестно откуда взявшийся.

Идеалистическая картинка из мирной жизни, словно вокруг не шла война, где-то не погибали люди, не рвались снаряды, не умирали от голода, отсутствия медицинской помощи и необходимых препаратов дети и женщины.

Час назад из соседнего поселения вернулась Даша. Иногда местные жители, в отчаянии, приходили к военным медикам, просили о помощи. Обычно такие вылазки не поощрялись командиром, под личиной мирного жителя, даже ребёнка или женщины, мог скрываться кто угодно, работать на террористов, выполнять поручения «гондурасов», словами Гуся.

В этот раз не сомневались. Поселение совсем недавно зачистили, там жили несколько семей, в основном женщины, дети и старухи. Местные власти подтвердили личности, сказали, что они не хотят уезжать, потому что здесь есть надежда на будущее, в лагере беженцев же – нет.

Пару дней назад одна из девушек, возраст которой не был предназначен для деторождения, родила. Младенец умер почти сразу, девушка мучилась несколько дней. Если бы они сразу обратились за помощью, если бы у местного «врача», скорей повитухи, были хоть какие-то медикаменты и знания, девушка бы выжила, сейчас Даша смогла лишь констатировать смерть под заунывные вопли женщин.

Всё это давило на нервы Ляли, но были и хорошие новости. Несколько дней было тихо, командир сказал с заметным облегчением, что, скорей всего, сегодня сестёр заберут. Наши зачистили территорию, не до конца, работы хватало, но короткого затишья должно хватить на то, чтобы гарантировать безопасность сёстрам и вернуть их на базу.

Слава ринулась в работу, судорожно дописывала что-то, лезла в глаза каждому, задавала миллион вопросов. О военной части говорили неохотно, скупо, чтобы не сболтнуть лишнего. О личном беседовали с большей охотой.

Она приставала к служивым с нелепым вопросом: «Какая твоя главная гражданская мечта?» Именно гражданская, своя, личная.

Платон со смешком ответил, что дочку хочет. Он в семье пятый сын, у него самого двое мальчишек, у старшего брата тоже два парня. Здорово было бы девчонкой семью разбавить.

Пришедший Дрон с перевязанной рукой – ранение действительно оказалось лёгким, – сказал, что мощный мотор на катер хочет купить. Дом у них прямо на Волге стоит, выходишь с крыльца – и красота перед взглядом, сколько глаз хватает. Манит река, зовёт, а старенький мотор восстановлению уже не подлежит. Только он мотор хочет, а мать с женой говорят, что о своём жилье думать надо, а не об игрушках. Две хозяйки в одном доме жить не могут, он же со своим мотором носится, как полоумный. Выходит, мечта у него – свой дом.

Роман, помолчав с минуту, сказал, что мечтает домашний Наполеон в одно лицо слопать, килограмма на два или пять. У него жена Наполеон печёт исключительный, можно сказать, она его этим Наполеоном и приворожила. Он сестрёнке на день рождения решил торт заказать, они все сладкоежки ужасные, нашёл умелицу через интернет, сделал заказ, приехал забирать и залип на… глазах выразительных.

Алексей, великосветски попросив пардону, заявил, что мечта у него одна сейчас – с женой в кровати очутиться, или не с женой, иногда кажется, что вообще всё равно с кем и где. Как мужики здесь по полгода торчат, он не понимает, когда ехал, думал, проблема с едой будет, погодой, боялся под дурную пулю попасть. Вышло так, как вышло, все мысли ниже пояса.

– Какая-то несерьёзная у тебя мечта, – прыснула Слава, по-дружески взлохматив светлые волосы Алексея. – Другой нет?

– Мир во всём мире подойдёт? – хохотнул Алексей.

– Так и запишем: «Мечтает о планетарной дружбе и сотрудничестве всех стран и внутри этих стран», – важно кивнула Слава, косясь с улыбкой на опешившего повара, который до этой минуты не подозревал, что мечтает ни больше ни меньше, а о планетарной дружбе.

– Ты, Гусь, о чём мечтаешь? – подскочила Слава к капитану Бисарову, который в это время перехватил мяч.

– Я-то? – почесал он затылок свободной рукой.

Обернулся на Лялю, медленно оглядел её, внимательно, так, что у неё по телу пробежался табун взволнованных мурашек и порозовели щёки.

– Я как Лёха, говоря словами Википедии, об «идеале свободы, мире, счастье между странами, внутри всех стран, между всеми людьми», – криво улыбнулся он.

– А если своими словами? – прицепилась Слава.

– Вот же клещ, – Виктор обнял спрашивающую дружеским жестом, как пацана. – Жениться мечтаю, – без запинки выдал он.

Слава в ответ раскатисто засмеялась, Гусь с готовностью вторил, за ними покатились со смеха остальные, даже командир, молчаливо наблюдавший за расслабленными подчинёнными, усмехнулся себе под нос. Видимо, мысль о женатом Викторе Бисарове настолько парадоксальна, что ничего, кроме смеха, вызвать не может. Не смеха даже, а откровенного гогота.

– Кандидатка-то есть? – крикнул кто-то из мужиков. – Неужели наша Ляля, как честный человек, всё-таки женится на тебе, Гусь? – напомнил об инциденте в первые дни, когда Лялю вырвало прямо на берцы капитана.

– Женись на Ляльке, – добавил голос с хрипотцой. – Жених ты видный, с квартирой, с большим… – не договорил, лишь многозначительно хмыкнул себе под нос под безобидные смешки сослуживцев.

– Квартира-то в Воронеже, – возразил Дрон. – А наша Лялька из столицы.

– Зато трёхкомнатная, – возразил Платон. – Имейте в виду, Бисаровы, на свадьбу чтобы всех пригласили! Чур, я свидетель!

– Чего это ты? С какого перепуга?! – воскликнул Роман. – Чуть какой кипишь, сразу ты свидетель, вечно лезешь поперёк батьки в пекло. Дружкой буду я!

Дальше продолжили спорить о целесообразности заключения брака между Лялей и трёшкой в Воронеже, преимуществах жизни на периферии перед столичным ритмом вообще и Гуся в частности. Беззлобно шутили, прикалывались, перебрасывались незлобивыми репликами, хохотали от всей души, ржали, разнося по пустыне громоподобный смех.

Ляля морщилась, стараясь спрятать за лёгкой улыбкой недовольство, но отчего-то проскакивали мысли о жизни на периферии. Смогла бы она переехать в Воронеж? Жить там смогла бы? Ждать Виктора Бисарова из длительных командировок, переживать за него, не спать ночами, радоваться возвращению…

Смогла бы?

Думала и тут же отбрасывала от себя глупые мысли, как ненужный хлам. Какой Воронеж? Какой Виктор Бисаров? Гусь этот Обнимусь со всей женской половиной группировки. Радетель идеалов свободы, мира, счастья между странами, внутри всех стран, между всеми людьми.

Ключевые слова «внутри» и «между»!

Просто сейчас всё кажется иначе, Ляля словно не своей жизнью живёт, не своими глазами смотрит, сердцем не своим чувствует. Всё закончится, как только она вернётся домой, получит нагоняй от папы-генерала, пожурят старшие братья, пожалеет мама, друзья расспросят о произошедшем, дежурно улыбнётся хозяин сумасшедшего хаски с пятого этажа.

Она купит себе пару платьев из последних коллекций и сумочку, хоть ей и не нужно, пообедает в ресторане с хорошей кухней с видом на ночной мегаполис, окунётся в работу, засядет в архиве.

И забудет синий, бездонный взгляд, в котором утонешь за три секунды, стоит лишь заглянуть. Дерзкую улыбку и расслабленные манеры, словно на Патриаршие пруды вышел прогуляться.

Любому понятно, что Виктор Бисаров – не герой романа Ляли. Калугиной Валерии Степановны, воспитанной в роскоши и строгости одновременно.

– А вы о чём мечтаете, товарищ майор? – перебила поток мыслей Ляли Слава.

– Я, Владислава Степановна, ни о чём не мечтаю, – коротко ответил Вячеслав Павлович, окинув подопечную ледяным взглядом.

– Не бывает такого, все о чём-нибудь мечтают. Если у вас, как у Алексея мечты, скажите, не стесняйтесь. – Слава окинула оценивающе-унижающим взглядом майора, говоря, что подобной мечты у куска бревна точно быть не может. И вообще, никаких не может.

Мечтать – удел людей из плоти и крови, с сердцем и душой, а не деревянных солдатиков генерала Калугина.

Майор оставил вопрос Славы без ответа и какого-либо комментария. Молчаливо окинул взглядом, говоря, что с таким существом общаться ниже его достоинства. Водные клопы, коим в его глазах была Славка, отвратны на вид, издают резкие, отталкивающие запахи, но безопасны для человека. Максимум, который грозит – аллергическая реакция.

Ляля отвлеклась от наблюдения за окружающими, вернулась к своему занятию – рисованию. Кинула взгляд на полуразваленную стену дома. В зияющем проёме окна стояла стеклянная ваза, давно покрытая пылью, грязная, закопчённая от пожара, но целая, как странный символ произошедшего.

Недолго думая, Ляля двинулась к проёму, захватив пару листов и ручку. Свет в это время суток падал идеально, захотелось запечатлеть вазу, раскуроченную кирпичную кладку, покрытую гарью, торчащую из проёма ветку сухого дерева, похожего на когтистую лапу хищника. Странное зрелище, притягивающее и отталкивающее одновременно.

– Лялька, осторожней, – услышала за своей спиной.

Скорей почувствовала, чем увидела, что Гусь пошёл следом, перекинув мяч Славе. Подошла к окну, огляделась, особенно тщательно посмотрела под ноги. Мин-растяжек быть не могло, да и не увидела бы их Ляля, вот с ядовитой змеёй встретиться не хотелось совершенно. Хватило единственной встречи.

Кто-то окликнул Гуся, тот остановился, чтобы ответить. Ляля в это время свернула за стену, чтобы разглядеть ближе дерево, выбрать композицию. Ничего подобного в своей мирной жизни она не увидит никогда. Очень скоро их заберут из этого странного места, такого же странного, как чудом уцелевшая ваза в проёме окна.

В тот же миг раздался оглушающий, пробивающий тело от макушки до пяток насквозь, грохот. Внутри что-то звонко лопнуло, оборвалось. Стало невыносимо больно дышать, нос и рот мгновенно забило горячей пылью, который Ляля попыталась выплюнуть – неудачно.

Через секунду она сообразила, что нечто волочёт её по земле, предварительно обернув голову чёрной тряпкой, от чего свет померк перед глазами.

Глава 13

Ляля приходила в себя мучительно долго, что-то болезненно давило на глаза, не давая разомкнуть веки, голову будто обхватывал раскалённый обруч, дышать было невыносимо тяжело.

Она будто в кошмарном сне пребывала и никак не могла выбраться, двигаться не могла, как в сонный паралич провалилась.

Звуки то появлялись, то исчезали, свет из-под ресниц резал глаза, незнакомые запахи, чуждые, непонятные, раздражали слизистые, вызывали желание закрыться, спрятаться, отползти куда-нибудь подальше от этого места, где бы оно ни находилось. Но Ляля продолжала недвижимо лежать.

Наконец она приоткрыла один глаз, следом второй. Постаралась сфокусировать зрение. Серые, похожие на бетонные, стены вокруг. Сверху синее небо, прикрытое углом натянутой ткани. Под спиной низкая лежанка с матрасом и натянутым поверх покрывалом.

В стороне сидела женщина, закутанная с головы до ног в бесформенную одежду, видно было лишь лицо – морщинистое, смуглое, с обветренными, сжатыми в узкую полосу губами.

Женщина, увидев, что Ляля смотрит на неё, гаркнула куда-то в сторону на своём языке, резво для своего возраста встала, подошла к Ляле, махнула костлявой рукой, показывая, чтобы та вставала.

Через минуту появилась ещё одна женщина, моложе, в точно таком же одеянии, из-под которого выглядывали грязные босые ноги. Лялю передёрнуло. В руках женщина держала тарелку с какой-то едой. Она присела рядом, дёрнула откуда-то низкий столик, поставила перед Лялей посуду, показала рукой, чтобы та ела.

Есть Ляля не могла, даже думать о еде не получалось, неважно, что в тарелке, будь самый желанный деликатес – кусок в горло не полез бы.

В голове крутились тысячи вопросов. Не тысячи, целый миллион, барабанили по вискам, ухали в захлёбывающемся от страха неизвестности сердце. В тревоге за себя, Славу, всех оставшихся на позиции… Что с ними? Живы ли?

Ляля два раза ковырнула нечто похожее на хумус, ко рту не поднесла, к предложенной лепёшке не прикоснулась, все силы уходили на то, чтобы не зареветь навзрыд, белугой.

Женщина, та, что старше, начала экспрессивно размахивать руками, шлёпать по ободку тарелки, показывать кривым, заскорузлым пальцем на рот Ляля и что-то с претензией выговаривать.

Ляля отрицательно качнула головой, есть она не собиралась. Чтобы не собирались эти люди с ней сделать, лучше умереть. Убить себя она вряд ли сможет, а вот умереть от голода получится. Наверное…

Всё происходящее не укладывалось в голове, Ляля ещё не до конца понимала, что случившееся здесь и сейчас, происходит в реальности, на самом деле случилось. Всё казалось нереальным, более нереальным, чем первые часы на позициях.

В душе теплилась надежда на чудо, любое, самое невероятное. Например, что она всё-таки спит, а происходящее – кошмар. Или последствия контузии, всё, что видит сейчас, чувствует Ляля – бред воспалённого сознания от препаратов, тело же находится на больничной койке. Или… что угодно, кроме реальности, которая никак не утрамбовывалось в сознание.

Через несколько минут грозного шипения старухи, – бабушкой, дамой, пожилой женщиной это существо с почти беззубым оскалом не получалось назвать, – подбежала та, что моложе, забрала тарелку и скрылась с глаз. Старуха поковыляла за ней, оставляя Лялю наедине с собой.

Ляля поднялась со своего места, перебарывая тошноту и головокружение, сделала несколько шагов от своей лежанки, огляделась. Поняла, наконец, что находится во дворе предположительно двухэтажного дома, обнесённого высоким забором из серых, как бетон, блоков. Несколько узких окон первого этажа выходили во двор, на втором ни одного окна, может быть, они выходили на улицу.

Кое-где стояли тазы с грязной посудой, судя по которой, можно было предположить, что народа здесь бывает много, сушилась одежда, среди которой было много детской, у стены низкая, грубо сколоченная скамейка. Сухая земля под ногами, ни травинки вокруг, никакого цвета, кроме бездонного неба сверху и всполохов детских вещичек на натянутых поперёк двора верёвках.

Неожиданно в Лялю кто-то врезался, едва не сбив с ног. Рефлекторно она протянула руки, придержав маленькое тельце. Понять сразу, девочка перед ней или мальчик, не получилось.

Чёрные кудри, огромные, в половину перепачканного личика, карие глаза, искренняя улыбка. Красная футболка с Микки-Маусом, зелёные штанишки, зачем-то подвязанная подмышками тряпица, доходящая до коленок, босиком.

Малыш или малышка протягивал несколько цветных карандашей, зажатых в пухлой ладошке, и смятый клочок бумаги, быстро что-то говорил, одновременно толкая Лялю в сторону лежанки с низким столиком, где несколькими минутами назад её пытались накормить.

– Ты хочешь, чтобы я порисовала с тобой? – догадалась она, кивнула, протянула ребёнку руку, которую тот с готовностью обхватил, и пошла обратно на своё место.

Устроилась там, разгладила небольшой листик, взяла в руки протянутый карандаш, нахмурилась, не веря себе. В руке лежал карандаш одной из профессиональных марок для художников, совсем не бюджетной.

Ляля не знала ценообразование в этой стране, однако несложно догадаться, что, не имея средств на пропитание, никто не станет покупать трёхлетке карандаши этого производителя. Ей самой, росшей в обеспеченной семье, купили их, когда речь зашла о профильном образовании, до этого момента можно было прекрасно обходиться фирмами попроще.

Ляля нарисовала цветочек, солнышко, рядом домик. Ребёнок рядом подскочил, вырвал листок и убежал в дом, скрывшись за дверью.

Ляля ещё раз огляделась, явственно, до ледяных мурашек, чувствуя на себе чьи-то взгляды. Мысли, не покидающие голову ни на секунду, забурлили с утроенной силой. Нужно было убираться отсюда, где бы она ни находилась, но как это сделать?..

Она не могла просто выйти за забор, через ворота, – никакой калитки не было видно, – и отправиться на позиции или военную базу. Да она даже примерно не понимала, где находится, может быть в другой стране!

И карандаши не давали покоя… Откуда в столь бедном регионе, не самом богатом доме – это видно по вещам, отсутствию обуви, – карандаши, на стоимость которых можно скромно питаться месяц.

Мысли прервал всё тот же ребёнок, который довольно шагал из дома, крича что-то. По земле волочился ставший грязным Лялин шоппер, тот самый, что остался в джипе на дороге посреди пустыни, с колонной гуманитарного груза.

Малыш вывалил содержимое шоппера прямо на землю перед Лялей, начал собирать карандаши, переломанную пастель, измалёванные, мятые листы. Кидать их на стол, вместе с пылью, хлопать ладошкой по деревянной поверхности, тыкать пальцем в лист, показывая, чего ожидает.

Дрожащими руками Ляля нарисовала кошку с котёнком и зайца, вызвав счастливый детский смех, на который вышла женщина, которая была моложе и пыталась накормить.

Она громко окликнула ребёнка, подошла, явно с целью затащить в дом, но остановилась, глядя на простенькие, специально для малыша, рисунки Ляли.

Вот собачка, вот барашек, вот птичка, а вот пчёлка на цветочке.

– Откуда у вас это? – спросила Ляля на английском, которым хорошо владела. – Откуда? – повторила на французском, который остался на уровне средней школы.

На этом познания языков закончились, полиглотом Ляля не была. Надежды, что женщина знает русский, не было. Арабский же не знала Ляля, не говоря о местных диалектах. Несколько фраз на арамейском не в счёт.

Женщина обернулась, заголосила в сторону дома, посмотрела на Лялю, что-то быстро и громко сказала, следом снова заорала в сторону дома, будто звала кого-то или ругалась. Ляле стало откровенно не по себе, если в принципе она хотя бы на минуту приходила в нормальное расположение духа. Всё происходящее пугало до ледяных мурашек по спине и сбитого дыхания от невозможности полноценно вдохнуть-выдохнуть из-за спазма в горле и груди.

Через минуту появился другой ребёнок, на этот раз старше, на вид шести лет. Определённо мальчик. Короткая стрижка, точно такие же огромные глаза, как у младшего малыша, тёмные брюки, заправленная рубашка, уже привычно босые, грязные ноги.

Женщина грубо толкнула мальчика к Ляле, бросив короткую фразу, тот посмотрел на Лялю и на ломаном английским, коверкая звуки, произнёс:

– Что ты хочешь?

– Откуда у вас это? – не мешкая спросила Ляля. – Где я? Что вам надо? Что вы хотите от меня? – выпаливала она вопросы один за другим, пользуясь возможностью разузнать хоть что-нибудь.

Что-то ей должны ответить, пусть крохи информации, но она нуждалась в них, как в воздухе. Сильнее нуждалась, вопреки всякой логике. Говорить старалась как можно чётче и понятней, проговаривая фразы по несколько раз, пока не видела в карих глазах понимания.

– Это подарок моего отца, – проговорил мальчик, показывая на Лялин шоппер. – Меня зовут Башир, это моя сестра Хабиба, – показал на малышку в красной футболке – значит, всё же девочка. – Наша мать – Вафа. Вторая жена нашего отца сегодня умерла, ей станешь ты, так велел отец, – Башир ткнул грязным пальцем в Лялю, пока та в ужасе смотрела на говорящего, пытаясь понять услышанное.

– Сегодня умерла? – переспросила Ляля, надеясь, что поняла неправильно.

Ребёнок ещё слишком мал, плохо владеет языком, мог ошибиться, перепутать слова. Всё, что угодно, но никак не то, что услышала она.

Вторая жена? Вторая? Жена? Взамен умершей сегодня? Что в этих словах более абсурдно, ужасно, отвратительно, Ляля решить не могла. Всё!

– Приходили ваши военные врачи, сказали, что много крови вылилось, человек не может жить без крови. Женщины часто умирают, – небрежно заметил Башир, заставляя Лялю содрогнуться всем телом.

Вафа – первая жена неизвестного мужчины, который решил, что взять второй женой дочь генерала – отличная идея, – что-то быстро заговорила, одёрнув сына, недовольно глядя ровно на Лялю.

– Ты должна есть то, что тебе дают, нужны силы. Слушаться её, – Башир показал на мать. – Вахиду слушаться – мать нашего отца, делать всё, что она говорит. И меня слушаться, – добавил он, лопаясь от гордости. – Я – мужчина.

В это время малышка Хабиба, устав от непонятных разговоров, дёрнула Лялю за брюки, залепетала на своём, протягивая карандаш. Башир в раздражении ударил кроху и мгновенно получил от матери, что-то грубо прокричавшей ему.

Рефлекторно Ляля отступила на пару шагов, не отрывая взгляда от перепалки матери и сына. Громкий мужской голос оборвал галдёж, заставив всех троих моментально замолчать и спешно ретироваться.

Ляля уставилась на идущего в её сторону невысокого худого мужчину в военной форме без опознавательных знаков, с автоматом в руках.

Узкие плечи, такая же грудная клетка, взгляд исподлобья больших, тёмно-карих глаз, суетливые, нервные движения, весь словно на шарнирах – всё это Ляля уже видела.

Даххак – племянник Абдулы Хусайна, вместе они приезжали на военную базу, когда Ляля следила за отгрузкой гуманитарной помощи.

– Тебя ждут большие проблемы,– сходу заявила она на английском, зная, что Даххак владеет им, слышала на базе. – Я – дочь высокопоставленного военного чиновника в своей стране, генерала. Тебя найдут, будут судить.

Даххак на секунду растерялся, кажется, то, что сказала Ляля, стало для него неожиданностью, но почти мгновенно собрался, вернув лицу высокомерное выражение.

– Тебя никто не найдёт, – ответил он хриплым голосом, изогнув рот в кривой ухмылке, сделав акцент на «тебя». – Твоя подруга мертва, все твои товарищи мертвы, ваше командование считает, что ты тоже мертва.

Пока Ляля задыхалась от ужаса, с нечеловеческим трудом сдерживая слёзы, Даххак приблизился почти вплотную, окутав запахом кислого пота, протянул руку к её всклокоченным волосам, легко погладил, глядя с гадкой улыбкой, мерзко облизнулся и сказал:

– Наша свадьба через три дня.

Глава 14

Никогда в жизни, в самом кошмарном кошмаре, ужасном ужасе, при помощи самого художественного из всех художественных воображений, Ляля не могла представить, что окажется в такой ситуации, но оказалась.

День неуклонно подходил к концу, небо покрылось оранжевой дымкой, потом медленно серело, пока вовсе не превратилось в непроглядную мглу, не предвещая ничего хорошего Ляле, словно рассказывала об её участи, судьбе.

Подошла Вахида, прошамкала что-то недовольно, показывая рукой на дверь. Ляле пришлось пройти в дом, перебарывая сковывающий ужас и отвращение.

Вопреки ожиданиям, в доме оказалось проведено электричество. Даххак не поскупился на дизель-генератор, значит, по местным меркам считался зажиточным. Несколько просторных комнат были скудно обставлены добротной мебелью, длинные диваны вдоль стен, на полах расстелены ковры, пахнущие пылью. На низких столах посуда, несколько детских игрушек, клочки бумаги, рассыпаны цветные карандаши.

Вахида завела Лялю в одну из комнат, ткнула пальцем на топчан, на котором уже лежала женская одежда. Показала рукой на низкую дверь, ткнула её, распахивая перед лицом Ляли, которая увидела узкое помещение с несколькими тазами с водой и банные принадлежности.

Следом в комнату вплыла Вафа, Вахида села на одну из низких скамеек, гаркнула что-то, злобно скривилась, после чего Вафа ринулась к Ляле. Резко, с силой потянула за футболку, ругаясь на ходу. Ляля вцепилась мёртвой хваткой в свою одежду. Они что, собираются устроить представление из её помывки?

Вафа тянула футболку, вопя на всю округу и плюясь. Ляля, стиснув зубы, держалась за ткань, пытаясь одновременно вывернуться, пока вакханалию не прекратила Вахида, с силой потянув Лялю за волосы.

Она дёргала длинные волосы Ляли, кричала ей в лицо, показывала жестами, чтобы Вафа продолжила своё дело. Торопясь, та стащила с пленницы футболку, сняла брюки, вместе с трусами. При этом бесконечно говорила, то ли ругалась, то ли радовалась, то ли причитала. Эмоции было совершенно невозможно прочитать, настолько всё выглядело диким, безобразным и противным.

Голову Ляли опустили в один из тазов с прохладной водой, намылили каким-то средством, и если бы не обстоятельства, она бы по достоинству оценила аромат. С остервенением натёрли жёсткой мочалкой тело, смыли мыло, сунули в руки большое махровое полотенце, кричали что-то в две глотки, показывали в сторону кровати.

Лялю трясло в ужасе, паника накрыла с головы до ног. Три дня…

Даххак сказал, что свадьба через три дня, но разве кто-то обещал, что он станет ждать это время, чтобы… чтобы изнасиловать её. Иначе обозначить не получалось.

Почему, почему же она не слушала Славу, когда та зазывала в секции борьбы, доказывала, что это интересно, а если не интересно, то точно пригодится. Нужно было пройти курсы женской самообороны, хоть какой-нибудь обороны. Сейчас она могла бы хоть что-то противопоставить этим людям, а не чувствовать себя овцой на заклание.

В дверь заглянула Вахида, со злостью оглядела обнажённую Лялю, которая так и оставалась недвижима, как замерла посередине «ванной комнаты» с полотенцем в руках, так и стояла, дыша через раз. Старуха гаркнула, на что Ляля не отреагировала ни взглядом, ни жестом, её словно парализовало.

Вахида схватила Лялю за руку, силком поволокла к кровати. От ужаса та не могла сопротивляться, лишь переставляла ставшие деревянными ноги и боролась с тошнотой. С утра во рту не было маковой росинки, желудок же казался болезненно полным, словно объелась чего-то тяжёлого, отравилась.

Одели Лялю в четыре руки, поднимая её руки, как гуттаперчевой кукле, будто случайно дёргали за волосы, со злостью толкали. Поочерёдно натянули на неё два необъятных платья-балахона. Сказала бы, что джалабии или абайи, но это были именно безразмерные балахоны, воняющие чем-то удушливо-сладким. Один светлый, с яркой вышивкой на груди, второй, который сверху, чёрный.

Вахида указала на кровать, с силой надавила на плечи, заставляя сесть упирающуюся Лялю, провопила что-то ей в лицо и спешно вышла, напоследок кинув распоряжение Вафе.

Вафа быстро выскочила из комнаты вслед за свекровью, Ляля судорожно оглядела место, в котором очутилась. Окно почему-то под потолком, но если встать на узкий комод с изогнутыми ножками, получится дотянуться, увидеть, что происходит. Низкая кровать, заправленная ворсистым покрывалом, бетонные стены, две из которых с выцветшими коврами, несколько шкатулок на настенной полке, рядом книга на арабском.

Через несколько минут вернулась Вафа, принесла тарелку с тем же блюдом, каким пыталась накормить в обед, поставила на низкий столик рядом с кроватью. Кинула недовольный взгляд на Лялю, попыталась скрыть злость, что совсем не удалось. Вышла, почти сразу вернулась с кувшином, стаканом и лепёшками, их тоже оставила на столе, показала жестом, чтобы Ляля ела, и скрылась.

Есть Ляля не собиралась, даже думать о еде не могла. А вот керамическая тарелка привлекла внимание…

То, что собиралась сделать Ляля, казалось полным безумием, но то, что происходило здесь и сейчас, было ещё безумнее. По большому счёту терять нечего, кроме жизни, естественно…

Она быстро стряхнула субстанцию, которую ей принесли в тарелке. Ударила со всей силы об стену, отчего та разлетелась на несколько кусков, затолкала осколки под кровать. Один, относительно подходящий, взяла в руку, села на кровать и начала ждать.

От леденящего страха зуб не попадал на зуб. За ширмой послышался шум, раздался голос Даххака, Ляля стиснула зубы, замерла, напряжённо глядя в дверной проём.

Долго ждать не пришлось, Даххак вошёл в комнату, плотоядно оглядел пленницу, самодовольно и похотливо усмехнулся. Демонстративно медленно поставил автомат в угол, встал рядом с кроватью, облизнулся, оставляя влажный след на губах, отчего Ляля едва не вывернуло. Сощурился, протянул ладонь к её волосам, проговорил что-то на своём языке, выплёвывая слова, как жёванный насвай, повторил на английском:

– Ты не должна сопротивляться.

– Если ты меня тронешь, мой жених убьёт тебя, потом мой отец убьёт тебя, потом мои братья убьют тебя, – чётко проговорила Ляля, пряча за спиной осколок тарелки.

– Человека нельзя убить несколько раз.

– Можно, – ответила Ляля, ничуть не сомневаясь.

Если она умрёт сейчас, отец найдёт Даххака, и одной смертью он точно не отделается. Нужно быть сумасшедшим, чтобы связываться с дочерью генерала Калугина, сестрой второго генерала Калугина, невестой капитана Виктора Бисарова – мысль о последнем была странной, неуместной, но удивительным образом ободрила Лялю, вселила необоснованную уверенность.

Капитан Бисаров однажды убил ядовитую змею, убьёт и этого гада, никаких сомнений.

– Довольно разговоров, – скривился Даххак, подошёл к кровати, толкнул Лялю с силой, та завалилась на спину, ощутимо ударившись головой о стену, от боли потемнело в глазах. – Женщина, которая много разговаривает – плохая женщина.

В этот же миг раздался непонятный шум, грохот, с улицы, через приоткрытое окно, послышались мужские взволнованные голоса. Даххак быстро одёрнул свою рубашку, которую до этого пытался снять, мгновенно развернулся и стремительно вышел из комнаты, прокричав что-то в сторону.

Ляля подскочила с кровати, забралась на комод, зацепилась за деревянный подоконник, выглянула на улицу. Ворота были распахнуты настежь, в центре двора стоял джип, рядом с которым находились четверо мужчин в военной форме, с оружием.

Даххак вышел к приехавшим. Навстречу к нему пошёл Абдула Хуссайн – его Ляля узнала сразу. Дядя с племянником обнялись, начали говорить. Сначала негромко, бросая друг другу короткие, обрывистые фразы, постепенно тон повышался, пока, наконец, не перешёл в крик.

Абдула Хуссайн со злостью отодвинул племянника в сторону и двинулся в сторону дома, махнув своим людям, чтобы двигались за ним. В эти же минуты во двор выскочил маленький Башир, следом за ним выбежала Хабиба. Малышка счастливо завизжала, вцепилась в руку Абдулы Хуссайна, что-то лепеча, потянула в сторону лежанки, игнорируя мужчин с оружием, вопившего на неё отца и крепкий подзатыльник брата.

Во дворе появилась Вахида, следом за ней спешно вышла Вафа. Они говорили громко, экспрессивно жестикулировали, порой переходили на истеричные вопли, похожие на крик чаек над мусорным полигоном.

Ляля соскочила с комода, быстро натянула берцы, валяющиеся у кровати, привычным жестом дёрнула шнурки. План родился мгновенно и был таким же немощным, как Ляля, но сидеть и безучастно ждать свою судьбу она не могла.

Быстро вышла из комнаты, побежала в сторону выхода из дома. Когда её тащили, заметила, что у дома два выхода. Помимо того, что вёл во двор, была ещё одна дверь, на противоположную сторону, что там – неизвестно.

Может быть, свобода, может – смерть. С силой рванула дверь на себя, не особо надеясь на чудо, но оно произошло, дверь распахнулась.

Ляля выскользнула на улицу, оглянулась в полутьме, прислушалась к перепалке, которая доносилась с другой стороны дома, и, кажется, не собиралась прекращаться. Крадучись двинулась вдоль забора, прячась в тени, пока не увидела железную калитку.

Стараясь не шуметь, нажала на ручку, которая, удивительное дело, поддалась. Выглянула на тёмную улицу, лишь единственное окно дома отбрасывало тусклый свет на дорогу.

Сделала шаг вперёд, ещё один, и ещё, пока не рванула со всех ног, куда глаза глядят. Вернее, не глядят, потому что бежала Ляля в кромешной темноте, путаясь в широких подолах длинных платьев.

Сердце стучало в висках с такой оглушающей силой, что Ляля не слышала больше ничего, лишь звонкие удары собственного сердца: бам, бам, бам. Бам, бам, бам!

С каждым шагом всё быстрее и быстрее, быстрее и быстрее, ещё быстрее, стремительней, опережая собственное дыхание и мысли.

Сколько и куда она бежала, Ляля ни понять, ни впоследствии вспомнить не могла. Просто неслась, сломя голову, не соображая ничего, не видя никого.

Не глядя, не думая, не дыша.

Потому что, и Ляля понимала на интуитивном уровне, если бы задумалась хотя бы на долю секунды, позволила себе самый крошечный анализ происходящего, впала бы в ступор от собственной смелости, вернее – глупости, как посмотреть.

Наверное, правильней было остаться в спальне, попытаться найти общий язык с Даххаком, даже если бы ценой тому стало её тело. Только при микро-мысли об этом становилось настолько тошно, что представить подобное было попросту невозможно.

Нет, просто сразу – нет! Ни за что!

Лучше взорваться на мине, задеть растяжку, получить автоматную очередь в спину, наступить на клубок самых ядовитых в мире змей, чем предположить, просто подумать о сексе с этим отвратительным человеком.

Стоило подумать об автоматных очередях, как вдали раздался их грохот. Сначала со стороны, откуда предположительно бежала Ляля, и сразу же во всей округе, освещая пространство яркими вспышками.

В панике Ляля упала на землю, обхватила голову трясущимися руками, увидела перед собой сухие кусты, поползла туда, не особо надеясь на спасение. Особенно когда огромная тень накрыла её с ног до головы, заставляя еле слышно пискнуть. Издать звук громче она попросту не смогла. Спазм, обхвативший живот и грудную клетку за микросекунду, поднялся к горлу, сжал с неимоверной силой и вытолкнул желчь, заставляя содрогнуться всем телом.

– Вот же Лялька дурная!– одновременно услышала она у уха и почувствовала тяжесть тела на себе.

А потом её просто подняло и отбросило в сторону от спасительных кустов, не выпуская из огромных, сильных рук. Одна, из которых крепко зажимала ей рот, не позволяя пискнуть, вторая обхватывала поперёк тела.

Глава 15

Забрезжил рассвет, едва окутывая слабым светом пространство. Ляля, наконец, смогла оглядеться. Они находились в чьём-то полуразрушенном доме, несколько комнат оставались целыми, там они и сидели. Дверь подпирал массивный диван, окно без стёкол было забито грудой мелкой мебели.

Несколько часов кряду Виктор Бисаров отстреливался короткими и одиночными через это самое окно, отвечая на точно такие же выстрелы. Лялю же он буквально затолкал в дальний угол, за кресло, нацепив на неё неподъёмный бронежилет и каску.

Там она и сидела, скрючившись, насколько позволял жилет, стучала зубами от страха неизвестности и необъяснимого холода, несмотря на духоту. От неверия в происходящее здесь и сейчас безумие.

Спросить что-то, уточнить не могла, выбраться из своего укрытия не смела. Она честно попыталась, когда посреди ночи показалось, что наступило затишье, но была остановлена грозным окриком Виктора:

– Жопу напорю, Лялька!

Ляля решила не усложнять задачу капитану, держать вопросы и страх при себе. Не доставлять проблем больше, чем уже доставила, сидеть тихо, слушаться беспрекословно. Лишь впопыхах спросила про Славу – существовать в неизвестности дальше не могла. Услышала ответ, что с сестрой всё отлично, совсем не пострадала. Со всеми всё хорошо, все живы, некоторые здоровы, не кашляют, чего и Ляльке желают. На том успокоилась, насколько возможно успокоиться в подобной ситуации.

– Ты как там, Ляль? – услышала она голос Виктора.

– У меня всё хорошо, – пискнула Ляля.

– Хорошо, что хорошо… – хрипло ответил. – Выбирайся, сейчас можно. Сможешь?

– Смогу.

Ляля закопошилась, встала на четвереньки, выбралась из укрытия, подползла к капитану.

– Эх ты, лялька… – услышала она, пристраиваясь рядом.

Виктор подтянул её за подмышки, придвинул к своему боку, обнял огромной рукой, дотронулся до оголённой шеи, погладил мягко, словно котёнка, что выглядело настолько контрастным с этим местом, сложившейся ситуацией, что казалось чем-то совершенно нереальным.

Ляля опустила взгляд, который упал на мужскую ногу в форменных штанах.

– Ты ранен? – завозилась она, забеспокоилась, глядя на запёкшееся пятно крови на бежево-розовой форме.

– Ерунда, кость не задета, – небрежно ответил Виктор, напомнив, что он всё ещё Гусь, выглядящий так, словно рилсы с котятками смотрит, капучино попивает, сидя в махровом халате в шикарном пятизвёздочном отеле, и ставит лайки красоткам, каждая из которых не против ублажить и обслужить его бесподобную персону.

– Надо оказать помощь… есть у тебя аптечка? – Ляля вспомнила, что у каждого бойца должна быть с собой аптечка, экипировка Гуся была полной. – Надо было сразу, не ждать утра, – пожурила она, хмурясь.

– Не хотел светить фонариком, привлекать лишнее внимание.

Гусь извернулся, достал аптечку, покопался там, дал Ляле ножницы с тупыми концами со словами:

– Режь.

– Ногу? – икнула Ляля, иначе этот звук не обозначить.

– Штаны, – усмехнулся Гусь.

Вместе они справились, наложили повязку. Вернее, справился сам Гусь, Ляля лишь суетливо пыталась помочь, время от времени отворачивалась, чтобы подавить тошноту, которая появлялась от вида раны, запёкшийся и свежей крови, умноженной на жажду и желание есть. Странно, но в такой ситуации организм продолжал жить своими нуждами, а не застыл в ужасе.

– Руку покажи? – сказал Гусь, обхватил Лялино тонкое бледное запястье длинными, крепкими, загорелыми пальцами с короткими ногтями. – Что это? – нахмурился, глядя на порез поперёк ладони.

Ляля сама не помнила, что выскочила из дома, сжимая осколок тарелки, которым собиралась защищаться, как бы глупо и нелепо это ни выглядело со стороны. Не помнила, как порезалась, когда и где потеряла злосчастный кусок керамики. Боли от пореза не помнила тоже и не ощущала сейчас.

– Это… я тарелку разбила, чтобы осколком Даххака убить, ранить… в общем, остановить, – попыталась найти нужные слова Ляля, внутри содрогаясь от отвращения к самой себе.

Она всерьёз собиралась убить человека? Пусть боевика, преступника, насильника, но человека… как же быстро, почти мгновенно, слетает налёт человечности с любого, стоит поставить в соответствующую ситуацию.

А она-то всерьёз считала себя особенной, не способной на насилие ни в каком виде. Гуманисткой и пацифисткой, как говорится, до мозга костей. Жизнь наглядно показала Ляле, что не такая она хрупкая, как считали окружающие.

– Он не… не навредил тебе?

Гусь нахмурился. Желваки сильно напряглись, кадык нервно дёрнулся. Глаза потемнели, став почти чёрными из небесно-синего, вглядывались в лицо Ляли, словно насквозь увидеть хотели.

– Ты можешь мне сказать, Лера, – зачем-то назвал Лялю настоящим именем, приподнял руки, показывая, что не прикоснётся к ней, не навредит, что бы ни случилось раньше и не произойдёт в будущем.

Прямо сейчас она в полной безопасности. Ему, капитану Виктору Бисарову, Гусю, можно верить как себе, сильнее можно верить.

– Нет, – Ляля постаралась ответить твёрдо.

Вздёрнула гордо нос, сжала губы, чтобы придать смелости своему растрёпанному, совершенно ужасному виду. Черных балахон, из-под которого выглядывала тряпка светлого, невнятного цвета платья. Бронежилет, который буквально придавливал к полу, заставляя горбиться, как старая бабка. Каска съехала набок.

В итоге горячие слёзы навернулись на глаза, в носу немилосердно защипало, грудь и горло сдавило тисками. Ляля судорожно вдохнула, выдохнула сквозь зубы, всё ещё веря, что сумеет не разреветься, и всё-таки уткнулась лбом в плечо капитана, не сдерживая рыданий.

– Точно нет? – Гусь обхватил Лялю рукой, подтянул к себе, усадил на колени, игнорируя собственное ранение.

– Точно, – всхлипнула Ляля. – Он хотел, заявил, что стану второй женой, я убежала…

– Теперь понятно, почему тебя в доме не нашли. Осталась бы в доме, уже была бы в безопасности, на базе.

– Как? – буркнула Ляля, с трудом сдерживая новый поток слёз.

– Если коротко, все думали, что тебя в заложники взяли. Обычно заложников берегут, в этом смысле тоже, – красноречиво добавил он. – Местная полиция давно держала на крючке банду Даххака. Махинации с гуманитаркой, воровство, нападения, похищения людей – в общем, на несколько смертных казней тянет. Последнее, попытка ограбления конвоя, когда вас со Славкой майор вытащил. Гуманитарку отбили, конечно, доставили в лагерь беженцев, но эти гандурасы хорошо наследили, их должны были взять со дня на день. А здесь тебя похищают, геолокация показала, что спрятали в доме главного подозреваемого, главаря.

– Геолокация? – опешила Ляля.

– У тебя и Славки маячки в берцах. Командир приказал потихоньку поставить, как в воду глядел, умный мужик. Поэтому я тебя легко на дороге нашёл, иначе бог знает, в каких кустах вылавливать, – довольно улыбнулся Гусь.

– О-о, – всё, что смогла выдавить из себя Ляля.

– В общем, в ход пошла наша военная полиция. Так себе шуточка – дочку генерала из-под носа военных дёрнули. Будь уверена, шапки полетят у многих, наверняка уже полетели, пока мы тут загораем. Абдула Хуссайн поехал к племяннику, хотел опередить свои и чужие власти, уговорить вернуть заложницу, если не замять, то не усугублять положение Даххака этого, – выплюнул Гусь имя. – Пока то-сё, разборки, подъехала наша военная полиция, в доме никого не нашли, кроме двух женщин, детей и людей Абдулы Хуссайна. В это время боевики подтянулись, взяли наших с местной полицией и людьми Абдулы Хуссайна в кольцо… Сейчас ребята с позиций и подоспевшие с базы вызволяют их и нас с тобой. Скоро всех победят и отправят тебя домой, к маме с папой, Лялька, – подмигнул Гусь, широко и беззаботно улыбаясь.

– Если бы я не убежала, не было бы ничего этого? – в ужасе распахнула глаза Ляля.

– Если бы не убежала, скорей всего у наших хватило бы времени эвакуировать тебя, но наверняка знает только господь бог, он не ответит, – усмехнулся Гусь. – Лучше запомни, что обороняться с помощью осколка – паршивая идея, если не можешь пробить этим осколком сонную артерию и быстро свалить в неизвестном направлении.

– Он бы… – пролепетала Ляля, не зная, как лучше выразить свою мысль.

Естественно, очень неразумно считать, что можешь оказать сопротивление мужчине, боевику, тем более разозлённому. Вряд ли попытка членовредительства обрадовала бы Даххака, но иначе поступить Ляля попросту не могла.

– Лялька ты, Лялька, – вздохнул Гусь, прижимая к себе Лялю, поглаживая по шее, рукам.

Прохладное, влажное утро сменилось бесконечно тянущимся, невыносимо жарким днём. Бой шёл в отдалении, в основном в поселении, где остался дом Даххака, его сумасшедшая, агрессивная мать, несчастная, не менее агрессивная жена, вынужденная скрывать свои мысли под маской покорности, и дети.

Иногда к дому, где укрылся капитан, подбирались боевики, тогда он отстреливался, пряча за собой Лялю, матерился на все лады, не позволяя приблизиться к ним на опасное расстояние.

Иногда наступало затишье, которое пугало сильнее перестрелок. К тому же в эти минуты, порой часы, откровенно раскалывалась голова, ломило тело от макушки до пяток и безумно хотелось пить.

Жажда становилась поистине невыносимой. Запас воды, который был с собой у капитана, как бы ни берегли, подходил к концу. Причём, как довольно быстро заметила Ляля, Гусь не пил, лишь время от времени смачивал губы, оставляя бесценные капли ей.

– Я привычный, – улыбался он беззаботно.

Словно они сидели на золотом песочке жаркого пляжа, смотрели на бескрайний океан, чувствуя кожей освежающий бриз, а главная их проблема была в том, что официант долго не несёт освежающий коктейль. Задерживается на две минуты или целых пять.

– Отлично, – сказал вдруг Гусь, куда-то в сторону, будто сам себе ответил.

Приподнялся, морщась от боли, показал жестом, чтобы Ляля тоже встала. Молча надел на неё бронежилет, который до этого позволил снять, когда она начала откровенно ныть от невыносимой тяжести и жары.

Вся Ляля целиком, вместе с каской, балахонами и берцами, весила всего-то раза в два больше, чем её защита. Такую тяжесть невозможно носить, тем более с лёгкостью передвигаться.

Виктор надел Ляле тактические наушники, поправил каску, крепко зацепил, проверил, чтобы не слетало. Скептически осмотрел балахоны, волочащиеся по земле. Нагнулся, снова преодолевая боль в ноге, дёрнул внизу подол, потом оборвал второй, высвобождая ноги.

– Слушай внимательно, Лера. Сейчас, метров за триста-пятьсот отсюда, как у пилота получится, сядет вертолёт, он прилетит специально за тобой. Твоя задача – бежать к нему максимально быстро, так быстро, как только сможешь. Будет тяжело, бронник для тебя неподъёмный, но без него никак нельзя, если накроет – шансов не будет, поэтому терпи. Будет страшно, стрелять будут свои и чужие. Твоя задача – бежать. Мы прикроем.

– Кто мы?.. – растерялась Ляля.

– Ребята подходят, – Гусь махнул в сторону приближающихся выстрелов. – Я прикрою, – добавил он, подмигнув и сверкнув бездонным синим взглядом. – Ничего не хочешь мне сказать на прощание, Лялька? – улыбнулся он беззаботно, отчаянно дерзко, даже нагло, так, как умел только и только он.

Капитан Виктор Бисаров, с позывным «Гусь», и точно такой же кличкой, потому что Обнимусь, любит обниматься.

– У тебя желание осталось. Второе, – выпалила Ляля, не веря собственной смелости.

Что ж, пусть так, пусть она выглядит, как непорядочная, не уважающая себя, порочная девушка, но если не узнает вкус губ напротив, зря проживёт жизнь.

Может быть, они никогда не увидятся больше. Виктор Бисаров умчит в Воронеж, будет водить бесконечных женщин в свою трёхкомнатную квартиру, предварительно окучив весь женский состав военной базы – самого безопасного места на планете Земля.

Ляля продолжит восстанавливать каноническое русское направление в иконописи, выйдет замуж, как и планирует, за человека неописуемых достоинств и личных качеств, родит дочку, назовёт Васей…

И всё это не будет иметь никакого смысла, если она не узнает, каково это, когда тебя целует любимый мужчина.

– Я уж думал, не попросишь, – засиял Гусь.

Легко подхватил на руки Лялю, словно она, вместе с жутким бронежилетом, в берцах и каске, ничего не весила.

Дотронулся пальцем до её нижней губы, медленно, никуда не торопясь, обвёл верхнюю. Он словно не в разрушенном доме на краю мира стоял, среди чужой пустыни, держа на руках девушку в чёрном балахоне и бронежилете, а расслаблялся в VIP зоне респектабельного курорта.

Ляля закрыла глаза, не в силах смотреть на темнеющую синеву напротив, почувствовала горячее дыхание у губ, рефлекторно приоткрыла рот, судорожно сглотнула, пытаясь побороть волнение.

Лёгкое, совсем невесомое прикосновение опалило губы, словно кипятком. Ляля судорожно потянула воздух, сама не поняла, как вцепилась в мужскую шею, чувствуя пальцами горячность кожи.

Следующее движение губ, охвативших её губы, заставило замереть, и через мгновение податься навстречу этим властным, провоцирующим движениям. Совсем не деликатным, при этом каким-то чудесным, не иначе фантастическим образом чувствующим грани дозволенного, возможного прямо сейчас.

Лялю затягивал, поглощал, сводил с ума этот поцелуй, становящийся с каждой секундой более и более глубоким, страстным, безудержным, даже алчным, потому что мало, мало тех жалких минут, что им выпали.

Отчаянно, невозможно мало, чтобы успеть насладиться, вкусить, запомнить, запечатлеть в памяти навсегда, на веки вечные.

Резко всё прекратилось. Ляля какое-то время пыталась прийти в себя, скорее ощущая, чем понимая, что её поднесли к закрытой и забаррикадированной двери, поставили на ноги.

Гусь быстро отодвинул диван, который подпирал полотно двери, откинул в сторону пару тумбочек, выполняющих ту же функцию. Вдохнул, выдохнул, кивнул сам себе, посмотрел на Лялю, твёрдо произнёс:

– Беги к вертолёту. Беги, даже если марсиане начнут вторжение на эту сраную пустыню. Твоя задача – бежать.

Выбил плечом дверь, распахнул, выскочил сам, дёрнул Лялю с криком:

– Беги, Лялька!

Если бы Ляля хоть раз в жизни представляла вторжение марсиан, наверняка оно примерно так и выглядело бы. Стрельба со всех сторон сразу, кажется, даже из земли и с неба. Что-то громыхало, заставляя содрогаться всем телом, ударные волны проходили сквозь тело, чудом не свалив с ног. Вокруг гремело так, что не помогали наушники, автоматные очереди не замолкали ни на секунду, неслись, казалось, отовсюду. Её прикрывали, не позволяя боевикам высунуться, вызывая огонь на себя, подставляясь под шквальный поток пуль.

Дыхания не хватало, ногам было невыносимо тяжело, дышать полной грудью не получалось, но Ляля бежала, бежала, бежала, бежала, видя перед собой цель – вертолёт.

Помня единственное: «Беги, Лялька!»

Навстречу ей неслось двое военных, которые выскочили из вертолёта, кто они, знакомые или нет, разглядеть было невозможно. Поравнявшись с одним из них, Ляля почувствовала, как сильные руки подхватили её, сжали стальными тисками так, что останутся синяки, понесли в сторону вертолёта.

Она крепко обхватила руками несущего, поджала ноги, вцепилась изо всех сил, сжала зубы, зажмурилась, сосредоточилась на том, чтобы удержаться. Не мешать своими хаотичными движениями, неуместной истерикой и паникой, которая немилосердно накатывала, вместе с всепоглощающим ужасом.

– Взлетай! – услышала смутно знакомый голос.

В это же мгновение Лялю буквально как мешок картошки швырнули в нутро вертолёта. Мужчина, нёсший её, запрыгнул следом. Машина с гулом поднялась ввысь, унося живую, почти не пострадавшую дочь генерала Калугина в безопасность.

Ляля быстро оглянулась. В иллюминатор, обхватив руками рот, смотрела Слава, сдерживая слёзы, что было совершенно ей несвойственно. Последний раз сестра плакала лет в пять, сломав руку на батуте, с тех пор она вставала с сухими глазами после любого падения.

Внизу оставались точки людей, ведущих ожесточённый бой не на жизнь, а на смерть, некоторые из которых уже лежали недвижимо.

Мужчина сдёрнул балаклаву, до этого скрывавшую лицо. Нагнулся к замершей Ляле, обхватившей голову по примеру сестры, словно ладони на самом деле могли удержать весь ужас, страх, отчаяние, истерично клокотавшие внутри, ищущие хоть какой-нибудь выход от творившегося внутри ада.

На Лялю пытливо смотрел старший брат, явно сканируя на предмет ранений, морального и физического состояния. Генерал Калугин собственной персоной, который вообще-то должен был быть в отпуске, рыбачить в забытом богом староверском сибирском посёлке – родине его жены.

– Игнат, – прохрипела Слава, глядя во все глаза на брата. – Вячеслав Павлович, он?..

– Скорей всего всё, Слав, – тяжело ответил он, глядя прямо на сестру, зная, что она не нуждается в сглаживании информации.

Какой-то нечеловеческий, жуткий стон отчаяния стал ему ответом.

Глава 16

Ляля смотрела на свои вещи, уложенные ею же перед тем, как отправится с гуманитарным грузом, и не верила, что все это её. Платье цвета хаки, в стиле милитари, льняные брюки, брендовые футболки, удобное бельё, косметика – всё принадлежит ей.

Она словно попала в нереальный мир из реального, с настоящими проблемами, чувствами, эмоциями, и не могла поверить, что платила за кусок трикотажа большие деньги, когда на самом деле имеют значение совсем другие вещи, когда где-то умирают от жажды, нехватки медикаментов, от инфекций, пуль, от человеческой глупости, жадности, скотства. И от точно таких человеческих качеств, как честь, совесть, любовь, наконец, от чего-то настоящего, истинного, ради чего стоило жить и не жалко умереть.

Сразу по прилёту их со Славой, которая за всё время не вымолвила ни слова, как в рот воды набрала, осмотрели врачи, пришли к выводу, что физически сёстры не пострадали, остальное к профильным специалистам.

Игнат не отходил от них ни на шаг, не упускал из виду ни на секунду. В случае, если ему нужно было отойти, приставлял к сёстрам парочку здоровенных бойцов, которые один своим видом внушали безотчётный страх и необъяснимую неприязнь, последняя была взаимной.

О том, что сёстры Калугины не однофамильцы двух генералов – отца и сына, – теперь знала, кажется, каждая собака на базе, даже парочка прибившихся котов была в курсе, все поглядывали с осуждением. Как и о том, что одну из них пришлось вызволять из плена, для чего подняли нешуточные силы, наверняка есть раненые, погибшие – о точном числе жертв тупости сумасбродных девиц не сообщалось, но в чудеса не верил никто.

В столовой сёстрам накрыли отдельный стол, расстелили скатерть, еду подносили буфетчицы, исподтишка стреляя недовольными взглядами. Ишь, нашлись, принцессы генеральские! Неизвестно сколько мужиков полегло за их золотые задницы, а кланяйся им, унижайся.

Ляля не могла есть, может быть от того, что выпила слишком много воды, если бы Игнат не отобрал, справилась бы с двухлитровой бутылкой. А может от косых взглядом, или от волнения, которое не покидало её, с которым никак не получалось справиться.

Слава тоже не ела, молча смотрела в одну точку, полностью игнорируя волну недовольства в свою сторону, будто не видела его, не ощущала. Ляля опасалась расспрашивать Славу, тормошить её, спугнуть крошечную надежду на то, что Вячеслав Павлович жив, что все живы. Все без исключения!

Игнат появился в столовой неожиданно, сменил бойцов, которые молчаливо удалились, увидев его. Передали из рук в руки «бесценный груз».

– Лер, поешь, – мягко сказал он, глядя на полные тарелки. – Слава, тебя это тоже касается.

– Не могу, – дёрнула головой Ляля.

– Надо, через «не могу», – вздохнув, сказал Игнат. – Славка, ты всегда была бойцом, неужели с котлетой не справишься?

– Отвали, а, – огрызнулась в ответ Слава.

– Я бы с радостью, Слав, я бы с радостью. Отдыхал бы сейчас в Кандалах, помогал Фёдору, с Лёшкой дом строил, с сыном в кои-то веки время проводил, с женой, а не вытаскивал чью-то юркую попу из увлекательного приключения, – на словах «увлекательное приключение» Игнат показал пальцами кавычки. – Всё, не дуйся! – добавил он, встретившись с сестрой взглядом.

– Это я виновата, – решила вступиться за сестру Ляля, ей и без того сейчас несладко, неизвестно какие санкции применит отец. Лялю же если и накажут, то домашним арестом, она совсем не возражает. – Это была моя идея тайком отправиться с гуманитарной помощью, и потом, тоже я… Не Славу ведь похитили! – привела она главный аргумент.

Уж если кто виноват, то она. Именно из-за её персоны поднялась такая волна, именно за ней в дом Даххака приехала военная полиция, именно из-за неё наряд попал в кольцо боевиков. Из-за неё военные были вынуждены вызволять своих. Вытаскивать её, вызывать огонь на себя, чтобы спасти. Её, Лялю, а не Славу.

– Лер… – Игнат посмотрел на Лялю, приподнял брови, давая понять, что не верит ни единому слову младшей сестры. – Есть не будете? – вставая, уточнил он, показывая рукой на полные тарелки.

– Нет, – огрызнулась Слава, Ляля молча покачала головой.

– Пойдём, – Игнат показал жестом, чтобы сёстры встали. – Вас ждут.

– Кто? – спросила Ляля.

– Психолог.

– Мне не нужен психолог! – почти взвизгнула Слава.

– Тебе нужен психолог, – отзеркалил Игнат слова сестры. – Я бы вообще отправил к психиатру и выписал профилактического ремня вместо пилюль, – припечатал он. – Пока мы здесь, будешь посещать психолога, астролога, андролога, хоть хироманта, если я скажу. Понятно?

– Игнат, не надо так… – снова Ляля вступилась за сестру.

– Надо, Лера, надо. Мы с братьями на свадьбе вашей хотим напиться, а не на похоронах. Племянников баловать, а не в заведение с мягкими комнатами передачи носить. Поэтому вы обе сейчас пойдёте к психологу и станете посещать его столько, сколько скажут. По возвращению домой продолжите терапию, если будут рекомендации.

– А ты не хочешь спросить, что мы хотим, а не наши братья?! – взорвалась Слава. – Может быть, ради разнообразия поинтересуешься? Может я не хочу в это твоё замуж, и детей не хочу, может я сдохнуть вообще хочу!

– Сдохнешь, лет через семьдесят, не раньше! – отчеканил Игнат.

– Да я, я уже! Снова! – вдруг заорала Слава, согнулась, словно её пихнули кирзовым сапогом пятидесятого размера в живот.

Открыла рот в беззвучном крике, сделала шаг назад, попятившись от Игната, мелко и быстро затрясла кистями рук, словно сбрасывала с себя опасных насекомых.

– Всё, Слав, всё, – быстро проговорил Игнат, ловко перехватил Славу, прижал к себе крепко-крепко, позволяя выплеснуть накопившееся напряжение, боль, отчаяние, которые упрямая сестра скрывала по привычке ото всех, даже от себя прятала слабости, не позволяла их себе. – Бедовая наша, самая лучшая, самая смелая, самая честная, самая умная… Всё пройдёт, увидишь, однажды и это пройдёт… А, знаешь, что, мы с Шурой думаем, куда Ваньку нашего отдать, спорт какой-нибудь или кружок. А чего думать, если у него родная тётка на ходу коню хвост поджечь может, на Джангитау поднималась, будешь его в горы брать. Альпинизмом пусть занимается… хорошая же идея?

– Дурак, ты, Игнат. Ване четырёх лет нет, и я не покорила Джангитау, не смогла, – выдохнула Слава.

– Вот видишь, сколько у тебя планов. Из племянника альпиниста вырастить, Джангитау покорить, за Лялькой присмотреть, кто ей все оттенки задницы, куда можно влезть, ещё покажет, если не ты? – подмигнул он. – Пойдём? – шепнул, жестом показал, чтобы Ляля шла за ними.

Слава долго сидела у психолога. Ляля смиренно дожидалась у кабинета, под взглядами бойцов, на лицах которых читалось всё, что они думали. Где-то там погибли парни, а сумасшедших девиц, на чьей совести этот аттракцион, к психологу водят, чтобы сильно не страдали. Дуры малахольные! Ещё бы маникюрш и парочку стриптизёров приволокли специально для генеральских дочек.

Ляля провела в беседе с врачом ничуть не меньше времени. Седовласый немолодой психолог обволакивал словами, сдержанно улыбался, внимательно слушал, проводил бесконечные тесты, пока не отпустил с богом, сказав, что ей обязательно нужно пройти терапию. Бояться нечего, никто на учёт не поставит, но то, что произошло, необходимо закрыть. Дал несколько телефонов специалистов, лучших в их узкой сфере. Она пообещала, что конечно, обратится за помощью, непременно.

Хотя единственное, в чём на самом деле нуждалась Ляля – это информация.

Жизненно необходимо знать, что случилось с Виктором Бисаровым. Жив ли? Какова судьба сдержанного майора? Есть ли малейший шанс, что не «всё»? Сколько ещё пострадало человек, вытаскивая её из передряги?

Что случилось с Баширом, малышкой Хабибой, даже участь Вахиды и Вафы интересовала. Разве эти несчастные женщины виноваты в своей агрессии, безграмотности?.. Виной тому нищета и местные нравы.

Вышла из кабинета, на стуле дожидался Игнат. Слава понуро сидела рядом, что не удивительно, брат не выпускал строптивицу из вида. Ляля могла отойти в сторону, Слава – нет.

Вышли на улицу, день клонился к вечеру, плавно опускались сумерки, в этом регионе на удивление короткие. Всего лишь мгновение между солнечным днём и ярким закатом перед непроглядной ночью.

В ворота заехали несколько джипов в сопровождении военной техники. Слава напряглась, встала как вкопанная, Ляля рефлекторно последовала её примеру, впилась взглядом в происходящее.

У жёлтого корпуса из одного из джипов выбрались двое вооружённых военных, следом вывалился ни кто иной, как Даххак. Ляля не сдержала выкрик, подпрыгнула на месте от неожиданности, сама не понимая отчего, вдруг мелко-мелко затряслась.

Даххак оглянулся на Лялю, впился ненавидящим взглядом, таким, что стало по-нечеловечески страшно, как страшно зверю в капкане. Странно, ведь она свободна, в окружении военных, один из которых её родной брат, он голыми руками разорвёт любого, кто посмеет причинить боль сёстрам, но животный ужас мгновенно сковал тело.

– Это он? Он же? – повернулась Славка к Ляле.

Сестра была в курсе всех деталей злоключения Ляли, та не выдержала напряжения, вывалила всё на Игната и Славу ещё в вертолёте, тогда казалось, что Славка не слушает, оказалось, слышала.

Ляля молча кивнула, язык прилип к нёбу. Во рту пересохло, как тогда, когда она пришла в себя на низкой лежанке, во дворе дома Даххака.

– Ах ты, сука! – сощурилась Славка, оглядев пленника с ног до головы. – Шейх, мать твою, недоделанный! Тварь, упырь обгаженный!

С этими словами она двинулась прямо к Даххаку, широко и быстро шагая, не обращая внимания на замерших конвоиров и собравшуюся, как по волшебству, публику. Игнат не двинулся с места, уставился на небо. Облака удивительные, конечно, одно на жирафа похоже…

– Пидарас! – гаркнула Слава, подойдя к Даххаку, тот попятился, не понимая, что происходит.

Конвоиры отошли на пару шагов, положили руки на автоматы, давая понять, что лупанут без предупреждения.

– Что меня-то не своровал, ублюдок?! Слабо потому что?! Потому что я тебя, не сходя с места урою, понял?! Как тебе такая вторая жена, гнида вонючая?!

Слава схватила Даххака за грудки, дёрнула на себя, будто тот ничего не весил. Сопротивления он оказывать не посмел, хоть был не связан, однако, по сравнению с худой, невысокой Славой, которая больше сорока шести килограммов не весила, был внушительным мужчиной, тренированным боевиком.

Снова тряханула Даххака, тот оскалился, не выдержал, попытался провести приём, оттолкнуть от себя нападавшую. В ту же секунду Славка извернулась, бросила через себя мужское тело, свалив кульком на асфальт, прыгнула сверху и начала методично проводить болевой, выламывая руку.

– Нравится такая вторая жена? Как тебе такая прелюдия? – шипела Славка. – Возбуждает?

Игнат, наконец, переглянулся с командиром военной базы, наблюдающим за происходящим со спартанским спокойствием, какой-то вопиющей невозмутимостью. Подал знак взглядом двум бойцам, стоявшим недалеко от Славы, которая продолжала болевой, присовокупив удушающий приём, наслаждаясь хриплыми воплями пленника.

Два бойца ловко отцепили Славу от Даххака, быстро подняли её, оттащили в сторону, однако она умудрилась дважды пнуть распластанного боевика со словами:

– За Ляльку тебе, животное! За Вячеслава Павловича! За всех!

Ляля не верила своим глазам, такого просто не может быть, потому что… быть не может, но происходило.

– Любой из находящихся здесь хотел бы это сделать, но нам всем нельзя, а хрупкой девушке – можно. Да и кто поверит, что сопля меньше мизинца отпи… поборола боевика? – тихо сказал Игнат, нагнувшись к Ляле. – День был длинный, в четыре утра вылет, бери сестру, и идите спать.

Естественно, никто не спал. Ляля ворочалась с бока на бок, пыталась не плакать, изо всех сил подбадривала Славу. Старалась отвлечь, уж как получалось – а получалось откровенно плохо. Ей и самой было тревожно, места себе найти не могла. Миллион вопросов крутился в голове, ответов же на них было ровно ноль. Командование если и знало, то помалкивало, возможно, пока дочери генерала Калугина на базе, во избежание инцидентов.

В три часа пришёл Игнат, проверил, все ли вещи собрали сёстры, оглядел каждую с головы до ног.

Ляля в льняном костюме люксового бренда, том же самом, в котором прилетела сюда, с аккуратным высоким хвостом, сдержанным макияжем, блеском на губах.

Славка в берцах, камуфляжных штанах, футболке с растянутой горловиной, с взъерошенными, торчащими во все стороны волосами и в солнечных очках – очень актуальным аксессуаром для южной ночи.

У самолёта задержались, глядя на садящийся вдали вертолёт военной санавиации.

– Майора привезли, – посмотрел Игнат на вставшую столбом Славу. – Эвакуировали, стабилизировали, доставили. Думали, потеряют, но, выходит, есть Вячеславу Павловичу ради кого жить, – усмехнулся, произнося имя, видимо знал майора лично, по имени не называл. – Что стоишь? – улыбнулся он Славке. – Беги, встречай мужика. Вместе вернётесь.

– А можно? – распахнула глаза Славка.

– Можно Машку за ляжку и козу на возу, а в армии… Иди, рюкзак твой доставят, я договорился.

Славка трижды моргнула, недоверчиво посмотрела на брата, резко развернулась и стремглав рванула в сторону вертолётной площадки.

– Я тоже… хочу остаться! – выпалила Ляля.

– А ты, дорогая моя, полетишь со мной, тебе ещё меня от гнева генерал-полковника спасать, – обнял её Игнат и повёл к самолёту. – К тому же, не хочу, чтобы твой капитан вырвал мне ключицу и выколол ею глаз, уж больно грозен, – шепнул на ухо, как в детстве, когда подсказывал острое словечко, чтобы ответить задире Славке.

– Ничего Виктор не мой! – возмутилась Ляля, почти искренне.

Не её же? Один поцелуй ведь не считается?..

– Я так и подумал, – подтолкнул в салон, усадил на место, пряча смех в уголках глаз. – Ранение у Бисарова лёгкое, Дарья Александровна подлатает, дослужит оставшиеся два месяца и вернётся, Гусь ощипанный…

Глава 17

Отец сына с дочерью встретил лично. Никто не посмел перечить генерал-полковнику Калугину, пропустили на военный аэродром, прямо на взлётную полосу.

– Лера! – вскинул руки отец, увидев притихшую, испуганную дочь.

Крепко обнял, почти раздавил в объятиях, потом отставил в сторону, не выпуская из рук, внимательно оглядел с ног до головы, убеждаясь, что с ней всё хорошо. Цела, физически здорова. На скуле красовалась небольшая царапина, на руке порез, в целом же ни одного серьёзного повреждения.

– Слава где? – нахмурился он, заметив, что рядом с прилетевшим сыном нет основной зачинщицы переполоха.

– Осталась со Славиком, – криво улыбаясь, ответил Игнат.

– Кто позволил?! – зарычал генерал, изрыгая ругательства, несмотря на присутствие дочери. Обычно он был более сдержан при женщинах, своих, посторонних – неважно.

– Я разрешил, – спокойно ответил Игнат, начисто игнорируя недовольство отца, будто не видел его, или Ляле оно померещилось.

– Ты соображаешь, что наделал? Эту занозу выпороть нужно и под амбарный замок лет на сто посадить!

– Считай, посадил, – усмехнулся Игнат. – Славка теперь от палаты Андронова дальше ста метров не отойдёт. Медики, конечно, рады не будут, у командира базы седых волос прибавится, может, язва на нервной почве появится, зато дщерь твоя, как граница, на замке.

– Андронова, говоришь? – приподнял брови отец. – Повезло твоему Андронову, что ранение получил, а то бы… – махнул рукой в отчаянии, показал в сторону автомобиля, стоявшего вдали.

В машине генерал-полковник продолжил разносить нерадивого сына, который неизвестно за что звание получил, такого обормота в рядовых до пенсии держать, после выгонять с позором, без льгот и пособия, чтоб до конца жизни на воде и хлебе сидел.

Бестолочь! Дурень! Олух царя небесного!

– Ты говорил, что Андронов – проверенный человек, не подведёт. Я ему дочерей доверил, и что? Что, я спрашиваю?! Считай, нет в вооружённых силах такого майора, уволен. Со всех звёзды сниму, так и знай! С Андронова, Дудко, всех кто рядом стоял, проходил, дышал! Они у меня за Полярный круг отправятся до конца дней! Сгниют там!

– Славика уже наказание настигло, – засмеялся в голос Игнат. – Ему звезда наша Владислава досталась, любой бы предпочёл на Новой Земле служить.

– Ерунду не мели! – фыркнул отец.

Ляля же продолжала недоумевать. Слава и Вячеслав Павлович вместе? Когда это случилось, почему она ничего не заметила? Совсем-совсем ничего… крошечного намёка не увидела, хоть какого-нибудь всплеска положительных эмоций между этими двумя. Лишь взаимное раздражение и неприязнь, которой можно было резать пространство, настолько острое.

Наверное, прав Игнат, сказав, что Лера наивная и невинная, не видит дальше собственного носа.

– Спорим? – заржал Игнат.

– Я тебе поспорю, – отрезал отец. – Смотри мне, если со Славой что-нибудь случится, ты не только без звёзд останешься, без… – поперхнулся, посмотрев на притихшую Лялю.

Пришлось перевести разговор, чтобы не распаляться дальше. Обсуждали последние новости, которых было немного, но кое-что накопилось.

Лена, вместо которой с гуманитарным грузом отправилась Ляля, вышла из больницы, врачи заверили, что угрозы выкидыша нет, и не было толком. Николай перестраховался, правильно сделал.

Фёдор с Полиной собирались приехать, Маша надумала в столицу поступать, довезут, устроят дочь, погостят у родных и снова к себе, в Сибирь, к делам-заботам. Младших детей тоже привезут, нужно мир показать, немного, чтобы не нахватались на строгий взгляд лишнего.

Михаил с Мариной тоже собирались. Лёшка отложил поездку, кто-то на хозяйстве остаться должен, и жена у него на сносях, того и гляди родит. Станет Фёдор дедом второй раз. А сам генерал-полковник Калугин Степан Миронович – прадедом.

Дома собрались все Калугины, кто был в это время в городе и области, даже средний брат примчался из соседнего округа.

Мама плакала, хваталась за сердце, поминутно повторяла, что от послушной Ляли не ожидала такой выходки, но всё хорошо, что хорошо кончается. Лена ревела навзрыд, просила прощения, втянула родственницу в такую историю, кто бы мог подумать… Всегда, без исключения всегда безопасно было, и вдруг. Николай поглаживал жену по плечам, вздыхал, молча говоря взглядом, что гормоны – не шутка.

Не приехала жена Игната. Осталась ждать мужа в родовом гнезде вместе с четырёхлетним сынишкой, в далёком Сибирском посёлке. Сам Игнат собирался отправиться к семье на следующее утро, догуливать отпуск, который прервался по вине неугомонной Славки.

Снова Ляле пришлось защищать сестру, пытаться взять часть вины на себя. В конце концов, её никто не связывал, силком в джип с Михой не тащил. Мало ли, что придумала Слава, у Ляли своя голова на плечах, она могла и должна была отказаться. Не отказалась. Выходит, сама виновата.

За её ошибки нельзя наказывать других. В этом Ляля была железобетонно уверена и с упрямством доказывала это отцу.

Что значит – разжаловать майора Андронова? За что? Если бы не Вячеслав Павлович, они бы погибли ещё на дороге. Он остановил конвой, немного спутав карты боевикам, вытащил Славу и Лялю из-под обстрела, сориентировался, увёз в безопасное место. Относительно безопасное, но всё-таки в миллион раз лучше, чем возвращаться на базу через пустыню, превратившись в отличную мишень и добычу.

За что наказывать подполковника Дудко, на которого свалились две генеральские дочки, как снег на голову в сентябре в центральной Африке? Он, можно сказать, сотворил чудо. А ещё, если бы не маячки, установленные по его приказу, неизвестно, сколько бы Лялю искали и нашли бы вообще.

Виктор Бисаров в чём виноват? В том, что дважды спас её? Нет, трижды! Один раз он расстрелял ядовитую змею, которая наверняка ужалила бы. Не просто же так она ползла в направлении Ляли, в конце-то концов!

Нельзя никакого наказывать! Никакого-никакого! Если уж наказывать, то её, Лялю, можно за двоих, раз Славы нет.

– Раскомандовалась! – обрубил Калугин-старший. – Без сопливых разберусь, что со всей этой компашкой делать.

– Ты не посмеешь! – взвилась Ляля. – Если только я узнаю, а я узнаю, такое устрою, что всё, что делала Славка, покажется детским лепетом! – пригрозила она, не ведая, откуда силы взялись на спор, как посмела повысить голос на отца.

Подобного в их семьи не случалось никогда. Может, братья ругались один на один, иногда мама фыркала, однако авторитет отца оставался непоколебимым, тем более для покладистой, неконфликтной, разумной Ляли.

– Сестра от сестры недалеко падает! – загоготал Игнат, Николай перегнулся, хватаясь за живот от смеха.

Ляля вышла из мастерской, вдохнула воздух мегаполиса, по-летнему тёплый, знакомый, родной. Пахло свежим асфальтом, только испечённым хлебом из соседней пекарни, отцветающей сиренью, рекой.

Впитала привычные звуки. Гул от шелеста шин по асфальту, звуки клаксонов, скрип качелей во дворе, звонкие крики детей, оставшихся в городе, мяуканье дворового кота, щебетание парочки залётных птиц, один бог знает, как оказавшихся в этом месте.

В нескольких шагах завёлся старенький жигулёнок, сотрясая воздух громким выхлопом. Ляля, ещё пару недель назад отскочившая бы в панике, лишь вздрогнула от громкого звука. Не сильнее, чем стоявшая рядом группа школьников.

Улыбнулась, поставила мысленную пометку о том, какая она молодец. Психотерапевт, которого она исправно посещала, будет доволен.

Сначала ей казалось глупым тратить время и деньги на врача. Да, она сильно испугалась, многое пережила, но молодой организм должен был справиться сам. Пару раз столкнувшись с психопатологическими репереживаниями, так называемыми флешбеками, согласилась с доводами родных.

Прошло два месяца, закончился срок «домашнего ареста», на самом деле – волнения родителей за дочь, когда её не отпускали никуда одну. Ни на работу, ни в институт, ни в магазин.

Она жила в доме детства, передвигалась на автомобиле с водителем, в общественных местах бывала только с сопровождением, много спала, вкусно ела и вот… наконец-то срок «домашнего ареста» подошёл к концу. Врач позволил перебраться к себе, папа сменил гнев на милость, и вот уже целую неделю она засыпала и просыпалась в своей кровати.

Сейчас уже не верилось, что всё случившееся – реальность.

Что где-то в мире существует красно-жёлтая пустыня, омываемая влажным воздухом ночами и невыносимой сухостью к полудню. Живут, воюют, умирают люди, кто-то за свои идеалы, кто-то по долгу службы или за деньги. Рождаются дети, женщины прозябают в нищете и бесправии, мужчины вынуждены гнуть спины едва ли не с детсадовского возраста или проливать кровь за чужие идеи.

Что всё, что произошло, не плод воспалённой фантазии, не итог богатого воображения. Всё случилось на самом деле. С ней, Лялей.

Она бы наверняка забыла, перестала думать, вспоминать, если бы не отчётливое понимание, что ей не хватает Виктора Бисарова, с его бездонным синим взглядом, синее самого синего неба.

Не хватало его зашкаливающей дерзости в каждом движении, дыхании. Не хватало нежности, с которой он смотрел, прикасался. Не хватало атмосферы, насыщенной тестостероном и адреналином, от которой хотелось убежать и одновременно окунуться в неё.

Не хватало его губ, как ни странно, ужасно не хватало губ. Поцелуев, прикосновений, опаляющего дыхания, всего, что толком узнать не успела, но уже привязалась.

Волшебство. Вернее, любовь.

Ляля отчётливо понимала, что полюбила капитана Бисарова, максимально не подходящего ей мужчину. С сомнительными манерами, ещё более сомнительным моральным обликом. С чередой связей и женщин, выстроив которых, можно от Москвы до самой безопасной военной базы на Земле строй получить…

Разве нужен ей такой мужчина? Разве может быть с ним будущее? Крепкий брак?

Ведь никакой другой формат отношений Лялю не устраивал. Она всегда знала, что если полюбит человека, то выйдет за него замуж, родит детей, двоих или троих. Станет жить в честном браке, в любви, согласии, мире, обязательно в доверии.

Без камня за пазухой, без подозрений, без гнетущего чувства ревности, неверия и недоверия.

От мыслей отвлёк телефонный звонок. Звонил курьер, Ляля заказала себе цветы. Уже неделю она жила дома, а ваза на кухне пустовала без живых цветов – непорядок.

Курьер появился через пять минут, Ляля взяла букет розовых пионов, щедро расплатилась, снова вдохнула запах мегаполиса, на этот раз перемешанный с цветочным ароматом. Прислушалась к звукам города, откровенно наслаждаясь ими. Счастливо улыбнулась, будто предвкушала что-то по-настоящему удивительное. Поспешила к пешеходному переходу, в пекарню за свежей выпечкой.

Бриоши там сказочные, а какие чудесные профитроли. Пальчики оближешь!

У кассы задержалась, не с руки было взять крафтовый пакет, перекинуть сумочку через плечо, после того, как вернула банковскую карту на место, удержать букет, который с силой оттягивал руку…

– Помочь, Лялька?

Услышала за спиной и тут же провалилась в бездонный, синий-синий, синее самого синего неба, взгляд.

Глава 18

– Красивый букетик, – через пару минут вымолвил Виктор, до этого они продолжали молча смотреть друг на друга, не отрываясь, не отвлекаясь, игнорируя целый мир. – Поклонник подарил?Они стояли, не шелохнувшись, целую минуту или три, или пять, или целую вечность. Ляля потеряла счёт времени, не вспомнила бы год своего рождения, имя, город, где находилась. Очнулась от недовольного выкрика за спиной:

– Девушка, отойдите в сторону!

В это же мгновение Виктор подхватил Лялю вместе с её сумочкой через плечо, крафтовым пакетом, бриошью, профитролями и пионами. Вынес на улицу, поставил у стеклянной витрины, где пластиковый толстый булочник в фартуке и колпаке зазывал к себе любителей сдобы.

Мужские пальцы легко прикоснулись к нежным розовым лепесткам. Ляля судорожно вздохнула, вспомнив, какими могут быть нежными эти сильные руки… на удивление деликатными.

– А? – очнулась Ляля от гипноза, в который её вводили движения пальцев по пионовым бутонам. – Это я сама заказала, курьером, очень удобно… Неделю уже дома живу, а руки не доходили цветы… купить, – сбилась она, вдруг сообразив, что Виктор мог иначе интерпретировать букет в её руках.

Замолчала, не зная, что добавить. Оправдываться? Глупо как-то, не за что, никаких оснований нет… Не оправдываться? Капитан постоит, помолчит и уйдёт. Уедет в свой Воронеж.

В Лялиных мечтах о возлюбленном всё было понятно, степенно, упорядочено. У него было гражданское образование и мирная работа – юрист или экономист, например. Он всегда был верен, она никогда не давала повода сомневаться в её честности, не попадала в такие нелепые ситуации, тем более ей не приходилось оправдываться, впрочем, ему тоже. В реальности всё оказалось сложнее.

Виктор Бисаров – военный и вообще Гусь, а она стоит столбом с букетом и не знает, что сказать.

– Больше не будешь покупать цветы сама, на это у тебя есть мужчина, – почти строго сказал Виктор, а потом широко улыбнулся, подмигнул, обхватил Лялю двумя руками, прижал, прокрутил вокруг себя.

– Нет у меня мужчины, – Ляля попыталась выбраться из медвежьих объятий.

– Я – твой мужчина, – совершенно серьёзно ответили ей, заставляя замереть. – Пригласишь меня домой?

Ляля моргнула несколько раз, только заметила, что капитан в военной форме, не полевой, но всё-таки военной. У ног лежит огромный рюкзак камуфляжной расцветки. Только прилетел? Наверняка голодный, даже если покормили перед вылетом и во время, выдали сухой паёк, казённая еда надоедает до тошноты, хочется чего-то нормального, обычного, домашнего. Да банальной шаурмы хочется, как Слава рассказывала – с волшебным соусом и халапеньо.

– Сейчас такси приедет, – спешно кивнула Ляля, глянув на смартфон. – Уже ждёт.

Вместе они забрались на заднее сидение, огромный рюкзак отправился в багажник. Ляля оказалась прижата к горячему мужскому боку, не выдержала, потёрлась носом о плечо, чувствуя под тканью объёмные мышцы. Вдохнула запах чистоты, банного мыла, свежего, немного терпкого парфюма, как красно-жёлтая пустыня, и ещё чего-то, что разобрать не смогла.

Мужчины? Тестостерона? Сдерживаемого желания, от которого собственное сердце забилось в миллион раз быстрее?..

– Как ты меня нашёл? – чтобы отвлечься, собрать мысли, которые метались, как обезумевшие от счастья мотыльки, более менее-структурировать их, выдохнула Ляля. – Слава сказала адрес? – догадалась она.

– Не, я Славку не видел, девчата из санчасти сказали – она тем же бортом, что майора увезли, улетела. Вспомнил, что ты про иконописную мастерскую рассказывала, прилетел, сразу в интернет. Оказывается мастерских, занимающихся старообрядческими иконами, всего ничего по всей стране, Москва вообще маленький город.

– Откуда про старообрядческую технику узнал? – Ляля непонимающе посмотрела на Виктора, кажется, она ничего подобного не рассказывала.

– Запомнил названия. Ветковская, Поморская икона с тундровым позёмом… Редкая ты у меня, Лялька, единственная в своём роде, как и мастерская ваша.

За такси сняли с карты Ляли. Виктор, нахмурившись, кивнул чему-то своему, под диалог Ляли с таксистом, когда та уточнила – по безналу ли оплата, всё ли верно.

Первым вышел Виктор, перехватил цветы, подал руку Ляле, которая выбралась следом. Забрал рюкзак из багажника, сунул в руки с интересом оглядывающего их таксиста несколько купюр. Осмотрелся.

Ляля двинулась к кованым воротам, привычно приложила ключ к замку, толкнула калитку. Виктор пошёл следом. Во дворе с интересом огляделся, Ляля скользнула глазами по привычному пространству.

Свежеокрашенные жёлтые стены домов, на торцевой вился плющ, цепляясь за откосы и водосточные трубы. Несколько деревьев в центре двора, бережно окружённые небольшими участками земли без тротуарной плитки. Лифтовые шахты, выведенные наружу. Ничего особенного, за что можно зацепиться взглядом, если не знать истории и стоимость жилья в этом элитном районе.

– Здесь, значит, Берлиоз и Бездомный познакомились с Воландом?

– Ты читал «Мастер и Маргарита»? – опешила Ляля.

То ли от того, что Гусь читал Булгакова, то ли от своего удивления – разве существует человек, который не читал это бессмертное произведение, во всяком случае, в её кругу общения – то ли от всего сразу. Или от самого факта, что она стоит во дворе родного дома, говорит с капитаном Виктором Бисаровым. И о чём говорит? О классике русской литературы.

– Я ещё «Мцыри» наизусть помню. Прочесть? – заливисто засмеялся он, сотрясая тихий, уютный двор и пугая любопытную старушку, высунувшуюся из окна первого этажа, посмотреть, кого принесло в их тихую гавань, с кем. Не пора ли вызывать блюстителей порядка.

– Не надо, – неуверенно пожала плечами Ляля. – Пойдём, – показала рукой в сторону подъезда, открыла домофон, благоразумно позволила Виктору придержать дверь.

В лифте стало неожиданно тесно и невыносимо жарко. Тело, особенно живот и грудь, опалило огнём, щёки покрылись алым румянцем, дыхание спёрло, в глазах защипало. Ляля не могла выдохнуть, вдохнуть не получалось. Опасная близость с Виктором смущала и будоражила одновременно.

Смешанные чувства, непонятные, в то же время очевидные и ей, и ему. От того ещё сильнее смущающие.

Большая прихожая от присутствия высокого, широкоплечего капитана стала в несколько раз теснее. Аккуратно стоящие тапочки малинового цвета, дожидающиеся хозяйку, казались едва ли не детскими по сравнению с огромными берцами.

Виктор аккуратно разулся, двинулся вслед за Лялей, которая на правах хозяйки показывала своё жилище. Начала с кухни, заодно устроила букет в вазу, водрузила в центр обеденного стола. Виктор оглядел пространство в стиле Прованс, приглушённо-изумрудные и светло-бежевые оттенки, полупрозрачные шторы, невесомый тюль, натуральный паркет. Идеальный порядок, который привычно поддерживался.

Следующей была мастерская. Для лучшего обзора Ляля распахнула жалюзи на окнах, впустив солнечный свет в просторную комнату. Несколько холстов на мольбертах, все в красно-жёлтых тонах далёкой, ставшей воспоминаниями пустыни. На одном ветки цветущего жасмина в загорелых, мужских пальцах. Велюровая бумага, где пастелью изображены всё те же виды, пейзажи с бескрайним горизонтом, силуэты военных, их движения, улыбки, морщинки у глаз, взгляды. Вот-вот оживут, обрушат богатырский смех, безобидные, и порой непотребные шуточки.

Наконец спальня с двуспальной кроватью, с подголовником у стены. Низкие, узкие комоды вдоль стен, несколько банкеток, высокое зеркало, столик для девичьих радостей, скрытая дверь в гардеробную. На диване, делящем пространство, лежала брошенная впопыхах розовая шёлковая майка с кружевом и полупрозрачные, кружевные шорты.

В общем-то, комфортная пижама для душных ночей, которые опустились на город, в свете мужского взгляда становилась провоцирующим неглиже.

Виктор выразительно кашлянул, посмотрел в упор на застывшую Лялю, разглядывающую розовый комплект, словно видела его впервые, тяжело сглотнул, грудь выразительно приподнялась и опустилась, крупные ладони дрогнули. В это же мгновение он резко развернулся, вышел из спальни, заставляя Лялю рвануть за ним.

Он же не уйдёт из-за… Господи, о чём она думает…

Конечно, Гусь не уйдёт, увидев порочный комплект… Да какой же он порочный? Ляля, возьми себя в руки!

Ты взрослая женщина, хорошо, почти женщина. Не гимназистка ведь! Один раз эрегированный член наблюдала! А Гусь столько женского белья за свою жизнь видел, сколько в La rinascente в Милане не бывало.

– Могу я принять у тебя душ? – вдруг остановившись, хрипло проговорил Виктор, поворачиваясь к ней. – Дорога была долгой…

– Да, конечно, – истово закивала Ляля. – Вот! – распахнула она дверь ванной комнаты. – Там всё найдёшь, полотенце, шампунь, гель… – запнулась она, судорожно соображая, что ещё нужно.

Бритва? Не было у неё бритвенных принадлежностей, в век лазерной эпиляции не актуально.

– У меня своё, – кивнул Виктор, дёрнул из рюкзака туго запечатанную небольшую сумку и скрылся за дверями ванной комнаты.

Ляля рванула в кухню, судорожно выпила стакан воды, укусила себя за губу, ущипнула за руку, чтобы прийти в себя.

Так, это не сон. Не сон. Капитан Виктор Бисаров действительно в её квартире, в её ванной. Голый!

Ой-ой-ой…

Срочно нужно отвлечься! Ну же, Валерия Степановна, ты дочь офицера, сестра офицеров, должна знать, что происходит, когда мужчины возвращаются домой из командировки, помимо… помимо того, что не выходило из головы, вообще не покидало, никак.

Ой-ой-ой…

Заглянула в холодильник, провела ревизию кухонных шкафов, достала нужные продукты, какие нашла. Не Алексеево «как у мамки», но тоже должно получиться неплохо…

Виктор появился в кухне минут через пятнадцать. Ляля вовсю суетилась у плиты, не столько с желанием накормить своего мужчину – чтобы накормить, достаточно заказать доставку, привезут хоть носорога в брусничном маринаде на вертеле, – а чтобы отвлечься от мыслей о голом Викторе Бисарове.

Ой-ой-ой…

– А я, ты знаешь, не ждала гостей, но есть том-ям, остался со вчерашнего дня, сама готовила. Слава говорит, я лучший в Москве том-ям готовлю. Будешь? Паэлью приготовлю с морепродуктами или курицей. Ты с чем хочешь, с морепродуктами или курицей? Можно мясо ещё заказать. Игнат, когда в гости заезжал, заказывал шашлык в грузинской кухне, где-то флаер оставался… он ещё сказал: «пригодится». Видишь, пригодилось. Вот же, на холодильнике висит. Флаер, не Игнат, конечно же! – на одном дыхании выпалила Ляля, не понимая, что несёт.

Том-ям, паэлья, Игнат, грузинская кухня, флаер на холодильнике…

– Всё буду, – кивнул Виктор. – Я голодный, не представляешь, какой.

Ляля замерла, разглядывая то, что видит. Капитан был в серых тренировочных штанах, с голым, загорелым торсом, явив миру прокаченные мышцы груди и кубики пресса, на котором застыли капельки воды. Белая футболка небрежно перекинута через плечо, как ненужная тряпица.

– Ляль… – почти простонал Гусь.

Выключил конфорку плиты одним движением. Придвинулся ближе, обхватил одной рукой, вдавил в своё сильное тело, пахнущее гелем для душа и нарастающей тестостероновой атакой, которую явственно ощущала Ляля.

Чувствовала каждой клеточкой тела, хотела её, желала не только телом, но и умом, душой, сердцем.

– … Поцелую тебя, – глухо произнёс он, наверняка спросил, но получилось, что поставил в известность.

В то же мгновение Ляля сама закинула руки на мужские плечи, поднялась на цыпочки и запрокинула голову для поцелуя, потому что хотела его, как ничего, никогда в жизни не желала.

Глава 19

Они продолжали и продолжали целоваться. Ляля чувствовала каждое движение губ, языка, ловила их, подстраивалась, краем сознания удивляясь себе. Неужели это она?

Но это была именно она. Именно она порывисто отвечала, впускала в свой рот мужской язык, позволяла хозяйничать, принимая, как самую ценную награду, изысканное лакомство.

Гладила по горячей шее, пальцами ощущала немного колючий, коротко стриженый затылок, отросшие волосы на макушке, дотрагивалась до раковин ушей, вызывая судорожные выдохи. Хаотично водила по оголённым плечам, груди. Вжималась в крепкое, сильное тело, тёрлась, как оголодавшая по весне кошка.

Виктор подхватил Лялю на руки, не чувствуя веса, продолжал целовать, двинулся в сторону спальни. Ей бы остановить капитана, сказать твёрдое и однозначное «нет», но ничего подобного она произносить не собиралась.

Ляля всегда знала, что её первый раз будет с любимым человеком, иначе просто быть не могло. Она любила Виктора Бисарова. И то, что он не вписывался в выпестованный идеал – неважно. Важно то, что она любила его, выбирала его, то, что это правильно.

С ним, здесь, сейчас – правильно.

Виктор уселся на кровать, посадил Лялю к себе на колени, перекинул одну её ногу, вынуждая обхватить его ногами, прижал грудью к груди. Каждое движение – не отрывая своих губ от её. Словно помешанный, целовал, целовал, целовал, будто пил с губ колодезную воду, проведя много суток в пустыне, без капли влаги, испытывая невыносимую жажду.

– Тебе, наверное, нельзя, – оторвавшись от губ Ляли, хрипло сказал он, посмотрел внимательно в глаза, опустил губы к ключице, провёл там, оставляя влажный, горячий поцелуй.

– Что нельзя? – не поняла Ляля.

Прямо сейчас она плохо соображала. Вся она, начиная с мыслей, заканчивая телом, напоминала податливую субстанцию. Ничего не понимающую, не контролирующую, которая отдавалась чувственным порывам, отринув любые сомнения и стыд.

В чём ей было сомневаться? В своих чувствах она была уверена, как никогда, ни в чём. В капитане? В Викторе Бисарове с позывным «Гусь», потому что любит обниматься? В наглом и самоуверенном, сильном и выносливом, храбром и добром, нежном и удивительно чутком ничуть не сомневалась.

– До свадьбы нельзя, – Виктор серьёзно посмотрел на Лялю, та несколько раз моргнула, переваривая услышанное. – Я почитал немного, пока у мастерской ждал. Строго у вас, у старообрядцев…

– Чьей свадьбы? – снова переспросила Ляля.

Она не хотела обсуждать ничьи свадьбы. Единственное, что волновала её в тот момент – это крошечное расстояние между их телами, которое необходимо преодолеть. Прижаться, вжаться, втереться, распластаться, растаять, раствориться в этом мужчине.

– Нашей с тобой, конечно, – уверенно кивнул Виктор.

Словно дело это решённое, обсуждению не подлежит, компромиссы исключены.

– Можно, до нашей с тобой свадьбы можно, – кивнула Ляля, про себя отметив, что никакого удивления от услышанного не испытала.

Всё логично, правильно, так, как и должно быть. Может быть не совсем, как когда-то представлялось, но реальность поменялась. Сама Ляля изменилась с тех пор.

– Лялька, – выдохнул Виктор, прижал к себе Лялю, впился долгим, головокружительным поцелуем.

Тем временем дёрнул молнию на спине платья, расстегнул, быстро расправился с крошечной пуговкой у шеи. Спустил ткань с плеч, поглаживая чуть шершавыми пальцами кожу, вызывая табун взволнованных мурашек. Умело расправился с застёжкой бюстгальтера и спустил лямки по плечам.

Не позволив опомниться, засмущаться Ляле, потянул на себя, укладываясь на кровать спиной. Скользнул руками по телу, окончательно расправляясь с платьем, которое мгновенно исчезло, будто не бывало. Точно так же ловко испарился бюстгальтер, оставив Лялю лишь в трусах, полупрозрачных, с крошечным бантиком спереди.

– Обалдеть, – прошептал Виктор. – Вот же лялька, – протянул он восхищённо, будто увидел самое настоящее чудо, а не небольшую, обнажённую грудь на женском, податливом ему теле.

Одним движением перевернул Лялю на спину, навис сверху, упираясь на локти. Опустил губы на шею, лизнул, словно попробовал карамельку, чуть прикусил, опустился ниже, сдерживая рефлекторные девичьи движения закрыться.

Остановился у соска, дохнул, опаляя горячим, с наслаждением наблюдая, как прогнулась в пояснице Ляля, подставляя себя под шквал безумных, безостановочных поцелуев, поглаживаний, пощипывании. Узоры на коже, которые выводили умелые мужские руки, которые точно знали, что делать, как, в какой последовательности, с каким нажимом. Лучше самой Ляли знали, понимали больше.

Люстра на потолке качалась в зыбком мороке, пока окончательно не исчезла. Вместо неё единственное, что видела Ляля – бездонный синий, как небо над пустыней, взгляд. Всепоглощающий, жаждущий, обещающий, от которого не могла отвести глаза.

Ничего не могла, лишь отвечать на поцелуи, ласки, нежится в них, вспыхивать, взрываться, жаждать продолжения, чтобы сладкая-сладкая мука не заканчивалась никогда в жизни, а жизнь была вечной.

В какой-то момент Ляля поняла, что последней преграды – крошечных трусиков-танга, – на ней нет, зато на этом месте лежит мужская ладонь и поглаживает лёгкими, деликатными движениями, разрешая привыкнуть к ощущениям, но не позволяя провалиться в бездну острого удовольствия. Держит на грани, не давая переступить эту самую грань.

– Скажешь, если будет больно, – шепнул Виктор, осторожно углубляя палец во влажную плоть.

Настолько сырую, что Ляля не поверила бы себе, своим ощущениям, если бы могла в тот момент думать, анализировать хотя бы что-нибудь. Имя бы своё получилось вспомнить.

Больно не было, лишь непривычно. Немного стыдливо, но поверх лёгкого смущения и необычного чувства растянутости довлело неизведанное ранее удовольствие. Настолько острое, что думать ни о чём не получалось.

Ляля качнула бёдрами, подтянув к себе колени, давая понять, что хочет продолжения, искренне желает. Головой, душой, сердцем, телом.

Виктор углубил палец, потом ещё, внимательно наблюдая за реакцией Ляли, считывая мимику, движения, прислушиваясь к сбитому дыханию и невнятному бормотанию. Осторожно коснулся клитора, слегка надавил, провёл по твёрдой горошине, вынуждая стонать в голос, податься вперёд в древнем, как само мироздание порыве.

Впился в губы поцелуем, нависая сверху. Одна рука осталась там, где была, заставляя Лялю двигаться в желании получить разрядку, вторая обхватила колено, провела по внутренней части бедра, отодвинула в сторону ногу.

Следующее, что почувствовала Ляля – головку члена у входа, горячую и напряжённую. Прикусила губу, пытаясь разглядеть что происходит, вынырнув из сладко-удушливого морока.

– Скорей всего будет больно, – выдохнул Виктор. – Я не крошечный парень, – будто извиняясь, продолжил он. – Уверена, Ляль? – Он обхватил её подбородок двумя пальцами, посмотрел прямо в глаза. – Могу остановиться в любой момент.

– Уверена, – кивнула Ляля, попыталась придать себе как можно больше твёрдости, но правда состояла в том, что на самом деле, именно в этот момент, она вдруг испугалась.

На миллисекунду, но испугалась, после же испугалась, что Виктор прочитает нечаянный страх и откажется. А она совсем не хотела, чтобы он отказывался.

– Ах ты, лялька, – улыбнулся Виктор, подмигнул, как делал тысячу раз до этого.

Ляля расслабилась, как-то вдруг отпустив всё, что до этого мешало, отвлекало, витало в воздухе неясными всполохами, неназойливыми мухами, вспышками неопределённости, сомнений. Всё стало ясно, как в самый белый день.

Именно этого мужчину она ждала. Именно с ним хотела всего – семью, детей, секса хотела. Хотела любить и быть любимой. Им.

Боль если и была, то крошечная, почти незаметная, незначительная на фоне тех одуряющих чувств, которые волнами накатывали на Лялю, грозя раздавить своим напором.

И только горячее дыхание, движение мужского тела, разряды, которые вспыхивали в ней от этих движений и бесконечных ласк, не дали погрязнуть и погибнуть от переполняющий, нереальных ощущений. Поистине фантастических.

– Как ты? – откинувшись после того, как последняя дрожь пробежала по их телам, спросил Виктор.

– Всё хорошо, – улыбнулась Ляля, посмотрела на своего капитана, который разглядывал её, будто главную тайну вселенной пытался разгадать. – Правда, всё хорошо.

– Не больно?

Ляля потянулась, поводила руками, ногами, приподняла бёдра. Дискомфорт был, и ощутимый, но не боль.

– Нет, – шепнула она.

Потянулась как кошка, совершенно бесстыдно закинула ногу на мужское бедро, с наслаждением почувствовала, как мужская рука властно притягивает к себе, прижимает к горячему телу, впечатывая в себя.

– Люблю тебя, – мурлыкнула Ляля, прозвучало именно довольным мурлыканьем.

– Вот я болван! – вдруг взвился Виктор, ударив себя ладонью по лбу с громким хлопком. – Заворожила меня, Лялька, запутала, главное забыл сказать.

– Что? – забеспокоилась не на шутку Ляля, миллион разных предположений пронеслось в голове за одну-единственную секунду, которая предшествовала ответу капитана:

– Я люблю тебя, Ляля, то есть Лера, Валерия. Люблю. Я столько раз мысленно признался тебе в любви за эти два месяца, что забыл сделать в реальности. Я люблю тебя. Вот.

– О, – выдала она в ответ самый осмысленный звук, который сумела выговорить.

– Люблю, люблю, люблю, люблю, люблю, обожаю тебя, обожаю. Миллион раз люблю и столько же обожаю, и ещё столько же. Больше, чем от Земли до Луны и обратно люблю.

Потом они отправились в душ. Ляля стояла под тёплыми струями и наслаждалась движениями мужских рук по своему телу. Её даже посетила безрассудная мысль повторить то, что произошло в спальне. Виктор, хоть и демонстрировал полную боевую готовность, отказался, сославшись на самую банальную из всех возможных причину – головную боль.

И они всё-таки добрались на кухню, где доели том-ям и вместе приготовили паэлью под лёгкую музыку, подпевая, пританцовывая и поминутно целуясь. Чудо, что блюдо не подгорело и оказалось вполне съедобным. Вкус поцелуев с лихвой компенсировал забытую куркуму.

Чуть позже Виктор достал из рюкзака гражданскую одежду, джинсы и футболку с ярким принтом. Сделался похожим на совершенно обычного парня, не имеющего никакого отношения к военному делу. Лишь выправка и причёска выдавали в нём служивого на цепкий взгляд Ляли, выросшей среди военных, бывшей наблюдательной художницей.

Они отправились гулять по местам, описанным в незабвенном романе «Мастер и Маргарита». По узким и широким улочкам, мимо домов с богатой историей, славящихся громкими именами. Помнящих тихие буржуазные радости дореволюционной России, гремящую индустриализацию, упадок, а после стихийный расцвет, подаривший новое значение слову «Патрики».

Посидели в уличном кафе. Виктор заказал огромный стейк, потому что рис с мидиями – отличная еда, но потерю энергии восстанавливает мясо и только мясо. Ляля ограничилась лёгким салатом из весенних овощей.

Они слились с бесконечно двигающимся потоком. Шли, взявшись за руки, время от времени целовались, громко смеялись и были настолько счастливы, что задумайся Ляля хотя бы на секунду, то не поверила бы в реальность происходящего.

Глава 20

Ляля проснулась ранним утром. Удивительно, но, несмотря на то, что легли поздно, спать совсем не хотелось, и настолько бодрой по утрам она редко себя ощущала. Просто чудо какое-то. Невероятно!

Приподнялась, потянув за собой простыню, посмотрела на крепко и безмятежно спящего Виктора. Витю, как он попросил себя называть.

– Ты ещё выкать начни и отчество вспомни, Лялька, – с широкой улыбкой заявил он. – Я лишил тебя невинности и собираюсь жениться, какой я Виктор. Витя, Витёк, Гусь, да хоть котик или зайчик, но не Виктор.

Красивый он всё-таки, её Витя. Лицо мужественное. Нос, скулы, подбородок, морщинка вдоль лба, очертание губ – всё откровенно мужское, вызывающе даже. Шея, широкая грудная клетка, размах богатырских плеч, расслабленно лежавшие руки с видимыми мускулами, живот, дорожка волос, убегающая вниз.

Как она называется? Пусть будет приличное «тёщина дорожка», а не так, как к стыду Ляли, первое пришло в голову.

Ляля опустила взгляд ниже, прикусила губу. Утро красноречиво демонстрировало, что nocturnal penile tumescence – не выдумки, а ещё она, кажется, поняла, почему Гусь… И к известной во всём мире мягкой игрушке позывной и кличка капитана имели лишь опосредованное отношение.

– Чего не спишь, Лялька? – услышала чуть хрипловатый со сна голос.

Он продолжал расслаблено лежать, будто Ляля не рассматривала его со жгучим интересом, откровенным эстетическим удовольствием, даже с какой-то женской жадностью, совершенно бесстыжей.

– Я, кажется, поняла, почему Гусь… – шепнула она.

– Ты только не гугли «душить гуся», нарвёшься на неприличное, а тебе нельзя, ты у меня лялька, Лялька, – давя улыбку, ответил Витя, складывалось впечатление, что он откровенной кайфовал, произнося «Лялька». – И вообще, иди сюда.

Одним движением, неуловимым для Ляли, она оказалась на боку, прижатая к горячему мужскому телу. Витя водил по ней руками. Ласкал груди, которые прятались под широкими ладонями. Опускал по животу ниже, к лобку, останавливался в миллиметрах от самого сокровенного и снова поднимался по животу, грудям. Задевал мгновенно ставшие чувствительными соски, обхватывал шею, скользил пальцами по подбородку, очерчивал губы, надавливал, проникал внутрь, заставляя обхватить. Снова опускался ниже и ниже, останавливаясь в нескольких миллиметрах от места, которое откровенно ныло, требовало прикосновений, разрядки.

Ляля тёрлась спиной о горячее мужское тело, задевала ягодицами стоящий член, чувствовала, насколько он каменный и при этом нежный. Удивительное сочетание, космическое.

Всё казалось фантастическим, нереальным. Каждая клетка тела, нейронная связь, каждое нервное окончание пребывало в сладком мареве, которое сгущалось, окрашивалось яркими красками, вспышками острого желания по коже. Разрядами, простреливающими в самый центр этих желаний.

Сама не поняла как, очутилась лежащей на груди. Обхватила подушку, которую ловко под неё подсунули. Приподняла ягодицы, встав в совершенно бесстыдную позицию, вот только никакого стыда ей испытывать не позволили, похоронив робкие ростки под спудом неистового желания, такого горячего, острого, что терпеть становилось физически невозможно.

– Тесно как… а-а-а-т-с-с-с, – прокомментировал Витя своё вторжение.

Осторожное, деликатное и неотступное одновременно.

Он двигался плавно, безостановочно, в одном ритме, позволяя Ляле сначала привыкнуть к наполненности, потом начать отвечать, потому что становилось мало. До боли хотелось ещё и ещё, ещё и ещё, безостановочно, пока несколько резких, с оттяжкой, фрикций не заставили внутренний мир взорваться, а стены покачнуться.

Потом Ляля лежала, распластавшись на огромном мужском теле, перебирала короткие волосы на голове, скользила пальцами по лицу, чувствовала дыхание, ловила его. Наслаждалась тишиной и звенящей лёгкостью во всём теле.

Было в происходящем что-то настоящее, то, ради чего стоило жить и, может быть, даже умереть. Жить точно.

Витя блаженно уснул, провалился в крепкий сон, как в яму. Ляля решила не мешать, помнила, как порой мало и всегда чутко спали военные на позициях. Полюбовалась немного с блуждающей улыбкой на спящего. Скатилась, осторожно выбралась из рук, которые даже во сне обнимали крепко, не сразу отпускали. Встала и вышла из спальни.

Быстро привела себя в порядок, а вот в зеркало на новую себя смотрела долго. Интересно, она почти не изменилась. Всё те же черты лица, что накануне, то же выражение, тот же взгляд. Всё точно так же, как было, и всё-таки что-то неуловимо и навсегда изменилось. Это не виделось, скорее ощущалось. Будто аура вокруг стала другой, более цельной.

Ляля вдруг поняла, кто она на самом деле, для чего живёт, для кого. Красивая легенда о двух половинках оказалось реальностью, и прямо сейчас, на её глазах, воплощалась в жизнь.

Предначертанная ей половинка нашлась, ворвалась не только в жизнь, но и в тело, сделав по-настоящему целой и беспардонно счастливой.

Пришлось вернуться в спальню, чтобы переодеться. Шуметь не хотела, взяла первое, что попалось под руку. Короткие шортики с оборками, кроп-топ – всё с кружевом ришелье. Домашний комплект, который заказала буквально на днях, знала, что пригодится.

После всего, что перенесла Ляля на далёких позициях, в чужой стране, посреди пыльной, горячей пустыни. После неприглядного вида, в котором приходилось пребывать перед человеком, которого полюбила, ужасно хотелось выглядеть… красиво, соблазнительно даже.

На откровенные, провоцирующие комплекты не решалась. После сегодняшней ночи и утра, появилось твёрдое намерение скупить половину ассортимента в галерее нижнего белья, чтобы та девушка с плохо вымытыми волосами, в футболке с растянутой горловиной и берцах, забылась навсегда.

Зашла на кухню, крепко закрыв за собой дверь, огляделась. Здесь тоже ничего не изменилось, Чашка, оставшаяся со вчерашнего вечера в мойке, всё ещё стояла, напоминая о нерадивости хозяйки. Шторы полупрозрачным занавесом скрывали внешний мир, панели прятали встроенную бытовую технику, Лялины картины украшали одну из стен. И всё-таки изменилось всё, от цвета обоев и оттенка пионов, до запаха города, тянущегося из открытого окна. Всё было новое, неизведанное, манящее, обещающее мир во всём сумасшедшем многообразии.

Принялась готовить блинчики. Единственное, что пришло в голову из небольшого запаса продуктов, никак не рассчитанного на здоровый мужской аппетит. Были планы с утра выбраться в ресторан, возможно, так и случится. Однако безумно хотелось накормить своего мужчину собственноручно приготовленным, побаловать.

Уж блинами с ветчиной и сыром, красной икрой или мёдом она своего капитана побаловать сможет, а после… Позже необходимо подумать о полноценном наполнении холодильника, чтобы всего и под завязку.

Интересно, это инстинкт гнездования в Ляле говорит? Интересное и приятное чувство, неожиданное.

– Ого-го-го! – прокомментировал Витя старания Ляли, когда примерно через час зашёл в кухню, благоухая ароматом геля для душа, дезодоранта и ещё чего-то, едва уловимого, на что остро отреагировали рецепторы Ляли, тут же потребовав поцелуя. – Лялька, – протянул он, будто прочитал мысли в распахнутых от неожиданности глазах, и впился горячим, жадным поцелуем, заодно слизав оставшийся на губах мёд.

– Всё! – громыхнул он, когда оторвался, после продолжительного до головокружения поцелуя, отставив Ляля на расстояние вытянутых рук. – Надо остановиться, а то… ничего себе, какая красота, – оценил он домашний костюмчик Ляли. – Хорошо, что ты на позициях не в этом щеголяла, я бы не утерпел. Похоже, я и сейчас…

Конечно, он не утерпел, а Ляля поддалась с радостью и удивительной готовностью для вчерашней девственницы.

После они ели блины. Ляля с мёдом, а Витя со всем, что нашлось на столе. Жевал с аппетитом, нахваливал настолько искренне, что Ляле оставалось только расцветать от столь откровенной похвалы.

– Сюда бы ещё знаешь, что? – сияя, спросил он, глядя на убывающую стопку блинов. – Вишнёвого варенья от тётки Михи. Помнишь, он рассказывал?

Ляля кивнула, привычно отогнала от себя мысль, которая не давала покоя все эти месяцы. Что случилось с парнями, которые вытаскивали её из посёлка.

Все ли живы, если ранены, то насколько серьёзно?

Игнат поклялся узнать, в случае надобности помочь каждому, но пока информации не было. Сначала брат догуливал отпуск, потом сам уехал в командировку. Обращаться к отцу не хотелось. Не стоило будить лихо, пока оно тихо.

В своё время Ляле с трудом удалось отстоять командира Дудко Сергея Максимовича, на которого упал основной гнев разбушевавшегося генерала. Вячеславу Павловичу повезло меньше, даже ранение, Славка и лично Игнат не смогли спасти его от предупреждения о неполном служебном соответствии – меньшее, на что согласился взбешённый отец. О судьбе остальных участников событий ничего известно не было.

– Чего нос повесила? – улыбнулся Витя. – Со всеми всё отлично. Миха – жив, здоров, в отпуске сейчас. Повар Лёшка привет тебе передаёт, он там остался, ему ещё пару месяцев торчать на позициях. Дрона снова задело, невезучий он какой-то, зато переводят в управление, должность хорошую подобрали, карьера попрёт теперь, точно квартиру возьмёт. Роман увольняться собирается, будут с женой кондитерку открывать. А я, как и думал, женюсь. Ты свадьбу где хочешь, в Москве? – перевёл он тему.

– В Москве, – согласно кивнула Ляля. – Здесь удобней.

– Вот и отлично, значит, в Москве. Мои приедут, твои вроде все здесь.

– В Сибири ещё…

– Что тут до той Сибири-то? – рассмеялся в ответ Витя, словно не будущую свадьбу обсуждал, накануне получив согласие, а что-то тысячу лет назад решённое, продуманное до последней мелочи. – Всё будет, как ты хочешь, Лялька. Скажешь – в Москве, значит, в Москве. Захочешь в Сибири, будет в Сибири, надо на Марсе – смотаемся на Марс, – подмигнул, усадил к себе на колени, свернул блин с икрой, поднёс к губам Ляли. – Ешь, здесь полно витаминов, А, Д, Е, С, группы В, фолиевая кислота, йод, натрий, кальций, цинк, железо, сера, фосфор, омега-3-жирные кислоты, устанешь перечислять, короче. И всё ужасно полезно для беременных.

– По-твоему, я беременная? – опешила и немного смутилась Ляля.

– Вдруг? – беспардонно счастливо улыбнулся он, растягивая губы в широченной улыбке. – Я бы хотел. А ты?

– Тоже, – кивнула Ляля в ответ. Если бы не хотела, подумала о предохранении, она же сознательно игнорировала отсутствие презервативов.

Глупо, как-то совершенно несовременно, не в духе времени, только Ляля никогда не была в этом духе. Она всегда знала, что выйдет замуж, сразу родит ребёнка, сначала одного, через пару лет второго. Не видела смысла ждать, откладывать, думать о какой-то самореализации. Дети могут помешать только тем, кому они не нужны. Кому необходимы, только помогут, откроют широкие горизонты, покажут новые дороги. Дети – те, без кого не может быть будущего.

Их у родителей семеро. Семь детей! С ума сойти можно! Рехнуться, если задуматься хотя бы на минуту. Все, как один, выросли, выучились, нашли своё место в жизни, зачастую совсем не скромное. Родители же успели и для себя пожить, и карьеры построить, мама тоже, не только отец. Профессор кафедры истории Церкви, уважаемый человек в мире искусства, науки и истории. Не шутка, особенно для многодетной матери.

Из мыслей выдернул настойчивый звонок в дверь. Ляля нахмурилась – странно, что звонили не в домофон. Выбралась из объятий своего капитана, прошла в прихожую, посмотрела на монитор видеокамеры.

– Игнат?

Глава 21

– Привет, – поприветствовал он, беззаботно улыбаясь. – Вчера вернулся, решил узнать, как дела у младшей сестры. Поехал к Шуре, заодно к тебе решил зайти, – объяснил свой неожиданный приход, вот только Ляля не поверила.

Ляля проводила Игната на кухню. Он прошёл деловито, до этого внимательно оглядел Лялю с головы до ног, даже неловко стало за внешний вид. Ничего особенного: коротковатые шорты и кроп-топ, пусть и с вышивкой ришелье – домашний комплект, так и на этикетке было написано, и в чеке указано. Просто… не принято у них в семье телом светить. Или это обстоятельства так на Лялю подействовали? Она ведь не одна дома, с мужчиной во всех смыслах, и…

– Здоров, капитан, – громыхнул Игнат, зайдя на кухню.

Витя встал, протянул руку для приветствия, гость ответил на рукопожатие, больше похожее на спарринг по армрестлингу, не отводя глаз от соперника.

– Угостишь? – Игнат, наконец, посмотрел на Лялю, перевёл взгляд на стол, где всё ещё стояла стопка блинов, начинки к ним, заварочный чайник с душистыми травами.

– Конечно, – засуетилась Ляля, обругав себя за недогадливость. – А ты… что здесь?

– Сказал же, решил навестить младшую сестру, соскучился, а здесь – сюрприз, – «сюрприз» Игнат почти прошипел и одновременно отчеканил, как это возможно, Ляля не понимала, однако слышала своими ушами. – Как твои дела? Как себя чувствуешь? – внимательно посмотрел он на сестру, которая за минуту изучающего взгляда успела побледнеть, покраснеть, чуть-чуть задохнуться, возмутиться и испугаться… чего-то, на всякий случай.

Терпеть не могла, когда отец и брат включали этот свой «профессиональный», «высокопоставленный» взгляд, пусть на подчинённых своих так смотрят, на неё не надо.

– Всё хорошо, – выдохнула Ляля.

– Я так и понял, когда по камерам посмотрел, – довольно кивнул Игнат, откусил сразу половину блина. – Вкусно, прямо как мама пекла. До Шуры моей, правда, далековато, но вообще вкусно, – добавил пояснение, будто Калугины от мала до велика не знали, что всему человечеству, включая родную маму, далековато до самой Шуры.

– Камерам? – сощурилась Ляля.

Они установили в её квартире камеры?.. Да это, это… это же! Возмутительно! Ни в какие рамки не входит! И… что именно они видели? Ужас какой…

– Не пыхти, Паровозик из Ромашково, – среагировал Игнат, не давая запуститься возмущению и смущению на полную катушку, поймал на излёте. – Городская система видеонаблюдения «Безопасный город». Слышала про такое?

Ляля слышала и видела. Весь город усыпан камерами, в их дворе не меньше двенадцати, на каждом подъезде – это то, на что она обращала внимание, только она не самый внимательный человек. Возможно, их не двенадцать, а сто двенадцать. Патриаршие пруды – место скопления туристов и местных жителей.

– И что, прямо любой может посмотреть? – с любопытством спросил Витя, будто ничего особенного не происходит.

Застукал его генерал с собственной младшей сестрой, дело житейское, вот городская система видеонаблюдения вызывает интерес.

– Прямо любой не может, – спокойно ответил Игнат. – Но я «не прямо любой», если помнишь, капитан.

– Провалами в памяти не страдаю, – усмехнулся Витя, выдержав взгляд Игната.

Генерала Федеральной службы безопасности, собственной высокопоставленной персоной. Любой бы помер от страха, капитан же отвечал на прямой взгляд. Невозмутимо макнул блин в сметану, отправил в рот и с аппетитом прожевал.

– Раз не страдаешь, значит, должен помнить, что я сказал, – медленно кивнул Игнат. – А сказал я, что к Валерии подойдёшь после знакомства с семьёй и основательной беседы с отцом и мной лично – это как минимум. Она тебе не сирота, не проходная сестричка из медсанчасти. Понимать должен!

– Знаешь, что! – вспылила Ляля, вставая между Витей и братом, с трудом сдерживая кипящую внутри ярость. – Тебя это не касается! Папу тоже! И никого не касается! Ты не имеешь права указывать мне и Виктору, и по камерам отслеживать не имеешь права! И приходить сюда без приглашения, и… и… и вообще! Вот!

– Ух, какая, – растянул губы в улыбке Игнат. – Ты мужика-то своего спроси, нуждается он в твоей защите или нет?

Брат смотрел поверх головы Ляли на капитана Бисарова, кажется, мужчины отлично понимали друг друга без слов, позволяя Ляле выпустить пар, как месячному котёнку, который вообразил себя пантерой. Фырчит, шипит, спину выгибает, сам себя боится.

– Не скандаль, Лялька, – Витя положил тёплые ладони, которые каким-то чудодейственным способом успокаивали, на плечи Ляле. Поводил большими пальцами, как погладил за ухом кошку. – Игнат Степанович прав. Ты – не сирота, с семьёй познакомиться нужно, поговорить, обсудить.

– Я взрослый человек, не нужно ничего ни с кем обсуждать, – заявила Ляля, топнув ногой.

– Разбушевалась, – прокомментировал Витя реакцию Ляли, через секунду она почувствовала тёплое дыхание у макушки и короткий поцелуй. – Познакомиться действительно надо, согласись? Не у столба же просить руки и сердца девушки, а у её отца. Генерал он или дворник – неважно. Он дочь растил, учил, воспитывал, оберегал, баловал. Значит, должен знать, кому отдаёт, в какую семью она попадёт. Может, не стоит доверять жениху, подобрать другого, более достойного.

– Знаешь, что?! – Ляля развернулась на месте, уставилась на капитана Бисарова.

На Гуся этого ощипанного, почитателя патриархата во весь свой немаленький рост. Нет, в целом Ляля была согласна, семьям жениха и невесты необходимо познакомиться, по возможности оставаться в хороших, дружеских отношениях.

Идти против воли родителей нехорошо. Люди должны подходить друг другу ментально, эмоционально, физически, на уровне рефлексов, но изначально выбор должен быть за девушкой и её избранником, а не за родителями… Средневековье какое-то!

– Дело Виктор говорит, – кивнул Игнат. – Собирайся, Лера, домой, капитан приедет позже. Адрес я скажу.

– Что значит «другого подобрать»? – взвизгнула Ляля, прошивая взглядом Игната. – Вот роди свою дочь и подбирай кого хочешь, я как-нибудь сама разберусь! Что значит, «не стоит доверять»? – повернулась к невозмутимому Виктору.

– Не переживай, – подмигнул тот в ответ. – Спрячут – найду и выкраду, опыт имеется.

– Надеюсь, хоть забор оставишь, – с тенью улыбки прокомментировал Игнат. – Полчаса на сборы, я к жене в мастерскую загляну пока, здесь рядом. На связи, – махнул телефоном и скрылся за входной дверью, осторожно закрыв её за собой.

Ляля шлёпнулась на стул, потёрла лицо ладонями, пытаясь собраться с мыслями. Что за странный диалог произошёл минуту назад? Возмущающий до глубины души, нереальный какой-то, как из сериала про крепостное или феодальное право, честное слово!

– Я никуда не поеду, – наконец выдала она, когда Витя появился в кухне, уже в уличной одежде.

– Чего запаниковала? – улыбнулся он. – Приеду к вечеру с кольцом и цветами, буду официальное предложение делать. Игнат Степанович чётко тогда сказал, чтоб я близко не приближался без серьёзных намерений и до разговора с вашим отцом. Не принято у вас, а я… не удержался. Мой косяк, – взлохматил он выгоревшие на ярком солнце волосы. – Просто думать ни о чём не мог, мозги начисто отшибло, в голове рефреном крутилось: «Лялька, Лялька, Лялька». Простишь?

– Простила, – улыбнулась Ляля, польщённая очередным признанием. – Только папа… он… – она не знала, как правильно подобрать слова, вдруг стало по-настоящему страшно.

Если Слава не смогла отстоять Вячеслава Павловича, а он приятель Игната, не близкий друг, но из одной компании, и ранение получил, спасая одну из дочерей генерала, то, что будет с капитаном?.. Предупреждением о неполном служебном соответствии не отделаешься.

– Не паникуй, Лялька, баржа большая, погрузимся, – широко и беззаботно улыбнулся Витя, подхватил на руки Лялю, закружил на месте, погружая в синий-синий взгляд, заставляя забыть все тревоги и печали на свете.

Вышли вдвоём. У ворот ждал служебный автомобиль Игната, водитель открыл дверь, Ляля нырнула на заднее сиденье. Витя остался на улице, постепенно превращаясь в точку в зеркале заднего вида, смешиваясь с разношёрстной, цветной толпой праздношатающихся граждан.

Было во всём происходящем что-то противоестественное, отталкивающее, что именно – разобрать не получалось. Кажется, правда на стороне родителя, который точно зла дочери не желал, и брат старший не желал, иначе бы не так с капитаном разговаривал, да и не был бы он уже капитаном. Разжаловали бы в рядовые без суда и следствия, единым росчерком пера.

– Чего нос повесила? – спросил Игнат спустя несколько минут. – Держи, Шура передала, сама пекла, с брусникой и яблоками, – протянул крафтовый пакет, источающий аромат домашней выпечки.

– Вы следите за мной? – выпалила Ляля, решив раз и навсегда расставить точки над i и чёрточки над t.

Выходит, права Слава, что живёт у чёрта на куличках, в спальном районе старых пятиэтажек, где система «Безопасный город» если и присутствует, то камеры установлены не в трёх проекциях на каждый сантиметр местности.

– В квартире камер нет, – твёрдо ответил Игнат. – Но ты прекрасно понимаешь, надо будет – установим и охрану приставим. Отцу хватило одного раза. Пойми, он не молодой мальчик, сердце, давление, да и мать… Ничего страшного, что я приглядываю одним глазом, во сколько ты пришла, во сколько ушла, с кем, всем спокойней. Вот только про неприкосновенность частной жизни мне не заливай, – перебил Игнат поток мысленных возмущений Ляли. – Капитана твоего к ордену «За военные заслуги» представили за доблестное участие в освобождении военной полиции из окружения боевиков, ты ведь понимаешь, что военная полиция ни при чём, спасали конкретную девушку. А отец награды капитана лишил, когда узнал, что между вами что-то было, потому что репутация у Гуся твоего, в этом плане, сильно сомнительная, уж прости, не маленькая, сама понимаешь, о чём я. Если в завершении отец узнает, что капитан в обход запрета с его дочерью ночь провёл, он его не ордена лишит, а… – Игнат выразительно глянул на вспыхнувшую от смущения Лялю. – Поэтому, давай-ка Жанну д’Арк не изображай, лучше вспомни, что ты хорошая девочка, спасай капитана от гнева генеральского, и что важнее – отцовского.

– О-о-о-о, – попыталась Ляля сосредоточиться на сказанном.

– Такое впечатление, что я тебя в монастырь на постриг везу, Ляль, – продолжил Игнат, как ни в чём не бывало. – Посидишь дома, поболтаете с сестрой, у неё посадка через час, Николай поехал встречать. Вечером посидим всей семьёй, сосватаем тебя, и отправишься к себе на Патрики или в Воронеж.

– Всё-то ты знаешь, – буркнула Ляля.

– Должность у меня такая – всё знать.

Родительский дом встретил громкими детскими голосами. Привезли внуков на выходной. Дочка старшего брата Николая играла в догонялки с сынишкой Игната, Лена – жена Николая, устроилась в шезлонге бассейна, следя, чтобы малышня не свалилась в бассейн, заигравшись.

Мама традиционно была на кухне, перебирала продукты, доставленные курьером. Придирчиво осматривала овощи, изучала сроки годности, особенно того, что предназначалось младшим Калугиным.

– Лерочка! – поспешила она навстречу дочери. – Игнат сказал, сегодня приедет гость. Капитан… Бисаров, кажется. Не ошибаюсь? – она внимательно оглядела дочь, будто все тайны, всю подноготную выудила.

Однако, выводы оставила при себе, как часто поступала, чтобы потом, в случае надобности, мягко сделать замечание и направить в нужное русло бестолково оступившееся чадо.

– Папа знает? – в свою очередь спросила Ляля.

– Папа занят, освободится – узнает, – лукаво улыбнулась мама, давая понять, что ситуация под контролем.

По служебной линии генерал может казнить и миловать, а дома жена решает, кому ордена выдавать, кому медали, а кому по шапке. И совсем не факт, что последнее прилетит не благоверному мужу.

Глава 22

Ворота плавно открылись, на дорожке показался автомобиль Николая, пожалуй, самый дорогой из всего немаленького семейства Калугиных, припарковался рядом с красным, компактным внедорожником Лены. Вышел сам Николай, плавно повёл широкими плечами в однотонной футболке, из соседней двери выскочила Славка, не дожидаясь, когда ей по-джентельменски откроют дверь.

Ляля приветливо махнула рукой, но осталась стоять на месте, пропустила вперёд маму, которая торопилась на встречу с дочкой после долгой разлуки. В своё время Славу доставили пред очи гремящего возмущением отца, но дома она пробыла недолго, ускользнула той же ночью, напрочь игнорируя родительский запрет и предстоящий визит к психотерапевту.

– Ляля за двоих пусть ходит, – заявила тогда она.

Отец махнул рукой, выругавшись со злостью, и направил всю заботу на более сговорчивую близняшку.

Славка совсем не изменилась. Камуфляж сменили безразмерные джинсы бойфренды, футболка оверсайз, кроссовки, взъерошенный ёжик волос, недавно обновлённый. Спортивный рюкзак через плечо – единственный скарб, не считая кофра фотографа.

Подлетели племянники. Старшая дочка Николая степенно поздоровалась, как до этого с Лялей. Марина ощущала себя наследной принцессой, не меньше, вела себя степенно, не забывала про косы, заплетённые накануне у стилиста мамы, новенький брендовый костюмчик, лишь время от времени впадая в детство, напоминая, что она всё-таки младшая школьница, а не кронпринцесса.

Ваня – сынишка Игната, – влетел на руки Славки без церемоний, завизжал от неистового восторга, которого не выказал при встрече с Лялей. Объяснимо. Что общего у взрослой тёти, озабоченной цветом маникюра и подбором букета на кухню и у почти пятилетнего мужчины, будущего покорителя вселенной? То ли дело тётя Слава – у неё огромный фотоаппарат, есть боксёрские перчатки и миллион историй про походы, скалы и военных.

Семилетний Лёша Николая последовал примеру Вани, не потому, что ему интересны разговоры про покорения вершин, тем более оружие, всё-таки это не робототехника, которой он всерьёз занимался, просто спокойный от природы мальчик тянулся за источником неиссякаемой энергии и жизнелюбия Ваней.

Младшее поколение Калугиных было точно такое же разное, как среднее и старшее. Каждый член семьи – индивидуальность, которой старались позволять развиваться в том направлении, в котором хотелось.

Когда волнение от встречи улеглось, мужская часть семьи ушла на кухню разбираться с мясом, заодно обсудить последние новости, те, что не для женских ушей. Дети обосновались в просторной игровой, под которую дедушка с бабушкой выделили больше пятидесяти квадратных метров на втором этаже.

Женская половина осталась в гостиной. Слава бесконечно обнимала Лялю, откровенно радуясь встрече. Лена уселась на диван, вытянув слегка отёкшие ноги. Третья беременность давалась ей тяжеловато, но она всё равно была счастлива.

Все знали, что должен приехать гость, не просто с визитом вежливости, а с самыми серьёзными намерениями, и все делали вид, что ничего особенного не происходит. Даст глава семейства добро, тогда и начнут суетиться, решать, обсуждать. Пока же – молчок.

Слава направилась к выходу из гостиной, остановилась у зеркала, скорее машинально, что удивило Лялю. Обычно сестра игнорировала собственное отражение, смотрелась строго по надобности, даже проходя мимо высоких витрин, не скашивала глаза, чтобы окинуть себя взглядом, как это делали большинство женщин. Достала из кармана гигиеническую помаду, провела по губам, поправила пальцем брови, нахмурилась чем-то своему.

За её спиной встала Лена, не поленилась подняться, подойти. Изящным движением взяла из руки Славы помаду, покрутила её, внимательно разглядывая.

– Ляль, принеси мою сумочку, пожалуйста, – попросила.

Ляля, естественно, исполнила просьбу.

– Думаю, это лучше подойдёт, – Лена мягко улыбнулась, протянула Славе запечатанный блеск для губ. – Мой заканчивается, взяла на замену, – пояснила она, тут же разорвала упаковку, вытащила аппликатор, провела по губам растерявшейся родственницы. – Питает, увлажняет, добавляет объём, не говоря про то, что упаковку приятно держать в руке.

– И сколько это «приятно держать в руке» стоит? – с усмешкой спросила Славка, однако упаковку из рук не выпустила, рассматривала с живым интересом. – Ничего себе! – отреагировала она, когда Лена озвучила сумму.

– Ничего подобного, – возразила Лена. – Слава, ты – Калугина, значит, можешь себе позволить не только поставить на уши Вооружённые Силы или с душой отпинать МЧС Кабардино-Балкарии, когда у твоих товарищей произошли затруднения при восхождении на Эльбрус, но и вот эту вещицу, – покрутила блеском перед лицом Славки. – И много-много других занимательных штучек, – она раскрыла объёмную косметичку, демонстрируя свои сокровища, как дракон путнику, случайно оказавшемуся в его владениях. – Бальзам-тинт для губ, база под макияж, пудра, хайлайтер, праймер, бронзер, консилер..

– Мы сходим с тобой в магазин, и я всё-всё тебе покажу, – подхватила Ляля, видя растерявшийся взгляд Славы. – Честное слово, это совсем не сложно, ты быстро запомнишь.

– Надо мне очень, – фыркнула Славка, небрежно откладывая в сторону гель, с которого всё началось.

Лена же юрко засунула тубу в карман Славки, показывая взглядом, что возражения не принимаются. Тем более в её-то положении! Чтобы даже не думала волновать будущую мамочку отказом! Пожалуется мужу, он, может не волшебник… А, нет, волшебник!

– Привет, горе луковое, – прогремел Игнат, входя в гостиную.

Обнял младшую сестру, прокрутил, поставил на место, скользнул одобрительным взглядом.

– Как Северная столица поживает, как дела у Вячеслава Павловича?

– Столица стоит, куда она денется, – с улыбкой проговорила Славка. – Белые ночи, Лахта-центр, Севкабель Порт, Карельский перешеек, Большие скалы – всё на месте.

Никто не удивился перечисленному, скорее бы упоминание Эрмитажа из уст самого безбашенного члена семьи ввело в ступор. Слава и искусство – взаимоисключающие вещи. Отыскать хоть какие-нибудь скалы и забраться на них – это про неё.

– Ну, а у Вячеслава Павловича? – повторил вопрос Игнат, глядя с откровенно провоцирующей улыбкой на сестру.

– Без понятия, – огрызнулась та в ответ. – Твой друг, позвони и спроси. Когда я говорила с главным врачом госпиталя, всё было отлично. Сказали, делают всё возможное и невозможное, скоро можно будет отправлять в космос вашего Вячеслава Павловича.

– До главврача, выходит, дошла? – усмехнулся Игнат.

Стоявшая рядом Лена понимающе улыбнулась, даже всегда деликатная Ляля не удержалась от улыбки.

– Не в Главное Военно-медицинское управление и не в Военную прокуратуру же, – нервно дёрнула плечом Славка. – И даже не к генералу Калугину!

– За генерал-полковника Калугина немного боязно, признаю, но больше переживаю за Вячеслава Павловича, – широко растянул губы Игнат, одобрительно похлопав сестру по плечу. – Привет передавай от меня.

– Увижу – передам, – по привычке фыркнула Слава.

Через несколько минут в доме колыхнулся воздух, словно сдвинулись тектонические плиты, приведя в движение домочадцев. Появился отец, одетый в строгий костюм, даже галстук нацепил. Хорошо, парадный китель не надел. Николай тоже сменил кэжуал на официоз. Появившийся Олег – один из пяти старших братьев, который до этого отсыпался после дежурства, – тоже натянул костюм, явно мешающий ему не только двигаться, но и думать.

Мама поспешила на звонок в калитку, раздавшийся после общего сбора в гостиной. Охрана доложила о приезде гостя. Ляля застыла, обернулась на мужскую часть семьи.

Все высокие, спортивные, с одинаковыми, словно отксерокопированными, улыбками и взглядами. Даже отец, несмотря на солидный возраст и неизбежные болезни, держался молодцом, сказывался здоровый образ жизни, посильное занятие спортом, внутренняя дисциплина.

Три брата, приехавшие специально, чтобы одобрить или не одобрить Лялин выбор. Хорошо, что не было двух самых старших братьев. Фёдора, например, любой неподготовленный человек испугается, даже такой, как капитан Бисаров.

Капитан Бисаров же, появившийся на пороге, похоже, не собирался падать в обморок от вида высокопоставленных будущих родственников. Виктор вежливо поздоровался со всеми присутствующими. Прямо глядя в глаза мужчинам, пожал руку каждому, представился.

Одарил каждую женщину комплиментом, Славке широко и нагловато улыбнулся. Лялю бесцеремонно поцеловал в щёку, преподнёс букет нежнейших чайных роз, где только отыскал настолько свежие. Детям вручил большие наборы жевательного мармелада, любимые ими яркие мишки, червячки, ягодки и сердечки, сладости, от которых «не слипнется».

Было принято решение сесть на улице – грешно терять тёплый летний вечер, – благо освещение и обустройство участка было на хорошем уровне. А пока общими усилиями накрывали на стол, непринуждённо разговаривали, знакомились, присматривались. Витя к будущим родственникам, они к нему.

За короткое время Виктор Бисаров сумел обаять всю женскую половину семейства Калугиных. Удивительно, даже приехавшая чуть с опозданием Шура улыбалась гостю, флиртовала самую малость. В пределах границ, вернее, не доходя до этих самых границ, но учитывая воспитание невестки, её мировоззрение – это было поистине удивительная, из ряда вон выходящая реакция.

Что говорить о Марине, которую бесконечно синий взгляд капитана поразил в самое сердечко. Немного жаль, что он престарелый. Целых двадцать восемь лет! А сама Марина верна однокласснику Андрею, если уж совсем честно – его умению решать уравнения.

Мальчишки тоже оказались покорёнными. Ваню, естественно, не мог оставить равнодушным новый военный на горизонте. Лёша остался доволен тем, что Виктор знаком с программированием – неожиданный талант для капитана, о нём Ляля не слышала.

Пока Олег с Игнатом жарили мясо, рыбу и овощи, каждому на свой вкус, генерал Калугин подозвал к себе капитана, что-то коротко сказал, и они вместе скрылись в доме, зайдя с чёрного хода. Значит, пошли прямиком в кабинет отца.

Ляля не находила себе места, сидела почти в полуобмороке, понимая, что сейчас на втором этаже, в кабинете с видом на бирюзовую гладь бассейна, решается её судьба.

Понимала, что не отступится от своего решения, выйдет замуж за Витю, станет Бисаровой, чего бы это ни стоило, но как же не хотелось конфликта с самыми родными, близкими людьми. С семьёй, в кругу которой ей по-настоящему тепло. Семьёй, по образу и подобию которой она хотела строить свою семью.

– Трусишь? – спросила подсевшая Слава, обняла за плечи сестру, подбадривающе улыбнулась. – Устроили карнавал какой-то, – прошипела она.

– Это не карнавал, – возразила Ляля. – Это правильно…

– Ага, в конце выйдут родители с иконой, благословлять, – фыркнула сестра. – Помнишь, как у Игната было.

– У Игната договорной брак, с нашей. У нас с Витей по-другому всё…

Ляля пожалела, что не обговорила этот момент с родителями, хотя бы с мамой, как с более чуткой и понимающей.

Традиции их семьи, связанные со старообрядчеством, Ляля всегда воспринимала исключительно с научно-исследовательской, искусствоведческой стороны. Не на пустом месте она выбрала столь экзотический по современным меркам вид деятельности, как восстановление канонического русского направления иконописи. Ей была бесконечно интересна эта часть истории, искусства, однако, верующим человеком она считаться никак не могла, тем паче в понятии толка, которому принадлежали Калугины.

Витя, насколько узнала Ляля, – а не поинтересоваться этим вопросом она не могла, – не был религиозен. В детстве его крестила бабушка, на этом всякое общение с церковью было им прекращено.

Хороши же они будут, получая родительское благословение… Нельзя же из таинства устраивать цирк, честное слово! Слишком часто Ляля общалась с верующими, слишком хорошо понимала значения и важность ритуалов, чтобы обходиться с этой частью жизни с неуважением.

Пока размышляла, из дверей дома вышел расслабленный Виктор. Он словно не с будущим тестем – это в лучшем случае, – говорил. Не с генерал-полковником, готовым размазать его карьеру и его самого как клопа, а рилсы с проказами щенков смотрел, попивая утренний кофе с круассаном на набережной Средиземного моря.

Следом шёл генерал. Папа снял не только пиджак и галстук, но и расстегнул верхние пуговицы. Ляля впилась взглядом в идущего, пытаясь прочитать в его лице ответы на свои многочисленные вопросы. Ничего толком понять не могла.

Он выглядел довольным, но генерал бывал доволен и тогда, когда раскатывал подчинённых под орех, сравнивая с землёй их надежды и чаяния за серьёзные и не слишком проступки. В панике она посмотрела на маму, которая ободряюще улыбнулась, давая понять, что всё отлично.

Устроились за столом. Витя рядом с Лялей, остальные рядом со своими половинками. Слава около Олега, который приехал без семьи – жена с детьми в санатории, греются на южном солнышке, заряжаются витаминами после долгой зимы.

Приветственный тост поднял на правах главы семьи Степан Миронович, сказал, что счастлив видеть детей и внуков под крышей родного дома, особенно Владиславу – самую младшую, самую беспокойную и самую любимую из всех детей, сделав тем самым Лялю старшей, под смешок самой Славки.

После слово передали гостю, отправив Лялю в небольшой обморок… При всём понимании правильности происходящего, ей стало неловко, стыдно немного, и вопреки всем этим чувствам настолько откровенно радостно, что она не смогла сдержать широченной улыбки и громкого, счастливого:

– Да!

Когда капитан Виктор Бисаров попросил её руки и сердца у генерала Калугина, тот одобрительно кашлянул, наиграно удивился, так, что Станиславский схватился бы за голову со своим знаменитым «Не верю!», а после степенно сказал:

– Не меня спрашивать надо, я своим дочерям не указ. Валерию спрашивай.

Оставшийся вечер Ляля не отходила от Вити, время от времени бросая беспардонно счастливый взгляд на колечко. И дело не в известном на весь мир бренде, не в количестве каратов у бриллианта по центру, а в ощущении всепоглощающего счастья, которое окутывало бесконечным теплом. Искрилось в глазах всех присутствующих, свернулось клубком где-то в груди и мурлыкало, мурлыкало, мурлыкало…

Глава 23

Весь полёт Ляля проспала на плече Вити. Удивительно, страх полётов проходил рядом с любимым человеком. Он словно окутывал аурой безусловной уверенности, вынуждая чувствовать себя спокойной, защищённой от всего на свете, вплоть до сил гравитации.

Проснулась во время посадки от того, что кто-то нежно-нежно гладил ей мочку уха. Зажмурилась, как кошка в солнечных лучах, едва не мурлыкнула, вспомнив, где она и с кем.

Они летели в Воронеж, родной город её любимого. Планировали там провести его отпуск. Трудиться над своей работой Ляля могла где угодно, нужен лишь интернет, архивные данные, хранящиеся в ноутбуке, доступ к исследованиям. Практикой займётся, когда вернётся домой. Пока же время на любовь.

Добирались на такси, Ляля с интересом смотрела в окно. Областной город-миллионник не удивлял оживлённым автомобильным движением, спешащими прохожими, продажей мороженого из лотков, праздно шатающимися школьниками – каникулы.

Город как город, с широкими проспектами и старинными зданиями с огромной историей, новостройками на окраинах, частным сектором, утопающем в зелени, и всё-таки пронизанный чем-то неясным, неосязаемым, щекочущим в солнечном сплетении. Именно здесь рос Витя Бисаров, бегал по улицам, здесь прогуливал школу, хулиганил, здесь мечтал, верил, отчаивался и снова шёл вперёд.

– Остановимся, – сказал Витя, предложил Ляле выбраться из машины, таксист хмыкнул что-то в усы, покосился на Лялю, пряча улыбку.

– Ты что-то хочешь мне показать? – оживилась Ляля. – Памятник Петру I? Воронеж – колыбель русского флота. Знаешь, меня завораживает тот период истории. С культурологической точки зрения…

– Если хочешь, покажу всё, что знаю, касаемо того периода, сейчас обойдёмся без Петра Алексеевича. Смотри.

– Ой! – воскликнула Ляля, глядя на памятник… коту с вороной?

– Эх, ты, лялька, – засмеялся Витя. – Это котёнок Василий с улицы Лизюкова, есть такой мультик. Василий – верный себе парень, побывав не в своей шкуре, пожив не свою жизнь, он вернулся к себе домой. Не буду спойлерить, сегодня же посмотрим.

– Ладно, – кивнула Ляля, подошла поближе, с удовольствием разглядела Василия и ворону.

С искусствоведческой точки зрения работа была не безупречна, намётанному взгляду видны изъяны, но какое это имеет значение, когда речь о мультипликационном герое и верности себе. Молодец, котёнок Василий с улицы Лизюкова.

Спустя немного времени таксист остановился у современного жилого комплекса. Витя выбрался из машины, подал руку Ляле, та вышла следом, таксист открыл багажник и с трудом вытащил военный рюкзак и с лёгкостью – Лялин чемодан.

Витя накинул рюкзак на плечо, словно тот ничего не весил, подхватил чемодан Ляли, взял за руку её саму и двинулся вдоль асфальтированной дорожки, тянущейся вдоль ухоженного газона.

Обыкновенный жилой комплекс, типовая застройка, претендующая на бизнес-класс. Отражающие облака фасады многоэтажек, стоящих рядом, между ними детские площадки, зоны отдыха, бесконечные магазинчики, салоны красоты и кафе на первых этажах.

Узнаваемый запах реки. Дон совсем рядом, за поворотом видна набережная и тягучая гладь воды.

– Витёк! – услышали мужской голос за спиной. – Вернулся?! То-то я сегодня Ольку видел, думал – ошибся.

Витя обернулся, обнял Лялю за плечи, поворачивая лицом к говорящему.

– Что со мной будет? – засмеялся он во всё горло, показывая ряд белоснежных зубов. – С гуся вода, говорят. Это Лера – моя невеста, – тут же представил он на секунду смутившуюся Лялю.

Рядом с окликнувшим – мужчиной лет тридцати, невысоким, крепким, белобрысым, – стояла такая же невысокая блондинка, держа на руках пухлощёкого карапуза около двух лет, похожего как две капли воды на того, кто окликнул. Рядом красовалась, именно красовалась, преподносила себя, как осетра на блюде, высокая яркая девушка с копной ярко-рыжих волос, вьющихся крупными кудрями.

– Лера, но привычней Ляля, – представился Ляля, стараясь выглядеть уверенней.

– Виталий, – ответил белобрысый.

– Лена – его жена, – блондинка показала рукой в сторону только что представившегося, несмотря на очевидность. – Артёмка – наш первенец, – проворковала довольно, перекинув карапуза с руки на руку.

Артёмка лишь скосил взгляд на новых людей, больше его волновали приятели, которые носились на крошечных самокатах вокруг детской площадки.

– Мария, – окинув нарочито снисходительным, с заметным высокомерием взглядом, произнесла рыжая.

Ляля приподняла бровь, ответила точно таким же взглядом, острее в тысячу раз. Лера – Ляля, лялька, как называл её Витя, только не стоило забывать, что она – наследная принцесса. Дочь самого Калугина – это вам не шутки.

– Валерия Степановна Калугина, вскоре Бисарова, – с поистине царственным величием, с толикой концентрированного снисхождения, ответила Ляля.

Проявила чудеса воспитания, соблюла протокол и подпустила три литра яда одновременно. Славка бы аплодировала стоя.

– Подумаешь! – фыркнула Мария, прожгла взглядом, как молнией, сначала Лялю, потом Витю, развернулась на каблуках и направилась модельным шагом к ближайшему магазину.

– Во даёт… – восхищённо прокомментировал Виталий. – Первый раз вижу, чтобы Машке по носу щёлкнули. Ты где такое чудо расчудесное отыскал? – глянул на Лялю с восхищением.

– Расскажу, не поверишь, – усмехнулся Витя. – Соберёмся на днях?

– Обижаешь, – протянул Виталий, прощаясь за руку.

– Машка – сестра Витали, – пояснил Витя, когда отошли в сторону. – Стерва первостатейная, не обращай внимания на неё. Ладно?

– Ладно, – кивнула Ляля.

Стерв в окружении Ляли всегда хватало. Каждая вторая, едва вырвавшись за пределы среднего класса, начинала строить из себя царицу мира, апломб становился выше собственного носа.

Дочь Калугина в подобном представлении не нуждалась. Она твёрдо знала – чтобы исполнилось любое её желание достаточно захотеть, и всё будет исполнено. Кичиться своим происхождением, деньгами, внешностью не нужно. Это некрасиво, невежливо и некрасиво, как минимум.

Не твоя же заслуга, а если и твоя – не всем везёт. Так случается.

Больше интересовала причина поведения Марии. Вывод напрашивался один, и прямо сейчас вёл Лялю в сторону одного из подъездов. Интересно, эта загадочная Олька тоже… подруга «гуся» Гуся? И сколько здесь таких «Марий» и «Олек» живёт?

На самом деле Ляля дала себе установку не ревновать Витю к прошлому, так случилось, что у него оно было. Нехорошо, но ведь не смертельно. Лишь позволила себе твёрдо обозначить своё видение отношений – никаких измен, ничего, что можно было бы посчитать изменой, ничего, что может ей не понравиться. Наверное, она умрёт от боли, но ничего подобного терпеть от капитана Бисарова не станет. Со своей стороны обязуется исполнять выше озвученные условия. Никаких измен, ничего, что он может посчитать изменой.

Витя тогда ответил лаконичным: «Справедливо», а потом добавил: «Никто мне не нужен, кроме тебя, Лялька».

И всё-таки… всё-таки… Придётся привыкнуть к тому, что в поле зрения будут попадать «бывшие». Главное, чтобы это было её поле, не Вити.

В лифте поднимались с милой старушкой и её престарелым пекинесом, виляющим толстой попой, нюхая ноги Ляли.

– Хорошо, что вернулся, Витенька, – лепетала старушка. – Вечерком с девочкой своей приходи на чай. Меня Алевтина Петровна зовут, доченька, – посмотрена она на Лялю. – Хорошая девочка, сразу видно. Как тебя зовут, милая?

– Ляля, – представилась Ляля.

– А имя-то как идёт! Угадали родители с именем-то. Ты смотри, Витя, береги такое сокровище.

– Берегу, – сказал Витя, уже вслед выходящей из лифта старушке, подтолкнув ладонью упирающегося пекинеса.

– У Алевтины Петровны дети в Москве, раз в год в отпуск приезжают. Года три назад повадилась ко мне за помощью ходить. Прибить полку, сходить в магазин, с телефоном проблемы решить, с приложениями вечно путается, мне не трудно помочь. Можно сказать подружились. С Фросей – собакой её, – тоже, хоть она храпит и знатных шепунцов пускает, – хохотнул Витя, заставляя Лялю рассмеяться в ответ.

Ключ повернулся, Витя распахнул дверь в свой дом, собрался было подхватить Лялю на руки, как кто-то вихрем, с ором, запрыгнул на него, обхватывая ногами за поясницу.

Он рефлекторно покачнулся, подхватил ту, что висла на нём, что-то невнятно вереща, как сирена, выразительно закатил глаза.

– Бестолковая ты, Олька! – наконец поставил он раскрасневшуюся девушку на ноги.

Ляля на всякий случай оглянулась, не прошло и пятнадцати минут пребывания на территории жилого комплекса, а уже две красавицы предъявляли права на её возлюбленного… не прячется ли за углом третья, четвёртая, пятая.

– Ляля, это моя бестолковая сестра Олька, я рассказывал тебе. А это моя невеста Ляля, – поставил Лялю прямо перед сестрой, которая с нескрываемым интересом разглядывала представленную.

Беззлобно как-то разглядывала, просто таращилась, как на восьмое чудо света, неуловимо напоминая Гуся в траншее, когда вёл Лялю из медсанчасти и узнал о роде её деятельности.

Хотя, почему же неуловимо. Глаза точь в точь такие же голубые, грубоватые черты лица скрашены женской миловидностью, волосы одного цвета, просто не выгоревшие на солнце.

– Я честно думала – отец прикалывается, что ты с невестой приедешь. Добро пожаловать в семью, Ляля, – Олька захватила в объятия Лялю, крепко прижала, кажется, даже потрясла. – Будет обижать, сразу говори мне. Я пожалуюсь мужу.

– Муж у нас волшебник? – со смешком прокомментировал Витя.

– Старший оперуполномоченный по особо важным делам, – почти по слогам проговорила Олька.

– Поздравляю с повышением, – улыбнулся Витя.

Олька важно кивнула, показала рукой на дверь, напоминая, зачем они здесь собрались.

– Я прибралась здесь, за четыре месяца паутина уже появилась, пыль протёрла, полы намыла, окрошку приготовила, в холодильнике мясо маринованное, только на сковородку его, блины найдёшь в контейнере, – скороговоркой перечисляла Олька. – Обустраивайтесь… В общем, сами не маленькие, разберётесь, а мне за младшим в сад нужно и Вадьку со спортивной площадки забрать, ни одной книжки не прочитал! Ничего ему, видите ли, не задавали. Вот как он в тебя мог пойти, ума не приложу?..

– Родные ведь, – широко и счастливо улыбнулся Витя, и Ляля вместе с ним. – Такси вызвать или на своей?

Эта суетливая сценка встречи брата с сестрой, с заботой друг о друге, заранее принесёнными блинами, приготовленной окрошкой и убранной пылью напоминала её родную, шумную, разномастную семью.

А значит, всё у них с Витей будет хорошо. Отлично всё будет. Иначе и быть не могло.

Вот только хорошо не было, отлично тоже не получилось.

После целого дня проведённого в Воронеже, прогулок, бесконечных объятий, поцелуев, ночи любви, Ляля проснулась от назойливого звонка телефона Вити.

– Да, – потирая заспанные глаза, ответил он. – Есть вернуться в расположение, – после гаркающего голоса в трубке ответил ровным тоном.

– Что, Лялька, откладывается наш отпуск…

– В каком смысле?

– В прямом. Через три часа необходимо быть на аэродроме, куда направляют не знаю, как только ситуация прояснится, напишу.

– Разве так можно? У тебя отпуск! – искренне возмутилась Ляля.

Законы она отлично знала. В случае крайней служебной необходимости военнослужащий может быть отозван из отпуска по решению должностного лица от командующего объединением, ему равного и выше, являющегося его прямым начальником.

И какая, интересно, знать «крайняя необходимость» возникла в капитане Бисарове, обладателе не такой уж редкой военной специальности?

Какая необходимость – Ляля не знала, а вот лицо, равное командующему объединением, и выше, являющегося его прямым начальником, очень хорошо себе представляла! В красках!

– Знаешь, что?! – кипятилась Ляля, помогая Вите собирать рюкзак, который толком и не разобрали вчера. – Я сегодня же отправлюсь к отцу и всё ему скажу! Я всем им устрою! Игнату тоже мало не покажется! Со всеми переругаюсь, ото всех уйду, если они так… так…

Слов найти не получалось, душила обида за капитана Бисарова, которому не позволили отдохнуть хотя бы неделю, за себя. За весь мир обидно было!

– Не-не-не, – твёрдо отрезал Витя, – чтобы я разговоров про «переругаюсь» не слышал. Поняла меня? Я – военный, такая у меня работа, что могут в любое время сорвать и отправить в любую точку мира, о которой, возможно, я и не слышал. И я – мужик. Ни один мужик мира не стоит того, чтобы ради него жертвовали, всё равно чем. Деньгами, временем, увлечениями, работой, хорошим отношением с близкими, тем более с родителями. Ради детей, согласен, стоит жертвовать чем-то, ради мужика – никогда.

Ляля посмотрела на хмурого Виктора, вспомнила то, что он рассказывал о своей семье. О матери, которая безумно, до самозабвения, любила отца, тем самым изуродовала детство единственному сыну. Отец, естественно, тоже… только у каждого своя ответственность, мама маленького Вити со своей не справилась.

– Ляль, поняла? – повторил он вопрос. – Не смей ругаться с отцом, он взрослый мужик, знает, что делает и зачем.

– Он – самодур! – буркнула Ляля.

– И пусть, – кивнул Витя. – Но этот самодур любит тебя, я люблю тебя, ты любишь нас обоих и разрывать своё сердечко, жертвовать им не станешь. Хорошо?

– Хорошо, – заплакала Ляля.

Она проплакала ещё какое-то время, потом всё-таки собралась с силами, успокоилась, твёрдо пообещала своему капитану, что обязательно справится с разлукой. Вернётся домой, будет ждать, работать, учиться готовить окрошку по семейному рецепту Бисаровых, хвастаться ноготками подружкам и готовиться к свадьбе. И ключи от квартиры Вити, конечно же, возьмёт.

Вскоре Ляля переступила порог своей квартиры на Патриках. С огромным трудом, титаническими усилиями удержала себя от поездки в отчий дом. Не устроила армагеддон в кабинете конкретного генерала, вернее, двух генералов. Вояк деревянных, со своими представлениями о жизни, со следами фуражки через весь головной мозг!

Не успела переобуться в тапочки, как раздался звонок, Ляля посмотрела на экран камеры и открыла дверь молодому человеку в форме курьера.

Той ночью она засыпала в обнимку с двухметровой игрушкой-комфортером, Гусем Обнимусем, потому что любила обниматься. Кинестетик – это вроде так называется…

Перечитывала сообщение:

«Нашёл себе замену. Не скучай, Лялька!»

И смотрела мультфильм «Котёнок с улицы Люзюкова», твёрдо решив не изменять себе ни при каких обстоятельствах.

Глава 24

– … там идти всего-то шесть километров, ну хорошо, восемь, – Славка выразительно посмотрела на Лялю, погружённую в свои мысли. – Нагой-Кош – фильдеперсовое место для свадебной фотосессии! Туда пятилетних детей водят, Гусь тебя вообще на руках отнесёт. Ладно! Просто сделаем фотографии на скале Утюг, и будет тебе счастье. Обычная смотровая площадка, жалкие пятьсот метров. Можно подумать, я тебе Джангитау предлагаю покорить… Вот если бы я выходила замуж, я с парашютом бы прыгнула или под водой забацала свадьбу… или на Белухе, да хоть на Эльбрусе, хотя туда только ленивый сейчас не поднялся.

– Вот будешь выходить замуж, тогда поднимешься на Эльбрус и прыгнешь с парашютом, а моя свадьба будет в Москве, – спокойно ответила Ляля, устав возражать.

Вообще-то Ляля уже распланировала торжество, как и обещала Вите. Всё, от выездной церемонии до банкетного зала и наряда молодых. Не было только точной даты, всё решится, когда он вернётся. Пока же она много работала, очень много, чтобы хоть как-то заглушить образовавшуюся в груди дыру, которая, впрочем, потихонечку затягивалась.

Ляля привыкала ждать – это оказалось невыносимо тяжело, но удивительное дело, гены потомственной жены военного потихонечку просыпались в ней. Она продолжала вести привычную жизнь, лишь на периферии постоянно ощущая боль, нехватку кислорода, будто дышала вполсилы.

– Точно! – воскликнула Слава. – Вингсьют!

– Что это? – опешила Ляля, уставившись на сестру, уж слишком громко та воскликнула, Архимед с его ставшей притчей во языцех «Эврикой!» звучал тише.

– Специальный костюм для бейсджампинга, с крыльями. Одевают и прыгают, ловят поток воздуха и… В общем – идеальная свадьба!

– Слав, ты ненормальная, – Ляля с улыбкой посмотрела на сестру. – Тебе говорили это?

– Сегодня примерно три раза, вчера – пять или пятнадцать. А! Тридцать шесть! – кривляясь, ответила та.

– Валерия, – услышала Ляля за своей спиной. – Владислава, посадка через двадцать минут, пожалуйста, пристегнитесь.

Ляля почувствовала острое чувство дежавю, несколько месяцев назад было то же самое, в том же самом самолёте, с теми же самыми людьми. И летели они на ту же самую военную базу в чужой, бесконечно воюющей стране.

Покажется безумием на первый взгляд, на второй тоже, да и на третий, но Ляля не видела ничего безумного. Она делала то, что должна была делать. Сопровождала гуманитарный груз. Кому как не ей, увидевшей воочию, насколько люди этого региона нуждаются в самых элементарных, базовых вещах, оказывать помощь?

Отец грозил всеми возможными карами, святая инквизиция позавидовала бы пылу генерала, но Ляля настояла на своём – она сама, лично, будет сопровождать груз столько раз, сколько понадобится, пока Лена не сможет вернуться к обязанностям руководителя гуманитарного фонда «Надежда».

Ляля вовсе не сошла с ума, как могло показаться. Она не собиралась выбираться за пределы базы, рисковать, как в прошлый раз, что твёрдо пообещала всем домочадцам, но сдать груз с рук на руки она должна. Обязана, и точка!

Слава же должна была доработать серию очерков, которые, по мнению её редактора, претендовали на премию «Золотое перо». Ляля не читала ни строчки из того, что написала сестра, та стерегла своё сокровище, как Кощей Бессмертный иглу, сказала, что покажет только в завершённом виде, но верила, что если не саму премию, то номинацию Слава точно получит.

Сопровождал их Вячеслав Павлович, заявивший Славе, что глаз с неё не спустит в прямом смысле слова. Наручниками прикуёт к себе, если только заподозрит, а он заподозрит, потому что Славка на то и Славка, чтобы отыскать пятую точку поглубже и нырнуть туда с разбега. Бейсджампинг, как он есть, по Калугински.

Помимо прочего, Ляля, вопреки здравому смыслу, надеялась увидеть Витю хотя бы одним глазком, пусть мельком. Вдруг он чудом окажется на базе… Последний раз, когда он выходил на связь, сказал, что торчит посреди пустыни, координаты, естественно, не озвучил, как поняла Ляля, не там, куда попали они с сестрой, дальше, но… вдруг чудо всё-таки произойдёт.

Надежда была крошечной, меньше одноатомной молекулы гелия, но Ляля не могла отказаться от неё. Отец ясно дал понять, что до конца командировки они с Витей не встретятся никаким чудом, даже если Земля слетит с орбиты – не встретятся. Такова воля генерала. Во благо дочери, конечно же.

При встрече отец объяснил свой поступок. Ляля поняла его, может быть, даже приняла, помня строгий наказ своего мужчины не лезть на рожон, однако чувство разочарования не покидала её.

– Ты понимаешь, что твоя «любовь» может быть завязана на посттравматическом синдроме, плюс именно Бисаров нашёл тебя, спас, как ты говорила, трижды спас. Нормально привязаться к своему спасителю, ненормально строить на чувстве благодарности свою жизнь.

– В таком случае я должна была влюбиться в Вячеслава Павловича Андронова, это он, а не Витя остановил колонну, он отвёз нас со Славой на позиции, он был рядом, и он решал все мои проблемы! Ещё в полковника Дудко должна была влюбиться, в Миху и Алексея, последний ещё готовить умеет и этикет знает, пардона по-великосветски просит! – вспылила Ляля.

– Если я ошибаюсь, ничего страшного не случится. Вернётся твой капитан, сыграем свадьбу.

– А если не вернётся?! Если его… – договорить Ляля не сумела, слова застряли обжигающим комом в горле, взорвались в грудной клетке, перекорёживая сердце, лёгкие, рёбра от невозможности избавиться от колотящейся внутри боли. – Он может погибнуть!

– Виктор Бисаров – солдат. Он может погибнуть в этой командировке, может, когда у вас будет трое детей. Ты сама выбрала такую жизнь, поживи сейчас, подумай, нужна ли она тебе – вот такая. В бесконечном ожидании, почти всегда в одиночестве и в страхе за жизнь мужа. Хорошо подумай, крепко. Справишься – честь и хвала тебе. Нет – никто не осудит. Только думать надо до брака, а не после в ужасе просыпаться. Что Виктор отдаёт отчёт своим действиям, я уверен, в тебе – нет.

В минуты отчаяния, которые поначалу накатывали по сто раз за день, Ляля думала, что, возможно, отец прав. Сложно это – ждать.

Однако, жизнь шла своим чередом. Ляля, погруженная в хлопоты, больше не измеряла взглядом потолок, не сомкнув за ночь взгляд. Она много работала в мастерской, в фонде, постепенно переняла все Ленины обязанности, и над всем этим, как огромное облако, висела её любовь к Вите.

К капитану Бисарову с бездонным голубым взглядом, в глубине которого пляшут шальные черти.

Любовь стала константой жизни, неотъемлемой, непоколебимой частью. Сейчас Ляля была уверена в своих действиях и чувствах на все сто процентов.

Страна встретила бесконечно синим небом, ярким до боли в глазах солнцем, стоящей стеной жарой, духотой, которая буквально сбивала с ног.

Славка натянула на нос авиаторы, взлохматила короткий ёжик волос, раскинула руки и, глядя на Лялю, с задорной улыбкой проговорила:

– Хорошо-то как, Настенька!

– Не Настенька я, – опешила Ляля.

– Всё равно хорошо, – ответила Слава с широкой, до ушей, улыбкой, обняла сестру за плечи и двинулась по взлётной полосе в сторону знакомого жёлтого здания.

Майор явно подавил смех за спиной Ляли. Ничего не поняв, она обернулась, посмотрела на него. Всё такой же высокий, широкоплечий, с аккуратной стрижкой, гладко выбритый, в военной, отглаженной форме. Всё строго по уставу, словно на смотр собрался.

Ляля вопросительно посмотрела на Вячеслава Павловича, называть иначе его не получалось, несмотря на то, что он однажды был приглашён в дом Калугиных на семейный сбор. Игнат позвал. Они весело провели время, много разговаривали и шутили, последнее стало небольшим шоком для Ляли. Майор – и шутит…

Вячеслав Павлович молча протянул руку, предлагая забрать Лялин рюкзак, она послушно скинула с плеч. Сразу же посмотрел на Славу, так же молчаливо предлагая забрать её ношу, на что получил возмущённый взгляд, как если бы Зевсу Громовержцу предложили кисель вместо вина.

Майор прошёл курс лечения, реабилитации, он немного прихрамывал, наверняка испытывал боль, почему-то Ляля была в этом уверена, но никогда не показывал этого. Совсем недавно он вернулся в строй, несмотря на желание медиков комиссовать. Как ни странно, помог генерал-полковник Калугин.

Мимо проходили военные, кто-то бросал заинтересованные взгляды на прилетевших, кто-то спешил по своим делам, не обращая внимания ни на кого. У дверей корпуса встретился сам командир военной базы. Майор коротко отдал честь, вытянулся, Ляля напряглась, не зная, чего ожидать. Славка замерла с независимым видом.

– Владислава, – кивнул командир. – Добро пожаловать, уверен, ты помнишь о наших договорённостях.

– Помню, – коротко кивнула Слава.

– Валерия Степановна, добрый день, – командир обратился к Ляле. – К разгрузке уже приступили, – он глянул в сторону посадочной полосы, где суетились служивые, готовясь выгружать гуманитарный груз. – Надеюсь, в этот раз обойдёмся без глупостей.

– Обойдёмся, – ответила Ляля, стараясь придать себе уверенный вид, наблюдая за строгим взглядом командира, который вряд ли был рад повторению аттракциона «сестры Калугины на вверенной ему территории».

– Абдула Хуссайн приедет сегодня после обеда, – добавил он, давая понять, что более задерживать не станет, а сёстрам хорошо бы убраться с базы завтра утром, как и было оговорено.

– Вот говнюк, – шепнула Славка, стреляя взглядом в спину командиру.

– Перестань, – одёрнула Ляля. – Он выполняет свои обязанности, гражданским не место на военной базе.

– Я – свободная пресса, – естественно возмутилась Славка. – А ты – официальное лицо благотворительно фонда «Надежда». Мы сюда не контрабандой проскользнули, между прочим, а с получением всех разрешений.

– Главное, чтобы вы контрабандой не выскользнули отсюда, – отвесил ремарку Вячеслав Павлович, нарвавшись на демонстративно закатывающиеся глаза Славки.

Через полчаса они очутились в уже знакомой кимбе. Вернее, домик был другой, но совершенно не отличающийся от того, что предоставляли в прошлый раз. Вячеслав Павлович сказал, что его кимба напротив, узнает, что Слава сдвинулась с места – за себя не ручается.

Лялю же милостиво отпустил в душ, на всякий случай приставив обалдевшего бойца, который понятия не имел, что происходит, что за пост такой странный, но до душа проводил, оглядывая гостью с головы до ног заинтересованным взглядом.

Что за зверь такой прилетел? Одета вроде просто: широкие брюки, тонкая льняная рубашка, спасающая от палящего солнца, очки с поляризацией на половину лица и, как вишенка на торте – шляпа с широкими полями, а ходи, сопровождай.

В душе оказалось пустынно. Ляля рванула в помывочную, нервно включила воду, как быстро она, оказывается, привыкла к комфорту. Никаких сомнений, попади она снова на позиции, испытала бы точно такой же стресс, как в прошлый раз.

В раздевалке, спешно одеваясь, чтобы ни с кем не столкнуться, услышала женские голоса, которые что-то живо обсуждали, напомнив точно такую же сцену несколько месяцев назад. Ляля невольно напрягла слух.

– Ну что, Свет? – нетерпеливо спрашивали несколько голосов. – Уехал Бисаров?

– Сегодня ночью ещё, – важно протянула видимо Света.

У Ляли оборвалось сердце. Уехал… сегодня ночью… Меньше двенадцати часов решили всё. Надежды, что он вернётся оттуда, куда уехал, нет… Была надежда и растаяла как дым. Если бы он задержался, или она прилетела раньше. Какие-то жалкие двенадцать часов… Хотелось зареветь в голос.

– Ты с ним говорила? Правду говорят, женится? – защебетал чей-то звонкий голос.

– Да ну! – воскликнул кто-то. – Сказал, чтоб липучку Настьку отвадить.

– Слышала, что на дочке кого-то из министерства… – протянул скептический голос. – Как тут не жениться. Я бы тоже на такой дочке женилась, даже если она страшная, как семь смертных грехов. Карьера попрёт, как на дрожжах, – раздался громоподобный смех.

– Может и страшная, – добавил кто-то. – Только за трое суток, что торчал здесь, ни к кому не подкатывал. В свободное время в библиотеке торчал… Что он сам-то сказал, Свет?

– Сказал, что правда женится, вот вернётся из командировки и сразу в ЗАГС. На ком – не сказал, только то, что его лялька самая офигенная, и для всех остальных женщин он взял решительный самоотвод. Ещё пригласил на свадьбу.

– Тебя?! – разнеслись возмущённые голоса.

– Меня! – огрызнулась Света. – Мы позапрошлый раз вместе на позициях были, меня вместо Дарьи Александровны отправили. Ох и пересрала я тогда, если бы не он, ни за что не вывезла, хотела рапорт об увольнении писать, а мне нельзя – деньги позарез нужны. Он знал и помогал. Гусь мне как брат, между прочим.

– Инцест дело семейное, – кто-то протянул с откровенной издёвкой, источая язвительность на сотни километров вокруг.

– Дура ты, Маш, – ответила Света. – Просто отшил тебя, вот и бесишься, несёшь ересь всякую.

Ляля отмерла, поняв, что стояла, замерев в одной позе, продолжила одеваться, пытаясь на ходу переварить информацию. В это время в раздевалку зашла невысокая худая женщина в медицинской форме. Оглянулась, увидела столпившихся за рядом шкафчиков медсестёр, крикнула в их сторону:

– Так и знала, что здесь торчите! Место сплетен изменить нельзя. Быстро по рабочим местам! Живо!

Мазнула взглядом по Ляле, быстро поняв, что к её епархии та отношения не имеет, мгновенно потеряла интерес.

Глава 25

Ляля споро разобралась с документами и наблюдала за отгрузкой. Работа продвигалась быстро, судя по всему, справятся на несколько часов.

Появившийся Абдула Хуссайн привёл её в небольшое замешательство. Она постаралась взять себя в руки, в конце концов, это не он, а его племянник был связан с расхищением гуманитарного груза. Люди Даххака, а не Абдулы Хуссайна, похитили её. Даххак хотел сделать то, что хотел, а не Абдула Хуссайн.

Ляля собралась с духом, подошла к одетому в военную форму без опознавательных знаков руководителю местного парламента, протянула бумаги, начала общаться через переводчика.

Скоро решились организационные моменты. Ляля поставила подписи, где необходимо, передала документацию Абдуле Хуссайну, собралась вежливо попрощаться, попросту сбежать.

Как ни держала лицо, как ни старалась казаться бесстрастной, внутри всё вибрировало, шатало из стороны в стороны, поднимая со дна души воспоминания, которые хотелось бы никогда не иметь, не знать такого опыта.

– Абдула Хуссайн просит разрешения поговорить с вами, Валерия Степановна, – обратился к Ляле переводчик. – О личном.

– Хорошо, – посмотрела она на Абдулу Хуссайна, подавляя в себе невольное, совсем неоправданное отторжение.

У них с племянником одинаковые чёрные глаза, с опущенными уголками и густыми ресницами – это отталкивало против доводов разума.

– Абдула Хуссайн просит прощения за своего племянника Даххака, если бы он мог изменить прошлое – он бы это сделал. Предотвратил бы то, что сделал его племянник. Даххак обязательно понесёт справедливое наказание за всё, что совершил. По законам их страны – это смертная казнь, которая будет приведена в исполнение сразу после приговора.

Ляля почувствовала, как покрылась гусиной кожей, поднялась каждая волосинка, зашевелился каждый нерв, в груди что-то сжалось, принося ощутимую боль, к горлу поднималась тошнота. Она не знала, что ответить говорящему, поэтому сказала чистую правду:

– Мне жаль.

Абдула Хуссайн снова заговорил, делая перерывы для переводчика:

– Абдула Хуссайн говорит, что надеется – вы не думаете плохо о его народе и стране, понимаете, что плохие люди есть в любом обществе, любой национальности и веры. Он очень благодарен вам и вашему фонду за помощь несчастным людям его страны, и каждый, кто получает помощь, кто слышал, знает, тоже благодарен.

Ляля кивнула в знак того, что поняла смысл сказанного, что она не держит зла на народ, страну, не думает плохо обо всех. В общем-то, даже Даххак – заложник обстоятельств, попавший под нехорошее влияние. Наверное, не окажись он в определённых обстоятельствах, не стал бы тем, кем стал…

– Спросите его про судьбу Вафы – жены Даххака, его матери Вахиды, детей Башира и Хабибы? – обратилась она к переводчику.

Ляля надеялась, что с ними не случилось ничего плохого. Сложно чувствовать приязнь к взрослым женщинам, причастным к её похищению, практически к соучастникам насилия, ведь если бы в посёлок не вошла военная полиция, к племяннику вовремя не приехал дядя, Даххак сделал бы то, что намеревался, но и неприязни Ляля не чувствовала. Наверное, когда-то у этих женщин были мечты, планы, они верили в хорошее, хотели счастья. Нищета и невежество превратили их в то, кем они стали.

Сильнее Лялю беспокоила судьба Башира. Очевидно способного паренька, ведь в пять лет, в скотских условиях, овладеть иностранным языком настолько, чтобы поддерживать диалог с иностранкой – дорогого стоит. Ему бы учиться, получить хорошее образование, достойную работу в будущем.

И особенно волновало будущее маленькой Хабибы – крохи с выразительными глазками и пухлыми щёчками. Ужасно не хотелось для неё участи матери, тем более умершей от родов и отсутствия медицинской помощи второй жены Даххака.

– Детей Абдула Хуссайн забрал в свой дом, – сказал переводчик, выслушав речь Абдулы Хуссайна. – И Вахиду. Они – его семья. Его жена и он будут заботиться о Вахиде и детях, как это полагается традициями их народа. Башир и Хабиба обязательно получат образование и не будут ни в чём обделены. Вафа должна вернуться в родную семью, но никто не знает, где они, поэтому пока она в их доме, по истечению траура, – Ляля вздрогнула от того, что ещё не озвученный приговор считался решённым, – она сможет выйти замуж. Абдула Хуссайн не против, чтобы Вафа поехала работать в город, но, к сожалению, невестка малограмотная, она не сможет найти хорошую работу и обеспечивать себя, поэтому остаётся в его доме.

– Я могу передать подарок Хабибе? – поинтересовалась Ляля.

Кроха – тот лучик света, который освещал самый тёмный день в её жизни.

Абдула Хуссайн кивнул, Ляля впервые увидела улыбку на лице этого чрезмерно серьёзного человека с острым, как бритва, взглядом, когда смотрел прямо на человека. Она быстро сгребла все цветные карандаши, небольшой набор пастели, который лежал на дне сумки, немного подумав, сняла цепочку из стерлингового серебра с подвеской.

Абдула Хуссайн принял подарки, спрятал цепочку в нагрудный карман, кивнул, выражая благодарность. Ляля почувствовала, что вместе с цепочкой сняла с груди огромную тяжесть, которая давила подспудно, но нескончаемо.

Может быть, однажды ей повезёт. Она встретит подросшую Хабибу, которая вырастет в умную и красивую девушку, образованную и благополучную.

Выйдя на улицу, Ляля неожиданно столкнулась с Дудко.

– Здравствуйте, Сергей Максимович, – поприветствовала она полковника.

– Здравствуй, Валерия, – сдержанно улыбнулся тот. – Не могу сказать, что счастлив видеть, лучше бы вам, конечно, на родине заниматься гуманитарной помощью… но дело не моё.

– Лучше бы, только кто, если не мы, – развела руками Ляля, ничуть не обижаясь.

Действительно ведь – дома лучше.

– Понимаю, понимаю, – кивнул полковник. – Груз готов к отправлению, как я понимаю?

– Вы будете сопровождать?

– Позиции рядом с лагерем беженцев, – ответил Дудко, от чего сердце Ляли пустилось вскачь.

Дудко – командир Вити, караван отправится прямиком в лагерь, который совсем рядом с позициями… Воображение заиграло с неистовой силой, безумные планы один за другим стали рождаться, помимо воли Ляли, и как бы она не старалась заткнуть этот верещащий, требовательный голос – ничего не выходило. Ей необходимо было попасть на позиции. Всё равно каким путём, без разницы, что для этого придётся сделать.

– Понятно, – буркнула Ляля, стараясь скрыть свои мысли.

– Валерия, – Сергей Максимович строго посмотрел на Лялю. – Ты умная девушка, – выразительно приподнял он бровь. – Обойдёмся без глупостей.

– Обойдёмся, – вздохнула Ляля.

– И я спасибо тебе сказать должен, наслышан в штабе, чьими молитвами я на своём месте остался.

– Это я должна сказать спасибо, – спешно перебила Ляля. – Я и Слава. Спасибо вам!

– Пожалуйста, – ответил полковник Дудко, на том и разошлись.

Ляля поспешила на поиски Славы. В столовой сестры не нашла, зато наткнулась на десяток-другой мужских, оценивающих взглядов – время обеда. Вояки моментально увидели новое женское лицо, оценили и само лицо, и свои шансы на сладкое, очевидно – никакие.

В нескольких коридорах со стульями вдоль стен и парой столов тоже Славы не было, как и в кимбе, там был только распотрошённый рюкзак, будто сестра что-то спешно доставала с самого дна.

Славка обнаружилась в комнате отдыха, строчила в блокнот, расспрашивая какого-то парнишку, сидевшего, как на экзамене у строгого преподавателя.

– Спасибо огромное, Сергей, – сказала она, увидев Лялю, и отпустила интервьюируемого.

– Ага, – подпрыгнул боец и рванул прочь.

Слава глянула на Лялю, медленно обвела взглядом с головы до ног, наклонила голову вбок, спросила:

– Что случилось, Ляль? Ты такая взбудораженная…

– Слушай, – Ляля плюхнулась на стул напротив Славы, на котором несколько секунд назад сидел незнакомый ей Сергей. – Я встретила Дудко. Сергея Максимовича, – пояснила она, будто сестра, отличающаяся отличной памятью, могла забыть. – Он забирает гуманитарку и везёт в лагерь беженцев в… – назвала местность.

– И что? – нахмурилась Слава.

– И то, что они сейчас на позициях рядом, а это, как я посмотрела на карте, всего-то в нескольких часах отсюда.

– И что? – повторила Слава свой вопрос, будто не понимала. Зараза вредная!

– А то, что там Витя! И сейчас тихо, действительно тихо, ближайший лагерь боевиков больше чем в сотне километров отсюда. Понятно, это не расстояние, но сейчас они не суются, боятся.

– Ты собралась пробраться на позиции? – нагнулась и шёпотом переспросила Слава. – Отец тебя убьёт, майор тебя убьёт, а потом Гусь тебя убьёт, – последнее она сказала с заметной ухмылкой. – Как ты собралась это провернуть?

– Не знаю, – пожала плечами Ляля. – Подкуплю Абдулу Хуссайна, договорюсь с Дудко, с начальником базы, переоденусь в мужчину и тайно заберусь в один из сопровождающих джипов…

– В мужчину? – переспросила Слава, давя изо всех сил улыбку.

– В мужчину, – кивнула Ляля.

Вот такой уродился у мамы с папой сын – полтора метра в прыжке, с миловидным личиком и без кадыка. Подумаешь! Человечество и не такие чудеса видало!

– План – говно, – заявила Слава. – Я не хочу в нем участвовать, я брезгую! – с выражением повторила слова, ставшие интернет-мемом.

– Слав, я не шучу! – почти заплакала Ляля.

– Славка права, – раздался за спиной голос, отправивший миллиард счастливых мурашек по телу, взорвавший фейерверк в глазах, заставляя перестать дышать от неописуемого никакими словами счастья. – План – говно, Лялька!

– Витя! – подпрыгнула Ляля со стула.

Бросилась на шею человека, которого любила сильнее всех на свете. По которому скучала сильнее всех, который и был её светом.

Витя долго кружил её, крепко прижимая к себе, пока не впился беспардонным поцелуем в губы, не смущаясь Славки и наблюдавшим за мизансценой Вячеславом Павловичем с отрешённым лицом.

– Что ты здесь делаешь? – отдышавшись, выдохнула совершенно ошалевшая от счастья Ляля, всё ещё цепляясь за Витю, не смея оторваться от него.

Отойдёт на миллиметр, и он исчезнет, как мираж. Ведь кругом пустыня, вдруг Виктор Бисаров здесь и сейчас – плод её воображения? Оптический обман, и тактильный заодно.

– Цветы тебе привёз, Лялька, не мог же я жениться на тебе без цветов?

– Какие цветы? – нахмурилась та в ответ.

– Да вот же, – Витя протянул букет белых роз.

Свежих! Что выглядело самым настоящим чудом! А Ляля и не заметила, она вообще ничего не видела вокруг, кроме бездонного голубого взгляда, в который проваливаешься, как в воронку. Сильного тела, запаха мыла, немного терпкого парфюма, так подходящего обстановке и капитану. Одуряющих чувств, которые захватили с первой микросекунды, как только увидела Витю.

– Спасибо! – скорее по инерции ответила Ляля, не отводя взгляда от Вити.

Розы на свадьбу – прекрасно… Жениться без букета невесты неправильно… Свадьбы? Жениться?

– Ты же выйдешь за меня, Лялька? – спросил Витя, опускаясь на одно колено.

– Естественно, – кивнула она, ничего не понимая, показала кольцо, преподнесённое ей в присутствии всей семьи. – Я выйду за тебя замуж, я уже всё распланировала, как мы договаривались, и…

– Сегодня, здесь, – перебил её Витя. – Командир может заверить подписи на заявлении, – подмигивая. – Отказать права не имеет, слово за тобой, Лялька…

– Да! – тут же выпалила она, не давая договорить.

Конечно, она выйдет замуж здесь и сейчас. Господи, как вообще Вите пришло в голову уточнять?! Ненормальный! Самый ненормальный! Самый любимый! Самый её!

– А свадьбу сыграем, когда вернусь, – довольно добавил Витя. – С белым платьем, фатой, со всем, что полагается.

– Не знаю, что там полагается, – всунулась в диалог Слава. – Но фата и белое платье и сейчас имеется.

Ляля в удивлении посмотрела на Славку, та подмигнула Вячеславу Павловичу. Он в свою очередь отошёл от стены, снял с вешалки плотный чехол, который прятал за спиной, встряхнул его, прежде чем передать той, которой полагается.

– Правда оно… – начала было говорить Слава, осеклась, уставилась на Витю. – Гусь, жениху не полагается видеть невесту до свадьбы. Встретимся через час, – глянула на часы, видимо, время бракосочетания было оговорено заранее.

– Заноза, ты Славка, – громко рассмеялся Витя, ещё раз поцеловал Лялю, коротко, но остро и настолько многообещающе, что та отчаянно покраснела, и вышел из комнаты.

За ним последовал Вячеслав Павлович, оставив сестёр вдвоём.

– Правда платье короткое и не пышное, – продолжила говорить Слава, когда мужчины покинули помещение, а она закрыла дверь на защёлку. – Не так-то просто было спрятать его в рюкзаке, чтобы ты ничего не заподозрила и не превратить в тряпку при этом.

Слава сдёрнула чехол, Ляля уставилась на платье знаменитого бренда – его сложно было не узнать. В меру скромное, выше колена, с открытой спиной и полупрозрачными съёмными рукавами.

– Отпаренное? – кажется, в миллионный раз за последние несколько минут удивилась Ляля.

– Наши руки не для скуки. Вообще, Вячеславу Павловичу говори спасибо, я бы сама не справилась с этим, – она легко провела по шифоновому рукаву и подолу, обшитым тончайшим кружевом. – Нравится? – в голосе сестры звучало искреннее волнение. – Консультант клялась, что это самая последняя коллекция, на гребне моды, и всё такое… Я даже Лену спросила на всякий случай, вроде, себе выбираю… она одобрила…

– Ну что ты, – едва не заплакала Ляля от такой заботы сестры. – Это самое волшебное платье, которое я только видела. Я бы лучше не выбрала, – она горячо обняла Славу. – Спасибо!

Потом быстро переодевались, ещё быстрее накрасились. Свадебная причёска была максимально простая – распущенные волосы, на затылке прикрепили символическую фату. Получилось не идеально, но разве это имело значение, когда концентрированная радость буквально бурлила в Ляле, наполняла её до краёв, плескалась на окружающих яркими брызгами счастья.

Роль зала для росписи играл кабинет командира базы, куда набился офицерский состав, все, кто был на данный момент свободен. Невиданное дело – дочь генерала Калугина выходила замуж за капитана Бисарова – известного бабника, волонтёра на ниве секса.

Командиру, конечно, кабздец, но закон есть закон, отказать военнослужащему в заверении подписей на заявлении в орган ЗАГС права никакого он не имел.

Когда вышли на улицу, радиорубка разразилась маршем Мендельсона и аплодисментами окружающих. От рабочих столовой, медработников и рядовых, до местных котов, которые предвкушали пир на весь мир. Уж лишняя порцайка мяса должна перепасть в честь такого-то случая.

Выскочила Славка с фотоаппаратом, кто-то закричал.

– Горько! Горько!

Обернувшись, Ляля увидела Алексея, надседающегося со всей мощи молодецкой глотки, рядом ржущего Платона и Дрона, снова с перемотанной рукой – вот уж правда невезучий. Широкими шагами к ним шёл Миха, неся в руках какой-то пластиковый контейнер.

– Вот, тётка прислала вишнёвое варенье, обещал же, – пояснил он с широкой улыбкой. – А карты-то правду говорят, – засмеялся он, глядя на счастливых до одури молодожёнов.

А потом был банкет, в меню – зразы, тефтели, рис, макароны, компот и салат из свежих овощей. Любой ресторан высокой кухни позавидует, это и местные коты подтвердят. Бесконечные крики «горько», пожелания счастья, благополучия и детишек побольше – последнее не без беспардонных смешков и скользких намёков. Что поделаешь. Вояки.

Понимание, что никто из парней, которые были на позиции с сёстрами, не злятся на них, не желают зла по причине рождения в генеральской семье. Кто ж виноват, что у Славки – своего парня, по сути, – шило в заднице, а Лера – такая Лялька.

И ночь любви в самом неприспособленной для этого места на Земле, кимбе военной базы на территории чужой, воюющей страны.

Эпилог

Ляля маялась от невыносимой жары, духоты, тяжести бронежилета, каски, берцев этих… с якобы комфортной колодкой. Либо ноги у неё не предназначены для подобной обуви, либо производитель люто себе польстил, написав «комфортная».

Ругала себя, на чём свет стоит. Вот что, спрашивается, её заставило двигаться с колонной гуманитарной помощи, со скоростью черепахи, если можно было спокойно прохлаждаться в благоустроенном доме свёкра, попивая безалкогольный Махито у бассейна, наслаждаясь общением с доченькой.

Василисе исполнилось три года, Ляля до сих пор не могла привыкнуть к тому, что у неё родилось счастье. Каждый раз сладко щемило сердце, когда смотрела на свою крошку – светленькую, с синими-синими, как самое высокое небо в ясную погоду, глазёнками.

У Ляли не сложилось с грудным кормлением. Она старалась изо всех сил, но… чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие столь необходимого малышке контакта, она буквально не спускала с рук Василису. Дочка росла совершенно «ручной», ласковой, максимально тактильной. К тому же, когда дома был Витя, он тоже не выпускал из рук Васю.

Свёкор тоже душе не чаял в крохе – первой внучке в их семействе, и сразу такой нежной, ласковой. Что говорить про генерала Калугина, тот и вовсе таял, как эскимо на солнце, стоило маленькой ножке переступить порог дома.

И всё-таки Ляля, не бросавшая деятельность в фонде «Надежда» ни на один день декрета, как и свои изыскания в области канонического русского направление иконописи, время от времени выбиралась в такие дальние поездки, чтобы лично проконтролировать целевое использование средств, из первых уст узнать нужды и чаяния людей. По мере возможности оказывать адресную помощь, хоть в этом регионе это было почти невозможно. Но ведь получалось, а значит, нельзя опускать руки. Ни в коем случае!

Она – благополучная, живущая в достатке и безопасности, просто обязана помогать тем, кто в ней отчаянно нуждался. Иначе называться человеком права не имеет. Потерпеть небольшое неудобство – не такая и огромная проблема, по сравнению с тем, что приходится претерпевать несчастным, которым прямо сейчас везли гуманитарный груз.

Эта часть страны была давно зачищена от боевиков, но всё-таки минимальная опасность оставалась всегда. Все это понимали, поэтому колонну, как обычно, сопровождали военные.

Ляля тряслась в военном джипе где-то в середине колонны, Витя ехал в замыкающей машине – самое опасное и ответственное место, как поняла она. Впрочем, сам Витя говорил, что совершенно безопасное, на пляже в Адлере и то опасней, торговка кукурузой может напасть, а у них тут – сплошное благолепие.

– Устала, Ляль? – сочувственно спросил Миха, ехавший в том же джипе.

– Жарко, – вздохнула она. – И спать хочется…

Выехали они ночью, по холодку, сейчас день тянулся к закату, она же так и не смогла сомкнуть глаз. Если честно – отчаянно трусила. Ведь не первый раз уже, а трусила, аж поджилки тряслись. По телу нет-нет, а пробегала предательская дрожь холодящего страха.

– И жилет этот… – завозилась она, пытаясь принять хоть сколько-нибудь удобное положение.

Говорят, у неё самый лёгкий, самый удобный бронежилет. Витя личной выбирал, братья одобрили, но почему-то удобно ей не было, совсем. Как, в принципе, броник может быть удобным? Противоположные понятия по сути своей…

– Не, снимать нельзя, – понимающе кивнул Миха, сочувственно закатил глаза. – Мне твой майор кой-чего оторвёт, а у меня свадьба на носу.

Витю повысили в звании пару лет назад, она никак не могла привыкнуть, что жена майора. Впрочем, майор Бисаров говорил, чтобы и не привыкала, он метил в полковники, как минимум. А то и в генералы.

– Как Света? – искренне поинтересовалась Ляля.

Света – та сама, «почти сестра» Вити, на семь лет старше Михи, но как-то сложилось у них, завертелось, закружилось, уже к свадьбе готовятся.

– Как… – буркнул Миха. – Злится, что живот на свадьбе будет виден, говорит, позорище. А я тоже не могу сорваться, дослужить надо, и деньги не лишние. Мы дом в райцентре взяли, сразу двухэтажный, с запасом, а ни бани на участке, ни сарая, ничего. Мебели толком нет. Тётка гарнитур спальный подарила, с зеркалами во всю стену – шика-а-а-арный, – протянул он довольно. – Стиралку купили, холодильник – вот и всё хозяйство. Ещё корову бы завести… – продолжил мечтательно, – чтоб ребёнок натуральное ел, а не химию магазинную.

– Лактоза – вредна, – с лукавой улыбкой парировала Ляля.

– Ой, всё! – заржал Миха. – Нахватаетесь глютеново-соевой мудрости в своей столице, потом воду мутите нормальным людям! Отродясь такого не было, чтоб молоко было вредно ребёнку, это и тётка моя подтвердит, а тута нате-пожалуйста – вред нашли!

Ляля не выдержала, засмеялась, радуясь нехитрым рассуждениям Михи, тому, как всё хорошо у них складывается со Светой – необычная пара, но счастливая, любящая. А что ещё надо?..

Она поддерживала дружеские отношения со всеми ребятами, которые однажды вытащили их с сестрой, заботились по мере сил и понимания, спасали, когда пришлось. Любила их всех, нежно и искренне, даже хмурого подполковника Дудко Максима Сергеевича. Вернее, уже полковника на пенсии, счастливого деда королевской двойни.

Опустился вечер, когда колонна остановилась у лагеря беженцев, раскинувшегося бесконечными рядами палаток, с хаотичным движением людей, в основном детей. Очень много детей, плохо одетых, грязных, чаще босых, которые прямо сейчас рванули в сторону машин, громко крича, визжа и подпрыгивая в радостном нетерпении.

У Ляли привычно сжалось сердце, слёзы навернулись на глаза, но она быстро взяла себя в руки. Переживать, маяться будет позднее, в тепле, уюте и безопасности, пока её ждала работа.

Неожиданно, как ураган, на неё налетела Славка, крепко обняла, подняла, закружила с воплями сбежавшего из цирка орангутанга.

– Лялька! Ляля, Ляля, а-а-а-а! Как я рада тебя видеть, хотя нечего тебе здесь делать вообще! Йуху!

– А тебе, значит, есть что делать? – засмеялась счастливо Ляля.

– Я работаю, вообще-то, – важно подбоченилась Славка, мало изменившаяся за последние четыре года.

Волосы только отрастила немного, совсем чуть-чуть. Всё те же камуфляжные штаны, широкая футболка с растянутым горлом, стоптанные берцы, солнцезащитные очки-авиаторы. Слава работала в регионе уже три месяца, сейчас командировку продлили. В лагерь она приехала специально, чтобы встретиться с сестрой, заодно сделать репортаж о том, что видела, слышала, знала.

Гуманитарная катастрофа, развивающая в регионе, становилась поистине устрашающей. Об этом нужно не писать, а орать во всё горло, что Слава и делала.

К слову, успешно. Постепенно, понемногу стали подтягиваться международные благотворительные фонды, организации. Например, в этом конкретном лагере удалось наладить медицинскую помощь. Пусть ограниченную, но и это – огромная победа!

– Здорово, Чебурашка! – громыхнул рядом Витя, обхватил Славу, потряс, как мешок с картошкой, будто взвешивал. – В чём душа-то держится у тебя? Совсем отощала!

– Не всем такими бугаями быть, Гусь, – добродушно оскалилась Слава. – На пирогах жены отъелся и радуешься!

– Пироги Лялька знатные печёт, да, – согласился совсем не изменившейся со дня свадьбы Витя.

Если только в плечах раздался, мышцы бугрились выразительнее и загар в последний год из-за частых командировок не сходил, подчёркивая синий взгляд и белозубую улыбку.

Сначала отгрузили медикаменты. Представитель миссии «Врачи без границ» довольно пересчитывал антибактериальные, противовирусные и обезболивающие средства, рассказывал, что в лагере ужасная эпидемиологическая обстановка, откровенно пугающая.

Большой груз лекарственных препаратов придёт лишь в следующем месяце, если прорвётся, то, что привезла «Надежда» – фонд, по сравнению с международными организациями, небольшой, – поможет продержаться некоторое время. Спасёт пациентов, которые уже не рассчитывали на спасение.

Потом сидели в палатке, которую занимала Славка с командой, преимущественно мужчинами. Её кровать была деликатно отгорожена ширмой – вот и всё личное пространство.

Славка угощала лакомствами из сухого солдатского пайка. Витя со смехом отказывался, заявив, что у них этого гуталина просто завались, как и от мате – главного напитка местных.

Сама Славка ела то, что привезла Ляля. Трескала конфеты за обе щёки, попискивала, что пахнет домом, мечтала вслух, как вернётся домой, к своей семье, как… Впрочем, последнее она вслух не говорила, просто Ляля поняла.

Она понимала стремление сестры состояться как журналист. Отдавала должное её труду, успехам, но в то же время знала, что не смогла бы вот так… Никогда в жизни не получилось бы у неё уехать надолго от семьи, дома, даже квартиры, где любила каждый уголок, каждую картину. Утренний луч солнца, прорезающий спальню, запах детской комнаты, разбросанные игрушки… На короткий срок, на несколько дней – да. Месяцев – ни за что на свете.

Достаточно того, что Витя в вечных командировках. Её дело – хранить и лелеять тепло в их доме, чтобы мужу было куда возвращаться.

Для Вячеслава Павловича же дом – не место. Дом для него – Слава. И он для неё и дом, и семья, и отечество. Случается и такое.

Утром раздавали гуманитарную помощь, вокруг толпились дети, подходили женщины, некоторые в чёрных одеяниях, скрывая лица, иные в длинных платьях и цветастых платках, были и по-европейски одетые. Все, как одна, шумные, бесконечно говорящие, иногда бесцеремонно хватающие за руки, кричащие прямо в лицо, несмотря на присутствие военные, в том числе местных.

Вдруг внимание Ляли привлекла девочка, стоявшая в стороне, издали наблюдающая за царящей вакханалией. Огромные карие глаза, которыми не удивить в данной местности, показались до боли знакомыми. На вид девчушке было лет семь, низенькая для своего возраста, худая, истощённое лицо, перепуганный, словно отрешённый взгляд. Одета, смотреть страшно во что… Ладно, замызганный свитер и юбку поверх штанов, можно формально считать одеждой.

Вспышками промелькнули самые страшные воспоминания, единственный лучик радости, который окрасил часы беспросветного ужаса и страха более четырёх лет назад, в доме Даххака.

– Хабиба? – шепнула она, обхватывая рот ладонью, чтобы не закричать от того, что видит.

Такого не может быть, не может! Абдула Хуссайн обещал присмотреть за детьми, не оставлять их… она ошиблась, перепутала, девочка похожа, но это другой ребёнок. Просто каждый раз, когда она прилетала в страну, на неё накатывали воспоминания и страхи, которые невозможно было контролировать.

– Ляль? – нахмурилась рядом Слава. – Что случилось? Гусь! Гу-у-у-усь! – крикнула в сторону, подзывая Витю к почти впавшей в истерику жене.

– Спроси эту девочку, её зовут Хабиба? – судорожно залепетала Ляля, хватая сестру за руку.

Славка сносно выучила язык, на разговорном уровне точно, нужно было поддерживать контакт с местными.

– Эту? – показала на замарашечку с глазами оленёнка.

Быстро подошла к ней, в это же время появился тощий мальчишка, схватил за руку девочку, дёрнул на себя, прокричал что-то. Ляля мгновенно узнала Башира – брата Хабибы. Не потому что он почти не изменился – сильно изменился. Просто взгляд его отца, глаза Даххака, как он шёл на неё в полутёмной комнате с узкой кроватью вдоль стены, она не забудет никогда в жизни. Никогда!

– Хабиба! – Ляля первая подскочила к ребёнку, обхватила худые плечики.

Господи, да она тоньше Василисы! Волосы грязные, видна попытка их причесать, но копна кудрявых волос упрямо не поддавалась. Ладошки, какие грязные ладошки, чёрный слой под ногтями рук и ног.

– Хабиба! Девочка моя, как же так? Что ты здесь делаешь? Где твой дедушка? – трясла она малышку, не помня себя от нахлынувших чувств.

– Ты пугаешь её! – одёрнул Лялю Витя.

– Оставь мою сестру! – крикнул Башир на английском, дёрнул на себя Хабибу, сразу поволок вдоль пыльной дороги, сверкая начищенными остроносыми ботинками, больше на несколько размеров, чем нужно.

Ляля едва не впала в истерику. Если сейчас Башир уведёт Хабибу, она попросту не найдёт её здесь, среди тысяч одинаковых палаток. В лагере, где учёт проживающих толком не вёлся, лишь формально.

Слава ринулась вслед за удаляющейся парочкой, остановила Башира, начала о чём-то разговаривать, позвала Лялю, сказала:

– Девочку действительно зовут Хабиба, это её брат Башир, здесь они полгода. За мешок муки он покажет палатку, где они живут, за сахар и несколько банок тушёнки разрешит поговорить с Хабибой.

– Хорошо, – кивнула Ляля, показала знак Михе, чтобы отложил то, что требует засранец.

В палатке стояла самодельная печь, собранная из старых кирпичей. Башир не преминул сообщить, что зимой холодно и сыро, им необходимы дрова, Ляля пообещала помочь. Кровати были застелены грязными покрывалами, на верёвках висели скомканные вещи, пол кое-где был покрыт нестрогаными досками, но по большей части это был утоптанный буро-красный песок, вперемешку с землёй. Одновременно пахло пылью, раскалённой на жгучем солнце, и сыростью, как такое возможно, Ляля не задумывалась.

Появилась грузная женщина с потухшим взглядом, отёчным лицом и натруженными руками. После недолгого разговора выяснилось, что она – жена Абдулы Хуссайна, которого полгода назад расстреляли боевики, они же сумели убежать в этот лагерь. С тех пор здесь, возвращаться им некуда, дом сожгли, да и опасно…

Правительство обещало помочь, вывезти в безопасное, более пригодное для жизни место, но пока – так. Она уже и не верит, что что-то изменится, пока был жив муж, он заботился о них, сейчас – никому они не нужны. Ни она, ни дети. Одна надежда – Башир подрастает.

Да уж, надежда, – мелькнула у Ляли мысль, но озвучивать не стала.

В палатке Славы Ляля собрала экстренный семейный совет. Из семьи были только Витя и Славка, но всё-таки.

– Мы должны забрать Хабибу, – заявила она твёрдо. – Удочерить её.

– Сложно чужого ребёнка воспитывать, – вздохнула Слава. – Олег растит Ангелину, сама знаешь, тяжело бывает, а она – родная сестра его Тины.

Ляля знала, все Калугины знали, только Олега это не остановило при сватовстве, не отвратило от женитьбы, потому что не существовало такой силы, которая могла помешать, если Калугин полюбил. Как не существовало силы, способной сейчас свернуть Лялю с намеченного пути.

– Мы должны забрать Хабибу, – повторила ещё раз, по слогам, чётко проговаривая каждый звук.

– Ляль, – вздохнул Витя, глядя с жалостью. У него разрывалось сердце, Ляля это видела, знала, чувствовала, но… – У мусульман запрещено усыновление – это влечёт изменение родословной человека. Род важен в исламе, ты ведь знаешь.

– Взять под опеку, выкрасть… не знаю, но Хабибе здесь не место! – кипятилась Ляля, не находя себе места.

– Нельзя, запрещено законами страны, иначе бы здесь не было столько детей, сама подумай, – обречённо ответил Витя.

Он бы с радостью забрал Хабибу и многих других детей из этого ада, но закон – есть закон, тем более в стране, где они чужаки.

– Плевать мне, что запрещено! Ты видел её брата, он позволил пообщаться с Хабибой за мешок муки! Как думаешь, как скоро он позволит «пообщаться» с ней какому-нибудь уроду?

– Ляль… – растерянно, совершенно убитым голосом проговорил Витя.

Ляля понимала, что режет мужа без ножа, но её сердце уже кровоточило, она не могла себя остановить, и не хотела. Она должна была что-то сделать, придумать, забрать Хабибу, несмотря на все закона мира вместе взятые.

– А если бы наша Василиса оказалась в таких условиях, ты бы тоже говорил «запрещено», «нельзя»? Да? Да, я спрашиваю?! – расходилась не на шутку Ляля, готовясь забрать малышку прямо сейчас. Вопреки всему и вся!

Гори всё синим пламенем. Плевать!

– Так… – почесала Слава голову. – Усыновление, понятно, запрещено, но опека-то разрешена, внутри страны точно… Здесь есть пара приютов, там оформляют опеку местным.

– Значит, мы переедем сюда! – сгоряча выпалила Ляля, не обращая внимания на тяжело вздохнувшего мужа.

Если понадобится – она переедет. Не пропадёт!

– Ляль, не кипятись, есть у меня пара мыслишек… Позвонить кое-кому надо, – Славка уставилась в телефон, сосредоточено перебирая контакты на экране.

Через час перед Лялей лежал белый лист, на котором торопливой Славиной рукой было написано, что нужно сделать, чтобы случилось то, что по всем постановлениям, законам, включая религиозные, и традициям произойти не может.

Небольшое чудо, сотворённое Славкой, которая не через шесть рукопожатий, а через одно, оказалась знакома с главой государства, парочкой консулов и даже с одним влиятельным имамом.

Через три недели, которые Ляля провела в лагере, рядом со Славой, не оставившей сестру, которая собственной тени была готова бояться, и Витей, приезжавшим так часто, как только мог, Хабиба стала частью семьи Калугиных.

Жену покойного Абдулы Хусейна удалось вывезти из лагеря в столицу, где не было военных действий и, по последним сводкам, не предвиделось. Ляля купила им с Баширом небольшую уютную квартиру. Башир снова пошёл в школу, чему был рад. Правда, слов благодарности от него никто не услышал, в отличие от бабушки, которая была счастлива выбраться из лагеря, счастлива за внука и за Хабибу, несмотря на предстоящую разлуку, разбивающую ей сердце.

Однако, она понимала, что в неспокойном регионе, где зачастую обстановка меняется быстрее, чем моргает глаз, будущее её и детей непредсказуемо. Лучше Хабибе жить в мире, спокойствии, достатке, получить хорошее образование, вырасти самодостаточным человеком, раз выпала такая возможность.

На прощание она надела на малышку цепочку с кулоном, когда-то подаренную Лялей, нацепила амулет, который сняла со шнурка, со своей шеи.

– Муж велел хранить это украшение, отдать Хабибе в день совершеннолетия… – пояснила она со слезами на глазах. – А это тебе на добрую память, дорогая моя, – показала Хабибе на дешёвый амулет, с которым впоследствии малышка не будет расставаться.

Хабиба быстро выучила язык, пошла в первый класс частной школы, привыкла к тому, что у неё новая семья. Есть мама, которая всегда рядом, поддержит, научит, пожалеет, и самый добрый папочка на свете. А ещё много братьев, сестёр, тёть, дядь, бабушек и дедушек.

И когда на улице идёт снег, в доме всегда тепло, не только от отопления, но и от любящих сердец.

Конечно, она поддерживает связь с родными, помнит бабушку из далёкой, пустынной страны, брата, который хоть изредка, но отвечает на её звонки.

Ляля трепетно относится к происхождению и вере малышки. Старается, чтобы та не забывала свои корни, ведь это неотъемлемая часть её дочери, а значит, её самой.

Оглавление

Начало

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Эпилог