Головная боль генерала Калугина, или Слава для Славы

Глава 1

– Поправки в установку прицела и угломера на ветер в пределах АУТ определяет и вводит СОБ. В целях исключения грубых ошибок при определении поправок на ветер в пределах АУТ на ПУОД осуществляется контроль расчёта поправок на основе доклада СОБ о ветре в пределах АУТ. При повзводном расположении БМ на ОП установки для стрельбы определяют для каждого взвода…

Голос педагога звучал монотонно, как заевшая пластинка. Слава перевела взгляд на окно, куда било яркое весеннее солнышко, на ветке ещё голого дерева надрывалась птаха, крича во всё горло о скором приближении весны.

– Порядок работы по определению установок на ОП реактивной батареи при различном оснащении метеопоста рассмотрим на примерах. Пример номер пятнадцать один (15.1) СОБ батареи БМ двадцать один «Град» получил задачу на поражение цели четыреста восемь «Бронетранспортёры» снарядом М двадцать один ОФ без тормозного кольца…

Единственное существо, которое хоть как-то отвлекало от глухого, отупляющего голоса – радующаяся весне птаха, – упорхнула по своим пташьим делам. Слава оглянулась на аудиторию. Парни с точно таким же, ничего не выражающим лицом, как у преподавателя, смотрели вперёд, отсиживая лекцию. Девчонки вздыхали, кто-то упорно засыпал, падая на плечо соседки, кто-то выводил каракули в том, что должно было быть конспектом по предмету «Стрельба и управление огнём».

Никто всерьёз не считал, что будущему военному корреспонденту пригодится реальное знание меры углов в артиллерии, что такое деривация, причины её возникновения и учёт, и прочие малопонятные гражданскому вещи, но теорию они знать должны – так решил учебный план.

До нового года предмет преподавал вполне сносный капитан Угольников. Молодой, весёлый, разбавляющий монохромные будни и решение задач, от которых скрипели не только мозги, но и зубы, забавными байками из собственного военного опыта. Угольникова куда-то перевели и на его место поставили Андронова Вячеслава Павловича.

Ходили слухи, что капитана отправили читать лекции подрастающему поколению в наказание за провинность, педагогом он никогда не был и не стремился им быть. Говорили, что натворил что-то в боевой точке, то ли ослушался приказа, то ли отдал не тот приказ, который ждали, то ли попался не тому на глаза.

История, в общем, тёмная, а расхлёбывали её будущие светила военной журналистики. Другим курсам, Слава имела «удовольствие» наблюдать, Вячеслав Павлович читал предмет хоть и монотонно, но всё же более живо, понимая, что знания пригодятся в реальном бою. Будущих корреспондентов же, видимо, за людей не считал. Особенно девчонок. Отчитывал этим недоразумениям часы и уходил домой, не удостоив и взглядом, будто стенке читал или табуреткам.

Славка поначалу бесилась, возмущало такое отношение. Как, спрашивается, писать о военных, если они тебя за человека не считают, в умственных способностях отказывают. Банально на зачёте смотрят в окно, позволяя в наглую списывать заранее приготовленные ответы. Позже смирилась.

Возмущайся, не возмущайся – итог один. Как руководство решило, так и будет. Точка. Военная, ать её, дисциплина. Никто на аркане в военный университет не тащил, могла бы поступить в МГУ или МГИМО, в Питер поехать учиться. Выбрала Военный университет Министерства обороны – терпи таких Вячеславов Павловичей, сексистов несчастных. Закончится когда-нибудь учебный год, предмет закончится, исчезнет этот «педагог» из жизни Калугиной Владиславы навсегда.

Наконец-то лекция завершилась, девчонка с задней парты проснулась, попыталась незаметно потянуться под глухие смешки коллег по несчастью. Вячеслав Павлович полностью проигнорировал происходящее.

Неужели человеку всё равно, что на его уроках спят? Ничего не ёкает? Амбиции там… желание заинтересовать, преподавать, оставить хорошие воспоминания в головах учащихся.

Народ неспешно потянулся к выходу. Вячеслав Павлович закрыл учебник, отложил на угол стола, встал, провожая взглядом понурых девушек в военной форме и подтянутых парней, у который на лице было написано лишь одно: успеть в столовую.

Слава выходила одной из последних, с трудом сдержав громогласный зевок. Надо же настолько тошно читать предмет, что в конце лекции единственное желание – спать. Ужас какой-то…

– Владислава, останься, пожалуйста, – услышала за своей спиной почти у двери.

Вытянулась по привычке, когда останавливает вышестоящий, обернулась, вопросительно глядя на Вячеслава Павловича. Он что же, имя её знает? Неужели отличить от остальных двадцати девчонок их потока может? В принципе, может, если именно её окликнул…

– Садись, – Вячеслав Павлович указал на стул напротив своего стола, сел сам.

Слава, с секунду подумав, уселась тоже, продолжая молчать, уставилась на педагога. Чудеса какие…

– У меня к тебе деликатный разговор, Владислава, и я хочу, чтобы ты поняла меня правильно.

Слава напряглась всем телом, сощурилась, как перед спаррингом, оценивая противника. Откуда такая реакция, сама не поняла, разбираться не собиралась. Почти всегда она полагалась на интуицию, так называемую «чуйку», которая прямо сейчас вопила во всё горло, что ничего хорошего ей не скажут.

– Насколько я знаю, ты встречаешься с Царёвым Александром? – поставил в известность Вячеслав Павлович, по-другому интерпретировать тон не получалось. По смыслу это было вопросом, по существу констатацией фактов.

– Не понимаю, к чему этот разговор, – нервно дёрнула плечом Слава.

Действительно, к чему? Вячеслав этот Павлович ей не папа, не мама, не старший брат, даже не сосед. Он – форменный никто, чтобы задавать подобные вопросы. Какое его дело, с кем встречается первокурсница, имени которой, как минутой назад предполагалось, он не знал.

– Будь осторожна с Александром, не поступай опрометчиво, – выдал Вячеслав Павлович, к искреннему удивлению Славы. Это что за нарушение субординации и личных границ? – Помни, чья ты дочь, и не теряй голову, Владислава.

На этом Вячеслав Павлович замолчал, кинув странноватый взгляд на Славу, та ответила ему ровно тем же. Молчаливо кивнула, встала и, не спрашивая разрешения, вышла из аудитории.

Что это было?

Владислава отлично помнила, чья она дочь, из какой семьи. Забудешь разве? Поначалу она ничем не отличалась от одногруппниц, фамилия Калугина ни о чём никому не говорила. Калугиных в стране чуть меньше, чем Ивановых или Смирновых. После нового года кто-то пустил слух, что Калугина-то не проста, а то ли дочка, то ли внучка генерала Калугина. Славка отпираться не стала, не в её правилах.

И понеслось: «Дочь генерала Калугина?», «Того самого Калугина?», «Вот прямо того-того-самого?».

Вскоре Славка ощущала себя, как чернокожий в зоопарке Гамбурга в начале двадцатого века – экспонатом. На неё показывали пальцем, перешёптывались, закатывали глаза, когда она хорошо сдавала материал или практические занятия. Всё-то ей папа-генерал купил, обо всём договорился, везде подмазал.

Хорошо, теоретические знания можно купить, Слава соглашалась. Зачёт по стрельбе или физической подготовке – невозможно. Как, ка-а-аак?

Она быстрее всех бегала, дальше всех прыгала, больше всех подтягивалась, владела армейским рукопашным боем и лучше всех стреляла. Братья шутили, что в Славке не только потомственных военных кровь играет, но и сибирских охотников.

Только окружению было ничего не доказать. Владислава Калугина получила штамп на лоб «блатная», море осуждения, а вместе с ним и кучу ненужных знакомств, которые посыпались на неё, как дождь из лягушек. Нате!

Доказывать Слава ничего не собиралась. Вела себя независимо, приняв удар досужего интереса к своей натуре как должное. Пошла бы в сферу, не связанную с высокопоставленным отцом, никто бы по пятам не ходил, в глаза не заглядывал.

Постепенно интерес утих. Сплетни, тренды, события неслись сплошным потоком. Слава перестала быть новостью номер один. На повестку дня вышла компания подвыпивших курсантов, которые попались не только патрулю, но и под камеры обывателей, кот, прыгнувший в котёл со щами, и повариха, орущая благим матом во всю мощь своих ста с лишним килограммов.

Чуть позже Слава познакомилась с Сашей. Царёвым Александром, казалось, единственным человеком в университете, который не знал, кто такая Слава. Он и о генерале Калугине ничего не ведал, как и обо всей их семье.

– Да я деревенский, – спокойно пожала плечами Саша, идя вдоль длинного коридора рядом со Славой. – У нас военных в роду отродясь не было, отец даже в армии не служил. Я сюда чудом поступил, три года сам себе не верил, мамка всё боялась, что вру ей. Не может такого быть, чтоб простой человек – и в такой университет пролез. Ум умом, а связи связями.

– Я без всяких связей поступила, – вспыхнула Слава.

Из уст этого симпатичного парня предположение о подмазывающем отце прозвучало как-то особенно обидно.

Ведь правда, без связей. Если бы отец знал о планах дочери, он бы её в монастырь отправил православный, несмотря на все канонические расхождения в вероисповедании, а не договариваться о поступлении бестолкового чадушка стал. Славка была уверена, что при всей строгости воспитания, отец бы предпочёл, чтобы она стала героиней передачи «Беременна в шестнадцать», чем поступила на кафедру военной журналистики. Материнство имело шансы исправить неугомонный характер, военная журналистика – нет.

– Ты-то, конечно, сама, – кивнул Саша. – Я блог твой читал, классно пишешь, фотографируешь отлично, прирождённый журналист. Ну и физподготовка отличная, – он ободряюще окинул взглядом Славу, говоря, что не только навыки в боевых искусствах произвели впечатление.

Таким взглядом на Славу посмотрели впервые. Она немного растерялась, глупо улыбнулась в ответ. Не было у неё опыта в делах амурных, несмотря на то, что с детства больше с парнями дружила. Увлечения такие, где девчонок маловато. Но друзей она в качестве мужчин не рассматривала. Никого не рассматривала, если честно.

Может, виной тому физиология – Слава была невысокая, худая, спортивная, как мальчишка-подросток. С не очень-то выраженными женственными формами. Может, психология пацанки, своего парня для точно таких же парней-приятелей.

Они пересекались в университете время от времени. Саша не был навязчив, вроде и не ухаживал, как полагается парню, но интерес к себе Слава ощущала. Проснулся женский инстинкт. Подсознание подсказывало, что все эти с виду неважные разговорчики, переброски ничего не значащими сообщениями в мессенджерах – начало чего-то грандиозного. Возможно, того, что продлится всю жизнь.

Несколько раз они выбирались в город. Встречались на нейтральной территории, без сонма любопытных глаз. Саша оказался отличным собеседником, весёлым парнем, со схожими интересами со Славой.

Не сказать, чтобы совпадало всё-всё-всё, но он точно был не против девушек в борьбе, собирался пойти в поход, подняться в горы, заняться скалолазанием. Всегда мечтал, но в центральной полосе гор нет, а средств у семьи на путешествия сына не было. Отец рано умер, мать тянула их с братом одна, что в селе непросто. Потому энергию Саша тратил на помощь, как финансовую, так и руками, а не на развлечения.

Слава отлично всё понимала, хоть и родилась, как говорится, с серебряной ложкой во рту. Во-первых, отец воспитывал их с сестрой в строгости, да такой, что ровесникам не снилось. Встали в полный рост устои, в которых вырос, плюс возраст не позволял росткам либерализма пробиться сквозь патриархальный головной мозг. Во-вторых, огромный круг общения, друзья-приятели, не все из которых могли похвастаться и средним доходом. Полунищих студентов из периферии хватало. Слава была в курсе вкуса дешёвых пельменей, сколько стоит общественный транспорт, и как прожить на условные сто рублей в неделю. Квест тот ещё, но выполнимый.

Постепенно они с Сашей начали сближаться. Он всё чаще откровенно говорил о своих чувствах, проявлял эмоции, оказывал неоднозначные знаки внимания, красноречивые, ясно говорящие, что его интересуют не только совместные прогулки и походы в кино.

Правда, с семьёй знакомиться отказывался, афишировать их отношения не хотел, а это были уже отношения. Иначе не скажешь. Слава с полной уверенностью считала Царёва Александра своим парнем.

И этому Слава нашла объяснения. Опасался Саша её высокопоставленного отца, братьев, мать-профессора боялся. Он, выросший в простой семье, живущей натуральным хозяйством и на средства технички в школе, попросту не знал, как вести себя в окружении таких особ. Ляпнет что-нибудь, оступится, не понравится… Понятные страхи, объяснимые.

Славе же в голову не приходило рассказывать о своих личных отношениях семье. Не их ума дело. Взрослая, самостоятельная, самостоятельно решает с кем встречаться, с кем жизнь строить.

Сама не заметила как, Слава начала всё чаще платить за Сашу в кафе, ресторанах, кино. Он страшно стеснялся, ругался, но она настаивала. Ей действительно ничего не стоило, а он деньги сэкономит, матери с братом пошлёт. Мысленно она считала их своими родственниками, заботилась таким образом. Не всем везёт быть обеспеченными, родным Саши не повезло, но ни он, ни они не были хуже Славы просто потому, что ей посчастливилось.

Саша начал настаивать на близости, раз уж они в отношениях, хватит за ручки ходить. Вот только Славе взбрело в голову, что всё должно быть романтично, как… как в турецких сериалах, если она смотрела хотя бы один раз, конечно. На романтику же у Саши денег не нашлось.

Тогда Слава сама сняла номер в дорогой гостинице с шикарным видом, заказала ужин, свечи, цветы. Устроила такой романтик, что лучший голливудский режиссёр захлебнулся бы от зависти. Продумано было всё, от цвета простыней и меню, до аромата духов и нижнего белья самой Славы.

На себя тоже не поскупилась. Всё было безупречно, элегантно, именно так, как мечтает каждая девушка, во всяком случае, как оказалось, мечтала Слава.

До встречи с Сашей она не думала о неглиже последних коллекций. За внешностью следила ровно настолько, насколько нужно в молодости. Время от времени посещала косметолога, чаще после походов, использовала приличные крема с SPF защитой, бальзамом премиум-класса для волос и поборола рост волос на теле. С её-то постоянными шатаниями по лесам-долам это было важно.

Украшательством себя не грешила. Никакого маникюра, упаси господи, с цветочками. Ярким педикюром или сложными причёсками себя не утруждала. Всё должно быть чисто и функционально.

Перед тем злосчастным вечером же расстаралась так, что себе не верила, когда смотрела на себя в высокое зеркало номера с огромной кроватью по центру, где всё должно было произойти… случиться.

Саша пришёл вовремя, немного смущаясь, подарил скромный букет роз. Вёл себя немного странно, будто нервничал. А может, и правда нервничал, Слава же волновалась, почему он не мог? Всё-таки такой важный шаг, такой решающий… Всё на свете решающий, в одночасье.

Определяющей дальнейшую жизнь, как думалось Славе.

Саша был такой нежный, такой деликатный, такой настоящий. Если бы когда-нибудь Слава мечтала о принце, он был именно таким, даже фамилия у него была замечательная – Царёв. Мысленно Слава уже стала Царёвой.

И всё же что-то отвлекало Славу, она чувствовала какой-то подвох, какой – понять не получалось. Ведь она хотела. Должна была хотеть, вон какую работу проделала, денег заплатила прорву, даже маникюр сделала. С крошечными цветочками, но цветочками же!

Когда бельё было почти снято, Слава судорожно искала в себе признаки физиологического возбуждения, эмоционально она, кажется, была готова, дверь в номер бесцеремонно открылась. Кто-то открыл замок и зашёл, словно к себе домой.

На пороге появился старший брат Игнат. Слава судорожно закуталась в простыню, не понимая, что происходит, даже на возмущение сил не хватало. Это же бред какой-то, сюр! Инсталляция в духе современного искусства под название «Охренели решительно все!»

– Слав, оденься, – коротко сказал Игнат, отводя взгляд к панорамному окну. – Сейчас же! – гаркнул он.

Удивительно, но она растерялась, наверное, первый раз в жизни растерялась по-настоящему. Она была готова к любым, самым сумасшедшим ситуациям, рядом не стоящими с понятием «норма».

Прыгала с парашютом не один раз, восемнадцатилетие встретила на многослойных тропах для скалолазания в долине Арко Италии, совершила банжи-прыжок с Башни Макао в Китае, но здесь и сейчас растерялась, как никогда и нигде.

– Телефон сюда! – отчеканил Игнат прямо в лицо Саши, который сначала побагровел, потом побледнел до пугающе мелового цвета.

Саша встал, закутался ниже пояса простыней, прошлёпал босыми пятками к узкой полке, взял телефон, который стоял у стены, упираясь, как на подставку.

Игнат молча взял телефон, придавил палец Саши к панели, чтобы разблокировать. К своему ужасу Слава увидела, что режим камеры был включён и направлен прямо на кровать.

Покопавшись немного в телефоне, Игнат не просто удалил запись, он обнулил всё до заводских настроек. Посмотрел на стоявшего памятником Сашу, сжал зубы и процедил:

– Сам расскажешь?

– Что? – отшатнулся Саша, бросая затравленные взгляды на Славу, с глаз которой словно пелена в одночасье слетела.

Ведь в Царёве Александре нет ничего, совершенно ничего, на что можно было обратить внимание, зацепиться хоть за что-нибудь. Симпатичная внешность, да, но таких симпатичных парней половина университета, вторая – откровенные красавцы, такие, что девчонки глаз не сводят. Слава же на внешность человека обращала внимание в последнюю очередь, главное то, что он несёт миру, какой вызов может бросить.

– Как решил устроиться за счёт Владиславы, узнав, чья она дочь, – прошипел Игнат. – Как поспорил с приятелями, что охомутаешь генеральскую дочь, не просто генеральскую, а дочь самого Калугина. Как превратишь её в ручного хомячка. Хомячка, сука! И как на всякий случай снимешь на камеру то, что должно было происходить здесь, чтобы использовать, если «хомячок» окажется не слишком сговорчивым.

– Господи… – отшатнулась Слава, сжимая заледеневшими руками горло.

Казалось, загорелось всё тело, её затрясло одновременно от холода и жара. Тело покрылось гусиной кожей, руки затряслись, словно в лихорадке, она начала задыхаться. Стены закачались и начали рушиться на неё многотонной массой. Тошнота поднялась и выплеснулась прямо на белый ковёр из натуральной шерсти.

Голову обхватило кольцо невыносимой боли, которая перетекала в переносицу, лишая возможности вдохнуть, в грудь, не позволяя выдохнуть, в солнечное сплетение, доставляя неописуемую боль.

– Ты просчитался, Царёв!

Голос Игната был последним, что осознанно услышала Слава.

Дальнейшее она никогда в жизни не пыталась вспомнить. Слишком больно, слишком невыносимо, слишком слишком. Никакое живое существо не желает вспоминать, как живьём с него сняли кожу.

Вот и Слава не желала. Не любила. Не могла. Не хотела. Нет!

Помнила лишь разговор Игната по телефону с каким-то Славой… и что на аватарке «Славы» была фотография беззаботно улыбающегося Вячеслава Павловича Андронова.

Глава 2

Ночь Слава провела в квартире Игната, под утро улизнула, не оставив ни записки, ни сообщения. Невозможно было видеть непривычно деликатного, говорящего, как по минному полю ступающего, брата. Шуру – его жену, поглядывающую с жалостью и болью, которую скрыть не могла. Не умела притворяться.

Приехала к себе в однушку на окраине города, завернулась в одеяло, попыталась заснуть, сон не шёл. В голове проносились картинки встреч с Сашей, как в цветном, без устали крутящемся калейдоскопе.

Странным было то, что боли от любви она не чувствовала, или боли было настолько много, Слава была так полна ею до краёв, что отделить одну от другой не выходило.

Вот – боль разочарования. Вот – тоска по любимому. А вот – ужас унижения. Чувства смешались, перепутались, переплелись в тугой, ядовитый, бесконечно шипящий, отвратительный комок, вызывающий точно такую же бесконечную тошноту.

Четыре дня она не выходила из дома, правда, на телефонные звонки Игната отвечала. Понимала, если не ответит хотя бы раз – двери взломает толпа добрых молодцев, брат церемониться не станет, если заподозрит неладное.

Забилась в угол, как дикий зверь, попавший в капкан, и с остервенением грызла собственную лапу, чтобы выбраться, вырваться, впустить в туго стянутые лёгкие глоток свежего воздуха.

Ничего не выходило, шипение слышалось всё громче, ядовитые твари прогрызали дыру не только в сердце, но и в душе, разуме, во всём, чем была Слава, из чего состояла… Ночью на пятые сутки, проведённые почти без сна и еды, Слава почувствовала, что сходит с ума – форменным образом, на самом деле.

Необходимо было что-то делать, каким-то образом скинуть с себя груз, который тащить попросту больше не могла. Не получалось. Для деятельной, всегда оптимистичной, с тысячей планов на жизнь и сотней на ближайшую неделю Славы, существование зажатой в угол амёбы с обгрызенной лапой было невыносимо на физическом уровне.

В полузабытьи Слава подошла к зеркалу. Из отражения на неё смотрело лицо больного, обречённого на погибель человека. Впалые щёки, сухие, сжатые в узкую линию губы, провалившиеся глаза, тёмные глазницы, даже не синие – чёрные. Всклокоченные, грязные волосы – вот они-то и привлекли странное, болезненное внимание.

Русые, густые, по пояс, со здоровым блеском даже в таком состоянии. Они смотрелись чем-то инородным, отталкивающим, будто это они источали яд и шипение, как змеи Медузы Горгоны.

Схватила ножницы, резанула у чёлки почти под корень. Увидев упавшую безжизненную прядь, впала в забытье, очнулась, когда все волосы были срезаны. Жалкие сантиметровые неровные остатки торчали пугающими пеньками, подчёркивая впалые щёки и худобу всей фигуры, но Слава в этот момент испытала то, что можно назвать подделкой на облегчение. Грубое, сваянное на одном колене, но облегчение.

В забытьи она свалилась на кровать, вдохнула в половину груди, что было достижением, и провалилась в поверхностный, болезненный, но всё же сон.

Проснулась под вечер, побродила по квартире, как оголодавшая акула, рванула с вешалки косуху и, как есть, в пижаме в красную клетку, рванула в первый попавшийся в микрорайоне ночной клуб.

Музыка прошивала тело, алкоголь бурлил в крови, позволяя забыться, табачный дым заглушал ростки боли, которые умудрялись прорываться сквозь одурманенное сознание.

На ненормальную, полулысую, стриженную клочками девицу косились посетители. Охрана не спускала глаз, однако выставить вон не пытались. Банковская карточка, которая щедро прикладывалась к терминалу, не позволяла.

Славу несло на волнах эйфории, умноженной на отчаяние, боль, чувство, что изваляли в грязи, дёгте, и выставили на посмешище посредине главной площади, так, что каждый юродивый тыкал заскорузлым пальцем и кричал о её позоре.

Чудовищный коктейль из эмоций и алкоголя, который нравился всё больше и больше, и в который Слава погружалась с радостью отъявленного мазохиста в надежде сдохнуть в пароксизме нахлынувших противоречивых чувств.

В дальнейшем она не могла вспомнить, что происходило той ночью. Лишь обрывки разговоров, какие-то фразы, вырванные из контекста, быстро тающее содержимое лицевого счёта и сверкающую, кружащуюся иллюминацию ночного города из окна несущегося вдоль проспекта такси.

Проснулась Слава в чужой квартире, поняла это сразу, ещё до того, как открыла глаза. По запаху, внутреннему ощущению, которое нашёптывало, что необходимо валить подобру-поздорову, где бы, с кем бы она ни находилась.

С трудом открыла глаза, уставилась сначала на потолок с трещиной вдоль балки, скосила глаза вбок, какое-то время разглядывала видавшие виды штору и стоящий вдоль стены диван-книжку со скомканным гобеленовым покрывалом. Для полноты картины не хватало ковра с лебедями или оленями.

Интересно, где она?.. С кем?..

Рядом раздался громогласный, богатырский зевок. Слава резко обернулась, голова внезапно закружилась, к горлу подступила желчь, которую удалось с трудом сдержать, не вывернуть тут же, на кровати.

Широкая мужская спина с развитыми мышцами выглядывала из-под белой простыни, ряд родинок убегал по позвоночнику вниз. Была видна крепкая, покрытая светлыми волосами нога. Коротко стриженные волосы на затылке топорщились во все стороны.

Что ж, наверное, так даже лучше, – мелькнула мысль у Славы, но была прервана порывом тошноты, который сдержать не получилось. Обхватив горло, она рванула в сторону уборной, благо квартирка была типовой, не заблудишься.

Перегнувшись, она блевала, сотрясая тесное пространство. Штормило во все стороны, Слава едва не врезалась лбом в бачок унитаза – оказывается, она была всё ещё пьяна. И сильно пьяна.

Сильные мужские руки подхватили тщедушное тело Славы, удержали голову, позволив освободить желудок от оставшегося алкоголя.

Сколько же она выпила накануне? Каким чудом жива?.. Зачем она жива? Скопытиться в пьяном угаре было бы отличным выходом, более приятным, чем то, что происходило здесь и сейчас.

– Жива, Чебурашка? – спросил мужской, чуть хриплый голос.

– Жива, крокодил Гена, – огрызнулась Слава, с трудом выпрямляясь во весь рост, чтобы поглядеть, с кем же потеряла своё «сокровище».

Не зря готовилась, выходит… Не так романтично, как задумывалось, а в целом – насрать.

На неё смотрел молодой парень с дерзким, наглым выражением. Можно сказать красивый, интересный точно. Во всяком случае, нереально синий цвет глаз определённо можно было отнести к достоинствам, как и телосложение. Отличная фигура, спортивная, подтянутая – это Слава могла сказать точно.

Не так и плохо, мог попасться какой-нибудь престарелый дедок, морщинистый и пузатый, а этот ничего так… Будет не стыдно вспомнить. Противно немного, конечно, что греха таить. В глубине души Славы ещё жила романтичная девушка, которой нужна была сказка «первой ночи» и вся романтичная хрень, которую скармливали девочкам едва ли не с рождения. А в целом – терпимо.

– Э-э-э, – выставил вперёд руки незнакомец. – Чебурашка, ты чего? Даже не думай, не было у нас ничего. Даже не поцеловались ни разу. Я тебя, пьяную в сопли, утащил из клуба, чтобы приключения на свою задницу не нашла.

– А что так? – Славка двинулась в сторону кухни в поисках стакана воды, во рту сушило страшно. Ужасное состояние, как только люди регулярно напиваются? Зачем? – Не нравлюсь? – она резко обернулась, окинула взглядом парня, на котором из одежды были только трусы.

– Да как тебе сказать…

– Да как есть, так и говори, – небрежно махнула рукой Слава. Действительно, ведь плевать, нравится она этому парню или нет.

– Человек ты наверняка хороший, – уверенно заявил идущий за ней по пятам, – но внешне, прости, жуть дартмурских болот. Ты из психушки сбежала, что ли? Или рак у тебя?

– На себя посмотри, – буркнула Слава, скорее машинально, обижаться не было сил и желания.

В это время она проходила мимо покосившегося, из дешевого ДСП, шкафа-купе с зеркалом во всю дверцу. Уставилась на себя – нда-а-а… действительно, из психушки сбежала. Голые, худые ноги с торчащими коленками, футболка, едва прикрывающая зад в хлопковых трусах, тощее лицо с выступающими скулами, волосы…

Протянула пятерню к плешивому ёжику на собственной голове, прислушалась к себе. Странно… бесконечного ядовитого шипения, которое изводило несколько дней, не было слышно. Худая, страшная «Чебурашка» была скорее мертва, чем жива, но к клеткам поступала кровь, лёгкие вырабатывали кислород, внутренние органы, включая сердце, исправно работали.

Не так и плохо.

– Я с парнем рассталась, – слегка морщась, ответила Слава, показывая на собственную «причёску».

– Нормальные девки каре ибашут, а ты, значит, это… – усмехнулся парень, подмигнул, глядя в глаза Славе через зеркало.

– А я ненормальная, – давясь нервным смехом, ответила Слава.

– Виктор, – протянул руку для рукопожатия.

– Владислава, лучше просто Слава, – ответила Слава, крепко сжав мужскую, сильную ладонь.

– Ладно, пошли похаваем чего-нибудь, а то мне съезжать через несколько часов. Я здесь проездом, хату снял посуточно, думал, оторвусь с какой-нибудь симпатичной крошкой напоследок, а попалась ты.

– Напоследок? – уточнила Слава. – Ты сам не из психушки сбежал, или, может, рак у тебя?

– Не, – вальяжно ответил Виктор. – На военную базу в жопу мира отправляют, долг Родине отдавать, там из девиц, говорят, только правая рука в наличии.

– Ну прости, что испортила тебе планы, – загоготала Слава.

– Да ладно, чего уж, прощаю.

Расстались они через час, обменявшись контактами. Слава пригласила в гости, когда вернётся из своей «жопы мира». Пообещала познакомить с симпатичными подружками, если уж она рожей не вышла. Виктор сказал, что заскочит, не упустит случая, в свою очередь пригласил в Воронеж, мало ли, окажется в их краях. От девицы, которая выстригает себе плешь на голове всего можно ожидать. Воронеж – нормальный вариант, не Северный полюс в трусах на босу ногу.

По пути домой Слава зашла в первую попавшуюся парикмахерскую. Мастер с пирсингом в носу и синими волосами долго ходил вокруг поминутно засыпающей клиентки, разившей перегаром на весь салон. В конце концов, взял машинку и обкорнал ровным, полсантиметровым слоем, убрав у висков и на затылке почти под ноль. Нормально вышло, по-чебурашечьи.

Появление Славы в университете произвело настоящий фурор. На дочь генерала, которая постриглась практически налысо, ходили смотреть, как на редкий экспонат выставки народного хозяйства.

Спинным мозгом она ощущала нездоровый интерес к себе, вспыхнувший с новой силой. Виной тому «преображение», измождённый вид, который за день-два пройти попросту не мог, или история с Царёвым, Слава не знала. И разбираться не собиралась. Достаточно того, что педагоги, все как один, вопросов не задавали, уважительной причины из-за отсутствия на занятиях не требовали – вот это хорошо. На остальное плевать с высокой колокольни.

Сашу Слава не встретила ни в первый день, ни во второй, ни в третий. Не то, чтобы сильно интересовала его судьба, но червячок сомнений, какой-то противной жалости, тоски грыз, заставляя оборачиваться поминутно, искать в толпе знакомый профиль. Увидеть хотя бы одним глазком. Зачем, Слава этого не знала, копаться же в себе опасалась…

Выяснилось, что Царёва она больше не увидит. Всегда спокойный и рассудительный, он устроил драку, нанёс тяжёлые телесные повреждения сослуживцу, за что был в тот же день отправлен на «губу» – гауптвахту, и вскоре отправится на «дизель» – в дисбат. Никто не мог точно сказать, кому именно Царёв нанёс травмы, то ли приятелю Петухову, который ходил целый и невредимый, сияя лощёной красной мордой, то ли Самсонову, который точно не выглядел избитым.

Человека нужно было убрать – его убрали. Неизящно и противозаконно, что любви к генеральской дочери не добавило. Самой же дочери было откровенно плевать на усилившиеся в сто крат взгляды, шепотки за спиной, сдавленный смех. Она поступила в университет учиться и училась, а разговорчики, любовь эта сраная…

Не её история. Не для неё. Не рождена она любить, быть любимой. Глупости это, придуманные сказочки для сопливых дур, заботящихся о цвете маникюра.

Не встречала она и Вячеслава Павловича Андронова. «Стрельбу и управление огнём» теперь вёл седой, грузный полковник Струченко, начавший гонять расслабившихся учащихся с утроенной силой, так, что многие с тоской вспоминала Вячеслава Павловича, которому было откровенно наплевать на успеваемость будущих журналистов по своему предмету.

Если пропажа Саши на Славу не произвела впечатления, никаких эмоций его незавидная участь не вызывала – умерли чувства, если и были, вместе с романтичной девочкой внутри, – то отсутствие Вячеслава Павловича откровенно радовало.

Не могла она простить капитану собственное унижение. Бесконечно крутилась мысль, что если бы Андронов не вмешался, всё было бы хорошо. Может, не прямо хорошо, терпимо точно. Что ужасного могло бы произойти? Вышла бы она замуж за Царёва, быстро разобралась, что он – человек-говно, развелась и вычеркнула бы из жизни этот эпизод, как ничего не значащий. Даже если бы он пустил в ход запись, явив миру интимные подробности, Слава бы это как-нибудь пережила, справилась. К больному вниманию ей не привыкать, стекает, как с шелудивого пса вода из лужи.

Сейчас же Слава пережила унижение, с которым справиться почти невозможно. Естественно, справлялась, ведь она ходила на учёбу, вела блог, планировала восхождение на Эльбрус в компании единомышленников, тренировалась – не умирала, одним словом, но мысль, неустанная, бесконечная, изводящая и липкая, об унижении не давала покоя.

Причина же этого унижения – Андронов Вячеслав Павлович. От имени капитана, произнесённого про себя, Славу коробило, как вампира на солнечном свету.

Казалось очевидным, что именно двигало капитаном, когда он сдал её брату. Точно не забота о благополучии генеральской дочки, а выгода, корысть. Подмахнул Калугину Игнату Степановичу, так подмахнул. От всей капитанской душонки постарался.

Выслужился. Вернулся в штаб, освободившись от ненавистной роли педагога. Использовал Славу, подтёрся её гордостью и довольный свалил в закат.

Не-е-е-ет, рядом нельзя ставить поступки Царёва и Андронова – последний в стократ отвратительней, гаже.

На выпускном с первого курса Слава имела «удовольствие» убедиться в этом лично. Вячеслав Павлович явился в качестве почётного гостя, сдержанно улыбался курсантам, которые после полковника Струченко оценили лояльность бывшего педагога. Отвечал на откровенный флирт девушек – одногруппниц Славы.

Сверкающие звёзды майора красноречиво подтверждали версию Славы.

Индюк самодовольный, тварь бездушная – вот кто он. Лизоблюд паршивый. Урод вышколенный!

Глава 3

Слава вытянулась на верхнем ярусе двухъярусной кровати, довольно улыбаясь в обшитый светлой вагонкой потолок.

Их группе предстояло несколько дней провести в штурмовом лагере на Эльбрусе, прежде чем совершить восхождение на вершину. Это был пятый по счёту поход Славы, инструктор, с которым она традиционно поднималась, смеялся, говорил, что Славка, как на маршрутке катается к вершине за хлебушком.

В этот раз она выбрала одно из самых паршивых времён года – конец осени, начало зимы. В университете пришлось врать с три короба про болезнь любимой бабушки, инфаркт у хомячка и обострение всех хронических болячек сразу у неё лично, там сделали вид, что поверили. Учиться оставалось жалких полгода, потом диплом, и свежеиспечённый журналист готов. Калугина же Владислава была одним из лучших курсантов потока, уверено шла на красный диплом.

Мотивацией стал летний провал на Джангитау. Не смогла, не преодолела, не справилась. Пятитысячник остался непокорённым, сверкая первозданной белизной, словно скалился в ответ на отчаяние и злость Славы, от которой скрипели зубы. Могла бы – искрошила в порошок оставшуюся недоступной вершину.

Постоянный инструктор – Антон Ярославцев, сорокалетний, убелённый сединами не по возрасту, словно копирующий снежный шапки, куда водил людей, – посоветовал попробовать силы на зимнем Эльбрусе. Одна из лучших подготовок для Джангитау, что там, даже опытные альпинисты перед Гималаями не гнушаются подобной подготовкой.

Сказано – сделано. Антон изрядно обалдел, когда увидел Славку в зимней группе, отправлять домой не стал. Калугина – на то и Калугина, чтобы найти на своё тощее мягкое место приключение.

Слава была единственным существом женского пола и в их группе, и в штурмовом лагере, не считая жены Антона, которая занималась организационными моментами. Выше не поднималась уже несколько лет и не собиралась больше это делать. Отходила своё, достаточно.

– Двигайся, – рядом плюхнулся Василий – счастливый молодой отец троих детей и муж красавицы жены, которая предпочитала отдыхать на берегу океана, а не в палатках повыше над уровнем моря.

– У?.. – Слава недовольно завозилась, подтянула к стене спальный мешок, вопросительно посмотрела на Василия.

– Антон сказал, сегодня ещё одна группа придёт. Вместе восходить будем.

– А акклиматизация? – широко зевнула Слава. – Успеют разве? Мы через пару дней выходим.

– Не, не выходим, погода, – вздохнул Василий, почесав небритый подбородок.

– Ясно.

Слава потянулась, пружинистым движением скатилась с кровати, подоткнула спальник в угол. Альпинизм, скалолазание, пеший туризм – штука без сомнений интересная, только время от времени приходится забывать, что по рождению ты девушка и тебе полагаются какие-никакие привилегии.

В походе никто за тебя рюкзак не потащит, если конечно не нанять портера, но это было ниже Славиного достоинства. У неё имелись руки, ноги, голова и хвост, в общем, всё, что полагается, чтобы справляться самой. Отдельную комнату в штурмовом лагере никто не выделял. Хорошо, что досталось отдельное спальное место. Считай, устроилась с комфортом, как в Букингемском дворце. Наследная принцесса, не меньше.

Летом случались женские группы, Славе доставалось местечко в девичьем царстве. После пары таких ночёвок, она предпочитала разбивать палатку и ночевать в одиночестве. Вольготно и без бабского трепания языками, вечных разговоров о мужиках. То в инструктора все влюбляются поголовно, то в какого-нибудь красавца, некоторые умудрялись переспать тут же, в лагере, не теряя времени даром. Тащиться на четыре тысячи километров ввысь, чтобы раздвинуть ноги – не идиотизм ли? Тьфу!

Зимой же отдельную палатку не поставишь. Теоретически возможно, практически Антон покрутил у виска, заявив, что силы понадобятся для восхождения. Эльбрус летом и Эльбрус зимой – это разные горы.

Пусть Слава не выделывается больше своего мышиного веса, а живёт бок о бок с мужиками. Не королева, справится. Тем более, в холоде лишний раз портки не снимешь, не то, что потрахушки устраивать… да и кто к Славе с подобным предложением подкатит, тот трёх минут не проживёт – это всем известный факт.

Новая группа – ничего хорошего. Свои ребята все сплочённые, потом проверенные, кто сейчас придёт – неизвестно. Одно хорошо, новичков зимой не водят даже за большие деньги.

Новичкам и любителям добро пожаловать летом. Июль, август – портеры шмотки дотащат, инструкторы лучшие локации покажут, время на намалёванные губы выделят – всё, чтобы клиент был доволен. Даже если не получится покорить Эльбрус, фоточки для социальных сетей останутся. Вот ты уже турист, альпинист и красавец. Почёт и уважение от всех диванных ЗОЖников и экспертов по правильному питанию. Можешь смело продавать свой фитнес-тренинг.

Умылась ледяной водой, решила, что вечером нужно заплатить за душ. Вода чуть тёплая, но замёрзнуть, тем более заболеть невозможно, во всяком случае, Славе. Она в принципе не помнила, когда болела последний раз. Несколько раз с похмелья было, как в назидание и напоминание, что алкоголь – зло.

Сытно позавтракала, аппетита особо не было, но заставила себя, идти в акклиматизационный выход на голодный желудок – сомнительная идея. Пиццерий и шаурмичных на маршруте не встретится. Пожрать с собой взять можно, но есть в минус тридцать ещё более сомнительно, чем тащиться голодной.

Собрались у выхода из домика-столовой, тоже отделанной вагонкой, как и остальные домишки, сооружённые из контейнеров. Антон прочитал инструктаж, проверил снаряжение, отдал группу в распоряжение младшего инструктора Бармалеева Андрюхи, которого иначе как Бармалеем, естественно, не звали.

Бармалею не было и тридцати. Слава познакомилась с ними в своё первое восхождение, он тогда попытался подкатить к новенькой в группе, был послан дальше, чем заканчивается Транссибирская магистраль, быстро внял, и вскоре они стали братьями-приятелями. Несколько раз Слава помогала ему склеивать хорошеньких туристок, едущих отнюдь не за красотами Кабардино-Балкарии. Один раз Бармалей приезжал в Москву и останавливался у Славы, которая теперь жила в съёмной двушке. Однокомнатная квартирка часто не вмещала все-всех-всех друзей и знакомых Кролика, вернее, Владиславы Калугиной.

На маршруте проторчали дольше рассчитанного, поднялся сильный ветер, пурга. Возвращались почти в нулевой видимости, замёрзшие и уставшие. Как и предсказал Антон, погода испортилась. Придётся пережидать, подниматься в компании с другой, вновь пришедшей группой.

Вернусь в темноте, огни домика-столовой приветливо горели, обещая долгожданной тепло, горячую еду и отдых. Отчего-то Слава вымоталась, на секунду подумала, что подниматься зимой дерьмовая идея. Не готова она, не сможет, сама не поднимется и людей подведёт, а для многих это, помимо риска, драйва, запредельного кайфа, ещё и непомерные расходы. Но как подумала, так и задвинула эти мысли. Заткнула писклявый голосок сомнений, иначе она была не она. Не сомневаться, действовать – вот её девиз.

По столовой разносился запах еды. Наконец-то. Пахло наваристыми щами, картофелем с мясом, травяным отваром. Аппетитней любого мишленовского ресторана. Перепёлка с запечённой на кофе морковью хороша, как и мороженое из японских ежей с миндальной сметаной и соусом верде, но после колючего мороза ничего лучше обжигающего супа, увесистой порции мяса и чая с душистыми травами не придумать.

За столами сидели незнакомцы. Слава окинула взглядом новеньких. Всего шесть человек, ожидаемо все мужчины, от двадцати пяти до тридцати пяти лет примерно. Щетинистые, с обветренными лицами, большинство во флисовой поддёве – типичный видок, не в костюме же тройке сидеть.

Набрала еды, уселась за стол, рядом шлёпнулся довольный Бармалей, растирая замёрзшие руки, и Василий.

– Здоров, – сказал Бармалей, протягивая руки для рукопожатия и знакомства с новенькими. – Андрей. Василий и Владислава, – показал на сидящих рядом приятелей. – Там Савелий, Антон, Григорий… в углу Маша – супруга Антона.

– Слава, – протянула руку Слава сидящему напротив самому молодому парню, с интересом разглядывающему её, как восьмое чудо света увидел, честное слово.

Подумаешь, экстра-короткая стрижка, обветренное лицо и руки. Здесь все такие – отмороженные немного, причём во всех смыслах этого слова.

– Никита, – представился он.

– Денис, – произнёс следующий, уважительно обхватив тонкую, но крепкую девичью ладонь.

– Вячеслав, – услышала Слава знакомый до дрожи голос.

Вскинула взгляд, в первую секунду обомлела. Ледяные, колючие мурашки побежали по спине, мгновенно пропал аппетит, да что там, желание испытать себя, пройти тренировку перед Джангитау испарилось, как не бывало. Она бы предпочла прямо сейчас оказаться где-нибудь на Кубинском пляже, с тошнотворно-сладким коктейлем в одной руке и членом жиголо в другой, а не смотреть в светло-карие, гадко прищуренные глаза Андронова… Вячеслава, собственной персоной, Павловича.

– Владислава Степановна, и на «вы», – выплюнула Слава, сама не поняла зачем.

Глупо же, до колик в солнечном сплетении нелепо, но сдержаться не смогла. Хочет лизоблюдничать, тварь такая – пусть старается. Не то Слава пожалуется папе-генералу, и разжалуют майора. Как заслужил звёздочки, так и потеряет. Ради такого случая Слава наступит себе на горло, попросит отца об одолжении, тот от неожиданности пойдёт навстречу, никаких сомнений.

– А-ха-ха-ха! – грохнул рядом Бармалей. – У тебя ПМС, что ли, Славка?

– Климакс! – фыркнула та в ответ, отставила тарелку со щами в сторону.

Крошечная, мелькнувшая мысль о наваристом бульоне после целого дня, проведённого на морозе, не вызвала ничего, кроме отвращения. Резко встала и стремительно выскочила из столовой. Ледяной ветер вперемешку с колким снегом, ударивший в лицо, лишь распалил.

Почему, зачем, какого чёрта? Ка-ко-го-чёрта, сука?!

Она ведь почти забыла историю на первом курсе. Не один год жизни потратила, чтобы не вздрагивать ночами от спазмов в желудке, отправляющих в туалет, чтобы выблевать подступившую желчь.

Месяцами уговаривала себя, что время всё вылечит, должно, просто обязано. От любой грязи можно очиститься, от такой тоже. Любое предательство забыть, такое тоже. В какой момент предателем в её глазах стал Андронов, а не Царёв, Слава понятия не имела. Всерьёз об этом не раздумывала, не анализировала.

Мавр сделал своё дело – нацепил майорские погоны, – мавр может уходить.

И вот, в самом неподходящем месте, среди настоящих людей, честных эмоций, встретилась эта тварь… Что он здесь забыл, урод, всегда надраенный строго по уставу?

Карьерному росту восхождение на Эльбрус помогает лишь в бригаде военных альпинистов. А этот гниль тяжелее учебника по «стрельбе и управлению огнём» в университете ничего не держал. И оттуда сбежал, устроился в тёпленьком местечке, пройдясь обгаженными подошвами по гордости Славы… по ней самой пройдясь. С оттягом и циничном безразличием.

Откуда Слава это знала? Ниоткуда. Последний раз она видела Вячеслава Павловича на крыльце университета на выпускном после первого курса. Он обнимал за талию девицу с типичным дакфейсом, длинными патлами и на высоких каблуках.

Никогда не спрашивала брата об Андронове, просто знала и всё. Старалась не думать о нём, потому что сила злости, которая поднималась внутри, грозила возродить шипящих тварей в душе…

Нет! Слишком Слава любила жизнь, чтобы позволить себе снова подыхать от невыносимой боли. Она научилась жить заново и жила, всем смертям назло.

Жила на полную катушку, не отказывая себе в живительных глотках бодрящего норадреналина.

Жила так, как считала нужным она и только она.

Возвращаться в ту ужасную неделю Слава не собиралась. Любое мимолётное воспоминание, упоминание о бывшем педагоге отбрасывала в сторону, как ненужный мусор, затирала ногами, ожесточённо втаптывала в землю.

И вот этот мусор здесь… Твою мать!

Глава 4

Славе казалось, что она сейчас умрёт, прямо здесь, сейчас, не сходя с места, не добравшись до вершины несколько жалких метров. Они поднялись на плато, преодолели ледник под натиском шквального ветра, немного выбились из графика из-за Василия, который умудрился получить лёгкую травму на самом простом участке восхождения. Оплеуха от гор, которые напомнили, что «простого» в них нет ничего. Повезло, что не пришлось возвращаться, Василий продолжил маршрут.

Не слишком-то профессионально со стороны организаторов, но все молча согласились. Ведь не поворачивать обратно, ратраков же, чтобы спустить пострадавшего, с этой стороны Эльбруса просто нет.

И вот… осталось совсем немного, на Славу, до этого чувствующую небывалый подъём сил, какую-то почти животную эйфорию, накатило. На ноги словно пудовые гири навесили, живот свело стальным обручем, голова закружилась, рук своих она не видела, на команды Антона не реагировала. Попыталась мысленно от двадцати отнять пять – не вышло. Цифры плавали в голове, как дохлые мухи в сиропе, сосредоточиться на чём-либо не выходило. Довлело одно желание – упасть и не шевелиться. Провалиться в забытьё, которое накатывало волной и топило, топило, топило сознание.

«Горняшка» – горная болезнь. Именно горняшка не позволила Славе подняться на Джангитау, именно она, несмотря на плавную акклиматизацию, не давала пройти оставшиеся метры. Поставить плюсик в журнал очередных достижений. Чёртов сбой организма, который не спрашивал, наваливался и безжалостно отправлял планы в мусорное ведро.

– Шевелимся, шевелимся, зомбочки мои! Шире шаг! – распинался Антон, подбадривая подопечных, большинство из которых было изрядно вымотано.

– Калугина, Слав, Владислава, ты как?

Слава с трудом поднялась, стараясь придать себе вид бодрый, пусть и желеобразный. Мы весёлые медузы, мы похожи на арбузы… так, кажется, поётся. Сделала пару шагов, опустилась на колени, упёрлась лбом в заледенелый снег, чувствуя, как поднимается невыносимая тошнота, грудь сдавливает, виски ломит от боли.

Ледяная, пропитанная шквальными порывами ветра атмосфера стремительно теплела. Славе становилось сначала душно, потом жарко. Попыталась стащить с себя перчатки, дёрнуть молнию на горловине куртки, чтобы получить доступ к кислороду. Голову стянуло тисками, вызывая приступ опоясывающей боли во всём теле.

– Стоп! – сквозь звон в ушах услышала голос Антона. – Калугина, посмотри на меня!

Слава покачала головой, отказываясь, а может, соглашаясь. Сознание становилось расплывчатым, точно таким же, как всё, что видела перед глазами. Белые, голубые, тёмные блики, смешавшиеся в одно невнятное пятно от фонарика на каске.

– Чуть-чуть осталось, Слав, – сочувственно проговорил Антон.

Остановился Василий, одобрительно похлопал Славу по плечу, давая понять, что всё нормально. Всякое случается. Он навернулся, она растеклась на склоне, отказываясь шевелиться. Но идти надо, всего ничего осталось до точки. Ещё предстоит спуск – ровно столько же, сколько уже преодолели.

Неимоверным усилием воли, которая чудом теплилась, придавленная гипоксией, Слава попыталась подняться. Простые движения давались с таким трудом, словно на неё давила плита в несколько тонн, а сама Слава весила и того больше. Но всё-таки она поднялась, покачнулась от звона в ушах, зажмурилась, стараясь прийти в себя.

Всего ничего осталось. Несколько метров, несколько шагов… Один, два, три… десять, может сорок, и зимний Эльбрус покорён Калугиной Владиславой. Зарубка будет поставлена.

Ну же, Славка, ты сможешь, даже если умрёшь прямо здесь, сможешь!

Кто-то схватил Славу за руку и поволок к заветной точке. Она не понимала – кто, зачем, в какой-то момент забыла, куда её тащат, имени своего не вспомнила бы.

Остервенелый ледяной ветер бил в лицо, сбивал с ног, забирался в наглухо застёгнутую куртку, проникал до нижнего белья, несмотря на технологии современного снаряжения. Слава переставляла ноги, не соображая ничего. Свербела одна-единственная мысль – нужно идти. Необходимо. У неё есть цель. Какая-то… какая именно, Слава не помнила. Не понимала.

За несколько шагов до вожделенной вершины Слава очутилась одна, словно в открытый космос вышла. Подняла ногу, сделала шажок, словно из тягучей трясины ногу вытащила. Второй с не меньшим усилием, третий.

Вдохнула, насколько получилось, выдохнула, как вышло, зажмурилась, преодолела ещё два шага, распахнула глаза.

В зрачок ударила ярко-оранжевая полоса над слоем серых облаков, прорезающая непроглядную темноту. Слава замерла, не смея шевельнуться. Она уже видела восход на Эльбрусе, этот был не первый, но казался особенным. Одуряющим, восхищающим, предвещающим…

Что? Трудно думать, когда простой арифметический пример становится проблемой, но ясное понимание того, что именно этот восход солнца станет ознаменованием чего-то важного, накрыло Славу с головы до ног, как горняшка за несколько метров до вершины.

Слава оглянулась, рядом стоял Вячеслав Павлович, с широкой улыбкой смотря на открывающийся вид. Вот кто, оказывается, затащил её. Он же дал пройти оставшиеся шаги самой, словно понимал, насколько это важно для Славы. Прямо сейчас – ценнее всего на свете. Целого, необъятного мира нужнее.

За время, которое провели в штурмовом лагере, они едва ли обмолвились парой слов. Слава делала вид, что не знает бывшего педагога, первый раз видит. Не было такого человека в её жизни, а если и был, то бесславно сдох. В её глазах точно. Вячеслав Павлович так же не смотрел в её сторону. Игнорировал. Они будто заключили негласный нейтралитет, избегали друг друга, демонстративно не заступали за личные границы.

Отлично… Почему он сейчас не мог проигнорировать Славу? Пройти мимо, когда она стояла на коленях, не соображая, что происходит, борясь с приступом слабости, тошноты, нехваткой кислорода.

Почему из двух групп, поднимающихся параллельно, пришедших в одно время к последнему подъёму, именно он стоит с ней рядом, наблюдая за восходом на вершине мироздания?

Не Василий, не Антон, не любой из парней, с которыми она делила походный быт, а Вячеслав Павлович, собственной лизоблюдской персоной. Грёбаная несправедливость, такая же высокая, как вершина, к которой постепенно подбирались остальные участники группы.

Спустились почти за то же время, что поднялись, чуть быстрее, подгоняемые мыслями о долгожданном тепле домиков в штурмовом лагере и горячем обеде. К концу спуска погода ожидаемо испортилась, последние метры пробирались в кромешной мгле поднявшегося бурана.

Слава с трудом переставляла ноги, которые расползались, несмотря на надетые кошки. Заледенелый снег не цеплялся, не хватало сил пробить лёд и зацепиться. В какой-то миг начало казаться, что стихией её просто унесёт, как жалкий воздушный шарик. Сорок семь килограммов попросту не удержатся под очередным порывом ветра. Сгибаясь пополам, она пробивала себе дорогу сквозь снежную мглу, отвоёвывая каждый шаг у мороза и ветра.

В домик просто ввалилась, растянулась пластом, не в силах пошевелиться. Антон помог стащить экипировку, Василий сдёрнул спальник с верхнего яруса, устроил внизу, затолкал туда обессиленную, обмякшую Славу и пододвинул к стене, поближе к обогревателю. Она сама не поняла, как провалилась в чёрный, словно непроглядная ночь, сон.

Несколько раз просыпалась от головной боли, один раз от громкого мужского шёпота. Мужики обсуждали восхождение, делились впечатлениями, изо всех сил стараясь не шуметь, дать единственной девушке в группе отдохнуть.

Сквозь сон Слава слышала, как обсуждали её персону. Удивиться или возмутиться от усталости попросту не смогла. Глаз открыть не получалось, не то что рот.

– Славка ваша – молодец, – услышала голос Дениса, Дэна, как быстро прилипло к нему. – Силявочка совсем, в чём душа теплится, а как держалась.

– Я вообще сначала подумал, что она парень. Кто, думаю, подростка сюда притащил, – ответил кто-то из второй группы. – Совсем с дубу рухнули, не лето, чтоб детей на маршрут тащить.

– Девчонка она, – усмехнулся Бармалей. – Между прочим, симпатичная, жаль, что вредная.

– Что, не дала? – гоготнул кто-то.

– Не очень-то хотелось, – отмахнулся Бармалей.

Снова заговорили о восхождении, кто-то пустил по кругу телефон, показывая недавно сделанные фотографии. У Славы мелькнула мысль, что она-то ни одной фотографии не сделала. Взошла на вершину с киселём в голове, спустилась с ним же. Ничего, попросит у кого-нибудь. У Антона возьмёт, как руководителя группы, он вроде фотографировал коллективно и по одному.

Ничего не помнила, лишь линию оранжевого восхода над кучевыми, свинцовыми облаками и широченную, счастливую улыбку того, кто помог ей взобраться. Чтоб он провалился со своей помощью… Почему именно он?

Снова провалилась в сон, больше похожий на кромешную мглу. Проснулась от солнечного света в окно, выходит, чуть меньше суток проспала. Нужно было выбираться из спальника, вставать, заставить себя поесть. Завозилась, чувствуя чью-то тяжёлую руку на себе, мало того, что придавливающую, так ещё подгребающую к крепкому мужскому телу. Прижал, как родную.

– Раскинулся же, как море широко, – недовольно пробормотала Слава, не зная кому.

Подобные казусы случались через ночь, то навалится кто-то всем телом, то ноги закинет, то руки, то упрётся лбом. В тесноте, да не обиде, как говорится. Засыпали каждый в своём спальнике, просыпались, как повезёт.

Выкарабкалась, оглянусь, едва удержалась от злобного шипения. Вячеслав Павлович… Вот скотина! Места другого не нашёл, что ли? Обязательно рядом с ней было завалиться?

Ну конечно… А как же… Согреть теплом своего вонючего тела генеральскую дочку. Глядишь, до подполковника дорастёшь, там до полковника рукой подать. Если подмахнуть как следует генералу, расстараться с душой, то и сам генералом станешь. Подойти к вопросу со всей ответственностью и рвением.

Гад, свалился на её голову! Ещё и руки распускает, к себе прижимает… Б-р-р-р… Фу!

Слава не удивилась бы, узнав, что он специально сюда притащился. Узнал от Игната, где она, решил в альпиниста поиграть. Заодно присмотреть за ней, выслужиться в очередной раз. Тесноваты стали майорские погоны, душа повышения просит.

Чем больше она об этом думала, тем понятней становилось, что подобных совпадений не бывает. Для чего гладенькому, как яйцо единорога, Андронову, подниматься на Эльбрус, да ещё зимой? За какой надобностью? За впечатлениями? Испытать себя? Устал бумажки перекладывать, решил размяться, урод малахольный?

Свежо предание, да верится с трудом!

Слава внимательно посмотрела на спящего Вячеслава Павловича. Скажите, пожалуйста, даже здесь побрился. Все мужики с торчащей во все стороны света щетиной, бородами, заросшие, один в один йети, а этот височки по уставу подровнял.

Вдруг сам генерал Калугин прилетит за дочерью, а тут Андронов – выутюженный, блестящий, как яйца кота. Тьфу!

Хорошо, что сегодня утром спуск в базовый лагерь. Славка не выдержала бы, выцарапала глаза слащавому, как рафинад, майору.

Базовый лагерь встретил весенним теплом, пробивающейся свежей травой, чириканьем неугомонных птиц. Календарная зима на время уступила место весне, которая явилась раньше срока, решив, что пора.

Ребята грелись на солнце, подставляя обветренные лица тёплым лучам. Некоторые втыкали в телефон, кто-то бездумно валялся на пенке, растянувшись посредине высохшей тропинке.

Слава, устроив «пендаль» под пятую точку, строчила статью в свой блог, спешила поделиться впечатлениями. Заодно разбирала почту, море сообщений от бесчисленных друзей, иногда отвечала сразу, не откладывая в долгий ящик.

Виктор, тот самый, с кем познакомилась после загула в ночном клубе, написал, что будет проездом в Москве, напрашивался остановиться у Славки – заодно оттянуться по-приятельски.

Слава, хоть и относительная красотка, но всё же девушка, он же после шести месяцев в горячей точке мужиков видеть не может. Надоели, морды небритые. Хочется рядом личико девичье, пусть оторвы, занозы с дурным характером. Он согласен потерпеть, так и быть.

Заржала в голос от комплимента. Гусь в своём репертуаре. Написала, что будет рада устроить ему небольшую изжогу своей стряпнёй. С него продукты, с неё – спальное место на коврике у входа.

– Будешь? – рядом со Славой уселся Бармалей, показал на бутылку коньяка местного разлива.

– Не, – поморщилась Слава. – Угостил бы даму шампанским, – неизвестно зачем попыталась флиртовать.

Судя по ошалевшим глазам Бармалея, получилось нечто между приступом эпилепсии у лошади Пржевальского и бездарной симуляцией оргазма.

– Разбавим винишком – будет тебе шампанское, – рассмеялся Бармалей, поняв, что честь быть соблазнённым Калугиной отменяется.

Всё нормально. Слава – это Слава. Свой парень, пусть и женского пола по паспорту.

– Отлично, – кивнула та ответ. – Буду. У меня шоколадка есть, кстати.

До восхождения никто не употреблял, во время тем более. После же, в базовом лагере, тем более в разгар заглянувшей раньше времени весны – грех не накатить.

Обычно Слава не пила, не нравилось ей одурманивание. Не любила состояние, когда не контролировала себя и окружающих, похмелье тем более ненавидела. Сейчас же захотелось влить в себя что угодно, лишь бы избавиться от пронизывающего взгляда Андронова.

Что ему надо? Каких собачьих чертей он глаз с неё не сводит? Не прилетит папа-генерал, не выдаст медаль за оказание помощи дочери.

Просчитался майор, просчитался!

Закуску сообразили из остатков сух-пайков, что нашлось по сусекам. Славкина шоколадка, пара упаковок лапши быстрого приготовления, детское фруктовое пюре в мягкой упаковке, сухое мясо. Приволокли из местной столовой овощных салатов, пюре с котлетами, бутербродов с колбасой и сыром, кто-то, особо предприимчивый, раздобыл квашеной капусты. Одним словом, устроили пир на весь мир.

Поначалу Слава закусывала, заставляла себя, позже перестала, горняшка давала о себе знать. Аппетит пропал в штурмовом лагере и пока не вернулся. Через пару суток, Слава была уверена, всё нормализуется. Иначе быть не могло.

К вечеру похолодало, перебрались в палатку к Бармалею. Откуда-то нарисовалась симпатичная туристка. Повисла на хозяине помещения, верещала, пищала, расспрашивала про Эльбрус, восхождения. Громко восхищалась, кудахтала, словно обкурившаяся курица, лепетала про настоящих мужчин и романтику.

Последнее, что помнила Слава, как эти двое целовались, словно жрали друг друга, лёгкую тошноту от представившегося зрелища и скомканный спальный мешок, в который пыталась закутаться под недвусмысленные стоны девицы.

Хоть бы в кусты отошли, что ли… раз уж она пошевелиться не может.

Утром девицы след простыл. Палатка шевелилась от паров перегара и богатырского бармалеева храпа. Слава потёрла отёкшее лицо, дёрнула молнию на палатке, высунула сначала голову, потом выползла сама, на ходу подтягивая штаны. Совсем отощала в этом восхождении, треники подходящего размера сваливаются.

Снова мама начнёт закатывать глаза, невестка Лена доказывать, что девушке нужно иметь хоть какие-то формы. Тонкая и звонкая – это не тощая и костлявая, аки смертушка…

Вдохнула полной грудью. Хорошо-то как, горный воздух ложкой есть можно, лучший витаминный комплекс, полезней ничего природа не придумала, человек тем более. Обернулась и застыла.

Прямо на неё смотрел Андронов. Буравил настолько недобрым взглядом, что всегда невозмутимая Славка захотела провалиться сквозь землю от стыда за… чёрт знает за что, но стыда острого, почти невыносимого.

Он стоял у своей палатки в паре метров от их с Бармалеем логова и разглядывал Славу, будто видел впервые. Сравнивал с землёй, смешивал с грязью под ногами.

Слава независимо повела плечами, криво усмехнулась, ответила равноценным взглядом. Флиртовать, кокетничать у неё не получалось, а вот точно так же сравнять с землёй – всегда пожалуйста.

Развернулась на месте, отправилась в сторону уборных, чувствуя между лопатками пронзительный взгляд, который буквально прожигал насквозь.

Глава 5

Университет Слава окончила с красным дипломом, иначе быть не могло. Уж такая она уродилась – способная, схватывала материал по щелчку пальцев, спортивная. Работу же найти не могла. Вернее работы, любой, в том числе высокооплачиваемой, было много, а той, что интересовало Славу – нет.

Ей даже предложили должность редактора на одном из центральных каналов в передаче, посвящённой здоровью подрастающего поколения со знаменитым ведущим – педиатром, регалии и заслуги которого не поместились бы в титры. С ума сойти, насколько подходящее предложение для дипломированного военного журналиста!

И это ей – Владиславе Калугиной, которая в педиатрии понимала чуть меньше, чем ничего, а от вида скачущей малышни впадала в реальный ступор.

Никаких сомнений, кто подсуетился, у Славы не было. Только ей подобная «щедрость» претила от всей души. Спасибо великодушно, справится сама. Руки, ноги, главное – светлая голова имелись. Отцу нужно носиться на побегушках у светила педиатрии, пусть носится. Слава обойдётся.

Летом Слава путешествовала, наслаждаясь беззаботной жизнью после сложных лет учёбы. Три недели провела в Приэльбрусье, сначала с одной компанией, потом поднялась на Эльбрус с группой Бармалея. После зимнего, подъём показался прогулкой в Зарядье. От скуки навестила Горный Алтай, обалдела от количества туристов, вернулась в раздражении домой. Перехватила денег у родной сестры Ляли, куда более сговорчивой и послушной дочери, и ранней осенью прошла треккинговой тропой Tour du Mont Blanc – вокруг Монблана. Альпы, Франция, Швейцария и Италия – красота!

Продолжала вести блог, в основном о путешествиях. Предпочла бы писать материалы по профессии, но где взять такой материал. Оставались горы, пешие маршруты, роуп-джампинг, боевые единоборства.

Зимой перебивалась на фрилансе. Финансовую помощь от отца не принимала принципиально, тем более после того, как тот перекрыл ей все пути трудоустройства по полученной специальности. Думал, пропадёт Слава, придёт на поклон, найдёт «нормальную работу», будет бегать по коридорам телестудии с папкой в руках, заглядывать в глаза именитому ведущему, вилять хвостом перед его регалиями? Или того хуже – замуж выйдет или хотя бы постоянным мужчиной обзаведётся, отношения строить начнёт? Сейчас!

Весной Слава узнала по своим каналам, что можно попасть на военную базу, написать репортаж для небольшого, набирающего обороты издания. Через знакомых, правдами и неправдами, добилась разрешения составить компанию сестре, которая вздумала направиться в проблемный регион с гуманитарной миссией от фонда «Надежда», которой руководили Калугины.

Слава Лялю поддерживала. Идейно она была за благотворительность, тем более фонд существовал больше пяти лет, зарекомендовал себя с лучшей стороны. Однако иллюзий не питала.

Куцей телогрейкой душу не согреешь. Чтобы остановить то, что происходит в регионе, необходимо было показать людям правду. Такой, какая она есть. Без прикрас, осуждения, выказывания своей позиции, угождения любой из сторон конфликта, а сторон этих было насчитано. Журналисты не имеют права молчать. Общественность должна быть в курсе происходящего.

Мечты о раскрытии глаз общественному мнению и журналистских лаврах длились недолго. Отец и здесь протянул руку. Приставил «телохранителя» к сёстрам, что, в общем-то, было ожидаемо. Ужас состоял в том, кто был этим «телохранителем».

Андронов Вячеслав Павлович, собственной лизоблюдной персоной. Просто наказание какое-то. Рок!

На погонах всё ещё красовались звёзды майора. Не помогло подмахивание генералу, не сложилось, не срослось. Решился на ещё один заход. Отлично, просто шикарно! Хотелось рвать и метать, матом визжать хотелось.

Славу едва не вывернуло, едва она увидела отутюженного майора, гладенького, аккуратненького, такого приторно сладкого, с модельной стрижкой по уставу, в начищенной до лакированного блеска обуви, выбритого до гладкости байкальского льда, не меньше.

Феномен какой-то, честное слово. Она видела, как немногочисленные женщины, попадающиеся на военном аэродроме и базе, глазеют на Андронова, строят ему глазки, у неё он не вызывал ничего, кроме откровенного неприятия. Даже внешне, если убрать за скобки лизоблюдство и подхалимаж Калугиным, был противен.

Объективно Андронов интересный мужчина, пусть не во вкусе Славы. В её вкусе мужчин в принципе не существовало. Не встречалось и быть не могло.

Может быть, лет через семьдесят она выйдет замуж за крепкого дедка, чтобы он носил из магазина картофель и вино, но искренне надеялась, что к тому времени с этой функцией отлично будут справляться роботы-доставщики.

Пока же мужчине места в жизни Славы не было. Не было ни единой, даже гипотетической возможности, что какая-то особь противоположного пола заинтересует её.

Вячеслав же Павлович, несмотря на острую неприязнь к нему, почему-то задерживал на себе взгляд, что нервировало ещё сильнее, чем его начищенный до глянца внешний облик. На параде более расхлябанные военнослужащие, чем Андронов в повседневной жизни. Иногда казалось, если провести по нему пальцем, раздастся скрип.

Про себя Слава сравнивала Вячеслава Павловича с каким-нибудь опасным, тем и привлекательным гадом из отряда пресмыкающихся. Согласитесь, завораживающее зрелище, когда чешуйчатая кожа блестит на солнце, а пружинистое, сильное тело двигается поистине грациозно. Только гад от этого не перестаёт быть гадом, а значит, любой здравомыслящий человек будет держаться от него подальше.

Слава бы с радостью держалась как можно дальше от майора, а вот у него, вернее у отца, перед которым тот выслуживался, явно был другой план. Вячеслав Павлович не спускал глаз со Славы, неотступно находился рядом, прожигал взглядом, от которого становилось не по себе.

Точно такой же взгляд она чувствовала в базовом лагере. И как бы не отбрыкивалась Слава, не ершилась в собственных глазах, ей не нравилось, когда мужчина смотрит на неё так… как на существо второго сорта, недочеловека, на… шлюху. Тем более – Вячеслав Павлович смотрит.

Почему? Она сама не понимала, задумываться не собиралась. Чем меньше в её мыслях Лизоблюда Павловича, тем лучше.

Неугомонная натура Славы потребовала действий, как только сёстры ступили на взлётно-посадочное поле военной базы, вдохнули разгорячённый воздух пустыни, раскинувшейся за бетонными стенами. О чём, в самом деле, она могла здесь написать? О личном военнослужащих нельзя – запрет. О военных операциях – тем более. Оставалась судьба прибившегося кота, осторожно про быт или меню столовой. Обалдеть, как актуально, главное – неизбито…

Сбежать с базы оказалось легко, это только человеку, не знакомому с системой, кажется, что у служивых дисциплина, учёт и контроль. Для Славы – росшей среди военных, в детстве и юности бывшей хвостиком старших братьев, кружащейся среди друзей отца, проучившейся в военном университете, – лазейки, хитрости, пресловутый человеческий фактор были как на ладони.

Она честно хотела добраться до лагеря беженцев, поговорить с военными, прожить с ними пару дней бок о бок, увидеть то, что возможно другие корреспонденты не видели или видели не под тем углом. Честно считала, что сопровождение гуманитарного груза – миссия, пусть и непростая, но точно не смертельно опасная.

Всего лишь груз, всего лишь дорога, пересекающая пустыню, всего лишь позиционные бои где-то вдалеке.

Иначе бы никогда не взяла с собой Лялю. Ни за что! Улизнула бы сама, вывернулась, выкрутилась, но сестру не подставила. Не рождена Ляля для подобного экстрима, не нужно ей ничего подобного.

Говорят, трудности закаляют. Глупости говорят. Трудности закаляют смелых, слабых – ломают. Ляля была сильной по своему, её в доменную печь для переплавки отправлять не нужно. Из другого материала сделана.

Бой начался внезапно. В буквальном смысле разверзлись небеса, земля перевернулась, раздался оглушительный грохот, пугающая трещотка автоматных очередей, крики, вопли, хрипы, смешанные с красной пылью, поднявшейся непроглядным столбом.

Испугаться Слава не успела. Единственное, что сообразила – упасть, прикрыв голову руками. Отыскала глазами берцы маленького размера – точно Лялины, – торчащие из-под колеса внедорожника, и ловко поползла в её сторону.

О себе совершенно не думала. С ней-то что станется? Слава ясно осознавала, что во внешнем хаосе боя она в относительной безопасности. Понимала, что бой – это наука, как и выживание в бою. Гоняли их в университете не на шутку, преподаватель на полигоне считался настоящем зверем, казалось, он испытывает физическую радость, заставляя девочек падать, группироваться, бежать, ползти. Оказалось, человек знал, что делал. А вот на что способна психика совершенно неподготовленной Ляли – вопрос открытый.

Почти добралась, как, отвлёкшись на долю секунды, потеряла сестру из вида. Вот она пряталась за колесом внедорожника, сжавшаяся в напряжённый, перепуганный комочек, а вот – пропала. Накатившую панику мгновенно развеял вид на знакомую обувь перед глазами. Просто чёртово чудо. Берцы пустынной расцветки, среди пустынной пыли, стоящей столбом, начищенные до скрипучего блеска…

Способность майора выглядеть сверкающим пятаком нужно на ВДНХ демонстрировать! Или в цирке.

Если Ляли нет, а майор здесь – значит, это он утащил сестру. Неважно куда, важно, что наверняка в более безопасное место.

В моменты опасности способность трезво мыслить отделялась от Славы и начинала жить своей жизнью. Отметала лишние эмоции, обиды, напускную или реальную неприязнь – всё, что мешало анализировать, понимать происходящее. Слава видела суть вещей, смотрела сразу в корень и делала правильные выводы.

В единое, промелькнувшее молнией мгновение, Слава осознала, что в военную точку, даже если возможность попасть под обстрел равнялась жалкой тысячной доли процента, отец с неподготовленным человеком сестёр бы не отправил.

Значит, Андронов знал, что делал, делает и будет делать. Значит, если не Слава, то Ляля точно окажется в безопасности.

Каким-то до дрожи знакомым жестом Андронов дёрнул на себя Славу. Флешбеком, среди жары, пустынной пыли, забившейся в рот и нос, пронеслось воспоминание о пронизывающей стуже, шквальном ветре и горняшке, так некстати накатившей за несколько метров до вершины.

Слава рефлекторно скосила взгляд на звук автоматной очереди, раздавшейся совсем рядом. Вздыбился от пуль утрамбованный годами песок. Они входили в мякоть пустыни, как в масло. Раздался отборнейший мат, на Славу свалился служивый, в светло-голубых, прозрачных глазах застыло детское недоумение. Сухие губы скривились от боли, нос картошкой дёрнулся.

Миха… Парень, который ехал с ними с сестрой. Совсем простой, незатейливый, говорящий с заметным диалектом, не обременённый высоким интеллектом. Эдакая соль земли, без которой никак и никуда таким Славам, Лялям, их отцу.

– Миха! – крикнула Слава, отмахнулась от Вячеслава Павловича, у которого точно не стояла задача спасать рядовых солдат.

Его задание – Владислава и Валерия Калугины. Их безопасность и благополучие.

Слава ловко перекатилась, вывернулась из стального захвата майора, подлетела к Михе, схватила его, на ходу оценивая ущерб – уж как могла. Нога неестественно вывернута, на бедре быстро увеличивающееся пятно крови, по кисти руки стекает кровь. Голова цела, грудная клетка скорей всего тоже, есть шанс, что внутренние органы не задеты, но быстрая кровопотеря сильно пугала.

– Хватай так, – раздался приказ над ухом Славы. – На счёт два, – распорядился он, поняв, что бросать Миху Слава не собирается.

Даже если она погибнет, если попадёт в плен из-за своего решения – да и насрать. Из-за дочери генерала Калугина перекопают эту сраную пустыню, сравняют с землёй регион, а судьбу рядового запросто спишут на планируемые потери. Но хрен там ночевал, господа служивые, хрен там ночевал. Слава своего не бросит, рядом будет, пока сама дышит. Потому что она такая…

Уж какая уродилась, такой и жить на свете. Или умирать.

До стоявшего невдалеке внедорожника добрались быстро. Слава сама не поняла, откуда у неё взялись силы. Адреналин шпарил по венам, опережая круги кровообращения, насыщая кровь до краёв, проникая в каждый сосуд, клетку, ядро.

Она не чувствовала ни страха, ни усталости, ни ужаса, лишь запредельный, нездоровый драйв, от которого наверняка будет отходить тяжелее, чем от пресловутой горняшки. Но прямо сейчас адреналин помогал действовать, мгновенно выполнять короткие указания Андронова, соображать удивительно ясно.

Слава запомнила всё в мельчайших подробностях, от лица чернобрового лейтенанта, говорящего с Михой за секунды до нападения, до модели и номера внедорожника, в котором их с сестрой увозил Андронов.

Направление дороги, пыль столбом, автомобиль, который мчался им навстречу, чтобы отбить от боевиков, почуявших добычу. Поняла расположение позиций, где оказались. Внутренний компас у Славы, как у любого походника, работал безошибочно. Ориентация на местности и в пространстве была вшита на подкорку. Она даже безошибочно определила название остатков населённого пункта, куда их привезли. Смотрела карту местности перед тем, как отправиться в пункт.

Сразу запомнила немного удивлённые, взбудораженные лица военных. В память прочно врезались имена, звания, особенности внешности.

Мозг Славы работал в те часы на какой-то беспредельной скорости, с беспрецедентной чёткостью. Семейная особенность, можно сказать породная, результат селекции не одного поколения военнослужащих.

А потом, ближе к ночи, когда события дня промелькнули вспышками, навсегда засев в воспоминания, на Славу накатило…

Глава 6

Адреналин упал так же стремительно, как и поднялся. До самого вечера Слава бодрилась, словно всё ей нипочём, к тому же, не давала расслабиться отчаянно перепуганная сестра.

Та крепилась, насколько могла. На самом деле Ляля не настолько слабая и безвольная, как казалось окружающим – это Слава знала наверняка, – но гораздо менее стрессоустойчивая, в отличие от всего клана Калугиных.

Славе приходилось держать лицо, как-то подбадривать Лялю, получалось откровенно плохо. Не умела Слава в психологию. Из поддержки могла дружески похлопать по плечу, дескать, держись, братан, выпить крепкого за компанию, обматерить живительным, приободряющим словом. Всё это мимо, если речь о сестре.

Ночью проснулась от тремора во всём теле. Не было холодно, жарко тоже не было, Славку просто колотило, словно у неё болезнь Паркинсона или что-то подобное – не сильна она была в медицине. Зуб не попадал на зуб, при попытке перевернуться на бок прикусила язык, настолько дрожала челюсть.

С трудом сползла с верхней полки, посмотрела на Лялю, свернувшуюся в позе эмбриона, закутавшись в спальный мешок до самого носа, крепко спящую. Вышла из тесной комнатушки, стараясь не шуршать занавеской из полиэстера.

Идти было некуда, несколько крохотных помещений, включая «столовую» и спальню личного состава. Распахнутая дверь на улицу манила свежим воздухом. Выйти – нарушить приказ командира. Не выйти – свалиться прямо здесь, корчась от необъяснимой дрожи во всём теле. Да и какое отношение имеет командир к ней, гражданской? Что он ей сделает, по большому счёту?

Слава решительно двинулась на свежий воздух. Как решительно?.. Насколько позволяли трясущиеся, как при церебральном параличе ноги и колотящееся сердце, которое буквально прорывало грудную клетку. Слава была уверена, загляни она под футболку – и вот оно, сердце.

Ночь на улице ударила свежим, едва прохладным воздухом, вернее влажным. И эта влажность среди пустыни, тянущаяся с моря, ощущалась как стылость. Слава постояла у двери, сделала пару шагов вдоль траншеи, стараясь вдыхать и выдыхать, вдыхать и выдыхать, вдыхать и…

Первый вдох, второй, третий…

На третьем опустилась на колени, обхватила голову руками и свалилась кульком на землю, наблюдая, как елозят её босые ноги по утрамбованному до состояния асфальта песку.

– Э, ты чо тут? – услышала она взволнованный мужской голос. – Ранили, что ли… – растерянно пробормотал кто-то.

В голосе говорящего отчётливо слышалось неверие. Ранили прямо здесь, на позициях, среди затишья? Всякое бывает, конечно, но…

Благодаря огромному усилию, Славе удалось сфокусировать взгляд на присевшем на корточки мужчине, вернее парне, не старше двадцати шести лет. Платон, точно, его зовут Платон.

– Давай-ка, поднимайся, в больничку тебя оттащим, – проговорил он, поднимая Славу, как мешок картошки. – Дарья сейчас мигом разберётся… Анатолий Юрьевич там…

– Что тут? – раздался ещё один голос, его Слава узнала сразу.

Виктор, он же Гусь. Тот самый парень, который когда-то выволок её, пьяную, готовую найти приключения себя на половые органы, из ночного клуба, и с которым неплохо впоследствии поладили. Можно сказать, друганами стали.

Разделял бы Гусь увлечения Славы – цены бы ему не было, как другу. Но тот увлекался женщинами, преимущественно красотками, молодыми и свободными, и на каком-нибудь Эльбрусе его бы интересовал исключительно цвет трусов участниц группы, а не восхождение.

– Да вот, – Платон потряс Славой, которая лишь икнула в ответ.

– Ты чего, Славк? – Гусь перехватил Славу из рук Платона, поставил на дрожащие ноги, обхватил ладонями плечи, легонько тряхнул. – Ну, ты чего, Чебурашка? Ты же, как та ворона из анекдота – смелая, – гоготнул над своей шуткой.

– Может, сахар у неё упал или поднялся? – озабочено накидывал варианты Платон, видимо, понимающий в медицине ещё меньше Славы. – Давление там, остеопороз, недостаток витамина дэ? От него, говорят, рахит бывает.

– Недостаток мозгов у тебя, – прохрипела Славка, недобро зыркнув одним глазом.

– Да перетрухала малёха девчонка, чего непонятного? – примирительно проговорил Гусь. – Майор сказал, она на себе трёхсотого вытащила, считай на одном адреналине. Себя-то вспомни после первого боя. Выпить бы ей… Славка, пить будешь?

– С ума сошёл? – хохотнул Платон.

– У меня в рюкзаке, внизу, коньяк припрятан, принеси. Тихо только, чтоб никто ни-ни, а то кабздец нам всем, – ответил Гусь, придерживая трясущуюся Славу.

Платон с готовностью кивнул, скрылся за дверью в блиндаж. Гусь поднял Славу на руки, уселся на землю, облокотившись на стену из песка, усадил сверху напряжённое донельзя девичье тело, похлопал шершавой ладонью по лицу.

– Давай, Чебурашка, приходи в себя. Вот уж не думал, что встретимся в таком месте. Не, так-то понятно, чем глубже глубина глубин, тем сильнее тебя тянет, но всё равно удивительное дело.

– Сам-то что здесь делаешь? – немного приходя в себя, прохрипела Слава.

– Девчонку симпатичную тискаю, не видишь что ли? – засмеялся Гусь вполголоса, пройдясь пальцами по рёбрам Славы.

– Ой, дурак! – фыркнула Слава, толкнув локтём в живот, который в то же мгновение напрягся до каменного.

Вот это пресс, Славе бы такой…

Вернулся Платон, рядом с ним материализовался Роман, вытащил из кармана тушенку, открыл, сразу же послышался звук открывания бутылочной пробки.

– Пей, зелёная вся, – проговорил Гусь, подставляя к губам Славы горлышко с мерзким, вонючим, ещё и тёплым коньяком – отвратительная смесь, худшее, что можно придумать. – С боевым крещением! – провозгласил он, нажал на щёки Славы, заставляя сделать два больших глотка.

Через час Славу окончательно отпустило. Тушёнка была почти доедена, коньяк допит. В поедании мяса парни принимали скромное участие, на коньяк лишь поглядывали голодными глазами.

Во-первых, по хорошему, здесь одной девчонке не хватит напиться, не то что трём мужицким глоткам, во-вторых, увидит командир Дудко – не отмажешься никакими силами, чудо не поможет. Спиртное на позициях под строжайшим запретом. Все, кто провозил и палился, попадали на нехилые наказания, случалось неуставные.

Чуть позже начало развозить. Сильно. Она глупо хихикала, рассказывала про свои приключения. Парни – Платон и Роман, – слушали, открыв рот, кажется, не веря, что такая сопля – бараньего веса нет, – в горы ходит, палатку на себе тащит, с тарзанкой прыгает с высоты двести метров, с парашютом пробовала, дайвинг – родная стихия. В общем, пострел везде поспел, ещё и Миху вытащила из-под пуль. Уникум какой-то, а не девчонка, или врёт, но красиво врёт, умеючи. Симпатичная к тому же…

Слава не заметила, как оказалась зажата между Платоном и Романом, которые наперебой сыпали шутками, становящимися всё скабрезней и скабрезней с каждым словом. Уловить момент, когда хрупкий лёд под ногами разломится, и дружеские посиделки перерастут в обязывающий флирт, она не могла, не было такого опыта.

Бармалей однажды сказал, что для того, чтобы Славка поняла, что мужик к ней подкатывает, ей нужно услышать чёткое, максимально внятное заявление, без намёка на разночтение. Вот и сейчас момент, когда Платон подвинулся слишком близко, она упустила. Алкоголь в крови мешал сосредоточиться.

Всё было отлично. Коньяк действительно помог расслабиться лучше любой микстуры, которую бы дали в медсанчасти. Тремор прошёл окончательно, Слава снова дышала полной грудью. Яд, преобразовавшийся из вспышек адреналина, смешался со спиртными парами и начал испаряться. Её не скручивало и не ломало, не трясло как в лихорадке.

Да, внутри засел холодок бесконечного страха за сестру, чувство вины за гибель лейтенанта, но физически Слава чувствовала себя здоровой – а это уже победа над собой. Внутренние переживания она хорошенько утрамбует, затопчет поглубже, скрепит печатью из сургуча и перестанет терзаться. Хотя бы попытается.

В какой момент Слава вдруг оказалась распластанной вдоль тела Платона, она не поняла.

– Ну, норм, – услышала, словно сквозь толстый слой ваты, комментарий Романа.

– Пошёл в жопу, – буркнула Слава, не понимая, что происходит.

– Изотов, шёл бы спать, – чётко проговорил Гусь, оттаскивая Славу от Платона. – Девчонка в сракатень. Не видно, что ли? Завтра самому противно будет.

– То завтра, – недовольно протянул Платон, которому только что сломали планы на быстрый перепихон.

– Вали! – повторил Гусь. – Когда же ты пить научишься, Чебурашка? – поставил он на ноги Славу. – Вроде опытная дама, походы, все дела. И вечно одна и та же история. Наступила на крышечку от кефира – и в ноль, – продолжал он посмеиваться. – Всё, расходимся, мужики. Серьёзно, Изотов, – посмотрел на Платона. – Мне здесь ловить нечего, я умываю руки, дело ваше сугубо личное, но давай как-то на трезвую голову… У тебя жена дома, придётся потом в глаза ей смотреть, врать, выкручиваться. А если узнает? Несколько минут кайфа стоят того?

– Не стоят… – буркнул Платон. – Вот же сука! – подвёл он итог и направился в блиндаж.

Роман затянулся, посмотрел на небо, выдохнул колечками, думая о чём-то своём. Гусь продолжал придерживать Славу, в ожидании, когда она придёт в себя, в этот раз от алкоголя.

– Стихийное бедствие, – вздохнул он по-доброму. – На Эльбрус-то свой забралась зимой?

– Забралась, – все трое обернулись на поставленный голос майора Андронова.

Роман вытянулся по струнке, предварительно спешно выбросив сигарету, судорожно одёрнул одежду, оправился. Гусь не двинулся, лишь перехватил покрепче Славу, которую покачивало из стороны в сторону.

– Что здесь происходит? – впился он глазами в Славу, прожигая насквозь, аж помыться захотелось, настолько красноречивым был взгляд.

– Ладно тебе, майор, – примирительно проговорил Гусь, нарушая субординацию. – Перебрала немного девочка, натерпелась сегодня страха, понимать должен. Поскребли по сусекам, помогли снять стресс. Слава уже идёт спать. Иди, Чебурашка… – подтолкнул он Славу.

– С хера ли баня сгорела? – возмутилась Слава, уставившись на майора. – Я сама решу, когда мне спать. И с кем! – добавила она.

Услышала за спиной свист Гуся, потом нервный смех и предложение отправиться в постель подобру-поздорову.

– Не указывай мне! – развернувшись, заявила Слава.

Такая злость её взяла, такое отчаяние, такие эмоции нахлынули, что сдерживаться стало невозможно. Минуту назад они стояли втроём, смотрели на небо, каждый думал о своём. Слава почти приняла ту реальность, в которой она виновата в гибели человека и в ужасе, который пережила сестра. И вдруг появился этот… блюститель порядка. Испортил атмосферу одним своим видом.

– Капитан, – Андронов приподнял бровь, давай понять, что тому следует исчезнуть с глаз долой, вместе с Романом, естественно.

С ними завтра будет иметь дело непосредственный командир, полковник Дудко.

Гусь чертыхнулся одними губами, однако, развернулся и скрылся из вида, нырнув в низкую дверь блиндажа.

– Владислава, я просил не провоцировать бойцов… – начал Андронов, прожигая взглядом Славу, смешивая с отходами жизнедеятельности. – Неужели настолько трудно держать себя в руках? – почти прошипел он. – Это для твоей же безопасности.

– И роста твоих звёзд, – усмехнулась Слава, прямо посмотрев на майора.

Он что же, думает, она молчать станет? Сейчас! В сказку он попал! Ага, на Настеньку из «Морозко» нарвался!

– Что? – вылупилась Слава на Андронова. – Боишься, обесчестят дочку генерала, и плакало звание полковника? Не боись, майор, всё обесчещено до вас, – криво усмехнулась она, вздёрнув нос. – Скажу отцу, что ты был хорошим мальчиком, – хмыкнула под нос. – Не пропадать же завидному служебному радению. Родина пропадёт без такого-то офицера…

– Не говори то, о чём впоследствии пожалеешь, – спокойно заметил Андронов.

– Блин, и что ты мне сделаешь? – фыркнула Слава. – Правильно. Ничего!

Развернулась на месте, покачнулась, сделала шаг в сторону блиндажа, споткнулась буквально на ровном месте, запутавшись в ногах, растянулась, упав плашмя. Хорошо, что успела кое-как сгруппироваться, но лбом всё же впечаталась в утрамбованный песок, подняв облако пыли.

Попыталась подняться, встала на четвереньки, покачнулась ещё раз, в глазах плыло, чёртова крышечка из-под кефира… Почувствовала, как сильные мужские руки поднимают её, проносят несколько метров, ставят возле деревянных ящиков, рядом с насыпью песка. Нос щипало от накатывающих слёз, которые помимо воли брызнули из глаз.

Больно и обидно потому что. Обидно и больно, и вообще… Лизоблюд этот Павлович, о чести её пекущийся. О своей пусть думает!

Андронов одной рукой перехватил Славу, другой набрал из неизвестно каким чудом оказавшегося здесь умывальника а-ля «дачный с пимпочкой» воды в жменю, умыл девичье лицо, зажал пальцами нос, вынудив высморкаться.

Вот же чёрт. Чёрт, чёрт, чёрт!

– Что ж ты такая бестолковая, Слава? – проговорил Андронов, второй раз хлюпая ей в лицо тёплой жидкостью. – Семья у тебя замечательная. Сестрёнка, смотри, какая хорошая – послушная, вежливая, добрая, понятливая, на девушку похожа, а не на беспризорника. Чего тебе не хватает, дурында? – с этими словами третья жменя воды полетела в лицо Славы.

– Ну, так катись к этой послушной, вежливой и доброй, – попыталась вывернуться Слава. – Чего здесь-то, со мной торчишь?

– Сама же сказала, за звание полковника стараюсь. Оставь тебя на минуту, устроишь локальный армагеддон, и плакало моё повышение.

– Мыши плакали, кололись, но продолжали жрать кактус, – огрызнулась Слава, отплёвываясь от воды, попавшей в рот, потому что молча сносить «водные процедуры» она не могла себе позволить. Не в случае с Андроновым.

– Вижу цель, верю в себя и не замечаю препятствий, – ответил Вячеслав Павлович, со смешком оглядывая Славу с головы до ног.

Футболка цвета хаки с растёкшимся от воды пятном на груди. Неудачно сидящие камуфляжные штаны – зато удобные и не убиваемые. Берцы пустынной расцветки. Наручные часы в стальном нержавеющем корпусе, водонепроницаемые, армейские – брат подарил. На кожаном шнурке кулон в виде вязаного мишки, на правой руке нитяные браслеты с такими же медведями.

Чего? Нравятся ей вязаные медвежата. Нравятся! Имеет право! Они ми-и-и-илые, в отличие от Вячеслава Павловича.

Смеётся он ещё… Ах ты… да чтоб тебя… Кактусожор недобитый!

Глава 7

Слава работала над очерками, всё казалось не так, неправильно, скупо, сжато и без изюминки. Писала, переписывала, снова писала. Всё от руки, гелевой ручкой в тетради в девяносто шесть листов, раздобытой в медсанчасти. Дарья – полевой хирург, – поделилась.

Она же стала одним из персонажей Славиной работы. В глубине души она завидовала Дарье, её возможностям, выдержке, тому, что та делала, какую работу проводила ежедневно, ежечасно, порой без сна, перерываясь на крошечный отдых. Реальную пользу приносила, ходила по краю лезвия, передвигалась по нему с грацией кошки. Всё у Дарьи получалось, спорилось, горело. Отважная, сильная, профессионал своего дело – именно таким и должен быть человек.

«Женщина на войне» – хорошая тема…

Однажды Слава обязательно напишет об этом отдельную работу, может быть целую книгу. Материала бы набрать. Одной Дарьи мало, нужно каким-то образом поговорить с другими участницами боевых действий.

– Славка, – от мыслей отвлёк появившийся на пороге Платон. – Лёшка тебя зовёт, вроде обещала помочь. Ляля у медиков, – пояснил он.

Получилось, что Ляля стала бессменной дежурной на кухне, правой и левой рукой повара Алексея, лишь иногда уходила помогать в медсанчасть, тогда Слава несла пост.

– Так-то Ромыч дежурный, ежели что… – Слава небрежно махнула рукой, встала из-за стола, повела плечами. – Пусть спит, – кивнула, услышав богатырский храп Романа.

Они только вернулись с Гусём с задания, какого именно никто не скажет – это и дураку понятно. Слава всё равно планировала расспросить, поговорить с парнями ближе к ночи. Что-то выудит, какая-то информация проскользнёт. Впечатление, настроение, пара анекдотов, забавных или страшных случаев – всё важно, всё пойдёт в дело.

К тому же помогать надо, вносить свою лепту в общий армейский быт. Они с сестрой не наследные принцессы, никто не обязан носиться с ними, как с хрустальными вазами.

Принцессы, конечно, только, во-первых, мало кто знает, что залётные девчонки на боевых позициях – генеральские дочери, да не абы какого генерала, а самого Калугина. Во-вторых, уж кем-кем, а принцессой себя Слава никогда не считала.

Принцесса из неё, как из ночного горшка велосипед.

В столовой Слава принялась чистить овощи, аккуратно, рачительно. Алексей над каждым корнеплодом трясся, как Кощей над златом. Шоколад, какао, арахисовое масло, всевозможные крупы лежали на полках без счёта, никому не нужные, потому что надоели хуже пареной репы. Репу бы сейчас любой сожрал, хоть пареной, хоть варёной, хоть сырой. Вот такой он, быт солдатский. Не хватает порой самых простых, обыденных вещей.

Алексей рассказывал о доме, о жене своей Люське – студентке медицинского колледжа, и мамке – учительнице начальных классов. Как мамка и Люська никак поладить не могут, ругаются постоянно, то мамка в дела молодых лезет, поучает всё, научает. То Люська по-своему решает, а то и назло. Уже сил нет никаких у Алексея, вот почему бабам спокойно не живётся?

– Рано ты женился, Лёшка, – деловито заявила Слава, дочищая картофелину. – В двадцать лет разве женятся?

– Нормально, – отмахнулся Алексей. – Мы думали, что Люська того… беременная, ошиблись малёха, а за банкет уже уплачено. Не отменять же.

– Действительно, – фыркнула Слава.

В это время в столовую зашёл Вячеслав Павлович. Слава прикусила язык, уставилась на стену, перевела взгляд на пластиковый таз, в который кидала очистки. С той злополучной ночи, когда Слава наконец-то высказала всё, что думает о нём, она смотрела на майора как на пустое место. Вернее, вообще не смотрела. Не видела в упор, не замечала. Пусть знает, потому что!

Спасибо, естественно, что спас, особенно благодарна Слава за Лялю, но на этом – всё. Всё!

Понять, откуда возникала злость внутри Славы, когда она лишь думала о майоре, не получалось. Она и не старалась разобраться, не собиралась даже. Потому что, при малейшем воспоминании, мысли появлялись какие-то… Дурацкие мысли, ничем не оправданные, идиотические.

Например, что майор – нормальный мужик на самом деле. Выдержанный, спокойный, честный. Игнату рассказал про Царёва не чтобы выслужиться, а чтоб помочь ей – восемнадцатилетней и запутавшейся. Отправили его с сёстрами по простой, как три копейки, причине – доверие. Игнат и отец доверяют Андронову – вот и вся причина. И никаких теорий заговора в духе РенТV.

Не зря доверяют, к слову. Он действительно спас их с Лялей, вытащил, сориентировался, Миху выдернул. Да, считается, что рядового спасла Слава, только что бы она сделала, не прими майор решение помочь. И сейчас чувствовалось уважение к майору – чужому человеку в сплочённом коллективе.

Армейка, военные действия – не то место, где гнилой человек приживётся. Не те люди, которые будут уважать просто так, за количество и размер звёзд на погонах, значит, очевидно, есть за что…

А ещё лезло в голову и вовсе дебильное, ни в какие рамки не вписывающееся: Андронов – красивый мужик. За отглаженностью, отпаренностью, педантичной аккуратностью, от которой нормального человека, такого как Слава, стошнит, скрывается нормальный мужик привлекательной внешности. Спортивный, подтянутый, по-настоящему сильный.

И не трус. И каким-то образом понимающий, когда стоит Славку оставить одну, а когда стоять над душой, аки памятник, молчаливо добиваясь послушания. Последнее особенно бесило, до звёзд из глаз. Хоть выходи в чистое поле и ори во всю глотку: Бе-е-е-е-есит! Бесит! Бесит!

И зачем Славе такие-то мысли? Незачем!

В её мире всё предельно просто. Есть парни как парни, которые видят в ней девушку, пытаются подкатывать и сразу же идут дальней дорогой, дальше, чем просто нахер. А есть друзья-приятели, вот как Гусь, Бармалей, или Платон. Правда, с последним произошёл скользкий инцидент, когда Слава перебрала, но наутро он извинился, сказал, что больше ничего подобного не повторится. Она тогда нервно пожала плечами, ответила, что проехали, потому что действительно, проехали.

Майор одним своим существованием перемешивал устоявшийся миропорядок внутри отдельно взятой Славы, как миксером. И это… было неправильным. Отталкивающим каким-то, противоестественным. Всё было предельно ясно во вселенной Владиславы Калугиной, Андронов же созвездия, стоявшие в правильном порядке, путал.

– Алексей, одолжу шоколад? – поинтересовался Вячеслав Павлович, кинув короткий взгляд на Славу.

– Дарья Александровна молочный только ест, – ответил Алексей. – И джем ещё апельсиновый.

– Ты-то откуда знаешь? – растянула губы в нарочитой улыбке Слава.

Лучше ведь улыбаться, чем пытаться выколоть ножом глаз майору, правильно?

– Да подвалил к ней один… – Алексей покосился на Вячеслава Павловича, явно прикидывая, стоит ли называть имя этого «одного». – Я как раз в санчасти торчал, ошпарился водой из бака. Она сама сказала, что горький шоколад не ест, и вообще, рыбу солёную любит и жареное мясо.

– Кто отжаренное не любит, – фыркнула Слава, не сдержавшись.

– А? – Алексей на секунду завис, глазея на Славу, потом заржал на всю округу, закатывая глаза и ударяя ладонями по столу.

Майор и глазом не повёл. Хорошо, что взяв шоколад, испарился, иначе бы Слава точно выколола ему глаз. Нет, два глаза! И Дарье тоже, чтобы… чтоб… да просто так!

С трудом собралась с силами, не показала раздражение. Не на что, потому что, раздражаться, не стоит Андронов её эмоций. Внимания не стоит. Пусть Дарья тратит на него силы, Славе такой аттракцион точно не нужен.

У неё очерк и сестра, а не… собственно, даже определение безликому «не» не найти. Полевой роман? Быстрые потрахушки? Снятие напряжение путём сексуальной разрядки? Скажите ещё – любовь…

Зашла в умывальную, брызнула в лицо противной тёплой водой. Как же хотелось окунуть разгорячённое отчего-то тело в ледяную воду, но лилась тонкой струйкой только тёплая, как парное молоко, мутноватая жидкость.

Посмотрела на себя в зеркало. Отражение показало привычную картину. Правильные, как у сестры, черты лица, пухлый рот, белые ровные зубы и выразительные, светло-карие с прозеленью глаза – Калугинские, семейные. При одинаковой внешности Ляля считалась красавицей, Славе же такой статус двести лет не нужен. Ни к чему ей.

Засунула голову под воду, намылила короткий ёжик, быстро смыла, отряхнула ладонями, выпрямилась. Немного, но остудилась, привела мысли в порядок.

Вышла, поправляя на ходу влажную футболку, столкнулась с заспанным Ромычем.

– Ты бы хоть флаг вывешивала, что моешься, Слав, – нахмурился тот. – Сейчас бы зашёл, не удержал и съел тебя, Красная шапочка, – растёкся в дежурной скабрезности.

Охота мужикам шутить по тупому, намекать на невозможное, Славе не жалко. Бедолагам и без того приходится держаться при Ляле, пусть хоть с ней пар выпустят. Позубоскалят, понамекают от души.

– И получил бы нервное потрясение, – хрюкнула Слава. – Ходил бы потом к психологу, лечил посттравматический синдром, Серый волк.

– В кого ты такая заноза, а? – Ромыч потрепал Славу по голове, как забавного щенка, лопоухого и дурного.

Вообще-то такое отношение нервировало. Скользкие намёки, предложения в лоб «отойти в сторонку, подружить телами» не задевали. Дело житейское, послала подальше, и вопрос закрыт. Отношение же покровительственное, будто свысока – выводило из себя.

– Ну тебя! – фыркнула Слава, не утруждаясь скрыть эмоции.

Блин, хватило с неё выходки Андронова, когда умывал её, заставил высморкаться, как глупую первоклашку. Не хватало, чтобы остальные так же начали относиться. Лялька есть – вот с ней сюсюкайтесь на здоровье, со Славой не надо.

У Славы разряды по боевым искусствам и скалолазанию, она альпинистка, стреляет без промаха, спортивная подготовка на отлично. Смотрят же на неё, как на существо второго сорта – это оскорбительно. Хоть и не удивляет от военных-то…

У самой отец такой, хоть как доказывай, что женщина – полноправный, полностью дееспособный член общества, ничего не выйдет. Женщина – это придаток мужчины, желательно не досаждающий, не мешающий, удобный. Фигушки вам всем, господа сексисты!

– Платон, ты за Лялей? – увидела она спешащего к выходу служивого. – Возьми меня.

Одним им покидать блиндаж запрещалось строго-настрого, что тоже порядком нервировало. Особенно, когда некоторые майоры берут шоколад, чтобы угостить полевого хирурга…

Так, последняя мысль совсем не понравилась Славе, она едва не плюнула под ноги. Прямо ужас, что такое. А-а-а-а!

– Защиту надень, – скосил взгляд Платон, останавливаясь рядом со Славой.

– Тихо ведь! – попыталась возмутиться та.

– Защита, или никуда не пойдёшь, – спокойно ответил Платон. Да, блин! – Мне неприятности с командиром нахер не всрались, Слав, – примирительно продолжил, подтолкнув Славу в направлении их с сестрой комнаты.

Ляля закончила свои дела, болтала с Михой, дисциплинировано ждала, когда её заберут. Вот она действительно не мешающий, не досаждающий… не придаток, нет. Ляля – самодостаточный человек, настолько, что вряд ли Слава встречала кого-то хотя бы близко похожего на сестру. При этом удивительно удобную, вопиюще неконфликтную, прямо кронпринцесса-пай.

Слава подсела к болящему. Выглядел он паршиво, сказывалась потеря крови, но улыбался бодро, может, крепился, не хотел ударить в грязь лицом перед девушками, трудно сказать.

– Как дела? – дружелюбно спросила Слава, хлопая по руке парня. – Что медицина говорит?

– Дарья Александровна говорит, заживёт до свадьбы.

– Ну, раз Дарья Александровна… – Слава обернулась. – А где она, кстати?

Анатолия Юрьевича – второго врача медсанчасти, тоже хирурга, – она встретила при входе. Курил на улице, наблюдая за плавно опускающимися сумерками. Дарьи было не видно.

– У себя, – кивнул Миха, показав на дверь во «внутренние помещения» медиков. – Отдыхает.

Всего три «отдельных комнаты», перегороженные деревянными стенами, носящими скорее декоративную функцию. Дунь-плюнь – развалится. Подобие личного пространства. В одной комнате обустроился Анатолий Юрьевич, в другой Дарья, третья – для среднего медперсонала, – пустовала. Поначалу их с сестрой хотели туда поселить, но командир выбрал держать сестёр к себе поближе, от проблем подальше.

– Ясно, – кивнула Слава.

Отдыхает, значит. После… молочного-то шоколада нужно отдохнуть, обязательно. Как иначе?.. Утомилась, наверное, жевать шоколад. Молочный, да.

С трудом удалось не скрипнуть зубами, подавить раздражение. С какой стати Славе разражаться? Пусть жена майора раздражается, если она есть, конечно, если вообще кто-то в своём уме выйдет замуж за такого-то педанта начищенного.

Губастая, лупатая и длинноногая девица точно была, Слава своими глазами видела. Вдруг она и есть законная супруга Андронова, а он ей здесь рога наставляет на виду обескураженных граждан.

Впрочем, граждане обескураженным не выглядели. Всем было плевать.

Славе тоже. Ей тем более!

Глава 8

Слава вытянула ноги поперёк глубокой траншеи, устроившись на деревянном ящике. Напротив сидел Платон. Она уже несколько часов кряду пытала его, расспрашивала о военном опыте, интересных случаях, увлекательных историях. Обо всём, о чём только мог поведать.

Рассказчик из Платона был неважный. Он больше хмурился, озадаченно чесал затылок, мычал: ну-да, ну-там, ну-как-то-так. Славе хватало и этого. Военные – не самые разговорчивые люди, не слишком-то красноречивые, часто косноязычные. Понимание же, что говорят с корреспондентом, и вовсе многих вводило в ступор.

К тому же самоцензура давила на нервы бойцов. Лишнего не сказать, не выдать ненароком то, что не полагается – это одно. Находить подходящий по смыслу эвфемизм на замену нелитературному слогу – другое, куда более сложное.

Славе удавалось заболтать любого. Ребята расслаблялись, забывали про приличия, начинали рассказывать живо, с огоньком, чего она и добивалась.

Вот и сейчас Платон перешёл на родной и могучий, в глазах появился азарт, воспоминания лились сплошной стеной, Слава писала без устали, решив, что потом поймёт, что нужно, что лишнее. Главное – наработать материал. Много. Разного.

Распахнулась дверь в медсанчасть, на пороге появилась Дарья. Взмахнула руками, будто делала зарядку, потянулась довольно, как кошка, щурясь на солнце. Ткань футболки натянулась, выставляя на обозрение налитую, объёмную грудь, обтянутую кружевом.

Платон скосил глаза в сторону Дарьи, вздохнул чему-то своему. Слава не разобрала – чему, не до того было. Она смотрела, как следом вышел Вячеслав Павлович, так же довольно щурясь на яркое солнце. Достал сигарету, подал Дарье, та взяла тонкими пальцами, изящным жестом прокрутила, поднесла к губам, предварительно облизнув.

Не Дарья Александровна, а маркиза де Помпадур!

Вячеслав Павлович чиркнул зажигалкой. Дарья прикурила, глядя в глаза галантному кавалеру. Оторвать бы ему ноги и вставить в место, для того не предназначенное природой-матушкой!

В это мгновение, по неизвестной никому причине, в первую очередь непонятной самой Славе, она громко, заливисто засмеялась, так, словно Платон рассказал что-то невероятно смешное, и сиганула ему на колени, обхватив шею двумя руками.

– Ох, пля, – прокомментировал ситуацию Платон, рефлекторно поймав Славу.

Усадил удобней, обхватил одной рукой талию, второй полез в карман за пачкой сигарет.

Дарья тем временем перевела взгляд на парочку Платон и Слава, улыбнулась, почти усмехнулась, сделала долгую затяжку, выбросила сигарету щелчком пальцев, закатила глаза и скрылась за дверью.

Вячеслав Павлович двинулся в их сторону, игнорируя Славу так, словно не видел в упор. Стены из песка и красной пыли видел, небо синее-синее, высоченное, видел, дерево-корягу, когда-то обгоревшее, но упорно дающее ростки, видел, а Славу – нет.

Издали рукой дал сигнал Платону, чтобы не отвлекался на его погоны, продолжал заниматься своим делом – давал интервью свалившейся на голову корреспондентке. Прошёл молчаливо мимо, не удостоив взглядом.

Славу аж передёрнуло. От самого ли майора или его приглаженного вида, или от… От всего! Она завозилась на коленях Платона, пытаясь встать, тот подхватил её двумя руками подмышки, приподнял, помогая.

– Блин, Слав, не делай так больше, – сказал Платон, сморщившись, как от навязчивой, появившейся некстати боли.

Слава вернулась на свой ящик, устроилась, взяла в руки тетрадь, пробежалась взглядом по последним строчкам. Вот же, всё из-за Андронова этого! Чтоб ему…

Дарья ещё! Что она вообще в майоре нашла? Зачем он ей нужен-то? Здесь мужиков – хоть по три раза в день меняй, никто не откажется, а ей Вячеслава Павловича подавай… Тьфу!

– Чего? – Слава посмотрела на Платона. – Отвлеклась, прости.

– Говорю, не делай так больше. Захотела майора своего позлить, прыгнула на меня – ладно, мне не жаль, но не ёрзай так резво задницей. У меня аж встал!

– Че-е-его? – Славка уставилась на Платона, будто он околесицу нёс несусветную.

В первое мгновение и правда не поняла, что встал, где встал, зачем встал.

Платон ответил губами, молчаливо проговорил слово из трёх букв, из той самой, обсценной триады.

– Не придумывай, – отмахнулась Слава. – Скажешь тоже, встал у него.

– Ну, не встал, – согласился, широко улыбаясь, Платон. – Так, привстал маленько. Лёгкий реверанс, – подмигнул, глядя в упор на Славу. – Это знаешь, как ощущается? Как если бы на младшую сестру встал, не, даже на младшего брата. Прикинь? А оно мне надо? Тысячу лет, не надо. Так что, давай в следующий раз без вот это вот, – он повихлял задом, отчего деревянный ящик под ним громко хрустнул.

– Хорошо, – засмеялась во всё горло Слава. – Слушай, а на порносайте как называется твоя категория? С братом, – хрюкнула от собственного ржача.

– Дурная ты девка, Славка, – загоготал Платон. – Нет таких категорий, потому как запрещено на уровне законодательства. Ясно?

– Ясно, ясно, – закивала та в ответ. – Так и запишем, в просмотрах порнушки уличён не был. Поведение достойно звания офицера.

– О чём разговор? – вмешался третий голос.

Слава подняла взгляд. Рядом возвышался Гусь, с усмешкой разглядывая гогочущую парочку.

– Обсуждаем категории порно. Вот ты какую предпочитаешь, Витёк? – истово давя улыбку, с серьёзным лицом поинтересовался Платон.

– Никакую, – ответил Гусь. – Мне сейчас только порнушку глянуть, и на силе инерции можно в космос взлететь.

Все дружно засмеялись, как над самой смешной шуткой в мире. Такое бывает, в военный быт вдруг приходит что-то из мирного существования, пусть всего лишь скользкая шутка – и становился чуточку легче дышать, строить планы, смотреть в будущее.

– Тебя командир зовёт, – просмеявшись, сказал Гусь, глядя на Платона.

Тот встал, одёрнул форму, попытался стряхнуть с неё пыль, безуспешно, и поспешил в сторону блиндажа.

Виктор уселся на место Платона, почесал переносицу, окинул Славу взглядом, словно примерялся или раздумывал над чем-то.

– Слушай, Славк, – протянул он, глядя в упор на неё. – Ты за что майора так не любишь?

– Я не люблю? – вылупилась та в ответ, дёрнула ноздрями в возмущении.

Не любит она майора. Не любит! Во-первых, не за что. Во-вторых, наплевать ей на майора с высо-о-о-о-окой колокольни! Самой высокой! Выше Бурдж-Халифа!

– Плевать мне на майора, – дёрнулась она, будто укусил её кто-то. Ядовитый. – Плевать, – проговорила по слогам для надёжности.

– Оно и видно, – усмехнулся в ответ Гусь. – И на Дашку ты зуб не точишь, конечно.

– Нет, конечно, – Слава напустила на себя серьёзный вид. – За что мне зуб точить на Дарью Александровну? Она бельём с нами поделилась, шампунь выделила, зубные щётки… Мне-то ладно, а Ляле совсем грустно было бы без этого минимума. Так что на Дарью Александровну я не злюсь, не за что потому что. И на майора тоже, – добавила она твёрдо.

Ведь правда не злилась, просто бесил он её, и сильно, ведь это не то же самое, что злость.

– Верно говоришь, – кивнул Гусь. – Мужики с панталыку сбили, говорят лямур-тужур у вас, всё такое… что знакомы вы точно дольше, чем с базы, значит, дело нечисто, было что-то. Я-то понимаю, что знакомство ваше явно дольше, чем с базы, но в лямур с тужуром не верю. Приставил папа к вам с Лялькой смотрящего, с твоим характером присмотр поперёк горло должен быть. Но чтоб настолько… не верю. Для мужиков потрахушки с последующем сексом в мозг – рабочая версия, я бы на месте майора тоже не опровергал, лучше так, чем правда про папу генерала. И всё ж интересно, за что ты на Андронова крысишься?

– Раз знаешь, что его папа приставил, значит, должен понимать, за что, – зашипела Слава. – Карьерист хренов! На чужом горбу в рай въехать хочет! Как все служить, расти по карьерной лестнице – это не для Андронова, – выплюнула фамилию. – Легче отцу моему подмахнуть и брату. Выслужиться, вывернуться ужом, получить очередное звание. Сидит в штабе, Игнату жопу вылизывает, за мной вызывается присмотреть, что угодно, лишь бы не служить честно, как ты, Ромыч, Платон тот же, Дрон, да хоть Лёха с его драгоценной картошкой, – развела она недовольно руками. – Погоди, ещё орден вручат за героическое пребывание в медсанчасти. Спасение чресл военно-полевого хирурга.

– За чресла хирурга можешь не переживать, они, как граница – на замке, – усмехнулся Гусь. – А по поводу Андронова, уверен, ты ошибаешься.

– Да что ты? – вспылила Слава. – Сколько ему сейчас лет? Тридцать два, не больше? Может, тридцать три или даже тридцать четыре – пофиг! Майора же он получил лет пять назад. Вот и считай! Не сходится математика-то, – щёлкнула пальцами перед носом Гуся. – Я на первом курсе была, когда Андронов первый раз нарисовался, типа оказал услугу Игнату за мой счёт, и вуаля – через полгода майор! Вжик-вжик Калугинской палочкой, и волшебство!

– Ты что-то путаешь, Слав, – задумчиво проговорил Гусь. – Я должен был с приятелями попасть, – назвал одну из горячих точек, известную Славе. – Рапорт написал, ждал, что-то застопорилось, пока туда-сюда, парни уехали. Они с Андроновым служили, он тогда капитаном был. Заваруха была нешуточная, пиндец что творилось. Их под командованием капитана отправили на задание… в общем-то, в один конец отправили, понимаешь? – вопросительно посмотрел на Славу, та кивнула, понимая. – Причём бессмысленно, бесполезно, просто на убой. Есть цель – выполняй. А что цель – не цель, а ерунда на постном масле, всем по гланды. Андронов приказ выполнил, только не до конца. Не справился с поставленной задачей, которая нахер никому не впала, кроме парочки идиотов сверху, которым, понятно, виднее. Парней вывел живыми, несколько трёхсотых всего, и самого задело, говорили, контузило не хило. Только кого это волнует?

– В смысле? – не поняла Слава. – Спас личный состав. Невосполнимые потери на то и невосполнимые, что невозможно восполнить. Выходит, поступил согласно боевой обстановке.

– Он приказ нарушил. Нарушил приказ. Вслушайся: не исполнил приказ. Неисполнение приказа – это ограничение по службе до двух лет, либо арест до шести месяцев, либо дисбат до двух лет, а не пожурить в сторонке, как нашкодившего кота. За это сажают, Слава.

– Так он же людей спас!

– Не людей, а бойцов, чья прямая обязанность – справиться с поставленной задачей, какой бы ценой ни пришлось. Планируемые потери, – Гусь бесцеремонно взлохматил коротенький ёжик на голове Славы. – А Андронов эти планы по половому органу вышестоящих… Его долго потом мурыжили, трибунал – не трибунал, увольнение – не увольнение, в итоге в какую-то глушь заслали, чтобы сидел и не отсвечивал, пока за него хлопочут. Наверное, брат твой и кинул тогда подписку, только не из-за «типа услуги» за твой счёт, а потому что иногда надо по совести, а не уставу. Внеочередное звание присвоили Андронову за заслуги перед Родиной, а не перед твоей юркой жопкой. Можешь выдохнуть.

Глава 9

Слава привыкла ничего не бояться, прислушиваться к интуиции, полагаться на рефлексы, мышечную память, реакцию, которая зачастую опережала мысли. Если что-то или кто-то вызывал в ней страх, пусть безотчётный, или отвращение – это воспринималось вызовом, на который непременно нужно ответить. Необходимо просто.

Например, в подростковом возрасте она вдруг начала бояться змей, без видимых на то причин. Став взрослее, оказавшись в Азии, она первым делом отправилась на шоу змей, заставила себя сесть на первый ряд и, подавляя животный ужас, наблюдала, не отводя взгляда ни на секунду.

Дабы закрепить результат и вовсе съела сердце кобры – существует такой ритуал, обещающий мудрость и силу змеи съевшему её сердце и выпившему кровь.

Было ли Славе страшно, противно, жутко или всё сразу одновременно? Было!

С огромным трудом, перебарывая отвращение, заглотила то, что ей подали, запила тёплой, ещё более омерзительной водкой. Её откровенно трясло всем телом, она боролась с тошнотой и болезненными спазмами в желудке, но победила – удержала отвратительный коктейль в себе.

Вечер провела в непонятном пьяном угаре, ночью снились чудовищные кошмары. Слава куда-то бежала, чего-то отчаянно боялась, никак не могла выбраться из лабиринта, состоявшего из извивающихся тел змей. Утром же проснулась обновлённой, излечилась раз и навсегда от своего страха.

Змея – всего лишь животное, которому чаще всего нет дела до такой крупной добычи, как человек. И если знать его повадки, места обитания, инстинкты, можно избежать нападения. А если вдруг случится, единственное, что необходимо – это знать, как действовать.

Об этом своём эксперименте она не сказала никому. Братья бы не поняли, они, как типичные представители Калугиных, свято верили, что девочки созданы для красоты и созидания, а не для преодоления чего-либо, тем более страхов. Страшно? Спрячься за спину мужчины.

Сестра тем более не поняла бы, к тому же расстроилась. Иногда Слава думала, что Ляля мучается угрызениями совести, включая фумигатор…

Страхов высоты, глубины, воды, всего, что возможно и даже невозможно придумать, у Славы не было с рождения. Отец в сердцах говорил, что в дочери спит инстинкт самосохранения. Она же считала, что напротив – бодрствует. Её организм был готов почти к любым перегрузкам, к любой, самой экстренной ситуации. Мышцы ответят, иммунная система сработает на твёрдое «отлично». Она выживет, выстоит, выберется из любой передряги.

Однако существовала ахиллесова пята в бесстрашии Слава. Пауки. Она не боялась в прямом смысле, чего их бояться в климате, где чаще всего проживала… На всю страну всего-то два вида ядовитых – каракурт и жёлтый сак. И нужно о-о-о-очень постараться, прямо-таки задаться целью, чтобы быть укушенной этими тварями и впоследствии умереть.

В экзотических странах приходилось сложнее, там эта живность разнообразнее и опаснее, но всё же здравый смысл подсказывал, что тактика поведения как со змеями – элементарная техника безопасности и медицина, – более чем рабочая.

И всё же непреодолимое отвращение на грани ужаса присутствовало каждый раз, когда Слава видела любого, самого безобидного, крохотного паучка. Обычная паутина вызывала в ней омерзение на физическом уровне. Сразу хотелось убраться подальше, отмыться, казалось, всё тело покрывается липкой нитью, и тянет, тянет, тянет… Паучок же шевелит лапками, задевая каждую клетку, атом каждый.

Фу!

Иногда эта слабость – признать, что у неё арахнофобия или любая другая фобия Слава попросту не могла, – доставляла проблемы. Проснётся поутру в палатке, а наверху паук вьёт паутину, пыхтит, старается. Приходилось набираться сил, чтобы просто пошевелиться, убраться подальше, а после целый день думать, как возвращаться под родной полог, ведь там…

Б-р-р-р…

На позициях посредине пустыни этот страх стал настоящим бичом Славы, не проходящим кошмаром, отголоски которого не давали покоя даже ночью, во сне. Время от времени она видела пауков, пристроившихся средь деревянных ящиков в траншеях, на сухоцветах, растущих то здесь, то там, иногда в самом блиндаже, что не добавляло оптимизма.

Технически это были не пауки, а сольпуги – неядовитые, в общем-то, безобидные твари, но разве это имеет значение, когда впадаешь в ступор от одной мысли, что по потолку, прямо над тобой, может перебирать лапами эта гадость.

Признаться в своей слабости Слава, конечно же, не могла. Естественно, все бы поняли, возможно, убирали бы с глаз долой мохнолапых, чтобы не нервироваться девушку, но шуточки, которые сопровождали бы «спасательную операцию», доводили до белого каления похлеще любого страха и отвращения. К тому же позволить заподозрить, что неё есть болевые точки, Слава попросту не могла. Потому что не могла. И всё. Точка.

Приходилось мириться, терпеть и преодолевать, покрываясь порой холодным потом.

Слава шла впереди Ромыча, только что они прогулялись «на улице» – значит, поднялись из траншеи и прошли метров пятьсот по тому, что раньше было поселковой улицей. Развалины жилых домов, покорёженный гражданский транспорт, высохшие без постоянного полива кустарники и деревья.

У входа замешкалась, пропустила Ромыча вперёд, сказала, что чуть задержится. Условно безопасная зона, находиться вблизи входа в блиндаж не возбранялось, хоть и не поощрялось. Нейтральный участок, за который командир не сдирал с подчинённых шкуру, если им приходило в голову оставить там генеральских дочерей – свалившуюся головная боль и разросшийся мозоль одновременно.

Ромыч скрылся за дверями, Слава огляделась, вздохнула. Пройтись бы сейчас во-о-он к тому дому, виднеющемуся вдали, потом дальше и ещё дальше, пуститься бегом, размяться как следует, от всей души. Нехватка двигательной активности нервировала, сковывало тело. Увы, нельзя. Пообещала Ляле вести себя примерно, не доставлять неприятностей больше, чем уже доставила… Почему она родилась не такой покладистой, как сестра? Близнецы ведь.

Сделала шаг вперёд, замерла, покрылась мурашками, размерам с Нгоронгоро – самого большого кратера вулкана на Земле. По спине пробежал леденящий холод, горло перехватило обручем, лишая возможности вдохнуть, живот скрутило до тягучей боли, тело будто парализовало от ужаса. Прямо в глаза Славы смотрел паук, цепляясь лохматыми лапами за кособокий косяк двери.

Не такой и огромный, сантиметров пять-семь, не ядовитый – так называемый верблюжий паук, – и всё же заставлял цепенеть всем телом, покрываться холодным потом, ощущать сухость во рту.

Всего-то нужно сделать пару шагов, проскочить под мохнатыми лапами, зная наверняка, что сольпуга не нападёт, не прыгнет сверху, хоть и прыгучая гадина, и быстрая, не причинит реального вреда. Всего-то… но телу и охваченному страхом разуму не прикажешь, как бы ни старалась Слава, ни собиралась с духом.

– Ну? – услышала она за спиной голос майора, который ждал, когда Слава сделает шаг вперёд, чтобы пройти следом.

Она же не могла шагнуть, двинуться с места не получалось, не то что ногой, пальцем пошевелить не выходило.

Вячеслав Павлович обошёл Славу, слегка отодвинув в сторону её окаменевшее тело, махнул рукой, отгоняя ненавистную тварь. Та отскочила в сторону Славки, развернулась, понеслась на огромной скорости, кажется, готовясь расправиться с первым, кто попадётся ей на пути – перепуганной девчонкой.

Слава поняла, что задыхается, в самом прямом смысле. Это не было плодом воображения, реакцией на панику, она действительно не дышала, спазмом перехватило лёгкие. Пыталась выдавить из себя выдох, выплюнуть, выхаркать – не выходило. Воздух застрял пробкой где-то внутри, распирал до боли, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Услышала, вернее, почувствовала горячее дыхание рядом с макушкой, чьи-то невозможно горячие объятия, движение объёмной грудной клетки, которое словно вынуждало лёгкие Славы разжаться, впустить живительный кислород, после выдохнуть и вдохнуть.

– Вот так, Слава, дыши, дыши. Вдох, – через паузу продолжил. – Выдох. Вдох, выдох, вдох…

Ладони майора обхватили лицо Славы, большие пальцы поглаживали по щекам, опускались к подбородку, шее, снова поднимались и опускались, вынуждая отпускать неконтролируемый страх, прийти в себя.

– Всё хорошо? – поинтересовался Андронов, когда Слава почти пришла в себя.

Она повела глазами, разглядывая лицо майора настолько близко, что явственно чувствовала его дыхание. Опаляющее, пахнущее чем-то терпким, похожим на кофе с чёрным перцем и бадьяном. Убийственное сочетание.

Видела цвет радужки. Светло-карий, с ярко-жёлтыми кошачьими прожилками и тёмным ободком по краю. Ресницы тёмные и густые, бросающие тень на несколько резких морщин у прищуренных глаз.

Вздрагивающие ноздри, так, словно почувствовали что-то невероятно притягательное, что необходимо, жизненно важно вдыхать. Желательно полной грудью, во всю силу.

Загорелую кожу на лице, несколько крупных веснушек на скулах, устроившихся, как незаконный мигрант – нежданно-негаданно, без разрешения.

И рот… чётко очерченные, обветренные губы с резким контуром, указывающим на то, что обладатель таких губ слов на ветер не бросает.

По какому-то наитию Слава приоткрыла губы, втянула воздух, пахнущей пустыней, кофе, перцем, бадьяном и ещё чем-то… ужасно мужским, парализующим и невероятно притягивающим. Последнее обескураживало и отталкивало, вернее сказать – пугало.

– Слава? – вернул из внутренних, штормящих размышлений голос майора. – Всё хорошо? Пришла в себя?

– Всё отлично! – резко и хрипло ответила Слава.

Заёрзала, завозилась, вывернулась из рук Андронова, отскочила, опалила взглядом. Могла бы – спалила к чертям собачьим! Предала бы сильное тело и эти нелегальные веснушки аутодафе!

Аuto de fe – дело веры! Веры Славы в свои силы, в свои рефлексы, инстинкты, в здравый смысл.

– Точно? – всего лишь одним движением майор вернул Славу на исходную позицию. – Пауков боишься? – без тени улыбки спросил он. – Арахнофобия?

– Технически это был не паук. Сольпуги, они же фаланги, бихорки или ветряные скорпионы не имеют ядовитых желёз…

– Энциклопедические знания не дают защиту от чувств, увы. Бояться не стыдно, Слава. Чувствовать не стыдно.

– Ничего я не боюсь! – начала закипать Слава. – Отпусти сейчас же! Дарью Александровну будешь героически спасать, ей рассказывать о пользе чувств!

– Остынь, – майор сделал пару шагов в сторону, но из стальных рук не выпустил. – Сейчас своим видом сестру испугаешь, думаю, ей достаточно негативных эмоций, – выразительно посмотрел, безмолвно намекая на то, чьими молитвами Ляля оказалась втянута в ужасную авантюру.

– Да пошёл ты! – всё, что ответила Слава.

Крутанулась на месте, резко укусила за плечо, вцепившись со всей дури, почувствовала, как хрустнула кожа с мышцами под зубами, поймала непонятное, неконтролируемое торжество от этого звука. Пользуясь коротким замешательством, скользнула вниз, пройдя в ноги, провела приём, который хоть и не уронил, но заставил майора покачнуться от неожиданности.

Воспользовалась моментом, выскользнула, проехала по песку, поднимая слой пыли. Мгновенно поднялась за спиной майора. Не удержалась, лупанула между мужских лопаток со всей силы.

Без всяких приёмом и законов, просто по-девичьи, ладонями с оттягом, аж самой больно стало. Осталось лишь противно завизжать: «Вот тебе, получай!»

Зареветь, как в дешёвой мелодраме, и чтобы герой утешал, уговаривал и целовал в носик. Тьфу!

Развернулась на пятках и рванула в блиндаж, в комнату, с единственной целью – закутаться с головой в спальный мешок, чтобы избавится, наконец, от запаха этого… кафе с бадьяном.

Извращение какое-то!

У шторы остановилась, зачем-то обернулась, для чего – сама не поняла. Едва не лопнула от злости, чуть не разлетелась на миллиард осколков. Хорошо бы взрывной волной прямиком в ухмыляющуюся физиономию Андронова.

Который стоял, облокотившись плечом о косяк двери. Криво улыбался вслед несущейся Славе и будто думал о чём-то… Ой, да какая разница – о чём.

Главное – не спалить его от злости в очищающем огне.

Время инквизиции прошло, что так же жаль, как и то, что чувства неподвластны разуму.

Глава 10

Почему-то Слава считала, что она всесильная, способна держать любую ситуацию под контролем, что ничего не может произойти без её ведома, а если случится – она всё уладит. Сможет, выдюжит, как это случалось если не сотни, то десятки раз за её недолгую жизнь.

Даже здесь, на дальних позициях, посредине воюющей страны, где поговорка «пуля – дура» актуальна как нигде, Слава верила в себя. Жизнь одним-единственным щелчком по носу показала – вся Славкина бравада выеденного яйца не стоит.

Взрыв среди белого дня, когда казалось, вокруг совершенно безопасно. В итоге – поделённая на до и после жизнь. Всё, что помнила Слава – вспышка, удар в спину от взрывной волны, тяжёлое тело кого-то сверху, полный нос набитой пыли, а дальше непроглядная темнота.

Открыла глаза от резкого запаха, не сразу сообразила, где находится. На долю секунды показалось – всё, что произошло до этого: прилёт на военную базу с гуманитарным грузом, нелепый побег, спасение на позициях, ожидание подмоги – всего лишь сон.

– Не шевелись, – услышала голос Анатолия Юрьевича. Выходит, не сон.

– Я ранена? – пересохшим ртом прохрипела Слава.

– Нет, слава богу, – ответил врач. – Возможна контузия.

– Ясно, – кивнула Слава, повела взглядом по сторонам.

Виски ломило, в глазах плыло, но в целом состояние было терпимое, иногда поутру, после излишнего принятия на грудь, бывало хуже.

На соседней койке с закрытыми глазами лежал Дрон с голым торсом, грудь равномерно поднималась и опускалась, низ прикрыт простынёй, рука перевязана. Больше никого не было.

В течение бесконечной минуты пришло понимание, что произошло, вернулись воспоминания. Она ещё раз оглянулась в поисках сестры. Быть такого не могло, чтобы Славу зацепило, а Ляля не сидела рядом… что-то здесь было нечисто.

– Ляля где? – впилась она взглядом в Анатолия Юрьевича. – Где Ляля?

– Лежите, болящая, с Лялей всё нормально…

Под кривой подбадривающей улыбкой скрывалось что-то, и это «что-то» сильно не понравилось Славе. Отчаянно не понравилось, вызвало протест, желание вскочить и немедля действовать.

– Где Ляля? – Слава подскочила на кровати, стены блиндажа санчасти покачнулись, она сумела удержаться, тряхнула головой, упрямо удержавшись на ногах. – Что с моей сестрой? – проговорила она по слогам, на удивление твёрдо и громко, будто только испила ледяной, освежающей воды, а не мучилась от жажды.

– Вернись в постель, – Анатолий Юрьевич примирительно положил ладони на плечи Славы.

Она тут же отбросила руки, вывернулась, двинулась к дверям, на ходу одёргивая футболку. Или она сейчас же выяснит, где Ляля, или…

Никаких или! Она выяснит, где Ляля.

– Слава? – у дверей встретилась Дарья, более того, попыталась перегородить ей проход, смотря с подозрительной жалостью. – Слава, вернись в кровать, пожалуйста.

Слава окинула взглядом достаточно высокую, фактурную фигуры соперницы, вытянула вперёд руку, давая понять, что лучше не стоять на её пути. Отоварит – мало не покажется. Дарья не вняла. Недолго думая, Слава заставила её перегнуться пополам одним хорошо поставленным ударом в солнечное сплетение. Да, она не гуманистка, когда становятся на её пути, когда речь заходит о дорогих ей людях. Сметёт любого, отринув любые потуги совести и жалости.

Быстро добралась до блиндажа, где было подозрительно тихо. Подошла к дверному проёму столовой, увидела молчаливо стоящий личный состав, командира, нервно стучащего костяшками пальцев по столу, капитана Бисарова – он же Гусь – сидящего на скамье, обхватив голову, мерно покачивающегося из стороны сторону. Майора, смотрящего в никуда невидящим взглядом.

Потом, не обратив внимания на подошедшую, заговорили, заставив Славу обратиться в слух. Выходит, Лялю похитили. Вот так, среди бела дня, прямо из-под носа военных. Из-под её, Славкиного, носа! А она-то, дура, верила, что всё держит под контролем, что не существует ситуации, при которой она растеряется, что может произойти ситуация при которой она бессильна…

А эти горе-вояки? Просто сидят, вздыхают и ничего не делают? Сборище выпускниц института благородных девиц, а не военнослужащие.

– Что значит «ждать»? – вышла в центр помещения Слава. – Офонарели, что ли? Эта деревня в трёх шагах отсюда.

Она слышала название населённого пункта, где предположительно находилась Ляля, и точно знала, что расстояние – рукой подать.

– Операция по освобождению заложницы проводится, Владислава, – спокойно ответил полковник Дудко, после сжал губы в тонкую линию, придав и без того твёрдому выражению лица агрессивности.

– И вы собираетесь просто ждать? – уставилась она сначала на полковника, потом перевела взгляд на Бисарова, у которого желваки жили отдельной жизнью, как и вены на руках. – Ополоумели, да? – впилась глазами в майора Андронова. Могла бы – убила, испепелила, смешала с пылью прах и развеяла по ветру. – Просто сидеть, сложа руки, когда Лялька в нескольких десятках километров отсюда?

– Есть приказ командования, – бесцветно ответил майор, избегая смотреть на Славу.

Приказ… Неисполнение приказа – уголовная ответственность, она знала, но должно же быть что-то над. Выше, сильнее, важнее, то, чем руководствуются люди, а не пешки. Люди! С головами, душами, сердцами.

– Да пошли вы в жопу! – выкрикнула Слава.

В глазах снова потемнело, она покачнулась, едва не упала, молнией в голове пронеслась невыносимая боль, сердце истерично забилось, грозя захлебнуться и лопнуть. Развернулась и рванула на выход, плохо соображая, куда бежит, зачем. Кажется, за ней кто-то двинулся, она не сообразила.

В голове оглушающим рефреном звучала мысль: Спасти Лялю! Любой ценой, любым способом, каким угодно чудом!

Плевать ей на приказ. Она сама себе командование, сама себе совесть, сама себе друг и враг! Что ей сделает это сраное командование? Правильно, ничего! А если и сделает – наплевать. Наплевать. Нап-ле-вать!

Выскочила из траншеи, ловко подтянувшись, почему-то вспомнилось, что Ляля могла выбраться с такой глубины только за руку с кем-то… промчалась несколько метров к стоявшим вдали джипам, распахнула дверцу одного из них. Отлично!

Устройство максимально простое, без причуд. Главное – не удобство, не высокие технологии, а неубиваемость и высокая проходимость. Механическая коробка передач для Славы не проблема, найти ключ в салоне – тем более. Несколько движений, стиснутые до боли зубы, столб пыли из-под колёс.

Слава всегда отлично ориентировалась в пространстве. Несколько лет занятий в секции спортивного ориентирования, потом пеший туризм закрепили в ней этот навык. Перед глазами возникла карта страны, моментально высветилось название необходимого населённого пункта, сам построился маршрут, никакой GPS навигатор не нужен. Терминатор, а не девушка двадцати двух лет от роду.

Она сама заберёт Ляльку, и чёрта с два её остановят. Ни свои, ни чужие, никто, никакая сила во всей Вселенной не сможет остановить Калугину Владиславу.

Пусть командование со своими приказами утрётся. Дудко пусть утрётся! Бисаров утрётся! Майор… О, не было в обширном словарном запасе Славы таких слов, чтобы передать отношение к Андронову… Не существовало, и придумать она не могла, не сейчас. Сначала вытащит Лялю, а потом… потом… потом сотрёт с лица земли этого паука, раздавит.

Глянула в зеркало заднего вида, бронированный джип, на котором их с сестрой доставили на позиции, нёсся следом. Надавила на педаль газа, выжимая из машины всё, что возможно, сверх возможного. Столб красного песка вперемежку с густой пылью закрыл вид на автомобиль сзади. Она вцепилась в руль, сжала зубы сильнее, попыталась разогнать джип быстрее, запустить на максимум, взлететь, если получится.

Через пару минут раздался грохот, скрежет. Славу подбросило на сидении, покачнуло из стороны в сторону, лишь машинально накинутый ремень безопасности спас от полёта через лобовое стекло. Капот её джипа протаранил бок бронированного автомобиля, перекрывшего путь. Показался Андронов.

Быстро подошёл к двери, рванул на себя, отстегнул ремень, бесцеремонно выволок Славу, молча ощупал, как бесчувственный кусок бревна, на предмет повреждений. Тряхнул, словно куклу, явно горя желанием не просто потрясти, а оторвать голову и выброситься шакалам, не сходя с места.

– Жива? – наконец, произнёс он. Вернее, прохрипел, давясь собственной злостью.

– Да пошёл ты! – заорала Слава.

Если она и была контужена до этого и получила травму при ударе, то попросту не чувствовала этого. Какой-то ядовитый, до сего момента неведомый ей коктейль поднимался в ней, закипал, грозя разнести всё на своём пути.

– Слизняк, марионеточный вояка! Не можешь ничего, не хочешь, за погоны трясёшься, за место тёплое – так отвали подобру-поздорову! Я сама заберу сестру, верну её!

– Военная полиция уже работает, операцией спасения командуют, есть приказ ждать.

– Жди! Можешь пикничок забацать, пока ждёшь! Я ждать не собираюсь!

Развернулась, побежала в сторону бронированного джипа, рванула на себя тяжёлую дверь, нырнуть в салон, заблокировать двери не успела, зато схватила лежащий на сиденье автомат.

– Отвали от меня, Андронов, – чётко проговорила она, направляя оружие на майора.

– Ты правда думаешь, что убить человека легко? – прищуриваясь, смерил он взглядом угрожающую.

– Человека, который мешает спасти сестру – легко, – ответила Слава и пустила гремящую, отдающую во всё тело очередь в землю.

В назидание. Чтобы не сомневался. Говорят, она «отбитая наглухо», не зря говорят.

Майор не пошевелился, как стоял, так и продолжил стоять, напрочь игнорируя возможность отправиться к праотцам. Или не верил в то, что такое возможно, или не боялся смерти, или был ещё более «наглухо отбитым».

– Отошёл, – Слава навела дуло на майора, показывая, чтобы он отошёл от двери, пропустил её.

– Ты – дура, – спокойно ответил Андронов, однако с места не сдвинулся. Просто-напросто констатировал факт, с которым Слава согласилась. Она – дура. Только она хотя бы что-то делает, а не сидит на жопе ровно, потому что приказ. Плевать она хотела на все приказы, вместе взятые! – Через сорок минут ты будешь в деревне, разворошишь осиное гнездо, сорвёшь операцию людям, которые знают, что делают. Через сорок пять минут погибнешь сама – с тобой, на твоё счастье, церемониться не станут, уберут сразу, не разбираясь, что ты женщина. Через сутки погибнет твоя сестра – вот ей достанется, должна понимать, о чём я говорю, – посмотрел прямо в глаза Славе.

– Фиг они меня уберут, – окрысилась Слава.

Через какую-то долю секунды, Слава не успела моргнуть, как автомат был выбит из её, казалось, крепких рук, сама она сцеплена стальным захватом майора, а в ребро с силой упирался пистолет майора, доставляя ощутимую боль.

– Вот об этом я и говорю, Слава, – проговорил Андронов, надавливая сильнее. – Ты физически развитая, спортивная, выносливая девушка, но ты девушка – невысокая, с маленьким весом, а там боевики, которые тренировались убивать не один год своей жизни. Убивать – цель их существования. Не призрачные идеалы, которым они якобы служат, а смерть. Ты не спасёшь сестру, а погубишь её и себя, убив тем самым свою семью.

– И тебя, – зло выплюнула Слава.

Андронова точно по голове не погладят за гибель дочерей самого Калугина. Дисбатом не отделается, хорошо, если отец в ярости физически не устранит.

– И меня, – спокойно согласился майор, как-то странно согласился, с непонятной Славе интонацией, незнакомой.

Он отвёл дуло от бока Славы, убрал пистолет в кобуру, перехватил Славу, как тряпичную куклу, не давая и шанса на сопротивление. Какой же он сильный всё-таки, тело как из стали, каждое движение мышц – словно отлаженных механизм, работающий без устали.

Поставил перед собой, посмотрел прямо в глаза, снова Слава увидела жёлтые лучи на светло-карей радужке и тёмный ободок вокруг. И что-то ещё, что не увидела, скорее почувствовала, ощутила позвоночным столбом, что не понравилось, чему противилась всем организмом, телом и разумом.

– Мы спасём Леру, Слава, спасём, вытащим. Я вытащу, – проговорил по слогам Андронов, словно гипнотизировал словами. – Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу, – размеренно повторял, кажется, сотни раз, заевшей пластинкой:

– Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу. Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу. Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу. Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу…

Пока у Славы не закружилась голова, пока она не провалилась в этот карий взгляд, не зависла на жёлтых лучиках, запутавшись в них, как в паутине, пока, чтобы выбраться из одуряющего морока, не провела удар левой прямиком в печень – одно из самых болезненных мест.

Андронов чуть отшатнулся, выдохнул сквозь зубы, зажмурился от боли, открыл глаза, качнул головой, будто уговаривал себя успокоиться, и наконец хрипло проговорив:

– Блять, ты заноза несносная, – обхватил крепкими, горячими пальцами лицо, надавил с силой, а после…

После впился ртом в губы Славы, заставляя одним напористым движением, ответить на поцелуй. Сойти с ума, провалиться в бездну, из которой уже не выбраться. Обмякнуть, ослабнуть, сдаться на волю победителя…

Горячее, влажное дыхание, движение губ, языков, укусы, грозящие стать невыносимо болезненными. Сорвавшиеся звуки, стоны, хрипы. Жажда, которую никак не утолить, только продолжающимся до бесконечности, жарким, жадным, алчущим сплетением губ.

– В машину, – оторвавшись, проговорил майор, подталкивая потерявшую ориентацию в пространстве Славу.

На позиции они вернулись быстро и молча. В блиндаж вошли так же молча, не глядя друг на друга. Андронов распахнул штору в их Лялей комнату, усадил Славу на стул, взял скотч и, сжав губы, связал ей руки, как наручниками, под взглядом личного состава.

– Попытаешься бежать, свяжу ноги, – всё, что произнёс. – Изотов, головой отвечаешь, – кивнул Платону, развернулся и вышел.

– Славк, давай без чудачеств, – обречённо проговорил Платон. – Без того тошно.

– Ладно, – выдохнула Слава. – Ссать захочу, размотаешь или штаны снимать будешь?

– Штаны, – кивнул Платон. – Нахер тебя, Слава, не до шуток.

За временем Слава не следила, минуты тянулись как часы, часы казались вечностью, день превращался в бесконечность. Личный состав куда-то исчез, рядом остался Платон и ещё несколько человек, нервно переглядывающихся друг с другом. И курящий без остановки майор Андронов.

Появившемуся из ниоткуда старшему брату Слава почему-то совсем не удивилась. Генерал ФСБ должен был отдыхать в сибирском селе, посреди бескрайней тайги, на берегу многоводной реки, но оказался здесь – в пустыне. Дело житейское…

– Понятно, – всё, чем прокомментировал он связанные руки сестры.

Оторвал скотч резким движением, размял тонкие Славины запястья, крепко обнял, давая окунуться в родной до одури запах. Так пах папа, мама, дом, так же пахла Лялька…

– Всё, не реви, – шепнул он. – Сейчас Леру заберём, и домой.

Она успела обнять на прощание Платона, чмокнула в щёку Лёшку, пообещав с оказией прислать килограмм сто отборного картофеля. Оглядела комнатушку, в которой провела без малого неделю, схватила свои черновики, наброски рисунков Ляли, среди которых в основном красовался Гусь, и направилась в сторону вертолёта.

В кабине ждал Андронов. Они коротко переговорили с Игнатом, обсудили нюансы предстоящей операции. Слава чувствовала себя загнанным в угол, ничего не контролирующим, не решающим зверьком. В безопасности, да, но… невыносимо тошно.

Тревога, помноженная на животный страх за сестру, не проходящий ужас не давали покоя, не оставляли ни на секунду. Внутри что-то клокотало, бурлило, рвалось наружу, заставляя напрячься всем телом, чтобы не заорать во всё горло. Отчаянно, надрывно, на весь грёбаный свет, чтобы лопнули барабанные перепонки, порвались голосовые связки, чтобы сердце разорвалось, потому что иначе – никак.

– Всё будет хорошо, – услышала сквозь шум мотора и грохот лопастей, подняла взгляд на того, кто говорил.

Вячеслав Павлович улыбнулся Славе, провёл внешней стороной руки по щеке, мягко прикоснулся к губам, игнорируя смотрящего в сторону Игната.

Это было последнее, что запомнила Слава перед тем, как в кабине вертолёта оказалась Ляля в отвратительном чёрном балахоне, пахнущем пылью и ванильно-цветочной сладостью, а распластанное тело Андронова, оставшееся внизу, постепенно превращалось в точку…

Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу.

Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу.

Всё будет хорошо, с ней всё будет хорошо, я вытащу Леру, вытащу…

Глава 11

Не любила Слава Питер, Санкт-Петербург не любила, Северную Венецию тоже не жаловала. Даже не то что не любила, скорее была равнодушна, как впрочем к любому городу, в котором приходилось бывать. К Москве в том числе. Природа – вот её стихия, а не урбанистика.

Не понимала, чему восхищаются многочисленные приезжие и жители города. В историческую ценность не вникала. В целом всё понятно: Шуваловский дворец, Юсуповский, Аничков – всё уникальные памятники архитектуры, куда ни глянь – какой-нибудь памятник, но сердце не трепетало, разум не тревожило.

Ступала нога Пушкина по набережной реки Мойки, вот и прекрасно, в каком месте заходиться от восторга – совершенно непонятно.

Или знаменитые белые ночи? Ничего ведь уникального. В Мурманске, Архангельске, Ненецком автономном округе то же самое наблюдается. Забрался выше определённой широты – добро пожаловать в полярный день.

И только в Питере природному явлению придали сакральный смысл, возвели в культ. Причём всем миром!

Поношенный какой-то город, Ляля бы сказала «шебби-шик», Слава считала – тесный и потёртый. Весь, включая исторический центр, знаменитые проходные дворы, крыши и коммунальные квартиры – куда ещё и экскурсии водят! – депрессивные районы девятиэтажек с домами-кораблями, новостройки с человейниками и неустроенной инфраструктурой.

И всё-таки она жила в этом месте уже больше полутора месяцев, успела обзавестись знакомствами, побродить по нему. Нашла пару-другую приятных местечек, где можно с душой провести время, записаться на скалодром, чтобы не сойти с ума от нехватки двигательной активности, обнаружила приличные рестораны и кафе, освоила общественный транспорт, время от времени пользовалась каршерингом.

Сегодня солнце светило особенно ярко, совсем не по-питерски. Слава удивилась и немного обрадовалась. Заскочила в новенький трамвай, на ходу оплатила проезд, плюхнулась на свободное место, уставилась в окно сквозь поляризованные стёкла солнцезащитных очков.

– На Марсовом поле сирень зацвела, – услышала старушку с потёртой сумкой через плечо, устроившуюся рядом с товаркой – такой же сухонькой, припудренной и с морковной помадой на тонких губах. – Рановато в этом году.

– Обязательно нужно съездить, – деловито ответила вторая. – Как раз восемнадцатого бесплатный вход в Эрмитаж.

– Столпотворение на входе будет, – покачала головой первая. – Лучше в следующий четверг.

Старушки продолжали беседовать, строить планы. В музее Фаберже выставка «Красота святости и святость красоты», в музее Ахматовой обновилась экспозиция. О том, как жаль, что не встретят больше кота Осю – символа Фонтанного дома. Ещё о чём-то, важном для них и совершенно чуждом для Славы.

Она провалилась в свои мысли и воспоминания под перестук колёс трамвая и плавную речь попутчиц.

Вспомнила, как стрелой неслась к вертолётной площадке, где виднелся санитарный транспорт, крутился медперсонал военной базы. Рванула с места быстрее, чем осознала, что Игнат позволил остаться, что прямо сейчас привезли Вячеслава Павловича, и именно над ним хлопочет группа врачей. Понимание случившегося пришло позднее, сначала сработал рефлекс.

Подлетела, остановилась как вкопанная. До того момента она не видела смерть настолько близко, вот так, на расстоянии вытянутой руки. Костлявая рука умирания бросала тень на лежавшего на носилках. Черты лица неестественно обострились, желтоватая кожа натянулась на скулах, глаза впали. Это точно был майор Андронов и одновременно не он.

– Держи, – услышала сквозь шум взлетающего вдали самолёта и бьющегося в висках пульса голос Дарьи, в то же мгновение в её руках оказался бумажный конверт формата А4. – Сопроводительные документы. Для лечения, компенсации, не дай бог инвалидности нужно, если хоть одна бумажка потеряется, устанете восстанавливать.

Слава кивнула, прижала к груди бумаги, поспешила за быстро идущей Дарьей, ровным тоном докладывающей о состоянии пациента. В медсанчасти ярко горел свет, в дверях встретила невысокая, худая, средних лет женщина.

– Довезла? – кивнула она, глядя на Дарью. – Не сомневалась в тебе, Даш. В пятую, – громко крикнула в сторону, сразу подбежали два санитара, перехватили каталку с майором и покатили вдаль по узкому, длинному коридору.

Спасательное покрывало съехало в сторону, взору открылась распоротая одежда и следы запёкшейся крови на ногах, руках, в районе груди – везде. Слава обхватила ладонью рот, чтобы не закричать, но взгляда не отводила, так и смотрела вслед до самой последней секунды, пока спина санитара не скрылась из вида.

Это мог быть последний миг, когда она видела Андронова живым. Отчётливое, ясное понимание этого не позволило отвести взгляд в сторону. Отчего-то хотелось запомнить, впитать в себя всё. Вид, звуки, запахи, вибрации воздуха.

Через час, может быть три, целую вечность, как показалось Славе, в узкий коридор, заканчивающийся торцом с окном, глядевшим на плац, пришла Дарья. В камуфляжных штанах, светлой футболке, с убранными в высокий хвост иссиня-чёрными волосами – привычный вид. Из необычного – медицинские сабо на ногах и аромат духов.

– Хоть помылась по-человечески, – довольно проговорила она, садясь на соседний стул. – Зашла узнать, как дела, пока не уехала обратно. Работы немного, Романа задело, Гуся, двух парней из военной полиции – эвакуируем при случае, но Анатолю одному тяжеловато.

Слава кивнула, тяжело вздохнула, покосилась на дверь, ведущую в операционные. Обычная дверь, деревянная, покрытая масляной краской, с надписью по трафарету.

– Документы будут заполнять – следи в оба, лучше пусть Вера Максимовна заполнит, она знает, как лучше написать. Поняла?

– Поняла, – растерянно кивнула Слава. – Даш, извини меня, что… – посмотрела на хирурга виновато, – что приварила тогда.

Вообще-то, вины своей Слава не чувствовала. Она понимала, что распускать руки – последнее дело, но что-то внутри довольно мурчало и одобрительно поглаживало эго, говоря, что Дарья заслужила.

Во-первых, не стоило стоять на пути, во-вторых… а во-вторых – потому что. Потому что – железный аргумент.

– Извиняю, – немного нервно засмеялась Дарья. – Только имей в виду, ещё раз поднимешь руку, на одну сиську положу, второй прихлопну. Черепно-мозговая травма гарантирована, – повела она бровями, будто флиртовала.

Слава с вызовом фыркнула в ответ, она бы засмеялась, но нервное напряжение, висящее в воздухе, наэлектризованное ожиданием, неизвестностью, горечью, не позволило.

– Майора будут в Москву отправлять, без вариантов, – вдруг серьёзным голосом продолжила Дарья. – Но ему в Питер надо, к Заболотскому.

– К кому?

– Хирург. В Москве оборудование, понятно, но если кто и поднимет майора на ноги, причём в прямом смысле – это Заболотский. Не знаю уж, как ты этого добьёшься, но твоя задача сделать, чтобы его отсюда напрямую перевезли в Питер, прямо на операционный стол Заболотского.

– Поняла, – кивнула Слава.

– Заболотский Александр Яковлевич, – проговорила Дарья, назвала учреждение, где работал единственный хирург, который мог поставить Вячеслава Павловича на ноги. – Запомнила?

– Запомнила, – уверенно кивнула Слава. Естественно, она запомнила, выгравировала себе в памяти раз и навсегда: Заболотский Александр Яковлевич.

– Тогда я пошла, – Дарья поднялась, похлопала Славу по плечу, проговорила: – Сестре привет. Хорошая она у тебя. И вот ещё, – почти отойдя на метр, остановилась, посмотрела в упор, сказала, как пропела: – К слову, вдруг тебе интересно, у нас с майором ничего не было.

– Не интересно, – по привычке ершисто ответила Слава, глянула на говорящую исподлобья.

– Ага, я так и подумала, – согласно кивнула Дарья. – У майора защемление нерва шейного отдела позвоночника, я на гражданке массажем подрабатывала, пока контракт не подписала. Пригодились знания-то, – подмигнула. – Так что выдыхай, Чебурашка, верен тебе майор, как Ленин коммунистической партии.

С этими словами и скрылась за дверью.

Через несколько долгих часов появилась Вера Максимовна, быстро кинула, что всё прошло в рабочем режиме, что бы это ни значило, и скрылась в дебрях медсанчасти. Из чего Слава сделала единственно необходимый ей вывод: Андронов жив.

После Слава торчала под дверями реанимационной палаты, доводя до икоты медицинский персонал. Сам командир базы снизошёл до того, чтобы поговорить с упрямицей, отправить отдыхать в кимбу, или хотя бы не маячить, вызывая изжогу у медсестёр. Не тут-то было. Славе казалось, как только она отойдёт, случится важное, знаковое, решающее.

Медсёстры рычали, фырчали, косились, однако, предпочитали помалкивать. Никому не хотелось с дочерью генерала связываться, когда у самих звания не выше прапорщика, а то и вовсе в рядовых ходили, что симпатии к Славе не добавляло, но ей было безразлично. Она не доллар, чтобы все любили.

Один раз к Славе подошла полненькая кудрявая медсестра, с подушкой подмышкой, оглядела скептически, где-то даже по-матерински, хоть по возрасту годилась разве что в старшие сёстры, вздохнула, показала рукой на одну из дверей:

– Пойдём, поспишь хоть.

– Не пойду, – заупрямилась Слава.

– Пойдём. Ночью моё дежурство, если что, разбужу. Вообще-то его в медикаментозную кому ввели, так что никакого «если что» быть не должно, но если вдруг…

– Кома? – распахнула Слава глаза, покрывшись холодным потом.

– Ну, сон, седация, наркоз. Раньше завтрашнего обеда выводить не будут, так что поспи, а то людей пугаешь внешним видом. С Кентервильским привидением одно лицо, честное слово.

Слава согласно кивнула, вдруг почувствовав, что действительно устала, сильно, почти до обморока. И ужасно хочет спать.

– Меня Света зовут, – сказала толстушка, показав ямочки на пухлых щеках.

– Слава.

– Знаю, Калугина Владислава Степановна, – усмехнулась Света, взбила подушку и вышла из комнаты.

Наутро Владислава Степановна отправилась в кабинет к Вере Максимовне – майору медицинской службу, – и потребовала отправить Андронова прямиком к Заболотскому, в Питер или на Луну – не важно. Главное – к Заболотскому.

Вера Максимовна развела руками, сославшись на тысячу и одну инструкцию. Майора ждали в Москве, в именитой клинике. Слава решила, что найдёт тысяча вторую инструкцию, пошла к командиру базы, прямо из кабинета звонила отцу с просьбой, потом с угрозами и с ультиматумами всех мастей. Что-что, а список того, что она могла сотворить был огромным, и никто не сомневался, что именно так и случится.

Нашла контакты Заболотского, сначала рабочие – тот оказался на выходном, потом личные. Убедительно попросила Веру Максимовну объяснить суть проблемы, перевести с человеческого на медицинский. Конечно, для этого потребовался шантаж, подкуп и крошечная угроза разнести медсанчасть – почти не серьёзная. Почти. В общем-то, Слава была готова.

Александр Яковлевич после звонка из главного военно-медицинского управления – молитвами генерала Калугина, – внял просьбе Веры Максимовны и Славы лично.

Через двадцать восемь часов сорок три минуты спец-борт с майором Андроновым Вячеславом Павловичем, сопровождающими медиками и одним Кентервильским привидением поднялся в небо и направился в сторону Санкт-Петербурга.

Спустя полтора месяца Слава ехала в трамвае, смотрела на обшарпанные фасады домов, свежую листву на редких деревьях, ярко-сочные газоны в нечасто встречающихся скверах и слушала неспешную беседу двух сухоньких старушек об эстетических предпочтениях, принципах социалистического реализма, искусстве голландцев, фламандцев или итальянцев… С ума сойти!

Небольшая парковая зона перед корпусом госпиталя встретила безудержным гвалтом птиц и редкими пациентами, выбравшимися на прогулку. Время процедур, осмотров, большая часть в палатах.

Два совсем зелёных солдатика в полосатых казённых пижамах – жертвы пневмонии, – стояли на крыльце.

– Здоров, Слав! – махнул один из них рукой, затягиваясь сигаретой.

– Здоров, – Слава подошла вплотную. – Василий, курение вредно, – назидательно, в полушутливой манере, сказала она.

– Учту, – деловито кивнул Василий, широко улыбнувшись, сверкнув щербинкой между зубов.

Слава засмеялась, отправилась в холл, снимая на ходу ветровку.

– Здрасте, Мария Александровна, – поздоровалась с гардеробщицей.

– Проходи, – та открыла стойку, пропуская. – Туда в уголок повесь, к практикантам.

– Спасибо! Это вам, – сунула в руки Марии Александровны большую, сочную грушу из пакета. – Угощайтесь.

Лифт проигнорировала, быстрым шагом поднялась на нужный этаж, прошла в отделение, по пути кивая пациентам, медикам, постовой сестре, завхозу, те отвечали точно так же приветливо.

За время, проведённое в стенах отделения, Слава подружилась со всеми медсёстрами, узнала имя любимого кота процедурной сестры, что ординатор Петухов увлекается ездовым спортом, живёт за городом и держит трёх псов породы хаски, а второй, Игнатьев, приехал из славного города Тула.

– Здравствуйте, Александр Яковлевич, – поздоровалась она, покачнувшись с пятки на носок, увидев спасителя Андронова.

– Здравствуй, здравствуй, Владислава, – улыбнулся тот. – Говорил со «Спутником», вас берут. Нужно подписать бумаги и оплатить, естественно.

– Не вопрос, – довольно закивала Слава и едва не кинулась на шею к Заболотскому от радости.

Оказалось, что несколько операций подряд, лечение в стационаре – лишь начало пути. Нужна хорошая реабилитация, лучшая, и чем быстрее, тем лучше.

Военно-медицинское управление министерства обороны предоставляло и оплачивало, но не то, что необходимо в конкретном случае. Вячеслав Павлович начнёт передвигаться самостоятельно, может быть без опоры, но многие и многие проблемы будут не решены. Медики не боги, нужно оборудование и индивидуальная программа восстановления.

Подходящая по всем статьям программа нашлась в частном реабилитационном центре «Спутник», денег, правда, стоила немереных, и очередь была конская. Проблему с очередью решил Александр Яковлевич, финансовый вопрос взяла на себя Слава. В конце концов, она не бесприданница, в крайнем случае, есть, что продать.

Продавать не пришлось, Лена – жена брата Николая, руководительница благотворительно фонда «Надежда», – выделила средства, ещё и отчитала Славу от души, что та сразу не обратилась.

– Дурында ты, Слава, – заявила она по телефону. – Мы, Калугины – сила, потому что держимся вместе!

Совершенно счастливая Слава распахнула дверь в палату, где у намытого окна с отодвинутыми в сторону жалюзи, опираясь на ходунки, стоял майор Андронов.

– Здрасте, – пропела Слава.

– Здравствуй, здравствуй, – ответил Вячеслав Павлович, тяжело вздохнул и направился к кровати.

Глава 12

– Сегодня среда, – сказала Слава, глядя на Вячеслава. – В буфете ватрушки, те самые. Сходить?

– Не надо, – Андронов тяжело вздохнул, устраиваясь на кровати поверх одеяла.

– Ладно, я хотела подсластить пилюлю, – с этими словами она села на кровать и начала стягивать носок с мужской ступни.

– Единственное, что может подсластить пилюлю, это если ты оставишь мою ногу в покое, – флегматично ответил Андронов. – И меня тоже.

– Попытку я засчитаю из гуманизма, – деловито кивнула Слава и тут же начала делать упражнение, которому научил местный реабилитолог.

Майору полагались десять сеансов физиотерапии, которые давно закончились. Платные услуги в стенах госпиталя предусмотрены не были – помощь оказывалась исключительно бесплатно для пациента, отклик же на терапию оказался хороший.

Слава не долго думала, прежде чем освоить новый вид деятельности, что не очень-то нравилось майору, но мало волновало саму Славу.

Упражнения делать надо? Надо. Вот и всё. Не тема для дискуссий.

– Слав, тебе когда-нибудь говорили, что людям нельзя причинять добро? – зажмурившись от боли, простонал майор.

Боль – это хорошо, это хороший знак, отметила про себя Слава. Первое время она ужасно боялась причинить дискомфорт, отдёргивала руки, пока не убедила себя, что так надо. Необходимо потерпеть. Одному боль, другой неудобство от причинения этой боли.

– Да, слышала такое, – небрежно ответила, повторив движение.

– Тогда, может, внемлешь народной мудрости? Тебе несложно, а мне приятно.

– Не-а, – Слава растянула губы в злодейской улыбке, в стиле вселенной Marvel.

– Весна на улице, найди какое-нибудь занятие. Над очерком поработай, в горы смотайся, любовника заведи, в конце концов, – закатил глаза болящий, после снова зажмурился, выдохнул сквозь зубы, явно сдерживая болезненный стон.

– Я ездила на Большие скалы, – отчиталась Слава, не обращая внимания на недовольство. – Представь только, здесь есть скалы. Везде пишут, что Питер стоит на болотах, а оказывается скалы есть. Правда, «большие» – преувеличение года, но размяться хватило. Ещё там, на Ястребином озере, есть тропа Хо Ши Мина – придумали же название…Хо Ши Мина! Северный Вьетнам просто, а не Венеция. Живописное местечко, кстати, обязательно там побываем.

– И как я жил без этой тропы?.. – проворчал Андронов.

– Я ещё на экскурсию по линии Маннергейма ездила, тоже интересно. Представь только, фортификационные сооружения ещё до тридцатых годов двадцатого века строили, они до сих пор стоят.

– В Австралии начинается пляжный сезон, может, ты там какие-нибудь тропы поищешь? А скал там… видимо – не видимо. Каменная волна, Двенадцать апостолов, Голубые горы, говорят, красоты неимоверной.

– Голубые горы – отличная идея! После «Спутника» подумаю, – кивнула деловито. – Остались формальности, Александр Яковлевич сказал, меньше чем через недельку отправят.

– Я говорил с тобой по поводу «Спутника», – напрягся Андронов, сморщился недовольно, попытался вывернуться, но не тут-то было. Слава – сильная девушка, несмотря на худобу, майор же пока был слаб. – Это дорого, неоправданно дорого, – интонацией выделил «неоправданно».

– Оправдано, – отрезала Слава. – Мы с Александром Яковлевичем и Марией Павловной, завом физиотерапии, перебрали все возможные варианты реабилитации, у «Спутника» лучшие в нашем случае.

– В моём, Слава, в моём! У меня пострадало тело, а не голова, я в состоянии решать вопросы собственного здоровья!

У Славы хватило выдержки не озвучивать то, что недавно он не мог решать даже вопросы собственного мочеиспускания, проглотить недовольный тон и злость в глазах. Поставит на ноги, потом поговорят.

Потом-то она всё выскажет, за каждое недовольство в голосе майора выдаст и раздаст. От всей широты Калугинской души. Пока же промолчит… да… промолчит. Погода на улице чудесная, солнце яркое-яркое, небо голубое, листья распустились, на Марсовом поле зацвела сирень. Словно не бывало туманно-серой, откровенно Питерской, депрессивной мглы.

– Фонд «Надежда» уже оплатил лечение, – всё, что ответила Слава. – Средства вернуть невозможно, – пожала она плечами. – Придётся искать другого пациента.

– Пусть ищут, – махнул рукой Андронов.

Слава отвернулась к окну. Медленно, с расстановкой досчитала до пятидесяти и обратно. Интересно, если она прямо сейчас придушит майора подушкой, это будет считаться самообороной или, например, состоянием аффекта? Что-то же должно её оправдать… Потому что, честно говоря, надоело! Задрало!

– Когда ты поймёшь своей хорошенькой головкой, что нельзя причинять добро? Понимаешь, нельзя, – сквозь зубы проговорил Вячеслав Павлович.

– Форма черепа у меня красивая, согласна, – широко и нагло улыбнулась Слава.

– Владислава!

– Что?! – Слава всё-таки вспыхнула.

Не вышла бы из неё сестра милосердия. Нет в ней терпения, ни на грош не отыскать такую добродетель. Обещала себе спокойно сносить Андроновское недовольство, в конце концов, после стольких операций, боли, наркозов он имеет полное право быть капризным. Не в себе быть. Её дело – поставить на ноги, а после… потом подумает, что после.

– Я не нуждаюсь в благотворительности, и в помощи твоей не нуждаюсь тоже!

– Что-то я не вижу здесь толпы желающий помочь!

– Тебя это не касается, – отчеканил Андронов.

– Помню я, помню. Отец не может приехать, он занят, сестра на гастролях – тоже занята. А я, как видишь, свободна, – наигранно развела руками.

– Так найди себе занятие, – огрызнулся Андронов.

– Сама решу, что и где мне искать! – взвилась Слава, ещё немного, врезала бы, честное слово.

Может не со всей силы… Хотя нет, со всей! Чтоб захлебнулся от боли и слабости, заодно мозг начал функционировать. А то с туалетом проблема решилась, а с головой нет!

– Да какого чёрта!

– Ты издеваешься? – подпрыгнула Слава на месте. – Ты Лялю спас! Закрыл собой мою сестру! Если бы не ты – это она… её бы… – с трудом сдержала слёзы.

– Знаешь анекдот про последние слова Александра Матросова? «Ёб твою мать, скользко»! То, что я, как дебил, подставился, не делает меня героем, а тебя обязанной. Понятно?

– Не понятно, – отчеканила Слава, насупившись.

Если бы она могла хотя бы для себя самой объяснить, почему она торчит в Питере – не самом лучшем месте на Земле, – зачем приходит почти каждый день в госпиталь, первое же время и вовсе жила в палате – она бы объяснила. Но ответа на эти вопросы у Славы не было, не находилось почему-то.

Благодарность? Несомненно! Только для выражения признательности достаточно было выйти на Заболотского, оплатить круглосуточную сиделку, необходимые медикаменты, если вдруг их нет в госпитале, реабилитацию, на удалении преодолевать административные препоны. Собственно, достаточно имени генерала Калугина, чтобы всё само решалось и оплачивалось, без непосредственного участия Славы.

Однако, Слава взвалила на себя ношу и понесла, зачем-то…

Ближе к вечеру выяснилось, что нужно ещё раз связаться с представителями «Спутника». Проблемы с оплатой, плюс вопрос перевозки повис в воздухе. Слава, стиснув зубы, не обращая внимания на повисшую в палате атмосферу, делала своё дело.

Недолго осталось терпеть плохое настроение майора и чуждый ей город, который, к слову, снова заволокло свинцовыми слоистыми облаками, закрыв и намёк на синий цвет. Все двести пятьдесят шесть оттенков предстали глазу, вызвав неприятие. Май месяц! Сирень цветёт, лето почти, на вид же – поздняя осень.

На пороге появилась постовая медсестра, приветливо махнула рукой Славе, лежащему на кровати майору, кивнула в сторону коридора. Сразу же нарисовались два санитара – здоровые парни призывного возраста, проходящие альтернативную службу. И им хорошо – рядом с домом, мамой и папой, и госпиталю – рабочая сила.

– Вторую кровать заберём, – прокомментировала своё появление медсестра. – Новенькие поступили, мест не хватает.

Андронова устроили в отдельной палате с двумя кроватями, одна – для Славы. Первое время было удобно, сейчас постель пустовала. Слава сняла жильё в относительной близости.

– Конечно, – приветливо ответил майор. – Сюда можно положить.

– Справимся, – отмахнулась медсестра. – Взяли! – отдала она распоряжение санитарам, те ловко толкнули стоящую у стены кровать, Слава только успела забрать свой рюкзак, лежавшей на покрывале.

Через пару часов Слава на цыпочках зашла в палату. После десяти вечера Вячеслав Павлович обычно спал под действием препаратов. Днём его мучали боли разной интенсивности, он упрямо старался обходиться без обезболивания, ночью, после укола, измученный организм вырубался.

Посмотрела на часы – половина одиннадцатого. Славина куртка осталась одиноко висеть на вешалке, гардероб был закрыт. Осталось проскочить мимо охраны, выйти через приёмный покой, вызвать такси и отправиться домой, спать. День был долгий.

Прошла к окну, всмотрелась в шапки деревьев и кустарников внизу. На улице, несмотря на белые ночи, темень. Небо заволокло тёмными, низкими тучами, лишь вдали виднелась тонюсенькая полоска света над крышами домов с торчащими рожками-антеннами, и похожий на жирафа одинокий строительный кран.

На улице громыхнуло. Раскат грома прокатился по деревьям, корпусам госпиталя, ударился о стекла приоткрытого окна. Следом несколько раз сверкнула молния, приближаясь от дальних домов прямо к Славе. Озарило в красно-оранжевый цвет сквер внизу, проспект через дорогу, проезжающую карету скорой помощи, мчавшиеся вдали автомобили. Сразу же грохнул ливень, ударяя в палату ледяными струями.

Слава быстро закрыла окно, оглянулась, чтобы убедиться, что Андронов спит, ещё раз посмотрела на улицу. Идея выйти на улицу без куртки и пробежаться под ливнем показалось сомнительной, что само по себе было странным…

Когда это Слава начала бояться дождя, грома, молнии? Глупости!

Просто поздно уже ехать домой, завтра в восемь утра контрольный звонок в «Спутник» и компанию, оказывающую услуги перевозки лиц с ограниченными возможностями. Последнее тоже выводило из себя майора.

Выдумал, что может добраться на такси. Его выводило из себя словосочетание «лицо с ограниченными возможностями».

Для того, чтобы возможности вернулись в полном объёме, нужна реабилитация, а не ослиное упрямство, – иногда хотелось сказать Славе, но она помалкивала.

Всё равно переупрямит его, не на ту нарвался.

Быстро привела себя в порядок после долгого дня, благо душ находился прямо в палате. Натянула смену белья, которая всегда болталась в рюкзаке – привычка, выработанная годами вольной жизни. Взбредёт в голову в середине дня отправиться к чёрту на куличики – ничего собирать не надо. Банковская карта, солнцезащитный крем и чистые трусы всегда с собой.

Поставила два стула вдоль стены, пристроила рюкзак в качестве подушки, с горем пополам уместилась, подтянув колени почти к подбородку, укрылась запасным байковым одеялом.

Ужасно неудобно, отвратительно просто. Затекает всё, что только можно, от шеи до пяток. Слава даже не знала, что пятки могут затечь, однако ж… пожалуйста, затекают! А ещё копчик, руки, поясница.

Попроситься что ли к дежурному ординатору в комнату для отдыха? Сегодня дежурит любитель хаски. Или к медсестре… Пф-ф-ф, и что ей в голову взбрело, зачем осталась?

После нескольких коротких провалов в тяжёлый сон под раскаты громы и сверкание молнии, Слава сползла со стульев. Кинула на пол одеяло, устроилась на рюкзаке, натянула на пятую точку свободный угол одеяла. Жёстко, прохладно, но хотя бы можно вытянуться, считай, с комфортом устроилась.

– Слава, Слав? – услышала сквозь сон. – Владислава!

– А?! – подпрыгнула в лёгкой панике, одновременно натягивая вниз футболку и хватаясь за голову. – Что? Укол? Врача?

– Ты почему домой не уехала? – с толикой раздражения спросил майор.

– Дождь, а я без куртки, – спросонок пояснила Слава.

– А-а-а-а, – усмехнулся Андронов. – Иди сюда, – поманил он рукой. – Устраивайся, – похлопал по кровати рядом с собой.

– Тебе неудобно будет, – искренне запротестовала Слава.

– Что-то не припомню, когда ты о моём удобстве пеклась, – усмехнулся в ответ. – До этого моё удобство – последнее, что тебя интересовало. Иди.

– Ладно, – растерянно пробормотала Слава, подошла к кровати, уселась на краешек, смиренно устроив ладони на своих оголённых коленях.

Гимназистка, а не Владислава Калугина – головная боль родителей, педагогов, пару раз командира одной отдельно взятой военной базы, прямо сейчас медперсонала госпиталя и конкретно майора Андронова.

– Перебирайся к стенке, – отдал распоряжение майор.

– Я с краю…

– Ты хочешь, чтобы я через тебя перебирался, если по нужде нужно будет встать?

– Ой! – пикнула Слава.

Действительно, перебраться через неё майору будет сложно, если в принципе возможно. Вот балда!

Слава перекинула одну ногу через лежащего Андронова, упёрлась двумя руками, чтобы случайно не задеть неподвижно лежащую ногу. Замерла на секунду от того, что мужские ладони обхватили её за талию, и от горячего выдоха, который достиг её вдруг вспыхнувшего лица. Что-то было в этой рокировке интимное, слишком откровенное, провоцирующее.

Она дёрнулась обратно, была остановлена сильными руками, которые приподняли её и скатили вбок, не позволяя вывернуться.

– Ложись, – Андронов спокойно приподнял угол одеяла, приглашая.

Слава нырнула, вытянулась по струнке, напряглась, сама не своя.

– Спокойной ночи, – пряча ухмылку, проговорил майор.

– Спокойной, – ответила Слава, пытаясь спрятать, замаскировать накатившее волнение под вопиющее спокойствие.

Глава 13

Просыпалась Слава от непривычного тепла человеческого тела рядом. Лбом она упиралась в грудную клетку Андронова, ногу закинула ему на бедро. Он лежал на боку и размеренно, глубоко дышал ей в макушку, прижимая к себе.

Она замерла, прислушиваясь к себе в сонной тишине раннего утра. Совершенно не хотелось сразу вскакивать, начинать день. Странная истома придавливала к постели, распластывала вдоль мужского тела, запускала волнующие волны внизу живота.

Подняла взгляд, который до этого упирался в пижаму из хлопка – мелкие пуговицы, против обыкновения, расстёгнуты ниже второй. Шея со следами загара, дрогнувшая ярёмная ямка, ключица со следом растёкшейся, почти сошедшей гематомы.

Слава подняла руку, отодвинула чуть дрогнувшими пальцами полу рубашки. Прикоснулась к желто-зелёному потёку, изначально бывшему багрово-синего цвета. Ушиб бронежилетом коснулся и внутренних органов, следы сверху – мелочи.

Провела пальцами по шее, скользнула по кантику волос, – как только майор смог встать, сразу привёл себя в порядок, – опустилась ладонями ниже, к плечам, чувствуя горячую со сна кожу.

Втянула носом запах. Немного больничный, с лёгким привкусом медикаментов, свежего геля для душа, дезодоранта и чего-то индивидуального, к чему, оказывается, успела привыкнуть, что стало родным.

Интуитивно подалась вперёд, уткнулась носом в выемку между шеей и ключицей, вдохнула полной грудью, задержала воздух. Впитывая в себя не только тепло и запах, но и странно щемящую атмосферу, волнение, поднимающееся в груди, лопающееся там на миллион пузырьков, которые растекались по всему телу, заставляя вибрировать.

Почувствовала, как напряглась широкая ладонь на её пояснице, потянула сильнее на себя, вынуждая вдавиться всем телом, приподнять ногу, выше закинув на мужское бедро.

Оголённым бедром ощутила эрекцию под пижамными брюками. На краю сознания мелькнула мысль – то, что она чувствовала сейчас, несколько больше, объёмнее, чем то, что однажды ей приходилось видеть, а может, просто показалось…

Мысли странно путались, прыгали, не позволяли сосредоточиться ни на какой детали.

Мужские губы опустились на шею Славы, выдохнули, опаляя дыханием, сразу начали скользить, оставляя лёгкие поцелуи, поднимаясь то выше, к скулам, мочкам ушей, то опуская ниже, к горловине футболки.

Чуть отстранившись, Слава, не слишком-то анализируя собственные действия, расстегнула одну пуговицу на рубашке Андронова, потом вторую, третью… пока не добралась до самого конца. Сдёрнула ткань с плеч. Оголила покачивающуюся от глубокого, чуть рваного дыхания грудную клетку.

Горячая ладонь майора оказались на спине Славы, под футболкой, запуская по телу миллион встревоженных мурашек. Она чувствовала поглаживания, становящиеся настойчивей и жаднее с каждой секундой. Чувствовала, как рука обхватила её тонкую талию и прижала к мужскому телу настолько тесно, что казалось – не осталось и миллиметра. Скоро футболка исчезла, её стащил Андронов, бросив раздражённо куда-то на пол.

На краю сознания Слава понимала, что происходящее некстати, как-то неправильно, не в том месте, не в то время. Лишь человек определённо тот самый – идеальный.

И пусть! Однажды у неё уже был продуманный план. Выбрано место, время, кружевные трусы и даже цветочки на ногтях изображены. Всё закончилось полнейшим провалом. Фиаско, которое какое-то время снилось, напоминая о собственной глупости.

Сейчас, в больничной палате, на односпальной кровати, в растёкшемся свете белой ночи, в рассветной тишине, которую прерывают лишь звуки сбившегося дыхания и поцелуев, именно с этим мужчиной секс казалось идеальной идеей, гениальной, необходимой, как минимум.

Она решила, что всё случится сейчас. С майором Андроновым. И даже если она когда-нибудь пожалеет – это будет результат её воли и её ошибки. Она решила. Сама. Лично.

Не раздумывая более, выдохнула, потянулась к губам майора, отметив полуулыбку на них. Почувствовала лёгкое, как пёрышко, касание, словно пробу снимал, прислушивался. Слава тоже прислушивалась, одновременно понимая, что в этот раз всё безупречно. Именно так, как надо. Для неё. Под неё. С ним.

Последующий поцелуй оглушил натиском, жадностью, граничащей с алчностью, откровенной, какой-то запредельной похотью, которую Слава впитывала, словно колодезную воду пила после засушливого дня. Погружалась в вихрь собственных ощущений, не позволяя себе вынырнуть ни на мгновение. Черта должна быть пройдена сегодня, сейчас.

Несколько раз рефлекторно качнула бёдрами, отмечая горячее тепло внизу живота, которое буквально толкало к простым, старым как мир движениям. Почувствовала мужские пальцы между своих ног, которые провели сверху вниз и обратно, и влагу, много влаги, жаждущей, требующей.

Её трусы исчезли так же быстро, как футболка. Она сама потянула за пижамные брюки Андронова, стащила до конца, помогла избавиться окончательно. Трусов внизу не оказалось – надо же, какое своеволие, – зато открывшийся вид продемонстрировал упругий, стоявший колом член, действительно больше, чем до этого видела Слава…

На долю секунды Славу взяла оторопь. Промелькнула ничтожно глупая мысль, помноженная на дурацкий страх, что… не поместится. Едва не съездила себя по лицу, чтобы привести в сознание. Не может не поместиться! Вернись в реальность из девичьих страхов, Владислава! Физиологией предусмотрено. Природа всё придумала и рассчитала, не будь ребёнком!

Майор, видимо уловив изменение в настроении, чуть сбавил напор, зато продолжил целовать тягуче мягко, закручивая сознание Славы в воронку чувственности, поднимая над землёй, заставляя парить. Выдыхать его желание, выдыхать взаимность.

Опускался по шее, к груди, губами обхватывал поочерёдно соски, заставляя выгибаться, тереться, теряться в невыносимо острых ощущениях, задыхаясь от них.

Он водил ладонью между её ног, заставляя вибрировать, дрожать, раскрываться, желать большего, в прямом смысле большего. Одного пальца, принёсшего вначале лёгкий дискомфорт, становилось мало, движений и трения – мало.

Она отвечала тем же, без стеснения целовала везде, куда могла дотянуться. Скользила губами по разгорячённой коже, всасывала, вдыхала, прикусывала, слизывала следы. Обхватывала руками плечи, шею, спину, прижималась, втиралась, как кошка, тянулась к губам, чтобы почувствовать ответ на жадный поцелуй, вернуть сторицей.

Секундная заминка произошла единственный раз, когда майор попытался приподнять Славу, чтобы она очутилась сверху, в позе наездницы. В первый раз она не была готова. Если бы было время привыкнуть к этой мысли, всё бы так и случилось, но времени не дали.

В следующее мгновение её подтянули, приподняли бедро. Майор головкой члена несколько раз провёл по влажным, припухшим половым губам, вызывая дрожь удовольствия, и одним уверенным движением вошёл до самого упора, заставляя Славу зажмуриться от боли.

Не сильной, но всё-таки боли, отчётливого жжения и распирающего чувства внутри себя.

– Слава? – услышала хриплый, глухой голос. – Слав?

– Продолжай, – ответила она с нервным смешком.

– Больно? Что-то… ты девственница? – майор простонал, медленно качнул бёдрами, внимательно вглядываясь в глаза Славы.

Та не отрывала взгляда от желтоватых прожилок на светло-карей радужке и тёмного ободка. Проваливалась в этот взгляд, как в бездну, отдаваясь полностью происходящему, не столько физическому, сколько эмоциональному.

– Мне хорошо, не девственница, – дёрнув кончиками губ, ответила Слава.

Первая волна дискомфорта прошла. На смену пришло удовольствие, пока осторожное, словно кошка лапой пробовала воду, но с каждым движением удовольствие становилось сильнее, яснее, отчётливее, и требовалось его всё больше, до самого победного конца. Пока оглушающий оргазм не взорвался в голове Славы белой, ослепляющей вспышкой, заставив выгнуться и почти закричать от остроты чувств. Громкий стон погасили губы напротив.

Слава подрагивала какое-то время, чувствовала точно такую же дрожь в мужском теле. Она только что лишилась девственности с… майором Андроновым? Вячеславом Павловичем?

Жизнь её не готовила, что собственное тело, натренированное и уверенное в своих силах, может сыграть с ней такую шутку…

Впрочем, стоп. Она сама решила. Это было её осознанное решение. Точка. И она ни о чём не жалеет. Точка.

Слава убрала руку Андронова со своего тела, заёрзала, посмотрела вниз, на простыню. Белёсое пятно красноречиво указывало на то, что майор в последний момент вспомнил о предохранении, пусть и сомнительном. Следы на самом члене – на случившейся факт: Владислава Калугина рассталась с невинностью.

Она перебралась через лежащего в нирване майора, прошла в уборную, там же располагалась душевая кабина и умывальник. С секунду смотрела на себя в зеркало, разыскивая изменения. Не нашла, лишь лихорадочный блеск глаз и припухшие от поцелуев губы.

Схватила несколько влажных салфеток, отнесла Андронову, сунула в руку со словами:

– Вытрись, мы не в турецком сериале, кровавые следы никому не интересны.

Андронов посмотрел вниз, перевёл взгляд на Славу, медленно вытер следы преступления.

– Я спросил, девственница ли ты… – начал было обалдевший Андронов, не выпуская из ошалевшего взгляда Славу, стоявшую совершенно голой, лишь собственная футболка накинула на плечо.

– И что не так? – повела плечом Слава. – В тот момент я уже вряд ли оставалась девственницей. Врут, выходит, в интернете, типа у спортсменок крови не бывает. Я, между прочим, спортивной гимнастикой занималась и акробатическим рок-н-роллом, пока борьбу окончательно не выбрала, на шпагат до сих пор сесть могу, даже на поперечный, и вот… пожалуйста! Кровь по ляжкам так и хлещет! – с улыбкой отставила в сторону ногу, демонстрируя размазанный, красноватый след.

Выхватила салфетки из ладони Андронова и отправилась обратно в уборную. Мыться.

Через десять минут она сидела в футболке и трусах, на кровати в пижаме лежал всё ещё не пришедший в себя майор, не отрываясь смотрящий на неё, как на произведение искусства. Мадонну какую-нибудь, Сикстинскую или Конестабиле, например.

Надышался Питерского воздуха, искусствовед от вооружённых сил!

Слава уставилась в телефон, сосредоточено блуждая в интернете.

– Что ищешь? – прокашлявшись, спросил Андронов.

– А? – подняла Слава немного расфокусированный взгляд, так сосредоточенно искала нужную информацию. – Какое средство экстренной контрацепции лучше. Не хочется, знаешь ли, становится мамой… – с этими словами Слава повернула телефон экраном к лицу майора. – Не думала, что их так много… и действующие вещества разные.

– Это вредно, Слав…

– Не вреднее, чем родить в двадцать два, – не дав договорить, деловито перебила Слава.

– Какая фаза цикла у тебя? – так же деловито осведомился Андронов.

– Лютеиновая, – давя улыбку, проговорила Слава, приподняв бровь. Давай, порази знаниями женской физиологии, майор.

– Понятно, третья. Шанс забеременеть минимальный.

– Понятно ему, – недовольно буркнула Слава, снова уставившись на экран.

Почему ей в голову не приходило носить с собой презерватив?.. Казалось бы – логичное, простое и эффективное решение, но нет…

Вдруг услышала сначала копошение на кровати рядом, потом нервный, рваный смешок, который быстро перерос в громоподобный смех. В то же мгновение майор сграбастал её в сильные объятья, усадил сопротивляющуюся на здоровую ногу, уткнулся ей в шею, давясь собственным смехом, пока Слава не дёрнулась пару раз от накатившего гогота и, наконец, не заржала совершенно беспардонным, счастливым смехом.

– Давай обойдёмся без этой отравы, – просмеявшись, проговорил Андронов, отложил в сторону Славин телефон. – Вдруг я именно для этого выжил…

Слава промолчала, неуверенно пожала плечами, обхватила себя руками, будто ей холодно. Слишком много мыслей, каких-то неясных, зыбких, пронеслось в это время в голове. Необходимо время, чтобы осознать, структурировать как-то, прийти к какому-нибудь выводу.

– Не хочу, чтобы ты считала, что я тебя использовал, – вдруг серьёзно сказал Андронов.

– Ну что ты, – в духе голливудского Джокера ответила Слава. – Это я тебя использовала.

– Заноза несносная, – ответил Андронов с мягкой улыбкой.

Глава 14

Слава ответила на телефонный звонок Игната, спеша по длинному больничному коридору.

– Привет, звезда наша, царевна Владислава, – проговорил он шутливо.

Слава будто увидела хитрый прищуру карих глаз и широкую белоснежную улыбку – семейное, Калугинское достояние.

– Привет, привет, – ответила, навострив уши.

Интересно, зачем звонит? У неё были хорошие отношения с братом, не слишком тёплые, в силу большой разницы в годах, по сути, он мог быть их с Лялей отцом по возрасту, но достаточно близкие. Ближе, чем с другими братьями, кроме Олега, вот с ним Слава была на одной волне.

– Ты знаешь, что твоей родной сестре собрался делать предложение капитан Бисаров? – огорошили её.

– Какой сестре?

Слава остановилась, нахмурилась, не в силах сообразить, о чём, вернее, о ком говорил Игнат. Нет, она не поглупела в одночасье, на неё не обрушилась внезапная амнезия, она отлично помнила, что родная сестра у неё одна-единственная, не просто сестра, а близнец, но слова «Ляля» и «делать предложение» не укладывались в одну строку.

Ляля была привлекательной, вернее – красивой. Парни наворачивали круги вокруг, глаз не сводили, вот только она никогда не смотрела ни на кого. Мужчин для неё будто не существовало, вернее, к ним предъявлялся такой список требований, что проще встретить гуманоида в арктических льдах, чем подходящего под её требования человека. И вдруг… предложение. Официально, дома, в присутствии родителей, братьев, семьи.

И кто?! Виктор Бисаров, тот самый Крокодил Гена, он же Гусь.

Максимально неподходящий мужчина для Ляли, настолько, что от одной мысли брала оторопь. Ничего в голову не приходило, кроме вопроса: «Да как так-то?!»

Слава, конечно, видела, что между этими двумя пробегал интерес, знала про тайную влюблённость сестры, подозревала в ответных чувствах самого Гуся, но чтобы предложение… Впрочем, трудно представить роман сестры без замужества. Ляля попросту не рассматривала для себя ничего из разряда «гражданский брак», «повстречаться, присмотреться», «подумать» и, упаси боже, «свободные отношения».

Иногда казалось, что сестра жила по законам восемнадцатого-девятнадцатого веков. Мыслила точно так же. Строгое воспитание, род деятельности, увлечения сказались.

– Питерская влажность так на тебя повлияла? – рассмеялся Игнат. – У тебя одна сестра – Валерия, она же Ляля.

– Это я от неожиданности, – засмеялась в ответ Слава. – Передавай мои поздравления, если она согласится, конечно. Или нет, я сама позвоню, – тут же опомнилась.

Естественно, она позвонит сама. Ляля – часть её самой, лучшая часть.

– Главное, чтобы отец согласился, – почти серьёзно ответил Игнат.

Слава закатила глаза. Начинается. «Главное, чтобы отец согласился»… что за атавизм? Зачем? Как в двадцать первом веке, в Москве, отец может не дать согласие на брак дочери? Каким образом запретить? С помощью каких юридических или моральных инструментов?

Мракобесие какое-то, честно слово!

Традиции, религиозное направление – понятно, только почти все Калугины живут в миру. Придерживаться средневековых обычаев совсем не обязательно. Вот она, Слава, точно не собирается устраивать подобное цирковое представление. Впрочем, она и замуж-то не собирается. Не в этом столетии точно, а до двадцать второго века вряд ли дотянет. Обойдётся без предложения и замужества.

Аминь!

– Не фырчи, – примирительно проговорил Игнат. – Лучше собирай вещички и приезжай. Думаю, Ляле понадобится твоя поддержка. Ну и Бисаров, вроде, друг тебе. К тому же «Спутник» недалеко от дома родителей, съездишь, лично посмотришь, поговоришь.

– Есть хоть что-нибудь, чего ты не знаешь? – для протокола фыркнула Слава, знала, что брат вмешивается в жизнь сестёр только в крайнем случае – Сейчас возьму билеты. Встретишь?

– Николай встретит.

– Ладно, напишу.

Зашла в приложение, глянула билеты на «Сапсан» – ожидаемо не нашлось. Конец выходных дней, туристическая столица. Взяла на самолёт, на такси до аэропорта Пулково рукой подать. Маленький он, Питер, компактный. В любую сторону полтора-два часа, без пробок быстрее.

Кинула сообщение Игнату, пошла, куда направлялась, в палату к Андронову. К майору Андронову, с котором накануне переспала.

Не он с ней, а она с ним – это важно. Теперь нужно с этим как-то жить…

Собственно, ничего особенного не произошло. Миллионы людей по всему миру занимаются сексом, вот прямо сейчас занимаются, и ничего. Планеты Солнечной системы продолжают существовать, не сходят с орбиты, метеориты продолжают свой путь, девятая планета бередить умы человечества. А раз ничего не изменилось во Вселенной, то волноваться не о чем.

Правильно? Правильно.

Слава просто больше не девственница, и хорошо. Оказалось, приятная штука – секс. Не на пустом месте человечество уделяет настолько много внимания сему процессу. Надо будут повторить. Вот хоть с Андроновым и повторить.

И решить для себя, как его теперь называть. Странновато сексуального партнёра называть по фамилии или званию… Хотя, почему странновато? Вот Андронов в качестве этого самого партнёра – странно. Остальное меркнет перед этим фактом.

В таких мыслях, скачущих как блохи, Слава подошла к нужной палате. Дверь оказалась приоткрыта, заглянула, замерла.

Андронов лежал на кровати, рядом, на тумбочке стоял большой полиэтиленовый пакет с фруктами, конфетами, другими гостинцами. У спинки кровати устроилась девица, Слава мгновенно оценила её и узнала. Та самая жертва гиалуроновый кислоты, долговязая, длинноногая, с патлами ниже поясницы, вьющимися крупными прядями.

Он что-то рассказывал, широко улыбаясь, не сводя взгляда с девицы, та щебетала в ответ, будто на ясно солнышко таращилась.

В завершении картины широкая ладонь майора придерживала за спинку ребёнка, который сидел совсем рядом, сосредоточенно водил пластмассовым супергероем по телу Андронова и болтал без остановки, обращаясь к лежащему:

– Папа, па-папа, па-па-па-па, па-па-па.

Слава развернулась на месте, на негнущихся ногах прошла по коридору, спустилась вниз, вызвала такси и уже через несколько часов вдохнула родной воздух Москвы.

Дома всё было по-прежнему, её комната стояла нетронутая, следы подростковых увлечений висели на стенах, стояли на столе и полках. Надо бы сказать маме, что можно забрать помещение, сделать комнату для гостей, например. Впрочем, в родительском загородном доме, двухэтажном и просторном, с бассейном во дворе, спортзалом и банным комплексом хватало места. «Детские» постепенно становились «семейными», когда дети женились, но продолжали приезжать в родовое гнездо, уже со своими детьми.

Слава обзаводиться семьёй, тем более детьми, не собиралась. Видела она сегодня одного отпрыска… на вид года полтора или два, может и три – ничего она не понимала в возрасте ребятни. Собственно, даже не поняла, сын у Андронова или дочка. Жёлтая футболка и зелёные штанишки не добавили ясности, как и светлые короткие кудряшки на затылке.

Отбросила мысли о малыше, как о незначительной ерунде, не играющей для неё никакой роли. Подумаешь, у Андронова ребёнок и патлатая дама сердца. Закономерно, что ребёнок есть, в общем-то. Инструмент для воспроизведения потомства имеется, работает отлично, так что было бы странно, если бы ребёнка не было…

Ерунда! Всё ерунда! Растереть и забыть!

Поднявшую голову обиду и возникший отчего-то стыд, вовсе затолкала ногами. С остервенением. Она решила переспать с Андроновым и переспала. Его проблемы, что повёлся и изменил своей лахудре.

Ладно, долговязая, человек не выбирает, каким родиться, всё решает набор генов, но для чего вкалывать столько гиалуроновый кислоты в губы, зачем филлерами настолько подчёркивать скулы? Наверняка же симпатичная девица… была.

Постепенно мысли о семействе Андронова отходили на второй план. Слава была рада увидеть Лялю, счастлива убедиться, что с ней всё хорошо. Глядя на разрумяненное, довольное личико – понимала, что отлично.

Она играла с племянниками, купалась в бассейне, проигнорировав предупреждение, что вода холодная, точно не холодней, чем в устье горных рек. Болтала с сестрой, братьями, пытала Олега о житье-бытье, говорила с Леной – женой Николая, узнавала новости о Калугиных, живущих в Сибири, в далёком селе, по общинным, совершенно чуждым ей традициям.

Ржала, как чумная, с Гусём. Вот это фортель! Чебурашка и Крокодил Гена, он же Гусь, породнятся. Просто умереть – не встать! Чудеса, да и только!

Наелась от пуза за праздничным столом. Домашняя, особенно мамина еда – это особый вид удовольствия, как и тепло семьи, которая принимает всех своих чад со всеми их странностями, радостями и горестями, в готовности протянуть руку помощи любому, кто входит в близкий круг.

Переночевала в своей комнате, утром съездила в «Спутник», побеседовала с лечащим врачом и заведующим отделением, решила последние организационные и юридические вопросы. Оставалось привезти пациента и поставить на ноги. Не так много, учитывая уже проделанный путь.

Вернулась в Питер, который встретил хмурым небом, тёмными, низко висящими тучами и пронизывающим ветром. Местные объяснили похолодание просто: «черёмуха цветёт». Вообще, как поняла Слава, существует миллион объяснений, почему погода дождливая, с ветром, и ни одной точной приметы, когда будет солнечная.

Ноги не несли по знакомой аллее, ведущей к крыльцу госпиталя, там стояли жертвы пневмонии, пряча за спиной зажжённые сигареты от проходящего мимо персонала – конспираторы года.

Хотелось развернуться и уйти, просто взять и развернуться. Что она здесь делает? Что забыла? Зачем? Как это выглядит со стороны? У Андронова есть ребёнок, девица с ногами от ушей, с волосами до поясницы. Каким образом Слава со своей навязчивой заботой вписывается в эту картину? Никак…

Не зря в «Учении двенадцати Апостолов» говорится: «Пусть запотеет милостыня твоя в руках твоих, прежде чем ты узнаешь, кому даёшь», её ведь этому учили. Ляля и Лена – самые добродетельные из всех Калугиных, – придерживались этого постулата, Слава решила по-своему.

На белой скамейке с чугунными ножками, типичном парковом диване, старше Славы лет на двадцать, сидела девица Андронова, самого майора и их ребёнка не было видно. Майор редко спускался на улицу, с помощью ходунков далеко он уйти не мог, а на инвалидную коляску смотрел с таким ужасом, будто та ему половину задницы откусит.

Девица закрыла ладонями лицо, сгорбилась как старуха, плечи мелко подрагивали, волосы упали вперёд. Торчали длинные, оголённые ноги с острыми коленями, стопы с высоким подъёмом упакованы в балетки с острым носом.

Слава невольно оглядела себя. Экстра-короткая стрижка, невысокий рост, дерзкий взгляд, кричащий, что заставить её плакать невозможно точно так же, как запретить солнцу вставать на востоке, футболка оверсайз, широкие джинсы-бойфренды, кроссовки.

Пацан-пацаном, ещё и девственности лишилась с женатиком. По всем законам жанра это она должна сейчас захлёбываться в слезах на скамейке.

– Не реви, – Слава шлёпнулась рядом с девицей, подняла было руку, чтобы погладить по спине, одумалась.

– Что?

Девица удивлённо посмотрела на Славу, точно косметологу оторвать бы руки… Симпатичная же девушка, но какая-то натянутая, как струна, неестественная. Голову держит, как кол проглотила, кисти рук сложила одну на одну, ноги перекрестила. Чудесатая. Жалко её стало отчего-то. Ещё и муж изменил… Пойти, что ли, Андронову нос сломать? Чтоб неповадно было.

– Не реви, говорю, – повторила Слава. – Всё нормально будет. Была я в «Спутнике», куда Вячеслава Павловича отправляют на реабилитацию, врачи уверены, что всё будет хорошо. У него реабилитационный потенциал, знаешь, какой? – Слава широко развела руки. – Во-о-о-от какой. Поставят на ноги, будет как новенький.

– А вы кто? – всхлипнула девица.

– Представитель фонда «Надежда». – Врать не пришлось. Она – Калугина, значит, представитель «Надежды». – А ты что подумала? – распахнула наиграно глаза, замахала руками. – Даже не думай, не было у нас ничего, и быть не могло, и…

– Владислава? – перебила поток убедительной речи девица. – Маша.

– Очень приятно, Маша, – Слава крепко пожала руку обалдевшей девице. – Всё верно, Владислава Степановна Калугина – представитель фонда «Надежда», – повторила она для убедительности, вдруг эта вобла с первого раза не поняла, что интерес у неё к майору исключительно деловой, по долгу службы.

Придумает сейчас того, чего не было. Славе тысячу лет не нужны разборки на любовном фронте, с женой случайного любовника. Театр абсурда какой-то! И это у неё, у Славки Калугиной… Верно Гусь сказал, чем глубже задница, тем с большей готовность она туда лезет. Обязательно влипнет в историю!

– Познакомились, девочки? – услышала знакомый голос сбоку, подпрыгнула от неожиданности.

Уставилась на вольготно сидевшего в инвалидном кресле Андронова. В серых тренировочных штанах и футболке, со следами загара на лице, несмотря на пару месяцев на больничной койке. На колене, ловко держась пухлой ручонкой, сидел малыш. Судя по кепке с изображением машинки и точно такой же в руках – мальчик.

Карапуз поднялся, переступил с ноги на ногу, скатился вниз привычным движением, отправился к одиноко растущему одуванчику, сорвал его, понюхал, издавая довольный звук: «А-а-а-а!», подошёл обратно к сидящему Андронову.

– Папа, – позвал он майора, протягивая зажатый в кулачке несчастный цветок. – Па-папа-па!

Всё на глазах изумлённой Славы, которая впервые в жизни не знала, как реагировать. Уйти с гордо поднятой головой? Продолжить сидеть, изображая «представителя благотворительного фонда «Надежда»? Врезать от всей души Андронову, чтобы почки вылетели в трусы? Погодите, по-го-ди-те, дайте несколько минут, чтобы сосредоточиться! Это же не решение о восхождении на зимний Эльбрус, здесь серьёзно думать надо, причём не только о себе, а о Маше этой, ребёнке, Андронове, наконец.

– Я не папа, – Андронов поднял карапуза, который залазил и слазил на коляску так, словно видел не в первый раз. – Скажи: «Дядя Слава. Слава».

– Папа! – засмеялся карапуз. – Слява, – показал на себя рукой, потом отогнул указательный палец и добавил: – Годиков, – видимо решив рассказать всю известную о себе информацию.

– Маш, говорил тебе, назови сына нормально. Петром, Иваном, Игорем, не-е-ет, назвала Святославом, в итоге парень путается, два Славы на семью! А я так и вовсе – «папа».

– У него сейчас все мужчины «папы», кроме деда, – немного грустно улыбнулась Маша. – Святослав – красивое имя.

– Красивое, красивое, – кивнул Андронов. – Давайте знакомиться. Святослав – мой племянник, почти двух лет от роду. Маша – мама Святослава, моя сестра. Меня, кстати, Слава зовут, – протянул он руку обалдевшей Славе. – Думаю, нам есть о чём поговорить.

Глава 15

В «Спутнике» реабилитологи действительно сотворила чудо, в отношении Андронова – точно.

Слава, поначалу ездившая ежедневно, постепенно отпускала ситуацию. Выходило, что долг, который сама себе придумала перед майором, она вернула с лихвой. Он уверенно встал на ноги, причём в прямом и переносном смысле – отец поспособствовал возвращению на прежнюю должность, избежать комиссования. А значит – она была свободна.

Сестра его приезжала почти ежедневно, иногда с отцом и сыном. У Андронова оказалась необычная и дружная семья.

Маша окончила академию хореографии, потому и выглядела как натянутая струна. Рождение ребёнка едва не поставило крест на её карьере. Она вернулась к станку почти сразу, но время и форма были потеряны, карьеру пришлось начинать почти с нуля – с кордебалета.

Отца у Святослава не значилось. Естественно, ребёнок не итог непорочного зачатия, но в жизни сына его не было, ни фактически, ни юридически. Положа руку на сердце, Слава искренне не понимала, зачем рисковать всем ради сомнительного удовольствия стать матерью, но мнение своё держала при себе. Иногда даже, когда глядела на Машу с сынишкой, у неё мелькала мысль, что родить без мужа – круто. Только ты и ребёнок, без всяких мужиков, от которых толку – не сказать, чтобы много…

Женщина и сама всё может! И должна!

Отец же Вячеслава откровенно удивил. Поразил в самое сердце и, наверняка, оставит там свой неизгладимый след.

Андронов Павел Иванович – бывший кадровый военный, оказался в инвалидном кресле в результате аварии. Ночь, столкновение со встречным автомобилем, жизнь, навсегда расколотая на «до» и «после».

Жена – мать Вячеслава и тогда ещё маленькой Маши, – оставила семью, не выдержав испытаний. С тех пор она если и появлялась в жизни брошенных детей, то эпизодически, в последние годы звонила не чаща раза в год. Прямо сейчас она жила в нескольких часах езды, но никакого интереса не проявляла. С бывшим мужем же не общалась совсем.

– Ушла – и правильно сделала, – спокойно прокомментировал Павел Иванович, увидев ошарашенный взгляд Славы. – Нечего молодой век с инвалидом куковать, нутро своё женское на алтарь «благородства» класть, – изобразил пальцами кавычки.

– А дети? – опешила Слава.

– Забрала бы детей, что со мной сталось бы? Спился, да и всё. Я альпинизмом всерьёз занимался. Видел, что с такими как я, в случае чего, случается, – он похлопал загорелой ладонью по боковине инвалидного кресла. – А так мне себя жалеть некогда было, скучать по просторам не приходилось, нужно было учиться заново жить. Сын подросток, дочка маленькая. Пенсия копеечная. Но ничего, справился. Вырастил, на ноги поставил, теперь вон радость на старости лет, – показал подбородком на Святослава, который старательно гладил местного рыжего, чрезмерно наглого кота, развалившегося на солнышке.

Ничего себе «ничего, справился»…

Поняв, что возможность ходить ему и чудо не вернёт, а с военной службой придётся расстаться, Павел Иванович освоил новую профессию в новой тогда IT-сфере для содержания себя и детей. Занялся биатлоном, да-да, биатлоном! А после и вовсе возглавил параолимпийский спортивный клуб. Сейчас под его началом тренировалось несколько десятков человек, пара из которых входила в параолимпийскую сборную страны.

И однажды осуществил мечту – поднялся на Эльбрус, будучи ограниченным в возможностях.

Смогла бы Слава не опустить руки в подобной ситуации, она честно не могла себе ответить. Хотелось бы сказать, что да, но точили сомнения… Смогла бы или нет?

– Славка в меня пошёл, – сказал тогда Павел Иванович. – По долам да лесам мотается. На Эверест мечтает, со службой не складывается пока, уволится, как пить дать – ринется.

– Я тоже на Эверест хочу, – кивнула Слава.

Действительно ведь хотела, но это была мечта… практически нереализуемая. Фантастическая. И по-настоящему опасная. Она сильно сомневалась, что отец смирится с подобной блажью, с него станется сделать родную дочь «не выездной» ради подобного.

– Вместе и покорите, – ободряюще кивнул Павел Иванович. – Девчонка ты, сразу видно, бойкая, с характером, под стать моему Славке. Я уже думал, ходить ему в холостяках, сильно он в женском поле разочаровался из-за матери – молодой, глупый, не понимает, что она своим поступком всех нас выручила. Счастье, считай, принесла. И так бывает, – подмигнул он.

В это время подлетел Святослав, ловко забрался деду на колени, показал рукой, чтобы трогались, сложил пухлые губы буквой «О», изображая гудок паровоза, и зачухчухал, весело смеясь.

Слава не успела ответить, что на холостую жизнь Андронова она не покушается совершенно. И на него самого тоже. Естественно, человеческих качеств в этом отглаженном до зубного скрипа педанте в глазах Славы прибавилось, уже не верилось, что он настолько сильно бесил когда-то, но в целом, целом-то ничего не изменилось.

Вячеслав Павлович остался Вячеславом Павловичем – нервирующим её майором, которого время от времени хотелось прикопать под кустом отцветшей сирени. Упрямством своим нервирующим, знаками внимания, которые вздумал оказывать.

Раз в неделю и вовсе цветы присылал… Ей что с этими вениками делать прикажите? За цветами ухаживать нужно, живое существо же. Стебли подрезать, воду в вазу добавлять, купить эту вазу, в конце концов!

У неё же розы эти, пионы, ирисы стояли в банках из-под солений. Сироты, а не букеты, честное слово! Даже как-то неловко перед ними, могли бы радовать нормальную девушку, а достались Владиславе Калугиной.

Фары автомобиля, одолженного у старшего брата, осветили ворота родительского дома. Давно пора подумать над покупкой собственного автомобиля, есть бюджетные варианты, совсем необязательно покупать квартиру в Москве на колёсах. Какой-нибудь бюджетный внедорожник она сможет себе позволить. Хотя… машина – это ведь ответственность, как пресловутые букеты, а Слава живёт, словно перекати поле, некогда ей.

Игнат был дома, как и Николай – привезли внуков родителям, которые в младшем поколении души не чаяли.

– У тебя прямо нюх, – засмеялся Николай, обнимая сестру.

Весёлый, немного хмельной, влажный после бассейна. Рядом крутилась дочка, требуя, чтобы папа запустил её бомбочкой, как Ваню. Слава подмигнула племяннице, пообещав, что запустит сама, если папа упрямится. Что за подход такой нездоровый – девочкам нельзя то, что мальчикам. Единственная уникальная возможность мальчиков – писать стоя.

Слава быстро заскочила домой, обняла Лену, перекинулась парой слов, дежурно поинтересовалась самочувствием – третьего собралась рожать. Шутка ли! Коротко поболтала с мамой, которая между делом сообщила, что у них гости, вернее, Игнат приехал с другом, скоро подтянется Шура – жена Игната, – и можно будет садиться за стол. Как раз и шашлыки поспеют, по фирменному отцовскому рецепту.

Переоделась в раздельный купальник, мазнула взглядом по отражению в высоком зеркале ванной комнаты. Полтора месяца назад она лишилась невинности, по идее должны произойти какие-нибудь изменения, но ничего не произошло.

То же худое, подтянутое тело, рифлёный пресс, оформленные руки, упругие ягодицы, узкие бёдра, крепкие мышцы на ногах. Короткие волосы – ей, кстати, шло. Форма черепа у неё действительно красивая. Ногти тоже короткие.

Выскочила во двор в шортах и футболке, быстро разделась, ринулась в бассейн, пронырнула на одном дыхании. Хорошо-то как! Мысли идиотские не лезут в голову. Об Андронове не думается, о цветах от него. О том, что всё это значит, потому что ничего не значит, для неё точно – ничего.

Подумаешь, переспали один раз, с семьёй его познакомилась, с племянником подружилась – отличный пацан, смышлёный, забавный, ни за что не скажешь, что мать – балерина на филлерах. Может, отцовские гены победили, или дяди с дедом.

Придумывать то, чего нет и быть не может, Слава не собиралась. Наконец-то она твёрдо решила для себя, что совершенно свободна от обязательств, которые взвалила на себя в отношении майора.

Больше ничего не должна, ничем не обязана. На ногах он стоит, ходит, даже бегает, последнее не без труда, но всё впереди, Слава верила в это. Побежит, через пару лет взойдёт на Эльбрус, через десять на Эверест.

Вон он какой, стоит у беседки в мангальной зоне. Светлая ткань футболки обтягивает широкие плечи, лёгкие брюки скрывают свежие шрамы на ноге. По обыкновению аккуратная стрижка, словно только-только из барбершопа вышел, гладковыбритое лицо, улыбка белоснежная, прямо фарфоровая, бокал пива в руке.

Стоп!

Слава вынырнула, упёрлась руками в бортик, проморгалась, уставилась перед собой. Ей же показалось… точно померещилось. Вечер клонился к закату, свет фонаря не достигал лиц говорящих, а она слишком много и часто в последние месяцы думала об Андронове, вот он и привиделся… Иллюзия, мираж.

Нет, не мираж. Рядом с Игнатом, широко улыбаясь, стоял майор Андронов и преспокойно попивал светлое пиво, как у себя дома. Словно почувствовав пристальный взгляд Славы, он ответил точно таким же, потом и вовсе отсалютовал бокалом.

Леонардо Ди Каприо недобитый!

– Что он здесь делает? – выдала Слава Игнату, спешно подойдя.

Благо Андронов благоразумно смылся, отошёл в беседку и прямо сейчас невозмутимо разговаривал с Николаем. Просто друг семьи, а не… не… ой, какая разница кто!

– Кто? – якобы не понял Игнат. – Николай приехал за Леной, привёз Маришку с Лёшей. Выходные, Слава, хорошо-то как! – обнял сестру за плечи, потряс легонько, как своего парня. – Погодка расчудесная стоит, благодать-то какая!

– Андронов! – зашипела Слава.

– Славик-то? – усмехнулся Игнат, почесав подбородок. – Сватать тебя приехал.

– В смысле? – от неожиданности Слава растерялась, на самом деле, всерьёз, едва дар речи не потеряла.

– В прямом. С отцом уже поговорил, тот согласие дал, мы с братьями тоже не возражаем. Мужик он дельный, карьера складывается… ну, когда одна симпатичная особа не влипает в истории, поставив на уши добрую половину военной группировки региона. – Игнат посмотрел выразительно, напомнив, за что майор попал в немилость к генералу. – Жильём обеспечен, зарплатой, единоверец к тому же, – важно кивнул. – Старого, крепкого верой рода Вячеслав.

– Какого ещё рода? – у Славы потемнела в глазах.

Она ни на секунду не поверила Игнату. Отец, конечно, всякое может выдумать, чтобы отбить у дочери желание стать военным журналистом. Особенно сейчас, когда её репортаж заметили, и Слава начала сотрудничество с одним из ведущих редакторов, нашедшим её работу «живой, как не часто встретишь, написанной искренне и, главное, перспективной».

Может и сосватать за Андронова, да хоть за Савву Морозова, предстань он сейчас пред Калугиным-старшим. Но всерьёз поверить, что Слава возьмёт и согласится, мог только ненормальный, таковых в их семействе не наблюдалось. В общем-то, до подобного не додумался бы даже старший брат Фёдор, а он, как никто, чтил законы старообрядчества.

– Андроновы – старый род нашего согласия. Не знала? – Игнат серьёзно посмотрел на Славу. – Ничего, узнаешь, жизнь длинная, разводиться у нас, сама знаешь, не принято. Сейчас выйдут родители, благословят, заодно и пропой устроим, чтобы два раза не вставать.

Слава, помолчав с секунду, громыхнула смехом на всю округу. Во даёт брат, она и правда поверила, на секунду даже представила и чуть было внутренне не согласилась, что и вовсе выбило из колеи.

– Посмейся, посмейся, – одобрительно кивнул Игнат. – На сватовстве у девушек бывает. Нервное.

– Хватит шутить! – гоготнула Слава, издав нервный звук, больше похожий на сопение французского бульдога.

– Кто такими вещами шутит? – уставился на неё Игнат. – Для тебя новость, что у нас принято со своими в брак вступать? Если забыла, напомню, я Шуру точно так же сосватал, Олег, Михаил… – начал он перечислять то, что Слава и без того знала.

– Бисаров не старовер, никонианец, и то… для галочки, максимум – яйца крашеные на Пасху ест, – прошипела Слава, всё ещё не веря словам брата.

Абсурд какой-то!

– Для Ляли сделали исключение, – спокойно проговорил Игнат. – Она послушная, совершенно не конфликтная, вспомни, чем занимается, дети точно будут крещённые в нашей вере – большего отцу от неё не надо. От тебя же в принципе детей можно не дождаться, так что брак со своим – единственная возможность удержать тебя в рамках. Славик – лучший вариант из рассматриваемых, поверь мне.

– Охренеть… – опешила Слава.

Не шутит, выходит… Вот это… вот это… нормально так девочки пляшут. Интересно. По четыре штуки в ряд!

– Нет, ну охренеть же! – выдала она, повышая голос с каждым звуком, к окончанию дойдя до всех двадцати тысяч герц. – Вы ничего не перепутали? Времена, может? Страну? Нравы?! С дуба рухнули всей семьёй? Чудо-травы нюхнули? Алкогольные пары в голову ударили? Галлюциногенов наелись? Ничем другим бред, который я слышу, объяснить невозможно! Я вам сосватаю, так сосватаю, что места мало будет! Такой пропой устрою – участковый при упоминании заикаться начнёт!

– Не кипишуй так, – усмехнулся Игнат, давя улыбку.

– Я и не начинала кипишевать!

– Что случилось? – подоспел Николай, с интересом разглядывая пышущую праведным гневом сестру, таким, что впору экзорциста вызывать, и улыбающегося брата.

– По какому поводу шум? – произнёс невозмутимый, как всегда, Андронов.

Вот просто ледяное спокойствие, и височки эти по линейке выровненные! Единоверец нашёлся, скажите, пожалуйста, рода старинного. Сватать он приехал… Четыре букета и один секс не повод даже для знакомства в современном мире, он же сватать собрался.

– Совет да любовь тебе, майо-о-о-ор-р-р-р, – Слава прорычала, как сошедшая с ума, агрессивная тигрица. – Без меня.

Андронов приподнял брови, вопросительно посмотрела на Игната, который перегнулся пополам и буквально хрюкал в приступе смеха, издавая невнятные звуки, похожие одновременно на ржание гнедого коня и мяуканье истеричной кошки.

– Благодарю, Владислава Степанова, я подожду вашего согласия, – спокойно ответил Андронов, от чего Слава буквально потеряла дар речи.

Всё, что сумела – выхватила бокал с пенным из Андроновских рук и вылила на голову майору, смотря прямо в глаза.

– Беги, тётя Слава! – завизжал пятилетний Ваня – сын Игната, который, к счастью, гневного монолога тёти не слышал, а выходку с пивом воспринял как игру.

– Заноза ты несносная, – одними губами проговорил Андронов.

Резким движением подхватил Славу, та, естественно, начала сопротивляться. Она хоть и лёгкая, но человек после ранения, только реабилитацию прошёл. Соображать надо! О здоровье думать! Вывернуться не сумела, хоть сопротивлялась яростно и молча.

Очнулась от прохлады бассейна, куда влетела, как была, в спортивных шортах и широкой футболке. Андронов постарался. Мгновенно сгруппировалась, дошла до дна, оттолкнулась, выскочила на поверхность, стирая одной рукой воду с лица.

– Дурында, – смеялся Игнат, сев у бортика, рядом с точно так же сидящим майором. – Пошутил я, пошутил.

Слава одним движением схватила брата за грудки, дёрнула на себя, тот, сидевший на корточках, покачнулся и полетел с громким смехом в воду. Она ринулась на него сверху и принялась «топить», громко хохоча и цепляясь за плечи.

С отчаянным визгом в бассейн ринулся Ваня, совершенно не сомневаясь, что отец подхватит в любом случае, не даст уйти на дно. Рядом плюхнулась Маришка и её родной брат Лёша семи лет от роду. Подошла походкой утки Лена, достала телефон, начала фотографировать, говоря, что отличные должны получиться кадры.

Игнат схватил Славу, притянул к себе, и прошептал на ухо.

– И всё-таки Андронов – отличный вариант. Карьера, жильё, зарплата, единоверец, из старого рода… да-да-да. Ай! Не дерись! Шура, спаси меня! – увидел как раз вовремя приехавшую жену, которая одним своим видом показывала, что как свалился в клетку с тигром, так пусть и спасается.

Глава 16

Слава щурилась на яркое солнце, бьющее из намытого до блеска окна, в которое с интересом заглядывал откормленный чёрно-белый котяра – местный любимец. Что-что, а стоящую с отпаривателем наперевес, глазеющую на свадебное платье девушку, он в этих местах не встречал. Да и девушка ли… штаны, волосы подстрижены почти под ноль, майка. Из женских атрибутов лишь браслеты с неизменными вязаными медвежатами, да и те в камуфляже.

Она сама купила это платье после того, как среди ночи раздался звонок Гуся, который вывалил на неё «гениальный» по своей звезданутости план – вступить в законный брак с дочерью генерала Калугина прямо на военной базе, аккурат посредине жопы мира.

Говорят, безумству храбрых – венки со скидкой. Кто, если не Слава могла поспособствовать подобному сумасшествию?

Пришлось отправиться в свадебный салон за платьем для сестры. Кто бы знал, какой по-настоящему сильный стресс испытала Слава, когда увидела бесконечные ряды белого фатина, кружев, атласа, бисера и прочего «нарядного с блёстками».

– Мне нужно платье, которое поместится в походный рюкзак, – с ходу заявила она консультанту – молоденькой девушке, явно начинающей, судя по тому, как вытянулось лицо.

Вторая – дама в возрасте, – оказалась более стойкой.

– Думаю, вам подойдёт это, – приволокла из закромов белый пакет, тряхнула демонстративно. – Брюки палаццо с высокой посадкой, лиф и…

– Нет, – перебила Слава. – Мне нужно платье, такое… нежное, воздушное, словно… единорог испражнился горой зефира! Актуальное, из последней коллекции. И чтобы помещалось в походный рюкзак, – понятная же просьба, если задуматься.

– Что ж, – деловито кивнула вторая консультант, первая отходила от себя от потрясения, видимо произведения искусства от кутюр на её памяти никто не называл «испражнениями единорога».

Далее началась трёхчасовая пытка, которая почти свела с ума, к краю панической атаки подвела бы точно, если бы не неожиданная помощь Маши. Она позвонила где-то на исходе девятого платья, пригласила через пару недель на день рождения Святослава. Странно, конечно, но обалдевшая от всевозможных оттенков белого, Слава сначала согласилась, а после воззвала к помощи. Кто, если не филлерная балерина разбирается в зефирных шмотках из фатина.

Маша приехала не одна, а с Вячеславом, чтоб ему пусто было, Павловичем! Благо, хоть объяснять не пришлось причину столь экзотического вида. Он оказался в курсе планов Бисарова и даже поддерживал его, заявив, что не стоит ждать у моря погоды, если есть любовь и есть согласие невесты.

– Знаешь, тебе идёт, – глубокомысленно выдал он на одном из нарядов с короткой юбкой-пачкой, вызвав лёгкий нервный тик у Славы.

– Наденьте свою обувь, – воодушевлённо предложила консультант, показывая на белые ботинки с тракторной, чёрной подошвой.

Слава, не иначе от удивления, надела, прокрутилась вокруг своей оси, показывая Вячеславу кончик языка.

– Отличные щиколотки, – проговорил Андронов, поставив Славу в тупик.

– Интересный образ, – подхватила консультант, предварительно приподняв одну бровь, кинув насмешливый взгляд на майора, который, к слову, одетый по гражданке, в классические джинсы, однотонную футболку и спортивный пиджак напоминал скорее расслабленного менеджера нефтяной компании, а не военнослужащего.

Слава была готова зацепиться за этот «интересный образ», лишь бы выбраться из белоснежно-гипюрового ада, да ещё под насмешливым взглядом Андронова. Он, оказывается, умел улыбаться, и в целом выглядел человеком, что вообще ни в какие рамки не лезло. Не дружить же теперь с ним…

Вот с кем-с кем, а с Андроновым приятельствовать не хотелось совсем. Приятель из него, как из курицы тяжелоатлет. Гусь – приятель. Бармалей – приятель. Платон – приятель. Лёшка с его драгоценным картофелем, Миха с умением гадать на картах – приятели, а Андронов… он… он… он…

Мужчина он! Вызывающий жгучий интерес мужик, от чего необходимо было избавиться. Не создана была Слава для всей этой ерунды – отношений, взаимной симпатии, любви, семьи, не дай бог!

Видела она, знала, чем заканчиваются подобные истории. Мужик продолжает жить свою счастливую жизнь, а женщина наматывает сопли, вспоминая, как весело и беззаботно она существовала до встречи с конкретным мудаком.

Сюда не ходи, туда не езжай, заботься. Соответствуй. Ой, спасибо!

Однако силой воли заставила себя померять ещё несколько платьев, на одном из которых и остановилась, предварительно посовещавшись с совершенно обалдевшей Леной. О чём успела пожалеть, нельзя же настолько нервировать беременную женщину. Непутёвое, самое проблемное чадо Калугиных – и вдруг выбирает свадебный наряд.

И вот сейчас Слава держала в руках это самое платье, понимала, что его нужно отпарить, командир базы выделил время, помещение и отпариватель, и не понимала, как к этой расшитой красоте подступиться… Не готовила её жизнь к подобному экстриму, хуже бы только с распашонками пришлось.

– Давай помогу, – раздалось сзади насмешливое Андроновское.

Слава обернулась, отдала платье, отступила на пару шагов, смерив сомневающимся взглядом майора, на этот раз похожего на себя – гладенький, ровненький, отутюженный до скрипа на её зубах.

– Умеешь? – с сомнением поинтересовалась.

Форма – одно, а вот это гипюровое, кружевное, фатиновое с вышивкой – совсем другое.

– Ты представить себе не можешь, сколько километров ткани приходится гладить, если младшая сестра решает стать балериной. Больше скажу, я пайетками умею вышивать. Однажды восемьдесят три цветочка пришлось вышивать на подоле, по семь лепестков на каждом.

Слава моргнула в ответ, не зная, как реагировать на подобные откровения. Для начала бы разобраться, что такое пайетки… Не было у неё такого предмета, как домоводство или рукоделие, если бы и было, она скорей бы табуретки отправилась колотить, сломав трудовику систему.

– Пайетка – это такая блестящая чешуйка, как правило, круглая. Вот – это пайетки, – он показал пальцем на свадебное платье Ляли. – Держи, – протянул приведённое в порядок произведение искусства от кутюр. – Готово, шпильки не забудь для фаты. Пойдём?

Андронов открыл дверь, Слава, придерживая платье, двинулась в комнату, где должна была отдать неприлично счастливой Ляле наряд.

Господи, какой-то сюр вокруг происходит. Фантасмагория космического масштаба.

Бисаров – парень, который не пропускал ни одной более-менее симпатичной дамочки в диаметре ста километров, влюбился не на жизнь, а на смерть в Лялю – всем известную гуманистку, на дух не переносившую военных, ответившую ему искренней взаимностью. Андронов умеет пришивать пайетки… Может, он и борщ варить умеет, а?

Жениться на нём что ли?..

Через несколько часов Слава забыла о собственных смешанных, совершенно непонятных чувствах. В закружившемся хороводе впечатлений внезапно поймала себя на том, что счастлива за Лялю, от всего сердца счастлива, и даже никаких сомнений в том, что выбрать одного человека на всю жизнь – отличная идея, не возникло. Ни малейшего диссонанса, как это бывало раньше, когда кто-то из многочисленных приятелей играл свадьбу или просто находились в долгих, какого-то хрена крепких отношениях. Не возникало вопросов – какими жертвами со стороны женщины, зачем всё это нужно, для чего?

Наверное, потому что Ляля выглядела кем угодно, но не жертвой, а у близнецов действительно особенная связь. Слава будто заразилась от сестры странным вирусом – вирусом любви.

Сумерки в этом жарком регионе удивительно короткие. Мгновение на зыбкую прозрачность воздуха, ещё одна на опускающуюся темень, когда ещё можно разобрать очертания собственной руки. И сразу же – темнота, хоть глаза выколи, только низкие-низкие, невыносимо яркие звёзды и тонкий полумесяц, освещающий лишь небольшой участок небосвода.

Ярко горели огни аэродрома, где лениво протекала жизнь, почти остановленная ночью. Светились окна жёлтого здания, вдоль которого спешно шли служивые, всё ещё пребывая в радостном возбуждении – не каждый день на базе случается свадьба, событие, даже для местных животин знаменательное, не то что для личного состава от рядовых до командиров. Тускло освещались ряды кимб, в одном из них предстояло ночевать Славе, в одиночестве.

Откуда-то взявшееся чувство, что она одна, будто неприкаянная, давило на плечи. Можно было отправиться к ребятам, они были бы рады. Славка для них – свой парень. Шебутной, иногда несносный, приносящий неприятности в самый неподходящий момент, но в доску свой. Поболтать о том о сём, расспросить Лёху о недавнем отпуске, как поживают мамка с Люськой. У Михи выведать рецепт вишнёвого варенья, Славе ненужный, зато парню приятно будет. У Платона про семью, как дела на фронте деторождения, конкретно дочки. Хочется Платону дочь, странноватая мечта, по мнению Славы, но ведь мечта…

Однако идти никуда не хотелось совершенно. Чужие они все, хоть и близкие, почти родные.

Единственный человек, не считая Ляли, с кем бы она хотела сейчас очутиться, остался в медсанчасти, разговаривал с Верой Максимовной и флиртовал со Светкой – медсестрой. Не то, чтобы Славу это всерьёз волновало, но отчего-то порядком нервировало, добавляло чувство одиночества, необоснованной тоски.

Вот так, посреди толпы и вдруг – одинокая.

Ещё и воспоминания накатывали волнами. Как она неслась к вертолётной площадке, боялась до одури, до спёртого дыхания, что не успеет, как сидела под дверью операционной и кажется впервые в жизни всерьёз молилась. Как тряслась на борту самолёта, когда летели в Питер, когда видела майора, больше похожего на труп, чем на живого человека. На себя не похожего точно. Все эти жуткие катетеры из тела, писк и шипение медицинского оборудования, негромкий говор сопровождающих медиков…

А если бы он умер? Просто взял и умер?.. Не стало бы майора Андронова на земле…

От неожиданной, пронизывающей раскалённой иглой мысли, Слава вдруг всхлипнула, обхватила плечи, стараясь унять неконтролируемую дрожь.

– Слава? – голос майора напомнил, что вообще-то он был жив, почти здоров, прямо сейчас стоял рядом со скамейкой, на которой сидела Слава, и внимательно смотрел на неё. – Не расстраивайся так сильно, твоя сестра всего лишь вышла замуж. В наше время это не страшно, девушка спокойно общается со своей семьёй, продолжает жить полной жизнью, её не лишают интересов, профессии, не загоняют в бытовое рабство, или что ты там себе придумала. Просто у неё становится на одного родного человека больше – это хорошо.

– Пришёл прочитать лекцию о благе семейной жизни, Вячеслав Павлович? – скорее по привычке ощетинилась Слава.

Не хотелось спорить, доказывать ничего не желала. Есть благо или нет – какая разница? Для кого-то наверняка есть. В их семье, например, несчастных замужних женщин не было, или Слава о них не слышала.

– Нет, – с улыбкой ответил майор, сел рядом, окутывая запахом с оттенком кофе с перцем и бадьяна – умопомрачительный аромат… такой… до боли знакомый, желанный до обжигающей боли внизу живота, пульсации ниже. – Принёс тебе, – протянул букет кустовых роз, выудив из-за спины.

Совсем небольшой букетик, источающий сладковатый аромат, стебли которого были тщательно упакованы в плотную бумагу.

– Дамасские розы совершенны. Не стоит делать из них одноголовые, собирать в праздничные букеты, и ждать, что они украсят интерьер, – полушёпотом пояснил майор. – Они прекрасны необузданным цветением и острыми, как иглы, шипами.

– Прямо поэт, – фыркнула Слава, однако, букет приняла, втянула аромат с истинным наслаждением – действительно совершенный запах. – То дамасская роза, – правду сказать, Слава в сортах декоративных растений не разбиралась, это же не лекарственные травы или съедобные, знание которых может неожиданно пригодиться, – то щиколотки.

– Зря ты по поводу щиколоток иронизируешь, Владислава, – широко улыбнулся майор. – По щиколотке многое можно сказать о женщине.

– Да что ты? – Слава поддёрнула камуфляжную штанину, вытянула ногу, демонстрируя тонкую стопу в треккинговых босоножках.

Просто само изящество. Словами классика: Однако ножка Терпсихоры Прелестней чем-то для меня. Она, пророчествуя взгляду. Неоценимую награду, Влечёт условною красой. Желаний своевольный рой.

Ножки Истоминой нервно курят в стороне, как говорится.

– И что же можно обо мне сказать по щиколотке? – протянула Слава с полушутливым издевательством.

– Что ты мне нравишься, – отзеркалил майор, – ведь я хочу видеть эти щиколотки на своих плечах.

– Ах… ты! Майор… – от неожиданности выдохнула Слава.

– Меня Слава зовут, Славик, если хочешь, Славка, – быстро перебил он, закрывая широкой ладонью её рот, готовый разразиться в гремящем возмущении. – Хватит морозиться, Владислава. Пары месяцев достаточно, чтобы прийти в себя от потрясения.

– Ты о своём потрясении, что ли, говоришь? – фыркнула Слава в ладонь, не пытаясь вывернуться из второй руки майора, которой он обхватил её, приближая к себе.

– И о своём тоже, если откровенно, – с улыбкой ответил майор.

Медленно отвёл руку, не отводя взгляда от глаз Славы. Надавил ладонью на шею, притягивая к себе, одновременно наклоняясь, чтобы прикоснуться губами к губами, встретиться языками и мгновенно сойти с ума.

– Твою мать, лучшее, что случалось со мной, – прохрипел он, когда Слава ещё задыхалась от всепоглощающего, нереально длинного поцелуя.

Жадного, жаркого, алчущего, почти запредельно откровенного. Почти, потому что Слава понимала, чувствовала, что Андронов давал ей время, передышку, подстраиваясь под её иногда неумелый ритм и сбивающиеся движения.

– Пойдём к тебе, – застонал он, приподнимаясь.

Поднял за собой Славу, размякшую в безволии, в кружащем белыми пятнами под закрытыми веками желании.

Ей было отчаянно хорошо, голова кружилась, в груди ныло сладко-сладко, невыносимо остро, звонко, счастливо.

– Только никаких разговоров о благе семейной жизни, – шепнула она, прижимаясь к губам напротив, вдруг вспомнив характеристики, которыми наградил Игнат майора… Эдак и правда можно замужем очутиться, не успеешь и глазом моргнуть.

А у неё планы… на Эльбрус, Алтай, на Джангитау… если повезёт – на Эверест.

– Ну что ты, – выдохнул Андронов, Слава, правильней – Слава. – Я собираюсь любоваться твоими щиколотками на своих плечах без оскорбляющих твою душу обязательств.

Глава 17

Слава сидела по-турецки на разобранном диване, сосредоточенно смотря в монитор макбука. Редактор не оставлял её в покое, вносил и вносил правки в работу. Она отстаивала, спорила, правила, отправляла и снова спорила, правила, отстаивала. Её труд должен был участвовать в премии «Золотое перо», и, если честно, от одной мысли об этом Славка была ни жива, ни мертва.

На секунду отвлеклась на звонок во входную дверь, покосилась на приоткрытую межкомнатную, перевела взгляд на монитор, вглядываясь в строчки, от которых уже рябило в глазах. Сколько она сидела вот так – в коротких шортах, топе, с накинутой простынёй на плечах, – и не вспомнить.

– Слав? – услышала издали вопрошающий голос Бармалея.

– Открой! – крикнула она с толикой раздражения.

Ясно же, если звонят, нужно открыть. Через секунду услышала шлёпание босых ног по линолеуму, щелчок замка, скрип двери, приглушённые мужские приветствия. Через мгновение на пороге комнаты нарисовался Андронов, вернее Слава. Славик, да… неожиданно всё же, непривычно называть Андронова по имени.

Дёрнул молнию на тёмно-серой толстовке, показалась однотонная футболка, кожаный ремень на тёмно-синих джинсах, чёрные носки. Монохромный, аккуратно подстриженный, гладко выбритый. И как её угораздило в него влюбиться? Впрочем, ей ещё повезло, Славик вообще влюбился в чуть шандарахнутую Чебурашку, и ничего, держится молодцом.

Он окинул взглядом не поменявшую позу Славу, тяжело вздохнул, тряхнул полиэтиленовым пакетом со словами:

– Давно сидишь? Ела хотя бы? Я заскочил по пути, взял фо бо и удон с морепродуктами.

– Спасибо, – кивнула Слава, сглатывая слюну. Действительно оказалась голодная, не замечала. – Чуть позже, я сейчас.

– Фо бо остынет, – недовольно протянул Славик. – Отрывайся от своего трактата, пойдём есть, – распорядился он, едва не вынудив запустить в него дутыми шлёпками. Раскомандовался!

– Я ушёл! – крикнул Бармалей из прихожей, сразу же раздался щелчок замка, дожидаться ответа не стал.

– Пойдём, – Слава посмотрела на Славика, пожалуй, и правда, лучше пойти поесть.

Славик привычным движением убрал крошки со стола, вытер следы от кружек с кофе. Всё-таки Бармалей – редкий неряха, неудивительно, что ни одна женщина не может с ним ужиться.

Поели быстро, Слава оказалась голодная, как стая волков, оказывается, последний раз ела накануне в обед, пару горячих бутербродов, и те слепил Бармалей, а повар из него плохой. Славик, наблюдая за жадно жующей Славой, подкидывал из своей тарелки морепродукты и кусочки говядины из супа, она молча соглашалась. Почему бы и нет? Он же из дома, значит, поел наготовленные Машей три казана первого, второго, компота и десятилитровый таз салата.

Интересная всё же у Славика сестра. Сидит на вечной диете, не понятно, чем в принципе питается, кажется, лишь кофе и сигаретами, при этом готовит в производственных масштабах – релакс такой у человека. От косметологов не выходит, то одно поправит, то другое, выглядит, как типичная «соска», при этом на книжной полке в её комнате стоят Сенека, Ницше и Эрнст Гомбрих «История искусства».

– Слава, скажи мне, это нормально, что у тебя живёт мужик? – выдал Славик, когда вернулись в комнату, и Слава снова уселась на диван, уткнулась в монитор.

– Какой мужик? – не сразу поняла вопрос Слава.

– Андрей.

– А-а-а-а, – протянула она в ответ. – Это не мужик, это – Бармалей. Вы знакомы, – напомнила, что вместе поднимались на зимний Эльбрус.

– Он мужик! – окрысился Славик, заставляя Славу вскинуть брови. – Он открыл дверь в трусах, откуда чудом капитан не выглядывал!

– И что? – уставилась Слава на говорящего. – Хочется человеку ходить в трусах, пусть ходит. Пиндец, какая неожиданность: у мужчины есть член… Рассказать тебе про устройство половой системы человека, или сам поищешь информацию? Там много неожиданного для тебя найдётся. Первичные половые признаки, вторичные, внешние половые органы, внутренние… в общем, полно интересного.

– Слава, не делай вид, что не понимаешь, – отрубил майор Андронов. Вячеслав, мать его за ногу, Павлович!

– Я действительно не понимаю! – взвилась Слава. – Мы тысячу лет знакомы с Бармалеем, не один раз ночевали в одной палатке, даже пьяные, ничего не было и быть не могло. Сейчас что изменилось?

– Всё! Сейчас ты со мной, моя, и я не хочу, чтобы в доме моей женщины ходили мужики в трусах на босый… член! – в запале майор явно хотел сказать другое слово, но воспитание взяло верх. – Это неприлично, Владислава!

– Та-а-аак! – выдохнула Слава. – Не надо на меня проецировать ЖГС, меня это не касается, – отчеканила, вставая в позу.

– ЖГС? – переспросил майор.

Естественно, откуда среднестатистическому вояке знать, казалось бы, очевидные вещи. В сексизм головного мозга такие вещи не укладываются.

– Женская гендерная социализация, когда всем известно, что можно и нужно женщине, а что нельзя! Носить платьица – можно, находиться в одном помещении с мужчиной, у которого, внезапно, – показала «кавычки» пальцами на слове «внезапно», выпучив глаза, – есть половые органы – нельзя!

– Причём здесь гендерная социализация? – опешив, отчеканил Славик. – Оставь в покое борьбу за права женщин, я не покушаюсь на вашу свободу, равенство, братство и святое право ходить без лифчиков. За последнее я даже ратую! Я просто ревную тебя к мужику, который практически голый ходит в твоей квартире. Ревную, потому что люблю!

– В смысле – ратуешь за хождение без лифчиков? – выцепила самое важное Слава. – Хочешь смотреть на сиськи – смотри на мои!

– Вот как… – Славик нагнул голову вбок, глянул с ухмылкой на Славу, давая понять, что попалась. Поймал, как трёхлетку на карамельку!

– Ладно, – пришлось сдаться. – Скажу Бармалею, чтобы носил штаны. Из дома не выставлю, даже не начинай, – тут же встала в позу, обозначая границы до которых она готова двигаться. – Откуда у младшего инструктора деньги даже на самый скромный хостел в Москве, тем более на гостиницу?

– Отлично, – всё, чем Слава прокомментировал ответ. – На самом деле я за тобой. День рождение Святослава, помнишь?

– Помню, – кивнула в ответ, показывая рукой на упакованный подарок – двухколёсный беговел.

Славик довольно улыбнулся, шлёпнулся на диван, намереваясь ждать, когда Слава оденется, заглянул в макбук, скользнул взглядом по строчкам.

– Эй! – возмутилась Слава. – Я не разрешала!

Работу свою она позволяла читать лишь редактору, все остальные получали от ворот поворот. Андронов не исключение. Пусть идёт, на груди посторонние любуется, раз жизнь не дорога, а не читает то, что не положено. Допишет, доведёт до ума, тогда…

– Как скажешь, – единственное, чем ответил Славик, оставив за Славой решение.

Добирались на машине Андрона, крепкий кроссовер с независимой подвеской средней ценовой категории. В отличие от Славы, он родился в обычной, рядовой семье.

Они жили в типовой двушке с балконом, на третьем этаже, когда случилось несчастье с отцом. Теснота советских планировок не была рассчитана на колясочника. Вскоре удалось разменять квартиру на загородный домик недалеко от города, постепенно обустроились, сделали его удобным для человека с особенностями и двоих детей.

Поступив на службу, Славик получил отдельное жильё – просторную однокомнатную квартиру в пределах МКАД, что в современных реалиях звучало отлично. Но жить предпочитал с отцом и сестрой. Сначала Маша была маленькая, необходима была помощь, потом короткая передышка, когда можно было заняться обустройством собственного жилья, а не сдавать голые стены, как всё время до этого, и снова заботы – родился племянник.

В короткий перерыв между периодами заботы о сестре и отце Славик и купил кроссовер.

В общем-то, Слава понимала, почему никаких серьёзных отношений Андронов не заводил, не считая череды поверхностных связей. С таким-то «приданным» он мало кому всерьёз мог приглянуться, но её не пугали подобные сложности.

Она выросла в настолько разномастной, разношёрстной семье, с такими противоположными взглядами на жизнь, что ни удивляться, ни пугаться не собиралась.

У неё был старший брат, у которого ампутированы обе ноги – последствия военных действий. Был брат, живущий по строгим законам старообрядчества, и это не пустые слова. У Игната племянник со стороны жены страдал от ДЦП, при этом стараниями мамы адаптировался к жизни, учился, и уже зарабатывал первые деньги.

Калугины – огромная семья, разная, дружная, так почему она должна бояться какой-то внешней неустроенности Славика, его сестры, готовящей как не в себя и читающий Ницше, отца-колясочника и тем более Святослава – двухлетнего карапуза? Последний вовсе отличное приобретение. Неожиданно для себя узнать, что дети не так уж и пугают, более того, могут быть интересными.

Отец не единожды говорил, что детей даёт бог, каких и когда – решать ему. Человек не вправе спорить с богом. Атеистке до мозга костей Владиславе неожиданно понравилась эта мысль.

Доехали относительно быстро, успели проскочить до основных пробок. Слава вышла из машины, сладко потянулась, вдохнула свежий воздух пригорода. Засиделась она в городе, надоело. Сейчас бы рвануть куда-нибудь… всё равно куда, главное, подальше от бетонных коробок, ровно стриженых газонов, асфальтированных дорог.

Посмотрела с интересом на ворота, у которых остановились. Резные, металлические, ведущие на ухоженный участок, где на ветру колыхались воздушные шарики и разносилась весёлая песенка. Естественно «Синий трактор» – гимн современный детей.

Славик заглушил мотор, вышел следом, открыл калитку перед Славой, та зашла на территорию, где ещё ни разу не бывала, как-то не приходилось. Чаще встречались у неё в квартире.

Просторный участок с отдельно стоящим гаражом и двумя домами, один из которых старый, доставшийся от прежних хозяев, с новыми оконными рамами, обновлённой крышей, крыльцом и дверью. Второй – сруб, рядом с которым примостилась крытая поленница, несмотря проведённый газ.

Клумбы, две беседки, мангал в конце участка, недалеко от пары фруктовых деревьев, аккуратно подстриженные туи, несколько тщательно прополотых грядок со свежей зеленью. Дом образцового содержания и высокой культуры быта – не меньше! Впрочем, чего ожидать от обладателя по линеечке выровненных висков… зарождения новой жизни в раковине, как случалось у Славки на кухне?

– Владислава! Рада тебя видеть!

Из дома выскочила Маша, приветствуя гостью. Тонкое шёлковое платье элегантно смотрелось на высокой худой фигуре. Невольно Слава проинспектировала собственный внешний вид. Широкий льняной комбинезон цвета свежей зелени, внизу кроп-топ, скейтерские кеды. Аксессуары в виде неизменных медведей, правда в этот раз надела подарок Шуры – цепочку с кулоном-медведем из стерлингового серебра с вкраплениями электрума и драгоценных камней, каких именно – из головы вылетело. Невестка, владелица ювелирной мастерской, сама сотворила эту прелесть.

Тоже, что ли, обзавестись парочкой платьев, или хотя бы у Ляли одолжить на подобный случай.

На участок высыпало несколько девушек, подруги Маши, судя по осанке и посадке головы, тоже балерины. Вышел и один молодой человек, явно танцор. Девушки зачирикали, приветствуя Славу, правильней сказать, Славика, его спутницу игнорировали. Стоит нечто лысое, юношеподобное, и стоит, внимания точно не стоит. Ох уж эти гендерные стереотипы… закатила глаза Слава.

И ещё раз подумала о платье, сразу от Шанель или Александра Маккуина, чтоб с одного щелчка пальцев в дамках.

Выскочил Святослав, упрямо называющий дядю папой. Слава же была удостоена имени Лава, с чем быстро согласилась. Действительно, столько Слав на одну двухлетнюю голову многовато.

Постепенно собирались другие гости, подъезжали сослуживцы майора, смотревшие на Славу с неприкрытым интересом, спутницы их и вовсе – оценивающе.

Становилось откровенно не по себе, хоть и глупо подобное чувствовать, стесняться нелепо, путаться в собственных руках и ногах тем более. Устроили представление из рядового события. Впервые на арене клоун Вася садится попой на ржавый гвоздь, а не детский день рождения…

Глава 18

Праздник, поначалу выглядевший как детский – с парочкой весёлых аниматоров в костюмах мультипликационных героев, которых Слава знать не знала, с запуском мыльных пузырей, конкурсами, раздачей дозволенных родителями сладостей и символических призов, – постепенно превращался во взрослые посиделки.

Святослав и парочка его ровесников ожидаемо устали после полутора часов активных развлечений, начали жаться к родителям, капризничать. Дети постарше продержались дольше, но и они, в конце концов, отпустили развлекающую команду и сменили локацию.

Кто-то осваивал небольшую детскую площадку с парой качелей и песочницей, кто-то крутился вокруг взрослых. Девочки оккупировали небольшой хореографический зальчик и отданные Машей на растерзание ненужные наряды, в основном шифоновые юбочки и пару пачек. Мальчишки исследовали окружающий мир, крутились вокруг поленницы и сарая с «сокровищами». Пилами, топорами, плоскогубцами, наконец, настоящей драгоценностью – газонокосилкой!

Взрослым приходись глаз не спускать с шустрой малышни, готовой в любой момент устроить локальный армагеддон, уничтожив последние нервные клетки родителей.

Коллективно было решено отправиться в баню, которой оказался второй дом на участке в виде двухэтажного сруба. На первом этаже расположилось парное отделение с душевой, предбанник и просторная зона отдыха с длинным столом, массивными лавками, кухонным гарнитуром в цвет дерева и настоящим камином. На втором две небольшие жилые комнаты, куда вела крутая лестница.

Оказалось – эти две комнаты и были пристанищем Славика. В «большом доме» у него когда-то была площадь, но по мере того, как росла сестра, а он становился старше, нужда в автономном жилье становилась актуальней и актуальней. В итоге Славик отделился, пристроив добротный второй этаж к бане.

Не так и плохо, собственно, даже хорошо, – сделала вывод Слава после посещения комнат по приглашению хозяина дома.

Одна комната – гостиная, метров пятнадцать. С небольшим диваном, телевизором, книжными полками вдоль почти всех стен, там же чайный столик и, что сильно удивило, кальян. Неожиданная вещь для майора Андронова, с которого пионерам бы брать пример. Шок-контент!

Вторая – спальня с низкой широкой кроватью вдоль стены, с видом на озеро в окружении деревьев в панорамном окне. Любой владелец экоотеля захлебнётся от зависти, увидев этот вид. С этой мечтой конкурировать могут, пожалуй, лишь высокогорные номера, и то, далеко не все.

Между комнатами пристроилась гардеробная, где, естественно, царил идеальный порядок.

– Не придумал, куда шкаф пристроить, сделал из кладовки, – пояснил Славик свой замысел. – Дальше со снарягой такая же.

– Круть, – кивнула Слава.

В её съёмной двушке вечно не хватало места для снаряжения, половину зимы она спотыкалась о разбросанные палатки, крюки, верёвки, потом отвозила в родительский дом, чтобы по весне волочь обратно. Захламлять квартиру на Патриках рука не поднималась, где Патрики, а где Славка с её горой снаряжения и вечным бедламом в жизни и квартире.

Долго рассматривать апартаменты не пришлось, хотя мелькнула у Славы мысль задержаться, глядя на постель, готовую принять два разгорячённых, жаждущих друг друга тела.

Раздался шум. Славик поспешил вниз, где толпилась группа балерин, говорливых, как синицы по весне. Решили, что пойдут в баню первыми, пока пар слабенький, вернее, его нет совсем. Туда же прибежала малышня с требованием париться.

Визжа, разделись, остались в купальниках. Отправились в парную с визгом, будто там температура до девяноста градусов добралась. Жёны сослуживцев майора присоединились к женской компании, чтобы малышня могла «попариться», попискивая от восторга, и выбегать, с разбега прыгая в надувной детский бассейн. Взрослые облюбовали обливное ведро, куда исправно наливали ледяную воду.

Слава сначала решила составить компанию мужчинам, которые крутились у мангала и тандыра, деловито возились с мясом, но предпочла ретироваться. Ещё повесят на неё сервировку стола. Она умеет, практикует, но искренне не любит. Звания «хозяюшка года» она точно не удостоится.

Зашла в парилку, окинула взглядом пять девушек, две из который растянулись на нижнем полоке, там же сидело три карапуза, включая Святослава, в войлочных шапках похожие на румяные боровички.

– Слава, иди сюда, – поманила рукой Маша, – рядом садись.

Слава устроилась на полотенце, глянув на говорящую. Интересно, от жары филлеры не вытекут?

– Не беспокойся, тепловые процедуры разрешены, – рассмеялась Маша, смотря на Славку, видимо, слишком красноречивый у той был взгляд. – Наоборот, есть мнение, что быстрее рассосётся. Поскорей бы уж, – растянула она под смешки товарок. – Это я ради Леопольда – отца Святослава, – делала, театрального критика, эстета и философа, – пренебрежительно фыркнула, подружки закатились в громком смехе, видимо тайна рождения ребёнка у Маши для дружного балетного коллектива тайной не была. – Правда, потом оказалось, что он Никита, и вся его роскошь, в социальных сетях выставленная, куплена в кредит или взята напрокат. В общем, Леопольда нет, а Святослав и это, – ткнула пальцем в лицо, – осталось. Да, мой хороший? – подняла она сына, пощекотала, вызывая задорный смех. – Тебе хватит греться, пойдём, отведу тебя к дяде Славе.

– К папе! – воскликнул Святослав, закопошился в маминых руках, стремясь поскорее выбраться и отправиться на поиски «папы».

– Я отведу, Маш, – встала одна из девушек, кажется, Настя. – Всё равно собиралась выходить.

– Ну отведи, – повела недовольно плечом Маша, или Славе это показалось.

Она всегда плохо считывала женские эмоции, все эти полувзгляды, околонамёки, ужимки и прыжки какие-то, с мужчинами в сто крат проще. Сейчас же, оказавшись в компании балерин и мамочек, и вовсе терялась. Что за наказание такое, знала бы, осталась дома.

За Настей выскочили ещё две девушки, одна забрала оставшихся боровичков, оставила в предбаннике со строгим наказом «никуда не лезть», крикнула в окно:

– Виталь, Вита-а-а-аля!

Вскоре появился Виталя, внося гогот и лёгкий запах перегара. Похоже, детский праздник уверенно превращался в коллективную пирушку. Главное, именинник доволен. Подарки получены, развлечений хоть отбавляй, собратья по разуму готовы ринуться в игру в любую минуту, мама, «папа» и деда рядом. Что ещё нужно в полные два года?

Сама не заметила как, Слава осталась наедине с Машей, нужно было что-то говорить, ничего в голову не лезло. Что-то об искусстве вообще и балете в частности? Покопалась в голове, да-а-а-а, знаний об этой стороне жизни до смешного мало, остались на уровне краеведения…

– Ой, Слава, ты так на меня смотришь, будто боишься, – прыснула Маша. – Не надо, я не кусаюсь. Если честно, мы с отцом рады, что у Славы ты появилась, я такой виноватой себя чувствовала, когда он запретил аборт делать…

– Запретил?! – удивилась Слава.

Ничего себе замашки у Андроновых. Аборт – ничего хорошего, тем более первый, но запрещать в миллион раз хуже! А если Маше ребёнок был не нужен, не хотела бы она его, если бы в форму не вернулась, всю жизнь парнишку винила. Сомнительная радость для всех участников…

– Не запретил, если бы я хотела сделать, сделала бы, но я не хотела, просто понимала, что ребёнок камнем повиснет на Славике, мало ему отца и меня было. Если бы раньше узнала, может и… но у меня аменорея была, то были месячные, то нет, в балете и спорте частое явление, – пояснила она то, что Слава и так знала, хорошо, что с подобными проблемами лично не сталкивалась. – Узнала о беременности почти на грани, либо срочно аборт делать, либо рожать. А как на аборт идти, когда у него уже сердце бьётся?.. В общем, Слава гаркнул: «Никаких абортов», а я и рада.

– Ты, главное, не бросай его, ладно? – продолжила Маша опешившей от откровений Славе. – Славка зануда, конечно, педант ужасный, зато хозяйственный, знаешь, какой? Вот эту баню сам построил, ремонты все лично делает, теплицу в том году поставил, вырастил огурцы и замариновал. Сам!

– Маш, ты его сватаешь, что ли? – фыркнула Слава.

– Ну да, а что?! – с вызовом ответил Маша. – Славка тебя любит, ты его тоже, – уверенно заявила она, – но похвалить лишним не будет, чтобы ты не передумала. А что Настя на него слюни пускает, ты внимания не обращай, это давно у неё, только он в упор её не замечает, как на пустое место смотрит. Ему всегда другие девушки нравились, я-то точно знаю… Неординарные, сильные, неформатные немного, наверное, в противовес своему характеру.

– Я, по-твоему, неординарная и сильная? – усмехнулась Слава. – Говорят, отбитая на всю голову, – прошлась пальцами по коротеньким волосам.

– Почти синонимы! – засмеялась Маша, Слава подхватила.

Прикольная сестра у Славика, пусть и филлерная балерина.

Через несколько часов гостьи разъехались. Большинство утрамбовались в авто единственного приглашённого танцора с совсем не гламурным именем Алексей, почему-то Слава считала, что представителя этой профессии должны звать минимум Вольдемар, или хотя бы Сигизмунд.

За одной приехал парень. Настя упрямо напрашивалась остаться, метая красноречивые взгляды на Славика, который их в упор не видел. Смотрел с точно таким же выражением, как на чучело на соседском участке. Маша выставила подругу, вызвав такси.

Сослуживцы тоже отправились по домам, напоследок ещё раз поздравив Святослава. Он радостно визжал и с готовностью обещал вырасти большим, не быть лапшой. Остались Виталик с женой и двумя детьми – погодками, Андрей, тоже с женой, дочку их забрал приехавший дед, оставив молодых отдохнуть, и капитан по имени Евсей, которого иначе как Сева не называли.

Быстро накрыли импровизированный стол в бане. Перетащили оставшиеся салаты, снова нарезали свежие овощи, из закромов достали маринованные огурчики, те самые, лично выращенные и закатанные майором, аджику, приготовленную им же.

Чудо же, а не мужик! И кладовки для снаряжения у него шикарные…

Снова поставили шашлыки, мясо словно не заканчивалось. Доставка привезла свежую форель, потому что Маша была готова упасть в обморок от переедания – не три, а четыре зёрнышка съела за целый день. Сева подсуетился, игнорируя ухмылку майора.

Павел Иванович достал из личных запасов наливки, собственноручно изготовленные. Облепиховую, клюквенную, из черноплодной рябины. Всё экологически чистое, исключительно полезное для здоровья, особенно после баньки.

Праздновали, весело сидели, душевно. Слава чувствовала себя удивительно уютно, как дома. Не в съёмной квартире, не в родительском доме, где она лет с семнадцать начала ощущать себя немного в гостях, слишком уж тесны были установки и правила, а именно дома.

Она шутила, непринуждённо болтала, что-то рассказывала про горы, дайвинг, как ни на шутку сдрейфила – именно это слово, а не политкорректное «испугалась», – когда прыгала с Башни Макао в Китае, да так, что едва не решила стать домохозяйкой, хорошо, что быстро отпустило. Нахваливала наливки Павла Ивановича. С интересом слушала рассказы Маши о балетном мире, надо же, какие страсти там кипят, а с виду девочки-незабудки.

Засопел именинник, сразу же погодки. Маша понесла сынишку в дом, родители погодок отправились следом, им была выделена комната. Вторая пара, изрядно набравшись, решила продолжить праздник свободы в караоке и вызвала такси. Павел Иванович раскланялся и отправился восвояси. Сева испарился по-английски тихо, лишь отброшенное в сторону полотенце и ветровка говорили, что он где-то здесь… на участке точно.

Слава, неожиданно для себя, нашла себя на коленях Славика, и, кажется, она давно там сидела, когда ещё стол был полон гостей и яств. Завозилась, пытаясь слезть. Во-первых, ему тяжело, во-вторых… а что именно «во-вторых» Слава не знала. Вылетело всё из головы.

– Сиди уже, – усмехнулся Славик, оставляя поцелуй в районе ключицы, от которого по телу Славы побежали сладкие мурашки.

Зажмурилась, откинула голову, потянулась ближе. Завтра она подумает над своим поведением, если обозначить свои отношения с конкретным мужчиной, сидя у него на коленях, стыдно, обязательно устыдится. Пока у неё другие планы, абсолютно не имеющие отношения к стыду.

На второй этаж поднимались спешно. Славик прихрамывал, но это ничего, не нужно жалеть, наоборот, физическая нагрузка необходима, он потому и отказался хотя бы временно перебираться в «большой дом».

Упали поперёк кровати, матрас упруго покачнулся, принимая в мягкие объятия. Слава провела ладонями по широким мужским плечам, уткнулась носом куда-то в область груди. Вдохнула запах чистого тела, мыла и берёзового веника. Не удержалась, провела кончиком языка, смакуя такой знакомый, одновременно, незнакомый вкус, более острый, настоящий и только для неё – индивидуального пользования.

Неспешно снимали одежду друг с друга. Сначала рубашку Славика, медленно расправлялись с пуговицами, потом футболку и спортивный топ Славы, следом штаны, остались в итоге лишь в трусах.

Слава глянула на свои, спортивные «боксёры» с высокой резинкой и лампасами, вдруг вспомнила Настю в кружевных ниточках. Вот зачем ей информация, что на её мужчину засматривается какая-то танцовщица с гипюром на пятой точке…

– Нравится тебе Настя? – решила, не сходя с места, прояснить ситуацию.

Может быть, правильнее промолчать, проявить мудрость, деликатность, осмотрительность. Только где пресловутая женская мудрость, а где Слава Калугина? На разных полюсах они, и встретиться им, по всем законам мироздания, не суждено никогда в жизни.

Не станет Слава ни мудрой, ни деликатной, ни осмотрительной, как не станет носить на заднице кружева, впивающиеся в самое нежное. Если Андронову нужно, он может и носить.

– О, да, – лукаво улыбнулся Славик, видимо, считавший себя бессмертным.

Качнул бёдрами, которые оседлала Слава, она поёрзала, нагнулась губами к губам, прошептала:

– Сильно?

– Да, – выдохнул Славик, упираясь напряжённым членом между ног Славы.

Она была уверена, он бы уже воспользовался ситуацией, если бы не два слоя трикотажа.

– Да что ты! – отпрянула резко Слава, вцепилась со всей силы пальцами в мышцы, наверняка останется синяк, растечётся пугающе на половину груди. Руки у Славы сильные, хоть и худые. – Посмеешь посмотреть в сторону, я тебя сосок оторву, – крутанула со всей силы. – И кадык выгрызу, – прошелестела она угрожающе.

– П-с-с-с, – было ей ответом.

В тот же миг она оказалась на спине, погребённая под крепким мужским телом, крепко зафиксированная сильными руками.

– Не сомневаюсь, – выдохнул Слава. – Ты бы хоть сказала, кто такая эта Настя, и почему она должна мне нравиться? – подмигнул, всё ещё фиксируя, не позволяя вывернуться, как ни старалась, будто не замечал усилий.

Сильный… во всех смыслах сильный, сильнее Славы, что обескураживало, обезоруживало, заставляло трепетать упрямое сердечко, желать чего-то большего… Многим большее, чем секс, связь, роман, даже брак, а ничего в голову не приходило. Всего хотелось, сразу, жадно, навсегда.

– Подруга Машина, блондинка, в красном платье была. Красивая такая!

– Красное платье помню, красивую Настю – нет. Мне другие девушки нравятся.

– Какие? – фыркнула Слава, просто для проформы, чтобы не забывал про угрозу, реальность её реализации.

Славик отпустил одну руку, опёрся на неё, второй продолжил держать, внимательно посмотрел на Славу, будто инспектировал.

– Самодостаточные, не изменяющие в первую очередь себе, в любых обстоятельствах. Самобытные, сильные, увлечённые, талантливые, по-настоящему красивые. Красное платье рано или поздно окажется в шкафу, сила характера, духа останется навсегда.

Он отпустил руку, позволив Славе выскользнуть. Слова оказались слишком… неожиданными, щемящими, принимающими её без остатка, с головой. Слёзы едва не навернулись на глаза. Она смутилась, чего она не позволяла себе примерно с младшей школы.

Быстро поменялась местами, снова оседлала бёдра. Опустилась, провела губами по разгорячённой коже, скользнула по гладкому подбородку, прикоснулась губами к губам, позволяя перехватить инициативу. Почувствовала, что иногда уступить тому, кто сильнее – благо, не вызов. Новое знание, неожиданное и приятное.

Проснулась от солнечных лучей, бьющих через окно. Голова от выпитого совсем не болела. Немного ломило мышцы ног, что не удивительно после такой-то жаркой ночи, когда из неё с методичностью отбойного молотка выбивали дух.

Спустилась вниз, где всё уже было намыто, начиная с посуды, заканчивая полом. Выглянула на улицу, встретившую отличной погодой и щебетанием птиц, словно сошедших с ума и празднующих это грандиозное событие переливами бесконечного гомона.

Схватила купальник, быстро переоделась. Обошла баню, открыла калитку заднего двора, ступила на деревянный помост, который делился теплом и убегал в озеро, отражаясь в хрустальной глади. Пробежалась вдоль, пружинисто оттолкнулась и вошла в воду рыбкой, ликуя от внутреннего восторга.

Вынырнула, увидела Славика с племянником на руках. Маши не было видно. Судя по тому, что такси с Севой уехало под утро, ей было от чего не выспаться.

– Лава! Привет, привет, привет! – закричал счастливый карапуз, сразу же начал требовать у «папы», чтобы его тоже пустили плавать.

Славик лишь закатил глаза, решив, что легче побыть какое-то время «папой», чем объяснять тонкости родства и всё разнообразие имени Слава. Не мама, уже хорошо.

Слава протянула руки, взяла счастливо хохочущего Святослава на руки, осторожно опустилась с ним в воду, крепко прижимая к себе крепкое детское тельце. Прошлась вдоль берега, не дожидаясь, когда малыш замёрзнет, вышла. Выхватила полотенце, ловко обтёрла, закутала. Общение с племянниками, жизнь в семье, полной детей, оказывается, не прошли мимо.

– Завтрак готов, – подмигнул Славик, скользнув по Славе красноречивым взглядом.

Он же имеет в виду завтрак, состоящий из традиционной глазуньи, тостов и кофе, а не?.. Впрочем, второй вариант ничуть не хуже первого.

– Позавтракаем и за вещами? – буднично спросила Слава.

– Твой отец оторвёт мне голову за попытку сожительства с его дочерью, – усмехнулся Славик.

– Придётся идти с тобой в ЗАГС? – якобы нахмурилась Слава.

– Придётся, – уверенно кивнул Славик.

– Что ж. Неплохой вариант… Карьера, жильё, зарплата, единоверец, из старого, крепкого верой рода… – с лёгкой ехидцей повторила слова Игната. – Хозяйственный, рукастый, и ребёнок уже готовый, – улыбнулась укутанному в махровое полотенце Святославу.

– Три кладовки для снаряги, – продолжил восхваление Славик, нагло подмигнув. – И гараж!

– Размазал! – засмеялась Слава. – Ладно, уговорил, согласна на ЗАГС, но не из-за кладовок, просто голову твою жалко.

Глава 19

Слава нервно перебирала пальцами по столу, словно играла на фортепьяно, рвано вздохнула, встала, направилась к выходу. Чувствовала себя в знаменитом стихотворении Корнея Чуковского, так и хотелось процитировать: «И такая дребедень целый день…».

Делать нечего, нужно было выдвигаться. Вышла на улицу, на ходу застёгивая короткий пуховик, придерживая одной рукой чехол с вечернем платьем. Очередную напасть на сегодня. Снег слепил глаза, застывший наст хрустел под ногами, будто обещал, что Слава справится, обязательно. Предстоял суматошный день, да, только где наша не пропадала.

Для начала нужно заскочить в студию полиграфии, забрать свадебные портреты на холсте, свои и Лялины. Папина идея, задумал дома «картинную галерею» устроить с изображениями собственных детей и внуков. Вот и свадебные фотографии дочерей пошли в дело.

Свадьбы сыграли относительно недавно, и если Лялина была заранее запланирована, с шикарным банкетом, знаменитым ведущим, массой гостей, начиная с родственников, заканчивая элитой научного и художественного сообщества, то Славина вышла почти случайно.

Она искренне хотела расписаться без танцев с бубнами. От одной мысли выступить в качестве невесты становилось дурно, подкатывала назойливая тошнота. До полноты картины оставалось в платье нарядиться и фату нацепить, от воображаемой картины мурашки бежали по спине. Она планировала зайти в районный ЗАГС, выйти со свидетельствами о браке, вечером собраться тесным семейным кругом, если уж родителям надо. Утром укатить в свадебное путешествие, хоть на Алтай.

Только оказалось, что тесный семейный круг совсем не тесный, с учётом того, что на Лялину свадьбу собирались родственники со всей страны. Из Кандалов решились приехать все, от мала до велика. Плюсом шли друзья-приятели, которых с первого раза и сосчитать-то не удалось, но все как один горели желанием отметить столь грандиозное событие: Славка Калугина выходит замуж. Фантастика же!

Плюнув на всё, Слава решилась на традиционную свадьбу, чтобы закрыть этот вопрос одним махом. Она и свадебное платье купила, то самое, с пачкой, естественно, после одобрения Ляли. Правда от изящных туфелек на высоком каблуке отказалась категорически, купила ботинки на тракторной подошве. Она, конечно, невеста, но не мазохистка, цеплять на ноги орудия пытки не собиралась.

Пришлось делать два дня. Первый – для родственников, со всем полагающимся пафосом, от которого хотелось поминутно закатывать глаза, а лучше сбежать, но пришлось крепиться. Что поделаешь… Семья! Второй – для друзей-приятелей. В демократичном лофте, уже в более раскрепощённой атмосфере, а после с самыми близкими дома, коим стал для неё загородный дом Славика. С шашлыками, песнями, шутками и смехом до самого утра.

Так, за одну неделю, генерал Калугин выдал замуж сразу двух дочерей по очереди, и теперь с нетерпением ожидал внуков.

На что Слава лишь снисходительно фыркала. В ближайшие лет пять о детях она думать не собиралась, предприняла все возможные меры, чтобы так и случилось. Для чего ей ребёнок? Чтобы похоронить все свои планы и мечты? Спасибо многократно, но нет.

Материнский инстинкт, если таковой и был у Славы, с лихвой компенсировал Святослав, который кочевал с рук на руки, а когда Маша отправлялась на гастроли, и вовсе не отходил от них со Славиком, игнорируя няню. В общем и целом Слава не возражала. Хороший мальчишка, потешный такой, важный – сил нет.

Ляля же ждать себя не заставила, тем более официально она зарегистрировала брак ещё летом, на военной базе, посреди пустыни. В чужой, вечно воюющей стране. Последующая свадьба – дань традициям, уважение к семье.

Сегодня Славе, после того, как заберёт несчастные портреты, нужно заехать в больницу и забрать Лялю, лежащую на сохранение. Виктор укатил к новому месту службы на Север, присылал фотографии с северным сиянием и служебной квартирой, которую должны были предоставить, как только в расположение части прибудет жена.

Ляля вместо того, чтобы ехать за мужем, вдруг почувствовала себя плохо. На семейном совете экстренно решили, что наблюдение врачей лишним не будет, а Московский военный округ совершенно точно не обойдётся без такого ценного специалиста, как капитан Бисаров.

Вообще-то, Слава считала, что Ляле нужно остаться в больнице, лишнее волнение ей совершенно ни к чему. Достаточно того, что Слава ни жива, ни мертва от предстоящего события и возможных перспектив, несмотря на то, что крепится изо всех сил. Ляля решила по-своему, по её убеждению за внешним видом сестры необходимо присмотреть.

Образ для Славы она продумала до малейших деталей. Платье, обувь, аксессуары. Шура предоставила из личной коллекции серьги-цепочки и браслет, подчёркивающие изящную шею, тонкие запястья и главное – характер. Слегка отросшие волосы, остающиеся всё же экстра-короткими, дополняли картину женщины сильной, тонко чувствующей и талантливой.

Ну, это Ляля так сказала, Лена подтвердила. Слава же откровенно не узнавала себя, но не пойдёшь на премию «Золотое перо» в привычных широких джинсах или камуфляже, так что… Платье, высокий каблук, платье в пол и украшения ручной работы по эскизу Шуры.

Славу предупредили, что её работу заметили, что отправили на конкурс, что возможно номинируют, но в глубине души она не верила. Ничем не примечательный ноунейм не имел шанса. Да, она окончила с отличием университет, но реального опыта работы у неё не было и быть не могло. Отец с упорством носорога перекрывал все ходы. Одна-единственная серьёзная работа… и вдруг номинация? Не может такого быть!

Но её номинировали! Её имя прозвучит на всё огромное журналистское сообщество. Уже прозвучало! Откуда-то стали появляться люди, от имён которых кружилась голова. Её работой заинтересовались корифеи из корифеев, и это было…

Нереально это было. Невозможным казалось, каким-то сном, который вот-вот оборвётся. Лопнет, как мыльный пузырь.

Слава поднялась на третий этаж за Лялей, та сидела на краю кровати, натянутая, как струна.

– Я думала, что ты не приедешь, – всхлипнула она, по-детски сморщив нос.

Какой же эмоциональной стала сестра, с ума сойти! То смеялась, то хныкала, то ревела навзрыд, то хохотала в голос. Диапазон настроения за десять секунд мог смениться от одной диаметрально противоположной точки к другой. Семье оставалось понимающе вздыхать, а Славе по-тихому радоваться, что ей это в ближайшие годы не грозит. Нет-нет. Никакой беременности.

Потом заехали к Ляле, где сестра привела себя в порядок. Нарядилась, поплакала от радости за Славу, заела слёзы парой столовых ложек красной икры, ещё раз разревелась, на этот раз от того, что теперь точно отечёт, и Витя её разлюбит – толстую и опухшую. Пришлось пообещать, в этом случае откормить его насильно, как гуся для фуа-гра, вырвать печень и заставить съесть. От озвученной перспективы Ляля ещё раз всплакнула, но удивительным образом успокоилась, и принялась наносить Славе макияж.

Да уж, беременность странная штука. Гормоны убивают логику, низводя женщину на уровень пятилетнего ребёнка. Наверное, это хорошо, иначе как в здравом уме и трезвом сознании решиться на подобное.

Николай прислал за сёстрами машину, они уселись и отправились на мероприятие. Семья, не в полном составе, иначе бы пришлось забить зал лишь Калугиными, тоже приехала. Остальные обещали наблюдать в прямом эфире, хоть Слава и попросила не делать этого. Ясно же – она не выиграет. Номинация – уже её победа. Можно сказать фурор.

К тому же, откровенно говоря, немного нервировал, даже обижал этот интерес, особенно со стороны отца. Лицемерно одним полушарием головного мозга переживать за дочь, радоваться успехам, вторым – перекрывать ей маломальские каналы к тому, к чему она стремилась всем сердцем. Даже эта номинация не состоялась бы, если бы не безумная выходка Славы, не её побег с военной базы…

Она с интересом наблюдала за происходящим, впитывала атмосферу, вглядывалась в лица и жалела только об одном – это её первое и последнее присутствие на подобном мероприятии. Больше она никогда в жизни не напишет ничего подобного. Попросту не дадут шанса, не позволят.

А ведь ей столько хотелось рассказать, сделать, написать. Главное, необходимо столь многому научиться, что сразу не объять планы, которым не суждено осуществиться. Никогда в жизни. Никогда…

Может быть, она переквалифицируется в спортивного журналиста, станет трэвел-блогером, политическим аналитиком, переливающим из пустого в порожнее, или начнёт бегать с папочкой подмышкой за ведущим-педиатром, преданно заглядывая в глаза трижды заслуженному, но военным корреспондентом не станет никогда. А значит, не напишет ничего стоящего, ведь это не будет от всей души, следовательно, не затронет сердца людей. Не получится.

В этих мыслях Слава не заметила, как ведущий, после объявления имён номинантов в категории «Прорыв года», назвал её имя, хорошо вовремя почувствовала хлопок по плечу от Ляли.

– Слав, Слава. Владислава! – окликнула та прямо в ухо.

Слава, не веря себе, посмотрела на сцену, откуда повторили её имя, приглашая на сцену. Зал грохнул аплодисментами, впрочем, как и всем, кто выходил к ведущему.

Встала, огляделась, увидела своё растерянное лицо крупным планом на экране, быстро собралась.

Нельзя волноваться, нет, только не сейчас. Чёрт, Славка, возьми себя в руки! Всего-то пять ступенек на сцену и несколько шагов по самой сцене, приветственная улыбка, небольшая речь. Не зимний Эльбрус, горняшка точно не накроет. Соберись!

Взяла себя в руки, обернулась на сестру, обхватившую лицо руками. Снова глаза на мокром месте у неё, вот что ты будешь делать. Глянула на задние ряды для гостей, мгновенно выхватила взглядом Славика – отутюженного, намытого, побритого так, что, кажется, слышен скрип. Аккуратист её, педант и перфекционист. Личный Карлсон, который, ко всем достоинствам, маринует огурцы.

Рядом с ним, широко улыбаясь, сидел Гусь, против обыкновения – в костюме-тройке. Показывал взглядом, что он чертовски рад за Чебурашку, но лучше бы ей молчать сестре, что он приехал. К ниагарскому водопаду слёз достопочтенная публика не готова. Там же сидел Игнат, около него Шура, оглядывая публику внимательным зелёным взглядом, мистическим… Не на пустом месте она брата словно приворожила.

Слава вышла на сцену, выслушала поздравления, подошла к микрофону, поблагодарила искренне и от всей души, сдерживаясь, чтобы не заплакать вслед за сестрой, кто бы мог подумать, что всегда невозмутимая Владислава Калугина не на шутку разволнуется. Уже собралась покидать сцену – у мероприятия строгий протокол, – как была остановлена весёлой ремаркой соведущей:

– Скажите, Владислава, куда вы планируете потратить полученную премию? Всё-таки это немалые деньги для молодой девушки. Может быть путешествие, автомобиль или обучение?

Слава помолчала несколько секунд, подошла к микрофону, посмотрела вдаль сквозь яркий свет софитов, произнесла:

– Моя работа называется «Скажи, какая твоя главная гражданская мечта», но мечтам одного человека не суждено сбыться никогда, его имя – Верещагин Пётр Васильевич. Лейтенант погиб, исполняя свой долг. У него осталась жена и двое сыновей, свою премию я отдам им, чтобы они смогли исполнить его мечты.

Фонд «Надежда» оказывал помощь семье лейтенанта, погибшего при спасении сестёр Калугиных. Слава посчитала, что будет справедливым внести личную лепту.

Раздались аплодисменты, ведущая помахала около лица рукой, останавливая слёзы. Слава двинулась со сцены, держа в руках наградной знак, всё ещё не веря в произошедшее.

Её заметили, приняли, оценили!

Потом вихрем неслись поздравления, беседы, обмены контактами, предложения сотрудничества, от некоторых кружилась голова. Ведь так не бывает, быть не может… но случилось, оказалось самой настоящей реальностью.

Через пару часов праздновали в семейном кругу. Николай экстренно заказал стол в пафосном ресторане, один интерьер которого вгонял Славу в ступор. Неужели нельзя собраться дома, нажарить шашлыков на хрустящем морозце, заказать доставку пиццы, суши, да хоть борща! Без гран фитто мисто, осьминога со страчаттелой или филе миньона со шпинатом и чёрным трюфелем точно можно обойтись.

– Платье надо выгулять! – отрезала Лена, недавно ставшая мамой второго мальчика. – Посмотри, какими глазами на тебя смотрит муж, – многозначительно повела бровями, показывая на Славика.

Тот действительно не сводил восхищённого, обожающего взгляда со Славы, но что-то внутри её говорило, что дело вовсе не в платье и эксклюзивных украшениях, а в ней самой. В её личности, в том, кем являлась Слава. Кем была, какой. Будь она в платье от кутюр или в серых тренировочный штанах, неважно.

Через несколько дней на Славу вышел главный редактор, работать с которым мечтал любой военный журналист, сделал предложение, от которого никто не смог бы отказаться. Для вчерашней выпускницы, пусть и чудом получившей признание за первую работу, это был мега-шанс за гранью фантастики.

В растерянности она сидела на качелях, слушая скрип заледенелых канатов по перекладине и хруст снега под ногами. Темень уже опустилась на землю, короткий зимний день подошёл к концу. Краем глаза она видела, как озадаченно выглядывает в окно Павел Иванович, однако, не выезжает, чтобы расспросить… даёт невестке побыть наедине со своими мыслями и внука удерживает рядом.

Ужасно хотелось согласиться. В тот же день рвануть в предложенную командировку, вкусить, наконец, то, к чему стремилась всем сердцем, душой, разумом, каждой клеточкой, атомом. Всем, чем была, кем станет в будущем. Но как?.. Ка-а-ак?..

Отец, узнав, перекроет и эту возможность тоже. В итоге Слава подведёт людей, такого человека подведёт!

И как сказать о предложении Славику? Как умчаться на другой край света по редакционному заданию, бросив мужа, оставив Святослава, у которого и без того мама постоянно в разъездах? А если с ней что-нибудь случиться? Она не бессмертная, не неуязвимая, значит, может произойти всё, что угодно, и с этим предстоит жить Славику, всем Калугиным.

Страшно за них, за себя – нет.

– О чём думаешь? – перебил поток мыслей Славик, вернувшийся со службы.

Слава выдала, как духу, все свои переживания, мысли, волнения, обиды, страхи и желания, будто он их не ведал. Всё он знал, и понимал тоже всё, порой больше самой Славы видел.

– Интересное предложение, – кивнул Славик. – Соглашайся.

– А ты? – уставилась Слава в неверии на мужа.

– А я буду ждать, – спокойно пожал плечами, посмотрев уверенно на Славу, будто делился этой своей уверенностью, говорил беззвучно: «Я с тобой».

– Но?.. – опешила она, всё ещё опасаясь радоваться, как-то всё слишком просто…

– Но? Естественно, есть и «но», Слава. Мне не может нравиться перспектива твоих командировок, не может нравиться опасность, которой ты будешь подвергаться. Мне становится не по себе от сценариев, которые могут произойти, но удерживать тебя рядом я не стану. Я знал, кто ты, какая. Я полюбил тебя именно такой: яркой, сильной, талантливой, увлечённой, противоречивой, острой, как опасная бритва. Ломать тебя в угоду своему эгоистичному желанию видеть постоянно рядом, не хочу и не буду. Ты – это ты, и ты не должна меняться ради кого-то и чего-то, что тебе не близко.

– Отец… – начала было Слава.

Вот кто будет удерживать, ломать хребет через колено. Генерал Калугин в угоду собственному желанию, представлению о месте женщины – подле мужчины. Ради своих представлений о том, какая должна быть женщина, что она может хотеть, а что нет. Детей, платья и на ручки – да. Стать военным журналистом, уезжать надолго от мужа – категорически нет.

– А твой отец, Слава, при всём моём уважении к его заслугам и статусу, отдал свою дочь замуж, а значит, по нашим традициям, именно муж несёт ответственность за тебя. Я, а не он. И я говорю тебе – оставайся собой всегда, что бы ни случилось, что бы ни говорили.

Глава 20

Вячеслав несколько часов смотрел в одну точку, находясь в оцепенении. Безвременье, где не осталось места ничему, кроме воспоминаний и тоненькой ниточки надежды, какой-то совершенно жалкой, никчёмной, но не позволяющей рассыпаться на миллионы микрочастиц.

Всё, что происходило последние часы, было похоже на очень плохое кино с дерьмовым сценарием, только встать и уйти посредине сеанса он никак не мог. Оставалось досматривать до конца, осознавая, что от тебя ничего ровным счётом не зависит. Удушающее чувство, выдавливающее жизненные силы по капле, но безостановочно.

За белыми дверями, около которых, как прикованный, находился Вячеслав, за жизнь боролась Славка. Владислава – его девочка, его женщина с крыльями, его судьба. Всё, ради чего он однажды выжил и жил по сей день.

Странно, он совсем не помнил Славу в университете, где впервые столкнула их судьба. Знал с самого начала, кто она – дочь генерала Калугина, «того самого» – мягко говоря, не последнего лица вооружённых сил страны. И родная сестра доброго приятеля Игната.

Девочка как девочка. Способная ученица, перспективная. Симпатичная, можно охарактеризовать, как «славная», с умным, открытым взглядом на мир.

Тогда его больше волновала собственная судьба. Он не исполнил приказ. Да, во благо и во имя, но не исполнил. Его действия спасли людей, вернули сыновей матерям, мужей жёнам, но нарушили планы командования – подобное не прощается. Начальство, почуяв, что пахнет жареным, отправила нерадивого капитана читать лекции курсантам, обещая сделать всё, что в силах, чтобы Андронов избежал трибунала.

Хотя бы так… Сам он не верил в подобный исход. Считал, что дело его решено, повезёт, если отделается парой лет «дизеля».

К тому же разыгрывалась личная, как тогда казалось, драма. До командировки Вячеслав собирался жениться. Не помнил, чтобы что-то особенное чувствовал в отношении «невесты», но два года отношений требовали логичного продолжения. После того, как он попал в опалу, «невеста» быстро сдала назад, заявив, что ей нужно подумать, и вообще – спешить некуда.

Оно и понятно, между офицером с неплохой карьерой, перспективами, собственным жильём и без пяти минут зеком – пропасть. Вячеслав даже не злился, принял как должное, лишь пару секунд пожурил себя, что поверил женщине…

После истории с матерью, которая умудрилась бросить родных детей, ладно его, взрослого пацана, но и крохотную совсем Машу, было отчаянной глупостью ожидать чего-то другого.

Тогда-то он и услышал шепотки за спиной Владиславы Калугиной. Присмотрелся к Царёву Александру, сразу выцепив гнилое нутро. Гадёныш… сломает девчонку, как пить дать сломает, ещё и выйдет сухим из воды. Такие змеёныши часто выигрывают жизнь – такова сермяжная правда.

Узнав подробности, позвонил Игнату, рассказал как есть, без обиняков. Руки чесались самому вмешаться, но кто он такой? Посторонний мужик для восемнадцатилетней девушки, родной брат – лучшее решение. Детали того, что произошло в гостиничном номере, он узнал многими годами позже, от Славы, тогда же дошли только отголоски истории, которую быстро, почти мгновенно замяли. У Игната подробности он естественно спрашивать не стал, не говорят о таком.

Чуть позже начальство сдержало своё слово, Вячеслава отмазали, вернули на прежнее место службы. Вскоре, после перестановок сверху, и вовсе наградили и повысили, будто и не было никаких разбирательств.

Жизнь проходила своим чередом, с радостями, горестями, случайными, ничего не значащими связями, решением бытовых проблем. Карьера текла ни шатко, ни валко, на личном фронте без взрывов и ярких эмоций, лишь череда безликих женщин. В целом же майор Андронов был всем доволен.

На одном из зимних восхождений на Эльбрус судьба его снова свела с Владиславой Калугиной, уже взрослой, в которой мало что осталось от той первокурсницы. Пожалуй, только взгляд, такой же умный, открытый миру, в котором плескалось столь много, что сравнить можно было со спиральной галактикой. Несравненно более сильной – это чувствовалось во всём, от движений до тембра голоса – низкого, обворожительного, обволакивающего для столь хрупкого телосложения.

И как бы парадоксально не звучало – сексуальной. Было в её дерзости, смелости, внутренней силе столько вызывающей сексуальности, неприкрытой чувственности, что становилось откровенно не по себе, когда смотрел на неё… Чёрт!

Слава – дочь того самого Калугина. Молодая, до одури талантливая, с огромными перспективами в карьерном и личном плане. Ему и предложить нечего, кроме проблем с сестрой, отца-инвалида и скромных карьерных успехов. После прокола, начальство хоть и реабилитировало Андронова, но в негласный чёрный список занесло, как потенциальную угрозу спокойствию.

А его коротило, как ненормального, сошедшего с ума маньяка. Никогда до и после он не встречал настолько привлекательных женщин. Сумасшедшее сочетание, начиная от спортивной фигуры, заканчивая дерзостью во взгляде. Понимания, что такая спуска точно не даст, что стоит не ниже, не выше, а ровно на уровне глаз.

Хорошо, что та же судьба, что свела их, быстро развела. Плохо, что на короткое время, он рассчитывал забыть.

Новая встреча, новые эмоции, новые открытия, новое понимание, какая она на самом деле, Владислава Калугина – его личный луч света.

Луч, который светил в самое страшное, непроглядное тёмное время, когда казалось, выхода нет, не появится никогда.

Слава своим упрямством, силой, дерзостью, крыльями научила его столь многому, показала такие грани души человеческой, что оставалось лишь принять, позволив тому внутреннему, женскому, что таилось от самой Славы за тысячу печатями, пробиться, воспрянуть, вырасти до небес.

Пять лет после свадьбы они жили на несколько стран. Вячеслав продолжал служить, честно выполнять свой долг. Несколько раз бывал в горячих точках, был повышен в звании и должности, довелось получать награду из рук первого лица страны.

Слава работала военным журналистом, вернее сказать, жила жизнью военного журналиста – ведь это не работа в привычном понимании этого слова, это стиль жизни, направление мыслей.

Иногда они не виделись от месяца до трёх, один раз командировка длилась полгода. Естественно, Вячеслав был не в восторге от деятельности жены, какой бы талантливой она ни считалась, сколько бы восхвалений ни слышал в её адрес.

В первую очередь Слава для него оставалась бесконечно любимой, необходимой женщиной, которая рисковала своей жизнью, и только потом, где-то сильно после – профессионалом своего дела.

Однако ломать её крылья он не собирался, хотя мог. Ведь как она была его слабостью, его жизнью, его светом и тьмой, так и он был её всем. Нет ничего проще, чем подчинить своей воле любящую женщину, и нет ничего сложнее – отпустить её, позволить дышать полной грудью, признать, что ты не можешь заменить ей весь мир, как бы ни хотелось.

В двадцать семь Слава впервые задумалась о совместном ребёнке. Вячеслав никогда не давил в этом вопросе, несмотря на разницу в возрасте, понимал, что Славе рано. Да и он, по сути, пока не насладился своей женщиной на полную катушку, не хотел ребёнка… хватало Святослава – постоянного гостя в их доме.

Поначалу всё казалось шуткой. Они перестали предохраняться, принялись за дело, но желанная беременность не наступала. Примерно через год, после одной из коротких командировок, когда Славу едва не задело шальной пулей, они прошли полное обследование, которое показало, что оба здоровы. Однако, беременности не наступало.

По протоколу репродуктивного центра Славу направили к психологу, который выслушав, дал осторожный совет на какое-то время оставить свою деятельность. Женский организм, и без того находящийся в напряжении от невозможности забеременеть, бесконечных переживаний по этому поводу – а Слава здорово загонялась, отчаянно нервничала, – ещё и получает регулярные адреналиновые выбросы в кровь. Самой-то Славе отлично, она в своей стихии, а вот организм очевидно решает, что худшего времени для зачатия новой жизни не найти, самому бы выбраться. Не до продолжения рода в такой ситуации.

Слава думала несколько мучительных недель, пока не решилась оставить работу. Предложила уехать на время в Приэльбрусье, там, на свежем воздухе, среди шикарных видов на горные вершины и альпийские луга очиститься, перезапуститься. Вячеслав, откровенно подустав от городской суеты, где жил последнее время, согласился. Повезло, как раз контракт подошёл к концу, новый он заключать не стал, решив порвать с армейской службой.

Маша к тому времени вышла замуж, перебралась в академический ансамбль народного танца, построила неплохую карьеру и собиралась после рождения второго ребёнка, перейти на должность хореографа в том же ансамбле.

Три года они вели тихую, размеренную жизнь в Приэльбрусье. Водили группы туристов по несложным маршрутам, любовались природой, впервые не преодолевая, а наслаждаясь. Иногда выбирались в другие регионы, чтобы сменить обстановку, взойти на новую высоту, но всегда без лишнего экстрима.

Сначала снимали жильё, потом купили дом, к которому пристроили двухэтажную гостиницу, наладили небольшой, приносящий стабильный доход бизнес.

Одним словом, жизнь текла своим чередом, за одним исключением – беременности не наступало. Поначалу это не сильно волновало, была уверенность, что ещё немного, ещё чуть-чуть, в следующем месяце точно получится.

Секс постепенно превратился из радости в работу. Обязательное задание, которое необходимо выполнять с определённой частотой, явно реже, чем хотелось обоим участникам процесса. И самое ужасное, что в конце каждого месяца наступал час Икс – время глобального разочарования.

Вячеслав уже не мог придумывать слова утешения и поддержки. Ему самому этот ребёнок, который никак не хотел приходить, был уже не нужен…

Ему нужна была его Слава – женщина с крыльями, сильная, дерзкая, отчаянная в своей отваге, которая проявлялась и в повседневной жизни, и в увлечениях, и в работе, а не колючий ёж с поникшими иголками, превращающийся в истерический комок нервов.

Тупик, из которого оба не видели выхода, пока однажды Слава не заявила, что больше не может. Она не живёт ожиданием, а умирает под спудом разочарований.

Всегда деятельной Славе стало физически невыносимо жить в таком режиме. Говорят, хуже нет ждать и догонять, для Славы невозможным было ждать, догонять – это движение. Ожидание – смерти подобно.

– Я больше не могу! – вскочила она однажды среди ночи. – Пусть у нас не будет детей, ладно? Я просто больше не могу, я с ума схожу, понимаешь? Пусть не будет?

– Пусть, – кивнул Вячеслав, внутренне соглашаясь со Славой.

Сколько можно пытаться, превращать свою жизнь в пытку с сексом дважды в неделю, ради беременности и остаток жизни в череду бесконечных ожиданий. В конце концов, они ещё молоды, физически здоровы, можно через пять-семь-десять лет прибегнуть к высоким технологиям или усыновить, а пока просто отпустить ситуацию. Позволить себе, наконец, жить.

– Мы должны забраться на Эверест. Сейчас же можно на это лето, успеем внести залог?

Они действительно внесли залог сразу же, в ту же ночь, а потом любили друг друга так, как давно не происходило в их супружеской постели. Безумно, жарко, до пота, крика, томной усталости под утро.

Ближайшие несколько месяцев семья Андроновых тренировалась, готовилась. Они много говорили, отдыхали, где и сколько хотели, и снова усиленно тренировались, преодолевали и наращивали. Главное, жили полной жизнью. К нему снова вернулась его Слава – такая сильная, такая замечательная, такая его.

До самой последней клеточки его. Навсегда. И он её – тоже навсегда. До скончания веков.

В начале мая у них были куплены билеты в Непал, оставалось прилететь, меньше недели на осмотр достопримечательностей, получение пермит-разрешений на посещение национального парка, решение юридических формальностей, пара недель на адаптацию на Эвересте и само восхождение, как тогда казалось, дело всей жизни, её апогей, катарсис всего существования.

Слава нервничала, вела себя странно. Обычно перед любым восхождением она была полна энтузиазма, энергия лилась из неё сплошным потоком, эмоции фонтанировали, здесь же она сидела притихшая, если не сказать прибитая.

В зоне посадки она исчезла из поля зрения, вернулась с совершенно ошарашенным видом, бледная, с нездоровым блеском в глазах.

– Славик, я кажется это… – промямлила она неуверенно. – Вот, – протянула сжатые в ладони несколько тестов на беременность.

Сколько раз он видел их, кажется, несколько сотен. Покупал каждый месяц, с запасом в течение нескольких лет, за исключением последних месяцев, но никогда на них не красовались две полоски. Две!

Две красные линии, говорящие бесконечно много. Две чёртовы полоски, ждать которые отчаялись. Две!

– Я не лечу, – выдохнула Слава.

– Хорошо, – кивнул Вячеслав, подхватил ручную кладь, не позволив Славе прикоснуться к своему рюкзаку, и направился к выходу. – Мы никуда не летим.

– Я никуда не лечу, а ты летишь! – заартачилась Слава. – Подумай сам, ты шёл к этому всю жизнь, ты просто не можешь бросить сейчас. Нам залог не вернуть, в конце концов. Ты должен пойти, понимаешь? Обязан!

– Слав…

– Не спорь, пожалуйста. Со мной всё будет хорошо, я поеду к Ляле, она-то точно знает, что делать… И… просто… мне наверное нужно сейчас побыть одной… А ты обязан покорить этот сраный Эверест, чтобы было что рассказать Мишке.

– Мишке?

– Нашему сыну, дурачок, – тепло улыбнулась Слава.

Вячеслав вернулся в Москву из Непала через двадцать девять часов, двадцать четыре из которых он провёл в небе и пять в аэропорту Трибхувана. Попросту не мог покорять Эверест, даже жди его там сам господь бог, когда Слава находилась в Москве. Беременная!

Да к чертям собачьим все восхождения, вместе взятые, когда появилось одно-единственное, действительно значимое. Рождение их со Славой ребёнка.

Он отчётливо помнил, как зашёл в квартиру на Патриках, почти не жилую, потому что бывали там редко, наскоками. Неустроенную, как любое временное жилище.

На кухне, склонившись над планшетом, что-то рисуя, сидела старшая, приёмная дочь Ляли и Виктора – Хабиба. Уже почти девушка, чуточку нескладная, с огромными, в половину лица, выразительными глазами.

Рядом крутилась непоседливая Василиса, окинула зашедшего удивительно синим взглядом, такого и эффектом от цветных контактных линз не добиться. Лишь природа могла создать подобное чудо.

– А я говорила, что вы приедете, дядя Славик, – прямолинейно заявила Василиса. – Слава и мама в комнате, мама объясняет про анализы, а папа гуляет с Максимом и Ильёй. Вообще-то, они дома лучше спят, чем на улице, но мама отругала папу, что он глупости несёт и ничего не понимает, поэтому он сбежал, – продолжила она с толикой иронии.

С виду Василиса чистой воды ангелочек, хоть в рекламе снимай, в душе же – истинный чертёнок. Если бы семья точно не знала, что родила её Ляля, решили бы, что мать – Слава. Увлечения, и те совпадали – пеший туризм и скалолазание.

Слава сидела в кресле, закутавшись в плед, короткие волосы заколоты, чтобы не лезли в глаза, нахмуренная, потерянная, почти несчастная.

– Славик! – воскликнула она, как только он появился в двери комнаты.

Ринулась на шею, шумно вдохнула, вцепилась в шею, два раза всхлипнула и замерла, вжавшись всем телом, будто он напитывалась энергией, которую взять больше негде, только у него.

– Мы сдали несколько анализов, – после приветствия сказала Ляля, – результаты у Славы на почте. Там всё отлично, правда, – ободряюще улыбнулась. – И записались на приём к моему врачу, он очень хороший. Очень! Ничего же, что мужчина?

– Ничего, – улыбнулся Вячеслав.

– Тогда мы пойдём… – прошептала она понимающе, глянув на сестру и застывшего в ощущения какого-то звенящего, прозрачного, как хрусталь, нереального счастья Вячеслава.

Врач действительно оказался хорошим, беременность протекала без осложнений. Всё шло своим чередом, скрининги показывали, что мальчик родится здоровым, в положенный срок. Будущей мамочке тоже ничего не угрожало. Слава – сильная женщина, несмотря на кажущуюся хрупкость. Образ жизни, физическая подготовка, выносливость пошли ей на пользу. Не было отёков, повышения давления, ничего, что хоть как-то угрожало состоянию.

На тридцать восьмой неделе, когда встал вопрос госпитализации на дородовое отделение, несмотря на отличное самочувствие и хорошие прогнозы врачей, Слава собрала вещи и легла. Немного ворчала для проформы, не отгремели до конца новогодние праздники, вовсю сияли ёлки, работали Рождественские ярмарки, гости города суетились в волнительной суматохе. Хотелось гулять по морозцу, наслаждаться цветной иллюминацией, искристым снегом, а не торчать в больнице, но рисковать даже в малом Слава не собиралась.

Слишком выстраданная беременность, слишком долгожданная, чтобы позволить и крошечный риск.

И вот, как гром средь ясного неба, звонок в семь часов утра, взволнованный голос с просьбой приехать.

Вячеслав сорвался с места, не позавтракав, через несколько часов обнаружил, что натянул толстовку наизнанку, джинсы не надел вовсе, как был в спортивных штанах, так и примчался.

Он мало что понял из объяснений врача, только то, что от одной до восьми беременных из ста тысяч сталкиваются с подобным осложнением, что смертность в подобном случае превышает восемьдесят процентов. Восемьдесят!

И что от этого не застрахован, увы, никто. Такое случается, предугадать крайне сложно, грёбаная лотерея, в которой несчастливый билетик достался Славе.

Им неимоверно, сказочно повезло, что Слава находилась в роддоме со всем необходимым оборудованием, что дежурила опытная бригада специалистов, которая сориентировалась мгновенно, что ребёнок, как и обещали, сынишка, пострадал минимально – сейчас он в реанимации новорожденных, но это скорее формальность. Его можно навестить, посмотреть издали, через стекло, чуть позже пустят познакомиться.

Жизнь же Славы висела на волоске, и даже если она выберется, существовала огромная вероятность, что головной мозг сильно пострадал. Чудеса, конечно, случаются, нужно верить, но…

Вячеслав крутил и крутил воспоминания о годах, проведённых со Славой. О том, какая она была, какой стала. Насколько счастлив был с ней, а она с ним. Обо всём, что было ими, их жизнью.

Попросту не мог поверить, что воспоминания и мысли – единственное, что, возможно, осталось.

Такого быть не могло! Славка не сдастся. Не эта упрямая, дерзкая, настырная девочка. Не его сильная женщина с размахом крыльев больше, чем у Боинга, которыми она готова закрыть любого из близких и родных. Необыкновенно талантливая, и на генном уровне его, до кончиков коротких волос, принадлежавшая ему… вплетясь в его ДНК.

Ему действительно показали сына. Кажется, такого крошечного, несмотря на хороший вес три килограмма двести тридцать граммов, щекастого, насупленного, похожего на сонного хомячка. Через несколько дней позволят взять на руки, через пару недель выпишут…

Он приходил в больницу ежедневно, его начали пускать в реанимационное отделение к Славе, сначала лежавшей неподвижно, потом начавшей подавать признаки жизни. Понять по глазам узнаёт ли она мужа, понимает ли, кто она, где, что с ней случилось, не получалось… Иногда вдруг казалось, что взгляд осознанный, иногда приходило понимание, что совершенно пустой.

Она сжимала руку в ответ на просьбу, но сжимала и без указаний. Хмурилась словно по делу, а порой улыбалась чему-то своему, будто непроизвольно. Говорить не могла из-за трахеостомы.

Исследования не показывали больших органических нарушений, но мозг человека настолько неизведанная планета, что никто не решался на уверенные прогнозы. Хоть на какие-то прогнозы, если честно. День, когда снимали трахеостому, должен был показать, что на самом деле происходит в голове Славы.

Вячеслав, как обычно, зашёл в палату, кивнул медсестре, та дежурно улыбнулась, подошла к изголовью кровати Славы, та в свою очередь закопошилась, пытаясь сесть. Ей помогли, придержали.

Он молча вглядывался в лицо Славы, не опуская взгляд на шею, где был скрытый пластырем след от трахеостомы и растёкшаяся, пугающая краснота вокруг. Судорожно пытался вычислить, понять, принять для себя неизбежное. Или не принимать, бороться.

Знал лишь одно – он не оставит эту девочку никогда в жизни, где бы сейчас ни находился её пытливый мозг, в каких бы мирах не витал.

– Миша… – прохрипела Слава, пытаясь встать. Вячеслав сделал быстрый шаг, подхватил исхудавшее, непослушное тело. – Ми-ш-ш-ша-а! – максимально громко, насколько смогла выдавить, прошептала снова.

– Всё хорошо с Мишей, – сообразил он то, о чём спрашивают. – Я только что от него. Он такой… на хомяка похож. Думал, на тебя будет, в крайнем случае, на меня, а он на хомяка.

Слава в ответ слабо улыбнулась, снова покачнулась, неуклюже взмахнув руками, которые вдруг резко затряслись. Она нервно сглотнула, на глаза навернулись горькие, огромные слёзы, кончик носа покраснел.

– Ну что ты, – улыбнулся Вячеслав, отвечая на миллион невысказанных вопросов. – Я не оставлю тебя. Однажды ты поставила меня на ноги, теперь моя очередь. А если нет, – продолжил он, – то мне ты и такой нравишься. Подниму тебя на Эльбрус этим летом, вот увидишь.

На Эльбрус они поднялись вдвоём на следующее лето. Слава на своих ногах, в полном здравии, с огромными планами на будущее, которыми делилась с самым близким человеком – мужем. А он соглашался, потому что шикарные планы, надо брать.

По соседству продаётся участок с домом. Дом – развалина полная, зато сносить легко. Построят там небольшой туристический комплекс для туристов-экстремалов, со всей необходимой инфраструктурой, а то для новичков много предложений, а для опытных товарищей – кот наплакал.

В посёлке садик есть и школа, запросто можно жить с ребёнком. Не Москва, конечно, и ладно, в век удалённого обучения можно хоть на необитаемом острове жить – не проблема. Мишка растёт смышлёный, крепкий, здоровый, активный, пухленький, и правда – хомячок.

И по поводу острова необитаемого, надо бы выбраться куда-нибудь к океану. Вдвоём, чтобы только она и он. И никого вокруг, и морепродукты, они, кстати, повышают либидо.

Нет, она не жалуется! Но над вторым ребёнком нужно начать работать, первого почти десять лет ждали… А не получится, так хоть отлюбит от души собственного мужа.

Имеет право! У неё и справочка имеется, да. Свидетельство о браке называется.

Оглавление

Начало

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20