Город с львиным сердцем • Звонцова Екатерина

Екатерина Звонцова
Город с львиным сердцем

* * *

Сказочнице Наталье, приоткрывшей мне эту дверь

Пролог

Что-то разбудило их – а ведь столько минуло со дня, когда в Долину пришёл песок и уничтожил её. Что-то подняло их, объединило и толкнуло в путь; пожелало, чтобы было так – и никак иначе. Может, ветры, пустоликие беспокойные странники, несущие с собой то лепестки лаванды, то прах и пепел сгоревших жизней? Может, шёпот Трёх морей, ластящихся к каменистым побережьям? Может, тот, кто подарил свет древнему и лукавому Небесному народу, а ныне правит Городом, утонувшим в диких красных розах?

Решилось это без меня, и я не роптал.

Я хорошо помню, как впервые заметил их идущими по моему невидимому следу. Я даже почти удивился, а ведь меня трудно удивить. Слишком многие шли ко мне, многих я повидал и многих умертвил, когда они меня разочаровали. Жалкие люди, жалкие горести, страхи, желания. На такие скучно тратить силы.

Трое действительно искали меня, у каждого была своя в том нужда. Четвёртый не искал ничего, вряд ли вообще он хоть раз просил совета или помощи. Но он тоже был с ними – окутанный мрачными чёрно-золотыми одеждами, ехал на вороном верблюде и вёз поочерёдно каждого из спутников, когда ноги у кого-нибудь из них подгибались. Думаю, он посадил бы в широкое бархатное седло их всех, а сам спустился бы. Но нравное животное, стоило хозяину спешиться, сразу ложилось на брюхо, нагло щурилось и шлёпало губами, словно гримасничая и дразнясь. Верблюда нужно было погонять – тогда он фыркал, недовольно плевался, но шёл дальше. Тихо позвякивали золотые браслеты на длинных мохнатых ногах, вздымавших облачка раскалённой красноватой пыли. Шаг. Шорох. Шелест. Шаг… А ветер снова нёс прах, но путники его не замечали.

Да, это был караван, если можно назвать караваном процессию всего с одним вьючным животным. И паломничество, если можно назвать паломничеством путешествие существ, которые давно умерли внутри и опасаются во что-либо верить.

Четверо день за днём преодолевали бескрайнюю красную пустыню под сухим, тоже бескрайним небом. Веснушчатый мальчик с выгоревшими кудрявыми волосами молчал. Девочка с исполосованным шрамами лицом сердилась. Белая женщина смеялась и подбадривала всех. А мужчина в чёрном просто смотрел вдаль. Его единственный зрячий глаз мерцал желтоватым бликом Невидимого светила.

Я ждал. Они разыщут меня – такие всегда разыскивают, я знал. Как бы я ни запутывал следы, мужчина в чёрном не обманется, прочие же… с ними и того сложнее. У них были зоркие сердца, а желания их не были жалкими.

В ожидании я вынул из кармана песочные часы и старый компас – он не показывает путь, но показывает, где путь когда-то начался. В середине моего компаса – Пустыня Мёртвых городов, а окружает её синее Незрячее море, и голубое Светлое, и почти чёрное Горькое, и воды их никогда не смешиваются. Вдоль берегов чайками угнездились Пять Непомнящих столиц. Да, ни одна из них уже не помнит, столицей чего была, потому что всё это лежит под песком. И ни у одной нет более имени, поэтому мне проще звать их по цифрам. От единицы до пятёрки. Когда я потряс компас наподобие того, как младенец трясёт свою погремушку, цифры не отозвались. Маленькая точка зажглась не подле них, а в са́мой сердцевине бесплодных земель. Вот как? Впрочем, я мог бы и догадаться.

И я вернулся туда, где всё началось. Перевернул часы. Песок посыпался сквозь узкую воронку. Из него складывался узор прошлого. Чужого. Моего. Нашего.

1. Мальчик и звезда

Он был первым – веснушчатый мальчишка со светлыми, в рыжину, вихрами и любопытным карим взглядом. Тощий, долговязый, одетый в перепоясанную кожаной тесёмкой рубашку и штаны до колен. Босой и весь засыпанный песком. Голова его покоилась на коленях у Белой женщины, которая была второй. И он метался, потому что видел дурной сон, если только можно назвать дурным сном правду. Мальчишка видел, как задыхается город, чьей душой он рождён, – Город-на-Холмах. Прежде у него было другое, красивое имя, но из памяти оно стёрлось; было и иное тело, но оно не выдержало. Мальчишка не знал, почему всё произошло, и уже очень долго смотрел на это, силясь или понять, или ослепнуть.

Беда началась с резных листьев пальм, которые неуловимо затрепетали в заурядный душный полдень. Тогда всем показалось, что сейчас в город принесёт немного ветерка из Ширгу, Грозового графства, а может, оно расщедрится и на дождь. Небо как раз хмурилось, теряя привычную серебристую лазурь, и Невидимое светило едва сияло. Тучи сгущались. Они стали совсем плотными и рыхлыми к обеденному времени.

Да, да, будет дождь, сегодня будет дождь!

Так сказали даже по городской радиостанции, которая никогда не ошибалась.

Тогда женщины стали убирать с балконов зонтики, которыми укрывали от зноя клубнику, мяту и цветы, а дети – складывать из листов учебников лодки, чтобы, когда дождь пройдёт, пустить в ручейки – вдруг доплывут до моря? Почтенные клерки в конторах и торговцы в лавках повынимали из служебных гардеробов сапоги, желая добраться домой с сухими ногами. А старушки достали из дальних шкафов корзины с пряжей и попросили внуков передвинуть кресла-качалки к окнам.

Все ждали дождя. Но вместо дождя пришла песчаная буря.

Под мрачным почерневшим небом она вдруг, после похожей на молнию вспышки, обрушилась со всех сторон разом, преодолела городские стены и начала грузной лавиной переваливать через них своё богатство. Песок сыпался на мостовые, где должны были быть лужи для клерков, в прокопанные и утрамбованные канальцы вдоль улиц, где обычно пускали кораблики дети, на цветочно-клубнично-мятные балконы хозяек и в дымоходы домов, где собирались вязать старушки. Песок был повсюду. Он не кончался.

Последнее, что успели передать с радиобашни, прежде чем самум сломал её антенный шпиль, было: «Все города Песчаной долины уже засыпаны полностью, их радиостанции молчат». Слова эти – «радиостанции молчат» – и стали тем, после чего люди бросили откапывать свои заваленные двери. Большинство просто сели по диванам, обнявшись и зажмурившись. Иные же, найдя крючья покрепче, привязали туда верёвки и забрались на стулья. Потому что радиостанции Песчаной долины, где смыкались Пять графств, имевших своей серединой Город-на-Холмах, никогда не молчали, даже ночью изливая в небо музыку или таинственное бормотание читаемых вслух книг. Никогда не молчали.

Ещё по радио успели передать, что песок, как казалось учёным (пока они ещё были живы, им вроде бы так казалось), идёт с краёв Долины, накрывая её, как огромная крышка могла бы накрыть кастрюлю, – поднимается из-под фундамента Обережной стены. Ведь вся долина стояла когда-то именно на песке, и от него она оставила себе имя, засадив бесплодную землю садами и испещрив колодцами. Теперь песок возвращался.

Город-на-Холмах стал последним из заживо похороненных, и его не спас тот, кто спасал всегда. Не откликнулся, хотя золотые ракеты пустили, уже когда упали первые песчинки. Ракеты сверкали, взрывались, кричали десятком голосов. Но тот, кого ждали, не явился.

Когда всё закончилось, всё-таки пошёл дождь – самый настоящий ливень, на который тут и не надеялись. Потоки его точно донесли бы кораблики до моря, а старушки за время этой непогоды связали бы целые шарфы, а то и свитера. Но дождя уже некому было ждать, некому было встречать его и радоваться или досадовать. Город исчез. А мальчишка – его ослабшая, едва живая душа – шёл по размокшему песку, оставляя цепочку неглубоких следов. Кричал и звал:

«Кто-нибудь! Хоть кто-нибудь!»

Потом охрип, закашлялся, замолчал. Понуро брёл, глядя под ноги, ещё какое-то время и наконец упал навзничь, задохнулся от слёз. Дождь лил, песок становился всё плотнее, одежда мокла, но мальчик не замечал холода. Дышалось всё хуже, по костям словно бежали трещины, в груди догорало что-то, прежде золотое, ослепительное и полное силы, а теперь готовое погаснуть. Память становилась зыбкой, мутнее грязной воды.

«Где я? Кто я? Почему я больше… не хочу жить?»

В последнюю минуту перед беспамятством мальчишка увидел впереди смутную фигуру. Человек был высоким, в руке у него что-то знакомо светилось. Тоже золотое. Ослепительное. Полное силы.

«Он. Он явился! Он всё исправит…»

Окликнуть не вышло: мальчишка только вытянул руку и так рухнул снова; в рот попал песок, заскрипел на зубах, а мутная вода памяти заволновалась: «…исправит что?»

Больше мальчишка не поднимался и только смотрел, как человек растворяется в дожде. Последним исчез росчерк чего-то, что человек держал. Какого-то жезла, посоха.

«Сжалься надо мной…»

Мальчишка прошептал это пустыне, и она услышала – ведь своих детей она слышала всегда.

Я слышал.

Песок снова пришёл в слабое движение. Дрогнул. Разверзся. Медленно поглотил тело, уже бездыханное, и поверхность стала ровной. Об неё всё так же гулко ударялись капли дождя.

…А теперь, когда мальчишка снова посмотрел на всё это в своём затянувшемся сне, выступившие на глазах горячие слёзы заставили его наконец проснуться.

Нет. Воскреснуть. Компас и сама моя суть показали это именно так.

– Как ты, малыш? Ох… ну и вид у тебя. Выглядишь, будто пару раз умер.

Он очнулся не один – над ним склонялась молодая белокурая женщина. Волосы, длинные и прямые, схваченные в несколько кос и украшенные где лентами, где звонкими серебристыми подвесками, окутывали её подобием сияния. Смуглое, почти медное большеглазое лицо покрывал серебристый рисунок: треугольники по открытому лбу, линии вдоль плавных скул. Рисунок шёл и по тонкой шее, чтобы пропасть под воротом свободного дымчатого одеяния – плаща, накинутого поверх блестящей кольчуги и светлого платья.

Красивая. Чужая. Он не помнил ничего, но чувствовал: её в его жизни прежде не было.

– Так ты мертвец, бедняга, да? – шепнула она, заботливо погладив его по макушке. – Ведь тебя исторгли пески, и прямо мне под ноги, представляешь? – Губы дрогнули в улыбке сначала детского восторга – будто незнакомка пережила невероятное приключение, – а потом облегчения. – Но я тебя уже совсем-совсем выкопала! Сесть-то можешь? Ничего не сломал? Давай, давай помогу.

Ладонь её была ледяной, но прикосновения оказались приятными, согнали дурман и морок. Мальчик кивнул и, уцепившись за её неожиданно сильные руки, приподнялся. В голове тут же зашумело, он пошатнулся, и с губ само сорвалось:

– Ох как мне плохо…

Первые слова за… сколько? И сразу жалоба. Стало отчего-то неловко. Но молодая женщина лишь понимающе приобняла его.

– Думаю, непростое это дело – возвращаться с Той Стороны.

Объятье тоже было холодным, но мальчик безотчётно прильнул к крепкому плечу, даже ненадолго зажмурился. Было страшно, к тому же объятье что-то напоминало ему… но что? Мысли ворочались неохотно, точно старые черепахи на берегу затхлого водоёма. Черепахи… в памяти тревожно запульсировало: здесь, где-то здесь, на месте уродливого красного песка, такой водоём был, и толстолапые рептилии любили греться на его каменных бортиках, и лазуритово-малахитовые панцири их сверкали, и…

– Как тебя зовут и сколько ты был там, внизу? – Незнакомка отстранила его и пристально посмотрела в лицо серыми светлыми глазами.

Взрослая она или не совсем? Могла, судя по болтливости и любопытству, быть чуть постарше юных городских модниц, но могла быть и их мамой – слишком пронизывал мерцающий взгляд, утешал мягкий голос. А ещё она спросила имя… мальчик попытался вспомнить, но внутри всё опять закололо. Он потёр лоб, потом виски. Щёки оказались мокрыми. Городские модницы… городские… городские…

– Ты ещё плакал! – Она воскликнула это не осуждающе, скорее испуганно. – Скажи, кто обидел тебя? И что, он потом тебя закопал? Ух я тогда ему…

Сжала кулак, сверкнула глазами. Мальчик не знал о ней ничего, кроме одного: она добрая. И храбрая, даже лицо как у воина: с тонким, но крупным ртом, густыми бровями, острым любопытным носом. Вот только ничем она уже не поможет. И никто. Память, затхлая вода, дрогнула, все тени и силуэты – черепах и красивых девиц, старушек и стражи, мэра и дикторов радиобашни – начали там проступать, чётче и чётче.

И все они тоже плакали.

– Я не знаю, как меня зовут, Белая женщина, – нарушил он требовательную тишину. – И не знаю многого другого, не сердись. Но я…

Он запнулся, облизнул губы, опять смежил веки, вслушиваясь в себя. Сказать, нет, вытолкнуть из себя правду оказалось нелегко. Обычно люди не понимали; более того, кажется, он давненько никому не представлялся. А представлялся ли вообще? С кем, когда в последний раз говорил, от кого не таился в тенях и гулком эхе улиц? Что делал? Как выглядел? Таким же сухим маленьким трупом?

– Я город, Белая женщина, – выдохнул он наконец. – И я мёртв. Или убит. Ты права.

Взгляды их встретились. В её лице ничего не дрогнуло, она только прикусила уголок нижней губы. Мальчик взял её за руку и прижал холодную ладонь к песку.

– Слышишь?.. Так бьётся моё сердце. Там бьётся моё сердце.

Женщина зажмурилась – и пальцы её напряглись под его пальцами, задрожали. Вряд ли она могла не слышать тысяч стонов, а ещё поскрипываний, с которыми песчинки пересыпаются в тех пустотах зданий, где не заполонили ещё всё. Мертвец ворочался в могиле, а в нутре его ворочались десятки тысяч других мертвецов – детей и клерков, старушек и домохозяек, учёных, сыщиков и лавочников. Да, женщина поняла всё это и убрала руку, открыла глаза, потом с усилием заговорила:

– Я… верю. Как же страшно.

Он не ответил. Его и самого страх душил, продолжал высушивать изнутри, призрачное сердце билось в висках одним-единственным вопросом: «И что теперь?» Хуже были только дурнота и слабость, горькая мысль: «Даже если я перестану бояться… смогу ли я встать?» И эта женщина… девчонка… неважно… как она сюда попала, зачем его выкопала?

– Знаешь, – снова незнакомка нарушила молчание. Видимо, всё это время она тоже что-то для себя решала, – тогда и тебе, наверное, не помешает знать обо мне правду, малыш. – Она словно приготовилась нырять, так глубоко и шумно вздохнула. – Меня зовут Кара. Я – упавшая звезда.

Теперь растерялся мальчик, уставился во все глаза. Так перед ним одна из загадочного небесного народа – статная красавица, словно сошедшая со страниц преданий? А ведь похожа! И как он сам не понял, всматриваясь в рисунок на коже и видя, как ветер треплет лучистые волосы? Но, словно боясь, что ей не поверят, Кара подобралась и, враз сбросив неземное величие, опять затараторила:

– Не помню, почему так произошло, что я здесь! Просто взяла и упала, а упав – заснула и, может, очень долго проспала, по крайней мере, когда очнулась, была уже холодная, а нам, чтоб остыть, надо мно-ого времени! – Глаза её округлились. Мальчик уверился, что звезда всё же юна, скорее девушка, чем женщина. И что ей не на шутку страшно. – И вот я пошла искать хоть одно живое существо. Хорошо, что нашла тебя, пусть ты и немного мёртвый, но, кажется, неплохой парень! Так сколько ты… пролежал там?

Мальчик огляделся. Небо было ясным, Невидимое светило не жалело тепла. Песок казался очень сухим, совсем как утром последнего для Города-на-Холмах дня. И… да, то, что они с Карой только что слушали, стенало в самых его недрах. Глубоко. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась ровная, даже без барханов, поверхность; не было ни самого чахлого кустарника, ни скелетов заблудившихся зверей; не было башен учёных и крепостных стен; не было водоёмов с черепахами. Да… места, некогда полные жизни, Пять графств, где праздник, закончившись в одном, начинался в следующем, сменила настоящая пустыня.

– Думаю, очень долго. Примерно как ты спала. – Он снова приложил ладонь к песку и прислушался. Спохватился: – Сколько ты тут бродишь?

Звезда задумчиво вытянула ноги. Они были босыми и запылёнными, а кожа на них – совсем грубой, потемневшей, словно опалённой. Она сильно отличалась от нежного золотисто-смуглого лица. Пошевелив чумазыми пальцами, Кара ответила:

– Сапоги я стоптала очень, очень давно. И мне никогда никто не попадался. Разве что песчаные крысы… у меня, кстати, осталась одна зажаренная с завтрака. Хочешь?

Она предлагала явно искренне. Неожиданно для себя мальчик улыбнулся и сморщил нос, затем ещё раз медленно обвёл взглядом пространство вокруг, стараясь уцепиться за привычные ориентиры. Кажется, их совсем не было… но нет. Один нашёлся.

– Как-нибудь обойдусь, – рассеянно отказался он. – И думаю, мы подыщем что-нибудь получше.

Кара, рывшаяся в сумке, видно, в поисках крысы, вздрогнула и тоже огляделась.

– Ты хочешь уйти?! – прозвучало испуганно. – Но я не… не…

Мальчик лишь вздохнул. Он тоже не уходил отсюда никогда: не было ни возможности, ни причин, ведь этот город был им, а он был этим городом, и без него рухнули бы все великие башни. Едины. Неразрывны. Навсегда. Так было раньше. Теперь…

– Нельзя оставаться, – вздохнул он. – Так мы ничего не исправим. Да и одной крысы на двоих вряд ли хватит.

– Но здесь… – звезда потрогала песок сама и, конечно же, ничего не услышала, – бьётся твоё сердце. Точно ли ты можешь его оставить?

Мальчик улыбнулся снова:

– Думаю, оно и так всегда со мной. Я должен его спасти. Больше некому.

Откуда-то он это знал. Точно знал.

– Ух… – пробормотала звезда. Облизнула губы, потеребила волосы. – Так, ладно, но… как мы хоть поймём, куда двигаться?

Мальчик снова посмотрел вдаль. Да, он не ходил за высокие резные стены, зато часто коротал время на золотистой крыше радиобашни – делаясь невидимым для людей, забирался на её шпиль, к самой верхушке. Оттуда были далеко видны не только дома, но и поросшие приземистым зелёным кустарником рощи, реки, поля; можно было смотреть на пять сторон света и на ведущие туда главные железные дороги Пяти графств. Он хорошо помнил, что путь на Ширгу, Грозовое графство, всегда оттенён закручивающимися в спираль кучевыми облаками. Это графство у Горького моря продавало и дарило дожди; караваны разномастных туч бежали отсюда в разные концы мира. В незапамятные времена, пока не угас род Ветряных чародеев, именно они подгоняли тучи серебристыми молниевидными посохами. Во времена более ближние сила рассеялась, но часть её перешла к Чародеям песка – и уже они стали направлять тучи, если те сбивались с пути, и поторапливать их в земли, страдавшие от зноя и засухи. Ну а теперь…

Теперь нет и этих чародеев. Тучи давно не прилетают в Пустыню Мёртвых городов, где нечего стало поливать, и их не так хорошо видно. Но, сидя на песке, мальчик ясно рассмотрел сине-серые, будто подпалённые спинки и хвостики вдалеке над горизонтом. Они поднимались очень высоко. Они напоминали не пасущихся буйволов, как раньше, а грязных больных овечек, но он им обрадовался и показал их Каре.

– Они подскажут.

Звезда сощурилась: прикинула расстояние. И, наверное, подумала: «Ну куда дойдёт такое вот тощее недоразумение, которое отказалось есть крысу?» Мальчик потупил глаза на свои колени: правда ведь кожа да кости. Руки-ветки, штаны висят.

– Ты уверен, что куда-то дойдёшь? – прямо спросили его.

Сердце его не было храбрым, но билось сильно-сильно. Нужно хотя бы попытаться. Нужно, иначе, скорее всего, он ведь умрёт здесь. Без своих домов и людей.

– Даже если не уверен, – отозвался он, вставая. – Я должен. А вот ты…

– Не останусь, нет, нет, я не хочу! – выпалила она. Вся её опасливость исчезла. Может, она просто решила, что без неё горе-приятель-вчерашний-покойник пропадёт, а может, подумала, что не прочь посмотреть странный мир, куда угодила. – Веди.

И те, кого было пока ещё двое, пустились в путь.

2. По облакам

– Зан! – Слово прозвенело в горячем воздухе, сверкнуло весёлой монеткой. – Можно, пока ты не вспомнишь своё имя, я буду звать тебя так? Неудобно общаться без имени…

– Чем неудобно? – растерялся он. Прежде его не особо окликали.

– Ну… я ведь не могу звать тебя «эй!»? И «Мёртвый город» длинно! А вот Зан…

Их босые стопы бесшумно утопали в раскалённом песке. Мальчику было больно, но он только кусал губы, чтобы ни в коем случае не ныть. Его спутница, давно, видимо, переставшая замечать жар или вовсе его не ощущавшая, шла прямо, спокойно и легко, гордо держа голову, разве что не пританцовывая, и он старался равняться на неё. А она, наверняка понимая, что не скоро его подошвы достаточно загрубеют, неустанно болтала, отвлекала.

– А что это значит на вашем языке? – спросил он, утирая со лба пот. – Не обидное что-нибудь?

– Маленькая жёлтая звезда! – Кара рассмеялась. – Ты очень похож на маленькую жёлтую звезду. Вертлявую такую и симпатичную.

– А какая ты? – невольно заинтересовался он.

Кара с явным недовольством надула тонкие тёмные губы:

– Маленькая белая звезда. Если бы была мальчиком, меня бы звали Кар. А ты бы был Заной, если бы был девочкой. У нас все имена парные. Ну, кроме имён пришельцев. Но пришельцы – это ведь пришельцы.

Ничего себе экономия! Невольно он действительно забыл про скребущую горячую боль. О верхнем, небесном народе он знал мало, как и большинство тех, кто принадлежал к народу нижнему, поднебесному. Вроде бы они обладают чародейскими силами. Вроде бы в некоторых других мирах их считают богами и иногда в них превращаются смертные, которые героически или жертвенно погибают, – вот их-то пришельцами и зовут. Вроде бы они – и пришельцы, и коренные небесные жители – не жестоки. Но очень далеки.

– А какие ещё звёзды у вас есть? – спросил мальчик.

– Красные. Голубые. Лиловые. Да всякие. Малые, средние, большие, в зависимости от силы и чина. Звёзды, которые всегда вместе. Звёзды-одиночки.

– А чем вы занимаетесь? – Мальчик вспомнил, как ночами звёзды беспокойно мельтешат по небосклону. Не все, конечно, но многие имеют крайне деловой вид.

Кара заправила за ухо прядь и с некоторой гордостью постучала себя по кольчуге:

– Разным. Но в основном мы – по крайней мере маленькие и средние – охраняем живые планеты от чёрных. Чтобы они их не проглотили.

– Чёрных… звёзд? – удивился мальчик. Таких он не видел и плохо мог даже вообразить.

Кара замялась, топнула, взметнув большое облако песка. Ветер тут же разнёс его во все стороны. Похоже, ей жутковато, неуютно было объяснять даже среди бела дня.

– Они уже не совсем звёзды, – нехотя начала она. – Это существа, которые перестали ими быть. Звёзды… знаешь ли, они, то есть мы, – миролюбивые создания. Мы освещаем и бережём всё живое. Нам бы что-то вам показать, подсказать, исполнить желание – и хорошо. Нам нравится на вас смотреть. Живые… – она положила руку ему на макушку, – вы такие тёплые. Даже ты, хотя и не совсем обычный. Кстати, так не пойдёт!

Проворчав это, она сдёрнула бледно-голубой платок, перетягивавший платье в талии, деловито развернула мальчика к себе и принялась обвязывать ему голову, скручивая высокий чудной убор. Прищемила волосы. Прищемила правое ухо. Сердито засопела.

– Не надо! – возмутился он и попытался попятиться.

– Надо, – отрезала она. – Я не наблюдаю за вами днём, но я знаю точно. Дневная звезда, Невидимое светило вас часто бьёт по макушкам своей костяной тростью! Знал бы ты, какой это противный старик, а какая нечёсаная бородища и…

– Кара, я же город. – Представив этого старика, почему-то толстым и крикливым, мальчик всё же поёжился. – Значит, наверное…

– Не похоже, сейчас-то ты просто мальчик. И голову тебе напечёт.

Он насупился, но Кара была права. Прежде, до смертельной бури, ноги так не ныли, жажда мучила куда слабее и, кажется, он не потел. Да он даже следов не оставлял, тени не отбрасывал! И в животе, кстати, урчит! Вот невезение… не просить же крысу, нет, потерпит. Продолжая вертеть из ткани слой за слоем, Кара как ни в чём не бывало заговорила опять:

– Так вот. Чёрные. Они… у нас говорят, это звёзды, которые взрываются и темнеют от злости и зависти к вам. Завидуют, что не могут быть живыми. Ведь наши сердца…

– Я кое-что о них слышал, – осторожно кивнул мальчик.

Кара оставила платок в покое и повторила то, что он сам сделал недавно: взяла за руку, приложила ладонь к своему сердцу поверх металлических кольчужных спиралек. Затаила дыхание, мальчик невольно – тоже. Они простояли молча, кажется, очень долго, но он услышал только один глухой удар, сильно отдавшийся в руку. Стало жутковато.

– Да. Вот так они у нас стучат. – Кара кивнула. – И примерно так мы, по крайней мере большинство, чувствуем. Не любим по-настоящему. Не мечтаем. Нас ничего не смешит и не удивляет, мы ко всему привыкли, мы рождены с одной целью – сиять. Ну, может, кроме пришельцев: в них остаётся довольно много смертного… даже после смерти. К примеру, знаю я двух мёртвых королей, Крапиву и Чертополоха, которые там у нас, наверху, вырастили целый сад смертных цветов. И там красиво. Все звёзды этот сад любят.

– Но ты… – осторожно начал он. Кара – коренная звезда – казалась вполне живой.

– Пойдём-ка дальше, – мягко предложила она, не дослушав, и всё-таки небрежно добавила: – В семье не без урода, сам знаешь. И иногда уроды очень симпатичные.

Звезда снова направилась вперёд, и ему пришлось затрусить следом. Стало ещё тяжелее: ровная поверхность постепенно пошла вверх. Долина, некогда напоминавшая глубокую чашу с выступами холмов в центре, так чашей и осталась, просто стала из-за песка более пологой, а холмы вовсе пропали. Мальчик вздохнул. Всё сильнее хотелось пить. Непривычное ощущение – в городе его мог бы напоить каждый фонтан.

– Так можно пока ты будешь Заном? – спросила Кара.

– Можно, пусть так.

Она улыбнулась и немного замедлила шаг, чтобы идти рядом. Вновь они молчали, но мальчик замечал, что Кара то и дело на него посматривает. И покусывает губу, будто хочет ещё что-то спросить.

– Зан… – наконец решилась она.

– Да? – Он опять вытер пот, откинул со лба волосы. Сильно они отросли…

– А как же твой дом… ну… попал под песок? Вряд ли он был там всегда.

Даже о жаре он на миг забыл, коротко отвечая:

– Так вышло.

Но Кара, явно чувствуя что-то, не отставала:

– А раньше у вас такое бывало?

– Нет. – Зачем-то он обернулся на две цепочки следов, на сплошное красно-золотое полотнище. – Песок нас не трогал со дня, как мы его победили. Нас всегда защищал…

Он споткнулся и остановился, будто встретив прозрачную стену. Воспоминание полыхнуло коротко, как тревожная ракета, – зыбкое, ледяное, размокшее в дожде, который он видел в последний день прежней жизни. Фигура с росчерком чего-то в руке… нет-нет, с длинным посохом, увенчанным пятью маленькими пиками. Равнодушная. Удаляющаяся.

– Чародей песка, – закончил мальчик одними губами. – Хороший, добрый воин.

Был?

Кара положила руку ему на плечо. Пальцы нервно подрагивали.

– Зан?.. Ты бледный какой-то…

Да. Чародей из древнего рода Кимов – тех, кто и помог превратить пустыню в цветущий край, а потом отгонял от Пяти графств самумы и хамсины. Так было всегда, мальчик помнил. Чародеи – мужчины и женщины в бежево-коричневых одеждах, похожие на больших пустынных птиц, – прилетали на ветрах, стоило чему-то случиться. По наследству передавали чудесный посох, повелевающий песками и – теперь, после угасания прочих чародейских династий, – многими другими силами. Последний чародей, Ширкух Ким, был совсем молод, но велик: часто на его долю выпадали встречи и с песками, и с самым разным злом. Шторма, ледяные зимы, горные чудовища, лесные пожары – ничто его не страшило. Чародей берёг Пять Графств. Должен был быть здесь, и когда ветерок в последний раз играл листьями, а в небе собирались тучи. Чародея звали, пуская ракеты.

И чародей был. Да. Теперь мальчик почти не сомневался, что чародей там был, с самого начала и до самого конца. Но почему-то не помог, а может, и… кто знает?

Ведь если подумать, кто ещё мог наслать такие пески?

– Что с тобой, Зан? – окликнула опять Кара. – Хочешь отдохнуть?

Мальчик опустил голову, стряхнул холодную руку звезды с плеча и пробормотал:

– Пошли, Кара. Поскорее.

Нет, нет… такого быть не может, нет причин. Скорее всего, он просто что-то забыл. Он надеялся, что перестанет думать, если опять сосредоточится на том, как песчинки царапают стопы и лезут между пальцами. Но не переставал ещё долго.

Они проделали немалый путь: спирали и сгустки грозовых туч приблизились. Подъём кончился, а пески стали сменяться чахлой, но уже местами чем-то поросшей землёй. Вскоре мальчик увидел явно свежий могильный камень с незнакомым мужским именем и годом смерти – 1270 от Ухода Песков, – а сразу за ним обломки рельсов. Здесь проходила раньше Грозовая дорога, которая тянулась через большую часть долинных городов и оканчивалась на Холмах. Проржавелые железки – всё, что от неё осталось. Кара осторожно потрогала рельс пяткой, и тот распался на два куска.

– Прошло очень много, – сдавленно шепнул мальчик. – Сколько же? Не могу вспомнить год, когда всё погибло…

Звезда не ответила. Ей явно было тревожно.

Они шли, пока Невидимое светило не начало меркнуть. Небо теперь неравномерно окрашивалось красным и рыжим, облака Ширгу наливались лиловым. Растительности под ногами становилось больше, но всё больше было и камней – теперь и Кара морщилась, наступая на особенно острые. Довольно долго они двигались вдоль следов железнодорожной колеи, и мальчик знал, что это хорошая мысль: во-первых, так они точно достигнут столицы Ширгу, а во-вторых, рано или поздно им попадётся…

– Домик, смотри! – радостно завопила Кара и припустила во всю прыть. – Ура!

«Домик» был старым полустанком: перекрошившийся перрон, густо заросший серебристой высокой полынью, а на нём – сложенное из обшарпанного рыжего кирпича подобие лачуги. Зелёная черепичная крыша сохранилась наполовину, уцелело два из четырёх окон, болталась на одной петле дверь. Но звезда явно видела во всём этом уютное место для ночлега. Небо над головами всё быстрее чернело, и выбирать особенно не приходилось.

Лестница на перрон превратилась в развалины, и Кара влезла туда, хорошенько подтянувшись и перевалившись через край.

– Давай сюда, Зан.

Он послушно протянул руку, и звезда помогла ему вскарабкаться. Было тихо, пусто, уныло. Сняв съехавший с головы тюрбан, он ещё раз огляделся, сморщился от горького запаха: полынь цвела, а из-за двери в вокзальную постройку тянуло чем-то кисловатым и затхлым. Но Кара уже сунула туда нос, после чего, обернувшись, важно сообщила:

– Дворец!

Во «дворце» нашлись полуобвалившийся очаг, прогнивший пол, один целый стул, покосившийся столик и две кривых полочки, на которых под пылью ютились подстаканники. Бочонок для воды бросили настолько давно, что грязь и дохлые насекомые лежали внутри не одним слоем. Сунув туда палец, мальчик наткнулся даже на несколько лягушачьих костей и паутину. Ещё в одном шкафчике обнаружился пакет с каменными сухарями, две железных банки чего-то, у чего давно не было этикеток, и коробка, в которой, судя по подёрнутым пушком плесени комочкам, держали марципановые конфеты. Все эти припасы Кара, придирчиво оглядев, вышвырнула в разбитые окна, а бочонок пнула:

– Крепкий. Возьму с собой.

– Куда?

– Надо осмотреться, Зан, и найти что-нибудь съедобное. А ты разведи огонь.

– Чем? – опешил он.

Кара щёлкнула его по носу ледяными пальцами:

– Меня спрашиваешь? Я часто наблюдаю за людьми, они вон берут палочки и…

Не закончив, она махнула рукой: «Сам разберёшься», – подхватила бочонок под мышку и деловито направилась обратно на улицу. Косы подпрыгивали от бодрой ходьбы.

– Не уходи далеко! – запоздало завопил мальчик. – Я боюсь!

Задача с огнём оказалась не такой сложной: найденные у крыльца палочки действительно после долгих мольб и проклятий дали искру. На растопку сгодились обломки и труха из обшивки двух поломанных стульев, а также бумага, завалявшаяся в билетной кассе, – огромные рулоны, пожелтевшие, но целые. И дымоход оказался вполне исправным.

Мальчик, довольный собой, протянул к огню руки. Пока шумной спутницы не было, нашлось время подумать, и им стоило воспользоваться… но неожиданно он осознал, что думать не хочет. Потому что мысли неизменно натыкаются на пустоту и сбиваются.

Его кое-чем осенило, и он оторвал от рулона билет. Раз напечатали заранее, там могла стоять дата, когда эти билеты собирались продавать. Точно. Рассмотрев истёршиеся цифры, мальчик с тяжёлым сердцем бросил весь рулон в очаг. Может, лучше бы он и не узнавал.

Ширгу. Месяц 12-й бури, шестой день. 1012 год от Ухода Песков.

Если сопоставить эту дату и дату на могиле, то песок похоронил город два с половиной лау назад. Прошло около двухсот пятидесяти восьми лет.

Мальчик уставился в пламя, обхватив руками колени. В глазах защипало, но он часто-часто заморгал, и постепенно это прошло. Глупости! Если случилось так, что песок выпустил его, если его сердце ещё бьётся… Он прижал к груди руку и услышал те же звуки – стоны и шелестящий скрип песка. Да. Сердце билось словами: «Мы ждём тебя. Спаси нас».

Если так, да ещё и подкинули ему какого-никакого, но товарища, значит, потеряно пока не всё. Нужно только… попробовать найти кого-нибудь вроде чародея? Не Песчаного, с которым всё непонятно, а другого, ведь может кто-то из них жить на свете тайно, прячась от людей? Да, старые династии угасли ещё до гибельной бури, почти все… но за столько времени не мог ли родиться кто-то новый, когда-то ведь они родились? Хотя будь так, разве не подняли бы пустынные города из песка? Не спасли бы всех? Или…

Или выжившим всё равно и та беда забыта? Может, с угасания чародейства гибель мира и началась, а буря стала лишь её продолжением? Тогда как?

Мальчик взъерошил себе волосы и вскочил. Гадать, сидя в бездействии, было выше его сил. Он принялся заново обшаривать каморку в поисках чего-нибудь, что могло пригодиться, и нашёл внизу шкафчика пару несгнивших пледов. Они пахли дохлой кошкой, но были тёплыми, чем не стоило пренебрегать: холодало, из окон сквозило. Он принялся за дело.

Огонь уже горел вовсю, а пледы были удобно расстелены на полу, когда открылась дверь и невольно пришлось зажмуриться…

– Живой? Ну и славно! Ого ты потрудился!

Кара сияла. Не только её смуглое лицо сияло самодовольством, а вся она, особенно волосы и рисунок на коже, светилась белым. Ровным звёздным светом. Косы невесомо трепетали, будто на ветру.

– Вот. – Бочонок, который она поставила на пол, на треть заполняла чистая вода. – И вот. – Она вручила мальчику свёрнутый из коры кулёк с крупными красными ягодами.

– Ты уверена, что их есть можно? – осторожно уточнил он, борясь с желанием немедленно наброситься на воду, может, даже окунуть в неё голову.

Звезда кивнула и полезла в свою сумку:

– Я видела, как ели птицы. – Пошарив, она мягко опустила на пол что-то ещё. – Кстати, вот и они.

Две крупных, оперённых коричневым тушки с безжизненно повисшими головками заставили мальчика попятиться, скривившись. Звезда озадаченно постучала ногтем по клюву одной из птиц.

– Что? Это называется охотой. Ты жил среди людей столько времени и так удивляешься? – Усевшись поудобнее, она принялась за ощипывание.

– Мои жители… – мальчик с удовольствием отпил воды из бочонка и умыл лицо, – не охотились. Они ходили в места, которые называются кабаками, кофейнями или пабами. Ну или жарили у себя дома уже готовое мясо. Оно не было в перьях и не ело ягод…

– Но кто-то же делал его готовым, – резонно заметила Кара. – Оно не растёт на грядках. Кофе – растёт, не на грядках, но почти, а вот мясо…

– Я не видел. Либо не помню этого…

– А я видела. Оно ходит, летает или плавает. Мясо.

Он присел рядом и стал с любопытством наблюдать, как перья падают на пол и как Кара небрежно отпихивает их подальше. Она закончила быстро, вынула из-за пояса нож и, отыскав место почище, плюхнула одну голую тушку туда. Лезвие блеснуло, и мальчик спросил:

– Где ты всему этому научилась? Ты же…

– Звезда. – Она кивнула и облизала окровавленный нож. – Значит, в отличие от вас, ночью не сплю. А на кого, по-твоему, можно посмотреть ночью? На разбойников, на бродяг и всё такое… да и когда путешествуешь по небу, тоже надо бы уметь обстроиться. У нас там такие угодья! Леса, сады, многие из них разбил ещё род великого Золотого Зуллура, но знал бы ты, как там сложно кого-то поймать и как много желающих поймать тебя!

Она говорила и почти не глядя потрошила птиц, бросала внутренности на найденный где-то кусок тряпки. Взгляд то и дело задумчиво устремлялся к видневшемуся в окне небу. Там сияло множество звёзд; одни были неподвижны, другие метались туда-сюда.

– Знаешь, гляжу на них сейчас и думаю: мои не удивились, наверное, когда я не вернулась. Привыкли, что я могу надолго пропасть, засмотревшись на людей.

– Но теперь-то хватились. – Мальчик снова вспомнил дату на билете, вздохнул. Он не знал, как небесный народ меряет время, много ли для них два лау, и потому не стал сетовать вслух, себе душу и так уже растравил.

– Угу. И как там без меня мама, как братишки… – Она резко замолчала. Опять куснула губу, оглядела свою работу и потребовала: – Ладно, бери бочонок и идём на улицу. Промоем, а потом зажарим.

С напускной бодростью она подхватила узел с потрохами одной рукой, другой взяла за ноги тушки и встала. На небо она больше не смотрела, даже когда вышла на улицу.

Птицы вышли вкусными, по крайней мере мальчику так показалось, хотя раньше он дичи не ел. В городе силу ему давали стены, деревья, люди, а воду он пил только потому, что она казалась сладкой. Здесь, ослабленный долгим тревожным сном, дорогой и расставанием с Холмами, он с удовольствием набросился на сочное жирное мясо, к которому примешивался вкус кисловатого ягодного сока и какой-то принесённой Карой душистой травы. Звезда наблюдала за ним с прежним нескрываемым самодовольством – правда, только в те минуты, когда сама не впивалась в нежную бело-розовую спинку птицы. Больше не говорила – не спрашивала ни о чём и ничего не вспоминала. Так же молча она бросила в гревшийся на очаге котёл с водой несколько цветков и корешков, а вскоре протянула мальчику стакан в ржавом металлическом подстаканнике. То, что там получилось, было вкуснее воды.

– Ты невероятная. – Он сказал это вполне честно. Ему было тепло и спокойно, и мир вокруг – даже полумёртвый и очень далёкий от родных мест – казался намного уютнее, чем ещё недавно. Свет звезды сливался с ровным светом огня. – Ты точно не богиня?

– Боги и богини у нас не мечутся туда-сюда, вершат судьбы, спасают миры, в общем, делают большие дела, – усмехнулась Кара, тоже с громким хлюпаньем делая глоток из чашки. – Я обычная. Даже не представляю, с чего это именно меня сюда занесло и… – снова на миг что-то в лице переменилось, – почему так поздно.

– Поздно? – удивился он, даже забыв добавить, что спасать города – дело большое.

Она спохватилась, торопливо и неловко заулыбалась, разведя руками:

– Извини. Я так, ворчу. Просто посмотрела бы на тебя во всей красе, посидела бы в кабаке, выпила бы этого вашего золотого красивого напитка с пенкой… как его? И не было бы этого. – Она шевельнула голыми пальцами ног. Возможно, хотела ещё на что-то пожаловаться, но не стала. – Ладно, всё поправимо, верно говорят: жив – свети, умираешь – борись. Но, наверное, надо уже поспать. Выйдем тогда завтра пораньше, по холодку.

Она убрала волосы за уши, зевнула и при этом засияла ещё ослепительнее. Неосознанно мальчик зажмурил один глаз, и Кара сразу сгребла два пледа.

– Ярко? Ну я тогда в них закопаюсь, а ты так поспишь! – нагло заявила она. – Зато не будешь меня видеть. Я же достала нам ужин!

– Хорошие дела… – фыркнул мальчик, ёжась. – А я развёл тебе огонь!

Один плед всё же прилетел в него, снова пахнуло дохлой кошкой.

– Ладно, но пеняй на себя. Я буду светить. – Кара отползла немного в сторону, бросила под голову сумку и, свернувшись в подобие клубочка, накрылась. Белое мерцание всё равно пробивалось из-под грубой ткани. – Спи хорошо, малыш, – это был уже сонный рассеянный бубнёж. – Если что, иди ко мне под бок.

Если что? Если захочет ослепнуть? Или замёрзнуть? Он снова миролюбиво фыркнул и, отвернувшись, лёг в стороне. Ещё какое-то время он посматривал из-под полусомкнутых век на угасающее пламя очага и размышлял, нет ли в округе разбойников, сумасшедших, змей, крыс, хищников, да мало ли кого. Слушал сердце. Пытался отгадать, что ждёт завтра. Не мог. И, когда его уже почти одолел сон, пробормотал сам себе: «Жив – свети, умираешь – борись».

Раз Кара торжественно нарекла его именем звезды, может, ему подойдёт такой девиз?

3. Пугало

Мальчишка, никогда не выходивший за свои надёжные стены, и звезда-странник, привыкшая мчаться по Небесным садам, не имели никакого представления о расстояниях поднебесного народа. Ни он, ни она не увидели ничего необычного в том, что четверть огромной пустыни, где лежали под песком с полторы дюжины умерших городов, они пересекли за день и кусочек наступающей ночи, а меж тем это не было бы возможным даже для всадников на верблюдах. Разве что для чародея, оседлавшего ветер, да и тот наверняка бы замешкался.

Так было раньше. Ныне мир стал другим и двигался сам, уползая из-под ног, съёживаясь, стягиваясь, осыпаясь. Он чувствовал, что путешественниками – хотя бы одним – движут благие намерения, и в ожидании ворочался, как пораненное существо. Но и этого не было бы достаточно, чтобы успеть так скоро. Если бы уже тогда за двоими никто не шёл, наблюдая, лениво прислушиваясь к разговорам, усмехаясь и лёгкими движениями руки поторапливая всё вокруг. Быстрее, ещё быстрее. Здесь, в песках, он был способен на это: мёртвые, сонмы мёртвых придавали ему силы. Имя ему… Впрочем, зачем? Важнее сказать, что он страшно злил меня этими дерзостями, но даже я не мог пока сбить с него спесь.

Ничего, ещё смогу.

Он всё время оставался вне видимости, а ночь провёл в стороне от полустанка, куря трубку и вдыхая столь сладкие для него ароматы: запустения, гибели, времени, полыни. Когда занялась розоватая заря и двое покинули место ночлега, преследователь тоже неспешно поднялся, поднял своего задремавшего верблюда и продолжил путь.

Тучи над Ширгу, от которого ныне осталась лишь Четвёртая Непомнящая столица, налились багрянцем и рыжим золотом, но с наступлением дня снова обиженно посерели. Им совсем не нравился ежегодный праздник, который начинался в Графстве. Мне тоже он не нравился… но я уже точно знал, что именно там двое встретят третью.

Четвёртый, возможно, тоже догадывался.

– Пугало! Гори, пугало!

Факел в руке дородного мужчины – судя по грубой проволочной короне, самого графа – ярко полыхнул и лизнул безветренный воздух. Люди засвистели. Затопали. Они спешили подойти поближе, не боясь дыма, режущего глаза.

Пугало, одетое в бежево-коричневые тряпки, распяли на сбитых крест-накрест толстых балках. Набили соломой, на мешковине нарисовали страшное лицо. На голову надели островерхую широкополую шляпу, на руки – чёрные перчатки. Издали пугало было не отличить от человека – так казалось мальчику. Более того, человека он узнавал. На площади сжигали кого-то очень напоминавшего одного из Песчаных чародеев, а судя по шляпе, то был последний чародей, Великий герой, Ширкух Ким.

Мальчик повторил имя про себя. Он стоял и смотрел, как под шестом разводят огромный костёр, кидая туда поленья, посыпая сеном и щепой. Бросают сушёную лаванду, изгоняющую скверну, бросают полынь, чабрец и крапиву. Мальчик стоял и ждал, а по сердцу его и памяти словно расплёскивалась грязь.

Они с Карой прибыли в город, когда пёстрые краски Невидимого светила только померкли на горизонте. Путь занял несколько часов, и за это время местность опять изменилась. Железная дорога разветвилась, и если одна из веток тут же заглохла, то вторая была чистой, явно использовалась. Началась насыпь. После густого перелеска попались ещё четыре полустанка, уже не заброшенных, стали встречаться поля и деревни. Звезда и мальчик с интересом озирались. А тучи всё густели, хотя дождя не было. Потом впереди возникли дымчато-серые стены, над которыми скалились фиолетовые черепичные крыши. Рельсы здесь делали большую петлю, возможно, приводя на ближний вокзал или устремляясь сквозь скалы к соседним графствам. Пришлось сойти и двинуться по простой проезжей дороге.

Городские ворота были гостеприимно распахнуты. Часовые в кольчугах и лиловых плащах не останавливали вливавшийся внутрь поток людей, которые шли пешком, ехали на телегах или верхом – семьями и поодиночке, на лошадях, мулах и верблюдах. Сколько мальчик ни присматривался, он не увидел автомобилей – механические подобия карет куда-то делись. Точнее, парочка осталась, но двигались они не сами, а тянулись животными.

Мальчика и звезду никто не задержал. Один из стражей скользнул заинтересованным взглядом по разрисованному лицу Кары, тут же показавшей ему кулак, зевнул и отвернулся.

Изнутри – общим видом домов – этот город мало отличался от Города-на-Холмах, но одновременно был совсем на него не похож: там всё пестрело многоцветьем черепицы, а светлые фундаменты ласкали взгляд. Здесь царила серо-фиолетовая масть, сливавшаяся с тучами. И ещё здесь застыл воздух, ни ветерка не прилетало. Проследовав через несколько улиц за ползущей телегой, мальчик и звезда остановились у закрытой булочной и переглянулись.

– А ты думал… – медленно начала Кара, – что вообще мы будем тут делать?

– Разыщем сильного чародея, – с готовностью отозвался мальчик, вспомнив, о чём размышлял вчера. – Чтобы отправил тебя домой, а мой город вернул из-под песка. Ну, попробуем.

– Было бы здорово. – Кара задумчиво оглядела свои грязные ноги. – А ты знаешь, где нам искать такого чародея? Их вообще много осталось?

Он покачал головой, но, подумав, добавил:

– Их имена обычно все знают. Уверен, если послушать, о чём говорят люди…

Но тут звезда засомневалась:

– Сколько придётся слушать о коровах и горшках, чтобы хоть что-то узнать о чародее? А вдруг их больше и нет вовсе?

– А что, есть мысли получше?

Он спросил это с некоторой досадой, понимая: Кара права, лишь вторит его собственным опасениям. Плана у него не было, а теперь, когда вокруг становилось всё больше галдящего народу и все куда-то настойчиво тянулись, думать почти не получалось. Неожиданно звезда оживилась, дёрнула его за рукав – впрочем, этого не требовалось. Он и сам услышал, как бедно одетый, заросший рыжеватой бородой старик сказал своему пухлому приятелю:

– Поторапливайся-ка, Тимпо, а то чародея сожгут без нас.

– Да пущай, главное успеть к столу… – прогундосил тот. – Колбасу обещали… кровяную!

Старик с бородой только подпихнул его в спину:

– Пошли, пошли, старый ты прожорливый пень!

Не говоря ни слова, мальчик и звезда устремились за горожанами.

И вот они стояли в огромной толпе на главной площади – а пламя подбиралось к полам бежево-коричневого плаща. Пугало висело неподвижно; у него была плохо пришита голова. Многие люди возбуждённо вопили; их «Гори» переходило в «Уходи» и «Умирай». Запах живой лаванды смешивался с запахом жжёной. Отчего-то подташнивало.

– Что они так радуются? – прошептала Кара нервно. – Раньше у вас такое было?

Мальчик покачал головой, но даже не посмотрел на свою спутницу. Его взгляд приковала безжизненная фигура на кресте. Пламя добралось ей уже до колен. Дым взвился выше, скручиваясь едкими спиралями.

– Песчаный чародей, чародей-предатель, – зычным, хорошо поставленным голосом обратился к толпе человек в короне, – больше не обрушит на наши столицы своё злое волшебство! – Руки взметнулись. – Нет! Теперь он просто…

– Пугало! Пугало! – подхватили десятки глоток. – Мёртвое пугало прошлого!

– Чушь какая-то… – пробормотала Кара. – Пугало… оно же и так неживое?

Ветра все ещё не было, но несколько брошенных в костёр факелов придали огню сил. Фигура горела уже полностью, огонь облизывал даже поля шляпы. Граф всмотрелся в мешковину, заменявшую лицо, ещё возвысил голос, и там зазвенел надломленный гнев:

– Он дал умереть нашим городам! Гордыня и жадность поглотили его! Он забыл свой народ! А теперь он просто…

– Пугало! Пугало! Мёртвое пугало прошлого!

Люди голосили в исступлении, многие потрясали в воздухе кулаками. Истошно взвизгивали женщины, лаяли собаки. Даже дети… чумазые мальчики и девочки радостно скакали и хлопали в ладоши. Несколько, подойдя поближе, бросили в огонь маленьких соломенных куколок. Куколки тоже все были в бежевых одеждах.

– Властолюбец! – не смолкал граф, и глаза его тоже казались полными огня. – Убийца! Наши предки наказали его, но и мы более не подпустим малейшую его тень к нашим Непомнящим столицам! – Он смачно плюнул в пылающее лицо. – Гори, пугало! Гори!

– Пугало! Пугало! Пугало! – заорал народ ещё громче. Серое небо ответило раскатом грома, но дождя всё не было.

– Мне что-то страшно… – прозвенело рядом с мальчиком. Он мотнул головой.

Это тихо сказала Кара, не сводя встревоженных глаз с креста. Шляпа чародея горела, образуя подобие маленького купола; теперь казалось, он корчится – из-за того, что фигура разваливалась, тлела. Мальчик тоже смотрел на этот гневный ужас, но видел совсем другое.

Силуэт посреди похоронившей Пять графств пустыни. Высокий силуэт, спешно уходящий прочь. Посох и шляпа, знакомая шляпа… Значит, всё правда? Он не помог, а может, и сам повредил своему дому? Но его поймали. Наказали. И теперь год от года люди повторяют этот ритуал в память о той мести; сколько бы ни прошло, они помнят. И мальчик… нет, проклятье, не мальчик, но душа, покалеченная душа самого прекрасного в мире города…

– Зан! – Его тряхнули за плечо, но он едва это ощутил. – Зан, почему ты улыбаешься? Мне не нравится! Что тут вообще происходит?

Кара резко развернула его к себе, и он, всё же согнав с лица улыбку, негромко произнёс:

– Возможно, то, что и должно.

Кара нахмурила брови. Помахала ладонью перед лицом: до неё долетел дым.

– Они как будто… тёмные силы призывают, нет?

– Скорее отгоняют, – возразил мальчик, снова глянув в костёр. Вздохнул. – Слушай, ты много времени спала. А я вот… я кое-что всё-таки помню и вспоминаю всё яснее. Ты спросила, как с моим городом случилась беда. Возможно, вот он, ответ. И расплата за него. Меня предали, Кара. Нас предали.

Серые глаза звезды расширились, потом испуганно блеснули, но ответить она не успела: что-то отвлекло. Взгляд вновь устремился к костру, точнее, к фигуре слева от него.

– Ты уверен? Мне кажется… она думает по-другому, Зан. Кто бы она ни была.

Мальчик повернул голову туда же и вздрогнул. Он и раньше заметил эту девчонку – выше и по виду старше, но такую же тощую, в лохмотьях. Лохмотья были чёрными, только верхняя накидка – бежево-песочная, примерно как плащ пугала. Девочку – нет, всё же девушку – то и дело загораживала толпа, но теперь она выступила вперёд и встала рядом с толстым графом. Пламя заплясало в её чуть раскосых голубых глазах. Злых глазах. Не часть толпы, так сразу подумал мальчик: что-то выбивалось во всей её позе. Незнакомка втянула в плечи голову, с угрозой сжала опущенные кулаки. Казалось, ничто уже не сдвинет её – так крепко стояли жилистые, покрытые множеством ссадин, перебинтованные до колен ноги. Чёрные короткие волосы топорщились, на лоб падала рваная чёлка. Мраморно-белую кожу – через нос, по обеим щекам – пересекали три длинных розовато-коричневых шрама.

Девушка смотрела на пылающее пугало не мигая, будто не видя вовсе, но явно видела: на обезображенном лице проступила гримаса боли, когда от фигуры на шестах уже почти ничего не осталось. Граф в проволочной короне воодушевлённо завопил:

– И никто не тронет наши города! Да упокоится с миром то, что пожрала жестокая пустыня! Да умрёт ещё раз и ещё тысячу раз проклятый Ширкух! Пугало!

– Пугало! Пугало! – вторили ему.

Девушка вдруг покачнулась, зажала уши. Мальчик моргнул, пытаясь понять, почему граф не обращает на неё внимания. Но вот он махнул рукой с уже погасшим факелом… и рука прошла прямо сквозь темноволосую голову. Кара тоже это увидела, сжалась.

– Они что, её…

Точно услышав, незнакомка резко отняла от ушей ладони и уставилась на звезду. Та осеклась, подавившись, и подняла руку, видимо, чтобы помахать. Но немигающий взгляд – затравленный и всё же твёрдый – уже устремился на мальчика. Тот ухватил Кару за запястье, не давая пошевелиться, не понимая, почему чувствует такой продирающий озноб. Кто это вообще? Призрак? А может, душа этого хмурого города?

Он не опустил глаз, а девушка вызывающе усмехнулась. Среди складок её мятой одежды на груди что-то ярко и яростно мерцнуло красным. Разглядеть вещь не удалось: в следующее мгновение подул ветерок, кинул в глаза смердящий дым, и незнакомка исчезла. Кара, часто-часто моргая, пробормотала: «Бр-р…»

Костёр уже лизал толстые, лишь немного обуглившиеся шесты, доедал обрывки верёвок и мешковины. Граф бодро объявил, что на ратушной площади всё готово для праздника Возрождения. Судя по принесённым ветром запахам пищи, «всем» были накрытые столы в ближайшем парке. Толпа раскололась, схлынула; тучи уплотнились. И стало очень тихо.

– Хочешь, пойдём поедим? Не думаю, что на нас обратят внимание.

Мальчик предложил это осторожно: ему вдруг показалось, что с Карой что-то не так. В какой момент стало «не так», он сказать не мог – может, с самого начала, как они увидели крест, может, чуть позже, но звезда помрачнела. Теперь она неотрывно смотрела на головёшки, которые городская стража неспешно заливала водой из вёдер; губы её побелели. Неужели так испугалась? Может, из-за загадочной девчонки со шрамами?

– Я… не думаю, что захочу есть с этих столов, Зан, – наконец сказала Кара, нервно теребя одну из кос. – Но я могу сходить с тобой, если ты голоден.

– Почему не хочешь? – всё сильнее чувствуя неладное, спросил он. – Тебе тоже надо поесть. Не говоря уже о том, что, мне кажется, это хороший праздник. Справедливый.

– Хороший… – Кара пробормотала это и поморщилась. – Замечательный, ага.

Мальчик потёр глаза, воспалившиеся от дыма. Тон звезды ему решительно не нравился. Ну конечно, они там, наверху, наверное, все такие благородные, что им не приходится никого сжигать на кострах. Светлые воины, мудрые боги, высшая раса. А теперь вот Кара сошла на грешную землю. И огорчена, что вблизи люди оказались не такими милыми и симпатичными.

– Ты не поняла? – Нужно было смягчиться, чтобы не поругаться. – Они сжигают чучело того, из-за кого мои стены, мои люди… – он запнулся, – из-за кого всё случилось.

– А ты точно это знаешь? – Кара опять внимательно вгляделась в его лицо. – Что он, тот чародей, был виноват? Ещё недавно вроде не знал, ничего не мог мне объяснить внятно.

Уголок её губы был почти привычно прикушен. Подождав, пока последние стражники уйдут с площади и она совсем опустеет, мальчик твёрдо кивнул:

– Он был там. Я его видел, когда всё только произошло. Он выжил… но не спас нас. И это воспоминание всё ярче в моей голове, оно ужасно.

– Пусть так, – вздохнула Кара. – Но, может быть, он просто не смог?

– Чародеи могут всё, – отрезал мальчик. – И опережают беду. Песчаные бури они усмиряют легче всего, ведь это их главная сила, тем более… – он с усилием выговорил, – Ширкух. Он однажды изгнал с помощью песков море, которое хотело затопить Озёрное графство. Победил Костяного дракона, когда тот пробудился на краю Долины. Он…

– Мог не успеть, – упрямилась Кара. – Ветры…

– Да почему ты его оправдываешь? – Мальчик даже всплеснул руками. – Я вообще не уверен, а вдруг ему что-то взбрело в голову и он сам же нас и…

Звезда не отвела глаз – наоборот, она казалась всё решительнее, даже упёрла руки в бока.

– Слушай, – перебила она, – я не вчера зажглась, как и ты. Я видела несколько поколений этого рода, а многие из тех, с кем я светила, застали его начало. И все те чародеи были хорошими людьми. С чего тому, кого они сжигают, вдруг…

– А как тебе факт, что он сдался им сам, маленькая белая звезда? – раздалось вдруг откуда-то из-за угла покосившегося дома, низко и протяжно. – Обычно глупым тёплым тварям для расправы вполне достаточно чистосердечного признания. М-м-м… не знала?

Сам воздух словно стал ещё холоднее. Кара охнула, завертела головой и крепко схватила мальчика за руку. Кажется, она опять начала слегка светиться. И глаза тоже загорелись – недобрым, незнакомым огнём. Впервые с момента встречи мальчик увидел, как ладонь её ложится на рукоять прямого, тонкого, украшенного перламутрово-прозрачными самоцветами меча. Впервые осознал: да, она, добрая и смешная, носит меч, чтобы убивать.

– Проклятье, этого ещё не… – шепнула Кара.

– Стоять, – раздалось ближе. По мостовой уже звучали чеканные шаги. – Я же не трону. По крайней мере… не сейчас.

Он вышел из проулка – одетый в чёрно-золотые ткани, темноволосый, смуглый. Он был ещё смуглее звезды, но их роднил рисунок на лицах. Точно такие же, только золотисто-чернёные линии и треугольники расходились по лбу незнакомца, по выдающимся скулам и шее. Виднелись они и на жилистых, голых по локоть, когтистых руках.

– Давно не виделись, – мурлыкнул он довольно. – Да чтобы внизу…

Поравнявшись, звезду он обошёл по кругу, и Кара опять нервно завертела головой, следя за его плавными, грациозными движениями. Кот обхаживает кошку, подумалось мальчику, раньше часто наблюдавшему за животными. Незнакомец остановился. Его единственный глаз – второй скрывала чёрная повязка – сверкнул неприкрытой насмешкой:

– Даже без сапог… как всегда, очаровательна. И наконец нашла компанию.

Он потёр заросший густой щетиной подбородок, сощурился. Мальчик поймал улыбку, – казалось, мирную, пусть и хитрую. Хотел даже поздороваться, но звезда уже попятилась, увлекая его за собой, и прошептала:

– Не приближайся. Это чёрный. – Она повысила голос и враждебно спросила: – Ты что здесь забыл?

– То же мог бы спросить у тебя, маленькая белая звезда, – отмахнулся незнакомец и опять уставился на мальчика – чёрным глазом с жёлтой искоркой в глубине. – Привет, малыш-город. Как тебя зовут?

– Отстань. – Кара сделала полшага вперёд. – И проваливай! Так всыплю, что своих не узнаешь! Улетишь на небо быстрее мотылька!

Не слушая, мужчина прижал к груди ладонь и поклонился – длинная кудрявая прядь упала на лоб. Во всех его движениях, в манерах, в лице было что-то, что казалось… если не располагающим, то, несомненно, необыкновенным. Могущество. Решимость. Мальчик, невольно поддаваясь этому необъяснимому, затягивающему, словно смерч, обаянию, ответил:

– Я не помню. Как зовут вас?

– Зан, я же сказала тебе… – зарычала Кара, но поздно.

Мужчина подступил ещё на шажок. Звякнули серьги-кольца в его заострённых ушах.

– Хар. Харэз. Харэзэль, но последнее подошло бы даме. Я предпочёл бы просто Смерть. Выбирай что хочешь.

– Много чести, чёрный! – процедила сквозь зубы Кара. – То, что ты убиваешь невинных на живых планетах с легионами себе подобных, не даёт тебе права зваться Смертью! Это куда более великая сила, мудрая, прозорливая и…

– Великая сила? – эхом откликнулся он и хохотнул. – Все, кто делает эту грязную работёнку, могут так себя назвать, даже ты. Разница лишь в том, что мне это ещё и безумно идёт, а над тобой бы смеялись, представься ты так.

Бархатный тон, такое же имя. Он глядел всё с тем же дружелюбным любопытством, никуда не спеша. Мальчик ему, кажется, наскучил, и он снова пожирал взглядом Кару, которая нахохлилась и опять опустила ладонь на рукоять меча. Почему она так ждала угрозы? Если бы этот незнакомец хотел на них напасть – напал бы из-за угла.

Харэз не удостоил особым вниманием оружие, больше смотрел на голые ступни звезды. Лениво махнул вдруг рукой – и их облекли сапоги, чуть менее остроносые, чем у него самого, без таких тяжёлых вызолоченных шпор, с тоненькой шнуровкой по бокам.

– Ах ты! – Кара топнула ногой, потом принялась трясти ею в воздухе, будто надеясь, что сапог слетит. – Да как ты смеешь бахвалиться своим…

– Неправильно. Надо «спасибо», – вежливо поправили её. – Не за что.

– Вы чародей? – под сердитый рык выпалил мальчик и, стряхнув с плеча напряжённую руку звезды, подступил поближе. – Пожалуйста, скажите да! Прошу!

Сердце бешено забилось: неужели? Звезда точно что-то перепутала, мрачные создания из её рассказов в пустыне явно не имели ничего общего с этим весёлым, полным жизни и озорства мужчиной. Убийца, чудовище никому не станет дарить сапоги!

Харэз негромко, мелодично рассмеялся, но тут же посерьёзнел и покачал головой:

– Нет, малыш. Обуть эту грязнулю сможет любой её собрат, кто мало-мальски повыше маленькой звезды, не говоря уже о чёрных. Если ищешь кого-то, кто поможет в твоей беде… или заберёт от тебя на небо белобрысое несчастье, – снова взгляд уколол Кару, – это не я.

Звезда зашипела. Мальчик понуро опустил голову.

– Но я знаю, кто мог бы… – начал Харэз, секунду подумав.

– Так! Хватит морочить ему голову! – прервала Кара. – А ну, что ты здесь делаешь?

Она смирилась с обретением сапог, но по-прежнему сжимала меч. Сияние разлеталось от неё рваными вспышками, не как прошлым вечером. Мальчика это нервировало: как бы звезда не взорвалась от злости. Или кто-нибудь не пришёл выяснить, что случилось.

– Гуляю. – Харэз отступил и прислонился к стене. – Любуюсь чудесным городом и благородным праздником, знаменующим Возрождение мира, Дань памяти и наказание убийцы.

– Благородным, говоришь… – Звезда приобняла мальчика за плечи. Она прикладывала немало усилий, чтобы успокоиться. Похоже, начала прикидывать, какие выгоды можно почерпнуть из встречи с кровным врагом.

– О да, эта планета полна благородных людей, так что не навестить её я не мог, – пробормотал Харэз.

Мальчик вздрогнул. С этими словами что-то было не так, с интонацией тоже, но Кара не насторожилась. Более того, кивнула, задумчиво стукнула пятками, пробуя сапоги, и заговорила вновь, уже немного дружелюбнее:

– Раз уж ты здесь и явно знаешь, что творится… расскажи-ка, почему они жгут это пугало. Можешь даже считать, что мы просим об этом, восхищённые твоим умом.

Харэз оживился: довольно зажмурил глаз, открыл его и посмотрел на звезду. Та тут же скривила лицо и передумала:

– Хотя нет, не надо. Можешь и соврать. С тебе подобных станется. Сами всё узнаем.

Чёрная бровь изумлённо приподнялась:

– Сами? Задайте любому в городе этот вопрос, и будете в каземате. Каждый ребёнок в Пяти Непомнящих столицах знает историю предателя Ширкуха.

– Каждый? – бездумно, мрачно повторила Кара.

– Значит, и правда предателя… – пробормотал мальчик. Стало тошно.

– Она коротенькая. – Харэз кивнул. – Можете послушать, я собираю много историй, которые раздувают глупые тёплые твари. Все, где они пускают пировать смерть. – Получив два кивка, Харэз опять отлепился от стены, выпрямился и продолжил: – Великий герой, последний из рода Чародеев песка, гнусный Ширкух был на службе у Пяти графов. Был долго, совершал множество подвигов – но как можно кому-то служить, будучи выше, сильнее и благороднее? Вассалитет должен основываться на уважении… а гордый Ширкух мало кого уважал. И однажды ему пришла в голову мысль, насколько лучше жилось бы Графствам, объедини их одна сильная рука. Первый в роду тоже звался Ширкухом, и первый в роду подчинил себе Пустыню. Молодой Ширкух счёл это добрым знамением…

Мальчик слушал. А чёрный говорил странным тоном, будто всё больше забавлялся, вот-вот рассмеётся. Самим словам это противоречило:

– Но ему не хватило бы сил одному свергнуть Пятерых графов. И он обратился за помощью к другу, второму великому чародею, Звёздному. Звёздный чародей Санкти дни и ночи проводил в башнях по всему материку, собирая магию светил и изучая их. Говорили, он копит звёздную силу в себе, а случись что – использует её потоки против врагов. Санкти был в ужасе от затеи друга, но не сумел вразумить его. Между чародеями начался бой, Санкти проиграл. Ширкух исчез в гневе. Смертельно раненный, Чародей звёзд успел послать в одно из Графств весть о предательстве, и к утру в столицах уже собирались армии… но к середине дня над Долиной грянула буря. Все знали, кто её призвал.

Мальчик рвано вздохнул. Взгляд обжёг его, но, ничего не спросив, Харэз продолжил:

– Армии готовы были идти на поиски, но предатель вдруг явился сам и протянул руки, чтобы на них надели кандалы. Наверное, он понял, что проиграет. Его сожгли вот на таком кресте, а с тех пор, чтобы беда не повторилась и чтобы Песчаные чародеи не возродились, выжившие сжигают пугало. Здесь, в Четвёртой столице. Той, где когда-то сгорел настоящий предатель и…

Что, худшие опасения сбылись? Тошнота усиливалась. Кара выглядела испуганной и несчастной, мотала головой. Но ничего сказать ни она, ни мальчик не успели, потому что рядом, в прохладной тишине, раздалось:

– Перестань им лгать, чёрный человек. Это не то, что им поможет.

Ещё один незнакомый голос тихо прозвенел над пустой площадью. Воло́с мальчика коснулся новый порыв сердитого ветра.

– Не смей.

Это была она. Призрак. Девушка с перемотанными ногами появилась возле обугленного креста и быстро пошла навстречу. Теперь можно было увидеть, что беспокойная красная вспышка возле её груди – продолговатый кулон на цепочке. Красное мерцание плескалось внутри него, пульсировало и сокращалось, как… сердце? Мальчик отбросил мысль, а за ней – догадку, что незнакомка тоже город. Нет, у ему подобных не бывало таких сердец, да и почти каждый хранитель большого благоустроенного города был если не округлым, то точно не таким худым. И вряд ли город, где не воевали, что-то могло так изуродовать. Шрамы на бледной коже выделялись, как разводы грязи или краски, а сейчас ещё и кровоточили.

Девушка подошла и остановилась. Посмотрев на мальчика и Кару, твёрдо сказала:

– Он врёт. Врёт во всём, кроме первых слов. Настоящая история не такая.

Харэзу скорее понравилось это вмешательство, чем нет. Заинтригованный, он сам подошёл к незнакомке поближе и деловито оглядел сверху вниз. Казалось, он едва сдерживается, чтобы не потыкать её пальцем. Но вместо этого он опять поклонился – немного глубже, чем мальчику, и не отводя изучающего взгляда.

– Великий… герой, – нараспев повторил он. – Вот что ты хочешь сказать, да?

Девушка осталась стоять. Она казалась очень маленькой и белой с ним рядом, держала спину прямо, а кулаки опять сжала. Всё-таки волновалась, не понимала, как вести себя под таким вниманием, чего ждать. Харэз покровительственно потрепал её по щеке и прошептал:

– Но с чего ты решила, что я верю в то, что рассказываю? Я болтлив!

– Ты похож на тех, кто лжёт ради удовольствия и уже не различает ложь и правду. – Девушка сказала это ровно и невыразительно, после чего с брезгливостью перехватила смуглую кисть и отвела. – Но тебе не сойдёт это с рук, полинялый пёс.

Кара одобрительно присвистнула, потом фыркнула и хохотнула. Харэз не повёл и ухом, но на своё запястье глянул удивлённо. Глаз опять блеснул, уголок рта дрогнул в улыбке:

– А ты похожа на знак, что я всё-таки не зря явился сюда. Девочка-история, девочка-легенда. Верно? Даже не мечтал, что мой рассказ… – для следующего слова чёрный выбрал особенный тон, – соблазнит тебя снизойти, ведь их звучат в мире сотни и каждый лжив до самой сути. Что ж… – он спрятал руки за спину, – приятно познакомиться.

Девушка знакомиться не спешила. Она убрала со лба волосы, обошла чёрного по небольшой дуге и, не удостоив ответом, приблизилась к Каре. Внимательно оглядела от макушки до сапог, потом кинула взгляд и на мальчика.

– Звезда и город. Верно? Чужие здесь… и вряд ли задержитесь.

Кара улыбнулась. На этот раз девушка улыбнулась в ответ.

– Верно, как и то, что Ширкух был Великим героем. – Кара подтолкнула мальчика локтем в бок и зашептала, слишком громко для тайного обмена мнениями: – Зан, она потрясающая! Давай её возьмём с собой, может, у неё тоже есть заветное желание? Втроём-то точно что-то придумаем. Вроде она умная.

Он пересилил себя и посмотрел в глаза – голубые, глубокие и такие же холодные, как у белой звезды. Девушка сделала вид, что ничего не слышит, но и не сочла нужным улыбнуться ещё раз. Тонкие, резко изломанные брови, наоборот, сдвинулись. Стало ясно: она не будет изображать вежливость. Так и произошло.

– Ты веришь, что Ширкух убил тебя. Докажи. – Она говорила так же тускло и надменно, как с Харэзом. И мальчик окончательно понял, что этот неприкрытый вызов не может не злить. Но ответ у него был.

– Ты говоришь, что это ложь. Докажи.

Он ждал, что она – если доказательств у неё нет – хотя бы потупится. Но девушка медленно подняла кисть и провела указательным пальцем по среднему шраму на своём лице. На пальце осталась густая кровавая полоса.

– Я легенда о Ширкухе Киме. И я уродлива. Мои шрамы кровоточат вот уже две с половиной сотни лет, стоит кому-то при мне сказать о нём дурное. Много ты видел таких?

Помимо воли он отступил, отвёл взгляд и посмотрел поверх острого плеча на Харэза. Тот не сводил глаз со спины девушки и больше не улыбался. Легенда произнесла чуть тише:

– Может, ты думаешь, что такой я была всегда? Когда ещё при жизни о нём сочинялись стихи и баллады? Когда его все любили в ответ на его любовь? – Она полуобернулась и перехватила вперившийся в неё взгляд Харэза. – Что? Ты хочешь ещё как-то оскорбить меня, полинялый пёс? Вперёд.

Тот медленно покачал головой, словно бы даже растерявшись. Девушка, наоборот, кивнула и неожиданно чуть-чуть к нему приблизилась. Глаза её блеснули.

– Тогда договори то, что хотел сказать городу. Думаю, мне тоже надо услышать, раз судьба свела нас. – И снова она вытерла кровь, покосилась на Кару. – Ты тоже права, заветное желание у меня есть. Я хочу стать прежней, я не выдержу больше праздников. Ширкуха должны вспомнить настоящим, должны.

«Но я знаю, кто…» Чёрный это говорил, а потом его перебили. Мальчик вспомнил и тоже хотел подойти, но его снова удержали. А вот девушка приблизилась к Харэзу уже почти вплотную и подняла голову. Он, точно очнувшись от размышлений, слабо улыбнулся:

– Ты же догадываешься, милая… м-м-м… кошечка, что полинялый пёс ничего и никому из вас не должен и редко делает что-то без награды? Так почему я должен говорить?

– А почему хотел сказать ему? – Их взгляды столкнулись, как клинки.

Харэз стоял прямо, не спеша наклоняться. Легенда не пыталась привстать на носки и ждала терпеливо, не обращая внимания на ветер, трепавший волосы.

– Может, я хотел его обмануть?

– Скорее всего, – громко прошептала Кара. – Они все такие.

– Нет, – так же ровно отозвалась девушка. – Ты не хотел. И ты здесь не просто так.

– Конечно, не просто так, он поганый убийца! – Похоже, у Кары опять сдавали нервы. Легенда неожиданно осадила её ещё одним беглым взглядом:

– А мне казалось, ты умнее. Но, видно, ты просто знаешь мало легенд.

– Что?.. – потерянно начала звезда, но её холодно перебили:

– Нет-нет, я не о таких, как я, я о легендах, у которых нет воплощений. Например…

– Остановись, – Харэз не приказывал, явно просил, и голос его звучал… тревожно. – Сейчас. Или хуже будет всем.

Неожиданно девушка всё же уступила, повернулась к нему снова и вкрадчиво сказала:

– Хорошо, в конце концов, мне плевать на ваш народец и тем более на ваш жребий. Тогда говори ты – о том, что прошу я. Так кто же сможет мне…

– Ну нет! – прервал он, наконец слегка наклоняясь. Он явно досадовал оттого, что его на чём-то поймали, и стремился скорее вернуть прежнюю нахальную уверенность, ну а разговор увести подальше. На губах опять расцвела улыбка. – Знаешь, кошечка, ты перешла границу. Границу, которую нельзя переходить поднебесным, даже таким умненьким, как ты. Теперь дай мне что-нибудь взамен. Тогда может быть.

Девушка впервые опешила. Глаза расширились, кулаки сжались ещё крепче.

– И что тебе… – спросила она раздражённо.

– Хм. – В тоне зазвенел сарказм. – Просто глаза разбегаются. Может, это?

И смуглые пальцы потянулись к кулону в складках рваной одежды. Мысль мальчика о сердце ещё не подтвердилась, но почему-то ему захотелось одёрнуть Харэза. Он чувствовал по глазам легенды, что происходящее, чем бы это ни было, кончится очень…

– А может, это?!

…плохо. Так и произошло. Девушка мгновенно извернулась и ударила чёрного кулаком в живот. Видимо, он не ждал такой силы, потому что, даже не выругавшись, согнулся, отлетел на несколько шагов. Еле устоял. На некоторое время он явно озаботился только попыткой нормально вдохнуть и выпал из разговора. Что за сила была в этом ударе?

– А я бы била пониже! – не смогла промолчать Кара и злорадно расхохоталась. – Отсюда мораль, чёрный: поднебесные не такие и хилые. А девочек обижать плохо.

Но мальчик слышал её только краем уха. Он разом осознал плачевные последствия этого глупого, неосмотрительного девчоночьего поступка. Внутри всё зашлось от злости и отчаяния, когда он представил, как среагировал бы сам. Ударить того, кто, кажется, знал…

– Ещё раз тронешь меня, – тем временем угрожающе начала легенда, снова идя к Харэзу, – назовёшь кошечкой… и я…

– Эй! – Мальчик вылетел вперёд и попытался ухватить её за руку, но тут же получил по запястью, резко и хлёстко. – С ума сошла?

– Не лезь, – прошипела она сквозь зубы и добавила: – Знай ты правду хоть о нём…

– Чокнутая! – Терпеть это мальчик больше не собирался. – Да мне плевать! Я должен узнать, кто поможет моим людям! Они умирают, понимаешь ты?

Легенда что-то прошипела и развернулась. Она явно собралась уйти или исчезнуть, но вновь раздавшийся, чуть более хриплый, чем раньше, голос заставил её замереть.

– Ладно, ладно… Я расскажу, малыш. И тебе, и грязнуле, и ей. Если она хотя бы удостоит меня взглядом. Так и быть, приму в качестве перемирия и его. Она права, я зря.

Поколебавшись, легенда всё же обернулась. Они внимательно посмотрели друг на друга. Чёрный больше не подходил и точно не собирался давать ей сдачи, но стоял снова прямо и улыбался уголками губ. Руки были сложены у груди.

– Они всё равно узнают, если всё пойдёт так, как я думаю. Но пусть не сейчас, ладно?

Мальчик переглянулся с Карой и умоляюще приложил палец к губам: не спорь, не лезь, дались тебе эти секреты. Она послушалась, пробормотав только: «Надеюсь, он правда явился не всех поубивать, ну или хоть поубивает не сейчас». В этот раз прозвучало действительно глухо. Легенда тем временем отрывисто кивнула. Тогда Харэз всё-таки заговорил:

– У каждого города есть хранитель, душа, воля – неважно, читавшие разные книги зовут это разными словами. Многие хранители были сильны, но сейчас подавлены и спят, вот уже долго. Но один бодрствует, бодрствовал всегда и будет бодрствовать, когда не станет прочих. Это сам хранитель материка. У него много обличий: роза, голубь, дракон, старушка и ещё несколько дюжин, но любимое – мальчишка, примерно как ты, малыш, черноволосый и прекрасный. Никто не знает, чародей он, божество или просто мудрец, но так или иначе сила его велика, и он поможет каждому из вас, если хорошо попросите.

– А где нам искать его? – тихо спросила Кара. От волнения голос её охрип.

Он ответил без яда в голосе. Вряд ли удар сухощавого девичьего кулака мог поставить его на место, но настроение Харэза, кажется, переменилось. Он вполне миролюбиво пожал широкими плечами и качнулся с носков на пятки.

– Я не знаю, белая звезда. Такие, как он, не жалуют таких, как я, ибо для меня он не мудрец. У меня другая мудрость. И… я часто вмешиваюсь там, где он наблюдает.

– Что ты имеешь в виду? Какую мудрость? – Это спросила легенда, подойдя на шаг, и взгляд её вдруг впился в смуглое лицо уже без тени раздражения и вызова. Но Харэз, будто спохватившись, покачал головой, всё та же слабая улыбка заиграла в уголках его рта.

– Она пока не нужна тебе. Всем вам. Надеюсь, не понадобится и мне. До встречи.

Он сделал странное движение: приложил к груди пальцы, потом коснулся ими губ и легко повёл кистью вперёд, в сторону замершей легенды. Мгновение – и он исчез. Кара пинком отправила камешек на то место, где чёрный только что был, и фыркнула:

– Пижон-то, а… Ну привет снова, – это она сказала стоявшей полубоком легенде. – Так что, пойдёшь с нами? Я буду звать тебя Рика, маленькая красная звезда. Ты похожа на маленькую красную звезду. Ух, такая злющая!

Он и ему подобные – из тех, кого часто не берут в расчёт. А ведь его появление многое повернуло иначе, равно как и появление рядом их многое изменило для него, и, может быть, от скуки и любопытства сдвигая для них пустыню, он сам не подозревал, что так произойдёт. Но, может, он даже доволен тем, что и такие, как он, не всеведущи?

С этого всё началось. Уже по-настоящему. Но ещё раньше началось другое.

Память двоих. Сироты

Первая серебристая точка вспыхнула у Санкти на ладони. Друг – ему было около восьми – страшно гордился, ведь каждая точка знаменовала силу какой-то звезды. У великих чародеев прошлого точки испещряли всю-всю кожу: в сумерках они ярко светились, а со временем меж ними появлялись линии, как на астрономических картах. Линии значили: звёзды уже дали чародею очень много волшебства. Созвездия эти были подобны венам. Ширкух видел: по ним что-то бежит, – а однажды, многим позже, увидел, как они померкли.

У Песчаных чародеев таких меток не было – они, в отличие от звёздных, не копили, а всё время выплёскивали магию. Поэтому происходящее с другом, с которым они росли бок о бок в Мудром графстве, казалось жутковато-невероятным. Санкти – болезненный, не особенно хороший товарищ для игр, скорее бесценный помощник в скучных уроках – представлялся Ширкуху высшим существом, вроде того. Звёзды на худых руках были холодными-холодными; разницу – живое тепло и космический лёд – удавалось поймать, проводя от звезды до звезды пальцем. Звёзды множились: плечи, шея, лицо Санкти, осваивавшего чародейство лучше и лучше, покрывались ими. Он стал как хищная пятнистая кошка, небесный леопард, о котором сам же рассказывал легенды. Правда, он этому не очень радовался. Когда взрослеешь, невероятное часто видится нелепым. В двенадцать Санкти уже прятал «звёзды» за расшитыми сине-фиолетовыми балахонами: стеснялся. Как и бледности, и блеклых волос, неизменно заплетённых в косу, и особенно – круглых очков. Как и рассеянной привычки чесать нос кончиком пера и брать слишком много карт и чертежей, чтобы обязательно уронить парочку. Всё это было с детства. Удивительно… но лет с десяти, если не считать роста и каких-никаких мускулов, Санкти почти не менялся.

Они держались друг за друга, вместе учились и ворожить, и сражаться. Их родители – едва мальчишки более-менее уяснили, кто они, – умерли. Так было испокон веков: не могут в мире долго жить два чародея одного вида, сила не делится надвое. Мать Ширкуха рассыпалась песком. Отец Санкти обратился в звёздную пыль и сгинул где-то меж Цитаделью и Невидимым светилом. Преемников их воспитывал отныне Мудрый граф Сапфар Олло – сухой нелюдимый старик, но, благо, им было уже по четырнадцать: почти взрослые, не нуждались в любви, по крайней мере верили в это. Но друг в друге нуждались.

– И что же вы так приклеились друг к другу? – ворчал порой старый Олло. – Не братья ведь, разные такие…

– Говорят, все чародеи были когда-то братьями, – с умным видом возражал Санкти. – Ну и сёстрами.

– А надо стремиться к тому, чтоб братьями и сёстрами были все люди! – поддразнивал графа и Ширкух, развязно обнимая друга за плечи. – Тогда будет меньше работы нам! И всякие чудовища будут больше бояться!

– Люди не такие, мой мальчик, – вздыхал старик, про себя умиляясь, но в голос пуская лишь столь же искреннюю горечь. – Людям больше нравится ссориться, делить что-то, скалить зубы. Не зря ведь нет и не было чародея, отвечающего за любовь.

– Или он умер так давно, что никто не помнит, – опять начинал умничать Санкти. – Может, другие его и убили.

В такие минуты Ширкух, сам того не сознавая, сжимал его плечи крепче: слова казались какими-то хрупкими. Старик же вздрагивал, будто мёрз, и утыкался в книгу, по которой они штудировали древнюю историю. Иногда сварливо напоминал: «Вот учебник, вот, и нет там никого!», чаще – будто стирал услышанное из памяти и больше не лез какое-то время. В конце концов, ему же лучше, что два подопечных дружны, неразлучны, комнаты их рядом. И если одному вздумается без разрешения полетать на ветре, второй обязательно приглядит, чтобы он не свернул шею; и если второго замучают ожоги от прорезающихся на коже звёзд, первый сам найдёт ему влажную тряпку и мазь на мелиссе, ну или поднимет на уши слуг.

Так было долго, ведь только они знали это – каково, когда породившее тебя могучее существо, умоляя не отступаться, растворяется без следа. Чтобы никогда не прилететь на ветре, не спеть древнюю колыбельную, не коснуться поцелуем лба. Да. Только они знали, каково это, и поэтому, хотя родной сын графа Олло был куда лучшим товарищем при игре в разбойников и ловле птиц, Ширкух не тянулся к нему так, как к тихому Санкти. Небесному Леопарду в круглых очках. А Небесный Леопард любил его больше, чем все звёзды на свете.

4. Дождь

В Четвёртой Непомнящей столице шёл ливень – как и почти всегда с наступлением вечера. Мальчик не видел этих ненастий, но неизменно слышал одни и те же волны собственных радиостанций. «Сегодня у них дождь. Снова дождь. Хоть кто-нибудь помнит, когда бы у них не было вечернего дождя?»

С Рикой и Карой он сидел у чахлого костерка под мостом. Когда они только пришли, какие-то бродяги попытались выжить их отсюда, но воинственный вид Кары, да и длинные ножи Рики переубедили их быстро. Место удалось отвоевать на всю ночь, и это было важно: предстояло отдохнуть впрок и хотя бы примерно понять, что делать.

Сначала расстелили карту – её с милой улыбкой выпросила у какого-то книжного торговца всё та же Кара. Мальчик наконец увидел, что стало с миром, прежде незыблемым. Жалкие остатки, которым и не нужен был такой большой лист. Глядя на него, хотелось плакать, но это делать он зарёкся, тем более теперь, когда путешествовать предстояло с двумя такими храбрыми спутницами! Но правда угнетала.

Раньше Пять графств – Озёрное, Тёплое, Холодное, Грозовое и Мудрое – стелились по материку, гранича друг с другом и сходясь в центре, в Городе-на-Холмах. Пять Младших столиц ещё раньше обосновались по берегам моря и обросли поселениями; они тянулись через всю долину, перемежаясь лесами, полями, садами, виноградниками. Старый мир казался огромным: всюду темнели большие и маленькие бусины-точки, в каждой кто-то жил. Сейчас точек на карте уцелело лишь пять, и названы они были не прежними красивыми именами – Лайвас, Уайвас, Дэйвас, Ширвас и Кравас, – а просто цифрами. Деревни, которые мальчик и звезда встретили по пути, видимо, были настолько крохотными, что их не подписали. Быстро обрывались пять нитей железных дорог, и совсем тонкой стала шестая, соединявшая раньше столицы. Большая часть материка – там, где прибрежная зелень резко переходила в сухой багрянец, – светлела дырой. Там тянулась длинная надпись «Пустыня Мёртвых городов». Мальчик коснулся пальцем места, где раньше рисовали пятиконечную звезду Города-на-Холмах, и зажмурился. Пусто.

Сложив карту, трое тягостно замолчали. Дождь делал всё ещё беспросветнее.

– А ты видел его когда-нибудь, Зан? – наконец решилась заговорить Кара. – Материк? Ну, его душу?

Он покачал головой, но, подумав, добавил:

– Может быть. Он ведь мог прикинуться кем угодно. Не обязательно мальчиком.

Легенда молчала. Обняв себя руками за плечи, она смотрела на пламя и словно не слушала. Ей было явно неуютно в новой компании, и «вливаться» она не спешила. Может, вообще уже жалела, что прибилась, и готовилась исчезнуть в любой момент.

– А ты случайно не знаешь, Рика? – дернула её Кара. – Ты вроде умная…

– Не знаю. – Она не шевельнулась. – Но если он хранитель материка, значит, он повсюду и нигде. Ведь он не может быть к чему-то привязан.

Это предположение заставило звезду почесать макушку. Но думала она недолго.

– Может… – медленно начала Кара, – так его и искать? Повсюду и нигде? Он поймёт, что мы пытаемся до него добраться, и сам к нам явится!

– Если ему это надо, – резонно заметила Рика. – Что вряд ли.

– И если Харэз нам не соврал. – Кара поморщилась. – Всё-таки он…

Легенда немного переменила позу: сцепила руки на острых коленях. Бледное лицо не то чтобы ожесточилось, но стало ещё холоднее. Наконец, посмотрев звезде в глаза, она отрезала:

– Вот тут можешь не переживать. Он не соврал, ему это невыгодно.

– Ты же сама сказала, что он похож на лгуна… – Кара спохватилась. – Постой, что ты имеешь в виду под выг…

– Он не соврал, – повторила Рика. – Я многого не знаю и не умею, белая звезда, но меня отравили ложью так, что обмануть меня нельзя. Я сама – чистая ложь.

Кара поёжилась. Особенно когда Рика в который раз стёрла с лица кровь и машинально сунула обагрённые кончики пальцев в рот. Выглядело и правда неважно, хотя саднили шрамы уже меньше, чем во время праздника.

– И всё же давай ещё раз про «выгодно», – не отставала Кара. Она смотрела на Рику во все глаза, теперь с некоторой опаской. – Вообще, там, на площади, вы говорили… странно. О чём-то понятном только вам, хотя вроде вы только что познакомились!

– Что с того? – Рика подняла бровь. Она как-то резко, мрачно развеселилась. – Ты сама сказала, что я умная. Вроде как и ты не дура!

– Да я уже сомневаюсь в этом, раз теряюсь в твоих намёках! – Кара всплеснула руками и, точно сдаваясь в бою, подняла их. – Просто пойми, он, если по правде, не тот, к чьим советам стоит прислушиваться живым существам…

– Даже если больше никто советовать не спешит? – Рика улыбнулась, обнажив белые клыки. Мальчик переводил взгляд с неё на Кару. Они, конечно, не ссорились, нет, но словно общались на разных языках и о разном. Рика вздохнула, наверное, тоже поняв, что так нельзя. Когда она заговорила снова, тон стал намного мягче. – Ты тоже просто пойми. Прямо сейчас он действительно хочет помочь. И он – последнее, чего надо бояться. Но я не знаю, что будет, если мы начнём вот так просто обсуждать его мотивы.

Тут мальчик, к слову, был согласен. Харэз показался ему… щепетильным, именно так. Способным простить многое, даже внезапный удар в живот и грубые вопли, но никак не болтовню о том, о чём он попросил не болтать. И при всей весёлости, озорстве, любопытстве от него прежде всего веяло другим. Хищностью. Можно сколько угодно дразнить его «полинялым псом», но у псов есть зубы. И ими даже самый маленький разозлённый пёс легко выгрызет у неосторожного человека кусок плоти. А уж такой крупный…

– Ты их понимаешь? – в лоб спросила звезда. Рика не смутилась.

– Я догадываюсь. Потому что, как уже сказала, знаю много легенд.

Кара вздохнула. Наверно, ей в голову пришло что-то ещё, но, судя по замешательству на лице, вопрос был скользким. Мальчик пристально на неё глянул. Она посмотрела в ответ, открыла рот, закрыла и пожала плечами. Поняла.

– Ла-адно… но если он заманит нас в ловушку к каким-нибудь там песчаным червям, виновата будешь ты!

– У нас нет песчаных червей! – мальчик и легенда выпалили это хором и уставились друг на друга. Рика, хмыкнув, уточнила: – Даже драконы вымерли. Не бойся.

– Ничего я не боюсь, я их всех зарублю, – обиделась Кара, добавив, правда: – Просто руки марать неохота… Но Ширкух ведь марал.

Едва прозвучало имя, всколыхнувшееся было веселье исчезло. Снова повисло молчание, в котором Рика сидела оцепенело, Кара подкидывала в огонь кусочки сухого мха, а мальчик колебался. Спросить? Перед глазами он всё ещё видел чучело на кресте, вспоминал людские крики. Разве могут столько несчастных ошибаться насчёт причины своих несчастий? Или?..

– Рика, – решившись, всё же окликнул он. – А какова, по-твоему, правда о чародее Ширкухе и бедах этих земель? Что ты знаешь?

Легенда вздрогнула: наверное, заметила его напряжённый тон. Но заговорила она ровно, без тени сомнения и почти нежно:

– Он был великим героем, я храню каждый его подвиг. И также я знаю, что Звёздный чародей солгал Пяти графам. – Глаза её блеснули. – Ширкух никогда не рвался к власти. Он не любил расточать поклоны попусту, но его место его устраивало.

– А кто такой этот Звёздный чародей? – полюбопытствовала Кара, теребя волосы. – Вообще, не припомню особо этого типа, пятнистый такой затворник, что ли?

– Да, учёный, от которого мы, в общем-то, о вас и знаем, – отозвался мальчик. – Ну, что вы в принципе существуете. Он и его предки предсказывали по вашим траекториям будущее, чертили карты и записывали всё, что им удавалось о вас понять. А если бы вы решили вдруг напасть на нас, чего некоторые ждали, он сразился бы с вами. Звёздные чародеи всегда копили магию на такой случай, но никогда её не использовали.

– Потому что мы не нападаем на живых и даже не подпускаем к вам чёрных! – гордо заявила Кара и повернулась к легенде. – А почему этот чародей солгал? Даже судя по тому, что рассказал Харэз, они вроде бы дружили…

Но тут Рика лишь печально опустила голову.

– Мне неизвестно. Может, это часть другой истории, которая умерла или не умеет говорить; во всяком случае, мне она не встречалась. Или она так глубоко, что я забыла, когда случилось это… – Пальцы провели по шрамам. Наконец они перестали кровоточить. – Так или иначе, – голубые глаза стали опять злыми, – Ширкух никому не причинил бы вреда. Он принял казнь потому, что правда винил себя в гибели Долины и её жителей. Обычно он ощущал беду заранее. В тот день – нет.

Мальчик и звезда кивнули, опять воцарилось молчание. Кара, кажется, боролась с желанием потрепать Рику по макушке в утешение, но боялась, что руку откусят. А сам он думал и никак не мог понять, готов ли хотя бы попытаться поверить новой знакомой.

Звёздный чародей… последний. В Городе-на-Холмах он бывал не больше дюжины раз, и мальчик редко проявлял к нему интерес. Худой высокий юноша с длинными пшеничными волосами, в смешных очках, делающих глаза больше. Пятнистый, да. Вечно таскал с собой карты, ронял их в лужи, ребятня бегала следом, дёргая полы длинного плаща… Что ещё? Ширкух часто вышагивал рядом – высокий, рыжий, в золочёной кольчуге под бежево-коричневым плащом, в островерхой широкополой шляпе. Вдвоём они были как серебряная монетка и золотая кийра – прямоугольный разменный брусок самого высокого достоинства. Но они ладили. Отлично ладили, звонко смеялись, летали вдвоём, рассуждали о ерунде за бутылкой вина. Да, они были друзьями, чуть ли не с детства. Так почему же…

– Надо бы поспать, Зан, да? – вырвали его из размышлений.

Звезда уже давно начала светиться. Теперь, когда она зевнула, свет резанул особенно остро. Одеял не было, всё, чем располагали апартаменты под мостом, – несколько трухлявых брёвен, грязная дерюга и костерок. Правда, здесь же росли высокая густая трава и камыши. Во всё это Кара, ворча, и принялась закапываться: быстро выдирала огромные пучки и бросала вокруг себя, пыталась приглушить своё сияние. Получалось неважно. Впрочем…

– Я так засну, не волнуйся, – сказал мальчик.

Он не признался, что помимо озноба чувствует зверский голод: вечером они довольствовались несколькими яблоками и кусками хлеба, которые Кара ухватила со стола на площади. В сравнении с этим птицы накануне были пиршеством. Но звезда, кажется, устала, и ей едва ли хотелось добывать еду. С бурчанием в животе приходилось смириться.

– А ты? Рика? – спросила Кара. – Я тебе не помешаю?

– Мне тоже всё равно, – отозвалась та. Она даже не выглядела сонной.

– Как знаешь. – Звезда свернулась клубочком в своём косом подобии стога. Из него теперь торчали только пятки и кусок светящейся макушки. – Я и вам накидала! – Одна нога дёрнулась, указав на утрамбованную, пусть и сыроватую траву.

– Спасибо, – хором отозвались они и остались сидеть.

Кара быстро начала посапывать. Дождь всё так же шелестел и стучал. Рика сидела в прежней позе, поджав колени и рассматривая пламя своими странными яркими глазищами. Злыми глазищами, да, мальчик успел укрепиться в этом впечатлении. Неприятная особа.

– Я видела, как ты улыбался. Когда его чучело сжигали.

Он вздрогнул и поднял взгляд. Вид Рики не сулил ничего хорошего, она явно готовилась к ссоре. Не дожидаясь ответа, жёстко продолжила:

– Ты встретишь немало лжи, пока мы будем путешествовать, город. Если будешь улыбаться и дальше, я…

К чему, к чему она прицепилась? К улыбке? Он раздражённо бросил в огонь ветку.

– У тебя есть доказательства, что он честен?

Рика опять указала на свои шрамы.

– Я всё уже тебе сказала. Непонятно?

– А может быть, ты уродлива, потому что он был чудовищем?

Он пожалел о словах сразу: легенда отшатнулась, будто получив затрещину. Он даже ждал, что она кинется – прыгнет прямо через огонь и вцепится ему в глотку, как кошка. Но она осталась сидеть и только опять обхватила свои плечи, вытянула ноги и вздохнула. В этой печали она казалась старше. И это тоже раздражало.

– А он казался тебе чудовищем, когда ты видел его, Зан? Часто казался?

Он припомнил. Лучше бы и не припоминал.

Ширкух всегда улыбался; Ширкух залихватски снимал шляпу, если мимо проходила женщина, даже старушка; у Ширкуха были звонкие шпоры. Он, как говорили, щадил врагов; он редко убивал – только людей или существ, которых не усмирить иначе. Близкий друг у него был один, Санкти, но неблизких – любящих его и ему доверяющих – много в одном только Городе-на-Холмах. Добрый детектив Лакер. Все цветочницы с Фиалковой улицы. Бурмистр Скотрей. Трое из Пяти графов – те, которые не были толстыми и лысыми и не завидовали его удали, – тоже относились к Ширкуху хорошо. Он…

Мальчик молчал. Легенда всё так же цепко смотрела на него.

– Тебе больно. Я понимаю. Когда больно, нужно кого-то обвинить. Но…

– Ты вряд ли понимаешь, – негромко перебил он. – Ты мучаешься из-за одного человека. Я чувствую, как в песке задыхается каждый из десятков тысяч.

– Мы никогда не узнаем, чья боль сильнее, – ровно возразила Рика.

– Мне кажется, для этого достаточно уметь считать.

Легенда отвернулась и посмотрела в пустоту. Ноздри её раздулись, как у быка.

– Мне плевать, что ты считаешь, город. И ты вряд ли поймёшь, что чувствует легенда, когда её героя сотни лет покрывают грязью. Он один. Их много. И каждый ранит.

Он промолчал: трудно было представить подобное. И, откровенно говоря, не хотелось. Но так или иначе, он всё больше жалел о появлении этой девчонки и её правды. Вдвоём с Карой всё было бы на порядок проще. Рика явно не собиралась ни с кем считаться. Учитывая, что её просто пригласили. Она уже возомнила себя главной.

– Мы вряд ли договоримся, пока ты не поумнеешь и не начнёшь смотреть шире, правильно? – подтверждая эту догадку, спросила она.

– Поумней сама, – процедил сквозь зубы мальчик. – И если ты говоришь правду, тебе не должно быть дела до того, что я думаю.

Будто придя к каким-то выводам, Рика опять посмотрела на него, недобро, но он выдержал. Угол её рта дрогнул в ухмылке.

– Я поняла. Мы просто идём вместе. Я не трогаю тебя, ты – меня. По рукам?

– По рукам. – Это его устраивало более чем.

– Тогда ложись спать, город.

Нет, не ляжет. Не ляжет, пока она не уснёт, ему будет неприятно даже просто думать, что она на него смотрит. Рика будто догадалась: ухмылка стала шире и гаже.

– Боишься, что придушу? Не надейся. Я не трогаю дураков. Говорят, это заразно.

– Я… – Даже для неё это было чересчур. Но пока он хватал ртом воздух и подбирал ответ, она встала и пошла к наваленным грудам травы и камыша.

– А я ложусь. Пока.

Она отвернулась и приняла почти такую же позу, как звезда: мальчик видел только её затылок и ссутуленную спину. Рика не стала зарываться, но сгребла немного растительности под голову. Вскоре она замерла. Было почти не слышно, как она дышит. Дышала ли вообще?

В тот вечер четвёртый приходил к ним. Вынырнув из-под дождя и зайдя под мост, он долго стоял у еле горящего костра. С наступлением темноты он – в отличие от Белой женщины – не засветился, лишь в глубине глаза ярче заискрилось наглое золото.

Пламя тянулось к полам его одежды, но отдёргивалось, едва притронувшись. Четвёртый смотрел на рыжего мальчика, на изувеченную девушку и на светящуюся под стогом травы звезду. На его сжатых губах блуждала улыбка – я не видел у него такой раньше. Присмотревшись, я понял, что он всё же светится. Совсем немного, возле груди.

– Не будь таким упрямым.

Эту дерзость он обратил ко мне. Но я могу только усмехнуться, глядя в компас. Ведь тогда, когда слова были сказаны, я их не услышал.

5. Лесная дорога

Впервые он проснулся, когда небо только немного посветлело, а дождь ещё шёл – противно, настырно накрапывал. В полудрёме показалось, что Рика села. Мерцнул кулон на её шее, и мальчик убедился в своей правоте. Легенда поднялась, потянулась, отряхнулась и, не оборачиваясь, выскользнула из-под моста. Вскоре её силуэт растворился в сонной хмари.

Мальчик подумал было поднять Кару, но тут же мелькнула другая мысль: «И хорошо». Он уснул, а когда проснулся повторно, Невидимое светило, судя по цвету неба, уже поднялось. Костерок ярко горел; прямо в нём Кара поместила тонкий длинный камень, успевший хорошенько раскалиться. На камне что-то со шкворчанием поджаривалось, таращась жёлто-рыжими круглыми глазками.

– Птичьи яйца! – бодро приветствовала его Кара. – Я нашла гнездо уток в заводи. Должна быть вкуснятина!

Лежанка Рики пустовала. Повертев головой, мальчик осторожно уточнил:

– А где… эта?

– Не знаю. – Кара пожала плечами. – Когда я проснулась, её уже не было.

– Сбежала? – в его голосе прозвучала неприкрытая надежда.

Кара осторожно потыкала край яичницы тонким длинным прутиком.

– Вряд ли, Зан. Мы же договорились идти вместе.

– Что ей это… – проворчал он. – Она никого ни во что не ставит, нас тем более.

Кара, спокойно сунув руки в огонь, вынула камень и водрузила на его место жестяную банку с водой.

– Брось ворчать. Славная девчонка. Боевая. Умненькая.

– Себе на уме, – упрямился он.

Но Кара, похоже, проснулась в философском и благодушном настроении.

– Думаю, каждый из нас немного себе на уме, малыш.

– А если она пошла на нас доносить? – Мальчик предпочёл пропустить слова мимо ушей. – Страже или графу?

Кара озадаченно почесала макушку. В белых волосах всюду торчали травинки.

– Мы же пока ничего не сделали. Может, она захотела помыться в речке, вот и…

Она осеклась: повеяло сквозняком, на траву рядом что-то тяжело плюхнулось. Это оказался тканый мешочек, в котором звякнули какие-то мелкие металлические предметы.

– Нам пригодятся деньги, если мы не хотим всё время ночевать вот так. Меня вряд ли кто-то видел, но лучше поспешить. Думаю, граф поднимет шум, как только проснётся.

Рика стояла за их спинами и покачивалась с носков на пятки. Волосы и одежда у неё были мокрыми насквозь, пряди топорщились ежиными иглами. Мальчик попытался понять, сколько она могла услышать из разговора, но лицо ничего не выражало.

– Мерзкий тип, – с отвращением продолжила легенда. – Деньги-то присвоил, должен был купить на них больше еды горожанам для вчерашнего… праздника. Так что я ещё корону ему погнула… ужасно бесило, ничего не смогла с собой сделать.

– М-м-м! – протянула Кара уважительно и взвесила мешочек на ладони. – Так ты у нас принцесса воров!

Рика самодовольно пригладила волосы, цокнула языком.

– Ну должен же кто-то. – Встретившись глазами с мальчиком, она осклабилась и села по другую сторону от Кары. Та уже осторожными надрезами делила завтрак.

– Налетайте. Рика, любишь запёкшиеся или растекающиеся? Как добытчик, можешь выбрать!

– Э-э. – Легенда посмотрела на неё сначала удивлённо, потом довольно кисло. Кажется, степень готовности яиц волновала её в последнюю очередь.

Кара, правильно поняв это, на всякий случай уточнила:

– А ты вообще-то ешь?

– Иногда. Иначе никак.

– Неправильно! – возмутилась Кара. – Это надо делать регулярно. Ты такая тощая!

Теперь легенда покосилась на неё с видом няни, уставшей от глупой и капризной маленькой девочки, но не разрешающей себе кричать. Подцепила пальцами ближайший кусок яичницы, оглядела со всех сторон и произнесла:

– Это не от этого, белая звезда. А оттого, что я умираю. Проза, да?

Кара поёжилась и спешно стала орудовать ножом над своей порцией, пробормотав только:

– Извини. Не умирай сейчас, хорошо?

Рика не ответила: уже жевала с самым равнодушным видом. Мальчик отвёл глаза и тоже занялся едой. Что-то подобное – бело-жёлтое, окаймлённое коричневым кружевом корочки, – он часто видел на тарелках у своих горожан, но сам ел впервые. Оказалось великолепно. Таких яиц он съел бы штук семь. Он не преминул сказать:

– Ты волшебно готовишь, Кара. Лучше людей, наверное!

Звезда улыбнулась, но, кажется, она чувствовала себя не слишком-то довольной – наверняка из-за легенды, не проронившей за время завтрака больше ни слова и давившей одним своим присутствием. Даже не поблагодарила… отвратительно. Вся в себе.

Напившись кипячёной речной воды и загасив костёр, они наконец выдвинулись в путь под всё теми же низкими густыми тучами. Кара держала направление туда, где небо немного прояснялось; оттуда же дул свежий ветерок. Около часа они шли по каменистому пустырю вдоль реки, потом, когда она вильнула, – по заросшему полынью и ромашкой полю и наконец ступили в молодую смешанную рощу.

Дождь давно кончился, только капли, падавшие с крон на головы, напоминали, что он был. В сырой траве он смешивался с росой, поблёскивавшей россыпями драгоценных камешков. По этой траве приятно было идти босиком, но мальчик понимал, что, если снова начнутся камни или коряги, будет куда тяжелее. Он и так уже подустал и грезил о привале, хотя выпрашивать передышку не стал бы ни за что.

– Отдать тебе свои сапоги? – сочувственно спросила Кара.

Он удивлённо оглянулся и хотел отказаться, но спрашивали не его. Звезда обращалась к Рике, ступавшей с ласочьей лёгкостью и всё с тем же каменным лицом. Ни дать ни взять графиня гуляет с прислугой. Даже в лохмотьях она ухитрялась выглядеть гордо.

– Обойдусь. Ещё чего. – Рика покосилась на мальчика и посоветовала: – Ему вон отдай, а то свалится. Недоносок, ноги все в мозолях.

– Не надо! – мрачно запротестовал мальчик и скорее придумал отговорку: – Девчачьи… фу.

Наверное, выглядел он глупо. Кара рассмеялась, подошла и ухватила его под локоть.

– Чего ты там бурчишь? Может, ты не наелся? – Вытянув вторую руку, она сорвала с ближайшего куста несколько орехов, упрятанных в зелёные коробочки листвы. – На!

– Спасибо, – смутился он. Рика скептично хмыкнула сзади. Убить её хотелось уже просто невыносимо. – Да нет, я… ну…

– Купим тебе сапоги, а ей платье в следующем городе, – пообещала Кара. – Когда дойдём. А то вы у меня как бродяжки, кошмар какой-то.

Рика хмыкнула ещё раз, но промолчала. Мальчик оглядел орехи и принялся очищать их. Молодая скорлупа далась легко; два ядрышка он тут же протянул звезде, а вот желание угостить Рику пропало при первой же попытке – она вздёрнула нос и демонстративно сунула руки в карманы, а может, и просто в дырки лохмотьев. Кара сорвала ещё орехов и тоже принялась чистить. На время она замолчала, потом негромко спросила:

– Зан… а у тебя не было мамы?

Он вздрогнул, моргнул и выронил последнюю скорлупку в траву. Звезда уточнила:

– Ты вообще знаешь, что такое…

– Знаю, – мягко перебил он, отряхивая ладонь. – Нет, не было, Кара. Откуда бы. Я помню себя одного… сколько я себя помню.

– Это видно, – так же тихо отозвалась Кара.

– Думаешь, это очень плохо? – удивился он.

– Не знаю, но мне вот всегда хотелось быть чьей-то мамой.

– Надеюсь, не моей! – Мальчик рассмеялся: трогательная, но всё же пугающая искренность. – Ты не забывай всё-таки: я старше, чем тебе кажется. Возможно, старше тебя. Ты кажешься довольно… свеженькой звездой.

Кара пожала плечами. У неё снова был рассеянный, задумчивый, даже грустный вид.

– Так ли это важно? Я просто знаю, что мамы не бросают никогда. Уверена, моя ещё меня ждёт. Отец не ждёт, сёстры и братья вообще забыли, а она…

Кара махнула рукой и, улыбнувшись, быстро отправила в рот орех. Чтобы ей не казалось, что её печаль заметили, – а ей явно бы это не понравилось, – мальчик поддержал разговор, пояснив:

– У городов вообще не бывает мам. Но, может, это было бы по-своему здорово. Хотя… я знаю, что и так есть те, кто меня ждёт.

Он прижал руку к груди и вслушался. Сердце стонало и осыпалось песком.

Иди. Иди. Иди…

Роща уже стала настоящим лесом: большинство деревьев макушками словно подпирали далёкое небо. Остро потянуло землёй, хвоей, грибами и ландышами. Всё чаще попадались мягкие подушечки влажного мха, на которые так и тянуло прилечь.

– Эй, Рика, а у тебя мама… – заикнулась Кара.

– Нет, – отрезала легенда. – И не хочу. Мне себя достаточно.

Кара без особого изумления кивнула:

– Какая ты странная, не зря приглянулась этому гаду. Его простушки не интересуют.

Мальчик даже обернулся, чтобы не без злорадства увидеть, как легенда обескураженно замерла. Глаза её округлились, но только на мгновение, – тут же бледное лицо опять стало замкнутым и сердитым. Кулаки сжались.

– Какому ещё гаду?

Но она всё поняла, и мальчик тоже. Губы сами разъехались в ехидной улыбке. Ох, девчонки… Кара заулыбалась по-другому – таинственно и возбуждённо. Выпустила мальчика, сунув на прощание последний орех ему в рот, и проворно отбежала назад. Смуглая, исчерченная белыми узорами ладонь легла на узкое плечо Рики. Кара наклонилась к её уху, и в лесной тишине понеслось нетерпеливое:

– Шу-шу-шу!

Это повторяющееся «шу-шу-шу» – и ещё хихиканье – было всё, что мальчик различал, хотя, судя по физиономии Рики, за «шу-шу-шу» прятались слова. Какие-нибудь секретики, мол, «а ты ему, а он тебе?». Мальчик фыркнул и прибавил шагу: далась ему эта болтовня, горожанки вечно так журчали и чирикали. Но уже вскоре он услышал сердитое:

– Да перестань ты! О чём только думаешь, белая звезда, да вовсе он не…

– А если?.. А очаруешь?..

– Перестань! Даже с тобой у него больше общего.

– Ну нет, я с ним ничего общего точно не имею! Но тебя не осужу и…

– А как же песчаные черви?!

Кара засмеялась громче и опять зашушукала, но оборачиваться уже не хотелось. Вместо этого мальчик задрал голову к небу и опять стал мучительно думать. Там, в просвете между ветками, точно над тропой, часто пролетали птицы: поодиночке и стайками. Тяжело срывались и перепархивали иногда сизо-серебристые белки-летяги. А если поднапрячь слух, то из кустов слышался топоток. Зайцы? Олени? Нет ли среди зверей Материка? Не смотрит ли он на путешественников и не ловит ли их разговоры чуткими ушами? Если так, то он, наверное, уже разочаровался. Хихикающая звезда, сердито спорящая с ней легенда, да и сам город, опять слышащий недовольное урчание в животе. Достойны ли такие ничтожества исполненных желаний или даже просто мудрых советов? И всё же…

Приди.

Он прошептал это, а потом просто подумал.

Приди. Не ради меня, ради моих людей. Они лучше меня.

Кара и Рика притихли. Над головой пролетела ещё одна птица – серая, вытянутая, длиннокрылая – и быстро пропала.

Приди, разве я не…

Босая нога запнулась о корягу. Мальчик попытался удержать равновесие, но не смог и плюхнулся прямо в мокрую траву, по счастью не разбив нос. В голове зазвенело.

– Ну, сколько ворон насчитал? – услышал он издевательский голос легенды и тихо зарычал. Под рубашку, кажется, заполз жук. Кара, подскочив, протянула руку:

– Ох, вставай, Зан! Ты чего? Не расшибся?

Он уцепился за неё, поднялся, отряхнулся. Звезда привычно потрепала его по макушке, и он, ощущая неприятную горечь в горле, кивнул:

– Ничего страшного, случайно. Пошли.

Он одарил легенду злобным взглядом, но та, не поведя и ухом, уже обогнала их. Общество Кары явно ей надоело, и она рада была прекратить «шу-шу-шу». Мальчик сердито шмыгнул носом. Звезда приобняла его за плечи и снова начала болтать о своей родне. Слушая, он немного взбодрился и даже не заметил, как лес стал ещё гуще и перестали попадаться метки пребывания людей: вырубки, затоптанные костры. Дорога разветвилась и на левой вилке влилась в другую – широкую и сохранившую отчётливые борозды колёс. Видимо, по ней ездили в соседние графства, если не пользовались железной – та должна была идти параллельно и ещё дальше, если карта не врала.

Кара подняла глаза к небу, скорее всего, пытаясь понять, сколько уже длится их путь.

– Хотите передохнуть? – после промедления спросила она.

– Нет, – отрезала Рика, и мальчику тоже пришлось покачать головой. «Недоносков» ему было достаточно.

Тучи над головами поредели; всё чаще попадались лоскуты голубого неба. Но даже это утешало мало: в таком темпе до Пятой, которую мальчик помнил как столицу графства Валк, Мудрого графства, предстояло идти ещё не один день. До сих пор оставалось загадкой, как они так быстро выбрались из пустыни. Эта дорога вряд ли будет такой же щадящей.

– Кара, а почему мы идём именно сюда? – уныло спросил он.

Звезда, наклонившаяся сорвать пару каких-то ягод, выпрямилась.

– До Третьего было бы не ближе, Зан. К тому же я подумала, что в Мудром графстве больше шансов встретить мудреца или кого-то, кто знает, где мудреца искать. Всё-таки… я не самая глупая звезда, мне случалось кого-то выслеживать!

Он кивнул: здраво. В общем-то, вопрос и не имел смысла: пять Младших столиц расположились примерно на одинаковом расстоянии, и обойти их быстрее всего удалось бы только по кругу. Так что разницы, куда идти сначала, а куда потом, не было.

Через несколько часов, прошедших почти в полном молчании, ноги стало ломить – каждую косточку. Хмарь окончательно отступила и сменилась зноем, ощутимым даже в лесной тени. Спина вспотела, губы высохли. В который раз напомнив себе, что лучше не ныть, мальчик ниже опустил голову, нахохлился и неожиданно услышал:

– Лучше держи спину прямо. Так легче дышать, а значит, и идти.

Это сказала Рика. Она сейчас шла рядом, но даже не глядела в его сторону. Желание огрызнуться было сильным, но мальчик подавил его, с усилием расправил плечи и ответил:

– Спасибо. Я постараюсь.

Легенда не улыбнулась. Так же глухо она объяснила:

– Когда поначалу превозмогаешь себя, потом всё выходит уже само.

Легко ей говорить! Что вообще за слово ужасное – «превозмогание»? Звучит как тягание тяжестей. С языка, хоть он и еле ворочался, само слетело:

– Сейчас бы лучше полежать…

Он сразу пожалел о своём нытье. Рика, всё так же глядя перед собой, слегка оскалилась:

– В могилке поглубже?

Звучало так, будто она готова его туда отправить. С неё станется!

– Да я так… – даже сил цапаться с ней не было, – не злись.

Но если она и злилась, то тоже предпочла пойти на мировую – повернула голову и, протянув что-то, вдруг сказала:

– Держи. Наверно, в жизни такого не видел и не ел. Земляника.

Полураскрытая ладонь была полна чего-то красного, в глазах читалось вызывающее: «Боишься меня?» Он боялся, но, не собираясь этого показывать, взял две спелых, похожих на пупырчатые мягкие бусины ягоды и даже улыбнулся. Ягоды оказались очень сладкими, пахли мхом и древесной корой.

– Много путешествовала? – спросил он не без любопытства.

Рика отправила в рот всю оставшуюся пригоршню и кивнула.

– Да. Что мне ещё делать? Весь мир – моя могила.

Опять нагнетает. Он поёжился, а Рика, явно довольная этим, засмеялась:

– Ты как домашний щеночек – так всего пугаешься! – Посерьёзнев, она вздохнула. – Но да. Не всем везёт иметь дом. Я скиталась, даже когда всё было иначе, Зан.

– Я не щеночек! – обиделся он. – Просто я… такие, как я… должны быть со своими стенами, или они начнут болеть. И люди тоже. И… да. Я очень любил свой дом. Ты…

Что-то вроде понимания мелькнуло на её лице, и неприятным оно быть перестало.

– Я бывала. Красивые башни. И парки. И люди. И ваша Небесная ярмарка, где все летают на воздушных шарах…

«И всего этого больше нет. Не из-за Ширкуха ли» Слова жгли, но на этот раз мальчик почему-то удержал их. А в следующее мгновение Кара вдруг всполошилась и крикнула:

– В кусты!

По дороге кто-то ехал: сзади стучали копыта, звенел колокольчик. Не стража ли?

Мальчик подчинился мигом – так они сговорились ещё при выходе. А вот Рика осталась стоять у обочины, повернула голову на шум. Кара, притянув мальчика ближе, зашикала на неё, но легенда будто не слышала. Заложив руки за спину, она дождалась, пока голубой тарантас, запряжённый двумя рыжими жилистыми лошадками, покажется из-за поворота, и… помахала ему, намеренно привлекая внимание. А потом даже подпрыгнула.

– Рика-а! – в последний раз жалобно окликнула звезда и замолкла. Она нервничала: на поясе-то у неё болтался мешочек с украденными монетами!

Тарантас, скрипнув, остановился рядом – и раздался бодрый, дружелюбный смешок.

– Опять ты здесь, маленькая барышня? Шестой раз ловлю тебя на этой дороге!

На козлах сидел полный седой джентльмен в таком же голубом, как тарантас, сюртуке. На голове его был чёрный цилиндр, на руках – чёрные перчатки. Рассматривая легенду, он улыбался в пышные усы, а она улыбалась в ответ. Мальчик опешил: она что, и так умеет? Светло, без оскала? Рика заговорила – тоже незнакомым, мелодичным, звенящим голосом:

– Дядюшка Рибл, ваш колокольчик узнала издалека! Что везёте? Куда? Хлеб, платья, сладости?

Он рассмеялся и энергично помотал головой:

– Порядочно книг к соседям. Граф будет доволен. Ты не туда ли? А то подвезу.

Рика потупилась, явно изображая смущение, шаркнула ногой. Кара восхищённо прищёлкнула языком: поняла, к чему всё идёт.

– Туда, дядюшка Рибл, и была бы рада вашей помощи… только я не одна.

От её мурлыканья мальчик даже глаза закатил: почему не быть такой милой всегда?

– Дружка подыскала? – Возница подмигнул. Он подвоха не видел. – Пора бы.

Рика всё-таки выдала свою вредную натуру: нахмурилась и чуть скривила губы, – но быстро собралась, расцвела пуще прежнего и продолжила вдохновенно врать:

– Со мной младший брат и бродячая наёмница, которая нас защищает. И… – она хлопнула ресницами, – мы очень устали, идём уже четыре дня. Но вы не думайте, у нас есть немного денег, и мы…

– Не может быть и речи! – Возница широко, возмущённо махнул рукой на кусты. – Эй вы там, вылезайте! В тарантасе места много, только не попачкайте товар!

Мальчик переглянулся с Карой. Та пожала плечами, пробормотала: «Была не была!» – и первой полезла наружу. Подбредя к козлам, она неуклюже поклонилась и принялась демонстративно отряхиваться, показывая, что книги с ней будут в чистоте и порядке.

– Я не запачкаю. И буду охранять! – важно заявила она.

Возница шутливо поклонился в ответ. Его явно не удивили белизна волос, кольчуга и узор на смуглом лице незнакомки. Он только сказал:

– Большая честь, барышня. Большая! Хотя кто на меня нападёт, не золото же…

– Это Кара и Зан, – сказала Рика и бесцеремонно потрепала мальчика по волосам, выдрав, кажется, клок. – Бедный братец совсем падает с ног, он у меня слабенький.

«Слабенький» едва не лягнул обретённую сестру, но пришлось смиренно кивнуть. У дядюшки Рибла были добрые рассеянные глаза – точно как у лошадей, лениво потряхивавших гривами. Возница улыбнулся и, наклонившись, подмигнул мальчику.

– На внука моего похож. А на сестру – ни капельки.

– Приятно слышать! – рассмеялась Рика.

– Да, приятно, – искренне подтвердил мальчик, косясь на неё. – Слишком она у меня гулящая, безответственная и злая!

– Это когда я гуляла?! – возмутилась Рика. – И где злая? Ух, бросила бы тебя…

– Тише, тише! – рассмеялся дядюшка Рибл, внимательно их слушавший. Он успел встать, открыть дверцу тарантаса, даже спустить лестницу. – Ну что, залезайте.

Рика показала мальчику язык. Он только вздохнул и первым побрёл к лесенке. Сестра, значит! У-у, с такими сёстрами и змей под подушкой не надо!

6. Голубой тарантас

Рика влезла прямо на козлы: явно собралась болтать со старым знакомым. Мальчик и звезда забрались в кабину и с некоторым трудом разместились среди дюжин перевязанных свёртков с книгами. Часть лежала без упаковки – просто перехваченная верёвками по две или по три. Пахло тоже книгами: пыльно и бумажно, с примесью кожи. Но, посидев немного, мальчик уловил и запахи, оставшиеся, видимо, от прежних грузов: пряности, сладости, даже тоненькую розово-лавандовую отдушку от мешочков, которые клали в коробки с одеждой.

Лошади не спешили, но и не плелись. Снова донёсся лёгкий звон колокольчика.

– Красота-а, – протянула Кара, откидываясь на спинку сидения и жмурясь. – Какая наша красная звёздочка умная! Думала, скоро придётся тащить тебя на себе.

Мальчик поморщился, но промолчал. Рику он понимал всё меньше, а то, что о нём в принципе думали эти девчонки, сердило всё больше. Слабак, недоносок, что дальше?.. С другой стороны… имеют право. Плохой из него ходок, сам ведь знает, и толку никакого. Кара, почувствовав, как он расстроился, принялась неуклюже извиняться. Уши совсем загорелись, и он скорее выпалил, что всё в порядке.

Рика присоединилась к ним, только когда Невидимое светило стало опускаться: редкие перистые облака налились лилово-синим и ещё больше истончились. Близилась ночь. Дядюшка Рибл зажёг фонарики и стал насвистывать – видимо, чтобы не уснуть.

– Я узнала кое-что, – с ходу начала Рика, и мальчик передумал опять ворчать. – О Мудром графе. Хэндриш Олло, вот кто правит сейчас в Пятой столице, и умнее его там никого нет. Он путешественник. Историк. И он нам подскажет путь, я уверена.

– Ты сначала попади к нему на аудиенцию, – осадил её мальчик. – Графы, сколько я их знаю, не любят разговаривать с теми, кто одет как мы сейчас.

Легенда и здесь довольно улыбнулась.

– Он правда никого не принимает, только в особые советные дни, а это нескоро. Но каждый раз, когда в лавку матушки Харинды привозят книги, вечером он выбирается туда. Сам. Тайно. Он любит эту лавку, любит ходить там и выбирать книжки и чтобы вокруг были люди, но не его стража. Чтобы не мешали. Он придёт и когда мы приедем, тогда и поговорим. А ещё… – Тут она улыбнулась ещё довольнее: – В Пятой столице дядюшка Рибл возьмёт лекарства и повезёт в Озёрное графство. Скоро похолодает, а люди там много болеют. Сейчас особенно скверный год, скверная погода, говорят, вповалку лежат семьями. Если Мудрый граф ничего не скажет нам точно и придётся продолжать идти вслепую… дядюшка Рибл приглашает ехать с ним. Мы поедем?

– Да! – оживлённо воскликнула Кара и хлопнула в ладоши. – Вот удача! Это…

– Это лёгкий путь, – тихо возразил мальчик. Мысль преследовала его, ещё когда он только влез в тарантас, и пора было ею поделиться. – Слишком лёгкий. Я против.

Глаза Рики тут же сузились, улыбка померкла. Даже странно, что она не бросилась, только прорычала:

– Что ты там пискнул?

Да как она не понимала, она, плоть от плоти и сила от силы чародея? Разве так, с комфортом, нежась на мягких сидениях, ищут волшебных созданий, творящих судьбу?

– Это лёгкий путь, – твёрже повторил он. – Наши шансы понизятся. Да и Материку это не понравится.

Рика выругалась сквозь зубы и стукнула кулаком по сидению. Даже щёки чуть вспыхнули. Похоже, она так возмутилась, что даже возражения не сразу нашла.

– А откуда ты знаешь, Зан? – с искренним любопытством уточнила Кара. – Ты же с ним не общался, сам сказал. Мы не можем выискивать его на каждом углу, в каждой канаве.

Она уже зевала и слабо светилась; впору было чем-то её закрывать. Поколебавшись, она принялась кутаться в большой плотный плед, который хозяин, наверно, держал для себя. Дурацкая пёстрая расцветка ей не шла, делала её похожей на большую гусеницу.

– Потому что герои никогда не… – начал мальчик.

– Ширкух летал на ветрах, – мигом перебила Рика.

– А Ширкух точно герой? – Он всё же это ляпнул. Зря.

Легенда оскалилась и потянулась к дверце тарантаса, явно собираясь её распахнуть.

– Так, мне надоело. – Взгляд её жёг. – Что-то не устраивает? Убирайся. Иди пешком, геройствуй, шарься где пожелаешь, и пусть тебя сожрут волки! Их тут полно, кстати.

При слове «волки» его предательски замутило. Что это за звери, он знал. Зверинца у него не было, но даже картинки в книгах казались жуткими: серая шерсть, пылающие глазищи, зубищи размером с мечи… Снаружи кто-то завыл. Наверняка всё отразилось у мальчика на лице, потому что Рика презрительно скривилась и, расправив плечи, отрубила:

– Нет? Тогда захлопни пасть, когда хоть кто-то пытается быть полезным.

– Сама захлопни! – огрызнулся он, хотя понимал: ответ слабоват.

– Эй вы! – Звезда высунула из-под пледа нос и одну светящуюся руку. – Хватит гавкаться! Или «бродячая наёмница» вас обоих выкинет! И если Материку и может что-то не понравиться, то это ваша ругань! Как дети…

Это подействовало: Рика опустила занесённую явно для затрещины ладонь. Мальчик на всякий случай отодвинулся подальше, откинулся на спинку сидения, вжался в него. Убедившись, что они успокоились, Кара вздохнула, ненадолго задумалась и произнесла:

– Мне кажется так. Если Материк захочет, чтобы мы его нашли, и если он правда так мудр, как сказал чёрный, он даст нам знаки, хоть какие-то. Если не захочет, искать бессмысленно. И пока мы ищем вслепую… – она опять зевнула, – почему не делать этого хоть с какими-то удобствами? Я вся в траве, я голодная, так могу я хоть поспать?

Легенда что-то согласно пробубнила. Но мальчик просто так успокоиться не мог.

– А ты вообще сильно хочешь домой, Кара? – Он даже не знал, почему спросил напрямик. – Ты ведь ни разу этого не сказала сама.

И правда, она говорила о доме многое… но не это. С интересом, но почти без тоски. А ну как она ещё не нагулялась по Поднебесному миру? А ну как её возвращение терпит? Неделей больше, неделей меньше, правда ведь! Но продолжать расхотелось: на смуглых щеках Кары вспыхнул румянец досады. Она засопела и спряталась назад в кокон.

– Ты правда ужасно вредный, Зан! – Голос так и звенел. – И слишком много болтаешь! Ну зачем бы я с тобой пошла, если бы не хотела домой?

– Извини! – Он сразу сдался: так она с ним ещё не говорила. – Я просто подумал…

– За себя думай! – влезла с удовольствием Рика. – А мы как-нибудь сами.

Уже обе соседки – та, что высовывалась из-под пледа, и та, что скрестила на груди руки, – обиженно, даже злобно косились на него. Девчонки, ух… ну всегда они друг за друга! Почему так? Плохо быть в меньшинстве. Найти бы ещё спутника-мальчика, что ли?

– Дядюшка Рибл не будет останавливаться? – спросил он, просто чтобы перевести разговор. К счастью, получилось: легенда слабо покачала головой.

– Он довольно часто пропускает ночёвки. Торопится.

Тем временем Кара, пробормотав что-то о приятных снах, вся пропала в шерстяном гнезде. Мальчик осмотрелся, обшарил салон и протянул Рике второй нашедшийся здесь же плед, но она отказалась:

– А ты?

– Да бери. – Если честно, очень хотелось как-то примириться. Даже помёрзнув. Но Рика твёрдо покачала головой:

– Мне не нужно. Меня он не согреет. Меня вряд ли вообще что-то согреет.

Сдавшись, он не стал отвечать и просто накрылся: ему-то пледа было достаточно, чтобы перестало так знобить. Какое-то время они ехали в тишине. За окном, которое нечем было зашторить, темнели росчерки деревьев. Мальчик попробовал считать их: ему не спалось. Не убаюкивало звяканье колокольчика, не убаюкивали свист и тихие песни дядюшки Рибла, звучащие почти нежно, несмотря на прокуренный голос. Сердце сжималось.

– Слышишь, о чём он, город?

Он отвёл взгляд от окна. Рика тоже не спала. Мальчик заметил, что алый кулон на её груди светится ярче, а шрамы, наоборот, немного побледнели. Или показалось?

Он опять прислушался. Дядюшка Рибл пел о Ширкухе. О том, как он горел на костре, но даже там просил прощения у погибших городов, просил, пока мог говорить, а потом обратился в пепел. И о том, что эта казнь была незаслуженной, но как тяжело найти правду…

– Он не верит. Он один из немногих не верит. Я не поэтому его люблю, но всё-таки.

Легенда произнесла это совсем тихо и прикрыла глаза. Мальчику нечего было ей сказать. Он всё ещё видел, что шрамы побледнели. Наваждение не исчезало.

Дядюшка Рибл затянул следующую песню и спел, кажется, ещё две, прежде чем вдруг подумалось: тяжело вот так, ночь напролёт, быть возницей. Тарантас остановился: видимо, чтобы лошади попили. Послышалось тонкое журчание родника. Мальчик воспользовался остановкой, осторожно пролез к дверце, открыл её и выпрыгнул на траву.

Лошади правда пили, сунув морды в студёный поток. Возница, стоя на коленях рядом, умывался и отфыркивался. Прервавшись, он вздохнул, начал устало тереть широкий лоб.

– Совсем… кляча, – пробормотал он в пустоту.

– Дядюшка Рибл! – позвал негромко мальчик.

Тот вздрогнул и обернулся, сразу натянув сочувственную улыбку:

– Ты, малыш? Что, не привык дремать на колёсах? Ничего не поделаешь, дорога-то дрянная. Знаешь, лет двести назад у моего прапрапрапрапрадеда был самый настоящий паровоз для таких перевозок. Вот, наверно, времена были… в сам Город-на-Холмах он ездил.

– Здорово.

Мальчик ведь знал все заезжавшие к нему паровозы. Если бы постарался, вспомнил бы человека, похожего на этого. Но сейчас было не до того.

– Вы устали, – с запинкой сказал он. – Научите меня править лошадьми, и я посижу. Пока вы пойдёте отдохнёте.

Дядюшка Рибл внимательно посмотрел на него. Он постарался в ответ глянуть поувереннее и даже расправил плечи. Ну он же не слабак! И не глупый! Хватит уже носиться с одним собой, дома… дома он ведь вёл себя не так, всё время помогал своим, нисколько не боясь и не уставая.

– Я смогу! – уверил он. – Мне только показать!

Дядюшка Рибл явно колебался и наконец склонил голову со слабой благодарной улыбкой:

– Ладно. Только давай так. Ты поправишь, а я рядом подремлю, и ты, если что, буди меня. Дороги ещё много и развилок нет, но мало ли, волки или ещё что.

Волки. Мальчик опять вздрогнул, но решительно закивал.

Вскоре тарантас опять тронулся. Колокольчик зазвенел ближе и теплее, фонарики уютно зазолотились. Постепенно мальчик понял, что править лошадьми не так тяжело. Он раньше видел, как это делают, и справлялся почти спокойно. А синее бархатное небо стелилось над головой, и снова кричали птицы. Уже не те, что провожали путников днём.

– Ты хороший мальчуган, и откуда такой взялся… – Дядюшка Рибл наблюдал сонно, но с таким теплом, что сердце почти совсем перестало ныть.

– Издалека, – осторожно ответил он. Он очень боялся сказать что-то, что не сойдётся с враньём Рики, ведь та наверняка наврала много. Но дядюшка Рибл был доволен и таким скромным ответом. Печально спросил:

– Сестрёнку любишь? Хорошая…

Здесь проще было кивнуть.

– И несчастная. Хотя сегодня-то повеселее. Чего, разлучили вас в детстве?

– Вроде того, – с прежней осторожностью подтвердил мальчик.

– А зачем вы идёте туда, в Пятую? Не лучшее место.

– Там много умных людей, может, кто-то нам поможет, – вздохнул он. Надежда была зыбкой, но он цеплялся за неё изо всех сил. – Мы просто не знаем, что делать дальше.

Дядюшка Рибл помолчал, посмотрел в небо, потом – в сторону, где кудрявился зелёный кустарник, и наконец сказал:

– Может, и верно. Может, и поможет. Всё лучше сюда, чем в Первую… там чахнет народ, а с ним и графиня. Хотя что я тебя обманываю, малыш, все сейчас чахнут.

– Чахнут? – Стало опять холодно от этого безнадёжного слова.

Дядюшка Рибл теперь смотрел только вперёд и говорил скорее про себя:

– Плохо людям без тех городов, что остались в песке. Это же представь, как на дереве росли всегда яблоки, а потом вместо них выросли только огрызки, да так и остались. Даже стихия давно не бунтует. Ни песок, ни буря… нечего им уничтожать. Они тоже чахнут. Болен мир. Страшно болен.

Озноб не уходил. Сжались пальцы, удерживающие вожжи, в глазах начинало щипать. Он представил вдруг весь мир большим больным животным, брошенным на произвол судьбы и свернувшимся в клубок. Его, утешая, потрепали по волосам:

– Ладно-ладно. Может, я старый, вот и не вижу ничего хорошего. Огрызки… в них же тоже косточки есть, посадить можно, а там и новые деревья.

Мальчик тяжело сглотнул.

– Вырастут нескоро. И… вдруг заболеют?

– А надо ухаживать. Беречь. – Дядюшка Рибл поудобнее устроился на своём месте, закутался в плащ и прикрыл глаза. – Ладно… я подремлю. Немножко.

Больше и не о чем было говорить, но было о чём подумать. Возница скоро заснул. Вокруг шныряла ленивая, лоснящаяся синяя ночь; мальчик правил лошадьми и размышлял о яблоках и зверях, пока – через несколько часов, когда он уже сам остановил тарантас, – его не сменила на козлах Рика. Шрамы на её лице снова были безобразными и чёткими.

Я видел, как девочка, спровадив клюющего носом мальчика, обошла лошадей и ласково погладила каждую по морде. Это была совсем другая легенда, и я следил за ней с интересом. Такую себя она немного открывала только людям вроде дядюшки Рибла. Но в ту минуту она ведь не подозревала, что за ней будут наблюдать.

Она снова тронула с места голубой тарантас, а возница даже не проснулся – наверное, не спал уже несколько ночей. Девочка, которую звезда назвала Рикой, мрачно и настороженно смотрела вперёд. Мимо проносился лес, всё не редеющий и не редеющий. А потом я услышал новый звук, и то, что могло бы быть моим сердцем, дрогнуло.

Волки. Выли волки. Я ведь тоже знал: их много на этом пути.

Они выли не сзади и не из боковых кустов – их плачущий голодный рык доносился спереди. Рика закусила губу и посмотрела в сторону. Возница всё ещё спал.

Волки не ждали – они сами спешили навстречу. Рика слышала только вой, а я, наблюдая, слышал ещё стук лап и даже свист воздуха, который рассекали длинные молотящие хвосты. Волков было не меньше полудюжины, и они, серые, крупные, вырвались из-за поворота в тот же миг, когда девочка остановила лошадей и замерла.

Я успел понять, что Рика довольно храбра, всё же она – легенда о Герое. Но никому ведь не просто оставаться храбрым в темноте, среди смеющихся и скалящихся чудовищ. Она боялась, и, хотя сама могла просто исчезнуть, это даже не пришло ей в голову. Другие так спастись не могли, а лошади бы сразу понесли – они уже рыли землю копытами. Поэтому поначалу легенда оцепенела под бессмысленными жадными взглядами жёлтых глаз, но только на миг: вот уже схватилась за ножи, оскалилась не хуже голодных хищников.

Лапы стучали. Хвосты молотили. Воздух пел песню кровавой лунной ночи.

Но драться Рике не пришлось. Чёрный всадник вдруг вылетел неизвестно откуда, может, прямо из-под земли, стремительно промчался и отгородил волков от голубого тарантаса. Издали конь, если это был конь, казался слишком огромным, а фигура верхового – слитой с ним. Это единое существо занесло сверкнувший золотом меч.

Оно успело убить только двоих или троих волков. Остальные странно повели себя ещё при появлении человека: прильнули к земле, будто пытаясь в неё зарыться, а затем вовсе побежали прочь – едва упала в росистую траву первая отрубленная голова. Ни один больше не выл; только жалобный скулёж прокатился вдалеке. Всадник же остался, грозный и незыблемый.

Девочка направила к нему лошадей – они шли осторожно, фыркая и дёргая мордами от горячего запаха крови. Их хозяин всё так же спал. Всадник отступил, освобождая дорогу, и Рика пристально взглянула в его лицо, убеждаясь в том, в чём я и без того был уверен.

Четвёртый. Смерть.

– Чёрный человек… – шепнула она.

– Полинялый пёс, – пропел он, дразня, и она со стыдом потупилась.

Верблюд под ним издал какой-то хрюкающе-чавкающий звук. Сам Смерть усмехнулся и слегка наклонил голову, так, будто встреча была тривиальной.

– Здравствуй, легенда. Рика. Так тебя теперь зовут?

Она не улыбнулась, не кивнула. Лошади пошли вперёд, спеша скорее уйти от волчьих трупов; Смерть двинулся следом. Он всё ехал рядом с Рикой и смотрел на неё, но разговор не продолжал. Глаз его слабо горел золотом, волосы трепал ветер. Он казался скорее задумчивым, чем довольным. Оно и понятно: что ему пара глупых зверей?

– Спасибо. Если тебе это надо, – сказала Рика после полуминуты молчания. – Ты следишь за нами?

– Может быть, – уклончиво отозвался он.

– Чего ты от нас хочешь? – Она легонько поторопила лошадей. Верблюд тоже затрусил быстрее.

– Ничего, что вам повредит, если звезда тебя…

Она повернула к нему голову и взглянула внимательнее, так что он осёкся. Смотрела долго. Задумчиво. То, что она носила на шее, горело алым, но он, попытавшийся один раз это забрать, сейчас вовсе не обращал на подвеску внимания.

– Знаю.

– Что всё-таки знаешь? – теперь в его голосе сквозила настороженность.

Рика всё не сводила с него глаз.

– Легенду о чёрных легионах и настоящем времени, в которое они приходят. Легенду о том, что этому предшествует. Легенду о том, что те, кому подчинялась Кара, глупы и решают куда меньше, чем думают.

Он перевёл взор вперёд, прислушался и наконец убрал в ножны оружие. Ровно сказал:

– То есть всё. – Усмехнулся. – Умные и зоркие поднебесные… нет напасти страшнее. Особенно когда такие, как мы, остаёмся одни.

– Едва ли всё. – Теперь она леденила его взглядом; грустная улыбка играла на её губах. – Я ведь не знаю, сколько у тебя… у нас… времени. И что именно ты ищешь.

– А что ищут все? – спросил он, и голос его вдруг чуть охрип. Я понял: он не знает сам. И правда надеется услышать что-то, что ему поможет.

Но Рика лишь пожала плечами.

– Например, я ищу чародея и мудреца.

Его позабавил очевидный ответ. Он опять усмехнулся, покачал головой, точно возражая каким-то своим мыслям, и спросил:

– А что ты искала прежде?

– Правды, – упрямо отозвалась она, но чёрный покачал головой вновь.

– Нет. Ведь ты и так её знаешь. До этого?

Она нахмурилась, отвернулась. Похоже, разговор начал утомлять её и тревожить.

– А вот теперь ты путаешь меня, чёрный человек. Перестань. – Она глянула на возницу. – Дядюшка Рибл испугается, если увидит тебя. Уходи и оставь свои вопросы.

Она прогоняла его так непреклонно, что я совсем ей не верил. Как и сам чёрный. Оба знали: разговор не окончен, а то, что стоит за ним, будет лишь надвигаться с каждым днём. Знали они и другое: волки не вернутся, пока чёрный всадник здесь, но что они сделают, когда он пропадёт, не угадаешь. Рике, конечно, было спокойнее ехать вот так. Чёрный же не спешил, как и всякое бесприютное создание.

– Этот человек не проснётся, пока я не уйду, – ответил он. – Я щажу его. Я слишком близко к нему, чтобы он мог выдержать мой вид уже ныне.

– Почему? – Рика вздрогнула.

А вот я его понял и даже пожалел на миг, что не могу ни на что повлиять, но Смерть лишь грустно улыбнулся и сделал вид, что не услышал. Вместо ответа тихо, мягко попросил:

– Посмотри на меня. Да-да, посмотри. Это напомнит мне о важном.

Рика чуть-чуть повернулась, тут же сердито потупилась, но через пару секунд взглянула опять – немного исподлобья, недоверчиво и с любопытством сразу. Чёрный шепнул одними губами «спасибо» и отвернулся первым. Никто из них больше ничего не сказал, так ехали ещё какое-то время. Снова начинал накрапывать дождь, шелестела влажная листва, а лошадки всё больше разгонялись. Верблюд же сопел, устав пытаться за ними поспеть.

– Ты не останешься с нами? – тихо спросила наконец Рика. – Раз ты…

– А ты этого хочешь? – Он лукаво приподнял бровь, улыбнулся. – Лестно.

Она тут же выпустила когти, фыркнув и этим выдав себя:

– Нужен ты мне! Я бы и сама смогла их защитить. И у звезды есть меч. Я просто…

В золоте взгляда плеснула чернота. Смерть промолчал: может, был задет, а может, вспомнил что-то, чего не знали другие. Но наконец он вновь улыбнулся и произнёс:

– Ты добрее, чем кажешься. Вон, жалеешь их… и, похоже, жалеешь меня. Я ценю это.

Она вспыхнула, но не заспорила. Только поджала губы, и тогда он немного склонился к ней – не говоря, просто присматриваясь. А потом вдруг начал негромко напевать.

Он пел ту же балладу о Ширкухе, Ширкухе Невинно Казнённом, о Великом герое, решившем, что ему уже ничего не исправить. Но звучала она не мягкой старческой колыбельной, а мелодичным горестным зовом. Возница не слышал; не слышали двое в тарантасе, но природа слышала каждый звук. Снова я вспомнил, почему Смерть и ему подобные свободно бродят по моей земле, почему ни разу я не посмел их прогнать. Он зачаровывал. К дороге – осторожно, чтобы не задеть путников, – стали наклоняться мои ветви. Мои звери – те, что не спят ночью, – стали выбираться из нор, сверкая янтарными и рубиновыми глазами. Мои воды зажурчали сильнее. И заволновались мои ветры.

Он заклинал. Рика слушала, а шрамы на её лице бледнели. Он заклинал её, а не меня, и поэтому тогда я тоже его не услышал. Я услышал сейчас и увидел, как медленно таяло тогда расстояние между их лицами. Два сияния – алое у её груди и золотое у его – ширились.

Но вдруг легенда испуганно отпрянула, сжала покрепче вожжи. Свет померк. Наваждение сгинуло. Она заговорила, и её голос звучал хрипло:

– В чём твоя мудрость? Ты сказал…

Он выпрямился. В его взгляде я не увидел ни сожаления, ни облегчения – ничего, что было бы на лице человека в столь колдовскую минуту. А потом он улыбнулся так, как всегда, – горьковато, не совсем по-настоящему, – и повторил то, что сказал при встрече:

– Пока она нам не нужна. Надеюсь на это. Доброй ночи, Рика. И… вновь спасибо.

Она протянула руку и, кажется, хотела его задержать, но он уже исчез. Ночь сомкнулась окончательно, закружилась, зашептала и быстро стала светлеть.

7. Мудрый граф

Мальчик проснулся, когда рядом уже никого не было, и сразу почувствовал головокружительный запах жарящейся рыбы. Он высунулся в окно. Тарантас стоял на месте, а возле него горел костёр, над которым хлопотала Кара. Рика кормила поодаль лошадей.

Дядюшка Рибл был бодр и, видимо, прекрасно выспался. Они быстро позавтракали и уже минут через сорок тронулись в путь. Кажется, за ночь преодолели много: к полудню лес стал редеть, а ещё через час упёрся в осыпавшуюся крепостную стену. Мальчик легко догадался, что это бывшая граница Четвёртого и Пятого графств и что если бы они двинулись параллельно кладке в одном из направлений, то попали бы либо к берегу одного из Трёх морей, либо вновь в пустыню. Но вместо этого тарантас, дребезжа, неуклюже забрался в проём, разбивавший ровные камни. За ним уже не было леса – сразу начинались деревни, протяжённые и на вид уютные. Крыши зеленели мхом, из труб вился дымок.

В отличие от пустырей Ширгу, эти земли были засажены злаками и овощами. Прыгали по грядам круглые чёрные грачи, а встречавшиеся там и тут коренастые широкие крестьяне вовсе не напоминали мудрецов. Некоторые, опираясь на мотыги, выпрямлялись и махали путешественникам. Дядюшка Рибл махал в ответ. В ясном воздухе звенел колокольчик, а вторило ему ленивое мычание тощих коров или блеяние коз на редких пастбищах.

Так они ехали довольно долго, а потом деревни исчезли. Осталась позади ещё одна река, а на некотором расстоянии замаячили высокие резные тёмные ворота. Две треугольных башни уставились на путешественников такими же треугольными бойницами.

В Пятую столицу тарантас прибыл, когда до захода Невидимого светила оставалось несколько часов. Мальчик даже не думал, что город, построенный из бежевого камня, окажется таким строгим. Среди аккуратно подписанных улиц, наверное, не удалось бы заблудиться, если, конечно, не путаться в некоторой одинаковости зданий. Городскую ратушу трудно было отличить от графского дворца, а его – от главной казармы: хотя ей, казалось бы, полагалось быть маленькой и неприметной, её легко было принять за многозальную длинную высокую библиотеку. Однако деловитые местные жители, судя по всему, давно уже не ошибались. Они заходили куда им надо, не вертя головами и не задумываясь.

Тарантас остановился на заднем дворе голубого домика, приютившегося в углу одной из тихих площадей между цветочной и бакалейной лавками. На крыльцо чёрного хода тут же вышла полная темноволосая женщина и помахала рукой – звякнули на широких запястьях дутые золотые браслеты. Вскоре она уже с оживлённой болтовнёй помогала разбирать книги, а из самого́ здания веяло приятным запахом булочек с корицей и пирогов. За разбором книг прошёл ещё час, потом хозяйка, госпожа Харинда Лау, действительно угостила гостей чаем с горячей выпечкой. После этого дядюшка Рибл отбыл вместе с тарантасом в Главный госпиталь – забирать груз. Подмигнув Рике на прощание, он сказал:

– Я выезжаю на рассвете. Если решитесь, ловите меня у ворот. А вы прощайте, бесценная и прекрасная! – это он адресовал «книжнице».

Госпожа Лау басовито засмеялась и обмахнулась огромной ладонью, будто веером. Когда она стала убирать со стола, явно готовясь снимать лавку с переучёта, Кара прошептала:

– Давайте не будем мешаться. Погуляем. Вернёмся позже, как придут покупатели.

Они вышли на улицу, где разливало блеклое вечернее тепло Невидимое светило. Брусчатка под ногами пестрела бежево-красным, геометрично прямоугольным булыжником.

– Граф всегда приходит в последний час, – сказала легенда и подняла голову. На ближайшем доме, как и на каждом пятом доме города, был циферблат. Стрелка, тонкая и ажурная, ещё не доползла до нужной цифры.

– Пойдёмте поищем одёжную лавку! – предложила Кара.

– А если он придёт раньше? – встревоженно уточнил мальчик.

Легенда поморщилась:

– Граф вряд ли изменяет привычкам. Но ты можешь его посторожить. В кустах.

– Он не будет сторожить, – возразила Кара, то ли не поняв, то ли проигнорировав эту остроту. – Ему нужны сапоги, и кустов тут что-то нет. Идёмте.

Пришлось сдаться. Следующий час они праздно бродили, пока не нашли то, о чём звезда твердила так неустанно. Здесь, в просторном магазине с башенкой, Кара купила мальчику обувь, а упирающейся Рике – рубашку и юбку. Легенда нехотя надела всё это, но рваную бежево-коричневую накидку тут же набросила на плечи с самым упрямым видом.

– Это память о чародее, – отрезала она.

Кара только вздохнула и изрекла:

– Ладно, красоту всё равно не испортишь.

Дальше они гуляли без цели, разве что пытаясь на глаз угадать, что находится в том или ином доме. Но полицейский участок оказался магазином сладостей, контора ростовщика – маленьким музеем, а министерство справедливости – народным театром. Они оставили это занятие. Проще было любоваться стройной архитектурой, не гадая о её назначении.

Город весь пропах морем. Мальчик вдыхал такой запах впервые в жизни – раньше поезда и люди из Пяти столиц привозили лишь его остатки. Теперь же терпкая, солёная, пряная смесь ветров, хлынувшая навстречу, едва Кара выбралась из закоулков к набережной, коснулась губ и ноздрей и вселила странное дразнящее желание: вот бы это море – Светлое – переплыть. Что за ним? От самой мысли кружилась голова. Внизу, совсем близко, будто плескал и волновался сине-голубой бескрайний луг.

– Это море станет похожим на моё небо, когда наступит ночь.

Кара сказала это совсем тихо, неотрывно глядя на горизонт. И в этот миг мальчик понял, что вопреки несгибаемой бодрости, вопреки всем шуткам и мечтам она всё же скучает по дому. Устыдившись своих вчерашних бестактных вопросов, он промолчал.

Стоявшая рядом легенда положила на каменную перегородку острые локти и устроила на руках подбородок. Обе «девчонки», предавшись своим мыслям, примолкли, и мальчик тоже молчал, совсем не чувствуя себя глупо. Он просто смотрел на волны, пенисто разбивающиеся о камни. На одном из облизанных солёными потоками валунов кто-то играл с собакой – чесал ей живот, а она блаженно валялась на спине и трясла лапами. Прислушавшись, можно было поймать в шуме и плеске её похожий на смех лай. Мальчик улыбнулся. Вот бы тоже завести собаку… Конечно, когда у него снова будет дом. И имя. Звать себя Заном, даже в мыслях, он пока не мог. Лучше «мальчик», чем так.

Так они простояли довольно долго, а едва небо зарумянилось, отправились обратно.

Среди строгих зданий книжный магазин узнавался сразу: около него царил лёгкий беспорядок. Длинные, разделённые на секции деревянные ящики хозяйка успела выставить наружу, к крыльцу. Возле одних высились указатели «Новые книги» и «Проверенное временем», возле других – «Весёлое», «Печальное», «Про любовь», «Без любви», «Для зануд», «Для мечтателей» и прочие. Где-то – «Книги со скидкой», а около одной секции даже «Задаром». Покупатели склонялись над ящиками; некоторые едва ли не залезали туда по пояс, чтобы выбраться пыльными и лохматыми, но довольными. Они рылись и доставали по одному, а то и по несколько томиков – под добродушным взглядом госпожи Лау, сидевшей на широких ступенях. На новых знакомых она даже не взглянула – может, и успела забыть.

Они подошли к одному из ящиков, и Кара принялась делать вид, что тоже копается. Правда, книги она перебирала по цвету, хватая самые пёстрые и красивые: мальчик уже знал, что она не умеет читать на поднебесном языке. Рика какое-то время тоже шуршала в томиках – отстранённо, задумчиво. Она, в свою очередь, выбирала только тёмные переплёты.

– Кем Харэз был раньше, Кара? – неожиданно спросила она.

Фыркнув, мальчик выпрямился и демонстративно отвернулся. Опять эта девчоночья болтовня! Кара, судя по стуку, уронила очередную книгу.

– А вчера не захотела слушать! Что за любопытство?

– Да так, – уклончиво отозвалась легенда. Мальчик не преминул ещё раз громко фыркнуть. – Закрой рот.

Кара снова нырнула в книги, явно раздумывая. Слегка повернув голову, мальчик убедился, что она ещё и кусает нижнюю губу. Сейчас точно расскажет что-то необычное.

– Говорят, он был золотой звездой, почти таким же героем нашего народа, как Ширкух – героем вашего. Скорее всего, не из коренных. Но так давно, что только те, кто любил его, да ещё он сам, помнят это. Вряд ли это можно забыть.

Рика нахмурилась:

– А почему стал таким? Смертью?

Кара вздрогнула – устало, даже болезненно, и стиснула какую-то книгу.

– Я не знаю, Рика. У каждого свои причины. Но это довольно частое явление, особенно у них, у пришельцев, ну ты знаешь. Будто смертное прошлое, иное сердце мешает им…

Удивлённый этим осторожным, печальным тоном, мальчик перебил:

– А мне ты говорила, что они взрываются и чернеют от зло…

Ему отдавили ногу так, что глаза едва не вылезли на лоб. Он ойкнул, Кара зашипела, но легенда наверняка догадалась, что именно он не успел произнести. Это можно было понять по её колючему взгляду. Больше ничего не спрашивая, Рика продолжила перебирать книги.

– Ох и дубина же ты, Зан! – Кара досадливо процедила это сквозь зубы, но пояснить не успела. Рика, выронив что-то в чёрной обложке, уцепилась за её плечо и шепнула:

– Вон он! Это точно он.

Новый покупатель действительно отличался от прочих – прежде всего тем, как старался не отличаться. А ещё – огромной стопкой книг, которую едва удерживал, наклоняясь над очередным ящиком. Книги «для мечтателей» он только что выбрал, теперь искал что-нибудь «для зануд».

Хэндриш Олло надел мешковатый сюртук и старательно горбился, но этого было недостаточно, чтобы скрыть статную прямоту жилистой худой фигуры. Длинные светлые волосы приплюснула мятая шляпа, неспособная скрыть, насколько они ухоженные. А крупные очки в роговой оправе не притупляли острый блеск серых глаз. Да, можно было не сомневаться: в лавку пожаловал сам Мудрый граф. Не потому ли хозяйка, женщина немалых размеров, вся подобралась и постаралась благоговейно уменьшиться на своей ступеньке?

Кара издала негромкий боевой клич и хотела броситься графу наперерез, но Рика удержала её, зашептав:

– Подожди. Он же испугается. Пусть начнёт ронять книги, и тогда натравим на него Зана.

– Почему меня, почему натравим? – опешил мальчик, но тут первая книга со стуком свалилась с верхушки графской стопки. Рика, не церемонясь, шлёпнула его по спине, разве что пинка не дала:

– Пошёл! Быстрее помогай ему, а то эта курица тебя не подпустит!

И мальчик, сам того не осознав, ринулся вперёд. Он подобрал книгу, когда госпожа Лау ещё только успела грузно встать, и, протянув графу, сказал:

– Это, кажется, ваше.

Книга была по медицине, очень пухлая, с жёлтой бумагой. Мальчик постарался улыбнуться, располагая графа к себе или по крайней мере давая понять, что безобиден. Задумался, как завести разговор, но ничего придумать не успел. Хэндриш Олло, сдёрнув очки к кончику носа, вдруг поймал его за руку и пристально заглянул в лицо.

Странно, страшно: светлые глаза не скользнули, а пронзили, и в них мальчик отразился не мальчиком, а собой прежним – стенами и садами, башнями и парками, чихающими автомобилями и торговыми паровозами. Отразился кондитерскими и аптеками, шпилем радиостанции и тем утром, когда ветер в последний раз заиграл листвой пальм. Всё это промелькнуло за считаные секунды в точках чужих зрачков. Мальчик застонал, отшатнулся и схватился за голову, и в то же мгновение вся стопка книг обрушилась на мостовую.

– Ох, малыш! – Голос звучал мягко и очень молодо – не слишком подходил к лицу, которое не было ещё лицом старика, но и юношеским быть перестало. Мудрый граф наклонился и положил руку мальчику на плечо. – Прости меня, я и не подозревал… Цел?

Тут же он обернулся и упёрся взглядом – совершенно другим, жёстким и надменным – в хозяйку магазина, грузно спешившую навстречу. Всё так же спокойно уверил:

– Ничего не нужно. Мы с моим маленьким другом всё поднимем и ещё посмотрим, что за издания у вас в помещении. Вы ведь позволите?

Госпожа Лау будто налетела на стену, застыла, сглотнула, залепетала:

– Конечно, ваш… ваше… – язык у неё явно заплёлся.

– Спасибо, – это был явный приказ замолчать.

Женщина, растерявшаяся и покрасневшая, очень быстро для своего веса развернулась и ушла к крыльцу. Мальчик не сомневался: она спешит разогнать тех посетителей, которые роются в книгах внутри магазина. Мудрый граф напугал её, и ей казалось, что так она его задобрит. Хэндриш Олло досадливо поморщился.

– Не люблю уединение. В таком месте, как книжный магазин, его просто не должно быть. Здесь хорошо, когда много людей и можно услышать их мысли и мечты.

Мальчик кивнул. Голова по-прежнему гудела и кружилась, ощущение, что в неё залезли холодными крючьями, не проходило. «Услышать мысли и мечты»? Вот так Хэндриш Олло проводит свободное время? Жестокие у него развлечения.

Он, морщась, встряхнулся, а граф спросил:

– Поможешь мне? – это опять звучало ласково, чуть виновато.

Они опустились и стали собирать книги. Мальчик рассеянно читал названия. История, медицина и много-много приключений – ничего другого граф не взял. Впрочем, последние – приключения, с любовью и без – занимали вообще большую часть коробок. И именно их люди хватали жаднее всего, иногда переругиваясь за ту или иную книжку.

– Мой народ никуда не может сбежать. Вот и бежит на страницы романов. – Граф подобрал последнюю книгу и блекло улыбнулся. – И, что печально, я тоже бегу, город.

Их взгляды опять встретились. На этот раз боли не было, а отражение в зрачках выглядело обычным – рыжим, кареглазым и смуглым. Мальчишеским. И всё же…

– Вы чародей? – осторожно, с надеждой спросил мальчик.

Хэндриш Олло прищурился.

– Чтобы научиться читать по лицам, достаточно почаще в них смотреть. Зови своих друзей, пойдём поговорим.

На подгибающихся ногах мальчик вернулся к Рике и Каре и жестом велел идти следом. Он слышал их вопросы как сквозь песок и вряд ли смог бы ответить. Человек этот – немногословный, угрюмый, проницательный – слишком поразил его воображение, чтобы уместиться в какие-то объяснения.

В помещении, где граф, сложив книги, уже сел в кресло, было пусто и прохладно; пахло почти как в тарантасе – бумагой, кожей и пылью, но без пряностей и лаванды. Пресно, даже тревожно. Госпожа Лау, едва порог переступила Рика, прикрыла дверь.

– Здесь достаточно кресел, – сказал граф Олло, но они остались стоять, и тогда он тоже встал. С удовольствием распрямился, так что сюртук сразу стал маловат в плечах, и снял очки. – Мёртвый город. Упавшая звезда. Изуродованная легенда. Правильно?

Они кивнули. Кара не смогла скрыть потрясения, а Рика первой вышла вперёд.

– У вас живёт мудрый Материк?

Он оглядел её с ног до головы и сложил руки шпилем.

– Нет, девочка. У нас мало мудрецов. Им нечего здесь делать.

– Но разве не здесь было Мудрое графство? – уточнил мальчик.

Граф кивнул:

– Здесь, но ты верно сказал «было». Мой город мало отличается от столицы Ширгу, равно как и от других. Здесь больше работяг и ремесленников, чем мудрецов, ну и писателей прибавилось – вот только все они тоскуют больше, чем пишут. Будь иначе…

Он осёкся. Лицо помрачнело и будто ещё состарилось. Кажется, у этого человека в голове было немало горьких мыслей, но сейчас он ненадолго их отогнал.

– Вы явились за советом. – Голос зазвучал ровнее. – О чём вы хотите спросить?

– Мы ищем… – Кара тоже выступила немного вперёд, – …того, о ком она спросила! Хранителя материка. Мы не знаем, где его искать и как. И мы…

– Не знаете? – Мудрый граф приподнял брови. – Тогда как же вы идёте правильно?

Она растерялась, даже завертела головой.

– Но мы не уверены, что идём… – Хэндриш Олло рассмеялся, Кара осеклась и задумалась. Потом очень медленно, будто не совсем веря себе, наконец продолжила: – Почему-то мне кажется, что до этого мы шли верно. Но мы не знаем, куда идти теперь.

– Зато я знаю.

Мальчик взволнованно вытянул шею. Звезда замерла.

– Так куда же? – спросила легенда.

Граф посмотрел на стопку, высившуюся у его ног, вынул из внутреннего кармана сюртука запечатанное письмо и, задумчиво вертя его в руках, с расстановкой произнёс:

– Абсолютно куда угодно. Или никуда, но лучше – куда угодно. У меня даже есть предложение: а поезжайте с господином Риблом. Отвезите моё письмо в Первую столицу.

Кара нечленораздельно замычала, Рика молча скрестила на груди руки, а мальчик разочарованно вздохнул. Хэндриш Олло опять оглядел их, на этот раз с весёлым изумлением.

– А вы ждали, что я пошлю вас искать какой-то мрачный замок или светлый храм? В горах, в сердце пустыни, на дне моря? А может, даже нарисую указующую загогулину на вашей карте?

Кара поступила честнее всех: кивнула. Мудрый граф снова сел. Он молчал, возможно, давая им хорошенько позлиться, и легенда воспользовалась этим правом открыто – встряхнулась, вышла вперёд и спросила со своей вызывающей усмешкой:

– А может, вы нам врёте, чтобы всучить вашу бумажку? Откуда это вы можете знать?

– Рика! – одёрнула её Кара. – Будь вежливее!

Но Хэндриш Олло, кажется, не оскорбился. Он задержался взглядом на перебинтованных ногах легенды, поднял глаза к её шрамам и снисходительно, миролюбиво наклонил голову:

– Я граф, малышка. Я мог бы «всучить бумажку» кому угодно, но щедро даю её вам, чтобы дать направление. И я знаю, что говорю, потому… – он несколько мгновений помолчал, – …что сам искал вашего мудреца не так давно. Проехал все столицы с караваном, везя скромные дары в надежде купить совет. А когда моих людей вырезали разбойники, я один возвращался через пустыню, искал и там.

– Нашли? – с надеждой спросила Кара, но граф покачал головой.

– Нет. Он явился сам, едва я, почерневший от зноя и со сбитыми в кровь ногами, ввалился в свой дворец. Он был тогда в облике мальчика и собирал карточный домик прямо возле макета города, украшающего мой стол. И он всё же дал мне совет.

– А о чём вы спрашивали? – выдохнул мальчик, снова с надеждой. Вдруг показалось, что всё может быть проще, намного проще… Но Хэндриш Олло покачал головой с новой, нежной, но отчуждённой улыбкой.

– Я спрашивал о любви. Когда карты упали, я лишь получил подтверждение тому, в чём укрепился за время странствия.

– О любви, – повторила Рика странным зачарованным голосом. Она смотрела хмуро; было видно: слова что-то в ней всколыхнули. Граф кивнул:

– О любви. На другие вопросы я всегда отвечал себе сам.

– Кому письмо? – спросила легенда. Она пыталась получше рассмотреть печать.

– Озёрной графине. И его нужно привезти поскорее, как и лекарства. Пригодились бы зоркие глаза и дорога ночью, ведь ночью дорога всегда быстрее. – Мудрый граф сложил письмо между ладоней и поднялся. – Но я не смею настаивать. Так или иначе, мне пора, а послание я прошу отдать хозяину голубого тарантаса. Остальное – на ваше усмотрение. Прощайте, и удачи вам.

– Мы возьмём! Я лично за ним присмотрю.

Это сказала Рика, делая шаг навстречу. От её колючести не осталось и следа.

– Благодарю. Почему-то так и догадывался. – Хэндриш Олло отдал ей письмо, надел шляпу и снова сгорбился. – Желаю тебе… всем вам… ответов. Пожалуй, это лучшее, что можно пожелать в наше тёмное время.

Никто не ответил. Граф поднял книги и первым пошёл на улицу. Там уже сгустились сумерки. Звезда начинала слабо мерцать, но пока это было не слишком заметно, особенно когда Кара проворно забежала под свет фонаря. Граф слегка поклонился на прощание и подошёл к смиренно сидевшей на ступенях хозяйке лавки.

– Деньги на столе. Вы знаете, куда послать, если вдруг я обсчитался.

Она заискивающе кивнула и попыталась поцеловать полу сюртука, но граф с необыкновенной ловкостью увернулся.

– Не нужно. Спасибо вам, чудесная Лау. До встречи!

Он пошёл прочь, покрепче прижимая свою стопку. Прежде чем понял, что́ заставляет его так поступить, мальчик побежал следом.

– Граф Олло! – тихо окликнул он.

Тот плавно обернулся, ночной свет упал на мягкие светлые пряди и блеснул в глазах.

– Да, малыш?

– Что… – он запнулся, когда граф опять посмотрел ему в лицо, – что нам делать, если Материк не захочет помочь нам?

Граф помолчал немного, а потом, понизив голос и снова улыбнувшись, прошептал:

– Послушать кого-то другого. А если всё будет совсем плохо… – освободив одну руку, он коснулся кончиком пальца носа мальчика, – можешь прийти ко мне или позвать меня. У меня нет для тебя решения, но, может быть, тебе понадобятся другие советы. Иди.

Он снова удобнее перехватил книги и быстро зашагал вперёд.

Они проводили ночь в маленькой гостинице «Золотой крест», недалеко от городских ворот. С трудом, завернув в несколько плащей, они провели туда Белую женщину и заняли комнату, где, не раздеваясь, легли спать. Не скрывая любопытства, я заглянул в их сны.

Мальчик-город видел кошмары, которые въелись в его сердце уже настолько, что на глазах не выступало слёз. Он не кричал и не метался, а просто впился обеими руками в подушку так, что побелели костяшки пальцев. Он умирал. Умирал. И вновь умирал.

Белая женщина не видела снов, и ровный свет переливался на её коже и волосах. Она откинула одеяло, но никто не замечал этого, они слишком устали. Белая женщина спала чутко, как и всегда, готовая вскочить и выхватить из-под подушки меч или нож. Но она не услышала, как дверь тихо открылась. Её чуткость уступала бесшумности Смерти.

Он замер у порога и вгляделся в три замершие фигуры: светящаяся – на полу, тёмные – на постелях. Он переступил через Белую женщину, которая только поморщилась, провёл по волосам мальчика-города ладонью – и его руки расслабились, легли под щёку. Затем приблизился ко второй кровати, и я понял, что́ привело его сюда.

Чёрные подобны птицам-падальщикам. Те летят на кровь, эти – на боль.

Легенде не снились свои кошмары; возможно, она вообще не видела своих снов. Но чужие… Их она видела часто, видела и в ту ночь. То были кошмары тысяч детей, которым взрослые говорили:

«Не забегай в дюны, малыш, там тебя схватит Ширкух».

Или:

«Брось пару веточек в этот костёр, ты же не хочешь, чтобы восстал из мёртвых Песчаный чародей?»

Или:

«У него страшные чёрные провалы вместо глаз и обугленные руки, но он схватит тебя ими крепко-крепко и задушит, если не будешь есть суп!»

И то были кошмары тысяч взрослых, которые смотрели на мёртвые пески и думали о том, что рано или поздно они расползутся на поля, задушив хлеб и пастбища, и в леса, уничтожив птиц и животных. Потому что злой дух Песчаного чародея всё ещё здесь. Он никуда не ушёл, его не отогнать пугалами и кострищами.

Я знаю: каждый такой кошмар оставляет по царапине на теле легенды, а наутро они проходят. И знаю: она никогда не плачет. Так было и тогда. Она лежала, завесив волосами лицо и вытянув вперёд руку. Чёрный приблизился и присел перед ней на колени.

Его глаз слабо мерцал золотом, губы сжались. Читая выражение мрачного, но мягкого взгляда, я задавался всего одним вопросом: как могло это произойти? Он, у ног которого лежали тысячи тысяч мертвецов, так осторожно отвёл рваные пряди с обращённого к нему бледного лица? Он взял голую до локтя руку, которую всю сейчас покрывали мелкие кровоточащие раны, и поднёс к губам? Ресницы Рики дрогнули, но она так и не проснулась.

Он полушёпотом заговорил, но это был древний, незнакомый мне язык Небесного народа, тот диалект, которого не знали даже молодые звёзды вроде Кары. Он замолк, точно потерявшись в словах… а Рика во сне вдруг улыбнулась, безвольные тонкие пальцы немного сжались в сильной смуглой руке. И тогда он сказал то, что я понял:

– Я сделаю всё, чтобы они не пришли.

Да… Чёрные похожи на птиц-падальщиков. Но, увы, не только тем, что летят на боль.

Он сидел так долго, едва ли не до первых лучей зари, в том положении, в каком обычно молятся в мирах, где есть боги. А потом – едва окончательно померкло сияние Белой женщины – он исчез.

8. Медальон

Пузатые пузырьки аккуратно завернули в тряпьё; более тонкие и длинные – просто связали меж собой и закрепили в держателях. Всего – восемь деревянных ящиков. Их аккуратно расставили по всему тарантасу, и сидеть между ними было неудобно: они занимали даже больше места, чем раньше книги. В некоторых склянках плескалась янтарная или ярко-зелёная жидкость, в других – красная, и всё это побулькивало при малейшем движении. Мальчику, ни разу за много лет существования не принявшему ни одной микстуры или пилюли, трудно было поверить, что булькающее – это чья-то спасённая жизнь.

– Даже не представляете, как я счастлив компании! Уж мне бы поскорее добраться до озёр со всеми этими баночками! Графиня-красавица будет рада!

Дядюшка Рибл прочувственно говорил это, когда к полудню они остановились передохнуть у ручья. Кара благодушно кивала; мальчик молчал: он по-прежнему немного злился на сделанный «девчонками» выбор и сомневался, что всё идёт так, как надо.

Ему понравился Мудрый граф, и он не против был исполнить поручение, но что-то внутри упрямо спрашивало: стоило ли соглашаться? Не лучше ли было остаться в Пятой столице и подождать, может, Материк вновь явится? Они спорили об этом с ухода Хэндриша Олло, но в конце концов мальчик сдался. Кара и Рика хотели поехать дальше.

– Если и не встретим его, сделаем хорошее дело.

Для звезды довод был незыблемым, Рика тоже не возражала, и пришлось подчиниться. Переждав ночь в захудалой гостинице, а перед этим распугав светом звезды всех кошек на улицах, они к утру вернулись к городским воротам. Голубой тарантас ждал их.

– Не дуйся.

Теперь Кара села рядом и протянула ему несколько нанизанных на прутик, поджаренных на костре грибов. Они вкусно пахли, но мальчик их не взял и, кажется, не смог скрыть хмурого взгляда. Кара, ничуть не впечатлившись, устало закатила глаза:

– Ну перестань. Нельзя всё время думать лишь о себе.

– Я никогда не думаю о себе, – процедил он сквозь зубы. – Ты это знаешь.

Кара вздохнула и положила руку ему на плечо. Вид у неё стал понурый.

– Извини. Всё время забываю, что ты… тебя… ну, много.

Это прозвучало даже забавно, заставило слабо улыбнуться.

– Много…

– Ты, кажется, совсем загрустил, Зан. – Кара склонилась ближе. – Я не могу помочь?

Мальчик внимательно посмотрел ей в лицо и вдруг вспомнил, что правда хотел кое-что сказать. Наверное, лучше сейчас, когда рядом не ехидничает легенда. Ведь слова, пришедшие после очередных кошмаров, прозвучат глупо и трусливо.

– Слушай, – начал он как можно ровнее. – Другие такие, как я… я их не видел, может, они раньше умерли. Если вдруг я тоже умру раньше, чем мы найдём хранителя, попросите…

Он осёкся: холодная ладонь немедленно закрыла ему рот.

– Ты спятил, Зан? – голос Кары дрогнул, глаза округлились. – Ты не умрёшь! Ты бы давно умер, если бы так должно было быть! Твоё сердце же стучит, так?

Сердце… Утром показалось, что оно звучит тише, с перебоями. Но он не стал этого говорить и постарался даже не думать, не нагнетать страху. С ним и так многовато проблем, а пользы, наоборот, мало. И Кара… Кара тут ни в чём не виновата, зачем её пугать? Перед ней хотелось выглядеть лучше. Или хотя бы не совсем ужасно.

– Да. Стучит, не волнуйся. – Медленно поднявшись и опять улыбнувшись, он сделал вид, что всё тело затекло, растёр колени и плечи. – Ладно… пройдусь немного. Всё равно я не голоден.

Враньё: голод и тошнота в нём как раз боролись, дрались хуже двух злобных голубей, и это тоже, скорее всего, был тревожный знак внутреннего разлада. Пока тошнота побеждала, сжимала горло и желудок. Кара что-то поняла: не стала задерживать и допытываться, но помрачнела, и мальчик поспешил отвернуться. Вслед донеслось:

– Я всё равно оставлю тебе еды. Возвращайся поскорее, заблудишься…

Встревоженный взгляд провожал его ещё долго. Мальчик не оборачивался.

Какое-то время он брёл вдоль реки, а когда опушка кончилась, попал в густую тень хвойной рощи. Здесь ноги – снова босые, он снял сапоги на привале, – спружинили о плотный моховой ковёр. Это заставило немного успокоиться и даже улыбнуться, глубоко вдохнуть и привстать на цыпочки. Потянуться. И грустно посмеяться над собой. Конечно, Кара права. Он не умрёт. Не так просто, не так быстро, ещё поборется. И ничего он не боится.

В ветвях свистели, стучали и щёлкали птицы. Мир был как никогда близко, его дыхание слышалось во всём, на что только падал глаз. И казалось…

– Приди, – прошептал мальчик, замерев.

Перед его ногами пробежали два бельчонка и полезли на молодую ёлку. Он проводил их глазами и пошёл дальше. Не стал звать хранителя снова.

Ещё у реки он заметил среди хвойных макушек что-то блестящее и заинтересовался, что бы это могло быть. Теперь мальчик прибавил шагу, настороженно приглядываясь. Странно… больше всего предмет походил на крышу здания.

Пройдя ещё чуть-чуть, окончательно перестав слышать журчание воды, он убедился, что не ошибся. Голубоватый стеклянный треугольник и был крышей – высоким шпилем, увенчанным серебристой астролябией. Среди деревьев высилась обветшалая, но знакомая башня. Да… мальчик видел такую же дома и знал, что похожие стояли раньше по всему континенту. Серо-песочного цвета, выстроенные из очень мелких камешков, пузатые и, как правило, имеющие только одно помещение – на самом верху. Башни-обсерватории. Башни династии Звёздных чародеев.

Они – чародеи – по нескольку ночей проводили в каждой башне, изучая небо. Отовсюду оно виделось немного разным, по этому принципу постройки и возводились: чтобы удобно было наблюдать не только статичные, но и движущиеся звёзды. И конечно, эта башня, как и другие, была давно заброшена, навеки мертва. Но…

Дверь вдруг со скрипом открылась сама, и мальчик отступил. Внутри гнездилась затхлая темнота.

– Эй!

Он позвал не громко, но и не шёпотом. Прислушался, но ответа не было. А потом, не зная, что́ заставляет его это сделать, поднялся на крыльцо. Постоял на пороге и зашёл внутрь.

Почему-то казалось, что дверь тут же захлопнется за ним, как запирающий механизм крысоловки. Но дверь оставалась распахнутой, и в полной черноте успокаивающе зеленел прямоугольник леса. Беги назад, если трусишь. Беги. Мальчик перестал оборачиваться и поставил ногу на первую ступеньку винтовой лестницы. Шаг. Шаг. Шаг. В конце концов, почему не осмотреться, вдруг найдётся что-нибудь, что пригодится в пути?

Башня определённо была обитаема: что-то иногда срывалось с потолка, задевало по лицу крыльями, кричало и недовольно шарахалось. Щекотали кожу клочья пыльной паутины, но ни одна ступенька даже не осыпалась под ногами, и мальчик шёл, вытянув вверх одну руку, пока не наткнулся на крышку люка. Она тоже не отличалась от той, которая была в знакомой ему башне, как не отличалась высокая, простиравшаяся за люком обсерватория.

Округлое пространство заливали блеклые лучи Невидимого светила. Они струились сквозь стекло, где-то разбитое, а где-то закоптившееся. Паутина обосновалась и тут: шматками и сетками светлела в углах, на стенах, на проржавевших приборах. Мальчик легко узнавал их: телескопы, лунные часы, измерители. Он подошёл к какой-то трёхногой махине с проводами и тронул её. Она обрушилась с громким ржавым лязгом, из нутра вылезло несколько разбуженных жуков. Их жёсткие лапки зацарапали по полу.

– Есть здесь кто-нибудь?

Молчание. Мальчик ещё немного повертел головой и увидел в углу, у дальней стены, большой письменный стол.

Здесь бросили карты и чертежи. Большая часть давно истлела или была поедена мышами, а потом всё надёжно покрыл особенно плотный слой паутины. Мальчик подцепил кусок пальцем и стряхнул на пол, верхняя карта тут же рассыпалась. Каким же всё стало хрупким… теперь, когда последнее волшебство покинуло мир. Мальчик заскользил взглядом по старым листам. Среди них мелькнуло что-то сине-голубое, и он осторожно подцепил ещё шмат белых разваливающихся нитей. Пойманный паук заметался, и пришлось спешно вытереть пальцы о штаны.

Синим был рисунок, который, наверное, подарил Санкти знакомый художник. Мальчик узнал свои бело-золотые стены и цветные башни, над которыми темнела бархатистая долинная ночь, усыпанная алмазной крошкой. Среди той крошки была, может, Кара… он улыбнулся, но сердце тут же заныло. Он снова увидел песчинки, пересыпающиеся внутри мёртвых зданий и внутри каких-то невидимых часов. Быстрые и безжалостные.

Он накрыл рисунок ладонью. Глубоко вдохнул и зажмурился.

– Приди.

Когда он снова открыл глаза, рядом всё так же никого не было. Рисунок рассыпался, оставив потемневшие хлопья, так же, как и карта. Но среди хлопьев блеснуло что-то ещё.

Круглый серебряный медальон подвесили на красной, совсем немного тронутой тлением ленте. Когда-то он открывался: верх был явно крышкой; её украшал чернёный узор, расходящийся от крупного синего самоцвета. Нижняя створка была гладкой. Мальчик провёл по ней пальцем, поковырял защёлку и, убедившись, что механизм безнадёжно повредился, положил медальон в карман. Уже из-за камня его можно было продать, если понадобятся деньги. Но почти сразу пришла мысль получше.

– Зан!

Казалось, он вправду услышал тревожный зов. Кара? Мальчик нырнул обратно в люк, вприпрыжку пробежал вниз, всё сильнее пачкаясь паутиной, и, выскочив на улицу вместе с несколькими разбуженными сердитыми совами, в последний раз обернулся. Башня будто нависала над ним, ещё больше потемневшая и покосившаяся. А может, просто небо стало мрачнее. Через несколько минут, отряхиваясь на ходу, он вернулся к реке, где снова запрягал лошадей дядюшка Рибл. Вскоре тарантас тронулся в путь.

Время до вечера мальчик провёл на козлах: они с Карой по очереди правили упряжью. Рика сменила их ночью, а звезда спряталась, едва начало темнеть. Дядюшка Рибл по-прежнему считал её бродячей наёмницей, и были все шансы оставить его в этом убеждении.

Когда Кара устроилась рядом и завернулась в плед, мальчик сунул в карман руку и достал медальон. Повертел. Убрал назад. Нет, наверное, рано, не поймёт она, с чего такие подарки. Расспрашивать станет, не украл ли… Или подумает лишнее. Уши невольно запунцовели.

Они быстро уснули, прислонившись друг к другу, и мальчику – впервые за долгое время – приснился сон, в котором не было песка, только ветер, на котором летели крылатые лошади. Огромный табун гнедых и белых нёсся по небу, взбивая копытами облака. С кобылами рядом мчались тонконогие резвые жеребята; мальчик любовался ими, не решаясь шевельнуться и тем более приблизиться. Он считал, а цифры всё путались. А потом ещё одна лошадь – вороная – окончательно сбила счёт, проносясь совсем рядом, ведя десятки других – таких же стремительных, мрачных. Мальчик вздрогнул во сне, отступил на шаг и…

Тарантас сильно тряхнуло. Рядом что-то зазвенело, и над самым ухом раздался голос:

– Лекарства! Рика, ты спятила?

Каре что-то ответили, она закричала снова, уже не раздражённо, а испуганно, но мальчик не мог до конца проснуться и не улавливал слов. Лошади бежали всё быстрее; поток вороных вливался в огромное светлое стадо, меняя его цвет. Копыта, до того касавшиеся облаков мягко, теперь колотили барабанной дробью, ржание переходило в безумный визг, гладкие бока вздымались, исходя мылом…

– Зан!

Ледяная хватка пронзила плечо, и он распахнул глаза. Тарантас трясло так, что ящики – и на сиденьях, и на полу – подпрыгивали и в них громко, тревожно дребезжало. Мальчик и сам подпрыгивал на сидении, а деревья за окном бешено плясали, проносясь мимо.

– Кара, что…

Звезда сияла так, что он сморщился и попытался заслониться, но его уже ухватили за руки так, что кости свело. Странное, совершенно незнакомое лицо склонилось к его лицу. Кара сказала только одно слово – едва вытолкнула его сквозь побелевшие губы:

– Волки.

Память двоих. Проклятая сила

Они разлучались всё чаще. Сколько дел было у повзрослевшего Чародея песка! Вечные бури, воскресающие драконы, бунтующие моря… В давние времена – при Ветряных и Водных, Горных и Пламенных, Костяных и Звериных чародеях – жилось проще. Мир был безопаснее, всё – налаженнее. Каждый отвечал за свои силы, каждый лишь от своих напастей защищал, а вместе они образовывали крепкое братство.

Первым погиб Пламенный, не успев завести семью, и его дар просто нашёл пристанище в Песчаном. За ним ту же ошибку в разные времена совершали прочие. Каждый раз дар выбирал чародея, наиболее близкого по силе к прежнему, пока выбирать стало не из кого. Пока в нехитрый дар Кимов повелевать песками не вплелись все другие дары.

Предки Санкти же никогда не получали ничего. Сила Звёздных чародеев – могучая, но слишком инородная для Поднебесного мира – не терпела примесей. Да и чародеями они словно не были: их дар вечно дремал в ожидании страшного. Чего-то вроде чёрных, уничтожающих целые галактики по малейшей прихоти. Тайная сила, тайное оружие.

– Если на нас нападут чёрные, ты нас не защитишь. И вот тогда я заставлю все эти звёзды вспыхнуть. – Так сказал Санкти однажды, когда подростками они в шутку спорили о том, кто сильнее. Три звёздочки тогда появились у него на щеке, впервые затронув лицо.

– Вспыхнуть и… – не понимал Ширкух.

– И уничтожить один или два легиона. Остальные, скорее всего, отступят.

Звучало хорошо: чёрные… о, непредсказуемые существа и кошмар всей вселенной. Никто ничего не знал о них, кроме одной вещи: даже остальной небесный народ побаивается их, пытается истреблять и останавливать, но нередко проигрывает сражения. Чёрные просто обрушивались – и разрушали, стирали очередной мир. И конечно, Санкти, Ширкух и их собратья боялись: вдруг однажды мерзкому небесному воинству приглянется их планета?

– А ты? – тихо спросил Ширкух, запоздало кое-что поняв. – Ты же останешься без силы дальше?

– Накоплю новую. Или… – Санкти не оборачивался. Напряжённо смотрел в окно.

– Или… – настойчиво повторил Ширкух, подходя ближе.

Санкти на него упрямо не глядел; только волосы его слабо дрожали от сквозняка.

– В общем-то, в таких случаях мы… когда такое случалось с прежними чародеями, в сражениях с другими врагами… сила переходила в их детей. У меня пока нет детей, так что я только надеюсь, что на нас не нападут. Они вообще редко нападают…

Он недоговаривал, Ширкух видел. Недоговаривал, потому что просто врать не любил. Что?.. Ширкух всё же сделал это: за плечи развернул Санкти к себе, пристально посмотрел в глаза. В расширенные, почти пустые глаза без страха. Хотел убедиться.

– Вы умираете, выплеснув всю магию? – выдохнул он, и в нём вспыхнула ярость.

Санкти как-то виновато улыбнулся: крика он всегда боялся. Но сейчас даже головы не потупил, только прикусил губы, белые-белые. И всё равно они дрожали. Шепнул:

– Ты не знал? Мы не рассчитаны больше чем на одну такую битву, Шир. Мы…

«Не рассчитаны». Ему казалось, «не рассчитаны» говорят о вещах. О мечах, ломающихся о слишком твёрдую броню, о лодках, тонущих со слишком тяжёлым грузом, об удочках, не удерживающих слишком больших рыб. О людях так нельзя. Нет?

– Я сам смогу победить чёрных, пусть только сунутся! – выпалил он, мотнув головой.

Санкти внимательно, грустно, как на капризничающего малыша, смотрел поверх очков и по-прежнему улыбался. Он явно хотел покачать головой и сказать, что это невозможно, что во всех книгах написано: чёрным ничего не страшно, кроме звёздного света, и много ещё во вселенной других злых тварей… но этого не хотелось слышать. Ширкух горячо повторил:

– Пусть только сунутся! Понятно?

Санкти смотрел взросло, неверяще, но Ширкух не отводил взгляда. Только руки, спохватившись, опустил – слишком ведь сжимал худые, угловатые плечи, которые и так ссутулили простые слова «мы не рассчитаны».

– Извини. Ты просто верь мне, ладно? Я ведь не брошу. Я… друзей не бросаю.

И тогда Санкти перестал улыбаться, зато улыбка отразилась в глазах за стёклами. Поверил? Этого было не понять, но…

– А я научусь тратить энергию понемногу. Выплёскивать её, как ты. Так ведь тоже наверняка возможно. И мы будем сражаться вместе. И тогда победим.

Поверил. Как верил всегда. В ту минуту Ширкуху остро захотелось обнять его как можно крепче и шепнуть: «Мы победим кого угодно, ты и я, и я никогда тебя не брошу».

Но он не посмел.

9. Погоня

Поначалу, оставшись в тарантасе, он только кидался то к одной, то к другой коробке, ловил их и заталкивал под сидение, или прижимал к стенке, или выхватывал из распахивающихся крышек падающие свёртки. Его швыряло туда-сюда до лязга челюстей; он не мог даже высунуться и только слушал – слушал дикий вой, слушал, как на крыше Кара топает и прыгает, обрушивая удары клинка, слушал, как дядюшка Рибл погоняет лошадей:

– Ну, милые! Вывозите!

Рика тоже что-то кричала, но её слов было не разобрать.

Мальчик впервые увидел их, когда очередной зверь ринулся прямо на дверцу и от мощного удара защёлка сломалась, – оскаленная, заросшая шерстью морда мелькнула в треснувшем стекле. Прыгнув во второй раз и уже не встретив препятствия, волк с рыком вгрызся в обивку сидения. На мальчика уставились пылающие глаза; их свечение напомнило блеск глаза Харэза… с одной разницей: в них не было ничего, кроме безудержного голода. Мальчик закричал и ударил по морде ногой. Лапы, царапавшие пол, соскользнули, волк упал. В это мгновение удалось увидеть и других.

Наверное, они бежали со всех сторон, взяв тарантас в кольцо, подобное водам Горького моря, но мальчик мог рассмотреть только кусок этого кольца. Там, где болталась и грохала дверца, бежало не меньше дюжины животных. Не все взрослые: там и тут мелькали волчата, но и они рычали, выли, не уступали отцам и матерям в быстроте. Ещё один волк прыгнул, но прямо в прыжке лишился головы: свистнула мерцающая молочным светом сталь.

– На тебе! – проорала Кара, которую мальчик сейчас не видел. – И тебе! – Видимо, она ударила ещё одного. – Зан, закрой дверцу!

– Не закрывается! – Мальчик шарахнулся назад: в его сторону вновь лязгнули зубы.

Падая, он подхватил и оттолкнул ехавшую к проёму коробку; вторую остановил уже с трудом, разбив локоть.

– Так держи! – Дверцу подтолкнули к нему, и он успел схватиться за внутреннюю ручку до того, как створка рванулась обратно. Пальцы сжались, вторая рука упёрлась в потолок. Снова тряхнуло, и ближняя коробка ударила под колено. Кара снаружи продолжала рубиться, и больше всего он боялся теперь, что она упадёт.

Ещё один волк прыгнул на тарантас. Мальчик удержал дверь, но стекло вылетело и осыпало его осколками. Он остался неподвижен, мечтая окаменеть. То, как он сейчас полусидел-полустоял, не давало коробкам падать, и они только ездили, стукаясь и дребезжа.

Лошади заходились тревожным ржанием. Когда в какой-то момент одна особенно громко взвизгнула, топот на крыше прекратился. Мальчик с колотящимся сердцем извернулся и высунулся в окно. Теперь он видел, что Кара на козлах. Две другие фигуры, кажется, были рядом, и у Рики в руке что-то блестело. Присмотревшись, мальчик понял: это побагровевший от крови разбойничий нож. Видимо, пока не появилась звезда, она защищала лошадей.

– Но-о! – Свистнула плеть, и тарантас опять затрясло. На повороте мальчика швырнуло на дверцу, она открылась, и он почти повис, пытаясь втянуться обратно. За ним ехали дребезжащие ящики, одной ногой он заталкивал их назад. Он едва сознавал, что заставляет его это делать и почему мысль сбросить парочку деревянных громадин на завывающих чудовищ померкла, едва мелькнув. Ящики нужно было довезти.

Волчья пасть лязгнула над его рукой, спасло только то, что тарантас снова выровнялся. Влезть обратно не получалось, руку, цеплявшуюся за край крыши, свело судорогой. Казалось, пальцев на ней уже нет вовсе.

– Рика, помоги ему! – взвизгнула Кара.

– Не надо! – захлёбываясь воздухом, отозвался он.

Но легенда, схватив нож в зубы, уже лезла через козлы, где продолжал сверкать и вспыхивать клинок. Оттуда же раздавались пистолетные выстрелы. Пистолет был у дядюшки Рибла, и ещё сегодня он шутливо говорил, что давненько не пускал эту рухлядь в ход. Рика передвигалась, цепляясь за деревянные крепления на крыше, где, вероятно, привязывали обычно крупный небьющийся багаж. Повиснув на одной руке и удерживаясь на идущем через весь низ тарантаса бортике, она на лету ударила ножом в горло маленького волчонка. Кровь плеснула ей на лицо, она швырнула тело вниз и быстро преодолела остаток пути. Цепляясь за крышу одной рукой и держась другой за ходящую ходуном дверцу, она – снова с ножом в зубах – коротко велела:

– Впихивай их.

– Я упаду!

Голубые глаза зло сверкнули:

– Я её подвину! И удержу. Давай!

Он понимал её с трудом. При последнем крике Рика дёрнулась вбок и лезвие прошлось по краям её рта. Она напряглась и подалась назад, заставляя дверцу немного закрыться – так, чтобы мальчик нашёл опору. Он выпустил ручку и принялся быстро задвигать коробки назад, как можно дальше. У одной открылась крышка, но выпасть успели только два пузырька. Коробка была большая, пришлось навалиться всем весом.

– Молодец! Почти всё!

От тряски его швырнуло прямо в ноги Рике, но она держалась всё так же ровно и не давала упасть. Кровь с её губ заливала лицо ему. Он с усилием упёрся руками в край проёма, встал и оттолкнул под сидение последнюю коробку.

– Залезай ко мне!

Она покачала головой и захлопнула дверцу окончательно. Миг – и в дерево вошло лезвие ножа, так, что защёлка больше не ездила. Дверь только мелко тряслась.

Он высунулся в окно и увидел, что легенда снова отбивается, вторым ножом. В крови она перепачкалась уже вся, понять, где чужая, а где её собственная, не удавалось. Ярко-красное сияние кулона ударило по глазам. Мальчик буквально сполз на сидение и закрыл лицо руками. Трясло уже меньше, хотя скорость росла. Спереди всё чаще звучали выстрелы и крики. А вой… кажется, становился глуше. Отставал. Удалялся.

Неужели отбились? Коробки жалобно подпрыгивали. Он схватил одну и крепко прижал к себе; так, кажется, просидел ещё с минуту, напряжённо вслушиваясь. Да, вой стихал, его становилось труднее различить за стуком копыт, но всё же он ещё раздавался: самые упрямые звери преследовали. Они во что бы то ни стало жаждали сегодня добычи. И… чуяли.

– Осторожно! – То ли в бок, то ли в крышу тарантаса что-то сильно стукнуло, и слух пронзили сразу два крика. Мальчик отчётливо разобрал оба и кинулся не к выбитому окну, а к целому. Он успел увидеть, как в гуще чёрной шерсти мелькнуло что-то ярко-голубое, почти сразу – красное. На козлах всё кричали Рика и Кара, впрочем, нет, это уже не были крики. Они плакали. Или визжали. Нет. Выли. А другой, волчий вой совсем стих.

Ещё минуту тарантас мотало, а потом он поехал ровно, как по мягкому лугу или благоустроенной дороге Пятой столицы. Было почти тихо. Не ржали и не хрипели лошади, булькала чья-то жизнь в стеклянных пузырьках. Ещё раз мальчик глянул в окно, уже снова в разбитое, чтобы можно было высунуться подальше… на козлах он различил две фигуры.

Он снова рухнул на сидение и пролежал так минут десять, зажав уши.

Я видел: они гнали лошадей ещё почти полчаса, пока одна не захрипела. Тогда Белая женщина осадила упряжку – как раз осталась позади река с мостом, и лес сменился небольшим лугом. Впереди деревья снова чернели стеной, здесь же стелилась густая цветущая трава. В ней бежал, рождаясь из реки, одинокий ручеёк.

С неба лился бледный свет, так не похожий на свет Невидимого светила, даваемый другим – большим серебристым шаром, окаймлённым голубым кольцом. То была Небесная Матерь, как звали его люди. И Цитадель, как звали его звёзды.

Когда мальчик-город выбрался из тарантаса, Белая женщина сказала ему:

– Дядюшку Рибла ударило веткой. Она слишком низко нависала, и он…

– Я понял, – прохрипел он.

Они с девочкой-легендой уже не плакали. А мальчик вытирал слёзы.

– Всё побилось? – голос Белой женщины совсем упал.

– Нет, почти ничего, – отозвался он пусто, безрадостно.

Она улыбнулась и закусила губу:

– Хорошо. Значит, не совсем зря.

Обоих мучил сам этот разговор. Но они старались как могли.

– Ты такой хороший воин, – шепнул мальчик-город, разглядывая ссадины от когтей на её лице, кровь на одежде. – Я даже не думал.

Она вдруг обняла его и прижала к себе, сгорбившись так, чтобы спрятаться лицом в его рыжеватых волосах, и глухо прошептала:

– Плохой. Очень плохой…

Легенда стояла в стороне, а когда Белая женщина протянула к ней руку, отвернулась и опустилась на колени. Она омыла в воде свои ножи с костяными рукоятями, вернула за пояс, а потом снова встала и пошла вдоль течения – в сторону леса, который ждал впереди.

– Рика, не ходи туда, – взмолилась Белая женщина. – Там тоже могут быть звери.

Она только махнула рукой. Я знал, что Белая женщина не будет её останавливать. Возможно, посмотрев ей в глаза, Белая женщина испугалась. Глядя вслед, она лишь негромко, беспомощно произнесла:

– Я его не уберегла. Я не увидела. Прости, я…

– Ты не виновата, – ответили ей. – Никто.

Легенда быстро скрылась в зарослях орешника. Там поток стал совсем тонким, а потом превратился в маленький пруд, заросший по краям мхом. Рика опустилась на колени – не села, а упала. Наклонилась над безмолвной зеленоватой водой, посмотрела на своё отражение. Шрамы были чёткими, багровыми и будто свежими. И ещё одна рана рассекала теперь края рта.

Я знал, что она ненавидит себя, и мне было её жаль. Видь я её в ту минуту, может, пришёл бы к ней… но я увидел поздно. А тогда она сидела в одиночестве, ссутулившись и обхватив себя за плечи, пока рядом не проступил из темноты ещё один силуэт и не шепнул:

– Здравствуй.

Она без удивления приподняла голову к склонившейся над ней чёрной тени, словно привыкла уже к этим странным встречам в глубокой ночи. Спросила:

– Ты сказал тогда, что он не может выдержать твоего присутствия, потому что он уже почти принадлежал вам? Так, Смерть? – Ничего больше. И впервые назвала его так.

Он кивнул.

– И ты не смог бы спасти его, даже если бы… – она запнулась. – Так, Смерть?

– Да.

Она кивнула и сгорбилась сильнее, а он заговорил – не прося прощения, но, кажется, искренне скорбя:

– Есть предрешённые вещи. Гибель – одна из них. Чёрные ведь не выбирают жертв.

Она не отвечала, знала и сама. Знал и я, именно поэтому меня так злило, пугало, сбивало с толку его присутствие. Но я ничего не мог сделать. Не могу. Пока.

– Мне даже жаль, что ты так умна, – тихо сказал он. – Ведь ты могла бы плакать и бить меня по щекам, как самая настоящая отчаявшаяся девчонка…

Легенда слабо, сдавленно рассмеялась и устало прикрыла глаза:

– Хватит и того, что, когда они гнались за нами, я позвала тебя. Глупая. Один раз, но мне так стыдно, ведь я…

«Справлюсь сама. Всегда справлялась». Это читалось в её сжатых кулаках. Он в удивлении вздрогнул, взгляд его остановился. Когда он заговорил и протянул руку, голос звучал ещё тише, ещё мягче:

– Ты вся в крови.

Пальцы коснулись щеки, легенда попыталась отстраниться:

– Это чужая кровь, почти вся.

Но он лишь рассмеялся.

– От этого она ведь не лучше?

Второй ладонью он зачерпнул воды – там, где она ещё не вливалась в тихую затхлую зелень, – и провёл по бледному лицу, мягко начав со лба. Он не задевал краёв ран в углах губ, а Рика жмурилась – каждый раз, когда пальцы проводили по вискам, щекам, подбородку. Сжималась от этих касаний и наконец неожиданно глухо, рвано всхлипнула.

– Что?..

Он отпрянул, явно испугавшись, что сделал ей больно, но тут же прислонился лбом ко лбу, останавливая обе руки на плечах, но не держа.

– Что?..

Она могла освободиться, только немного отодвинувшись. Могла, но не пыталась. Кулон на её шее снова светился алым, от этого и капли на щеках казались алыми.

– Я хотела бы вернуться и похоронить то, что… – пробормотала она, вытерев глаза.

– Это сделают Чёрные девы, не переживай.

– Девы? – страх всё же прокрался в её голос.

Смерть поднял руку и вытер влажный след на её коже до того, как слеза скатилась до кровоточащего пореза.

– Звёзды чернеют, пройдя полный круг, но некоторые не успевают так постареть, как я. Те, кто чернеет юным, забирают наверх отдельных мёртвых… у них не хватает сил на другое. Наша грязнуля, будь она чуть другой, могла бы стать одной из них.

Ладонь так и осталась у Рики на щеке. Легенда снова посмотрела в упор и тихо сказала:

– Кара и мальчик рассказывали, что вы… чернеете от злобы и зависти. Это и значит пройти полный круг? Разочароваться в жизни или в самих живых существах?

Смуглое лицо помрачнело только на несколько секунд. Харэз сделал то, что уже делала однажды Белая женщина: взял узкую ладонь и приложил к своей груди.

– Слышишь? – Тишина повисла на несколько долгих секунд.

– Нет, – шепнула Рика.

– Подожди. – И снова тишина.

– Да… и снова нет.

Смерть выпустил её руку, но она так и осталась лежать поверх чёрной с золотом ткани, бледная и подрагивающая. Рика прислушивалась. Ждала нового удара, которого всё не было.

– Таковы они. Сердца нашего народа. Когда рождаешься или перерождаешься, не замечаешь; когда начинаешь жить и видеть тех, у кого стучат иначе, – не задумываешься почему. Но когда начинаешь любить их и видеть, как они счастливы и как делают несчастными себя и других… это начинает тебя мучить. Ты чернеешь. Поздно или рано, но чернеешь. Полный круг – путь от доброты к злобе и к страху тех, кто был твоими соратниками, но ещё не заразился твоей болью, а оттуда…

Казалось, он колебался, и я знал почему. Он ведь ненавидит свою историю и свою судьбу. Как и все ему подобные. Наверное… ненавидел бы и я и точно с трудом подбирал бы слова, чтобы описать этот жребий. Но Рика слова нашла.

– От злобы вы идёте к полной пустоте. Которую снова заполняете милосердием, но оно уже неотрывно от смерти и разрушения. Никто не знает об этом… и вы бережёте их покой, давая считать себя просто злыми существами, бороться с вами…

– Без борьбы нет жизни. Я и сейчас борюсь. «Жив – свети. Умираешь – борись». Вот так. Может, ты уже слышала эту нашу поговорку от грязнули.

Смерть замолчал. Если бы я видел его в ту минуту, меня била бы дрожь и душил бы смех, а впрочем, всё это бьёт и душит меня сейчас, и я понятия не имею, что мне делать. Чёрные… милосердные разрушители-чёрные. Те, чья легенда даже не имеет воплощения – так она страшна. И те, кто настолько далёк от так называемых выдуманных смертными богов, что не рассмеяться невозможно. Вот и этот. Обхаживает заурядную девчонку потому лишь, что она понимает его, не боится и не судит…

А ведь он пришёл решать её судьбу. И судьбы всех прочих. И… мою?

Нет! Не позволю, нет, нет, нет…

Я всегда боялся этого – чёрных легионов. Как и все мне подобные, я не хуже девчонки знал о них правду. Что их безумная жестокость – ложь. Что приходят они не просто так и не куда попало. Что они не выбирают жертв. Что они падальщики: лакомятся только тем, что уже умерло или вот-вот умрёт – так или иначе, вдохнуть в это жизнь уже почти нельзя. Легионы не уничтожают какие попало планеты, хотя прочие звёзды думают так и потому остервенело играют в героев. Легионы обрушиваются лишь на миры, где сами жители уже сделали большую часть работы. Развязали войну, последствия которой фатальны. Сгубили природу так, что стало нечего есть и нечем дышать. Запретили себе свободу, или любовь, или прогресс, или всё сразу. Легионы стирают с лица Вселенной всё, что становится для неё слишком жалким, злым и уродливым. Стирают довольно быстро и… милосердно. Чтобы жители этих миров хоть не мучились. Но прежде чем приходят легионы, на планету обычно являются одиночки. Один, два, три, в зависимости от её размера, – и какое-то время наблюдают, оценивая уродство. Именно они принимают решение, выносят приговор, который сообщают прочим. Наша планета мала. Тот, кто зовёт себя Харэзом, кажется, один, вряд ли остальные прячутся… Так или иначе, он здесь. И делает ровно то, что должен.

Одиночками движут разные мотивы. Некоторые честолюбивы и тешатся ролью судей; другие не доверяют соратникам и просто любят всё перепроверять десять раз; третьи же… О, третьи. Ими-то движет милосердие, большинство их – мягкотелые пришельцы. Они приходят не просто вынести вердикт. Они приходят попробовать помочь, повлиять. Прицепляются к тем жителям мира, которые чуют беду и хотят того же, становятся им учителями, друзьями, любовниками… да, Харэз? Ну что ж, попробуй. Вот только правда ужасна: мало кто из тебе подобных хоть раз хоть что-то спас. Вряд ли сможешь и ты. Но мне же лучше, что ты под присмотром. И на привязи.

– Наверное, это очень тяжёлая борьба. – О, как красиво она это сказала.

А он снова взял её руку и поцеловал ребро ладони. На лице Рики ничего не отражалось. Она вытянула вторую кисть и провела по его волосам, таким чёрным, что не отражали даже свет Небесной Матери. Конечно… Рика трепетала. Не от любви, пока, наверное, нет, но от фатума, обрушившегося на неё вот так просто. Ей умывал лицо судья мира. Тот, кто завтра холодно скажет: «Эта планета своё отжила». Глупая девчонка, но я не сужу её, ведь она так устала. И в куда меньшей степени, чем прочие, виновна в том, что Смерть вообще пришёл по наши души.

– В этом твоя мудрость, Харэз? – шепнула она.

И на этот раз он кивнул.

– И в том, что Франкервайн Рибл станет белой звездой через несколько ночей. Смерть никогда ничего не заканчивает. Её обязанность – начинать.

В то мгновение его глаз был закрыт. Пальцы скользили по бледному лицу Рики, и на этот раз она сама перехватила их. Сжала.

– Противно тебе меня касаться? – сдавленно спросила она, задержав кисть возле шрама, дав провести до виска, где след заканчивался.

Он взглянул в упор и повторил движение – по шраму, который был выше.

– Нет.

Она сморщила нос. И он с лёгкой ноткой торжества ухмыльнулся:

– Не можешь обвинить меня в обмане.

– Может, ты просто хорошо врёшь.

– Плохо на самом деле.

– Тогда…

– Рика, – оборвал он. Кажется, тоже впервые назвал по чужому имени. И впервые не смог скрыть почти беспомощного удивления. – Рика, ты знаешь обо мне правду. Почему не боишься?

И правда… почему, Рика? Я вот боюсь. Боюсь до ослепительной ярости.

– Потому что ужасная правда есть о каждом, – ровно отозвалась она. – Даже… о моём герое. И потому, что если сложить все эти правды, даже маленькие, вместе, мир уже вполне заслуживает гибели.

– Нет. – Я ослышался? Рика улыбнулась и спросила уже другим тоном:

– А если ты считаешь, что нет, так чего же мне бояться? Я скорее…

Но она не успела закончить и не успела сделать того, о чём думала, шепча все эти опрометчивые слова. Он сам притянул её к себе так, чтобы опустилась подбородком на плечо. Обе смуглые, покрытые золотым рисунком руки коснулись её спины. Сияния – красное и золотое – соприкоснулись и скрылись. Две фигуры казались одной. Тёмной и нераздельной.

– Спокойной ночи. Подождём, пока заживут твои раны.

Она шевельнулась в его объятии. Словно хотела возразить, но он добавил:

– Вернись к ним. Они ждут. Как бы их не съели волки или вина.

Пальцы попытались сжаться на чёрно-золотой ткани, но она растаяла прямо под ними, и Рика осталась у воды одна, с румянцем на щеках и задумчивой улыбкой.

Он боялся… о, он тоже боялся. Это что-то новенькое. Посмотрим.

10. Озёрная графиня

Мрачные чащи остались позади ещё до того, как окончательно рассвело. Дорога вывела к озеру, заросшему мелкой зернистой тиной и кувшинками, почти превратившемуся в огромное болото. Тарантас поплёлся вдоль него, потом вдоль следующего – чистого, длинного и широкого, но и оно выглядело каким-то… болезненным? Дальше потянулась в обе стороны старая граничная стена, и в стене зиял точно такой же проём, как в той, что разделяла земли Четвёртой и Пятой столиц. Тарантас тихо проковылял в эту дыру, и навстречу хлынуло яркое утреннее сияние. Сам воздух, казалось, стал насыщеннее и живее.

За стеной по правую сторону плескалось то, что мальчик принял поначалу за море, – глубокая синева, которую румянил и серебрил свет Невидимого светила. По синеве бежала ленивая рябь. Второй такой же пласт воды начался вскоре и слева; дорога между ними казалась золотистой змейкой. Эту змейку удивительно хорошо вымостили.

Трое сидели на козлах бок о бок. Рика была тихой и задумчивой, Кара кусала губы, собственная голова казалась мальчику тяжёлой и распухшей – возможно, из-за того, что он довольно долго не спал. Подташнивало, волны на проносящейся мимо воде усиливали дурноту. Он немного откинулся и зажмурился. Кара положила ему на лоб ладонь.

– Не заболел?

– Я же город, – напомнил он и слабо улыбнулся, утешая скорее сам себя.

Хотелось подремать и, может, снова посмотреть на лошадей, но в дрёму он провалился другую – пустую, лишённую и кошмаров, и приятных образов. Ему вообще показалось, что он не спал, и он сообщил об этом, когда звезда принялась пихать его локтем в бок.

– Зан! Иди внутрь, дождь начался. Не спит он…

Лошади стояли. Дождь действительно лил, и мальчик убедился, что всё же спал, иначе вряд ли бы не заметил капель, лупящих по макушке. Волосы успели вымокнуть.

– И ты, Рика.

Легенда даже не шевельнулась.

– Можешь идти сама. Я знаю эту дорогу лучше.

Они стали спорить, а мальчик, пожав плечами, спрыгнул на траву. Небо отяжелело, будто взбухло, даже облака напоминали огромные, пульсирующие грядущей грозой нарывы. Куда делась ласковая лёгкость погоды? Мальчик снова посмотрел на поверхность бесконечного озера: теперь она была серой и словно кипела от падающих струй. Совсем не тот располагающий вид, который так нравился утром. Можно было больше не удивляться, почему жители этих мест «чахнут».

На козлах осталась понурая Рика. Кара, пихнув мальчика в спину, чтобы забирался быстрее, и вставив в поломанную защёлку свой нож, плюхнулась рядом. Вид у неё тоже был унылый, белые волосы свалялись и прилипли к лицу.

– Переживает красная звёздочка, – пробормотала она, шмыгая носом. – Скверно так…

– Вы не потеряли письмо? Оно у… неё? – спросил мальчик.

Он не знал, как теперь говорить о Рике, почти спасшей его ночью. Ему это не нравилось. Кара помотала головой, с видимым облегчением хватаясь за тему, и хлопнула себя почему-то по животу. Почти сразу мальчик, к счастью, увидел там неприметный кармашек.

– Всё с собой. Она отдала, чтоб совсем не вымокло.

Он кивнул и, забившись подальше в угол, стал смотреть в правое, неразбитое окно. Небо цветом уже почти не отличалось от воды, а на ней начали попадаться островки. На островках, соединённых мостами, хохлились и жмурились изящные домики; пару раз мелькнули лодки, гребцы в которых прятались под дождевыми балахонами. Все спешили к берегу. На тарантас, такой яркий и пёстрый в этой хмари, почти не поднимали взглядов.

Озеро перетекло в другое – маленькое, с одним островком. Оно влилось в третье, то – в четвёртое, и начался участок сухопутья: поля, рощи и деревни. Довольно долго тарантас ехал так, что мальчик видел мокрые отяжелелые колосья, которые почти касались стучащих колёс. Когда он обернулся, Кара спала. Сквозняк из выбитого окна трепал её волосы.

В поле мелькнула фигура: человек среди пшеницы вёл белую лошадь, рассмотреть лучше было нельзя. Он помахал тарантасу, и мальчик машинально помахал в ответ, хотя это вряд ли заметили. Поле сменилось очередным озером, на этот раз широким и продолговатым. Колёса прогрохотали по мосту, после чего опять влажно зачавкали на дороге. Монотонно. Лениво. И ещё больше захотелось вздремнуть.

…Когда мальчик открыл глаза, вздрогнув от резкого звука, то не смог понять, сколько проспал. Тарантас стоял; из окна виднелись широкая лестница и нависший над ней белый, облепленный множеством стройных башен замок, где горели золотом почти все окна. Ещё через мгновение повторно раздалось то, что мальчика разбудило, – тревожный низкий гул. Трубили, кажется, стражи, которых за пеленой дождя можно было увидеть в ближайшей фасадной башне. Кара прищурилась, всмотрелась и выдернула из защёлки нож.

– Приехали. Вылезай.

Они выпрыгнули под ливень. Рика, совсем промокшая, слезла с козел, отцепила от лица прилипший капюшон и встала рядом.

Мальчик порывался спросить, сколько и, главное, кого придётся ждать. Но ответы он получил, когда капли едва-едва намочили ему волосы. Главные двери распахнулись, и в темноте холла появилась толпа нечётких фигур. Большинство там и остались, только немногие вышли под фонарный свет, тут же блеснувший на оружии и доспехах. Стража, большой наряд. Сероватые лица, осунувшиеся и настороженные.

– Вы!

Одна фигура стремительно сбежала вниз. Даже не заметив, что намочила в луже подол платья и тканые туфли, она замерла прямо перед тарантасом. Голубые глаза ищуще скользнули по лицу мальчика, лицам его спутниц, безнадёжно мазнули по пустым козлам. Женщина – а это была хрупкая молодая женщина – снова посмотрела на Кару, видимо, как на старшую. Звезда моргала в ожидании, не произнося ни слова.

– Вы прибыли… – Незнакомка кашлянула в укрытый кружевной перчаткой кулак. – Я Озёрная графиня. Хилла Д’онно. Ведь это вы везёте… ценный груз для меня? А где…

– Он не добрался, – негромко сказала Рика.

Графиня вздрогнула. Кажется, она пошатнулась, но тут же расправила плечи и с трудом, почти жалобно взглянула на легенду.

– Ты вся мокрая, да и вы… – Она быстро повела рукой назад. – Вам надо согреться. А то заболеете… тоже…

Кулаки напряжённо сжались, но улыбка оставалась мягкой и открытой. Графиня очень волновалась, напоминала только что пойманную птицу, боящуюся любых резких движений. Надеясь немного её успокоить, мальчик первым сделал робкий шаг навстречу и сказал:

– Если вы вдруг подумали… нет, мы всё доставили. Всё цело.

Кулаки её разжались, но и лицо стало тусклым – будто последние силы ушли на ожидание этих слов. Несмотря на траурную пустоту взгляда, мальчик убедился: дядюшка Рибл не зря звал графиню красавицей. Она была необыкновенно тонкой и высокой, а её большие глаза казались ещё двумя озёрами.

– Цело… – повторила Хилла Д’онно и снова пригласила их следовать за собой.

Стража уже расступалась. Серые лица тоже просветлели улыбками: видимо, солдаты всё услышали, и услышанное их обрадовало.

Когда на лестнице мальчик оглянулся, то понял, что дворец тоже стоит посреди озера, от берега которого ведёт золочёный мост. Потом двери плавно затворились.

Графиня вела гостей сначала через холл, потом по очередной лестнице, потом, спустя этаж, – по галерее. На пути ей всё время кто-то встречался, и она отдавала распоряжения. Голос звучал намного твёрже и увереннее, чем ещё недавно.

– Найти Главного медмейстера. Разгрузить повозку. Приготовить три спальни. Те, которые с ванными, гостевые, в моём крыле. Чистую одежду. Ужин. И созывайте Странников. Золотую гильдию. Пусть ждут направлений.

В большой зале со стрельчатыми высокими сводами горел камин. Арочные окна в пол были зашторены, стояла приглашающе широкая софа, укрытая несколькими звериными шкурами. Не доходя до неё, графиня обернулась и спросила:

– Хотите отдохнуть прямо сейчас или хватит сил на короткую беседу?

По лихорадочному блеску глаз мальчик понял, чего она ждёт, и пихнул звезду локтем:

– Отдай ей.

Кара быстро вынула из кармана письмо, и графиня так же быстро схватила его. Сдёрнув перчатку, пробежалась пальцами по зелёной ромбовидной печати, подцепила сургуч ногтем и развернула лист. Одновременно с этим последним движением она резко развернулась спиной и отошла на несколько шагов. Стало тихо – только трещали за кованой решёткой крупные, добела накалённые поленья и шумел ливень.

Неожиданно мальчик подумал, что может случиться, если послание не понравится графине. Вероятно, об этом размышлял не только он: звезда неуютно переступала с ноги на ногу и вытягивала шею. Руки она сцепила в напряжённый замок.

Казалось, тишина продлилась минут десять, но на деле не прошло и одной. Хилла Д’онно прижала листок к груди и снова обернулась. На её щеках играл ровный румянец.

– Неужели… – прошептала она.

Кара торопливо улыбнулась и пробормотала:

– Ну… поздравляю. С чем-то.

Казалось, эта утончённая женщина с высокой причёской готова прыгать от радости и стоит, только делая над собой огромные усилия. Она снова посмотрела в письмо, зацепилась глазами за какие-то строчки и неожиданно прочла их вслух.

– …А потом он просто дунул, и карты рассыпались. И когда я увидел, как легко домик, построенный Им, Великим Им, падает на стены моего картонного города, такого ничтожного на этом столе, я понял, что мы с тобой были не правы. Всё преходяще, смерть – только один из мулов, вращающих мельничное колесо, и как же скоротечны перемены! И если свои дни и годы я зря провёл, любя тебя на расстоянии, если сейчас я не приду тебе на выручку и не паду с тобой, если я зря прошёл мир ради одного только вопроса о тебе, то можно считать, что колесо давно смололо все мои кости. Каждый путь имеет смысл. – Она быстро сложила письмо. – Это он просил прочитать и вам.

– Но ведь он написал это до того, как… – начала Кара.

– Он мудр. – Графиня улыбнулась. Больше она ничего не объясняла.

– А вы любите его за это?

Мальчик удивлённо посмотрел на Рику. Она не сводила с графини глаз. Та подошла на шаг, вгляделась в покрытое шрамами лицо и без улыбки покачала головой.

– Я люблю его так давно, что даже не вспомню, за что полюбила. И, наверно, это самое правильное, как только может быть в мире.

Легенда кивнула. Графиня пересекла залу и вновь распахнула двери. За ними смирно ждали три почти одинаковых веснушчатых служанки. Каждая держала по фонарю.

– Идите и отдохните, мои гости. Думаю, мы успеем ещё поговорить.

Они подчинились. За ними закрылись створки резных дверей. В другом конце коридора их пути разошлись.

Все три окна выходили только на воду и дальние островные башни, поэтому трое не видели, как мчатся от главных ворот лошади Странников Золотой гильдии. А я видел. Они везли лекарства и вести, разъезжались по большим мостам. В одних домах жадно хватали привезённые склянки, в других – вынимали из дальних ящиков доспехи и оружие.

Сама графиня, недолго побыв у огня, накинула балахон и кликнула слуг, велев им закладывать. Она была неспокойна, но почти счастлива, и теперь ничто не мешало ей предаться обычным делам: поехать в госпиталь к больным. Перед тем как сесть в экипаж, она заглянула в маленькую комнатку, все стены которой обиты были голубой парчой. В комнате спала бледная белокурая девушка.

– Тебе получше, родная? – прошептала Озёрная графиня.

Девушка открыла такие же озёрные глаза и слабо улыбнулась:

– Послушай…

Графиня приложила ладонь к впалой груди под рубашкой и услышала дождь. За дождём было уже меньше надсадного, хриплого кашля жителей Первой Непомнящей Столицы.

– Скажи им спасибо за меня. Лучше, если мальчик меня не увидит… он отчается, узнав, что даже я, живой город, уже больна.

Графиня только провела по её волосам.

– Два моих брата… умрут?

Пальцы дрогнули. Графиня отвела глаза и поспешно поднялась.

– Может быть… что-то ещё можно исправить. Может быть, Он этого захочет.

Я точно знаю, что хочу. Если бы я мог.

Из окна мальчик видел, как на дальних башнях, раскиданных по горизонту, зажигается жёлтый свет. Почему-то этот свет – обычно мягкий и приветливый, особенно в ненастье, – совсем таковым не казался. В нём что-то тревожило. Что-то заставило, уходя, задёрнуть шторы.

Ему оставили чистую одежду. Она была такой богатой, что казалось, он выглядит нелепо: в вышитой бежевой рубашке, тёмном жилете, таких же штанах, да ещё с кинжалом на поясе – «личным даром её светлости». Но Кара, встретившая его на повороте коридора, – всё в той же кольчуге, зато с расчёсанными волосами, чистая и надевшая новое свободное платье до колен, – одобрительно свистнула. Вскоре к ним присоединилась Рика – в красном, хотя это мало оживляло её мрачный вид. Она, покосившись на мальчика, только потрогала перламутровую рукоять кинжала и бросила: «Ничего. Ногу себе не отрежь».

Когда они вошли в уже знакомую залу, графиня стояла у окна спиной и даже не повернулась. Они приблизились и проследили её неподвижный синий взгляд.

Она была в серебряном доспехе. Били барабаны. Трубили горны. По дороге – той, которая вела в замок, – тянулись в отдалении ряды конных фигур. Местами эти фигуры двигались рядами, местами – кольцами окружали неспешно ползущие обозы. А по озеру по обе стороны от всего этого плыли длинные лодки. В лодках тоже гребли солдаты, над ними развевались зелёные с белыми перьями знамёна. Мальчик уже видел такие. Совсем недавно. Над набережной Пятой столицы.

«…Если сейчас я не приду тебе на выручку». Строчка письма промелькнула в памяти. Озёрная графиня полуобернулась и будто подтвердила те слова:

– Увы, до вас прибыли другие гонцы, с дурными вестями. Вчера утром армия Третьей столицы, той, которая принадлежала раньше Тёплому графству, вторглась во Вторую. В Холодное, к моим соседям. Они уже соединились. Их графы скоро нападут на меня. Если пойдут ночью, то уже завтра. – Она снова бросила взгляд на знамёна и устало улыбнулась. – Я могу понять их. Как и многие, они отчаялись прокормить своих людей, они боятся песка и боятся себя.

– Но что вы… – начала испуганно Кара.

– Хэндриш идёт быстро. Он успеет, и мы схлестнёмся с ними. Я не знаю, чем это кончится… – она помедлила, – но я даю вам совет. Уходите. И не идите вперёд. Я почти ничего не знаю о Том, кого вы ищете… но я точно знаю, что к воюющим Он является, только когда большая часть их уже мертва. Найдите Его раньше. Попробуйте искать в пустыне.

Хилла Д’онно говорила ровно. Её померкший взгляд тлел лишь совсем лёгкой радостью, наверное, от мысли, что Мудрый граф скоро будет здесь. Кара подошла ближе и взволнованно прижала руку к груди. Щеки её горели. Казалось, она в ярости.

– Вы с ума сошли! Может быть, мы, наоборот, можем…

Сталь у неё на поясе грозно сияла белым. А вот возле ключиц, показалось мальчику, мелькнуло пятнышко странного, слишком глубокого чёрного света. Графиня тоже заметила, посмотрела прямо на этот сгусток. Брови её сдвинулись.

– Разве ты, белая звезда, вправе уничтожать тёплых существ, у которых есть разум?

– У ваших соседей… – Кара сглотнула, пятнышко задрожало, – его и в помине нет! От мира не осталось почти ничего, а они снова хотят его делить! Разве так…

Графиня вдруг мелодично рассмеялась и кивнула:

– Пожалуй, ты права. Но так или иначе, не нужно. Не нужно этого. – Она снова посмотрела Каре на ключицы.

– Чего? – не поняла та, опустила взгляд и охнула. – Я… я… – Она зашарила по телу. Глаза округлились от страха.

– Ты чистый свет, – шепнула графиня, коснувшись ладонями её лица. Кара сглотнула, замерла. – Останься им, постарайся, пожалуйста. Не злись. И не пугай друзей.

Мальчик, чувствуя неладное, приблизился, тронул Кару за плечо. Оно дрожало.

– Тебе плохо? – впрочем, он догадывался об ответе. Который не прозвучит.

– Мне… мне… – она запнулась. Глубоко вдохнула. И пятнышко начало гаснуть. – Нет, Зан. Нет. Просто я боюсь. Это нормально. Все боятся.

– Именно так. – Графиня плавно отступила, ещё раз оглядела их всех. – Что ж… Заберите ваши вещи, вам уже собраны еда и деньги. Я не могу дать стражу, каждый мужчина сейчас на счету, но дам выносливых коней из тех, что не боятся засухи. Они…

– Не нужно, – возразила Кара. Похоже, она окончательно собралась, черноты на её груди не осталось. – Кони тоже на счету в человечьей войне, мне ли не знать. Да и всё равно нам лучше будет идти пешком, чтобы не приняли за вооружённый отряд. Дайте нам плащи потеплее… и это всё. Да?

Мальчик кивнул; Рика тоже. Дождь стал сильнее, лодки и отряды были уже близко. Звуки труб и барабанов врывались в зал.

– Как знаете. Идите и собирайтесь. И спасибо вам.

И Озёрная графиня глубоко склонилась перед ними.

Кара пошла к дверям, Рика всё стояла. Она вглядывалась в Хиллу Д’онно со странным выражением, мальчик уже замечал у неё этот взгляд… там читалось робкое восхищение. Восхищение чем-то диковатым и далёким, чего ты не понимаешь и чего никогда не видел.

– Скажите, – приглушённо подала голос легенда. – Вы… тоже такая умная… вам известно что-нибудь о Ширкухе? Правда о Ширкухе Киме?

Озёрная графиня плавно выпрямилась и убрала за ухо прядь волос. Несколько мгновений она раздумывала, глядя на исполосованное шрамами лицо Рики – без отвращения или сочувствия, так, как смотрела бы на любое другое лицо. Наконец она покачала головой.

– Я не запрещаю людям жечь пугало, но не бываю на этих празднествах. И… – ресницы дрогнули, – в той истории была женщина. У меня нет доказательств, но я… знаю. Мы вовлечены почти в каждую такую историю, по нашей воле или вопреки.

Легенда кивнула. Больше она ничего не спрашивала.

Уже на пороге залы мальчик обернулся, чтобы снова увидеть худую спину графини, накрепко сцепившей руки.

– Что будет с голубым тарантасом? – спросил он.

Этот голос уже напоминал разве что эхо – таким безжизненным он был.

– Когда все кончится, я велю его починить, пожалую новых лошадей и отошлю младшему Риблу. Ему пора принимать дела отца, а этим бедным клячкам пора на покой.

Рика неожиданно улыбнулась. Мальчик тоже.

Меньше чем через час они покинули замок на озере.

Я видел, как следующие несколько дней они брели вдоль граничной стены, почти не останавливаясь передохнуть и редко кого-либо встречая. Видел, как зарядил ливень, а потом кончился. Луга сменились каменистой пустошью. Всё чаще стали попадаться песчаные овраги. Потом начался пологий спуск и задули горячие пыльные ветры.

Трое продолжали идти.

Четвёртый ждал их на границе спуска. Держал под уздцы верблюда. Они могли простоять здесь несколько дней, могли появиться за минуту. Верблюд приветствовал троих фырканьем, Харэз – парой острых слов. Так или иначе, в той или иной мере им были рады все. И дальше пошли вместе.

Я видел их уже без компаса. Я вижу их сейчас. И я знаю, что скоро мы встретимся.

11. Маленькая жёлтая звезда

Харэз сидел у огня и курил длинную резную трубку. Кольца мерцающего красноватого дыма поднимались и быстро таяли, но отдельные искры, вырываясь, устремлялись вверх, к бархатному тёмному небу. Мальчик мог долго провожать глазами каждую; одну он провожал и теперь, прислонившись к мягкому верблюжьему боку и борясь с дремотой.

Это был их первый ночной привал. Три дня они брели почти без отдыха по тёплому, а потом и раскалённому песку, мимо бессчётных барханов. С темнотой третьей ночи барханы пропали. Красноватая поверхность стала скучной, плоской, как листок шершавой бумаги. Мальчик утопал в этом однообразии точно так же, как его более-менее окрепшие ноги утопали в песке. Но кое-что придавало ему сил: он чувствовал, что направляется к дому.

Кого-нибудь из спутников Харэз всё время брал на верблюда. Мальчика, в первый же день севшего с ним, поразил окутывавший чёрного тяжёлый холод. Он был сильнее того, что шёл от Кары; он обволакивал, проникал даже в ноздри и горло. Несмотря на палящий зной вокруг, этот холод пугал. Да, Харэз, каждое движение и каждый взгляд которого напоминали огонь, сам был ледяным.

Кара ненадолго села на верблюда лишь на вторые сутки. Рика не соглашалась вовсе, но когда под вечер третьего дня она упала, чёрный подхватил её сам и без усилий затянул к себе. Ещё какое-то время мальчик слышал, как легенда возмущённо шипит, но наконец она смирилась, успокоилась и даже перестала пытаться отпихнуть Харэза. Сейчас она мирно спала – лицом к огню, отвернувшись от ярко светящейся звезды. Красный кулон впитывал блики костра и ровно мерцал.

– Что ты не ложишься? – Харэз отвел от губ трубку и с интересом посмотрел на мальчика. Тот, как и почти всегда, потупился: взгляд его смущал.

– А ты? Ты вообще не спишь?

Чёрный негромко рассмеялся.

– Сплю иногда. Для своего удовольствия. Но сейчас не хочу. Могу вас посторожить.

– Ага…

Мальчик не мог признаться, но он всё ещё не был уверен, что им троим самим не надо сторожить себя от Харэза, присоединившегося к странствию столь неожиданно. Но также он не мог признаться в другом: это дикое существо восхищало его настолько, что он старательно не спал, прежде всего не из-за страха, а из-за любопытства и возможности понаблюдать.

– Ну… я ещё посижу с тобой. Если можно, – промямлил мальчик.

Харэз кивнул и, откинув голову, зажмурился. Трубка продолжала дымиться в его руке, пускать лукавые колкие искры. Вся поза казалась расслабленной. Живой. Человеческой. Только холод, который пробирал сквозь одежду, напоминал, что лучше быть начеку.

– Можно спросить, Харэз? – Мальчик посмотрел вверх, на россыпи цветных звёзд, мотыльками вившихся вокруг Небесной Матери.

– Давай, малыш, – не двигаясь, отозвался Чёрный.

– Почему она назвала меня именно так? Зан? Ведь у вас так много разных…

– Она в тебя верит, – просто отозвался чёрный. – Это же очевидно.

Мальчик повернул голову. Кара завозилась и снова свернулась калачиком.

– Почему ты так решил?

Харэз опять на него покосился – задумчиво и, пожалуй, оценивающе.

– Каждая маленькая жёлтая звезда рано или поздно вырастает в золотую. А золотые главнокомандующие держат небо. Их очень мало. Они невероятно ценны.

Мальчик вздрогнул, посмотрел на свои руки – тощие, жилистые, сильнее покрывшиеся веснушками от яркого света – и печально поморщился:

– Вряд ли я бы смог стать кем-то значимым, будь я звездой.

– Смог бы. – Смуглые жёсткие пальцы Харэза потрепали его по плечу. – Думаю, да. И ты обязательно вырастешь в золотого.

– Рика бы посмеялась. Она меня терпеть не может.

Чёрный перевёл задумчивый взгляд на легенду и улыбнулся, но ничего не сказал. Рика, точно почувствовав это, перевернулась на спину. Мальчик бросил в костёр ещё пару веток, и пламя с треском разгрызло их, как орехи.

– Ты тоже был золотой звездой, да? Кара говорила…

Он не был уверен, что получит ответ на этот раз, и неосознанно понизил голос. Но Харэз откликнулся совершенно ровно:

– Был когда-то. И человеком, кстати, тоже.

– Хочешь стать… кем-то таким снова?

Чёрный едва уловимо, но болезненно поморщился, прежде чем приподнять бровь:

– А что плохого в том, чтобы быть Смертью? Она тоже нужна.

«Смерть – только один из мулов, вращающих мельничное колесо»

Мудрый граф произнёс это у мальчика в голове, но он упрямо нахмурился:

– Разве это не тяжело?

– Тяжело. Но что, быть городом легче? Да и смертным, особенно в некоторые времена… – он вдруг осёкся. И не стал продолжать.

Подумав, мальчик покачал головой, потом вздрогнул от порыва ветра. Чёрный накинул ему на плечи плащ и снова закурил.

– Не легче.

А ведь когда-то ему казалось, что на свете нет никого счастливее. Что стены его нерушимы, улицы бескрайни, надежды высоки. Теперь он завидовал всем, в чьей груди не стонали под песком люди и здания. И ещё он очень завидовал той своей части, которая была, уже почти полностью стала обычным мальчиком. Мальчиком, любящим поесть, видящим странные сны и немного мечтающим вырасти таким, как сидящий рядом мужчина в чёрном.

– Харэз.

– Да, малыш? – Чёрный смотрел участливо. Пожалуй, сочувственно. Будто догадываясь, что именно услышит.

– Если у меня не получится… что мне делать?

Впрочем, об ответе тоже можно было догадаться.

– Пытаться. Снова. Всеми силами. Всегда старайся изо всех сил.

Он кивнул. Он вдруг подумал, что если мудрый Материк не явится к ним или если откажет в помощи, у него всегда останется ещё кое-что, что можно попытаться сделать. Что-то, что не пришло ему в голову, пока он брёл под проливным дождём, и не пришло, когда он проснулся. Почти неосуществимое. И всё же… Мальчик тяжело вздохнул и произнёс:

– Спасибо. – Мысли он решил оставить при себе, от них тянуло безумием.

– Не стоит благодарности.

Харэз произнёс это совсем тихо и ещё раз глянул ему в лицо. Мальчик почувствовал смутное беспокойство, будто там что-то прочитали. Но пусть так. Он ни о чём не спросил, и тогда спросили у него самого, ровно и участливо:

– Тебя беспокоит что-то ещё? Кроме судьбы твоих людей? Ты можешь признаться.

Он некоторое время мялся, разглядывая собственные колени. Возможно, то, на что с самого начала путешествия иногда натыкались чувства, слепые, как новорождённые котята, не стоило озвучивать. Как-то стыдно, мелочно, по-детски… И всё же он произнёс, старательно придавая голосу побольше равнодушия. Пока «девчонки» его не слышали.

– Я спросил тебя про имя, потому что мне кажется, всё-таки Кара зря не назвала меня по-другому. «Маленькая глупая звезда». Есть у вас такие? Ну или ещё как-то так. А Рика… она обозвала меня недоноском. И если бы только так нагрубила.

Чёрный заинтересовался: даже выпрямился и притушил трубку. Снова покосился на легенду, но тут же участливо подался ближе к мальчику.

– С ума сошёл, малыш? Думаю, бестолковая грязнуля тут же переименует тебя, если ты её разочаруешь, она крайне ветреная особа. Но пока она…

– Харэз, я правда слабак? – спросил он в лоб. – Ни на что не гожусь?

Видимо, чёрный искренне растерялся. Потирая подбородок, просто спросил:

– А тебе когда-нибудь так казалось? Разве твои жители были слабыми?

Мальчик взял горстку песка и стал просеивать между пальцами. Глядя на осыпающиеся струйки, нехотя отозвался:

– Среди них были великие бурмистры, сыщики, воины. И когда Тёплое графство или Грозовое поднимало бунт и шло брать мои стены, мы всегда выдерживали. И отбивались.

– Вот видишь. – Чёрный улыбнулся. – Ты их отражение. Сейчас ты, может быть, слабее, потому что стен нет, и всё же…

Но мальчик покачал головой.

– Ты не понимаешь. Я… я же никогда не стоял с мечом сам. Я только пытался дать сил моим людям. Отдавал все, какие мог. От стен, от земли, от воздуха и…

– Не стоял с мечом? – Харэз неожиданно хмыкнул и одним плавным движением встал. – Зан, это самое простое, что только можно поправить. Давай.

Он плавно повёл ладонью над песком, и прямо из него поднялись два длинных кривых меча. Бежево-золотистые лезвия слабо блестели во всполохах костра, рукояти венчались головами кобр. Мальчик видел, что клинки тупые, но в остальном они выглядели самым настоящим оружием. Чёрный снял с пояса свою золотую саблю и взял один из них.

– Я могу немного поучить тебя. Если ты не устал. И если ты…

Мальчик взялся за оружие и попытался выдернуть его, но тяжёлый клинок сидел в песке прочно. Он потянул ещё раз, стиснув зубы; Харэз наблюдал – пристально, уже без улыбки, и мальчик испугался, что чёрный вот-вот пожалеет о затее. Наконец клинок поддался и необыкновенно покорно лёг в руку, будто сразу став легче. Мальчик рассмотрел змеиную голову на рукояти; красные камешки глаз приветливо сверкнули.

– Молодец. – Уголки губ Харэза приподнялись снова. – Давай отойдём немного.

Они брели по шуршащему песку, пока костёр не остался в стороне небольшой пляшущей точкой, и тогда остановились друг против друга. Лёгкий ветер растрепал мальчику волосы, обвеял лоб. Сердце колотилось – не то от страха, не то от предвкушения. Харэз велел:

– Выпрямись и посмотри мне в глаза. Это то, с чего стоит начать любой поединок.

Мальчик подчинился и осторожно глянул на него снизу вверх. Харэз казался огромным под этим бескрайним небом, и, хотя он не собирался по-настоящему драться, дрожь в коленях явно считала иначе. Руки сами сжались на рукояти оружия.

– Не бойся. Не бойся меня…

Чёрный мурлыкнул это своим бархатным голосом так, что действительно удалось успокоиться… а в следующее мгновение оскалился, зарычал и бросился. Мальчик слабо вскрикнул, скорее даже взвизгнул, и поднял меч. Клинки негромко стукнули, как если бы были деревянными.

– Первый урок – никому не верь.

Харэз наступал, обрушивая удар за ударом. Песок проседал под стопами, даже равновесие давалось с трудом. Мальчика мотало из стороны в сторону, руки сводило. Дыхание сразу сбилось.

– Второй урок – тебя никто ничему не будет учить, когда придётся сражаться. Может, кто-то и попытается… но не успеет. Чаще всего война устроена так.

Он пятился и отбивался, не совсем понимая, как ему удаётся парировать атаки, но это удавалось. Он увернулся, даже когда ему попытались подрубить ноги, а потом впервые атаковал сам. Чёрный справился с этим слабым сопротивлением легко и вернул сторицей, но всё же снова довольно заулыбался.

– Молодец, малыш. Третий урок. Ты умеешь намного больше, чем тебе кажется.

И снова он нападал, а мальчик отбивался, пока в какой-то момент сам не нанёс ещё пару ударов, попробовав воспользоваться своей юркостью в сравнении с крупным противником. Почти вышло зайти Харэзу за спину… но тот сделал ленивую подсечку и быстро опрокинул его. Даже упав, мальчик не выпустил меча. Опьянённый непривычным азартом, он вскочил бы, если бы на грудь не поставили тяжёлый сапог. Дух выбило, рёбра тревожно хрустнули.

– Четвёртый урок. – Харэз навис над ним. – Падая, старайся откатиться подальше от противника, если не можешь встать. Лежачих не бьют. Лежачих добивают.

В то же мгновение оружие рассыпалось на песчинки. Харэз, удивительно, так и сиял.

– Да. Ты из золотых, но на сегодня хватит. И… – от него не укрылось, как жадно мальчик ловит губами воздух, – пожалуй, нулевым уроком должно было быть «дыши носом». И когда бьёшься, и когда бежишь. Дольше продержишься.

Он отступил, и мальчик встал. Только сейчас он понял, что у него ещё сильнее, чем прежде, колотится сердце, а в горле и левом боку покалывает. Рот совершенно пересох. Харэз снял с пояса и протянул ему кожаную флягу.

– Попей, малыш.

– А там нет отравы? – Он сощурился. – Первый урок…

Харэз засмеялся и сделал глоток сам.

– Хорошо схватываешь. Идём спать.

Так же тихо они вернулись к стоянке и снова подбросили в огонь немного веток.

– Мы… ещё попробуем? – робко спросил мальчик. – Мне понравилось.

Чёрный уже сидел на прежнем месте, с трубкой. Из неё плавно поднималась одна тоненькая струйка красного дыма, складываясь рисунком в змейку.

– Обязательно. Доброй ночи, малыш.

Мальчик лёг в стороне от Кары и Рики и ещё долго смотрел на тёмную неподвижную фигуру. Харэз, прислонившийся к верблюду и опять пускающий к небу искристые дымные кольца, напоминал древнюю гору. Ту, к которой нужно идти… но которая пришла сама.

Вскоре мальчик заснул.

Я видел сегодня и другое. Многое. И всё это укрепило меня в моём плане. И пусть план будет злым, но я не могу иначе; теперь – точно. Война отнимает моё время. Наше время. Добрые планы никогда не меняли и не изменят мир, как бы людишки ни старались.

Ночь близилась к середине, когда Белая женщина открыла глаза от щемящей боли, привычной, но раньше тревожившей меньше. Она осторожно перелегла на спину, а потом повернула голову. Спала легенда. Спал мальчик. Чёрный сидел и не мигая смотрел вверх. Он пошевелился, и звезда быстро зажмурилась. Не хотелось, чтобы Смерть с ней заговаривал, но он, кажется, и не собирался.

Белая женщина, подождав немного, снова посмотрела в небо – на те беспокойные звёзды, которые не стояли на своих местах, а пчёлами сновали туда-сюда. Большинство были белыми, некоторые – алыми, жёлтыми и голубыми. Белая женщина улыбнулась.

Она нечасто скучала по местам, из которых её насильно вырвали, и я знал: у неё нет причин скучать. Я знал также, что она с её открытой, любопытной, тёплой душой почернела бы от тоски, если бы не упала; почернела бы рано, став Девой и вечно неся бремя – поднимать мертвецов-пришельцев, которым суждено сиять среди небесного народа. Белая женщина слишком много видела за пределами своих Садов. И слишком хотела жить.

Сейчас, лёжа и глядя вверх стылым взглядом, она вспоминала, как наблюдала за людьми с неба. Какими необыкновенными и разными они казались. И как больно было, когда одна из этих крошечных живых фигурок вдруг замирала, и тускнела, и другие зарывали её в землю… или поступали иначе. Протыкали ножами, топтали лошадьми, отправляли на костёр… на костёр. Порой за проступок, а порой безвинно. Теперь-то, посмотрев на всё вблизи и поговорив не с одним человеком, Кара обольщалась меньше. Необыкновенные, разные фигурки бывали очень злыми, такими злыми, что… Кара осторожно прижала ладонь к груди, потом к ключицам и посмотрела на пальцы. Нет, никакой черноты, больше никакой. А вот сердце… ей показалось, что сердце стучит немного чаще, чем обычно. И сильнее.

В такой позе она спустя минуту задремала снова. А вскоре проснулась девочка-легенда.

Она села, встряхнулась, чтобы выпутать из волос песок, и сквозь костёр посмотрела на человека возле верблюда. Пламя щёлкнуло и изогнулось. Оно наблюдало, как и я. Рика колебалась – это чувствовалось по тому, как напряглись её упёртые в песок жилистые руки. Наконец она встала и бесшумно пошла мимо огня.

Смерть сдался сну: опустил голову на лежащую поверх верблюжьей шерсти руку, а погасшую трубку всё так же сжимал в другой. Рика присела рядом, и трубка выпала на песок.

Кажется, легенде просто хотелось посмотреть на него ближе: когда он не обжигает взглядом и не улыбается так, будто ничего никогда уже не удивит его. Она рассматривала черты Смерти, замерев диким зверем. Её голубые глаза ловили огненные всполохи, а свет красной подвески на шее дрожал и играл в чёрно-золотой одежде. Легенда протянула руку. Пальцы легли на заросшую щетиной щёку. Провели вверх, едва коснувшись края чёрной повязки, и замерли. В ту же секунду Смерть проснулся.

– Не знал, что ты так любопытна.

Она хотела отдёрнуть пальцы, но их удержали, хотела отвести глаза, но левая кисть Харэза коснулась её подбородка.

– Я не любопытна. Но я хочу знать, точно ли мы можем тебе доверять.

А что ещё она могла соврать, пойманная вот так? На щеках её опять проступил румянец.

– И каким же способом ты хотела проверить это? – с интересом спросил Харэз. – Узнать, есть ли у меня второй глаз? Его нет. Там только пара шрамов. Я потерял его ещё смертным. В последние дни моей планеты, когда туда пришли такие, как я сейчас, а мы приняли их… простите, боги, мы ведь приняли это за войну, за вторжение! Мы ведь любили подобные сюжеты, например в книгах. И слово «пришельцы» у нас имело другое значение.

Она нахмурилась и кивнула. Чёрный опустил её руку, но оставил в своей. Нет, он не злился, что его потревожили, скорее с трудом сдерживал смех, горький и грустный.

– И… что? – запнувшись, спросила она, чувствуя: потревожила что-то очень давнее.

Он не сводил с неё взгляда. Я чувствовал этот тёмный смех у него внутри.

– И мы сражались, Рика. Потому что никакие добрые звёзды вроде грязнули и золотых прийти к нам на помощь не успели или, может, не захотели, чародеев у нас не имелось, а только большие пушки. Чёрные удивились, ведь с ними редко сражаются жертвы. И нам с моим премьером, так называли правителя моей страны, даже удалось отправить несколько звездолётов с мирными людьми прочь – у нас были звездолёты, мы наизобретали намного больше полезного, чем изобретено здесь. – Харэз неопределённо обвёл взглядом пустыню. – Мой друг, мой лидер мог улететь и сам, но остался с теми, кому места в звездолётах не хватило, и я остался с ним. Нас испепелили, мы переродились звёздами, сразу золотыми… но он этого не желал и очень быстро убил себя. Он всегда помнил своих людей – и тех, что погибли, и тех, что на этих звездолётах потерялись в космосе. Других он спасать не хотел.

Мне стало страшно, признаюсь, я примерил всё это на себя. У меня нет даже пушек, нет чародеев, нет звездолётов… Теперь у меня нет ни-че-го… А как страшно было Рике. Она глубоко вздохнула, но выдавить смогла только:

– Значит, тоже тоскуешь по лучшим временам. Повод доверять. Спасибо, что рассказал.

– В этом нет секрета, трагедии, ничего, – тихо уверил он и сумел улыбнуться. – Таких историй тысячи. Просто об этом сложно говорить. Но тебе – почему-то легче.

Легенда от этого совсем смутилась. Ведь на самом деле, как и мальчик, она была не уверена во многих вещах насчёт самой себя. Ему не хватало силы и смелости, а ей…

– Прости, что сунулась вот так, – пробормотала она. – Я… – Но слов не нашлось. Она ведь сама не знала, как называется это чувство или качество, позволяющее прямо говорить: «Я хочу подойти к тебе немного ближе».

Они сидели совсем рядом, и разгорался красный огонь кулона, и усиливался ветер под тёмным небом. Рика зябко повела плечами. Чёрный шепнул:

– Тебе холодно? Жаль, я не могу тебя согреть. Жаль, никто не может.

И я знал, что ему жаль; может, впервые – действительно жаль. Рика вздрогнула и ещё раз посмотрела ему в лицо. Её мысли были вокруг одного, и это одно всё-таки вырвалось:

– Но ты дал мне обещание. Ты забыл о нём или не хочешь помнить?

Её голос окреп, ведь это было сражение. Или почти сражение, так ей казалось. Не как её прежние, не как его прежние… но бой приняли. Жёсткие пальцы Смерти, скользнув по её подбородку вверх, задели рану – ту, что шла от края рта. Провели по ней и остановились.

– Больно?

Она поняла ответ и всё, что за ним скрывалось. Ресницы дрогнули с испугом и торжеством сразу. Медленно, подрагивающим голосом Рика ответила:

– Они зажили достаточно. И я…

Вторая бледная рука легла на его грудь и замерла там, не решаясь двинуться. Может, легенда хотела поймать хоть один удар сердца Смерти, прежде чем… но она не успела. Харэз наклонился и прикоснулся к её губам. Ладонь поддержала за плечи, пальцы крепко сжались. И легенда запрокинула голову, прижимаясь ещё теснее, позволяя целовать ещё и ещё. Она тянулась к нему, и вторая его рука раз за разом осторожно касалась изуродованной чужой ложью кожи. А потом легенда шепнула:

– Когда вас придут легионы, я хочу, чтобы меня убил ты.

В ту минуту мне стало ещё страшнее. И – тысяча парадоксов! – в ту же минуту я особенно ненавидел себя за то, что собираюсь сделать. И во все следующие, когда они, эти двое, не выпускали друг друга, и в ту, когда наконец легли, вытянувшись, вплотную.

Но наступил рассвет. И моё решение снова кажется мне верным.

12. Кратер

Целый день они углублялись в пустыню, всё дальше отходя от последних обитаемых земель. Мальчик мог только гадать, что там происходит, но кое-что подсказывало – и подсказывало слишком явно.

Хищные птицы. Огромные грифы, стервятники, песчаные соколы постоянно пролетали в одном направлении – к Озёрному графству. То поодиночке, то целыми стаями они проносились над головой. Скорее всего, их влёк запах крови. Харэз тоже провожал их взглядом, но смуглое лицо оставалось спокойным. Мысли его явно занимало другое, настолько, что он едва уловимо вздрогнул, когда уже ближе к вечеру Кара, сидевшая с ним на верблюде, требовательно спросила:

– Слушай, а сколько ты вообще планируешь за нами тащиться?

Харэз рассеянно посмотрел на очередную тёмную птицу в небе, потом – на шагающую чуть поодаль Рику и на плетущегося подле верблюда мальчика. Поразмыслив, он криво усмехнулся и уточнил:

– Ты хотела сказать «тащить вас», маленькая белая звезда?

Кара фыркнула. А ведь в его словах было зерно правды.

– Я вообще не понимаю, зачем тебе это надо. Мы не друзья. Ты решил, что тебе тоже нужен Материк? Поболтать о непростой жизни высших существ?

Мальчик почувствовал, как Харэз напрягся, и одновременно увидел, как Рика обернулась. Казалось даже, она готова сказать что-то нервное, вроде грубого «заткнись», чего за ней по отношению к Каре не водилось. Но она промолчала и опять уставилась вперёд, а над головой раздалось ровное:

– Нет, он мне не нужен.

– А кто тогда? – не унималась Кара.

Харэз поджал губы, но тут же они снова растянулись в сладкой ядовитой улыбке:

– Все ваши головы. Собираю коллекцию. Засушу и подвешу на седло.

Кара дёрнулась, едва не повалившись носом в песок, и он бесцеремонно поддержал её за шкирку, как щенка.

– Шучу, грязнуля. Просто… люблю путешествовать. Это иногда приводит к удивительным открытиям и находкам.

Рика опять внимательно глянула на него; мальчик тоже. Он устал, грезил о привале и не особенно надеялся услышать что-то интересное, но всё же…

– Да и вряд ли ты одна привела бы их к чему-то хорошему. Судя по тому, что ты всё ещё маленькая, командир из тебя… – Звезда двинула ему локтем в живот, но он только поморщился, продолжая: – И воспитание не то. Учись у нашей легенды, она хотя бы бьёт как надо.

Рика самодовольно ухмыльнулась, но влезать в милую беседу не стала. Мальчик тоже решил ничего не комментировать: глаза защипало оттого, что их залил пот.

Кажется, Харэз с Карой готовы были цапаться бесконечно, но продолжить не успели: местность впереди странно изменилась. Позабылась непрерывная шершавая ровность; что-то разрезало пустыню пополам. Харэз остановил верблюда и озадаченно прищурился.

– Неужели… – Он даже подался вперёд, козырьком прикладывая ладонь ко лбу.

Поверхность будто пропахали невидимым, но огромным плугом: широкая колея тянулась вдаль, становясь постепенно всё глубже. Её удивительно гладкие края поблёскивали в свете Невидимого светила и казались твёрдыми, а вот дно покрывал слой свежего песка, возможно, нанесённого бурями. Что за овраг такой? Откуда?

Мальчик осторожно приблизился к самому краю и посмотрел вниз. Там играл робкий ветерок, поднимая и перекатывая горстки искрящихся песчинок. Когда песок стукался о стены, всё начинало мелодично позвякивать; воздух заполнялся этим невесомым звуком и нёс его вверх. Мальчик уже где-то слышал такое… нет, похожее, очень похожее. Подумав немного, он вспомнил: так звучали на городских праздниках круглые музыкальные гремушки. В них тоже насыпали песок. Значит…

– Это стекло, – тихо произнёс он, указывая на скруглённые стены. – Что-то расплавило песок.

– Об этом мы и сами догадались, – подала голос Рика, тоже подошедшая. – Это… чей-то след? Зверя?

Она обернулась. Мальчик тоже посмотрел через плечо и увидел, что Кара слезла с верблюда. Но она не приближалась, а продолжала стоять, и её ничего не выражающее лицо казалось слишком бледным. Харэз наблюдал за ней, медленно почёсывая верблюду холку. Животное смачно зевало и тоже пялилось на провал желтоватыми глазищами.

– Кара, – окликнул мальчик. – Харэз… что бы это могло быть? – С некоторой надеждой он уточнил: – Может, тут проходил недавно Материк?

Очнувшись, звезда всё же сделала несколько шагов, но так и не подошла к краю оврага. Она будто боялась посмотреть вниз. Наконец она закусила угол губы и произнесла:

– Вряд ли, Зан. Это… кажется, мой след. Я упала прямо здесь.

Что-то в словах обеспокоило. Что-то, чего мальчик не мог объяснить, вдруг заскреблось в груди, и он тревожно огляделся. Песок продолжал перекатываться на дне колеи, и глаза невольно следили за этим танцем. Монотонный звук, поднимавшийся и утихавший по прихоти дуновения, усиливал тревогу. Оставаться у края не хотелось; мальчик попятился и с облегчением услышал голос Харэза:

– Ладно, едем дальше? Прямо вдоль этой дыры. Это в любом случае неплохой способ держать направление. Сядешь на верблюда, малыш?

Он покачал головой. Ноги устали, буквально отваливались, но это почему-то перестало иметь значение. Мальчику казалось: идя, он разгонит необъяснимую тревогу.

– Тогда ты, детка.

Сегодня легенда, возможно, успевшая устать, не возражала. Она подошла, верблюд лёг, и Харэз галантно подал руку. Узкая ладонь Рики легла поверх, и они пристально посмотрели друг на друга. Мальчик успел заметить этот взгляд и обмен слабыми улыбками, но, занятый своими мыслями, не стал никак истолковывать его, а вот Кара…

– Харэз, эй! – Она подхватила мальчика под локоть и отвела ещё немного от края колеи. Вторую руку она негодующе уперла в бок. – Ты… вы… что… уже…

Верблюд выпрямился.

– Что, грязнуля? – невозмутимо отозвался Харэз.

– Что, Кара? – Легенда наклонила голову. Из-за ещё не сгладившихся порезов в углах рта казалось, что она по-прежнему улыбается.

Кара пару раз моргнула и беспомощно посмотрела на мальчика – так, будто в чём-то искала его поддержки. Он не понял в чём и только тоже спросил:

– Что не так?

Она моргнула снова и как-то вяло махнула рукой:

– Да ну вас…

После этого она первой пошла вперёд.

Колея тянулась дальше и дальше, постепенно углубляясь, но оставаясь прямой. Оплавленное стекло местами сияло так, что резало глаза; иногда в песке внизу мелькали птичьи косточки и обломки сухого кустарника. Невольно мальчик впивался взглядом в каждый такой предмет. Он неважно знал географию Долины и плохо представлял себе, что раньше располагалось с ним по соседству. Его мучили два вопроса.

«Интересно… стояли здесь города?»

«Может, когда Кара упала, она подняла хоть один дом? Она ведь должна была поднять много песка…»

Но на дне не виднелось ни крыш, ни развалин, а вскоре пропали даже скелеты. Колея закончилась, превратившись в округлый кратер. Кара резко остановилась, пошатнулась.

– Да, кажется… здесь я спала. Бр-р…

Здесь, на самом дне, не было песка, точно какая-то сила не давала ему оседать. Стеклянное подобие чаши прохладно блестело, а прямо над ним клубилось маленькое разноцветное облачко – беспокойно блуждало туда-сюда, стукаясь и искря о стены. Это напоминало неуверенные движения слепого котёнка. Харэз потянул ноздрями воздух и насмешливо кивнул, бросив:

– Вечно ты оставляешь следы, грязнуля.

Но Кара не ответила. Она не сводила с облачка взгляда. Казалось, что-то странное опять произошло с её лицом, особенно с глазами: они стали белее и больше. Она покачнулась ещё раз, едва устояла и сделала хриплый жадный вдох. Ей явно было нехорошо. Руки тряслись.

– Кара?..

И вдруг она решительно устремилась вперёд. Мальчик торопливо повис на её локте, но звезда потащила его за собой по песку – легко, как маленькая баржа.

– Кара, стой! – взвизгнул он.

– Кара! – позвала из-за спины и Рика.

– Я… хочу спать, – чужим, холодным, неживым голосом сказала звезда. – Я очень хочу спа-а-а-ать.

Шаг, шаг, шаг… Мальчик видел: облачко там, внизу, разрослось и замерцало ярче, будто потянулось навстречу Каре, и тут же рука её начала нагреваться. Сильнее. Сильнее. И…

– Стой! – Он дёрнул кисть, теперь обжигающе горячую, со всей силы, но его продолжали волочь к кратеру. Край приближался. – Кара! Кара!

– Хочу спать… – повторила она и попыталась его стряхнуть.

Выбора не оставалось, всё получилось как-то само.

– Отличная подсечка! – присвистнув, одобрил Харэз. – Моя.

Мальчику действительно удалось первым же ударом опрокинуть Кару, вцепиться ей в ноги, не давая ползти туда, вперёд. Она сопротивлялась, лягалась, билась – хоть и тоже вяло, будто что-то замедлило её привычно порывистые движения. Спешившись, Рика и Харэз подскочили, помогли отволочь её подальше. В какой-то момент она словно сдалась, обмякла, затихла. На оклики не отозвалась, лёгкая пощёчина не помогла. Чёрный, вздохнув, затащил звезду на верблюда и взнуздал животное. Рика и мальчик поспешили следом. Всё это время никто больше не говорил ни слова.

Вскоре кратер с облачком остались позади. Красная пустыня снова стала ровной и однообразной, но мальчик постоянно оборачивался, точно ожидая погони. Произошедшее с Карой сильно испугало его; мысли, смутные и тревожные, продолжали клубиться в тени рассудка. Харэз, видимо, заметив его настроение, мягко объяснил:

– Пока звезда падает, вокруг неё образуется огромный кокон пыли и газа. Потом кокон рассеивается – от него остаётся совсем немного, возле головы, но эта пыль держится уже много лет. Остыв и проснувшись, звёзды стараются подальше уйти от места падения, но пыль… она зовёт назад, если звезда вдруг возвращается. Тянет. Этому нельзя противиться.

Мальчик вздрогнул. Кара всё ещё не пришла в себя, напоминала куклу.

– А что было бы, если бы она… спрыгнула туда?

Харэз лениво вынул из кармана скомканный лист и подбросил. Под пристальным взглядом бумага вспыхнула синим огнём, но вместо того, чтобы рассыпаться пеплом, взорвалась. Даже Рика, до того слушавшая спокойно, вздрогнула и с тревогой покосилась на Кару.

– Остывшая звезда больше не принадлежит своей пыли и не может её касаться.

Мальчик тяжело сглотнул. Кару захотелось погладить по волосам. И увезти подальше.

– Я… понял. Но почему так случается? – Он снова оглянулся.

– Наша природа, малыш. Каждая звезда несёт в себе силу взрыва и разрушительный ветер. Они выплёскиваются в миг смерти или падения. Иногда их хватает, чтобы…

Харэз резко осёкся. Брови сдвинулись, и он опять посмотрел вверх. Там как раз летела с протяжным криком птица – огромный стервятник, крылья которого напоминали кривые зазубренные клинки. Видимо, это был какой-то особенно тревожный знак.

– Немыслимо… – пробормотал он сквозь зубы и опустил взгляд. – Ох, ладно… Устали? Скоро начнёт смеркаться, хорошо бы найти место для стоянки.

– Тут не из чего выбирать, – уныло заметила Рика. – А раньше тут был Башенный город Кайо… и вода. Много воды.

– А скоро будут холмы и мои стены, – так же тихо отозвался мальчик. – Я… чувствую. Мы очень близко.

Никто ему не ответил; и Харэз, и Рика отвели глаза. Но он и сам не хотел продолжать разговор. И даже не стал задавать Харэзу вопрос, который вдруг показался невероятно важным. Он решил, что лучше спросит об этом у самой звезды.

Сегодня Невидимое светило необыкновенно быстро перекрасило небо из светло-голубого в красный, потом – в бархатисто-синий и наконец освободило дорогу звёздам. К тому времени Белая женщина пришла в себя, и караван с одним верблюдом остановился для сна. Ветер стал прохладным, песок остыл, и оранжевый огонёк, сотворённый прямо из воздуха, уютно запылал над ним.

Город и Смерть вновь рубились, оглашая пустоту кличами. Мальчик уже почти не падал, не впервые я заметил, как быстро он учится сложным вещам. Смерть был доволен, но будет ли он доволен чуть позже?.. Наблюдая за двумя мечущимися фигурами, я силился не думать об этом. Но думаю теперь.

…А тогда они дрались, а в стороне две «девчонки» – мне нравится это слово – говорили о том, о чём нередко говорят девчонки, особенно скучающие.

– Ты кого-нибудь там любила, Кара? На небе?

Легенда сидела, поджав к груди колени и сплетя на них пальцы. Поза не казалась сейчас закрытой, скорее полной умиротворения. Голубые глаза снова ловили всполохи костра. Как и тот, чьей историей она была, Рика становилась сильнее среди песков. Этого невозможно было не увидеть, а звезда видела и другое.

– Я слишком давно не была там. Да и, честно говоря, наши мужчины в большинстве своём глупы и надуты или холодны и угрюмы. Как… – глаза скользнули по Харэзу, – он.

Белая женщина рассчитывала кое-что услышать, а может, и поспорить, но Рика промолчала, только отчуждённая улыбка мелькнула на её губах. И тогда Белая женщина продолжила:

– Скажу тебе честно, легенда. Всех нас – тех, у кого почти не бьётся сердце, – тянет к тёплым существам. Пары звёзд… они очень редки. На небе мы обжигающе горячие, у нас нет смысла быть вместе: никому никого не нужно греть. И ещё у звёзд нет семей.

Рика удивилась:

– Но ты говорила что-то о матери, помнишь?

Белая женщина грустно рассмеялась:

– Мои мать и отец – две звезды, которые столкнулись и из пыли и газа которых я сгустилась; столкнулись они случайно, и иначе у нас почти не бывает, подумаешь, ерунда. Мои братья и сёстры – те, кто сгустился со мной вместе. Мама… очень заботливая звезда. Она должна была просто улететь, но осталась, не дала некоторым из нас сразу упасть, а ведь это часто бывает с детёнышами. Такие звёзды поднебесные знахари убивают и толкут их кости в волшебную пыль. Мама… она правда растила нас, сколько могла, потому что много видела, как заботятся о малышах здесь. У вас. Но это тоже было не то.

– А отец?

– Отец появлялся пару раз, рассказывая нам истории. Мало ли с кем он ещё сталкивался, он почти не остаётся на месте. Он Большая звезда. Очень. Думаю… – тут она закусила губу, – он уже постарел, взорвался и оставил своё последнее потомство.

– Последнее? – заинтересовалась Рика.

– Мы все оставляем его, когда умираем. Мы ведь рождаемся со взрывом, с ним же умираем. Посмертные дети считаются у нас самыми важными. Посмертные звёздочки вырастают очень сильными, среди них много золотых. – Кара вздохнула. – Только ты уже не видишь, как они вырастают. Это как бы тоже не твои дети. И они точно не по любви.

Рика опустила глаза – взгляд внимательнее вперился в пламя.

– И всё-таки ты кого-то любила. Я это чувствую.

Белая женщина вытянула ноги и набросила на них плащ, потом медленно, с трудом кивнула. Она, кажется, рада была не смотреть легенде в лицо.

– Человека. Прекрасного человека с настоящим сердцем. Он даже не знал, что я существую, его давно нет, и если я и хочу вернуться в небо прямо сейчас, то только потому, что так мне проще было бы разыскать его душу…

Рика слабо улыбнулась и провела пальцами над костром.

– Ты найдёшь. Обязательно, – глухо, но уверенно произнесла она.

Они помолчали, а потом звезда осторожно спросила:

– А ты?

Рика прилегла на песок, прищурилась. Пламя заиграло на её впалых щеках, резче обозначило шрамы. Говорила она отстранённо:

– У нас не бывает детей и любви, только если с иными сущностями. Есть очень мало легенд, которые…

– А ты знаешь такие? – Белая Женщина поняла без слов, и в глазах её сверкнуло любопытство. – Как такое вообще может быть?

Рика засмеялась:

– Да просто. Это легенды, которые идут бок о бок. О человеке, который был бы неразрывен с другим. После смерти они сами не разлучаются, и не разлучаются их легенды.

– А где они… живут? – выдохнула Белая Женщина.

– Люди – среди диких садов и витражей, в городе Изувеченного Бога. Это очень далеко отсюда, выше всех звёзд.

– Изувеченного? – тревожно переспросила Белая женщина, но лицо Рики не дрогнуло.

– Был один… человек. Может, чародей, может, что-то выше. Он правил множеством миров и в несколько из них приходил проповедовать добро и свет. Увы, обычно смертные прогоняли его, а иногда и убивали: кто-то боялся его чудес, кто-то просто не хотел, чтобы им мешали зверствовать. Видя, что раны его заживают всё хуже, Бог решил дать людям свободу. Приходить он перестал, но в своих краях создал уютное место, где возлюбленные, друзья, семьи, герои, странники, верившие в то же, во что он, и потерявшие друг друга в большой беде, могли бы воссоединяться. Отдыхать. И потом уже идти куда-то ещё.

– Красиво… – мечтательно произнесла Белая женщина. – Не оттуда ли некоторые наши пришельцы? Они, правда, чужих садов вроде не помнят, ничего не помнят…

– Может быть. – Рика улыбнулась, но тут же погрустнела. – А вот легенды… легенды хранят миры, из которых такие люди ушли. Их нельзя увидеть, – пальцы Рики сжались на ровно сияющем красном кулоне, – но они поддерживают жизнь во всех других, менее счастливых существах. Дают надежду…

«…таким, как я». Она хотела сказать это. Но не сказала. Кара вздохнула.

– Рика, ты говорила ещё «иные сущности». Ну, что с ними вам тоже можно сходиться. А ты…

Легенда дёрнулась, и задумчивое выражение в её глазах опять сменилось колючим. Она быстро прервала:

– Я не думала об этом.

– А сейчас?

Она поджала губы.

– Сейчас я хочу, чтобы Ширкуху было спокойно. И тогда будет спокойно мне.

– Рика, я не о том…

Но легенда, не скрывая облегчения, прижала к губам палец: Смерть и мальчик-город приближались. Белая женщина замолчала и вся съёжилась, как недовольная кошка. И у огня они сели уже вчетвером.

В этот вечер мальчик снова вынул из кармана медальон и гладил пальцами чеканную крышку, поглядывая на Кару. Хотел подарить его, но опять не решился и спрятал под рубашку. Замок остался наглухо закрыт. Какая ирония… И какая удача.

Под утро мальчик открыл глаза от разливающейся по всему телу боли. Поначалу он решил, что это из-за поединка с Харэзом, но всё же прижал к груди руку. Вслушался. Лавина знакомых звуков обрушилась на него, и он застонал, но тут же зажал рот рукой.

В стенах погребённого города уже некуда было прятаться; люди начинали задыхаться, забыв даже о том, что мертвы. Мальчик ощущал, как они мечутся, как поднимают головы к незримому небу и как хрипят: горло забивается песком. Он улавливал слабый безнадёжный зов и шевелил высохшими губами в тщетной попытке ответить. Его то знобило, то бросало в жар, и он не мог пошевелиться – беспомощно лежал на спине, ощущая, как слёзы бегут по лицу. Каждая невыносимо жгла, в каждой скреблись кроваво-красные песчинки.

Едва в небе забрезжил свет, как наваждение разом схлынуло. Телу стало легко, голова прояснилась, высохли ресницы и щёки. Сердце звучало, как обычно, тихо. Мальчик поднял дрожащие руки, провёл по гладкой коже скул и медленно вдохнул.

Кажется, всё было в порядке.

Поколебавшись, он всё-таки передвинулся ближе к уже почти не светящейся Каре. Звезда, не просыпаясь, положила руку ему на макушку. Через минуту он снова крепко уснул.

А буря поднималась – пока где-то далеко.

Я задумчиво смотрел, как она распрямляет гибкую, покрытую мелкими песчаными чешуйками спину, как разевает тёмную беззубую пасть и встряхивается, как её пустой взгляд выискивает какую-нибудь пищу.

Буря увидела путников. И, негромко рыча, рванулась вперёд.

Я не мешал ей. Я понял, что скоро она приведёт одного из Четверых прямо мне в руки.

И я этого жду.

13. Самум

Ясным промозглым утром мальчик проснулся с воспоминанием об очень плохом сне. Но воспоминание это было смутным, и он поскорее его отогнал. Какое-то время он не шевелился, бездумно разглядывая Харэза: тот, явно давно проснувшийся, сидел подле своего верблюда и смотрел на горизонт. Рика полулежала рядом, устроив на тёплом верблюжьем боку голову. Кажется, идущий от Смерти холод ничуть ей не мешал.

– Хочешь потренироваться, пока не жарко? – тихо спросил Харэз, заметив, что мальчик открыл глаза.

Тот кивнул. Они встали и отошли от еле теплящегося костерка.

Сегодня мальчику почти удалось победить; может, он даже победил бы, если бы звезда и легенда не проснулись раньше и не позвали их. Рассыпав песчаные мечи, Харэз вдруг странно улыбнулся и сказал:

– Я дал тебе несколько уроков, малыш… надеюсь, мне не нужно давать тот, что ты не я и твои умения не стоит использовать во зло?

Вместо ответа мальчик глубоко ему поклонился. Харэз с удовлетворением кивнул, отвёл с лица упавшие волосы и первым пошёл назад.

Вскоре маленький караван тронулся в путь. Погода оставалась прохладной весь следующий час, и второй, и третий. Невидимое светило, казалось, не старалось в полную силу. Потрогав песок ладонью, мальчик понял, что он еле тёплый, сказал об этом Харэзу, и тот нахмурился, но промолчал.

Птиц тоже не было. Если поначалу мальчик думал, что они просто улетели уже все, то вскоре засомневался. Возможно, птицы спрятались. Возможно, им было от чего прятаться.

Зыбкое беспокойство снова дало о себе знать, и, как ни странно, первым это беспокойство разделил чёрный безымянный верблюд. Харэз шёл сегодня пешком, просто ведя его под уздцы, но животное стало всё чаще останавливаться и упрямиться. Оно поводило маленькими округлыми ушами, вытягивало трубочкой губы, мотало головой. Если Харэз заговаривал, верблюд успокаивался и шёл снова. Но длилось это недолго.

– Сядь уже на него, – раздражённо предложила к середине дня Кара. Было всё ещё промозгло, зной не пришёл. – Он, наверное, думает, что ты хочешь его бросить или съесть, вот и не идёт.

Харэз с досадой отмахнулся и дёрнул за поводья. Верблюд послушно пошёл; зазвенели золотые браслеты на его ногах, и этот звон тоже был каким-то… другим. Мальчик прислушивался и улавливал всё больше неприятного пугливого дребезжания. Несколько десятков шагов – и чёрное животное остановилось опять, на этот раз ещё и развернувшись полубоком. Разинув пасть, оно издало нервный невнятный взвизг.

– Харэз… – Это сказала Рика. Она шла с ним рядом, а сейчас неожиданно ухватила за руку. Тот наклонился. – Что-то не так. Что?

Харэз обернулся. Взгляд скользнул по мальчику, по Каре, снова обратился к пустому небу. Он явно колебался, но, когда Рика ухватилась за его пальцы крепче и нахмурилась, всё же сдался.

– Кажется, скоро будет песчаная буря. Боюсь, нам негде от неё укрыться.

– Проклятье! – Кара посмотрела на горизонт. Он выглядел совсем чистым, и мальчик с надеждой спросил:

– Это ведь не точно?

Харэз сухо усмехнулся и не ответил. Поджав губы, повернулся к верблюду, обхватил его обеими руками за морду и принялся бесцеремонно разворачивать. Теперь он бормотал что-то на языке, которого мальчик не понимал.

– Не ругайся! – одёрнула звезда. – Тут…

– Не ребёнок, – в свою очередь вяло напомнил мальчик.

С каждым днём всё больше хотелось, чтобы Кара перестала вот так его воспринимать. Именно Кара, насчёт остальных было более-менее неважно, но она…

Рика, похоже, так нервничала, что даже обошлась без ядовитого хмыканья. Верблюд покорно повернулся, но вместо прежнего направления двинулся немного наискосок. Харэз, поднявший было кнут, сдался и объяснил:

– Похоже, он чует, где безопаснее. Идёмте пока так.

И снова они пошли, но путь по бескрайней красной глади окончательно перестал быть хоть немного весёлым. Молчание не пыталась нарушить даже Кара. И все время от времени кидали взгляды вперёд – на по-прежнему безоблачный горизонт, где небо целовало песок.

– Если задует, ты ведь сможешь стать невидимым и… ну, как это… прозрачным? – тихо спросила Кара, поравнявшись с мальчиком.

– Я не делал этого очень давно, – признался тот. – Ни разу с тех пор, как проснулся.

– Пробуй сейчас! – потребовала Кара. Она то кусала губу, то начинала грызть косу.

Он попробовал: зажмурился и сосредоточился, а потом начал медленно стирать себя, как если бы был неровной карандашной линией. Открыл глаза. Кара щёлкнула его по носу.

– Я тебя вижу. Давай ещё.

Он пробовал. И пробовал. И снова пробовал, пока не вспомнил предутренний сон, который вовсе не был сном. Грудь заболела, и он в упор взглянул на Кару.

– Давай, Зан, – настаивала она. – Я хочу быть спокойна хотя бы за тебя!

Но он покачал головой, и пришлось сказать правду:

– Нет. Думаю, во мне мало осталось от города, Кара. И потом… – он постарался улыбнуться, поправил тюрбан, который она каждый день теперь повязывала ему на макушке, – я бы не бросил тебя. Ну как я могу?

Это правда. Он сам удивлялся тому, как привязался к беспокойной белой звезде. К её бодрому голосу, размашистым жестам, смеху и странному взгляду, каким она порой глядела в ночное небо. Он всё больше понимал: ей, скорее всего, есть по чему там скучать. И… в глубине души всё меньше хотел, чтобы её желание исполнилось. Одёргивал себя, зная: это неправильно. Одёргивал, видя: такую не удержишь, мир маленькой планеты, даже если все города оживут, для неё тесен. Одёргивал, в конце концов, с грустью глядя на своё отражение в её же глазах или в воде. «Мальчик», «ребёнок», «маленькая жёлтая звезда»… Они даже дружить на равных никогда не смогут, хотя чем больше проходило времени, тем старше – а может, и старее – он себя чувствовал. Порой он ворошил больную память и задавался вопросом: а таким ли он был… триста лет назад, пятьсот? В те дни, о которых рассказывал Харэзу? Пока всё вокруг было полно сил? Всё-таки стены его появились довольно давно.

– Ах ты мой храбрый рыцарь! – Губы её тоже растянулись в улыбке, и мальчик в который раз сунул руку в карман. Медальон был ледяным, грани камня слегка выступали под пальцами. Почему не подарить эту безделушку сейчас? Момент…

– Буря идёт.

Нет, момент он упустил.

Голос Харэза прозвучал так ровно, что поначалу мальчик даже не понял слов. Они отозвались внутри с опозданием, и там всё дрогнуло, застыло и упало. Теперь стало ощущаться, что ветер окреп. Горизонт, прежде отчётливый и бесконечный, замутился, точнее, его больше не было вовсе: между ним и небом ширилась плотная красно-золотая прослойка. Казалось, навстречу, поднимая пыль, мчится огромное стадо диких лошадей.

Верблюд остановился, лёг и спрятал голову между согнутых передних ног. В то же мгновение мохнатые горбы будто выросли, уподобившись небольшим горам, а может, так только показалось. Нет, не показалось: ближний горб закрыл даже стоящего в полный рост Харэза. Тот удовлетворённо кивнул. Потянув носом воздух и осмотревшись, распорядился:

– Садимся спиной. Закутываемся. Молчим и не дышим глубоко. А ты… – Он внимательно посмотрел на Рику. Но она покачала головой и скрестила на груди руки.

– Останусь с вами.

Не споря, он кивнул и сел; сняв плащ и отцепив от пояса флягу, принялся поливать ткань водой. Звезда молча делала то же со своей длинной накидкой. Руки у неё подрагивали. Закончив, Харэз опять поднял взгляд и на этот раз спокойно, уверенно улыбался:

– Тогда иди ко мне. И ты тоже, малыш.

Мальчик не видел бури, но по звуку ощущал: она близится. Свист ветра становился сильнее и горячее, а небо захлёбывалось непривычным цветом – серо-красным. Этот злой, болезненный цвет… да. Мальчик его знал. Не забыл. Хотя очень хотел бы.

– Тихо. Не смотри.

Он плохо помнил, как опустился рядом и прижался к тёплому, но дрожащему верблюжьему боку, и сам он тоже дрожал. Рука Харэза, обхватившая его за плечи, была привычно ледяной, но сейчас это не имело значения. Едва ощутив, как на голову набрасывают ткань плаща, мальчик крепко зажмурился; с другого бока к нему прижалась Кара, а где-то в стороне, у Харэза за левым плечом, слышалось дыхание Рики. И всё это наконец отрезало свист и вой, которые поднимались вокруг.

Как страшно…

Над самым ухом прозвучал всё тот же мягкий, бархатный голос Смерти:

– Лучше вообще не открывай глаз. Не открывай, слышишь?

И сразу всё зашлось одним длинным диким воплем. Мир стал очень маленьким.

Мальчику казалось так, может, потому что он ослеп, оцепенел и всеми силами старался стать поменьше. Он даже не менял положения: прижимал руки к груди, слыша там – впервые – те же звуки, что и вокруг. Его всё так же крепко обнимал Харэз, близкий, но невидимый. Время тянулось. Песок и ветер мальчик представлял себе потоком, обтекающим сгорбленную верблюжью фигуру, как море обтекает скалу, которую не может перехлестнуть. Иногда слышалось, как песчинки царапают тяжёлую ткань плаща, а по тому, что скребло в горле, можно было догадаться: жадные пустынные дуновения крадут мельчайшие, обычно даже незаметные капельки воды из воздуха. Но самого его хватало. Мальчик передвинул одну руку и стал успокаивающе гладить верблюжий бок, путаясь в длинной шерсти.

Он не знал, сколько прошло времени, но точно знал: считать нужно в часах, не в минутах. Кажется, пару раз он даже забывался снами, в которых бросало из жара в холод и что-то воющее кралось по следам. Но самих снов он не запомнил.

Буря свистела и злилась. Она искала. Казалось, она звала.

«Трусы, покажитесь. Покажитесь мне!»

Но тщетно. Никто и никогда не внимал таким просьбам по доброй воле.

Пару раз мальчик всё же приоткрывал глаза. Он видел светящийся алым кулон легенды. Видел кусочек бледного лица, которое она, зажмурившись, прятала у Харэза на груди, видел замершие тонкие руки. Губы Смерти касались чёрных прядей на её макушке, а сам он, казалось, дремал или чутко прислушивался.

«Выйдите!» Буря выла и скреблась вокруг, ткань плаща высохла, но бок верблюда уже не дрожал, а только вздымался и опускался от ровного дыхания. Мальчик слушал. Ждал.

Всё закончилось не так, как началось: ветер успокоился не постепенно, а резко – будто что-то строго хлопнуло его по макушке и разом остановило весь песок. Стало очень тихо, так тихо, как раньше бывало только ночью, в самой её середине. Наконец ткань, надолго заменившая кокон, пришла в движение и опала. Мальчик выпрямился и огляделся.

Всё та же ровная пустыня стелилась вокруг, хотя кое-где и появились слабые вытянутые гребни барханов. Небо прояснилось и вернуло естественный, уже сине-вечерний, но ещё беззвёздный цвет. Дышалось легко, и захотелось скорее глотнуть побольше воздуха.

– Все живы, все видят и слышат? – Харэз внимательно оглядел своих спутников, потом задал тот же вопрос верблюду, поднявшему голову и ставшему нормального размера.

Животное встало и, деликатно отойдя в сторону, принялось встряхиваться. С горбов посыпался песок, которого, наверное, хватило бы, чтобы засыпать целиком хозяина. Харэз рассмеялся.

– Что бы мы делали, если бы не он? – хмуро спросила Кара.

– Что бы вы делали, если бы не я? – тут же поправил Харэз.

Кара что-то пробурчала и принялась смахивать песок сначала с себя, потом с мальчика. Рика остановилась возле верблюда, и тот, наклонившись, лизнул её в щеку.

– Пройдём ещё немного? – спросил Харэз, водружая на спину животного несколько сумок и фляжек. – Или заночуем тут?

– Лучше отойдём… – произнесла Кара. – Не люблю оставаться там, где чуть не умерла от ужаса. Какой кошмар. Если бы был Песчаный чародей…

Она не стала заканчивать, заметив, как сразу помрачнела Рика, да и хмурый взгляд мальчика наверняка поймала. Хорошо, что все слишком устали, чтобы ссориться.

Харэз взял верблюда под уздцы и первым направился вперёд. Но они не успели пройти слишком далеко. Находка ждала их меньше чем через пару сотен метров.

Первым это увидел мальчик и принял за сбитую птицу или за вывороченный из песка кусок скалы. Он немного ускорил шаг, остальные – тоже. Уже скоро он понял, что предмет шевелится, и потянулся даже за кинжалом, но тут же ледяная рука Харэза предостерегающе сдавила плечо. Столь же ледяной голос остановил сжавшиеся на рукояти пальцы:

– Нет. Не нужно.

Он не добавил ничего, пока они не подошли и пока предмет не перестал быть предметом. Нагромождение тряпья оказалось ещё одним мальчиком – рыжим и худым, невозможно худым. Он лежал лицом вниз, и, когда Рика перевернула его, красновато-золотые, почти как песок, глаза отразили свет неба, но остались безучастными. Но вот эти глаза встретились с другими, почти такими же, и в них снова вспыхнуло то, что можно было принять за жизнь или хотя бы за её тень.

– Город-на-Холмах! – маленький незнакомец произнёс это едва слышным шуршащим голосом и тут же закашлялся. – Ты живой ещё…

Судя по тому, каким тяжёлым и сухим был кашель, всё горло и лёгкие забил песок. Белые, обмётанные кровавой коркой губы исказились болезненной улыбкой, рука – сухая и сморщенная, как птичья лапа, – потянулась вперёд и упала.

– Это ведь ты? Говорили, у тебя самые золотые глаза из всех нас.

Мальчик не знал его. Да, он не знал никого из братьев, но признать брата мог. Он быстро кивнул и, немного оттеснив плечом Рику, спросил:

– Ты хочешь пить? Ты попал в бурю?

На первый вопрос умирающий кивнул, на второй – мотнул головой. Ему протянули фляжку, но при первом же глотке снова раздался кашель.

– Буря… – просипел он. – Она всегда была и будет. Во мне. Вокруг меня. В людях. Ты… ты не спасёшь нас, да? Кто-то ещё верит…

Снова всё болезненно сжалось внутри, скрутилось тугим желчным узлом, и поднялась тошнота. Мальчик сжал зубы. На плечи словно положили огромную башню, нет, десять башен, нет, все родные башни. Он заставил себя покачать головой, хотел возразить: «Я пытаюсь!» – но не успел.

– А я не верю… – шептал умирающий. – Ты точно он? Правда? Такой…

«Жалкий?» А Город-на-Холмах был велик.

Он крепко сжал руку на плече, таком тощем, что выпирающая кость казалась веткой. А Кара вдруг схватила за плечо его самого, наклонилась и прошептала:

– Зан ни в чём не виноват, слышишь, ты, кто бы ты ни был? Слышишь?! И он…

Глаза, окружённые болезненными тенями, впервые задержались на её начинающем светиться лице. Там проступил мучительный страх, а потом они устало закрылись.

– Она… мне больно от неё… пусть уйдёт, пусть.

– Кара, – тихо, но словно бы с угрозой окликнул Харэз. – Оставь.

Она отпрянула, прикрыв рукой губы, зажмурилась и попыталась даже спрятаться, только бы не светиться. Но в этом уже не было нужды. Веки того, кто лежал под тёмным небом, тяжёлые и отёкшие, больше не дрожали, грудь опала. Харэз провел ладонью по низкому веснушчатому лбу, и тело рассыпалось в прах; поднявшийся ветер смешал его с песком и унёс. Мальчик проводил прах взглядом, потом посмотрел на свои ладони. Они тряслись. Казалось, за эти минуты пальцы немного… усохли? Рёбра и спину пронзила судорога. А разум опустел, точно пустынный ветер прокрался прямо туда.

Его брат умер. Только что умер, и, может, он не первый.

– Зан? – раздалось рядом. – Ты что?

Он отпрянул с криком. Мир снова был маленьким. Холодным. Несправедливым и злым. Хотелось стереть его, стереть весь до последнего штриха или хотя бы…

– Малыш, где ты? – сам ветер взвыл это. Но было всё равно. Сил не осталось.

– Зан! – этот голос был резким. Как и всегда, он беспощадной затрещиной напоминал: «Был слабаком и будешь, только и умеешь, что ныть».

– Зан, стой! – снова Кара. Кара, чей свет слепил и сейчас почти резал.

Крики звучали один за другим. Повторялись, стихали и снова крепли, но оставаясь всё дальше. Их не хотелось слышать. И от них можно было спрятаться.

Мальчик бежит, будто его гонят все волки и бури этого мира разом. Он далеко, уже очень далеко, и я жду только одного его слова.

Беги, Город-на-Холмах. Беги прямо ко мне. Беги прямо к вашей гибели.

Я тебя жду.

14. Гробница героя

Исчезнуть получилось без усилий, мгновенно. Но он осознал это, только поняв, что не касается стопами песка и не чувствует ветра, хотя бежит очень-очень быстро. Впрочем, это не было и тенью прежнего могучего волшебства: по-человечески кололо бок, скребло в горле, мутило и слезились глаза.

За спиной долго ещё кричали три голоса, но ни один не заставил обернуться. Мальчик мчался прочь, пока не остался наедине с шуршанием песка и молчаливыми звёздами, пока не провалился в зыбкую безнадёжную тишину. Тогда, спустя ещё несколько шагов, он остановился. Тут же ноги свело, кости стоп будто треснули и стали крошиться. Мальчик рухнул, не выставляя вперёд рук, снова стал видимым, и его затрясло, как в лихорадке.

Тот, кто умер в песках, был одним из множества одинаковых городков, ютившихся с Холмами по соседству. Судя по направлению, он мог принадлежать Тёплому графству, но… зачем вообще думать, кем он был и кому принадлежал, если…

«Ты… ты не спасёшь, да?»

Вряд ли. Даже теперь, когда он сбежал. Когда понял, что уже не хочет останавливаться на привале, не хочет тренироваться с Харэзом, не хочет греться у огня с Карой. Как он мог так дать себе обмануть себя же? Как допустил это? Нужно было идти, и идти непрерывно, и только тогда, может, хоть что-то удалось бы предотвратить.

Эти трое ведь не понимают. Просто не понимают, каждый думает о себе, так, как и должен, друг другу они никто. Звезда не спешит на небо, легенда давно тронулась рассудком, а Смерть… что вообще может быть нужно Смерти? Для него это путешествие – развлечение. Просто прихоть, а по следующей он исчезнет, убьёт их или…

«Ты умеешь больше, чем тебе кажется». Но здесь он был прав, даже если сказал это просто так, потешаясь над нерадивым учеником. Разве нет?..

Мальчик поднял голову и огляделся. Красная пустошь казалась серо-синей; свет Небесной Матери струился по ней куском блестящей ткани, без единой прорехи или шовчика. В небе снова пролетело несколько хищных птиц, так низко, что каждая из острокрылых теней ненадолго накрывала мальчика. Неужели даже в такие ночи хранитель материка не выходит прогуляться? В прекрасные ночи, когда буря уходит прочь? А может… может, Харэз солгал? Или ошибся? И ошиблись легенды? Может, никакого хранителя вовсе и нет?

Мальчик сделал несколько неуверенных шагов. Ещё одна птичья тень накрыла его, промелькнула, истаяла, и тогда он тихо, одними губами, прошептал:

– Явись.

Мерцнуло несколько бело-голубых звёзд. И песок впереди вдруг пришёл в стремительное движение.

Так он мог бы подняться, если бы кто-то просто дёрнул вверх край толстого пухового одеяла. Гребень едва заметного бархана потянулся выше и выше, пока не открыл то, что напомнило сначала расщелину, а потом – довольно просторный вход. Он, кажется, вёл в пещеру – по крайней мере, там, в тени, густилась чернота. Мальчик сделал новый вдох, сжал кулаки, подошёл вплотную…

– Я не боюсь.

Пещера надвинулась на него сама, шире разинула рот и поглотила.

Он падал долго – молниеносно съезжал по песку, как по ледяной горке, пытаясь во что-нибудь вцепиться, но ловя пустоту. Он не кричал; охрипший голос вовсе его покинул. В последнее мгновение он почувствовал несильный удар и оказался на холодном полу – тоже из песчинок, но все они затвердели. И с чавкающим звуком затвердела за спиной стена, только что разомкнувшаяся и выплюнувшая его.

Он вскочил и выхватил кинжал, хотя в ногах ощущал ватную слабость. Огляделся, увидел песчаные колонны и арки, песчаные подобия купален, заполненных прозрачной водой, песчаные ветвистые подсвечники, в которых плясали неестественно жёлтые огоньки. Песчаными были и скруглённый узор на потолке, и видневшийся впереди трон в виде большой черепахи с красными камнями в глазницах. Спинкой служил поднятый хвост, напоминающий скорее павлиний, подножьем – опущенная голова.

Трон пустовал. Возле него высился единственный предмет, который не был песчаным, – какая-то большая блестящая коробка из тёмного стекла. Вокруг неё прямо из пола прорастали ядовито-оранжевые крупные цветы на подушках мясистых зелёных листьев. Запах, смешанный из шоколада, болотной тины и гнилого мяса, добрался до ноздрей. Мальчик сглотнул, ещё покрутил головой и сипло, жалобно прошептал:

– Есть здесь кто-нибудь… живой?

Он вдруг подумал, что попал в логово Бури. У бури ведь тоже мог быть хранитель, воплощение в человеческом теле. Красивая женщина, или старуха, или…

– Здесь есть я, Город-на-Холмах. И я рад наконец тебя видеть.

Голос прозвучал совсем рядом, за спиной. Мальчик резко обернулся и…

– Убери оружие. Я этого не люблю. Думаю, не стоило вообще давать первобытным людишкам что-то опаснее палок, когда они выползли из своих пещер.

Он казался ровесником и даже немного отражением: волосы, правда чёрные, скрывал точно такой же тюрбан. Руки, худые и бледные, унизывали металлические браслеты, а глаза… это были глаза Харэза – точно такие же чёрные, с золотинками в глубине, правда, смотрели иначе. Отталкивающе, а вернее, пугающе, бесконечно надменно, но мальчик выдержал. Он вспомнил слова, которые накрепко въелись в память и наконец обрели смысл. «Выпрямись и посмотри мне в глаза. Это то, с чего стоит начать любой поединок».

Поединок? Он хотел спросить: «Кто ты?» Но по наитию спросил другое:

– Ты – Материк?

Незнакомец улыбнулся и отвесил неглубокий поклон. Не колеблясь, он ответил тем же.

– Мы искали тебя.

– Мы… или ты? – Недоброе золото в глазах сверкнуло ярче.

Мальчик понимал, что это существо знает. Само всё прекрасно знает и слушает ответы, лишь любопытствуя, как для него приукрасят правду, приукрасят ли. Приукрашивать не стоило, да он и не умел, поэтому просто повторил:

– Мы. Ты выйдешь к нам?

– Хм… нет.

Хранитель зевнул, обошёл его и, жестом велев следовать за собой, направился к трону. Пока они шли, вода в купальнях поднималась струйками навстречу, тянулось и пламя свечей, и цветы у стеклянной коробки устремили венчики к вышитым носкам тканых туфель Материка. Но тот, кто более всего напоминал маленького изнеженного графского отпрыска, не обращал на всё это внимания. Возле трона он остановился и положил унизанную перстнями руку на массивный панцирь черепахи.

– Устал ли ты? Хочешь пить?

Мальчик помотал головой и упрямо произнёс:

– Ты очень нам нужен. О тебе говорят, ты мудр и можешь помочь в любой беде, и…

– Да, – ровно откликнулся Материк. – Обо мне говорят, что я мудр. Но кто говорил, будто я добр? – И он опять холодно улыбнулся в ожидании. Мальчик тихо сказал:

– Если ты поможешь, об этом услышат другие…

Ладони Материка звонко хлопнули друг о друга, звякнули браслеты и кольца.

– Какой занятный торг! Но, может, ты предложишь мне что-то поинтереснее?

– Послушай моё сердце.

Он произнёс это, сознавая, что охвачен липкой шатающей дурнотой. Страх и разочарование душили то, с чем он до этого шёл, – всю надежду. Но вдруг лукавое лицо хранителя разительно переменилось. Улыбка угасла, глаза потемнели, ресницы – длинные, чёрные, как лапки огромного паука, – почти полностью прикрыли их.

– Ладно, город. Мне не нужно слышать это твоё сердце, чтобы знать, что тебя гнетёт. Равно как не нужны и две другие просьбы: о заблудившейся звезде и изуродованной легенде. Я всё это знаю, и я знаю больше, чем ты. Давай сюда то, что у тебя в кармане. – Он не помедлил перед последней фразой и, уже произнося её, требовательно протянул ладонь.

А ведь в кармане была одна-единственная вещь. Не вещь даже – безделушка.

– Тебе… он нужен? – Мальчик и сам не осознал, как вытащил старый медальон на атласной ленте. Но удивился, каким тяжёлым тот вдруг показался.

Снова прозвенел короткий мелодичный смешок.

– Сейчас – нужен. Я открою тебе глаза, и дальше мы что-нибудь придумаем.

Пальцы, соприкоснувшиеся с его пальцами, не оказались ни горячими, ни холодными. Они были ровно-тёплыми, человеческими, а ногти на них – острыми, как когти животного. Эти крепкие желтоватые ногти одним движением подцепили запирающий механизм.

– Знаешь ты… – пропел Материк, откидывая крышку с самоцветом, – эту красавицу?

Он знал. В овальном углублении медальона прятался миниатюрный портрет Кары. Светлые глаза её блестели задумчивостью, косы были аккуратными и гладкими, старательно выписанный серебристый узор на коже сверкал. Томностью, стеклянностью, кукольностью она на себя походила мало – но да, это была несомненно она.

Мальчик покачнулся, но устоял на ногах. И кивнул.

Материк довольно рассмеялся, продолжая любоваться портретом, а потом глаза его стали ещё темнее и злее. Он вскинулся, резко захлопывая крышку.

– Не просто так она явилась сюда, мой маленький наивный друг. Не просто так. И не забудь спросить её, сколько она проспала.

– Но…

Он осип так, будто пробыл на холоде неделю. Теперь, чтобы устоять, пришлось тоже навалиться на черепашью спину, подавшись к хозяину песчаных чертогов ближе. От Материка не шло никакой силы, никакого ощущения, света или запаха. Казалось, рядом – пустота, и пустота эта говорит и объясняет очевидное, а вернее – напоминает:

– Каждая звезда несёт в себе силу взрыва и разрушительный ветер. Их хватает, чтобы уничтожить целую планету. Твоя звезда стёрла только кусочек моего тела. Наверное… – в уголках губ мелькнула усмешка, – мне стоило бы обидеться, но я не обижен. Кара занятная. И… – одним быстрым движением Материк надел медальон мальчику на шею, будто затянув невидимую петлю, – самое занятное то, что ты всё это время носил с собой ту, которая почти убила тебя, – а может, даже немного полюбил её?

В последних словах не слышалось издёвки, но лучше бы она была – тогда мальчик просто ударил бы это ухмыляющееся лицо и ему стало бы чуть легче. Но он мог только стоять, бессильно опустив руки и чувствуя на себе взгляд. Овладев собой, он спросил:

– Значит, она… хотела к нам вниз?

Материк не ответил. А впрочем, мальчик догадывался и сам, смутно, но догадывался. И мог ведь догадаться ещё в день встречи, на заброшенном полустанке…

– Она любила кого-то, а кто-то любил её?

И снова не было ответа. Мальчик обречённо сомкнул на медальоне пальцы, и, казалось, всё внутри стало таким же мёртвым, как синий прозрачный камень.

– Он невиновен в наших бедах… Ширкух.

Это вопросом не было. Но Материк кивнул.

– Я хочу, чтобы ты ещё кое на что посмотрел. Подойди к гробнице.

Палец, украшенный тяжёлым золотым перстнем-когтем, указал на стеклянную коробку, и крышка её сама со скрипом поехала в сторону. Жуткий, высокий, скребущий звук напоминал тот, после которого рвётся струна расстроенной скрипки.

Мальчик сделал несколько нетвердых шагов. Поднялся на две песчаные ступени, и рыжие цветы прильнули к его ногам. Их сладостно-гнилостный запах уже не казался таким отвратительным в сравнении с другим, ударившим в нос.

На красном песке, наполовину погружённое в него, лежало обугленное тело. Казалось, вся кожа – тонкий лист горелой бумаги, местами рваный, местами смятый, а местами – у губ и на веках, на шее и между ключиц – почему-то меньше тронутый пламенем и просто запузырившийся розоватыми волдырями. Пахло пеплом и снова мясом, но уже не гнилым, а запечённым, с пряными травами и кислыми красными ягодами вроде тех, которые собирала Кара в давнюю ночёвку. Мальчик сдавленно вскрикнул. Потому что мясо медленно, с хрипом и присвистом дышало.

– Последний Песчаный чародей пожелал принять смерть, виня себя в том, что опоздал к тебе и твоим братьям, – сказал Материк. – Я, разумеется, не мог допустить этого.

– Он… – В глазах потемнело, тошнота накрыла с головой.

– Всё ещё жив. Если разбудить его и исцелить, он сможет вернуть пески туда, где им и место, в самые глубины. И остановить войны, которые развязали эти глупцы.

Мальчик смотрел на неподвижное тело. Могучее и крепкое, оно ещё хранило на себе обрывки одежды и вплавленные прямо в плоть звенья кольчуги. Мир плыл, во рту горчило. И всё сильнее охватывал озноб. Дрожащие руки потянулись к обожжённому лицу.

– Почему тогда ты… не воскресил его сам? – шепнул он.

Материк приблизился, взял его за локоть и отвёл, а крышка, проскрежетав, снова закрыла гроб. Затем, с ногами сев на трон и сложив пальцы шпилем, Материк опустил на них острый подбородок и безмятежно улыбнулся. И только глаза его всё ещё горели… злобой?

– Я не хотел. Я редко чего-то хочу, это слишком просто. Но если уж ты попросишь…

– Я прошу! – спешно произнёс мальчик.

Он подумал о своих людях, ждущих спасения. Об умирающих братьях. О Рике, которая избавится от шрамов, и наконец – о Каре, но эта мысль сплеталась из такого множества противоречий, что он скорее её прогнал. Кара, глупая Кара, сколько она врала, зачем и…

– Я прошу! – повторил он отчаяннее. – Очень!

Материк окинул его новым взглядом, будто взвешивая и оценивая. И не находя ценным.

– Это всё равно не так просто, даже для меня. Ведь для этого надо кое-что сделать, город. Впрочем, тебе это, думаю, по силам.

– Что, что?

Он готов был услышать и принять что угодно. Что надо умереть. Вынуть сердце. Стать каменным или превратиться в песок. Это не имело значения: крики и стоны в груди стали громче, туда более не надо было класть руку, чтобы звук отдался в ушах, в голове, в сводах… может, Материк тоже слышал. Слышал, но ему было всё равно. Он осмотрел свои острые ногти, пару раз качнулся, будто изображая маятник, и наконец небрежно бросил:

– Девчонка. – Он неопределённо обрисовал что-то в воздухе, на миг разомкнув руки. – Та, которая путешествует с тобой. У неё на шее есть такая красная висюлька. Там жизнь Ширкуха, его память и его чародейство. Так вот, возьми её и раздави.

Ближний язычок пламени в подсвечнике тревожно дёрнулся. Мальчик посмотрел на него, потом на глядящее свысока существо. Оно улыбалось, и только сейчас стало видно: зубы тоже острые, как у хищника. Дрожь почти заставила колени подогнуться.

– Но ведь это… – залепетал он.

– Её сердце. Да. – Материк поднял брови. – И да, не нужно так смотреть, я не сообщаю очевидных вещей. Когда ты это сделаешь, легенда умрёт. На её месте должна будет появиться новая, но, думаю, тебе это не важно. Как и никому.

Что-то неумолимо тянуло вниз, почти толкало, но меньше всего на свете он хотел падать этому существу в ноги. Знакомые голоса и шуршание песка уже не смолкали; мальчик, охнув, прижал к вискам руки. Наконец он всё-таки упал, даже завалился – но не на колени в подобии раболепного поклона, а на бок. Материк лениво наблюдал за ним.

– Боишься, что она первой тебя прикончит?

– Я… – Он задыхался не от страха. От разочарования. От неверия.

«Кто говорил, что я добр…»

– Она тебе никогда не нравилась, разве нет? – Материк немного наклонился, положив теперь руки на колени. Даже смотреть на него было больно, больнее, чем на сияющую Кару.

– Есть другой путь… разве нет? – Это ведь не могло быть так. – У тебя много путей!

Мальчик спросил это, не способный даже оторвать головы от холодившего висок пола, не то что встать. Но Материк снисходительно щёлкнул пальцами – и в живот точно вонзился крюк, болезненным рывком приподнял и поставил на ноги. Мальчик застонал, опять сгибаясь, а шум в ушах заполонил вкрадчивый, ледяной голос:

– Ты пришёл к мудрецу просить совета и теперь споришь? Ты всё знаешь сам? Так уходи! – И губы, презрительно изогнувшись, произнесли знакомое слово: – Слабак.

Как он хотел броситься, ударить, хотя бы возразить – но остался на месте, промолчал и опустил голову. И тогда с ним снова заговорили, и снова тон был совсем другим. Усталым. Мягким. Человечным. И бесконечно уверенным.

– Она несчастна, Город-на-Холмах. – Казалось, Материк даже вот-вот встанет потрепать его по плечу. – Ещё немного лжи, и она всё равно не проснётся однажды. Но тогда всё останется прежним, и ты умрёшь следом, и люди, останется одна бестолковая звезда, из-за которой…

– А Смерть? – выпалил мальчик, потому что Харэз, точнее, мысли именно о Харэзе ещё не позволили ему сломаться окончательно. Тот учил иначе. Учил…

– Кто?.. – Материк сощурился, словно припоминая. Потом рассмеялся и фыркнул. – А. Этот. Да, да, он большая проблема. Планетарного, скажем так, масштаба.

– Он не проблема, он, кажется, хочет помочь… – начал было мальчик, но Материк оборвал его таким хохотом, что каждый звук словно падал на пол металлическими шариками.

– Помочь?! Помочь, Город-на-Холмах? Прошу, не будь таким глупым! Та его шутка про коллекционирование голов куда меньше шутка, чем ты надеешься. Он идёт с вами не просто так. И если не поторопишься, скоро он тебя… скажем так, удивит.

Дыхание перехватило. Мальчик прикрыл глаза: голова кружилась сильнее, чем после бесконечных боёв. Боёв со Смертью, учившим его выживать. Смеявшимся. Подбадривавшим. Одними губами он повторял лишь: «Нет, нет…» – но его оборвали:

– Да. Уж поверь, Кара боится его не зря; странно лишь то, что вы ещё живы. Он будет тебе мешать, и тогда не церемонься с ним. Многих спасёшь, не себя одного. Самое главное… – Материк помедлил. – Не слушай его болтовню и не давай ему приблизиться ко мне. А в идеале…

Слова не нужно было продолжать – они читались в хищной гримасе. От них снова щипало глаза и сжималось горло. Вымарать их из рассудка уже не получалось.

– Я понял, – сдавленно сказал мальчик, упираясь взглядом в рыжие цветы под гробом. Они закрывали венчики, будто собираясь отойти ко сну. Вопросов были ещё сотни, горькие сотни, но силы кончались, а смысл – выспрашивать, выторговывать, молить – терялся. Время там, наверху, бежало. И с губ сорвалось безропотное, жалкое: – Отпусти меня.

В темноте блеснула довольная улыбка.

– Запомни. – Материк чеканил слова, как монеты. – Кулон. Девчонка. А убив Смерть, ты выиграешь время всем нам.

Он снова хлопнул в ладоши и рассыпался, за ним и остальное: тело в стекле, цветы, факелы, огонь и вода. Песок, в который всё это превратилось, всколыхнулся вокруг мальчика, оплёл и потащил вверх. Не дыша, сжимая губы и закрывая уши, он зажмурился. В эту мучительную минуту хотелось задохнуться.

Когда он открыл глаза, вокруг была тихая ночная пустыня. Всё тот же свет Небесной Матери лился сверху, особенно ярко мерцало голубое кольцо. Мальчик посмотрел на цепь своих обрывающихся следов и пошёл назад. Внутри было по-прежнему же пусто, и всё, на что он тратил последние силы, – не думать. Нет, нет, нет. Он не мог, просто не мог. А впрочем, думать было и не о чем, кроме одного: послушать хранителя или нет.

Разве не обрадуется Рика, зная, что её Герой вернётся и вновь станет Героем? Разве нет?

– Нет. Её ведь не будет.

Холодную правду бросил в окружающем безмолвии смутно знакомый, сильный, мелодичный голос. Он напоминал о ком-то, но о ком? Мальчик содрогнулся и огляделся. Никого рядом. Мысли вновь овладели им, утяжеляя каждый и без того нетвёрдый шаг.

Так что же Кара? Разве не будет она рада, что её ошибку исправят? Может… он даже простит её? А может, она и не лгала? Вдруг просто забыла, как любовь сбросила её вниз? Вдруг, узнав, что натворила в Долине, она станет корить себя? Тогда он точно её простит, и… всё будет как раньше. Лучше. Намного лучше, а цена – одна лишь стекляшка и девушка, которую он с собой даже не звал. Не друг. Мало ли таких и похожих в его стенах? Мало ли их лежит под песком, живых и настоящих? Но…

– Пожертвовал бы прежний ты хотя бы одним существом во имя общего блага? Пожертвовал бы?

Теперь, резко остановившись, мальчик вспомнил этот бесплотный голос. Он принадлежал Мудрому графу. За голосом вспомнилось что-то ещё.

«Можешь прийти ко мне или позвать меня… может, тебе понадобятся другие советы».

Мальчик позвал, откуда-то точно зная: его услышат. И его услышали, песок рядом снова сдвинулся, сгустился. Небольшая струйка поднялась и сложилась в знакомую фигуру, на этот раз простоволосую, без очков, шляпы и сюртука, но в доспехе и с мечом меж опущенных окровавленных ладоней. Мудрый граф с усилием расправил плечи, как распрямляется после дуновения ветра тростник. Он совсем не выглядел удивлённым.

– Ты звал меня, город… я тебе рад. Нашёл ты нам спасение?

– Нашёл, – прошептал мальчик и открыл рот, чтобы рассказать как можно короче. Но серый взгляд, так и не забытый, уже прожёг его до кончиков пальцев. В этом взгляде были пепелища, сражения, обгорелое тело, пыльная буря, красное сияние, сливающееся с золотым в тени верблюжьего силуэта. Хэндриш Олло помолчал и нахмурил брови.

– Уверен?..

– Я… – мальчик запнулся, в глазах защипало. Он почувствовал себя по-настоящему беспомощным. – Не знаю! Умоляю! Помогите! Вы же обещали…

Но углы его губ, только что улыбавшихся в приветствии, удручённо опустились, и он опёрся на меч – тяжело, как старик на трость.

– Я обещал тебе помощь и совет, если ты будешь в беде, малыш. Я не обещал тебе подсказку, предавать ли твоих друзей. Прощай. Мне пора умирать.

И граф рассыпался, и снова поднялся ветер, донеся обрывки воинственных криков и лязг мечей. Мальчик окликнул графа снова, протянул руку, чтобы поймать хоть песчинку, но они улетели прочь. А вслед за этим впереди раздались знакомые громкие голоса:

– Зан!

– Ты в порядке, малыш?

Трое бежали к нему, за ними неспешно следовал чёрный верблюд. Мальчик сделал глубокий вдох и пошёл навстречу. Вместе с этими голосами он ясно слышал другие. Родные.

Они всё ещё пробивались из песка.

Да. Солги им, мальчик-город. Солги, и пусть они поскорее уснут.

15. Сколько спят упавшие звёзды?

Он хотел попросить прощения, сказать, что испугался. Он готов был повторять это всем, лишь бы они ни о чём не догадались, но ему не пришлось. Даже Рика, потрепавшая мальчика по плечу, ничего не спросила. Им казалось, что они всё поняли. И, разумеется, они простили побег. Другое не простят, но он запрещал себе об этом думать.

Кара крепко обняла его и надолго прижала к себе. Он ответил, хотя никогда раньше так не дрожал от её прикосновений. Харэз, проходя мимо, пристально вгляделся в него, и привычный взгляд исподлобья – в противоположность объятьям звезды – обдал жаром. Мальчик старательно улыбнулся и даже не потупился.

– Я просто подумал, что скоро, как тот город… – залепетал он.

Не слушая, Харэз отвернулся, что-то пробормотал верблюду, шлёпнул его по шее. Тот подогнул ноги и послушно опустился. Харэз влез в седло.

– Поедешь со мной?

Мальчик немыслимым усилием выдержал второй взгляд и отказался. Всё-таки тот, кто так смотрел сверху вниз и так устрашал самыми ласковыми фразами, хорошо его обучил: выдержки и решимости прибавилось. На верблюда села Рика, и удалось даже не посмотреть на её мерцающий красным кулон.

Пустыня – тёмная, сонная – наползла вновь. Они проехали ещё отрезок пути, петляя, не ориентируясь ни по каким звёздам, хотя небо уже усыпалось ими. Возможно, они даже вернулись немного в сторону кратера. Остановились. И снова, почти привычно, Харэз сотворил из воздуха оранжевый костерок. Кара уже ярко светилась, широко зевала. Мальчик прилёг с ней рядом, и она не выказала никакого удивления, только накрыла его плащом и вместо «спокойной ночи» щёлкнула по носу. В сумраке он всё смотрел и смотрел на её лицо, пока не перестали подрагивать белёсые ресницы и не выровнялось дыхание.

Шли минуты – в бессмысленном безмолвии, бессильном бездействии. Прошёл час, и второй, и третий. Казалось, в бурю время летело намного быстрее. Мальчик, как и тогда, не двигался, закрывая иногда глаза, но чаще глядя в тёмное мерцающее небо. Думая или не думая, он не знал сам. Голова гудела. Сердце ныло.

Он обернулся. Рика тоже спала. Судя по положению Харэза, по его замершей правой руке, и он решил подремать. До них было около десятка шагов. И тогда мальчик медленно достал из-под накидки, лежащей вместо подушки, подаренный Озёрной графиней кинжал.

Только-только получив его, мальчик даже не присматривался: он не так чтобы любил оружие, разве что луки и рогатки. Теперь же перламутровая рукоять со вставками голубой эмали покорно легла в ладонь, и стало видно, что тонкий клинок волнообразно искривлён. По нему тянулась витиеватая надпись. «Настоящему другу».

Мальчик сел, осторожно вытянул руку, и лезвие коснулось приоткрытых губ звезды, а потом, дрогнув, – её горла.

– Открой глаза, Кара.

Он произнёс это тихо и вкрадчиво, но она услышала. Проснулась, немного дёрнулась – и замерла, ощутив острое лезвие точно над воротом кольчуги. Как всякий воин, поняла, что это, быстро. Глаза расширились, их сонное выражение изменилось и стало хмурым. Пока лишь хмурым. Так смотрят на жука, заползшего на тебя без приглашения.

– Зан, ты чего? – пробормотала она. – Несмешная шутка, прекрати. Ты…

– Сколько ты проспала с момента, как упала, Кара? – оборвал он. Не стоило давать ей совсем прийти в себя.

– Зан… – Она заморгала. Снова осторожно пошевелилась, сдувая с лица волосы.

– Отвечай! – почти рыкнул он, и она даже шарахнулась немного, поморщилась – недоумённо, уже сердито.

– Я не знаю. – Она опять безнадёжно скосила глаза на лезвие. – Зан, объясни…

– Сколько ты проспала? – повторил он. – Сколько вы спите, упав?

– Долго, – напряжённо отозвалась она. – Я же говорила. Может быть…

– Двести пятьдесят лет, столько примерно?

Снова она хотела дёрнуться, отстраниться, но осталась на месте. Взгляд, по-прежнему лишённый страха, скользнул по его лицу строже, требовательнее.

– Зан. Объясни сейчас же, кто тебя покусал.

Не понимала. Да… она ничего упорно не понимала, но сжалась и шире распахнула глаза, когда мальчик спросил о главном, что раздирало его изнутри:

– И вы всегда уничтожаете что-то или кого-то, когда врезаетесь в планету? Ведь так?

Поняла – или начала понимать. Открыла рот, закрыла, и её всю перекосило от ужаса. Нижняя челюсть задрожала, глаза опять расширились. У ключиц мерцнуло чёрное пятнышко.

– Мы стараемся спускаться в безлюдных местах, а я… я… – она запнулась, и впервые голос изменил ей, сорвавшись сдавленным визгом: – Зан, убери нож! Сейчас же! Я не выбирала, падать мне или нет и где падать, я же говорила, что не знаю ничего, меня…

– Ты любила Звёздного чародея? – в который раз оборвал он, и новое чувство – не боль, а злость – опалило до кончиков волос. – Да? Поэтому он носил твой портрет?

Другой рукой он выпростал из-под рубашки медальон, стащил с шеи и распахнул. Но и на эту вещь Кара посмотрела с изумлением – настоящим. И всё же кое-что выдало её: краска, выступившая на щеках и особенно заметная в молочно-белом свете, который излучала кожа. Мир дрогнул. Расплылся. Очевидное «да». Пальцы мальчика крепче сжались и на рукояти оружия, и на медальоне. Он держался из последних сил, почти рычал. И снова чувствовал себя вовсе не обманутым ребёнком, нет… Раздавленным взрослым.

– Ты с ума сошёл? – прошептала Кара, когда воздух между ними стал невыносимо густым. Взгляда она не отводила, но говорила запинаясь: – Я… нет, я любила не его, я едва его помню, я же говорила, я…

– Это из-за тебя мои люди оказались под песком, – выдохнул он. Сердце саднило, но больше он не мог с уверенностью сказать, что это боль его жителей и башен. Кажется, это была его собственная, человеческая боль. И она, вроде бы крошечная, неважная в сравнении с прежней, мучила столь же невыносимо. – Из-за тебя. Это из-за тебя всё…

Кара теперь тряслась вся. Она, точно споря с чем-то внутри себя самой, сжала зубы, замотала головой и попыталась отползти в сторону. Чернота у её груди омерзительно шевелилась, как раздавленная мышь. Как там? Звёзды чернеют от злости? Зависти? Подлости?

– Я не спустилась бы! – наконец прохрипела она. – Если бы знала! Я… Хар…

Мальчик зажал ей рот раньше, чем имя прозвучало бы полностью. Кинжал оцарапал Каре шею – и та послушно застыла. Наклоняясь ниже, мальчик прошептал:

– Ты зовёшь его… – Губы сами растянулись в кривой улыбке. – И как бы после этого я верил тебе, Кара? Ты…

Ему глядели в глаза. Ему невыносимо прямо, смело и с жалостью глядели в глаза. Всё ещё с жалостью. Которую он всё больше ненавидел.

– Зан, не надо! – сдавленно пробормотала Кара. – Не говори так, я никогда…

Она будто подавилась: захрипела и… всхлипнула. Глаза наполнились слезами быстро, и эти слёзы заискрились, как вся она, даже ярче. Они жемчугом побежали по щекам, и мальчик вдруг ощутил, что они жгут кожу на руке. Жгут хуже пламени.

Невольно он отдёрнулся. Тут же Кара с силой пихнула его, отбросив на несколько шагов. Вскочила, выпрямилась, снова открыла рот, наверняка чтобы позвать Харэза… Мальчик не знал, что заставило его так поступить. Замахнувшись, он швырнул медальон ей в грудь, и… крика не раздалось.

Стоило синему камню соприкоснуться с кольчугой, как – это было ясно видно – десятком маленьких лапок медальон впился в ровное плетение. Кара покачнулась. Серебристо-белый свет её стал меркнуть, почти сразу погас вовсе. Кара распахнула рот, будто пытаясь вдохнуть воздуха, схватилась за ключицы, посмотрела на мальчика… и бесшумно осела на песок, а потом упала и больше не двигалась. Чернота свернулась вокруг медальона крохотным змеёнышем.

Приблизившись, мальчик убедился: Кара дышит, пусть хрипло, надсадно. Подобрал кинжал, занёс и, вздрогнув, испугавшись самого себя, опустил. Нет… нет. Сейчас важнее другое, а потом… о потом думать не стоило. Мальчик убрал своё оружие, наклонился и извлёк из ножен Кары белый меч. В отличие от хозяйки, он ещё светился, правда слабо. Неважно, главное, он был длинным. Идеально для того, что́ предстояло сделать.

Рика спала мирно, полулёжа и немного поджав острые колени. Её волосы почти закрыли лицо, бледную руку она откинула в сторону. В складках плаща мирно блестел красный огонёк. Сердце. Надежда. Цена. Будущее. Мальчик замер и простоял над ней, кажется, с полминуты – вглядывался в шрамы, пересекавшие щёки и нос, очень старался найти хотя бы самое блеклое подтверждение словам, уверенно брошенным хранителем.

«Она несчастна. Она всё равно умрёт».

Рика повернула голову к чёрному. Её кисть задела его и не отдёрнулась. Нет, что-то шло не так, она не выглядела будто… Мальчик стиснул зубы и заставил себя снова перестать думать. Глупости. Кто вообще мог бы полюбить такое дикое создание? И кого могло полюбить другое ещё более дикое, тёмное и непредсказуемое существо? Всё иллюзия. У Смерти не может не быть своих планов, ради них он и играет то в наставника, то в друга, то в любовника. Бесстрашный Материк не просто так боится его. А Рика… если подумать, разве не согласится она сама воскресить Ширкуха? Даже сейчас, когда кто-то ледяной, как древняя космическая пустота, стережёт её сон? Да… она никогда не бежала от себя, от своего долга, от смысла своего существования. В отличие от него, мальчика-города.

Белый клинок подцепил самым кончиком витую цепочку, но Рика не проснулась. Зато это прикосновение ощутил или увидел другой.

– Что ты делаешь, малыш?

Не двигаясь, Харэз смотрел на него снизу вверх. Мальчик почувствовал, как дрожь овладевает всем телом и отдаётся в удерживаемом с трудом оружии. Слух обострился. Слышно было, как звенья цепочки царапают белый звёздный металл. Смертоносный металл. Смертоносный не то что для легенды, но и…

– Убери меч, Зан. – Харэз почти повторил слова Кары. – Это очень плохая шутка, что бы ты ни задумал.

– Я не шучу. И лучше не вмешивайся.

Лепету не вышло придать угрозы, скорее туда прокралась мольба. Харэз не спешил вставать, лишь немного изменил положение: приподнялся на локте, глянул ещё пристальнее, без малейшей паники, без удивления. Холодно. Оценивающе. И разочарованно.

– Ты… – Мальчик не двигался и тоже не отводил глаз, хотя многое бы отдал за право их отвести. – Я узнал. Если я разобью эту вещь, всё вернётся. И чародей, и мои люди, и другие города, и Долина, и кончится война, и…

В лице Харэза что-то дрогнуло, неужели понимание? Нет. Отвращение.

– Её жизнь стоит так дёшево? – Он приподнял бровь.

– Тебе ли оценивать? – Мальчик уже не мог прогнать предательскую дрожь из собственного голоса. – Тебе ли?

– А почему не мне? – просто спросил он, и мальчик не нашёл ответа. – Почему тебе? У тебя одного есть в этом мире великая цель?..

– Моя цель – спасти всех, кого можно! – выдохнул он, и на него посмотрели вдруг почти растерянно. Харэз шепнул:

– Но ведь и моя…

– Не смей лгать! – Слушать это было больно. – Не смей. Мне рассказали…

– Рассказали. – В смуглом лице ничего не дрогнуло. – Вот оно что.

Пальцами Харэз подцепил кулон Рики, снял с клинка, вернул в складки ткани – и это движение таило больше опасности, чем если бы он потянулся за оружием. Помедлив, Харэз заговорил – теперь непроницаемо и жёстко:

– Хорошо. Пусть речь не обо мне, Зан. И не о мире. А о тебе. Я знаю, кто запудрил твои мозги. Чувствую: ты с ним виделся и попался во все его ловушки. Но поверь…

– Он, в отличие от всех вас, захотел мне по-настоящему помочь! – оборвал мальчик.

Харэз засмеялся – страшно, рокочуще и… совершенно бесшумно. Мальчик видел и ощущал этот смех, но не слышал. Его передёрнуло. Харэз покачал головой.

– Он никогда ничего не хочет, Зан! У него нет воли, как нет и личности. Он знает только игры, он сам – игра и игрок в одной ипостаси. Он не говорил? И эти игры опасны для тех, кто просит у него доброты и сострадания. Потому что ни то, ни другое не бесплатно. Даже если на кону его же жизнь.

Мальчик вспомнил похожие слова, но отогнал их и повторил, вновь поднимая меч:

– Зато он мудрец, так сказал мне ты сам! Он знает, что происходит с миром, лучше, чем ты или я.

– И что же происходит с миром? – Харэз прищурился. – И у кого тут какая роль? Правильно я понимаю, что она, – он кивнул на Рику, – искупительная жертва, я – злодей, пришедший всех вас сожрать, а ты – новый великий герой? Так тебе это нарисовали, стоило мне отвернуться?

Мальчик сглотнул. Он не мог спорить о том, чего даже не понимал. Кроме одного:

– Я не великий герой. Но чтобы Ширкух воскрес, ему нужна новая легенда, эта умрёт так или иначе. А тебе явно не место на нашей планете.

Харэз вздрогнул, потом сощурился и даже словно бы потянул носом воздух.

– Ублюдок, – шепнул он в пустоту, сжав кулак. – И чем я думал, когда…

Если он и обращался к мальчику, тому было уже всё равно: он наконец поверил себе.

– Ты… – Слова находились сами, точно одно за другим вылезали из холодного песка. Ёмкие. Верные. Злые. Кем-то нашёптанные. – Кто ты такой, чтобы лезть в нашу судьбу? Чтобы решать её? Ты даже не звезда, ты гнилые останки звезды, много о себе возомнившие, ты чума и зараза, без которой всем было бы намного лучше, ты… – он кивнул на Рику, – ты и её отравил. Отравил, но всё равно вряд ли она откажется исполнить свой долг. Спроси сам.

Голова загудела: много, много чужих жестоких слов. Он покачнулся, почти готов был упасть или хуже – броситься на Харэза, потому что его невозмутимость злила и пугала. Но в это мгновение Рика открыла глаза и посмотрела на него. Так, будто не спала вовсе.

– Это… правда? – шепнула она. – Ширкуху нужна всего лишь моя смерть?

Мальчик подавился воздухом, в горле встал ком. На «да» вдруг не нашлось сил, а чужой шёпот покинул разум.

– Нет, – резко ответил за мальчика Харэз. – Он обманут сам и обманывает тебя. Не слушай. Такой путь не может быть верным. По крайней мере, единственно верным.

Эхо слов, выдохнутых самим мальчиком. Отчаянное, но запоздалое эхо. Рика не повернулась к Харэзу – её острый вопрошающий взгляд метался с клинка на лицо мальчика; она даже не пробовала отстраниться, а красная пульсация кулона становилась чаще и отрывистее. Были видны все мерцающие искорки внутри. Жизнь. Память. Чародейство.

– Зан не обманывает, – шепнула она. – Я знаю. И ты знаешь.

Рука мальчика тряслась, тряслось оружие, о которое снова дребезжала цепочка. Тряслось всё внутри, и особенно трясся голос, когда он спросил:

– Ты… хочешь, чтобы Ширкух доказал всем, что он не враг, а герой? Так, как было всегда? Хочешь… чтобы все перестали мучиться?

Рика без колебания кивнула. Лицо Харэза исказилось не отчаянием – гневом. Он приподнялся. Кажется, он собирался сказать что-то, а может, выругаться, но тут Рика опустила подбородок и произнесла совсем глухо:

– Но я… я тоже… я хочу жить, Зан. Впервые за очень долго. Хочу. Жить.

Мальчик и не ждал её согласия – так просто? Он готовился даже биться с ней, но к словам не был готов вовсе. Слишком простые. Такие редко произносили вслух. «Жить» – право слишком естественное, чтобы напоминать о нём тому, кто хочет тебя убить. Рика не просила и не стенала; она говорила с усилием и будто с удивлением, и именно поэтому в глазах защипало.

– Прости, – прошептал мальчик.

Харэз с силой ударил его под дых и отшвырнул.

Мальчик рухнул на песок, сразу ощутив во рту привкус крови, но не выпустил меча. Проигрывать, скулить было нельзя. Он мигом вскочил в стойку. Харэз, тоже с занесённым мечом, преодолел всё разделявшее их расстояние одним прыжком и навис над мальчиком. Мельком бросил взгляд на померкшую, неподвижную Кару и оскалился:

– Ах ты, маленький предатель… – Это было почти шипение. – Вот из-за таких, как ты, и чернеют звёзды!

Злоба, сочившаяся со словами, разъедала изнутри; разъедала так же, как взгляд. Мальчик загнал поглубже и это чувство – но оно противно завозилось, будто размазывая по всему нутру вязкую слизь. «Предатель». Он просто решил молчать, решил не смотреть Харэзу в лицо и бросился первым. Клинки лязгнули – звук невозможно отличался от того, с каким стучали другие. Безобидные. Песчаные. Клинки ученика и учителя.

Атака провалилась. Харэз теснил раз за разом; золотое лезвие плясало росчерками, а из белого сыпались искры. Мальчику помогало всё, что он успел выучить, он действительно учился хорошо. Сосредоточенно выдерживал удар за ударом, отражая их, уворачиваясь от подсечек и всё так же старательно не встречаясь глазами. Но слово билось в висках, и, наверняка понимая это, Харэз добавил ещё.

– Трус, – процедил он сквозь зубы. – Щенок. Слабак.

– Нет, не надо! – Голос Рики утонул в очередном ударе клинков. Легенда добежала до Кары и начала трясти её за плечи, бить по щекам, звать. Тщетно. Звезда не шевелилась.

Харэз всё наступал. От некоторых атак стопы уходили в песок; приходилось прилагать огромные силы, чтобы просто отвести меч, готовый разрубить от плеча до пояса. В этих попытках не быть убитым шло время, убегало сквозь пальцы. Убегало, как проклятые песчинки там, где…

«Жива ли твоя радиостанция, Город-на-Холмах? Что она говорит?»

Харэз был отличным учителем, об этом не стоило забывать. Лучшим. Мальчик наконец вспомнил, что кое-что может, – попытаться использовать ловкость так, как уже пытался на тренировках, но каждый раз его валили на песок. Раньше. Сейчас он просчитал иначе, чуть лучше. Подождал очередного сильного удара, парировал и извернулся – чтобы предельно сократить расстояние, но оказаться там, где длинный клинок не сможет сразу его настичь. Дальше достаточно было нескольких шагов, и осталось где-то две секунды, чтобы…

«И ты обязательно вырастешь в золотого».

«Убив Смерть, ты дашь время всем нам».

У него было целых две секунды, и он не знал, что дрогнуло, рука или помутнённый рассудок. Но он не вонзил клинок так, как, наверное, сделал бы это сам Харэз. Белое, как замёрзшее молоко, лезвие насквозь прошило правое плечо – под углом, над грудью. Этого хватило: рука разжалась, Харэз охнул и осел на колени. Мальчик выдернул оружие и увидел, с какой жадностью металл впитывает вязкую чёрно-красную кровь, снова становясь чистым. Харэз с усилием выпрямился. Повязка съехала с его глаза, открывая несколько длинных багровых росчерков и провал под выжженной бровью.

– Неплохо, малыш, – прохрипел он.

Судя по мрачной усмешке, его не удивило поражение. Дёргающиеся пальцы не могли больше сжать оружие, но в следующее мгновение, очнувшись, Харэз ухватил рукоять левой рукой, попытался встать. Мальчик приставил меч к его горлу и услышал будто со стороны:

– Дёрнешься хоть раз – я тебя убью.

Он видел заливающую песок кровь, такую тёмную, что это нельзя было объяснить простиравшейся вокруг ночью. Видел гаснущее золото в зрачке. Видел там же своё отражение – искажённое, злое и сумасшедшее. Лицо чудовища.

Харэз выпустил рукоять оружия, но вряд ли он боялся.

– Я пришёл спасти вас, малыш, – прошептал он и тяжело выдохнул. Зажал рану ладонью. – Что бы тебе ни говорили, – спасти. И всё это время пытался помочь.

– Так дай же мне это сделать. – Мальчик немного наклонился к нему. Губы дрожали под этим взглядом. Казалось, так больно не было, даже когда брат умирал на руках после самума. – Дай. Ты ведь даже не знаешь, что делать, а я знаю. Или…

Харэз всё смотрел в его глаза. Но спустя мгновение покачал головой. Не знает. Меж его пальцев сильнее засочилась кровь.

– Если сделаешь ей что-то, – тихо прохрипел он, – я всё равно рано или поздно до вас доберусь, и это будет уже другая встреча. Я буду преследовать тебя. Пока не убью. Мы не выбираем жертв, но я позабочусь, чтобы ты достался мне. Подумай хорошо, малыш… – в углу его рта лопнул пузырёк крови, – лучше тебе меня прикончить.

Мальчик касался смуглой шеи клинком, но, казалось, ощущал холод и пальцами. Он снова трусливо, унизительно задрожал под взглядом, где клубилась уверенная пустота. Да, не стоило надеяться, что Харэз лжёт. Он не лгал. Клинок лёг на широкое плечо – так возлагали оружие графы, имевшие право посвящать в рыцари и сносить головы. Осталось нанести удар. Клинок острый, он справится быстро, нужно только правильно замахнуться и…

– Зан, нет! – раздалось совсем близко. – Не трогай его… пожалуйста.

Он медленно обернулся. Рика стояла прямо за спиной. Видимая, осязаемая, она смотрела не на него – только на Харэза. Правая бледная рука крепко сжалась в кулак, и оттуда лился знакомый свет. Болталась длинная цепочка, снятая с шеи.

Мальчик ждал, что Харэз, чьё лицо побледнело и перекосилось от боли, станет отговаривать её, но он только покачал головой, а потом низко её опустил: знал, что не сможет. Мальчик взглянул на ножи, которые, как обычно, крепились у Рики к поясу, и дурнота накатила с новой силой. Всё время, что они говорили, Рика могла просто сбежать. Могла подкрасться и убить. Это ничего не стоило, это было бы хорошо для всех.

Она поняла. Слабо усмехнулась – потемнели почти затянувшиеся шрамы в углах рта.

– Я легенда о герое, Зан. Не о трусе, не о подлеце. Забирай то, что нужно, и оставь нас в покое. Если ты правда кого-то спасёшь этой ценой, я буду рада.

Рика прошла вперёд, опустилась с Харэзом рядом и прижалась виском к его плечу.

– Нет, – всё-таки прошептал он, но она уже вытянула правую руку и разжала ладонь.

Едва пальцы мальчика коснулись кулона, как в воздухе мерцнула яркая красная вспышка. Он зажмурился, а когда открыл глаза, двое лежали у его ног. Харэз дышал, хотя под его спиной разливалась тёмная лужа крови; Рика… её грудь, кажется, не вздымалась, но мальчик, сразу со вскриком попятившийся, не стал присматриваться. Отвернулся. Застыл.

В руке он ощущал что-то вроде сердца голубя или птицы поменьше, случайно пойманной и напуганной, но не настолько, чтобы рваться. Биение было быстрым и ровным, тёплым, даже горячим… а когда ладони сложились чашей, из красного света стали вспыхивать одна за другой чёткие картинки. Они поплыли к небу.

Мальчик увидел широкоплечего веснушчатого мужчину, мчавшегося на разинувшую пасть крылатую змею. Видел его же сидящим в таверне и весело грохающим кружкой. Видел, как он поводит рукой, стоя на разрушенной городской улице, и как восстают из песка дома и ровно ложится на крыши черепица.

Он видел нескладного юношу, перед которым Ширкух – а ведь это был он – сидел, участливо подавшись вперёд, зажимая его руки в своих и что-то говоря – с улыбкой, но не балагурской, а блеклой и понимающей. Встретились их глаза. Светящаяся тень вдруг пролетела над двумя склонившимися головами, а тонкая рука провела по длинным волосам Чародея песка.

Мальчик видел и другое, многое; образы не исчезали; они тянулись вверх и вверх бесконечной цепочкой, уступая место новым и новым. Видел, например, как Песчаному чародею кто-то прострелил шляпу и как тот ходит за Долли Ду – самой ловкой портнихой на Холмах – и просит её зашить, а пока она зашивает, незаметно срывает ягоды клубники на её длинном балконе. Однажды – это он тоже видел – Ширкух пригнал в Тёплое графство целое стадо толстых туч из Грозового, потому что здесь уже четыре месяца не было дождя и опустели колодцы. Мальчик видел многое; что-то из этого восстало в памяти, а что-то только-только поселилось в ней.

Он видел ещё, как Ширкух стоял над тем самым юношей в очках, бледным и окровавленным, как дрожали его поднятые к лицу ладони, как он впустил в комнату ветер и вылетел с ним вместе прочь. И наконец, он видел, как бредёт чародей по мокрой пустыне, где не осталось даже обломков мёртвых городов.

В последний раз он видел Ширкуха на костре, привязанного к столбу и опустившего голову. Светлый лик закрыли грязные спутавшиеся волосы, а потом пришёл огонь, и больше не было ничего. Огонь охватывал одну движущуюся картинку за другой, ширясь и поднимаясь. Плясал, глумился, заглядывал в лицо и без умолку, как старый знакомый, болтал.

Трус. Щенок. Слабак.

Мальчик сомкнул ладони. Маленькое сердце легенды билось всё так же ровно. Оно было хрупким, и оставалось только его раздавить – одним движением, таким же быстрым, как укус кинжала или удар меча, которые он так и не нанёс.

Я не обещал тебе совета, предавать ли…

Ты не спасёшь, да?

Предавать.

Ты вырастешь Золотым.

Предатель.

Слабак.

Недоносок.

Маленькая жёлтая звезда.

Жив – свети.

Мальчик подошёл к легенде. Он не ошибся в первую ужасную минуту: она не дышала. Серость разливалась по впалым щекам, а шрамы блекли. В воздухе догорали образы.

Мальчик наклонился, взял её за руку и сомкнул безвольные пальцы на красном стекле кулона. Потом приблизился к Каре и с силой – недовольно задёргались жёсткие лапки – отодрал от кольчуги круглый медальон. Тот, ставший теперь похожим на гадкого навозного жука, в отместку укусил его, шлёпнулся, но внизу его нашла и придавила нога. В песке остались только серые обломки и немного синего стекла. Слабое свечение начало возрождаться вокруг груди Кары; кажется, она даже повела головой, но пятно мерцающей сажи у ключиц никуда не исчезло, наоборот, стало больше.

Мальчик развернулся и побежал прочь.

Тысячи голосов стонали в его сердце.

Я видел, как Смерть и легенда лежат рядом на остывшем ночном песке под мириадами движущихся и застывших звёзд. Все звёзды смотрели – скорбно и испуганно, но никто из небесного народа не мог спуститься на помощь. И они смотрели, и горевали по сестре, и бросали вниз свой далёкий свет. А чёрные легионы молчали.

Всё складывалось так, как и нужно.

Память двоих. Враги

Он действительно научился: когда ледяной свет обжёг щеку, Ширкух это понял. Созвездия, покрывающие кожу Санкти, сияли так, что было больно смотреть. Ещё больнее – думать. Слышать.

– Ненавижу.

Но он не отступился, не сразу, снова сделал то, чего не делал никогда, – попытался быть благоразумным. Спросил в третий, а может, бессчётный раз:

– С чего ты решил, что она полюбит тебя? С чего ты решил рискнуть ради этого всем миром, который она может разрушить, упав? Ведь ты…

Готов был погибнуть, сражаясь. Ты рос, чтобы погибнуть за мир, как и я. Ты…

Вспышка заставила подавиться, закашляться, но не замолчать.

– Ты не знаешь её. Ты не слышал её голоса и смеха.

Новую вспышку он вернул – крупицами колючего хрустального песка. Санкти отступил, заслоняясь широким рукавом, осыпая песок осколками.

– Пойми. – Тише, мягче. – Ты видел только звёздное сияние. Ты даже не знаешь, может ли она вообще любить, может ли…

Новая вспышка – плеть. Подрубила ноги, рассекла лицо, ударила в грудь. Сколько злости… почему? Пол был ледяной, мозаичный, и уродливые твари оскалились из цветных фрагментов, выпили хлынувшую кровь. Ширкух не мог встать, только обернулся, сплёвывая солёное, алое. Санкти стоял над ним. Глаза были как чёрные пропасти меж «друг» и «враг».

– Может. – Задрожали в кривой улыбке губы. – Я знаю. Я видел.

– Видел?..

Почему так смотрит? Почему?

– Санкти. – Сама слабо потянулась рука. – Подожди. Хорошо, да, я её не знаю, а ты знаешь, ведь ты такой мудрый, а я дурак, но…

«Но что делать, когда мудрым окажусь вдруг я, а дураком – ты? Как собрать из осколков твоё сердце? Как поступить с красавицей, чей портрет ты носишь на груди, а душу – в своей одержимой душе? Нет. Нет. Не бывать. Хотя бы один мир из двух – большой, что меж трёх морей, или маленький, в котором мы двое были неразделимы, – не уцелеет, когда нога поганой звезды коснётся земли».

– Я согласен, – шепнул он вслух. – Давай, повтори заклинание, Санкти. Давай, я помогу. Но будет по-моему: она погубит нас всех своим светом или погубит лишь тебя, отвергнув. И клянусь, что бы из этого ни случилось, я сразу убью её. Ей здесь не…

Вскинулась тонкая бледная рука, но рука Ширкуха, просившая помощи, прощения и мира, поднялась раньше. Он не хотел. Но все силы, всё чародейство мира, огонь и море, кости и пески, травы и ветры – рванулись из сердцевины ладони на его защиту. С его болью.

Санкти просто упал, на теле не было ран. Только больше не светились созвездия на коже. Волосы скрыли лицо, а звери, мозаичные звери, снова пили кровь.

– Санкти…

Ни пульса, ни дыхания – так показалось. Ширкух не знал, что ещё ненадолго они вернутся. Ровно на одну месть.

– Проклятая… тварь.

Он прошептал это, глядя в небо, ища там одну-единственную, ту самую белую звезду, которая была для него неотличима от прочих. И вылетел из башни прочь.

16. Ночная кобыла

Казалось, он стоит на месте, и только сама пустыня, как огромная разомлевшая ящерица, выползает из-под ног. И всё же – по тому, как мельтешили звёзды и дрожала Небесная Мать, – было ясно, что он движется; равно как и по тому, сколь невыносимыми становились крики и мольбы. Напирали со всех сторон, поднимались изнутри сухой рвотой, сдавливали уши.

Мальчик бежал очень долго, потом упал. Его вырвало кровавым песком, и он услышал собственное сердце уже не только в груди, но и под ладонями. Он на месте. Там, где всё началось. Там, где Кара нашла его, когда он не знал ещё, насколько она чудесна и чудовищна.

Здесь и только здесь всё могло кончиться.

– Город-на-Холмах…

Материк стоял за его спиной, сложив у груди смуглые руки. Он был в тюрбане, но уже не напоминал отражение – свой тюрбан мальчик давно потерял, как потерял и рассудок, и волю, и мужество. В глазах опять защипало, губы задрожали. Нет, нельзя!

– Помог тебе мой совет?

Мальчик не ответил. Отвернулся и стал разрывать песок.

Он делал это быстро и неуклюже, как собака, ищущая или прячущая косточку, а песок осыпался обратно в пока ещё крошечную ямку. Но мальчик продолжал копать, ощущая, как сохнут пальцы, как песчинки лезут под короткие ногти, как ледяные крупицы взметаются от каждого движения.

– Зачем ты делаешь это? – Материк подошёл ближе и принял прежнюю позу, безмятежно улыбаясь. – Что-то ищешь?

Мальчик продолжал копать, пробиваясь к своим глубоко похороненным стенам, в безумии, но всё более осознанно: аккуратно, горстями швыряя песок в одну сторону, чтобы точно знать, сколько ушло.

– Глупец.

Мальчик не поворачивался. Вспоминал Кару – как под мостом она рвала траву, чтобы набросать им с Рикой по лежанке, а себе – целый стог. Пальцы жгло и начинало сводить, но он не останавливался. Яма ширилась. Это видно было по вырастающей рядом горе.

– Тебе нужно было просто раздавить подвеску, – не отставал Материк. – Ты не сделал этого?

Песок сыпался слева, вытягивался в небольшой бархан; свет Небесной Матери блестел на нём.

– Отвечай.

При каждом прикосновении он снова слышал – свои голоса, ветры, песчинки. Этот звук был почти непрерывным, не менял тона и громкости. Яма становилась всё глубже.

– Отвечай мне, сумасшедший.

Он не размыкал губ – только кусал их, слизывал кровь, снова кусал. Тогда Материк бесцеремонно обошёл его сбоку и ногой столкнул груду песка обратно в яму. Лениво. Молча. Снова скрестил на груди руки, осклабился и хмыкнул с вызовом.

Мальчик так же молча вскочил и ударил его.

Он не полез за кинжалом, а меч Кары оставил там же, где её саму. Это была обычная мальчишеская драка, в которой оба они кубарем покатились по песку, мутузя друг друга куда придётся, хватая за уши и за волосы, визжа и царапаясь. Перед глазами плясали цветные пятна, мальчику разбили губу и нос, зато противнику он, кажется, выбил левый верхний клык, и расшитый тюрбан сполз, превратился в замызганную тряпку. Но вскоре мальчик очнулся, вспомнил…

– Мне некогда. – Он с силой отпихнул того, с кем дрался, посмотрел сверху в чёрные с золотом глаза и почти выкрикнул: – Если то, что ты подсказал мне, – единственное, чем можешь помочь, то ты не мудрец! И не чародей! Ты просто дурак! – И он захохотал, скатываясь с распластанного на песке тела, и снова бросился к яме и продолжил рыть.

Когда он повернул голову туда, где Материк остался лежать, там уже не было никого. Зато гора песка снова начала расти, поднимаясь выше и выше к тёмному небу. Обрушившись, она похоронила бы кого-нибудь. Но она оставалась незыблемой.

Пошёл дождь. Яма глубиной уже сравнялась с ростом мальчика; он спустился в неё и продолжал рыть, хотя всё труднее было вышвыривать песок. Тяжёлые капли залупили по макушке, вскоре вода пропитала рубашку. Песок так отяжелел, что кидать его стало совсем невозможно. Руки ныли до самых плеч; пальцы казались поломанными, но мальчик это едва ощущал. Он не остановился даже теперь, тем более ему показалось, что голоса окрепли. Стали громче. Ближе. Живее.

Он погрузил в песок ладони, готовый выдрать новую мокрую горсть, но почувствовал, что на него смотрят – оттуда, сверху. Оглянулся. Над краем ямы маячил белый свет.

– Кара? – с надеждой прошептал мальчик. Сжалось сердце. Очнулась, нашла…

Но это была не она. Выбравшись по самому пологому спуску наверх, выпрямившись и подняв глаза, мальчик увидел белую длинногривую лошадь. Она стояла и смотрела на него мягкими, рассеянными, совсем как у клячек дядюшки Рибла, глазами. На ней не было упряжи, она не казалась тощей, и мальчик решил, что она заблудилась недавно. Может, сбежала с поля боя, когда убили хозяина, может – из торгового каравана.

– Отсюда лучше уходить, – сказал он. – Здесь плохо. Со мной плохо.

Животное не двигалось – хотело чего-то? Подумав, что понял, мальчик помотал головой:

– У меня ничего для тебя нет, ни сахара, ни хлеба. И сена тут тоже нет, но подальше остались верблюд и три добрых человека. Если хоть кто-то из них ещё жив… – Он осёкся и тяжело сглотнул. Подняв руку, похлопал лошадь по шее. – Иди. Иди отсюда. Мне некогда с тобой. Я должен спасти моих людей. Сам.

Лошадь постояла ещё несколько секунд, а потом шагнула вперёд и положила на плечо мальчику свою тёплую морду. Он вздрогнул и хотел поскорее отступить… но странное оцепенение вдруг окутало его и остановило.

Он не испугался. Он сразу понял, что это, и улыбнулся. Его колени подогнулись.

Он упал и перестал дышать.

Последняя сказка

Спи, Город-на-Холмах, имя которому – Лазарус, и пусть это имя забыто даже тобой самим. А я расскажу тебе одну историю, самую странную из всех, какие ты мог слышать.

В ней будет место Долине, которая в один день расцвела вместо Пустыни, потому что первый Песчаный чародей повелел так, видя, что люди голодны и бездомны, что им не расселиться на скалистых морских берегах, где нашлось место только пяти столицам.

В истории будет место и Пустыне, которая в один день рассыпалась вместо Долины и погребла все её города. Но никто, слышишь, никто не был виновен в том, кроме одного человека, а человек был не тот, кого сожгли вскоре на костре Грозового графства. Не последний Песчаный чародей Ширкух Ким, великий герой и мудрый друг.

Да, в истории есть дружба, она связала тех, чьи предки никогда не знали её, связала Звёздного и Песчаного чародеев. Они стали неразлучны, и мысль одного была нередко продолжением или началом мысли другого. Ни у одного не было постоянного дома, не было места встречи, но встречи происходили – двое сами приближали их.

Там была и любовь. Женщина, Белая женщина. Звезда-странница.

Наблюдая однажды ночью за миром тёплых поднебесных существ, она увидела у лесного костра Ширкуха и влюбилась так, что стала часто, очень часто смотреть на него, хотя он не догадывался об этом. Она всегда знала, что такой любовь и останется – безответной и далёкой, как сам её свет. Ведь любимый её не умел видеть звёзд. Да и не желал, ему было на что и на кого посмотреть внизу.

Но Звёздный чародей Санкти умел, и он стал замечать красавицу-воина, устремляющую на друга взор. Песчаного чародея любили многие, но то был особый взгляд. Санкти тоже стал смотреть за этой звездой, иногда даже преследуя её, лишь бы увидеть. Он упросил одного мастера нарисовать её портрет и отныне тайно носил с собой, подолгу любуясь и мечтая – если бы она оказалась ближе. Он был скромен и рассеян, другие люди чаще смеялись над ним, чем влюблялись. А звезда, весёлая и приветливая… она могла бы полюбить его, так ему казалось.

Ширкух ничего не знал. Он не умел видеть звёзд. Не умел и не желал.

Когда любовь стала невыносимой, Звёздный чародей решился на поступок столь безрассудный, что только влюблённый, и то не каждый, понял бы его. Санкти зачаровал свой медальон – так, чтобы сделать звезду человеком. Но для этого её нужно было опустить.

Всем известно: падая, звезда может сгореть. Часто она и не долетает до разумных планет, гибнет, взрываясь и сотрясая космос. Санкти это знал, но знал и древнее волшебство, которое позволило бы звезде уцелеть. Волшебство сложное, самые древние чародеи мира – когда были ещё Морские, Ветряные, Горные – использовали его, чтобы призвать небесный народ. Они всегда объединялись. А единственным, с кем оставалось объединиться Санкти, был Ширкух. Добрый друг, часто говоривший:

– Для тебя хочу счастья. Только счастья. И я всё ради этого сделаю, только проси.

Но такие обещания часто слишком смелы.

Волшебство было непредсказуемым и запретным. Все знали: оно может разрушать лучше, чем спасать, и, услышав ночью в башне просьбу друга, Ширкух попытался образумить его. Но вразумлять влюблённых, особенно тех, кто любит в жизни едва ли один раз, сложно, тем более Чародей песка не знал умных слов. Ссора стала битвой в ту минуту, когда Санкти всё же произнёс магические слова и выпустил из древней книги силу. Сам, на свой страх и риск, и тут же двое сцепились.

Ширкух ранил Звёздного чародея и, в ужасе от своего поступка, решив, что тот мёртв, вылетел прочь. А очнувшийся Санкти, понимая, что волшебство не сработало, друг отвернулся, а раны слишком страшны, решил отомстить. Он написал графам письмо о том, что Ширкух готовит бунт. Вскоре его глаза закрылись.

Санкти никогда не использовал древнего волшебства и не мог подумать, что, как и звёздный свет, оно приходит туда, куда направлено, не сразу. Заклинание настигло Белую женщину к середине следующего дня, сбросило вниз, сохранив жизнь и погрузив в сон… но падением она подняла весь древний песок. Так, именно так погибла Долина, превратившись в Пустыню Мёртвых городов. А Песчаный чародей, в отчаянии метавшийся среди ветров, горевавший о друге и о себе, опоздал спасти её. Он захотел принять смерть, но я унёс его в убежище. Мог ли я подумать, какая легенда родится из его пепла и костей?

Многие из вас считают, что нет никого древнее меня в этом мире. Но силы его старше, непредсказуемее и, вне сомнения, видят дальше. Прошлое. Настоящее. Будущее. У меня этого дара нет, я – плоть и кровь земли, воды и ветра – живу настоящим. Но есть иные. Есть призраки мёртвых чародеев. Есть Изувеченный Бог. Есть чёрные легионы. И пришельцы.

Иные силы уберегли от новых бурь кратер, где спала упавшая звезда, чтобы разбудить её много лет спустя. Они дали уснуть тебе, измученному ребёнку, единственной виной которого было то, что ты не умеешь спасать, – чтобы ты очнулся и привязался к ней. Они помогли девочке-легенде не умереть, когда злые слова зазвенели в её ушах, а пламя костров заполыхало по всем пяти Непомнящим столицам. И они же привели к вам Смерть. Того из тысяч Смертей, кто правда пожелал помочь вам.

Смерть… всё кажется глупым, да? Чем-то вроде прихоти, пустого упрямства, гордости древнего существа, не желающего сдаваться на милость другому древнему существу? Разве не мог я просто опустить руки, не мог дождаться, пока вы под его защитой найдёте меня и загадаете желания, не мог исполнить их и довольно развести руками, мол, «смотри, посланник-судья, мой мир в порядке, и пусть твоя чёрная гниль ищет других жертв»? Нет… не мог. Всё не так. Судьба не даёт хранителям миров запредельной силы, наша сила – в вас. В тех, кто наполняет эти миры жизнью. И одиночки из чёрных легионов… эти одиночки не так всесильны, как верят иные. Их сила – в тех, кого им велено убивать. Харэз не мог сделать всё за вас, хотя что скрывать… вывести его из игры мне тоже хотелось. Напомнить о поднебесных вещах, перед которыми порой уязвим даже небесный народ. Правда, умирать, как тысячи других планет, я не хотел тоже.

Но здесь я доверился вам.

Что ж. Я испытал вас, как испытываю всех, кто ищет моей помощи. Как Мудрого графа, которому я сбил в кровь ноги и которого заставил оплакивать отряд самых верных рыцарей, убитых разбойниками. Как Озёрную графиню, которая не могла решиться написать одно-единственное письмо, пока не заболела её девочка-город. И Франкервайна Рибла, успевшего, прежде чем умереть, ощутить каждый волчий укус. Я испытал вас, чтобы вы развязали мне руки. Я испытал вас, чтобы получить право воскресить чародея. Чтобы отдать его вам.

Обо мне говорят, что я великий мудрец, ты сказал, что я дурак, – и ни одна из этих правд не правда. Я не знаю, что такое мудрость и что такое глупость. Но одно я знаю точно.

Сейчас, когда ты мёртв, Белая женщина ищет тебя, тщетно зовя. Тебя ищут девочка-легенда и Смерть. Никто из них не видел, как ты выбил мне зуб и наконец понял, что меня, равно как и любого другого, никого, кроме себя, нельзя слушать, когда умирает твой мир. Но все они живы и знают, что ты не предавал их.

Это сейчас единственное, что важно.

Песчаный чародей стоял посреди пустыни, борясь с головокружением – странным, какое бывает обычно после слишком долгого сна или крепкого спиртного. Наконец выпрямившись, он сощурился в сторону рассвета, где небо было светлее всего, и увидел, что навстречу идёт странная женщина. Она светилась белым. И, казалось, у неё тоже кружилась голова. Она, шатаясь, повторяла раз за разом короткое, незнакомое имя.

– Зан… Зан, мой милый Зан…

Увидев чародея, она замерла, споткнулась на ровном месте. Женщины никогда раньше не боялись его и не удивлялись ему. Он улыбнулся. И она быстро, так, как только могла, побежала к нему навстречу.

Они глядели друг на друга, а над пустыней занимался закат. И всё в Ширкухе Киме было, как она видела когда-то: островерхая шляпа с бубенцами, растрёпанная грива, посох с пятью золотыми навершиями. Всё прежнее. Только он шатался, и проваливался то и дело в песок, и глядел по сторонам, ища кого-то. Но улыбнулся. Улыбнулся ей, едва увидев, а она всё не могла перестать шептать:

– Зан… милый Зан…

Куда, куда он пропал? И эта чернота у груди… проснувшись и увидев её, Кара чуть не умерла от ужаса. Как всё исправить, как?

Кара подбежала, остановилась перед высокой фигурой. Неловко замерла, переступила с ноги на ногу. Она не раз представляла себе это, смело и дерзко. Ещё там, на небе, наблюдая, например, как он сидит у костра, устало вытянув замёрзшие руки к золотым искоркам. Вот бы подойти, вот бы улыбнуться, вот бы сказать: «Здравствуй. Знаешь, ты светишь для меня ярче звезды…» Не сбылось. Сбылось и сказалось другое:

– Простите, вы… не видели тут мальчика? Маленького рыжего мальчика? Хотя нет, не такого и маленького вроде…

Он уже не улыбался и не оглядывался. Вместо ответа он спросил:

– Санкти… такой светловолосый хрупкий чародей, знаешь… он тоже жив?

И только усилием Кара не отшатнулась, ещё большим отозвалась:

– Санкти? Звёздный чародей? Нет… извините, я его не видела.

«Извините». Кажется, это прозвучало глухо.

Он кивнул и прошёл мимо. Он шагал куда-то, а глядел в никуда, и всё ещё шатался, и опирался на резной посох. А Кара стояла. Думала. К Рике на выручку? Или следом? Или искать Зана, звать, молить, чтобы простил, или…

– Подождите! – Выбрала, помчалась, стыдливо прикрывая чёрное пятно у ключиц. – Помогите! Пожалуйста!

Ширкух не ждал, даже не оборачивался. Просто шёл широкими нетвёрдыми шагами, а она бежала и всё не могла догнать. Чародей остановился только рядом с какой-то глубокой ямой и лежащим на её краю телом – знакомым мёртвым телом, и, сразу узнав его, Кара замерла. Да, уже не такое маленькое. Зан словно стал старше на несколько лет, почти дорос до Рики. Или просто высох, вытянулся? На скелет похож… Как запали его глаза, как искусаны губы… Кара вскрикнула. Ключицы стало жечь.

– Не плачь, – прошелестел рядом этот чарующий низкий голос, но даже рука не коснулась плеча. – Я вижу. Отойди. Это поправить можно.

«Что-то другое – нельзя». Но он этого не сказал, как не сказал и о чёрном пятне.

Чародей с силой воткнул посох в песок, вскинул руки, раскатисто закричал, и поднялись вихри. Над бесконечной пустынной гладью стало восставать похороненное. Улицы. Скверы. Точёный силуэт радиобашни. Схлёстывались волны садов, разливались реки дорог, вырастали молодые побеги зданий… кружилась голова. Замирало сердце.

Кара смотрела на колдовство Ширкуха издалека. Почему-то она не могла приблизиться. Почему-то… и не хотелось, а хотелось одного – закрыть мёртвое тело от кружащегося песка. Обида, разочарование, непонимание – почему Зан так поступил с ней – совсем ушли.

Когда буря ударила в глаза, Кара отвела руки от ключиц и уже знала: черноты там нет.

Эпилог

– Не бойся, девочка. Больше это тебя не убьёт.

Молодая женщина – половина головы песчано-рыжая, половина лунно-белая, глаза печальные, но лицо чистое от шрамов – улыбнулась Рике и склонилась, словно придворная дама перед графиней. Рика сглотнула. Поколебалась. И на одном вздохе сняла с шеи пульсирующий алым сосуд. Вздохнула ещё раз – и надела тонкую цепочку на чужую шею. Зажмурилась: всё знала, но украдкой ждала боли, дурноты или хотя бы сожаления.

Ничего. Она открыла глаза.

– Вот и всё. – Женщина, родившаяся не так давно, всего-то сегодня, говорила с Рикой, как могла бы говорить мать, если бы мать была. – Обещаю: я его никогда не предам. Живи спокойно. И он тоже будет жить.

Порыв ветра что-то шепнул, и обе повернули головы. Мужчина в нелепой шляпе с бубенцами – высокий, статный, длинноволосый, запылённый после долгого одинокого полёта – так и сидел у тихой могилы, у высокого белого камня, иссечённого рисунками созвездий и заросшего высокими голубыми колокольчиками. Лес вокруг молчал. Пахло сосновыми иглами и земляникой.

Рика могла лишь гадать, почему так. Почему сейчас она не погибла, почему на рассвете пришла вторая, почему просто возникла на пути, заглянула в глаза, не представилась – и не понадобилось. Рика узнала её сразу: половина лица, левая, вся тоже была в рисунках созвездий. Новая легенда о Ширкухе оказалась скорбной, странной, не похожей на прежнюю, зато была всё ещё молода. Не изувечена. Умела улыбаться. И этот взгляд, и эти звёзды…

– Что он будет делать? Ты знаешь? – сдавленно спросила Рика.

Новая легенда медленно пошла вперёд. Ширкух не двигался. Он не шевельнулся, даже когда тонкая женская рука легла на его плечо.

– Искать. – Новая легенда обернулась. Вместо обносков, к которым привыкла сама Рика, на ней были золотой доспех и удобный дорожный плащ. – Он видит, что на его коже не появились чужие звёзды. Он знает, что чародейство не уходит в пустоту. Он надеется…

– Но… – начала Рика, и новая легенда грустно улыбнулась.

– Он воскрес. Хотя у него тоже была могила. И ты воскресла. И города. И… – Новая легенда лишь обвела пальцами звёзды на собственном лице и белую половину волос. Чужие черты.

«Тот, кого он ищет, не заслуживает воскрешения. И лучше бы не воскресал», – захотела бросить Рика, но прикусила язык. Прежняя она была бы верна своему человеку в любом безумстве. Новая тревожилась уже о других вещах. Поэтому только сказала:

– Что ж. Если надежды его не пусты, а сердце настолько всепрощающе, пусть. Но надеюсь, он не забудет об остальном мире. И…

«И вернёт этому своему другу разум, если у него всё получится. Без новых бурь и бед».

Легенда лишь кивнула. Мерцнула золотом, истончилась и… просто исчезла, не заставляя больше искать слова. Силуэт её слился с силуэтом Ширкуха. Тот слабо вздрогнул, что-то почувствовав. Задумчиво поднял голову к небу, пробежался грубыми пальцами по колокольчикам, потёр небритое лицо. Обернулся и с удивлением посмотрел на Рику.

– Кто вы, леди? – Губы, сухие и обветренные, тронула учтивая улыбка. Взгляд остался усталым и грустным. – Гуляете? Будьте осторожны, в лесу сейчас много змей. Зато неподалёку есть чудесная башня, принадлежала она когда-то моему другу, и вид с неё…

Рика сухо кивнула, пробормотала благодарность и скорее пошла прочь. Запоздало она поняла, что лишилась дара невидимости. И что Ширкух Ким впервые смотрел на неё. Даже тогда, в давний мрачный день, когда он поднимал из-под песка города и сады; когда грудь его разрывалась от крика; когда вихри и самумы плясали вокруг, с Рикой они не встретились. Она потеряла сознание от этого всплеска силы, надежды и горя. И Харэз…

В Харэза она врезалась прямо сейчас, задумавшись и углубившись в согретый Невидимым светилом лес. Он улыбнулся, ловя её, многозначительно подмигнул, но на миг слишком сжал плечи, так и застыл. Обвёл пристальным взглядом всю, будто ища что-то, чего прежде не разглядел. Открыл рот, закрыл. Он беспокоился, здраво, но всё равно Рика фыркнула и стукнула его кулаком в живот, приводя в чувство. Не сильно, разумеется.

– Что тебе, плешивый пёс?

Она ухмылялась. Не могла сдержаться. Стало почти хорошо. Неужели так ощущается свобода?

– Полинялый, – хохотнув с явным облегчением, поправил он, отпустил её, и вместе они пошли дальше. – Что ж, я тебя поздравляю. Удивительно, как порой Материк щедр, чтоб ему. – Перед следующим вопросом он всё же помедлил и вид его стал почти сконфуженным. Непривычно. – Кстати. Ну раз так. Раз ты больше не легенда. Как мне теперь тебя…

Думать не пришлось, лишь об одном: здорово, что спросил именно он. Что ему – важно.

– Рика, – отозвалась она и словно что-то с себя сбросила. Даже задышалось легче. Наклонилась, сорвала чуть-чуть земляники. – Мне вполне нравится «Рика». Хочешь?

Харэз опять улыбнулся, тихо повторяя имя. Когда Рика поднесла ягоды к его губам, взгляд словно бы заискрил. В эти золотые отблески хотелось провалиться с головой. Так, как Рика не проваливалась никогда.

– Спасибо. – Губы коснулись пальцев, нежный холод космической пустоты разлился по коже. И, кажется, отозвался жаром на щеках. – Что?

Рика не сводила с него глаз. Не до конца верила, что Смерть можно вот так кормить с руки. Спохватилась – и последние две ягоды, самые спелые, быстро сунула себе в рот, скрывая смущение.

– Ну ты и обжора! Она сходит уже, между прочим! Ладно, ладно… мне не жаль.

Он точно всё понял, но даже не отпустил шуток. Помедлил – и неловко, как если бы был намного более юным, чем на самом деле, взял её за руку, повёл дальше. И ей это понравилось. Они переплели пальцы и замолчали, вдыхая запахи леса. Всё более мшистые. Густые. Башня Звёздных чародеев осталась слева, скорбная и запущенная. На неё не хотелось даже оборачиваться, выискивать знакомую астролябию в верхушках деревьев.

– И что теперь ты будешь делать, Рика? – наконец через какое-то время спросил Харэз. – Искать дом?

Она перешагнула большую, похожую на спящего ящера мшистую корягу. Он споткнулся и выругался. Взметнулись от резкого движения пряди, упали на лоб…

– Я бы хотела с тобой, – тихо сказала Рика. Поднесла к глазам руку, оглядела, конечно же, не нашла узоров, ни белых, ни тем более чёрных и золотых. Ничего звёздного.

Как же много она думала об этом. Слишком. Непростительно. Думала, даже пока просто тихо жила, наблюдая за воскресающим миром и тоскующим чародеем; пока виделась с Харэзом украдкой по случайности; пока не появилась эта, в дорожном плаще. Рика запрещала себе иллюзии: Харэз, конечно, не мог быть её. Кем-либо её. Несмотря ни на что.

Но так хотелось.

– Ты не звезда, – всё, что он выдохнул тихо и печально, останавливаясь.

– Я вообще не знаю, кто я теперь, – отозвалась Рика. – И… похоже, никто не знает?

«Чтобы быть одиночкой, искать обречённые планеты и пытаться там что-то изменить, это разве обязательно?» Она не спросила, не посмела. Но пальцы сжали её руку крепче, и Харэз, всё ещё хмурый, задумчиво улыбнулся. Возможно, впервые он не знал ответа. И был… рад этому? Иначе зачем вообще раз за разом возвращался, зачем находил её где угодно, зачем целовал так, что космический лёд сковывал их обоих, но ощущался чародейским жаром?

– Хм. – Харэз нарушил наконец повисшую тишину. – Действительно, как же ты это узнаешь, если не будешь делать то, чего тебе хочется? Как говорил мой премьер, когда мы часами просиживали зады на скучнейших советах, мечтая хотя бы снять галстуки… – голос его ещё потеплел, но это тоже было печальное тепло. – «Миров, нуждающихся в спасении, всегда больше, чем спасателей. Надо бы это исправить». Только эта мысль и напоминала нам, что у каждого скучнейшего совета есть цель.

– Это… «да»? – Теперь Рика сама крепче сжала его руку.

И, когда он кивнул, потянула, разворачивая и увлекая назад. Хватит прогулок. Лучше вернуться к могиле Санкти, посмотреть, покинул ли её Ширкух, попросить Харэза прислушаться к земле и ветру: а вдруг что-то о судьбе этой потерянной души узнает он, чуткий к разным голосам смерти? А пока…

– Расскажи, – попросила она. – Расскажи мне о своём прежнем доме, о пушках и звездолётах… какую вы носили одежду, что ели, о чём мечтали?

«Почему погибли?»

А впрочем, она знала: об этом он расскажет и сам. И они вместе постараются, чтобы это ни с кем не повторилось. Ведь разве обязательно быть звездой, чтобы сиять?

Зан въедливо оглядел себя в зеркале, повернулся так и эдак. Вздохнул. Нерешительно поднял ладони к лицу, растопырил пальцы, свёл. Он отвык от них, таких… взрослых? На сколько он сейчас выглядел? С той стороны стекла на него смотрел юноша, который вызывал только опаску и замешательство. Лохматый бродяга, нескладный, странный, весь в веснушках. Рука сама схватила расчёску, лихорадочно прошлась по вихрам раз, другой, на третий – застряла. Ну, спасибо, что не сломалась. Зан выудил её и задумчиво склонил голову к плечу; дурак в зеркале сделал то же.

Лучше не стало. Зан моргнул. Белая рубашка стала песочной, штаны – чуть длиннее. Моргнул ещё раз. В ушах появились маленькие золотые серьги. В виде звёзд, разумеется.

Он окинул взглядом комнату, уже не зеркальную – вся залитая сиянием Невидимого светила, довольно чистая, с аккуратно заправленной кроватью и множеством бесполезных, но занятных вещиц. Расшитый павлинами ковёр на стене. Ржавый велосипед, весь руль и сиденье которого загромоздили горшки с цветами. Несколько старых мечей на стенах. Клетка без птицы, зато ажурная, блестящая – под потолком. Связка из тринадцати громадных ключей на крюке у двери. Три статуи толстых кошек из спрессованного песка. Музыка ветра, много-много музыки ветра, от глиняной до хрустальной. Зану нравилось таскать сюда вещи со всего города. Почему нет, если люди собирались выбрасывать? Стоило заворчать об этом – и он приходил. Сокровищ пока никто не хватился.

Зан отошёл от зеркала, крутанулся на одной ноге, опять устыдился сам себя. Ну правда… дурень. Вроде наконец снова стал нормальным, большим, настоящим, собой, а внутри детское, глупое… он остановился. Шумно вздохнул через нос, прошёл к подоконнику, забрался – и, усевшись, стал любоваться своими улицами. Улицами Лазаруса. Цветными домами и башнями, блестящей черепицей, зелёными пятнами парков. Воробьями в пыли, паутиной в ратуше, канавами на окраинах, монетой, забытой на дне дальнего фонтана, жабой, решившей понежиться в прохладе там же. Слух улавливал тысячи голосов и мог выделить любой, от плача младенца в доме детектива Шиллера до гудка голубого паровоза фирмы «Рибл и сыновья». Нос дразнили тысячи запахов, но сейчас Зан предпочёл флёр близящегося дождя, булочек с корицей и кофе.

И цветов, да, хорошо бы найти красивые цветы.

Какое-то время он просто сидел, думал, сам не до конца понимая о чём, – и наконец увидел первые кучкующиеся облака. Пока робкие, ленивые – в Ширгу сегодня не старались. Даже цветом эти облака были безобидные, серебристые… но ветерок уже дразнил, касаясь то волос, то щёк. Раз долетело сюда, скоро задует на весь город. Пора! Нужно не опоздать.

Оттолкнувшись, легко перебросив через подоконник тело, он не удержался, радостно завопил – изменившийся голос слился с голосом первого грома – и сиганул вниз. Этаж, два, четыре, шесть… Ноги спружинили, Зан приземлился легко и даже почти грациозно, но на первом же шаге запнулся о выступающий камень мостовой и свалился мешком, расшибив левую ладонь и колени. Вот же! Надо лучше следить… за собой. Заявиться к бурмистру и устроить ему такое же спотыкание. Пора! Пора наконец положить хотя бы в таких запущенных местах немного плитки!

Ладно. Сейчас не до того.

Зан вскочил, отряхнулся, смахнул с лица кудри – недостаточно длинные, чтобы носить хвост, но недостаточно короткие, чтобы не мешаться, – и, услышав бой башенных часов, побежал. Время не ждало.

Радиобашня не ждала.

Ах да. Цветы же. Цветы!

А впрочем… есть идея лучше.

«В Грозовом графстве сегодня дождь. Хотя… кто-нибудь вообще помнит, чтобы у них не было вечернего дождя? Хорошего вечера, горожане!»

И Кара поставила музыку – самую лёгкую и уютную, которую нашла. Ей больше нравились песни Холодного графства, чуть тягучие, часто – об ушедшей любви, долгой разлуке и неискупимой вине, настигающей холодной ночью. Но горожане предпочитали песни Тёплого: там вечно искрило и звенело, кто-то куда-то мчался, с кем-то танцевал на морском берегу или приземлённо мечтал о самых простых вещах. Например, о жареных луковых колечках и куриных крыльях. Вот «Простые мечты» она сейчас и поставила.

Самое то под начинающийся дождь.

Можно было и убегать: радиоведущую Кару Белую Спутницу готовился сменить напарник, Маркель Синяя Шляпа, с его вечными шутками на странные темы – вроде попыток привязать черты характера к созвездиям или ставок, сколько лягушек будут квакать на пруду возле дворца бурмистра после очередного дождя. Впрочем, сегодня смена выпала почти ночная, так что, скорее всего, Маркель будет читать вслух книги – какие-нибудь леденящие кровь романы о девицах, влюбляющихся в чудовищ. Это здесь тоже принято.

На выходе Кара обнялась с Маркелем, высоким, костлявым, но словно бы текучим: вот он треплет её косы, а вот уже развалился в её кресле, скинул синий цилиндр и надевает большие золотистые наушники. Помахал рукой – и она его оставила. По привычке закуталась в плащ как можно плотнее: вечер, свет, люди. Как бы не помешать, не испугать… спохватилась: сколько она уже тут? Все к ней привыкли. Все знают, кто она. Все её любят.

Даже не догадываются, что она их убила, а вот спасла – уже не сама.

Привычно стало горько, но всё же – тепло. И ни капли сожаления: нет, нет, правильно, что не вернулась. На небе её выбор, скорее всего, приняли. Будь иначе, нашли бы способ хоть как-то докричаться. Или нет? Об этом всегда сложно было думать. Это значило признаться самой себе: она хочет, очень хочет быть забытой. Потому что ей хорошо здесь. Даже под двумя одеялами спать уже не надо, свет стал мягче, не слепит. Ну, Зан говорит, что не слепит.

Зан. Лазарус.

В последний месяц они не виделись, хоть с самого начала жили – если можно это так назвать – в одной квартире, в самой высокой из жилых башен. Но Зан пропадал всё чаще – о том, что он бывает дома, говорили лишь прирастающие горы диковин в его комнате. Порой Кара видела его на улицах: среди подростков, над которыми он всё сильнее возвышался, возле уличных музыкантов, развлекающих публику нехитрыми ритмами, на крыше Погодной башни – ловящим в банку молнии. Не всегда окликала – отчего-то не решалась. Но в нерешительности своей признавалась только одному человеку, с которым после смен на радио пила иногда кофе или шоколад. Часто слышала: «Тебе нужно простить себя, звезда». Отвечала: «Тебе тоже, чародей». Сглатывала тяжёлый ком, но с каждым подобным разговором ком уменьшался. И пусть это было совсем не то, о чём она мечтала на небе… эти разговоры ей нравились.

Она сбежала по винтовой лестнице, машинально щупая ключицы в поисках тёмного пятна. Нет, оно так и не вернулось, оно не вернётся – но мысли о нём не пропадали. «Я чуть не почернела. Чуть не почернела!» Иногда Каре снились кошмары: как вязкий мрак всё же захватывает её всю и меняет до неузнаваемости. Нет, нет. Этого не случится. Она слишком хорошо запомнила тот день – когда плакала над иссушенным телом возле чудовищной песчаной ямы. Когда впервые поняла, что почти готова отпустить свою любовь. Когда впервые задумалась, почему так просто любить издалека и так трудно – вблизи. И, может, именно эти минуты горя и отчаяния добавили ей… человечности?

Кара вылетела на крыльцо – и дождь накрыл её, окатил с ног до головы. Она даже взвизгнула, подскочила, пытаясь хотя бы спасти от луж туфли, но поздно. Хлюп-хлюп. Ох уж это Грозовое графство! Ну не могли хоть немного подождать, не могли?..

– Кара! – раздалось чуть в стороне. – Кара, привет! Подожди! Ух, успел!

Он бежал с большим зонтом, широкими шагами, взметая фонтаны брызг. Он? Да вроде: коленки вон разбиты, штанина порвана, привычная улыбка, вот только…

– Лазар… – удивлённая, начала Кара, но он тут же тихо поправил:

– Зан. Давай опять так? Знаешь… я тут понял, что мне нравится.

Он остановился на подступе к башне, неловко переминаясь с ноги на ногу. Она так и замерла в шаге от ступенек, заставила себя не глядеть во все глаза. Нет, она заметила ещё в конце путешествия, примерно когда начались его уроки с Харэзом: Зан менялся. Вытягивался и высыхал. Что из этого было знаком крадущейся гибели, а что – знаком исцеления, она не ведала; совсем запуталась, когда города поднялись из песка. Не сразу вспомнила: а он ведь говорил про облик. Ну, что у города цветущего и хранитель обычно в расцвете; детьми такие, как он, становятся, только когда города истощаются телесно, например от бурь и голода, а стариками – если истощаются духовно, например пускают во власть жестоких и кровожадных людей. Лазарус воскрес. Бурмистр его был добр и справедлив, ну разве что рассеян и слегка прожорлив. Так чему удивляться, что хранитель…

– Правда? – глупо произнесла она, всё думая об этом. Имя, которое она дала ему взамен забытого, по-прежнему что-то для него значило? Даже теперь, когда от него во все стороны разливалась сила, пронизывала каждый камень вокруг?

– Правда. Когда зовёшь ты – да. – Зан улыбнулся. Ещё несколько секунд смотрел ей в глаза, потом опустил взгляд. – Ноги уже промочила, да? Давай, спускайся, нечего терять!

Он сам шёл босиком. И Кара решила последовать его примеру. Скинула туфли, бросила в сумку и соскочила со ступенек.

– Ну, вот она я, малы… – она запнулась. «Малыш» обогнал её в росте. – Неважно.

Когда она приблизилась, он, смеясь, протянул ей горячий стакан кофе и булочку с корицей. От вкусных запахов стало уютно, в груди – тепло, и неловкость почти испарилась. Да какая разница… это всё тот же Зан. Лохматый и настоящий, тот, с кем она никогда ничего не изображала. Кара присмотрелась. Волосы его успели промокнуть, по скулам текла вода. Лицо было прежним – веснушчатым, открытым, немного растерянным. Он не сводил с неё ярких ясных глаз. И прямо сейчас она понимала, что чудовищно по нему соскучилась.

– Ты изменился! – Она слегка толкнула его в бок. – Но всё такой же неуклюжий! Что с коленками, с ладонью?

Он толкнул её в ответ, а затем прикрыл ладонью глаза.

– Ничего! А вот ты сегодня опять сияешь очень, очень ярко!

– Это плохо? – Кофе она прижала к ключицам, точно закрываясь.

Стало… тревожно. Будто её свет опять мог что-то сломать. Сколько раз она думала об этом? Сколько раз, стоило оказаться рядом, повторяла одно и то же: «Я не хотела, Лазарус», – и слышала одно и то же: «Я тебя не виню»? Они обнимали друг друга. А потом приходили те самые сны с чернотой, и всё начиналось по новой.

Зан отвёл ладонь от лица и согнул руку в локте: хватайся. Кара помедлила. Вернула ему булочку, пробормотав: «Потом съем», – и всё же схватилась. Рука была худой, но крепкой, и держаться за нее оказалось очень приятно. Зан чуть склонился:

– Знаешь… ты с первого дня сияла для меня ярче любой другой звезды. Сияй всегда.

Кажется, она поняла, что это значит. Не знала, чем заслужила это, правда ли заслужила, что с этим делать… но, может, ничего и не было нужно. Ведь сияли они теперь вдвоём.

Он улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и, кивнув, полюбопытствовала:

– Принёс какую-нибудь новую рухлядь в своё логово? Ну там музыкальную шкатулку, витражное мусорное ведро, столик из толстых книг? Что сегодня?

– Большую мягкую игрушечную крысу, – серьёзно заверил он. – Взамен той, которой ты пыталась накормить меня в пустыне. Могу подарить!

В этом был весь он. Новый. Воскресший. Золотой. Кара рассмеялась. И под непрекращающимся дождём они пошли домой.

Екатерина Звонцова Город с львиным сердцем

* * *

Пролог

1. Мальчик и звезда

2. По облакам

3. Пугало

Память двоих. Сироты

4. Дождь

5. Лесная дорога

6. Голубой тарантас

7. Мудрый граф

8. Медальон

Память двоих. Проклятая сила

9. Погоня

10. Озёрная графиня

11. Маленькая жёлтая звезда

12. Кратер

13. Самум

14. Гробница героя

15. Сколько спят упавшие звёзды?

Память двоих. Враги

16. Ночная кобыла

Последняя сказка

Эпилог

Оглавление

Екатерина Звонцова
Город с львиным сердцем