Дневник 1938 года • Вернадский Владимир Иванович

В.И. Вернадский. Дневник 1938 г

Январь

1 января. Москва.

Вчера после обеда у Комарова^[1]. Об Александре Евгеньевиче^[2] (за границу не пустят, особенно в Карлсбад: под подозрением из-за близости с «врагом народа» Хондриковым). Может быть ( Комарова) и Киров был бы теперь врагом народа. говорил вместе с Курнаковым^[3]. О необходимости обсудить по существу постановление Совнаркома о геологии. Научно безграмотное и вредное — Малышев^[4] и Губкин^[5] провели через Кагановича^[6].

3 января, утро.

Вчера днем в Институте Истории Науки^[7]. Люди желают сохранить — но, конечно, совершенно ясно — не по силам задача. Надо сохранить.

Как далеко в глубь времени — выражая количественно — может человек идти научно?

4 января, утро.

утром у Александра Евгеньевича. Ему хуже. Почки. Сознает опасность — но нельзя настоящим образом лечиться. Нужен юг — Карлсбад. Не пустят. Считают политически опасным.

Вечером Зиночка^[8], очень расстроена — от матери из Биробиджана весточка (вторая — первая не пришла). Раньше все обманывали — частью не знали, даже из секретариата Сталина.

Две взаимно не согласованные — вернее, четыре : 1) Сталин и 2) Центральный Комитет партии, 3) правительство Молотова — правительство Союза, 4) Ежов и НКВД. Насколько Сталин их объединяет?

Сейчас впервые партийцы страдают от грубого и жестокого произвола еще больше, чем страна. Мильоны арестованных. На этой почве, как всегда, масса преступлений и не нужных никому страданий.

Говорят о сумасшествии власть имущих. Могут погубить большое дело нового, вносимого в историю человечества.

Говорят, идет обсуждение об исключении из академиков Горбунова^[9].

5 января, утро.

Письма. Работал над книгой.

Выяснял выписку заграничных изданий. Всякие придирки со стороны финансового ведомства и цензуры, чтобы уменьшить проникновение иностранной книги.

Вечером. Дмитрий Иванович^[10]. о прошлом в связи с биографией Сергея^[11].

Вечером позвонил из «Правды» Василий Яковлевич Ходаков — он редактирует мою заметку до 12.1 о внешней политике! Сегодня будет .

Мильоны арестованных. Это быт. Мильоны заключенных — даровой труд, играющий очень заметную и большую роль в государственном хозяйстве.

6 января.

Утром переписка. Работал над книгой.

Утром был Василий Яковлевич Ходаков из редакции «Правды». Человек неизвестного возраста. Очень помятый жизнью. Надушенный. Не очень образованный. Я сказал, что попробую. Теперь появились большие сомнения.

Днем заседание президиума Химической группы. Выяснилось, что дают бумаги недостаточно. Бумага, говорят, пошла на выборы — и, очевидно, работают герои Гоголя и Щедрина. Александр Павлович^[12] сделал прекрасный доклад о работе Лаборатории.

Комаров был вызван к Молотову, который принял его почти грубо. Встретил : что за митинги подготовляет Академия к 12.1, созывает Общее собрание, на котором подымет митинговые вопросы. Комаров говорит, что он ни о каком Общем собрании ничего не знает и его собирать не думает. Молотов явно не верил. Молотов указал Комарову, что Академия не дает того, что нужно — занимается , не считаясь с интересами страны. Привезен <...> инженер, который сделал большое открытие, будто бы сберегающее большие средства, — а Отделение Технических Наук ничего не знает.

7 января.

Рассказывают о массовых высылках на 10 лет и аналогичные в концентрационные лагеря. В Можайске без всякого опроса и расследования высылают старых и больных в лагеря на 10 лет, и тех лиц уже проходили свой срок, — террор, который представляется бессмысленным и порождает всякие слухи в связи с жестокостью. Ничего не понимают — зачем он?

8 января.

Вчера — переписка, работа над книгой, чтение.

Днем были Петрушевский^[13], Яковлев А.И.^[14], М.Н. Сперанский^[15]. Яковлев в разговоре как-то указал на трагическое положение Сперанского. Может быть, что-нибудь можно сделать через Комарова.

Выяснилось, что исключение Сперанского и Перетца^[16] произошло несоответственно с реальным положением дел. Сталин велел пересмотреть дело, и оно было поручено Акулову^[17]. Попробуем с Петрушевским переговорить с Комаровым и Кржижановским^[18].

Была Зиночка. письмо от матери. в Биробиджане. Приходится материально помогать.

из-за доноса — ложного — Портенко, какого-то бывшего следователя (ГПУ), с которым поссорились в связи с квартирой. Ложный донос, связанный с происхождением. Катя — вдова Черноярова, генеральша после смерти мужа. Портенко — по-видимому, из денщиков, ненавидящий офицеров.

9 января, утро.

В Доме ученых встретил Сомова — ихтиолога, давно не встречался. Теперь в Мурманске — хорошо устроился. 16 месяцев был арестован и страдал. Без вины — несомненно. Бодрый.

В Ломоносовском Институте^[19] сказывается и сейчас прежнее разложение. Барагин — маленький партийный научный сотрудник, малообразованный научно, но этого не сознающий, сейчас разрушает Хибинскую станцию — против Ферсмана. Вероятно, будет иметь успех. Боятся высказываться, что понятно.

Отказался по телефону от статьи в «Правде».

Ожидают взрыва религиозного гонения. Все верующие христиане сейчас чувствуют дамоклов меч произвола. Ждут с покорностью. Священники сообщают ГПУ <...>^[20] на исповеди.

13 января.

Работал над книгой. Гулял.

Были Яснопольский^[21], приехавший из Киева, и С.Ф. Дмитриев^[22]. Говорят, вчера слух верный в Университетской среде, что Д.Д. Плетнев^[23] умер в тюрьме. политическое убийство личных врагов. Он болел сахарной болезнью, которая осложнилась от перенесенного.

Жутко и грусто читать сегодня статью Бурденко об успехах у нас медицины!^[24] Бурденко, говорят, хороший хирург. Но дистанция — кривое зеркало.

Яснопольский недавно из Киева, где пробыл 2 недели. Все правительство Украины с арестом Затонского^[25] и других — фактически даже исчезло. Петровский — удален, после того как он должен был подписать смертный приговор своему сыну^[26]. Все же научная работа не замирает, хотя сильно пострадала, — но национальное ее выражение совершенно сдавлено.

14 января, утро.

Вчера работал над книгой.

Был Лазарев^[27] — рассказывал о своей травле. Хотел видеться одновременно со мной и Ферсманом. От немедленного свидания Ферсман улизнул.

Лазарев подал записку в ЦИК. Чувствует себя нервно и отвратительно.

Вечером у А.Е. Ферсмана. Очень хорошая . Об устройстве Геологического института.

Бах^[28], вчера выступавший в Совете, долго еще дрожал, боялся ареста — был близок с рядом арестованных.

16 января.

Вечером был у Чаплыгиных. Хорошая семейная обстановка. И сын — прекрасный молодой человек, и Евдокия Максимовна. Но Сергей Алексеевич очень поддался — и бессоница, и ослабление творческой работоспособности.

8 января арестовали А.Н. Некрасова^[29], крупного ученого, ученика и друга Сергея Алексеевича — в ЦАГИ. полный развал, и в то же время огромного оборонного значения.

Туполев^[30] не убит, как говорили. Сергей Алексеевич думает, что придется к нему обратиться. Он — создатель советской авиации, во многом единственный.

Хлопоты Сергея Алексеевича о Лейбензоне^[31] оказались неудачны. В Алма-Ате «признался» в том, чего не делал.

17 января.

Вчера работал над книгой. Гулял час. Начал о Гете.

Вечером в заседании, посвященном Руставели. Началось с большим запозданием. Доволен, что никакой усталости не чувствовал.

тревожное письмо Личкова^[32]. Надо написать Сталину и Ежову.

Днем была Е.А. Лебедева. Рассказывала о приеме у прокурора НКВД на Кузнецком — Петухова, кажется. впечатление вежливого циника, наглости. Люди не считаются. Очередь — в слезах. Он — наслаждается.

Партия боится Сталина. Ежов и Сталин — не одно?

25 января, утро.

Были из Института Истории Науки Кузнецов^[33] и парторг Дузь^[34]. Оба желающие работать. Настаивали на том, чтобы я встал во главе .

Утром был Зильберминц^[35]. С квартирой ужасное. С ним о его работе элементы в углях.

В Москве не хватает продовольствия. Тревожное недоумение. Перебои с маслом, рыбой, крупой. Ухудшился черный хлеб. Исчезла селедка. Все более волнуются и жалуются" хозяйки. В Иваново-Вознесенске массовое отравление черным хлебом.

Аресты продолжаются. Есть случаи возвращения арестованных. Фольклор Ежовский: после ареста Кремлевского доктора Левина^[36], лечившего Ежова, жена обратилась к Ежову по телефону, говоря, что это, должно быть, ошибка; Ежов ответил: «НКВД не ошибается». Все больше говорят о болезни или вредительстве руководителей НКВД.

28 января, утро.

Университетская «реформа» совершенно не отвечает потребностям преподавания. То же бездарное творчество, как и в работе над структурой Академии^[37]. Еще резче проводят назначение исполняющими обязанности людей без степени — директор Березин в Ленинградском Университете.

Как будто бы признаки уменьшения террора. Есть выпускаемые .

С продуктами все сильнее чувствуются нелады.

Февраль

2 февраля.

Заседание группы. Столкновение с Архангельским, который меня обвинил в политической неблагонадежности — желание не исполнять распоряжение Совнаркома. Пришлось решительно протестовать. Губкин подчеркнул, что никто о таком неисполнении не говорил.

Архангельский — удивительная смесь. Человек талантливый, сделал гораздо больше, чем можно было думать, — но беспринципный. Теперь он вошел в роль и является горячим сторонником того, против чего возражал, — раз начальство требует.

Губкин держал себя вполне прилично и примирительно. Но и у Архангельского, и у Губкина — лесть к власть имущим, — раньше это был Орджоникидзе, теперь Каганович и Молотов, — как к вышестоящим, явная и потому комично-трагическая.

15 февраля, утро.

Была Шевякова. Сын ее в Соловках — за православие, вернее, религиозный кружок. Теперь прекратились всякие о нем известия. Ненужная и опасная жестокость. Известий о Флоренском^[38] тоже нет. Преследования православных продолжаются и даже усиливаются.

Резкое ухудшение торговли — колхозники, говорят (рассказывал шофер), все скупают урожай. есть деньги, и голод продуктов и пропитания во всех городах и во всей стране.

16 февраля, утро.

Впечатление сейчас очень тесного вмешательства партии в мелочи — «Кривды»^[39] и ЦК.

Днем в Обществе Испытателей Природы — Комиссия по истории науки. Мой доклад — довольно много народу. Интересно. Впервые публично сказал о ноосфере^[40]. Как будто не понимается.

20 февраля, утро.

Вчера дома — гланды, горло, ухо.

Б.Г. Кузнецов о ликвидации Института Истории Науки . Решение 15-го — неожиданное. Думаю, что Деборин испугался ответственности. Кузнецов обратился к Сталину.

Все больше слышишь о вредительстве Ежова. Опять ненужная, возмущающая кругом жестокость. Опять разговоры о сознательном вредительстве. В Петербурге террор продолжается — мне кажется, рассказы даже преувеличивают, — но жизнь идет своим чередом.

23 февраля, утро.

Звонил Деборин — говорил о ликвидации Института Истории Науки . Удивительно — социальная реформа мысли дала правильное представление об истории науки и техники , а они этого не понимают.

Известия" о падении науки в Южной Африке ряд мыслей.

24 февраля, утро.

Бумаги хорошей для научной работы так и не мог достать — надо добиваться дальше.

Вечером Аня Самойлова^[41]. Очень тяжело переживала аресты — ряд близких. Между прочим, старый больной доктор Левин — с первых дней врач Кремля. Ему 73 года, он больной (бессонные ночи при лечении Горького). Он врач и Н. Ежова. Когда его арестовали, он добился позволения позвонить Ежову. Тот ему сказал, что он не знал об этом и что — раз все по форме — он должен подчиниться, а он рассмотрит его дело в первую очередь. Потом арестовали его сына.

Аня этим летом в колхозах Западной Сибири — Бийский округ. Оба года большой урожай. Она агрохимик. Население колхозов — в старых домах. Новое — много украинцев. Старых сибиряков почти нет. В смысле продовольствия богато. Денег нет — плата натурой. Голод мануфактуры и т.д. В этом году — огромные аресты среди крестьян.

26 февраля, утро.

Был в Академии — брал деньги из кассы. В Доме Ученых — уплатил взносы (26 р.). В Библиотеке.

Струмилин^[42] — буйное помешательство под влиянием травли. В больнице. Хороший, добрый человек.

Слухи о новом процессе — публичном (Бухарин и т.д.). Слух от Кагановича. Бухарин, говорят, в Суздальской тюрьме. Жив. Необходимо для поднятия настроения масс.

Хвосты за провизией. Недовольство и недоумение — серьезные. Вечером резкое уменьшение освещения.

27 февраля, утро.

в заседании Академии — Совета Отделения Математических и Естественных Наук. Мелкий человек, но крупный ученый, Архангельский, все время на границе политических доносов. Я уверен, что он не публично их делает. Тут он выступил против меня...

Всюду разговоры о недостаче продуктов и об арестах — безумных по бессмысленности и явно не нужной жестокости. Болезнь — и глубокая? Подтачивается основание?

Боязнь войны? Может быть, англичане и правы, отсрочивая войну, — а следовательно, давая шансы ее избегнуть.

Уже ровно год, как арестован Михаил Владимирович^[43] в Малоярославце. Это — попытка удалить из общества верующего православного, никакой политикой не занимающегося. В ней, даже в наших условиях, они его обвинить не могли. Это — изолирование духовно сильной личности. Еврей, принявший православие, когда это опасно, искренне и глубоко верующий, ученик С. Трубецкого^[44], человек высокой моральной высоты и широчайшего образования, отец пятерых детей с больной женой Наташей Шаховской.

Март

1 марта, утро.

Сегодня в газетах известия о новом «процессе»^[45].

Безумцы. — Уничтожают сами то большое, что начали создавать и что, в своей основе, не исчезнет. Но силу государства, в котором интереоы масс — во всем их реальном значении (кроме свободы мысли и свободы религиозной) — стоят действительно в основе государства, сейчас сами подрывают.

Огромное впечатление тревоги — разных мотивов, но не чувства силы правящей группы — у всех. Глупые мотивы выставлены в газетах (передовые статьи) — а затем разношерстность людей: четыре врача, и в том числе Дм.Дм. !

Кто поверит? И если часть толпы поверит — но это часть такая, которая поверит всему и на которую не опереться.

Тревога в том, в здравом ли уме сейчас власть — беспечная власть, делающая нужное и большое дело, и теперь его разрушающая. Может иметь пагубное значение для всего будущего. Чувство непрочности и огорчения, что разрушение идет не извне, а его производит сама власть.

Работал над книгой. Подвел итоги для статьи о метеоритах.

2 марта, утро.

Деловой день: письма и бумаги.

Предложение Отделения Математических и Естественных Наук провалилось в Президиуме. Идет разрушение невеждами и дельцами. Люди в издательстве все эти годы — ниже среднего уровня. Богатое собрание типов Щедрина — Гоголя — Островского. — Откуда их берут? Новый тип этого рода — евреи, получившие власть и силу. При всем моем филосемитстве не могу не считаться.

Звонил Дм. Дм. Арцыбашев. Он погружен в прошлое. Странное состояние, мне непонятное. Я живу будущим и настоящим.

Евдокию Васильевну^[46], немолодую, больную туберкулезом спины, заставляют работать на лесных заготовках! — на истребление?

Рассказывают о том, что идут аресты 70 —90-летних стариков, которых не трогали до сих пор. Случай в Череповце, где арестован 90-летний старик, а жена его умерла накануне дня, когда ее пришли арестовывать. Рассказы симптоматичны для впечатления об окружающем.

Кругом мильоны страданий.

Сейчас назначают в квартиры комендантов, связанных с дельцами ГПУ. Нечто вроде того, о чем мне рассказывал в 1936 в Лейпциге Браун, — но тут это грубее и резче.

Был Л.Н. Яснопольский: все говорят о том же — о небывалом терроре и массе ненужных страданий и несправедливостей.

Вся страна измучена, и тут еще недостаток продовольствия и заботы о его получении.

3 марта, утро.

С Комаровым о Личкове. Очевидно, ничего нельзя сделать. Думает, что врачей начнут травить. Поднял дело Клочков — секретарь Горького. О нем слышу всюду отзывы как о первоклассном негодяе. О Сперанском. Оставил Комарову письмо Сперанского.

Комаров считает, что история науки слишком тесно связана с историей философии ( очевидно, опасна). Инстутит Истории Науки и Техники на верхах связывают слишком тесно с Бухариным.

4 марта, днем.

Послал А.Дм. 300 р. Мысль о Б.Л. очень волнует, и в то же время полное бессилие. Все же что-то надо сделать.

Вчера газеты о процессе. Впечатление потрясающее. — В чьих руках власть? И ни малейшей гарантии, что это может быть так просто изжито?

5 марта, утро.

Днем купил сапоги (119 р.) по особому разрешению, хорошие. Маленькая мастерская переполнена главным образом дамами современной служилой и партийной аристократии. Своего рода претензия на роскошь и вкус. Все это убого.

Процесс страшный и странное впечатление. Вероятно, Ежов подстроит Ягоду. Боязнь крестьянства. Партия прогнила. Но страна держится сознанием — при неведении — масс.

6 марта, утро.

Сталин, Молотов, Ворошилов как редакторы «Истории революции» вошли в состав Академии — Института Истории.

Забыл о заседании в Обществе Испытателей Природы в группе истории науки — где я председателем! Вспомнил перед сном! Такие казусы бывали и в молодости — думаю, не старческая забывчивость.

9 марта, утро.

Вчера неладно с сердцем или аортой. Не работал настоящим образом.

Глубокое впечатление от процесса Бухарина и К° на всех и на меня. Заставляет много критически продумать.

Заходила Аня. Думаю, что будет настоящей помощницей.

13 марта, утро.

Сегодня утром встал.

Вчера был В.И. Крыжановский с внучкой — привез новые минералы, полученные Музеем. По-видимому, Минералогический Музей Московского Университета замер. С ним об академиках и членах-корреспондентах по минералогии. У него «кормятся» — коммунисты, от которых он не может отказаться. Даром брошенные деньги.

Президентом Академии Сельскохозяйственных Наук назначен Лысенко. Начинается (продолжается?) гонение на Н.И. Вавилова^[47]. Его не включили в семенную контрольную комиссию. Лысенко нервно неуравновешенный человек. Но все же это ученый и интересный, по-моему. Что молодой — хорошо. Но так как он партийный^[48] — то властный. Но это жизнь.

Как-то звонили от Комарова — хотели, чтобы я подписался под заявлением академиков. Я лежал, не мог подойти к телефону и сказал, что не зная, что , — не подписываю. Боялся, что вставят . бывало — но не тогда, когда я прямо говорил, а когда меня не было; так раз у Комарова — я ушел много раньше предложения ; был — очевидно, не злостно. Но все же заявление было с душком. Боялся, что появится — но нет («Известия»)^[49].

Для меня неприемлемо всякое убийство — и смертная казнь в том числе: твердо и непреклонно. Чем больше жизнь идет, тем больше и яснее .

14 марта, утро.

В связи с только что закончившимся процессом вспоминается время Террора в Ленинграде после убийства Кирова. Все это в процессе смазано. Теперь выясняется, что Ягода знал раньше и, можно сказать, участвовал — допустил, во всяком случае, убийство.

Выбор Кирова совершенно исключительный. Крупный идейный человек — после смерти ни одного плохого отзыва я не слышал, а, наоборот, многое хорошее узнал. Выяснялась: крупная фигура с большим будущим. Говорили перед этим, что Сталин выдвигает его как заместителя или себя или Молотова. Я видел его один раз.

В это время в Петербурге был Ферсман, приехавший для свидания с Кировым: в связи с Хибинами.

Слух об убийстве распространился в городе сейчас же. Говорили, что — партиец видный. С Николаевым мы в Радиевом Институте сталкивались, так как он был важным лицом в районной контрольной комиссии.

Говорили, что сперва прилетел Ягода — затем с экстренным поездом Сталин и Молотов. Сразу было сменено все ГПУ — от низу до верху, приехало новое .

Сейчас же, к удивлению населения, стали искать людей не из той среды, которая убила: были расстреляны в Москве, Ленинграде, Киеве случайные люди и начался террор среди бывших людей — выслано было 40 000 человек, и теперь страдают совершенно невинные. Было ясно, что двинули следствие не в ту сторону. Тогда уже указывали на странный характер: убил видный коммунист, вся тяжесть следствия направлена в другую сторону — заметали следы. Новые гепеушники в незнакомой обстановке, перегруженные работой, засыпали среди обысков и допросов.

Тогда подозревали — теперь стало ясно.

Очевидно, верхи отрезаны от жизни. Две власти — если не три: ЦК партии, правительство Союза и НКВД. Неизвестно, кто сильнее фактически.

Цель оправдывает средства — применялось вне партии, а тут выяснилось, что и внутри .

На суде все это было замазано.

Но та прочность, которую я себе представлял — и видел силу будущего, — очевидно, не существует. Разбитого — не склеишь. Подбор людей (и молодежи) в партии ниже среднего уровня страны — и морально, и умственно, и по силе воли.

Процесс заставляет смотреть в будущее с большей тревогой, чем, мне это раньше казалось, надо было .

19 марта, утро.

Огромное впечатление процесса несомненно, и удивительно, что власть не учла этого. Вместо Ягоды — Ежов, и его политика это поддерживает. Жестокость не пугает, а смотрят, как на рок, — но доверия нет.

Создается фольклор: где-то (называют точно!) при обсуждении одна простая работница выступила и сказала: «Я вижу, что можно верить одному Сталину; кому же еще — все вредители». Смущение и т.д.

Много арестов среди микробиологов и врачей, связанных с сыворотками — по военной линии. Полный разгром, и в случае какой-нибудь беды, вроде войны и т.п., совершенно безоружны.

21 марта, утро.

На Главном Почтамте не получаю аккуратно заграничную почту. Должны посылать в запечатанных конвертах (без цензуры) — не исполняют. Можно жаловаться, но едва ли можно сделать.

Очень хорошо работал над книгой.

Всюду известия об арестах и суровом режиме в тюрьмах. Никого не пугает, но недоверие растет — совершенно пассивное. Никакой силы не чувствуется. Большую ошибку сделали с процессом. Сейчас как будто люди подумали и меньше верят, чем раньше. Это новое для меня впечатление.

Мать Зиночки, наконец, получила первую посылку.

Появившееся кофе — отвратительное. Низший сорт. Появились масло, рыба, хороший черный хлеб.

25 марта, утро.

Вчера день для здоровья прошел хорошо. «Выходной» день. Переписка и деловые бумаги.

Еще раз пересмотрел «Диалектику природы» Энгельса. Остается прежнее впечатление: черновые тетради alterlimlich^[50]. Есть кое-что интересное — но, в общем, в XX веке класть в основу мышления, особенно научного, такую «книгу» — совершенное сумасшествие. Люди закрывают глаза на окружающее и живут в своем мирке. Сами подрывают свою работу. Впервые стал читать Энгельса «Анти-Дюринг». Тут, несомненно, есть интересное. Но и здесь — старый философ конца XIX века, который получил естественно-историческое образование в 1860—1870 годах. Виден философ и гуманист — но понимания естествознания нет, особенно нет понимания описательного естествознания и конкретных наблюдательных наук о «природе».

Ни об одном священнике — масса арестованных — родные не имеют никаких известий. Пропадают, как в Венеции XVII —XVIII столетий.

29 марта, утро.

Вчера с Комаровым большой разговор об организации истории знаний. Греков не пришел. Комаров умерен. Подаю памятку — надо подымать в печати. Чем больше думаю, тем более убеждаюсь в необходимости форм работы для истории науки. Дом Менделеева или Лобачевского — как конечная цель.

Вечером Аня Самойлова с сыном Олегом. Удивительно некрасивый — но славный юноша. С ней о Левиных, Плетневе. Все неясно. Сын Левина отказался от отца. «Так нужно» — но все, знающие Левина, не верят.

Публичны только процессы, на которых люди поддаются такой «обработке». Несомненно, вся историческая обстановка — фальшивая, например, роль и значение Сталина (а не Троцкого, Каменева и т.д.) в эпоху междоусобной войны. Но, с другой стороны, мне кажется, по моральному идейному уровню все средства хороши.

Один из источников слухов (о Блюхере — его аресте) — немецкое радио, которое, оказывается, к нам проникает... Говорят о Булганине и Хрущеве. распространяются, как рак. Будущее неясно.

Апрель

17 апреля, утро.

Совершенно угнетающую картину дает В.Э. Грабарь о положении научной работы в области исторических и юридических наук. Журналы о международном праве к выписке фактически запрещены.

Для меня ясно, что все это безумие безнадежно — и страна не может жить, развиваться под таким давлением.

Запрещено подавать жалобы и заявления в НКВД. Ящики для заявлений сняты. Почта не принимает заказных писем. Вносится еще большая смута, опасениями и тревогой захватываются сотни тысяч, если не миллионы людей. — Зачем?

Сегодня приезжает Иван^[51]. Не могу его встретить. В 10 часов Хлопин в связи с сегодняшним докладом моим и его.

По-видимому, в Геологическом Институте развал. Все говорят одинаково (Белянкин, Саваренский^[52] и наши). Архангельский всю работу хочет свести к подсобной основе — к своей карте, которая по идее правильна, — но он недостаточно охватывает и геохимию, и минералогию для того, чтобы правильно ее поставить. Вчера, говорят, появилась стенная газета от партийных (?), критикующая работу Института и угрожающая научным сотрудникам, которые хотят уйти, недовольные ходом дел.

19 апреля, утро.

Вчера хорошо. Гулял.

Утром Сумгин^[53]. О работе Комиссии . С ним о БАМе. Оказывается, что энергично проводилась работа Академии партийцами из СОПСа^[54]. (Васильев, одно время изгнанный из партии, восстановленный; пьяница, но, говорят, человек честный и неглупый.) Они говорили, что работа поручается Академии Советом Народных Комиссаров.

Сейчас упущено время. Работа ведется рабским трудом. Нагнано до 400 000 человек. Дорога строится в нескольких местах сразу. Несколько % мужского населения — заключенные, т.е. рабы. Масса ненужных страданий.

Вечером Обществе Испытателей . Интересны доклады о Стевене Х.Х.^[55] Внука его — председателя Таврической Губернской Земской Управы я знал немного. Он был министром просвещения в Крымском правительстве. Был казнен Бела Куном^[56]. Я подал записку Бела Куну, но мог говорить только с его секретарем — иностранец, культурный человек, по-русски говорил, но как иностранец. Бела Кун сбежал от свидания — как тогда говорили. На следующий день после расстрела Стевена в газетах появился запрос от Чека, как я объясню свое поведение — заступничество за Стевена. Меня предупредили, чтобы я не отвечал! Я и не подозревал, что это будет газетная полемика с Чека!

21 апреля, утро.

Гулял. Работал немного над книгой. Переделывал.

На днях арестован С.А. Котляревский^[57]. При обыске у жены взяли набор очков (она врач). Обыск у нее не должны были производить. Говорят, что обыски теперь совершаются с «грабежом» на «законных основаниях».

Звонила Зиночка. Мать переводят ближе к Европейской России. Смягчение.

В стенной газете «Ломоносовский Институт» отмечено с упреком, что в Биогеохимической Лаборатории никто «не решился» выступить против моего явного антимарксистского философского миропонимания.

Эта стенная газета против Ферсмана и Левинсона . Впрочем, я ее не читал.

26 апреля, утро.

Послал письмо Молотову о Личкове^[58].

Подписал просьбу Молотову о Баландине^[59], химике, ученике Зелинского. Заявление Баландина очень хорошее. Обвиняли в подготовке взрывчатых веществ для контрреволюционеров. Зелинский считает лучшим из своих учеников. Бах отказался подписать. Подписались Курнаков, Ильинский^[60] и я.

Заходил Н.Н. Лузин. Извинялся, что не был 24-го. Я сперва не понял . 24-го была Пасха.

28 апреля, утро.

Днем у Александра Евгеньевича. Он полон мыслей и интересов. Произвел впечатление бодрого и поправившегося серьезно.

О делах академических. Слабый Президиум, еще и ссорится и интригует. По-видимому, в партийной среде это характерное явление. Обычно две обособленные, власть имеющие группы.

Кржижановский ссорится с Комаровым. В отсутствие К.^[61] в Ленинграде был уволен, вопреки решению, Чагин^[62] и издательство поручено молодому неопытному коммунисту, который сразу привел его в хаос — не мог получить и десятой части отпущенной бумаги.

Отмена льготной пересылки бумаги отражается для Академии в 2 мильона рублей. Академики не получают изданий Академии Наук—и даже «Докладов» ! Все рассматривают как платные.

29 апреля, утро.

Вечером в Академии — интересный и блестящий доклад Мандельштама^[63]. Я слушал его, как редко приходилось слушать.

Работа очень важная и методика его имеет большое будущее. Мандельштам сейчас под подозрением — его главная работа пострадала. Я раз как-то в вагоне — вместе ехал в Москву или из Москвы — имел интересный разговор. Он поразил меня тогда четкостью и ясностью мысли. Я увидел, что он яснее меня своей логикой, иногда формальной. Большой сангвиник, глубокий экспериментатор и аналитик. Благородный еврейский тип древней еврейской культуры, философски образованный.

Комаров вернулся от Молотова, довольный разговором. На 8 прием в правительстве — Президиум и некоторые академики — в связи с производственными вопросами для личного знакомства с членами Президиума и сговора о дальнейшей совместной работе.

30 апреля, утро.

Наташа больна. Вероятно, грипп.

на заседании Академии. Превосходный, мне кажется, произведший впечатление доклад Крачковского. Он, мне кажется, нашел нужный язык. И по существу — интересно.

От Баха получил его книгу. 3-е издание его «Записок революционера» не разрешено цензурой.

Май

2 мая, утро.

Чувствовал себя сносно. Гулял. Работал над книгой. Много читал и думал.

Газеты выйдут только 4-го: по словам почтовых , рабочие-печатники не хотят терять 3-х дней.

На манифестацию идут из-под палки. Да еще погода была нехорошая. Очень тяготятся, а сейчас и устраивают формально.

Газеты от 1-го , в сущности, — 30-го . Совершенно бездарны и нечего читать. Чувствуется какой-то развал — но «чистка» не наносит того вреда, который должна была бы наносить, так как в среднем очень низок по уровню правящий слой. Кроме верхушки, вся высшая бюрократия ниже среднего нашего уровня: Щедринско-Гоголевские типы — на каждом шагу. Царство их в текущей жизни.

10 мая.

Работал над диссертацией Старика^[64]. Утром Кулик. Экспедиция для аэросъемки задерживается сознательно бюрократией Академии.

Из Полтавы сообщают, что там сплошные аресты и террор среди старых людей. Арестован Я. К. Имшенецкий — старый земец и кадет. Ему за 80 лет, стал очень богомолен. Друг Короленко... «Молился и писал мемуары». — Не за мемуары ли он и арестован? Раньше был арестован его сын А.Я. Имшенецкий. Оба очень хорошие люди. Я.К. — оригинальный и умный человек, филателист.

Арестован Эйхе! Только что назначенный на место Чернова^[65], хвалили как умного и делового. Арестованы старые политкаторжане: А.А. Филипченко^[66] — микробиолог, очень интересный человек, и отец его жены, старой политкаторжанки. Говорят, арестован Ленавский, помощник Вышинского.

11 мая, утро.

Вчера хорошо. Холодная погода. Вчера один из первых хороших дней. Наташа все лежит.

Был Александр Евгеньевич. С ним большой разговор о заседании Совнаркома 8.V.^[67]

очень досталось. грубо, часто и неверно.

Комаров особенно неудачно. Брицке^[68] и Кржижановский совсем растерялись. Кржижановский — Вознесенский. (В Энергетическом Институте Кржижановский создает второй Госплан). Слабость Президиума.

В Совнаркоме Молотов — Каганович. Остальные — подголоски. Но приток молодежи — мало культурная и решительная. Каганович много неверного — но интересно. Апатиты в Хибинах — на Ферсмане. Резко бросается чувство непрочности. Опасное настроение. убеждал меня с ним к Кагановичу. Я согласен^[69].

12 мая, утро.

Наташе лучше, но слаба. Лежит. Кончил книгу Старика.

был на заседании Президиума. Отчет о посещении Совета Народных Комиссаров — уже более отрицательное, чем рассказывал А.Е. .

Впечатление неустойчивости существующего у меня становится еще сильнее. Политика террора становится еще более безумной, чем я думал еще недавно. Волевая и умственная слабость руководящих кругов партии и более низкий уровень партийцев, резко проявляющийся в среде, мне доступной, заставляет меня оценивать как преходящее, а не достигнутое — не как тот, по существу, великий опыт, который мне пришлось пережить.

Кржижановский слабо выступил. Он ясно видит, что академики-марксисты не могут иметь того влияния в нашей среде, которое было бы необходимо. Для празднования Маркса^[70] — Адоратский^[71], говорят, почти глупый человек, коего труды — остатки коллективной работы, которая делалась при Рязанове^[72], а философ Митин^[73] — бездарность, судя по его статьям и книгам. для Кржижановского это первоклассные ученые.

Очень серьезный момент и для Академии. По-видимому, Каганович произвел впечатление.

18 мая, утро.

Из-за финансовых расстройств академики месяцами не получают никаких изданий. Бюрократизм аппарата невероятный.

Очень большое впечатление рассказы Поли (тульской крестьянки) — она когда-то служила у Георгия. Вернулась из деревни. Там голодно и никакой мануфактуры. Колхозники недовольны. Большие аресты среди деревень.

В Саратове массовые аресты среди поселенных там служащих Маньчжурской дороги. Целые улицы пустуют — аресты «шпионов». Это низы.

Зильберминц, вернувшись недавно из Донецкого бассейна, рассказывал о полном развале. Население меняет уголь — собирают и на пути. Железные дороги идут (работают) с поразительной быстротой и правильностью — но, стремясь по-стахановски увеличить добычу угля, везут уголь с 25% и т.п. брака. То же формальное отношение. Есть цель — но нет ллсша.

Эйхе перед арестом послал Курнакова и Кизеля в Подольскую губернию в связи с падежом скота. Гибнет скот — лошади, меньше коровы. Причина — в погоне за Сталинским заданием 8-миллионного урожая: все сплошь засеяно хлебами — ни выгонов, ни травосеяния.

26 мая, утро.

Наташа поправляется.

Заседание Президиума об отделениях Технических Наук и Математических и Естественных Наук. Доклад Брицке слабый и без ясности. Правильно еще раз пересмотреть. А.Е. хороший — но с политиканством: поддается своему секретарю <...>^[74]. Неприятная фигура — много говорит, важничает, считает себя оком ЦК и это высказывает, не сознавая своего невежества. Из карьеристов.

Против Н.И. Вавилова идет расследование — Лысенко во главе. Могут разгромить.

28 мая.

Днем в Петровском-Разумовском в парке.

Вчера в Президиуме — резкое столкновение Вавилова и Лысенко. Спор философский на почве научной.

Была Е.Н. Орлова — о Котляревском. Он очень подавлен арестом. Боятся психических последствий. Полная оторванность. Террор, разрушающий основу страны. Безумие.

Как-то Зиночка рассказывала. — У них (Институт языков) арестованы три профессора (коммунисты) — истории, политической экономии и т.п. Среди студентов (комсомольцы) много арестов. Резкое ухудшение обстановки.

Наука есть природное явление, активное выражение геологического проявления человечества, превращающего биосферу в ноосферу. Она в обязательной для всех форме выражает реальное соотношение между человеческим живым веществом — совокупностью живых людей — и окружающей природой, в первую очередь неосферой. Человек и его совокупности могут быть только мысленно от нее отъяты. Соотношение: человечество—ноосфера неразделимо.

29 мая, утро.

Два заседания в Академии. Явно подлаживаются — такие, как Губкин, делают это прямо и грубо. Удивительно, что люди, прошедшие огонь и воду, как наша власть, могут им верить. Неуменье выбирать людей является характерной чертой современного момента. Сталин раньше этим не страдал.

Вчера выступал Вышинский. Логически хорошо говорил. Но что-то есть в его дикции, при ее очень хорошей форме, что мешает верить в то, что это не ритор, который сможет сейчас же себя опровергнуть.

Неудачная и не талантливая речь — доклад Комарова.

У Александра Евгеньевича, как всегда, блестящая и умная речь.

Мне кажется, сейчас Биогеохимическая Лаборатория получает признание.

Шмидт выступал в подголосках Вышинского.

30 мая, утро.

Вчера два заседания . Хаотические. Среди выступавших — карьеристы, или люди нервозные — Иоффе и Семенов^[75]. Не поймешь, что они предлагают и думают. Едва ли неуменье высказать. Оба талантливые — но для обоих нет доверия к их результатам.

«Планы» Иоффе поразительны по их реальной неприспособленности. Его книжки о его работе безусловно интересны. Попытки захвата у нас циклотрона. В качестве Негра он выдвинул Тамма^[76].

Блестяще продуманная речь Кржижановского. Глубоко взял основы — идейные — социалистического государства в исторической перспективе. Обычно он говорит много, нудно и неясно.

Выступление Деборина банально, но все же он идеологически грамотен.

Июнь

30 июня. Узкое.

Не писал. Много работал и читал. Думал. Некоторые разговоры заставили задумываться.

Окружающая жизнь — неясно, какой процесс, — невольно врывается и отражается. Глубокий развал и, в то же время, — огромная положительная работа. Идея плана сказывается, главным образом, своими плохими сторонами. Цель, а не план, выдвигается вперед.

Впервые и кругом чувствуется беспокойство за прочность совершающегося. За этот промежуток все углубляется грозное разъединение государственного механизма. Продолжается самопоедание коммунистов и выдвижение — новых людей: без традиций, желающих власти и земных для себя благ — среди них не видно прочных людей Серго . Выдвинутая молодежь в Академии — ниже среднего . Постоянные аресты разрушают жизнь. Серьезно говорят — и думают, — что жизнь государственная разрушена НКВД, например, Магнитогорск. А все же жизнь идет, и стихийный процесс, мне кажется (или хочется думать?) положительной главной работы в тех, которые в положении рабов, это чувствующих, спецссыльных, интеллигенции.

В Украине полный разгром. продолжается: Эйхе, Косиор, Петровский, Стецкий (говорят, расстреляли). По существу, все это люди средние, может быть, и ниже. Но появилось чувство непрочности.

Что будет?

Но, мне кажется, положительное победит, но какие примет формы, — неясно.

Раболепство на словах и в мыслях — по выучке <...>^[77].

Июль

2 июля, утро.

Был Виноградов. Арестован Зильберминц. Арест Бруновского и Зильберминца сильно ухудшил положение нашей Лаборатории. Идет тот же развал.

Цейтлин (отстояли), Шаховской, Вишневский — под подозрением. Цейтлин — из-за Горбунова, а Вишневский и Шаховский — по дворянскому происхождению. Атмосфера отвратительная. Коммунисты <...>^[78] для меня подозрительны с точки зрения их работоспособности и надежности — здесь преобладает карьеризм, личные счеты и, может быть, возможно сознательное вредительство. Думаю, скорее — Щедринские и Гоголевские типы. Разложение партии.

Арестован и коммунист, который организовал Колыму — вероятно, возьмут с нее столько золота, что мы станем в 1938 , на первом месте. Фамилию забыл^[79].

4 июля, утро.

Вчера вечером был Александр Евгеньевич. Рассказывал об академических делах. Выборы будут отложены. Во главе «науки» в ЦК партии Савиных. Впечатление скорее хорошее (и у Комарова ). Смета утверждена. Ожидаются большие изменения в составе аппарата. Александр Евгеньевич полон планов.

Большая тревога в связи с борьбой внутри партии — борьба однобокая. Говорят, Рудзутак за границей. Удален и арестован Чубарь. По-видимому, Сталин—Каганович. Будущее тревожно — при внешнем столкновении. Вероятно, неминуемо. Каждый месяц — выигрыш . Едва ли рассосется. Но это столкновение будет мировым.

28 июля. Узкое.

Вчера утром приехала Аня. Ночью на 27-е арестован Дмитрий Иванович. Обыск. Изъяли какое-то издание по земству, письмо Наташи о бессмертии и т.п. Комнату запечатали.

Думаю, что в связи с его коммунистическими знакомствами — по Чаадаеву. Недавно защита одной диссертации, где председательствовала коммунистка же историк Нечкина^[80]. Дмитрий Иванович выступал и его хвалили.

Выдержит ли здоровье? Это яркий пример — если его еще нужно — ареста невинного человека: разрушение культуры.

Разрушают свое собственное дело.

Для меня такой тяжелый день — Личков, Дмитрий Иванович, Супрунова.

Что-то впереди.

Дмитрий Иванович как раз перед изданием «Чаадаева» и блестящей, глубокой работой над всей эпохой.

В опросной карточке для переписи нет о религии^[81]. Убедились, что большинство — верующие. А возбуждать не надо. Хорошо, что поняли.

Будущее темно.

Постановление Совнаркома об Академии. Очевидно, придется опять обсуждать вопрос об организации. Без большей свободы исканий ничего не выйдет^[82].

Работа лабораторий действительно плохая. Нет живых идей. Заискивают перед Лысенко.

Август

8 августа. Узкое.

Вчера кончил замечательную, интересную книжку Макаренко «Педагогическая поэма». Л.-М., 1937 (Художественная Литература, 50 000 экз.). В связи с этим вспомнил 1928 год, Ессентуки. Встречи с <...>^[83] (из Одессы) -тогда в Москве в педагогической школе. Это убежденный педагог-коммунист. Кажется, он потом пострадал. Были его книжки — не читал и в школу его я не поехал. В это время умер Дзержинский я с ним говорил , как о Торквемаде^[84]. Он горячо Дзержинского защищал, говорил , как о человеке, любящем детей. Любопытно, что сейчас, при терроре Ежова, вспоминают Дзержинского как его антипода!

Был сбор во время обеда на колонию малолетних преступников имени Дзержинского. Я имел слабость недоплатить рубль, и мне очень это было тяжело. Теперь эта колония описана у Макаренко.

Ноябрь

3 ноября, утро. Москва.

Все время собирался записывать — так много приходило мыслей, действий, виденного, пережитого и переживаемого — мимолетнего и, в сущности, глубокого.

Часто чувствую, что надо было бы зафиксировать исчезающее — для неизвестно кого.

Совсем не чувствую даже признаков умственной старости — точно нет конца тому процессу, который в умственной моей организации так ярко для меня переживается!

4 ноября.

Недостаток денежных знаков и вздорожание жизни — явление, которое никто не понимает. Констатируют непонимание — и только. Инфляция? Как может это быть при большом и растущем золотом фонде? Его увеличение несоразмерно быстрым темпом?

Ездил с Наташей в речной вокзал. Прекрасно там — так как не было невероятного радио — бездарного по подбору и плохого, громко говорящего. Этот вокзал — большой ресурс. Впечатление энергичного строительства.

Какое будущее православие или, вернее, религии? Я думаю, практически она очень сильна. Невероятно глупо антирелигиозная пропаганда. Часами борются с суевериями, не касаясь основ. Частью в научных изложениях невежество — выдают за истину очередные гипотезы и догадки. У меня было объяснение в связи со сборником, который хотят издавать безбожники^[85]. Указал на <...>^[86] пропаганды и на отсутствие какой бы то ни было опасности от религии в настоящую историческую эпоху у нас.

8 ноября, утро.

Чувствую себя так себе. Гулял около 40 минут. Была Зиночка. Письма от матери из Восточной Сибири. Совсем невинная, как подавляющее большинство арестованных и сосланных — серьезное и опасное, разлагающее морально и буквально нашу жизнь. Мать ее, Елизавета Павловна Супрунова, отходит от физических страданий (сердце, ноги), сестрой в санитарном пункте с умеренной работой и с некоторой оплатой труда.

учат ( увеличили) «политическим наукам»: Ленин, Сталин, Маркс, Энгельс — составляют конспекты. Постановка учения в ее Институте иностранных языков — кроме французского языка — ниже среднего. Учится молодежь выше среднего .

Был за книгой Иван Павлович Четвериков. С Четвериковым о философии — логике Демокрита.

И результаты: такие бездарности, как Юдин^[87], Митин — царят в нашей философии. Далеко на них не уедешь.

Был еще один из крымчан, Константин Константинович Жиров — до известной степени, мой «воспитанник». Приехал на праздники к родным. Экспансивный, хороший, интересующийся всем, читающий, с инициативой деятельности. Студент Петербургского Университета. Всегда много дает для понимания среды. Читает и работает.

Неожиданно изменили резко военную подготовку студентов. Он был откомандирован в авиационную практику. Их кормили очень хорошо. Он на 3-м курсе. Настроение военной молодежи бодрое, патриотическое, активное. Но в военной среде та же неразбериха, как и кругом, sui generis^[88]. Аресты командного состава. Все привыкли смотреть на это как на бытовое явление.

9 ноября, утро.

Вчера вечером у Прасковьи Кирилловны — большое количество гостей и угощение. Явление — распространенное и связанное с новым складывающимся укладом жизни. Старые формы захватывают новое мировоззрение и новый уклад жизни.

Катя рассказывала, что летом жена Игоря была у секретаря Ежова. Он принял ее очень любезно, говорил, главным образом, о ней — она ударница, премированная и распремированная. Когда она сказала, что больше года не знает ничего о муже, он сказал примерно . «Вы не беспокойтесь, работайте — если он умрет, Вы получите извещение».

Этот ответ характерен для того глубокого раскола, который начинает резко проявляться между жизнью и властью. Напоминает мой разговор с представительницей Крымского правительства, старой коммунисткой^[89] (забыл фамилию) — молодящейся, показавшейся мне противной дамой, жившей по тогдашнему роскошно в бывшей гостинице «Петергоф». Когда я говорил ей о голоде, грозящем профессорам, оставшимся в Симферополе, — : «Пускай умирают». Я не выдержал — и мог тогда это сказать: «Я слышал, что Вы старый идейный партийный работник. Я думаю, что Ваши умершие товарищи перевернулись бы в гробах, если бы узнали о таких следствиях из своих исканий и страданий». Я ушел — но пищевые посылки были посланы.

Сейчас, я думаю, связь власти с жизнью и взаимное понимание чрезвычайно ослабли. В идейную силу действий власти — в таком аспекте — не верят и говорят об этом не страшась.

10 ноября, утро.

С.Ф. нарисовал ужасающую картину развала. Безумным или паническим террором разрушены контрольные государственные медицинские учреждения. Не знаешь, что это — вредительство, о котором столько пишут — и тогда это исходит из НКВД — или паника. После того, как арестованы специалисты, которые стояли во главе центральных медицинских бактериологических лабораторий, — сейчас арестованы те главные их помощники, которые фактически все контролировали, — люди, которые были единственными знатоками. Их заменить никем нельзя. Создается невозможное моральное окружение. Работать трудно. Разбита вся организация военно-санитарной государственной работы в ее контрольных органах.

В сущности сейчас эту — неужели сознательно вредительскую? — работу НКВД видишь на каждом шагу. Она проникает всю нашу жизнь.

В быту идет в том же направлении развал — борьба с православием. Арестовывают последних священников.

Их облагают явно для всех несправедливыми налогами. Те, которые добиваются отмены этих явно тенденциозных обложений, арестовываются, и новые священники не идут или их нет. Церкви закрываются — но создается глубокое недовольство и расстройство социального строя.

Говорят, парад в этом году был много менее «параден». Многим отпустили деньги.

Пьянство было большое. Водка — единственное, что можно покупать в сколь угодном количестве. В Москве вечером 7-го хорошо одетые люди валялись пьяными на тротуарах.

13 ноября, утро.

Вчера утром было недомогание — острое, принял нитроглицерин.

Работал над книгой.

Был С.Ю. Липшиц. Об Обществе Испытателей Природы. Тяжелые условия печатания. Постоянно арестуют членов — приходится вынимать карточки из карточного каталога членов .

Подавляющее и удручающее настроение. По-видимому, сейчас виновных (?) и явно невинных немцев. Машина грубая и неумная. Очевидно, ловя невинных — и случайно при этом открывают «вредителей», в том числе и настоящих. В действительности приведет к какой-нибудь катастрофе, так как пропустит или вызовет взрыв (из-за самозащиты). Все более подозрительно относятся к Ежову.

Сейчас арестована Руоф. Недавно говорил с ней по телефону.

Не везет мне. М.В. Шик арестован — его работу, после долгих месяцев потерянных, передал Руоф и 12-го сговорился с Цейтлиным^[90]. В издательстве шли перемены — Гачев^[91] был арестован. Не так давно Луппол^[92] был удален из издательства (не арестован). На его место был назначен Лозовский^[93]. С ним я давно один раз встречался и имел интересный, но неприятный разговор.

14 ноября, утро.

Вчера все-таки с сердцем неладно. Два раза — нитроглицерин и адонис.

Вчера работал над книгой. Основные черты демократии выяснил себе как ноосферные явления. Думал хорошо.

Был у Комарова в связи с цензурой — не допускают и искажают «Chemische Zentralblatt»! Два № задержаны. В них нет начала ( рефераты о двух новых работах Ипатьева!?^[94]). Комаров бессилен справиться.

Аресты явно указывают на борьбу внутри партии, хотя нам она представляется однобокой. Ясен развал, и жутко становится за ближайшее будущее.

Александр Евгеньевич рассказывал, что Комаров в тяжелом настроении. Он ждет отставки — и в форме недопустимой. По-видимому, Лысенко имеет доступ к Сталину—и ведет там интригу. Говорят, пять правительственных новых коммунистов — кандидаты в академики: Ширшов или один из трех его спутников^[95], Ярославский, Вышинский, Бурденко и Лысенко^[96]. Лысенко, по-видимому, намечается в президенты.

Всюду аресты — в Петербурге тоже. Настроение нервное и подавленное. В Казани арестовано несколько человек в Лаборатории Арбузова, который является бесспорным кандидатом в академики — химики. Арестован и его сын^[97].

В Москве, говорят, арестован не один <...>^[98], но несколько («все») секретарей Московских партийных районов. Идут аресты и среди молодежи — сын Самойловича, исследователя Арктики^[99]. Сам отец давно арестован.

17 ноября, утро.

Вчера с Пашей был на выставке «Слова о Полку Игореве». Яркое проявление не только возбуждения чувства национальной гордости — но и культурного воспитания народа в духе национального патриотизма. Выставка бедна — но есть драгоценное (мощи Дмитрия Солунского^[100] XII века и т.п.). Какие крохи из яркого прошлого... Резко и правильно впечатление роли княжеского рода — оторванного от народных масс.

Вечером был Н.И. Вавилов. Очень интересный разговор с ним о положении науки. Волевая, невежественная, но талантливая фигура Лысенко — сейчас очень влия тельный сановник; резко выступает, как продолжатель дарвиновско-мичуринской (sic!)^[101] научной методики; резко обрушивается на генетику, основ которой не знает. И это в тот момент, когда человек этим путем овладевает экспериментальным созданием новых не только видов, но и родов. Николай Иванович ярко это чувствует. И я тоже. Открывается геологически новый великий взрыв в биологии. О вирусах.

22 ноября.

Вчера — принимал и адонис, и нитроглицерин; чувствовал себя относительно здоровым, а мыслью — основой моей жизни — юным. Гулял немного.

Сумгин об Игарке. 18 000 жителей — главным образом, спецссыльные. Живут хорошо. Большой интерес к вечной мерзлоте. Но никто из ведущих коммунистов ничего не знает. Весь аппарат дважды снят в этом году! новые люди, не имеющие понятия об условиях работы в новых условиях природы.

В сущности, новая Россия создается в значительной части, по-моему, не коммунистами (которые, в общем, ниже среднего уровня), но <...>^[102] «спец» ссыльными. Интересная форма использования «рабского» труда свободных людей. Они , конечно, учатся и меняются — по существу, это не изуверы, а реалисты. Но будущее будет ближе к ним, так как вера партийцев, основанная на философии" прошлого, держится только силой. Под ней нет прочного базиса.

30 ноября, утро. Среда.

Старость чувствуется — только бы она не понизила умственной силы. Мысль непрерывная и идущая вперед под влиянием <...>^[103] и житейски переживаемого — есть самое дорогое. Она и связанное с этим ее проявление есть самое основное. Особенно потому, что я чувствую бессловесно много глубже, чем выражаю в словах и понятиях.

Заседание в Академии Наук^[104]. В разговоре с одним из академиков, рядом с которым сидел, его реплика в связи с происходящим: «Ежов явно продолжает политику Ягоды — сознательный вредитель». Всюду в этом отношении беспокойство, и коммунисты наиболее под подозрением.

Комаров сказал, что по поводу цензуры верхи указывают, что это низы постарались. Будто бы будут приняты меры. Не очень верю. Подам ему записку.

Декабрь

4 декабря, утро. Воскресенье.

Вчера нормальное здоровье. Приходится следить за собой.

Привел в некоторый порядок текущие, накопившиеся дела — отзывы, переписку. Много читал и думал. В связи с цензурой книг: не приходят химические журналы. Здесь положение сильно ухудшилось по сравнению с прошлым годом. — Одичание партийных кадров? Или нарочно?

Работал с Аней. Думал о необходимости активно — по поводу Дмитрия Ивановича.

Минералогические помещения для научной работы в Академии. В сущности, Президиум боится, чтобы не было резкого разрушительного отзвука со стороны диктаторов или диктатора. И эта неуверенность — может быть, основательная — объясняет все.

Разговоры — в анекдотах — о том, что всех тревожит: бессмысленный террор — можно погубить свою жизнь и близких без всякой вины. Сознают роковые влияния не поддающихся учету «стечений обстоятельств». Привыкнуть все-таки к такому состоянию не могут.

Многие смотрят в ближайшее и отдаленное будущее мрачно. Л.^[105] (академик) «Человек идет к одичанию». Я совершенно иного — к ноосфере. Но сейчас становится ясно, что придется пережить столкновение, и ближайшие годы очень неясны. — Война? Я не верю в силу Германского фашизма — но столкновения демократии боятся больше его , это опасное положение.

Переход в ноосферу, вероятно, произойдет в параксизмах.

7 декабря, утро. Среда.

Вчера занимался — переделывал книгу.

Продолжаются аресты верующих. во всех городках. Ходят слухи о вздорожании с января — но что не будет дефицита нужных товаров, не советуют закупать.

Третьего дня небывалое увеличение охраны (военные) при повороте с Можайского шоссе на Воробьевы горы — наша обычная прогулка. Там прежде была дача Орджоникидзе или Енукидзе. Теперь говорят, там иногда Сталин. Резко бросается в глаза.

9 декабря. Пятница.

Огромное впечатление — отставка Ежова. Указывают, что он совершенно расстроил и военную работу, и саму полицию. Думают, сознательно. Блюхер был — когда говорили о его аресте — арестован «домашним образом» здесь в Москве в <...>^[106] — целый месяц. Где сейчас, не знают^[107].

Политика Литвинова (Польша—Япония) встречает общее одобрение. Рассказывают о назначении на ответственные оборонные военные должности — вместо знающих и старых военных — невежественной да еще еврейской молодежи. Точно нарочно. В ряде учреждений есть антисемитизм среди партийных. Мне кажется, сейчас на видных местах число евреев уменьшается.

Всюду недовольство недостатком всего необходимого и дороговизной. Но недовольство здоровое — связывают не с принципами, а с плохим подбором лиц, воровством и вредительством.

19 декабря, утро. Понедельник.

Вчера чувствовал себя хорошо. Письма. Читал много.

Был А.И. Яковлев — принес свою книгу, которую при поддержке Комарова ему удалось издать при непрерывном саботаже издательства Академии Наук^[108]. Совершенно невозможное положение, когда не могут подбирать людей. Теперешний заведующий издательством никуда негодный — но его поддерживают влиятельные коммунисты. Это типичное явление, которое разрушает все.

Все больше углубляется у меня впечатление непрочности основ современного устройства России, а, может быть, строя. Во что обернется все, если не будет Сталина — Молотова, даже если не будет внешней войны...

Были Сербины. Он служит в учреждении, ведающем иностранной закупкой машин. За деятельности Ежова 60% сменилось. Назначены частью невежественные люди — таких очень много. Сейчас во главе — молодой, не знающий ни одного иностранного языка. Приехал недавно представитель американской фирмы — могли найти только одного представителя из начальства, знающего немецкий язык; знающего по-английски — никого. Американец по-немецки говорил с трудом. С 1937 главный привоз — из Англии и Америки. Впервые Германия отошла на второй план, резко пала.

17-го послал Вышинскому письмо о Мите, просил принять.

Письмо Чирвинскому^[109]. Год продержали в Ленинграде в тюрьме. Вернулся в Кировск. «свобода» кроме некоторых городов.

Арест приближенных Ежова подтверждается. Немецкое радио сообщает, что, вероятно, и его постигнет участь его предшественника . Слушают, очевидно, немецкое радио. Его помощник Жуковский арестован.

«Nature» с замаранной статьей! Получил «New York Times» воскресный. Много нахожу для себя нового. Эти дни в газетах, кроме скудной иностранной хроники, нечего читать.

Как могли Чкалова не уберечь?^[110]

20 декабря, утро. Вторник.

Вчера по телефону звонили от Вышинского (назначено свидание на сегодня) о Мите. Как бы хотелось чего-нибудь добиться.

Вчера был в Лаборатории. Холод — в некоторых комнатах надо сидеть в шубах.

Большой разговор с Веселовским. Рукопись Личкова Академией Наук до сих пор не получена. Я ему навел справку о «Monde Slave»^[111] — прекращено с 1937 года и в Ленинскую библиотеку, и в нашу . Я считаю, что в этой работе Главлита, кроме глупости, есть и сознательное вредительство научной работе — невозможность правильно следить за ходом научной работы в области химии. Опять задержаны «Chemische Zentralblatt»! Пришел «Nature» с замаранной заметкой. Разрушается государственное, и военное, и научное строительство. Жизнь берет свое, но делается не maximum, a minimum.

Невежественная «общественность» из Института Штернберга^[112] пыталась включить в состав Метеоритного Комитета болтунов и политиканов (наряду с приемлемыми). Вавилов^[113] отстоял. Кадры тормозят все дело. С ними приходится бороться — а не искать у них помощи. Разлагают дело. Очень низкий по знаниям и способностям подбор молодежи, которая управляет кадрами. Главное их стремление — усидеть на месте.

21 декабря, утро. Среда.

Вчера был у Вышинского — о Мите. Ждал — с извинениями, что так пришлось. подчеркнуто любезно. Кроме меня, после моего ухода, какая-то не очень старая женщина с какой-то телеграммой.

Большая комната. Секретарь, по-видимому, тот прокурор (забыл фамилию), с которым я разговаривал по телефону. В комнате портреты: при входе направо — Ленин, Сталин, Молотов, налево — Калинин, Ворошилов, Ежов (sic.).

Дело Дмитрия Ивановича при нем. У него только начало. , основанием для ареста были — кажется, надо проверять, но серьезные показания ряда лиц, может быть, неверные. Дмитрий Иванович привлекался к национальному фронту^[114], но к делу привлечен не был. Но вот Котляревский («Сергей Андреевич») тоже был приговорен к смертной казни и помилован. (О Котляревском подчеркнул с <...>^[115] его показания?). Я говорю: «- Кажется, Котляровский арестован». «— Да, арестован». «Дмитрий Иванович тоже был министром^[116] — но <...>^[117] и политической роли не играл». «— Да, он политической роли не играл». Обещал следить за этим делом и смягчить , если будет осужден (сам это заявил). Об архиве — спросил, к кому можно . Обещал держать в курсе дела. Был любезен до конца.

Я видел раньше Вышинского издали и раз (до последнего процесса) вблизи. Меня поразили изменения — там (на Руставели) это был светски яркий, не больной человек — тут старик живой, но явно болезненный.

22 декабря, утро. Четверг.

Н.И. Влодавец^[118] предложил мне подписать для «Правды» воззвание к научным работникам, которое составлено так, что важнейшей задачей ученых является возбудить в детях интерес к знаниям. Раболепство изгаживает и важную мысль о значении пропаганды научного интереса в детях. Я мог не подписать, но А.П. Виноградов и другие отказаться не могли^[119].

Вышла (направить мне не могли из редакции — нет курьера) моя статья (Август) в «Докладах»^[120]. Придаю ей значение: послал Агафонову, Прянишникову, Ярилову, Вильямсу, Роде^[121], Прасолову и участникам работы.

Академия не может сместить типичного плохого коммунистического работника, заботящегося только о том, чтобы как-нибудь не попасться, а не о деле. Перестраховщик.

25 декабря. Воскресенье.

Рождество. В быту сохранилось. Если бы не было давления власти, ярко бы проявилось. Мне кажется теперь, что все это внешнее <...>^[122] исчезнет, если не наступит реакция типа германской.

Удивительная попытка — чисто формальная — внедрения философии, реально мертвой и неподвижной. Ленин мог бороться против махизма и эмпириокритицизма — когда это было течение, живое общественно, а не <...>^[123], как теперь. Статья в «Правде» представляется мне удивительной — воскрешение мертвых^[124].

Вчера читал много. С Аней письмо Академии Наук о Мите для Берия.

Был Марк Бельговский. С ним о его летней поездке к Лысенко в Одессу — молодежь по командировке парторганизации. Впечатление неопределенное. Надо верить на слово. Но впечатление от окружения Лысенко плохое — карьеристы, не возбуждающие доверия. Отчеты не поставлены согласно современным требованиям.

30 декабря, утро. Пятница.

Вчера здоворье на границе. Но кроме адониса ничего не принимал и занимался. А думал очень хорошо.

Полный разгром Геологического Комитета — старых работников оставляют без работы. Все более убеждаюсь в бездарности и самомнении Кагановича.

31 декабря, утро. Суббота.

Рассказы о Киеве очень тяжелые — но жизнь идет и многое перестраивает по-новому, но не тому, какое возвещается, и, следовательно, свой процесс, в котором сознательный элемент переделывается.

Арестован Тимченко^[125] — и погибли его рукописи. Арестованы дочь Грушевского^[126] и его брат Александр. Секвестровали, что могли. Идет фактический — по возможности, не переходя формальных рамок — грабеж ценных вещей для агентов НКВД. По крайней мере, такое впечатление у обывателя крепко сидит, и в ряде случаев — не думаю, чтобы обычно — отвечает действительности. При Ежове усилилось.

Назначенный при Ежове начальником НКВД Украины Успенский (еврей) с женой и, говорят, с военными документами исчез за границу.

Я думаю, что в данный момент в связи с мировой конъюнктурой украинский вопрос принимает серьезнейшее политическое значение.

С продовольствием в Киеве хуже, чем в Москве. В Одессе — голод?

Сейчас здесь резко ухудшается дело с продовольствием, отоплением. Уже все говорят, что недостаток энергии — главная причина.

ПРИМЕЧАНИЯ

1

Комаров Владимир Леонтьевич (1869—1945) — ботаник и географ, академик, президент Академии наук СССР (1936—1945). Депутат Верховного Совета СССР (1938—1945).В январе 1937 года вместе с группой советских учёных подписал открытое письмо с требованием «беспощадной расправы с подлыми предателями» — Троцким, Бухариным, Рыковым и Углановым (Требуем беспощадной расправы с подлыми предателями нашей великой Родины // Известия ЦИК СССР. 27 января 1937. № 24 (6186)).