Дарья Прокопьева
Жемчужный Узел

Пролог

По озеру прошла рябь, раздался еле слышный плеск – это весла погрузились в воду. Подул ветер, зашуршала трава у берега, квакнула лягушка в ряске. И снова все стихло.

Намаявшийся с веслами Микула глубоко вдохнул стылый утренний воздух и потянулся за удочкой. Он давно не рыбачил, но тут не удержался – уж больно местные мужики нахваливали недавний улов. Еще ерунду говорили, конечно: мол, это им водяной помогает, и если ему гостинцев принести, то рыба сама в лодку разве что не запрыгивает. Микула на это кивал, но в бороду тихонько посмеивался – чепуха же, как есть!

Микула был серьезным городским купцом – не самым богатым, но и не бедствующим. Держал в городе лавку с парой помощников, но торговал большей частью в деревнях: возил туда красивые ткани для девиц на выданье да безделушки по мелочи, на заказ. Мог бусики привезти, мог – табакерку, на что уж у местного люда воображенья хватало. Хотя, если говорить о воображении, то его-то у мужиков было с избытком. Ишь, что про водяного придумали!

Микула покачал головой, вспоминая вчерашний разговор в трактире. За рюмочкой один из постоянных его покупателей, Войло, разболтался – уловом хвалился, да через слово своего водяного поминал:

– Я его видел, ей-богу, видел! Он же обычно как, не высовывается. Оставишь у воды краюшку хлеба или бусики те же, отвернешься – а их уже нет, как не было. Только по улову поймешь, водяной их забрал или русалка какая умыкнула.

Войло говорил важно, весомо, мужики по соседству кивали. Микула глядел на них и поражался – во что только этот темный люд не верит.

Войло меж тем продолжал:

– А тут я отвернуться не успел – или он сам поспешил, уж больно дар мой понравился, – не знаю, да только руку-то я увидел. Синюшную такую, большую, мужицкую, но с ногтями нестриженными. Высунулась, хватанула бусики и исчезла. А рыба прямо пошла, как подозвал кто – ну, вы улов-то видели.

Улов Микула и оценил. Потому-то сегодня ни свет ни заря поплелся к указанному озерцу. Доверия оно, прямо скажем, не внушало: водица мутная, даром что у левого берега раскинулась россыпь кувшинок. Если б не Войло, Микула ни в жизнь бы сюда за рыбой не отправился, но тут любопытство победило. Рассуждал он так: если рыбки не наловит, так хоть потом Войло пристыдит – нечего сказки за чистую монету выдавать.

И вот выплыл Микула на середину озера, червяка на крючок насадил, удочку закинул. Сел ждать. Поежился – утро стояло неприятное, стылое, тихое. Ни птичка не щебетала, ни лягушка больше не квакала. Даже ветер, и тот не дул. Неуютно тут было, и впрямь впору в водяного поверить.

– Ишь ты, Микула, извелся, а говорил – городской, – пожурил он сам себя. – Нет тут никаких водяных и не было никогда.

Словно в ответ на его мысли удочку потянуло вниз. Клюнуло! Микула весь подобрался, потащил рыбу на себя. А та будто и не сопротивлялась, чуть не выскочила из воды к нему в руки – он едва успел поймать.

Да так и ахнул: рыбеха оказалась очень тяжелой, и удержать ее было ой как не просто. Очутившись в лодке, она завертелась, норовя то ли перевернуть ее, то ли отхлестать Микулу по ногам мощным хвостом – он едва успел ударить рыбу по голове колотушкой, не свалившись при этом за борт. Оглушенный карась наконец успокоился и позволил себя рассмотреть – а был он диво как хорош. Микула аж загляделся и на большой внимательный глаз, и на крупную чешую. Тут еще и солнце выглянуло: в его лучах чешуйки блеснули так, что рыбка на мгновенье золотой показалась – хоть желанье загадывай!

– Вот, и никакого водяного уваживать не надо, – довольно пробормотал Микула, бросил рыбеху в ведро и закинул удочку снова.

На этот раз клева долго ждать не пришлось. Вниз потянуло резко и с невиданной силой, а Микула только обрадовался – рыба, поди, еще крупнее будет! Дернул удочку на себя, повел из стороны в сторону, но не тут-то было: на второй раз улов поддаваться не спешил, сопротивлялся, извивался, кидался из стороны в сторону, а с крючка не срывался, словно дразнил.

– Вот ты как! – возмутился Микула. Набычился, потащил что есть мочи. Леса натянулась, задрожала, загудела и…

…порвалась. Потерявший равновесие Микула тяжело рухнул на спину. Боль пронзила позвоночник, затылок – он ударился о край борта так, что в ушах зазвенело. Лишь когда звон стих, Микула смог приподняться, коснуться пальцами раны. И ощутить на затылке горячую, липкую кровь.

Солнце вдруг показалось невыносимо ярким. Микула зажмурился, ощупью нашел какую-то тряпку, зажал рану. Не переставая ругаться, проморгался, повернулся к удочке – надо ж выяснить, что с ней стряслось!

Да так и обомлел.

Из воды высунулся, облокотился о край лодки парнишка. На вид вроде обычный: кожа не синяя, когтей никаких нет, клыков вроде бы тоже. Но почему-то Микула даже не усомнился – перед ним был водяной. Это потом дошло, что у парнишки были немигающие рыбьи глаза, подернутые мертвецкой дымкой, а тогда показалось – аура от него исходит мистическая. Да еще и улыбался так, как ни один человек в жизни бы не сумел.

– Ну здравствуй, Микула.

Тот даже не удивился, что водяной знает его имя. Поразился только, что по-людски говорит: чуждость говора выдавала лишь странная «у» – водяной тянул ее необычно так, зазывно, будто на дно приглашал.

Претворять в жизнь Микулины страхи водяной не спешил. Плавал себе у лодки, смотрел снизу вверх ласково и выжидающе. Микула почему-то вспомнил тещу: та вот с точно таким же выражением его на ужины приглашала, а потом на них выспрашивала – сколько чего продал, сколько заработал, когда построит новую усадьбу для любимой женушки.

– Нет, ну это уже как-то невежливо, – протянул водяной, деланно нахмурившись. – Здороваться, Микула, в ответ надо.

– Здрасьте, – выдавил тот и, почувствовав, что колени начинают подгибаться, сам плюхнулся в лодку, на скамеечку.

Улыбка водяного стала шире. Захотелось снова вытереть лоб.

– Молодец, Микула. Вижу – хороший ты человек, вежливый. Забывчивый только. Чего в гости да без гостинцев приходишь? Это неправильно, не по-нашенски.

– Не по-вашенски? – переспросил Микула.

Водяной склонил голову набок, скривил брови. Цокнул языком:

– Ну чего ты, Микула, черту между нами проводишь? Мы все свои, на одной земле живем, из одного озера кормимся, – он бросил выразительный взгляд на лежавшую на дне лодки рыбину. – Нам не ссориться, а уважать друг друга надо. И традиции чтить общие.

Микула стиснул зубы – хотя, видит Бог-Отец, ему хотелось поставить парнишку на место. Но что-то остановило: то ли выжидательная усмешка, то ли угроза на дне бесцветных глаз. То ли чувство, что на самом деле водяной намного, намного старше, чем выглядит.

Но сомнение все же отразилось на Микуловом лице. Водяной помрачнел, и природа будто откликнулась. Солнечные лучи скрылись за серой марью, вокруг потемнело, от воды потянуло холодом. Где-то тихонько, протяжно завыл ветер. Микула вздрогнул, точно дуновение смерти коснулось его лица.

– Не надо, Микула, про хозяев плохо-то думать, – медленно, почти воркуя, проговорил водяной. – А то хозяева тоже могут… подумать.

Микула судорожно выдохнул, и из его рта повалил пар.

– Виноват! Исправлюсь, вот-те крест.

Рука потянулась перекреститься, но дрогнула на середине движения: водяной расхохотался. Зычный, булькающий смех прокатился над озером, и в такт ему отозвались лягушки – по звуку так добрый десяток.

Водоем внезапно наполнился жизнью. Поверхность озера пошла рябью, лепестки кувшинок колыхнулись, совсем рядом с лодкой выпрыгнула и лихо ушла под воду крупная рыба. Но вот водяной замолчал – и все стихло.

– Ты уж думай, Микула, перед кем креститься собрался.

Микула подумал – и охнул. Бог-Отец тоже бы не обрадовался, что его имя всуе перед нечистью поминают.

– То-то и оно, – водяной подмигнул. – Так что ты мне тут крестами не отмахивайся. Извиняться по-другому надо, Микула. Делом извиняться надо.

– Каким это делом?

– Полезным! – сказал как отрезал. – Отработай три года, и я тебя прощу.

Микула на мгновение дар речи потерял. Побледнел, посерел, замер.

– Не могу. Что хочешь проси, а этого – не могу. Семья у меня, их кормить надо. Не справятся же бабы! Они хрупкие, глупые: жена ни дня в жизни ничего не делала, дочка – тем более! Не ради меня, так ради них – попроси другого, чего угодно!

Он пожалел о сказанном в тот же миг, как слова вылетели изо рта. Каждая сказка учила не обещать исполнить любое желание, выполнить любое задание. Микула внутренне сжался – он понимал, что за этим последует.

– Семья, говоришь? – неожиданно заинтересовался водяной, так и прильнул к борту лодки. – И что, правда без тебя не проживут? И ты лишь за них просишь, не за себя?

– За них.

– Убеди меня. Расскажи о них.

Водяной прищурился. Микула замолчал, уставился на него.

– Н-ну… Марфа – это жена моя. Шестнадцать лет, почитай, женаты. Душа в душу. Ждет меня каждый раз из поездки, на шею кидается. Расспрашивает, как съездил, что видывал, чего привез. И в лицо еще всегда так заглядывает! Проверяет, как я, не приболел ли в дороге, не устал ли…

Микула покривил душой. Если жена и расспрашивала его о поездке, то только о прибыли, а в лицо заглядывала проверить – трезвым до нее муженек добрался или похмельным. Для подозрений у Марфы имелись все основания.

– И Лизавета! – отбросив мысль о строптивой супружнице, Микула ухватился за другую, приятную. – Лизавета – это ж мой солнечный лучик! Светлая, чудесная девочка… девушка! Ей семнадцать годков стукнуло, замуж давно пора! Вот, партию ей достойную подыскиваем, чтоб побогаче был, как княжну ее содержал, в шелка одевал, в шали укутывал…

– А отдай ее мне.

Микула застыл с открытым ртом, не договорив.

– Не в жены, конечно, – водяной махнул рукой, будто отгоняя глупую мысль. – В услужение. На три года, вместо себя.

Тишина воцарилась гробовая. Водяной ждал, Микула смотрел. Время застыло, а потом медленно, с усильем пошло. Водяной подтянулся, перегнулся через борт опасно накренившейся лодки.

– А чего? Ты же говорил – что угодно отдашь. Сам ты уйти не можешь, тебе семью кормить надо. А она семью не кормит, пользы в дом не приносит. Так хоть тебе да матери поможет, доброе дело сделает. Всем хорошо.

Хорошо, как же! Микула резко мотнул головой, и утихшая было боль вспыхнула с новой силой. Однако Микула был даже ей благодарен: боль отрезвила.

– Что угодно, но не родную дочь. – Пальцы его сжались в кулак. – Золото попроси, шелка, но не живого же человека!

– И во сколько ты оценишь три года собственной жизни?

Подвох в вопросе чуялся за версту. Нельзя было продешевить, но и жертвовать всем состоянием Микула был не готов. Не для того он трудился в поте лица, не для того кланялся в пол, не для того выбивался из крестьян в купцы, чтобы пасть из-за угроз какой-нибудь нечисти.

Микула подобрался, не обращая внимания на ноющую спину.

– Три года жизни ни за какое золото не купить. А за три года службы водяному больше десяти тысяч не дам.

Тучи над головою сгустились, небо заворчало, готовясь разразиться грозой.

– Дешево, Микула.

Кровь застыла в жилах, но не от сурового взгляда, не от холодного потустороннего голоса. Мощная волна перевернула лодку, и Микула оказался в воде. Она застила глаза, залилась в горло, стиснула грудь, заставив тело беспомощно дернуться. Сквозь зеленую муть он увидел лицо водяного, равнодушное, мертвое, потянулся к нему – ослабшая рука едва заметно приподнялась, но вместо мокрой рубахи схватила лишь воду.

Зато водяной до него дотянулся. Микула почувствовал, как невиданная сила дернула его вверх, а в следующий миг уже беспомощно цеплялся за край собственной лодки. Теперь водяной сидел на промокшей лавке и смотрел на купца сверху вниз.

– Сколько теперь?

Микула закашлялся, захрипел. Глаза его слезились, голова раскалывалась, биение сердца грохотом отдавалось в ушах. Теперь он знал единственно правильный ответ.

– Жизнь за жизнь, – выплюнул, ненавидя себя за это.

– Молодец, Микула, – водяной наклонился, снисходительно похлопал его по пальцам, отчаянно стиснувшим борт. – А теперь выбирай, чья.

Тот поднял голову, посмотрел озерному владыке в мальчишеское лицо. Водяной глядел в ответ спокойно, точно не угрожал только что Микуле смертью.

– Обещай, что с ней все будет в порядке.

– Она вернется к тебе в целости и сохранности. Если работать хорошо будет, глядишь, даже с подарками, – не глядя, водяной опустил пальцы в воду, а когда поднял, на них болталась нитка ровного, отборного жемчуга. – Вот тебе задаток.

Микула с отвращением скривился.

– Я не продаю свою дочь.

– Да, ты ее обмениваешь. – Водяной расплылся в неприятной, понимающей ухмылочке. – И это честная сделка, я готов даже скрепить ее рукопожатием. Для нас оно священней, чем для вас.

Микула посмотрел на протянутую руку, будто та в любой момент могла обернуться клинком. Когда он сжал ее, это ощущалось, как порез – только не на ладони, на сердце. Микула знал, что предает свою дочь, когда произнес:

– По рукам.

Водяной поднялся.

– Жду девицу через неделю – хватит же, чтобы туда и обратно доехать? А если опоздаешь хоть на час, я вас обоих заберу. С потрохами.

И он перешагнул через борт, окатив Микулу тучей брызг. Тот инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза, водяной уже исчез. Лишь нитка жемчуга лежала на дне лодки.

Глава 1

По лестнице прокатился ворох из юбок, рукавов и лент, и в гостиную с хохотом вывалились три растрепанные девицы. Две еще продолжали смеяться, когда третья резко остановилась и ткнула локотками сестер под дых. Те, закашлявшись, набросились на нее, но тут же замерли.

За ними, поджав губы и скрестив руки на груди, наблюдала невысокая женщина. Убедившись, что на нее обратили внимание, она медленно покачала головой:

– Так совершенно не пойдет. Где это видано… – тут женщина медленно двинулась вперед, обходя девиц по широкому кругу. – Где это видано, чтобы девушки на выданье, из уважаемой семьи, вели себя, как трактирные девки? Извольте объясниться перед матерью.

– Но маменька! – начала одна, подбоченившись и приготовившись спорить.

– Ох, маменька… – уставилась в пол вторая, явно пристыженная.

– Ой, маменька! – затараторила третья, выступив было вперед.

Женщина взмахнула рукой, мигом заставляя их замолчать.

– О Отец, у меня от вас голова раскалывается. – Она коснулась пальцами виска. – Нет бы взять пример с Лизаветы – вот же воспитанная, вежливая, спокойная девочка! А вы?! Обормотихи!

Только сейчас девицы заметили, что в холле они с матерью не одни. У стены, изо всех сил пытаясь слиться с ней, мялась еще одна девушка.

– Ой, Лизонька! – младшая сестра-тараторка шагнула ей навстречу.

Та смущенно улыбнулась, наматывая на палец белесую прядку.

– Вот, посмотрите! Никаких криков, грохота, топота! – загородила ее мать бойкой троицы. – Одно достоинство! Не удивлюсь, если отец выдаст ее замуж в следующем же сезоне! А с вами я точно намучаюсь…

Женщина сокрушенно вздохнула, и дочери тут же кинулись к ней, начали наперебой успокаивать и разубеждать. Лизавета вперила взгляд в пол, но изредка поглядывала на шумное семейство, кротко улыбаясь. Про себя она гадала, понимает ли господарыня Соловьева, что голосистостью и несговорчивым характером девушки пошли в нее.

– Так бы и наказала вас! – грозилась мать Александры, Наденьки и Маши с невероятной любовью и нежностью. – Вот взяла бы и никуда не отпустила! Но раз уж Лизавета пришла, не будем ее почем зря выпроваживать. Идите, так уж и быть.

Она махнула рукой, но стоило девицам радостно запрыгать, замерла и нахмурилась. И снова средней, Наденьке, пришлось осаживать сестер.

– Только попробуйте меня опозорить – под замок посажу! – когда девушки наконец замолчали, подняла палец Соловьева. – Ведите себя, как подобает купеческим, а не крестьянским дочкам! А ты, Лизаветонька, уж присмотри за ними.

Последняя в ответ еле выдавила что-то, слишком смущенная тем, что ее ставят выше подруг. Те же не обратили внимания – сорвались с места, подхватили Лизавету под руки и едва ли не утащили из дома. Она, впрочем, не отставала: сделав пару шагов, сама подхватила юбки и бросилась за подругами вниз по улице, все быстрей и быстрей.

Мимо так и замелькали дома – сплошь двухэтажные, светлые, все как один с изящными балкончиками, прямоугольными окнами и украшенными лепниной пилястрами. Сестры Соловьевы жили в богатой части города, облюбованной семьями преуспевающих купцов первой и второй гильдий, где каждое здание было сродни произведению искусства. В прошлом Лизавета заглядывалась на них, но чем дольше была знакома с девушками, тем больше привыкала – теперь и вовсе не смотрела по сторонам, поспешая за ними.

Долго бежать не пришлось: пролетев меньше квартала, подруги остановились, запыхавшись. Маша не сдержалась и засмеялась, но тут же спрятала смех в кулачок:

– Ой, видела бы нас сейчас маменька!

Зрелище и впрямь было то еще: тонкая ткань платьев смялась там, где в него вцепились девичьи пальцы, на высоких лбах выступили капельки пота, прически растрепались. Понимая, что выглядит ничуть не лучше, Лизавета попыталась пальцами прибрать выбившиеся прядки. Ее примеру последовали и остальные, кроме легкомысленно махнувшей рукой Александры.

– Да не будет нам ничего. Думаете, маменька ни разу не видела, как мы бегаем, соседи не доносили? Даже если она нас и отругает, то быстро простит.

– Простит, – подтвердила Лизавета. – Сколько вас знаю, маменька вам всегда все с рук спускала. А я завидовала!

Тут она покривила душой: зависти в ней не хватило бы и на полчаши.

– Да брось, – отмахнулась Александра, лучше младших сестер распознававшая лесть. – Все мы знаем, что твой батюшка души в тебе не чает. Что там маменька говорила про следующий сезон?

Лизавета не ответила – слова Александры так удачно потонули в шуме проехавшего мимо ландо^[1], что она поспешила притвориться, будто бы не расслышала. А тут как раз и Наденьке пришла в голову мысль:

– Давайте-ка, чтобы маменька совсем уж не огорчалась, наймем экипаж? Приедем в салон красиво, как купеческим дочкам положено, – негоже нам улицы топтать! Да и маменьке потом наверняка расскажут, как мы чинно-благородно явились…

– Эй, кучер! – Маша не дала сестре договорить: вскинула тонкую ручку, подзывая коляску.

Не прошло и пары мгновений, как все четверо уместились внутри и покатили в сторону торговой улицы. Как и многие другие девушки в этот день, они ехали обновить гардероб перед открытием сезона. Близился конец августа, знатные юноши возвращались домой, и поиск женихов продолжался уже не на уютных курортах, а на светских приемах.

– Так что же, Лизонька, там было-то насчет следующего сезона? – припомнила Александра, спрыгивая с подножки. – Про то, что отец тебя замуж выдать собрался?

Лизавета помедлила. Молча она спустилась, подала руку Маше, поправила и отряхнула юбку, начала искать в ридикюле мелочь для платы кучеру – и остановилась, когда Наденька протестующе замахала руками. Лизавета все-таки повернулась к Александре и с сожалением обнаружила, что та все еще с ожиданием на нее смотрит.

– Ну да, – вздохнула она наконец. – Батюшка решил, что пора подыскать удачную партию.

– А что же, и жених на примете есть? – подхватила ее под руку Наденька.

– Что?! Нет! – к щекам прилил жар.

– Ой, девочки, посмотрите, Лизонька-то покраснела! – развеселилась Маша.

А той только и хотелось, что провалиться под землю – или хотя бы скорее дойти до салона Румянцевой, куда они так стремились. От заветного спокойствия и горы тканей подруг отделяли лишь несколько шагов: кучер остановился прямо напротив входа. Но под разговоры о скором замужестве Лизавете показалось, что шли они вечность.

Внутри было неожиданно мало народу. Кроме четырех подруг заказывать платья пришли лишь пара юных барышень с маменьками – те неодобрительно покосились на хихикающих девиц. А вот сама хозяйка – модистка по фамилии Румянцева – встретила их радушно. Она поочередно чмокнула в щеки сначала Александру, затем Наденьку, Машу и скромно стоящую поодаль Лизавету.

– Смотрите, выбирайте, мои дорогие. Заказов пока немного, так что пошьем все в самый короткий срок. Если, конечно, фасон будет не слишком мудреный!

– О, но этого мы никак не можем обещать! – всплеснула руками Александра.

Но Румянцева лишь рассмеялась в ответ. Она-то знала, что эти девицы заказывают исключительно то, что считается модным в их обществе. А сейчас мода диктовала девушкам наряжаться в простые, светлые платья прямого кроя.

Будто в подтверждение ее мыслей подруги направились к тканям самых нежных оттенков. Отрезы зашуршали, зашелестели в их руках, перебираемые, извлекаемые на свет и изучаемые самым тщательным образом.

– Ах, Лизонька, смотри! – Александра выудила откуда-то жемчужно-белый муслин. – Тебе обязательно надо пошить платье из этой ткани! Она тебе так к лицу!

Легкомысленно набросив отрез на плечо Лизаветы, старшая из сестер тут же куда-то упорхнула. Лизавета же осталась наедине с нежнейшей тканью, высоким зеркалом и своими сомнениями.

– Я не очень уверена… – пробормотала она себе под нос, оборачивая отрез вокруг талии наподобие платья.

За спиной вихрем пронеслась Маша. Лизавета повернулась боком к своему отражению, придирчивым взглядом окинула фигуру: муслин струился вдоль тонкого силуэта, подчеркивая ее хрупкость. И не сказать, чтобы это было плохо – разве что из-за оттенка ткани Лизавета сама себе казалась болезненной.

– А тебе идет! – вернулась Маша, покрутилась вокруг и унеслась в противоположную сторону.

Лизавета нахмурилась. Подошла к зеркалу поближе, пристально вглядываясь в ничем не примечательное лицо. Может, дело вовсе не в ткани? Она всегда выглядела очень бледной со своими голубыми глазами, светлой кожей, льняными локонами – настолько, что незнакомые люди порой шепотом интересовались у батюшки о ее самочувствии.

– Еще думаешь? – удивилась вновь оказавшаяся рядом Александра. – Девочки, а ну-ка подойдите сюда! Скажите: нашей же Лизоньке диво как подходит!

Наденька вынырнула откуда-то из-за тканей, взъерошенная, но довольная. Оттого столь разительным было изменение в ее лице, когда улыбку сменили задумчиво поджатые губы. Внимательный, изучающий взгляд скользнул по Лизавете.

– А что же, неплохо! Если тебе нравится, то почему бы и нет!

– Но мне не то чтобы нравится… – задумчиво начала было Лизавета.

– Вот видишь! – не услышав, всплеснула руками Александра. – Всем девочкам нравится. Я слышала: Маша тоже сказала, что тебе все к лицу!

– Ну, если вы все трое уверены…

– Вы, что же, определились? – вдруг выглянула из-за ее плеча модистка.

Лизавета, вздрогнув, обернулась. На мгновение она задержала взгляд на лице Румянцевой, надеясь по его выражению понять, какое произвела на нее впечатление. Но что сударыня Румянцева умела, так это сохранять вежливую улыбку в любом положении. А тут еще и сестры, как назло, стояли над душой.

– Да, пожалуй, определилась, – отведя взгляд, кивнула Лизавета.

– Очень и очень славно, – просияла Румянцева. – А что же фасон? По последней моде: высокая талия, открытые плечи?

– Нет-нет! Открытые плечи мне еще рановато! – торопливо сказала Лизавета.

Модистка замерла. Лизавете даже показалось, что вот сейчас ее маска даст трещину – улыбка сменится удивленно приподнятой бровью, – но нет. Румянцева, пускай и с запозданием, кивнула:

– Как пожелаете, ваша степенность. Пройдемте снимем мерки.

Лизавета послушно проследовала за ней и поднялась на невысокий помост. Модистка закружила вокруг, лихо орудуя то иголками, то отрезами бумаги, то аршинной линейкой. Лизавете оставалось только лишний раз не шевелиться и терпеливо ждать.

Сестер рядом не было: они никак не могли сделать выбор. Точнее, Александра-то определилась, но остановилась, вопреки моде, на темном оттенке. Наденька ее отговаривала, а Маша подначивала, наблюдая за спором как за увлекательным спектаклем. Всех подробностей Лизавета не слышала, но по долетавшим до нее голосам понимала: угомонятся сестры еще нескоро. Разве что их остановит кто-то из других покупательниц – одна, вон, уже вся сжалась от негодования, того и гляди…

– Да хватит уже, мама!

Лизавета резко развернулась, задев модистку.

Крик заставил умолкнуть даже ее подруг. Все взоры обратились к дальнему углу магазина, где стояла юная девушка – на вид ровесница Лизаветы, уж точно не старше семнадцати лет. Она, гордо подняв подбородок, кричала на собственную мать:

– Только и говоришь, что о том, как мне нужно себя вести, что делать, что говорить, что думать, боже ж ты мой! – она топнула ножкой. – Надоело, надоело пуще пареной репы! Надоело наряжаться как все, надоело думать о других, надоело желать только замужества – да не хочу я замуж-то выходить! Я стихи писать хочу, я в столицу хочу, в поэтический клуб!

В сердцах девушка ударила по оказавшемуся под рукой манекену. С глухим стуком он рухнул, дорогая ткань смялась на полу, точно тряпка. Возмутительница спокойствия бросила на нее злой взгляд, будто это наряды были источником всех ее бед, и придавила шелк мыском туфли. Кто-то ахнул.

Звук пощечины – смачный, резкий – заставил Лизавету вздрогнуть. Мать девушки, в которой она с запозданием признала Софью Смирнову, тоже из купеческих отпрысков, склонилась и что-то прошипела на ухо дочери. А затем схватила ее за руку и вытащила из салона, да так резво, что едва не столкнулась с разинувшей рот Наденькой – той пришлось отшатнуться.

– Да что ж это такое, – пробормотала Румянцева так тихо, что услышала лишь Лизавета.

Голос модистки потонул в перешептываниях: благодаря Софье девицы и маменьки получили тему для сплетен на вечер вперед. Не каждый день услышишь, как благородная девушка позволяет себе повысить голос на собственную мать, да еще и публично.

– Прошу прощения за сей прискорбный инцидент.

Удивленная Лизавета перевела взгляд на Румянцеву, с чьих губ сорвались эти извинения.

– Почему вы извиняетесь? Ведь это не ваша вина.

Румянцева промолчала. Лизавета уже решила, что та не ответит, но модистка повернула голову, поглядела на то место, где совсем недавно стояла скандальная барышня, и тяжело уронила:

– Отчасти, может быть, и моя.

Некрасивая сцена в салоне не выходила из головы у Лизаветы остаток дня. Она размышляла о случившемся по пути домой и когда поднималась в свою комнату. Сняв капор и небрежно отбросив перчатки на край кровати, Лизавета упала на мягкую перину и уставилась в потолок, прислушиваясь к себе. Внутри бурлило раздражение.

«Зачем было устраивать сцену в таком месте? Выносить сор из избы. Это… неприлично. Да еще и по такому поводу».

Каждой девушке, равно как и каждому молодому человеку, родители указывали, как жить. Возмущаться из-за подобного было сродни задаваться вопросом, почему небо голубое: глупо и по-детски. Кричать в салоне тоже казалось детской выходкой, простительной лишь до определенного возраста. Не удивительно, что господарыня Смирнова не сдержалась, отвесила дочери пощечину – такое унижение для них обеих! А началось-то, поди, из-за ерунды: девице не понравился совет матери по поводу платья, фасона или чего-то еще.

– Сударыня, неужели вам нездоровится?

Увлеченная своими мыслями, Лизавета и не заметила, как открылась дверь. Настасья, верно, долго стучала, раз решилась заглянуть внутрь без разрешения. Несмотря на то что они росли вместе, обычно служанка себе такого не позволяла.

– Нет, – медленно, будто бы сонно покачала головой Лизавета, приподнимаясь на локтях, чтобы видеть верную горничную и столь же преданную подругу. – Устала маленько.

– Немудрено-с! – Поняв по поведению Лизаветы, что той приятны ее общество и беседа, Настасья шагнула в комнату и аккуратно притворила за собой дверь. – Вас, почитай, весь день не было.

– Мы с сестрами Соловьевыми несколько увлеклись, – Лизавета лукаво улыбнулась.

– И чем же? – послушно подыграла ей служанка.

Ей одной Лизавета могла рассказать обо всем, не боясь осуждения и пересудов. Она и рассказала – о скандале в салоне, о странных словах модистки и о том, что никак не может выкинуть случившееся из головы. Настасья внимательно слушала, кивала, в нужных местах удивленно качала головой.

– Надо же, – проговорила задумчиво, когда Лизавета кончила. – Я, конечно, слышала, что младшая Смирнова страдает от нервов…

– Неужели? – Лизавета, уже давно севшая на кровати, вскинула брови.

– Да. Уж простите, сударыня, я сама сплетни не жалую, а все ж с прислугой из прочих домов знаюсь и молчать их заставить не могу. Вот и долетают иногда разговоры всякие…

– И что ж говорят?

– Я уж всего не знаю, да неладно там что-то у Смирновых. Говорят, отец младшей партию удачную нашел, вроде бы и о помолвке сговорились, а она – ни в какую. Услышала новость и слегла с головными болями, все причитает: да как же так, я незнамо за кого пойду. А там не незнамо кто – младший Быстров, из тех самых! Все с нее в ужасе, никто ничего поделать не может…

Невольно подумалось о себе. Лизавета всегда знала, что ей предстоит выйти замуж за какого-нибудь купеческого сына, и что пару будет выбирать отец. Он твердил об этом с самого детства – еще умиляясь, как маленькая Лизавета играет в куклы, отец гладил ее по волосам и приговаривал: «Вот годков эдак десять пройдет – и с детишками своими так будешь играться. А муж твой вас холить и лелеять будет, уж я позабочусь, будете как у Бога-Отца за пазухой». Неудивительно, что всю жизнь это казалось чем-то самим собой разумеющимся: выйти замуж за того, кого выберет и одобрит отец. Разве что в романах и сказках было совсем иначе…

– С вами точно все в порядке? – Лизавета обратила взор на Настасью и увидела, что та обеспокоенно хмурится. – Вы как пришли, все будто в облаках витаете. Али влюбились?

– Глупости говоришь, – Лизавета лишь отмахнулась.

Про любовь она только читала, а в жизни ни разу не сталкивалась. Отец, правда, говорил, что маму больше жизни любил, – но что ж тогда второй раз женился, когда Лизавете и года еще не исполнилось?

– Может, и глупости. Вам, сударыня, виднее будет, – Настасья пожала плечами, ничуть не обидевшись, а Лизавета все равно устыдилась:

– Нет, не виднее. Прости, я просто не хочу об этом говорить.

Она устало вздохнула.

– Помоги мне переодеться. Время ужина уже близко.

– Как скажете, сударыня. – Настасья и сама, казалось, была рада сменить тему и взяться за дело. – Как вам волосы к вечеру уложить, помудренее?

– Нет, зачем же. Достаточно поправить слегка, а то растрепались.

Настасья с готовностью кивнула и потянулась за расческой. Лизавета опустилась на мягкий пуфик перед зеркалом и разрешила себе прикрыть глаза.

* * *

Будь ее воля, она сидела бы с закрытыми глазами и за ужином – все равно при свечах было видно не так уж много. Мачеха в сторону Лизаветы не смотрела, взгляд ее рассеянно скользил по столовой: то к окну, то к камину, то обратно к тарелке. Лизавета ковырялась в своей с откровенной скукой. Думалось о том, как много таких безликих вечеров ждут ее впереди, и изменится ли хоть что-то после маячившего впереди замужества.

Отвлечь Лизавету от тягостных мыслей смогла лишь хлопнувшая в прихожей дверь. От громкого звука она вздрогнула, выронила вилку – та со звоном упала на тарелку под недовольное цыканье мачехи. А следом раздался куда более громкий оклик:

– Что ж это меня никто не встречает?! Неужто забыли отца?!

– Стой, куда! – тут же вскричала мачеха.

Но Лизавета не слушала. Она вскочила из-за стола и побежала так, что юбки захлестали по ногам. Отец уже ждал, распахнув теплые объятия.

– Здравствуй, здравствуй, мой птенчик, – пробасил он, и Лизавета почувствовала, как в макушку уткнулся подбородок. – Вижу, соскучилась!

– Ты как? Как доехал? Голодный? – едва отстранившись, завалила его Лизавета вопросами. – Устал, поди! Давай я слуг снаряжу, чтоб воды тебе на ванну нагрели!

Она готова была снова сорваться с места, но отец удержал, сжал крепко-крепко предплечья:

– Постой, дай на тебя наглядеться!

Лизавета удивленно подняла голову. Отец смотрел на нее в ответ с непривычной нежностью. Конечно, такой взгляд не был редкостью, но теперь теплые чувства будто смешивались с какой-то… грустью?

– Все хорошо? – поинтересовалась Лизавета.

– Да, конечно! – он ответил слишком поспешно. – Просто не могу поверить, как же ты у меня выросла. Кажется, всего пару лет назад вот такая крошка по дому бегала, а теперь – девица на выданье! Каждый раз удивляюсь!

Смущенная, Лизавета заправила прядку за ухо. Она не знала, что на это ответить. Простое «я тебя тоже люблю» звучало слишком обыденно, привычно и никак не выражало все те чувства, что теснились в груди. Впрочем, отвечать и не пришлось.

– А с женой не желаете поздороваться? – мачеха возникла на пороге.

– Желаю, конечно, желаю! – напоследок сжав плечи Лизаветы, отец отстранился. – Я, вон, и подарочек тебе привез, да какой! Увидишь – будешь диву даваться! Такого в наших краях-то и не сыскать!

– Да прямо-таки не сыскать! Ты-то ведь тоже не за тридевять земель катался!

– А все же удивить тебя смогу. Да уж, так удивлю, что мало не покажется…

Так, то ли споря, то ли воркуя, они вместе вышли из прихожей, оставив Лизавету позади в легком недоумении. Право слово, отец вел себя очень странно! Мачеха же вела себя как всегда холодно и насмешливо – Лизавета порой даже задумывалась, так ли уж она любит отца. Или, может, любила когда-то, но чувства с годами угасли и любовь сменилась терпением?

Вздохнув, она направилась вслед за родителями. Те нашлись в гостиной: отец сел в любимое кресло, мачеха – прямо напротив. На столике между ними уже дымился изящный чайник, а рядом стояли две чашки, будто бы намекая – Лизавете здесь было не место.

– Дорогая, прости, но не могла бы ты дать нам с матерью минутку? – Заметив ее, отец повернулся, посмотрел извиняющимся взглядом. – Есть новости, которые я бы хотел обсудить только с ней.

– Да, конечно, – чувствуя себя еще более растерянной, Лизавета отступила.

Не так уж часто родители просили оставить их, чтобы обсудить свои дела. Порой ей вообще казалось, что у мачехи с отцом не осталось никаких тайн – такой простой, безыскусной была их жизнь. Мачеха целые дни проводила за чаепитиями и тем, что называла «обсуждением новостей» – иначе говоря, сплетнями. Отец жил работой: если не ездил куда-то с товаром, то запирался в конторе с бумагами о купле, продаже и займах.

Конечно, у обоих были постыдные увлечения – мачеха не считала зазорным провести вечерок за чтением бульварного романа, отец порой прикладывался к бутылке, но все это казалось сущими мелочами. И вот, нате вам, появились какие-то секреты!

Лизавета, пораженная и слегка возмущенная, позабыла об оставленном ужине. Она ушла наверх и вот уже несколько минут то ходила из одного угла своей комнаты в другой, то растерянно топталась на месте. Она мучилась непониманием, ожиданием и смутной надеждой на то, что в итоге ей расскажут о предмете тайного разговора. Хотя, может, лучше бы не рассказывали.

Растерянная пуще прежнего, Лизавета беспомощно села на кровать. Потом подскочила, зажгла стоявшие то тут, то там свечи. Комната наполнилась тусклым, неровным светом, от которого сомнения и подозрения Лизаветы только усилились.

– Нет, ну что может случиться! – забормотала она себе под нос. – Папенька ездил в деревню, отвозил товары… Может, его ограбили? Да нет, он выглядел целым и невредимым. А может, обманул кто? Расплатился фальшивыми деньгами, а папенька сразу и не понял… Хотя он столько уже в этом деле, наверняка его непросто обмануть. Но если рассчитались не деньгами, а драгоценностями? Впрочем, откуда драгоценности у деревенских…

Идеи кружили в ее голове, словно рой пчел, и скорее раздражали своим гудением, чем успокаивали. Надеясь утихомирить мысли, Лизавета подошла к окну, отворила створку. Снаружи пахнуло тяжелым, влажным, чуть сладковатым воздухом – собирался дождь.

Подумалось: может, позвать Настасью? Лизавета так и сделала, но заговорить о своих сомненьях в отце не смогла даже с верной служанкой. Та чувствовала, что дело неладно, пыталась расспрашивать, но, столкнувшись с неразговорчивостью барышни, умолкла. Вскоре Лизавета снова осталась одна – в темноте и расстроенных чувствах, безо всяких мыслей о сне.

Даже лежа в постели, она ждала, что вот сейчас раздастся стук, дверь откроется, отец сядет на край кровати и все объяснит. Но этого так и не произошло.

Глава 2

Наутро Лизавета сразу же поняла: что-то не так. Достаточно было зайти в столовую, где в полной тишине сидели родители, разделенные дубовым столом.

Обычно за завтраком они, пускай неловко, но разговаривали. Мачеха рассказывала, кому из знакомых сегодня нанесет визит; отец согласно мычал. Иногда они менялись – тогда отец с энтузиазмом планировал грядущий день, глубоко вдаваясь в дела, а мачеха натянуто улыбалась, безуспешно пытаясь притвориться, что ей это интересно. Тем не менее, в обеденной никогда не повисало тягостное молчание.

Однако сейчас над столом звенела натянутой струной тишина. Отец с мачехой не смотрели друг на друга: он делал вид, будто изучает новостной листок, она стучала вилкой по дну почти опустевшей тарелки. Размеренный стук действовал на нервы – Лизавета пробыла в комнате меньше минуты, а у нее уже заныло в висках.

– Доброе утро, – ощущая неуместность этих слов, все же промолвила она.

Мачеха что-то невнятно пробормотала. Отец с шумом вздохнул – на мгновение Лизавете показалось, что он ничего не ответит. Но нет: газета все-таки была сложена, и в Лизавету вперился внимательный и усталый взгляд.

– Присядь, – проговорил отец голосом, не сулящим ничего доброго.

Не послушаться было нельзя. Медленно ступая к своему месту за столом, Лизавета вспомнила все те ужасы, что прошлым вечером лезли в ее впечатлительную головку: и про грабеж, и про разорение, и про необходимость в скором замужестве. При мысли о последнем сердце екнуло особенно болезненно – это была единственная придуманная Лизаветой причина, по которой отец желал бы поговорить именно с ней.

Что разговор будет серьезным, читалось по его лицу – обычно живое и подвижное, сейчас оно застыло каменной маской, в которой за решимостью смутно угадывалось смятение. Нервничать заставляла и мачеха: если прежде беседы Лизаветы с отцом ее мало интересовали, то сейчас она внимательно поглядывала на них, сжав губы в тонкую нить.

– Нам нужно с тобой кое-что обсудить, – продолжал отец.

Недоброе предчувствие становилось все более острым.

– Когда я был в отъезде, произошло нечто… необычное, и я должен тебе об этом рассказать. Это случилось в последней деревне, которую я посетил, в Карасях – ты, может быть, помнишь, я как-то о ней упоминал…

Лизавета с трудом разбирала слова: в ушах шумело, сердце билось сильней и сильней. Теперь она знала – случилось нечто плохое. Отец, привыкший высказываться открыто и прямо, неспроста долго подступался к теме. Он замер, как перед погружением в прорубь.

– Так вот, я там кое-кого встретил…

– Да водяного он встретил, вот кого! – вилка в руке мачехи громко опустилась на стол, сама же она, наоборот, приосанилась, набычилась, глянула на отца исподлобья. – Точнее, твой дорогой батюшка так говорит. Верить ему или нет, сама уж решай.

Первая вспышка прошла: она шумно выдохнула, скрестила руки на груди и поерзала, основательнее усаживаясь на стуле. Лизавета удивленно моргнула – впервые она видела мачеху столь порывистой. И впервые та как будто призывала падчерицу себе в соратницы.

– Не так я хотел это сказать, но что уж, – отец прочистил горло. – Да, Лизаветка, я знаю, как это звучит. Я тоже не поверил, когда деревенские начали рассказывать о всякой нечисти, которая якобы водится в их озере. Но именно за это и поплатился, и теперь прошу тебя: воспринимай мои слова всерьез.

Все в его виде говорило о том, что это не шутка, но Лизавете невыносимо хотелось хихикнуть. Смешок будто щекотал горло изнутри, просился наружу, губы подрагивали, почти кривясь в улыбке.

– Лизавета, ты меня слышала?

Пытаясь сдержаться, она кашлянула. Кивнула.

За неимением лучшего, отец, похоже, принял это за согласие.

А после Лизавета услышала от него самый странный рассказ о путешествии, какой только можно вообразить. В нем было таинственное озеро, сами собой налетевшие тучи, злой водяной с лицом святого, беседа точно со страниц сказки и, да, по глупости данное обещание.

– Он просил отдать тебя в услужение, и я согласился. – С каждым словом отца, глаза Лизаветы становились все больше и больше, напоминая разлившиеся в половодье озера. – Согласился из страха, из глупости. Но у меня есть план.

Мачеха между тем становилась все мрачней. Тяжелый взгляд ее стрелял то в отца, то в саму Лизавету – как там падчерица, верит ли сказкам?

Лизавета и сама не знала, во что верить. Она привыкла, что отец всегда говорит прямо, честно, без обиняков, но прозвучавшая только что история меньше всего походила на правду. Если бы рассказывал кто-то другой, Лизавета решила бы: выдумал, захотел подшутить над наивной дурочкой. Но говорил-то отец!

– Попробуй мне поверить, – чувствуя ее колебания, произнес он доверительным тоном, – Я понимаю, что это непросто, но ты должна.

– Почему? – вопрос сорвался с губ почти случайно.

Она не была уверена, что хочет узнать. Почему отец рассказывает ей эти сказки? Почему выдает их за истину? Почему, если это все не шутка, не сон, не безумие, почему он заключил с водяным такой уговор?

– Если ты не будешь верить… – по-своему поняв вопрос, произнес отец. – Если ты не будешь верить, то можешь меня не послушать. А если ты не станешь меня слушаться, то я не смогу тебя спасти.

«От кого?» – чуть не спросила она, но вовремя прикусила язык.

А вот мачеха смолчать не смогла:

– Ты давай, договаривай! Скажи, что удумал!

Отец бросил на нее раздраженный взгляд. Мачеха сжала губы еще сильней, хотя мгновение назад Лизавете казалось, что это невозможно.

– Я хочу тебя спрятать. Мы уедем вдвоем в пригород, на постоялый двор – подальше от дома и от любых рек и озер…

– Потому что, конечно же, все водяные в округе знают адрес купцов Баулиных! – веско вставила мачеха.

Шумный вздох стал ей ответом. Отец медленно повернулся к супруге.

– Мне казалось, я говорил: крестьяне верят, что водяной должника где угодно найдет. Я слышал в деревне, как к нарушителям духи являлись, находили в дороге и на краю света. Стоит чистой воды коснуться…

– Ах, да, ты еще предлагаешь дочери воду не пить!

Лизавета наблюдала за их спором со все назревавшим ужасом. И нет, ее пугала не мысль о встрече с мифическим водяным – ее пугало, что отец искренне верил в то, о чем говорил.

– Стоит чистой воды коснуться, – с усилием повторил он, – и водяной нас найдет. А там пиши пропало: заберет он тебя, Лизонька, взыщет свой долг. Но вот если мы тридцать пять дней продержимся…

Мачеха фыркнула.

– Да пойми же ты, я не сам это выдумал! – не сдержавшись, отец стукнул кулаком по столу, тоненько задребезжала посуда. – Я тоже не слушал, ясно? Когда мне сказали водяного задобрить, решил, что то ерунда, деревенские сказки. Встреча с водяным заставила меня поверить. Заставила слушать.

Похоже, отец обдумывал это всю дорогу домой. Как всегда, он все решил сам, а Лизавету, по-видимому, спрашивал так, для приличия. Даже желай она возразить, язык бы не повернулся: Лизавета мигом представила, каким ошарашенным, расстроенным тут же станет лицо отца, и сердце ее сжалось. Однако она попыталась хоть немного, но переменить его волю:

– Но зачем для этого уезжать? – Лизавета правда не понимала. – Рек и морей у нас поблизости нет, пить квас вместо воды где угодно можно…

– Ты что же, дуреха, ему поверила?! – мачеха перебила ее, всплеснув руками. – Вот же ж: куда отец, туда и дочь! А всегда казалась благоразумной!

Лизавета растерянно посмотрела на мачеху: прежде та не выказывала особого уважения к падчерице. Даже жаль, что нельзя увести ее в сторонку и объяснить: мол, нет, не поверила, но и сказать об этом не в силах.

– Цыц! – вместо Лизаветы мачеху осадил отец. – Говори, что хочешь, а Лизаветку дурой не называй. Она, может, посмышленее некоторых будет. Отца, вон, слушать умеет, вопросы верные задает…

Мачеха скривилась и отвернулась.

– Почему, говоришь, дома остаться не можем? – отец обратил взор на Лизавету. – Да чтоб вопросы лишние не задавали ни соседи, ни слуги. Если ты внезапно в доме запрешься, сама понимаешь, какие слухи по городу пойдут… К тому же на постоялом дворе искушений поменьше будет: там никакая служанка не сжалится, крынку воды в комнатку не пронесет.

Тут же представилась Настасья – могла бы она пойти поперек хозяина? Все же Лизавета считала ее не только служанкой, но и верной подругой.

– Ты на слуг-то не наговаривай, – от мыслей отвлек голос мачехи. – Я их нанимала и за каждого могу поручиться. Хотя они-то по деревням не ездят, в дурные байки не верят…

Этот спор был Лизавете знаком.

Мачеха верила, что зажиточный купец вроде отца должен не по селам разъезжать, а управлять предприятьем из города. Расширять влияние, заключать договоры и сделки, налаживать связи на светских приемах, а не «с мужиками якшаться». Отец же, хоть и открыл пару лавок, нанял сидельцев и разослал иных работников по деревням, но часть сел упорно оставлял за собой. Сам он объяснял это тем, что к деревенским особый подход нужен, но Лизавета подозревала: отец просто свое дело очень любил и не мог представить, как можно сидеть на месте и монеты подсчитывать.

– Что с тобой не так, женщина? Я говорю: дочь наша в опасности, ее забрать невесть куда могут. А ты слуг защищаешь да старое поминаешь, тьфу!

– Не заберут ее никуда, потому что это бред умалишенного! – мачеха закатила глаза. – Я тебе об этом вчера сказала и сегодня скажу, раз с первого раза не доходит!

– Это до тебя с первого раза не доходит. А до Лизаветы дошло: вон, сидит притихшая. Уж она-то поняла, что о серьезных вещах речь идет!

Взоры раздраженных родителей обратились прямо к ней. Отец смотрел с мрачной уверенностью, мачеха – с терпеливым ожиданием: мол, давай, скажи батюшке правду.

Лизавета думала только о том, как бы провалиться сквозь землю.

– Ну? – кивнула мачеха.

Отец ничего не говорил, и от этого молчания становилось лишь хуже. Лизавета чувствовала себя беспомощной. Да, она была полностью на стороне мачехи, но как сказать об этом?

Лизавета не могла разочаровать отца, всю жизнь окружавшего ее любовью, заботой. Это отец, возвращаясь из долгих поездок, сразу же бежал к ней в спаленку, чтобы рассказать подслушанную у деревенских сказку. Это отец, когда она подросла, привозил гостинцы: необычные поделки, свистульки, игрушки и сладости. Это отец всегда, даже в минуты усталости после дороги, первым делом спрашивал о ее делах – и не дежурно, как мачеха, а с живым интересом.

Отец всегда служил для нее примером, был главным, кто беспокоился о ее благополучии. Лизавета не могла выступить против него.

– Я думаю, батюшка прав.

Удивленное выражение на лице мачехи быстро сменилось пониманием, а следом разочарованием. Не выдержав ее взгляда Лизавета потупилась, принялась с преувеличенным вниманием рассматривать собственные колени, теребить ткань белоснежной юбки.

– Вот оно как, – услышала она голос мачехи, но так к ней и не повернулась. – Ну-ну. Езжай со своим отцом в Тмутаракань, поживи там в грязи, подожди своего водяного. Посмотрю я на вас, когда вернетесь.

Стул со скрипом проехался по полу. Мачеха решительно встала, окинула их презрительным взглядом и, величаво вздернув подбородок, медленно вышла из комнаты. Даже дверью не хлопнула – все с пугающим, ледяным достоинством.

– Эх, – выдохнул отец, для которого споры с мачехой всегда были непростым делом. – Ничего, до нашего возвращения отойдет.

«Надеюсь», – не произнес он, но Лизавета все же услышала это слово в затянувшейся паузе, увидела в затравленном взгляде, который отец бросил на дверь. Лизавета и сама с тоской покосилась в ту сторону, куда ушла мачеха. Про себя она гадала, верное ли решение приняла.

* * *

Неверное.

К такому выводу Лизавета пришла через два с лишком дня, которые провела на затрапезном постоялом дворе без возможности нормально умыться, поговорить с подругами, прогуляться по городу и вообще сделать хоть что-то, а не сидеть безвылазно в тесной комнатке на втором этаже.

Все было ужасно. Как назло, царила невероятная жара. Снаружи пекло яркое солнце – не августовское, а будто июльское, беспощадное. Чтобы укрыться от его безжалостных лучей, приходилось все время находиться в четырех стенах, но и там было не легче: да, голову не припекало, но дышать было нечем. Воздух стал тяжелым, густым – казалось, что вдыхаешь не его, а какой-то кисель.

Лизавета чувствовала себя сонной мухой. Она не могла думать, не могла дышать, не могла шевелиться. Пока светило солнце, она пряталась в своей спальне, тщетно пыталась вышивать и читать, а на деле – беспомощно глядела то в потолок, то на пейзаж за окном, который за прошедшее с приезда время надоел до зубовного скрежета.

Но это можно было бы пережить, если бы пот не лил ручьем. Боясь водяного, отец запрещал Лизавете даже нормально умыться. Волосы ее превратились в колтун, кожа все время казалась липкой, смотреть на свое отражение – даже мельком, в окне – становилось невыносимым. Лизавета начала испытывать отвращение к своему телу, не могла даже заставить себя коснуться лица.

Со второго же дня она принялась считать часы до великого избавления. Хотя к непреходящему желанию вернуться домой примешивался стыд: Лизавета представляла, как скривится лицо мачехи, когда та увидит их после путешествия. Лизавета почти ощущала ее взгляд, снисходительный, нарочито медленно скользящий от всклокоченной макушки до испачканных в дорожной грязи туфель, слышала довольный смешок. И ведь мачеха имела на этот смешок полное право: она оказалась права.

Водяного не было, Лизавета знала это с самого начала. Чего она не знала, так это что одержимый идеей о нечистой силе отец будет коршуном следить за ней, не спуская глаз. Он и до этого уделял Лизавете куда больше внимания, чем отцы и даже маменьки других девушек, но сейчас это превратилось в кошмар. Она не могла и шагу ступить без его ведома, обязана была или постоянно сидеть в своей комнате, или отчитываться о желании даже просто пройтись по коридору. И пускай отец приглядывал за ней исключительно из благих побуждений, к концу второго дня эта забота не вызывала в Лизавете ничего, кроме раздражения.

В результате она заперлась в спальне и с самого утра притворялась спящей. Когда отец стучал, Лизавета что-то невразумительно мычала и говорила, что безмерно устала. До сих пор он смиренно уходил, довольный хотя бы тем, что дочь остается за закрытыми дверями, но Лизавета была уверена: еще раз, другой – и он ворвется внутрь, думая, что ее либо прокляли, либо подменили.

Мучения, перенесенные в этом странном путешествии, не поколебали веры отца в водяного. Наоборот, он стал более нервным, подозрительным. Когда они вместе спускались, чтобы отужинать, он волком смотрел на других постояльцев, будто подозревал в них приспешников нечисти. Постояльцы отвечали тем же, и вот уже Лизавета сама не желала выходить наружу – вчера даже согласилась, чтобы отец сходил один, а ей потом принес на подносе всяческой снеди. Он был доволен таким исходом, считая, что оставляет ее в безопасности.

Но добровольное заключение возымело обратный эффект. В обычно кроткой Лизавете проснулся дух противоречия. Пока он проявлялся лишь в запертой изнутри двери, но краем сознания она уже чувствовала, как подступает другая затея – еще более смелая, дерзкая.

Она задумала сбежать.

Ненадолго и недалеко – на большее Лизавете не хватило бы смелости. Но она мечтала о свежем воздухе, о чистой воде, о подлинном одиночестве и спокойствии, которое обычно находила в своей спаленке в отцовском доме. Со временем мечта эта превратилась в непрекращающийся мысленный зуд: стоило прикрыть глаза, на мгновение отдаться раздумьям – и Лизавета представляла себя снаружи, на крыльце у входа или в небольшом дворике рядом, дышащей полной грудью, умывающейся ледяной колодезною водою.

План созрел быстро. Отец, не отходивший от нее днем, вечером быстро проваливался в сон. Сквозь тонкие стены Лизавета слышала его зычный, раскатистый храп – будто гром гремел вдалеке. Она не сомневалась: за таким храпом и не услышишь, как тихонечко заскрипит соседняя дверца, как проскользнет кто-то мимо комнаты, как сбежит по ступеням.

Одно останавливало Лизавету – нежелание предавать отца. А ведь это она и собиралась сделать сейчас, лежа на узкой кровати на забытом Богом постоялом дворе и бессмысленно пялясь в щербатый потолок, будто надеясь, что трещинки в нем начнут складываться в какие-то знаки.

Знаков не было. Храп не прекращался.

И Лизавета не выдержала. Она вскочила с постели и заметалась в поисках шали. Та отыскалась в дорожном сундучке, куда Лизавета бросила ее в сердцах, узнав, что во время их «пряток» ей запрещено даже выйти на улицу. Теперь шаль пригодилась. Завернувшись в нее покрепче – жара жарой, а ночью дул прохладный ветерок и вовсю жужжали комары, – Лизавета, стараясь не думать о том, что делает, медленно открыла дверь. Та протяжно заскрипела.

Лизавета застыла. На долгое, мучительное мгновение повисла тишина.

Но вот в коридор опять прорвался размеренный храп. Лизавета выдохнула – когда только успела задержать дыхание? – и осторожно скользнула наружу. Половицы молчали под ее ногами.

Шаг, еще шаг. На лестнице Лизавета ускорилась, в полупустой трапезной внизу – почти побежала, преследуемая взглядами засидевшихся допоздна незнакомцев. Возможно, они думали, что она бежала от них, ей же казалось – она бежит от самой себя. От тихой, послушной девочки, чей страх обидеть отца завел ее невесть куда, в это неприятное, ужасное место. Как она хотела вернуться в прошлое и отказаться следовать за ним!

Входная дверь распахнулась. Лизавета перешагнула порог, вдыхая воздух полной грудью, и… закашлялась.

Ветра не было – были лишь жара и пыль, оседающая на коже. Но даже они оказались в радость Лизавете, больше двух дней проведшей в вынужденном заключении. Здесь, на пороге постоялого двора, в алом свете почти скрывшегося за горизонтом солнца она почувствовала себя такой свободной, какой не была даже дома, в городе.

Нарушать запреты оказалось очень, очень приятно.

Она с жадностью огляделась, чувствуя непривычную радость от возможности видеть хоть что-то, кроме четырех стен, будь то коновязь, конюшня или задремавший поодаль мальчишка с соломинкой во рту. Взгляд Лизаветы ненадолго задерживался на всем, куда падал: на кривой дороге и обрамлявших ее редких деревьях, на темных окнах приземистого постоялого двора и не до конца закрытой двери, из-за которой доносились голоса. В свежих впечатлениях она нуждалась едва ли не больше, чем в свежем воздухе, и теперь хваталась за них с жаждой заблудившегося в пустыне.

Ее привлекало и широкое крыльцо, и потемневшие резные перила, и верстовой столб у самого входа. Даже заботливо поставленное у коновязи корыто для лошадей Лизавете хотелось рассматривать – так красиво играли последние лучи солнца в его мирных водах!

– Лизавета! – она услышала крик отца, но даже не вздрогнула.

Краем сознания удивилась: почему она не подпрыгнула от неожиданности, почему не кинулась оправдываться? Такое равнодушие к отцовскому голосу было ей не свойственно, и все же она даже не подняла голову. Взгляд Лизаветы был прикован к воде, такой студеной, чистой и вкусной!

Она не задавалась вопросом, откуда знает, насколько свежа водица. Лизавета видела, чувствовала, как приятно будет опустить руки в корыто, плеснуть водой в лицо, быстро собрать капли с губ. Одной этой мысли было достаточно, чтобы колени подогнулись. Манящая гладь отразила ее зачарованное лицо.

– Лизавета! – крик повторился уже совсем близко, но она не слушала.

Тонкие пальцы коснулись воды.

Глава 3

Лизавета вскочила с живостью, невиданной в последние три дня. Грудь ее тяжело вздымалась, будто от изматывающего бега, сердце неистово стучало, а руки мелко дрожали. Она была в ужасе: считанные мгновения, одно прикосновение к воде, и вот она уже в чужом, незнакомом, пугающем месте.

Было темно, вблизи не виднелось ни единого фонаря, ни одного подсвеченного окна. Единственным источником света была луна: круглая, белая, она равнодушно взирала на оказавшуюся невесть где Лизавету.

Та мелко задрожала, схватила себя за плечи. Ей было не холодно – страшно. В висках барабаном стучало: водяные существуют; отец не сошел с ума; она обещана какой-то озерной твари.

Последняя мысль заставила Лизавету поспешно отступить от кромки поросшего кувшинками озера. И тут же подскочить с перепугу – спины что-то коснулось!

Это всего лишь высокая трава. Заполошное сердце вновь начало успокаиваться, Лизавета задышала ровнее. Ей нужно было что-то решать, что-то делать. Как там говорил об этом месте отец?

Вспомнить она не успела – трава перед ней зашуршала. Лизавета замерла, широко распахнув глаза и боясь даже моргнуть. Шорох повторился, потом еще раз. Тот, кто притаился в зарослях, смотрел на нее прямо сейчас. Лизавета сама не знала, чего хочет: чтобы он высунулся наружу или ушел, так и не показавшись.

– Кто там? – не выдержав нового шороха, она все же спросила – голос зазвучал тоненько, высоко.

На этот раз трава зашумела сильнее, зашевелилась… а затем раздвинулась, явив Лизавете чью-то кудрявую макушку. Ее обладатель невнятно пробухтел, выпутываясь из зарослей, неловко подпрыгнул, зацепившись за что-то, и, наконец, выпрямился.

Мальчишка.

С пару мгновений они стояли, беззастенчиво разглядывая друг друга. Лизавета оглядела простую одежду, застрявшую в волосах травинку, хитрый прищур. Первое впечатление оказалось обманчивым: тот, кого она в мыслях назвала мальчишкой, в действительности выглядел скорее ее ровесником. Перепутала же Лизавета из-за роста – паренек был едва ли выше нее.

– Ты кто? – он заговорил первым, задиристо поднял подбородок.

Лизавета могла бы оскорбиться его фамильярности, но бояться и оскорбляться одновременно оказалось решительно невозможно – все силы уходили на то, чтобы трястись, как листок на ветру.

– Я Лад, – не дождавшись ответа, паренек сам протянул руку. – Точнее, Ладимир, но так мне не очень нравится.

Он улыбнулся, вполне дружелюбно. Лизавета растерянно перевела взгляд с обезоруживающей улыбки на его руку: паренек – Лад, мысленно поправилась она, – совсем не казался опасным. Он был похож скорее на деревенского простачка, чем на коварного водяного.

«Может, сын какого-то конюха или кузнеца», – решила Лизавета и наконец-то пожала протянутую ладонь.

– Лизавета, – на этот раз ее голос дрожал не так сильно.

Рука у Лада оказалась теплой, чуть грубой от мелких мозолей, а главное – вполне человеческой. От одной мысли об этом Лизавета улыбнулась уже куда более искренне.

– Очень приятно, – просиял в ответ Лад. – Тебя каким ветром сюда занесло?

Он вытянул шею, принялся озираться по сторонам. Пропавшее было с его лица удивление снова вернулось, меж бровями пролегла складка.

– А где лодка? И кто тебя сюда привез? Обычно к нам только Добрыня доезжает, ну или рыбака какого занесет – в кувшинках рыбы немало ловится…

Лад болтал без умолку, а Лизавета все больше приходила в себя. Поначалу она думала, что водяной перенес ее в свое царство, но нет. Деревня, судя по словам Лада, располагалась на другом берегу за редким леском, а к воде местные приходили исключительно по надобности.

– Э-э-эй! – Лад, замолчавший, похоже, не одно мгновенье назад, помахал перед лицом Лизаветы рукой. – В какие тебя облака унесло?

– Я… – начала было она, но тут же умолкла.

Лад ждал ответа, однако говорить правду было опасно. Лизавета уже не подозревала его в дружбе с нечистью, но прекрасно помнила, что подумала, когда про эту самую нечисть завел разговор ее отец. Никто в здравом уме не поверит в историю про водяного, который махом переносит девиц через полстраны.

– Я не помню, – не придумав ничего лучше, соврала она.

– Не помнишь? – Лад склонил голову набок.

– Я… – она запнулась, но заминку легко было принять за растерянность. – Я просто вдруг оказалась здесь, и не могу вспомнить, как. На чем приехала? Кто меня привел? Я ничего не понимаю…

Последнее было правдой. Голова Лизаветы готова была разболеться от мучивших ее вопросов: неужели водяные и впрямь существуют? Как они скрывались все это время? И где один конкретный водяной скрывается прямо сейчас? Почему он привел Лизавету на озеро, но не встретился с ней? Чего он хочет? Когда и что потребует?

Лизавета крепче обняла себя за плечи. И удивленно подняла голову, когда в ответ на ее ложь Лад неожиданно уверенно кивнул.

– Такое бывает. Я слышал, как люди теряли память от всяческих потрясений. Правда, обычно такое случается с вояками, а не с красивыми девушками, но кто знает, что ты там перед этим увидела… – Он задумчиво почесал макушку, взлохматив кудри сильнее. – Знаешь, что нужно сделать?

– Что? – Лизавета глядела на него во все глаза, не веря, что он принял ее слова за чистую монету и ни на секунду не усомнился.

– Успокоиться. И нет лучше способа, чем выпить ромашки. Пойдем!

Лад решительно протянул Лизавете руку. Но она соглашаться не спешила.

– Куда ты хочешь меня отвести?

– Домой, – просто ответил Лад, будто это само собой разумелось. – У нас изба рядом, идти всего ничего. Вон, посмотри, дымок вьется!

Лизавета подняла взгляд: если всмотреться, над деревьями на фоне темного неба и впрямь можно было увидеть струйку поднимающегося в небо серого дыма. Но пускай он и подтверждал слова Лада, она все еще терзалась сомнениями.

– У кого – у нас?

– У меня, Ольги и Инги.

– Они твои сестры?

– Не совсем. – Он поморщился, впервые с момента их встречи отвел в сторону взгляд. – Мы, в общем-то, сироты. От разных родителей. Ольга самая старшая – когда ее родители умерли, она нашла этот дом, он тут брошенный стоял. Ну, она и поселилась. Потом взяла к себе меня, а следом и Ингу.

Сердце у Лизаветы сжалось. По интонациям, взгляду, глухому голосу она чувствовала – Лад говорил правду. И теперь стыдила себя за то, что разбередила его душу.

– Сейчас там только Ольга. Она с виду может показаться строгой, но это потому, что она нам мать заменила, а мы с Ингой всегда были шкодливыми. В общем, ты ее не пугайся, если она сурово себя вести будет. Так-то она хорошая, – на губах Лада промелькнула теплая улыбка. – Так что, идем?

На этот раз Лизавета кивнула и, не задумываясь, полезла в заросли, из которых совсем недавно свалился на ее голову Лад. Сейчас он аккуратно прокладывал путь, придерживая ветви, чтобы те не ударили Лизавету по лицу и рукам.

– Вот, выбирайся, – первым выйдя на свет, Лад обернулся помочь.

Но назойливая ветка все же зацепилась за платье. Лизавета неуклюже дернула рукой, услышала звук рвущейся ткани, чертыхнулась – тут же захотелось стукнуть себя по губам. Она стыдливо поглядела на Лада, но тот будто и не заметил: просто подошел и помог выпутаться. Даже сам извинялся – за то, что повел такими заросшими тропами. Лизавета махнула рукой, хотя на деле и впрямь предпочла бы более простой путь. Но было поздно, и предстать пред очами Инги и Ольги придется как есть: в порванном платье да с растрепавшейся косой.

Будто в ответ на Лизаветины мысли дверь стоявшей поодаль избы широко распахнулась. На крыльцо вышла высокая светловолосая женщина в сарафане, в руках у которой было по большому ведру. Они слегка покачивались, пока она спускалась по деревянной лестнице – та вела практически к самому берегу.

– Ольга! – завопил Лад, замахал руками.

Женщина обернулась медленно, без особого удивления. Лизавете показалось, что сейчас она что-нибудь крикнет в ответ, но Ольга промолчала. Вместо этого женщина поставила ведра на землю и широким шагом двинулась в их сторону. Выглядела она при этом и впрямь пугающе: будто собиралась устроить взбучку и Ладу, и неудачно попавшей под руку Лизавете.

– Ну сколько раз я просила тебя так не шуметь? – неожиданно тихо и устало спросила Ольга. – Ладно я – ты бы девочку пожалел. Вон, как она на тебя смотрит.

Лизавета быстро отвела от Лада взгляд. Она не была уверена, что там заметила Ольга, но испугалась и устыдилась – так, на всякий случай.

– Меня Ольгой зовут, – та протянула руку, такую же теплую и немного мозолистую, как у Лада. – А тебя?

– Лизаветой. Я…

– Я нашел ее на берегу озера, вон там, – Лад махнул рукой на помятые кусты. – Говорит, не помнит, как тут оказалась, представляешь?

– Прямо-таки ничего? – Ольга прищурилась.

– Ничего, – Лизавета постаралась, чтобы в ее голосе звучали горечь и сожаление. – Мы были с отцом на каком-то постоялом дворе, заехали туда пару дней назад, но как мы оттуда уезжали, куда он делся…

Она покачала головой, опустила взгляд. Лизавета надеялась, что это спишут на огорчение, смятение чувств – отчасти оно так и было.

Но, с другой стороны, она просто не хотела смотреть в глаза Ольге, которая выглядела не такой доверчивой и радушной, как Лад.

– Давай ей поможем, а? – руки Лада вдруг опустились Лизавете на плечи. – Думаю, ей надо немного отдохнуть, выпить ромашки, выспаться… Если хочешь, я ее в деревню к Добрыне отвезу!

Лизавета дернулась, хотела спросить, что за Добрыня, но Ольга ее опередила:

– Нет.

Лад вскинулся, готовый ей возражать.

– Но не можем же мы ее бросить!

– Не можем, но и на ночь глядючи плыть через все озеро… – Ольга покачала головой, всем своим видом показывая, что думает по этому поводу. – Пускай лучше в доме переночует. Как раз место освободилось: Инга сегодня осталась в деревне.

Она развернулась и решительно двинулась обратно к дому.

На середине пути оглянулась:

– И чего стоите?

Лизавета поспешила следом. Лад отставать не стал.

* * *

В избе оказалось тепло и уютно. Пробравшись через темные сени, заваленные домашней утварью, они вышли в комнату, бо́льшую часть которой занимала крашенная белым печь. Подле разместился тяжелый деревянный стол с длинными лавками по обе стороны, на котором стояли несколько свечей, вместо подсвечников помещенные на потертые, с застывшими каплями воска блюдца.

Ольга кивнула Лизавете на скамью, и та села, оглядываясь.

Подле печи обнаружился невысокий массивный сундук, сверху прикрытый лоскутным одеяльцем. Под потолком прямо над ним висела перекинутая через широкую балку чистая белая скатерть: сам стол был не покрыт.

Всевозможные миски да горшки аккуратно расставлены на полавочнике^[2]. Холодные полы накрыли ткаными ковриками, лавки – тоже. Ткацкий станок притулился тут же, в глубине комнаты, втиснулся между столом и дальней стеной. Судя по натянутым на остовы нитям, за ним совсем недавно кто-то работал. Скорее всего, Ольга.

Сейчас она суетилась у печи, громыхала посудой. Лад не вмешивался, сидел напротив Лизаветы и почему-то молчал. Впрочем, спокойствие и неподвижность были ему, похоже, не свойственны: он то и дело ерзал, теребил выбившуюся из покрывала на лавке нитку, барабанил пальцами по краю стола. Ольга изредка зыркала на него из угла, но осадить не спешила.

– Так, эм… что это за место? – первой молчание решилась нарушить Лизавета: безвестность для нее была мукой.

– Озеро? – не понял Лад.

– Озеро, деревня. Я не знаю, что тут у вас.

– А, ну озеро называется Караси, потому что тут водятся караси, – он усмехнулся. – И деревня называется Караси, потому что стоит на озере Караси. Как видишь, воображением здешний люд не отличается.

Лизавета не ответила – она вспоминала. Ей казалось, отец упоминал название деревни. Он вообще любил рассказывать о работе, делиться событиями. Всегда уточнял, где его хорошо принимают, куда лучше ехать самому, а не отправлять кого-нибудь из помощников. Но была ли среди этих мест деревенька Караси?

– Держи, – появилась Ольга, в каждой руке по исходящей паром кружке.

Лизавета поблагодарила, пригубила осторожно. Отвар оказался слегка сладковатым, непривычным на вкус, но пить можно. Только очень горячо.

Посидели. Лизавета и Ольга медленно пили ромашковый отвар, вдыхая теплый аромат трав, Лад глядел в никуда, болтая ногами и насвистывая под нос простецкую мелодию снова и снова. На третий круг Лизавета поймала себя на том, что тихонько притоптывает в такт.

– Лад, – вдруг протянула Ольга.

Свист прекратился.

– А не растопить ли нам баню? Думаю, наша гостья была бы за это благодарна.

Это был не вопрос, но Лизавета кивнула. За всеми волнениями она напрочь забыла, как выглядит, и сейчас осознание собственной несуразности навалилось на нее неожиданным грузом. Вмиг засмущавшись, Лизавета поддернула шаль, прикрывая помятое платье.

– Полноте, – заметила ее жест Ольга. – Мы все понимаем: похоже, ты проделала долгий путь. Не всякий с дороги выглядел бы так достойно.

Она вновь повернулась к Ладу:

– Так что насчет бани?

Тот как будто не хотел уходить: мялся, переводил взгляд с Ольги на Лизавету. Но, не найдя повода задержаться, дернул плечом.

– Будет исполнено! – Из комнаты выскочил быстро, словно надеясь так же быстро вернуться. А через мгновение Лизавета поняла, почему он так не хотел оставлять ее с Ольгой наедине.

Стоило Ладу выйти, как та преобразилась. И без того прямая спина словно застыла, внимательный взгляд стал пристальным, даже пронзительным. Ольга с шумом отодвинула кружку, положила подбородок на сомкнутые в замок руки и посмотрела на Лизавету так, что у нее комок встал в горле. Она с трудом сглотнула.

– Итак, девочка, – даже голос Ольги стал другим: глубже, громче, суровее. – Теперь, когда нам никто не мешает, расскажи-ка мне, как ты на самом деле сюда попала.

Сердце Лизаветы зашлось, точно у перепуганной птички.

– Я не понимаю…

Ольга улыбнулась так, что Лизавета не смогла договорить. Ей показалось, та видит ее насквозь, словно у Лизаветы на коже написана правда. Может, и впрямь написана: предательским румянцем, мурашками, пробежавшими по предплечьям.

– Вы не поверите мне, – покачала она головой, пряча лицо за кружкой.

– Ты даже не представляешь, во что я могу поверить.

Лизавета беспомощно обернулась, посмотрела на дверь, но, конечно, Лад не мог вернуться так скоро. А если бы и пришел, чем бы он помог? Наверняка бы тоже захотел узнать правду, а после долго смеялся бы и называл сказочницей, как мачеха называла совсем недавно ее отца.

– Я правда не знаю, как здесь оказалась.

– И нет никаких догадок? – Снова эта улыбка.

Скрепя сердце, Лизавета кивнула.

– Есть.

И рассказала все как на духу. Про невыносимый постоялый двор и стоявшую на дворе жару, про запретившего выходить наружу отца и свой побег, про манящую студеную воду и загадочное перемещение, случившееся, стоило к этой воде прикоснуться.

– А почему, говоришь, твой папенька вообще тебя увез?

До последнего Лизавета пыталась это скрыть, хотя понимала, что бесполезно. Без слов о водяном к ее рассказу оставалось слишком много вопросов, начиная с самого главного, который озвучила Ольга.

– Этому вы точно не поверите, – повторила Лизавета.

«Попробуй», – ответил ей внимательный взгляд.

Ольга и впрямь удивила ее. Упоминание водяного не вызвало изумления – женщина лишь нахмурилась, чуть поджала и без того тонкие губы. Когда же Лизавета дошла до сделки, перевернувшей всю ее жизнь, задумчиво протянула:

– Ясно… Занятная же история с тобой приключилась, маленькая купчиха.

«Занятная – не то слово», – подумала Лизавета, вновь отпивая ромашкового отвара. То ли он подействовал, то ли сказалась усталость, но она почти перестала беспокоиться. Да и что еще могло случиться сегодня? Разве что водяной вдруг появится перед ними, но пока вернулся лишь Лад.

– Все готово, – проговорил он, входя в комнату.

– Прекрасно. – Ольга перевела свой проницательный взгляд уже на него и, не отрываясь от Лада, поинтересовалась у Лизаветы: – Ты не против, если мы не будем тебя провожать? Найдешься?

– Наверное…

– Выйди из дома и обойди его слева, баню ты не пропустишь. Только загляни перед этим вон в тот сундук, да возьми одежду, какая глянется.

– Может, я все-таки… – начал было Лад.

– Нет, – прервала его Ольга, и ласковый голос ее показался Лизавете пугающим. – Нам с тобой надо кое-что обсудить, а девочке – побыть одной и обдумать все, что с ней приключилось.

Согласия Лизаветы явно никто не спрашивал, да и ей самой вдруг расхотелось оставаться в избе. С неожиданной для своей усталости прыткостью она подошла к запримеченному ранее сундуку, со второго раза откинула тяжелую крышку. Торопясь, Лизавета не стала ничего выбирать – вытащила первую же рубаху и сарафан, наспех поблагодарила и выскочила из дома.

Лишь на крыльце она остановилась перевести дух и обернулась, чтобы посмотреть на обычную с виду крестьянскую избушку. Но как бы просто изба ни выглядела, внутри нее точно было что-то не так.

Глава 4

Несмотря на странных хозяев дома, приютившего Лизавету, ночь в его стенах оказалась не в пример приятней тех, что она провела на постоялом дворе.

Проснувшись от лучей солнца, вольно прогуливавшихся по ее лицу, Лизавета с удовольствием потянулась и сладко-сладко зевнула. Она чувствовала себя так, словно заново родилась: чистой, свежей, бодрой и – в чем ей было неловко признаваться даже себе – полностью довольной жизнью. Если дома Настасье частенько приходилось будить хозяйку по утрам, то тут Лизавета запросто встала сама и оделась без чьей-либо помощи: натянула отложенную с вечера длинную рубаху, а поверх – простецкий сарафан из темно-зеленой ткани. Подпоясалась цветастым поясом: хоть какой-то способ напомнить, что под бесформенными одеждами скрывается девичья фигура.

Убрав волосы в косу и сунув ноги в туфельки – единственное, что осталось от ее собственного наряда, – Лизавета на мгновение замялась у шторки-простыни, отделявшей ее лавку от остальной избы. Она помнила вчерашний разговор с Ольгой, до странного спокойно отнесшейся к рассказам о водяных и чудесных перемещениях, и задумалась, как теперь с той общаться. Стоило ли ждать подвоха? Нужно ли скрывать от Лада, о чем они говорили вечером, или Ольга сама ему рассказала? Лизавета терялась в догадках.

В доме, как оказалось, уже кипела жизнь. Ольга крутилась у печки, платье так и шуршало. Лада не было видно, зато за столом, с ногами забравшись на лавку, сидела прелестнейшая девушка с длинными белоснежными волосами.

На звук шагов девушка – на вид ей можно было дать лет пятнадцать – подняла голову и приветственно махнула рукой, в которой держала щедро смазанную маслом булку. Ольга заметила движение: почти сразу она обернулась, встретившись взглядом Лизаветой. Губ Ольги коснулась улыбка, но не радостная, а будто сочувственная.

– Доброе утро.

– Доброе, – смутившись, Лизавета уставилась в пол.

– Доброе! – звонко раздалось со стороны стола.

Бодро топая по полу, девушка подошла и протянула руку: худенькую, с остро выступившей косточкой на запястье.

– Я Инга.

Лизавета подняла голову, чтобы разглядеть вторую названную сестру Лада, и нахмурилась.

Внешность Инги была странной. Слишком светлая кожа, белые волосы, но поразительнее всего – глаза. Их можно было назвать светло-серыми, вот только они казались слишком светлыми. Живую радужку словно подернуло туманом, молочной дымкой.

– Она еще не видела нас при свете, – Ольга быстро глянула в сторону Инги.

«Нас?» – Лизавета перевела взгляд на Ольгу. В свете лучины прошлым вечером Лизавета не заметила, что у той были такие же бесцветные волосы и слишком уж тусклые глаза.

– Мы похожи… Может быть, мы сестры, – произнесла Ольга с понимающей улыбкой. – Но точно не знаем, обе сироты и обе появились на свет в одном месте, а тут еще такая внешность…

– Ты привыкнешь, – ободряюще улыбнулась Инга. – А теперь давай-ка, пожми мне руку.

Она помахала прямо перед носом растерянной Лизаветы и вновь протянула руку. Ладонь у Инги оказалась прохладной, словно девушка недавно вернулась с улицы.

– Так-то лучше. Пойдем завтракать.

Инга усадила Лизавету за стол. Если сравнивать с завтраками в купеческом доме, он был накрыт скудно, но еды хватало: тут был и свежий, еще теплый хлеб, и масло, и даже плошка с медом.

– Бери, не стесняйся. – Инга села напротив, положила голову на сомкнутые в замок руки и беззастенчиво уставилась на гостью.

Этот жест напомнил Лизавете поведение Ольги прошедшим вечером, вот только Инга, похоже, не собиралась задавать никаких вопросов. Тем не менее, их повадки заставляли поверить, что они и впрямь могут быть родными сестрами.

– Сейчас я тебе ромашки принесу!

Лизавета не знала, поняла ли Инга, что ей неловко есть под пристальным взглядом, или ушла по другим причинам, но была благодарна за это. Оставшись за столом одна, она спокойно намазала на хлеб приличный слой масла, откусила – и в блаженстве прикрыла глаза. Лизавета и не думала, что за ночь можно так проголодаться!

– Хлеб Ольга пекла. – Инга снова плюхнулась на лавку напротив, опустила на стол горячую кружку. – Это она умеет!

– Очень вкусно, спасибо! – не преминула поблагодарить Лизавета.

Ольга, все еще занятая чем-то у печки, махнула рукой: ничего, мол, особенного, не отвлекай. Лизавета послушно умолкла – да и не с руки ей было есть и разговаривать одновременно.

Наблюдать за ней Инге, по-видимому, вскоре наскучило, и она выскользнула на улицу. В доме повисла тишина – только звенела посуда в руках Ольги. Пока та была занята, Лизавета не чувствовала скованности. На нее не обращали внимания, так что девушка спокойно позавтракала, поглазела по сторонам. Наконец, поняв, что при свете дня не увидит ничего нового, робко подала голос:

– Извините…

– М-м-м? – раздалось с другого конца дома.

– Я хотела узнать, где сейчас Лад.

Ответ Ольги потонул в грохоте. Лизавета хотела уже подойти и узнать, не нужна ли помощь, но все стихло – и вот уже Ольга появилась из-за печи с чашкой в руках, села за стол, окунула в плошку с медом деревянную ложку. Она молчала, пока мед медленно стекал в кружку, но заговорила, стоило упасть последней капле:

– Во дворе. Он не любит сидеть в четырех стенах, как и Инга. Что ж, не могу их в этом винить.

– Вы простите меня, если?..

– Да, конечно, иди, – Ольга не дала договорить.

Похоже, общество Лизаветы тоже было для нее в тягость. Лизавета, впрочем, этому только порадовалась – лишний раз вести откровенные разговоры с Ольгой ей не хотелось.

Лад и впрямь был снаружи: сидел на лодочной пристани напротив дома. Изба стояла почти на самом берегу озера, отрезанная от всего остального мира – где водой, где зарослями высокой травы и кустарника, где густым лесом. Похоже, единственным способом добраться сюда была лодка, сейчас мерно покачивающаяся на мягких волнах.

– Доброе утро, – помявшись, Лизавета приблизилась к Ладу.

Он посмотрел на нее снизу вверх, улыбнулся тепло, как старому другу.

– О, проснулась! Как отдохнула?

– Хорошо. Это была на удивление спокойная ночь.

– Я рад, – Лад просиял, словно спокойный сон Лизаветы и впрямь мог его осчастливить. Но тут же отвлекся: встряхнул в кулаке горсть мелких камешков, выбрал один, примерился и бросил в озеро. Тот два раза скакнул по воде и исчез, оставив после себя тонкие круги.

– А где Инга? – не зная, о чем говорить, спросила Лизавета.

– А? Пошла прогуляться.

Лизавета бросила взгляд сначала на кривой кустарник, затем – на темноту под кронами деревьев, стеной стоявших за домом.

– Да ты не думай, тут в округе бояться нечего. Мы оба здесь выросли, знаем каждую травинку, каждую кочку. Заблудиться – это еще постараться надо! – Лад словно прочел Лизаветины мысли.

– Ну, раз уж ты так говоришь…

– Ага. Во всем, что касается здешнего озера, ты можешь полностью мне довериться. Ты, кстати, готова? Если да, я тебя мигом в деревню довезу.

– Зачем? – слово вырвалось прежде, чем Лизавета успела подумать.

Вопрос и впрямь был глупый – Лизавета поняла это по взгляду Лада.

– Так твой отец, поди, там тебя искать будет. Будет лучше, если ты дождешься его на постоялом дворе – там-то скорее найдетесь.

При упоминании о постоялом дворе Лизавета невольно скривилась. Лад коротко, беззлобно рассмеялся:

– Да не-е-ет. Все не так плохо. У нас трактир с комнатами держит Добрыня, мировой мужик! У него все чистенько, аккуратно, а жена как готовит! Тебе понравится.

– Но у меня совсем нет денег…

– Об этом не волнуйся. С Добрыней я договориться сумею.

Уверенность в его голосе смягчила Лизаветины сомнения. Она вообще на удивление быстро доверилась Ладу, хотя тот и был малознакомым крестьянским мальчишкой, на уме у которого могло быть все что угодно. Лизавета понимала это, но почему-то, ни секунды не задумываясь, вложила свои пальцы в его ладонь.

Лад управлялся с лодкой так, что становилось ясно: преодолевать озеро ему приходится каждый день, и не по одному разу. На другом берегу они оказались, по ощущениям, через считанные минуты. Весла царапнули дно, и Лад, отложив их в сторону, лихо перепрыгнул через борт. От прыжка разлетелись брызги, несколько капель упали Лизавете на юбку.

Открывшийся берег походил и в то же время отличался от того, где стояла изба Лада, Инги и Ольги. Здесь тоже был лес, но поредевший от тесного соседства с людьми. Кувшинок и непроходимых зарослей не оказалось. От воды можно было беспрепятственно добраться до лесной поросли, и дальше, по широкой, протоптанной тропе, в деревню.

Лизавета весь их короткий путь оглядывалась по сторонам и подмечала следы человеческой жизни: там от дерева остался лишь низкий пенек, тут к ветке привязана выцветшая, когда-то красная лента, здесь кто-то зацепился-таки за колючку и оставил кусок светлой рубахи. Чем ближе они подходили к деревне, тем больше становилось таких примет. Так что Лизавета не удивилась, когда они вышли из леса.

– Добро пожаловать в Караси. – Лад остановился, похоже, давая ей насладиться видом.

«Насладиться», впрочем, было не очень подходящим словом. После города Караси выглядели удручающе. В деревне не было привычных Лизавете двухэтажных домов – все сплошь приземистые избушки. Не было здесь и цветных стен, и красивых фронтонов, даже кружевными наличниками окна украшали не все.

«Не деревня, а унылое марево», – с тоской подумала Лизавета.

– Нам вон туда, – Лад ткнул пальцем чуть влево.

Там стоял, похоже, самый большой дом в Карасях. Тоже одноэтажный, но длинный, да еще и с пристройкой – для лошадей. Уже благодаря этому можно догадаться, что то был постоялый двор.

Лад придержал дверь, пропуская ее вперед – в темное, теплое помещение. Окон не хватало, чтобы осветить большой зал, лучины тоже плохо справлялись. Несмотря на ясное утро, внутри царил полумрак, лица редких гостей едва угадывались, равно как и кушанья в их тарелках. Лизавета невольно подумала, что так и было задумано, чтобы скрыть не самые лучшие блюда.

– Не стой на пороге. – Лад ткнул ее промеж лопаток, заставляя пройти дальше.

На мгновение показалось, что все взгляды прикованы к ней. Стало неуютно: Лизавета не могла рассмотреть выражения лиц, но сразу надумала, что они были неодобрительными, недовольными.

Лад же будто не замечал косых взглядов. Он пронесся через зал прямо к стойке, за которой стоял дородный, высокий мужчина с бородой, напоминавшей по форме топор. Тот как раз наливал что-то в огромную кружку, когда Лад резко остановился и громко хлопнул по столешнице. Мужчина вздрогнул – напиток расплескался.

– Ты какого… тут творишь?! – не стесняясь в выражениях, возмутился он.

– И тебе не хворать, Добрыня, – совершенно не испугавшись грозного окрика, легкомысленно улыбнулся Лад. – Позволь тебя кое с кем познакомить. Лизавета… Лизавета, чего ты там стоишь, иди сюда!

Опомнившись, та быстро подошла.

– Вот, это Лизавета.

– Оч-чень приятно, – она запнулась под суровым взглядом.

– И мне, – пробормотал в ответ Добрыня и сразу же перевел взгляд на Лада. – И чего тебе надо?

– Комнату, – по-прежнему не обращая внимания на явное недовольство собеседника, отвечал тот. – Для вот этой прелестной девы в беде. Она правда попала в очень неприятную ситуацию: очнулась на озере, а ничегошеньки не помнит. Говорит, была с батюшкой на каком-то постоялом дворе, а потом – все, не память, а дырка от бублика. Как сюда приехала, с кем, где ее отец, не имеет ни малейшего понятия.

– Досадно, – только тут Добрыня по-настоящему внимательно посмотрел на Лизавету. Она внутренне сжалась под его взглядом, но внешне страха не показала – или, по крайней мере, попыталась. – Как, говоришь, звать?

– Лизавета, – уже без запинки откликнулась та.

– Добрыня. – Он вытер руки о фартук и протянул одну для рукопожатия.

Маленькая ручка Лизаветы в ладони Добрыни почти утонула.

– И что, говоришь, вообще ничего не помнишь?

Она покачала головой.

– Но помнишь, как тебя звать-то, – отметил Добрыня. – А отец кто?

– Купец. Микула Баулин его зовут – может быть, знаете?

– Микула?! – оказалось, что Добрыня тоже может быть очень громким. – Отчего ж не знать! Почитай, с неделю назад от нас уехал, совсем недавно виделись. Так ты ж его дочка, что ли?

– Угу, – кивнула Лизавета.

– Так чего сразу не сказала? Дочке-то Микулы мы завсегда поможем – человек он хороший. Вещицы полезные нам находит, цену не заламывает. Ради такого дела можно тебе и бесплатно комнатку найти. Тем более, скажу по секрету, у нас сейчас больше половины свободны. Что поделать, Караси – не бог весть какой перевалочный пункт.

Последние две фразы Добрыня проговорил тихо, перегнувшись через стойку. Лизавета растерянно улыбнулась, про себя поражаясь, как, оказывается, отца здесь… ну, не любили если, то уважали.

– Так, подожди, а как вы с этим-то познакомились?

«Этот» мученически закатил глаза.

– На озере я ее встретил. Говорю же, она там очнулась, сидит, ничего не помнит. Как я мог мимо пройти?

– Правильно, не мог, – важно согласился Добрыня и вновь повернулся к Лизавете. – А отец-то твой сейчас где?

– Наверное, на том постоялом дворе, где мы были. Но я название не помню, только морду медведя на вывеске.

– Медведя? Так это, наверное, «Медвежий угол» был. Он как раз на пути из города к нам лежит, дня три оттуда досюда. Если твой батька знает, где ты, то за этот срок до нас и доберется. Как думаешь, знает?

Лизавета не сомневалась, что знает. Но сказать об этом Добрыне не могла, иначе бы пришлось объясняться.

– Не уверена. Я вообще не понимаю, как тут оказалась.

Последнее было правдой и, возможно, Добрыня это почувствовал. По крайней мере, именно после этих слов он поглядел на Лизавету с особенным сочувствием.

– Ох, девка… Ладно, давай тогда так сделаем: ты у нас на эти три, а лучше на четыре денька останешься. Поживешь, батьку своего подождешь. Приедет – хорошо, порадуемся. Не приедет – мы тебя в город к нему и мамке отправим. Мы же у тракта стоим, ямщики тут не редкость. Подсадим тебя к кому-нибудь, а?

Мысль была хорошая, о чем Лизавета тут же и заявила. Добрыня довольно улыбнулся, потер седую бороду.

– Ну, вот и хорошо. Ты-то доволен?

– Доволен, – согласился Лад, до сих пор молчаливо следивший за их беседой. И тут же расплылся в хитрой улыбке: – Я это предложить и хотел, чего мне огорчаться?

Было очевидно, что Лад беззастенчиво врал. Он быстро увернулся от подзатыльника, который чуть не отвесил ему Добрыня, и на всякий случай отбежал на середину зала – гоняться за ним хозяину явно было не с руки. Так и случилось: Добрыня что-то проворчал да вернулся к напиткам.

– Эй, Лиза! – кликнул Лад, и Лизавета поморщилась: так ее никто не называл. – Я тогда завтра загляну, посмотрю, как ты тут. Как бы этот старикан тебе самую плохую комнату не дал.

– А чего ж ты завтра проверять собрался? – вскинулся Добрыня. – Ты сегодня проверь. Вот подойди-ка поближе, я тебе все покажу!

Лад благоразумно подходить не стал, махнул Лизавете издалека – и был таков. Ей же осталось глупо пялиться на закрывшуюся дверь и гадать, что будет дальше.

Размышлять над этим долго не пришлось. Добрыня медленно вышел из-за стойки и, жестом поманив Лизавету, потопал к дальнему концу зала. Там был проход в узкий, темный коридор с одинаковыми дверями. Они прошли мимо нескольких и, наконец, у четвертой остановились. Добрыня достал из кармана фартука массивную связку ключей, отцепил один и протянул ей.

– Вот, твоя комната будет. Не хоромы, конечно, но уж что есть.

– Я уверена, она замечательная, – улыбнулась Лизавета. – Спасибо.

Она действительно была благодарна: за крышу над головой, радушный прием и добрые слова об отце, которого любила, несмотря на случившееся. Здесь, в этом неуютном коридоре, стоя рядом с возвышающимся над ней Добрыней, Лизавета и впрямь поверила, что все может закончиться хорошо.

Добрыня мягко улыбнулся.

– Да не за что. Ты, как обустроишься, приходи. Накормим еще.

Лизавета проводила взглядом его грузную фигуру и лишь затем вставила ключ в замочную скважину. Повернулся он легко, с громким щелчком: пускай двор и выглядел небогато, но за порядком тут явно следили. Лизавета улыбнулась, представив, как Добрыня по утрам смазывает петли, подметает полы и смахивает пыль, и сильнее толкнула дверь.

Как она и предчувствовала, комната была обставлена бедно. У одной стены – узкая кровать, у другой – небольшой, чуть облупившийся шкаф. Был еще стол, на котором кто-то предусмотрительно оставил чернильницу, заточенное перо и пару листов бумаги. Правда, чернила в баночке давно и безнадежно засохли.

Лизавета тяжело опустилась на кровать. Та сильно прогнулась под ее весом, но не скрипнула. Лизавета прикрыла глаза. Спать не хотелось – еще бы, она едва встала! – но хотелось погрузиться в себя, понять, что с ней происходит. Стоило смежить веки, и под ними замелькали образы: испуганный окрик отца, улыбчивый Лад, хмурая Ольга, суровый только на вид Добрыня – и водяной. Конечно, нечисти Лизавета не встречала, но в воображении живо явился толстый старикан с длинной бородой, круглым носом и пронизывающим взглядом неприятных, маленьких глаз. И как отец мог ее такому отдать?

Глава 5

– Быстро ты! – заметил Добрыня, когда Лизавета вновь показалась в трапезной.

Его звучный голос снова привлек к ней внимание. Проходя между столиками, она ощутила на себе изучающие взгляды.

Один мужичок – Лизавета заметила изношенные сапоги да мятую рубаху – смотрел ей вслед, пока она не подошла к Добрыне.

Только рядом с ним Лизавета чувствовала себя спокойно. Добрыня знал ее отца и в чем-то даже был на него похож: такой же высокий, широкоплечий, могучий, но вместе с тем отзывчивый и добрый. От него веяло спокойствием, и это чувство словно распространилось на Лизавету.

Она попросила у Добрыни холодной воды: жара царила невыносимая.

– Да, душновато тут у нас, – Добрыня поправил ворот рубахи. – Ты б сходила на улицу: там всяко посвежее будет, легче задышится.

Он был прав, однако это Лизавету не убедило. Она понимала, что снаружи останется совсем одна в чужом месте, в окружении незнакомых людей.

– Можно мне просто еще воды?

Добрыня, пожав плечами, заново наполнил стакан. Однако вода лишь утоляла жажду, но не остужала. Лизавета почувствовала, как по спине стекает капелька пота, и обреченно вздохнула.

– Хотя, пожалуй, вы правы. Пойду подышу.

Добрыня кивнул и продолжил протирать стаканы, ровной шеренгой расставленные перед ним.

Снаружи, несмотря на высоко стоявшее солнце, и впрямь стало легче. Палило нещадно, но спасали порывы ветра – легкого и прохладного. Остановившись на крыльце трактира, Лизавета с удовольствием вдохнула полной грудью… и поперхнулась от неожиданности.

– Эй, красавица! – окликнул ее незнакомый мужчина.

Она попыталась притвориться, что не понимает, к ней ли он обращается. Деланно принялась озираться по сторонам, отступила в тень.

– Да куда ж ты, давай потолкуем!

– Нет, спасибо. – Голос подвел: слова эти Лизавета почти просипела.

– Вежливая какая – прямо видно, шо городская. Расскажи, как там в городе живется? Говорят, ярмарка у вас давеча большая была? У нас купцы останавливались, в трактире не продохнуть было! Оно хоть того стоило?

Он подошел ближе, встал у крыльца. Теперь мужчину и Лизавету отделяла лишь пара шагов, и до нее долетел запах хмеля. Сердце забилось быстрее: пьяницы всегда пугали девушку – казалось, в своем забытьи они способны на что угодно.

– Ага, – пробормотала Лизавета, нащупывая дверь.

– Э, ты куда собралась! – Попытка побега не осталась незамеченной.

Обиженный мужчина шагнул на крыльцо. Лизавета внутренне сжалась, борясь с желанием зажмуриться. Вдруг показалось, что незнакомец сейчас подскочит к ней, схватит за запястье. Краски мигом схлынули с лица, мурашки пробежали по телу.

– Эй, милсдарь^[3]!

Пропойца даже не сразу понял, что обращаются к нему.

– Мужик, я к тебе обращаюсь!

Лизавета и ее преследователь повернули головы одновременно.

На дороге стоял мужчина, явно не местный: выдавал мешок за спиной. Выглядел он при этом пускай и бедно, но опрятно – и точно был трезвым, что Лизавету сразу успокоило.

– Это постоялый двор?

– Ну да, – пропойца, помедлив, кивнул.

– Благодарствую.

Путешественник поправил мешок на плече и двинулся вверх по ступенькам. Походя, оттеснил нетрезвого мужичка в сторону, кивнул Лизавете – она нерешительно улыбнулась в ответ.

Но улыбка быстро сползла с лица, когда мужчина шлепнул ее пониже спины. Щеки Лизаветы мгновенно вспыхнули, жар разлился по телу. Она понимала, что нужно развернуться и осадить наглеца, но с мгновение не могла пошевелить и пальцем – и этого хватило чтобы он, ухмыльнувшись, переступил порог. Лизавета снова осталась с пьяницей наедине.

Она слышала – тот пытался что-то сказать. Но, видит Бог, у нее не было сил слушать. Ведомая неуместным, но все же накатившим стыдом, Лизавета кинулась вниз по лестнице: ей хотелось оказаться как можно дальше от пьянчуги и наглеца, от постояльцев двора и Добрыни. Она знала – увидев ее, тот примется расспрашивать, окружит душащей заботой, в то время как сама Лизавета мечтала лишь остаться в одиночестве, вне деревни, где чувствовала себя чужой, неуместной и лишней.

Пропойца не успел ее остановить – Лизавета пронеслась мимо, лишь задев ненароком его плечо.

– Извините! – пискнула она, не обернувшись, и продолжила бежать дальше: через деревню, на лесную тропку, в тень редких деревьев.

Ей хотелось оказаться вдали от слишком пристальных взглядов. Лучше всего, конечно же, дома, в своей уютной спаленке на втором этаже. Но за неимением большего хватило и просеки, успокаивающей и пустынной, если не считать щебечущих в кронах деревьев птиц.

Только здесь Лизавета перевела дух. Осторожно выглянула из-за укрывшего ее дерева, чтобы убедиться: никто и не подумал за ней гнаться. Деревня продолжала жить своей жизнью, не заметив ни появления, ни побега потерянной городской девчонки.

И все же для Лизаветы деревушка отныне изменилась. Она и прежде казалась неприятной: грязной, неухоженной по сравнению с домами, к которым привыкла купеческая дочка. Но теперь Лизавета также знала, что в границах этого поселения не стоит ждать привычной вежливости, галантности. Да, любой мужчина мог оказаться таким добряком, как Добрыня. Но мог и распустить руки, как этот…

Лизавету передернуло от одного только воспоминания. Нет, она решительно не хотела возвращаться обратно! Может, поговорить с Ладом и Ольгой, попроситься провести еще ночь в их избушке?

Ноги будто сами понесли ее, стоило только подумать об озере. Но объяснялось ли ее желание оказаться там лишь тем случаем, что произошел у трактира? Или Лизавета подспудно ощущала действие договора, что ее отец заключил с водяным?

Она старалась не думать об этом, а озеро словно манило. Вблизи и при свете дня оно выглядело ничуть не зловещим. Уютно шуршали листвой склонившиеся над водой деревья, чирикали и прыгали с ветви на ветвь птички. Солнце играло с бликами на спокойной глади – ее не тревожили ни рыбки, ни мальки, лишь стрекозы летали над самой поверхностью.

Лизавета спустилась к воде. Наклонившись, дотронулась кончиком пальца – и от касания тут же разбежались круги. Вода оказалась приятно прохладной, словно не успела прогреться к полудню. Подумав, Лизавета опустила в нее всю ладонь, смочила липкую после бега шею. Ах, как хорошо было бы сейчас разуться, сесть на траву поверх мягкого покрывала и задушевно поболтать с кем-нибудь – да хоть бы и с Ладом!

Лизавета не проговаривала этого даже про себя, но Лад умудрился ей понравиться. Рядом с ним, казалось, она может говорить что хочет и вести себя как угодно. Вероятно, это объяснялось его происхождением – с аристократами и разыгрывающими их купцами приходилось постоянно держать лицо, а с деревенским мальчишкой это было ни к чему. Но, с другой стороны, Ольга заставляла Лизавету трепетать от ужаса, а Лад… Растерянный, взлохмаченный, с травой в волосах, он заставлял ее улыбаться даже сейчас, когда был рядом лишь в ее воображении.

Вода перед Лизаветой вдруг пошла рябью, внизу скользнула большая тень. Лизавета отпрянула. Заполошное сердце попыталось выскочить из груди, внутренний голос кричал о том, что лучше убираться подобру-поздорову, но ступни будто приросли к берегу, а вскоре убегать стало поздно.

Водная гладь взорвалась брызгами. Холодные капли упали на юбку Лизаветы, на песок перед ней. Кто-то выпрямился, стоя по колено в воде, по-собачьи отряхнул волосы… и замер, увидев девушку у края озера.

– Лизавета?

Перед ней мокрый, растерянный, с расчерченным каплями лицом и прилипшими ко лбу кудрями стоял Лад: правду говорят, мол, помяни черта! Ошалевшая, Лизавета не сразу сообразила, что беззастенчиво рассматривает его. Только когда взгляд опустился на мокрую рубашку, прилипшую к коже, она ойкнула и быстро отвернулась.

Вместе с этим движением отмер и Лад: отер ладонью лицо, оттянул потяжелевшую от воды рубашку, медленно вышел на сушу. Краем глаза Лизавета заметила, что он был полностью одет.

Лодки поблизости, конечно же, не было.

– Что ты здесь делаешь?

– Как ты здесь оказался?

Они заговорили одновременно – и одновременно же замолчали. Давать ответ не хотелось: Лизавета не привыкла врать, а при мысли о том, чтобы сказать правду, внутри холодело. Лад тоже не спешил откровенничать, наоборот – махнул рукой, мол, давай уж, ты первая.

– Мне не сиделось в деревне, – в какой-то мере это была правда. – А ты здесь откуда?

– Приплыл. – Лад пожал плечами так, будто это все объясняло.

– И где лодка? – вопрос вырвался быстрее, чем Лизавета подумала: лучше не продолжать.

Однако ее слова Лада не смутили.

– Там, в траве, – он неопределенно ткнул пальцем куда-то вправо. – Я хотел на кувшинки посмотреть, не отцвели ли, да свесился неудачно, вот и…

Лад развел руками, молча указывая на промокшую насквозь одежду.

– Лодку там же и бросил: она перевернулась, я потом попрошу кого-нибудь помочь, к берегу ее оттащить. Высохнет – и будет в порядке. Потом, может, тебя еще к кувшинкам скатаю: на другом берегу ими все усыпано, дико красиво!

– Я, пожалуй, воздержусь. – Лизавета покосилась в его сторону и, помедлив, призналась: – Не особо умею плавать.

Ей снова стало неловко. Городская жительница, «маленькая купчиха», она не вписывалась в местную жизнь.

– Не против, если я присяду?

А вот Лад, похоже, не чувствовал себя смущенным: и думать забыв о кувшинках, он плюхнулся прямо на песок, скрестил ноги. Лизавета посмотрела сверху вниз, поражаясь его непосредственности. Он ведь прекрасно знал: песок прилипнет к мокрой одежде, забьется в обувь, сам он после этого будет выглядеть неряшливо и глупо – и все же Лада, казалось, это совершенно не волновало.

– Ты тоже садись! – он постучал ладонью рядом с собой.

Минуту назад Лизавета бы отказалась. Сейчас же, подобрав юбку, аккуратно присела. Песок, согретый дружелюбным солнцем, оказался приятным и теплым. Но жарко не было: от воды тянуло прохладой, ветерок вблизи нее стал только свежее. Вдохнув его поглубже, Лизавета осторожно позволила себе улыбнуться. Пожалуй, что-то было в том, чтобы так сидеть на земле и смотреть на озеро.

– Насчет кувшинок не передумала? – заметив перемену в Лизавете, шепотом спросил Лад.

Она покачала головой: глазеть на цветы, рискуя оказаться в воде, она была не готова. Но внутренний голос негромко добавил: «Пока», – а Лад усмехнулся, будто услышал.

* * *

И время понеслось, словно кто-то, придерживавший секундную стрелку, неожиданно ее отпустил. Лизавета не заметила, как пролетели без малого три дня – столь богатыми на впечатления они были. Закрывая глаза под вечер, она засыпала почти мгновенно, и под смеженными веками мелькали, словно брызги красок, события прошедших часов.

Постеснявшись рассказывать Ладу правду, Лизавета все же осталась жить на постоялом дворе, но это ее почти не тяготило. Ранним утром она, спешно позавтракав, убегала на озеро, а возвращалась, лишь когда солнце расцвечивало окрестности желтым и алым. Ей успешно удавалось избегать Неждана – так звали того постояльца, воспоминания о котором неизменно вызывали у Лизаветы неловкость и стыд.

Кроме того, Лизавета была рада избегать встреч с супругой Добрыни, Любавой. По непонятным причинам та с подозрением относилась к Ладу и, узнав, что девушка планирует с ним увидеться, тут же нагружала ее работой – вмиг оказывалось, что нужна помощь на кухне или необходимо куда-то сбегать. Отказаться у Лизаветы никогда не хватало духу, так что приходилось отправляться по поручениям, а уже потом бежать на обещанную встречу, недоумевая, с чего же Любава так взъелась на Лада. И ведь в остальном-то она была чудеснейшей, заботливой женщиной – из тех, что готовы вместить в своем сердце весь мир!

В часы, проведенные без Лада, Лизавета становилась задумчивой и притихшей – она ни с кем не делилась тем, что корила себя за отсутствие тоски по отцу. Но стоило Ладу появиться на пороге, как на ее лице расцветала улыбка. Когда на второй день пополудни Лад вбежал на постоялый двор, схватил Лизавету за запястье и практически вытащил из-за стола, даже окрик Любавы не смог их остановить. Лизавета лишь крикнула, что поможет, когда вернется, и была такова.

Лад каждый раз придумывал что-то новое, чтобы увлечь ее. В тот день, когда он по неуклюжести искупался в одежде, Лад отвел ее к детям, игравшим на одном из подворий. При виде них один из мальчишек подпрыгнул от радости:

– Лад!

Не прошло и мгновения, как они оказались в кругу ребятни. Дети тянулись к Ладу, каждый норовил о чем-то спросить, уговаривал присоединиться к игре. На Лизавету они поглядывали одновременно с опаской и любопытством, но без враждебности. А вот ей мигом захотелось кое-кого огреть, когда он спросил:

– Пустите новенькую поиграть?

– Что? – она резко повернулась к Ладу.

– Да ладно тебе, это всего лишь салки. Знай себе, бегай да ребятню лови. Можешь даже сначала зайцем побегать, я ловить буду, а ты пока разберешься, что к чему.

– Но…

– Кто хочет, чтобы наша гостья поиграла?

Дети приняли задумку с пугающим восторгом. Потом Лизавета думала: они просто сразу поняли, что с ее приходом игра для них упростится. И были правы – у Лизаветы не получалось ни убегать, ни уворачиваться, ни ловить. Ей попадался только Лад, но Лизавета была уверена, что он поддавался: и то лишь для того, чтобы схватить ее в следующий раз.

Столько раз, как в тот день, Лизавету еще не трогали. Лад легко касался ее руки, когда она пыталась притаиться за деревом. Хлопал по спине, когда она убегала, нервно кидаясь из стороны в сторону. А один раз даже обхватил поперек поясницы, оторвал от земли, заставив завизжать самым неприличным образом – и раскраснеться далеко не от бега или усталости.

Да, в присутствии Лада Лизавета постоянно краснела.

Она чувствовала, как сердце начинало биться быстрее, пока Лад увлеченно рассказывал уставшим детям сказку о хитрой лисице и доверчивом волке. Или когда он провожал ее на постоялый двор – и останавливал на пороге, чтобы убрать зацепившийся за растрепанные волосы лепесток. Лизавета осознала, что начала в него влюбляться, когда ближе к полудню Лад приходил как будто к Добрыне, но на самом деле, конечно же, к ней.

– Ты умеешь кататься на лошадях?

– Там на опушке такая цветочная поляна! Давай покажу?

– А пошли смотреть на лисиц? Они безобидные, честно!

Все начиналось с вопросов, на которые Лизавета не могла ответить отказом. И вот она, забыв обо всех правилах приличия, босая ступала в воду, собирала полевые цветы и безуспешно пыталась сплести из них венок, кралась меж деревьев, чтобы разглядеть мелькнувший в кустах пушистый хвост, и сама кричала, тыча пальцем куда-то наверх:

– Смотри, белка!

Ей казалось, в такие моменты Лад глядел на нее по-особенному. С ним не нужно было сдерживаться – когда она громко смеялась, Лад не закатывал глаза, а смеялся в ответ.

«Интересно, вот так выглядит настоящая любовь? – размышляла она вечером третьего дня, рассеянно накручивая на палец хвостик от длинной косы. – Ты постоянно улыбаешься, краснеешь, хочешь меняться… и радуешься как ребенок, когда он приглашает тебя на праздник?»

– Вечером у озера будут гулянья, пойдем?

Кто же знал, что такой невинный вопрос заставит сердце восторженно забиться, а щеки – наливаться краской?

Лизавета даже не смогла нормально ответить – только кивнуть, промямлить что-то про спешку и ускользнуть, стараясь не бежать вприпрыжку. Правда, под взглядом все понимающей Любавы прыти у нее поубавилось: трактирщица смотрела, будто наблюдала за скоротечной, безнадежной любовью, и Лизавета вспоминала, что это действительно так. Ей ведь придется вскоре уехать, оставить полную забот и забав жизнь, чтобы вернуться к прежнему укладу, который теперь казался бессмысленным и тусклым.

Глава 6

Костер Лизавета заметила еще до того, как вышла на поляну. Сухие ветки потрескивали в огне, ветер нес недолговечные искры, отсветы алого пламени бросали вокруг причудливые дрожащие тени.

А еще был жар – зовущий, ждущий и жгучий, ощутимый даже издалека. Воздух становился горячее с каждым шагом. Сначала он окутывал, нежил, как вода в теплой ванне. Потом – жег, будто предостерегая, советуя: «Стой, не ходи».

Лизавета послушалась, остановилась у кромки леса, ослепшая от яркого пламени. Глаза привыкали постепенно. Вот она отвела руку от лица, прищурилась, а после – распахнула глаза и широко разинула рот. Перед ней вздымался костер высотой в два человеческих роста, а то и больше.

– Ты пришла! – услышала она радостный крик.

Одна из теней, стоявших подле огня, приблизилась к ней. Лизавета моргнула – напротив стоял Лад, улыбающийся своей раздражающе счастливой улыбкой.

– Я не был уверен, что ты появишься, – обезоруживающе признался он. – Но поверь, оно того стоит.

Она хотела было ответить, но не смогла отвести взгляд от огня.

Лад обернулся.

– А, да, мы немного переборщили, – рассмеялся он смущенно. – Но ты не волнуйся, сейчас костер поутихнет. Мы же не хотим все сжечь.

Последние слова Лада едва не заглушил ветер, вдруг взвывший над кромкой грозно зашелестевших деревьев, всколыхнувший пламя. Со стороны костра послышался дружный вздох, несколько человек отшатнулись. Лад даже не обернулся, наоборот – запрокинул голову, глянул куда-то на кроны, сощурился.

– Вот паршивец! – Лизавета непонимающе обернулась, но позади никого не увидела. Лад легкомысленно отмахнулся: – А, это я ветру. Не дает огню угомониться…

Новый порыв пронесся над лесом, пощекотал листья.

– Сейчас утихнет. Пошли поближе.

Не дожидаясь разрешения, Лад взял Лизавету за запястье. Она почти не сопротивлялась, позволила увести себя к огню, к гомонящим людям, к ароматам снеди.

– Лизавета, – Ольга, как всегда сдержанная и строгая, кивнула в знак приветствия.

Они не разговаривали с того дня, как Лизавета впервые оказалась на озере. Казалось бы, ночные откровения о водяном должны были сблизить их, однако этого не случилось. Ольга не искала новых встреч, не задавала вопросов, а Лизавета никак не могла попасть в их отрезанную от мира избу без приглашения.

Не зная теперь, как вести себя, она лишь вежливо улыбнулась. Ольга перевела взгляд на Лада, в глазах ее читался вопрос. Лизавета заметила, как Лад едва заметно кивнул.

– А где Инга? – перекрикивая шум голосов, спросил он.

– Пошла за яблоками, – Ольга махнула рукой в ту сторону, куда, по-видимому, отправилась девушка.

Но жест остановился на середине. Замерев, Ольга перевела взгляд на Лизавету, протянула:

– Она же на троих принесет… Прости, мы не знали, что ты тоже придешь. Пойду ее догоню, заодно донести помогу. А то зная ее ловкость…

Ольга неодобрительно покачала головой, но договаривать не стала. Вместо этого уверенно шагнула, вклинившись в многоголосую толпу.

– Инга довольно неуклюжая, – объяснил Лад.

Чтобы Лизавета расслышала, он склонился к самому ее уху. Она коротко вздрогнула от обжигающего дыхания.

– Но лучше ей об этом не говорить, а то кинется еще доказывать обратное… Она как-то раз на крышу сарая забралась – такое было!

Пламя костра, как и обещал Лад, постепенно утихло. Огонь стал спокойнее, будто прирученный зверь. Задышалось свободнее, легче – но ненадолго: народу становилось все больше, толпа сжималась теснее.

Лизавета узнавала некоторые лица, виденные на постоялом дворе. Мужчина, который каждый вечер заказывал себе кружку крепкого напитка – и уходил, едва ее опустошив. С другой стороны стояла девица, заглянувшая этим утром: Лизавета запомнила ее, потому что та очень быстро пронеслась через зал.

Переведя взгляд дальше, Лизавета невольно поморщилась: здесь был и Неждан. Слава Отцу, он не глазел по сторонам и не обращал на нее внимания, а болтал с какой-то девчушкой, неприлично близко склонившись к ее лицу. Как убедилась Лизавета, Неждан не знал меры с любыми девицами – не только с ней. Хотя ей доставалось больше прочих: пускай при Добрыне с Любавой он шутить не спешил, стоило им уйти – одаривал Лизавету липким вниманием. Руки больше не распускал, однако хватало и слов, которые он почему-то считал приятными.

– О, а это ж Добрыня! – Лад закрыл Неждана рукой, ткнул пальцем куда-то влево. – Хочешь подойти?

Она не успела ответить: к ним протиснулась Ольга. В каждой руке у нее было по палочке с яблоком, ярко-красным и блестящим от меда.

– Вот, держи, – протянула она одно Лизавете. – Только осторожно: горячее.

Вслед за Ольгой показалась и Инга, дружелюбно махнула рукой с зажатым в ней яблоком. Мед от резкого движения капнул ей на руку – Инга, недолго думая, слизнула его. А следом вгрызлась в яблоко с таким аппетитом, что у Лизаветы рот невольно заполнился слюной.

– Эй, мое отдай! – Похоже, Ладу аппетит Инги не очень понравился.

Впрочем, та на чужое лакомство не претендовала. Не глядя, она сунула Ладу яблоко и покосилась на Лизавету:

– Ты свое-то ешь. Остынет – не так вкусно будет.

Лизавета послушалась – и глаза ее распахнулись от изумления. Губы обжег приторный мед. На зубах скрипнула кожица яблока: кислота ее смешалась с тяжелой сладостью, оттеняя и дополняя. И тут же сменилась вкусом теплого яблочного сока, сахарного, но в меру, как требовалось. Лизавета сглотнула.

– Ага! – Инга, конечно, заметила, что угощение понравилось.

– Что, стоило сюда прийти? – Лад легко ткнул Лизавету локтем. – То ли еще будет!

Будто вторя его словам, народ пришел в движение. По собравшимся, как по воде, прошла легкая рябь. Вскоре она превратилась в волну: толпа отхлынула от костра, заставляя Лизавету отступить и вместе с тем с любопытством вытянуть шею, гадая, что же произошло. Как назло, ничегошеньки не было видно.

– Сейчас хоровод будет, – подсказал Лад. – Пошли?

Лизавета покачала головой. Не то чтобы она не хотела присоединиться – скорее, боялась. Она ведь никогда не танцевала в хороводе: могла пойти не в ту сторону, запнуться, налететь на кого-нибудь…

Но Ладу, похоже, не было дела до ее сомнений. Он взял Лизавету за руку:

– По-о-шли-и-и!

– А куда яблоко девать? – нашлась с ответом Лизавета, внутренне радуясь: обошлось!

Но не тут-то было. Лад фыркнул, вырвал у нее палочку, сунул Инге. Наказал: «Не доедай, мы вернемся!» – и потянул Лизавету изо всех сил: показалось, сейчас руку выдернет!

Сопротивляться сил не хватило, и спустя мгновение Лизавета вдруг оказалась частью кольца. Слева от нее стоял Лад, справа – незнакомая девушка, на вид младше на пару лет. Не задумываясь, она сжала Лизаветины пальцы, согрела в теплой ладони.

И заиграла музыка.

Хоровод двинулся в такт затянувшейся песне, медленно и величаво. Лизавета принялась озираться по сторонам, проверяя, правильно ли все делает, но ошибиться было трудно. Они просто шли, спокойно, слушая музыку. Вот только та постепенно, почти незаметно, ускорялась.

Шаг становился все быстрее, быстрее и быстрее – Лизавета едва не потеряла темп, запнулась, но Лад удержал ее, уверенно повел следом. Она сама не заметила, как побежала. Юбка развевалась, хлопала по ногам, в ушах трещал костер и пел ветер. Звуки природы слились с голосами – сама земля будто вторила им, гудя под ногами. Или то ступни гудели с непривычки, от боли?

Вдруг песня взвилась над костром особенно звонко – и стихла. А Лизавета не успела вовремя остановиться.

Рука бежавшей позади девчушки выскользнула из пальцев. Лизавета со всей дури налетела на Лада, чуть не упала, вцепившись в его рубаху. Покраснела так, что загорелись щеки.

– Прости.

– Да ничего страшного! Смотри, – Лад кивнул куда-то, и Лизавета проследила за его взглядом. Там, на другом конце хоровода, другой девушке помогали подняться. – Всегда кто-нибудь не успевает. Ты еще молодец, устояла.

– Это ты меня удержал.

– Ой, да ладно тебе, – смешно поморщился Лад. – Лучше гляди.

От круга кто-то отделился, вышел почти в самый центр, к огню. Музыканты снова ударили по струнам – и незнакомец затанцевал, в одиночку, лихо приседая, взмахивая ногами в такт песне. А потом его сменил другой, третий, к нему присоединился четвертый, они пытались переплясать друг друга, затем появились еще двое, и еще, и еще… Откуда-то в руке Лизаветы вновь оказалось яблоко, и она сама не заметила, как начала хрустеть, во все глаза глядя на танцующих.

Постепенно музыка замедлялась. В центр круга стали выходить пары, но уже не соревнующихся, а будто влюбленных. Они кружились, сцепляли и расцепляли пальцы, призывно покачивались, приближались и отдалялись, словно заигрывали друг с другом. Лизавете стало неловко от этого зрелища, захотелось отвести взгляд.

– Хочешь, еще потанцуем? – вдруг спросил Лад.

Лизавета порадовалась, что он смотрел не на нее, а на пламя.

– Нет-нет-нет, что ты, – решительно покачала головой, на этот раз готовая вцепиться в траву, но не выйти к танцорам. – Там я точно опозорюсь!

– А мы не там. Идем.

Она сама не знала, зачем послушалась.

* * *

Лад отвел ее на опушку леса, отделявшего праздничную поляну от спящей деревни. Здесь было прохладнее, тише, спокойнее. Люди остались позади: восторженно наблюдали за танцами, ловили ртом плававшие в бочонке яблоки, разжигали малые костры и готовились через них прыгать. В их с Ладом сторону никто не смотрел.

– Как там у вас, в городе, танцуют? Я даю тебе правую руку, а левую кладу вот сюда? – Лад выглядел задумчиво, как ребенок, рассуждающий перед домашним учителем.

– Правильно, – улыбнулась Лизавета, мысленно удивляясь: откуда деревенский парнишка знает, какую позицию принимать в вальсе?

А это был именно вальс. Лад хмурился, шевелил губами, считал шаги – танец выходил осторожный, медленный, совсем не похожий на веселье, развернувшееся возле костра. Но каким-то загадочным образом происходившее здесь заставляло Лизавету улыбаться куда шире.

Как-то незаметно Лад перестал следить за ритмом, а Лизавета почему-то решила не поправлять. Она вообще позабыла о правилах: вот темп замедлился, расстояние стало меньше – Лизавета уже чувствовала тепло чужого дыхания на щеке. Дома после такого зашуршали бы сплетни, а здесь подобная близость казалась обычной. У костра еще и не так отплясывали!

Танец постепенно уводил их все дальше и дальше – от веселого треска огня, от шумной толпы, от музыки и от самого праздника. Спину Лизаветы мягко задевали ветви деревьев, которые они с Ладом огибали. Вот какой-то куст лизнул голые щиколотки, вот мягкая притоптанная трава сменилась другой, более жесткой.

Музыки почти не было слышно. Ее постепенно заменял шелест листвы, стрекот кузнечиков, мерный стук сердца Лада. Лизавета сама не заметила, как положила голову на его плечо, как прикрыла глаза, как позволила сомкнуться его теплым объятиям. Удивительно, сколь спокойно может быть в руках человека, которого знаешь всего три дня! И как неуютно может быть с людьми, с которыми выросла.

– Лизавета, – шепот Лада согрел ее ухо, пощекотал кожу дыханием.

Отвечать не хотелось. Казалось, человеческий голос нарушит магию этого места и времени, превратит медленный танец во что-то неловкое, недопустимое. Лизавета недовольно, еле слышно хмыкнула. Но Лада это не удовлетворило.

– Боюсь, нам все-таки надо поговорить, – чуть громче сказал он. – Это важно.

Она тягостно вздохнула. Что могло быть важнее этого чувства, которое теплилось сейчас у нее в сердце?

– Я должен тебе признаться. – Голос Лада стал еще громче, не обращать внимания на него стало сложнее, хотя видит Бог: Лизавета пыталась. – Ты оказалась здесь из-за меня.

Лизавета нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду.

– О чем ты говоришь?

– Я говорю, что это я виноват в твоем появлении здесь.

Наконец, она оторвала щеку от его плеча, открыла глаза. Лад смотрел серьезно, практически мрачно. В груди у Лизаветы кольнуло от неприятного предчувствия.

– Я знаю, что ты привел меня сюда. – Морщинка меж ее бровей углубилась, но на губах еще держалась улыбка. – И благодарна тебе за это. Признаюсь, поначалу я не думала, что тут будет весело, но рада, что ты показал мне, что это не так. Все было волшебно.

– Да. – Он почему-то печально улыбнулся, а затем протянул руку и нежно убрал выбившуюся из ее косы прядку. – И поэтому мне жаль, что я вынужден все испортить.

Лад ослабил объятия, и Лизавета сразу почувствовала холод. Как странно: она и не заметила, когда теплый вечер успел обернуться прохладной ночью, когда перестал согревать оставшийся позади костер. Лизавета чувствовала себя будто околдованной – и лишь сейчас колдовство медленно спадало с нее, подобно вуали.

– Я виноват в том, что ты оказалась здесь: на этом озере, в этой деревне. Это я привел тебя сюда. Я – тот водяной, который заключил сделку с твоим отцом.

Лизавета удивленно уставилась на Лада: что за чепуху он несет?

Но укол предчувствия в груди уже превращался в холод печального понимания. Хотя она пыталась сопротивляться, думала, что ошиблась в Ладе – похоже, он оказался всего лишь глупым мальчишкой. Он просто решил подшутить над ней, назваться водяным, посмотреть на ее испуг, посмеяться, чтобы потом долго краснеть и извиняться. А когда извинения будут приняты, – снова танцевать вот так, под луной!

– Это правда, – видя ее смятение, проговорил Лад. – Ты ведь и сама знаешь, что правда. Наверняка думала: как странно, что водяной притащил тебя на озеро, но так и не появился, чтобы заявить свои права.

Он говорил, а глаза Лизаветы распахивались все шире. В ушах зашумело так, что она почти не различала слова, виски ныли от боли. Но в душе еще теплилась последняя надежда – может, ему все рассказала Ольга?

– Лизавета, – произнес он, и снова ее имя в его устах вызвало мурашки, но уже другие. – Посмотри, на чем ты стоишь.

– Что?

Она не договорила: вздрогнула, охнула и тут же почувствовала, как подогнулись колени. Лад подхватил ее, и как бы Лизавета ни хотела, чтобы он к ней больше не прикасался, все же с силой вцепилась в его плечи. Потому что у нее под ногами оказалась вода, и дна под ней было не разглядеть.

– Это… но как?

– Магия, – улыбнулся он, но в улыбке не отразилось прежнее веселье. – Я ведь уже сказал тебе, что я – водяной.

И тут осознание ударило по ней с силой грома, обрушившего небо. Лизавета разжала пальцы, спешно выпуталась из непрошенных объятий, едва ли не оттолкнула Лада… Но он удержал, вцепившись в ее предплечья.

– Тебе лучше не отпускать меня. Я – единственное, что держит тебя на воде.

Она с ужасом, граничащим с отвращением, поглядела на его пальцы. Они больше не казались теплыми – лишь обжигали. Хотелось вырваться, избавиться от прикосновения, от взгляда, от самого воспоминания об этом… Да его даже человеком назвать нельзя!

– Стой на месте, – голос Лада вдруг стал другим, твердым, слова посыпались, словно градины. – Ты утонешь, если я тебя отпущу.

Лизавета послушно замерла, хотя казалось – заледенела. Она боялась двигаться, боялась дышать и только думала, как бы скорее убежать, вернуться домой, спрятаться вместе с отцом от всего странного и немыслимого…

– Успокойся. Я не собираюсь тебя убивать, или есть, или что ты себе там надумала. Мне просто нужно с тобой поговорить, а это единственное место, где ты не сможешь от меня сбежать.

– Поговорить о чем?

– О том, что будет дальше.

Но она и так знала, что за этим последует. Будут три года заключения, три года издевательств и грязной работы, три года без белого света, глубоко под водой, в царстве водяных, русалок и прочей нечисти с холодными, неживыми глазами.

– Ты могла бы уйти. – Лизавета, удивленная, подняла голову. – Но ничем хорошим для твоего отца это не обернется.

Забрезжившая было надежда сменилась тихой досадой.

– Я знаю, – прошептала она. – Отец рассказал мне все: как не поверил байкам, как не оставил водяному… не оставил тебе подарок, как ты затребовал его дочь в услужение, как он хотел отказаться, а ты чуть его не утопил. Ни к чему повторять все это.

– А он сказал, что сначала я предложил ему самому остаться?

«Нет». Лизавета не произнесла ответ вслух, но он, должно быть, отразился в ее глазах – расширившихся не то от изумления, не то от ужаса. Она хотела бы, чтобы губы водяного исказила злая усмешка, чтобы взгляд забегал, выдавая явную ложь. Но Лад смотрел на нее спокойно, даже с жалостью. Похоже, он не врал.

– Мне важно, чтобы ты понимала, по чьей вине оказалась здесь. Меня нельзя назвать хорошим человеком, да и не человек я вовсе. Но это не я отправил тебя на озеро, не я связал тебя с Навью. У твоего отца был выбор, и он его сделал.

Лизавета едва видела Лада сквозь слезы. Вырвав из его хватки руку, она решительно отерла лицо, выпрямилась, вздернула подбородок. Но Лад смотрел на нее все так же мягко.

– Мне правда очень жаль, что так вышло, – проговорил он. – Я думаю, теперь мне лучше оставить тебя. Скажи Инге, когда будешь готова окончить этот разговор.

И он отпустил ее.

Лизавета ахнула, замерла на мгновение, сделала несколько быстрых шагов Ладу вслед, пытаясь ухватиться хотя бы за край рубахи, чувствуя, как падает в воду… и лишь потом поняла, что гладь воды так и осталась твердой, словно обычная дорога – лишь рябь шла по озеру там, где ступала нога.

– Ты соврал! – в порыве изумления, обиды и злости выкрикнула Лизавета Ладу в спину.

Он обернулся через плечо.

– Я уже говорил: мне надо было как-то тебя удержать.

Глава 7

Лизавета захлопнула дверь комнаты за своей спиной. Она тяжело дышала, руки тряслись, на лбу выступила испарина. В глазах застыл ужас – все встало на свои места, но получившаяся картина Лизавете не нравилась.

И ведь она это допустила. Достаточно было встретить милого мальчика, который пару раз очаровательно ей улыбнулся, и Лизавета забыла о необычных обстоятельствах своего появления в деревне, перестала обращать внимание на всякие странности и всерьез поверила, что это маленькое приключение закончится хорошо. Конечно, ведь в сказках нечисть так легко отступается от своих притязаний!

В груди защемило, воздуха не хватало. Лизавета с усилием оттолкнулась от двери и заставила себя двигаться: подойти к окну, плотно задернуть шторы – все, лишь бы не видеть отсветов праздничного костра вдалеке. Ей хотелось побыть одной. Спрятаться на неделю, а лучше на две, пережить эти минуты страха, грусти и стыда от того, что она так легко поверила Ладу!

Все ведь было прямо перед глазами. Он появился на озере в тот же момент, что и она. Он жил на отшибе, вдали от деревни. Черт побери, она даже видела, как он выходит из озера в одежде – и поверила, что он просто упал!

Лизавета беспомощно застонала, закрыв лицо руками. Провалиться под землю сейчас было бы просто отлично.

Ей некуда бежать. Лад сказал: если она нарушит договор, отец будет страдать. Хотя определенной доли расплаты за содеянное он точно заслужил.

– Проклятье, проклятье! – в попытке хоть как-то выпустить бушующие чувства Лизавета ударила кулаком по стене. Рука заболела, на душе легче не стало, и даже наоборот: стоило мимоходом пожелать зла отцу, и она уже корила себя за это.

Но, видит Бог, он тоже был в этом виноват. Он ведь всегда так делал: принимал за Лизавету решения. Обычно ее это устраивало, ведь отец делал все для ее же блага, но сейчас… Интересно, о чем он думал, превращая дочь в пункт в мистическом договоре?

В дверь постучали. Лизавета выпрямилась и ощутимо напряглась.

«Если это Лад…» – подумала было она, но оборвала себя, не зная, как закончить мысль. Глупая девчонка ничего не могла противопоставить столетней твари, или сколько они там живут!

– Лизавета? – раздался приглушенный голос Добрыни.

Зря он пришел. До этого момента Лизавете не приходило в голову, что трактирщик наверняка был замешан в происходящем, равно как и его жена. Поэтому Любава так относилась к Ладу – понимала, к чему все идет?

– Лизавета, с тобой все в порядке? Я видел, как ты бежала…

Вихрь чувств заставил ее подойти и распахнуть дверь, показаться Добрыне, наплевав на растрепанные волосы и заплаканное лицо.

– Вы знали? – обрушилась она на растерянного трактирщика.

– Что?

О, каким бы удивленным ни звучал его голос, Лизавета поняла: он снова собирался соврать. На секунду, даже на долю секунды на лице Добрыни промелькнуло не изумление, а испуг.

– Вы знали, – кивнула она и закрыла дверь перед его носом.

Правила приличия? К водяному правила приличия!

Добрыня ушел. Лизавету в тот вечер больше никто не трогал.

Гнев ее без сторонних вмешательств постепенно сошел на нет, сменившись обидой и тоской. Свернувшись клубочком на кровати, она обняла себя, погладила по плечам, пытаясь представить, что это делает кто-то другой. Но кто? Отец продал ее водяному, Лад оказался предателем, Добрыня с Любавой пусть и не лгали, но утаивали истину. Мама давно была мертва.

Лизавета осталась одна, и только она могла себе помочь.

С этой мыслью Лизавета уснула и с ней же встретила следующий день. Стоя у окна и глядя на занимающийся рассвет, она размышляла, что может сделать, и вновь и вновь приходила лишь к двум возможностям.

Первая – остаться жить в Карасях, переждать следующие три года. Вторая – взять все в свои руки и попытаться выбраться отсюда как можно раньше.

Еще вчера она предпочла бы первый вариант. Лизавета почти не сомневалась, что, ведомые чувством вины, Добрыня и Любава согласятся приютить ее даже на такой долгий срок. Лад тоже вряд ли будет настаивать на том, чтобы она стала его прислужницей, как было сказано в их с отцом договоре.

Вот только выбрать первый вариант было лицемерием. Лизавете пришлось бы три года притворяться, что все нормально: она не так уж обижена на Добрыню, не сердится на отца, чудесно чувствует себя в деревне на краю света без своих подруг и привычных вещей, без возможности прогуляться по городу и посетить какой-нибудь захудалый прием или бал…

Но она не хотела носить маску – не здесь, не с этими людьми или нелюдями. А еще она не хотела сдаваться и просто ждать: да она сойдет с ума!

Так что, если подумать, никаких двух вариантов у Лизаветы не было. Она сделает все, чтобы выбраться из проклятых Карасей раньше назначенного срока.

* * *

Когда Лизавета, собранная и причесанная, вошла в зал трактира, Добрыня заметно приободрился. Он даже сумел изобразить радушную улыбку и открыл рот, чтобы предложить ей сытный завтрак, стакан воды или ромашковый отвар, от которого Лизавету уже начинало тошнить.

Она не дала Добрыне сказать и слова:

– Вы видели Лада или Ингу?

– Что? – а вот теперь он растерялся вполне искренне.

– Или мне называть их водяным и его приспешницей?

– Лизавета…

Теперь в голосе Добрыни прорезались нотки неодобрения. Чувство вины, которое Лизавета с утра заталкивала в самые глубины своего сердца, вновь попыталось высунуться. Она сильнее сжала кулаки, заставляя ногти вонзиться в ладони. Боль отрезвляла.

– Попросить у меня прощения вы сможете и потом: судя по всему, мы будем регулярно видеться ближайшие три года. Поэтому давайте сейчас не тратить время на это. Вы видели Лада, Ингу, Ольгу или еще кого-нибудь, о ком мне следует знать?

Добрыня тяжело вздохнул. Лизавете пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы на сей раз сдержаться и не рассыпаться в извинениях.

– Нет. Но я видел твоего отца.

Лизавета застыла. Краска сошла с ее лица. Она не была готова к их встрече, не была готова посмотреть отцу в глаза и спросить: «Почему ты солгал? Почему не спас меня, а использовал?»

– Он снаружи.

Растерянная и не знающая, что сказать, Лизавета просто кивнула. Она оглянулась на дверь, но не спешила к ней приблизиться. Хотелось сбежать черным ходом и никогда с отцом не встречаться. Но Лизавета знала – это неизбежно.

Глубоко вдохнув и сжав кулаки, она все же сдвинулась с места. Пролетела через залу так быстро, чтобы не успеть засомневаться, Лизавета распахнула дверь. Отец резко обернулся, в глазах его застыла тревога. Но следом лицо озарило невероятное облегчение – и мгновение спустя Лизавета оказалась в крепких объятиях.

– Я так рад тебя видеть!

– Да, я тоже…

Отец отстранился, чтобы ее рассмотреть. Сам он выглядел уставшим: гнал, наверное, во весь опор, – но к усталости примешивалось счастье. В отличие от Лизаветы он пока верил, что их история может закончиться хорошо.

– Я так беспокоился, когда ты… – отец не договорил.

Словно не в силах поверить, что Лизавета настоящая, он продолжал глядеть на нее, прикасаться: сначала сжал плечи, затем стиснул тонкие пальцы. Он не заметил, что она не пожала его руку в ответ, что улыбнулась лишь коротко и вымученно.

Обида, колыхавшаяся в груди Лизаветы с прошлого вечера, при виде отца отступила. Он все еще был человеком, отдавшим ее водяному вместо себя, но это был ее батюшка. Тот самый, что возился с ней вечерами, катая по полу деревянные игрушки. Тот самый, что до сих пор при возвращении из любой поездки обнимал ее первой, до мачехи. Тот самый, что о ее замужестве говорил не как о возможности заключить выгодный союз, а как о способе уберечь ее, Лизавету, найти достойный кров и пристанище. Тот самый, что сейчас так трясся над ней, боясь потерять.

– Пойдем внутрь, – мягко произнесла она, позабыв о недавней дерзости.

– А? – отец, все это время бормотавший что-то невнятное, утешающее, вмиг встрепенулся. – Да, ты права. Сядем спокойно, расскажешь мне, что случилось.

Лизавета едва слышно хмыкнула, понимая, что спокойным разговор вряд ли получится. Пускай это тяжело и больно, но она обязана признаться.

– Я все знаю, – сорвалось с губ Лизаветы, едва они с отцом оказались в комнате, отведенной ему Добрыней. – Ты рассказал нам с мачехой не всю историю, верно?

Потребовалось усилие, чтобы обернуться. Отец застыл в проеме, не успев пройти вглубь комнаты, опуститься на стул. Лизавета скрестила руки на груди и стиснула зубы – смотреть на него немигающим взглядом было труднее, чем она ожидала.

– Что ты имеешь в виду? – промедление подсказало Лизавете, что отцу известен ответ на этот вопрос.

Но все же он, похоже, предпочел потянуть время. Закрыл за собой дверь, сел на кровати, сцепил пальцы в замок. Вскинул брови – мол, давай, объясни поскорее. От его попытки солгать Лизавету внутренне передернуло.

– Я встретила водяного. Он сказал, что изначально долг должен выплатить ты, а я была только запасным вариантом. Но ты решил, что так будет лучше.

Голос ее подрагивал от напряжения, от желания перейти на крик.

– Я… – Отец не смотрел на нее.

Во второй раз в жизни Лизавета видела, чтобы слова давались ему так тяжело. Чувство вины оказалось тут как тут: кольнуло, напомнило о многолетней заботе, закрывать глаза на которую из-за одной ошибки было бы… чересчур.

– Да, – наконец отец поднял голову. – И я жалею об этом.

Руки Лизаветы опустились.

– Я поступил неосмотрительно и жестоко по отношению к тебе и намереваюсь это исправить. Поэтому я попытался сбежать, спрятать тебя, поэтому приехал сюда. Да я даже хотел пойти к водяному, поменяться местами, сделать все правильно! – лицо его болезненно исказилось. – Но как я могу дело на три года оставить?

– Не можешь. – Лизавета в два шага преодолела разделявшее их расстояние, опустилась рядом с отцом. – Лад… водяной рассказал мне, чем чревато нарушение договора. Если я уеду, то тем самым причиню тебе вред.

Отец кивнул.

– Я подозревал нечто подобное. Но это не значит, что я тебя брошу. – Он нашел ее пальцы, крепко сжал в могучей руке. – Я уверен, что есть способ обмануть водяного. Если есть он, то наверняка существуют колдуны и ведьмы – кто-то может сплести заклинание, разрушить узы договора. Я найду этого человека, обещаю.

Лизавета осторожно улыбнулась. Она боялась надеяться, но не могла задавить в себе это чувство. Пожав руку отца в ответ, она прошептала:

– Я верю.

Некоторое время они сидели, не двигаясь, не произнося больше ни слова. Пускай ненадолго, но Лизавета ощутила спокойствие – показалось, что все не так уж и страшно. Пускай отец отдал ее водяному, но он раскаялся. Пускай ей придется провести какое-то время на озере, но это не навсегда. Она справится. Они справятся.

– Пойдем, – наконец поднялась Лизавета. – Тебе надо поесть.

Она не была уверена, давно ли приехал отец и успел ли отобедать. Но то, как безропотно он подчинился воле собственной дочери, подсказывало – еда явно будет не лишней.

В зале отец рухнул на первый попавшийся стул. Добрыня оказался рядом незамедлительно, поставил перед ним стакан с чем-то крепким. Тот выпил, не поморщившись, и посмотрел на трактирщика долгим затравленным взглядом – точно хотел поделиться и посоветоваться, но не мог. Точнее, думал, что не мог.

– Он знает, – чувствуя, что это необходимо, произнесла Лизавета.

Отец резко повернулся к ней, похоже, надеясь, что неправильно понял.

– Мой сын пытался тебя предупредить, – Добрыня, пожалев Лизавету, решил рассказать все сам. – Войло, помнишь? Он говорил тебе бросить что-нибудь в озеро, прежде чем закинуть удочку.

– И я должен был просто поверить? После того, как мы с тобой сами смеялись над суевериями – вроде тех, чтобы бросить соль через плечо? – Отец покачал головой. – Ты должен был мне объяснить, втолковать, вдолбить, что это правда, или хотя бы не отпускать, не давать лодку. Ты мог это предотвратить.

Чем дольше он говорил, тем громче, крепче становился его голос.

– Ты сам сказал, что не поверил бы, – Добрыня, напротив, отвечал спокойно, но твердо. – Не пытайся винить меня в ошибках, которые сам совершил.

Последнее было сказано тихо, но Лизавете показалось, будто своими словами Добрыня отвесил ее отцу отрезвляющую оплеуху. Тот поник, тоскливо поглядел на Добрыню.

– И ничего нельзя сделать?

– Нет. Нельзя нарушить обещание, данное водяному. Но и он свое сдержит. Если сказал, что твоя дочь не пострадает, так оно и будет.

– Откуда ты знаешь, что он…

– Я первым делом спросил об этом у Лада, когда понял, как именно твоя дочь оказалась у нас.

– Водяной не такой страшный, как может показаться. – Лизавета придвинулась ближе к отцу и, помедлив, накрыла ладонью его руку. – То есть он лжец, но… кажется, не собирается причинять мне боль.

– Еще бы он попробовал! – Кулак под ее пальцами сжался, вызвав у Лизаветы улыбку: она привыкла видеть отца таким, а не потерянным и расстроенным.

– Да, ты прав. Так что можешь так сильно не волноваться: я буду в безопасности. Да и Добрыня за мной присмотрит. Правда, Добрыня?

– Присмотрим, – тот кивнул, встретившись с Лизаветой взглядом.

Отец поднял на Добрыню тяжелый взгляд, тот ответил спокойным и терпеливым. С секунду они не произносили ни слова, но вместе с тем между ними происходил безмолвный диалог – на языке, который Лизавете был неподвластен. Языке взрослых, родителей и мужчин.

– Если бы я только мог попасть в это их подводное царство, – пробормотал отец, и в голосе его отчетливо слышалась мука. – Если бы я только мог найти лазейку!

Глаза Лизаветы широко распахнулись. Она дернулась, словно хотела что-то сказать, но усилием воли заставила себя откинуться обратно на спинку стула. Не стоило обнадеживать отца – вполне возможно, ее слова могли напугать его.

Наконец отец кивнул.

– Быть посему, – он посмотрел на Лизавету. – Но ты каждую неделю будешь писать мне письма. И если они задержатся хотя бы на три дня…

– Да, батюшка. – Отец не закончил, но продолжение Лизавете и не требовалось. – Я буду писать каждую неделю. А может, и чаще.

– Хорошо, – ответил он.

Лизавета горько усмехнулась, ведь все трое знали: ничего хорошего в происходящем как раз таки не было.

Глава 8

– Ты как?

Забавно, но первым этот вопрос догадался задать Добрыня.

Ближе к обеду им вместе удалось спровадить отца Лизаветы спать. Он упирался, говорил, что хочет как можно дольше оставаться рядом с дочерью, но то была пустая бравада: глаза его то и дело норовили закрыться. Лизавете пришлось трижды поклясться, что она никуда не денется до его пробуждения, чтобы он наконец прислушался к уговорам и отправился в дальние комнаты. По словам Добрыни, отец уснул, едва коснувшись головой подушки.

– Наверное, мне надо перед вами извиниться, – отложив ответ до лучших времен, подняла голову Лизавета.

– За что это? – Добрыня добродушно улыбнулся, словно и в самом деле забыл, но Лизавету было не провести.

Она лукаво посмотрела на него снизу вверх.

– Давайте посмотрим. Во-первых, за то, что нагрубила с утра, – она принялась загибать пальцы. – Во-вторых, за то, что назвала лжецом. Не прямо, но, думаю, вы поняли, что я так полагала. В-третьих, за то, что не поблагодарила, кажется, ни разу за эти четыре дня. Кстати, спасибо.

– Всегда пожалуйста, – в тон ей откликнулся Добрыня, опускаясь на стул напротив. – А теперь разберемся с твоими извинениями. Во-первых, твою грубость можно простить, учитывая, что тебе пришлось пережить. Хотя я рад, что ты попросила за нее прощения, пускай и не сразу.

Лизавета поморщилась: он был прав, стоило прикусить язык раньше.

– Во-вторых, я ведь и правда утаивал от тебя кое-что. Может, со лжецом ты перегнула палку, но я – старый хитрый лис, и отрицать это было бы глупо.

– Не такой уж и старый, – не удержалась Лизавета.

Добрыня коротко рассмеялся:

– А ты, оказывается, остра на язык, если расслабишься!

Она улыбнулась в ответ, но улыбка получилась все-таки грустной. Добрыня, сам того не зная, наступил на больную мозоль. Словно увидел, как Лизавете приходилось постоянно держать себя в узде, чтобы оставаться идеальной дочерью, лучшей подругой, «образцом для подражания», как называли ее чужие родители.

Иногда Лизавете казалось, что настоящая она заперта внутри фарфоровой куколки, лицо которой готово пойти уродливыми трещинами от малейшего искреннего проявления чувств.

– Могу я попросить вас о еще одном одолжении?

– Сначала скажи, о чем идет речь.

После того, что Лизавета узнала о силе обещаний, просьба Добрыни выглядела вполне разумной.

– Присмотрите за отцом, ладно? Мне надо кое-куда сходить.

Добрыня, похоже, был слишком проницательным старым лисом, чтобы подобный ответ его удовлетворил.

– На озеро собралась?

– А что, если и да? – прищурилась Лизавета.

– Ничего. Но мне будет спокойнее, если я буду знать, куда за тобой послать.

Его размеренный голос так и заставлял устыдиться своей порывистости. Но ведь Лизавету тоже можно было понять. Ее сердце и разум сейчас ощущались как открытые раны – уже не кровоточащие, но не успевшие толком зажить.

– Тогда ладно, – кивнула она, прикусив язык, когда захотелось опять извиниться. – На озеро, да. Лад сказал найти его, когда буду готова продолжать разговор.

– А ты точно готова?

Если бы только она знала ответ!

Лизавета вздохнула:

– Я не знаю, готова ли хоть к чему-то. Не знаю, как я. – Она устало потерла лицо. – Со мной за день произошло больше, чем за всю жизнь, а я понятия не имею, что с этим делать.

– Так, может, не рубить сплеча?

Совет был хороший. Можно было немного отдохнуть, подумать, так и эдак прокрутить в голове возможный разговор с Ладом…

– Нет, – ей потребовалась пара секунд, чтобы понять, как стоит ответить. – Если я буду медлить, то остыну, снова начну колебаться и не сделаю то, что должна. Постараюсь забыть обо всем, хотя такое нельзя прощать.

– Нельзя. – Лизавете стало легче, когда Добрыня с ней согласился. – Ступай. Теперь я вижу, что ты в состоянии о себе позаботиться.

– Хоть кто-то в это верит, – хмыкнула она, поднимаясь. Помедлила мгновение, а потом снова глянула на Добрыню. – Спасибо. За… вы знаете.

Он кивнул так, будто и в самом деле все знал.

* * *

Хотелось бы Лизавете в действительности быть такой же уверенной, как на словах. Проходя через деревню, она не могла отделаться от мысли, что собирается совершить ошибку, сама лезет в логово зверя. С другой стороны, в сказках настоящие герои этим и занимались – нельзя стать рыцарем, не сразив своего дракона. А она очень хотела стать героиней, а не оставаться царевной в беде.

Интересно, трусили ли богатыри перед битвой с врагом?

Лизавета позволила сомнениям заполонить свою голову, но не разрешила ногам остановиться. Они пронесли ее мимо низких домишек к лесной тропинке – впереди, если прищуриться, можно было рассмотреть блеск солнечных лучей в озерных волнах.

– Лучше бы тебе быть на месте, когда я дойду, – пробормотала себе под нос Лизавета, хотя понятия не имела, что станет делать, если Лада на берегу не окажется.

Гадать не пришлось: он был там, сидел на берегу и бросал в воду плоские камни. Лад то ли не услышал ее шагов, то ли притворился – он не обернулся и даже не вздрогнул, когда Лизавета остановилась в тени деревьев, уставившись ему в спину.

Каким все же обычным он выглядел вот так, издалека!

Не было ничего удивительного в том, что Лизавета обманулась. С виду Лад действительно казался безобидным, смешливым деревенским мальчишкой и не более того. Любая бы на ее месте прониклась теплыми чувствами. Ну, может, не настолько теплыми, как произошло с Лизаветой, но…

Она тряхнула головой и вышла из тени.

– Так и знала, что найду тебя здесь.

Вот теперь Лад вздрогнул, оборачиваясь. Светлые глаза его расширились, похоже, в непритворном изумлении. Лизавета удовлетворенно кивнула: приятно знать, что даже водяного можно застать врасплох.

– Я думал, ты нескоро решишься сюда прийти, – вновь обретя дар речи, признался Лад. – Поэтому сказал тебе искать Ингу: она бывает в деревне чаще меня, да и ты против нее вроде как ничего не имеешь.

– Ты думал, что я не решусь сюда прийти, или надеялся на это?

Брови Лада снова взлетели вверх – да, правильно, к такой Лизавете он не привык.

– Думал, – после короткого промедления кивнул он со всей возможной решительностью. – Я рад, что ты пришла. Хотя заранее в ужасе от того, что ты скажешь.

Губы Лизаветы против воли растянулись в улыбке. Даже после случившегося Лад лучше всех прочих знал, как ее развеселить. Но сейчас эту улыбку нужно было спрятать.

– Ты обманул меня, Лад, – произнесла она как можно серьезнее.

Он вмиг помрачнел, как вчера на озере. Вот перед ней стоял растерянный деревенский мальчишка, а через мгновение – уже вечный водяной. К таким переменам, пожалуй, невозможно привыкнуть.

– Да. И я прошу прощения за это.

– Зачем ты вообще это сделал? – вопрос этот волновал Лизавету все утро. – Мог же сказать правду, как только я здесь оказалась.

– Ты поверишь, если я скажу, что так и было задумано?

Лизавета склонила голову. Лад поднялся с земли, отряхнул штаны, словно тянул время. Но когда их глаза встретились, в его взгляде не было и отголоска сомнений.

– Ты меня удивила. До нашей встречи я представлял тебя не как живого человека, а как образ – собрание самых ужасных качеств, какие только могут быть. После знакомства с твоим отцом я думал, что явится нахальная, самовлюбленная, изнеженная девица… А тут ты.

– Я?

– Ты, – он кивнул, словно одно слово могло все объяснить. – Перепуганная до чертиков лохматая девчонка, которая смотрела на меня так, словно я должен был стать ее спасением.

– Я просто ожидала встретить страшного водяного, а увидела… – Лизавета усмехнулась, – тебя.

– Не такого страшного, как ты рассчитывала?

– Взъерошенного неуклюжего мальчишку, с трудом выбравшегося из кустов, – не преминула подколоть она.

– Похоже, мы оба обвели друг друга вокруг пальца.

Лад пожал плечами и улыбнулся так, как умел только он. В этой улыбке было и смущение, и признание поражения, и легкомысленное: «Да, я натворил дел, но нам же было хотя бы чуточку весело?»

Он смотрел так же, когда Лизавета растянулась на траве во время первой их игры в салочки. Она почувствовала себя глупо и ужасно разозлилась из-за того, что Лад вообще заставил ее играть, но стоило ему улыбнуться – и она забыла обиду. Он ведь говорил правду: им было весело, и даже не чуточку.

Но сейчас ей нельзя было покупаться на это.

– Да, – кивнула Лизавета. – Так и есть. А потом ты обманул еще и меня. Не думай, что я так просто об этом забуду.

– Злишься?

– Обижена. Я думала, мы друзья, а ты все это время мне врал.

– Когда ты это говоришь, звучит хуже, чем в моих мыслях.

– Может, потому что ты не чувствовал то же, что и я? – Ее улыбкой можно было резать бумагу. – Я оказалась в чужом месте, одна, перепуганная до чертиков, как ты верно подметил. У меня здесь не было никого, и когда появился ты… Ты был моим спасением, да. Я почувствовала, что у меня появилась хоть какая-то опора. Но ты выдернул ее у меня из-под ног.

Лизавета отвернулась, пытаясь сдержаться, сморгнула непрошенные слезы. Когда она вновь повернулась к Ладу, в глазах ее был только лед.

– Я бы простила это кому угодно, но не тебе. И если ты хочешь, правда хочешь извиниться, Лад, то окажи мне услугу.

– Услугу? – такого он не ожидал. – И какую же?

– Нет, – она решительно покачала головой. – Мне кажется, после всех обманов за тобой остался должок. Поэтому сначала пообещай, что сделаешь то, о чем я попрошу.

Она протянула ему руку.

– Так, кажется, у вас это делается?

Лад недоверчиво посмотрел на нее.

– А вдруг ты попросишь что-то опасное для меня?

– Обещаю, что моя просьба не будет опасна ни для тебя, ни для кого-либо из жителей этой деревни и этого озера, а также не будет содержать ничего невозможного.

– Ты эту речь продумывала?

– Да, хотя, вероятно, меньше, чем следовало.

– Договорились, – Лад взял ее за руку. – Надеюсь, ты меня не убьешь.

– Надеюсь, ты меня тоже.

Она повторила свое обещание еще раз, уже для договора.

– Обещаю, в свою очередь, исполнить твою просьбу, если подобное в моих силах, – Лад нашел, как обезопасить себя этой маленькой оговоркой.

– Я же обещала не загадывать невозможного.

– Откуда ты знаешь, что для водяных возможно, а что – нет?

Что ж, замечание было резонным. Признавая это, Лизавета кивнула и отняла руку. Глубоко вдохнула, переступила с ноги на ногу, собираясь с духом.

– Теперь ты скажешь, что это за просьба?

Почему-то это оказалось не так просто. Лизавета нерешительно облизнула губы, подумала мимоходом: уж не совершает ли она прямо сейчас ужасную ошибку? Ведь еще можно было все исправить, запросив не то, что планировалось, а какую-то безобидную мелочь вроде коробки свежих пирожных. От пирожных она и впрямь бы не отказалась.

– Ты же не собираешься пойти на попятную? – сначала Лизавета подумала, что это говорит ей внутренний голос, но нет: решающий вопрос задал Лад, сам не зная, на что подписывается.

– Нет, – она встряхнулась. – Конечно, нет. Но ты же знаешь: рассказать правду бывает очень непросто.

– Ты теперь каждый день будешь мне это припоминать?

– Да, – с этим ответом Лизавета не медлила. – Потому что предательство не должно оставаться безнаказанным даже для бессмертных водяных с очаровательными улыбками.

– Так ты считаешь, что у меня очарова…

– Я хочу, чтобы ты забрал меня под воду.

На мысль об этом Лизавету натолкнули слова отца. Он хотел пробраться в подводное царство, чтобы выведать тайны Лада, но не мог этого сделать. А Лизавета могла – и теперь ликовала, наблюдая, как самодовольная улыбка сползает с лица Лада, сменяясь ошарашенным выражением.

– Что ты сказала?

– Ты слышал. Но что самое ужасное, ты пообещал мне это исполнить.

– Ты не понимаешь, о чем просишь.

– Тогда объясни.

– Хорошо. – Лад помедлил с мгновение. – Что ты знаешь о Нави?

Глава 9

Ей следовало догадаться. Вспомнить все сказки, которые им с Настасьей читала нянюшка, и байки, что отец привозил из поездок. Это же было несложно, правда? Подумать о том, что водяными обычно становились умершие люди, и догадаться, что это значит?

Но Лизавета не подумала и потому замерла, огорошенная, стоило Ладу спросить о Нави. Ведь все, что она помнила, сводилось к простейшей истине: Навь – это царство мертвых, живым туда путь заказан. И она только что взяла с водяного обещание ее туда утащить.

– Вижу, кое-что знаешь, – пришел черед Лада злорадствовать. – Теперь поняла свою ошибку?

Она отказывалась признать это вслух, но да, поняла. Не было ничего трудного или невозможного в том, чтобы забрать глупую маленькую купчиху в Навь – вот только для этого ей пришлось бы умереть.

– Хм. Значит, ты меня убьешь? – Лизавета смогла сказать это так просто лишь потому, что до конца не верила в происходящее.

И каково же было ее облегчение, когда усмешка на лице Лада сменилась изумлением. Он выпалил:

– Что?! Матерь, конечно нет!

Кажется, Лизавета охнула. Или ойкнула, она сама уже была ни в чем не уверена. Вся ее жизнь за прошедшие полдня превратилась то ли в зыбкий песок, то ли в веревку, натянутую над пропастью, на которой ей приходилось балансировать.

– Ладно, – она сглотнула. – Видимо, я знаю о Нави меньше, чем следовало. Я думала, это место, где оказываются мертвые души, а значит, чтобы попасть туда, нужно…

– О, – прервало ее восклицание Лада. – Я и забыл, насколько странной может быть людская религия. И что, вы действительно в это верите?

– Нет. Мы верим, что после смерти все попадают на суд к Богу-Отцу, и он решает, куда ты отправишься: на небеса за наградой или в подземье, где тебе воздастся за все грехи.

– И что из этого Навь?

– Ничего. В Навь верят только крестьяне, которые… – Лизавета запнулась. – Которые также верят в существование леших и водяных.

Лад просто не мог не улыбнуться. Она же поморщилась, чувствуя себя все более глупо. Надо же, пришла сюда такая вся из себя решительная, а теперь стоит в полном недоумении, гадая, до чего умудрилась договориться.

– Похоже, вам, городским, есть чему у этих крестьян поучиться.

– В самом деле. – Лизавета старалась говорить как можно более равнодушно. – Так ты объяснишь, что имел в виду, говоря о Нави?

– Садись.

Это напомнило Лизавете ее первый день в деревне. Они с Ладом тоже сидели на берегу озера, презрев любые приличия. Их плечи едва не соприкасались – иногда ветер колыхал рукав его рубашки так, что она чувствовала касание грубой ткани.

Лизавете хотелось верить, что близость Лада окажется такой же незначительной, как и прежде. Но этого, конечно же, не случилось. Ей достаточно было ощутить исходившее от него тепло, почти задеть его ногу коленом, когда садилась, и вот Лизавета уже позорно краснела и ерзала, пытаясь отодвинуться не слишком далеко, но и не остаться слишком близко.

Лад не вымолвил и слова, пока она сама не спросила:

– Та ошибка, которую я якобы совершила… Что ты имел в виду?

– Ну, я бы не сказал, что это была одна ошибка. Для начала ты забыла, что под водой нельзя дышать. И раз уж ты не уточнила, что исполнение твоего желания не должно быть опасным лично для тебя, я мог бы…

– Ты только что обещал, что не утопишь меня. Нечего пугать.

– Я не пугаю, а даю оценить возможности.

– Ладно, я поняла, – Лизавета закатила глаза: утихшее было раздражение начало возвращаться. – Я, маленькая дурочка, поторопилась с решением. Ты проучил меня, я устыдилась. Но мы пожали друг другу руки, уговор заключен, и если ты не знаешь способа его расторгнуть…

Было бы прелестно, если бы он ответил: «Знаю». Лизавете не пришлось бы отправляться в подводное царство, почему-то представлявшееся ужасно холодным. Ладу не пришлось бы терпеть ее рядом с собой. Все были бы в выигрыше, разве нет?

– Нет уж, господарыня Лизавета, – Лад не дал ей ни договорить, ни додумать. – Ты напросилась в Навь – и ты спустишься туда. Но я хочу, чтобы ты осознавала, чем рискуешь: там, под водой, я – далеко не главная опасность.

И тут до Лизаветы дошло: несмотря ни на что, она не видела в Ладе водяного. В ее глазах он был прежде всего обманщиком, дурным мальчишкой, но не владыкой озера. Даже когда он говорил об утоплении, его слова казались не более чем грубой шуткой.

Но водяные были способны на убийство. В сказках они утягивали под воду за малейшую провинность, могли управлять погодой, путать мысли, превращать жизнь в не прекращающийся кошмар. И пускай Лад по уговору никак не мог навредить Лизавете, оставались еще Инга и Ольга, кем бы они ни были.

– Правильнее было бы назвать Навь царством природы, – продолжал Лад, не подозревавший, куда Лизавету завели ее мысли. – Бог-Отец приглядывает за людьми на протяжении всей их жизни, а Мать-Природа – в посмертии. Она решает, как ты продолжишь свой путь: обернешься ли деревом, продолжишь жизнь духом или уйдешь дальше.

– Уйдешь дальше?

– Не спрашивай: я не знаю, куда. Я ведь остался.

Невесть откуда налетел порыв ветра, холодный, пробирающий до костей. Лизавета поежилась, обняла себя за плечи, стараясь унять дрожь. Она и не думала, что короткий разговор с Ладом подтолкнет ее к открытию тайн мирозданья.

– В Нави не место живым людям. Твое присутствие нарушит равновесие, которое поддерживают сама Мать-Природа и мы, ее верные слуги. Нарушенное равновесие, в свою очередь, стремится к восстановлению любыми путями, а это значит, что сама природа попытается тебя убить. Готова ли ты к такому?

Конечно, она не была готова! Лизавета не собиралась умирать ни сейчас, ни в ближайшие три года, ни в ближайшие полсотни лет. Но не собиралась она и отступаться.

– Да, – солгала Лизавета, лишь бы посмотреть, как Лад изменится в лице.

Уверенность с него смыло, словно волною.

– Ты ведь дал моему отцу обещание, что со мной ничего не случится, пока я в твоих владениях, – продолжала она, доставая последний козырь из рукава. – Так что вопрос не в том, боюсь ли я чего-то и готова ли. Вопрос в том, сможешь ли ты одновременно сдержать два данных слова. Сможешь?

Вновь ветер. Небо понемногу начало затягивать сизыми тучами, солнечный свет померк. Озеро преобразилось: уютное пристанище превратилось в жуткое, мрачное место. Вода потемнела, рыбешки затаились. Даже птицы не пели, словно прислушивались к разговору.

– Я-то смогу, – медленно проговорил Лад. – Но ты об этом пожалеешь. Я ведь не шутил и не угрожал, Лизавета: Навь не принимает живых. Чтобы проникнуть туда, тебе придется умереть. Ненадолго, мы сможем тебя спасти. Но ощущения будут… незабываемыми.

Лизавета сглотнула.

– Могу себе представить.

– Неужто? – Лад вдруг обернулся. – Ты когда-нибудь тонула? Твои легкие когда-нибудь горели от того, что их заливает вода? Тебя трясло, гнуло, а сердце билось столь сильно, что в ушах не было слышно ничего, кроме этого непроходящего шума?

Он говорил, а Лизавету пробирала дрожь, и уже не от ветра. Она думала, Лад пугал ее прошлой ночью на озере. Думала, он выглядел угрожающим сегодня, когда рассказывал о Нави. Но все это было мелочью по сравнению с тем, что она слышала прямо сейчас.

– Когда мне придется сделать это с тобой, помни: ты сама попросила.

Лизавете потребовалось время, чтобы вспомнить, как говорить.

– Хорошо, – наконец выдавила она. – Я запомню.

Она встала. Разговор получился недолгим, но определенно тяжелым: поднимаясь, Лизавета почувствовала слабость в ногах и чуть не запнулась. Она видела, как Лад едва заметно вздрогнул – словно хотел подать ей руку, но в последний момент удержался.

Значит, так все будет между ними теперь?

– Но, знаешь… – Лизавета облизнула пересохшие губы.

Лад повернул голову, вновь посмотрел на нее снизу вверх, но теперь не извиняясь, а равнодушно. Если бы не этот взгляд, она не решилась бы продолжить и просто ушла, но он подстегнул что-то в ней, заставил усилием воли расправить плечи.

– Я хочу, чтобы ты тоже кое-что помнил, Лад. Ты это начал.

* * *

Остаток дня и все следующее утро Лизавета провела с отцом. Это было тяжелое время: ей приходилось улыбаться, притворяясь, что ничего не случилось, в то время как мысли вновь и вновь возвращались к последнему разговору с Ладом. Подходя к нему, она рассчитывала, что они останутся пускай не в добрых, но хотя бы в теплых отношениях – достаточных для того, чтобы спокойно поселиться под водой и постепенно выведать все необходимое. Но все обернулось, как обернулось, и теперь Лизавета понятия не имела, чего ждать.

– Все в порядке, Лизонька? – от отца не укрылось ее состояние.

Несколько раз он пытался завести разговор, но Лизавета отделывалась усталой улыбкой. Она говорила, что ей жаль так скоро прощаться, и во многом то была правда. Она говорила, что события последних дней измотали ее, и эти слова тоже не были ложью. Однако отец знал ее всю жизнь и видел, что Лизавета открывает не все.

А как сказать, что умудрилась разругаться со своим единственным шансом на спасение?

Неудивительно, что ночью Лизавета плохо спала. Несколько раз она просыпалась от кошмаров, которые толком не помнила. От них сохранились лишь смутные, подернутые дымкой образы: черные воды озера, затянутые нитями водорослей; чьи-то длинные пальцы в черных перчатках; темное небо с бельмом там, где должна была сиять луна.

Каждый раз Лизавета подскакивала в холодном поту и не могла объяснить себе, что именно ее напугало. Может, снилось, как она тонула в озере – ведь именно это ей вскоре и предстояло?

Поутру она чувствовала себя разбитой. Холодная вода и припарки не избавили от темных кругов под глазами, и пришлось выходить как есть: помятой, потерянной, сомневающейся в собственной правоте.

При виде отца Лизавета чуть не расплакалась. Он стоял возле телеги, сгружая провизию, и в свете солнца выглядел таким… домашним, обычным. На краткий миг отец вновь показался Лизавете непоколебимым, столпом и оплотом.

А потом отец обернулся, и усталость в его глазах напомнила, почему Лизавета должна была остаться одна.

«Пришло мое время защищать тебя», – подумала она, пряча лицо на отцовском плече. Объятия были теплыми, успокаивающими, пускай и прощальными. Они продлились чуть дольше положенного: никто не хотел отпускать первым, никто не хотел уходить. Но наконец Лизавета коснулась отца в последний раз – и отступила.

– Будь осторожен в дороге, – напутствовала она, будто взрослая.

– Не волнуйся, уж себя как-нибудь сберегу, – отвечал он, мягко гладя ее по щеке. – Но ты тоже обещай, что будешь осторожна.

– Даю слово, – и ведь даже не соврала: самое опасное она уже сделала.

Отец улыбнулся, грустно и одновременно нежно. Напомнил про обещание писать каждую неделю, а то и чаще, – Лизавета заверила его, что письма не заставят себя долго ждать.

– И еще, – отец уже сидел на козлах, но никак не хотел умолкать.

– Езжай уже, – Лизавета перебила, но не грубо, с улыбкой. – Со мной все будет в порядке. Ты же говорил: водяной пообещал тебе это, а они всегда исполняют обещания.

Отец после короткой заминки кивнул. А потом дернул поводья, и лошади медленно сдвинулись с места.

Лизавета провожала его взглядом до тех пор, пока телега не превратилась в крошечную точку на горизонте. А потом закрыла глаза и впервые с его приезда позволила себе тихонько заплакать. Совсем чуть-чуть – всего две-три слезинки скользнули по щекам, и вот она уже утерла глаза, подобралась. Стало немного легче.

– И куда ты теперь?

Конечно, то оказался Добрыня. Мысленно Лизавета поблагодарила его за то, что он не обратил внимания на ее раскрасневшиеся глаза, не сказал ни слова о пережитом прощании.

– Вы уже знаете, да? – спросила она, прищурившись.

– Понятия не имею, – не моргнув и глазом, соврал он.

«Мне бы так научиться», – мимоходом подумала Лизавета.

– Тогда для вас и Любавы – я отправилась на прогулку. Возможно, она затянется, и я решу переночевать в избушке на другом берегу озера: мне уже доводилось там бывать, Ольга была на диво гостеприимна и вряд ли на этот раз откажет. Можно сказать, я уверена, что она не откажет.

– Даже так? На моей памяти это первый раз, когда она так мила с чужаками.

– Мне кажется, я для нее не чужая. – Лизавета заколебалась, стоит ли говорить дальше, но потом махнула рукой.

Добрыня хмыкнул.

– Лад всегда был для нее как непутевый сын.

– Я думала, скорее как вечно досаждающий младший брат.

– У них для этого не такая маленькая разница в возрасте. – Лизавета нахмурилась, и Добрыня, похоже, счел должным продолжить: – Ты же понимаешь, что они выглядят моложе, чем есть на самом деле?

– Это сложно принять, – помедлив, проговорила она.

– Легче, когда ты видишь, как одна из них не взрослеет.

Лизавета бросила на Добрыню быстрый взгляд.

– О ком вы?

– Об Инге, – подсказал он. – Она выглядела точно так же, когда я был ребенком. Помню, как она иногда проносилась мимо нашего дома: платье развевается, две косички за плечами. Мальчишки с удовольствием с ней играли, она казалась своей, какими кажутся все девчонки до поры до времени. Меня, правда, с собой не брали – я тогда еще слишком мелким был.

– Вы? Мелким?

– Мне лет пять было, а ей… Не знаю, может, тринадцать.

Сейчас Инге можно было дать примерно пятнадцать лет.

– И что с ней случилось?

– Не знаю, – ответ Добрыни разочаровал Лизавету. – Я же говорю, что был в те времена совсем ребенком. Помню, в какой-то момент она исчезла с улиц. Ее родители уехали из деревни всего через пару недель, даже заходили к моим попрощаться. Но почему они вдруг решили все бросить…

Похоже, ему, как и Лизавете, приходилось лишь строить догадки. Хотя кое-что она теперь знала точно: если Инга оказалась частью Нави, значит, примерно в пятнадцать она умерла – судя по всему, на том самом озере, куда теперь предстояло отправиться самой Лизавете.

Глава 10

Она ожидала встретить у воды Лада, а потому заколебалась, завидев женский силуэт на фоне голубого неба. Ольга стояла, глядя куда-то вдаль, и не шелохнулась, даже когда Лизавета приблизилась. Пришлось покашлять, привлекая внимание.

– Ты знаешь, что духи воды могут почувствовать ее где угодно? – протянула Ольга в ответ своим глубоким певучим голосом. – Каплю росы, одинокую слезу, прокатившуюся по щеке?

Лизавета нахмурилась, не понимая, к чему она клонит. Ольга милостиво разъяснила:

– В людях очень много воды. Поэтому ни один человек не сможет подкрасться к кому-то вроде меня или Лада.

С этим можно было бы поспорить, памятуя об изумленном взгляде, каким сам Лад встретил Лизавету совсем недавно. Однако вместо того, чтобы усомниться в словах Ольги, Лизавета засомневалась в себе: не позволила ли она Ладу в очередной раз обвести себя вокруг пальца?

– Пожалуй, из всех нас лишь духи огня наименее защищены, – не дождавшись ответа, Ольга все-таки повернулась. – Вероятно, поэтому Мать-Природа наградила их столь разрушительными способностями. Они могут по щелчку пальцев уничтожить этот лес, деревню, при желании – даже осушить озеро, хотя тут надо постараться. Интересно, что бы ты делала, если бы решила пробраться в Навь с помощью одного из них?

Теперь стало очевидным: Ольга сердилась. Хотя до сих пор она обращалась с Лизаветой по-матерински мягко, та не удивилась. Ей казалось, что Ольга с самого начала была не сказать, чтобы рада ее появлению.

– Вы хотите сказать, что мне там не место.

– Я прямо это говорю, – возразила Ольга. – Живых людей не должно быть в Нави: это опасно и для тебя, и для нас.

– Для вас? Почему?

– А почему, как ты думаешь, мы скрываемся от людей?

Вопрос удивил Лизавету. До тех пор, пока он не прозвучал, существование духов в стороне от человечества казалось ей чем-то естественным, прописанным в самых основах мироздания. Но теперь Лизавета задумалась – а действительно, зачем держаться в тени могущественным созданиям, способным сжигать дотла целые деревни?

– Потому что нет никого страшнее, чем испуганный человек. – Ольга улыбнулась, столкнувшись с недоверчивым взглядом. – Подумай: что делают люди с тем, чего очень боятся? Что ты сама сделаешь с пугающим тебя пауком?

– Попрошу… – Лизавета не договорила.

– …убить, – закончила за нее Ольга. – Люди уничтожают все, что вызывает у них страх и непонимание. Нет, конечно, есть еще те, кто пытаются все чужеродное покорить. Но если не получается, все равно уничтожают.

Лизавета не нашлась, что на это возразить. На ум, как назло, шли худшие из возможных примеров. Вспоминались воинственные племена, которые обращали в рабство. Опасные животные, на которых объявляли особенно ожесточенную охоту. Или насекомые, пойманные и пришпиленные булавками к ткани.

– Лад совершил опасную глупость, когда притащил тебя в наш дом. Он поддался своей гордыне, отказался признать ошибку и подставил всех нас. Стоит твоему отцу решить, что ты здесь в опасности; стоит тебе по возвращении отсюда хотя бы ненароком проговориться, где ты была; стоит тебе самой как следует испугаться и попытаться сбежать… – Ольга покачала головой. – Достаточно одной искры, чтобы испортить все, что мы построили.

– Даю слово, я…

– Но ты не можешь ничего обещать! – она не повысила голос, но Лизавета чувствовала себя так, будто на нее накричали. – Ты даже не представляешь, что тебе доведется увидеть, с чем предстоит столкнуться. Как ты можешь быть уверена в том, что наша жизнь не повергнет тебя в ужас? Что она не вызовет отвращения, ощущения чудовищной неправильности? Что ты захочешь уничтожить все, что нам дорого?

– А если я дам обещание? – выпалила Лизавета в ответ. – Такое же, как Лад дал моему отцу? Поклянусь не рассказывать о вас никому, кто ничего не знает?

– Это было бы очень хитрое обещание.

– И что же в нем хитрого?

– То, что все люди и так знают о мавках, русалках и водяных. Вы же рассказываете о нас сказки, пугаете нами детей по ночам.

– Ладно, а если я не расскажу никому, кто в вас не верит?

– Так лучше, – согласилась Ольга. – Но ты уверена, что готова такое обещание дать?

– Да, – Лизавета сама удивилась тому, что не поколебалась с ответом.

Но ее поспешность оказалась неожиданно к месту. Черты лица Ольги вдруг смягчились. Улыбка из острой и насмешливой стала доброй, как будто сочувствующей. Так же она улыбалась в то единственное утро, что они провели вместе.

– Не нужно. Твоей готовности вполне достаточно.

Вновь отвернувшись, Ольга решительно шагнула к озеру и коснулась ладонью воды. Та сразу пришла в движение – пошла мелкой рябью, как от сильного ветра. Вот только ветра не было.

– Это верный способ, если хочешь призвать духа воды. Прикоснись к ней и подумай о нем. Просто хорошенько представь, и он…

Поверхность озера взорвалась брызгами, являя светловолосую макушку. Лад отряхнулся, словно собака, и широким шагом направился к берегу.

– …тотчас же явится, – договорила Ольга, проводя ладонью над платьем, разукрашенным водою в мелкий горох: оно высохло почти сразу.

– Какой разброс умений: топить и сушить вещи, – ляпнула Лизавета, и тут же втянула голову в плечи, опасаясь возмездия.

Вопреки ее ожиданиям, Ольга лишь усмехнулась.

– Ну что? – Лад, высушив свою одежду, повернулся к ней с вопросом во взгляде. – Что ты думаешь?

Ольга похлопала его по плечу.

– Твоя девочка прошла проверку. Мы проведем ритуал.

Лад выглядел так, будто очень хотел чертыхнуться. Но в присутствии Ольги он всегда вел себя более сдержанно – как шкодливый мальчишка, за спиной которого стоит строгая, величавая мать. Из-за этого Лизавете казалось, что история, рассказанная им в первый день знакомства, отчасти правдива: Ольга вполне могла вырастить его, помочь освоиться в мире, только не в обычном – в волшебном.

– Ты готова, маленькая купчиха? – Теперь эта величавая женщина, бывшая, возможно, древнее леса, простиравшегося на другом берегу, собиралась помочь Лизавете.

Та решительно кивнула, толком не думая: так было проще не испугаться.

– Хорошо. Но должна предупредить: ритуал тебе предстоит не из приятных.

– Мне нужно утонуть, я помню, – вот уж о чем говорить совсем не хотелось.

Ольга, однако, покачала головой:

– Если бы только это.

Она снова вернулась к воде, повторила призыв. Лизавета наблюдала с легким недоумением: кого еще ей понадобилось приглашать?

Оказалось, что Ингу. Она выскочила из озера, недовольно отплевываясь и тряся головой, словно в ухо забилась вода. Каждое движение сопровождалось опасным звоном – отирая одной рукой лицо, в другой Инга пыталась удержать сразу два полных стакана. Задача выглядела заведомо провальной, но она каким-то чудом справлялась.

– Нельзя было разом обоих позвать? – поинтересовалась она, впихивая посуду Ольге. – Или Ладу все дать?

– Нельзя, – отрезала та, заставив Ингу замереть. Теперь неудовольствие ее выражали лишь скрещенные на груди руки. Взгляд, однако, не казался расстроенным или обиженным – так и шнырял вокруг, перескакивал с Лизаветы на Лада, наполняясь все бо́льшим интересом.

Похоже, Инге не рассказали о решении Лизаветы. Только этим объяснялось, почему сейчас губы ее сложились в удивленное «о».

– Так ты, выходит, станешь одной из нас?

– Надеюсь, не совсем, – Лизавета нервно усмехнулась: мысль о превращении в русалку ей претила.

– О-о-о, – теперь Инга действительно издала этот звук. – Вы собрались обмануть Навь?!

Лад поморщился.

– Давай, прокричи погромче.

Инга ухмыльнулась. Она деловито шагнула в сторону редкого леса, устроилась на траве и, прислонившись спиной к одному из деревьев, уставилась на берег, словно на сцену.

– Вы продолжайте, не обращайте на меня внимания.

Лизавета резко отвернулась. Ей не понравилось, что важный момент в ее жизни стал для Инги поводом развлечься.

Ольга, впрочем, тоже не выглядела довольной.

– Мне казалось, мы это уже обсуждали, – проговорила она вкрадчиво. – Смерть, чья бы она ни была, требует уважения.

– Так ваша девчонка вроде бы умирать не собирается.

– Тем не менее, она встанет на порог Нави. Для человека это опаснее, чем выскочить перед несущейся во весь опор лошадью. Имей совесть: встань и помоги. Либо уходи и не путайся под ногами.

Вопреки ожиданиям, Инга выбрала первое.

– И что же мне делать?

– Подержи. – Ольга вернула ей стакан с чем-то мутным, второй же, с прозрачной жидкостью, протянула Лизавете. – А ты умойся этой водой.

Лизавета решила не задавать вопросов и не пытаться спорить. Щедро плеснув водой на ладонь, она тщательно отерла лицо, шею – все, до чего смогла дотянуться.

– Выплесни остатки на голову. Лишним не будет.

– Зачем это? – как ни странно, вопрос задала Инга.

– Чтобы Навь ее приняла, – откликнулась Ольга так, будто это что-нибудь объясняло. Инга и Лизавета уставились на нее с одинаковым недоумением. – Вы же помните сказку про Бабу-Ягу? Хотя, конечно, помните, о чем это я…

Она улыбнулась.

– В сказках Баба-Яга всегда кормит и моет молодца, отправившегося в путешествие за своею царевной. Но знаете ли вы, почему она это делает? – Ольга выдержала гнетущую паузу. – В действительности избушка Бабы-Яги стоит на границе между Явью и Навью. За ней пролегает мир мертвых, в котором царевичу нет места. Но его можно спрятать: сделать так, чтобы он пах, словно мертвец. Поэтому она умывает его мертвой водой и кормит мертвой едой. Если бы Яга этого не сделала, на царевича напали бы, стоило ему переступить порог ее избушки. И напал бы кто-нибудь похуже Кощея.

Лизавета сглотнула и уже без сомнений опрокинула на себя содержимое стакана. Вода живо побежала за шиворот и по лицу, заставляя закрыть глаза.

– Лучше не открывай, – неожиданно посоветовала Инга.

– Почему?

Вместо ответа у Лизаветы забрали опустевший стакан и сунули следующий. Лизавета не успела разглядеть, что в нем было, так что с опаской взвесила его в ладонях. Тяжелый.

– Тебе нужно все выпить, – наставляла Ольга.

– Залпом, – добавила Инга.

Почему-то Лизавета не усомнилась, что к ней следует прислушаться.

Не открывая глаз, она глубоко вдохнула, словно собиралась нырять уже сейчас, и поднесла стакан к губам. Невольно помедлила – мысль о том, что внутри может быть отрава, промелькнула на грани сознания, но тут же была задвинута подальше. Лизавета запрокинула голову и выпила то, что велели.

И тут же закашлялась. Жидкость оказалась отвратительной на вкус, отдающей плесенью. Густая, она как будто связала язык и встала поперек горла – горечь засела глубоко внутри и никак не хотела проходить. Лизавета ощущала ее послевкусие при каждом вдохе, при попытке заговорить.

– А можно запить? – просипела она, подозревая, каким будет ответ.

– Нет, – отрезала Ольга. – Но не волнуйся, скоро станет не до того.

Сердце Лизаветы ушло в пятки.

– Пора?

– Пора, – вместо Ольги ответил Лад.

Он встал рядом, протянул руку, словно кавалер на балу. Мысли об этом заставили Лизавету вспомнить их танец у озера.

– Не бойся, – по-своему истолковав ее промедление, проговорил Лад. Голос его звучал мягко, успокаивающе. – То, что я рассказывал тебе… Я пытался тебя напугать.

– Только не говори, что тонуть – самый приятный опыт на свете.

– Нет, – он коротко засмеялся, но в смехе том не было веселья. – Но все быстро пройдет.

Скрепя сердце Лизавета вложила свои пальцы в его ладонь и последовала за водяным к озеру. Она думала, что они снова пойдут по воде, но нет – холодная, та сначала коснулась носков ее туфель, затем лизнула щиколотки, заставила ткань юбки прилипнуть к голеням. Мурашки побежали по коже снизу вверх, от спины к задней части шеи. Волосы на затылке зашевелились.

Когда вода оказалась у самых ключиц, Лизавета судорожно вдохнула. Лад, ощутивший ее волнение, остановился и обернулся. На губах его застыла улыбка, обещавшая приятную прогулку, лишенную всяких опасностей, – самая лживая улыбка на свете.

– Не бойся, – повторил он, словно это могло помочь, и опустил руки на ее плечи.

Лизавета не успела моргнуть, как оказалась в крепких объятиях. Будь это любой другой день или место, она оттолкнула бы Лада и возмутилась, но сейчас она нуждалась в тепле этих рук. Рук, утянувших ее прямо под воду.

Все было именно так, как пугал Лад. Пускай она думала, что привыкла к холодной воде, это оказалось неправдой – стоило нырнуть, и мороз ужалил все тело иголками. Жидкость хлынула всюду, веки непроизвольно сомкнулись, пальцы сжались сильнее. Горло и грудь сдавило – воздуха отчаянно не хватало, но она держалась, сжав зубы и помня о том, что стоит открыть рот, и…

Она все же вдохнула и с удивлением обнаружила, что под водой можно расплакаться. Нужно только испытать достаточно боли и страха.

А Лизавета боялась. До нее вдруг дошло, что все взаправду. Она и впрямь почти умирает. Еще чуть-чуть – и воздух в ее груди весь обратится водой и тело пойдет ко дну. Мысли этой хватило, чтобы затрепыхаться, попытаться вырваться, выплыть…

Лад держал крепко. Озеро не собиралось ее отпускать.

Сама же Лизавета слабела. Руки уже перестали слушаться, повисли безвольными плавниками. Голова опустилась Ладу на грудь, глаза слегка приоткрылись. Сквозь мутную воду она увидела вьющиеся тени водорослей и отсветы солнца, казавшиеся тут чем-то мистическим, невозможным. Но потом и они, и все остальное обратилось во тьму.

Глава 11

Лизавета вскочила, тяжело дыша. На мгновение ее легкие сжались, будто стремясь избавиться от воды, но вместо этого наполнились благословенным воздухом. Она замерла – лишь грудь поднималась и опускалась, сначала пугающе быстро, но затем все медленнее и медленнее.

– Ага, все-таки выжила.

Вздрогнув, Лизавета резко повернула голову. У широкой постели на простом деревянном стуле с книгой в руках сидела Инга. Постное выражение ее лица прямо говорило: «Меня заставили присматривать за тобой, и это было самое скучное занятие в моей жизни».

– Доброе… утро, – не зная, что сказать, ляпнула Лизавета.

– День, – сухо поправила Инга. – Привыкай: под водой довольно темно.

«Под водой», – повторила про себя Лизавета, словно надеясь, что это поможет уверовать в случившееся. Несмотря на хождение по воде, чужие слова и еще до ужасного яркие воспоминания об утоплении, часть ее все еще думала: это просто сон. Долгий, кошмарный сон.

– Мы правда под водой? – чувствуя себя очень глупо, переспросила она.

Инга предсказуемо закатила глаза.

– А где еще, по-твоему, могут жить мавки?

Так вот, кто она. Лизавета по незнанию предположила, что Инга с Ольгой – русалки, хотя те и не были похожи ни на какие сказочные образы. Мавки не очаровывали людей чудесными голосами – они вовсе не пели; в них не было неземной красоты – хотя неземного и хватало с лихвой. В полумраке, когда на лица ложились тени, Инга могла даже показаться пугающей с ее слишком светлой кожей и странными, глядящими в душу выцветшими глазами.

– Ладно, – той, похоже, надоело молчание. – Ты очнулась, жива, не падаешь в обморок или что там люди обычно делают. Значит, я могу наконец-то идти…

– Постой!

Лизавета выпалила, не подумав. Она была уверена, что Инга лишь отмахнется, ведь общество наивной девицы ее вряд ли интересует, – но та остановилась. Лизавета могла лишь предполагать, чем пригрозила ей Ольга, чтобы сделать такой покладистой.

– Ты не могла бы, – сказать следующее оказалось труднее: – не оставлять меня одну?

– Почему? Боишься темноты? – язвительность Инги, похоже, не поддавалась истреблению даже при помощи самых изощренных наказаний.

– Нет. Просто… я под водой.

– Как и все мы. Но, вообще-то, прямо сейчас ты надежно от нее защищена. Лад подготовился к твоему прибытию, хотя твой визит его и не особо обрадовал.

Лизавета выпрямилась, поджала губы, посмотрела уже не растерянно, а решительно, исподлобья.

– Я понимаю, что ты прекрасно себя здесь чувствуешь. Но я оказалась в таком положении впервые и, мне кажется, могу чувствовать себя здесь неуютно.

Впервые в глазах Инги забрезжила толика интереса.

– Можешь, – неожиданно согласилась она. – Я в свои первые дни тоже испытывала… неудобство. Темно, тихо, заняться нечем. Даже читать начала.

Она подняла руку, в который держала небольшой томик. Только сейчас Лизавета смогла прочесть его название:

– «Сказ о Петре и Милаве»? – она не поверила своим глазам.

Инга посмотрела на книгу так, словно видела ее впервые.

– Да. А что?

Лизавета замялась. Не могла же она сказать Инге, что не ожидала, будто такая легкомысленная и даже грубоватая девица сможет понять нежную и, страшно сказать, чувственную историю любви!

Но Инга, похоже, прочла все по ее лицу.

– Думала, мы тут все деревенщины, которые и читать-то не умеют?

– Нет! Просто не представляла тебя с таким романом в руках.

– Что ж, за правду спасибо, – усмехнулась Инга. – А вообще, ты не смотри, как я выгляжу. На самом деле мне далеко не пятнадцать: было время и научиться читать, и заставить Лада доставать мне новые книги.

Точно, об этом Лизавета забыла. Трудно было смотреть в столь юное лицо и думать, что перед тобой сидит кто-то вдвое, а то и втрое старше.

– Ничего, привыкнешь, – Инга ответила и на этот взгляд. – В какой-то момент просто перестаешь обращать внимание на внешность: смотришь только, как человек говорит или ведет себя. Дай себе время.

– Сейчас скажешь, что ты тоже не могла осознать, сколько Ольге лет?

– Ольге-то? Нет, с ней сразу все было ясно – она пугала меня до чертиков.

Лизавета не смогла скрыть понимающий смешок. Интереса во взгляде Инги стало немного больше.

– У меня были проблемы с Ладом. Он мало того, что выглядит лет на семнадцать, он и ведет себя так же, – она махнула рукой, очерчивая силуэт Лизаветы. – Ты уже могла ощутить эту его дурость на себе.

– Ты тоже на него злишься? Как Ольга?

Инга вздохнула. Помялась, переступив с ноги на ногу.

– Мы не злимся. Просто раздражает, когда тебе всегда говорят, что ты младшая, а на деле все глупости совершает тот, кто должен нас защищать.

– Защищать? Но от чего?

– Он ведь водяной. Глава озера, повелитель вод, защитник природы. По-хорошему, он должен за всем тут приглядывать. Наказывать тех, кто портит воду и не следует правилам; поощрять тех, кто приносит дары и с уважением относится к озеру. А не творить ерунду, которая ставит всех нас под угрозу.

– Я не причиню вам вреда, – Лизавета словно продолжала недавний разговор с Ольгой. – И мой отец тоже. Даже если мне что-то придется не по душе, я ни за что не расскажу ему. Я уже говорила, что готова…

– …поклясться, да. Ольга нам все рассказала, пока ты была без сознания.

– Но ты мне не веришь и поэтому ведешь себя так, будто я ваш враг?

– Если бы я действительно так думала, то все было бы по-другому, – на мгновение тон Инги переменился настолько, что Лизавета мигом поверила. – Прямо сейчас ты скорее… обуза. Я не понимаю, зачем ты здесь и что с тобой делать. А еще тебя, вероятнее всего, повесят на мою шею: Ольга редко заходит под воду, Лад же явно собирается тебя избегать.

– Почему?

– Ты – живое напоминание о его ошибке. А он терпеть не может ошибаться.

После этих слов Инга все же ушла – словно хотела подчеркнуть, что не собирается обсуждать Лада за его спиной. Лизавета не нашла в себе сил вновь попытаться ее остановить: слишком уж потрясло ее услышанное. Спускаясь на дно озера, Лизавета надеялась создать хотя бы видимость прежних теплых отношений и иллюзию комфорта на время поисков решения. Теперь же оказалось, что Ольгу и Лада она видеть почти не будет, зато получит в надсмотрщики ершистую Ингу. Можно было, конечно, попытаться увидеть в таком положении плюсы. В конце концов, у нее будет больше возможностей остаться одной и изучить каждый уголок этого… А кстати, где она оказалась?

До сих пор Лизавета не могла толком оглядеть комнату: кровать от остального помещения отделяла высокая плотная ширма. Со своего места девушка видела разве что прикроватную тумбочку, приставленный рядом стул, а еще – край комода из темного дерева. Через ширму кто-то заботливый перекинул светлое платье: сама Лизавета была в одной лишь сорочке и очень надеялась, что к ее переодеванию были причастны только Инга и Ольга, а не кто-то чужой.

Она осторожно спустила ноги с кровати. Казалось, колени подогнутся, стоит попробовать встать – но обошлось. Хотя она чувствовала слабость: на мгновение у Лизаветы даже закружилась голова, но это быстро прошло. Убедившись, что твердо стоит на ногах, она подошла к ширме и переоделась, с удивлением обнаружив, что платье было пошито по последней городской моде: с квадратным декольте и завышенной талией, обозначенной тесемкой цвета чистого золота. В нем Лизавета сразу почувствовала себя лучше – такая одежда была привычнее сарафанов. Так что из-за ширмы она вышла с гордо поднятой головой – и сразу прильнула к единственному в спальне окну.

Зрелище за ним было волшебным. Но не настолько, как могла ожидать Лизавета. Ее взгляду не предстали виды подводного города, построенного из затонувших кораблей, она не заметила резвящихся в голубоватой воде русалок, то и дело скрывавшихся в зарослях разноцветных водорослей. Нет – за окном простиралось обыкновенное озерное дно, устланное чем-то похожим на мох. Но смотреть на него в окно было опытом поистине удивительным.

С восторгом Лизавета вглядывалась в воду – не прозрачную, как она представляла, а мутную, словно подернутую зеленоватым туманом. Сквозь него с трудом, но все же удавалось рассмотреть водоросли. Каких только тут не было: одни походили на еловые ветви, растущие прямо из-под земли; другие напоминали папоротник, но со светлыми толстыми стеблями. Еще там была высокая, в человеческий рост трава, постоянно находившаяся в движении. Она, как и все вокруг, то колыхалась, то льнула к земле, то словно бы отшатывалась от проплывающих мимо рыб.

Навь, это названное царство мрака и смерти, на деле дышала жизнью.

Сюда добирался даже солнечный свет. Он причудливо рассеивался и преломлялся в воде, оставляя на дне, полу и стенах колеблющиеся тени. Отблески его мягко ложились Лизавете на кожу, саму ее превращая в подрагивающую иллюзию – уже не в человека, но еще и не в духа.

В необычном свете волшебной казалась даже мебель. Спальня оказалась обставлена просто, но всем необходимым: помимо кровати, тумбочки и комода здесь было и старомодное бюро, и маленький изящный столик для чаепитий. Последний несколько выбивался из скромного убранства комнаты, отчего Лизавета невольно задумалась – а не это ли имела в виду Инга, говоря, что Лад готовился к ее появлению?

Мысль о том, что он, возможно, старался сделать ее пребывание под водой удобным, смягчила сердце Лизаветы. Она вспомнила, как Лад поддерживал ее перед погружением, как старался приободрить – и почувствовала легкий укол вины. Пускай он сам обманул ее, но стоило ли уподобляться?

Нет, им нужно поговорить, примириться. Едва подумав об этом, Лизавета шагнула к двери – но замерла на пороге, распахнув ее. Там, в коридоре, властвовала темнота. Даже привыкшая к полумраку собственной спальни Лизавета с трудом могла различить темные прямоугольники дверей и развешанные на стенах картины. Она обернулась, но нет – в ее комнате не нашлось даже обыкновенной свечи.

Пришлось идти почти на ощупь, вздрагивая от малейшего шороха. Гнетущую атмосферу усугубляло то, что поблизости не оказалось ни души. Лизавета могла только гадать, куда подевалась Инга или где искать Ольгу и Лада. До нее не долетали их голоса, из-под дверей в темноту коридора не пробивалось и лучика света. Шаги Лизаветы гулким эхом отдавались во мраке, создавая ощущение, будто кто-то следует за ней – несколько раз она даже оборачивалась, надеясь и одновременно боясь кого-то увидеть. Но никого не было.

Вздохнуть спокойнее Лизавета смогла, лишь когда впереди забрезжил мягкий свет. Она ускорила шаги, стремясь выбраться из сдавливающего коридора, и через пару мгновений уже ступила в просторную гостиную с изящными диванчиками и креслами, чайными столиками и пианино в дальнем углу. Правда, Лизавета никак не могла представить Ингу и Лада, проводящих тут вечера за беседами и музицированием.

«Зачем им вообще такой большой дом?» – ненароком подумала она.

А дом и впрямь был огромным, почти как у сестер Соловьевых. За гостевым крылом следовала череда гостиных, большая часть которых строилась анфиладой – комнаты плавно перетекали друг в друга, похожие как две капли воды. Отличалась только цветовая гамма: оформленная в кремовых тонах зала сменялась зеленой, а та переходила в голубую.

Зеленая гостиная понравилась Лизавете больше всего. Угловая комната утопала в приглушенном свете, выгодно подчеркивающем весенние оттенки, торжествовавшие здесь во всем – от обрамлявших окна штор до приземистых диванов с элегантно изогнутыми ножками, крашеными под бронзу. Лизавета не сомневалось: если ей суждено провести во владениях водяного обещанные три года, большую часть этого времени она будет обретаться именно в зеленой комнате.

Но сейчас она задерживаться не стала. Воспользовавшись тем, что Инга куда-то подевалась, Лизавета решила поискать в доме сведения о волшебных уговорах и о том, как их нарушать.

Лизавета двинулась дальше – через голубую гостиную в просторный холл, который венчали внушительные входные двери, украшенные искусной резьбой. При виде нее девушка замерла, зачарованная: казалось, прямо на ее глазах узоры складывались в фигуры, которые рассказывали невероятную историю. В дереве не было выточено ни одного человеческого силуэта – лишь чудесные существа.

Завороженная, Лизавета подошла ближе. Прямо перед ней оказалось изображение водяного – от человека его отличали вырезанные на плечах таинственным мастером крошечные рыбьи чешуйки. Водяной сидел на берегу реки и играл на свирели. Прищурившись, Лизавета смогла разглядеть даже хитрую улыбку, изогнувшую уголки его губ.

А кто там рядом? Проследив пальцами волну завитков, изображавших неспокойную реку, Лизавета встретилась взглядом с русалкой. Она сидела у корней раскидистого дуба и расчесывала пальцами длинные, спускавшиеся до пят волосы и, кажется, разговаривала с оседлавшей одну из волн рыбкой… в короне?

Неизвестно, сколько еще Лизавета могла бы разглядывать невероятную дверь, но ей помешали. Из следующей комнаты раздались приглушенные голоса. Не ожидавшая услышать их Лизавета подпрыгнула, резко выпрямилась. На цыпочках подкралась ко входу, прижалась ухом к створке – но, увы! Двери надежно хранили тайны хозяев, позволяя различить голоса, а не слова.

Лизавете ничего не оставалось, как потянуть за дверную ручку: бросать исследование она не собиралась, кого бы ей ни предстояло увидеть. А встретила она…

Ну, это определенно были три женщины. Лизавета подозревала, что не вполне женщины, хотя не заметила у них ни хвостов, ни чешуи.

– Кхм. Простите, если помешала.

Незнакомки сидели за столом, затянутым темным сукном, и играли в карты. Мачеха Лизаветы считала такое увлечение не подходящим для состоятельных купеческих дочерей и жен, поэтому та не могла даже представить, что за игра разворачивалась между женщинами и какая из них выигрывала. Поняла лишь, что прервала действо в самом разгаре: в руках у каждой участницы еще было достаточно карт.

– Ничего, – та, что сидела лицом к двери, милостиво кивнула. – Мы занимались этим уже столько раз, что не расстроимся, если нас вынудят прерваться. И так ведь понятно, кто выигрывает, верно?

– Верно, – в тон ей ответила другая женщина, сидевшая к Лизавете боком. По голосу было очевидно: мнения о победителе у нее и соперницы кардинально расходятся.

Последняя незнакомка – Лизавета видела лишь ее спину, – к спору присоединяться не стала. Вместо этого она запрокинула голову, чтобы посмотреть на незваную гостью.

– Здравствуй. А ты кто?

И тут Лизавета поняла, что понятия не имеет, как правильно ответить.

– Это наша гостья, – от неловкого положения Лизавету спасла Ольга.

Она появилась из двери напротив, ведущей в еще не изученную Лизаветой часть дома, и как будто не удивилась, увидев незнакомок в компании «маленькой купчихи».

– Можете звать ее Лизой. Уверена, вы поладите.

Лизавета поразилась: обычно Ольга не сокращала ее имя.

Ольга выразительно посмотрела на нее в ответ, всем своим видом призывая не задавать вопросов и не спорить. Чувство противоречия мигом всколыхнулось в груди, но Лизавета наступила ему на горло: хватило ссоры с Ладом.

– Да, – она кивнула под немигающим взглядом Ольги. – Очень приятно.

– Гордея, Рогнеда и Ингрид, – представила троицу незнакомка, сидевшая к Лизавете лицом. Произнося имена, она поочередно указала сначала на себя, затем на расположившуюся напротив Рогнеду и устроившуюся слева Ингрид.

Внешне они были похожи: русые, светлоглазые, с идеально прямыми носами и высокими острыми скулами. Лизавета не могла не заметить, что у всех них широкие плечи и по-мужски сильные руки. Если бы такое было возможно, она предположила бы, что эти женщины-воительницы.

– Они русалки, – Ольга не стала ходить вокруг да около. – Живут неподалеку, их река протекает через соседний лес. Мы часто ходим друг к другу с визитами.

– Единственное развлечение, которое здесь возможно, – фыркнула Рогнеда.

Она, похоже, была из тех, что за словом в карман не лезут.

– Рада, что ты уже встала, – меж тем продолжала Ольга. – Пойдем, тебе надо поесть. Заодно расскажешь, как себя чувствуешь…

Мавка обошла стол, мягко положила ладонь Лизавете на спину, выпроваживая, а на деле практически выталкивая из карточной. Судя по звукам позади, русалки возобновили игру.

– Почему ты одна? – стоило им отойти на приличное расстояние, негромко поинтересовалась Ольга. – Где Инга?

– Ушла, когда я проснулась. Я не поняла, что мне нельзя было выходить из комнаты, извините…

– Нельзя? – Ольга вскинула брови. – С чего ты это взяла?

– Ну, вы так поспешно увели меня оттуда… – Лизавета быстро оглянулась.

– Ах, это!

Они дошли до зеленой гостиной. Помедлив с мгновение, Ольга жестом предложила Лизавете присесть. Диванчик, который так понравился Лизавете, оказался очень удобным.

– Я не против того, чтобы ты ходила по дому. Просто не хотела, чтобы ты встретилась с русалками раньше времени. Их река пролегает по многим землям, и потому сплетни разносятся быстро.

– Сплетни? – такое Лизавета не ожидала услышать. – Они не похожи на тех, кто станет судачить попусту.

– И в этом их огромное преимущество. – Ольга опустилась в кресло напротив. – Ты думаешь, что встретила хоть кого-то серьезного, открываешь им душу, а наутро обнаруживаешь, что о твоих тайнах знает добрая половина подводного княжества.

– Княжества? Не царства? – удивилась Лизавета.

– А ты думала, под водой будет так же, как у людей? – Ольга снисходительно улыбнулась. – Нет, нами правят князья, по одному на каждый океан. Они ведают близлежащими морями, впадающими в них реками и всяким озером поблизости.

– И водяные им подчиняются?

Лизавета постаралась, чтобы ее голос звучал не слишком заинтересованно – так, праздное любопытство.

На деле же она надеялась выяснить, не может ли князь отменить договор водяного. Вряд ли, конечно, Лизавета встретит здешнего правителя, но знания лишними точно не будут.

– В некотором роде. Князья могут обучать водяных, направлять их, если больше некому. Могут проверять, как идут дела в том или ином водоеме. Могут выбрать из числа водяных наследника – не сына, но княжича.

Ответ оказался не таким, как Лизавета надеялась, а задавать уточняющие вопросы она побоялась. Ольга была весьма проницательной.

– Но забудем об этом. Я ведь правда хотела узнать, как ты себя чувствуешь.

Лизавета подумала, прислушиваясь к себе.

– Нормально. Лучше, чем могла ожидать. Есть легкая слабость, но, полагаю, она к вечеру пройдет. Или к утру – я никак не могу понять, который здесь час.

– Уже полдень. – Ольга кивнула куда-то за спину Лизаветы: та обернулась и увидела висящие на стене деревянные часы. – Сейчас я поймаю Ингу и попрошу ее что-нибудь тебе принести. Подождешь?

– Да, конечно, – было бы глупо просить Ольгу остаться с ней.

В этот момент со стороны спален раздались шаги. С каждым мгновением они становились все громче, пока порог гостиной не переступила Инга – и тут же замерла, словно размышляя: можно ли еще сбежать, или уже поздно.

– Стоит только вспомнить… – Ольга расплылась в опасной улыбке. – Позволь-ка поинтересоваться, почему ты не смогла справиться с одним простым поручением – единственным, которое я отважилась тебе доверить?

Глава 12

Лизавета не знала, что именно сказала в тот день Ольга, но с тех пор Инга проводила с ней едва ли не все свободное время. Не всегда это было приятно: острый язык Инги не сточили бы и водопады. К тому же ее присутствие мешало Лизавете как следует изучить дом и найти… ну, например, записи Лада о том, как тут все устроено.

Хотя, положа руку на сердце, Лизавета с трудом могла представить, как Лад вел бы дневник или скрупулезно составлял энциклопедию посмертной жизни, а если и воображала нечто подобное, то каждая фантазия заставляла ее посмеиваться. Увы, скорее над собой, чем над Ладом.

Прошло всего три дня с момента появления Лизаветы в подводном доме, а она уже начала сомневаться в собственной задумке. Первая обида на Лада и остальных поутихла, а вместе с ней начала угасать и решимость. Вместо нее появились вопросы: она что, правда подумала, что маленькая купчиха, чей жизненный опыт заканчивался на покупке платьев с подружками, могла сбежать от водяного, которому было – сколько, лет сто? Да даже если и пятьдесят: это все равно почти втрое больше, чем стукнуло Лизавете. Втрое больше знаний, изворотливости и обманов.

Иногда она начинала думать, что на самом деле Лад все заранее спланировал. Он мог специально подружиться с ней, втереться в доверие, чтобы после ей стало труднее сбежать. Мог заранее подготовиться и убрать из дома все, что могло подсказать Лизавете способ побега. Он наверняка сумел бы даже подговорить Ольгу и Ингу, чтобы они стали при глупой девчонке сторожевыми псами.

Или не мог?

Сидя в зеленой гостиной с книгой на коленях, Лизавета нет-нет да поглядывала на устроившуюся напротив Ингу. Та задумчиво листала какой-то старый томик и не обращала на Лизавету внимания, позволяя изучать себя сколько душе угодно. Лизавета присматривалась к ней каждую встречу, пытаясь понять, что представляет собой младшая мавка. На первый взгляд она была вспыльчивым язвительным подростком, но в действительности все обстояло намного сложнее. Книги, которые читала Инга, ее умелая осторожность в словах, даже рассказы Добрыни подсказывали: будь мавка рекой, у нее оказалось бы глубокое дно. Увы, у Лизаветы никак не получалось его нащупать.

– Если хочешь что-то спросить – говори, – не поднимая головы, произнесла Инга, перелистывая очередную потемневшую от времени страницу.

На губах ее играла улыбка, что Лизавета сочла добрым знаком. Успех в разговоре с Ингой наполовину состоял из того, чтобы предугадать ее настроение. Если повезет, можно узнать много нового о чудесном подводном мире – так Инга подтвердила догадки Лизаветы о том, что все подводные обитатели в прошлом были людьми. А если не повезет, можно увидеть, как Инга закатывает глаза в ответ на вроде бы невинный вопрос – например, о том, как именно Мать-Природа решает, кому стать водяным, кому мавкой, а кому русалкой. Когда Лизавета спросила об этом, Инга, помнится, равнодушно пожала плечами: «Просто знает, что тебе нужно», – и уткнулась в очередную книгу.

– А ты не рассердишься, если я поинтересуюсь, сколько тебе лет?

– Разве я похожа на кисейную барышню, которая считает вопросы о возрасте оскорблением? – Инга усмехнулась, стрельнула в Лизавету хитрым взглядом. Та в растерянности заморгала, и мавка смягчилась. – Спросить-то можешь, но я тебя разочарую: не помню.

– Не помнишь? – от удивления повторила Лизавета.

– Ага, – Инга отложила томик в сторону. – Когда понимаешь, что будешь жить вечно, перестаешь следить за временем. Какая разница, десять лет прошло или двадцать, если каждый год было одно и то же?

– Добрыня говорил, что помнит тебя ребенком.

Инга расхохоталась – Лизавета вздрогнула от неожиданности.

– Ох, Добрыня… – мавка покачала головой. – Да, я знавала его при жизни. Не очень хорошо, правда: для меня он был несмышленышем. Представляешь, каково мне видеть его теперь, когда из нас двоих ребенком осталась только я?

– Да, об этом…

Лизавета замялась. Она не могла толком выразить то, что хочет сказать. Вместо слов было лишь смутное ощущение неправильности от того, что прожившая не меньше полувека Инга смотрела на нее из нескладного, долговязого тела подростка.

– Хочешь узнать, каково застрять в своем пятнадцатилетии?

Лизавета кивнула. Благостное настроение Инги могло продлиться недолго, так что лучше было получить от нее ответ поскорее, но она почему-то медлила.

Ни с того ни с сего Инга подняла голову, будто прислушиваясь к чему-то. Лизавета не различала ни звука, в то время как мавке кто-то словно бы шептал на ухо. Она молчала, не двигалась, хмурилась с каждым мгновением все сильнее.

Потом вскочила:

– Мне нужно идти.

– Что? Куда?

Но Инга даже не обернулась на Лизавету, помчавшись к выходу. Та могла только, вытянув шею, наблюдать, как силуэт в белом платье пронесся сквозь череду гостиных и мановением руки распахнул ведущие наружу тяжелые двери.

Вот они захлопнулись с грохотом – и Лизавета осталась один на один со своим неведением. Она не сомневалась: вернувшись, Инга никак не объяснит свой внезапный порыв.

Однако случившееся можно было обратить в свою пользу.

Оправившись от изумления, Лизавета с удовольствием осознала, что осталась под водой одна. Лад за все прошедшие дни так и не почтил их визитом, Ольга большую часть времени жила на поверхности, заглядывая лишь на ужины, а Инга только что стремглав унеслась в неизвестном направлении. И неизвестно, когда она вернется, так что нужно поторопиться.

Теперь уже Лизавета метнулась в противоположную часть дома. В первый день она так и не успела обследовать правое крыло, и с тех пор подобной возможности ей не представлялось – они с Ингой не заходили дальше столовой, следующей сразу же за карточной комнатой. А ведь именно в этом крыле, судя по всему, находились комнаты Лада, Ольги и самой Инги. Спальни рядом с той, что отведена Лизавете, все это время оставались пусты.

Ей было неловко при мысли о том, что придется копаться в чужих вещах. Лизавета чувствовала, что таким образом предает доверие подводных обитателей, впустивших ее в свой дом, составлявших компанию и заботившихся о ней. Но она понимала: никто из них по доброй воле не раскроет секрет, не поможет вернуться обратно в город, к отцу.

Подтверждение своим догадкам Лизавета нашла за первой же дверью, ведущей из столовой. За ней обнаружился темный коридор – точная копия того, что вел к ее собственной спальне. Ковер на полу, одинаковые безликие двери, неясные картины на стенах – все выглядело привычным. Лизавета даже не удивилась, когда в первой же комнате, куда она заглянула, увидела знакомый комод, ширму и кровать.

Впрочем, на мебели сходство с ее спальней заканчивалось.

Для начала в этой комнате было не убрано. Ширма оказалась отодвинута подальше к стене, одеяло на кровати лежало комом, подушки почему-то разместились в изножье, словно хозяин комнаты предпочитал спать вверх ногами. Хотя вот прикроватная тумба была там, где положено, и выглядела, словно ею недавно пользовались: на ней стояла еще теплая полупустая чашка.

В том, что Лизавета наткнулась на комнату Инги, можно было не сомневаться. Ольга точно не оставила бы после себя такой бардак, что же касается Лада… Он наверняка не бросил бы рядом с подушкой гребешок для волос, да и оставленная раскрытой книга вряд ли соответствовала его интересам.

Ведомая любопытством, Лизавета прошла вглубь комнаты, взяла книгу в руки и взглянула на первую же попавшуюся страницу. Взгляд выхватил несколько строк:

«Испытания, постигшие меня и казавшиеся в начале пути лишь шуткой злодейки-судьбы, в результате обернулись спасением. И я бы желал, чтобы каждый читатель, столкнувшийся со злоключениями, помнил: порою несчастья становятся лучшим учителем, чем доброе слово и старая книга. Даже та, что вы держите в руках».

– Нет, ерунда какая-то, – Лизавета покачала головой. Если кто-то и находил пользу в своих злоключениях, то ее это точно не касалось. От чего ее могло избавить пребывание в Нави? При мысли об этом Лизавета невольно поежилась и поспешила выйти из спальни Инги. Нужно было поторапливаться, если она рассчитывала осмотреть все комнаты, – а в этой явно никаких тайн не хранилось.

За дверью напротив секретов тоже не нашлось. В этой спальне словно вовсе никто не жил: постель оказалась идеально заправленной, на столе не было ни книг, ни каких-либо записей. Единственным признаком того, что комната все-таки была обитаема, оказался приоткрытый шкаф – сквозь тонкую щель Лизавета углядела край висевшего внутри платья, вероятно, принадлежавшего Ольге.

Казалось бы, вот кто мог вести полезные для Лизаветы записи! Но, выдвинув несколько ящиков письменного стола, она убедилась: если Ольга и хранила сведения о Нави, то точно не здесь. Оно и не удивительно – все же старшая мавка по большей части жила в избе на поверхности. Увы, выбраться туда пока не представлялось возможным.

Оставалась одна надежда: комната Лада.

Первым, что Лизавета увидела, открыв дверь, оказался стол. К ее удивлению, вещи на нем были не свалены в беспорядке, а аккуратно разложены. Их было совсем немного: подсвечник с не до конца прогоревшей свечой, несколько баночек с травами – Лизавета поднесла одну к кончику носа и поморщилась от опостылевшего аромата ромашки – и, вот уж неожиданность, списки покупок. Похоже, продукты в доме появлялись все же не по волшебству.

Внутри стола обнаружились другие записи, связанные с ведением хозяйства: какие-то цены, подсчеты. Лизавета не стала утруждать себя тем, чтобы в них разбираться – и так было ясно, что бумаги касаются прозаичной, а не мистической части здешнего быта. Ей следовало с самого начала догадаться, что никто не составляет перечни похищенных купеческих дочерей и описания ритуалов для обмана Матери-Природы.

Лизавета прикрыла глаза, тяжело опершись о пустой прикроватный столик, который также не забыла обследовать – с тем же успехом. Она понимала: было наивно полагать, что выбраться из Нави получится так же легко, как в нее попасть. У сказочных молодцев, вон, тоже сразу не получалось.

Вздохнув, она быстро оглядела комнату, убеждаясь, что не оставила никаких следов своего пребывания, и вышла обратно в коридор. А затем замерла, когда свет из спальни Лада выхватил из мрака еще одну дверь – прямо напротив. Ее словно нарочно вытесали из более темного дерева, чтобы сделать как можно более незаметной. Что-то скрыть.

– Ну, с Богом, – Лизавета повернула ручку.

По другую сторону двери оказалось что-то вроде приемной, как у отца в конторе. Помещение было небольшим, из всей мебели – лишь приземистый диванчик. Любоваться посетителям предлагалось висевшей на стене картиной, изображавшей пасторальный пейзаж, напомнивший Лизавете о Карасях – деревне, не озере.

Однако она не стала задерживаться, осматриваясь и разглядывая вещи, очевидно для этого предназначенные, а толкнула следующую дверь. Про себя Лизавета разве что не молилась, чтобы та оказалась не заперта. И ей повезло: дверь поддалась, впуская незваную гостью.

Назначение комнаты угадывалось не сразу. От кабинета в ней остался только массивный стол, остальное пространство было заставлено сундуками разного размера. Лизавета наугад приоткрыла один из них и ахнула.

Здесь было все, о чем только можно мечтать – блестящие серьги и длинные бусы, вышитые пояса и простые, но крупные кольца. В соседнем ящике обнаружились всевозможные гребешки для волос, еще в одном – ленты. Зачарованная, Лизавета распахивала один сундучок за другим, даже не пытаясь гадать, что увидит внутри: настолько непредсказуемым было их содержимое. Так, в самом большом, вопреки ожиданиям, хранилось не золото, а домашняя утварь, в то время как в пристроившемся рядом сундучке скрывались как раз монеты – большей частью обычные, но были и иноземные, каких Лизавета ни разу в жизни не видывала. Она взяла одну, поднесла к лицу, разглядывая, но так и не поняла, что за многоголовое чудовище на ней изображено.

– Это Гидра, – Лизавета выронила монету, и та, громко звякнув, упала в сундук. Замершая в дверях Инга равнодушно поглядела на сокровища и продолжила: – Есть страна, в которой верят в их существование. И не зря.

Она подошла ближе. Лизавета невольно сжалась – ей показалось, на нее надвигается хищный зверь.

– Что ты здесь делаешь?

– Я… – она хотела соврать, но вовремя прикусила язык.

Никто не поверил бы, что Лизавета случайно набрела на ту самую комнату, где Лад хранил все свои богатства. А значит, оставалось только одно: сказать правду.

– Я ищу способ выбраться отсюда.

– Так тебя вроде никто не держит, – усмехнулась Инга.

Лизавете не понравился ее тон: насмешливый, снисходительный. Разумом она понимала, что разговаривает с нечистью, но на деле видела перед собой наглую девчонку – и невольно ответила соответствующе.

– Да прямо-таки? – Лизавета поднялась с пола, расправила плечи. – Что, и тут Лад решил не рассказывать тебе лишних подробностей? Помнится, тогда, на берегу, ты тоже понятия не имела о ритуале, который они проводили с Ольгой…

– А ты не думала, что они не рассказывают мне подробностей просто потому, что не считают их важными? – Инга скрестила руки на груди. – Подумаешь, какая-то девчонка, от которой ни вреда, ни пользы.

– Если я не важна, почему Лад просто меня не отпустит?

– И признает, что был не прав, забрав тебя сюда? Да он скорее съест живую змею, чем возьмет свои слова обратно!

– Но ты бы этого хотела?

Инга нахмурилась, задумчиво поглядела на Лизавету. Возможно, она пыталась разгадать скрытые мотивы девушки.

– Я просто хочу вернуться домой. Там у меня своя жизнь, семья, подруги – а здесь? Ты считаешь меня обузой, Лад избегает и злится, Ольга просто жалеет. Черт с ним, допустим, Лад и впрямь не хочет признавать свою ошибку. Но что насчет тебя? Почему ты не можешь мне помочь?

– Я не знаю как.

На этот раз голос Инги звучал спокойно, без усмешки. Сердце Лизаветы сжалось: похоже, та говорила правду. А значит, еще один найденный было путь к спасению закончился тупиком.

– Но мы можем попробовать узнать.

Лизавета покачала головой, не веря тому, что услышала. Но нет – перед ней все еще стояла Инга, и губы ее шевелились, произнося:

– В библиотеке есть записи священников, сделанные в те времена, когда они еще верили в существование духов природы. Может, там что-нибудь отыщется.

– Мне кажется, или ты правда соглашаешься мне помочь?

Инга пожала плечами.

Глава 13

Конечно же, в книгах ничего не нашлось. Они облазили почти всю библиотеку, – а она была немаленькая, – но так и не отыскали ни одного упоминания о людях, выбравшихся из Нави.

Похищения прекрасных дев описывались лишь в сказках, но и там подобным промышляли только драконы.

– Ага, – помнится, закатила глаза Инга, когда Лизавета зачитала ей строчки из книги. – Не существуют, но похищают. Конечно.

Так Лизавета узнала, что далеко не все чудесные существа, с которыми она сталкивалась в книгах, существовали во вновь открывшемся ей мире. Огнем в Нави управляли вовсе не гигантские крылатые ящеры, а домовые. Инга уверяла, что некоторые из них живут в Карасях, но предпочитают скрываться, молчаливо храня очаги и оберегая людей от пожаров.

– Наслать огонь они тоже могут, – рассказывала Инга, – но редко подобным занимаются.

Со слов Инги выходило, что духи природы скорее оберегали мир, чем накликивали беду. За свою доброту они брали «разумную плату» – именно ее Лизавета видела в запрятанном в глубине дома кабинете-сокровищнице. Монеты и украшения бросали в озеро люди, решившие доверить ему свою судьбу. И, если верить Инге, все они были щедро вознаграждены – чаще всего хорошим уловом.

Стоило ли ей верить, вот что беспокоило Лизавету. Несмотря на то, что за последние три дня им удалось сблизиться, Инга, похоже, рассказывала далеко не все. Она так и не ответила, куда порой отлучается прямо посреди разговора, какие обязанности выполняет на озере и каким образом на нем оказалась. А ведь именно одно из этих загадочных дел натолкнуло мавку на удачную мысль.

В тот раз Инга вернулась всклокоченная и воодушевленная. В гостиную она не вошла – влетела, едва не снеся стоявший на пути чайный столик. Плюхнувшись на диван, она гордо произнесла:

– Русалки!

Лизавета лишь растерянно посмотрела в ответ.

– Я подумала: раз мы не можем найти ответы в книгах, то нужно у кого-то спросить, – сжалившись, объяснила Инга. – Я мало что знаю, Лад и Ольга вряд ли расскажут, но мы можем обратиться к русалкам. Они древнее самой Ольги – что-нибудь им да известно!

Образы суровых женщин за карточным столом тут же всплыли в памяти Лизаветы. Ольга представила их очень поспешно – тогда у Лизаветы сложилось впечатление, что мавка вообще не хотела, чтобы русалки знали о ее существовании.

– А им точно можно доверять?

– Ну да, – Инга легкомысленно пожала плечами. – Они нормальные, даром что не наши.

– В каком смысле? – не поняла Лизавета.

– Да ты же их видела. Пришлые они, воевали здесь когда-то – здесь же и погибли. Мать-Природа почему-то рассудила, что тут им и суждено остаться: думаю, в отместку за то, что они осквернили землю кровью невинных. Но вообще мы про такое не говорим – не принято в Нави прошлое поминать.

Все это Инга произнесла так же просто, как если бы пересказывала легенду. Лизавета же невольно застыла, не в силах шелохнуться – на нее словно повеяло дыханием давних смертей. Она и помыслить не могла, что окружавшие ее духи могли оказаться… злодеями?

– Да чего ты? В лице так изменилась… – Инга цокнула языком, мимоходом утащила со столика печенье. – Это все столетия назад было. Если они когда-то на местных зло и держали, то все давно прошло. Рано или поздно все смиряются со своей участью.

– Я думала… – Лизавета нервно облизнула губы, – думала, это дар – получить вторую жизнь.

Инга громко хрустнула печеньем.

– Нет, – покачала головой. – Точнее, как… Считается, что это дар, якобы Мать-Природа дает умершим то, в чем они нуждаются. Если ты трудился, как пчелка, не покладая рук, в следующей жизни она может сделать тебя деревом. Будешь веками расти, как тот дуб, наслаждаться тишиной и покоем. А если ты, наоборот, прожил в праздности, не вставая с дивана да только перстами указывая, что подать-принести, можешь стать муравьем – вот уж кто главный трудяга.

Лад тоже, помнится, говорил нечто подобное – но тогда Лизавета не слушала, ведь решалась ее судьба. Теперь же каждое слово заставляло ее хмуриться все сильнее. Это что же, она после смерти может стать каким-то жуком?

– А водяные? Ими почему становятся?

– Как правило, они не доделали что-то в прошлой жизни. Правда, обычно так считает Мать-Природа, а у самих водяных мнения не спрашивают.

Инга едва заметно поморщилась, отвернулась, и Лизавета нутром почувствовала – дальше расспрашивать бесполезно. Тайна происхождения духов так и останется не раскрытой.

– Ясно, – протянула Лизавета. – Похоже, вечная жизнь не так приятна, как могли бы предположить люди.

– Ты даже не представляешь, – Инга усмехнулась и потянулась за следующим печеньем. – Но, как я и говорила, русалки со своей уже свыклись. Можешь их не бояться, ничего они плохого не сделают. Да и не положено это.

Лизавета хотела было спросить, что Инга имеет в виду, но прикусила язык.

– Ладно, – кивнула она. – Давай попробуем узнать у них. Только как-то исподтишка: не стоит им знать о том, что я хочу сбежать.

– Да что ты говоришь! – Инга картинно взмахнула руками. – А я-то собиралась выложить им все как на духу, чтобы они уж точно проболтались Ольге или Ладу! Мне же мало того, что они вечно свысока смотрят – я хочу, чтобы совсем разуверились!

– Эй! – Лизавета подняла руки в защитном жесте. – Я не это имела в виду. Просто хотела… договориться на берегу.

– Хорошо, – Инга успокоилась так же быстро, как вспыхнула. – Договариваемся: в лоб ничего не говорим, спрашиваем осторожно и не сразу. Можно притвориться сначала, что тебе просто под водой сидеть наскучило…

– Постой, а они разве не под водой живут?

– Под водой, но к себе пускать не любят. Да и что тебе там делать? Поверь – пейзажи от здешних ничем не отличаются: рыба да тина.

Инга поморщилась: похоже, под водой ей нравилось не больше, чем коротавшей время на поверхности Ольге. Лизавете здесь тоже было тоскливо – но мысль о том, что скоро она сможет снова увидеть солнце, вызвала улыбку.

– И как мы до русалок доберемся? У вас есть какое-то заклинание или…

Она не сразу поняла, что Инга хихикнула – уж больно неожиданным, непривычным был звук. Но стоило приглядеться, увидеть смешинки в ее глазах, как стало ясно: Лизавета сморозила ужасную глупость.

– Мы не колдуньи, ясно? – Инга снисходительно улыбнулась. – У нас нет заклинаний, хотя кое-что мы умеем. Но на реку мы не на метлах летаем, а просто ходим ножками. Тут недалеко.

– Пешком? – подобного Лизавета не ожидала. – Но как же… Это значит, мне придется покинуть озеро, а потом опять?

Договаривать не потребовались: Лизавету передернуло столь явно, что Инге сразу стало понятно, о чем идет речь.

– Не-е-ет, – протянула она, покачав головой. – Навь приняла тебя как здешнюю, ты запросто можешь уплыть и вернуться. Сама завтра увидишь.

– Погоди, ты сказала – уплыть?

– Ну да. А как еще ты хочешь выбраться со дна озера?

Что ж, в ее словах был резон. А в замысле Лизаветы пробраться в подводное царство находились все новые и новые прорехи.

– Я… – Лизавета прочистила горло. – А что, если я не умею плавать?

К ужасу Лизаветы, Инга расхохоталась. Смех разнесся по пустому дому, отдался эхом в просторных комнатах, вновь и вновь отдаваясь у Лизаветы в ушах и заставляя сильнее втягивать голову в плечи. Неловкость вызывала желание спрятаться под одеялом до тех пор, пока Инга не забудет о ее оплошности.

– Знаешь, иногда ты меня восхищаешь, – мавка утерла навернувшиеся слезы. – Некоторые меня считают безрассудной, но ты… Ты – это нечто.

Получить комплимент от Инги, да еще и столь сомнительный, оказалось не очень приятно.

– Спасибо, хоть предупредила. И чем ты вообще думала, когда сюда забиралась?

Лизавета пожала плечами. Инга давить на больное не стала, а вскоре и вовсе переменила тему. Лишь пообещала напоследок:

– Не волнуйся, все будет в порядке.

Почему-то после этих слов Лизавета начала беспокоиться особенно сильно.

* * *

Выдвинулись следующим утром, едва позавтракав. Инга спешку не объясняла, но Лизавета подозревала – мавка боится попасться. Она и сама беспокоилась: объяснять Ольге, зачем им потребовалось повидаться с русалками, не хотелось, несмотря на заранее подготовленное оправдание. Лизавета никогда не любила врать.

Впрочем, куда больше ее терзали иные опасения.

– Ты уверена, что я не утону?

Они замерли на краю сада. Обе провели в нем немало часов, прогуливаясь меж причудливых растений – когда-то живых, а теперь лишенных влаги, поникших. От остального озера их отрезал прозрачный и переливающийся, словно мыльный пузырь, купол. Он надежно защищал сад от воды – вот почему растущие здесь водоросли чахли, стелились по земле безжизненными щупальцами.

– Не доверяешь? – Инга оглянулась через плечо.

Отвлекшись на растения у себя под ногами, Лизавета не сразу поняла, о чем речь.

– Думаешь, нарочно заманю тебя в воду, чтобы избавиться? – по тону и взгляду было трудно понять, шутит Инга или обижается.

Лизавета на всякий случай решительно помотала головой.

– Нет, но… – горло сдавил спазм. – Не хочу вспоминать, каково это.

– Я же говорила: ничего страшного не произойдет. Я сделаю так, что ты сможешь дышать под водой, как здесь, и даже не почувствуешь разницы.

Тут бы ей впору ободряюще улыбнуться, но Инга излучала скорее раздражение, чем поддержку. Ей явно надоели расспросы Лизаветы, которая никак не могла ей поверить, ведь она помнила: всегда что-то может пойти не так.

– Ну, ты идешь? – Инга требовательно протянула ей руку.

Лизавета вздохнула – все равно у нее не было выбора – и вложила пальцы в теплую ладонь. Сердце тут же отозвалось тоской: совсем недавно точно так же, под руку с Ладом, она впервые ступала в Навь.

Но на этот раз было хуже.

Стоило Лизавете пройти сквозь купол, как на ее плечи навалилась толща воды. Ей показалось, что не озеро – целый океан вознамерился навечно упокоить ее на дне. Руки не двигались, ноги беспомощно дергались, лишившись привычной опоры. Коварная вода подхватила девушку, но не чтобы вынести на поверхность, а закружить, запутать. Мгновение – и Лизавета уже не понимала, где находится: все вокруг смешалось в единое марево, даже силуэт одетой в белое Инги.

«Обманула», – с сожалением подумала Лизавета, и на глаза ее навернулись слезы. Она не знала, почему плачет: от собственной беспомощности, от стыда за совершенную глупость или от боли, которая уже медленно подступала к груди. Лизавета чувствовала – еще чуть-чуть, и ей придется вдохнуть, дать воде пробраться внутрь и окончательно ее…

Жадный вдох. Лизавета схватилась за горло, словно хотела себя остановить, но застыла – вместо воды в грудь хлынул желанный воздух. Она моргнула раз, другой, вновь обретая возможность видеть, что происходит вокруг. Встретилась взглядом с зависшей в воде, скрестившей руки на груди Ингой. Всем своим видом та словно бы говорила: «Выкуси, я свои обещания исполняю». Лизавета подняла руку к лицу, но не смогла к нему прикоснуться. Кончики пальцев задели переливчатый шар, отрезавший ее голову от воды – по виду такой же, как купол, раскинувшийся над домом.

– Как ты? – начала было она, но Инга покачала головой.

Она показала на уши, давая понять, что не слышит ни слова, а затем указала наверх. Лизавета задрала голову – над ними была такая же темнота, как слева, справа и под ногами. Похоже: там ждет привычный мир, и Лизавете не оставалось ничего, кроме как принять ее жест на веру.

Вновь взяв Лизавету под руку, на этот раз крепче, чем в первый, Инга мягко оттолкнулась от земли. Тело, словно ставшее невесомым, послушно потянулось следом – не потребовалось ни двигаться, ни думать. Достаточно оказалось отдаться во власть стихии, которую сейчас воплощала собой Инга. Глядя снизу вверх, как она стремительно рассекает воду, Лизавета окончательно убедилась, что Инга – не просто сварливая девчонка, а законная обитательница Нави. В размытом силуэте, объятом тонкой тканью, не было ничего человеческого.

Наконец над головою забрезжил свет. Лучи солнца запутались в волосах Инги, из-за чего казалось, что вся она светится изнутри. А вскоре свет залил все вокруг – заиграл в воде, заставляя ее искрить, превратил серую мглу в сверкающую голубизну.

Громкий всплеск – и Лизавета вырвалась на свободу.

Ее сразу же ослепило солнце, оглушили звуки жизни на поверхности. До сих пор Лизавета не обращала внимания, но под водой царила гнетущая тишина: там не шумела листва, не пели птицы, не доносились голоса переругивающихся вдали крестьян, не плескались волны озера. Здесь же было все это, и даже больше – поначалу Лизавета растерялась от обилия шорохов, хруста, скрипов, чириканья, кваканья…

– Скучала? – Инга тоже оказалась тут как тут.

– О, да! – вырвалось у Лизаветы.

Ей не хватало тепла солнца, яркой зелени, мягкого песка под ногами. Выбравшись из озера, Лизавета стянула туфли и зарылась в песок пальцами ног, ощущая заигравшую на губах улыбку. Которая, впрочем, быстро исчезла, когда всколыхнулся пробирающий до костей ветерок.

– Иди сюда, – заметив, как Лизавета застучала зубами, Инга милостиво махнула рукой.

От одного ее движения платье на Лизавете высохло – лишь облачко белого пара поднялось ввысь. Лизавета проводила его задумчивым взглядом, пока оно не рассеялось – или не стало частью облака, проплывающего по небу.

– Спасибо.

Инга довольно хмыкнула.

– Обращайся. Ты сама как, на ногах стоишь?

– Стою, – прислушавшись к себе, Лизавета кивнула. Наклонилась, отряхнула от песка ноги, натянула кое-как туфли. – Я готова, идем.

Они двинулись мимо дома Ольги и расположившейся позади бани – дальше, чем Лизавета заходила когда бы то ни было.

– Веди себя тихо, – наставляла ее Инга, пока они медленно приближались к раскидистым деревьям. – Нам придется пройти через владения лешего, а он… не очень жалует людей.

– Почему? – Лизавета была уверена, что Инга нарочно не сказала о лешем заранее.

– Местные предпочитают не ходить глубоко в лес. Им кажется, кто-то запутывает тропы. – Инга выразительно посмотрела через плечо. – Вот только на самом деле им не кажется.

Последние слова прозвучали так зловеще, что Лизавета поежилась. Умом она понимала, что мавка вряд ли потащила бы ее на верную гибель, но не смогла удержаться от вопроса:

– А ты уверена, что он не запутает наши тропы?

– Уверена.

Бравада Инги успокаивала, хотя и не внушала особого доверия. Ей было не чуждо хвастовство, и теперь Лизавета не могла однозначно сказать: действительно ли Инга сумеет защитить их от лешего или лишь тешит себя мнимой надеждой.

– Да не волнуйся ты. – Инга ткнула Лизавету локтем. – Лесьяр своих не трогает.

– Но я не своя. – Лизавета скрестила руки на груди.

– Ты со мной. Правда, не тревожься раньше времени. В этом лесу никакая опасность нам не грозит, каким бы жутким он ни выглядел со стороны.

Насчет последнего Инга точно была права. В отличие от редкой поросли на том берегу, где расположилась деревня, здесь лес был густым и темным. Высокие сосны подпирали макушками небо, грозно нависая над крошечной по сравнению с ними избушкой. Когда они подошли ближе, Лизавете пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть вершины деревьев: отсюда казалось, что они способны проткнуть насквозь облака, заставляя их пролиться дождем.

В тени густой хвои было прохладно и тихо. Лизавета поежилась, переступая через границу леса, будто через порог. Не удержалась – пока Инга ушла вперед, быстренько поклонилась деревьям и прошептала:

– Извините, пожалуйста, господин леший, что вот так вторглись!

Никто, конечно же, не откликнулся – если не считать ветра, зашумевшего где-то высоко в ветвях, и Инги, каким-то чудом расслышавшей ее слова.

– И чего ты ждешь? Что он выйдет поздороваться?

Лизавета пожала плечами. Что бы Инга ни говорила, а на душе после извинений стало спокойнее. Даже шлось легко: одежда не цеплялась за кустарники, ноги не запинались об исполосовавшие землю корни деревьев.

Скоро вдалеке показалась река. Лизавета сначала заметила отблеск солнца в воде и лишь затем услышала шум водоема и голоса русалок, ждавших гостей. Наконец они сами показались из-за деревьев: четыре силуэта в простых серых платьях. Все суетились над расстеленным на берегу одеялом, раскладывали всякие яства – Лизавета заметила хлеб и корзинку с яблоками.

Вдруг Инга замерла. Лизавета едва не уткнулась носом ей в спину, но вовремя остановилась. Осторожно высунулась, заглянула ей в лицо:

– Что-то случилось?

– А ты не видишь? – раздраженно бросила Инга.

Лизавета перевела взгляд на мирный натюрморт у реки. Все было вроде бы нормально: голубое небо, расчерченное белизной облаков, сочная зеленая трава, мягкая даже на вид, еще не успевшие заметить их девушки… девушки!

– Их четверо! – громко прошептала Лизавета. – В прошлый раз, когда я их видела…

– Их всегда было трое, – тон, которым Инга это произнесла, совсем не понравился Лизавете. Похоже, появление новых обитателей на озере или реке было отнюдь не в радость. Но почему?

Задать вертевшийся на языке вопрос она не успела. Одна из сидевших на одеяле русалок вдруг ткнула в их сторону пальцем, замахала рукой. Пришлось все же выйти навстречу. Инга шла медленно – то ли с неохотой, то ли с опаской. Лизавета невольно подстроилась под ее шаг, не зная, чего ожидать от очередного знакомства.

Когда подошли ближе, стало ясно: махала Рогнеда. Она широко улыбнулась при виде гостей, Гордея и Ингрид вторили дружелюбными кивками. Лишь четвертая, новенькая, не спешила радоваться. Маленькая девочка, на вид лет двенадцати, она явно чувствовала себя не в своей тарелке: пряталась за спиной у Рогнеды, отмалчивалась, смотрела испуганным зайчонком.

– Не бойся, – Рогнеда приобняла ее за плечо, заставляя придвинуться ближе. – Это Инга и Лиза, они хорошие. Инга из мавок – помнишь, я тебе о них рассказывала?

Девочка кивнула, темно-русые косички забавно подпрыгнули на ее плечах.

– А Лиза обычная девушка, человек. Она у нас в гостях, поэтому с ней мы должны быть особенно вежливыми. Давай, поздоровайся с Лизой.

– Здравствуйте, – произнесла девочка одними губами.

Рогнеда нахмурилась, кажется, недовольная таким приветствием. Но прежде чем она успела что-то сказать, Лизавета опустилась перед маленькой русалкой на корточки, заглянула в похожее на сердечко личико.

– Здравствуй. Очень приятно с тобой познакомиться.

Девочка смущенно потупила взор.

– Можешь не разговаривать, если не хочешь. Но мне было бы приятно, если бы ты назвала свое имя – мое-то ты теперь знаешь.

Молчание. Девочка бросила вопросительный взгляд на Рогнеду, чьи пальцы играли с хвостиком косички на ее плече. Та медленно, серьезно кивнула.

– Слава, – тихо ответила девочка.

– Очень приятно, – повторила Лизавета. – Надеюсь, когда-нибудь мы подружимся.

Подталкивать Славу к дальнейшему разговору она не стала. Вместо этого устроилась поудобнее, оглянулась на Ингу через плечо – мол, чего ты стоишь, сама же меня на эту встречу подбила! Однако внимание Инги было приковано к маленькой русалке, что как раз потянула руку к ярко-красному, блестящему на солнце яблоку.

– Инга, – прошипела Лизавета, выразительно округляя глаза.

Та вздрогнула, услышав свое имя, и отмерла. Затем выдавила неловкую, неискреннюю улыбку, и бросила в сторону Славы короткое:

– Ага, рада знакомству.

Да что с ней такое? Лизавета пребывала в недоумении. Прежде бойкая, болтливая Инга словно язык проглотила. Не сказав ни слова, села на одеяло и молча принялась за еду. Она не помогала и не поддерживала Лизавету, вопреки данному обещанию, и той приходилось самой вести ничего не значащую беседу.

Сначала говорили о погоде, для конца августа на редкость теплой и солнечной. Потом поболтали о жизни на озере – Лизавета поделилась своими наблюдениями, русалки вежливо ей покивали. Следом перешли к речному быту.

– У нас свой дом под водой, – рассказывала Гордея. – Не такой большой, как у Лада, но места хватает даже с появлением Сбыславы. Хотя иногда мы умудряемся поспорить из-за удобного кресла в гостиной или стула во главе обеденного стола.

Рогнеда бросила на Гордею прищуренный взгляд, так что сразу стало понятно, кто и с кем спорил.

– Не обращай внимания, – шепнула Лизавете на ухо Ингрид. – Это они так дружат.

Лизавета понимающе кивнула: нечто подобное она видела между сестрами Соловьевыми, которых оставила, кажется, в другой жизни.

Кстати, о сестрах…

– А вы? – она запнулась, не уверенная, насколько вежливо задавать подобный вопрос.

– Да, дорогая? – Рогнеда поощрительно улыбнулась.

– Простите, наверное, я лезу не в свое дело. Просто хотела спросить, не родственницы ли вы трое.

– О, нет! – Рогнеда отмахнулась от этого предположения так же, как Инга отказывалась от родства с Ольгой. – Упаси Матерь!

Гордея посмотрела на нее снисходительно.

– В этом не было бы ничего настолько плохого. Но нет, мы не родственницы. Просто жизнь под водой накладывает свой отпечаток, делая нас похожими внешне: бледными, светлоглазыми. И повидавшими больше, чем любой человек к окончанию своих дней.

Лизавета покосилась на Славу – а она уже успела что-то такое повидать? Однако по лицу маленькой русалки было невозможно прочесть ее прошлое, равно как и понять причину странной молчаливости.

– Да, – из раздумий Лизавету вырвал голос неожиданно очнувшейся Инги. Оказалось, та тоже не сводила взгляд с потупившейся Сбыславы. – Гордея права: смерть накладывает отпечаток на каждого.

От Лизаветы не укрылось, что мавка выразилась иначе. Если Гордея говорила о жизни под водой, то Инга затронула куда более мрачную тему.

И тут краска сползла с лица Лизаветы. Она поняла.

Глава 14

Потрясенная, Лизавета так сосредоточилась на том, чтобы не выдать своих чувств и не затронуть явно больную тему, что напрочь забыла, зачем они с Ингой вообще явились на реку. Она не спросила ни о магических договорах, ни о способах их нарушить – говорила сплошь какую-то ерунду о вкусной еде, красивых косах Сбыславы, желании обязательно повидаться еще…

Прощание вышло таким же скомканным, как и беседа. Чувствовалось, что мысли Инги заняты другим, – и русалки, похоже, догадались, чем именно. Все хотели поскорее расстаться, забыть о ране, которую разбередило слишком откровенное молчание. Но та словно назло продолжала зиять между ними.

– Постойте! – Лизавета и Инга уже развернулись к лесу, но их окликнула Слава. У нее оказался тонкий, хрупкий, и все же звонкий детский голосок, затрагивающий какие-то особые струны в душе.

Девушки медленно обернулись. Слава вышла из-за спины Рогнеды, она в стеснении заламывала руки, взгляд уперла в кончики туфель. Ей потребовался один глубокий вдох, чтобы собраться и поднять голову.

– Вот! – в руках она сжимала венки, сплетенные из растущих вдоль реки незабудок. – Простите, что толком с вами не поздоровалась.

– Прощаем, – голос Лизаветы дрогнул, когда она, наклонившись, позволила надеть венок себе на голову. – Да ведь, Инга?

Та издала лишь короткое «угу» в ответ, принимая венок из маленьких ручек.

– Ты не думай, – Лизавета выдавила улыбку, заставляя себя посмотреть в лицо Славы, – она только кажется такой суровой, а на самом деле тоже стесняется.

Слава бросила на Ингу недоверчивый взгляд, но та уже быстро отвернулась – словно и впрямь в порыве смущения. Лизавета даже обрадовалась, что благодаря этому Слава получила более-менее внятное оправдание поведению Инги.

– Ладно, мы, пожалуй, пойдем. Приятно было повидаться со всеми вами.

Лизавета отдельно кивнула Славе и поспешила уйти. Она не хотела, чтобы маленькая русалочка видела, как у нее на глаза навернулись слезы. Лизавета подозревала, что по той же причине Инга сейчас столь стремительно шагала сквозь лес, пряча лицо в тенях.

– Инга! – окликнула Лизавета, когда они отошли подальше от русалок. – Инга, постой! Почему ты меня не предупредила?

Та резко остановилась.

– Не предупредила? – лицо ее исказила гримаса то ли злости, то ли боли. – О чем? О том, что одной из нас можно стать даже в двенадцать лет? Да это вроде бы всегда было очевидным. Или ты хотела, чтобы я заранее сказала тебе, что на реке нас встретит ребенок, который умер меньше недели назад и теперь боится собственной тени?! Так я, может, тоже хотела, чтобы меня кто-нибудь предупредил!

Лизавета застыла с приоткрытым ртом.

– Прости, – с трудом вымолвила она, но Инга уже не слушала.

Выговорившись, мавка развернулась и понеслась к опушке, словно пытаясь спастись от чего-то. Может, ей казалось, что чем дальше она окажется от Сбыславы, тем проще будет не думать о ее преждевременной, ранней смерти. Но Лизавета понимала: они обе будут возвращаться мыслями к маленькой русалочке снова и снова.

Как умерла Слава? Почему стала русалкой? И отчего Ингу так поразило ее появление – только ли из-за возраста Славы или было что-то еще, для Лизаветы непостижимое?

Чем дольше Лизавета оставалась в Нави, тем больше у нее возникало вопросов, на которые никто не желал давать ответы. Вот и очередной сорвался с губ, стоило вырваться из тени деревьев на залитый солнцем песчаный берег:

– Что происходит?

Ее внимание привлек яркий силуэт – словно бельмо на фоне зеленоватого озера и голубого неба. Некто в светлой рубахе недвижимо сидел в крашеной белым лодке и смотрел прямо на воду, которая шла частыми, прерывистыми волнами.

Лизавета не сразу сообразила: кто-то тонет. Ей потребовалась секунда, чтобы осознать это, и еще одна – чтобы узнать равнодушную фигуру в лодке. Она не встречала его несколько дней, а до того привыкла наблюдать лишь в движении, размахивающего руками, улыбающегося, хмурящегося…

И все же тем, кто терпеливо дожидался, пока трепыхавшийся в озере незнакомец издаст последний вздох, был Лад.

– Что? – Лизавета на миг потеряла дар речи. В мыслях бились всего два слова: «Это неправда».

Неправда-неправда-неправда!

Кто-то тонул прямо у них на глазах, а Лад, похоже, не собирался шевельнуть и пальцем, чтобы помочь. Как и Инга: чертыхнувшись себе под нос, выставила руку вперед, преграждая Лизавете путь.

– Не смей.

– Что?!

– Не. Смей. Мешать.

Лизавета медленно опустила голову, тупо уставилась на руку, замершую на уровне ее живота. Та была тонкой, хрупкой и вряд ли смогла бы удержать ее, если бы Лизавета прямо сейчас сорвалась с места. Если бы…

– Вы что здесь забыли? – голос Ольги вывел ее из ступора. Старшая мавка замерла на пороге избы, ошарашенная, всклокоченная. – Быстро уводи ее в дом, Инга!

Помедлив, она послушалась. Лизавета почувствовала, как ее приобняли за плечи, мягко подтолкнули к распахнутой двери. Однако взгляд ее все еще оставался прикован к озеру.

Плеск стих. Волны улеглись. Лад встал, словно ни в чем ни бывало переступил борт лодки и скрылся в воде – там же, где совсем недавно…

– Он умер? – стоило оказаться в избе, и говорить стало проще, словно кто-то снял с Лизаветы обет молчания. – Это был человек? Он утонул? Что произошло? Почему Лад ничего не сделал? Почему вы все ничего не сделали?!

Голос ее подскочил до невиданных высот – и сорвался. Лизавета застыла посреди комнаты, тяжело дыша и только сейчас заметив, как быстро колотится сердце. Оно, казалось, тоже хочет выскочить прочь из дома, к озеру, попытаться спасти обреченного или хотя бы понять…

– Сядь, – вернул ее в реальность голос Ольги.

Сама не зная почему, Лизавета послушалась – или у нее просто подогнулись колени. Дыхание начало выравниваться, но нервозность не прошла: пальцы невольно стиснули край стола, сильно, до побелевших костяшек.

– Теперь ты. – Ольга повернулась к Инге. – Как вы вообще здесь оказались?

Инга, как показалось, с напускным равнодушием пожала плечами.

– Не могла же я ее все три года держать под водой. Господарыне стало скучно, и я решила, что можно сводить ее в гости к русалкам. Они даже поладили…

– К русалкам?! – судя по возгласу Ольги, это было едва ли не хуже того, что Лизавета увидела на озере. – Зачем ты?..

Она не договорила. Прикрыла глаза рукой, будто желая спрятать лицо. Глубоко вдохнула и выдохнула несколько раз, по-видимому, приводя мысли в порядок.

– Так, забудем пока об этом. Ступай, займись своими делами. Ты здесь ничем не поможешь, а то и сделаешь только хуже. Я сама разберусь.

Инга фыркнула, но Лизавете показалось, что та испытала облегчение. Оно и понятно – Ольга даже не стала ее ругать, хотя, похоже, было за что. Лизавете же предстояло вынести разговор с ней наедине.

Когда дверь за спиной Инги закрылась, Ольга тяжело опустилась на лавку напротив. Уперлась локтями в стол, подбородок лег на скрещенные пальцы. Некоторое время – Лизавета не могла сказать, как долго, – мавка просто смотрела на нее, изучала, будто пыталась понять, с какой стороны подступиться.

– Успокоилась?

Лизавета искоса глянула на Ольгу, поджала губы. Отвечать не хотелось. Если зрение ее не обмануло, она только что видела подтверждение самым жутким из сказок о водяных – тем, где злые духи природы топят невинных людей. Как бы Лизавете ни хотелось верить в обратное, предчувствие подсказывало: именно это она и наблюдала.

Наблюдала и даже не попыталась помочь.

– Послушай, тебе могло показаться…

– Он умер или нет? – Лизавета знала, что ведет себя по-детски, но перебивать Ольгу доставляло какое-то изуверское удовольствие. – Тот человек на озере. Это же был человек?

– Верно, – мавка кивнула, но это с равным успехом мог быть ответ на любой из вопросов. – И да, он умер.

– Или убит? Лад столкнул его, так? Зачем? Что тот человек ему сделал? Как мой отец, не принес какие-то дары, а дочки у него не оказалось? Вот как у вас дела тут, получается, делаются?

– Лиза!

Ольга резко повысила голос и стукнула по столу, заставляя Лизавету замолкнуть. Она ощутила страх: он поднимался коварной змейкой, нашептывая всякие ужасы. Если они убили одного человека, то что мешает им избавиться от Лизаветы? Договор Лада с отцом всего лишь три года действует…

– Посмотри на меня.

Усилием воли Лизавета сосредоточилась, вперила взгляд в лицо Ольги. Оно оказалось неожиданно напряженным, сосредоточенным и серьезным, словно этот разговор и впрямь для нее что-то значил. Словно мнение Лизаветы о Ладе и других обитателях Нави имело значение.

– То, что ты видела, не было убийством.

Лизавета стиснула зубы, но промолчала.

– Да, Лад никак не помог этому человеку. Но не потому, что не захотел, а потому, что это было бы против правил.

Захотелось фыркнуть, как это частенько делала Инга. Но быть похожей на мавку Лизавета желала сейчас меньше всего, поэтому и тут постаралась остаться бесстрастной – пускай только внешне.

– Инга ведь рассказывала кое-что о нас? Мы – духи природы, обязавшиеся эту самую природу оберегать, – Ольга подождала, пока Лизавета кивнет, и продолжила: – Но это не единственное, что мы должны делать. Так как Мать-Природа, помимо всего прочего, отвечает за Навь как за пристанище мертвых, у нас есть обязательства и по этой части. Мы не можем никого убить, но провожаем тех, кому суждено умереть.

– Суждено умереть? – губы с трудом слушались Лизавету, слова прозвучали еле слышно, как легкий ветерок жарким днем.

– Каждому из живых отмерен свой срок, этого не отрицают даже верящие в Бога-Отца. Есть смерть преждевременная, а есть своевременная, и в случае последней не смеют вмешиваться даже божества – не то что обычные духи. Срок того мужчины сегодня подошел к концу, и на роду ему было написано погибнуть в воде. Поэтому Лад не мог ничего поделать. Но он мог быть рядом с ним в этот час – и сейчас, когда этот человек вступает в иной для него мир.

– Так он… вы – Вестники Смерти?

Ольга мягко улыбнулась, будто Лизавета ляпнула глупость.

– Скорее, стражи врат. Мы ждем в конце пути каждого человека и принимаем его в Навь или помогаем отправиться дальше, куда бы ни было суждено.

– И куда суждено?

– Мы не знаем. Нам дано предчувствовать лишь последние минуты чьей-то жизни. Мы понимаем, когда нужны, и приходим на помощь. Никто не должен умирать в одиночестве. Если рядом не окажется друзей или семьи – будем мы.

– Инга… – Лизавета сглотнула. – Инга несколько раз подскакивала и уходила посреди разговора. Это значит?..

Ольга просто кивнула. Кончики губ Лизаветы медленно опустились: сколько же людей умерло за без малого неделю, что она провела на озере?

– Не думай об этом как об окончании жизни, – попыталась приободрить ее Ольга. – Смерть лишь открывает дорогу новому путешествию.

– Инга говорила, что люди перерождаются деревьями или цветами…

– Некоторые – да. Но есть и те, кто идет дальше, и даже мы не знаем, куда простирается их путь. Мы по нему еще не прошли.

– Еще?

– Никто не вечен. Однажды и у мавок, и у леших, и у полевых истечет их срок. Просто у нас все немного сложнее: мы живем, пока Мать-Природа не сочтет, что мы заслужили двинуться вперед.

– Вы говорите так, будто это какая-то награда.

– Так и есть. Ты поймешь, когда проживешь несколько земных жизней. Иногда пугающее неизвестное много лучше тишины и спокойствия привычного мира.

Лизавета покачала головой. Нет, Ольга ошибалась, этого она никогда не сумеет понять и принять.

* * *

– Она вроде бы успокоилась, – Лизавета еле слышала голос Ольги, доносящийся из сеней. – Но будет лучше, если ты сам с ней поговоришь. Да, еще раз. Потому что тебя она слушает. А еще потому, что ты сам наломал дров.

Разговор был односторонним: если Лад и отвечал что-то, то до Лизаветы не долетало и слова. Впрочем, и уже услышанного хватило, чтобы понять – ей опять собирались внушать, что все в порядке.

Хотя в порядке все перестало быть довольно давно.

– Лизавета, – и все же она обернулась, едва заслышав голос Лада у двери.

Они не виделись всего неделю, но Лизавета успела соскучиться.

Он выглядел так же, как и в первую их встречу: в простой светлой одежде, со взъерошенными волосами и пристальным взглядом – в прошлом, помнится, Лизавета приняла его за любопытный, хотя в действительности он был внимательным, изучающим.

– Лад, – в тон ему произнесла Лизавета. – Будешь убеждать меня, что наблюдать за смертью человека, сидя в его же лодке, совершенно нормально?

Ее спокойный голос стал неожиданностью для них обоих. В глубине души Лизавета хотела рвать и метать, но сил не осталось даже на то, чтобы накричать на водяного. Впрочем, похоже, равнодушие ее интонации сумело произвести на него должное впечатление.

– Нет, – он хотя бы стал честным. – Для тебя это и не должно быть в порядке вещей. Но для меня…

– Можешь не объяснять. Ольга сказала, что это ваша обязанность.

Лад хмыкнул. Лизавета взглядом проследила за тем, как он опустился на лавку, на которой недавно сидела Ольга. Лизавета поморщилась: сейчас тоже начнет читать нравоучения, словно маленькой.

– Пожалуй, я задолжал тебе извинения.

Ладно, такого она не ожидала.

– Ты уже просил прощения.

– Только за обман, но я ведь виноват и в другом, верно?

– И в чем же? – помогать ему Лизавета не собиралась. Ей было интересно, что он скажет сам.

– Я о тебе не подумал. Ни в тот день, когда пожимал руку твоему отцу, ни когда водил тебя вокруг пальца, ни когда согласился увести в Навь и бросил с Ингой, хотя она – не лучшая компания.

– Не говори так об Инге, – Лизавета сама не понимала, почему вдруг вступилась за мавку. Не потому ли, что та согласилась помочь ей с побегом? Или причина была в том, как человечно Инга вела себя этим утром?

– Забавно. Не думал, что вы подружитесь.

– Мы и не подружились. А ты говорил не об этом.

Он прищурился, посмотрел на нее как-то по-новому.

– Ты изменилась.

Лизавета скрестила руки на груди. Часть ее хотела огрызнуться, напомнить о том, что ей пришлось пережить. Но она лишь недоверчиво вскинула бровь, соглашаясь:

– Да, теперь со мной придется считаться. До сих пор ты этого не делал.

Лад склонил голову, словно признавая поражение.

– Об этом я и говорил. Мне казалось, что я защищаю тебя, когда скрываю правду или отталкиваю, но я ни разу не догадался спросить, чего же ты хочешь. За это я и прошу меня простить.

Повисло молчание. Лад ждал вердикта, Лизавета пыталась разобраться в себе. Невозможно было сделать это за один вечер, да еще и под таким пристальным, ожидающим взглядом. Но все же, если быть полностью честной с собой…

– Я уже это сделала. В конце концов, мы квиты: я тоже тебя обманула.

Лад усмехнулся:

– Я это заслужил, – похоже, сегодня он и впрямь решил говорить правду.

– Приятно, что ты это понимаешь.

Знакомая хитрая улыбка растянула его губы. Сердце у Лизаветы екнуло – она снова вспомнила, как лишь несколько дней назад радовалась его придумкам и была практически влюблена.

Сегодня же она могла думать об этом, больше не заливаясь краской.

– Так ты мне ответишь? – Лад наклонился ближе.

– Ты не задавал вопросов.

– Задавал. Чего ты хочешь, Лизавета?

Исполнить ее заветное желание он все равно не мог, ведь она мечтала вернуться домой. Лизавета отвела взгляд, посмотрела в окно, за которым постепенно темнело небо. Одинокие силуэты деревьев на фоне заходящего солнца выделялись, как сторожевые башни над городской стеной.

– Я хочу, чтобы ты вернулся на озеро, – раз уж Лад был честен, то стоило ответить ему тем же. – Хочу чаще бывать в деревне, видеться с Добрыней и Любавой, а может, и с отцом, если он решится сюда приехать. А еще хочу, чтобы вы перестали считать меня наивной и глупой и не юлили, когда я задаю вопросы.

– Мы не… – Лад прикусил язык.

– Если не хотите отвечать, просто так и скажите.

– И ты не попытаешься узнать ответ иным способом?

Лизавета посмотрела прямо в белесые глаза Лада.

– Ничего не могу обещать. Зависит от того, как вы попросите.

– Что ж, это я могу принять. Что еще?

– Еще?

– Это весь список твоих желаний?

Она замялась. Было еще одно, немного неловкое – но когда озвучивать его, если не сейчас?

– Я хочу, чтобы ты меня простил. За то, как я напросилась в Навь. Не нужно было вынуждать тебя и… – Лизавета прикрыла глаза, покачала головой. – Просто я злилась и вела себя не лучшим образом. Сможешь ли ты об этом забыть?

Он усмехнулся.

– Я уже это сделал.

Глава 15

Конечно, один разговор не мог все решить – на это потребовалось время. Оно отсчитало десятки неловких бесед за завтраками, совместных вылазок в деревню, уютных вечеров в тишине зеленой гостиной и одно осознание: Лизавета сама не заметила, как перестала вновь и вновь возвращаться к мыслям об утопленнике.

Поначалу это давалось ей нелегко. Она помнила, как оцепенела при виде тонущего рыбака, как даже не попыталась его спасти – и оттого мучилась угрызениями совести. Ольга и Лад пытались объяснить ей, что даже если бы они вытащили мужчину из воды, несчастья случались бы с ним снова, пока смерть не догнала бы того, кто пытался от нее убежать. Лизавета не слушала. Пряталась в своей спальне, подолгу сидела у окна, обнимая колени, корила себя, а после выходила из комнаты и притворялась, что все в порядке. Постепенно притворство стало правдой.

Но нельзя было сказать, что все вернулось на круги своя. Иногда Лизавета замирала, глядя на озерное дно за пределами защитного купола. Отныне оно казалось ей зловещим и опасным, а сад умирающих без воды водорослей – жутким и стылым. Или Лизавета окончательно избавилась от иллюзий и стала видеть Навь такой, каковой та и являлась.

Конечно, она не могла написать об этом отцу. Скрепя сердце Лизавета врала в своих письмах – о том, что с ней все хорошо, что она по-прежнему живет на постоялом дворе у Добрыни, а дни ее заняты безмятежными прогулками и помощью Любаве. Скрывать совсем уж все не получалось, так что отец знал о существовании Инги и Ольги и об их общении в Лизаветой – хотя полагал, что это происходит редко. Лизавета пыталась описать мавок и Лада с лучшей стороны, объяснить, что они не более чем защитники природы, и никакой опасности в них нет, но ее доводов отец не слушал. Один раз даже усомнился, не опутал ли водяной Лизавету какими-то чарами, и не нужно ли выехать к ней на помощь. Лизавета поспешила успокоить отца и с тех пор его не переубеждала.

Утаивала она и знакомство с русалками. Отчасти потому, что отцу хватало и имеющихся духов, а с другой стороны, она не хотела думать о Сбыславе. Воспоминания о девочке рано или поздно приводили к мысли о том, как именно она могла умереть, и Лизавете не нравилось, что она при этом представляла. Инге, судя по всему, тоже: она больше не звала Лизавету прогуляться к реке, и ту это полностью устраивало. В конце концов, на озере и без того хватало мест, куда можно отправиться, не разбередив душу.

Одним из них стал дальний край озера, заросший кувшинками, о которых когда-то рассказывал Лад. Инга показала его Лизавете в один из первых сентябрьских дней, и с тех пор они вместе приплывали сюда уже несколько раз. Заплыть далеко, правда, не удавалось – лодка не могла зайти в заросли, – приходилось останавливаться у самой кромки «кувшинковой поляны» и любоваться цветами издалека. Впрочем, Лизавете и этого хватало.

О том, что случилось, она узнала именно здесь.

Стоял ясный осенний день – один из тех, когда радуешься и спавшей жаре, и голым ветвям, расчертившим небо паутиной, и желтым листьям, укрывшим разом землю и воду. Лизавета перегнулась через борт лодки, подхватила с поверхности озера пожухший листок и подняла его на свет. Солнце безжалостно подсветило прожилки и заломы, но вместе с тем окутало лист потусторонним, волшебным сиянием.

– Что ты делаешь? – лениво поинтересовалась Инга с другого края лодки.

На коленях у нее лежала книга, страницы которой рассеянно перелистывал ветер. Инга, похоже, не прочитала и строчки – взгляд ее был направлен в пустоту, дальше деревьев на берегу и того, что скрывалось за ними. Она выглядела так, словно хотела, чтобы кто-то отвлек ее от раздумий.

– То же, что и всегда, – Лизавета разжала пальцы, и листок медленно опустился на воду. – Жду, когда закончится еще один день.

Она не оставила надежды выбраться с озера раньше оговоренного срока, но пока не знала, как это сделать. Возвращаться к русалкам Лизавета не стремилась, спрашивать у Лада – боялась, не желая нарушить их хрупкую, совсем недавно склеенную дружбу. А больше идти было не к кому.

– Мне показалось, тебе начало нравиться в Нави.

– Я бы так не сказала, – Лизавета повернула голову туда же, куда и Инга, но не увидела ничего, кроме опустевших крон. – Я просто… приняла правила? Мне не по силам бороться с самой природой.

– Почему ты так думаешь? – Инга скосила на нее глаза.

– Это же Природа. Вы ее вообще богиней считаете.

– Так в этом и суть. Боги так же, как и мы, принимают решения. И точно так же должны порой их менять.

– И что ты предлагаешь? Поговорить с Матерью-Природой?

– Ты же разговариваешь с Богом-Отцом.

Лизавета не молилась уже очень давно. Она и не думала, что имеет право обращаться со своими просьбами к другому владыке. Точнее, владычице.

– А вы ей молитесь?

– Не совсем, – голос Инги больше не казался далеким, взгляд не был устремлен в никуда. – Мы ее чувствуем. Это как… Когда приходит пора проводить кого-то в Навь, мы не слышим зовущий нас голос. Но мы ощущаем, что необходимы в другом месте. Словно наше сердце, как рыбу, насаживают на крючок и тянут в нужном направлении.

Лизавету передернуло от такого сравнения, пальцы невольно легли на грудь. Не хотела бы она подобное ощутить.

– Звучит так, будто это очень больно.

– Скорее неприятно. – Инга дернула плечом и вдруг спросила: – Ты когда-нибудь влюблялась?

– Что? – Лизавета удивленно заморгала. – А это тут при чем?

– Когда влюбляешься, особенно безответно, порой чувствуешь зияющую пустоту где-то у сердца. Она словно засасывает в себя все, кроме мыслей о том, кто на тебя даже не смотрит. Внутри все ноет и тянет, и это больно – но одновременно так сладко, что ты не уверена, хочешь ли прекратить…

Инга говорила, а Лизавета понимала, что не может отвести от нее взгляд. Она и не думала, что Инга испытывала нечто подобное. И Лизавета знала, о каком чувстве она говорит: до танца с Ладом она и не догадывалась, что ее сердце может так сжиматься.

– На что-то такое похоже наше общение с Матерью-Природой. Просто эта боль и нежность направлена не на одного человека, а на все, что хоть на мгновенье становится частью озера или реки в лесу. Словно сердце пытается вобрать в себя мир.

– То есть ты чувствуешь все, что происходит на озере и реке? – такое Лизавета не могла даже представить, равно как не могла вообразить причин, по которым Инга вдруг разоткровенничалась.

– Нет. Только самое важное. И озеро ярче, чем реку – по-хорошему, там однажды должен свой водяной появиться.

«Появиться», – повторила про себя Лизавета. Не прийти, не приплыть, а словно возникнуть из ниоткуда. Так же русалки говорили и про Сбыславу. До сих пор Лизавета не решалась спросить, что это значит. А теперь вдруг подумала – может, была не была? В худшем случае Инга лишь привычно уйдет от ответа.

– А как все-таки они?..

Но договорить Лизавете не дали. Вода вдруг пошла мощными волнами – лодка опасно накренилась, Лизавета ахнула, вцепившись обеими руками в борта, пальцы Инги сжались на скамье. В следующее мгновение озеро взорвалось брызгами, окатив их обеих с ног до головы, заставив зажмуриться. А когда Лизавета открыла глаза, из воды на них смотрела непривычно мрачная Ольга.

У Лизаветы заныло под ложечкой. Да, Ольга не отличалась особой улыбчивостью, но то была спокойная серьезность – как у человека, который повидал слишком многое, чтобы вздрагивать или смеяться по пустякам. Сейчас же губы Ольги были поджаты, а белесые глаза казались похожими на пасмурное небо, готовое пролиться ливнем.

Что-то случилось.

– Вам нужно вниз. Срочно, – голос Ольги, сдавленный, напряженный, лишь подтвердил опасения Лизаветы.

Мавка протянула им руки. Лизавета быстро глянула на Ингу – та смотрела на ладонь Ольги с неверием.

– Быстрее, – поторопила Ольга. – Лизавета, возьми меня за руку и держи крепко, что бы ни произошло.

– А что может случиться?

– Мы перенесемся под воду, – вместо Ольги ответила Инга. – Помнишь, что я говорила тебе про рыболовный крючок в сердце? Сейчас будет то же самое, только резче.

– Почему мы не можем спуститься в дом, как обычно, вплавь?

– Слишком долго, – Ольга уже не говорила, а цедила слова.

Лизавете показалось, еще мгновение – и та сама схватит ее за запястье. Скрепя сердце она все же положила пальцы в ладонь Ольги. Та схватилась крепко, до боли. А потом Лизавету словно захватило волной.

Ее потянуло вперед, сквозь толщу воды – она слышала, как та шумела со всех сторон, словно бурное море билось о скалы, собираясь выйти из берегов. Это продлилось даже не мгновение, а половину, или даже долю мгновения, но Лизавете хватило: она полностью перестала различать, где верх, а где низ. Когда ее выбросило из водного купола, она запнулась, сделала несколько шагов вперед и чуть не упала, но уткнулась носом в чью-то грудь.

– Так-так-так, – произнес незнакомый мужской голос. – И кто это тут у нас?

* * *

Лизавета отшатнулась и обернулась, ища поддержки у Инги и Ольги, но беспомощно замерла, обнаружив, что осталась одна в прихожей подводного дома. Мавки, похоже, отправились дальше, бросив ее наедине с…

– О, прошу простить мою невежливость! Не представился, а уже задаю вопросы, – продолжил незнакомец. – Меня зовут Ярослав, я княжич безбрежного Тихого моря. А вы?

Она на мгновение позволила себе прикрыть глаза. Только княжича ей, конечно, и не хватало. Как с ним себя вести? Можно ли говорить о том, кто она такая? Ее не предупредили о нем потому, что он не нес никакой опасности, или Ольга просто не знала о его появлении на озере?

Слишком, слишком много вопросов.

– Меня зовут Лиза, – она открыла глаза и повернулась к княжичу, постаравшись вежливо улыбнуться. – Я здесь в гостях.

– Вот как? – княжич с интересом склонил голову набок и медленно окинул ее беззастенчивым взглядом. – Интересно… Впервые вижу, чтобы Ладимир приглашал кого-нибудь «в гости».

Он знал. Лизавета поняла это по ленивому тону с плохо скрываемой насмешкой – с ней играли, как кошка с мышкой. Однако, раз солгав, она уже не могла отступить.

– Что ж, ради меня он сделал исключение. – Она выпрямилась, скрестила руки на груди, невольно копируя Ингу, и с вызовом посмотрела на княжича.

Его барскую кровь выдавало все: и игравшая на губах усмешка, и горделиво поднятый подбородок, и даже то, как непринужденно он носил черный кафтан, отделанный искусной серебряной вышивкой, и небрежно опирался на трость. Ярослав не был похож ни на одного из духов, которых Лизавета встречала до сих пор. В нем чувствовалась стать, и даже не будь он такого высокого роста, на него все равно приходилось бы смотреть снизу вверх – конечно, образно выражаясь.

А еще он был красив. Алебастровая кожа, казавшаяся почти белой на фоне коротких черных волос, придавала ему благородно-болезненный, потусторонний вид. Мутно-серые глаза в обрамлении темных ресниц смотрелись одновременно жутко, неестественно, но и притягательно тоже – в них хотелось глядеть, как в готовый затянуть тебя омут.

Лизавета сглотнула, подозревая, что ввязывается в нечто, способное оказаться ей не по зубам.

– Интересно, – так же медленно, нараспев повторил княжич. – А где же сам хозяин? Я бы с удовольствием послушал, чем вы так его поразили.

Ей очень хотелось скривиться в ответ, но Лизавета сдержалась. Это было не так уж трудно: пускай в Нави ей не приходилось вести светские беседы, но приличий она не растеряла.

– Не знаю, – Лизавета с наигранным равнодушием пожала плечами. – Отправился по делам вместе с Ольгой и Ингой, а по каким – они мне не сказали.

Ответом ей был долгий, волнующий взгляд из-под ресниц.

– Что ж, думаю, вы не будете против, если я подожду Ладимира здесь? – Несмотря на интонации, то был совсем не вопрос. – Буду рад, если вы составите мне компанию.

Лизавета не придумала, как отказаться. Жизнь в обществе научила ее, что в ответ на такие вежливые слова возможна лишь приветственная улыбка, и она не смогла поступить иначе. Поэтому она кивнула, повернулась вполоборота, приглашая пройти в зеленую гостиную.

– Конечно. Думаю, Лад…имир не будет против. Пройдемте.

Княжич пропустил ее вперед. Шагая сквозь анфиладу комнат, Лизавета ощущала его пристальный, изучающий взгляд, заставляющий тело деревенеть. Ноги и руки двигались, словно на шарнирах – она так и ожидала услышать скрип при очередном шаге. Они добрались до гостиной, и Лизавета рухнула в кресло, которое ровно с этого момента перестало быть ее любимым.

– Вы не против, если я задам личный вопрос? – княжич изящно опустился на низенький диван, явно не предназначенный для людей его роста. – Давно ли вы в Нави?

Хорошо еще, не спросил, как именно она тут оказалась.

– Недавно. С месяц примерно, не больше. Признаться, не утруждаю себя подсчетами.

– Да, пожалуй, в вашей ситуации нет смысла следить за временем, – он хмыкнул, словно это была хорошая шутка. – И как вам здесь? Освоились?

– Да, благодарю. – Чтобы занять руки, Лизавета потянулась к оставленному на маленьком столике едва теплому чайнику. Судя по пустым чашкам, Ольга и Лад как раз собирались пить чай, когда что-то застало их врасплох. – Не желаете чаю?

– Пожалуй.

Простые действия успокаивали. Сосредоточившись на том, чтобы ничего не пролить, Лизавета заставила руки не дрожать, дыхание – выровняться. Разговор с княжичем чем-то напоминал беседы на балах с чужими матушками, те тоже так и норовили подловить на неосторожно оброненном слове, искали способ выставить своих подопечных в лучшем свете, а тебя, наоборот, принизить.

– И что же вам нравится больше всего? – Княжич принял чашку с благодарным кивком, но, отхлебнув, поморщился и отставил в сторону.

Лизавета пожала плечами, наблюдая, как он проводит над напитком ладонью. От чашки почти сразу повалил пар – клубы его исказили черты княжьего лица, превратили улыбку в усмешку: словно сама природа сорвала с него маску и заодно подсказала Лизавете ответ.

– Честность и простота здешнего быта, наверное.

– Что вы имеете в виду? – он откинулся обратно на спинку дивана, закинул ногу на ногу.

– Здесь рано или поздно все тайны становятся явными.

– Вот как? – похоже, княжич ждал не такого ответа. – Прямо-таки все?

Она отвела взгляд, понимая, куда он клонит. Но, помедлив, ответила:

– Да. Лад… Ладимир подтвердит: он многое пытался от меня скрывать, но не преуспел ни в едином случае.

– Так, может, это просто вы на удивление проницательная барышня?

– Вы мне льстите. Если во мне и появилась хоть толика проницательности, то только потому, что я много раз обжигалась, доверившись слишком рано.

– Доверившись Ладимиру?

– И ему в том числе. – Лизавета держалась с напускной смелостью. – Поэтому я буду благодарна, если вы будете говорить прямо.

– Сдается мне, вы и так знаете, что я хочу сказать.

Уголок Лизаветиных губ дернулся. Надо же, хоть кто-то увидел в ней больше, чем наивную и растерянную девчушку. Подозрения княжича показались ей чем-то приятным – но лишь на мгновение. Она помнила, что прямо сейчас была в его власти, без защиты мавок и Лада.

– Не хочу высказывать предположений.

– Боитесь ошибок?

– Избегаю. – Ощущение было такое, словно Лизавета пыталась пройти через озеро по очень тонкому льду. Тот скрипел, шел трещинами, но пока что держался. – И буду благодарна, если вы поможете мне не совершить еще одну.

– Еще одну? – княжич выразительно приподнял бровь.

– Не думаете же вы, что я никогда не совершала ошибок? Хотя бы потому, что за все время нашей беседы я ни разу не назвала вас Вашим Высочеством.

Замечание было рискованным. Лизавета не знала наверняка, как принято обращаться к княжичам в подводном мире – тем более, что родственниками князей они очевидно не были.

Но, судя по реакции собеседника, ей повезло. Он рассмеялся.

– А вы хороши, – у княжича была очаровательная улыбка: широкая, белоснежная, искренняя, но в то же время не внушавшая никакого доверия. – Пожалуй, я даже прощу вам пренебрежение этикетом. И ложь.

Улыбка исчезла так же быстро, как появилась.

– Я не лгала вам, Ваше Высочество, – Лизавета говорила правду, и все же сердце ее так и зашлось.

– Вы утаивали. И продолжаете притворяться, будто не понимаете, к чему я веду.

– Утаивать и лгать – не одно и то же. Притворяться и лгать – тем более.

– А что, если я попрошу вас не притворяться? – он резко выпрямился.

– Попросите или прикажете?

Невидимый лед под ногами у Лизаветы опасно затрещал.

– Скажите, как вы здесь оказались, Лиза? – От собственного имени в его устах по коже поползли мурашки. Она не знала, в чем причина: то ли он применил какую-то древнюю магию, то ли дело было лишь в голосе – низком, пока лишь обещающем угрозу. От медовых ноток не осталось и следа.

– Я обманула водяного.

Снова едва заметное изменение в лице, будто трещинка на маске.

– Каким образом?

– Уговорила его дать мне обещание, подробностей которого он не знал.

– Вы должны быть мастером обмана, если провернули подобное.

– Когда это говорите вы, звучит как комплимент. Но, смею надеяться, вы заблуждаетесь. Я не лгунья – просто отчаявшаяся девушка.

– О, господарыня. Но ведь это намного страшнее.

Лизавета дернула плечом и загадочно улыбнулась, пряча лицо за краем чашки. Она очень надеялась, что со стороны не видно, в каком ужасе она пребывает. Ведь, если быть честной, Лизавета понятия не имела, куда этот разговор идет – и куда должен завести.

– Так мы договорились? Вы будете говорить прямо или продолжите ходить вокруг да около, Ваше Высочество?

– А вы признаетесь, что вам здесь не место, или продолжите вести себя как хозяйка этого дома?

Вот оно. Не спеша с ответом, Лизавета поставила чашку на низенький столик, промокнула губы салфеткой. Окажись под рукой маленькое зеркальце, она бы с нарочитым вниманием изучила свое отражение, но увы. Зеркальца не было, равно как и сил дальше тянуть время.

– Вы правы, Ваше Высочество, мне здесь не место. Я искренне в это верю, хотя Мать-Природа, к моему сожалению, считает иначе.

– О чем это вы? – княжич нахмурился.

– А вот это уже совершенно точно не твое дело, Яр.

Глава 16

У Лизаветы вырвался вздох облегчения – такой громкий, что княжич кинул на нее взгляд. Лад тоже посмотрел на Лизавету, но походя. Это заставило ее внутренне подобраться: что же такое случилось, если риск раскрыть их обман перед морским княжичем казался не таким уж и важным?

– Оставь ее. Ты прибыл, чтобы поговорить со мной.

Как сидевший княжич умудрился посмотреть на него свысока, оставалось загадкой, равно как и то, что именно говорили их взгляды. Лизавета притихла, наблюдая, как Лад округляет глаза и как княжич кривит губы в ответ.

Лад нахмурился, сжимая пальцы в кулак.

– Боюсь, господарыня, мой дорогой друг прав, – неожиданно княжич обратился к ней. – Мне действительно придется вас оставить. Надеюсь возобновить нашу увлекательную беседу позднее.

«Упаси Бог! И Матерь», – в сердцах подумала Лизавета, но вслух произнесла:

– Вторю вашим надеждам.

Княжич очаровательно улыбнулся, не прощаясь. Лад только кивнул – сдержанно, быстро, словно хотел, но не мог ничего ей рассказать. Лизавета проводила его тоскливым взглядом. Она понимала: что-то произошло, – и неведение терзало ее не хуже тревог, очевидно, охвативших Лада.

– Мне жаль, что тебе пришлось познакомиться с княжичем Ярославом подобным образом, – Лизавета не заметила, как к ней подошла Ольга.

Очевидно, мавки вернулись в подводный дом вместе с Ладом. Выглядели они ничуть не лучше водяного: взволнованно, но одновременно устало, словно у них не осталось сил кричать или причитать. Инга молча протопала в комнату и плюхнулась на диван – на то самое место, где недавно сидел княжич.

– Вы не знали, что он здесь? – Лизавета глянула снизу вверх на Ольгу.

– Нет, иначе ни за что не оставила бы вас наедине. Ярослав достойный княжич, однако он не настолько терпим к людям, чтобы его обрадовало твое присутствие здесь.

– Да, я почувствовала нечто подобное. Он довольно… жуткий.

Заслышав последнее слово, Ольга с Ингой быстро переглянулись, словно оно напомнило им о чем-то. Помедлив, Ольга опустилась перед Лизаветой на корточки, взяла ее пальцы в свои прохладные руки.

– Лизавета, нам нужно тебе еще кое о чем рассказать.

До сих пор она практически никогда не звала Лизавету по имени, ограничиваясь «маленькой купчихой». Что-то подсказывало: добра от этих перемен ждать не стоило.

– У всего случившегося были причины. Но лишь одна из них смогла заставить вас с Ингой уйти с поверхности. Из-за нее мы оставили тебя здесь – и она же, я подозреваю, вынудила Ярослава явиться без предупреждения.

– И что это за причина? – Лизавета подозревала, что на самом деле не хочет знать ответ. С одной стороны, узнав правду она поняла бы, стоит ли ей опасаться морского княжича, или в его лице она сможет найти союзника. С другой стороны, судя по поведению мнущейся Ольги, в грядущих событиях не стоило искать ничего хорошего.

– Дело в Славе, – Инга не выдержала первой.

– А что с ней? – Лизавета посмотрела на нее поверх головы Ольги.

Однако Инга уже отвернулась, явно не собираясь продолжать и тем самым возложив тяжкую ношу на плечи Ольги.

Та мягко сжала Лизаветины пальцы.

– Она умерла.

На мгновение Лизавета застыла. Новость показалась невозможной, ненастоящей. Разум тут же начал подкидывать опровержения: Сбыслава не могла умереть, ведь она уже была мертва – иначе бы просто не стала русалкой! Но серьезный взгляд Ольги говорил об обратном.

– Но как?

Ольга будто ждала этого вопроса. Глубоко вдохнув, как перед прыжком с высоты в холодную воду, она ответила:

– Ее убили.

Лицо Лизаветы дернулось. Уголок губ нервно приподнялся в странном подобии улыбки, меж бровей пролегла глубокая складка, глаза прищурились. Но сама она не издала ни звука. Должна ли она испугаться? Скорбеть? Сочувствовать?

– Убили, – одеревеневший язык с трудом выговорил даже это слово.

– Да, – Ольга смотрела на нее с осторожностью, в ожидании. Она словно сама не понимала, что делать.

– Я не… – она поморщилась, понимая, что не может подобрать правильные слова. – Вас можно убить?

Ольга с Ингой переглянулись: не такого они ждали от Лизаветы. Ольга медленно поднялась, отпустила ее руки, отстранилась. Снова посмотрела на Ингу – не спрашивая, а будто гадая, насколько навредит своей подопечной, если расскажет Лизавете правду.

– Можно, – наконец-то кивнула Ольга. – Мы не умираем от старости, но это не значит, что мы бессмертны.

– И Сбыславу убили? Нарочно? Это точно известно?

И снова эти переглядывания. Лизавета шумно втянула воздух: ну почему нельзя просто сказать?

– Точно, – Инга словно услышала ее мысли, бросила резко, наотмашь. – Ей перерезали горло. Вряд ли она случайно на нож упала.

– Инга! – Ольга дернулась, но что она говорила дальше, Лизавета уже не слышала.

В ушах стоял гул, мыслей не осталось. Она никогда не видела мертвецов, но тут почему-то ярко представила маленькое хрупкое тельце – сплошь тонкие косточки, белая кожа и одна яркая полоса поперек длинной шеи.

Интересно, капли крови попали на платье?

– Лизавета? – Ольга заметила ее состояние. – Ты меня слышишь?

Голова Лизаветы медленно опустилась, не совсем по ее воле. Она что-то говорила, связно отвечала, двигалась, но не до конца отдавала себе отчет в собственных действиях. Как будто на несколько минут кто-то занял ее тело, пока сама Лизавета заставляла себя поверить в то, что произошло.

– А зачем приехал княжич? – эти слова она произнесла уже более осознанно.

– Ярослав отвечает за наши края. Он должен разобраться в том, что произошло, – откликнулась Ольга, а Инга привычно расшифровала:

– То есть, найти убийцу.

* * *

Убийство. Слово билось вместе с пульсом в висках на протяжении оставшегося вечера, всю ночь и даже на следующее утро. С трудом выстроенный на озере мир снова треснул.

Не зная, что сказать и чем помочь, Лизавета поспешила спрятаться в своей комнате – отчасти от княжича, но одновременно и от ужаса, накрывавшего всякий раз, когда она осознавала: это все взаправду. Бессмертную маленькую девочку жестоко убили, целенаправленно, осознанно. Как подобное вообще могло происходить в мире?

До сих пор с преступлениями Лизавета сталкивалась лишь в сводках газет, которые отец оставлял на столе после завтрака. В них любое злодеяние было лишь сухими строчками на желтоватой бумаге – ужасы, совершенные безликими преступниками по отношению к невидимым людям. О таких легко было позабыть, ни капельки не расстроившись.

Но о Славе она забыть не могла.

Лизавета жалела, что так и не повидалась с девочкой во второй раз, что не справилась ради нее со своими нежными чувствами. А еще гадала, что происходит сейчас в голове у Инги, которая так же оставила Славу. Винила ли она себя? Или мавку чужая смерть не так уж и трогала?

Ответы на свои вопросы Лизавета могла получить лишь одним путем – выйдя из комнаты. Ей потребовалось время, чтобы собраться с духом, представить все возможные разговоры: с насмешливым княжичем, с резкой Ингой, с растерянно-заботливой Ольгой, с непривычно сдержанным Ладом – и убедиться, что это ничем не поможет. Какой бы деликатной, собранной и спокойной ни была Лизавета в своих фантазиях, в действительности вести себя так она вряд ли сумеет. Слишком уж разбереженным, израненным, хрупким казалось ей собственное сердце.

Всех обитателей Нави – и новых, и старых – Лизавета нашла в столовой. За завтраком к Ладу, Ольге и Инге присоединился не только княжич, но и русалки, выглядевшие особенно мрачными. Лизавета не удивилась бы, обнаружив на них траурные одежды, но под водой это, видимо, было не принято. Из всех собравшихся в темном остался лишь княжич Ярослав, однако расшитые серебром отвороты его кафтана свидетельствовали явно не о смирении и скорби.

– Доброе утро, – поприветствовала всех Лизавета и тут же остро ощутила неуместность собственных слов.

Ярослав посмотрел на нее с предсказуемой насмешливостью, но хотя бы ничего не сказал. Ольга кивнула, Инга даже не повернулась. Рогнеда вымученно улыбнулась в ответ, кажется, за всех русалок разом, притихших и посеревших от горя. Лизавета застыла в неловкости: хотелось сказать что-то еще, но так не смогла подобрать слов для произошедшего ужаса.

– Садись, – молчание нарушил Лад, похлопал ладонью по пустому месту рядом с собой.

Лизавета послушно опустилась на стул, пожалев лишь, что оказалась почти напротив Ярослава. Говорить, есть да и вообще шевелиться под его взглядом не хотелось – все чудилось, будто каждое ее движение вызывает у него то хитрый, то опасный прищур.

Поддержкой для Лизаветы стало плечо Лада, которое она едва задевала своим. Он не вздрагивал от случайных прикосновений, не хмурился, даже не глядел в ее сторону, и эта незыблемость отчего-то успокаивала. Да, то был не тот Лад, которого она полюбила в первые дни на озере, но и этого она знала – таким он предстал перед Лизаветой, когда раскрыл свою суть. И она не видела, чтобы события вчерашнего дня разительно его изменили. Лад был ее опорой.

– Мне необходимо побеседовать с каждым из вас, – впервые Ярослав заговорил, когда тарелки наполовину опустели, а Лизавета успела хоть отчасти расслабиться. При звуке голоса Ярослава она тут же выпрямилась и внутренне сжалась. – И я бы предпочел, чтобы беседы проходили наедине.

Лизавета судорожно вдохнула при одной только мысли о том, чтобы снова остаться одной с Ярославом. И от него это не укрылось – судя по тому, как дернулся уголок тонких губ. Лизавета почти не сомневалась, что с ней Ярослав захочет поговорить первой.

Словно назло ее мыслям, он повернулся к русалкам:

– Я думаю, лучше начать с вас, милые дамы.

Гордея отложила приборы, точно только этого и ждала.

– Вы не против подождать здесь? – Ярослав встал из-за стола, всем своим видом показывая, что на самом деле вовсе не задает вопрос. – А мы поговорим… да хотя бы в зеленой комнате.

Он вышел, не дожидаясь ответа, и Гордея последовала за ним. Лизавета не ожидала от бывшей воительницы такой покорности, но, когда та проходила мимо, лицо ее казалось равнодушным. Как у человека, потерявшего слишком многое.

Лизавета украдкой посмотрела на остальных. Инга сидела, забравшись с ногами на стул, и нервно покусывала губу. Ольга, которая в обычный день наверняка бы ее осадила, не говорила ни слова, глядя куда-то в пустоту.

В отличие от всех остальных за столом, Ингрид и Рогнеда негромко переговаривались. Слов было не разобрать, но Ингрид выглядела встревоженной. Рогнеда хмурилась с каждым мгновением все сильнее, как если бы Ингрид склоняла ее на свою сторону.

Наконец Лизавета повернула голову к Ладу, на этот раз открыто. Он как ни в чем ни бывало уже опустошил свою тарелку и теперь лениво отщипывал кусочки от оставшегося на ней куска хлеба. Прежде чем съесть, Лад скатывал их в маленькие шарики – и только это повторяющееся движение выдавало охватившее его душу смятение.

– Волнуешься? – заметив взгляд Лизаветы, спросил он.

Пускай Лад и понизил голос, но недостаточно. Лизавета ощутила направленные на нее взгляды и почему-то почувствовала себя как под подозрением. Думали ли собравшиеся о том, что у нее были причины волноваться?

До сих пор Лизавете не приходило в голову, что она была в самом шатком положении из всех присутствующих. Они знали друг друга очень давно, в то время как она была чужачкой. Да, Лад и Инга вели себя с ней как друзья, а Ольга – как вторая мать, но она не была своей.

– Да, – холодные щупальца страха заставили Лизавету ощетиниться, гордо поднять подбородок. – Волнуюсь.

«И что?» – хотела добавить она, но вовремя сдержалась.

– Не стоит, – Лад не обратил на ее тон ни малейшего внимания. – Яр – суровый судья, этого не отнять, но справедливый. Если ты невиновна, он ничего не сделает.

Случайно ли он сказал «если»? Лизавета кляла себя за такие мысли. Часть ее верила в Лада, Ингу и Ольгу, которые за прошедшие недели ни разу не повели себя так, будто она чем-то хуже их. Но червячок сомнения не желал успокаиваться, подтачивал, подгрызал эту веру.

Почему же Лад сказал «если»?

Ярослав должен был знать, какое действие оказывает на людей ожидание. Лизавета не сомневалась в этом после того, как из комнаты по очереди вышли Рогнеда, Ингрид, Ольга и Инга. Последняя остановилась, положила руку Лизавете на плечо:

– Не дай ему себя запугать. Если не давать отпор, он подомнет под себя. Ему это ничего не стоит, ведь он считает себя безгрешным и безусловно правым. Но это не так. Все ошибаются. Помни об этом, когда он позовет тебя.

Лизавету, похоже, оставили напоследок – то ли как самый сладкий десерт, то ли как кислую ягоду, которую не хочется, но придется съесть.

– Ну что, Лиза? – Дверь столовой открылась в пятый раз. Ярослав бросил быстрый взгляд на Лада. – А с тобой мы вчера обо всем договорились, ты давно мог идти.

Скосив глаза, Лизавета заметила, как Лад сжал зубы, как напряглись желваки. Но он смолчал, как и все. Сегодня главным на дне этого озера был княжич, а не Лад.

– Господарыня?

Ярослав подошел ближе, черная трость размеренно стучала по полу, вторя его шагам, и протянул руку – как же Лизавета желала ее отвергнуть! Но она не могла идти против него – не сейчас, когда знала, для чего он приехал. Поэтому она аккуратно вложила пальцы в его ладонь.

– Благодарю, Ваше Высочество, – он хмыкнул в ответ, точно она озвучила хорошую шутку. – Я к вашим услугам.

* * *

В зеленой гостиной светло и уютно, словно и не было прошлого вечера. Мягкое кресло приняло Лизавету в знакомые объятия, игривые солнечные блики привычно легли на колени. Она мигом вспомнила, как проводила вечера, забравшись с ногами на сиденье и с головой погрузившись в книгу, и сердце пронзило тоской – такого больше не будет. Отныне комната будет напоминать о том, что именно здесь она впервые услышала о смерти Сбыславы.

– Итак, – княжич опустился на диван, где сидел вчера, но поза была другой: прямая спина, пальцы сцеплены в замок, взгляд сверху вниз. – Лиза, где вы были, когда узнали о случившемся?

– Здесь, – она ответила быстро, и мгновения не прошло. – Мне рассказали, когда вы с Ладом ушли.

Он нахмурился. Похоже княжич считал, будто ей все было известно уже во время их встречи. Это бы многое для него упростило.

– И до тех пор вы ни о чем не догадывались?

Она покачала было головой, но замерла. Если подумать…

– Я поняла, что происходит нечто странное, когда Ольга пришла за нами на озеро. Мы с Ингой плавали посмотреть кувшинки, а она появилась вдруг явно взволнованная и потребовала, чтобы мы вернулись под воду. Я думала, уж здесь-то мне все объяснят, но Ольга с Ингой отправились дальше, а я… встретила вас.

Ярослав кивнул.

– А чем вы занимались до этого?

Она попыталась припомнить. Несмотря на то что речь шла о прошлом утре, это оказалось не так уж легко. Бо́льшая часть ее дней на озере проходила в праздности, в повторении похожих действий. Книги, прогулки на воде, визиты в деревню, помощь Любаве, Добрыне, Ольге и Инге – и так по кругу, снова и снова. Трудно сказать, что происходило вчера, а что – позавчера, ведь все дни были так похожи!

– Ладно, я попытаюсь, – сказала Лизавета скорее самой себе. – Утром я встала и спустилась на завтрак в эту гостиную. Здесь никого не было, так что какое-то время я провела одна…

– Вам не показалось странным? – перебил княжич.

– Что именно?

– Что никого не было. Вас, гостью, бросили в одиночестве…

– О, нет, это совершенно нормально! Для здешних мест, я имею в виду. Ольга по большей части живет наверху, в своем доме. Обычно мной занимается Инга, но я знаю, что ей эту обязанность навязали, поэтому не удивляюсь, когда она уходит по каким-то делам. Что же касается Лада…

– Да? – в голосе Ярослава появилось какое-то странное предвкушение.

– Я уже рассказывала вам, что обманула его. Из-за этого мы какое-то время не разговаривали, и сейчас по-прежнему ощущаем неловкость. Мне кажется, он порой нарочно завтракает в другой комнате, чтобы меня не смущать.

Было странно рассказывать все постороннему человеку. Лизавета чувствовала, что это неправильно, однако поступить иначе означало соврать. Почему-то она была уверена, что ложь князь мигом раскусит.

– Занятно, – протянул Ярослав. – Но вернемся к событиям вчерашнего дня. Что вы делали после завтрака?

И Лизавета перечислила ему все, чем занимала свои бездеятельные часы. Завтрак, чтение, встреча с заглянувшей в гостиную Ингой – та выглядела вялой, словно только проснулась, но на еду даже не взглянула. Помнится, именно она предложила подышать воздухом, развеяться – Лизавета не помнила точных слов.

– Выходит, Лада и Ольгу вы увидели уже после происшествия?

– Да, – Лизавета невольно задумалась: а где они были все это время? Но тут же поспешила задавить возникшие было подозрения не только в себе, но и у Ярослава: – Как я и говорила, так часто случалось. С Ольгой мы могли не видеться несколько дней подряд, с Ладом – часами. В этом нет ничего необычного.

– Занятно, – повторил княжич, пронзительно глянув в ее сторону. – Значит, день был ничем не примечательным, пока…

– Пока я не налетела на вас.

Он хмыкнул, губ коснулась усмешка. Лизавете показалось, что воспоминание о ней, чуть не сбившей его с ног, выглядело для княжича даже приятным. Но Ярослав вмиг посерьезнел, подобрался и продолжил таким тоном, что в его предвзятом отношении к Лизавете не оставалось сомнений:

– Судя по вашему рассказу, вы все утро провели в одиночестве, – он подождал, словно она должна была еще что-то сказать, но Лизавета молчала. – И также, судя по вашему рассказу, никто не может подтвердить, что вы оставались здесь.

– Вы правы, – она согласилась легко.

Томя Лизавету в ожидании, Ярослав рассчитал не все. Да, допрос пугал ее – она то и дело кусала губы и нервно ерзала на стуле. Но ожидание длилось так долго, что Лизавета успела не только измучиться, но и придумать все возможные вопросы и ответы на них.

Теперь она точно знала, как снять с себя подозрения.

– Но, видите ли, Ваше Высочество, – взгляд его потяжелел, – я не могла самостоятельно выбраться из дома. Я не умею плавать. А значит, если я замешана в этом преступлении, то мне помог кто-то из здешних обитателей, во что вы точно не верите.

Глава 17

Ярослав смотрел на нее некоторое время и не издавал ни звука. Лизавета не шевелилась, но дыхание задерживать не стала, как бы ей ни хотелось, – нужно выглядеть невозмутимой. Она терпеливо ждала хоть какого-то ответа, да хотя бы усмешки, благодаря которой можно было бы понять: сняты с нее подозрения или она все только усугубила.

– Вы могли притвориться, что не умеете плавать.

– Можете бросить меня в воду и посмотреть, как я буду барахтаться. Только учтите: Лад обещал обо мне заботиться, и если со мной действительно что-то случится, ему несдобровать.

Княжич поморщился – похоже, договор между Ладом и Лизаветиным отцом досаждал ему не хуже зубной боли. Лизавета прикусила щеку, чтобы не ухмыльнуться.

– Конечно, я понимаю ваши подозрения, – вместо того, чтобы поддаваться чувствам, продолжила она таким спокойным тоном, каким только могла. – Я чужая на этом озере, и при этом знала Сбыславу и где ее искать. Но у меня не было никакой причины…

Лизавета не договорила – язык не поворачивался произнести слово «убийство».

– Так ли и не было? – Ярослав воспринял ее молчание по-своему. – Я кое-что узнал с нашей предыдущей встречи. Вы ведь здесь не по своей воле, верно? Должно быть, вас злит, как легко Ладимир распорядился вашей судьбой, связал узами с этим озером. На вашем месте мне захотелось бы отомстить.

Так вот что он о ней думал! Лизавета открыла было рот, чтобы сказать: мол, уж она-то и мухе не навредила, но тут же остановилась. Вряд ли Ярослав посчитал бы подобные доводы стоящими.

– Мне нравилась Сбыслава, – нашлась Лизавета после короткой заминки. – И я ей тоже. Она сплела мне венок при нашей первой встрече, из незабудок. Я хранила его, пока цветы не завяли – можете спросить у Инги, она подтвердит. Люди могут быть не такими уж плохими, как вы про нас думаете.

– Я не думаю – я знаю. Успел насмотреться с тех пор, как стал водяным.

– Но вы ведь сами были человеком.

– И мне вовсе не нравится об этом вспоминать.

Она не спросила, почему, понимая, что Ярослав все равно не ответит. Вместо этого Лизавета вернулась к прежней теме: ей хотелось отвести подозрения не от одной лишь себя.

– Тем не менее в мире есть и добрые сердцем люди. Вы убедитесь в этом, если побываете в деревне, познакомитесь с местным трактирщиком и его супругой. Лад дружит с ними, а значит, он в них тоже уверен…

Ярослав покачал головой. Он не произнес ни слова, но Лизавете хватило жеста: похоже, княжич не особенно доверял суждениям Лада.

– Вы убедитесь в этом сами, если сходите. Никто в деревне не мог желать зла ни Сбыславе, ни кому-то еще из духов, – Лизавета мгновенье помедлила, прежде чем добавить: – По крайней мере, никто из местных.

Проницательный взгляд пронзил ее насквозь.

– О ком вы сейчас подумали, Лиза?

Она поджала губы, отвернулась, уставившись в окно. Называть имя казалось неправильным, словно она, как в детстве, ябедничала на обидевшего ее мальчика. Но что, если она правда верила, что этот «мальчик» способен и на большее зло?

– В один день со мной в деревню приехал мужчина по имени Неждан, – нехотя проговорила она. – Я никогда не слышала, чтобы он говорил что-то плохое о водяных или мавках, – даже не знаю, верит ли он в них. Но если бы меня спросили, кто может сотворить нечто настолько чудовищное…

– Вы указали бы на этого человека, – закончил за нее Ярослав.

Лизавета быстро кивнула.

– Хорошо. Я присмотрюсь к нему. – Княжич поднялся с дивана, показывая, что разговор окончен. – Но и вас со счетов сбрасывать не буду. Все пошло не так после того, как вы здесь появились.

– Я могу вас как-то переубедить? – она глянула на него снизу вверх.

– Боюсь, что нет.

Развернувшись на каблуках, он направился к двери. Лизавета осталась в кресле, глядя ему в спину. С виду казалось, что она спокойна или всего лишь слегка грустит, но на деле внутри вместе с сердцем бешено бились чувства.

Лизавета не хотела отпускать Ярослава, не желала доверять ему свое будущее и снова пускать на самотек свою жизнь!

– Хотя… – вдруг он обернулся.

Лизавета смотрела на него как на последнюю надежду, как на плот посреди бескрайнего моря. Сердце ее замерло на те мгновения, что Ярослав молчал, по-видимому, сомневаясь и обдумывая свое решение.

– Не хотите присоединиться ко мне?

– Присоединиться… к вам? – Лизавета почувствовала себя ужасно глупо. – Что вы имеете в виду?

– Вы уверяете, что хорошо знаете местных – так помогите мне их разговорить.

Это был шанс взять судьбу в свои руки. И все же Лизавета засомневалась. Ей казалось, княжич ведет двойную игру, пытается добиться чего-то еще, о чем не спешит говорить. Он был опасным, древним, способным убить ее – она же просто… девчонка.

– Я не думаю…

– Разве вы не хотите очистить свою репутацию?

– И как это поможет?

– Я стану лучше думать о вас, если поможете найти убийцу. Может быть, даже поверю, что вы и впрямь относитесь к нам иначе, нежели к пыли под ногами.

– Вы нарочно не оставляете мне выбора, – возможно, зря, но Лизавета прямо озвучила свои мысли. – Если я откажусь, вы можете решить, будто справедливость для Сбыславы ничего для меня не значит. Но это не так, Ваше Высочество.

Она шагнула к нему и протянула руку.

– Ведите.

Их пальцы соприкоснулись – и комната исчезла в стремительном потоке.

* * *

Устоять на ногах после такого перемещения ей по-прежнему не удавалось. Лизавета буквально вывалилась на улицу перед постоялым двором и наверняка упала бы, не перехвати ее Ярослав поперек талии. Руки он убрал в тот же момент, как убедился, что она твердо стоит на ногах.

– Что у вас за традиция такая, – пробормотала Лизавета себе под нос, поправляя ничуть не помявшееся платье, а на деле – переводя дух.

Она не хотела, чтобы Ярослав заметил, как она чувствовала себя после перемещения: голова слегка кружилась, в коленях ощущалась слабость. Лизавета не была уверена, что сможет сделать хоть шаг, не запнувшись.

– Прошу прощения, я должен был предупредить, – лицо его оставалось невозмутимым. – Думал, вы к такому уже привыкли.

– Нет, – резко бросила Лизавета через плечо. – Озерные жители были со мной более… деликатны.

«Кроме, пожалуй, того случая, когда Лад против воли протащил меня через полстраны», – додумала она, но вслух говорить не стала. Отчего-то не хотелось, чтобы Ярослав чувствовал перед Ладом хотя бы малейшее преимущество.

– Не думаю, что они знают такое слово, – лукаво улыбнулся Ярослав, подходя ближе и протягивая руку.

Лизавета посмотрела с сомнением. Ей не хотелось прикасаться лишний раз к княжичу, который ясно дал понять, что думает о ней и обо всем ее роде, она не желала зависеть от него даже в такой малости.

Но все же Лизавета пока не доверяла своим ногам.

– Спасибо, – пробубнив благодарность куда-то в сторону, она оперлась о локоть Ярослава.

Он только хмыкнул и повел ее к постоялому двору. Крыльцо знакомо скрипнуло под ногами, звук показался Лизавете уютным, даже родным. После случившегося подводный мир больше не выглядел таким уж спокойным и безопасным.

Неждан был в зале, потягивал какое-то пойло из высокой кружки. Рядом с ним стояла тарелка с обглоданными ребрышками и недоеденным ломтем хлеба, пальцы поблескивали от жира. Завидев это, Лизавета невольно скривила аккуратненький носик. Увы, он это заметил.

– Ба, какие люди! – Неждан расплылся в улыбке, вроде и доброжелательной, но Лизавете она показалась неприятной. – Ужели барыня соизволила почтить нас своим визитом? Да еще и не одна!

Лизавету от такого обращения передернуло. Только памятуя о том, для чего они с Ярославом пришли сюда, помогло ей удержаться от очередного побега. Это – и еще осознание, что со своими страхами пора встречаться лицом к лицу.

– Соизволила, – голос звенел от напряжения. – Но ты зря радуешься – повод тебе не понравится.

– Неужто замуж за этого собралась? – не в силах подобрать подходящего слова, Неждан махнул рукой в сторону Ярослава. – А я-то думал, у нас все на мази.

Он подмигнул Лизавете так же, как и в первую их встречу. Ей пришлось стиснуть зубы, чтобы не сказать лишнего: сейчас нужно было разговорить Неждана, а не разозлить. Но прежде, чем она успела сообразить, ему ответил Ярослав.

– Видимо, вы ошиблись, – мягко разжав Лизаветины пальцы на своем плече, он опустился на стул напротив их главного подозреваемого. – Вы вообще выглядите как человек, которому свойственно ошибаться.

– Ой ли? – ухмыльнулся Неждан.

– Ой ли, – в устах Ярослава даже это прозвучало благородно. – Господарыня, очевидно, не ищет и не жаждет вашего внимания. Она вынуждена говорить с вами лишь потому, что я попросил привести меня к вам. Вас, видите ли, обвиняют в убийстве.

Он говорил негромко, и только поэтому, пожалуй, в их сторону не обернулись все присутствовавшие. Только из-за соседних столов покосились нервно, с опаской, да и сам Неждан подобрался – все веселье как рукой сняло.

– Ты чего это, милсдарь, несешь?

– Скажите, доводилось ли вам бывать в лесу на другом берегу озера?

Лизавета не знала, что именно подействовало на Неждана: то, что с ним говорил человек явно благородного происхождения, то, каким тоном он говорил, или же просто то, что Ярослав был мужчиной. Однако с ним Неждан шутить не стал, пожал плечами.

– Доводилось.

– Позвольте узнать, зачем?

– Грибы собирал, – заметив, что этого, похоже, недостаточно, Неждан продолжил: – Вообще, я поохотиться там не прочь, вот только ружья с собой нет, да и у местных не водится. Пришлось в земле ковыряться. Иначе же тут со скуки помрешь!

– А что же вы тогда здесь делаете, если вам так скучно? – это спросила уже Лизавета. Она подбоченилась, вздернула подбородок, попыталась перенять манеру речи Ярослава, чтобы звучать весомее.

– Отдыхаю, – даже не глянув на нее, буркнул Неждан.

– От чего? – уточнил Ярослав.

Неждан посмотрел на него странно.

– От работы, милсдарь. Я по деревням катаюсь, в помощь местным нанимаюсь – где землю вспахать, где чего починить. Заработаю немного – и на передышку, как сейчас. Так, почитай, до самой зимы.

– И денег на всю зиму хватает?

– Поясок подзатянешь – и не такого хватит.

Говорил он ладно. История выглядела правдоподобной – куда больше, чем предположение, что Неждан разъезжал по деревням, истребляя «всякую нежить». Лизавете стало неловко: вдруг она зазря оклеветала человека?

– Допустим. – Ярослав, впрочем, пока отступать не спешил. – А в лесу когда были, никого не видели?

– Белок разве что да лисиц хорошеньких. Их бы мех – и на шапку!

– Что насчет людей?

– Да вроде не было никого, – Неждан ответил быстро, словно бы и не врал. – А чего вы все про лес да про лес? Это там что ли кого-то…

Не договорив, он выразительно провел пальцем по шее. Лизавета похолодела – а ведь Сбыславе и впрямь перерезали горло!

– Откуда… – вырвалось у нее, но Ярослав одним жестом заставил Лизавету умолкнуть.

– Там, – коротко ответил он Неждану. – Забавно, что вы угадали способ убийства.

– Какой? А, вы про это! – тот снова провел пальцем по горлу. – Так это ж так всякую смерть показывают. Ну, не от старости которая и не от болезни. Вы меня зря подловить не пытайтесь!

– Прошу прощения, – совершенно неискренне извинился Ярослав. – Тогда последний вопрос: где вы были вчера ранним утром?

До сих пор никто не говорил, когда именно умерла Сбыслава. Лизавете почему-то казалось, что это произошло днем – незадолго до того, как Ольга прервала их с Ингой беззаботный отдых. А теперь выходило, что все случилось, когда она нежилась в постели или сидела за завтраком, сетуя на одиночество. Вот почему Ярослав ее так подозревал!

– Ранним? Отсыпался, наверное.

– Мы проверим.

Неждан стрельнул взглядом в Лизавету, словно только вспомнил о ее существовании, и взгляд этот ей не понравился.

– Ну, может, и не отсыпался. Прогуливался у воды. Один.

Короткие, рубленые фразы звучали, как вызов – да, один, но поди докажи, что я при этом ножичком размахивал.

– У воды – это у озера или у реки? – Ярослава было никак не пронять.

– А если и у реки? – Неждан хитро прищурился.

– Вдруг что-то слышали.

– Что-то слышал? – Неждан издевательски тянул гласные. – А как же не слышать? Вода плескалась, лес шумел. Ветрено было, помнится.

Лизавета так и ахнула от подобной наглости, но Ярослав приподнял руку с зажатой в ней тростью, заставляя сдержаться. В тот момент Лизавета ненавидела и его, и эту самую руку, как будто пытающуюся поставить ее на место, но все же смолчала. Все равно ее никто не послушал бы.

Повисло молчание. За другими столами переговаривались, но чужие слова сливались в невнятный гомон. Они казались шумом на грани слышимости, еще более усугублявшим напряжение между Ярославом и Нежданом. Те смотрели друг на друга, не двигаясь и не мигая, словно испытывали терпение и дух противника.

И Неждан, похоже, наконец смог увидеть то, что упорно не замечал все это время. Глаза Ярослава, как и у всех духов, не были живыми.

– Слышал, слышал, – он отвернулся.

Лизавета гадала, о чем Неждан при этом думал. Готов ли был признать, что прямо сейчас напротив него сидит не совсем человек? Или уже мысленно отрицал то, что, возможно, промелькнуло на грани сознания?

– Голоса были. Что говорили, не разобрал: я как понял, что не один там брожу, сразу убрался подобру-поздорову. Знаю только, что голоса были женские.

* * *

Слова Неждана не давали Лизавете покоя. Она не хотела признавать, что ошиблась, а потому, стоило им с Ярославом оставить единственного подозреваемого, тут же повернулась к княжичу:

– Вы ему поверили?

Ярослав пожал плечами. Он выглядел задумчивым: казалось, всерьез размышляет над россказнями Неждана. Внутри Лизавета аж закипела – уж она-то была уверена, что нельзя доверять человеку, который…

– Почему вы вообще подумали, что это Неждан?

– Я не говорила, что он это сделал. – Она понимала, что пошла на попятную, но ничего не могла с собой поделать: под внимательным взглядом Ярослава уверенность, владевшая ее мыслями минуту назад, вдруг пошатнулась.

– Да, я помню, – Ярослав кивнул, спускаясь с крыльца. – Вы сказали, что никто из местных не мог желать Сбыславе вреда, но подчеркнули – именно что из местных. Почему?

Она покраснела. Описывать то самое происшествие, случившееся в день ее знакомства с Нежданом, отчаянно не хотелось. И даже не потому, что ей было стыдно. Просто Лизавета начала понимать, как была предвзята.

– Он был со мной груб, – отвернувшись от княжича, пробормотала она.

– Да, я заметил. И только?

– Да, – скрепя сердце выдавила Лизавета. – Но он единственный вел себя так из всей деревни! Я вообще никогда в жизни не встречала такого… такого… мужлана!

Ярослав хмыкнул, и этого оказалось достаточно, чтобы Лизавета залилась краской. Ей хотелось провалиться под землю: какой же глупой она, наверное, казалась морскому княжичу!

– А позвольте спросить, Лиза, – медленно протянул он. – Со многими ли жителями деревни вы завели тесное знакомство? Скажем, вон та женщина у дома напротив – знаете ли вы ее имя?

Молчание послужило красноречивым ответом.

– А тот мужчина на дальнем краю улицы? Можем подойти к нему поближе, если нужно, чтобы разглядеть черты его лица…

– Ладно. – Все еще не глядя на Ярослава, Лизавета скрестила руки на груди. – Я погорячилась. Мне не понравился Неждан, и я сразу решила: раз он плохо себя ведет, то способен и на нечто похуже. Но он ведь правда что-то скрывает!

– Правда, – Ярослав согласился на удивление легко. – И мы выясним, что именно.

– Мы? – от удивления Лизавета подняла взгляд, забыв, что старалась на него не смотреть. Вопреки ее ожиданием, Ярослав не выглядел насмешливо или высокомерно – скорее, казался задумчивым.

– Мы. Вы же сами вызвались мне помогать?

– Да, но…

Она не договорила: не признаваться же, что решила, будто он погонит ее взашей из-за досадной ошибки. Достаточно того, что Лизавета сама поняла, где попала впросак.

– Но? – вскинул Ярослав бровь.

– Ничего.

Княжич не стал допытываться, лишь молча протянул ей руку.

– И куда мы теперь?

– К реке. Нужно выяснить, чьи голоса в то утро услышал наш сомнительный друг. Да и с русалками поговорить не помешает.

Перед мысленным взором Лизаветы встали непроницаемые лица русалок. Из всех духов Гордея, Рогнеда и Ингрид острее всего переживали случившееся – возможно, потому что лишь для них это стало утратой. Ни Лад, ни Ольга не встречались со Сбыславой, Инга и Лизавета видели девочку всего раз и не успели толком проникнуться теплыми чувствами. Но русалки жили с ней под одной крышей, заботились, начали лучше ее узнавать.

– Ну? – голос Ярослава вырвал из раздумий.

Взгляд Лизаветы сосредоточился на его руке, недвижимой, даже не дрогнувшей за время затянувшейся паузы. Что этот уверенный, подозрительный княжич подумает о Лизавете, если она сдастся сейчас, после первого же провала? Она не могла позволить себе отступить.

Глава 18

В тени соснового бора было спокойно. Мерно текла река, шумели ветви в вышине, пожухлая трава шуршала под ногами. Природа будто и не заметила жестокого преступления, совершенного в самом ее сердце. А может, ей было попросту все равно.

Ярослав шагнул к воде и, не дрогнув, погрузил руку в прозрачную стужу. Она откликнулась тут же: забурлила, вспенилась – и разлетелась брызгами, когда наружу вышли величавые, суровые русалки. Лизавета даже не удивилась, обнаружив, что они недолго прятались от опасности на озере. Сейчас Гордея, Рогнеда и Ингрид выглядели так, словно готовы были в любой момент покарать всякого, кого заподозрили бы в убийстве своей названой сестры.

Ярослав взмахнул рукой, отгоняя полетевшие в его сторону капли, и уважительно кивнул русалкам.

– И тебе доброго дня, княжич, – первой заговорила, конечно, Гордея.

Недолгое знакомство с русалками дало Лизавете понять, что она считалась среди них старшей и главной. Может, так было и при жизни: Гордею легко представить во главе огромного воинства, а Рогнеду с Ингрид – в его первых рядах.

– С чем же вы пожаловали? – Ингрид скрестила на груди руки, похоже, не боясь показаться негостеприимной.

Внимательный взгляд ее скользнул по Лизавете, предусмотрительно спрятавшейся за плечом княжича.

– Мне нужно задать вам еще несколько вопросов…

– Так спрашивали уже.

– Ингрид! – не выдержав, шикнула на названную сестру Рогнеда. Переглянулась с Гордеей.

Но та, на удивление, поддержала запальчивую русалку:

– Она права: мне казалось, вы спросили все, что хотели.

– Я тоже так думал, – признал Ярослав. – Но это мнение оказалось ошибочным, как я сегодня же понял. Мы с моей спутницей не далее как несколько минут назад беседовали с одним мужчиной из деревенских…

В двух словах он пересказал разговор с Нежданом. Когда Ярослав упомянул о женских голосах, Гордея с Рогнедой переглянулись.

– Он слышал, о чем говорили эти женщины?

– Нет. И мы не можем быть уверены в том, что это были именно женщины. Он мог также слышать, как с кем-то говорила Сбыслава.

– Вы хотите сказать, она знала своего убийцу?

Ярослав медленно, будто сомневаясь, кивнул.

– В этом есть резон, – заметила Гордея, потерев пальцами подбородок. – Учитывая, как именно ее убили.

По спине Лизаветы пробежали мурашки. Она вспомнила страшный образ, нарисованный собственной фантазией: белую кожу, алое зарево окровавленной раны. Но как перерезанное горло связано с тем, что Сбыслава была знакома с убийцей?

Вопрос, похоже, читался на Лизаветином лице. Ингрид, бросив на нее быстрый взгляд, ткнула Рогнеду локтем. Когда к Лизавете повернулась нахмурившаяся Рогнеда, той сразу захотелось втянуть голову в плечи.

– Зачем она здесь? – спросила русалка, но голос ее, вопреки ожиданиям, звучал без строгости и неприязни.

Ярослав обернулся, словно забыл о существовании Лизаветы.

– Она? Лизавета помогает мне в следствии. Было бы несправедливо, если бы в деле разбирался лишь один из нас – слишком велико желание повесить все на кого-то из деревенских. Вместе мы будем менее… – он задумался, подбирая слово, – предвзятыми.

– Вот как, – Гордея явно решила не задавать вопросов.

– Тогда, полагаю, она должна знать столько же, сколько и вы, – взгляды всех собравшихся устремились к Ингрид. – Если дело действительно в том, чтобы сделать следствие честным.

На мгновение Лизавете показалось, что русалка ей подмигнет. Возможно, если бы дело не касалось смерти ее сестры, так и произошло бы.

– И что же, по-вашему, от нее скрыто? – голос Ярослава звучал очень даже недоброжелательно.

Рогнеда вздохнула.

– Ингрид говорит о том, что ваша… помощница должна увидеть тело Сбыславы, чтобы понимать, о чем именно идет речь.

«О нет!» – краски схлынули с лица Лизаветы. Чего она точно не хотела, так это видеть мертвую девочку, совсем мертвую, ушедшую по чужой злобной воле. Но русалки, похоже, не обратили внимания на ужас в ее глазах.

– Ты должна увидеть все сама, – повернулась к ней Рогнеда.

– Но ты можешь отказаться, – добавил Ярослав, оглянувшись через плечо.

Это звучало так, словно он проявлял заботу. «Ты не обязана делать то, чего не желаешь», – говорили его внимательный взгляд, мягкий голос и сочувственная улыбка.

И именно улыбка, которую Лизавета видела впервые, заставила усомниться в искренности Ярослава.

– Нет, – она услышала свой голос, точно издалека. – Не могу. Они правы: я должна понять весь ужас случившегося.

Вот оно: улыбка дрогнула, уголок рта опустился вниз, порождая привычную кривую усмешку. Часть Лизаветы кричала от страха, но другая была уверена – она все сделала правильно.

* * *

Погружение на дно реки ничем не отличалось от путешествия на озеро Лада. Благодаря тому, что оба водоема находились в ведении одного духа, Лизавете не пришлось подвергать себя пытке утоплением – узнав об этом, она вдохнула с облегчением.

Вместо того, чтобы тонуть, она плавно спустилась под воду. От помощи княжича Лизавета отказалась для собственного спокойствия – короткий разговор показал, что доверять ему собственную жизнь было бы опрометчиво. Вместо этого она взяла за руки Рогнеду и Ингрид, которые безо всяких сложностей провели ее сквозь запутанную сеть водорослей, по каменистому дну и меж косяков рыб, вплоть до кованой решетки перед садом.

Никто не озаботился тем, чтобы осушить дом русалок, поэтому сад здесь выглядел мистически прекрасным. Окутанные водою растения стремились к далекому солнечному свету. Они колыхались, тревожным щекотанием задевая одежду и руки проходящих мимо – от их прикосновений так и хотелось вздрогнуть, обернуться и проверить, не прячется ли кто-то за густыми зарослями?

Укрытая воздушной преградой Лизавета видела под водой едва ли дальше своего носа. Пожалуй, сейчас кто угодно мог подкрасться к ней и совершить любое злодейство. Думать об убийстве она не хотела, но в памяти вновь возникло лицо Сбыславы. Хотя та точно умерла не под водой, ведь тогда нельзя было бы заподозрить в содеянном ни одного человека.

Лизавета едва поспевала за Рогнедой и Ингрид, которые стремительно неслись к дому. Тот не походил на большое, но пустое и одинокое жилье Лада – напротив, это была уютная, обжитая изба, знавшая немало заботы. Когда дверь за гостями закрылась, Гордея щелкнула пальцами, прогоняя воду, чтобы Лизавета могла спокойно дышать. Но та была особенно рада возможности осмотреться.

Как и в обычной избе, проход в основную часть дома предваряли сени, но если у Ольги и Инги здесь хранилась домашняя утварь, то у русалок Лизавета неожиданно увидела оружие. Прислоненные к стене, здесь стояли мечи, топоры и круглые щиты из дерева. От такой коллекции мурашки бежали по коже, и казалось странным, что убийство в этих краях случилось лишь сейчас и впервые.

Впрочем, подобное впечатление оружие произвело лишь на Лизавету. Ярослав на него даже не взглянул, спокойно пройдя мимо.

В центре избы был сложен очаг, рядом с которым стоял массивный деревянный стол, окруженный скамьями. Вдоль стен тянулись полки, заставленные тарелками, кастрюлями и плошками. Над очагом булькало на треноге какое-то варево. Лизавета принюхалась: пахло мясом и незнакомыми специями.

– Не стойте на пороге, – оглянулась на Ярослава и Лизавету шедшая впереди Рогнеда. – Ужином мы вас еще накормим.

Она переглянулась с шагавшей рядом Гордеей. Та хмыкнула:

– Если аппетит останется, конечно.

Лизавета сглотнула вмиг ставшую вязкой слюну. Чем ближе она была к тому, чтобы увидеть Сбыславу, тем больше сомневалась в своем решении. Вот только отступать было поздно: замыкавшая процессию Ингрид захлопнула дверь, отсекая путь обратно.

– Она здесь, в спальне, – произнесла Рогнеда так, что сразу становилось ясно, кого она имела в виду.

Ярослав первым переступил порог. Лизавета же снова замешкалась. В этот раз никто не стал ее подгонять: она чувствовала понимание во взглядах и грустных улыбках русалок. Наверное, им тоже было непросто.

И все же она вошла. В темноте Лизавета не сразу разглядела тело, покоившееся на кровати. Скрытая тенями, Сбыслава даже не показалась ей мертвой – она была, словно спящий ребенок, накрыта подоткнутым одеялом. Медленно подойдя к постели, Лизавета коснулась его кончиками пальцев и горько улыбнулась: даже после смерти об этой девочке было кому позаботиться.

В комнате не пахло смертью. Даже Лизавета знала, что мертвые не остаются такими же, как при жизни: время с каждым мгновением подтачивает их тела. Но Сбыслава вовсе не изменилась – привыкнув к плохому освещению, Лизавета смогла рассмотреть ее не осунувшееся лицо, не тронутые разложением руки, покоящиеся на груди.

– Почему? – Лизавета осеклась, не до конца уверенная, хочет ли задать волновавший ее вопрос.

– Мы не люди, – проговорил Ярослав негромко, будто из уважения к заснувшей вечным сном девочке. – Мы уходим иначе: обращаемся той стихией, которой принадлежали. Когда она будет отомщена, то станет водой, частью этой бурно текущей реки, и продолжит бежать вместе с ней.

Его слова рисовали образ жуткий, но одновременно прекрасный. В такой смерти, подумалось Лизавете, было нечто закономерное: откуда придешь, туда же и возвратишься.

– До тех пор она словно застыла вне времени, – меж тем продолжал Ярослав. – Она будет оставаться такой же, как в момент своей гибели, сколько потребуется.

Лизавета кивнула: это показалось ей правильным, очень разумным. Однако она пришла сюда не для того, чтобы рассуждать о смерти и ее продолжении, а понять, как именно Сбыслава умерла. Промедлив один удар сердца, Лизавета все же взялась за край одеяла и отвела его в сторону. Рука ее мелко, неровно дрожала.

Порез оказался совсем не таким, как ожидала Лизавета. Она думала увидеть зияющую рану, жестоко разорванные мышцы или даже кости, но ничего этого не было. По шее Сбыславы шла тонкая багровая линия запекшейся крови – и только.

– Она лишь с виду выглядит неглубокой, – заметив недоумевающий взгляд Лизаветы, к ней шагнула Гордея. – Нож был острым настолько, что прошел сквозь плоть почти без препятствий. Смерть была жестокой, но быстрой.

Лизавета почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. Не желая показаться слабой, она не отступила от тела, а лишь отвернулась, сделала несколько глубоких вдохов. Сглотнув комок, спросила:

– Но почему вы говорили, что убийца должен был ее знать?

– Слишком чистая рана, – отвечал Ярослав. – Ее убили одним ударом, вероятно, подойдя сзади, но она даже не обернулась. А ведь наверняка почувствовала чужое присутствие…

– Там, где мы ее нашли, полно сухих веток – тихо не подойдешь, – пояснила Гордея. – К тому же мы можем почувствовать приближение человека издалека. Она должна была знать убийцу, чтобы он так легко подобрался к ней.

«Но Сбыслава лишь недавно оказалась здесь и знала совсем немногих», – мысленно закончила Лизавета. Она посмотрела на Ярослава: тот равнодушно поглядел в ответ. Оставалось лишь гадать, понял ли он причину этого взгляда – осознание, почему подозрения первым делом пали на Лизавету.

– Это не я, – произнесла Лизавета одними губами – так, чтобы заметил лишь он.

Ярослав медленно кивнул. Однако Лизавета не смогла вздохнуть с облегчением, ведь рана на шее Сбыславы говорила еще и о том, что убийцей вряд ли был Неждан.

Но тогда кто? Точно же не русалки! И не Инга, не Ольга, не Лад – они же попросту не могли!

Не могли же?

Глава 19

– Пожалуй, я должен извиниться.

Лизавета не сразу поняла, что услышала. Она была поглощена собственными мыслями и едва произнесла хоть пару слов с тех пор, как они вышли из спальни Сбыславы и поднялись на берег реки. Он вновь поразил своим равнодушным спокойствием – мир менялся прямо на глазах Лизаветы, но вместе с тем внешне умудрялся оставаться все тем же.

– Что? – она оторвала взгляд от раскидистой сосны.

– Я должен извиниться, – терпеливо повторил Ярослав. – За то, что сразу посчитал вас виновной и устроил не самый приятный допрос. Вы были правы: я слишком предвзят.

Она могла бы самодовольно усмехнуться сейчас, но уголки губ отказывались приподниматься после увиденного. Вместо этого Лизавета нахмурилась еще сильнее.

– Вы это всерьез?

– Всерьез. – Его, похоже, не раздражала ее подозрительность.

– И вы верите, что я невиновна? – Ярослав молча кивнул. – Почему?

– Я видел вас рядом с девочкой – у вас были такие глаза… этого оказалось достаточно.

– Спасибо.

Он хмыкнул.

– Думаю, я должен вам больше, чем просто извинения на словах. Не откажете ли мне в чести преподнести вам небольшой подарок?

Она недоверчиво поглядела на протянутую Ярославом руку.

– И куда вы хотите отвести меня на этот раз?

– Это секрет, – на его лице неожиданно появилась улыбка. – Но обещаю, что не причиню вам вреда: ни во время нашего маленького путешествия, ни когда бы то ни было еще, пока вы у нас в гостях.

– Не думаю, что для вас разумно давать такие обещания. Вдруг я все же окажусь убийцей?

– Не окажетесь. – Она не понимала, откуда в нем столько уверенности. – Я вижу вас, Лиза. Я правда вас вижу.

Их взгляды встретились, и Лизавета вдруг обнаружила, что даже мертвенно-бледные глаза могут оказаться яркими и живыми. Ярослав смотрел на нее так, будто и впрямь доверял ей. Словно увидел в ней нечто, чему до сих пор не придавали значения ни вся ее семья, ни Лад, ни она сама.

Сама того не заметив, Лизавета вложила свои пальцы в его. Этот жест с каждым разом становился все более естественным, привычным. Значило ли это, что все происходящее оказалось предначертанным, что все было правильно? Может, она должна была оказаться на озере, обжечься на лжи Лада, оказаться втянутой в расследование убийства и Бог весть что еще – просто чтобы встретить Ярослава?

Нет. Конечно, это невозможно: в ней просто говорит волнение, не угасшее после визита к русалкам. Ярослав лишь оказался рядом, как когда-то Лад. Это ничего не значило.

А потом Лизавета позабыла обо всем, когда магическое марево перед глазами рассеялось, и она поняла, куда Ярослав ее привел.

– Море?

Лизавета сделала шаг вперед. Песок, словно одеяло, обволакивал ступни, не давая идти быстро, заставляя прочувствовать природу в мельчайших ее тонкостях: от солоноватого воздуха до размеренного, успокоительного шума прибоя.

– Мне показалось, вам стало нехорошо там, в спальне, – послышался сзади голос княжича, вторящий равномерному шороху накатывающих на берег волн. – А я всегда считал, что морской воздух благотворно влияет на здоровье.

Он не знал, не мог даже подозревать, что Лизавета никогда не бывала на побережье. Для нее это было равносильно попаданию в волшебную страну – только доступную здесь, на земле, без опасностей и мучительных переходов. Зачарованная, она лишь рассеянно кивнула в ответ, подходя к воде, наклоняясь и касаясь ее кончиками пальцев. Покраснев, быстро слизнула капли: и правда, соленые! – и рассмеялась по-детски звонко, словно забыв о всех невзгодах, оставшихся в обыденном мире.

Как можно было думать о смерти, когда всюду, куда глаза глядят, простиралась невероятная синева? Темнеющее небо на горизонте сливалось с морем: казалось, скоро в вышине вместо звезд засияет серебристая рыбья чешуя, а вместо луны безмятежно проплывет равнодушный ко всему мирскому кит. Поддавшись этому ощущению, Лизавета запрокинула голову, словно и впрямь ожидала увидеть небесных обитателей, да так и замерла, окруженная природой и позабывшая о том, что она здесь не одна.

А потом по небу вдруг поплыли блестящие, переливающиеся всеми цветами радуги пузыри.

Лизавета моргнула, подумав было, что ей мерещится, но пузыри не исчезли – разве что плыли не по небу, а прямо у нее перед носом. Протянув руку, она коснулась ногтем одного из них. Пузырь лопнул, усеяв ее палец мелкими брызгами, и Лизавета невольно ахнула.

Неужели она и впрямь попала в другой мир?

Могло показаться странным, что после всех приключений подобные мысли возникли у нее именно здесь. Вот только подводный мир, на словах бывший чем-то невероятным, очень уж напоминал Лизавете места из ее обычной жизни. Здесь же в пору было поверить, что спишь.

– Разве никто из обитателей озера не показывал вам подобные фокусы?

Она резко выпрямилась и обернулась, чувствуя, как жар приливает к щекам.

– Нет. – Лизавете очень хотелось отвести взгляд: надо же, повела себя как ребенок – и перед кем? При вечно собранном, насмешливом княжиче!

– Я удивлен. – Он поравнялся с ней, задумчиво посмотрел на море. – Это было едва ли не первое, что я освоил, став водяным. И что показывал всем, кто присоединялся к моим владениям в Нави.

– Я ни к чему не присоединилась, – резонно заметила Лизавета.

– Разве? А по-моему, Лад уже считает вас частью семьи. Поверьте, он не кинулся бы так рьяно защищать вас от меня, если бы мысленно уже не взял себе под крылышко.

Слово «крылышко» прозвучало в устах Ярослава неожиданно, как-то неправильно. И оно, и его игра с мыльными пузырями, и само это место рушило сложившийся у Лизаветы образ высокомерного аристократа, важного следователя и противника всех людей, умудрившихся каким-то образом проведать о существовании иного мира.

– Зачем вы меня сюда привели?

– Я же говорил: в качестве извинения.

– Да, но почему именно сюда? До сих пор вы вели себя так, словно «извинение» для вас – это осыпать девушку безделушками и отвести в кофейный дом.

– Вам хочется, чтобы я угостил вас фруктами и пирожными?

– Нет, и вы меняете тему.

Он рассмеялся.

– Мне нравится, как вы меня подлавливаете.

Ни один мужчина из тех, кого Лизавета знала до Нави, ни за что бы так не сказал. Там, в городе, в приличном обществе, все мечтали выглядеть умнее, важнее и образованнее, чем являлись на самом деле. Никто не смеялся над собой – только над другими, украдкой. Все было сложно и пусто.

– Вы так и не ответили.

– Потому что вы просите меня открыть вам душу.

– О, простите…

– Мне не нравится, что самому этого хочется.

Нет. Нет, ей показалось. Послышалось. Ей точно померещились эти нотки в его глубоком, словно омут, голосе. Она не могла в это не то что поверить – ей строжайше было запрещено даже думать об этом. Хватило истории с Ладом, который вполне очевидно видел в ней запутавшуюся девчонку или в крайнем случае друга…

– Это мое море.

Лизавета хотела переспросить, но побоялась, что интонации ее выдадут, а потому лишь бросила на Ярослава вопросительный взгляд.

– Я же морской княжич, помните? Вот это море принадлежит мне, оно – мой дом и моя ответственность. Сюда я прихожу, покончив со всеми делами, когда могу больше ни о чем не думать, а просто… быть. Нам ведь довольно редко предоставляется такая роскошь, как считаете?

– Да, – не задумываясь, протянула Лизавета. – Довольно редко.

Она гадала, что Ярослав вкладывает в свое «быть». Для нее оно означало не притворяться, не пытаться угодить и не подстраиваться. Хотя совсем недавно она и не задумывалась о том, что делает нечто подобное. Собственная жизнь казалась ей сказкой, а необходимость прислушиваться к отцу и гласу рассудка виделась платой за безопасность, спокойствие и уверенность в завтрашнем дне.

Но все рухнуло, когда Лизавета начала понимать, что лишь в Нави, окруженная непониманием, столкнувшаяся со смертью лицом к лицу и оказавшаяся подозреваемой в убийстве, она почувствовала себя живой.

– Боюсь, нам пора идти.

– Куда? – Лизавета посмотрела на Ярослава, надеясь, что он не заметит во взгляде скрытой мольбы: «Давайте останемся еще немного, повременим».

– Обратно на озеро. Если я верну вас слишком поздно, мне достанется от Лада. – Княжич хмыкнул, заметив в глазах Лизаветы понятное недоверие. – Не думайте: статус княжича не отменяет того, что на землях озера Лад – первый господин.

– И что же, он может вас даже выгнать?

– Да, и с удовольствием сделал бы это. Но он понимает, что, если прогонит меня сейчас, в следующий раз к нему явится сам князь, а этот визит будет куда менее приятным.

* * *

Слова Ярослава стали пророческими. Стоило Лизавете в сопровождении княжича перешагнуть порог дома, как Лад вышел из гостиной. Он явно нервничал, однако не стал спрашивать Лизавету, где она пропадала. Слова эти, скорее всего, вертелись у него на языке, но Лад сдержался, даже выдавил улыбку.

– А мы вас совсем потеряли. Думали, придется ужинать без вас. Вы хоть предупреждайте, когда в следующий раз решите так надолго пропасть.

Лизавета ощутила укол совести: а ведь и правда, следовало рассказать Ладу о своем плане. Отчего-то она была уверена – он поймет ее желание защитить себя, пускай и таким необычным образом.

Однако возможности поговорить наедине им никак не предоставлялось.

Сначала был совместный ужин, на котором появилась даже обычно отстраненная Ольга. Мавка взяла на себя обязанности хозяйки: советовала, какое блюдо стоит попробовать, поддерживала светскую, а значит, бессмысленную беседу. Инга отмалчивалась, и это казалось столь непривычным, что Лизавета подумала: уж не винит ли она себя за случившееся? Будь Инга в тот день рядом со Сбыславой, самого страшного могло не произойти.

Лизавета и сама почти ничего не говорила ни за трапезой, ни позднее в гостиной. Она спряталась за книгой, Инга последовала ее примеру. Лад и вовсе ушел, сославшись на дела. Что бы ни говорил княжич, они явно не были дружны.

– Так у вас уже есть догадки, княжич? – наконец Ольга задала единственный вопрос, способный вытащить Лизавету из укрытия книжных строк.

Ярослав помедлил с ответом. Его молчание можно было трактовать по-разному: он то ли не хотел признаваться в провале, то ли не спешил пока раскрывать все карты. Несмотря на неожиданно откровенный разговор на берегу моря, Лизавета не могла быть уверена, что Ярослав доверит ей свои размышления.

– Догадки есть всегда, – все же протянул он. – Однако это только догадки. Нередко они основаны на предчувствии, а не на фактах, так что я не хотел бы их озвучивать. Я уже сделал это – и ошибся.

С этими словами Ярослав посмотрел на Лизавету. Та тут же уставилась обратно в книгу – и вскоре засомневалась, что на самом деле выражал его взгляд. Как говорил отец, впечатлительные девушки склонны додумывать лишнее.

– Я так понимаю, вы брали Лизу с собой? Не думаю, что это хорошее времяпровождение для нашей гостьи. Все же мы должны оберегать ее, а не подвергать опасностям.

– Единственная опасность, с которой она столкнулась, – это вероятность упасть в обморок, – заметил Ярослав. – И то ваша гостья выдержала все потрясения с поразительной стойкостью. Думаю, вам не стоит ее недооценивать.

Лизавета молча перевернула страницу. За книгой никто не увидел ее улыбки.

– Вижу, за один день знакомства вы узнали Лизу лучше, чем мы все за прошедший месяц, – в голосе Ольги послышались язвительные нотки.

– Не берусь утверждать, что хорошо знаю хоть кого-нибудь в этой комнате. Включая самого себя.

Лизавете пришлось прикусить губу, чтобы не хмыкнуть. Она все больше уверялась в том, что в прошлой жизни Ярослав был аристократом – слишком искусно он вел беседу, балансируя между философским высказыванием и откровенным оскорблением.

– И, полагаю, не вполне правильно обсуждать вашу гостью, не спросив ее мнения. Господарыня, не соизволите ли обратить на нас внимание?

«Не соизволю», – так и хотелось сказать ей. У Лизаветы не было желания вмешиваться в разговор и принимать чью-то сторону. Пускай душой она была на стороне Ярослава, вежливость требовала поддержать Ольгу, ведь та пыталась ее уберечь и действовала из искренней заботы.

Точно так же всегда делал отец.

– Да? – собравшись с духом, Лизавета положила книгу на колени.

– Не притворяйтесь, что не слышали нашу беседу. Скажите, стоит ли нам отказаться от совместной работы в угоду вашей безопасности и спокойствия нашей общей подруги?

– Нет, – она уже успела продумать ответ. – Как я могу согласиться на это, когда сама вынудила вас сделать меня помощницей?

Он вскинул брови. «Вынудила?» – так и читалось в его взгляде. Лизавета улыбнулась самой невинной из возможных улыбок. Пускай поразмыслит – вдруг она была не просто наивной дурочкой, но достойной соперницей в его игре с неясными правилами.

Повернувшись к Ольге, Лизавета продолжила:

– Я понимаю вашу заботу и желание меня защитить, но уверена – будет лучше продолжить разбираться во всем вместе с Его Высочеством. Я не могу остаться в стороне, так как знала Сбыславу. – Истинные свои мотивы Лизавета решила утаить, сама не до конца уверенная почему. – К тому же Его Высочество дал обещание, что не причинит мне вреда.

На долю секунды Ольга изменилась в лице. Идеальная маска дала брешь, и Лизавета увидела ее изумление.

– Боюсь, мир таит в себе слишком много опасностей, и не от всех может уберечь знакомство с княжичем.

– Что ж, – Лизавета кивнула. – Тогда я обещаю убежать, как только почувствую, что моему здоровью или жизни что-то угрожает.

Ольга молча протянула ей руку. Договор – вот что она требовала от Лизаветы.

– Хорошо, – та кивнула. – Скрепим это обещание.

Глава 20

– Вы солгали.

Стояло утро следующего дня, когда Лизавета с Ярославом наконец-то остались наедине. Та была только рада: рядом с ним она чувствовала себя героиней романа, которые так любила. Она оказалась достаточно смелой, чтобы ввязаться в раскрытие убийства. Достаточно умной, чтобы вести разговоры с княжичем почти на равных. Достаточно красивой, чтобы иногда ловить на себе его взгляды – такие, которые благочестивой девушке лучше не трактовать.

– Зачем вы солгали, Лиза? – в его словах не было осуждения, и даже наоборот – Лизавете казалось, что она слышит в них капельку уважения.

– О чем, Ваше Высочество?

– Не притворяйтесь. О том, что вы хотели сотрудничать со мной.

Они медленно шли по тропинке к деревне. В лесу еще было тихо, даже птицы не щебетали. Умиротворение природы нарушали лишь их голоса и хруст сухой листвы и веток под ногами.

– Но я хотела. – Одна из веток треснула особенно громко. – Я поняла это позже, но в тот день, во время нашего разговора, только и думала о том, как доказать свою невиновность. И как взять жизнь в свои руки.

Ярослав молчал, ожидая продолжения, а Лизавета гадала, готова ли договорить. Наконец она ответила:

– Вы ужасно раздражали меня, Ваше Высочество. Тогда, во время нашего разговора, вы были настолько уверены в своих словах, что легко решали, кто прав, а кто виноват, и так запросто записали меня в возможные убийцы… Когда вы говорили, я чувствовала, как моя решимость утекает сквозь пальцы. Вы вершили мою судьбу, как до этого делал Лад и много кто еще…

Она покачала головой. Зачем вообще все это рассказывать?

– Вам это надоело, верно? Быть орудием в чужих руках.

Лизавета чувствовала себя скорее игрушкой. «Орудие» звучало благороднее, более гордо. Быть орудием – значит оказаться полезным, играть какую-то роль.

– И все же это решение вы приняли не сами.

– Нет. Мне просто повезло – сами того не зная, вы предложили кое-что стоящее. Даже если пытались поймать меня в ловушку.

Ярослав усмехнулся.

– Все еще не доверяете мне?

– Вы с самой первой встречи вели себя так, будто я по меньшей мере досадная помеха. Как я могу поверить, что вы передумали всего за один день?

– А я и не передумал. – Лизавета скосила взгляд и увидела, что он улыбается. – Вы остаетесь досадной помехой, и я все еще верю, что ваше появление на озере попортит нам будущее. Но это не отменяет того, что наблюдать за вами… занятно.

– Буду считать, что это комплимент, Ваше Высочество. – Она присела в подобии реверанса и с трудом удержалась, чтобы не засмеяться.

Что ж, их общение и впрямь было занятным. Лизавета с удовольствием посмотрела бы, куда могла завести эта беседа, но они уже подходили к постоялому двору, где рассчитывали вновь поговорить с Нежданом – да и с другими деревенскими тоже. Вчера они поспешили, ухватившись, словно голодные собаки, за первую брошенную кость, и поплатились за это потерянным временем. Сегодня же они планировали быть куда более вдумчивыми, осмотрительными и настойчивыми. Не помешало бы, например, отвести Неждана к реке, чтобы он указал то самое место. И заодно поведал, чем вообще там занимался.

– Доброе утро! – Лизавета через весь зал помахала крутящейся за стойкой Любаве.

Та улыбнулась было, но, завидев Ярослава, нахмурилась. Видимо, Добрыня уже успел рассказать ей, кто именно пожаловал в деревню. Духов Любава не жаловала.

– Доброе утро, – помедлив, все же поприветствовала она. – Давно тебя не было видно.

– Да я все как-то… – Лизавета даже не знала, как оправдаться: она ведь и впрямь позабыла о своих благодетелях, приютивших и поддерживавших ее в начале пути. – Простите.

Искренность в ее голосе смягчила Любаву.

– Ну, ничего-ничего. Ты, главное, впредь вспоминай о нас почаще. Все же твое место здесь, на земле, а не с этими… – она стрельнула глазами в сторону Ярослава, – не местными господарями.

– Спасибо, что пощадили мои чувства и не сказали, как думали, – усмехнулся тот. – Не окажете ли еще одну любезность?

– Какую? – Любава подозрительно прищурилась.

Неждана в зале не было, но это не смутило и не удивило Лизавету. Они не договаривались о встрече, так что тот вполне мог отправиться на охоту или просто отсыпаться.

– Да есть у вас тут постоялец один, Нежданом зовут…

Любава вдруг ощутимо расслабилась, лицо ее прояснилось.

– А, этот! – пренебрежение в голосе подсказывало: любовью местные к Неждану не прониклись. – Да я б и рада помочь, только уехал ваш голубчик. Ни свет ни заря со мной распрощался, лошадь оседлал – и был таков.

Лизавета не поверила своим ушам: сбежал! Минуту назад она была готова поверить в невиновность Неждана, а теперь маятник подозрений качнулся обратно – если он не был причастен, то не стал бы уезжать.

На щеках Ярослава заиграли желваки. Было видно – ему так и хочется грохнуть кулаком по столешнице, высказать все, что на самом деле думает о беглеце. Но, видимо, в конечном итоге он решил не портить еще больше впечатление Любавы и сдержался.

– А куда поехал, знаете?

– В сторону леса, что по левому берегу озера. Но это давно было, вряд ли вы его догоните.

– Не стоит меня недооценивать. – На лице Ярослава появилось хищное выражение. – В отличие от вашего постояльца, я знаю, где срезать путь. Идем!

Последнее он бросил Лизавете, в то время как сам поспешил к выходу. Лизавета на мгновенье замялась – ей не понравился повелительный тон Ярослава, который будто забыл, что они должны быть равными в этом деле.

А когда опомнилась, то обнаружила, что Любава держит ее за локоть.

– Ты уверена в том, что делаешь, девочка?

Лизавета сомневалась во многом, но признаваться в том не собиралась.

– Что вы имеете в виду? – осторожно спросила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и тихо.

– Когда Добрыня сказал, что ты отправилась в дом к водяному, я ужасно за тебя волновалась, но смогла смириться. Пускай я этого Лада и недолюбливаю, но он всего лишь шалопай – бед может натворить только по глупости. Но вот этот…

– Он пообещал не причинять мне вреда.

Любава невесело усмехнулась:

– Пообещал – это, конечно, хорошо. Но тебе стоит знать, что духи любят оставлять в своих обещаниях лазейки. Постарайся вспомнить, что именно он говорил, а потом, глядя мне в глаза, скажи – так ли уж можно ему доверять?

Лизавета нахмурилась. Ей казалось, что она воспроизвела обещание Ярослава дословно. Не причинять вреда, так он ей и сказал. Казалось, придраться было не к чему, но сейчас, когда Любава усомнилась, Лизавета и сама призадумалась. А мог ли Ярослав приказать другому навредить ей?

Найти ответ она не успела – дверь снова открылась. Ярослав нетерпеливо заглянул внутрь.

– Лиза, ты идешь?

– Сейчас! – она быстро обернулась к Любаве. – Спасибо вам за заботу, вы правда дали мне повод для размышлений и опасений. Я буду осторожнее, честно.

Любава кивнула, похлопав Лизавету по руке. Весь ее вид говорил, что слова девушки ничуть ее не успокоили.

* * *

Лизавете казалось, что скорбь русалок могла привести реку в упадок. Воды ее должны были измельчать, побуреть от грязи, водоросли – спутаться, рыба – всплыть кверху брюхом. Оттого каждый раз она удивлялась, оказываясь в их владениях, где все оставалось прежним.

– Почему так? – решилась спросить Лизавета.

– Что Матери-Природе до одной смерти? – проговорил Ярослав. – Боги мыслят более широко: что для нас – великая утрата, для них – лишь капля в море. Знаешь ли ты, сколько людей ежеминутно уходят из жизни?

Она покачала головой.

– Больше сотни. Пока мы с тобой стоим здесь, они скончались от старости, утонули в море, были убиты из злого умысла. Когда мы закончим, число увеличится до нескольких тысяч.

Он наклонился к воде, коснулся кончиками пальцев, призывая русалок, а Лизавета стояла, пытаясь представить тысячную толпу и вспомнить, когда в последний раз видела столько людей разом.

– Духи умирают намного реже, – продолжал Ярослав. – На моей памяти это вторая смерть и первое убийство, а живу я давно. Но через Мать-Природу все равно проходит слишком много душ, чтобы она обратила на Сбыславу внимание. Для этого у нее есть я.

– А другие? Княжичи или люди… духи, которые занимаются подобными случаями?

– Конечно. Морские, лесные, княжичи порывистых ветров и бескрайних полей. Каждому уголку этой земли нужно, чтобы за ним кто-то приглядывал. И каждому соглядатаю нужно, чтобы кто-то приглядывал за ним.

– Это большая ответственность. Не было страшно, когда князь выбрал?

Лизавета запнулась, неожиданно для себя. Но он словно не заметил.

– Нет, – Ярослав покачал головой. – К тому времени я уже давно был водяным и научился доверять Природе. Пускай князь и выбирает наследника, но он прислушивается к Матери. А она, по моему опыту, всегда знает, как лучше.

– И что, нет даже никаких особых требований? Прослужить водяным полвека, спасти косяк рыб из сетей браконьера… – поинтересовалась Лизавета.

– Если и есть, мне никто их не называл. Я просто услышал зов моря.

– Можешь описать?

– Как описать чувства? Скажем, как бы ты описала радость?

Лизавета задумалась. Она попыталась вспомнить, когда в последний раз была рада, – подходящее воспоминание нашлось удивительно легко. Она испытала радость, когда они с Ладом помирились. И когда Инга предложила ей помочь выбраться.

Она была рада, когда Ярослав извинился перед ней.

– Это как щекотка в груди, – начала Лизавета. – Но не обычная – словно внутри резвятся солнечные лучи, а ты ощущаешь их свет. От этого сердце сжимается, а губы сами растягиваются в улыбке – даже если ты отчаянно сопротивляешься, боясь показать чувства, уголки все равно приподнимаются. И обычно люди улыбаются в ответ.

– Мне в ответ улыбнулось море.

К сожалению, у Лизаветы не было времени обдумать слова Ярослава или следующий вопрос. Река вспенилась, и волна накатила на берег, выпуская со дна русалку – в этот раз почему-то одну.

Рогнеда откинула за плечи мгновенно высохшие косы и вопросительно посмотрела на незваных гостей.

– Прошу прощения за вторжение, – Ярослав коротко поклонился ей. – Но у нас возникло не терпящее отлагательств дело. Скажите, вы не видели здесь сегодня мужчину?

Русалка нахмурилась.

– Видела. Почему вы спрашиваете, Ваше Высочество? Он имеет какое-то отношение к…

– Мы точно не знаем. – Лизавета быстро поглядела на Ярослава, недоумевая, почему он солгал. – Мы хотели поговорить с ним, но в деревне сказали, что он спешно собрался и отправился в сторону леса. До этого он уже бывал у реки, вот мы и предположили, что он снова появится тут.

– Я его видела, – повторила Рогнеда. – Выкопал что-то за тем деревом, привязал к седлу и поехал дальше. Довольно быстро – не думаю, что вы его нагоните.

Ярослав, наспех поблагодарив русалку, отправился в указанном направлении. Лизавета поспешила за ним, как могла – идти быстро не получалось, туфли вязли в прибрежной грязи. Когда она подошла, Ярослав уже сидел на корточках у неглубокой ямы, слева от которой валялись комья земли и сухие ветки, которыми Неждан пытался ее прикрыть.

– Что здесь было?

– Чем бы это ни было, ничего не осталось.

– Но что все это значит? Это он убил Сбыславу, а теперь сбежал с… чем-то?

Ярослав покачал головой.

– Не думаю. – Он поднял на Лизавету взгляд. – Кажется, мы столкнулись с контрабандистом, который решил пересидеть в глухой деревушке. А теперь, когда начались проблемы, поехал дальше, чтобы не привлекать внимания.

Так просто? Лизавета не хотела в это верить.

– Но что, если… – она задумалась на секунду. – Вдруг он заметил здесь Сбыславу, подумал, что она нашла его тайник, и убил ее за это?

– Этот мужчина убил ее?! – Рогнеда подошла незаметно, бесшумно, но от услышанного невольно вскрикнула.

– Нет. – Ярослав вскочил так стремительно, что Лизавета отшатнулась. – Пока это лишь предположение Лизы, и я с ним не согласен. К тому же это расходится с тем, что убийца знал Сбыславу. Она бы не подпустила незнакомого мужчину так просто, тем более, если видела, что он что-то здесь прятал. Так ведь?

Он выразительно посмотрел на Лизавету. Той не оставалось ничего, кроме как кивнуть. Она понимала, что он делает: нужно было успокоить Рогнеду, уберечь ее от возможных глупостей. Никто не должен вершить самосуд.

– Вы хотите сказать, это просто совпадение, что в день гибели Сбыславы рядом околачивался преступник? – Рогнеда мыслила так же, как Лизавета, в голосе ее звучало сомнение.

– Да. Это случайность, но случайность счастливая.

Глаза Рогнеды распахнулись в неверии.

– Он стал свидетелем разговора двух женщин и рассказал нам об этом. И мне кажется, что он не солгал: девочка скорее доверилась бы незнакомке, чем незнакомцу. Нам нужно искать женщину.

– Но где? – не выдержала Лизавета.

Ярослав не знал – это читалось в его мрачном взгляде.

– Начнем с самого начала. Вернемся в деревню и попробуем найти других свидетелей. Или свидетельниц.

Глава 21

Сказать было проще, чем сделать: деревенские не доверяли ни Лизавете, ни тем более Ярославу. Она была для них странной чужачкой: появилась из ниоткуда, прижилась на другом берегу озера, о котором старики говаривали разное, а теперь еще и привела нового незнакомца, да какого! Одетый с иголочки, статный, глядящий на местных жителей свысока Ярослав вызывал у них лишь одно желание – плюнуть под ноги да фыркнуть, что в здешних краях и безо всяких господ тяжко.

– Тут на постоялом дворе последнюю пару месяцев жил мужчина, Неждан, видели такого? – Лизавета остановилась у забора, за которым женщина развешивала белье.

С виду она была одного возраста с Лизаветиным отцом. От тяжелого труда кожа ее огрубела и покрылась морщинами раньше срока, а взгляд, казалось, вечно оставался хмурым. Лизавете было страшновато подходить к ней, но выбора не осталось: сама предложила Ярославу разделиться, чтобы он опрашивал мужчин, а она – женщин. Было бы глупо отступать.

– Так что же? – когда молчание затянулось, Лизавета повторила вопрос, шагнула поближе к забору, почти сунула нос между досок.

– Ну, может, и видела, – нехотя откликнулась женщина. – Плутоватый такой.

– Да! – Лизавета радостно закивала: описание было самым подходящим. – А вам не приходилось с ним заговаривать?

– Нет, зачем?

– Может, видели его с кем-то из здешних? – пропустив вопрос женщины мимо ушей, Лизавета надавила сильнее. – Я ищу кого-нибудь, кто хорошо его знал. Он уехал, а мне жизненно необходимо его найти.

– Прям-таки жизненно? – женщина хмыкнула. – Да не знаю я, с кем он якшался. Вроде бы и ни с кем, кому ж он тут сдался.

– Ладно. – Лизавета вздохнула, не в силах скрыть разочарование. – Спасибо и на том.

Руки уже опускались. По ощущениям, они успели опросить бо́льшую часть деревни, и все отвечали одно и то же. Кто-то отмахивался, другие пожимали плечами – мол, не знаю ничего и знать не хочу. Даже Добрыня с Любавой не смогли помочь, хотя и были не против.

Лизавета беспомощно огляделась по сторонам, сама не уверенная в том, кого ищет. Отчасти ей хотелось увидеть Ярослава, его неудачу, почувствовать себя не одинокой в своих ошибках. И не менее сильно она жаждала найти человека, который все же мог что-нибудь знать.

Взгляд Лизаветы наткнулся на женщину, сидевшую на скамье у одного из домов. На первый взгляд она казалась слишком старой, чтобы что-нибудь подмечать, – сгорбленная фигура на пороге Нави. Но Лизавета заметила, как живо бегали туда-сюда ее маленькие глаза, приглядываясь к каждому прохожему.

– Извините, – Лизавета робко подошла к ней, потупившись. Опыт подсказывал, что старухи любят покорных и кротких.

– Чего тебе, барышня? – прежде чем ответить, женщина окинула Лизавету изучающим взором.

– Я ищу одного человека…

– Слышала, знаю. Что, никто с тобой не разговаривает?

Лизавета покачала головой.

– Знаешь, почему? Потому что ты городская. Кто знает, для чего ты на самом деле выпытываешь! От людей, задающих странные вопросы, всегда жди беды.

– Это от Неждана следует ждать беды, бабушка, – повинуясь порыву, Лизавета присела рядом с ней. – Вы не знаете, но на днях на том берегу озера произошла беда. Мы думаем, что этот человек, Неждан, что-то знает.

– Так вы ж с ним давеча разговаривали. Что, не сказал он вам правду?

– Сказал, бабушка, да не всю.

Женщина молчала, словно ожидала, что Лизавета продолжит. Та быстро взвесила все «за» и «против» и подумала, что не случится ничего страшного, если она расскажет чуть больше правды.

– Мы думали, он сам виноват в той беде. Но он сказал, что ничего не сделал, однако кое-что слышал – два женских голоса. Обладательница одного из них сейчас мертва, а обладательница второго может быть тому виной. Если он не соврал, конечно.

Женщина еще немного помолчала, но уже не выжидающе, а задумчиво.

– Где, говоришь, и когда это было? – спросила она.

– На другом берегу, бабушка. В лесу. Утром, дня три назад.

– А леший чего говорит?

Глаза Лизаветы широко распахнулись. Ей потребовалось усилие, чтобы голос звучал спокойно, будто она не поняла, к чему женщина клонит.

– Какой леший?

– Ты у меня не юли. Думаешь, если народ молчит, то ничего не подозревает? Молодежь догадывается, а мы, старики, все равно знаем, кто на том берегу живет. И ты знаешь, раз у водяного за пазухой столько времени прячешься и до сих пор не сбежала или в водяницу не превратилась.

У Лизаветы перехватило дыхание. Она не была готова к такому повороту разговора. Стоило ли все отрицать? А может, признать – и будь что будет?

– Если леший ничего не видел, у рыбаков спроси. Они поутру на промысел выходят, все вокруг видят. Если кто-то со стороны деревни в лес ходил, скажут.

– Да мы, почитай, со всей деревней поговорили. Не знают они, бабушка.

– Знают-знают, – та почему-то не сомневалась. – Я же говорила: не нравитесь вы им, вот ничего и не рассказывают. Ты иди к Кузьме, он сейчас как раз на озере. Вы же с ним еще не разговаривали?

– Нет.

– Вот и славно. Иди, значит, к нему, но лучше не одна – этого своего возьми. И скажи, что Прасковья Никитична вас отправила. А если кочевряжиться будет, напомни, что я про него столько знаю, сколько жена родная не ведает.

– Бабушка… – Лизавета поднялась со скамьи, но напоследок обернулась. – Прасковья Никитична, а вы-то почему мне помогаете?

– Так я тоже нездешней когда-то была. А такие, как мы, должны быть заодно.

Лизавета так и не узнала, правду ли сказала Прасковья Никитична. Спрашивать было не к месту, медлить – тоже, так что она лишь благодарно кивнула и отправилась к Ярославу. Он как раз вывернул на дорогу, и весь вид его говорил, что все попытки выяснить подробности того страшного утра обернулись провалом.

* * *

Теперь, когда ей сказали о рыбаках, Лизавета вдруг поняла – это было очевидное решение. Она покосилась на Ярослава, шагающего рядом. Он выглядел таким умным, таким уверенным, что у нее и мысли не возникало спросить…

– Ты говорил, убийства в Нави редки… Значит, вам нечасто приходилось вести расследования?

– Что? – поглощенный собственными мыслями, Ярослав не сразу понял, к чему Лизавета клонит. – Нет. Если подумать, это первый раз за пару столетий. Да и тогда все обстояло проще: люди знали о существовании духов и можно было говорить открыто.

– Тогда виновен был человек?

– Да. Это случилось в те времена, когда наши миры только начали разделяться. Если прежде нас считали почти что богами, то теперь все чаще почитали за демонов. Некоторые даже решали, что от нас лучше избавиться.

– Человек убил духа… из страха?

Княжич остановился, сухая трава жалобно хрустнула под тяжело опустившейся тростью. Когда он посмотрел на Лизавету, она поняла чувства своих предков: то, как Ярослав возвышался над ней – по росту, положению, опыту, – вызывало желание потупить взгляд. Но она сдержалась.

– Из ненависти, – хлестко произнес он. – То была мавка. Человек решил, что она затянула под воду его младшего брата, но это было не так. Мы пытались объяснить, даже его собственный род пытался…

Голова Ярослава дернулась, челюсти сжались.

– Он никого не послушал и убил ее, желая наказать за то, чего мавка не совершала. Как будто не знал…

– Чего? – Лизавета заглянула ему в лицо, поймала взгляд.

– Мавками, водяными и русалками становятся те, кто оставил мир живых раньше срока. Лишать их жизни еще раз кажется мне особой жестокостью.

Лизавета кивнула. Сам того не зная, Ярослав подтвердил ее догадки о том, что с каждым духом в прошлом случилась трагедия. А кроме того, невольно признался, что был не самым опытным дознавателем. Вот почему он так легко поверил в идею Лизаветы о вине Неждана и не додумался опросить рыбаков прежде. Даже причина его нелюбви к людям крылась в собственном прошлом – в первом деле, в котором ему доверили разобраться, – возможно, ранившем его больше, чем сам Ярослав осознавал.

– Мы найдем его, – они уже двинулись дальше, когда эти три слова неосторожно сорвались с губ Лизаветы. – Убийцу. Мы найдем его, Ваше Высочество.

Он покосился на нее.

– Ярослав.

– А? – она поняла, но поначалу не поверила в то, что он имел в виду.

– Зови меня Ярослав. Похоже, ты уже знаешь для этого достаточно.

– О. – Лизавета отвернулась, уставилась под ноги. – Ладно. Но тогда и вы зовите меня по имени.

– Ты.

– Ты, – согласилась она.

Вскоре показался берег озера, его идущие мелкой рябью воды и несколько размеренно покачивающихся лодок. Клев шел хорошо – Лизавета не сомневалась, что рыбаки уважили водяного. Их бочки были набиты почти до отказа, так что ждать, пока они направятся к берегу, пришлось недолго.

– А вы… ты разговаривал с лешим? – не отрывая взгляда от лодок, спросила Лизавета.

– О чем?

– О Славе. Ее ведь нашли возле реки, в лесу. Наверняка он мог бы что-нибудь рассказать.

– Он ничего не знает.

– Но ты не спрашивал, – теперь Лизавета почти не сомневалась.

– В этом нет нужды: будь ему что-то известно, Лесьяр вышел бы сам.

– Инга говорила, он недолюбливает чужаков, даже духов.

– Это не имеет значения. Мы не друзья с ним, однако если бы берегиню из его леса убили в моих владениях, я бы как можно скорее пришел к нему с именем убийцы.

Слова Ярослава не успокоили Лизаветины сомнения, но дали понять: переубедить его будет нелегко. А тут как раз лодки причалили к берегу.

– Здравы будете, – рыбак, первым спрыгнувший в воду, махнул им с Ярославом рукой. – Нас ждете или так, видами любуетесь?

По хитрому прищуру было ясно: он знает ответ.

– Ждем, – Ярослав не стал лгать. – Вы Кузьма? Нас Прасковья Никитична к вам послала.

– И зачем это?

– Ответите на пару вопросов?

– Поможете перетаскать бочки?

Ярослав пожал плечами, соглашаясь. Во взгляде Кузьмы появилось что-то, похожее на уважение.

– Тогда спрашивайте, чего хотели. – Он наспех прибил крышку к первой попавшейся бочке и, взвалив ее на плечо, поплелся к телеге.

Ярослав поспешил повторить за ним. Лизавета не могла не заметить, что те же действия давались ему словно бы легче: гвозди запросто вошли по самые шляпки, тяжесть бочки не заставила напрячься мышцы. Неужели духи были настолько сильнее людей?

Времени задаваться подобными вопросами не было. Лизавета поспешила за Ярославом и Кузьмой, не желая упустить ни одного слова.

– Да, тем утром я был тут, – услышала она ответ рыбака. – А что?

– Тогда в лесу кое-что произошло. Убийство. Мы ищем того, кто был там и кое-что видел. Его зовут Неждан, он останавливался в вашей деревне, прожил здесь около…

– Двух месяцев, – подсказала Лизавета.

Кузьма мазнул по ней взглядом.

– Да, видал я его. И в тот день, и сегодня – он вообще частенько в лес на левом берегу наведывался. Но ничего вроде бы не скрывал, с нами здоровался.

– И сегодня тоже?

– А то. Было видно, что торопился, но рукой все же махнул.

Ярослав с Лизаветой переглянулись.

– А вы видели, чтобы он выезжал обратно?

– Хм. Пожалуй, что нет.

– Его вещи пропали. Мы полагаем, он уехал из деревни, и неспроста.

– В убийстве его подозреваете? – поинтересовался рыбак. – А чье убийство-то? В деревне вроде все спокойно: Петруха утонул, но, говорят, по пьяни в воду полез. Да и кому он сдался…

– Не из ваших, не беспокойтесь. Из моих.

Мужик поглядел на Ярослава, должно быть, прикидывая, что это могло означать. Но уточнять не стал: то ли понял правду, то ли решил, что узнавать будет себе дороже.

– Соболезную, – только и буркнул под нос.

– Может, вы видели кого-то еще? Тогда, пару дней назад? – Лизавета вновь отважилась подать голос.

Кузьма водрузил бочку на телегу и замер, похоже, погрузившись в раздумья. Почесал бороду, поглядел на воду, поджал губы, кивнул другим мужикам – мол, все хорошо, не волнуйтесь. Наконец снова повернулся к Лизавете и Ярославу и проговорил:

– Да, видел. Не уверен, но, кажется, в тот же день. Незадолго до этого вашего Неждана в лес вошла девушка со светлыми волосами. Мы еще тогда пошутили, что свидание там у них.

– Девушка? – переспросила Лизавета, хотя прекрасно все слышала. – Вы уверены?

– Ну, знаете ли, тут трудно перепутать. Длинные распущенные волосы, белое платье.

– Вы ее знали? Видели прежде? – спросил Ярослав.

– Да издалека разве поймешь? – мужик пожал плечами.

– Ваша правда. – Ярослав кивнул, однако не смог скрыть разочарования. – Значит, девушка…

По всему выходило, что Неждан рассказал Лизавете и Ярославу правду: в утро своей смерти Сбыслава встречалась с кем-то. И никому не хотелось признавать, что по описанию девушка очень походила на Ольгу или Ингу, которые предпочитали одежду светлых цветов и не стеснялись порою выйти на улицу простоволосыми^[4].

– Спасибо. – Помедлив, Ярослав достал из кармана пару монет. – Вот, возьмите.

– Да ладно! – Кузьма попытался отмахнуться.

– Возьмите, – повторил Ярослав. – Вы нам очень помогли. Но я также надеюсь, что вы забудете этот разговор.

– Ха, за молчание платите? Ну, пусть так, – мужик протянул ладонь, и на нее со звоном упали монеты. – Бывайте, господин, господарыня.

Кузьма поочередно кивнул им и пошел помогать своим. Лизавета и Ярослав с минуту наблюдали за рыбаками, а затем повернули в сторону деревни. До домов не дошли – остановились, едва деревья отгородили их от людей.

– Мне не нравится все происходящее, – прислонившись к одному из стволов, призналась Лизавета. – И мне не нравится то, на кого я подумала.

– Ты же сама хотела доказать, что не только люди способны на убийство, – Ярослав усмехнулся, но было видно, что ему и самому тошно от подозрений.

Лизавета поддела камешек мыском туфли, пнула в сторону Ярослава.

– Эй, ты должен был меня разубедить.

– Хорошо, – он не обиделся – наоборот, коротко рассмеялся. – Тогда не делай поспешных выводов. Мы уже поступили так с Нежданом, и вот чем это обернулось. Он оказался виноват вовсе не в том, что мы хотели на него повесить. Так что сейчас нужно быть осторожными и не поддаваться порывам. Кто знает, сколько светловолосых девушек есть в округе!

Она кивнула. Да, это было разумно. Нужно проверить в деревне, тщательно осмотреться. Мало ли, кто еще бегал в лес – на свидания, по грибы или просто отдохнуть от пристально следящих за каждым шагом родных.

– Не успокоил?

Лизавета, помедлив, покачала головой. На душе было тревожно, и скрывать это казалось бессмысленным – Ярослав все равно прочтет по лицу.

– Могу я как-то помочь?

Она внимательно посмотрела на него. Впору было заподозрить Ярослава в злом умысле, в попытке зачем-то втереться к ней в доверие. Но, возможно, он просто хотел отвлечься. Он должен был чувствовать себя хуже, чем Лизавета, ведь подозрение пало не на его друзей, а на его род, который он до сих пор столь рьяно защищал.

– Да, – Лизавета ответила так не ради себя, а для Ярослава. – Можешь вновь перенести меня к морю?

Если он и удивился, то виду не подал. Ничего не сказал, не скривился – просто протянул руку. Лес, деревня, а главное, беспокойные мысли остались позади.

* * *

Лизавету оглушил шум бушующих вод. На мгновение она растерялась, застыла, пораженная открывшимся зрелищем. Потемневшее, словно ночью, небо искрилось молниями, прорезавшими его насквозь и заставлявшими изливаться ливнем. Вода хлестнула Лизавету по щекам, вмиг промочила платье, заставила волосы прилипнуть к лицу.

Волны сталкивались, неистово бились о берег, будто тянулись к замершим на нем фигурам. Лизавета оглянулась через плечо и увидела – Ярослав окаменел, как и она. С виду казалось, что он не чувствовал льющие с неба потоки, порывистый ветер и пронизывающий холод.

Не потому ли, что сошедшая с ума погода отражала состояние его души?

Вдруг Ярослав моргнул, перевел взгляд с горизонта на Лизавету. И отмер, похоже, осознав, что они оба промокли насквозь.

Одно движение руки – и вода стала обходить их стороной.

Еще один жест – и одежда на Лизавете высохла, как и на Ярославе. Влажными остались лишь волосы, но стоило Ярославу поднять руку, чтобы высушить и их, Лизавета его остановила.

– Не надо, – покачала она головой. – Я хочу запомнить это место еще и таким.

То была правда. Неспокойное, штормовое море очаровывало Лизавету ничуть не меньше, чем прежде. В этой первозданной стихии, в ее неудержимой силе, неспособной покориться человеку, было нечто, заставляющее задерживать дыхание и смотреть с благоговением. Она вытянула руку вперед, надеясь поймать пару капель ладонью, но невидимое укрытие растянулось, не подпуская к ней воду.

– Можно? – проговорила Лизавета негромко, не уверенная в том, что и почему делает.

Но Ярослав понял, и ливень вновь обрушился на ее пальцы. Вот только, упав, холодные капли не останавливались, а текли вверх – к предплечью, подчиняясь…

– Это ты делаешь? – Лизавета обернулась.

Ярослав пожал плечами, но с такой хитрецой в глазах, что сомнений не оставалось. Он повел пальцами, и капли сорвались с ее кожи, поднялись вверх и застыли перед глазами, – а потом вдруг ударили по носу.

– Эй! – Лизавета хотела возмутиться, но вместо этого растерялась.

А затем, повинуясь неожиданному порыву, шагнула к Ярославу и щелкнула его по носу.

– Что? – переспросила невинно, когда он ошарашенно поглядел на нее. – Я не могу проделывать… эти штучки.

– А хотела бы? – вопрос оказался таким неожиданным, что на секунду Лизавета застыла.

Она и не думала о подобном. Но теперь, когда он спросил, мысль о возможности повелевать стихией вдруг показалась манящей. Лизавета прислушалась к шуму моря, к рокоту грома – кто не хотел бы обладать подобной силой?

– Может быть, – покривив душой, произнесла она.

– Из тебя вышла бы прекрасная морская княгиня.

Их взгляды встретились. В глазах Лизаветы читался вопрос, но взгляд Ярослава был неясен и уклончив. Имел ли он в виду то, что ей показалось, или она вновь повела себя как наивная дурочка, напридумывав лишнее?

– Спасибо за комплимент, – губы зашевелились будто сами собой, выдавая уместный ответ. – Из тебя княжич тоже ничего.

Ярослав лишь хмыкнул.

Глава 22

– И как проходит ваше… – Лад замялся, похоже, подбирая подходящее слово, – дознание?

Минул еще один день. Время, до сих пор подобное стоячей воде, вдруг понеслось бурной рекою – Лизавета не успевала считать, сколько прошло с гибели Сбыславы. Иногда казалось, она узнала обо всем только вчера, а порой, что минула целая вечность. За которую они с Ярославом ничего не смогли выяснить.

Не смогли или не захотели?

– Лизавета? – Лад напомнил о себе нетерпеливо, словно она молчала уже давно – хотя, может, так оно и было.

В последнее время Лизавета часто погружалась в себя. По неясным причинам она чувствовала ответственность за Сбыславу – казалось жизненно необходимым найти ее убийцу, добиться справедливости для этой девочки. Вот почему Лизавета так надеялась, что окажется права насчет Неждана. Поэтому так спешила разузнать новые подобности.

И сейчас, за завтраком, старалась не смотреть на Ольгу и Ингу, вдруг оказавшихся под подозрением.

– Да так, – пробормотала она негромко, надеясь, что Лад отстанет, услышав ее затравленный голос.

– Как – так? – увы, намеков он, похоже, не понимал – или не хотел понимать.

– Паршиво. – Лизавета отложила вилку и устало посмотрела на Лада. – Я думала, во всем виноват Неждан. Ты его не знаешь, это мужчина, который приехал в деревню в тот же день, что и я. Мы не особо поладили, и я подумала, он мог…

Она все еще избегала слова «убийство», а потому лишь вздохнула.

– Но я погорячилась. У нас нет никаких доказательств того, что это был он, а Ярослав… – Лизавета запнулась, заметив, как изменились взгляды Лада и Ольги. – Он верит Неждану. Говорит, что чувствует, будто тот сказал нам правду. Мы думаем, что Неждан в худшем случае контрабандист, но не более того.

– Вот как, – произнес Лад, словно и впрямь понял что-то из неровной Лизаветиной речи. – А есть еще кто-нибудь на примете?

Лизавета боялась этого вопроса. Ей не хотелось говорить, кого рыбаки видели на опушке в тот день, и признаваться, о ком она подумала, услышав описание девушки.

– Нет, – слово легло камнем на сердце. – Пока нет.

Она опустила взгляд в тарелку, надеясь, что остальные подумают, будто ей неловко из-за постигшей расследование неудачи. Сработало или нет, но Лад больше ничего не сказал.

Зато голос подала Инга:

– А давно ты называешь княжича по имени?

К своему стыду, Лизавета залилась краской.

– Нет, – пробормотала под нос. – Просто было странно постоянно называть его «Ваше Высочество», когда мы стали… напарниками. Странно, неудобно и длинно.

– Хм. Звучит на удивление разумно.

– И все же не стоит забывать о приличиях. – Ольга промокнула губы салфеткой. – Мы все можем быть хорошими друзьями, но чем теснее сближаемся, тем бо́льшую боль это может принести нам в дальнейшем.

Лизавета подняла голову и с облегчением убедилась, что на Ольгу странно посмотрели также Инга и Лад. Та поджала губы, словно раздраженная необходимостью все разъяснять.

– Я имею в виду, что Лизавета, сколь бы мы к ней ни привыкли, не принадлежит этому миру и однажды покинет нас. Три года пролетят быстрее, чем нам всем сейчас кажется.

Эти слова неожиданно, словно игла, пронзили Лизаветино сердце.

– Да, конечно. Нам всем предстоит расстаться, – согласилась она, не в силах скрыть грустные нотки в голосе. – Но я надеялась, что даже после этого мы останемся хорошими друзьями.

– Безусловно, останемся! – просиял Лад, однако радость его почему-то показалась Лизавете наигранной и чрезмерной.

Слова Инги прозвучали на порядок искреннее:

– Обещаю, мы будем вспоминать тебя добрым словом, когда уедешь.

«Мы будем вспоминать друг друга, но не видеться», – поняла Лизавета. И это было, как могла выразиться Инга, поразительно разумным предположением. Купеческой дочке, и уж тем более купеческой жене, не полагалось разъезжать по деревням и якшаться с местными жителями, а в особенности – со странными людьми, обитающими на отшибе, за околицей. Они были из разных миров, несмотря ни на что.

– Спасибо, – Лизавета улыбнулась Инге. – И прошу меня простить.

– Уже уходишь? – Лад как будто и впрямь удивился. – Но ты не доела.

– Мне хватило, спасибо. – Во второй раз благодарность прозвучала натянуто, вымученно, но, возможно, именно этот тон позволил Лизавете наконец беспрепятственно выскользнуть из комнаты.

Ей не хотелось тревожить оставшихся своими непрошенными, неуместными чувствами. Разумом Лизавета понимала, что они так легко говорят о расставании не оттого, что не ценят ее, а потому, что прожили слишком долго. Им уже приходилось прощаться со своими родными и любимыми – а кем была она? Еще одной искрой, промелькнувшей, угасшей и быстро забывшейся.

Она должна была относиться к этому так же разумно, и все же ее сердцу стало тесно в груди. Лизавета прижала ладонь туда, где оно неистово билось, и сделала несколько глубоких вдохов, заставляя себя успокоиться. И чего распереживалась, глупая? До отъезда все равно оставалось больше двух лет.

Чтобы оставить грустные мысли, Лизавете нужно было отвлечься. Она бы хотела, чтобы Ярослав скорее появился, утянул ее опять что-нибудь выяснять и кого-то опрашивать, но тот, как назло, не спешил возвращаться. Лизавете же не оставалось ничего, кроме как бесцельно бродить по сумрачным коридорам, и без того изученным вдоль и поперек. Ноги сами привели ее в холл и повели бы и дальше, в ставшую родной гостиную, но Лизавета заставила себя остановиться. Сегодня идти туда не хотелось.

Вместо этого она свернула в бальную залу. Лизавета бывала в ней лишь однажды, когда впервые исследовала дом. Заходить сюда она не видела смысла – балов под водой не устраивали, комната стояла пустой, холодной и безжизненной, напоминавшей о том, чем по сути является Навь.

Вот только сегодня она таковой не была.

– Ярослав?! – воскликнула Лизавета от неожиданности.

Он поднял голову от рояля, который, судя по всему, пытался настроить.

– О, здравствуй. Не думал, что меня здесь кто-то найдет.

– Я не искала, – поспешила она оправдаться. – Случайно зашла.

Ярослав покачал головой:

– Просто так сюда не заходят. От кого прячешься?

Иногда Лизавете казалось, что проницательность – отрицательная черта характера. Она была бы и счастлива уйти от ответа, но знала: Ярослав прочтет ее, как открытую книгу, и не преминет заметить это вслух.

– От всех. От Лада и… остальных.

– А от меня? – он спросил так, будто готов был уйти по первой же просьбе.

– Нет, – она улыбнулась. – Только обещай не напоминать мне о том, что я не принадлежу этому миру.

– Но ты принадлежишь.

Лизавета могла бы пожурить его за неудачную попытку утешить, вот только Ярослав выглядел вполне искренним.

– Ты явно дорога Ладу и Инге, да и Ольге тоже, хотя по ней никогда не скажешь, что она испытывает к тебе теплые чувства. Да одна твоя помощь со Сбыславой чего стоит! Ты много делаешь для этого мира, Лиза, и он вполне готов тебя принять.

Видя, что с ее лица никак не желает уходить сомнение, Ярослав подошел ближе – так, что Лизавете пришлось чуть запрокинуть голову, чтобы видеть его глаза. Он выглядел ужасно серьезным.

– Ты же помнишь, что я из тех духов, которые считают неприемлемым любой союз с людьми? Если уж я говорю, что ты многое для нас сделала, то это и правда так.

– Я постараюсь поверить.

– Спасибо и на том. – Он вернулся к инструменту. – А знаешь, мне кажется, тебе нужно побольше уверенности в себе.

Лизавета пожала плечами, не соглашаясь и не отрицая. Она медленно преодолела разделявшую их комнату – шаги эхом отдавались от голых стен, – и опустилась на пуфик для пианиста.

– Что делаешь?

– Да так, – Ярослав поднял голову, усмехнулся. – Прячусь от тебя за струнами.

– Прости, я ведь тебя потревожила… – Лизавета поспешила вскочить, осознав, что и впрямь являлась непрошенной гостьей.

Но Ярослав ее остановил.

– Нет, сиди. Ты – та часть этого мира, с которой мне нужно научиться встречаться лицом к лицу.

Лизавета нахмурилась, не понимая, что он имеет в виду.

– Это из-за Сбыславы? Я напоминаю тебе о том, что мы узнали вчера?

Он вдруг выпрямился. Лизавете было впору вздрогнуть, но она застыла под его внимательным, изучающим взглядом. Казалось, Ярослава интересует не она, а собственная реакция на нее, его мысли и чувства, неприязнь, теперь обернувшаяся чем-то иным, о чем Лизавета предпочитала не думать.

– Я думаю, бальная зала – не самое подходящее место для таких разговоров. – Ярослав отвернулся и сосредоточился на комнате, залитой мистическим светом. – Она должна слышать лишь светские беседы и музыку, а не откровения и страдания.

– Сомневаюсь, что этот зал когда-либо слышал музыку и видывал танцы.

– Мы можем это исправить.

– Что?

И вновь он протягивал ей руку. Лизавета подняла голову, не уверенная, правильно ли толкует жест, но Ярослав выглядел именно как человек, предлагающий малознакомой девушке станцевать без музыки в пустой комнате. Озорство в его глазах, скорее, подошло бы Ладу – сам же он выглядел непривычно и даже чуждо.

Как если бы человек, привыкший всегда следовать голосу разума, вдруг поддался велению сердца.

– Вы потанцуете со мной, Лиза? – нарочито вычурно сказал Ярослав.

– О, даже не знаю, все танцы в моей бальной книжке уже расписаны.

Ярослав лукаво склонил голову набок.

– Но это же странно, – сама не зная, почему, Лизавета понизила голос. – Тут нет музыки, да и вообще…

– Что?

Но у нее язык не повернулся объяснить, почему его предложение казалось неуместным.

– Ладно, – Лизавета опустила голову, сдаваясь. – Давайте потанцуем, Ваше Высочество.

– Ярослав, – мягко поправил он, помогая ей встать. – Для друзей просто Яр.

– А мы уже друзья?

– Решать это – привилегия дамы.

– Вы всегда перекладываете ответственность на других?

– Только когда мне любопытно, что из этого выйдет.

Они не танцевали, а топтались на месте, как дети, которые еще не познали весь ужас и всю прелесть танцевальных классов. На мгновение это напомнило Лизавете ту сцену на озере – тогда они с Ладом тоже скорее переминались с ноги на ногу, чем танцевали.

В тот самый момент, когда он разрушил ее глупые девичьи мечты.

– Что-то не так? – Ярослав, похоже, почувствовал напряжение в ее пальцах.

– Нет. Просто… вы это называли танцем?

Лизавета не тешила себя глупой надеждой, что он не понял, будто она пыталась уйти от ответа. Но ему хватило такта ничего не сказать. Вместо того чтобы ее разоблачить, Ярослав… отстранился. На мгновение Лизавете показалось, что она все испортила, разрушила зарождающуюся между ними дружбу, но он просто щелкнул пальцами, призывая тучу прямо над роялем, и вновь положил ладонь ей на спину.

– Что вы?.. – она не успела договорить: туча разразилась редким дождем, капли которого с силой ударили по клавишам. – Вы не могли!

– Почему нет?

– Дождь не может играть на рояле!

– Но он же играет.

Из инструмента и впрямь лилась музыка, хоть и тихая, неуверенная. Это вальс, поняла Лизавета по счету – сама мелодия была ей незнакома. Она казалась старинной и вновь заставила Лизавету задуматься о том, сколько Ярославу на самом деле лет.

– Вы испортите инструмент, – проговорила она скорее из чувства противоречия, чем из беспокойства за будущее рояля.

– Я его высушу. Ну, или куплю новый. – Плечо Ярослава дернулось. – Так вы будете танцевать или же ваши намеки на мое неумение были лишь попыткой скрыть собственное невежество?

Лизавета выпрямилась, словно струна рояля.

– Ведите.

Что ж, теперь это определенно не напоминало их танец с Ладом. Другой была музыка, обстановка, но главное – темп. Ярослав закружил ее так, что все смазалось перед глазами, кроме его лица, на котором застыло выражение насмешливого превосходства.

«Я все еще плохо танцую?» – спрашивал его взгляд, и Лизавета вынуждена была признать свое поражение. И не только в этом вопросе, ведь, глядя прямо ему в глаза, чтобы не закружилась голова, она отчетливо ощущала то ноющее чувство под ребрами, которое обещала себе никогда, никогда больше не испытывать на этом озере.

Точно не к морскому княжичу, при первой встрече обвинившему ее во всех грехах.

Но хуже всего было то, что глаза, похоже, выдавали ее так же, как и его. Лизавета видела, как насмешка в его туманном взгляде сменилась любопытством, а после интересом, задумчивостью. Гадал ли он, как может использовать ее слабость? Или его слова о дружбе и уважении были истинными, и он думал о том, доступно ли им нечто большее? Уместно ли это, если в конце концов ей придется вернуться в мир живых, а ему – отправиться к своему морю, которое она вечно будет хранить в памяти?

Будто желая избавить ее от сомнений, Ярослав вдруг поднял руку, заставив ее закружиться на месте. Мелодия сменилась, замедлилась, делая танец еще более чувственным. Лизавета с отчаянной четкостью ощутила соприкосновение их пальцев, а затем – близость, ставшую абсолютной, когда его ладонь снова легла теплом на ее спину. Она прерывисто вдохнула, уставившись ему в область шеи, и тут же пожалела об этом.

Все это было для нее слишком. Не только этот танец, – но напряжение последних дней, встреча со смертью и ненавистью, попытки добиться уважения Ярослава, столкновение с другими мирами – Нави и миром таких людей, как Неждан.

Да, вот почему она оказалась здесь и сейчас: всему причиной потерянное душевное равновесие и ужасный разговор за завтраком, вновь заставивший ее ощутить собственную ненужность. Конечно, только поэтому она так тянется к единственному человеку – духу, да какая разница, к кому! – назвавшему ее важной. Да, только поэтому.

– Я… – Музыка закончилась, появившаяся из ниоткуда туча рассеялась, и единственным напоминанием о ней остался тяжелый запах дождя, повисший в зале. – Думаю, мне пора идти.

Лизавета разжала пальцы. Ярослав опустил руку.

– Как скажете, господарыня.

Официальное обращение заставило ее поджать губы. Но, уже стоя на самом пороге, она оглянулась:

– Спасибо за танец, Яр.

Глава 23

Только за пределами бальной залы Лизавета поняла, что они так и не обсудили свои подозрения, но не решилась вернуться. Откуда-то взялась уверенность: все случившееся нужно оставить за резными дверями, а для разговоров о насущном следовало найти другое место. Да и время выбрать иное.

– Лад! – завидев выходящего со стороны столовой водяного, Лизавета бросилась к нему.

Размышлять о том, что творилось между нею и княжичем, не хотелось, а значит, нужно было занять мысли другим. Побег для этого идеально подходил.

– Не поможешь мне добраться до берега?

– Зачем? – вопрос вроде невинный, но Лизавета заметила, как смотрел на нее Лад – будто увидел что-то за раскрасневшимися щеками и забегавшим взглядом.

– Чтобы отвлечься, – она сказала правду, пускай и не стала вдаваться в подробности. – Нет никакой мочи здесь сидеть, мне бы каким-то делом заняться! А Ольга, я уверена, мне применение найдет.

– Ну, как хочешь. Только одна никуда не ходи. Если в деревню засобираешься, попроси Ольгу тебя проводить.

– В деревню? – словно из ниоткуда показалась Инга. – Вы наверх собрались? С собой возьмете?

– А ты-то куда? – обернулся Лад.

– А тебе к чему знать? – ответила она в тон. – Видеть я уже эти стены не могу, ясно? И вообще, разрешения у тебя никто не спрашивал. С собой не возьмете, так одна отправлюсь.

– Да чего ж не взять, – вздохнул Лад. – Руку давай.

– Мы разве не поплывем? – Лизавета подняла удивленный взгляд.

Магические перемещения в ее мыслях отныне были неотъемлемо связаны со Сбыславой и Яром. Повторять их не хотелось – это было все равно что смешивать неопределенность и боль с уютом, который дарили Лизавете мирные трапезы с Ингой, Ольгой и Ладом. Было что-то особенное, даже привычное в том, чтобы плыть к поверхности через мутную воду, сушить одежду мановеньем руки, а потом бежать по сухой траве к избе, где Ольга, едва заслышав их, ставила горячее на огонь или пирог в печку.

– Плыть долго, – отмахнулся Лад, не расслышав просящие нотки в голосе Лизаветы.

Она, помедлив, взяла его за руку. Отказываться было бы странно, поэтому она только прикусила щеку изнутри да закрыла глаза, чтобы не видеть закружившего их водоворота. Лишь когда под ногами хрустнула ветка, она решилась вновь посмотреть на мир.

– И какими же вы судьбами? – Они застали Ольгу на берегу, набирающей воду в тяжелые ведра. Лизавета не понимала, по какой причине мавка упорно отказывалась от помощи ворожбы в бытовых делах, выбирая делать все медленно, но руками.

– Да так, заскучали, – ответил за всех Лад. – Тебе помочь?

– Надо же, сам вызвался! – деланно удивилась Ольга. – Ну, бери и неси в дом. Вы тоже не отставайте – я как знала, калачи как раз в печь поставила.

Невольная улыбка тронула губы Лизаветы: встреча с Ольгой у озера, звон металлических ведер, помогающий через силу Лад – все навевало приятные воспоминания. Первый день на озере был почти таким же.

– Постой, – идиллию нарушила Инга, вдруг схватившая ее за рукав. – Пусть идут. Хочу с тобой поговорить.

Она быстро глянула на удаляющихся Ольгу и Лада, махнула им рукой – мол, сейчас будем – и вновь посмотрела на Лизавету. Взгляд был внимательным и серьезным, не обещающим приятного разговора.

– Скажи, ты что-то чувствуешь к княжичу?

Такого вопроса Лизавета не ожидала. От растерянности она позабыла держать лицо, и на нем отразилась вся гамма терзавших ее чувств – от изумления до предательского смущения.

Инга кивнула:

– Так я и думала. А он уже признавался тебе в любви? – прозвучало так, будто то был лишь вопрос времени.

– Нет. – Лизавета нервно хихикнула и тут же прикрыла ладонью рот. – Почему ты решила, что он вообще это сделает?

Она сама не знала, чего добивается: чтобы Инга вселила в нее надежду или развеяла ложные опасения.

– Хорошо. – Инга словно услышала лишь часть ответа. – Если он захочет что-то тебе подарить, не принимай ничего, ясно? И не давай никаких клятв, не посоветовавшись со мной или Ладом.

Лизавета нахмурилась. Инга как будто считала ответную влюбленность Яра чем-то плохим, неправильным, но объяснять причины явно не собиралась. Вот только и Лизавета не собиралась так запросто раздавать обещания.

– Я не понимаю, почему должна это сделать.

Инга вздохнула.

– Поверь, никто здесь не хочет расстроить твое счастье. Мы желаем тебе только добра – и я, и Лад…

– Это он тебя подослал?

– Что? – изумление на лице Инги было неподдельным, и Лизавета чуть успокоилась. На мгновение ей показалось, что Лад мог подговорить мавку из ревности – какая невиданная глупость!

– Но зачем тогда ты это все говоришь?

– Потому что о тебе забочусь. Я не хочу рассказывать всего – возможно, мне просто кажется, будто творится что-то плохое, а на самом деле все в порядке. Просто дай мне время во всем разобраться, ладно? А пока не доверяй княжичу слишком сильно. Помни – для него наш народ куда важнее тебя.

Последние слова подействовали на Лизавету отрезвляюще. Она и сама понимала, что Яр ставит на первое место, но лишь теперь задумалась, как это может повлиять на нее. Даже если ей не померещились его душевные порывы, хватит ли их, чтобы построить отношения? Они с Яром принадлежали разным мирам и не могли их покинуть, пускай и по разным причинам.

А это приводило к печальному выводу: если Лизавета поддастся чувствам, ее сердце будет разбито. Инга права.

– Ладно, – мавка просияла, когда Лизавета кивнула. – Не принимать подарки и не давать обещания, я запомнила.

– Спасибо. И пошли: нас уже заждались.

Инга побежала вверх по тропинке как ни в чем ни бывало. Глядя ей вслед, Лизавета покачала головой – кто бы мог подумать, что однажды Инга, для которой Лизавета всегда казалась обузой, попытается ее защитить.

* * *

Дом был наполнен теплом и уютом, запахами свежей выпечки и сушеных трав, звонким голосом Инги, с порога начавшей спорить о чем-то с Ольгой. Лад лениво наблюдал за ними, сидя на лавке с полуприкрытыми глазами, как довольный кот. Лизавета невольно улыбнулась: она ощущала себя в безопасности в этих стенах.

Упав на лавку рядом с Ладом, она толкнула его, заставляя подвинуться. Голоса Инги и Ольги убаюкивали, даром что те говорили на повышенных тонах. Лизавета не вслушивалась в слова, и они превращались в ничего не значащий шум – что-то там было про вещицу, которую Инга одолжила и не вернула, хотя та оказалась ей не особо и нужна…

Лизавета, не удержавшись, зевнула. Пришел черед Лада легонько ткнуть ее локтем. Когда Лизавета повернулась к нему, он покачал головой – не засыпай! И действительно, как тут заснешь, когда Ольга уже доставала обещанные калачи?

За едой разговаривали все больше о ерунде. Все четверо словно ощущали особый дух мира, воцарившийся в избе, и не спешили разрушать его, упоминая трагедию. Лад завел разговор о скором празднике урожая – Ольга, не особо любившая выходить к людям, закатила глаза, а Инга, наоборот, разве что в ладоши не захлопала от предвкушения. Лизавета в обсуждение не вступала: все равно ведь в итоге пойдут.

– Я, пожалуй, отлучусь, – наконец поднялась она.

– Куда? – Лад и Инга спросили одновременно: он – с беспокойством, она – с любопытством.

Губ Лизаветы коснулась улыбка.

– В деревню. Мне надо письмо отцу передать, да и с Добрыней давно толком не виделись.

– Я провожу! – с готовностью подскочил Лад.

Его слова напомнили Лизавете о недавнем разговоре, а вместе с ним – о Сбыславе и прочем. И не только ей: лица собравшихся вмиг помрачнели. Инга, прежде прислушивавшаяся к разговору, выскользнула из-за стола и отошла в сторону, разглядывая стены избы так, словно видела их впервые. Ольга тоже поднялась – похоже, вдруг решила, что пришло время проверить калачи на поду^[5].

– Не стоит! – торопливо отмахнулась Лизавета от предложенной помощи.

Ладу ее ответ не понравился, тут и говорить нечего – все было видно по сведенным к переносице бровям. Лизавета наклонилась к нему поближе, чтобы он лучше ее расслышал:

– Не думаю, что со мной что-то случится по пути в деревню. С веслами я сама уже управляться умею, Инга меня научила. А от другого берега до Карасей идти-то всего ничего. Не переживай и не заставляй волноваться остальных.

Последнее было сказано не из заботы об Ольге и Инге – для Лизаветы сейчас они оказались лишь рычагом воздействия на Лада. Беспокоясь о своей подводной семье, он вполне мог отступить, оставить Лизавету одну. А ей только это и требовалось.

– Спасибо за обед, – на прощанье Лизавета махнула Ольге рукой. – Калачи были просто отменные, зря вы на себя наговаривали.

– Да это ж разве обед! – Ольга недовольно поморщилась, покосилась на Ингу. – Вот если бы кое-кто мне нож для дичи вернул, я бы вам такой расписной каравай сделала…

Лизавета остановилась как вкопанная.

– Понятно, что и с другим можно управиться, но он острее любого в этом доме, срез был бы ровненький, – по-своему трактовав ее взгляд, принялась объяснять Ольга.

В голове Лизаветы прозвучал другой голос: «Оружие было настолько острым…»

Она прерывисто вдохнула и оперлась ладонью о стол: показалось, еще мгновение, и колени предательски подогнутся. В ушах зашумело, в висках навязчивой болью билась страшная догадка.

Усилием воли Лизавета заставила себя не смотреть на Ингу. Она выдавила улыбку, надеясь, что ее натянутость спишут на нежелание выслушивать сетования Ольги. На него же можно было списать и поспешность, с которой она чудом не дрогнувшим голосом произнесла следующее:

– Тем не менее, выпечка была волшебной. И я бы с удовольствием отведала еще, если бы не нужно было в деревню. Можете оставить мне один!

Она проскользнула мимо Лада, вышла в сени – а уж оттуда вылетела пробкой. Сердце билось где-то у горла, грудь вздымалась, как после изнурительного бега. Лизавета оглянулась на закрывшуюся за ее спиной дверь, будто могла сквозь дерево разглядеть сидевшую за столом Ингу и за маской легкомысленности увидеть… хоть что-нибудь.

Инга вела себя пугающе обычно. Она не выглядела человеком, совершившим страшное преступление. Да, в день смерти Сбыславы она сильно нервничала – но тогда это, наоборот, было в порядке вещей. После же поведение Инги мало отличалось от того, как вели себя Лад и Ольга: она так же интересовалась поисками убийцы и недоумевала по поводу случившегося.

– Но могла ли она? – произнесла Лизавета одними губами.

Какой ей был прок? Инга со Сбыславой были одного роду и племени, они как будто понимали друг друга – вспомнить только, как на Ингу подействовала их первая встреча! Или дело как раз заключалось именно в этом?

Лизавета чувствовала, что теряется в догадках. Если предположить, просто допустить на мгновение идею о том, что Инга убила Сбыславу, то нужно…

Она снова нервно вдохнула.

Инга ведь была ее подругой. Она помогала ей, когда Лизавета хотела сбежать с озера, и поддерживала в попытках освоиться здесь. Даже сегодня, Инга пыталась предупредить ее, защитить от Яра. Лизавета не была готова поверить в то, что подруга нарочно настраивала ее против княжича, чтобы помешать их поискам.

В конце концов, все сводилось к выбору между дружбой и справедливостью. И попробовал бы кто-то сказать Лизавете, что выбор этот простой!

Она прикрыла глаза.

Перед мысленным взором возникло лицо Инги в тот самый день, когда они вместе сидели в лодке, наслаждаясь погожим днем и обществом друг друга. Неужели Инга тогда легкомысленно болтала с ней, зная, что русалки вот-вот найдут мертвую Сбыславу?

Лизавета вспомнила и Сбыславу – так отчетливо, как только могла после единственной встречи. Перед глазами все норовил встать лик умершей, но Лизавета нашла в закоулках памяти другой образ – застенчивую девочку с венком из незабудок в руках. То был ребенок, с опаской исследовавший новый мир. Но вместо того чтобы протянуть ему руку, у него отобрали второй шанс на жизнь, на счастье.

Сердце Лизаветы сжалось. Открывая глаза, она уже знала, что сделает, и прекрасно понимала – это принесет ей куда больше боли, чем облегчения.

И все же она сбежала вниз по тропе к воде и окунула в нее ладонь, повторяя про себя имя Яра. Если Инга правда оказалась способна убить Сбыславу, то заслуживала наказания.

– Почему ты плачешь? – княжич возник за ее спиной, а не вышел из озера.

Лизавета зажала рот ладонью, глотая очередной всхлип, силой воли заставляя себя успокоиться и собраться. Сначала нужно довести дело до конца, а потом уже рыдать.

– Помоги подняться, – протянула она руку.

Прикосновение Яра в этот раз не вызвало никакого трепета.

– Что случилось? – повторил он.

Утерев остатки слез, Лизавета гордо подняла подбородок, словно бросая вызов.

– Кажется, я нашла убийцу Сбыславы.

В двух словах она объяснила свои догадки, и чем больше она говорила, тем сильнее Яр мрачнел. Будто откликаясь, помрачнела и природа: серое облако закрыло солнце, погружая мир в тень. Последние яркие лучи лизнули крыльцо избы неподалеку и спрятались от людей.

– Я не уверена, – повторила Лизавета, уговаривая скорее себя, чем Яра. – Отец, я даже надеюсь, что не права, но…

Договаривать не потребовалось.

– Нам нужно поговорить с Ингой. И лучше сделать это сейчас, пока она не сообразила, что происходит, и не попыталась сбежать.

– Я даже не буду пытаться.

Лизавета вздрогнула. За разговором они не заметили, как дверь избы тихонько открылась. В нескольких шагах от них стояла Инга, и выражение лица ее было пугающе серьезным.

– Она права, – Инга кивнула в сторону Лизаветы, не отводя взгляда от Яра. – Это моих рук дело. Я убила Славу.

Глава 24

Выражение «мертвая тишина» всегда казалось Лизавете избыточным. Не бывает в мире настолько тихо: всегда откуда-то доносятся голоса, или шелест листвы, или скрип дерева под ногами.

Но вокруг Яра все словно бы замерло. Ветер утих, птицы умолкли – казалось, даже само время ненадолго перестало идти.

– Но зачем? – Лизавета думала, что Яр будет кричать, но он говорил еле слышно.

На лице у него отразилась такая боль, какую ей не доводилось видывать прежде. Неудивительно: впервые чей-то мир рушился прямо у нее на глазах. Лизаветин же мир пошатнулся, но устоял – возможно, потому что отчасти она уже подозревала подобный исход. Слишком многое указывало на Ингу, если подумать: светлые волосы, белое платье, знакомство со Сбыславой, а теперь еще и проклятый нож, где бы он ни был. Даже характер – Лизавета не могла представить, как Ольга в порыве ненависти или страсти хватается за оружие, в то время как образ искаженного лица Инги легко вставал перед мысленным взором.

Странно, что сейчас Инга была настолько сдержанна, почти равнодушна. Она перевела ничего не выражающий взгляд с Яра на Лизавету и обратно, а затем махнула рукой:

– Пойдемте к реке. Им я задолжала это объяснение больше, чем кому бы то ни было.

Шли молча. Яр не сводил глаз со спины Инги, идущей впереди, но она не пыталась сбежать или как-то схитрить. Лизавета гадала, связано ли это с угрызениями совести: может, Инга испытала облегчение, получив возможность рассказать о случившемся?

Когда они подошли к воде, русалки уже ждали. Лизавета оглянулась на Яра, и тот коротко кивнул, подтверждая ее догадку – конечно, это он их предупредил.

– Что случилось? – Гордея выглядела недовольной, словно ее оторвали от важного дела. – Ты ничего толком не объяснил.

Ответ дался Яру нелегко. Наверное, он предполагал, что произойдет, когда правда выйдет наружу.

– Мы нашли убийцу Сбыславы, – он бросил короткий взгляд на Лизавету. – Точнее, Лиза нашла.

На мгновение Гордея просияла. На лицах Рогнеды и Ингрид отразился целый вихрь чувств, который в конце концов свелся к облегчению. Они наверняка думали, знание снимет тяжкий груз с их плеч, избавит от мысли о том, что не уберегли, от страха перед неизвестной угрозой.

– Да? И где он?

– Она, – слова Яра сыпались, словно камни в ущелье. – Это Инга.

Все было так же, как с ним и Лизаветой. Долю секунды выражения лиц русалок не менялись, затем на них промелькнуло недоумение и, наконец, отразилось мучительное осознание: нет, это не ошибка, не ложь, не жестокая шутка.

Их подруга и сестра, пускай и не по крови, убила одну из них.

Ингрид вдруг закричала – страшный, животный вопль вырвался у нее из горла, – и кинулась в сторону Инги. Яр предугадал этот порыв, загородил мавку собой и перехватил руки Ингрид, готовой, казалось, выцарапать Инге глаза.

– Не мешай! – прорычала она, вырвав запястье и замахнувшись уже на Яра.

Звук пощечины оборвал ее крик.

– Довольно! – Гордея не зря считалась старшей из русалок: она первой взяла себя в руки. – Наказание последует и без тебя, и ты знаешь: оно будет соразмерно совершенному преступлению. Ни к чему марать руки.

Лизавете показалось, что сейчас она плюнет Инге в лицо или под ноги, но Гордея лишь смерила ее уничижительным взглядом и вновь посмотрела на Яра.

– Зачем ты ее привел?

– Она хотела объясниться напоследок.

– И мы будем ее слушать?! – Ингрид обернулась к Гордее. – Какая разница, чего она хотела добиться? Она убила Сбыславу, ребенка! Убила, зная, что та уже пережила…

– Молчи, – прервала ее Гордея. – Мы выслушаем ее. Не ради нее самой, а ради Сбыславы и себя. Тебе станет легче, когда поймешь, из-за чего все случилось.

Почему-то Лизавета не была в этом уверена. Но свои соображения она предпочла держать при себе. Она вообще старалась быть как можно более незаметной, тенью на границе видимого.

– Говори, – Гордея повелительно кивнула Инге.

Та шагнула вперед, оказавшись окруженной своими обвинителями. Кто-то смотрел на нее с ненавистью, кто-то – с презрением. В глазах Рогнеды так и застыло непонимание, а во взгляде Яра Лизавета заметила усталость. Он выглядел как человек, которому хочется оказаться в другом месте.

– Я хотела ее спасти.

Лизавета потом гадала, каково это – стоять напротив ненавидящих тебя людей и произносить подобное. Инга не могла не знать, какое впечатление произведут ее слова, какое вызовут удивление, непонимание – и злость. «Как смеет она говорить о лучших побуждениях?» – читалось на лицах Рогнеды, Гордеи, Ингрид, Яра и наверняка на лице самой Лизаветы.

Ей показалось, Инга издевается над ними. Словно ей недостаточно того, что она уж натворила.

– Что ты несешь? – такого отвращения, как в голосе Рогнеды, Лизавета никогда прежде не слышала. – Спасти? Да ее от тебя спасать надо было!

– Нет. – Странно, но Инга вела себя донельзя спокойно. – Вы можете отрицать очевидное, сколько хотите, но все это – озеро, река и посмертное существование – не имеет ничего общего с жизнью. Мы медленно умираем здесь, чахнем в страданиях – и на это вы хотели ее обречь?

Яр и Гордея быстро переглянулись. Они понимали не больше Лизаветы, мысли Инги выглядели для них безумными, а может, таковыми и являлись.

– Но… – сорвалось с губ Лизаветы прежде, чем она успела себя остановить.

Инга резко обернулась к ней и улыбнулась по-сестрински мягко.

– Тебе не понять, но ты можешь попытаться. Представь… – она помедлила, будто собираясь с силами. – Представь девушку, обманутую любимым. Он был для нее всем, а она для него – развлечением, предметом спора. Он забавлялся с ней, а затем опустил с небес на землю, заставил столкнуться с осознанием того, что она никогда не была любима.

Лизавета отвела взгляд: она не желала, чтобы Инга прочла в ее глазах воспоминания о Ладе. Тот, конечно, не поступил так жестоко, но все же его обман никак не оставлял мысли Лизаветы. Даже после того, как на словах она его простила.

– Представь, как ей было больно. А потом вообрази, что все вокруг винили в случившемся только ее. Она нарушила правила, повела себя как дура – все она, она, она! Никто меня не понимал, не хотел подать руку помощи. Я не видела иного способа справиться с этим, кроме как исчезнуть: спрятаться так, что меня никто не найдет, – Инга хмыкнула. – Никто, кроме смерти.

– Если ты надеешься, что мы тебя пожалеем… – Ингрид скривила губы, но Гордея остановила ее, положив ладонь на плечо.

Правильно, в исповеди не положено отказывать.

– Нет, мне не нужна ваша жалость, – Инга едва взглянула на русалку. – Но Славе была нужна. Только я понимала ее чувства – чувства недавно умершей девочки, потерянной, застывшей на границе миров. Помните ли вы, каково это?

Молчание было ей ответом.

– А я помню. Я ведь умерла здесь, на озере. Утопилась, как и все мавки, – последнее было сказано специально для Лизаветы. – Да, Ольга тоже. И она тоже ненавидит себя за это, хотя никогда и не признается. Такое не делаешь иначе, как в порыве чувств. Они захватили меня, заставили зайти в воду. Я думала, что смерть подарит блаженное забвение… Можете представить, что я испытала, когда очнулась?

Инга продолжала говорить. О том, как проснулась в избе на берегу озера. Как кричала на Ольгу и Лада, думая, что они ее спасли. Как не верила, когда ей сказали, что она умерла и стала духом. Как впервые сама ощутила это – единение с миром, с водой, с самой природой. Как хотела увидеться с родными, жившими в деревне на другом берегу, а ее не пустили.

– Я видела, как мать рыдала на похоронах. Отец никогда не умел утешать и поддерживать – он просто стоял рядом, похлопывая ее по плечу. А я так хотела, так жаждала подбежать к ним! Лад, наверное, пожалел, что пустил меня посмотреть.

Слезинка скатилась по щеке Лизаветы.

– Потом родители уехали из деревни, и я подумала, что станет проще. Не стало. Я скучала по ним, как никогда и ни по кому в жизни. Ходила к нашему старому дому, околачивалась вокруг него, даже заходила внутрь, пока он стоял пустым. И все думала, что могла бы скорее встретиться с матерью, если бы была мертва. Окончательно мертва, а не так.

Она замолчала, и в лесу повисла тишина. Лизавета вдруг ощутила себя ужасно, неуместно живой. Она поглубже вдохнула свежего воздуха, вслушалась в шум ветвей над головой, в журчанье реки почти что у самых ног. Посмертие никогда не казалось ей менее привлекательным.

– Вы правда хотели, чтобы со Славой было так же? – Инга обернулась к русалкам. – Чтобы она вспоминала свою семью и не знала, когда вновь их увидит? Чтобы страдала при мысли о том, что все ее родные давно мертвы, а она застряла здесь, не способная оторваться от этой реки?

– Мы помогли бы ей освоиться.

– Как Лад и Ольга помогли мне?! Не говори с родными, постарайся забыть свою жизнь, сосредоточься на обязанностях, будь сильной… – жуткая гримаса исказила лицо Инги. – Я не хотела быть сильной – я хотела быть живой! Или мертвой, если уж на то пошло.

– И ты решила, раз уж не можешь умереть сама, то убьешь другого новообращенного духа.

Все повернулись к Яру. Лицо его ничего не выражало, он уже взял себя в руки. Но, стоя рядом с ним, Лизавета чувствовала: это спокойствие – видимость. Рассказ Инги не смягчил его сердце, не растрогал, не помог лучше ее понять.

– Скажи, ты забыла, что русалками становятся иначе, чем мавками?

– Нет, но…

– Значит, перерезая невинной девочке горло, подкрадываясь к ней со спины и предавая ее доверие, ты помнила, что неделей ранее кто-то точно так же ее убил?

Лизавета ахнула, но никто не обратил на нее внимания.

– Помнила. – Впервые за время своего рассказа Инга на миг опустила голову. – Я долго думала об этом, прежде чем решилась. Я знала, что делаю. Да, она была ребенком и пережила страшное. Но, оставшись здесь, она бы перенесла нечто еще более ужасное. Одиночество, тоску по прежней жизни, невозможность увидеть тех, кто был ей по-настоящему близок. Она этого не заслуживала.

– Ты совсем не раскаиваешься?

– Как говорят люди, она сейчас в лучшем мире.

– Надеюсь. – Яр вздохнул и поднял свою трость.

– Постой! – вскинулась Инга.

Он посмотрел на нее с усталой неприязнью. Она ничего не сказала, но стрельнула взглядом в сторону Лизаветы с какой-то немой мольбой. Яр кивнул.

– Да, конечно.

И прежде чем Лизавета успела что-то понять, рука Яра легла ей на плечо.

* * *

Лизавета вывалилась из водного кокона прямиком в холл подводного дома. С мгновение она лежала на полу, пытаясь собраться с духом.

Все тело болело, разум пребывал в полном смятении. Услышанное у реки повторялось в воспоминаниях снова и снова, но казалось не реальностью, а репликами трагической постановки. Прямо сейчас, пока Лизавета лежала посреди холла, на поверхности разворачивался ее финал.

И, как известно, ничем хорошим трагедии не заканчиваются.

Она должна была что-то сделать. Мысль об этом заставила Лизавету подняться сначала на четвереньки, а затем на ноги. Она прекрасно понимала, что практически бессильна, что самой ей не вырваться на поверхность. Но память услужливо подсказала, как она могла позвать помощь.

Лизавета принялась озираться. Метнулась в сторону столовой, но там было пусто. Кинулась в гостиную – и выдохнула с облегчением: на столике обнаружилась почти полная чашка травяного отвара. Надеясь, что этого хватит, она сунула пальцы в жидкость, зажмурилась и подумала о Ладе.

– Что случилось?

Ей стало больно от того, насколько это напомнило сцену у озера, когда она точно так же позвала Яра. Тогда Лизавете казалось, что все плохое уже случилось. Теперь же она больше не была так в этом уверена.

– Лизавета, ты плакала?

– Это не важно, – она заговорила так быстро, как только могла. – Я все выяснила, и тебе это не понравится. Убийца, которую мы искали, – Инга. Я позвала Ярослава, чтобы поделиться подозрениями, но она призналась. Сама попросила пойти к реке, хотела все объяснить. А потом меня отослали, и я думаю, это потому, что я не должна была увидеть…

Но Лад уже ее не слушал. Он закрыл глаза, чтобы отправиться на землю – и собирался снова бросить Лизавету одну. «Нет уж!» – разозлилась она и, не задумываясь, схватила его за рукав рубахи. Он заметил, но не успел ей помешать: мир закрутился вокруг.

Еще одно неудачное приземление, на этот раз на пожелтевшую хвою. Лизавета мысленно выругалась, потирая ушибленное бедро. Но некогда было думать о боли: нужно понять, случилось ли непоправимое, пока она соображала, что делать, и пыталась объяснить все Ладу…

А потом Лизавета закричала.

Она все-таки не успела.

Глава 25

Сначала она увидела Лада. Он не двигался, ничего не говорил, а лишь смотрел себе под ноги, сгорбившись, как столкнувшийся с безысходностью человек. Часть Лизаветы догадывалась о том, что она увидит, приподнявшись на локте. Но все ее естество надеялось, грезило, мечтало об ином исходе – и мечты эти разбились о жестокую реальность, как волны о скалы.

Крик вырвался из горла непроизвольно. На нее никто даже не взглянул. Лизавета медленно села на землю, не отводя взгляда от того самого места. Ей хотелось отвернуться, но она не могла.

Все смотрели, и в каждом взгляде читалась скорбь – даже у Ингрид, которая всего несколько минут назад готова была убить Ингу своими руками. И, конечно, у Яра, который замер сейчас прямо над мавкой, тяжело опираясь на трость, древко которой обернулось тонким блестящим лезвием.

Он отрубил Инге голову.

Лизавета поразилась, как просто пришла эта мысль.

Медленно, тяжело, будто сам воздух стремился придавить ее к земле, Лизавета встала. Лад дернул головой, похоже, заметив краем глаза движение, но тут же отвернулся обратно. Теперь она понимала, почему водяной не хотел видеть ее здесь, почему Инга попросила ее отослать. В отличие от остальных, Лизавета не готова была так легко принять смерть. У нее дрожали колени, а горло саднило от крика, который хотел вновь вырваться наружу.

Лизавета вместе со всеми замерла над распростертым телом. Словно почувствовав, что все собрались, оно начало растворяться: вдруг стало полупрозрачным, как призрак, а затем обернулось водой. Земля благодарно и быстро ее впитала.

– Смерть за смерть, господарыня, – первым тишину нарушил Яр. Он поднял на Лизавету внимательный взгляд. – Здесь все карается так, как бы тебе ни хотелось виновного понять и простить.

Лизавета кивнула. Говорить не хотелось – она не могла добавить ничего важного и ценного, а была способна лишь позорно расплакаться.

– Думаю, нам нужно… подумать о случившемся, – теперь Яр обращался ко всем и сразу. – Вы простите меня, если я вас покину?

– Нет.

Вздрогнув, Лизавета посмотрела на Лада. Он выглядел мрачным, расстроенным, непривычно серьезным, но взгляд его был устремлен не на то место, где совсем недавно покоилась Инга, а на ее палача.

Лизавета нахмурилась: не собирается же Лад?..

– Что у тебя в кармане?

– А? – Яр, похоже, удивился не меньше Лизаветы.

Она медленно опустила взгляд вдоль вычурной вышивки кафтана к руке княжича, метнувшейся к карману. Из него торчало что-то белое, поблескивающее в редких лучах солнца. Яр подцепил его пальцами, потянул.

– Нитка жемчуга? – Лизавета не понимала, что может быть предосудительного в простом украшении.

– Для кого она?

Подобные расспросы сейчас казались неуместными и неправильными. Даже если Яр и собирался подарить Лизавете жемчуг, и Лад по каким-то причинам был против, – прямо сейчас это не имело значения.

Но почему-то так считала только она.

– К чему ты клонишь, Лад? – спросил Ярослав, но Лад уже не слушал.

– Он предлагал тебе что-то? – повернулся водяной к Лизавете. – Говорил о любви? Просил поклясться?

В памяти промелькнул недавний разговор с Ингой. Взгляд Лизаветы метнулся туда, где мгновение назад покоились ее останки. Потребовалось усилие воли, чтобы вновь поднять голову и сосредоточиться на вопросах.

– Нет, ничего такого не было.

– Ты уверена? – Лад не отступал. – Никаких намеков? Фраз о том, что из вас бы вышла прекрасная пара?

Лизавета быстро посмотрела на Яра. Тот стоял, не глядя на нее, сжав жемчуг. Весь его вид выражал… пожалуй, досаду. Раздражение человека, которого вот-вот выведут на чистую воду.

– Я… – Лизавета заговорила медленно, не уверенная, что хочет продолжать. – Он как-то сказал, что из меня бы вышла хорошая морская княгиня. Но я не думала…

– Жемчуг для нас имеет особое значение, Лизавета. Его дарят, когда хотят скрепить обещание или показать особое расположение. Для свадебных клятв тоже прекрасно подходит.

– Свадебных? – она бросила еще один взгляд в сторону Яра. – Я не понимаю…

Слишком много потрясений. Правда об Инге, ее исповедь, жестокая казнь, а теперь еще и это – признание, которому вчера Лизавета обрадовалась бы.

А сегодня оно ее лишь насторожило.

– Ты правда задумал то, на что намекает Лад? – Рогнеда резко повернулась к Яру, похоже, едва сдерживая гнев. – Хотел обмануть эту девочку?

Яр поморщился. А потом поднял взгляд на Лизавету, и она увидела в его невероятно светлых глазах такую тьму, что невольно отступила.

– Да. Я хотел связать ее жизнь с морем.

– Что это значит? – взгляд Лизаветы метался между Яром и Ладом.

– Это значит… – Яр сделал шаг в ее сторону.

Но, прежде чем он успел что-то сделать или сказать, стоявший рядом Лад вдруг схватил Лизавету за плечи, перенес на другую сторону реки и толкнул под сень деревьев.

– Я снимаю с твоего отца данное им обещание, – тихо сказал он, а затем поднял голову к вершинам многовековых сосен. – Лесьяр, как договаривались!

Лес словно только того и ждал. Земля под ногами Лизаветы зашевелилась, заставив ее испуганно отшатнуться. Там, где она только что стояла, стремительно разрастались колючие кусты.

– Что происходит?! – крикнула она Ладу.

Тот подошел к самому кустарнику.

– Знаешь ли ты, как становятся морскими княгинями?

– Нет, откуда? – Лизавета говорила и одновременно чувствовала, как разум ее пронзает чудовищная догадка.

Водяные, мавки, русалки – все они в прошлом были людьми, жизни которых унесли равнодушные воды. Убийство, несчастный случай, собственная глупость – какой бы ни была причина, но прежде чем обрести способность слышать природу и повелевать ею, каждый из них пережил смерть. А значит…

– Он хотел убить меня? – Лизавета прижала пальцы к губам, словно желая остановить слетающие с них слова, и повернулась к Ярославу: – Ты правда хотел убить меня?!

Яр встал рядом с Ладом. Он не пытался проникнуть через заросли, поймать Лизавету или наказать пошедшего против него Лада. Просто смотрел на нее, перебирая меж пальцами треклятый жемчуг.

– Да.

Грудь Лизаветы сдавило спазмом, из горла вырвался то ли вдох, то ли стон.

– Но за что?

– Я же говорил: моя обязанность – защищать свой народ. Мы будем в безопасности только до тех пор, пока нас будут считать сказкой. Одно дело, когда несколько деревенских верят, что для хорошего улова неплохо бы уважить водяного. Другое – когда он похищает девиц из города, – Яр бросил на Лада тяжелый взгляд. – Вернись ты отсюда, могла бы все испортить: рассказать кому-то, случайно обмолвиться, посеять зерно сомнений. То, что Лад отпустил твоего отца, уже большой риск, но если бы о водяных заговорили вы двое… Всем было бы лучше, останься ты в Нави.

– Всем, кроме меня.

– Почему же? Мне казалось, ты неплохо освоилась на озере. Я видел – то, что сделала Инга, было для тебя таким же потрясением, как и для меня. Ты и впрямь полюбила ее, так ведь? Ее и этот мир.

– Но это не значит, что я хотела бы остаться здесь навсегда!

– Ты стала бы морской княжной. В твоем распоряжении было бы целое море – вполне достаточно для того, чтобы чувствовать себя свободной.

– Но только не когда тебя обманом заставили выйти замуж, убили и привязали к этому морю, как собаку к будке! – Лизавета вся раскраснелась, ее бросило в жар. – Тебе самому стало бы противно! Жениться на мне, быть со мной, хотя ты меня никогда не любил!

– Но ты мне нравишься.

Она покачала головой.

– Ты врешь. Считай ты меня хотя бы другом, то доверился бы, а не пытался…

Руки опустились. Силы оставили ее – она не могла больше кричать, спорить, что-то доказывать.

– Лад, – Лизавета повернулась к нему, молчаливо наблюдавшему за сценой. – То, что ты сказал перед тем, как… Это значит, я могу уйти?

– Да. Ты свободна.

– Спасибо. – Она вымученно улыбнулась и повернулась, чтобы отправиться восвояси.

– Постой! – Яр шагнул ближе – так, что колючки оцарапали ткань его кафтана. – Позволь мне объясниться.

– И что ты скажешь? – Лизавета, помедлив, оглянулась. – Что любишь меня больше жизни? Что изначально это и впрямь был хитрый план, но теперь в тебе взыграли чувства? Я не настолько глупа, чтобы в это поверить.

– Я не влюблен, нет, – стоило отдать ему должное: хотя бы сейчас он решил быть честным. – Но я сказал правду: ты мне нравишься. Ты хорошая девушка – добрая, умная, способная сопереживать. Ты умеешь чувствовать природу – такими комплиментами я точно не разбрасываюсь.

– И несмотря на это…

– Я защищал свой народ и делал то, что должно. Если ты думаешь, что это доставляет мне удовольствие, ты ошибаешься. Я не желаю тебе смерти, равно как не желал ее Инге, но есть вещи, которые я должен делать как княжич. Я осознанно согласился на эту роль, принял ее, понимая, что мне предстоит, и теперь не имею права отступать, – Яр остановился, чтобы перевести дух. – Но если бы все удалось, если бы ты все же стала моей женой…

– Не понимаю, почему просто не убить меня?

– Это запрещено. Нельзя убивать человека, чей срок еще не истек. Но если бы ты связала себя узами брака с духом природы, Матерь сама призвала бы тебя к себе. Произошел бы несчастный случай, который позволил бы тебе остаться с супругом. Со мной.

– Какая ужасная жертва с твоей стороны.

– Я уже говорил: не ужасная. Я был бы рад, стань ты частью моей жизни. И я сделал бы все, чтобы ты чувствовала себя как можно лучше. Ты могла бы делать все, что захочешь – путешествовать, к примеру. Море – это не озеро, оно омывает берега разных стран. Ты была бы свободна, насколько это возможно.

– И я бы так и не узнала правды, верно? Ты бы никогда не сказал, что несчастный случай произошел по твоей вине. Все выставлялось бы как невероятно удачное совпадение.

– Я бы признался, если бы ты спросила.

– А я бы не спросила, – Лизавета склонила голову. – Ты бы посадил меня в золотую клетку и надеялся, что я ничего не замечу. Вот это, Яр, я называю предательством и жестоким обманом.

Когда она посмотрела на него в следующий раз, в ее глазах не было ничего, кроме презрения.

– Убирайся из моей жизни. И не бойся: я никому и никогда про тебя не расскажу. Не желаю даже вспоминать об этом.

Лизавета покачала головой и наконец отвернулась. Ярослав не пытался ее остановить, когда она устремилась прочь – под сень сосен, в темноту и тишину. Она брела куда глаза глядят – меж деревьев и кустарников, в самую темную чащу, где не ступала нога человека.

Лишь когда дыхания перестало хватать, она остановилась, тяжело опершись о ствол первой попавшейся сосны, и позволила себе закрыть глаза. А потом поднесла кулак ко рту и закричала так громко, что птицы вспорхнули с ветвей.

Глава 26

– Ну что, пойдем? Гостьей будешь.

Лизавета открыла глаза. Леший выглядел в точности как она представляла: высокий, широкоплечий, с ветвями и листьями в волосах, спускающихся на плечи, и бороде, – только моложе. На вид он казался ненамного старше Ярослава, но Лизавета помнила, каким обманчивым в Нави может быть первое впечатление.

– Почему вы мне помогаете? – Она не сдвинулась с места.

– Потому что Лад за тебя попросил, – сказал он, будто это было нечто само собой разумеющимся. – Да и ты мне понравилась, когда мы виделись в прошлый раз. «Извините за вторжение, господин леший!»

Он изобразил ее голос тонким и писклявым, и жар прилил к щекам Лизаветы. Еще бы он не запомнил – она же вела себя как дурочка!

– Да ладно тебе, это было мило. Давно передо мной никто не расшаркивался – лет триста прошло. Как верить в нас перестали, так больше перед лесом и не кланялись.

Продолжая говорить, леший двинулся вглубь бора. Лизавета последовала за ним – не оставаться же одной в лесу, в самом деле. Чтобы поспевать за широким шагом лешего, приходилось почти бежать.

– Я думала, вы не любите людей, – она перескочила через кочку. – Инга говорила…

Лизавета запнулась. Перед мысленным взором встало лицо мавки, еще живой, раздраженной, с извечной кривоватой ухмылкой. С ней ли она встретила свою смерть?

– Ну да, не люблю. – Леший шел, не оглядываясь, а потому не заметил перемены в ее лице. – Я и водяных не особо жалую. Но чтобы уважать или хотеть помочь, этого и не нужно. Что скажешь?

Она промямлила что-то в ответ. Кажется, голос сорвался, потому что леший вдруг остановился так резко, что Лизавета чуть не уткнулась носом в могучую спину. Он повернулся, посмотрел на нее сверху вниз – Лизавете пришлось запрокинуть голову, чтобы встретить спокойный, внимательный взгляд.

– Ревешь? – спросил он бесцеремонно. – И с чего вдруг? Не из-за этого же своего… княжича?

Похоже, он хотел назвать Яра по-другому, но в последний момент смягчил крепкое слово. Лизавета быстро-быстро замотала головой, словно хотела стряхнуть с себя всякие подозрения в какой-либо связи с морским княжичем. Да она его знать не желала!

– А чего тогда?

– Это из-за Инги. – Лизавета всхлипнула, задышала через рот, пытаясь подавить рыдания. – Мы дружили, а она… он ее…

– …казнил, – договорил леший.

Лизавета кивнула.

– Тебе ее жалко?

Снова кивок.

– Но ты же помнишь, что она девчонку убила?

Сердце кольнуло и отпустило. Она пыталась избегать мыслей об этом, но леший был безжалостен – говорил напрямик все, о чем она стремилась не думать.

– И все равно она не заслуживала смерти, – выдавила Лизавета сквозь слезы.

– Обе не заслуживали, – согласился леший, и от неожиданности Лизавета даже перестала плакать. – Но так уж в нашем мире все устроено: зло наказывается соразмерным злом.

– В моем мире не так, – пробормотала она, тыльной стороной ладони отирая лицо.

– В любом мире так, ты просто можешь этого не видеть. Мы всегда расплачиваемся за свои решения, злонамеренные и нет. Иногда на это требуется время, очень много времени. Порой даже нужно умереть, чтобы оценить весь размер воздаяния.

– Значит… Ярослава накажут за то, что он убил Ингу?

– Казнил, – поправил леший. – Но да, он уже сам себя за это наказывает.

Что он имел в виду, Лизавета не решилась уточнять. Леший же, убедившись, что его гостья более-менее успокоилась, молча направился дальше. Оказалось, идти было недалеко: по ощущениям Лизаветы, прошло от силы несколько минут, когда они остановились вновь, на этот раз – перед массивным раскидистым дубом, казавшимся чужеродным в сосновом бору.

– Лазать по деревьям умеешь?

Вопрос застал Лизавету врасплох. О таком не спрашивали у купеческих дочек в нежных платьицах – только у сыновей с вечно разодранными коленками. Девочкам была недоступна радость приключений, какие таил в себе всякий сад, да и дом тоже: взять хотя бы полные сокровищ темные чердаки, где так легко поверить в существование привидений!

Но нет, у Лизаветы были лишь куклы, музыка да исколотые иголкой пальцы.

– Понял. – Леший, похоже, все прочел по ее лицу. А в следующий миг взмахнул рукой, заставляя дерево удивительным образом измениться.

Теперь вокруг дуба вилась винтовая лестница, словно вырубленная прямо в стволе. Долго гадать о том, куда же она ведет, не пришлось: дважды описав круг, лестница оборвалась у основания едва ли не самого удивительного дома, какой только видывала Лизавета.

Начать с того, что он стоял на дереве. Почему-то у Лизаветы в голове не укладывалось, что грозный леший выбрал себе вместо жилья мечту любого мальчишки. Но, конечно, это был не обычный хлипкий шалаш, уместиться в котором могли от силы пара ребят. Нет, дом казался большим и надежным, а потому на ветвях держался исключительно чудом. Даже самый могучий дуб наверняка сломался бы под весом настоящей избы.

Когда Лизавета осторожно ступила на не внушавший доверия пол, тот даже не скрипнул.

– Располагайся, чувствуй себя как дома, – проговорил леший, удаляясь куда-то в дальние комнаты. – Переночуешь сегодня у меня, придешь в себя, а завтра со свежими силами…

Что, по его мнению, она должна была сделать завтра, Лизавета не расслышала. В нерешительности потоптавшись на пороге, она наконец поняла, что хозяин ушел надолго, и все же шагнула внутрь. Сердце кольнуло узнаванием: дом являлся едва ли не зеркальным отражением Ольгиной избы на берегу озера. Если подумать, ведь кто-то должен был ту избу сложить.

– Тебе чаю налить или чего покрепче? – раздалось издалека.

Она едва не поддалась искушению выбрать второе. Ужасно хотелось забыться – и выбросить из головы все произошедшее за день. Мысли об Инге и Яре больше не вызывали слез, а лишь наваливались на плечи тяжелым грузом. Лизавета вдруг отчетливо ощутила усталость. Веки разом потяжелели, колени едва не подогнулись – повезло, вовремя упала на край лавки.

– Понятно, крепче водички ничего тебе не дам, – сделал вывод невесть откуда появившийся Лесьяр. – На, пей давай. И дыши.

Лизавета послушно вдохнула. Выдохнула, подняла глаза на склонившегося над ней лешего.

– Пошли, спать тебя уложу, – он уговаривал, но не прикасался к ней.

Побуждаемая добрым голосом, Лизавета медленно, опираясь о стол, поднялась. Поплелась за Лесьяром вглубь комнаты, приятно светлой после сумрачного подводного мира. Здесь, в лесу, солнце было повсюду – просачивалось даже сквозь самые густые кроны, переливалось через подоконники, как мед. Лизавета грелась в его тепле, наслаждалась ощущением жизни. Владенья Лесьяра принадлежали Нави, но не смерти.

– Ложись. – Он остановился у печи.

Наверху было уже постелено. Наступив на предусмотрительно подвинутый табурет, Лизавета покорно улеглась, опустила голову на подушку, завернулась в мягкое одеяло. Зевнула – и улыбнулась, вспомнив, как ее когда-то учили сдерживаться или хотя бы прикрывать рот ладонью.

Те времена, когда этикет имел значение, ощущались далекими и бессмысленными. Вот бы таким же далеким назавтра показался и этот день…

* * *

– Нет! – Лизавета, вскрикнув, села на постели.

Грудь ее тяжело вздымалась, горло саднило, будто от долгого крика. Щека была мокрой от слез, они же пропитали подушку. Простыня сбилась, одеяло, перед сном казавшееся таким уютным, было отброшено в сторону.

– Так себе пробуждение вышло?

Она повернула голову – Лесьяр подошел, видимо, привлеченный шумом. Под его спокойным взглядом вдруг захотелось спрятаться, как в детстве, закрыв лицо руками. Чтобы постараться скрыть влажные дорожки на щеках.

– Да, вопила ты знатно. Но это ничего, все пройдет, дай только время.

Ее так и подмывало поспорить, но что-то в тоне Лесьяра подсказывало: он знает, о чем говорит. Интересно было лишь, сколько времени потребовалось ему, чтобы избавиться от кошмаров.

– Предложил бы тебе ромашки, но слышал, ты ее на дух не переносишь. Хотя… у меня пустырник, кажется, есть, – леший говорил отчасти с самим собой, бормотал под нос, почесывая бороду. – Мяты еще можно добавить…

Почти не прислушиваясь к его болтовне, Лизавета спрыгнула на пол. Платье, в котором она спала, оказалось безнадежно измято, волосы – спутаны. Она попыталась расчесать их пальцами, но колтуны предсказуемо не поддались. Даже с такой ерундой справиться не могла.

– Чего стоишь, мелочь? – Лесьяр, скрывшийся было за углом, обернулся. – Сходи умойся, сразу повеселее станешь. Будем тебя в чувство приводить.

«Приводить в чувство» в понимании лешего означало всучить в руки щетку для волос, усадить перед помутневшим от царапин и времени зеркалом и заставить посмотреть на себя – взлохмаченную, с сосновыми иголками в волосах, красными от слез глазами и чуть опухшим спросонья лицом.

Увидев отражение, Лизавета ойкнула и принялась распутывать колтуны. Лесьяр не мешал: сидел себе на другом краю комнаты, поглядывал в окно, попивал чай. Он звучно прихлебывал – и этот звук единственный нарушал тишину утра, пока Лизавета перебирала пряди, развязывала узелки локонов, проводила щеткой по длинным волосам.

Дело это неожиданно умиротворяло. Повторявшиеся движения успокаивали разум, притупляли переживания. Здесь, в залитой светом комнате, на следующий день после смерти подруги, любви и собственных идеалов, Лизавета вдруг ощутила… да, наверное, спокойствие. Потому как, что бы ни случилось, время продолжало идти.

Пожалуй, теперь она понимала Мать-Природу. Помнится, Лизавета поражалась тому, как все в мире продолжало жить, когда Сбыславы не стало, – словно и не было никогда этой девочки. Теперь это казалось закономерным: если остановиться, можно увязнуть в скорби, сожалениях, чувстве вины.

Не то чтобы Лизавета не испытывала всего этого. Она по-прежнему гадала, могла ли как-то изменить случившееся, но боль от этих мыслей слегка притупилась. И Лизавета была уверена, что она и дальше продолжит угасать.

– Полегчало? – грубоватый голос заставил ее повернуться. – Иди, выпей все же пустырника. Еще лучше станет.

Когда Лизавета села за стол, за окном вдруг запели птицы. Помедлив, она придвинулась ближе, поглядела наружу.

На ветви дуба сидела небольшая птица – кажется, сокол. Он почти сразу вспорхнул – его спугнула пробежавшая мимо белка, которая, в свою очередь, и сама испугалась кого-то. Лизавета услышала громкий треск снизу, точно там ходил большой зверь.

– Да, соприкоснувшись со смертью, начинаешь замечать жизнь.

– А когда столько живешь? – спросила Лизавета, даже не думая толком. – Тоже больше видишь и подмечаешь?

– Пожалуй, – он пожал плечами. – Мне трудно сравнить: постепенно многое забываешь. Я уже не знаю, каким был человеком, не помню себя молодым лешим, не вижу во снах лица людей, которых когда-то проводил за порог.

– Думаете, я тоже забуду? Это время на озере?

– Я сказал, что забываешь многое. Но не все.

Этот уклончивый ответ вызвал улыбку. Она была неуверенной, как первый луч солнца, скользнувший в комнату меж неплотно задернутых штор.

– Думаю, ты готова отправляться. Решила, куда?

– Уже? – опрометчиво сорвалось с губ. Она тут же попыталась отшутиться: – Вам так надоело мое общество?

– Почему же? Нет. Но людям не место в Нави, хотя они сюда так стремятся.

Лизавета нахмурилась. Желание попасть в Навь означало стремиться к смерти, что в ее мире считалось грехом.

Леший заметил, как она изменилась в лице, и рассмеялся:

– Нет, я говорю не о самоубийцах, хотя таких и хватает. Но ты когда-нибудь обращала внимание, как смертельна для людей сама природа? Заблудиться, замерзнуть, напороться на дикого зверя, отравиться какой-нибудь ягодой – лишь часть опасностей, которые подстерегают в моих владениях.

С каждым слогом улыбка его гасла. Голос становился размеренным, словно он не говорил, а пел ритуальную песню. За окном, словно вторя ему, потемнело: солнце скрылось за облаком, ветер заиграл в ветвях. По спине Лизаветы пробежали мурашки – что это, проснувшийся страх перед Навью-Природой?

– Чем ближе вы к природе, тем ближе граница с Навью – неспроста за мир духов отвечает та же Матерь. Поэтому в лесу людям не стоит задерживаться надолго. Поняла, мелочь?

Наваждение спало. Солнце вернулось, лучи его легли на стол между Лизаветой и Лесьяром, нежно огладили ее руку.

Леший отсалютовал кружкой:

– Поняла, почему тебе пора отправляться?

Она нехотя кивнула. Что бы он ни говорил, часть своей души Лизавета уже навечно отдала Нави.

Глава 27

И все же, несмотря на все чувства, Лизавета выбрала дом. Она не желала снова обманываться и подвергать свою жизнь опасности, что на озере было теперь неизбежно. Лесьяр принял ее решение, не споря и ни о чем не спрашивая.

Если во время путешествия с Ладом и Яром мир вокруг словно смывал мощный поток, то на этот раз его будто поглотила листва. На мгновение Лизавета оказалась в коконе из ветвей, а когда те отступили, – обнаружила себя на опушке совсем иного, уже не хвойного леса. Позолоченные осенью деревья приветствовали ее тихим шорохом.

– Где мы? – спросила Лизавета, еще глядя на их макушки.

Ответ не потребовался: она поняла сама, едва опустив взгляд. Лесьяр перенес ее на холм недалеко от стен Звонкого града, в котором она провела почти всю свою жизнь.

– Ближе не могу. Вини в этом своих сородичей, если хочешь, – это они весь лес повырубили, одни проплешины остались, – леший говорил неприязненно, но не зло, будто смирился. – Дальше придется пешком.

Путь был неблизкий. Лизавете предстояло спуститься с холма по довольно крутому склону, подобраться к окраинам, сейчас еще заполоненным людьми, но главное – пройти через городские ворота. Пустят ли ее вот так запросто? Лизавета не знала.

– Вот, возьми, мелочь. – В отличие от нее, Лесьяр подготовился. – Здесь деньги, вода и немного хлеба с сыром. Тут еще полдня идти, а с твоими ногами – и того больше. Пригодится.

– Спасибо. – От такой заботы в груди Лизаветы потеплело.

Леший только рукой махнул: мол, ерунда. Но все же ей была приятна помощь навьего жителя. Совсем недавно вера Лизаветы в их схожесть с людьми пошатнулась, а вместе с ней – и ее собственные идеалы. Поступок Лесьяра вселял надежду на то, что она не ошиблась, когда подумала, что духи природы не особенно отличаются от людей и добрых везде в достатке.

– Ладно, ступай. – От ее благодарного взгляда Лесьяру как будто стало неловко: он вдруг заторопился распрощаться. Но тут же пошел на попятную: – Хотя погоди. Сейчас я…

Он вдруг принялся стягивать теплый зипун^[6]. Минута – и вот он уже приятной тяжестью лег Лизавете на плечи. Та невольно зажмурилась от удовольствия: стылой осенью подобной одежды как раз не хватало.

– Не благодари, – поспешил предупредить Лесьяр. – Я не от доброго сердца это делаю. Обидно будет, если я так расстарался, а ты до дому пару верст не дойдешь.

Лизавета послушно смолчала, но улыбнулась так, что он отвел взгляд.

– Ну, бывай, мелочь. Надеюсь, не свидимся.

Это было хорошее пожелание, и все же на душе у Лизаветы стало тоскливо, когда Лесьяр исчез, подняв за собой вихрь листвы. Пришлось похлопать себя по щекам, чтобы не прослезиться, – не время давать слабину. Лесьяр был прав: до дома шагать ей еще и шагать.

Поначалу, впрочем, дорога давалась легко. Спуск оказался не таким крутым, каким она его представила, – резво бежать по нему помогали протоптанные окрестными жителями тропы. Лизавета шла и чувствовала, словно ветер подталкивает ее в спину, – так ей было бодро, легко!

Только спустившись, она поняла, чего ей это стоило. Лизавета вдруг обнаружила, что умудрилась запыхаться, а когда задышала как следует, полной грудью – горло засаднило от холодного воздуха. Погода портилась. Лизавета с тревогой поглядела на небо, которое постепенно затягивали сизые тучи. Она уже опасалась простуды, а если еще и дождь пойдет…

Увы, идти быстрее она не могла. Никаких проезжих экипажей или хотя бы телег не предвиделось: Лизавета шла в стороне от главного тракта. Да и там если бы кто и ехал, то от города – не к нему. Она могла рассчитывать лишь на свои силы, которые медленно угасали.

Когда от слабости начали закрываться глаза, Лизавета остановилась. Отпила оставленной Лесьяром водицы, закусила – однако легче не стало. Наоборот, после привала ноги заныли сильнее и едва не отказались сгибаться. Все тело требовало отдыха, но темнеющие тучи над головой намекали: задерживаться не стоит. К тому же идти оставалось всего ничего – пожалуй, чуть больше версты. Обидно было бы сдаться на середине пути.

Она двинулась дальше. Но когда от городских ворот ее отделяло чуть больше десятка шагов, хлынул ливень – сразу, без предупредительной пары капель. Лизавету накрыла стена воды, которая оказалась разом везде: за шиворотом, в глазах, на губах…

– Нет… – Лизавета невольно слизнула несколько капель и вздрогнула.

На языке осталась соль – с неба лилась морская вода. Лизавета задрожала уже не от холода, а от испуга. Яр шел за ней, все же решив утянуть на морское дно. Нашел, видимо, способ обойти запрет, не спрашивать ее согласия!

В панике Лизавета сорвалась с места и почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Она запнулась и полетела прямо в грязь: белое платье тут же окрасилось черным, колени заныли. Кто-то оказался рядом, протянул руку, но она отшатнулась, вскочила сама и понеслась к воротам так быстро, как только могла без риска снова упасть.

Лишь там, укрывшись в проходе от дождя, она смогла выдохнуть. Ее все еще немного трясло. Лизавета обняла себя за плечи, пытаясь успокоиться, но напугалась еще больше, заметив, что капли по ее рукам текут не вниз, а вверх – мистическим, пугающим обещанием.

– С вами все в порядке? – мужской голос, раздавшийся рядом, вновь пробудил желание бежать.

Однако перед ней стоял не Яр, а незнакомец – мужчина, годящийся ей в отцы, в расшитом кафтане, прилично выглядевшем даже после дождя. Он обеспокоенно глядел на Лизавету, и что-то в этом взгляде заставило ее довериться и признаться:

– Нет.

– Я могу отвезти вас домой? Не думайте, вы не к одинокому мужчине в телегу садитесь – я путешествую с женой. – Он оглянулся через плечо на повозку, которую осматривала стража, – там и впрямь сидела миловидная женщина. – Ну, что скажете?

«Разве может быть хуже?» – подумала Лизавета и согласилась. Мужчина помог ей забраться в телегу, его жена тут же запричитала, достала откуда-то шаль, закутала в нее Лизавету по самый нос. Та только и могла что рассыпаться в благодарностях: на большее сил попросту не было.

– Как же ты одна за городом оказалась? – женщина все качала головой, но, благо, не требовала ответа.

Может, жена незнакомца и настояла бы позднее, да только до дома Лизаветы доехали быстро – и вот она уже соскочила на землю. Заезжий купец порывался проводить до двери, но она отказалась. Взамен пришлось дать зарок написать паре на постоялый двор, где они остановились, и сообщить о своем здоровье. Только после этого они оставили Лизавету одну.

Дождь к тому времени уже заметно стих, превратился в редкую морось. Соленый вкус пропал, теперь капли текли куда надо – похоже, Яр попугал ее и отступил. Может, тем он и ограничится?

Лизавета не стала задумываться об этом. Решительно подобрав грязные юбки, она подошла к двери отчего дома. Но рука замерла, так и не дотронувшись до молоточка, – Лизавета неожиданно осознала, что ей страшно возвращаться домой. В голове осами жужжали мысли: «Что скажет отец? Как поведет себя мачеха? Как объяснили ее отсутствие друзьям?»

Но отступать было некуда. Закрыв глаза, Лизавета наконец постучала.

* * *

На пороге застыла Настасья.

У Лизаветы не было сил думать и что-то объяснять. Она лишь вымученно улыбнулась служанке, замершей в дверях, – а потом вдруг оказалась в ее теплых объятьях. Настасью не смущала грязь на одежде, помятый вид Лизаветы или что-то еще: она с радостью приняла возвращение потерянной подруги.

Поддерживая Лизавету, Настасья проводила ее в дом, в котором вмиг стало шумно и людно. Краем глаза Лизавета заметила мачеху – та всплеснула руками при виде падчерицы и тут же принялась отдавать указания: что-то о ванне, одежде и крепком бульоне. Лизавета не говорила – просто слушала, прислонившись плечом к приятно прохладной стене.

Она молчала, когда Настасья оставила ее отдыхать на диване в гостиной. Не произнесла ни слова, когда ее отвели в ванную, принялись нещадно тереть спину, а после – ласково расчесывать волосы. От тепла и заботы Лизавету разморило, глаза закрывались, движения стали вялыми и тяжелыми – руки медленно поднимались навстречу рукавам, ступни с трудом попадали в домашние туфли.

– Вам нужно поесть, господарыня, – настаивала Настасья, провожая ее в столовую. – К тому же батюшка ваш скоро вернется – ему будет приятно, что вы его дождались.

Лизавета кивала, соглашаясь, – спорить не хотелось и казалось бесполезным. Она послушно опустилась на стул, кивнула мачехе и взяла ложку. Бульон разлился внутри целительным теплом, и Лизавете впервые подумалось: может, не так уж и плохо просто вернуться домой.

А потом появился отец. Сначала она не увидела его, а услышала – хлопнула дверь, и мачеха тут же поспешила его встретить, чтобы с порога лихорадочно нашептать главную новость дня.

Что-то грохнуло и разбилось, отец воскликнул – да так громко, что на мгновение Лизавете показалось, будто он стоит прямо за спиной.

– Тише! – шикнула на него мачеха и снова забормотала так, что слов не различить, пока они не приблизились к дверям в столовую. – Будь с ней поласковее.

Лизавета заставила себя повернуться на звук шагов, улыбнулась устало.

– Лизонька… – отец вдруг растерял весь свой зычный голос.

Он подошел к ней медленно, словно боялся спугнуть, как лесного зверька. Лизавета сидела спокойно, давая разглядеть черты, и сама рассматривала отца. Тот постарел, цвет лица изменился, будто в него добавили серые краски.

– Ты вернулась? Как… что случилось? Как ты себя чувствуешь? С тобой все в порядке? – Лизавета не успевала отвечать на вопросы, и тогда отец просто схватил ее в охапку и стиснул в объятиях, словно желая убедиться, что она настоящая и никуда не сбежит. – Боже, ты же совсем тоненькая стала!

– Да? – неожиданное замечание заставило Лизавету разлепить губы: она не замечала, что изменилась еще и внешне. – Но я нормально питалась…

– Да уж, конечно! – отец только фыркнул. – Держали тебя, поди, впроголодь! Мне Марфа сказала, в каком ты виде пришла: волосы спутаны, коленки разбиты… Скажи, он обижал тебя, да?

Удивительно, но в голосе отца слышались отголоски надежды. Похоже, он хотел услышать, что водяной навредил Лизавете.

Но она не могла его так обрадовать.

– Нет. Это не водяной.

– А кто? Кто-то из его приспешников?

– Нет. – Лизавета покачала головой чуть настойчивее. – Со мной хорошо обращались. А это… просто случайность. Меня не могли доставить прямо к порогу, пришлось долго идти пешком, а потом я еще и споткнулась. Но никто мне ничего не сделал, правда.

– Тогда почему ты сбежала?

– Но я не сбежала. Я же сказала – меня отпустили, даже до… везли на окраину города. Все в порядке.

– Как же, как же, – отец покивал, явно не веря. – И с чего бы водяному тебя отпускать?

– Я попросилась домой. – Лизавета продумала ложь заранее, и теперь она легко срывалась с языка. – Раньше бы это не помогло, но за прошедшее время мы с Ладом… с водяным успели подружиться. Он хороший парень, если его поближе узнать. Все, что он сделал, произошло по глупости: хорохорился перед тобой, а потом не хотел признать, что все зашло слишком далеко. Но в его действиях не было никакого злого умысла.

– Но это ведь он так сказал?

Лизавета покачала головой.

– Нет, я поняла все сама, когда узнала его получше. – На самом деле, понять помогла Ольга, но эту правду Лизавета решила оставить при себе. – Поверь, Лад не желал никому зла. Никто из них не желал.

«Даже Инга», – додумала она про себя, и сердце сжалось от боли. Это, видимо, отразилось на лице: отец вдруг посмотрел на нее иначе, словно готовый восторжествовать.

– Я понял, – проговорил он благоговейно, будто ему открылась великая истина. – Тебя околдовали.

– Что? – тут уж Лизавета не выдержала и повысила голос. – Нет! Папенька, я же говорю…

– Тише, тише, – он вновь провел ладонью по ее волосам. – Не перетруждайся. Тебе нужно отдохнуть, выспаться. Да, думаю, со временем чары спадут и тебе станет лучше. А если нет, помнишь, я говорил про ведьму? Я ведь нашел такую, она поможет… Все пройдет.

Она даже рот открыла от возмущения: отец отказывался ее слушать! Ему не понравились ее слова, и он решил не обращать на них внимания. И более того – сделать так, чтобы другие последовали его примеру.

– Марфа, – окликнул он супругу. – Скажи служанке, чтобы соглашалась с ней во всем, насколько странными бы ни были ее речи. Думаю, будет спокойнее, если мы притворимся, что верим.

«Я же здесь, – хотелось сказать Лизавете. – Я все понимаю». Но отчего-то не могла. Руки ее опустились, голова поникла. Казалось, она готова была заплакать, но глаза оставались сухими, а сердце стало пустым. Она не чувствовала ничего: пропало разочарование, утихло раздражение, тоска осталась лишь тягучей нотой, далеким отзвуком.

Надо же, а ведь прежде она так хотела домой.

* * *

В дверь тихонько постучали. Лизавета открыла глаза и увидела знакомый с детства потолок, повернула голову – и наткнулась взглядом на дверь своей комнаты, которую открывала и закрывала тысячи раз.

В спальне царил полумрак: похоже, она задремала, едва рухнув на постель, еще в одежде и не успев разуться. С трудом Лизавета заставила себя сесть, протерла глаза кончиками пальцев и хрипло спросонья откликнулась:

– Да?

Тут же показалась Настасья. Лизавета не сдержала улыбки – сколько раз они сидели рядышком вечерами, обсуждая прошедший день. Настасья знала о ней больше родных и исповедника.

– Как вы, господарыня? – спросила та, без спроса усаживаясь на край кровати.

Лизавета хотела сказать «В порядке», но поняла, что солгать подруге не повернется язык. Приветливая улыбка ее вмиг стала грустной, и это не укрылось от Настасьи, которая озабоченно нахмурилась.

– Я не знаю, Настасьюшка, – прошептала Лизавета, будто боялась собственных слов. – Когда все случилось, я ужасно хотела домой. А теперь…

– А что же… – служанка запнулась, не уверенная, должно быть, стоит ли задавать вопрос, вертевшийся на языке. – Что же с вами все-таки случилось? Хозяин сказал, вы поехали тетю проведать, да только под лестницей знают, что у него никаких сестер нет, а с родней господарыни вы отродясь не общались. У нас разное говорили: то, мол, отец вас увез, чтобы замуж выдать; то якобы вас злому духу за удачу в делах продали.

Лизавета рассмеялась. Оба слуха показались ей забавными. Если бы отец и впрямь удачно выдал ее замуж, то обязательно сыграл бы пышную свадьбу – такую, чтобы полгорода потом о ней говорили. Что же касается злого духа…

– Ты не поверишь, но дух там и вправду был. Только не злой.

Настасья смотрела недоверчиво, явно ожидая, что вот сейчас Лизавета признается в шутке. Та вздохнула – и начала рассказывать все с самого начала, наблюдая, как с каждой минутой служанка меняется в лице. По первости она выглядела как ребенок, которому пытаются выдать сказку за чистую монету. Но постепенно морщинка на лбу разглаживалась, а лицо прояснялось. Приключения Лизаветы на озере, рассказанные в уютной комнате под звуки горящего очага, и впрямь захватывали, очаровывали. Даже смерть русалки не казалась столь страшной – подумаешь, ведь это всего лишь байка, нашептанная на ночь!

Но для Лизаветы то была настоящая жизнь. И когда на глаза навернулись слезы от осознания, что все прошло, Настасья тоже как будто поверила. Взгляд ее вдруг стал серьезным, а потом она, кивнув и словно решаясь на что-то, притянула Лизавету в свои объятия. Теплые руки, внимание, добрые слова, которые служанка бормотала куда-то в макушку – все это лучше, чем пережитые потрясения, слова отца и собственные мысли пробудили в Лизавете запрятанные тревоги.

Она громко всхлипнула, разрыдалась в голос, и Настасья обняла ее крепче. Она гладила Лизавету по плечам, пока та плакала, порою невнятно причитая обо всем: свалившемся на ее плечи чувстве вины, казавшемся неправильным поведении отца и тоске по озерной семье – ведь Лад, Инга, Ольга и даже Яр за прошедшие недели стали ей дороги.

Настасья слушала, кивала и делала то, что ей полагалось: заботилась о своей господарыне.

Неизвестно, сколько они просидели так, но Лизавета за это время успела выплакать все слезы. Глаза ее высохли, дрожь унялась, сердце наконец успокоилось, и сама она отняла щеку от груди преданной служанки. Та поглядела на хозяйку с сожалением, покачала головой:

– Что же вам пришлось пережить…

И Лизавета застыла, понимая, что Настасья так до конца и не поверила ей. Словно вторя этому печальному озарению, за окном началась гроза.

Глава 28

На следующее утро она проснулась отвратительно, неуместно бодрой. Лизавета хотела ощущать слабость, чувствовать тошноту, давление в груди и боль в висках. Жаждала, чтобы страдания телесные заглушили волнения, бушевавшие внутри. Она чувствовала себя преданной, оставленной, брошенной – и бесконечно одинокой.

– Доброе утро, господарыня, – словно ощутив ее состояние, Настасья поприветствовала хозяйку не бодро, а с явным сомнением. – Как вы себя чувствуете?

Она могла бы солгать. Сказаться больной, спрятаться в этой спальне от всех невзгод. Вот только ее родная комната, в которой два месяца назад она так мечтала оказаться, теперь выглядела невыносимо тесной. Стала настоящей тюрьмой, в которой Лизавету оставили ждать худшей из возможных казней. Нескончаемой, неминуемой несвободы.

– Все в порядке, – сказала она, садясь на кровати, и это было наполовину правдой. – На удивление хорошо выспалась, несмотря на грозу.

– Да, гроза выдалась знатная. – Настасья решительным движением распахнула шторы. – Вчера так лило – удивительно даже, что сегодня очень ясно. Я уж думала, эти тучи никогда нас не оставят.

Лизавета поморщилась, щурясь от яркого света. Конечно, Яр ведь говорил, что Матери-Природе некогда приглядывать за каждым из своих детей. С чего бы ей создавать погоду под стать настроению Лизаветы, которая и вовсе ходила под крылом у иного бога?

– Если хотите, могу подать завтрак в постель. Ваш батюшка сказал смотреть по самочувствию – вчера-то вам нездоровилось. Но это от волнения, он говорит, все временно.

– Конечно, – согласилась Лизавета бесцветным голосом. – Все временно.

Настасья привычно направилась к шкафу, взглянула на висевшие там разноцветные платья. Для служанки они всегда значили больше, чем для самой Лизаветы, которая чаще всего выбирала одежду, поддавшись чужим уговорам. Вся ее одежда словно принадлежала кому-то другому, впрочем, как и вся ее жизнь.

Лизавета поднялась, позволила облачить себя в простое утреннее платье, убрать волосы: «Что угодно, только не косы». Безропотно согласилась на каплю парфюма за ухом – духи подарил ей когда-то отец, решивший, что она уже взрослая. На туалетном столике стояло немало его подарков, начиная от редкой косметики и заканчивая украшениями.

– Спасибо, – поблагодарила она Настасью, когда та закончила.

Из зеркала на нее смотрела прежняя Лизавета. Хрупкое, нежное создание в легком платье, не человек – милая кукла. Длинные юбки скрывали ссадины на коленях, но это ничего не решало: кукла уже была с дефектом, готовая разбиться от всякого неосторожного касания.

– К завтраку уже приглашали?

– Да, господарыня. Я потому и зашла: все уже встали, ваш батюшка просил вас разбудить. Сказал, если долго проспите, голова разболится.

Лизавета криво улыбнулась. Ей не было дозволено даже спать, сколько хотелось.

– Тогда я пойду. – Она подняла руку, когда Настасья шагнула следом. – Сопровождать не нужно. Я отсутствовала не столь долго, чтобы забыть дорогу в столовую.

Она неторопливо спустилась в холл. Из-за двери столовой и впрямь раздавались голоса. Они звучали взволнованно – мачеха с отцом наверняка обсуждали ее дальнейшую судьбу. Помедлив, Лизавета развернулась: родители все решат и так.

Она же прошла в гостиную. Когда-то ей казалось, что эта комната похожа на те, что были в доме Лада, но по возвращении Лизавета не могла не заметить отличий. Здесь было безупречно чисто, очаровательно, благостно. Никто не забывал плед на кресле или чашки на низеньком столике, не оставлял раскрытую на середине книгу – и уж тем более пятен на обивке изящного диванчика.

А еще в отчем доме в гостиной стояло пианино. Во время званых вечеров Лизавету часто просили сесть за инструмент, сыграть «что-нибудь легкое», «что-нибудь ненавязчивое». Откинув крышку, она наугад нажала на клавишу, вызвав тяжелый, надрывный гул. Лизавета гадала, в действительности ли ей нравилась музыка – или однажды кто-то просто сказал, что она должна ее любить.

– Лизавета, это ты? – отец вышел на звук.

Захлопнув крышку пианино, Лизавета поспешила обратно. Отец стоял в дверях столовой напряженный, как та самая нота. Он не поздоровался с Лизаветой первым – ждал, как она поведет себя и что скажет.

– Доброе утро, – Лизавета присела в подобии реверанса.

– Доброе-доброе, – он все еще с опаской приглядывался.

– Я спускалась на завтрак, но что-то потянуло… сюда.

– Наверное, по дому соскучилась.

– Пожалуй.

Они говорили чепуху, избегая пауз, словно знали: наступившая тишина окажется тягучей, неловкой.

Так и случилось. Помявшись, отец кивнул в сторону столовой:

– Что ж, проходи. Мы еще не закончили.

– Как удачно.

Она проскользнула в комнату мимо отца, невнятно поздоровалась с мачехой, опустилась на стул напротив. Отец, конечно, сидел во главе стола.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – наливая ей чай, поинтересовалась мачеха, безусловно, только из вежливости.

– Неплохо, спасибо. – Лизавета улыбнулась, принимая из ее рук изящную чашечку. – Я даже не думала, что так хорошо высплюсь. После всех потрясений, я имею в виду.

– Так ты признаешь, что это были… потрясения? – отец опустился на свое место.

– Никогда этого не отрицала, – откликнулась она, сосредоточенно намазывая масло на хлеб.

Ответом ей послужил тяжкий вздох.

– Лизавета, ты ведь поняла, что я имею в виду?

Она очень вовремя начала жевать, получив благодаря этому возможность подумать. Не особо помогло: Лизавета не знала, что делать. Впервые рядом не было никого, чтобы дать совет, ответить за нее или вступиться. Никто не мог подсказать, что лучше – сказать правду или привычно притвориться, сыграть роль. Может, она хотела быть актрисой?

– Прошу прощения. – Лизавета утерла салфеткой губы. – Да, я поняла.

– И что ты скажешь? Как ты себя чувствуешь… духовно?

Пауза в три биения сердца.

– Я не околдована. И никогда не была.

Отец быстро сжал и разжал кулаки.

– Значит, ты по-прежнему считаешь, что этот… водяной ничего плохого не сделал?

– Дорогой, не думаю, что сейчас удачное время… – Мачеха попыталась вмешаться, хотя это было так же бесполезно, как кинуться наперерез несущейся во весь опор тройке.

– Да, – Лизавета не дала ей договорить. – Я знаю, что вам удобнее думать, будто все это время я была прислугой у злодея, но на самом деле Лад… водяной не такой, каким кажется. Не такой, как говорится в легендах. Он повел себя глупо, и ему стыдно за то, что он сделал, но кто из нас не совершает ошибок?

– Вести себя глупо и держать в заключении людей – не одно и то же, Лизавета.

В детстве отец называл ее полным именем, только когда сердился. В остальное время она была Лизонькой, его чадом, которое нужно беречь. Избавиться от этой заботы, похоже, оказалось сложнее, чем можно себе представить.

– Ладно, это была чрезмерная глупость, – она решила ослабить напор. – Но он раскаялся. Извинился. Мы даже стали друзьями – с ним и с другими…

Лизавета запнулась, вспомнив, чем обернулась дружба с Яром и Ингой. Однако она не могла судить обо всех духах по этим двоим, ведь была еще строгая и заботливая Ольга, способный на извинения Лад и русалки, горой стоявшие друг за друга. Сейчас Лизавета защищала именно их, надеясь успокоить отца, заставить его забыть.

– Если вы стали друзьями, почему они бросили тебя и заставили идти сюда через лес, всю в грязи?

– Они не смогли иначе, я же говорила. – Лизавета покачала головой: повторяющиеся вопросы и недоверие начинали ее раздражать. – Я сама согласилась на это, но не ожидала, что идти будет так далеко. И да, я упала и испачкалась, но это точно не их вина!

О нет. Лизавета повысила голос и сразу пожалела об этом. Не нужно было поддаваться чувствам и выходить из образа вежливой, деликатной, осторожной девочки.

– Вижу, тебе нужно еще немного времени. – Отец встал. – Я допью чай в кабинете. Прошу меня простить.

Напоследок он взглянул на нее так, как смотрят на больных детей, не понимающих, что с ними происходит. Сочувственно и одновременно словно бы извиняясь за то, что не могут ничего поделать.

– Вы тоже считаете, что я околдована? – повернулась Лизавета к мачехе.

Та помедлила с ответом ровно настолько, насколько позволяли приличия.

– Признаться, я не знаю, что думать. Я бы сказала, что вы оба сошли с ума, но какова вероятность подобного? Однако я бы предпочла поверить в это, нежели в существование… нечистой силы.

«В них нет ничего нечистого», – хотела возразить Лизавета, но в последний момент промолчала.

– Вы можете притвориться. – Она вновь взяла хлеб с тарелки. – Как и всегда.

На этот раз мачеха предпочла ничего не говорить вовсе.

* * *

Сразу после завтрака Лизавета отправилась к себе, мимоходом заметив, что поступает в точности как отец: стоит делам пойти плохо – удаляется поразмыслить в одиночестве. Но что она могла поделать, если это и впрямь помогало? Порой несколько минут наедине с собой способны решить проблемы лучше, нежели часы, проведенные с верными соратниками за общим столом.

Не более получаса спустя она смогла собраться и понять, что может сделать. Лизавета чувствовала, что ей нужно пойти к отцу и поговорить с ним с глазу на глаз, попытаться донести, что в произошедших с ней переменах виновна не какая-то нечисть, а только время и опыт.

Увы, найти решение и принять его – разные вещи. Лизавета поглядела на дверь, отделявшую спальню от коридора, и поджала губы. Она догадывалась, с чем столкнется во время разговора, сколько возмущения и отрицания ее ждет. Отцу было проще сказать, что ее околдовали, чем поверить, что она повзрослела, – это было видно по письмам и еще острее ощущалось по его поведению и словам.

Пожалуй, ради него она могла бы притвориться, стать снова маленькой девочкой, расти постепенно, понемногу отхватывать личное пространство и уважение, в котором нуждалась. Могла бы, если бы не вкусила всего этого там, на озере. Вместе со страхом, со всей тяжестью ответственности и ошибками, на которых практически не училась.

Один раз познав запретный плод, невозможно забыть его сладкий, чуть вяжущий вкус.

Резко выдохнув, Лизавета взялась за дверную ручку. Она обвела вокруг пальца водяного, заставила морского княжича уважать себя и почти вывела контрабандиста на чистую воду. Да, не всегда одна, но она делала это. Что ей стоит сказать отцу? Что пора посмотреть на нее как на девушку, а не ребенка?

Лизавета решительно потянула дверь на себя. Та не открылась.

Ей потребовалось несколько долгих минут, чтобы поверить в случившееся. Ее заперли. Посадили под замок, как нашкодившее дитя. С ней так делали в прошлом, наказывая за плохое поведение, но тогда это было заслуженно. Ее никогда не наказывали за выражение собственного мнения!

«А выражала ли ты его прежде?» – усмехнулся внутренний голос.

Лизавета дернула ручку еще раз, потрясла дверь так, чтобы ее точно услышали. Она чувствовала потребность выразить протест – ей хотелось пинать эту дверь, бить в нее кулаками, кричать, но манеры, проклятые манеры не позволяли сделать это. Успокаивая себя, она думала, что молчит из чувства собственного достоинства: она не опустится до истерики, нет. Хотя и была на грани.

Вдруг сзади послышался скрип. Лизавета обернулась: из смежной комнаты вышла Настасья. Выглядела она виновато – замерла, растерянно теребя юбку и словно не решаясь заговорить.

– Да? – Лизавета приложила все усилия, чтобы ее голос не дрожал.

– Меня послали сказать, что дверь закрыли ради вашего же блага. Что, возможно, потрясения, которые вы пережили, отразились на вашем душевном здоровье. В таком состоянии вы можете сделать что-то с другими или с собой, поэтому будет лучше, если вы останетесь здесь и только я буду вас навещать.

– И ты в это веришь?

Настасья подняла на нее затравленный взгляд.

– Веришь?

– Я не знаю, господарыня. Вижу только, что вы ведете себя не так, как прежде…

– Я всего лишь повзрослела. С каких пор это преступление?

– Но то, что вы говорите… – Настасья умолкла в нерешительности.

– О водяных? Что они существуют? Что они такие же, как мы?

Та кивнула. Лизавета вздохнула: выходит, даже Настасья не смогла поверить в ее рассказ. Похоже, зря Яр боялся ее возвращения с озера.

– Понимаю, такие речи и впрямь могут смутить. – У Лизаветы многое вертелось на языке, но она заставила себя смолчать. – Можешь хотя бы сказать, надолго ли меня заперли?

Настасья отвела взгляд.

– Пожалуйста. – Лизавета сделала шаг ей навстречу. – Ради нашей дружбы или хотя бы памяти о ней.

Служанка сомневалась. Лизавета требовала от нее многого – нарушить приказ господаря. В любой другой раз Лизавета бы отступила. Но только не теперь.

– Прошу, – она заглянула Настасье в глаза.

– Ваш отец просил не говорить, – пробормотала та. А потом словно плотину прорвало, и она затараторила: – Он просил не говорить, что уехал туда, на озеро, где с вами… возможно, что-то сделали. И сказал держать вас взаперти, пока он не вернется или пока вам не станет очевидно лучше.

– Постой… что? Куда он уехал?

– На озеро, где вы были. Не то чтобы это говорили лично мне, но я слышала, что он… собирается наказать того, кто это с вами сделал.

– Наказать? Как?

Лизавета потеряла дар речи. В памяти всплыл прошлый вечер, слова о колдовстве – и о ведьме, якобы способной снять с Лизаветы чары. Тогда она не обратила внимания, теперь же ругала себя за это. Если ведьма и впрямь существовала, если действительно могла как-то навредить Ладу…

– Ты уверена, что слышала именно это?

– Да, господарыня.

Могла ли Настасья перепутать? Лизавете было бы удобней так думать, но она знала свою служанку. Та была простушкой, но не из глупых – она не раз приносила Лизавете слухи, которые потом оказывались истиной. Если Настасье что-то казалось важным, то, скорее всего, так оно и было.

– Господарыня?

Похоже, сейчас Настасья жалела о том, что все рассказала. Желая успокоить ее, Лизавета постаралась взять себя в руки. На мгновение прикрыла глаза, а когда открыла, смогла даже выдавить улыбку.

– Все в порядке, Настасья. Я просто… не ожидала.

– Понимаю. – Возможно, это и впрямь было так. – Могу ли я что-нибудь для вас сделать, господарыня?

Лизавета хотела было покачать головой, но застыла. Потому что Настасья действительно могла выручить и ее, и Лада.

– Да, набери мне, пожалуйста, ванну.

На миг она засомневалась: отец мог, как в прошлый раз, приказать не подпускать ее к воде. Но Настасья как ни в чем ни бывало присела в коротком реверансе.

– Да, господарыня.

Значит, шанс еще был.

Глава 29

От воды вверх медленно поднимался пар, пахнущий розовым маслом. Лизавета села у края медной ванны и положила подбородок на льняную ткань, устилавшую ее поверхность. Она медлила, глядя на спокойную гладь, сулившую ей спасение – мнимое или нет.

Ее решение было одновременно простым и невыносимо сложным. Достаточно прикоснуться к воде, как она проделывала уже не раз, чтобы Лад предстал перед ней снова. Лизавета хотела этого – вновь увидеть его, объясниться, придумать выход.

И все же…

Лизавета понимала: если сделает это, обратного пути не будет. Она ведь не могла просто рассказать все Ладу и заставить его разбираться. Нет, отец не послушает какого-то водяного – нужно, чтобы Лад взял ее с собой на озеро, дал возможность объясниться с отцом. Лизавета уже представляла, каким будет его взгляд, когда он поймет, что она сделала. С его точки зрения это будет предательством, верно?

Если она спасет Лада, отец ее никогда не простит. Это будет, как убрать камень на пути водопада: одно действие – и мощнейший поток воды снесет все. Ей придется принять те мысли, которые она упорно загоняла на край сознания. Она не желает жить как прежде. Не собирается выходить замуж за красивого купеческого сына. Не хочет растить детей, не сейчас. Не намерена оставаться в тени и безопасности, а хочет приключений, посмотреть мир и понять себя самостоятельно, без чьей-либо помощи.

Лизавета была в ужасе, и все же ее рука медленно опустилась – кончик пальца коснулся воды.

Она представила Лада так ярко, как только могла. Вспомнила взлохмаченного мальчишку, вылезшего к ней из высокой травы, и беззаботные игры с деревенскими ребятишками. Вспомнила танец – не тот, что на озере, а вокруг костра. Вспомнила, как Лад принимал ее извинения, защищал от Яра, пытался скрасить ее подводную жизнь и помог сбежать в тот день, когда тайное наконец-то стало явным…

Когда Лизавета открыла глаза, на губах ее играла грустная улыбка человека, безмерно скучающего по прошлому. Она встала на колени, чтобы погрузить ладонь глубже в теплую воду. Она ждала, Матерь, как она ждала!

Но ничего не случилось. Лад не пришел.

Ей не хотелось верить, что и он ее бросил. До сих пор Лад никогда так не поступал. Даже когда его не было рядом, кто-то приглядывал за Лизаветой вместо него. Ну как кто-то – Инга приглядывала.

Сердце Лизаветы кольнуло болью. Она не знала, от чего именно так тянет в груди: от осознания, что Лад не пришел, как бы она ни просила, или от воспоминаний об Инге, чья кровь, наверное, до сих пор не смылась с пожухлой травы.

Несмотря на проникновенную речь мавки, Лизавета так и не смогла до конца понять, почему Инга решилась пойти на подобное. В отличие от нее, Лизавета воспринимала жизнь как ценность – любую жизнь, даже не очень счастливую. Если бы кто-то сказал ей сейчас, что выхода нет и ей придется снова существовать по законам общества, которые теперь вызывали у нее отвращение, Лизавета не смогла бы ничего с собой сделать. Скажи ей кто-нибудь, что для решения всех проблем нужно убить кого-то, – даже не отца или Лада, а незнакомца, явно злого, корыстного, преступника… Нет, ее рука бы не поднялась. И оттого рассуждения Инги казались мало того что неясными, но порочными. Однако не заслуживающими казни, которую Яр совершил.

Вдруг Лизавета встрепенулась. Если бы кто-то увидел ее сейчас, то не усомнился бы в том, что она лишилась рассудка. Она сидела на полу, промокшая, со следами слез на щеках, и смотрела в пустоту огромными голубыми глазами, полными одновременно неверия и надежды.

Было еще кое-что, что она могла сделать.

Лизавета отшатнулась от ванны. Поскользнулась на лужице натекшей воды, рухнула на пол, и тут же отползла в сторону, как можно дальше от всех мокрых поверхностей. Принялась озираться по сторонам: она боялась, что мысль, промелькнувшая на самом краю сознания, подействует как призыв – и вот сей же миг в ее доме появится тот, от кого она бежала, сбивая коленки в кровь.

Но он тоже не откликнулся. Прошла минута, другая, пять… Лизавета все еще нервно поглядывала на темные углы, но умом уже понимала – Яр не придет, он ничего не почувствовал, не услышал.

Однако вместе с радостью, его отсутствие вызывало беспокойство. Лизавета не могла не думать о том, почему не сработала ее попытка позвать Лада, почему не вышло – пускай ненароком – выдать себя Яру. Может, отцовская ведьма наложила заклятье и поэтому он так легко оставил Лизавету одну?

Она бы еще долго терзалась догадками, если бы дверь позади не распахнулась, являя Настасью. Взгляд ее, взволнованный и испуганный, метнулся от пустой ванны к сидящей на полу Лизавете – какое же жуткое зрелище та, должно быть, сейчас собой представляла! Если прежде Настасья и сомневалась в разговорах о душевном здоровье своей хозяйки, то теперь наверняка убедилась: выпускать из комнаты Лизавету и впрямь ни в коем случае нельзя.

– Вы в порядке? – служанка заговорила не сразу, а лишь пару мгновений спустя, похоже, сумев взять себя в руки.

Что бы сейчас ни ответила Лизавета, ей вряд ли поверят. Понимая это, она только покачала головой – нет, не в порядке, и ни к чему это скрывать.

– Не поможешь мне? – протянула она руку.

– Да, конечно, господарыня. – Настасья осторожно приблизилась, сама боясь поскользнуться. – Вы не больно ударились? Следует ли мне позвать доктора?

– Нет, не стоит! – Лизавета догадывалась, что любой врач, наслушавшись сплетен, сочтет ее душевнобольной. – Думаю, мне помогут чай и немного покоя.

– Да-да, отдых – лучшее лекарство.

Судя по голосу Настасьи, она не особенно в это верила. Долг наверняка обязывал ее рассказать обо всем мачехе как оставшейся за старшую в доме. Но и Настасья, и Лизавета знали – та уж точно вызовет доктора, который измучает пациентку припарками, настойками и, страшно представить, кровопусканиями.

– Я чувствую себя лучше, чем выгляжу, – попыталась успокоить служанку Лизавета. – Умирать или сходить с ума уж точно не собираюсь.

– Типун вам на язык, – пробормотала Настасья, помогая ей сесть на край кровати. А затем скрестила руки на груди. – Вы же понимаете, что по-хорошему я должна уведомить старшую господарыню?

– Да. И я буду благодарна, если ты этого не сделаешь.

– Только если вы пообещаете быть осторожной, – Настасья на мгновенье умолкла, задумавшись. – И постараетесь вести себя как обычно. Даже если вам не хочется этого делать. Это и вашу мачеху успокоит, и вам на пользу пойдет. Будете послушной – вас скорее отсюда выпустят.

Лизавета с интересом покосилась на служанку: по всему выходило, что та предлагает ей солгать.

– Хороший совет, – проговорила она, пристально наблюдая за Настасьей. – Так и быть, я обещаю притвориться собою прежней.

Она думала, после таких слов служанка пойдет на попятную, – мол, нет-нет, прикидываться другой я и не просила. Но Настасья кивнула.

– Спасибо, что согласились, господарыня.

– Тебе спасибо за удачную мысль.

Настасья была права: Лизавете нужно, чтобы ее выпустили из комнаты, и как можно скорее. Отцу потребуется семь дней, чтобы добраться до деревни, а значит, у нее было столько же, чтобы найти способ связаться с Ладом и его спасти. Сделать это, имея возможность выйти из дома, казалось более осуществимым.

– А теперь вы ляжете на кровать, а я принесу чай и книгу. Что бы вы хотели почитать?

– Сказки. Что-нибудь про водяных, леших и домовых.

Просить об этом было рискованно, ведь Настасья могла счесть подобное желание еще одним признаком болезни. Но та повела себя на удивление сдержанно и спорить не стала. В конце концов, Лизавета за книгой – лучше, чем Лизавета, сходящая с ума или планирующая побег.

Хотя она вполне могла заниматься тремя делами одновременно.

* * *

Чего Лизавета точно не могла, так это притворяться достаточно хорошо, чтобы ей поверила мачеха. Лишь утром пятого дня та позволила присоединиться к ней за завтраком – слишком поздно, если Лизавета хотела своими силами добраться до озера.

Собираясь, она мысленно репетировала: вежливое приветствие, взгляд на колени, чуть вымученная улыбка, как у всякого человека после болезни. Несмотря на то что сроки поджимали, она отказывалась опускать руки и смиряться. Лучше было прийти на выручку с промедлением, чем совсем не прийти.

– Я поразмыслила о многом, и, знаешь… все оказались правы, говоря, что я была сама не своя, – проговорила Лизавета задумчиво, глядя в зеркало на отражение хлопочущей над ее платьем Настасьи.

– Вот как? – похоже, обмануть служанку было не так-то просто.

– Наверное, отец был прав: я тяжело перенесла произошедшие потрясения. Там, в деревне, меня ведь считали чужачкой, – а я чувствовала себя оставленной на произвол судьбы. Лишь несколько добрых людей согласились скрашивать мои дни, но и они…

Голос Лизаветы предательски дрогнул. Она сочиняла собственную историю, переиначивая реальность так, чтобы убрать из нее всякую магию, однако проговаривать ее вслух было по-прежнему сложно. Лизавета-то знала, о ком и о чем идет речь.

– Не терзайте себя. – По-видимому, излишняя чувствительность все же оказалась полезной: Настасья поглядела на хозяйку уже не с подозрением, а с беспокойством. – Ни к чему ворошить прошлое.

– Да, ты права, – Лизавета послушно кивнула.

Как ни больно было это признавать, но с Настасьей следовало оставаться настороже. Нет, Лизавета не думала, что служанка предаст ее, – по крайней мере, не из злых побуждений. Но она могла совершить ошибку, ненароком выдать ее, ведомая искренней, однако чрезмерной заботой.

– Без тебя я как без рук. – Лизавета оглянулась через плечо, одаривая подругу сияющей улыбкой. – Выгляжу просто волшебно! Хотя, наверное, мне не стоит больше употреблять это слово, чтобы никого не тревожить.

Она хитро подмигнула Настасье, и та коротко рассмеялась, как прежде.

– Скажу вашей мачехе, что вы готовы. – Настасья отступила, напоследок окидывая взглядом результат своих трудов. – Она очень за вас волновалась!

Пожалуй, это было возможно. Лизавета вспомнила, как мачеха вступалась за нее, когда отец рассказывал о водяных и только собирался увезти дочь из дома. Как бы все изменилось, если бы она сумела убедить Лизавету?

В последнее время мысли Лизаветы все чаще возвращались к прошлому. Она никак не могла решить, к лучшему все сложилось или к худшему. Не попади она на озеро, наверняка бы сейчас не терзалась вопросами, а была бы, возможно, и счастлива – или, по крайней мере, спокойна. Простая, понятная, предсказуемая жизнь ведь не была чем-то плохим, а только безликим и скучным.

Нынешняя жизнь наверняка напугала бы Лизавету из прошлого. Водяные, мавки, русалки, лешие, убийства и казни – уже одного пункта из этого списка было бы достаточно, чтобы заставить ее упасть в обморок, причем вовсе не напоказ. Да, прежняя Лизавета точно не попыталась бы спасти тот, другой мир, полный ужасов, опасностей и смерти, а доверилась бы отцу, как делала сотни раз до этого. И не заметила бы, как с каждым молчаливым согласием лишается собственного мнения и права голоса.

Каким был этот голос? Тихим, мягким, подстраивающимся под интонации собеседника? Или же звонким и ярким, созданным, чтобы хохотать вместе с Ладом над его проделками? А может, серьезным, звенящим от напряжения, идеально подходящим для перепалок с Яром? И мог ли он быть всем и сразу?

Ответов Лизавета не знала, как и не имела представления о многих других вещах. В чем она была уверена, так это в правильности нынешних поступков. Она должна была спасти Лада и объясниться с отцом, заставить его услышать.

И если для этого необходимо солгать Настасье и мачехе, быть посему.

– Да? – От раздумий отвлек стук в дверь.

– Завтрак вот-вот подадут, вы уже можете спуститься, – с порога обрадовала ее Настасья.

Она и сама словно дрожала от нетерпения – наверное, ждала момента, когда все снова станет как прежде. Лизавета помирится с мачехой и отцом, перестанет говорить странные вещи и вновь будет, хихикая, обсуждать скорое замужество и кандидатов, отобранных для важной роли ее будущего супруга. Увы, саму Лизавету передергивало от этой мысли.

Но она держалась. Радостно улыбалась Настасье, сдержанно – мачехе. Та ждала ее, сидя в отсутствие отца во главе стола, поэтому, когда Лизавета вошла в столовую, они сразу столкнулись взглядами. Мачеха посмотрела на нее долго, изучающе, будто предчувствовала подвох. Но, похоже, не найдя в облике девушки ничего подозрительного, в конце концов приветственно кивнула.

– Доброе утро, дорогая! Я рада, что ты решила составить мне компанию.

Между слов Лизавета услышала разрешение садиться. Обычно она в нем не нуждалась, но только не сегодня. Теперь она должна была предугадывать все желания, соответствовать нарисованным в сознании образам.

Она должна стать идеальной для других.

– Я тоже рада наконец освободиться, – прозвучало до смешного двусмысленно. – От чар, я имею в виду.

Для тех, кто был посвящен в тайну ее исчезновения, Лизавета приготовила особую байку. Идею ей подсказал отец, настаивавший на злом характере Лада.

– Ты уверена, что это были именно чары?

– Абсолютно. – Лизавета улыбнулась уверенно, как только могла. – Мое сознание было как в тумане, когда я приехала. Но чем дольше я была здесь, в родных стенах, тем легче мне становилось. Когда я сегодня утром открыла глаза, морок совсем прошел. Сейчас водяные для меня не больше, чем страшный сон.

– Есть догадки, почему так случилось?

– Не знаю. Может, вышел срок? – она невинно захлопала ресницами.

Этот трюк лучше действовал на отца, который до сих пор считал Лизавету наивным ребенком. Мачеха, не ослепленная родительской любовью, наверняка понимала, что Лизавета успела вырасти и освоить множество навыков, включая главный для женщины в их обществе – притворство.

Однако мастерство Лизаветы, похоже, было на высоте, поскольку к ее маленькой лжи мачеха отнеслась благосклонно.

– Хорошо, если так. Будет жаль, если окажется, что это словно давняя болезнь, у которой могут быть обострения.

– Надеюсь, что вы не правы. – Лизавета налила себе чаю. – Мне нравится, когда я могу видеть мир в истинном свете.

– О, не думаю, что ты можешь.

Лизавета замерла, не донеся чашку до губ. Сердце ее замерло между ударами, дыхание остановилось. Секунда тянулась бесконечно долго, в то время как мысли неслись, натыкаясь друг на друга: «Что она имеет в виду? Она догадалась? Но о чем именно: что это не чары или что я хочу сбежать?»

– Никому не дано видеть мир в истинном свете, таким уж он задуман. Постижимым только для Бога-Отца.

Сердце Лизаветы снова забилось в прежнем темпе, способность дышать и двигаться вернулась. Стараясь, чтобы рука не слишком дрожала, она отпила чаю, намереваясь тянуть время, чтобы вернуть самообладание и способность здраво размышлять.

– На всеведенье я, конечно, не претендую, – наконец согласилась она.

Мачеха улыбнулась.

– В любом случае я рада, что ты чувствуешь себя лучше.

– Не просто лучше, а хорошо. Я бы даже сказала, прекрасно! – Лизавета постаралась сиять не слишком ярко. – Думаю, мне пошло бы на пользу выйти на улицу, подышать свежим воздухом. Как вы думаете?

– О, но что, если тебе станет плохо в городе?

– Я говорю не о городе. Мне было бы приятно просто выйти в сад.

Лет пять назад по прихоти мачехи в небольшом саду на заднем дворе их дома установили изящный фонтанчик. Она же настаивала, чтобы он работал до самых морозов, – а значит, прямо сейчас на улице была свежая, чистая вода, которой можно было воспользоваться для некоторых магических целей.

– В сад? – переспросила мачеха.

Она сомневалась, но недолго.

– Да, не думаю, что с этим возникнут проблемы. Конечно, ты можешь выйти: в конце концов, пойдут слухи, если ты вдруг станешь затворницей.

Желание мачехи достойно выглядеть в глазах общества впервые сыграло Лизавете настолько на руку. Она взяла это на заметку – страх пересудов можно будет использовать вновь, если ей потребуется выбраться за пределы имения. Но пока об этом лучше не заикаться, чтобы не вызывать подозрений.

Лизавета сменила тему. Они обсудили погоду, скорый бал у Соловьевых, разделили беспокойство за отца. Мачеха больше не считала его сумасшедшим из-за веры в водяных: ее переубедило загадочное исчезновение и не менее таинственное возвращение Лизаветы. Теперь она волновалась, как бы с ним ничего не случилось.

– Не случится, – заверила Лизавета. – Он справится и всех одолеет.

Поверила ли ей мачеха, так и осталось неясным. Лизавете пока хватало и того, что ее выпустили из спальни и даже из дома. Чистый воздух помог сознанию проясниться: снял сонливость, заставил забыть о тревогах и вспомнить о том, чего Лизавета пыталась добиться.

К фонтанчику она подошла не сразу. Вода манила ее, зазывно журчала, сверкала в лучах солнца, но Лизавета держалась. Она медленно прошлась по одной тропе, по другой. Завернула в беседку, присела на лавочку рядом с Настасьей, кутавшейся в подаренную на прошлое Рождество шаль.

– Я и не заметила, что до зимы осталось совсем чуть-чуть, – пробормотала себе под нос Лизавета.

В вихре событий она и впрямь не заметила, как осень постепенно начала отступать под натиском холодов. Совсем скоро иней укроет ветви деревьев и листья цветов, лед скует озера и реки.

Гадая, изменится ли в таком случае жизнь Лада и Ольги, Лизавета продолжила моцион. Настасья краем глаза приглядывала за ней, поэтому та не спешила. Останавливалась полюбоваться позолоченною листвою кустарников, по-детски пинала камешки мыском туфли и медленно, очень медленно приближалась к фонтанчику.

Наконец Лизавета коснулась пальцем воды.

Настасья ничего не увидела: Лизавета стояла к ней спиной, спрятав руки и оглядываясь по сторонам как ни в чем не бывало. Но весь ее разум был сосредоточен на деревне Караси, одноименном озере и его жителях. Она мысленно проигрывала все события, которые ей довелось там пережить, снова и снова, пока мокрые пальцы не заныли от холода. Она так надеялась и ждала, хотя первая попытка не увенчалась успехом.

Но снова ничего не произошло. Лизавета отняла руку, спрятала заледеневшие пальцы в кулак, согревая. И вдруг услышала:

– Госпожа!

Громкий шепот заставил Лизавету поднять голову, но никого рядом она не увидела. Быстро поглядела на Настасью – та и вовсе будто ничего не слышала. Показалось?

Но нет, оклик повторился. Лизавета принялась озираться по сторонам.

– За оградой, госпожа! – рукой ей махал мальчишка газетчик.

Лизавета кинулась было к нему, но замерла. Нет, ей следовало оставаться более сдержанной, чтобы не выдать себя.

– Настасья! – повернулась она к служанке. – У тебя не найдется нескольких монет? Хочу полистать свежую газету.

– Тратиться ни к чему. Уверена, нам доставляли несколько выпусков сегодня утром. Я попрошу, чтобы их принесли, куда пожелаете: вам в комнату или библиотеку.

Лизавета лукаво склонила голову набок.

– Вряд ли в мое отсутствие отец начал выписывать модный листок. У тебя же найдутся женские журналы, мальчик?

Газетчик с готовностью кивнул и полез в наплечную сумку. От Лизаветы не укрылось, как меж модных страниц мелькнул белый листок.

– Вот, пожалуйте, господарыня, – протянул он.

Настасья положила ему на ладонь монетки, и мальчик с благодарностью поклонился. Лизавета стиснула в пальцах журнал – бумага будто жгла руки. Ей не терпелось открыть его, извлечь спрятанное письмо и узнать, кто же к ней обратился.

– Ты что-то говорила про библиотеку? – вместо этого повернулась она к Настасье.

Та просияла: похоже, служанка за время прогулки успела замерзнуть и была рада вернуться в дом. Она с готовностью проводила хозяйку, набросила на ее колени плед, побежала готовить чай.

– Принеси две чашки, – крикнула ей вслед Лизавета. – Составишь мне компанию.

Настасья выглядела счастливой. Еще бы – подобные чаепития в библиотеке, вдали от пристальных взглядов, были одной из множества их тайных традиций. Лизавета, вспомнившая об этом, наверняка выглядела в глазах Настасьи прежней и настоящей, не околдованной.

Уголки губ Лизаветы опустились, как только за служанкой закрылась дверь. Взяв в руки журнал, она перевернула его и встряхнула, заставляя тайное послание упасть на колени. Обрывок бумаги лег лицевой стороной вверх, в глаза сразу бросились начертанные резким, острым почерком слова:

«Завтрашний бал. Будь там».

И пускай Лизавета понятия не имела, кто это написал, она сразу решила, что последует его указаниям.

Глава 30

Бал казался действом неуместным и странным. Лизавета чувствовала себя несуразно, прогуливаясь меж старых знакомых, приветственно кивая то одному, то другому, внося имена в бальную книжку и вымученно улыбаясь.

«Почему я вообще трачу время на это, когда Ладу угрожает опасность?» – спрашивала она себя. Лизавета уже сомневалась в том, что ей стоило приходить. Чего она только не передумала! В какой-то момент даже поверила, что таинственная записка была уловкой мачехи, решившей поскорее вернуть отбившуюся от рук падчерицу в общество. Но догадка, конечно, была притянута за уши: слишком уж мачеха удивилась, когда Лизавета обратилась с просьбой отпустить ее в люди. Убедить мачеху помогло лишь напоминание о том, что до всех событий Лизавета дружила с сестрами Соловьевыми, чья мать была хозяйкой этого вечера.

– Я бы хотела провести с ними время, – объясняла Лизавета за обеденной трапезой. – Можно было бы просто сходить вместе по магазинам, но вы правы – такая прогулка для меня преждевременна. Но что может произойти на балу? Я ведь пойду с вами, буду под присмотром…

Повезло, что мачехе и впрямь прислали приглашение. По счастью, в шкафу отыскалось и новое платье – то самое, которое Лизавета заказывала в последний день своей обычной жизни. Она выглядела в нем невероятно удачно – серой молью.

– Не найдется ли у вас свободного танца?

Она равнодушно посмотрела на молодого человека. Память услужливо подкинула имя – Иван Говорин, сын купца, отчаянно стремившегося в первую гильдию. Говорили, что ему осталось накопить не так уж и много, а значит, сын его был завидным женихом, за руку которого Лизавете следовало бы тут же схватиться. Вместо этого она покачала головой.

– Разве что один из последних.

То была ложь, но Иван ее принял. Лизавета сделала пометку в книжице, одновременно гадая, под каким бы предлогом сбежать с вечера пораньше. Причина нужна была весомая – в конце концов, ее появление стало главным событием бала. Поспешный отъезд Лизаветы взбудоражил их маленькое общество, и теперь каждый второй норовил подойти к ней, спросить о здоровье тетушки, посочувствовать, а заодно вызнать подробности.

Спасением стали сестры Соловьевы, то и дело появлявшиеся поблизости. За прошедшие с момента их последней встречи месяцы девушки вовсе не изменились. Маша все так же тараторила, Наденька отвлекалась на потенциальных женихов, Александра одолевала вопросами.

Как выяснилось, не все поверили в придуманную отцом историю о больной тете.

– Мы удивились, что ты с нами не попрощалась. Наденька даже поверила, будто ты сбежала с каким-то мужчиной, и все это время отец тебя разыскивал. Говорят, он чаще обычного стал выезжать из города.

– Купец, который слишком часто разъезжает по деревням? – переспросила Лизавета с плохо скрываемой язвительностью.

Сплетники не могли даже представить, что произошло. Помимо истории о загадочном возлюбленном, их хватило только на пересуды о несметном богатстве тетушки – якобы только перспектива большого наследства могла заставить Лизавету столь поспешно сорваться с места. Некоторые искренне в это верили: к мнимой наследнице потянулись молодые люди и «подруги», что не написали и единого письма за время ее отсутствия. Лизавета им даже подыгрывала: не подтверждала, но и не опровергала ходившие слухи, а загадочно улыбалась. Пусть лучше судачат о ее жажде наживы, чем о поруганной чести.

Прогуливаясь от одной компании к другой, Лизавета заметила у дальней стены одинокую девушку. Она стояла в стороне ото всех, растерянно обнимая себя за плечи. Лицо ее показалось Лизавете знакомым, но потребовалось время, чтобы понять – то была барышня Смирнова, Софья. В прошлый раз Лизавета видела ее в салоне Румянцевой, когда девушка кричала на весь зал, ругала мать и даже уронила манекен. Тогда Лизавета по глупости считала, что Софья выставляет себя посмешищем. Сейчас она понимала, как ошибалась.

Софья изменилась, утратила прежнюю живость и звонкость. Она казалась потерянной, почти прозрачной – как привидение, навеки привязанное к нелюбимому дому. Неудивительно, что Лизавета не сразу ее узнала.

– Ты не знаешь, что случилось с барышней Смирновой? – спросила она у Маши, всегда готовой посплетничать.

– Да ничего, – та, однако же, пожала плечами. – Замуж вышла, правда, ребеночка под сердцем пока не носит.

Лизавета с жалостью посмотрела на девушку, которой не удалось избежать навязанной родными участи. Думала и о себе: ведь ее тоже ждало подобное. До сих пор Лизавета так и не сказала отцу, что мысль о замужестве заставляет ее сердце биться чаще, – но уже не от восторга, а от ужаса. Познав свободу, страшно было по своей воле шагать в золотую клетку.

– Милостивая господарыня, кажется, я не имел чести быть вам представленным.

Лизавета с трудом удержалась от того, чтобы состроить недовольную гримасу: повышенное внимание начинало надоедать. Сжав зубы, она заставила себя вежливо улыбнуться и повернулась к незнакомцу, снова готовая врать или деликатно отказывать. Но потеряла дар речи, обнаружив перед собой Яра.

Острый почерк, приказной тон записки – да, Лизавете следовало догадаться, кто был ее автором.

– Прошу прощения! – Яр вел себя как ни в чем не бывало. Вот он обернулся к кому-то, проходившему мимо, очаровательно поклонился, кивнул в сторону Лизаветы. – Вы нас не представите?

Несчастным оказался Иван Говорин. Вот уж кто не умел скрывать свои мысли: он так и изменился в лице, заметив, как завороженно Лизавета смотрит на Яра. Но отказать в просьбе не мог – правила этикета вынудили его процедить:

– Да, конечно. Господарыня Баулина, позвольте познакомить вас с… – тут он поперхнулся, словно не хотел продолжать, – с бароном Черкасовым, Ярославом Дмитриевичем. Ярослав Дмитриевич, рад представить вас господарыне Лизавете Микулишне Баулиной.

– Благодарю вас. – Яр кивнул и повернулся к Лизавете, ясно показывая, что в услугах третьего они больше не нуждаются.

Лизавета была готова поклясться, что слышала, как Говорин скрипнул зубами, удаляясь.

– Значит, барон Черкасов? – Она скрестила руки на груди, будто защищаясь.

– Незнакомого купца сюда вряд ли позвали бы, а вот барона… Так что же, не поприветствуешь меня, не скажешь, как рада видеть?

– Рада настолько, что с удовольствием влепила бы пощечину. Но, боюсь, у меня связаны руки.

Было удивительно, но голос Лизаветы звучал спокойно, разве что излишне язвительно. В нем не было страха, который она в действительности испытывала при мысли о том, что Яр пришел довести начатое до конца. Как бы она ни хотела вернуться в Навь, но умирать все же не горела желанием.

– Зачем ты пришел?

– Исключительно по деловому вопросу, – Яр отвечал ей в тон, сдержанно и строго. Но затем вдруг улыбнулся – скорее грустно, чем радостно или насмешливо. – Думаешь, хочу тебя убить?

– Рассматриваю такую возможность. Согласись, у меня есть основания.

– Ты права. – Он склонил голову, будто признавал поражение. – Но, веришь или нет, я решил отказаться от этой затеи. Под венец ты со мной не пойдешь, а время отправиться в Навь иным способом для тебя еще не пришло.

– Какое облегчение. – Несмотря на плохо скрываемое ехидство, облегчение Лизавета и впрямь испытала. – Тогда что за дело?

– То, ради которого ты меня призвала.

Значит, вторая попытка все же оказалась успешной.

– Так ты знаешь? Что мой отец жаждет мести и даже нашел какую-то ведьму, которая якобы может…

– Может, тут уж не сомневайся.

Ей не понравился тон Яра.

– А Лад? Ты ему рассказал?

– Он со мной не разговаривает. Перекрыл любую связь с озером и другими водоемами поблизости: я пытался с ним поговорить, но без толку. И судя по тому, что ты обратилась ко мне, с тобой то же самое.

Она отрывисто кивнула. Мысли бежали, толкались, налетая одна на другую. С Ладом было никак не связаться, ведьма правда может причинить ему вред.

– А если их догнать?

Расчувствовавшись, Лизавета заговорила слишком громко. Краем глаза она заметила, что другие гости начали на них оглядываться. От Яра эти взгляды также не укрылись.

– Похоже, нам лучше подыскать другое место для разговора.

– Я не могу с тобой никуда уйти, есть же правила. – В этот момент Лизавета особенно их ненавидела.

– А никуда уходить и не надо. Скажи, у тебя свободен ближайший танец?

– При чем тут это?

– Танец – единственный способ для мужчины и женщины поговорить с глазу на глаз, не вызывая никаких подозрений. Следующим, к слову, будет вальс, а значит, нам никто не помешает.

Лизавета прикрыла глаза. Видит Бог, танцевать с Яром она хотела меньше всего. Вот только выбора не было: с другого конца комнаты к ним решительно направлялась мачеха Лизаветы. Выглядела она так, будто собиралась спасти падчерицу из лап хищного зверя – проницательности ей было не занимать.

Но Лизавета не желала быть спасенной.

Яр привычным жестом протянул ей руку. Сердце Лизаветы болезненно сжалось, но она заставила себя не обращать внимания на это чувство. На паркет она шла с гордо поднятой головой.

– Итак, чего ты от меня хочешь?

– Помощи. Не мне – Ладу. Не знаю, что именно собирается сделать с ним твой отец, но сомневаюсь, что просто поговорить или хорошенько поколотить.

– Я думала, это ты поможешь мне его остановить.

В конце концов, для этого она и решилась его призвать. Что могла хрупкая девчонка против отца, его товарищей и ведьмы? Другое дело – морской княжич, способный пересекать огромные расстояния в мгновение ока.

– Без тебя я не справлюсь. – Лизавета поглядела на Яра с сомнением, и тот поспешил объясниться: – Даже если я успею опередить твоего отца, Лад не станет меня слушать. Если же мы с твоим отцом встретимся… Боюсь, колдовство и вправду может мне помешать.

– А мне нет? – Лизавета нервно рассмеялась. – Или меня не жалко?

Он крепче сжал ее руку.

– Дело не в этом. У ведьмы нет причин тебе вредить, да и твой отец не даст. Ты достучишься до него, сможешь объяснить, и ничья кровь не прольется.

Лизавета понимала, что ею манипулируют. Яр давил на ее стремление всех спасти и примирить, на желание быть полезной, а не просто девой в беде. Разум кричал ей отказаться, но она не смогла. Вдруг с ее помощью все действительно стало бы проще?

– Поклянись, что это не какой-то хитрый план.

– Но это и есть хитрый план, – усмехнулся Яр.

– Тогда дай слово, что не пытаешься каким-то образом снова привязать меня к Нави.

– Клянусь.

Он ответил так просто, что Лизавета не поверила собственным ушам. Но не последовало никаких особых условий, никаких требований – Яр просто пообещал не трогать ее. Как будто и впрямь не лгал.

– Теперь поверила? – он понял все по ее лицу. – Тогда позволь мне сосредоточиться на танце, а то, признаюсь, разговоры начали меня отвлекать…

Яр был прав: танцевать вальс, вести беседу и не запыхаться было сложной задачей. Лизавета и сама с радостью умолкла, – но не столько ради выверенных па, сколько для того, чтобы прислушаться к своей интуиции. Но та, как назло, молчала.

Ускорившаяся музыка не дала Лизавете додумать. Темп нарастал постепенно, но теперь достиг своего апогея. Вскоре грудь Лизаветы уже тяжело вздымалась, дыхание сбивалось, голова слегка кружилась от мелькавших мимо пар – струящиеся ткани платьев мгновенно сменялись прямыми мужскими спинами, затянутыми в черные фраки. Постоянным в этом переменчивом мире оставался лишь Яр, и в конце концов Лизавета сдалась, посмотрела на него уже прямо.

И утонула в его нечеловеческих глазах.

Она зарекалась не думать об этих чувствах. Разум кричал о том, что этот человек предал ее, более того – пытался убить. Но другая часть сознания, глупая и наивная, подкидывала воспоминания о впервые увиденном море, искрящихся пузырях и доверии, которое тогда казалось ей таким возможным. И о вальсе в пустой бальной зале подводного дома.

Пары встали. Музыка стихла, но Лизавете почудилось, что она резко оборвалась. Все закончилось слишком быстро, и она ожидала, что Яр поспешит увести ее в сторону. Они застыли посреди зала, не замечая ничего вокруг.

А потом Яр наклонился и поцеловал ее на виду у всего города.

Магия рассыпалась, разлетелась – хрупкая, словно стекло. Лизавета широко распахнула глаза, замычала в настойчивые, твердые губы. Они послушались, отстранились, но было слишком поздно. На них смотрел весь зал, включая сплетниц Соловьевых и пораженную, впервые за весь вечер показавшую хоть какие-то чувства Софью Смирнову.

Хотя теперь-то у нее была другая фамилия.

Лизавета поняла, что пытается мысленно убежать от реальности – той самой, где ее снова использовали, где решение опять приняли за нее.

Рука поднялась сама собой, звук пощечины потонул в чьем-то аханье.

– Барон, что вы себе позволяете?! – раздался возглас подоспевшей мачехи.

Она подхватила Лизавету под руки, повела прочь из зала. Та оглянулась через плечо и с удовлетворением отметила, что Яр выглядел потрясенным. В кои-то веки.

* * *

Лизавета ворвалась в спальню и захлопнула дверь с таким грохотом, что он эхом отозвался в пустом коридоре. Из смежной комнаты тут же появилась Настасья, взволнованная и заспанная.

– Что случилось, господарыня? Вы в порядке?

Вместо ответа из горла Лизаветы вырвался то ли стон, то ли вымученный вдох. Закрыв лицо ладонями, она упала прямо на мягкий ковер. Но не расплакалась – нет, грусти она не чувствовала, только злость. Жар стыда и раздражения поднимался от сердца выше, заливал щеки алым, прорезал лоб глубокими морщинами.

Дверь позади снова открылась.

– Да что этот барон себе позволяет! – Лизавета живо представила, как мачеха возмущенно качает головой, яростно обмахивается веером. – Будь здесь твой отец!..

Она говорила что-то еще, но Лизавета не вслушивалась. Ее репутация и впрямь была окончательно испорчена, но это больше не имело никакого значения. Поступок Яра освободил Лизавету, пускай ей и неприятно было это признавать.

– Настасья, – когда она окликнула служанку, голос прозвучал спокойно и строго, – помоги мне подняться.

Опершись о ладонь Настасьи, Лизавета встала и выпрямилась. Краем глаза заметила движение в ванной комнате, будто чья-то тень скользнула мимо двери. Лизавета кивнула самой себе.

– Достань, пожалуйста, жакет для верховой езды.

Мачеха, до того мерившая шагами комнату, остановилась.

– Зачем это?

Лизавета повернулась к ней.

– Я знаю, все это время вы до конца не верили ни мне, ни отцу. Вас можно понять: какие-то водяные, ведьмы – все это куда проще списать на помешательство или нервы. Но они действительно существуют, и один из них прямо сейчас нуждается в моей помощи.

Настасья застыла у шкафа с одеждой в руках.

– Спасибо. – Лизавета быстро выхватила костюм и обратилась к мачехе: – Ради защиты чести нашей семьи можете спустить на меня всех собак. Вы ничего не знали о том, что в гостях у тетушки я связалась с бароном и сейчас вместе с ним собираюсь сбежать. С тетушкой вы теперь, конечно, разорвали все отношения.

Лизавета хмыкнула – нервы сдавали, собственная наглость поражала.

– Для вашего же душевного спокойствия – не ходите за мной.

Не дав мачехе и Настасье произнести хоть слово, Лизавета проскользнула в ванную и быстро прикрыла за собой дверь, надеясь, что потрясение не даст им ворваться следом в ту же секунду.

Яр, похоже, все это время просидевший на краю металлической ванны, поднялся.

– Я так понимаю, медлить не будем?

Вместо ответа Лизавета сама схватила его за руку.

Глава 31

Когда вода схлынула, Лизавета обнаружила себя в чаще леса. Ветер колыхал макушки деревьев. Шелестела листва, птицы срывались с неустойчивых веток. Рядом бойко журчал тоненький ручеек, омывая упавшую поперек течения корягу.

– Где мы?

– На границе владений Лада. Ближе подобраться никак не получится – все-таки придется идти пешком. – Яр бросил быстрый задумчивый взгляд на одежду, которую Лизавета до сих пор держала в руках. – Или ехать верхом.

– И где же ты лошадь найдешь?

Пока говорила, Лизавета натягивала короткий жакет на плечи. Ночь была холодной, тонкое платье не спасало даже от легкого ветерка. Однако времени на переодевания и жалобы не было.

– Тут рядом есть деревня? – Тонкие пальцы быстро застегивали пуговицы. – Тогда там можно бы еще и обувь поудобнее раздобыть.

Закончив, Лизавета подняла голову – и охнула, обнаружив прямо перед собой жеребца. Ей потребовалось мгновение, чтобы оправиться от первого изумления и понять, откуда взялся конь – крепкий, вороной масти, с благородным блеском в густой гриве и по-человечески насмешливым взглядом знакомых светлых глаз.

– Ты? – дар речи вернулся не так быстро, как хотелось бы Лизавете. – Но… Вы еще и в животных превращаетесь?!

– Только в некоторых. В петуха, например, могу. Не самая полезная птица, не находишь?

Конь говорил голосом Яра, но губами не шевелил. Поначалу Лизавете показалось, что он залез ей в мысли, но это было не так: слова шли извне, как будто из воздуха. Ощущение было странным, но не страннее всего, что Лизавете пришлось повидать.

– И ты хочешь… чтобы я поехала на тебе верхом?

Яр кивнул. Лизавета выразительно посмотрела на него, пытаясь всем своим видом передать, почему это плохая идея. Во-первых, дело было в ее одежде: ездить верхом в платье – не самое удачное занятие. Во-вторых, очевидно, на обернувшемся конем Яре не было седла. И в-третьих, Лизавету ужасно смущала перспектива залезть на спину Яру, пускай и находившемуся в непривычном обличье. Было в этом что-то… волнующее.

Она не сказала ни слова, но все эти мысли, должно быть, ясно отразились на ее лице. Конь, впрочем, остался невозмутим.

– Если ты пойдешь на своих двоих, то рухнешь, не пройдя и версты.

Он был прав, и Лизавета ненавидела его за это.

– Если я поеду верхом, то свалюсь с тебя через ту же версту.

– Неправда. Я буду осторожен. Кроме того, Лиза, у тебя просто нет выбора.

Ей хотелось поспорить, но в этом не было смысла. Время истекало, им нужно было добраться до озера как можно скорее, и если ради этого придется ехать на лошади по-мужски…

Лизавета прикрыла глаза. Глубоко вдохнула, собралась и кивнула:

– Подойди вон к той коряге, чтобы мне было удобней взбираться.

Не с первого раза, но ей удалось вскарабкаться на коня. Яр терпел попытки Лизаветы молча, не ерничая и не давая непрошенных советов. Лишь когда она оказалась верхом, он осторожно переступил с ноги на ногу и поинтересовался:

– Удобно?

– Насколько это возможно.

Сидеть на лошади без седла и в юбке было странно. Лизавета старалась сосредоточиться на приятном – например, на мягком тепле, исходившем от Яра или на мысли о том, что теперь она вряд ли собьет ноги в кровь. Однако никак не могла забыть, насколько близко оказалась к чужому телу.

Яра их близость как будто не волновала. Удостоверившись, что Лизавета не рискует упасть при каждом шаге, он двинулся сквозь лес – сначала медленно, потом быстрей и быстрей. Лизавета пригнулась и покрепче обняла его за шею.

– Только не придуши, – раздалось тут же насмешливое.

– А мне бы хотелось, – пробормотала она.

– Все еще злишься?

Она помедлила с ответом. Не потому, что не хотела его задеть, – чувства ее были намного сложнее простого «злишься». Да, Яр поступил цинично, использовав ее одиночество и жажду любви, чтобы привязать к себе и месту, которое было ей чуждо. Но он делал это во многом из благих намерений – в общем-то, тех же самых, что толкнули Лизавету пуститься в обратный путь к озеру. Он защищал других духов так, как считал нужным.

– Ты пытался меня убить, – наконец промолвила она. – Втерся ко мне в доверие, позволил поверить в нашу дружбу… или нечто большее. Использовал мои чувства, чтобы подобраться поближе и избавиться от меня. Не удивлюсь, если попытаешься снова.

– Я же обещал… – голос Яра зазвучал раздраженно, и он прервался, исправился. – Ты права, я повел себя подло. Я всю жизнь… всю вторую жизнь ругал людей за предвзятое отношение к нам. Говорил, что вы считаете водяных злыми просто так, не разобравшись, а сам поступил с тобой так же. Однажды я решил, что все люди – враги, и даже не думал присмотреться к тебе как следует.

– Это что, извинения?

– Да.

Лизавета на мгновение опустила голову, коснувшись щекой его гривы.

– Значит, если о существовании Нави узнает еще какая-нибудь глупая девчонка, ты не попытаешься ненароком ее убить?

– Не попытаюсь, – хмыкнул он. – И, Лиза…

– М-м-м?

– Ты не глупая.

Лизавета порадовалась, что он не видел, как она покраснела.

* * *

– Какое занятное зрелище.

Конь остановился как вкопанный, заставив Лизавету от неожиданности вцепиться в гриву. Яр чертыхнулся, но от желания взбрыкнуть устоял, хотя Лизавета почувствовала, как напряглись под ней лошадиные мышцы. Пальцы она тут же разжала и принялась озираться. В лесу было пусто и тихо, но ей никак не мог померещиться тот насмешливый голос. В конце концов, Яр его тоже услышал.

– Что это было? – шепотом спросила она.

Яр промолчал, беспокойно оглядываясь по сторонам. Но никто больше не говорил, никакая тень не мелькала среди деревьев.

Разве что… шевелилось само дерево.

Можно было решить, что это ветер, – подумаешь, колыхнулась ветка, зашуршала листва в вышине. Вот только не было ни единого дуновения, да и ветвь, покачнувшись, вдруг отделилась от ствола, превращаясь в…

– Лесьяр! – от облегчения Лизавета коротко рассмеялась. – Матерь, как же ты меня напугал!

Впрочем, Яр ее радости не разделял. Завидев лешего, конь опасливо попятился, будто надеясь поскорее выскользнуть из лесной тени, но не тут-то было. Стволы позади них сомкнули ряды, кустарники ощерились до сих пор не виданными колючками. Лизавета и сама поежилась от такого приема.

– Ну, уж прости, мелочь, – голос лешего тем не менее звучал радушно. – Тебя я пугать не хотел.

Лизавета охнула, вспомнив, при каких обстоятельствах в прошлый раз виделись Яр и Лесьяр. Леший тогда защищал ее от морского княжича и вполне мог подумать…

– О, нет-нет-нет! – она вскинула руки. – В этот раз все не так! Яр мне помогает, я здесь полностью по своей воле!

– Когда мы виделись с неделю назад, ты бежала от него и шарахалась от всякой капли дождя, а теперь путешествуешь в самой нелепой одежде, какую я только видел. Так что позволь тебе все-таки не поверить.

Лизавета мысленно застонала. Заступничество лешего, радовавшее ее в прошлом, вдруг оказалось совершенно не к месту. А ведь им надо спешить!

– Как мне доказать, что ты заблуждаешься? У вас же должен быть какой-то способ убедиться в том, что я не одурманена, не заколдована или что-то вроде того? Могу в этом поклясться! Или Яр может…

Конь под ней недвусмысленно фыркнул. Она зашипела:

– Тогда сам предложи что-нибудь, вместо того чтобы заставлять меня отдуваться!

О своих словах Лизавета пожалела спустя мгновение, когда конь вдруг исчез. Она бы упала, но почти у самой земли ее заботливо подхватили уже вполне человеческие руки.

– Мог бы предупредить, – пробормотала она, быстро отворачиваясь от Яра: их лица вдруг оказались до неловкого близко.

– Чего же ты хочешь? – спросил Яр лешего.

Лесьяр, однако, выглядел так, будто уже получил все ответы. Лизавете не понравилась его понимающая ухмылка и веселый прищур, но слова все же пришлись по душе:

– Да уже ничего. Я смотрю, мелочь-то правду говорит: ты размяк.

– Размяк? – Яр выразительно приподнял правую бровь. – Если проявлять галантность по отношению к девушке для тебя означает «размякнуть», то пусть будет так. Главное, пропусти нас.

– Галантность, да? – Лесьяр хмыкнул. – А у нас это по-другому называют…

– Послушай, – голос Яра зазвенел от уже нескрываемого раздражения.

Но княжич тут же осекся, когда леший легкомысленно взмахнул рукой:

– Да ладно, галантность так галантность, называй как хочешь. Вам куда надо-то?

Прежде чем Яр сказал еще что-нибудь, что могло породить очередной спор, Лизавета оттеснила его плечом.

– На озеро, в Караси. Нам туда не попасть: Лад закрыл воды из-за случившегося. Но сейчас туда идет мой отец. Он сказал, что нашел какую-то ведьму, и я думаю, она поможет ему отомстить.

– Ведьму? – Лесьяр нахмурился, перевел взгляд на Яра.

Тот пожал плечами.

– Мы не знаем, кого именно. Может статься, какую-то деревенскую травницу, которая ничего нам сделать не сможет.

– Но обезопасить себя лишним не будет. – Лесьяр понимающе кивнул. – Я могу чем-то помочь?

Их разговор Лизавете не понравился. Лесьяр сразу посерьезнел при упоминании колдовства, отчего она окончательно уверилась: дело было серьезное. Нужно спешить, как-то сократить путь…

И тут Лизавету осенило.

– Яр, – проговорила она медленно, прощупывая почву. – А запрет, который наложил Лад, касается всей деревни? Или только водной ее части?

Тот выругался. Лизавета широко улыбнулась.

– Да, Лесьяр, ты способен нам помочь.

Леший в ответ лишь протянул им ладони.

Глава 32

Не успели Лизавета с Яром моргнуть, как пространство вокруг них схлопнулось: словно листва сомкнулась кольцом. Мгновение они слышали только ее шелест да стук собственных сердец, но вот все закончилось так же быстро, как и началось. Лизавета с шумом втянула воздух, пытаясь обрести почву под ногами и избавиться от нахлынувшего головокружения, и вдруг застыла.

Запах, разливавшийся вокруг, был ей знаком.

Обернувшись, она поняла, что они стоят в редком леске между деревней и озером. Вода виднелась как на ладони – все та же знакомая, родная гладь. Лизавета сделала было шаг навстречу ей, но Лесьяр вдруг окликнул:

– Постойте!

Оказалось, он обращался не к Лизавете – леший протягивал ладонь Яру. На ней лежало что-то темное, тонкая нить свисала с пальцев. Яр, тоже слабо понимавший, что происходит, вопросительно поглядел на Лесьяра.

– Это оберег. Знавал я одну ведьму, она мне и подарила. Сказала, от любого колдовства убережет.

Долго уговаривать Яра не пришлось. Благодарно кивнув, он подцепил нить. Лизавета разглядела: на ней болтался камень треугольной формы с дыркой внутри. Но ждать, пока Яр наденет оберег на шею, Лизавета не стала, побежала сразу к озеру.

Она не обращала внимания на давящую обувь, на ветви, цеплявшиеся за юбку и безжалостно хлеставшие по ногам. Лишь у самого берега колени подогнулись, больно скользнув по жесткой земле, но ей уже было все равно. Ладони прижались к холодной до боли воде, а губы едва слышно шепнули:

– Лад…

На мгновение в воздухе повисла звенящая тишина. Лизавета услышала за спиной треск, но не обернулась, уверенная: это Яр наступил на какую-то ветку. Она закрыла глаза, склонилась над озером так, что кончики длинных волос мазнули по его поверхности, и продолжала мысленно повторять единственное имя, которое сейчас имело значение.

– Лизавета? Что ты здесь… Что вы оба здесь забыли?!

Он все-таки появился сзади. Замер между Лизаветой и Яром, в растерянности оглядывая их поначалу недоумевающим, а мгновением позже уже раздраженным взглядом.

– Я же говорил: тебе здесь больше не рады, – прошипел он Яру в лицо, схватив за грудки.

Лизавета замерла, растерявшись. Она еще не видела Лада в таком гневе и не знала, что делать: кинуться на помощь Яру, попытаться объяснить или же отступить в сторону? Любой выбор казался неправильным.

– Эй! – Пока она медлила, Яр поднял руки в защитном жесте. – Я тоже не горел желанием видеться после того, что ты тут устроил. Моя бы воля, справлялся бы со всем в одиночку – тебе полезно! Но нашлась тут сердобольная…

Лад оглянулся через плечо. Их с Лизаветой взгляды встретились. Она шумно выдохнула, вмиг перестав ощущать и холод, и боль в очередной раз содранных коленках. Пальцы водяного разжались будто сами собой, позволяя Яру вырваться и отступить на пару шагов.

– Прости, – слово слетело с губ непрошенным и тихим: Лизавета сама не понимала, за что просит прощения. За то, что сбежала и спряталась под крылом у отца? Или за то, что вернулась, когда Лад так отчаянно стремился ее защитить?

– Что ты здесь делаешь? – голос Лада прозвучал устало, даже измученно.

– Я… – Она попыталась встать, но наступила на подол платья и чуть не упала. Лад невольно подался ей навстречу, но остановился, не сделав и шага. Лизавета опустила голову, пряча горькую усмешку. – Мы пришли, чтобы предупредить. Мой отец, он…

Ветви в лесу затрещали, и на этот раз звук показался угрожающим. Взгляд Лизаветы испуганно метнулся к деревьям, из-за которых уже раздавались совсем не дружелюбные голоса.

– Он хочет убить тебя, – вмешался Яр, тоже почувствовавший опасность. – Считает, ты одурманил его дочь и сделал еще кое-что похуже, и потому теперь жаждет отмщения – как можно более жестокого, судя по тому, что нашел где-то ведьму. Так что тебе лучше уйти отсюда и дать возможность разобраться нам с Лизаветой…

– Опять хочешь ею рискнуть? – Лад вскинулся, не дослушав. – Матерь, ты что, до сих пор не оставил идею от нее избавиться?

– Да что вы оба об одном и том же! – Яр закатил глаза. – Я ей уже поклялся, что не женюсь, так что можешь нас не сватать. Я просто помог ей добраться сюда, потому что сама бы она до тебя не дозвалась. Приди я один, стал бы ты меня слушать?

Лад поморщился: голоса приближались. Лизавете казалось, что она слышит отца, подбадривающего людей, – мол, давайте, немного осталось!

– Послушай, Яр прав. – Подобрав подол, она шагнула Ладу навстречу. – Тебе нужно уходить отсюда. Отец послушает меня, я смогу уговорить его уйти. Яр защитит меня, если потребуется. У него больше нет причин меня убивать.

Лад бросил быстрый взгляд в сторону Яра, и тот кивнул.

– Пожалуйста. – Лизавета беспомощно сжала ткань юбки. – Я не переживу, если ты окажешься в опасности из-за меня. Снова.

– Я никогда не был в опасности из-за тебя, – Лад покачал головой.

– Нет, был!

Голоса в лесу вдруг притихли. Сердце Лизаветы пропустило удар: она слишком громко крикнула, ее могли услышать, узнать.

Будто ответом на ее опасения кто-то принялся ломиться через кусты.

– Пожалуйста! – Она все же метнулась к Ладу, сжала его пальцы, заглянула в глаза. – Я буду в безопасности здесь, а ты – нет. Убегай, забери с собой Оль…

Поздно. Пальцы Лизаветы разжались, руки опустились. Она перестала дышать, глядя на замершего на опушке леса отца. А он смотрел на нее с неподдельным удивлением и ужасом.

– А ну отойди от нее, ты, погань! – отец опомнился первым. И хотя руки его мелко подрагивали, все же смог направить на Лада тяжелое винтовое ружье.

Отец был не один. За его спиной стояли несколько мужиков. Кого-то Лизавета узнала – они работали на ее отца, так же объезжая деревни, другие лица были ей незнакомы. Мужчины вооружились чем попало: парой ружей, вилами, у одного была даже коса.

И все же страшнее всех Лизавете показалась невысокая женщина в темном платье, чьи руки взлетели вверх.

– Не так быстро.

Лад вдруг упал на колени. Лизавета невольно отшатнулась, не понимая, что происходит, – но тут заметила, что руки и ноги его оказались связаны. Странная белая веревка впивалась в запястья водяного, кожа вокруг нее покраснела.

– Что вы?.. – Лизавета метнулась было на помощь, но вдруг оказалась под прицелом. Незнакомый мужчина направил на нее ружье, сердце ушло в пятки.

– Не смей в нее целиться! – прикрикнул отец.

– Постойте! – одновременно выступил вперед Яр.

Ведьма вновь подняла руки, готовая связать и его. Не думая, Лизавета закрыла Яра собой и невольно зажмурилась, – но ничего не произошло. То ли ведьма остановилась в последний момент, то ли оберег Лесьяра и вправду помог. Только отец вскрикнул почти испуганно:

– Лиза, отойди!

Она открыла глаза. Отец стоял, так и не опустив ружье, ведьма не сводила с него выжидающего взгляда. Мужчины за их спинами недоуменно переглядывались, но оружия не опускали.

– Не трогай ее, – отец повернулся к ведьме. – Это моя дочь. Водяной зачаровал ее, и только поэтому она…

Ведьма покачала головой.

– Не хочу вас разочаровывать, но девочка не околдована.

Даже ей он поверил не сразу.

– Не околдована? О чем вы говорите? Как тогда она оказалась тут раньше нас? Сомнений нет, ее обманули…

– Она здесь по собственной воле, – мягко возразила ведьма. – Водяные не умеют колдовать, лишь управляют стихией. Уверяю вас, эта девочка не подчиняется никому из них.

– Как замечательно, что вы это объяснили.

Рука отца дернулась, дуло уставилось прямо на Яра. Тот, как будто вовсе не испугавшись, оттеснил Лизавету в сторону.

– Давайте-ка успокоимся, – мягко заговорил он. – Все здесь по своей воле, никто не хочет никому зла…

– Говори за себя! – Отец ткнул в Яра ружьем понастойчивее. – Кто ты вообще такой? Тоже один из этих?

Он кивнул в сторону Лада, застывшего на земле.

– Из этих? – переспросил Яр, деланно вскинув брови. – Нет, что вы! Я не имею никакого отношения к этому парню. Более того, он категорически мне не нравится. Если совсем уж честно, я считаю его идиотом, не способным видеть дальше своего носа, – именно из-за этого он постоянно влипает в неприятности.

– Неприятности?! Он похитил мою дочь и невесть что тут с ней делал!

– Хватит! – Лизавета не выдержала, повернулась к Яру. – Я могу сама все объяснить. Пожалуйста, выслушай меня, отец.

Говорить, когда на тебя направлено больше десятка не самых дружелюбных взглядов, оказалось непросто. Лизавета глубоко вдохнула, прежде чем начать.

– Произошло огромное недоразумение. – Отец попытался было что-то сказать, но Лизавета не позволила, повторила настойчивее: – Произошло огромное недоразумение. Вам сказали, что водяной навредил мне, невинной девушке, и заслуживает наказания, верно?

Кто-то из мужчин кивнул. Отец нахмурился.

– Это не так. Он никогда не вредил мне, даже пару минут назад пытался отправить домой, защитить. – Она быстро облизнула губы. – Да, впервые я оказалась на озере не по своей воле. Но то была не прихоть водяного, а наказание за нарушение здешних правил. Верно, отец?

Теперь все смотрели уже на него. Только ведьма не отвернулась – так и не опустив руки, она не сводила глаз с Яра. Лизавета подозревала: ведьма сразу поняла, кто находится перед ней и представляет действительную опасность.

– Лад ошибся, когда потребовал меня в услужение. Он – глупый, гордый мальчишка, – на этих словах водяной поднял голову и хотел было возразить, но Лизавета перебила его: – Он такой же ребенок, как я, а взрослые не убивают детей за ошибки. Наказывают – да. Но не убивают. Пожалуйста…

Голос предал ее, Лизавете потребовалось сделать несколько прерывистых вздохов. Она опустила голову, собираясь с мыслями, а когда подняла, дуло отцовского ружья опустилось. Рука, все еще сжимавшая оружие, плетью повисла вдоль тела, а взгляд отца полнился растерянностью и скорбью.

– Хорошо. – Лизавета снова кивнула, на этот раз со слабой улыбкой. – Спасибо. Можем мы… присесть?

Колени ее подогнулись прежде, чем Лизавета успела договорить. Она почувствовала, как сильные руки подхватили ее под мышки, не давая упасть, и запрокинула голову. Яр ободряюще улыбнулся ей и мягко опустил на землю.

– Думаю, нам лучше пойти в деревню, – повернулся он к маленькому «войску». – У Добрыни найдется еда и выпивка для всех, а для вас троих – место, чтобы спокойно поговорить. Сдается мне, вам всем это нужно. Господарыня, не могли бы вы освободить моего собрата?

Лизавета опасливо покосилась на ведьму. В темной фигуре незнакомки она до сих пор чувствовала опасность. Ей уже удалось связать Лада – и наверняка ведьма могла сделать что-то похуже. Вдруг она пришла сюда не только из-за отца? Что, если она и впрямь желала навредить водяному?

Ведьма взмахнула рукой, но, вопреки ожиданиям Лизаветы, не стала делать какую-то пакость. Путы на Ладе ослабли, он легко сбросил их и принялся потирать запястья.

Яр сдержанно улыбнулся ведьме:

– Благодарю.

– Не стоит. – Ведьма повернулась к отцу Лизаветы. – Мы не договаривались о том, что мне придется разбираться с морским княжичем, да к тому же хорошо защищенным. Тем более что вашей дочери, похоже, он ничего плохого не сделал.

– С морским? – взгляд отца метнулся в сторону Яра.

– Я не возьму с вас платы, но и помогать дальше не буду. Позвольте откланяться.

С этими словами она исчезла. Лизавета моргнула от удивления – ведьма просто пропала, без водного вихря или шума ветра, словно ее стерли, как посаженную на стол кляксу. Люди и духи остались один на один. Казалось, бравады у мужиков должно было поубавиться, вот только…

– Это что же получается? – незнакомый Лизавете мужчина вдруг вышел вперед. – Этот, с позволения сказать, нечистый дочурку, как вы говорили, похитил, голову ей задурманил, – а вы что же, господарь? Вот так все с рук ему спустите просто потому, что девчонка так сказала? Вы ж сами говорили: околдованная она! Может, уже и сама, эта… нечистью стала!

– В этой девушке нет ничего нечистого, можете быть уверены. – Лад осторожно поднялся. – Да и ваша же ведьма сказала…

– С каких это пор люди ведьмам верят? – прервал его мужчина.

Кто-то из его товарищей поддакнул. Яр и Лад быстро переглянулись.

– Постойте, – вновь попытался вмешаться Яр. – Мне кажется, вы все кое о ком забыли.

– О тебе, что ль? – подбоченился еще один из мужиков, в его руках опасно блеснула коса.

– Нет, о вашем предводителе, Микуле. Разве вы не должны его слушаться?

– Мы что, похожи на… – кто-то попытался возмутиться.

Отец Лизаветы вдруг гаркнул:

– Так! Он прав, давайте-ка выдохнем и…

– А почем нам знать, что он вас, господарь, не околдовал вслед за дочкой?

– Что?! – отец так и обмер от неожиданности.

– И правда, – заговорил кто-то третий, до сих пор остававшийся наблюдателем. – Эта нечисть и не на такую подлость способна.

– Хотя нет, вы правы, – пробормотал себе под нос Яр, но его никто, кроме Лада и Лизаветы, не услышал. – Обо мне вы тоже забыли напрасно.

Он вскинул руки, и вода в озере встала стеной. Мужчины отступили перед волной, вскидывая палки, вилы, косы и мушкеты. Лизавета вскочила в неосознанном порыве защитить и помочь…

Грянул выстрел.

В груди вдруг стало горячо – да так сильно, словно на нее вылили кипяток. Лизавета прижала ладонь ближе к сердцу и впрямь почувствовала на коже горячую жидкость. «Так странно», – успела подумать она, прежде чем кто-то над самым ухом закричал ее имя.

Лад вновь поймал ее, но не удержал. На землю они осели вместе – так медленно и в то же время быстрее, чем окружающие успели что-либо понять.

– Лиза! – первым очнулся Яр.

Он вдруг оказался рядом, склонился над Лизаветой, лежавшей на земле в мягких объятиях Лада. Тот почему-то ничего не говорил, не шевелился. Лизавета с трудом подняла руку, потеребила его за рукав:

– Что? – но вместо слова с губ слетел сиплый выдох.

Яр бросил взгляд куда-то над ее головой. Сердце Лизаветы забилось быстрее – каждый удар почему-то отдавал ноющей болью. Может, оттого, что на лице Яра отразился испуг?

– Чт… – во второй раз получилось еще хуже прежнего.

– Лизавета! – тут подбежал отец.

Она отстраненно подумала, что никогда не видела его плачущим. Наверное, он должен был плакать на похоронах матери, но тогда Лизавета была еще слишком маленькой, чтобы это понять. Впрочем, сейчас же никто…

– О, пожалуйста-пожалуйста! – из горла отца вырвались странные, нечеловеческие рыдания.

– Проклятье! – перебил его Яр. – Проклятье!

Кулак тяжело врезался в землю – Лизавета почувствовала. Она вообще начала неожиданно много чувствовать: боль, холод, влагу на платье в том месте, где еще совсем недавно было обжигающе горячо.

Слабость. Лизавета попыталась поднять руку, обратить на себя внимание Яра, но едва смогла пошевелить пальцами.

Испуганный взгляд метнулся от Яра к отцу. И обратно.

– Надо отнести ее в воду. – Отец не услышал, и Яр повторил громче: – Надо отнести ее в воду, слышишь?!

Кажется, Яр дал отцу пощечину. Лизавета вздрогнула одновременно с отцом.

– Соберись, бесы тебя дери! Твоя дочь умирает!

«Что?!»

– И этот умирает тоже, поэтому сейчас же сними с него все обязательства.

– Что?

– Скажи: «Снимаю с тебя все данные мне обещания». И побыстрее, а то мы не успеем…

Отец послушно повторял за Яром, кажется, не вполне понимая слова. Но это подействовало: грудь Лада, на которой Лизавета продолжала лежать, вдруг резко высоко поднялась.

– Лежи, – бросил ему Яр, не глядя. Сам он не сводил глаз с отца Лизаветы, словно и впрямь околдовывал. – Если ты хочешь еще хоть раз заговорить с дочерью, помоги отнести ее в воду.

– Зачем?

– Затем, что это несчастный случай.

Отец подчинился, будто все понял. Хотя это на самом деле все объясняло. Лизавета и помыслить не могла, что ее история закончится именно так.

Вдруг стало холоднее. Ее начала бить мелкая дрожь, зубы застучали. Чьи-то пальцы мягко коснулись щеки, отводя в сторону волосы, и вместе с прикосновением Лизавета почувствовала движение воды.

– Все будет хорошо, – услышала она голос Яра. На краю сознания мелькнула удивившая мысль: и когда это Лизавета успела закрыть глаза? – Это все равно что заснуть.

А потом он толкнул Лизавету в грудь, и вода залилась в ее легкие. Тело выгнуло от неожиданной холодной боли, но это длилось не больше мгновения.

Все прекратилось. Ее окутала блаженная темнота.

Глава 33

Когда Лизавета открыла глаза, был день. Она лежала на лавке – той самой, где провела свою первую ночь в деревне Караси. С тех пор в избе ничего не изменилось: от остальной комнаты ее все так же скрывала задернутая штора-простынь, пол был столь же холодным, а у печи привычно раздавался звон посуды и плеск воды.

Она аккуратно села, ожидая почувствовать боль, но та не пришла. Не заныло в висках, не кольнуло там, где ее пронзила шальная пуля. Помедлив, Лизавета опустила голову, скользнула пальцами туда, где ожидала отыскать рану. Но и взгляд, и руки ее наткнулись лишь на чистую льняную ткань.

Не было не только боли, но и крови, и самой раны. Оттянув ворот рубахи, Лизавета увидела лишь гладкую кожу. Но как такое возможно – она ведь помнила, чувствовала…

Разум пронзила догадка. Не заботясь о приличиях, Лизавета вскочила с лавки. Кто-то охнул, увидев ее, громыхнула посуда, но она не обратила на это внимания. Пронесшись через сени, она распахнула дверь приозерной избушки – и застыла от захлестнувших чувств.

По коже пробежали мурашки, волосы на затылке встали дыбом, дыхание сперло, а сердце забыло, как биться. Лизавета потерялась в звуках и ощущениях, доселе невиданных. Она слышала, как птицы перелетают с ветки на ветку, как хлопают кажущиеся крошечными крылья. Чувствовала, как вода в озере идет мелкой рябью, нежно оглаживаемая ветром, и как возмущается, когда шальная рыбешка пытается выпрыгнуть наружу.

Но еще сильней она ощущала бег реки в глубине леса – той самой, где жили русалки. Вода неслась быстрее любой рыбы, билась о берега и пороги, уносила опавшую пожелтевшую хвою в места, которые Лизавета никогда не видывала.

И река звала ее за собой.

– Что случилось? – Лизавета резко обернулась, почувствовав присутствие за спиной.

Позади стоял Яр, непривычно тихий и нерешительный. Она впервые видела его плечи опущенными, а глаза – избегающими прямого взгляда. Куда делись прежняя бравада и самоуверенность? Где тот княжич, что посмеивался над ней целую вечность назад?

– Яр, – его имя легло на язык рычанием. – Что. Со мной. Случилось?

Хуже всего было то, что Лизавета знала ответ. Она не помнила ничего после выстрела, но все же могла представить, что произошло. Вообразить воду, принимающую ее тело, успокаивающую жар в ране, обнимающую и укачивающую, погружающую в спасительный сон.

– Я спас тебя, – сказал Яр так, словно сам в это не верил.

Но то была правда. Почему-то Лизавета знала: без него она не стояла бы сейчас на пороге избы, не задавала глупые вопросы и не наслаждалась неожиданным единством с природой, на изменения в которой теперь чутко отзывалась каждая часть ее тела.

– Думаю, я должна тебя за это поблагодарить.

– Не нужно было брать тебя на озеро.

Они заговорили одновременно – и разом умолкли. Лизавета склонила голову набок, беззастенчиво разглядывая Яра. Ах, сколько «не нужно» они совершили, чтобы прийти к такому итогу – к этому моменту, когда Яр не мог смотреть на нее, а она не чувствовала к нему ничего, кроме жалости.

– Без меня леший не дал бы тебе оберег, а отец не стал бы никого слушать. Все могло закончиться намного хуже.

«Закончиться», – повторила она про себя, едва шевеля губами. Неужели ее история и впрямь подходила к концу? Вот так, без великих открытий, спасения мира и откровений, способных все перевернуть?

Хотя один маленький мирок все же был спасен.

– Где Лад? – подумав об этом, она встрепенулась.

– Спит. Ему тоже несладко пришлось: когда тебя ранили, было нарушено обещание, которое Лад дал твоему отцу.

Точно, водяной ведь обещал ее защищать.

– Но теперь все в порядке?

Яр неопределенно дернул плечом:

– Смотря, что значит «в порядке». Но Лад жив, твой отец в последний момент успел снять с него все обязательства. Он, к слову, рвался бежать за тобой, но я сказал ему: будет лучше, если ты прежде поговоришь с кем-то из наших.

– И он согласился? – Лизавета недоверчиво усмехнулась.

– Я был весьма убедителен.

Она ожидала увидеть отца привязанным к лавке, но все оказалось куда прозаичнее: он просто сидел за столом, нервно отстукивая ногой мгновения до их встречи. За стуком он не расслышал, как она подошла, и Лизавета замерла на мгновение за его спиной – пальцы застыли над плечом, которое она так и не сжала. Отведя руку в сторону, она прошла мимо и села напротив.

– Лизавета! – Отец встрепенулся, сгорбленная спина распрямилась, пальцы потянулись к ней. – Ты… ты жива.

Понимал ли он, что в действительности произошло с его дочерью? Она бросила быстрый взгляд на Яра, так и оставшегося стоять в дверях сеней. Тот кивнул: похоже, отцу объяснили. Или, по крайней мере, пытались объяснить.

– Не совсем. – Ей казалось, даже собственный голос зазвучал по-другому, хотя на самом деле изменилось лишь ее отношение к отцу. – Теперь я одна из них.

Лизавета оглянулась на Ольгу. Та перестала хлопотать, замерла возле печи, неотрывно глядя на людей за столом. Хотя человек там был только один.

– Ты пытался убить моих друзей.

В его взгляде отразилась боль.

– Я лишь хотел защитить тебя, – слова казались никчемными и бессмысленными, и отец, похоже, сам это слышал. – Я должен был тебя послушать.

Она кивнула. Взгляд рассеянно бродил по лицу отца: за минувший день он постарел так, как не успел за последние семнадцать лет. Меж бровей пролегли глубокие морщины, уголки глаз опустились.

Лизавета не знала, правда ли он так изменился или только в ее глазах.

– Да, должен был, – несмотря на жалость в сердце, она согласилась. – Но отчасти я понимаю, почему ты так поступил.

Она ведь тоже не слушалась Лада, много-много раз. Пошла в Навь, сблизилась с Яром, вернулась на озеро, хотя он отрезал его от мира всеми возможными способами. Если бы она делала так, как говорил Лад, самого страшного тоже могло не случиться.

– Пообещай мне, что это не повторится.

– Обеща… – как легко отец готов был дать слово!

– Нет, – однако Лизавета не собиралась ничего упрощать. – Не так.

Она протянула над столом тонкую, бледную руку, и отец, который совсем недавно так хотел коснуться ее, застыл в изумлении. Он больше не мог притворяться, что его любимая дочурка осталась прежней, потому что прямо сейчас ему предлагала заключить договор не она – водяница.

– Пообещай мне, что больше не вернешься на это озеро и сделаешь все возможное, чтобы сохранить его тайну от других людей. Что будешь оберегать духов Нави так же, как оберегал бы мою собственную жизнь, если бы та еще продолжалась. Пообещай… – у нее перехватило горло от одной лишь мысли о том, что она собиралась сказать. – Пообещай, что не будешь сам искать со мной встречи.

– Что?

– Дай слово.

В ее голосе зазвенел лед, и отец наконец-то услышал. Ему ничего не предлагали – с него требовали плату за все.

– Обещаю, – его пальцы показались Лизавете обжигающими. – Все, что ты сказала до этого… я все из этого сделаю.

Мгновение ей казалось, что отец попросит что-нибудь взамен. Его губы дрогнули, словно он собирался произнести какие-то слова и все испортить. Но в конечном итоге он не издал больше ни звука, и за это Лизавета была ему особенно благодарна.

– Спасибо, – губы растянулись в улыбке. – Правда, спасибо.

– Нет, – он покачал головой. – Не за что. Я делаю то, что сделал бы любой отец. Защищать тебя – мой долг, и если из-за этого я больше не увижу тебя… Что ж, возможно, я это и заслужил.

«Возможно». Но вслух она этого так и не произнесла.

* * *

Лад открыл глаза, стоило Лизавете к нему подойти, однако не взглянул на нее. Вместо этого посмотрел в окно на проплывающие в вышине облака – она проследила за его взглядом и с изумлением отметила, что не просто видит, но чувствует их. Облака ведь тоже были водой.

– Удивительно, правда? – конечно, Лад ощутил ее присутствие.

Не глядя, нашел ее руку и мягко сжал в знак то ли приветствия, то ли благодарности. От прикосновения по телу разбежалось тепло.

– О чем ты? – спросила она, пускай и догадывалась, что услышит в ответ.

– Удивительно, как все получилось. – Лад наконец отвернулся от окна. – Ты спасла мне жизнь, хотя это я обязался тебя защищать.

– Ты и спас, – слова вырвались сами собой, и только тогда она поняла: то была чистая правда. – Сам подумай, что стало бы со мной, если бы я не оказалась на озере?

– Ты была бы жива.

Лизавета быстро оглянулась через плечо. Отец не смотрел в их сторону, но все же она понизила голос. Ей не хотелось снова разбить отцовское сердце.

– Я жила бы чудовищной, никому не нужной жизнью. Вышла бы замуж за человека, которого не любила. Притворялась бы счастливой, потому что так нужно. Делала бы, что велено, и не слушала бы себя, – она покачала головой. – Я видела, как это происходит с другими, и решила, что не желаю себе того же. Больше нет.

– Боюсь, мы просто не оставили тебе выбора с этими дрязгами…

– Но он у меня был. Я могла остаться дома, когда узнала, что отец направляется сюда. Но я представила, что будет дальше, и приняла решение. Свое собственное, не твое или Яра. Так что не смей сейчас у меня его отнимать.

Лад посмотрел на нее долгим, изучающим взглядом. С каждым мгновением что-то менялось в его лице: ушла хмурость, разгладился лоб, тревога в глазах сменилась знакомым спокойствием.

Он медленно кивнул, принимая за ней право выбирать. Она чуть крепче сжала его пальцы в ответ, прежде чем отпустить, отстраниться.

– Неужели ты научился ко мне прислушиваться?

– Ты бы себя видела! – Лад фыркнул, становясь собой прежним: легкомысленным и шутливым. – Теперь любой побоится тебе слово против сказать.

– Это хорошо. Потому что я решила еще кое-что, – она не договорила, надеясь, что он опять все поймет. Но Лад лишь вопросительно глядел на нее в ожидании продолжения.

«Последнее испытание, да?» – подумала она, не уверенная, к кому обращается: к себе, Матери-Природе или Богу-Отцу. Конечно, никто из богов не откликнулся.

– Как ты наверняка заметил, я больше не человек.

Лад снова кивнул, словно нарочно не давая ей передышки.

– Когда я поняла, кем стала, то подумала, что Мать-Природа связала меня с тем же озером, что и вас с Ольгой. В конце концов, я ведь там и умерла. – Произносить это по-прежнему было странно: казалось, она говорит о ком-то другом. – Но, похоже, все работает не так.

Глаза Лада едва заметно расширились: очевидно, он все понял. Мать-Природа всегда давала своим детям именно то, что им нужно, а не то, чего они жаждали.

– Я водяница, Лад. Не мавка или русалка, а хозяйка собственной вотчины. Мне досталась река, я чувствую всем своим существом, как она зовет меня.

– И ты пойдешь ей навстречу?

Она улыбнулась, и в этой улыбке было поровну радости и сострадания.

– Да. Она тянется так далеко, Лад, как я никогда не уезжала. Я чувствую, как она опоясывает землю, кормит и поит живущих по оба берега, соединяется с морем… и бежит вот в этом самом лесу. Почему русалки никогда не уплывали отсюда, Лад? Они ведь могли.

– Потому что у них другая судьба. Для них вторая жизнь – наказание и искупление, для тебя, скорее всего, дар.

– А для тебя?

– И то и другое, – он ответил быстро, выдав тем самым, что не раз задумывался об этом. – Хочешь знать, как я стал водяным? Я был дураком: хорохорился перед другими мальчишками и полез на дерево, едва держался на ветке прямо над нашим озером. Я тогда тоже не умел плавать. Вот и стал водяным в наказание за собственную глупость.

В голосе его почти не слышалось грусти. Лизавета не знала, сколько лет прошло с тех пор, но Лад успел отпустить случившееся. И потому она без зазрения совести заметила:

– Водяным ты тоже натворил немало глупостей.

– А для чего еще нам дана жизнь? – он развел руками и лукаво улыбнулся. – Ну, и сама подумай: это ведь мои проделки тебя сюда привели. И не похоже, чтобы ты была расстроена.

Она хмыкнула: в этом был весь Лад. Всего несколько минут назад он сокрушался и винил себя во всех ее бедах, а теперь, наоборот, гордился тем, как все вышло. Если «исправиться» в его случае означало «поумнеть», то Ладу еще долго предстояло топтать эту землю.

Или нет – вот он опять посерьезнел.

– Когда ты выдвигаешься?

До сих пор она думала задержаться на несколько дней, дать Ладу возможность поправиться, а отцу – проститься. Но нескольких часов и этого разговора хватило, чтобы понять: природа ждала от нее иного решения, и в глубине души она и сама этого желала.

– На закате. Сегодня же.

Лад единственный не стал с этим спорить. Отец позже пытался переубедить ее несколько раз, Ольга напирала на то, что прежде нужно освоиться с новыми силами, а Яр молчал – да так красноречиво, что сразу становилось ясно: он против.

Но Лизавета больше никого не слушала, кроме собственного сердца. А оно звало в путь.

* * *

Они простились на пороге леса.

Лад нежно поцеловал ее в висок, едва коснувшись кожи губами. И в этом поцелуе было куда больше смыслов, чем во всех словах, что она когда-либо от него слышала.

Он просил прощения, впервые по-настоящему, надеялся на скорую встречу и смирялся с ее новыми обликом и сутью.

Ольга мягко сжала пальцы Лизаветы, как много раз делала прежде, но теперь в этом жесте не было снисходительности или материнской нежности. Она словно впервые почувствовала, для чего все это было, и осознала неизбежность случившегося, а теперь пыталась передать эти знания дальше. Новообретенная водяница пожала ее пальцы в ответ.

Наконец, отец стиснул Лизавету в крепких объятиях – таких теплых и человеческих, что она задохнулась от защекотавших нос слез. Только теперь осознала: то и впрямь было прощанье.

Где-то в вышине защебетали птицы, словно отпевая девицу, безвременно покинувшую мир живых. Она глубоко вдохнула и положила руки отцу на плечи, ощущая его поддержку в последний раз.

Увы, объятия не могли длиться вечность. Собравшись с силами, она первой отстранилась от отца, чувствуя, как тепло его рук сменяется прохладой осеннего ветра. Не заметила, как преодолела границу света и тени, – если отец и остальные стояли на освещенной солнцем траве, то сама она уже оказалась под сенью вековых деревьев. Они склонились, будто приветствуя ее.

Больше не было сказано ни слова, не издано ни звука. Она ушла под шум ветра и пение птиц, скрылась меж темных стволов, становясь частью природы. Она не знала, что помимо отца, Лада и Ольги ее провожает еще один взгляд – Яр все же пришел, чтобы еще раз ее увидеть.

Но все это больше не имело значения.

Она запрокинула голову, бросила взгляд туда, где в вышине солнце отсчитывало часы до исхода дня. Смеркалось, время живых подходило к концу. До недавнего времени она считала, что то было лишь красивым сравнением, но теперь ощущала, как с приближением ночи становится спокойнее и сильнее.

Вот вода показалась меж деревьев, переливающаяся в лучах заходящего солнца. Стремительный поток разлетелся брызгами, наткнувшись на камень, и капли воды упали на голые ступни.

– Эй, мелочь!

Она обернулась. Силуэт Лесьяра был едва различим в тени, словно еще одно дерево в частоколе прочих. Но вот он отделился от ствола сосны: темная куртка, всклокоченные волосы, хвойные иглы, запутавшиеся в меховой оторочке. Она улыбнулась ему, как доброму другу.

– А немало с тобой приключилось с нашей последней встречи.

– И правда, – она склонила голову, соглашаясь. – Я вот водяницей стала.

Она развела руками в стороны, показывая и слишком тонкое для осени платье, и окрасившуюся в молочно-белый кожу, и распущенные волосы, волною лежавшие на плечах. Он посмотрел ей в глаза, чей цвет утратил прежнюю яркость, – но не искру.

– Тебе идет быть свободной. Как река, которой ты отныне принадлежишь.

Конечно, он знал – почувствовал, как на ее присутствие откликаются быстрые воды в зарослях его леса. Они зашумели, заплескались, врезаясь в пороги, словно звали свою владычицу.

– Мать-Природа и впрямь знает, что нам нужно, – она то ли спросила, то ли наконец согласилась с много раз слышанным утверждением.

– Лучше, чем мы сами, это уж точно.

Она посмотрела на Лесьяра долгим, изучающим взглядом, гадая, кем он был до того, как переступил порог. Но в нынешнем обличье лешего ничего не говорило о прошлом – сейчас он был частью леса, покачивал ветвями, приветствуя и чтя его.

– Спасибо, – только и сказала она, наконец перестав задавать вопросы.

Пришла пора уходить. Река зажурчала словно бы веселей, приветствуя свою новую покровительницу, и та с готовностью шагнула по берегу вниз.

– Эй, мелочь! – Лизавета оглянулась через плечо, гадая, что еще Лесьяр хочет сказать. – Так каково твое истинное имя?

Улыбка сама собой коснулась губ.

– Лиза. Так мне больше нравится! – откликнулась она и коснулась холодной воды: та приняла ее, обняла как родную.

Лизавета умерла от случайного выстрела на берегу озера.

Лиза же исчезла, обернувшись каплями блестящей росы, опавшей на пожухлую траву. Река понесла ее вперед, в огромный мир, который только предстояло увидеть.

Сноски

1

Щегольской экипаж с откидным верхом.

(обратно)

2

Полка над лавками, непрерывно огибающая стены в избе.

(обратно)

3

Милый государь.

(обратно)

4

О женщинах: с непокрытой головой, с распущенными волосами.

(обратно)

5

Горизонтальная поверхность в печи, в печной топке, на которую кладется топливо.

(обратно)

6

Крестьянский верхний кафтан из грубого сукна.

(обратно)

Оглавление

Начало

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33