Норрис Мирт
Кошмариус и исчезнувшее зелье

© Мирт Н., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1. Нелёгкая доля прозектора

Всамом центре Кошмариуса располагается всем известная Кривофонтанная площадь. Названа она так в честь большого фонтана, который на самом деле кривой во всех смыслах слова – мало того что в основании его находится не круг и даже не эллипс, а что-то, отдалённо напоминающее форму большого неровного глаза, так ещё и сам фонтан выполнен в лучших традициях Кошмарного искусства – весь перекособочен.

На нём, словно запрыгнув когда-то давно друг на друга, да так и застыв в неудобных позах, взгромоздились каменные и медные изваяния всевозможных чертей, бесов, горгулий, демонов и прочей нечисти. Каждое из них по-особенному изгибается, выбиваясь из общего нестройного ряда, а ещё корчит жуткую гримасу и, конечно, заслуживает пристального внимания любого прохожего, кто хоть сколько-нибудь разбирается в скульптуре. Невозможно пройти мимо этого фонтана, не испытав на себе пристальный взгляд одной из этих чудных фигур и не покрывшись хотя бы мелкими мурашками.

Схожесть с огромным глазом на этом не заканчивается – от Кривофонтанной площади в разные стороны расходится несколько улиц, игриво извиваясь и переплетаясь переулками и тупиками, подобно тому, как кровеносные сосуды разбегаются в стороны от зрачка.

Как раз на одной из таких улиц, названной 13-я, находится обычный для Кошмариуса изогнутый двухэтажный особняк. Обнесённый неровным решётчатым забором, этот особняк имеет небольшой участок, акров в пять, но ничего примечательного на нём не растёт, разве что парочка жизнерадостных сорняков, которые выбиваются из чахлого газона. Дом принадлежит господину Мортимеру Кадаврусу, занимающему крайне важную, можно даже сказать наиболее значимую во всём городе должность прозектора.

Когда речь заходит о прозекторах, обычно представляют себе довольно скорбное ремесло, состоящее сплошь из составления бумаг о многочисленных усопших и осмотре их бренных тел после наступления смерти. И всем этим господин Кадаврус, безусловно, занимается. Но в таком городе, как Кошмариус, где грань между жизнью и смертью тоньше самой невесомой шёлковой нити, где умершие нередко возвращаются к жизни, а призраки соседствуют с живыми, работа прозектора не просто малоприятная волокита, но и череда совершенно неожиданных событий, от которых иной бы свихнулся. Скучно на такой службе никогда не бывает, тем более что по каким-то малопонятным причинам в юрисдикцию прозектора Кошмариуса подпадает огромное количество на первый взгляд никак не связанных с этой профессией делопроизводств: от ведения кадастровых ведомостей до практики частного психолога для отдельных уважаемых граждан. В общем, господин Кадаврус является одной из ключевых фигур в городе.

С виду это высокий и худощавый мужчина, немного сгорбленный в области шеи от долгих часов, проведённых за чтением различных документов и бумаг. У него тёмно-седые волосы, похожие на пух, нападавший после ветра с тополей. Под глазами у него почти всегда виднеются чернильные круги от постоянных недосыпаний, связанных с привычкой сидеть допоздна, несмотря на необходимость вставать рано утром.

Господин Кадаврус любит тяжело вздыхать, поскольку несёт непростое бремя своей прелюбопытнейшей, но крайне изнуряющей службы вот уже без малого тридцать лет. Он являет собой кошмаритянина высоких моральных устоев и консервативных взглядов, очень ответственный и порядочный джентльмен, который во всём старается соблюдать порядок, но постоянно сталкивается с хаосом, который для Кошмариуса и населяющих его жителей является естественным ходом вещей. А потому про то, что по долгу службы ему ежедневно приходится иметь дело с не самыми приятными особами, как живыми, так и умершими, и даже воскресшими, говорить излишне, ведь это само собой разумеется.

В последнее время господин Кадаврус вздыхал всё тяжелее и чаще, а серовато-сиреневые круги под его глазами становились всё темнее и больше, отчего он даже стал напоминать иссохшее чучело весьма вытянутой в длину совы. Он ужасно устал. Ему хотелось взять отпуск и отправиться куда-нибудь развеяться. Да вот только он не мог так просто оставить своё ремесло, поскольку даже день его отсутствия мог обернуться целой катастрофой. Большинство жителей Кошмариуса очень уважают прозектора города, и без него они пропадут. Ведь к нему обращаются с самыми разнообразными просьбами, приходят по очень щекотливым вопросам, с его помощью расследуют крайне загадочные и даже жуткие происшествия, которые происходят на улицах города намного чаще, чем того хотелось бы господину Кадаврусу.

И тем не менее никто из кошмаритян – по крайней мере, это касается всех, кто находится в более-менее здравом уме, – не хотел бы занять его место даже на один день. Парадоксально, но должность прозектора является одной из наиболее высокооплачиваемых и вместе с тем наименее востребованной среди соискателей. По сути дела, стать прозектором – это всё равно, что получить какое-нибудь умело наложенное проклятие. Это место сравнимо со злым роком или с приставучими кошмаритянскими блохами, которые если уж прицепились к кому-то, то всерьёз и надолго. Поэтому вполне понятны чувства уважаемого господина Кадавруса и его желание уехать из города, дабы отдохнуть где-то в другом месте.

Мечты о спокойном отпуске зародились у него ещё лет пятнадцать назад, и можно себе представить, насколько сильно мысли о заслуженном отдыхе терзали прозектора изнутри. Вероятно, поэтому он предпочитал проводить вечера за бокалом бренди^[1] (что во многом способствовало образованию тех самых тёмных кругов под глазами), и в компании своего друга мистера Роджера, известного гробовщика и глубокомысленного философа из далёкого прошлого, который ныне пребывал в состоянии ожившего скелета.

В конечном счёте мечты эти стали похожими на навязчивую идею, которая очень мешала сосредоточиться на работе. Тут уж и его домочадцы стали замечать, что их хозяин выглядит совсем изнурённым. Упырь Драуг, дворецкий прозектора, постоянно варил ему то кофе, то своё фирменное какао. Откуда простой упырь без роду и племени, коим являлся Драуг, научился, варить какао, оставалось загадкой, но подобных загадок вокруг господина Кадавруса была целая прорва. Потому он предпочитал просто пить в меру сладкий и очень вкусный напиток с нотками шоколада и чуть подкисшим молоком, испытывая к своему верному дворецкому искреннюю благодарность.

А кухарка и домоправительница Агриппина, консервативная и очень бойкая старушка с ведьмовскими корнями, старалась радовать господина Кадавруса самыми лучшими блюдами, на которые только была способна она и фантазия известных кулинаров, ежегодно издающих по очередному толстенному тому о Кошмарной кухне, входящему в серию «Книга о гнусной и зловонной пище». Но как бы ни заботились дворецкий и домоправительница о господине Кадаврусе, по злой иронии судьбы именно они принесли в его дом неприятные вести.

Как-то поздним вечером, когда прозектор, вдоволь наговорившись с мистером Роджером, собирался подняться к себе, он, как это часто бывало, спросил Драуга:

– Не затруднит ли вас сделать мне ваше фирменное какао, друг мой?

Дворецкий напрягся и потупился. Он знал, как господин Кадаврус любит какао, но, увы, сейчас он не мог удовлетворить эту простую просьбу своего господина. Стараясь не смотреть в усталые глаза прозектора, он, извиняясь, ответил:

– Понимаете ли, сэр, какао кончилось.

– Как кончилось? И вы ещё не успели приобрести нового? – расстроившись, спросил господин Кадаврус.

Тут Драуг ещё больше занервничал, у него начала подёргиваться левая щека, как всегда с ним случалось, когда он волновался. Его большой жёлтый клык обнажился, и дворецкий начал неприятно причмокивать на каждом втором слове:

– Понимаете ли, чмок… тут такое дело, чмок… Какао кончилось… чмок… во всём городе… чмок-чмок.

Эта отвратительная привычка была у Драуга всегда. Вообще говоря, для упырей из-за больших клыков, коими они награждены с самого рождения, чуть причмокивать вполне нормально, но ведь Драуг – совсем другое дело. Он давно уже служил у господина Кадавруса, принимал разных высокородных гостей и за долгое время знакомства с прозектором набрался хороших манер и научился этикету, правда так и не смог до конца отделаться от этого своего причмокивания, которое начиналось всегда неожиданно и в самые неподходящие моменты.

– Как такое может быть?! – воскликнул господин Кадаврус в сердцах. – Как же оно могло закончиться во всём городе разом?

– Невероятное стечение… чмок… обстоятельств, сэр, чмок… – промямлил Драуг, потупив взор и внимательно изучая шнурки на своих ботинках.

Он был высоким и коренастым, а также патлатым и несколько страшноватым с виду, но сам всегда очень боялся расстраивать господ. А больше всего на свете ему не хотелось упасть однажды в грязь лицом перед господином Кадаврусом. Оттого он сейчас так нервничал.

– Да говорите вы толком! – рассердился прозектор. – И, ради всего святого, прекратите причмокивать!

– Слушаюсь, сэр! – с жаром откликнулся дворецкий и хотел уже было чмокнуть ещё разок, но, сделав над собой колоссальное усилие, смог перебороть это желание.

– Вы помните, не так давно в Кошмариусе было нашествие хорьков? – спросил он господина Кадавруса, собравшись с духом.

– Конечно, как можно забыть? – горько усмехнулся тот.

Господину Кадаврусу пришлось много натерпеться из-за этих хитрых и весьма назойливых зверьков, которые не только потаскали кур, утят и куропаток у многих фермеров в городе, чем сорвали им торговлю на несколько месяцев вперёд, так ещё и своими зубами попортили огромное количество деревянных заборов, оград и даже телег. Не так давно их удалось вытравить из Кошмариуса, но ущерб хорьки нанесли изрядный, попортив крови многим кошмаритянам.

– Так вот, – продолжал, сбиваясь, Драуг. – Тут выяснилось, что хорьки эти, будь они трижды неладны, оказались падки не только на птиц, но также охочи до какао-бобов, сэр… Это мне поведал продавец вашего любимого сорта… А он был чуть ли не единственным в городе… А теперь на мели… Беда-то какая…

– Да как же так? – не веря своим ушам, задал риторический вопрос господин Кадаврус, который уже понял, что какао ему не видать ещё по меньшей мере месяца три, а то и полгода.

Драуг, понимая, что расстроил своего хозяина, тщетно старался подобрать слова утешения, но господин Кадаврус только отмахивался. Вот так в одночасье прозектор остался без своего любимого напитка.

А спустя некоторое время после этих неприятных новостей Агриппина, вернувшаяся из ведьмовской лавки, куда она ходила за особыми ингредиентами для какого-то непростого блюда, огорошила господина Кадавруса ещё пуще, объявив, что в скором времени Кошмариус собираются посетить знаменитые ведьмы из самого старого и влиятельного ковена Солонасис. Если отсутствие какао прозектор худо-бедно ещё мог перенести, то неожиданный приезд ведьм его совершенно выбил из колеи. Каждая из них в прошлом наворотила в Кошмариусе столько, что если начать копаться в связанных с их деятельностью архивах, то волосы встанут дыбом. Их визит означал только одно – скоро в городе произойдёт что-то похуже нашествия хорьков. Нечто совершенно невообразимое, крайне неожиданное и в лучшем случае отвратительное. Так было почти всегда, когда ведьмы собирались в городе.

Конечно же, узнав об этом, бедный господин Кадаврус был полностью разбит. Всякие мысли об отпуске тут же стали скукоживаться в его голове, словно листок пергамента, кем-то брошенный в камин, пока не улетучились, подобно разлетевшемуся на сквозняке пеплу. Вместо них в голову хлынули потоком другие, неприятные и тревожные мысли.

Какой нежелательный поворот! Не было печали, да ведьмы постучали! Это невыносимо! Но пока он по старому обычаю лично не примет прибывших гостий, всё то время, что эти дамы гостят в Кошмариусе, а также до тех пор, пока он лично не удостоверится, что они снова убрались восвояси и после них город вернулся в нормальное для себя состояние, – ни о каком отдыхе не стоит даже и мечтать! Подумать только – жить без какао да ещё сидеть как на иголках в ожидании этого злополучного визита! За что же ему такое наказание?!

От этих дурных мыслей голова господина Кадавруса отяжелела настолько, что худющая шея, кажется, была больше не в состоянии удерживать её. Он побледнел ещё больше обычного, а затем схватился за лоб, как будто у него была горячка, и повалился, стеная, без сил на ситцевый диван приятного грязновато-чернильного цвета.

Глава 2. Зелья на все случаи жизни и смерти

Чувства господина Кадавруса можно понять. Будучи прозектором Кошмариуса, он был осведомлён о ведьмах ковена куда больше рядового кошмаритянина.

Эти бестии обосновались в городе с самого его основания в глубокой древности и участвовали если не во всех, то, во всяком случае, в доброй половине самых необычайных происшествий, которые когда-либо здесь случались.

Им принадлежала самая большая лавка, которая, как и большинство прочих разномастных торговых заведений, находилась на самой многолюдной и всегда чрезвычайно шумной улице, носящей очень подходящее для творящихся на ней порой бесчинств название – Подпольная. Строго говоря, это была даже не лавка, а самый настоящий торговый дом! Пока большинство старьёвщиков, ремесленников и торговцев вынуждены были довольствоваться маленькими палатками, передвижными вагончиками или в лучшем случае небольшой комнатой в доходном доме, ведьмы по-настоящему роскошествовали, занимая безраздельно все три этажа одного очень примечательного здания. Прежде всего это была самая высокая постройка на Подпольной, а потому, откуда ни посмотри, дом возвышался над всеми остальными, что в совершенном беспорядке громоздились тут и там вдоль улицы.

Кроме того, он был невообразимой формы – весь скручен и изогнут с разных сторон, благодаря чему походил на огромный мухомор. Его остроконечная крыша, выложенная выцветшей черепицей, напоминала ведьмовской колпак, что тоже в данном случае было очень символично. Дом-мухомор был увешан разномастными фонариками: бумажными и стеклянными, плетёнными из веток и литыми из стали, а также сушёными головами, скелетами птиц и прочими прелестными атрибутами, веками ассоциирующимися у кошмаритян с ведьмами.

Сама же лавка называлась тоже весьма претенциозно – «Зелья на все случаи жизни и смерти». Короче говоря, «Колдуний дом», как ещё называли это необычное заведение в народе, ни с чем нельзя было спутать.

Но и это ещё не всё! С самого начала ведьмы провозгласили себя единоличными хозяйками Кошмариуса и настояли на том, чтобы все городские чиновники во все времена соблюдали порядок, который они сами и будут определять. Учитывая разницу в колдовской силе, новые порядки принимались бедолагами-чиновниками почти безропотно, но если было нужно, то ведьмы могли прибегнуть и к шантажу, который в их исполнении всегда был действенен. Вероятно, многие необъяснимые странности, которые наблюдаются и по сей день в работе прозекторов, жандармов и прочих чиновников, связаны именно с этими особенностями ведения административных дел в Кошмариусе.

Ведьмы ковена Солонасис при всём своём влиянии предпочитали находиться в тени. Во-первых, это создавало некий флёр таинственности, столь обожаемый ими, а во-вторых, так было намного удобнее чинить свои ведьмовские проделки. Во все времена эти хитрые бестии умели обставить всё, к чему имели отношение, так, что никому – кроме немногочисленных посвящённых – и в голову не приходило думать о том, что какая-либо беда или необычайное явление, внезапно случившиеся в Кошмариусе, имеют прямое отношение к ним. Но никто не сомневался при этом, что именно «благородные» ведьмы справлялись с напастью, потрясшей и без того неспокойных кошмаритян, и спасали город. В древние времена подобных потрясений в Кошмариусе происходило довольно много, но с течением лет и веков их количество уменьшалось в пользу качества. Иными словами, внезапных напастей становилось всё меньше, но их масштаб возрастал.

Затем ведьмы во всех смыслах начали осваивать новые горизонты, пока около трёхсот лет назад и вовсе не посчитали, что город слишком разросся, да и они всё больше стали выходить из тени, что было совершенно неприемлемо. Потому они решили покинуть Кошмариус, оставив в городе только свою знаменитую лавку и одну самую молодую в роду наследницу. Юной ведьме надлежало вести все дела от имени ковена до исполнения семнадцати лет, а после держать отчёт перед родственницами.

Эта традиция быстро закрепилась и существует по сей день. Ведьмы очень любят придумывать всякие традиции и ритуалы как для себя, так и для других, а потому немудрено, что в Кошмариусе подобного добра навалом.

Вот обо всём этом в общих чертах знал господин Кадаврус. А о чём не знал, мог лишь догадываться. В любом случае он понимал, что ведьмы, в настоящее время скрывающиеся где-то за пределами города, наведываются сюда не просто так. Это значило, что непременно должно что-то произойти.

Господин Кадаврус упустил из виду, что в лавке «Зелья на все случаи жизни и смерти» в настоящее время работает юная ведьма, наследница ковена. Агриппина же, которая покупала у неё зелья и различные ингредиенты для своих кулинарных шедевров, не досаждала прозектору подробностями о том, где и что она берёт, вплоть до упомянутого ранее случая. А между тем рассказать о теперешней хозяйке ведьмовской лавки в знаменитом Доме-мухоморе следует.

Звали девушку Персиция. Это была очень предприимчивая юная ведьма шестнадцати лет от роду, с выразительными тёмно-зелёными глазами и волнистыми волосами цвета молодого мха. Персиция обладала волевым характером и всегда была уверена в своих силах. И, надо сказать, не безосновательно. Многие её начинания в качестве хозяйки семейной лавки были воплощены в жизнь и теперь успешно приносили прибыль, ведь многочисленные идеи юного дарования по усовершенствованию лавки и её ассортимента отличались оригинальностью и всегда шли в ногу со временем.

Многие определяют ведьм как пережиток замшелой старины вместе с графами и баронами, гофрированными воротниками и привычкой решать важные вопросы за обедом с семью сменами блюд. Всему этому, по мнению некоторых кошмаритян, давно уже место на старинных картинах и в энциклопедиях об истории Кошмариуса, но никак не в современном прогрессивном обществе. А между тем такое представление о ведьмах – это глубокое заблуждение, впрочем, старательно внушаемое и веками подпитываемое самим ковеном Солонасис.

Но если говорить о Персиции, то она с самого детства решительно отвергала всё, что может выдать в ней наследницу древнего рода, и внешне всегда старалась соответствовать самым новым стандартам деловой леди, напрочь отказываясь носить хотя бы какие-то традиционные ведьмовские наряды. Это только усугубилось, когда три года назад она стала заправлять всеми делами в Колдуньем доме. Никаких мантий, балахонов и остроконечных туфель она отродясь не надевала. Её наряды – это строгие и элегантные платья бутылочных тонов, жилеты и практичные брючные костюмы, изящные сапожки без малейших признаков исторической вульгарности. Кроме того, она очень любила широкие воротники, за которыми нужен серьёзный и ежедневный уход, что тоже весьма красноречиво говорило о том, что Персиция – не какая-то там ярмарочная гадалка со стеклянным шаром, в котором мутнеет нечто непонятное, что вряд ли предскажет вашу судьбу, но зато наверняка лишит вас пары лишних серебряных монет. Нет, одного лишь взгляда на юную ведьму было достаточно, чтобы понять – перед вами девушка решительная, с деловой хваткой и немалыми амбициями. Как уже говорилось, благодаря ей семейное дело процветало. На первом этаже лавки велась собственно торговля. Персиция продавала всё, чем только могут похвастаться ведьмы, веками постигавшие непростое ремесло ворожбы, а также изучавшие колдовские чары и алхимию: травы, сушёных жаб, ящериц и змей, заговорённые предметы всех мастей и форм, котлы, весы, поварёшки и ритуальные ножи, алхимические схемы и рецепты, и чёрт знает что ещё.

Но особое место в сердце Персиции занимали, конечно же, зелья. Как и гласило название лавки, здесь можно было приобрести абсолютно любые микстуры, отвары, настойки и эликсиры. Некоторые из них могли усыпить навеки, другие воскресить на некоторое время; были также зелья от всевозможных хворей и недугов и, наоборот, те, что эти самые хвори и недуги напускали. Проклинающие и благословляющие, отравляющие и успокаивающие, сводящие с ума и посылающие самые сладкие грёзы, пробуждающие аппетит и устраняющие лишние килограммы, отращивающие конечности и отнимающие слух и зрение. Словом, всякие. Зелья на все случаи жизни и смерти пользовались огромным спросом, поскольку не существует в Кошмариусе никакого правового акта, что запрещал бы их употреблять и применять по собственному усмотрению.

На втором этаже Дома-мухомора была Зельная, где проводились зельепития и дегустации для всех желающих испытать на себе действие того или иного ведьмовского варева. Там часто можно было встретить романтически настроенных юношей и молодых девушек, которым не хватает в жизни огонька, а также призраков, которые любят не только скитаться по тёмным закоулкам, склепам и развалинам, но и проводить время в необычных местах, коим, несомненно, был Колдуний дом.

Однако настоящий ажиотаж у завсегдатаев лавки вызывали специальные мешочные наборы «Ведьма на вашей кухне», разработанные Персицией не так давно. Точно подобранные, а также тщательно вымеренные и взвешенные ингредиенты продавались в очень симпатичных мешочках из хлопчатобумажной ткани с красивой вышивкой и маленькой бумажкой-инструкцией. Они отпускались Персицией не более пяти штук в руки и позволяли каждому желающему почувствовать себя великим зельеваром у себя дома! Ведь всего-то и нужно было, следуя инструкции, высыпать содержимое такого мешочка у себя на кухне в воду (для этого лучше всего подходили удобные латунные котлы, продающиеся здесь же, в лавке, но вполне можно обойтись и суповой кастрюлькой), подогреть, правильно размешать и наслаждаться тем, как зелье бурлит и приобретает характерный для себя необычный цвет.

Само собой, никакого сильнодействующего отвара таким образом сварить не выйдет, а мешочные наборы состояли в основном из слабеньких целительных зелий, что унимают зуд в пятке, хандру или надоевший насморк, но сам процесс зельеварения, который можно было сполна ощутить на собственной кухне, не выходя из дома и не рискуя попасть в какую-нибудь ненужную передрягу, очень подкупал кошмаритян, больших любителей пощекотать нервы, испытать что-нибудь этакое, но желательно при этом без особого вреда здоровью. Персиция уловила самую суть этих захватывающих чувств! Она своими наборами дарила жителям города ощущение того, что они настоящие зельевары!

И всё же, несмотря на этот ошеломительный успех, девушка в последнее время была сама не своя. Виной тому был уже упомянутый визит ведьм из её ковена. Юная ведьма давно привела в порядок все отчётности, сложив книги записей счетов в красивую стопку на трюмо на третьем этаже, где располагались все жилищные удобства, а также рабочий кабинет, и готовилась долго и с удовольствием рассказывать про свою зельную и мешочные наборы, но её сердце было неспокойно. И дело тут не в том, что в старой огромной и давно выцветшей и потрёпанной книге отзывов на первом этаже содержались такие, в которых не было ни одного печатного слова. Совсем наоборот, уважающая себя ведьма именно подобные отзывы считает своей маленькой победой. Нет, причина её тревоги заключалась в другом: в глубине души она понимала, что за три года так и не сделала ничего по-настоящему серьёзного. Портреты её предшественниц висели тут и там по всем стенам лавки, и с каждым новым днём Персиции казалось, что её матушка, бабка и многочисленные тётушки смотрят на неё всё более укоризненно. Каждая из них в своё время устраивала в городе настоящий переполох, который оставался в памяти кошмаритян потом ещё на долгие-долгие годы.

Так, например, несколько веков назад бабушка Кардиуса напустила на Кошмариус блох, разносящих какой-то особый вид чахотки, который не лечился обычными микстурами. Этой чахоткой благополучно перезаражалась половина жителей города, надоедливые блохи были повсюду, и никто не знал, что с ними делать.

Всё непременно обернулось бы катастрофой, если бы сама Кардиуса вовремя не стала продавать по очень скромной цене обычный с виду сироп от кашля на основе чертополоха, который мало того, что излечивал чахотку в считаные дни, так ещё и был хорошим средством от тех самых блох. В зельной на втором этаже на кирпичной стене до сих пор висит сохранившийся с тех времён транспарант с кричащей надписью: «От чахотки и от блох сбережёт чертополох!» Бабушка Кардиуса стала всеобщей любимицей, подняв и без того высокий авторитет ковена Соланасис совсем уже до неприличных пределов.

Подобных историй из прошлого многоуважаемых тётушек и бабушек Персиции было предостаточно. Она очень хотела бы не знать их, чтобы не трепать себе нервы, но, увы, знала очень хорошо. Казалось, что стены старого трёхэтажного Дома-мухомора сами нашёптывают ей эти истории каждую ночь голосами знаменитых ведьм. Всё это было неприятно, ранило её самолюбие и не давало покоя. В такие моменты она обычно пила сильнодействующее снотворное из кладбищенских трав, чтобы забыться во сне. Но поскольку снотворное напрочь лишало возможности думать о чём бы то ни было, а день прибытия ковена неумолимо приближался, Персиция решила развеяться. Именно поэтому как-то вечером в середине весны, когда зимняя промозглость сменяется весенним ветром, который вместе с непреодолимым желанием начать что-то новое, доселе неведомое, разносит по Кошмариусу противные простудные заболевания, – она пошла в свой любимый трактир на другом конце города.

Глава 3. Неожиданности

Персиция любила сладкое. Нельзя сказать, что это обстоятельство является каким-то из ряда вон выходящим для юной особы, но любовь Персиции ко всякого рода тортикам, печенью, кексам и булочкам с вареньем или патокой была так сильна, что больше походила на одержимость. Юная ведьма поглощала сладкое в неимоверных количествах, поскольку находила в нём некую отдушину, которая так необходима для такой занятой девушки, каковой она была. Трудовые будни были бы и вполовину не так хороши, если бы Персиция была лишена возможности есть булочки и пирожные.

Это пристрастие вынуждало юную ведьму скрупулёзно изучать всевозможные булочные, пекарни и кондитерские лавки Кошмариуса, и потому с уверенностью можно сказать, что никто во всём городе не знал лучше неё, где и когда можно купить самые вкусные печенья, пироги или конфеты. В Кошмариусе полно гастрономических заведений самого разного толка: от вполне обычных кафе, закусочных и столовых с невысокими ценами и доступной едой разной степени свежести и качества до изысканных ресторанов, где подают самые невообразимые блюда великой Кошмарной кухни.

Однако Персиция точно знала, что лучшие булочки с корицей или, скажем, самые свежие кексы скрываются в наиболее тёмных уголках неприметных улочек и переулков города, словно выжидая именно её, охотника за сладостями, и вовсе не желая доставаться случайным прохожим. Кроме того, иногда вкусные пирожные и свежую выпечку можно было отведать в самых неожиданных местах. Одним из таких мест был всем известный трактир «У старины Джо». И раз уж на душе у неё скребли кошки, а неприятные мысли перекрывали все остальные, Персиция резонно решила, что снова пришло время побаловать себя чем-нибудь вкусненьким, поэтому направилась именно туда.

Трактир «У старины Джо» с виду был ничем не примечательным питейным заведением, коих в Забулдыжном переулке, где он находился, было столько, что не всякий смог бы сосчитать, особенно после того, как посетит за вечер парочку из них. Он располагался в старом здании, стены которого состояли наполовину из осыпающегося от времени кирпича, наполовину – из ссохшегося и поросшего мхом дерева. Грязные и пыльные окна трактира почти не пропускали тусклый свет внутрь, отчего даже днём, когда на небе хозяйничала Младшая сестра, меньшая из двух лун, внутри царил полумрак, разбавляемый зажжёнными свечами, факелами и небольшими лампадками.

За внушительной и видавшей виды массивной барной стойкой полубоком к залу стоял бессменный трактирщик и по совместительству хозяин заведения, сам старина Джо. Он постоянно щурил правый глаз, пристально разглядывая посетителей, особенно тех, кого видел в своём трактире впервые, и неустанно протирал грязной тряпкой столовую утварь, как будто стараясь придать толстому стеклу пивных кружек, изящным бокалам и круглым тарелкам как можно более непримечательный вид, поскольку от этих его протирок вся посуда вне зависимости от новизны становилась совершенно невзрачной и покрытой бесконечными разводами и пятнами.

В трактир, подобно мотылькам, слетающимся к ночному фонарю, со всего города каждый вечер сбредались самые разные кошмаритяне. Чаще всего тут собиралась одна и та же компания завсегдатаев, знакомых между собой и с Джо давным-давно и вместе переживших не одну сотню весёлых ночей под звон бокалов и пряную закуску. Но нередко в трактир захаживали и новенькие, а потому хозяин никогда не переводил своего прищура от зала на первом этаже, где собирались посетители.

«У старины Джо» было местом, где не существовало запретных или неудобных тем для разговоров. Завсегдатаи с одинаковым удовольствием обсуждали как политику и творящиеся в городе дела, так и совершенно неожиданные для подобного контингента вещи, вроде классической поэзии или домашних любимцев. Здесь охотно сплетничали и любили пройтись по самым разным кошмаритянам, о которых в городе по той или иной причине ходила молва, а также не забывали перемывать косточки соседям или своим знакомым.

Ещё немалой популярностью здесь пользовались всякие байки, которые сочиняли и пересказывали чуть ли не каждый вечер. Любимыми темами для таких баек были рассказы о всякой чертовщине и встречах с потусторонним, как, например, страшилки про обитателей Разрушенного замка – формальной столицы всей страны Двулунии, которая при этом располагалась настолько далеко от Кошмариуса, что многие даже и не подозревали, что между этими двумя местами есть какая-то взаимосвязь.

Старина Джо, будучи стреляным воробьём, порою принимал участие в беседах, а его друзья-выпивохи нередко посвящали его в свои самые сокровенные секреты.

В баре подавали самые разные напитки, многие из которых были совершенно невообразимы: то шипели, подобно клубку змей, то весело булькали за спиной трактирщика, заполняя помещение парами самых разных цветов.

Зная особенности трактира «У старины Джо», Персиция, помимо основной своей цели – отведать вишнёвого, щавелевого или сливового пирога со сбитнем, приходила сюда скоротать вечерок за прослушиванием разных слухов и сплетен. Она тоже была одним из завсегдатаев, потому что часто посещала это место с мамой с самого детства. Та открывала будущей наследнице семейного дела не только дорогу в мир вкусной выпечки и согревающего медового напитка, но также кратчайший путь к постижению загадочной души кошмаритян. Ведь за кружкой эля или горячим глёгом, уставшие и нередко злые после долгих часов работы, прихожане трактира с полной уверенностью в том, что с этого момента сказанное ими в этом трактире навсегда останется в его стенах (что случалось, конечно, далеко не всегда), – отбрасывали всё напускное и вываливали друг на друга всё то, чем были забиты их головы и чем тревожились сердца. Тут только успевай запоминать и записывать – что и училась делать Персиция с малых лет. И вот теперь, уже повзрослев, юная ведьма делала это с ещё большим удовольствием и старанием, ведь именно за таким времяпрепровождением она несколько раз додумывалась до чего-нибудь очень любопытного. Подобным образом ведьмы Кошмариуса поступали испокон веков.

Старина Джо хорошо знал и Персицию, и её уважаемую матушку, а потому в его трактире действовало даже негласное правило: последний кусок свежего сладкого пирога всегда откладывался для ведьмы из ковена Солонасис, когда бы та ни пожаловала в его заведение. Если же Персиция не приходила до утра, он съедал его сам или отдавал Аннет, своей молодой официантке, с которой состоял, как говорят, в каком-то дальнем родстве. Говорят также и то, что это правило несколько раз спасало ему жизнь.

В тот день Персиция по своему обыкновению зашла в трактир и заняла любимый столик в глубине зала. Он стоял под старым факелом у каменной стены и был достаточно скрыт от глаз остальных посетителей, но в то же время умудрялся находиться близко к барной стойке, за которой стоял трактирщик.

– Привет, Персиция! – весело поздоровалась с ней официантка Аннет, подкатывая к разместившейся за столиком ведьме на своих странных роликах, похожих на чугунные утюги с приделанными к ним колёсиками. – Тебе как обычно?

Персиция пребывала в некоторой растерянности от заполонивших голову дурных мыслей, а потому лишь вымученно улыбнулась и кивнула, хотя обычно перекидывались с Аннет парой фраз. Официантка не обиделась. Она отличалась весёлым нравом и редкой для кошмаритян жизнерадостностью, а потому никогда не обращала внимания, если кто-то из посетителей хмурился или даже ругался.

Через пару минут, сверкая своими роликами-утюгами и сдувая сиреневые волосы на чёлке, Аннет поставила перед Персицией тарелку с большим куском вишнёвого пирога и бокал коричневато-золотистой жижи – её любимого сбитня, который, впрочем, был очень похож на кисель.

Увидев угощение, ведьма даже вздохнула с облегчением. Есть всё-таки в этом мире что-то незыблемое, что успокаивает расшалившиеся нервишки, подобно двум Лунам на вечно мрачноватом небе, – и трактир «У старины Джо» был из этой категории.

Трактирщик, заметив взгляд Персиции, подмигнул ей, не выпуская очередной кружки из своей смуглой волосатой руки, которая была видна из-под закатанной по локоть рубашки. В этот момент в бар с шумом ввалились охотники – ещё одни постоянные посетители, истории о бравых подвигах которых пользовались у местной публики особым спросом на протяжении многих лет.

Джо, как только те показались в дверном проёме, без промедления налил им по кружке эля: одному, что был высок, худощав и немного спесив, – светлого, а другому, в противоположность первому, толстому, крупному и с виду крайне весёлому, – тёмного. Затем он выждал, пока вновь прибывшие снимут пробу с напитков, и, усмехнувшись, завёл беседу:

– Как нынче охота? Или не сезон?

Услышав это, худощавый господин, которого звали Стэнли Молчаливый, скривился в некоем подобии улыбки и, не проронив ни слова, стал жадно хлебать из пинтовой кружки. Второй же, чьё имя было Меткий Билли, расхохотался и басом ответил:

– Джо, дружище, ты в своём уме?! На небе две Сестры! Какая тут охота? Что же мы, идиоты, высовываться из дома? Старина Джеремия уже, поди, оборотился и сейчас рыщет среди ночи где попало! Мы, конечно, с волками дело имеем, но ведь Джеремия наш приятель! Уж лучше мы у тебя перекантуемся пару вечерков, не возражаешь?

Как и его приятель, он тоже залпом опрокинул добрую половину кружки.

Нужно сказать, что эти охотники проводили в трактире если не каждый вечер, то, по крайней мере, по четыре-пять в неделю, что вызывало некоторые вопросы и подозрения относительно их основной деятельности. Ведь охотиться им, по их же словам, приходилось в Тёмном лесу, что находится в добрых десяти милях от Кошмариуса. Тут-то и возникает резонный вопрос: когда же они успевали это делать, если по вечерам постоянно торчали в трактире за выпивкой и игрой в карты, а по утрам спали крепким сном здесь же, в гостевой комнатушке на втором этаже, или в съёмной квартирке где-то неподалёку, в Забулдыжном переулке?

Тёмный лес знаменит своими редкими породами животных и многочисленными чудовищами, и, по словам охотников, им доводилось встречаться с большинством из них. Их россказни были полны красок и уморительных подробностей, вот только никак не были похожи на правду, что, впрочем, не мешало их популярности.

Стэнли Молчаливый, отличающийся умением говорить редко, но метко, допив эль, сказал:

– Ей-богу, славный малый этот Джеремия, жалко только, что оборотень!

– Точно! – согласился Джо. – Уж как он недавно здесь сокрушался! Вы бы видели! Вот только на днях заходил – рассказывал, как допекли его эти несносные сорванцы в последнее время.

Услышав про детишек, что находятся у их приятеля на попечении, Меткий Билли шумно зашмыгал носом, демонстрируя, что они внушают даже ему, смельчаку и бравому стрелку, ужас и трепет, как какое-то лесное чудище.

– Ага! – пророкотал он. – Помню, как он говорил, будто они носятся за ним с палками по всему Погосту, когда он звереет! Чтоб их черти взяли! Ха-ха!

Джо согласно кивнул и повторно наполнил приятелям кружки, а Меткий Билли продолжил:

– Чумные они у него всё-таки! Я б с такими долго не протянул! Но Джеремия есть Джеремия! Сам не в себе, а сердце, ишь ты! Доброе!

И он, словно поднимая тост за своего хорошего друга, снова жадно начал пить, отчего его неровная щетина стала покрываться пушистой пеной.

– Верно! – сказал трактирщик, переставая даже щуриться на зал от переполнявших его чувств. – Сам один как перст! А за сиротками присматривает! Заботится, как может! Что за добрая душа!

– Да, хороший он мужик, – вновь вставил своё слово Стэнли. – Жаль только, со зверем своим никак не совладает. Бедолага!

Персиция с интересом слушала этот разговор. Она хорошо знала Джеремию, даже, можно сказать, симпатизировала ему. Этот горемыка-оборотень был разнорабочим. Каким-то постоянным ремеслом он не занимался в силу своих особенностей. Ни одна контора в городе не была готова держать у себя в сотрудниках оборотня, а потому Джеремии приходилось перебиваться разовыми подработками. Время от времени он помогал и ей с разгрузкой и погрузкой товаров в её лавке или чинил прохудившиеся котлы и подгнившие деревянные стены.

Особой интеллигентностью Джеремия не отличался, назвать эрудированным его также при всём желании нельзя, но чего у него было не отнять, так это действительно доброго сердца. Это был порядочный кошмаритян, каких не так много, со своими странностями, которые неизбежно происходили раз в месяц, когда на небе встречались обе луны. Тогда вместо дядюшки Джеремии, как называли его не только детишки-сироты, но и все знакомые, на свет выходило жутко воющее, лохматое чудище, отдалённо напоминающее волка. Эти самые детишки, сорванцы и любители самых страшных историй и пугающих проказ, просто обожали такое время. Дядюшка становился их жертвой, и они часто гоняли его по всему городу, Великому Погосту и чёрт знает где ещё. Остальные кошмаритяне, подобно охотникам, старались во время Ночи двух лун не высовывать носа из дома – в Кошмариусе и помимо оборотня хватает ночных ужасов!

– Сколько ты его уже знаешь, Джо? – спросил Билли.

Трактирщик чуть нахмурился, прикидывая:

– Да без малого скоро пятнадцать лет будет, как он в мой трактир захаживает! Можно сказать, постоялец! Как и вы, двое бездельников!

Все трое рассмеялись. Билли раскатисто хохотал басом, широко разинув рот, его закадычный приятель Стэнли хихикал с закрытым ртом, зато подрагивая всем телом, словно его била лихорадка, а Джо покрякивал, издавая странные смешки: «Кхя-кхя-кхя».

В этот момент со второго этажа по скрипучей деревянной лестнице к бару скатилась чья-то голова. Народонаселение Кошмариуса столь разношёрстно, что какими-нибудь привидениями, вампирами и ведьмами удивить кого-либо сложно, так же как ожившими скелетами или каменными изваяниями, и всё же самостоятельные головы или другие части тела встречаются не так часто.

Внезапно появившаяся голова из трактира звалась Смитти. Голова была мужской и умела не только разговаривать, но и даже вполне сносно петь. Смитти был вдохновителем целого уличного ансамбля, известного всему городу как «Три с половиной музыканта». Название очень удачно передавало количество участников этого коллектива. Посудите сами: в нём было три вполне нормальных человека и голова, которая не может считаться целым человеком, но ведь добрая половина всего человеческого содержится именно в голове!

Уже некоторое время Смитти находился в очередном творческом отпуске, поэтому снимал комнату в трактире. Голова поприветствовала охотников и поздоровалась с Джо, а затем весело и целенаправленно покатилась к барной стойке. Меткий Билли помог приятелю занять удобное положение – водрузил Смитти на барную стойку, и тот тут же заказал игристого. В отличие от охотников, Смитти не пил эля, предпочитая вино и шампанское. Он был весьма утончённой творческой натурой, которые, как известно, любят пускаться во все тяжкие, не особо думая о последствиях. Кто знает, может быть, именно в этом причина отсутствия у него всего остального тела? Каким образом голова без рук пила и куда девалось выпитое, остаётся загадкой, и тем не менее, выпив в три глотка налитый бокал, Смитти тут же начал забавно икать, отчего чуть-чуть даже подпрыгивал. Зная эту его особенность, Джо положил на край стойки какой-то тяжеленный гроссбух, содержание которого никому не известно.

Раз уж всё внимание находящихся у бара переключилось на него, вдохновитель уличных музыкантов решил рассказать свою байку:

– Господа, а вы слыхали, ик… как хорошо вам всем известная Прозерпина, ик… Уэйн устроила недавно скандал? Да не где-нибудь, а, ик… на Подпольной!

Персиция, услышав это, прыснула. Лавка «Зелья на все случаи жизни и смерти» располагалась в самом центре торговой улицы, и потому от ведьмы не ускользало ничего из того, что происходило вокруг. Тем более если разгорался какой-то весёлый переполох, как в данном случае. Да ещё Смитти этот так потешно икал, открывая свой рот.

– Иди ты! – изумился Меткий Билли. – Эта старая карга и дотуда дошла?

Его удивление было понятно. Упомянутая Прозерпина Уэйн была матушкой весьма уважаемого в городе господина. Большой семьёй чета Уэйнов жила в старом особняке на севере Кошмариуса, и несмотря на то что они были вампирами, глава семейства с женой считались вегетарианцами, выращивали овощи и содержали фермерское хозяйство. Но Прозерпина Уэйн отличалась от молодой пары. Она была консерватором до мозга костей и ненавидела овощи, оставаясь самым настоящим вампиром и действуя наперекор всему семейству. Эта пожилая вампиресса отличалась крайне неуступчивым нравом, любила кровь, которой изрядно попила из своего сына, его жены и их детей, а также у жителей Кошмариуса в прямом и переносном смысле. Она была очень самолюбива и надменна, а потому её редко можно было встретить не то что на Подпольной улице среди подозрительных палаток и не внушающих доверия торговцев, но и вообще где-либо в городе, кроме её любимого ателье и кружка для пасьянсов.

– И что же эта клыкастая старуха учудила? – спросил Стэнли Молчаливый.

– Целое представление! – заверила его Персиция, неожиданно появившись у стойки из тени своего уютного местечка. – Досталось от неё этому мерзкому типу Меняле! Он попытался у неё обменять старые серьги из Разрушенного замка.

– Ну так ясен пень, – удивлённо вскинул кустистые брови Билли. – Он этим и промышляет! Барахло из замка меняет на барахло кошмаритян!

Персиция согласно улыбнулась и подняла свой изящный палец вверх, полностью овладев вниманием выпивох, отчего Смитти, так и не сумевший справиться с подкатившей икотой, даже немного расстроился и недовольно скривил губы, как маленький мальчик или, точнее, как голова маленького мальчика.

– Серьги оказались с изъяном! – сказала Персиция. – Как только Прозерпина их надела, её уши стали вытягиваться! И не сними она их вовремя, смогла бы, чего доброго, улететь на своих длинных ушах!

За этим сообщением последовал громогласный смех – это Билли не сдержал своих эмоций. После третьей пинты он развеселился так, что, не переставая, посмеивался.

– Вот умора! – гоготал он. – Хотел бы я на неё глянуть в таком виде!

Джо и Стэнли тоже зашлись в весёлом смехе, и только Смитти, который хотел бы сам рассказать эту байку, лишь криво улыбался.

Чем закончилась эта история и как досталось Меняле от пожилой вампирессы, было уже никому не важно, поскольку все и без того пребывали в приподнятом настроении.

Персиция поблагодарила Джо за угощение, расплатилась и поспешно покинула трактир, оставшись весьма довольной тем, как эффектно она встряла в чужой разговор и сумела захватить всё внимание слушателей. Настроение её заметно улучшилось. Сладкие пироги всегда действовали на неё благотворно, а тут ещё история про оборотня Джеремию никак не выходила из головы. Ведьма прекрасно знала, что охотники – патологические вруны, этакие фантазёры-переростки, и большинство их историй не происходили на самом деле никогда, но в этот вечер они вместе с Джо обсуждали не просто очередную байку про какое-то лесное чудо-юдо, а вполне реальную ситуацию, о которой знали в Кошмариусе многие.

Именно это сподвигло её на то, чтобы посреди ночи выйти на улицу, несмотря на все увещевания Джо переночевать в трактире, дабы избежать неприятностей. Во-первых, она была бы не прочь своими глазами увидеть обернувшегося в чудовище Джеремию. Вот уж действительно смелая девушка, которая, впрочем, вероятно, просто не вполне отдавала себе отчёт, что встреча сия не сулит ей ничего хорошего.

А во-вторых, она прекрасно знала, что в трактире ей не дадут хорошенько сосредоточиться на своих мыслях и подумать. Это было весьма кстати, когда мысли были неприятными, и совершенно ни к чему, когда в голове витала хорошая идея. Заключалась она в том, что Персиция может раз и навсегда избавить бедолагу Джеремию от его недуга. Для этого достаточно лишь смешать несколько трав, сушеных лап, парочку кислот…

Мысли о том, какие ингредиенты подойдут для нового варева, закружились, весело заскакали и зароились в голове Персиции. Нужно было вернуться в лавку кратчайшим путём, чтобы ничего не упустить. Улицы Кошмариуса по ночам преображаются, и пойди она сейчас той дорогой, которой шла в трактир, точно наткнулась бы на какое-нибудь ненужное препятствие вроде призрачной стены или говорящей горгульи.

В задумчивости юная ведьма брела по городу и не замечала ничего вокруг, пока не услышала чей-то голос, зовущий её из темноты какого-то переулка.

– Персиция… Персиция…

Голос был тихим и казался немного печальным.

– Не до вас сейчас! Сгиньте! – резко бросила в темноту ведьма, решив, что её окликает какой-нибудь беспокойный призрак.

У неё не было никакого желания выслушивать их душераздирающие истории из прошлой жизни, а потому девушка уже была готова продолжать свой путь, ускорив шаг, но тут из переулка вынырнул некто.

– Право, ты так и не научилась хорошим манерам! – укоризненно промолвил неожиданный гражданин всё тем же тихим и спокойным голосом.

На первый взгляд незнакомца и впрямь можно было спутать с призраком: чрезвычайно бледное, чуть ли не прозрачное лицо, тёмные круги под глазами, отчего казалось, что они полностью утопают в бездонных глазницах черепа, а также старомодный костюм. Однако это было не привидение, а вполне плотский кошмаритянин. Более того, хорошо знакомый Персиции. Перед ней стоял давний её приятель Арчибальд Колхицин.

С семи лет они вместе играли и часто проводили время вместе, пока были детьми, поскольку ещё прабабка Персиции водила знакомство с кем-то из родни Арчибальда. Фамилия Колхициных была одной из знаменитых в Кошмариусе с давних времён. Кроме того, многие выходцы из этой семьи были уважаемыми врачами, а ведьмы очень любят дружить с нужными и влиятельными людьми. Мать Персиции хорошо была знакома с отцом Арчибальда, а с его матерью и вовсе водила взаимовыгодную дружбу, поэтому часто гостила со своей дочерью в их доме.

Персицию и Арчибальда не интересовали все эти взрослые дела, поэтому они занимались тем, что положено детям кошмаритян – изучали старые ведьмовские книги из лавки «Зелья на все случаи жизни и смерти», а также книги по медицине, которые были богато представлены в библиотеке отца Арчибальда, уважаемого хирурга в Кровопускательном госпитале. Они отрезали хвосты ящерицам, собирали травы на кладбищах и пустырях, выращивали мандрагору, пускали кровь под присмотром какой-то тётушки Арчи (так звала своего друга Персиция) и ловили пиявок на Поганых болотах.

Арчибальд был старше Персиции, а кроме того, отличался спокойным нравом и получил от родителей прекрасное воспитание. В их детских забавах он всегда был на стороне здравого смысла, в то время как Персицию временами сильно заносило. Именно это его качество, порой очень сильно раздражающее ведьмочку, нередко спасало их обоих от крупных неприятностей, которые сулили сумасбродные идеи Персиции.

Повзрослев, Арчи пошёл по стопам отца и стал аспирантом в госпитале. Персиция же с детства уговаривала его перенять у неё и её матери ведьмовские премудрости и работать с ней бок о бок, но каждый раз получала отказ. В итоге она сильно расстроилась и даже затаила на своего друга обиду, напрочь позабыв о том, что сама-то поступила точно так же, когда стала потомственной ведьмой, а не, скажем, медсестрой в том же Кровопускательном госпитале.

– А ведь мог бы быть алхимиком! – не унималась Персиция, злясь на выбор своего друга детства.

Но Арчибальд был непреклонен. Судьба развела их на некоторое время по разные стороны Кошмариуса. И вот спустя несколько лет, в течение которых они ни разу не пересекались и не обменялись даже короткими письмами, не говоря уже о ведении полноценной дружеской переписки, двое старых друзей вновь встретились среди ночи на самой скучной улице города, носящей название Переулок уныния. Здесь никогда ничего не происходило, всегда было тихо и неимоверно тоскливо.

Девушка, поняв, кто перед ней стоит, тут же прекратила сердиться на померещившихся ей призраков и мгновенно вынырнула из своих мыслей.

– Арчи! – воскликнула она. – Вот это встреча!

– Давно не виделись! – вежливо улыбнулся в ответ молодой человек.

– С этим не поспоришь! – Персиция немного смутилась. Ведь им двоим было понятно, что эта её глупая обида во многом и стала причиной, по которой некогда закадычные друзья перестали общаться.

– Позволю себе заметить, – кашлянув в кулак, чтобы подавить смешок, сказал Арчибальд, – ты потрясающе выглядишь: волосы распущены, штанина задрана, шнурок на левом ботинке развязан. Как ты ещё не споткнулась?

Персиция, выпучив глаза, внимательно осмотрела себя: и точно, всё было в точности, как и описал Арчибальд. Она глупо захихикала, чуть рассмеялся и её друг.

– Готов биться об заклад, в обычное время ты не позволяешь себе такого!

– Да ну тебя! – воскликнула ведьма. – Вечно ты со своими придирками! Франт с ридикюлем!

И вот они снова вместе зашагали по едва освещённым улицам, как будто и не было этих нескольких лет, проведённых в молчании, как будто снова вернулись те старые добрые времена.

Детьми они были примерно одного роста – гибкая и активная Персиция и худощавый и болезненный на вид Арчибальд. Впервые они познакомились на похоронах одной из его тётушек, коих у Арчи было не счесть, как и дядюшек. Вряд ли он сам знал, как зовут хотя бы половину из них.

Тогда Персиции было пять лет, и она, рыская по дому, словно вороватая кошка, раньше положенного времени умудрилась отыскать на кухне поминальный пирог – и тут же с ног до головы перемазалась в жидком красном сиропе, снимая с него первую пробу. Её бы, несомненно, поймали, и строгая бабушка Хоксимия оттаскала бы её за уши, если бы прежде на месте преступления девочку не обнаружил случайно прохаживающийся неподалёку Арчи. Он сразу смекнул, чем грозит её выходка, и поэтому утащил её в сад, где вместе с ней весь перемазался в грязи. Дети весело резвились в глубокой и вонючей луже, когда их обнаружили взрослые. А спустя ещё какое-то время обнаружился и потерявший всё своё великолепие пирог. Алиби у ребятишек было невесть какое, но всё же никто не посмел обвинить их в том, что в конечном счёте поминальный пирог гостям пришлось пропустить. Персиции тогда не влетело, и с того времени они с Арчи стали неразлейвода.

Теперь же Арчибальд был на две головы выше подруги, но оставался всё так же худощав. Таким же был и его отец, отчего Персиция даже придумала теорию, согласно которой болезненный вид и призрачная бледность – отличительная черта любого врача из Кровопускательного госпиталя, которая, подобно ветрянке, передаётся всем, кто приступает к работе в этом мрачноватом заведении.

– Надо полагать, ты сейчас над чем-то работаешь? – задал вопрос Арчибальд, переложив свой потёртый чёрный медицинский ридикюль в другую руку. От этого внутри него что-то подозрительно всхлипнуло и звякнуло.

– Ты прав! – ответила Персиция, всё ещё разглаживая помявшуюся брючину. – Скоро приедут тётушки, мама и бабушка. А у меня пока нет ничего стоящего, что я могла бы показать им. И вот сегодня вечером неожиданно появилась идея, как помочь одному бедолаге!

Услышав это, Арчибальд снова чуть кашлянул, выражая крайнюю заинтересованность, перемежавшуюся с озабоченностью этими её словами.

Персиция смерила его прищуренным взглядом и надула губки.

– Не начинай! – предупредила она строго. – Даю слово, что намерения мои исключительно благие!

Арчибальд хорошо знал свою подругу. Ему были известны её бойкий нрав и увлекающаяся натура, а потому, когда он слышал, что Персиция хочет кому-то помочь, то понимал, что вскоре приключится беда. Но молодой человек был сдержан и учтив, а потому не стал ничего говорить, как и попросила его подруга, хотя ему было бы крайне любопытно узнать, кто же этот «счастливчик», которому юная ведьма решила протянуть руку помощи.

Несмотря на интеллигентные подшучивания от своего старого приятеля, на душе у Персиции совсем прояснилось. Теперь её захлестнули воспоминания. Сколько раз они вот так ходили с Арчи и обсуждали её гениальные идеи, строили планы по открытию новых, не известных ни науке, ни алхимикам препаратов, смеялись над какой-нибудь ерундой?

Арчи был самым близким её другом. Он всегда приходил на выручку, и сейчас, когда она стояла, как ей грезилось, на пороге нового открытия, ей бы не помешала его помощь. Но как бы Персиции ни хотелось попросить друга поучаствовать в новом эксперименте, сделать она этого не могла. Происходящее было вызовом всем её ведьмовским умениям, и этот вызов она должна была принять в одиночку, а иначе какая она ведьма и надежда ковена?

Поэтому девушка решила увести разговор в другое русло:

– Знаешь, недавно я нашла в чулане банку с глазом размером с твою голову. Хочешь взглянуть? – спросила она Арчибальда.

– И ты ещё спрашиваешь! – обрадовался тот.

Когда речь заходила о всяких странных частях тела, которые к тому же могли принадлежать неким таинственным существам, Арчибальда охватывал дикий азарт, каковой бывает у каждого первооткрывателя, нашедшего что-то, доселе неведомое. Он был без ума от всяких уродцев, чудовищ и химер, а потому предвкушал встречу с этим огромным глазом.

– Я пришлю тебе его по почте завтра же! – смеясь над его мальчишеской реакцией, пообещала Персиция.

Так, болтая о том о сём, они дошли до привычной развилки на Вшиво-блошином бульваре. Арчибальд повернул направо, а Персиция налево. Она помахала другу на прощание, а он в ответ вежливо поклонился, как делал всегда, невероятно раздражая этим подругу. На этом приятели разошлись.

Впереди Персицию ждали бессонные ночи в лаборатории на третьем этаже Дома-мухомора. Идея нового зелья радостно прыгала у неё в голове, готовая к скорому воплощению. В этот момент девушка была уверена в своих силах как никогда. Действительно, всего-то и было нужно – придумать какое-то там антиоборотное зелье! Сущие пустяки!

Подпольная улица почти никогда не спала, и даже по ночам тут время от времени проворачивались сделки и заключались взаимовыгодные соглашения между нечистыми на руку торговцами, но сегодня, в Ночь Двух Сестёр, всюду было тихо. Старая, увитая плющом входная дверь лавки «Зелья на все случаи жизни и смерти» шумно захлопнулась за вошедшей внутрь Персицией, а через пару минут в дальнем окне с решёткой на третьем этаже зажёгся яркий оранжевый огонёк.

Глава 4. Эксперимент

Утро выдалось пасмурным и хмурым, какие бывают в Кошмариусе чаще, чем листопады в середине осени. Для этого города, в принципе, такие чудесные погодные явления, как серое, затянутое грозовыми тучами небо, дождь и густой туман, являются естественными и почти не прекращаются. О каждом из них можно беседовать часами, и они столь же любимы кошмаритянами, сколь и ненавидимы.

Персиция стояла на заднем дворе, у чёрного входа в лавку, рядом с кучей деревянных ящиков, которые привезли на двух телегах рано утром. С минуты на минуту должен был появиться Джеремия, чтобы помочь ей перетащить их на третий этаж или в подвал, в зависимости от содержимого, и расставить по местам. Да только оборотень-разнорабочий задерживался из-за не желающего никак уходить Непроглядного тумана – самого таинственного тумана из всех существующих, что наводит ужас на многих горожан и давно стал постоянным гостем в большинстве местных страшилок о пропавших без вести.

Персиция, с нетерпением вглядываясь в постепенно просачивающиеся в мутной белёсой пелене очертания домов в конце Подпольной улицы, в сотый раз прокручивала в голове предстоящий разговор с мужчиной. Её план по его спасению из лап мрачного зверя был готов, и она намеревалась во что бы то ни стало заключить сегодня выгодную сделку.

Наконец с западной стороны улицы из-за дома с треугольной крышей, на которой красовалась кривая и разваливающаяся, но очень длинная кирпичная дымоходная труба, вышел изрядно помятый Джеремия. Период двулуния, который известен всем как Ночь Двух Сестёр, на самом деле длится три ночи подряд, и закончился он совсем недавно, а это значит, что бедолага Джеремия ещё не вполне отошёл от последнего превращения и своих бессознательных скитаний по всему Кошмариусу и за его пределами. Чем он старше становился, тем всё больше эти обращения в зверя тяготили его, а последствия длились с каждым разом всё дольше. Вот и сейчас этот бедолага, только недавно вернувшийся в нормальное состояние, выглядел, как потрёпанная в потасовке дворняга: его подёргивало при ходьбе и всё ещё изрядно мутило.

От этой картины у юной ведьмы сжалось сердце, ей было искренне жаль Джеремию, но показывать свои чувства было нельзя, чтобы это не помешало задуманному. Если бы Персиция с каждым, кто являлся её клиентом или хотел им стать, была сентиментальна, дела в лавке далеко бы не продвинулись.

– Доброе утро! – довольно бодро поздоровалась она, стараясь игнорировать вызывающий сострадание внешний вид своего помощника, как только тот, пошатываясь, доковылял до сваленных у лестницы ящиков.

– Выглядите вы так себе, – констатировала она.

Джеремия кивнул то ли в знак приветствия, то ли в знак согласия с ней и невесело усмехнулся.

– Снова мучитесь после Ночи Двух Сестёр? – спросила ведьма тоном аптекаря, который спрашивает у больного инфлюенцией про температуру, чтобы тут же всучить ему какую-нибудь настойку календулы.

– Как обычно, паршиво в это время, – хрипло сказал тот. – Чем могу помочь?

Персиция отнюдь не была жестокосердной, и если бы не необходимость убедить Джеремию принять необычное для него предложение, она бы не стала так измываться над ним, не отошедшим ещё после нелёгких ночей.

– Вот эти ящики нужно отнести в подвал, а вот эти – на третий этаж в лабораторию, – без лишних промедлений объяснила девушка, указывая на разные ящики, а потом добавила: – Ах да, у меня ещё полка на стеллаже отвалилась в одном месте.

Вздохнув, Джеремия кивнул, а потом, крякнув, взвалил сразу несколько ящиков на плечи и поплёлся с ними внутрь лавки. За ним зашла и Персиция, улыбаясь своей самой хитрой улыбкой.

* * *

– Может быть, кофе? – предложила девушка вспотевшему и осунувшемуся дядюшке Джеремии, когда работа была закончена. – Я только что сварила!

– Благодарствую! – ответил он сипло.

Персиция принесла в подсобку серебряный поднос с изящным кофейником, двумя чашками с узором в виде чёрных тюльпанов и коробку с кунжутным печеньем. На всякий случай она также захватила ещё три бутерброда с куриным мясом и большой стакан с водой. Его-то Джеремия первым делом и опустошил в один огромный глоток.

Персиция внимательно смотрела на то, как измученный оборотень уминает бутерброды, словно маленькие канапе, а за ними и кунжутное печенье по несколько штук за раз. Лишь после того как Джеремия с жадностью уничтожил всё съестное на подносе, он наконец приступил к кофе и только теперь вспомнил о хотя бы каких-то правилах этикета, а потому стал отпивать из красивой чашки изрядно поостывший напиток маленькими глоточками. Видя, что её гость немного пришёл в себя, Персиция начала действовать:

– Простите, я, возможно, лезу не в своё дело, но мне всегда было интересно – не устали ли вы от такой жизни? – завела она разговор, который так много репетировала в последние дни. – Ведь каждый месяц вам приходится сталкиваться со множеством эм… скажем так, неприятностей, связанных вы сами знаете с чем.

Говоря это, юная ведьма пристально смотрела на оборотня и внимательно подмечала все малейшие изменения в его поведении. Следовало быть осторожной, ведь здесь нужны были одновременно и напор, и некоторая деликатность.

Джеремия не удивился. С ведьмой он был знаком давно, а все его знакомые знали про его особенности и периодически спрашивали о них всякое.

– Мы, волколаки, веками так живём, – пожал он плечами. – Ничего с этим не поделаешь! Природа у нас такая, чтоб её!

Даже из этих слов было ясно, что этой своей природой дядюшка Джеремия доволен отнюдь не был и быть оборотнем ему совсем не нравилось. Нечто такое и хотела услышать от него Персиция.

– Но неужели вам никогда не хотелось что-то изменить? – подняла она вопросительно брови.

Этот вопрос немного смутил собеседника.

– Хотелось бы подзаборной псине не гонять кошку? Или голодному волку никогда не есть мясо? Я такой с тех пор, как себя помню! Как тут поменяешься? – горько усмехнулся Джеремия, выдав весьма философский ответ.

– Ну а если бы я спросила, не хотели бы вы всё это прекратить и принять участие в одном небольшом эксперименте, который поможет вам победить так называемого зверя внутри себя?

Джеремия замолчал и с грустью посмотрел на Персицию. Та не отводила от него своих зелёных глаз.

– Вы, наверное, шутите, барышня, – спустя некоторое время хмуро сказал Джеремия.

– Отнюдь! – воскликнула юная ведьма, ничуть не смутившись. – Я намерена дать вам то, что никто, подчёркиваю – никто! – больше в этом городе не способен предложить!

Джеремия с шумом отхлебнул остатки остывшего кофе, снова забыв про всякие манеры, и поставил чашку на серебряный поднос.

– Что ещё за эксперимент? – спросил он недоверчиво, утирая рукавом своей старой, заляпанной невесть чем сорочки рот.

– По созданию антиоборотного зелья! Оно избавит вас от необходимости терять свое самосознание, превращаться в волка, или в кого вы там превращаетесь, и зажить спокойной жизнью! – улыбнувшись, ответила хозяйка лавки.

Эти слова были для дядюшки Джеремии как гром среди ясного неба, которое в Кошмариусе бывает всего несколько раз в году. Что и говорить, звучало очень заманчиво, ведь несчастный оборотень очень устал от своей доли. Дядюшка Джеремия не помнил, что с ним происходило, когда он терял человечность и бегал зверем, распугивая горожан и наводя ужас на местных кошек.

После буйных ночей он редко просыпался в своей старенькой кровати. Чаще он встречал утро в самых неожиданных местах: на могилах Великого Погоста, в подворотнях среди мусора и старого тряпья, в мрачных подвалах, пропахших сыростью и плесенью. А однажды он даже очнулся в какой-то старой бочке, в которой раньше хранили квашеную капусту, и потом ещё долго не мог избавиться от едкого запаха. Жизнь у волколаков и прочих оборотней не сахар, и, конечно, мало кто из них был ею доволен.

– И что же, я не буду больше шастать по ночам? – неуверенно уточнил у Персиции дядюшка Джеремия.

– Не будете, – подтвердила она и ещё шире улыбнулась – беседа шла в нужном русле.

– И буду помнить, чего делал? – продолжал расспросы её гость.

– Непременно!

От таких перспектив начинала кружиться голова. А ещё дядюшка Джеремия вдруг зловеще захмыкал.

– Наконец-то эти сорванцы у меня попляшут! – торжествующе сказал он, сжав кулак и вспомнив про Стэв, Снибба и Свальга, своих подопечных детишек-сирот. – Сейчас я даже представить себе боюсь, что эти бестии вытворяют, когда наступает Ночь Двух Сестёр.

– О, я уверена, что они прекрасно проводят время! – усмехнулась Персиция, прекрасно помня разговоры охотников из трактира.

Детишки, за которыми присматривал дядюшка Джеремия, были всем известные шалопаи и сорвиголовы. Их кошмарные проказы и весьма странные шалости, которыми они занимались постоянно, могли посоперничать с самыми жуткими городскими легендами. Троица неоднократно наведывалась на Подпольную улицу, чтобы обменять свои находки, стащить что-нибудь или просто поглазеть. В лавку к Персиции они тоже заглядывали. Однажды юной ведьме даже пришлось наслать на них лёгкую порчу за то, что они разворошили ящик с ядовитыми жабами, но об этом Джеремии знать было не обязательно.

– И вы мне обещаете, что это ваше зелье сработает? – всё ещё недоверчиво спросил он у ведьмы.

– Ну, как я и сказала, придётся немного поэкспериментировать, – немного уклончиво ответила Персиция, но, видя вновь зарождающееся сомнение в глазах мужчины, поспешно добавила: – Однако смею вас заверить, что для ведьмы из клана Солонасис нет ничего невозможного!

Эти последние её слова, а также настойчивость Персиции и плохое самочувствие Джеремии в конце концов убедили оборотня. Будем честны, сыграло роль и то, что к кофе была примешана настойка из парочки трав, что делают собеседника чуть сговорчивее, чем он обычно бывает.

Добившись своего, Персиция ликовала, и вскоре на ведьмовской кухне закипели котлы и забулькали разные отвары, которые отныне предстояло поочерёдно испробовать согласившемуся на её авантюру дядюшке Джеремии.

* * *

В течение следующей пары месяцев Персиция пробовала разные сочетания ингредиентов с самыми различными свойствами. В ход шли всевозможные травы, сухие и свежие, съедобные и несъедобные грибы, мхи, лишайники и болотная тина, ягоды и коренья, а также бесчисленное множество специальных ведьмовских порошков и эссенций. Персиция достала из закромов самые ценные припасы, такие как дефицитные змеиные лапки и крайне редко встречающуюся в природе траву под названием кошачья совесть.

Сначала ей казалось, что состав снадобья ей понятен, но как только первое зелье вспенилось, забурлило в котле и изверглось наружу, стало ясно, что над рецептом ещё работать и работать, поскольку её варево не только прожгло любимый столик бабушки Хоксимии, но и проделало огромную дырку в котле. Пить такое варево было равносильно самоубийству, поэтому Персиция начала работу над ошибками.

Джеремия стал принимать пробные дозы зелья лишь спустя две недели после начала эксперимента, но первая дегустация ничего не дала. Ведьмино варево было похоже на стоячую несвежую воду, какую часто можно увидеть в старых лужах или в Кривом фонтане, и, конечно, на вкус оказалось прегадким. А порции при этом были немалые – в день по три кружки.

Затем, когда Персиция стала добавлять свои секретные порошочки и ингредиенты, процесс наконец сдвинулся с мёртвой точки и принёс дядюшке Джеремии такие замечательные симптомы, как ночные мигрени и апатию. А когда в ход пошла всякая мерзость вроде вонючей тины и перемолотых костей чумных крыс, подопытный стал проводить в уборной чуть ли не половину дня, а остальную половину его мутило так, словно он отравился тухлой рыбой. Зато в следующую Ночь Двух Сестёр оборотень вёл себя намного тише и спокойнее обычного, поскольку, даже перевоплотившись, продолжал испытывать те же неприятные ощущения.

Наконец, в середине весны они, казалось, подобрались к заветной цели. После последнего обращения Джеремия уверял, что может вспомнить места, в которых побывал в шкуре зверя, а ещё в его голове откуда-то возник странный образ, которого раньше никогда там не было, – два бездонных фиолетовых глаза, что с грустью смотрят на него. Вот только кому эти глаза могли принадлежать, он понятия не имел, равно как и не мог быть вполне уверен в том, что хозяин этих глаз всё ещё жив после встречи с ним.

* * *

До приезда ковена оставалось всего два месяца. В лавке кипела жизнь: протирались пыльные витрины, сортировались травы, булькали котлы. Персиция, несмотря на то что с головой ушла в антиоборотное зелье, продолжала принимать посетителей, вести торговлю и даже делать свои мешочные наборы, а потому дела шли хорошо – кошмаритяне продолжали посещать Колдуний дом, а звонкие серебряные монетки горстями падали в деревянные сундуки. Но юная ведьма снова ходила чернее тучи. Её главный эксперимент всё ещё не был завершён, дядюшка Джеремия стал сомневаться в успехе всего этого предприятия и вообще очень устал пить всякую отраву, а ей самой по-прежнему не хватало эффектной истории, которую она могла бы рассказать всей своей родне.

– Что же тебе ещё надо? – сокрушалась она, стоя перед чёрным котлом вся в мыле и беспрестанно мешая пахучее мутно-зелёное нечто. – Когда же ты уже подействуешь?

Кажется, что она перепробовала уже все возможные сочетания, перелопатила все имеющиеся у неё книги по оборотным зельям, но справиться с волчьей натурой своего подопечного так и не смогла.

От волнения и досады Персиция бросила медную ложку для перемешивания и, как маленькая девочка, начала покусывать большой палец. От её былой убеждённости в скором успехе не осталось и следа. Гениальная идея трещала по швам, а в дверях снова стоял дядюшка Джеремия. Он продолжал помогать ей с делами в лавке, а заодно всё с большей неохотой пить её зелье.

– Завтра будет первая ночь, – устало сказала Персиция, наполняя большим латунным половником и протягивая ему несколько пузырьков, на три порции каждый. – В этот раз я не просто поменяла пропорции, а придумала новый состав основных ингредиентов.

Казалось, что девушка разговаривает сама с собой. Она монотонно бубнила и делала всё машинально. Дядюшка Джеремия с шумом потянул воздух. Он изначально был настроен скептически, а благодаря Персиции последние месяцы выдались у него не из приятных.

– И что на этот раз за бурда вышла? – хмыкнул Джеремия, решив немного разрядить обстановку, и стал с нескрываемым омерзением рассматривать, как в стеклянном сосуде на поверхности зелья вздуваются пузыри, словно внутри густой зелёной жижи кто-то затаился.

– Выглядит, как всегда, аппетитно, – резюмировал он невесело.

Персиция была не в состоянии отвечать что-либо на его вымученные шутки – она смертельно устала.

– Примите завтра с утра после еды, – мрачно сказала она бесцветным голосом и, развернувшись на каблуках, прошла к двери в лабораторию.

– Ага, – почесал в затылке дядюшка Джеремия. – И потом ещё три дня ничего в кишки не полезет…

Рывком открывая железную дверь, ведьмочка бросила на прощание:

– Берегите себя! Увидимся через пару дней. Тогда и расскажете, что полезло, а что нет.

Джеремия нервно усмехнулся и направился к выходу, прихватив свой плащ. Персиция же, запершись в лаборатории, снова подошла к чёрному котлу, в котором побулькивало зелье. Точно такие же пузыри, как и в стеклянных бутыльках, которые она выдала Джеремии, только в два раза больше, то и дело возникали на поверхности. Они раздувались и весело лопались, отчего всё вокруг было заляпано зелёной пеной. Казалось, что зелье разговаривает с Персицией и даже что-то напевает. Это внезапное изменение в поведении ведьмовского отвара показалось ей хорошим знаком, и девушка даже слегка улыбнулась, вспомнив строки из какого-то детского стихотворения-страшилки:

Глава 5. Ночь Двух Сестёр

На следующий день после скудного завтрака, состоящего из пары поджаренных сосисок, чёрствого хлеба и дешёвого порошкового кофе, Джеремия по привычке выпил причитающуюся кружку зелья. За свою нелёгкую жизнь, полную мытарства и скитаний, какой только гадости ему не доводилось пробовать, но антиоборотное зелье Персиции смогло затмить даже наиотвратительнейший вкус особо вонючих рыбных консервов, которые и открывать-то было страшно из-за острого запаха тухлятины, – ему доводилось пробовать её как-то вместе с грузчиками в городских доках. Вкус у зелья был, как у протухшей половой тряпки, которой, даром что она полностью поросла плесенью, упорно продолжали убирать самые грязные общественные туалеты.

– О, дядя Дже! Ну и видок у тебя опять! Как у всплывшего утопленника, забери меня могила! – воскликнул Свальг, один из неразлучной троицы ребятишек, круглый мальчик невысокого роста с огромным ртом и неровным рядом остреньких зубов.

Когда он скалился в своей широченной улыбке, которой очень гордился, могло показаться, что вам улыбается какое-то ожившее чудовище, одно из тех, что в виде скульптур и изваяний встречаются по всему Кошмариусу.

– Точно! – подхватил Снибб – второй мальчуган, высокий и худой, с неимоверно большими ушами, которыми он мог, наверное, при желании даже помахать, и чёрными, как антрацит, волосами. – Тебя хоть сейчас хорони, сожри меня горгулья!

Единственная в троице девочка Стэв ничего не сказала и лишь хитро улыбнулась. Задрав свой непомерно длинный нос, она нарочито заботливо налила своему дяде ещё чашку коричневатой бурды, которую лишь с определёнными оговорками можно было назвать кофейным напитком. Тем не менее и дядюшка Джеремия, и все детишки очень любили его и с удовольствием пили на завтрак и после обеда. Бодрил он получше самых изысканных сортов настоящего кофе, о которых в этом скромном захолустном домишке и слыхом никто не слыхивал.

Расправившись с нехитрым завтраком, Джеремия строго обвёл взглядом троицу.

– Сегодня начинается Ночь Двух Сестёр, а это значит? – Дядюшка сделал паузу, давая возможность своим подопечным самим закончить мысль.

Детишки сидели на разномастных самодельных стульях и табуретах с самыми добродушными выражениями лиц, на которые были вообще способны.

– Это значит, дядюшка, – подхватила елейным голосом Стэв на правах самой старшей из детишек, – что мы сидим здесь тише воды и ниже травы и ждём твоего возвращения!

Джеремия удовлетворённо кивнул.

– Да, правила не меняются! Узнаю, что вы снова набедокурили, – потряс он перед ними своим внушительным волосатым кулаком, – спущу в подвал и запру на неделю!

Детишки как по команде сделали вид, что ужасно боятся такого сурового наказания, хотя на самом деле они и сами с удовольствием проводили время в подвале своего ветхого домика, поочерёдно запираясь в нём в полной темноте. Там ввиду полного отсутствия света и полного кавардака с недавних пор завелась какая-то мелкая нечисть вроде домового или боггарта, и ребята сделали его своей новой игрушкой. Дядюшка Джеремия этого не знал, как и не знал много другого из того, что вытворяют эти бесенята.

Он снова постарался сделать суровое выражение лица, но из-за не очень хорошего самочувствия у него вышла болезненная гримаса.

– Всё будет нормально! Ты всегда можешь на нас положиться. Ни о чём не думай и наслаждайся охотой! – радостно улыбаясь, заверили его сорванцы.

Эти их слова совершенно не удовлетворили Джеремию. Когда троица вела себя с ним так, как сегодня, выражая полное послушание и всяческую покорность, стоило быть начеку больше обычного. Но как тут будешь начеку, если с наступлением полных сумерек снова начнётся трансформация? С неспокойным сердцем оборотень покинул свою лачугу, когда на небе лишь немного просветлело и над Кошмариусом взошла вместо Старшей Сестры, хозяйничавшей всю прошлую ночь, Младшая Сестра.

Он старался поспеть во все места, где у него ещё оставались какие-то незавершённые дела: в артель грузчиков, чтобы заранее взять заказы на следующий месяц; в пару мастерских, где ему обещали заплатить за починку мебели; к часовщику, жившему недалеко от Кривофонтанной площади, у которого он хотел оставить свои старые наручные часы с потрескавшимся стеклом. Это была единственная вещь, оставшаяся от родителей. Как и детишки, которых он когда-то приютил, Джеремия являлся сиротой, и лишь старые часы напоминали ему о том, что и у него когда-то были мать с отцом.

Несмотря на то что часы были старыми и совершенно невзрачными, он не простил бы себе их потерю, а потому каждый раз перед Ночью Двух Сестёр отдавал их часовщику, чтобы тот сберёг их и немного привёл в порядок: подкрутил и прочистил от песка. Вся жизнь дядюшки Джеремии была похожа на эти часы: каждый месяц она словно заканчивалась с наступлением трёх нелёгких ночей, когда на небе соседствовали обе Луны, а потом начиналась заново.

Завершив свои дневные дела, он напоследок решил заглянуть в трактир к старине Джо, чтобы перед превращением пропустить стаканчик любимого портера. Это не помогало ему избежать ночных ужасов, но немного успокаивало нервы, которые к вечеру у него всегда становились ни к чёрту, – и хотя бы как-то могло подсластить его горькую пилюлю.

– Как твои дела, дружище? – спросил участливо трактирщик, привычно растирая масляные пятна своей тряпкой по чистой стеклянной кружке.

Джеремия вытер пену с рыжеватой щетины и грустными глазами посмотрел на Джо.

– Да сам знаешь как! А через пару часов станет ещё хуже, – ответил он устало.

Трактирщик согласно покачал головой и вздохнул, наливая своему приятелю ещё пива. Тот с благодарностью взял кружку и поведал:

– Вчера вот маленько развеялись, – хмыкнул он, отпив немного тёмного напитка. – Ходили с моими сорванцами на пикник!

– О как! – удивлённо повёл бровями Джо. – Неужто в парк какой-то?

– Если бы! – усмехнувшись, протянул Джеремия. – На Великий Погост!

Услышав это, Джо не удержался от смеха. Это уже больше было похоже на ребятишек Джеремии.

– Ну и что, развеялись? – иронично поинтересовался он, уже примерно представляя, чем эта прогулка закончилась.

– Ещё как! – воскликнул оборотень. – Эти бестии и не думали бутерброды жевать! Они меня в яму закопать хотели, паршивцы этакие!

– В одну из тех, что Могильщики роют? – с видом знатока уточнил трактирщик. Сама по себе забава детишек закапывать дядю в могилу его, кажется, совсем не удивила, ведь они и не такое устраивали.

Джеремия согласно кивнул и продолжил:

– Вот выпороть бы их мокрыми розгами по голым задницам! Но знаешь, старик, когда я увидал, как они радуются тому, что снова провели меня, как будто ком в горле встал! Не смог их даже выругать! Язык проглотил, и всё тут!

– Это всё потому, что ты добряк, каких мало, – заключил Джо наставительно. – Цацкаешься с ними, а ведь они из тебя верёвки вьют!

– Да знаю я! – отмахнулся Джеремия.

Он допил пиво, и трактирщик наполнил ему последнюю на сегодня, третью кружку.

– Ну и как там Погост поживает? – спросил он.

– Вполне обычно, – развёл руками Джеремия. – Весь в сорняках, кочках и вырытых могилах. Но кое-что интересное всё-таки было!

Он чуть наклонился к уху Джо и понизил голос, чтобы его слова не услышал кто-то посторонний, хотя в трактире пока было не так много посетителей.

– Когда мы уже возвращались домой, я видел на кладбище ту самую девушку из часовни. Ну, знаешь, синеволосую такую.

– Вербену? – удивился Джо. – Да она там вроде как живёт. Слышал я, что она немая. Ни с кем никогда словом не обмолвилась.

– Во-во, Вер-бе-ну, – закивал Джеремия, по слогам произнося имя девушки, как будто пробуя его на вкус. – Живёт, говоришь?

Джо кивнул, а оборотень покачал головой, и лицо его исказила гримаса, как будто в нос резко ударил неприятный запах.

– М-да… – продолжил он, о чём-то глубоко задумавшись. – Понимаешь, Джо, я ведь там часто просыпаюсь, на Погосте-то… Ну, когда бегаешь зверем по нему, оно как-то незаметно, но вот по утрам…

Джеремия сделал ещё пару глотков, чтобы промочить горло и собраться с мыслями.

– В общем, я не представляю, как там можно жить! Всюду жуткие склепы, мрак, серость, Могильщики эти и всякие призраки! Да ещё такие, как я, туда прибегают по ночам! – закончил он свой сбивчивый рассказ.

Джо немного поводил желваками, раздумывая над этими словами.

– Ну, думаю, Вербена знает, что такое Великий Погост, раз там поселилась, – предположил он.

– Получше места, что ли, не могла найти? – задал Джеремия риторический вопрос.

Можно было заключить, что судьба одинокой девушки с кладбища его беспокоит.

– Да кто же её разберет? – пробурчал в ответ Джо. – В этом городе у всех свои причуды, сам знаешь!

С этими словами он развернулся к пыльным бутылкам и многочисленным краникам, торчащим из старых огромных бочек за его спиной, чтобы достать что-то.

Понимая, что разговор о Вербене Джо больше продолжать не желает, Джеремия залпом допил портер и постарался выкинуть всё из головы. Время неумолимо приближалось к ночи, на небе уже стали проглядывать очертания второй луны, а посему дальше оставаться в трактире было нельзя.

– Ладно, Джо, старик, мне пора! – стал поспешно прощаться Джеремия, достав из мятых штанов пару серебряных монет и бросив их на барную стойку.

Джо пожелал ему что-то, но Джеремия его уже не расслышал. Он торопливо покинул трактир и быстрыми шагами направился в одну из тёмных подворотен, коих в Забулдыжном переулке было пруд пруди.

* * *

Когда начался процесс обращения, голову, как это бывало и раньше, пронзила острая боль, словно её насквозь пробило заточенное копьё. Пока тело обрастало рыжевато-серой шерстью, волосы становились жёстче, кости удлинялись и деформировались, а лицо вытягивалось и приобретало очертания оскалившейся морды хищного зверя с не прекращающей течь слюной, то могло показаться, что время остановилось. На самом же деле не прошло и пары минут, как на месте вполне заурядного, разве что отчего-то стоявшего у мусорных баков голым и чересчур волосатого кошмаритянина появился огромный косматый зверь, рычащий и с шумом вдыхающий ночной холодный воздух. Тот, кто ещё недавно был дядюшкой Джеремией, тут же стал принюхиваться, определяя нужное направление своих ночных похождений, а после уверенно и даже, казалось, весело засеменил на кривых когтистых лапах по направлению к Великому Погосту.

Город вокруг казался зверю чужим. Очертания домов, вкривь и вкось наставленных то тут, то там, сливались в одну размытую панораму, накрапывающий дождь был мелким и беспокойств не причинял, а Непроглядный туман, как обычно окутавший всё вокруг с наступлением сумерек, его ничуть не пугал и вызывал лишь раздражение. На ходу зверь то и дело клацал зубами и время от времени поглядывал на ночное небо и прячущихся за тучами Двух Сестёр, виновниц его нынешнего состояния.

Выйди в этот момент кто-то из незадачливых кошмаритян случайно ему навстречу, точно получил бы незабываемые впечатления до конца своих дней – конечно, если бы смог убежать от хищного зверя. Благо большинство жителей города хорошо знали, какие ужасы таит город по ночам, и особенно когда на небе две Луны.

Джеремия, подобно огромному волку, рысцой пробирался на самое знаменитое кладбище Кошмариуса. От Забулдыжного переулка до него было рукой подать, и вскоре огромный зверь уже оказался среди разномастных и вразнобой торчащих надгробных камней и массивных, потрескавшихся от времени могильных плит. Где-то слышался стук и шорох – это таинственные Могильщики, полноправные хозяева Великого Погоста, рыли новые ямы. Их боялись абсолютно все кошмаритяне, так как считалось, что эти странные фигуры, одетые в чёрные рваные саваны размером с двуспальную простыню и похожие на огромных воронов или стервятников, не жаловали живых. К тому же все верили, что из вырытых ими могил, если по какой-то причине в них вдруг оказаться, невозможно выбраться.

Однако Джеремия даже не повернулся в сторону звуков, которые издавали их ветхие лопаты. Лапы сами вели его к часовне, одиноко стоящей на небольшом холме, сплошь поросшем или, скорее, усаженном кладбищенскими маргаритками.

Ночной гость остановился у каменных ступенек, что вели к входной двери. Удивительно, но, несмотря на звериный облик, в голове возникали вполне человеческие мысли, а его сердце, которое в периоды обращения становилось чужим и не знающим ничего, кроме азарта погони и животного голода, вдруг затрепетало, когда блуждающий взгляд жёлтых глаз остановился на горящем слишком тёплым для такого мрачного места светом огоньке в одном из больших окон часовни.

В кладбищенском промозглом воздухе смешались разные запахи: гниль, мертвечина, плесень, сырая земля, глина, мокрый песок и замогильный холодок, испускаемый ожившими призраками, снующими среди могил, – но особенно явственно ощущался один, ни с чем не сравнимый для хищника аромат добычи.

«Нет! Конечно же, не добычи, а живого человека!» – неожиданно ясно в голове Джеремии раздался его собственный голос.

Невероятно, но разум человека пытался контролировать звериные инстинкты и яростные позывы очертя голову броситься на охоту! И всё же тело подрагивало, пытаясь сопротивляться этому голосу рассудка. Оборотень в нерешительности замер.

– В Кошмариусе нет дураков, которые стали бы в такое время разгуливать по кладбищу! – начал бормотать Джеремия, еле ворочая своими челюстями с острыми жёлтыми зубами. – Мне не о чем беспокоиться!

Что с ним происходило, он понимал плохо и разбираться в этом в нынешнем состоянии просто не мог, а потому старался хоть как-то успокоить себя. Как раз в этот момент дверь часовни отворилась, и на лестницу вышла Вербена.

Джеремия сразу понял, чей запах так заинтриговал его, стоило только молодой девушке шагнуть за порог своего уединённого жилища.

Разум снова помутился, и оборотень зарычал, а в следующую секунду огромным прыжком преодолел расстояние, разделяющее его и лестницу. Вполне вероятно, что, окажись в часовне в этот поздний час по какой-то совершенно удивительной случайности не Вербена, а кто-то другой, на том жизнь того бедолаги и завершилась бы, причём самым ужасным образом. Но, к счастью для всех, из часовни вышла синеволосая девушка, о которой в городе ходило немало слухов и которая жила тут совсем одна в окружении маргариток, которые сама же и выращивала.

К полному своему изумлению, Джеремия перестал скалиться и рычать и, как послушный пёс, завилял своим облезлым, но весьма внушительным хвостом, а затем и вовсе распластался на земле, вытянув ужасные когтистые лапы, и стал преданно смотреть на Вербену.

Девушка, расправив длинное синее платье в полоску, присела на одно колено и, ласково протянув к нему свою бледную руку, погладила его по голове.

– Я очень рада, что ты сегодня пришёл, – сказала она негромко с улыбкой, после чего принялась почёсывать чудовище за ушами.

Эта милая и одинокая девушка не боялась оборотня. Нет, она не была сумасшедшей и не искала ужасной смерти в пасти зверя (некоторые кошмаритяне специально выискивают для себя способы умереть пострашнее, чтобы надпись на надгробии была как можно поэтичнее). Просто Вербена была искренне рада, что Джеремия пришёл к ней в эту ночь, и это обстоятельство сбивало его с толку. Как же так, мерзкое чудовище, которым он становился из месяца в месяц на протяжении всей своей жизни, способное только скрежетать острыми зубами, выть на Луны, охотиться и вгрызаться в чью-то плоть, – и вдруг ведёт себя, как домашний щенок?!

Никогда ещё Джеремия не был в столь затруднительной и сбивающей с толку ситуации.

А Вербена тем временем преспокойно расстелила шерстяной плед и с толстой книгой удобно расположилась под ближайшей старой осиной, на которой почти не было листьев, несмотря на позднюю весну.

– Ах, сегодня необычайно красивая ночь, тебе так не кажется? – вдыхая полной грудью не слишком приятные запахи Великого Погоста, спросила она у зверя так, словно бы он был домашним мастифом и она гуляла с ним по городскому скверу.

С Джеремией продолжали происходить странности – он пристроился возле девушки и всячески пытался подставить свою лохматую голову с всклокоченными и спутанными грязными волосами к ней под руку, выражая огромное желание быть поглаженным. Когда Вербена вновь запустила ладонь в его шерсть, он положил голову девушке на колени и совсем уж стал похож на чересчур огромную собаку некой удивительной породы.

– Ты странно себя ведёшь, – промолвила Вербена, внимательно посмотрев на него.

Джеремия хотел было что-то сказать, но потом передумал, поскольку подозревал, что вряд ли его речь покажется девушке приятной, ведь он еле-еле мог связать пару слов, а его звериные челюсти его совсем не слушались.

– Давай продолжим с того места, где мы остановились в прошлый раз? – улыбнулась девушка и начала вслух читать какой-то роман. Время от времени она продолжала поглаживать лохматую голову, лежащую у неё на коленях.

Джеремия не знал, что и думать. В состоянии зверя мысли мешались быстрее и были едва уловимы. Откуда он её знает? Откуда она знает его? Почему он её не загрыз? Что ещё за прошлый раз, о котором она упомянула? Что это за роман такой, который читает ему Вербена? Эти и ещё огромное количество разных вопросов вихрем вертелись в голове и совершенно не давали покоя. Звериное мешалось с человеческим – и всё это было совершенно непривычно. Джеремия отчётливо понимал, что по какой-то причине привязан к Вербене. От этого ему было не по себе, но в то же время и приятно.

Внезапно где-то неподалёку прошмыгнула тень кота. Джеремия тут же вскочил и уже был готов броситься за ним, но Вербена отреагировала на удивление быстро. Она схватила его за морду обеими руками, тонкими и изящными, совсем неподходящими для такого опасного занятия, и проникновенно посмотрела своими фиолетовыми глазами в его глаза, уже наливающиеся кровью.

– Тихо, тихо! Это всего лишь мой друг вернулся с прогулки. Не переживай! Он нам не причинит вреда!

Джеремия протяжно и недовольно заскулил, но всё же послушно продолжил слушать роман.

* * *

Утром он проснулся где-то на окраине Великого Погоста, вдалеке от часовни Вербены. Самой девушки, слава всем богам, рядом не оказалось.

Старшая сестра ушла, небо было затянуто грозовыми тучами, а настроение у Джеремии было ни к чёрту. Сердце в груди неспокойно колотилось, а в голове с прошлой ночи осталось столько вопросов, сколько не было в ней доселе ни разу.

Он спешно отыскал свою дорожную сумку, в которую перед обращением складывал всю свою одежду, а после привязывал к себе, чтобы где-нибудь не обронить во время ночных скитаний, но всё же постоянно терял где-то среди могил на Великом Погосте. Одевшись и накинув плащ, он с какой-то особой тоской в последний раз оглядел кладбище, остановившись особенно на одинокой часовне, и лишь после этого, покачиваясь, побрёл в город.

Глава 6. Гробы и нешуточный переполох

В воздухе пахло приятной гнильцой, застоявшейся водой Блёклой реки, течение у которой то неожиданно появляется, то вновь исчезает, а также засохшей грязью и ветхостью, что источает подавляющее большинство здешних зданий, поскольку новых построек в городе давно не возводили.

Наступил Астмарь, пятый по счёту месяц в году. В преддверии лета начинали окончательно просыпаться от долгого сна многие знаменитые кошмаритянские цветы и деревья. Среди них особо сто́ит выделить любимые горожанами плакучие берёзы и безутешные ивы. И те и другие с наступлением последнего весеннего месяца облачались в прекрасные длинные серёжки, пушистые и свисающие с многочисленных веток. Едва успев отрастить их, ивы и берёзы тут же начинали избавляться от этих украшений: сбрасывать и развеивать по ветру, после чего весь процесс начинался заново.

Эти прекрасные деревья с давних пор вдохновляют поэтов, трубадуров и бродячих бардов, поэтому нередко об их безутешном траурном цветении можно найти упоминание в многочисленных романсах, стихах и песнях, поскольку они очень похожи на самих кошмаритян, которые всему на свете предпочитают грустные, душещипательные и порой жутковатые сюжеты, что сопровождают их с самого рождения и до смерти, а некоторых – даже после оной.

Весьма кстати приходилось ещё одно важное свойство этих замечательных деревьев, особенно сильно напоминающее о себе именно в Астмарь. Дело в том, что их цветение всегда пробуждает среди аллергиков ими всеми любимые симптомы: непрекращающийся кашель, потоки воды из носа, сыпь по всему телу и различные недомогания.

Подобно плакучим берёзам или безутешным ивам, подверженные аллергии жители Кошмариуса с началом Астмаря нередко ходят с красными опухшими глазами на мокром месте. Горожане любят уже при жизни соприкоснуться с потусторонним миром, увядающим, покрытым слизью и поросшим сорняками, и Кошмариус для этого идеальное место!

Для астматиков и аллергиков в конце месяца даже устраивают особый пышный фестиваль, носящий название «Праздник Весенних соплей». Длится он целую неделю! На нём всегда можно найти море вкусных угощений самой правильной и наиболее древней в городе кухни, носящей название «Кошмарная» и состоящей в основном из пропавших, несвежих и подтлевших продуктов, многие из которых особо впечатлительные личности даже в руки взять побрезгуют, но большинство кошмаритян просто обожает.

На фестивале соревнуются в интенсивности кашля, определяют, чья астма наиболее глубже засела в бронхах, у кого самый красивый и обширный конъюнктивит, кто больше всех чихнёт, нанюхавшись самых сильных аллергенов, в числе которых есть, конечно же, серёжки ив и берёз и многое-многое другое.

Наряду с живыми кошмаритянами фестиваль с удовольствием посещают и призраки, не меньше своих плотских собратьев любящие подобные развлечения и угощения из Кошмарной кухни.

К фестивалю готовятся основательно, и город начинает волнительно шуметь задолго до начала празднеств. Тут и там открываются ярмарки и балаганы, появляются ряженые бродячие артисты, город преображается и украшается весенними пастельными красками, а также всевозможными флажками, ленточками и шарами сиреневых, чёрных, бледно-розовых и голубоватых оттенков. Жители в предвкушении фестиваля снуют с утра до вечера по улочкам города в приподнятом настроении, весело кашляют, чихают друг на друга и постоянно достают из карманов платочки.

Вся эта предпраздничная суматоха в этот раз совершенно не радовала господина Кадавруса. Оставшись без любимого какао, он буквально чах на глазах и уже сейчас мог бы без особых усилий выиграть пару утешительных призов на соревновании по самому исхудалому виду, если бы только решил принять в нём участие. Но прозектор по своему характеру был меланхоликом и не любил шумных сборищ. Почти безвылазно он денно и нощно сидел в кресле с высокой спинкой за большим столом, заваленным бумагами, печатями, чернильницами и погрызенными им в приступах внезапного гнева, которые стали с ним случаться намного чаще, перьевыми ручками.

Прекрасный вид на украшенную Кривофонтанную площадь, открывающийся из большого окна в гостиной, отчего-то его только удручал. Продолжая принимать посетителей, он, кажется, начинал терять самого себя. Ел плохо, постоянно хандрил и всё больше становился похож на затюканного голубя. Драуг и Агриппина не знали, что и думать. Даже Саймон, похожий на серого в полоску кота, альраун, живший также в доме господина Кадавруса, вопреки своему обыкновению, перестал безобразничать и вёл себя тихо, как мышка, что давалось ему с большим трудом, учитывая его непокладистый и гадковатый характер.

Мистер Роджер, гробовщик-философ и лучший друг господина Кадавруса, навещал его, как и прежде, но даже он, несмотря на то что проживал уже вторую по счёту жизнь, выбравшись двести с лишним лет назад из своей могилы, не знал, как ему утешить бедного прозектора. В последнее время их вечера, которые раньше были полны приятных бесед и глубокомысленных разговоров, проходили в гробовом молчании, разбавляемом лишь приятным потрескиванием грампластинок в старом патефоне господина Кадавруса, который стоял на верхней полке красивого кирпичного камина, да периодическим поскрипыванием половиц, когда дворецкий, шаркая ногами, приносил своему хозяину и его почтенному другу новые порции кофе, вина и угощений. Иногда мистер Роджер всё-таки умудрялся вывести господина Кадавруса из его оцепенения, пусть и случалось это всё реже и реже.

– Может быть, вам в гробу поспать какое-то время, Мортимер? – Как-то вечером, видя, что его друг снова мрачнее тучи, поинтересовался старый скелет. – У меня как раз есть хороший экземпляр!

Господин Кадаврус вопросительно взглянул на мистера Роджера.

– Зачем? – только и смог промолвить он, грустно глядя на тлеющие в камине угли.

– На это есть несколько причин! – мечтательно заговорил скелет-философ, радуясь такому вопросу. – Во-первых, гроб – это вам не какая-то там софа или кровать! Ложась туда, вы сразу ощущаете спокойствие, защищённость, подобно тому, как чувствует себя в безопасности пенсне^[2], оказавшись в футляре, или как шпага, оказавшись в ножнах, наконец-то может отдохнуть от бесконечных сражений!

– Любопытная мысль, – пожевал губами господин Кадаврус, который никак не мог избавиться от одолевающих его скверных предчувствий. – Хотите сказать, что, если я некоторое время посплю в гробу, мне станет лучше?

– Определённо! – воскликнул мистер Роджер. – Ведь вы сможете отдохнуть, ваши мысли успокоятся, переживания уйдут. Подобно улитке и её раковине…

Услышав про улиток, господин Кадаврус сморщился, поскольку отчего-то недолюбливал этих прекрасных склизких существ, и гробовщик тут же исправился:

– Как черепаха, спящая в своём надёжном панцире, человек, дремлющий в ладно стёсанном гробу…

Но и это сравнение прозектору показалось неуместным. Мистер Роджер скрипнул челюстью, поскольку боялся упустить мысль и очень хотел закончить свою мрачноватую аллегорию. Он несколько секунд поскрёб костяным пальцем по своему шершавому черепу, подбирая слова, и выдал:

– Спящий в гробу джентльмен, я не побоюсь этого сравнения, всё равно что птица в уютном гнезде!

Прямо скажем, это было уже чересчур, и подобное сравнение явно было притянуто за уши, но господину Кадаврусу оно пришлось по вкусу. Он даже чуть оживился и кивнул головой, позволяя собеседнику продолжать.

Воодушевлённый мистер Роджер с удовольствием продолжал. Всё, что касалось гробов, приводило этого старого скелета в неописуемый восторг, и он мог часами самозабвенно рассуждать о них и своём скорбном ремесле.

– Как птица строит гнездо из скрупулёзно отобранных и бережно подогнанных друг к дружке веточек, так и я, как вам хорошо известно, мой дорогой друг, делаю свои гробы исключительно из отборной древесины. Мой гроб – это не просто ящик! Это целое произведение!

Господин Кадаврус, видимо, настолько устал, что и впрямь был готов лечь в гроб и остаться в нём навсегда, лишь бы больше не видеть свой письменный стол и кипу опостылевших бумаг. Именно поэтому он был готов слушать про гробы, как никогда прежде: со всем вниманием и даже интересом, что, безусловно, льстило мистеру Роджеру.

– А что за гроб там у вас, вы говорите? – спросил он своего друга.

– О, вам непременно придётся по душе! – воскликнул мистер Роджер. – Чёрный, как уголь, с резным узором по бокам в виде геральдических фиалок! Вы любите фиалки, Мортимер?

Господин Кадаврус призадумался, поскольку не особенно разбирался в цветах и вряд ли бы без посторонней помощи отличил пион от хризантемы, но, вспомнив наконец, как выглядят геральдические фиалки, утвердительно кивнул.

– Тогда вам будет приятно узнать также, что обивка сделана из приятнейшего и гладкого ситца светло-синего оттенка! – распалялся гробовщик, во всех красках рисуя перед другом своё творение. – А внутрь неё… О, это будет в вашем случае особенно кстати, зашиты могильные травки!

Тут мистер Роджер даже зацокал от удовольствия, стуча кривоватыми и пожелтевшими от времени зубами обеих своих челюстей. Если бы на его гладкий череп была натянута кожа, с полной уверенностью можно предположить, что на его челе красовалось бы сейчас выражение полного блаженства, но поскольку мимические способности черепа серьёзно ограничены, мистер Роджер, как мог, восполнял их при помощи того не слишком разнообразного набора звуков, которые могут издавать скрипящие и потрескивающие челюсти.

– О, кладбищенские травы! – неожиданно раздался хрипловатый голос дворецкого Драуга, пришедшего с новой порцией плесневелых пальчиков, угощения, которое готовила Агриппина по рецептам из своих бесчисленных кулинарных книг.

– Ваш уважаемый дворский подтвердит, что отдых в гробу ни с чем не сравнимое удовольствие! – оживился мистер Роджер, тряся скрюченным костяным пальцем, когда увидел Драуга. – А уж с травками, зашитыми под обивкой! Это лучше даже, чем сон под лунами в тени большого вяза в Запустелом парке, поверьте!

Драуг действительно когда-то в прошлом совершенно неожиданно получил от мистера Роджера замечательный гроб, в котором спит и по сей день на чердаке особняка господина Кадавруса. Для упырей, вампиров, стригоев и прочих кровопийц такое времяпрепровождение является вполне естественным, как для жабы является естественным ловить комаров и мух, сидя на болотной кочке. Конечно же, дворецкий Драуг, которого мистер Роджер называл на старый манер – дворским, в полной мере разделял с гробовщиком его романтические взгляды и на гробы, и на кладбищенские травы, которые, считается, хорошо успокаивают нервы и усыпляют, а потому господин Кадаврус позволил им двоим себя убедить и уже совершенно не возражал, чтобы в ближайшее время мистер Роджер вместе со своим странноватым помощником Гентлом Бриском приволок к нему в дом свой новый гроб.

Настроение господина Кадавруса стало чуть лучше, и он с наслаждением посмаковал длинные, покрытые синевато-сиреневой корочкой и обильной белой, пахнущей плесенью колбаски, называемые плесневелыми пальчиками.

Он представлял, как спокойный и мирный сон уносит его в какие-то приятные дали, где нет места надоедливым посетителям и их бесконечным проблемам, тем более что мистер Роджер пообещал доработать гроб и приделать к нему дужки, дабы он мог покачиваться, подобно креслу-качалке. А услужливый Драуг обязался купить на ярмарке большой веер, чтобы обмахивать им своего господина, если только тот того пожелает, чтобы его отдых в удобном и уютном гробу во всех отношениях напоминал безмятежный и крепкий сон младенца в деревянной кроватке.

Господину Кадаврусу, пребывающему в глубокой хандре, очень повезло, что у него есть такие замечательные друзья!

* * *

Ещё одним человеком, не разделяющим всеобщего веселья и треволнений по поводу скорого семидневного фестиваля, была Персиция. Подобно господину Кадаврусу, юная хозяйка лавки «Зелья на все случаи жизни и смерти» смертельно устала и в последнее время была сама не своя. А посетителей меньше не становилось. Отнюдь! В преддверии праздничных гуляний кошмаритяне спешили закупиться своими любимыми пустячками, маленькими сувенирами и необычными украшениями, а потому расхаживали по Подпольной улице в поисках чего-нибудь эдакого.

В лавку к Персиции в эти дни заглядывали даже больше обычного, желая заполучить её фирменные мешочные наборы «Ведьма на вашей кухне», чтобы в кругу знакомых провести парочку эффектных сеансов зельеварения. Но и помимо этих наборов, здесь было много интересного, ведь, как известно, у ведьм всегда есть то, чего нет у других, а в праздничные дни желания выделиться из толпы, щегольнуть на зависть знакомым и сделаться экстравагантным усиливаются по сравнению с обычными буднями многократно.

Персиция, проведя пару бессонных ночей, корпя над антиоборотным отваром, и думать забыла про фестиваль и теперь хмуро взирала из-за прилавка на весело слоняющихся за окнами по улице среди торговых палаток и ларьков горожан, а также иногда переводила взгляд на зевак и случайных посетителей, разглядывающих товары в лавке прямо у неё перед носом.

Вот снова раздался звон дверного колокольчика в виде бронзовой остроклювой и свирепой птичьей головы, и в лавку неожиданно ввалились трое чумазых детишек, которых в данную минуту Персиция хотела бы видеть меньше всего. Как несложно догадаться, это были подопечные дядюшки Джеремии – гроза и головная боль всего Кошмариуса, хорошо известные своими гадкими проделками Снибб, Свальг и Стэв.

После того как ведьма напустила на них мелкую порчу, заставившую всех троих на некоторое время забыть о своих забавах и жутковатой «коллекции мерзостей и пакостей», они долгое время избегали Персицию и её лавку, и с точки зрения девушки, это было на пользу им всем. Но всё хорошее обязательно когда-нибудь кончается, и вот трое сорванцов снова перед ней. Достаточно было одного лишь взгляда, чтобы понять: на сей раз настроены они воинственно.

Из всей троицы Стэв была самой старшей, а ещё самой смелой. Снибб тоже не был трусом, но на роль запевалы не подходил, поскольку был немного стеснительным, особенно перед симпатичными девушками. А про Свальга и говорить нечего – матушка-природа наделила его острыми зубами, но совсем не даровала ума, а потому он только и мог, что дразниться, хохотать, драться и кусаться. Именно поэтому говорить взялась именно Стэв.

– Госпожа ведьма, – начала девочка самым холодным и деловым тоном, на который была способна, – мы долго терпели ваши издевательства над нашим любимым дядюшкой, но вы перешли все границы!

От такого заявления у Персиции сердце чуть не ушло в пятки. Неужели ему стало ещё хуже?! Она вопросительно посмотрела на троицу изгвазданных в грязи и саже озорников и как можно спокойнее уточнила:

– А в чём, собственно, дело? Вашему дяде снова нездоровится после обращения?

– Не притворяйтесь! – моментально вспыхнула Стэв, а мальчишки горячо закивали головами и стали корчить суровые мордашки, выражая готовность вступить в неравный бой с могучим противником в лице Персиции. – От вашей отравы он сам не свой вот уже несколько месяцев, а сегодня всё стало ещё хуже! Мы требуем, чтобы вы прекратили ваши эксперименты! И немедленно!

Вокруг детишек собралась кучка других посетителей, и все они с удовольствием перешёптывались и внимали, ожидая, что же последует дальше. Но Персиция и глазом не повела. Грозный тон бойкой девчушки и парочка её дружков юную ведьму совершенно не пугали.

– Расскажите, что случилось с дядюшкой Джеремией? – как можно более спокойным и будничным тоном снова спросила она.

Стэв решила выдержать трагическую паузу, чтобы следующие её слова прозвучали ещё более драматично, но тут вдруг не сдержался Снибб и выпалил срывающимся голосом:

– Да он домой пришпандохал утром, чтоб меня чумные крысы сгрызли! А раньше никогда не вертался взад раньше третьих суток!

Красноречием он не обладал, а в порыве чувств так и вовсе становился косноязычным.

Глаза Персиции расширились. Если то, что говорил мальчуган, правда, это значит, что её зелье работает! Выходит, Джеремия смог победить зверя!

Разъярённые детишки тем временем наперебой извергали в её адрес гневные тирады, но Персиция их уже не слушала даже вполуха. Вместо этого она по памяти перебирала список всех ингредиентов, которые добавляла в своё зелье накануне, и мысленно была уже не здесь, а в своей лаборатории на третьем этаже.

Однако сорванцы не унимались и голосили так, что из-под толстенной книги для посетителей начала вылетать пыль, словно её выбивали, как залежавшийся ковёр.

– Он полуживой валяется дома и обещал надрать нам уши, как только придёт в себя! – кричал Снибб, а Свальг, решив, видимо, что Персиции, как и ему самому, недостаёт ума, счёл необходимым живо изобразить только что сказанное его другом и стал больно тянуть того за его длинные уши.

Балаган, который должен был начаться только на следующей неделе, неожиданно начался сегодня в лавке Персиции. Стэв завершила общую на троих детишек мысль:

– Я не знаю, что это за зелье такое вы там у себя наварили, но мы требуем вернуть нам нашего прежнего дядюшку, который превращается в оборотня в Ночь Двух Сестёр, и привести его в чувство! Издеваться над ним можем только мы!

«Подумать только! Прямо сейчас Джеремия не спит где-то под кустами зверем, а лежит в человеческом облике у себя дома», – ликовала Персиция. Ей было безумно интересно, что же произойдёт сегодня ночью. Кажется, она всё-таки сможет предъявить ковену своё ведьмовское чудо!

Взяв себя в руки, она нежно улыбнулась детишкам и сказала, играя на публику:

– Совершенно не понимаю, о чём идёт речь! Ваши обвинения абсолютно беспочвенны! Однако у меня всегда есть в запасе пара настоек, которые смогут привести вашего дядюшку в чувство! И по случаю приближающегося праздника цена для вас будет – сущий пустяк!

Вся собравшаяся толпа посетителей заликовала, с облегчением выдохнула и тут же вернулась к своим покупкам, сплетням и рассматриванию витрин, словно ничего и не произошло. В Колдуньем доме слово Персиции выигрывало у слова не только какой-то там троицы озлобленных детишек, пусть и всем известных в городе, но и вообще у слова кого бы то ни было, хотя бы и короля Валиса Скрытного из Разрушенного замка.

Но и детишки тоже были не лыком шиты. Когда уже всем показалось, что скандал миновал, Свальг и Стэв, переглянувшись друг с другом, засунули пальцы в рот и оглушительно свистнули, а Снибб щёлкнул пальцами, так как свистеть не умел. Тут же по этому зову с улицы в лавочку с грохотом и упрямством преданной собаки, которую в трудный час позвал на помощь хозяин, начал прорываться Чарлик – весьма своеобразное транспортное средство неразлучной троицы.

Это был гроб, так же, как и гроб дворецкого господина Кадавруса, упыря Драуга, стоящий ныне на чердаке особняка, и гроб, который был обещан самому господину Кадаврусу, и ещё тысяча других гробов в городе, стёсанный мистером Роджером. От всех прочих его отличало то, что он отрастил ноги и самолично сбежал с одних неудавшихся похорон, а после прибился к детишкам, просто обожающим всякие такие странные штуки, и стал их лучшим другом. Гроб был с откидной крышкой в том месте, где должна быть голова покойного или спящего, и этой крышкой он на манер рта весело шлёпал вверх-вниз и даже выдавал какие-то зачатки своеобразной речи.

Сейчас он силился ворваться внутрь Дома-мухомора, борясь с парадной дверью. Оказавшись слишком широким в боках для входного проёма, он исхитрился оттолкнуть одной своей, похожей на испачканную детскую ногу, лапой дверь с колокольчиком-птицей и стал втискиваться в лавку полубоком. Проделав несколько удивительных для себя манёвров и поцарапав свои бока, а заодно и сшибив косяки двери, он с гулким треском прорвался-таки в просторную комнату на первом этаже, где и происходила перепалка.

Посетители в панике начали шарахаться от него во все стороны, толкая и пиная друг друга и позабыв обо всех правилах приличия и взаимоуважения, а Чарлик, не разбирая дороги и наступая на ноги нерадивым зевакам, которые не успели отскочить в безопасное место, помчался по направлению к детишкам и прилавку. От некогда изящного гроба с лакированным покрытием и дорогой сиреневой обивкой не осталось и следа. Сейчас это было некое гробоподобное существо, облезлое, покоцанное и совершенно своенравное.

Чарлик был доверху набит ужиками и лягушками, которые, устав от его беготни и тряски, стали выползать из то и дело приоткрывающейся верхней створки, служившей им теперь единственным путём к свободе, и прыгать без разбора прямо на ковры и деревянный пол, а жабы посильнее и поопытнее молодняка – на прилавок к Персиции.

Ползучих гадов было никак не меньше сотни, а тут ещё и с десяток нетопырей вслед за своими земноводными друзьями по несчастью стали покидать это мракабическое^[3] средство передвижения, волей судьбы ставшее их временной тюрьмой. Они были не способны далеко улететь из-за пережитого потрясения и потому хаотично рассаживались прямо на витрины с сушёными травами, котлами и ведьмовскими артефактами.

Одна летучая мышь даже зацепилась за пышные волосы некоей дамы средних лет, которые были поставлены в прямую и красивую причёску с замысловатыми заколочками и шпильками, и надменная с виду обладательница богатой шевелюры заверещала подобно ошпаренному поросёнку.

– Раз уж вы отказываетесь признавать свою вину, засим мы спешим откланяться! – удовлетворённая произведённым в лавке Персиции кавардаком ядовито прошипела Стэв, запрыгивая на верного Чарлика, который стал куда легче и менёвреннее, после того как избавился от своего живого груза. За ней последовали и мальчишки. Вся троица проворно двинулась к выходу, желая скорее улизнуть.

Персиция была в ярости. Она остервенело отмахивалась от мешающих ей хотя бы что-то предпринять нетопырей, с полоумным видом скачущих с места на место, подобно ленивым и перекормленным хлебными крошками голубям на городской площади.

Жабы и змейки тоже заполонили все свободные места и теперь пытались понять, что им делать дальше. Посетители же стремились скорее покинуть лавку и оказаться в спасительном отдалении от земноводных, которые казались им в эти минуты исключительно ядовитыми и опасными и тоже мельтешили, как назойливые мухи.

– А ну стоять! – рявкнула Персиция, у которой на голове развязалась красивая ленточка с талисманом и растрепались волосы.

Но этот крик утонул в общем шуме и гаме, а ближайшая к прилавку молодая парочка, приняв эти грубые слова на свой счёт, подпрыгнула от неожиданности и с выражением осуждения и обиды посмотрела на хозяйку лавки.

Юная ведьма, готовая рвать и метать, совершенно не была в состоянии думать ни о чём, кроме гадких детишек Джеремии, посмевших устроить прямо у неё под носом такое перед самым приездом ведьм из ковена. Нет, на этот раз она не будет с ними столь мягкосердечной, и обычным сглазом им не отделаться!

В тот момент, когда она уже было придумала, как ответить на подобное неслыханное нахальство и взглядом своих пылающих гневом зелёных глаз вонзилась в улепётывающих на гробу с ножками троицу, Свальг, растянувшись в самой своей отвратительной и хищной улыбке, достал из кармана рваной курточки какую-то мутную склянку с подозрительным содержимым и что есть мочи зашвырнул в дальний угол магазина. От удара о старую стену, где висел портрет кого-то из предшественниц Персиции, склянка разбилась, и из неё густыми клубами начал подниматься не то дым, не то пар сизого цвета, похожий немного на знаменитый Непроглядный туман, которого боится большинство жителей Кошмариуса. Эти клубы быстро заполонили собой всю лавку, проникнув в каждый уголок и заглушив свет от канделябров и подсвечников.

Ошалевшие жабы и лягушки подумали, вероятно, что снова оказались на привычных для себя Поганых болотах, и принялись громко переквакиваться между собой с разных сторон, делясь впечатлениями о произошедшем с ними за сегодняшний день.

Теперь в лавке «Зелья на все случаи жизни и смерти» не видно было ничего, и не успевшие ещё её покинуть посетители, подобно слепым котятам, мыкались на одном месте, то и дело сталкиваясь и больно ударяясь лбами.

А гроб Чарлик с детишками на борту в это время уже прокладывал себе дорогу в неизвестном направлении прочь с Подпольной улицы и подальше от Колдуньего дома.

Для того чтобы разогнать туман, а заодно и впавших в истерику посетителей, Персиции понадобилось порядка десяти минут. И потом ещё с полчаса она выпроваживала за порог жаб и лягушек и вылавливала ужиков, норовивших заползти во все щели, которые только смогли найти.

С нетопырями тоже пришлось повозиться – они никак не хотели разлетаться, несмотря на то что уже наступили сумерки. Будь Персиция злой ведьмой, образ которых обычно рисуют в своей голове все несведущие люди, то непременно пустила бы их всех на зелья, отвары и эликсиры, а ещё засушила бы для продажи. Но сердце у юной ведьмы было не таким чёрствым, а потому она не стала этого делать, да к тому же выяснилось, что часть лягушат были артистами, которые вместе с Кваляпином, местным чудаком и заклинателем лягушек, частенько дают представления на Кривофонтанной площади.

* * *

Остаток вечера девушка потратила на то, чтобы привести лавку в надлежащий вид. Персиция была раздражена до крайности, а ведь нужно было возвращаться к антиоборотному зелью.

Она спешно надела рабочий фартук и, поднявшись по деревянной лестнице на третий этаж, зашла в лабораторию. В голове постепенно прояснялось, а мысли о том, что варево действует на Джеремию, несмотря на всё произошедшее, приободряли и даровали надежду. Если её расчёты верны, то после того как оборотень выпьет сегодня двойную дозу, он больше не будет обращаться в зверя.

Персиция зажгла лампу и пару свечей для нормального освещения и окинула лабораторию взглядом. Тут же она поняла, что что-то неладно. Все вещи, обычно разложенные пусть и не идеально, но во всяком случае, по своим местам, находились в беспорядке и были разбросаны как попало.

Ведьмочка стремительно подошла к рабочему столу – её рабочие записи были перевёрнуты, чернила разлиты, отчего на пергаменте с планом покупок на следующую неделю растеклось огромное сиреневое пятно, а перья, заготовки для зелий и мешочных наборов валялись по всему столу и полу. Кто-то проник сюда во время переполоха, устроенного проклятущими детишками. Персиция заглянула в большой чёрный котёл в дальнем конце лаборатории и тут же отпрянула, будто увидела самое ужасное чудовище со дна Глубокого озера, – там, где должно было мирно булькать и пузыриться её триумфальное зелье прекрасного болотистого цвета, ничего не было. На самом дне котла осталась лишь сиротливо размазанная засохшая бледно-зелёная пена и только. Лицо девушки перекосило, и, поддавшись нахлынувшим чувствам обиды и ужаса, Персиция горько разрыдалась в тишине своей лаборатории.

Глава 7. Консерватизм и его разновидности

В восточной части Кошмариуса расположен один очень примечательный район. Огороженный от всего остального города ветхой и рассыпающейся стеной, он по праву носит название Старый город. Через большие главные ворота, которые по замыслу здешних старожилов должны вообще-то постоянно охраняться, но уже давным-давно брошены на произвол судьбы, можно попасть в необыкновенную историческую часть Кошмариуса, где сохранились особые старые порядки и особый же жизненный уклад, для большинства нынешних горожан безвозвратно ушедшие в небытие и известные лишь понаслышке.

Тем не менее многие кошмаритяне, преисполненные светлых фантазий, и по сей день продолжают мечтательно вздыхать и закатывать глаза, когда речь заходит о славных тех ушедших временах, где было место строгой социальной пирамиде, возглавляемой высокородными графами и графинями, а также лордами, баронами и сквайрами, пышным балам и светским раутам, куда приглашались только самые достойные, роскошным пирам и охоте на бакланов с фамильными ружьями, сворой гончих собак и в окружении многочисленных родственников до пятого колена, а также добрых приятелей, готовых рукоплескать и восклицать всякий раз, когда свинцовая пуля с нанесённым на неё родовым гербом попадала в цель.

Да, были же времена! О них написано немало романов, снискавших невероятную популярность не только среди интеллигентных и начитанных молодых людей, и в особенности дам, но и вообще среди самого разного народонаселения: от кочегаров и трубочистов до ныне живущих наследников тех самых лордов и графов. Если с последними всё понятно, ведь уже при рождении они, кажется, с молоком матери впитывают пристрастие к былой старине и не мыслят себе какой-то иной жизни, то вот с кочегарами, плотниками, трубочистами, швеями и машинистками дело обстоит совсем иначе.

Откуда, спрашивается, у представителей столь малооплачиваемых и притом весьма трудозатратных, нередко сопряжённых с опасностью для здоровья и даже жизни профессий берётся свободное время на эти непонятные ностальгические чувства, заставляющие порой украдкой, а иногда и без стеснения предаваться приятным мечтам и покачивать головами во время чтения очередного романа, где во всей красе описывается житие знаменитых или вымышленных автором высокородных господ?

Мало кто из этих мечтателей представляет, однако, насколько обычно далеки будни тех счастливчиков, что родились в благородной семье и носят известную фамилию, от тех захватывающих и богатых на события жизненных судеб, о которых повествуют им их любимые произведения. Нетрудно догадаться, что причиной этого блаженного неведения является отсутствие именно того, о чём вздыхают в своих пыльных и скромных каморках простые работяги и ремесленники, а именно – возможности попасть в ряды высокородных кошмаритян и хоть краем глаза взглянуть на жизненный уклад всех этих господ изнутри.

И только Старый город позволяет любому, вне зависимости от происхождения и социального статуса, хотя бы немного почувствовать себя одним из героев популярных романов, поскольку здешние устои не меняются веками. За осыпающимися стенами, которыми он окружён, как и три или даже пять веков назад, происходит примерно одно и то же, чем местные зажиточные горожане, консервативные и чопорные, очень гордятся.

Старый город – это словно живой музей, который наглядно демонстрирует посетителям, кто такие все эти лорды, бароны и прочая аристократическая знать и чем они живут и дышат. Этакий историзм, никак не желающий покидать этот мир пережиток прошлого. Именно поэтому он и ограждён стеной, ведь здешние жители не хотели бы встречаться с жителями остального Кошмариуса, дабы не становиться свидетелями своей замшелости, а также всеобщей утраты нравов в современном обществе.

Однако время неумолимо бежит вперёд, расставляя всё так, как угодно одному ему, и вовсе не считается с мнением знатных господ Старого города, ровно как и с мнением тех, у кого нет ни роду ни племени. И вот уже здесь вовсю курсирует новомодный трамвай мистера Трибверка, немного сумасбродного самоучки-изобретателя. Это чудо техники свободно и беспрепятственно проезжает по несколько десятков раз в день те самые Главные ворота, которые должны бы денно и нощно охраняться от всех посторонних. Эти посторонние, включая начитавшихся упомянутых романов молодых людей и девушек и наведывающихся сюда исключительно на экскурсию, всё чаще тревожат местных жителей, производя лишний шум и демонстрируя своё невежество и неумение держаться в приличном обществе.

Как бы ни сокрушались высокородные господа, но всё больше и больше историческая и современная части Кошмариуса смешиваются, хотя по-прежнему ревнители старых порядков и былых времён ни в коем случае не допускают, чтобы какие-то там простолюдины разделяли с ними обед или тем паче входили в их благородные семьи с богатейшей историей.

К счастью, социальное расслоение существует всегда, несмотря ни на какие, даже самые крутые, изменения в обществе. И пусть многие из бывших толстосумов давно растеряли своё состояние, а многие известные семьи разорены, их место с охотой занимают новые богатеи, сколотившие своё состояние совсем недавно. Обычно эти новички очень наглые и не знают ни манер, ни пределов дозволенного, но зато с удовольствием перенимают у своих исторических предшественников их высокомерие, чванливость и нежелание водиться с теми, у кого финансовое положение, увы, оставляет желать лучшего.

Но всё же остаются ещё в Старом городе и те, кто с гордостью носит древнюю известную фамилию и может похвастаться не только завидным материальным положением, но также богатой родословной. Они-то и являются теми местными старожилами и заядлыми консерваторами, которые с удовольствием не только огородились бы от всех прочих кошмаритян высокой стеной, но и вообще накрылись бы огромным стеклянным куполом, если бы таковой существовал на свете, – чтобы даже какая-нибудь ворона или галка из нового Кошмариуса не попала в столь обожаемую ими историческую часть города. Особенно среди таких баловней судьбы выделяются джентльмены из известного в здешних кругах клуба «Оригинал».

Этот клуб располагается на самой ветхой улице Старого города, которая ввиду почти полного отсутствия фантазии и неиссякаемого желания старогородцев (именно так зовут себя здешние аристократы и толстосумы) подчеркнуть особую атмосферу старины этого района так и называется – Ветхая.

Как и положено всему здесь, клуб ведёт свою историю уже несколько сотен лет. С самого его основания в него допускались исключительно состоятельные метаморфы, причём только мужского пола, а членство в клубе чаще всего передавалось от отца к сыну по достижении совершеннолетия. Новички со стороны получали заветную карточку из дорогой бумаги ручной работы крайне редко.

Название «Оригинал» было дано ему не случайно. Все без исключения метаморфы Кошмариуса отличаются от прочих жителей некими любопытными и зачастую хорошо видимыми особенностями: у кого-то, например, ноги растут вместо рук, а руки – вместо ног, кто-то имеет три глаза, а ещё кто-то – две головы. Среди них нередки те, для кого подобные метаморфозы являются предметом гордости. О да, мало кто может сравниться в этой любви к собственной инаковости с джентльменами из «Оригинала». Каждый из них гордится своими особенностями так, как не всякий любящий родитель гордится достижениями своего чада, и по возможности демонстративно их подчёркивает, стараясь выставить себя перед другими наиболее оригинальным кошмаритянином из всех.

Будучи аристократами, джентльмены клуба старательно соблюдают многочисленные правила, которые не менялись в клубе на протяжении веков, и обладают почти безупречными манерами, но при этом сердце едва ли не каждого из них неумолимо точат, подобно отвратительному маленькому паразиту, такие неприятные чувства, как страх и зависть. Понять их нетрудно – когда вокруг тебя столько удивительных метаморфов, притом ещё и с набитыми кошельками, волей-неволей начинаешь сравнивать себя с другими и подсчитывать сбережения, как свои собственные, так и чужие, а потом сопоставлять и прикидывать, и, получив наконец результат, сокрушаться и расстраиваться или, напротив, злорадно веселиться, если вдруг выяснится, что твоё состояние оценивается выше, чем у соседа по карточному столу.

Разумеется, все подобные страсти происходили глубоко в душе этих с виду очень приличных джентльменов, и явно никто из них обычно не выказывал своих истинных чувств, везде сохраняя вежливость и учтивость. Но и без того понятно, что, приходя в клуб и проводя время за разного рода расслабляющим досугом со своими одноклубниками, каждый втайне мечтал занять место распорядителя клуба, что было равносильно всеобщему признанию. Ведь кто, как не распорядитель в клубе, является самым оригинальным из метаморфов?

Если говорить об убранстве «Оригинала», то оно явно создавалось для того, чтобы ещё больше тешить самолюбие членов клуба. Комнаты полнились бархатными подушками с узорами на любой вкус, удобными и вместительными креслами, массивными столами из дорогих пород дерева, красивыми стульями, обитыми ситцами и шелками, внушительными коврами и бархатными ковровыми дорожками, по которым так приятно ходить и шаркать ногами. И всё ради того, чтобы почувствовать себя если не всемогущим властелином, то уж никак не меньше одним из избранных самой судьбой – госпожой, как известно, во всех отношениях весьма капризной.

Атмосфера, царящая здесь каждую среду и субботу, дни, когда проходили встречи в клубе, также была под стать этому месту. В эти дни, разместившись со всеми удобствами, джентльмены клуба играли в шашки или преферанс^[4], пили выдержанный не менее пяти-шести десятков лет виски со льдом и содовой, курили дорогие сигары, некоторые из которых еле помещались во рту и были сделаны ещё в те самые былые времена, и вели важные разговоры о погоде, знатных дамах, наиболее приемлемой длине трости у зонтика в грядущем сезоне дождей, а также посмеивались и одновременно досадовали над тем, какой неумеха достался им в качестве главного повара. В прошлом месяце на заключительном вечере он умудрился подать к ужину кролика, настолько пережаренного, что с виду тот походил скорее на уголёк с ушами, чем на изысканное блюдо, которое было анонсировано перед собранием.

В клубе была даже своя реликвия. Ею служил живой череп некоего древнего чудища, который располагался за стеклянной витриной в вестибюле клуба.

Многие члены клуба побаивались этого черепа, поскольку тот был размером с огромную кастрюлю, имел шесть зияющих зловещей темнотой глазниц и совершенно неприятного вида вытянутую челюсть, которой время от времени поскрипывал. Однако это не мешало метаморфам задирать нос от чувства собственной значимости и причастности к такому необычному предмету и называть свою реликвию не иначе как Великий. Почему именно так – большой вопрос, поскольку никто и никогда за всю историю клуба не только не удосужился собрать хоть сколь-нибудь приемлемую информацию об этом странном черепе, но даже не потрудился узнать хотя бы, кому он мог принадлежать.

Тем не менее Великий был достоянием клуба, и его изображение даже выгравировали на именитых перстнях, которые носили все без исключения члены клуба не только по средам и субботам, но и во все другие дни. Думается даже, что некоторые джентльмены не снимали свой перстень, даже когда отправлялись ко сну, и дорожили им не меньше, чем собственными метаморфозами.

Вне стен клуба эти именные перстни помогали узнавать «своих» в толпе, куда бы его владельца ни занесло, а ещё они помогали метаморфам «Оригинала» улаживать нередко возникающие частные и семейные вопросы в пределах Старого города с наибольшей для них выгодой. Каждое такое кольцо имело индивидуальный номер и подгонялось местным ювелиром под его хозяина. Что ни говори, а метаморфы, джентльмены клуба «Оригинал», устроились очень хорошо.

Однако, как известно, и на старуху бывает проруха, и им, этим пухнущим от ничегонеделания снобам, привыкшим к роскоши, комфорту и особому к себе отношению, даже в голову не могло прийти, что ожидает их в самом скором будущем. Что же, оставим их, пусть себе обсуждают новости из газеты «Кошмарные вести», перемывают косточки друг другу и своим знакомым, поедают дичь с ананасовым соком и занимаются прочими своими обычными делами, пока ещё могут.

А мы на время перенесёмся чуть западнее, уже в другую часть города, где подобных господ значительно меньше. А именно на Чахоточную аллею, что начинается как раз за пределами осыпающейся стены Старого города.

Здесь располагается внушительное здание Кровопускательного госпиталя – единственного во всём городе заведения медицинского толка.

Уже само название этого учреждения красноречиво указывает на то, какие конкретно методы используются тут для лечения, но для того, чтобы снять все возможные вопросы, отметим, что действительно местные лекари предлагают своим пациентам различные виды кровопускания и кровопереливания, поскольку эти методы лечения якобы давно и хорошо зарекомендовали себя и используются в Кошмариусе на протяжении всей его истории.

Несмотря на кажущуюся узость и явную специфичность указанных процедур, с помощью них в госпитале лечат самые разные болезни и недуги: от подагры до пневмонии и от истерии до крайне глубоких душевных расстройств. Кошмаритяне не боятся крови, охотно её сдают, переливают и обновляют с помощью предлагаемого здесь богатого арсенала различных приспособлений, а уж внешний вид самого Кровопускательного госпиталя, расположившегося в старом готическом здании с острыми башенками, арочными окнами и прекрасно-ужасными каменными горгульями, сидящими то тут, то там, вызывает трепет и заставляет сердце посетителей учащённо биться, испытывая целый букет ни с чем не сравнимых ощущений, какие обычно получают дети при посещении комнаты страха, любимого аттракциона на всех кошмаритянских карнавалах и ярмарках. Кровь здесь льётся рекой, а всеми уважаемые местные врачи знают огромное количество способов делать на теле надрезы и проколы и используют для этого всевозможные блестящие иглы, изогнутые то так, то этак церемониальные ножи, какие-то молоточки с продолговатыми долотами и много чего ещё, не менее интересного и с виду весьма зловещего.

Поток желающих подлечиться или хотя бы разок попробовать сеанс переливания крови не иссякал здесь никогда, ведь кошмаритяне так любят пощекотать себе нервы, а раз дела обстоят так, то и незачем придумывать какие-то иные методы для лечения заболеваний и душевных расстройств! Любой здешний анамнез^[5] заканчивался предложением выпустить из больного дурную кровь или сделать парочку надрезов или проколов. По части консерватизма Кровопускательный госпиталь вполне мог посоревноваться с упомянутым уже клубом «Оригинал» и всем остальным Старым городом.

Вся эта ситуация, кажется, смущала одного лишь Арчибальда Колхицина, того самого друга детства Персиции. Он уже третий год работал ассистентом своего отца, старшего лекаря в госпитале и уважаемого во всём городе человека, но никак не мог смириться со здешними методами. Нет, он ничего не имел против кровопускания. Наоборот, он постиг это сложное искусство врачевания почти в совершенстве и ничем не уступал своему родителю, что могло сослужить ему в дальнейшем хорошую службу, а его карьера непременно была бы блестящей, если бы молодой человек так сильно не увлекался натурфилософией и алхимией.

Зачитываясь трудами видных кошмаритянских учёных деятелей прошлого и своих современников, Арчибальд был твёрдо уверен, что лечить всё, с чем только приходят в госпиталь пациенты, одним лишь кровопусканием – неверно.

Он много раз взывал к здравому смыслу своего отца, убеждал других знакомых врачей, просил дать ему попробовать иные методы в случаях, когда пациент не получал от процедур заметных улучшений, или хотя бы позволить ему заниматься своими медицинскими изысканиями в какой-нибудь самой маленькой палате, но всё было тщетно. Отец и другие врачи были непреклонны, и если поначалу они воспринимали слова молодого врача с улыбкой и списывали их на горячее сердце, каким обладают большинство юношей его возраста, то со временем всем настолько надоели странные и неуместные причитания Арчибальда, что ему просто запретили ассистировать на большинстве процедур. Отец же юноши, очень раздосадованный поведением своего сына, которого он прежде считал прекрасным наследником семейных традиций и успехами которого безо всяких преувеличений гордился, заставил его просиживать штаны в маленькой лаборатории в тёмном пиявочном отделении.

Арчибальд сначала было обрадовался, решив, что вот он – его шанс начать что-то делать для развития медицины в городе, ведь в его распоряжении была целая лаборатория, но вскоре он понял, что, кроме пиявок и пары скальпелей, здесь ничего более нет, а любые посторонние предметы у него каждое утро, когда он приходил в госпиталь, изымали строгие и молчаливые санитары. Его отношения с отцом испортились, посетителей к нему почти не допускали, и лишь несколько его личных знакомых, к счастью, весьма состоятельных людей, по собственному желанию специально приходили на приём только к нему.

* * *

В городе вовсю шли праздничные гуляния, фестиваль Весенних соплей был в самом разгаре, а Арчибальд Колхицин вынужден был с утра до вечера сидеть за внушительным столом, заполнять какие-то бумаги и следить за пиявками, которые безмятежно плавали в прозрачной воде в больших банках и бутылях размером с тумбочку, то и дело присасываясь к стеклянным стенкам сосуда. Иногда они плавали по отдельности, а порой, подобно гадюкам, скручивались в один запутанный чёрный клубок, который дёргался из стороны в сторону, поскольку каждая из пиявок пыталась тянуть остальных в своём направлении.

Арчибальд не испытывал к пиявкам ненависти, они ему даже нравились, поскольку он вообще души не чаял во всём том, чего люди обычно страшатся, избегают и недолюбливают, но, чувствуя себя в этой комнатушке связанным по рукам и ногам пленником, он волей-неволей сокрушался и злился и в такие моменты готов был выловить их и изжарить на раскалённой сковороде. Однако будучи человеком воспитанным и не привыкшим давать волю чувствам, он, конечно, сдерживался и в конце концов просто хмуро взирал на этих скользких созданий.

На небе Младшая сестра начинала заходить за огромную сиреневую тучу, и вот-вот должна была появиться Старшая, предвещая наступление сумерек; Арчибальд немного взбодрился, мечтая о том, как попадёт к себе домой и окунётся в чтение любимых книг и свои опыты, но тут вдруг в дверь постучали.

Поскольку к нему приходили редко, а приходящие были одни и те же лица, наблюдательный Арчибальд научился по стуку определять, кто к нему пожаловал. В этот раз стук был настойчивым, не слишком громким, но несколько неприятным, как будто стучали по двери голыми костями. Молодой человек сразу насупился, поняв, кто стоит за дверью.

– Войдите! – произнёс он нехотя.

Тут же старая дверь с противным скрипом распахнулась, и в пиявочную обитель вошла его старая знакомая Прозерпина Уэйн, та самая знаменитая во всём городе пожилая смутьянка, матушка Томаса – главы вампирской четы Уэйн, о которой тогда травили байки охотники в таверне «У старины Джо».

Старая вампиресса по своему обыкновению была одета строго и элегантно: на ней было асфальтового цвета платье в пол с внушительным воротом и бронзовыми пуговицами, а также чёрный чепчик, из-под которого торчали её кудрявые серовато-седые локоны. Этот чепчик она никогда и ни при каких обстоятельствах не снимала со своей чопорной головы, отчего он давно уже стал предметом пересудов и остроумных шуток. Во что бы она ни нарядилась, Прозерпина Уэйн всегда походила не то на ворону, не то на летучую мышь, что в общем-то в её случае было недалеко от истины.

В отличие от остальных Уэйнов, живущих в Кошмариусе, Прозерпина была вампиром самого классического образца: манерной, напыщенной, надменной, сварливой в силу своего возраста, давно уже перевалившего за пару сотен лет, и, самое главное, не желающей отказываться от крови. Несложно догадаться, что её знакомство с Арчибальдом было вовсе не случайным и, несмотря на то что могло назваться деловым, носило весьма специфичный характер.

– Добрейшего вам вечерочка! – довольно весело и несколько развязно поздоровалась вампиресса со скучающим и считающим часы до конца смены молодым человеком.

– Здравствуйте, миссис Уэйн, – вежливо кивнул Арчибальд в ответ, стараясь не выдавать своего неудовольствия от её визита. Из всех своих немногочисленных знакомых, захаживающих к нему в госпиталь время от времени, пожилую вампирессу он хотел видеть сейчас меньше всего.

– А что это вы всё сидите и сидите тут, как я к вам ни приду? Неужто больных в городе нет? – поинтересовалась Прозерпина, с любопытством рассматривая обстановку в комнате.

– Как вы, наверное, помните, – стал неохотно объяснять молодой человек, отлично понимая, что его гостье нет никакого дела до его ссоры с отцом, поскольку ровно такой же вопрос она задавала ему и в прошлый свой визит, и в позапрошлый, – мои изыскания в натурфилософии расстроили моего отца, и он наказал мне работать в пиявочном отделении.

– Какой вы молодец! – воскликнула пожилая вампиресса, явно пропустив подробности про натурфилософию. – Не то что мой Томас с невесткой! Эти бестолочи никогда не слушают моего доброго совета и голоса разума, предпочитая жевать свои тепличные тыквы вместо нормальной еды!

Арчибальд хотел было возразить ей, сказать что-то, но не стал, зная, что разговор этот не приведёт ни к чему хорошему, а лишь раздосадует его ещё больше. В отличие от Томаса Уэйна и его жены Мариетты, имя которой Прозерпина Уэйн никогда не произносила, а называла её то дурной невесткой, то нахалкой, то ещё как-то в этом роде, – он никак не мог найти в себе смелости пойти против воли отца, за что постоянно корил себя.

В глубине души он давно понял, что ему не по пути с врачевателями из Кровопускательного госпиталя, но вот вырваться отсюда, сделать шаг навстречу своей мечте – частной медицинской практике, где он мог бы проверять и использовать методы, почерпнутые в своих любимых трудах по естествознанию, анатомии и алхимии, – Арчибальд Колхицин всё никак не решался.

– Прошу меня извинить, – сказал он Прозерпине, – но я сегодня собираюсь уйти домой вовремя, а потому давайте перейдём сразу к делу, с вашего позволения.

Вампирессу очень обрадовали его слова, поскольку на протяжении всего этого недолгого разговора она то и дело бегала глазами по комнатушке, явно что-то высматривая и выискивая.

– О, прекрасно вас понимаю, ненаглядный вы мой! Приятно иметь дело с деловым молодым человеком! За то вас и ценю! – проворковала она, изображая на своём лице жутковатого вида улыбку, от которой её острые клыки обнажились, делая её сходство с хищными животными ещё более очевидным. – Не будем тянуть время!

И в ожидании чего-то Прозерпина Уэйн вдруг заплясала, переступая с ноги на ногу, как малое дитя, предвкушающее сладости, а Арчибальд со вздохом подошёл к каменной нише в стене и открыл маленьким ключом один из шкафов. Он достал оттуда какие-то закупоренные пузырьки с красной жидкостью – кровью. Её Арчибальд брал для анализов или выпускал у тех немногочисленных пациентов, которые у него бывали и к которым он ещё иногда допускался на процедуры.

Он разложил пузырьки перед вампирессой и стал рассказывать.

– Вот это кровь одного молодого джентльмена, – указал молодой человек на несколько пузырьков, – он был почти здоров, а кровопускание ему понадобилось просто ради острых ощущений, так что рекомендую в первую очередь; имеется три пузырька.

Прозерпина Уэйн даже облизнулась, ведь нечасто ей в последнее время доводилось пить такую хорошую и чистую кровь, как эта. Арчибальд отложил три первых образца и пододвинул Прозерпине следующие.

– Чуть-чуть темноватая венозная кровь одной дамы, у которой была мигрень и меланхолия.

– Меланхолия, говорите? – сложила свои губы в трубочку та и на секунду призадумалась. – Да, пожалуй, тоже возьму! Скоро начнутся летние дожди, и я буду потягивать её как хорошее вино и слушать мои любимые романсы! – мечтательно заключила вампиресса.

Арчибальду было совершенно неинтересно и даже неприятно слушать то, как его знакомая собирается использовать кровь, поэтому он торопливо отложил и эти пузырьки, чтобы перейти к следующим. То была кровь пожилой женщины, больной артритом, которую вампиресса сразу отмела, сославшись на то, что пить такую кровь удовольствия мало, да к тому же артрит может начаться и у неё, а ей бы этого вовсе не хотелось.

Следом шла ещё пара пузырьков, которые она тоже забраковала, потом ещё несколько. В итоге щепетильная в вопросах выбора крови Прозерпина Уэйн так и остановилась на первых двух вариантах.

– Не густо! – несколько разочарованно промолвила она, доставая из кожаного кошелька, что носила в дамской сумочке через плечо, деньги и отсчитывая полагающуюся за семь пузырьков сумму. Торговаться было не в её правилах, да и сам Арчибальд всегда отпускал ей кровь примерно по одной и той же цене.

– Не густо, – согласился Арчибальд, который совершенно не испытывал никакого удовольствия от этой подпольной торговли чужой кровью и делал это исключительно ради светлого будущего, в которое свято верил. – Но сами посудите, откуда мне взять больше, если я сижу тут целыми днями и посетителей у меня раз, два и обчёлся?

– Так-то оно так, – нехотя согласилась Прозерпина, – но всё же хотелось бы ещё!

Арчибальд снова вздохнул. Эта пожилая вампиресса была неуёмной и эгоистичной, а её разговоры про кровь ему были неприятны. Он желал бы, чтобы его непрошеная гостья поскорее удалилась, забрав с собой эти чёртовы пузырьки с глаз его долой, но вампиресса не спешила.

– Знаете! – заговорщицким тоном зашептала она, чуть наклоняясь к Арчибальду, успевшему сесть обратно на свой стул. – Я давно смотрю на ваших пиявок!

Арчибальд вскинул брови, выражая полное недоумение.

– Позвольте же узнать, чем они вас так заинтересовали? – спросил он, бросая взгляд на настенные часы и с неудовольствием подмечая, что ему ещё полчаса придётся здесь сидеть; и если всё это время Прозерпина Уэйн собирается вести с ним какие-то странные и совершенно ему ненужные беседы, вечер можно считать испорченным.

– Да что вы! – махнула пренебрежительно рукой в сторону банок с пиявками вампиресса. – Эти создания совершенно омерзительны! Но у меня есть замечательная идея!

И она второй раз за вечер одарила молодого человека своей вампирской улыбкой, от которой у более впечатлительного юноши могла бы пойти кругом голова и затрястись поджилки.

Арчибальд получил блестящее воспитание, а потому даже с неприятными ему людьми вёл себя вежливо, всегда держался учтиво и, насколько позволяла ситуация, обходительно, а потому сейчас он вынужден был спросить:

– И в чём же она заключается?

– Мы могли бы с вами несколько расширить наши деловые отношения! – радостно ответила та. – Поверьте, дорогой мой, это бы и мне, и вам пошло бы только на пользу!

Разговор начинал утомлять, Прозерпина Уэйн вела себя словно глупая девица, а её новое деловое предложение бедному Арчибальду не хотелось даже слушать, но он не мог позволить себе нагрубить посетителю, пожилой женщине, особенно учитывая, что она была вампирессой, пьющей человеческую кровь!

– Вы не могли бы выразиться яснее? – довольно холодно попросил он собеседницу, и Прозерпина с удовольствием начала объяснять:

– Ваши пиявки, мальчик мой, они ведь тоже в некотором роде кровопийцы, верно?

– Кровососущие кольчатые черви, – поправил Арчибальд, – но в целом да, можно сказать и так.

– О, как же это мерзко звучит! – фыркнула вампиресса, услышав эти слова, но тут же продолжила: – Так вот, я и подумала: а что, если время от времени я буду замещать этих созданий на ваших сеансах?

– Что значит «замещать»? – не понял Арчибальд. – Мы ведь говорим про сеанс гирудотерапии, а не про уроки в школе.

– А то и значит, что эту вашу гирудотерапию мы могли бы заменить на, скажем, прозерпинотерапию! – ласково ответила вампиресса.

– Я никак не могу взять в толк, – нахмурился юный врач, – вы что же, решили пить кровь из моих пациентов прямо на сеансах?

– Ну а почему бы и нет? – спросила Прозерпина таким будничным тоном, будто речь шла о чём-то совершенно естественном и само собой разумеющемся.

– Вы, никак, изволите шутить? – возмутился Арчибальд. – Как вы себе это представляете? Как вам это вообще в голову пришло?

От волнения молодой человек почти перестал выбирать выражения. Он даже встал со стула и стал ходить взад-вперёд по комнате, а Прозерпина Уэйн как ни в чем не бывало продолжала увещевать:

– Так я же вам объясняю, вспыльчивый вы мой, что наблюдала за вашими отвратительными пиявками и пришла к выводу, что я могу справиться не хуже них! Они, насколько мне известно, пьют кровь только в определённых местах, так ведь и я тоже предпочитаю самые нежные участки тела! Они впрыскивают живительную слюну, но и моя слюна ничем не уступает! На днях, например, моя младшенькая внучка Ламия расшибла себе локоть о стол, так я ей этот локоток зализала, и что вы думаете? На следующий день ранки как не бывало! Что вы на это скажете? Впечатляет, не правда ли?

– Миссис Уэйн! – воскликнул Арчибальд, не в силах больше слушать эти глупости. – Вы в своём уме?! Да за такое нас обоих могут… Могут сослать в Разрушенный замок, могут в темницу посадить! А то и хуже!

– Не волнуйтесь вы так, голубчик! Никаких темниц! Я ведь говорю, что всё продумала! Мы будем усыплять жертву… прошу прощения, вашего пациента специальным средством моего изготовления. Не беспокойтесь, никто не узнает, что именно я проводила эту самую «гертрудотерапию», а не ваши мерзопакостные червяки! Тем более что мою прабабушку на самом деле звали Гертрудой! Какое забавное совпадение, не находите?

Терпению Арчибальда подходил конец, но он не знал, как ему быть в сложившейся ситуации. Хотя эта пожилая смутьянка за время их в высшей степени странной беседы несколько раз отозвалась о лечебных пиявках самым нелестным образом, сама она была очень похожа на одну из них. Прицепилась к нему так, что не оторвать. Выставить вон эту сумасбродную старуху он не мог – не позволяло воспитание, но и принять её совершенно безобразное предложение было никак невозможно.

К счастью, Прозерпина Уэйн не стала дальше продолжать и лишь скривилась в очередной жутковатой ухмылке. Она взяла свою сумочку и попросила Арчибальда поразмыслить над её интересным предложением, когда он успокоится и придёт в себя.

– Вот увидите, нерешительный вы мой, что от этого выиграют все, даже ваши больные! – на прощание бросила она и, хлопнув скрипучей дверью, была такова.

А ещё через пару минут дверь снова отворилась, и когда Арчибальд уже был готов весьма в грубой форме сказать Прозерпине, что более сегодня он слушать этот абсурд не в состоянии, в дверном проёме, кланяясь и извиняясь за поздний визит, появился обыкновенный посыльный, доставлявший ему письмо. Арчибальд тут же переменился в лице, поблагодарил посыльного и расплатился. Дождавшись, когда тот уйдёт, молодой человек уселся на софу, на которой обычно принимал своих пациентов, и стал внимательно изучать конверт.

Глава 8. Два письма

Итак, Арчибальд Колхицин был изрядно озадачен внезапным письмом от господина Кадавруса. Здесь нужно немного объясниться.

Дело в том, что господин Кадаврус приходится молодому аспиранту дальним родственником. Если быть точнее, то троюродным дядей по материнской линии. В детстве маленький Арчи с матушкой нередко посещал особняк господина Кадавруса, играл там, читал книги из большой библиотеки прозектора, рассматривал его многочисленные коллекции (особенно ему нравились шпаги с красивыми эфесами и хитроумными узорами на рукоятях) и даже интересовался тем, чем занимается его дядя по долгу службы. Их отношения были довольно тёплыми, господин Кадаврус, с позволения своей сестры и матушки Арчи, охотно делился с племянником всем, чем только мог, и мальчик очень любил проводить время в двухэтажном особняке своего дальнего родственника.

Однако такое положение вещей совершенно не устраивало его отца. Строгий по натуре и не умеющий проявлять и капли снисхождения ни к кому, кроме своих пациентов в госпитале, он старался сделать из своего единственного сына преемника, который в будущем занял бы его место ведущего лекаря. В целом Арчи был действительно увлечён делом отца, но пытливый ум не позволял мальчику сосредоточиться лишь на науках о кровопускании, а требовал разнообразия. Как раз это самое разнообразие он получал благодаря многочисленным книгам из внушительной библиотеки господина Кадавруса.

В его богатой коллекции были не только сборники поэзии и разного рода беллетристика, обязательные для любого библиофила и страстного читателя, но и очень серьёзные труды по натурфилософии, алхимии и естествознанию – всё то, что Арчибальд так сильно полюбил, едва погрузившись в эти захватывающие дисциплины. Чем взрослее он становился, тем больше склонялся к этим наукам и удалялся от однообразных, хотя и весьма интересных кровопускания и кровопереливания.

К чему всё это привело, мы уже знаем – он поссорился с отцом и был заточён в пиявочном отделении Кровопускательного госпиталя, но это ещё не всё. Его отец потрудился добиться от достопочтенного господина Кадавруса, с которым он, к слову, никогда не был близок и к которому относился даже с некоторым презрением, хотя господин Кадаврус совершенно не заслужил этого, почти полного отказа от общения с Арчибальдом после того, как молодой аспирант стал получать практику в госпитале.

Зная деспотичный нрав своего отца, Арчибальд после нескольких неприятных бесед с непреклонным родителем перестал посещать особняк прозектора, во всяком случае в открытую, но обещал своему дяде время от времени писать письма. Господин Кадаврус ответил тем же, но, вопреки ожиданиям, переписка у них так и не получилась. Учитывая их прошлые тёплые взаимоотношения, они обменивались лишь редкими письмами обязательного характера, вроде поздравлений на День Новых Лун, основные кошмаритянские праздники и дни рождения.

Иногда Арчибальд без особого энтузиазма писал своему дяде о том, как продвигается его учёба, аспирантура, а потом и работа в Кровопускательном госпитале. Господин Кадаврус в ответном письме тоже довольно сухо излагал некоторые подробности своего нелёгкого поприща, но назвать эти письма хотя бы блёклой копией их прежних отношений было никак нельзя.

И вот вдруг он получает изящный конверт из плотной непромокаемой бумаги вываренного коричневого цвета (почти как любимое какао господина Кадавруса, о котором он не перестаёт вспоминать) с сургучной печатью и буквами МК (Мортимер Кадаврус). Аккуратно вскрыв его, Арчибальд обнаружил сложенный втрое лист дорогостоящей бумаги с льняным тиснением, на которой обычно издаются очень серьёзные документы и крайне редко пишутся письма. Одна сторона этого листа была почти вся исписана мелкими буквами – его троюродный дядюшка своим знаменитым ровным и красивым почерком, который он выработал за долгие годы работы прозектором, написал ему столько, сколько, кажется, они не написали друг другу за всё время, предшествующее этому вечеру.

Немало удивившись, Арчибальд стал внимательно читать письмо от господина Кадавруса, водя пальцем по строкам и испытывая от этого процесса немалое удовольствие, поскольку бумага была очень приятной на ощупь.

Дорогой Арчи!

Вот уже и Астмарь подходит к концу, всюду расцветают сирень и старые яблони, воздух наполнен ароматами цветов, вкусных блюд, что готовят уличные торговцы (как тебе прекрасно известно, вокруг моего дома, ввиду близости Кривофонтанной площади, этого бессменного пристанища гуляк, недостатка в разношёрстной публике не бывает), а атмосфера всеми любимого фестиваля Весенних соплей заполнила собой, кажется, даже самые мрачные и неприветливые уголки нашего города. Каждый день я становлюсь свидетелем многолюдных гуляний, весёлого шума и всевозможных развлечений, но сам я, увы, не могу разделить это лёгкое весеннее настроение наших с тобою сограждан…

Здесь Арчибальд поймал себя на мысли о том, что ведь и он в этом году так и не выбрался на весеннюю прогулку в парк или даже просто не нашёл времени пройтись по улицам города с целью развеяться, а не по каким-нибудь своим многочисленным делам. «Вот уж действительно пленник пиявок», – заключил он с горькой усмешкой и продолжил читать, а его дядя, удивительным образом вторя его собственным мыслям, излагал:

…В последнее время я всё чаще задумываюсь о том, когда в последний раз покидал Кошмариус.

Как тебе, должно быть, известно, служба прозектора не предполагает отсутствия на рабочем месте, коим является прекрасно знакомый тебе мой скромный дом, и как человек сознательный и облеченный ответственностью за кошмаритян, я не могу оставить опостылевший мне кабинет-гостиную хотя бы на несколько дней и, неожиданно перестав принимать горожан, позволить себе взять отпуск, даже самый короткий. Это было бы равносильно предательству! Хотя, возможно, для тебя такое определение может прозвучать излишне нескромно. Но ты не знаешь, дорогой мой Арчи, что такое быть прозектором в нашем городе…

Арчибальд задумался над этим определением. Действительно, «предательство» – слово, которым разбрасываться ни в коем случае не стоит, однако если речь идёт о долге перед горожанами, то не выполнить его – всё равно что предать их. Именно такие мысли посещают его самого, когда он думает о том, чтобы навсегда распрощаться с Кровопускательным госпиталем. Впрочем, возможно, это всего лишь отговорки, и его удерживает здесь, в месте, где ему давно перестали быть рады, неопределённость, открывающаяся перед ним сразу, как только он покинет это мрачноватое, но хорошо знакомое ему заведение? А господин Кадаврус тем временем приступил к обширному пояснению:

…Каждый день я принимаю самых разных посетителей и неожиданных гостей, среди которых, ты и сам не раз в прошлом в этом убеждался, немало странных и, что уж греха таить, порою весьма неприятных господ. Однако каждому из них по долгу своей службы я обязан уделять внимание и вникать в их многочисленные и разнообразные проблемы, не говоря уже о целом ворохе других обязанностей.

Например, ты, наверное, помнишь одного пожилого господина, мистера Авраама Гроббса, и его безосновательные обвинения в адрес уважаемого мистера Уэйна и его семьи? Помнишь, ты ещё называл его «старым морским чёртом» за некоторое его сходство с моряками…

Молодой аспирант на этом месте вновь задержал палец и улыбнулся, так как дядюшка взывал к приятным воспоминаниям о том времени, когда он был совсем мал и не испытывал затруднений, подобных нынешним. Конечно, он хорошо помнил дедушку Гроббса и данное ему прозвище.

…Так вот, этот пожилой господин заходит ко мне со своими жалобами и бесконечными причитаниями почти каждый день и подолгу сыплет оскорблениями, направленными в равной степени как на его соседей (Уэйнов), так и на твоего покорного слугу. А капризные призраки с их старыми обидами и несчастьями, которые не дают им упокоиться? А всевозможные странные личности, коих в Кошмариусе, ты и сам это знаешь не хуже меня, пруд пруди!

Пожалуйста, не подумай, что я решил излить тебе в этом письме все свои жалобы и накопившиеся за долгие годы переживания, вовсе нет! Просто я хочу, чтобы ты ясно понимал всю тяжесть прозекторской работы, что я исполняю.

И вот на днях ко мне наведались – кто бы ты думал – почтенные джентльмены из клуба «Оригинал», что в Старом городе. Я и раньше имел дело с ними и могу заверить тебя, что более несговорчивых и мнительных господ тяжело будет отыскать. Даже упомянутый мистер Гроббс со всеми своими странностями, обвинениями и рассказами о конце света по сравнению с этими господами выглядит просто безобидным чудаком.

В этот раз ко мне явились сразу трое метаморфов: распорядитель клуба господин Грот Эйзенберг и ещё двое сопровождающих его джентльменов почтенного возраста, имена которых я, к сожалению, не запомнил и не стану тут указывать, чтобы не вводить тебя в заблуждение.

Так вот, эти господа наперебой стали жаловаться на какой-то совершенно невероятный «недуг», как они выразились сами, что внезапно стал проявляться среди некоторых членов их закрытого клуба. Господин Грот Эйзенберг, обладатель двух ртов, один из которых, да будет тебе известно, располагается на его животе, во время визита был в весьма дурном расположении духа. И этот самый второй его рот, хотя и скрытый под прекрасно подобранной к его внушительным размерам рубашкой, стал издавать рычащие звуки, подобно сторожевому псу, отчего даже Драуг, мой дорогой дворецкий, вздрогнул, а он не робкого десятка! Что уж говорить обо мне, человеке, хотя и привыкшему к разным странным и порой пугающим явлениям, всё же довольно впечатлительном?

Арчибальд, к этому времени уже проникшийся к своему родственнику немалым сочувствием, постарался представить себе описываемую ситуацию. Дородный джентльмен с надменным выражением лица да ещё и с малоприятным ртом на животе, пускай и скрытым от глаз, но тем не менее умеющим рычать – картина не из приятных. Он покачал головой, выражая искреннее понимание сложившихся обстоятельств, и стал читать дальше.

…Тем более сейчас, когда со дня на день я вынужден ожидать визит ведьм из ковена Солонасис! Да, хочу уведомить тебя, они намерены порадовать нас своим визитом, и одному чёрту известно, что из этого может выйти. Так что, дорогой мой Арчи, рекомендую тебе быть в ближайшее время начеку, поскольку от этих бестий можно ожидать чего угодно!

Однако я что-то разошёлся. Прошу прощения за столь экспрессивное и долгое повествование! Ты, должно быть, и сам занят не меньше моего, а тут ещё я со своими бедами. И тем не менее по старой нашей дружбе я вынужден просить тебя протянуть мне руку помощи и попытаться разобраться в упомянутой ранее ситуации, о которой поведали мне джентльмены клуба «Оригинал».

Неожиданный поворот заставил молодого аспиранта вытянуться в струну и продолжить читать с удвоенным вниманием.

Ты ведь прекрасно разбираешься в разных медицинских и смежных с врачеванием науках! – нахваливал своего племянника в своём письме дядя. – Кому, как не тебе, я могу поручить столь странный случай? В том, что ты разберёшься, по какой причине эти высокородные господа из Старого города стали вдруг утрачивать свои особенности, не приходится сомневаться! Я верю в тебя, мой дорогой племянник, и прошу взять на себя труд поговорить с этими джентльменами и осмотреть тех из них, кого поразила эта внезапная напасть! Сам я не в силах им помочь, поскольку совершенно не смыслю в том, что касается хворей, болезней и недугов. Другое дело ты, Арчи!

Не откажи в помощи своему дяде, я буду тебе очень благодарен! А уж как будут благодарны тебе упомянутые джентльмены! Все они довольно состоятельны и в случае удачного исхода, в котором я ничуть не сомневаюсь, готовы будут щедро тебя вознаградить! Уверен, лишний доход не повредит молодому и пытливому натурфилософу!

Господин Кадаврус определённо знал подход к своему троюродному племяннику. Он верно выбрал тактику и подобрал правильные слова. Ему было хорошо известно о нынешнем положении Арчибальда, ведь тот сам ему писал об этом, пусть и не в таких красках, в коих было написано нынешнее письмо прозектора. Он также знал и то, что упоминание о натурфилософии подстегнёт интерес молодого аспиранта. И действительно, Арчибальд дочитывал послание своего дяди в полном возбуждении. Перспектива заняться чем-то другим, кроме сидения в пиявочном отделении и скучных редких сеансов переливания крови, и радовала, и пугала его одновременно. Письмо заканчивалось следующими словами, вновь полными похвалы и обращений к самым благородным качествам Арчибальда:

Буду ждать от тебя весточки! Надеюсь на положительный ответ и твою помощь, ведь Арчибальд Колхицин, которого знаю я, – это человек исключительной добродетели, готовый прийти на помощь в трудную минуту!

Желаю тебе всего самого наилучшего как в этом нелегком деле, так и в других твоих изысканиях!

Твой дядя Мортимер

«Наконец-то что-то интересное! – пронеслось в голове у молодого врача. – Быть может, это станет началом моей частной практики?» Мысль, конечно, заманчивая, но, с другой стороны, думал он, метаморфы, да ещё и знатные джентльмены из Старого города… В отличие от любителей романтической прозы, Арчибальд Колхицин прекрасно знал, каковы на деле эти высокородные господа, и встречаться с ними особенного желания не имел. Но не прийти на выручку к дяде было бы низостью, предательством! Тут он поймал себя на мысли, что говорит точь-в-точь как господин Кадаврус, настолько дядюшкино послание его взбудоражило. «Нет, решено! – твёрдо сказал он сам себе. – Я возьмусь за это дело!»

С этими произнесёнными про себя словами, похожими на реплику умудрённого опытом и раскрывшего сотни запутанных дел знаменитого детектива, Арчибальд закусил губу, достал из тумбочки стола лист обычной бумаги и совершенно непримечательный конверт и принялся писать ответное письмо.

* * *

Ранним утром того же дня Персиция, пребывающая в полнейшем замешательстве от произошедшего с ней в последнее время, также получила письмо. Оно было от Джеремии, и хотя достаточно подробным, но написанным явно наспех, с кривыми и прыгающими буквами, еле складывающимися в строки, и не идущим ни в какое сравнение с красивым каллиграфическим почерком господина Кадавруса.

Написанное на каком-то клочке желтоватой бумаги, письмо пришло в самом дешёвом конверте. Это могло бы задеть чувства Персиции, если бы юная ведьма обращала на подобные вещи внимание. Но, по счастью, ей было всё равно, поскольку она сама редко писала письма, а ещё привыкла общаться с разными кошмаритянами, в том числе и с теми, кто в принципе никогда не брал в руки бумагу и перо, не говоря уже о том, чтобы предпринять попытку сочинить письмо. Наоборот, проницательности Персиции хватило для того, чтобы понять: Джеремия вложил в это послание всё имеющееся у него старание, дабы как можно более полно выразить свои чувства и при этом не задеть чувства девушки.

Я перестал обращаться…

Так просто и незамысловато начиналось письмо. В нём не было никакого вступления, совсем ничего про погоду или хотя бы дежурного описания очарования весенней серости, которая сейчас царила в Кошмариусе. В нём не было даже приветствия – бесхитростный Джеремия сразу переходил к сути дела, к тому, что волновало его самого и что он хотел донести и до Персиции.

Такое начало было многообещающим – всё-таки все старания молодой ведьмы не пропали зря, и она добилась желаемого успеха со своим зельем, пусть оно теперь и пропало. Сияя от гордости, Персиция продолжила читать, но чем больше погружалась в написанное, тем мрачнее становилось у неё на душе.

…Ваше зелье, мадам, подействовало, и теперь даже в самый разгар Ночи Двух Сестёр я остаюсь человеком и не ощущаю в себе ничего звериного.

Но случилось нечто такое, о чём я и думать-гадать не мог. Последний раз, когда в прошлом месяце я примерял шкуру зверя, то узнал, что обо мне в таком обличье заботится одна девушка, что живёт в часовне на кладбище. Быть может, вы её тоже знаете – у неё синие волосы и грустные глаза, а звать её Вербеной.

И вот, приняв вашу отраву, прошу прощения, ваш чудо-отвар, я на радостях, что освободился от этого звериного проклятия, наведался к ней, чтобы объясниться. Но меня ждало разочарование – Вербена отвергла такого меня. Узнав, что я теперь больше не обращаюсь, она попросту не пожелала меня слушать и выставила за порог, как какого-то забулдыгу. А хотя я и так забулдыга… А теперь ещё отвергнутый той, к которой впервые в своей поганой жизни испытал что-то тёплое…

Я это к чему – выпив ваше зелье, мадам, я потерял часть себя. Сам-то я вроде как рад, но выходит, что вместе с этим я также упустил шанс быть с Вербеной… Думается мне, что тот зверь, в которого я оборачивался, сожри его горгулья, был ей явно больше по душе, чем я, обычный грузчик.

Вот такие дела, мадам… Сейчас мне нужно пообвыкнуться в новой старой шкуре да с мыслями собраться… Как только приду в себя, поищу работёнку, вернусь к своим обычным делам. Буду нужен, пишите.

Джеремия

С одной стороны, содержимое письма должно было порадовать Персицию, которая только и мечтала, чтобы её отвар подействовал, но вместе с долгожданным чувством триумфа и удовлетворения в её сердце проникло неприятное липкое ощущение раскаяния, жалости к Джеремии и даже какой-то злости. Прочитав письмо, молодая ведьмочка прямо-таки всем своим существом почувствовала себя виноватой в том, что вдруг разрушила чьё-то счастье.

Тем не менее она сделала над собой усилие и вымученно улыбнулась. О последствиях, которые сулило похищение её антиоборотного зелья, а также о судьбе своего подопечного она решила подумать чуть позже. А сейчас нужно взять себя в руки и быть во всеоружии, ведь со дня на день ей предстояло встречать своих тётушек, маму и бабушку.

Глава 9. Тайное собрание

Пока Персиция и Арчибальд в разных частях Кошмариуса изучали полученные ими письма, испытывая тревоги и приятные волнения, а также множество других разнообразных чувств, в Старом городе тоже происходило кое-что весьма любопытное и заслуживающее нашего внимания.

Дело было в одном большом доме в три этажа, что располагается на Костеразминочном проспекте. Этот проспект издавна является излюбленным местом для прогулок старогородцев, и его название как раз отсылает к расхожему выражению – «размять кости», то есть совершить небольшой променад на свежем воздухе (хотя свежий воздух в Кошмариусе – явление довольно редкое). По обе стороны этого широкого проспекта, удостоившегося одного из самых интересных и небанальных названий среди всех улиц Старого города, располагаются дорогие рестораны, многочисленные изысканные галантереи, фешенебельные мебельные магазины и уютные кофейни – словом, всё то, что так любит местная зажиточная публика и что не позволяет решившему совершить утренний, дневной или вечерний моцион отмерять этому занятию больше четверти часа.

Проспект вымощен крупным кроваво-красным булыжником, который больше не встречается ни в одном другом месте Кошмариуса, и за счёт многочисленных торговых домов, лавок, кафе и магазинов может быть назван неким старогородским аналогом уже известной нам Подпольной улицы. Действительно, и тут, и там царит оживление, постоянно снуют люди, но при тщательном сличении становится ясно, что Костеразминочный проспект и Подпольная улица похожи друг на друга в той же мере, в которой чёрный рынок напоминает ярмарку выходного дня, то есть исключительно формально.

Упомянутый трёхэтажный дом в прошлом принадлежал ныне покойному господину Раскривляка, а теперь всецело находился в распоряжении его до недавних пор вдовствующей супруги, леди Изольды Милдрет. Может показаться странным, что леди Милдрет носит другую фамилию, а потому стоит рассказать об этой особе более подробно.

И начать нужно с того, что эта женщина слывёт первой красавицей во всём городе, и за один лишь её взгляд немало мужчин готовы отдать всё своё состояние, чем эта видная леди охотно пользуется. Фамилия Милдрет принадлежала когда-то её первому мужу, а господин Раскривляка, завещавший ей свой трёхэтажный дом со всем содержимым, являлся девятым её супругом. Да, бедная женщина, увы, вынуждена менять мужей, словно вечерние платья или дамские перчатки, с завидной регулярностью, поскольку стоит лишь начаться её бурному роману с одним из избранников, как тот скоропостижно умирает при самых удивительных и необычных обстоятельствах. К примеру, господин Раскривляка был найден захлебнувшимся в таком мелком пруду неподалёку от своего дома, что в нём не смогла бы утонуть даже кошка.

Леди Милдрет принадлежит к той породе женщин, что не могут долго находиться без мужского внимания, а потому, несмотря на всю свою безутешность по поводу кончины любимого очередного супруга, она всегда вынуждена искать следующую партию. Участи этой красавицы можно только посочувствовать, особенно беря во внимание то, что все без исключения почившие супруги оставляли ей почти всё своё состояние, с которыми бедная женщина совершенно не знает, что делать. Тем не менее для дома девятого своего избранника подходящее применение всё же нашлось, и теперь в нём располагается пошивочное ателье, известное, как и сама леди Милдрет, всему городу.

Эта шикарная женщина вот уже на протяжении десятка лет практически единолично диктует моду на женские платья, юбки, блузы и костюмы. Все изделия её ателье отличаются изысканным кроем, неповторимым дизайном, а самое главное – прекрасным материалом, природа которого весьма необычна и держится в строжайшем секрете от покупателей. Каждый день в ателье к леди Милдрет наведываются знатные дамы, молодые модницы и студентки, желающие покорить чьё-нибудь сердце на предстоящем балу, – и всем своим покупательницам хозяйка одинаково рада.

Но в тот день, о котором мы ведём речь, ателье не принимало гостей, поскольку с самого утра новый, десятый по счёту супруг красавицы-швеи и самой желанной женщины Кошмариуса, господин Кроули, принимал гостей.

Это был один из членов клуба «Оригинал», в котором, как мы помним из письма господина Кадавруса, начали происходить странные вещи. И именно по этому поводу он и ещё трое его ближайших друзей-одноклубников решили собраться в доме-ателье леди Милдрет.

В комнате на цокольном этаже, предоставленной господину Кроули его супругой для собрания, царил таинственный полумрак. Четверо джентльменов включая его самого, сгрудились перед одной-единственной керосиновой лампой, что стояла на маленьком столике в дальнем углу комнаты, которая в обычное время использовалась леди Милдрет в качестве подсобки.

Со стороны кто-то мог бы подумать, что эти аристократичного вида джентльмены, одетые преимущественно в пиджаки и элегантные панталоны^[6], втайне задумали по меньшей мере государственный переворот – так взволнованно они выглядели. Особенно среди собравшихся выделялся один господин, который вёл себя весьма активно и то и дело что-то выкрикивал, размахивая руками, коих у него было целых четыре, – в то время как остальные держались более сдержанно, а потому тут же шикали на него, и прерванный разговор продолжался вновь.

Речь идёт о мистере Добе фон Кейстере, среднего роста и среднего же возраста метаморфе с кудрявой шевелюрой. Этот беспокойный джентльмен заявился на тайное собрание раньше остальных, не считая господина Кроули, по понятным причинам находившегося в доме леди Милдрет со вчерашней ночи, и притащил с собой, помимо своего привычного взбудораженного настроения, ещё и громоздкую треногу, служащую штативом для не менее громоздкого фотоаппарата.

Мистер фон Кейстер испытывал огромную любовь к техническому прогрессу, который в последние пару лет буквально захлестнул весь Кошмариус, и питал непреодолимую тягу скупать и испытывать все его хитроумные плоды. Вот и в этот раз он посчитал весьма уместным запечатлеть на нескольких фотографиях участников тайного собрания, поскольку такие волнительные обстоятельства, кои побудили четырёх благородных джентльменов ютиться в каморке среди старых ножниц, отрезов шёлка, огромных катушек с нитками и понатыканных повсюду спиц, происходят крайне редко и, конечно же, как нельзя лучше подходят для того, чтобы быть увековеченными на фотокарточках.

Жестикулируя всеми четырьмя руками, мистер фон Кейстер то и дело предлагал «сделать перерывчик и сфотографироваться», за что и получал неодобрительные возгласы и пошикивания в свой адрес, поскольку разговор в подсобке ателье вёлся очень серьёзный.

– Дело принимает нешуточный оборот. Всё большее количество метаморфов подвергаются этой непонятной… гм… болезни, – вещал учредитель собрания господин Кроули, морщась от сказанного. – Я располагаю сведениями о том, что господин Грот Эйзенберг даже подумывает закрыть «Оригинал».

Эта новость потрясла собравшихся. Один впечатлительный джентльмен с рыжими усиками и огромными бакенбардами, с виду ничем, кроме этого, особенно не примечательный, воскликнул:

– Но, господин Кроули, этого не может быть!

– Это просто возмутительно! – подхватил мистер фон Кейстер. – Однако, господа, не пора ли нам сделать небольшую паузу и испытать фотоаппарат?

– Уймётесь вы, наконец, или нет?! – строго гаркнул господин Кроули, который и сам был распалён до предела. От этого растрёпанные кучерявые волосы на голове и даже на груди, виднеющиеся из-под не до конца застёгнутой рубашки с поднятым воротником (господин Кроули посчитал, что в таком несколько неопрятном виде он будет выглядеть истинным революционером, коим всегда себя представлял), заискрились синеватыми искорками, и он стал похожим на метлу, которую по ошибке сунули в распределитель тока.

– Но они не могут вот так просто закрыть клуб-с, – таинственным и глухим голосом произнёс из-под громоздкой маски с длинным носом, изображающей одного из персонажей знаменитой кошмаритянской трагикомедии Баламута, четвёртый джентльмен – мистер Кальман Шнапс. От сильного волнения он потирал руки в белых перчатках.

– Увы, могут, мистер Шнапс, – хмуро ответил господин Кроули. – Мой секретный источник, которому, впрочем, безоговорочно можно верить, говорит, что вот уже десять метаморфов потеряли свои уникальные черты, и всё это попахивает эпидемией!

Собравшиеся испуганно переглянулись. Слово «эпидемия» среди старогородцев использовалось нечасто, поскольку носило, с их точки зрения, исключительно пролетарский характер и не могло быть применимо к почтенной публике из их старомодного аристократического мирка.

Конечно, порой, когда в Кошмариусе была особенно промозглая погода и члены элитного клуба «Оригинал» массово подхватывали простуду и насморк, распорядитель клуба, уже упомянутый господин Грот Эйзенберг, неласково называл это эпидемией и распоряжался посильнее топить камины, а также подавать куриный бульон, обильно приправленный чёрным перцем и имбирём. Он вообще отличался крутым нравом и выражения выбирал не всегда, ровно как и редко задумывался над тем, насколько вкусным и удобоваримым станет куриный бульон, если в него всыпать много пряных приправ.

– Я уверен, что до закрытия клуба никак не дойдёт-с, – подрагивающим шёпотом стал возражать мистер Шнапс. – Всё-таки многоуважаемый сэр Илариус Дроу не допустит такого-с. Еще вчера он взял с меня членский взнос на чистку серебряных кофейных ложечек, заверив, что после этого они будут сиять так, что пить кофе станет сплошное удовольствие.

– Глупости! – отрезал господин Кроули. – Мой источник утверждает, что они с господином Эйзенбергом обсуждали возможность карантина.

Он всё больше и больше начинал раздражаться. Его вспыльчивый и бунтарский характер как нельзя кстати находил отражение в его непослушных искрящихся волосах, которые приходили в бешеное движение всякий раз, когда он терял душевное равновесие и злился, переживал или нервничал.

– Но мы не можем знать наверняка-с! Стоит ли нам всецело полагаться лишь на сведения вашего секретного доносчика-с? – также продолжал гнуть свою линию мистер Шнапс, которому очень не хотелось, чтобы клуб закрыли. Он считал своим долгом оспаривать это решение хотя бы в кругу собравшихся.

– Да прекратите вы спорить, Шнапс! – не выдержал наконец господин Кроули. – И зачем только вы нацепили эту дурацкую маску?

– Но ведь мы же встречаемся тайно от остальных членов клуба-с! – охотно объяснил мистер Шнапс, который был похож на толстый пивной бочонок, засунутый в тесный, но очень модный костюм-тройку в приятную сиреневую клетку. – Это делает нашу встречу пикантнее-с.

Этот мистер Шнапс очень любил различные зрелища, особенно театр, и посещал все спектакли и даже уличные представления. Свою маску Баламута, персонажа со скверным характером, дурными манерами и крайне неприятной физиономией (у него, помимо уже упомянутого длинного носа, были также кривые торчащие зубы и противные прищуренные глазки), он нацепил специально, поскольку считал, что на тайные собрания необходимо приходить инкогнито. Из-за этого он перед началом встречи с утра даже предлагал всем взять на время кодовые имена из классической и так любимой им трагикомедии.

Увы, остальные собравшиеся не поддержали эту идею, и мистер Шнапс был вынужден довольствоваться лишь своей маской из папье-маше. Однако его последний довод, кажется, подействовал на других участников тайного собрания, и тот самый джентльмен с рыжей шевелюрой, усиками и бакенбардами, которого звали мистер Мэриуэзер Дилдок, воскликнул:

– Что же вы тогда остальных не предупредили?!

Тут уж и мистер фон Кейстер, и господин Кроули тоже посчитали, что слова мистера Шнапса не лишены некой логики и даже толики романтизма. А мистер Дилдок заёрзал на стуле, явно смущаясь и сетуя на то, что сам не догадался до чего-то подобного.

Воспользовавшись очередной заминкой, четырёхрукий мистер фон Кейстер, который, кажется, меньше всех переживал за судьбу родного клуба, но больше остальных хотел поскорее закончить разговоры и заняться чем-то поинтереснее, снова предпринял попытку привлечь внимание собравшихся к фотоаппарату, но снова неудачно.

– В следующий раз приходите в масках все! – решительно заявил господин Кроули, видя, что одноклубники растерялись, и тем самым спасая ситуацию.

Помимо страсти к местечковым бунтам в клубе «Оригинал» и мелким попыткам подрыва некоторых его устоев, которую он перенял от своих отца, деда и прадеда, у него с детства были некоторые задатки лидера, коими он и пользовался в обществе своих приятелей.

– Господин Кроули, а не могли бы вы более предметно объяснить, что конкретно случилось с теми десятью бедолагами? – снова подал голос рыжий мистер Дилдок, наиболее лояльный и, как ему всегда казалось, самый здравомыслящий из всех.

– По словам моего источника, они внезапно стали обычными людьми и полностью утратили все свои особенности, – понизив голос, сказал господин Кроули.

После этих слов в комнате воцарилась зловещая тишина. И каждый находящийся в ней глубоко задумался над своими собственными особенностями, присущими любому метаморфу. Сам господин Кроули приглаживал волосы, периодически отводя руку в сторону, чтобы сбросить с неё статическое электричество. Мистер Дилдок поочерёдно хватался то за один бок, то за другой в полнейшем волнении. Мистер фон Кейстер рассматривал свои четыре руки, словно увидел их впервые, а мистер Шнапс стал вдруг тихонько издавать совершенно странные звуки, более всего напоминающие воркование. Дело в том, что мистер Шнапс обладал крайне странной особенностью: по собственному желанию он мог делаться похожим на голубя, отращивать крылья и даже клюв, но прибегал к этому сомнительному перевоплощению довольно редко (учитывая его габариты, взлететь он всё равно бы не смог, да и выглядел он в перьях не особенно привлекательно). Зато в моменты душевных потрясений, не отдавая в том себе отчёта, он часто начинал ворковать, чем нередко приковывал к себе удивлённые взгляды незнакомых людей.

Впрочем, продлиться долго воцарившемуся напряжению было не суждено, поскольку вскоре таинственный полумрак подсобки был рассеян внезапным светом, проникшим внутрь вместе с вошедшей полюбопытствовать, как идут дела у новоиспечённого тайного общества, леди Милдрет.

В полутьме и тусклом свете пыльной керосиновой лампы обстановка в комнатушке казалась совершенно необычной и вполне подходящей для подобных собраний, но свет от яркого светильника, что включила хозяйка дома, всё испортил. Ощущение некоего таинства, которое так нравилось всем собравшимся под руководством господина Кроули, сменилось неловкостью, поскольку внезапное вторжение леди Милдрет выявило действительное положение вещей: четверо джентльменов, разодетых в дорогие одежды (даже господин Кроули, несмотря на то что не стал надевать ни жилета, ни пиджака, рубашку подобрал одну из самых дорогостоящих из всех, что были в его гардеробе) и напустивших на себя важный и значительный вид, восседали на низких табуреточках среди старых кринолинов, отрезов чёрной шёлковой ткани, шпилек, чепчиков и вуалей, а также женских чулок разной длины.

– Мартин, милый, ну что же вы сидите в полной темноте? – самым будничным тоном, словно не замечая, в какое положение она ставит почтенных джентльменов, сказала леди Милдрет. – Может быть, предложим нашим гостям чаю?

Несмотря на всю курьёзность ситуации, трое приятелей господина Кроули не могли долго думать об этом, ведь перед ними стояла такая женщина, что приковывала к себе взгляды любого мужчины, вне зависимости от того, есть у него глаза или же по какой-либо причине отсутствуют.

«Ради такой женщины можно убить и быть убитым», – подумал про себя бочкоподобный мистер Шнапс, любящий цитировать пьесы. Что и говорить, господин Кроули, десятый любимый муж леди Милдрет, после недавно сыгранной пышной свадьбы резко вырос в глазах многих одноклубников из «Оригинала». Ему искренне завидовали, что, конечно же, несказанно льстило молодому и амбициозному метаморфу, который был по уши влюблён в свою жену, как и прежние девять её супругов, ныне почивших. Однако сейчас он позволил себе выразить недовольство её внезапным появлением и даже несколько повысил тон, что, впрочем, для него было вполне естественно.

– Изольда, дорогая, я же просил не беспокоить нас! У нас тайное собрание! – вскочил он с места в который раз за сегодняшний день. Он на время покинул круг своих соратников, подбежав к жене и поцеловав протянутую ею руку, но сделал это без обычной пылкости, а лишь для приличия. В эту минуту он всецело был поглощён собранием.

– Конечно-конечно, душа моя. Я понимаю всю особенную важность вашего собрания, поэтому и предложила провести его в своей старой мастерской! – Тут леди Милдрет ещё раз весело пробежала глазами по захламлённой подсобке, вновь ставя джентльменов в неловкое положение.

– Но разве можно пропускать время чая? Тем более что я испекла пирог с джемом, – закончила она, взмахнув своими длинными чёрными ресницами.

Расстраивать хозяйку ателье и такую обворожительную красавицу никто бы не посмел. Не посмел этого сделать и господин Кроули, а неуёмный мистер фон Кейстер, вскочив со своего табурета вслед за ним и чуть не опрокинув свою треногу вместе с фотоаппаратом, для которых тут было явно тесновато, вскричал:

– Ни один джентльмен не может устоять, когда дама предлагает ему пирог с джемом! Особенно если испекла его сама!

Он был рад, что скучные разговоры о туманном будущем клуба наконец-то подошли к концу, и к тому же просто обожал чай – напиток, в последнее время снискавший огромную популярность в среде всей аристократии Кошмариуса.

Леди Милдрет, облачённая в тонкое облегающее платье с корсетом и захватывающим декольте, тут же одарила его своей страстной улыбкой, отчего мистер фон Кейстер тоже глуповато заулыбался и покраснел, а после она поочерёдно одарила улыбками и всех остальных, да так, что у мистера Дилдока тут же остановилось сердце.

Если бы этот впечатлительный джентльмен не родился метаморфом, в ателье леди Милдрет случился бы крайне досадный и неприятный инцидент, но, к счастью, он был им, а его особенностью являлось наличие двух сердец вместо одного, что для такого легковозбудимого человека было как нельзя кстати. Второе его сердце продолжило исправно работать, поэтому мистер Дилдок просто извлёк из кармана своего коричневого пиджака платок и протёр испарину на лице.

Мистер Шнапс же в этот раз удовлетворённо захрюкал из-под своей маски, став полностью похожим на изображающего ею персонажа Баламута, однако это уже никак не было связано с тем, что он был метаморфом, просто при виде красивой женщины терял всякое самообладание.

Леди Милдрет вернулась через десять минут, неся огромный поднос с ароматным чёрным чаем в большом фарфоровом чайнике, маленьким чайничком с молоком, сахарницей, а также с тем самым пирогом, представлявшим собой сплошной корж песочного теста, обильно политый клубничным джемом.

Из высокой и красивой причёски на обнажённые ключицы леди, при взгляде на которые джентльмены начали трепыхаться, подобно сухим листьям на ветру, на шёлковой паутине свешивался большой паук – её вечный спутник. Паука звали Жан – он-то и был тем самым секретным осведомителем и надёжным источником, о котором рассказывал остальным господин Кроули, правда не его, а леди Милдрет. Жан являлся её верным другом, соратником и главным помощником в ателье уже очень давно, задолго до появления в жизни первой красавицы Кошмариуса господина Кроули.

Тот в её отсутствие решил продолжить свою тираду, к большому неудовольствию мистера фон Кейстера:

– Если всё это правда, то каждый из нас в любой момент может оказаться под ударом, джентльмены, ведь эпидемия носит какой-то избирательный характер и затрагивает исключительно метаморфов из высших слоёв общества.

Все было опять зароптали, но, увидев вновь вошедшую в их комнатушку красавицу-жену своего вдохновителя, тут же позабыли о всяких напастях и стали с удовольствием принимать из рук леди Милдрет чашки для чая, хотя и с некоторой опаской поглядывая на Жана. Тот мало того что имел довольно внушительные размеры и сверлил каждого из присутствующих всеми своими блестящими чёрными глазками, так ещё и был одет в маленький сюртучок, что вообще не свойственно паукам.

– Ну что ты, дорогая! – опомнился господин Кроули. На время отставив роль учредителя тайного собрания, он перехватил тяжёлый поднос у супруги и сам неловко, но старательно стал раздавать угощения собравшимся.

– Господа, позвольте всё-таки сделать пару снимков?! – вновь заорал мистер фон Кейстер, у которого давно уже чесались все его четыре руки.

– Думаю, нам стоит уступить, – предположил рыжеусый мистер Дилдок. – А иначе мы так и будем прерываться на ненужные паузы в дальнейшем.

Господин Кроули неохотно кивнул, и счастливый мистер фон Кейстер стал метаться по тесной подсобке в совершеннейшем возбуждении. Он переставлял свою треногу с места на место, несколько раз рассаживал присутствующих и постоянно активно жестикулировал руками, не переставая отхлёбывать на ходу чай и закидывать в рот куски пирога. Чай был крепким, и это было очень кстати, поскольку господин Кроули собирался разглагольствовать по поводу возможных изменений в связи с начавшимся недугом в их клубе до поздней ночи, а чай как раз способствует мозговой активности и, как говорят, повышает тонус.

Остальные члены этого странного собрания тоже, кажется, были вовсе не против рассиживаться здесь и продолжать разводить антимонии^[7] на эту и другие темы хоть до следующего утра, если их будет время от времени подкармливать обворожительная леди Милдрет.

Все уже совершенно перестали обращать внимание на то, что их тайное собрание проходит в столь необычном месте, и чувствовали себя настоящими заговорщиками.

Довольная произведённым эффектом, супруга господина Кроули вскоре покинула комнатку, выключив попутно свет и позволив мужчинам продолжать свои беседы в полумраке.

Глава 10. Обход врача

Спустя несколько дней Арчибальд известил отца о том, что более не намерен просиживать штаны в душном пиявочном отделении, чем окончательно положил конец надеждам своего несговорчивого родителя относительно того, что он, Арчибальд, станет его преемником.

Наведавшись к своему троюродному дяде господину Кадаврусу и проведя в его особняке целый вечер, наполненный тёплыми воспоминаниями, сердечными благодарностями и вкусными блюдами, специально приготовленными Агриппиной по такому случаю, бывший аспирант Кровопускательного госпиталя, а ныне предоставленный самому себе молодой врач получил чёткие указания от прозектора о том, как ему лучше действовать дальше. Коль скоро Арчибальд решил взяться за это крайне странное заболевание – если это определение вообще уместно в данном случае, – господин Кадаврус, преисполненный благодарности, весьма обстоятельно поведал своему племяннику о текущем положении вещей в Старом городе, а также поделился с ним своими многочисленными умозаключениями по этому поводу и некоторыми другими.

Оставшись крайне удовлетворённым тем, какой приём ему оказал его троюродный дядюшка, Арчибальд наутро следующего дня был во всеоружии и по обыкновению сел на трамвай номер 9, курсирующий между двумя кладбищами Кошмариуса – Великим Погостом и Старым кладбищем, – по маршруту, придуманному мистером Трибверком и носящему поэтическое название «Заупокойный». Этот трамвай проходил как раз мимо дома Колхицинов, расположенного неподалёку от Великого Погоста, а также мимо Кровопускательного госпиталя, что было весьма удобно. Правда, в этот раз Арчибальд не стал выходить на знакомой остановке возле теперь уже бывшего места своей работы, а продолжил свой путь дальше, в Старый город, лишь хмуро проводив взглядом большое серовато-коричневое здание с башенками и готическими окнами-арками, а также спешащих к нему врачей и сестёр, которые сейчас ему казались совершенно чужими людьми.

По случаю вступления в новое амплуа молодой человек приобрёл на ярмарке длинный кожаный плащ, достающий ему до самых пят, надел новые лакированные ботинки, перчатки и фетровую шляпу. В таком облачении он действительно напоминал бы сошедшего со страниц приключенческих рассказов частного сыщика, если бы не дополнил его страшноватой маской, похожей на птичий клюв, какие в прежние времена, когда в Кошмариусе поочерёдно свирепствовали то чума, то оспа, носили алхимики и уличные врачеватели, силящиеся побороть эти ужасные заболевания.

Маска выглядела, выражаясь мягко, не особенно приветливо и привлекала к себе лишнее внимание, но Арчибальд твёрдо решил не снимать её ни при каких обстоятельствах. Он, хотя и был врачом, часто простужался и вообще был подвержен всяким заболеваниям, а тут ему предстояло иметь дело с непонятным недугом, природа которого вообще неизвестна и который мог вполне себе оказаться заразным. Так что правильнее всего было перестраховаться, поэтому маска со специальным обеззараживающим раствором, которым медики предусмотрительно пропитывали внутреннюю часть этого самого жутковатого на вид клюва, подходила как нельзя лучше. Однако, будучи внешне совсем непривлекательной и, даже наоборот, отталкивающей, она совсем не подходила для того, чтобы явиться в ней в частный клуб, пользующийся уважением во всём Старом городе. А потому после того, как, сойдя с трамвая и пройдя пешком несколько кварталов, едва показавшись у парадной лестницы «Оригинала», Арчибальд тут же столкнулся с первой сложностью в своём новом нелёгком деле – один из членов клуба, некий господин с тремя глазами, выполняющий, надо полагать, роль дворецкого, при его появлении взвизгнул и стал рьяно размахивать руками, словно отгоняя некое чудовище.

Тут же из парадной двери выскочили ещё несколько джентльменов, и все они наперебой и на повышенных тонах стали убеждать Арчибальда уйти и не пугать их своей ужасной маской, поскольку они и так находятся в скверном и весьма щекотливом положении, и лишнее внимание к их клубу сейчас совсем нежелательно.

О возможности такого поворота событий господин Кадаврус как раз и предупреждал, советуя брать в таком случае ситуацию в свои руки. Вот только беда была в том, что Арчибальд совершенно не знал, как именно следует это делать, а господа из клуба «Оригинал» были крайне возбуждены, непреклонны в своих возражениях, а кроме того, до чёртиков напуганы его эффектным внешним видом. В их глазах Арчибальд в плаще, маске и с таинственным ридикюлем в руках выглядел совсем как предвестник чего-то недоброго вроде эпидемии, конца света или замены в их клубе поставщика обожаемых всеми эклеров с заварным кремом.

Несмотря на все увещевания с его стороны, юного врача не пустили даже на порог клуба. Перепуганные метаморфы, после того как вдоволь наверещались и набегались вокруг парадной лестницы, решили закрыться изнутри, чтобы «чумной доктор», как они окрестили Арчибальда, не смог даже шагу сделать в «Оригинал» со своим зловещим чемоданом.

– Нечленам клуба вход категорически запрещён! – пискнул напоследок трёхглазый дворецкий, впопыхах закрывая массивную дверь перед самым носом молодого человека, но при этом стараясь выглядеть торжественно и величаво, как подобает уважающему себя старогородцу. Даже в момент паники эти джентльмены не забывали о священных правилах, принятых в стенах их клуба, и охотно козыряли ими перед незнакомцем, хотя бы и незнакомец этот пришёл с добрым намерением помочь им в сложившихся обстоятельствах.

Что и говорить, Арчибальд был в полном недоумении, ведь господин Кадаврус ясно дал понять, что распорядители клуба сами просили разобраться с этим щекотливым делом. Молодой человек имел представление о своенравных метаморфах, но он совсем не предполагал, насколько сложно с ними будет завести хотя бы какой-то конструктивный диалог.

Просчитался и господин Кадаврус, решив после визита распорядителей направить в клуб своего племянника. По-видимому, эти уникально мыслящие джентльмены предполагали, что разобраться с их проблемой можно как-то и без их прямого участия, а также без лишнего шума и внезапных визитов в клуб. Их оторванность от реалий всего остального мира превосходила даже неведение домашнего холёного кота, вся жизнь которого проходит в мягком высоком кресле у камина подле любящих его всем сердцем хозяев, обо всём том, чем его ближайшие сородичи занимаются ежедневно на городских улицах, в подвалах и у мусорных баков.

Стоя перед парадной дверью в своём плаще и в коричневой маске с огромными круглыми и затемнёнными стеклянными окулярами, Арчибальд тщетно пытался собраться с мыслями.

– Прошу прощения, сэр, это вы – доктор Колхицин? – вдруг раздался тихий голос откуда-то из кустов чёрного кошмаритянского шиповника, которыми был засажен весь палисадник вокруг «Оригинала».

– Да, это я, – не зная, куда именно смотреть, ответил Арчибальд всем зарослям шиповника сразу.

Из кустов вышел весьма заурядного вида средних лет мужчина в коричневом костюме и в почти такой же шляпе, какая была у Арчибальда. Единственное, чем он запоминался, были его рыжие бакенбарды, свисающие почти до плеч, и закрученные усики. То был уже знакомый нам мистер Дилдок. Он напустил на себя важный вид, хотя тоже еле сдерживал испуг, глядя на маску Арчибальда.

– Пройдёмте со мной, пожалуйста! – торжественным шёпотом предложил он доктору. – Я знаю кое-кого, кому вы, возможно, сможете помочь. Мой друг вот уже вторые сутки лежит при смерти!

С этими словами, не предвещающими ничего хорошего (ни о каком летальном исходе для пострадавшего от неизвестного недуга до сих пор речи не велось), мистер Дилдок учтиво поклонился и представился. Арчибальд тоже назвал своё имя и сказал, что прибыл сюда по поручению господина Кадавруса и что поведение других членов клуба его немало удивило и даже обескуражило.

– Ничего удивительного! – ответил мистер Дилдок. – Таковы уж наши порядки! Но, поверьте, в доме, куда мы отправимся сейчас с вами, совсем всё иначе! Скорее же идёмте! Только прошу, гарантируйте полнейшую приватность предстоящего визита!

Арчибальду ничего не оставалось, как дать всяческие гарантии мистеру Дилдоку и отправиться с ним в поместье господина Кроули. Именно он был тем человеком, который, по словам вылезшего из кустов рыжеволосого метаморфа, лежал при смерти.

Несмотря на всю серьёзность сказанного, мистер Дилдок отчего-то совершенно не спешил и вкрадчиво несколько раз просил своего спутника также сбавить шаг.

– Я прошу прощения, мистер Дилдок, – изо всех сил стараясь не выказывать нарастающего внутри недовольства пытался внести в происходящее ясность Арчибальд. – Но вы ведь сказали, что ваш друг при смерти!

Неспешно идущий по широкому тротуару мистер Дилдок охотно кивнул в ответ и полушёпотом ответил:

– Всё так и есть, дорогой доктор! Но мы с вами не должны забывать об осторожности. А вдруг за нами слежка?

– Какая ещё слежка? – приглушённым из-за своей маски голосом спросил совсем сбитый с толку Арчибальд.

– О-о-о! – протянул в ответ, почти не поворачиваясь к собеседнику и едва открывая рот, мистер Дилдок. – Кто бы знал! Перестраховаться никогда не помешает!

Со стороны эти двое выглядели крайне любопытно: мужчина, одетый по всей моде Старого города, и странный субъект в плаще и пугающей маске, совершенно не вписывающийся в скучнейшую атмосферу этого района, словно потерявшегося во времени.

Мистер Дилдок шёл чуть впереди Арчибальда, и могло сложиться впечатление, что за уважаемым джентльменом увязался какой-то ряженый с городской ярмарки (в последнее время и на этом островке всей древней кошмаритянской аристократии, к неудовольствию старожилов, подобного контингента стало на удивление много).

Вся эта странная конспирация крайне раздражала и утомляла юного врача. Он плёлся за неразговорчивым мистером Дилдоком и уже начинал жалеть о своём решении ввязаться во всё это непонятное расследование.

Потряхивая на неспешном прогулочном ходу своим ридикюлем, что вместе с маской так перепугал других членов клуба «Оригинал», Арчибальд с тоской рассматривал старые, но аккуратные вывески на магазинах и кафе. Впрочем, он был настолько недоволен происходящим с ним в эти минуты, что не вчитывался в их витиеватые буквы и не запомнил ни одного названия.

Если бы его спутником был мистер Шнапс, эта вынужденная прогулка, вероятно, прошла бы веселее, так как этот джентльмен был намного словоохотливее, и уж, наверное, поведал бы Арчибальду что-нибудь интересное из жизни клуба, а также в подробностях изложил ему, что происходит с господином Кроули.

Если же спутником Арчибальда выступил бы мистер фон Клейстер, надо полагать, прогулка бы вообще не состоялась, поскольку тот не посчитал бы необходимым делать лишний крюк по Костеразминочному проспекту. Но, увы, за врачом был послан мистер Дилдок, джентльмен, не отличающийся ни особой смекалкой, ни фантазией, зато привыкший соблюдать во всём излишнюю осторожность, – и как раз это его качество в настоящее время во всей красе демонстрировалось Арчибальду.

Спустя двадцать минут, в течение которых юный врач и мистер Дилдок обходили самый большой проспект Старого города, они прибыли к шикарному особняку, утопающему в зелени и кроваво-красных кустарниках. Каково же было раздражение Арчибальда, когда он, хорошенько осмотревшись, понял, что этот особняк находился чуть ли не напротив «Оригинала». Здание клуба показалось за старым клёном, стоило молодому человеку, влекомому мнительным мистером Дилдоком, заглянуть за фасад дома, дабы проверить, нет ли за ними хвоста.

– Вот мы и пришли, – наконец заявил рыжеусый метаморф, который за время их недолгого знакомства успел попасть в личный список самых раздражающих кошмаритян, который Арчибальд вёл в своей голове, так, на всякий случай, с самого детства, и возглавлял который, к его немалому сожалению, его собственный отец.

Новоиспечённый «избранный» постучал изящным молоточком в виде оскалившегося льва с пышной гривой в красивую синевато-серую дверь.

Какое-то время ничего не происходило, и никакого движения за дверью слышно не было, но через пару минут её всё же отворили, и на пороге появилась небывалой красоты женщина, от вида которой мистер Дилдок, не сумев сдержать нахлынувших чувств, крякнул.

Арчибальд же оказался более стойким к главному оружию прекрасной половины человечества и лишь округлил глаза, завидев красавицу. Это, впрочем, осталось незамеченным из-за надетой маски, окуляры у которой и так были столь большими и круглыми, что юный врач походил в ней на вечно удивлённого превратностями окружающего мира селезня.

– Леди Милдрет, я привёл его! – при виде дамы, забыв о всякой осторожности, громогласно сообщил мистер Дилдок. – Разрешите представить вам доктора Арчибальда Колхицина!

Арчибальд поклонился, а леди Милдрет, не говоря ни слова, отошла чуть в сторону, пропуская в дом гостей. Сегодня она была одета в простое чёрное домашнее платье, если определение «простое» подходит к изящному кружеву, подчеркивающему её белые ключицы, а также тонкой вуали, которую она откинула только сейчас, вернувшись с улицы в приятный полумрак дома. Но даже в потёмках стало понятно, что леди Милдрет недавно проливала слёзы, оплакивая, как видно, теперешнее состояние своего мужа.

– О, дорогая леди, зачем же вы так себя изводите?! – воскликнул переполненный сочувствия мистер Дилдок, увидев её красные заплаканные глаза. – Я специально привёл этого юношу, чтобы он осмотрел нашего дражайшего господина Кроули! Ну, полноте! Возможно, что ещё не всё потеряно.

Леди Милдрет проигнорировала участливые слова метаморфа и обратилась исключительно к Арчибальду:

– Я буду вам очень признательна, если вы осмотрите его, доктор Колхицин, – довольно сухо и безэмоционально произнесла она. – Мы готовы понести все необходимые расходы, связанные с лечением, но нужно срочно что-то предпринять. Мой муж тает прямо на глазах, и для меня это невыносимая мука. Я проведу вас к нему.

С этими словами она повела доктора по узким коридорам и скрипучим витиеватым лестницам на второй этаж особняка, а мистер Дилдок остался стоять не у дел в прихожей. Дом был обставлен роскошно, но свет в нём везде был либо полностью потушен, либо приглушён, как будто вот-вот в его стенах в иной мир должен уйти тяжелобольной, и весь особняк готовился к этому торжественному, но печальному событию.

На огромной кровати с резным гербом в виде всё того же разинувшего пасть косматого льва, что был и на дверном молоточке, у изголовья распластался господин Кроули. Он возлежал на атласных подушечках разных размеров и цветов в бархатной пижаме и был бледен, а его потухшие от грусти глаза смотрели в одну точку на окне. На льва он похож отнюдь не был и сейчас скорее напоминал потрёпанного спаниеля.

– Дорогой, посмотри, кто к нам пришёл, – проворковала леди Милдрет, подходя к кровати и заботливо поправляя скомканное одеяло и разбросанные по всей кровати подушки. – Это один из лучших врачей в нашем городе! И он специально пришёл, чтобы осмотреть тебя!

Всё это было сказано так ласково и мягко, словно леди Милдрет говорила с ребёнком, что, впрочем, недалеко от истины, когда речь идёт о таком избалованном судьбой человеке, каковым являлся господин Кроули.

Вот и сейчас он, как маленький расстроенный мальчик, которому запретили допоздна играть в солдатиков, никак не отреагировал на слова своей жены и продолжал смотреть куда-то вдаль, а на лице его была запечатлена вся несправедливость этого мира.

– И вот так уже второй день! – вздохнула леди Милдрет и развела руками, пропуская к высокой кровати Арчибальда, которого очень смутила та рекомендация, которую эта прекрасная особа только что дала о нём своему супругу. Лучшим врачом в городе он себя не считал, это было бы слишком самонадеянно. Однако такая характеристика подстегнула в нём желание идти в начатом деле до конца. Поистине опасные создания – красивые женщины!

– Позавчера вечером он ушёл развеяться с друзьями, а вернулся уже в таком состоянии, – продолжала леди Милдрет. – Я не знаю, что с ним произошло, он отказывается говорить об этом!

– Позвольте я осмотрю его, – вежливо попросил молодой врач, открывая свой потёртый ридикюль с инструментами. У него давно уже чесались руки, и вся эта волокита, которую сначала устроил мистер Дилдок, а теперь ещё продолжалась в доме господина Кроули, его порядком утомила. Но он был очень терпелив, тем более перед такой великолепной дамой, а потому не позволил себе выказать своего нетерпения и неудовольствия и лишь вкрадчиво сказал:

– Буду вам очень признателен, если вы подождёте снаружи.

– Как вам будет угодно, – выдохнула леди Милдрет и тут же вышла, незаметно для Арчибальда оставив на туалетном столике своего верного паука Жана.

После пятнадцатиминутного осмотра Арчибальд закрыл свой ридикюль. Он наконец-то поймал точку, за которой следил господин Кроули – это было маленькое отверстие, которое кто-то как будто бы специально проделал в дорогом балдахине кровати. Понимая, что хозяин дома вряд ли удостоит его хотя бы одним словом, Арчибальд заговорил сам:

– Господин Кроули, скажу вам откровенно, вы здоровы, как мало кто из нас, и объективных причин так изводить себя у вас нет.

Господин Кроули, услышав эти слова, грустно посмотрел на странноватую птичью маску на лице молодого человека. Во взгляде его читались меланхолия и неприязнь, вызванная, вероятно, этой самой маской. Арчибальд выжидал, но в обычное время весьма эмоциональный и словоохотливый господин Кроули, по всей видимости, решил стать немым и безучастным к чему бы то ни было.

– Возможно, есть то, о чём вы готовы мне поведать, чтобы я смог помочь вам в этой щекотливой ситуации? – предположил юный врач, явно подталкивая господина Кроули к диалогу.

И – о счастье! – тот действительно поддался!

– Я пропал, – начал господин Кроули тихим шёпотом, напоминающим шелест листьев в раннюю осеннюю пору. – Моя гордость… Моя исключительность… Она… Она потеряна! Навсегда!

– Что, простите? – решил уточнить Арчибальд, ровным счётом ничего не понимая и явно наблюдая, что господин Кроули находится в сильнейшем душевном смятении и оттого, возможно, бредит.

– Разве вы не видите? – удивился такому вопросу хозяин дома, запуская руки в растрепавшиеся волосы на голове. – Я более не метаморф! Я не достоин даже носить фамилию своих предков! Мои волосы… Теперь их не озаряет свет великих мыслей и идей, как это было у моего отца, деда и прадеда… Нет, сэр… Теперь я – серая мышь со скучнейшими блёклыми волосёнками!

Эта тирада отнюдь не прояснила что-либо для Арчибальда, поскольку он не был знаком с семьёй Кроули и не знал, чем же так знамениты их волосы.

– Не понимаю о чём вы говорите. Разве что-то не так с вашими волосами? – спросил он.

– Конечно не так! – наконец не выдержал господин Кроули и, бросив шептать, перешёл сразу на истеричный крик, минуя все прочие возможные голосовые диапазоны. Такое нередко случается с теми, кто страдает душевными расстройствами, а господин Кроули в настоящий момент был явно во власти одного из таких расстройств.

– Идёмте со мной, я покажу вам семейную галерею! – распорядился он, вскакивая на кровати.

– Только не в эту дверь! – выкатив глаза, замахал он руками на Арчибальда, когда тот решил направиться к двери, через которую попал в спальню. – Там моя милая Изольда! А я не хочу разбивать ей сердце!

Лихо откинув скомканное шёлковое одеяло, господин Кроули спрыгнул с кровати на деревянный пол и энергично посеменил босыми ногами к книжным полкам. Пнув в бок какого-то деревянного пса, который стоял тут же уже, как видно, не один век и выглядел на первый взгляд простым украшением, он открыл потайную дверь, скрывавшуюся, как это зачастую бывает, как раз за полками с книгами.

– Оставьте ридикюль здесь! – разгорячённо воскликнул господин Кроули. – Мы скоро вернёмся!

Арчибальд вздохнул и пошёл в потайной проём за своим сегодняшним пациентом, явно находившимся в состоянии, близком к горячке.

Путешествие их было недолгим, но очень познавательным. В картинной галерее, оказавшейся за тайным проходом в книжном шкафу, висело по меньшей мере тридцать семейных портретов бывших глав дома. С каждого из них на доктора Колхицина смотрел какой-нибудь энергичный мужчина, черты лица которого были отдалённо похожи на таковые у господина Кроули. Все эти джентльмены с портретов были как один с богатой и пышной шевелюрой, а ещё, и это обстоятельство немало удивило Арчибальда, волосы у всех них весело искрились, словно заряженный тонитрус^[8]. Что и говорить, узнать в ком-то из них господина Кроули в его нынешнем состоянии было действительно затруднительно, и лишь сходство в разрезе глаз, горбинке носа и прочих подобных нюансах позволяло сделать вывод, что Мартин Кроули являлся родственником этим господам на фамильных портретах.

Вернувшись в спальню, господин Кроули предпочёл снова лечь в постель и принял прежний страдальческий вид, вновь после непродолжительного эмоционального всплеска впадая в тягучую меланхолию.

– Могу я узнать, что послужило причиной сей разительной перемены? – решил уточнить Арчибальд у страдальца.

– Моя наивность, – тихо и обречённо ответил тот, а потом, с шумом вздохнув, господин Кроули поведал свою историю, которую до этого момента от всех скрывал.

– Позавчера я пошёл прогуляться в новый город. Мне не чужд дух авантюризма, доктор, и поэтому я заглянул на Подпольную улицу. Там я встретил подозрительную личность. Не спрашивайте у меня подробностей, их я все равно не помню. Но этот человек предложил мне некий «особый» напиток, который, по его словам, позволит мне стать поистине непревзойдённым оригиналом.

– Но позвольте, – удивлённо спросил из-под маски Арчибальд. – Ваша наследственность и без того весьма эффектна! Могу предположить, что подобная особенность строения волос, каковой обладаете вы, вряд ли есть у кого-то ещё.

Господин Кроули в сердцах закивал и снова схватился за голову.

– Этот тип был настолько убедителен, а я настолько разгорячён, что поверил ему! И мне очень хотелось произвести впечатление на мою даму сердца! – Тут он кивнул в сторону двери, за которой, как предполагалось, стояла леди Милдрет.

О том, чем закончился рассказ господина Кроули, несложно догадаться. Он за немалые деньги приобрёл странный на вид эликсир в мутном бутыльке. Встреченный им подозрительный продавец с Подпольной улицы уверял, что это запатентованное и очень редкое средство, которое позволит господину Кроули прославиться (а ведь именно об этом мечтают все метаморфы в клубе «Оригинал»!). Одним глотком осушив эликсир, окрылённый господин Кроули решил вернуться в особняк, надеясь на какое-то чудо, но уже на полпути понял, что с его волосами что-то происходит, и ему стало страшно и дурно.

– Значит, ваше самочувствие ухудшилось почти сразу после того, как вы приняли это зелье, купленное у незнакомца? – сделал заключение Арчибальд.

– Какое ещё зелье! – воскликнул господин Кроули, не согласный с таким определением. – Чудодейственный запатентованный зарубежный отвар! Я даже видел всякие сертификаты и печати у продавца!

Он снова спрыгнул с кровати и начал рыться в своих вещах, разбросанных на полу.

– Вот! – протянул он спустя несколько минут Арчибальду какой-то пустой пузырёк с фиолетовой крышечкой. – У меня остался флакон!

Арчибальд взял протянутую ему склянку с наспех наляпанной тем проходимцем этикеткой и внимательно осмотрел её, а затем убрал в свой ридикюль. Господин Кроули не возражал – ему явно хотелось забыть о своей глупой оплошности, а пузырёк был безжалостным напоминанием того, как он стал жертвой своих горячих амбиций и хитрого мошенника.

– Насколько я знаю, вы состоите в клубе «Оригинал». Известно ли вам что-то о недавних случаях заболевания в клубе? – спросил у него Арчибальд, решив, как и предлагал господин Кадаврус, взять ситуацию в свои руки и выведать у своего покамест единственного пациента всё, что только возможно.

Впервые за последние два дня улыбка озарила лицо господина Кроули. Он даже немного стал похож на себя прежнего.

– О да, мне многое известно! – Он снова скинул с себя одеяло, а затем протянул руку под кровать, достал оттуда неприметную коробку и вытащил папку с листками и фотокарточками. Её господин Кроули протянул Арчибальду с таким видом, как будто от этих бумаг зависела по меньшей мере судьба всего Кошмариуса. Его просто-таки распирало от гордости.

– Можете взять это с собой! – ядовито ухмыляясь, сказал господин Кроули. – Думаю, что вы найдёте ряд фактов достаточно занимательными.

Арчибальд поблагодарил хозяина особняка за содействие, в который раз удивляясь, с какой скоростью у его нового знакомого меняется настроение, а после взял у него несколько образцов крови, которыми господин Кроули поделился с явной неохотой. Уже в дверях доктор Колхицин задал последний вопрос:

– Скажите, а этот продавец не был, случаем, похож на молодую девушку?

Несколько удивившись такому вопросу, господин Кроули ответил:

– Определённо, нет! Это был очень убедительный джентльмен среднего роста в плаще с капюшоном. Чтоб его черти взяли!

Удовлетворённый этим ответом, Арчибальд поспешно покинул особняк, на ходу раскланявшись с леди Милдрет и без дела слоняющимся по коридору первого этажа мистером Дилдоком.

Всю обратную дорогу он тщательно обдумывал сказанное господином Кроули, а когда уже шёл по направлению к дому от трамвайной остановки, то в последний момент решил пока не возвращаться к себе и наведаться к живущему на соседней улице Джеремии. Как мы уже знаем, обращаясь в зверя, бедолага непрестанно бегал каждый месяц в Ночь двух Сестёр на Великий Погост, но в начале Астмаря он по какой-то причине пропустил этот свой необычный ритуал. Как житель Кошмариуса, который живёт неподалёку от Погоста, а кроме того, отличается достаточной наблюдательностью, Арчибальд не мог не заметить это внезапное изменение в поведении знаменитого городского оборотня и теперь решил узнать самолично, всё ли у того в порядке.

Дядюшку Джеремию он нашёл возле его обветшалого дома – тот приколачивал доски к видавшей виды раме одного из окон подвала.

– Добрый день, сегодня намного пасмурнее, чем обещали с утра, не так ли? – вежливо поздоровался молодой человек, зная, что правила приличия рекомендуют начинать разговор с незнакомым или малознакомым человеком с небольшого обсуждения погоды.

– Хорошо, что хотя бы не льёт, – сухо ответил Джеремия, чуть поклонившись в сторону неожиданного гостя. – Что привело уважаемого доктора в мой скромный дом?

Арчибальд не стал ходить вокруг да около – на сегодня ему хватило проволочек, а ещё хотелось хотя бы немного посидеть вечером за чашкой горячего кофе и почитать книгу, – поэтому сразу спросил:

– Не сочтите за бестактность, но мне, как сознательному горожанину, любопытно, отчего вы перестали посещать Великий Погост в ночное время?

Джеремия бросил на него хмурый взгляд из-под тяжёлых век со сведёнными над ними кустистыми бровями. От такого взгляда могло стать не по себе, но Арчибальд привык, что к врачам, особенно в жутковатых масках, порой относятся с подозрением, а иногда и с нескрываемой ненавистью.

– Вы чертовски наблюдательны, сэр, – недобро хмыкнул оборотень. Он вколотил последнюю доску и начал собирать разбросанный на жухлой траве инструмент.

– Могу ли я вам чем-нибудь быть полезен? – аккуратно уточнил Арчибальд.

– Можете, если подадите банку с гвоздями, которая стоит рядом с вами! – отозвался Джеремия.

Получив банку, он понял, что не такого ответа от него ждут, но добавлять что-то к уже сказанному не стал.

– Знаете ли вы Вербену, что живет на кладбище? – внезапно спросил он.

– Не имею чести, – ответил удивлённый Арчибальд.

Джеремия с грустным свистом втянул воздух и сплюнул с досады себе под ноги.

– Вы уверены, что с вами всё в порядке и моя помощь вам не нужна? – решил более прямо сформулировать интересовавший его вопрос Арчибальд, видя, что с собеседником происходит что-то неладное.

– Возможно, что и будет нужна, ведь сам себя я теперь не залатаю, – всё так же холодно и злобно отозвался Джеремия. – Я был зверем всю жизнь, теперь я человек. А людям, как известно, рано или поздно приходится обращаться к докторам.

– Как?! – изумлённо воскликнул Арчибальд. – Вы теперь больше не обращаетесь в… – Он не хотел говорить слово «зверь», посчитав такое определение невежливым по отношению к Джеремии, но и другого придумать с ходу не смог.

Дядюшка Джеремия кивнул.

– Но разве это возможно? – удивился врач.

– Всё возможно, если знать, к кому обращаться и кто умеет творить такие штуки, что и твою природу могут изменить! – ответил бывший оборотень. – Но бойтесь ваших желаний, доктор. Возможно, они совсем не то, чего вы действительно хотите!

С этими словами дядюшка Джеремия, не прощаясь, направился в дом быстрым и нервным шагом, от которого так и веяло тоской и раздражением. Очевидно было, что больше Арчибальд не добьётся от него ничего. Однако и сказанного Джеремией хватило, чтобы он тут же, забыв про кофе и недочитанный том своей любимой «Энциклопедии невообразимых уродств», стремительно бросился в другой конец города – на Подпольную улицу, к дому Персиции. Он был уверен, что именно она стоит за теми изменениями, что случились с Джеремией, и хотел как можно больше расспросить у неё про это.

* * *

Но и тут, вот уже который раз за день, его ждала неудача. Стремглав несясь по улицам Кошмариуса и сняв наконец свою неудобную птичью маску, в которой никак невозможно было пробежать больше нескольких миль, в конце концов не задохнувшись, Арчибальд рассчитывал на честный и, возможно, даже приятный разговор с давней подругой, ведь у них всё только стало налаживаться. Вместо этого девушка, как и Джеремия до неё, сначала дала понять, что его визит её совсем не обрадовал, а после отвечала на все вопросы друга детства коротко и односложно. А в самом конце их разговор и вовсе перешёл на повышенные тона.

– Если ты подозреваешь меня в чём-то, то, будь добор, скажи об этом прямо! Прекрати эти игры в вежливость! Ты знаешь, я это ненавижу! – вспыхнула Персиция после очередного деликатно заданного вопроса о том, что связывает её и Джеремию.

– Хорошо! Тогда скажи мне, ты знаешь что-нибудь про эпидемию у метаморфов? – выпалил Арчибальд, сурово взирая на юную ведьму. – Да будет тебе известно, уже десять из них подверглись внезапной болезни! Они потеряли свою индивидуальность!

Арчибальд, несмотря на обуревающие его эмоции, был верен данному утром господину Кроули, его жене и мистеру Дилдоку обещанию не раскрывать ни имён, ни статуса пострадавших в клубе «Оригинал», а потому выразился обобщённо, но всё же давая понять Персиции, что дело нешуточное.

– Ни о каких метаморфах я не знаю! – отрезала девушка чуть дрогнувшим голосом, но продолжая стоять на своём. – Мне до них дела нет. И вообще, болезни – это, кажется, по вашей части, доктор Колхицин.

Персиция специально перешла на «вы», как делала всегда во время их ссор и перепалок с самого детства. Этим она задевала своего друга, и нынешний раз не стал исключением. Арчибальд сразу же покраснел, что при его общей неимоверно призрачной бледности было не так-то просто, а после развернулся на каблуках своих пыльных от дневных похождений туфель и выскочил из лавки на прохладный вечерний воздух.

Колдуний дом никогда ему не нравился, поскольку Арчибальд считал, что это место обладает какой-то особой неприятной силой. Из-за него его подруга стала такой, какими становятся в конце концов все ведьмы – эгоистичной, бесшабашной и готовой на всё ради своих сумасбродных идей и признания в ковене.

Но что же ему делать дальше?

Глава 11. Пришествие ведьм

Было раннее летнее утро. С восходом Младшей сестры небо Кошмариуса стало приятного мшистого цвета, набежали пушистые серые тучи, обещающие скорый дождь, город готовился к новому дню.

В это самое утро откуда-то с южной стороны в город нагрянули ведьмы из ковена Солонасис. Они предпочитали путешествовать с комфортом, поэтому наняли сразу несколько экипажей и немного усовершенствовали похожие на катафалки дилижансы, чтобы поездка запомнилась не только приятными видами и вкусными перекусами, но и большими сиденьями, где достопочтенным дамам вполне можно было подремать в своё удовольствие.

Надо отметить, что их появление стало бы целым событием для города, если бы местные жители о нём узнали. Однако ведьмы появились на улицах города так рано, что мало кто вообще заметил их достаточно внушительную процессию, состоящую из трёх экипажей и шести чёрных осликов.

Об их визите знал лишь господин Кадаврус, и это было его самой большой головной болью, по крайней мере, на сегодняшний день. В его обязанности входила необходимость подготовки торжественной встречи делегации ведьм, а также соблюдение огромного перечня формальностей и, конечно, неустанное бдение за их пребыванием. Прозектор Кошмариуса очень хотел бы, чтобы нынешний их приезд прошёл строго по древнему протоколу и не привёл к неприятным последствиям для города.

Делегация состояла из шести ведьм, которые, добравшись до Кривофонтанной площади, сразу зашли отметиться в особняк господина Кадавруса.

Что и говорить, это были весьма необычные дамы. За каждой из них тянулась такая цепочка странных событий, громких происшествий и никем не замеченных следов, что самые заядлые преступники, томившиеся в подземельях Разрушенного Замка, сгорели бы от зависти.

Персиция была на их фоне просто нежным цветком, желторотым птенцом, который только-только учится расправлять крылья. В отличие от них, господину Кадаврусу она никаких хлопот не доставляла. Наоборот, часть его забот касательно благосостояния кошмаритян юная ведьма даже брала на себя посредством продажи разнообразных зелий в своей лавке, хотя никаких договорённостей на этот счёт между ними не было (они даже не знали друг друга). Её ведьмовской путь только начался, а у каждой из прибывших особ этот путь продолжался уже десятилетиями, а то и целыми веками.

Ведьмы расположились в креслах и на стульях в главной комнате на первом этаже особняка, где господин Кадаврус принимал посетителей. Кто-то из них откровенно скучал, кто-то не отрывал от него пристального взгляда, а одна ведьма, по виду самая старая, хищно осклабилась, отчего дворецкий Драуг весь покрылся неприятными мурашками, ссутулился и принял довольно жалкий вид.

– Как я прежде уже сказывала, погостим мы в городе всего каких-то три денька. Все дела порешаем и обратно восвояси, – сказала приветливым тоном милого вида старушка, которую звали Хоксимия.

Это была бабушка Персиции. Её добродушная улыбка, кудрявые седые волосы и фартук с рисунком из васильков могли ввести в заблуждение кого угодно. Однако наряду с горстью конфеток и сахарных крендельков для послушных детишек в бездонных карманах её фартука были припрятаны жуткие яды, парализующие шарики и гипнотические травы. Горе тому, кто встанет у этой миловидной старушки на пути! Недаром именно она возглавляет ковен уже более пятидесяти лет.

– Как вам будет угодно, – вежливо отозвался господин Кадаврус. – Кошмариус и я к вашим услугам. Надеюсь, что эти три дня в городе будут для вас приятными и пройдут замечательно!

– Пренепременно! – озаряя комнату своей лучезарной улыбкой, промурлыкала Цирцея, молодая женщина с бледно-лазурными кучерявыми волосами и тёмно-зелёными глазами. Признать в ней ведьму с первого взгляда тоже было не так-то просто. Скорее она походила на жеманную красавицу из высших слоёв общества.

– Ну, раз со всей этой протокольной ерундой разобрались, не будем здесь задерживаться! Очень уж хочется заглянуть к нашей дорогой племяннице! – подхватила скрипучим голосом Чемерица, та самая старая ведьма, что неприятно ухмылялась и сверлила взглядом всё вокруг себя.

Персиции она приходилась двоюродной бабушкой, и в случае с ней всё было как раз наоборот – даже самый невнимательный человек с лёгкостью признавал ведьму в этой старухе, облачённой в чёрный дорожный плащ и сжимавшей костлявыми пальцами какую-то корявую палку. Чемерица знала об этом, и именно такого впечатления о себе она ждала от окружающих. Ей нравилось, когда от одного лишь взгляда на неё у смотрящего начинался холодный пот, а коленки от страха подкашивались.

– Верно-верно, пойдём мы, пожалуй, – улыбаясь, подобно сердобольной бабушке, согласилась Хоксимия. – И вас, голубчик мой, не станем отвлекать от делов важных!

За годы службы господина Кадавруса как только не называли, поэтому весьма фамильярное обращение к себе он предпочёл пропустить мимо ушей. Прозектор Кошмариуса был весьма проницательным человеком и, несмотря на затянувшуюся хандру, не растерял важное для своей профессии умение оставаться перед своими посетителями в практически любой ситуации учтивым. Да и кроме того, слово «голубчик» было хотя и не вполне подходящим в данной ситуации, всё же намного лучше тех эпитетов, которыми его награждал чуть ли не ежедневно сумасбродный мистер Гроббс.

Как только все шесть ведьм покинули особняк, господин Кадаврус облегчённо выдохнул и попросил Агриппину принести чаю с парой капель карамельного ликёра. Ввиду отсутствия какао ему пришлось осваивать новый для себя напиток, который раньше он даже не пробовал, и господин Кадаврус нашёл его вполне приятным, особенно если добавить к нему что-то сладкое.

Три дня, в течение которых ведьмы из ковена будут беспрепятственно разгуливать по городу, обещали быть тем ещё испытанием, но поделать с этим он ничего не мог, а потому решил по возможности не растрачивать остатки своих нервов на тщетные переживания.

* * *

Персиция вздрогнула, когда дверной колокольчик колдовского дома возвестил о прибытии гостей. Она была вторым человеком в городе, который не просто знал о прибытии ведьм, но и тщательно готовился к этому. Несмотря на ранний час, она уже десятый раз протирала главную витрину в ожидании своих родственниц.

– Моя милая ласточка! – ворвалась словно буря в лавку Цирцея. Она заключила дочь в объятия. – Ну как ты тут справлялась? Тяжело было без нас?

Мать всегда была вихрем в жизни Персиции. Свою энергичность девушка явно унаследовала от неё.

– Мы так скучали по тебе, роднулечка моя!

– Ну хватит, Цирцея, ты сейчас её задушишь! – холодным тоном сказала Клещевина, двоюродная тётушка Персиции.

Она была вообще неприветливой особой и ярой сторонницей того, что настоящую ведьму нужно растить в строгости, а всяческие сантименты не переносила на дух.

– Снова ты за своё ворчание, Клещевина, – упрекнула её сестра-близнец Хеллебора. В отличие от сестры, она полностью разделяла чувства Цирцеи и с удовольствием заключила племянницу в объятия.

– Персиция, милая, как же ты выросла, – не унималась Цирцея. – Не проходит и дня, чтобы мы с Эдгаром не думали о тебе. Представляешь, он даже порывался поехать с нами, но ты же знаешь, что нельзя.

– Верно! – сказала Хоксимия, подходя к внучке. – Ведьмовство – наше призвание, и на дела здешние ему глазеть негоже!

Эдгар – отец Персиции, так же, как и мать, всем сердцем любил свою дочку. Это был спокойный и сдержанный господин, полная противоположность энергичной и вспыльчивой Цирцеи.

Персиция тепло относилась к своим родителям и бабушке, но немного побаивалась своих тётушек, особенно хмурую Чемерицу. Однако сейчас девушка была так взволнована, что даже долгожданная встреча с собственной матерью не могла унять её сердце.

Хоксимия взяла за руки свою внучку и посмотрела пронизывающим взглядом прямо в её зелёные глаза, полные тревоги, а потом, вдоволь наглядевшись на то, что творится в душе Персиции, бегло пробежалась по каждому видимому уголку лавки. От её глаз не смогла бы ускользнуть ни одна деталь, бывшая не к месту. Когда-то давно она сама работала здесь и знала каждую трещинку и закуток как свои пять пальцев.

Персиции показалось, что бабушка осталась довольной увиденным в Колдуньем доме, поэтому она наконец выдохнула с некоторым облегчением.

– Что ж, милая, вижу я, что ждала ты нас давненько! Поди, готова похвастаться своими отварами да зельями? – хитро спросила Хоксимия у внучки.

Естественно, она имела в виду не обычные приворотные зелья или слабые яды, которыми не удивишь и самого далёкого от ведьмовства кошмаритянина, а намекала на что-то особенное, что могло бы дать право Персиции получить официальный статус ведьмы ковена Солонасис.

– Не хотите ли для начала чего-нибудь выпить? Вы, наверное, устали с дороги, – предложила девушка, вновь начиная волноваться. – Давайте пройдём наверх, в Зельную, там будет намного удобнее расположиться.

– А что, хорошая идея! Ведь мы никуда не спешим, – отозвалась Хеллебора, любительница застолий.

Цирцея тут же побежала на ведьмину кухню на втором этаже, чтобы помочь своей дочери с кружками, наполненными вкусными освежающими напитками, и блюдцами с лёгкими закусками. Возясь с приготовлениями, она то и дело украдкой бросала взволнованные взгляды на Персицию, а та старалась улыбаться и не показывать ей своё беспокойство. Девушка хорошо знала мать, обе они были весьма эмоциональны, а потому, стараясь подбодрить друг дружку, каждая из них пыталась делать вид, что переживать не о чем. Однако им обеим было немного не по себе от предстоящего экзамена, ведь это испытание – одно из самых важных событий в жизни каждой ведьмы.

За изучение финансовых книг лавки принялась Дафна – тётушка Персиции, одна из самых молодых и чопорных ведьм ковена, которая предпочитала ни с кем лишний раз не разговаривать, – а Чемерица вызвалась ей в этом помочь. Они выполняли роль строгих наставниц. Учитывая их, мягко говоря, не самый простой характер, им обеим эта роль была предписана самой судьбой. Но, даже несмотря на это, они, хоть и не очень охотно и не слишком скоро, признали, что придраться по материальной части было не к чему, ведь прибыль с тех пор, как Персиция вовсю взялась за свои мешочные наборы и другие некоторые новаторские идеи вроде открытия Зельной комнаты, кратно возросла.

Цирцея и Хоксимия повторно, более тщательно осмотрели ведьмовской дом, где сами были хозяйками какое-то время назад. Бабушка Персиции на время экзамена перестала быть той улыбчивой старушкой, какой притворялась обычно, и вела проверку по всей строгости. Она несколько скептически отнеслась к некоторым изменениям, что произошли в доме за последние два года, а Цирцея, напротив, восторгалась каждой мелочью, чем изрядно утомила Хоксимию к концу ревизии.

– Цирцея, ежели ты сей же час не замолкнешь и не уймёшь своих восторгов, обращу тебя в нетопыря! – пригрозила она. – Ну сил моих больше нету тебя слушать! И как у меня выросла такая дочь, ума не приложу!

– Не сыпьте свои проклятия, матушка! – ответила Цирцея, улыбаясь. – Вам же хорошо известно, что реакция у меня куда лучше, и скорее я превращу вас в жабу, если будете ругаться понапрасну!

– Ой ли? – хмыкнула Хоксимия. – Да у тебя память непутёвая! Ты и заклятия-то, поди, не вспомнишь!

Подобные словесные перепалки между ними и другими ведьмами ковена были обычным делом, и Персиция уже давно не обращала на них никакого внимания. Ей было не до них – весь день, пока длился её экзамен, она была словно на иголках, но каждый раз брала себя в руки, чтобы не выдать тревог, и с готовностью отвечала на все вопросы от родственниц и предоставляла им всю необходимую информацию. Однако больше, чем ревизия уже существующего ведьмовского наследства, юную ведьму волновал второй день экзамена, в который она должна была представить ковену своё зелье, давшееся ей с таким огромным трудом и принёсшее кучу хлопот.

Ночью Дом-мухомор содрогался от храпа Хоксимии и Чемерицы, такого раскатистого, что по всей Подпольной улице мало кто смог сомкнуть глаза.

А утром следующего дня ведьмы решили прогуляться по торговым рядам. Разномастные магазинчики, лавки и передвижные палатки только открывались, но это их нисколько не смущало, ведь они привыкли работать под покровом ночи или в самое раннее утро. Вся Подпольная улица ещё пестрела украшениями и яркими флажками, оставшимися здесь с праздника Весенних соплей, который, нужно отдать ему должное, прошёл в этом году с таким размахом, что даже спустя две недели о нём всё никак не могли забыть.

Тётушки-близняшки с удовольствием изучали товары местных торговцев, Чемерица устроила нагоняй двум мальчишкам-беспризорникам, которые слишком резво бегали по торговым рядам, норовя что-нибудь стащить, а бабушка Хоксимия восторгалась техническим прогрессом, всё больше и больше охватывающим город. Особенно её впечатлили трамваи мистера Трибверка, один из которых останавливался недалеко от самой длинной и самой злачной улицы Кошмариуса.

– Внимание! Внимание! Пятнадцать метаморфов из наиболее уважаемых семей заболели неизвестной болезнью в Старом городе! Ждёт ли Кошмариус эпидемия? Связаны ли между собой эти случаи? Пошатнётся ли теперь финансовая стабильность Кошмариуса? Читайте только сегодня в «Ежелунном обозревателе» – самой правдивой газете города! – размахивая пачкой свежей жёлтой прессы, кричал во всю глотку какой-то чумазый и неопрятный юноша с самодельной трибуны. – Также в выпуске вас ждёт скандальное исчезновение со свадьбы, разоблачение сговора производителей свечного сала, прогноз дождей на ближайшую неделю и, конечно, Двулунный гороскоп!

– Гороскоп? – удивлённо приподняла бровь Цирцея. – Подумать только, до чего дошли эти газетчики!

Персиция протянула монетку торгашу, чтобы взять газету. Ей было интересно узнать, что пишут про болезнь метаморфов любящие повсюду совать свои любопытные носы газетчики. Ещё при разговоре с Арчибальдом она начала догадываться, что исчезновение её зелья и случаи заболеваний у метаморфов могут быть связаны. Хотя она и не сказала тогда об этом вслух своему другу и даже сейчас ей всё ещё не хотелось себе в этом признаваться, её зелье действительно могло стать причиной этой загадочной эпидемии. Состав снадобья, которое она так долго подбирала для дядюшки Джеремии, изменил натуру оборотня, и это было изначальной целью ведьмочки, но как её отвар мог подействовать, прими его кто-то ещё, она и понятия не имела. Вполне вероятно, что и природу метаморфов зелье также было в состоянии изменить.

– Ба! Какая чудесная встреча! – всплеснув руками, неожиданно воскликнула Цирцея, отчего Персиция мгновенно вынырнула из своих раздумий. – Меняла!

Её матушка заприметила среди развалов со всяким барахлом сомнительного происхождения старую выцветшую желтоватую палатку, возле которой суетился малоприятной наружности торговец. Тощий, вертлявый, с пронырливыми бегающими глазками, он более всего походил на угря, который каким-то образом обзавёлся человеческими руками и ногами. Меняла спешно собирал одни свои товары и выкладывал из огромного холщового мешка другие, постоянно рыская взглядом вокруг своей палатки, которая напоминала сдвинутый набекрень колпак.

– Персиция, мы непременно должны поздороваться с уважаемым барахольщиком! – воскликнула Цирцея.

И мать с дочерью двинулись к Меняле, оставив остальных ведьм заниматься своими делами.

– Рад видеть вас в добром здравии, – вытянув свои не то рыбьи, не то жабьи толстые и длинные губы в мерзкой улыбке, поприветствовал ведьм Меняла, когда они неожиданно появились перед ним.

Он был из тех торговцев, что слывут в народе отъявленными прохиндеями. Однако, несмотря на это, его товары, которые он то продавал, то обменивал у кошмаритян, пользовались огромной популярностью, не уступая зельям из лавки Персиции. Всё потому, что он привозил их не откуда-нибудь, а из самого Разрушенного замка, далёкой и мрачной столицы всей Двулунии. На эти вещицы, странные и страшные, но оттого так манящие любящих пощекотать нервишки кошмаритян, всегда был и будет большой спрос.

Однако репутация у Менялы была скверная. Встречать ведьм, а особенно Цирцею, ему никак не хотелось, но коль скоро он был пойман на месте, приходилось играть свою роль в этой небезопасной и неожиданной партии до конца.

– Мы не виделись несколько лет, а ты ни капли не изменился, впрочем, как и ассортимент товаров, – с хищной улыбкой промолвила матушка Персиции, брезгливо разглядывая всевозможные грязные ритуальные кинжалы, кричащие черепа, смирительные рубашки и цепи, кое-как разложенные на замызганных бесцветных простынях. – Видимо, наша королева совсем потеряла хватку.

– О нет, ничуть! – подобострастно ухмыляясь, возразил Меняла. – Король в последнее время хворал, это всем известно, но королева в добром здравии и ратует за процветание всех подданных!

Слухи о Разрушенном замке ходили самые разные – почти никто и никогда в тех местах не бывал, – но все они отличались жутковатыми и леденящими душу подробностями, особенно если речь шла о злобной королеве, узурпирующей трон, а потому слова барахольщика о «процветании подданных» были явно преувеличены. Скорее уж королева и прочие обитатели замка третировали тех бедолаг, которым не повезло жить рядом с ними в небольшом городке, без разбора сажая невинных в тюрьмы, устраивая пытки и публичные казни, иначе откуда бы в ассортименте барахольщика было столько орудий для нанесения увечий и умерщвления самыми разными способами.

– Смею заметить, – промямлил Меняла, – вы за прошедшее время только похорошели! А ваша дочурка! – Тут рыбообразный торговец сделал поклон в сторону Персиции. – Настоящий цветок! Кому, интересно знать, достанется такая красота?

Цирцея фыркнула, как рассерженная кошка.

– Уж явно не вам! – отрезала она.

Персиция же смерила барахольщика таким испепеляющим взглядом, что у кого угодно душа бы ушла в пятки, но Меняла был не лыком шит и даже не вздрогнул, а на слова её матери омерзительно захихикал и закивал, соглашаясь, что, уж конечно, не претендует на руку юной ведьмы.

– Что привело вас снова в Кошмариус? Планируете ли вы тут остаться надолго или проездом? – спросил он, закуривая любимую сигариллу, едкий дым которой был похож на пары какого-нибудь ядовитого отвара.

– Дела семейные, – не стала вдаваться в подробности Цирцея.

– Понимаю-понимаю, – втягивая свою худющую шею поглубже в воротник несвежей сорочки, сказал Меняла.

– Могу ли я вам чем-то помочь? – нехотя спросил он, пытаясь придумать, как бы поскорее отделаться от непрошеных гостей.

Ведьмы застали его в неподходящее время. Он как раз собирался встретиться с одним клиентом, чтобы кое-что ему продать, и Персиции, равно как и её матери, знать об этом было вовсе не обязательно.

– Не в этот раз, – недобро улыбнувшись, к его облегчению, ответила Цирцея. – Я просто случайно увидела твою замечательную палатку и не удержалась от желания подойти и поздороваться, памятуя нашу давнюю дружбу.

Последние два слова Цирцея выделила особенно, сказав их необычайно ласково и даже страстно, отчего Меняла, однако, покрылся неприятными мурашками. Ещё юнцом он как-то по глупости ввязался в одну из авантюр эффектной и на тот момент незамужней ведьмы. Тогда он только ещё начинал свой извилистый путь, полный обманов, мрачных тайн и подпольных сделок с самыми отъявленными негодяями, но уже был полезен в качестве основного источника информации о том, что происходит в Разрушенном замке, иметь дела с которым не хотел никто, включая ведьм из ковена. Услуга там, услуга здесь – и вот он уже вечный должник Цирцеи, в которую его угораздило влюбиться. Ведьму такой расклад вполне устраивал, чего не скажешь о Меняле. Эта неприятная история была одним из немногих его досадных промахов, которые он старался не совершать.

– Ну что же, мы, пожалуй, пойдём, – улыбнулась на прощание Цирцея, с удовольствием видя, как неприятные мысли и воспоминания, навеянные её намёками, заполняют голову одного из самых хитрых жителей Кошмариуса.

– Персиция, кажется, нам пора поторопиться! Того и гляди твоя двоюродная бабка устроит скандал! – позвала она дочку.

Персиция ненавидела Менялу и дел с ним старалась никаких не иметь, а потому держалась во время этой милой беседы в стороне, читая купленную газету. Оклик матери заставил прервать это занятие, и обе ведьмы двинулись навстречу остальным родственницам.

После утреннего променада ведьмы устроили семейный обед. Они приготовили его все вместе из того, что накупили тётушки Персиции, пока они с Цирцеей навещали Менялу, и это тоже была важная традиция ковена, которую не нарушали уже сотни лет.

Стоит сказать, что, несмотря то, что любая ведьма худо-бедно разбирается в зельеварении и может сварить хотя бы самый простой отвар, целебное снадобье или несмертельную отраву, более-менее прилично готовить могут среди них далеко не все. Так, например, мать Персиции совсем не обладала этим талантом, а потому у них дома обычно готовил отец. Тем не менее Цирцея всегда принимала участие в общей готовке ковена, хотя чаще всего никто и кусочка в рот не брал, если блюдо было приготовлено ею. По какой-то причине она совсем не отличала кулинарию от зельеварения и могла засунуть в наваристый мясной бульон заспиртованные зубы какой-нибудь ядовитой твари или вместо приправ использовать порошок из поганок. По части зелий её всегда больше всего интересовали именно яды, так что вполне понятны её предпочтения в выборе ингредиентов, однако блюдо от этого вкуснее явно не становилось, и есть его стоило едва ли.

Покончив с обедом, ведьмы собрались в мансарде, чтобы продолжить экзамен. Персиция наконец представила на суд родственницам своё зелье, а точнее говоря, только его рецепт, так как само зелье пропало и для приготовления нового требовалось немало времени. Пока девушка экспериментировала над составом и поила своими пробными отварами бедного дядюшку Джеремию, она даже не задумывалась, насколько в итоге снадобье окажется сложным. Она постоянно делала заметки по ходу работы, и финальный рецепт оказался столь обширным и необычным, что окончание его пришлось дописывать на стене лаборатории просто потому, что старой грифельной доски было недостаточно. Хорошо ещё, что в ту злополучную ночь вор украл только готовое зелье, а все записи остались нетронутыми – восстановить итоговый рецепт по памяти у девушки вряд ли бы получилось.

Также молодая ведьма представила доказательства того, что её зелье работает, – она рассказала историю дядюшки Джеремии, показала свои записи, а также то самое письмо, которое он прислал ей и где он изливал своё горе. Ведьмы с интересом изучали материалы, состав отвара и задавали Персиции вопросы про тот или иной ингредиент или этап создания рецепта. Кроме того, их очень заинтересовал ход экспериментов. Юной ведьме также пришлось сознаться, что зелье было кем-то украдено и теперь с высокой долей вероятности использовалось, чтобы опаивать метаморфов, если верить тому, что пишут в газетах.

– Разбитое сердце оборотня и эпидемия среди аристократии! – рукоплескали племяннице ведьмы-близняшки. – Персиция, ты превзошла свою мать! Давненько мы не видели такой блестящей работы!

– Вот удивила так удивила, внученька! – с гордостью в голосе говорила Хоксимия. – Отварчик-то твой редкая штучка! Ох, чую, нам он пригодится!

Цирцея, не в силах более сдерживать свои чувства, заключила дочь в объятия.

– Я ни секунды не сомневалась в тебе, ласточка!

– Хе! – удовлетворённо крякнула и вечно всем недовольная Чемерица. – Как представлю, чего можно с ним придумать в нашем краю, скорее хочется самой встать за котёл!

Бабушка Персиции снова пристально посмотрела на внучку. Казалось, что она видела её насквозь. От её взгляда девушка даже немного съёжилась. В детстве, когда она шкодничала, этот взгляд всегда выводил её на чистую воду, и девочка получала нагоняй. Но в этот раз ничего подобного не последовало. Отведя от внучки глаза, Хоксимия довольно официальным тоном проговорила:

– Теперича мне и самой любопытно повидаться с этим волколаком. Но это опосля! А пока, Персиция, думается мне, все тут согласятся, что ты справилась! Это значит, ты достойна вступить в наш ведьмовской ковен! А ещё оставаться главной ведьмой Кошмариуса!

Все присутствующие одобрительно закивали. А Цирцея даже зааплодировала.

– Обряд проведём, как полагается, ночью, а пока наведаюсь-ка я к знакомцам своим, – многозначительно добавила глава ковена.

«Знакомцами» Хоксимии были старые аристократы со всей страны, которые все вместе посещали один кружок пасьянсов где-то на окраине города. Это было идеальное место для полного доступа к самым актуальным и разнообразным сплетням Кошмариуса и всей Двулунии, перемывания косточек действующей королеве, а также заключения выгодных сделок. Хоксимия была одной из самых почётных членов этого кружка и состояла в нём без малого сотню лет. Посоперничать с ней в игре могли немногие. В этот раз её главным оппонентом была Прозерпина Уэйн, которая тоже привыкла коротать свои «скучные и серые» дни за раскладыванием карт и разговорами. Поистине великая битва за суконным столом намечалась между этими двумя примечательными дамами сегодня, ведь ни одна из них не любила проигрывать.

* * *

Вечер в клубе, надо полагать, прошёл весьма удачно для Хоксимии, поскольку вернулась она в Колдуний дом в приподнятом настроении. За время её отсутствия ведьмы подготовили всё необходимое для обряда посвящения. И вот глубокой ночью он наконец состоялся.

В честь этого события Персиции даже пришлось надеть традиционный ведьмовской наряд и дурацкую потёртую шляпу с широченными полями, всю в заплатках и штопаную-перештопаную сотни раз.

Девушка официально была включена в манускрипт ковена Солонасис, а её имя кровью было вписано в генеалогическое древо. Теперь она могла вступать в свои права и пользоваться привилегиями. Единственным условием ведьм из ковена было разобраться с вором её антиоборотного зелья и так называемой «эпидемией метаморфов», которую оно, судя по всему, спровоцировало. В остальном же всё, к чему так стремилась Персиция, наконец-то свершилось. Да вот только радости новоиспечённая наследница ковена от этого не испытывала. Она искренне благодарила тётушек за высокую оценку её трудов и обещала бабушке Хоксимии представить результаты своего исследования на главном конгрессе ведьм в следующем году, но на душе у неё по-прежнему скребли кошки. Может быть, даже сейчас, когда своей цели она наконец достигла, а страшный экзамен остался позади, душевные терзания юной ведьмы стали ещё сильнее.

Персиция получила признание, изготовив мощнейшее зелье, которое, как она сначала была уверена, сделает согласившегося на опасный опыт Джеремию счастливым, а получилось всё наоборот. Избавив оборотня от необходимости обращаться в зверя каждый месяц, зелье вместе с тем принесло ему одни горести и несчастья. А что делать с неизвестным, пробравшимся в тот отвратительный вечер, когда трое подопечных бывшего оборотня устроили в лавке погром и хаос, и бедолагами-метаморфами из Старого города, Персиция и вовсе не представляла. Она не имела ни малейшего понятия, с чего начинать поиски и как можно обратить наступающий от её зелья эффект вспять.

Всё это тяжёлым камнем лежало у неё на сердце, и девушка чувствовала себя беспомощной и никчёмной, отчего никакие почести и признания ей были не милы.

Глава 12. Хоксимия

Хоксимия Соланасис была прозорливой бестией и с самого начала прекрасно поняла, что творится на душе у внучки. На правах главы ковена она решила остаться в Кошмариусе ещё на денёк, но настояла при этом, чтобы остальные ведьмы совета покинули город чуть раньше. Цирцея устроила форменную истерику, узнав, что ей не дадут провести с дочкой даже обещанный один свободный день, и Хоксимии пришлось даже пустить в ход серьёзные аргументы в виде угроз о позорном изгнании опечаленной до слёз матери и лишении её всех ведьмовских сил за неповиновение. Это подействовало, но всё же Цирцея смогла успокоиться только после того, как Персиция дала сердечное обещание непременно доехать до родителей через пару месяцев, когда закончит неотложные дела в Кошмариусе.

Ведьмы отбыли третьего дня утром на тех же дилижансах. Всё это время они стояли у всех на виду на Кривофонтанной площади, возле дома господина Кадавруса. Правда, благодаря колдовству близняшек Клещевины и Хеллеборы, мастериц скрывающих и исчезательных чар, распряжённые повозки утратили свой прежний помпезный вид и выглядели теперь как самые обычные кошмаритянские, а потому не привлекали особого внимания. Мало ли кто там приехал к прозектору, у его дома ежедневно останавливаются по несколько десятков кучеров, везущих то живых, то уже почивших, то пребывающих где-то посредине между этими двумя состояниями посетителей. Чёрные ослики же на время пребывания ведьм в городе были превращены бабушкой Чемерицей в не менее чёрных крыс и просидели в просторной клетке в лавке Персиции – их тоже никто из горожан так толком и не видел.

Как только пятеро ведьм покинули лавку, Хоксимия начала распоряжаться:

– Для начала примем ящики с сырьём. Следом потолкуем с волколаком, – сказала старушка, оставшись наконец с Персицией с глазу на глаз. – Черкни-ка ему записку, внученька, ты же не хочешь таскать тяжести сама?

И то верно, сегодня должны были привезти партию товаров для зелий, которую юная ведьма заказывала месяц назад, и партия эта была расфасована, как обычно, в большие деревянные ящики, слишком тяжёлые, чтобы молодая особа вроде Персиции к ним подходила с намерением переместить хотя бы на пару дюймов. В этом ей всегда кто-то помогал. Она быстро написала записку дядюшке Джеремии, к которому в последнее время, по понятным причинам, обращалась чаще других наёмных грузчиков.

Тому, что её бабушка знала про поставку ингредиентов для зелий, она даже не удивлялась. Хоксимия обладала очень полезным ведьмовским даром – способностью видеть в глазах собеседника его мысли и чувства и даже в некоторой степени ближайшее будущее. У этого дара было очень красивое название: «Чтение душ», но сама Хоксимия называла его «Ведьмачьим глазом» и постоянно твердила, что всё дело не в какой-то там особой колдовской силе, а исключительно в богатом жизненном опыте.

– Вот поживёте с моё, тоже сможете в души к людям заглядывать, делов-то! – всегда отвечала глава ковена остальным ведьмам, которые ужасно ей завидовали и, конечно, не верили этим словам Хоксимии, считая её бессовестной лгуньей.

В детстве этот «Ведьмачий глаз» бабушки немало досаждал любящей похулиганить Персиции. Её шалости и проказы бабушка могла видеть заранее, и даже та самая история с поминальным пирогом, когда Персиция сдружилась с Арчибальдом Колхициным, не была для неё тайной. Правда, будучи действительно умудрённой опытом женщиной, Хоксимия нередко предпочитала делать вид, что ничего не видит и не знает, дабы не мешать событиям идти своим чередом. Так было гораздо удобнее для сохранения как собственных нервов, так и гармонии в семье.

* * *

Через час или около того к задней двери Дома-мухомора подошёл Джеремия. Повозка с ящиками к тому времени уже прибыла, и Персиция, как обычно, ждала его у крыльца.

Вид у него и раньше часто бывал не самый свежий, особенно после его ночных похождений в облике зверя, но в этот раз Джеремия выглядел крайне изнурённым и каким-то совершенно потускневшим, как будто оживший мертвец, коих в немалых количествах можно порой встретить на Великом Погосте.

– Как ваше самочувствие? – решила спросить его девушка.

После полученного от него письма она испытывала угрызения совести, и теперешний вид её недавнего подопечного вызвал новую волну переживаний.

– Как у старой собаки, – с грустной усмешкой ответил бывший оборотень. – То лапы болят, то поясницу ломит.

Он бросил на Персицию взгляд, полный отчаяния и плохо скрываемой обиды, а потом, закатывая рукава и не дожидаясь от неё ответа, спросил:

– Я так понимаю, что эти все в подвал, да?

– Всё верно, – тихо сказала девушка, глядя на хмурое небо. – Надеюсь, что дождь не начнётся, а то и заболеть недолго.

– Да по мне хоть помереть, – буркнул Джеремия. – Никогда ещё не чувствовал себя таким никудышным. Только и остаётся, что в конуре своей сгинуть.

С этими невесёлыми словами он схватил первый ящик и потащил его в подвал. Раньше за раз он мог брать по два, а то и три ящика, но вместе со зверем от несчастного опекуна троих несносных детишек ушла и его прежняя нечеловеческая сила. Теперь это был самый обыкновенный мужчина средних лет – бедный, больной и потерянный в своём новом непривычном амплуа.

Персиция чувствовала себя неимоверно гадко, видя, что с Джеремией не то что всё не так, как хотелось бы, а, откровенно говоря, намного хуже. Пока он был занят, она попробовала погрузиться в финансовую книгу, чтобы составить план продаж на будущий месяц, но и пары записей сделать оказалась не в состоянии. Кроме неприятных мыслей, от обычных дел её стала отвлекать ещё и бабушка. Вернувшись из Зельной, та зачем-то встала у неё за спиной, как будто у просторной стойки для посетителей было мало места. Она буравила её своим пронизывающим взглядом, а заодно из-за спины подсматривала за тем, что девушка пишет, как любопытная ворона.

Поднявшись из подвала, Джеремия с удивлением посмотрел на незнакомую пожилую даму в старомодном простеньком шерстяном платье, но в итоге не соизволил с ней даже обменяться приветствиями, хотя Хоксимия сразу и с большим интересом стала его рассматривать с ног до головы.

Ссутулившись и недовольно бурча под нос, Джеремия решил просто продолжить своё дело, чтобы скорее с ним покончить. Перетаскав ещё три коробки с травами, разноцветными глазами и тушками всяких ползучих гадов, слизью и скелетами мерзкого вида рыб, он снова поймал на себе неприятный, пробирающий до костей взгляд этой незнакомой старушки. Она казалась вполне безобидной, но вот её глаза… От них Джеремии тут же захотелось куда-нибудь спрятаться. Да так, чтобы больше не видеть их совсем. Тут к нему на выручку попыталась прийти Персиция.

– Это моя бабушка, – неловко представила она свою родственницу, – Хоксимия Соланасис.

– Да ты не обращай на меня внимания, сынок! – елейным голосом запела старая ведьма. – Мы тут с внучкой постоим побеседуем, а ты таскай себе на здоровье. Я страсть как тебе благодарна, что подсобил нам!

Джеремия, спасибо антиооборотному отвару, перестал быть зверем, и внутри у него теперь зияла пустота, однако при этом кое-какие прежние инстинкты в нём всё ещё оставались, и сейчас они подсказывали ему, что перед ним отнюдь не бабуля-одуванчик, пекущая своей внучке пирожки и рассказывающая сказки на ночь. Привыкший верить своему чутью, бывший оборотень напрягся ещё больше, его дыхание участилось, а сердце заколотилось сильнее, словно бы он вот-вот должен был снова обратиться. Такое с ним случалось раньше только при встрече с кем-то очень опасным. Чтобы унять накатившую дрожь, он на несколько секунд закрыл глаза, которые, кажется, стали наливаться кровью, а когда открыл их вновь, увидел, что Персиция бледна, как полотно, а её бабушка, напротив, довольно улыбается, глядя прямо на него.

– С вами всё в порядке? – бросив недовольный взгляд на Хоксимию и понимая, как глупо при нынешних обстоятельствах звучит её вопрос, спросила девушка.

– Бывало и лучше, – злобно бросил в ответ Джеремия и вернулся к работе.

Когда на улице оставалась последняя коробка, Персиция, как всегда, побежала готовить крепкий кофе, бутерброды и сладкое угощение. Ей было стыдно обо всём расспрашивать Джеремию при бабушке, да и видя, как тот страдает, она просто не решалась задать ему вопросы, которые давно уже её мучили. Пока девушка возилась с подносами и чашками, старушка взяла инициативу в свои руки.

– Так значит, ты теперь не обращаешься, милок? – без всяких обиняков, как будто они с Джеремией были хорошие давние друзья, спросила старушка.

– Как видите, мэм, – не особенно удивляясь вопросу, холодно подтвердил Джеремия и посмотрел ей прямо в глаза.

Нужно отдать должное этому несчастному человеку – встретиться взглядом с Хоксимией может решиться только кто-то очень смелый. Он смотрел на неё глазами, полными одиночества, горя и страдания, да к тому же подёрнутыми туманной пеленой, ведь он давеча изрядно набрался, изливая душу перед своими приятелями Метким Билли и Стэнли Молчаливым за стойкой в трактире «У старины Джо». Старая ведьма посверлила его своим взглядом ещё несколько долгих молчаливых минут.

– Вот и славно, – наконец прекратив эту пытку и собираясь куда-то уйти, сказала она.

Но в последний момент, как будто передумав, она снова уставилась на Джеремию.

– Но хочешь ведь всё вернуть, а? – весело спросила она. – Что ж, это будет непросто! За свои хотелки мы дорого платим, касатик!

Джеремия хотел было что-то сказать в ответ, но не успел, так как к нему с подносом, полным бутербродов, вышла Персиция, а Хоксимия, наоборот, демонстрируя завидную для своего возраста скорость, скрылась в тени скрипучей лестницы и как будто даже растворилась там в пыльной темноте, словно привидение.

Бывший оборотень хоть и был зол, аппетит за время таскания ящиков нагулял порядочный, а потому, как это не раз бывало и прежде, он в несколько минут смёл все бутерброды, напрочь забывая отпивать душистый кофе, а после – заодно и все кунжутные печенья. Однако ни во время еды, ни после он не обмолвился с Персицией и парой слов, лишь хрипло поблагодарил за угощение. Доев и осушив залпом чашку подостывшего кофе, Джеремия поспешил поскорее убраться из лавки, чтобы вновь, чего доброго, не попасть под пронизывающий взгляд Хоксимии.

Персиция, даром что так ничего и не спросила у бывшего оборотня и нового для себя не узнала, не могла его винить. Её бабушка многих, откровенно говоря, пугала, и те, у кого внутреннее чутьё ещё не совсем уснуло, предпочитали держаться от неё подальше. К тому же девушка прекрасно понимала, как тяжело Джеремии теперь встречаться с ней в том месте, где он по собственной глупости и под воздействием её собственных увещеваний решился на тот самый злосчастный эксперимент, после которого его прежняя жизнь круто поменялась и пошла наперекосяк. Если она и была вправе иметь к кому-то претензии, то только к самой себе.

* * *

– Право слово, я горжусь тобой, Персиция, – сказала Хоксимия внучке, надевая старенький дорожный плащ, который повидал, судя по внешнему виду, немало.

Перед своим отъездом главе ковена нужно было снова нанести визит господину Кадаврусу. Во-первых, чтобы тот официально зарегистрировал отбытие ведьм из города, а во-вторых, Хоксимия хотела обмолвиться с ним парой слов.

– Сварить такое снадобье не каждая ведьма умудрится! – продолжала она свой монолог, посвящённый Персиции, по дороге до Кривофонтанной площади. – Но, с другой стороны, твоя безалаберность просто уму непостижима! Ты, как твоя мать! Проворонить целый котёл! Ты ведь была тут, в лавке! Не спала, сознание не теряла… И какой-то пришлый воришка тебя обдурил! Мало того, ты до сих пор не схватила этого негодника!

Персиция кивала и, как маленькая девочка, которой выговаривают за баловство и непослушание, кусала губы. Ей никогда не удавались такие разговоры с бабушкой. А теперь, когда её откровенно отчитывали, девушке было совсем не по себе. И без того внутри гадко, а тут ещё бабкины нагоняи!

– То, что ведьмовское зелье попало в чужие руки – ой как нехорошо! А ну как этот паршивец устроит чего пострашнее, чем хворь метаморфная? – Хоксимия разошлась не на шутку, и Персиция, отлично понимая, что спорить с ней сейчас просто бесполезно и даже опасно, помалкивала, глотая всё, что та ей говорила.

– Ты пойми, мы тебя в ковен пустили только потому, что постаралась ты на славу: лавку не попортила, зелье это своё наварила, кошмаритянам кое-где подсобила…

Девушка чувствовала себя хуже некуда. Хотя слова бабушки являлись сущей правдой, осознавать сказанное старой ведьмой и, более того, принимать это было очень непросто. Каждое слово отдавалось острой болью в сердце, словно бы Хоксимия по древнему обряду поимки ведьм, который был известен лишь в очень узких кругах, закопала её по пояс в яму и вбивала теперь вокруг неё осиновые колья. Персицию спасло от этой пытки и падения в бездонную пропасть уныния только то обстоятельство, что они наконец подошли к особняку прозектора.

Дверь, как водится, любезно открыл им дворецкий Драуг в привычном для себя чёрном строгом сюртуке и с переброшенным через левую руку белым полотенцем и, вежливо приветствуя гостей, проводил их внутрь. В большом зале на первом этаже, сразу за входом, господин Кадаврус уже принимал посетителя, но заставлять ведьм ждать он бы не осмелился.

– Добро пожаловать! – приподнимаясь на своём высоком стуле, который в рабочие часы всегда располагался спинкой к большому каменному камину, поприветствовал Хоксимию прозектор, с любопытством глядя на её молодую спутницу.

– Ой, сидите-сидите, не вставайте, голубчик, – с улыбкой махнула рукой в его сторону старая ведьма.

Сейчас, отчитав по дороге свою внучку и тем самым излив весь запас своего негодования, она особенно была похожа на добрую бабушку, что стряпает крендельки, балует детишек конфетами, а свои свободные от хлопот по дому часы проводит, играя с котятами или занимаясь вязанием шарфов и шерстяных носочков для всей семьи и внушительного круга знакомых.

– О, сынок, и ты тут как тут! – ещё шире улыбнулась Хоксимия, разглядывая Арчибальда Колхицина, который и был тем самым посетителем господина Кадавруса. – В последний раз я видела тебя совсем мальчишкой, ещё с ободранными коленками! Как вы тогда носились с Персицией на заднем дворе, ой! А теперь, гляди, какой статный молодец! Батюшки мои! Бледненький только чересчур, а вообще ничего себе!

Молодой человек никак не ожидал сегодня встретиться с бабушкой Персиции и ею самой, а от всего сказанного немного даже покраснел, поскольку для подобных интимных воспоминаний из детства и обсуждения его внешнего вида была не самая подходящая обстановка. И всё же он, как и его дядя, сразу привстал с места и поклонился вошедшим, а на слова Хоксимии даже попытался выдавить из себя улыбку – благо свою маску он сегодня не надел, – но от смущения вышло у него это скверно.

А Хоксимия продолжала вовсю рассматривать молодого врача. Она никогда и никого не смущалась и вообще, даже не получая на то соответствующего приглашения, привыкла всюду чувствовать себя как дома. За свою долгую жизнь она повидала огромное количество разных людей, имела дело и с высокородными господами, и с самой мелкой челядью, знавала королей и отъявленных негодяев, переступала пороги замков и дворцов, ночевала в невзрачных хибарах и воровских логовах, а потому давным-давно перестала разделять людей по статусу и происхождению. Вместо этого она смотрела им прямо в душу, безошибочно определяя, кто перед ней: достойный человек или пустышка. Нельзя сказать, что людям такое нравится. Вот и Арчибальд Колхицин чувствовал себя под её взором совершенно как какая-то букашка под микроскопом. На его благо Хоксимия не слишком долго вглядывалась в него, и вскоре неприятные ощущения прошли.

– Надеюсь, что твой отец рано или поздно смирится с твоим выбором, – сказала она молодому человеку довольно серьёзно, без всяких фальшивых улыбок и притворств.

– Э-эм… Благодарю вас! Был безмерно рад повидать вас снова, – отозвался Арчибальд, впопыхах собираясь покинуть дом и обращаясь то ли к господину Кадаврусу, то ли к Хоксимии и Персиции, которая всё это время смотрела исключительно в пол, застланный длинной ковровой дорожкой с узором в виде симпатичных похоронных венков. – Мне уже пора идти!

– Да-да, – отозвался прозектор. – Арчи, ещё раз прими мою искреннюю благодарность! Я рассчитываю на тебя и впредь! «Оригинал» закрыли на карантин, и я очень опасаюсь, что эта эпидемия перекинется не только на Старый город – чёрт бы с ним, – но и на весь Кошмариус! И тогда нам всем тут будет несладко. В общем, друг мой, буду ждать от тебя добрых вестей!

Юноша неуверенно кивнул, поскольку, видимо, не был уверен в том, что сможет оправдать дядюшкины ожидания, развернулся и ещё раз неловко поклонился сразу всем на прощание. Он дёрнулся также в сторону Персиции, намереваясь ей не то что-то сказать, не то что-то дать ей, поскольку запустил одну руку в карман своего клетчатого пиджака, но под пристальным взглядом её бабушки передумал и тут же пулей вылетел из особняка.

– В городе что-то неладное делается, а, господин прозектор? – как будто между делом осведомилась Хоксимия.

Старая ведьма хотела посмотреть на реакцию господина Кадавруса. Она прекрасно понимала, что у многоуважаемого прозектора найдётся к ним пара непростых вопросов, которые, решись он задать им, Персиции непременно пришлось бы выкручиваться и выставлять себя не в лучшем свете.

– Ну что вы! Не извольте беспокоиться! Так, небольшие неприятности, – осторожно ответил господин Кадаврус, разгадав хитрость Хоксимии, и тут же, не давая продолжения этому ненужному для себя разговору, спросил:

– Чем могу быть полезен?

– А я к вам отметиться заскочила, – довольная тем, как повёл себя прозектор, улыбнулась Хоксимия, – да вот ещё внучку привела познакомиться. Она у нас теперь в ковене числится, запишите там у себя где-нибудь, голубчик, Пер-си-ци-я.

Господин Кадаврус заблаговременно приготовил и держал все документы, связанные с прибытием ведьм, в ящике своего стола, поэтому тут же выхватил перьевую ручку, обмакнул в чернильницу, стоявшую среди кипы бумаг, свёртков, писем и конвертов, и убористым мелким почерком, хорошо знакомым почти каждому в Кошмариусе, сделал какую-то заметку на старом пергаменте, где, очевидно, были самые важные записи, касающиеся деятельности ковена Соланасис в городе.

– Приятно познакомиться, госпожа Персиция, – по ходу дела пробубнил он.

– И мне, – также еле слышно промолвила юная ведьма, не отрывая глаз от ковровой дорожки, будто бы там был прелюбопытнейший ребус или какая-нибудь шарада.

– Да, вот ещё, – сказала Хоксимия, – все наши уже уехали. Вы, поди, утром заметили, что карет перед домом больше нету. А я вечерком отбуду, как мы и условились.

– Что ж, – с облегчением сказал господин Кадаврус, завершая свои записи, – надеюсь, что пребывание в Кошмариусе оставит у вас только положительные воспоминания!

Хоксимия осклабилась. Ведьмам, особенно таким, как она, было хорошо известно, как их боятся в городе те, кто знает об их существовании. Под вежливым тоном господина Кадавруса явно слышалось желание никогда больше с нею не встречаться, равно как и с остальными родственницами, включая даже Персицию. Ведь не зря прозектор не счёл нужным за эти годы свести знакомство с нею лично. Пока она тихо-мирно продавала свои безобидные в общем-то зелья в лавке на Подпольной улице, от которых никто особенно не умирал (ну, может быть, пару раз и было, но разве же это серьёзно?), господина Кадавруса это не интересовало. В конце концов, его собственная домработница Агриппина тоже была ведьмовских кровей. Она-то как раз знала Персицию и, как мы помним, время от времени покупала в её лавке кое-какие травы, снадобья и отвары, а также доводила до господина Кадавруса некоторые важные сведения. Другое дело – сейчас, когда Персицию официально представили ему в качестве ведьмы из ковена. Теперь уж хочешь не хочешь, а познакомиться нужно.

– Простите мне мою неделикатность, но когда нам стоит ожидать вашего приезда вновь? – поинтересовался делано будничным тоном прозектор у Хоксимии.

– Через пятнадцать лет три месяца и два дня, – немного поводя губами из стороны в сторону, ответила та, глядя на внучку. – Ковен обязательно прибудет на день рождения новой ведьмы!

Персиция, которая и без того чувствовала себя не в своей тарелке, от этих слов залилась краской так, что стала похожа на варёную свёклу. Вот уж чего-чего, а такой подлости от бабушки она не ожидала. Перед лицом господина Кадавруса, человека, с которым она ещё даже толком не познакомилась, брякнуть подобное! Девушка готова была провалиться под этот самый ковёр с веночками и больше не показываться на глаза прозектору, да и сам он, услышав такие неожиданные подробности из будущего наследницы ковена, чувствовал себя человеком, который по ошибке перечитал чьи-то все любовные письма и теперь сгорает от стыда.

И лишь Хоксимия вовсе не находила ничего особенного в том, что только что сообщила во всеуслышание, и лишь посмеивалась над прозектором и своей внучкой – этими забавными узниками рамок всевозможных формальностей и правил этикета. Сама она не утруждала себя подобными глупостями – у неё были дела поважнее.

Но обстановку разрядить как-то было необходимо, и старушка решила ещё раз уточнить у господина Кадавруса:

– И всё-таки, может, я смогу чем помочь? Дел-то, я вижу, целая гора! У вас, прозекторов, доля такая!

– Дел, конечно, действительно хватает, – ответил на это господин Кадаврус. – Но, думаю, ваша помощь будет не нужна.

– Хозяин – барин, – хмыкнула Хоксимия. – Мне-то ещё проще! Значится, и вопросов ко мне никаких нету?

Господин Кадаврус немного поразмыслил, припоминая, что происходило в Кошмариусе, помимо этой странной напасти среди метаморфов, за последние два дня, пока ведьмы гостили в городе, и покачал головой.

– Я лишь надеюсь, что вы не упустите из виду внезапное исчезновение крыс, случившееся сразу после вашего приезда, – сказал он.

– Да ведь это сущие пустяки, – отозвалась старая ведьма. – Крысы не сидят на одном месте. Сегодня они шастают повсюду, а завтра глядь – и не видно их нигде! Да и потом чуму они разносят и всякую другую гадость, сами ведь знаете!

– Полностью с вами согласен, – закивал господин Кадаврус, который никогда не питал к этим уличным грызунам совершенно никаких тёплых чувств и, как и многие другие, предпочитал с ними не пересекаться. – И всё же массовое бегство – это странно. Как будто они бежали с тонущего корабля. Ко мне заходил один господин, призрак бывшего рыбака, и говорил, что видел, как стаи крыс держат курс куда-то на запад из Кошмариуса. Этот необычный инцидент вызвал переполох.

– Да уж, кто-то переусердствовал, – закатив глаза и слушая слова прозектора, заключила Хоксимия, подразумевая, конечно, Дафну (она до смерти боялась крыс и мышей, равно как и прочих грызунов, даже вовсе безобидных белок, и питала к ним острую неприязнь). – Но ведь городу будет лучше без этих паразитов, разве я не права?

Господин Кадаврус был не вполне согласен. Крысы, даром что существа малоприятные и даже при определённых обстоятельствах опасные, тем не менее являлись полноправными жителями Кошмариуса наряду с кошками, собаками и разными другими обитателями улиц.

Кроме того, некоторые жители Кошмариуса были с крысами, что называется, на короткой ноге. Кто-то из кошмаритян даже имел завязанное на них какое-то мелкое предприятие вроде торговли крысиным ядом или, наоборот, разведения необыкновенных особей с любопытной окраской или двумя хвостами вместо одного. Были и такие, что любили полакомиться крысами, и в тех же кулинарных книгах из серии «Книга о гнусной и зловонной пище» содержались рецепты приготовления крысиных лапок или целых тушек.

В общем, крысы в Кошмариусе были явлением привычным, как и привидения, говорящие каменные изваяния, летучие мыши или огромные бородавчатые жабы. Их массовое бегство привело некоторых в замешательство и даже испуг, да и в целом единовременное исчезновение крыс с улиц развязывало руки их прямым конкурентам в пищевой цепи городских улиц. Тем не менее господин Кадаврус спорить по этому вопросу с Хоксимией не стал. Он был человеком образованным и прекрасно понимал, что рано или поздно крысы вернутся на улицы Кошмариуса, и всё снова встанет на свои места.

– Не желаете ли конфетку, голубчик? – словно подводя итог сегодняшней встречи, спросила Хоксимия прозектора.

Она засунула руку в один из карманов на своём фартуке с вышитыми бледно-голубыми нитками васильками и достала оттуда круглый леденец в оранжевой обёртке.

– Пожалуй, откажусь, благодарю вас! – ответил господин Кадаврус после некоторого колебания.

Он в общем-то любил сладкое, но вот сидеть за письменным столом, принимая посетителей, и сосать при этом леденец посчитал невежливым.

– А вот и зря! – разворачивая и отправляя себе в рот лимонную конфетку, заметила Хоксимия.

– Ну, раз уж мне здесь делать нечего, пойдём мы с внучкой. Да, голубчик мой, на вашем месте я бы всё-таки не спала в гробу.

Усталые глаза господина Кадавруса от этого заявления значительно расширились – он был немало удивлён такой неожиданной осведомлённостью старой ведьмы о подробностях его личной жизни.

– Да-да, – продолжала она. – Неча живым в гробах возлежать, это упырям всяким можно! У них так на роду прописано!

Тут уже и дворецкий Драуг, всё это время стоявший в районе входной двери и старающийся пропускать мимо своих оттопыренных и заострённых ушей всё, что говорилось в комнате, услыхав про упырей, крепко призадумался, пытаясь вспомнить, спал ли он когда-нибудь где-то ещё, кроме гробов.

– Вид у вас больно изнурённый, – наставляла старушка господина Кадавруса. – В отпуск вам надо.

– Я и сам бы хотел, – сконфуженно возразил тот, пытаясь сохранять достойный вид. – Но какие уж тут отпуска, когда в городе так неспокойно.

– Это всё пройдёт! – махнула рукой Хоксимия, строго глянув на Персицию. – А отдыхать надобно. А то скоро и впрямь в гроб сляжете!

От этих пророчеств господин Кадаврус зашёлся в приступе кашля. Он искренне надеялся, что Хоксимия шутит.

– И не беспокойтесь по поводу какао, – весело улыбаясь на прощание, бросила старая ведьма. – Скоро опять сможете его пить хоть по три кружки в день!

Оставив обескураженного господина Кадавруса в его особняке, довольная Хоксимия и набравшая в рот воды Персиция, которой шуточки её бабушки не показались сегодня такими уж смешными, вышли на Кривофонтанную площадь. У них было ещё добрых полдня на то, чтобы посетить несколько злачных заведений города. И девушка хорошо понимала, что Хоксимия твёрдо намерена напоследок навести в городе немного шороху!

Ведьмы просто не могут иначе.

Глава 13. Загадка ведьминого зелья

Арчибальд Колхицин сидел за столом, заваленным пробирками, колбочками и прочими склянками всех вообразимых форм и размеров в маленькой и неуютной комнатушке где-то в Забулдыжном переулке. После крупной ссоры с отцом на почве принятых им в последнее время решений, кои, понятное дело, совершенно не устраивали его родителя, ему ничего не оставалось другого, кроме как съехать из отчего дома.

А поскольку денежными средствами начинающий практик располагал весьма скудными, снять комнату в каком-то более приличном районе он попросту не мог себе позволить, ведь в противном случае ему пришлось бы придумывать какой-нибудь хитрый способ обходиться без еды в течение нескольких дней кряду. Ходить к троюродному дяде на званые ужины было, безусловно, хорошо, но ведь нельзя это делать ежедневно. Господин Кадаврус, как мало кто другой заинтересованный в успехе начатого его племянником исследования загадочной хвори среди зажиточных метаморфов, был бы только рад дать ему и временное пристанище, и вкусный согревающий ужин в своём особняке, но пользоваться этим было бы неприлично и, более того, постыдно.

Бывший аспирант Кровопускательного госпиталя, водрузив свою отяжелевшую от многих раздумий голову на ладони, взирал на большую банку. В ней, в формалиновом растворе, мирно плавал огромный глаз – тот самый подарок от Персиции, его подруги детства, с которой в последнее время у них совсем не ладилось. Арчибальд любил странных существ, сколько себя помнил. Его хлебом не корми – дай только поглазеть на какую-нибудь диковинку. В какой-то степени эта его любовь ко всему необычному и непривычному привела его сначала к увлечению алхимией и натурфилософией, а сейчас – и к попытке разгадать, что же происходит в Старом городе.

Глаз этот, по правде говоря, не был, вопреки убеждениям Персиции, таким уж редким экземпляром – обычный глазастик. Такие появляются на старых деревьях особой разновидности из Тёмного леса, которые называются Созерцающие древа. На их стволах образуются наросты, похожие на большие деревянные веки, которые со временем действительно обзаводятся собственным глазом. С помощью этих глаз дерево пристально наблюдает за происходящим вокруг, а ещё говорят, что если будешь долго смотреть на него, то потихоньку сойдёшь с ума. Так это или нет, Арчибальд не знал, поскольку в Тёмном лесу никогда не был. Зато он наверняка знал, что, будучи заспиртованным в банке, глаз этого странного дерева точно не представляет никакой опасности и является теперь лишь лабораторным экспонатом. Также доктору Колхицину было понятно и то, что, сколько ни смотри в его широко открытый зрачок сиреневатого цвета, решения о том, как лечить непонятное заболевание у самых необычных представителей кошмаритян, увы, не придёт.

Молодой доктор уже изучил с десяток анализов крови, с большим трудом добытых у нескольких метаморфов из клуба «Оригинал». Эти скудоумные господа, похоже, совершенно не понимали, что отказ от содействия в его медицинском исследовании грозит им весьма печальными последствиями (какими конкретно, пока не было до конца понятно, но тем не менее) и что он не забавы ради собирает их драгоценную кровь.

Как ни странно, состав у неё был настолько ординарным, что если бы Арчибальд лично не брал образцы у потерпевших («заболевшими» называть себя эти несговорчивые джентльмены наотрез отказывались, боясь как огня самого этого слова, а вот жертвами какого-то необычайного проклятия были вполне готовы себя признать), то ни за что бы не поверил, что перед ним кровь метаморфов. И в этом странном обстоятельстве как раз и заключалась вся суть. Арчибальд это выяснил благодаря крови мистера Дилдока, которую он также на всякий случай взял у него для сравнения.

Не пострадавший от загадочного эликсира рыжеусый метаморф ни за что не согласился бы поделиться своей кровью с юным врачом, если бы не влияние господина Кроули, которому тот всецело подчинялся. Именно в его крови Арчибальд увидел то, что, по его мнению, должно быть в крови любого метаморфа – наличие особых клеток, которые, видимо, и наделяют их всякими особенностями вроде искрящейся шевелюры или двух сердец.

Однако эликсир, состав которого Арчибальду был до сих пор целиком неизвестен (та склянка, переданная ему господином Кроули, содержала в себе лишь несколько засохших капель, и их состав определить удалось лишь отчасти), полностью очищал кровь от всего необычного, делая её саму вполне заурядной, а заодно полностью лишая её обладателя яркой индивидуальности. Но как такое могло произойти от одной лишь дозы этого таинственного эликсира, который, судя по показаниям пострадавших, распространяло некое не известное никому лицо, – было решительно непонятно.

Что больше всего огорчало Арчибальда, так это осознание того печального факта, что ни один из известных ему традиционных и даже специфических методов лечения не мог помочь. Никакие порошочки, пилюльки, уколы или пресловутое кровопускание проблему бы не решили, а делать переливание крови от одного метаморфа другому было попросту небезопасно, ведь неизвестно, что из этого могло получиться. Создать неповторимую кровь метаморфа была способна, кажется, только сама природа. Как же кто-то умудрился найти способ её изменить? Просто уму непостижимо!

Можно только посочувствовать тому отчаянию, которым терзался этот молодой человек. От бессилия он готов был даже вернуться в едва ли не ставшее его тюрьмой пиявочное отделение госпиталя. Но это бы ознаменовало крах всех его надежд, бесславный конец его, бесспорно, заслуживающих уважения благородных устремлений, а такого позора допустить Арчибальд не мог. Вот и оставалось хмуро смотреть на беззаботно плавающего в банке с раствором глазастика и надеяться на чудо.

Неожиданно в хлипкую и иссохшуюся деревянную дверь его нового обиталища постучали. Молодой человек встал со своего стула и поплёлся открывать, еле слышно бубня какие-то слова недовольства. Уйдя из Кровопускательного госпиталя, юный врач не стал сообщать о своём местонахождении никому из тех немногочисленных постоянных клиентов, с которыми работал раньше. И всё же нашлась среди них одна особа, которая в удивительно короткий срок умудрилась разыскать его и не преминула тут же к нему наведаться.

Речь идёт, конечно, о Прозерпине Уэйн, пожилой вампирессе. Эта старая смутьянка совсем не собиралась отказываться от сравнительно лёгкого способа получить кровь кого-то из кошмаритян. А учитывая, что в последнее время Арчибальд Колхицин имел дело исключительно с кровью зажиточных метаморфов, пусть и утративших свою оригинальность, интерес Прозерпины Уэйн к нему самому и в особенности к его новым подопечным стал только сильнее.

Отказать ей бывший аспирант не мог, ведь тогда он в считаные дни остался бы на мели. Эта вампиресса немало досаждала ему своими наистрашнейшими и совершенно нахальными идеями, но именно благодаря ей юный врач пришёл к тому самому открытию, благодаря которому понял, как именно загадочный эликсир действовал на метаморфов. На вкус кровь мистера Дилдока оказалась, по словам Прозерпины Уэйн, «весьма оригинальненькой» и с «перчинкой», тогда как все остальные образцы ею были охарактеризованы просто как «добротные».

Перепроверив после этих её слов кровь мистера Дилдока, Арчибальд и обнаружил в ней те самые особые клетки. Как же он был зол на себя, поняв, какую непростительную оплошность чуть было не допустил, и как же была рада Прозерпина Уэйн, узнав, что её гурманские наклонности и в этот раз не подвели и даже, наоборот, помогли сделать важнейшее медицинское открытие начинающему «светилу науки», как она ласково называла Арчибальда.

В итоге без особого согласия на то юного врача эта несносная вампиресса назначила себя его главной помощницей и даже намеревалась пару раз сходить вместе с ним к пострадавшим метаморфам, чтобы самолично взять у них кровь на пробу. Этого, естественно, юный врач ей сделать не позволил, но на остальные её выходки махнул рукой, признав, что её дегустации действительно могут быть полезными. Не умел он отваживать от себя сумасбродных и несговорчивых старух, особенно всяких вампиресс!

Однако визиты Прозерпины Уэйн не стали приятнее и всё так же носили раздражающий характер, и в частности, в этот вечер Арчибальд видеть её в своём скромном жилище вовсе не желал, а потому и бурчал что-то малопонятное и совершенно явно безрадостное по дороге до двери.

Но, открыв её, в ожидании увидеть за ней эту экстравагантную особу, он вдруг замер на месте – с той стороны на него смотрела Персиция своими зелёными и хитрыми, но вместе с тем несколько поблекшими, как и у него самого, глазами.

– Привет, Арчи! – немного натужно улыбнулась она. – Как поживаешь?

Арчибальд никак не ожидал увидеть здесь свою давнюю знакомую – они ведь недавно сильно повздорили – и потому немного смутился.

– Добрый вечер! – неуклюже поклонился он и чуть не ушибся о дверной косяк, неловко дёрнув рукой.

– Что это ты какой-то нервный? – поинтересовалась Персиция, всё больше обретая уверенность в себе перед давним приятелем. – Прячешь, что ли, там кого?

– Не то чтобы… То есть нет! Конечно нет! – ещё больше засуетился Арчибальд. – С чего ты это взяла вообще?

Персиция посмотрела на бледного, как привидение. молодого человека, потом на пробивающийся из-за его спины тусклый свет настольной лампы, затем на старую дверь его комнатушки. Смотрела она внимательно, словно бы пытаясь проанализировать у себя в голове, как такой серьёзный юноша из достаточно знатной семьи докатился до того, чтобы селиться в какой-то первой попавшейся квартирёнке в Забулдыжном переулке, месте, где живут только пьяницы, разгильдяи и проходимцы.

Арчибальд и сам был не рад снимать здесь жильё, но выбора у него большого не было, ведь его нынешние дела нельзя назвать слишком удачными, а вся эта затеянная им по просьбе дядюшки авантюра дохода никакого не приносила. Оттого-то он и чувствовал себя нелепо и неловко перед внезапно нагрянувшей к нему Персицией. И молодая ведьма, даром что сама находилась в затруднительном положении из-за пропажи опасного зелья, не упустила возможности немного подтрунить над ним.

– Может быть, впустишь меня всё-таки внутрь? – лукаво спросила она, разыгрывая беспокойство. – Здесь, снаружи, ты знаешь, небезопасно! А уже темнеет!

– Да-да, конечно! Прошу, проходи! – снова задёргался Арчибальд, пытаясь пропустить девушку вперёд, придержать ей дверь да ещё и сделать небольшой вежливый поклон, приглашая войти, и всё это одновременно.

Персиция прыснула, её друг детства своими неловкими движениями сейчас напоминал деревянную марионетку в руках какого-нибудь неопытного кукловода, который к тому же долгое время провёл на морозе и потерял всякий контроль над совершенно окоченевшими пальцами.

Персиция села на предложенный Арчибальдом стул. Впрочем, других в комнате всё равно не было, а на видавшую виды кушетку с дырявым пледом, на которой юному врачу приходилось теперь спать, она сама сесть бы отказалась, в итоге на неё уселся юный врач.

– Вижу, бабушка была права! – многозначительно протянула ведьма, завершая свой осмотр захудалой комнатушки.

– Твоя бабушка вообще женщина редкой прозорливости! – насупившись, заметил Арчибальд, стараясь быть не слишком грубым, и стал смотреть куда-то в окно, лишь бы не встречаться с Персицией взглядом.

– И на столе не прибрано, – удивилась она, пропуская его слова мимо ушей.

– Работаю, знаешь ли, – ответил Арчибальд. – Хотя, конечно, знаешь!

Он сделал над собой усилие и всё-таки глянул на девушку. Немного сердито, ведь он всё ещё злился на неё из-за последней их встречи, но уже не так, как прежде.

– Это бабушка тебе сказала, где меня искать?

Персиция немного удивилась. Безусловно, Хоксимия умела вглядываться в души людей, но и её дара не хватило бы, чтобы выяснить о человеке всю его подноготную. В частности, адрес она определять по глазам не умела.

– Нет, ну что ты! – хмыкнула Персиция. – Я узнала всё от твоего дяди.

Теперь уже настал черёд удивляться Арчибальду.

– Дядя Мортимер тебе сказал?

– Да, я ведь теперь принята в ковен! – похвасталась молодая ведьма. – Могу узнавать всю необходимую мне информацию у него!

Арчибальд вздохнул. А потом, разведя руками, промолвил:

– Ну вот, полюбуйся! Живу теперь тут.

Персиция не стала в этот раз ни шутить, ни подкалывать своего друга.

– Хотела извиниться перед тобой, да не получается, – призналась она.

– А, пустое, – махнул рукой Арчибальд. – У меня тут эпидемия, как я уже говорил…

– Да я, собственно, по этому делу и пришла.

Арчибальд даже привстал на кушетке.

– Тебе что-то известно? – взволнованно заговорил он. – Про эликсир?

Девушка глубоко вздохнула. Потом ещё раз. Арчибальд, всё так же в полуприседе нависая над кушеткой, выжидающе смотрел на неё.

– Дело в том, Арчи, – наконец сказала Персиция, – это я его сделала!

Молодой человек после этих слов рухнул обратно на старый дырявый плед. В глубине души он давно уже был готов к этой правде, но всё равно сейчас, услышав её из уст Персиции, оказался потрясён. Да и показания метаморфов, особенно слова господина Кроули, говорили о некоем человеке в капюшоне, но явно мужского пола. «Нет, тут что-то не сходится!» – убеждал он себя.

– Так, подожди, – выставив ладонь вперёд, словно бы прося девушку не говорить сверх того, что она уже сказала, выдохнул Арчибальд. – Ты приготовила эликсир для того, чтобы опаивать метаморфов?

– Что? – вскинула брови Персиция. – Нет! Конечно нет!

– И не ты продаёшь им его?

– Ясное дело, не я!

– А кто?

– Понятия не имею! Арчи, что за допрос?

Арчибальд вскочил с кушетки и стал кругами ходить в тесной полутёмной комнатушке, то и дело посматривая на Персицию с недоверием и одновременно как-то умоляюще.

– Успокойся, Арчи! – сказала ведьма. – Не замешана я в этой твоей эпидемии!

– Хотелось бы верить! – подёргивая в возбуждении губами, бросил юный врач.

– Ну у меня нет времени играть в эти детективные игры, – нахмурившись, сказала Персиция. – Моё зелье просто-напросто кто-то украл. И теперь, наверное, продаёт метаморфам под видом чудодейственного эликсира.

Арчибальд остановился.

– То есть ты хочешь сказать, что зелье изначально было не для метаморфов?

– Совсем не для них! Я ставила один эксперимент.

– Какой, позволь спросить?

Персиция снова вздохнула.

– Ладно, – примирительно сказала она. – Я ведь сама пришла к тебе. Больше нет смысла что-то скрывать, полагаю… Я варила антиоборотное зелье для дядюшки Джеремии.

После этих слов в голове Арчибальда моментально всё встало на свои места. Теперь стало ясно, почему оборотень перестал обращаться и наведываться в зверином обличье на Великий погост, а также почему сильнодействующее и явно необычное ведьмовское зелье, которое не купить где-то в лавке и даже не заполучить случайно – просто потому что случайностей подобного толка не бывает, – оказалось в руках некоего таинственного торговца. Его личность до сих пор оставалась загадкой, но об этом можно было бы поразмышлять и после. Сейчас же нужно сосредоточиться на самом эликсире.

Персиция, видимо, думала схожим образом и достала из своей дамской сумочки большой пузырёк с зелёной жижей. Такие она в прошлом давала и Джеремии. В нём было ровно три порции.

– Вот, погляди! – протянула она пузырёк Арчибальду. – Я принесла образец!

Дрожащими руками молодой врач принял склянку и тут же чуть было не уронил на пол.

– Персиция! – внезапно вскрикнул он и, поставив от греха подальше пузырёк на захламлённый стол, полез в карман своей коричневой жилетки. – У тебя носом кровь! Ты нездорова?

Извиняясь, девушка взяла платок. Надо отдать должное этому интеллигентному молодому человеку – несмотря на стеснённые обстоятельства, в которых Арчибальд сейчас оказался, он не забывал гладить и стирать свои платки, которые, как и подобает воспитанному юноше, всегда носил в кармане жилета или пиджака.

– Видимо, я перестаралась, – усмехнулась Персиция, задирая нос повыше. – Пришлось в этот раз поторопиться, поэтому пара ночей выдались без сна.

– Давай я сварю тебе кофе, – предложил Арчибальд. – Сразу вынужден сделать ремарку – такой дешёвый кофе ты вряд ли когда-либо пробовала, да и я сам открыл его для себя лишь на прошлой неделе, однако же…

– Да делай уже, Арчи! – прервала его Персиция. – Клянусь, по части всех этих вежливых разглагольствований тебе нет равных!

Молодой человек улыбнулся, беря чистую, но явно давно уже отслужившую свою службу турку с какой-то облезлой полки, которая, судя по всему, служила ему кухонным шкафчиком.

– Я тоже так думал! Но ты ещё не встречалась с джентльменами из клуба «Оригинал». По сравнению с ними я обычный проходимец из подворотни. Ты знаешь, как они умеют играть словами! Нагромождают их так искусно, что порой вообще непонятно, о чём же вообще тебе хотели сказать! Признаться, я пару раз даже из-за этого попал впросак.

И Арчибальд даже цокнул языком, словно смакуя какое-то особо приятное воспоминание о беседе с кем-то из метаморфов Старого города. На самом деле, как мы знаем, он от них порядочно натерпелся и сейчас просто иронизировал.

– Нет, Арчи, – сморщилась Персиция, выслушав эту тираду. – К ним я и шагу не ступлю! Занимайся этими чванливыми индюками сам!

– О, не волнуйся, Персиция, – поспешил заверить её юный врач, неся сваренный наспех кофе, от которого в комнате запахло жжёным поленом. – Они и меня-то пускать не хотели, а уж узнав, что к ним наведалась ведьма… Боюсь, они не переживут такого с их-то впечатлительностью.

– Если честно, – делая на пробу небольшой глоток и немного кривясь от совершенно необыкновенного вкуса дешёвого напитка, сказала девушка. – Я была бы не прочь, если бы они все стали обычными людьми! Может, подождём ещё пару месяцев, а?

Арчибальд и сам не питал к этим господам особого расположения. Особенно после личного знакомства с ними. Но он был врачом. А врач должен лечить больных, спасать их, чего бы это ему ни стоило и кем бы ни был его пациент – благородным человеком или самым скверным и мерзким. Тем более что попавшие под действие эликсира метаморфы в настоящее время страдали и были крайне подавлены. До того, как выпить злосчастное зелье, эти баловни судьбы жили в некоем радужном, далёком от реальности мирке. А сейчас джентльмены, чей самый сложный выбор в их прошлой жизни состоял из выбора мяса и закусок к ужину в уютном клубе для самых избранных, столкнулись с реальной угрозой дальнейшего существования не только этого клуба, но и их самих. Друг за другом, словно по чьему-то жестокому приказу, отуманенные идиотизмом метаморфы лишались своих особенностей, которыми привыкли гордиться, а вместе с тем теряли собственную идентичность и впадали в глубочайшую депрессию.

Ценой невероятных усилий и собственных нервов Арчибальду пока ещё удавалось призвать к остаткам рассудка этих беспомощных джентльменов, но медлить было никак нельзя. А кроме того, он ведь дал слово господину Кадаврусу и очень хотел оправдать возложенное на него доверие. Зайдя в тупик в своих исследованиях, Арчибальд не находил себе места, но теперь, с появлением Персиции и имея полноценный образец ведьмовского зелья, он вновь поверил в то, что дело наконец может сдвинуться с мёртвой точки.

Пока его подруга пила странноватый кофе, Арчибальд, пританцовывая от нетерпения, как человек, которому очень хочется по малой нужде, но уборная занята и приходится выжидать, стал рыться в своём ридикюле и на столе в поиске нужных записей, которые он успел сделать, и инструментов, необходимых для лабораторных опытов.

* * *

После нескольких встреч в неуютной и плохо освещённой каморке Арчибальда было решено перенести все исследования в лабораторию Дома-мухомора. В трёхэтажном здании лавки места было куда больше, да и для занятий зельеварением оно подходило намного лучше, а потому сам Арчибальд тоже на время переместился туда, захватив с собой саквояж с немногочисленными пожитками, а также все свои инструменты и книги, которые он успел при добровольном выселении вывезти из дому.

Несмотря на то что в колдовском доме было предостаточно комнат, юный врач решил расположиться прямо в лаборатории на третьем этаже. К родственницам Персиции он не питал большой любви, а здесь, в доме, во все времена принадлежавшем исключительно ведьмам, их портреты висели едва ли не на каждой стене, и всё нутро этого старого здания просто-таки было наполнено ведьмовским духом и различными упоминаниями о его прошлых владелицах.

А вот лаборатория, хотя и тоже была совершенно под стать всему остальному, всё-таки немного напоминала подвалы Кровопускательного госпиталя и лабораторию в доме его отца. Такие же каменные голые стены, огромный стол, на котором можно уместить всё, что душе угодно, несколько мест для разжигания огня, удобные стулья и деревянные скамейки, на которых и посидеть можно, и поспать, куча котлов, хотя и ведьмовских, вполне подходящих для начинающего алхимика, а самое главное – ни одного отвлекающего портрета и вообще каких-либо иных картин. Даже ведьмы понимали, что лаборатория – не место для самолюбования.

Арчибальд и Персиция с головой ушли в работу. Каждый день, пока Младшая сестра висела над горизонтом, одаривая Кошмариус своим бледновато-зелёным светом, лукаво прячась в то и дело набегавших тучах, Персиция продолжала вести дела в лавке, а Арчибальд садился за книги. Труды по натурфилософии он читал вперемежку с колдовскими книгами, которыми была уставлена лаборатория. И в тех и в других он искал ключ к разгадке.

Персиция сварила поистине необыкновенное зелье. Но, будучи ведьмой, она никогда даже не пыталась разобрать весь процесс создания зелья по составляющим и не видела необходимости в анализе своих действий. Она прекрасно знала, как правильно нарезать, добавлять и смешивать ингредиенты, какие отвары, как и сколько нужно размешивать, стоит ли кипятить воду перед тем, как добавлять в неё что-то, можно ли менять чугунный котёл на медный – и ещё целую пропасть всяких хитростей, о которых Арчибальд даже не догадывался. Поставь его за котёл и дай ему все необходимые ингредиенты хотя бы даже страшного моментально умерщвляющего зелья «Серцеед», которое выжигает в груди у выпившего сердце, вряд ли бы он смог сварить его. А если бы и сварил, этим зельем можно было бы преспокойно запивать всякие горькие медицинские порошки от мигрени, не опасаясь за своё здоровье.

Ведьма всё делает по-ведьмовски, и её знания, хотя и подкрепляются книгами и ритуалами, всё же в основе своей лежат в самой её природе. Арчибальд же был человеком науки, и то, что для Персиции было само собой разумеющимся, он постигал с большим трудом. И, наоборот, знания, полученные им из книг и собственной медицинской практики, для Персиции были из разряда унылого занудства вроде лекций профессоров в Университете разнообразных наук и аспирантур (в народе это единственное в Кошмариусе высшее учебное заведение называли УрНА), на которых она, конечно же, никогда не бывала.

Вот так под крышей Дома-мухомора столкнулись два в обычной ситуации непримиримых ума: один принадлежал юной ведьме, обладающей врождённым талантом к зельям и не признающей всякое научное посягательство на многовековые колдовские традиции, другой – молодому врачу, увлечённому натурфилософу, который отвергал по большей части всё неопределённое, стараясь всякому колдовству дать мало-мальски достойное научное толкование.

В детстве эти два ума постоянно спорили и даже пару раз случалось, что дрались. Сейчас же им совместными усилиями предстояло найти способ повернуть действие украденного зелья вспять. Ни о каких серьёзных склоках и ссорах не могло идти и речи. Каждый день промедления мог стоить кому-то из пострадавших очень дорого.

Как-то, в очередной раз обсуждая с Арчибальдом весь процесс приготовления своего необычного варева, Персиция с ужасом для себя обнаружила что сушёные вороньи лапки при долгом взаимодействии с таким редким ингредиентом, как слеза гадюки, делают зелье необратимым. Причём эффект этот достигается не в самом котле, а после непосредственного принятия зелья внутрь с течением довольно продолжительного времени, если не выпить нейтрализующий эликсир. Выходило, что дядюшка Джеремия или кто-то из метаморфов могли остаться обычными до конца своих дней.

– И ты только сейчас об этом сообщаешь? – ужаснулся Арчибальд. – Я поражаюсь твоей безалаберности!

От переполнявших его чувств юный врач всплеснул руками и на время отложил свои книги и заметки.

– А откуда же мне было это знать? – огрызнулась Персиция. – Я ведь уже говорила, что эксперимент был сложным, рецепт я придумывала по ходу дела и состав подбирала зачастую наобум!

– Но ведь так нельзя! – восклицал юный врач, который никак не мог ужиться с тем обстоятельством, что его подруга видит процесс зельеварения совершенно иначе.

– Только так и можно! – надула губки девушка. – Иначе никакого бы зелья не вышло!

Пришлось сделать небольшой перерыв. Уязвлённая замечанием друга Персиция открыла большое окно, впуская в лабораторию вечерние запахи. Они доносились не столько с Подпольной улицы – хотя и оттуда кое-что долетело, – сколько с заднего двора, поскольку единственное решётчатое окно самой важной комнаты Колдуньего дома выходило именно туда. Это было сделано нарочно, чтобы на торговой улице не знали, что происходит у ведьм, а задний двор был как будто изолирован от остального города, и ненужных глаз здесь было куда меньше.

Здесь располагались свалки лома и мусора с Подпольной улицы, кое у кого тут были тайные склады, но в основном из всех возможных обитателей Кошмариуса на заднем дворе встречались только бездомные кошки, крысы, собаки, а ещё иногда в поисках чего-то съестного залетали вороны и летучие мыши. Доносившиеся снаружи запахи по понятным причинам были не особенно ласкающими нос, но Персиция и Арчибальд не были ханжами и привыкли сносить и не такое. Куда какой-то там свалке до вони, которую порой издавали замысловатые ведьмовские отвары. А в Кровопускательном госпитале нередко можно было столкнуться с запахом разложения.

Кроме того, дело происходило в Кошмариусе, городе, где жизнь и смерть постоянно перетекают друг в друга: то мёртвый вдруг оживёт, то призрак материализуется, а стало быть, такие замечательные ароматы, как, например, щекочущий ноздри запах плесени, царят здесь повсюду.

Втягивая полной грудью что-то подобное, доносящееся из открытого окна, Арчибальд, несколько успокоившись, сказал Персиции:

– Ты пойми, мы имеем дело с метаморфами. Они… Как бы это правильнее выразить? Они как малые дети, понимаешь?

– Нет, я с ними, по счастью, не знакома! – фыркнула Персиция. – Что ты хочешь сказать? Ну на самом деле, не помрут же они! Поживут в случае нашего с тобой провала обычной жизнью! Как большинство других кошмаритян.

– Так то-то и оно, для них это будет хуже смерти! – вздохнул Арчибальд. – Они ничего не могут, ничего не умеют. Их жизнь – это их клуб, вечера и званые ужины, обсуждения новых покроев для панталон и сплетен из газет.

– Напыщенные бесполезные ничтожества! – дала несчастным джентльменам из Старого города весьма нелестную, но притом меткую характеристику молодая ведьма.

В глубине души она, конечно, осознавала, что натворила. Слова Арчибальда задевали её за живое, и за маской безразличия она пыталась скрыть чувство вины. На метаморфов ей не было плевать, вопреки тому, что она говорила, но всё же судьба её подопытного, дядюшки Джеремии, волновала её куда больше. Из головы не шло его последнее письмо. Да и как могло быть иначе, особенно после того, как он приходил помочь с ящиками, и Персиция лично убедилась в том, насколько теперь несчастен этот человек.

Она тоже горестно вздохнула и пошла к котлу, чтобы в который раз попробовать найти рецепт так называемого противоядия.

* * *

А ещё через пару дней Арчибальд совсем пал духом. Он перелопатил все записи своей подруги, все книги, много раз пытался что-то сделать с зельем Персиции при помощи алхимических субстратов, но всё было тщетно.

– Мы в тупике, – печально произнёс он, когда в большой колбе болотно-зелёное варево изменило цвет на ядовито-жёлтый, а потом вдруг вспыхнуло и скукожилось в какую-то густую пену.

– Какие будут предложения? – поинтересовалась Персиция, которая в этот момент добавляла в свой котёл подорожник – самую простую траву, что можно найти повсюду, в отличие от каких-нибудь крыльев перепончатого упивца, но которая при этом хорошо себя зарекомендовала в качестве основного ингредиента многих противоядий.

– Да какие тут предложения?! Это твоё зелье – просто сплошная загадка. Я изучил его, если позволишь, вдоль и поперёк, но так ничего и не понял.

– Что же ты о нём узнал? – поинтересовалась ведьма, поскольку слова Арчибальда были не вполне ясными.

– Помимо состава, который и так тебе известен, а также того, о чём мы говорили в прошлый раз, я понял, как оно действует.

– Меняет состав крови, делая человека обычным? – уточнила Персиция.

Это обстоятельство тоже было уже известно, поэтому непонятно, к чему вновь было отвлекаться на подобный разговор.

– И да, и нет! – ответил юный врач. – Происходит так называемое «расхимеривание».

– Прости, что происходит? Расхи… что? – удивилась ведьма, скривившись в саркастической гримасе.

– Расхимеривание, – повторил Арчибальд, – это очень интересно!

Персиция не выдержала и рассмеялась.

– Откуда ты таких слов понахватался? И это наш всегда учтивый и вежливый Арчи! Вот уж не ожидала от тебя!

– Прекрати, пожалуйста, паясничать! – смутился Арчибальд. – Это научный термин, между прочим!

Персиция снова прыснула, а её друг стал объяснять:

– Мы имеем дело с очень сильным воздействием. Если по-простому, то твоё зелье как будто бы враг всех оборотней и химер!

– Это как? – удивилась Персиция.

– Сам не совсем понимаю, – признался Арчибальд. – Да только оно действует исключительно на какие-то патологические изменения в организме, на мутации, отклонения от нормы.

– Но я варила его, как антиоборотное зелье, – задумалась Персиция. – Как же так могло получиться?

– Я бы предпочёл услышать ответ на подобные вопросы от тебя!

– Но я правда не знаю!

– В том-то и загвоздка, – со вздохом сказал Арчибальд. – Но зато я могу с уверенностью сказать, что ты сварила что-то поистине необыкновенное!

Арчибальд, несмотря на то что совершенно не мог понять методов, которыми пользуется его подруга, всегда с восторгом наблюдал за тем, как Персиция колдует и готовит зелья. Однако в этот раз он видел в ней то, чего не было прежде – перед ним была уже не маленькая девочка, которая экспериментировала с крысами или лягушками, пытаясь сделать их больше или перекрасить в какой-то замысловатый цвет. Сейчас его подруга была настоящей ведьмой, способной как спасти, так и убить одним зельем, наколдовать беду или страшное проклятие. Это открытие немного озадачило молодого врача. Сейчас они вместе работают над спасением метаморфов, но что будет потом? Будет ли Персиция всегда с ним заодно? Ведь ведьмы – это крайне непостоянные особы, и выбор, на чьей стороне им быть, они предпочитают делать сами. Что будет делать он, если им вдруг придётся встать по разные стороны баррикад?

Стараясь гнать подобные мысли прочь, Арчибальд продолжил излагать то, что сумел узнать о чудодейственном отваре:

– Твоё зелье совершенно безвредно для меня или для тебя. Мы можем выпить хоть весь котёл, но, кроме, прошу прощения за подробности, продолжительного несварения желудка из-за весьма специфичных ингредиентов, что ты там намешала, нам ничего не грозит.

– Вот как? – удивлённо приподняла брови Персиция. – Такое выборочное действие зелья – это действительно необычно! Наверное, поэтому тётушки так радовались.

– Вот уж до чего нам сейчас не должно быть дела, так это до того, чему там радовались твои тётушки! – воскликнул в сердцах Арчибальд.

Персиция подняла вверх руки, говоря тем самым, что она полностью согласна и не будет больше об этом говорить.

– Так, значит, моё антиоборотное зелье – не совсем антиоборотное, верно я понимаю? – спросила она.

– Абсолютно так. Его правильнее было бы назвать как-то вроде «Обыкновенящее зелье».

– Какое идиотское название! – заметила девушка.

– Зато полностью характеризует его действие, – парировал Арчибальд.

– Но оно будет называться антиоборотным, потому что так решила я, – улыбнулась Персиция с самым довольным видом.

– Да это, в конце концов, не важно! Важно другое. Я не понимаю, как в этом случае действовать нам!

Персиция задумалась. Слова Арчибальда заставили её по-иному взглянуть на своё творение, и какая-то мысль засветилась в голове. Девушка пыталась поймать, сформулировать её. Сначала для себя самой, а потом уже для друга.

Она развернула свежую булочку с яблочным повидлом, которую купила с утра у какого-то разносчика и, с удовольствием жуя её, закрыла глаза, дав знак Арчибальду не отвлекать её от этого процесса. Зная необыкновенную любовь своей подруги ко всему сладкому, он на какое-то время замолк и тоже что-то перебирал в голове.

Когда булочка была съедена, ведьма резюмировала:

– Раз зелье действует только на всяких оборотней, метаморфов и прочих, как ты выразился, химер, устраняя все их странности, мутации или особенности, то выходит, нам нужно зелье с обратным действием. То есть то, что будет этими самыми признаками их наделять.

– Именно! – вскричал Арчибальд. – Чтобы произошло повторное охимеривание!

Персиция снова расхохоталась, услышав очередной замечательный научный термин. Рассмеялся в этот раз и Арчибальд.

– Да только обычное оборотное зелье тут не подойдёт, – предположил он.

– Исключено! – согласилась Персиция. – Тут нужен хитрый ход.

– Я думаю, что нам нужен некий особый ингредиент, способный изменить состав уже имеющегося зелья, сделав его действие зеркальным, – сказал Арчибальд.

– Интересная мысль! – воскликнула ведьма. – Но где такой найти? Я и так использовала в этом рецепте кучу ингредиентов, которые сложно достать. Других у меня нет!

Арчибальд заговорщицки улыбнулся. По всему его внешнему виду было ясно, что какая-то идея посетила его голову.

– Ты слышала что-нибудь о Гентле Бриске?

Персиция немного задумалась.

– Кажется, так зовут помощника мистера Роджера, скелета-гробовщика, – предположила она.

– Верно! – согласится Арчибальд. – А ты знаешь, что он тоже метаморф? Да ещё какой!

Этого Персиция не знала. По той простой причине, что никогда не встречалась ни с ним лично, ни с мистером Роджером. О последнем она слышала от мамы и бабушки, а также от господина Кадавруса.

Гентл Бриск был весьма странным малым. На его покатистой спине располагалась огромная и тяжеленная с виду бутыль, в которой плескалась непонятной природы мутная жидкость, которая умела менять цвет. Эта бутыль была закупорена массивной пробкой, в неё был вставлен тонкий шланг, один конец которого был опущен в эту самую жидкость, а другой проходил сквозь лысую голову самого Гентла Бриска и заканчивался небольшим краником с вентилем на его широком лбу.

Когда этот странный синевато-серый господин в старом выцветшем комбинезоне и огромных башмаках открывал краник, жидкость в бутыли немного бурлила и пенилась, как лимонад или пиво; краник издавал пшикающий звук, а затем по маленькой капле странное содержимое по шлангу поднималось, проходило сквозь голову Гентла Бриска и капало из открытого краника.

Таких странных метаморфов в Старом городе не знавали. Гентл Бриск был тоже себе на уме и в Старом городе никогда не бывал; он долгое время, пока не стал подмастерьем у мистера Роджера, жил в каком-то развалившемся сарае. У него были золотые руки и явная склонность к резьбе по дереву, строганию и другой плотнической работе, и потому он самозабвенно помогал своему мастеру создавать великолепные гробы, о которых знал весь Кошмариус.

О его странной жиже из бутыли тоже ходило немало слухов. После одного случая, когда капля из краника по неосторожности Гентла Бриска попала на гроб и тот вдруг ожил, ему пришлось научиться быть крайне осторожным со своей бутылью неясного происхождения. Тот самый гроб теперь служил личным транспортным средством троих несносных детишек, что жили у дядюшки Джеремии, и именно на нём они заявились в тот самый злосчастный день, когда зелье было украдено, в лавку «Зелья на все случаи жизни и смерти».

Об этом примерно и рассказал подруге Арчибальд.

– Ты хочешь сказать, что нам поможет эта оживляющая гробы мутная жижа? – усомнилась Персиция, выслушав историю про этого необычного метаморфа.

– Ну конечно! – ответил взволнованно Арчибальд. – И как же мне раньше это в голову не пришло? Ведь это гениально!

– А не мог бы ты уточнить всё-таки, что именно в этом гениального? – всё ещё мало что понимая, спросила ведьма.

– Пожалуйста! – махнул рукой Арчибальд. – Твоё зелье действует на всех оборотней или метаморфов как будто одинаково, но на самом деле нет…

Персиция было открыла рот, чтобы попросить друга выражаться яснее, но он, крутя указательным пальцем в воздухе, дал понять, что теперь просит девушку его не перебивать, поэтому она дала ему возможность высказаться.

– Посмотри сама, каждая метаморфоза исключительна, неповторима и уникальна. У господина Кроули, к примеру, волосы искрятся, как шаровая молния, а у мистера фон Кейстера было четыре руки. Джеремия превращался в хищного зверя, что тоже весьма необычно.

Персиция кивала – всё это и так известно.

Арчибальд продолжал:

– Зелье устраняет любую такую необычность, но поскольку каждая необычность – это целый комплекс разных изменений и метаморфоз, можно сказать, что зелье действует на каждого индивидуальным образом.

– Я всё ещё не понимаю, как непонятная муть из бутыли этого твоего помощника гробовщика поможет нам решить проблему? – напомнила Персиция Арчибальду.

– Очень просто! Его уникальная жидкость действует точно так же! Всегда по-разному, но всегда наделяя что-то некими изначально не свойственными предмету или объекту особенностями.

– Ты ведь рассказал только про оживший гроб этих треклятых ребятишек, попадись они мне ещё на глаза! – сказала Персиция, у которой внутри всё ещё время от времени кипела злость на троих несносных сорванцов, устроивших в её лавке погром.

– Да, но я читал в старых газетах и о других, менее громких странных случаях, – возразил Арчибальд. – Например, года четыре назад Гентл Бриск повздорил с мистером Трибверком, известным механиком, и они сцепились в драке. Капля этой жижи попала на него, и тот с тех пор обзавёлся рукой-отвёрткой и рукой-плоскогуб-цами.

– Это всё, безусловно, любопытно, – немного раздражённо перебила его Персиция, – но нам нужно возвращать Джеремии и этим надменным гусям из «Оригинала» их прежние качества, а не отращивать у них руки-отвёртки.

– Так ведь я и говорю, что твоё зелье особенное! – улыбнулся Арчибальд. – Оно почти что имеет собственный разум! И прекрасно понимает, на что воздействовать в каждом конкретном случае!

Такую похвалу её работы от Арчибальда Персиция услышала впервые. Она была польщена и перестала раздражаться. Слова её друга убедили её.

– Я уверен, что жидкость Гентла Бриска, попав в твоё зелье, соединится с ним таким образом, что при воздействии на пострадавшего вернёт ему именно то, что он потерял.

– Думаю, что это всё же стоит проверить, – сказала юная ведьма.

– Безусловно! Надеюсь, что дядюшка Джеремия согласится ещё раз побыть нашим подопытным, пока мы вымеряем дозу, – неуверенно предположил Арчибальд.

– Ох, бедный дядюшка Джеремия! – всплеснула руками Персиция. – Но ты прав, начинать нужно с него. Ведь он уже почти два месяца не обращается. Мне кажется, что у него времени вернуть всё обратно осталось катастрофически мало!

– Согласен! Мы его обязательно убедим!

– А как нам убедить этого Гентла Бриска? Времени на увещевания и просьбы у нас совсем нет!

– Мы попросим дядю нам помочь! – серьёзно ответил Арчибальд. – Мистер Роджер – его лучший друг, и, если господин Кадаврус объяснит, в какой ситуации мы все находимся, уверен, что уже завтра, а то и раньше Гентл Бриск будет полностью в нашем распоряжении!

С этими словами он схватил свой плащ, цилиндр и ридикюль, без которого не выходил никуда, даже на лёгкую прогулку, и, сбежав по деревянным лестницам, помчался на улицу ловить извозчика до Кривофонтанной.

За ним поспешила и Персиция, накинув лёгкий пиджак и шарфик. Она не меньше Арчибальда была взволнована и на ходу разворачивала какую-то конфетку, которых полные карманы понапихала ей бабушка Хоксимия, пока они ходили с ней по городу.

Двум юным дарованиям предстояло ещё очень многое, но оба они наконец-то были преисполнены решимости завершить это нелёгкое дело.

Глава 14. Тайна жабролюда

Арчибальд оказался прав, и при активном содействии господина Кадавруса, а затем и мистера Роджера чудодейственную жидкость Гентла Бриска в короткий срок удалось достать.

Единственным затруднением было то, что жидкость эта поступала через открытый краник на лбу удивлённого от столь неожиданного внимания к его скромной персоне метаморфа действительно по одной капле, и ускорить этот процесс было никак нельзя. Шланг, с помощью которого вся эта мракабическая система работала, оказался довольно узким в диаметре, а огромную пробку, которой была закупорена бутыль на его спине, извлечь не представлялось возможным – настолько плотно и давно она засела в горловине сосуда. Да и если бы каким-то образом откупорить её всё ж таки удалось, налить жидкость было бы всё равно непросто, ведь для этого нужно наклонить бутыль. А как это сделать, если она находится на спине и соединена шлангом с самим Гентлом Бриском? В общем, пришлось набирать пробирки и колбочки по капле прямо с краника на лбу недоумевающего гиганта.

Зато Арчибальд и Персиция немного узнали о свойствах этой жижи. Оказывается, она могла менять свой цвет в зависимости от настроения метаморфа, как бы реагируя на то, что у него на уме или даже в сердце. При этом ни он сам, ни философ мистер Роджер не имели ни малейшего понятия, каким образом вообще бутыль оказалась у того на спине – ведь не мог же он таким родиться в самом деле! – да ещё и соединённой с ним таким необычным способом.

Гентл Бриск был не очень разговорчив, да и память имел плохую. О том, как и где он родился, давно позабыл. А на вопросы о бутыли, её содержимом и прочих обстоятельствах, с этим связанных, отвечал одно и то же: «знать не знаю», «есть она и пусть себе будет», «откуда взялась – не припомню», «почему на спине – не подскажу».

Мистер Роджер, век которого был таким долгим, что уже исчислялся без малого тремя сотнями лет, тоже не смог вспомнить ничего вразумительного. По его словам, самые разные метаморфы в Кошмариусе были всегда: и при старом режиме, в его первую человеческую жизнь, когда он был ещё не то каким-то графом, не то мелким помещиком, и после того, как он возродился в нынешнем своём обличье и стал гробовщиком. Откуда у них появляются их странные особенности, почему и как – всё это для него такая же загадка, как и для Персиции с Арчибальдом.

В общем, беседа с гробовщиком и его помощником была хотя и любопытной, прояснить что-то новое о происхождении метаморфов не помогла. Зато жидкости из бутыли Гентла Бриска они набрали с запасом – хватило бы и на несколько котлов антиоборотного зелья.

Воодушевлённые молодая ведьма и начинающий частный врач на несколько дней вернулись в Колдуний дом. После того как, по мнению Персиции, концентрация жидкости Гентла Бриска в первоначальном составе зелья оказалась верной, отчего варево стало ядовито-жёлтого цвета, девушка в очередной раз вызвала в лавку Джеремию. Тот, на удивление, очень быстро согласился принять порцию обновлённого дурно пахнущего пойла, поскольку оставаться человеком более не желал и готов был выпить хоть целую пинту любой бурды, если только она вернёт всё, как было прежде.

Поскольку ждать новой Ночи Двух Сестёр, а следовательно, и результата воздействия зелья на оборотня было ещё долго, Арчибальд также решил дать одну дозу нового состава господину Кроули. Тот за время, пока доктор Колхицин посещал его, успел проникнуться к нему некоторым расположением и почти всецело доверял его слову, а потому тоже без особых колебаний принял антидот.

Памятуя о том, насколько неприятным по своим вкусовым качествам зелье является, Персиция добавила в новый отвар смесь специй для вишнёвого штруделя, чтобы пить его было хоть чуточку приятнее.

Господин Кроули осушил маленькую пробирку и, несколько передёрнувшись, сообщил, что принесённое Арчибальдом средство почти такое же по вкусу, как и тот злополучный эликсир, который он и ещё пара десятков его одноклубников из «Оригинала» получали от таинственного незнакомца – не ягодный пунш, конечно, но вполне сносно.

А ещё через пару дней от леди Милдрет пришло коротенькое, но весьма эмоциональное письмо, в котором она радостно доводила до сведения Арчибальда, что в волосах её десятого по счёту мужа вновь стали появляться искорки, и они становятся, как и прежде, «эффектными и так мило торчащими во все стороны».

– Персиция, кажется, мы справились! – подпрыгивая от переполняющих его чувств, воскликнул Арчибальд.

– Я и не сомневалась! – стараясь скрыть улыбку от уха до уха, что так и норовила расползтись по её симпатичному личику, нарочито деловым тоном ответила юная ведьма.

Раз уж господин Кроули пошёл на поправку, то и Джеремия, как только в небе встретятся Две сестры, вновь начнёт ощущать того зверя внутри себя, которого он потерял из-за антиоборотного зелья Персиции, а вместе с этим и непреодолимое желание бежать на Великий погост, гонять уличных котов и выть в лунное небо. Об этом можно было не беспокоиться, нужно было только дождаться начала следующего месяца.

Оставался лишь один нерешённый вопрос: кто украл зелье из лаборатории и под видом какого-то самозванца продавал его доверчивым метаморфам в Старом городе?

Персиция, сколько бы зла ни держала на Снибба, Свальга и Стэв, подопечных дядюшки Джеремии, которых в данных обстоятельствах правильнее было бы называть беспризорниками, с пропажей не связывала. Во всяком случае, прямым образом. В тот злосчастный вечер они устроили кавардак в её лавке и изрядно ей насолили, но все они вместе со своим чёртовым гробом были всё время у неё на виду до самого своего побега прямо у неё из-под носа, а значит, никак не могли проникнуть на третий этаж и украсть зелье. Теоретически виновником мог оказаться кто-то из гостей её лавки, коих в тот день, накануне праздника, было предостаточно, но кто конкретно – вот в чём заключался вопрос.

– Я и хотела бы сказать, что теряюсь в догадках, – сокрушённо признавалась своему другу за чашкой хорошего кофе в Зельной девушка. – Но правда в том, Арчи, что у меня нет вообще никаких предположений.

Смакуя горячий напиток во рту, Арчибальд задумчиво склонился над чашкой.

– Тут не простое хулиганство, – наконец сказал он, – скорее всего, мы столкнулись с умышленным похищением.

– Надо думать, – хмыкнула Персиция, для которой это было очевидно. – Да только кто мог знать о том, что я сварила такое зелье?

– Тот, кто хорошо осведомлён о происходящем на Подпольной улице, я полагаю, – размышлял юный врач. – При всём уважении, не только тебе и ведьмам клана Соланасис известно о том, что творится в городе.

– Хочешь сказать, – с сомнением произнесла Персиция, удручённо разглядывая свои пальцы, все в царапинах и волдырях от неустанной работы над зельями, – что в городе есть кто-то ещё, кто разбирается в зельеварении?

– Похоже, что так, – развёл руками Арчибальд. – Посуди сама, твоё зелье было использовано весьма успешно, а этот таинственный незнакомец раньше нас понял, как оно воздействует на метаморфов.

– Это могла быть просто случайность, – не согласилась ведьма. – Напоил одного из этих дурней, а потом увидел, что у того, скажем, третий глаз на лбу вдруг исчез, и стал другим продавать.

– Не исключено, но крайне неправдоподобно, – заметил юный врач, который, как известно, любил детективы, а значит, немного разбирался в том, какие мотивы бывают у злодеев, совершающих загадочные преступления.

Персиция несколько раздражённо хмыкнула. Она-то как раз не была любительницей историй о сыщиках и их гениальных методах разоблачения и поимки разнообразных прохвостов, поскольку и, надо заметить, небезосновательно считала эти истории чтивом посредственным, в отличие от своего друга детства.

– Ладно, великий детектив Колхицин, – иронично сказала она, – каково будет ваше мнение насчёт похитителя?

Арчибальд не любил сарказм, особенно от Персиции, но в этот раз пропустил издевательские нотки мимо ушей. Он поводил скулами из стороны в сторону, изображая крайнюю степень сосредоточенности и глубоких размышлений, а потом стал, загибая пальцы, перечислять:

– Как я уже заметил ранее, первое, что приходит в голову – наш похититель знал о твоём зелье.

– Допустим, – нехотя кивнула Персиция.

– Второе – он намеренно продавал его именно метаморфам!

– Предположим, – вздохнула ведьма.

– Третье и самое главное – у него был и остаётся некий замысел, который он решил таким способом воплотить в жизнь.

– И какой же, мистер детектив? – с недоверчивой улыбкой, с какой взрослые часто смотрят на бессвязные, но отчаянные оправдания провинившихся детей, спросила Персиция.

– Знал бы, давно уже сказал! – недовольно буркнул Арчибальд. – Но вот что мне не даёт покоя – этот таинственный субъект распространял эликсир только среди старогородцев. Другие метаморфы, такие, как, скажем, наш знакомый Гентл Бриск, не пострадали и, вообще, насколько я могу судить, и слыхом не слыхивали ни о каком чудодейственном эликсире.

– Это действительно странно, – согласилась Персиция на этот раз абсолютно серьёзно, – ведь добраться до этих толстосумов куда сложнее, чем до всяких бродяг и обычных метаморфов в других частях города.

– И я о том же! – радостно закивал Арчибальд, ободрённый тем, что его подруга наконец-то перестала над ним подтрунивать и соизволила вступить в конструктивный диалог. – У этого господина, как видно, зуб на джентльменов клуба «Оригинал».

– Судя по твоим рассказам, они не то чтобы приятные ребята, – сказала Персиция. – Я бы и сама их напоила чем-нибудь эдаким, будь моя воля!

– Персиция, ты неисправима! – воскликнул молодой человек.

– Постой-ка! – вдруг оборвала его девушка, резко переменившись в лице. – О чём-то таком я как-то раз слышала в трактире.

– В трактире? – удивился Арчибальд. – Не думал, что ты посещаешь подобные заведения!

– Я уже говорила тебе, что там вкуснейшие пироги! – отмахнулась Персиция. – Не перебивай меня!

– Хорошо-хорошо! – согласился Арчибальд. – Я весь внимание!

Персиция стала морщить свой носик и лоб и тереть переносицу пальцами, силясь припомнить то, о чём как-то раз трактирщик Джо беседовал с охотниками Стэнли Молчаливым и Метким Билли, любителями всяких сплетен и досужих толков. По мере того как воспоминания в её голове выстраивались в последовательную цепочку, лицо её мрачнело. Наконец она прошипела, словно болотная гадюка или какая-нибудь другая не менее опасная ядовитая змея:

– Меняла!

– Меняла? – переспросил удивленный и несколько обескураженный резкой сменой настроения своей подруги Арчибальд. – Это такой странноватый господин, который торгует всякими жутковатыми штуковинами?

– Он выменивает их, – продолжая шипеть, как взъерошенная кошка, поправила его Персиция. – Он барахольщик.

– Я прошу прощения, – несколько волнуясь, сказал Арчибальд, – но с тобой всё в порядке? Ты знакома с этим господином?

Глаза Персиции горели недобрым огоньком. Она ненавидела этого пронырливого старьёвщика. Причин на то было множество: от личной неприязни, вызванной тем, что упомянутый барахольщик был человеком неопрятным, со скверным характером и совершенно гадким, до его связи с её матерью, о которой Персиция знала лишь самую малость. Кроме того, этот Меняла крутился по всей Подпольной улице, часто мозоля ей глаза и перемещая свою дрянную палатку со всякой мерзостью из Разрушенного замка. Если верить выпивохам-охотникам из трактира, к прочим многочисленным недостаткам этого плута добавлялся ещё один – по какой-то неясной причине он сильно недолюбливал метаморфов, особенно богатых и из знатных семей. Как раз таких, какими были члены клуба «Оригинал».

– Но мы не вправе обвинять человека просто потому, что он тебе не нравится, – выслушав сбивчивые объяснения и воспоминания ведьмы, заметил Арчибальд.

– Я же сказала, что слышала разговор в трактире, – вскинулась Персиция. – Ты что, не слушал?

– Но как мы можем доверять каким-то охотникам из трактира? – всплеснул руками юный врач. – Мало ли что они там могут наплести? Особенно после пары кружек крепкого эля.

– Можете, молодой человек! – раздался вдруг старушечий голос из-за занавесок окна в Зельной, отчего оба собеседника подпрыгнули на месте.

– Миссис Уэйн? – удивлённо и в то же время с каким-то испугом произнёс Арчибальд. А Персиция просто смотрела на пожилую вампирессу округлёнными глазами.

Удивляться было чему – по решению Персиции лавка сегодня посетителей не принимала, а все двери внизу были закрыты на крепкие замки, и всё же миссис Уэйн каким-то образом умудрилась попасть в комнату. А именно – через открытое окно.

– Что вы на меня так удивлённо смотрите? – поправляя свой знаменитый чёрный чепчик на голове, будничным и, как всегда, немного надменным тоном поинтересовалась та. – Вот вспомнила молодые годы!

С этими словами она указала на занавески, развевающиеся на ветру. Снаружи уже темнело, и на небе взошла Старшая сестра, отчего то приняло серовато-жёлтый оттенок варёного желтка.

– Вы что же, летали? – не веря своим глазам, спросил сиплым голосом Арчибальд.

– Совершенно верно, мой впечатлительный, летала! Всё благодаря вашему товару! От хорошей крови крылья сами расправляются!

– Подождите, – встала со стула Персиция, но потом снова села, поскольку от неожиданного и эффектного появления Прозерпины Уэйн в вечерних сумерках у неё начали немного подрагивать ноги. – Вы что, пьёте кровь у Арчи? Ты поэтому такой бледный?

Вампиресса расхохоталась.

– Ваша бабушка говорила мне, что у вас специфическое чувство юмора, но мне оно нравится!

Арчибальду ничего не оставалось, кроме как дать вынужденные объяснения о своей тайной сделке с Прозерпиной Уэйн. После этих откровений Персиция хотя и была крайне удивлена, немного успокоилась и пришла в себя, а Арчибальд на правах знакомого вступил с вампирессой в диалог. Доктор Колхицин думал, что она вновь явилась требовать у него образцы крови, которые в настоящий момент у него отсутствовали, но, к своему немалому удивлению, он оказался не прав. Довольная тем, что молодые люди так обескуражены и теряются в догадках, пожилая смутьянка наконец перешла к цели своего внезапного визита.

– Дело в том, – нехотя стала признаваться она, – что это я в некотором роде подсказала этому обманщику, как можно проникнуть в вашу лабораторию.

– Через окно? – дружно воскликнули Арчибальд и Персиция.

Прозерпина кивнула.

– Понимаете ли, во время, как я полагаю, уже всем известного из городских сплетен инцидента, когда этот негодяй отдал мне драгоценные серьги, что носила якобы сама королева, взамен он попросил меня о помощи – отыскать способ попасть в вашу лавку без использования входной двери или чёрного хода. В ту пору я впервые за долгие годы превратилась в птицу и незадолго до этого разговора с ним летала над городом! Ах, вы не представляете, мои юные друзья, какие это ощущения! Я парила над этим серым и унылым городишком, как богиня!

– Прошу меня извинить, – перебила её Персиция, которой совершенно не нравилось то, о чём поведала им старая вампиресса, – но могли бы вы перейти к делу?

– Послушай, милочка, – сощурилась тут же Прозерпина Уэйн, которая очень не любила, когда её не слушали или, того хуже, пытались перебить, – я ведь не посмотрю, что Хоксимия – член нашего клуба пасьянсов и старая карга! Мне в этом городе никто не указ!

Чувствуя, что начинается буря, Арчибальд стремительно вмешался в эту назревавшую перепалку:

– Полно вам, миссис Уэйн! Персиция просто хочет, как и я сам, узнать, чем закончилась ваша эта история. Вы помогли господину Меняле?

– Ха! Господину! – презрительно фыркнула вампиресса, отводя взгляд от Персиции. Её, к слову, Арчибальд взял за руку, чтобы та утихомирилась. – Грязный плебей и подлый трус, не достойный ни званий, ни чести! Уж я до него доберусь!

После ещё нескольких подобных эпитафий в адрес старьевщика Прозерпина Уэйн закончила-таки свой рассказ. Она просто-напросто подсказала Меняле, что окно в лабораторию на третьем этаже, даром что решётчатое, всегда приоткрыто и в него можно при желании влезть. За это он и отдал ей серьги, которые на поверку оказались с сюрпризом. Окончание истории, как мы помним, стало анекдотом во всех барах и кабаках, и его с удовольствием обсуждали бравые охотники из трактира «У старины Джо».

Смириться с тем, что эта сумасбродная старуха, не желая отдавать себе отчёта в своих действиях, стала пособником кражи крайне опасного зелья, – было непросто. Но сделать это всё же пришлось, поскольку и Персиция, и Арчибальд понимали, что помощь Прозерпины Уэйн, которая, между прочим, предложила её сама из большой симпатии к молодому врачу и его образцам крови, будет весьма кстати.

Решено было безотлагательно наведаться к Меняле.

Персиция и Арчибальд вышли через чёрный ход и пошли задними дворами, чтобы добраться до палатки барахольщика незамеченными. А вампиресса вновь вскинула руки и мгновение спустя превратилась в чёрную птицу, голова которой довольно сильно напоминала тень, отбрасываемую её чепчиком. Хрипло вскрикнув, эта похожая не то на ворону, не то на огромную галку птица вылетела в окно. Она должна была появиться уже после того, как молодые люди достигнут палатки Менялы.

* * *

Вечер был тихий. Ветра почти не было, и ленивые тучи медленно переваливались в небе, поочерёдно пряча за собой бледно-жёлтый глаз большей из двух лун. Фонарщики уже закончили свою еженощную работу, и разномастные городские огни замерцали на улицах, в переулках и подворотнях.

Фонари в Кошмариусе везде разные. Местами они газовые, местами с электрическими лампами. Где-то в качестве света используются болотные огоньки, пойманные в стеклянный ящик, а встречаются и светящиеся головы, которые свисают то со скрюченного дерева, то со вбитого в землю покосившегося столба.

Подпольную улицу освещали зеленоватые керосиновые огни на толстых чёрных столбах, напоминающих длинные подсвечники. Под одним из таких столбов и оказалась старая полосатая палатка Менялы. Она стояла, как всегда, накренившись, а невесть для чего приделанный к её верхушке флажок торчал в сторону.

На улице давно улеглось оживление, и все торговцы разошлись кто куда. Сам же барахольщик шумно втягивал прохладный вечерний воздух, стоя у своей грязной палатки, и раздумывал над чем-то. Крючковатыми длинными пальцами он чесал круглый подбородок, задрав голову, располагающуюся на неимоверно длинной шее, вокруг которой был намотан шерстяной шарф.

Выбранное для стоянки место находилось около какого-то торгового дома. Персиция и Арчибальд недолго бродили по задним дворам и довольно быстро отыскали Менялу. Как раз из-за этого торгового дома они и вышли на зелёный свет уличного фонаря, оказавшись прямо перед его носом. Тот сразу прекратил чесаться и от неожиданности немного скривился.

– Добрый вечерок! Что это вы задворками ходите? – поинтересовался он у ночных гостей, делая по одному кивку им обоим и стараясь не терять самообладания.

Персиция готова была кинуться на барахольщика сразу, как только они вышли с задних дворов, так сильно в ней кипела ненависть, но Арчибальд остановил подругу и решил сам побеседовать с торговцем.

– Прогуливались, – ответил он, пожав плечами. – Ничего особенного.

Персиция не отводила от Менялы гневного взгляда, но тот, кажется, не особенно напугался.

– Бросьте, доктор, – хмыкнул он в ответ. – Мне ли не знать, что там, на задних дворах, делается? Или вы любите свалки да склады?

Меняла отличался наблюдательностью, был осторожен и хорошо знал людей. Его сложно было бы перехитрить даже опытному шулеру или бывалому шарлатану, что уж говорить о молодом враче. Тогда вмешалась Персиция, не в силах больше терпеть.

– Мерзавец! – крикнула она и дёрнулась к нему, чтобы сделать что-то необдуманное, но Арчибальд снова сдержал её, а Меняла криво ухмыльнулся и даже глазом не моргнул. Казалось, что его забавляет эта вечерняя сцена, которую устроили молодые люди у его палатки, и он ничуть их не страшился. Барахольщик достал длинную сигариллу, чиркнул спичкой и стал пыхтеть вонючим табаком.

– Какая прыть! – выпуская облако дыма из своего рыбоподобного рта, наигранно восхитился он рвением юной ведьмы вступить с ним в склоку. – Ваша матушка была бы вами довольна! – Он понимал, что если матери Персиции и стоило опасаться, то уж справиться с её дочерью и молодым врачом он вполне способен в любых обстоятельствах.

– Не смей упоминать о ней! – рявкнула Персиция, силящаяся вырваться из сдерживающих её рук Арчибальда.

Тот, видя, что диалог совершенно не складывается, начинал терять уверенность в себе. Но всё же крикнул:

– Вы знаете, зачем мы пришли!

Меняла как будто злорадно прищурился, но отрицательно покачал головой.

– Тогда вы не откажете в любезности показать нам, что у вас в карманах? – продолжал Арчибальд.

– Ха, – хрюкнул барахольщик. – Вот ещё! С чего бы мне демонстрировать вам мои карманы? Вы, чать, не полисмен!

– У меня есть предписание от господина Кадавруса! – вспыхнул молодой врач и с этими словами выхватил из-за пазухи приготовленную бумагу.

Она давала право Арчибальду, как ведущему следствие по делу опоенных метаморфов, проверять по своему усмотрению любого подозрительного человека. Глянув без особого интереса на документ, Меняла вновь отрицательно покачал головой.

– И думать забудьте! – усмехаясь, сказал он. – Я вам ничего не покажу!

И тут всех троих накрыла большая тень какой-то хищной птицы, а в следующую секунду перед барахольщиком неожиданно предстала во всём своём изысканном чёрном наряде Прозерпина Уэйн.

– Что, не ожидал меня увидеть, подлец?! – с победоносным видом поинтересовалась она, совершенно довольная тем, какой эффект произвела своим внезапным появлением второй раз за вечер.

Явно не готовый к такому повороту событий, пронырливый старьёвщик поперхнулся дымом от своей сигариллы, выронил её и зашёлся в приступе кашля, отчего его длинная и худая шея выскочила из шарфа, обнажив круглые и подрагивающие жабры. Зрелище было не из приятных, а кроме того, сам Меняла, поняв, что выдал всем троим свой секрет, ещё больше сконфузился и стал хлопать руками по шее, поправляя шарф, и попутно пятиться от вновь прибывшей вампирессы.

– Ты сейчас же расскажешь им всё, – сверкая глазами и нависая над испуганным старьёвщиком, строго и страшно проговорила она. – Или я иссушу тебя на месте! Твоя подлость тебе дорого обойдётся!

Делать было нечего, он вновь просчитался и позорно был загнан в угол, а потому, чуть оправившись от испуга, Меняла приступил к рассказу.

История этого хитрого барахольщика берёт своё начало задолго до описываемых событий. Ещё при правлении прошлого короля, Людвига Отрешённого, он, тогда ещё будучи совсем юным и начинающим дельцом, каким-то немыслимым образом сумел втереться к тому в доверие и получил от него письменное разрешение на торговлю в Кошмариусе. Разрушенный замок находится далеко на севере, и король со всей своей свитой за всю историю Двулунии редко покидали пределы тех земель. Во все времена о Разрушенном замке и его обитателях среди кошмаритян ходило множество слухов, домыслов и вымыслов, полных кровавых подробностей, жутких откровений и зловещих тайн. Кто бы фактически ни правил Двулунией, считалось, что там, на холодном севере, непременно происходит что-то страшное, отчего сердце стынет в груди.

Меняла хорошо знал об этих настроениях, царящих среди обывателей Кошмариуса, – он, несмотря на все свои многочисленные недостатки, прекрасно разбирался в людях и умел играть на их слабостях и чувствах. Получив разрешение на ведение своих дел от лица самого короля, он стал неким посредником между Кошмариусом и Разрушенным замком, единственным в своём роде.

Мало кто из кошмаритян выбирается за пределы города и его близлежащих окрестностей. Ещё меньше тех, кто хотя бы раз в жизни видел Разрушенный замок своими собственными глазами. Однако обсуждать его мрачные тайны и обмывать косточки королю и его приближённым, не забывая посмаковать какие-то особенно мерзкие подробности из их жизни, любят все от мала до велика. Не проходит и дня, чтобы где-нибудь в Кошмариусе не всплыл разговор о том, как там поживает нынешний король, Валис Скрытный, что за страшные дела творятся в мрачной столице, кто кого казнил и какое очередное проклятие нависло над далёкими северными землями.

Но разговоры разговорами, а где же доказательства? Доказательства всех тех ужасов, о которых повсюду судачат. И вот тут-то на выручку приходит Меняла с его огромным ассортиментом всяких странных штуковин, привезённых прямиком из Разрушенного замка. Под навесом его покосившейся палатки всегда можно найти отсекатели пальцев, ржавые и гремящие кандалы, железные маски тюремщиков, окровавленные плахи и множество других прелестных вещиц, от одного взгляда на которые можно лишиться здорового сна на несколько дней вперёд. Всё это он охотно обменивает у жителей Кошмариуса.

По документу, который подписал предыдущий король, он обязуется обеспечивать Разрушенный замок всяким необходимым провиантом и некоторыми другими нужными вещами, а потому за свои мерзкие артефакты Меняла может попросить что угодно.

Насколько его промысел является законным, откуда в Разрушенном замке столько орудий пыток, а также всяких зловещих вещиц и украшений, остаётся только гадать, равно как и о ещё нескольких десятках других, связанных с этим обстоятельствах. Однако дела у старьёвщика в Кошмариусе шли обычно хорошо: желающих заполучить что-то из Разрушенного замка, чтобы пощекотать нервишки себе и знакомым, меньше не становится. Обычно все охотно меняют это мрачное барахло на своё кошмаритянское, а цену Меняла может назначать на своё усмотрение. Одним словом, золотая жила. И всё же этот ушлый господин с давних пор затаил злобу на уже известных нам господ из Старого города.

Из всех жителей Кошмариуса старогородцы меньше всех склонны рассматривать Разрушенный замок и его обитателей с точки зрения источника всевозможных леденящих душу историй, предпочитая видеть в нём некий сказочный дворец, где ежедневно проводятся пышные балы и пиры на тридцать изысканных блюд, рыцарские турниры и великолепные празднества. Для них столица Двулунии – это средоточие всех аристократических изысков, рай для таких, как они, в который после своей кончины каждый из них хотел бы попасть.

При таком положении дел вполне естественно, что старогородцы редко заглядывают к Меняле, предпочитая оставаться в стенах своего отгороженного от прочего города мирка. Но это вряд ли можно считать оскорбительным для хитрого барахольщика. Говоря начистоту, ему и малейшего интереса до этих снобов не было бы, если среди них не существовало бы джентльменов из клуба «Оригинал».

Казалось бы, какое дело ему, пронырливому торговцу, до напыщенных и погружённых в какие-то радужные фантазии метаморфов? Но именно в этом последнем обстоятельстве и кроется вся суть.

Заключается она в том, что по своему происхождению Меняла – жабролюд. Он, подобно амфибии, может дышать под водой, а на его непомерно длинной и часто немытой шее располагаются жабры. Кроме того, его глумливая физиономия весьма напоминает то ли рыбью, то ли лягушачью, а между пальцами на руках и ногах у него присутствуют перепонки.

Жабролюдов в Кошмариусе по многим причинам недолюбливают, считая их скользкими типами во всех отношениях. Эти редкие представители малочисленного народа из загадочных Мутных озёр, небольшой страны к востоку от Кошмариуса, снискали в народе дурную славу, и водиться с ними никто не желает. Достаточно посмотреть на Менялу, дабы понять, что за фрукты эти странные жабролюды и почему они попали в немилость жителей всей Двулунии, но фокус в том, что барахольщик тщательно скрывал своё происхождение, выдавая себя за метаморфа.

Если бы он в прошлом явился к королю как жабролюд, нужно полагать, его в лучшем случае тут же посадили бы в темницу, а потому он получил свою лицензию именно в качестве метаморфа. Зная, как все ненавидят одних (жабролюдов) и преспокойно уживаются с другими (метаморфами), Меняла негодовал.

При взгляде на зажиточных метаморфов из числа старогородцев его особенно терзали обида и злоба от осознания того факта, что не менее, а то и более странные эти господа живут себе припеваючи, в то время как он вынужден существовать под другой личиной, чтобы влачить хотя и безбедное, но всё же несравнимо более жалкое существование в Кошмариусе.

Ненависть к ничего не подозревающим джентльменам из элитного клуба «Оригинал» росла в нём годами. Меняла вынашивал различные нелепые планы по искоренению этих зазнавшихся толстосумов. И вот, будто подарок судьбы, одна юная и амбициозная ведьма из всем известного Колдуньего дома придумывает любопытное зелье, которое способно даже оборотня сделать обыкновенным человеком! Меняла страстно желал бы стать членом клуба «Оригинал», но эта мечта была из рода несбыточных. А тут вдруг такая удача!

О том, чтобы сговориться с Персицией, учитывая её характер (Меняла хорошо знал всех на Подпольной улице, поскольку неустанно следил за тем, кто и что делает, а также подслушивал и подсматривал за соседями и конкурентами), вопроса не стояло, и он, вновь прибегая к уловкам и обману, выяснил, как можно украсть целый котёл ведьмовского варева прямо из её дома. Для этого нужно было устроить переполох, чтобы тайно проникнуть в лавку и выкрасть зелье.

Прослышав о том, что троица оборванцев, подопечных дядюшки Джеремии, крайне недовольна тем, что их дядя после продолжительных экспериментов в Колдуньем доме потерял в себе зверя, став совершенно обычным, старьёвщик поспешил показать им, большим охотникам до всяких шалостей, а также пакостей и мерзостей, один любопытный экземпляр Непроглядного тумана в бутылке. Достаточно было разбить склянку, чтобы содержимое начало заполнять собой комнату, напоминая тот самый вечерний туман, что так часто появляется в городе, пугая и иногда даже унося в неизвестные дали заблудших путников.

Детишки были в восторге. Меняла тоже, поскольку прекрасно знал, где именно они опробуют своё приобретение, – ещё бы, ведь он сам их на это надоумил! Оставалось только забраться на третий этаж в лабораторию с заднего двора по большой раздвижной стремянке, которую он заранее для этого подготовил, а дальше уже дело техники.

За долгие годы, проведённые в Кошмариусе, Меняла хорошо изучил метаморфов, и в особенности особую их породу из клуба «Оригинал». То, что эти благовоспитанные и серьёзные с виду господа поочерёдно будут клевать на одну и ту же удочку, сомневаться не приходилось, ведь больше всего на свете каждый из них хотел перещеголять остальных одноклубников в своей инаковости и непохожести на других.

Достаточно было лишь пообещать, что эликсир, который Меняла несколько доработал, добавив в него для вкуса и аромата ванильный порошок, сделает того, кто выпьет его, ещё более оригинальным, как тут же сомневающийся поначалу старогородец-метаморф хватал пузырёк с красивой этикеткой (тоже придумка барахольщика) и осушал его, рассыпаясь в благодарностях и отсыпая несколько серебряных монет совершенно незнакомому бродяге в капюшоне. После этого Меняла исчезал и больше не появлялся.

Вот обо всём этом довольно подробно жабролюд и поведал Арчибальду, Персиции и миссис Уэйн, вызвав у каждого из них разные и противоречивые чувства. Так, Арчибальд, отличающийся мягким сердцем, в какой-то момент даже проникся сочувствием к барахольщику, но вместе с сердечной добротой юный врач впитал от родителей строгое воспитание и привычку везде и всюду придерживаться норм морали, этикета и чести, а потому поступок Менялы, конечно же, воспринимал не иначе, как преступление.

Персиция ещё раз убедилась, что её неприязнь, питаемая к этому вертлявому и скользкому господину, не напрасна. Ей очень хотелось его чем-нибудь приложить, да посильнее, но она изо всех сил сдерживала эти, безусловно, обоснованные порывы.

Что касается Прозерпины Уэйн, то в её случае отношение ко всем людям зависело исключительно от их положения и статуса. Там, где особам знатного происхождения и благородных кровей эта вампиресса прощала если не всё, то очень многое, то простому извозчику или, скажем, булочнику, зарабатывающему на жизнь честным и непростым трудом, она не дала бы и продыху. К торговцам вроде Менялы она всегда относилась с подозрением, считая их ремесло как минимум не совсем достойным. А уж после того случая с серьгами, от которых её уши отвисли так, что стали похожи на щёки морщинистого бульдога, она была готова в буквальном смысле оторвать ему голову.

– Что прикажете дальше? – втянув свою длинную шею поглубже в плечи, расстроенно пробурчал барахольщик, обращаясь главным образом к Арчибальду.

– Отвезём вас, милейший, к господину Кадаврусу, – ответил тот, бросив взгляд на свою подругу и сегодняшнюю спутницу, дабы убедиться, что обе они с таким решением согласны.

Персиция и миссис Уэйн не возражали. После того как много лет назад большинство судебных разбирательств перешло в ведомство и без того перегруженного делами прозектора, всякие подобного рода случаи попали в прямую его юрисдикцию. Вот уж поистине злой рок висит над этим нелёгким поприщем!

Становилось прохладно, сумерки сгущались, и Непроглядный туман, вовсе не тот безобидный из склянки, а самый настоящий, уже стал выплывать из тёмных переулков. Нужно было срочно ловить запоздалого кучера, чтобы сейчас же направляться в дом номер 13 по 13-й улице, что Арчибальд с Персицией и поспешили сделать.

Взяв уже несопротивляющегося Менялу под локти с обеих сторон, подобно бравым полисменам, которых, увы, так мало для такого большого и небезопасного во всех отношениях города, как Кошмариус, они погрузились в двуколку^[9]. А Прозерпина Уэйн, не пожелавшая поехать с ними, дождалась, пока повозка скроется в темноте, а затем снова превратилась в чёрную птицу и взмыла в воздух, где надвигающийся Непроглядный туман был почти бессилен. Подпольная улица наконец совсем опустела, и город объяла тёмная и холодная ночь.

Последняя глава

За всей этой кутерьмой с антиоборотным зельем Персиция и Арчибальд не заметили, как пролетело лето. Наступил Зачахнель, девятый по счёту месяц, вместе с которым началась осень. Надо сказать, что сезонность в Кошмариусе носит довольно условный характер, поскольку проявляется не очень охотно и не всегда явно, а времена года сменяют друг друга порой очень неожиданно. Причиной тому является особенность местного климата. Самым верным описанием кошмаритянской погоды в любой сезон может служить примерно следующее высказывание: «Пасмурно, дождливо и серо». Эти три составляющие присутствуют в той или иной степени почти всегда, и потому синоптикам здесь попросту делать нечего. На вопрос о погоде любой вам скажет, что обязательно пройдёт дождь и на небе непременно будут низкие тучи.

Мало кто из кошмаритян выходит из дома без зонта, и многие считают его таким же естественным атрибутом любого своего гардероба, как, например, ботинки. А в знаменитой унылой серости, что наблюдается здесь круглогодично, находчивые горожане научились видеть прекрасное и даже нечто возвышенное. Рассуждать о серости они привыкли по-философски: в этом любопытном постоянстве есть своя прелесть и даже немалые удобства, ведь когда знаешь наперёд, чего ждать от погоды, быть застигнутым ею врасплох становится намного сложнее.

И всё же наблюдательные жители Кошмариуса научились различать некоторые особенности, присущие четырём сезонам. Так, весной распускаются сероватые цветы, а деревья обзаводятся серыми листьями. В летнюю пору приятно прогуляться под тучами, полной грудью вдыхая воздух, пахнущий особой серостью. С приходом осени те самые листья, что появились на деревьях по весне, начинают опадать и печально кружиться на прохладном ветру, а количество дождей постепенно превосходит все мыслимые пределы. Зимой становится холодно, и город сковывает засерелый лёд, от которого на душе особенно тоскливо.

Зачахнель, первый месяц осени, как раз начинал этот ежегодный ритуал листопадов, которому предаётся в это время природа Кошмариуса. Дожди стали идти сильнее и чаще, задули более холодные, чем прежде, ветры, а те деревья, что умудряются здесь отращивать листья, понемногу стали от них избавляться на радость другим своим собратьям, которые весь год стоят, как поросшие древесной корой столбы – совершенно голые. В этом последнем обстоятельстве и кроется смысл названия, которое дали этому месяцу в незапамятные времена кошмаритяне.

Как и положено, приход нового месяца ознаменовали три длинные ночи, когда на сером небе одновременно светят Две сестры, единственные светила Двулунии. Проведший почти две недели как на иголках дядюшка Джеремия, кажется, в своей жизни впервые так радовался Ночи Двух Сестёр. Приняв новый отвар Персиции, он вновь получил малоприятную бурю взрывных ощущений в своём многострадальном кишечнике, но вместе с тем как будто почувствовал, что внутри снова стало как-то привычнее. Выразить это словами Джеремия не мог, ведь, как нам хорошо известно, он не обладал для этого не то что красноречием, но даже необходимым словарным запасом, а потому ему оставалось только ждать.

И вот этот особенный день настал. С самого утра всё тело у дядюшки Джеремии привычно зачесалось и начало гореть, как будто он упал в куст крапивы. Ощущения не самые приятные – даже несмотря на то что обжигание крапивой считается среди приверженцев народной медицины весьма полезной процедурой, – однако теперь ему они не были в тягость. Даже наоборот, ещё пару месяцев назад готовый душу заложить, лишь бы избавиться от этого зуда в канун Ночи Двух Сестёр, сейчас Джеремия едва ли не с восторгом встречал их вновь, как старых хороших друзей. Он осознавал, что к нему вернулась сама его сущность. Звериная, несомненно, но, как выяснилось неожиданно даже для него самого, так ему необходимая.

Оставив, как полагалось в такие ночи, троих своих сорванцов запертыми и вместе с тем абсолютно счастливыми в тёмном и прогнившем подвале, он вышел из дома. Снибб, Свальг и Стэв были несказанно рады тому, что их дядюшка снова стал оборотнем, и теперь их ждёт абсолютная свобода на несколько дней раз в месяц, когда их опекун из ворчливого и неопрятного разнорабочего будет превращаться в скулящего, рычащего и пускающего слюни лохматого зверя.

Теперь-то они снова заживут! Можно играть с полтергейстом, заточённым ими самими в этом подвале дядюшкиного дома, строить козни ему и соседям, слоняться по ночному Кошмариусу и даже охотиться на дядюшку! Джеремии было невдомёк, чем на самом деле занимаются трое детишек в моменты его отсутствия. Он принадлежал к такому типу опекунов, которые стараются не замечать всего самого неприглядного в своих подопечных, хотя в случае с этими оборванцами, скажем прямо, не замечать всего того, что они вытворяют, было в крайней степени тяжело.

Покинув свой обветшалый домишко, Джеремия не очень твёрдым, но уверенным шагом шёл по направлению к Великому Погосту. Он знал, что до обращения ещё есть время, и раньше он непременно скоротал бы его за кружкой эля в трактире «У старины Джо», но сегодня он решил этого не делать. Необходимо было прийти на кладбище до наступления темноты, пока он был ещё в состоянии соображать и разговаривать.

Вербена, как обычно, беседовала со своими маргаритками, беззвучно шевеля губами и стоя в своём палисаднике возле часовни. Эти милые цветы были почти единственными её друзьями, молчаливыми и кроткими, как и большинство гостей Великого Погоста, и почти единственными, не считая замогильных цветов и разнообразных кладбищенских трав, что прорастают в этом скорбный месте.

Сегодня на девушке было скромное платье едва различимого голубого цвета, а волосы были подвязаны серебряной лентой. В сочетании с чернильной синевой её локонов и бледно-серого лица это одеяние делало Вербену похожей на материализовавшегося призрака, какие ночами снуют по всему городу, обычно больше похожие на прозрачные и блёклые тени.

Девушка была печальна, и её речи, обращённые к внимающим цветам, тоже вряд ли можно было назвать весёлыми. Она рассказывала своим маргариткам о том, что тревожит её сердце, а ещё обсуждала с ними наконец дочитанный роман.

Вдруг прямо за ней возникла какая-то огромная фигура. Эта неожиданность заставила её резко прекратить свой монолог. На Великом Погосте редко можно встретить живое существо в прямом смысле этого слова. Могильщики, странные и мрачные порождения самого кладбища, не в счёт. Встречи с ними она не боялась хотя бы потому, что они никогда за всё время, пока Вербена живёт тут, не подбирались к её часовне ближе, чем на расстояние нескольких десятков метров. Да и вообще, кроме неё да захаживающего время от времени к ней в гости кота Феликса, здесь редко кто появлялся.

И всё же сейчас это был отнюдь не облезлый чёрный кот с белым пятном на груди. Некто другой, гораздо более крупный, потревожил её привычный покой. Девушка не то в страхе, не то в надежде увидеть кого-то обернулась. У лестницы, ведущей в часовню, стоял Джеремия. Его начинала бить крупная дрожь. Сумерки сгущались, и он еле держался на ногах, отлично понимая, что внутри него уже просыпается зверь. Собрав последнюю человеческую волю в кулак, он хриплым голосом крикнул:

– Я вернул его, Вербена!

Конечно, в приличном обществе, прежде чем переходить к сути вопроса, принято обмениваться приветствиями и любезностями, но дядюшка Джеремия был не силён в этикете, да и времени у него было в обрез, а потому простим ему это упущение.

Вербена из-за этого совершенно не расстроилась, а, наоборот, нежно улыбнулась и подошла ближе к Джеремии. Её тонкие белые и почти невесомые руки потянулись к нему:

– Это правда? – еле слышно прошелестела она. – Ты действительно принял себя?

Девушка смотрела на оборотня своими огромными прекрасными глазами, на которых в свете проступающей Старшей сестры заблестели слёзы. Она обняла его, пока ещё человека, который вот-вот перестанет им быть.

Джеремия, очевидно, решивший взять в этот вечер быка за рога, не сдержался и крепко поцеловал девушку. Сердце бешено колотилось и, казалось, сейчас вырвется из груди. В одном теле сейчас боролись человек и зверь, испытывающие одинаковое чувство ликования. Джеремия зарычал, подобно сторожевой собаке, и вдруг рухнул на землю прямо перед девушкой, а из его наливающихся кровью глаз на Вербену уже смотрел зверь.

– Вербена, прячься! – захрипел Джеремия голосом, мало похожим на человеческий. – Я больше не способен его контролировать! Ты слышишь? Скорее! Я не хочу навредить тебе!

Но хрупкая девушка не собиралась следовать его словам. Она заправила выбившийся синий локон за ухо и села рядом с Джеремией, пристально наблюдая и не выказывая никакого чувства страха. Процесс превращения был недолгим, тело обрастало грубой шерстью, похожей на жёсткую щётку, лицо вытягивалось в оскалившуюся пасть, руки и ноги искривлялись, и всё это сопровождалось хриплым рычанием, издаваемым Джеремией.

Через пару мгновений перед Вербеной сидел огромный лохматый зверь и дикими глазами взирал на неё.

– Тебе и не нужно его контролировать, – спокойно сказала девушка и снова коснулась рукой его шеи.

Зверь фыркнул, но он и не думал кидаться на неё, вопреки опасениям Джеремии.

– Рада, что ты вернулся! – ласково сказала Вербена. – Погуляем вместе, как раньше?

Она почесала зверя за ухом. Оборотень завыл и замотал хвостом, как большая домашняя собака, а после поднялся на лапы и смиренно направился вслед за удивительной девушкой с Великого Погоста.

* * *

На Подпольной улице всегда оживлённо. Даже ночами, когда вообще-то не принято из дома даже нос высовывать, если не хочешь лишиться его и ещё чего-нибудь в придачу, здесь время от времени совершаются сделки. Торговцы – народ отчаянный. Больше жизни они привыкли ценить звонкую монету, а потому ради хорошего барыша готовы порой и рискнуть. Таков был и Меняла. И как же хорошо, что теперь его больше нет среди дельцов и лавочников на самой злачной улице Кошмариуса! Даже воздух, который всегда здесь переполнен совершенно неожиданными сочетаниями самых разных запахов (к примеру, вонь тухлятины с рыбного прилавка тут вполне может соседствовать с волнующими ароматами корицы и кардамона из соседней бакалеи), стал без этого скользкого типа чище.

Так, по крайней мере, думала Персиция, которая в последние дни пребывала в приподнятом настроении. Когда они с Арчибальдом рассказали господину Кадаврусу о злодеяниях барахольщика, а он, за неимением другого выхода, всё с хмурым видом подтвердил, прозектор страшно на него рассердился. На радость Персиции он хотел даже сослать Менялу в Разрушенный замок, чтобы там его заключили под стражу, а это равносильно смертному приговору, которого, по мнению девушки, этот гадкий тип вполне заслуживал.

Однако потом господин Кадаврус передумал и решил ограничиться тем, что отправил преступника в его родные края – в Мутные озёра. По глазам Менялы можно было понять, что и такая участь будет для него горше редьки – видимо, и у себя на родине этот прохиндей тоже успел заработать дурную репутацию.

Господин Кадаврус недвусмысленно намекнул старьёвщику, что, если он решит каким-то образом хитрить и в течение следующего года появится в пределах города, тогда ему точно будет уготована камера в темнице Разрушенного замка, а кроме того, господин Кадаврус сразу же отправит донесение королю с полным разоблачением личности Менялы.

В общем, кара настигла злодея, и Персиция, видя, как этот наглый, изворотливый и мерзкий тритон корчится и рассыпается в извинениях и мольбах, почти и думать забыла о том, сколько непростых испытаний свалилось на неё за прошедшие полгода.

В её сердце вместе с дождливой осенью пришло умиротворение, она с удовольствием уплетала слоёные булочки с кленовым сиропом, пила ягодный пунш, малиновый кисель и лимонад, перекусывала пирогом со сливовым или вишнёвым джемом и делала свой любимый кофе с ванильным или коричным сиропом. Её лавка «Зелья на все случаи жизни и смерти» принимала посетителей в обычном для себя режиме.

После того как удалось решить все вопросы с антиоборотным зельем и его противоядием, в её голове заплясали и заискрились новые прелюбопытные идеи для новых фирменных наборов «Ведьма на вашей кухне». Персиция чувствовала себя окрылённой, почти как Прозерпина Уэйн, которая, напившись крови зажиточных аристократов, действительно снова начала летать. Девушка улыбалась и вся светилась, как будто скоро должен был наступить День Новых Лун – вот что значит сбросить камень с души!

Её ликование усиливалось ещё и тем, что она предвкушала скорую встречу с родителями. Персиция решила отправиться в гости к маме с папой безотлагательно и каждый день отводила достаточно времени на то, чтобы приготовить им подарки, которых у неё набралось не меньше дюжины для каждого родителя.

Правда, отправиться на юг означало, что она также вновь непременно встретится и с остальными тётушками и бабушками из ковена, но теперь это ничуть не беспокоило юную ведьму, и даже развешенные по всей лавке портреты её предшественниц сейчас не выглядели такими уж строгими, как это было ещё пару месяцев назад, а знаменитый лозунг: «От простуды и от блох принимай чертополох!» вызывал только весёлую улыбку. Персиции даже казалось, что и портреты её предшественниц немного улыбаются и подмигивают ей.

А впрочем, девушка на них внимания почти что не обращала. Её голова была забита исключительно приятными мыслями: о своём успехе, о победе над Менялой и о новых зельях. Но прежде всего – о скорой встрече с родителями, а поэтому Персиция паковала чемоданы и мечтала о том, как будет есть вкусный торт в кругу семьи.

Когда ешь что-нибудь вкусное, очень большое значение имеет, кто находится рядом. Поедание торта со взбитым масляным кремом – уже само по себе одно из наиприятнейших времяпрепровождений, но когда компанию вам составляют ваши близкие, торт становится в несколько раз вкуснее! Такое важное наблюдение Персиция сделала, ещё будучи маленькой девочкой, и сейчас она поскорее хотела ещё раз удостовериться в правоте этой житейской мудрости.

* * *

Приготовления шли и в особняке многоуважаемого господина Кадавруса. После того как с эпидемией метаморфов и ещё с парочкой важных дел, которыми он всё это время не покладая рук занимался, было покончено, прозектор решился-таки взять отпуск. Об этом он так давно мечтал, что, начав сборы, никак не мог поверить, что всё это происходит с ним наяву, а не в очередном беспокойном сне, коих он перевидал за этот год никак не меньше пары сотен.

Весь дом стоял на ушах. Все были рады за господина Кадавруса и одновременно беспокоились, как бы он чего не забыл. Решено было брать в дорогу всё только самое необходимое: пять костюмов-троек и три головных убора на все возможные случаи, четыре зонта – мало ли, вдруг они начнут один за одним ломаться! – любимое одеяло и две подушечки с кладбищенскими травами. После того замечания насчёт гроба от Хоксимии господин Кадаврус перестал спать в гробу, но травки, которые рекомендовал ему мистер Роджер, продолжал использовать. Ещё господин Кадаврус упаковал пару десятков томов приключенческих романов, чтобы было нескучно в дороге, две бутылки красного вина и набор фужеров на случай, если он заведёт новые знакомства, а также письменные принадлежности и стопку конвертов для важных писем и много чего ещё. Список набирался внушительный, но всё же господин Кадаврус считал, что отправляется сравнительно налегке, хотя количество чемоданов и саквояжей говорило об обратном. Их было порядка десяти, да ещё Агриппина выставила у двери два замотанных в какие-то тряпки и перевязанные бечёвкой тюка.

– Что это, уважаемая? – поинтересовался господин Кадаврус, который, видимо, стал осознавать в конце концов, что путешествовать налегке не получится.

– О, вам понравится, сэр! – хитро улыбнулась домработница. – В дороге вы непременно затоскуете по дому, и тогда…

Она ужимками и подмигиваниями дала понять, что там, в этих её тюках, как раз то, о чём он будет тосковать – её непревзойдённая домашняя стряпня, большим поклонником которой господин Кадаврус являлся.

– А не испортится? – с сомнением спросил он, а сам уже представлял, как едет где-нибудь среди мрачных лесов или живописных пляжей в экипаже и, внимательно разглядывая виды вокруг, с наслаждением ест Плесневелые пальчики или тыквенно-имбирное желе с прогорклыми орешками.

– Даю слово! – с готовностью выпалила Агриппина, чем и успокоила господина Кадавруса.

Отказываться от такого удовольствия он не мог. Оставалось только передать дела на время своего отсутствия, и, благо всем богам, коих, к слову сказать, в Кошмариусе знают аж около сотни, нашёлся достойнейший кандидат. Речь, конечно, идёт о троюродной племяннике господина Кадавруса, докторе Арчибальде Колхицине. После недавнего разбирательства над Менялой и успеха в своём первом серьёзном деле он переехал на время к дяде и теперь тоже помогал ему со сборами. А заодно и получал советы, наставления и рекомендации от господина Кадавруса о том, как быть прозектором в Кошмариусе ежедневно с раннего утра и до позднего вечера и при этом не свихнуться.

– Вы уже решили, на какой срок покидаете город? – пытаясь скрыть своё волнение, спрашивал Арчибальд у дяди, помогая попутно запихнуть в доверху набитый чемодан музыкальную шкатулку с его любимой мелодией.

– На пару месяцев, Арчи, – кряхтел в ответ господин Кадаврус, прыгая на другом чемодане, который не желал закрываться. – Не более! Ты не заметишь, как время пролетит.

– Хотелось бы верить, – неуверенно протянул Арчибальд.

– Не извольте беспокоиться, доктор, – проскрипел откуда-то из-под потолка мистер Роджер, который по своему обыкновению исследовал подёрнутые паутиной книжные шкафы своего друга в поисках нового чтива. – Мы все: и ваш покорный слуга, и заботливая Агриппина, и наш уважаемый дворский – будем рядом и придём на выручку в случае чего.

Арчибальд посмотрел, как старый скелет, облачённый в поношенный костюм, ползает наверху на повизгивающей стремянке, которая от неожиданных манёвров философа-гробовщика того и гляди рухнет вместе с ним на пол, – и подумал, что тогда помощь потребуется самому мистеру Роджеру. Тем не менее слова ожившего скелета и увещевания дяди его несколько успокоили и приободрили. А тут ещё в парадную дверь вбежал разгорячённый Драуг, который на время отлучался по каким-то своим делам, и, еле переведя дух, заорал:

– Оно вернулось, сэр! Вернулось!

Стремянка покачнулась, и Мистер Роджер точно бы разлетелся на косточки – и костюм бы не помог, – если бы не подоспевший вовремя Арчибальд. Он не дал стремянке упасть, и незадачливый гробовщик лишь звонко стукнулся черепом о шкаф, смачно крякнув.

– Кто вернулся? Что вернулось? – ошалело спросил господин Кадаврус, у которого затряслись руки, поскольку он ожидал в ответ услышать что-то ужасное.

– Да как же? – сбивчиво стал объяснять и снова от волнения причмокивать дворецкий. – То самое, ваше наилюбимейшее, чмок…

– Да говорите вы толком, Драуг! – взмолился господин Кадаврус. – И прошу вас, прекратите чмокать!

– Дык я и говорю, сэр! Какао вернулось, сэр, чмок-чмок… – Драуг снова не сдержался, чмокнул и от смущения прикрыл свой рот с торчащим клыком огромными ладонями.

Но господин Кадаврус уже не обращал на его противную привычку внимания. Он услышал слово, которое и не чаял уже услышать, во всяком случае, до следующего года. Какао! Взяв себя в руки, он взволнованно спросил у дворецкого:

– И вы его, конечно, купили?

В глазах прозектора заблестели диковатые искорки, полные надежды, как у какого-то замученного опиомана, и Арчибальд даже стал беспокоиться, не сошёл ли его дядюшка всё же с ума.

– Конечно! – воскликнул Драуг. А потом весь сконфузился и добавил: – Честно говоря, нет, сэр…

– Но почему?! – взревел господин Кадаврус, не в силах больше сдерживать свои эмоции.

Драуг хотел что-то объяснить, но и так было понятно, что он просто совершил глупость. Поэтому, не дожидаясь особых на то указаний и вполне удовлетворившись тем гневом, что вызвала у господина Кадавруса его дурацкая оплошность, совершённая исключительно из-за волнения и желания поскорее принести в дом радостную новость, он снова выскочил на улицу, забыв даже зонт.

– Ваш дворский, Мортимер – забавный малый, – пытаясь разрядить обстановку, высказался мистер Роджер, благополучно спустившийся со стремянки.

– Да уж, забавнее не сыщешь! – согласился господин Кадаврус, переводя дыхание и выпуская оставшийся пар путём глубоких и резких выдохов, отчего живот пропадал где-то под грудной клеткой.

– Ну что, дорогой мой Арчи, – наконец вполне весело заявил он, – выпьем перед моим отъездом по кружке какао?

– С удовольствием! – улыбнулся Арчибальд. – Драуг непревзойдённый мастер по приготовлению этого напитка!

– Знаете, друзья, я в прошлой жизни и не знавал ни о каком какао, – сказал мистер Роджер, – а познакомившись с вами, Мортимер, попробовал этот чудесный напиток! И теперь с удовольствием пью его вместе с вами!

– Скорее бы вернулся Драуг! – воскликнул в предвкушении господин Кадаврус. – А я пойду попрошу Агриппину подать масляного печенья с солью!

И он, напевая какой-то романс, побежал на второй этаж, оставляя в гостиной своего племянника и лучшего друга. Оба они были рады за господина Кадавруса. Он давно уже заслужил отпуск, и вот теперь его мечта, кажется, наконец осуществится. А то, что впереди у Арчибальда несколько месяцев непростой и даже изнуряющей работы, сейчас было не важно.

В конце концов Кошмариус – это такое место, где всё время происходит что-то невероятное, пугающее, необыкновенное. Что же теперь зря переживать по этому поводу? Так никаких нервов не хватит. Намного лучше отнестись к этому как должному – с пониманием, по-философски, и не забыть выпить при этом чашечку горячего вкусного напитка.

Послесловие

Я очень долго думал, как лучше закончить эту книгу.

Кажется, что история молодой ведьмы Персиции и её необыкновенного зелья завершилась и довольно благополучно, чему несказанно были рады все те, кто закономерно или по воле случая оказались её участниками. Конечно, говоря обо всех, я не имею в виду Менялу, который вряд ли остался так уж доволен тем, как всё в итоге для него обернулось. Как бы то ни было, после того, как два юных дарования – Персиция и её друг детства Арчибальд – нашли способ помочь уважаемым джентльменам из клуба «Оригинал», слухи о странном эликсире поутихли, и в Кошмариусе стало всё спокойно. Но это лишь на первый взгляд.

На самом же деле, так уж сложилось, что эта история стала началом больших потрясений для жителей Кошмариуса, предвестником серьёзнейших изменений в привычном укладе их жизни и одним из первых тревожных звоночков, сулящих всем нам что-то доселе совершенно невиданное.

Описанные мною в этой книге события пришлись как раз на тот переломный момент, когда старые порядки и устои подвергались сомнениям и тщательному пересмотрению, проходили, и, увы, далеко не всегда успешно, проверку на прочность, а на их место со всей ошеломляющей силой в жизнь кошмаритян стремились ворваться совершенно новые, продиктованные стремительно меняющимся миром вокруг, привычки и ценности. Тому причиной стал технический прогресс, торжество мысли и небывалые открытия натурфилософов, техников, алхимиков и других учёных, занимающихся самыми разными науками.

Кошмариус, сам того не замечая, шагнул в новую эпоху. Эпоху, где почти совсем не осталось места прежним предрассудкам, таким знакомым и понятным, где стало возможным то, что раньше считалось невообразимым. Эпоху, которая даровала нам хитроумные технические приспособления для удобства и позволила задуматься над ускользающими до сих пор материями.

Наш мир изменился! Но вместе с новыми возможностями пришли и новые проблемы, новые беды и новые испытания. Кошмаритяне стали по-другому относиться к привычным вещам, стали переосмысляться некоторые, до сих пор казавшиеся незыблемыми, истины бытия и даже самого мироздания. С открытием Примогильного вокзала и запуском большой железнодорожной магистрали в город хлынули потоки туристов со всех уголков Двулунии, несущие с собой следы других культур и свои мрачные тайны.

В этом стремительно меняющемся Кошмариусе наследница ковена Солонасис Персициия и начинающий частный врач Арчибальд Колхицин, как мне думается, станут важными связующими звеньями между старым и новым, между традициями и новаторством. Интересно будет также понаблюдать за тем, как справятся с духом нового времени и уважаемый господин Кадаврус, и метаморфы-старогородцы, и многие-многие другие.

Мне, Норрису Мирту, писателю и собирателю хроник Кошмариуса, очень любопытно, что готовит нам грядущее. Об этом я и хотел бы рассказать вам, дорогие читатели. Надеюсь, вы разделяете мой интерес и с удовольствием прочитаете следующую историю, начинающуюся как раз с приезда в город одного необыкновенного молодого человека с далёкого севера.

До новых встреч!

Искренне ваш,

Норрис Мирт

(Утопень, 19-й день 70-го года правления короля Валиса Скрытного)

Сноски

1

Употребление алкогольной продукции вредит здоровью человека. (Прим. ред.)

(обратно)

2

Пенсне – очки без заушных дужек, держащиеся при помощи зажимающей переносицу пружины.

В Кошмариусе такие часто надевают некоторые учёные мужи, профессора, врачи и прозекторы. У пенсне нет дужек, которые при долгом ношении отягощают уши, зато есть приятнейший зажим на переносице. Если во время светской беседы или делового разговора ваш собеседник вдруг снимает пенсне, знайте – он вами недоволен! Скорее всего, вы имели неосторожность сказать ему что-то неприятное. – Здесь и далее прим. автора.

(обратно)

3

Мракабический – страшноватый, жутковатый.

Слово, которое за пределами Кошмариуса, насколько может судить автор этих правдивейших строк, не употребляется. Этакий диалектизм, известный далеко не всем. Однако нет слова, подходящего для описания многих истинно кошмаритянских явлений лучше, чем это! Как ещё назвать гроб, бегающий на четырёх ножках? А сквернословящую горгулью, сидящую на чьей-то могильной плите? И такого добра в Кошмариусе навалом!

(обратно)

4

Преферанс – азартная карточная игра, сложившаяся из разных элементов других игр.

В Кошмариусе существует великое множество карточных игр на взятки. По своей сути они не так уж сильно различаются. И тем не менее любой картёжник вам скажет, что преферанс – это игра для избранных. И дело тут вовсе не в том, что преферанс очень сложен и доступен лишь незаурядным умам, а просто играют в эту игру исключительно зажиточные кошмаритяне. Простой народ предпочитает Дюжины и Джинрамми. Там ставки поменьше.

(обратно)

5

Анамнез – совокупность сведений, получаемых при медицинском обследовании путём расспроса самого обследуемого и знающих его лиц.

Врачи Кровопускательного госпиталя, впрочем, не всегда утруждают себя подобными расспросами. Часто узнав имя и фамилию, а также получив от пациента добро на проведение процедур, там сразу приступают к кровопусканиям. В конце концов, зачем все эти условности, если кровопускание всё равно будет произведено?

(обратно)

6

Панталоны мужские – длинные штаны навыпуск без заглаженной складки.

В Кошмариусе давно вышли из обихода везде, кроме Старого города. Здешние джентльмены, несмотря на всё непостоянство моды, периодически возвращаются к гардеробам своих прадедов и с удовольствием вместо брюк современного кроя натягивают на себя старомодные неудобные панталоны. Что поделать – их решимость продлить «те самые былые времена» несокрушима, и они готовы пойти ради этого на любые трудности.

(обратно)

7

Антимонии – пустые, ненужные разговоры.

Господин Кроули, как и подобает настоящему лидеру тайного общества, которое состоит из бездельников и собирается ради обсуждения разного рода сплетен, обладал неповторимым даром находить темы для досужих разглагольствований буквально на каждом шагу. А тут такая удача – странная эпидемия, не на шутку перепугавшая всех членов клуба «Оригинал»!

(обратно)

8

Тонитрус – от латинского tonitruum – «удар грома». Булава, способная давать искру от соприкосновения с твёрдой поверхностью.

Такими орудовали в древности некоторые стражи мрачных тюрем в Разрушенном замке. Заряжая свои тонитрусы, они пугали узников одним лишь видом искрящихся булав. Никто из бедолаг заключённых не хотел бы испытать такое на себе.

(обратно)

9

Двуколка – двухколёсная конная повозка. Термин возник от прилагательного двуколый, образованного от дву – два и коло – колесо.

С каждым годом конных экипажей становится всё меньше, поскольку на их место в Кошмариус пришли трамваи и омнибусы. При этом желающих тряхнуть стариной и пронестись с ветерком по улицам города, подскакивая на кочках и брусчатке в привычной двуколке, не убавляется, отчего цены на проезд растут в геометрической прогрессии. Не зря один известный своей недружелюбностью кучер МакДжойс так отозвался о своей лошадке: «Мертвяков с живыми возит, мне в карман деньжат приносит».

(обратно)

Оглавление

Начало

Глава 1. Нелёгкая доля прозектора

Глава 2. Зелья на все случаи жизни и смерти

Глава 3. Неожиданности

Глава 4. Эксперимент

Глава 5. Ночь Двух Сестёр

Глава 6. Гробы и нешуточный переполох

Глава 7. Консерватизм и его разновидности

Глава 8. Два письма

Глава 9. Тайное собрание

Глава 10. Обход врача

Глава 11. Пришествие ведьм

Глава 12. Хоксимия

Глава 13. Загадка ведьминого зелья

Глава 14. Тайна жабролюда

Последняя глава

Послесловие