Виктор Федоров
Кратеры Симфареи

Глава 1. Эдвин

В голову словно вонзился раскаленный прут. Попытавшись разлепить веки, он увидел перед собой лишь темноту. Ощутил, что лежит лицом в грязи; нагретая солнцем земля набилась в рот и ноздри. Неприятно. Пугающе. Но то было лишь небольшим неудобством в сравнении с ноющей болью в висках. Казалось, еще немного – и голова разлетится на куски. Эдвин застонал. Боль куснула его напоследок и внезапно отступила. Юноша чувствовал, что она не ушла далеко, лишь взяла паузу, укрепившись где-то на задворках сознания.

Эдвин сжал зубы. Был ли то обморок или просто сон, но из всех способов пробуждения ему явно выпал худший. Даже воспитательную оплеуху от матери он бы сейчас принял стоически, пусть это обычно и не предвещало ничего хорошего. Ведь за все нужно платить, верно? Гораздо хуже, если бы из забытья его вывел удар дубинкой от незнакомца, который вовсе не хотел никого будить, а, наоборот, стремился погрузить свою жертву в гораздо более глубокий, бессрочный сон.

Все эти мысли пронеслись в голове юноши за какую-то секунду, и он с тоской (а если вспомнить вариант с матушкой, то и с некоторым облегчением) признался себе, что не угадал ни разу. Вместо этого ему выпало рыть носом землю. Куда хуже, что он не мог вспомнить, как до такого дошло.

Эдвин попытался подняться на ватных конечностях. Зарычав от натуги, он с трудом приподнялся на локте, вытер ладонью лицо. Зацепил ссадину на лбу и, сморщившись от боли, сплюнул вязкую слюну.

– Проклятье.

На этом его красноречие исчерпалось, вместо этого юноша утробно закашлялся. С каждым спазмом казалось, что легкие сейчас вывалятся на примятую траву, на лбу выступила испарина. Он перекатился на спину, вцепился пальцами в рубаху на груди, пытаясь сдержать приступ. Через минуту кашель отступил, и мир вокруг обрел четкость. Ветви деревьев плотно смыкались в небе над его головой. До ушей донеслось журчание.

Обычно Эдвин засыпал в своей кровати, порой – на козлах телеги, изредка – в уютном теплом углу мастерской, за что получал нагоняй от Вамоса. Но в его привычку точно не входило валяться на речном берегу, на голой земле, под сенью деревьев. Даже если в жаркий день слепни баюкают своим жужжанием, а облака вяло плывут по небу, словно призывая улечься на спину и проследить за ними, постепенно погружаясь в сон. Юноша уперся ладонями в землю, выдохнул, поднялся на ноги. Мрачно посмотрел на пару ведер, лежащих неподалеку. В этом безмятежном беспорядке чувствовался некий укор, напоминание об ответственности. Обдумав последнюю мысль, юноша опять потрогал ссадину на лбу, посмотрел на небо и выругался вслух.

Должно быть, Вамос ждет его уже час, минимум, а это был повод для беспокойства. И пусть на фоне странного пробуждения все остальное отошло на второй план, Эдвин прекрасно помнил, что каменщик до сих пор не сменил гнев на милость с прошлой недели. Ведь не зря, ой не зря, он больше не хранит свои бутылки с дрожжевой настойкой под полкой с инструментами. И, несмотря на все оправдания, этот поход за водой стал для него уже третьим за три дня.

Каждый раз кожа в считанные секунды покрывалась липкой пленкой пота, соленые капли стекали по лбу, заливая глаза. Это было самое сухое и жаркое лето на его памяти, мозоли на руках саднили, кожа загорела почти дочерна. Пыль вперемешку с каменной крошкой по вечерам можно было выскребать из складок одежды горстями. И даже старики, привычные, казалось, ко всему, все реже выползали из своих домов на крыльцо, предпочитая до самого вечера прятаться в глубокой тени.

Он вновь возвел взгляд к небу: солнце неумолимо и безжалостно источало свой жар прямо над его головой. Мог ли солнечный удар стать причиной его забытья? Заманчиво. Простые объяснения всегда успокаивают, помогают найти опору в этом неустойчивом мире. Увы, этим мог объясниться лишь обморок в сочетании с головной болью. Но уж никак не состояние поляны вокруг.

В паре шагов от него грустно замерла скособоченная яблоня. На ветках сиротливо покачивалась кучка недозревших яблок, но большое количество зеленых плодов теперь валялось на земле среди узловатых корней. Местами они сливались по цвету с травой, местами теряли маскировку, переливаясь на солнце. А ведь каждый знает, что плоды зреют все лето, а к осени становятся наиболее сочными, вкусными и начинают валиться с веток в пожелтевшую траву. И уж точно не падают так рано, все сразу и в опасной близости от его головы.

Вокруг были и другие странности помимо яблок. Упавшая ветка тут, опавший куст там – все это вносило сумятицу в давно ставший родным береговой пейзаж. И хотя по натуре своей Эдвин был молчалив, сейчас он испытывал непреодолимое желание ругаться вслух. Костерить на чем свет столь грубое вторжение в устоявшийся порядок вещей. Однако юноша промолчал и вместо этого схватился пальцами за виски.

Утро этого дня вряд ли можно было назвать выдающимся. Он, как и всегда, проснулся на заре, сунул голову в бочку с водой и поспешил на другой конец деревни, к Вамосу. Провел все утро в рабочих заботах, а после, ближе к полудню, подхватил ведра и поплелся к реке.

Но что потом? Как бы маняще ни звучало, планов подремать на теплой земле у него точно не было. Упал в обморок? Солнцем голову напекло? Бред. Слабым здоровьем Эдвин никогда не отличался, а если посмотреть на загорелую кожу и блестящие на лице карие глаза, то можно было усомниться в отсутствии у него южного происхождения. Пока остальные жители Срединных земель изнывали от жары, он стоически ворочал камни под палящим солнцем.

Юноша огляделся вокруг. Тихое журчание реки успокаивало, водная гладь блестела на солнце. Спокойствие было обманчивым. На первый взгляд течения почти не было, но любой местный знал, что уже в двадцати шагах от берега в воде начинают бушевать бурные потоки, берущие свое начало где-то высоко в горах.

За его спиной высился крутой, поросший кустарником пригорок, среди колючих ветвей скрывалась протоптанная тропа. Деревья неплотным рядом выстроились вдоль берега, их кроны отбрасывали рваные тени на пожелтевшую местами траву, которая, по мере приближения к берегу, истончалась и уступала место размокшей земле и песку. Сейчас земля вокруг была припорошена опавшей листвой и ветками. Ближайшие к берегу кусты колыхнулись, словно невидимый порыв ветра решил довершить начатое, на этот раз выкорчевав всю поросль полностью.

Эдвин вздрогнул, но все вновь затихло, вокруг царило сонное, полуденное умиротворение. Он аккуратно отодрал от рубахи пару репьев, присел на корточки. Из чистого озорства подбросил в руке яблоко, впился в него зубами. Скривился, отбросил плод в сторону, с усилием сглотнул кислую мякоть. Именно так он и ощущал Мир сейчас. Дерьмо в красивой обертке.

Поднявшись на ноги, он подхватил с травы ближайшее ведро. Посмотрел на вмятину на боку, осуждающе покачал головой, подобрал второе – к счастью, без повреждений. А после целеустремленно шагнул к реке. Вода у Вамоса все-таки будет. Если судить по солнцу, он вряд ли провел на берегу больше часа. Стоит поспешить, и тогда, возможно, его отсутствие не покажется таким уж долгим.

По жаре зайти в прохладную воду было даже приятно. Эдвин наполнил одно ведро до середины и, выдохнув, опрокинул его себе на голову. Поежился, наполнил еще раз, уже до краев, затем повторил то же самое со вторым. Вода на солнце искрилась и переливалась; он откинул мокрые волосы со лба и в замешательстве замер. Моргнул, пытаясь отогнать наваждение, после чего всмотрелся внимательнее. У самого берега он различил другой блеск, неправильный. Не так блестит водная гладь, особенно наполовину в тени растений.

Эдвин нахмурился, аккуратно отставил ведра в сторону и сделал пару шагов по берегу. Потом еще парочку и еще, затем наклонился и уставился под ноги. Протянул руку к влажному песку, осторожно ковырнул землю, ладонью откинул ил, подцепил предмет и выпрямился. Брови непроизвольно поползли вверх.

Юноша посмотрел налево, ничего нового там для себя не обнаружил, после этого направо – с тем же результатом. Снова воззрился на свою ладонь. На ней в остатках песка и покрытый блестящими капельками воды лежал медальон. На первый взгляд в этом не было ничего удивительного – что он, украшений не видел? Даже матушка Эдвина, несмотря на их простецкий, сельский быт, имела в своем распоряжении скромный, но очень симпатичный набор украшений для особых случаев и ежегодных деревенских праздников. Но такую красоту он видел впервые.

Идеальный золотой овал, без каких-либо опознавательных знаков, гербов и прочего, чем любят кичиться высокородные. Небольшой, размером с женскую ладонь и высотой с полпальца. С бейлом под цепочку в верхней части, но она, похоже, осталась на шее благородного путника, который умудрился утопить драгоценность. Из отсутствия видимых выемок и щелей Эдвин сделал вывод, что медальон не открывается, а служит просто украшением. Однако работа была тонкая: идеальная форма, гладкость, утонченность. Грандиозное исполнение. Могло смутить отсутствие гравировки и любых изысков – просто кусок золота на цепочке, и все же этот медальон всем своим видом показывал: простолюдины такое не носят.

Эдвин сглотнул. Удача? Может быть. А может быть, и нет, вдруг подделка? А если не подделка, куда нести такую вещь? Если и поверят, что он нашел на берегу подобное, кто даст сельскому парню кучу денег? Юноша моргнул, сжал кулак и провел языком по губам. Разжал пальцы: медальон никуда не пропал и упрямо лежал в руке, при этом приятно холодя ладонь, несмотря на удушливую летнюю жару. Словно отзываясь на его замешательство, листва на берегу вновь зашелестела.

– Вамос не поверит, – пробормотал Эдвин одними губами, ругнулся и сунул медальон в карман штанов.

Первоочередная проблема – ведра. Каменщик ждет, ведра наполнены, а солнце начинает припекать все сильнее. Сначала отнести воду, потом думать про медальон. Оставлять его на берегу смысла нет – либо никто никогда не найдет, либо приберет к рукам случайный путник, так чем он хуже? Если в деревню явится человек и будет искать пропажу – получит обратно, в их тихом поселении проблемы никому не нужны. А если не явится… Посмотрим. Решив таким образом, юноша подхватил ведра и потопал в сторону Шепчущих дубов.

Почему родная деревня Эдвина называлась именно так – никто из жителей нормально объяснить не мог. У каждого местного была своя версия, порой она передавалась через поколения, менялась, переплетаясь с чужой историей, и выяснить, где правда, а где выдумка, уже не представлялось возможным.

Эдвину особенно нравилась байка про отставного вояку, родовое гнездо которого находилось ровно на том самом месте, где сейчас располагалась деревня. И на старости лет начало ему казаться, что деревья в дубовой роще (окружавшей равнину в то время) постоянно шепчутся, строят заговоры – другими словами, ведут себя абсолютно несносно. В силу скверного характера, старик приказал всю рощу вырубить, а затем, в силу воинской чести, приказал все деревья похоронить с почестями. Уже давно и замка никакого не было на этом месте, а вместо рощи деревню окружал густой лес, причем не дубовый, но рассказчиков это обычно не смущало. Эдвин всегда давил в себе улыбку и думал, что работенка была та еще: рыть могилы для сотни дубов.

Он поднялся по тропе, аккуратно проскользнул сквозь кусты дикой рябины и дворами пошагал в сторону мастерской. В траве стрекотали кузнечики, в воздухе жужжали слепни, коровы махали хвостами, отгоняя мух, но ни одного человека юноша не встретил. От жары, что ли, попрятались все? Поравнявшись с задним двором, Эдвин проскользнул в приоткрытую калитку, поставил ведра у забора и с грустью потер мозоль на левой ладони. Он был уверен, что запирал ее перед уходом. Такими темпами Вамос будет гонять его за водой до конца месяца.

Юноша с сомнением покачал головой и навострил уши. Со стороны главной улицы, за домом, раздавался приглушенный, но явно не свойственный тихому летнему деньку ропот множества голосов. Можно было подумать, что половина жителей решила собраться на площади и обсудить последние новости. Эдвин нахмурился, еще раз проверил калитку, быстрым шагом пересек двор. Протянул руку к задней двери, которая в ту же секунду распахнулась ему навстречу. Из дома, едва не сбив его с ног, вывалился Вамос.

– Какого… – уже было возмутился Эдвин, но старик, проявив неожиданную для своих габаритов прыть, метнулся вперед и закрыл ему рот ладонью.

Юноша выпучил глаза. Стариком он называл Вамоса по привычке, в глубине души понимая, что тот совсем еще не стар. Ростом он был лишь немного ниже Эдвина, крепок, смугл, мускулист, как и подобает каменщику. На голове и в коротко стриженной бороде уже давно проглядывала седина, а многие годы тяжелого труда отпечатались на лице глубокими морщинами. При этом его наставник едва разменял шестой десяток. Темные глаза цепко смотрели из-под густых бровей, а тонкие, плотно сжатые губы и крупный нос с горбинкой дополняли картину. Был он строг, но справедлив, говорил чаще всего краткими, рублеными фразами, словно нехотя. И несмотря на это, наравне с отцом, за годы наставничества и совместного труда он научил Эдвина половине всего, что тот знал о Мире. Но сколько бы мыслей и знаний сейчас ни теснилось у юноши в голове, с уверенностью он мог сказать одно: у Вамоса точно не было привычки бегать по двору и рукой затыкать своему помощнику рот. Обычно для этого хватало и взгляда.

Старик сощурил глаза и прошипел:

– Я убираю руку. Ты не шумишь. Я спрашиваю, ты отвечаешь на вопросы. Понял?

Эдвин неопределенно поводил глазами. Вамос прижал ладонь еще сильнее и легонько его встряхнул:

– Понял?

Юноша попытался кивнуть. Старик убрал руку от его лица, зыркнул в сторону голосов и тем же напряженным шепотом продолжил:

– Где ты был? Стой, и так знаю, что на берегу, можешь не отвечать. Сегодня твоя особенность носить ведра дольше, чем нужно, принесла пользу. Как ты себя чувствуешь? Ощутил что-нибудь необычное?

«Только раскаленный прут в голове».

– Все в порядке, – пробормотал Эдвин, – а с чего бы мне…

– Тихо. Я спрашиваю, ты отвечаешь. Времени мало. Тебе ведь уже двадцать два, верно?

Эдвин недоуменно уставился на старика.

– Да, исполнилось на той неделе.

«Еще бы он не помнил. Именно в тот день он с приятелями начудил в мастерской и… Проклятье. Но почему он спрашивает?»

Вамос критически оглядел помощника и внезапно как-то сник. Медленно провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость. Нахмурил брови, пробурчал:

– Выглядишь моложе… Не спорь! – Старик упреждающе поднял ладонь и с неожиданной болью в глазах посмотрел на Эдвина. – Плохо дело, мальчик. Ты ведь тоже должен был отключиться на берегу, я уверен. Так и было?

Юноша медленно кивнул, где-то в уголке сознания начало формировать понимание. Собственные мысли ему не понравились.

– Каким-то образом гвардейцы уже здесь. Месяцами никаких гостей, и вот именно сегодня. От таких совпадений несет дерьмом за версту.

– Там на берегу… Значит, ты тоже?

– Не только я. Вся деревня. Это белоголовый, сомнений нет. Всю деревню унесло к Годвину в небытие. А как очнулись – столичные доспехи уже зашли в деревню. Ты понимаешь, что это значит?

Эдвин моргнул. Для старика это была несвойственно длинная речь, но уловить суть было не сложно. Осознание неприятным холодком начало разливаться по телу. Старик увидел все по его глазам:

– Да, ты прав, мальчик. Дело плохо.

Юноша запустил руку в волосы, пробормотал:

– Мы так далеко от столицы, – он с надеждой посмотрел на Вамоса. – Они уже проверяют? Возможно, это даже не из наших? Кто-то проезжал мимо?

Старик посмотрел на него с тоской.

– Мальчик. Ты не понял. Проезжала мимо как раз гвардия. Судя по тому, как быстро они прибыли. Они уже ходят по домам, выводят людей на площадь. – Шум с улицы как будто стал громче. Вамос нервно оглянулся и продолжил: – Эта проверка явно не входила в их планы, а значит, нет и никого из церковников. Заберут всех, кто хоть немного подходит под нужный возраст. А проверять будут уже в ближайшем распределительном пункте. На севере. В Лордане. В лучшем случае…

Очертания мастерской на фоне ясного неба казались вырезанными из бумаги. Теплый ветерок пошевелил выгоревшую на солнце траву. Старик уныло проводил взглядом навозную муху и снова заговорил:

– Ты никогда не был в крупном городе. Не говоря уже о столице. Не знаешь, как это происходит. И лучше тебе не знать. Ты не сможешь им ничего доказать. Тебя заберут. Будь проклят Вильгельм, столица, гвардейцы. Будь они все прокляты.

Эдвин прикрыл глаза. Чертова муха жужжала где-то в отдалении, перекрывая собой гул голосов, вплетаясь в него, словно рой насекомых атаковал деревню, своим шумом заполняя весь окружающий мир. Вамос схватил его за запястье, сжал:

– Соберись! Мы знаем, что ты не из этих. Поэтому гнить на распределении ты не должен. Сейчас они соберут людей. Опросят. Мастерскую уже проверили. Повезло, что тебя не было в деревне. Ошейников у них с собой тем более нет, а ждать подкрепления из города они не могут, поэтому будут спешить. К вечеру уйдут. – Старик махнул ладонью в сторону дома. – Лезь на второй этаж, в чулан, и сиди тихо. Я приду за тобой.

Эдвин сжал кулак, помотал головой.

– А как же остальные… Их ведь заберут? Все наши парни, они там? – Он кивком указал в сторону главной площади. – Спрятать еще кого-то…

Вамос встряхнул его.

– Забудь об этом, парень. Они младше тебя. Немного, но этого достаточно. – Старик пожевал нижнюю губу. – Достаточно для того, чтобы их отдали. Каждый боится только за свою семью, а никто из соседей не захочет, чтобы от их дома осталось гребаное ничего. Сегодня к нам пришла беда. А гвардия умеет задавать вопросы и получать ответы. Сейчас ты зайдешь внутрь и будешь сидеть тихо, пока я не приду. Большая часть деревни уже на площади. Я разберусь. Достаточно вопросов. Иди.

Он дернул Эдвина в направлении мастерской, подтолкнул его в спину, зашел следом и аккуратно притворил дверь. Юноша развернулся, чтобы сказать еще хоть что-то, но внезапно старый каменщик обнял его. Эдвин, опешив, подавился словами, и ощутил напряжение, сквозившее в каждой мышце Вамоса.

Затем каменщик оттолкнул его; тревожный ропот стал громче, хлопали двери. Вамос приложил палец к губам, взглядом указал на потолок. Юноша сжал зубы и скользнул к лестнице, оглянулся, поймал взгляд наставника. Взрослый мужчина и юноша замерли друг напротив друга в немом диалоге. Потом Вамос склонил голову и положил ладонь на косяк входной двери. Эдвин кивнул в ответ и скользнул в полумрак второго этажа.

Глава 2. Рикард

Прутья решетки жгли спину. Рик оглянулся через плечо, провел пальцем по нагретому солнцем железу и страдальчески пошевелил лопатками. На подушечке пальца остался тонкий слой дорожной пыли напополам с песком. Рик прищурился, всмотрелся внимательнее. Среди грязно-желтых крапинок при должном усердии можно было мельком увидеть, как сверкает белизна. Словно кто-то распылил серебряный кулон и щедрым жестом швырнул горсть драгоценного порошка поперек дороги. Ну или лунный свет впитался в придорожную грязь и теперь несмело пробивался сквозь слой дерьма на пальце юноши. Или лучше сказать – заключенного? Или смертника? Рикард вздохнул, он никогда не был силен в метафорах.

Он возвел глаза к небу, моргнул, отвел взгляд. Солнце шло к закату, но палило все еще нещадно. Железо, из которого была сплетена клетка, уже давно оставило бы узорчатый ожог на спине, если б не постоянные камни и рытвины на дороге, не дающие замереть в одном положении и получить столь привлекательную отметину. Благодарности к ним Рик не испытывал, лишь чертыхался, когда в очередной раз подлетал вместе с повозкой на кочке, зарабатывая новый синяк.

Он подогнул левую ногу, выпрямил правую и опять провел пальцем по железу. Весь день одно и то же. Вздох, рука скользит по решетке, беглый взгляд на небо, попытка размять затекшее тело – а потом все заново. И так уже много дней. Слишком много.

Рик улыбнулся своим мыслям – он слишком строг. Мир, словно сочувствуя юноше, постоянно менялся, всеми силами пытаясь разнообразить этот закольцованный быт. Солнце убегало за горизонт, и луна занимала свое место в небе, леса сменялись лугами, а холмы – равнинами. А сегодня, вот уж сюрприз, свою лепту решила внести дорожная грязь. Уж в чем, а в грязи Рик теперь разбирался. Обучение оказалось вынужденным и поздним, но последний месяц он был покрыт ею, точно вторым слоем одежды.

Иногда это была зеленоватая маслянистая грязь. Значит, повозка проезжала вдоль болот, а от духоты и влажности воздуха тело покрывалось мерзкой пленкой пота. Порой грязь бывала серой, грубой, неприветливой. Значит, колеса стучали по горной породе, а ночью будут стучать зубы от холода. А иногда… Впрочем, Рик мог еще многое рассказать о грязи, которую он повидал за последние недели. Или годы. Правда, одно юноша мог утверждать с уверенностью – еще ни разу за все это грустное путешествие на подушечке пальца не искрилось серебро. Город близко.

Рикард хмыкнул. Вернее было сказать, что близко городские рудники, а уж никак не оживленная рыночная площадь. Конечно, если повезет, где-то на периферии зрения мелькнут силуэты городских башен. Точной дороги, по которой их повезут, молодой человек не знал. Возможно, повозку проводят взглядом деревенские жители, кто испуганно, а кто презрительно. Интересно, каких будет больше? Увидим. А дальше только пыль.

– Малютка, почему не ловишь?

Туц! Резкий звук бесцеремонно прервал размышления юноши. Туц! Второй камешек чиркнул по решетке. Туц! Вздох боли. Третий камешек все же нашел адресата. Рик сжал зубы, сделал вид, что чешет подбородок плечом, и скосил глаза за спину.

Волею судьбы последние годы он провел далеко от столичных земель, пусть и в довольно крупном городе – Вествуде, в юго-западном регионе Мира. Поэтому, когда его забрали, на весь конвой был всего один белоголовый – рыжий парень по имени Долан. Было ему на год меньше, чем самому Рикарду, восемнадцать, а родился и жил он практически на южном краю континента, о чем в первый же день доверительно сообщил Рику. И добавил, что если бы он оставил на месте своей халупы воронку, прибрав на тот свет еще и парочку жителей их богом забытого болота, то никто бы и не расстроился. На резонный вопрос, почему так, он расхохотался, хитро посмотрел на Рика и ответил:

– Никто бы и не узнал. И так вся земля в ямах.

Рик благосклонно улыбнулся – у большинства людей жизнь в клетке отбила бы желание шутить – и уточнил:

– Как же тогда вышло, что твоя халупа в целости, а ты тут?

Долан помрачнел.

– Раз в месяц я возил сушеные водоросли на продажу в Взморье, это ближайший к нам город со своей таверной и аптекарем, товар используют и там, и там. Если я скажу, что именно в этот день решил, – тут он вновь хохотнул, – потрясти окружающих? Продал водоросли, прилег под дерево, моргнул, а очнулся уже в колодках.

– А что с проверкой? Легко мог быть кто-то из местных.

Рыжий покачал головой.

– Если думаешь, что мое невезение в том, что все случилось в редкий день, когда я оказался в городе, то нет. Одновременно со мной через город проезжала колонна с регулярной проверкой – конечно же, со святошей в придачу. Они как раз отправляются в путь в середине года из наших краев и движутся к Срединным землям, в Аргент, и дальше на север. Так что в клетку упаковали меня очень быстро. Если в тот день кто-то решал мою судьбу, кидая кости, то выпали одни единицы.

Рикард кивнул, однако подумал, что несмотря на весь трагизм ситуации, выглядит это все довольно комично. Две большие клетки, внутри одной из них шутливый рыжий парень, который при этом зовется белоголовым и охраняется, как опаснейший преступник Мира: стайкой из шести конных рыцарей.

Но где был один – стало двое. После этого они десять дней ехали вдвоем в одной клетке, вторая продолжала пустовать. Потом их стало трое, затем четверо. От Вествуда до Фарота, одного из ближайших к столице городов, – почти полтора месяца пути. На излете третьей недели их было уже девять, а к процессии добавилась третья клетка и еще пара всадников. А вчера, на сорок первый день, двенадцатым и, похоже, последним, к процессии присоединился Корин. Теперь их было по четыре человека на клетку. До Фарота, по подсчетам Рика, оставалось около четырех дней пути. За это продолжительное путешествие через полконтинента он научился радоваться мелочам и искренне благодарил судьбу, что двенадцатый член их дружной компании родился так близко к пункту назначения.

Именно Корин сейчас улыбался из соседней клетки, демонстрируя желтые зубы, а Рик продолжал теребить подбородком плечо и размышлял. Он старался не судить о людях по внешности, разумно полагая, что под любой внешней оболочкой есть второй слой. То, что не показывают первому встречному. В редких случаях за вторым слоем скрывался третий – к таким людям Рик относился с уважением. В исключительных случаях за третьим слоем шел четвертый, и таких людей юноша опасался, ведь там, где четвертый, может быть и пятый, а какую часть себя люди прячут так глубоко… Лучше не знать, целее будешь. Впрочем, когда создавали Корина, материалы явно были на исходе, а о глубине никто не задумывался. Скульптор ляпнул грязи тут, художник мазнул немытой кистью там, и получился человек, при одном взгляде на которого все становилось ясно.

Если люди, которых обходят в коридоре университета: уж лучше прижаться к стене, чем дать им себя заметить. Чаще это даже не университет, а грязная казарма, потому что до университета наш персонаж никогда не добрался бы. Потом он мужает, попадает в городскую стражу, днем выбивает монеты из уличных пьянчуг, а вечером эти монеты радостно пропивает сам, гогоча на весь кабак. А потом его находят в канаве за то, что взял монетку не у тех людей. Примерно такое будущее в своей голове Рикард обрисовал бы для Корина, но судьба распорядилась иначе, и теперь верзила ухмылялся в двух метрах от него, вяло подрагивая в такт колесам повозки.

Ему был двадцать один год – очень много для каторги, почти критическая отметка, даже в темных волосах уже должна была вот-вот появиться пара седых волосков. Группа проверяющих, по-видимому, долго колебалась, тащить ли эту тушу на рудники ради столь короткого срока или закопать на месте, но близость к столице и физические данные перевесили чашу весов: всего пять дней пути, и Корин начнет приносить пользу Владыке и столице. Росту в нем было под два метра, крепкий, физически развитый, одним словом – Туша. Без перевеса в жирок или мускулы, огромная куча мяса и костей, а также гонора, глупости и злости. Желтые зубы, пухлые губы, маленькие, как у свиньи, черные глаза, которыми он тупо, но яростно смотрел на мир.

Сам Корин, очевидно, в голове обрисовывал себе гораздо более радужное будущее, нежели представлялось Рикарду. Поэтому ненавидел и винил в своем положении он всех вокруг себя, особенно тех, кто был ниже, слабее, младше, красивее, умнее… Длинный список. Пожалуй, в нынешней ситуации в безопасности оставались только гвардейские всадники. А равных по положению ребят из клеток Туша начал с завидным рвением подминать под себя с первого же дня.

Не успели они покинуть город, как на третий час пути он приложил лицом о решетку Гуго, соседа по клетке – якобы тот скривил губы в его сторону. Капитан стражи обернулся на звук, поднял ладонь. Всадники натянули поводья, кони фыркнули и остановились. Гвардеец поравнялся с клеткой, бросил взгляд на разбитый нос, крутанул пику и древком, не тратя ни мгновения на прицеливание, ткнул Тушу точно в пах. Здоровяк задохнулся, слезы брызнули из глаз, и он, скрючившись в позе зародыша, начал ловить ртом воздух. Всадник поднял брови и с расстановкой объяснил:

– Тебе эта твоя часть больше не пригодится, среди работников на рудниках нет женщин. Устроишь такое еще раз – отрежу. Либо выпущу потроха. Пока мы не прибыли на место – никаких драк. Ты понял? Или мне повторить с самого начала, включая древко?

Туша все еще ловил ртом воздух, но нашел в себе силы кивнуть. Не сказать, что молодые люди тратили время на болтовню, поскольку через пару дней своего нахождения в клетке любой замолкал, лишь изредка роняя пару слов хриплым от жары голосом. Но вчера весь остаток дня они ехали в полном молчании.

До отхода ко сну Рик вновь и вновь прокручивал в голове слова гвардейца. Не раз замечал, что на его лицо против воли выползла нехорошая ухмылка. Хмурился, стирая ее с лица, а затем все повторялось вновь. Посреди ночи он проснулся от того, что его собственные пальцы вцепились в прут клетки, словно во сне он пытался придушить невидимого собеседника. Это было плохо, очень плохо. Все последние годы он старался держаться от насилия подальше, но если хоть часть болтовни о рудниках окажется правдой… Лучше бы он остался на севере.

На утро здоровяк хмурился, хотя бить больше никого не решался – слишком уж близко от клетки подрагивало в воздухе оружейное древко. За невозможностью физически показать свое превосходство (словно одного вида недостаточно), он, не способный ехать спокойно, с самого утра начал доставать окружающих, насмехаясь и провоцируя. В силу своей натуры, основной целью для издевок он выбрал соседа Рика по клетке – Альбуса.

Альбус попал в клетку четвертым, ехал с ними уже месяц, и все это время Рикард в глубине души его искренне жалел. Не говорил об этом вслух, но не мог отвергать очевидное: парню чертовски не повезло. Альбусу было всего четырнадцать, за что Туша незамедлительно окрестил его Малюткой. Не самый малый возраст для рудников, но почти. Времени у него оставалось больше, чем у кого-либо из попутчиков, то есть около семи лет при идеальном исходе. Но все эти семь лет, всю свою юность, он проведет на рудниках, доблестно махая киркой на благо Владыки и столицы. Впрочем, в способности Альбуса хорошо махать киркой Рик очень сомневался. Парень был худ как тростинка, пусть и довольно высок для своего возраста. С копной темно-русых волос и большими добрыми, как у теленка, глазами. У себя в городе он служил помощником архивариуса, а значит, умел читать и писать – эти навыки и незаменимы на его должности, но абсолютно бесполезны на каторге.

Туша выпытал всю эту информацию за утро. Сопротивляться его тупому, хулиганскому напору Альбус явно был неспособен, лишь ерзал на своем пучке соломы и мужественно терпел ехидные комментарии, которыми Корин сопровождал любой его ответ. Солнце катилось по небу, колеса телеги давили редкие травинки на пути, день уже стремился к вечеру. Туша за день явно утомился, попутно утомив всех окружающих, наконец-то замолчал и нашел себе новое развлечение: стал кидать в Альбуса мелкие и не очень камешки, приговаривая:

– Малютка, лови!

Именно этот звук, стук камешков о прутья решетки, заставил Рика вынырнуть из своих мыслей, и теперь он косился на Тушу. Тот лыбился, просунув огромные ручищи между прутьями – вылитый примат. На стук камешков подняли глаза еще несколько ребят, и Туша это заметил, заулыбался еще шире. Он осознавал, что все помнят его вчерашнее унижение, и сейчас явно хотел отыграть свои позиции.

– Эй, Малютка! Что ты все о книжках своих. Архиварус то, Архиварус это. Не хочешь послушать про мои таланты? Хе-хе. А я, на минуточку, последние два года служил в столичных доспехах.

Рикард мысленно поставил себе галочку: про казармы он угадал. Конечно, Туша приврал, и приврал сильно – он никак не мог быть гвардейцем. На кадетское обучение юношей набирали, самое раннее, с семнадцати лет. Затем следовало пять лет выматывающего обучения, физической подготовки, изучения религиозных основ и всего того, что потребуется доблестному рыцарю, чтобы защищать честь Владыки. Восемь именно таких гвардейцев теперь сопровождали Рика и его собратьев по клеткам в последний путь.

В гвардию попадали только самые лучшие. Некая часть кадетов отсеивалась по пути, кто-то не дотягивал до гвардейских стандартов и к концу обучения довольствовался местом в городской страже или регулярном военном корпусе. Поэтому слова Туши о том, что последние два года он «служил в столичных доспехах», знающий человек расшифровал бы как «попал на обучение с позорным опозданием и пытался дотянуть хотя бы до распределения в уличные стражники». Впрочем, рассудил Рик, за какие заслуги Тушу приняли в кадеты и терпели целых два года – догадаться не сложно. Любой армии нужна физическая мощь, направляемая опытными генералами в нужное русло. Жаль только, Туша был настолько глуп, что вряд ли мог отличить один конец копья от другого, но этот досадный недостаток был вчера успешно исправлен сопровождающим их капитаном.

Рик сморщился, чтобы не улыбнуться, и Туша покосился на него, продолжая разглагольствовать:

– Да-а, столичная гвардия, слышишь, Малютка? Отец всегда хотел видеть меня в доспехах, – Корин зыркнул на ближайшего всадника и понизил голос, – только вот не учел, что конец второго года я проведу в каталажке. Стукнул одного головой – ну и переборщил чуток… А он из хорошей семьи тоже оказался. Ну, нечего было выпендриваться, я такое не люблю. Понимаешь меня, Малютка? Армия – это же про порядок, верно? Сурбр… Субоди… Сурбодинация, понял, да?

Рик мысленно поставил себе прочерк. Про выколачивание монет из пьянчуг он Туше явно польстил. Тот, опережая события, сам оказался тем, кто сидит в камере. Но это «тоже»… Получается, Туша из знатной семьи? Глядя на него – поверить сложно. Но это объясняло, кто и каким образом пропихнул Корина на обучение и почему он продержался так долго.

Туша подмигнул:

– Ну ничего, пока отец думал, как меня вытащить, все само случилось: здание, где я сидел, потрясло, а церковник указал прямиком на мою камеру. Так что стражники только рады были дверку открыть и передать сюда, к вам. Выходит, на благо Владыки я послужу, как родитель и хотел.

Шестеренки в голове у Рика закрутились быстрее. Туша бьет своим огромным кулаком (интересно, убил или нет?), кого не надо, и попадает в камеру. Его отец – не ясно, какой чин, но явно не последний человек в своем городе – начинает разговаривать с людьми, старается вытащить сыночка. После такого речи об обучении на стражника уже не идет, найти и убедить того, кто прикажет открыть темницу, – уже хорошо. Вмешалась судьба, Туша крайне поздно пробудился, как белоголовый, произошла тряска. Но потом… Потом не складывалось.

Какого черта Туша так радостно об этом рассказывает? Десять лет за решеткой или полгода, в лучшем случае, год на каторге – что бы он выбрал? Конечно, первое, если не законченный псих. Выпустят из камеры, и живи свою жизнь, годы в заключении жалко, но там бы и отец нажал на нужные рычаги, поэтому не десять лет, а пять. Или вообще три! А быть белоголовым… Это же смерть. Независящая ни от кого, неминуемая смерть. Приправленная предсмертным дроблением камней «на благо Владыки». Бред!

– Настоящее дело для настоящих мужчин, да, Малютка? Что армия, что каторга, каждому свое… Говоря о мужчинах… Слышал, что сказал вчера капитан? В рудниках девок нет. Я последний месяц с повидавшими мир людьми общался, в камеры других не сажают, сам понимаешь. – Туша мерзко ухмыльнулся. – Они мне рассказали, что на рудниках эту проблему парни сами решают, между собой. Смекаешь? Я тогда заржал, конечно, не знал еще, что сам туда двину, но это ничего. Думаю, мне мало что сделается, хотя за других не говорю, только за себя, понял, да?

Альбус промолчал, лишь совсем немного округлил глаза. Провел взглядом по клетке, будто в поисках слов поддержки. Все молчали. Долан глядел на солнце, прищуривая то один глаз, то второй – плевать он на все хотел. Крид, четвертый в их клетке, отвернувшись, смотрел куда-то за горизонт. Рик подумал, что с рудников никто не возвращается, а если и вернулся, то этот человек точно никогда бы не попал в казарменную темницу. Это как поймать рукой стрелу, нет, целый колчан стрел, а потом споткнуться и разбить голову о ночной горшок. Но Корин… Корин был утомителен. Рикард, не удержавшись, снова поморщился.

Туша заметил это и вперился в него взглядом.

– Что рожу кривишь, блондинчик? Думаешь, потянешь жизнь в рудниках? И приятели твои по клетке, – он кивнул головой в сторону юношей, – тоже потянут? А вот посмотрим. Не зря ведь говорят, кто попал на рудники, четверть или больше, – в первый же год с ними все. Понимаешь, к чему я? Лежат себе, присыпанные землей, кто-то с седой головой – значит, все, вышло время. Где-то стражники перестарались, нужного послушания не углядели. А порой, – Туша оскалился, – братья по каторге помогают ближнему, освобождают от тяжелого труда. Смекаешь, к чему я? Неужто сможешь не упасть лицом в землю?

Рик, насколько позволяло место, развернулся в сторону соседней клетки, взялся руками за прутья. От предвкушения конфликта по телу пробежала волна нездорового удовольствия, однако он сдержал дрожь. Задержал взгляд на Альбусе, мельком покосился на Долана и Крида. Рыжий подмигнул ему. Синяки по всему телу саднили, голова гудела, во рту было сухо. Рикард посмотрел Туше в глаза. Здоровяк лыбился, постукивая грязным ногтем по решетке. Рик вздохнул, впервые за день открыл рот и медленно, отмеряя по одному слову, спросил:

– Напомни, сколько тебе лет?

Туша нахмурился.

– Не твоего ума дело, но повторю, для забывчивых. Двадцать один, говорил же об этом вчера.

Рик пожал плечами.

– Хороший возраст. Ты мог сидеть в своей камере, дальше общаться с теми, кто «повидал мир». А теперь ты в клетке другого рода. И я говорю не про это. – Молодой человек костяшками постучал по железу. – Тебе осталось полгода, чуть больше, если повезет. Говоришь, большинство не протягивает год? – Рикард безмятежно улыбнулся. – Все из нас будут присыпаны землей, кто раньше, кто позже, это неизбежно. Но также неизбежно и то, что ты этого уже не увидишь.

Корин смотрел не моргая. Больше он не улыбался. Кто-то из юношей нервно зашуршал соломой. Рик отвернулся, устало прикрыл глаза, запустил палец под ошейник. Шея нещадно чесалась. Через четыре дня они будут в рудниках.

Глава 3. Эдвин

На втором этаже было душно. Использовался он как склад для инструментов, заготовок и всего, что могло когда-нибудь пригодиться в работе. Но, как давно подметил Эдвин, все, что попадало на второй этаж, там и оставалось.

«Надеюсь, меня это не коснется. И, надеюсь, что не чихну в самый неподходящий момент».

Сквозь доски повсюду пробивались солнечные лучи, подсвечивая покачивающиеся в воздухе пылинки. Каждый шаг сопровождался негромким скрипом. Скрип-скрип. Скрип-скрип. Юноша скользнул в глубину этажа, миновал кучу хлама, добрел до двери в чулан. Прямоугольник криво пригнанной створки окаймляли тусклые полоски света. Юноша мягко толкнул дверь, нырнул внутрь, притворил за собой. Покрутил головой. Чулан был небольшим, пять шагов в одну сторону, десять в другую, без окон. У дальней стены до потолка были сложены бочки и соломенные тюки, этой же соломой был усыпан пол вперемешку с крысиным пометом.

Эдвин сморщился.

«Потравить бы».

В середине помещения стояло три стеллажа с разным хламом, по левую руку у стены сиротливо валялся ящик с инструментами. Туда юноша и шагнул, аккуратно обошел ящик, сел на корточки и приник глазом к одной из щелей. Лучшего наблюдательного пункта и не придумать – эта сторона здания выходила прямо на городскую площадь. Именно этот большой, относительно ровный круг, по периметру окруженный лавками и мастерскими, становился сосредоточением веселья на любой праздник.

Сейчас на площади праздником и не пахло. По центру стояли люди. Много людей. Если на слух Эдвин определил, что на площади ропщет минимум половина деревни, то сейчас увидел: согнали вообще всех. Около сотни человек стояли плотной толпой: лица хмурые, на щеках у некоторых женщин потеки от слез.

Присмотревшись, Эдвин разглядел Вамоса – тот с каменным лицом стоял в задних рядах, скрестив руки на груди, будто и не было его на заднем дворе две минуты назад. Чуть в стороне держалась Эдна, матушка Эдвина, губы ее были плотно сжаты. Успели ли эти двое перекинуться парой слов, юноша не знал, но в матери был уверен, лишнего она не скажет и в слезах кататься по площади не будет. Эдна всегда была тверда как гвоздь, а как похоронила мужа, так словно разом выплакала все, что оставалось. Сейчас, как обычно, своим видом она выражала полное спокойствие.

Отдельно, шагах в десяти, плотной кучкой собралось человек десять юношей, от совсем младших до уже не первый год знающих, что такое бритье. Вамос был прав, выдергивали всех, кто хоть немного подходил под нужный возраст. Гвардия здраво оценивала цену ошибки. Эдвин заметил пару своих приятелей, но вся группа стояла спиной и увидеть, что выражают их лица, с расстояния было сложно. Лишь изредка кто-то неуверенно оглядывался по сторонам.

Эдвин сглотнул. Всех этих людей он знал не первый год, но только сейчас пришло осознание. Кто-то из них белоголовый. Немыслимо! Верная смерть в юношестве… А если и нет… Минимум пару месяцев в распределительном пункте в ошейнике в ожидании проверки. Тонкостей юноша не знал, да и не особо рвался – слышал лишь, что сама проверка занимает не более часа, и проверяющий от церкви одним кивком дарил радость или разрушал жизнь. Кивнут по-хорошему – ликуй, нет твоей вины в том, что все вокруг в одночасье упали в забытье, а земля тряслась так, что яблоки сорвало с веток.

Юноша уныло пожевал губу. Пусть одной загадкой меньше, почему он лежал на берегу, а вокруг словно ураган прошел – теперь и дураку ясно. Впрочем, он и есть дурак, раз тотчас не догадался. О чем там мысль была? Ах да, а кивнут по-плохому… Прямая дорога на рудники, трудиться на благо Владыки – привилегия и проклятье всех белоголовых.

В самых крупных городах, не говоря уже о столице, выявление белоголовых было отлажено. Радиус землетрясения четко фиксировался, и религиозный служитель перстом указывал на нужный дом вплоть до комнаты. А в поселениях поменьше люди сами после тряски в срочном порядке ссылали на проверку всех возможных причастных. Была на то веская причина, известная всем и каждому. Официальный возраст, когда человек мог проявиться как белоголовый, варьировался от двенадцати до двадцати одного года. До двадцати двух лет в этом случае не доживал никто.

Сначала Мир вокруг несчастного юноши (именно юноши, ведь девушки белоголовыми не становились) просто трясло, потому и тряска, колебания земли. Люди в этом радиусе падали там, где стояли, в короткий обморок. Отключались все, от самого белоголового и стоящих вплотную до собак и птиц на краю радиуса. После этого, как правило, несчастного в кратчайшие сроки вычисляли и немедленно изолировали. А иначе… Хорошего мало. В последующие несколько дней, месяцев или лет – у каждого был свой срок – Мир вокруг юноши начинало трясти все сильнее. Кому хватало пару землетрясений, а кому и десяток. А ближе к концу он начинал стремительно седеть, потому и белоголовый. Сначала пара волосков, потом прядей, а у некоторых вся голова белая как снег. Страшное зрелище порой, ведь ребенок совсем, а волосы как у старика.

А потом смерть. Ни один белоголовый так и не смог перешагнуть порог двадцати двух лет – без исключений. Да и умирал каждый из них не просто так, а прибирая с собой всех вокруг ровно в том радиусе, в котором до этого трясло землю. Никаких взрывов, дыма и прочего; хлоп, и как ножом отсекало по границе, оставляя на этом месте круглую воронку. Словно перед смертью юноши прорывали мироздание, втягивая в себя окружающий мир, да там все и исчезало, оставался лишь круг почерневшей земли. Грустный конец не только для белоголового, но и для всех окружающих. Страшно представить такое, например, в центре крупного города, где в радиус может попасть десяток домов и сотня людей.

Но такого не случалось уже очень давно. Поиск и выявление белоголовых были поставлены на поток еще десятилетия назад, а жители любого города, как было сказано ранее, сами с готовностью шли на поклон к гвардии. Никто не хотел в один прекрасный день вместе со всеми пожитками исчезнуть из Мира. Всех опасных для общества отправляли на разбросанные по континенту рудники – добывать руны. Что конкретно там происходит и почему землю вокруг не трясет непрерывно – этого Эдвин не знал.

Знал лишь, что если в момент тряски виновника обнаружить не могли, то от греха подальше на распределительный пункт отправляли всех подходящих юношей в радиусе. На словах – госпиталь напополам с казармой. На деле – небольшие охраняемые поселения, переполненные людьми. Там все потенциальные белоголовые и томились в ожидании проверки. Проблема в том, что проверяющим от церкви мог стать далеко не каждый; по слухам, это требовало особого таланта и долгих лет обучения, поэтому каждый дошедший в церковной иерархии до этого чина ценился на вес золота.

В среднем там проверяли не более семи или восьми человек в день. Церковника могли срочно вызвать в город, в соседнее поселение, к святому отцу на поклон… Вариантов много. А еще городские воришки и нищие, одурев от голода и услышав про тряску, прокрадывались в нужный радиус – и поди разбери, был он там или нет и какого он возраста. А кто откажется от бесплатной, пусть и скудной, кормежки и крыши над головой? Вот и томились молодые люди в очереди на проверку в ожидании заветного кивка.

Все это Эдвин знал по рассказам других. Шепчущие дубы были мелким поселением: располагалось оно достаточно далеко от крупных городов, юношей нужного возраста по пальцам перечесть, трясок тем более не случалось. До недавнего времени… Поэтому Эдвин знал важные для сохранения своей жизни основы, но о белоголовых особо не задумывался. Лишь признавал, что если уж начало трясти, значит, кому-то действительно не повезло.

Как теперь не повезло юношам, стоящим на площади. Большая часть из них рано или поздно вернется домой. Кто-то один – не вернется уже никогда. А ведь даже не попрощаться, только если со всеми сразу, на всякий… Сам Эдвин уже перешагнул критическую отметку, но Вамосу полностью доверял. Если тот говорит, что могут забрать от греха, значит, заберут. А сидеть на распределении, зная, что ты даже не по натуре, а уже по возрасту точно не белоголовый – сомнительное удовольствие. Как в этом убедить других жителей Дубов и, главное, представителей гвардии – Эдвин не знал, однако в этом вопросе тоже полностью полагался на Вамоса. Поэтому он прижался глазом к щелке и продолжал наблюдать.

Помимо жителей, на площади стояли гвардейцы. Все они, несмотря на жару, были облачены в серебристые, сверкающие на солнце доспехи. Четыре человека окружили группу юношей неплотным кольцом, но с явным намеком. Впрочем, оружия никто не касался: просто стояли, хмуро поглядывая на людей и сдувая пот с верхней губы. Еще двое заканчивали обход домов, большая часть жителей уже толпилась на площади. В самом центре стоял самый рослый, похожий на медведя пожилой гвардеец с пышными черными усами и щетиной. Темные глаза, не мигая, внимательно смотрели на толпу, доспехи искрились даже ярче, чем у других военных. Рядом терся молодой человек со светлыми волосами и гладким лицом – полная его противоположность, достаточно щуплый даже в доспехах. Этот, наоборот, часто моргал, крутил головой из стороны в сторону, всем своим видом демонстрируя надменное презрение. Понять, о чем он думает, было несложно: «Я, столичный гвардеец, вынужден стоять на жаре вместе с кучкой крестьян». Адъютант? Да, судя по приближенности к медведю, который, без сомнений, был главным.

Оба ходящих по домам гвардейца вернулись на площадь, один из них кивнул. Медведь нахмурился, в недвусмысленном жесте поднял ладонь над головой. Первые ряды зашикали, шепоток распространился вглубь толпы, какая-то девушка еще пару раз всхлипнула, а потом воцарилась тишина. Мужчина набрал воздуха в грудь и заговорил:

– Я повторно приветствую доблестных жителей… эээ…, – адъютант скривился и что-то шепнул одними губами, – Шепчущих дубов и благодарю вас за содействие. Как вы знаете, произошло событие редкое, но, к сожалению, неизбежное в Симфарее. Землетрясение, извещающее о том, что где-то поблизости пробудился белоголовый. Думаю, каждый из вас с детства знает, что последствия этого события крайне опасны, но, к счастью, предотвратимы.

Для человека войны речь его была на удивление ровно сложена, а низкий тембр голоса вселял в окружающих уверенность. Да, опасно. Да, предотвратим. Переживать нужды нет. Медведь окинул взглядом людей – все ли понятно? – и продолжил:

– Повторю, меня зовут генерал Бернал. Это, – он скосил глаза на адъютанта, – капитан Роше. Наше отделение, в силу некоторых обстоятельств, оказалось возле вашей деревни незадолго до инцидента. К сожалению, в наши цели не входило выявление и транспортировка белоголовых, поэтому у нас в отряде нет ни одного представителя церкви. Это создает некоторую заминку в определении источника тряски, что ставит под удар всех жителей деревни.

Эдвин задохнулся. Генерал! Практически высший гвардейский чин, выше только руководящий состав. Что он делает в глуши?!

– Согласно установленной процедуре, мы обязаны сопроводить всех подходящих по возрасту юношей в распределительный пункт для выявления источника. Ближайший пункт – к северу отсюда, примыкает в городу Лордан. Из-за нагруженности узла это может занять какое-то время, но переживать не нужно. После вынесения отрицательного вердикта все юноши к вам вернутся.

Что будет с тем, по ком прозвенит положительный вердикт, Бернал промолчал. Все и так это понимали. Одна из женщин в толпе не выдержала, снова начала всхлипывать вслух. Адъютант покраснел от злости и с натугой проорал:

– Тишина! Заткните ее, генерал говорит!

Бернал покосился на адъютанта, поморщился.

– Как я уже сказал, переживать нет нужды. Главное, чего я прошу, – полное содействие и благоразумие от каждого от вас. Бывали случаи, когда люди не могут перебороть… родственные чувства. Считаю важным упомянуть, что, как минимум, в этом случае на плечи поселения в будущем ляжет огромный денежный штраф. Как максимум, – медведь пожевал губы, – есть опасность, что поселение перестанет существовать.

Люди зашептались, волнение прошло по толпе. Кто-то смотрел испуганно, кто-то подозрительно. Как и говорилось, никто не хочет исчезнуть из Мира. Вамос так и стоял, не моргая, скрестив руки на груди.

– Мои люди обошли все дома в деревне, и мне хочется верить, что все жители сейчас находятся передо мной. Если нет… То принимая во внимание все вышеупомянутое, я спрошу еще раз. Известны ли кому-либо постоянные жители Шепчущих дубов, которые находились тут в последние сутки, но сейчас отсутствуют на площади?

Эдвин сжал зубы, ощутил в висках отголоски недавней боли. Люди переглядывались, но молчали. По лбу юноши катился пот. Принимая во внимание все вышеупомянутое… Лучше и не скажешь. Проще отправить на распределение половину деревни, чем потом платить мзду или вообще погибнуть.

Бернал в очередной раз обвел взглядом толпу. Адъютант продолжал презрительно хмуриться. Гвардейцы не выражали вообще никаких эмоций, стояли ровно, словно проглотив кол задницей. Медведь завел руки за спину. Потом вздохнул и как будто даже обмяк. Только теперь Эдвин заметил, что генерал выглядит помятым и вымотанным, будто в последнее время ему приходилось спать по паре часов в день.

– Скажу прямо, я давно не занимаюсь ничем связанным с белоголовыми. Но когда-то… Неважно. Что я точно помню с тех времен – от упущенного белоголового плохо всем. И невинным людям. И тем, кто белоголового упустил. У церкви строгий взгляд на такие вещи. Очень строгий. Вы хорошие люди, я вам верю и точно не желаю никому сгинуть из Мира. Однако мой опыт говорит о том, что спрашивать нужно, как минимум, трижды.

Он повозился рукой за спиной, вынул откуда-то маленький кожаный мешочек. Развязал тесемки, достал двумя пальцами монетку. Молодой капитан аж задохнулся от негодования. Предлагать деньги крестьянам! Открыл рот, но Бернал остановил его взмахом руки. Помахал монетой в воздухе.

– Серебряная монета. Полновесная. Первому, кто укажет на отсутствующих. Если такие есть… Конечно же, никакого наказания, ни для кого.

Медведь замер с серебром в руке. Было понятно, что больше он не произнесет ни слова. Генерал ждал. Эдвин в панике прикрыл глаза, руки уже давно были сжаты в кулаки. Этот Бернал умен, несмотря на внешность вояки. Он мог накричать, надавить, но простые люди боятся высокородных, не доверяют, переживают, особенно в такой ситуации. Строгость только замыкает людей, заставляет прятать уже спрятанное еще глубже. Страх порицания, наказания… С простыми людьми надо по-простому. Издавна заведено: ничто так хорошо не развязывает языки, как добротная монета. Особенно если это серебряная монета, то есть почти месячный заработок большинства на площади.

Люди хмурились, но молчали. Вамос уже давно мог посоревноваться в неподвижности со статуей. Эдна если и отставала от него, то ненамного. Над площадью громче любых разговоров звенела тишина, подкрепляемая удушающей жарой и жужжанием насекомых. И когда Эдвин уже начал слабо верить, что обойдется, в толпе, медленно и несмело, поднялась дрожащая рука. Скрипучий, хриплый голос на всю площадь произнес:

– Мелкий каменщик, господин, нету его.

Эдвин закусил костяшки руки, чтобы не застонать.

Бернал приподнял брови, кивнул адъютанту. Тот сразу же заорал:

– Ты! Выйди сюда!

Люди зашептались, по толпе прошло движение. Передние ряды расступились, пропуская к генералу человечка маленького, немытого, самого непрезентабельного вида. Эдвин сжал зубы. Звали человечка Тряпица. Очевидно, когда-то он носил имя более звучное, хотя уже много лет этого никто не вспоминал, отдавая предпочтение прозвищу. Сколько Эдвин себя помнил, Тряпица был, выражаясь просто, местным балагуром или пьяницей. По виду его можно было назвать и бездомным, но дом, точнее хибара, у него имелась. Времени он там проводил немного, предпочитая задворки таверны и сено в углу ближайшей конюшни, когда ноги уже не держали. Шел Тряпице четвертый десяток, а выглядел он минимум раза в два старше. Давно не видевшая стирки одежда со множеством заплат, вечно кислое и при этом заискивающее выражение лица – чаще всего Тряпица перебивался мелкими заданиями подай-принеси с целью заработать и пропить очередной медяк. Нет ничего удивительного, что вид серебряной монеты пробудил скрывающиеся за немытым лбом остатки разума.

Бернал оглядел сутулую фигуру, благосклонно кивнул.

– Говори.

Тряпица помялся.

– Да, господин. Конечно, господин. О чем бишь я… У нас тут мастерская каменщика, как вы можете видеть. – Тряпица махнул рукой в нужную сторону, Эдвин отпрянул от щели. – Там трудятся два человечка. Один, правда, пожилой уже совсем, зато второй подходит вам вроде как… Да, точно подходит, господин! Его я и не вижу тут. Имя я запамятовал, но это вот ее сынок, спросите!

Тряпица ткнул пальцем, люди разошлись в стороны. Эдна стояла, заведя руки за спину, тяжелым взглядом смотрела на нищего. Открыла рот, чтобы ответить, и тут Вамос опередил зычным голосом:

– Господин, позвольте мне сказать!

Теперь все повернулись в его сторону. Бернал нахмурился.

– Говори.

Вамос прокашлялся.

– Господин, я владелец мастерской, все верно. Есть у меня помощник, ее сын. Тоже верно. Но все остальное – глупости, не слушайте этого, – он мотнул подбородком в сторону Тряпицы, – видно же, что за монетку что угодно скажет. Эдвину недавно двадцать два стукнуло. Это вам и мать подтвердит, и я. Не тот он, кто вам нужен. И не только возраст тому причина. Сегодня утром, едва солнце взошло, я его отправил в Берега. Это, вы должны знать, деревня соседствующая. Ну, как соседствующая. Полдня пути туда. Полдня пути обратно. У тамошнего кузнеца я инструменты заказывал. Вернется Эдвин завтра к вечеру. А когда трясло – его тут и не было.

Вамос замолк, лишь скосил глаза в сторону дома, словно знал, у какой щели сидит Эдвин. Тот, в свою очередь, поразился, как складно старик наплел. В обычный день от него и трех слов подряд не добьешься. Тряпица, чувствуя, что монетка уходит из рук, прокашлял:

– Господин, я не вру! Возраст парня знать не знаю, но выглядит молодо, как пить дать! Поди разбери, сколько годков стукнуло. Но ведь кто спорить будет, главное – осторожность! Не хотим же Годвину душу отдать, верно говорю? – Он посмотрел в лица людей, кто-то согласно покивал. – Пусть проверят, худо не будет! А что про Берега… Так не могло быть такого, господин, клянусь. Только утром сегодня видел, как парень с ведрами на берег шел!

Эдвин почувствовал, как задрожали ноги. Вамос едва заметно нахмурился, Бернал внимательно слушал.

– Да, точно вам говорю! Я-то обычно в тени, то тут, то там. – Тряпица смутился, затрудняясь объяснить, почему он обычно валяется по темным углам, хотя по его виду было и так понятно. – Вот меня люди и не замечают. А я все вижу! Тут парень, в деревне он был! Уже солнце высоко стояло, ближе к полудню, нет сомнений.

Нищий замолк. Люди переглядывались, добавить было нечего. Пара человек робко пробормотали что-то в защиту Эдвина, но их голоса потонули в тишине. Генерал перевел взгляд на Вамоса, вопросительно поднял брови. Старик твердо встретил взгляд.

– Господин, я говорю как есть. В Берегах Эдвин. А что этот бормочет… По его виду все ясно, за монетку на мать родную поклеп наведет.

Каменщик замолк, Тряпица оскалил желтые зубы. Бернал покрутил монету в руках, сузил глаза.

– Оба говорите складно, но… Был тут парень или нет, теперь не узнать – может, прячется в каком-то подвале, а потом явится как ни в чем мне бывало. Должен быть проверен. И по закону, и после ваших разговоров. Гвардия не может позволить себе полагаться на слово. Однако и времени ждать до завтрашнего вечера у нас нет, и не только из-за юноши. К вопросу об этом…

Генерал обвел взглядом людей.

– Наш отряд, как я уже упоминал, оказался тут по случайности: для вас счастливой, для нас не очень. Мы преследуем кое-кого. Человека опасного, совершившего ряд преступлений против империи. Не хочу вас волновать сверх того, что уже было сегодня, но обязан спросить: не видел ли кто за последние сутки в окрестностях или в самой деревне незнакомого человека? Мужчина, ростом выше среднего, худой, смуглый, одежда простая, но недешевая. Небольшая седина в волосах и бороде, возраст уже зрелый, ближе к моему. Был такой? Он бы побоялся задерживаться в людном месте, гоним мы его уже долго, но вдруг попался кому на глаза?

Люди зашептались. Если до этого вокруг главенствовало смущение и тревога, то сейчас в воздухе явно витало недоумение. Беглый преступник? Здесь? Да одного появления белоголового с группой военных в придачу хватит местным сплетникам на долгие месяцы, если не годы.

Бернал вздохнул, пробормотал:

– Другого и не ждал… Что касается юноши, – генерал собрался, выпрямил спину, – поступим так! Вы, трое! – Палец указал на ближайших гвардейцев – Реквизируйте телегу, ладную, коней на всех не хватит. К утру все должны быть собраны: доставите детей в Лордан, а до этого пусть сидят в таверне по комнатам, от греха, выставите охранение. Родственников пускать, но по одному, пусть прощаются, путь не близкий. Сопроводите до места тоже втроем, этого хватит.

Палец переместился левее.

– Оставшиеся трое. До вечера обыскать деревню, чердаки, подвалы, берег тоже проверить. Мы с Роше выдвигаемся дальше. На большее нет времени. Хью, Корин – утром, как отправите телегу, нагоните нас. Джеррен, если при обыске никого не найдете, останешься тут дольше остальных. Задача – встретить юношу, допросить, доставить в Лордан.

Джеррен, здоровяк с бритой головой, кивнул. Бернал опустил руку, посмотрел на жителей деревни.

– Что касается вас, прошу разойтись по домам и отложить все дела. Мои люди зайдут к вам, будут вежливы, но еще раз все проверят. И напоминаю, за несоблюдение постулатов в будущем вас может ждать штраф… Или что-то похуже.

Люди молча начали пятиться к домам. Генерал перевел взгляд на Тряпицу, неподвижно стоящего впереди всех, щелчком пальца отправил монету в полет. Сверкнуло серебро, монетка шлепнулась на землю у ног нищего. Тот нагнулся, цапнул ее вместе с землей, деньги исчезли в складках рубища.

– Благодарю, господин.

Генерал мельком взглянул на Вамоса, повернулся обратно к гвардейцам, нахмурился и добавил:

– Сначала проверьте берег и этот дом. Вперед! Господин каменщик, позвольте на пару слов…

Эдвин отшатнулся от щели. Тело медленно наполняла паника. И что теперь делать? Сунешься через главный вход – сразу заметят. Останешься на чердаке – окон нет, дверь одна. Задняя дверь? Есть еще пара минут, но зачем? Прятаться в лесу, ждать, когда военные уйдут? И что потом? Вон как у местных недобро глаза заблестели при упоминании штрафа, сами ведь и отдадут военным на поруки. Кого теперь волнует, сколько Эдвину лет и где он был? Генерал высказался однозначно, надо проверить. А проблемы никому не нужны. Может, и не так плохо на распределении? Ну, пробудет там месяц или два…

В этот момент сзади зашуршало сено. Эдвин ужаснулся – нашли! Как так быстро? Начал оборачиваться, и в этот момент рот ему закрыла крепкая рука.

«Что-то в последнее время мне часто затыкают рот».

Резкая подсечка, юноша повалился с ног. Неизвестный поймал его в падении, развернул, юноша мягко упал на землю спиной. Ладонь все еще зажимала Эдвину рот, второй рукой мужчина придавил его к земле, наклонился почти вплотную.

Генерал скупо, по-военному описал человека, но сделал это очень точно. Худой, смуглый, одежда простая, но недешевая. Небольшая седина в волосах и бороде, возраст уже зрелый. Карие глаза насмешливо смотрели почти в упор. Эдвин сложил воедино открытую калитку, слова генерала, его уставший вид. Мысленно застонал.

«Если выживу, то этот день запомнится надолго».

Опасный человек, совершивший, по словам генерала, «ряд преступлений против империи», ухмыльнулся, наклонился к Эдвину почти вплотную и прошептал ему в ухо:

– Ну что, парень, похоже, мы можем помочь друг другу?

Глава 4. Райя

Пот стекал по вискам, а от скуки хотелось выть. Шел третий час заседания. Райя удерживала туфлю на пальцах ноги и вяло покачивала ею в такт стараниям слуг, выстроившихся по периметру зала. Парни и девушки, стоя в простенках, удерживали в руках натянутые на квадратный каркас полотна ткани и беспрерывно махали ими над головой, гоняя горячий воздух по помещению и пытаясь создать хотя бы иллюзию свежести. Особого успеха это не приносило, лица собравшихся в зале покраснели, пот блестел на нахмуренных лбах.

Слуги сновали туда-сюда по залу, выставляя на стол все новые кушанья. Зачем еда на государственном совете? Райя всегда думала, что уместнее разложить на огромном столе документы, расстелить карту, на худой конец. Придать этому сборищу хотя бы немного официоза и серьезности. Увы, высшие чины предпочитали наедать бока даже в процессе принятия решений, которые напрямую влияли на сотни тысяч жизней. Влияли на всю Симфарею.

К еде она даже не притронулась, лишь пила охлажденную воду. Тарелки сверкали на солнце позолоченными каемками, белые занавески на огромных окнах трепетали от сквозняка. Райя возвела глаза к потолку. Совещательный зал находился в самом сердце империи, на верхних этажах столичного замка. Обитель Владыки в Аргенте, место, откуда правитель диктовал свою волю. Идеально круглое помещение, белые стены уходили далеко ввысь, где в полумраке застыла потолочная фреска. Темная по краям, по мере сужения она становилась светлее, сверкая ослепительной белизной в самом центре. На ярком фоне вырисовывался угольно-черный застывший силуэт. Последние секунды Годвина, увековеченные на расписном потолке. Событие, которое церковь настоятельно рекомендовала помнить всем и каждому даже сейчас, тысячу лет спустя. Впрочем, уже значительно больше. Шел 1372 год новой эры, но Райя не испытывала никакого блаженного трепета. Вместо этого она отчаянно скучала, а в сотый раз изучать каждый дюйм расписного потолка было невыносимо. Она опустила голову и всмотрелась в лица окружающих, столь же хорошо знакомых ей, но хотя бы подвижных, в отличие от застывшего тысячелетие назад Годвина.

Комната была переполнена людьми. Почти каждый присутствующий, за исключением слуг, считал свои долгом привести с собой хотя бы одну комнатную собачку. Военным смотрели в рот их адъютанты, священнослужителям – писари, на маленьких табуретках сидели секретари, поскрипывая перьями по пергаменту. Райя старалась не думать о том, что для других она такая же собачка при своем отце.

Она скосила глаза влево. Гидеон, старший дипломат Аргента, а по совместительству ее отец, сидел, сложив руки на коленях. К еде он тоже не притронулся. Лоб расслаблен, веки полуопущенны, остатки седых волос вяло покачиваются на сквозняке. Казалось, он дремал, ни капли не интересуясь происходящим вокруг, однако Райя знала, отец слышит куда больше, чем остальные. Долгие годы на его должности кого угодно научат отделять пустой шум от действительно важного.

«Отделяй важное от несущественного».

По сути, первое, чему он пытался научить ее. Еще в детстве, в те редкие моменты, когда отец находился дома, а не в очередной поездке на благо империи. Небольшая подготовка, дрессировка неокрепшего ума давала свои плоды. С детства Райя знала – она пойдет по стопам отца. Затем последовала женская школа, два года в монастыре, еще четыре – в столичном университете. Необходимый минимум, основа ее дипломатической карьеры. Ну и, куда без этого, протекция сверху. И вот она тут, за главным столом страны. Пусть пока лишь как тень своего отца, придаток, которому положено молчать и слушать.

И она слушала. Сразу разделила действующих лиц по ролям. Те, кто принимает решения, и те, кто сотрясают воздух. Главные роли и массовка. Сегодня на овации толпы претендовало, помимо Гидеона, еще пять человек. Райя скользнула взглядом вдоль стола, вглядываясь в эти лица, пытаясь увидеть скрытое.

Во главе стола, с обманчиво бесстрастным видом, сидел главный человек во всей империи. Вильгельм. Владыка. Многолетний правитель Симфареи. Человек, объединивший под своей властью целый континент. Вся пролитая кровь давно была смыта, ужасы войны потерялись за долгим списком подобострастных титулов и чинов. Узловатые ладони владыки покоились на столе, тонкие губы были плотно сжаты. Темные глаза с хитринкой неотрывно смотрели на выступающих. Поседевшие, с залысинами волосы были зачесаны назад, обшитый серебром фиолетовый камзол искрился в лучах солнца. Из-под высокого воротника свисала серебряная цепочка сразу с несколькими кулонами, точно такая же, но меньшего размера, болталась на запястье. Несмотря на преклонный возраст и внешность заботливого дедушки, Вильгельм выглядел тверже и строже любого присутствующего на совете.

По левую руку от него расположился глава церкви, святой отец Урбейн. Единственный, кто мог слегка приподнять бровь, выражая таким образом несогласие с владыкой. Светлые, стриженные под горшок волосы доходили почти до бровей. Руки с короткими пальцами гоняли еду по тарелке, периодически закидывая в рот кусочки пищи. Светло-бежевая мантия, словно в противовес темному с серебром одеянию владыки. Голубые, почти белесые глаза смотрели из-под нахмуренных бровей. Урбейн выглядел чуть ли не суровее владыки, игнорируя положенную священнослужителю благость и доброту. Ведь все знали, единожды перейдя дорогу церкви – сочтешь за благость еще хоть раз увидеть солнце в небе.

Справа с невозмутимым видом за выступлением следил Трагот Хослоу – главнокомандующий имперской армии. В его подчинении находилась вся военная сила Симфареи – начиная с городской стражи, сфера его ответственности плавно перетекала на регулярный военный корпус и заканчивалась где-то в казармах столичной гвардии, элитного войска владыки. Выглядел он соответствующее: крепкий, рост под два метра, серебристые доспехи идеально подогнаны. В последнее время его зычный голос редко можно было услышать на совете, чаще Трагот хмурился, но молчал. Это был человек войны, а теперь за окном стояло мирное время. Хотя любой, даже самый неискушенный человек в замке затруднился бы ответить: настоящий ли это мир или иллюзия, подкрепляемая сильными мира сего, собравшимися за столом. На регулярные перепалки главнокомандующий реагировал по-военному спокойно, а точнее никак, лишь изредка почесывая рукой пышную бороду.

Впрочем, в этой комнате у него имелся конкурент. Взгляд Райи метнулся в противоположную сторону зала. У выхода, практически сливаясь со стеной, на отдельном стуле неподвижно сидел мужчина в черной мантии. Его можно было принять за статую, одни только губы кривились в усмешке на усталом лице. Подбородком он упирался на сложенные в замок руки, глаза бегали туда-сюда, оценивая присутствующих. Единственный, кто пришел в полном одиночестве. Это, как и отдельное место за пределами роскошного стола, могло ввести в заблуждение неискушенную персону, пускало пыль в глаза.

Тем временем, встретив этого человека в коридорах столицы, знающие люди сразу расступались, а любой шепот смолкал. Морн, глава тайной службы. Верный слуга империи, а не Вильгельма. Конечно же, действовал он с соответствующим окружению пиететом, с одинаковым уважением как к владыке, так и к церкви. Смиренно кивал, слушая речи Вильгельма, и мирно склонял голову в присутствии Урбейна. При этом, одинаково подчиняясь обоим, Морн не служил никому, цепко соблюдая баланс и не позволяя чаше весов склониться на одну из сторон. Ведь Симфарея может жить спокойно, зная, что поддержка церкви незыблема, а священнослужители, в свою очередь, несут истину в общество, не встречая сопротивления во главе стола. Идеальный баланс, не правда ли?

Все это до Райи донес отец сразу после ее первого собрания. Девушка была уверена, что минимум половина присутствующих принимали странную фигуру у выхода за служку владыки, прихоть, наблюдателя за слугами, не более. Вместе с тем отец честно сообщил, что даже он понятия не имеет, сколько человек входит в тайную службу. Но, ухмыльнувшись, выразил надежу, что хотя бы Вильгельму это известно. Словно услышав эти мысли, человек в черном поймал ее взгляд, ухмылка стала на волосок шире. Мгновение они смотрели друг другу в глаза, затем Морн внезапно подмигнул. По спине скатилась капля пота, смывая пробежавшие по позвоночнику мурашки. Девушка отвернулась.

То были пять основных ролей: сила во главе стола, святая церковь, дипломатия, армия, Черная мантия в задних рядах. Дополнительное место в списке обычно оставалось вакантно. Порой все внимание собрания перетягивал на себя Арганти Лукс, сухой старик, тощий как колосок, в чем была некая ирония, ведь он управлял всем, что касалось земледелия, хозяйства и содержания страны в сытости. В свое брюзжание он частенько вплетал множество цифр, сельскохозяйственных площадей и соотношений голов скота на душу населения. В иной день все взгляды притягивал Кеннет Роже, несущий в себе бремя увеселения. С несоответствующим его должности спокойствием он сухо перечислял расходы, требуемые на очередной прием, праздник или столичную ярмарку.

Сегодня же оба молчали. Публикой владел человек, активное выступление которого было редкостью – слишком уж много зависело от его деятельности. Привратник Хейзел, главный по имперским рудникам. А рудники, как известно, – опора Симфареи, ее главный ресурс. Молчание Хейзела означало, что с этим ресурсом все хорошо, для беспокойства нет причин. Но увы, именно он сейчас хлопал ладонью по столу, в неистовстве тряся брыластыми щеками. Лысая голова блистала на солнце. Второй и третий подбородки осуждающе подрагивали, словно поддерживая настроение хозяина. Тот, в свою очередь, не забывал цеплять с тарелки то куриную ножку, то кусочек хлеба и, прежде чем отправить в рот, тряс всем этим в воздухе, подкрепляя важность своей речи.

– …вам известно, рудники и так работают на пределе! Также всем вам должно быть известно, что предел этот… эээ…в своем роде непреодолим! Земли страны по-прежнему богаты рунами, однако добыча ресурса, к моему глубочайшему сожалению, осуществима только с помощью рабочей силы. А поток работников, какой кошмар, все сокращается и сокращается! С глубочайшей тоской я могу сообщить, что к середине года из населенных и распределительных пунктов к нам было доставлено тридцать шесть белоголовых. Касательно столичного рудника – еще часть на подходе, но с такой тенденцией, страшно произносить эти слова, к концу года мы не дотянем даже до сотни!

Толстяк запыхтел, пытаясь восстановить дыхание и одновременно откусить кусок вяленой рыбы. Зал на мгновение погрузился в тишину. Святой отец прищурился, наклонился вперед и вкрадчиво произнес:

– Достопочтенный Хейзел, правильно ли я услышал, что вы только что назвали снижение количества опаснейших индивидуумов, способных, напоминаю вам, уничтожать целые города, кошмаром и тоской?

Хейзел захлебнулся вином, обиженно посмотрел на священнослужителя.

– Ваша святость, вы не так меня поняли! Осознание того, что жизнь в империи становится все безопаснее, а церковь и гвардия, – тут толстяк кивнул Траготу, – днем и ночью выполняют свой долг, уверяю вас, все это наполняет мое сердце теплотой! Но надо ли напомнить, что наполняет теплотой комнаты замка? От чего работают лампы на потолке? Или, боже упаси, мы бы хотели вернуться в эру факелов? Освещать и греть замок огнем, как простолюдины? Каким образом были приготовлены, – он махнул рукой в сторону своей тарелки, – эти чудесные кушанья? Я уже не говорю о производстве оружия, доспехов! Для всего этого, да-да, для всего нужны руны! Те самые руны, добываемые в рудниках. И так уж сложилось, что добывать и обрабатывать их мы можем только руками белоголовых. А упомянутых молодых людей, как я уже уточнил ранее, с каждым годом все меньше!

Толстяк перевел дух и продолжил:

– Еще несколько лет назад цифра в пару сотен человек в год казалась смешной! Теперь мы не дотягиваем и до сотни! Что дальше? Я безмерно счастлив, что жители Симфареи могут спать по ночам, все реже падая в обморок от тряски, но что будет с рудниками? Ресурсы нашей земли воистину неиссякаемы. Только какой толк от богатства, до которого не можешь дотянуться?

Райя моргнула. Пламенная речь Хейзела была не в новинку; по слухам, он всю карьеру построил на своей болтовне. И все-таки сейчас, между строк, он позволил себе не согласиться со святым отцом. Изложил факты, но не предоставил решения. Указал, насколько столица зависима от ресурса, которым он, Хейзел, заведует. Достаточно смело, даже безрассудно, а значит, дело действительно серьезное.

В самом деле, крупные города уже долгие годы были зависимы от рудников. Свет, тепло, производство – все работало от мельчайших серебряных крупиц, называемых рунами. Главный ресурс империи в избытке покоился в недрах земли, на всех известных месторождениях с давних времен были расположены рудники. Политическую силу городов определяло уже не только местоположение, отношения с соседями, заключенные браки и количество солдат, а еще и наличие собственного рудника, его размеры, объемы добычи и рабочей силы.

Ах да, рабочая сила… Пренеприятный, но крайне важный момент. Крупицы рун начинали попадаться в земле за много миль до месторождений и в таких малых количествах были совершенно безопасны. То же самое можно было сказать про обработанные руны, используемые в городском быту. Но что касается рун в местах добычи и в больших количествах… От вдыхания воздуха в таких местах у обычных людей случались ожоги легких, приступы удушья, обмороки. В некоторых случаях и прикосновение к большим массивам необработанных рун вызывало ожоги и отмирание конечностей. Долгое пребывание на месторождении приводило к смерти: либо сразу, либо в течение нескольких часов организм просто переставал справляться с повреждениями. Повязки на лицах и перчатки помогали только до определенного момента, о спуске в глубины рудников не могло быть и речи. Так как же добыть ценнейший ресурс, который убивает добытчика? Тут вмешалось само мироздание.

Главная опасность для империи стала ее вторым ценнейшим ресурсом.

Белоголовые. Юноши, по воле судьбы угрожающие Миру самим своим существованием, оказались единственными, кто способен находиться в месторождениях бесконечно долго. Вдыхать серебряную пыль, дробить камни, таскать куски рун, доставлять все это на поверхность в уже относительно безопасном виде – всем этим молодые люди сутками занимались в рудниках. Дневная смена перетекала в ночную, под землей все равно не видно ни солнца, ни луны. День за днем, месяц за месяцем, год за годом. Пробудившихся в наиболее раннем возрасте когда-то можно было поздравить, ведь им точно оставалось жить дольше, чем братьям по несчастью, ставшим белоголовыми уже в зрелом возрасте; некоторые не протягивали и пары лет. Но сейчас это означало лишь то, что все отпущенные ему годы мальчик проведет на рудниках, там же взрослея, там же и сгинув, когда придет срок.

На рудниках юноши трудились в специальных ошейниках, прозрачное кольцо надевали сразу после положительного вердикта от церкви. Поначалу полоску стекла на шее можно было даже не разглядеть издалека. Снять его было невозможно, и с течением времени прозрачная полость начинала мутнеть, словно заполняясь туманом. Ошейник неким образом сдерживал сущность юношей, тряска была минимальной, лишь земля немного вибрировала под ногами. Превращение прозрачного кольца в полностью белое, как правило, происходило одновременно с изменением цвета волос. Юноша с белым ошейником и седыми волосами – живой труп.

А потом он просто исчезал из Мира. Никакого урона окружению, воронки с огромным радиусом и прочего. Моргнешь, а на месте человека на земле лежит снова прозрачное кольцо. Лежит в ожидании новой шеи.

Все эти мысли пронеслись в голове Райи – теперь она в полной мере осознавала важность слов привратника. Девушка вся обратилась в слух. Владыка постучал пальцем по столу.

– Хейзел, вы услышаны. Ценность рудникового ресурса для страны глупо оспаривать. Руны нужны всем нам, Симфарея неустанно развивается, и, я верю, настанет день, когда в самой отдаленной лачуге люди будут готовить пищу с помощью рун. Но сейчас все добываемые ресурсы направляются прямиком в близлежащие города. Из столичных рудников – в столицу. Из кремерских рудников – в Кремер. И так по всему континенту. И теперь вы мне сообщаете, что ресурсов, возможно, перестанет хватать даже на это. Я желаю услышать от вас не описание проблемы, а ее решение.

Хейзел затряс подбородками.

– Владыка, вы безусловно правы! Все мы ждем волшебного момента, когда каждый житель империи сможет соприкоснуться с чудом. Но что касается добычи… Как мы знаем, срок службы на благо страны у белоголовых несколько… ограничен. В данный момент рудники заполнены рабочей силой, и еще несколько лет снижения добычи ресурса не предвидится. Однако уже сейчас средний возраст работников на всех рудниках приближается к двадцати годам. Очевидно, большая часть из них в ближайшие пару лет уйдут из Мира, – Хейзел развел руками, – а снижение количества белоголовых в последние годы говорит нам о том, что полностью восполнить весь рабочий ресурс, увы, не удастся.

Вильгельм нахмурился.

– Привратник, я все еще не слышу решения.

– Господин, над данной проблемой уже работают все мои подчиненные и, могу заверить вас, большая часть ученых умов столицы. Решение будет найдено, ничто не может стоять на пути прогресса, даже само мироздание! А до этого момента… Думаю, все присутствующие согласятся, что ценность Аргента для империи не поддается оценке, а от стабильности вокруг, – толстяк помахал руками, демонстрируя это «вокруг», – зависит стабильность всей Симфареи! Белоголовые вне столицы всегда распределялись по остаточному принципу. Я позволил себе еще немного скорректировать расчеты. Если раньше из пяти белоголовых в столичные рудники отправлялись минимум двое, то сейчас трое из пяти юношей прибывают к нам работать на благо Аргента. Мы привозим их даже из дальних уголков страны, порой повозки находятся в пути более месяца. Немыслимо, но необходимо! Помимо этого, я рекомендую ужесточить распределение по возрасту. Всех, кто помоложе, ммм, я планирую отправлять сюда с целью наращивания ресурса на будущее.

«И с целью обогревать дом привратника как можно дольше».

Трагот пробасил:

– Правителям окружных земель это не понравится. Снижение выработки ресурса снизится, людей на любых рудниках, помимо столичных, будет не хватать. Столь явное неравенство может вызвать… недовольство.

Хейзел окрысился.

– Достопочтенный главнокомандующий, но ведь для этого у нас и есть вы! Кто посмеет проявить недовольство, зная, что это недовольство услышит столичная гвардия? Все мы знаем, что ваши полки расквартированы в каждом крупном городе! И, смею напомнить, все вооружение для ваших подопечных производится непосредственно в столице! Так имеет ли значение, что некий вельможа будет зажигать потолочные лампы немного реже? Более того, изменения будут постепенным, и пока люди сообразят, что к чему – мы уже найдем решение! Снижение добычи ресурса не будет значительным!

– Фарот.

Морн говорил почти шепотом, но слово разнеслось по залу, отскакивая от стен. Люди зашуршали одеждой, поворачиваясь в сторону голоса. Даже секретари прекратили скрипеть перьями, не зная, как реагировать на это высказывание. Если бы Райя не знала, как звучит голос главы тайной службы, то усомнилась бы, что это произнес он. Черная мантия так и сидел, уперев подбородок в сложенные в замок руки.

Святой Урбейн нахмурился.

– Морн, не будете ли вы так любезны объяснить свое высказывание?

Черная мантия не ответил, лишь перевел взгляд на Хейзела. Собравшиеся повторили за ним. Толстяк замялся.

– Ммм… Да… Фарот, безусловно. Не хотел отнимать время у присутствующих, но раз уважаемый Морн упомянул… Да… Как всем в зале известно, Фарот – ближайший к столице город на востоке, имеющий свои рудники. Само собой, ввиду такой близости мы со всей ответственностью уже долгие годы распределяем туда достаточное количество рабочей силы. Полагаю, каждый согласится, что ближайших соседей обижать не следует.

Хейзел замолк, вяло покатал вино в бокале. Владыка махнул рукой, разрешая продолжить. Привратник пожевал губы и вымученно пробормотал:

– К сожалению, добыча рун на фаротских рудниках за последний год снизилась, и снижение это… значительно. Я бы даже сказал, несопоставимо передаче рабочей силы и ресурсами, которые содержит в себе тамошняя земля.

Урбейн вскочил.

– Хотите сказать, что уже год нарушена добыча в одном из крупнейших городов Симфареи, а вы сообщаете об этом только сейчас?! И вы, как там было сказано, «не хотели отнимать время у присутствующих»?!

– Святой отец, нет поводов для беспокойства, я уже отправил туда своих людей…

– Людей, которые, очевидно, не добились успеха! Не знаю, что вы о себе возомнили, но я не желаю слышать такие новости! Столица…

Владыка поднял руку. Все замолчали. Урбейн, которого оборвали на полуслове, нехотя сел. Хейзел втянул голову в плечи. Трагот пальцем водил по кайме бокала, ожидая продолжения. Отец Райи чуть приоткрыл глаза. Вильгельм скучающим тоном произнес:

– Хейзел, думаю, вы понимаете, что я, мягко говоря, разочарован. Не считаю нужным объяснять, верю, что вы сами сделаете выводы и следующее ваше выступление будет более… приятным. Ценность упомянутого ресурса неоспорима, как и важность его добычи… известным способом. Я жду от вас решения.

Привратник сдавленно кивнул.

– Да, владыка.

– Что касается Фарота… Допускаю, что для обнаружения и устранения источника проблемы вам потребуется поддержка. Я ценю ваше умение считать, хотя в вопросах дипломатии вы… Я бы рекомендовал апеллировать к подчиненным главнокомандующего Хослоу лишь в крайнем случае. Я отправлю в Фарот своего человека.

Отец Райи очнулся от дремы:

– Владыка, я ценю ваше доверие, но смею напомнить, что через два дня я отправляюсь с визитом в…

– Мне казалось, что я не произносил вашего имени, Гидеон. Я уважаю ваш вклад и рвение, но даже вы, насколько я знаю, неспособны находиться в двух местах одновременно. Не так ли? А ситуация с Фаротом требует быстрого решения. К счастью для всех нас, в зале присутствует еще один дипломат, о котором я слышал только хорошее, в том числе и от вас.

В тот момент Райя не поняла, о ком речь. Только что она была лишь статистом, еще одним слушателем, массовкой. И вот все взгляды обратились к ней. Земля ушла из-под ног. Гидеон нахмурился.

– Господин, мне крайне льстит, чтобы в данной ситуации вы обратили внимание на мою дочь, но, должен заметить, что для нее это будет первый дипломатический визит, а в данной ситуации…

Вильгельм остановил его.

– Гидеон, довольно. Собрание и так уже затянулось. Никто не будет спорить, что это лето, – владыка махнул рукой в сторону окна, – удивительно жаркое. Поэтому я ожидаю, вы в полной мере окажете поддержку своей дочери в столь ответственном и новом для нее положении. А сейчас мне бы очень хотелось покинуть пекло, в которое превратился наш чудесный совещательный зал. Молодая леди, – владыка впился в нее взглядом, – не произнесете ли то, что я хочу услышать?

Райя сглотнула. Так просто! Вильгельм впервые обратился к ней напрямую! Отец повернул голову в ее сторону, едва заметно кивнул. Девушка открыла рот и произнесла:

– Будет исполнено, мой господин. Я немедленно приступлю к сборам.

Владыка сделал едва заметное движение подбородком:

– Чудесно. Вас проинструктируют о моих пожеланиях касательно этой миссии. На этом предлагаю закончить. Морн, останьтесь на пару слов.

Черная мантия никак не отреагировал, словно прирос к стулу. Хейзел первым вылетел из зала, лишь мелькнул в дверях жирный зад. Урбейн, хмурясь, со всем церковным достоинством последовал за ним. Люди потекли к выходам. Отец поднялся, взял Райю за локоть.

– Дорогая, жара меня полностью доконала, не сопроводишь ли меня?

– Конечно, отец.

Они медленно прошли в сторону двери, поравнялись со статуей на стуле. Морн снова подмигнул ей.

Глава 5. Рикард

Пыль взметнулась, клетка качнулась напоследок, колеса со скипом замерли. Высоко над головой кружила стайка птиц, а из носа не выветривался конский запах. Было раннее утро, и, как повелось, в это время обитатели клеток обычно во всю клевали носом. Долгое пребывание в передвижной тюрьме учит засыпать рано, а просыпаться поздно. Прикрыть глаза и в дреме промотать еще один изнурительный день. Но не сегодня.

Приближение к рудникам изменило устоявшийся в клетках порядок. Последние два дня блеск рун в песке стал заметен даже невооруженным взглядом. Гвардейцы сделались еще более хмурыми, хотя за весь этот долгий путь Рикард и так видел на их лицах всего пару кислых улыбок. Закованные в доспехи воины стали регулярно поминать изначальных, прикладывая кончики пальцев ко лбу в молитвенном жесте. Каждый так или иначе старался прятать лицо за повязкой или под высоким воротником, словно это могло защитить их от висящей в воздухе отравы. Насколько Рик знал, на таком расстоянии крупицы рун не представляли никакой опасности, так что защищать дыхательные пути имело смысл лишь непосредственно на самом руднике. В ближайшие месяцы и годы ему предстоит надышаться этим воздухом вдоволь.

Накануне вечером клетки перевалили через последнюю возвышенность на пути, открыв взору место назначения. Все узники приникли к прутьям решетки. Рикард многое слышал о рудниках, но воочию их могли увидеть немногие: священнослужители, стража, государственная элита… Сказать прямо, желающих добровольно побродить по опасной земле было мало. Зато таких, как Рик, никто и не спрашивал.

Рудники находились в низине, окруженные по периметру холмами, скудной растительностью и внушительным забором. Размером месторождение было с крупную деревню, пешком его можно было бы пересечь за полчаса, на лошади еще быстрее. У восточного края, по правую руку, плотно стояло множество построек.

«Дома для стражи?»

В нескольких местах высились наблюдательные вышки, в сумерках блестело множество факелов. Ближе к центральной части гвардейские постройки как ножом отрезало, посреди широкой дороги высилось что-то похожее на частокол, а далее шли здания попроще, уже из дерева. Юноша задержал на них взгляд, затем посмотрел на запад. Там, отделенная еще одним частоколом, земля тоже освещалась факелами, но при этом… Рик протер глаза. Факелы особо и не требовались. Вся земля в этой части рудников заметно поблескивала, даже в сумерках, представляя собой светлое пятно на темной полосе горизонта. В эту часть рудников небелоголовым вход был заказан. С таким количеством рун в земле никакая маска не спасет.

Рельеф тоже отличался. До второго частокола месторождение было равниной, а ближе к светящейся земле то тут, то там вздымались странного вида камни. Ровные, белые, кубической формы, словно кто-то отлил в форме булыжники из соли и раскидал по земле. Местами они стояли по одиночке, потом сбивались в кучи, перетекая один в другой, венчала же все это довольно большая каменная гора. В некоторых местах на земле темнели впадины.

«Спуск вниз. Именно туда, день за днем, они отправляются, чтобы дробить недра земли и доставлять на поверхность ресурс, столь ценный для страны. И каким боком тут я, черт его дери?»

Мысли Рика перекинулись с гнетущего пейзажа на события прошлого. Хотя можно ли назвать инцидент в Вествуде событием? Шутка судьбы, в одно мгновение перевернувшая его жизнь. Во вмешательство божественных сил Рикард никогда не верил. И даже если они существуют, то что это за боги, которые обрекают своих подданных на смерть?

Рик сбежал из дома в 15 лет и с тех пор наивно полагал, что теперь только он в ответе за собственное будущее. Детство в Карпете уже начало вымываться из памяти, подрагивая дымкой где-то на краю сознания. Однако кое-что осталось столь же четким, как и почти пять лет назад. Ненависть к отцу. Голос, внешность, жесты – все это осталось где-то там, в прошлом, до которого уже не дотянуться рукой. Но чувства… Чувства остались теми же, стоило только кивнуть навстречу воспоминаниям. Злость, ощущение всепоглощающего бессилия, боль, глубоко терзающая худое бледное тело.

В награду за северное происхождение Рикард получил светлые волосы, голубые глаза, бледную кожу – во многих регионах его могли принять за благородного. Впрочем, бледная кожа за годы жизни на западе покрылась загаром, а сейчас поверх темнела еще и многодневная корка грязи. Светлые волосы выгорели, приблизившись по цвету и ломкости к соломе. Лишь голубые глаза все так же с интересом смотрели на мир. А благородство… Его никогда и не было.

Карпет на карте Мира находился вдали от теплой столицы, и все детство Рика окружали такие же, как он, светлые люди, а также холод и снег. Большую часть года жители Карпета кутались в шубы, грели руки у камина и зарабатывали в основном поставкой теплых шкур и жира в южную часть Мира. Рикард все детство тоже грел руки в известном смысле. И за этот факт, опять же, нужно было отвесить кивок отцу.

Рендалл Элайда, несмотря на яркое имя, большую часть времени проводил в тени. К моменту рождения сына он уже с десяток лет был главой всех злоумышленников Карпета. Впрочем, для красного словца порой они именовали друг друга просто «слугами из подполья», ни капли не брезгуя ничем из того, что обычно трактуется как «другая сторона закона». Рендалл крепко держал в кулаке тянущиеся по темным подворотням ниточки, а деньги текли в его руки со всего города, из каждого подвала, с каждого темного дельца, от каждого нечистого на руку обитателя тех мест.

Рикард был первым сыном Рендалла. Или, говоря честнее, первым, которого он официально признавал. Элайда окрестил первенца по первой букве своего имени, и Рик с первых же осознанных лет понял: с него, увы, спрос выше, чем с обычных «слуг». Отец и думать не хотел, что отпрыск может найти себе какое-то иное занятие, кроме как пополнять карманы подполья. И начал пристраивать его к делу с неистовым рвением. И не только. Лишь с годами Рикард осознал, насколько далеко идущие планы были у Рендалла на своего отпрыска.

Перед глазами Рика до сих пор стояли картины из детства. Холод, отмороженные до красноты руки, он, бледный и болезненный ребенок, ничуть не похожий на отца, плетется по скупо освещенным коридорам. Подойти к груде мышц во главе стола, покаяться, что он снова принес всего пару монет. На третьей чуть не попался, снова пришлось убегать… Затем нависшая над головой тень, грубый разочарованный голос. После ему либо причиняли боль, либо отправляли на улицу – опять лазить по карманам, обманывать, убегать, и так по кругу, пока не наберется достаточно монет. Рик всегда выбирал боль. От нее всегда можно было закрыться, перетерпеть, зато потом его оставляли в покое. Целая ночь чуткого сна, а по утрам все повторялось.

Спустя время воровство ушло в прошлое. Навыки остались с ним навсегда, но внезапно обучение стало совсем иным. Многочасовые медитации, основы этикета, травы и яды, человеческая физиология, наречия отдаленных уголков страны… Безумный набор, вряд ли кто-то из отцовского окружения знал хоть малую часть из перечисленного. Подручные отца стали вызывать в нем раздражение. Грубые северные мужики со смехом смотрели, как сынок Рендалла, почти рыча, бросается с кулаками на противника, вчетверо превосходящего его по размеру. Когда он начал побеждать в подобных стычках, смех утих. Сам Рик списывал это на изнурительные тренировки, ведь некоторые из учителей были почти садистами. Измученный организм требовал подпитки, выброса адреналина. А еще порой чужой боли и крови. Тогда он еще не понимал, почему.

Шли годы, Рикард взрослел, Рендалл старел, и постепенно между ними установилось шаткое равновесие. Рик делал то, что от него хотят, и делал хорошо. Отец наблюдал за его прогрессом, скупо кивал и оставлял в покое. Он верил, что все идет по плану, а юноша не хотел его разубеждать. Но сам-то он уже прозрел.

Так он научился выживать, наловчился пускать отцу пыль в глаза, и лишь одно осталось неизменным с самого детства – ненависть. Медленно формировавшаяся в его груди тоска в какой-то момент взорвалась, обрела очертания. И в очередной раз встретившись взглядом с отцом, Рик понял: нужно бежать.

Не убегать, спасая свою жизнь, свободу, как он делал уже не раз. А именно бежать. От отца. От холода. От всех этих людей. От желтых зубов и хриплых голосов. От хлопанья по плечу и фраз «отлично сработано, мальчик». Нестись со всех ног, пытаясь сохранить собственную личность. Куда и зачем, было неважно, главное – как можно дальше.

Удивительно, насколько легко было это сделать. Рендалл обучил Рика ремеслу, которое поможет выжить в любом месте, лишь было что красть и у кого. Так зачем ждать? Подгадав день и вынув из-под половицы то немногое, что удалось утаить от отца, спустя две недели Рик покинул город. Направление было выбрать несложно, всю жизнь он прожил на холодном севере, так почему бы не посмотреть на теплый юг? Путь не близкий, долгое путешествие изнашивает одежду, а в теплом климате ее много и не понадобится. Рано или поздно можно будет питаться фруктами, воруя их с веток или прилавков. Рассудив так, Рикард двинулся в путь.

Не учел он одного: похоже, отец был к нему все же привязан. Уж неизвестно, к самому Рику или к вложенным в него монетам, но впоследствии юноша не раз корил себя, что двигался слишком неспешно и, по сути, не таясь. К концу второй недели на стол, за которым он уминал похлебку, упала тень. Рик поднял глаза и тут же вспотел, несмотря на промозглый ветер. Улыбаясь уголками рта, над ним нависал Дормер, человек, за все эти годы чаще всего стоявший за правым плечом отца. Сотни раз за последние десять лет он своими бледными, почти прозрачными глазами наблюдал за тем, как Рик приносит свой заработок, как получает наказание или благосклонный кивок. И сейчас эти глаза смотрели на Рика почти в упор. За все эти годы в присутствии юноши он высказывался считанное количество раз, но в тот момент тонкие губы разжались, он недвусмысленным жестом указал на стул напротив и проскрипел:

– Я присяду?

Рик, стараясь оставаться спокойным, кивнул. Мысли тем временем метались в голове, как рой ос, взбудораженный вмешательством извне. Дормер отодвинул стул, подобрал складки плаща и мягко уселся напротив. Без спроса взял со стола чашку, понюхал, глотнул. Хмыкнул.

– Гранатовый сок… Я уже начал забывать, что ты еще ребенок. Пусть и достаточно смелый ребенок, как оказалось. Понимаешь, зачем я здесь?

– Если Рендалл отправил за мной одного из своих ближайших слуг, то я должен быть польщен?

– Ты, мальчик, смог удивить своего отца. Да что уж там, меня тоже. К слову, называть папашу по имени… Ай-ай, как некрасиво. Да, ты все правильно понял. Возможно, Рендалл не ценил тебя так сильно, пока ты был под боком. Но когда любимый отпрыск в один прекрасный день просто исчезает, а его бледное тельце не находят под ближайшим кустом, то напрашиваются определенные выводы. Что этот самый отпрыск, на которого, ты уж не зазнавайся, были возложены определенные надежды – взял и сбежал. Тут ты меня разочаровал, парень, просто встать и уйти? Мог бы инсценировать смерть, это ведь не только в книжках работает, смекаешь? А то такие, как Рендалл, очень не любят терять свою собственность. Даже если она умеет резво бегать на двух ногах. Что думаешь?

– Думаю, что ноги у меня все еще две и я не лежу с мешком на голове в какой-нибудь повозке. Почему ты говоришь сейчас со мной?

Дормер оскалился. Помесил каблуком грязь, проводил долгим взглядом крепкий зад трактирной девки, снова воззрился на юношу. Рик налепил на лицо бесстрастную мину.

– Да, Рендалл сказал найти тебя. Притащить обратно. Потом ты, вероятно, очень бы пожалел об этом маленьком путешествии, но не так уж и сильно. Кому нужен покалеченный или, бери выше, мертвый мальчишка? Но не сомневайся, урок бы ты усвоил. Такие, как Рендалл, не просто так держат в кулаке худших из людей.

– Таких, как ты?

– Да, мальчик, таких, как я. И поверь, я не худший из них. Потому что, верно подмечено, мы с тобой сейчас болтаем. Другие варианты тебе бы не понравились.

Рик почесал бровь:

– Уверен, Рендалл приказал притащить меня обратно любыми средствами. Найти меня было несложно, теперь я сам понимаю… И ты всегда был очень исполнителен, других способов приблизиться к отцу просто нет. Правда, сейчас мы сидим тут, а Рендалл далеко. И ты не смотришь на меня, считаешь воробьев на ветках, косишься по сторонам. Если бы ты захотел, я бы упал лицом в эту миску, а очнулся уже на ковре у отца под ногами. Так в чем дело?

– Умный мальчик. Ты прав, если бы я хотел исполнить приказ, ты бы узнал об этом уже в Карпете. Не имею привычки болтать с добычей, а добровольно ты никуда не пойдешь, правильно полагаю?

– Так кто я, если не добыча?

Дормер подался вперед, стол скрипнул.

– Ты, мальчик, сын одного из самых влиятельных преступников севера, хочешь ты того или нет. Влиятельных и старых. Рендалл закостенел. Это чувствует его окружение, чувствую я, чувствуют многие. Он все еще крепок, силен и страшен, но его время уйдет.

Рик поперхнулся:

– Хочешь сместить отца? Причем тут я?

Дормер откинулся назад и издал каркающий звук.

– Парень, не думал, что тебе присуще тщеславие. Сместить твоего отца? Годвин упаси, мне всегда было комфортнее за троном, чем на нем. А если бы и так… Перерезать тебе глотку, и дело с концом. Нет уж, я предпочитаю наблюдать. Наблюдать и, возможно, чуть-чуть форсировать события. Обрывать по одному перышку у птички и смотреть, как далеко она улетит.

– Птицы без крыльев не летают.

– Но начинают метаться, пытаются добраться до гнезда. Твое исчезновение подорвет влияние твоего отца. Незначительно, но подорвет. Старый пес без наследников… Капелька тут, капелька там, не успеешь оглянуться, а камень уже сточен. А я… Я пока понаблюдаю за всем этим. Впрочем, не льсти себе, тащить тебя почти три недели обратно по снегу – сомнительное удовольствие.

Рик нахмурился.

– Ты много говоришь, что тебе не свойственно. Но многого недоговариваешь. Какая тебе польза от всего этого? Зачем желать поражения тому, кто тебя возвысил? Особенно если не хочешь занять его место?

– Возвысил? Мальчик, если ты хотел оскорбить меня, то у тебя получилось. Я не карабкаюсь по лестнице наверх, цепляясь за протянутую ладонь. Я там, где я должен быть. Что до остальных твоих вопросов… Думаю, мы и так заболтались, согласен?

– Тогда ответь, почему бы просто не перерезать мне глотку? Результат будет тот же, раз уж тащить меня домой ты не собираешься.

Против обыкновения Дормер помедлил с ответом. Снова взялся за чашу, глотнул еще сока, поморщился. Рик сидел с непроницаемым лицом.

– А вот это, мальчик, подводит нас к сути нашего разговора. Стоит мне встать из-за стола, и глава твоей жизни, относящаяся к Карпету, завершится. Пока что… Но ты вернешься, – Дормер поднял ладонь, пресекая все возражения, – вернешься, не спорь. Тебя хорошо обучили. Нити судьбы сплетутся, и однажды, услышав стук дверного молотка, я отворю ворота и увижу твои голубые глаза. И тогда, знай, ты будешь мне должен.

Рикард моргнул своими голубыми глазами.

– Сейчас ты отпускаешь меня, чтобы пошатнуть позиции моего отца, будучи его самым верным слугой? И не убиваешь… В надежде, что я когда-нибудь добровольно вернусь в место, которое ненавижу всем сердцем? И ждешь, что я смогу оказать тебе услугу?

– Лаконично и верно подмечено, мальчик.

– Что ты скажешь отцу?

Дормер снова оскалился.

– Мало ли неприятностей может произойти с неженкой, которым видит тебя твой отец? Об этом предоставь позаботиться мне. Рендалл будет гневаться какое-то время, но тебя это уже волновать не должно.

Рик открыл рот, однако Дормер нахмурился и махнул рукой.

– Довольно разговоров, мальчик. Если желаешь, уже через пару недель ты, с моей помощью, вновь увидишь своего родителя. Либо я жду от тебя согласия на озвученные условия.

– Я… Я считаю, что ты свихнулся, рассчитывая на мое возвращение. И очень надеюсь, что больше мы никогда не увидимся. Уж куда-куда, а на север я больше не сунусь. Поэтому я с удовольствием принимаю твое предложение. Но еще я хотел… извиниться. Не думал, что разговор повернется так.

– Извиниться? Не думаю, что мне нужны…

Дормер осекся, моргнул. Всмотрелся в лицо юноши, перевел взгляд на чашку на столе. Рик убрал с лица постную мину.

– Щенок… Когда успел? – Его язык начал едва заметно заплетаться.

– Пока ты смотрел на зад официантки.

Дормер постарался сфокусировать на нем мутный взгляд.

– Дери этих баб… Ласточка?

– От ласточки ты бы уже не очнулся, капля обычной иволги. – Рикард помялся. – Я сторонюсь насилия, ты должен был догадаться. Прихватил только сонный яд, на крайний случай. Не думал, что так скоро понадобится.

– Неженка. Удивил меня, Себастьян был прав… Чертов сынок, помни. Помни про уговор…

Дормер со стуком повалился лицом в стол. Одному Годвину известно, кто такой Себастьян, но надо было спешить. Рик быстро огляделся, поднял голову за волосы, подложил под нее руку, накинул сверху капюшон плаща. Уставший путник перебрал. Юноша очень надеялся, что никто не попытается умыкнуть имущество Дормера. Подручный отца и так будет не в духе через пару часов, когда очнется. Впрочем, если Рик все верно понял, преследования можно не ждать. Он вложил пару медяков в ладонь мужчины, за еду и сок, против обыкновения приложил кончики пальцев ко лбу и поспешил туда же, куда и следовал до этого. На юг.

Дальнейший путь занял еще три месяца и был куда более спокойным, если уметь не волноваться из-за отсутствия денег, лошади, крова и нормальной одежды. Рик умел. Расчет на мелкое воровство сработал; даже когда кончились деньги, считанные разы ему приходилось ложиться голодным. По мере продвижения по стране климат менялся, отсутствие нормальной крыши над головой и теплой обуви перестало быть проблемой. А лошадь… Куда спешить? Рик при надобности мог удержаться в седле, но на твердой земле чувствовал себя комфортнее и с удовольствием шел вперед, наблюдая, как поля сменяются лесами и наоборот. Знал бы он тогда, что обратный путь проделает в клетке… Двигался бы помедленнее.

К исходу третьего месяца запал иссяк. Кожа покрылась загаром, пейзаж уже давно не радовал разнообразием и приелся, Рик почти пересек Срединные земли, сместился на запад. Еще пара месяцев, и он утонет в болотах или уткнется в край земель, а отправляться в плаванье по океану он точно не планировал. В очередной раз вмешался случай.

В тот момент нога Рика впервые ступила в Вествуд, сравнительно крупный город на юго-западе, хотя на фоне других ничем не примечательный. Богатые дома за стеной, в верхнем городе, что-то попроще вокруг, множество церквей, торговые ряды, небольшой гарнизон. Наличие организованной стражи в городах Рика никогда не радовало, но он порядком устал, и это был единственный шанс пополнить запасы на ближайшие дни. А еще – придумать, куда идти дальше. На первом же лотке он умыкнул яблоко и шагал по городу, крутя головой по сторонам.

Ноги сами несли наиболее безопасным маршрутом, глаз подмечал, по каким улочкам пройти, а каких арок избежать. Рик словно тек сквозь толпу, обходил нищих с правильной стороны, защищая от чужих рук свои карманы, в которых, впрочем, ничего и не было. Любой вор знает: лучше всего подставляется как раз тот, у кого есть что взять, иначе все подполье давно бы загнулось. Юноша увидел подтверждение этим словам почти сразу после прибытия в город.

Дошагав до границы с верхним городом, Рик призадумался. Богатые районы были крайне заманчивы с точки зрения пополнения кошелька, но стража… Двое, как минимум, стоят возле центральных ворот и явно не пропустят тощего, покрытого пылью подростка. Ведь он же будет мозолить глаза высокородным, какой ужас… И все же любой подросток из Карпета, даже покрытый пылью, знает – всегда есть второй путь. Путь к тугим кошелькам достопочтенных господ. Решившись, Рик скользнул в сторону от главной дороги, прошел вдоль высокой каменной стены, разделяющей верхний и нижний город. Оценивающе осмотрел переплетение примыкающих деревьев и крыш, скользнул за угол, в темный проулок. И уткнулся во что-то мягкое, пахнущее потом и явно враждебное.

Сработали рефлексы: Рик метнулся вбок, встал спиной к стене. Воры мыслят одинаково? Похоже, что так. Двое стояли перед ним в темном тупике, которым он хотел воспользоваться как отправной точкой на пути в верхний город. Первый стоял на входе, блокируя проход с улицы, именно в его большой живот Рик и уткнулся, повернув за угол. Второй обернулся на шум, нависнув над хрипло дышащим мужчиной в светлых одеждах, прижатым к стене тупика. Оба были молоды, смуглы и очень неразговорчивы. В родном Карпете Рика бы узнал любой, самый мелкий воришка, произошел бы небольшой диалог и, скорее всего, обоюдное пожелание удачи. На севере каждый вор знал свою территорию: Рендалл правил железной рукой, проблемы возникали редко. Здесь все было по-другому.

Толстяк оскалился и без лишних разговоров двинул в его сторону кулаком, вкладывая весь свой вес. Несмотря на габариты, было видно, что драться ему не впервой. Но есть разница, кого бить – очередную жертву грабежа в сумерках или, как там Дормер сказал? Сына одного из самых влиятельных преступников севера? Титул сомнительный, но заслуженный. Где-то там, в глубинах его души, карпетский вор затрясся от восторга.

Рик отклонился влево и резким хлопком впечатал яблоко в лицо нападающего, фрукт разлетелся в труху. Ребро второй руки он обрушил на затылок толстяка, тот издал хрипящий звук и упал лицом в грязь, взметнув облако пыли. Рик тут же обернулся вглубь тупика. Второй воришка посмотрел на распластавшегося напарника, затем на Рика, перекинул нож из левой руки в правую, отвернулся от жертвы и с южным акцентом произнес:

– Конец тебе.

Так и подламывало ответить что-то равноценное. Например:

«Так встречают у вас в городе гостей?»

Глупости. Рик не стал бы тратить на это время в любом случае, все его внимание занимал нож. В том, что он выйдет из схватки победителем, он почти не сомневался – это было видно по позе противника, вялой стойке, злости в глазах, которая управляла телом. Правда, раз уж пришлось вступить в бой, то очень хотелось бы выйти из него без порезов. Он согнул колени, готовясь к броску, но ворох белой одежды позади грабителя неожиданно подскочил и со всей силы врезал нападавшему по яйцам. Сработало лучше, чем любой отточенный удар. Глаза парня вылезли из орбит, он согнулся, прижал свободную руку к паху. Юноша одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние, двинул ногой противнику под колено и завершил дело резким ударом в висок.

Второй воришка тоже повалился в грязь. Рик подхватил с земли нож, засунул его под рубаху и повернулся к несостоявшейся жертве грабежа. Сглотнул слюну, замер, пытаясь погасить прилив эйфории. В ушах стучали молоточки, он с трудом заставил себя прислушаться:

– …юноша, моей благодарности за вмешательство уже нет предела, но я буду крайне признателен, если вы напоследок сопроводите меня из этого ужасного места. Если вы, конечно, не планируете довершить начатое этими господами.

Говоривший был уже не молод, смуглое лицо рассекали морщины, волосы почти полностью седые, зато старик не пренебрегал бритьем и сверкал неожиданно белыми зубами. Картинку немного портила текущая из носа кровь и покрытая грязью белая свободная одежда. Он старался говорить бодро, хотя было видно, что смачный пинок отнял у старика последние силы. Он опирался на стену и смотрел на Рика цепко, но голос звучал вымученно.

– Кто бы говорил про вмешательство, таких ударов даже в моем арсенале нет.

Рик дернул плечами, будто сбрасывая ставшую ненужной личину, и подхватил мужчину под локоть. Выглянул за угол, убедился, что тупиком больше никто не заинтересовался. Проверять, как грабители пережили удар в затылок и висок, он не стал. Вынул из кармана тряпицу, протянул жертве разбоя.

– Прижмите к лицу, а то выглядите, мягко говоря, неважно… Для прогулки по улице. И советую немного отряхнуться.

Старик последовал совету, пробурчал что-то благодарственное, прижал тряпицу к лицу и зашагал вперед, с готовностью принимая руку Рика в качестве опоры. Они переступили через тела, вышли на оживленную улицу. Рик уже было направился подальше от тупика с целью найти какую-нибудь скамейку, но старик отрицательно мотнул головой:

– Прошу, сопроводите меня до дома, тут недалеко…

Затем он мягко потянул Рика в сторону ворот в верхний город. Юноша поднял брови, но спорить не стал. Они проковыляли вперед по подъему, стражник скосил глаза на странную парочку, нахмурил брови.

– Уважаемый, что у вас…

Старик неожиданно с жаром запричитал:

– Ох, господин, не стоит беспокойства! От этой страшной жары мои старческие недуги обостряются со страшной скоростью. Кровь не держится в теле и начинает вытекать через совершенно неподходящие для этого отверстия. – На этих словах он поплотнее прижал ткань к лицу, чтобы скрыть наливающийся синяк. – К счастью, со мной в эти моменты всегда находится мой внук, который сейчас и сопровождает меня домой. Думаю, мне нужно срочно принять успокаивающий настой и вздремнуть в тени. С прогулками в ближайшее время стоит повременить…

Затем, покопавшись в складках мантии, он достал из кармана бумажный квиток, сунул стражнику под нос. Тот пробежал бумагу глазами, после чего с жалостью посмотрел на капельки крови отпечатавшиеся на платке и отступил в сторону. Темноглазый смуглый старик и его светловолосый голубоглазый «внучок» медленно прошлепали через огромные ворота. Отойдя на приличное расстояние, Рик обернулся и пожевал нижнюю губу.

– Зачем утаили правду? Я не понаслышке знаю, что каждая жертва разбоя жаждет немедленного возмездия.

– Могу позавидовать вашему опыту, но, думаю, вы не будете спорить, возмездие было достаточным. Я, честно сказать, не уверен, что после ваших ударов стража нащупает у нападавших пульс. Думаю, мне бы не хотелось быть источником дополнительных неприятностей для своего спасителя. А также, смею напомнить, у вас за пазухой нож.

Рик хмыкнул. Старик криво улыбнулся в ответ и продолжил:

– К слову, мы почти пришли, и мне бы хотелось называть вас как-то иначе, нежели «мой спаситель». Думаю, это может создать основу для некоторого тщеславия. Не будете ли вы так добры назвать мне свое имя?

– Рик. От меня встречная просьба, потому что все это время я называю вас в голове не иначе как «старик».

Старик даже хохотнул, силы на удивление быстро возвращались к нему, несмотря на то, что дорога начала резко идти в горку.

– Немного в лоб, и все же по делу, я уже не молод… Но, прошу заметить, еще не так уж и стар! Лишь приблизился к концу шестого десятка. И все эти годы я зовусь не иначе как Парацельс Гааз, к вашим услугам. В интересных обстоятельствах мы с вами знакомимся… Впрочем, смотрите, мы наконец-то дошли!

Кровь уже не текла, и он убрал тряпицу от лица и махнул в сторону милого двухэтажного здания. Второй этаж, по всей видимости, был жилым, на улицу выходили два окошка: на одном ставни были затворены, во втором вяло колыхались белые занавески. А на первом этаже, если вывеска не обманывала, располагалась аптека. Рик покосился на Парацельса.

– Вы целитель?

– Уже давно не практикую в качестве основного занятия… Уж для чего я действительно стар, так это для беготни по домам с охапкой лекарств. Люди сами приходят ко мне, в основном с целью приобретения лекарственных снадобий, изредка ради консультации по конкретным случаям… Что же мы стоим на пороге, пройдемте! Я настаиваю.

Они преодолели пару ступеней, Парацельс оперся на косяк двери, повозился с ключом. Из дома пахнуло травами. Старик и юноша ввалились внутрь, аптекарь прошаркал вглубь помещения и устало осел в кресле. Рик затворил дверь и глянул искоса на Парацельса. Тот сопел, придерживая голову за висок – похоже, мелькнувшая в разговоре бодрость была напускной, а схватка с грабителями и путь домой все-таки высосали из старика почти все силы. Гааз поймал его взгляд и попытался улыбнуться:

– Обычно в этом кресле сидят мои клиенты в ожидании, пока я подберу и смешаю требуемое. Сегодня судьба распорядилась так, что пациент – я сам. Прошу меня простить, кровь, к счастью, уже остановилась, но голова просто раскалывается, а ноги еле держат… Пожалуй, раствор полыни с парой капель ромашковой настойки должны помочь. Не затруднит ли вас пройти за стойку, отворить деревянный шкафчик, вон тот, слева, я скажу, что конкретно передать. Ох…

Парацельс прикрыл глаза, сжал пальцами переносицу и начал ее массировать. Рик кивнул, не заботясь о том, что старик этого не увидит, и нырнул под прилавок. Вдоль стены, от пола до потолка, располагался добрый десяток шкафчиков. У половины дверцы были застекленные, пузырьки и коробочки внутри стояли идеально ровно – старик был явный аккуратист. Рик мысленно одобрил такой подход. Он подошел к деревянному шкафчику слева, потянул на себя дверцу, окинул взглядом блеснувшие на солнце стеклянные бутылочки. Раствор полыни и ромашковая настойка…

Рик взял бледно-розовую склянку с нижней полки, привстал на цыпочки, ухватил маленькую бутылочку с голубой жидкостью с верхней. Удерживая трофеи в одной руке, закрыл дверцы, пошарил глазами по стойке, прихватил еще низкий стеклянный бокал. Вылез из-за стойки, поставил все это на стол по левую руку от аптекаря.

– Смешаете сами? Могу и я, если скажете, сколько.

Парацельс вздрогнул, вынырнул из своих мыслей, посмотрел на склянки. Прокашлялся, смущенно взглянул на Рика.

– Да, ммм, если вас не затруднит… Раствор на два пальца, думаю, должно хватить, и четыре капли ромашки.

Рик снова кивнул, отлил положенное количество в бокал, капнул сверху настойку, покачал бокал в руке. Стукнул дном по столу и протянул старику. Тот проводил эти манипуляции взглядом, принял бокал и залпом влил лекарство в рот. Снова прокашлялся, промокнул уголки рта рукавом.

– Премного благодарен, скоро должно стать легче, боль уйдет… Молодой человек, не могу удержаться, обязан сказать… Вы опять смогли меня удивить, который раз за сегодня. Сначала вступились за незнакомого старика, редкость в наше время.

«Не планировал, просто хотел залезть на стену, минуя ворота».

– Помимо того, что вы впечатляюще смелы, вы еще на удивление крепки… Для своего возраста. Я мало смыслю в драках, даже в юности и во время войны избегал их по возможности. Но то, как вы расправились с теми двумя… Это впечатляет.

«В Карпете иначе было не выжить, даже с таким папашей, как у меня».

Вслух он сказал другое:

– Не скромничайте, второго можете записать на свой счет. Похоже, он еще нескоро сможет посетить местный бордель.

Аптекарь замахал руками:

– Бросьте, сам от себя не ожидал… Но благодарен за столь высокую оценку. Хотя это еще не все. Внешность обманчива. Допускаю, что вам и до этого приходилось побеждать в драках. Гораздо интереснее ваши познания в сфере, о которой, без стеснения могу заявить, я знаю все. Ну или почти все. А именно – врачевание.

«И приз за совершенно необдуманную демонстрацию своих навыков получает, барабанная дробь, тупица Рикард».

– Я попросил принести два ингредиента из шкафчика и с готовностью указал бы вам на нужные. Но был полностью проигнорирован! Вам и минуты не понадобилось, чтобы выудить с полок требуемое. Причем настойку взяли не разбавленную, как раз рекомендуется при мигренях… Это наводит на мысли, что с лекарственными травами вы уже сталкивались.

«Только смешивал их отнюдь не в лекарственных целях».

– И ладно бы на этом все! Я, прямо скажем, сам в состоянии смешать такое простое лекарство, но попросил вас из чистого любопытства. И даже тут вы отличились. У меня был некоторый опыт преподавания, и, скажу честно, далеко не все начинающие врачеватели знают, что зелью надо дать немного подышать перед подачей пациенту, в этом помогают вращательные движения сосуда. А постукивание донышком избавляет от осадка и максимизирует целебные свойства. Очевидные вещи для любого доктора, но темный лес для обывателя… Которым вы, очевидно, не являетесь. Так кто же вы, юный Рикард?

«Вор и бездомный».

Чтобы потянуть время, Рик ответил вопросом на вопрос:

– Как вы оказались в той подворотне?

– В мой распорядок дня уже давно не входят регулярные прогулки. Но пару раз в месяц я выбираюсь в нижний город пополнить кое-какие запасы. Что тут скажешь, решение срезать путь вдоль городской стены было явно ошибочным, как вы сами могли заметить. Но, прошу вас, – Парацельс покачал пальцем, – не отлынивайте. Удовлетворите мое любопытство, откуда у вас такие познания, коллега?

Рик помедлил и ответил максимально размыто:

– Мне приходилось смешивать лекарственные травы, тут вы правы. Но не могу сказать, что мне когда-либо приходилось лечить людей, так что вряд ли я имею право зваться вашим «коллегой». События сегодняшнего дня вымотали бы кого угодно, так что, наверное, мне стоит уйти, чтобы вы могли…

– Постойте, прошу вас! Вдобавок к любопытству, у меня еще имеется ряд качеств куда более полезных, например наблюдательность. Куда же без этого в моей профессии? И, наблюдая за вами, помимо очень смелого и эрудированного юноши, я вижу сбитую обувь и пыльную одежду, тут мы с вами похожи. Но если на мне пыль оказалась случайно – не имею привычки в обычные дни валяться на земле, – то в вас, Рикард, пыль уже въелась. Одежда и кожа слились с ней, как у человека, странствующего долгое время. Я уж не говорю про вашу внешность и акцент – северный, верно? Думаю, не ошибусь, если скажу, что вы прошли долгий путь и попали в Вествуд буквально сегодня, на мое счастье. Я прав?

– Я тоже не имею привычки валяться в пыли, но долгая дорога вносит свои коррективы. – Рик виновато развел руками. – А в остальном, отдаю должное, вы правы.

– Спасибо на добром слове, юноша. Но куда же в таком случае вы пойдете? Прошу, присядьте, разделите со мной горячий напиток. Мне бы хотелось побыть в вашем обществе еще некоторое время, уважьте старика. Да уж, старика, глупо отрицать очевидное. Поверьте, этот разговор будет полезен нам обоим.

Рикард пристукнул пальцами по столу и решил, что «разделить с кем-то горячий напиток» его точно еще ни разу не приглашали. Он кивнул.

– Если в дополнение к разговору, помимо напитка, будет еще и еда, то вы купили меня с потрохами. Мой скудный завтрак разлетелся в клочья при встрече с головой того парня.

Сам того не замечая, он начал копировать манеру речи аптекаря, вплетая в речь витиеватые южные обороты. Он одернул себя. Старик посмотрел на него с восторгом.

– Конечно, юноша, о чем речь! В ответ позволю себе еще какое-то время погонять вас. Прошу вас, если не затруднит, поставьте чайник и принесите кое-что из кладовой…

Рик улыбнулся:

– Вам стоит беречь силы. Если я разобрался среди склянок в вашем шкафчике, то с мясом и хлебом проблем быть не должно.

* * *

Они просидели несколько часов. Парацельс, в своей манере, красочно и много говорил, перескакивая с темы врачевания на недавние события в подворотне. Периодически задавал вопросы Рику: про прошлое, куда держит путь, с какой целью. Ответы юноши по качеству были как пресные сухари, сколько не грызи, сыт не будешь. К концу первого чайника аптекарь смирился, вопросы, правда, задавать не перестал, но понимающе кивал, услышав очередной размытый ответ.

Пожилой лекарь Рику нравился, но он благоразумно удержал в себе все подробности своего путешествия. Также умолчал и о причинах, толкнувших его на этот путь. Благодарность благодарностью, но неизвестно, как южанин отреагирует на присутствие вора в своем доме. И это как минимум. Так они распили второй чайничек душистого напитка, потом третий. Ставить воду на огонь ходил Рик, а заваривал и разливал аптекарь, на правах хозяина. Первые несколько кружек Рик перед первым глотком по привычке принюхивался, но потом устыдился своих мыслей.

В какой-то момент глухой стук известил о том, что чайник вновь опустел. Парацельс примолк, отставил кружку в сторону, оперся ладонями на стол и испытующе посмотрел на Рика. Хмыкнул.

– Что ж, юноша, позвольте резюмировать. Спасибо вам, что выдержали столь долгое время в компании болтливого старика. Хочется верить, что я вас не слишком утомил. На все мои вопросы вы дали скудные, но, я верю, честные ответы. Это ценно. Что касается скудности… У каждого есть право оставить свои секреты при себе. А теперь вернемся к моему обещанию, что разговор будет полезен нам обоим.

Старик, явно заволновавшись, подвигал предметы на столе, чайник поставил ровнее, поправил крышку на коробочке с заваркой. Рик сделал вид, что пьет из пустой кружки.

– Как вы могли заметить, несмотря на возраст, моя деятельность налагает на меня ряд обязанностей. Да, я уже не так активно практикую, но все еще вынужден регулярно выходить в город, чтобы пополнить запасы трав. Поток клиентов, опять же. Сегодня записей нет, я думал, что весь день проведу в нижнем городе, но, поверьте мне, обычно колокольчик на двери звенит, не прекращая. И тут, скажу честно, встреча с вами, пусть и при довольно печальных обстоятельствах, – подарок судьбы.

Рик продолжал «пить» несуществующий чай, давая себе время подумать. Парацельс продолжал говорить, невпопад двигая предметы по столу.

– Юноша, не только умеющий за себя постоять, но и разбирающийся в лекарственной медицине. – Аптекарь поднял ладонь в упреждающем жесте. – Не спорьте, до полноценного врача вам, конечно, далеко… Но даже по тем крупицам знаний, которые всплыли в нашем разговоре, могу сказать, что ваши познания вызывают уважение. Боюсь даже представить, какие еще навыки вы от меня утаили. И, думаю, у вас будет время меня приятно удивить, если вы примете мое предложение. А именно – стать моим ассистентом. Обращаю ваше внимание: не подмастерьем! А ассистентом. Буду безмерно рад, если в процессе работы вы получите новые знания, однако это будет именно работа, а не ученичество. От вас потребуется подменять меня за стойкой, закупать по списку новые ингредиенты, иногда открывать и закрывать лавку… Ничего сложного для человека ваших талантов. Возможно, мое предложение покажется скучным, так что позвольте мне подсластить пилюлю.

Парацельс хмыкнул, постучал пальцем по кубику сахара на столе.

– Как вы заметили, живу я один. Поэтому, помимо жалования, которое мы обсудим, если вы примете мое предложение, я предлагаю поселиться в этом же доме на втором этаже – одна из комнат свободна, я использую ее как кладовку. Прошу заметить, это только на словах, а так комната достаточно просторная, конечно же, с окном… Платы за проживание я с вас не возьму, мне же лучше, если ассистент будет добираться до работы, просто спустившись по лестнице. Верно?

Рик неопределенно кивнул. Старик посмотрел на него с неожиданной грустью.

– Вижу, вы сомневаетесь… Да, безусловно, такие предложения не делают первому встречному спустя несколько часов после знакомства. Но за столь короткий срок вы уже успели меня впечатлить, и мне очень интересно, какие еще открытия ждут меня впереди. Не говоря уж о том, что для этой должности вы подходите, не побоюсь этого слова, идеально. А теперь слово за вами. Долгий путь в неопределенность, дорожная романтика, пыль на волосах… Или скучная, но оплачиваемая работа под началом болтливого аптекаря. Разумеется, с возможностью в любой момент меня покинуть, заранее предупредив. Не имею привычки насильно удерживать при себе кого-либо. Наверное, поэтому я и живу один на старости лет.

Парацельс печально улыбнулся своим мыслям и протянул руку через стол. Рик поставил кружку на стол, почесал отросшие на затылке волосы. Потер крупицы песка, налипшие на подушечки пальцев, хмыкнул и пожал узловатую ладонь старика.

– В день, когда я решу вас покинуть ради возвращения к дороге и неопределенности, – я сообщу.

* * *

Не сбылось. Это было единственное обещание старику, которое юноша нарушил, пусть и не по своей воле.

Рик честно не верил, что сможет протянуть даже пару месяцев. Последующие три с половиной года пролетели незаметно. Работа на Парацельса Гааза оказалась в точности такой, какой он ее описал в первый день. Немного суеты за стойкой, регулярные походы в город, который Рик в первый же месяц выучил как свои пять пальцев. У него впервые появились свои заработанные деньги и даже собственная комната, его быстро запомнили постоянные клиенты. Работа и жизнь рядом с Парацельсом была еще и бесконечным источником знаний. Теперь Рик с уверенностью мог сказать, что если к нему в руки попадет травяной сбор, то он сможет смешать из него не только яд или сонное зелье.

Помимо этого, приходилось постоянно взаимодействовать с бухгалтерскими книгами, да и книгами в целом. Подобные развлечения были не в ходу на севере, особенно в окружении Ренделла, поэтому Рик стал проводить много времени, читая тома из обширной библиотеки аптекаря, расширяя свои знания об устройстве Мира. Попутно он не прекращал тренировки, ставшие привычными с детства, и вытянулся в высоту еще на ладонь, обогнав Парацельса уже на целую голову.

Впечатления бурного первого дня были обманчивы: Вествуд оказался спокойным городом, где обстановка и ежедневная рутина не менялись годами. И Рик с удовольствием с головой погрузился в эту рутину. Но в то утро все изменилось.

Землетрясение случилось на рассвете. Рик очнулся в своей комнате не как обычно, от солнечных лучей и груза обязанностей, а от заламывающих его руки гвардейцев. Рефлективно рванулся, получил пару тумаков, затем его выволокли из комнаты. У порога, сложив руки на поясе, стоял молодой священник. Вяло кивнув, он монотонно, с листа, зачитал скудный текст, суть которого сводилась к следующему: в городе пробудился белоголовый, и пока уважаемые граждане были без сознания, в указанном доме провели проверку. К глубочайшему сожалению, Рикарду нужно будет проследовать…

И так далее. Подробности стерлись из памяти, зато Рик хорошо помнил, как его выводили из дома. Часть стекол на шкафчиках треснула, склянки валялись на полу. За тем самым столом, где они пожали руки в прошлой жизни, с совершенно безумным взглядом сидел Парацельс. Старик только разевал рот и смотрел, как Рика ведут к выходу. В какой-то момент аптекарь попытался встать, но один из гвардейцев удержал его, положив руку на плечо. На прощанье из горла целителя вырвался неясный хрип, Рик в последний, действительно в последний раз встретился с ним взглядом и вывалился на улицу.

Еще пять дней он провел в гарнизоне, в импровизированной тюрьме. Комната была просторная, решетки на маленьком окне не было, кормили сносно. А еще защелкнули на шее прозрачный ошейник. У входа постоянно сидел стражник, молодой парень, он даже с каким-то сочувствием и опаской порасспрашивал юношу, что тот помнит о той ночи. Рик не помнил ничего.

На шестой день в город прибыл конвой, Рикарда вывели из гарнизона, открыли клетку, а рыжий парень, сидящий на кучке соломы, протянул ему руку для знакомства.

* * *

Почти семь недель спустя Рик, тот самый рыжий парень по имени Долан и еще кучка ребят приникли к прутьям решетки, осматривая с холма место, в котором части из них предстояло провести остаток жизни. Коска, капитан гвардейцев, приказал успокоиться и лечь спать – последний рывок им предстояло совершить еще до рассвета. Но в ту ночь, кажется, не спал никто.

Ранним утром сорок седьмого дня клетки вкатились в ворота фаротских рудников.

Глава 6. Эдвин

– Сейчас я уберу руку, а ты не будешь делать глупостей, верно?

Эдвин постарался кивнуть. Мужчина скептически взглянул на него и откатился в сторону. Приник к щели. Быстро проговорил:

– Если я правильно расслышал суету на площади, то ближайшая парочка гвардейцев направляется прямиком сюда, по твою душу, – он ухмыльнулся, – и по мою тоже, только они этого еще не знают. Нам обоим нужно поскорее покинуть дом. Поверь, я знаю, что обычно волнует людей. Какие мысли возникают в их голове, когда я рядом. Поэтому не будем тратить время. Доверишься мне – поможем друг другу, и я, даю слово, не причиню тебе вреда. Хотя я и не планировал… Но считаю важным уточнить этот момент.

Он помедлил.

– А решишь делать глупости, поддашься страху… Ничем хорошим это не закончится. Даже если пострадаешь не от моей руки, то поедешь в распределительный пункт. Чего, поверь мне, крайне не рекомендую. Раз уж меня угораздило спрятаться в доме, который они проверят первым, то ты поможешь мне.

Эдвин приподнялся на локтях, потер шею.

– Как?

– Говори тише.

Внизу хлопнула дверь. Глаза Эдвина расширились. Мужчина мягко, как кот, скользнул к двери.

– Как? Парень, много от тебя я не жду, просто стой где стоишь.

Даже если бы Эдвин хотел ослушаться – ноги словно приросли к полу. По лестнице затопали тяжелые сапоги. Дверь со скрипом приоткрылась. Гвардеец сделал шаг внутрь, уставился на Эдвина. Юноша стоял по центру комнаты, как дурак, уставившись в ответ. А потом все произошло очень быстро. Незваный гость отлип от стены, возник за спиной у военного, рука несколько раз рассекла воздух. Эдвин так и не понял, что произошло, движения были слишком быстры, но закованный в серебряную броню гвардеец закатил глаза и начал заваливаться на бок. Мужчина подхватил его и, крякнув от натуги, мягко уложил на пол. Прислушался. Внизу топала еще одна пара ног.

– Проверяют дома двойками, – едва слышно прошипел гость, – по человеку на этаж, нижний контролирует выходы. Если повезет.

Эдвин, несмотря на шок, посмотрел на него вопросительно.

– Если не повезет – тройками. Сейчас ты просто выйдешь и пойдешь вниз по лестнице. Давай, вперед.

«Теперь мне точно конец. Слушаю приказы от человека, которого преследует генерал столичной гвардии».

В голове Эдвина пронеслось все, что он слышал про распределительный пункт: предостережения Вамоса, плачущие на площади женщины. Он сжал кулаки и шагнул к двери. Успел спуститься по лестнице почти до конца, как из-за одного из стеллажей показался новый стражник.

«Какого черта я делаю? Доверился ему, а он же просто сбежит, пока стража со мной разбирается».

– Парень, откуда ты…? А где…

Второй гвардеец все же успел задать пару вопросов, в отличие от первого. Затем у него за спиной совершенно необъяснимым образом материализовался мужчина со второго этажа.

«Я же стою на лестнице, это единственный путь наверх. Проклятье».

Этот гвардеец отреагировал быстрее, чем первый. Словно почувствовав колебания воздуха, он присел и неожиданно прытко для закованного в броню человека развернулся и полоснул воздух кинжалом. Умный ход, в помещении было бы слишком тесно для меча.

Незнакомец вновь атаковал, однако первые удары прошили воздух. Еще не закончив движение, он шатнулся в сторону, но стражник перебросил кинжал в другую руку и сделал выпад. Лезвие оставило длинную царапину на руке гостя, на пол брызнула кровь. Не издав не звука, мужчина рубанул ладонью в ответ, и стражник, уже было открывший рот, чтобы позвать подмогу, захлебнулся собственным криком.

«У них же шея закована в железо».

Незнакомец, воспользовавшись заминкой, нанес несколько ударов гвардейцу в лицо, затем повторил свои стремительные выпады. Стражник повалился на землю. Эдвин стоял на последней ступеньке, чувствуя, что его сейчас стошнит. Незваный гость тяжело дышал, из царапины капала кровь.

– Повезло, что двойка. У нас есть минут пять.

Эдвин так и смотрел на распластавшегося на земле стражника. На полу капли крови из руки гостя уже сливались в своеобразный узор. Мужчина подскочил к нему и влепил пощечину. Юноша посмотрел на него ошалело, щека горела, но было даже не больно, и он устоял на ступеньке. Шлепок был отрезвляющий. Незнакомец зло прошипел:

– Соберись! Верхний очнется совсем скоро. Уходим, давай, пошел!

Он пихнул его к задней двери. Эдвин нелепо кувыркнулся к выходу, удержал равновесие. Хотел бросить еще один взгляд на мастерскую, где провел несчетные часы своей жизни, но гость еще раз пихнул его в спину, и они вывалились на улицу. Было на удивление тихо, люди уже разошлись по домам, а калитка упиралась в прибрежные заросли, частично скрывая двор от чужих глаз. Незнакомец уронил еще пару капель крови на крыльцо, посмотрел на руку, как будто она была чужая. Покрутил головой, так же стремительно, как и все до этого, сдернул одну из висевших на заборе полосок ткани, обмотал предплечье, зубами туго затянул концы.

– Теперь вперед, к кустам!

Все так же подталкивая Эдвина в спину, он прошагал к калитке, беззвучно приоткрыл ее.

– Ты местный. Нужен кратчайший путь к лесу, без дворов на пути, подальше от чужих глаз. Нам нужно пересечь реку и зайти поглубже в чащу, там они не смогут использовать лошадей. Давай, вперед.

Эдвин вновь бросил взгляд на здание мастерской. С основной улицы доносился слабый шум, куда меньше, чем раньше: там Вамоса расспрашивает генерал. Мать, должно быть, уже дома, места себе не находит. Мужчина взял его за плечо, не грубо, но настойчиво. Посмотрел ему в глаза:

– Парень, у нас нет на это времени. Сейчас ты решишь: остаешься со мной или едешь с ними. Спору нет, никто не подумает, что ты вырубил двух стражников, да они и сами все видели. Расскажешь, как было, приукрасишь, мол, я тебя заставил, приставив нож к горлу. Но поедешь со всеми в телеге. Либо отведи меня в лес.

Он помедлил.

– Я напал на двух столичных гвардейцев. И не только. Они сорвутся с места, продолжат погоню. Тебе просто нужно не показываться здесь в ближайшие сутки. Джеррена и других гвардейцев оставлять в деревне смысла нет – решат, что ты не вернешься, раз я увел тебя с собой. А еще у них на руках пачка детей, которых нужно быстро доставить в Лордан, без вариантов. Через день никого из них в деревне уже не будет. На все вопросы будешь отвечать, что смог сбежать, а я угрозами вынудил вывести меня из деревни. Обратно никто из них в это захолустье за тобой не поскачет, поверь. Я куда более ценная добыча.

Он хмыкнул. Голоса на площади как будто стали громче.

– А если думаешь, что между распределительным пунктом и прятками в лесу стоит выбрать первое… Уверяю тебя, что это не так. А теперь посмотри в мои глаза и скажи, что я вру.

Юноша посмотрел в карие глаза. Мужчина смотрел сурово, слова звучали убедительно, но Эдвин все равно попытался спорить:

– Даже если вернусь позже… Уже станет известно, что я был в деревне во время землетрясения. Местные сами отправят к страже, от греха. Генерал ясно сказал: и про штраф, и про правила.

– Посмотри на себя. Уже не уверен, что по уму, но внешне ты взрослый лоб. Давно трудишься здесь, верно? Подслушал вашу болтовню с каменщиком, он просто смотрит на тебя глазами отца. Я видел множество белоголовых, чаще это просто дети. Генерал запугал всех на площади, но дай им время. Даже идиот сможет понять, что ты уже слишком взрослый. Главное, разминуться со стражей.

Незнакомец смотрел выжидающе. Эдвин втянул воздух, мысли проносились в голове с скоростью молодого скакуна. Понимая, что, скорее всего, совершает огромную ошибку, он отвел взгляд и кивнул на реку, в противоположную сторону от поляны, на которой сегодня очнулся.

– Можно пройти по берегу, минут через десять будет брод, он почти вплотную подходит к лесу.

– Я за тобой.

После всего, что Эдвин увидел, поворачиваться к мужчине спиной не хотелось.

«Впрочем, он мог сломать мне кадык прямо на чердаке».

Он быстро зашагал по тропе, через десяток шагов пригнулся и нырнул в высокий кустарник. Незнакомец не отставал. Ветки хлестали по лицу и царапали руки, но под ногами лежала маленькая тропинка, по которой местные дети бегали играться у реки, тайком от родителей. Эдвин сам принимал участие в ее протаптывании, много лет назад. Отогнув последнюю ветку, он вывалился на берег, мужчина за ним.

– Теперь налево, местами землю размыло, зато эту часть пляжа не видно за кустами.

Со стороны деревни долетел шум. Эдвин вздрогнул, незнакомец поморщился.

– Гвардейцы очнулись, давай, быстрее.

Они почти бегом двинулись вперед. Своенравная река превратила береговую линию в рот старика, голыми деснами на солнце блестел песок вперемешку с травой. Где-то натекла вода, почти по колено. Редкими зубами торчали камни, скрытые пучками травы и пышной растительностью. Несколько минут бега, и конечности юноши покрылись царапинами, в паре мест ужалила крапива. Ноги были мокрые насквозь, но сверху палило солнце и по лбу стекал пот. Пару раз Эдвин поскользнулся на камнях и чуть не упал, мужчина ловил его за локоть и тащил дальше. Сам незнакомец как будто даже не вспотел, только тяжело дышал и постоянно оглядывался. По левую руку шел густой и высокий кустарник, за которым простиралась деревня. По правую, за рекой, темнел лес, с каждой минутой словно делая шаг навстречу. Они приближались к броду. Следить за погоней юноша полностью доверил незнакомцу, а сам смотрел под ноги, изредка прислушиваясь к происходящему за спиной.

Деревья нависли над головой. В этом месте река сужалась до сорока шагов, с одной стороны колючий кустарник нависал над водой, с другой высился лес. Небольшая каменная гряда подпирала берег, стволы ближайших деревьев грелись под солнечными лучами, при этом в глубине зарослей густел сумрак, плотные кроны вековых деревьев не пускали много света в свое царство. Эдвин запнулся, мужчина уткнулся ему в спину. Выдохнул ему в ухо:

– Это твой брод?

– …

– Что?

– Прошлогодние паводки. Сюда никто не ходит, течение слишком сильное. Уровень воды выше, чем я запомнил. Был по грудь взрослому человеку в самом глубоком месте, сейчас по шею, а то и больше.

Незнакомец посмотрел на него, как на идиота.

– Плевать, да хоть вплавь! Главное, лес близко, нам нужно зайти, как можно глубже и как можно быстрее. Пошли!

Юноша посмотрел на воду. Незваный гость был неудержим, а вот юноша в своих силах был не так уж уверен. В детстве он почти каждый день сбегал с друзьями к речке, но плескался на мелководье, терпя насмешки и издевательства сверстников. Но ничего не мог с собой поделать. Стоило зайти поглубже, пара нелепых гребков, и дыхание сбивалось, а ноги начинали судорожно искать опору. Поддавшись на уговоры, пару раз он чуть не утонул, доверившись обещаниям чуть что – сразу вытянуть его к берегу. Эдвин все же научился держаться в воде больше минуты и даже мог сделать с десяток гребков. Но здесь… Вода бурлила, волны стучали о камни. Ничего общего со спокойным участком реки, где резвились детишки, девушки полоскали белье, а Эдвин регулярно набирал полные ведра для Вамоса.

Незнакомец, не тратя времени, уже по бедра зашел в воду. Поток кусал его ноги, то отступая, то накатывая вновь. Мужчина оглянулся и замер, покачиваясь.

– Если ты сейчас скажешь, что не умеешь плавать, клянусь, я…

– Умею.

Эдвин глубоко вздохнул и зашагал вперед. Речка сопротивлялась, так и норовя сбить с ног, затянуть в себя. Несмотря на жару и давно промокшие ноги, вода точно обожгла холодом. Он сделал еще пару шагов, поравнялся с незнакомцем. Решил все же предупредить:

– Умею, только не очень хорошо.

Мужчина вздохнул и кончиками пальцев подтолкнул его в спину.

– Много лет мне не приходилось быть нянькой, но я тебя услышал.

Эдвин пошагал вперед. Вода уже доходила до груди, потом до шеи, но он все еще шел по дну, начинать грести не хотелось, так можно и упустить момент, когда ноги не будут доставать до дна.

«Дойду до середины, и если там глубоко, просто оттолкнусь. Пара гребков, и готово».

Сказать проще, чем сделать. Река бурлила, сопротивлялась, ноги налились свинцом, а деревья нависали над головой, как крышка гроба. Мужчина плыл рядом, активно работая руками. Каждые два или три метра замирал в воде, ждал, когда юноша поравняется с ним, и двигался дальше. Вода заливала в уши, заставляла щурить глаза. Эдвин пыхтел, порадовался было, что половина пути пройдена. Затем успел устыдиться собственной немощи, ведь он целыми днями дробит и таскает камень, а значит, не может проиграть куда более податливой воде. А потом с хрипом провалился в глубину.

Коварное дно оборвалось резко; если весь свой путь юноша спускался с горки и ждал, когда начнется подъем обратно, то ровно в середине земля ушла из-под ног. Юноша задвигал руками и ногами, казалось, течение за секунду унесло его далеко от переправы. От неожиданности он не успел набрать воздуха, толща воды давила со всех сторон. Паника теплой волной согрела тело. Благо, тонул он далеко не впервые.

Юноша расслабился: всю жизнь его учили, что вода сама вытолкнет тело на поверхность, как тело исторгает ненужный гной. Не помогло. Река словно обрадовалась, что сломила сопротивление, закрутила, понесла его за собой.

«Годвин, помоги выбраться. Как же они все это делают?..»

В голове уже начали стучать молоточки, юноша перестал понимать, где верх, а где низ. Мысли на удивление заполнили голову.

«Утонул в мелкой речке – и ради чего? Лучше бы поехал на распре…»

Сильная рука схватила его за плечо и дернула вверх. Эдвин вылетел из воды и начал хватать ртом воздух, такой теплый, пьянящий. Задвигал ногами, те немногие навыки плавания, которые он освоил – сразу вернулись, стоило голове оказаться над поверхностью. Он сделал три гребка, вкладывая в каждый все свои страдания и нелюбовь к плаванию. Тело вновь начало заваливаться вниз, но тут ботинки чиркнули по твердой поверхности. Юноша смешно засучил ногами, рванулся вперед и наконец вновь ощутил почву под ногами. Хрипло втягивая воздух, попер вперед, активно помогая себе руками. Вода отступала, вновь доставая лишь до груди, потом до пояса. Эдвин схватился за ближайший камень, вытянул себя из воды и повалился на колени. Почти сразу из воды вышел незнакомец, его дыхание было ровным.

– Парень, уверен, ты думаешь, что умеешь. Но в настоящем плавании польза от тебя была бы только в одном качестве – якоря.

Он говорил так, будто их разговор прервался минуту назад. Скорее всего, так и было. Но Эдвину казалось, что прошла вечность. Он поднялся на ноги, откинул со лба мокрые волосы. На только что покинутом ими берегу никого не было. Далеко за кустами виднелись верхушки самых высоких домов, никаких звуков не доносилось.

«Может, они не поняли, куда мы ушли?»

Незнакомец словно услышал его мысли.

– Переплыли, и ладно. Надо спешить, я закапал кровью все крыльцо, а по примятой траве и следам на песке направление не определит только слепой. Давай, полезли.

Они начали карабкаться по гряде, и после плаванья в реке ползти по нагретым солнцем камням было даже приятно. Эдвин снова лез первым, мужчина не отставал. Они выбрались к лесу, стволы теснились перед глазами, местами трава доходила до лодыжек. Ничего похожего на тропу тут и в помине не было. Он снова оглянулся в направлении деревни и вопросительно посмотрел на незнакомца. Тот скривил губы в улыбке.

– Чувствую, так далеко от деревни ты не забирался. Давай, за мной.

Эдвин оскорбился. Естественно, он бывал во всех ближайших поселениях, а в детстве ходил с отцом по охотничьей тропе, ездил с Вамосом на окрестные ярмарки. Но что касается бегства от кучи столичных доспехов в компании незнакомого, судя по всему, преступника, то да, такого опыта у него не было. Поэтому он промолчал и нырнул в лесной полумрак, зашагал следом за мужчиной, высоко задирая ноги. Деревья вырастали прямо перед лицом, ноги месили высокую траву. Он пробурчал:

– Здесь следов будет еще больше: примятая трава, еще и земля не такая сухая, как под солнцем. Мы оставляем за собой явный след.

– Да, оставляем. Но они не могут бросить лошадей. А если и решатся на такое, я бы посмотрел, как кучка столичных хлыщей ползет по этому лесу в тяжеленных доспехах, протискиваясь меж деревьев и нанизывая грибы на кончик меча. Бернал взбесится, но в чащу не пойдет, устроит облаву на выходе. Знает, что в лесу им меня не поймать, даже не увидеть. И все же двигаться они будут гораздо быстрее нас, даже если придется огибать лес.

– А что насчет того, что я, – Эдвин помялся, – торможу тебя?

– О, мальчик, ты меня, безусловно, тормозишь, но никому из гвардии это и в голову не придет. По их мнению, после того, как ты ушел со мной, старый каменщик найдет твой нанизанный на ветки трупик прямо за ближайшим деревом.

Эдвин посмотрел в спину мужчине. Пугаться или обдумать такой исход сил уже не было. Он просто мрачно спросил:

– А это так?

– На твое счастье – нет. Я не святой, но Бернал думает обо мне куда хуже, чем оно есть на самом деле. Пусть и имеет некоторые причины… Я не убиваю просто так, особенно храбрых юношей, столь отважно переплывших реку. Не думал, что сумею убедить тебя бежать вместе. Ты либо очень глуп, либо очень смел. Хотя это две стороны одной и той же сущности.

Эдвин подумал, что он точно полный идиот, раз продолжает пыхтеть и двигаться вглубь леса. Но уцепился за середину фразы:

– Не убиваешь просто так? А многих ты убил за что-то?

– Достаточно, чтобы тебе не хотелось знать точное число. А теперь я бы предпочел помолчать. Завидую каменщикам, столь мощным, что проламывают лес насквозь. Я же хочу сохранить дыхание на борьбу с этой клятой травой. А еще за твоей болтовней я не услышу погони.

На кончике языка вертелся ответ, ведь всего минуту назад мужчина обещал, что погони не будет. Эдвин промолчал. Про каменщика незнакомец, кажется, иронизировал. Дыхание уже сбилось, юноша пыхтел и проклинал все на свете. Беглец, напротив, пер вперед. Как будто не густой лес был вокруг, а широкая дорога, в конце которой ожидала награда. Перед глазами тут же возникло лицо матери. Мысли о том, что она подумает и скажет, когда он вернется, старательно гнал прочь. Он снова поднял глаза в спину незнакомцу. Незнакомец, незваный гость, беглец…

– Ответь на последний вопрос.

Мужчина махнул рукой, мол, говори.

– Как тебя зовут?

После небольшой паузы раздался ответ:

– Сэт. Твое имя мне известно, юноша. Считай, что познакомились. А теперь – вперед.

И они шли вперед. По мнению Эдвина – долго. Очень долго. Он понимал, что не прошло и пары часов, солнце еще поблескивало высоко в небе, едва пробиваясь сквозь густые кроны деревьев. Одежда успела высохнуть, только в ботинках по-прежнему неприятно хлюпала вода. На коже появились новые царапины, пара репьев прицепилась, чтобы сопроводить их в этом походе. Ноги ныли еще с момента плавания. У каменщика все же сила в руках, а долгие походы были в новинку, в отличие от махания молотом в мастерской.

Жилистая спина Сэта явно отражала его эмоции. Сначала он был напряжен, иногда оглядывался, словно прислушиваясь. Хотя что можно услышать глубоко в лесу? Только трели птиц да шуршание травы. Затем мужчина как будто расслабился, перестал оглядываться и ломанулся вперед с двойным усилием. Эдвин едва поспевал следом, благо основную дорогу прокладывал Сэт, а юноша шагал по уже примятой траве, уворачиваясь от веток. Удивительно, как быстро человек приспосабливается ко всему. Пережитые на чердаке ужасы, гвардейцы в деревне, вспоровший руку кинжал… Все это уже казалось каким-то далеким, словно происходило совсем не с ним. Вместо этого на языке крутилось множество вопросов. Но Эдвин молчал. Не хотелось сбивать дыхание еще больше, к тому же он не ожидал получить подробные ответы. Сэт продвигался вперед, как человек, который спасал свою жизнь, и Эдвин был склонен верить этой теории. Стражник в мастерской полоснул кинжалом без раздумий.

Прошел еще час, потом еще один. Молчание начало давить, наслаиваясь на боль в ногах и усталость. Лес вокруг выглядел так, словно никто не заходил сюда веками. Местами трава доставала до пояса, а стволы были сухими, древними, большую часть Эдвин даже не смог бы обхватить руками. Солнце уже не просачивалось сверху, убежало дальше по небу, готовясь спрятаться за горизонт. Юноша начал всерьез беспокоиться, что обратный путь его уже не ждет. А если и ждет, то он не найдет дорогу и останется в этом лесу навсегда. Он успокаивал себя мыслями, что беглец мог прикончить его на чердаке, у реки, на входе в лес или в любой момент за последние часы. Сэт шел дальше, не обращая на него никакого внимания, но и не пытаясь прогнать или заговорить. Эдвин уже собирался аккуратно выразить свои опасения вслух и открыл рот, однако Сэт его опередил. Продолжая идти, он нарушил молчание:

– Достаточно, скоро начнет темнеть. Мне нужно все обдумать, после такого чудесного путешествия не хотелось бы выйти из леса прямо в объятия Бернала и его парней. Думаю, это нам подойдет.

Неожиданно они вывалились на подобие поляны. Гигантская лиственница рухнула, примяв под себя окружающий лес и выворотив из земли корни – почти готовая землянка. Сэт спрыгнул вниз, начал бодро ходить туда-сюда, приминая землю, раскидывая шишки в стороны. Эдвин замер на краю ямы; после нескольких часов тупого движения вперед все это казалось каким-то новым, игрушечным. В детстве он пару раз ходил с отцом в лес с ночевкой, но у них всегда был сверток с едой, пара мягких подстилок, топорик для рубки валежника. Все было просто и понятно. Что ему делать сейчас и как подступиться к абсолютно незнакомому человеку – он не знал.

Но Сэту помощь как будто была и не нужна. Примяв круг земли, он вылез, прошелся по периметру, наломал сухих веток. Расчистил пятачок по центру ямы, уложил ветки домиком. Поднял глаза на Эдвина.

– Не стой столбом. Ночью будет прохладно, у меня есть огниво, но на земле спать не советую. Наломай мелких деревьев, сложим валетом.

Эдвин обогнул яму со стороны, где упавшее дерево не подмяло под себя лес. Подошел к молодым деревцам – лиственницы-подростки едва-едва успели перерасти его. Он немного помучился, пытаясь сломить гибкую кору, и в конце концов просто выдернул их с корнем. Добавил несколько нехвойных веток для мягкости, спрыгнул вниз. Уложил деревца в две кучки, как было сказано, валетом. Одно кроной вверх, другое – вниз. Накидал сверху кустарник. Сэт одобрительно хмыкнул:

– Не перина, но сойдет.

Смеркалось стремительно, Эдвин уже слабо различал лес за пределами ямы. Сэт присел на корточки, пару раз чиркнул огнивом, и повалил дымок, дерево занялось. Пламя озарило его лицо, подсветив черты, и в тот момент мужчина показался Эдвину совсем старым. А еще он впервые увидел на лице спутника усталость. Юноша присел напротив на импровизированную кровать. Казалось, что он погрузился в сон, из которого нет выхода. Еще утром он проснулся в своей кровати, а единственной проблемой было донести ведра от реки, не пролив лишнего. Ныла только ссадина на лбу, а не все тело. Теперь он в лесу, напротив сидит беглый преступник. Ни Вамос, ни мать не знают, что с ним, а думают, скорее всего, о худшем. Большая часть его друзей утром поедет в телеге в Лордан, и с кем-то из них он не увидится уже никогда. Вдобавок ко всему заурчал живот. Сэт не прокомментировал это вслух, лишь потянулся к поясу, расстегнул мелкую кожаную сумку.

– Советую не настраиваться на сытный ужин. Для охоты уже темно, да и какая охота в такой глуши. До утра, как минимум, есть только мои скудные запасы, – он поморщился, – которые истощились настолько, что я собирался пополнить их в твоей деревне. Кто бы знал…

Он с кислой миной достал четыре полоски вяленого мяса, половину протянул Эдвину. С другого бока снял небольшую флягу, многозначительно потряс ею в воздухе. Судя по звуку, воды там плескалось не особо много. Они молча сжевали скудный ужин, сделали по паре глотков из фляги. Эдвин вытер губы: от мяса остался лишь привкус во рту, к сытости он даже не приблизился. Но даже эта малость его тронула. В своей голове он уже давно обрисовал образ беглого преступника, вырубающего гвардейцев тычком ладони, но этот же человек разделил с ним свои запасы и помог выбраться из деревни. В глубине души Эдвин все еще сомневался, что отправиться на распределение вместе со всеми было бы хуже, однако сделанного не воротишь.

– Спасибо, что поделился.

Мужчина лишь хмыкнул. Они помолчали, глядя на огонь. Сэт стянул ботинки, поставил их сушиться у огня, Эдвин повторил за ним. Тело налилось свинцовой усталостью, мышцы ныли, но спать не хотелось.

– Спрашивай.

Эдвин вздрогнул, он уже успел погрузиться в размышления о событиях дня, тасовал в голове знакомые лица. Голос Сэта прорезал тишину.

– Что?

Беглец поднял брови.

– В начале пути ты сыпал вопросами. Каждый день бегаешь по лесу от доспехов? Думал, как только остановимся, ты завалишь меня вопросами. Но если спросить нечего, можем и помолчать, я не настаиваю.

– Почему за тобой гонятся?

Сэт хмыкнул.

– Не самый лучший первый вопрос. До этого мы еще дойдем… Возможно. Но это будет зависеть от других твоих вопросов и моих ответов. Дальше.

– Как ты оказался на втором этаже?

– Как я уже сказал, мои запасы истощились. И даже я не могу питаться воздухом и речной водой. В этой глуши особого выбора не было, только ваша деревня. У меня была фора, и я решил, что успею добыть еды, купив или стянув, неважно. Но, скажу честно, скорее второе. Люди имеют привычку молоть языком, кто кого видел, когда, где…

– А мастерская?

– Не перебивай. Я и в деревню-то не успел зайти, прятался в кустах у реки, потом услышал шум, затаился. Ровно в тот момент из-за деревьев, радостно громыхая ведрами, к реке спустился молодой парень. А потом, бац, и я лежу лицом в землю, голова трещит, как после кабака.

Эдвин похолодел.

– Ты там был? Видел меня?

– Да, хотя, скажу честно, ты был мне совершенно неинтересен. До поры… После тряски самым разумным решением было бежать так, что только пятки сверкали. Один шанс из тысячи, что в такой мелкой деревне уродился белоголовый, но ты сам все видел. Очень кстати, ведь это задержало Бернала и его парней, а я бы успел увеличить разрыв между нами. Который так некстати сократился, пока я был в обмороке.

Он палочкой поворошил костер и продолжил:

– Понять, к какому дому ты несешь ведра, было несложно, твоя рубаха вся в каменной крошке. Сначала я шел за тобой, но затем обогнал и пробрался в дом, пока все внимание людей было сосредоточено на площади. Представь мои чувства, когда после нескольких недель погони мне пришлось пробираться вплотную к Берналу. Как я уже сказал, ты, сам того не зная, внес огромные коррективы в мои планы. Очнулся на пару минут раньше меня и… Помнишь, что нашел на берегу?

Понимание напополам со страхом прокатилось с головы до пят. Эдвин прошептал, даже не пытаясь утаить:

– Медальон?

Он уже успел забыть о драгоценности без цепочки, которую подобрал на берегу. Последующие события вытеснили все остальное из головы, но теперь медальон словно обжег кожу сквозь карман.

– Он самый. Я достал его из сумки, хотел переложить поближе к телу, так скажем… А тут тряска, забытье. И молодой парень, разглядывающий богатство на ладони, в десятке шагов от меня. Пока я приходил в себя, ты подхватил ведра и зашагал обратно, прямо в руки гвардейцам. Можешь представить мои чувства в тот момент. Даже не знаю, радоваться или нет, медальон вполне могло унести в реку, и это было бы гораздо, гораздо хуже. Но уронить его именно в тот момент… Я не верю в судьбу или злой рок, но никак не могу придумать, почему оно случилось так, а не иначе.

– Ты мог отобрать его прямо там, на берегу-то никого не было.

– Если бы. Поверь, я бы с удовольствием так и сделал, у тебя бы появилась шишка на голове, а я без угрызений совести двинулся бы дальше. Но слишком много «бы».

Эдвин сунул руку в карман, повозился, вынул медальон, резко протянул вперед.

– Забирай. Я бы все равно не смог ничего с ним сделать. Я немного разбираюсь, и он… дорогой. Слишком дорогой для меня. Я сразу решил, что отдам владельцу, если он придет в деревню.

Сэт молчал, даже не пытаясь взять вещь с ладони. Лишь очень странно посмотрел на юношу. Золотой овал поблескивал в свете костра, языки пламени играли в отражении.

– На чем лежит медальон?

Эдвин посмотрел непонимающе. Сэт хмыкнул, повторил вопрос:

– Медальон сейчас. На чем он лежит?

– На моей руке. Забери его, он мне не нужен, правда.

– Верно, на руке. А чем покрыта рука? Не смотри на меня так. Рука покрыта кожей, человеческой кожей. Обычно это не проблема, но в данном случае…

Сэт поднял руку в перчатке, помахал, сжал и разжал пальцы.

– Мальчик, прекрасно понимаю, что это за пределами твоих знаний о Мире. Поэтому поясню. Ты прав, медальон дорогой. В твоем случае – бесценный. Не думаю, что ты способен вообразить такое количество золотых монет. Можно купить десяток деревень, как твоя, а потратить при этом настолько незначительную часть, что смешно станет. Но такие вещи обычно и не продаются. Это рунный металл, покрытый золотом. Однако ценность его не в этом.

Он вздохнул и уныло взглянул на Эдвина.

– Очень давно такие вещи служили символом рода. Богатая и знатная семья приходила к мастеру. Когда я говорю «богатая» – не думай о монетах. Монеты – это ничто без власти, родословной, истории… Можно было отвалить гору золота, но получить отказ. Мастер смотрел на просящего и в редких случаях благосклонно кивал, а затем начинал ковать такую вещицу. Это считалось невероятным почетом даже тогда, получить во владение подобную драгоценность. И я говорю не об обозримом прошлом. Даже дед твоего деда не застал те времена.

Ветка в костре громко хрустнула, словно знаменуя важность произнесенных слов.

– Сейчас вещи, подобные этому медальону, давно не воспроизводимы. Времена ушли, а секреты утеряны. А те, что дошли до наших времен… Хранятся за сотней замков, ведь на их основе когда-то строились города и королевства. Если много ума, о владении такой вещью болтать не будешь. Мне достоверно известно, что, как минимум, одна подобная безделушка есть у владыки Вильгельма в столице. Думаю, еще парочка у людей, не сильно ниже его рангом. А одна пряталась далеко на юго-востоке, в одной хорошей семье. Ее ты сейчас и держишь в руке.

Эдвин посмотрел на медальон. От осознания его ценности на ладонь словно накинули пуд стали.

– Так вот. Подобная вещица редко видит Мир за пределами самых глубоких подземелий и укрепленных хранилищ. Не могу придумать, зачем вытаскивать на свет символ рода. Но мы не знаем, возможно, по ночам Вильгельм берет резную шкатулку к себе в кровать, достает медальон, кольцо или браслет и катает его по всей кровати, поглаживая пальцами. Напоминает себе о собственном величии.

Картина того, как владыка Симфареи, который для него был почти мифической личностью, резвится на белых простынях, нежно поглаживая украшение, заполнила сознание Эдвина. Он посмотрел на перчатку. Сэт снова подвигал пальцами.

– Да, такая вот проблема. Ты, наверное, представляешь, как тяжело было добыть эту вещицу. Хотя нет, не представляешь. И все это время, пока меня гнали как дворового пса через всю страну, я касался медальона только в перчатках и никак иначе.

Эдвин сглотнул. Теперь казалось, что медальон впрыскивает яд в руку.

– Почему только в перчатках?

– Украшение даже из самого дорогого материала – это все равно безделушка. Пшик. Так как же сделать его по-настоящему ценным?

Сэт выдержал паузу, словно тщательно подбирая слова.

– Этот медальон, мальчик, несет в себе отголоски времен, когда сам Годвин бродил по этим землям. Готовую драгоценность передавали первому владельцу, и тот сплетал свою судьбу и судьбу своей семьи с высшими силами.

– Зачем?

– А зачем сильные мира всего строят себе замки с сотней уборных, а пользуются только одной? Мальчик, ты спрашиваешь о событиях, происходивших давным-давно, вероятно, тысячи лет назад. Кто знает, может, сам Годвин выковал себе браслет, который признавал его как владельца. А тогдашняя знать подхватила моду. Это сейчас все, что касается рун, почти бесценно. А в ту пору, чтобы доказать свою значимость, приходилось вертеться.

Мужчина хмыкнул.

– Так и будешь сидеть с протянутой рукой? Я бы подал, да нечего.

Эдвин убрал медальон обратно в карман.

– Как я уже сказал, медальон хранит в себе нечто важное. Самый первый владелец перед смертью передавал право владения своему потомку. Тот – своему. Потом еще раз и еще. И так многие сотни, нет, тысячи лет. Конечно, можно сбросить с себя ненужное бремя и передать право владения кому угодно. Но, учитывая ценность подобных штуковин, доступ к ним получали чаще всего в пределах одной кровной линии. Достояние рода, как-никак. Главное, что, владея безделушкой, ты владеешь ее секретами.

– Но почему так важно, что я потрогал медальон рукой?

– Последний владелец медальона умер в начале года, не успев передать право наследования. Почему – мне не сообщили. Произошла уникальная ситуация: медальон остался без хозяина. Прямо как тогда, во времена Годвина, когда Мастер вложил драгоценность в руку первого владельца. Деревенский парень в список претендентов явно не входил, но теперь медальон запомнил тебя. Твою руку, тепло твоего тела. И это создает проблему. Как для моего нанимателя, так и для тебя.

– Проблему? Что такого хранится внутри безделушки? Зачем понадобилось ее красть?

– Мотивы нанимателя мне не известны. Возможно, кому-то просто захотелось обладать чем-то очень дорогим, причина меня не сильно заботит. Как бы то ни было, – тут Сэт замялся, – медальон готов открыться только нынешнему владельцу.

– Открыться?

– Могу только гадать, что это значит. Может створки распахнутся, и из него начнет бить радуга. Или открытие не физическое, а коснувшись безделушки, можно узнать, как выпить десять бутылок браги за раз и не опьянеть.

– И что теперь?

– Теперь, когда наниматель коснется медальона, произойдет великое ничего. Медальон презрительно пошлет окружающих куда подальше и будет требовать обратно деревенского парня, мол, только ему открою все свои секреты.

– Когда я взял медальон, ничего не произошло.

– Совсем ничего?

Эдвин вспомнил странный холодок, пробегающий по руке, но настоял на своем:

– Ничего.

Сэт странно посмотрел на него и развел руками.

– Может, надо стоять голышом на самой высокой башне Аргента при полной луне, подробности мне неизвестны.

Эдвин не улыбнулся. Сэт посмотрел ему в глаза:

– Мальчик, то, что ты взял медальон и не случилось ничего, служит лишь подтверждением моих слов. Подсказок было дано множество, мог бы догадаться сам. Рунный металл, черт его дери! Ты первый за долгое время, кто смог потрогать эту штуковину рукой и не испустить при этом дух. Тебе напомнить, как обычные люди реагируют на руны? Хоть этому в твоей деревне обучали?

Юноша прокрутил в голове все крохи, которые слышал про руны и рудники.

– Опасны для людей, поэтому в необработанном виде их добывают белоголовые. Затем руны обрабатывают и используют в быту, уже без опаски.

– Чертовски верно. Десяток минут на руднике без маски, и можешь заказывать себе гроб. То же самое, – тут он многозначительно посмотрел на Эдвина, – и в случае прикосновений. При переработке ученые касаются рун только в очень малых дозах и только в перчатках. И ты говоришь, что ничего не произошло? Ты же схватил кусок рунного металла, пусть очень красивый, но фактически кусок, просто голой рукой!

– Но медальон был уже обработан!

– Мальчик, обрабатывать руны придумали всего пару поколений назад. Это после смерти Годвина руны стали опаснейшим ядом, никто не знал что с ними делать. А вот до этого… Думаю, что он был сродни железу или шелку. Просто материал, доступный почти каждому. Напомню, речь идет о событиях тысячелетней давности. Для ныне живущих медальон опасен в той же мере, что и кусок рун. Тут из защиты – только тонкий слой золота, в которое он запакован.

Юноша почувствовал, что его руки предательски дрожат.

– Десяток минут при вдыхании. А при касании?

Сэт махнул рукой:

– Если учесть, что ты не испустил дух прямо на берегу да и сейчас выглядишь довольно бодро… Когда вдруг начнешь, эээ, покашливать, а на руке появятся волдыри, то прошу сообщить мне. Но раз уж ты подобрал медальон, а потом как ни в чем не бывало потопал в деревню… Ответь мне, – он помедлил, – сколько тебе лет?

– Двадцать два. Двадцать два! Это правда! Я точно не белоголовый.

– Верно, услышал еще на площади. Тогда почему руны не действуют?

– У меня нет ответа.

– Зато у меня есть. Это значит, что медальон действительно признал тебя как нового владельца. Это приводит нас к интересной ситуации, которую я упоминал ранее. Ты схватил медальон, и теперь без тебя мой наниматель не сможет получить то, что хочет. А теперь неприятная часть. Ты можешь отказаться, вспылить, сбежать ночью в лес, как минимум. Просто плюнуть на мои слова. Я, скажу честно, крайне не хотел бы опутать тебя веревками и тащить на спине черт знает сколько времени. Поэтому я настоятельно прошу тебя пойти со мной добровольно.

– Ты для этого завел меня так далеко в лес?

– И не только. Нам правда стоило убраться из деревни как можно скорее. А шли мы так долго, потому что мне нужно было подумать, ведь ты поставил меня в сложную ситуацию. Пойти со мной рекомендую по одной важной причине.

– Какой же? – буркнул юноша.

– Я не могу раскрыть тебе личность нанимателя, во всяком случае сейчас. Но, думаю, он будет крайне недоволен, если я не принесу медальон. Меня найдут, и с меня спросят, а такие люди умеют развязывать языки. И тогда я укажу на твою чудесную деревню.

Эдвину не понравился даже тон, которым это было сказано. Сэт почесал за ухом, обвел взглядом яму, вздохнул. Юноша молча ждал. Мужчина покосился на него.

– Тут мы возвращаемся к слову, которое я упомянул ранее. Проблема.

Эдвин похолодел. Сэт все понял по его глазам.

– Да, все верно, мальчик. За тобой все равно придут. У тебя есть мать, отличный рычаг давления. Если остались еще какие-то родственники, то найдут и их. И так, пока ты не сподобишься предстать перед моим нанимателем и передать ему медальон. Что будет дальше – не знаю.

– Другими словами, мне нужно пойти с тобой непонятно куда, непонятно к кому? А если я откажусь – придут за моими родными?

– Чертовски верно.

– Кто твой наниматель?

– Повторюсь, этого я тебе говорить не собираюсь. По крайней мере, не посоветовавшись с самим нанимателем.

– А куда тебе нужно идти?

Сэт пожевал губы.

– Не близко. Было бы не близко, даже если идти по прямой, но меня гнали так, что в итоге я оказался на этом чертовом берегу с почти пустыми карманами. Нам, отмечу это «нам», мальчик, нужно в столицу. И это не конечная точка, хотя и Аргент отсюда не близко. Там меня ждет связной, который скажет, куда нести медальон дальше. Сначала я думал, что они перестраховщики. Но после того, как вынес медальон и за мной увязался чертов Бернал… В общем, дорога будет мало похожа на легкую прогулку.

Эдвин уныло посмотрел на огонь. Переварить все это оказалось чертовски сложно. Древние драгоценности, секреты. Он теперь что, связан с медальоном? Нет, спасибо. Но будь иначе, Сэт мог бы снять медальон с его тела в любой момент. А вместо этого собирается идти вместе с ним в столицу, а это много недель пути – даже верхом. Лошадей в лесу пока не видно… Отказаться? Придут за ним в деревню. Спрятаться? Придут за матушкой. Спрятаться вместе? Даже если получится ее убедить, что все это правда… Он на всякий случай спросил:

– А если заберу матушку и исчезну?

Сэт посмотрел на него с иронией.

– Ты даже речку с трудом переплыл. И твои знания о Мире за пределами этой деревни меня, мягко говоря, не впечатлили. Сам-то веришь в благоприятный исход? Можешь легко представить, что за люди дают старым ворам такие заказы, и перебегать им дорогу крайне не рекомендуется. Но ты уже перебежал, сам того не зная.

– А что мешает тебе или твоему нанимателю просто убить меня и забрать медальон? Он же тогда вновь будет «свободен»?

– Тот, кто ковал медальон, предусмотрел и это. Драгоценность можно либо «передать» кому-то, добровольно или под пытками, что уж греха таить. Либо владелец может умереть своей смертью, и тогда безделушка становится ничейной. Но подобного не случалось сотни, а то и тысячи лет. Так что если нынешний владелец умирает насильственной смертью, то медальон становится бесполезен. Просто кусок ядовитого металла, покрытый золотом. Отличная защита от воров и убийц, не так ли? Поэтому так мало подобных безделушек добралось до наших дней, сохранив при этом свою ценность. Сотни лет войн, пота и крови. Неудивительно, что большинство владельцев подобного легли в грязь, забрав с собой любую возможность передать секреты дальше.

Вор сложил пальцы в замок, водрузил на них подбородок.

– Поэтому мне нужно, чтобы ты пошел со мной. В пути нам придется оберегать твою жизнь как зеницу ока. Поздравляю, сегодня ты стал одним из самых важных людей в стране. Есть чем гордиться. А при встрече с нанимателем ты передашь ему право владения и вновь будешь свободен от всех забот.

Эдвин потер переносицу пальцами.

– Хорошо, пусть он меня не убьет, во всяком случае сразу. А после? Если этот медальон так ценен, то не лучше ли прикончить каждого, кому это известно?

Сэт хлопнул в ладоши.

– Я бы не беспокоился на этот счет, но подробности обсудим завтра. До рассвета уже не так много времени. Крайне рекомендую тебе поспать, дорога будет долгой.

– Говоришь так, словно я уже согласился.

– Мальчик, у тебя есть целая ночь, чтобы подумать, и я сделаю вид, что у тебя есть выбор. Захочешь ночью вылезти из ямы и побежать по лесу обратно? Мешать не буду – видишь ли, я тоже собираюсь поспать. Но мы оба знаем, что это не приведет ни к чему хорошему.

Он криво улыбнулся.

– Напомню, что в вашей таверне сейчас сидит несколько потенциальных белоголовых, а по окрестностям рыщет кучка гвардейцев. А чудесные соседи сегодня утром едва не продали тебя за серебряную монетку. Подумай, стоит ли возвращаться.

– Раньше ты говорил, что смогу вернуться, как только гвардейцы покинут деревню. Стоит ли доверять тому, кто так жонглирует словами?

Сэт хмыкнул и виновато развел руками.

– Издержки ремесла. Хочешь пристыдить меня? У тебя будет время завтра. А теперь ложись спать. Поговорим утром.

Он поднялся и затоптал костер. Мир погрузился во тьму.

Глава 7. Райя

Ей всегда нравился внутренний сад. Огромное пространство, надежно укрытое от посторонних глаз высокой стеной столичного замка, переливалось в лучах закатного солнца. Привезенные со всех уголков Мира цветы, заботливо подрезанные садовниками кустарники, даже небольшие деревца – все это переплеталось в ярко-зеленый узор с вкраплениями всевозможных красок. Алели розы, синела лаванда, желтели нарциссы. Стены увивал плющ. Во все это были гармонично вплетены узкие, выложенные белым кирпичом тропинки. Они тоже словно сияли на солнце, подсвечивая путь для тех, кто предпочел прогулку по саду прохладе внутренних помещений замка.

Таких людей было всего двое. Еще одно неоспоримое достоинство – большинству обитателей замка на разнообразие цветов было глубоко наплевать. Малая часть была слишком занята для прогулок и созерцания. А большая предпочитала серые стены, деревянные столы и их наполнение, бесконечное чревоугодие и праздность. В саду ничего этого не было, лишь бегущие бесконечным кольцом тропинки. Она приходила сюда подумать.

Райя томилась в ожидании. В обычный день у нее не хватало времени на прогулки, но когда выдавалась свободная минутка, она всегда приходила во внутренний сад. Здесь мысли выстраивались в четкую последовательность – в противовес запутанным узорам вокруг.

– …госпожа, он известил меня, что рунная лампа будет использоваться для обогрева кареты в первую очередь…

Просьба владыки… Какая глупость. Райя одернула себя. Приказ владыки оставил осадок на душе. Природу этого осадка она понять не могла и томилась еще сильнее. Получить задание лично из уст Вильгельма, прямо на государственном совете? Еще недавно казалось невероятным, что она вообще приглашена. Звезды сошлись, у отца запланирована не менее важная дипломатическая миссия, а кого еще мог послать владыка? Словоохотливый Хейзел уже не справился. Любой из церковников? Не их компетенция. Парни Хослоу? Их дело махать копьями и мечами, а не договариваться.

– …в качестве сопровождения вам предоставлен столичный меч, у Мико отличные рекомендации, а также…

Отец всегда советовал помалкивать на собраниях, особенно на тех, где присутствовал владыка. Право высказаться нужно было так или иначе заслужить. Ведь от статуса комнатной собачки Райя еще не избавилась. А таким, как она, положено лишь молчать и слушать. Некоторым полагалось еще и конспектировать. Некоторым – своим присутствием подтверждать важность кого-либо за столом. Райе отец советовал учиться. Слушать, что говорят другие, следить за реакцией окружающих, запоминать. Основы дипломатии.

Может ли существовать настоящая дипломатия в стране, где все земли подчинены одному человеку? Такие люди, как ее отец, просто решают чужие проблемы, не более. Затыкают дыры в корабле Вильгельма, когда тот готов вот-вот дать течь. Любые переговоры были лишь имитацией. Все, что требовалось, – это передавать пожелания владыки и следить за их исполнением. И делать это таким образом, чтобы создать у вассалов столицы иллюзию выбора. Которого не было.

Гидеон всегда говорил ей: «В нужный момент настанет и твоя пора высказаться. И тогда на тебя обратят внимание».

И вот внимание обратили, даже высказываться не пришлось. В личной беседе отец прокомментировал это скупо, лишь причмокнул губами и сказал: «Владыка отлично осведомлен о каждом, кто допущен с ним в одно помещение. Но не каждый удостаивается чести быть замеченным. Ты попала в его поле зрения раньше, чем мы ожидали. Это не плохо, но и не хорошо. Придется соответствовать ожиданиям, но, я уверен, ты справишься».

Ожидания. Всю жизнь она соответствовала ожиданиям. Сначала ожидания многочисленных нянек, которые гонялись за ней, пока Райя с хохотом носилась по отцовским покоям. Затем ожидания учителей, пытающихся впихнуть в еще детскую голову необходимые крохи знаний. Ожидания матери, ожидания настоятельниц монастыря, ожидания преподавателей в университете. Самое главное – ожидания отца, который безмерно гордился, что дочка пошла по его стопам. И вот, наконец-то, долгожданная награда. Теперь в ожидании замер Вильгельм. Сам владыка отправил ее с поручением, она почти на вершине. Почему же так тяжело на душе?

– …завтра перед отправлением будет произведен учет…

Фиона без устали тарахтела над ухом, перечисляя подробности предстоящего путешествия. До Фарота меньше недели пути, но могло показаться, что они пробудут в пути год, никак не меньше. Почетный эскорт, роскошная карета, передвижная кухня, лакеи. Рунная лампа для обогрева! Одного этого достаточно, чтобы бюджет путешествия стал сопоставим с полугодом ее обучения. Если бы Аргент не растрачивал руны на мелкие прихоти, привратнику не пришлось бы трясти подбородками, пытаясь обосновать возросшие расходы и упавшие доходы.

Накануне, перебросив все сборы на плечи Фионы, Райя погрузилась в отчеты, выписки, служебные записки и различную документацию по работе рудников. Было очевидно, что Хейзел к ним и не притрагивался, а его подчиненные если и старались вести учет, то делали это спустя рукава. Разрозненные стопки пергамента, местами уже пожелтевшие от времени, местами свежие, заполненные мелким почерком. Числа перечеркивали, поверх писались новые, множество пометок на полях. Куча сокращений, понятных лишь писавшему.

Зубы сжимались от негодования, подушечки пальцев пропитались чернилами, нос чесался от пыли, а глаза слипались. Райя просидела за бумагами весь день и всю ночь, подремав пару часов прямо за столом. Затем мысленно прокляла каждого составителя отчетов и предприняла еще одну попытку штурма пыльной макулатуры. Лишь ближе к закату с упорством заботливой бабушки Фиона вытащила ее из архива на улицу, и теперь они неспешно шагали по каменным тропинкам. Камеристка с восторгом перечисляла удобства, предоставленные столицей для поездки в Фарот. Райя, слушая краем уха, проматывала в голове информацию, которую удалось извлечь из архивных писулек.

Вывод был прост: снижение доходов имело место. И снижение – заметное. Поразительно, как Хейзелу почти год удавалось это скрывать. Впрочем, учитывая состояние документации… Пока в обители горят светильники, а кости не ломит от холода – никому бы и в голову не пришло поинтересоваться, отрабатывают ли соседские рудники столичные вложения. Оказалось, что нет. В Фарот регулярно направляли не менее десяти процентов от общего числа белоголовых.

Рудник был не самым большим, но близость к столице и крепкие родственные связи позволили Фароту процветать. Как минимум, глава тамошней церкви был дальним родственником святого отца. Урбейн не мог оказать прямую протекцию, но на становление крепких деловых связей точно повлиял. Тем поразительнее, что даже он не был в курсе малых поставок рун. А может, очень хорошо изобразил удивление и гнев. Ясно одно, ситуация не получила бы огласки еще очень долго, если бы не Морн. Именно он одним словом вынес Фарот в публичное поле, а Черная мантия точно не делает ничего просто так.

– Кхе-кхе.

Райя вздрогнула; они бродили по саду уже почти час, и за это время их мог потревожить только шелест листвы, ведь прогулки на природе были в замке не в чести. Поэтому покашливание из-за спины застало ее врасплох. Она обернулась, и тяжесть в груди прибавила в весе. Фиона по инерции еще продолжала щебетать, не замечая никого и ничего, но, увидев перемену в лице госпожи, оборвала себя на полуслове. В шаге от них, заложив руки за спину, стоял Черная мантия собственной персоной.

«Помяни демона…»

От неожиданности Райя забыла про все обязательные любезности, и Морн, воспользовавшись этим, взял инициативу в свои руки.

– Госпожа, – он кивнул ей, – приятно увидеть, что кто-то еще предпочитает подобные прогулки.

Райя собралась. С главой тайной службы она до этого ни разу не общалась, но в последнее время перестала удивляться сюрпризам, приятным и не очень. А еще девушка очень хорошо помнила, как он подмигнул ей. От воспоминания по спине пробежал холодок.

– Господин Морн. Не ожидала встретить вас в таком месте, но от этого наша встреча не становится менее радостной.

Мантия хмыкнул. Она впервые смогла рассмотреть его настолько вблизи и с удивлением поняла, что Морн ниже ее. Мужчина сутулился, а лицо казалось слепленным из глины. Словно ученик гончара впервые пытался вымесить что-то пристойное, ткнул пальцем тут, подправил там, потом смял и забросил на дальнюю полку. Кривой рот будто существовал отдельно от всего остального, на вытянутом лице со впалыми щеками темнели глаза. На верхней губе бледнел небольшой шрам, еще один красовался на лбу, скрываясь где-то под темными с проседью волосами. Несмотря на жару, Морн зябко кутался в свою черную мантию.

– Благодарю за добрые слова. Насколько я помню, вас завтра ожидает путешествие? Прошу извинить, услышал концовку вашего разговора…

Он перевел взгляд на Фиону, та стушевалась. Райя обратила внимание на слово «концовка». Намек был ясен – кончается один разговор и начинается другой. Отец бы не одобрил, собачкам с волками не быть в одной стае, а Морн был самым опасным волком. А может, и чем-то пострашнее, например черным сутулым пауком. Но раз он пришел к ней сам, на то были причины. Райя ни на секунду не поверила в обычную прогулку с осмотром цветочков и последующим возникновением у нее за спиной. Мантия прекрасно знал, куда она завтра отправляется и зачем.

– Это Фиона, моя камеристка. Фиона, дорогая, я хочу, чтобы ты лично проконтролировала погрузку всего перечисленного. Не стоит доверять заботу о нашем комфорте стражникам. Там явно потребуется женская рука. А господин Морн, я так полагаю, скрасит мое одиночество.

Фиона, на мгновение замешкавшись, моргнула своими васильковыми глазами. Облизнув губы, посмотрела на Морна, потом кротко кивнула:

– Конечно, госпожа.

Подобрав юбки, камеристка поспешила к дверям. Морн, все так же ухмыляясь, проводил ее взглядом. Затем повернулся и внезапно подхватил Райю под локоток. Касание было внезапным и, учитывая обстоятельства, не особо приятным. Но она приняла правила игры. Средних лет мужчина придерживает придворную даму под ручку во время расслабляющей прогулки. Идиллия.

Они пошагали вперед. Мантия с живым интересом крутил головой, словно и правда наслаждался окружением. Молчание затягивалось. На удивление от Морна весьма приятно пахло. Не потом, кровью и чернилами, как можно было бы подумать, а легким, чуть уловимым цветочным запахом.

«Неужели он пользуется духами?»

– Чудесный запах, не так ли?

Райя вздрогнула. Глава тайной службы умеет читать мысли? Как банально. Затем проследила за его взглядом и благосклонно кивнула.

– Безусловно. Это кремерские розы, они славятся не только своим ароматом, а еще и легким сливовым оттенком.

– Разбираетесь в цветах?

– Изучение всевозможных растений было частью моего обучения. Подбор и вручение даров – неотъемлемая часть дипломатического процесса: в одних уголках страны ценятся букеты из столичных сортов, в других – сухоцветы и сборники трав. Вышеупомянутые розы, например, в большом почете на севере, там они не растут, поэтому венки из кремерских растений демонстрируют крепкие связи владельца с южными землями.

– О, какая чудесная подробность! В таком случае не могу не спросить: какие дары отправятся завтра в Фарот, ведь помимо кнута всегда требуется пряник, я прав?

– Не знала, что везу кнут, поэтому не подготовила пряника. Эта поездка планируется сугубо деловой.

– Даже так? Прошу прощения за мою неосведомленность, не будете ли вы так любезны рассказать поподробнее?

«Все-то ты знаешь, а уж про Фарот тебе точно известно куда больше, чем мне».

– С удовольствием. Завтра, вскоре после рассвета, я выдвинусь в путь, и если в дороге все сложится благоприятно, то через шесть дней мы достигнем главных ворот города. Там меня ждет короткое знакомство с господином Стомундом. Он предупрежден, что мне потребуется ознакомиться с сопутствующими документами.

– Отчетные бумаги. – Морн едва заметно кивнул.

– Вы крайне проницательны! После этого еще почти день в пути, и карета прибудет непосредственно к рудникам. Там я понаблюдаю за работой церкви и местного гвардейского корпуса, оценю и определю причины упомянутых на собрании несоответствий.

Морн оскалился:

– Чудесно. А после выявления этих причин – что же дальше?

– По возвращении в Фарот нужные люди будут проинформированы об итогах поездки – со всей надлежащей любезностью, конечно же. Нет сомнений, что впоследствии любые затруднения будут устранены, а владыка получит подробный отчет. Поставки рун будут нормализованы, а выступления привратника Хейзела на собраниях вновь станут для всех редким подарком. Увы, нечасто удается обойтись совсем без потерь.

Последней колкостью Райя прощупала почву. За учтивостью и этикетом скрывалось нечто куда большее, иных разговоров в столице не вели. Но насколько далеко можно зайти в этом случае… Морн знал все и обо всех, а сам оставался загадкой. Улыбка на кривом лице немного ослабла.

– Со всей надлежащей любезностью, ну конечно. Я, к сожалению, не так силен в дипломатии, это ваша прерогатива… Позвольте поинтересоваться: если не подкрепить свои изыскания вкусным пряником и не помахать кнутом перед нужными людьми, думаете, они поделятся с вами своими секретами?

– Не могу знать, о каких секретах вы говорите. Нет сомнений, это какая-то досадная ошибка, и, безусловно, в Фароте будут только рады, если мы поможем ее найти и исправить. Или вы считаете иначе?

Райя бросила пробный камень. Жонглирование словами было увлекательным, но Мантия за все время только сыпал вопросами, не выдав и крупицы информации. Ну же, серый волк, черный паук, поделись со мной, что тебя тревожит? Почему ты тратишь время на Фарот, хотя должен в первую очередь заботиться о столице? Своим местом и расположением в глазах владыки рискует Хейзел, а не ты. Значит ли это, что задержки поставок могут отразиться не только на яркости ламп в коридорах?

Морн больше не улыбался. Словно провели рукой по воде: по лицу пробежала рябь, морщины прорезали лицо, шрамы стали бледнее прежнего. Теперь он был похож на себя во время собраний, мужчина с лицом старика, старика, видевшего слишком многое. Он причмокнул губами:

– Давайте отвлечемся от пустой болтовни. Поверьте, мне этого с лихвой хватает во время изложения отчетов владыке или послеобеденного общения со святым отцом. Речь вьется, как вьется по стене этот цветок, – Морн кивнул в сторону плюща на стене, – но в ней много слов и мало смысла. Думаю, вы не будете против поговорить, не тратя время на мишуру?

Райя тоже стерла улыбку с лица.

– Тем не менее вы ответили вопросом на вопрос, а сравнение с цветком на стене… Очень поэтично, я восхищена.

Он поднял ладони.

– Туше. Окружение диктует свои порядки. Что касается вашего вопроса, протеже достопочтенного Гидеона вряд ли могла подумать, что все будет так просто, я уверен. Нет сомнений, за всем этим кроется интересный секрет, и именно его нам потребуется узнать и разгадать.

Мантия даже помахал рукой в воздухе, демонстрируя, насколько будет интересно.

– Нам? Увы, не доводилось общаться ранее, но я была уверена: уж вам-то помощники точно не нужны.

– Глубоко в душе вы заставили меня улыбнуться. Большая часть моей службы связана с тем, чтобы найти себе помощников и направить их в нужную сторону. Затем получить отчет и предпринять ответные действия, если требуется.

– А теперь вы отправляете за отчетом меня?

– Вы мне льстите! Кто я такой, чтобы руководить действиями столь высокородной дамы. Вас направил в Фарот владыка, и отчитываться вы будете перед ним.

Он снова вплел в свою речь подобострастные обороты. Райя выжидающе уставилась на него, Мантия кашлянул.

– Конечно, мне пришлось вмешаться к концу собрания, но, по-моему, никто не был против. Болтовня Хейзела… Даже в сухих цифрах Роже порой больше смысла, сколько золотых будет потрачено на очередной карнавал. Гораздо важнее то, о чем Хейзел не говорит, а это вам и предстоит выяснить.

– Думаете, он что-то скрывает?

– Или скрывают от него. Хейзела интересует только количество тарелок на столе во время обеда, и на это его навыков счета хватит, но не более. Всю остальную информацию он получает от подчиненных.

– На собрании вы выступили не по просьбе владыки?

– Решили засыпать меня вопросами? Пусть будет так. Как вы могли заметить, на собраниях я предпочитаю наблюдать. Заметил за вами то же свойство. И поэтому мое слово имеет вес – в редкие моменты, когда мне есть, о чем высказаться. Владыка знает об этой моей особенности, поэтому без капли удивления переключил свое внимание на Фарот. После собрания мы с ним побеседовали, и он остался доволен моей аргументацией. Дальше дело за вами.

Они помолчали. Райю озарила догадка.

– Если поставки нарушены уже около года, вы, разумеется, были в курсе все это время?

– И снова вы мне льстите. Да, многие новости я узнаю раньше других. Но есть и множество других дел, помимо наблюдения за поставкой рун в столицу. Я, знаете ли, сторонник старого доброго огня, как для готовки, так и для обогрева. Не говоря уже об оружии. Руны каждый день дарят нам поразительные открытия, хотя обычное железо все так же безотказно.

– Думаю, эту новость вы узнали тоже раньше других.

– Вы правильно думаете. Я стараюсь отработать каждый золотой, который получаю из городской казны.

– Вы могли упомянуть об этом ранее, только на прошлой неделе было еще два собрания. Обсуждалась просьба Хослоу по увеличению бюджета на рунное вооружение и снижение урожая из-за жары. На первом вы не присутствовали, а на втором промолчали. Ждали, но чего? Единственное, что приходит мне на ум, – мой отец был свободен. В конце недели он получил направление в Розарию.

Он склонил голову.

– Ваша проницательность делает мне честь.

– Значит, не отрицаете. Хотели, чтобы владыка отправил именно меня. Почему?

– Хотел, чтобы на проблему взглянули по-новому. Такой ответ вас устроит?

– Не совсем. Я благодарю вас за откровенность, и все же порой ваши ответы лишь добавляют загадочности.

Кривая улыбка вернулась.

– Ваш отец – хороший дипломат с огромным опытом. Почти сорок лет на благо Аргента, если я не ошибаюсь? Если завтра какой-нибудь лорд северных земель начнет бить кулаками по столу, то вашего отца можно отправлять к нему в замок в гордом одиночестве. Обратно он вернется с дарами для владыки и северной клятвой преданности. Всегда нужен человек, который улаживает конфликты и налаживает связи. И ваш отец делает это крайне успешно, но всегда одинаково. За сорок лет у него выработались определенные привычки. Злому псу – бросить кость, пугливую лань – приласкать, гордому орлу – поклониться. Вам же предстоит приласкать злого пса. Так, чтобы он этого даже не понял и не откусил руку в процессе.

Райя нахмурилась.

– Вы сгущаете краски. Ни для кого не секрет, что люди подворовывают, это происходит на всех уровнях. В Фароте кто-то попытался откусить больше, чем следовало. Он обратил на себя наше внимание и теперь поплатится. Но я не планировала засовывать руку в собачью пасть.

– Если по приезде к вам в ноги бросится местный привратник и покается, что отправлял часть рун на сторону, то по возвращении в столицу я пришлю вам в покои бутылку вина. Но в ответ попрошу вас об ответной любезности. Когда вы вспомните этот разговор и поймете, что мое беспокойство имело под собой основу… Прошу вас постучаться в мою дверь и изложить свои опасения, а лишь потом отправиться с докладом к владыке. И да, я пью только красное.

Тени удлинились. Солнце почти скрылось за городской стеной. Райя покачала головой.

– Отец бы на такое не пошел, он ставит владыку даже выше семьи, так мне казалось в детстве. Теперь-то я понимаю, что иначе было нельзя. Или можно? Спасибо за приглашение, но если вы хотите, чтобы я постучалась в вашу дверь, то, может, дадите мне подсказку?

– Наш с вами разговор – уже подсказка. Обычно я не веду бесед с юными девушками в дворцовых садах. В другие дни мои собеседники куда уродливее, а обстановка – гнетущая. Поэтому прошу отнестись к вашей миссии с предельным вниманием. Но если вы просите большего… По прибытии в Фарот найдите время на частную прогулку. В получасе пути от городской стены, в восточной части города, вы найдете таверну «Кошачий двор». Надо сказать, напитки там чудесные, хоть простуду лечить. А во время заказа между делом передайте трактирщику привет от дедушки Фрея, за его здоровье можно не беспокоиться. Мужчина за стойкой будет рад услышать подобного рода новости. Думаю, в ответ он расскажет много интересного о происходящем.

Морн снова сложил руки за спиной, словно показывая, что разговор подходит к концу. В процессе они обогнули южную часть сада и поравнялись с воротами, ведущими в главное крыло. Сутулый мужчина покачался на пятках, прокашлялся.

– Не смею больше отнимать ваше время, позвольте лишь уточнить: юная девушка, беседу с которой я так грубо прервал ранее, – она отправится с вами?

Неожиданный вопрос поставил Райю в тупик.

– Конечно. Фиона – моя камеристка, и, несмотря на юный возраст, она отлично справляется. На ее плечах вся организация: как до начала поездки, так и в процессе нашего путешествия. Этот вопрос должен меня обеспокоить?

Черная мантия отрицательно мотнул головой и улыбнулся.

– Напротив, хотелось удостовериться, что в дороге с вами будет друг. А теперь… Желаю удачи!

Он повернулся на каблуках, взметнулись в воздух полы мантии, и глава тайной службы скрылся в дверях.

Глава 8. Рикард

– Давай, выходи!

Гвардеец для наглядности постучал по клетке металлической рукой. Решетка отозвалась глухим гулом, редкие песчинки осыпались на землю. Рик оттолкнулся руками, свесил ноги и встал на твердую землю. Следом вылезли Долан, Альбус и Крид, клетка опустела. Стражник ткнул рукой в сторону.

– Постройтесь!

Юноши проковыляли на затекших ногах в указанное место, встали в ряд. Все молчали. Из оставшихся двух клеток на них смотрели бывшие спутники. По унылым лицам можно было легко прочитать их мысли. Эти клетки отправятся к столице, значит, еще минимум неделя в пути… Неделя тряски и сна на скудном пучке соломы. Правда, там их ожидают те же рудники, но уже столичные, а любой сидевший в клетке в своей голове оттягивал момент каторги как можно дальше.

Во время последнего броска, на рассвете, стражники, не стесняясь, обсуждали, кого оставят возле Фарота. Спорили так, словно юноши были грузом, который каждому гвардейцу приходится тащить на плечах.

– Я правлю эту клетку уже больше клятого месяца! А вы прицепились всего пару недель назад, вот и следи за юнцами! Потерпишь неделю, не развалишься, у меня уже задница приняла форму скамейки, сил нет!

Гвардеец, сидящий на козлах повозки, обиженно сопел, но возразить не мог, третья клетка присоединилась к ним в середине пути. На второй повозке стражник возмущенно махал руками и атаковал в ответ:

– Мы-то одинаково едем! Ну ты удумал – я, значит, при юнцах, а ты всю неделю не при делах, рядом поскачешь?

– Мою клетку первой заполнили, лошади уже с трудом тянут!

И так почти час. Капитан сначала не вмешивался, ехал во главе, не сводя взгляд с приближающихся стен. Затем резко прервал перебранку:

– Сгрузим первых. Рыжий, – он кивнул на Долана, – катается с нами почти два месяца, я уже сам поседел за это время. Всегда сгружают того, кого первого подсадили, развели тут. А ты, – он перевел взгляд на второго спорщика, – доведешь до столицы, не развалишься. И, напомню, вы тут все должны за ними приглядывать, а не о девках мечтать и по сторонам смотреть.

Гвардеец приуныл. Тот, что вез Рикарда и остальных, наоборот, приободрился и миролюбиво добавил:

– Да брось, как прибудем – с меня пиво!

На том и порешили. Рик краем уха слушал перебранку, но в основном всматривался вперед, глядя, как на глазах вырастают наблюдательные вышки и приближаются ворота. Сначала они были точкой на горизонте, потом пятном с кулак, и вот перед глазами появились деревянные створки с трех взрослых мужчин высотой. Стена была куда внушительней, чем казалось с холма. На башенках стояло по гвардейцу, которые, несмотря на ранний час, не томились, оперевшись на древко, а стояли ровно, провожая телегу взглядом. Один из них махнул рукой и крикнул вниз, отпирайте, мол.

Створки без скрипа разошлись в стороны, и телеги вкатились внутрь, оставляя ровные борозды на искрящемся песке. Гвардейцы перекинулись парой слов, капитан направил лошадь мимо пары сторожек в сторону правого частокола. Клетки выкатились на небольшую площадь: торцом она упиралась в небольшой гарнизон, а с другой стороны, в отдалении, белели рунные скалы. С того направления раздавался равномерный глухой стук, словно удары киянкой по дереву. Гвардеец спрыгнул, оставив козлы и подняв облачко пыли. Подошел к клетке и буркнул:

– Давай, выходи!

И вот они стояли в лучах рассвета. Гвардейцы молча чего-то ждали, смотря перед собой пустыми глазами – мыслями они были уже дома. Кто в кабачке с кружкой пенного, кто с женой в одной руке и непоседливым дитем в другой, ведь у каждого свой дом. Капитан тихо переговаривался с одним из стражников. Лошади трясли гривами и фыркали, искрящаяся пыль им явно не нравилась. Даже Корин не ухмылялся, лишь свесил руки сквозь решетку и нет-нет, а поглядывал в сторону белых камней. Долан наклонился и шепнул Рику в ухо:

– Интересно, срут они тут тоже в масках?

Рик промолчал, хотя понял, о чем речь. Некоторые встречные стражники носили на лицах защитные маски из тонкой металлической сетки. Со множеством мелких отверстий, застегнутые на затылке, они полностью закрывали нос и рот. Не идеальная защита, но разумная мера предосторожности. Они были сделаны из серебристого металла, того же самого, из которого были отлиты доспехи каждого присутствующего гвардейца. Их конвоирам маски не полагались, поэтому военные нервно переминались с ноги на ногу, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

Услышав шепот, ближайший гвардеец повернулся к ним. Возмутиться он не успел, капитан зычно рявкнул:

– Идут! Ну-ка, выпрямились, не позорьтесь!

Гвардейцы подобрались. Со стороны гарнизона, поднимая пыль, надвигалась кучка всадников. Минута, и они поравнялись с клетками, осадили лошадей, слезли на землю. На пару гвардейцев Рик не обратил внимания, привык к блеску доспехов перед глазами. Другие двое представляли куда больший интерес хотя бы тем, что выглядели до смешного карикатурно.

Ближе всего стоял священнослужитель, болезненно худой, в простой белой рясе, с бритой налысо головой. Выражение его лица было сухим, как бумага. Скользнув глазами по клеткам, он замер, буравя взглядом колонну новоприбывших.

Второй был толстяком, в темно-синих, богато драпированных одеждах. Позолоченная фурнитура искрилась в лучах солнца, как бы соревнуясь с серебряным блеском доспехов, на пухлых пальцах поблескивали перстни, по одному на каждом, а на некоторых и по два. На фоне гарнизона и унылого пыльного пейзажа он смотрелся как инородный организм, который выдернули со столичного приема и заставили играть театральную роль.

В отличие от церковника, толстяк широко улыбался, потирал пухлые ручки и выглядел очень бодро для рассветного часа. Живо покивал всем, с кем встретился взглядом, поцокал языком. Потом, словно устыдившись своего энтузиазма, покачал головой. Мол, ну и дела… Капитан тем временем приложил пальцы ко лбу и поприветствовал священника.

– Ваша святость.

Худой склонил голову. Капитан повернулся к толстяку, приложил кулак к груди.

– Рад приветствовать вас.

Тот развел руки, будто желая подарить гвардейцу свои объятия.

– Взаимно, безусловно, взаимно! Капитан Гектор Коска, если я правильно понимаю? Впервые у нас?

Гвардеец склонил голову.

– Вы правы. Я получил назначение на конвой этой весной.

– Чудесно, просто чудесно! Всегда рад новым лицам на нашем руднике! Если вы понимаете, о чем я, ха-ха. Шучу. Ну а я – привратник Пинкус Стулус, обойдемся без прочих титулов. Сомнений нет, именно мое имя указано в ваших сопроводительных бумагах, не так ли?

Капитан вновь склонил голову и протянул пару листков. Пинкус схватил их и, не взглянув, начал помахивать ими в воздухе, продолжая представление:

– Также обязан вам представить священнослужителя Иглу, да-да, не удивляйтесь. Со всей ответственностью могу заявить: под его светлым взглядом добыча рун проходит ровно так, как было бы угодно богам!

Толстяк даже коснулся лба, настолько его переполняли чувства. Игла перевел взгляд на него – ничего светлого и доброго в его выцветших глазах не было. Скорее, желание заткнуть привратника, за шкирку забросить всех присутствующих поглубже под землю и отправиться обратно в келью. Пинкус подобный настрой проигнорировал и наконец впился взглядом в бумаги. Побегал глазами по пергаменту, покачиваясь на пятках, помурлыкал что-то себе под нос. Казалось, его единственная дочь выходит замуж, а гвардейцы привезли три телеги приданого, накинув сверху бочонок вина в подарок.

– Ммм, указом владыки… Доставлены в соответствии… Да-да, чудесно! Скажу честно, бумаги раз от раза не меняются, лишь имена вписаны новые, но обязан был проверить, а то будет бардак! А бардак что? Такого нам не надо, все верно! Позвольте ознакомиться?

Не дожидаясь ответа, он бойко зашагал вокруг клеток. Каждые пару шагов останавливался, цокал языком, снова утыкался взглядом в бумаги, шел дальше. Юноши сквозь прутья смотрели мрачно, некоторые отводили глаза. Игла так и стоял, не моргая, и, кажется, не дыша. Поравнявшись с шеренгой, Пинкус еще больше оживился, впился взглядом в Долана.

– Молодой человек, вы…?

Рыжий посмотрел непонимающе, живость привратника даже его выбила из колеи. Пинкус с интересом пялился на него, помахивая бумагами. Рик бы предпочел, чтобы нижнюю часть лица привратника скрывала маска, поскольку смотреть на растянутые в жабьей улыбке пухлые губы было невыносимо. Наконец его напарник по клетке сообразил:

– Долан.

Толстяк снова вперился в бумаги, даже поводил пальцем по строчкам. Удовлетворенно покивал, перевел взгляд на Рика. Тот облизнул сухие губы.

– Рикард.

Следом представились Альбус и Крид, вся их клетка. Пинкус так и кивал, точно его голова была подвешена на шарнирах. Повернулся к капитану.

– Все с юга?

Тот согласно кивнул.

– Этих забрали первыми.

– Так-так, посмотрим. Девятнадцать, восемнадцать, еще раз восемнадцать… Четырнадцать, ого!

Привратник повторно вперся в Альбуса взглядом, от его восторга, казалось, даже Коске стало неуютно. Толстяк шагнул обратно к клеткам.

– Не имею желания оспаривать ваш выбор, капитан Коска! Вы бы знали, что порой нам пытаются впихнуть! Юноши, которым пошел третий десяток – возраст чудесный, не спорю. Но от силы полгода или год, а потом место снова пустует. Или смотришь, а сквозь ошейник даже шею уже не видно, кошмар! А потом возникают вопросы, почему добыто определенное количество, хотя ожидалось абсолютно иное… Нет-нет, такого нам не надо. Бардак никому не нужен, согласны?

Пинкус аж замер на мгновение, настолько его выбили из колеи одни лишь мысли, что может начаться бардак. Игла кашлянул, впервые за все время издав какой-то звук.

– Да-да, к слову об этом…Вижу, в этот раз кара постигла совсем юное дитя, какой кошмар. Конечно, если впредь боги будут милостивы, он пробудет у нас достаточно долго. Но взгляните! Он же худ как жердь! А теперь представьте его с киркой или, того страшнее, на выгрузке камня?

Коска непонимающе молчал, гвардейцы переглянулись.

– Так о чем это я… Ах да! К остальным претензий нет, но этого хотелось бы… уравновесить. Вы же не станете спорить, что во всем важен баланс? Не смотрите на меня так, – Пинкус замахал руками, – понимаю, вы у нас впервые. Вы же не будете против, если я выберу еще одного?

Тень легла на лицо Коски. Он сжал перчатками узду лошади.

– Никак не могу такого допустить. По прибытии в столицу с меня спросят, каким образом дети были распределены. Четыре человека – ровно треть. Перед отбытием я повторно ознакомился с отчетами, обязательное количество не нормировано и остается на усмотрение сторон. Даже треть, – он помялся, – значительно превышает норму пополнения относительно других рудников. Но я руководствовался нежеланием гнать полупустой третью клетку или пересаживать часть в оставшиеся две.

Пинкус пропустил монолог капитана мимо ушей.

– Вот видите! Остается на усмотрение! Так усмотрите! У столицы не убудет, уж поверьте мне, я тесно общаюсь с тамошним привратником. Даю вам слово, по возвращении домой никто с вас ничего не спросит!

Капитан продолжал отрицательно качать головой.

– Если вас смущает возраст… Можете одного поменять, возьмите одного из этих. – Он кивнул в сторону клеток.

– Что вы! Что вы! Белоголовый в столь юном возрасте! Не сказать, что редкость, хотя внимания заслуживает. Да и как я могу оспаривать ваше решение. Но опять же, позвольте указать вам на…

Игла снова кашлянул. Пинкус заткнулся. Священнослужитель кивнул капитану, все так же не двигаясь с места. Коска нахмурился, но подошел поближе, лошадь цокала следом. Игла был ниже на целую голову, так что капитан выглядел настоящим гигантом, особенно в доспехах. Священник проскрежетал сиплым голосом:

– У меня нет времени убеждать вас, капитан, поэтому я подам официальный запрос в город, там его передадут в столицу. Я вынужден просить вас остаться до момента, пока мы не получим ответ.

Его глаза не мигая смотрели куда-то через плечо Коски. Гвардейцы из сопровождения озадаченно переглянулись. По мере того, как слова Иглы влетали ему в ухо, капитан все больше хмурился. Священник снова замер на месте. Коска повернулся к Пинкусу, между бровей залегла глубокая морщина.

– Запрос в столицу? Ради одного человека? Это займет вечность, мы проторчим тут не меньше месяца!

Пинкус смущенно потупился.

– Капитан, вы же знаете, священнослужитель в своем праве, никак не могу перечить ему. Не сомневайтесь, мы разместим вас со всем подобающим комфортом.

– Ради одного человека! Одного! Привратник, несмотря на то, что это мой первый рейс…

– Капитан, Фарот крайне ответственно относится к процессу добычи. Один человек тут, один там. И вот в столицу уже едут обозы, нагруженные рунами. Не переживайте так – предлагаю вечером угоститься фаротским белым, мне как раз недавно доставили бутылочку…

Капитан рявкнул:

– Еще один! Один. И я должен буду одобрить ваш выбор.

– Ах, капитан, вижу, это решение не вызывает у вас должного смирения, и это разрывает мне сердце! Я бы с радостью немедленно отправился в свои покои, ведь совесть не позволяет мне требовать большего! Но долг… Думаю, вы понимаете.

Все понимали, что запрос могут и не одобрить. Скорее всего, не одобрят. Но до этого момента капитан с подчиненными застрянут на рудниках. Пинкус, не выказывая ни капли сожаления, повторил свой ритуал. Побродил между клетками, покачал головой, сверяясь с бумагами. Рик следил за его ужимками, в воздухе воняло враньем. Если он хоть что-то понимает в языке тела – толстяк давно все решил. И сейчас разыгрывал целое представление, хотя даже выбор свиньи на убой тут смотрелся бы достовернее. А еще он с самого начала знал, что капитан уступит, просто ждал, когда Игла соблаговолит вмешаться.

Тем временем толстяк, запыхавшись, наконец замер и изрек:

– Капитан! Как я уже сказал, совесть не позволяет мне иного. Не скрою, вы вселили в меня чувство, что я, аки разбойник, ворую с вашей повозки последний ломоть хлеба! Посему, надеюсь, вы оцените справедливость моего решения! Не ошибусь ли я, если скажу, что это, – он ткнул пальцем в крайнюю клетку, – Корин Абайра, двадцати одного года от роду? Заберу его – пожалуй, так будет честно, не находите?

Рик мысленно застонал. Туша сначала даже не понял, что речь о нем, и так же тупо пялился куда-то за частокол. Потом моргнул, перевел взгляд на Пинкуса, его челюсть по-тупому отвисла. Брови Коски уползли вверх.

– Хотите взять самого старшего? Обращаю ваше внимание, что проверяющий долго сомневался, стоит ли вообще в данном случае тратить время на транспортировку. Ошейник пока прозрачный, но уже скоро…

– Да, да, вы правы! Но признайте поэтичность моего выбора! Самый юный и самый взрослый ваш подопечный останутся тут, совместно трудиться на благо Симфареи! И ранее речь шла о балансе, что же станет более явным подтверждением моих слов?

Капитан нахмурился. Он чувствовал какие-то противоречия во всем этом, но не находил их. Заберут самого взрослого? Да и пусть, столица теряет немногое. Учитывая возраст – Туша точно не успеет отработать долго. В его глазах читалось желание скорее закончить этот балаган и отправиться домой, в Аргент. Коска кивнул. Один из гвардейцев отомкнул клетку, указал на Корина:

– Ты слышал, вылезай.

Глаза Туши округлились, суть происходящего дошла до него с задержкой, а к столь скорому попаданию на рудники он был не готов. Впервые за все эти дни ухмылка отсутствовала на его лице так долго. Затравленно взглянув на гвардейца, он перевел взгляд на Пинкуса. Толстяк покачивался на пятках в ожидании. Гвардеец прервал затянувшуюся паузу, пристукнув по клетке для придания веса словам:

– Оглох? Сказано, лезь из клетки.

Туша свесил ноги и вывалился наружу. Проковылял, встал по левую руку от Долана, возвышаясь над всеми; ростом он мог посоперничать с Коской. На лицо Альбуса Рик решил не смотреть, вместо этого продолжал изучать привратника. Тот всплеснул руками, выражая восторг.

– Это. Просто. Чудесно. Я рад, что мы без долгих перипетий пришли к соглашению! Капитан, с нетерпением буду ждать нашей следующей встречи!

Игла фыркнул, прервав болтовню. Похоже, его участие больше не требовалось. Напоследок окинув взглядом шеренгу юношей, он, не прощаясь, влез на лошадь, щелкнул уздечкой и поскакал обратно к гарнизону. Все присутствующие проводили его взглядом. Капитан кашлянул.

– Да… Безусловно, я тоже буду ждать. С нетерпением.

Он протянул руку за бумагами. Пинкус даже не заметил этого, его глаза бегали по шеренге, слева направо и справа налево, вновь и вновь. Потом встрепенулся, сунул листки Коске в ладонь, подмигнул.

– Спешите отправиться в путь? Прекрасно вас понимаю, я тоже поначалу переживал. Думал, что это, – он пальцем помахал в воздухе, – куда опаснее весенней пыльцы. Ха-ха. Первый месяц был сам не свой, боялся в скорости отправиться домой, только уже в деревянном ящичке. Но посмотрите, не один год уж минул с того момента, а я здесь! Но вас тоже могу понять, поэтому не буду задерживать. Передавайте привет столице!

Столь витиевато указав Коске на дверь, он замер в ожидании. Капитан, судя по глазам, с удовольствием засунул бы этот привет Пинкусу в задницу – вместе с рудниками и обязанностью тащить клетки через всю Симфарею. Но он лишь кивнул, сунул бумаги в седельную сумку, зычно крикнул:

– В путь! Собрались, неделя пути – и мы дома!

Гвардейцы приободрились, залязгал металл, люди усаживались в седла. Лошади зафыркали и мирно двинулись дальше сквозь лагерь; вдалеке виднелись еще одни ворота, основная дорога прорезала рудники насквозь. Клетки снова затряслись на ухабах, теперь их осталось две. Внутри, отводя глаза, сидели оставшиеся семь юношей. Пыль почти улеглась, Пинкус продолжал хищно поглядывать на шеренгу. Затем потер пухлые ручки.

– Что тут скажешь? Вот мы и остались с вами одни. – Двух гвардейцев, прибывших с ним, он проигнорировал. – Вижу ваше замешательство. Да-да, поверьте, вы далеко не первые ребята, которых я так встречаю. И далеко не последние, ха-ха. Не будем об этом, лучше слушайте сюда. Как вы уже поняли, имя мне – Пинкус. Для вас – господин или привратник Пинкус. Другими словами, рудники находятся у меня в управлении. Но!

Он покачал пальцем в воздухе.

– Но! Я чувствую свои долгом представиться, без простейшего этикета у нас бы начался полный бардак, понимаете! Естественно, понимаете. А значит, мое имя, скорее всего, вам в будущем не понадобится. Я лично встречаю каждого новоприбывшего, ибо уполномочен на это городским руководством. Всех учтем, всех запишем. Но, думаю, вы понимаете и то, что в самих рудниках управленческая деятельность не нужна. Еще там довольно пыльно, – он поправил невидимую маску на лице, – в связи с этим после распределения, чтобы встретиться со мной, нужно будет отличиться. Отличиться в плохом смысле, это ясно? А пока все идет, как надо, то и снова видеться нам с вами нужды нет.

Толстяк попытался со всей возможной многозначительностью нависнуть над шеренгой, но с его ростом это было проблематично – Пинкус едва доставал Рику до подбородка.

– В случае осложнений и регулярных нарушений нас с вами ждет личная, но неприятная беседа, крайне неприятная. Если она не возымеет действия… Повторную беседу будет проводить священнослужитель Игла. По его спешному отбытию вы могли понять, что этот святой человек обременен крайне обширным количеством дел. Посему, если он будет вынужден тратить время на личное общение с кем-то из вас… Нет-нет, невозможно, запомните мои слова, и пусть столь мрачное будущее останется на уровне сказок.

«Как и сказка о том, что ты тут главный. Игла одним взглядом сомнет тебя в мясной шар с кольцами на кишках. Церковники явно имеют тут повышенное влияние. Игла нарушил все правила приличия, надавил на капитана, практически пригрозил, что вынудит их торчать в этой пыли несколько недель. И все это ради Туши?»

Привратник, не подозревая о том, что в голове Рика его авторитет крайне неустойчив, ткнул пальцем в сторону стражников.

– Это гвардейцы Рокот и Мальберн. Они сопроводят вас в зону проживания. Это последний рубеж, далее начинаются непосредственно рабочие участки, а нахождение в них, даже в маске, уже становится нежелательным. По пути вас проинструктируют по основным моментам, однако сам процесс добычи не контролируется извне. Значит ли это, что в рабочие часы вы можете отдыхать? Предаваться праздности из-за отсутствия наблюдения? Никак нет, это же полный бардак!

Рикард заметил, что ужимки и театральность из манер толстяка не исчезла, но после отбытия капитана, заговорив о деле, он собрался и стал меньше напоминать шута. Фальшивая приветливость испарилась, как и намек на гостеприимство. Сейчас он инструктировал расходный материал, который должен приносить максимум пользы до самого конца. И желательно, не отвлекая господина привратника от сытного ужина.

– Отдельно подчеркну, что за долгие годы добычи нам стала прекрасно известна суточная норма, которую возможно и необходимо доставлять на поверхность, а затем, в удобоваримом виде, заполнять ею склады. Стоит ли уточнять, что снижение этой нормы вызовет крайнее недовольство как у меня, так и священнослужителя Иглы? Хотя о чем это я! Конечно же, такого не будет, правда, ребятки? Мы, увы, не можем проследить непосредственно за ходом добычи. Поэтому в случае недопонимания наказывается вся рабочая смена. Мне бы этого очень не хотелось, вам тем более, я уверен.

«Тебе бы очень хотелось нас никогда больше не видеть, а только перекатывать в руках монеты, полученные от сбыта. Запонки на рукавах не позолочены, это настоящий драгоценный металл. Либо привратник – любимый сынишка Вильгельма и получает из казны суммы, которые не снились чинам из самой столицы, что уж говорить про этот пыльный гарнизон. Либо привратник мухлюет и его рыльце в пушку. А значит, у Иглы тоже, толстяк бы не утаил от него и крошку хлеба в темной комнате».

Тем временем привратник окончил свою тираду. В обычной ситуации напрашивался финальный аккорд: вопросы есть? Но Пинкус явно был уверен, что вопросов нет и быть не может. Он щелкнул пальцами, кивнул гвардейцам. Кряхтя, влез в седло и, не оглядываясь, поскакал обратно в гарнизон. Следом клубился столп пыли, воздух блестел от рунных песчинок. Рик мысленно разрывался надвое. Он бы с удовольствием больше не встречался с толстяком вообще никогда. Но это означало… смирение. Пара лет в рудниках, в окружении одних и тех же лиц. А Пинкус будет грызть свой ужин в нескольких сотнях метрах от него.

«Соберись. Зато ты уже не в клетке, размякший придурок».

Гвардейцы были не столь красноречивы. Кто из них кто, Рик так и не понял, но левый никакого интереса к происходящему не выразил, а правый махнул рукой в противоположную от удаляющейся лошади сторону и буркнул:

– Пошли!

Юноши поплелись следом, второй стражник замыкал процессию.

– Господин привратник верно сказал, его вы больше не увидите. Уж очень надеюсь, обратного не советую. За частоколом находятся бараки. Там вам следует находиться в тот момент, когда вы не работаете. Что вы там делаете – спите, срете или жрете, – мне все равно. Начинается смена – идете на смену. Бараки работают поочередно. Иногда меняем ночную смену на дневную. Не нравится? Мне все равно. Главное – соответствовать выработке. Пока с поставками все в порядке – вопросов к вам не будет.

Он помолчал, словно надеясь, что напарник подхватит инструктаж. Не дождался, вздохнул и продолжил:

– Как вы там копошитесь на добыче – плевать, никто интересоваться не будет. Не хватало еще надышаться этой дрянью. Помимо выработки, четко уясните то, что я сейчас скажу. Все трудящиеся на рудниках – собственность владыки. А Вильгельм не любит терять свое. Погрызлись, и кто-то из-за этого не смог нормально работать на смене? Выяснять не будем, наказаны будут все. Про смертоубийство даже пояснять не стану, каждый прибывающий белоголовый – это дар Фароту от Аргента. Любой лишивший рудники этого дара очень сильно пожалеет.

Они подошли к частоколу, у входа дежурила еще пара стражников, оба в масках. Ближайший сухо спросил:

– Новенькие?

– Ага, всю пыль клетками подняли.

Вопрошавший согласно хмыкнул. Ворота приоткрыли, они просочились внутрь. Стражник зыркнул на них.

– Повторю для не особо грамотных. Руны добывать. На добычу рун другими – не влиять. Или очень уж постараться. В остальное время хоть усритесь. Бараков шесть. Различаем по номерам, ибо зачем мудрить. Ваш будет пятый, там как раз сейчас недобор. Радуйтесь, чтобы прибывших селили вместе – редкость. Но в пятом много старших было, одни ошейники остались, привратник все волосы на голове выдрал. Ждал вас как не в себя.

Рик покосился на Тушу, не испытывая ни капли радости. Корин, приоткрыв рот, крутил головой. Альбус смотрел стражнику куда-то в ноги, моргая своими печальными глазами. Крид, опустив голову, погрузился в свои мысли. Долан щурился на солнце, все молчали. Гвардейца это полностью устраивало. Они протопали вперед, Рик окинул взглядом деревянные постройки, которые разглядел с холма. Убедился, что это лишь часть гарнизона. Хлопая дверьми, туда-сюда сновала стража. От нехотя выдавливающего из себя слова стражника ничего не осталось, он вошел во вкус и извергал истины одна за другой.

– Молчаливые все? Это хорошо, а то бывает ноют, кричат. С такими разговор короткий. Силы нужно тратить не на крики, а на работу. А то замучаешься с вами… Пришли.

Они миновали последнюю гвардейскую постройку, и Рик выкатил глаза. Долан, не удержавшись, спросил:

– Мы будем жить прямо в них?

Гвардеец ухмыльнулся. Под «ними» подразумевались скопления камней, которые так впечатлили Рика накануне. Огромные белые глыбы, чуть в отдалении они стояли не разрозненно, а перетекали одна в другую. Поначалу между ними оставались широкие проходы, но чем дальше, тем уже становились просветы. Совсем вдалеке глыбы сливались в один белоснежный монолит, который был растянут на всю ширину лагеря и ограждал его с западной стороны. Если ближайшие скалы едва доставали взрослому человеку до колена, то чтобы оглядеть гору на горизонте, нужно было задрать голову почти к небу. В некоторых скалах темнели правильной формы выемки, словно кто-то выдолбил в стенах двери и окна. Их подвели к месту, где камни достигали размеров добротного дома, в несколько этажей высотой, а в проходе болталась дверная створка. Гвардеец ткнул пальцем в проход и изрек:

– Милости прошу.

Юноши переглянулись. Рик понимал общее замешательство. Он был уверен, что по приезде их ждет… нечто большее. Снующие вокруг священники, наставления о том, как важны руны и как их добывать. Хотя бы бюрократия, черт ее дери. Вместо этого их выбросили из клеток, пухлый привратник помял в руке пару листков, а стражник ткнул пальцем в темный проход. И это все?

– Нужно особое приглашение?

Рик вздохнул и шагнул вперед. Мягко толкнул створку внутрь, она без скрипа отворилась, и он сделал первый шаг в полумрак. Следом донеслось последнее наставление:

– Не балуйте.

Стража зашепталась о чем-то между собой. Рик пошел вперед, позади шуршали бывшие напарники по клетке. И Туша. Последнему пришлось пригнуть голову, чтобы зайти в проход, но уже через пару шагов коридор резко расширился, полумрак рассеялся, и они вывалились в пространство, подобного которому Рик раньше не встречал.

Скала внутри была полой. Ровные белые стены уходили высоко вверх; в несколько рядов, то тут, то там, в камне были пробиты окна. Солнечные лучи проникали через них в достаточном количестве, чтобы рассеять темноту, лишь очень высоко, метрах в пяти от пола, потолок скрывался в тени. Пространство внутри не было разделено никакими стенами, весь центр комнаты представлял собой светлое пространство, шагов тридцать в обе стороны. По мере приближения к стенам рельеф снова становился неравномерным, плиты вырастали из пола. Самые низкие Рик определил как места для сидения, края скал были стесаны и закруглились от частых касаний, местами валялись куски сложенной ткани и что-то похожее на коврики. За ними шло еще несколько рядов скал, более высоких и продолговатых, своеобразная лестница. Дальние использовались в качестве кроватей; он смог разглядеть брошенные на землю лежаки со скомканными одеялами поверх. Перепады высот случались – одна плита по колено, вторая по пояс, – но, без сомнений, все это напоминало амфитеатр. Плато в центре и скалистые трибуны, расходящиеся в стороны. А на трибунах сидели люди.

Кто-то лежал на самом верху, у стены, заложив ногу на ногу и повернув голову в сторону вошедших. Некоторые сидели пониже, разбившись на группы, но все взоры тоже были обращены ко входу. Белоголовые. Юноши замерли в нерешительности. Молчание продержалось еще мгновение, потом с одной лежанок слез парень. Он прошагал по комнате, остановился в паре шагов от Рика. Волосы были очень коротко острижены, на висках белела седина. В ошейнике колыхался белый туман. Он был высок, крепок, жилист, одет в простую одежду – светлые штаны и рубаха. Парень сложил руки на груди: костяшки пальцев были покрыты застарелыми мозолями, под кожей перекатились мышцы.

– Много вас.

Рик уставился непонимающе. Потом огляделся – желающих вести разговор не нашлось. Он вздохнул.

– А сколько должно быть?

Парень хмыкнул.

– Чем больше, тем лучше. Но больше трех одновременно еще не приходило. А ты из тех, кто смирился, да? Больно спокойный. Я – Ловчий.

Рик вопросительно поднял брови.

– Спокойствие не означает смирение. Я – Рик. Родители любили охоту?

– Просто чудо, не могу припомнить, чтобы кто-то шутил по прибытии. Я не в восторге от своего имени, поэтому все зовут меня по ремеслу, которым я занимался. Но это было давно. Помогал на охоте крутым ребятам, – он помахал мозолистой рукой перед глазами, – а теперь долблю для них камень. Паршивый карьерный рост.

Рик согласно покивал, да, действительно паршивый. Ловчий вопросительно оглядел остальных.

– У вас одно имя на всех? Не думаю, что это удобно.

Юноши пробормотали свои имена, даже Корин буркнул свое из заднего ряда. С момента, как стражник вывел его из клетки, спеси у Туши явно поубавилось. Ловчий хмыкнул.

– Имен много, а память дырявая. Ну да ничего, времени познакомиться будет достаточно. Конечно, у кого как… Но ты Рик, это я запомнил. Я ценю людей, которые понимают, что к чему, а ты явно из таких. Не тратишь воздух на крики – верно я говорю, Вин?

Он подмигнул парню на скале слева. Тот буркнул:

– Ха-ха. Мне было пятнадцать, пошел ты.

Ловчий развел руками.

– Не спорю. Но сколько лет прошло, эта приветственная шутка уже стала традицией. Правда, ни разу никто не смеялся… Да и шут с ним.

Туша опомнился, шутки и подобного рода приветствия явно не вязались с его представлениями о рудниках. Он рыкнул:

– Какого черта тут творится?

Седые виски поднял бровь.

– Что конкретно тебя интересует? Почему живем в таких хоромах, – он обвел рукой амфитеатр, послышались смешки, – или когда будет обед? Сразу отмечу, нескоро. Покормят за час до смены. А пока, господа, приветствую вас в бараке номер пять, островке комфорта среди недружелюбных рудников Фарота.

Корин хмурился, ироничный тон был ему явно не по нраву, но придумать достойный ответ Туша не мог. Долан подал голос:

– Почему эта каменная дырка в скале зовется бараком?

– Точнее и не скажешь – видимо, много лет назад у кого-то было хорошее чувство юмора. Уж не знаю, кто-то из первых белоголовых приукрасил, а гвардейцы подхватили, или наоборот. Надо же ведь как-то называть место для жизни? Даже если жизнь – паршивая. Каменная дыра – глубоко, смело, но не слишком красиво. Покои, домик, дворец? Такого не заслужили. Барак сгодится.

Пока Ловчий разглагольствовал, другие белоголовые занялись своими делам. Нет-нет, а поглядывали на пришедших. Впрочем, создавалось впечатление, что ритуал знакомства они видели уже много раз, а теперь лишь краем уха прислушивались к происходящему, вернувшись к своим занятиям и беседам. Если лежание на камне можно назвать занятием, большинство проводили досуг именно так. Рик, безошибочно определив Ловчего как лидера, задал еще один вопрос:

– Все это, – он возвел глаза к потолку, – природного происхождения?

Этот вопрос был даже не в первой десятке того, о чем он хотел узнать. Но начинать лучше с простого.

– Никак нет. На заре рудников руны можно было добывать чуть ли не на поверхности: стукнешь по камню, и богатство валится в руки. Во всяком случае так мне рассказывали. Но всю поверхность вычистили очень быстро, а было это давно. И таких, как мы, было больше, поэтому вместо постройки настоящих бараков кому-то пришла гениальная идея превратить верхний слой рудников в жилые помещения. Сэкономить время на строительстве, так скажем.

Рик оглядел помещение.

– Тут камни даже не блестят.

– И слава богу, а то хрен бы мы поспали нормально. Все крохи блестяшек, которые тут оставались, мы уже давно стерли своими задницами. И те, кто был до нас. И еще до этого. Ну ты понял. Этому бараку много лет.

– А сколько лет тебе?

Крид впервые подал голос. Улыбка на мгновение слезла с лица Ловчего, но он взял себя в руки. Щелкнул пальцем по виску, затем по ошейнику.

– Достаточно. Поверь мне, достаточно. Двадцать один, если простыми словами. Но, как видишь, встречаю прибывших в добром здравии и всегда надеюсь, что очередная встреча – не последняя.

Рик пожевал губы. Вначале юноша шутил про смирение, хотя при этом сам только что признал, что жить ему осталось меньше года. И признал просто, словно упомянул отметку в своем расписании. Это мало походило на смирение, это была обреченность. Настолько горькая, настолько неправильная, что он не нашелся с ответом, а такое случалось редко. Ловчий хмыкнул.

– Не парьтесь. Так или иначе все знают возраст друг друга. Во-первых, не так много тем для обсуждения, тут дни проходят довольно однообразно, если вы понимаете о чем я. А во-вторых, рано или поздно и так понятно, – он снова ткнул пальцем в висок, – чья койка скоро освободится. К слову об этом, так и будете стоять на входе?

Он пригласительно махнул рукой на свободную плиту и сам шагнул в ту сторону. Рик нагнал его и шепнул:

– Я могу узнать…

Ловчий так же негромко пробормотал:

– Без проблем. Чтобы сразу заполнить пробел, давай, спроси. Я знаю, хочешь. Но ответ тебе не понравится.

– Сколько ты тут?

Парень похлопал по мягкой подстилке, мол, садись. Поднял на него глаза и негромко ответил:

– Восемь лет.

* * *

Они расселись на скалах небольшой группой. Многие остались лежать на своих местах, несколько юношей подошли поближе, изредка вставляли пару слов в разговор, но больше слушали. Ловчий мягко расспросил каждого о прошлом, о пути сюда. Рик понимал, зачем. Пройдет немного времени, и жизнь за пределами рудников начнет вымываться из памяти, а воспоминания станут причинять боль. Лучше узнать все сразу, а потом перевернуть страницу и больше не думать о тех временах, во всяком случае вслух. Так рассуждал Ловчий, заботясь о юношах из барака номер пять. Даже сейчас упоминания о Мире разжигали в их глазах огонек тоски, словно вновь прибывшие были напоминанием о той, другой жизни.

Многое о своих спутниках Рик уже знал, дорога была долгая. Так, Долан поведал о своем травяном промысле. Оказалось, что один из белоголовых родился как раз в Взморье, он засыпал Долана вопросами о жизни родного города. Рыжий с удовольствием отвечал, махал руками и приправлял речь южными ругательствами. Рик завидовал живости этого парня, всю дорогу он вел себя так, будто добровольно поехал на заработки.

Альбус вновь обмолвился, что был помощником архивариуса. От всеобщего внимания он смутился еще больше, смотрел в пол, однако смиренно отвечал на вопросы. Поведал, что вызванная им тряска обрушила стеллажи в городском архиве, о чем архивариус сокрушался чуть ли не больше, чем о потере подмастерья. Это вызвало сдержанные смешки, но, как и ожидалось, знание грамоты окружающих совершенно не впечатлило. Лишь когда он упомянул свой возраст, на многие лица легла тень. Ловчий сжал губы – посчитать было не сложно, сам он попал в рудники даже раньше, в тринадцать. А значит, прекрасно представлял, что ждет Альбуса впереди. Рик задержал взгляд на вихрастом затылке ребенка и прикинул: пройдет много лет, и уже Альбус будет встречать новоприбывших? Детская худоба к тому времени превратится в мозоли и мышцы, седина тронет волосы… Немыслимо.

Про Крида он знал меньше всего. Парень был крайне молчалив даже по меркам клеток, лишь буркнул свое имя в начале, а остальное время либо спал, либо смотрел в одну точку своими раскосыми глазами. Он единственный каким-то образом сохранил остатки бледности на лице, почти месячное путешествие под открытым небом оставило мало следов на коже. Он был невысок, говорил размеренно, по делу. Выяснилось, что незадолго до попадания в клетку ему стукнуло восемнадцать, а на рудники его сослали родные, обычные крестьяне Срединных земель. Эта новость особого оживления не вызвала, минимум половину присутствующих передали в руки гвардейцам родные мать или отец, опасаясь за безопасность оставшейся части семьи, а также штрафов, налагаемых правительством за сокрытие белоголовых. Крид скупо поведал, что был четвертым ребенком из шести, поэтому обеденные порции у братьев и сестер теперь будут немного больше. Или не будут.

Туша пыхтел, слушать других ему было неинтересно. Когда все взоры обратились к нему, здоровяк расцвел. Даже ему хватило ума не болтать много о том, что в передвижную клетку он попал прямиком из стационарной. Вместо этого он в красках описал, как готовился стать военным, что вся их семья через одно пожатие рук знакома с приближенными владыки. Слушатели молчали, но переглядывались. Многие родились в крупных городах, а об устройстве гвардейского обучения знали не понаслышке. Поэтому многие сделали те же выводы, к каким пришел Рик ранее: гвардеец из Туши такой же, как из палки копье. Туша болтал и болтал, даже не замечая, что вопросов ему уже не задают, а в конце очень обтекаемо сообщил, что его обучение закончилось в тюремной камере.

Это вызвало всеобщее оживление, а также тревогу. Рик увидел в глазах окружающих сомнение. Не смотря на то, что рудники были полноценной каторгой, большинство раньше вели мирную жизнь. Вин уточнил:

– За что?

– Да ни за что! Был там один, на вид и по говору простой как два пальца, начал спорить со мной. А любой простолюдин знает, в присутствии высокородных помалкивай, делай что говорят.

Окружающие Тушу простолюдины переглянулись. Тот ничего не заметил.

– Ну, слово за слово, я и пристукнул его головой. А кто знал, что орех с дерева будет крепче, чем его башка?! Потом он еще и не так прост оказался, очень его родня недовольна была. Отец договаривался с ними, с гвардейцами разговаривал, обещал, что вытащит меня. И вытащил бы, говорю вам! Но потом, – Корин ухмыльнулся, – потрясло немного.

Повисла тишина. Ловчий почесал подбородок.

– Напомни, сколько тебе лет?

– Двадцать один, – Туша выпялил грудь, – похоже, самый старший тут буду, смекаете?

«Идиот. Скорее, самый мертвый».

– Я бы на твоем месте так не торопился, быть старшим не всегда благо. Двадцать один, говоришь? Седины нет, ошейник прозрачный…

Ловчий умолк. Все, кроме Туши, уловили намек. Время идет, а если Туша пробудился так поздно, то он сгорит, как свеча. Или пушок, брошенный в горящий дом.

Внезапно земля завибрировала, новоприбывшие закрутили головами. Долан посмотрел на земляка:

– Что за хрень?

– Тряска, что же еще?

Рик прислушался к своим ощущениям. Камни под ногами потряхивало, но совсем слабо, как вибрирует стол от работающего станка. Он уточнил:

– И это все? Тут так это выглядит?

Один из парней по кличке Колышек оскалился, постучал пальцем по ошейнику:

– А как еще? Эти штучки не просто так на нас надеты, верно говорю? – Все покивали. – Потряхивает регулярно, хотя в обмороки не падаем. По ночам вначале мешает… Но колебания мелкие, привыкнуть можно.

– А из-за кого именно трясет?

Ловчий покачал головой.

– Не разобрать, нас тут слишком много. Бараки близко друг к другу, возможно, сейчас накатывает даже не отсюда. Но время обсудить, как тут все устроено, еще настанет, хотелось бы завершить начатое. Так откуда ты, Рик?

«Беглец с севера, а мой папаша там главный преступник, пытаюсь не идти по его стопам, рад вас приветствовать».

– Из Вествуда, это на юго-западе.

Ловчий поднял брови.

– Я знаю, где это. Хотя на южанина ты совсем не похож. Светлые глаза, светлые волосы. Кожа, я уверен, тоже была бы как молоко, если бы солнце не жгло дни напролет.

Если врешь, ври напополам с правдой.

– Все верно, но Вествуд за последние годы стал моим домом. Родился я на севере, а потом родители сослали к знакомому на юг, он трудится лекарем. Был у него в услужении, помогал в лавке.

– Бывает, бывает. Сам много знаешь про врачевание?

– Совсем нет, по мелочи выучил, но работа была: лавку открыл, лавку закрыл. Какие пузырьки попросили – принес. Скучная работа, но не хуже прочих.

Кто-то у дальней стены подал голос:

– Верно говорит, я тоже у себя пузырьки таскал, скука смертная.

– А как в клетки попал?

Тут даже врать не пришлось.

– По-скучному – лег спать, во сне все случилось. Утром проснулся уже в руках у гвардейцев, вывели, закинули в клетку и повезли сюда.

– А лекарь что?

– А что он сделает? Он хороший, но пожилой уже, да и церковник прямо на меня указал. Даже не попрощались.

Рассказ Рика получился самым пресным из всех, он поздравил себя с успехом. Годы вне родины научили его поменьше болтать и не хвастаться. Окружающие покивали, ведь история Рика во многом перекликалась с тем, как большинство и попало на рудники. Живешь себе, а потом гвардейцы ведут тебя в клетку. Месяцок в пути, и ты в бараке. Просто и понятно. Ловчий задал еще вопрос:

– Отец говорил, что Вествуд сильно пострадал во время войны. Как там сейчас живется?

– Терпимо. – Рик перехватил инициативу: – Так что с бараками? Много народу?

– Здесь? С вами будет пятнадцать. В других бараках – примерно так же.

Вин добавил:

– Это сейчас их шесть, а раньше, говорят, было больше. И бараков, и парней.

Ловчий согласно кивнул.

– Представь гребень с редкими и толстыми зубьями. Там, где камни срастаются в скалу, – это основа. А ближе к гарнизону камни расходятся на отдельные участки, на конце одного из таких мы сейчас и сидим. Всего их штук пятнадцать, по всей ширине гребня, а используется только шесть.

Остальные белоголовые влились в разговор.

– Главное, что людей не хватает. А норма остается прежней, привратник лютует. Вы же видели этого толстяка?

– Раньше привозили по паре-тройке человек раз в квартал. Сейчас по пять месяцев может не быть новых, а те, кто был…

– От тех, кто был, только ошейник на лежанке.

Крид подал голос:

– Стражники правда не ходят дальше бараков?

– Не совсем. Да, для них там опасно, точной границы не знает никто, и все же они не рискуют. На входе есть зона, куда прибывают измельченные руны. Там их фасуют и относят на склад. Вот в этой зоне стража есть. Отслеживают, считают норму в конце смены. Это все, что их волнует, за парнями особо не следят, но пусть тебя это не бодрит, бежать там не куда. Да и далеко ли убежишь внутри скалы? По возвращении сверяют норму, времени даже на посрать не хватает.

– Внутри скалы?

– Склад находится снаружи, но сами рудники выдолблены в скале и уходят вниз. Угольные шахты представил себе? То же самое, только проходы шире, кругом камень, и все блестит.

– А обвалы?

Большинство помрачнело. Один из парней хмуро ответил:

– Иногда бывает.

Рик вопросительно посмотрел на Ловчего. Тот кивнул:

– Рунный камень крепче железа, как будете его долбить – убедитесь. Если под словом «норма» кто-то представил себе гору рун, то спешу разочаровать. Наковырять за смену четверть бочки – уже успех. Он настолько крепок, что можно углубляться в породу бесконечно долго. Главное – двигаться равномерно. Но обвалы случаются.

– Последние месяцы копали в одну сторону, проходы расширяли больше для удобства, ближе ко входу рун уже нет. – Вин кисло посмотрел на Рика. – Недавно лишились одной тройки.

– Что?

– Работаем, кому как удобно, иногда парами, иногда тройками. Тройками удобное: двое долбят, один относит, потом меняемся. Те парни знакомы были, всем больше двадцати, давно тут. Теперь их нет. С начала лета все ушли, один за другим.

Повисла тишина. Если смерть в рудниках и была данностью, после этих слов все напряженно замерли. Вин добавил:

– Ловчий дольше меня тут, дольше всех остальных. Но он подтвердит мои слова: никогда не видел, чтобы так много парней уходило, верно говорю? Я перекинулся парой слов с парнями из второго барака, у них тоже двое ушло зимой. Запомните мои слова: если не снизят норму, еще пяток лет, и толстяк сам будет камень долбить, харкая кровью, на пару со святошей и кучкой гвардейцев. Можете об этом вспомнить, когда станет совсем паршиво.

«Если выработка падает, а новых людей не привозят… Пинкус выглядит слишком довольным. Чуть ли не колесом ходил вокруг клеток. Радовался привозу рабочей силы? Возможно, но зачем взял Тушу? Под взглядом Иглы Коска отдал бы и что-нибудь получше».

Что-то не давало ему покоя. Рик стер с камня щепотку мелкой пыли, покатал между пальцами. Размышления прервал резкий звон, кто-то бил в колокол. Ловчий поднялся со своего места.

– Сейчас покормят, потом сами все увидите. Господа, ваша первая смена замаячила на горизонте, позвольте проводить вас.

Юноши потекли к выходу, колокол вдалеке смолк. Земля под ногами вновь едва заметно затряслась.

Глава 9. Райя

В карете было удивительно комфортно. Иногда колеса подпрыгивали на кочках, и вино в бокале отзывалось на это небольшими всплесками, но на этом все. В остальном карета внутри не сильно уступала ее домашним покоям, только была раз в пятьдесят меньше. В глубине души Райя была возмущена количеством ресурсов, затраченных казной на эту поездку. Правда, спустя день в пути не могла не признать: прекрасно видно, куда ушли деньги. Впрочем, она была согласна и на меньшее.

Они сидели с Фионой друг напротив друга, пространства между мягкими сидениями было так много, чтобы даже великан Хослоу мог бы вытянуться с комфортом. А ширины кареты хватало, чтобы ночью спать, не подгибая ног. У кого-то более рослого могли возникнуть неудобства с ночевкой, но две миниатюрные девушки проблем не испытывали.

Стены были украшены богатой драпировкой, на потолке покачивался рунный фонарь. Было достаточно жарко, и обогрев не требовался даже по ночам, но с наступлением темноты Райя могла читать, лампа послушно светила бледным рунным светом. На окошках покачивались шторки, сейчас неплотно задернутые, оставался зазор в пару пальцев. Сквозь него лучик солнца рассекал карету надвое, яркая граница между ней и камеристкой. Изредка в окне мелькала тень сопровождающего их гвардейца.

Следом на лошадях ехал дворцовый персонал, начиная с конюха и заканчивая поваром. Все они сгруппировались возле телеги, не столь богато украшенной, как карета, но тоже огромной. Лошади тащили множество вещей, без которых, по мнению столицы, путешествие высокородных состояться не могло. Запас еды, вина, постельное белье, заготовленные руны, гардероб на каждый день поездки, украшения… Если бы дурной разбойник решил рискнуть и каким-то образом пережил встречу с Мико, то мог бы безбедно жить лет пять.

Она перевела взгляд на камеристку. Фиона, высунув кончик языка от усердия, двигала спицами туда-сюда. Райя всегда считала вязание занятием для пожилых, а девочка была на пару лет младше нее, Фионе едва исполнилось восемнадцать. Тем удивительнее было каждый раз наблюдать, как камеристка рождает на свет милые чепчики и кофточки. На вопрос Райи, откуда появилось это увлечение, Фиона застенчиво хлопнула глазами:

– Госпожа, меня это успокаивает и отвлекает от мирской суеты.

Затем подумала и испуганно добавила:

– Если вам это мешает или расстраивает – я незамедлительно прекращу!

В такие моменты Фиона напоминала испуганного олененка. Райя заверила ее, что увлечение служанки ее ни капли не смущает. Камеристку приставили к ней около трех лет назад, по рекомендации кого-то из знакомых отца. Несмотря на юный возраст, девочка отлично справлялась.

Райя покачала бокал с красным аргентским в руке и посмотрела на спицы. Туда-сюда. Камеристка увлеченно складывала из петелек милый голубой свитерок.

«Свитер? На улице жарко, как в преисподней, но это действительно успокаивает, даже со стороны».

Она перевела взгляд на бокал. Да, ей точно нужно успокоиться и как следует подумать. До прибытия в город оставалась пара дней, а столичные события не шли из головы. Красное вино теперь напоминало ей о Морне.

С самого начала вся эта поездка и так отзывалась в ее сердце беспокойством. Попытки отбросить дурные мысли к успеху не привели, а затем на сцену вышел Черная мантия. В том, что он в той или иной степени задействован во всем происходящем в столице, у нее и так не было сомнений. Но тут он впервые при ней вышел из тени – и ради чего? Предостеречь, пожелать удачи, указать путь?

Все это было, но он бы не пошел на подобное, не нацелившись на получение выгоды. Как для себя, так и для столицы. Да и предостережения и советы от Морна были сродни наставлениям гадалки. С собой из Аргента она увезла только одну явную ниточку. Привет от дядюшки Фрея. Да, она передаст этот клятый привет. И пусть пешка мантии только попробует не снабдить ее информацией.

Пока картина не складывалась. В Фароте кто-то подворовывает руны, ясно как день. Забирает с рудников в полном объеме, но до столицы доезжает лишь часть. Где оседает ворованное, на самих рудниках, в городе или где-то по дороге в столицу, – это предстоит выяснить. Предстояло. Но затем в уравнение добавились новые переменные.

Хейзел скрывал происходящее от окружающих, а значит ли это, что он замешан? Райя в это не верила, Привратник был слишком бездарен во всем, что не касалось сбора рунных поставок пухлыми ручками. Только в книжках самый глупый персонаж в итоге оказывается организатором интриги, в реальности Райя больше верила, что кто-то запросто обвел Хейзела вокруг пальца.

Если бы делом не заинтересовался Морн, Привратник так бы и закрывал глаза на проблемы, боясь донести происходящее до совета. Судя по документам, поставки снижались постепенно. От незначительных сумм в начале года до почти четверти от ожидаемого количества. Неудивительно, что глава тайной службы заинтересовался, это же его работа. Но с обычным вором разговор был бы коротким, тут не нужна дипломатия, не нужны разоблачения. Выбить дурь из нужных людей – делов-то, у столицы есть все ресурсы для этого. Кто-то тут же сломался и указал бы пальцем, голова с плеч. Очередной негласный триумф тайной службы.

Вместо этого Морн уговорил владыку не использовать путь силы. Хейзел все так же посиживает в столице, не подозревая, что послужил катализатором нынешних событий. В Фарот направляется дипломатическая миссия, в карете при этом попивает вино отнюдь не главный столичный дипломат. Отца намеренно связали обязательствами в Розарии, а ее бросили на амбразуру.

Райя не строила иллюзий: если она не справится, никто горевать не будет. У Морна точно есть запасной план, много планов. Для начала поедет девчонка, добудет информацию мирным путем, а если нет… Провались в пекло, никаких нет, она добудет чертову информацию, поставки возобновятся. Но с каких пор такими вещами занимается дипломатический корпус, а не стража или люди Морна, – этого она понять не могла. И от этого не находила себе места.

Карета катилась по дороге, лучик солнца переместился, и теперь половинка Райи стала значительно меньше. Налить еще бокал или снова взяться за бумаги? Или и то, и то? Отчеты последнего года она перечитывала каждый день и помнила уже почти наизусть. Казалось, что до прибытия в Фарот ее деятельность поставлена на паузу, это нервировало. Всем нутром она желала действовать, говорить с людьми, тянуть за ниточки. Помимо тщеславия, нежелания посрамить отца, проявить себя перед Вильгельмом, внезапно возникла еще одна причина. Ей было чертовски интересно. Морн прямо сказал, что тут скрывается тайна, и она преисполнилась решимости ее разгадать. И не ради кого-то, а ради себя.

Снаружи раздались голоса: слов было не разобрать, но внезапное оживление отвлекло Райю от размышлений. Она сидела спиной к кучеру и не могла увидеть дорогу впереди. Откинув шторку, она поманила гвардейца пальцем.

– Что-то случилось?

– Госпожа, впереди гвардейский конвой – вероятно, они направляются в сторону столицы. Дорога недостаточно широка, нам придется попросить их отступить в сторону. Не переживайте, это не должно создать нам никакой задержки.

– Эта дорога упирается в Фарот, больших развилок нет?

– Если не считать пешеходных и конных троп к небольшим поселениям, то вы совершенно правы. Последний крупный перекресток мы миновали вчера вечером.

– Другими словами, конвой едет из Фарота?

Мико кивнул:

– Госпожа, вероятность этого весьма высока.

– Остановимся. Несколько минут задержки погоды не сделают. Поприветствуем ваших коллег, проявим дорожную учтивость.

– Как вам будет угодно.

Что-то в лице Мико изменилось, он рукой указал кучеру остановиться. Она уточнила:

– Что-то еще?

– Госпожа, если позволите. Конвой сопроводительный.

Карета замерла, послышался стук копыт, голосов стало больше.

– Сопроводительный? Вы меня заинтриговали…

Райя выглянула в окошко и резко замолчала. На обочине дороги стояла группа всадников, она насчитала шесть человек. Чуть позади расположились две телеги, еще по одному гвардейцу сидело на козлах. Оба упирались спиной в толстые прутья, а сквозь решетку на их процессию смотрело две группы юношей. Райя могла назвать их детьми, большинство узников вряд ли были старше Фионы. Некоторые отводили глаза, но все так или иначе косились на карету.

«Дерьмо. И одновременно удача. Но все же дерьмо».

Она ни разу не видела белоголовых. Даже в тряску попала всего раз, в глубоком детстве, но виновника быстро нашли и изолировали. Запомнился лишь момент пробуждения и недоуменные взгляды окружающих, ведь она повалилась в забытье прямо на семейном приеме. Женщины еще десяток минут покудахтали о разбитых тарелках, а потом разговоры вернулись в привычное русло. Большого внимания тряска не получила, как не получает его летний зной или проливной дождь.

– Фиона, останься внутри, это ненадолго.

Гвардеец, не подозревая о бранных словах, пролетающих в голове госпожи, подал ей руку, Она шагнула на ступеньку и спрыгнула на землю. От столицы до ближайших рудников был день пути, но возможности – равно как и желания – туда попасть не было. Доступ туда имелся лишь у уполномоченных лиц, да и они не светились счастьем. Каждый осознавал риск взаимодействия с рунами, пусть в основной зоне и было относительно безопасно. Но этот конвой… Все когда-то бывает в первый раз. То, что он движется навстречу из Фарота, она восприняла как знак судьбы. Бездействие отложено.

С ближайшей лошади спустился высокий темноволосый гвардеец, приложил кулак к груди.

– Капитан Гектор Коска. Госпожа, к вашим услугам.

– Рада приветствовать вас, капитан. Райя Гидеон в составе дипломатической миссии, направляющейся в Фарот. Не ошибусь, если скажу, что вы буквально несколько дней назад покинули город? Если так, святой Годвин свел нас на этой дороге.

Она коснулась лба кончиками пальцев, капитан ответил тем же, его гвардейцы повторили жест.

– Осмелюсь уточнить. Предпоследней точкой в нашем маршруте были Фаротские рудники, после чего, обогнув город по периметру, мы направились к конечной точке – Аргенту. Планируем быть там завтра, к закату.

– К закату? Движетесь достаточно медленно. Вы заезжали в город по пути?

– Иначе никак, госпожа. Мы движемся ровно с той скоростью, с которой позволяют двигаться клетки. А в город я отправил своего человека для пополнения припасов. Действия иного рода не приветствуются ни церковью, ни гвардейским корпусом. Вид клеток может вызвать у людей… волнение.

Райя окинула взглядом решетку. Юноши полулежали на соломе, ни одной седой головы она не увидела. Заготовленные слова выветрились из головы. Она одернула себя.

– Могу я поинтересоваться, как долго вы уже в пути?

– Почти три месяца, госпожа. Мы начали свой путь далеко на юге и все это время двигались по направлению к столице.

– С целью…? Прошу меня извинить, если я спрашиваю очевидное. Не хотелось бы пострадать от отсутствия осведомленности.

– Ответить на ваши вопросы – честь для меня. Целью был сбор и дальнейшая передача белоголовых в распоряжение рудников. Фаротский мы уже миновали несколько дней назад, а эти две клетки ожидаются в Аргенте, в столичном руднике.

Она подняла брови.

– Хотите сказать, что в клетках были еще люди? Сейчас я насчитала семь человек, но даже так остается… не очень много места.

– Никак нет. Почти весь путь мы проделали, сопровождая три клетки. После Фарота осталось две, – он понизил голос и зачем-то уточнил, – пять человек были переданы в распоряжение привратника.

Он снова приложил пальцы ко лбу. В слова Коски закралась едва заметная пауза, Райя списала это на волнение. Обсуждать поставку рабского труда с высокородной дамой посреди дороги… Капитан явно был смущен и тщательно подбирал слова. Стараясь не смотреть на клетки, она ободряюще улыбнулась.

– Не сомневаюсь, ваш вклад в развитие страны сложно переоценить. Могу ли я поинтересоваться о состоянии дел в Фароте?

Коска промолчал, но кивнул одному из своих гвардейцев. Молодой парень с усиками вытянулся в седле:

– Боюсь, не смогу рассказать много, я пробыл в городе меньше двух часов, но если госпожа желает знать мое мнение, то жизнь в Фароте идет свои чередом. Уверен, по прибытии они окажут вам достойный прием.

– Безусловно. Капитан, можете ли вы сказать то же самое о работе рудников? Я должна удостовериться, что подчиненные владыки всем довольны и ничто не мешает им трудиться на благо своего города и столицы. Это входит в обязанности моей миссии в том числе.

«Удостовериться» – хорошее слово. Куда лучше, чем «проверить» или «проконтролировать». Она ожидала очередного кивка и общих слов о безупречной работе рудников, но, к ее удивлению, капитан замялся. Осторожно ответил:

– На рудниках мы пробыли меньше часа, вся эта пыль… Сами понимаете.

– Вас что-то смутило? Не стесняйтесь, капитан.

– Никак нет. Хотел лишь донести, что нашего присутствия было явно недостаточно для оценки их деятельности. Замечу, что привратник и священнослужитель с безупречным усердием провели процесс передачи рабочей силы.

Рабочая сила, источники тряски… Хоть бы раз кто-то назвал вещи своими именами. Гвардейцы замерли на конях; излишне подробный допрос был неуместен, как и ее богатая карета, стоящая напротив двух железных клеток. Она сменила тему.

– Не буду скрывать, я, как минимум, виделась со многими старожилами гвардейского корпуса. Не ошибусь ли я, если скажу, что имя Коски Эйгона вам знакомо?

Волнение не угасло, но легкая улыбка озарила лицо капитана.

– Имя генерала Коски знакомо каждому гвардейцу в столице, а мне особенно. Он мой отец. Вы его знаете?

– Несколько раз пересекались в совещательном зале. – О том, что генерал, как и Райя, чаще молчал со скучающим лицом, она упоминать не стала. – Повстречаться на дороге с сыном столичного генерала – воистину божьи помыслы непредсказуемы. Это честь для меня. Позволите бестактный вопрос?

– Госпожа, удивите меня.

– Как получилось, что сын генерала колесит по миру в составе конвоя?

Вдобавок чуть не сорвалось «в качестве тюремщика», но она прикусила язык. Если капитана и смутил вопрос, то он это успешно скрыл, улыбка с лица не пропала.

– Тот же вопрос я услышал от отца в конце зимы, он бы с куда большим удовольствием запер меня в гарнизоне. Всегда говорил, что служба в замке – прямой путь к успеху. Надеюсь, мои слова не звучат пренебрежительно.

– Отнюдь. И что же произошло?

– Я решил, что гарнизон меня дождется. Сейчас мирное время, я могу понять отца, он скучает по прошлому. Лязг металла на тренировочной площадке напоминает ему о былых временах. Рано или поздно я обязательно присоединюсь к нему. Но сейчас я решил посмотреть мир за стенами замка. Других возможностей может не представиться.

Времена, когда гвардейцы не ходят в боевые походы. Взамен они возят за собой детей в клетках, ведь так можно «посмотреть мир». Мирное время, так это зовется. Ради этого они служат стране? Настроение снова испортилось.

– Благодарю вас за подробные ответы, капитан, не смею вас больше задерживать. Требуются ли вам какие либо припасы, – она указала за карету, – или желаете справиться о состоянии дел в столице?

– Никак нет, мы пополнили припасы в Фароте в достаточной степени. Что касается происходящего в столице, то, уверен, все хорошо, в чем мы в скорости сами убедимся. Наша с вами встреча – благословение остатка нашего пути. Я поведаю отцу об этой неожиданной, но приятной встрече.

– Счастливого пути, капитан.

Райя кивнула, Коска на прощание снова приложил кулак к груди. Мико отворил перед ней дверцу, Фиона отпрянула от окошка. Девушка залезла в карету, камеристка подобрала ноги, пропуская ее. Гвардеец подал сигнал, карета дернулась, начала набирать ход. В щели между занавесками проплыл капитан Коска, он смотрел прямо перед собой. Следом они проехали клетки, один из юношей встретился с ней ничего не выражающим взглядом, миг – и в окне остался лишь летний пейзаж. Спицы вновь мирно застучали друг о друга. Она на мгновение замерла, мысленно выругалась, залпом допила бокал и взялась за бумаги.

Глава 10. Эдвин

Мгновение он не мог понять, где находится: над головой нависали ветви, небо едва начинало светлеть. Утренний холодок пробирал до костей, тело ломило от усталости. События прошедшего дня всплыли в памяти, и он едва сдержался, чтобы не застонать, повернул голову. Сэт сидел у кострища на корточках, в той же позе, что и накануне. Это развеяло последнюю надежду, что все было просто сном. Вор поймал его взгляд.

– Доброе утро.

– Сколько я спал? Солнца еще не видно.

– Часов шесть. Достаточно, нам все равно пора в путь. Я бы разбудил тебя через полчаса.

Слово «нам» покоробило юношу, он снова уставился в небо. Сэт кашлянул.

– Проснись и пой. У меня осталось еще немного вяленого мяса, плюс удалось собрать горстку ягод. Нужно сделать рывок из леса, на ягодах долго не протянешь.

Эдвин вздохнул.

– Ты даже не сомневаешься, что я пойду с тобой, верно?

В голосе Сэта послышалась насмешка:

– Ты мне скажи.

– Я все еще не очень верю. Случайно выловил из реки бесценный медальон? И ты действительно собрался тащить меня в столицу?

– Пути божьи неисповедимы. И не советую рассчитывать на то, что я буду тебя «тащить». Пойдешь сам, одну ногу вперед, потом другую. Несколько недель, и мы в столице. Напомню, что Аргентом дело не кончится. Там я получу инструкции, куда нужно доставить медальон.

– Сказать легче, чем сделать.

– Я все же сторонник активных действий, а сидя тут, мы точно не приближаемся ни к столице, ни к цивилизации. Все утро вытряхивал насекомых из одежды.

Последняя фраза подействовала, Эдвин живо привстал, оглядел себя. Посмотрел на вора с недоверием. Тот хмыкнул:

– Встал, уже хорошо. Парень, я не могу обещать, что дорога к столице будет устлана красным ковром. Но при встрече с гвардейцами… Ври, что я потащил тебя насильно, придумай что-нибудь. Главное, молчи про медальон. Думаю, для тебя все обойдется. Но что нас ждет в конце… Не могу сказать, потому что не знаю. Наниматель давал информацию очень дозированно. Но, даю слово, я сделаю все возможное, чтобы ты мирно вернулся домой.

– С чего такая забота? И с чего ты взял, что нас обоих просто не убьют? Даже если все сказанное про медальон – правда, чем меньше людей в курсе, тем лучше.

Сэт хмыкнул.

– Мальчик, ценю твою осторожность и сообразительность. Но такие заказы не дают кому попало, поверь мне. А если бы исполнители опасались, что дельце закончится худо, то нанимателям пришлось бы справляться самим. В этом мире есть свои правила, и я нахожусь под протекцией определенных людей. А ты – под моей. Понимаешь, о чем я?

Эдвин поморщился:

– В детстве друг отца развлекал ребятню сказками о гильдии благородных воров: в его рассказах они были чуть ли не древним орденом, крали вещички у богатых, трудились на благо страны.

– Добро пожаловать в сказку в таком случае. Но благородство и древний орден тут совершенно не причем, можешь мне поверить.

– Тогда объясни.

– Воры есть воры. Мы делаем свое дело ради денег. И еще немножечко от скуки. У условного нанимателя есть заказ, непростой и деликатный. В нашем случае крайне непростой и крайне деликатный. Придет ли условный наниматель в портовую таверну предлагать столь щепетильное дело очередному тупому головорезу? Не думаю. Потому что он знает – в каждой такой таверне сидит наш человек. По виду никто, обычный посетитель. Изложи ему дело в общих чертах, и он передаст, кому посчитает нужным. После этого с нанимателем встречается кто-то наподобие меня.

– А суть в…

– Суть в том, что после пожимания рук начинают действовать простые правила. Исполнитель обязуется довести дело до конца любой ценой. Поэтому мы с тобой сидим посреди леса. Провал, даже по независящим от меня причинам, обернется дорого. Взамен я могу быть уверен, что получу свою награду, а также покину нанимателя живым и здоровым. И это знание стоит чуть ли не дороже награды.

Вор изобразил жест, словно потирает монетку пальцами.

– Заказчик знает, что, обманув и не выполнив обязательства, он навлечет на себя гнев всей… Назовем это изнанкой общества. Ты настроил меня на поэтичный лад, звучит куда лучше, чем есть на самом деле. Итак. Помимо очевидных и деструктивных ответных действий, наниматель лишается возможности последующего взаимодействия с нами. Это похуже любого наказания, ведь если ты богат, то привыкаешь, когда за тебя решают проблемы. Когда мне описали подробности дела, в голове перед сном витали сомнения. И все-таки уверенность в окружении сыграла свою роль. Я согласился, хотя уже успел пожалеть об этом.

– Гильдия воров оказалась не сказкой, потрясающе. Сколько же тебе заплатят?

– Сто тысяч золотых монет.

Эдвин посмотрел вору в глаза, тот не шутил. Деревья перед глазами закачались, он даже присел обратно на валежник.

– Что можно купить на эту сумму? Нет, погоди. Да что угодно можно купить, зачем кому-то столько денег? Я слышал, хороший дом в столице будет стоить сотни три. Пять, если хочешь смотреть из окна на замок владыки. Это правда?

– Правда. Теперь ты прекрасно представляешь себе ценность безделушки в твоем кармане. На ее фоне плата за мой труд незначительна.

Юноша взялся руками за голову.

– Не пытайся считать. Любую сумму можно потратить, была бы возможность. А если нет – дело все равно должно быть оплачено в соответствии с условиями заказа. А этот заказ… Поверь, никогда такого не было. Ты выловил на берегу кусочек истории, которая пишется на наших глазах. Наслаждайся.

– Вчера Тряпица продал меня за одну серебряную монетку. Рад, что для тебя ценность происходящего исчисляется горой золотых.

– Гора, не гора… Значительная часть осядет в карманах тех, кто подкинул мне эту работу. Плата за возможность, плата за защиту. На это мне не жаль ни монетки. Часть получишь ты, если дойдешь со мной до конца.

Юноша поднял глаза. Сэт встал, отряхнул штаны.

– Так просто?

– Проще некуда. Безопасность семьи – хорошая мотивация, не спорю. Но деньги никогда не помешают, особенно когда их так много. Сделаем дело, и пойдешь на все четыре стороны, а карманы будут приятно оттянуты. Но советую думать об этом поменьше, пока что в наших карманах только речной песок и древняя драгоценность. А теперь вперед, обмен должен свершиться.

– У меня есть еще вопросы.

– Задашь по дороге.

– По дороге куда?

Сэт вздохнул, присел обратно. Взял с земли палку.

– Поправь меня, если ошибусь. Я плохо знаю эти места, но хорошо ориентируюсь на местности.

Он начал выводить палкой узоры.

– Я пришел с юго-востока, скорее с юга, чем с востока. Погоня заставила петлять и заметать следы, пришлось сместиться на запад сильнее, чем я рассчитывал. Вот это, – он начертил квадратик на земле, – твоя деревня. Будем считать, что мы тут, ушли не так далеко. Почти ровно под столицей, если смотреть на карту. Это несколько недель пути.

Сэт добавил еще несколько пометок.

– Если двигаться на север, прямо к Аргенту, уткнешься в Лордан, ближайший островок цивилизации, туда повезли ваших парней. Там опасно – думаю, не нужно объяснять, почему. На восток смысла идти нет, лишь отдалимся от Аргента еще сильнее. Не знаю городов в той стороне, до которых можно быстро добраться пешком. А вот на запад… Мне запомнилось вранье твоего каменщика, он упоминал Берега. Его болтовня оказалась пророческой – похоже, ты действительно туда отправишься. Полдня пути туда на повозке. Значит, пешком – меньше суток, если двигаться быстро. Бернал, скорее всего, не ждет нас с той стороны. Обогнем твою деревню лесом и пойдем на запад. В Берегах пополним припасы, а лучше раздобудем лошадей.

– Не думаю, что в Берегах будут свободные лошади. Деревня чуть больше нашей, все при деле. А что дальше?

– Посмотрим. С лошадьми или без них, будем двигаться к столице, чуть смещаясь на запад. Так мы минуем главный столичный тракт. Будем надеяться, что Бернал потерял след. Он не отступится, а в столице придется очень внимательно смотреть по сторонам. Но сначала нужно туда добраться. А теперь вперед, к Берегам.

* * *

– Как ты спустился со второго этажа?

– Что?

По ощущениям они шли уже почти час. Сэт безошибочно определил направление и шагал вперед, как и накануне, быстро и уверенно. Эдвин гнался следом и забрасывал его вопросами. Сэт отвечал куда более скупо, чем раньше. Казалось, он исчерпал список тем, на которые мог говорить спокойно, а теперь отбивался от напора юноши общими фразами. О некоторых вещах он отказался говорить категорически, например, у кого он выкрал медальон. Сэт не назвал даже города, лишь упомянул:

– Знание об этом навлечет на тебя лишь большую опасность. И ответственность. Могу только сказать, что когда мы закончим, если закончим, то советую поселиться где-то поближе к северу.

Эдвин мрачно ответил:

– Я не люблю холод. И вообще, я планировал вернуться в свою деревню.

– Север большой, мальчик, он не весь покрыт снегом. Ты бывал в Маленго?

– Ты знаешь, что не бывал. И не переводи тему.

И так целый час. Солнце поднялось над верхушками деревьев, начало припекать. Несмотря на густоту леса и общее запустение, вокруг было даже красиво. Листья деревьев светились в лучах солнца, чирикали птицы. В других обстоятельствах Эдвин бы даже порадовался прогулке по новым местам. Но сейчас он ругался про себя и шагал вперед по протоптанной Сэтом тропе. Каждые шагов сто возникало желание развернуться и пойти обратно в деревню. Бросить медальон на землю и бежать без оглядки. Пусть хитрый вор сам разбирается со всем этим. Потом на ум приходил их вечерний разговор, и Эдвин, продолжая мысленно ругаться, шел дальше. Внезапно появление в деревне белоголового стало меньшей из проблем. В исходящую от всей истории с медальоном опасность он все же поверил, Сэт бы не тащил с собой обузу, будь иначе.

– Ты меня услышал. Ты вырубил первого стражника и сказал мне спуститься по лестнице. А затем возник у второго гвардейца за спиной. Лестница – единственный путь сверху. Так как?

– Мальчик, это было куда проще, чем умыкнуть одну из самых охраняемых вещичек в стране. Если бы я не умел возникать за спиной у врагов, то не получил бы эту работу.

– Ты опять не ответил прямо. Все в вашей гильдии такие ловкие?

– У нас нет гильдии. Я бы сказал, нет никаких «нас». И нет, не все.

Эдвин стиснул зубы. Он вновь и вновь проматывал в голове события в мастерской.

– Побеждать столичных гвардейцев голыми руками тоже просто?

– Рекомендую взять хорошую дубину и огреть кого-нибудь из них по голове. А лучше просто держаться подальше.

– Да, но я спросил, как ты это сделал без оружия.

– На броне есть слабые точки, крепление в области кадыка, например. И не только. А еще в деревне они были без шлемов. Лица у гвардейцев такие же мягкие, как и у всех остальных.

Эдвин принял такой ответ. Но в его памяти Сэт чаще бил отнюдь не кулаком, а рассекал воздух прямой ладонью. Ответ на вертевшийся на языке вопрос он угадал сам.

«Если бы я не умел пробивать броню кончиками пальцев, то не смог бы выкрасть штуковину стоимостью в несколько городов».

А может, лучше:

«Если бы я не умел летать, то как бы я попал в самое защищенное хранилище?»

Чертов вор.

– Если гвардейцы так далеко от Аргента, то почему они все равно зовутся «столичными»?

– Это принадлежность, а не указание на место, где расквартирован полк. – В голосе Сэта прорезалось удивление, словно ему приходилось объяснять очевидные вещи. – Все, кто дослужился до гвардейца и получил право носить броню, принадлежат Вильгельму и столице. Принадлежат с потрохами. Множество гвардейцев рассредоточено по всей стране, они расквартированы в каждом крупном городе, как минимум. Напоминание местным правителям, что владыка присматривает за ними. Официально, конечно же, это подается как широкий жест. Якобы столица заботливо помогает обеспечить безопасность и стабильность в регионе.

Вор замолк. Мысли Эдвина снова метнулись домой. На горизонте нарисовалась куда большая проблема, и появление гвардейцев в деревне теперь казалось полной ерундой на фоне этого неожиданного похода к столице. Он одернулся. Нет, это не ерунда. Совсем не ерунда. Перед глазами материализовалось лицо Вамоса, последний разговор на пороге дома. Он задал очередной вопрос:

– Расскажи мне про распределение.

– Ммм?

– Вамос заботится обо мне, но он не трус. И, несмотря ни на что, он чтит законы. Однако сразу после землетрясения запихнул меня подальше от чужих глаз и начал врать в лицо генералу.

– Надеюсь, он выдержит этот груз на душе.

– Смешно. Ты тоже приврал, когда вытаскивал меня из мастерской. Напирал на то, что прогулка по лесу в твоей компании куда лучше, чем поездка в Лордран. Почему? Гвардейцы были довольно вежливы для конвоиров.

– Все они вежливы до поры до времени. Мальчик, это их работа. Несмотря на погоню, Бернал был обязан отрядить часть своих людей на это дело, ведь тряска, даже в такой глуши, – это очень опасно. И он далеко не дурак. Кричи на простых людей, угрожай им, тряси оружием, и они начнут вставлять палки в колеса. Будь вежлив – и люди сами отдадут своих детей на поруки. При этом он знает, куда их повезут. Прекрасно знает, поверь мне. И если в нем осталось что-то от обычного человека, а не от военного, то он не испытывает от этого радости.

– Если ты сейчас скажешь, что всем отправленным на распределение просто перерезают глотки по пути и сваливают в канаву, то я не поверю.

– Правильно не поверишь, хотя я такого и не скажу. Проблема распределения в другом. Тебя не удивило, что ты достаточно взрослый и не можешь быть белоголовым, но тебе все равно пришлось прятаться и бежать? А если бы тот каменщик не был столь расторопным, то ты бы уже ехал в Лордан?

– И что ты, – Эдвин наступил ногой в яму, споткнулся и, выругавшись, продолжил, – что ты хочешь этим сказать?

– Хочу сказать, что политика в отношении распределительных пунктов у страны очень простая: проверим всех, а там посмотрим. Даже в крупных городах, где можно узнать дату рождения и возраст человека по врачебным книгам, на распределение частенько увозят слишком взрослых парней или слишком уж маленьких детей. Исключение – самые крупные города со множеством церковников, там обычно указывают на источник безошибочно, вплоть до комнаты. Гвардейцы рассуждают в этот момент, примерно как твои соседи. Никто старше или младше определенного возраста не становился белоголовым, а вдруг теперь начнет? Счастливого пути, увидимся после проверки.

– Ты так и не сказал, чем плоха проверка. Долго ждать?

– В том числе. Распределительные пункты есть не во всех городах, далеко не во всех. Поэтому в каждый стекаются люди со всех окрестных поселений. Точнее, их туда привозят. Не думаю, что кто-то приходит добровольно. Но это причина, а не следствие. Причина того, что условия в распределительном пункте тебе бы не понравились. Я бы назвал это детской тюрьмой.

Эдвин помолчал, затем уточнил:

– Все так плохо?

– Очень плохо. Недостаток проверяющих, представь одного священнослужителя на пятьсот человек. Своей очереди на проверку можно ждать несколько месяцев. Все эти несколько месяцев ты проведешь в месте, на которое столица не выделяет много золотых. Нет смысла, тем более внутрь может попасть только тот, кого должны проверить, либо гвардейцы с церковниками. А те, кто выходит обратно в Мир, так рады, что побегут домой со всех ног и не будут предъявлять претензии. Сотни человек лежат практически на полу в больших залах. Я видел это своими глазами. Пара кормежек в день, если повезет. Кто-то заболел? Хороший отсев, болезнь заберет излишек. А заболеть легко, в такие места попадает множество бездомных, просто чтобы была крыша над головой. Просыпался когда-нибудь от того, что твое ухо грызет крыса?

Юноша сбился с шага.

– Как такое может быть? Сотни детей живут месяцами в таких условиях? При этом нужно лишь доказать, что ты не белоголовый? И никто не возмущается?

– Возмутись, и шансы добраться до выхода уменьшатся. Среди прочего, практикуется система общих наказаний, как на распределении, так и на рудниках. Будешь докучать страже и жаловаться – накажут весь твой барак. Надо ли объяснять реакцию людей, которых не кормили сутки из-за тебя? Даже на самих рудниках условия вроде как получше. Каждый белоголовый – важнейший ресурс для страны. А вот кучка проходимцев на распределении не несет в себе никакой ценности.

– А родственники?

– Родственники, если получают своего отпрыска назад, рады уже и этому. А если не получают… «Извините, ваш сынок оказался белоголовым». Это мясорубка, мальчик мой. Обычные люди боятся тряски, не хотят, чтобы их дом сложился, как карточный домик. Умные люди боятся того, что следует после. Твой Вамос из умных людей.

– Не укладывается в голове. Все об этом знают и ничего не делают?

– Смешно. Мальчик, то, что я рассказал тебе – да никто об этом не знает. Пропаганда доносит до общества мысль, что распределительные пункты незаменимы. Что они нужны для защиты населения от землетрясений. В это очень удобно и приятно верить, чем и занимается большая часть людей в Симфарее. Островки знания в том мире, я, деревенский каменщик, теперь и ты – ничто. Ну вот, узнал ты, в каких условиях живут люди на распределении, и что? Просто порадуйся, что ты здесь, и живи дальше.

– Ребят из моей деревни повезли туда.

– Грустно. Но большая часть из них вернется. Скорее всего.

Они помолчали. Ветки трещали под ногами, Эдвину казалось, что он слышит треск костей. Он пытался переварить услышанное. Представил себе зал, где люди ждут своей очереди на проверку, уворачиваясь от крыс во сне, поморщился. Это натолкнуло его на мысль.

– Ты сказал, что в такие места могут попасть только те, кого должны проверить. Еще гвардейцы и церковники. Так кто ты: гвардеец или церковник?

Сэт потянул с ответом.

– Уж точно не бывший белоголовый, таких не бывает.

– Это значит, что ответа я не дождусь?

– Все верно.

Следующая мысль была еще безумнее.

– Получается, Вамос бывал на распределительном пункте? Ожидал проверки?

– Вероятность этого высока. Объяснило бы, почему он так подорвался прятать тебя.

– Немыслимо.

– Мальчик, пожилые каменщики – не всегда были каменщиками. А пожилые воры – ворами. Мир куда сложнее, чем тебе кажется. Но советую жить в настоящем. Ценю твою тягу к знаниям и не имею желания поддерживать ложь империи, гвардейцев, церковь и всех прочих. Но не думай об этом много перед сном, иначе сойдешь с ума. Ты здесь, и у нас есть дело, так сконцентрируйся на этом.

За разговором Эдвин пропустил, что деревья начали редеть. Света стало больше, трава ниже, и они практически вывалились из леса. Сэт взмахом ладони остановил его, присел за кустом. Внимательно всмотрелся в горизонт.

– Узнаешь пейзаж?

– Не узнаю.

– Более двадцати лет в деревне, и никакой тяги к путешествиям? Мальчик, это разочаровывает.

– Обычно я путешествую по дорогам и на телеге. А не пешком по лесу.

– Простите, ваше величество, карета в ремонте. Не вижу признаков Бернала, вообще признаков чего-либо. Местность открытая, но даже дорог нет.

– Все еще идем на запад?

– Конечно. Не знаю, как ты, а я точно знаю, что скоро проголодаюсь. К ночи нам нужно быть в деревне. Вперед.

Эдвин поднялся из-за куста, начал спускаться с пригорка. Спустя пару шагов остановился и оглянулся: Сэт так и сидел за кустом, упираясь ладонью в землю. Поймал его взгляд, крякнул от натуги и поднялся. Юноша поднял брови.

– Даже неудержимый вор может устать? Солнце взошло не так давно.

– Я посмотрю на тебя к вечеру. Пошли.

Они спустились и вновь зашагали по траве. Местность стала куда более открытой, скопления деревьев и кустарника были позади. Сэт ощутимо напрягся, вновь начал крутить головой по сторонам, как после побега из деревни. Но, казалось, в мире остались лишь они двое. Под ногами сминалась трава, жужжали слепни, солнце медленно катилось по небу над головой. Сделали по паре последних глотков из фляжки, Сэт многозначительно постучал костяшками пальцев по дну – глухой звук оповестил, что вода кончилась, язык от этого знания сразу стал прилипать к небу сильнее. Разговаривать юноше больше не хотелось, а вор и не настаивал.

Вместо этого Эдвин вновь погрузился в свои мысли и, вспоминая события прошедшего дня, шагал вперед чисто механически. Постарался прикинуть, сколько займет путь до столицы, понял, что не может этого знать даже приблизительно. Аргент всегда значился у него в голове как «большой город где-то далеко». Оставалось верить словам Сэта про «несколько недель». Значит, минимум столько же обратно. Это не радовало, матушка и Вамос с ума сойдут.

Эдвин со стыдом подумал, что друзьям не так повезло. Шепчущие дубы были небольшим поселением, он знал всех жителей и большинство из них – лично. Что уж говорить про сверстников. Сейчас в Лордан ехала по меньшей мере пара его хороших друзей. Хотя можно ли назвать ситуацию, в которой он оказался, везением? Сутки назад жизнь была проста и понятна, а будущее просматривалось на годы вперед. Сейчас он не знал, что будет с ним к вечеру, это пугало.

«Ну, хотя бы крысы не сгрызут мои уши во сне. Проклятье, надеюсь вор приврал и преувеличил».

Время приближалось к полудню. К жажде добавился еще и голод; скудный завтрак, как и столь же скудный ужин, не способствовал внутреннему насыщению. Однообразный пейзаж начал угнетать. Все детство, когда отец брал Эдвина с собой в поездки, он с диким восторгом глазел на проплывающие мимо леса и поля. В отрочестве и юности стал относиться к этому спокойно, просто гнал телегу вперед, уже сам. Но впервые, шагая пешком по пожелтевшей от жары траве, он ощутил, какой Мир на самом деле большой.

– Почему ты помог мне?

Сэт впервые задал какой-то вопрос первым. Эдвин смешался.

– Что?

– Я боялся, что ты начнешь кричать, повалил тебя и зажал рот. В такой ситуации любой начнет паниковать, но ты сделал то, что я просил.

– Просто стоял на месте.

– И тем не менее. Ты знаешь, что такое василек?

– Растение.

– И не только. Это яд, расходится по крови при движении. Пара шагов, и мышцы немеют, человек начинает паниковать, двигаться быстрее, разминать руки и ноги. Через пару минут наступает полный паралич, затем смерть. Человек просто не может вздохнуть полной грудью. Но этот яд редко используется при серьезных делах, опытная жертва знает – при первых симптомах достаточно замереть на месте, и без движения яд растворится в теле. Поэтому есть варианты надежнее, от которых не спасет простое знание.

– К чему это ты?

– К тому, что умение в нужный момент замереть и ничего не делать тоже может спасти жизнь. Так почему ты пошел у меня на поводу?

Эдвин призадумался. Почему он шел с Сэтом сейчас – было понятно. Но на чердаке…

– Я очень доверяю Вамосу. Думаю, я смог бы доверить ему свою жизнь. Кто знает, может, в этот раз так и получилось.

– Объясни.

– Ты же подслушал наш короткий разговор на входе в мастерскую? Так вот. Всего парой фраз он ясно дал мне понять, что нужно идти прятаться наверх, в этом спасение, и все будет хорошо. Я тружусь под его началом уже не первый год и привык слушаться. Когда я услышал, что военные будут проверять дом… Отправки на распределительный пункт я не боялся. Боялся, что нарушу план Вамоса. Помощь тебе означала следование этому плану, поэтому я подчинился. – Он вздохнул и горько добавил: – Это не имело смысла. Теперь его в любом случае поймали на лжи столичному генералу.

Старый вор помолчал, затем осторожно ответил:

– Смысл все же был, раз ты тут, а не в повозке. Что касается лжи… Можешь не переживать, у них нет времени наказывать деревенского каменщика за болтовню. Учитывая, что он врал для спасения помощника, думаю, Бернал не сильно обиделся. Поганец Роше, я уверен, изошел на визг, но генерал знает свою цель, и она сейчас разговаривает с тобой.

– Роше – тощий парень? Адъютант?

– Да, а еще заноза в заднице и истеричка. Ползет по карьерной лестнице, родственнички приставили его к Берналу «набраться опыта». Уверен, генерал был не рад, но этот хлыщ, помимо всего, крайне исполнителен. Если Бернал получил приказ и следует ему, то парень роет носом землю не ради моей поимки, а ради своей карьеры.

Эдвин посмотрел вору в спину.

– Ты на удивление хорошо осведомлен. Знаешь всех столичных гвардейцев по именам?

– Знаю тех, кто гонится за мной, этого достаточно. Или думаю, что знаю.

– Возник вопрос. Ты бежишь с юго-востока, так почему за тобой гонится гвардейский генерал? Я мало разбираюсь в таких вещах, хотя мне казалось, все эти люди сидят в крупных городах, в той же столице.

– Верно. Хороший вопрос. У меня есть пара мыслей на этот счет, но мои размышления тебе не понравятся.

– В последнее время вокруг осталось мало вещей, которые мне нравятся. Если я иду с тобой, то хочу знать, что у тебя на уме.

– Хорошо. Об этом у меня еще будет разговор с нанимателем. Оказалось, что полк Бернала расквартирован на юго-востоке, о чем меня, вот это случайность, не предупредили. Можно предположить, что это комплимент от столицы и своего рода пенсия для Бернала. Серебряные доспехи ходят по городу, теша самолюбие правителя, а генерал нежится на солнце и раздает приказы направо и налево. Но присутствие медальона в городе все усложняет, и я знаю характер старика. На пенсию он добровольно не выйдет. А значит, столица приставила к городу столь высокий чин не просто так. Защищать медальон, в лучшем случае.

– А в худшем?

– А в худшем, кража все равно должна была произойти. Но медальон может и «потеряться» в процессе поимки вора.

Эдвин сбился с шага.

– Хочешь сказать, что никто не ждал от тебя успеха?

– Честно, не знаю. Но по косвенным признакам могу предположить, что все это время я не работаю на столицу и Вильгельма. Вероятно, наниматель действительно верил, что я краду медальон для него.

– А поподробнее?

– Легко. Посмотрим в прошлое. Кто-то в столице узнает о существовании медальона и его ценности. Под «кто-то» я подразумеваю Вильгельма, без его кивка в столице никто и не пикнет. Только как изъять такую драгоценность? Войны начинались и за меньшее, но такая война Аргенту не нужна. Вероятно, кто-то шепнул пару слов нужным людям, они шепнули другим, и информация дошла куда надо, до моего нанимателя. Закинули удочку. Думаю, было много недель или месяцев подготовки, а затем на сцену вытащили меня. Крайне удачно для столицы: старый вор вытаскивает медальон на белый свет, а старый генерал его ловит. Безделушка в процессе оседает в столичных карманах. Вора пытают, а потом убивают, так и не выяснив, куда он спрятал медальон. Что логично, ведь в этой истории я его и не прятал.

– А наниматель?

– Если я угадал большую часть истории, то мой наниматель оказался бы в лапах Вильгельма быстрее, чем ты вчера пошел ко дну. Очень надеюсь, что все не так. Но чутье говорит мне, что в этой истории даже не двойное, а тройное дно.

Эдвин застонал вслух.

– Теперь ты говоришь, что мы, возможно, бежим лично от владыки? Он разместил конкретный гвардейский полк в этом городе и рассчитывал выкрасть медальон твоими руками? Какая тогда нам польза от нанимателя, зачем мы спешим в столицу? Это самоубийство!

– Как много вопросов. Напомню, что все это – мои догадки. И контракт все равно должен быть выполнен. Наниматель получит медальон, а потом пусть разбирается с Вильгельмом сам. Я хорошо умею прятаться.

– А я нет. Что делать мне?

– Положиться на меня.

– Уже положился и каждый час узнаю новые ужасающие подробности. И вообще, спасибо за рассказ о невероятной столичной интриге, но мой вопрос о гвардейцах вел к другому. Ты подробно разъяснил, как устроены распределительные пункты. Ты знаешь гвардейцев по именам, знаешь их характеры, в частности Бернала. Знаешь подробности про адъютанта. Да о чем я говорю, ты даже характер владыки косвенно описал! Кто же ты, черт возьми? Кем ты был раньше? И не нужно слов про «старого вора»!

Вместо ответа Сэт зашелся кашлем, лопатки дрожали от спазмов. Отдышавшись, он выдержал паузу и, не останавливаясь, бросил через плечо:

– Старым дураком.

Следующие несколько часов они шли в молчании.

Глава 11. Райя

– Ай!

Райя обожгла язык и спешно отставила почти полную чашку в сторону. Фиона покосилась на нее.

– Госпожа, попросить, чтобы принесли воды?

– Не нужно.

Она нервно постучала каблуком по плитке. Ожидание затягивалось. Они с Фионой сидели в богато украшенной чайной комнате. Хотя слово «богато» в данном случае можно было прировнять к «убого». Неизвестно, кто обычно пил горячие напитки в этой комнате, но если при декорировании слуги опирались на вкусы этого человека, то Райя не желала с ним встречи.

Все было мучительно красным, варьировались только оттенки. Алые шторы на окнах. Светло-красные расписные стены, с небольшим розовым оттенком. Резная мебель из красного дерева. Чашка с чаем, которая теперь стояла на маленьком столике – даже она была красной! Будто в комнате когда-то произошло зверское убийство, а все вокруг так и осталось пропитано кровью. Больше всего угнетали шторы: казалось, сожми – и сразу запахнет металлом, а к ногам прольется тягучая жидкость. Несмотря на это, в самой комнате пахло на удивление приятно. Травяной запах чая смешался с благовониями, которые слуги предварительно расставили по углам.

Они сидели в кровавом аду уже почти двадцать минут. Карета прибыла в Фарот накануне, уже затемно. По всем правилам этикета, в столь позднее время аудиенция была невозможна. Пожитки частично выгрузили из кареты, и прислуга, заламывая руки после каждого слова, трепетно пообещала, что господин Стомунд сможет принять их на следующий день, после завтрака.

– Господин ожидал вас завтра, не раньше обеда! Воистину, столичная карета обогнала ветер по пути сюда!

И еще множество красивых слов, сводящихся к одному: привратник уже валяется в своей кровати, утром сытно поест, а потом, так и быть, сможет принять тебя, девочка. Интересно, все привратники любят сытно поесть? Увидим, если Стомунд сподобится явиться.

Сразу после завтрака их разместили в чайной комнате, многократно раскланялись и известили: господин привратник был вынужден принять незапланированный отчет во время завтрака, поэтому немного задержится. Задержка близилась уже к получасу. А как бы поступил отец? Никто не заставил бы главного столичного дипломата ждать, но если представить, что много лет назад Гидеон тоже был новичком, как бы он поступил? Поразмыслив, Райя решила, что такая мелочь не выбьет ее из колеи. Она подумывала вновь взяться за поостывший чай, но тут в дверь постучали, в приоткрывшуюся щель пролез слуга и, вытянувшись по струнке, известил:

– Госпожа, позвольте еще раз извиниться за заминку. Привратник ожидает вас в своем кабинете.

Райя поднялась, оправила платье. Кивнула Фионе:

– Отдохни, увидимся на обеде.

– Благодарю, госпожа. Будут ли поручения для меня до этого времени?

С языка почти сорвалось «нет», но перед глазами материализовалось кривое лицо Морна.

– Мелочь. Внеси в мое расписание прогулку по городу, пара часов после полудня. Хочу осмотреть достопримечательности и подышать свежим воздухом, прежде чем вечером засесть за бумаги. Сопровождение не требуется, только мы.

– Конечно, госпожа.

Они еще раз кивнули друг другу, и Райя вышла в коридор, повернулась к слуге:

– Ведите.

Тощий парень кивнул и засеменил вперед. Они миновали несколько поворотов, нырнули в арку, прошли через небольшой внутренний сад и остановились перед огромными деревянными дверьми. Высота проема была в четыре ее роста, и Райя покосилась на лакея:

– Вход в кабинет господина Стомунда прямо в саду?

– Только вход в приемную, госпожа. Окна основного помещения с другой стороны замка, выходят прямо на столичный тракт. Также имеется дополнительный вход со стороны северной башни.

– Благодарю за ответ.

– Честь для меня, госпожа.

Слуга толкнул створку, для своих размеров она неожиданно легко распахнулась. Молодой человек замер в приглашающем жесте. Райя нырнула внутрь, дверь за ней закрылась. Приемная была размерами, как три чайные комнаты, и, к счастью, не была окрашена в красный. Деревянные панели перемежались с вкраплениями белого и бежевого, дорогая, но уютная мебель, плитка прикрыта ковром.

«Кремерская вязь. У привратника есть вкус, надо признать. Похоже, чайную декорировали не для него».

Двери в основной кабинет были распахнуты, оттуда не доносилось ни звука. Райя сочла открытые створки за приглашение и зашагала вперед. Кабинет был украшен в том же стиле, а размерами превосходил приемную вдвое. Сверху свисала огромная рунная люстра, сейчас выключенная. По трем стенам, от пола до потолка, тянулись полки с книгами: несколько тысяч томов, даже по самым скромным подсчетам.

«Впечатляет, но как он достает что-то с верхней полки? Никакой библиотечной лестницы не хватит».

Четвертую стену практически полностью занимали окна в пол. Слуга не соврал, за стеклом витиевато уходил за горизонт столичный тракт. Спиной к окну, за огромным столом елозил пером по пергаменту худощавый мужчина в очках-половинках. Полки с книгами не обманули, он действительно был похож на библиотекаря. Среднего возраста, короткая, аккуратная стрижка, гладко выбритые щеки и простая, застегнутая на все пуговицы белая рубашка. Глаза Райи сразу пробежали по серебряным запонкам в рукавах, защелке для галстука из того же металла на груди, хотя удавку мужчина не носил. Привратник умел демонстрировать достаток вполне изящно, чтобы не скатиться до показушничества.

«Берегись, это явно не толстяк Хейзел».

– Господин Стомунд София?

Мужчина поднял глаза, аккуратно отложил перо.

– Госпожа Райя Гидеон. Прошу извинить меня за эту задержку.

Он вышел из-за стола, протянул ей руку. Рукопожатие было сухим и крепким. Стомунд пригласительно указал ей на мягкий стул по центру, она уселась, привратник вернулся за стол. Она посмотрела в глаза, искаженные очками-половинками. Привратник сложил ладони перед собой.

– Готов поспорить, что знаю, о чем вы думаете. – На его лицо наползла легкая полуулыбка. – Второе имя редко дается в честь матушки, все верно.

– Что же произошло? – Райя склонила голову, подтверждая свой интерес.

– Увы, моей матери всегда не хватало смирения. В какой-то момент отношения между родителями стали довольно напряженными, а потом и вовсе оказались разрушены. Матушка, с присущей ей целеустремленностью, добилась того, чтобы имя отца было вымарано из документов, а меня переименовали в ее честь. Я тогда был совсем ребенком, поэтому существенного влияния на мою жизнь перемена не оказала. Зато, – улыбка стала чуть шире, – немногие могут похвастаться тем, что записаны в честь матушки.

Райя оценила подход привратника. Начать разговор с личной истории – избито, но действенно. Интересно, как часто он разыгрывает эту карту при новых знакомствах?

Стомунд пальцем поправил очки.

– Я ожидал ваш приезд немного позднее, но вчера вечером отложил все дела и назначил нашу встречу на утро. К сожалению, во время завтрака вмешались обстоятельства, которые и привели к задержке. Надеюсь, ожидание было не слишком томительным.

– Отнюдь, я и моя камеристка скоротали время за чаем. Ваши слуги очень обходительны.

– Эти люди не прислуживают мне лично, и все же благодарю вас за теплые слова. Как прошло ваше путешествие?

– Оно еще не окончено, но не сомневайтесь, все чудесно. Вы получили приветственные дары?

Стомунд сдержанно кивнул:

– Пока не имел возможности оценить лично, но мне передали, что столичные дары, как всегда, прекрасны и подобраны с должным вниманием. Фарот выражает свою благодарность. Вместе с тем его величество правитель Осфетид пожелал моими устами уведомить вас, что он знает о вашей миссии. Принимая во внимание, что из столицы не поступал запрос на личную аудиенцию с правителем, он выражает вам почтение и желает добра и успеха во всех начинаниях. На все ваши вопросы уполномочен ответить я, во благо Аргента и его владычества Вильгельма.

– Передайте его величеству благодарность за теплые слова. Вы правы, из столицы не поступал приказ на аудиенцию с правителем, но нет никакого смысла тревожить столь занятого человека. Учитывая причины, послужившие катализатором для моей миссии, на все вопросы, я уверена, вы сможете ответить лучше, чем кто-либо другой.

Стомунд улыбнулся; он несомненно заметил, что она заменила слово «запрос» на «приказ». Столица никогда не просит, она требует. И если привратник хотел намекнуть на что-то иное, то его ждет горькое разочарование. Худая рука взялась за колокольчик.

– Простите мои манеры, так много работы… Желаете чего-нибудь для начала? Травяной чай? Воду?

– В чайной комнате нам подали чудесный травяной напиток, думаю, я с удовольствием выпью еще чашечку.

Пить не хотелось, но чашка в руке всегда дает ряд преимуществ. Например, позволяет скрыть замешательство. Или потянуть время. Привратник кивнул, подвигал кистью. Раздался звон, слуга тут же вынырнул из дверного проема.

– Фаротский травяной чай для дамы, будьте добры. – Слуга кивнул и вышел из комнаты. – Ожидание не будет долгим, а пока позвольте уточнить. Вы упомянули причины, по которым столица снарядила вас в эту миссию. Не будете ли вы так любезны изложить мне их, чтобы я мог оценить, какая помощь от меня потребуется?

Райя на мгновение замерла. Привратник не в курсе ситуации? В столице, за день до отбытия, ее уверили, что Стомунд проинформирован о ее приезде, а также подан запрос на предоставление всех сопутствующих документов. Если подумать, ни слова о том, что его известили о недовольстве владыки снижением поставок. За плечом привратника возник Морн и подмигнул ей. Черт бы побрал Черную мантию и его загадки, он явно приложил к этому свою когтистую руку. Она аккуратно поинтересовалась:

– Вас известили, что мне потребуется доступ к отчетным документам?

– Безусловно. Все документы за последние десять лет подготовлены и ожидают вас. Дайте знать любому слуге, когда будете готовы, и вас сопроводят в специально предоставленный кабинет.

– Чудесно, но, как вы знаете, я отбываю уже завтра утром. Я заберу часть документов с собой, просмотрю по дороге на рудники и обратно. Не думаю, что мне понадобится отчетность за такой долгий срок, но благодарю вас за столь ответственный подход. Не сомневайтесь, бумаги вернутся к вам в полном порядке.

Щека привратника дернулась.

– Считаете, что это необходимо? Пусть это всего лишь исписанные бумаги, но в то же время крайне ценный ресурс. Мы стараемся без особой надобности не выносить отчеты даже из архивов, а утеря и повреждение подобных документов крайне нежелательны. Если в столице есть какие-то вопросы к нашему ведомству, то будет гораздо удобнее и быстрее, если я…

– О, господин Стомунд, не сомневайтесь, я приму от вас всю посильную помощь. Но у меня есть конкретные указания на личное изучение бумаг, а за неимением времени… Прошу вас, не переживайте. Я трепетно отношусь к подобным документам.

Вся библиотечная натура Стомунда протестовала против вывоза бумаг, он недовольно потеребил верхнюю пуговицу на рубашке. Тут, к счастью, вернулся слуга с подносом, подал Райе изящную белую чашечку, так же стремительно испарился. Девушка пригубила чай, привратник нарушил молчание:

– В таком случае, если у вас прямой приказ… Не смею препятствовать. Но уточните, что конкретно вы хотите изучить? Мы ежемесячно отправляем отчетность в столицу, а раз в год принимаем у себя делегацию от привратника Хейзела. Должен отметить, что еще ни разу сотрудники дипломатического корпуса не посещали нас по вопросам, связанным с добычей рун.

«Правда не знает? Или прикидывается? Все пуговички застегнуты, книги стоят ровными рядами, на столе ни пылинки. Легко могу представить, как Хейзел капает подливой на отчетные документы, но Стомунд из совершенно иного теста. Хорошо, для начала сыграем честно. Почти честно».

– В недавнем прошлом владыка решил лично углубиться в вопрос добычи рун. Такой ценный ресурс – думаю, вы понимаете. Относительно поставок из Фарота возникла небольшая несостыковка.

Стомунд поднял брови. Весь его вид говорил о том, что никаких несостыковок нет и быть не может. Циферка к циферке, листочек к листочку. Ну-ну.

– Просветите меня.

«С удовольствием, ведь никто из треклятой столицы не сподобился на это перед моим прибытием».

– Безусловно. Ввиду наших тесных дипломатических отношений…

«А также близости Фарота к столице».

– …и богатства земли вокруг…

«А еще святой Урбейн помогает родственничкам по мере сил».

– …на рудники Фарота регулярно поступает большой объем рабочей силы…

«Неприлично большой».

– …в связи с этим возникло мнение, что количество добываемых рун не соответствует выделяемым со стороны столицы ресурсам.

Она снова сделала вид, что пьет чай. Привратник на мгновение замер, осмысливая услышанное, потом внезапно улыбнулся шире, чем за все время до этого.

– И только? Прошу меня простить, ни в коей мере не обесцениваю степень возможного беспокойства со стороны владыки. Но позвольте! Вы сейчас говорите о снижении поставок на двадцать три целые четырнадцать сотых процента за последний год?

Райя чуть не поперхнулась чаем. И от точности числа, и от такого простого признания.

– Вы совершенно правы. Не скрою, меня удивляет, с каким энтузиазмом вы оглашаете столь крупное число. Речь идет о потере почти четверти рунных поставок.

– Госпожа, поверьте, даже упоминание этого числа вызывает у меня головную боль. Но подробные отчеты все это время отправляются прямо на стол к привратнику Хейзелу. Другими словами, он в деталях проинформирован об этой ситуации и причинах снижения.

«Скорее всего, он не читал дальше первой пары строк».

– Так и есть, господин Хейзел уже выразил мнение по этому вопросу лично владыке. Могу я попросить пролить свет на ситуацию еще и с вашей стороны?

– С превеликим удовольствием. – Стомунд откашлялся и сцепил руки в замок. – Как верно было сказано, поставки рабочей силы весьма щедрые, Фарот выражает свою искреннюю благодарность. Но, как и указано в отчетах, даже такого количества за минувший год было недостаточно, чтобы поддерживать прежний уровень добычи.

Брови сами поползли вверх, она вцепилась в чашку.

– Не могли бы вы уточнить, почему? По имеющейся у меня информации, в Фарот каждые несколько месяцев прибывает от девяти до двенадцати процентов от общего количества белоголовых. Это довольно большой объем рабочей силы.

– Ах, цифры. Как бы я ни любил точность во всем, вынужден признать, иногда цифры бессильны. Вы спрашиваете о причинах? Госпожа, ответ прост. Причины снижения во власти богов.

– О чем вы…

– Поясню. Во-первых, за прошедшие годы верхний рунный слой был исчерпан полностью. Теперь работникам нужно углубляться под землю гораздо сильнее, чем это было, ну скажем, десять лет назад. Руководство рудников всеми силами пытается поддерживать прежний уровень добычи, но никакие приказы или наказания не даруют юношам способность крошить каменные породы голыми руками. Чем глубже, тем камень тверже, а к тому же требуется покрыть большее расстояние для доставки рун на поверхность. Это тяжкий труд.

– Это справедливо для всех рудников, открытых за прошедшие десятилетия, в той или иной степени. Но прогнозируемое снижение в три-четыре процента допустимо и уже заложено…

– Вы правы. Но также мы зафиксировали ряд инцидентов, на которые, при всем моем желании, ни я, ни руководство рудников не можем повлиять. Все они подробно расписаны в моих отчетах, но я готов перечислить их лично. Среди прочего: травмы, болезни, возраст…

– Постойте, о чем вы говорите?

– Вернемся в начало года, смотрите, – привратник читал как с листа, но смотрел прямо на Райю, перечисляя по памяти, – начало зимы, что мы видим? Обвал в зоне раскопок номер три, мы лишились двух человек из второго барака. Первый месяц весны – один из прибывших оказался серьезно болен, но это вскрылось, лишь когда он отправился на ту сторону, попутно успев заразить часть других работников. Летний период – потеря нескольких человек по причине возраста, один из второго барака, один из четвертого, трое из пятого… Что тут скажешь, пришел их срок. Не буду утомлять вас дальнейшим перечислением, но если вы ознакомитесь с отчетами, то сможете подробно изучить все упомянутые инциденты. Как ни прискорбно, эти потери были практически непредсказуемы и невосполнимы притоком новых рабочих. Мы все еще добросовестно отправляем указанный процент от добычи в сторону столицы, однако для возвращения к прошлым объемам потребуется время.

Райя почувствовала себя полной дурой. Она просмотрела все бумаги, касающиеся объемов добычи, историю движения конвоев, недельные и месячные отчеты. Но все это время речь шла об одном ресурсе – рунах. При этом из повестки дня был исключен другой ценный ресурс – люди. Ни Хейзел в своей нервной речи на совете, ни Морн позднее – никто не обронил мысль, что проблема может быть не в воровстве уже добытого. Стормунд, глядя ей в глаза, утверждал, что, по независящим от него причинам, сама добыча рун в прежнем объеме была невозможна. Невозможна ли?

– Господин Стормунд, все мы чтим богов, но по вашим словам создается впечатление, что над Фаротом навис злой рок. Такие крупные потери среди рабочей силы, а год еще далек от завершения…

Они пикировались еще четверть часа. Привратник выдал очередной перечень дробных чисел, затем развел руками:

– Я имел долгий и напряженный разговор с привратником Пинкусом. Но, как вы верно сказали, все мы чтим Годвина и изначальных. Я запросил подробный отчет от священнослужителя, и он подтвердил слова привратника: потери рабочей силы во всех упомянутых случаях были непредзказуемы и невосполнимы. – Он приложил пальцы ко лбу. – Я всем нутром надеюсь, что подобных инцидентов больше не случится.

Райя залпом допила остывший чай.

– Прискорбно слышать подобное, но я разделяю вашу надежду. В скором времени я лично увижусь с привратником Пинкусом, обещаю принять ваши слова во внимание.

– Благодарю. Смею вас заверить, несмотря ни на что, мы продолжим усердно трудиться на благо страны.

«Особенно юноши, которые для тебя лишь цифры в отчетах».

– Я отбываю завтра до обеда. Вечером я изучу предоставленные вами бумаги. Часть возьму с собой, чтобы ознакомиться в дороге. Вы правы, все вами сказанное было отражено в отчетах…

«Наверное».

– …но услышать ваше мнение лично было крайне важно. Полагаю, что на обратном пути мне потребуется повторно переговорить с вами, подвести итоги поездки перед составлением отчета для владыки.

Стомунд согласно кивнул. Они поднялись, он проводил ее до выхода.

– Пусть вашу поездку не омрачат никакие беды. Передайте от меня приветствие господину Пинкусу.

Дверь за ней закрылась.

* * *

Дома были высоки, растения зелены. Перед глазами мелькали люди, мимо катились повозки. Они миновали пеструю рыночную площадь, улицы были украшены цветами, в проулках на натянутых между домами веревках сушилось белье. Фарот, как и столица, строился из белого камня; мощеные дороги, дома, храмы, заборы – все было белым или, как минимум, светлым. Но если столичным жителям была присуща сдержанность, то жители Фарота всеми силами разбавляли окружение вкраплениями красок. Это выражалось даже в одежде: в Аргенте в почете были легкие светлые ткани, а здесь в любом одеянии встречался хотя бы один цветной элемент. Непривычная пестрота окружения била по глазам, отвлекала внимание. Но несмотря на это, путь в восточную часть города не запечатлелся в ее голове. Слишком о многом нужно было подумать.

Райя ожидала, что привратник захлопает глазами, начнет тыкать пальцем в бумаги и хвататься за голову. Если ворует сам – попытается соврать, сказать, что знать не знал о падении поставок. Документы затерялись, госпожа, но поверьте, руны всегда отправляются в столицу в полном объеме! И прочая чепуха. А если воруют по пути в столицу – удивится, вцепится в отчеты, выразит готовность помочь. Пропажа части поставок, невиданное дело!

Вместо этого Стомунд оказался сух, как лист бумаги, и невозмутим, как камень, по которому она сейчас шла. Снизились поставки? Все верно, вот вам точное число, с точностью до долей процента. Почему снизились? Так посмотрите, добывать руны некому! Камни валятся на головы, бушуют эпидемии, молнии бьют прямо в грудь бедным юношам. Как поступить? На все воля божья, госпожа, просто ждем и надеемся. Бред.

При этом Стомунд не выразил ни капли страха перед столицей. Хотя бы ради сохранения приличий мог проявить сожаление, покивать головой. Согласиться, что недостаток рун может разгневать владыку. Пообещал бы сделать все возможное и прочая ерунда. Вместо этого он вывалил на нее факты, как с листа, и выставил за дверь. Да, рун мало, но конкретного виновника нет. Возможно, в будущем поставки увеличатся. А может и нет. Удивительное наплевательство для человека, который по щелчку владыки может потерять свой пост. А щелчок этот будет зависеть от того, что она напишет в своем отчете. Привратнику, очевидно, на это было наплевать. И это смущало.

Аудиенция не продлилась и часа, поэтому она решила не дожидаться полудня, а отправилась сразу в город. Фиона семенила рядом, поначалу издавая восторженные возгласы об убранстве города. Потом, заметив, что госпожа не в настроении, примолкла.

Райю это полностью устраивало; она уже успела пожалеть о том, что взяла с собой камеристку, на переговорах с человеком Морна ее все равно придется выставить за дверь. Но девочка так восторженно хлопала глазами и крутила головой по сторонам, что Райя смягчилась. Размеренно шагая вперед, она прокручивала в голове встречу со Стомундом, но никак не могла взять в толк, почему главному человеку по рунам в Фароте так сильно наплевать на эти самые руны.

Стопки бумаг ожидали ее в замке, хотя после встречи с привратником она была уверена: ничего нового она там не найдет. Господин застегну-рубашку-на-все-пуговицы сухо выдал ей все нужные цифры, до каждой чертовой доли процента! Значит, не сомневался – отчеты подтвердят его слова. Включая любые писульки, которые сейчас покоились на столе Хейзела в столице и которые тот даже не удосужился внимательно прочитать. А вера привратника в божьи помыслы граничила с глупостью и некомпетентностью. Немыслимо.

Пропущенный обед начал отзываться в животе; тем временем улицы сузились, ослепительная белизна окружения потухла. Они добрались до окраины – чертовски вовремя! Если по воле Черной мантии она вынуждена шляться по окружным тавернам, то лучше им держать под стойкой хоть что-то, помимо выпивки. Желательно, если это будет огромная стопка ответов на ее вопросы.

Городская стена замаячила на горизонте, они свернули на очередную улочку. По дороге она несколько раз уточнила направление у местных, и, судя по их указкам, «Кошачий двор» был где-то рядом. Райя покрутила головой, но не заметила никакой вывески или дома, хоть отдаленно похожего на таверну. Поймала взглядом сидящего в тени дерева старичка, перешла улицу.

– Доброго дня. Я немного заплутала, таверна «Кошачий двор», не могли бы вы подсказать мне направление?

Старичок поднял на нее глаза, пошамкал губами. Затем, не удостоив ее ответом, просто ткнул в переулок за своей спиной. Она подняла брови: в этой щели между домами существовала реальная опасность ободрать локти, кто будет открывать таверну на таких задворках? Но старичок уже как будто вновь задремал. Что ж, просьбу указать направление он воспринял даже слишком буквально.

Райя нырнула в проход, аккуратно сделала пару шагов, впереди замаячил внутренний двор. Квадратную площадку со всех сторон окружали жилые дома, единственный проход скрывался в тени плюща. Она отогнула ветки и вынырнула из проулка. Уставилась на простую деревянную вывеску на левом здании: «Кошачий двор».

Удивительно, что направление к этому месту ей безошибочно указало минимум пять человек, включая дедулю на входе. Позади зашуршала ветками Фиона, неуверенно замерла рядом.

– Госпожа, ваша встреча назначена тут? Я не уверена, что они… открыты.

– Согласна, местечко не выглядит популярным. Впрочем, до заката еще далеко. А насчет встречи… Уверена, для меня они сегодня откроются пораньше, просто еще не знают об этом.

Она поднялась по деревянным ступенькам, мягко толкнула дверь. Смазанные петли не издали никакого звука, такая же тишина стояла внутри. Райя осторожно перешагнула порог. Здание, очевидно, было очень старым: помещение небольшое, все внутреннее убранство из дерева.

Казалось, когда-то вокруг таверны возвели новый и современный город, а она так и осталась вне времени, притулившись в маленьком дворике на краю Фарота. Вдоль дальней стены тянулась длинная стойка, у стен стояло штук шесть маленьких столиков, окон не было. То тут, то там торчали огарки свечей, на концах некоторых из них трепетали огоньки, пытаясь разогнать сумрак.

Единственный человек в помещении стоял как раз за стойкой, а точнее будет сказать, нависал. Трактирщик, или хозяин, «Кошачьего двора» почти касался макушкой потолка и мог поспорить ростом даже с капитаном Коской, который при встрече возвышался над Райей на голову. Огромные руки покоились на стойке, каждая была толщиной с ее туловище. На груди можно было открыть еще одну таверну, если предварительно удалить гущу волос, пробивающуюся из-под майки. Зато на голове, не считая бровей, волосы полностью отсутствовали. Редкие огоньки свечей отражались в блестящей лысине. Поначалу Райя заметила только эту лысину, но хозяин, услышав шорох ее платья, поднял голову, и на лице неожиданно ярко сверкнули серые, почти белесые глаза. На вид она бы дала трактирщику лет сорок или сорок пять. Своими габаритами он заполнил все пространство, а таверна стала казаться еще меньше.

– Закрыто.

Удивительно, но голос его звучал совсем не низко, она ожидала услышать хриплый бас. Райя преодолела оторопь и прокашлялась, за спиной напряженно сопела Фиона.

– Прошу простить за вторжение, но я проделала долгий путь, чтобы передать вам привет от знакомого. У дядюшки Фрея все хорошо, за его здоровье можно не беспокоиться.

И замерла дура дурой. Если Морн оказался плохим шутником или человек за стойкой совсем не тот, кто ей нужен, то более комичного приветствия и не придумать. Гигант продолжал смотреть на нее не мигая, затем молвил:

– Фрей.

Она смешалась.

– Простите?

– Имя мне – Фрей. Садитесь.

Он кивнул на табуреты у стойки. Неплохое начало. Она повернулась к Фионе:

– Дорогая, это не для твоих ушей. Прошу тебя…

– Да, госпожа, я подожду у входа.

– Не стоит. Я знаю, тебе понравился город. Я проведу тут минимум час, можешь пока прогуляться.

Камеристка на мгновение замешкалась, потом кивнула и нырнула за дверь. Райя подошла к стойке и отодвинула табурет.

– Час значит… Кто он тебе?

– О ком вы?

– Морн. Кто он тебе?

Обрывистая манера речи и пристальный взгляд – если этот Фрей ведет себя так со всеми посетителями, неудивительно, что внутри пусто.

– Мы знакомы по работе.

Здоровяк неожиданно хмыкнул.

– Работа, значит. Я видал, с кем обычно работает Морн: эти люди не носят платья и не обращаются ко мне на «вы». Последнее и тебе не советую.

– У меня есть к вам… К тебе встречный вопрос. Почему я передаю привет от Фрея человеку по имени Фрей?

Фрей пожал плечами.

– Любому радостно услышать новости, что с его здоровьем все хорошо. А когда такие новости приходят от Морна… Он как-то сильно мне помог, а твои слова подтверждают, что я могу жить спокойно, не оглядываясь каждый раз, как выхожу в нужник. А еще он всегда напоминает таким образом, что за мной должок. Бессрочный.

– Это значит, что вы ответите на мои вопросы?

– Зависит от вопросов.

Он нагнулся под стойку, вытащил полупустую мутную бутылку и две рюмки – в его лапах они казались наперстками. Зубами вытянул пробку, разлил в обе жидкость цвета ржавчины.

– Не думаю, что я…

– Не хочешь, не пей. Но разговор над пустым столом – не разговор.

Сам он тоже к рюмке не притронулся, отставил бутылку в сторону и выжидающе уставился на нее. Если все «друзья» Морна – такие, неудивительно, что по коридорам замка он обычно прогуливается в одиночестве. Она снова откашлялась.

– Меня зовут Райя Гидеон. В столице я отвечаю за установку дипломатических связей и соблюдение сопутствующих договоренностей.

– Слышу. Много слов там, где можно обойтись парой. В больших замках любят такое.

– Могу сказать коротко. Руны.

Гигант даже приподнял брови. Обвел рукой помещение.

– Что я могу знать о рунах? То, что в этом месте их отродясь не было. Жжем свечи и греемся дровами.

– Не сомневаюсь. Но Морн ясно дал понять, что вы… Что ты можешь многое рассказать о тех рунах, которые добываются на фаротских рудниках, а затем отправляются в столицу. И этих рун стало удивительно мало. Поэтому я здесь.

– Многое, да не многое. – Фрей потер лысину. – Задергались, значит… С тощим уже виделась?

– С кем?

– Стомунд. По поводу рун ходят к нему.

Имя привратника в этом месте прозвучало, как ругательство у алтаря. Она сложила руки на груди.

– Сегодня утром. Было не слишком полезно.

– Да ну?

– По его словам, руны никуда не делись, проблема в рабочей силе. Юноши на рудниках мрут как мухи, причем не только по причине возраста. Не хватает людей, снижается добыча рун. На все божья воля. Все, что выше, – приблизительная цитата.

– Чепуха собачья.

– Согласна.

– Если на все божья воля, то что за бог обрекает детей на смерть? Церковь носится с клятым Годвином, как с курицей, которая срет золотом. Но на деле это дерьмо воняет не лучше обычного.

Райя поперхнулась. Только за эту фразу Фрея могли кинуть в темницу месяцев на восемь, чтобы научился уважать постулаты церкви. А обратно в таверну он бы вернулся без пары больших пальцев и мизинцев. Ведь чтобы возносить молитву, на каждой руке хватит и оставшихся трех.

– Смелое заявление. Тебе повезло, что я не переодетый священнослужитель.

Здоровяк аж чихнул от смеха.

– Сколько святош повидал, они скорей удавятся, чем допустят девку к своим секретам. Желают Мира, в котором все бабы в монастырях, а мужики дырку в голове пробили молитвой.

Против воли Райя улыбнулась. Она давно не общалась ни с кем, не используя витиеватый этикет, а ругалась лишь в своей голове. Фрей ей нравился, и мысленно она пересмотрела оценку выбора друзей Морном.

– Так что ты можешь сказать о Стомунде?

– Скучный и ограниченный. Считает числа, перекладывает бумажки. Но делает это так увлеченно, что к нему не подкопаться. Завалил тебя цифрами?

– Не сильно.

– Ну вот те, которыми завалил, проверь потом по бумажкам, все сойдется.

– У меня создалось такое же впечатление. Но меня смущают не цифры, а то, с каким спокойствием он о них говорит. Человек на его посту не может не знать: снижение поставок – неважно, по каким причинам – может сказаться на его карьере. А Стомунду как будто плевать, он даже не удивился моему вопросу.

Фрей потер костяшки пальцев о стойку. Затем вытянул один палец, второй, третий. Приложил их ко лбу в молитвенном жесте – у него это получилось с издевкой.

– На все воля божья, как было сказано. Стомунд – верующий.

– О чем ты? Сто процентов населения Симфареи верующие, и, – тут она вспомнила предыдущие слова великана и осеклась, – большинство населения Симфареи верующие и чтят постулаты церкви. При чем тут это?

– Да, верующие. Но большинство ходят помолиться за упокой пожилой матушки и прикладывают пальцы ко лбу, приветствуя святошу на улице, на этом все. Вера для людей, как телесное здоровье: всегда при тебе, но пока не припрет – внимания не обращаешь. А Стомунд – идейный верующий. Удивительное сочетание прагматичности и веры во всякую хрень. Чтит Годвина больше, чем свою женушку, ходит в церковь каждое утро. Тесно общается с Байроном… Ведь знаешь о Байроне?

– Глава церкви в Фароте. Дальний родственник Урбейна, последний оказывает ему посильную протекцию.

Фрей посмотрел на нее с уважением.

– Именно. К чему я веду? Если святоша скажет Стомунду, что нужно пройтись голышом по городской стене, ибо на то воля Годвина, – тощий это сделает. Или, как минимум, задумается. А в твоем случае… Уверен, кто-то из церкви нашептал ему, что на рудниках все творится по божьему замыслу. А как может простой человек противиться божьему замыслу? Никак. Вот он и не рыпается, ведь уверен, что тот же «замысел» защитит и его, и его карьеру.

– Звучит невероятно.

– Книги в его кабинете видела?

Она изумленно уставилась на трактирщика.

– Видела, но откуда ты знаешь, как выглядит…

– Тысячи книг, и все сказки. А точнее – церковные тома. Иного тощий не хранит. На фрески с Годвином не разменивается, даже свою веру выражает через исписанные листы. Знаю, что он лично принимал участие в переписи молитв, буковка к буковке, многие тысячи страниц.

– Если он и правда настолько верующий… Кто же нашептал ему эту чушь про «божий замысел». Байрон?

– Этого не могу точно знать. Но сомневаюсь. Байрон – большая шишка, если и хочет что-то нашептать, то делает это чужими устами. Поэтому тут можно только догадываться. Но есть люди, которые точно замешаны в этом дерьме. Среди них в том числе и святоша.

– Находящиеся непосредственно на руднике, – догадалась Райя. – Привратник Пинкус? И священнослужитель при нем, имени я пока не знаю.

Фрей помрачнел.

– Игла. То еще имечко. И я бы поспорил, это он при Пинкусе или Пинкус при нем. Игла известен в узких кругах тем, что его вера стала отбрасывать тень на репутацию церкви. Полный псих. Настолько, что его сослали на рудники, а до этого он был настоятелем в церковном университете при Розарии.

– Из университета на рудники. – Райя подняла брови. – Явное понижение, пусть и неочевидное.

– Верно. Но церковь решила, что настоятель, который додумался прижечь руку одному из учеников… Не смотри так. Поймал парня за рукоблудием. Любой бы другой для начала назначил словесное наказание. Но Игла не сторонник полумер, особенно когда задевают постулаты его драгоценной веры. А в университет своих детей нередко отдают достаточно уважаемые люди, которые явно будут недовольны, если их отпрыск лишится во время обучения какой-либо конечности. Поэтому церковь сослала Иглу на рудники, с тем же рвением следить уже за другими детьми. Тоже важными, но по другой причине.

Райя помолчала, пытаясь переварить услышанное.

– Думаешь, он наказывает работников? И так жестко, что участились смертельные случаи?

– Я бы копал глубже. Игла – псих, но псих исполнительный. Он знает, что каждый юноша на рудниках – источник ресурса для страны, а значит, и для церкви. Сомневаюсь, что он ходит и калечит направо и налево этот ценный ресурс. Тут что-то другое.

«Что-то другое. Стомунд упомянул, что получил подтверждение отчетам Пинкуса как раз от священнослужителя с рудников. Получается, от Иглы».

Она медленно кивнула.

– Да, вероятно, Игла в курсе… Чего бы то ни было.

– Не сомневайся. Запри его в темной комнате с кучкой бешеных собак, отопри на следующий день – наружу он выйдет главой стаи. Уверен, на рудниках никто и не пернет без его ведома. Но Игла – явно не последнее звено, слишком смело действует. Значит, чувствует за собой силу.

– А Пинкус? Что ты можешь сказать про него?

Фрей ухмыльнулся.

– Жадный карьерист. Пройдет по головам, лишь бы положить в карман лишнюю монетку. Выслужился в Фароте, много лет целовал местные задницы. Как итог – добился назначения привратником. На бумаге он там главный, но на деле… Сомневаюсь. Скорее, главный идиот, на которого при случае спустят всех собак.

– Считаешь, он не знает о делах Иглы?

– Уверен, что знает. И принимает активное участие, иначе и быть не может. Но этого церковными байками не возьмешь – вероятно, не обошлось без звонкой монеты. А еще его легко могли припугнуть, такая натура.

– Запугивания, подкупы… Но ради чего? И как от этого могла повыситься смертность?

– Чего не знаю, того не знаю. Но явно не ради рун. И не ради денег. У того, кто затеял всю эту игру, я уверен, деньги и так есть. Да и простое воровство требует простых решений. При желании можно тянуть деньги из рудников годами, никто бы и не подкопался. Не веришь? Могу сказать, что подворовывают везде. Но достаточно незаметно, чтобы столица закрывала на это глаза. А тут, – Фрей растянул губы в улыбке, – Морн присылает ко мне придворную даму, значит, ситуацией в Фароте озаботились на самом верху. Какая бы цель ни была у всего этого, организатор рискует всем, в том числе и своей шкурой.

Фрей хотел сказать что-то еще, но, нахмурившись, через ее плечо посмотрел на входную дверь, словно ожидая, что она вот-вот откроется. Они помолчали, Райя перевела взгляд на пламя свечи. Огонек дрожал, по телу пробежали мурашки. Она шла на эту встречу в надежде получить ответы, но ответов особо не прибавилось, зато вопросов стало еще больше. Что же такого ценного может стоять на кону? И как это может быть связано со снижением добычи? Главная ценность рудника, очевидно, – руны. Поэтому нет никакого смысла негативно влиять на добычу, рискуя обратить на себя внимание столицы, что и произошло. Снижение стало слишком заметным, организатор пошел на это – почему? Она ухватилась за эту мысль, перевела взгляд обратно на Фрея.

– Что бы ни происходило на руднике, это началось почти год назад, а может и раньше. Но пока руны добывали в полном объеме – всем было плевать. К лету Организатор, с большой буквы, мог обнаглеть, почуять безнаказанность. Но сомневаюсь, слишком уж недальновидно и слишком многое стоит на кону. Значит, либо то, что он делает, перестало давать плоды, либо… Наоборот, все слишком хорошо. А значит, близится развязка, а на реакцию столицы ему стало наплевать.

Холодок пробежал по спине, и она добавила:

– Честно, не знаю, какой из вариантов мне меньше нравится.

Здоровяк прищурился.

– Котелок у тебя варит, а ответы, видимо, ждут на рудниках. Отправишься туда?

– Да, завтра утром.

– Скажу очевидное: поаккуратней там. Игла сам по себе опасен, типичный фанатик. Да и Пинкуса не стоит недооценивать. А уж тот, кто стоит над ними… Мой совет – пусти пыль в глаза. Сыграй дурочку, ведь в столице недовольны снижением количества рун, как же так. Сначала топни ножкой, потом, когда в ответ наплетут с три короба, мило улыбнись. Пусть решат, что проблема решена, столичная дурочка проглотила ложь.

Она горько улыбнулась.

– Это будет несложно, но вот как докопаться до истины, еще и не вызвав подозрений…

– Придумаешь что-нибудь. Я тебя не знаю, но Морн бы не послал на дело абы кого. Старик почему-то уверен в тебе. Осталось понять почему и использовать это.

– Мы общались перед моим отъездом. – Она помедлила. – Он попросил предоставить итоговый отчет сначала ему, минуя даже Вильгельма. Вряд ли он думает, что…

Фрей хохотнул.

– Вильгельм ворует сам у себя? У Вильгельма руки тоже по локоть в крови и дерьме, поверь мне, но он слишком хитер, и если бы затеял что-то подобное, то никто и не узнал бы. Но Морн никогда ничего не делает просто так, столь же хитер и изворотлив, как и много лет назад. Он видит, что тучи сгущаются, и не доверяет никому, все правильно.

– Сгущаются? – Райя встрепенулась. – О чем идет речь?

– Расслабься, девочка, над Симфареей тучи всегда были густы, просто иногда гуще, чем обычно. Только дураки не знают и не видят этого. Всякое дерьмо происходит на юге, да и на севере тоже. Церковь все чаще выражается громче, чем нужно. Добыча рун снижается повсеместно. Вильгельм намозолил всем глаза за долгие годы, но он все еще сила, с которой надо считаться. Ропот все громче, святоши недовольны тем, что не могут разбрасывать повсюду свое дерьмо и жечь ересь прямо на городских площадях. Правители городов не рады, что большая часть их денег утекает в столицу. У Вильгельма есть гвардия, но многие полки уже долгие годы расквартированы в других городах, лояльность могла и снизиться. А может и нет, всего лишь догадки.

Он взялся за рюмку на стойке и закончил:

– Морн для того и существует – видеть все это и не дать пузырю лопнуть. Пока он успешно с этим справлялся и раз он послал тебя ко мне… Будем верить, что он не ошибся.

На этих словах он наконец опрокинул жидкость в себя. Довольно выдохнул, выжидающе уставился на Райю. Она помедлила, но взялась за стопку. Зажмурилась и повторила жест; горючая жидкость проскочила в горло и растеклась по пищеводу. Она промокнула губы платочком.

– Во всяком случае, в одном он точно не ошибся. Напитки тут действительно хороши.

Глава 12. Рикард

Бум.

В руки как будто залили свинец.

Бум.

Пыль клубится перед лицом, залезает в нос, разъедает глаза, песок скрипит на зубах.

Бум.

Каждое движение отдается в спине ноющей болью.

Бум. Бум. Бум. Вновь и вновь.

Рик опустил молот и вытер пот со лба, размазав грязь по лицу. Мимо прошлепал Альбус, толкая перед собой телегу с камнями. Стук соседнего молота отозвался в ушах, Рик покосился на Тушу. Тот уже заносил инструмент для нового удара, мутная фигура за пыльной завесой. Злобный гигант с молотком и ребенок, который на дрожащих ногах катает тележку туда-сюда. Ну и бывший вор там, где воровать нечего. Команда мечты.

Ловчий не соврал про работу в тройках. В бараке теперь проживало пятнадцать человек, и пять групп юношей сейчас дробили камень в пыльной завесе. По всему тоннелю в породу были вбиты крепления для факелов, но пламя разгоняло тьму лишь условно – отойдешь на пять шагов и словно ныряешь в омут. Основной свет давали руны.

Во время спуска Рик насчитал двести сорок шагов, и все это время они шли вниз, а сейчас над ним нависало… Он предпочел не считать, сколько тонн драгоценного камня. Оставалось верить словам окружающих, что рунный камень прочный. Впрочем, в этом он и сам успел убедиться за несколько дней махания молотом.

Первые шагов сто туннель выглядел совершенно обычно, лишь серебряные песчинки под ногам. По словам Ловчего, этот участок выгребли дочиста еще до того, как он впервые зашел внутрь. Затем постепенно, то тут, то там, начинали переливаться серебром вкрапления рун. Сейчас они работали на самой глубине, и руны искрились повсюду, даже в воздухе.

Рик и Туша стояли у дальней стены с молотами в руках, беспрерывно поднимая и опуская инструмент на неподатливый монолит. От каждого удара в стороны летела мелкая каменная крошка, а воздух наполняла искрящаяся в свете факелов пыль. Пара десятков ударов, и от стены отваливалось что-то получше, например камень размером с кулак. Ударь сотню, и получишь приз – булыжник размером с голову.

Все эти куски Альбус, пыхтя от натуги, накладывал в тележку и отвозил к соседней группе, на измельчение. Там по породе повторно, как следует, прохаживались ударами молотков, перетирая ее до мелкого щебня и песка. Эту крошку просеивали сквозь мелкую металлическую сетку, увеличенную копию защитных масок, закрывающих лица стражников. Вниз, на специальный поддон, сыпались белые струйки песка, его тоже вывозили наружу.

«Чтобы не ходить по колено в песке, а еще его забирают в город для строительных нужд. Но на объем этого бледного дерьма всем наплевать».

Так это описал Вин. Зато не наплевать всем было на то, что оставалось на металлической сетке. Несколько горстей серебряной крошки, почти пыли. Их бережно перекладывали в мешок и отвозили на поверхность. Там, уже в присутствии хмурых стражников, которые не подходили ближе, чем на пару шагов, пыль фасовали по среднего размера бочкам. Хорошим результатом считалась треть бочки за смену. Еще ни разу они не набрали столько, лишь чуть меньше. Стражники хмурились, но молчали. Ловчий шепнул, что проблемы начнутся, если вывозить меньше четверти. Последний месяц удавалось набрать треть считанное количество раз, Пинкус психовал, но людей на большее не хватало. С прибытием их группы все должно было измениться в лучшую сторону.

«В лучшую для толстяка, конечно же. Ты хоть головой о камень бейся, лучше не станет. За перевыполнение нормы не награждают. Поэтому таскаем ему чертову треть, и достаточно, пусть подавится».

Очередной ценный комментарий от Вина, но даже треть давалась нелегко. Долгие часы махания молотом или перетаскивания камней туда-сюда; в первый день Рик выдохся за тридцать минут. Опытным путем выяснили, что Альбус абсолютно не годен для дробления стен, поэтому ученик архивариуса в основном катал тележку и пару раз занимался просевом. Ловчий выразил уверенность, что это ненадолго; считанные месяцы, и тело на рудниках становилось сродни камню, который они дробили.

Рик не отлынивал ни от какой работы, но вся она была выматывающей и ужасно однообразной. Дробление стен давалось тяжелее всего, даже Туша начинал пыхтеть и делать паузы уже на исходе первого часа. Поднимая и опуская тяжеленный молот час за часом, в первый день Рик решил, что вернется в барак и умрет во сне от упадка сил. Но не сбылось, лишь ужасно болело все тело, от пяток до макушки. Руки ныли от тяжести молота, как и спина. Грудь раздирал кашель. Ноги подкашивались. И так день за днем.

«И это ждет меня? Такая будет концовка?»

Задушевных разговоров, как в первый день, пока больше не случалось. Во время смены не хватало ни воздуха, ни сил на болтовню. После новички были совсем обессилены, а старички знали друг о друге все или почти все, поэтому барак погружался в тишину. Небольшое оживление наступало во время кормежки, в столовую водили каждый раз до и после смены, для этого был отведен отдельный просторный барак. Там юноши рассаживались за столами на длинных деревянных скамьях и можно было даже перекинуться парой слов с парнями из других бригад. Но внутри так же стояли гвардейцы, что не способствовало каким-либо откровениям.

Бум. Туша в очередной раз обрушил молот на стену, отлетевшая в стороны мелкая крошка выдернула Рика из раздумий. Он вздохнул и перехватил рукоять поудобнее. Бум. Бум. Бум.

* * *

– Думаю, достаточно.

Ловчий хлопнул в ладоши, Рик с облегчением опустил молот. С куда большим удовольствием он бы просто кинул его на землю и сам улегся рядом, но то были глупые мечты. Вместо этого он аккуратно прислонил инструмент к стене и пошагал вместе со всеми наверх, позади Долан катил тележку с последним на сегодня мешком.

– Тебе надо подстричься.

Рик покосился на Вина, парень провел ладонью по своей бритой макушке.

– И не только тебе, всем новеньким. Пыль забивается в волосы, с ума сойдешь вытряхивать, даже помывка не спасет. – Он ткнул в сторону Долана. – Шутка ли, парень зашел в барак с огненной шевелюрой, а теперь телегу катит еще один северянин. Голова и так станет седой, рано или поздно, так лучше поздно, чем ходить с кучей пыли и песка на темечке.

Долан пробурчал что-то утвердительное. Рик уточнил:

– На обеде даже ножей нет, ножницы нужно просить?

– Никто и не даст ничего острого. Бреют в гарнизоне, группами, по несколько человек. Красивую стрижку не обещаю, просто заводят в здание и полируют макушку. После чего пару месяцев наслаждаешься жизнью, башку холодит сквозняком, зато пыльные патлы в глаза не лезут. Еще и редкий повод прогуляться куда-то, помимо туннелей. Рекомендую.

«Поход под конвоем в гарнизон – радость для каторжника?»

Они выбрались на поверхность. Долан докатил телегу до бочки, они с Ловчим развязали мешок, вывалили содержимое внутрь. Седые виски поднял с земли белый камешек, чиркнул на бочке отметку чуть выше середины. Вопросительно посмотрел на ближайшего гвардейца, тот кивнул. Юноши потянулись в сторону бараков, Долан почесал затылок:

– Помывка точно только раз в неделю? У меня песок уже в ушах, в ноздрях и в местах, о которых не говорят в приличном обществе. А прошло только три дня.

Ловчий хмыкнул:

– Не раз в неделю, а каждые шесть дней. И скажи спасибо, что бараков сейчас всего шесть, моемся поочередно. Боюсь представить, как выглядели смены, которые мылись раз в пару недель или реже. – Он повернулся к гвардейцу. – К слову об этом, раз до помывки три дня, к этому времени новеньких бы сводить на стрижку. Веллагер, могу я попросить…

Молодой мускулистый стражник с оспинами на щеках буркнул в ответ:

– Как всегда много болтаешь. Сколько, пятеро?

– Шестеро. Колышек тоже зарос.

Колышек в качестве подтверждения покивал и подергал себя за короткую челку. Гвардеец отворил калитку.

– Передам.

– Великолепно. – Ловчий посторонился, пропуская всех вперед. – Господа, званный ужин ждет нас.

– Не паясничай. – Веллагер ткнул пальцем в сторону столовой. – Идем, не задерживаемся.

Они двинулись вперед. Смена сегодня началась засветло, поэтому сейчас солнце уже клонилось к закату. Навстречу прошагал четвертый барак, юноши обменялись кивками и взмахами рук. Вин обронил в воздух:

– Когда нам поставят ночную смену, просто уроните мне на лицо булыжник из просева, хоть высплюсь.

– Ты и так высыпаешься, чего нельзя сказать о других. – Ловчий ткнул в него пальцем. – Через минуту после прихода в барак уже храпишь так, что руны в туннелях с потолка осыпаются.

Вин парировал:

– С удовольствием перестану храпеть, если ты вычистишь мои ноздри от этой чертовой пыли.

– А я о чем. – Долан шмыгнул носом. – Чертова пыль везде.

Они просочились внутрь помещения, расселись на скамейках. Рик подсел к Ловчему.

– Многих стражников знаешь по именам?

– Наверное, всех. Или почти всех, – хмыкнул Ловчий, – а что ты хотел? Ротация в составе стражи – это единственный шанс увидеть новые лица. Поэтому любой стражник сразу запоминается. Веллагер не плох. Бурчит себе под нос, но он не злобная сволочь, как некоторые. Просто делает свою работу. Думаю, вас погонят на стрижку завтра.

– И много тут злобных сволочей?

Парень пожал плечами.

– Бывает. И не только среди стражников. Но сейчас все вроде в порядке, вы нормальные ребята.

– Отрадно слышать.

– Нет, правда. Бывали случаи, когда новые парни не понимали, где оказались и какие тут правила. От такого страдает весь барак, и нужно тратить время на объяснения. – Он понизил голос. – Этот ваш здоровяк, Корин. Честно, с первой минуты решил, что с ним будут проблемы. Но после первого дня он стал удивительно молчалив. Что думаешь?

Пришла очередь Рика пожимать плечами. Он так же тихо ответил:

– Злобная скотина, но он устает, как и все остальные. Возможно, осознал, что возраст и сила в данном случае отнюдь не привилегия. Хотя сомневаюсь, с осознанием у него явные проблемы. И насчет «наш» – сильно сказано. Он попал в клетку последним и отнюдь не скрасил оставшиеся дни пути. Вышел тоже последним. Пинкус на пару с Иглой клещами вытащил из конвоира право взять пятого.

Ловчий нахмурился.

– Про осознание не спорю… Клещами, говоришь?

– Почти. Пинкус очень хотел пятого, капитан противился. Затем подключился Игла, и они вытащили Тушу последним.

– Туша? А, ну да. Тоже любишь давать прозвища? – Ловчий вяло улыбнулся, но хмурая мина быстро вернулась на лицо. – Это довольно странно и глупо. Пинкус тут слюнями и соплями все забрызгал, так психовал от недостатка людей. Игла, я уверен, тоже, хотя я уже давно его не видел. И тут долгожданные новички…

– Приятно, когда тебя хоть где-то то ждут.

– Ну да, ну да. Долгожданные новички, и они даже выбили себе целых пять человек. Пять! В клетках остались одни мутники или как? – Ловчий пальцем потеребил туманное кольцо на шее. – Он детина, не спорю, но с его прибытием я уже не первый претендент на деревянный ящик. Или куда там мы попадаем накануне двадцати двух.

Рик вздохнул. Столь простое отношение к своей кончине у Ловчего граничило с сумасшествием, а шутки выбивали из колеи. Тем не менее он осторожно ответил:

– Пинкус обосновал это тем, что не хочет давить на капитана еще больше. Глупость, но если посмотреть с другой стороны… У Туши нет даже пары седых волосков, да и ошейник прозрачный.

Ловчий отрицательно махнул рукой.

– Без обид, но и правда глупость. Я видел пару человек, которые сгорали буквально за месяц. А еще пару, которые не дотягивали даже до двадцати – редкость, но тут никогда не угадаешь.

– Может, они ждут еще новичков до начала следующего года? – Рик повозил ложкой вязкую массу в тарелке. – Или Пинкус правда не хотел затягивать разговор, потому что приближалось время обеда. Или он просто идиот.

– Варианты отличные, хотя я бы не поставил ни на один из трех. Разве что мелкую монетку на второй… Пинкус – алчная скотина, но именно такие и должны управлять рудником. Раз он все еще тут, значит, в городе всем довольны. А что касается нового конвоя в скором времени, маловероятно, но возможно. До конца года еще далеко.

Рик помедлил и задал вопрос, который волновал его с первого дня:

– Конец года, конец месяца… Тут вообще что-то меняется с течением времени? Я помахал молотом не так много, но по ощущениям уже прошла вечность.

Ловчий улыбнулся.

– Конечно, меняется. Люди вокруг.

* * *

– Построились!

Как и обещалось, на следующий день их собрали у частокола. У ворот стояло восемь человек, в том числе пятеро новичков из пятого барака с Колышком в придачу. Также стражник привел двух парней из первого, которые не представились, лишь вяло кивнули.

– Все тут? – Веллагер посмотрел на незнакомого стражника.

Тот кивнул.

– Можно вести.

Он отворил калитку, они просочились наружу и зашагали к гарнизону тем же путем, которым несколько дней назад шли к баракам. Через несколько минут миновали участок дороги, на котором останавливались клетки; Рику казалось, что это было вечность назад. Все молчали. Выяснилось, что на рудниках разговоры в целом не в чести, особенно в присутствии стражи. Лишняя болтовня обычно пресекалась резкими и односложными приказами помолчать. А нелишней болтовни на рудниках не было. Рик на прощание почесал светлые вихры на затылке, он никогда не стригся коротко, но Вин был прав: по ощущениям в волосах было больше песка, чем вывозилось на телеге за смену.

Процессия подошла к гарнизону, он окинул взглядом очередной частокол и кисло признал: сделано на совесть. Какими бы злобными и уставшими от службы стражники ни были, с безопасностью кругом было строго. Старая привычка оценивать любые стены, замки и дома на предмет их взлома и преодоления осталась. И если бы кому-то по неизвестной причине понадобилось тайком вломиться в гарнизон – это было бы чертовски сложно.

«Но возможно…»

Дернувшись от неожиданности, Рик заглушил внутренний голос. Долан с удивлением покосился в его сторону.

В пределах видимости было минимум семь стражников: два человека на входе в гарнизон, двое на крайней стене, еще один бродил по тропинке вдоль стены, один обводил взглядом окрестности со смотровой башни, плюс Веллагер. Если на пыльные рудники городская стража смогла отрядить несколько десятков человек, то тяжело представить, какое количество бродит по самому городу. Одна радость – столичных гвардейцев среди них не было. После прибытия Рик пока не видел серебряных доспехов, конвой давно покинул рудник, а сопровождавшие их в первый день гвардейцы в зоне бараков больше не показывались – вероятно, считались слишком важными для наблюдения за сменами.

Стражники перекинулись парой слов, широкие ворота были открыты нараспашку. Зайдя на территорию, Рик закрутил головой. Двор рассекала широкая дорога, деля гарнизон на две половинки. В дальнем конце она упиралась в широкое двухэтажное здание из белого камня. По краям стояли домики поменьше, также он зацепил взглядом кусок тренировочной площадки, выглядывающий из-за зданий. Оттуда доносился глухой шум и звон железа.

Протяженность территории была раз в десять меньше, чем линия бараков, но повсюду сновали люди. Он разглядел несколько человек не в военной форме, которые тоже спешили по своими делам. Мимо, не удостоив их взглядом, пробежал молодой человек, обряженный в обычную рубаху и штаны. Следом проехала небольшая повозка, нагруженная кучей бочек с характерной черно-красной меткой. Порох. Присмотревшись, Рик разглядел на одной из них штамп с гербом Фарота. Очевидно, рудник, помимо прочего, использовался как торгово-перевалочный пункт, через который в город шли поставки полезных ресурсов.

То, что на рудниках есть и обычные люди, которые перекладывают бумажки, следят за припасами, готовят еду, чистят сортиры, в конце концов, было очевидно, но стало откровением. Последние недели, как до прибытия на рудник, так и после, вокруг него сновали только стражники, поэтому Рик ощутил себя так, словно попал в город. А еще он поймал себя на мысли, что их, к счастью, мыть сортиры не заставляют. Все силы на добычу рун, во славу владыки!

Их провели к основному зданию, но перед главным ходом процессия свернула направо, они зашли за угол. Шум с тренировочной площадки стал ближе. Их сопровождающий толкнул дверь с торца здания и завел юношей внутрь. Внутри, возле двери, стоял пухлый коренастый стражник. Он почти слился со стеной в уголке и, погруженный в свои мысли, увлеченно грыз ноготь на большом пальце. Веллагер кашлянул, коренастый встрепенулся, обратил на них внимание.

– Привет. Пусть подоштут. Шкоро будет.

Он говорил с ужасным акцентом, то и дело вставляя шипящие звуки. Рик определил его как выходца из северо-восточных горных народов. Веллагер тем времени кивнул, обратился к юношам:

– Те, кто был, и так знают. Кто новенький – стоим тут, не рыпаемся.

Колышек даже важно покивал, мол, бывали, знаем. Юноши скучковались в углу, стражники зашептались о чем-то между собой. Окружение было по-военному безжизненным: простые белые стены, впереди тянулся длинный коридор со множеством одинаковых дверей. По левую руку располагалась лестница, которая начиналась где-то в подвале и убегала вверх, на второй этаж. По правую руку в сторону отходил еще один коридор, но только с парой дверей в самом конце.

Стоявший на входе коренастый стражник что-то шептал на ухо Веллагеру, тот с хмурым лицом слушал, изредка кивая. Рик сделал маленький шажок в сторону и навострил уши. Дверь на улицу осталась открытой, голоса и звон оружия долетали через проем. Он смог разобрать обрывки фраз:

– …в ошень плохом настроении. Шерт его разберет почему. Но шам знаеш, большие гошти. Вчера он бешился…

Долан смачно шмыгнул носом, Рик вздрогнул, снова обратился в слух.

– …ховорят, святоша прижал, но это шлухи. Поди разбери, што они там удумали в городе…

Дальше неразборчиво.

– …хочу попросить перевод. Но шейчас я к нему не сунусь. Ох, помяни шерта.

Стражник отпрянул, вытянулся по струнке. Веллагер перехватил его взгляд, повторил движение. На лестнице показался Пинкус, он поднимался вверх, лицо было мрачнее тучи. Рядом шел один из гвардейцев, конвоировавших их в первый день. Пинкус разглагольствовал:

– Мальберн, если вы не сможете добиться от них ответа, то проблемы будут и у вас тоже. Отправьте еще одну почту! Времени уже не осталось, столичная дрянь…

Тут он заметил кучу людей, стоящих на этаже, оборвал себя на полуслове. Прищурившись, обвел взглядом юношей и, повернувшись к стражникам, злобно прошипел:

– Мне казалось, что работники должны трудиться на рудниках, иногда спать. Но никак не стоять посреди гарнизона, ничего не делая. Объяснитесь.

– Гошподин Пинкус, привели к ширюльнику. Вы шами сказали, с завтрашнего дня все стандартные прошедуры отменяются, поэтому шегодня…

– Бардак, а не стандартная процедура! Сколько раз говорил, брейте их прямо там! Процедура… Я тут устанавливаю процедуры.

«Действительно, в плохом “наштроении”, не поспоришь. То есть не пошпоришь».

– Так тошно. Но пошле нешкольких эпишодов с решущими предметами…

– Без вас знаю! Процедуры, инциденты. – Пинкус вздохнул, взял себя в руки. – Какие бараки?

Ответил Веллагер:

– Первый и пятый.

Привратник поочередно задержал взгляд на каждом, в глазах сверкнуло узнавание.

– Было бы, на что время тратить… Не затягивайте. И с завтрашнего дня пусть сидят по баракам – увижу рабочих где-то, помимо туннелей… Другими словами, очень надеюсь, что я их не увижу вовсе. На время присутствия столичных гостей за этим проследит, среди прочего, лично Игла. Мальберн, ко мне в кабинет!

«Столичные гости?»

Привратник развернулся на каблуках и снова ступил на лестницу, через пару мгновений тучная фигура привратника скрылась из виду, и Мальберн, скользнув по юношам прищуренным взглядом, проследовал за ним. Какое-то время со второго этажа раздавался звук удаляющихся шагов, потом все затихло. Веллагер еще мгновение посмотрел на потолок; по выражению лица можно было подумать, что секунду назад ему на голову вылили ведро помоев. Затем повернулся к горняку:

– Ну что?

– Што, што, я ше говорил…

– Я не про это. Долго тут стоять будем?

– Ааааа. – Стражник махнул рукой в сторону коридора. – Заведи их внутрь, как обышно, вторая дверь. А то еще обратно пойдет… Как прибудет – пришлю.

Веллагер повернулся к ним:

– Слышали. Вторая дверь справа, заходим.

Коренастый горняк снова начал мучить заусенец на пальце. Перед тем, как зайти в нужную дверь, до Рика напоследок донеслось унылое шипящее причитание:

– …шкорее бы перевод…

* * *

Рик почесал затылок, пальцы непривычно ткнулись в колючий ежик. В одном Вин не соврал – сквозняк действительно приятно холодил макушку. В остальном же за завтраком царило уныние. Все, кто накануне лишился волос, чувствовали, что лишились еще одной ниточки, тянувшейся за ними еще из внешнего мира. Сначала тебя лишают выбора, потом свободы. А потом и возможности есть, что ты хочешь, спать, когда хочешь. Стричься, как ты хочешь, в конце концов. Теперь они все, как на подбор, почесывали короткие неровные ежики на затылке. Гарнизонный цирюльник во время обучения явно тренировался на свиньях, по-другому результаты его работы объяснить было сложно.

Остальные так же вяло ковырялись в своих тарелках. Шести часов сна было явно недостаточно, энтузиазма перед утренней сменой не хватало. Даже Долан как будто приуныл и постоянно почесывал ушибленный бок. Вин накануне ночью в кромешной темноте пытался сползти со своего лежака к нужнику и умудрился со всей силы споткнуться прямо о бок рыжего. Тот, перепугавшись, криком перебудил весь барак. Вин вместо извинений оскорблено зашипел в ответ, мол, разлегся на пути. Теперь он тоже сидел мрачнее тучи, на все попытки заговорить лишь огрызнулся в ответ:

– Пока падал, все ступени собой пересчитал.

Потом, видимо устыдившись, добавил:

– Ну все, все. Темно было, извините.

Рик ночью долго ворочался, стараясь совместить изгибы ноющего тела с каменным пространством вокруг, но так и не смог снова уснуть, лишь проваливался в тревожную дрему, вновь и вновь выныривая на поверхность. Через какое-то время обратно прошлепал Вин, затем через окошки стали проникать первые лучи солнца, наконец в барак ввалился стражник и поднял всех на ноги.

После завтрака они двинулись в сторону туннеля. Ловчий шлепнул Долана по плечу:

– Встанешь на просев? Вместе с Вином. Вы оба сегодня ушибленные, а судя по вчерашнему рассказу, Пинкус лютует пуще прежнего. Хочу сегодня добить треть.

Рик оценил дипломатию; все утро Долан недовольно сопел, Вин был не лучше. В изолированном обществе любая мелкая обида перерастет в конфликт, но работа в связке зарубит перепалку на корню. Ловчий удовлетворенно хлопнул в ладоши.

– В остальном работаем, как накануне, никто не против? Тогда…

Пара человек кивнули, Рик промолчал; вместо этого он воспользовался заминкой, присел на корточки, уперся спиной в каменную породу. Долан тоже покивал – между дроблением стен и просевом выбор был очевиден. Вин открыл рот, собираясь что-то сказать, но внезапно вмешался Туша:

– Я против.

Ловчий посмотрел на него, и здоровяк отрывисто повторил:

– Я против. Только и делаю, что стенку крошу, пока рохля, – он ткнул пальцем в Альбуса, – телегу катает туда-сюда. Думаешь, ты сильно главный – говорить, кому что делать? А я думаю, нет.

Он замер, не пройдя и десятка шагов вглубь туннеля, обвел всех взглядом.

– Нравится, когда говорят, что делать? Меня это достало еще в казарме. Этот, – он ткнул пальцем в негласного лидера, – думает, мы его рабы-работнички или что? Если рохля или кто-то еще ни на что больше не способен, не мои проблемы. Кто считает иначе, так я объясню, подходите поближе.

Все замерли, а Альбус даже сделал маленький шажок к выходу. Рик стиснул зубы, поворошил рукой в искрящейся пыли. Туша выражался в своей манере, но при желании в его словах можно было углядеть зерно истины. Паршиво. Ловчий покусал губы, но сориентировался, развел руками.

– Не спорю, Альбус пока слаб, добыча снизится. Без обид, Ал. Но мы все равны, и никто никому не приказывает. В твоих словах есть правда, так что предлагаю компромисс. Немного сменим тройки: Ал встанет на дробление, я вместе с ним – думаю, мы сработаемся. Ты возьми сегодня телегу. Есть еще пожелания?

Вин свистнул, привлекая внимание.

– Я пусть и шлепнулся на спину, но уже прошло все. Поставь мальца на просев к рыжему, пусть потренируется. Молотом помахать всегда успеет, там много уметь не нужно. А мы с тобой камень покрошим. Все довольны, никаких обид, верно говорю?

Ловчий на мгновение задумался, затем склонил голову, соглашаясь. Обратился к Туше:

– По мне, так отлично звучит. Ты как?

Туша мрачно посмотрел на него поросячьими глазками. С одной стороны, решение опять исходило от Ловчего, словно он главный (что было недалеко от истины). С другой стороны, Корин добился своего – на телегу его поставили впервые. Здоровяк рыкнул:

– Нормально.

Развернулся и пошагал в полумрак. Рик поймал взгляд Ловчего, тот снова развел руками. Растолковать жест было несложно.

«Пока справились».

Рик поднялся на ноги, сунул сжатые кулаки в карманы, подтянул штаны. Если Туша выступил против Ловчего один раз, выступит и второй. И вовсе необязательно, что найти компромисс будет так же легко. Особенно если остальные вновь услышат в его выступлении резонные доводы. Правда, Рику стало тошно от этой мысли, ведь это будет противостояние ходячих мертвецов. В речах Ловчего регулярно проскакивала обреченность, ожидание скорого конца, хотя Рик не был уверен, что остальные это замечают. Туша находился в том же положении, но не понимал или не хотел понимать это. Поэтому каждая перепалка между этими двумя может стать последней.

Они углубились в туннель и погрузились в рутину. Стук молотов, скрип колеса телеги, шуршание песка. Рик впервые работал так близко от Ловчего, тот махал молотом без устали, вкладывая в каждый удар годы на руднике. Вин отставал от него, но ненамного. Гора камня под ногами этих двоих росла быстрее, чем Туша успевал забирать. Впрочем, глядя, как он толкает перед собой груженую телегу, Рик склонен был отсалютовать Пинкусу за подбор краткосрочных работников. Если в обычные дни Альбус, обливаясь потом и покачиваясь, аккуратно наполнял телегу едва ли до краев, то Туша закидывал внутрь булыжники быстрее, чем беспризорники засовывают еду себе в рот. Затем он хватался за ручки и стремительным шагом катил телегу на просев; возвышающаяся над краем горка камней опасно покачивалась. И так раз за разом.

Прошел час, потом еще один. Рик чуть сместился в сторону, на пару с Кридом углубляясь в стену по правому краю. С телегой к ним подходил пока малознакомый ему парень по имени Бернард, для своих семнадцати он управлялся довольно ловко. Говорить было не о чем и некогда, стук молотов погрузил Рика в своеобразный транс, вверх-вниз, вверх-вниз, воздух пропитался пылью и потом.

Ловчий и Вин углубились в центральную часть зала, махая молотами в опасной близости друг от друга. Первый крошил камень у земли, второй ровнял ближе к потолку, оставляя за собой квадратные сталактиты. Рик понял, почему Ловчий обычно разделял их по разным тройкам: синхронно вгрызаясь в стену, эти двое продвинулись сильнее остальных, образовав по центру своеобразный коридор. Замучаешься ровнять… Вин увлекся и, наклонившись вперед, увлеченно долбил светящиеся жилки в глубине. Рикард взял очередную паузу – вытереть пот со лба, огляделся. И тут произошло сразу несколько вещей.

Вин, пыльный силуэт, освещенный рунами, широко замахнулся, чтобы обрушить молот на выступающую часть потолка. За его спиной Туша активно наполнял телегу обломками. Не рассчитав, он жахнул огромным куском по краю тачки, та опасно накренилась, камни посыпались на землю. Выругавшись сквозь зубы, Корин метнулся вперед, пытаясь спасти телегу от падения.

Огромный ботинок зацепился за лежащий на земле булыжник. Здоровяк взмахнул руками и, неловко кувыркнувшись, перевалился через кучу камней, от неожиданности проорав ругательство. Своей огромной головой он ткнулся замахнувшемуся Вину ровно меж лопаток, тот, крякнув от натуги, выгнулся дугой и с размаху уронил молот себе за спину, ровненько на Корина. Затем, удержав равновесие, быстро сориентировался и метнулся в сторону из проема. Все это действо заняло пару секунд, не больше, но Рик наблюдал драму словно в замедлении. А потом Туша заорал пуще прежнего, ни одного цензурного слова из его рта не вылетело.

Все замерли и повернулись на звук; кто поопытнее, сразу метнулись в ту сторону, Ловчий отбросил упавший молот к стене, Туша отозвался воем. Общими усилиями его стащили с груды камней на ровный участок, на мгновение замерли. Подбежавший Долан присвистнул, а Крид, который стоял рядом и тоже наблюдал всю картину от начала и до конца, выразился яснее:

– Хорошо хоть не на голову.

Колышек лаконично подытожил:

– Полное дерьмо.

Ловчий – даже под слоем пыли было видно, как побледнело его лицо – резким движением разорвал штанину. Рик, против воли, окинул взглядом повреждения. Левое бедро Туши блестело от крови и ближе к колену стремительно синело; судя по всему, молот раздробил ему низ бедренной кости. Причем угодил заостренным концом, колото-дробящая рана, полный набор. Из дырки над коленом и мелких царапин на лице и торсе сочилась кровь, и вдобавок ко всему Корин при падении как следует оцарапался.

Юноша почувствовал, что его руки дрожат. Туша лежал перед ним, искалеченный, абсолютно беспомощный. Привлекательно беспомощный – кровь стекала на камень, образуя блестящий узор. Мысленно застонав, Рик приложил ладони к лицу, шумно выдохнул. К счастью, все внимание на себя забрал Корин, на него никто не смотрел. Больно закусив губу, он отринул лезущие в голову мысли, зацепился за воспоминания недавнего прошлого.

В голове пронесся список из десятка склянок, которые он уже подавал Парацельсу, ведь не раз и не два к ним притаскивали пациента со открытой раной. В конце корень молодки, куча бинтов, теплая вода. Очистить рану от обломков кости, промыть, зафиксировать. Покой, отдых, в случае успеха – полное восстановление двигательных функций в течение шести месяцев. Так бы это выглядело в Вествуде. Но до Вествуда сейчас было много недель пути, а вокруг только пыль, грязь и дюжина испуганных лиц. А в Карпете ногу бы просто отрезали, так быстрее. И никакого корня молодки. Вин застыл, нелепо вытянув руки перед собой, словно все еще держа выпавший молот.

– Какого черта он влез…

Рик прервал лопотание:

– Нужно вынести его отсюда. Ловчий, что тут делают в таких случаях? Лазарет, врач?

– Есть и то, и то. – Ловчий взял себя в руки. – Для солдат, само собой, в гарнизоне. Ты прав, сначала вытащить его. Подняться сможешь?

Туша умудрился в ответ одновременно всхлипнуть и рыкнуть.

Долан тихонечко добавил:

– Можно было бы погрузить его на телегу, но вся дорога в горку, а он весит… Много весит, мягко говоря.

– Не пойдет. – Ловчий мотнул головой. – Скорее, мы его снова уроним, прямо на больную сторону. Помогите мне.

Он подхватил Тушу под мышку, от движения тот вновь взвыл. Рик подошел ближе, аккуратно, стараясь не трогать близко к ране, потянул Тушу на себя; казалось, он пытается поднять с земли взрослую лошадь. Кряхтя, они оторвали Тушу с земли, тот замер, покачиваясь и не переставая сквозь зубы ругаться. Ловчий, на которого пришелся основной вес, прошипел:

– Кто быстро бегает, срочно наверх, скажите стражнику у бочки, что нужна каталка или телега – своим ходом до гарнизона мы будем тащить его час.

Колышек уже было сорвался с места, потом замер.

– Как объяснить, что случилось?

– Никак. Объясняться будем позже, а пока я хочу вытащить его на поверхность и могу сказать, что это совсем не легко. – Туша, стоя на одной ноге, всем весом навалился на него, стремительно бледнея. Ловчий покачнулся. – Скажи, что нам. Нужна. Чертова. Телега. Иначе до следующего года они будут сами камни крошить, зубами грызть. Этого не говори. Давай, бегом.

Колышек скрылся в туннеле. Все остальные так и стояли вокруг, не зная, как подступиться. Рик зашел с другой стороны.

– Прими вес с той стороны. Я поддержу отсюда, если будет тяжко – поменяемся…

– Что делать мне?

Вин вышел из ступора, шагнул вперед, но, как и все, неловко замер, уставившись на рану. Корин посмотрел на него мутным взглядом, хотел что-то сказать, но Рик опередил его:

– Ничего, все идем наверх. Дорогу подсветите.

Пара человек схватили со стены факелы, Рик подпер Тушу своим телом, стараясь не слушать ругань над ухом. Процессия двинулась по туннелю. Шли медленно, при каждом неловком прыжке Корина Рикарду казалось, что на спину обрушивается вес взрослого быка. Шагов через сто здоровяк побледнел еще больше и примолк, от потери крови и шока сил не осталось даже на ругань. Чтобы не тревожить рану, лишний раз меняться не стали – так и шли, подпирая каждый со своей стороны. Остальные молчали, то забегая вперед, то отставая и не зная, что делать.

Вечность спустя впереди показался дневной свет, десяток шагов, потом еще один, и они вывалились наружу. У бочки, словно у невидимой черты, туда-сюда метался Веллагер, ни дать ни взять пес на цепи, рядом нервно покачивался Колышек. При свете дня Туша стал выглядеть еще бледнее, сравнявшись по цвету с камнем вокруг. Стражник рявкнул:

– Гребаные идиоты! Гнева владыки на вас нет!

Колышек пискнул:

– Как я и сказал, несчастный случай…

Веллагер аж задохнулся и, хорошо разглядев перепачканного и окровавленного Тушу, в исступлении заорал:

– Сюда, быстро! Шкуру спущу, калеченые, идиоты!

Ловчий проскрипел в ответ:

– Только один. Один калеченый. Телегу позвали?

– Всех в рудник и закопать там, а не телегу! – Веллагер, противореча сам себе, ткнул пальцем в сторону частокола. – Туда тащите, там телега. Быстро!

Она зашли за угол, небольшая телега действительно стояла посреди дороги. Рядом суетился стражник; увидев подошедших, он побледнел, откинул борт.

– Грузите.

Они аккуратно положили стонущего Тушу внутрь, телега просела под весом, и Веллагер прикрикнул:

– И вы двое, залезайте, быстро. – Сам вскочил на козлы и скомандовал стражнику: – Проследи за остальными. Сопроводить в барак и глаз не спускать. Передай Сомерсету, чтобы вывел шестой в туннели.

Он хлестнул лошадь, телега покатилась к гарнизону, оставляя за собой столб пыли. Туша совсем замолк, прикрыл глаза и, кажется, отключился. Рик размял затекшее плечо, ухватился за борт, чтобы не вылететь наружу. Ловчий поймал его взгляд, наклонился вперед и, все еще хватая ртом воздух, выдавил:

– Спасибо тебе.

Рик подпрыгнул на кочке.

– Тащили вместе, так что не за что.

– Я не об этом. Ты быстро сориентировался, говорю тебе спасибо от его имени. – Ловчий кивнул на лежащего Корина. – Ты трудился у лекаря в лавке. С такой раной впоследствии он будет ходить, как раньше?

Рик повторно окинул взглядом месиво над коленом. Помедлил секунду, показывать ли свою осведомленность.

– От такого удара коленная чашечка была бы в труху, тогда точно нет. Прилетело со всей силы, еще и острым концом, но в бедро. Если тут хороший врач и лекарства… То да, будет. Но не скоро. Минимум через несколько недель, но на самом деле речь идет о месяцах.

Ловчий откинулся назад, отвел взгляд.

– Звучит так, словно уже не будет.

* * *

Меж бровей Веллагера залегла глубокая морщина. После прибытия в гарнизон он успел побывать в двух состояниях. Поначалу, как и на выходе из туннеля, он постоянно ругался, ходил туда-сюда, требовал привести уже «этого чертового костоправа», даже пнул колесо телеги, на что Туша отозвался протяжным стоном. Врач в сопровождении пары стражников с носилками явился через несколько минут. На стонущего Тушу он никак не отреагировал, лишь поднял брови, окинув взглядом рану на ноге, и сухо скомандовал:

– Грузите. – Затем посмотрел на лица стражников и на всякий случай добавил: – Аккуратно грузите.

Тушу уложили на носилки, напоследок доктор повернулся к Веллагеру:

– Уважаемый, не вижу причин так суетиться. Лучше займитесь мальчиками. – Он кивнул в сторону Рикарда и Ловчего. – Вы не хуже меня знаете все процессы. Детям нет нужды шататься по территории.

Веллагер послушался и теперь пребывал в своем втором состоянии, грозно-молчаливом. Даже оспины на щеках покраснели от гнева, обезобразив молодое лицо. Он провел их через ту же дверь, что и накануне, но на этот раз они поднялись по лестнице и зашли в одну из комнат второго этажа. Обстановка была спартанской: стул, небольшой стол с кучкой бумаг, шкаф в углу, в окне виднелись горы и кусочек неба.

Юноши встали по центру, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Сесть им никто не предложил, да и некуда. Веллагер обреченно плюхнулся на единственный стул, сложил волосатые руки в замок и уставился на них, не моргая. Теперь Рик никак не мог выбрать, на что же ему смотреть: скучную, но безопасную белую стену или более оживленную, но грозную морщину на лице Веллагера, означавшую простую вещь – стражник очень недоволен. В какой-то момент он рыкнул:

– Рассказывайте.

Юноши сжато пересказали суть произошедшего, Рикард больше молчал, Ловчий сгладил углы, как мог. Врать, предварительно не договорившись с Тушей, не имело смысла. Выходило, что в силу непредвиденных и непредотвратимых обстоятельств кончик молота соприкоснулся с ногой Корина. Никто не виноват, все события случайны. Имя Вина не упоминалось, пируэты Туши с телегой в качестве партнерши – тоже.

Выслушав историю, Веллагер выругался. Никакой вины за собой Рик не чувствовал, как и особой жалости к Корину. Тот сам нагрузил телегу камнями сверх меры, сам споткнулся. Вин махал молотом, как ошалелый, но явно не мог предвидеть, что Туша уткнется головой ему в спину. Рик мгновенно отреагировал, помог вытащить Корина на поверхность, это нужно было сделать. Учитывая порядки на рудниках, он допускал, что привратник заплюет все слюной и обвинит каждого встречного. Но с другой стороны… Виноват был сам Корин. По большей части. Наверное.

Из раздумий его вывел топот в коридоре, Пинкус практически влетел в дверь. Чуть не снес юношей с ног, уперся взглядом в Веллагера и с размаху саданул кулаком по столу. Комичности придавало то, что толстяк по какой-то причине вырядился в парадный костюм, и от каждого движения оборочки на рукавах и воротнике нелепо тряслись.

– Бардак! – Он быстрым шагом обогнул стол, навис над стражником – даже так Веллагер был с ним почти одного роста. – Что. Вы. Себе. Позволяете.

Каждое свое слово он сопровождал тычком пальца в грудь оппонента. Стражник выскользнул из-за стола, вытянулся по струнке.

– Произошло… Господин привратник, несчастный случай. Пятый барак, утренняя смена…

– Без вас знаю! Конечно, пятый! Конечно, утренняя. – Он выдохнул и вкрадчиво уточнил: – Зачем вы привезли их сюда?

Стражник непонимающе посмотрел на него.

– Срочно требовался врач и…

– Требовался врач, вы только посмотрите! Но, Веллагер, мне кажется, вы забыли мои четкие инструкции. До моего отдельного распоряжения юноши не должны покидать рабочую зону. Вы где-то услышали подобное распоряжение? Нет? Конечно, нет, проклятье! Ваше счастье, что девчонка еще не здесь! Но вы этого знать не могли! Как бы я выглядел, если бы под ноги столичной девке бросили калеку? А может быть, сразу и труп? Вы считаете, этого я желаю, отдавая приказы? Отвечайте!

– Никак нет, – выдавил Веллагер, – но в той ситуации поиск и ожидание врача могло…

– Поиск и ожидание, вот именно! Мне надоело, что по любому поводу по моему гарнизону таскается толпа работников, которые должны в этот момент – угадайте, что? Именно, работать! Работать! И никак иначе! Вы должны были послать за врачом, а не тащить истекающего кровью мальчишку сюда. – Внезапно он повернулся в центр комнаты и, набрав воздуха в грудь рявкнул: – А эти?! Я не вижу на них никаких повреждений? Вы видите? Я вижу только чертову пыль!

– Никак нет…

– Действительно, никак нет! В таком случае потрудитесь объяснить, что тут делают ЭТИ ЧЕРТОВЫ ЗДОРОВЫЕ РАБОТНИКИ?!

Веллагер вытер ладони о штаны.

– Господин привратник, их нужно было допросить касательно произошедшего. Из туннеля вывели работника с колотой раной, а нанесение увечий, как вы знаете, строжайше наказывается. Я не мог их отпустить до…

Пинкус прервал его взмахом руки. Гораздо тише прошипел:

– Допросить? И как успехи? Поведаете мне о причинах этого бардака?

– Так точно. По словам этих двоих, одному из новеньких уронили молот на ногу. Они говорят, что это произошло случайно, в момент…

Пинкус снова перебил, брови сошлись на переносице:

– Один из новеньких? Из пятого барака? Имя пострадавшего?

– Корин Абайра. Прибыл с последним конвоем несколько дней назад. – Веллагер попытался ободряюще улыбнуться. – Инцидент не должен сильно сказаться на уровне добычи в будущем. Если судить по возрасту пострадавшего, то его можно рассматривать лишь в качестве краткосрочной рабочей силы, очень краткосрочной. Посему смею заметить…

Он продолжал говорить, и суть сводилась к тому, что получит Туша молотом по голове прямо сегодня или же испарится через пару месяцев из Мира сам – разницы особой нет. Но Рик слушал краем уха и обратил все свое внимание на Пинкуса. Он много лет провел в одной комнате со своим отцом, в присутствии которого люди нередко бледнели, покрывались потом, начинали лепетать. Та же реакция наблюдалась у гостей Парацельса, хотя уже по другим причинам. Опыт был большой, но никогда еще Рикард не видел, чтобы люди бледнели так.

Светлая полоса прошла из-под растрепанных волос привратника, спустилась к шее и исчезла где-то под вторым или третьим подбородком, скрывшись в складках камзола. Затем Пинкус покраснел, как будто сейчас лопнет от натуги, а затем так же резко побледнел, словно не Туша, а он, привратник, потерял пинту крови. Веллагер какое-то время продолжал говорить, но, заметив перемены во внешности начальника, прервал себя на полуслове, озадаченно замер. Рот привратника раскрылся, сначала оттуда вырвался сиплых вздох, а затем Пинкус просто взревел:

– ЧЕРТ ВАС ДЕРИ! ПОСЛЕДНИЙ КОНВОЙ! – Голос его сорвался от натуги; привратник, давясь кашлем, продолжил тираду. – Я принимаю чертов последний конвой и набираю работников, кха! Вы не осознаете, кха-кха, важность… Ааааа!

Силы окончательно покинули толстяка, он плюхнулся на стул, зашелся кашлем пуще прежнего, стуча пухлыми кулаками по столу. Веллагер смотрел на него во все глаза, Рик скосил взгляд в сторону. Ловчий старался придать своему лицу непроницаемое выражение, но в глазах читалось удивление, а челюсть немного отвисла. Пинкус прокашлялся и куда более тихо с угрозой прошипел:

– Значит, по вашим словам, новоприбывший Корин Абайра валяется сейчас в лазарете с искалеченной ногой. И причина тому – несчастный случай? И сколько, по-вашему, этот Корин Айбара будет неспособен самостоятельно передвигаться?

– Затрудняюсь ответить, – помялся Веллагер, – возможно, несколько недель. Лекарь сможет сказать точнее.

«Точнее будет сказать, несколько месяцев. В глазах Веллагера, судя по реакции, Корин уже бесполезный труп. Но почему Пинкус так разволновался?»

Привратник тем временем снова открыл рот, чтобы заорать, но скосил глаза куда-то за спину Рику. Скрипнула дверь, раздалось новое покашливание, куда более интеллигентное:

– Кхе-кхе.

Рикарда обдало сквозняком, к столу проплыл священнослужитель Игла. Длинная белая мантия до пят – казалось, худая фигура и вправду не идет, а плывет по комнате, лишь складки одеяния шуршали от движения. В наступившей тишине Игла замер по левую руку от Пинкуса, и теперь надзиратели представляли собой еще более странную картину: смущенный, отводящий глаза Веллагер почти забился в угол, словно надеясь, что присутствующие забудут о его существовании. Бледный Пинкус, тяжело дыша, начал промокать лоб платочком. Тощий церковник с невозмутимым лицом обвел всех присутствующих взглядом, цокнул языком:

– Пинкус, судя по тому, что я вижу, вы уже в курсе ситуации?

Привратник пробурчал что-то утвердительное, рука с платочком продолжала бегать туда-сюда. Игле ответ и не требовался:

– Должен отметить, несколько минут назад я покинул лазарет. Мальчишка без сознания, врач ковыряется в его ноге. Можно было и не спрашивать, но на мой уточняющий вопрос о возможных сроках возвращения к потерпевшему двигательных функций врач отреагировал так, словно это неудачная шутка. Люблю ли я шутить, привратник?

Привратник вымученно покрутил головой из стороны в сторону. Рикард почувствовал нездоровое желание покинуть кабинет и вернуться обратно в барак. Игла впервые сказал при нем больше, чем пару слов, и голос священнослужителя… Будто подушечки пальцев подносят к плотной бумаге и резкими движениями оставляют мелкие порезы. Достаточно, чтобы причинить дискомфорт, но лишь в качестве прелюдии. А что будет дальше – неясно. Но в бледных глазах Иглы плескалось нечто, что Рику очень не понравилось.

– Известили ли вас о личности потерпевшего? Вижу, что известили. Думаю, вы разделяете мое мнение, привратник. Последний конвой, столь долгожданный, и такая неприятность…

Пинкус закивал головой, показывая, насколько он разделяет мнение Иглы, каким бы оно ни было. Рик разделял лишь одно мнение: что в руднике, а особенно в этом кабинете, происходит какое-то дерьмо, и он бы очень хотел держаться от него подальше. С одной стороны. А с другой, все инстинкты вопили, требовали разобраться, ухватить суть. Он сжал кулаки. Игла, словно услышав скрип ногтей о кожу, резко повернулся к Рику. Ощущение, точно дохлая рыба вперилась в тебя взглядом, и все-таки он не отвернулся, лишь сосредоточил взгляд где-то над плечом церковника. Мертвый взгляд перебежал на Ловчего, снова пауза. Так и не глядя на привратника, Игла добавил:

– К слову, карета уже на горизонте.

Пинкус ничего не ответил, лишь вновь сжал пухлые кулаки. Тишину нарушил скрипучий приказ:

– Веллагер. Сопроводите юношей в кабинеты номер четыре и двенадцать, выставьте охранение. Бережно сопроводите. В скором времени я планирую побеседовать с ними. С этого момента данный инцидент под моим полным контролем, и я запрещаю вам обсуждать его с кем-либо, как сейчас, так и в будущем. Если я узнаю об обратном, а я узнаю… Вы меня поняли?

Стражник кивнул, стараясь скрыть замешательство.

– После чего явитесь ко мне, тоже немного побеседуем. Столь неприятная ситуация – возможно, вам потребуется отдохнуть на должности в нейтральной зоне.

На это стражник все же открыл рот, но, встретившись взглядом с церковником, подавился возражениями. Подошел к юношам, рыкнул:

– Вы слышали. Пошли.

Прежде чем их вытолкали в коридор, Рик успел услышать начало фразы, обращенной к привратнику:

– Пинкус, вот что вы сделаете…

Дверь захлопнулась, отрезав концовку. Они замерли в замешательстве. Он поймал взгляд Ловчего, в глазах парня плескалось недоумение, которое Рик полностью разделял. Какого черта привратник чуть не потерял сознание в кабинете? Сначала гнев его был понятен, но стоило Веллагеру упомянуть, что в лазарете сейчас лежит Корин… Почему привратник так носится с Тушей? Сначала на пару с Иглой вытащил его из клетки, теперь это… Игла. О чем он, черт его дери, собрался лично беседовать с ними? Ответов на эти вопросы не было, но пока мысли проносились в голове, Веллагер взмахом подозвал стражника. Всучил ему Рика, буркнул:

– Двенадцатый кабинет, выставить охранение! – Стражник было открыл рот, но Веллагер чуть ли не прорычал: – Никаких вопросов. Прямой приказ священнослужителя.

Ловчий напоследок кивнул, потом его развернули в одну сторону, Рика в другую. Стражник, то и дело подталкивая в плечо, провел его по лестнице вниз, затем по коридору через все здание, звякнув ключами, отворил очередную дверь. Внутри, в отличие от предыдущей комнаты, не было стола, ни даже окна. Одинокий стул в углу и маленький комод у стены. Рик подумал, стоит ли ему облегченно вздохнуть. Если бы его провели в помещение, где вдоль стены разложены пыточные инструменты, а в углу стоит железная дева – он бы не удивился. Во всяком случае не больше, чем уже. Стражник, все так же не говоря ни слова, захлопнул дверь, в замке повернулся ключ.

Рик подошел к комоду, отворил дверцы. Абсолютная пустота. Он вздохнул, выдвинул из угла стул, уселся. Удивительно, но впервые за многие недели он оказался где-то совсем один. Рик не боялся Иглы, не переживал за Корина. За Ловчего – тем более, этот парень восемь лет глотает тут пыль. Но это утро сделало ему неожиданный подарок. А точнее – разожгло интерес. Рик уже давно не чувствовал себя настолько живым, кровь неслась по жилам. Он прикрыл глаза, и перед ним в бесконечной темноте яркими вспышками закружились последние события.

Клетки прибыли пять… Нет, уже шесть дней назад. То же самое с количеством человек, поначалу Коска планировал оставить четверых: Рик, Долан, Альбус, Крид. Пинкус сверился с бумагами, затребовал оставить пятого. Коска возмущенно отказался, но в итоге уступил. Тут интересно, внимательно ли Пинкус изучил документы? Рик кивнул навстречу воспоминаниям. Безусловно. Привратник жадно вчитывался в бумаги, губы шевелились, палец бегал по строчкам. Все, что было дальше: хождение вокруг клеток, муки выбора – чушь. Не более чем балаган, представление для Коски.

Затем. В том, что Пинкус нацелился взять последним именно Тушу, – сомнений нет, вон как его покорежило от известий, что здоровяк лежит в лазарете. Но почему? Почти по всем параметрам Туша – худший выбор. Даже если не знать о его природной сообразительности и соблазниться мускулами, то на бумаге черным по белому указан возраст. В глазах любого привратника это должно означать одно: этот человек проработает на руднике меньше года. Польза сомнительна? Еще как! С такими сменами любой обрастет мускулами за пару месяцев и сможет дробить камни минимум несколько лет. А может, и больше, как в случае Ловчего, или Вина, или Альбуса.

Что еще? По обрывкам фраз стало понятно – из столицы скоро прибудут гости, что очень нервирует Пинкуса. Проверка? Визит вежливости? Хотят забрать себе часть рабочих? Оценка уровня добычи? Этого Рик не знал, но беспокойство привратника уже было знаком – толстяк бы с удовольствием обошелся без этого визита. Но тут, очевидно, решает столица, поэтому Пинкус сделал что мог, раздал приказы. Всех юношей под замок в бараках, чтобы глаза не мозолили.

Понятное дело, в его интересах продемонстрировать, насколько в рудниках все хорошо и спокойно. Широким жестом обвести стоящих на постах стражников, гордо указать на ряды бочек готовых к отправке в город. А затем спровадить гостей обратно в Аргент, да поскорее. Звучит здраво? Вполне, если Рик правильно уловил настроение привратника. Даже шепелявый стражник накануне шепотом жаловался, что Пинкус рвет и мечет, а все, что Рик увидел после, было явным тому подтверждением.

И вот он сидит на шатком стуле, дверь заперта на ключ. Еще один вопрос в копилку: причем тут Игла? О чем он собрался «беседовать»? Разузнать подробности произошедшего? Возможно. Но слишком просто. Если Пинкус бледнел и потел, то Игла выражал свое настроение совсем иначе. Недовольство, которое, безусловно, имело место быть, просачивалось сквозь дохлые глаза напополам с ненавистью. Попадание Корина в лазарет задело не только толстяка, но и тощего церковника.

Спору нет, любая травма на рудниках приравнивается к снижению добычи, об этом отдельно упомянул гвардеец в первый день. Но все инстинкты Рика говорили о том, что здесь есть что-то еще. Правильный ответ ускользал, а возможно – это тоже нужно учитывать – был до поры и вовсе недостижим, все же юноша пробыл в пыльном аду всего несколько дней.

Но что в таком случае делает хороший карпетский вор? Заполнит пробелы. Рик впервые за долгое время искренне ухмыльнулся. Он передернул плечами, и с тела словно сползла уже ставшей привычной личина – обычный парень, смирившийся с судьбой каторжника. Где-то там покоилось множество других; Вествудский лекарь привычно шагнул к выходу, но Рик отбросил его прочь. Постарался расслабиться, глубоко вздохнул, на секунду замер. Прислушался к давно забытым ощущениям, подавил отвращение.

«Клятый сын своего отца. Дормер, был ли ты прав, сказав, что я постучусь в твою дверь? Уверен, что нет. Но я помню».

Холодные северные глаза уставились на замочную скважину, он замер в ожидании.

Глава 13. Эдвин

День подходил к концу. Чертовски изнурительный день, надо признать. Никогда еще Эдвин не проделывал такой долгий путь пешком, еще и голодным. По пути им встретилась небольшая речушка; к этому моменту казалось, что во рту вместо языка ворочается распухший кусок плоти. Он долго и жадно черпал воду ладонями, Сэт набрал до краев флягу, путники умылись. Раньше обычная вода не казалась юноше такой вкусной, а ведь они пробыли в пути меньше суток. Жажда отступила в сторону, еще больше обнажив проблему голода. Утренние остатки мяса и ягоды давно провалились в небытие, а то было много часов назад. Солнце уже частично скрылось за верхушками деревьев вдалеке, на землю легли длинные тени. Сэт, все так же без устали, шагал вперед. Сделать остановку ради сбора ягод старый вор не пожелал.

«Увидишь на пути малиновый куст, разрешаю нырнуть туда с головой, останавливать не стану. Но сходить с пути мы не будем, особенно без уверенности в успехе. Берега ждут».

И на этом все. Конечно же, никаких кустов, кроме неприветливых и колючих, по пути не встретилось. Кролики не спешили выбегать под ноги путникам, птицы не валились с неба в походный котелок, которого, кстати, тоже не было. Пожелтевшая трава мялась под ногами, живот крутило от голода, но Эдвин терпел. Воображение рисовало, как они заходят в Берега, он отворяет двери тамошней таверны и… И что? Денег у Эдвина с собой не было, старый вор тоже не звенел при ходьбе монетами. А бесценный медальон на то и бесценный, его не превратить в еду. Как и мечты о горе золотых монет. На эти мысли живот отзывался жалобными стонами, Эдвин стиснул зубы, оставалось одно. Ему придется довериться Сэту.

За последние два дня это стало неотъемлемой частью его существования – и это раздражало. Раньше он сам был тем, на кого можно положиться, знал куда нужно идти, что и как нужно делать. Он был ответственен за матушку, поддерживал Вамоса, получал заботу и поддержку в ответ. В какой-то мере это осталось неизменным, он шагал по жухлой траве ради этих людей, ради себя, ради будущего, уж точно не ради золотых монет. Но в руках вместо золота была пустота, вместо родных лиц его окружил монотонный пейзаж, осознанность сменилась непониманием. Простые вещи стали сложными: прием пищи, глоток воды, место для сна – все это из обыденности превратилось в дар. И как получить все эти дары, Эдвин не понимал. Оставалось надеяться, что старый вор знает, что делает.

Успокаивало одно – даже в схватке с военными он никого не убил. Мог, но не убил. Двое гвардейцев лежало ничком под ногами, одно движение, и погоня не досчитается людей. Сэт предпочел бежать, зная, что он купил им всего несколько минут времени. Было ли это милосердием? Принципами? Глупостью? Этого Эдвин тоже не знал. Но верил, что Сэт не пырнет кухонным ножом несчастного конюха ради пары деревенских кляч. Или трактирщика ради горстки яблок. Пострадал ли кто-то, когда Сэту потребовалось забрать медальон, – об этом Эдвин предпочел не думать. Он знал, что ответ может не понравиться.

Тюк! Задумавшись, он не заметил, как вор замер на месте, уткнулся ему в спину. Сэт устало хмыкнул, указал пальцем вперед, Эдвин всмотрелся в горизонт. Огоньки! Огоньки, наконец-то! Внутренний голос подсказал, что со вчерашнего дня не каждому отблеску факела стоит радоваться. Юноша осторожно спросил:

– Успели до темноты. Это же хорошо, да?

– Ты мне скажи. Похоже это на знаменитые Берега, перевалочный пункт для усталых путников?

Юноша проигнорировал сарказм.

– Это Берега, сомнений нет. Видишь три огонька выше остальных? Это церковная башенка, легко приметить.

– В деревне есть церковник? – Сэт мрачно взглянул на него. – И когда ты там был последний раз?

– Пять лет назад. – Он поймал взгляд вора. – Что? Берега и Шепчущие дубы не отличаются ничем, разве что Берега чуть побольше, ну и дома повыше. Не знаю, как развлекаются люди в столице, но мы не ездим в соседние деревни просто так, только по делу. А какие тут могут быть дела? Вамос врал близко к правде: последний раз мы катались сюда, когда он заказывал инструменты у местного кузнеца. И что ты имеешь в виду под церковником?

– Что я имею в виду? Мальчик, если мы дойдем до столицы… Когда мы дойдем до столицы, не упади в обморок от переизбытка впечатлений. Ходит ли по городу хмурый мужик в длинном белом балахоне, раздражая всех и каждого, декламируя церковные постулаты?

Пришло время юноши посмотреть иронично.

– Большое спасибо за подробное описание, но я родился не вчера. Ты имеешь ввиду священнослужителей церкви Годвина? Конечно нет, до недавнего времени тут и гвардейцев многие ни разу не встречали. В башне стоит небольшой монумент, возле которого любой может помолиться. На этом церковное рвение в этих краях заканчивается, есть куда более насущные дела. То подкова у лошади отвалится, то крыша протечет…

– Чудесное описание деревенского быта, но любой святоша счел бы твои слова неуважением к постулатам.

– О чем это ты?

– По мнению любого церковника, нет более важного дела, чем молитвами пробить дырку во лбу. Все остальное подождет.

– Звучит как полная глупость. Молитвами на ужин не заработаешь. – Юноша осекся. – Или заработаешь?

Вор хмыкнул.

– Спорный вопрос. Но если бы для нас это было возможно, я бы одной рукой стучал по лбу, а другой доставал еду из кармана. Не переживай, мальчик, много молятся те, кто зарабатывает чужими руками.

– Тебе виднее. И какой теперь план?

Они успели приблизиться к Берегам еще немного: уже можно было различить отдельные дома, между ними сновали маленькие фигурки местных.

– Пока дойдем – окончательно стемнеет. План прост: разжиться едой и парой лошадей. Ты же умеешь ездить верхом?

– Лучше, чем плавать. Но к твоему плану много вопросов. Денег на еду нет, я молчу про лошадей. Впрочем, я уже упоминал это, все кони при деле. Даже хорошая монетка не заставит местных отдать лошадку. Две хороших монетки – тоже. И три.

– Получается, в твоей деревне ты ценишься меньше, чем захудалая кобыла. Кошелек Бернала опустел ровно на одну. И то не особо хорошую.

Юноша надулся. И от сравнения с кобылой, и от того, что Сэт назвал полновесную серебряную монету «не особо хорошей». Правда, когда впереди маячит сто тысяч золотом… Вор тем временем уточнил:

– Тебя узнают в деревне?

– Что?

– Если пройдешь по улице, зайдешь на постоялый двор, поздороваешься с кем-то. Они узнают в тебе парня из соседней деревни?

Эдвин задумался.

– Вряд ли. За пять лет я точно поменялся внешне. Друзей у меня там нет, хотя ничто не могло помешать трактирщику запомнить меня в тот наш визит. Как минимум, Вамос перекинулся с ним парой слов, но я стоял у него за спиной и молчал. Опять же, спустя столько лет…

– Хм. Едва ли сюда дошел слух, что тебя ищут в компании старого вора, но когда дойдет – любой вспомнит парочку, пришедшую в город на ночь глядя.

– Вспомнят в любом случае. – Эдвин почесал бровь. – Если такой слух дойдет, то любой местный словоохотливо выложит все о любом путнике. Не думаю, что тут часто бывают гости. В таких местах любой чих на виду.

– Тоже верно. Но план остается прежним.

– Ты довольно ловко перемещался по нашей мастерской. Не сможешь возникнуть прямо на спине кобылы, с мешком снеди на спине? Желательно сразу за пределами города, а я подожду тут.

Сэт то ли закашлялся, то ли засмеялся.

– До этого момента не замечал в тебе тяги к шуткам. Идем, а то будет жаль, если пропустишь веселье.

– Мы не так долго знакомы, но слово «веселье» из твоих уст меня только что напугало. – Эдвин нахмурился. – Что ты имеешь в виду?

– Нам нужна не одна кобыла, а две. И хороший запас еды, воды. Если удастся прихватить еще что-то полезное – не вижу смысла отказываться. Например, звонкие монеты. Могу ли я добыть все это, не попавшись никому на глаза? Может и могу. Но это займет кучу времени, вероятность успеха не так высока, а жители все равно всполошатся, обнаружив пропажу. Весть о двух путниках, прошедших через деревню, или о двух лошадях, похищенных непонятно кем, – разницы нет, о втором будут судачить даже громче. Бернал не дурак, любая подобная байка наведет его на наш след. Но мы не знаем, как скоро новости достигнут генеральских ушей – и достигнут ли. В любом случае мы будем уже далеко, удачи ему угадать направление.

Юноша вздохнул.

– Все еще не услышал ничего веселого.

– А веселье в том, что если нет смысла работать тайно, то не стоит отказывать себе в удовольствии вдоволь развлечься. «Мир летит в пропасть, не можешь устоять – ступай первым. В пропасть шагни смелым прыжком». – Сэт ухмыльнулся. – Много недель прошло с момента, как я последний раз пил пиво в таверне. Этим и займемся.

Эдвин поднял ладони вверх. Нормальные люди не похищают древние медальоны и не ходят по лесам, спасаясь от преследования, в этом он еще раз убедился. Вор хочет пить пиво в таверне, которую собирается обобрать? Флаг в руки, хуже уже быть не может. Главное, успеть набить пузо, прежде чем они оба окажутся в колодках. Живот подкрепил эти мысли жалобным урчанием.

Сэт между тем продолжал разглагольствовать. Его говор неуловимо изменился, даже тембр зазвучал иначе:

– Так вот, сынок… К слову об этом, это не фигура речи. Не имею особого желания рассказывать всем, откуда ты такой взялся рядом со мной. Поэтому ты сейчас смотришь на новообретенного папашу, прошу любить и жаловать. Схожести мало, но ты всегда мог пойти лицом в матушку. Имя мне будет Бернард, то что надо. А тебя назовем… Нико. Чудесное имя, отлично тебе подходит.

– Не подходит, – буркнул Эдвин. Все это напоминало какой-то сюр.

– Потерпишь, сынок. Мы с тобой обычные путники, что недалеко от правды. Но бездельники всегда вызывают подозрение. Посему я буду торговцем-караванщиком, который устраивает ярмарки. Детали оставь мне. И мы не хотим, чтобы тебя узнали. Поменьше говори, побольше кивай, смотри в пол. Строгие папаши не любят, когда их сынки много болтают, никто не удивится. При надобности прикрикну на тебя пару раз, переживешь.

– Торговец, который устраивает ярмарки, но явился пешком и без единой монеты в кармане? Папа, мне кажется, возраст и долгая дорога сказались на твоем самочувствии.

Сэт снова зашелся кашлем напополам со смехом. Огни деревни маячили уже совсем близко. Вор взглянул на Эдвина:

– Наша главная сделка впереди, сынок.

* * *

В Берега они вошли, не привлекая особого внимания. Сэт был прав, солнце окончательно скрылось за горизонтом, улица опустела. Вор шепотом уточнил, где находится таверна, Эдвин указал направление. Они зашагали по улице, миновали окраину, обогнули по периметру городскую площадь.

Берега по своему устройству очень напоминали Дубы: среднего размера площадь в центре – сосредоточение всех лавок и ремесел. От площади в две стороны отходила основная улица, которая чем дальше, тем больше разделялась на мелкие тропки. Тропки эти огибали множество дворов, в окошках горел свет, в траве верещали сверчки. Душу Эдвина тяжелой плитой придавило знакомыми запахами, обстановкой; сердце наполнилось неуместным чувством умиротворения. Он как будто снова был дома, пусть и не совсем. В Дубах к этому времени он бы уже закончил дела в мастерской, вернулся домой, перекинулся парой слов с матушкой. После ужина сидел бы на крыльце, занимая руки простыми, но от этого не менее важными домашними делами.

В редкие дни ноги несли его в таверну, вот как сейчас. Там он садился на протертую скамью, болтал с мужиками, как по книжке, отвечал, что матушка здорова, приветы он обязательно передаст. Мастерская? А что там, работа идет, заходите. Почтит ли их Вамос своим присутствием? Навряд ли, но точно знает только сам старый каменщик.

Постепенно вопросы сходили на нет, он баюкал в руках деревянную кружку, позволяя байкам окружающих влетать в одно ухо и вылетать через другое. Родные места были сейчас всего в одном дне пути на юго-восток, но это расстояние казалось пропастью. И он никогда не ходил в таверну с целью кого-то обмануть или ограбить. До этого момента.

Он покосился на Сэта. Старый вор несвойственной ему подпрыгивающей походкой бодро шагал по краю дороги, живо крутил головой, словно не утонувшая в сумерках деревенька была вокруг, а столичная ярмарка, не меньше. Эдвин понуро шел следом, отставая на полшага; Сэт не возражал, вопросов не задавал и инструкциями не снабжал. Видимо, так и должен выглядеть сынок странствующего торговца – замученный и смурной. Эдвин кисло подумал, что ему даже притворяться не пришлось.

Всю актерскую игру взял на себя старый вор: пока они шагали к таверне, он не проронил ни слова, но даже в его походке Эдвин видел нового человека, совсем не того, что уложил на землю пару гвардейцев голыми руками. Тем временем они поравнялись со входом в таверну. Из окошек лился свет, монотонный шум множества приглушенных голосов висел в воздухе. Таверна располагалась ровно напротив церковной башни, два ярко освещенных пятна на всей площади. И если башня была освещена для порядка, в качестве уважения, хотя никакого движения вокруг не наблюдалось, то в таверне за неплотно прикрытой дверью теплилась жизнь. Над входом на двух цепочках едва заметно покачивалась табличка: «Пивной бережок».

– Да не покинет корабль родные берега навеки, ибо ждут там его и днем и ночью.

Выдав в воздух неизвестную Эдвину цитату, старый вор все той же бодрой походкой поднялся на крыльцо, потянул на себя дверь и сделал шаг внутрь – темный силуэт в светящихся вратах. Эдвин поспешил следом. В нос ударил запах пива, пережаренного мяса, кислой капусты, сосновых щепок. Несмотря на жару, в помещении было натоплено, позади трактирной стойки горел очаг, в котелке булькала похлебка. Живот Эдвина скрутило спазмом. Таверна была такой, какой он ее и запомнил с прошлого визита: небольшой, но уютной.

По периметру комнаты тянулись три длинных стола с лавками, несколько круглых деревянных столов с табуретами стояло по центру. Узкая лестница вела на второй этаж, там же, заставленная кучей бочек, едва виднелась задняя дверь. Народа было не то чтобы много, день все же будний, но две трети мест оказалось занято. Мужики сидели группами, негромко переговаривались, у каждого по здоровой кружке в руке. Музыки не было и быть не могло, не доросли еще, но бубнеж множества голосов, треск огня, стук кружек о дерево – то было лучше любой музыки.

Появление двух путников в дверях не осталось без внимания. Явного интереса никто не выразил, но сидевшие лицом к дверям покосились на вошедших, шепнули пару слов приятелям. Те, стараясь не выдать интерес, как бы невзначай повертелись на местах, скользнули взглядом по путникам. Эдвин не узнал никого, лишь при виде трактирщика в голове промелькнуло что-то похожее на узнавание.

Впрочем, обусловлено этого могло быть тем, что выглядел он как любой трактирщик в любом трактире Мира. Маленький, пухленький, с добротными усами и хитрыми глазами. Эдвин помнил, что звали его Монди или Мобди, как-то так. Толстячок единственный не постеснялся впериться в вошедших взглядом, развел руки в гостеприимном жесте, умудрился одновременно воскликнуть и спокойно поприветствовать:

– Проходите, проходите! Доброго вечера, нечасто вижу у себя на пороге новые лица.

Сэт раскинул руки в еще более гостеприимном жесте, рванулся к стойке так, словно увидел старого друга. Зычным голосом на всю таверну приветствовал в ответ:

– И вам доброго вечера! Долго мы брели в поисках теплого островка, отдушины для усталого путника, с вкусным мясом и, что уж скрывать, не менее вкусным пивом! Не ошибусь ли, если скажу, что сейчас мы находимся именно в таком месте?

Трактирщик от такого напора несколько опешил, опустил руки, послушно покивал:

– Безусловно, я бы лучше и не сказал, глаз у вас наметан. У нас и мясцо уже пожарено, и супец на огне стоит, и пиво вкуснейшее. – За столами раздались смешки, и трактирщик запнулся, обиженно обвел взглядом зал, повысил голос. – А коли кому не нравится, милости просим в другое заведение, если найдете в округе. Представиться забыл! Уж простите, привык, что и так все знают. Имя мне – Могди, за всем вышеупомянутым – ко мне. А вы кто и откуда будете, если не секрет?

Эдвин тем временем нагнал «отца» у стойки, неловко замер, не зная, куда деть руки. Сэт все так же зычно известил каждого в помещении:

– Честь для меня! А меня звать Бернард, но чаще я слышу торговец Бернард. А это, – он ткнул пальцем в Эдвина, тот внутренне сжался, – сынок мой и помощник, Нико. Нико! Где твои манеры, не стой дурак дураком, поприветствуй добрых людей!

– Добрый вечер…

Трактирщику на приветы от скромного парня было уже наплевать. Глаза Могди заблестели:

– Торговец, говорите? У нас вся торговля с деревнями окрестными, путники нечасто заходят. И чем торгуете?

– Ох, уважаемый Могди! Мы явились так внезапно, и вы могли подумать, что я торговец простой, всю свою утварь таскаю на спине. Вынужден отвергнуть подобные мысли, товары мои разнообразны и многочисленны, поэтому мы и явились этим вечером к вам на порог. Уверен, все самые лучшие люди этого чудесного поселения сейчас тут, так услышьте же и передайте родичам и соседям! Завтрашним днем, вскорости после рассвета, посреди площади, которая сейчас ровно за моей спиной, на один день откроется ярмарка!

Эдвин поперхнулся, у трактирщика отвисла челюсть. Теперь на них не стесняясь глазела вся таверна, мужики даже перестали прикладываться к своим кружкам, так и замерли на скамьях. Могди на правах хозяина первый переварил услышанное, осторожно уточнил:

– Бернард, ээээ, господин Бернард, а о какой ярмарке идет речь? Никто ни о чем таком не предупреждал…

– Безусловно, неоспоримо! Никто и не мог, ведь даже я, что нередко бывает, еще неделю назад не мог знать, что у нас на пути возникнет это чудесное поселение. Но эта история займет время, можем ли мы с сыном присесть с дороги?

Могди покивал, Сэт взгромоздился на табурет, продолжил:

– О чем бишь я? Ах да. Я не без гордости должен заявить, что являюсь владельцем торгового каравана. Вы знакомы с подобным предприятием?

Трактирщик смешался, кто-то из мужиков подал голос:

– Тележка с дверьми, как у городских.

– Какое скромное, но верное описание! Все так, мы путешествуем между городами на специально оборудованной телеге. По прибытии куда-либо мы находим местечко, достаточно удобное, достаточно просторное. А потом… Ох, могу лишь позавидовать тому, кто никогда подобного не видал. Борт телеги откидывается – должен отметить, откидывается он не сзади, а сбоку, превращаясь в настоящую торговую лавку! Что внутрь не поместилось, раскладывается вокруг, женушка моя растягивает разноцветные гирлянды, настоящий праздник! А затем мы бойко продаем и, что уж скрывать, покупаем. Что одним без надобности, то в другом месте за хорошую монетку уйдет, верно говорю?

Никто не ответил, деревенские умы пытались осмыслить услышанное.

– Последней нашей остановкой был чудесный город Лордан, этот день я не забуду никогда! Слезы текли по моим глазам, когда стемнело и пришло время собираться, а люди все хватали с прилавка последнее, дети висели на бортах телеги, не хотели нас отпускать. Успешно распродав привезенное с севера и заполнив полки товарами местными, на следующее утро мы двинулись на юг, к вашим соседям. Верно говорю, сынок?

Эдвин встрепенулся, согласно покивал, мол, все так и было.

– Не ошибусь, если скажу, что зовутся они, эээ, Шепчущие дубы? Да, туда мы и направились. И вот, оставался всего день пути, а навстречу нам скачет кучка всадников! И не каких-то, а столичных! Кони резвые, доспехи блестят серебром, машут нам: кто вы, куда и откуда? Давненько я гвардейцев живьем не видывал, а уж в этих краях… Вывалил им все как на духу, говорю, добрые люди, торговец я. Были там, едем туда, такие дела. А они в ответ, тут попрошу вас подготовиться, непросто такое говорить…

Сэт, а точнее Бернард, озарил лоб молитвой. Эдвин, догадываясь, к чему ведет вор, повторил жест, придал лицу скорбное выражение.

– А поведал он мне, что тряска произошла в этих краях. А точнее, ровнехонько в Шепчущих дубах. У ваших соседей уродился белоголовый, храни их Годвин…

Челюсть у Могди отвисла пуще прежнего, мужики за столами переглянулись. Кто-то неуверенно прошептал:

– Брешет…

Но глаза уже широко открылись, пальцы сжались на кружках, спины сгорбились над столами. Слова Сэта были услышаны, обдуманы, приняты на веру. Немудрено, то было единственное правдивое зерно в куче лжи. В таверне повисла тишина, каждый подался вперед, стараясь не пропустить ни слова. Старый вор, не будь дураком, на самом интересном месте сменил тему, прокашлялся, с намеком посмотрел на трактирщика:

– Столько болтовни, да с долгой дороги… Не найдется ли у тебя, чем смочить горло, добрый человек?

– Верно говорит, Могди! Налей ему кружку с дороги! И парню тоже! – Один из мужиков, наиболее пьяный, хлопнул по скамье рядом с собой. – Идите сюда, что вы там жметесь. Коли ты такие вещи рассказываешь, так пусть всем слышно будет, отродясь такого в наших краях не было.

Окружающие согласно зашумели, народ потеснился. Сэт втиснулся по центру, Эдвин рядом с ним. Перед ними из ниоткуда возникла кружка с пенной шапкой и, что гораздо важнее, миска похлебки. Эдвин схватил ложку, огляделся кругом, но на него никто не смотрел, все уставились на Сэта. Юноша активно заработал ложкой, варево обжигало язык, но ничего вкуснее он в жизни не пробовал. Старый вор, наоборот, еду пока проигнорировал, словно и не бродил целый день по полям без крошки во рту. Вместо этого он отхлебнул пиво, важно обвел взглядом окружающих, убедился, что их внимание безраздельно принадлежит ему. Крякнул и продолжил рассказ:

– Так вот. Рассказал мне это военный, а я чуть с телеги не упал. Что это за новости такие? Точно ли, говорю, было такое? Он посмотрел на меня сочувственно – ясно стало, что не брешет. Да и не будет военный человек врать о таком. Распрощались с нами, а я как стоял на обочине, там и призадумался. Новости сами по себе грустные, страшные, да и толку теперь ехать в Дубы? Народу там не до торговли теперь явно, да и кто его разберет, безопасно ли после тряски там показываться. А то слышал всякое…

Он в печальном жесте скрестил руки на груди, и мужики вперились глазами в добротный кожаный жилет. Человек в таком жилете врать не будет, не бродяга какой-то. Тем временем Эдвин прикончил похлебку, пригубил пиво, облегченно откинулся к стенке. Теперь и в кандалы попасть не страшно… Хотя нет, страшно. Сэт справился как минимум с одним – накормил и напоил их обоих, а о деньгах пока и речи не зашло. Но что будет дальше…

– Женушка моя – просто золото. С ее-то мозгами… Покивала, подумала и говорит мне: а тут рядом деревня есть, не хуже Дубов, а может и лучше. Да, точно – лучше! Зовется Берега. Хлестнули лошадок, и в путь. Лишний день в пути, невелика разница. Но как ни гнал лошадей, засветло никак было не успеть. Рассудил так: жена подготовит ночлег в поле, нас вместе с охраной пять человек, все равно такой оравой на ночь глядя не разместимся. А мы с Нико к вам, место разведать, с добрыми людьми поболтать, новости услышать. К ночи вернемся, отоспимся, и к утру на площадь как штык!

Окружающие зашумели, принялись обсуждать услышанное. Белоголовый, да так близко, такого еще не видели! И если бы только! Еще и ярмарка, и человек, прибывший из города. Сэта засыпали вопросами: какие новости в Лордане, как выглядели гвардейцы, а гвардейцы ли это были? Точно? А чем торгуешь, что покупаешь? Откуда родом? Бедного Могди загоняли по трактиру; толстяк, развесив уши, все пытался присесть со всеми на скамью, но стоило ему примостить рядышком свой тучный зад, как у кого-то кончалось пиво в кружке, и трактирщик вновь бежал за стойку.

Сэт добросовестно отвечал на все вопросы, прикончил одну кружку, перед ним сразу шлепнули вторую. Вор махал руками, пересказывал все городские новости, описывал встречу со стражей во всех подробностях, перечислил не один десяток своих товаров, грамотно назвал цены – не слишком дорого, но и не дешевка какая-то. Глаза окружающих заблестели пуще прежнего, как от пива, так и от болтовни. Все уже давно кучковались за одним столом, в воздухе стоял жар, лица покраснели.

Сэт для порядка прикрикнул на Эдвина, мол, не налегай на пиво, и юноша кротко покивал, отводя глаза. В людях вокруг он видел своих соотечественников и пытался осознать: неужели их всех так легко обмануть? Развесил бы он сам уши, если бы к ним в деревню зашел такой человек? Да, скорее всего. От этого сделалось тоскливо.

Рядом с ним вор отхлебнул из своей кружки огромный глоток, принялся расспрашивать в ответ, кто и чем занимается; мужики вытянулись на скамьях и, перебивая друг друга, принялись хвалиться своим хозяйством. Незаметно для всех, пришлый Бернард стал уважаемым человеком, обращались к нему уже не иначе как «господин».

«Господин Бернард, моя варит такую медовуху – с ног сшибает. Обязательно попробуйте, да прихватите с собой пару бочонков».

«Господин Бернард, коли вам нужно упряжь подлатать да лошадок осмотреть, сделаем в лучшем виде».

«Господин Бернард…».

И так битый час. По деревне прошел слушок о гостях, в таверну начали стекаться люди. Новоприбывшие за их стол уже не умещались, окружили вора-торговца кольцом. Шепотом выведывали у сидящих новости, те важно пересказывали. А вы не слышали? Вы где вообще живете? В Дубах белоголовый уродился, это всем известно. Да, ярмарка завтра будет, что за глупый вопрос? Те, кто не сидел в таверне с самого начала, стыдливо бурчали что-то в свое оправдание: знал я все, да запамятовал…

Старый вор не шутил насчет веселья, и в итоге в таверну набилось множество местных, яблоку было негде упасть. Даже женщины подтянулись – сначала хмуро глядя на своих мужиков, но затем раскраснелись, заулыбались. Могди с выпученными глазами протискивался между людьми, уже даже не пытаясь присесть. Стоял дикий шум, люди достаточно напились и теперь трепались и между собой, атакуя вопросами не только вора.

Сэт уже братался с пригласившим их за стол бородатым мужчиной, одну руку водрузив ему на плечи, другой удерживая шестую или седьмую кружку пива. Вор обвел мутным взглядом помещение, бородач что-то увлеченно орал ему на ухо. Эдвин с тревогой посмотрел на «отца», взгляды путников встретились. Карие глаза на мгновение прояснились, по спине Эдвина пробежал холодок: сейчас на него смотрел тот же человек, с которым они имели долгий разговор над костром в лесу. Взмах ресниц, а торговец Бернард уже орет что-то новому приятелю в ответ. Эдвин здраво оценивал свои шансы выйти из-за стола, если он будет пить, как окружающие, поэтому обнял кружку ладонями и натянул на лицо улыбку осоловевшего идиота. Внимания на него никто не обращал: люди веселились, обсасывали новости, предвкушали торговлю. Из раздумий юношу вывело мягкое покашливание прямо в ухо:

– Кхм-кхм.

Эдвин вздрогнул, на мгновение похолодел – вдруг его кто-то узнал? Посмотрел налево, облегченно выдохнул. Этот человек был ему совершенно не знаком, как и все присутствующие. К нему обратился мужчина средних лет с широким добрым лицом, при этом абсолютно не запоминающимся. Встреть такого в толпе – забудешь через секунду. Был он в простой одежде, может, чуть понаряднее большинства, народ-то кругом был облачен в простые деревенские рубахи. Но до Сэта с его кожаным жилетом все еще далеко. Был он не толст и не худ, Эдвин называл бы его просто «крупным», с небольшим брюшком. Мужицкие руки стискивали кружку, но темные глаза смотрели трезво, не в пример большинству. Сидел ли он изначально по левую руку или подсел позже – Эдвин не помнил.

– Простите?

Тембр соседа по скамье был мягким, под стать внешности. Голоса он не повышал, и все же, несмотря на шум в таверне, Эдвин его прекрасно расслышал:

– Молодой человек, вы скучаете?

Эдвин смешался, он не был уверен, что незнакомец обращается к нему. Но тот воззрился на юношу с интересом, даже не моргая. Сомнения исчезли, он осторожно ответил:

– Отнюдь. Я просто сижу, слушаю, о чем говорят люди.

– Мотаете на ус, значит? Полезное качество – быть зрячим в стране слепых.

Эдвин непонимающе уставился в ответ. Подумал, что, возможно, незнакомец говорит про пиво. Пристукнул кружкой по столу:

– Я бы не осмелился много пить при отце, поэтому да, смотрю на веселых людей вокруг, наслаждаюсь… обстановкой. – Прежде чем мужчина задаст очередной странный вопрос, юноша решил перехватить инициативу: – Как я вижу, вы тоже много не пьете. Пришли недавно?

– Я? Отнюдь, отнюдь. Я был здесь всегда. Что касается пива… Не совсем мой напиток. – После этих слов мужчина отхлебнул маленький глоток, едва заметно поморщился, отставил кружку в сторону. – Как вам дорога?

– Хорошая… Смотря о какой дороге вы спрашиваете.

– О той дороге, молодой человек, что привела вас сюда.

Если бы мужчина не был прилично одет, Эдвин решил бы, что общается с местным Тряпицей, оставившим последние мозги на дне бутылки. Либо просто с блаженным. По правую руку оглушительно захохотал Сэт, по левую в ожидании замер незнакомец, бежать было некуда. Да и неизвестно, как вор отреагирует, если его «сынок» вскочит со скамейки и начнет протискиваться к выходу. Придется терпеть в надежде, что мужчина переключит свое внимание на кого-то еще.

– Мы с отцом постоянно в дороге. Я не жалуюсь.

– Какие ожидания от столицы?

Эдвин сжал пальцы на кружке, странный собеседник безмятежно смотрел на него.

– От столицы? Никаких. Вы, наверное, не так расслышали начало истории. Мы движемся в другую сторону, вот недавно миновали Лордан…

– Неправильно расслышал, бывает такое. – Мужчина перебил его и тут же обрушился с новым вопросом: – А если представить, что дорога все же приведет вас в столицу, что бы вы сделали первым делом?

– Никаких ожиданий. Что отец скажет, то и сделаю. – Это было недалеко от истины.

Эдвин с надеждой покрутил головой, увидел, как трактирщик спешит к столу с новой охапкой кружек, обреченно вздохнул.

– Достойный ответ, нечасто можно услышать подобное из уст юноши. Но стоит ли ждать указки со стороны? Вдруг я вам скажу, что судьба ваша уже известна и вы лишь следуете предначертанному пути? Вдруг вы бы уже знали, какие тайны ожидают вас в этом мире и куда вас приведет дорога?

Рот Эдвина приоткрылся от изумления, но он взял себя в руки. Мужчина явно был сумасшедшим, но вроде как безобидным. Очень не хотелось убедиться в обратном, поэтому он решил подыграть.

– Чего хорошего знать подобное? Знание о будущем не принесет ничего, помимо тревоги. Предвидишь нечто плохое – всю жизнь положишь на то, чтобы этого не случилось. Узнаешь о хорошем – безвольно сложишь руки в ожидании, да и предсказанный подарок не так мил, как внезапный.

Мужчина заулыбался, вновь приподнял кружку к губам, но на середине пути опомнился, вместо глотка прокомментировал:

– Если бы я почаще слышал подобные ответы и размышления, то Мир вокруг, – он обвел широким взмахом этот самый Мир, – стал бы куда лучше. Люди гонятся за знанием, такова их натура. Одно знание может быть спасением, а иное – бедой. Увы, последнее встречается чаще. Казалось бы, все ошибки уже сделаны – присмотрись и сделай иначе. Но нет, люди идут друг за другом по одной узкой тропе, спотыкаются об одни и те же кочки, проваливаются в ямы на пути. Когда-нибудь эти ямы заполнятся и очередной искатель просто пройдет по чужим телам – и даже не заметит этого. Легко не заметить, что твой путь был построен на несчастьях других.

Юноша от комментариев воздержался, подобные рассуждения в нынешнем окружении были уместны, как бутылка браги в библиотеке. Незнакомец тем временем не умолкал:

– Но слепое послушание ничем не лучше, если хотите знать мое мнение. Легко пойти совсем не своей дорогой, хотя казаться будет совсем иначе. Увидев на краю пропасти выведенную на песке надпись «прыгни», вы бы прыгнули?

– Зависит от глубины пропасти. Что одному пропасть – другому по колено.

Эдвин ответил более резко, чем хотел. Вопросы мужчины выбивали из колеи, было в них что-то неправильное. Незнакомец не обратил на резкость внимания, наоборот, посмотрел с уважением.

– Еще один хороший ответ. А важна ли глубина пропасти, если иного пути нет? Обычный колодец может быть как источником воды, так и ловушкой. Иногда судьба бросает нас в бездну, а мы, не зная, что нас ждет внизу, принимаем вызов и прыгаем. Но от того, по каким причинам вызов сей был принят, зависит и результат. У меня есть история на этот счет, совсем короткая, не бойтесь.

Мужчина откашлялся, сел поудобнее.

– Двое соседей, Джек и Том, нашли на дне реки сокровище. Были они друзьями хорошими, разделили находку поровну. Джек давно мечтал открыть свою лавку, что и сделал: торговал вещами, радовался жизни. Звонкая монета текла в карман, но то было не важно, сокровищ должно было хватить до конца жизни. Том это понимал и посмеивался над соседом поначалу. Но прошел год, прошло два. Том, чувствуя, что он отстает от Джека, решил рискнуть и снова нырнуть, еще глубже, в поисках нового сокровища. Он верил, что это приведет его к чему-то великому, к успеху, которого он мог бы достичь. Том нырнул в темную глубину, не зная, что его ждет внизу. Темнота застилала взор, виски сдавило, силы иссякли. На последнем вздохе мужчина осознал, что рискнул своей жизнью в погоне за пустотой.

Незнакомец замолк, улыбка замерла на губах. Эдвин подождал мгновение, затем уточнил:

– И это все? Обычно истории заканчиваются… Заканчиваются хоть чем-то.

– Все верно. Но для каждого концовка истории своя. Был ли Джек хорошим другом, нырнул ли он следом, попытался ли спасти Тома? Или же стоял на берегу и грустно улыбался, ведь он знал, что этот путь заведет друга в небытие, но ничего не мог поделать? А кто знает, может, корысть вынудила Тома скрыть свои планы, пришел он на берег в полном одиночестве, потому и сгинул…

– …может быть и так, что на последнем вздохе ему явился морской дух. Он спас Тома, но взамен забрал все оставшиеся сокровища. Так, в погоне за мечтой Том потерял даже то, что у него уже было. Но сохранил жизнь, что уже было неплохим подарком. Я в детстве тоже любил сказки, знаете ли.

Незнакомец чуть ли в ладоши не захлопал от восторга.

– За свою жизнь мне доводилось вести подобные беседы множество раз, это даже успело наскучить, но решение заговорить с вами, юноша, безусловно, было верным. Не сказать, что был какой-то выбор, но я всегда ожидаю худшего, а вы меня не разочаровали, скорее наоборот. Мои истории многим могут указать путь, хотя чаще люди требуют ответа, им нужно направление. Вы тоже еще слишком молоды, без должной поддержки всегда есть опасность оступиться. Так что знайте – пока вы все делаете правильно. Полагаю, сейчас для вас это пустой звук, но в будущем, я уверен, вы вспомните и оцените мои слова. И у нашего разговора есть другой итог: теперь я знаю, что когда вы встанете перед выбором – неважно, что это будет, развилка дороги, край пропасти или синева омута, – в этот момент шепот над ухом не будет иметь власти над вами. И видя перед собой два пути, вы, глубоко вздохнув, найдете третий.

Как ответить на эту тираду, Эдвин не знал, поэтому просто аккуратно поблагодарил:

– Спасибо за добрые слова.

– Не стоит благодарности, пока не стоит. Вы, как я понимаю, не планируете задерживаться в этой чудесной деревне?

– Мы, эээ, планировали переночевать за городом, но завтра вернемся сюда на ярмарку. – Эдвин решил, что раз уж врать, то на полную. – Обязательно приходите.

Мужчина покачал головой, улыбка стерлась с его лица.

– Избавлю вас от еще одной истории, молодой человек. Мы оба знаем, что ни на какой упомянутой вами ярмарке мы не увидимся. Но я не в обиде, ведь именно таким путем вас ведет судьба, а значит, и меня заодно. Вы доказали мне, что вам не требуются чужие указы, а тем самым, такая вот ирония, заслужили от меня подсказку и даже не одну. Ах, в следующий раз, когда мы встретимся, возможно, вам и не понадобятся подсказки. И все равно, должен отметить, буду ждать с нетерпением. А пока что позвольте мне насладиться моментом.

Эдвин подавился всеми возражениями по поводу ярмарки. Он мог поклясться, что на протяжении диалога глаза незнакомца были темными, почти черными, но теперь они сменили цвет. Один глаз окрасился в голубой, а второй – в карий, но куда более светлого оттенка. Шум таверны окончательно испарился; казалось, в помещении остались только они вдвоем, деревенский юноша и незнакомец, буравящий его взглядом.

– Советы мои просты, но от этого не менее ценны. Первый касается темного часа, который наступит вскорости. Вам придется пережить кошмар наяву: главное, вспомнить, кем вы были и кто вы есть. А после – следуйте зову сердца. Вне очереди, третий. Возвращаясь к моему рассказу – вы найдете ответы на дне. И не только ответы. Но не ходите на берег в одиночку, как бедный сосед Том. И наконец, второй, лично для вас. Седина в голове – лишь начало. Вспомните об этом в момент отчаяния.

Внезапная тишина сдавила виски, в ушах зазвенело. Незнакомец еще мгновение смотрел, не моргая, затем мягко хлопнул в ладоши, и Эдвин вывалился обратно в Мир, звуки и запахи вернулись. Мужчина посмотрел на него темно-карими глазами, грустно улыбнулся:

– Теперь нам остается лишь ждать, куда вас заведет дорога. А пока благодарю за то, что выслушали меня. Похоже, вам уже пора?

Тяжелая рука легка юноше на плечо, он дернулся от неожиданности, оглянулся. Сэт навис над ним с напряженным лицом: в глазах ни капли, балагур-торговец испарился, уступив место старому вору.

– Пора.

Эдвин нервно оглянулся, почему так тихо? Пока он выслушивал бредни незнакомца, веселье закончилось. Люди вповалку лежали на скамьях, кто-то уткнулся лбом в столешницу, некоторые распластались прямо на полу. Трактирщик, привалившись щекой к бочке, оглушительно храпел, бородач за спиной у Сэта что-то ворчал в беспамятстве.

– Секунду, я…

Он обернулся, нутро сотрясала тревога, но глаза нашли лишь пустоту. На скамье никого не было.

* * *

Эдвин вывалился из-за стола, Сэт уже копошился под стойкой. Паника еще не отступила, он нервно прошептал:

– Как они все…

– Вырубились? Пришлось немного помочь. Лови. – Вор бросил ему из-за стойки плотно набитый мешок. – Не хотелось бы дотянуть до момента, когда Могди мог запросить оплату. Можешь не шептать, их всех ждет лишь крепкий сон. И немного головной боли утром.

Юноша крякнув поймал мешок.

– Ты отравил их?

– Предпочитаю говорить «усыпил». Но да, пузырек иволги в бочку по пути в нужник – хорошо, что в таверну не ходят трезвенники.

Когда Сэт успел отойти по нужде, Эдвин не уследил. Как и переход от всеобщего веселья к всеобщему сну. Он нервно посмотрел на скамью.

– А человек, который сидел тут, где он…

– Все тут. Я следил за дверью. Но стоит поторопиться. Верю, что найдется пара строгих женушек, которые не приняли участия в веселье. А теперь ждут этих храпящих увальней домой. Вперед! Он подхватил второй мешок, нырнул в неприметную дверь в углу, Эдвин последовал за ним. В узкой кладовой на полках лежала снедь, Сэт принялся наполнять мешок. Юноша замер в дверях, нервно посматривая то на вора, то на людей в зале, то на главный вход.

– Чем помочь?

– Поможешь в конюшне, здесь мы закончили. – Сэт плотно затянул второй мешок. – Не густо, но и не пусто. Надеюсь, оставшиеся мелочи найдутся у конюха. Я расспросил, он похоронил жену пару лет назад, значит, в его дворе должно быть все тихо. Пошли.

У стойки он задержался, скептически осмотрел верхний левый угол. Со всей силы приложился кулаком по боковой стенке. Дощечка со стороны очага вылетела из пазов, мужчина вытащил из ниши плотно набитый мешочек. Развязал тесемки, повозился внутри, мешочек отозвался глухим звоном. Сэт отсчитал горсть монет, сунул в карман. Завязал тесемки бантиком, сунул трактирное богатство обратно в тайник, пристроил дощечку на место. Посмотрел на Эдвина.

– Если когда-нибудь будешь содержать трактир, то не храни выручку нигде, кроме как в хорошо запертом сундуке. Впрочем, и сундук где-то тут имеется, но не будем тратить время. Я взял лишь малую часть. Не будем огорчать Могди, его и так ждет тяжелое утро.

Словно в благодарность, трактирщик смачно всхрапнул. Сэт проследовал к задней двери, выглянул наружу. Пригласительно помахал рукой, выскользнул на улицу. Эдвин на прощание оглядел спящих людей и тоже вышел в темноту. Они зашагали в направлении, противоположному тому, откуда пришли. Теперь Сэт уверенно вел его дворами, будто сам был местным, а не прибыл в деревню несколько часов назад. Ни одно окно не светилось, большая часть жителей храпела в таверне, а те немногие, кто не заинтересовался попойкой, уже лежали в своих кроватях. Они добрались до окраины, двор конюха также встретил их тишиной и темнотой.

– Жди там, минуту.

Слева виднелась крыша основного здания; Сэт ткнул пальцем в сторону широких ворот справа, где к забору вплотную примыкала крыша поменьше, вероятно, сама конюшня. Потом критически оглядел забор, подтянулся, одним резким движением перемахнул через ворота. Шаги затихли в темноте. Эдвин сместился правее, замер в ожидании. Затем послышалась возня, звук отодвигаемого засова, створки приоткрылись. Эдвин просочился внутрь. Лошади в стойлах отреагировали на вторжение фырканьем, но быстро смолкли.

– Умеешь запрягать?

Эдвин кивнул. Сэт указал на двух лошадей.

– Займись. Я пока осмотрю верх.

Он полез по приставной лестнице на второй ярус, под крышу, завозился там. Юноша подхватил с полок все необходимое. Пропустил сквозь пальцы ремни, старательно прикрепил их к упряжи. Пальцы Эдвина ловко маневрировали, собирая уздечки в единое целое. Затем он надежно прикрепил упряжь к седлам, убедился, что каждый ремень сидит плотно. Легкий сквозняк пошевелил волосы юноши, когда он прикоснулся к мягким мордам лошадей, пытаясь создать гармонию между неопытностью и доверием. Животные зашевелились, повинуясь незнакомым, но заботливым рукам. Пару минут спустя Сэт скатился вниз, оглядел лошадей, удовлетворенно хмыкнул. Подтянул ремни в паре мест, навесил мешки.

– Выводи.

Эдвин распахнул ворота шире, вывел лошадок в темноту. Сэт затворил за ним створки, засов встал на место. Несколько секунд тишины, и вор перелез через забор обратно на улицу. Вставил ногу в стремя, на секунду замер, словно взяв передышку, а тяжело выдохнув, залез в седло. Эдвин повторил движение, замер на второй лошади.

– В путь.

Сэт двинул коленями, лошадь мягкой рысью двинулась по улице. Они миновали окраину, последние домики скрылись за спиной. Летняя ночь поглотила всадников, цокот копыт смешался со стрекотанием цикад, ветер приятно обдувал лицо. Оба молчали, Сэт лишь иногда покашливал, думая о чем-то своем, а Эдвин мысленно все еще был в таверне.

Слова незнакомца отодвинули на задний план даже устроенный вором балаган, а таинственное исчезновение, стоило ему отвернуться, пустило ростки тревоги в душе. Разговоры о предстоящей дороге, вопросы о столице, байки и россказни. Три бредовых совета. Темный час, момент отчаяния. Вывали он все это на юношу заплетающимся языком да захрапи после этого вместе со всеми – вопросов бы не было. Мало ли чудаков протирает зад на трактирных скамьях? Но этот взгляд напоследок… От воспоминания сердце защемило; казалось, момент отчаяния уже наступил. Эдвин вздрогнул, обратился к вору, чтобы отогнать мысли:

– Ты изначально так все и планировал?

– Что именно?

– Потравить местных зельем?

– Усыпить, а не потравить. И да, и нет. Трактирщик мог оказаться злобным и неприветливым. Мужики в зале могли оказаться трезвыми и уставшими. В брехню про ярмарку мог никто не поверить, да и не поверили по началу. Но крупица правды сыграла свою роль. – Сэт зашелся долгим кашлем, Эдвин посмотрел с тревогой. Прокашлявшись, вор вытер рот тыльной стороной ладони, продолжил: – Крупица правды про белоголового. Что одним несчастье, то другим байка на годы вперед. А потом все заботы смыло пивом, довольно паршивым, надо сказать.

Они доскакали до небольшой рощицы, Эдвин уклонился от коварной ветки на пути, продолжил допрос:

– Ты правда пил это пиво? И не захмелел?

– Более того, я пил его и после того, как поколдовал над бочкой, нужно было поддержать попойку. Мое тело отвергает алкоголь и любые яды. Зато ты остановился на первой, молодец. А то я все думал, как намекнуть тебе, что пить не стоит.

Юноша всмотрелся в темный силуэт впереди.

– Отвергает… Сколько еще о тебе не знаю?

– Немало, и многие вещи тебе знать не стоит, поверь.

– И все же, стоило ли так рисковать? Я уверен, ты мог сделать все тихо, а вместо этого взбудоражил всю деревню.

Вор сделал паузу.

– Зерно смысла в твоих словах есть, но все, что я делаю, я делаю не просто так. Больше комментариев не будет.

– А если бы что-то пошло не так? Все вышесказанное, а еще трактирщик мог бы попросить плату вперед, и в рассказ про мою деревню никто бы не поверил. Я мог хлебнуть больше пива, черт возьми! Тащил бы меня сейчас на себе?

– Что угодно могло пойти не так. Поэтому я предпочитаю импровизировать. И да, тащил бы. Но вместо этого ты скачешь позади меня на лошади, мешки набиты едой, в кармане у меня монеты, а в сумке пара полезных штуковин. Меньше думай о том, что могло бы быть. Сегодня кому-то на той стороне было выгодно, чтобы дорога под нашими ногами была широкой и ровной. Прими это и порадуйся.

Пара глаз, один карий, другой голубой, сверкнули в темноте, словно мужчина из таверны подмигнул ему сквозь ночь. Эдвин чуть не свалился с лошади, через секунду видение пропало.

– Ты видел, с кем я сидел на скамье?

– Этой ночью на скамьях сидела большая часть населения Берегов, выражайся яснее.

– Мужчина, обычный мужчина, по левую руку от меня, очень странный. Он занимал меня болтовней, вплоть до момента как ты прервал нас. Но среди уснувших его не было.

Вор сгорбился в седле.

– Ты точно выпил одно пиво? А то… Кха-кха. Твои вопросы… Кха. Становятся все безумнее. Черт, как быстро…

Новый приступ кашля скрутил вора, в этот раз он продлился не меньше минуты. Спина мужчины содрогалась, тело в седле ходило ходуном. Эдвин замер, не зная, чем помочь. Хрипы, извергаемые вором, были громче, чем когда-либо; казалось легкие вот-вот вылетят наружу. Мужчина опасно накренился, остановил лошадь, практически свалился на землю. Схватился за грудь, пытаясь обуздать кашель, повалился на колени. Юноша в панике спрыгнул следом, вытянул из подседельной сумки флягу, но вор отбил его руку. Через несколько секунд кашель сошел на убыль, Сэт попытался встать с колен, однако силы покинули мужчину, он устало уселся на задницу. Вновь вытер губы ладонью, и Эдвин с ужасом разглядел кровь. Тоненькая струйка осталась на уголке рта, вор постарался улыбнуться – ухмылка вышла безумной.

– Какого… Что с тобой?

– Чертово тело отвергает яды, да. Кроме одного. Не ожидал такого дерьма от столичных прихвостней.

Все так же сидя на земле, он потянул концы повязки на руке, размотал ткань, обнажил порез, полученный от гвардейца в мастерской. Эдвин с ужасом посмотрел на царапину. За все время она не стала меньше, лишь небольшая корка образовалась поверх, кровь уже давно не текла. Но вены изнутри будто светились, совсем слабо, но даже в ночной мгле он хорошо разглядел воровскую руку. Засохшая сукровица едва заметно поблескивала, переливаясь серебром в тени деревьев. Юноша постарался унять дрожь в ногах.

– Что это за дерьмо?

– Главная ценность столицы, в качестве подарка от владыки. Но не все богатство да впрок. Кинжал был рунным.

– Рунным?

– Лезвие обработано рунами, грязный прием. Не слышал, чтобы обычных гвардейцев вооружали таким не в военное время, слишком дорого и слишком жестоко. Нередко таким оружием пользуется всякая шваль, убийцы, воры. Ну и личная охрана господ, куда без этого. Бернал умеет преподносить хреновые сюрпризы, раз вооружил своих парней подобным.

Он устало поднялся на ноги, оперся на лошадь.

– Хорошенько ткни таким, и даже несмертельная рана станет смертельной. Руны растекаются по телу, проникают в легкие, воздействуют на организм – полный набор. Говнюк в доспехах едва пощекотал меня, а результат… Сам видишь.

– Вижу, что все плохо.

– Да. Необработанные руны вызывают удушье при вдыхании, поражение легких, обмороки. Прикосновение к ним – ожоги, отмирание конечностей. Но поверь, хватит и чего-то одного из списка, чтобы покинуть Мир.

– А теперь, – Эдвин похолодел, – что будет с тобой?

События в Берегах потеряли важность, он с ужасом смотрел, как вор вновь затягивает повязку на руке.

– Посмотрим. Если бы я умирал каждый раз, когда был близок к этому, мы бы сейчас не разговаривали. Но меня еще ни разу не ранили рунным клинком. Я надеялся, что дотяну до столицы, но это дерьмо прогрессирует слишком быстро.

– И сколько времени, прежде чем…

– Понятия не имею. Но не спеши хоронить. Однако наши планы меняются. Столица подождет, иначе тебе придется тащить в Аргент мой хладный труп. Нужен врач, хороший врач, а не деревенский самоучка. Мы продолжим двигаться на запад, а потом сместимся южнее.

– Что там, на западе?

Сэт взгромоздился обратно на лошадь, вновь кашлянул, щелкнул поводьями.

– Старый друг.

Глава 14. Райя

Стражник замахал руками, мол, в сторону, в сторону! Кучер хлестнул лошадей, карета сместилась правее. Скудно нагруженная телега проскрипела мимо, сидящий на козлах гвардеец отсалютовал процессии. Райя, пальцем придержав шторку на окне, проводила его взглядом, Фиона сморщила носик:

– Госпожа, даже по пути в город, на широкой дороге, капитан Коска посторонился, чтобы пропустить вас! А этот размахался, ужасные манеры!

– Пустое. Мы здесь, чтобы наблюдать, а не вмешиваться.

Телега тем временем выкатилась за территорию, створки за ней закрылись. Суетливый стражник повернулся к их кучеру, указал пальцем направление:

– А теперь в ту сторону, к гарнизону, прошу вас.

Свистнули поводья, Дирк дал ход карете. В окошке клубилась пыль, Райя оправила маску на лице. Закрепленная на затылке металлическая сеточка сдавливала лицо, последний час она ощущала себя собакой в наморднике. Потом вспомнила ошейники на шее встреченных несколько дней назад юношей, настроение испортилось еще больше, но маска стала как будто свободнее, рука больше не тянулась к лицу. Этот намордник она хотя бы сможет снять, когда захочет. А еще столица позаботилась, чтобы намордник сразу говорил о породе. В отличие от маски на лице Фионы, ее сеточка элегантно поблескивала по контуру, крепежные металлические ленты были украшены мелким узором. Самая породистая собачонка среди всей своры. Облизав под маской сухие губы, она потерла глаза.

Весь недолгий путь от города она копошилась в изъятых бумагах, но без толку. В этом Фрей был прав: Стомунд знал толк в цифрах и требовал того же от подчиненных. Аккуратным, хорошо читаемым почерком на листах рядами громоздились циферки, перетекали в числа, а числа подкреплялись словами.

Фаротский привратник с точностью до запятой пересказал основные моменты, все числа сошлись. Но уже зная, что искать, Райя, быстро пролистав документы, касающиеся добычи и поставок, перешла к узкой папочке, которая теперь интересовала ее куда больше. Так же безжизненно, сухо и аккуратно, словно речь шла об объемах урожая, в документе были прописаны смерти на рудниках. При этом слово «смерть» ни разу не упоминалось. «Потери рабочей силы» – гласил заголовок.

Основной причиной «потерь» был возраст, в соответствующей строке было указано имя почившего и дата, когда он покинул Мир. Аккуратно проставлена галочка, что ошейник был изъят и учтен, находится на складе в ожидании следующей шеи. Строчки теснились одна за другой, охватывая довольно большой период – старательная перепись человеческих жизней. Изредка встречались неординарные причины, например «болезнь» (в таком случае симптомы и причины болезни были указаны в отдельной графе) или «самоустранение» (здесь, словно смакуя изобретательность каторжника, отдельная строчка подробно описывала способ, которым он смог лишить себя жизни).

Дойдя до пояснения «…и следом раздробил себе височную кость несколькими направленными ударами…», Райя сглотнула тошноту, сжала листки. В тот момент она вплотную подобралась к интересующему ее периоду; за окном кареты стояла темнота, но она знала, что сон не придет. Глаза вновь забегали по строчкам. Удивительно редко встречались насильственные случаи; драки и смертоубийства строжайше пресекались, а руководство явно не стеснялось угрожать наказанием за подобное.

Она перевернула страницу, число в первой графе сменилось на 1372, перечень привел ее в начало текущего года. Что тут скажешь, если бы дотошный Стомунд додумался отобразить список в виде рисунка, то в нынешнем году линия бы резко пошла вверх. Он в красках изложил ей все несчастья, выпавшие на долю руководства с начала года (именно руководства, влияние бедствий на судьбу юношей в расчет не бралось), но на бумаге все выглядело еще абсурднее. В более старых списках каждый год редко занимал больше половины странички, потери были, но не носили повальный характер.

Нынешний год едва перевалил за середину, за окном стояло удушливое лето, а соответствующая страница уже была исписана почти до самого конца. Обвалы, болезни, множество смертей по причине возраста – больше, чем когда-либо. По причине возраста… Она повела пальцем по строчкам, протерла глаза, вчиталась вновь, пристукнула ногтем по листку. Если бы не указка Фрея, закономерность могла и ускользнуть, но теперь она явно видела схожесть между инцидентами.

Покинувшие Мир по причине приближения двадцать второго дня рождения – тут все ясно. Погрешность имела место, хотя ушедших в более раннем возрасте было ничтожно мало, даже в прошлые годы. В большинстве случаев злой рок отпускал юношам примерно одинаковый и, в их ситуации, максимальный срок. Но что касается почивших по другим причинам… На удивление, большинство тоже перешагнуло двадцатилетний рубеж.

Например, январь. Три новых человека отправлены в третий барак. В том же месяце двое погибают под завалом, первый из новоприбывших, а второй к тому моменту находился на каторге уже пять лет. Обоим – двадцать один год. Весна. Новоприбывший, тоже двадцать один год, после заселения успел передать легочную заразу соседу по бараку, оба были изолированы и скончались. Второму несчастному полгода как стукнуло двадцать. И еще, и снова… С каких пор легочная зараза по счастливой случайности передается только одному человеку? И с каких пор судьба бережет более молодых?

Ничего столь же интересного выдавить из документов не удалось, и ближе к рассвету она забылась тревожным сном, уронив на грудь исписанные листки. Солнце едва успело проникнуть сквозь шторки, а Фиона уже тормошила ее за плечо: рудники приближались, Дирк пообещал, что они будут на месте ровно к обеду. Во время короткой остановки она привела себя в порядок, закрепила на лице выданную маску. Теперь сетка давила на лицо, кругом искрился песок, этот же песок, казалось, кто-то щедро насыпал ей под веки. Напоследок подпрыгнув на кочке, карета вновь замерла, вокруг засуетились люди. Райя стиснула зубы, камеристка завозилась у шторки, ожидая отмашки. Дверца распахнулась, Мико кивнул ей:

– Госпожа, прошу вас.

Организатор думает, что умнее всех? Посмотрим. Столичная дурочка готова почтить каторгу своим присутствием: трепещите, привратники, трепещите, церковники. Райя оправила волосы, нацепила на лицо надменно-безмятежную мину, глаза теперь смотрели из-под полуопущенных век, после прошедшей ночи это было даже приятно. Поставила ногу на ступень, приняла протянутую гвардейцем ладонь в качестве опоры, дорожные сапожки наконец коснулись бесценной земли. Расправила платье, замерла в ожидании. Гарнизон был окружен частоколом, вдоль него по струнке вытянулись стражники. Чуть впереди, ближе всего к карете, стояло трое.

«Вот мы и встретились…»

Фрей хорошо подготовил ее, но и без того легко было угадать, кто есть кто. Слева, заложив руки за спину, стоял невероятно худой мужчина – впалые щеки, белесые глаза. Белая церковная мантия подметала землю; бритая, почти лысая голова блестела на солнце. Игла скромно встал чуть позади привратника, демонстрируя, что он лишь помощник, наблюдатель. Она перевела взгляд правее.

Пинкус, а это был, без сомнения, он, был очень толст, на узорном воротничке покоилась пара подбородков. Жабьи губы были растянуты в приветственной улыбке, лицо напоминало гримасу. Для столь важной гостьи он, естественно, вырядился в свой лучший наряд, аккуратно застегнутые пуговички переливались золотом на круглом животе, на пальцах искрились перстни и колечки. Казалось, он сейчас лопнет от важности. В общую картину не вписывались только кое-как прилизанные русые волосенки, словно, вскочив с кровати, привратник сразу побежал к воротам, ладонью прижав прическу к голове.

За правым плечом привратника, вытянувшись во весь рост, стоял гвардеец в доспехах, единственный в поле зрения, его имени Райя не знала. По невозмутимости он пытался сравняться с Иглой, но священнослужитель оставил его далеко позади. Пока все эти мысли проносились у нее в голове, церковник даже ни разу не моргнул.

Масок никто из присутствующих не носил. Привычка? Беспечность? Лицо зачесалось еще сильнее. Земля под ногами едва заметно завибрировала, Райя постаралась не выдать секундной паники. Колебания быстро сошли на нет – мелочь, если сравнивать с настоящей тряской. Но источник был тот же, и это напомнило ей причину прибытия на рудник; под длинными рукавами ногти впились в кулаки.

– Добро пожаловать, мы вас заждались! Такая честь!

Пинкус отделился от сопровождающих, засеменил навстречу, разведя руки в широком жесте, будто готовясь обняться. Благоразумие взяло вверх – приблизившись, привратник свел руки и отвесил учтивый полупоклон. Райя навесила на лицо улыбку, вспомнила, что из-за маски этого никто не увидит. Мягко кивнула:

– Райя Гидеон, столичный дипломатический корпус. Рада познакомиться и видеть вас в добром здравии.

– Я к вашим услугам! Пинкус Стулус, привратник сего замечательного места! Позвольте справиться о том, как прошла дорога? Все ли хорошо? Оказали ли вам достойный прием в Фароте?

«Замечательное место, с рекордным количеством смертей. По дороге я встретила кучку обреченных юношей, а фаротский привратник забросал меня числами и выгнал прочь. Зато выдалась занятная беседа с лысым амбалом, который поносил всех присутствующих последними словами. Еще вопросы?»

– Все прекрасно, благодарю вас. Столицу крайне заботит дорожный комфорт ее верных слуг, а о гостеприимности Фарота можно было бы рассуждать часами, но, боюсь, никто из присутствующих не имеет желания стоять здесь так долго. Привратник Стомунд передает вам свои наилучшие пожелания.

– Ох, старина Стомунд! Все так же сидит в окружении своих книжек? – Пинкус замахал руками. – Шучу, шучу, чудесный человек. Давненько я уже не бывал в городе… Надеюсь, он тоже в добром здравии. Вы верно сказали, что же мы стоим фактически на пороге? Прошу вас, уверен, вы устали с дороги, позвольте моим людям…

Продолжая активно жестикулировать, он раздал приказы, и стражники подхватили дорожные сундуки, столичные пожитки небольшой горкой выросли у края дороги. Повинуясь указаниям, слуги подхватили багаж, потянулись к гарнизону. Процессия была совсем короткой, большую часть свиты и дополнительную повозку после непродолжительного спора она оставила в городе – не имело смысла тащить на рудники кучу вещей, а также собственного повара или гардеробщика. Столь обширный эскорт остался ждать ее возвращения в Фароте, сопровождение сократилось до одного кучера, гвардейца и Фионы. Дирк подвинулся, освобождая половину скамьи для стражника, и погнал карету, следуя его указкам. Привратник ладонью разогнал взметнувшуюся пыль:

– Прошу, прошу вас.

Они поравнялись с линией ворот, гвардеец в доспехах молча выгнул грудь колесом, Игла ожил, встретил ее сухим кивком:

– Священнослужитель Игла, добро пожаловать.

– Рада приветствовать вас, святой отец.

Она намеренно допустила ошибку, впалые щеки затвердели.

– Ваши слова лестны, но, несмотря на то, что я единственный представитель церкви в данном поселении, официальным обращением ко мне остается «ваша святость».

«А то я не знаю, “святым отцом” зовется высший чин и глава всей церкви в конкретном регионе. Сильно ли ты бесишься, что потерял теплое местечко в университете? Что так и остался простым церковником? Или перевод на рудники неожиданно открыл новые горизонты?»

– Ваша святость, прошу меня простить за подобное недоразумение. Как понимаю, вам позволено было отказаться от полного имени, это и заставило меня сделать неверные выводы.

Вмешался Пинкус:

– Должен сказать, без господина Иглы мы как без рук! У нас еще будет время познакомиться. А это, – он кивнул на гвардейца за своим плечом, – господин Рокот, достойнейший представитель столичных доспехов. Желаете ли вы посетить свои покои? Прошу простить, устройства гарнизона не подразумевает длительного размещения посторонних лиц, кроме как в бараках. – Привратник запнулся, стер пот с верхней губы. – Мы выделили вам лучшую комнату в гостевом здании! – Он ткнул в небольшое двухэтажное здание, особняком стоявшее в глубине двора. – Желаете отдохнуть с дороги?

– Благодарю вас, пока в этом нет нужды. Фиона! Посети покои, проконтролируй размещение багажа. – Камеристка кивнула, засеменила к указанному зданию. – А я, господин привратник, просто не могу усидеть на месте, дорога была долгой, даже самая комфортная карета может надоесть. Поэтому не отказалась бы от небольшой экскурсии, что скажете?

Пинкус на мгновение скис, оглядел унылый засушливый пейзаж вокруг, зачем-то взглянул на Иглу, словно надеясь, что церковник перетянет на себя бремя таскаться по территории с капризной девчонкой. Не встретив в белесых глазах и намека на понимание, толстяк заулыбался пуще прежнего, оправил ремень на пузе.

– Конечно, конечно, честь для меня. У нас была в планах трапеза, поэтому, Рокот! Сходите, передайте, что мы будем на месте примерно через час.

Игла проскрипел:

– До этого момента покину вас, мое почтение. Хорошей прогулки.

Он склонил голову и, не дожидаясь ответа, быстро пошагал к главному зданию, Райя и привратник проводили его взглядом. Она покосилась на толстяка.

– Всего лишь через час? Не скромничайте, прошу вас. Уверена, вы сможете показать мне много всего интересного.

– Безусловно, безусловно. Но увы, в нашей скромной обители все устроено без изысков, по-военному. Сами понимаете… О чем бишь я? Ах да, сейчас мы с вами стоим на главной площади!

Он широким жестом обвел пейзаж вокруг, площадью это можно было назвать с очень большой натяжкой. За спиной высился частокол, пустынное пространство по центру было разделено широкой дорогой, которая упиралась в главное здание, по краям стояли домики поменьше. На горизонте высились холмы, перерастающие в горы, образуя естественное ограждение с одной из сторон. Пинкус, словно услышав ее мысли, подтвердил:

– Как видите, сейчас мы находимся в низине, на дне суповой тарелки, ха-ха, если позволите столь нелепое сравнение! С двух сторон упираемся в горную породу почти вплотную: с нашей стороны все как обычно, а на противоположной вы можете наблюдать рунные месторождения.

Вдалеке действительно возвышалась неправильной формы белая гора, постепенно распадающаяся на каменные блоки поменьше. До этого Райя видела подобное лишь на картинках, но должна была признать, что неизвестный художник отобразил реальность со всей ответственностью. Подножие скрывалось за чередой зданий и верхушкой частокола, но в сравнении можно было оценить всю монументальность сооружения; редкие фигурки людей, которые она могла разглядеть из гарнизона, напоминали муравьев. Вспомнив, кто она и зачем, Райя захлопала глазами, приложила руку к маске.

– Поразительно, никогда не видела ничего подобного! Мы сможем подойти поближе?

Привратник одновременно насмешливо и сочувствующе покачал головой.

– Понимаю ваш восторг, но даже я не бывал на территории добычи уже многие месяцы. Даже в маске подобное может быть… не полезно. Хотя ничего не доказано, а работающим в той зоне стражникам мы говорим… Кхе. В общем, дальше второго частокола мы не ходим, но, поверьте, невелика потеря. Отсюда все куда красивее, чем вблизи. Темные ямы подземных ходов, скопления бараков… Оставим это. Как вы можете видеть, – он повернулся на каблуках, – основная дорога пронзает территорию насквозь, вы прибыли по ней со стороны Фарота. Если пройти насквозь и двигаться дальше, то вас ждет увлекательное и долгое путешествие к южным границам империи. Но, должен сказать, обычно мы принимаем гостей как раз с той стороны, а не наоборот. Вы – исключение, ха-ха!

«Об этом мы еще вспомним, чуть позже».

– Гарнизон разделен на две половинки, мы разграничили казарменную и, эээ, мирную часть. По одну сторону вы даже отсюда можете видеть тренировочную площадку, оружейную, казармы, госпиталь… По другую – административный корпус, столовая, гостевое здание, конюшни… Домики поменьше несут на себе складские функции, из Фарота нам исправно поставляют все необходимое, от сена до пороха.

– От сена до пороха? – Райя выразила удивление. – Зачем?

– Большая часть отправляется дальше. Мы лишь перевалочный пункт в бесконечной цепочке поставок, не более. Буквально сегодня получили большую партию, почти все бочки поедут в Фарот и дальше.

Привратник махнул рукой в сторону складов.

– Ну, а то, что остается… Сеном, как ни странно, кормятся лошадки, – привратник хихикнул, – но я понимаю, о чем вы. Порох изредка требуется для изготовления зажигательных болтов, но мы тут ни с кем не воюем. Поэтому он в основном, предназначен для дробления горных пород. Большую часть времени мы используем ручной труд: шахты в нынешнем состоянии не требуют иного вмешательства, есть вероятность обвала и придется начинать сначала. Но запас есть всегда, сами понимаете. Итак, что госпожа желает осмотреть в первую очередь?

– Я в вашей власти, привратник. Удивите меня.

«А что касается места добычи… Я и не сомневалась, что обычным людям туда ходить не стоит, но с какой поспешностью ты перевел тему – выводы сделаны».

* * *

Пинкус пыхтел, страдал, вытирал лоб платочком; пыль осела на лацканах и штанинах костюма. Но перечить прихотям столичной дурочки привратник не посмел. Показ гарнизона затянулся, дважды Пинкус отправлял людей вслед за гвардейцем Рокотом, передвинуть трапезу еще ненамного. Начав с гостевого дома, они обошли всю территорию, минуя лишь главное здание.

«Госпожа, оставим это на потом, мой кабинет будет финальной точкой нашей экскурсии».

Райя попросила завести ее в каждое здание, сыпала вопросами, от резонных до совсем глупых, уточняла каждую деталь. Пинкус задыхался от натуги, но отвечал. На тренировочной площадке стражники отдали ей честь, она уточнила:

– С момента прибытия я видела всего двоих гвардейцев, после этого мы натыкались лишь на регулярную стражу. Сколько доспехов в вашем распоряжении?

– В данный момент всего, эээ, двое. Было больше, но некоторые парни были отправлены в город и их поручения затянулись, поэтому теперь так. Не переживайте, у нас тут довольно мирно, нужды в гвардейском охранении нет. Ребята отлично справляются.

«А я и не переживаю. Пока что, благо со мной прибыл Мико. Но это новость – столичная гвардия сильно ограничена в своем присутствии. Как удобно».

Она решила не заострять внимание, что один из двух гвардейцев бегает по поручениям Пинкуса, фактически выступая в роли личной охраны. Второй пронесся мимо ее кареты верхом на телеге, тоже интересно. Столичный доспех в роли кучера? Лучшей кандидатуры не нашлось? Привратник тем временем продолжал расписывать достоинства местного полка. Они миновали тренировочную зону, круг почти замкнулся. Пинкус радостно потер ручки:

– Ну вот, собственно, почти все. Это, как я упоминал ранее, наш госпиталь. Думаю, мы можем…

– Врачеватель на месте? Представите меня?

– Не хотелось бы отвлекать господина Якоба, – привратник запнулся, – но раз госпожа желает, то никак не могу отказать! Прошу вас!

Он толкнул дверь, замер в приглашающем жесте. Райя нырнула в микроскопическую щелку между дверным косяком и животом привратника, огляделась. Госпиталь был небольшим, от входа вглубь здания вело две двери: одна налево, другая направо. Обе были распахнуты, за левой она увидела ряды кроватей, все были аккуратно заправлены и пустовали. Помещение справа было куда меньше, она разглядела что-то похожее на кабинет, где вдоль стены тянулся деревянный шкаф со множеством дверок. Пинкус прокашлялся, вслушался в ответную тишину, прокашлялся громче. Из кабинета раздалось ответное покашливание, немолодой голос протянул:

– Что там еще? Пинкус, вы? Я впервые присел с самого утра, разве вы не должны…

Голос приблизился, блеснули стекла очков, доктор замер на пороге. Голос звучал старше, чем врач выглядел на деле, пусть в зачесанных назад волосах и поблескивала седина. Он был одет в простую одежду: вязаный жилет, брюки, светлая рубашка; в руке дымилась чашка с чаем.

– Как я уже упоминал, это господин Якоб, наш доктор. Доктор, госпожа Райя, наша столичная гостья, в разговоре я упоминал о ее прибытии сегодня.

– Очень приятно.

Якоб, преодолев замешательство, подошел поближе, старомодно протянул руку, склонил голову.

– Мне тоже очень приятно, – повернулся к привратнику, – безусловно, Пинкус, вы крайне доходчиво проинформировали меня о прибытии гостьи. Право сказать, я немного потерялся во времени, напряженное утро, посему немного, ммм, упустил момент приезда, прошу простить.

Райя взглянула на кружку, втянула носом травяной аромат:

– Мы прервали вашу трапезу? Прошу простить, причина в том, что я прямо с дороги вынудила господина привратника провести меня по всему гарнизону. Хочу с самого начала вникнуть в то, как у вас все устроено.

– Пустое, ваш интерес понятен. Впервые на руднике?

– Вы правы. Это так заметно?

Доктор улыбнулся уголком рта.

– Отнюдь. Простая логика. В Мире довольно мало людей могут похвастаться, что видели рудник своими глазами. Удовольствие сомнительное, да и небезопасное. А еще у вас на лице маска, даже тут. Как врач, могу вас заверить – мы на такой отдаленности от рудника, что маска играет роль перестраховки. Как видите, я ее не ношу вовсе. Как и господин привратник.

– Это частая практика здесь?

– В целом да. Иначе солдатам и слугам пришлось бы даже спать в масках, что не слишком комфортно. Желаете осмотреть госпиталь? Может быть, чаю?

Мгновение подумав, Райя щелкнула застежкой на маске. Спрятала ее в складках платья, с облегчением потерла вспотевший подбородок. Пинкус открыл рот, вероятно, для льстивого комплимента о ее лице. Опередив его, она ответила доктору:

– О, не нужно, благодарю вас. Вы так легко говорите про осмотр – так понимаю, пациентов у вас сейчас нет?

Вместо ответа врач проследовал к левой двери, отворил створки до конца.

– Как можете видеть.

Райя заглянула внутрь, вдоль стен тянулись койки: раз, два… По шесть с каждой стороны, итого двенадцать. Действительно, никого. Она покосилась на Якоба, тот безмятежно отпил из кружки.

«Напряженное утро, но без единого пациента? Расспросить врача про смертность и травмы на руднике? Очень заманчиво, только не при Пинкусе».

Смотреть в палате было особо не на что. Сквозь ряды окон на деревянный пол падали солнечные лучи, кровати выглядели совершенно одинаково: белые простыни, скромные тумбы у изголовья. На противоположном конце комнаты виднелась закрытая дверь.

– А там у вас…?

– Операционная. Простенькая, боюсь, в плане прогресса мы сильно отстаем от городских достижений, но, благо, здесь много и не требуется. В случае непредвиденных обстоятельств и травмы кого-либо из слуг или стражи чаще всего получается обойтись полумерами. К счастью.

– Продемонстрируете?

Якоб запнулся:

– Полумеры?

– Что вы, – Райя заливисто рассмеялась, – саму операционную!

Врач пожевал нижнюю губу.

– Во мне борются желание угодить и врачебное уважение к чистоте, операционная все же не место для прогулок. – Райя хлопнула ресницами, доктор вздохнул. – Но у меня не так часто бывают столь заинтересованные гости. Прошу вас.

Они пересекли палату, дверь была не заперта, доктор толкнул створку. Райя ничего не знала о врачевании, но одно сразу бросалось в глаза: в операционной действительно было кристально чисто, Якоб не соврал. Даже пол местами поблескивал от влаги, намекая на недавнюю уборку. По центру стоял хирургический стол, в углу булькала крупная прозрачная емкость, внутри среди кипящих пузырей перекатывались хирургические инструменты. Вдоль стен тянулись металлические шкафчики, а на потолке… Якоб проследил за ее взглядом, приосанился.

– Как можете видеть, в этой части здания мы используем рунный светильник – было решено, что факелы слишком ненадежны и негигиеничны для подобного рода помещений. Замечу, что руны для него приходится выписывать через городского привратника, что неимоверно затягивает процесс. Благо, каждый раз нам выделяют объем, которого хватает минимум на три месяца.

– Что поделать, – Пинкус покачал головой, – иначе был бы полный бардак. В распределении рун мы люди подневольные, складываем в бочки, бочки отвозим, на этом все. Вам, Якоб, это прекрасно известно.

Доктор приподнял чашку в ироничном тосте:

– За бюрократию, основу цивилизованности.

– А зачем тут черный ход? – Райя указала на узкую дверцу в торце здания.

– Завозить экстренных пациентов через основную палату не рекомендуется по множеству причин – как минимум, это неудобно и долго. Прошу простить мою прямоту, но представьте, что от накапавшей крови и прочих неприглядных вещей нужно отмывать еще и общую зону, коридор, вход…

– Боги. И как часто к вам привозят пациентов, из которых кровь льется на землю?

– Ни в коем случае, у нас все же не зона боевых действий. – Пинкус вмешался в диалог. – Якоб – крайне опытный врач, много лет проработавший в городском госпитале, полагаю, в своих рассказах он руководствуется прошлым опытом.

Врач флегматично покачался на пятках:

– Безусловно. Извините, если что-то из произнесенного могло показаться неуместным.

– Все в порядке, что вы. А это что? – Райя указала на булькающую емкость.

– Ванна для очистки. Как вы знаете, медицинские инструменты должны быть стерильны, поэтому после любого использования они проходят помывку в данной емкости. Кипящая вода с примесями удаляет бактерии и биологические остатки. Сейчас очистка скорее профилактическая.

Они вышли обратно в палату, Райя напоследок оглядела пустые койки.

– Вы упомянули, что стражников и слуг в экстренных ситуациях доставляют сразу к вам. А что насчет работников? Их вы тоже лечите?

Якоб важно кивнул.

– Конечно, каким бы я был врачом, если бы отказывал кому-либо в помощи. Но, как вы можете видеть, – он указал на кровати, – болеть тут никто не любит, сижу без работы, что не может не радовать. Остается довольно много времени на мои научные изыскания, но не буду утомлять вас терминологией. А что касается юношей, то обычно они покидают Мир, минуя мою обитель, – прискорбный факт.

Он приложил пальцы ко лбу, Райя ответила тем же. На этом они распрощались, и на выходе из здания совсем приунывший Пинкус воспрял духом:

– Боюсь на этом все, госпожа. Как видите, местами довольно скромно, но главное, что все заняты делом, – никакого бардака. Проследуем в основное здание?

Девушка кивнула. Они в очередной раз миновали пыльную площадь, поравнялись с главным зданием, Пинкус провел ее внутрь. Белые стены, множество дверей, стража на входе – по всему гарнизону обстановка была довольно спартанской, основной корпус не стал исключением. Привратник сопроводил ее по лестнице на второй этаж, отворил дверь в глубине коридора, и стражник на входе приложил кулак к груди.

– Прошу вас. Надеюсь, вы найдете мою обитель в полной мере комфортной.

Райя на мгновение замерла на пороге, кабинет Пинкуса сильно контрастировал с простотой остального гарнизона. Все здесь указывало, что это помещение человека, считающего себя крайне важным. Рунные светильники на стенах, огромный дубовый стол, резные стулья напротив. Вдоль стены тянулись шкафчики, за остеклением рядами стояли книги, лежали кипы бумаг. Если в кабинете Стомунда огромные книжные полки выглядели органично, то здесь они выполняли ту же роль, что и картины на стенах. Вряд ли Пинкус когда-либо прикасался к пыльным томам.

Девушка сделала вывод, что небольшая библиотека осталась в наследство от предыдущего обитателя. Немыслимо, но пол был накрыт ковром, словно они находились не в гарнизоне, а на этаже столичного замка. Бесшумно ступая, они проследовали в боковую дверь, следующее помещение Пинкус гордо окрестил трапезной. По центру стоял еще один стол, раза в два больше собрата в кабинете, по его периметру тянулся ряд стульев. Все они пустовали, стол был накрыт лишь с одной стороны, отчего огромное пространство выглядело нелепо. Слуга, прежде замерший в ожидании в уголке, отодвинул для нее стул, затем ловко откупорил бутыль вина. Она уселась на краешек, Пинкус примостился напротив.

– Господин Игла к нам присоединится?

– Очень надеюсь. Вероятно, дела затянули нашего церковника, как обычно. Довольно, – он кивнул слуге, – найдите Рокота, пусть известит священнослужителя, что трапеза уже началась. Пока что вы свободны. Я сам поухаживаю за дамой.

Юноша кивнул, прикрыл за собой дверь. Пинкус, оттопырив мизинец, разлил вино по бокалам, поболтал емкость в руке. Райя смотрела во все глаза, торжественный обед посреди гарнизона был к месту, как белое платье на похоронах. Несколько раз она сопровождала отца в мелких поездках, а приемы с детства были неотъемлемой частью их жизни. Гидеона во всех местах встречали с уважением, но пышность приема всегда соответствовала окружению, это было частью этикета, излишняя вычурность не ценилась.

Тот же Стомунуд, если опустить его опоздание, провел встречу почти идеально, обычный разговор с полным соблюдением необходимых экивоков. Придраться можно было лишь к грузу, который осел на ее душе после беседы. И это непосредственно в городском замке! Пинкус, если и был вхож в высшие круги в Фароте, какого-то урока из них не вынес. Рабский гарнизон, покрытый пылью? Только не в этой комнате. Она кончиками пальцев оправила краешек белой скатерти.

– За вас и за нашу встречу! И за процветание столицы, как иначе!

Она вежливо пригубила вино, весьма неплохое, надо сказать. Привратник явно не отказывал себе в удовольствиях. Она всмотрелась в его наряд, оглядела кольца, нанизанные на пухлые пальцы. Мелко. Вычурно. Глупо. Любой простолюдин, увидев пышно наряженную фигуру, свалился бы на колени, приветствуя высокородного, но на этажах столичного замка Пинкус вызвал бы лишь легкое недоумение. Дамы бы морщили носик при виде костюма – обильные оборки и яркая фурнитура давно были не в чести. Мужчины бы подняли брови от обилия украшений, куда логичнее было продемонстрировать достаток одной мелкой, но заметной деталью: зажим для галстука, перстень, серьга в ухе для самых одиозных. Пинкус, по всей видимости, к ее прибытию нацепил все и сразу, опорожнив свою шкатулку для украшений.

Привратник, пребывая в неведении о ее мыслях, растворился в своем показном гостеприимстве. Подливал вино (себе, Райя бесконечно тянула первый бокал), расхваливал закуски, сыпал тостами и вопросами. Как дела в столице? Как вас приняли в Фароте? Передавайте мои наилучшие пожелания… Далее следовал бесконечный список людей, которые вряд ли и слышали о Пинкусе. Райя подозревала, что с огромной радостью в Аргенте с ним пообщался бы лишь один человек – Черная мантия. И встреча вряд ли бы оставила у привратника приятные впечатления.

Она терпела, смиренно отвечала на вопросы, мило улыбалась, периодически звонко посмеиваясь над попытками шутить. Если в обычной беседе Пинкус старался придерживаться соответствующих дипломатическому этикету норм, то за столом расслабился, словно дешевая позолота слезла с медной кочерги, где ей было и не место. Девушка решила, что ей это лишь на руку, пусть привратник в полной мере расслабится. В незваной гостье он должен был видеть мелкое неудобство, не более. Бутылка опорожнилась почти до дна, и Райя вставила свой вопрос:

– Привратник, а сколько лет вы уже в должности?

– Без малого шесть лет. – В голосе Пинкуса послышалась гордость.

– Достойный срок. Не возникало мыслей о смене обстановки? – На лице привратника мелькнуло что-то похожее на испуг, так что она поспешно добавила: – Судя по всему, Стомунд вами очень доволен, просто решила поинтересоваться. Ведь здесь вы успели добиться очень многого.

Никаких достижений, кроме бутылки добротного вина на столе, она не увидела, но морщинка на блестящем лбу разгладилась:

– Ха-ха, вы мне льстите. Не скрою, одно время у меня возникали мысли вернуться обратно в город, местная рутина стала слишком… рутинной. Но затем пришло озарение, интерес к работе вспыхнул с новой силой! Да и достаточно представить, какой бардак порой творится в городах! Понимаете, о чем я?

– Прекрасно понимаю. – Райя совсем не понимала, но бросила пробный камень. – За короткое время в городе мне успели рассказать о вас много хорошего.

– Как приятно слышать! Я не могу сдержать любопытство, чем старина Стомунд поделился с вами?

– Уважаемый Стомунд был достаточно красноречив, но в основном его речь состояла из цифр. У меня создалось впечатление, что для него это обычное дело…

– Ха, еще бы. Полезное качество для привратника, ведь Стомунд справляется великолепно, без сомнений! Но ему противопоказано покидать замок – если потащить его за собой в таверну, то уже через полчаса все будут спать прямо на скамьях. Шутка, шутка! И что же?

Райя стеснительно потерла нос, покрутила бокал, отпила маленький глоточек. Раскрасневшийся привратник заерзал на стуле.

– Не хотелось бы сразу раскрывать карты…

– Теперь я так заинтригован, браво! Прошу вас, не томите!

– Ваши вопросы напрямую касаются моей миссии здесь. Изначально я планировала не затрагивать подобные темы в первый же день, отдать дань вашему гостеприимству. Чудесная трапеза, надо признать, возможно, я слишком расслабилась…

– Я счастлив, что вам понравилось!

– …но раз уж речь сама зашла об этом, то позвольте уточнить. Вас известили о причинах моего прибытия?

Привратник, пыхтя, откупорил вторую бутылку, выдохнул:

– Никак нет. Мы ожидали вашего приезда, но в остальном это полнейший сюрприз! Просветите меня?

Значит, неосведомленность Стомунда не ошибка. Морн намеренно не передал никаких инструкций и подробностей о ее миссии. Город и рудник были оповещены о прибытии, однако догадки о причинах данной поездки каждый сформировал в своей голове сам. Чудесно. Если у Пинкуса действительно рыльце в пушку (в чем она почти не сомневалась), то можно представить, как он извелся и бесился, получив известие, что из столицы на рудник направили сотрудника корпуса. Сотрудницу. Вероятно, представил самое худшее, выхлестнул весь гарнизон, не зря каждый встречный солдат вытягивался в приветственном салюте так, словно кол проглотил. Она понадеялась, что Игла задержится еще на какое-то время.

– В скором времени, но пока позволите девушке нагнать немного таинственности?

– Куда уж больше, я в вашей власти!

«Так и есть, ты даже не догадываешься, насколько».

– Для начала позвольте немного засыпать вас вопросами. Сколько бараков сейчас задействовано в добыче?

– Шесть, госпожа. Работают посменно.

– Немного меньше, чем было в момент вашего вступления в должность?

– Увы, увы, вы правы. – Пинкус прихлопнул ладонью по столу. – На тот момент их было восемь, большинство недоукомплектованы. Объединить некоторые из них было логичным решением, поэтому я распорядился сократить количество до семи, а со временем и вовсе до шести. Но положительная динамика…

– Согласна с вами. Ни для кого на высоком уровне не секрет, что количество пригодных для работы юношей снижается, все рудники вынуждены как-то выкручиваться. Стомунд упомянул, что вы отлично справились.

«Красней от удовольствия. Правда в том, что справился ты настолько “отлично”, что вызвал интерес у черной мантии. Осталось выяснить, зачем и почему».

Щеки Пинкуса действительно порозовели, от вина или от лести – не ясно.

– На государственном совете неоднократно поднимался этот вопрос, успехи других рудников в оптимизации выглядят совсем не так радужно…

«Чистая ложь».

– …наблюдается снижение объемов добычи…

«Фраза, произнесенная за последние недели, наверное, десятки раз. Правда в том, что снижение заметное только здесь».

– …в том числе и на столичном руднике.

Пинкус нахмурился, она поспешно добавила:

– Это абсолютно закрытая информация! Я же могу быть уверена, что наш разговор не выйдет за пределы этой комнаты?

– Мои уста запечатаны…

Теперь Пинкус выглядел несколько ошалело, его можно было понять. Столичный рудник был одним из столпов правления Вильгельма. Признать, что там что-то не так, – значит, усомниться в стабильности всей страны. В глубине души толстяк ожидал выволочки, а получил похвалу и признание о некомпетентности других людей, куда более приближенных к столице. Она развила мысль:

– Посему владыка крайне недоволен отдельными докладами. Не скрою, Фарот тоже попал под раздачу.

Пинкус подавился вином.

– Но столица должна понимать…

– Столица понимает, что привратник рудника никак не может повлиять на объемы рабочей силы, у совета много вопросов к городу, но не к вам. Поэтому там зародились мысли о некой… рокировке. Думаю, вы понимаете, что важнее столичного рудника нет ничего?

Толстяк согласно закивал, и, не дождавшись ответа, она продолжила:

– Поэтому в столице сейчас крайне заинтересованы бросить все силы туда. Что вы знаете о господине Артамире?

– Эээ, привратник столичного рудника, крайне уважаемый…

– И крайне пожилой. А еще в свете последних событий не получится заслужить благосклонность владыки с помощью одного лишь уважения.

Это был чистейшей воды бред, любой столичный высокородный, услышав эти слова, зашелся бы смехом, повалился на землю и катился бы так до ближайшей лужи, чтобы хоть немного остудить пыл и изгнать судороги. Артамир действительно был стар, но в столице он пользовался безграничным доверием. Привратник Хейзел был главным по всем имперским рудникам, что немного смазывало ответственность. Он в основном перекладывал бумажки и ежился под взглядом Урбейна во время совета.

А вот обязанности Артамира были ясно определены: он был главным по столичному руднику, жил там же, а следовательно, давление тоже было куда выше. И, надо сказать, справлялся он великолепно. Не тратя времени на столичные вечеринки, он редко посещал замок, врывался в кабинеты с целью не просить, а требовать. Поток рабочей силы в главный рудник оставался стабильным, и благодаря старику Аргент сверкал ровным рунным светом в ночи. Вообразить, что владыка решит сменить его на таком важном посту, было бы безумием. Тем более в нынешние времена. Ведь даже представление о том, что кто-то вроде Пинкуса мог бы претендовать на его место, казалось немыслимым. А именно это она и собиралась сказать.

– Посему меня направили сюда с целью оценить, как вы организовали свою работу. Несмотря на все усилия, фаротскому руднику явно нужна встряска, у Аргента уже есть свои мысли на этот счет. А что касается вас, то подобные таланты могут пригодится непосредственно в столице.

Пинкус разинул рот, неуверенно потеребил пуговицу на груди.

– Меня… Меня хотят пригласить…

– Господин Пинкус, столица не приглашает, она ясно выражает свои пожелания. Впрочем, до этого еще не дошло, поэтому я здесь. Беседа с господином Стомундом оставила приятное впечатление, он комплиментарно отозвался о вашей работе. Само собой, настоящие причины моего интереса не были оглашены, и правитель Осфетид может быть немного удручен вмешательством со стороны столицы. Думаю, вы понимаете.

– Так вот почему нас не известили о причинах…

– Совершенно верно, не только вас. И этот разговор должен остаться между нами. Теперь у меня в планах провести несколько дней, изучая работу рудника, начало уже было положено нашей небольшой экскурсией. Надеюсь, вы понимаете, что мне придется вникнуть во все сопутствующие нюансы. После чего я вернусь в столицу с докладом, и, в зависимости от сказанного в нем, в скором времени у вас может состояться еще один диалог со столицей. Но не будем забегать вперед.

Она пыталась убить сразу двух зайцев. Если бы Пинкуса официально известили о причинах ее миссии, он бы успел подготовиться, ровной стопкой выложить на стол нужные бумажки, вывалить бредовые оправдания, сродни церковному лепетанию Стомунда. Она почти не сомневалась, что где-то дальше по коридору, за одной из одинаковых дверей, ее и ждало что-то подобное – заваленный бесполезными бумажками стол. Пришлось бы копошиться в мусоре, не имея возможности опровергнуть заявление столицы.

Выскажи опасения о снижении добычи – получишь обещания все исправить и жалобы на малое количество работников. Результат был бы тем же. После разговора с Фреем нужно было оставить руны за скобками и перейти к реальной проблеме: юноши. Но этот козырь она хотела оставить при себе, ведь тот, кто лил в уши Стомунду бред про «божью волю» верил, что это сработает хотя бы на какое-то время. Пусть будет так, заносчивая столичная девчонка и не должна обращать внимание на потери среди рабочей силы. Тем более в головах большинства это и так ходячие трупы, работники, нанятые на короткий срок, пожизненно. Одним больше, одним меньше. Даже если под «одним» подразумевается «десяток».

Была и иная причина. Разговор со Стомундом был полезен, как наперсток воды в пустыне, а Фрей вылил на нее водопад. Поток информации полил семечко в ее душе, и теперь она чувствовала обоснованную тревогу, нужно было соблюдать осторожность. Любой столичный высокородный назвал бы это глупостью, кто посмеет навредить участнику совета? Но чувство опасности не покидало ее уже больше суток, жабья ухмылка привратника и мертвый взгляд церковника лишь закрепили это ощущение. Выражаться прямо было опасно, не зря Фрей посоветовал сыграть дурочку. Но дурочкам не дают доступ к информации, их кормят ерундой с ложечки и отправляют восвояси. А отец учил ее иному.

Теперь она понимала, почему Морн не оповестил Фарот о беспокойстве совета, это развязывало ей руки. По глупости она вывалила на Стомунда все, что ей известно, в первую же минуту. Но там откровенность сыграла на руку, убежденный в своей правоте привратник поделился с ней всем, что знал. На самом руднике требовался другой подход. Ко всем этим умозаключениям она пришла, пока читала бумаги, томясь в покачивающейся карете. Пинкус явно был не осведомлен о настроениях в столице, и, если она не ошиблась, у привратника было полно своих забот. Очень удобно подвернулось упоминание Артамира в одной из бумаг. Теперь же на фоне сказанного не будет ничего странного, если она начнет совать свой нос повсюду. Ведь доклад должен быть полным, не так ли? В ее голове все выстаивалось в красивый ряд, но Пинкус смог удивить ее своей реакцией.

Первоначальное удивление прошло, полученная информация улеглась ровными стопками под шапкой всклокоченных волос. Привратник закрыл рот, глаза забегали по столу, он пригубил еще вина, откашлялся:

– Я… Я даже не знаю, что ответить. Это честь, безусловно. Безусловно! Но без меня же тут будет полный бардак. Переезд ближе к столице… Я даже не знаю…

– Прошу вас, не скромничайте.

Вот это да. Она ожидала недоверия. Любой разумный человек усомнился бы в ее словах. Хорошо, что Игла так и не почтил своим присутствием трапезную. Но Пинкус заглотил наживку, это было видно по его глазам. Затем она ожидала восторга, заискивания. Упомянутая должность – лучшая возможность за всю жизнь. Без сомнений, кто угодно бы задохнулся от восторга, что уж говорить о карьеристе Пинкусе. Сравнивать аргентский и фаротский рудники – словно выбирать между жизнью во дворце или в землянке. Восторг вперемешку с тщеславием был бы логичным, если учесть рассказы Фрея о любви привратника к деньгам. Оглядев его кабинет, Райя лишь укрепилась во мнении: толстяк любит не только звонкую монету, а еще и осознание власти. Но его реакция… Неуверенность, толика страха в глубине глаз, пухлые ручки нервно сжимают скатерть. Любой бы списал происходящие на первоначальный шок, но с багажом, который она увезла из Фарота… Привратник явно испугался. Столицы? Организатора? Иглы? Это предстояло выяснить, ясно одно: покидать фаротский рудник ему было не с руки.

Пинкус тем временем продолжал лепетать:

– Если столица выскажет свои пожелания по нашему руднику, я мог бы…

– Пустое. Господин Пинкус, я понимаю, что вы в восторге от открывшихся возможностей, но еще ничего не решено. Лучше выпейте, – Она взялась за бутылку, щедро плеснула красную жидкость в бокал привратника и налила себе.

Привратник вялой рукой потянулся за бокалом, она звонко приложилась стеклом о стекло, сделала глоток. Потянуло сквозняком, и под звон бокалов дверь отворилась. Священнослужитель вплыл внутрь, мина на лице осталась прежней, лишь губы сжались еще плотнее. Казалось, еще немного, и зубы разлетятся осколками, желтоватая крошка посыпется изо рта, настолько сильно Игла напрягал челюсть. Пинкус вздрогнул, бросил взгляд на церковника, нервно осушил бокал. Одного этого взгляда было достаточно – он расскажет. Вывалит все как миленький, никаких тайн от существа в белой рясе. Еще один звоночек. Райя безмятежно улыбнулась.

– Ваша святость! Мы вас заждались. Присаживайтесь, прошу вас. Выпьете с нами? Мы как раз закончили обсуждать мелкие бытовые нюансы, теперь мне крайне интересно узнать мнение служителя церкви по некоторым вопросам!

Игла проскрипел:

– Благодарю вас, но я не употребляю алкоголь.

Если при встрече у ворот он пытался создать хотя бы видимость радушия (получилось плохо), то сейчас стоял так, будто обед был для всех присутствующих последним перед тем, как их поведут на висельницу. В белесых глазах читалось желание немедленно покончить с праздной болтовней – и пусть девка отправляется в свои покои. Но к следующей встрече риторика могла и поменяться. Стоило посмотреть на реакцию обоих, покуда они не обсудили между собой столичный визит. Удочка в сторону привратника была закинута, нарочитая ложь уже дала первые плоды. Однако то была ставка на неожиданность, Иглу таким не проймешь.

– На самом деле в ваших словах есть зерно истины, возможно, стоит сделать паузу. Господин Пинкус никогда не признается, но я вижу, что наша длительная прогулка утомила и его. Ваша святость, окажете мне честь, сопроводите уставшую девушку в покои?

Она хихикнула, резко взмахнула бокалом в воздухе, пара красных капель упала на скатерть. Капризно добавила:

– Планирую немного отдохнуть до ужина.

Игла на мгновение замер, можно было и отказать, отправить слугу в качестве сопровождения. Ее надежда была на то, что в рудниках властвовала договоренность выполнять все просьбы капризной гостьи, так она скорее отправится восвояси. Согласие толстяка провести нудную экскурсию и заискивающая трапеза лишь укрепили во мнении. Игла пристукнул пальцами по спинке стула, кивнул, подтвердив ее выводы. Она поднялась из-за стола, Пинкус вышел из ступора и попытался что-то сказать, но она опередила привратника:

– Благодарю вас за чудесный прием, я сохраню его в своей памяти. Господин Пинкус, на вас лица нет, крайне рекомендую вам также отдохнуть. Эта жара доконает кого угодно. – На кураже она позволила себе подмигнуть. – Мне тоже нужно прилечь с дороги. Предлагаю встретиться за ужином в гостевом доме, столько всего нужно обсудить. Ваша святость, вы тоже приглашены, отказы не принимаются!

Привратник кивнул, Игла скривился, она предпочла этого не заметить. Церковник придержал дверь, она торжественно прошла по ковру и выплыла в коридор, зашагала к лестнице нарочито медленно. Священнослужитель был вынужден замедлить шаг, мантия колыхалась при каждом шаге. Нет, дорогой, так просто ты не отделаешься.

– Извините за любопытство, а почему вы не употребляете алкоголь?

– Мирское.

– Простите?

Белесые глаза смотрели прямо перед собой, луч солнца подсветил впалые щеки, белая мантия окутывала худое тело как погребальный саван. Сейчас Игла как никогда был похож на ходячего мертвеца. Сравнение отложилось в памяти. Мертвец тем временем разлепил губы:

– Мирские удовольствия. После моего прихода в церковь я игнорирую подобные развлечения.

– Большинство удовольствий можно охарактеризовать как «мирские». Вы отказались от всех?

– Да.

Ответ был настолько лаконичным и уверенным, что она даже сбилась с шага.

– Мне случалось делить трапезу со святым отцом Урбейном. Могу отметить, что мирские удовольствия ему не чужды. Конечно, не в такой степени, как господину Хейзелу или главнокомандующему Хослоу. Но, как я поняла, подобное не порицается в церковных рядах.

– К сожалению, – выдавил Игла сквозь зубы.

– Получается, это было вашим персональным решением? Вы дали какой-то обет?

– Обет может быть лишь один, и он дается однажды и навсегда – чтить святого Годвина и служить церкви всем своим естеством. Как его выполнять – каждый решает сам.

Это пока что была самая длинная фраза, которую Игла произнес в ее присутствии, без запинки, без сомнений. Так выглядит фанатизм? Так выглядит вера? Этого она понять не могла, если Игла действительно фанатично верующий, то, судя по рассказам Фрея, вера завела его не туда. Она допускала, что это может быть лишь маска, большой ли спрос с человека, который живет по церковным постулатам, не видя ничего вокруг? Но, в отличие от Пинкуса, задача считать информацию с бледного лица была непосильной. Пока что.

– А как вы относитесь к тем, кто отступает под напором мирских соблазнов?

– С жалостью.

– Вы испытываете жалость ко мне?

Игла промолчал, она не отступила:

– А если речь идет о других служителях церкви, я уже упоминала святого отца…

– Святой отец волен поступать так, как ему вздумается.

Райя пожевала губы. Лестница осталась позади, прогулка обещала быть короткой. Отношение Иглы к окружающим граничило с отвращением, это было понятно с первого взгляда. Но мнение священнослужителя об Урбейне занимало ее не просто так. Святой отец славился своим непростым характером, хотя в его случае фанатизм был показным, лишь инструмент, чтобы закрепить власть. Власть, которая держалась на таких, как Игла или Стомунд. На людях, готовых идти на жертвы или уступки, если того попросит церковь.

Можно было допустить, что перевод Иглы из Розарии был инициирован как раз святым отцом, поступки церковника на предыдущей должности могли бросить тень на репутацию церкви. И тут построенный на шатких сваях мостик упирался в развилку, а последующие рассуждения были шиты белыми нитками. Игла мог обозлиться, расценить ссылку как предательство, малодушие со стороны вышестоящих. И теперь в своих действиях руководствовался не только постулатами. Мог ли кто-то надавить в нужный момент, обернуть обиду в свою пользу? Возможно.

Второй вариант нравился ей еще меньше. А вдруг Урбейну нужен был свой человек на руднике, причем преданный именно святому отцу, а не самой церкви? Тогда ссылка выглядела крайне логично. Найти опального церковника, публично перевести его с теплого местечка на рудник. Подобная рокировка вызовет минимум интереса, никаких подозрений.

И если все это было близко к правде, то вывод был отнюдь неутешительным: Урбейн и есть Организатор либо крайне близок к нему. Хотя в то, что святой отец будет на кого-то работать, верилось с трудом. В любом случае с умением вложить в свои ответы минимум смысла Игла мог посоперничать с Морном, белая мантия против черной. Выплюнутые сквозь зубы ответы могли означать как неприязнь, так и желание скрыть связь со святым отцом. Она зашла с другой стороны:

– Мы уже затронули эту тему с господином Пинкусом, но мне интересно услышать и вас. Что вы скажете о работе рудника?

– Вам будут предоставлены все отчетные документы, мы получили запрос из Фарота.

– Да, вы правы. Но я хотела услышать ваше личное мнение.

– Рудник выполняет свои обязанности в полной мере.

Игла отворил дверь, лицо окатило жаром, глаза сразу зачесались. Летний зной подогрел гнев в ее душе, ответы церковника были сродни залежалому сухарю. Хорошо, до гостевого здания минимум сотня шагов, попробуем иначе. Она капризно протянула:

– В столице в последнее время все на ушах стоят, вы знали? Белоголовые то, белоголовые это.

– Работники выполняют свои обязанности в полной мере, я лично слежу за этим.

– Конечно же, я не об этом. Хотя вы не будете отрицать, что количество рабочей силы снизилось за последние годы? В столице недовольны, словно само мироздание решило сыграть злую шутку. Как долго вы уже служите на благо церкви?

От прямого вопроса Игла не смог или не увидел смысла увильнуть:

– Семнадцать лет.

Она всмотрелась внимательнее: даже если предположить, что Игла пошел в церковную школу не в самом раннем возрасте, то ему еще не было и сорока. Мертвец выглядел значительно старше, до этого она думала, что он ходит по Миру минимум полвека. Интересно.

– Достойный срок. Так вот, мироздание. Симфарея крайне зависима от белоголовых, пусть их участие и трактуют не иначе как «рабочую силу». Могли ли мы разгневать богов? Вдруг белоголовые были посланы нам совсем с иной целью, а мы заковали их в ошейники и послали дробить камень?

Игла затворил дверь чуть сильнее, чем следовало. Впервые она почувствовала, что смогла нащупать… нечто. Священнослужитель повернулся к ней, полы мантии потревожили землю, искрящаяся пыль взметнулась в воздух. Стоило надеть маску перед выходом, что бы там не говорил доктор Якоб… Вместо этого Райя вздрогнула. Глаза Иглы раньше не выражали почти ничего хорошего, но сейчас это были два безумных колодца. Мертвец прищурился, впервые задал вопрос сам:

– Вы живете в замке?

– Простите?

– В Аргенте. Вы со своим отцом проживаете в обители владыки?

Она отметила ударение при упоминании Гидеона. Легкий намек – напомнить, что она никто, девчонка в тени своего отца, по случайности получившая это назначение? Или угроза?

– Не совсем, у нас свое поместье на территории верхнего города.

– Все одно. Любите читать перед сном?

Теперь вопросы сыпались один за другим, она не могла отвести взгляд от прищуренных глаз.

– Нередко бывает.

– Чудесно. Могу предположить, что в вашей красивой комнате над огромной кроватью ровным, белым светом мерцает рунный светильник. А может быть, не один. И еще множество таких же освещает коридор, спальню вашего отца, даже уборную. Слуги готовят еду на бледном огне, вход охраняют гвардейцы в сверкающих доспехах.

– Не понимаю, к чему вы…

Игла, не позволив продолжить, чеканил слова, будто на проповеди:

– И это только в вашем доме. Пройдите по освященной аллее, и по пути придется миновать множество таких же домов. Еще немного вперед – и уткнетесь в ворота обители. Я бывал в столице, я знаю. Десятки этажей, окна светятся ровным белым светом, прямо как ночник в вашей спальне. И чтобы этот свет не угас, столице нужны белоголовые. Камни будут раздроблены в пыль, я прослежу, не переживайте. И в следующий раз, когда ночью вы пойдете по нужде, дорога будет освящена благодаря этому. Наслаждайтесь, пока можете.

Мертвец с силой приложил пальцы ко лбу, Райя облизала сухие губы.

– Никому из смертных не могут быть ведомы замыслы богов. Послали ли они к нам белоголовых для дробления камней? Нет. Годвин принес свою жертву, и только лишь смертные могли распорядиться дарами новой эпохи так глупо, так бездарно. Листайте свои книжки, бродите по освещенным коридорам, пожинайте мирские блага. Ведь когда истина вскроется, то вам и всем причастным останется лишь кричать в ужасе. Я тоже буду среди вас, но в момент суда, когда придет время ответить за все прегрешения, признать все ошибки, я смогу рассчитывать на быструю кару. А до этого, – узкие губы растянулись в ухмылке, – можете быть уверены: белоголовые послужат столице сполна.

Он взялся за ручку только что закрытой двери. Безумие покинуло глаза, Игла толкнул дверь, бросил напоследок:

– Прошу меня простить, госпожа, но наша беседа немного затянулась, а меня ждет множество неотложных дел. Расположение гостевого домика вы знаете, до скорых встреч.

Миг, и она осталась у входа одна, лишь пылинки блестят в лучах солнца.

Интерлюдия. Старый генерал

Занавеска на окне колыхнулась, где-то за спиной чирикнула птица, потом все затихло. Улица была пуста; заметив всадников, люди разошлись по домам. Из нескольких дворов их проводили внимательным, настороженным взглядом, но многие побоялись даже этого. Лишь движение куска ткани в окошке напоминало, что на них сейчас смотрит множество глаз – в ожидании, надежде, но при этом с испугом.

Почему так? Этого генерал осознать не мог. Многие годы он просыпался на заре, стоптал бесчисленное количество сапог, посетил десятки переговорных шатров. Потел в доспехах в адскую жару, прямо как сейчас, при этом сам смял в битвах сотни таких же потных несчастных. Точил меч, отдавал честь, выполнял поручения. Утирал кровь с лица, завтракал на поляне в лесу, обедал в гарнизоне, ужинал в столичном замке. Приобрел немалое, но взамен отдал почти все, что у него было. Время текло быстро, незаметно, и вот приказы отдавал уже он сам. Люди вокруг кивали и бежали выполнять его волю, но позже просыпаться или меньше потеть он от этого не стал. Многие бы назвали такую жизнь полной лишений, он предпочитал другое слово – возможности. Возможность служить стране. Возможность наставлять молодых. Возможность защищать людей. Тех самых, что сейчас прятались за шторками.

Так почему же? Десятилетия в столице, годы в крупных городах, месяцы в походах. Но стоило по приказу отойти чуть дальше, встретиться лоб в лоб в обычной жизнью, и пришло неприятно осознание: эти люди их боялись. Да, уважали. Да, верили, что им помогут. Но при этом боялись. Группа всадников в блестящих доспехах заставляла крестьян заикаться, путаться в мыслях, стыдливо смотреть в пол, даже если скрывать было нечего. Эти люди не могли пережить вторжения в их тихий мирок, всем своим видом просили, чтобы их оставили в неведении. Напоминание о том, какой Мир огромный, вселяло в них ужас, словно в тишине леса на тропу внезапно вышел рычащий медведь. Десятки шатров, сотни битв, но тут всем было наплевать. Как же легко забыть прошлое и не интересоваться настоящим. Особенно если у тебя нет будущего.

– Рычащий медведь, – едва слышно пробормотал генерал, – в поисках норы, куда можно залезть и сдохнуть.

Роше, расслышав бормотание, встрепенулся, участливо спросил:

– Генерал, вы что-то сказали?

– Нет.

Процессия миновала церквушку, генерал взмахом руки остановил своих людей. Вынул ногу из стремени, спрыгнул на землю, гвардейцы повторили его движение.

– Хью, озаботься лошадьми, пусть напьются с дороги. Джеррен – то же самое, только для людей. Обойди дворы, пополни запасы. И порасспрашивай. Кто что видел, кто что помнит. Ромили, тебя тоже касается, рассредоточиться, мне нужна информация на случай, если трактирщик пропил последние мозги. Роше – со мной.

Капитан довольно кивнул. Бернал едва сдержался, чтобы не поморщиться. Исполнительность Роше граничила с подобострастием, а подлиз он не любил. Тем более если их ему навязали. Удивительно, но при всем своем гоноре Роше не позволил себе ни одного выпада в сторону командования, парень явно нацелился взлететь по карьерной лестнице и упрямо шел в эту сторону. Первоначальный толчок был получен, да еще какой. Тот, кто додумался приставить парня к генералу, явно не ожидал, что унылые будни в гарнизоне сменятся погоней, походом сквозь земли владыки, гонкой стаи волков против лисицы. Старого лиса, если быть точным. Будь он проклят.

Роше вцепился в открывшуюся возможность с энтузиазмом юнца, впервые раздевшего девку. А потому суетился, много думал о светлом будущем и мало о деле. Приказы выполнял хорошо, этого не отнять. Но Бернал взял его с собой к трактирщику не поэтому. В общении с теми, кто не сулил парню никакой прямой выгоды, толку от Роше было мало, один вред. Капитан не видел связи между добрым словом очередному конюху и последующим успехом, отпусти его бродить по деревне – придется расхлебывать проблемы на пустом месте. А генералу нужна была информация. Путь к ней – вежливость, простые люди плохо понимают язык страха. В этом он убедился в Дубах, в очередной раз.

Сначала все шло неплохо, люди, как обычно, смотрели в землю, но больше от шока и стеснения. Пугало их в тот момент совсем иное. Одна монетка, и даже удалось выудить какие-никакие, а сведения. В планы пришлось внести коррективы, но то было необходимо сделать. А потом все полетело к чертям, в очередной раз. Воспоминания о том дне заставили Бернала сжать зубы. Сама по себе погоня вымотала их, след был, но слабый. Они были на подходе к деревне, он хотел опросить людей, но никак не ожидал, что моргнет и очнется усами в землю. Какой шанс угодить в тряску в такой момент? Успокаивало лишь то, что с их прибытием проблему удалось решить в кратчайшие сроки. Жители деревни разобрались бы сами, рано или поздно, но скорее поздно. Пока мужики отойдут от шока, пока женщины покудахтают о произошедшем. Потом найти того, кто скатается в город, известит о тряске. Путь обратно, отбор юношей, слезы, сопли… Кто-то мог додуматься запрятать своего отпрыска, хотя Бернал всей душой надеялся, что такие люди перевелись. И у проверяющего все равно были бы списки, в отличие от них.

Рука сжалась на поясе. Проклятье, как же он мечтал больше никогда не касаться всего этого. Чертовы рудники, чертовы распределительные пункты, чертовы церковники, заглядывающие в бумаги. Слезы родителей, осознавших, что видят сына в последний раз. Он больше не хотел проходить через все это. Но долг вновь настиг его, хотя внутренний голос давненько шептал, что он больше никому и ничего не должен. Никак нет. Он поступил как должно, никаких сомнений. В очередной раз.

Собрать людей на площади, раздать приказы, белоголовых в пункт, затем продолжить погоню. Он очень надеялся, что Лис также попал под тряску, а значит, не успел уйти далеко. Проклятье, даже слишком недалеко. Только присмиревшие и приунывшие жители стали расходиться по домам, как из дома каменщика, кашляя и хрипя, вывалился Ромили, за ним по пятам следовал Джеррен, заливая доспех кровью из носа. Первый гвардеец прохрипел:

– Он там! Был там! Второй этаж. Сбежал.

В тот момент внутри генерала взревел зверь, впервые за долгие недели добыча была так близка. Как бы не так. Поломанные ветки и пыльные следы вывели на берег. Они добрались до переправы, но к тому времени мокрые пятна на камнях почти высохли, впереди высились деревья. Беглец знал, что делал, в доспехах и при конях преследовать его в лесу было глупостью. Если бы Бернал мог выжигать окружающий мир одним взглядом, то речушке и зарослям напротив не поздоровилось. Вместо этого они вернулись в деревню. Роше еще битые полчаса орал и визжал на жителей, которые едва могли осознать, что мальчишка каменщика был похищен каким-то преступником, а уж что за преступник – они и вовсе не знали.

Незнакомого мужчину в тот день никто не видел, ни в деревне, ни в окрестностях. В итоге Бернал приказал Роше заткнуться, выставил охранение для юношей, пара женщин подлатали нос Джеррена. Сам генерал обошел всю мастерскую, помимо разбросанной соломы и следов борьбы, ничего не обнаружил. Все это время каменщик стоял, скрестив руки на груди, за его спиной хмуро и молча маячил Роше, не смея ослушаться прямого приказа – стоять и помалкивать. Генерал посмотрел мужчине в глаза:

– Вамос, верно? Ты доволен?

– Смотря чем.

Бернал выдохнул через нос, стараясь не взорваться. Выдавил:

– Ты пытался спрятать от нас своего парня – это раз. Ни на секунду не поверю, что он засел здесь сам по себе. В твоей мастерской напали на пару гвардейцев – это два. Беглец использовал юношу, чтобы отвлечь моих парней, – это три. Оба исчезли в неизвестном направлении – это четыре. Я повторю свой вопрос. Хоть чем-то из этого ты доволен, мастер каменщик?

– Доволен. Но не этим. Эдвин не белоголовый и не должен был ехать на распределение. И он не едет.

– Черт тебя дери, это мне решать! Все юноши должны быть проверены, если нет бумаг с подтверждением возраста! И ты это прекрасно знаешь, судя по тому, как врал мне на площади! Одного этого достаточно, чтобы ты еще нескоро смог вернуться в свою мастерскую!

– А вы бывали на распределении? – Вамос посмотрел в его глаза, кивнул. – Бывали. Значит, знаете, что там. А еще знаете, что даже бумаги порой не спасают, ведь лучше проверить, мало ли что?

Бернал ожидал продолжения, но каменщик молчал. Злость покинула тело, осталась лишь усталость.

– Думаешь, спас своего парня? Наверное, он очень благодарен тебе, шагая с ножом у горла где-то в лесу. Если он вообще еще способен шагать.

– Эдвин сильный. Неопытный, горяч, как и все молодые. Но он справится. По вашему тону я слышу – вы сами не верите, что он мертв. Кем бы ни был тот, кого вы преследуете, он не убийца. Иначе бы тут лежало уже три трупа: мой Эдвин и ваши люди.

Роше не выдержал, прошипел из-за спины:

– Не умничай, ты…

Генерал остановил его взмахом ладони, в очередной раз. Слушать визги капитана не было никаких сил.

– Надеешься, что парень сам скоро вернется? Даже если ты угадал, то советую помнить: не все, кто не выглядит как убийца, действительно такими не являются. А то в следующий раз тебе и правда придется кого-то хоронить.

Вамос развел руками, но промолчал. Бернал вытряс из него все что мог об окрестностях, сделал неутешительный вывод: понять, куда Лис двинется дальше, было невозможно. Опрошенные позже жители лишь подтвердили уже сказанное: лес тянется на многие мили. Эдна, мать пропавшего юноши, после допроса на удивление спокойно взглянула на него и холодно произнесла:

– Ищете того, кто укажет вам путь, генерал? Мой сын сейчас где-то там, и, не буду скрывать, я одновременно радуюсь и страдаю. Он не должен был трястись в телеге со всеми бедными детьми, которых вы забираете. Но то, как все обернулось… Слишком долго Дубы не знали несчастий, этот день вернул все сполна. Я не буду вас просить разыскать моего сына, вы так или иначе пойдете за ним, пусть и по другой причине. Скажу одно – не идите на восток. Если ваш беглец не побоялся зайти к нам в поисках припасов, значит, они совсем иссякли. А в той стороне на мили вперед нет ничего, только лес. Он пойдет куда угодно, только не на восток.

К этому выводу Бернал пришел и сам. Лис двигался по всему континенту в сторону севера, то и дело петляя, но основное направление оставалось неизменным. Шел он к столице или дальше – вряд ли бы он направился туда, где восходит солнце, слишком сильная смена курса. Юг тоже отпадал, это означало вернуться назад, снова потеря времени, еще и без припасов. Он пойдет к городу, бросив юношу где-то в лесу. Несмотря на неприязнь, генерал знал: Лис не прикончит парня. Но зачем беглец потащил мальчика с собой – этого Бернал решительно не мог понять. Расспросить о местности? В качестве заложника? И почему просто не сбежал подальше, пока генерал толкал речь на площади? Неясно. Но все это Бернал обдумал куда позже, уже сидя в седле. Мысли снова метнулись в прошлое, к старому каменщику, который, скрестив руки, стоял напротив. Генерал уточнил напоследок:

– Твое счастье, что мы спешим. Но о тебе и о твоем поступке доложат в Лордан мои парни. Неважно, кого ты прятал и как все закончилось. В следующий раз кто-то, подобный тебе, спрячет ходячую бомбу в своем подвале и пострадают все. Помни об этом.

– Помню всегда. Но там, где вы говорите «ходячая бомба», я слышу «ребенок». Это то, о чем я прошу помнить вас.

– У меня нет ни времени, ни желания спорить об основах этого Мира с обманщиком. Эти, как ты выразился, «дети» действительно опасны. Легко закрыть на такое глаза, сидя в этой глуши.

– Я рад, что вы в это верите.

– Это, черт тебя дери, мой долг!

В тот момент Бернал и правда ощущал праведную истину своих слов, на мгновение сомнения отступили, но затем нахлынули с новой силой, воспоминания тяжелой плитой придавили сверху. Словно почувствовав это, Вамос пожевал губы и ответил:

– Долг тяжелее горы, генерал.

Ему пришлось отправить почти половину отряда в Лордан. Как груженная юношами повозка выехала за ворота, он уже не видел; оставшись впятером они в тот же день скакали по кромке леса в поисках зацепки, следа, чего угодно. Как искать рунную пылинку среди пустыни, вдруг заблестит на горизонте? Бернал рассудил, что Лис вряд ли отправится на север, на пути лежал Лордан, то было слишком опасно. Но беглец мог и обмануть, проскользнув под носом в самое пекло. Задница уже стерлась о седло, даже Роше помрачнел и помалкивал, видя настроение генерала.

Несколько дней поисков следа ничего не дали, Бернал почти рычал от досады. Он посвятил слишком много времени поиску Лиса в чистом поле, стоило сразу обойти близлежащие города, с каждым днем шанс выйти на след все снижался. Северное направление он переложил на плечи конвоиров, строго наказав по прибытии в город расспросить местных обо всех новостях. Попросил и забыл. И внезапно это дало свои плоды. На третий день по следам их догнал Ромили, лошадь под ним тяжело хрипела после нещадной гонки. Генерал нахмурился, но дал гвардейцу напиться, после чего уточнил:

– Что ты тут делаешь и почему ты один?

– Генерал, появились новости. До Лордана оставался день пути, двигались быстро, но стараясь не загнать лошадей. Сначала кто-то из детей пытался возникать, но… Неважно, в итоге все было спокойно. На рассвете встретили городского кожевника, он покинул город накануне, повез окрестный заказ. Как вы и приказали, мы остановили повозку, допросили его. По словам мужика, в самом городе ничего нового, но есть новость из Берегов: та деревня, которую упоминал каменщик в Дубах. Один из местных мужиков примчался в город с жалобой, у них обокрали всю деревню. Местные лишь посмеялись и посоветовали смириться и ждать, пришлют кого-то, как будут свободные люди, другими словами – никогда.

Генерал нахмурился:

– И ты думаешь, что…

– Кожевник не сыпал подробностями, но вроде как кража была из ряда вон, не какой-то один дом, а зацепило всю деревню, не могу сказать каким образом. И главное, по описанию воров было два: взрослый мужчина и юноша, отец и сын. Мы посовещались, Дикон и Преско остались с телегой, а я помчался к вам.

Бернал почесал щетину. Описание звучало обнадеживающе. Но если так… Какого черта Лис до сих пор таскает с собой парня? И на кой обнес всю деревню с таким шумом? В том, что он на такое способен, Бернал ни капли не сомневался, однако до сих пор вор вел себя тише воды ниже травы. Рассудив, что иных зацепок нет, тем же днем они выдвинулись на запад, Ромили остался с отрядом.

По пути они не встретили ни души, но на границе берегов какой-то малец ойкнул, увидев блестящую процессию, и чуть не упал с забора. От него Бернал смог добиться лишь двух вещей: кража имела место и больше всех пострадал трактирщик. После чего мальчуган исчез где-то в кустах. Пока они добрались до первых дворов, люди, прознав об их приближении, от греха попрятались по домам. И теперь, раздав приказы, он стоял посреди площади, в затылок с кислой миной дышал Роше. Таверна на краю площади, скрытая в тени старых деревьев, казалась последним приютом в унылой деревне. Генерал пошагал в ту сторону.

«Пивной бережок».

Бернал хмыкнул, потянул дверь. В небольшом зале не было никого, даже трактирщика за стойкой. Он кашлянул, затем кашлянул погромче. За дверцей в углу послышалась возня, потом дверка отворилась, и в зал вышел взлохмаченный толстячок, пышностью усов он мог посоперничать даже с Берналом. Увидев двух людей в доспехах, он на мгновение замер, но взял себя в руки и представился:

– Доброго дня. Сказал бы, что закрыто пока, но по вам вижу – не ради пива вы зашли. Я Могди, прошу вас, проходите.

Бернал и Роше проследовали к стойке, присаживаться не стали – в доспехах втиснуться на круглый табурет была бы та еще задачка.

– Генерал Бернал Эбхард и капитан Роше Андрэ. Нас известили о случившемся ранее воровстве.

Трактирщик прокашлялся:

– Не мог подумать, что пришлют гвардию. Уважаемый, возможно, Стю что-то напутал, когда скатался в город, у нас тут, конечно, кража, но не такого толка.

– Я сам решу, что тут какого толка. И пришли мы, конечно, не ради пива, но от кружки я не откажусь.

Он скинул на стойку несколько медяков, Могди суетливо кивнул. Монетки стремительно исчезли в складках фартука, через минуту на стойке покоились две глиняные кружки с шапкой из пены. Трактирщик робел, но держался молодцом, торгашам всегда проще найти общий язык с кем угодно, иначе они не были бы торгашами. Бернал не без удовольствия отпил пива, вытер усы. Роше поморщился, но тоже пригубил напиток, отставил кружку в сторону.

– Как было сказано, нас известили, что в Берегах произошла кража. Подробностей мы не получили, известно лишь, что украли не монетку из кармана. Расскажите мне все.

– Конечно, конечно. Право, не знаю, с чего начать…

– Начни с самого начала.

Могди тяжко вздохнул, оперся на стойку.

– Да, с самого начала. Ну, был обычный день, будний. Народу было немного, но все же захаживали, после работы кружечку пропустить – милое дело, верно? Ну вот, сидим мы, значит, стемнело уже. А затем смотрю – заходят двое не из наших. У нас гости бывают, но редко, да и знаю я уже всех. В основном с соседских деревень, иногда, редко-редко, с города кто-то из торговцев заглянет. А этих двоих я видел впервые.

– Опиши мне их.

– Ну… Мужик, поджарый и крепкий. И с ним парень, ему под стать.

Трактирщик замолчал, Бернал выждал несколько секунд, понял, что большего не дождется, и вздохнул.

– Подробнее. Рост, волосы какие, одежда, возраст?

– Ээээ… Так и не припомню сразу, обычные люди на вид. Ну, парню лет двадцать, мужчина – примерно как вы, пятый десяток или шестой, так и не поймешь. Оба смуглые, но, сами видите, жара какая стоит на улице, любой почернеет, как хлеб в печке. Примерно одного роста с вами, может, чуть пониже. Я вот на вас смотрю снизу, рос в ширину, как видите. Вот с ними так же было.

Генерал напомнил:

– Волосы, одежда?

Про лицо спрашивать смысла особо не было – если оно не изрезано шрамами и нет ожога на полчерепа, то любой крестьянин помычит и скажет, что незнакомец выглядел «обычно».

– Волосы темные у обоих, у мужика седой волос и на голове, и в бороде. Он стрижен коротко был. Борода, к слову! Небольшая совсем, а вот парень бритый, ну, может пара волосков над губой. Зато волосы не такие короткие. А одеты… Парень был в рубахе простой, тут каждый первый в такой ходит. А мужик принаряжен, в ладном жилете кожаном, в сапогах. Ну и пыль.

– Пыль?

– Говорю же, сапоги были хорошие, сразу в глаза бросились. Но слой пыли на них, словно они с парнем пешком от Фарота к нам шли. И вообще, выглядели они, как бы это сказать, – Могди замешкался, пытаясь подобрать слово, – помято, в общем. Щас стыдно вспомнить, в тот момент вообще ничего из этого в глаза не бросилось. А на следующий день как очнулся, все думал, ну как можно было на болтовню попасться – усадил, пивом напоил… Ну дурак, дурак.

Бернал удовлетворено отпил еще пива. По описанию все сходилось, не зря они рванули на запад, ой не зря.

– Насчет следующего дня не торопись. В ту дверь зашли двое, что было дальше?

– Да. Заходят, значит, я лишь поприветствовать успел, представиться, а потом моргнул, отец уже у стойки, языком чешет…

– Отец?

– Так они назвались, господин. Отец и сын, торговцы-караванщики якобы. Торговцы разные бывают, так и не разберешь, языком чешет или правда торгаш. Видел я одного мужика, одет в кромешную рванину, а сам…

Роше перебил:

– Не отвлекайся.

– Да, прошу прощения. К чему это я? А! Ну вот, на отца и сына они тоже были не шибко похожи, может, слегка… Сынок поначалу показался смутно знакомым, а отец нет. Я еще подумал, что парень в матушку уродился. А теперь, кто знает, была ли эта матушка вообще.

Бернал безжалостно приоткрыл завесу тайны:

– Не было. Но это неважно. У меня такой вопрос к тебе: эти двое вместе пришли, ты уверен?

– Что вы имеете в виду, добрый господин?

– Парень пришел по свой воле? Не было ощущения, что мужчина притащил его с собой, принудил? Возможно, запугал, привел с собой для убедительности?

– Не было такого. Парень спокойный был, даже слишком, молчаливый такой. Пару слов всего сказал поначалу, да и то поддакивал, когда отец его спрашивал. Так что на пару работают ворюги, как пить дать.

«Странно».

– Они назвались?

– Конечно, конечно. Отец представился как Бернард, а сынок его фальшивый – Нико.

Хрясь! Кружка, сжатая генеральской ладонью, лопнула в руке, остатки пива разлились по стойке. Роше вздрогнул, трактирщик отшатнулся от неожиданности, потом всплеснул руками, бросился протирать лужу тряпицей, приговаривая:

– Ну и силища у вас, господин! Про кружку не переживайте, бывает – видать, с трещиной была! Сейчас протру и налью новую!

Бернал сжал зубы, не обращая внимания на капли, стекающие по железной груди. Трактир перед глазами немного поплыл, все потемнело, в висках застучали молоточки. Он переложил тяжелую руку на край стойки, чтобы не упасть.

«Чертов Лис. Дрянь. Погань. Засунь себе это в…»

Прошло несколько мгновений, окружающий мир обрел четкость, он смог выдавить:

– Новую не надо.

Роше уловил тон генерала, посмотрел с удивлением, но, к счастью, додумался промолчать. Трактирщик сунул мокрую тряпку под стойку, замер, не зная, что ему теперь делать. Бернал выдохнул через нос, ровным голосом сказал:

– Продолжай.

* * *

Они покинули трактир через час, лесенка жалобно скрипнула под тяжестью доспехов.

– Роше.

– Да, генерал?

– Найди Ромили, вместе осмотрите конюшню, откуда они стянули лошадей. Пусть он поищет следы, направление, что угодно. Мне нужно знать, куда они ушли. Выполняй.

Капитан зашагал через площадь, Бернал замер у входа в трактир. О многом нужно было подумать. Картина вырисовывалась интересная.

Лис, который, без сомнений, был одиночкой, лучшим или одним из лучших в Мире, теперь таскал с собой деревенского парня. Что важно, парень как будто был и не против. Вместо того, чтобы вернуться в деревню, этот Эдвин теперь следует за Лисом, ворует с ним на пару коней и монеты. А еще и кучу провизии, значит, оба понимают, что путь предстоит долгий. Причины, по которым юноша может решиться на подобное, пока оставались загадкой. Деньги? Если бы имелись, то не было бы нужды в воровстве. Испуг? Зачем Лису обуза, которая будет пытаться сбежать каждую ночь? Чушь.

И без того мутная история обрастала тайнами на глазах, это Берналу решительно не нравилось. Все это дело плохо пахло с самого начала, когда его растолкали среди ночи и послали гнать старого вора по всем землям владыки. Чем могли соблазнить Лиса, чтобы он все же явился в Теодору? И что он стянул в крепости, раз Велелстеран послала в погоню генерала лично? Еще и строжайше наказав притащить его живым, со всеми пожитками. Едва ли он несет у себя за пазухой любовные письма Вильгельма. И ведь больше никаких подробностей, указаний, ничего. За свою жизнь он выполнил много дерьмовых приказов, не задавая лишних вопросов. Но этот был – полное дерьмо.

Что там еще? До этого направление приходилось чуть ли не вынюхивать по ветру, собирать по крупицам. Каждый раз, когда они настигали Лиса, он вновь исчезал. Лишь раз они были так близко, что вору пришлось бросить коня и большую часть пожитков. Все добро было реквизировано и отправлено в город, но погоня не окончилась. В Дубах их ожидал долгожданный конец, финальная точка. Однако чертова тряска смешала карты, а затем старый вор впервые вступил в схватку и вновь сбежал. И впервые за долгое время у него была хорошая фора, Лис мог исчезнуть, спутать следы, оторваться от них. Вор такого калибра может стянуть и десяток лошадей, а никто даже не почешется. Они бы так и бродили по кромке леса, как полные дураки, потом вернулись бы на поклон к правительнице. Затем Бернал лишился бы доспеха. Маловероятно, но возможно.

Вместо этого вор наделал столько шуму, что молва об этом достигла и города, и ушей генерала. Ворвался в таверну, заболтал бедных мужиков, опоил полдеревни и смылся, прихватив пару коней и мешок всячины. Об этом в Берегах будут вспоминать годами. Интересно, что он подсыпал пьянчугам? Не важно. Все это можно было провернуть вообще без шума, они бы и не узнали ни о какой краже. А если бы и узнали, то слишком поздно. Это значит, в этот раз вор хотел, чтобы о нем услышали. И не кто-нибудь, а именно Бернал, ведь не зря он назвался так, как назвался. Бернард – несомненный намек на генерала, а Нико…

Генерал вновь стиснул зубы. Была ли это издевка? Намек? Послание? Неважно, смысл все равно ускользнул. Или так и было задумано? Лис как будто не хотел, чтобы гонка прекращалась. Черт бы побрал старого вора, Бернал всегда чувствовал себя рядом с ним тупым воякой. Ничего, на все вопросы Лис ответит сам, погоня не окончена. Жаль лишь, что он вновь растворился в Мире. Кража произошла даже не вчера, а вор и юнец теперь на конях, значит, могут быть уже далеко. Плевать, тем лучше. Седло меньше трет задницу, если есть, чем занять голову. Рассказ Могди дал пищу для ума на многие дни пути.

Из раздумий его вывел Джеррен:

– Генерал? Мы осмотрели конюшню. Конюх заметил пропажу только к середине следующего дня, как очнулся и пошел кормить лошадей. Работа чистая, даже дверь изнутри была закрыта.

– Нашумели на всю деревню, но лошадей стянули аккуратно?

– Возможно, не хотели, чтобы оставшиеся кони разбежались.

Генерал поморщился:

– Заботливо. Что по направлению? Ромили нашел следы?

Гвардеец помялся:

– Там… Все непросто. На основной дороге уже все затоптано, конечно же. Но мы прошли к окраине, Ромили говорит, они покинули деревню там – получается, двинулись дальше на запад. А вот потом… Непонятно. Быть может, найдем еще зацепки, если направимся в ту сторону. А можем и не найти.

– Выходит, вор сменил направление, раньше он двигался в сторону севера.

Бернал вновь призадумался. Охота затянулась, слишком затянулась. Что важнее, никакого удовольствия и азарта он не испытывал с самого начала. Казалось, он не гонится за Лисом, а бежит сам от себя. Джеррен тем временем все мялся рядом.

– Что-то еще?

Гвардеец облизнул губы, нервно оглянулся.

– Генерал… Я должен вам рассказать. Мы можем отойти с площади?

Бернал поднял брови, но спорить не стал. Он привык доверять свои людям и требовал от них того же. Если парень несет в себе нечто, о чем не может говорить в чистом поле, то его определенно стоит выслушать. Он обогнули таверну, зашли в тень деревьев. Гвардеец вздохнул, словно перед нырянием в омут.

– Генерал. В Дубах, в том доме, вор разложил нас с Ромили. По одному, но чести это все равно не делает.

«Еще бы. Лис голыми руками одолел гвардейских доспехов. Кому расскажи – не поверят. Может, и к лучшему, что до этого обходилось без столкновений. Теперь мы хотя бы предупреждены, причем малой кровью».

Вслух Бернал сказал другое:

– Лис всегда был не так прост.

– Да. Ромили он уложил на втором этаже, затем меня на первом. Но я успел полоснуть его по руке.

– Полоснуть? Но где…

– Внутри была кровь, еще пара капель на крыльце. Тогда я сказал, что это моя, из носа, но на деле лишь часть. Когда вор напал, я порезал ему предплечье, царапина, но…

Бернал посмотрел исподлобья.

– Советую как следует обдумать следующие слова. Ты только что признал, что соврал мне. Любой из моих людей может рискнуть и соврать только раз, этого хватит, чтобы сожалеть о своей болтовне всю жизнь. Нужно ли объяснять, какие у этого последствия?

– Да, генерал. То есть нет, генерал. Я понимаю. Я с того момента хотел рассказать, все эти дни томился, ждал момента. Суть не в царапине.

– Надо же. Давай, объясни мне тогда, в чем же суть.

Джеррен повозился за пазухой, вытащил кинжал. Металл лязгнул, лезвие показалось из ножен. Луч солнца упал на оружие, серебряный блеск на мгновение ослепил генерала. Бам! Мгновение, и кинжал уже на земле. Генерал рыча прижал Джеррена к дереву.

– Откуда. У. Тебя. Это. Дерьмо?

Гвардеец что-то прохрипел, подергиваясь в железной хватке, генерал расслышал:

– …я расскажу.

Он в сердцах сплюнул, отпустил гвардейца, тот тяжело задышал, приходя в себя. Бернал поднял оружие с земли, вновь обнажил лезвие, осмотрел внимательно. Нет, ошибки не было.

– Судя по тому, как ты мялся – знаешь, что это?

– Так точно, генерал.

– Вопрос был риторический, любой военный знает. Получается, все это время при тебе был рунный клинок?

– Так точно, генерал.

– А значит… – Генерал звучно защелкнул лезвие обратно в ножны. Вкрадчиво посмотрел на гвардейца. Чего во взгляде было больше, угрозы или интереса, он пока сам не понимал. – Ты прекрасно знаешь, что это за оружие. Оружие наемных убийц, черт тебя дери! Или просто убийц! Или подзаборной швали! Последний раз гвардия использовала такие клинки лет двадцать назад, во время войны! В мирное время запрещено носить это дерьмо! Запрещено!

Джеррен сглотнул.

– Так точно, генерал.

– Так почему, во имя изначальных, я узнаю, что мой человек тайком носит это за пазухой? Ты видел, как умирают люди, получившие рунную рану?

– Никак нет, генерал.

– О, ты бы остался под впечатлением. Весь лазарет кашляет так, что спать не может весь полк. Одежда, ладони, даже пол и стены – все в брызгах крови, к концу она почти льется из беззубых ртов. Этого мало? Их раны и органы светятся. И если ты думаешь, что эта дрянь легко лечится, то нет. Ни в городском лазарете, ни тем более в полевом госпитале. Получил укол и можешь только молиться. Поэтому, черт тебя дери, мы ходим в этих доспехах. В тех войнах люди рубили друг друга рунами, руны же были призваны, чтобы защищать тела.

Он перевел дух, Джеррен промолчал в ответ.

– А теперь ты мне говоришь, что нанес Лису рану этим кинжалом? Даже соврав мне, ты практически отправил себя на трибунал. Но это… Стоит ли напоминать, что мы обязаны взять старого вора живым? А вместо этого он уже несколько дней бродит по окрестностям, начиная подгнивать заживо. Он прошел все войны, и поверь мне – Лис знает, что у него на руке. Знает все это не хуже меня.

Он прикрыл глаза, молоточки вновь застучали в висках, но в этот раз причина была совсем иной. Холодная ярость потекла по венам. Генерал сделал глубокий вдох. Джеррен подал голос:

– Генерал… Тогда, в мастерской, то была самозащита. Слишком тесно для меча, я выхватил кинжал и… Все последующие дни вспоминал этот момент.

– Это не объясняет, откуда у тебя это оружие. Угрызения совести оставь для тюремной камеры, пока что наш разговор ведет тебя туда. Летит со скоростью бешеного коня, несущегося от пожара.

Гвардеец опустил глаза.

– Да, генерал, я понимаю. Потому и пришел к вам. Я… Я мучился. Такой клинок, он противоречит и уставу, и всему, чему нас учили в кадетском корпусе. Я очень хотел попасть в ваш полк… Вы же легенда. Но потом… Мне было мерзко утаивать от вас подобное.

– Болтовня. Парень, я точно не давал приказа вооружать своих людей подобным. А значит, тут приказы отдавал кто-то другой. Так откуда у тебя клинок?

– Не только у меня. Генерал, вы много раз говорили, что эта погоня не похожа ни на что. Странная, в общем. И вы даже не представляете насколько.

Бернал нахмурился. Джеррен вздохнул:

– Генерал, позвольте мне рассказать вам все.

Интерлюдия. Черная мантия

– Отчет?

– Посол благополучно прибыл в Розарию.

– Итог?

– Много болтовни, чуть меньше смысла. Но нужную информацию он добудет, несомненно.

– Еще бы. Гидеон договорился бы и с бешеной собакой, после стольких лет… С этим пока закончили. Отчет?

– На севере тихо. В плохом смысле.

– Слишком?

– Именно так. Касается всего севера. Люден, Провия, Карпет, Пережог – все подступы к северным горам словно накрыты плотным ковром, за все время не просочилось ни звука. Только всякая мелочь, ерунда. Это не назвать даже обманкой, новостей просто нет.

– Слуги из подполья присмирели? Никогда не поверю.

– Так точно. И не только. Мы направили запрос агентам в той зоне. Напрямую, но это займет время.

– Еще бы. Но добейтесь ответа. И так, чтобы Элайда никого не прикончил в этот раз. Лишних людей не осталось. Впрочем, их никогда и не было.

– Так точно.

Морн сжал губы. Деревянный стул впивался в спину, как ни сядь. Что будет, когда ему захочется встать? Об этом думать не хотелось. Он устало почесал шрам на лбу. Два дня без сна… Давненько он не мог позволить себе подобного. И это тревожило. Если у него отобрали сон, значит, Мир пошатнулся. Эгоцентрично? Безусловно. Правда ли это? Да. Хотя он всегда надеялся, что нет. Но, увы, никогда не ошибался.

– Всплывала ли в разговорах северная впадина?

Тень впервые замешкался.

– Никак нет.

– Почему же?

Теперь Тень не смог сдержать удивления.

– Господин, вынужден уточнить, какая конкретно информация вам требуется?

– Представим, что вы на экзамене. Мне нужна любая информация, даже если она взята из учебников для студентов младшего курса. Любые догадки, ваши домыслы. Не стесняйтесь, Гораций.

Гораций вздрогнул. В потемках этого кабинета имена редко упоминались. Но сама просьба не удивляла, Черная мантия никогда не спрашивал ничего просто так. Тень принялся излагать:

– Впадина… Также известная как впадина Годвина. Она изолирована. Во-первых, ландшафт – все подступы разворочены, точных карт нет. Во-вторых, даже если бы и были, зайти дальше, чем на милю, никому не удавалось. Во всяком случае нет подтвержденных данных об обратном. Причина логична: при приближении к впадине симптомы рунного отравления начинают прогрессировать экспоненциально. Концентрация рун в воздухе в сотни раз превышает максимальные значения, отмеченные при исследовании рудников. Можно предположить, что в схожих условиях находятся непосредственно рабочие, но проверить не удалось. Отправленные вглубь белоголовые просто не вернулись. Вероятно, ближе к центру кратера среда смертельна даже для них.

Гораций перевел дух, продолжил вещать:

– В-третьих, религиозный аспект. Под влиянием церкви в умах простых людей впадина представляет собой некое божественное откровение, даже не конкретное место, до которого можно дойти ногами. Теоретически, само собой. Есть отдельные индивиды, именуемые церковью не иначе как «еретиками». Лично я воздержусь от оценки. Эти индивиды достаточно смелы и могут рационально оценить последствия присутствия впадины в Мире, а также возможные выгоды. Но на их пути стоят пункты один и два. Поэтому могу предположить, что за последние десятилетия к кратеру никто даже не пытался приблизиться. Крайнее поселение того региона, Баш, располагается в шести целых двух десятых мили от границы. Названо в честь одного из изначальных. Никаких последствий для жителей не выявлено. Последняя попытка исследования датируется 1342 годом новой эры, никто из экспедиции не вернулся.

Тень на мгновения примолк, словно решая, нужно ли что-то еще добавить. Вздохнул и проговорил очевидный вывод:

– Таким образом, интерес к северной впадине, и так невысокий, в этом веке снизился до крайней отметки. В связи с этим упоминания о ней мы видим только на фресках, в церковных писаниях и в разговорах, подобных нашему.

Морн пошевелился на стуле. Боль в спине на мгновение отступила, затем накинулась с новой силой. Казалось, он не сидит за столом, а натянут на колесо, которое медленно, но верно растягивает его позвоночник.

– Будь вы моим учеником, Гораций, а я вашим преподавателем, то оценка вашему ответу была бы «хорошо». Хорошо с плюсом, но небольшим. Поначалу вы недотягивали и до этого, но последние слова спасли средний балл. Чего же не хватило для высшей оценки? Правильного вывода.

Он задумчиво потеребил нижнюю губу.

– Вывод, да. А он довольно прост. Верно сказано, впадина не упоминается в разговорах, только если разговор не подобен нашему. Гораций, просветите меня, узнает ли о нашем разговоре кто-то за пределами данной комнаты?

Тень побледнел.

– Никак нет. Ни в коем случае.

Морн едва сдержался, чтобы не хихикнуть.

– Расслабьтесь. Те, кто много болтает, до моего кабинета даже не доходят. Суть в другом. Раз такое дело, то можем ли мы быть уверены, что в другом городе, в другом замке, в другой точке Мира. В освещенном зале или в таком же темном помещении. На верхних этажах башни или в грязном подвале. В любом из этих мест не сидят на пару местный студент и местный сгорбленный старик, именуемый преподавателем. А между собой они не обсуждают то же самое. Можем ли мы быть уверены во всем этом?

– Никак нет.

– Никак нет, верно. Наш с вами разговор не дойдет до чужих ушей, так же как и множество чужих разговоров не дойдет до наших. К сожалению. Посему, когда я слышу в ответ, что интересующий меня объект или субъект не всплывали в услышанных разговорах… Это значит, что вы должны слушать лучше. И направьте запрос в Баш. Я хочу знать, что происходит в тех землях.

Гораций кивнул, пояснения больше не требовались. Морн сложил руки в замок.

– Хорошо, с этим тоже все. Отчет?

– Юго-восток в панике.

– Теодора? Кража?

– Именно так.

– Все еще никаких сведений?

– Ситуация… Напряженная. После отправки генерала влияние гвардии в городе снижено. Это не так заметно за отсутствием открытых конфликтов, хотя в будущем может иметь последствия. Ущерб можно было бы минимизировать в случае скорого возвращения генерала, но от него пока нет вестей. По нашим последним данным, его отряд где-то в Срединных землях.

– Вы выяснили цель?

– Никак нет. Веллестеран рвет и мечет, но за закрытыми дверьми.

– Она сослала из города генерала гвардии, а это все, что вы можете рассказать мне о причинах?

– Веллестеран была в своем праве.

– Черт побери, еще бы она была не в праве, Вильгельм сам отправил ей старого больного медведя. Но зачем лишать кого-то прав, если можно дать видимость этих прав? Тот полк был подарком, не более. А теперь медведь колесит по стране. Вы его видели?

– Никак нет.

– А я видел. Прикажи ему войти в чертов северный кратер, и он войдет. Нахмурится, оставит приказы напоследок, но войдет. А что касается погони, он уже давно должен был вернуться. Раз этого не произошло, то я ожидаю от вас чего-то большего.

Гораций помялся.

– Господин, обычно с подобным не возникает проблем, но здесь… Очевидно, все сложнее, чем кажется. Заслоны на каждом шагу, к Веллестеран допущены только самые близкие, этих людей не подкупить и не запугать. Скорее, они умрут за владычицу, а мы раскроем своих людей.

Морн постучал пальцами по столу.

– Это говорит лишь о том, что у нее украли не жемчужные сережки. И не любимое исподнее. Узнайте, была ли вообще кража. Не исключаю, что ей требовалось на время очистить город от гвардии, хотя бы частично. Если так, мы в полном дерьме, а медведь скачет сейчас прочь от Теодоры почем зря. А если кража была… Так узнайте подробности, черт побери. Кто, зачем, почему.

– Так точно.

– Итог?

– Будем работать в этом направлении. Могу я высказать свои предположения?

– Вперед.

– Почти уверен, что кража имела место быть. Подобных волнений не наблюдалось в том регионе очень давно, особенно среди высокородных лиц. Отправка генерала позволила убить двух зайцев. Во-первых, он и правда исполнит любой приказ. Сгрызет каменную гряду зубами, но исполнит. Лучшего человека в тот момент под рукой у Веллестеран не было. Вильгельм отправил ей не старого и больного медведя, как вы успели выразиться, а старого, больного, но опытного и опасного медведя. И теперь она использовала его на все сто.

Морн скривился.

– Не поспоришь.

– Да. А во-вторых, как было упомянуто, город вздохнул свободнее, генерал гвардии за стенами впервые за долгое время. Если Бернал настигнет свою цель и вернется с успехом, то Веллестеран получит обратно… Что бы это ни было. А если нет, то у нее будет рычаг давления. На плечах медведя сейчас стабильность юго-востока. И есть еще кое-что.

– Я слушаю.

– Во всей этой истории еще одно заинтересованное лицо. Если кража была, а она, судя по всему, была, то имелся и заказчик. Мы столкнулись с противодействием с его стороны.

Черная мантия поднял бровь, пальцы замерли над столом.

– Противодействие?

– Сокрытие информации со стороны Теодоры понятно, никто за просто так не делится секретами, особенно деликатными. Но попытки копать в другую сторону также встретили сопротивление. Не удалось установить личность вора, то же самое могу сказать про личность заказчика. Все ниточки оборваны, наши люди разводят руками. Неясно, из-за чего весь сыр-бор, но это не любимое, как вы выразились, исподнее владычицы. Это нечто крайне важное.

– Никогда не недооценивай важность хорошего исподнего… Приказы остаются те же.

– Так точно.

– Отчет?

– Осталось лишь одно: окрестности и восточное направление.

Морн почесал переносицу. Гораций, чувствуя его настроение, оставил самое интересное под конец.

– Что там в Фароте?

– Непосредственно на дорогах все спокойно. В городе тоже.

– Гораций, я ценю театральщину только на сцене театра. А точнее, терпеть ее не могу. Последний раз, когда меня затащили в подобное место, мне приспичило в сортир спустя десять минут после начала. Дамы были крайне недовольны, когда я пробирался к выходу, наступая им на края платьев и загораживая сцену своей рожей. Поэтому обойдемся без долгих вступлений. Что там с девчонкой Гидеона?

– Покинула Фарот вчера, сейчас должна находиться на пути к руднику. Большая часть сопровождения осталась в городе, с ней дальше выдвинулись гвардеец, кучер и служанка. Перед этим получила аудиенцию от Стомунда.

– Итоги?

– Как обычно.

Морн ухмыльнулся.

– А потом?

– Фрей.

– Хорошая девочка.

– Да, ваше предложение было услышано. Здоровяк рассказал ей то же самое, что и нам. Без утайки, как и было указано. Ну, почти.

– Я бы посмотрел на вас, если попытаетесь указывать Фрею. Но новости неплохие, наконец-то.

– Да. Отозвался о девочке комплиментарно.

Черная мантия посмотрел вопросительно.

– Прямая цитата: «Скажите мантии, если он будет и дальше подсылать ко мне таких смышленых девчонок вместо обычных кривозубых прихвостней, то я перестану жаловаться, что его дерьмо плохо пахнет».

– Не перестанет, – мантия усмехнулся, – а еще он сравнил ум и внешность, причем в пользу девчонки. Возможно, я не ошибся в выборе.

Гораций кивнул. Молчание затянулось.

– Итог?

– Из города мы получили все, что хотели. На рудник подступиться несколько сложнее. Сейчас все в руках девочки. Но мы наблюдаем, по мере сил.

– Помню времена, когда сил было куда больше. И у меня, и у окружающих. Работайте.

– Так точно.

Морн оперся ладонями на стол, собрался духом, чтобы подняться на ноги. Тень заметил это, выпалил напоследок:

– Могу я задать вопрос?

Морн замер, обычно вопросы он задавал сам, но это позволяло оттянуть подъем со стула. Как же хочется спать.

– Спрашивайте.

– В конце разговора вы упомянули впадину. В контексте всего остального вопрос о святыне выглядит несколько отстраненно. Ни разу за все мои доклады вы не спрашивали о вещах, которые не затрагивали бы напрямую нашу деятельность. Но кратер вышел из контекста десятки лет назад. Так почему?

Черная мантия убрал ладони со стола.

– Рад, что вам так понравилась роль ученика, Гораций. Настолько, что вам потребовался дополнительный урок. И он будет коротким. В бытность военным я услышал известные строки: «Мир летит в пропасть – не можешь устоять, ступай первым. В пропасть шагни смелым прыжком, кто следом падут, чтить будут тебя, как древнего повелителя этих краев». Мир уже летит в пропасть, Гораций. А на дне нас ждут самозванные правители и владыки. Моя задача проста – чтобы их правление было недолгим, а лучше не случилось вовсе. Дурак будет цепляться за ветки в полете, царапать воздух ногтями. Я же стремительно лечу вниз. А вы вместе со мной, нравится вам это или нет.

Гораций вздрогнул.

– Я не знал, что вы были военным.

– Сейчас я воюю с мебелью в собственном кабинете, по большей части. Но из маленьких сражений складываются большие победы. А теперь – скорее в бой.

Глава 15. Рикард

Единственное светлое пятно внезапно исчезло. Ключ со скрежетом вошел в скважину, заполнив собой игольное ушко, оборвав последнюю связь с внешним миром. Рик моргнул, возможно, впервые за все время. Ключ повернулся, из-за двери послышались тихие голоса, он узнал говорившего по тону. Церковник не торопился. Рик почесал засохшую корку на виске. Их привезли в гарнизон сразу после смены, все это время он усиленно потел. И на руднике, и пока тащил Тушу наверх, затем в повозке и, наконец, в этой комнате. Струйки пота уже много часов стекали по лбу, вискам, шее, оставляя ровные следы на засохшей пыльной корке. Так казалось на ощупь, зеркала в комнате не имелось. Впрочем, как и света, свежего воздуха, приятных запахов, еды, воды и здравого смысла.

По внутренним ощущениям он провел в комнате несколько часов. Смена была ранней, в гарнизон они попали задолго до обеда. Сейчас же, судя по всему, день клонился к закату. Все это время он провел, всматриваясь в светлую точку перед собой. Поначалу она была белесой, как глаза Иглы. Но поиграть в гляделки не удалось, в скором времени точка пожелтела, солнечные лучи достигли двери. А в последние минуты замочная скважина налилась закатной краснотой, как если бы глаз наполнился кровью.

Немного разнообразия вносил ходящий за дверью стражник; скучая, он то заслонял собой это маленькое окошко в Мир, то вновь отходил или кряхтя присаживался на стул. Не моргая, Рик ловил ухом каждое его действие, будь то хруст пальцев или почесывание шеи. Стражник не умел ждать, у него не было своей мигающей точки перед глазами. Почесывания становились все более частыми, движения суетливыми. Тюремщик томился.

Почему тюремщик? У Рика было время подумать. Загадку привратника он отложил в долгий ящик, информации не хватало. Вместо этого появилось время обдумать свое положение. Если он что-то и знал о Мире, а знал он довольно много, то у сидения перед угольным ушком будут последствия. День почти прошел, значит, барак в скором времени отправится на вечернюю смену.

Тем временем самый опытный из них томился в кабинете номер четыре. А сам Рик уже давно всматривался в дверь кабинета номер двенадцать. За прошедшие дни он успел узнать много нового, и среди полученных знаний была простая истина: важнее добычи на руднике нет ничего, на пятки ей наступало лишь самомнение Пинкуса. Сегодня пятый барак лишился троих работников. Одного – на долгое время. Насчет себя и Ловчего юноша пока сомневался, но у Иглы должна была быть веская причина, чтобы не погнать их обратно в глубины рудника. Хотел бы он знать эту причину? Безусловно, хотя, что уж таить, приятного будет мало. И в этом он уже не сомневался.

Тем временем ропот за дверью стих. Дверь скрипнула, ключ вернулся в карман, но игольное ушко исчезло, уступив место широкой полоске света.

– …выполняй.

Церковник шагнул внутрь, затворил дверь. Теперь человек в белой мантии заслонял собой единственный источник света, комната погрузилась почти в непроницаемую тьму. Непроницаемую для нормального человека, которого Игла и явился навестить. Но на стуле его ждал лишь карпетский вор. Не зная этого, священнослужитель ухмыльнулся, Рик скользнул взглядом по растянутым в улыбке тонким губам. Щеки святоши казались еще более впалыми, в глазах, несмотря на ухмылку, плескалось раздражение. Темнота, как ни странно, Игле тоже не мешала, он цепко оглядел сидящего на стуле юношу. Рик чуть прикрыл глаза, для вида сглотнул. То, что зрячих в комнате двое, он предпочел пока утаить.

– Юноша, рад, что вы дождались.

Игла говорил вкрадчиво, с легкой насмешкой, такой тон был Рику хорошо знаком. Не раз и не два в его присутствии слуги из подполья обращались так к жертве, прежде чем нанести удар. Звук превосходства, как если бы волк на прощание общался с загнанным кроликом. Хорошо, роль кролика его устроит, на первое время. На свободе Рик не водил знакомств с церковниками, а в родных стенах исповедь у окружающих была не в чести. Но даже так одно он знал точно: священнослужители не видят в кромешной темноте, как и большинство людей. Себя Рик к большинству не относил. Теперь это касалось и человека напротив, а значит, воздух вонял опасностью, ему не показалось. Игла тем временем, не дождавшись ответа, перестал рыскать глазами, замер возле двери, в двух шагах от него.

– Я неспроста назвал вас юношей. Иногда я пользуюсь именами, но лишь когда чувствую, что они подлинные. Рикард Парацельс – достойное имя, не так ли? Но слишком южное. В вашем случае подошло бы нечто иное.

Рик все так же молчал, лишь расфокусировал взгляд. Для него упомянутое сочетание было неожиданностью. Со старым врачом они не успели даже нормально попрощаться, а как он записан в бумажках на поясе Коски – подобное Рикарда ничуть не волновало. Получается, Парацельс напоследок подарил ему свое имя? Перед глазами заколыхался старый стеллаж с множеством снадобий, грубое дерево стойки, старое кресло в углу. В его мыслях кресло стояло пустым. Затем видение растаяло.

– Обычно имена не важны. Попав в мои владения, люди лишаются имен. Утрачивают личность. Теряют прошлое. Все это здесь не нужно. Но лишь немногие, прошу заметить, обретают новое будущее.

Голос скрипел и скрипел, монотонно, как на проповеди. Подобное красноречие от церковника было неожиданным.

– Молчите? И правильно, ведь голос я тоже беру себе. Для работы нужны лишь пара рук да пара ног. Увы, сегодня вы принесли с собой вести, что кое-кто не досчитался и этого комплекта. Но там, где убыло, там и прибыло. Кто-то лишился, а кто-то приобрел. И вы, надо признать, обрели новое будущее, Рикард с севера. Вы и ваши друзья.

Рик облизнул губы, Игла истолковал это по-своему.

– Удивление не порок, но здесь оно неуместно. Вы выглядите как северянин, северянином и являетесь. Но это теперь имеет мало значения. Вот, например, ваш новый друг. Уже многие годы он откликается лишь на прозвище, словно возводит стену между настоящим и прошлым. Много лет, по чуть-чуть, по кирпичику. Но знаете что? Стена эта – шириной в пару шагов. Чуть в сторону, и былое вновь предстает перед глазами. Остается лишь жмуриться в ужасе, просить, чтобы оно отступило. Жалко. Незначительно. Есть ли у вас такая стена, юноша?

«Еще какая. Но шагни чуть в сторону, и твои мозги будут стекать по ней. Прямо по кирпичикам».

– А теперь представьте, что все это время вы стояли на месте, вперившись взглядом в преграду. Другими словами, смотрели в прошлое, несмело, убого. Теперь же вы наконец смогли обернуться. Увидеть, что там ждет впереди. И вместо очередной стены вы видите меня. Я, и никто другой, – ваш проводник в будущее.

«Бывали у меня проводники и получше».

Молчание утомило Иглу, уголки губ сползли вниз.

– Ваш скудный ум не способен осознать ничего из сказанного. Большинство из тех, кому я указал направление, не имели привилегии услышать об этом лично. Скажем прямо, вы подобной возможности также не заслужили. Но сыграли роль обстоятельства. Я, как человек церкви, признаю неизбежность мирских событий. До встречи подобного рода должны были пройти годы – в вашем случае. Однако Веллагер притащил вас сюда, и знаете что? Возрадуйтесь, камни таскать вам больше не придется.

Из горла вырвался хрип:

– А я только начал привыкать к работе.

– К вам вернулся голос? Говорите, пока можете. Но то, что вы зовете «работой», на деле является служением. Низшим из возможных. – Внезапно в голос вплелась холодная ярость. – Сколько лет я наблюдал, как люди сгоняют прокаженных в ямы в земле. Словно постулаты могли вести нас к подобной мелочи. К счастью, мирские выгоды застлали глаза далеко не всем. Я даже сожалею, что вы не увидите, да и не смогли бы увидеть собственную ценность.

«Внезапно оказалось, что ты любишь болтать. Тем проще».

– О чем вы говорите и зачем?

Уголки губ вновь приподнялись:

– Скудный ум, как и было сказано. Я объясню по простому, Рикард с севера. Уже много лет ко мне приводят таких, как вы, изгоев с седой головой. Дни сменяются неделями, недели месяцами. Сотни таких, как вы, вошли в этот Мир и бесславно покинули его. Почему же, спросите вы? Столица увидела в вас то, чем вы не являетесь. Источником выгоды, если быть точным. Ошейник на вашей шее извращает истинный замысел богов – и ради чего? Горстки пыли, щепотки порошка. Брось такую в камин, бледное пламя подсветит иллюзию достатка, согреет чувство превосходства в душе. Как мелочно… Большинство вокруг нас – слепы. Боги много лет шлют нам дары, а люди решили, что это хороший повод набить карманы. Более того, на этой идее мы построили самозваную империю.

Рикард уловил, куда нужно надавить:

– Не многие назовут ходячую бомбу «даром».

Мертвые глаза метнулись к потолку.

– «Дар» не всегда означает «благо». В данном случае люди должны с честью принять саму возможность. Несведущие прикрывают свою алчность словом «бомба», точно щитом. Их голос срывается, коленки и руки дрожат. Люди боятся того, чего не понимают. Не хотят видеть истину, которая у них прямо под носом. Рикард с севера, я пришел к вам не просто так. У вас правда есть хотя бы шанс понять. Маленький, но есть.

«Черт, а он правда любит проповедовать. Кинь церковника на дно реки, через неделю рыбы начнут прикладывать плавник к голове».

– Скажите мне, Рикард с севера, далеко ли вы забирались в странствиях по своей родине?

Вопрос поставил Рика в тупик, на этот раз он решил ответить:

– Я давно не был на севере.

Игла скривился:

– Вы даже не можете уловить суть вопроса. Я спросил не «когда», а «как далеко». Впрочем, не важно. А ведь вам выпала честь родиться поблизости от самого значимого места в Мире. Покиньте Аргент через северные ворота и идите вперед, никуда не сворачивая. Леса, поля, мелкие деревни. Иногда вам встретятся города: Маленго, Провия, Карпет…

Желудок юноши сделал сальто.

– …Пережог и прочие. Муравейники. Вскорости все вокруг занесет снегом. Затем еще чуть вперед, сквозь горы, последнее усилие. И там вы узрите то, о чем я говорю. Понимаете меня, Рикард с севера?

– Кратер?

Белесые глаза полыхнули безумным огнем, комната словно осветилась на мгновение.

– Скажите так еще раз, дайте мне повод… На людском языке еще не нашлось слов, чтобы достойно описать значимость впадины Годвина. Поэтому, юноша, проявите уважение. А лучше задумайтесь вот о чем: более тысячи лет назад Мир стал свидетелем величайшего пожертвования в истории. Впадина осталась в качестве напоминания, урока для всех нас. А затем появились подобные вам. Позвольте спросить, если я сниму с вас ошейник и пинком выкину за ворота, что вы оставите после себя? Какая отметина будет напоминать о том, что Рикард с севера когда-то ходил по Миру?

Рик заложил руки за спину, Игла довольно облизнул губы.

– Впадину, все верно. Не столь значимую, будем честны, но факт есть факт. Боги создали вас по своему подобию, и лишь глупость и жадность окружающих стоят на пути истинного замысла. Люди вокруг видят в этом ошейнике власть, безопасность, достижение. Я вижу только преграду.

Юноша откашлялся, хрипло ответил:

– Как человек, на шее которого покоится ошейник, не могу не согласиться. Но прекрасно могу понять нежелание людей исчезнуть из Мира оставив кр… впадину вместо себя.

– Что такое исчезновение пары домов и десятка людей по сравнению с волей божьей? Даже если речь идет не о десятках, а о сотнях, тысячах. Нет, Рикард с севера. Вы недооцениваете силу, которая дремлет внутри вас. Никто недооценивает, сегодня я в очередной раз смог убедиться в невежестве окружающих. Люди неспособны принять дар, если он не несет выгоду им лично.

Игла ожил, его руки больше не покоились за спиной. Конечности вытянулись вперед, тонкие пальцы сжимались и разжимались, словно два бледных паука в ночи.

– Не переживайте. С моей помощью ошибки окружающих будут исправлены. И вы в этом поучаствуете. В свое время мне открыли глаза, и смысл нашего с вами бытия стал ясен как день. Долгие годы в пути, и наконец-то я вижу, куда вела нас дорога, будто маленький шаг отделяет от края впадины. Но падение в нее не будет наказанием, падение будет смыслом. Я не зря оживил в вашей памяти северный разлом. Столица по сравнению с ним – груда камня, гнойник на теле. Жаль, что большинство не способно осознать это.

– Если судить по тому, что я слышал о северной впадине, то груда камней как раз там. В отличие от столицы.

Бледные кулаки сжались, мертвые глаза уставились на него, не моргая. Игла чуть наклонился вперед и холодно проскрежетал:

– Ненадолго.

Молчание затянулось. Рик отер ладони о штаны, спрятал руки в карманы. Мысли ушли в свободный полет, человек в белой мантии расплылся, пропал из виду. Огонек света разжегся сам по себе, теперь лишь в голове юноши. Он кивнул ему. Желание Иглы проповедовать действительно вело к открытиям, но совсем не к тем, которых желал церковник.

Северная впадина. Достояние церкви и опасная дыра в земле для всех остальных. Окружение Рика в Карпете никогда не славилось обилием веры, да и расстояние играло роль – между северной границей страны и его родным городом был не один десяток миль. Но многие северные байки так или иначе сводились к трем вещам: снегу, холоду и страху. Источником последнего, как правило, выступала как раз впадина.

Место, куда не ступала нога человека десятки, а по хорошему сотни лет, было отличным источником суеверий и преданий. Карпетские мужики, сжимая в узловатых, покрасневших от мороза руках глиняные кружки, любили травить истории: от совсем бредовых до хоть немного разумных. К первым можно было отнести глупые сказки, так, детей попугать. Хочешь рассказать историю о северных мертвецах, промерзших костях, поднятых из снега неведомой силой? Обязательно приплети кратер на севере, мол, в день суда армия обледеневших воинов появится из разлома и поглотит север. Дети восторженно визжали от страха, мужики прятали улыбки в пивной пене. А ко вторым относились байки иного толка, в некоторых, как ни странно, даже имелось зерно здравого смысла. Но редко.

Болтали что не зря все северяне поголовно со светлыми волосами и глазами. Белоголовые же какие? Седые, все верно. А люди севера тысячу лет появлялись на свет вблизи кратера, потому и выглядят, словно замерли на полпути, светлые, но не опасные. Слова о неопасности северян порой веселили Рикарда куда больше, чем сказки о ледяной армии. А в чем связь между сединой и обычным светлым волосом – лучше и не уточнять. Но нет-нет, а кто-то и приложит пальцы ко лбу после таких историй, от греха.

Что еще он слышал о тех местах? Если откинуть суеверия и бред, то почти ничего. Кусок земли, к которому и на несколько миль опасно подходить, да и зачем? По пути тебя ждут лишь снег и холод. Вроде как чем ближе к кратеру, тем сильнее холод отступал, обнажая черную землю. Но и только. Черная земля… Тут Игла был недалек от истины: исчезая из Мира, белоголовые оставляли после себя такую же впадину, круг почерневшей земли. Только гораздо скромнее, океан с лужей не сравнить.

В последние десятилетия люди вроде как приноровились, ошейники без дела не лежали. Сам Рикард был тому подтверждением. И тут пожелания церковника выглядели странно. Отринуть ошейники, позволить белоголовым исчезать из Мира? Черт его дери, зачем? Чтобы вся страна превратилась в черный кратер, рано или поздно? Чушь. Даже теперь, когда это касалось его напрямую, Рик не мог согласиться с таким подходом. Рудники были полным дерьмом, они копошились в камнях на благо высокородных, и только – тут не поспоришь. Но все остальное… Или он не так понял?

За любым сектантским бредом кроется замысел: дай людям достойную цель, и они пойдут следом сквозь огонь. Даже его отец руководствовался чем-то подобным, пусть и используя самый банальный стимул из возможных – деньги. Звонкие монеты ценятся во все времена. Словно подтверждая его мысли, перед глазами возник привратник, кольца на пухлых пальцах звякнули друг о друга. Рик сделал зарубку в памяти, пухлая фигура растаяла. Но белая мантия, как и подобные ему, – это совсем иное. Украшать мир впадинами – удел психов. А вот делать это ради великой цели – удел идейных психов. Один из них сейчас был с ним в одной комнате.

Нет, прочь, как можно дальше от севера. Черная земля имеет мало значения, куда меньше, чем полоска искрящегося песка, посреди которой он сидел на шатком стуле. Мысли свернули в сторону, дни на руднике вспыхнули перед внутренним взором, воспоминания закружились. По спине побежала капелька пота, кожа покрылась мурашками. Первый день. Кучка юношей в клетках, палец, бегущий по строчкам, поросячьи глазки довольно блестят. Все еще первый день. Лицо Вина перед глазами: «Я перекинулся парой слов с парнями из второго барака, у них тоже двое ушло с весны». Немного вперед. Пинкус, поднимающийся по лестнице. Толика узнавания, презрительная мина. «Было бы на что время тратить». Еще вперед. Ярость, брызги слюны изо рта. «Вы не осознаете важность». Мертвые глаза напротив, их владелец, скрипящий в темной комнате: «Камни таскать вам больше не придется».

Проклятье, а ведь Туша, сам того не зная, не зря пыжился от важности. От дурости до истины оказался один шаг. «Похоже, самый старший тут буду, смекаете?» Еще как. Пинкус бродил между клеток не в поисках работника. Он бродил в поисках источника. Очень удобно, если ты псих, мысленно стоящий на коленях перед впадиной. Пятна перед глазами закружились еще быстрее. У Иглы явно свои планы на белоголовых, сильно расходящиеся с пожеланиями столицы. Владыке нужны рабы, по-другому и не скажешь, смиренно ковыряющиеся в земле. Отработай отпущенный срок и пропади из Мира, никто и не вспомнит. Церковник определил им судьбу иного толка. Сложи два и два, тогда весь замысел тощего психа уложится в пару строк: «Сорви ошейник и взорвись во славу древних богов». Сорви ошейник! Снятие которого, публично, во всяком случае, считается невозможным.

Судя по тому, что земли Симфареи не испещрены черными кратерами, а новостей о подобном не появлялось кучу лет, Игла еще не достиг своей цели, пусть и близок, по его же словам. Это Рикарда волновало мало, взрываться во славу чего бы то ни было он не собирался.

«Как будто у меня есть выбор».

Есть. Есть, черт его дери. Умереть в богом забытом бараке? Увольте. Но в душу закралось неприятное ощущение, что до этого можно и не дожить. Сколько ему еще отпущено? Месяц? Судя по состоянию головы, гораздо больше. Год? Если повезет, то все три. Тогда почему ощущение, что Игла пришел проводить его в последний путь? Угольное ушко расширилось, мысли потекли в этом направлении. Не зря, ой не зря Пинкус с Иглой так вцепились в Тушу. Впрочем, привратника можно вынести за скобки, главный сумасшедший подметал полы белой мантией. Роль здесь играет возраст, чем белоголовый старше, тем выше вероятность исчезнуть из Мира. Исчезнуть можно и тихо, останется лишь ошейник на лежанке. А можно как? Громко. Очень громко. Судя по всему, этот вариант устраивал Иглу куда больше. И из этого вытекает два вопроса. Даже три.

Первый. Зачем? Пойти против самих основ, ради чего? Рискнуть всем, даже своей жизнью, чтобы забрать с собой на ту сторону как можно больше окружающих? Подобный бред не укладывался в голове. Даже пятно света чуть сузилось, темнота сдавила виски. Помыслы и цели Иглы были пока что непостижимы. Разве что он собрался колесом ходить вокруг кратера, спустив штаны и выкрикивая почести во имя давно сгинувших изначальных.

Второй. Как? Подари Игле хоть телегу белоголовых, что он с ними будет делать? Расставит в шеренгу и начнет ждать, пока один из них не уподобится Годвину? Вряд ли кто-то будет готов взорваться по щелчку пальцев. Вторая капля холодного пота на спине догнала первую.

Третий. А причем тут вообще Рик? Допустим, Туша может покинуть Мир в скором времени, по возрасту все сходится. Неясно как, но перебитая нога спутала тюремщикам все планы. Кто из знакомых подходит на замену? Желудок вновь сделал сальто, мысли метнулись к кабинету номер четыре. Ловчий и выглядел, и общался так, словно готов исчезнуть со дня на день. Как будто идеальная цель, даже лучше Туши. Почему же его не было в планах? Или был, а доставив их в гарнизон вместе с Тушей, Веллагер, сам того не зная, оказал услугу церковнику? Даже если так, своей роли во всем этом Рик не понимал.

Сумрак отступил, освобождая место для реальной тьмы. В комнате не прошло и пары мгновений, церковник так и стоял, подавшись вперед, выжигая мертвыми глазами дыру у Рика на лбу. Зачем гадать, если можно спросить, верно?

– Зачем я здесь?

Церковник выпрямился. Улыбнулся, в этот раз почти по-отечески.

– Северяне к нам попадают нечасто. И сегодня совсем не молот упал на господина Корина. То было веление судьбы. Либо злой рок, если вам угодно. Рикард с севера, в мое поле зрения вы должны были попасть гораздо позже, но я умею принимать удары судьбы и подстраиваться под них. Корин Абайра должен был покинуть вас в скором времени в любом случае. Сегодняшний инцидент лишь ускорил процесс, но при этом отдалил неизбежный успех. Как было сказано, в одном месте убыло, а в другом прибыло. Юноша, отзывающийся не иначе как на прозвище «Ловчий», имел все шансы дотянуть свое никчемное существование до логичного конца. Бесславное поражение для личности со столь неординарной судьбой. Не скрою, в глубине души мне даже хотелось, чтобы все так закончилось, далеко не каждый в моих глазах достоин прикоснуться к великому замыслу. Однако, притащив на своих плечах господина Абайру, он, сам того не желая, свернул на куда более достойный путь. Если именно с ним я достигну нашей общей цели – что тут скажешь, у богов есть чувство юмора.

Игла завозился в складках мантии, в проповедь закралась пауза.

– Что касается вас… Должен признать, мирское существование обязывает руководствоваться не только постулатами, но и здравым смыслом. Скажем честно, даже не будь нашего разговора, ваше возвращение в барак в одиночестве, за отсутствием такой возможности у господина Абайры и господина Ловчего, могло создать некоторое неудобство. Ненужная болтовня, вредные слухи. Подобное недопонимание могло просочиться, куда не следует. Но я устранил эту неприятность, усадив вас на этот стул, все было решено еще в кабинете наверху. Почему же было не отправить обратно вас обоих, спросите вы? Что тут скажешь, боги ждать не будут. И когда стоит выбор между потерей одного или приобретением троих… Увы, Рикард с севера, то была лишь иллюзия выбора.

Игла продолжал шуршать одеянием, на мгновение замер, будто нащупал, что хотел. Его последние слова Рика совершенно не впечатлили, главное, что он получил еще пару крупиц информации. Он вновь провалился во тьму, худая фигура перед ним замедлилась, пятнышко света вспыхнуло с новой силой. Рик отмотал на несколько минут назад. Светящаяся замочная скважина, тихий шепот церковника. Неясный для большинства, но что такое шепот для человека, который несколько часов слышал каждый вздох за дверью?

«…сегодня к ночи подготовь крытую телегу. Мальберн забрал ту, что меньше, возьми двойку. Столичную карету отогнали к стойлам, если кучер еще там, то дождись, пока он покинет конюшни. Откажется покидать – придумай, как его выдворить, все вещи уже перенесли в гостевой дом. Как будет готово – найди Рокота. Пусть ждет моих распоряжений. Выполняй».

А затем тихий скрип двери. Вернувшись в настоящее и внутренне поблагодарив Иглу за столь трепетное отношение к их транспортировке, Рик решил отказать себе в подобном удовольствии. За последние недели поездки в подскакивающей на камнях телеге нанесли его спине и конечностям непоправимый ущерб. Скрипучие речи церковника лишь укрепили во мнении, что его труд на благо страны подходит к концу. К горлу подкатил неуместный восторг, он не продержался даже недели. Отец бы гордился, каторжные порядки на севере всегда были не в чести. Что тут скажешь. Туша, Ловчий и он сам. Церковник решил, что может втянуть их в свои планы. В такой ситуации Рикард предпочел стать самой серьезной ошибкой из всех, уроком на будущее. Ведь не каждый день дается шанс порушить божественный замысел, не так ли? Даже если он существует у одного психа в голове.

Мир вновь обрел приглушенные краски, фигура в мантии ожила, рука покинула складки одеяния, в бледных пальцах сверкнула игла. Какая ирония… Рик едва слышно пробормотал:

– Я помню про уговор.

Церковник подался вперед, на мгновение замер. Теперь он был меньше чем в шаге от стула.

– Вам еще есть что сказать, Рикард с севера? Тогда говорите так, чтобы я слышал. Потому что, увы, на этом моменте мы прощаемся.

Рука в кармане сжалась в кулак. Впервые за все время он распахнул веки и посмотрел Игле прямо в глаза.

– Ты прав, большинство людей слепы. Но двое зрячих для одной темной комнаты – слишком много.

Он выбросил левую руку вперед, толкнулся ногами, вложив в удар весь свой вес. Грязный кулак вмял мантию в солнечное сплетение, изо рта церковника вылетел хрип. Не давая ему времени прийти в себя, Рик выкинул из кармана вторую руку, взмах, и распростертая ладонь прижалась к белесым глазам. Хватит или нет? Хватило.

Он чувствовал, как ресницы трутся от мозоли, тощее тело задергалось пуще прежнего. Вместе с первым ударом из церковника вылетел весь дух, он забился в конвульсиях, издавая лишь тихие хрипы. Песчинки блестящего песка плясали под прижатой рукой, попадая на глаза, просачиваясь в пальпебральные складки, влетая в ноздри вместе со спертым воздухом. Горстка никому ненужной пыли, а какой эффект! Он почти физически чувствовал, как руны проникают в чужой организм. Мелкие блестящие песчинки, безвредные для него, но столь опасные для всех остальных. Он надеялся, что теперь церковник видит волю богов во всей красе.

Не отнимая ладони, он коленом прижал жилистое тело к полу, подхватил с земли мелкий шприц. Две иглы соприкоснулись, он нажал на поршень. Тело выгнулось дугой, священнослужитель обмяк. Рик подержал ладонь еще какое-то время, затем отряхнул оставшиеся песчинки. Понюхал кончик шприца, покачал головой, сунул его под рубашку. Церковник не экономил на своих замыслах, теперь его ждет много часов глубоко сна и тяжкое пробуждение. Если он выживет.

Рик обшарил мантию, выудил связку ключей, несколько монет, маленький томик писания. Поднялся на ноги, распихал все это по карманам. Никогда не знаешь, что может пригодиться. Горстка песка со входа в рудник – тому подтверждение. Напоследок взглянув туда, откуда на него минуту назад смотрели белесые глаза, юноша поморщился.

«Интересно, если произошедшее когда-нибудь выйдет за пределы этой комнаты, запретят ли белоголовым одежду с карманами? Или одежду вообще?»

Рик хмыкнул и взялся за ручку двери.

«Игла этого уже не увидит».

Глава 16. Эдвин

Лошадь фыркнула, Эдвин провел рукой по шелковой гриве. Равномерный цокот копыт баюкал, от Мира вокруг веяло спокойствием, тишиной и благостью. Казалось, природа чувствовала присутствие чего-то инородного, пыталась заглушить, выдавить серое пятно, внезапно вторгшееся извне. Пение птиц, шелест травы, солнечные лучи – все это летело в Эдвина, словно стрелы, выпущенные умелым лучником. Летело и разбивалось вдребезги, столкнувшись с комком сомнений, страха и безысходности. Стыдно признать, но кража пары лошадей из мелкой деревни стала их главным успехом. После этого все пошло наперекосяк.

Сэт чувствовал себя хуже день ото дня. Иной бы не заметил перемен, но Эдвин помнил, как еще недавно старый вор вел его по лесу, отбиваясь от расспросов горькой иронией. Теперь приступы кашля сотрясали тело в седле все чаще. Даже лошадь фыркала, будто недоумевая, почему всадник ведет себя столь неспокойно. Вечерние привалы начинались раньше, разговоров стало меньше. На все вопросы Сэт отвечал лаконично и кратко: «Я в порядке». Это была ложь.

По мнению Эдвина, если после приступа лающего кашля ты вынужден утирать кровь с подбородка, то все уже не в порядке. Да даже сам кашель, особенно такой, – веский повод бежать за лекарем. Но на много миль вокруг их окружали лишь пугливые кролики и назойливые жуки. До врача нужно еще добраться. Еще недавно основным переживанием Эдвина было отсутствие воды, еды, мягкой кровати. Теперь об этом было смешно вспоминать. Основной проблемой стало время.

А еще его смущало новое чувство, закравшееся в душу. Сначала он не мог понять, что подтачивает его изнутри. Заставляет стыдливо отводить глаза от фигуры в кожаном жилете, чаще отходить к лошадям под предлогом расчесать и напоить грациозных спутниц. Постепенно пришло осознание, от которого на сердце стало еще гаже. Он гнал эти мысли прочь, но не мог обмануть сам себя. Предательство. Против воли именно это чувство зародилось на задворках его естества.

До этого он свернул на этот путь по принуждению. Так, во всяком случае, хотелось думать. Толика любопытства, щепотка страха, давление обстоятельств. Все это было. Но удобней было считать, что Сэт не оставил ему выбора. Донеси проклятый медальон, а в конце получи деньги и хорошую историю в награду. Все это было обернуто в уютный кокон заботы о близких. Как он мог плюнуть на все и уйти, если потом могли явиться не только за ним, а еще и за матушкой? Но то было раньше.

Он гнал такие мысли, но хотя с каждым днем все меньше верилось, что Сэт выкарабкается. Упорству вора мог позавидовать и горный мул – в который раз мужчина определил для них цель и шел к ней, не сворачивая. Но впервые все зависело от них не на все сто. А потому, поначалу несмело, а затем все с большей уверенностью в душу прокралась мыслишка: что, если вор не выживет? Был ли в таком случае шанс, что таинственный наниматель прознает об Эдвине? Как будто бы нет. Тайну их путешествия вор унесет с собой в небытие, а что потом? Ведь можно закопать проклятую безделушку поглубже в землю и вернуться домой. Велик шанс, что тайна их похода так и сгинет в земле. Он смог бы зажить своей обычной, скучной жизнью. Деньги, истории, слава… Все это было ловушкой, поводом, капканом. Все чаще Эдвин думал о том, что все это ему не нужно. Да и не было нужно. То было дело Сэта, погоня Сэта. И в этом броске к своей цели старый вор начал проигрывать.

Так они и скакали вперед. День сменялся ночью, жилистая фигура в кожаном жилете покачивалась в седле, иногда раздирая тишину протяжным кашлем. Этот человек шел к своей цели, а если бы на пути выросла каменная стена, то он бы без сомнений прошел насквозь. За ним следовал юноша, столь же жилистый, столь же крепкий, пусть крепость эта и была иного толка. Возникшие на пути препятствия требовали не физической силы, а совсем иного. А потому пока что были непреодолимы.

Эдвин томился. Дни были наполнены монотонным движением вперед. Затем вечерняя стоянка, скудный ужин, беспокойный сон, пробуждение на рассвете. На следующий день все повторялось. Теперь в дороге они почти не разговаривали, Сэт явно был не в состоянии вести долгие беседы и берег силы. За неимением других собеседников Эдвин замкнулся, остался наедине с собой. В былые времена он бы только порадовался этому, но теперь собственные мысли совсем не радовали. Сознание точно затянуло тучами, сквозь которые пытался пробиться хоть один солнечный луч. Пытался, но не мог. Он вновь, как и в первый день, размышлял о своей деревне, вспоминал Эдну, Вамоса, своих друзей. Казалось, даже лошадь скачет медленнее под грузом его размышлений. Юноша старался гнать прошлое прочь, однако настоящее радовало еще меньше. А будущее… Для него это была теперь большая роскошь.

Пейзаж становился все более южным. Жаркое лето и без того иссушило траву, даже в его родных краях она была жухлой и пожелтевшей. Теперь же таким было все вокруг. Деревьев стало меньше, они уступили место объемным кустарникам, колючим и не очень. Все чаще встречались островки голой земли, потрескавшейся, не видевшей влаги с весны. Теперь лошади месили копытами не только землю, но и песок напополам с засохшей грязью. Пот стекал по лбу, попадал за шиворот, рубаха липла к груди. Даже мысли путались, что, впрочем, было только к лучшему. Он больше не хотел думать, размышления вели его не туда.

– Я не знал, что на западе так сухо.

Он разлепил потрескавшиеся губы без особой надежды, но внезапно вор ответил:

– Мы все еще в Срединных землях. До настоящего запада или юга многие недели пути.

– Почему тогда пейзаж меняется?

– Это лето стало слишком жарким. По всей стране крестьяне воют от бессилия, скот дохнет от жары, посевы гибнут.

– Не заметил.

– Еще бы. Вы живете с речкой под боком. Что творится на юго-западных болотах или еще дальше на юг – боюсь представить. Но там люди привыкли к жаре.

– А на самом западе?

– Смешанный климат. Чуть более живописный край граничит с океаном, если говорить про самую западную часть материка. Мы подходим с востока, пейзаж не должен меняться сильно. В остальном все просто, направишься к южной окраине – замучаешься вытряхивать грязь из штанов. Либо утонешь в болоте, на выбор. На север – край будет зеленеть с каждой милей. Глубоко на северо-западе уже лежит снег.

– Немыслимо.

– Мальчик, я говорю уже даже не про недели, а месяцы пути. Если гнать отсюда лошадь к столице, то, если повезет, доберешься недели за четыре, скорее всего дольше. Но за Аргентом земли Симфареи простираются еще на сотни миль.

– Если вдали от океана запад граничит с болотами и пустыней, значит, станет еще жарче?

– Станет. Ты совсем не интересовался, как живет Мир за пределами твоей деревни?

Пока Эдвин раздумывал над ответом, Сэт вновь закашлялся. Юноша дождался, пока хрипы утихнут, и ответил:

– На картах Мир совсем иной. Клочки разноцветной земли с ладонь размером. Зачем думать о том, чего никогда не увидишь?

– Получается, ты хороший пример того, что не стоит загадывать наперед. Теперь, как ты там выразился, «клочки земли с ладонь размером» для нас превратились во многие дни реального пути. Наслаждайся.

– Мне будет проще насладиться, если ты скажешь, сколько еще осталось.

– Много.

Юноша облизнул сухие губы.

– Ты сказал, что до столицы много недель пути. Аргент там, – он махнул рукой в нужном направлении, – на севере отсюда. Все это время, по твоим словам, мы движемся на запад, смещаясь вниз, если смотреть по карте.

– Все верно, с каждой милей мы немного забираем на юг.

– Выходит, мы отдаляемся от столицы еще больше?

– Это вынужденная мера.

Они помолчали.

– К чему ты ведешь, мальчик?

– Больше месяца пути до столицы, даже по скромным расчетам. Ты упоминал, что столица не станет конечным пунктом в путешествии, это лишь перевалочный пункт.

– Все так.

– Значит, потом еще какое-то время в пути, неизвестно сколько. Сейчас мы движемся не в Аргент, а наоборот, отдаляемся от него. Это тоже займет время, и немало. Если сложить все это вместе… В итоге я могу и не вернуться домой до конца года, верно?

– Вижу, ты провел подсчеты в своей голове. И они верны, да. Вероятность этого высока.

Вновь пауза. Юноша вперился взглядом в спину вора, сухо проговорил:

– Это много.

– Как и было сказано. Но что такое «много»?

– Что ты имеешь в виду?

Вор впервые за долгое время обернулся к нему. Сухая загорелая кожа обтягивала лицо, как маска; даже морщины, казалось, стали глубже за прошедшие дни.

– Рад, что ты умеешь загадывать так далеко и неплохо считаешь. Но с недавних пор я предпочитаю смотреть в будущее через призму недель или даже дней. И никак не месяцев. Скучаешь по дому? Порадуйся, возможно, от него тебя отделяют еще несколько сгустков крови на моей руке.

Юноша отвел взгляд, темные глаза будто видели его насквозь. Видели призрак предательства, не оформившийся, но зависший нечеткой дымкой за левым плечом. Тем временем вор добавил, голос прозвучал мягче:

– Мне нужен врач. Хороший врач. И чтобы не задавал лишних вопросов при виде раны. Именно такой, по моим прикидкам, сейчас в в неделе пути от нас, может больше. И в данной ситуации вот что по-настоящему «много». Я понимаю, что по моей милости ты покинул родную землю, по моей просьбе мы сейчас на этой дороге. Ты был нужен мне из-за медальона, это осталось неизменным. Но если бы ты отказался, попытался сбежать, не поверил бы в мою историю и еще куча «но», то я бы справился. Уверен в этом. Не знаю, что бы сталось с тобой, но я бы отдышался и пошел вперед. Теперь все изменилось.

Призрак за плечом неуверенно задрожал, пока Сэт заходился в очередном приступе.

– Да, сам слышишь. Так вот, мальчик. Неприятно признавать, но настал момент, возможно, впервые в жизни, когда моя уверенность пошатнулась. – Вор приподнял уголок рта, но глаза остались холодными. – Я повидал в прошлом тех, кто получил схожие раны. Хорошо еще, что поганец в доспехах чиркнул по руке и так слабо. Это дало мне время, но я чувствую, что оно на исходе. Впереди нас ждет момент, когда тебе придется принять окончательное решение. И в этот раз оно затронет не только твою судьбу, но и мою. И пока этот час не настал, я хочу, чтобы ты услышал и запомнил: я всегда возвращаю долги.

С момента, как они покинули Берега, то была самая длинная речь Сэта. Вор отвернулся. Солнце и цокот копыт, больше в тот день ничего не осталось.

* * *

Следующий день успел перевалить за полдень, когда разнообразие наконец вплелось в окружавший их однородный пейзаж. Сэт натянул поводья, взмахом руки приказал Эдвину то же самое. Указал вперед.

– Смотри.

Последние несколько часов дорога шла под уклон, полоса горизонта была скрыта за неровным краем холма. Сейчас палец вора указывал на то, что открылось им на вершине. Кучка деревянных крыш теснилась на холме с другой стороны – десяток домов, не более. Эдвин приложил ладонь ко лбу.

– Деревня?

– Скорее хутор. У таких нет даже названий, кучка домов у дороги.

– Мы будем заезжать внутрь?

Вор почесал заросшую щеку.

– Это было бы резонно. Простейший урок, который выучиваешь после первого же похода: пополняй припасы всегда, когда есть возможность. Или рискуешь оказаться посреди леса с голой задницей. Ну, это ты уже и сам знаешь. С другой стороны, в таких местах и взять особо нечего, люди подобного толка забивают свинью раз в пару лет, на чью-нибудь свадьбу.

– Значит, у них должна быть куча живых свиней.

– Скорее, один несчастный хряк, ожидающий своей участи. Вперед.

Аккуратно ступая, лошадки поцокали по тропе. Вскоре стало ясно: Сэт был прав. По местным меркам, домишки теснились в довольно живописном месте, зелени было больше, чем где бы то ни было за прошедшие дни. Но растительность выглядела неухоженно, жухлая трава была не кошена и торчала во все стороны, ветви деревьев уныло прогнулись к земле, а сами дома по мере приближения к ним вызывали один вопрос: живут ли здесь люди? Ни один очаг не мигнул в окошке, ни одного звука не раздалось навстречу. Дома не выглядели заброшенными – не было ни покосившихся дверей, ни обвалившихся крыш. Однако от хутора веяло пустотой. Когда они почти поравнялись с первым забором, Эдвин спохватился:

– На какое имя мне откликаться? Снова Нико? Или на свое?

– Соскучился по любимому торговцу-отцу? Не думаю, что тут найдется хоть… А, проклятье!

Они миновали первый двор, после чего сомнения развеялись: одна живая душа здесь была. Следующий дом не был огорожен забором. Путники остановили лошадей, замерли. Три ступеньки вели на узкое крыльцо. На вершине этого скромного пьедестала, на деревянном стуле, как на троне, восседал старик. То был не карикатурный старец из сказки, с длинной бородой и мудрыми глазами. И не добрый дедушка, готовый по-отечески положить руку на плечо. Обычный старик, в каждой деревне таких наберется с десяток. Редкие волосы были зачесаны назад, лишь чуть топорщились за ушами. Щеки и подбородок покрывала короткая щетина. Он был полностью сед, вплоть до бровей, худ, но довольно высок. Тощие ноги в простых башмаках были вытянуты вперед, узловатые руки, сложенные в замок, покоились на животе. Внизу, у ножки стула, стояла дымящаяся глиняная чашка, сейчас забытая своим обладателем. Все свое внимание старик сосредоточил на незваных гостях. Пусть волосы мужчины выцвели, а кожа сморщилась во множестве мест, казалось, годы не затронули его карие глаза. Он окинул взглядом лошадей, задержал взгляд на Эдвине, спокойно посмотрел на Сэта. Старый вор вздохнул и спешился.

– Доброго дня.

Мгновение помолчав, старик разлепил губы и слегка кивнул:

– И вам.

Без лишней суеты он отклонился в сторону, поднял кружку за края, с достоинством отпил. Болтовню он либо не ценил, либо проявил сдержанность, переложив бремя вести беседу на прибывших путников. Сэт дал знак, Эдвин слез с лошади.

– Мы держим путь в западные края. Последние дни на пути нам встречались лишь кусты и грязь. Потому, увидев с холма это место, мы решили, что будет не лишним заехать. Пополнить припасы и, чем черт не шутит, узнать новости.

Старик покачал головой.

– Вас ждет разочарование. За припасами сюда вам стоило явиться в былые годы. Как и за новостями. – Он обвел свободной рукой словно застывшие во времени домишки. – Из актуальных новостей только то, что я еще жив.

– Вы живете тут один?

– Доживаю.

Эдвин проследил жест, кивнул в сторону домов:

– А где же остальные жители?

Старик сделал еще глоток, почесал живот.

– Молодые – ушли. Старики – умерли.

Сэт помрачнел, но уточнил:

– Тогда почему вы еще здесь? Не тяжко жить одному в пустом хуторе?

– Молодой человек, в мои годы поздно менять обстановку. И я не отдам наш с женой дом во власть природы, пусть это случится уже после того, как я уйду в небытие. И нет, не тяжко. Как говорится, сердце снаружи, долг внутри, а в нем честь – до последнего вздоха живи.

До того рука вора гладила бок лошади, но сейчас замерла.

– Вы воевали?

Впервые в карих глазах блеснул интерес:

– А похож на вояку?

– Пока лишь словом, а не делом, но и того достаточно. Последней фразой в узких кругах прославился генерал Эйгон Тагнор во время осады восточного пика. Его гарнизон сдерживал атакующих сорок шесть дней. Выжившие солдаты рассказывали, что упомянутую фразу про сердце он сказал на тридцатый день, когда кончилась питьевая вода.

– И что же было дальше?

– Дальше… А может, вы мне скажете?

Старик иронично кашлянул.

– Брехня. Вода кончилась еще на исходе второй недели. А в этой фразе между словами было столько нецензурного, что можно лишь дивиться, как она ушла в народ в удобоваримом виде.

В Эдвине проснулся интерес:

– Получается, почти месяц без воды? Как?

– Возвращаю право ответить вашему спутнику, юноша.

Сэт задумчиво почесал подбородок.

– Восточный пик не зря окружен океаном с трех сторон. Обратный осмотический фильтр не был предназначен под такие объемы, но при надобности… Нужно лишь дождаться, когда соленая вода превратится в несоленую. Ожидание можно скрасить с помощью жидкостей, которые, к счастью, наше тело способно производить само. На войне бывает и такое.

Эдвина передернуло, старик ухмыльнулся.

– Можете понять, почему меня трясло от смеха, когда в очередной таверне кто-то жаловался, что ему налили конскую мочу вместо пива. – Он отсалютовал чашкой. – До сих пор получаю несравнимое удовольствие от любых напитков, а дождевую бочку стараюсь держать полной до краев. В менее жаркое время года это обычно удается.

Сэт кивнул.

– Я не ошибся, вы были там. Фразу мог знать и посторонний, я тому подтверждение. А вот все остальное…

– Посторонний, да не совсем. По сравнению со мной вы молоды, но вцепились в мои слова с энтузиазмом голодного пса. Все было ясно даже по вашей посадке в седле. Вы тоже человек войны.

Морщины на щеках вора стали глубже.

– Уже давно нет.

– Ваше право.

С едва заметной заминкой старик поднялся на ноги. Покрутил в руках пустую кружку.

– Мир несется вперед, безудержно, неумолимо, – он взлохматил седые космы на затылке, – я тому подтверждение. Людям свойственно меняться – достойная черта. Но одного у нас с вами не отнять. Мы не просто люди войны. Мы поколение войны.

Свободной ладонью он толкнул дверь своего жилища, обернулся:

– Припасы в дорогу я не найду, здесь мало что осталось, сами видите. Но могу предложить трапезу и беседу. Возможно, ночлег, если беседа меня не разочарует. Сами видите, поболтать я не прочь. Решайте.

Старый вор помедлил, но снова кивнул.

– Мы слишком спешим, чтобы остаться на ночлег. Но от трапезы не откажемся, спасибо вам.

– Скоро – не всегда правильно, истина в самом пути, а не в спешке.

Выдав очередную пространную фразу, старик скрылся в дверях. Путники привязали лошадей, поднялись на крыльцо. Эдвин робко заглянул внутрь. Жилище оказалось под стать хозяину, старым, но ухоженным, даже тарелки у очага стояли не абы как, а на плетеной подставочке. И таких мелочей была куча и еще горсть. Окно было вымыто до блеска, горшки стояли под ним по росту. Сквозняк игрался с травами, подвешенными сушиться на туго натянутой веревке. Огонь в очаге не горел, но потухшие угли давали жар, в котором томился в ожидании котелок. Из-под неплотно прикрытой крышки тянулся аромат, кишки Эдвина скрутились в узел.

– На пороге не стойте. Парень, подсоби, выставь блюдца на стол. Второй парень, постарше, помоги мне тут…

Командовать у старика получалось легко. Вроде как и указания раздал, а с другой стороны попросил помощи. Как тут отказать? В три пары рук они накрыли стол, в тарелках задымился овощной гуляш. Сэт выразительно посмотрел на юношу, мол, я был прав, в таких местах мясо по праздникам. Эдвину на такие мелочи было наплевать, он сунул в рот полную ложку дымящейся картошки, тяжко задышал, на глаза навернулись слезы. Старик хмыкнул, выставил на стол глиняный кувшин с водой. Добавил железный чайник, затем, с сомнением окинув взглядом гостей – достойны ли? – выудил из шкафа бутылку мутной зеленоватой жидкости. Мудро рассудил:

– Ты, парень, не торопись. А слезы роняй либо по матушке, либо по первой любви. В первом случае – чтобы помнить, а во втором – чтобы забыть.

Узловатая рука ловко плеснула жидкость в чарки. Тост уже был сказан, осталось лишь выпить. Сэт уважительно крякнул, Эдвин прослезился пуще прежнего. Старик смиренно повозил ложкой в тарелке, окинул взглядом прибывших. Важно предупредил:

– Я начну.

Звали его Конрад. Обмолвившись, что живет в этом самом доме уже почти пятнадцать лет, старик, покрутив в руках пустую чарку, грустно добавил:

– Как и было сказано, не живу, а доживаю. Про пятнадцать лет – это после увольнения. Понял, что не могу больше, да и стар уже. А так я родился тут, в этом самом доме. Деревья тогда были меньше, но казались огромными. Домов было больше, людей. Полноценная деревня, ни дать ни взять. Детство пролетело, настало юношество, пришло время решать, куда податься. Для таких, как мы, как я, путей обычно раз, два и обчелся. Либо крестьянство: месишь грязь, семена сеешь, доишь коров с утра до ночи. Либо воинство: тоже грязь, но иного толка. Много лет назад я так и рассудил, простился с родичами и зашагал прочь.

На этих словах старик вновь наполнил чарки, но пить пока не стал. Скудно описал, как явился в ближайший город, постучался в гарнизон. Простые стражники посмеялись, а чин постарше, услышав болтовню, прикрикнул, расспросил юношу, откуда он и зачем.

– Как сейчас помню, оглядел меня с ног до головы, я ведь тогда был даже выше, чем нынче, и говорит: «Времена тяжелые, а будут еще тяжелее. Пригодишься». И я пригодился. Это сейчас академии, военные корпуса, прочая ерунда. А тогда людей с улицы могли взять и в пекло. Я и по прошествии десятка лет думал, а вот не взяли бы? Как бы оно было? Кто знает. Главное, десяток лет минул, а потом еще один, и еще. Доспехи все ярче блестят, да толку, кто увидит блеск под кровью? Затем последняя компания владыки, восточный конфликт. И я понял – хватит. Выбор был – сидеть в шатре и двигать фишки по столу. Либо бери деньги и иди прочь. Я и пошел. Точно как много лет назад зашагал прочь от этого самого дома, так и вернулся. К слову об этом. Уважаемый Сэт, ознаменуйте.

Он многозначительно приподнял чарку над столом, вор прокашлялся – чуть дольше, чем следовало.

– За возвращение туда, где тебя ждут.

– Достойно.

Они выпили.

– Это верно сказано. Ведь не к родичам я возвращался, все померли давно. Женщина была причиной, как иначе. И наплевать, что хутор уже тогда вымирал. И так-то жителей было с гулькин нос. Кто помоложе укатили прочь, остались лишь старшие. Я все усмехался, помогал старикам, свой дом тоже в порядок привел. Наслаждался покоем после стольких лет службы. Ведь главное, что не один, верно? А потом не заметил, как сам стал стариком. Все мы стали. Молодым возвращаться тут некуда, да и зачем? Чахнуть над могилами? Местные покинули Мир, один за другим. Дома запирались, ставни опускались. К зиме дымил уже не десяток труб, а парочка. А затем и вовсе одна. Мы сейчас сидим под ней.

Конрад наклонил котелок, разложил добавки. Бутыль трогать пока не стал, разлил пахучий чай по кружкам. Пригладил ладонью волосы, взялся руками за теплую глину.

– Моя ушла прошлой зимой. Тихо, мирно, словно так и надо. Что тут скажешь. Я видел смерть, она являлась мне десятки, сотни раз. За все эти годы я проводил в последний путь столько душ, что хватит на несколько жизней. Проводил и взглядом, и собственной рукой. И ни разу не задавался вопросом, не нес груз сомнений на плечах. Но в тот день хотелось выть. Поначалу. Вопрошать в воздух: почему, зачем? Неужто на той стороне не обошлись бы без нее? Думал, лягу рядом и нагоню, как иначе? А вот так. Сижу тут с вами, уже с тех пор одна зима миновала, и не знаю, сколько еще ждет впереди. Не думаю, что много.

Эдвин все свое внимание сосредоточил на тарелке перед собой. Хорошо, что мутная жидкость уже успела выжать влагу из глаз. Он схватил чай, осушил его за пару глотков, закашлялся. Сэт странно посмотрел на него через стол.

– Одно утешение – больше смертей на своем веку не увижу. Хватит уже. То была последняя, в следующий раз пусть придет уже за мной.

На минуту в комнате повисло молчание. Эдвин заработал ложкой, старый вор устремил взгляд куда-то за окно. Конрад покачал головой, затем вновь встрепенулся:

– К чему все было сказано, вот я и тут. Остальные дома запечатаны, чтобы влага и насекомые не попортили. Иногда прохожусь, проверяю. Мало ли, вернутся наследники, пусть и не видел никого из них уже лет пять. Тружусь по хозяйству, учусь наслаждаться тишиной. Научился, кажется. На это, – он щелкнул пальцем по бутылке, она отозвалась гулом, – не смотрите, не балуюсь. Лишь в честь гостей, а то редко они у меня. Чаще торговцы мимо проезжают, но у нас с ними не разговоры, а дела. Иногда выбираюсь вверх по холму, – он махнул рукой себе за спину, – могилки почистить, постоять, подумать. Но все реже в последнее время, сил не хватает.

Сэт повернулся, спросил невпопад:

– Вопрос мог бы оскорбить девку, но тебя, надеюсь, нет. Конрад, сколько тебе лет?

Старик для вида согнул пару пальцев:

– Если не ошибаюсь, то весной исполнилось восемьдесят четыре.

– Восточный конфликт отгремел в пятьдесят втором году. Значит, к его окончанию тебе было уже за шестьдесят.

– Не только знаток истории, но и математик? Похвально.

Старый вор покачал головой.

– Шутки шутками, но в таком возрасте… На осаде пика даже Эйгон был чуть ли не младше, сейчас ему должно быть под восемьдесят. Он уже тогда был генералом, получил повышение после осады и ушел в отставку лет пять назад. Сейчас на его имени карьеру в столице строят сын и внук, вполне успешно, как я слышал.

– Хорошая осведомленность для простого путника. – Конрад многозначительно оглядел гостей. – Я покинул гвардию в чине полковника. Был правой рукой Эйгона, остальной гарнизон был зеленым, обычные дети с оружием в руках.

– Отставной полковник гвардии в этой глуши. – Сэт покрутил ложку в руках. – В последнее время происходит слишком много удивительных событий. Как так могло случится? Все ветераны той войны засели на верхних этажах Аргента. А кто помоложе – сделали карьеру или остались в городе.

– Сердцу не прикажешь. Аргент мне всегда казался слишком людным, слишком ярким. Солнце слишком слепит, отражаясь от белых стен. А Эйгон всегда вел всех за собой. Железная рука, железная воля. Не зря его речи остаются на устах даже спустя двадцать лет. Я же всегда был из другого теста. Исполнял приказы, рубил мечом. Никогда не хотел водить за собой людей и успешно этого избегал. Дослужился до полковника номинально, выше всегда был тот, кто готов был взять на себя чужие смерти.

– Не рука отбирает жизнь, а приказ. Очень удобно.

– Да, эта присказка ходила по городам в то время. Дай людям повод оправдать себя, и рука не дрогнет. Вот после осады я и понял – достаточно. Хотя мог стать генералом, если бы захотел. Но в доспехах уже было больше тяжести, чем блеска.

– Можно вопрос?

Слова вылетели изо рта, Эдвин прикусил язык. Но оба мужчины уже уставились на него, старик благосклонно кивнул. Деваться было некуда.

– Эти доспехи, почему гвардейцы носят их на постоянной основе? Даже, – он помялся, бросил взгляд на окно, – в такую жару?

Конрад улыбнулся.

– На пути вам встретился не только отставной полковник, а еще и рунная рота? Ответ на вопрос прост. Потому что гвардия владыки – в первую очередь достояние страны, а не войско. Так во всяком случае хочет думать Вильгельм. Обычный стражник с пикой не внушает уважения, зато гвардеец в доспехах – о, люди теряют дар речи и щурятся от блеска. Даже своим видом они должны напоминать о величии столицы. Возможно, сейчас и правда так, лучшие из лучших, элита… В те времена я бы назвал их лучшими мясниками. Изобретение рунного оружия и доспехов изменило правила игры, не зря Вильгельм теперь правит всеми землями. Десяток гвардейцев мог сделать то, на что была не способна и сотня обычных солдат. Они… Мы входили в город в серебряных доспехах, а выходили в красных. Что сделает простой дикарь с мечом против такой неумолимой силы? Несколько раз противники желали сдаться лично нам, стоя на коленях.

Вор подал голос:

– Былые времена уходят.

– Не спорю. Вся Симфарея стоит на отголосках тех войн. А ведь прошло уже двадцать лет. Те, кто постарше, помнят тот страх, но новое поколение трепещет перед гвардией по привычке. Они не видели ее в деле. Но когда все земли были завоеваны и отданы вассалам, те получили во владение еще и рудники с гарнизонами. Сколько должно пройти времени, прежде чем кто-то нарастит на дарах столицы свою собственную мощь? Если подобные мысли звучат за этим столом, то, без сомнений, еще громче они звучат в голове Вильгельма. А значит, покуда правила игры вновь не сменились, слуги владыки так и будут потеть у всех на глазах.

– Не больно-то они и потеют, – Сэт почесал переносицу, – рунные доспехи постоянно улучшаются. В основном с целью снижения затрат этих самых рун, но попутно меняется то одно, то другое. Нынешние доспехи в сравнении с доспехами военных лет – как таранное орудие в сравнении с крестьянской телегой. Среди прочего, осадные и боевые доспехи гораздо тяжелее. Чаще всего гвардейцы разгуливают в летнем комплекте, если можно так сказать. Но, уверен, нынешним летом и в нем чертовских жарко. И поделом.

Старик поднял брови:

– Что расскажете следующим? Сколько волос у Вильгельма на безымянном пальце? Мою болтовню можно приравнять к старческим воспоминаниям, но ваши познания, связанные как с историей, так и с нынешним положением дел в гвардии, впечатляют. Столица подослала ко мне главного по гарнизону помочь углубить колодец? Под личиной бродяги и с ребенком, для отвлечения глаз.

Эдвин нахмурился, услышав про «ребенка», Сэт демонстративно оглядел себя.

– Похож на бродягу? Жаль, оставалась надежда, что выгляжу вполне пристойно. – Вор помрачнел. – А что касается остального… Иногда мне кажется, что я тоже живу воспоминаниями.

– Зря. С каждым днем все, что ждет меня впереди, истончается, бледнеет, становится все менее важным. А прошлое, наоборот, вспыхивает в голове ярче, чем когда-либо. Это время придет. А пока – живите настоящим.

Восприняв это как тост, старик вновь взялся за бутыль. Наполнил две рюмки, вопросительно посмотрел на юношу. Эдвин покачал головой. Напиваться вдвоем со стариком он не собирался, впереди был долгий путь. Даже жаль, что организм Сэта не воспринимает алкоголь. Настойка могла притупить кашель – в их деревне с наступлением зимы все только так и лечились. Впрочем, чтобы подлечиться, необязательно было даже болеть. Словно в подтверждение его мыслей, старый вор задохнулся в очередном приступе, стол закачался, котелок издал равномерный гул. Старик поднял брови, но комментировать не стал. Они выпили. Вор вытер губы рукавом, вытирал ли он кровь или капли пойла – Эдвин не успел увидеть.

– Восточный пик. Как к этому пришло? Я слышал много рассказов о том, как все закончилось, а вот как начиналось… Интересно услышать мнение того, кто был там.

Старик взял стручок зеленого лука, задумчиво пожевал.

– Не говорят, значит… Немудрено. Вопрос не как, а почему. А ответ прост. Вильгельм – самодовольная сволочь. Во всяком случае был тогда.

Эдвин вздрогнул. В его деревне уважительно поминали даже городскую стражу, что уж говорить про гвардейцев или самого владыку. Конрад же рубанул с плеча.

– …военная компания шла к концу, восточные земли были последними, кто не склонился перед Вильгельмом. Остальных либо разбили, либо подкупили, либо и то и другое вместе. Восточный пик – крайняя точка по правой части континента, если смотреть по картам. Мост на полмили уходит в океан и упирается в скалу, на которой высятся башни замка. К тому моменту вся знать сбежала оттуда месяц как. Гвардия безжалостно прошлась по подступам, стало ясно, что пик не выстоит. Пошел слушок, что крепость опустела, приходи и забирай. Заманчиво, верно? Мне еще тогда это казалось полной глупостью, как и Эйгону. Восточники всегда были тверже, чем гвоздь для гроба. Но указ Вильгельма был ясен – кто сможет выступить против? Приказ был дан, мы пересекли мост, никаких проблем, все верно. А затем капкан захлопнулся.

Старик почесал переносицу, потянулся к бутылке, одернул руку.

– Захлопнулся, да… Знать-то сбежала, спасая свои задницы и положение, потом ходили на поклон, пытались урвать обратно хотя бы родовые дома. А те, кому терять было уже нечего, не смирились. Последние оставшиеся от восточного войска; когда мы вошли в крепость, было уже поздно. Тех, кто остался на той стороне, перебили, а между нами и Миром теперь стояло почти две тысячи человек. Всем известно, что при желании крепость можно оборонять месяцами. Но то, если у тебя сотня человек активного состава и кладовые набиты запасами. А нас было тридцать шесть. А все полезное, включая еду и воду, из крепости предусмотрительно реквизировали.

Эдвин вновь решился на вопрос:

– Прошу прощения, а какой толк? Я мало разбираюсь в подобном, но вы сказали, что война уже шла к концу. Что могут сделать две тысячи человек против всей остальной страны?

– Ничего, в том и дело. Особенно против страны, построенной на крови. Наивные, они думали, что смогут выторговать хоть что-то. То были простые расчеты. По ним мы не продержались бы и пары недель. Даже если бы Вильгельм бросил людей на подмогу сразу, помощь пришла бы не раньше, чем дней через двадцать пять. Все это время восточники планировали торговаться – тридцать шесть гвардейцев, неплохой груз на чаще весов, верно? Может и да, но не для Вильгельма.

Сэт задумчиво почесал щеку.

– Послать людей – значит, признать свою ошибку.

– Да. Кто-то смог сыграть на тщеславии Вильгельма, и ему это ой как не понравилось. Говорят, сейчас он стал куда осмотрительнее, ведь на ошибках учатся. А ошибкой были мы. Он не отправил подмогу ни сразу, ни через неделю. Это я узнал уже гораздо позже. И хорошо – знал бы сразу, может и не выжил бы, а так была надежда. Расчет был на то, что людям у моста неоткуда было получать припасы, как и нам. Столица замерла в ожидании, осадное войско должно было быть истощено и измотано, деморализовано отсутствием подвижек в переговорах. Так и вышло. Когда подкрепление явилось на сорок четвертый день, они смели остатки восточной армии с лица земли. Никаких переговоров, никаких уступок. А спустя месяц выяснилась интересная подробность.

Вор сжал кулаки:

– Значит, договор действительно был…

Старик посмотрел на вора с тоской.

– Да. Вильгельм договорился обо всем с восточниками задолго до начала осады. Война шла к концу, и те, кому было что терять, прекрасно это понимали, они торговались за свое будущее. А под боком тем временем сформировалось войско недовольных простаков, они бы не приняли добровольную сдачу. Вильгельм убил двух зайцев, взял замок и полностью уничтожил любые попытки бунта в будущем. Те, кто предал своих, кто помог ему спланировать осаду, в будущем получили жирные куски земель на востоке, сохранили положение. Сидя в замке, мы думали, что владыку обвели вокруг пальца. На деле Вильгельм обрел нас на голод намеренно. Тридцать шесть мужиков… Ничто по сравнению со стабильностью всего региона.

Конрад провел рукой по лицу, даже плечи словно поникли под грузом воспоминаний.

– Битвы я не видел. К тому времени уже не было сил доползти до окна. Когда противник был разбит, подкрепление даже не сразу вошло в крепость – не верили, что внутри остался кто-то живой. Делили трофеи, складывали мертвых. Затем кто-то нашел в себе силы подать сигнал, вроде как Роберт, да обретет он покой в небытии… На тот момент нас осталось восемь человек. Восемь из тридцати шести. Многих вошедших тошнило от увиденного. Немудрено. Когда почти месяц заперт без еды, а рядом мрут товарищи, с которыми ты бок о бок прошел всю войну и был знаком десяток лет… Это не имеет значения, если хочешь выжить. Ведь нужно же что-то есть?

Эдвин отложил ложку, осознал смысл услышанного. Его замутило.

– Я всегда был худ, а вот Эйгон – другое дело, мужчина в теле, настоящая гора в доспехах. Но в тот день мы оба были с щепку толщиной. Никогда не забуду эти лица. Щеки не просто впалые, это вмятины на изможденных лицах. Выпученные глаза, высушенные рты. И это на живых людях, а как выглядели мертвецы, лучше и не вспоминать. Так выглядела победа Вильгельма – это ее истинное лицо.

Старик дрожащей рукой долил остатки бутылки себе в чарку, выпил, обронил пустую емкость на стол. Она закрутилась вокруг своей оси и замерла, Конрад как будто и не заметил.

– Он добился своего. Тот день вошел в историю как тактический триумф владыки, грандиозный конец войны. А ведь он даже не побывал в крепости ни разу с тех пор, насколько я знаю. Как все к тому пришло, уже никто и не вспомнит, как и имен тех, кто остался в крепости навсегда. Эйгон получил повышение и наградной меч. Я помню день, когда мы прощались, жали руки в последний раз. Ножны были пусты. Но он всегда был скалой, продержался еще пятнадцать лет, прежде чем уйти на покой. Не мог оставить страну после войны. Я другое дело, струсил, взял свое золото и осел здесь. Поклялся, что больше не хочу видеть смерть. Дурак. Смерть настигнет тебя, где бы ты ни был. Кресты на холме тому подтверждение.

Речь Конрада стала сбивчивой, в голосе звенела боль.

– Что тут скажешь. Ко мне иногда доходят новости с больших земель. Мирное время, города процветают, дома греют рунами. Все это насмешка, пыль в глаза. Жаль, что скоро не останется людей, которые знают и помнят. Миром правит человек, который построил мир на чужих жизнях. И готов их забирать вновь и вновь, о таком нельзя забывать. Но один раз он уже оступился. И когда это произойдет вновь, все, что нас окружает, рухнет с оглушительным грохотом, вся Симфарея будет погребена из-за одной ошибки. Хорошо, что этого я уже не увижу.

Повисла тишина. Эдвин уставился в окно. Насколько же реальный Мир отличался от того, что он знал раньше. Занавеска вяло трепыхалась на окне, пылинки гонялись друг за другом в лучах солнца. Когда он повернулся обратно, старик уже спал, уронив голову на руки. Сэт мягко отодвинул стул, поднялся на ноги.

– Убери со стола. Я подготовлю лошадей.

Вор вышел за дверь; Эдвин аккуратно, стараясь не шуметь, сгреб посуду со стола, залил водой из черпака, вернул котелок к очагу. С сомнением покрутил в руках бутылку с последними каплями на дне, но выбрасывать не стал, тихонько поставил на место. Стер крошки, задвинул стулья. Бросил последний взгляд на Конрада – тот мирно сопел, морщины разгладились, на лице царила безмятежность и покой. Казалось, он смотрит на того самого человека, что воевал в этих землях два десятилетия назад. Кто знает, может, ему снились куда более светлые дни? Эдвин вышел на крыльцо, притворил за собой дверь.

Лошади топтались у входа, узда была накинута на забор, Сэта нигде не было. Юноша покрутил головой – четкие следы уходили по узкой тропе за дом. Он затянул узлы на всякий случай, затем обогнул здание, двинулся по заросшей дорожке. Тропа пошла вверх, через пару минут он уткнулся в деревянную ограду. Заборчик доходил ему до колен, трава колосилась чуть ли не выше. Большого размера поляну окружали деревья и кустарник по одной стороне, с другой открывался вид на томящуюся на солнце долину. Между всем этим теснились могилы, плотно и вразнобой, среди них угадывались поросшие тропинки. Старые каменные надгробия перемежались с деревянными крестами, Эдвин мельком насчитал минимум три десятка. Сэт стоял в двадцати шагах от забора; казалось, он смотрит на долину, пытаясь предсказать дальнейший их путь.

Эдвин пошел по его следам, по примятой траве угадывалось, что этой дорогой ходят чаще, чем другими. Он замер за спиной вора. На самом краю над долиной нависал добротный деревянный крест, будто маяк для пустынного океана. Было видно, что за этой могилой исправно ухаживают: трава была вырвана, земля у подножия расчищена. Вор замер напротив, под крестом Эдвин увидел горку свежих цветов, обвязанных стебельком пахучей травы. Та малость, что Сэт успел нарвать по пути. На горизонтальной части креста аккуратными буквами было вырезано:

«А. А. Любима и после смерти. Увидимся на той стороне».

Эдвин замер, слова были излишни. Минуту они провели в молчании, потом вор обронил:

– Нам пора в путь. – После этого, словно чувствуя потребность объясниться, добавил: – Он сказал, что все реже находит силы добраться сюда. Не дело оставлять даму без цветов.

Эдвин помедлил, затем задал вопрос, который волновал его с момента, как он вышел на крыльцо:

– То, что Конрад рассказал… Если все так и было, как жить с таким? Знать, что ты потерял близких, положил жизнь ради… Ради чужой лжи, чужой цели? И об этом даже никто не будет помнить, кроме двух случайных путников.

Сэт пожевал губы, сухой ветер трепал седые волоски в бороде.

– Ты описал любую войну, мальчик. Потому я и начал свою в какой-то момент. Хотя бы знаешь, за кого бьешься. И два случайных путника – поверь, это не так уж мало. Теперь ты несешь в себе этот рассказ и это знание. Где раньше был один, стало трое.

Он бросил последний взгляд на крест, провел ладонью по траве.

– А как жить… Ты увидел, как. Легко потерять себя в своих бедах, но суть можно познать в сравнении. Последние дни я думал лишь об одном: как же мне чертовски не повезло, что надо спешить, нестись вперед в надежде на скорое лечение. Но не все раны можно заживить. У меня хотя бы есть шанс исцелиться. У него уже нет.

К лошадям они шли в молчании.

Глава 17. Райя

Райя заперлась в гостевом доме. Фионе было поручено передать, что госпожа утомилась с дороги и желает отдохнуть до ужина. Сославшись на это, она планировала как следует подумать в одиночестве. Огонь в глазах Иглы, торжественно брошенные в воздух предсказания – все это звучало абсолютно безумно, но при этом давало пищу для ума. Она хотела по чайной ложке выпытать информацию из Пинкуса, а получила сразу ушат дерьма от священнослужителя. Как только шаги церковника затихли где-то за дверью и пыль улеглась, стало ясно, что ее время ограничено. Игла явно дал понять, что ее вопросы отнюдь не богоугодны. Это можно было трактовать куда проще: она здесь не среди друзей. Протекция столицы не имела для церковника никакого значения. Получается, она не ошиблась в своих выводах. Осталось докопаться до сути. Но что делать, если безумие выплеснется за пределы разговоров и взглядов?

Тонкими пальцами она погладила страницы книги перед собой. Очередным поручением Фионы было принести ей этот том. Книгу найти было не сложно, минимум один экземпляр хранился в каждом доме в Симфарее. В противном случае можно было привлечь к себе внимание церкви. Даже умение читать не имело значения, главным было держать святой текст поближе к себе.

Писание. Наполнение всегда было одинаковым, будь это крашенный рунами огромный талмуд в аргентском соборе или же замызганная мелкая книжица в кармане путника. Святой текст включал в себя описание древних времен, как до жертвы Годвина, так и после. Последняя треть содержала церковные рассуждения о смыслах, заложенных в мироздание теми событиями, а также трактовки, которым должны были следовать потомки. В вычурных изданиях могли содержаться иконы и иллюстрации, в совсем дешевых – только постулаты, в таком случае толстый том ужимался до средних размеров молитвенника. Но сейчас ее интересовала именно историческая часть.

Годвин то, Годвин это. Перед ней никогда не стоял вопрос веры, то было так же очевидно, как потребность дышать. Во всяком случае, если ты желаешь построить карьеру в столице, а не пропасть где-то в соборных подвалах. Посему она смиренно прикладывала три пальца ко лбу там, где это требовалось, а все остальное время предпочитала думать о вещах более насущных. В рядах церкви и так было достаточно людей, веры которых хватило бы на небольшой городок. Игла или Стомунд – отличные тому примеры. Сейчас ее пренебрежительное отношение сыграло злую шутку, все исторические события почти стерлись из памяти. А писание она последний раз открывала лет в пятнадцать, на занятиях в монастыре. Но никогда не поздно наверстать.

Райя аккуратно провела пальцем по строчкам, пролистала несколько страниц. Самое начало писания чуть менее кропотливо, но все равно довольно подробно описывало совсем уж древние времена. Рассуждения о сотворении Мира ее мало интересовали, требовалось сосредоточиться на том дне, когда Мир чуть не погиб. Одернув себя, она забегала глазами по первым главам, торопиться не следовало. Если опустить витиеватость языка и чрезмерную восторженность в описании, то до определенного момента все выглядело довольно просто, если данное слово вообще подходит для тех времен.

Многие тысячи лет назад Мир был создан высшими силами… Так, так… Люди заселили Мир, были они непорочны… Не то… Вот здесь интересно. Вместе с высшим велением в Мир пришла и высшая сила. Была она неотделима от Мира, как нельзя отделить нерожденного ребенка от матери или птицу от неба. Бескорыстно и заботливо обволакивала она собой весь Мир. Постепенно живущие в те прекрасные времена… Тут пропустим… Многие сотни лет понадобились на то, чтобы овладеть знаниями и благами, которые были дарованы. Так или иначе наступил период роскоши, благости, доброты. На долгое время Мир погрузился в гармонию… Следующая страница, еще одна.

Райя задумчиво постучала ногтем по заинтересовавшему ее абзацу.

Изначально дары были ограничены, как было ограничено сознание тогда живущих. Дай дикарю палку с огнем – он смастерит факел, порадуется теплу. Но подари хрустальное украшение, и он его разобьет, выбросит, не увидев пользы. Ведь чтобы ощутить силу блага, нужно сначала познать его. До какого-то момента живущие в Мире довольствовались малостью, пусть и не понимая, что это лишь капля дождя во время ливня. Однако всегда найдется тот, кто захочет перешагнуть барьер. Посмотреть, что же там за холмом, что там на глубине. Преодоление метафорического барьера вывело Мир на новую ступень. Те, кто сделал этот шаг, могли не только принимать дары с той стороны, а еще и взаимодействовать с ней. Направлять, получать желаемое. В те времена люди называли их изначальными. Нынче церковь именовала их богами.

Затем следовал добрый десяток восторженных страниц описания, сколько же великого сокрыто от неверующих людей. Сокрыто все было довольно успешно даже в книге: текст был настолько вычурным, что любой смысл ускользал. Так, что дальше?

Познать высшую силу могли немногие, но они пользовались открывшимся дарами на благо обычных людей, направляли развитие Мира к свету. Лишь такой путь могли выбрать те, кто больше не нуждался ни в чем. Преодолевшие барьер больше не старели, были чисты от плотских желаний… Далее шло перечисление божественных привилегий, почти дословно, но более развернуто повторяющее церковные постулаты. А потом наконец пошли имена. Лунафрея, Полисорбат, Диадрид… Те, кто встал во главе Мира.

Шли годы, незаметно пролетели столетия. Мир достиг пика своего развития, казалось, некуда дальше расти. Многие изначальные отдалились от Мира, как родитель покидает ребенка, когда тот становится самостоятельным. Кто-то добровольно растворился в той стороне, кто-то просто пропал без вести. Но девять изначальных оставались до самого конца. Ноготок девушки пробежался по строчке, замер у самого важного имени. Годвин.

Выглядели ли изначальные как люди? Или их ладони и лица светились божественным светом? Этого было уже не узнать. Некоторые творцы дополняли канонизированные образы изначальных узнаваемыми чертами, например Лунафрея имела светлые, соломенные волосы, а Баш козырял крючковатым носом. Но Годвин на большинстве икон и фресок изображался не иначе как смазанный темный силуэт. И вот почему.

Как Райя поняла из пространных описаний, в какой-то момент кто-то из изначальных шагнул в своих изысканиях слишком далеко. На той стороне он наткнулся на нечто, что навсегда изменило Мир и жизнь живущих в нем. Главная благость стала главной опасностью, над мирозданием нависла угроза. Райя поморщилась. Писавший древний текст не давал никакой конкретики, размазав по множеству страниц метафорические описание кошмаров, которые нависли над Миром. Все эти страницы, по всей видимости, нужно было зачитывать дрожащим голосом, благоговея перед Годвином, который вмешался в ход событий.

Так или иначе стало ясно, что история Мира подходит к концу. Дары с той стороны больше не приносили благости, а лишь разрушали некогда процветающие земли. В попытках остановить бедствие четверо из изначальных отдали свои жизни и, не справившись, покинули Мир, ушли в небытие. Их имена красивой вязью были расписаны на отдельном развороте: Лунафрея, Адельберт, Амарант, Роза. Из оставшихся пятерых не сдался только Годвин. В пожертвовании равных ему он увидел изъян. Возможность. Дальше шел разворот с изображением фрески: пятеро последних изначальных, пять светящихся силуэтов на фоне надвигающейся тьмы, стоят вместе в последний раз. Полисорбат, Диадрид, Баш, Ашелия тянут руки к Годвину в немой мольбе, изображение пронизано чувством увядающей надежды.

Четверо погибших пытались спасти Мир вместе с собой и потерпели крах. Годвин рассудил, что нельзя взять, не отдав что-то взамен. Эта строчка в писании была подчеркнута едва заметной линией, словно читавший ранее выделил этот постулат для себя. Простившись с равными себе, изначальный отправился в сосредоточение всего. Чего конкретно, церковь, очевидно, понятия не имела, но, пробежавшись по строчкам, Райя рассудила, что под этим термином понимается некое место, где у Годвина была самая крепкая связь с высшими силами. Ныне эта точка на карте мира называлась годвиновой или северной впадиной. Святыней.

В этом месте грани между людским и божественным миром были разорваны. Сломав все барьеры и вывернув Мир наизнанку, Годвин стоял посреди бушующего ничего. Впервые за многие тысячи лет людская реальность в полной мере соприкоснулась с другой стороной, Мир был открыт для потока высших сил. Но вело это не к гармонии, не к процветанию, не к новым знаниям, как когда-то давно. Силы те уже давно несли в Мир лишь вред, и потому Годвин не выпустил наружу ни капли. Кто знает, сколько он простоял там и сколько времени прошло за пределами бушующего урагана сил. Дни? Недели? Годы? За это время Годвин впитал все без остатка. Полностью исчерпал тот запас, что некогда был выдан этому Миру высшими силами. Впустил в себя больше, чем мог унести, но стоял до последнего, не упустив ни капли. А затем ушел на ту сторону, растворился в небытии.

Именно этот момент теперь запечатлен на сотнях фресок по всей стране. Райя вспомнила, как рассматривала расписной потолок во время государственного совета. В рядах изначальных не было иерархии как таковой, но финальная глава их существования переписала историю. Одинокий темный силуэт на фоне яркого бушующего урагана неописуемой силы. Темная фигурка в центре светлого пятна. Последние мгновения того Мира. А затем началась новая эра.

На месте пожертвования Годвина отныне лежал кратер черной земли, все подступы были исковерканы, земля вздыбилась. Кратер протянулся на многие мили, полностью отрезая земли далекого севера; за тысячу с лишним лет никто так и не смог приблизиться не то что к центру кратера, а даже зайти далеко за его границы. Теперь это был край известного им Мира. Божественные силы покинули эти земли, древние достижения были стерты, канули в небытие. Оставшиеся изначальные ушли на ту сторону вместе со своим другом, все их существование было завязано на силах, которых больше не существовало. Но главного Годвин добился – закат всего так и не наступил, Мир продолжил существование.

Затем следовала добрая сотня страниц о первых годах новой эры, как на обломках былого величия выросли новые города, новые государства. Изначальные навсегда остались в памяти богами, пожертвовавшими собой во имя Мира. Вокруг Годвина сформировался культ, постепенно превратившийся в церковь и религию, ныне исповедуемую каждым жителем Симфареи. Райя пролистала еще немного вперед, в новое тысячелетие. Явление белоголовых.

Были ли это отголоски тех самых даров или запоздалые последствия жертвы Годвина, но в этот раз высшие силы уравновесили кнут пряником. С одной стороны, люди наткнулись на залежи минерала, явно обладавшего божественным происхождением. Так называемые руны меняли правила игры – как в быту, так и в военном деле. Новый путь развития Мира был определен. С другой, столь ценный ресурс был недоступен, лежал на расстоянии вытянутой руки, без возможности коснуться. Примерно в то же время выяснилось, что возможность есть, но она и была тем самым кнутом. Развитие отныне шло в обмен на множество жизней. Юноши, обреченные в какой-то момент покинуть Мир, все уже успевали принести пользу, несли в себе это предназначение.

Далее с ужасом описывались смутные времена до изобретения ошейников, когда люди еще не понимали всей опасности белоголовых. Земля равномерно покрывалась воронками, самые крупные уничтожали целые города. Прежде чем весь Мир превратился в ровный круг выжженной земли, священнослужители наконец смогли обуздать божественную стихию. Райя поморщилась.

На деле возникновению ошейников Симфарея обязана ученым, но церковь оперативно обрядила их всех в белые рясы, и отныне достижения науки были неотделимы от церкви. Руны и появление белоголовых были названы божественным явлением с той стороны, доказательством жертвы Годвина. Руны вошли в оборот, стали ценнейшим ресурсом. Но нынешним людям было далеко до гармонии изначальных. О чем начинает мечтать скудный людской ум, видя бесценный минерал у себя под ногами? О войне.

Чем больше земель, тем больше рун, больше богатства, больше власти. Холодный север схлестнулся с засушливым югом, влажные ветра востока несли смерть на жаркий запад. Десятилетия войн и разделение территорий в книге описывались скудно, церковь чуралась эпохи насилия. Райя уставилась в писание невидящим взглядом, дополняя прочитанное своими воспоминаниями и рассказами старших. В те времена карта Мира регулярно окрашивалась в новые цвета, правители вновь и вновь сталкивались между собой, новые замки возводились лишь для того, чтобы сгореть в очередной осаде. Итог ныне был известен.

Для каждой эпохи найдется тот, кто подминает под себя мироздание, меняет все. При ее жизни этим человеком был Вильгельм. Человек, который закончил-таки бесконечную войну, заслужил абсолютную победу. Объединил весь континент в единую империю – Симфарею. Под своим началом, конечно же. Белоснежная столица высилась в Срединных землях, откуда Вильгельм вот уже пару десятков лет железной рукой правил всеми остальными. Рудники были отданы в управление вассалам, гвардия расквартирована по континенту. Мирное время, построенное людьми войны на костях ушедших.

Она пролистала до последней трети писания, но среди постулатов ничего интересного не нашла. Задумчиво покрутила волосы на пальце.

«Послали ли боги к нам белоголовых для дробления камней? Нет».

Игла выразил свое мнение однозначно: по мнению ходячего мертвеца, бедным юношам было уготовано нечто иное. Но что? Любой встречный на верхних этажах Аргента выпучил бы глаза на такое заявление – что может быть важнее добычи рун? Тут церковник не ошибся, эти люди привыкли, что дорога в уборную освещена ровным белым светом.

«А до этого, можете быть уверены, белоголовые послужат столице сполна».

Сполна – это хорошо, именно такого отчета от нее ждут в столице. Но имел ли Игла в виду конкретно добычу рун? И до чего – «до этого»? С неба упадет кто-то из изначальных, нарядит белоголовых в доспехи и возьмет штурмом всю карточную империю Вильгельма? Глупость, подобное может кричать лишь безумец на проповеди под мостом.

Она постаралась сложить два и два. После Годвина осталась воронка, размеры которой даже сложно осознать и к которой невозможно подступиться. Любой белоголовый, когда предотвращение таких инцидентов не было поставлено на поток, оставлял за собой воронку куда более скромную, пусть для исчезнувших в ней людей и поселений это было слабым утешением. Более того, по почерневшей земле можно было спокойно гулять, хотя и ловить там было нечего. Ученые изрыли черную землю носом и не обнаружили ничего: ни рун, ни каких-то прочих изменений. Можно было допустить, что при такой корреляции событий белоголовые могли бы зайти глубоко в северную впадину, но и это было не так, подобные попытки провалились. Святыня не подпускала близко никого из живущих. Значит ли это, что ответы нужно искать здесь, в обычном мире?

На месте не сиделось. Райя поднялась со стула, подошла к окну, заложила руки за спину. Солнце готовилось убежать за горизонт, редкие стражники прохаживались по периметру. Сегодняшний день укрепил ее во мнении, что юноши из бумаг умирали отнюдь не по своей воле. Зачем привратник и церковник пошли против столицы? На этот вопрос в писании не нашлось ответа. Но Фрей был прав, чтобы решиться на такое, нужно чувствовать на плече чью-то могучую руку. Организатор. Неизвестная фигура, мотивы которой неясны.

Глаз уловил на другой стороне гарнизона резкое движение, и она прищурилась, пытаясь рассмотреть получше. Один из стражников стремительным шагом, почти бегом, пересек двор, поравнялся с госпиталем, нырнул внутрь. Окна гостевого дома выходили прямо на обитель доктора Якоба. Целитель не заставил себя долго ждать, спустя минуту он вышел наружу, наряженный все в тот же вязаный жилет, и стремительно зашагал к главному зданию в сопровождении стражника. В руке врачевателя покачивалась небольшая сумка; даже с такого расстояния она видела, что доктор едва сдерживается, чтобы не сорваться на бег, а стражник что-то активно втолковывал ему, махая рукой и указывая вперед. Кому-то стало нехорошо? Райя шумно выдохнула через нос. Не в ее правилах радоваться чужим болезням, но здесь она увидела возможность. Если пациент не пришел к доктору на своих ногах, значит, Якоб задержится там, куда его вызвали, это как минимум. А тогда…

Стоит ли так рисковать в первый же день? Стоит. Общение с двумя главными людьми на руднике показало, что по-хорошему ей здесь ничего не узнать. А если по-плохому… Где можно найти информацию о болеющих или погибших юношах, если не в лечебнице? Пока все эти мысли проносились в голове, она уже сбежала по лестнице. Фиона, мирно звякающая спицами в кресле, удивленно подняла голову.

– Дорогая, у меня прилив бодрости. Пойду немного прогуляюсь перед ужином, прошу остаться тут, на случай если я кому-то понадоблюсь. Всем говори, что я ушла на прогулку и скоро вернусь.

Камеристка приоткрыла рот для ответа, но Райя уже выскользнула наружу. Огляделась вокруг – двор почти опустел. Несколько стражников томились у ворот спиной к ней, пара одиноких фигур виднелись на разных концах гарнизона. Девушка стремительно зашагала вперед. На середине пути глаз снова уловил движение, она увидела, как несколько стражников показались из-за угла. Они шли с тренировочной площадки, шагая куда быстрее, чем принято при обычном карауле. Один за другим они нырнули в главное здание.

Непозволительные для высокородной дамы мысли зашевелились в голове. Может, Пинкусу стало плохо после столь обильной трапезы? Или здесь всегда такая суета? Поравнявшись с госпиталем, она вновь огляделась, но двор все так же пустовал. Как и ожидалось, в спешке Якоб не запер дверь. Она зашла внутрь.

Дверь в кабинет тоже была приоткрыта, увиденные утром шкафчики заманчиво притулились вдоль стены. Райя прикрыла за собой дверь, оставив лишь маленькую щель, чтобы услышать вошедших, огляделась. В кабинете царила стерильная чистота: она не заметила никаких личных вещей, даже письменный стол был почти девственно пуст, лишь стопка бумаг сиротливо покоилась на углу да несколько листков лежало отдельно, ближе к окну. Она окинула взглядом шкафчики – никаких пометок не было, – и девушка открыла ближайший ко входу. На полках покоилось множество склянок и коробочек, Якоб заботливо расставил медикаменты по росту. Второй шкафчик содержал то же самое, а на третьем ей улыбнулась удача.

За деревянной дверкой скрывалось еще множество ячеек поменьше, несколько десятков небольших ящичков. На них пометки уже были, архив был отсортирован по годам. Нижние два ряда пустовали, нынешний 1372 год находился в третьем ряду от пола. Райя присела на корточки, потянула ящик на себя. Внутри белело несколько папок, так же заботливо отсортированных по месяцам. Мысленно поблагодарив доктора за дотошность, она вытянула первую папку, начало зимы.

Увы, бумаги содержали историю вообще всех болезней, а не только проблемы белоголовых. У одного из стражников воспалился гнойник на пальце, то было первое обращение к врачу в этом году. Она зашелестела бумагами, нахмурилась. Эта папка была не очень толстой, а список из бумаг Стомунда за время поездки отпечатался у нее в голове, и Райя точно помнила, что в январе рудники лишись двоих из третьего барака. Но в папке было указано, что погиб только один человек, двадцати одного года от роду, пять лет на руднике. О смерти кого-то из новоприбывших в тот месяц не было сказано.

Для верности проверив листы повторно, не склеились ли, она вытянула весеннюю папку. В начале весны было несколько обращений, но без происшествий, мелкие болезни и травмы. Однако в середине весны легочная болезнь – и снова вместо двух потерпевших был указан один. Понимая, что время уходит, она вытащила папки из начала и середины лета, уже зная, что увидит. Погрешность в каждом месяце с повышенной смертностью составляла минимум одного человека. Папка за конец лета была совсем худой, лишь какой-то несчастный порезался о гвоздь и умудрился подхватить инфекцию, на этом все.

Она проверила, чтобы папки упокоились в правильном порядке, задвинула ящик, затворила дверцу. Нервно огляделась, напоследок взгляд зацепился за бумаги на столе. Стопка в углу была девственно чиста, зато листки, лежавшие отдельно, оказались частично заполнены тем же ровным почерком, что и документы в папках. Что бы там ни писал Якоб после ее визита, его прервали на середине, чернила еще не высохли.

Стараясь ничего не трогать, она склонилась над столом, глаз уцепился за сегодняшнюю дату. Якоб успел внести лишь начальные данные, вверху листка шла общая информация, затем следовало имя: Рикард Парацельс, девятнадцать лет, прибыл на рудник – она сверилась с внутренними часами – шесть, почти семь дней назад. Чуть ниже шла причина смерти – обвал. Затем доктор начал подробно описывать травмы, полученные во время рабочей смены, но последнее предложение обрывалось на середине.

Руки непроизвольно затряслись. Если соотнести даты, то именно эту группу доставил на рудники капитан Коска, так удачно встреченный по пути в Фарот. И уже первая смерть? Немыслимо. Среди прочего, Пинкус и словом не обмолвился ни о чем подобном, а ведь, судя по бумагам, не далее как сегодня утром очередной белоголовый был насмерть раздавлен упавшими камнями. Ничего не упомянул и сам доктор, во время утренней экскурсии врач лишь безмятежно бросил, что утро было «напряженным». От всего этого воняло ложью, просто несло. Ложью и опасностью. Но главное, что в госпитале она увидела все, что хотела, и даже больше.

Вероятно, часом ранее, когда Райя копалась в писании, она проявила к богам маловато пиетета. Притворив за собой дверь в кабинет и протянув руку к входной двери, она тут же поняла: не успела. Слишком увлеклась бумагами, позволила себе лишнее. Возбужденные голоса раздались практически в паре шагов.

Тихо охнув, Райя одернула руку, развернулась на каблуках. В кабинете прятаться явно негде, вряд ли она сумеет влезть в пустой ящик, сжавшись до размера папки. Стараясь не шуметь, она стремительно влетела в помещение с койками. Ничем не лучше – простыни были аккуратно заправлены, нечего и думать затаиться под одной из кроватей. Задняя дверь! Оставалась надежда, что операционная все так же незаперта. Райя бегом пересекла помещение, радуясь, что в гостевом доме переоделась в дорожное платье и опасность запутаться в многочисленных юбках существенно снизилась. Толкнула дверь, влетела в крайнее помещение. Ликуя, навалилась на узкую дверь в торце здания. Дерьмо! Полностью игнорируя замки внутри здания, Якоб добросовестно запер последнюю дверь на ее пути к спасению.

Голоса стали громче, она вновь нервно закрутила головой. Металлические шкафчики! Достаточно крупные, чтобы вместить ее субтильное тельце, только бы они были пустыми. Она рванула дверцу первого шкафа, на полках теснились очередные склянки, переместилась ко второму, тут удача наконец улыбнулась. Полок внутри не было, на длинной рейке покачивалось несколько врачебных одеяний и только. Сдвинув их в сторону, она втиснулась в шкаф, затворила дверцы. Очень вовремя.

В каждой металлической створке было несколько круглых отверстий, через них она услышала, как отворилась дверь, раздалась возня и шум нескольких голосов. Прильнуть к отверстию она побоялась, существовала вероятность вывалиться прямо под ноги вошедшим. Райя навострила уши.

– Кладите, кладите сюда.

Это целитель Якоб, нервным голосом он раздал еще несколько указаний, кто-то из стражи ответил неразборчиво. Судя по звукам, некое тело положили на операционный стол. Он вздрогнула, дверца соседнего шкафа с лязгом открылась, зазвенели склянки.

– Пока я бегаю тут, кто-нибудь объяснит мне, как подобное могло произойти? Прямо в гарнизоне!

– Мы занимаемся этим. Сконцентрируйтесь на работе. Он выживет?

– Непросто сконцентрироваться, знаете ли, когда столь экстренные события происходят со столь пугающей регулярностью. Я уж молчу, что за сегодня меня второй раз выдергивают без предупреждения и заставляют штопать человека, раны которого, прямо скажем, куда быстрее исцелили бы в городе и уж никак не здесь!

В разговор закралась пауза, сопровождающаяся шуршанием и звоном.

– Якоб, вы прекрасно знаете, что ваши срочные пациенты на то и срочные, ни о какой помощи из города не может идти и речи. Особенно в этом случае, ведь единственный человек, который мог дать санкции на подобное, сейчас покоится перед нами на столе.

– Мне кажется, вы не осознаете суть проблемы. – Снова звон. – Я, скажу без лишней скромности, уже творил чудеса, штопая раны и сращивая переломы, имея здесь то, что имею. Но даже у меня, заметьте, ограниченный запас чудес в рукаве! Рунные раны не только крайне тяжело залечить – были бы вы чуть постарше, то знали бы об этом из первых уст. Ветераны до сих пор вздрагивают от воспоминаний о подобном.

– Нам требуется…

– Не перебивайте! Так вот, помимо того, что раны сами по себе плохо поддаются лечению, так любой госпиталь, подобный этому, не рассчитан на лечение подобного толка! Рунные клинки давно выведены из вооружения, а как еще кто-то мог пораниться подобным образом? Белоголовые, которые копаются в рунах с утра до ночи и плевать хотели, что это крайне опасный минерал?

Повисла тишина, прерываемая лишь сопением доктора и звуками его работы. До этого молчавший стражник подал голос:

– Если бы рунами нельзя было пораниться, то он бы сейчас тут не лежал. Посмотрите, – говоривший сглотнул, – на его лицо.

– Вы тоже слишком молоды, а я насмотрелся на подобное лет двадцать назад. Хотя не буду скрывать, даже для меня увиденное в новинку. Воздействие явно было… мануальным. Кто додумался оставить его наедине с работником?!

– Подобное до этого случалось регулярно и было санкционировано самим господином священнослужителем.

– Да уж, не сомневаюсь. Ни у кого духу не хватило даже пискнуть в ответ. Боги, очевидно же, что болтать наедине с осужденными на смерть – плохая идея! Называйте их труд как хотите, но этим парням терять нечего. Особенно этим троим. Думаю, Игла в разговоре не отказал себе в удовольствии донести это очень доходчиво. Что тут скажешь, полагаю, лицо юноши навеки отпечаталось у него в голове, ведь перекрыть увиденное он уже ничем не сможет.

Поняв, кто покоится на операционном столе, Райя едва не охнула. Пару часов назад церковник в упор смотрел на нее белесыми глазами, а теперь лежал в беспамятстве в паре шагов. Что произошло на этом треклятом руднике за это время? Знал бы Морн, как активно она проводит первый же день в гостях… Тем временем первый из стражников напряженно уточнил:

– Его зрение… С ним все?

– А вы как думаете? Забудьте про глаза, мои действия направлены на сохранение жизни. И могу сказать, что даже в этом уверенности…

Недовольную речь Якоба прервал грохот двери, вошедший с шумом ввалился внутрь.

– Что. За. Гребаный. БАРДАК?!

Этот голос она узнала даже сквозь удушающую одышку. Привратник явно несся в госпиталь со всех ног, и только сбитое дыхание не позволяло гневу набрать полную силу. Она услышала, как Пинкус набирает воздух в грудь, затем раздался всхлип и тихое ойканье – вероятно, привратник бросил взгляд на пациента. Гораздо тише толстяк проговорил:

– Якоб, что с ним?

– А вы не видите? Прямо перед вашим приходом я упомянул, что наш уважаемый священнослужитель лишился одного органа чувств. Но это не будет иметь значения, если он уйдет в небытие прямо на этом столе. Не мешайте!

– Боги… Где Рокот?!

– Господин, он был с нами в главном здании. Раздал приказы, а сейчас, наверное, помогает прочесывать территорию.

– Кабинет номер двенадцать?

– Так точно. В коридоре, ближе к лестнице, мы обнаружили еще одного стражника без сознания. Он уже пришел в себя, парень просто огрел его по затылку. Но это… – Райя не увидела, но почувствовала, как говорящий бросил взгляд на Иглу, запнулся и сменил тему. – Увы, за пределами здания никто не слышал и не видел ничего подозрительного.

– Мелкий поганец… Как… Я лично провел аудиенцию этим утром, оба парня были одеты в обычное рабочее рубище! Никакого оружия, ничего! Как, ответьте мне, как он смог выбраться из комнаты?!

Подал голос Якоб:

– Работники ежедневно имеют доступ к ресурсу, из которого делали самое страшное оружие в стране. Если вы думали, что рунная пыль годится только для растопки камина, то господин Игла сполна прочувствовал обратное. Я смотрю на эти повреждения и…

– Не смейте поучать меня, доктор! Делайте свою работу молча! Молча! А вы, – толстяк снова обратился к стражникам, – доложите обстановку!

– Караул первого этажа обнаружил тела двадцать минут назад. Рокот был извещен и появился пятью минутами позже, вас мы не обнаружили в кабинете – простите, казалось, счет времени идет на минуты…

– Чертовски верно, – пробурчал Якоб.

– Коридорного привели в чувство, но священнослужитель… Мы побоялись прикасаться к нему, чтобы не сделать хуже, послали за доктором. Затем перенесли его сюда. Рокот взял с собой людей, отправился прочесывать гарнизон. Ввиду обстоятельств, – стражник помялся, – было приказано вести себя тихо. По всей видимости, Рокот решил сам известить стражу и поднять на ноги периметр. Бить шумную тревогу он запретил под страхом трибунала.

– Радостно, что среди вас, остолопов, есть хоть один человек с мозгами. То, что по гарнизону ходит столичная девка, само по себе не подарок, но теперь… Бардак. Бардак! – Пинкус почти застонал. – Что за день…

– Привратник, какие будут приказы?

– Вам нужны приказы? Приказываю найти эту сволочь и притащить его ко мне на ковер. И сделать это надо по-тихому. Есть информация, где сейчас девка?

– После обеда она заперлась в гостевом домике, ее камеристка известила, что госпожа отдыхает с дороги, но будет ожидать вас к ужину.

– Тем лучше. Отрядите человека, пусть следит за домом. Если попытается выйти – остановите. Обоснуйте правилами гарнизона, никаких прогулок в вечернее время, у нас тут не аргентский парк. Сбежавшую сволочь найти и доставить обратно в главное здание, в этот раз на подвальный этаж. Ситуация не должна затронуть зону добычи, все смены должны начаться по расписанию. Зато все, кто не задействован на той половине, – пусть ищут. И только попробуйте не найти. Также переведите в подвал парня из четвертого кабинета. Второй такой инцидент я не потерплю.

– Господин привратник, у него нет шансов. Даже без поднятой тревоги эти стены почти непреодолимы, там и крыса не просочится без нашего ведома. Мы поднимем весь активный состав внутри стен. В какой бы бочке он сейчас ни сидел – осталось недолго. Не знаю, на что рассчитывал этот парень, возможно, просто двинулся умом от безысходности.

– Двинутый умом ребенок почти убил церковника голыми руками. – Якоб кашлянул под звон инструментов, давя смешок. – Хорошо, почти голыми руками. А затем оглушил стражника и испарился где-то на территории. Пинкус, ваше желание сбылось, наконец-то столица начала поставлять по-настоящему талантливых работников. Не слышал о таких инцидентах за все десятилетия, что служу владыке.

– Сейчас вы служите мне, поэтому, напоминаю вам, заткнитесь и займитесь работой! Парень точно повредился умом, уж не знаю, что втолковал ему Игла. Ох… Он никогда не отказывался себе в удовольствии одарить их красноречием напоследок. Бардак, это не отменяет факта, что паршивец протащил в кармане руны. Какого черта?

– Господин привратник, подобного ни разу не случалось…

– А теперь случилось! Дерьмо! Хорошо, с этим разберемся позже. Якоб, ваш прогноз?

– Прогнозирую, что если в бараках об этом узнают, то вам придется зашить все карманы на руднике.

– Боги, я не об этом! Игла, что будет с ним?

– Как было сказано, глаза уже не спасти. Мне удалось его стабилизировать, но что будет дальше – покажет время. Я вычистил из него все лишнее, насколько мог. Если заражение не пойдет дальше… Да, тогда он сможет встать на ноги. Но не скоро. Сейчас нашему священнослужителю нужен покой.

Пинкус снова застонал:

– Незрячий церковник на руднике, какой в этом толк…

– О, господин привратник, не переживайте. Зная умение Иглы устрашающе нависать и втолковывать постулаты замершему перед ним собеседнику… Теперь Игла сможет выйти на абсолютно новый уровень на этом поприще. Ведь всякий знает: порой слепец видит больше, чем зрячий. Если священнослужитель очнется, уверен, он в подробностях поведает нам, что явилось ему в темноте.

– Не паясничайте! Достаточно болтовни. Вы! Обшарьте территорию, найдите беглеца. Якоб! Пройдите со мной. К моменту, когда девка сподобится вылезти на ужин, мне нужна лучшая сонная смесь. У меня нет времени на ее болтовню и расспросы, покуда в гарнизоне творится кромешный бардак. И правда! Трапеза будет проходить в гостевом домике, так пусть проспит весь чертов завтрашний день. После того, как парня найдут, у меня будут другие заботы.

Доктор вздохнул:

– Я выдам вам Иволгу… Не больше трех капель в напиток, иначе рискуете получить еще одно тело. Стража! Помогите мне перенести его на постель. В течение ночи я буду периодически проверять, не стало ли хуже.

Послышалась возня, стражники подняли тело, вынесли Иглу из операционной. Сквозь шум Райя услышала, как привратник еще несколько раз пожаловался на бардак, доктор отпустил в ответ очередное ироничное замечание. Потом дверь закрылась, отрезав от нее голоса. Она сжала кулаки. «Столичная девка». Осталось выбраться из этого шкафа, а затем и с рудника. Морн и Вильгельм получат лучший отчет из возможных. Интересно, услышав то, что услышала сейчас она, как быстро гвардия владыки вычистит тут все? Особенно если приплюсовать увиденное в бумагах Якоба. Лжецы и преступники, подумать только, а ведь она разделила трапезу с одним из них. Обошлось без сонного зелья, спасибо и на этом.

Она решила выждать еще немного, мысли метнулись к услышанному. Один из белоголовых напал на Иглу во время личной беседы? Немыслимо. Что вообще работник мог делать на территории гарнизона? То было неправильно, но она от души понадеялась, что, прежде чем его поймают, стража как следует понервничает. У парня нет шансов покинуть гарнизон, но впереди ночь, он может хотя бы спрятаться. Пусть Пинкус побеспокоится. И кого Якоб лечил с утра? Этого Рикарда, который якобы погиб под завалами? Зачем тогда врать в бумагах?

Она прислушалась, аккуратно приоткрыла дверь. Тишина. Райя вылезла, с глупым видом вновь подергала заднюю дверь. Нет, все еще заперто. Осталось подгадать, чтобы Якоб был в своем кабинете, а не возле кровати больного. Пинкус, очевидно, уже удалился, сжимая в руках предназначенную для нее отраву, а стража с ног сбилась в поисках в беглеца. На нее не обратят внимания, надо лишь незаметно вернуться в гостевой дом.

Затем выждать день, с милой улыбочкой известить привратника, что бумаги в порядке и она увидела, что хотела… А ведь она правда увидела. В скором времени Пинкуса будет ждать новый визит, уже не столь приятный. Жаль, что она не нашла никаких доказательств, а красть бумаги слишком недальновидно, возможность упущена. Но ее слов будет достаточно. Дальше за дело примется Морн, Черная мантия создан для решения подобных проблем. Что бы тут ни готовилось, мятеж, бунт или заговор, – он разберется.

Райя прижалась ухом к двери, но не услышала ни звука. Аккуратно приоткрыла дверь. За окном окончательно стемнело, комната утонула в полумраке и была почти пуста, лишь на ближайшей кровати она увидела очертания лежащего тела. Девушка перешагнула через порог, приблизилась к койке. Горло сдавил рвотный спазм. Игла узнавался благодаря мешковатому одеянию, торчащему из-под одеяла, лысой голове, тонкому рту. Впервые за сегодня она увидела, что губы церковника не плотно сжаты. Нижняя половина лица отражала безмятежность, из приоткрытого рта вылетало сиплое дыхание спящего. А вот верхняя половина… Нельзя сказать, что она отсутствовала, но священнослужитель изменился до неузнаваемости.

На глаза Якоб наложил тонкую повязку, сквозь нее просвечивались две черные дыры, в которых когда-то покоились белесые глаза. Глазные яблоки, как и брови, полностью отсутствовали, вся кожа вокруг выглядела обожженной. Страшные рубцы чуть светились, поблескивали в темноте. Казалось, лицо Иглы светится изнутри, оттого черные провалы на месте глаз выделялись и выглядели еще страшнее. На ум пришли прочитанные этим вечером строки: «Светлый лик молитвы укажет путь в темные времена. Обнажи скрытое в себе и получи сполна благословение небес».

Этот светлый лик вызывал у нее лишь тошноту. Против обыкновения Райя приложила три пальца ко лбу, затем пересекла перемещение. Дверь была открыта нараспашку, у входа никого не было. Кабинет Якоба был заперт, полоска света у пола говорила о том, что врач засел внутри. Стараясь не издавать ни звука, она рванулась ко входу, приоткрыла створку. Темнота. Слава Годвину, привратник не стал тратить ресурсы на охранение лечебницы. Сейчас она была готова превозносить любого из изначальных, независимо от отношения к ним.

По площади идти было опасно – раз Пинкус уверен, что весь вечер она провела в своих покоях, пусть так и остается. Прижавшись к стене, она двинулась вдоль здания, стараясь оставаться в тени. Теперь, когда она знала, куда смотреть, всеобщая суматоха бросалась в глаза. Факелы по периметру некому было разжечь, зато караул у главных ворот разросся до пяти человек. Все слуги испарились с улицы, вдалеке мерцали огоньки, солдаты патрулировали периметр.

Райя аккуратно выглянула из-за угла госпиталя. Никого. Вздохнув, она досчитала до трех и стремительно зашагала вдоль длинного одноэтажного здания у края площадки – по словам Пинкуса, это был продовольственный склад. Несколько раз ей казалось, что она слышит шорох прямо за спиной, любая тень представлялась стражником, который вот-вот отделится от стены и грозно спросит, почему она шляется по территории в темноте. В таком случае возможности для лжи были безграничны: в конце концов она столичная гостья, а значит, имеет право находится там, где ей угодно. Но по-глупому попасться и затем проверять, донесут ли Пинкусу на то, что она отнюдь не отдыхала в своих покоях с дороги, не хотелось.

Посередине склад был разделен на два амбара, она нырнула в импровизированную арку, по обе стороны темнели двери, ведущие в правую и левую часть хранилища. С другой стороны здание примыкало к частоколу почти вплотную; разведи она руки, одна ладонь уперлась бы в деревянный брус здания, а вторая – в забор. В проходе царила кромешная темнота, если она правильно помнила, то этот путь выведет ее почти вплотную к гостевому домику. Приободрившись и все так же стараясь не издать ни звука, она миновала второй амбар. Где-то тут, такое нельзя исключать, уже расположился наблюдатель за ее покоями. Удивится ли Фиона, когда она начнет стучаться через заднюю дверь? Самое время проверить. Она пересекла узкую дорогу, нырнула за гостевой домик. Как только впереди замаячила спасительная дверь, на плечо ей легла тяжелая рука.

Незнакомец с силой толкнул ее в стену здания, вторая рука плотно закрыла рот, она ощутила кислый запах пота. Лязгнул металл, хриплый голос прошептал на ухо:

– Одной экскурсии тебе не хватило, сука?

Запах кислятины усилился, дыхание обожгло ухо. По голосу и приглушенному лязгу металла она поняла, что рот ей зажимает верный пес Пинкуса. Его назначили следить за домом? Вряд ли. Или он заметил ее раньше? Рокот словно почуял невысказанный вопрос:

– Представь мое удивление, когда я шел проведать священнослужителя, а вместо этого увидел твою любопытную мордашку, выглядывающую из двери. Ай как нехорошо, неужели чудесная дневная трапеза не настроила тебя на доверчивый лад. – Гвардеец мерзко хихикнул. – А зря. Ведь, думается мне, она была для тебя последней. Пошла!

Он пихнул ее в сторону двери, Райя споткнулась, но гвардеец держал ее, как в клещах, рот все еще был зажат тяжелой ладонью.

– Пикнешь, я тебя вырублю и все равно сделаю, что хотел. Но когда очнешься, если очнешься, у твой служки будет не хватать пары пальцев. Будешь паинькой, тогда пальчики ничьи трогать не будем. Пока что. Кивни, если поняла.

Она с трудом кивнула. Ладонь отлипла ото рта, но хватка на плече не ослабла. Рокот подвел ее к задней двери.

– Стучи.

Она мягко стукнула пару раз по дереву.

– Сильнее.

Кулак несколько раз опустился на дверь. Сначала было тихо, но затем из дома послышались шаги. Створка отворилась, на пороге в замешательстве замер Мико, без доспеха.

– Госпожа…

Замешательство стоило дорого, Рокот втолкнул ее в дом и обрушил кулак на лицо Мико. Тот повалился на землю как подкошенный, земля содрогнулась. Рокот нанес ему еще несколько ударов по голове, потом вновь схватил девушку за плечо, на все это ему понадобилась пара секунд.

– Кто еще в доме?

Она сглотнула слюну. Это было тяжело, но она старалась не показывать свой страх.

– Вероятно, Фиона.

– Кучер?

– Я… я не знаю. Возможно, где-то на территории.

– Точно?

Рокот, не двигаясь с места, с силой опустил упакованную в железо ногу на лицо Мико. Райя, увидев, во что превратилось лицо ее гвардейца, почти закричала, но вторым ударом убийца выбил из нее дух. В животе взорвалась боль, из глаз брызнули слезы.

– Предупреждаю, что я не люблю, когда мне врут. У тебя есть еще шанс ответить правильно, а потом…

– Госпожа?..

Фиона показалась в дверях; то, что шум драки привлек только ее, доказывало, что в доме больше никого не было. Камеристка бросила взгляд на тело на полу и замерла, в руках покачивалось вязание. Рокот метнулся к ней через комнату, тяжелая рука покинула плечо, Райя повалилась на колени. Удар гвардейца лишил ее возможности дышать, не то что кричать или двигаться.

Неожиданно ловко Фиона увернулась от первого выпада, нырнула под протянутую к ней руку. Райя никогда бы не подумала, что девочка может двигаться так быстро. Задняя комната была совсем мелкой, половину пространства уже заняло распростертое тело Мико. Резко развернувшись, Рокот наотмашь ударил камеристку, девушка почти увернулась вновь, но места было слишком мало. Огромная рука лишь чуть зацепила ее, однако этого хватило, чтобы камеристка полетела кубарем. Фиона с треском влетела в стену и повалилась рядом с Мико. Убийца подхватил ее за волосы, дернул на себя, бросил рядом с Раей. Камеристка издала стон, одновременно напоминающий рык. Рокот навис над ними, заслонив собой дверной проем. До этого она никогда не задумывалась, как мало даст столичное происхождение в подобной ситуации. Казалось, огромный силуэт заполонил собой весь мир. Боги, а ведь она даже не попрощалась с папой…

– Не рыпайтесь. Не хотелось бы калечить вас обеих больше, чем нужно. Но привратнику от тебя будут нужны ответы, а для того чтобы говорить, здоровые руки и ноги не нужны. Как и живые служки. – Рокот кивнул на тяжело дышащую Фиону. – Будешь врать, в комнате станет на одно мертвое тело больше. Что ты знаешь о произошедшем в гарнизоне?

Хотелось соврать, но при виде сжатых кулаков слова сами полетели с языка:

– Игла… Он… На него напали. Ослепили.

– Хорошо. Что ты делала в госпитале?

– Я… Мне не спалось, голова болела с дороги. Хотела навестить Якоба, попросить лечебные травы для крепкого сна.

– Врешь.

– Нет, нет, клянусь! В госпитале было пусто, затем я услышала шаги, увидела тело… Меня не заметили, и мне стало любопытно.

– Не заметили, говоришь? Где ты пряталась? Что ты слышала? Если ты снова…

Вязальная спица вышла у него из правого глаза. Левый закатился, и гвардеец грузно рухнул на Мико, мертвое тело приглушило шум. Райя подавилась криком, замерла, не в силах отвести взгляд от окрашенного в красный металлического кончика. Второй глаз Рокота так и остался открытым, рот искривился, гвардеец ушел в небытие, пока падал. Она сжала кулаки, ногти до крови впились в ладони, рядом замерла Фиона. Райя моргнула, с трудом отвела взгляд от тела, вновь посмотрела на дверь. Теперь проход был перекрыт другим человеком.

Простая и грязная одежда не шла ни в какое сравнение с серебряными доспехами их мучителя. Тем не менее незнакомец был абсолютно спокоен, словно происходящее воспринималось им как нечто естественное. Он был юн, вряд ли старше Райи, лицо перемазано грязью, на этом фоне особо выделялись ярко-голубые глаза. Короткий светлый ежик волос топорщился на голове, лоб блестел от пота. В руке покачивалось испачканное в крови вязание с оставшейся спицей. Шею незнакомца сдавливало прозрачное кольцо. Юноша оглядел тела, задержал взгляд на месте, где раньше было лицо Мико, поморщился. Аккуратно прикрыл заднюю дверь. Райя, проследив за рукой, обратила внимание на множество мозолей, снова взглянула на шею, и в голове щелкнуло, шок сменился немым изумлением.

Что там сказал Морн на прощание? Если его подозрения насчет рудника не окажутся пустой болтовней, то он ждет ее на пороге с докладом? Ах да, и бутылкой красного вина. Похоже, она только что задолжала ему целый ящик.

Незнакомец на мгновение замер, будто впервые обратил внимание, что в комнате остались еще живые люди. Прокашлялся, оглядел девушек, неожиданно отвесил полушутливый поклон. Ровным голосом произнес:

– Дамы, мое почтение. Судя по тому, что я только что видел, – он слегка пнул труп Рокота, – у нас всех есть причины переживать. Однако у меня был крайне длинный день, а обстоятельства развернулись вокруг оси уже не раз и не два. А посему всем нам будет проще, если обойдемся без истерик. Это возможно?

Фиона, широко открыв глаза, не отрываясь буравила взглядом окровавленный труп на полу. Если она и хотела подать голос, то не решилась говорить вперед госпожи. Райя, в свою очередь, все еще не находила слов, лишь продолжала смотреть на незнакомца как полная дурочка. Тот обреченно вздохнул:

– Приму молчание за согласие. Видимо, столичных гостей не жалуют в окрестностях Фарота. Удивительно, что вы согласились на подобную работу. Или у вас всегда так? В любом случае получается, что проблемы на руднике не только у меня. А потому, – уголок губ юноши дернулся, словно ситуация его крайне забавляла, – объединим усилия?

Райя не придумала ничего лучше, чем промямлить:

– Что?

Теперь улыбка и правда озарила грязное лицо юноши:

– Каторжник и его команда в дорожных платьях. Такого со мной еще не бывало. Этой ночью рудник содрогнется.

Глава 18. Эдвин

– Не крути головой так сильно.

Эдвин вздрогнул от неожиданности. Вор не произнес приказ, он его прохрипел. Юноша потупился, прибытие в город привело его в неуместный восторг: ни разу на своем жизненном пути он не встречал такое количество людей, таких высоких домов, такие широкие улицы. Несмотря на все проблемы, лежащие тяжким грузом на плечах путников, несмотря на неопределенность, несмотря на хрипящий кашель, регулярно раздающийся спереди и служащий напоминанием о плохом… Несмотря на все это, последние сутки, стоило поселению показаться на горизонте, он почти подпрыгивал в седле.

Город был расположен на небольшом холме и напоминал по форме приплюснутый конус. Шутка ли, верхушка конуса состояла полностью из каменных домов, светлые стены поблескивали в лучах солнца. Дома у подножия были попроще, но даже окружные территории, которые Сэт обозвал «нижним городом», в разы превосходили все виденное юношей ранее. Равномерный пейзаж разбавляли развевающиеся флаги, цветы, шпили церквей и яркая черепица крыш. Город существовал, он дышал, был живым организмом со своими правилами, привычками, устоями. Во всяком случае так Эдвин размышлял, покачиваясь в седле и с нетерпением вглядываясь вперед.

Вор не разделял его энтузиазма. Что человеку, который бывал в столице, а помимо этого и в большинстве уголков страны, какой-то город на западе? Гонка со временем вымотала их, на Сэте это отразилось со всех сторон. Глаза запали, рана просвечивала даже сквозь повязку, теперь приходилось обматывать руку в несколько слоев. Кашлял он куда чаще, чем говорил, раздирающие хрипы не раз и не два будили Эдвина посреди ночи. За день до прибытия в город сознание больного помутилось настолько, что Сэт свалился с лошади и не приходил в себя около минуты, до смерти перепугав юношу. Поэтому, наконец-то увидев на горизонте городские шпили, вор лишь устало прохрипел:

– Он мог бы выбрать город и поближе.

Эдвин был с ним согласен. Кто этот «он» и почему они не могли найти врача поближе к столице, юноша уже не интересовался. В сказках на пути героев постоянно возникают препятствия, из кустов вылезают разбойники, под покровом ночи на лагерь нападают чудовища, герои решают проблемы и движутся дальше. Настоящая дорога выматывала свой монотонностью. Дни повторяли друг друга, атаковала их только жара, да неустанно тикало время. Оказалось, бороться со всем этим куда сложнее, чем с мифическими угрозами. Ведь тяжело победить врага, которого не видишь.

Эдвин не верил, но они дошли. Призрак неверия над плечом истончился, потерял силу. Теперь главное было – вылечить дрянную царапину на предплечье вора, совершить последний рывок. Вопросы имели даже меньше смысла, чем раньше; на каждое сказанное слово Сэт отдавал ресурс, которого у него почти не было. Лишь когда на горизонте почти во весь рост выросли городские ворота, Эдвин решился уточнить:

– Как зовется этот город?

– Вествуд.

Ворота были распахнуты, пара стражников на входе лениво провожала взглядом новоприбывших и покидающих город людей. Путники смиренно склонили голову, сердце Эдвина сделало скачок, но воины не проявили к ним никакого интереса. Лошади шагали по вытоптанной множеством ног широкой дороге, и, покуда Сэт не осадил его, Эдвин чуть не выпрыгнул из седла, пытаясь охватить взглядом происходящее вокруг. Обычный день в Вествуде был в разы ярче, люднее, шумнее, чем самый праздничный день в Шепчущих дубах. Целый лес зданий, усыпанных темными окнами, обступал путников со всех сторон. Люди были выряжены в свободные светлые одежды. Казалось, эти облачения странного кроя не несут никакой практической цели. Множество торговцев зазывало в свои лавки, мужики хохотали на обочинах, женщины с корзинами в руках спешили по своим делам, уворачиваясь от коней и повозок.

– Сколько здесь живет людей?

– Тысячи. Десятки тысяч.

Десятки тысяч людей! Немыслимо, он никогда не представлял себе места, подобные этому. Знал об их существовании, но большие города виделись ему далекой сказкой, чем-то чужим, неосязаемым. А сейчас помощник деревенского каменщика был посреди всего этого. Даже на фоне разыгравшегося восторга в глубине души Эдвин признал: в родной и тихой деревне он чувствовал себя куда уютнее. Какой-то бродяга вылетел на дорогу, едва не попав под копыта воровской лошади, животное фыркнуло, и Сэт опустил ладонь на шелковый загривок.

– Ты уже бывал здесь?

– Довольно давно.

– Как давно?

– Сразу после войны.

– Здесь было так же шумно?

– Мертвецы не шумят, после войны их везде было в достатке.

– Ты впервые прямо признал, что был на войне.

– В те времена все были на войне, так или иначе.

Юноша пожевал губы и нерешительно уточнил мучивший его вопрос:

– А столица… Она еще больше?

– В сотни раз. Сам увидишь, если я не свалюсь с лошади раньше времени.

– После войны… Город сильно разросся за двадцать лет?

– Город восстановили. Нижний город был сложен преимущественно из дерева. Когда Вильгельм пошел на запад, гвардейцы выжгли все, что могли. Те, кто успел вовремя примазаться, теперь живут в верхнем городе, огородились от крестьянской суеты. Стража разворачивает всех, кто своим видом может оскорбить чувства высокородных.

– Оскорбить чувства… Как это?

– Простолюдинам не место на вершине, так понятнее? Вход в верхний город только по бумаге, подтверждающей проживание. Или по приглашению.

– А куда мы скачем?

– Мне нужна информация, не собираюсь искать врача по всему городу, заглядывая в каждый дом. А когда я узнаю, куда идти… Залезем и на вершину, если понадобится.

* * *

– Остановимся здесь.

Сэт осадил лошадь, они замерли у порога ничем не примечательного трактира. Впрочем, ничем не примечательным он был по общеизвестным меркам. На деле здание было раза в четыре больше, чем любой трактир, посещенный Эдвином до этого. Их деревенскую забегаловку можно было целиком разместить на первом этаже этого заведения вместе с крышей и двориком, а осталось бы еще столько же места. На втором этаже шел ровный ряд начищенных ставень, все они были закрыты, значит, свободные комнаты имелись. Смущала только двойная входная дверь, на каждой створке было выбито отверстие в форме сердечка, как на деревенском сортире. Когда они шагнули на ступени крыльца, Эдвин бросил взгляд на приветственную вывеску – «Дыра в полу» – и вопросы отпали.

На дыру место совсем не походило. Свет проникал в широкие окна, освещая просторное помещение, в котором стояло минимум два десятка круглых деревянных столов. В середине дня заведение пустовало. На вошедших внимания никто не обратил. Столики были начищены до блеска, ветерок слабо шевелил занавески на окнах. У дальней стены расположился приличных размеров камин. Топка была вычищена, дрова лежали рядом на полу, на стене ровным рядом висели инструменты.

Присмотревшись, юноша с изумлением понял, что кто-то заботливо отлил петли в форме сердечка даже на кочерге, лопатке и каминной щетке. Этот же символ был выдолблен по центру каждого стола, усиливая ассоциации с деревенским сортиром. Юноша закрутил головой. Владелец, украсивший свое заведение подобным образом, определенно заслуживал внимания. Ожидания оправдались. За стойкой смиренно протирал стаканы человек, внешний вид которого дал бы фору всему увиденному Эдвином ранее.

Сначала он даже не понял, мужчина или женщина стоит за стойкой, потом, всмотревшись, заметил краску на ногтях и глазах, в обоих случаях черную. Само одеяние напоминало по форме короткий, не доходящий до колен балахон, многократно подпоясанный светлыми лентами; на рукавах при каждом движении покачивались белоснежные витиеватые оборки. Мешковатые одежды умело маскировали фигуру, но за пару шагов Эдвин разглядел выпирающий под подбородком кадык и с удивлением признал: все же мужчина. Подведенные глаза стрельнули в сторону путников, мужчина улыбнулся, но ничего не сказал. На вид ему было лет тридцать, под накрашенными глазами покоился орлиный нос, в форме губ сквозила некоторая капризность. Мужчина изящным жестом приподнял стакан, всмотрелся в искрящиеся на солнце грани, остался доволен. Тонкая рука отставила посуду в сторону.

Если в Берегах Сэт с порога устроил целое представление, чуть ли не начав обнимать бедного Могди, то сейчас он просто подошел к стойке (от Эдвина не ускользнуло, что по пути мужчина несколько раз оперся на спинки стульев), вытащил и бросил на стойку пару монет. Внимательно оглядел стоящего за стойкой мужчину, устало выдохнул, уселся на табурет. Юноша повторил за ним.

– Это для начала.

Трактирщик стрельнул глазами на монеты, все так же, не говоря не слова, взял только что начищенный стакан, опустил руку куда-то за стойку. Раздалось бульканье, обратно стакан вернулся уже наполненным кроваво-красной жидкостью. Повторил это еще раз, поставил вторую емкость напротив Эдвина, сгреб монеты и наконец подал голос:

– Хорошее начало. Чего господа желают?

Южный акцент перемежался с довольно странной манерой говорить: начало фразы было брошено грудным бархатным голосом, но к концу тон повышался, выдавая некоторую писклявость. Если бы не четкая дикция, Эдвин мог и не понять вопроса. Сэт таких проблем не испытывал:

– Нам потребуется комната, на сегодняшнюю ночь как минимум. Но это позже. Сейчас… Немного еды и немного болтовни.

Юноша снова обратил внимание, что речь вора подстраивается под собеседника. В этот раз в его говор вплелись южные нотки, которых за все их путешествие и в помине не было. Учитывая общую усталость, вероятно, вор делал это уже инстинктивно, не затрачивая никаких сил. Эдвин не сомневался – не будь царапины и будь это необходимо, вор уже сидел бы на табурете в таких же подпоясанных лентами одеждах, неотличимый от местных. Трактирщик с интересом поднял бровь: похоже, говор Сэта не сочетался с его пыльным дорожным одеянием.

– С дороги? Впервые у нас?

– Не впервые. И уже вижу, что город меняется, чуть отпусти вожжи – и ты уже чужой. Об этом я и хочу поболтать.

– Всегда рад разделить беседу с добрыми путниками. – Трактирщик жеманно махнул рукой. – А уж если за это платят монетой, то, не скрою, я весь ваш. Комната будет, еда тоже. Как и знакомство. Я – Флориан.

Сэт в ответ не представился, Эдвин тоже, по обыкновению, промолчал. Флориан это явно заметил, но лишь ухмыльнулся, не выказав обиды. Вор, взяв паузу, глотнул из стакана, удивленно воззрился на стакан.

– Что это?

– Хаш.

– Что?

– Хаш.

– Я не чувствую ни капли алкоголя.

– Как можно почувствовать алкоголь там, где его нет? Господа, день едва приблизился к полудню. Обычно, если мне с порога не кричат о своих желаниях, то я угощаю гостей так, как подсказывает мне нутро. И, должен заметить, редко ошибаюсь. Что может лучше удалить жажду по такой жаре, чем прохладный ягодный хашив?

Вор покрутил в руках стакан.

– Почему он такой вязкий?

– Ягоды кидают в чан с сахаром и специальным порошком. Затем варят, добавляя то одно, то другое. На выходе получается то, что получается.

– И давно тут в моде такое?

Флориан слащаво улыбнулся.

– Достаточно, чтобы подсказать мне, как давно вы не были в наших краях. А что – невкусно?

– Вкусно. Но странно. Не особо люблю сладкое.

– Молодой человек, а вы что скажете?

Трактирщик вперился в него взглядом с неподдельным интересом. Эдвин с опаской взял стакан, отпил небольшой глоток, покатал вязкую жидкость на языке.

– Вкусно. Как будто сок, но… не очень жидкий.

– Крайне точное описание.

Вор вновь подал голос:

– Не думал, что доживу до момента, когда в крупных городах перестанут хлестать эль с самого утра.

– До этого момента и правда предстоит дожить. Просто мое заведение немного более… прогрессивное, чем все остальные.

Эдвин вспомнил, что вор в самом деле может не дожить даже до ближайших событий, и настроение испортилось. Сэт, вероятно, подумал о том же, стиснул стакан и кашлянул, скорее нервно, чем в очередном приступе. Флориан тем временем умудрился одновременно вальяжно и поспешно переместиться на кухню и принести две миски с едой, в расписанной сердечками посуде дымилась порция томленого мяса. Юноша, как обычно, заработал ложкой, предоставив Сэту вести разговор. Вор аккуратно поставил пустой стакан вровень с тарелкой, пожевал губы:

– Где Тальверт?

Мужчина за стойкой вздрогнул. Слащавая полуулыбка впервые слетела с его лица полностью, он сразу стал выглядеть старше.

– Вы не врали, сказав, что бывали здесь ранее.

– Не врал.

– Мой отец умер семь лет назад.

– Мне жаль. Но, судя по твоему лицу, с возрастом отношения у вас не улучшились.

Флориан взял себя в руки, легкомысленно покрутил ладонью в воздухе.

– Действительно, особо жалеть не стоит. У него были своеобразные идеи о том, как воспитывать своего ребенка. Что-то вроде «кнута и пряника», но без пряника. Подобная осведомленность – намек на то, что вы были знакомы?

– И не только с ним. Ты меня не помнишь, но, когда мы прощались с твоим отцом в последний раз, ты сидел вон в том углу, на табурете. Тебе было десять лет.

Трактирщик нахмурился, словно пытаясь найти в глубинах памяти тот день. Покачал головой.

– Совру, если скажу, что помню. Прошло двадцать лет с момента, как мне было десять. Вероятно, в Вествуде вам тогда не понравилось, раз вы решили покинуть его так надолго?

Сэт проигнорировал вопрос.

– Тебя я тоже не признал. Но имя и возраст сходятся. Это место, – он махнул рукой себе за спину, – тоже изменилось.

Флориан скривился.

– При отце это был грязный кабак, пивная для швали. Невозможно было зайти внутрь, не сморщив нос. Я все поменял.

– Вижу. От желающих попить «хаш» отбоя нет.

– Узнаю друзей отца. Можете подойти вечером, эль здесь все еще подают и желающих достаточно.

Вся жеманная приветливость окончательно испарилась, Флориан скрестил руки, кровь отлила от лица, подведенные глаза отпечатались на лице темными провалами. Вор примирительно поднял руки.

– Как вести дела – твое дело. Более того, снимая у тебя комнату, похоже, можно не бояться клопов и вшей, как это было во времена, когда тут распоряжался Тальверт. Но он был ценен другим.

– Чем же?

– До самого конца войны и, насколько я успел увидеть, после к нему можно было прийти с вопросами и получить ответы. Когда вокруг крутится много швали, то узнаешь много интересного, знаешь ли. Особенно если половина «швали» – столичные солдаты.

Трактирщик положил руки на стойку, в свою очередь сказал примирительным тоном:

– Я не хотел вас оскорбить. Не особо люблю вспоминать те времена. Но вы и правда отсутствовали слишком долго. Времена, когда здесь собирались солдаты, ушли. Как и сами солдаты, они тоже ушли и давно. В последние годы при отце это был обычный кабак. Грязный, шумный, иногда даже прибыльный. Но кабак. Я веду дела иначе.

– Как уже было сказано – твое дело. У меня есть вопросы, и я хочу знать, унаследовал ли ты от отца умение на них отвечать.

– Повторюсь, желающих выпить пива – все еще достаточно. Я слушаю.

– Мне нужен доктор.

В подтверждение своих слов Сэт зашелся кашлем. Трактирщик поднял брови.

– Тут ничем не смогу помочь. Могу подсказать улицу со множеством аптекарских лавок. Впрочем, еще пара стаканчиков чудесного напитка могут оказать столь же лечебный эффект.

– Мне нужен доктор, – Сэт поморщился, – конкретный доктор. Старый знакомый, не виделись кучу лет. Его деятельность – единственная зацепка. Нужны еще, чтобы не пришлось обходить все аптекарские лавки в городе. Имя – Гааз. Доктор Гааз. Так он был известен, когда мы расстались.

– Ничего не звенит. – Флориан закатил глаза, почесал подбородок. – Я все же еще не в том возрасте, чтобы много ходить к лекарям.

– Люди сами к тебе ходят.

– Тоже верно. Но что-нибудь еще? Кроме имени.

– Средний рост, черные глаза, кожа смуглая, не загар, а с рождения. Хороший врач. Очень хороший. Что еще… Гааз всегда запоминался делами, а не внешностью. Волосы, вероятно, либо выпали, либо седые. Ему должно быть сейчас под шестьдесят.

Владелец «Дыры» почти хохотнул.

– Пожилые врачи ко мне точно не ходят. Понятия не имею, о ком речь. Но если он и правда так хорош, как вы говорите, то лечит людей он в верхнем городе. И по трактирам ходит там же.

– В побитом войной Вествуде за стеной были десятки трактиров. Сейчас еще больше. У меня нет времени обходить их все.

– Даже при должном желании и наличии времени… Вероятность попасть в верхний город в этом наряде не высока. А парень выглядит так, словно ищет подработку в конюшне.

Вор покачал головой.

– Надо будет – обернусь лентами с головы до ног. Это не твоя забота. Как и весь этот разговор. Забудь, я поищу ответы в другом месте.

Эдвин аккурат в последний раз чиркнул ложкой по дну опустевшей тарелки. Сэт к еде не притронулся, с усилием слез с табуретки.

– Постойте.

Флорин вновь взялся за стакан, но рука с тряпкой замерла, и трактирщик выдавил улыбочку.

– Дайте мне пару часов. Этого Гааза я вряд ли найду, город большой. Но могу свести с тем, кто занимается подобным. Ищет людей, отвечает на вопросы.

– К чему сводничество? Скажи, куда идти, и мы нанесем визит твоему знакомому.

Трактирщик картинно наморщил один глаз.

– Столько лет прошло, а вы думаете, что вас пустят во все двери? Времена изменились, с тем же успехом можете пойти прямо к воротам в верхний город, они тут прямо за углом. Посмотрите, что будет. С моим контактом то же самое. Без моего посредничества никто не даст аудиенцию незнакомцу с большой дороги.

Сэт тыльной стороной ладони вытер рот – этот жест вошел у него в привычку с тех пор, как на губах стала отпечатываться кровь.

– Тот, кто отвечает на вопросы и ищет людей, обычно и является причиной того, что люди пропадают. Я хочу просто найти старого знакомого, а не влезать в долги.

Флориан отставил и так чистый стакан в сторону, кончиками пальцев потеребил мочки ушей.

– Размер долгов будет зависеть лишь от вас. Но не скупитесь, ведь пара монет с этого дела осядут у меня.

– Пара монет уже лежит у тебя в кармане.

– И за них вы получили, что хотели: трапезу, ночлег и разговор. Вам нужна помощь в поисках или нет?

Вор уселся обратно на табурет.

– С кем мне придется говорить?

– Постулат верхнего города.

– Я далек от соблюдения постулатов.

– А этот человек максимально далек от церкви. Просто люди его положения не любят имена. Его зовут Иеремия. Это все, что нужно знать. – Флориан хихикнул. – Слышал, что он терпеть не может, когда произносят это церковное имечко. Но прозвище он выбрал не менее церковное и из целых трех слов. Смешно?

Вор посмотрел исподлобья.

– Не очень. Иеремия, значит… Хорошо. Я встречусь с ним сегодня.

– Если он захочет встретится. Я замолвлю словечко, но не исключаю, что придется подождать. Я передам, где и когда…

– Сегодня, – Сэт сжал зубы, – здесь, на закате. В этом зале. Я не пойду на чужую территорию.

Веселость Флориана вновь испарилась.

– Мне кажется, вы не поняли, с каким человеком я устраиваю аудиенцию. Он не ходит в гости, тем более мой трактир не место…

– Мальчик, похоже, не так много изменилось со времен Тальверта. Ответами на вопросы все еще делится отборная шваль. Постулат верхнего города, надо же. Передай ему, что Старый лис будет ждать его. Здесь, на закате, как и было сказано.

Вор повторно поднялся с табуретки, подал знак следовать за ним. Флориан опять открыл рот, чтобы возразить, но в словах и жестах Сэта сквозила уверенность, что аудиенция будет получена. Трактирщик захлопнул рот. Вор напоследок перегнулся через стойку, доверительно прошептал:

– Груз прошлого уже не сдвинуть, но поверь: пусть с отцовством у Тальверта не задалось, зато он взял на себя иное бремя. В подвалах этого дома он укрывал людей в последние месяцы западной осады, это дорогого стоит. Так мы и познакомились. В его груди на месте сердца точно не зияла пустота.

Сэт повернулся в сторону лестницы, на прощание бросил через плечо:

– Поэтому, несмотря ни на что, прими мои соболезнования насчет отца. Пусть и запоздалые.

Не дожидаясь ответа, Сэт зашагал к лестнице. Эдвин, так и не проронив не слова, поспешил следом.

* * *

– Время до заката нужно провести с толком.

Эдвин посмотрел вопросительно.

– В одном Флориан прав, тебя хоть сейчас да на уборку навоза. Одежда, в которой ты покинул деревню, уже никуда не годится. Припасы нам пока пополнять не с руки, а вот к портному стоит наведаться.

– Я пойду один?

– Не потеряешься. Главное, не заходи в особо темные переулки.

Юноша замер в замешательстве. Вор устало прикрыл глаза.

– Мальчик, мы с тобой неразлучны уже много дней. Сходи, прочувствуй город. Возвращайся сразу после обеда. А пока – мне нужно подумать.

Эдвин подозревал, что вор не идет в город еще и по иной причине. Решил сберечь стремительно подходящие к концу силы. Но спорить юноша не стал, возможность прогуляться по городу выглядела заманчиво, пусть и немного пугала. Он уточнил:

– Какой срок указать портному? На пошив.

– Срок будешь указывать у себя дома. – Сэт покачал головой. – В городах продают готовую одежду, на пошив тратят время лишь высокородные, носят вещи по своим меркам. Тебе сойдет и что-то попроще, никаких балахонов и лент. Без ярких красок. Рубаха, легкая куртка, штаны – не более. Нужна одежда, которая выдержит долгую дорогу.

– Куртка? На улице жара.

– Я все еще надеюсь выйти из этого города живым. И мы двинемся на север, рано или поздно ночи станут прохладными.

– Я хорошо разбираюсь в постройке оград и весе молотков. Но ничего не знаю про одежду. Все, что ты видишь на мне, досталось от отца.

– Настало время узнавать новое. Когда зайдешь в лавку, то поначалу ни слова о деньгах. Опиши задачу, пусть продавец подберет одежду, обувь. Затем сбивай цену по максимуму, а когда торговец упрется в какую-то сумму, то достанешь монеты.

Вор отсчитал ему горстку медяков.

– Тут ровно столько, сколько должна стоить хорошая дорожная одежда. Продавец скиснет, но деваться ему некуда, сложно обсчитать того, у кого нет денег.

– Как я пойму, что мне хватает денег на конкретную лавку?

– Не переживай, если тебя пустят внутрь, значит, уже хватает. Не думаю, что в нижнем городе высокие запросы. Дорогу спроси у прохожих, лучше у какой-нибудь девчонки. Спасибо Вильгельму, теперь все говорим на одном языке. Разберешься.

Эдвин сунул монеты во внутренний карман, вор одобрительно кивнул.

– Верно, ближе к телу. Дорогу обратно лучше запоминай, но тоже спросишь, если вдруг. И помни: жду тебя через тройку часов.

– Боишься, что сбегу?

– Боюсь, что ты забудешь все сказанное мной, и я найду твою избитую задницу в подворотне и без денег.

– И без медальона тогда уж. Это тебя тоже не волнует?

– Если какой-то незадачливый воришка решит сцапать медальон, то я потом выпью кувшин хаша или чего покрепче. За упокой.

На этих словах вор отвернулся к окну, завозился в своем вещмешке, давая понять, что разговор окончен. Эдвин нервно провел рукой по волосам и вышел за дверь. Спустился по лестнице – гостей не прибавилось, а Флориан за стойкой отсутствовал. Юноша вышел в полуденное пекло.

Пешком суета города чувствовалась еще больше. Когда он сидел на лошади, людской поток огибал его, как бурный ручей огибает камень на пути. Теперь Эдвину приходилось почти уворачиваться от встречных прохожих и так же жаться к стенам домов, чтобы не попасть под колеса очередной телеги. Казалось, городские жители знают один язык – язык спешки. Куда можно так торопиться в середине жаркого дня, когда от любого движения капли пота слетают со лба?

Если люди шли парами, то они обязательно громко разговаривали. Те, кто просто сидел у края дороги или выглядывал в окна, тоже шумели, зазывая покупателей в свои лавки или просто переговариваясь с соседями. Обилие звуков почти физически сдавливало виски. Жизнь в Дубах была гораздо размереннее и тише, но за время их с Сэтом путешествия юноша отвык вообще от любого нормального общения. Казалось, еще недавно он покоился на глубине реки, изолированный от всего толщей воды, и вот, спустя время, наконец вынырнул на поверхность, где кипела настоящая жизнь.

В голове всплыл совет, услышанный в таверне Берегов. Как там было? «Не ходите на берег в одиночку». Ирония в том, что сейчас он чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо. Обнадеживало лишь то, что в байке, рассказанной странным незнакомцем, Том заходил в воду и нырял в глубину, а не наоборот. За долгое время в пути у Эдвина было время подумать о том дне, ему уже почти хотелось поверить, что весь разговор ему почудился. Но внутренний голос подсказывал, что нет, парень, так легко ты не отделаешься.

Он миновал длинную улицу, на которой расположилось заведение Флориана, уткнулся в среднего размера площадь, замер в нерешительности. Лавки опоясывали пространство плотным кольцом. Попытаться найти портного самому? Или прислушаться к Сэту и спросить дорогу? Юноша решил, что лучше спросить. Просто из упрямства. Когда они были с Сэтом, а рядом присутствовал кто-то еще, он почти всегда молчал, чтобы не сболтнуть лишнего. Диалоги с самим вором сложно было назвать болтовней, чаще он отвечал сухо и по делу, а после болезни это стало особенно заметно. Так можно и забыть, как общаться с людьми.

Но проще подумать, чем сделать. Эдвин огляделся. В основном на площади гомонили пузатые торговцы, смуглые и бородатые покупатели расхаживали туда-сюда, копошились в товарах, сновали между зданиями. Движения местных были быстры, суетливы. Девушки, кутаясь в балахоны и платки, не менее стремительно забегали на площадь и покидали ее. Как подступиться к этим людям, Эдвин не знал. Кто то из прохожих задел его плечом, юноша машинально проверил на месте ли деньги. На месте.

Он отошел в тень ближайшего здания, вновь с надеждой покрутил головой. В десятке шагов от него кучер с силой щелкнул лошадей, телега тронулась вперед, открыв его взору ряд домов. Три здания объединяло общее крыльцо с рядом длинных ступеней. На него выходило три двери; левую он определил как мясную лавку, владелец в измазанном красным переднике что-то втолковывал своему собеседнику, бурно махая руками. Дверь справа была закрыта или заколочена. А вот центральная часть крыльца привлекла внимание Эдвина.

Дверь в этом месте имела остекление с двух сторон, слева он увидел множество кусков ткани спокойных цветов. Бежевые, белые и персикового цвета рулоны ровными рядами покоились друг на друге, от пола до потолка. Справа, на деревянных полках, стопками лежали вещи, очень похожие на одеяние Флориана. Даже с расстояния он заметил аккуратно сложенные поясные ленты, а сама одежда была тех же цветов, что и ткань слева.

Безошибочно определив эту лавку как магазин одежды, юноша воспрянул духом. Осталось проверить, пустят ли его внутрь. Если Сэт был прав, то это уже половина дела. А ведь он отошел всего на пару сотен шагов! Юноша аккуратно обогнул кучку гомонящих детей, увернулся от очередной телеги, проводил ее взглядом, вжавшись с стену. Стремительно, не дав себе времени на сомнения, взлетел на крыльцо.

Под его напором деревянная дверь мягко отворилась, над головой звякнул колокольчик. У входа было относительно просторно, хотя он не смог бы развести руки в стороны, не боясь обрушить горку цветных рулонов. Чем дальше, тем больше коридор сужался, полки с обеих сторон нависали на головой, потолки были достаточно высоки, чтобы верхние ряды терялись в полумраке. И как тут выбирать одежду? Вытянешь одну тряпку из стопки, и на тебя рухнет гора. А самое главное, на звонок не вышла ни одна живая душа. Эдвин неуверенно кашлянул.

– Секунду!

Голос донесся из глубины помещения, говоривший скрывался за бесконечными рядами полок. Точнее, говорившая – через мгновение на свет вынырнула девушка. Юноша поразился, грудной голос больше подошел бы взрослой и статной женщине, в нем даже сквозила высокородная хрипотца. Но девица перед ним была стройна и очень молода, вряд ли старше него самого. Темные, почти черные волосы были подстрижены коротко, едва закрывая основание шеи. Цвет глаз в полумраке он не разглядел, охарактеризовав его для себя как «темный», но обратил внимание на впалые скулы, придававшие лицу некоторую угловатость.

Девушка, как и большинство людей на улице, была смугла по своей природе, но зато не носила мешковатые мантии и балахоны. На ней были обычные светлые штаны (подпоясанные веревкой!) и белая рубашка, достаточно короткая, чтобы на поясе прослеживалась полоска кожи. Эдвин приободрился еще больше. Именно такая одежда ему и требовалась, простая, без всяких лент и прочего. Девушка тем временем окинула его взглядом и кисло проговорила тем же грудным голосом:

– Я не подаю.

Эдвин опешил. В последнее время намеки на его внешний вид все чаще вызывали дискомфорт. Кто бы мог подумать, что путешествие с Сэтом превратит его в потрепанное дорогой нечто. Заставить бы всех этих людей ночевать на валежнике в лесу или в чистом поле, еще и много дней подряд… Ну да, как-то раз, ворочаясь во сне, он скатился прямиком в погасший костер – обошлось без травм, но удар принял на себя рукав рубахи. Порой приходилось падать коленями прямо на землю, отчего штаны пообтрепались. Но теперь его приняли за бродягу! Оскорбившись, юноша насупился, но постарался ответить вежливо:

– Я не прошу подаяния. Добрый день, я просто хочу купить одежду.

Девушка окинула его скептическим взглядом.

– Да? Я шью одеяния под заказ. И что вы хотите, чтобы я для вас сшила?

Каждое «вы» и «вас» она выделяла с явным сомнением, словно не зная, стоит ли так вежливо общаться с этим странным визитером или лучше сразу выпроводить его вон. Эдвин решил гнуть свою линию до конца, он уже шагнул за порог, а значит, успех близок как никогда.

– У меня нет времени на ожидание пошива, но я хочу подобрать, – он запнулся, – готовую одежду.

Это было для него в новинку; в Лордане, а тем более в его деревне, никто не шил одежду заранее. Нужно было подойти к портному, тот снимал мерки, и через несколько дней одежда была готова. Да и этой возможностью пользовались нечасто, сам Эдвин, выйдя из подросткового возраста, просто продолжал носить оставшиеся от отца вещи, в Дубах так поступали многие. Рубахи и штаны, сшитые из грубых тканей, носились годами.

Если не скакать через весь континент с беглым вором, попутно падая в костер, то можно было носить одно и то же много лет, не боясь испортить. Дырки зашивались, грязь смывалась, заплаты ставились. Внезапно он осознал, что даже без учета их бешеной скачки, по меркам этого города он всегда был одет если не как бродяга, то близко к этому. А уж теперь… Эдвин смутился пуще прежнего. Либо заметив это, либо услышав его слова, девушка заметно развеселилась.

– Готовая одежда? И чего же господин желает? Может быть, – она любовно провела тонкими пальцами по ближайшей стопке, – немного шелка из Маленго? Выбор большой. Фаротская вязь, а может, столичная мода? Аргентские мантии – почувствуйте себя, словно шагаете по верхним этажам обители. Размеров не так много, но на вас точно найду.

– Я, эээ, мне не нужны мантии. – Бойкая речь сбила с толку. – Мне нужна обычная одежда. Дорожная. Да, просто одежда, в которой комфортно путешествовать.

Темные брови поднялись.

– Просто одежда?

– Да, – он немного помялся, но решил, что так будет проще объяснить, – как у вас. Рубаха, штаны, без всяких ленточек…

Девушка запрокинула голову и расхохоталась. Смех был звонкий, не в пример голосу, девичий. Юноша замер, не зная, чем он ее рассмешил и хорошо ли это. Отсмеявшись, она смахнула слезу.

– Мило, что ты просишь одежду, как у меня. Прости, теперь я точно чувствую, что могу перейти на «ты». Так вот, – она пальцами потеребила уголок своей рубашки, – это смесь восточного хлопка с тем самым шелком из Маленго. Легкая, но крепкая. Стоимость – два золотых. Это достаточно «обычная» одежда для тебя? Попрошайка в наряде высокородного – мне кажется, это будет фурор.

Эдвин задохнулся. На эту сумму в его деревне можно было прожить больше года! В одной золотой монете было десять серебряных, в одной серебряной – сто медяков. Мастера своего дела с налаженным ремеслом могли рассчитывать на пару монет серебром в месяц, это считалось хорошим заработком. С учетом всех расходов и сезонности за год как раз набиралась сумма примерно в один золотой. Люди на подхвате и не владеющие своим делом зарабатывали куда меньше. А тут просто рубаха! Вещь, которая рано или поздно порвется и износится, как ни ухаживай. Он постарался взять себя в руки, в который раз.

– Вы… Ты явно переоцениваешь мои возможности. Я не попрошайка. Просто не распознал с порога знаменитый… шелк из Маленго. Мне нужна одежда куда проще и значительно дешевле. Как моя, только новая.

Девушка быстро сделала пару шагов навстречу, на него пахнуло духами. Мгновение, и тонкие пальцы подергали рукав его рубахи, оттянули ткань на колене. После чего девушка сложила руки на груди, подперев подбородок костяшками пальцев.

– Милый, не спорю, твоя одежда проста и хороша, если тебе наплевать на то, как ты выглядишь. Цена ей – пара медяков, так что да, она не разорит карман. Но здесь подобное не продается.

Этот голос наряду с тем, как она обращалась к нему, как строила свою речь, – все это производило впечатление, что Эдвин ребенок, которого отчитывает суровая мать. А ведь он, скорее всего, старше нее! Он постарался уйти достойно:

– Понимаю, я просто увидел с улицы и подумал… В общем, я думал, что смогу найти здесь что-то подобное. Моя ошибка.

Юноша развернулся, чтобы уйти, но она вновь окликнула его:

– Постой. Сколько у тебя денег?

Это в планы не входило, Сэт советовал показать деньги в самом конце.

– Немного. Мало. Не золото, – он почесал затылок, – и не серебро. Но я знаю, что этого должно хватить, не здесь, так в другом месте.

– Если бы не начало нашей беседы, я бы решила, что ты сейчас виртуозно торгуешься. Милый, как давно ты в нашем чудесном городе?

Он посмотрел в темные глаза: теперь он видел, что они карие, с широкими темными зрачками.

– Прибыл сегодня утром.

– Получается, несколько часов. Что тут скажешь, с твоей наивностью даже то немногое, что у тебя есть, в скорости перейдет в карманы местной неблагонадежной части общества. За версту видно, что ты не местный и вообще не понимаешь происходящего.

– А что тут происходит?

– Ничего особенного. Но в твоем случае предлагаю сделать так: мы оденем тебя здесь. Не переживу, если ты будешь ходить по всем лавкам города и с щенячьими глазами выпрашивать у местных портных одежду. Поверь, под твои запросы в окрестных лавках мало что найдется. У меня есть пара вещичек… Не для продажи, скажем так. Мои обычные клиенты могут и оскорбиться, если я предложу им подобное. Но для тебя будет самое оно. О цене договоримся, пусть твои крохи лучше осядут у меня, ведь правда?

Звучало отлично, но Эдвин решил уточнить:

– Зачем даме, завернутой в дорогой шелк, мои мелкие монетки?

– Даме, надо же. Считай, это за то, что ты меня рассмешил. С самого утра было паршивое настроение, но явился ты и… Поверь, это было забавно. А еще я не против немного расчистить подсобку, – она вновь провела рукой по полке, – а то тут скоро будет не протиснуться. Пошли.

Она развернулась и загашала вглубь помещения. Эдвин последовал следом, попытался развить диалог:

– Это твоя лавка?

– Безусловно.

– И как давно?

– Три года.

Возраст юноша спрашивать постеснялся, но даже по самым лихим прикидкам она должна была открыть магазин еще подростком. Интересно, в крупных городах у всех появляется свое дело так рано? Вместо этого он спросил другое:

– Как твое имя?

– Если назову, то ты будешь обращаться по имени вместо того, чтобы величать меня «дамой». – После небольшой заминки она все же ответила: – Ани.

– Там, откуда я родом, имена обычно длиннее.

– И откуда же ты родом?

– Шепчущие дубы. Это в Срединных землях.

– Никогда не слышала.

– Я не удивлен. На площади за дверью сейчас находится раза в два больше людей, чем проживает во всей нашей деревне.

– В деревне, значит. Я уже представилась, теперь твой черед.

Секунду юноша колебался, не назваться ли выдуманным именем, но поборол этот порыв и сказал правду:

– Эдвин.

– И как же тебя занесло к нам, Эдвин из Срединных земель?

С ответом пришлось повременить. Они наконец миновали длинные ряды полок и внезапно вышли в заднюю часть лавки. Эдвин примолк, помещение впечатляло. По сторонам ввысь все так же тянулись полки, но выстроены они были по кругу, а потолок был задрапирован кусками ткани. Единственное окно было как раз в потолке, тоже круглое, солнечный свет проникал сквозь драпировку, уютно искажаясь и окрашивая комнату в золотой. Помещение казалось очень воздушным, давало ощущение простора, в отличие от всей остальной лавки. В паре мест между стеллажами оставались проходы, скрытые за светлыми занавесками. Ани вышла в центр круга, развернулась на каблуках, обвела рукой пространство:

– Моя мерная комната и примерочная. Достаточно светло, чтобы было удобно подбирать фасон, и достаточно тихо, чтобы клиентов не беспокоил шум улицы. Здесь, скрытая от чужих глаз, вершится мода.

– Ничего не смыслю в моде, но мне нравится.

– Милый Эдвин, тебе и не надо ничего смыслить. Для этого здесь я. Секунду.

Оно подошла к одному из проходов, откинула занавеску, зашуршала вещами. Донеслось приглушенное:

– Рубаха и штаны? Или что-то еще?

– Еще нужна легкая куртка.

Ани высунулась наружу.

– Куртка? А поточнее? На улице пекло. Тут куртки носят только в качестве украшения, по праздникам. Не уверена, что ты хочешь завернуться в инкрустированный камнями жакет.

– Куртка на будущее. Возможно, – он помялся, – скоро я окажусь в местах не столь жарких. Нужно что-то для дальней дороги, греться по ночам.

– Для дороги, значит.

Она вновь завозилась за занавеской, Эдвин молчал.

– Ты так и не ответил. Судя по твоему виду – дорога из Срединных земель была долгой. Как тебя занесло к нам?

– Я… Я сопровождаю одного человека.

– Сопровождаешь? Куда?

– Если честно, то я не знаю.

– Не знаешь?

– Я могу предсказать, куда мы направимся в скором времени, но конечный пункт назначения мне не известен. Да, странно, я знаю. Это долгая история.

Ани вернулась на центр комнаты, ее макушка торчала над кипой свертков.

– Ты всегда такой загадочный, Эдвин из Срединных земель, или только ради меня?

Пока она сваливала свертки на табурет, он поспешил сменить тему:

– Моя очередь спросить, как ты открыла эту лавку?

– Не льсти мне. – Ани смахнула потные прядки волос со лба. – Я с детства обожала шить, сначала наряжала кукол, потом перешла на подруг. За это спасибо отцу, он и открыл лавку, еще в молодости.

– А где он сейчас? – спросил Эдвин и тут же прикусил язык, предвидев ответ.

– Умер.

Они помолчали.

– Прости. Следовало догадаться.

– Все в порядке. Люди иногда умирают, кто-то раньше, кто-то позже. По всем скорбеть – жизни не хватит.

Ани говорила ровно, непринужденный тон не изменился, но распаковывать свертки она стала с нарочитой аккуратностью. Он повторил:

– Прости. Мой отец тоже ушел на ту сторону. Пять лет назад.

– Как его звали?

– Гертран. Твоего?

– Йоэль. Посмотри сюда. Начнем с этого.

Она вытащила из стопки штаны из темной ткани, по форме очень похожие на те, что были на ней самой. Эдвин взял их из ее рук, понял, что Ани замерла в ожидании, замялся. Девушка фыркнула, но вновь отвернулась к кипе одежды. Он быстро переоделся. Свое дело Ани знала, брюки сели даже лучше, чем его собственные. Похоже, глазом она снимала мерки ничуть не хуже, чем размерными лентами. Следом в ее руках появилась пара рубашек, Ани с сомнением взвесила обе в руке:

– У светлой посадка куда лучше, но, я чувствую, что ты этого даже не заметишь. А жаль. Впрочем, в пути лучше всегда носить темное, меньше мороки. Неважно. Примерь обе.

Пока он возился, она вновь задала вопрос:

– Как он ушел?

– Что?

– Гертран. Как он ушел?

– Мирно. Он был немолод, старше матери. Болезнь забрала его во сне.

Он наконец справился с пуговицами, Ани бросила взгляд, махнула рукой, мол, мерь дальше.

– А твой?

– Не столь мирно.

Продолжения не последовало; Эдвин понимал, что разговор давно ступил на шаткий мостик. Тем не менее Ани сама добавила:

– Лавка – это все, что у меня осталось. Еще воспоминания. Раньше мы жили в верхнем городе, но те времена ушли вместе с отцом. – Впервые за все время Эдвин увидел, как лицо девушки исказила горечь. – Проклятье, а ведь саму себя не обманешь. Не успела оглянуться, а уже изливаю душу незнакомцу. Забудем.

– Формально мы уже знакомы. И не считаю, что скорбь стоит давить в себе. Не хватит времени на всех, но на свою печаль всегда найдется минутка.

– Красивые слова, Эдвин Гертран. И все же, как было сказано, забудем.

– Хорошо. Значит, сейчас ты живешь здесь?

– Да, – она указала в окно на потолке, – над лавкой есть помещение. За стену я больше не хожу, теперь моя жизнь здесь. Возьмешь темную, у светлой еще и пуговицы на кнопках, в дороге отлетят одна за другой. Да… А что ты? Ничего не осталось. и решил отправиться в путь?

Эдвин покрутил пуговицу пальцами.

– Нет, совсем нет. Осталось очень многое, просто настал момент… Мне нужно было уйти. Я думаю, что иду вперед ради того, чтобы было, куда вернуться.

– Не угадала. Осталось многое? – Ани отвернулась и начала перекладывать свертки в поисках куртки. – Жена и детишки ждут возвращения Эдвина-путешественника?

Он поперхнулся.

– Мне всего двадцать два.

– Дело не в возрасте. Знал бы ты, как часто ко мне сватались… Значит, нет?

– Значит, нет. Дома меня ждет мать, еще Вамос. Он мой учитель, я правда скучаю по ним обоим. И по той жизни тоже. Я, как ты могла заметить, – он ногой поворошил горку своей старой одежды на полу, – не очень опытный путешественник.

Расплывшись в улыбке, Ани подхватила его пожитки с пола.

– Это я выброшу. Не хочу, чтобы мой клиент хоть раз появился на улицах Вествуда в подобном.

– Я не думаю, что у меня будет много времени гулять. Сейчас, подожди…

Чуть быстрее, чем хотел, он выхватил ворох одежды обратно, монеты и так уже покоились в новых штанах, но в кармане старой рубахи оставался медальон. Он присел на корточки и, повернувшись спиной, сделал вид, что копошится в складках ткани. Пальцы наткнулись на гладкую золотую поверхность, следом ладонь обожгло холодом, прямо как тогда, на берегу. Спина, несмотря на жару, покрылась мурашками, он вздрогнул. Эдвин взял в себя в руки, засунул поближе к телу, выпрямился.

– Вот, спасибо тебе большое.

Заметив легкое замешательство на лице девушки, добавил:

– Там оставалась пара монет. А то у меня их и так не очень много.

– Бывает. Но благодарить пока не за что, осталась еще куртка.

Сложных тем они больше не затрагивали. Путаясь в складках ткани, юноша примерил еще несколько вещей. Ани улыбалась, затем хмурилась, оправляла лацканы жакетов. Эдвин, отшучиваясь, крутился на месте – он уже успел смириться, что все бремя выбора взяла на себя юная торговка. Пусть эта одежда и не стоила пару золотых, но по меркам того, что он носил ранее, одеяния казались роскошными. В итоге Эдвин стал обладателем новых штанов, добротной рубахи и куртки, на ощупь очень похожей на жилет Сэта. Ани оглядела его, потом кивнула:

– Неплохо.

Он отсчитал, а точнее, просто отдал ей все монеты, что у него были. Девушка посмотрела на горсть медяков на ладони, без лишних слов закинула их куда-то за занавеску. Он понимал, что не оплатил и половины выданной ему одежды, ведь, несмотря на простой крой, она ощущалась куда лучше, чем его собственная. Но сделка есть сделка, он был благодарен, что девушка воздержалась от комментариев по этому поводу. Ани добавила:

– Следи за собой! А точнее, за моей одеждой. Считай, что ты взял ее на время и когда-нибудь я затребую все это обратно, а вернуть нужно будет в том же удобоваримом виде.

Он улыбнулся.

– А ты затребуешь?

– Будь уверен. А еще… Моя доброта погубит мою лавку, но с одним комплектом ты через пару недель вновь будешь выглядеть как оборванец. Возьми это – Она вытянула из стопки еще пару штанов, чуть светлее и проще на вид. – Без примерки.

Девушка помедлила.

– Сейчас.

Ани стремительно метнулась за другую занавеску, противоположную той, где она копошилась до этого. Обратно вернулась, держа белоснежную рубаху.

– И это. На смену. Белое в пути, конечно, сомнительный выбор, но лучше так, чем без выбора вовсе.

Он попытался спорить, но девушка пресекла все возражения взмахом руки. Элвин перекинул через плечо узелок.

– Спасибо.

– Никому про это не рассказывай, а то от попрошаек отбоя не будет.

Он понимал, что она шутит, но все же ответил:

– У меня здесь нет знакомых, так что никто не узнает.

– Думаешь, что не успеешь их завести, Эдвин из Срединных земель?

Юноша покачал головой.

– Не знаю, когда я и мой спутник двинемся в путь, но, думаю, достаточно скоро. Я надеюсь.

– Не терпится пуститься в путь?

– Не терпится вернуться домой. Но дорога ведет совсем не туда.

Последние слова будто положил на язык кто-то чужой. Он запнулся, Ани нахмурилась.

– Ты интересный человек, Эдвин Гертран. Спасибо, что развеял мою грусть этим утром.

– Это тебе спасибо.

Казалось, она хочет сказать что-то еще, однако молчание затянулось. Вместо этого они проделали обратный путь к входной двери. Эдвин неловко замер, оправил узелок на плече. С языка сорвалось:

– Спасибо тебе еще раз. И за одежду, и за… разговор.

– Захочешь еще – заходи. До того как дорога заведет не туда.

– Куда мне еще больше. – Для убедительности он потряс свертком.

Ани посмотрела на связку одежды, затем поймала его взгляд. Вздохнула.

– В Срединных землях все такие?

– Что?

– Удачи тебе, Эдвин Гертран.

Он открыл входную дверь, зажмурился от солнца, помахал на прощание. Ани кивнула, скрестив руки на груди. Он вышел на крыльцо, створка за ним захлопнулась. Народу на площади не убавилось, вещи приятно оттягивали плечо. Эдвин оперся руками на деревянные перила, прокрутил в голове последнюю часть разговора. Потом сложил два и два и едва удержался, чтобы не разбить лоб ладонью. Солнце успело обогнуть площадь, он проторчал на примерке почти все отпущенное Сэтом время. Юноша спустился с крыльца, обернулся напоследок. Ему показалось, что за левым стеклом мелькнула тень, но дверь так и оставалась закрытой. Впервые за все время Эдвин подумал, что покинуть Дубы было не столь трагичным решением. Вздохнув, он зашагал по улице.

Глава 19. Рикард

«Отлично, теперь они не только напуганы, а еще и смотрят, как на идиота».

Рик отвернулся от девушек и вновь бросил взгляд на трупы у входа. Учителя, предоставленные отцом, дали ему множество сомнительных уроков. «Лучшее убийство – тихое убийство». То был один из первых. Не зря он разбирался в ядах и уже в глубоком детстве перекатывал в руках веточки смертельно опасной травы. Пара капель в кубок с вином – и дело сделано. Красиво, удобно, бесшумно. А когда требовалось навести шум, в дело вступали громилы Рендалла.

Впервые он узрел смерть еще ребенком, в памяти отпечатались резные ножки стола из грубого дерева. Обхватив маленькими ручками одну такую, он наблюдал, как пара бритых северян забивали кулаками очередного должника. Когда все затихло, а в воздухе остался лишь аромат ладана напополам с потом и металлическим запахом крови, Дормер презрительно сплюнул в сторону: «Скучно и грязно». Отец ухмыльнулся в ответ: «Не бойся испачкаться, бойся не отмыться». С тех пор Рик не любил кровь.

Удобно, когда ты лучший среди худших. Проклятье, а ведь он радовался временам, когда от него требовалось только воровать. Все остальное было лишь следствием, неотвратимостью того, в какой среде он рос. Все эти сцены, от которых могло вывернуть наизнанку. Его готовили к худшему, и именно от такой жизни он сбежал. От мира, в котором отправку человека в небытие не осуждают, а оценивают. И куда это его привело? Уже двое за сегодня. Или один, если Игла окажется живучей сволочью. Рядом труп с размозженной головой в качестве подарка. И что он делает? Оценивает.

Мозг обрабатывал произошедшее с удвоенной скоростью. Спица… Технически это было довольно тихо. Но то, что осталось после… Грязно, очень грязно. Рик очень надеялся, что девушки отойдут от шока достаточно быстро, чтобы не украсить вымазанный красным пол еще и блевотиной. С тоской он осознал, что угрызений совести не испытывает. Мерзкая ухмылка Рокота отпечаталась на сетчатке еще в первый день, но точно такая же только что покоилась на его собственном лице. Впрочем, за ухмылку не убивают, как правило. Но в ночи, когда он крался к гостевому домику… Он ожидал совсем иного.

Выбраться из главного здания было несложно, на пути встретился всего один стражник. Поход к цирюльнику накануне был как нельзя кстати, он успел осмотреть гарнизон заранее. Гостевое здание стояло близко к забору, по правой стороне. Логично предположить, что столичные гости будут там. А если нет, то явятся после ужина. План был такой же паршивый, как и всегда: действовать по ситуации. Подслушать, разговорить, убедить. А может быть, проскользнуть? Учитывая все дерьмо, что творится на этом руднике, Рик был уверен: вариантов не много.

Либо столичные гости с Пинкусом заодно, такой вариант был возможен, крайне неприятен, и, если по-честному, Рик в него не верил. Уж слишком толстяк запаниковал и мялся, постоянно поминая гостей. «Девчонка еще не здесь». Кем бы она ни была, Пинкус явно противился визиту. Потому Рик рассчитывал на второй вариант, а именно – продать свою жизнь подороже. Что входит в сделку помимо такого сомнительного товара, предстояло выяснить. Помощник аптекаря – сожалел, размышлял, сдерживал себя. Карпетский вор – действовал.

Не только ему пришла в голову мысль войти через заднюю дверь. Присев в тени и сжав зубы, он наблюдал, как Рокот впечатал в стену девушку в дорожном платье. Дорогуше пришлось потерпеть, нападать на улице было бы крайне неразумно. Его промедление стоило жизни гвардейцу с размозженной головой, зато девушки остались живы. Хорошо, что под руку подвернулась спица; как иначе совладать с закованным в железо гвардейцем, он не представлял. Не представлял, но все равно шел вперед.

Уже тогда Рик сделал простой вывод: Рокот атаковал на задворках, втихую. Так же, без лишнего шума, вынудил девушку провести его в дом. Значит, время еще есть, солдаты рыскают по гарнизону в поисках беглеца и не явятся в ближайшее время. Два трупа, каждый весом с крупного теленка, явно намекали, что он выбрал правильный вариант. Столичные гости были не на стороне Иглы. Но Рик совсем не ожидал, что ему придется выручать жителей этого дома, а не наоборот.

Одна из девушек закашлялась, Рик отвлекся от созерцания трупов. Жертва Рокота в дорожном платье щеголяла ссадиной над правой бровью, хотя в остальном выглядела невредимой. Даже после произошедшего ее волнистые темно-русые волосы сохранили форму, красиво опадая на плечи. Карие глаза, узкое лицо, маленький аккуратный нос, чуть смуглая кожа – типичная аргентка. Недостаточно черна, чтобы олицетворять юг, но недостаточно светла, чтобы сойти за северянку. Абсолютный баланс. Он пробежался глазами по одеянию, оценил серьги в ушах, безошибочно определив ее как одну из высокородных. А ведь она очень молода, вряд ли старше него самого. Это ее приезда боялся Пинкус? Или в делегации есть кто-то еще?

Вторая девушка была еще моложе, с ее лица до сих пор не смылись детские черты. Короткая стрижка до плеч, каштанового цвета волосы, но, вот это да, очень светлые васильковые глаза. Интересная смесь, один из родителей – северянин? Если и так, то, помимо глаз, он ничем не одарил, в остальном в девочке так же угадывались столичные черты. Ее платье больше походило на вечернее, но фактурой и кроем было проще, чем дорожный наряд. Прислуга? Помощница? Об этом позже. Сейчас его интересовало другое:

– Вы видели Иглу этим вечером? Где? И что с ним?

Девушка ощупала лицо, наткнулась на ссадину и на удивление ровным голосом ответила:

– Он в госпитале. Ослеплен и лежит в беспамятстве.

Рик поморщился. И правда, живучая сволочь. Но с другой стороны, он и не хотел убивать.

– Это ведь ты? – высокородная пристально посмотрела на него снизу вверх. – Они обсуждали беглеца, который это сделал. Это был ты?

Юноша развел руки в стороны в молчаливом согласии.

– Почему?

– Его планы относительно меня, скажем так, несколько расходились с моими собственными. А если говорить прямо, то этот псих запер меня в одной из комнат в главном здании, после чего явился и, захлебываясь церковным экстазом, собирался уколоть мне сильнейший снотворный раствор.

Высокородная открыла рот, чтобы спросить что-то еще, но он поднял ладони в упреждающем жесте:

– Позже. Может быть. Сейчас нам надо сосредоточится на том, чтобы это «позже» наступило. Как вас зовут?

– Я думаю, после произошедшего мы можем перейти на «ты». Меня зовут Райя Гидеон, столичный дипломатический корпус. Это, – она указала в сторону девушки помладше, – Фиона, моя камеристка.

Фиона никак не отреагировала: по всей видимости, в подобных ситуациях камеристке полагалось помалкивать.

– Дипломатический корпус даже своим названием намекает, что вы должны со всеми договариваться. – Рик кивнул на трупы. – Переговоры зашли не туда?

Райя запнулась, с тоской посмотрев на тела. Рик одернул себя. Первый гвардеец, вероятно, прибыл вместе с ней, ирония была неуместна. Он представился, не дождавшись ответа:

– Я Рикард. Просто Рик.

– Рикард? Рикард Парацельс?

Теперь они оба смотрели друг на друга, изумление повисло в воздухе. Рик прокашлялся:

– Я, конечно, польщен, но откуда…

– Бумаги. В госпитале были бумаги, записи доктора Якоба. Ты записан там погибшим. Умер под завалом в шахте, сегодня утром.

Он внимательно посмотрел в карие глаза – не шутит ли? Затем вздохнул:

– Правда?

– Абсолютная. Даже чернила еще не обсохли. Похоже, слухи о кончине были преждевременны, да, Рикард Парацельс?

Теперь девушка смотрела с нескрываемым интересом. Он поморщился:

– Не видел труп – не спеши хоронить.

– Получается, обвала не было?

– Был. Но не такой силы. Хотя, с другой стороны, кажется, он похоронил троих человек. В госпитале кроме Иглы был еще кто-то? Другие пациенты?

– Нет. Только Игла, его принесли при мне. Точнее будет сказать, что я пряталась в шкафу в этот момент.

Фиона покосилась на Райю, Рик хмыкнул.

– Интересные методы. Обвал был. Одному парню раздробило ногу, мы с Ловчим вывели его на поверхность и привели сюда. По-хорошему минимум еще одна койка в госпитале должна быть занята. Но раз нет… Вероятно, бумажка с подписью «помер» существует в трех копиях.

– Ловчий? Тоже бело… работник рудников?

– Точнее и не скажешь.

– Если вас было трое, то где они сейчас?

– Парень с ногой – понятия не имею, должен быть в госпитале. Нас с Ловчим развели по комнатам в главном здании. Он либо там, либо Игла зашел сначала к нему и сделал заветный укол. Проверить возможности не было.

Высокородная закусила губу:

– Да, значит, о нем они тоже говорили там, в госпитале.

Рик встрепенулся.

– Говорили? Что именно?

– Привратник приказал перевести его из четвертого кабинета в подвал. Опасается второго побега. Что за чертовщина тут творится?

Рик провел рукой по бритому затылку.

– Об этом надо спросить вас обеих. Не знаю, чем они тут занимаются, но работники – никто. Расходный материал. Что бы они там ни говорили. Но то, что произошло этим вечером… Я бы сказал, что нападение на столичных персон означает одно: этим психам нечего терять. Правда, от такого предположения у Пинкуса лопнут все золотые пуговицы на животе. А потому вырисовывается интересная ситуация…

– Ситуация?

– Этот, – Рик кивнул на труп со спицей в глазнице, – шел за тобой от госпиталя?

– По его словам.

– Хорошо. И явно не по указке Иглы, раз он в отключке. Пинкус? Он был там?

– Пришел чуть позже, судя по голосу – в панике. Доктор обещал выдать ему сонную смесь для… для меня. Чтобы не мешалась под ногами, пока они ищут тебя. После чего они ушли.

Рик расплылся в улыбке, высокородная посмотрела на него с подозрением.

– Что?

– Скорее всего, иволга, верно?

– Откуда ты…

– Выбор небольшой. Но это хорошая новость.

– Не вижу ничего хорошего в том, чтобы быть отравленной.

– Иволга не совсем яд, но впрочем… А, неважно. Суть в том, что толстяк не давал добро на то, что произошло в этой комнате. Вероятно, Рокот, – Рик указал пальцем на тело, – искал меня или Пинкуса и увидел тебя выходящей из госпиталя. А затем проявил инициативу.

– Зачем?

– Догадался, что ты копалась в бумагах доктора?

– Даже если так, нужно быть очень смелым, чтобы пойти против столицы. Нужно быть неуязвимым.

– Либо очень глупым, чтобы рисковать всем ради делишек Иглы и Пинкуса.

– Думаю, в основном он заботился о своей шкуре. А еще не ради этих двоих, а ради того, кто стоит за ними.

Рик посмотрел на высокородную с сомнением.

– Возможно. Но есть вопросы поважнее. Зачем вы обе здесь?

– Ты имеешь в виду…

– Я имею в виду причину вашего приезда на рудник. Я шел в эту часть гарнизона с надеждой, что найду людей, не столь лояльных Пинкусу. Сомнений нет, я их нашел. Не зря толстяк все утро трясся, предвкушая прибытие гостей.

– Приятно слышать.

– Да. Но лояльность теперь дополнительно подрывает парочка трупов. А еще есть вот это, – Рик многозначительно постучал ногтем по кольцу на шее, – и поэтому нам надо решить, что будет дальше. От твоих причин находиться здесь и дальнейших планов зависит, вместе ли мы будем прорываться дальше. Или… Или наши дороги расходятся.

Взгляд Райи стал жестче, высокородная явно привыкла ставить условия сама. Видела ли она Вильгельма лично? Если да, то с кем он собирается договориться? Проклятье. Первые же слова девушки развеяли его сомнения:

– Я прибыла сюда по приказу владыки. К работе этого рудника появились определенные вопросы. Подробности опустим, но теперь сомнений нет: по вине Пинкуса и Иглы здесь пропадают, а возможно, и умирают работники.

– Я пробыл на рудниках меньше недели, но уже могу заявить: не знаю, что хуже – годы работы в ожидании смерти или скорый конец. Прошу прощения, но ясно одно: тут происходит настоящее дерьмо.

– Прощаю, точнее и не скажешь. – Райя чеканила слова так, словно зачитывала доклад. – И все же особых доказательств у меня нет. Тем не менее я уверена, что хватит и моих слов. Можем считать, – девушка покосилась на пару трупов на земле, – я увидела, что хотела и даже больше. Теперь главное – покинуть рудник и передать информацию.

– В этом мы похожи. Покинуть рудник – мое основное желание уже несколько дней. Но за сегодня оно стало особенно сильным.

– И какие, – взгляд девушки метнулся к ошейнику, – твои условия?

Рик перехватил ее взгляд, хмыкнул.

– Я помогу всем присутствующим покинуть рудник. Всегда отлично умел пробираться куда-либо, думаю, и выбраться смогу. Но мне понадобится твоя помощь, как и тебе – моя. А потом, – он задумчиво потрогал ошейник, – я хочу исчезнуть.

Девушка нахмурилась:

– Это ошейник говорит о том…

– Да, он говорит о том, что твой владыка желает, чтобы я провел на руднике остаток жизни, таская камни и вдыхая пыль. Но сегодняшний день показал, что иногда желания владыки игнорируются. Бумага, в которой я записан мертвым, – теперь это подарок.

– Но…

Он не дал ей договорить.

– Эта штука на моей шее не снимается. А значит, можешь не переживать, я не разрушу никакой город своим присутствием. Просто уйду, затеряюсь где-то, где поменьше людей и особенно поменьше гвардейцев. А потом просто исчезну из Мира. Тихо, мирно и, я так полагаю, относительно скоро. На своих условиях, а не таская камни ради процветания столицы. Уж прости.

Обе девушки теперь молчали. Фиона поглядывала на спицу в глазу, словно хотела забрать ее обратно. Райя смотрела прямо на него. Рик добавил:

– Готова ли ты отпустить белоголового на все четыре стороны? Об этом никто не узнает, а взамен ты явишься домой с потрясной историей. Будешь сидеть в этой вашей башне еще долгие годы, белый свет ламп над головой, столь же яркий, как и твое будущее.

– Ты умеешь красиво говорить, Рикард Парацельс…

– Просто Рик.

– Просто Рик. Сначала я не обратила внимания на это, но теперь вижу. Ты поэтому шел сюда этой ночью?

– Да. И не скрою, парочка мертвецов на входе в дом прибавила моим аргументам силы. А еще я спас вам обеим жизнь. Значит, смогу это повторить.

– Ты так уверен в этом? За всю историю рудников ни разу никто не сбегал.

– А еще за всю историю рудников ими не управляла пара психов, интересы которых явно идут вразрез с интересами столицы. Выходит, они сами по себе. И нам есть, с чего начинать.

– Начинать?

– Продолжать. Мое приключение началось пару часов назад, а может и больше. Ваше с Фионой – только что. Если Рокот действовал по своей инициативе, то вы обе пока что можете относительно спокойно передвигаться по гарнизону, не вызывая подозрений. Игла в отключке, Пинкус дезориентирован происходящим, Рокот выведен из игры. У нас есть время, пока его не хватятся. За все время я видел лишь пару гвардейцев, у толстяка есть еще один цепной пес…

Фиона кашлянула, впервые попытавшись вмешаться в разговор. Получив одобрительный кивок от высокородной, девушка хрипло сказала:

– Сегодня утром, когда мы въезжали в главные ворота… Навстречу выкатилась повозка, на козлах был гвардеец. Он не пропустил карету и отсалютовал, проезжая мимо, поэтому я запомнила. Абсолютно недопустимое поведение.

– Как он выглядел?

– Я видела лишь мельком, но лысый, большой, как и все они… Доспехи…

– Мальберн. О нем и речь. Значит, утром он покинул рудник? И еще не вернулся?

Райя вмешалась:

– Ближайшее поселение – Фарот, даже если он отправился туда, то вернется, как минимум, завтра.

Рик сложил руки в замок, подпер подбородок.

– Тем лучше. Остался лишь Пинкус. И еще куча стражников, рыскающих по территории. И никаких доспехов.

– У меня есть пара условий.

Рик запнулся, обратился в слух. Райя отчеканила:

– Нам нужно выбраться отсюда и желательно так, чтобы не пришлось убегать от роты стражников. Мы не можем знать, кто из них на стороне привратника – даже если малая часть, остальные получат приказ и будут его выполнять. И я хочу, чтобы ты помог мне допросить Пинкуса.

Карпетский вор встрепенулся.

– Прости, что?

– Допустим, ты знаешь, как вытащить нас отсюда, не вызвав подозрений. Все верно, когда обнаружат эту сволочь, – она кивнула на труп Рокота, – и когда Игла очнется, мы будем уже далеко. Я надеюсь. Ведь в этом твой план, верно? Сделать вид, что кроме твоего побега ничего не произошло, и выскользнуть наружу?

«А она умна».

Сказал он другое:

– Допрос Пинкуса?

– Я веду к этому. Тебя все равно уже ищут и будут искать, до поры. Стабильность рудника нарушена. А затем, вероятно, Пинкус сбежит. Ведь станет ясно, что его ждет лишь ярость со стороны Вильгельма, когда я расскажу о произошедшем. Сейчас – единственный шанс узнать информацию напрямую, и я хочу использовать эту возможность. Я хочу знать больше, гораздо больше. Это моя работа.

– Мне не нравится, куда ты клонишь.

– Пока мы здесь, ты поможешь мне получить информацию, а затем просто исчезнешь. Одним грешком на душе беглеца больше, одним меньше. А я получу этой ночью то, что не получила бы никаким иным способом.

Рик помассировал виски.

– Поделись малым, великое потеряешь. Другими словами, я должен вытащить вас отсюда, взять все внимание гарнизона на себя…

– Ты уже взял.

– Да, уже взял. А помимо этого, еще и поработать на… Как там было сказано? Столичный дипломатический корпус?

– Именно так.

Юноша слабо улыбнулся.

– Допросить Пинкуса?

– Безусловно.

– Вытащить из этого надзирателя все его секреты?

– Ты все правильно понял.

Карпетский вор внутри взорвался восторгом, помощник аптекаря поморщился. Рик стер улыбку с лица, но ответил с иронией:

– По рукам. Но я не знаю, что спрашивать. Могу поинтересоваться, где он заказал такой красивый костюм на пуговицах.

– Не беспокойся, список вопросов у меня уже есть. Так просто? Ты всегда настолько уверен в себе?

Карпетский вор закивал, Рик не пошевелился.

– С допросами у меня куда лучше, чем с вязанием. Но когда мы выйдем за ворота – я свободен. Столица держит свое слово?

– Столица – не всегда. Я – держу. Я не буду упоминать тебя в отчетах.

– Насчет вязания, – Фиона вновь подала голос, – что делать с ними?

Все трое посмотрели на трупы гвардейцев. Райя с сомнением сказала:

– Если сюда кто-то явится, то я не могу не впустить. Это будет подозрительно. А главный ход, без сомнения, под наблюдением. Пинкус приставил своего человека, я слышала в госпитале.

Рик присел на корточки.

– Чудесно. Все равно они оба слишком тяжелые, чтобы их можно было незаметно перенести. Этот гвардеец прибыл с вами?

– Да, Мико.

– Здесь есть подвал?

Фиона облизнула губы:

– Есть.

Рик задержал взгляд на служанке, что-то в этом жесте показалось ему смутно знакомым. Затем пожал плечами.

– Подвал точно недалеко. И там будет достаточно прохладно, при такой жаре это даст еще немного времени.

Райя вновь посмотрела на труп своего гвардейца, но, поджав губы, кивнула.

Фиона робко добавила:

– Я могу забрать свою спицу?

* * *

Подвал оказался ненастоящим, обычная кладовая. Люк скрывался в углу основной комнаты, не более пятнадцати шагов от задней двери, но Рик весь взмок. Оба гвардейца и без доспехов весили немало, а блестящее железо увеличило вес минимум вдвое. Юноша обернул головы обоих тряпками, которые, как он подозревал, были частью столичных одеяний и предназначались для ношения на плечах. Похоже, Райя пожертвовала частью своего гардероба, тем самым защитив полы от потеков крови. Пока Рик волоком стаскивал тела к люку, Фиона начисто вытерла лужу у входа, заслужив молчаливое одобрение юноши. Девушка все так же мало говорила и, услышав просьбу, принялась за дело, предварительно получив одобрительный кивок от высокородной. Не было истерик, не было криков, лишь ссадина на лбу Райи напоминала, что в этом доме только что убили двоих человек.

– Кто еще был с вами?

– Большая часть сопровождающих вместе со второй повозкой остались в Фароте. С нами только Дирк, кучер, – высокородная посмотрела ему в глаза, – и мы не оставим его здесь.

– Не оставим. Карета большая?

– Очень.

Очень. Когда юноша решил попытать счастья в гостевом доме, он никак не ожидал заключить союз с двумя юными девушками, прибывшими на большой карете. А еще он очень не любил попадать в ситуации, в которых нет выбора. Но прогулки по руднику убедили его в одном: у одиночки почти нет шансов сбежать. В Карпете ходили байки о ворах, познавших свое мастерство до глубочайших тонкостей, умеющих ходить на ту сторону и появляться в закрытых комнатах прямо из воздуха, набивая карманы и пропадая во тьме. Рик отлично научился набивать карманы и прятаться в тени, но связь с той стороной ограничивалась лишь кольцом на шее в качестве напоминания, что он спешит в небытие по короткой тропе. А сегодня он туда точно не собирался.

– Ты сказала, что Пинкус приставил своего человека следить за домом?

– Да, на случай если я решу прогуляться.

– И в таком случае…?

– Приказал ограничить любые прогулки.

– Он говорил про меня еще что-нибудь?

– Только ругался.

– А про Ловчего?

– Он не упоминал этого имени. Сказал только про перевод в подвал, больше ничего.

– Значит, Ловчий теперь в подвале. – Рик поморщился. – Паршиво. Было бы здорово вытащить его, но возвращаться в главное здание невероятно опасно. Даже дойти до вас оттуда было непросто. Теперь они подняли на ноги вообще всех, я уверен.

– И тем не менее нам надо допросить…

– Да-да, сокровенные тайны злодея-привратника. Но я не могу ходить по гарнизону туда-сюда. Впрочем, ты теперь тоже не можешь. Есть идея получше, пусть Пинкус придет к нам в гости сам. У вас же запланирован ужин?

– Сам? Судя по тому, что я слышала, он в полнейшей панике. Очень озабочен твоим побегом и нападением на Иглу. Скорее всего, сейчас он, сбившись с ног, разыскивает Рокота и ждет докладов о твоей поимке. О каком ужине может идти речь?

– О выгодном для нас ужине. Такие люди, как Пинкус, отлично умеют притворяться, это я знаю точно. Иначе бы не усидел на своем месте и дня.

Райя возвела глаза к потолку, словно вспоминая что-то, затем нехотя кивнула:

– Допустим.

– Допустим. А вот со столичными обычаями я знаком номинально – если изворотливых сволочей я знаю в избытке, то с высокородными дамами мне общаться не приходилось. Во всяком случае с настолько высокородными. – Рик многозначительно покрутил пальцем в воздухе. – С теми, кто общался с владыкой напрямую.

– И что?

– Исходя из того, что я слышал, могу сделать вывод, что они бывают несколько капризны.

– Стереотипы. Один знакомый предложил мне изобразить капризную дурочку по прибытии. Пустить пыль в глаза, мол, это только поможет.

– И он был прав, сейчас самое время. Мне нужно совсем немного времени подготовиться. Потом ты, – он указал на Фиону, – выйдешь через главную дверь. Если Райя права, через секунду к тебе подскочит стражник, указание не допустить никаких прогулок было достаточно ясным. Передай, что госпожа очень устала, но все еще желает отужинать прямо здесь, как и планировалось. И конечно же, – он вновь поднял палец к небу, – она все еще непременно желает разделить трапезу с привратником.

Фиона вопросительно посмотрела на Райю, та нахмурилась.

– Думаешь, не опасно приглашать его сюда?

– Других вариантов нет. – Он обратился к Фионе: – Говори мягко, но испуганно. У Пинкуса нет особого выбора. Пара десятков минут в компании капризной девки, пока та уминает приправленный иволгой ужин. Малая цена, зато после этого ты не побеспокоишь его минимум до обеда, а может и дольше, зависит от дозы.

– Якоб говорил про три капли.

– Тогда до ужина. Я более чем уверен, что он нацепит на лицо самую приторную из своих улыбочек и уделит тебе время. На кону слишком многое, а сам он все равно не бегает по всей территории, заглядывая в кусты. Фиона, ты справишься?

Камеристка резко кивнула. Райя оправила платье:

– Хорошо, он придет. Что дальше?

– Ты обедала с ним?

– Да, почти сразу после приезда.

– Где?

– У него в кабинете.

– В помещении была стража?

– Ты тренируешь на мне свое умение допрашивать? – Райя покачала головой. – Нет. Поначалу был слуга, но Пинкус выдворил его.

– Чудесно.

Рик потер руки, быстрым шагом прошел в обеденный зал.

– Этот допрос правда так важен?

Он почувствовал, как за его спиной высокородная замерла на пороге.

– Информация, которой он владеет, может оказаться ценнейшей как для владыки, так и для всей столицы. А может, и для всей страны.

– Разумно. Как минимум, я хочу знать, что он собирался делать со мной и Ловчим. – Рик задумчиво оглядел комнату. – Поверь, мы получим ответы. А теперь попрошу закрыть створки на окнах.

– Створки?

Карпетский вор вновь ухмыльнулся, Рик позволил легкой улыбке выползти на лицо:

– Мы же не хотим, чтобы нам помешали?

Глава 20. Райя

Райя провела рукой по скатерти, разгладив невидимые складки, затем выровняла бокал относительно тарелки, оправила рукава платья. Мысли скакали в голове со скоростью горных антилоп, простые повторяющиеся действия помогали подавить панику. Отец бы недоуменно наморщил лоб, услышав пересказ ее первого дня на фаротском руднике. Райя откровенно сомневалась, что хоть одна дипломатическая миссия за последние два десятилетия закончилась двойным убийством, полным крахом непосредственно дипломатии, а также сговором с белоголовым. Зато Морн, несомненно, одобрительно ухмыльнулся бы на пару с Фреем. Черная мантия больше всего на свете ценил информацию и не ограничивал себя в способах ее добычи. Именно поэтому она решила нырнуть в омут с головой.

С момента смерти Мико паника холодной волной прокатывалась по ее телу, а когда первоначальный шок прошел, справляться стало еще труднее. Прямо сейчас, пока она сидела на этом самом стуле в обеденной комнате, решалась судьба всей ее карьеры. Это, как ни странно, заботило ее куда больше, чем прямая угроза жизни. Не появись этот парень, Рик… После увиденного ее бы уже никуда не отпустили.

Фатализм Рокота откровенно пугал. Даже если он действовал не по указке, а лишь проявил инициативу, хотел выслужиться, поймав сунувшую нос куда не надо девчонку, то он не мог не осознавать последствий. Отпустить ее они не могли, нападение на представителя столицы подписало смертный приговор всем причастным. Даже если представить ситуацию, в которой она оказалась полной дурой, а Пинкус, узнав о произошедшем, напирал бы на умственное помутнение у гвардейца, Райя все равно не верила в успех. Скорее всего, она просто никогда не покинула бы рудник.

В таком случае для руководства рудника ситуация становилась еще более неприятной и неопределенной. В Фароте ее ждет часть сопровождающих, непосредственно в столице – десятки людей, включая отца и самого владыку. Впрочем, Вильгельм ждет не саму Райю, а отчета и решения проблемы, но это ничего не меняет. Она не могла придумать ни одного объяснения, которое смогло бы обосновать ее пропажу – заодно с Фионой, Мико и Дирком. Единственное, что приходило ей в голову, – это пропажа кареты где-то в пути, при желании Пинкус с Иглой могли сослаться на нечто подобное. Но это подняло бы в столице настоящий шторм, ситуация была беспрецедентной.

Вывод оставался прежним: на что бы ни рассчитывал Рокот, за своей спиной он чувствовал покровительство достаточной силы. Или это был религиозный психоз – мог ли Игла внушить своим пособникам достаточно безрассудства? В любом случае теперь ее нахождение на руднике будет коротким. Нужно было спешить обратно в столицу, но шанс допросить привратника напрямую она упустить не могла. Тайное чтение бумажек, поиск скрытых смыслов в разговоре тет-а-тет – все это казалось мелочью в сравнении с открывшейся возможностью.

Девушка покосилась в сторону дверного проема, в котором несколько минут назад скрылся ее новый знакомый на пару с Фионой. Эти люди вызывали у нее два чувства: восхищение и опаску. Относительно камеристки восхищение преобладало. То, как она взяла себя в руки после встречи с Рокотом, оказало отрезвляющее действие. Видя отстраненное спокойствие своей помощницы, Райя не могла поддаться панике, пришлось собраться. А проследив, как девочка бесстрастно елозит окровавленной тряпкой по полу, Райя поняла: теперь она видела все. Или почти все.

Что касается опаски, то львиная доля относилась к белоголовому. Его появление было настоящим даром, полностью изменившим ход событий. Оставалось надеяться, что в лучшую сторону. Но ни разу в жизни ей ни приходилось наблюдать, как кто-то протыкает глазное яблоко спицей, причем пробив череп насквозь. Смущало, что после этого белоголовый вел себя как ни в чем не бывало, не выказав никакого удивления относительно происходящего. С той же легкой улыбкой, не тратя время на споры, он принял ее условия, запросив в ответ лишь одно – свободу.

В изорванной простой одежде, с присохшей к лицу грязью и припорошенной пылью щеткой волос на макушке он будто явился в гарнизон из другого мира. Того самого, который не полагалось видеть обычным людям. Сомнений не было, он был чистокровным северянином, и Райя совсем не ожидала встретить одного из них на руднике в Столичных землях. Судя по бумагам, он успел пробыть здесь около недели, но уже выглядел так, словно на пути к ней ему пришлось стесать гору кулаками. Как в таком случае выглядят те, кто добывал руны годами, Райя боялась представить.

На первый взгляд мотивы Рика были ясны, ошейник на шее оставлял ему мало иллюзий по поводу собственного будущего. А встреча с Иглой в запертой комнате делала отпущенный ему срок еще короче. Этот человек, обладая из имущества лишь тонкой рубахой, ослепил внушающего страх церковника и одним ударом уложил закованного в железо гвардейца. То, каким образом он совершил содеянное, наводило на мысль, что за легкой улыбкой скрывается крайне насыщенное прошлое. На расспросы не было времени, но в том, как сходу Рик схватывал ее пожелания, тер подбородок, осматривая холодными глазами комнату, чувствовалось нечто большее, чем просто попавший на рудники молодой человек.

На то, чтобы обсудить приход Пинкуса, ушло чуть меньше часа. Большего у них не было, поздний вечер стремительно перетекал в ночь, привратник мог сослаться на позднее время и отход ко сну. Рик деловито прошелся по дому, запоминая расположение комнат. Они закрыли створки на окнах, и теперь трапезная освещалась холодным рунным светом, по периметру комнаты располагалось четыре светильника. Ссадину на лбу Райя запудрила, надеясь, что в полумраке следы борьбы с Рокотом будут не так заметны. По настоянию Рика она сменила свое дорожное платье на аналогичное, но чуть более удобное. На плечи девушка накинула легкий платок – сомнительно, что Пинкус был знатоком столичной моды и этикета, однако присутствие за ужином в дорожном костюме могло вызвать ненужные подозрения.

После чего Рик и Фиона покинули комнату, а она, усевшись за стол, начала теребить скатерть. План, предложенный северянином, был из разряда тех, где в любой момент какая-нибудь мелочь может пойти не так. Но если все получится… В любом случае это будет тяжелая ночь.

Поначалу беспокойство за Фиону перемежалось с волнением, что Пинкус все же найдет предлог не приходить. Рик мягко проинструктировал камеристку, что и как ей нужно говорить, при этом юноша крайне похоже изобразил столичный акцент, в очередной раз удивив Райю. Но, несмотря на подготовку, казалось, что привратник каким-то образом догадается обо всем, и они потерпят крах в самом начале. Девушка обоснованно сомневалась, что даже с помощью северянина они смогут совладать с полным гарнизоном солдат. Но прошло не более десяти минут, и она услышала, как скрипнула входная дверь. В комнату вплыла Фиона, кивнула ей:

– Госпожа. Меня известили, что господин Пинкус в восторге от возможности разделить с вами вечернюю трапезу. Он прибудет в течение нескольких минут.

«В восторге. Ну конечно же».

Высокопарная фраза предназначалась в большей мере для пары слуг, которые просочились в дверь следом. В четыре руки они стремительно сервировали стол, один из них уточнил, желает ли Райя угоститься вином в ожидании. Девушка благосклонно кивнула, но к бокалу с кроваво-красной жидкостью не притронулась, как и к выставленной на скатерть еде. Она отослала слуг, успела переглянуться с камеристкой, а затем вновь услышала, как открылась входная дверь. Райя вздохнула и, убрав руки со скатерти, поднялась на ноги.

– Приветствую! Надо ли говорить, насколько я рад вновь видеть вас? Невозможно придумать, что могло бы украсить этот вечер больше, чем наша личная беседа. Как вы? Все ли вам нравится?

«Почти все, если исключить, что твой гвардеец убил Мико, избил меня, а теперь лежит с проколотой глазницей в десятке шагов отсюда».

Она пыталась разглядеть в поведении Пинкуса отголоски произошедшего, но Рик был прав, в своем притворстве привратник достиг совершенства. Он так и не сменил парадный костюм, но считать причины, по которым у привратника не хватило времени принарядиться, было невозможно. Даже зная о них от и до, девушка не увидела в его поведении изменений со времен их дневной трапезы.

– Благодарю вас, все чудесно. Вы очень гостеприимны. Надеюсь, ничего страшного, если мы отужинаем в моих покоях? Дорога вымотала меня куда больше, чем я ожидала.

– Что вы! Что вы! Я все понимаю, прошу вас, не стойте!

Если сам привратник вел себя как ни в чем не бывало, изменилось восприятие самой Райи. До этого она смотрела на привратника с подозрением, но не могла ему довериться лишь на уровне инстинктов. Теперь в его присутствии она ощущала почти осязаемую опасность. Они сели за стол.

– Весь вечер провели в своих покоях?

– Да, не нашла в себе сил на дополнительные прогулки. Вы?

Привратник замахал руками в своей манере:

– Весь в заботах, как обычно!

«Сегодня забот прибавилось, не так ли?»

Не переставая сыпать ничего не значащими вопросами и лестью, Пинкус налил себе вина, увидел, что ее бокал уже наполнен, отставил бутыль в сторону.

– Священнослужитель не почтит нас присутствием?

Этот вопрос заставил привратника на мгновение замереть. Или она видит то, что хочет видеть?

– Увы, полагаю, с его церковной диетой и столь же напряженным графиком вероятность этого мала. Но не будем унывать.

«Приуныть больше, чем Игла в данный момент, смог только Рокот».

Девушка выждала еще пару минут, Пинкус вновь взял на себя роль лакея, наполнил их тарелки, махал руками, поддерживая жестикуляцией свою болтовню. В голове зазвучал голос Рика.

«Перетерпи десяток минут, он будет торопиться, но не выкажет этого. Не ешь и не пей ничего, ни до, ни после. Сомневаюсь, что слуги подмешают снотворное в еду. Пинкус все сделает сам и зацепится за первую же возможность».

Райя поднесла вино к губам, сделала вид, что пьет, и, наклонив бокал слишком резко, вылила часть прямо себе на платок.

– Нет! Это же шелк Маленго. – Она вскочила, резко сорвала платок с плеч, крикнула, удерживая его на вытянутой руке: – Фиона! Фиона!

Камеристка, как ей и было указано, не появилась, более того, крик девушки должен был служить сигналом для Рика. Скоро, очень скоро. Пинкус округлил глаза и хотел что-то сказать, но Райя не позволила:

– Ох! Я отослала ее наверх, не дозовешься! – Девушка придала лицу максимально капризное выражение. – Прошу меня простить, это было очень неуклюже. Но платок, – для убедительности она потрясла тряпкой в воздухе, – еще можно спасти, я уверена. Фиона! Один момент, тысяча извинений. Я мигом, нужно найти эту дурочку. Не наполните пока что бокал повторно? По возвращении мне точно понадобится хороший глоток. Ох, как же так…

В столице любая достаточно высокородная дама при таком инциденте скинула бы платок на пол, безжалостно переведя его в разряд половых тряпок. Истерика по поводу вещи нанесла бы лишь урон репутации и вызвала недоумение у окружающих. Расстраиваться и суетиться из-за вещи, вместо которой можно просто купить новую? К счастью, на задворках пыльного рудника требования к этикету были не столь высоки. Девушка стремительно вылетела из комнаты, напоследок услышав за спиной возню.

«Как только ты покинешь комнату, он воспользуется этим, чтобы добавить раствор в вино. Лучшего момента и не придумать».

На вопрос, как же она потом будет сидеть за столом, всячески игнорируя собственный бокал, юноша уверенно ответил:

– За стол ты уже не вернешься.

Повернувшись в сторону лестницы, девушка вздрогнула. Рик стоял у стены, сложив руки на груди. Он кивнул ей, жестом показал отойти в сторону. Подошел к дверям, из которых она только что появилась, замер; казалось, он отсчитывает время в уме. Затем приоткрыл створку, у него это получилось совершенно бесшумно. Райя специально села так, чтобы вынудить Пинкуса расположиться спиной к двери, в приоткрывшуюся щель она увидела его мясистый затылок. Привратник сгорбился со столом, поникшие плечи замерли без движения, одна рука была вытянута в сторону, пухлая ладонь лежала на краю стола.

Рикард скользнул внутрь, в два шага оказался точно позади Пинкуса, на мгновение замер. Этот момент растянулся перед глазами Райи на целую вечность, в позе юноши сквозило предвкушение. Далее все произошло быстро: чуть присев, юноша железной хваткой схватил голову Пинкуса, прижимая ее к груди, как отец прижимает утерянного, но вновь обретенного ребенка. Сцена выглядела по-извращенному комично, но вскоре первоначальный шок прошел, привратник захрипел, забил ногами под столом, приборы на скатерти отозвались звоном. Правая рука толстяка царапала затылок юноши, взмахом левой он снес со стола собственный бокал, звон стекла вплелся в общую какофонию. Пинкус нанес несколько слабых ударов вскользь, с каждым разом все слабее, затем его голова поникла, а конечности безвольно повисли вдоль туловища. Рик задержал захват еще на пару секунд, потом отстранился, одной рукой придерживая тучное тело и не давая ему свалиться со стула, а другой вытягивая из кармана заранее порванные на веревки куски ткани.

– Помоги мне. Придержи.

Его голос был совершенно спокоен, пусть и немного сбилось дыхание. Райя с опаской подошла ближе, положила руки на плечи привратника и удерживала его, пока Рик тряпками привязывал конечности пленника к стулу. Напоследок он запихал скрученный кусок ткани в рот Пинкуса. На импровизированном кляпе Райя разглядела знакомый по своему гардеробу цветочный узор, ее затошнило. За спиной возникла Фиона, тихо пробормотав:

– Мне кажется, все тихо.

– За дверью никого?

– Никого. – Фиона посмотрела на привязанное тело. – Что мне делать, если кто-то постучится в дверь?

– Предпочту думать, что этого не произойдет.

Райя вмешалась:

– Для человека, который обещал, что мы покинем рудник в целости, ты слишком полагаешься на случай.

– А ты знаешь, какие планы чаще всего терпят крах? Тщательно продуманные.

Юноша взялся за спинку стула, наклонил его на себя и, крякнув от натуги, волоком потащил Пинкуса через весь этаж. При осмотре дома его крайне заинтересовала каминная комната. Если обеденный зал выходил прямо в вестибюль и имел ряд окон по всему периметру, то нужное им помещение располагалась в глубине здания, единственное окно выходило на задний двор, но даже оно было круглым и располагалось почти под потолком. Вероятно, по задумке архитектора, помещение несло в себе функции как гостиной, так и импровизированного кабинета.

По центру, ровно под окном, к стене примыкал небольшой камин, не рунный, а обычный. В летнее время он не использовался, топка была очищена – ни дров, ни прогоревших углей. Напротив расположилась пара кресел и тройной диван, развернутые боком к камину и лицом друг к другу. В качестве финального штриха к спинке дивана примыкал небольшой письменный стол. Рунное освещение тоже присутствовало, сейчас тьму разгонял один единственный светильник, белесый полумрак наводил на воспоминания об операционной Якоба.

Фиона придержала дверь, Рик втащил пленника внутрь, стул под ним жалобно постанывал, половицы отзывались на давление скрипом. Юноша остановился у камина, развернул привратника спиной к очагу. Пинкус сдавленно застонал.

– Вот-вот очнется. Дипломатический корпус готов занять свои места?

Райя сжала руки в кулаки, села в дальнее кресло, теперь она была повернута к Пинкусу вполоборота, а рунный свет падал ей прямо в спину, превращая девушку в темный силуэт в глазах смотрящего. Рикард садиться не стал, просто выпрямился и замер в шаге от привратника. Фиона, как ей и было указано, прикрыла дверь и отправилась обратно в вестибюль, чтобы предупредить о непрошеных гостях, если они вдруг появятся.

«Даже если отсутствие Пинкуса не вызовет подозрений, есть вероятность, что он приказал обновлять донесения ежечасно. Если допрос затянется, солдаты могут начать искать его по своей инициативе». Пусть ищут, но мы к тому времени должны закончить. А значит, у тебя есть час, максимум полтора».

Привратник замычал, вяло покачал головой. В свете лампы он напоминал утопленника, уже раздутого, но только что поднятого с глубокого дна. Складки шеи лежали на некогда белоснежном, а теперь пропитанном потом воротничке. Кожа приобрела бледный оттенок, под глазами нарисовались темные синяки. Лишь сейчас Райя обратила внимание, что Пинкус выглядит куда более вымотанным, чем несколько часов назад; казалось, он постарел на пяток лет с момента их совместного обеда.

«Зачем мы освещаем наши дома так, что любой человек выглядит, как мертвец?»

Пинкус открыл глаза, поначалу его взгляд был замутнен обморочной дымкой, привратник издал тихий хрип. Затем его взор прояснился, он дернулся, ощутил телом сдерживающие его путы, а ртом шелковый кляп. Оба глаза расширились до размера двух золотых монет, и Пинкус издал приглушенный, но настолько пронзительный визг, что Райя почувствовала себя палачом на скотобойне.

Рик присел на корточки перед стулом, частично заслонив пленнику свет, взгляд привратника сфокусировался на его лице, брови улетели куда-то далеко под всклокоченные русые волосенки. Потом он посмотрел своему мучителю через плечо, прищурился, вглядываясь в темный силуэт. Разглядев, кто смотрит на него из развернутого кресла, Пинкус забился в своих путах так, что ножки стула заскрежетали по полу.

– Тихо.

Рик говорил шепотом, но его голос разнесся по комнате так, словно он крикнул в пустом каменном склепе. Как ни странно, Пинкус замер, лишь тяжелое дыхание со свистом вырывалось из носа.

– Помнишь меня? – Рик улыбнулся. – Конечно, помнишь.

Ответить Пинкус не мог, лишь испуганные глаза не моргая смотрели в лицо юноши.

– Да уж. Когда мы стояли перед тобой, как отборный скот, пока ты сверялся по своему листочку, кто мог подумать, что это приведет нас в эту комнату.

Пинкус замотал головой, Рик, проигнорировав его потуги, продолжил:

– Представляю, как ты жалеешь, что не взял кого-то другого. А если не жалеешь сейчас, то осознаешь это позже. Как там было сказано? «В случае осложнений нас с вами ждет личная, но неприятная беседа, крайне неприятная». Господин привратник, вы смотрели прямо в будущее.

Вновь мычание и скрежет стула. Рик, оттолкнувшись ладонями от коленей, поднялся на ноги.

– Я в последний раз говорю тебе вести себя тихо. Пока что я просто прошу. Иначе – смотри сюда. – Юноша сунул руку под рубаху, в его руке блеснул тонкий медицинский шприц. – До меня дошли слухи, что ты уже виделся с Иглой в его нынешнем состоянии.

Небольшая пауза, юноша дал привратнику возможность осознать услышанное, затем кивнул на шприц:

– Позаимствовал у святоши. Он не поскупился и приберег для меня лучший снотворный раствор, у меня на родине его зовут сойкой. Но почти весь запас сейчас течет по венам бывшего владельца. Шприц пришлось перезарядить, в этот раз обычной водой. А следом я всыпал щепотку оставшихся рун, таких блестящих и таких желанных в любой другой ситуации. Ты видел, что стало с глазами церковника. А теперь представь такой же эффект, но разносящийся по всему твоему телу.

Рикард вновь присел на корточки, поднес инструмент к глазам пленника.

– К чему я веду? Сейчас я выну кляп, а потом ты будешь отвечать на вопросы, которые, – он большим пальцем указал себе за спину, – тебе задаст эта благородная дама. Возможно, я добавлю еще парочку от себя. Будешь кричать и брыкаться – воткну этот шприц в тебя так быстро и глубоко, что ты и пикнуть не успеешь. Было бы хорошо попасть в шею, но будет тяжело найти ее под всеми этими складками, поэтому могу и промазать. Тебе это, поверь, не понравится. Что еще… Если твои ответы будут недостаточно подробными, то я воткну в тебя шприц. Если кому-то из нас покажется, что ты врешь – шприц. Ответы или даже твой тон не понравятся – опять шприц. Уяснил?

Пинкус повращал глазами, затем едва заметно кивнул, насколько позволял давящий на кадык воротник. Рик взялся за кляп двумя пальцами и добавил:

– Один человек с севера не раз и не два при мне добывал нужные ему сведения. Он всегда говорил: «Должен быть свет в конце». В чем-то он прав. От человека, который не видит впереди ничего, лишь темноту, толку мало. Обреченность не способствует хорошему разговору. Поэтому вот тебе лучик света: если твои ответы будут достаточно хороши, я воткну кляп обратно и оставлю тебя связанным. Зато шприц останется неопорожненным. Думаю, ты успеешь проголодаться, но солдаты найдут тебя, рано или поздно. Помни об этом. От того, что ты скажешь в ближайшие минуты, зависит твоя жизнь.

Он резким движением выдернул кляп, брезгливым жестом отбросил его на диван. Капельки слюны осели на подбородке Пинкуса, он издал что-то между всхлипом и стоном, просипел, глядя на Райю:

– Госпожа, госпожа, как же так… Это настоящий преступник, посмотрите на этот ошейник. Он напал на священнослужителя…

– Священнослужителя, который, по вашим словам, не одарит нас своим присутствием в связи с «напряженным графиком»? Вы соврали мне, господин привратник. А если вы лжете дипломатическому корпусу, то лжете в лицо владыке.

– Я, я, никогда…

– Пустое. Давайте пропустим ту часть, где вы строите из себя невинную овечку. Мне было крайне тяжело убедить его, – Райя ткнула пальцем в Рикарда, – не воткнуть вам шприц в шею сразу же. Было обещано, что вы дадите интересные ответы на интересные вопросы.

Рик кивнул, одобряя ее импровизированный выпад, а для Пинкуса подтверждая сказанное.

– Начнем с простого. Я могу понять, почему вы пытались скрыть сбежавшего белоголового. Но не могу понять, почему он сбежал не откуда-нибудь, а из главного здания. Просветите меня, ради чего вы заперли юношу сегодня утром?

– Он… он… Я хотел его допросить.

– Допросить?

– Веллагер привел его сегодня утром, его и еще двоих. Был инцидент, в таком случае мы всегда проверяем, не был ли он насильственным. После допроса его бы вернули обратно на рудник. – Пинкус шумно выдохнул. – Я просто не хотел, чтобы об этом стало известно, особенно в вашем присутствии! Что бы он вам ни рассказывал, все неправда! Он преступник!

Рик придвинулся поближе.

– Под допросом подразумевается проповедь сумасшедшего церковника со шприцом в кармане?

Райя добавила:

– Подскажите, а как часто к работе на руднике возвращаются мертвецы?

– Ч-что?

– Не далее как сегодня я обнаружила интересную бумагу, написанную рукой доктора Якоба. Согласно ей, сейчас прямо перед вами стоит юноша, скоропостижно скончавшийся сегодня утром.

– Это какое-то…

– Двое оставшихся, они тоже якобы погибли под этим завалом? Пинкус, мне известно куда больше, чем вы думаете. Больше у вас нет права на ошибку.

Испарина накрыла лоб пленника, следом Пинкус безвольно обмяк. Если до этого он хотел выйти сухим из воды без всяких потерь, то теперь Райя видела – надежда покинула привратника. Мысленно она отдала должное северянину, без его присутствия Пинкус мог отнекиваться упорно и очень долго.

– Так что вы скажете?

– Они… Он… Парень, получивший травму… Он был в списке.

Девушка свела брони к переносице.

– В списке? С этого момента поподробнее.

Еще более сникшим привратник выглядеть уже не мог. Глубоко вздохнув, он выплюнул еще одну фразу:

– Да. Корин Абайра, я отобрал его специально.

– По причине?

– Возраст. Его время почти на исходе. – Пинкус испуганно покосился на Рикарда. – Двадцать один год, почти бесполезен в качестве работника.

Юноша покатал в руках шприц.

– Я там был. Несмотря на возраст, ты почти вынудил оставить Ту… Оставить Корина на руднике. Зачем? И что за список?

– Я… Список! Все проклятый список! Имена, возраст, даже город, в котором произошла тряска! И часть имен отмечены!

Райя бросила взгляд на Рика:

– Эта информация даже до столицы добирается с задержкой. Очень интересно, каким образом вы получали ее так оперативно, господин привратник?

– Не знаю! Правда, не знаю!

– Отмечены были только самые старшие?

– Обычно да… Почти… Младше девятнадцати никого не было!

– И как давно вы получаете эти чудесные списки?

– С прошлого… С начала прошлой весны.

Почти полтора года! Даже раньше, чем она думала, но по датам все сходилось. Нужно внимательнее просмотреть отчетные бумаги. Уже догадываясь, каким будет ответ, она спросила:

– Кто выдавал вам эти списки?

Пинкус почти простонал:

– Игла, это он, все он. Он должен сидеть тут, я ничего не знаю! Смотрел список, отбирал нужных ребят! Это все.

– Не стесняйтесь, я уверена, что это далеко не все. Но об этом позже. Касательно Иглы… Перед каждым прибытием новичков он выдавал вам список тех, кто должен остаться?

– Да!

– Врет. – Рик облизнул губы. – Или недоговаривает. Слишком резво ответил.

– Я не вру!

– А если подумать? В списке было только то, что сказано? Перечисление новичков?

– Старожилы тоже! Святой Годвин! Те, кто уже был на руднике какое-то время, иногда они тоже были указаны, если возраст подходящий. Но потом это почти исчезло, брали новичков!

Райя сложила руки в замок. Тоже сходится. Если пролистать список смертей, который почти отпечатался у нее в голове за прошедшую неделю, то изначально смертность была почти полностью среди старых работников. Но к началу года ситуация выправилась, каждый старожил уравновешивался хотя бы одним новичком, как удобно. А в бумагах Якоба отсутствовали как раз последние. Другими словами, в столичных отчетах смерть имела место, но на деле как будто и нет. Очень интересно.

– Вы получали списки от священнослужителя, очень хорошо. А откуда их получал он?

– Понятия не имею!

Рик нахмурился, Пинкус посмотрел на него круглыми глазами, быстро добавил:

– Клянусь! Привратников рудника всегда оповещают о прибытии конвоя. Всякий раз после этого Игла передал мне список тех, кто будет сидеть в клетках! Обычно капитаны сами решают кого оставить, но всегда можно кого-то поменять. Наш рудник последний перед столичным, конвоиры всегда спешат домой, им уже наплевать!

– Они пригрозили Коске запросом в столицу. – Рик прислонился к краю дивана. – Напирали на то, что в ожидании ответа ему придется задержаться на руднике, все верно. Но ты никого не менял, а запросил дополнительного человека. Почему?

– Те, кто составлял списки – я не знаю, кто они, правда! Но их запросы выросли. Поначалу им был нужен максимум один человек в месяц, поэтому брали кого-то из старожилов. А затем все больше и больше, стало невозможно поддерживать уровень добычи, слишком мало людей. Мы с Иглой затыкали дыры как могли. Он начал ходить со мной встречать конвоиров, на случай если будут проблемы.

– Из всех последних конвоев ты выдергивал по человеку?

– Да. И минимум по одному прямо с рудников.

Райя поморщилась. Впервые она услышала устное подтверждение, что люди на руднике пропадали, что создало нехватку рабочей силы. Но причины были уже не так прозаичны. С прошлой осени, сначала по одному, затем по два, а то и три человека в месяц… Итоговая цифра ей очень не понравилась. Ее направили сюда для регуляции процесса поставок. Причины нарушения этих процессов теперь были куда важнее, чем лишняя крупица рун в столичных карманах. Во всяком случае ей хотелось в это верить.

– Вернемся к событиям не столь давним. Следуя указаниям, вы оставили на руднике этого юношу, Корина. Что потом?

– Потом… Днем позже выяснилось, что явитесь вы.

Пинкус затравленно посмотрел на девушку, но даже в нынешнем положении при обращении к ней в голосе прорезалось подобострастие. Райя задалась вопросом: насколько же в кожу Пинкуса въелась привычка кланяться перед теми, кто нес ему какую-то выгоду?

– Мы… Мы не знали, что вам все известно. Игла выразил уверенность, что это визит вежливости, напоминание о власти владыки. Звучало здраво, он убедил меня, что если бы в столице узнали о наших делах, то прислали бы сразу целый гарнизон. В последнее время он совсем двинулся… Чаще говорил цитатами из постулатов, чем обычными словами. Был убежден, что вперед нас ведет святая воля, никакой опасности быть не может.

О том, что еще вчера ее осведомленность была куда ниже, Райя решила умолчать. Зато одержимость и несдержанность Иглы обрела смысл, она прокрутила в голове проповедь, которую священнослужитель вывалил на нее днем. Тем временем слова полились из Пинкуса рекой, он наконец-то мог сказать о церковнике все, что держал в себе.

– Я оказался в эпицентре всего. С одной стороны, ваше скорое прибытие, с другой – Игла и те, кто стоит за ним. Они не привыкли ждать, а ваш приезд совпал с получением нового списка, почти день в день. Как я уже сказал, их запросы выросли, мне стоило больших трудов убедить Иглу остановить все процессы на время, пока вы здесь. Ему это очень не понравилось, очень. Но затем все пошло прахом.

– Утренний обвал?

– Да, буквально за несколько часов до вашего прибытия. Игла взял ситуацию в свои руки, но он же просто сумасшедший. – Если бы Пинкус мог закрыть лицо руками, он бы, вероятно, это сделал. – Было плохо все. Абайра валялся в госпитале с размозженной ногой. Якоб подлатал его, но выразился ясно: даже если парень сможет ходить как раньше, то у него просто не будет времени восстановиться, седина в голове возьмет свое. Я молчу про перевозку в таком состоянии, а ведь требовалось срочно…

– Постойте, – Райя остановила его взмахом ладони, – перевозку?

– Ну конечно. – Неожиданно Пинкус слабо улыбнулся, жабье лицо исказилось. – Думали, мы переселяем всех юношей в подвал, чтобы Игле было, кому проповедовать? Никого из них нет на руднике, всех вывезли. Это было жесткое требование – переправлять людей в кратчайшие сроки. Игла, изредка Якоб, делали им укол, – тут он взглянул на шприц, улыбка стерлась с лица, – сутки с лишним беспамятства. Доверенные лица вывозили их в крытой телеге.

– Доверенные лица? Как много людей на руднике знают о происходящем? Помимо Якоба?

– Около дюжины человек, Игла отбирал их лично.

– Обычные стражники?

– Да.

– Мальберн и Рокот?

– Да, да. И гвардейцы, безусловно.

– Никогда недооценивай силу церковного экстаза. – Рик повернулся к Райе. – Я бы взглянул на лицо Вильгельма, когда он узнает, что сумасшедший лысый псих одними словами переманил к себе его серебряную гвардию.

– Не переманил, нет. Они были знакомы до рудников, это точно. Игла лично поспособствовал их переводу сюда.

Интересная подробность. В случае с Рокотом это уже не имело значения, но второй гвардеец…

– Где сейчас Мальберн?

– Не здесь. – Привратник покачал головой. – Я знаю, что вы видели его. Мы чудом успели, но придурок даже не подумал таиться. Игла обоим промыл мозги священной безнаказанностью.

– Видела? – В голове Райи пронеслись события сегодняшнего утра. – Телега, которая проехала главные ворота прямо перед нами? Гвардеец на козлах помахал мне рукой.

– Он еще и помахал, гребаный идиот, настоящий бардак… Да, это был Мальберн. А где сейчас Рокот – не знаю. Не видел его несколько часов, этот придурок организовал поиски, но сам пропал.

– О, не переживай. – Рик указал пальцем в пол. – С Рокотом мы встретились лично. Но, в отличие от Иглы, его проблемы с глазами имели куда более фатальный характер.

Пинкус посмотрел на юношу с ужасом, Райя перехватила инициативу:

– Мальберн. Куда он… – Внезапная догадка ожила в голове, Райя поймала взгляд Рика, поняла, что он подумал о том же. – Крытая телега, говоришь?

– Да, он вывез Абайру. После операции Якоб накачал его успокоительным, мы погрузили его огромную тушу в телегу. – На этих его словах Рик почему-то криво ухмыльнулся, но тут же посерьезнел. – Я же говорю, Игла окончательно свихнулся и взял все в свои руки. По его словам, задержки больше не имели смысла и были непозволительны. Якобы ценность парня снизилась в разы…

– Неходовой товар?

Привратник вздрогнул, перевел взгляд на Рикарда:

– Это вы тоже знаете?

– Знаем что?

– Игла сказал так же, в его случае даже не ясно, шутка или нет, он никогда не смеется.

Юноша поморщился, затем, взглянув на Райю, развел руками. Она проигнорировала жест.

– Пинкус, продолжайте.

– Игла настоял, что Абайру нужно отправить немедленно. Да, мы чудом успели до вашего прибытия. Якоб должен был написать, что Абайра погиб при обвале. Он и еще двое.

– Еще двое? – недобрым голосом уточнил Рик.

Пинкус сжался.

– Да, Абайра, ты и второй парень, который отзывается на Ловчего. Игла потирал руки, сказал, что обвал вовсе не беда, а лишь знамение. Много всякого церковного бреда. Пусть Абайра и порченный товар, но вы двое теперь свидетели. Пусть в списке никого из вас не было, но возвращать никого на рудник он уже не собирался. Сказал, что возраст подходящий у всех троих. Полная чушь, я умолял его остановиться, клянусь. Раньше он хотя бы пытался создавать видимость, что все в порядке. Здесь бы возникли вопросы даже у оставшихся на руднике парней, они-то видели, что обвал никого не похоронил, а лишь травмировал. И то лишь одного, а не троих.

– Якоб всегда заполнял подобного рода бумаги? Все они были фикцией?

– Почти. Но вообще нет, чаще мы удачно под шумок забирали нужного. Если на руднике кто-то заболевал или пропадал в силу возраста, Якоб просто приписывал в отчеты еще кого-то.

– На деле умер один, а по бумагам двое?

– Да, все верно.

Значит, в шкафу врачевателя она видела настоящие бумаги. Оставалось надеяться, что такой педант вел личные архивы достаточно скрупулезно.

– Игла. Почему он так спешил? Почему решил забрать сразу троих, подставив под удар вообще всех?

– Ну… Я уже упоминал, что в последнее время он свихнулся даже больше, чем было раньше. А еще… Лишь моя догадка, но то, ради чего юношей забирали… Что бы они там ни делали, словно все близится к концу. Запросы стали чаще, нетерпения больше. Как будто им нужно больше людей для последнего рывка. Поэтому Игла так вцепился в этих троих.

Неприятный холодок пробежал по спине. Фрей предполагал нечто подобное, и если он оказался прав, то таинственный Организатор близок к получению желаемого. А чего бы он ни желал, остальным будет худо, в этом Райя не сомневалась. Ради благих дел юношей не похищают десятками.

– Когда нас с Ловчим развели по комнатам, – Рик для ясности указал себе в грудь, – Игла должен был нас усыпить и затем вывезти на телеге?

– Да, мы бы отправили одного из стражников. Полный бардак, он вновь не удержался, чтобы не устроить проповедь на прощание? Раньше этого не было, я умолял его перестать.

– У него будет время подумать над своим поведением. В темноте, наедине со своими мыслями.

Райя задала главный вопрос:

– Куда направлялась телега? Все эти юноши, куда их отвозили?

Пинкус замялся, словно осознал, что, выдав пункт назначения, полностью сдаст своих таинственных нанимателей, и пути назад уже не будет. Рик избавил его от моральной дилеммы:

– Сойка вырубает на срок от суток до тридцати часов. Несложно догадаться.

Секунду Райя пыталась сопоставить в голове факты, затем выжидающе посмотрела на пленника. Пинкус вялым кивком подтвердил ее опасения:

– Да, Фарот. Либо где-то в окрестностях. Не спрашивайте, куда именно, я не знаю. Но расчет был таков, что юноши очнутся уже на месте.

Фарот… Она покинула его почти сутки назад в поиске ответов, а оказалось, что ответы таились в самом городе. Довольно большом городе. Как без зацепок найти там тех, к кому свозили бедных белоголовых, она не знала. Пока не знала.

– И ради чего? Пинкус, плевать, какой срок им отпущен. Зачем вы сгубили столько людей? Юношей, и так попавших сюда против своей воли.

Рикард прокашлялся:

– Сложно сгубить тех, кто и так одной ногой в могиле.

– Я никого не сгубил!

– В таком случае расскажите, что с ними делали?

– Не знаю. Не знаю! Говорю же вам, я не в курсе даже о месте, как и Рокот, и Мальберн, и стражники. Возможно, Игла в курсе, но нам никто ничего не сказал. Телегу нужно было оставить в оговоренном месте, каждый раз на подъезде к городу, расположение точек менялось. После этого уже не наша забота, потому коней запрягали двойками, сопровождающий просто возвращался на лошади обратно на рудник. – Пинкус перевел дух. – А что они там делают, не знаю и знать не хочу! Явно ничего хорошего, парням и так отпущен не самый длинный срок, чаще всего год или больше. Они брали только таких.

Рик вмешался:

– А если кто-то покинет Мир раньше? Такое случалось, известны случаи, когда белоголовые исчезали в юном возрасте.

– Никогда не угадаешь, но это лишь погрешность, – Пинкус покачал головой, – такие случаи редки. Очень редки. Они набирали именно тех, кто должен был исчезнуть в скором времени, через год, может, чуть больше или чуть меньше. В последнее время срок сократился, запрашивали таких, как Туша или этот ваш Ловчий. Тех, у кого время уже на исходе. Считанные месяцы.

Райя задумалась. Что бы ни грозило юношам, на это стало уходить меньше времени. Если раньше они планировали, что юноша проживет минимум год, то теперь время существенно уменьшилось. А финальной точкой было исчезновение из Мира. Но какой в этом толк? Словно услышав ее мысли, Рик проговорил вслух:

– Какой в этом толк? Советую как следует подумать. Ты занимался этим дерьмом больше года и хочешь убедить нас в полном неведении?

Пинкус сжался на стуле, посматривая на шприц, затем его взгляд переместился выше. Рикард опустил голову, провел ладонью по шее.

– Что?

– Из тех, кого выбрали, Абайра был первым с прозрачным ошейником. Абайра и ты. Но ему скоро двадцать два, при этом ни одного седого волоска – думаю, поэтому Игла так вцепился в него, уникальный случай. Не спрашивайте, почему это важно, я не знаю. И есть важная деталь.

– Какая именно?

– Ошейники всегда возвращались обратно. Они все посчитаны: если Мир покинуло, к примеру, десять работников, то десять ошейников отвозят в город и распределяют для будущего использования. Насколько я знаю, они довольно дороги в производстве, какое-то абсурдное количество рун на один. А секрет производства тщательно оберегается, это не общедоступная информация. За всем этим строго следят, и в этом аспекте Игла проявил максимальную осмотрительность.

– Количество умерших на бумаге всегда равнялось количеству переданных ошейников?

– Да. Я не придал этому значения, радовался, что хоть в этом к нам не подкопаться. Ведь всем известно, что ошейник снять невозможно. Он остается после того, как работник исчезает из Мира, это было отличным подтверждением отчетности.

Это объясняло, почему высокая смертность не вызвала нужного интереса ни у Стомунда, ни у вышестоящих чинов. В словах Пинкуса был толк, передача ошейников должна была в нужной мере подкрепить доверие к отчетам. Несмотря на религиозное сумасшествие, Игла был умен. Очень умен. Если бы ни снижение поставок, столица бы еще долго игнорировала происходящее.

– Почему ты заговорил об этом?

В отличие от нее, Рика мало волновала отчетность, но Райя увидела, как он нервно пристукнул ногтем по прозрачной оболочке. Что-то в болтовне Пинкуса заставило его напрячься, впервые за весь разговор замереть в ожидании ответа.

– Такое дело… Ошейники возвращались очень быстро. Ни разу не пришлось ждать даже месяца, ошейники передавали обратно в течение недели или двух. Как раз в срок, чтобы отправить их в город вместе с месячной отчетностью. Ни единой задержки.

Райя скептически посмотрела на пленника:

– Как такое может быть? Вы только что сказали, что юношей забирали в среднем за год до критического срока. – Произнеся слова вслух, она запнулась. – Хотите сказать, к тому времени они уже были мертвы?

– Мертвы? Нет, нет. Честно, я так не думаю, если бы они хотели убивать этих юношей, то…

Рик закончил за него:

– …то нет никакого смысла оглядываться на возраст. Я тоже сомневаюсь в подобном исходе, Игла выглядит и говорит, как церковный сектант, но вряд ли бы он стал похищать нас ради того, чтобы стремительно умертвить. А это значит… Господин привратник, выскажете мысль вслух?

Пинкус замялся, с тоской посмотрел на Райю:

– Я, эээ, подумал, что они научились снимать ошейники.

Она похолодела. Невозможно. Но настолько ли невозможно, как тайком вывезти с рудника десятки человек?

– Вы хотите сказать, что где-то сейчас сидят десятки человек, с шеи которых был снят единственный сдерживающий фактор? Сдерживающий, напомню, от превращения огромной площади земли в испепеленный кратер?

Удивительно, но Пинкус действительно задумался, словно задача захватила его. Затем покачал головой.

– Сомнительно. За прошедшие месяцы не один и не два из списка должны были покинуть Мир. Кто захочет сидеть на пороховой бочке такого размера? Это же полный бардак.

Умственное усилие будто забрало у привратника остатки сил. Он, тяжело выдохнув, уронил голову на грудь.

– Я больше ничего не знаю, правда. Все последние слова – это лишь догадки.

Рик перестал задумчиво поглаживать ошейник.

– Кое-что ты все же знаешь. Где сейчас Ловчий?

– В подвале. Кладовая комната в левой части здания.

– Игла не усыпил его?

– Нет, не успел. – Пинкус мрачно посмотрел на юношу. – Выбрал не тот кабинет первым.

– Смешно. Количество охраны?

– Один или два стражника, не знаю. Охранение выставлял Рокот.

– Маловато, не находишь?

– Весь личный состав занят поисками. Нет смысла тратить людей, дверь заперта, я приказал никому не входить.

Повисло молчание. Райя знала, о чем думает северянин: этот Ловчий даже в большей опасности, чем они сами. Даже если они покинут рудник, белоголовый останется в руках покаявшегося Пинкуса и очнувшегося разъяренного Иглы. Рик, как будто сверившись с внутренними часами, глубоко вздохнул:

– На этом, господин привратник, мы с вами прощаемся. – Он вопросительно посмотрел на Райю. – Остались еще вопросы к нему?

Погруженная в свои мысли, она слабо кивнула:

– Лишь один. Полтора года вранья, крах фаротского рудника, измена столице, отправка десятков юношей в неизвестность, а может, и на смерть. Ради чего, Пинкус? У вас была отличная должность, золотые пуговицы на груди, доверие владыки. А теперь вы сидите на этом стуле. Ради чего все это?

Привратник уныло посмотрел на нее:

– Тогда пуговицы были лишь серебряные.

– Получается, для вас дело было лишь в деньгах? Так просто?

– Их первое предложение было очень щедрым. Очень. И оно исходило от Иглы. Вы провели с ним не так много времени, но скажите, вам бы хотелось перечить этому человеку? Я закрыл глаза на все остальное.

Рик мрачно резюмировал:

– Человек с серебряными пуговицами закрыл глаза, чтобы обнаружить на веках две серебряные монетки.

Он поднял руку со шприцом, Пинкус вжался в спинку стула.

– Я рассказал все, что знал. Я же рассказал!

– Верно, рассказал. Поэтому, прошу прощения, один момент.

Неожиданно Рик развернулся, быстрым шагом подошел к двери, выскользнул наружу. Райя услышала, как он перебросился парой фраз с Фионой, но слов было не разобрать. Меньше минуты они провели с Пинкусом наедине, привратник теперь избегал ее взгляда, мрачно глядя в пол прямо перед собой. Она изучала капельки пота, ручьями стекающие по бледному лбу, затем, скрипнув дверью, вернулся Рик. Шприц переместился в левую руку, а в правой он нес наполненный почти до краев бокал вина, взятый, несомненно, со стола в трапезной. Словно ознаменовав важность момента, пол под ногами завибрировал. Привратник сглотнул.

– Как я уже упоминал, в свое время мне довелось наблюдать за людьми в схожих ситуациях. Для вас, господин привратник, у меня есть то, чего не было ни у кого из них. Выбор.

– Выбор? – Пинкус нервно облизнул губы.

– Ты связался не с теми людьми. Выдал их секреты, а до этого на пару с церковником запятнал себя по всем статьям. Но Игла – хищник, он и вслепую прогрызет себе путь к спасению. А ты – лишь обглоданная кость на этом пути. Тебя использовали, но теперь ты бесполезен. Я знаю, что ты постараешься сбежать, пока Игла не очнулся и пока сюда не пришла толпа столичных гвардейцев. Но долго ли ты проживешь? Я знаю таких людей, и, поверь, между неизбежным возмездием и шприцом стоит выбрать шприц.

– Или…?

– Или, – Рик приподнял хрустальный сосуд, – предлагаю тебе угоститься чудесным вином, до этого предназначавшимся ей. – Он кивнул на Райю и втянул ноздрями воздух над бокалом. – Много часов крепкого, спокойного сна. Что выберешь?

Он замер перед привратником, согнув обе руки в локтях. Пленник вновь облизнул губы, его конечности все еще были связаны, затем он подбородком указал на емкость с вином. Рик пожал плечами, бросил шприц на диван, поднес бокал с жабьему рту:

– Сладких снов, привратник.

Несколько капель упало на дорогой костюм, но Рик медленно и аккуратно влил весь бокал в рот Пинкусу. Полминуты они помолчали, все это время пленник сипло дышал, потом его глаза заволокло дымкой. Напоследок он успел посмотреть на Райю, она поймала уже ничего не выражающий взгляд. Голова привратника упала на грудь, дыхание выровнялось. Она поднялась с кресла, оправила платье:

– Ты бы правда убил его, если бы он попросил?

– Не попросил бы. Он так ничего и не понял. – Рик поднял шприц с мягкой обивки и, нажав на поршень, разрядил прозрачную струйку в камин. – Да и тяжело бы было прикончить его обычной водой. Было интересно, что он выберет перед лицом неизбежного.

Она замерла:

– Вода? Там не было рун?

– Все потратил на Иглу. Не смотри так, сработало же? Я бы все равно заставил его говорить, но так проще. Иные варианты тебе не понравились бы. И мне тоже.

Рик обшарил карманы пленника, вытащил из нагрудного кармана мелкую книжечку в узком переплете, пролистав страницы, хмыкнул, щелкнул пальцем по обложке.

– Писание?

– В некотором роде. Но не то, о котором ты думаешь.

Райя подошла к двери. Напоследок она оглянулась на крепко спящего привратника.

– У меня уже нет сил удивляться. Что теперь?

– Придется собраться с силами. Я хочу вернуться в главное здание.

Глава 21. Эдвин

Сэта он обнаружил сидящим в кресле, спиной к окну. Глаза были закрыты, и юноша уж было решил, что вор просто спит сидя. Но едва он сделал шаг в комнату, веки раскрылись, и вор проскрежетал:

– Ты быстро.

– Почти три часа, как ты и сказал.

– Сказал. Но был почти уверен, что ты либо потеряешься, либо влипнешь в какую-то историю. Рад, что ошибся. Как вижу, одежда на тебе тоже новая. Медальон, надеюсь, тоже на месте. А ты быстро освоился в городе, мальчик. Есть, что рассказать?

Перед глазами всплыло лицо Ани, в его воображении ее губы изогнулись в ироничной полуулыбке.

– Нет, ничего.

– Что за мешок?

– Дополнительная одежда. На смену.

Вор поднял брови.

– Ты купил несколько комплектов?

– Не несколько, а два. Просто запасные штаны и рубаха. И это была инициатива торговки, не моя.

– Торговки, значит? Дай взглянуть.

Вор вытянул руку, Эдвин пересек комнату и протянул ему узелок.

– Достаточно доверяешь мне, чтобы отпустить одного в город, но сомневаешься в выборе одежды?

Вместо ответа Сэт окинул его новое одеяние взглядом, запустил руку в мешок. Вытащил за брючину светлые портки, следом достал рубаху, потер пальцами манжету.

– Медальон точно при тебе?

– Конечно.

– Решил удостовериться.

Старый вор протер пальцами переносицу. Казалось, он старается шевелиться как можно меньше, мышцы лица и здоровая рука были в движении, но все остальное тело находилось в покое. Худое жилистое тело в огромном кресле. Лишь сейчас Эдвин явно увидел, что вор исхудал – болезнь подтачивала его изнутри все сильнее.

– Вошел в роль сынка странствующего торговца?

– Что?

– Мальчик, ты либо скрыл от меня какие-то фрагменты своей истории, либо ты прирожденный торгаш. Ты знаешь, что я дал тебе денег не то что вполовину, а гораздо меньше, чем может стоить дорожный наряд, даже самый простецкий?

– Гораздо меньше?

– Да. Хотел посмотреть, как ты выкрутишься. Особенно будучи уверенным, что денег достаточно, а тебя просто хотят обдурить.

– Выставил меня дураком?

– Не дураком. Даже если мы найдем Гааза и все закончится хорошо, я не могу быть тебе нянькой в будущем. И твоего старого наставника из Дубов рядом тоже не будет. Нужно уметь изворачиваться самому. Обучение через поход к портному – меньшее из зол, не находишь? Мои учителя были ко мне не столь благосклонны.

– Теперь ты мой учитель?

– Не в общепринятом смысле, – Сэт продолжал мять пальцами рубашку, – хотя от твоих действий в будущем может зависеть не только твоя жизнь, но и моя. И когда я говорю слово «жизнь», я не утрирую.

– Я знаю. «Если мы найдем Гааза». А если не найдем? Ты сказал, что он уже старый. А если он умер? Или переехал в другой город?

Лицо вора превратилось в маску.

– Значит, гонка со смертью будет проиграна, увы. Но, возможно, тогда в тебе обнаружатся и таланты лекаря? Помимо умения хорошо торговаться.

– Я плохо торгуюсь. Почему ты так вцепился в эту одежду?

– Все просто. Та одежда, что сейчас на тебе, она хороша. Не наряд на званый ужин, но для дальней дороги – идеально. Мои познания в шитье недалеко ушли от умения заменить пуговицу, но я могу оценить чужую работу, многолетние странствия сделали свое дело. Даже не буду надеяться, что ты подбирал наряд сам; ты нашел не просто портного, точнее портниху, раз это была женщина. Ты нашел мастера. И допускаю, что смог бы сторговаться… Допустим, только на рубаху. Со скрипом. И это было бы достойно. Но ты вернулся в полном наряде, еще и с запасным комплектом.

– Не вижу поводов не порадоваться…

– Я не закончил. – Сэт мягко остановил его взмахом ладони. – Все в Мире возможно, я успел убедиться в этом очень давно. Но вот это вот…

Вор аккуратно переложил мешок с одеждой на подоконник, оставив в руке лишь белую рубаху, которую Ани выдала Эдвину напоследок.

– Не ошибусь, если скажу, что стоимость этого куска ткани – золотой. Не меньше. В такой рубахе какой-нибудь дворянский сынок мог бы выйти на завтрак, а ты притащил ее и собрался ночевать так в канаве.

Эдвин замер, вперся глазами в светлую ткань, не меньше минуты смотрел, как мозолистые пальцы потирают мягкий воротник.

«Никому про это не рассказывай, а то от попрошаек отбоя не будет».

Попрошайка в наряде высокородного, он беззвучно застонал. То, что было проявлением щедрости, оказалось еще и тонкой иронией. Даже ее готовность подобрать ему полный наряд после слов Сэта заставила его преисполниться благодарности. Теперь же он понимал, что его обвели вокруг пальца. Дурак, а он-то думал, как ему повезло и как ловко он достал требуемое. Он еще и монетами перед ней звенел, словно они имели значение! Эдвину захотелось провалиться сквозь землю.

– …поэтому ты уверен, что мне не о чем беспокоиться?

– Что?

Он прослушал последние слова Сэта, мысли текли в совсем ином направлении. В какой момент она поняла, что даст ему требуемое независимо от количества денег? И значило ли это что-нибудь? Проклятье, а ведь неизвестно, когда он сможет вернуться и искренне поблагодарить ее. Если вообще сможет.

– Я спрашиваю, произошло ли нечто такое, о чем мне стоит переживать? Подобные вещи не дают просто так. Поэтому я удостоверился, на месте ли медальон. Впрочем, – Сэт неожиданно хмыкнул, – я умею связывать неочевидное с очевидным. И, судя по твоему красному лицу, можешь просто ответить: да или нет.

Эдвин почувствовал, что его лицо запылало жаром пуще прежнего.

– Нет. Нет, переживать не о чем. – Он тут же сменил тему. – Зачем ты просидел здесь весь день?

– Ждал.

– Меня?

– И тебя в том числе. А еще – вечера. Когда Иеремия явится – нужно быть в форме. С этим у меня проблемы в последние дни.

– Кто он такой, этот Иеремия? И почему к его прибытию ты готовишься так, словно это поединок на мечах?

Вор скривился:

– Если я увижу у него в руке меч, то очень удивлюсь. Вот кинжал, причем не в руке, а в чьей-нибудь спине, – это да.

– Так и будешь говорить загадками?

– Нет. Ты пойдешь со мной, поэтому должен быть готов. Я познакомился с Иеремией, как и с отцом Флориана, в свой прошлый затянувшийся визит. Очень скользкий тип, за монету продаст и мать родную. Не скрою, этим мы и пользовались. Он предоставлял хорошие сведения, без зазрения совести сдал многих людей, которых до этого знал годами. Я был в составе армии Вильгельма, как ты уже понял. Нам требовалось подчинить остатки запада, и такие люди, как Иеремия, сделали это возможным.

– Ты впервые прямо признал, что был военным. – Эдвина осенило. – Клянусь, я уверен, что ты был гвардейцем! Поэтому ты так много о них знаешь! И эти твои присказки, обсуждение с Конрадом, все остальное…

Сэт мрачно посмотрел на него, юноша запнулся.

– Из столичного гвардейца в вора, за которым гонятся эти самые гвардейцы? Как так вышло?

– Мальчик, этот путь занял последние двадцать лет, у нас нет на это времени. Но ставлю высшую оценку за догадливость, когда тебе уже все разжевали. Да, я был гвардейцем, когда-то давно. Сейчас важно другое. Тальвер, при всей его маргинальности, правда укрывал людей в этой самой таверне, защищал своих. К нему было не страшно повернуться спиной, поэтому я шел сюда. Про его сына подобного не скажу, его я не знаю. Но то, что он предложил связать нас с Иеремией… Прощались мы не на высокой ноте. Я бы не назвал это прощанием. Он просто исчез, оставив нас в лапах западников.

– В лапах?

– Почти самый конец войны. Город сильно пострадал, оставались лишь какие-то островки сопротивления. Это была уже не война, мы просто занимались подавлением бунтов. Ждали, когда основные силы подойдут к городу. Иеремия должен был передать сведения о базировании повстанцев, мы готовились к финальному удару. Но вместо этого ударили по нам.

До этого Сэт ни разу не рассказывал так много о своем прошлом и зашел сразу с козырей. Эдвин внимательно слушал.

– Ловушка?

– Да. По месту встречи ударили горючей смесью, предварительно завалив единственный люк. Мы проезжали это место сегодня утром, сейчас там стоит новый дом. Представь: цокольный этаж с одним окном, вход заблокирован, и кругом полыхает пламя. Жест отчаяния с их стороны; нас было трое, и потеря трех боевых единиц уже ничего не изменила бы. Но в тот момент я думал лишь о том, как бы не сдохнуть. Частично они преуспели, выбраться смогли только двое, я и еще один солдат. Третьего завалило балками. А Иеремия так и не появился.

– Думаешь, это он предупредил о встрече и подстроил ловушку?

– Этого я уже никогда не узнал, больше мы не виделись. До сегодняшнего дня.

– Если люк был завален, то как вы выбрались?

– До войны здание принадлежало мукомолам. С улицы вел желоб для мешков с зерном, по предварительным данным – заколоченный. Но захочешь жить – везде пролезешь. Доспехи пришлось скинуть. Взамен осталось воспоминание, как мы ползем вверх по медленно раскаляющемуся желобу, а пламя начинает прижигать обмотки на ногах.

Сэт перевел дух, Эдвин задумался.

– Ты уверен, что это тот же самый Иеремия?

– Вероятность крайне высока. Имечко довольно редкое, церковное. Солдаты потешались, что человек с таким именем занимается делами совсем не богоугодными. И род деятельности тот же – за деньги продавать информацию.

– А прозвище?

– Это меня и смущает. Раньше его не было. Постулат верхнего города, надо же. Звучит как полная глупость, но раз он добился, что другие величают его так в присутствии посторонних, значит, стал не последним человеком. А таким людям нельзя давать власть.

– Ты поэтому решил встретиться прямо здесь?

– Да. Больше никаких тайных подвалов.

– Ты сказал Флориану упомянуть Старого лиса. Иеремия узнает тебя по этому прозвищу?

Сэт сжал зубы.

– Должен узнать. Я бы запросил встречу инкогнито, но у нас нет времени ждать. Нужно, чтобы он пришел сам – и пришел сегодня.

– Тебя прозвали так? За побег из подвала?

– Нет.

– Раньше? В любом случае двадцать лет назад ты еще не был старым.

– Хочешь сказать, сейчас уже вполне стар? – Сэт поднял одну бровь. – Даже если так, план остается прежним. Встретиться с Иеремией, узнать все о Гаазе, уйти. От тебя потребуется одно: молчать.

Эдвин вздохнул:

– Как обычно.

Он имел в виду, что вор вновь сменил тему, когда разговор зашел о подробностях его прошлого. Но мужчина истолковал его слова иначе:

– Мальчик, не замечал в тебе особого желания вступать в беседы.

– Потому что обычно речь идет о том, о чем я ничего не знаю. Иногда я не понимаю, зачем я присутствую на всех этих разговорах.

– Это нормально. Дай своему мозгу впитать что-то новое. Пошевелить языком еще успеешь. В армии я знавал парня, который мог выдавить из себя пару слов в неделю. В какой-то момент мы даже перестали его замечать, он просто делал свою работу. Много лет спустя он стал генералом, порой столь же немногословным, но одним словом он мог привести в движение сотни людей.

На этом разговор стих. Вор снова замер в кресле, Эдвин маялся. Ходил из угла в угол, иногда подходил к окну и щупал пальцами манжету новой рубашки. Заметив, что Сэт косится на него, оставил вещи в покое и начал наблюдать за уличной суетой. Закат окрасил комнату в красный, затем постепенно становилось все темнее, на улице зажглись огни, один за другим. Скрип телег и шумные крики торговцев стихли, улицу наполнили взрывы смеха и звон бутылок. Несмотря на то, что они тоже были в таверне, с первого этажа не доносилось ни звука. Внезапно Сэт разлепил веки и резко поднялся на ноги.

– Пора.

Секундой позже в дверь раздался стук, Флориан жеманно известил их:

– Дорогие гости. Вас ожидают внизу.

* * *

Когда они спустились по лестнице, трактирщик уже переместился за стойку. Окна были закрыты плотными шторами, а зал был пуст, за исключением трех людей. Здоровенный смуглый западник, сложив руки на животе, стоял у главного входа. Второй, точно такой же, замер у противоположной стены. Эти двое были совсем не похожи лицом, но казались братьями, настолько большая схожесть сквозила в их позах. Третий человек, развалившийся на стуле в центре комнаты, был на них совсем не похож.

Он сидел лицом к лестнице, полностью игнорируя стойку и Флориана за своей спиной, поэтому Эдвин хорошо разглядел худое лицо с рубцами на узких щеках, словно кожная болезнь оставила после себя метку. Небольшая темная челка падала на узкий лоб, пряди на макушке небрежно топорщились, но над ушами волосы были начисто выбриты. По меркам этого жаркого лета он был бледен, узловатые руки покоились на подлокотниках.

Постулат верхнего города, а это несомненно был он, выглядел лет на сорок. Широкие штаны без пояса и столь же широкая рубаха, все черного цвета, только подчеркивали бледность и угловатость его тела. Эдвину он напомнил ворону, но не черную блестящую предвестницу смерти, а нечто среднее между попавшей в дождь птицей и вороненком выпавшим из гнезда. Иеремия посмотрел на них, но промолчал. Сэт остановился шагах в пяти и так же молча оглядел сидящего напротив человека. Эдвин замер у него за спиной, стремительно начиная нервничать. Все это с самого начала перестало походить на встречу старых знакомых.

Молчание затянулось, затем человек на стуле вздохнул:

– Не в моих правилах приходить самому. Но Флориан сказал, что его гость «настаивает». Я очень удивился, давно никто не настаивал на встрече со мной. Во всяком случае в таком тоне. А потом он назвал мне имя просителя. Теперь вижу, сегодня я не зря вышел на улицы города. Старый лис, это правда ты.

Голос его был шепчущим, вкрадчивым, Иеремия едва заметно растягивал слова. Эдвин подумал, что Постулат приучил себя замедлять свою речь, придавая ей некоторую вальяжность. Сэт ответил, начав так же тянуть слова в конце:

– Сразу узнал? Я польщен.

– Ты постарел, но мало изменился. Борода, седые волосы тут и там. Это все неважно. Главное – глаза. Твои я очень хорошо помню.

– Я твои тоже, и они как раз изменились. Раньше они бегали то туда, то сюда. Обрел покой?

Иеремия посмотрел исподлобья, но усмехнулся:

– Покой только снится, как и всегда. Но, как видишь, – он развел руки в стороны, – ты постарел, а я повзрослел, двадцать лет – немалый срок. Суету нужно оставить молодому поколению.

Сэт скрестил руки на груди:

– И как же мне тебя теперь называть? Все еще Иеремия? Или сокращенно – Постулат? Если буду называть полным прозвищем, то мы засидимся здесь до утра.

– Куда-то торопишься, Лис? Называй, как хочешь, старый знакомый как-никак.

Это заявление вор проигнорировал, кивнул на одного из бугаев:

– Теперь никуда не ходишь без сопровождения?

– Когда как. – Иеремия улыбнулся еще шире. – Меня здесь могла ждать ловушка, сам понимаешь. Всякое бывает, слова Флориана звучали совсем уж невероятно. Но знал бы, что ты правда тут, взял бы не парочку людей, а побольше.

– С чего бы тебе опасаться меня? За душой нечисто?

Казалось, последние слова вырвались у вора против воли, он нахмурился, и Постулат тоже стер улыбку с лица.

– Так вот в чем дело… Флориан был очень удивлен, когда описывал твою реакцию на мое имя. А ты, по всей видимости, до сих пор расстроен, что мы не успели попрощаться в конце войны?

– Я готов был уйти, не прощаясь. Но наша последняя встреча предполагала совсем иной разговор. Разговор, на который ты решил не явиться.

– Да-да… А затем, как я слышал, одно симпатичное здание в нижнем городе сгорело дотла.

– Интересно, с чего бы.

– Не я сдал тебя в тот день, Старый лис! – Самообладание изменило Иеремии, но он тут же успокоился и откинулся обратно на спинку стула. Затем внезапно хихикнул. – В тот день во всяком случае. Во время войны мы торговали на обе стороны, а ты как думал? Что при виде армии все начнут трястись от страха и, поджав хвост, бросятся помогать Вильгельму? Помогли, да. Но и вторая сторона платила деньги, почти до самого конца. Может, это и затянуло войну… Но не сильно. У местных с самого начала не было шансов, придурки могли сохранить много жизней, но они боролись до последнего. А я до последнего имел возможность подкопить деньжат. И не зря, как видишь.

Он сделал широкий взмах рукой, намекая на свое положение. Сэт проскрежетал:

– Хорошая история для человека, который в тот день просто испарился.

– А что мне нужно было делать, Старый лис? Явиться в этот подвал и с обожженной задницей ползти по тому желобу? Да, я знаю всю историю… Про то, что вас списали, я узнал за час до встречи. Случайно. А значит, списали и меня, выжгли бы это здание со всеми нами без лишних сомнений. Поэтому я решил затаиться, пока все не утихнет. Ждать пришлось недолго, считанные недели. А тебя уже выслали из города. Впрочем, видя твою реакцию сейчас, я понимаю: в то время наша встреча ничем хорошим не закончилась бы.

Старый вор выдавил:

– Поделишься в таком случае, кто…

– Кто вас сдал? – Иеремия снова хихикнул. – Мне не жалко, но не хотелось бы порочить имя отца в присутствии сына.

За его спиной Флориан дернулся и едва не выронил очередной стеклянный стакан. На скулах вора заходили желваки.

– Тальверт? Чушь.

– Чушь ли? Надо ли тебе напоминать цену верности в те времена? Если тебе будет легче, то Тальверт пекся о детишках, сидящих у него в подвале. К концу перестало хватать всего: еды, воды… Пока армия Вильгельма платила лишь неприкосновенностью, повстанцы предложили нечто более осязаемое.

– Я прощался с ним здесь, в этом самом зале. Уже после…

Иеремия вновь перебил:

– Еще бы. Ведь очень удобно было свалить все на меня, верно? Тальверт довольно быстро выдохнул, поняв, что он вне подозрений. А затем вы покинули город.

В разговор закралась пауза. Иеремия, улыбаясь, холодным взглядом сверлил Сэта, тот отвечал тем же. Наконец вор ответил:

– Если это так, Тальверт сдал и тебя. А теперь ты ведешь дела с его сыном. Который, в свою очередь, на вечер закрывает весь трактир ради этого.

Иеремия безмятежно махнул рукой.

– Было бы что закрывать. Не знаю, что он вам наплел, но мало желающих пить его новомодную бурду. Люди ходят пить эль за пару медяков, иного им не нужно.

В этот раз стакан все же разбился, Флориан промолчал, но с оскорбленным видом исчез за стойкой. Постулат вновь хихикнул:

– Так что, как видишь, тот день остался лишь давним воспоминанием. Тебе желаю того же. – Он закинул ногу на ногу и добавил: – Правильно говорят, кто былое помянет… Я рад, что мы закрыли этот вопрос в самом начале. Ведь закрыли же?

В его голосе не сквозила угроза, однако вопрос в конце был задан с намеком – всем будет лучше, если тема закрыта. Сэт вместо ответа выдвинул стул и уселся напротив. Со стороны это выглядело непринужденно, но Эдвин был уверен – еще неделю назад старый вор никогда бы не сел в такой ситуации. Теперь он экономил силы даже на этом. Юноша остался стоять, но тут же пожалел об этом; теперь, стоя за спинкой стула, он ощущал себя смотрителем у кровати больного. Он одернул себя. Старый вор на деле совсем еще не стар, а сейчас они на пути к тому, чтобы исправить ситуацию. Эдвин сжал кулаки.

– Почему такое прозвище? В тебе никогда не было тяги к церковным делам.

– Так и есть. Но тяга есть у других людей. Всех их с детства учат принимать постулаты на веру, подчиняться им. Постулаты говорят им, как жить, а за нарушение обывателей рано или поздно настигает возмездие. Я предпочел быть тем, кто несет это возмездие, а не тем, кто опасается.

– Нравится говорить людям, как им жить?

– Не более чем метафора, старый знакомый. Но не спорю, между юнцом, продающим чужие секреты во время войны, и нынешним мной – большая пропасть. Пусть секреты я все еще продаю. Думаю, это имя не хуже прочих, да, Старый лис?

– К черту имена. По-моему, у нас обоих нет времени сидеть здесь всю ночь. Достаточно болтовни, перейдем к делу.

На последних словах вор закашлялся, но Иеремия как будто и не заметил этого. Он задумчиво протянул:

– Даа, дела, секреты, информация… Флориан лепетал, что тебе нужно найти человека, но я заткнул его – толку забивать голову чужими заботами, сначала нужно было встретиться. Но ты здесь, Старый лис, поэтому я слушаю. Кого же ты хочешь разыскать в нашем чудесном городе? Ради кого ты вернулся спустя столько лет? Уверен, что не ради меня, хотя было бы очень лестно.

Сэт проигнорировал иронию:

– Я ищу Гааза.

Иеремия поднял брови и мягко хохотнул:

– Того самого? Врача Гааза? Помню его, конечно, помню. Латал ваших солдат налево и направо. Ностальгия замучила? – Вор промолчал, Иеремия безмятежно продолжил рассуждать: – Впрочем, не думаю. Ты не из тех людей, кто предается ностальгии. Здоровье уже не то?

Сэт стиснул зубы.

– Не жалуюсь.

– Ой ли? С твоими талантами, а до меня доходили слухи… Думаю, ты нашел бы его и сам рано или поздно. А раз пришел ко мне, значит, у тебя нет самого ценного ресурса – времени. Твоя удача в том, что оплату я беру не минутами и часами.

– Оплату, какой бы она ни была, нужно заслужить.

– Конечно, конечно… Возрадуйся, Старый лис, разумеется, я знаю, где Гааз, укажу на его дверь пальцем без проблем. Это для только выбравшихся из люльки, – он махнул рукой себе за спину, – его имя – пустой звук. А я присматриваю за всеми, кто отличился в те времена. Не общаемся, увы. Гааз вряд ли бы стал латать моих парней, да и таскать их к нему на лечение – та еще морока…

Вор оборвал его:

– То, что он в верхнем городе, ясно и так. Мне нужно конкретное место. И проход в верхний город.

– Все так плохо? Не верю, что Старый лис не просочился бы сквозь стену, главное – желание. Правда, вижу, что ты не один. Юноша, нас не представили…

И вновь Сэт вмешался:

– Обойдемся без знакомств. У тебя есть информация. Назови цену.

Иеремия задержал взгляд на Эдвине, затем выдержал паузу. Демонстративно посмотрел на свои ногти, сменил позу, поменяв ноги местами. Сэт буравил его взглядом – каменная статуя на стуле.

– Оплата… Ах, как много в голове проносится возможностей, ты бы знал, Старый лис… Я мог бы содрать с тебя кучу монет, я же вижу, нет, я знаю, что ты торопишься. Издевка судьбы, верно? Ты и твои люди платили мне монеты тогда, а вон оно как повернулось… А еще я наслышан о твоих делах последних лет, смутно, но наслышан. Если хоть половина их них правда… Думаю, ты мог бы оказать мне услугу, такие таланты не должны пропадать зря. – Он выставил вперед ладонь, предотвратив возражения. – Конечно, конечно же, ты отказался бы. Поначалу.

– Не думай, что знаешь меня, Иеремия. Ближе к делу.

– За это время я научился многому, Старый лис. Среди прочего – не размениваться на сиюминутную выгоду.

– Слишком много болтаешь.

Постулат проигнорировал замечание.

– Как уже было сказано, до меня доходили слухи о твоих делах – совсем немного, легкое дуновение ветра со Срединных земель. Но совсем недавно ветерок превратился в ураган.

Последние слова он произнес без улыбки; Эдвин обратил внимание, что Флориан из-за стойки так и не появился.

– Не знаю, кому ты насолил, Старый лис, но эти люди смогли выразить свои пожелания так, чтобы их услышали все. На западе мы ведем дела по-своему, но я принял к сведению полученную информацию. Очень интересную информацию. Один взрослый мужчина, крайне известный в узких кругах, очень усердно разыскивается по всем Срединным землям и за их пределами. Отдельно было указано, что его можно встретить в сопровождении юноши. Вдогонку идет довольно подробное описание внешности обоих. Очень детальное про мужчину, чуть менее конкретное про юношу. И вы, надо сказать, крайне хорошо подходите под это описание.

Казалось, Сэт готовится с корнем вырвать подлокотники стула, костяшки пальцев побелели. Эдвин сглотнул. Постулат тем временем продолжал говорить:

– В конце донесения шла крайне настоятельная просьба задержать обоих. Мужчину обязательно взять живым, парня – как получится. Про награду умолчу – не думал, что чья-то голова в этих краях стоит таких денег, ты можешь гордиться. Поэтому представь мое волнение, когда спустя два дня ко мне заявился Флориан и известил, что некто по имени Старый лис настаивает на встрече со мной. Совпадение было бы слишком невероятным, но я решил рискнуть, пришел, и затем по лестнице спустился ты. А следом – этот молчаливый молодой человек. Надо ли говорить, что мои сомнения в собственной удаче развеялись?

– Думаешь, тебе повезло? – Сэт резко наклонился вперед, стул под ним скрипнул. Иеремия выставил вперед обе ладони.

– Тише. Тише, Старый лис. Не я, так кто-то еще. Не знаю, что ты сделал, но твое имя теперь на слуху. Ты уже в клетке, замок защелкнут, осталось лишь повернуть ключ. Просто ты этого еще не понял. Смирись и иди со мной. Парня мы тоже заберем, на всякий случай.

Старый вор рыкнул:

– А иначе?

– Иначе, – холодная улыбка вернулась на лицо Постулата, – мы его прикончим. Прямо при тебе, в качестве назидания. Прости, парень, но судя по тому, что я слышал – ты не особо ценный экземпляр. Лишь придаток, по которому можно опознать Лиса. И раз он таскает тебя с собой, значит, ценит за что-то. Я прав? Стоит ли сопротивление жизни этого парня, а, Старый лис? Что скажешь?

– Скажу, что ты был прав. Тебе стоило взять больше людей.

Затем вор стремительно – Эдвин много дней не видел от него таких быстрых движений – вскочил со стула. Язык тела изменился, юноша вновь увидел человека, который дрался с гвардейцами в Дубах. Раздался треск, ударом ноги вор расколол стул в труху, сделал неуловимое движение рукой. Лицо Эдвина обдало легким ветерком, на мгновение наступила тишина. Стоящий у двери здоровяк опустил голову, словно не веря, что из его груди торчит деревянная ножка от стула. Следом его рубаха стала стремительно краснеть, бугай издал свистящий звук и с оглушительным грохотом рухнул лицом в пол. Из-за стойки раздался визг. На все это у Сэта ушла секунда или две.

Второй охранник, стоящий по левую руку от Постулата, издал утробный рык, шагнул вперед, но, увидев Сэта в боевой стойке, замер в нерешительности, посмотрел на хозяина. Удивительно, но Иеремия снова лишь улыбнулся:

– Слухи не врали, ты все еще хорош, Старый лис. Ты прав, может, стоило взять больше людей. Но главное – качество, а не количество. Я думаю, и троих хватит.

«Троих…?»

А далее произошло сразу много всего. Сэт вывел Эдвина из ступора, со всей силы ударив ему под колени. В падении Эдвин успел удивиться, почему вспышка боли взорвалась где-то над правым ухом, а не в ногах. Он упал вперед, больно ударившись локтями; время вновь обрело привычный темп, над ним промелькнула какая-то тень, юноша со стоном откатился в сторону. Где-то впереди Иеремия рыкнул:

– К черту парня, бери Лиса!

Теплые струйки побежали по виску, заливая ухо. Эдвин, все еще не осознавая происходящего в полной мере, дрожащей рукой провел по щеке, пальцы окрасились в красный. Он ощупал эту часть головы, над ушной раковиной пальцы наткнулись на что-то вязкое и мягкое, он вскрикнул от боли. Кровь начала заливать правый глаз, прищурившись, он поднял голову и оглядел таверну. Сэта перед ним больше не было.

Вор куда-то испарился, а возле раздробленного стула, согнув ноги, как для прыжка, стоял незнакомый молодой мужчина. Смуглый, как и все западники, он, повторяя за Иеремией, был одет в черные, но гораздо более приталенные одеяния. Штаны обтягивали тонкие ноги, как вторая кожа, рубаха с закатанными рукавами была небрежно заправлена за пояс. Голова была коротко острижена, почти под ноль, а раскосые глаза напряженно оглядывали помещение. Полностью игнорируя лежащего на полу Эдвина, раскосый крутился вокруг своей оси, словно в любой момент ожидая нападения со спины.

Иеремия тоже вскочил на ноги, закрутил головой, ткнул пальцем в оставшегося охранника, открыл рот для приказа. Ни слова не успело вылететь из его рта, и внезапно, абсолютно беззвучно, за спиной бугая возник Сэт и выставленными горизонтально ладонями ударил бугая по ушам. Тот издал хрип и повалился на колени. Одно движение век, Сэта на этом месте уже не было. Постулат грязно выругался. Раскосый так же стремительно переместился ко входу в здание. Эдвин быстро отполз обратно к лестнице, ладони скользили по крови, оставляя грязные разводы на полу.

На пару мгновений все вновь замерло. Пока второй охранник корчился на полу, Эдвин в ужасе оглядел помещение. Сэт опять возник из воздуха, на этот раз за спиной парня в трико, но противник отреагировал моментально. Ожидая нападения и ориентируясь, будто по дуновению ветра, он развернулся и принял удар вора в скрещенные ладони. Отбил кулак вверх и тут же нанес ответную атаку. Эдвину привиделось, что он слышит, как ломается ребро старого вора. Под воображаемый хруст он вновь исчез, но сразу возник с другой стороны, нанес удар раскосому в затылок, тот отлетел в стену. Сэт напрыгнул ему на спину, и оба повалились на пол.

Эдвин с трудом оторвал взгляд от схватки. Иеремия куда-то испарился – либо спрятался за стойку, либо выбежал в заднюю дверь. Зато бугай, до этого хрипевший на полу, помотал бычьей головой и медленно поднялся на ноги. Мутным взглядом обвел помещение, сфокусировал взгляд на избивающих друг друга мужчинах. После наблюдения за Сэтом и его противником движения здоровяка казались замедленными. Вот он заводит руку за спину, вот в этой руке появляется нож.

Охранник медленно начал приближаться к месту борьбы. Сэт тем временем смог взять шею Раскосого в захват, тот сипел и наощупь наносил удары по голове вора. Лис терпел, сдавливая хватку и не видя, что со спины к нему приближается здоровяк с ножом.

Эдвин ладонью вытер кровь с лица. Смотря на разворачивающийся перед ним кошмар, внезапно он осознал, что гложет его в этот момент. Призрак предательства, казалось, уже покинувший его, вновь завис нечеткой дымкой за левым плечом. Никуда он не уходил, лишь скрылся на время, затаился, ожидая подходящего момента.

«Им нужен вор, на тебя всем плевать».

Юноша повернул не залитый кровью глаз к левому плечу, словно силясь рассмотреть невидимые губы, нашептывающие слова.

«Бегом на лестницу, а там окно. Никто тебя не найдет. Ты им неинтересен».

Он медленно поднялся на ноги, задним умом с удивлением понял, что колени не дрожат.

«Выбрось медальон, вернись домой. Все будет, как раньше».

Он в очередной раз вытер лицо, посмотрел на красную ладонь. И как кровь может хлестать так долго? Или даже минуты не прошло?

«Вор использовал тебя, и ты ему ничего не должен. Он уже обманул тебя, вдруг обманет вновь…»

Последняя фраза прозвучала совсем тихо, юноша оторвал взгляд от своей руки – казалось, уже вечность он ведет этот немой диалог, но бугай успел сделать лишь пару шагов. Краем глаза он увидел, как вор бьет головой Раскосого об пол. Нож вновь блеснул в свете ламп, Эдвин с ужасом оглядел помещение: столы, стулья да прогоревший камин. До Сэта ему далеко – что может сделать деревенский мальчишка против столь всепоглощающей ярости? Если голос над плечом прав…

Внезапно голова вновь взорвалась болью, прямо как тогда, на берегу. Пара глаз, один карий, один голубой, явились перед внутренним взором. Новый голос ворвался в голову, но не из-за плеча. Говоривший как будто стоял прямо перед ним:

«…главное – вспомнить, кем вы были и кто вы есть. Следуйте зову сердца».

Эдвин вздрогнул, сжал окровавленную руку в кулак. Внезапно охранник Иеремии перестал казаться большим, они были одного роста. В Дубах над ним часто посмеивались: много лет как в подмастерьях у каменщика, а сложен, как пастушок. То был, конечно, перебор, но не поспоришь – помимо умения махать молотом, Эдвин перенял у Вамоса способность наращивать мышцы внутри, не раздаваясь снаружи. Оба были крепки, но по известным меркам худы, без рук шириной с наковальню и животов с бочку. Но какое это имеет значение, если ты умеешь дробить камень?

Призрак над плечом с треском лопнул, Эдвин глазами нашел, что требовалось и с места сделал прыжок в середину комнаты. С разбега ударил мужчину с ножом в ухо, тот, не ожидая атаки, отлетел к камину, замотал головой, словно не понимая, откуда на поле боя взялся еще один человек. Юноша нырнул следом, перепрыгнул через поваленный на спинку стул, схватился за широкую каминную кочергу. Похожей он частенько ворошил угли в печи мастерской, когда требовалось нагреть строительный раствор. Похожей, да не такой. У этой ручка заканчивалась нелепой петлей в форме сердца.

Недобро глядя, все еще не осознавая, что атакован каким-то парнем всерьез, бугай начал подниматься на ноги. Эдвин не дал ему это сделать. Отведя руку в бок, он с размаху приложил загнутый конец кочерги к виску мужчины. Брызнула кровь напополам с чем-то мерзким, здоровяк рухнул как подкошенный, железный конец инструмента так и остался в голове. Юноша посмотрел на свои ладони, руки затряслись.

«Только бы не вырвало. Не сейчас».

Схватка у двери все еще продолжалась, но Сэт уже лежал на спине, вновь зажимая шею Раскосого в своих объятиях. По лицу вора текла кровь – неясно, своя или чужая. Удары чужака были уже совсем слабыми; казалось, все почти кончено, но внезапно руки вора сомкнулись на пустоте. Эдвин впервые понял, что все произошедшее ему не привиделось, Раскосый исчез из места, где только что находился, но тут же возник на полу совсем рядом, хрипя и хватаясь за шею, словно на большее не хватило сил. Сэт, оперевшись на одно колено, поднялся на ноги, навис над мужчиной в трико. Тот больше не делал попыток ударить, лицо заплыло, казалось, умом он еще не смирился, но тело оставило любые попытки спастись. Сэт, так же не издав ни звука, поднял ногу в дорожном сапоге и опустил на лицо раскосого. Затем еще раз. И еще. Эдвин отвернулся.

Таверна напоминала место бойни. Три мертвых тела, два с размозженной головой, у третьего ножка стула торчит из груди. Стулья и столы валялись в беспорядке, огромные лужи крови натекли тут и там. Эдвин чувствовал, что кровь продолжает толчками выходить из раны над ухом, пусть и не так сильно, как раньше. Ресницы на правом глазу слиплись; щурясь, он посмотрел на место, где проторчал весь этот недолгий разговор. Только теперь он увидел, что в стенку у лестницы вонзился короткий метательный нож без ручки, именно он черкнул над ухом, нанеся глубокую рану. А воткнулся бы прямо в глаз, не пни его Сэт под колени в нужный момент.

Вор выглядел ужасно; тоже залитый кровью, он горбился, будто каждое движение причиняло боль. Правый глаз так же заплыл, бровь, казалось, сползла вниз, прижав веко к глазнице. Здоровым глазом он зыркнул на Эдвина, но промолчал. Потом быстрым шагом пересек помещение, зашел за стойку. Наклонившись, выдернул взвизгнувшего Флориана наружу, прижал грудью к стойке. Трактирщик круглыми глазами смотрел перед собой, словно не в силах принять развернувшуюся перед ним кровавую картину. Вор дал ему секунду насладиться, затем кончиками пальцев взялся за его макушку и развернул голову парня к себе. Тот вновь взвизгнул, Лис выглядел, как сама смерть.

– Где Гааз?

Голос его звучал под стать внешности. Флориан сглотнул.

– Я… Я не знаю! Клянусь! Не знаю даже, кто это, иначе не свел бы вас с Иеремией!

– Свел с ним, зная, что все закончится так? – Вор снова с силой развернул голову в сторону побоища и добавил: – Зная, что это будет ловушка?

– Нет! Клянусь, нет! Я не знал! С Иеремией не спорят! Он просто сказал мне сидеть за стойкой и помалкивать, что бы ни случилось! Я никто, просто никто! И про дела отца я ничего не знал, клянусь!

Сэт на мгновение отвлекся от лепечущего Флориана, посмотрел на Эдвина:

– Мне нужно, чтобы ты сходил наверх, забрал все вещи и ждал меня в конюшне.

Эдвин открыл было рот, но Старый лис покачал головой:

– Прошу тебя, сейчас нет ничего важнее. – И после паузы добавил: – Ты молодец, парень.

Точно во сне, Эдвин развернулся к лестнице и, поставив ногу на ступеньку, услышал, как вор шипит трактирщику:

– Если ты не знаешь, где Гааз, а знает Иеремия, то подскажи мне, где в таком случае он? Не вижу его в этой комнате.

– Он… Он выбежал в заднюю дверь! Струсил сразу же, как все началось! Я…

Конец фразы он не расслышал, подъем наверх отрезал все звуки. Миновав пролет, юноша ступил на второй этаж. Здесь Эдвина наконец вырвало.

* * *

Он смутно помнил, как собрал вещи. Наскоро вытерев и обернув руки тряпицей, он покидал немногие выложенные из дорожных сумок пожитки обратно в мешки. Смешная забота, учитывая, что его еще совсем недавно новая одежда была залита кровью. Насчет своей головы Эдвин старался не думать. Но казалось важным защитить от крови то немногое, что у них было. Подхватив оба дорожных мешка, юноша напоследок оглядел комнату – пропитавшаяся красным тряпка так и осталась лежать возле кресла.

Юноша прикрыл за собой дверь, свернул направо, помня, что к конюшням ведет отдельная лесенка в глубине коридора. Возвращаться в растерзанный главный зал не хотелось. Даже если Иеремия соврал и у Флориана были другие гости и постояльцы, то все они благоразумно засели в своих комнатах – на своем пути он не встретил ни души.

Ступени узкой лесенки скрипнули под ногами; толкнув сколоченную из досок дверь, он вывалился на небольшой пятачок заднего двора. Именно сюда вела узкая дверь за трактирной стойкой, это заставило Эдвина дернуться. Если Постулат затаился, а не сбежал с концами, то засады стоит ожидать здесь. Юноша нервно огляделся, но Иеремии и след простыл. Постулат верхнего города благоразумно переложил бремя общения с Сэтом на подчиненных, а теперь, по всей видимости, в одной из своих нор ожидал их возвращения. Заранее зная, что никто не вернется, Эдвин задумался, какие выводы сделает враг. Начнет искать их, соблазнившись наградой? Или затаится, опасаясь возмездия?

Весь этот груз мыслей давил на плечи, пока он выводил и седлал лошадей. Едва он приладил мешки к седлам, на темную лужайку упало пятно света, в дверном проеме показался Сэт. Теперь Эдвин понимал, каким образом вор одолел гвардейца в его родной деревне, просто появившись у него за спиной. Казалось, это было сотню лет назад, но события этого дня не оставили почвы для сомнений. Старый вор на пару с раскосым убийцей перемещались по таверне, не делая ни шага. Как бы ни хотелось обратного, пережитый кошмар ему не привиделся. А значит, Лис явно не рассказывал о себе очень многое.

Сейчас обошлось без трюков, вор, все так же пригибаясь от боли, шаркающим шагом пересек поляну, взял лошадь под уздцы. Поймал взгляд юноши, отрывисто ответил на невысказанный вопрос:

– Ничего не знает. Встречался с Иеремией через доверенного человека, который сейчас лежит с кочергой в голове. Эта ниточка потеряна.

При упоминании кочерги Эдвина вновь затошнило. Чтобы отвлечься, он спросил:

– Флориан, он…

– Жив. Никогда не беру на себя больше трупов, чем требуется.

Казалось, каждое слово стоит Сэту невероятных усилий, волосы и борода влажно блестели. Перед выходом он окатил лицо водой, но кровь продолжала сочиться из свежих ран. Только видимых повреждений было множество: рассечения и синяки на лице, опухший и полностью закрытый глаз. Одежда пропитана кровью и порвана в нескольких местах. Повязка на руке тоже обтрепалась, старая и самая страшная рана поблескивала в лунном свете. А сколько травм скрывалось внутри, не хотелось и думать – походка Лиса говорила о многом. Эдвин подумал, что если он выглядит хотя бы вполовину так же плохо, их дорога оборвется при первой же встрече со стражником. Словно прочитав мысли юноши, Сэт здоровым глазом посмотрел ему в область виска:

– Выглядит страшнее, чем есть. Кровь уже запеклась. Жить будешь.

Эдвин воздержался от благодарностей, тем более про вора он не мог с уверенностью сказать того же. Иногда победа дается такой ценой, что ее можно приравнять к поражению. Еще совсем недавно, этим утром, его заботили вещи, которые теперь казались незначительными. Их прибытие в город обернулось бойней. А как они теперь найдут Гааза, юноша просто не представлял.

Сэт отворил калитку, и они вывели лошадей на узкую улочку. Круг луны частично прятался за облаками, Эдвин от всей души надеялся, что случайный путник не решит внимательно рассмотреть двух подозрительных всадников. К счастью, эта улица была абсолютно пуста, вся жизнь кипела на главной дороге.

– Нам нужно укрытие.

– Укрытие? – Юноша посмотрел на вора. – Какое укрытие мы найдем посреди ночи в таком виде?

– Еще не знаю. – Сэт стиснув зубы влез в седло. – Нужно зализать раны и найти чертового Гааза.

– Нам сейчас пригодится любой врач…

– Нет. В драке я отдал все время, что оставалось. Нужен Гааз…

В другой ситуации Эдвин восхитился бы упорством вора, но сейчас впечатление смазал утробный кашель, оборвавший его спутника на полуслове. Ему показалось, что с каждым вздохом кровь толчками продолжает выходить из открытых ран на лице. Не переставая кашлять, вор двинул коленями, лошади зацокали по мостовой. Они свернули один раз, затем еще один. Вор правил бесцельно, выбирая наиболее темные и узкие улочки. Огни таверны исчезли за спиной. Эдвин смотрел на блестящий кожаный жилет впереди, вор склонил голову, словно в молитве. Кашель стих, юноша осмелился уточнить:

– Даже если мы найдем того, кто укажет…

Договорить он не успел, Сэт накренился вправо и с глухим стуком повалился на мостовую, чудом не зацепив головой стену прохода. Его лошадь недоуменно взбрыкнула, будто не понимая, почему всадник покинул седло столь странным образом, но послушно остановилась.

– Сэт! Сэт?

Он спрыгнул со своего седла, подбежал к спутнику, перевернул вора на спину. В лунном свете черты его лица заострились, раны влажно блестели, рот был безвольно приоткрыт. Эдвин по-детски потряс вора за плечо, затем поднес палец к ноздрям. Вор дышал, пусть и совсем слабо. Значит, это правда. Драку они выиграли, но Лис отдал все, что у него было, запас иссяк. Эдвин в панике покрутил головой: оба конца улочки скрывались в темноте, вокруг ни души. Лишь отдавшее все силы тело у него на коленях с поблескивающей в темноте рукой в качестве мрачного напоминания.

«…нас ждет момент, когда тебе придется принять окончательное решение. И в этот раз оно затронет не только твою судьбу, но и мою».

Почему всегда становится хуже, когда, казалось бы, хуже уже некуда? Пусть решение он принял еще в таверне, юноша и не надеялся, что бремя выбора настигнет его вновь так скоро. И теперь, перехватив поудобнее тело спутника, Эдвин, обращаясь сам к себе, едва слышно прошептал в темноту:

– И что же мне теперь делать?

Глава 22. Рикард

Интересно, как врожденная человеческая злость порой уживается бок о бок с готовностью рискнуть собой ради кого-то. Рик всегда считал, что большинство людей жестоки от природы, просто одни скрывают это куда успешнее, чем другие. В среде, где он рос, планка была очень низкой. Все последние годы он провел, пытаясь забыть об этом, стараясь жить по нормам, свойственным большинству людей, а не слугам из подполья. Получалось плохо. Сегодня все вновь пошло наперекосяк. С другой стороны, теперь он был на свободе. Почти.

Тем удивительнее, что пару часов назад он без особых раздумий воткнул спицу в чужой глаз, а теперь сидит за хлипкой деревянной дверцей в стремлении спасти такое же человеческое существо. Разница была в том, что Рокот был полным дерьмом, а Ловчий… возможно, тоже. Рик знал его отнюдь не так долго, но почему-то чувствовал: оставлять нового товарища на произвол судьбы он не хочет.

Он оправил на лице дурацкую маску, найденную в кармане куртки привратника. С непривычки щеки и подбородок чесались, к тому же для него в защите от рун не было никакого толка. Но Райя настояла, что в крайнем случае это даст ему пару мгновений для того, чтобы остаться неузнанным. Словно рабочего рубища, в которое превратилась его одежда, и припорошенной пылью северной макушки было недостаточно, чтобы любой встречный начал бить тревогу на весь гарнизон. Он хотел заикнуться, что сами стражники не проявляют особого рвения к ношению маски вдали от рабочей зоны – ни Якоб этим утром, ни Рокот, ни Пинкус сеткой на лице не озаботились, хотя исправно носили ее в карманах одежды. Но когда он рассказал о своих планах, брови Райи улетели так высоко на лоб, что он решил не тратить время на споры.

Солома неприятно колола спину, но лучшего места для наблюдения было не найти. Сквозь щель в грубо сколоченной калитке он отлично видел находящийся в полусотне шагов вход в главное здание, а также боковую дверь, через которую их водили к цирюльнику. Как в тот момент, так и после инцидента с Иглой он привычным образом сохранил в памяти расположение дверей, лестниц и коридоров и прекрасно представлял свой путь в подвал.

Обнадеживало, что стражники не озаботились выставить уличное охранение. С другой стороны, в самом здании на пути стоял минимум один человек. На деле, он был уверен, больше. А еще люди постоянно сновали на пути. Основная область поисков сместилась к нейтральной зоне, однако возле главного здания до сих пор осуществлялось патрулирование. Рик явно был не готов вновь испытывать судьбу, вступая в прямое противоборство со стражей, тем более в группах по несколько человек. Он был почти уверен, что справится с любым одиночкой, но уповать можно было лишь на внезапность. А потому он сидел в соломе уже двадцать минут, тратя драгоценное время и надеясь, что девушки без проблем реализуют свою часть плана.

От Райи и Фионы требовалось попасть в конюшню. Большую часть вещей было решено бросить, чтобы не привлекать внимание к двум девушкам с огромными баулами. По прикидкам Рика, дамы пока могли передвигаться относительно спокойно. Пинкус снял пост у двери перед своим приходом, а до момента, когда привратника хватятся, девушки были вне подозрений. Весь гарнизон ловил северянина. Рик от всей души надеялся, что в соломе они уже успели порыться.

Нужно было двигаться дальше. Инстинкты кричали, что пора, но умом он все пытался найти оправдание своему поступку. Рикард считал, что крайне хорош в спонтанных стычках, спасенный несколько лет назад Парацельс с готовностью мог подтвердить это. А планирование он не любил. Принимал его как необходимость, но всегда начинал углубляться в вопрос, проматывать в голове возможные пути развития событий. Все это сдерживало, утомляло.

Ловчий был сильным человеком. Иной бы не продержался на руднике без малого восемь лет, все отрочество и юность. А теперь он был еще и важным свидетелем, так во всяком случае он объяснил свой поступок Райе. А еще, покидая рудник, они оставляли его в смертельной опасности. Обезумевший ослепший Игла и разбитый, загнанный в угол Пинкус явно были не теми людьми, которые разумно распорядятся судьбой пленника. Был у Рика и практический интерес. Он не представлял, чем обернутся ближайшие и последующие часы, а Ловчий с высеченными из камня мышцами и светлой головой был хорошим подспорьем к успеху. Хотелось в это верить.

Последний патруль скрылся во тьме полминуты назад. Пора. Юноша отворил дверь и на мягких лапах метнулся к стене главного здания. Пятьдесят шагов на расслабленной прогулке и то же самое расстояние, когда от скорости зависит твоя жизнь, – большая разница. Если бы кто-то взглянул на пятачок света у входа, то увидел лишь, как мелькнула смазанная тень, не более. Он вжался в стену, бочком прокрался к торцу здания. Никого. Оставалось надеяться, что боковую дверь не запирают на ночь. Времени возиться с ключами не было.

Рик толкнул створку, прищурил глаз, опасаясь замка или скрипа, но дверь бесшумно приоткрылась, и он на корточках скользнул внутрь. У входа никого не было, скудно освещенный коридор так же пустовал. Слишком просто. Не успел он об этом подумать, как услышал вдалеке шаги, навострил уши. Человек явно был не рядом, но в Карпете от умения слышать зависело очень многое. Звуки доносились с подвального этажа. Рик почти физически ощутил, как тяжелая поступь подобралась почти вплотную, стражник прошел прямо под ним, затем сместился дальше по коридору. Патрулирует. Вся надежда была на то, что он один.

Длинное здание было устроено так, что в подвал вело три лестницы, они же соединяли нижний и верхний этажи. Игла навестил его в правой торцевой части, рядом с тем самым местом, где он сейчас находился. Требовалось по одной из лестниц зайти в подвал и в этот раз пересечь большую часть здания. Высок ли шанс, что на весь этаж отвели одного стражника? Сейчас проверим.

Рик решил не испытывать судьбу, гуляя по всему этажу. Повернув к ближайшей лестнице, он рассчитывал зайти стражнику в спину. Гвардейцев на территории не осталось, а чтобы совладать с обряженным в форму стражником, хватит пары рук – у тяжелого северного детства были свои преимущества. В душе он пожалел, что при побеге не приложил стражника посильнее. Но на тот момент он не думал, что вернется обратно к месту заточения.

Обратных шагов не было слышно, Рик осторожно выглянул за угол. В отличие от верхних уровней, подвальный этаж не имел естественного освещения, рунных фонарей на него тоже не выделили. Ровные белые стены в скудном свете горящих через раз факелов навевали тоскливые мысли о лечебнице для душевнобольных. Во всяком случае так он себе ее представлял. Ощущение безопасности внутри гарнизона сказалось на уровне дисциплины; Рику довелось пробираться во множество охраняемых мест, и нежелание потратить время на поддержание достаточного освещения всегда говорило об одном: люди расслабились. Тем лучше для него. Для Рика темнота была не препятствием, а другом.

Его побег выходил за рамки разумного, и прошло слишком мало времени для того, чтобы кто-то успел озаботиться безопасностью. Второй раз подобный трюк мог и не пройти, но для рудника были заготовлены большие перемены. Церковник валялся на больничной койке, привратник сладко спал на шатком стуле, сейчас в организованности гарнизона сияла брешь размером с крепостные ворота. Напоследок Рик собирался воспользоваться этой брешью сполна.

Часть дверей выходила не в главный коридор, а в боковые проходы. Рик рассудил, что после прогулки по коридору стражник с чистой совестью уселся за одним из поворотов, несомненно в одном из дальних. Том самом, что вел к нужной комнате. Юноша аккуратно, по стеночке, двинулся вперед. Выгляни охранник в коридор, даже при всей его реакции эффект внезапности будет потерян. Посему Рик не спешил, изо всех напрягая слух и готовясь нырнуть в боковой проход при первых признаках опасности. Это его едва не сгубило.

Он так сильно боялся услышать шаги, что совсем забыл о другом, не менее коварном звуке. О дыхании. И когда, всматриваясь в темноту, он сделал слепой шажок за один из спасительных углов, то чуть не сшиб со стула мирно посапывающего стражника. Плевать тот хотел и на побег, и на нападение, и на обстановку в гарнизоне. Рик дернулся от испуга, сердце сделало сальто в груди. Юноша замер менее чем в шаге от охранника, который и не подозревал, что самый разыскиваемый человек на этой земле сейчас стоит так близко.

Рик безошибочно опознал старого знакомого, горняка, говорившего с шипящим акцентом накануне. Возможно, ему снился предстоящий перевод, которому было так и не суждено произойти. Руки с погрызенными до корней ногтями мирно покоились на животе, стражник был абсолютно бесшумен в своей безмятежности, лишь легкое посапывание вырывалось из широких ноздрей. Неудивительно, что, так сосредоточившись на возможном патруле, Рик едва не наступил прямо на спящего.

Он замер в нелепой позе, глупее не придумаешь. Словно нянька, навестившая чадо, чтобы подоткнуть одеяло. Горняк явно не проявлял должного рвения, а значит, шаги принадлежали кому-то еще. Вырубишь спящего – есть вероятность быть услышанным. Но оставлять за спиной явную опасность не хотелось. Пока Рик с сомнением глядел прямо в закрытые глаза стражника, в левое ухо влетело то, чего он опасался ранее: более ответственный охранник двинулся обратно. Короткий огрызок коридора, в котором он сейчас находился, как назло, был в полной мере освещен. В основной проход путь был заказан, Рик не сомневался, что будет сразу же обнаружен. Он мысленно заметался между двумя стражниками, затем выругался одними губами и, положившись лишь на удачу, принял решение.

Рикард метнулся вперед мимо горняка, тот никак не отреагировал. Шаги коридорного приближались, в ответвление выходило четыре двери. Обливаясь потом, он, боясь разбудить спящего, проигнорировал ближайшую. Попробовал следующую по коридору – заперто. Третья дверь – то же самое. Сердце застучало с удвоенным ритмом; казалось, этого стука достаточно, чтобы выдать его с головой. Ручка последней и самой дальней двери с готовностью повернулась, и, тихо выдохнув, он ввалился внутрь. Бесшумно прикрыл дверь, замер, прислушиваясь. Секунд десять ничего не происходило, затем раздался приглушенный стук, который перебило испуганное ойканье.

– Долго будешь дрыхнуть? Если Рокот вернется и обнаружит тебя в таком виде, я…

– Гошподи, так мошно и удар шхватить. – Горняк возмутился лепечущим тоном только разбуженного человека. – Вше бушет в порядке. Ш чего бы ему сюда тащится? До утра никого не бушет.

– Какого черта я должен следить за этажом, пока ты здесь расслабляешься?

– Решили ше. Толкни меня на рашвете, поменяемся. Уже рашвет?

– Нет, – голос второго стражника выдавал обеспокоенность, – но мне не нравится все это. Рокот был в ярости. И из этой треклятой комнаты доносятся звуки. Ночью, за закрытым замком! Кого они там заперли?

– Кто шнает, – казалось, горняк пожал плечами, – меня выдернули иш койки, чушь. Гарнизон на ушах. Но мы в шертовом подвале, што ты расперешивался?

– А то, что весь активный состав выдернули из кроватей, а нас с тобой запихнули в подвал. Часто ты нес смены здесь? Кучка дверей, отпираемых раз в полгода в лучшем случае.

– И што ты хочеш…

– Хочу сказать, что если подвал изредка и патрулировали, то Рокот ставил своих. Ты знаешь, о ком я. Сейчас он собрал всех здоровяков, а нас запихал сюда. И уже много часов сверху ни слуху не духу, у меня голова раскалывается от темноты.

– Рашлабься.

– Сам расслабься. Мне совсем не по душе сторожить кучку комнат, которые в теории должны быть абсолютно пусты. А этой ночью это определенно не так.

«Чертовски верно».

Рик поплотнее прижался ухом к створке. Раздался тяжелый вздох.

– И што ты хочеш?

– Хочу, чтобы ты, черт тебя дери, перестал смотреть сны.

Раздалось ворчание, коридорный раздраженно добавил:

– И хочу сходить в сортир, проклятье. Ведь на этот случай нас и двое?

Вновь тяжелый вздох.

– Не сопи. Я быстро. И спаси тебя Годвин, если я вернусь, а ты снова отрубился.

– Шортир так шортир, шду тут.

– И не суйся в комнату.

– Шмышл? Клюшей-то не дали.

– Тоже верно. И это меня тоже беспокоит. Я быстро.

Рик с нежностью погладил внутренний карман. Там покоилась связка, найденная в мешковатых одеяниях Иглы. Он не сомневался, что с ней вхож любую дверь гарнизона, главное – чтобы ему дали достаточно времени подобрать нужный ключ. Тем лучше, что один из стражников отправился по нужде. Из-за двери донеслось поскрипывание стула, горняк уселся поудобнее, шаги второго охранника стихли. Решив выждать минуту для верности, Рик осмотрел помещение, в котором оказался. А затем его брови непроизвольно взметнулись вверх.

Комната была совсем небольшой, почти каморка. Не более трех шагов в каждую сторону, свободное место оставалось лишь ближе к двери. Все остальное пространство, от пола до потолка, занимали кучи хлама. Но то на первый взгляд. Юноша обратил внимание на вещи, которые показались знакомыми. Сделав шаг поближе, он понял, что не ошибся: ближайшая стопка представляла собой сваленные друг на друга коврики-лежанки. Точно такие же он увидел в первую минуту пребывания в бараке. Потертые, порой сшитые из разноцветных лоскутов лежаки валялись на белых камнях и использовались в качестве кроватей.

Чуть дальше вразнобой лежали скрученные в тугие рулоны тонкие одеяла, точные копии того, которым всю неделю укрывался он сам. Часть вещей покоилась в коробках; аккуратно приподняв крышку ближайшей, он с удивлением понял, что это одежда. По качеству ничуть не лучше его собственного рубища. Поворошив рукой в тряпье, он убедился, что смотрит на рабочее одеяние. Но ведь белоголовые исчезают из Мира, оставив после себя лишь ошейник, не так ли? Либо ошейник, либо здоровенная воронка, не более.

Осознав, на что он смотрит, Рик поморщился, одновременно на плечи свалилась серая тоска. Ведь не всегда работники покидали Мир по истечении своего срока. Несчастные случаи, самоубийства, насильственные инциденты. Сомневаться не приходилось, все это было, среди прочего сокращая популяцию белоголовых еще до того, как за дело принялся Игла. Вещи не выбрасывали, но за ненужностью сваливали сюда, затем выдавая ее новым работникам по мере надобности. И, учитывая количество коробок, делать это начали довольно давно.

Он вспомнил слова Ловчего о том, что в былые времена бараков было пятнадцать. Это объясняло сваленные стопками лежаки и одеяла, оставшиеся со времен, когда белоголовых было гораздо больше. Напоминание о прошлых временах, застывшее под толстым слоем пыли. Когда-нибудь не останется тех, кого можно будет заселить в бараки, амфитеатры из грубого белого камня опустеют, высокородные будут выть и плеваться. А о белоголовых будут напоминать лишь грязные сваленные во тьму коробки. Сжав зубы Рик отвернулся к двери. Думать об ушедших не было времени, стоило разобраться с делами куда более насущными. Например, выжить самому. И, желательно, вытащить вместе с собой еще кое-кого.

Он аккуратно выглянул в коридор: горняк сидел боком к нему все на том же стуле. Не глядя по сторонам, он увлеченно грыз ноготь на большом пальце. Больше не имело смысла оттягивать неизбежное, второй охранник едва ли задержится надолго. Рикард по стеночке выскользнул обратно в коридор; заметив тень, мужчина повернул голову, но было уже поздно. Их разделяло не более трех шагов, и в момент, когда их глаза встретились, раскрытая ладонь Рика уже влетела точно в кадык противника, предотвращая любой крик.

Стражник захрипел и нелепо повалился со стула, едва не заехав короткими ногами юноше по лицу. В тот же момент, отклонившись назад, Рик повалился сверху. Добавил пару ударов в лицо, горняк явно не был хорошим бойцом, а неожиданное нападение свело почти любое сопротивление на нет. Пока он пытался отдышаться, а вылезшие из орбит глаза с ужасом смотрели куда-то в потолок, словно не видя нападавшего, Рик, не тратя времени, схватил его за коротко стриженную голову и от души приложил затылком об пол. Глаза стражника уже закатились, но для верности он повторил процедуру еще пару раз. Сдавив пальцами горло, всмотрелся в лицо горняка – не притворяется ли?

Рот охранника приоткрылся, под наполовину опущенными веками виднелись закатившиеся глаза. Под головой начала расплываться небольшая лужица крови. Достаточно. Рик знал, на что ему придется пойти на пути к свободе, а потому давил в себе остатки сострадания. Сострадания напополам с жаждой увидеть больше крови. Разбивать голову противника, точно спелый арбуз, он не собирался. Коридор после этого будет выглядеть так, что по тревоге сюда сбежится весь гарнизон.

Вместо этого он метнулся в кладовку. Мысленно извинившись перед бывшим владельцем, вытянул из ближайшей коробки пару-тройку кусков тряпья, некогда бывшего одеждой. Вернувшись, наскоро обмотал разбитую голову в несколько слоев, кровь начала медленно просачиваться, но больше не стекала на пол. Второй тряпкой он стер с пола лужицу, поставил упавший стул на место. Затем, крякнув от натуги, взялся за ноги пораженного противника и потащил его дальше по коридору.

«Что-то я зачастил с перетаскиванием трупов в последнее время. Отец бы гордился безмерно».

Пусть горняк пока и не умер, Рик от души понадеялся, что с перетаскиванием тел на сегодня покончено. А лучше вообще навсегда. Ведь никогда не вредно помечтать, верно?

У последнего поворота он остановился, внимательно оглядел коридор на наличие крови, но нет, тряпки впитали в себя все, что вытекло из несчастного стражника. Поморщившись от собственных мыслей, он втащил бесчувственное тело за угол, оглядевшись, удовлетворенно кивнул. Всего две двери. Закуток был совсем маленьким; переступив через тело, он приложил ухо к первой двери. Тишина. Метнулся ко второй, прислушался, медленно кивнул.

Оглядев замок, ничем не отличающийся от запора на его собственной темнице, он вытащил на свет связку ключей. Пока он отсчитывал их по кольцу в поисках нужного, в голове мелькнула мыслишка: смотрит ли Ловчий на пятно света? Изучает ли тень, внезапно мелькнувшую на периферии зрения? Или просто спит, смирившись с судьбой? А может, стоит прямо за стеной, готовясь атаковать вошедшего? Сейчас узнаем.

Первый же опробованный ключ вошел в скважину как влитой, карпетский вор удовлетворенно хмыкнул. Одобрение доносилось не из глубин души, сегодня он выпустил северную сущность наружу. Как же тоскливо. Ключ щелкнул в замке, он отворил дверь, предусмотрительно отступив на шаг.

Ловчий не спал и не готовил нападение. Он сидел по центру на точно таком же стуле в точно такой же комнате, что и Рик несколькими часами ранее. Никаких окон, даже комода у стены. Четыре стены и опустивший голову на грудь юноша. Дымок в белоснежном ошейнике лениво перекатывался, едва светясь в потемках, словно отделяя голову от остального тела. Старожил рудника поднял голову. Его глаза округлились, он явно ожидал, что дверь отомкнет кто-то другой.

– Какого…?

– Мы уходим. Но для начала…

Не тратя времени на объяснения, Рик вновь нагнулся и втащил горняка в комнату. Не вставая со стула, Ловчий проводил глазами голову, обряженную в пропитанную красным тряпку. После этого вновь нарушил тишину:

– Мне всегда казалось, что ты что-то о себе не договариваешь. Сейчас я только рад, что решил не выпытывать подробности. Думаю, они бы мне не понравились.

– Могу повторить то, что тебе точно понравится. – Рик выпрямился, вытер лоб со лба. – Мы уходим. Для начала из этой комнаты. А затем, немного постаравшись, из рудника.

– Что?

– Надеюсь, ты не слишком прикипел к этому месту за все эти годы?

– Ты хочешь сбежать с рудника?

– По сути, уже сбежал. Осталось покинуть гарнизон.

– Как ты… Проклятье, как ты вообще тут оказался? Тебя так же отвели в кабинет.

– Ко мне явился Игла с проповедью, но взгляды на мое будущее у нас немного разошлись. Он в больнице.

Ловчий замер, словно не знал, смеяться ему или беспокоиться.

– А Пинкус?

– Спит сладким сном и проспит еще долго. Могу сразу предвидеть остальные вопросы. Мальберн покинул рудник. А Рокот мертв. Помимо этого, – он кончиком стопы указал на тело под ногами, – этаж должен патрулировать еще один стражник, он скоро вернется. Поэтому надо спешить.

Он вышел за порог, сделал приглашающий жест. Ловчий захлопнул приоткрывшуюся челюсть, вскочил со стула и вышел следом.

– Теперь ясно, почему меня выдернули из комнаты и засунули в подвал. Ты сегодня не терял времени, верно?

– Потерял и очень много. Но планирую наверстать. И говори потише.

Он захлопнул дверь, повернул ключ в замке, один пленник сменил другого. Если горняка не найдут в ближайшие минуты или часы, то он умрет. Еще один труп на пути к свободе. Да, в этот раз у него есть оправдание. Мерзкая сущность внутри гадко захихикала, напомнив, сколько раз веских оправданий и в помине не было. Он выглянул за угол – все еще пусто. Прошептал Ловчему:

– Помнишь, где конюшни?

Дождался кивка, добавил:

– Нам нужно туда и как можно скорее. Исчезновение всех главных людей на руднике скоро заметят. Обычные солдаты в курсе только о моем побеге, но есть минимум дюжина человек, отобранных лично Иглой. Они в курсе, эээ, происходящего и поэтому опасны.

– Происходящего? Есть что-то более интересное, чем побег?

– Речь не только о нас с тобой. Расскажу позже. Нужно спешить, к утру здесь начнется полный бардак.

Уловив отсылку, Ловчий согласно кивнул. Рик поманил его за собой. Они быстрым шагом миновали коридор. Рик изо всех сил напрягал уши: спасенный им юноша шел тихо, но отнюдь не так бесшумно, как он сам. Оставалось надеяться, что любой встречный стражник будет шуметь еще больше. Выбрав уже проверенный путь, по лестнице он поднялся на первый этаж, Ловчий шел следом. Слишком просто. Битый час, чтобы из засады добраться до подвала, и меньше минуты, чтобы выйти обратно? По любым вероятностям скоро должно было случиться дерьмо.

Этаж был все еще пуст – если в обычный день здесь и выставляли охранение, то сейчас всех согнали на поимку беглеца.

«Пусть попробуют, вот он я, ровно там, откуда сбежал этим вечером. Безрассудство порой оказывается лучше продуманных планов. Хотя Рокот мог со мной поспорить, если бы у него не торчала спица из глаза».

Отягощенный подобными мыслями, он потянулся к ручке входной двери, но карпетский вор внутри взвыл по тревоге так, что Рик одернул руку. За дверью явно кто-то был, не более пяти шагов.

«Обещанное дерьмо произошло, наконец-то».

Не тратя время на объяснения, он молниеносно сделал шаг в сторону, попытался цапнуть Ловчего за запястье, чтобы дернуть его к стене, но рука ухватила воздух. Бывший пленник по инерции сделал еще шаг, замер, недоуменно посмотрев на испугавшегося закрытой двери Рика. В это мгновение проход открылся, и навстречу ему шагнул высокий тощий стражник. Возвращаясь из сортира, он явно не ожидал встретить в здании никого, кроме своего шепелявого напарника, а потому застыл в смешной позе, изумленно глядя на стоящего прямо перед ним Ловчего. Юноша в ошейнике так же замер с протянутой вперед рукой.

Время, как всегда, замедлилось; оставаясь в тени, Рик наблюдал, как рот стражника начинает открываться, волна напряжения прошла по телу, юноша согнул колени, готовясь к прыжку. А затем Ловчий, не тратя времени на замах, обрушил кулак прямо на лицо стражника. Тот, всхлипнув, рухнул как подкошенный, по пути приложившись затылком о косяк двери. Ловчий поймал его в падении, ухватив рукой за куртку на груди и не дав вывалиться обратно на улицу.

Время обрело прежний ход, Рик все же метнулся вперед, но лишь для того, чтобы захлопнуть дверь. Выразительно посмотрел на Ловчего, стоящего с телом стражника в руке. Тот прошептал:

– Что?

– Ничего. Хороший удар.

– А как иначе? Ты застал мирные времена, но умение хорошо бить лица пригодится в любой тюрьме, даже такой, как эта.

– Недостаточно хорошо бить, важно успеть сделать это первым. Что касается мирного времени, – Рик многозначительно посмотрел на стражника, – боюсь представить, как здесь было раньше. Тащи его сюда.

Неожиданная идея сверкнула в голове. Чувствуя, что они купили себе еще немного времени, он нырнул в боковой коридор, подошел к ближайшей двери, быстро подобрал ключ, толкнул створку. Ловчий втащил тело внутрь, уложил стражника на пол, с сомнением уточнил:

– Очнется?

– Не так скоро. Но мы его свяжем и заткнем рот. Горняка из подвала никто не услышит, нет времени тащить туда и этого тоже. Помоги его раздеть.

– Хочешь связать его собственной одеждой?

– Нет, твоей.

Наклонившийся к земле, Ловчий замер, поднял на него глаза.

– Что?

– Горняк был слишком мелкий и залил все кровью. Этот для меня высоковат, но вы с ним почти одного роста. Грех не использовать возможность.

Не тратя время на споры, Ловчий стянул рубаху, но все же уточнил:

– Я пока не совсем улавливаю, в чем состоит эта возможность. И весь твой план в целом.

– Человек в рабочей рубахе привлекает куда больше внимания, чем очередной стражник. С расстояния в десяток шагов ты вполне сойдешь за своего, особенно если поднять воротник куртки – только ошейник остается проблемой, да. А еще стоит подумать о том, что за пределами гарнизона, если мы выберемся, нормальная одежда тоже пригодится.

– Если выберемся, точно. – Ловчий поднял ногу стражника за ботинок, огорченно покачал головой. – Сапоги будут малы.

– Тогда оставляем. Снимай только одежду.

Даже не поморщившись, Ловчий облачился в форму: рукава куртки были немного коротковаты, но в остальном одежда села как влитая. Пыльное и протертое рабочее рубище пустили на лоскуты и спеленали стражника, как младенца, напоследок запихав ему в рот здоровенный кляп. В процессе Рик очень кратко обмолвился, зачем им в конюшню и кто их там ждет. Ловчий вновь лишь покачал головой:

– Высокородная, которая идет на сговор с белоголовым? Сказал бы, что это полный бред, если бы не увидел сегодня множество не менее странных вещей. Но будь осторожен.

– Не любишь высокородных?

– А ты как думаешь? – Юноша поднял широкий ошейник, застегнул пуговицу. Поморщился. – Жмет… Но не думай, что это обида за прошедшие годы. Поверь, я успел провести достаточно много своих детских лет в приличном обществе. И приличное оно лишь со стороны.

– В нашей ситуации классовые различия уходят на второй план.

– Не спорю. Арбалетный болт одинаково легко прошивает и бедняка, и богача.

– Поэтому мы в одной лодке. – Сделав паузу, Рик добавил: – Но не забывай, у богача под одеждой может быть кольчуга. Поэтому она нам нужна, как и мы ей.

– Надеюсь. Говоришь, вы на пару допросили Пинкуса? Что-нибудь интересное?

– Даже не представляешь, насколько. Но расскажу позже.

Они вышли обратно в коридор, Рик запер за собой дверь. Ловчий прошептал:

– Если считать этого, то за ночь сколько? Трое стражников? Плюс Рокот. Плюс Игла и Пинкус вне игры. Впечатляет, но одновременно беспокоит.

– Что именно?

– Если исключить сам факт открытого столкновения со стражей… Так не может продолжаться вечно. Не оступимся на следующем, подножку подставит идущий за ним. Количество стражников в гарнизоне точно перевешивает наши возможности.

– Я знаю. Поэтому и хочу попасть в конюшню как можно быстрее.

– А потом?

– Мир большой.

– Думаешь, ты все еще нужен Миру? – Ловчий многозначительно почесал ошейник сквозь воротник.

– Ошейник – одновременно проблема и дар. Его нельзя получить, не загремев на каторгу, но если мы выберемся… Это якорь. Больше никакой опасности для окружающих, просто живи, пока не уйдешь на ту сторону. Такой расклад меня устраивает.

Ответа Рик не получил. Он догадывался, о чем думает Ловчий, седина на висках была красноречивей любых слов. Даже если они успешно покинут рудник, его новый друг недолго будет радоваться свободе. Карпетский вор против воли вынудил его улыбнуться. Обреченный и готовый на все спутник – козырная карта на пути к свободе. Рик стер улыбку с лица. Хотелось верить, что этой ночью его ведет вперед не только выгода.

Ночь окончательно поглотила рудник. В редком свете фонарей и факелов щебетали насекомые, большая часть гарнизона погрузилась в тишину. Поиски беглеца если и не затихли, то окончательно сместились от гарнизона к нейтральной зоне. Рик подумал, что если все пойдет прахом, было бы разумно пробиться обратно в зону добычи. Ни один стражник в здравом уме не пойдет следом, но что дальше? Сидеть в глубине заброшенных шахт, пока голод не выгонит наружу? Карабкаться к свободе по отвесной скале? Помимо прочего, рудник сейчас был единственным хорошо освещенным и оживленным местом в округе, где-то совсем рядом ночная смена дробила неподатливый камень. Вспомнив об этом, юноша решил, что лучше погибнет, чем вернется в шахту.

Уже не раз и не два он задавался вопросом, почему юноши выбирают влачить подобное существование вместо очевидного выхода. Годом раньше, годом позже… Перед глазами возникли набитые вещами коробки, он поморщился. Треклятое дерьмо как оно есть. Нет, он бы не стал разбивать себе голову о камень. Если уходить, то проиграв в борьбе.

Путь к конюшне оказался чист, насколько это возможно. Несколько раз Рик давал знак затаиться, но каждый раз тревога была ложной, ночные шорохи сбивали с толку. Он был согласен с Ловчим и не хотел рисковать, в очередной раз вступая в столкновение со стражей. Поравнявшись с узкими торцевыми воротами, юноши замерли, но изнутри не доносилось ни звука. Глубоко вздохнув, Рик постучал дважды, а затем еще раз после паузы, как и было обговорено. Если сейчас наружу высунется заспанный и недоумевающий стражник или местный конюх…

Дверь приоткрылась, и из-за нее показалось юное личико Фионы; встретившись взглядом с Риком, она кивнула, отошла в сторонку. Белоголовые протиснулись внутрь. Обратив внимание на наряд Ловчего, девушка вздрогнула. Рик поднял руки в успокаивающем жесте:

– У нас все в норме. Пока что. Что у вас?

Девушка молча указала налево: все длинное помещение было погружено в полумрак, лишь у крайней стены слабо светила лампа. Мирно посапывали лошади, по правую руку Рик разглядел очертания небольшой телеги, вероятно, той самой, которую Игла хотел подготовить к ночи. Центральная часть была пуста, лишь стойла тянулись одно за другим, а слева, в тусклом свете рунной лампы… Ловчий присвистнул.

Карета в полной мере напоминала небольшой дом на колесах. В ширину она занимала почти весь проход, задние колеса доходили Рику до плеч, верхушка экипажа совсем немного не доставала до верхних балок. Высокородные знали толк в путешествиях. В путешествиях, основанных на вычурной гигантомании. Даже в таком слабом свете юноша обратил внимание, как переливается инкрустация на деревянных бортах. Со стороны ворот доносились слабые голоса и редкое цоканье. Втроем они гуськом обогнули творение столичных плотников.

– …как указано. Но Мико, госпожа, позвольте уточнить…

– Дирк, вы молодец. Но…

Заметив процессию, Райя замолкла на середине фразы. Напротив нее стоял немолодой тучный мужчина, задумчиво поглаживающий шею ближайшей запряженной лошади. В другой руке он держал длинный железный шест с маленьким рунным фонарем на конце. В отличие от безмятежных животных, в его позе сквозила неуверенность, а оглянувшись на вошедших, кучер просто остолбенел. Его челюсть сама собой отпала вниз, обнажив впалость покрытых щетиной щек. Лошадь, словно почуяв настроение погонщика, беспокойно всхрапнула.

– Госпожа, я…

Рик подумал, как нелепо они выглядят со стороны. Двое помятых, припорошенных пылью и потом юношей. У одного ошейник на шее и старая, перепачканная грязью и чужой кровью одежда. Второй в костюме стражника, но на этом сходство с людьми из военного корпуса заканчивалось.

– …много лет верно служил вашему отцу, но первая же дипломатическая поездка с вами и… Я в замешательстве.

Высокородная беспечно махнула рукой:

– Дирк, когда я говорила, что ситуация внештатная – я не преувеличила. Руководство рудника этой ночью открыто выступило против столицы и самого Вильгельма. Именно поэтому мы должны покинуть рудник. Покинуть без шума, подчеркну. Остатки эскорта в Фароте, а потом и столица. Вот наша цель.

– Безусловно, лошади готовы, как и было приказано. Я всецело доверяю вашей семье и служу интересам столицы. Но это, – растерянный взгляд мужчины скользнул по ошейнику на шее Рика, – то что я думаю? Не должны ли мы…

– Поверьте мне, иначе никак. Я доверяю этому человеку, а вас прошу довериться мне. Дирк, я могу на вас положиться?

Сомнение осталось в глазах кучера, но, подобравшись, он взял себя в руки:

– Безусловно. Госпожа, карета готова.

– Чудесно. – Райя перевела взгляд на Ловчего, только сейчас заметив форму. – Это он?

– Да, – Рик прислонился плечом к карете, – по пути разжились кое-какой одеждой. Может пригодится.

– А владелец…

– Одежда – меньшая из его потерь. Неважно, главное – мы здесь. Как все прошло? Где местный конюх?

Дирк подал голос:

– Господин, эээ, не знаю вашего имени…

– Рик. Просто Рик.

За его спиной второй беглец хрипло представился:

– Ловчий. – Прокашлявшись, он добавил: – Просто Ловчий. Тут найдется мех с водой?

Дирк, встав на цыпочки, подвесил фонарь под крышу экипажа, закинул шест куда-то за козлы. Затем молча отстегнул с пояса флягу, протянул юноше, вопросительно посмотрел на Райю. Девушка кивнула:

– Продолжай.

– Да, местный конюх. Я бы не назвал его конюхом, его болтовня выдает очень посредственное отношение к… Ммм, неважно. По его словам, он ночует при казармах. Ненавидит, когда сено забивается в… – Кучер запнулся, покосившись на девушек. – В общем, я бы не назвал его образцом профессионализма.

– Значит, его тут не будет до утра?

– Да, он ушел перед ужином, а я остался с Беллой и Мередит – привычка, знаете ли…

Сообразив, что конюх говорит о лошадях, Рик кивнул:

– Ясно. Стража?

– Тут нечего сторожить. – Дирк махнул рукой на карету. – Не было до недавнего времени. Вещички мы почти все перенесли в дом. А такую махину своровать – весь гарнизон сбежится.

– Очень надеюсь что нет. – Рик провел рукой по борту. – Впрочем, технически мы и не воруем ничего, кроме собственной свободы. Очень хотелось бы вернуть ее назад, знаете ли.

Дирк промолчал, Ловчий вернул ему флягу, затем уточнил:

– Я не особо в курсе ваших планов. Карета, конечно, впечатляющих размеров, уверен, внутри еще лучше. Лошади тоже на месте. Но что теперь?

Взоры обратились на Рика, он откашлялся:

– Теперь то, чего так боялся Пинкус, – бардак. У нас есть чудесная спутница, за плечами которой стоит вся столица, – он учтиво кивнул Райе, – в глазах других во всяком случае. Еще парочка людей, – кивок сместился на Фиону и Дирка, – выдающихся своей непримечательностью. Ценное качество, надо признать.

Все трое столичных гостей встретили его речь молчанием: Райя жевала губы, камеристка в принципе редко говорила в присутствии госпожи, а кучер, казалось, потерял дар речи. Максимально бесцветным тоном Рик добавил:

– А еще есть парочка приговоренных к каторге беглецов, наши достоинства совсем иного толка, и очень надеюсь, что этой ночью больше не придется их демонстрировать.

Словно аккомпанируя его словам, Фиона нервно лязгнула спицей. Рик напоследок еще раз оглядел свой импровизированный отряд: изогнувшая изящную бровь высокородная, стоящая в сторонке с подавленным видом служанка, ничего не понимающий пожилой погонщик и рослый ряженый парень, не выходивший в Мир почти с десяток лет. Юноша вздохнул:

– Если сегодня кому-то выдалась более тяжелая ночь, чем нам, то я очень удивлюсь.

Глава 23. Эдвин

Кулак со стуком опустился на дверь, оставив кровавый отпечаток. Тишина. Разрываясь между желанием не шуметь и ощущением опасности от нахождения на улице, Эдвин вновь приложился кулаком об дерево. Затем нервно оглянулся на Сэта. Вор без чувств полулежал, прислонившись в перилам крыльца, там, где Эдвин его и оставил. Юноша сомневался, что ему хватит сил на еще один рывок. Втащить тело Сэта на лошадь оказалось непростой задачей, как и донести потом до крыльца. Оставить мужчину на спине лошади он не решился. Любой страдающий бессонницей житель, выглянув в окно, мог подумать, что он видит перед собой залитый кровью труп.

Морщась от боли в правом виске, он привел лошадей к круглой площади, которую покинул всего несколько часов назад. Петляя по переулкам, они ушли от таверны Флориана совсем не так далеко, как хотелось, но других мест в Вествуде он не знал, а идея, пришедшая в голову, была пусть и паршивой, но единственной. Столь оживленная днем, ночью площадь была абсолютно пуста, закрытые на ночь лавки высились в темноте, как надгробные столбы. Белая дверь уже вся покрылась красными следами от его руки – перетаскивая Сэта туда-сюда, он весь перемазался чужой кровью.

Тишина начала сдавливать виски; отчаявшись, Эдвин занес кулак для совсем уж непристойного удара, но внезапно послышались слабые шаги. Боясь, что ослышался, он медленно опустил руку. Шум стал громче, дверь приоткрылась на ширину трех пальцев. Раздалось шипение:

– Слушай сюда, придурок, если ты думаешь, что мне не хватит духу посреди ночи…

На этом поток негодования оборвался. Блестящий в полумраке темный глаз расширился, в нем наконец сверкнуло узнавание. Казалось, за дверью нет ничего, абсолютная тьма, лишь этот глаз, изумленно смотрящий на ночных визитеров. Он поймал взгляд Ани и, словно проваливаясь в темный туннель, тихо проговорил:

– Прости. Но мне… Нам нужна помощь. И я не знаю, куда еще могу пойти.

Глаз сузился, его владелица явно боролась с желанием захлопнуть дверь. Это и произошло, однако следом раздался тихий лязг и створка открылась на полную, растворив иллюзию небытия. За дверью все так же высились полки с одеждой, плохо различимые во тьме. Портниха замерла, плотно закутавшись в длинный светлый халат, руки скрещены на груди, из-под подола торчат голые ноги. В позе явно сквозило недовольство тем, что незваный гость вытащил ее из кровати глубокой ночью. Лишь в темных глазах мелькало беспокойство: она, не отрываясь, смотрела прямо в лицо юноши. Сообразив, что большая часть его головы покрыта запекшейся кровью, он сглотнул. С губ торговки сорвался свистящий шепот:

– Судя по тому, что я вижу, тебе нельзя доверить ничего пристойнее рубахи для мальчика-подмастерья.

Он попытался улыбнуться, висок взорвался болью:

– Одежда мне еще понадобится. Но ты просила зайти до того, как дорога заведет не туда. Так вот. Я не успел.

– Что, во имя высокородных, с тобой произошло? Грабители? И кому это – «нам»?

Он посторонился и вялым жестом указал на бесчувственное тело вора. Ани проследила за рукой, секунду осознавала увиденное, а затем ойкнула. Посмотрела на Эдвина как на сумасшедшего.

– Ты кого-то прикончил по дороге и притащил ко мне на крыльцо?

– Не прикончил, наоборот. Он жив. Пока что… Это мой спутник. И нам правда нужна помощь.

Ани закусила губу. Юноша внутренне взмолился всем известным богам. Когда молчание начало затягиваться, торговка тихо выдохнула:

– Вноси его.

Она придержала дверь. Юноша, даже не пытаясь взвалить Сэта на себя, подхватил вора за подмышки и втащил внутрь. Каждая клеточка тела разрывалась болью и усталостью.

«Я хотя бы все еще на ногах».

– Сюда.

Ани откинула одну из боковых шторок. Стопки разноцветных тканей вдоль стен, разбросанные тут и там катушки ниток – Эдвин определил комнату как швейную. Смахнув с длинного стола всякий хлам, девушка помогла уложить вора на доски. Дала юноше знак поднять голову Сэта, аккуратно подложила под нее мешок с тряпьем. Затем быстро зажгла факел на стене, пара окон под потолком почти не давали света. Тени заплясали по комнате, рот вора искривился, Эдвин едва мог различить его сиплое дыхание. Ани сняла факел со стены, переставила в треногую стойку возле стола, критическим взглядом оглядела юношу.

– Так понимаю, это все не твоя кровь? Двигаешься бодрее, чем выглядишь.

– Да. У меня проблемы только здесь. – Эдвин указал пальцем в висок.

Жест можно было истолковать двусмысленно, но торговка без лишних слов притянула его к факелу, внимательно осмотрела рану, цокнула языком.

– Выглядит ужасно, но края уже начали рубцеваться. Кровь остановилась. Но если не наложить швы – останется шрам.

– Хотя бы глаз на месте.

Это заявление Ани также не прокомментировала. Вместо этого она указала пальцем на вора:

– Твой спутник, он выглядит так, словно уже обеими ногами в могиле. Откуда столько крови? Я не вижу открытых ран, кроме ссадин на лице.

– Подозреваю, что ребра сломаны, он горбился при ходьбе. Когда еще мог ходить… Синяки и ссадины, верно. Порез на руке. Чертов порез на руке, да. Неважно. А кровь на одежде, она не вся его. В основном чужая.

Поняв, что говорит очень сбивчиво, Эдвин замолк. Жар факела почти обжигал щеку, но его зазнобило.

– Умойся.

– Что?

Ани вздохнула:

– Ты притащился ко мне посреди ночи с полумертвым мужчиной на плечах, и, по твоим словам, кровь на вас – совсем не ваша. Кстати, имя у него есть?

Если ложь и имела смысл, сил на нее у Эдвина не осталось.

– Сэт.

– Чудесно. Так вот, не знаю, что с тобой и Сэтом произошло, но поверь: тебе придется ответить на много вопросов. Но потом. Для начала умойся, из-за шторки направо, вверх по лестнице, первая дверь слева. А затем мы поговорим.

Он кивнул. Прошагал к выходу, взялся рукой за шторку. Услышал вопрос вдогонку:

– Те, с кем вы столкнулись. Какой шанс, что они придут следом?

Перед глазами возникло место бойни, он будто вновь ощутил вес кочерги в своей руке.

– Не придут. Им сейчас куда хуже, чем нам.

* * *

Зеркальце над мойкой было совсем маленьким, с блюдце шириной. Изогнувшись в три погибели, Эдвин смыл с лица кровь и оценил повреждения. Над правым ухом образовалась идущая от виска борозда, тонкая, но довольно глубокая. Ани была права, края пореза уже начали рубцеваться. В остальном видимых повреждений не было, лишь саднили локти и колени после падения, ломило все тело от усталости. Он стянул с себя окровавленную рубаху, скатал в ком, приложил к голове. Внезапно боль вновь запульсировала в голове, раскаленный прут вернулся, пока несмело, но ощутимо вонзаясь прямо в мозг. Ноги задрожали, Эдвин обхватил ладонью затылок. Замер в ожидании, пока боль уйдет. Затем спустился обратно.

Ани стояла на том же самом месте, чуть склонившись над вором, словно в ожидании, что он вот-вот пробудится. Поверх халата она успела натянуть объемный черный кардиган; Эдвин, осознав, что сам он теперь без рубашки, замялся у входа. Обернувшись на шелест шторки, Ани махнула рукой:

– Возьми на столе. Чистая рубаха и чепец. Знаешь, выдавать тебе одежду становится обременяющей привычкой.

– У меня осталась вторая рубаха, которую ты…

Эдвин вспомнил о стоимости подарка и запнулся, в его нынешнем состоянии не было никакого толка надевать нечто подобное. Ани, верно истолковав заминку, прищурилась:

– Иди сюда.

Она отобрала у него перемазанную кровью тряпку, в которую превратилась купленная накануне рубашка, в очередной раз оглядела порез, покачала головой. Затем взяла со стола чистый лоскут ткани, обмотала вокруг головы.

– Раной следует заняться, а у меня нет ничего. Нужен лекарь, но в это время можно битый час молотить в дверь и не получить ответа. Поэтому пока так…

Прижав повязку, она нахлобучила ему на голову бежевый чепец, напоминающий подшлемник.

– Обычно их носят зимой, но я шью под заказ модели из легкой ткани для торжественных приемов. Нельзя, чтобы в рану попала грязь.

Следом она выдала ему такую же бежевую рубашку. Пока Эдвин застегивал пуговицы, девушка с сомнением проговорила, глядя на Сэта:

– А вот чем помочь ему… Надо, как минимум, смыть кровь, но если есть внутренние повреждения, то ему нужен врач – и срочно. Заботой о синяках и шишках многого не добьешься.

– Дело не в синяках и даже сломанных ребрах. – Эдвин заправил рубашку в штаны. – Он болен.

– Болен? В каком смысле? Инфекция? Воспаление?

– Во всех смыслах.

Он без труда разорвал края истрепанной повязки, размотал и стянул тряпицу с руки вора. В сравнении с грязным и окровавленным телом светящийся порез на руке выглядел даже благородно. Вены под кожей, заметно мерцая, разбегались куда-то дальше по телу. Сам порез, неровная линия, переливался серебром. Ани подошла поближе.

– Святой Годвин… Что это?

– Причина, по которой мы прибыли в Вествуд. Я сам до конца не понимаю… Но эта рана отравляет его. Уже много дней.

– Это заразно?

– Думаю, нет, но трогать рану руками я бы не стал. Ему становилось все хуже и хуже, а сегодня… Полагаю, он исчерпал запас сил.

Ани сложила руки на груди, не отрывая взгляд от раны.

– Исчерпал? Что, во имя изначальных, произошло?

– Мы прибыли сюда в поисках врача. Его старый друг, но он затерялся где-то в верхнем городе. А времени на поиски не осталось.

– Верхний город, говоришь? И как вы собирались туда попасть?

Он тоже сложил руки на груди, устало ответил:

– С этим тоже проблема, мы даже не были уверены, что врач живет там.

– «Не были»? Что-то изменилось?

– Да, Сэт связался с одним… знакомым. Совсем иного толка, до слова «дружба» там так же далеко, как отсюда до моей деревни. Но выбора не было. При встрече он подтвердил, что врач живет за стеной. Нам требовался точный адрес и проход через ворота, но затем все полетело к чертям.

– Стычка?

– Мягко говоря, – он посмотрел на Сэта, веки вора едва заметно подрагивали, – на нас напали. Старые обиды. Большего мы не добились.

Он намеренно соврал близко к правде. Если Иеремия не лгал, то опасность может исходить от любого, кто осведомлен о поисках и любит деньги. Даже при всех своих скудных познаниях о Мире Эдвин понимал, что для вора безопасных мест в городе почти не осталось. Раскрытие одной правды неизбежно бы привело к другой, а рассказывать о причинах их путешествия, как и о происхождении светящейся раны, он был пока не готов. Кто захочет связываться с людьми, на которых есть зуб не только у бандитов города, но и у столичных гвардейцев?

– Получается, ему нужен не просто врач, а конкретный? Умеющий штопать подобное, – она указала пальцем на рану.

– Именно так. И быстро. Если честно… – Эдвин запнулся, впервые за вечер страшную правду требовалось произнести вслух. – У меня нет уверенности, что он протянет до утра. Дело плохо.

Минуту они провели в тишине, вдруг Ани спросила:

– Кто он тебе, Эдвин Гертран? Дядя? Родственник? Друг?

– Нет. Точно нет. Не уверен, вряд ли. Честно сказать, мы познакомились не так давно. И теперь путешествуем вместе.

– И ты так печешься о нем? Не слишком ли для случайного попутчика?

– Все сложно. И он уже спасал мне жизнь. Как минимум это, – он указал пальцем на свою голову, – иначе мы бы с тобой не разговаривали.

– Мне больше интересно, разговаривали бы мы, если бы твоего друга не избили, а тебе бы не прочертили борозду над ухом. Неважно. – Ани странно посмотрела на него. – Врач в верхнем городе – это все, что у тебя есть? Хотя бы имя? Улица?

– Адреса нет. Но его зовут Гааз – все, что я знаю. Еще он вроде как довольно пожилой…

Ани оперлась руками на стол и улыбнулась. Затем внезапно нервно хихикнула.

– Говоришь, не было выбора? Два странника с большой дороги рискуют собой в поисках спасения, да? Святой Годвин… Гааз? Парацельс Гааз?

Эдвин почувствовал, что готов провалиться сквозь землю.

– Ты его знаешь?

– С последней встречи пошли месяцы, но отец, когда был жив, часто наведывался к нему за травами. Пару раз приводил меня, еще совсем ребенком, когда я болела. Я упоминала, что мы жили в верхнем городе, а Гааз считается отличным врачом, одним из лучших. У твоего спутника хорошие друзья. Да уж, этой ночью меня уже ничто не удивит.

– И ты знаешь, где он живет?

– Да, только если он на старости лет не закрыл лавку и не переехал в другое место, в чем я очень сильно сомневаюсь. Пожилым людям такое не свойственно, сам понимаешь.

– Получается, я мог, – Эдвин почти застонал, – просто…

– Просто спросить у меня, да. И я бы точно в ответ не начала царапать тебе лицо или нападать на твоего друга. Эдвин, не знаю, что привело тебя на этот путь, но вся эта таинственность сыграла с вами злую шутку.

Не в силах стоять на месте, он заходил по комнате, пять шагов в одну сторону, пять в другую, словно зверь в клетке. Ани следила за ним насмешливым и немного жалостливым взглядом.

– Если тебе будет легче, ты никак не мог этого знать. В Вествуде живут десятки тысяч людей и сотни портных напополам с лекарями.

– Нам нужно к нему. – Эдвин даже сбился с шага. – Срочно! Прямо сейчас.

– Умеешь прыгать через стены?

– Ты говорила, что жила в верхнем городе. Сможешь провести меня через ворота?

– Видишь цель и идешь к ней, Эдвин Гертран? А так сразу и не скажешь.

– Научился у него. – Юноша указал на тело на столе. – Время на исходе. Прошу, помоги нам.

– Уже помогла, если ты не заметил. – Ани вздохнула. – Я не поднималась туда три года, теперь моя жизнь в лавке.

– Но…

– Это не все. Я не считаю, что принципы стоят жизни других людей. Но сейчас ночь, в такое время никто не снует через ворота, любой попытавшийся тщательно проверяется. Пусть у меня остались нужные бумаги, я могу пройти за стену по праву рождения. В теории. А вот ты…

– Ты сможешь меня провести?

– Надо ли? Все равно придется привести Гааза сюда, твой друг за стену не попадет, даже если мы его понесем – на это зрелище сбежится вся городская стража.

«Или кто-то похуже».

Он помялся, но все же высказал свою мысль:

– Сейчас ночь, и я не хочу отпускать тебя одну. Это первое…

– Ничего себе. Ты здесь впервые, а я живу уже двадцать лет, напомню, – Ани заметно развеселилась.

– А второе – люди, которые на нас напали, они знают, что мы ищем Гааза. Что бы ты сделала на их месте?

Улыбка стерлась с лица девушки.

– Думаешь, они могут поджидать у его дома?

– Мне видится два варианта, один другого хуже. Даже если ты пойдешь без меня, они могут просто пойти следом – много ли пациентов вызывают к себе врача посреди ночи? Не думаю, что ты хочешь привести сюда этих людей. Или же…

– Что?

– Зная, что мы ищем Гааза, они могут забрать его.

– Забрать?

– Ты понимаешь, о чем я. У Сэта репутация человека, которые не остановится ни перед чем. Они ведь не знают, что он на последнем издыхании. Поэтому одной идти небезопасно.

Девушка прикусила губу.

– Допустим, я помогу тебе. Но то, что тебе нужно тащиться со мной… Не убедил, прости. Даже если там будут эти люди, слежка и прочее… Уж не знаю, что за репутация у твоего друга, но ты сам еле на ногах стоишь.

– Возможно, всего этого и не будет, если действовать быстро. Их лидер сбежал, сверкая пятками, когда все началось. Надеюсь, у нас есть время, как раз несколько часов до утра, прежде чем они перейдут к активным действиям.

– Могу сказать, что вы, ребята, чертовски сглупили, выдав свои цели людям, которые хотят вас прикончить.

Сложно было не согласиться; Эдвин подумал, что если вор выживет, то им стоит более детально обсуждать дальнейшие планы. Достаточно недомолвок. Вслух он сказал другое:

– Царапина на руке исключила возможность действовать осмотрительно. И Сэт нужен им живым.

Про себя он умолчал; казалось, невидимый нож вновь чиркнул по его черепу. Проклятье.

– Они, они, они… Кто они? От кого вы скрываетесь?

«От всего этого проклятого города и половины Симфареи».

– Их лидера зовут Иеремия. Глава местных бандитов…

Как и после упоминания Гааза, Ани отреагировала странно. Но вместо смешка она вцепилась руками в стол так, что тело на досках качнулось. Бледностью лица торговка теперь тоже могла посоперничать с Сэтом. Эдвин беспокойно замер. Неужели эти слова напугали ее настолько, что теперь их обоих просто выставят за дверь?

– Что такое?

Вместо ответа Ани пододвинула к себе стул, уселась, но тут же вскочила, нервно прошлась вдоль стола. Теперь она напоминала злобную черную кошку, которую погладили против шерсти, даже короткие волосы будто встали дыбом от гнева.

– Эдвин Гертран, откуда ты свалился на мою голову? Я верю в совпадения, но этой ночью я собираюсь в места, в которых не была много лет. Слышу имена, которые не слышала и не хотела слышать столько же.

Затем она выдала такое проклятье, что даже Эдвин, выросший среди деревенских мужиков, покраснел. Следом девушка быстро загасила факел и нервно произнесла:

– Если ты говоришь правду, у твоего друга мало времени, как и у нас. Пошли. Достаточно разговоров.

– Но почему…

В темноте он скорее почувствовал, чем увидел, как она подошла к нему, маленькая рука цепко схватила его за запястье, призывно дернула в сторону выхода.

– Если хочешь еще поболтать, болтай, переставляя ноги. Идем.

* * *

Они шагали по ночным улицам, Эдвин, несмотря на свой рост, едва поспевал за миниатюрной девушкой. Времени на сборы не было, но они и не понадобились, Ани лишь быстро сходила наверх за нужными бумагами. К этому часу улицы не опустели до конца, но редкие прохожие не обращали на них никакого внимания. Пытаясь держать дыхание ровным, он уточнил:

– Может, объяснишь? Только не говори, что знаешь…

– Иеремию тоже? О да, поверь мне, я знаю об этом человеке.

На минуту она замолчала, затем сказала спокойнее:

– Эдвин, ты даже не представляешь, с чем пришел ко мне посреди ночи. Верхний город, это имя… Все это время я жила, надеясь никогда больше его не услышать.

– Почему? – спросил он, уже догадываясь об ответе.

Ани тут же подтвердила его догадку:

– Мой отец. Если бы не этот подонок, мой отец был бы жив.

– Что произошло?

– Деньги, конечно же деньги. Всегда виноваты они. Согласен?

«Еще как. Сэт лежит сейчас без чувств, потому что ему обещали деньги. На нас напали, потому что за наши головы обещали деньги. Может, я и сам тут из-за денег? А все остальное – лишь удобная ложь?»

– Отец владел цепочкой предприятий по всему городу, моя лавка была далеко не единственной. Просто она единственная осталась.

– И что случилось?

– А как это бывает? Мелкий должок разросся до крупного. Потом до более крупного. Поначалу он был должен монетной гильдии, но займ перекупили люди не столь терпеливые. Имя тебе уже известно.

– Иеремия занимается подобным?

– Он занимается всем. Не знаю, откуда твой друг знаком с ним, но сейчас Постулата, так он себя называет, лучше обходить стороной. Попадись к нему на крючок и уже не сбежишь.

– Постулат верхнего города, – Эдвин отдельно выделил слово в середине, – это я знаю. Поэтому у тебя осталась твоя лавка?

– Эта сволочь забрала себе все, никакие стены его не ограничивают, поверь. Это был «жест доброй воли» в его понимании. Постулат – ублюдок и преступник, но строит из себя тайного короля Вествуда. А мы все – его подданные. Отобрать у человека все, а потом вернуть часть с барского плеча – это на него похоже.

– Теперь тебе опасно ходить в верхний город?

– Нет. Я просто этого не делаю. Не хочу видеть улицы, по которым мы прогуливались с отцом. – Она помолчала. – Но знаешь, что больнее всего? К концу он уже мог расплатиться. Усердно работал, истратил всего себя, но почти закрыл долг. Постулату было наплевать. Они дожали отца и отобрали все, включая дом. Мы жили в хорошем месте, далеко от стены, так что…

– Он убил твоего отца?

– Напрямую? Нет, – Ани покачала головой. – Но нужно ли воткнуть нож в шею, чтобы считаться убийцей? Бесконечные месяцы в попытках отдать долг и защитить семью… А потом у нас забрали все и выкинули в нижний город. После этого отец протянул два месяца.

Стена тем временем замаячила на горизонте. Эдвин торопливо уточнил:

– А мать?

– Умерла, когда мне было три.

Он никогда не был силен в утешении. Есть люди, которым на ум сразу приходят правильные слова, которые забирают у человека грусть, умеют поддержать в нужный момент. Эдвин никогда не считал себя относящимся к таким, но все же произнес очевидное:

– Мне жаль. По поводу всего этого. Правда жаль.

– Забудь. У меня были годы, чтобы заполнить пустоту. Теперь у меня есть свое дело, а нижний город вовсе не так плох, как его малюют за стеной. А если и нет… Я хорошо научилась обманывать себя. Пока ты не заявился на порог.

– Прости, нам больше было некуда…

– Не только ночью. Днем тоже. В основном я перекладываю иголки пальцами, скручиваю нитки, кромсаю ткань ножницами. С обычными клиентами не пообщаешься, с их посыльными тоже. Когда ты явился, это было настолько непохоже на… Ты меня правда рассмешил своей наивностью. Хочется верить, это был не трюк, чтобы получить одежду?

В темноте Эдвину показалось, что она лукаво косится в его сторону.

– Нет. Не трюк.

– Да уж. Знал бы ты, как долго я ни с кем не болтала по душам. И не смеялась тоже. За пару часов ты услышал больше, чем кто-либо за эти годы. Надеюсь, тебя это устраивает, потому что извинений не будет.

– Полностью устраивает. – Настал его черед улыбнуться.

Они вышли на широкую улицу, где на проложенных между домами балках колыхались полотна ткани, похожие на знамена. Некоторые их них провисли так низко, что почти щекотали его макушку. Шелест ткани в темноте заставил Эдвина вздрогнуть в ожидании очередного нападения.

– Я уже и забыла, что вокруг есть большой Мир, что люди путешествуют по нему, какая Симфарея огромная… Забыла о Постулате или убедила себя, что забыла. А потом заявились вы с твоим другом. И знаешь, что?

– Что?

– Разумно надеяться, что Иеремия об этом никогда не узнает. Но мне станет хорошо просто от того, что я помешала его планам, пусть и косвенно. Желаю этому ублюдку провалиться во всех начинаниях.

– Так и не скажешь… Но он получил от Сэта хороший щелчок по носу. Просто чтобы ты знала.

– Это радует. Теперь давай вылечим твоего друга, и пусть Постулат подавится своими желаниями.

Ворота в верхний город находились на небольшом подъеме. Огромные железные створки, способные вместить три телеги в ряд, сейчас были закрыты. В правой части ворот была прорезана обычная мелкая дверь человеческого роста, сейчас тоже закрытая, рядом в свете факелов маялся стражник. Присесть ему было некуда, поэтому задницей охранник уперся в железо и, ухватив руками древко длинного копья, лениво покачивался из стороны в сторону. Дорога была абсолютно пуста, лишь несколько пустых экипажей и телег уныло стояли на обочине, колеса были подперты камнями. Увидев приближающуюся парочку, стражник встрепенулся.

– Куда? Ночь на дворе.

Ани покопалась в кармане одеяния, протянула ему смятую бумагу. Стражник был довольно пожилой, приблизив листок к глазам, он зашевелил губами. Затем нахмурился.

– Девочка, и тем не менее. Среди ночи ворота не открыты на распашку для всех, тебе это должно быть известно. Поэтому я обязан спросить, с какой целью идете? Если вы, голубки, засиделись в кабаке, это не повод в такой поздний час…

Ани расправила плечи, а потом внезапно тем же тоном, которым она приветствовала Эдвина этой ночью, прошипела:

– Не забывайтесь.

Стражник опешил, замер со смятым листком в руке.

– Я ценю ваше рвение по защите наших домой от всякой швали, но к себе требую соответствующего обращения. Пока что по вашему тону можно подумать, что я подстилка простолюдинов, девка с улицы. Ответьте мне, похожа?

У Эдвина отпала челюсть, в здравом уме он бы никогда не рискнул так общаться с городской стражей. Ночнушка девушки взметнулась вокруг ног так, словно это было вечернее платье. Стражник непроизвольно приосанился, оторвал задницу от ворот.

– Госпожа, – Эдвин обратил внимание, как изменилось обращение, – я прошу прощения, но от нас требуют спрашивать…

– Я вас прощаю, – Ани не дала ему договорить, – но что будет с городом и страной, если ее почетных жителей допрашивают подобным тоном посреди ночи? Не кажется ли вам…

Затем она внезапно осела, будто весь воздух вышел из груди, покачнулась, ухватила Элвина за плечо.

– Ох. Прошу простить меня. Мой гнев подкрепляет безмерная тоска, я не должна выплескивать ее на первого встречного. Сегодня тяжелая ночь.

– Госпожа…

– Мне пришли страшные вести о моем дяде, он хворает уже не первый год.

– Но…

– Только посмотрите на это, – она презрительно дернула себя за край халата, – бегаю по городу в том, что успела нацепить. Но до меня дошла срочная весть. Если я не навещу его этой ночью, то шанса больше может и не быть. Это резонное объяснение для вас, почему я понеслась к воротам среди ночи?

– Безусловно…

Ани очень натурально всхлипнула:

– Во имя изначальных, а если я уже опоздала…

Стражник вновь посмотрел в бумаги, перевел взгляд на Эдвина, затем снова на Ани.

– Где проживает ваш дядя?

– Одиннадцатая линия, здание шесть, с белыми розами на ограде.

– Одиннадцатая. – Мужчина нахмурился. – Не очень близко к воротам, вы уверены, что сможете дойти сами?

– Поэтому со мной мой камердинер. – Она махнула рукой на Эдвина. – Вы же не думаете, что я стала бы бродить здесь по ночам одна? И с каких пор я должна волноваться о безопасности у своего дома? Вы мне чего-то не рассказываете?

– Нет-нет, конечно, вам не о чем переживать, пока мы на посту…

Стражник вернул обратно бумаги, напоследок оглядел высокого крепкого Эдвина, словно оценивая, можно ли доверить ему сопровождение госпожи. Затем жахнул кулаком по створке:

– Отпирай!

Тишина. Мужчина выругался сквозь зубы и приложился к воротам еще пару раз. Лязгнуло железо, дверь приоткрылась, еще один стражник отступил в сторону, тщетно пытаясь согнать гримасу сна со своего лица.

– Благодарю вас. Пошли.

Она отпустила плечо юноши, махнула ладонью, призывая следовать за ней. Прежде чем железная дверь за ними закрылась, Эдвин услышал напутствие:

– Пусть боги оберегают вашего дядю в пути на ту сторону.

Отвечать было уже некому, впустивший их стражник, не задавая вопросов, приосанился, быстрым шагом они прошли воротную арку. Стена была настолько широкой, что на это потребовалось почти тридцать шагов, а свет с этой стороны давали не факелы, а фонари. Белые точки мерцали то тут, то там по всему городу, озаряя все рунным светом. Вся территория за стеной располагалась на большом холме, Эдвину казалось, что здания впереди заваливаются на него, готовясь похоронить под собой юношу, которому здесь было не место. Ани потащила его за собой.

– Это было довольно… просто.

– Не обольщайся. Без бумаг ты катился бы сейчас обратно в нижний город, пересчитывая задницей брусчатку. Но документы и правильный тон… Да, высокородные встречают куда меньше препятствий на пути.

– Так ты высокородная?

– По праву рождения? Более чем. Но после того, как у нас все забрали… Остались лишь бумаги.

– Разве подобные документы не должны изымать в твоем случае?

– Должны. Но, как ты можешь догадаться, Иеремия выселяет своих должников неофициально. Уверена, нет ни одной записи о том, что дом перешел от моего отца во владение к Постулату.

Дорога начала идти резко в горку, Эдвин выдохнул:

– Почему тогда нельзя обратиться к страже?

– Милый Эдвин, – Ани посмотрела на него как будто с жалостью, – а как думаешь, кто прикрывает все эти делишки? Звонкую монету любят все. И никто не любит переломанные кости. Иеремия может предложить либо одно, либо другое. Несложно догадаться, какой выбор делает большинство. Проклятье!

– Что?

– Вовремя мы прошли. Твой порез…

Эдвин пальцами потрогал правую часть головы, пальцы уткнулись в мокрое. Кровь успела просочиться сквозь повязку и намочить чепец, от подъема в горку в висках уже долгое время стучали молоточки. Он сжал зубы.

– Неважно. Далеко живет Гааз?

– Не очень.

– А одиннадцатая линия и все такое?

– Я назвала свой бывший адрес. Белые розы посадила мама, еще до моего рождения…

Юноша постарался сменить тему:

– Знаешь, я понял, что меня смущает во всем этом высокородном быту.

– Что?

– Рунные фонари. – Они как раз проходили мимо такого, он ткнул пальцем. – Они не греют. Пройдешь рядом с факелом и почувствуешь жар. А тут… Ничего.

Ани хмыкнула:

– Поднеси руку вплотную и почувствуешь тепло. Они нагреваются, но это ощущается только вблизи.

– Как ими тогда греют дома?

– В каминах они применяются совсем иначе. Света мало, как от обычного костра, но тепло растекается на большую площадь. Знаешь, для моего камердинера ты слишком мало образован.

Он попытался улыбнуться:

– Не могу сказать, что я хоть раз видел руны своими глазами. Не фонари и прочее, а сами руны. У нас в деревне они не используются нигде. А что, я правда похож на камердинера?

– Могу сказать, на кого ты точно не похож – на высокородного. Я соврала первое, что пришло в голову. К счастью, ты предусмотрительно молчал все это время.

– Это я умею. Хотя начинаю думать, что если бы говорил почаще, мы бы не оказались в подобном дерьме. До сих пор вспоминаю о том, что мог спросить тебя про Гааза еще днем.

– Мог. К слову о Гаазе, мы почти на месте.

Он положил руку ей на плечо:

– Тогда стой. С момента, как Сэта ранили, не прошло и двух часов, но если Постулат быстро пришел в себя…

– А ты видел, как живут высокородные? Тут негде прятаться.

Они вышли на нужную улицу: как и все предыдущие, она шла в горку и, изгибаясь, исчезала где-то за поворотом. По обеим сторонам почти вплотную друг к другу шли частные дома, с оградами и без, низкие и не очень, ни одно окно не горело. Брусчатка была слабо освещена, на улице стояла тишина. Даже в нижнем городе дома стояли более разрозненно, что уж говорить о Шепчущих дубах, где, в сравнении с этим местом, люди жили в деревянных сараях.

Эдвин убедился, что прятаться здесь было особо негде, привычных темных проходов между домами и островков тени под деревьями не не наблюдалось, фонари делали свое дело. Самая пышная растительность торчала из-за самых высоких заборов, большинство дворов были украшены плющом или цветами.

– Здесь слишком много камня.

– На многих улицах попадаются деревянные дома, многие даже считают это шиком – сложить дом из древесины, доставленной откуда-нибудь с востока.

– Я скорее про уличную растительность.

– Это тоже есть: висячие сады, резные кустарники… Поверь, местные умеют окружить себя комфортом. Мы сейчас не в прогулочной зоне. Ну что, пошли?

– Какой дом?

– Этот.

Они остановились возле двухэтажного, сложенного из светлого камня здания. Два окошка на втором этаже были закрыты деревянными ставнями, чуть ниже над входной группой располагалась вывеска, не оставляющая сомнений: перед ними лавка целителя. Эдвин сглотнул.

– Просто постучим?

– Есть другие идеи? – В голосе Ани прорезался сарказм. – Хочешь ввалиться к старику в дом через окно?

– Сколько ему лет?

– Сейчас должно быть под шестьдесят. Но он всегда выглядел старше, отец подтрунивал над этим по-дружески.

Эдвин вздохнул и вместо ответа поднялся по ступеням. Его охватил странный мандраж: до настоящей цели их путешествия было еще далеко, но, казалось, он стоит на пороге некой кульминации. Весь их путь, по ощущениям тянувшийся уже бесконечно, а на деле не такой уж долгий, вел к этому порогу. С того самого момента, как Сэта ранили в Дубах, с момента их разговора возле Берегов. На пути сюда старый вор почти слег в могилу, а он, Эдвин, впервые убил человека. Юноша содрогнулся.

Ноги стали ватными, а вдруг старик откажется помогать? До этого от старых друзей Сэта были одни лишь проблемы. Или его вовсе не окажется дома? Отринув подобные мысли, юноша поднял кулак и костяшками постучал по дереву. Ани шепнула:

– Громче. Нам все равно придется его будить, поздно стесняться.

Он заработал кулаком. Толстое дерево стойко принимало на себя удары, дверь почти не шелохнулась. Ответ раздался совсем не оттуда, откуда он ожидал. Ставни над головой распахнулись и раздался хриплый, сонный голос:

– Господа, прошу вас. Вы разбудили старика, приходите утром. Я принимаю посетителей с рассвета, но до него еще далеко.

Прежде чем ставни захлопнулись, торговка торопливо вступила в разговор:

– Господин Гааз? Постойте! Вы должны помнить меня, я Ани, дочь Йоэля!

Мгновение ответа не было, затем тот же голос куда более бодрым тоном ответил:

– Ани? Конечно, я помню, дитя, это правда ты? Посреди ночи…

– Прошу простить, но дело не терпит отлагательств. Нам нужен хороший врач. А насколько я помню, вы – лучший.

– Мила и обходительна с самого детства. – Где-то наверху Гааз хихикнул. – Одну минуту.

Ставни захлопнулись, Ани ободряюще кивнула:

– Что бы ты без меня делал.

– Этот разговор должен был вести Сэт.

– Все будет в порядке. Парацельс – хороший человек.

Меньше чем через минуту за дверью раздалась возня, тяжелая створка наконец отворилась. Эдвин оглядел человека, к которому они так долго шли. Гааз действительно был совсем не молод и выглядел несколько помято даже для человека, разбуженного среди ночи. Смуглое южное лицо было покрыто морщинами, седые волосы были растрепаны после сна и ближе к макушке начинали сильно редеть. Щеки покрывала многодневная щетина. Целитель завернулся в длинный белый халат, аккуратно придерживая полы узловатой рукой.

– Ани, столько лет. Прошу вас…

Тут он наконец заметил Эдвина, кустистые брови взметнулись на лоб.

– Однако не ожидал, что вы с молодым человеком.

Проигнорировав иронию в его голосе, Ани внезапно подошла ближе и обняла старика. Затем отстранилась и, придерживая Гааза за плечи, мягко произнесла:

– Если я правильно понимаю происходящее, то этой ночью нам будет, чем вас удивить. А точнее – моему спутнику. Зайдем внутрь?

Старик посторонился, торговка и юноша просочились в дом. Эдвин обратил внимание на колокольчик над головой, но ведущая к нему нить была обрезана, в тишине Гааз закрыл дверь.

– Юная дама – думаю, уже можно называть вас именно так, – как же летит время… Ани, вы меня заинтриговали. О чем же…

На этих словах Эдвин повернулся к нему, лучик света, пробившийся через растительность на окне, упал на поврежденную сторону головы. Старик моргнул:

– Боги! А я тут забрасываю вас вопросами. Юноша, садитесь в это кресло, я обо всем позабочусь! Ани, что случилось? Рана должна быть очень глубокой, тут явно потребуется раствор полыни, побольше заживляющей мази…

За их спинами располагалась длинная деревянная стойка, за ней, вдоль стены, от пола до потолка тянулось множество разбитых на секции шкафчиков. Старик уже было рванулся в ту сторону, но юноша торопливо проговорил:

– Меня зовут Эдвин. Я тоже прошу прощения за то, что мы потревожили вас среди ночи. Но дело вовсе не в моей голове, она подождет. Ваша помощь требуется в другом месте.

Старик застыл и, наморщив лоб, посмотрел на него черными глазами:

– Подождет? В другом месте? О чем вы говорите, юноша?

– Вы должны помнить прозвище Старый лис?

Он намеренно не упомянул Сэта по имени. Все, с кем вор не виделся со времен войны, сразу узнавали его по кличке, игнорируя имя. Целитель застыл. Затем благостное, даже безмятежное выражение совсем стерлось с его лица. Только что перед ним стоял добрый дедушка, готовый быстро и безболезненно сделать укол испуганному ребенку, успокаивающий и подбадривающий одним лишь взглядом. Мгновение, и перед ним замер уставший настороженный старик.

– Я не слышал этого прозвища уже очень много лет, юноша. А когда услышал его впервые, вы, вероятно, еще не родились. Что еще вам известно?

– Мы с Сэтом путешествуем вместе, – при упоминании имени старик вновь вздрогнул, – он болеет. Очень сильно болеет. Мы шли сюда из Срединных земель, чтобы найти вас. По его словам, только вы сможете исцелить рану.

– Рану? Болеет? Насколько сильно?

Эдвин сглотнул.

– Настолько, что может не дожить до утра. Ему нанесли порез рунным клинком.

И девушка, и старик теперь смотрели на него во все глаза. Ани с вопросительной миной, Гааз сначала с недоверием, но юноша видел, как на его лице появляется гримаса ужаса.

– Эдвин… Что вы такое говорите? Рунные клинки вышли из обращения почти двадцать лет назад. Если бы вы видели раны, нанесенные ими…

– Я видел. Порез светится серебром, как и вены. В последнее время он больше кашлял, чем говорил, почти всегда с кровью. Вечером его окончательно подкосило, сейчас он уже не может передвигаться.

Старик пораженно уставился на него, затем перевел взгляд на Ани, девушка кивнула. Казалось, силы оставили Гааза, он сам уселся в кресло, стоящее у края стойки.

– Немыслимо… Как давно он получил эту рану?

– Примерно… – Эдвин прикинул в голове. – Больше недели назад. Сильно больше.

– И он мог передвигаться сам вплоть до сегодняшнего вечера? – Парацельс покачал головой. – Повторюсь, немыслимо. Если бы вы заявились сюда в одиночку, я все еще был бы уверен, что это злая шутка. Но Ани…

– Парацельс, поверьте, это правда. Я видела светящийся порез своими глазами. Его друг выглядит плохо.

– Еще бы. – Гааз подобрался. – Где он сейчас?

– У меня в лавке. Он без сознания и нетранспортабелен. Вернитесь туда с нами, прошу вас.

Девушка замолчала, Эдвин добавил:

– Время на исходе.

– Мне нужно собраться. Я оденусь и возьму все нужное. Потребуется захватить с собой очень многое, при таких ранах. – Старик вновь поднялся на ноги, покачал головой, в каждом его движении сквозила тоска. – Сейчас бы мне пригодился помощник… И о вашей голове я тоже не забыл, юноша.

– После. Меня мы починим после. Но я должен предупредить вас. Об этой ране и о том что произошло.

– Предупредить о чем именно?

Юноша замялся.

– Мы искали вас, в распоряжении Сэта было лишь имя. Время поджимало, и мы пошли за помощью туда, куда не следовало. Вечером была стычка, и вот мы здесь. Но эти люди теперь знают, что мы ищем вас. А они ищут Старого лиса.

Ани произнесла одними губами:

– Постулат…

Старик помрачнел, но ноги уже несли его к стойке. Он глухо проговорил, с головой зарывшись в один из шкафчиков:

– Это имя мне тоже известно, увы. Слухи ходят… Я думаю, стоит сосредоточиться на помощи нашему общему другу. Насколько я помню Сэта, с ним и без него ситуация развернется совсем по-разному. Но по вашим словам я могу сделать вывод: теперь мне стоит опасаться этих людей?

– Простите, но я не знаю. – Эдвин покачал головой. – Мы и так просим от вас слишком многого, поэтому я посчитал нужным предупредить.

– Юноша, одно из немногих преимуществ старости, – Гааз переместился к другому шкафчику, – такие вещи пугают уже не так, как раньше. Минутку…

Куда больше минуты он сновал между шкафчиками, доставая то одну склянку, то другую. Это время Эдвину казалось вечностью. Затем старик стремительно для своего возраста переместился на второй этаж и вернулся уже полностью одетым. В противовес местной моде он не стал кутаться в очередной объемный халат или балахон, а оделся по-дорожному, в широкие плотные штаны и легкую куртку с воротником. Эдвин в очередной раз поразился способности южан носить больше одного слоя одежды в такую жару, Ани в своем кардигане и глазом не моргнула. Гааз оглядел ночных визитеров:

– Все готово. Не будем терять больше времени?

На этом моменте раздался стук в дверь. Совсем короткий, словно человеку по ту сторону замочной скважины не было нужды стучать больше одного раза. Все трое замерли, Эдвину начало казаться, что ему послышалось – может, ветка чиркнула по окну… Мгновение, и стук раздался снова, опять одиночный скупой удар по створке. Он постарался спросить Гааза одними губами:

– Тут есть второй выход?

Целитель покачал головой. Эдвин зажмурился. Каков шанс, что этой ночью еще кому-то так срочно понадобилась помощь Гааза? А каков шанс, что за дверью стоит очередной громила Постулата? Он не сомневался, что Сэт при надобности просто вынес бы дверь наружу вместе с гостем, стоящим по ту сторону. Но на старого вора рассчитывать не приходилось, впервые за долгое время. Вместо этого рядом стояла очень решительная, но очень небольших размеров девушка и пожилой врач, умеющий хорошо латать раны, а не наносить их.

«Проклятье, во что превратилась моя жизнь?»

Эта мысль висела у него в голове, пока руки судорожно шарили за стойкой. Боги, ну найдется здесь что-нибудь тяжелое? В дверь постучали в третий раз, визитер явно терял терпение. Юноша схватил подвернувшийся под руку нож для резки конвертов, не тяжелое, но сойдет. Брусок серебра лег в руку, вензель, отлитый на рукояти, врезался в ладонь. Он метнулся обратно к двери, встал так, чтобы открытая створка закрывала его от вошедшего. Сделал знак Ани также отойти в сторону, кивнул Гаазу. Врач посмотрел на лезвие в его руке, словно не понимая, зачем оно понадобилось. Затем отвел взгляд и медленно подошел к выходу, взялся за ручку, отомкнул замок. Звук сверчков стал громче, теплый ночной воздух просочился в щель. Доктор выглянул наружу. В тишине Эдвин вытер потную ладонь о штаны.

– Приветствую, доктор.

Голос у гостя был скрипучий и низкий, точно брусок дерева протерли наждаком. Гааз вежливо ответил:

– Доброй ночи. К сожалению, лавка в данный момент закрыта. Вам повезло, что вы застали меня бодрствующим, но если речь не идет о жизни и смерти, прошу вас…

– Забудь. – В голосе послышалась насмешка. – Повезло, что я застал тебя бодрствующим, еще и в дорожной одежде. Не переживай, речь идет о жизни и смерти. Только касается это не меня, а всех находящихся в доме.

Эдвин перехватил ножик поудобнее. Гааз очень натурально удивился:

– Господин, о чем вы…

– Для начала попроси мальчика выкинуть нож, пока он не поранился. А затем мы перекинемся парой слов, и я вас покину. Потому что по ночам я предпочитаю спать.

Против воли Парацельс покосился в сторону Эдвина. Юноше показалось, что он слышит смешок. Вздохнув, он сделал шаг из-за створки, нож остался в руке. Теперь он смог наконец увидеть говорившего: то был высокий крупный мужчина, длинные волосы падали на лицо. Спутанные светлые пряди давно не видели расчески; гость как будто провел в дороге не одну неделю, ни разу не удосужившись принять душ. То же самое касалось и лица, очень светлые, почти белесые глаза смотрели прямо на него. Тонкие губы кривились в едва заметной усмешке. Кожа была бледна и почти не тронута загаром, он определенно явился на юго-запад издалека, удобная дорожная одежда подтверждала это. Визитер осмотрел Эдвина, задержал взгляд на ноже, потом посмотрел на его висок.

– Тяжелая ночь, верно?

– Кто вы?

– Это не важно. Пропустим ту часть, где я распинаюсь о том, что не имею отношения к мелкому воришке. Иеремия, верно? Если бы он попытался что-то приказать мне, то очень быстро бы пожалел. Но если хочешь и в дальнейшем избежать встречи с его людьми, то советую выслушать. Я пришел передать предостережение и совет.

Гость скривил лицо, словно такие долгие речи не входили в его привычку и доставляли неудобство.

– Предостережение? От кого? – Эдвин пытался усмотреть подвох, но белесые глаза выражали безмятежность.

Вопросы мужчина пропустил мимо ушей:

– Ты спешишь, а поэтому захочешь вернуться за стену через те же ворота, через которые пришел. Этого делать не следует. А проигнорировав мои слова, обеспечишь себе встречу как раз с теми, кого опасался увидеть сейчас на пороге.

Доктор вмешался:

– Ослушаемся? Получается, ваши слова являются приказом, уважаемый?

– Отнюдь. Дружеское предупреждение.

На этих словах Ани, не выдержав, тоже выглянула наружу. Мужчина ее проигнорировал. Эдвин облизнул губы:

– Если вы так хорошо осведомлены, то должны понимать: мы правда спешим.

– Ворота на северо-востоке. Они будут не под наблюдением еще какое-то время. Но советую поспешить, раз ваш приятель плохо себя чувствует.

– Вы подслушивали за дверью?

– Нет.

– Тогда откуда…

Казалось, мужчина удивился:

– Я только что указал тебе дорогу, предсказав события на несколько часов вперед. А удивление вызвала осведомленность о проблеме? Мальчик, ты серьезно?

– Более чем. Даже если так, – Эдвин насупился, – если мы в это поверим. Какой вам с этого толк?

– Абсолютно никакого. Я просто передаю чужие слова. Но рано или поздно тебе придется выбираться из проблем самому, Эдвин из Срединных земель.

Он не помнил, чтобы хоть кто-то называл гостю свое имя. Показалось или нет, но медальон словно начал наливаться холодом в кармане. Тонкие губы вновь растянулись в ухмылке.

– С этим закончили. Совет и предостережение, как и было обещано. Но прежде чем я откланяюсь, – гость повернулся к Парацельсу, – есть пара слов и для тебя, доктор.

Старик не шелохнулся.

– Я слушаю.

– В нужный момент ты принял под крыло одного моего знакомого. Я ценю такие вещи.

– Принял под крыло? Не совсем понимаю…

Гость не дал целителю договорить:

– Ваши дороги разошлись, и сейчас, – мужчина сделал странный жест, словно хотел вытащить из кармана часы, – он переживает не лучшие времена. Но я знаю, что он выкарабкается. А в этом есть и твоя заслуга. Поэтому бесплатный совет лично от меня: не возвращайся сюда. Упакуй свои склянки, скальпели и травы, перешагни порог и не оборачивайся.

– Очередное провидение? – Гааз вытер выступивший на лбу пот.

– Вовсе нет. Но у меня большой опыт общения со швалью, которая скоро явится к тебе на порог. Доктор, мирная глава жизни в Вествуде окончена, нравится тебе это или нет.

На этих словах гость кивнул, будто прощаясь. Ани подала голос:

– Очень красноречиво. Неужели не найдется ничего для меня?

Мужчину это, видимо, позабавило:

– Не цепляйся за прошлое.

На этих словах гость развернулся на каблуках, собираясь уйти. Эдвин выпалил ему в след:

– Раз вы так хорошо осведомлены обо всем на свете и направляете нас, словно слепых котят, может, хотя бы поделитесь своим именем? Наладить доверие и все такое?

На мгновение замерев, мужчина бросил через плечо:

– Дормер.

Затем он стремительно вышел на дорогу, десяток шагов – и визитер растворился в ночи. Гааз растеряно посмотрел на Эдвина, юноша развел руками. Озвучил вопрос, висевший в воздухе:

– Что это, во имя всех изначальных, было? – Эдвин покачал головой. – Северо-восточные ворота… Полагаю, вы отлично знаете дорогу?

– Нам нужно поспешить. Но у меня к вам много вопросов, молодой человек. – Гааз поудобнее перехватил свои пожитки.

Эдвин с отвращением положил нож на стойку, вновь вытер пот с ладоней. Ани веско добавила:

– Помнишь, я говорила, что этой ночью меня уже ничто не удивит? Забудь.

Глава 24. Райя

За всю свою жизнь Райя провела в каретах не так много времени. Зато Гидеон, ее отец, посвятил почти всю свою жизнь разъездам на благо страны. Не раз и не два она слышала, как они с матерью ссорятся по этому поводу. И все равно она решила пойти той же дорогой. В будущем поездки в разные уголки Симфареи должны были стать для нее обыденностью: тихий стук колес, ржание лошадей, мягкое покачивание экипажа. Впрочем, небольшой опыт дальних путешествий у нее уже был.

Считанное количество раз отец брал ее с собой в дипломатические поездки, то было в глубоком детстве, те времена почти вымылись из памяти. Первое осознанное путешествие произошло уже в подростковом возрасте, когда она ставила ногу на ступеньку кареты, зная, что проведет ближайшие годы в монастыре, что было обязательной частью ее обучения (по настоянию матери). Она до сих пор помнила то чувство волнения вперемешку с робким восторгом: казалось, она наконец отправляется во взрослую жизнь. Наивная… Куда позже отцовская карета ожидала ее уже по другому поводу, готовясь доставить юную даму в университет. Детский восторг к тому времени уже давно покинул ее, и те поездки запомнились легкой грустью и желанием не ударить в грязь лицом. Если монастырь был уступкой матери, то место для учебы выбирал уже отец, а папина дочка не могла подвести Гидеона. Она всегда старалась соответствовать ожиданиям.

Поэтому опыт был. Небольшой, но куда обширнее, чем у обычного жителя Симфареи. Кареты становились больше, дорога – длиннее. Менялись ощущения и мысли, с которыми она забиралась внутрь. Но никогда прежде Райя не сидела в карете, пытаясь подавить панику.

Мягкие подушки подпирали зад со всех сторон, но она не испытывала удобства. Дверца пока оставалась открытой, на ступеньке стоял Дирк, напряженно посматривая то на нее, то куда-то направо. Она знала, что в этом направлении, прижавшись к дереву ворот, напряженно вглядывается в темноту молодой человек, именуемый Ловчим. Он был немногословен, чаще кивал, а если хотел высказать свои мысли, то обращался напрямую к Рикарду. По словам северянина, спасенный из главного здания пленник провел на руднике без малого восемь лет. Она и помыслить не могла, что чувствует человек, проведший такой срок в изоляции от полноценного общества. После знакомства она избегала давить на нового спутника.

Напротив, как и днем ранее, на мягких подушках сидела Фиона. Место безмятежно стучащей спицами камеристки заняла напряженная, сжавшая кулаки девушка. Ее лицо осунулось, васильковые глаза словно потухли и напряженно бегали туда-сюда. Каждый раз обращая внимание, что госпожа смотрит на нее, камеристка отводила взгляд и сжимала вязание покрепче, будто стыдясь самой себя. Райя не винила ее; пусть разница в возрасте между ними была лишь в пару лет, это была пропасть, отделяющая ребенка от взрослого. Свой ужас она скрывала куда успешнее. Во всяком случае ей хотелось в это верить.

Рик, растолковав свой план, отмел робкие возражения и просто испарился. Северянин все еще вызывал у нее чувство беспокойства. Безмятежность, приправленная ироничными шутками, перемежалась с обреченной серьезностью. В процессе одного диалога его манера речи и жесты могли неуловимо поменяться и даже не один раз, а желание спасти отдельные человеческие жизни граничило с безразличной жестокостью по отношению к тем, кто мог стоять у них на пути. Всякий раз, когда на его лицо наползала странная, напоминающая оскал улыбка, Райя против воли вздрагивала, ведь улыбался он каждый раз невпопад. А еще она никогда не видела, чтобы кто-то исчезал в тенях за одно движение век. Неужели на севере они все…

Ее размышления прервал оглушительно громкий звук, словно фитиль наконец дополз до бочки с порохом. По всей видимости, то было недалеко от истины. Земля под ногами затряслась – ощутимо, совсем иначе, нежели мягкие постоянные толчки, источаемые приговоренными белоголовыми. Дирк заметно побледнел, она услышала звук отодвигаемых ворот, затем Ловчий материализовался в ее поле зрения, нервно положил руку кучеру на плечо:

– Полыхнуло, как в северной впадине. Пора.

Дирк нервно кивнул, она услышала, как он, пыхтя, взбирается на свое место. Ловчий с размаху захлопнул дверь, девушка вздрогнула. Ряженый в форму юноша засунул руку в окошко, ухватился покрепче и замер на наружной ступеньке. Дирк привычно свистнул, лошади отозвались беспокойным ржанием. Выучка столичных коней строилась на том, что их не пугали ни звуки битвы, ни взрывы, ни опасности. Управляемые знакомым им кучером, такие лошади в любой ситуации слушались команд, ведь от этого зависела жизнь вверенных им высокородных. Как, например, сейчас.

Гул вдалеке нарастал, точно выражающий недовольство разворошенный улей. Лошади зацокали по земле, сначала совсем чуть-чуть, затем все больше набирая ход. Дирк умело вывел карету наружу, за пределами конюшни ночь отступила под натиском северянина. Мир вокруг светился ровным оранжевым светом, и, сглотнув, Райя приникла к окошку.

После экскурсии с Пинкусом она хорошо запомнила расположение построек и общее устройство гарнизона. Конюшня на пару с домиком, где она бросила все свои пожитки, располагалась на «мирной» половине. По левую руку от главных ворот царствовали солдаты, вдоль частокола располагались тренировочная площадка, казармы, оружейная, проклятый госпиталь… Так было раньше. Теперь эта часть гарнизона превратилась в пылающее зарево. Огонь ревел, языки пламени лизали ночное небо.

Райя с беспокойством поискала глазами казармы. Рик, очень аккуратно выбирая выражения, высказал идею устроить диверсию поближе к спящим солдатам, «минимизируя вероятность погони». Истолковав это не иначе как «убийство спящих», девушка категорически отмела эту идею. Теперь она с облегчением увидела, что казарма цела, пламя только начало расходиться в стороны, из здания один за другим выбегали сонные, ничего не понимающие солдаты. Несколько фигурок в отдалении размахивали руками, пытаясь организовать тушение. Все принимающие решения люди на руднике были либо мертвы, либо изолированы. Царила паника.

Северянин был на удивление хорошо осведомлен об устройстве гарнизона. На вопрос «откуда?» он привел в качестве довода хорошую память и то, что накануне ему уже пришлось посетить главное здание вместе с собратьями по бараку. Без особых усилий он расчертил палочкой на земле примерный план построек, Ловчий дал пару поправок, но в целом согласился, что схема верна. Рик прокомментировал это так:

– Еще бы, я всю ночь таскаюсь туда-сюда по гарнизону, словно это прогулочный парк, а не место, где меня хотят прикончить.

Отдельное внимание северянин уделил группе складских помещений, расположенных на задворках тренировочной зоны.

– С нашей стороны они хранят припасы, корма для животных и прочую ерунду. Там удобно прятаться, но вряд ли мы сможем покинуть рудник, забравшись в ящик с вяленым мясом. Зато здесь, – кончик палки безошибочно ткнулся в скопление зданий, – частички железной воли, которую Вильгельм диктует этим землям уже пару десятилетий. А именно: вооружение, доспехи и самое ценное – порох.

Ловчий иронично заметил:

– Я думал, ценнее перстней Пинкуса на руднике ничего нет.

– Если он хранит их там, то они как следует поплавятся, увы.

– Ты хочешь детонировать порох?

– И не только. Арбалетные болты в большинстве своем должны быть смазаны горючей смесью, плюс факелы… Это будет большой костер.

Райя вмешалась:

– Взорвать в ограниченном пространстве пороховую бомбу? Я думала, мы хотим сбежать, а не сгореть заживо.

– У вас будет достаточно времени, конюшни находятся на противоположном конце площади. Нужно, чтобы Дирк, – он указал на кучера, – быстро вывел карету в нейтральную зону. Я присоединюсь к вам там.

– Каким образом?

– Отложенный взрыв. Я справлюсь, не переживай. Основной состав и так озабочен моими поисками, а тут на голову им свалится огненный коллапс. Я видел, какое количество бочек с порохом доставили сюда накануне. Все будут заняты тушением и спасением своих штанов из огня. Дорога до ворот займет менее пары минут. В обычный день карета обратила бы на себя много внимания. Но этой ночью путь будет свободен.

– И что там? – Ловчий взглядом указал на внешнюю стену нарисованную на земле. – Главный караул не покинет пост даже после взрыва. Да, они буду паниковать и не понимать, что происходит, но останутся на месте.

– Дальше вступает в игру то, на что мне приходится полагаться чаще, чем хочется.

– И что же это?

– Человеческая глупость. Пинкус и Игла вне игры, у караула нет прямых приказов, кроме как не дать мне сбежать. Они уверены, что одинокий белоголовый никогда не просочится сквозь охрану. Но меня они и не увидят. Это будет карета, спасающая столичную даму по приказу привратника.

Легким росчерком он добавил на землю квадратик, обозначающий карету.

– Итого, стражники увидят перед собой высокородную даму, приезд которой обернулся кошмаром. Райя, – он посмотрел на девушку, – я ценю способность держать себя в руках в таких ситуациях, но на месте потребуется немного… истерики. В представлении обычных людей высокородные дамы начинают визжать даже при виде лишней складки на платье…

– Это совсем не так! – попыталась защитить столичные нравы девушка.

– …что уж говорить про полыхающее зарево за спиной посреди пустынного ничего. По задумке, ты немедленно возвращаешься в Фарот, что недалеко от истины. На любые робкие возражения начинай визжать и сучить кулаками так, чтобы карета ходила ходуном. На крайний случай с тобой будет один из стражников, – он кивнул Ловчему, – посланный Пинкусом сопровождать даму. Но вступай в диалог только в крайнем случае. Стражники с рудников и с нейтральной зоны – это же разные люди, верно?

– Да, – Ловчий почесал нос, – еще из Фарота регулярно присылают новых на замену. Вроде как долго работать в этих местах не полезно. Что вполне похоже на правду.

– Тем более они не должны знать тебя в лицо. Затяни воротник потуже, ошейник почти не видно. И наденьте все маски, они в любом случае необходимы из-за рун в воздухе, но заодно помогут скрыть лица.

– А если даже в этом случае все пойдет наперекосяк? Например…

– Например, резонный вопрос – почему тебя не сопровождает твой личный гвардеец, – Рик помрачнел, – а следом еще куча всяких «но». Выбора нет, придется напирать на эффект внезапности и царящий этой ночью хаос. Но если план прогорит, во всех смыслах, то…

Он выразительно посмотрел на Ловчего. Оба белоголовых явно были готовы на все ради того, чтобы покинуть рудник.

Карета мягко покачивалась на неровной дороге, иллюзорный островок спокойствия посреди разгорающегося пожара. Райя против воли приложила три пальца ко лбу. Ворота гарнизона, как и в момент ее прибытия, были открыты нараспашку; если кто-то из стражников и остался на этом посту, никаких окликов она не услышала. Карета уже набрала ход и, скатившись с пригорка, стремительно покатилась по пыльной дороге. Ловчий мотался из стороны в сторону, крепко держась за оконный косяк. Фиона напряженно смотрела прямо перед собой, ни говоря ни слова. Внезапно Ловчий тихо свистнул:

– Здесь.

Дирк резко осадил лошадей, карета не остановилась, но, качнувшись, замедлилась, затем вновь начала набирать ход. Райя беспокойно шепнула в окно:

– Разве мы не должны подождать…

Стук двери слева заставил ее вздрогнуть.

– Ценю заботу, но я уже здесь.

Ловчий хмыкнул, Рикард на ходу просочился внутрь кареты и, захлопнув дверцу, замер, покачиваясь в такт движению.

– Полыхнуло даже сильнее, чем я ожидал. Если кто-то додумался искать меня в той зоне, то он остался без бровей. – Карета подскочила на кочке, северянин оперативно подставил ладонь, защитив макушку от столкновения с крышей. Поморщившись, продолжил говорить: – Если до этого казалось, что по гарнизону тяжело перемещаться, то сейчас стражников на улице как муравьев. Удивлюсь, если мы встретим на пути хоть кого-то: когда я переваливался через частокол, их драгоценная казарма уже начинала тлеть. Стена пуста, запасы воды они хранят ближе к главному зданию, капитаны сгоняют людей туда.

– Мы приближаемся. – Ловчий засунул голову внутрь.

– Еще бы. В таком случае лучше мне не мозолить своим потрепанным видом никому глаза. Если позволите…

Райя, как и было обговорено, осторожно поднялась на ноги, Рикард придержал ее за локоть. Затем кончиком ноги откинул обитую мягким скамью, пара подушек свалилась на пол. На протяжении всего путешествия под Раей находился своеобразный рундук, в пути в нем хранились постельные принадлежности и личные вещи, необходимые обитательницам кареты. Сейчас это все было предусмотрительно выгружено в одно из стойл оставшейся позади конюшни. Придержав коленкой сиденье, служившее одновременно крышкой, северянин проворно заполз внутрь. Ширина кареты позволяла Райе проводить ночи, вытягиваясь в полный рост, северянин же замер в неудобной позе, подогнув колени. Она постаралась отбросить мысль, что без вещей деревянный ящик был больше похож на гроб.

– Не робей.

Напоследок, в своей манере подмигнув девушке, он опустил сиденье обратно. Райя уселась обратно. На рудник она въезжала, обложившись бумагами Стомунда, под умиротворяющее постукивание спиц, с твердым намерением разобраться в происходящем. С тех пор не прошло и суток, ситуация на руднике оказалась еще запутанней, чем ожидалось. Теперь под ней, скорчившись в ящике, лежал один из белоголовых, второй такой же покачивался у окна снаружи. Мико мертв, а от вида спиц ее начинало подташнивать. Фиона побелевшими пальцами сжимала вязание и вела себя тише, чем когда-либо. Безумие. Весь этот день обернулся безумием.

Карета вновь качнулась, в этот раз остановившись. Девушка сглотнула, привычным жестом разгладила складки на дорожном платье. Затем одернула руку, словно северянин мог увидеть это из своего ящика. Дирк тем временем громко говорил:

– …полыхнуло так, что небеса осветились, доброй господин!

Ему отвечал грубый голос:

– Проклятье, я вижу, что полыхнуло, дым так и валит. Но у нас приказ никого не выпускать, тем более ночь на дворе.

– Сожалению, но безопасность госпожи первостепенна, на руднике сейчас явно небезопасно, – замямлил кучер.

– Что за бред, на руднике намного безопасней, чем в чистом поле посреди ночи…

Ловчий подал голос:

– Приказ привратника. Госпожа выразила желание немедленно покинуть рудники, Пинкус дал добро. Карета двинется в Фарот без остановок, я сопровождаю. К утру уже будем там.

Не давая страже времени обратить внимание на Ловчего, Райя почти по пояс высунулась в окно. Стараясь сохранить максимум достоинства, она визгливо проговорила, тыча пальцем в сторону столпа дыма:

– Уважаемый, вы считаете у происходящего есть что-то общее с безопасностью? Я не желаю оставаться здесь больше ни минуты, немедленно откройте ворота.

Бородатый стражник через ее плечо быстро заглянул в карету, задержал взгляд на Фионе, затем посмотрел на нее исподлобья:

– Госпожа, у нас чрезвычайная ситуация…

– Безусловно, именно поэтому я и хочу оказаться как можно дальше отсюда. Немыслимо, ни в одной из моих поездок не случалось ничего подобного. Уважаемый, происходящее здесь сегодня – настоящий бардак. И привратник со мной полностью согласен.

На слове «бардак» Ловчий покосился на нее. Райя порадовалась, что никто из окружающих не в курсе, что это ее первая дипломатическая вылазка. На волне вдохновения она выдала:

– Вы можете представить, что будет, если огонь доберется до гостевого дома? Мне пришлось бросить все свои платья. И поверьте, за это руководство рудника ответит лично перед столицей. И где я должна жить, по-вашему, даже если я останусь? В казарме, рядом с солдатней? Так вот, уважаемый, я вас огорчу, казарма тоже уже превратилась в сгоревший остов – либо на пути к этому!

К бородачу подошел второй стражник, пониже. Они переглянулись, заметно жалея, что посреди ночи столкнулись со столичной идиоткой. Высказанные вслух претензии, явно волновали их куда меньше, чем огромный столб дыма на горизонте и сбежавший накануне белоголовый. Низкий оглядел карету, скользнул взглядом по Ловчему, не узнав его и не заметив в слабом свете фонаря даже намека на ошейник, скрытый под воротником. Бородач пробурчал что-то в духе:

– Пусть Пинкус сам разбирается…

Ловчий, приободрившись, ответил ему:

– Не советую попадаться ему на глаза этой ночью. Бегает по гарнизону, выпучив глаза, причем в вечернем наряде. Там настоящий кошмар. Иглу никто не может найти, словно сквозь землю провалился.

О том, что священнослужитель покоится на одной из коек в госпитале, стражники либо не знали, либо благоразумно умолчали. Бородач явно не отказался бы обыскать карету, просто на всякий случай, но просить о таком высокородную было крайне неосмотрительно, особенно без веских оснований. Как обосновать подобное, не оповещая Райю о сбежавшем белоголовом, он тоже не придумал, поэтому уныло кивнул низкому:

– Отпирай.

В животе Райи растеклось тепло, она сжала пальцы на удачу. Какое счастье, что она единственная известная истории идиотка, додумавшаяся сговориться с белоголовыми – для любого стражника даже допустить такую мысль было бы полным безумием.

Низкий не шелохнулся, а вместо этого рявкнул еще громче себе за спину:

– Отпирай!

Заскрежетали ворота, третий стражник, теряясь в тени, руками допинал левую створку. Проход почти был открыт. Райя лишь фыркнула, всем своим видом выражая, что иначе быть не могло. Дирк щелкнул поводьями, карета вновь мягко двинулась вперед. Девушка скосила глаза, костяшки пальцев Ловчего побелели. Они подъехали вплотную к выходу, зарево заслонил край внешней стены. Стражник у ворот переместился правее, створка медленно отходила в сторону, мужчина подпер ее плечом, отступая в сторону. Свет расположенного в квадратной арке факела осветил карету.

Хрясь! Оконный косяк хрустнул под хваткой Ловчего, за мгновение до этого глаза стражника расширились. Забыв про створку, он замер, глядя прямо на ряженого в форму юношу; молодое лицо, покрытое оспинами, побледнело, а затем начало стремительно наливаться краской. Кем бы он ни был, юноша был ему явно знаком. Секунду в воздухе висело изумление, Ловчий, безусловно, тоже узнал стражника. В ночи раздался крик:

– Закрывай. Проклятые идиоты, закрыть ворота!

Задним умом она поняла, что кричит стражник прямо перед ней. Ловчий сделал резкое движение и заткнул его, с размаху засадив ботинком прямо в подбородок. Мужчина отлетел в сторону, Райя втиснулась обратно в карету, в эту же секунду скамья под ней содрогнулась от удара так, что она подскочила – услышав крик, северянин рвался наружу. Ловчий заорал:

– Хлестай!

Дирк двинул поводьями со всей силы, она отлетела на коленки к Фионе; казалось, камеристка даже не дышит. Рикард откинул крышку, выкатился наружу, уперся руками в потолок, стараясь сохранить равновесие. Не до конца открытая створка ворот влетела карете в бок, дерево затрещало. Экипаж качнулся, но выдержал. Ловчий мелькнул где-то снаружи, Райя в панике посмотрела в ту сторону, но юноша все еще был на подножке, крепко вцепившись в дерево, удар створки не размазал его по борту.

Рик, не тратя времени на разговоры, пинком выбил противоположную дверь, подтянулся и ужом вылез куда-то на крышу. Позади раздавался скрежет ворот, крики стражников и ржание лошадей. Со стороны задней стенки послышался странный стук, затем застучало по потолку. Ловчий вскрикнул, грязно выругался и с трудом залез внутрь. Райя побледнела, его плечо было прошито насквозь арбалетным болтом, вокруг растекалось темное пятно. Сжав зубы, юноша отломил древко, со стоном выдернул болт из плеча, покачнулся. Девушка в панике посмотрела наверх. Если северянин был на крыше…

Экипаж мотало из стороны в сторону, за окном мелькнула тень. Стук прекратился, Райя прильнула к окну. На горизонте зависли три тени, те самые стражники, что находились у ворот в момент прорыва. Тяжелая карета разгонялась довольно медленно, ближайший из стражников поравнялся с окном. Бородач отстегнул с седла одноручный арбалет и, сжав зубы, выпустил болт куда-то вверх, отбросил ставшее бесполезным оружие в сторону. Задумка была ясна, сидящие внутри девушки не имели никакого значения, главным было остановить карету. Ловчий держался как мог, на на время вышел из игры, распластавшись на скамье. Райя в панике огляделась вокруг, столичный кофморт сыграл злую шутку. Не подушками же кидаться в окно? В этот момент, она не поняла как, бородач слетел с седла и с криком боли впечатался в землю, укатившись куда-то в темноту. Вновь раздался стук, заставивший ее вздрогнуть, но это был Рик. Непонятно как удерживаясь снаружи на полном ходу, он крикнул:

– Помогите! Быстрее!

И тут же испарился. Райя оглянулась, Фиона пребывала в состоянии близком к коматозному, Ловчий вытирал пот с побледневшего лица и часто дышал. Райе казалось, что она готова разрыдаться. Вместо этого она со всей силы рванула оборки платья в сторону. Проклятая столичная мода! Шелк протестующе затрещал, пара рывков – и пышные юбки отделились от пояса, она осталась в заправленных в сапоги бриджах. Пинком каблука она вновь распахнула многострадальную дверь и под протестующие возгласы Ловчего высунулась наружу, ветер растрепал волосы. Оба оставшихся всадника были уже очень близко, но пока не стреляли, либо уже истратив заряды, либо планируя подобраться вплотную. Однозарядные арбалеты ценились конницей, потому что не требовали зарядки, выпустить болт можно было одной рукой, не отпуская поводья. Но после этого миниатюрное оружие становилось бесполезным.

Пробормотав пару фраз, совсем недостойных высокородной дамы, она вцепилась в резное дерево, сделала шажок наружу. Рик балансировал, зажатый между пассажирской кабиной и спинкой скамьи, на которой странно болтался из стороны в сторону Дирк. Увидев ее макушку, северянин наклонился и дернул ее за руку, продемонстрировав недюжинную силу. Оба чуть не улетели в темноту, Райя побелевшими пальцами вцепилась в скамью. Рикард если и был удивлен ее появлением, никак это не продемонстрировал. Вместо этого он перекинул ей поводья, которые до этого почему-то держал в руке.

– Правь прямо. Нужно скинуть их.

Вторая фраза относилась к преследователям. Недоумевая, почему лошадьми правит не кучер, Райя, дрожа всем телом, перелезла на скамью, намотанные на руку поводья врезались в запястье. Покосившись вправо, она не удержалась от вскрика. Дирк мотался из стороны в сторону отнюдь не из-за неровной дороги. Кучер был мертв, арбалетный болт торчал у него ровно над ухом. Голова безвольно тряслась, а тело чудом не слетело с кареты, ноги мертвеца были намертво зажаты в углублении специальной доской.

Боль в запястье напомнила, почему она тут, девушка заставила себя всмотреться в темноту. Править прямо? Сказать легко, окружающий мир терялся во тьме. На боку кареты покачивался маленький рунный фонарь, освещая дорогу ровно на пару шагов вперед. Из-за облаков торчал лишь кусочек луны, она едва-едва могла разглядеть происходящее впереди. Топот позади тем временем стал громче. Поднявший тревогу стражник поравнялся с ней, арбалет был уже взведен, но увидев, кто сидит на козлах, он замешкался и заорал:

– А ну стой! Застрелю…

Договорить он не успел, дверца кареты распахнулась, и Ловчий вылетел наружу, толкнувшись так, что карета покачнулась. Фигура в форме смазанным пятном мелькнула перед глазами, юноша влетел стражнику прямо в бок. Нога стражника оставалась в стремени, увлекая лошадь за собой. Издав хрип, животное завалилось в сторону, забирая за собой всадника вместе с вцепившимся в него юношей. Оба провалились куда-то во тьму, Райя услышала, как кто-то кричит. Лишь через мгновение стало ясно, что звук издает она сама.

Позади послышалась ругань, Рик завис над ней, сжав зубы так, что она услышала скрежет. На скамье места не было, поэтому, перегнувшись через спинку, он прошипел:

– Прошу прощения…

Навалившись сбоку всем своим весом, он зашарил где-то под ногами. Заметив периферийным зрением движение, Райя повернула голову в другую сторону. Третий стражник наконец поравнялся с каретой. Он, не тратя время на предупреждения, сразу нажал на спусковой крючок, в этот момент карета подскочила особенно сильно, и болт со стуком воткнулся в дерево у нее под коленкой, стрелявший выругался.

Раздался треск, доска под ее ногами наконец не выдержала вес зажатого на скамье тела, мертвец безвольной куклой повалился за борт. Рика повело в сторону на освободившееся место, выругавшись, он резко выпрямился, наконец обнаружив требуемое. Взвесив в руке железный шест для подвески фонарей, он размахнулся и метнул его в преследователя. Силе и точности броска могли позавидовать столичные метатели-циркачи. Шест воткнулся низкорослому стражнику прямо в грудь, тот захрипел и свалился с лошади. Райя ощутила неуместный восторг, Рик заорал:

– Смотри на дорогу!

Карета, уже давно набрав полный ход, неслась вперед. Лошади, не обращая внимания на происходящее вокруг, хрипя тянули за собой столичную махину, земля проносилась под ногами в тусклом свете. Рик не стал забирать у нее поводья, вместо этого завис позади, тяжело дыша. В голове вспыхнуло осознание:

– Твой друг… Мы вернемся за ним?

Она скорее почувствовала, чем увидела, как северянин устало и грустно покачал головой:

– Нет, в этот раз не вернемся.

Глава 25. Рикард

– Правь туда, к деревьям.

Это были первые слова за долгое время, последние пару часов они провели в тягостном молчании. Девочка камеристка так и не произнесла ни слова. Мельком заглянув в карету, он увидел, что она вперилась взглядом в пол и замерла, даже не моргая. Высокородная, вцепившись в поводья, не очень умело, но старательно удерживала экипаж на дороге. На предложение пересесть в карету она ответила отказом.

Увидев на горизонте край леса, Рик указал в его сторону, рассудив, что они уже заработали фору. Райя посмотрела на него с недоумением:

– Карета сильно замедлится на бездорожье, не так ли?

– И тем не менее. Не знаю, как скоро они снарядят погоню, но карета слишком громоздкая. Даже с нынешним ходом на путь до Фарота придется потратить слишком много времени, любая погоня настигнет нас раньше. Нужно распрячь лошадей, поедем налегке. Не хочу делать это в чистом поле.

– Но мы же спешим, верно?

– Не настолько, чтобы свалиться с ног от усталости. До Фарота день пути. И это на хороших лошадях, без остановок. В нашем случае чуть дольше. И скоро будут сутки, как я не спал. Нужно дождаться рассвета и после совершить рывок.

Больше не споря, девушка снизила скорость, аккуратно направив экипаж в сторону и стараясь держаться относительно ровного участка. Карета запрыгала на кочках. Темная полоса деревьев приближалась, в конце концов широкие кроны почти закрыли собой небо. Повинуясь команде, лошади замедлили ход, и карета, качнувшись, остановилась. Высокородная повернулась к нему:

– Дальше не проедем.

– Вижу. Я займусь лошадьми.

– А я пока осмотрю карету. Большинство вещей осталось в гостевом доме, но может найтись что-то полезное.

Рик кивнул в ту сторону:

– Меня беспокоит твоя служанка. Она немного не в себе.

– Я поговорю с ней.

Напоследок он все же взял поводья и заставил лошадок зайти поглубже в тень деревьев. От возможного преследования это не спасет, но днем карета будет не так заметна с дороги. Он снял с крыши рунный фонарь, подвесил на ближайший сук.

Прошло десять минут. Рик аккуратно взял под уздцы фыркающих животных, дал знак, что все готово. Райя с унылой миной потрясла импровизированным мешком, сделанным из шерстяного пледа и обрывка шторки. За ее спиной тихо стояла камеристка, все так же молча теребя комок с вязанием.

– Что там? – Он кивнул на мешок.

– Немного. Еще пара пледов, все лучше, чем голая земля. В дверце кареты лежали кухонные приборы и маленький мешочек рун. Еды и воды почти нет, небольшой запас был в ящике под местом кучера – Дирк любил перекусить, не отвлекаясь от дороги. – На этих словах она сглотнула слезу, но сдержалась. – Основные запасы хранились в сопровождающей телеге, она осталась в Фароте. Вместе с моими людьми.

– Оно к лучшему. Кто там, личный портной?

– Повар, лакей, гардеробщик… В портном смысла нет, вряд ли бы мне понадобилось пошить новый наряд во время поездки. А вот передвижная кухня…

Рик прокашлялся, девушка замолчала. Он постарался приободрить ее:

– Это было верным решением. Они куда в большей безопасности, чем мы сейчас. А вывезти такую ораву с рудника было бы невыполнимой задачей.

– Ты прав, – она покачала головой, – но мы не смогли вытащить даже Дирка.

– И Ловчего. – На этих словах даже карпетский вор внутри притих. – Получилось дерьмово. Я узнал одного из стражников, это Веллагер. Он был наблюдателем на рудниках, водил парней на смену и обратно. Неудивительно, что он сразу узнал Ловчего.

– Что он тогда делал у ворот?

– Именно он утром привел нас на рудник, после того как Корину раздробило ногу. Это было за считанные минуты до твоего приезда, Пинкус стучал кулаками по столу. Затем заявился Игла и раздал приказы. По всей видимости, Веллагера убрали на противоположную часть рудника, чтобы не мозолил глаза, пока ты там.

– Его могли вернуть на сам рудник, разве нет? Туда так просто не зайдешь.

– Не думаю, что он был в курсе делишек Иглы, – Рик покачал головой, – но самолично привел троих работников к нему в руки. При этом двоих – абсолютно здоровых. Наше исчезновение вызвало бы ненужные вопросы. Думаю, на рудник он бы не вернулся никогда.

– Это его Ловчий сшиб с лошади?

– Да. Не знаю, как он решился на такой скорости…

– У него был болт в плече.

Рик заглянул высокородной в глаза:

– Правда?

– Да. – Девушка перехватила мешок поудобнее. – Когда в начале выпустили залп с внешней стены, в него попали.

– Проклятье. Поэтому на козлы вылезла ты? Смело.

– Выбора не было. А Ловчий… Наверное, он просто принял решение. Тем более… Ну ты понимаешь. – Девушка нерешительно указала себе на шею.

Рик вздохнул. Райя явно была не худшей из высокородных, но он все еще отказывался воспринимать ошейник как медленно затягивающуюся на шее петлю. Как бы он поступил, зная, что впереди не годы, а месяцы или дни? Вслух он сказал другое:

– Пора в путь. Углубимся в лес, нужно избежать возможного преследования.

– Думаешь, оно будет?

– Рано или поздно. Но все принимающие решения люди сейчас недееспособны. Пока обычные солдаты разберутся в произошедшем, потушат пожар, обнаружат Пинкуса… Возможно, он благоразумно решит сбежать, а не снаряжать погоню. Время есть. Отдохнем и на рассвете двинемся в путь. Завтра к вечеру вы будете в Фароте.

Он снял фонарь с дерева и, держа его на вытянутой руке, повел лошадей между деревьями. Высокородная нагнала его:

– Мы будем в Фароте? Я и Фиона? Себя ты в этот список не включаешь?

Он оглянулся назад, скосил глаза на замершую в тени потрепанную карету. Сейчас она напоминала остов севшего на мель корабля, который больше никогда не сойдет на воду.

– У нас был уговор. Точных планов у меня пока нет, но я знаю, чего точно делать не следует. А именно, появляться с этой штукой на шее в одном из самых густонаселенных городов Симфареи. Я доведу вас до ближайших границ, а после исчезну.

– И что потом? Будешь прятаться в дикой природе и носить куртки с высоким воротником, пока…

– Есть идеи получше? – Внезапно он почувствовал раздражение.

Дальнейшие планы были для него больной темой. В процессе побега Рик не думал об этом, вперед его несли жажда свободы и чувство ответственности за тех, кого он пообещал вытащить вслед за собой. Получилось не очень. И когда их с высокородной дороги разойдутся, перспективы были уже не столь радужны. Он посмотрел вверх, между густыми кронами едва-едва просматривалось темное небо. И все же оно того стоило. За последнюю неделю он успел привыкнуть, что кругом один только камень. А до этого больше месяца смотрел на Мир сквозь прутья клетки. Неважно, сколько времени у него осталось. Это будет свободное время. Райя вывела его из раздумий:

– Мне не дает покоя то, что сказал Пинкус.

– Что именно? Он много говорил. К слову об этом, неплохая техника допроса. Не знаю, что напугало его больше: шприц или ты.

Девушка пропустила иронию мимо ушей.

– В самом конце. Я видела, как ты напрягся, и теперь поняла почему.

– И почему же? – Он сжал зубы.

– Ошейники. Раз они возвращали их так быстро, значит, точно научились их снимать. Звучит как глупость, но не глупее, чем тайком вывезти с рудника несколько десятков человек. И я уверена, что при этом они их не убивали. Это не имело бы никакого смысла.

Высокородная явно пришла к тем же выводам, что и он. Рик неохотно ответил:

– Я думал над этим. Но звучит очень сомнительно. Я часто в своей жизни поступал безрассудно и выходил из ситуации победителем. Но в данной ситуации, даже если это возможно… Какой толк? При первой же тряске меня сразу обнаружат. Я молчу о том, что без ошейника даже мое нахождение вблизи других людей станет источником опасности.

– Не забывай, я работаю на столичный дипломатический корпус. Все, что ты описал, противоречит всему, чему меня учили. Никаких белоголовых посреди города, еще и без ошейника. Но я развила мысль дальше.

– Просвети меня.

– Очевидно, чем бы ни занимались эти сволочи, они очень боятся, что об их делишках узнают. Тут я позволю себе немного гордости, благодаря последним сутками на них обрушится вся мощь столицы, уж я об этом позабочусь. Но следи за мыслью. Пока они успешно скрывались, то исправно возвращали ошейники обратно, подтверждая факт «якобы» смерти. И что потом? Вывезенный с рудников белоголовый остается у них, без ошейника. Тряска может начаться в любой момент, что чревато обнаружением. А значит…

– Думаешь, они нашли способ сдерживать тряску иным способом? Без ошейника?

– Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, не так ли? Но вдруг? Найдется ли другое объяснение, каким образом в одном из крупнейших городов Симфареи бесследно испарились десятки таких, как ты?

Рик нахмурился.

– Даже если и так. Я не понимаю, к чему ты ведешь.

– Когда я попаду в город, то немедленно передам всю информацию в столицу. Но сама возвращаться пока не планирую. Это и не нужно, шестеренки начнут крутиться с невероятной скоростью в любом случае. Для этого даже не потребуется приказ Вильгельма. Есть один человек из государственного совета… Неважно. Со своей стороны я хочу продолжить задавать вопросы в Фароте.

Внезапно Фиона подала голос, Рик даже вздрогнул от неожиданности. Девочка умудрилась одновременно прошептать и прохрипеть:

– Госпожа, это может быть очень опасно. Не лучше ли нам…

Райя отмахнулась, явно не принимая слова камеристки всерьез:

– Дорогая, Морн во всем разберется, дернет за ниточки здесь, шепнет там. А я в это время не хочу сидеть сложа руки. И не хочу возвращаться в столицу, зная, что была так близко от места действия. Наши дела на руднике окончены, но все дороги ведут в Фарот.

Рик посмотрел через плечо, высокородная успела передать мешок Фионе, а сама вдохновлено размахивала руками. Камеристка за ее спиной хмуро смотрела в спину госпожи, определенно не разделяя подобного восторга. Он отвернулся.

– Пусть так. Причем здесь я?

– Ты тоже умеешь ставить цели и задавать вопросы. Я успела оценить это на руднике. Но наши методы немного различаются. Мне пригодится помощь там, где не сработает столичное происхождение и надменный вид.

Он оценил самоиронию, однако полная картина все равно не складывалась.

– Здесь есть что-то еще, не так ли?

Высокородная глубоко вздохнула:

– Не скрою, все мое естество противится тому, чтобы отпустить белоголового на все четыре стороны, ведь это противоречит любым постулатам, как церковным, так и моральным. – Увидев, что его спина напряглась, она поспешно добавила: – Но уговор есть уговор. Если ты захочешь уйти, я не смогу тебя удержать, даже если захочу. Но это не мешает мне просить тебя помочь, и в этот раз награда будет даже лучше, чем мнимая свобода.

– Что может быть лучше свободы?

– Мнимой свободы. Если получится снять с тебя ошейник, но ограничить исходящую от тряски опасность иным способом, то это будет совсем иная жизнь. Кем ты был раньше?

– До рудника? Помощником целителя.

Карпетский вор разразился хохотом.

– Что мешает вернуться? Будешь жить среди людей, как и раньше.

Рик хмыкнул.

– Я оценил красноречие, дипломатический корпус не зря вкладывает монеты в своих сотрудников. Но знаешь, что случится с куда большей вероятностью? Неудобные вопросы в какой-то момент услышат люди намного более опасные, чем растолстевший привратник. И нас всех прикончат. Если раньше случайный стражник на улице не обратит внимание на мою шею. И тогда ты поедешь в столицу, а я обратно на рудник, дробить камень.

– В Срединных землях сейчас в моде летние шарфы. – Райя вновь просто отмахнулась. – Поверь, эта задумка сильно отличается от всего, чем я обычно занималась. Но я для себя определилась. Осталось решить тебе: несколько лет скитаться по отдаленным уголкам Симфареи, боясь выйти к людям, или помочь мне. В случае успеха второй вариант куда привлекательнее.

Вор внутри взвыл от восторга, предвкушая приключение в темных подворотнях Фарота. Рик едва удержался, чтобы не сплюнуть.

– Я не всегда был помощником целителя. Поверь, на пути к успеху приходится переступать через тела людей, которые не дошли до конца. Рано или поздно одним из тех, кому не повезло, можешь оказаться и ты.

На это ответа у Райи не нашлось. Он кивнул навстречу свои ощущениям и, тихо выругавшись, неохотно добавил:

– Но я подумаю. А пока – предлагаю остановится тут.

Поляна была совсем небольшой, но относительно ровной. Деревья здесь расположились не так близко друг к другу, лучики лунного света с трудом, но пробились сквозь листву. Он поставил фонарь, привязал лошадей к ближайшему дереву. Кивнул девушкам:

– Ты говорила про пледы? Самое время. И там, совершенно случайно, не было ничего, что поможет развести костер?

Высокородная посмотрела на него как на идиота.

– Я оценила твою любовь к разведению огня, но зачем? Дым может выдать нас с головой. У нас есть это. – Она ткнула пальцем в фонарь.

– Да, но… – Рик посмотрел на белесый огонек, затем на Райю. Почувствовал себя дураком.

– Это фонарь для обогрева кареты, по ночам он устанавливается внутри. Там есть переключатель, греет не сильно, но летней ночью больше и не потребуется. Никогда не пользовался таким?

– Нет. – Юноша присел на корточки, чтобы расчистить место на земле. – И я не могу воспринимать искусственный огонь как настоящий. Мозг противится считать его альтернативой факелу.

– Советую привыкнуть побыстрее. – Он услышал, как Райя повернулась к камеристке. – Фиона, дорогая…

Раздался шелест, высокородная запнулась, Рик поднял голову от земли. Замер. За секунду обстановка на поляне стремительно поменялась. Райя стояла лицом к нему, побледневшая; камеристка выглядывала из-за ее спины, и он видел лишь один васильковый, поблескивающий в свете фонаря глаз. К шее высокородной был приставлен кончик металлической спицы, возможно той самой, что не так давно торчала из глазницы Рокота. На загорелой шее выступила пара капель крови.

– Какого…

– Никогда не стоит кусать больше, чем влезает в рот.

Поначалу он не понял, что это говорит камеристка. Всякая подобострастность и наивность испарилась, это был хриплый, пропитанный ненавистью голос. Райя пискнула, стараясь совершать как можно меньше движений:

– Фиона, что…

– Заткнись. – Он увидел, как вторая рука камеристки побелела: она удерживала высокородную чуть пониже шеи мертвой хваткой. – Решила «задержаться» в Фароте, глупая сука? Последнее, что ты увидишь, – этот лес.

Рик, не тратя время на разговоры, оценил ситуацию. Одно лишнее движение, и в шее Райи образуется глубокое отверстие. Он сместил вес немного вперед. Камеристка прошипела:

– От тебя требовалось растрясти свой зад в карете, попить вина с толстяком и вернуться обратно. А не вынюхивать дерьмо в Фароте. И не шляться по ночам, где не нужно.

Тон ее голоса едва уловимо скакал туда-сюда. На лбу юноши выступил холодный пот. Проклятье, не зря он слышал знакомые нотки в ее голосе. Умению мимикрировать и менять свою личность обучались лишь лучшие из лучших. Кем бы ни была эта девчонка, она училась у настоящих воров и убийц. Прямо как он сам. Так долго притворяться кроткой девочкой на побегушках, причем так, что никто ничего не заподозрил… Это было настоящее мастерство. Против воли на лицо налезла знакомая ухмылка, карпетский вор разглядел равную себе.

«Равную, как же. Она контролирует себя куда лучше».

Васильковый глаз прищурился:

– Увидел что-то знакомое, северный ублюдок? Твое место среди камней.

«Забираю слова назад. Она в шаге от того, чтобы злость вырвалась наружу. Как плохо…»

Рик решил тянуть время:

– Кто ты?

– Этого не надо знать мертвецу. Вы оба – мертвецы. Думали, допросив идиота-привратника, положите конец всему? Любой истинно верующий знает, что его не остановить никакими силами. Особенно – усилиями пары придурков. В Фароте вас также ждала бы смерть. Я лишь ускоряю события.

– Его? – Он уперся кончиками пальцев в землю.

– Плохо со слухом? Святой Годвин скоро явит Миру свой гнев.

Чего он точно не ожидал, так это очередной церковной проповеди.

– Ты служила Игле? Все это время?

Казалось, бывшая камеристка готова расхохотаться:

– Служить этому лысому идиоту? Который обосрался такое количество раз, что мне пришлось приехать на рудник, чтобы взять ситуацию под контроль? Даже если он и правда ослеп, то мы найдем способ его наказать. Те, кто стоит надо мной, не прощают провалы.

Райя сипло выдохнула:

– Как давно…

– Всегда. Думаешь, меня приставили подтирать твой зад просто так?

– Тогда зачем?

– Государственный совет. Сидите там, елозя серебряными вилками по золотым тарелкам. Наслаждайтесь, пока можете. Вильгельм и его прихвостни двигают языками, не зная, что через таких, как я, их болтовня попадает в нужные уши.

Политические игры сейчас интересовали Рика меньше всего; где-то в лесу хрустнула ветка. Фиона продолжала шипеть:

– А теперь напоследок расскажи мне: что тебе сказал Морн? Старик всегда сует свой нос куда не надо. Но то, что он выбрал для поездки тебя, оказалось настоящим подарком, лучше и не придумать. Черная мантия ошибся в самом начале, кто бы мог подумать.

Райя произнесла одними губами:

– Не ошибся.

Камеристка вдавила спицу, струйка крови побежала по шее.

– Что?

– Он не мог ошибиться. – На глаза высокородной навернулись слезы боли. – Я наконец поняла, почему он выбрал меня.

Белый воротничок быстро намок от крови, Рик сосредоточил взгляд на спице, адреналин забурлил в крови.

– Он точно не сумел бы предсказать все происходящее, – шепот Райи мягко разлетался по поляне, – а значит, мог послать любого. Но под конец он уточнил, возьму ли я прислугу с собой.

– Что?

– Мантия знал. Все это время я думала, что получила карт-бланш, максимальное доверие. А была лишь хитрым маневром. Он знал, кто ты и что ты, но не мог обвинить напрямую. Не мог явиться на рудник сам. Морн просто спровоцировал все случившееся.

Бывшая камеристка на мгновение замерла.

– Даже если так. Теперь вы просто сдохнете…

Ее голова откинулась в сторону, глаз исчез из поля его зрения, брызнула кровь. Фиона взвыла от боли, хватка на мгновение ослабла, и Райя, воспользовавшись заминкой, со всей силы пнула ногой наугад. Девушки наконец-то перестали представлять собой одно целое. Рик прыгнул, в ту же сторону откуда-то справа метнулась тень. Фиона, моментально оправившись, с невероятной быстротой отпрыгнула в сторону, его кулак нашел пустое место, но тень врезалась в бывшую камеристку со спины. Она повалилась на землю, шипя как змея.

Наконец он смог разглядеть знакомый силуэт. Ловчий. Рослый юноша в запачканном кровью и грязью мундире пытался прижать девушку к земле, но явно проигрывал борьбу. Спица выпала из ее руки, и тогда Фиона нанесла удар ребром ладони. Охнув, белоголовый отлетел в сторону. Камеристка вскочила на ноги.

Рик вновь прыгнул, выбросив вперед кулак, попал в блок, увернулся от ответного удара. Фиона двигалась стремительно, делая все то же самое, что делал бы в такой ситуации он, только куда быстрее. Он сбежал с обучения и годами сдерживал себя, у камеристки такой проблемы не было. Небольшой рост и мнимая субтильность не имели значения, сейчас против него был настоящий боец. Рик пропустил один удар, затем второй, рот наполнился кровью, в голове зазвенело. В очередной раз он сделал шажок в сторону, камеристка не ослабляла натиска.

Ловчий, поднявшись на ноги, рванулся обратно. Фиона молниеносно развернулась в ту сторону, но белоголовый просто сшиб ее с ног. Громко вскрикнул, когда ее колено прилетело ему в пах. Рик прыгнул следом, пытаясь не дать камеристке подняться. Фиона перехватила его в полете, они покатились по земле. Девчонка уселась сверху, с силой приложив его голову о корень. Из глаз брызнули искры.

– Карпетская шваль…

Договорить она не успела, голова дернулась в сторону, на лицо Рика упали капли крови. Васильковые глаза закатились, камеристка повалилась в сторону. Он моргнул, его взору открылась тяжело дышащая Райя с окровавленным камнем в руке. Превозмогая тошноту, он вскочил на ноги, резко повернулся, ожидая нового удара.

Ничего не произошло. Камеристка лежала на животе, васильковый глаз тускло смотрел в куда-то в сторону. На голове, ближе к правому уху, сочилась кровью полученная при ударе рана, волосы намокли и спутались. Он осторожно проверил пульс, повернулся к высокородной:

– Хороший удар.

Она молча посмотрела на него круглыми глазами, потом на камень в свой руке, словно не понимая, как он там оказался. Тонкие пальцы разжались, булыжник со стуком упал на траву. Сзади, тяжело дыша, подошел Ловчий:

– Вы в порядке? – Не получив ответа, он задал еще вопрос. – Что это было, во имя изначальных? Мы втроем с трудом справились с одной девчонкой.

Рик покачал головой.

– Эта «девчонка» была настоящей убийцей. Если бы не внезапность… Допускаю, что она могла победить нас всех. В самом начале. Чем ты ее? Тоже камень?

Ловчий кивнул, не отрывая взгляд от тела:

– Да. Повезло, что пострадала слабая рука. – Он указал на левое плечо, где на одежде было огромное пятно засохшей крови. – Болит, но терпимо…

– И все равно, хороший бросок.

– Я же Ловчий, в конце концов. Когда тебя все детство учат метать болу… Рад, что спустя столько лет навыки остались.

Адреналин начал покидать кровь, на Рика навалились все события прошедшего дня. Он потер переносицу, присел на корточки рядом с трупом. Райя тихо спросила:

– Что там произошло? Во время погони?

– Веллагер принял на себя удар, приложился головой об обочину, сверху еще лошадь навалилась… Думаю, он умер почти сразу. Зато я упал сверху и даже почти не ушибся. Должно же было хоть раз повезти, верно?

– Как ты нас нашел?

– Повторюсь, я же Ловчий. Лошадь перепугалась, но осталась цела. Оклемавшись, я успокоил ее и поскакал следом. Наткнулся на труп третьего стражника, внимательно смотрел по сторонам. Подозревал, что вы куда-то свернете. Если вы хотели спрятать карету, то получилось паршиво, ее видно с дороги, как и борозды. Я спешился, привязал лошадь и пошел следом.

– Успел вовремя.

– Еще как. Она что – свихнулась? Я думал, – он повернулся к Райе, – что она твоя служанка?

– Похоже, что нет, – тихо ответила высокородная.

– А где кучер?

– Мертв. – Рик поднялся на ноги. – Слишком много мертвецов за сегодня. Но ее мне не очень жаль, скажу честно. Помоги оттащить тело. У меня нет сил искать новое место для ночлега.

Они подняли труп камеристки и оттащили на две сотни шагов. Ловчий помогал как мог, но постоянно морщился от боли в плече. Тело положили в небольшую яму глубиной с ладонь, сверху Рик щедро присыпал его мягкой землей. Оставалось надеяться, что камеристка напоследок не создаст им проблем, приманив диких животных.

Вернувшись назад, они застали Райю сидящей у фонаря: высокородная невидящим взглядом смотрела прямо перед собой, ровно как и ее камеристка часом ранее. Измазанное потом, грязью и кровью лицо осунулось, неровный белый свет лишь подчеркнул изможденный вид девушки. Рана на шее больше не кровоточила, но воротник был щедро запачкан кровью. Рик подозревал, что выглядит не лучше. Повозившись в мешке, он понял, что запас воды исчислялся парой кружек, об умывании не могло быть и речи. Приняв это, он уселся напротив. Высокородная с тоской посмотрела на него:

– Я была идиоткой.

– Все мы. Не кори себя, в иной ситуации мы бы никогда не раскрыли ее натуру.

Ловчий уселся рядом:

– О чем ты говоришь?

– Она обучалась у настоящих воров и убийц. – Рик устало вздохнул. – Подобного рода обучение оказывает неизгладимое влияние на психику, но в своей сфере человек становится лучшим из лучших. Среди прочего, в список входит умение прикинуться кем-то другим. И я говорю не о чужом акценте или новой прическе. Ты в прямом смысле становишься кем-то другим, словно замещаешь свою собственную личность чем-то новым. Пробить этот барьер со стороны почти невозможно. А поддерживать его постоянно – для этого требуются нечеловеческие усилия.

Он прокрутил в голове события вечера.

– Вероятно, она сбросила личность камеристки во время погони. Переход к основной, подавленной личности должен был восприниматься очень болезненно. Слишком большой выброс адреналина, куча смертей, запах крови. Думаю, она тратила все свои силы, моральные и физические, на то, чтобы не наброситься на нас прямо на руднике. Это объясняет тихое, почти коматозное поведение ближе к концу.

Ловчий покрутил головой:

– Ты это серьезно?

– Более чем.

– Зачем было ждать так долго? Напади она на нас прямо там, никакого побега и не случилось бы.

– Да, но пришлось бы объяснять целому гарнизону, что вообще произошло. Либо пытаться сбежать в одиночку. О ее истинной роли там не знал никто, включая Иглу. Видимо, она просто воспользовалась моим планом, чтобы покинуть рудник, после чего планировала отправиться дальше, оставив за собой пару-тройку трупов. О произошедшем там никто бы и не узнал, а слова Пинкуса растворились бы в неизвестности. – Он пожевал нижнюю губу. – Возможно, она до последнего надеялась сохранить в целости всю эту схему с белоголовыми.

– А услышав мои планы насчет Фарота, слетела с катушек?

– Похоже на то. Когда я говорю про трудности с самоконтролем, это не пустые слова. Это не какая-то навязчивая идея, личность внутри начинает рваться наружу. И есть еще один важный момент.

– Какой?

– После многих лет обучения, после всего, через что требуется пройти… Каким бы человек ни был до, после он становится настоящим монстром. Жаждущим крови, страданий, как минимум. Приходящим в восторг от хождения по лезвию бритвы, от темноты, манящей своей безнаказанностью. Поэтому многие выбирают постоянное нахождение в другой личности, это бывает проще, чем постоянно сдерживать себя настоящего. Когда она стояла со спицей в руке… Думаю, настоящая Фиона выла от восторга, предвкушая кровь.

Они помолчали. Райя осторожно спросила:

– Она ведь узнала тебя, да? Не лично. Ты знаешь об этом так много, потому что сам такой? Я видела, как ты дерешься, некоторые твои идеи, эта ухмылка… Я права?

Рикард поморщился, увиливать не имело смысла.

– Почти. Я вырос в эпицентре всего этого. Но поняв, что моя личность скоро сломается, сбежал. Оглядываясь назад, понимаю, что слишком поздно. Настоящий Рик никому бы из вас не понравился. Но так как я не дошел до конца, то сдерживаться проще. Все последние годы я и правда был помощником целителя. Не только по роду деятельности, но и по натуре.

– А сейчас…

– Ту личность пришлось отпустить на время. Результат можно увидеть, посмотрев на Иглу. Но я быстро вернул контроль над собой.

Ловчий взъерошил волосы:

– Когда ты зашел в барак, я как будто почувствовал, что что-то не так. Но такое мне бы и в голову не пришло.

– Никому бы не пришло, – Рик посмотрел на Райю, – но тебе стоит знать, во что ты ввязалась. Эти люди, кем бы они ни были, нанимают на службу таких, как она.

Он кивнул в сторону, куда унесли труп.

– Купить себе слугу подобного рода… Это большие деньги. Очень большие. Но в эту цену входит очень многое. Фиону обучали не только убивать и грабить, она определенно получила знания этикета, медицины, военного дела и прочего.

– Купить слугу? Звучит как рабство.

– В какой-то мере. Зато тот, кто купил девочку, мог быть уверен, что она пойдет до конца. Что и случилось. Это вопрос авторитета. Никаких осечек, только беспросветная преданность. Но ни разу я не слышал, чтобы слуг из подполья использовали так. Внедрение в столицу… Это что-то с чем-то.

– Слуги из подполья?

– Весь северный сброд, если говорить проще. Начиная с самого мелкого карманника и заканчивая опытными убийцами, на севере все платят дань в одно место. Но Фиона обучалась среди лучших. А потом была выкуплена для этого дела, а может, и не она одна. Если честно, меня это пугает. Даже если ты невероятно богат, но при этом не с севера, то велика вероятность получить отказ. Никто не любит выдавать свои секреты соседям. Здесь явно не все чисто, кроличья нора глубока как никогда. Подумай как следует, стоит ли ввязываться во все это.

Высокородная дернулась от гнева:

– Последние три года по моим поручениям бегала девчонка, оказавшаяся убийцей с расщеплением личности. Думаю, я уже ввязалась больше, чем кто-либо. – Она тихо охнула. – Три года! А белоголовые стали пропадать не так давно. Они начали внедрять свои людей в столицу задолго до всего этого!

Ловчий поднял вверх здоровую руку.

– Я уже и забыл, насколько бывает насыщенной жизнь за пределами каторги. И, скажу честно, я не понимаю ничего из того, о чем вы говорите.

Рик сжато пересказал ему все услышанное от Пинкуса. Ловчий замер; казалось, он хочет переломить пополам бревно, на котором сидит.

– Если это все правда, – белоголовый вытер ладонью лицо, – проклятье… Мы замечали, что смертность повысилась, но всех волновала только норма добычи. Даже нас, работников.

Он с тоской посмотрел на Райю:

– Что уж говорить про всех остальных. Неудивительно, что Игла с Пинкусом смогли провернуть все это. Ведь всем плевать.

Девушка тихо ответила:

– В столице зашевелились, только когда Вильгельму указали на низкие поставки из Фарота. Хейзел, ответственный за рудники, пытался скрыть даже это. Проблему подсветили с другой стороны, теперь я понимаю почему. Человек, который послал меня сюда… Ему с самого начала было наплевать на поставки. Здесь скрывается нечто намного большее. Они похищают белоголовых, неизвестно сколько лет внедряют своих людей в столицу, вплоть до государственного совета…

– И на них с одинаковым рвением работают церковники, чиновники и убийцы, – добавил Рик. – Какую бы цель они ни преследовали в итоге… Могу сказать, что она объединяет людей. Ты уверена, что по прибытии в город первый же встречный стражник не окажется на их стороне?

Девушка упрямо покачала головой:

– Повторюсь, мне нужно в Фарот и как можно быстрее. Как минимум одному из местных я доверяю, он донесет информацию до человека в столице. Таверна «Кошачий двор», в восточной части города. Мне нужно туда.

Ловчий вмешался:

– Если они умеют снимать ошейники… Безумие, но если это правда, то я не могу такое пропустить.

– В таком случае нам всем нужно отдохнуть. – Рик со стоном поднялся на ноги, колени хрустнули. – До рассвета осталось не так далеко. С первыми лучами солнца мы покинем лес и двинемся к городу.

– А что насчет моего предложения…

– Я подумаю.

Он с тоской задрал глаза к темному небу. Столько лет он бежал как можно дальше от своей родины, подавил истинного себя, открестился от своего прошлого. А оно все равно настигло его. И где! На поляне в лесу, среди гребаного ничего. У девчонки были северные глаза, но в остальном она почти не отличалась от людей, выросших близко к столице. Знают ли слуги из подполья, что их мастерство вышло за пределы севера? А может, его отец окончательно сошел с ума и сам готовит воров и убийц для тех, кто готов заплатить?

Когда его посадили в клетку, он много дней думал, что его жизнь кончена. Даже почти смирился с произошедшим. Но неделя на руднике изменила все. Все последние годы он по кирпичику выстраивал нового себя, но внезапно его усилия разлетелись вдребезги. Карпетский вор рвался наружу, а еще хуже было осознавать, что без этого он бы не выбрался на волю.

Рик не мог понять, что он чувствует, где-то внутри в равной мере переливалось множество чувств. Словно с толпы людей зачерпнули букет эмоций и влили в него. Он пальцем потер ошейник на шее. Абсурд, прозрачное кольцо служило меткой безжалостного отсчета, индикатором неминуемой гибели. Но теперь ему казалось, что он стоит в самом начале длинного пути.

Он перевел взгляд на Ловчего. Воротник украденной формы помялся и съехал в сторону, ошейник, в противовес его собственному, заволокло дымкой почти полностью. Белоголовый, поймав его взгляд, тоже поднялся на ноги.

– Что?

– Мы знакомы не так долго, но все это время я зову тебя Ловчим. Даже Игла в разговоре называл тебя именно так. Почему ты отказался от своего имени?

– Прошлое есть у всех. – Белоголовый отвел глаза. – Моя имя принадлежит совсем другому человеку. Мальчику, которого ребенком отдали в руки церковников. Мне едва исполнилось тринадцать. Отец был верующим, и, когда произошла тряска, он не сомневался, сделал так, как велят постулаты. Не знаю, пожалел ли он об этом впоследствии. Я почти ничего не помню с тех времен, только как нас с другими столичными мальчишками учили готовить псов к охоте, читать следы, готовить ловушки и плести сети. В день, когда я попал на рудник, тот столичный мальчик умер. После был только Ловчий.

Этого было достаточно. Рик наклонился, чтобы поднять фонарь, и услышал, как Ловчий тихо добавил еще одно слово:

– Нико.

Он поднял глаза, юноша с седыми волосами поморщился:

– Так меня звали. Думаю, после всего произошедшего вы имеете право знать. Но откликаться я все равно буду на «Ловчего», договорились?

Рикард кивнул. Они пожали друг другу руки.

Глава 26. Эдвин

Длинный шрам от удара мечом, еще несколько напоминали ножевые ранения, парочка круглых рубцов наводили на мысли об арбалетных болтах. Волосы на груди были припорошены сединой, сквозь них проглядывал след от ожога. Точно такой же, но больше, можно было увидеть на правой ноге. Эдвин поразился количеству отметин на теле старого вора.

Сэт лежал все на том же столе, бедра были скрыты под куском ткани, одежда отброшена в сторону. Рядом, разложив в ряд инструменты, стоял Парацельс. Пожилой доктор удерживал руку Сэта так, словно она была хрустальной, внимательно всматриваясь в светящуюся рану. По просьбе Гааза они принесли в комнатушку дополнительные факелы, в неровном свете Эдвин видел, что на лбу доктора залегла глубокая морщина. Впервые увидев старого друга, Парацельс тихо охнул, и напряженное выражение больше не покидало его лицо, но когда доктор раскладывал на тряпицу свои инструменты, его руки не дрожали.

Врал ли им человек, именовавший себя Дормером, или нет, но через северо-восточные ворота они прошли без проблем. Стражники могли остановить кого угодно на входе в верхний город, а вот кто выходит обратно, им было плевать. Парацельс пробурчал что-то о срочном пациенте, но стоявший на посту стражник лишь скользнул по нему сонным взглядом и захлопнул железную дверь.

До рассвета оставалась еще пара часов, однако Эдвину казалось, что они потратили все отпущенное время. Он пропустил момент, когда успел так привязаться к Сэту. Ноги несли юношу обратно в лавку Ани, а старческая неторопливость Гааза вызывала раздражение. К его облегчению, к их приходу вор был все еще жив. Слабое сиплое дыхание все так же вырывалось сквозь полуоткрытый рот, на подбородке засохла пара капелек крови.

В тот момент Парацельс словно помолодел. Его лицо все еще было покрыто морщинами, но движения стали четкими, и, не тратя больше ни секунды времени, он жестким голосом раздал указания. По его просьбе Ани принесла стопку тряпок и теплую воду, врач больше не отходил от стола. Эдвин помог ему снять одежду с вора, но после Гааз попросил лишь одного – не мешать. Юноша тихо осел на табурет в углу. Врач быстро оглядел свежие раны Сэта, полученные в схватке в таверне Флориана, после чего сконцентрировался на руке. Его глаза глубоко запали, а губы шевелились, точно он вел тихий диалог сам с собой. Когда целитель вновь заговорил в полный голос, Эдвин вздрогнул от неожиданности:

– Вы не врали. Я не видел подобных ран почти двадцать лет. Даже к концу войны они стали редкостью. От кого он получил порез?

Юноша хрипло ответил:

– Один из столичных гвардейцев. Полоснул ножом.

– Молодой человек, вы уверены в своих словах? – Гааз поднял на него глаза. – Столичная гвардия не использует подобное вооружение. Это был один из важнейших пунктов соглашения при становлении Вильгельма владыкой Симфареи. Очень серьезное обвинение.

– Кто-то еще носит на себе серебрянные доспехи? Кроме того, их командир представился. Да, я уверен.

Врач наклонился обратно к ране и вновь замолчал. Ани замерла в другом углу комнаты, со своего места Эдвин не мог видеть, спит она или нет. Все последние часы в нем бурлил адреналин, но теперь юноша чувствовал, что его глаза слипаются. Раздавалось ритмичное щелканье ножниц и звон инструментов, иногда Гааз что-то шептал, ни к кому конкретно не обращаясь. Под эти звуки Эдвин то проваливался в беспокойную дрему, то выныривал обратно. После одного из таких погружений он с удивлением понял, что окна под потолком подсвечены красным, ночь уходила, уступая место новому дню.

Гааз стоял на том же самом месте, его лоб блестел под пленкой пота, редкие седые волосы растрепались. Значительная часть тела Сэта теперь была перевязана, целитель как раз затянул очередной бинт. Эдвин моргнул, чтобы согнать сон. Встал, тихо подошел поближе. Многострадальная рука вора, насколько он мог судить, больше не светилась. Выступающие из-под краев повязки вены все еще выглядели набухшими, но серебряный блеск исчез. Теперь вор выглядел просто избитым, щеки ввалились, заплывший глаз был перебинтован.

– Он выздоровеет?

Парацельс вздрогнул, словно забыв, что в комнате еще кто-то есть, негромко ответил:

– Говорите потише, юная дама спит. – Он кивнул в сторону Ани. – Насчет выздоровления… Я воздержусь от прогнозов. Точно могу сказать, что он не умрет этим утром.

– Что вы имеете в виду?

– Я позаботился о его травмах, вам еще предстоит рассказать мне, с кем он так подрался… Что касается пореза, подобные ранения опасны не только сами по себе. Если бы он попал к лекарю раньше, гораздо раньше, прогноз был бы более оптимистичным. Но руны успели разойтись по телу. Я вычистил рану, насколько это возможно, вколол и влил в него десяток снадобий. Заражение больше не распространяется, но вопрос в том, какой ущерб уже был нанесен. Я хорошо умею исцелять, но не умею возвращать к жизни уже мертвое.

Гааз отошел от стола, устало поманил его пальцем:

– Присядьте, настало время заняться вашей головой. Так вот. Пока мы не можем знать, какие внутренние органы пострадали и как сильно. Ему понадобится время, чтобы восстановиьтся, и в лучшем случае останется лишь очередной шрам на руке. В худшем возможны нарушения дыхания, снижение иммунитета, поражение почек… Список длинный, как лотерея, в которой лучше вообще не участвовать. Для человека его возраста и рода деятельности любая неприятность может стать фатальной. Но точных прогнозов я сейчас дать не могу.

Говоря все это, целитель снял с его головы головной убор, размотал тряпицу, оторвав присохшие края от раны. Эдвин поморщился.

– Выглядит скверно, но в сравнении с Лисом вы отделались легким испугом, юноша. Я заштопаю края и нанесу мазь. И – пару-тройку дней походите с забинтованной головой.

Юноша не спорил, сейчас его заботило другое:

– Значит, гарантии выздоровления нет? А когда он встанет на ноги?

– Точно не так скоро, как вам бы хотелось. Я даже не буду ссылаться на рунное отравление, обычных ран хватило бы, чтобы вывести из игры менее выносливого человека. Два ребра сломаны, множественные порезы и ушибы, он едва не потерял глаз… Кто нанес все эти раны?

– Мы искали вас, – Эдвин сглотнул, – не было адреса, не было ничего, только имя. Сэт привел нас в таверну «Дыра в полу».

К его удивлению, Гааз улыбнулся:

– Старый лис еще помнит все свои норы. Эта таверна была одним из центров притяжения во время войны. Причем притягивала она как людей Вильгельма, так и повстанцев. Тальверт имел удивительное умение лавировать между направленными в него мечами. Но слышал, что он умер, причем довольно давно.

– Да, теперь таверной заправляет его сын, Флориан. Судя по тому, что я услышал, дела идут не очень успешно. Вас он не вспомнил, но пообещал свести с человеком, который может помочь.

– Иеремия?

– Да.

Врач сбрил линию волос возле раны, после чего заработал иголкой. Эдвин выдохнул через нос от боли.

– Один из тех, кто смог извлечь выгоду из войны. Всегда был таким, ушлый как хорек. Или змея, если хотите. Не могу сказать, что мы много пересекались в те времена. Но, как минимум, имя мне известно. Как старое, так и новое. Я с такими людьми дел не веду.

– Он так и сказал. Но сообщил, что адрес ему известен. Еще успел передать, что вы живете в верхнем городе.

– Тоже мне секрет. Что произошло потом?

– Они на нас напали. – Эдвин подавил горечь в голосе. – Все обещания были лишь уловкой. Узнав, что Старый лис ищет с ним встречи, Иеремия подготовился. С ним было трое людей, двое здоровяков и один… Я не знаю, как описать.

– С чего бы ему вдруг нападать? Месть за те, давние времена? Я слышал, что…

Юноша инстинктивно покачал головой, Гааз вернул его макушку на место.

– Нет. То, что его ищет Иеремия, – это события последнего дня. До этого Сэт был в бегах, все это время. Именно поэтому он получил рану, поэтому мы здесь. Дорога была долгой.

– Столичные гвардейцы?

– Да. А может, и не только. Возможно, он не рассказывает мне всего…

Эдвин бегло пересказал всю историю: от момента, как он очнулся на берегу, до стремительного рывка по ночному Вествуду. Некоторые детали он пока опустил, подозревая, что это чужие секреты. Врач лишь покачал головой:

– Старый лис в своем репертуаре. Всегда был авантюристом, из тех людей, что идут напролом. В армии его ценили за это, и по той же причине мы познакомились. Один из интереснейших людей среди тех, кого мне приходилось штопать в то время. – Парацельс взял в руку баночку с мазью. – Вы не упомянули, почему за ним гонятся, а так же аккуратно обошли момент, почему решили пойти следом. Не удивляйтесь, пусть я и стар, но еще могу подмечать такие вещи. Эти факты как-то связаны?

Медальон словно отяжелел в кармане.

– Да, но не уверен, что могу рассказать вам все.

– Пусть. Любопытство уже давно не входит в список моих пороков. Среди прочего, я поддерживаю связь со многими отставными солдатами того времени. Вы знали, что он был гвардейцем?

– Да.

– Последний раз мы пересеклись незадолго до его ухода, я гостил в столице, с тех пор так и не выбирался… Но и после до меня долетали слухи, множество их. Такие люди… Даже если они пытаются оставаться незамеченными, молва все равно идет. И если хоть часть из услышанного правда, возможно, мне лучше и не знать всей правды.

– Молва? Какого рода?

Он краем глаза заметил, как врач улыбнулся.

– Теперь уже я не уверен, что могу рассказать чужую историю.

– Я видел кое-что. В таверне. Когда на нас напали.

– Да? И что же?

Эдвин помедлил.

– Он дрался не так, как обычные люди.

– О чем вы говорите??

– Он исчезал. Просто пропадал в одном месте и появлялся в другом. Это не значит, что он двигался быстро. Я имею в виду, что за одно движение век он переместился из одного конца комнаты в другой.

– Эдвин…

– И тот, кто на нас напал, третий человек Постулата. Он делал то же самое. Сэт вырубил одного из здоровяков, появившись у него за спиной. Просто из ниоткуда. Я знаю, что видел.

К его удивлению, Парацельс не высказал никакой насмешки и не принялся спорить. Несколько секунд он сосредоточенно мазал голову юноши теплой мазью, затем, словно нехотя, пробормотал:

– Как я и сказал, если хотя бы половина слухов – правда… Молодой человек, вы лишь подтвердили мои опасения.

– Опасения?

– По поводу пути, которым пошел Лис. После того, как покинул ряды гвардейцев. И нет, я имею в виду не воровское мастерство. В свое время этот факт так же ошарашил меня, но ко всему привыкаешь… Неудивительно, что один из самых ценных гвардейцев столицы смог добиться успеха на поприще, которое не столь любимо обществом, но требует схожих навыков. Была другая подробность, тоже на уровне слухов, в которую я отказывался верить даже после всего услышанного. Вплоть до этого момента.

– О чем вы?

– Думаю, юноша, вы понимаете, что даже среди воров есть некое подобие иерархии. Мелкие карманники не рискнут заходить на территорию тех, кто обносит дома бедняков. А они, в свою очередь, побаиваются тех, кто вхож в замки высокородных. Грубый пример, но суть ясна. Своего рода лестница, как и в любом ремесле, – всегда есть куда развиваться. В разных уголках Симфареи есть свои нюансы. Например, Вествуд, как вы уже заметили, четко делится на верхний и нижний город, преступности это тоже касается. За стеной, – Гааз сделал круговой жест рукой, – у Постулата мало власти, здесь правят совсем другие люди.

Доктор отложил мазь, перевел дух:

– На севере местная гильдия воров занимается не только кражами, но и убийствами. Как я слышал, они добились определенного мастерства на обоих поприщах… Но при этом о них на удивление мало известно. Во всяком случае мне.

– Сэт упоминал нечто подобное. Сказал, что связан контрактом, который обязывает довести дело до конца. Но также добавил, что он защищен от обмана со стороны нанимателя «изнанкой общества», такими же, как он.

– Безусловно. Но после вашего рассказа, юноша, я могу с уверенностью утверждать, что под «изнанкой» подразумевается не просто сборище воров.

Эдвин посмотрел вопросительно. – Когда Сэт ступил на этот путь, он понимал, что ему потребуется покровительство. Но это лишь одна сторона медали. Каким бы хорошим гвардейцем он ни был, вряд ли он мог сразу стать успешным вором. А значит, пошел туда, где мог изучить это мастерство. И, судя по всему, из всех возможных вариантов он выбрал самый неординарный.

Парацельс отмотал бинт и начал размеренно накладывать повязку. Эдвин нетерпеливо уточнил:

– Неординарный?

– Забудьте, что я говорил о ворах севера. Нет ничего удивительного, что подобные ячейки общества существуют как можно более скрытно. Но есть те, кто добился на этом поприще удивительных успехов. Никто не знает, в каком городе они зародились и где их «штаб-квартира», если хотите. Возможно, ее вообще нет. Имя лидера, даже условного, тоже неизвестно. Зато известно другое, в узких кругах, само собой. Если у вас есть достаточно денег, смелости и не так много совести, то в любом городе Симфареи следует посетить таверну, причем любую, даже если это сарай среди трех домов на пути куда-то в Маленго. Суть дальнейших действий мне не известна, но если все сделано правильно, эти люди ответят. И если требования и условия заказа устроят обе стороны, они берутся за дело. И всегда доводят его до конца. Заплатив деньги, вы можете быть уверены, что контракт будет исполнен.

– Это похоже на то, что упоминал Сэт, – признал Эдвин, – но каким образом они узнают о возможном заказе?

– Понятия не имею. Я еще не дошел до самого интересного. Любой мастер своего дела не может утверждать, что добьется стопроцентного успеха, это была бы просто самоуверенность и бахвальство. А эти люди могут, по нескольким причинам. Во-первых, репутация. Думаю, если бы хоть одно дело завершилось провалом, об этом сразу стало бы известно. А во-вторых, по слухам, эти люди на короткой ноге с той стороной.

Сначала Эдвин не понял, что доктор имеет в виду. Но Гааз замолчал, сосредоточенно наматывая очередной слой бинта на его голову, и юноша потребовал разъяснений:

– Это фигура речи?

– Отнюдь. Полагаю, не раз и не два вы слышали, как при упоминании усопших говорят про «уход на ту сторону». В этом случае упоминание и правда метафоричное в каком-то роде, ведь мы не знаем и не можем знать, что ожидает человека после смерти. Зато в церковных писаниях и постулатах упоминание «той стороны» куда более конкретизировано и упоминается невероятно часто. По легенде, именно туда ушел Годвин после того, как пожертвовал собой. Туда же ушли все изначальные, оттуда в мир текла сила, заполняющая Мир в те времена, там же она и была запечатана. В общем, некая «изнанка», не подвластная обычным смертным.

– Но вы ведете к тому…

– Да. Бытует мнение, что упомянутые мной люди достигли на воровском поприще такого мастерства по одной простой причине. Та сторона открыта для них. Какие замки способны защитить от человека, который может появиться сразу за закрытой дверью? Само собой, за упоминание подобного в присутствии священнослужителя вы будете уличены в ереси быстрее, чем договорите фразу до конца. Но если отбросить рациональный подход и некую закостенелость всего церковного института…

– Думаете, именно таким образом Сэт перемещается так быстро?

– Судя по вашему описанию и всему, что я слышал ранее… Эта версия, как минимум, требует рассмотрения. В паре шагов от нас лежит человек, ставший героем войны. А затем бросивший все и добившийся такого же успеха, но уже в другой области. Хотелось бы верить, что высшие силы тут не причем, это давало бы некую надежду, что за любым успехом стоит упорство и желание. Но по своему опыту могу сказать, что иногда упорства недостаточно.

– Если это правда, – Эдвин глубоко вздохнул, – что само по себе немыслимо, зачем тогда вообще передвигаться по-обычному? Моргни здесь и открой глаза в столице. А в драке он мог наносить удары каждый раз с неожиданной стороны.

Гааз погрозил ему пальцем:

– Сразу видно, как вы молоды. Закон жизни, что у всего есть цена. Судя по тому, что я вижу, – Парацельс посмотрел на тело на столе, – подобный прием, если это действительно переход на ту сторону, требует невероятных затрат энергии. Ничего удивительного, что нашего общего друга хватило лишь на пару подобных трюков, по вашим словам. После чего он скатился с лошади и больше не открывал глаза. Удивительно, как он вообще остался жив – думаю, рана и без того забрала почти все его силы.

– Мне кажется, он знал, – Эдвин кивнул на встречу своим воспоминаниям, – либо подозревал подобный исход. Весь день просидел в комнате, копил силы.

– Узнаю Лиса. Умение планировать, перемежающееся с любовью к импровизации.

– Он уже делал это при мне ранее, когда получил рану на руке. Переместился со второго этажа на первый, прямо за спину одному из гвардейцев Бернала. Я тогда даже не понял, что произошло…

Парацельс выронил бинт из рук. Белый рулончик покатился по полу, оставляя за собой полоску ткани, тянущуюся к голове юноши. Врач подхватил ножницы, чиркнул ими в воздухе; Эдвин увидел, что его рука дрожит.

– Что такое?

Гааз сдавленно ответил:

– Юноша, своим рассказом вы и без того воскресили множество похороненных воспоминаний. Но сейчас… Вы только что назвали имя. Повторите его.

– Бернал? Вы об этом?

– Откуда вам известно это имя? – На щеках Гааза заходили желваки.

Эдвин непонимающе посмотрел на старика:

– Что-то не так? Генерал, который заявился в мою деревню. Погоня за Сэтом, вот это все. Он представился в тот день. Генерал Бернал, с ним еще был адьютант…

Врач остановил его взмахом ладони. Затянул потуже концы повязки, отошел и без сил повалился на скамью у входа. Пробормотал:

– Невероятно…

Юноша замер, не зная, как реагировать. Гааз поднял на него глаза:

– Здоровенный, черные волосы, окладистая борода? Чем-то похож на разозленного медведя?

– У него были усы, – Эдвин мысленно вернулся в тот день, – и похож скорее на усталого медведя. Но в остальном все верно. Вы его знаете?

– Значит, ошибки быть не может, – проговорил Гааз себе под нос, – я его знаю. Еще бы. Что важнее, Сэт его тоже знает. Они снарядили в погоню за Лисом его лучшего друга. Бывшего лучшего друга.

Юноша нахмурился:

– Он упоминал много вещей, которые наводили на мысли, что он знает многое о своих преследователях.

– Молодой человек, вы не понимаете. Все эти истории: оккупация Вествуда, побег из горящего подвала, уход Сэта из армии… Бернал везде был вместе с ним. Более того, он послужил тому причиной.

– Они служили вместе?

– Они росли вместе. Я при этом не присутствовал, само собой, но с их же слов. Мы провели вместе не один вечер в те времена, как во время войны, так и после. Времени рассказать о прошлом было достаточно. Они оба, Бернал и Сэт, шли нога в ногу с самых ранних лет. Детство, регулярный военный корпус, гвардия, столичные доспехи… Медведь и Лис – прозвища, отражающие не только внешность, но и натуру.

– Так вот откуда прозвище…

– Именно. После войны было очевидно – это будущее гвардейского корпуса. Немудрено, что Бернал дослужился до генерала.

– А Сэт покинул армию. Почему?

– Их дороги разошлись по причине, которую даже спустя восемь лет мне больно вспоминать. Несовершенство Мира, несовершенство всей системы. А поверх этого, абсолютное бессилие, издевка самого мироздания.

Эдвин уселся на стул напротив.

– О чем идет речь?

– Как было упомянуто, Медведь и Лис были друзьями. Очень близкими. Сэт семьей так и не обзавелся, как на тот момент, так и, по всей видимости, до сих пор. Зато Бернал женился довольно рано, под самый конец войны. Тогда было вдохновленное победами время, эйфория витала в воздухе, помню как сейчас. Его сын родился… Сразу после, в пятьдесят третьем, если я ничего не путаю.

– Сын?

– Да. Я видел его всего единожды, как раз в столице, незадолго до того, как все случилось. Смышленый мальчишка, Бернал пристроил его на обучение в охотничью гильдию. Думаю, любой мужчина видит в своем сыне замену самому себе в будущем… С поправкой на то, что дух войны уже не витал в воздухе.

– А Сэт?

– Неудивительно, что он был крайне близок как с семьей, так и с самим ребенком. Если не второй отец, то любимый дядюшка, по меньшей мере. Не знаю, по каким причинам он не обзавелся семьей сам, возможно, думал, что все впереди. В молодости всегда кажется, что у тебя еще куча времени… Так или иначе ребенок лучшего друга был ему как родной.

Эдвин почувствовал себя неуютно, история явно не могла закончится ничем хорошим. Доктор прикрыл глаза.

– Ну а затем случилось то, что случилось. Вы вскользь упомянули тряску, произошедшую в деревне перед встречей с Лисом. Значит, видели, как поступают в таких случаях. Событие не такое уж редкое, но никому не пожелаешь столкнуться с таким потрясением. Особенно если источником становится собственное дитя.

– Вы хотите сказать, что…

– Да. Вскоре после моего визита в столице произошла тряска. Проверяющий, не выказав сомнений, указал на Николаса. Нико Бернал, так его звали…

– И отец отдал его?

– А что он мог сделать? Подробностей я не знаю, но, как минимум, мальчика все равно забрали бы. Иной исход просто невозможен. И, насколько я помню по временам личного знакомства, Бернал был довольно религиозен, куда сильнее, чем Сэт. Не знаю, как было на деле, но допускаю, что он почти не сопротивлялся. А после все пошло прахом.

– Сэт не смирился?

– Мягко говоря. Думаю, умом он понимал, что ничего не поделаешь, но сердцем… Среди прочего, супруга Бернала не выдержала потрясения. Продержалась еще полгода, как я слышал, почти не ела… Ее не стало в том же году. Бернал лишился всей семьи, но все равно остался на своем посту – думаю, это многое говорит о его убеждениях. Сэт, помимо того, что не смирился с произошедшим, так и не простил друга. Не знаю, что между ними случилось, но Лис покинул армию. Служить столице дальше он не захотел.

– И он стал вором…

– А куда еще мог податься человек войны в мирное время?

– И теперь…

– Да. Генерал столичных гвардейцев гонится за искусным вором, с которым когда-то давно сидел за одним столом.

Эдвин помолчал, пытаясь переварить услышанное. Осторожно сказал:

– Не думаю, что Бернал сильно изменился. Половину моих друзей он отправил на распределение, потому что с ними не было проверяющего.

– Долг, следование постулатам. – Гааз горько посмотрел на него. – Симфарея стоит на таких людях. Не могу помыслить, какой груз лежит на душе Бернала. Но вера в то, что он служит на благо страны, все еще ведет его вперед.

– Думаете, он поймает Сэта?

– Не знаю, но уверен, что если появится такой шанс, то он воспользуется им. Без сомнений. Вам на пятки наступает человек, который знает Лиса лучше, чем кто-либо.

Юноша откинулся назал, потер переносицу. Новости были в каком-то роде ошеломляющими. Врач тихо добавил:

– Я ведь и сам столкнулся с подобным. Совсем недавно.

– С чем именно? – Эдвин увидел в глазах Гааза безмерную тоску.

– У меня был помощник, наши дороги пересеклись несколько лет назад. Очень смышленый юноша, настоящий лекарский дар… И не только. Пару месяцев назад его забрали.

– Тоже тряска?

– Да. И знаете, молодой человек, он не был моим сыном. Но когда его провели мимо меня стражники… Мне казалось, что я переживаю кошмар наяву. Мы даже не попрощались. И сейчас я прекрасно осознаю, что другой возможности не представится. А что чувствовал тогда Бернал, в последний раз видя своего сына… Не знаю и знать не хочу. Но даже спустя много лет мы можем наблюдать последствия.

– Усталый, но верующий в свою правоту Медведь…

– …и некогда сломленный, но обретший новую цель Лис. Звучало бы поэтично, если бы за всем этим не было столько боли. Иногда я думаю: чем мы прогневили мироздание, что оно начало посылать нам подобные испытания? Многолетние узы рушатся, дети против своей воли обречены на быструю смерть. И ради чего? Чтобы столица получила лишний мешок рун?

Эдвин перевел взгляд на тело на столе. Теперь ему казалось, что он смотрит на Сэта совсем другими глазами. Словно наконец смог разглядеть, что таится за внешней оболочкой, некогда сильной, а сейчас слабой и изломанной. И ему не понравилось то, что он увидел. Чтобы отвлечься, юноша ощупал повязку на виске. Целитель заметил его жест.

– Оставьте в покое. Рана быстро затянется, думаю, останется небольшой шрам… Но не такой, что заставляет людей вздрагивать при личной встрече. Скорее такой, за которым стоит хорошая история. Если вы захотите ее рассказать. – Гааз уперся руками в колени, поднялся на ноги. – Нашему общему другу предстоит куда более долгое восстановление. Но, насколько я его знаю, стоит Лису очнуться, и никакие мои слова и бинты не удержат его на месте. Поэтому отдохните, пока можете. Я останусь здесь, хочу быть рядом с пациентом, чтобы контролировать весь процесс, как минимум.

– А как максимум?

– Вы помните, что сказал тот человек? По поводу моего возвращения в лавку. Пока не знаю, как к этому относиться.

– Думаете, он не ошибся?

– Если все, что я слышал о том, как Иеремия ведет дела – правда, то нет, не ошибся. Вряд ли. Он не отступится от идеи изловить Лиса, раз в деле замешаны большие деньги. В любом случае, сейчас я останусь здесь.

Эдвин кивнул и тоже поднялся на ноги.

– Я заявился к вам на порог и принес с собой только грустные вести и проблемы. Простите. Это ночью я извинялся уже множество раз, но пока это единственное, что я могу дать кому-либо взамен.

– В извинениях нет нужды, Эдвин. – Гааз постарался улыбнуться. – Последнее время мне казалось, что я не живу, а доживаю. Ваша история – именно то, что требуется старому врачевателю. Возможность почувствовать, что он еще что-то может сделать. Если не для Мира, то для старого друга.

Выдержав небольшую паузу, он начал складывать окровавленные инструменты в продолговатый судок.

– Иногда я вспоминаю… Война – это ужасно. Как может быть иначе? Все годы, что потребовались Вильгельму, чтобы подчинить себе кусок суши, ныне известный как Симфарея, я наблюдал смерть. Очень много смерти. Видел, как железо сталкивается с плотью, как течет кровь, настоящие реки крови. Кто-то склонил голову в поклоне, не желая бороться. А кто-то был готов поклониться только на плаху. Какой путь выбрали жители Вествуда, вы уже знаете.

Эдвин замер, не зная, что на это ответить.

– И все равно, несмотря на все кошмары того времени… Сейчас я с тоской вспоминаю годы, когда казалось, что от меня зависит нечто важное. Что своими действиями я строю будущее, как для себя, так и для потомков. Те времена давно ушли, но гораздо хуже, что ощущение было обманчивым. Будущее строят те, кто проливает кровь, а не наоборот.

– А ваша лавка? Ваши пациенты? Времена, когда лилась кровь, ушли. Но людям всегда нужна помощь таких, как вы. Иначе бы мы не встретились.

Гааз отставил судок в сторону, пара красных капель выплеснулась через край. Врач начал медленно раскатывать обратно рукав своей рубашки.

– Ушли, говорите? А моя лавка… Еще один повод вам, юноша, перестать посыпать голову пеплом. В тот день, когда в мою дверь зашел священник в компании пары гвардейцев, лавка прекратила свое существование. Я не мог подняться на ноги много часов, а когда нашел в себе силы, первым делом обрезал нить, ведущую к колокольчику над дверью.

– Какой толк? – Эдвин надеялся, что его слова не прозвучат грубо. – Мне жаль, что жребий пал на вашего помощника, но в городе остались люди, десятки, сотни их, которым вы так же нужны.

– Жребий? – Парацельс поднял на него глаза. – Знать бы тогда, кто кидает кости. У меня много вопросов к этому человеку. Но признаюсь, обрезание нити было символическим жестом, моя дверь всегда открыта для тех, кому нужна помощь. Вы сами могли в этом убедиться. Жаль только, что перед этим я перестал понимать, куда движется Мир. Перестал видеть смысл во всем этом.

Эдвин посмотрел на лежащего между ними мужчину:

– Я немного скучаю по временам, когда смысла в моей жизни было не так уж и много.

– Это вам так только кажется. – Легкая улыбка вернулась на лицо старика. – Удивительно, как действия одних людей влияют на судьбы других. Кто знает, возможно, весь смысл был в том, чтобы оказаться на том самом месте, где вы сейчас стоите. Впрочем, – он многозначительно заглянул юноше в глаза, – сомневаюсь, что план мироздания сводился к тому, чтобы устроить встречу двух старых друзей. Мы – пережиток прошлого, порождение уходящей эпохи. А для вас – все только начинается.

Интерлюдия. Крыло Теодоры

– Можете проходить.

Далия кивнула, но не сдвинулась с места. Дождалась, пока лакей откроет створку высокой двери на всю ширину прохода, после чего вошла в роскошно украшенный зал. С главным совещательным или тронным залом Теодоры эта комната не шла ни в какое сравнение, но у любого простолюдина все равно захватило бы дух. И почему каждый правитель стремится к гигантизму и позолоте даже на чайной ложке? Или это просто правила игры, которые ты вынужден принять, так или иначе?

Комната была не очень большой сама по себе, зато потолок убегал ввысь метров на двадцать. Тоже не ясно, зачем? В высокие окна сейчас проникал свет, но по ночам пространство приходилось освещать множеством ламп, разбросанных в простенках. Смешно, что где-то наверху болталась крупная рунная люстра, сейчас слабо различимая в полумраке. Освещать пыль под потолком? Далия честно сомневалась, что с момента постройки замка где-то там наверху побывала хоть одна живая душа.

Впрочем, все это были отговорки. Показной снобизм. Мизинчик в сторону. Окажись она на месте сильных мира сего, без сомнений, позолота на ночном горшке стала бы чем-то столь же естественным, как и то, что сейчас перед ней открыли дверь. Другое дело, что нынешнее положение Далию полностью устраивало. Нахождение на золотом горшке накладывало слишком много ограничений. Сейчас она находилась где-то неподалеку, достаточно близко, чтобы учуять метафорическую вонь, но на достаточном расстоянии, чтобы не испачкаться в случае чего.

Не догадываясь о ее мыслях, Веллестеран сидела за чайным столиком. Спину она держала так ровно, словно проглотила кол, полностью игнорируя кожаную спинку стула. Черные, с зачатками седины волосы были заправлены за уши, огромная, напоминающая шлем корона небрежно лежала на краю стола. Бледное лицо цвета слоновой кости сейчас не несло на себе никакой косметики, но правительница Теодоры все равно была красива, Далия не могла не признать этого. О ее скулы можно порезать палец, а изгиб губ, казалось, таил в себе некоторую капризность. Но в зеленых глазах была лишь усталость.

Несмотря на обеденный час, правительница облачилась в узорчатое красное платье с белой накидкой на плечах, тонкая шея почти полностью была скрыта украшениями, плавно стекающими на грудь. Тонкими пальцами правительница держала маленькую чашечку с горячим напитком и, игнорируя появление Далии в комнате, не отрываясь смотрела на белый дымок, поднимающийся из чашки.

После множества личных встреч Далия знала, что не стоит торопить правительницу. Потому она просто замерла напротив стола, сложив руки перед собой. От приветствий и деликатного покашливания она тоже воздержалась. Где-то за окном чирикнула птица, и, казалось, именно это, а не появление главы Зеленого крыла вывело Веллестеран из задумчивости. Оторвав взгляд от чашки, она посмотрела на Далию, после задумчиво кивнула. Бархатный и одновременно хриплый голос, «закоптившийся парфюм», как его называли при дворе, разнесся по комнате:

– Здравствуй, Далия. Порадуешь меня?

Далия аккуратно качнула головой влево-вправо. Увы. Веллестеран вздохнула:

– В последнее время было мало поводов для радости. Но чем темнее ночь, тем ярче рассвет, ведь так говорится?

Далия покосилась на пробивающиеся сквозь витражи лучи солнца, вновь качнула головой, но уже вверх-вниз. Приветственный ритуал был исполнен. Далия никогда не распиналась перед правительницей так, как это привыкли делать все остальные. Положение обязывало, а еще она знала, что Веллестеран это забавляет. Словно в подтверждение этому, самая могущественная женщина в этой части Симфареи улыбнулась уголком губ:

– Излагай.

– От Бернала никаких вестей. Он где-то в Срединных землях, но точной информации нет. Не сомневаюсь, что он усердно роет носом землю, но, смею напомнить, все без исключения гвардейцы – люди владыки.

– Насколько я помню, еще со времен войны Бернала прозвали «медведем» и уж никак не «кротом». Уверена, что он не роет носом землю, а идет напролом, сметая все на своем пути. Ценное качество. Для более деликатного подхода есть такие люди, как ты. Гармония исполнительности.

– Вы так уверены, что он найдет вора? Я все еще прошу разрешения отправить своих людей…

– Пустое. – Веллестеран остановила ее жестом руки. – Я уже говорила тебе, что это не просто вор. Кто еще мог решиться так дерзко ворваться в мой город, в мою жизнь? Он ведь сделал это уже не впервые, ты знаешь. Но в этот раз, уходя, забрал с собой нечто материальное. А значит, ему приказали.

Она подняла со стола чайничек, аккуратно наполнила опустевшую чашку. Далии она ничего не предложила. Обе знали, что гостья ответит отказом.

– Твое задание остается прежним: узнай, кто посмел решиться на подобное. Мотивы Лиса мне прекрасно понятны. Он может сколько угодно успокаивать себя мыслями о деньгах или противодействии всему, что отстроил Вильгельм за эти годы. Но я-то знаю, он согласился, потому что услышал мое имя.

Далия вновь кивнула в знак согласия. Вряд ли кто-то еще при дворе был посвящен в нюансы этой истории, но даже так она понимала, что многие подробности от нее предпочли утаить.

– Бернал – хороший человек. Я помню его еще с тех, давних времен. И это единственная причина, по которой я согласилась разместить полк Вильгельма у себя в городе. Если серебрянные ботинки будут оставлять вмятины на улицах Теодоры, то пусть это будет под руководством этого человека.

– В столице бытует мнение, что он спекся.

– Идиоты. – Веллестеран даже фыркнула. – Если медведь впал в спячку, то лишь потому что наступила зима, затишье. Я бы посмотрела на того, кто попробует его разбудить. Впрочем, Лис в этом преуспел. А пока Бернал гонится за старым приятелем, твое задание остается тем же: узнай, кто мог получить информацию о медальоне. И кто мог решиться на подобный заказ.

– Мне приходится выяснять аккуратно, – Далия сделала мягкий жест ладонью, – но мнение остается прежним: подобные истории не лежат на поверхности. До того, как вы мне рассказали о медальоне, я не слышала ни о чем подобном. А я обычно не жалуюсь на неосведомленность.

– Оно и к лучшему. Не удивлюсь, если о безделушках и истории их возникновения и наследования знает меньше человек, чем у меня пальцев на обеих руках.

На лицо Далии легла тень, Веллестеран заметила это:

– Думаешь, его послал кто-то из сидящих на троне?

Пока стараясь не выдать всех карт, она ответила:

– Это было было логичным объяснением.

Правительница прикусила губу, словно присматриваясь к этой идее.

– Двадцать лет назад, когда Вильгельм захотел чего-то, он взял это силой. А не посылал вора, который, ко всему прочему, испытывает к владыке не самые теплые чувства.

– Список и без него не такой уж короткий: Амирель, Осфетид, Иоахим…

– Мы доподлинно не знаем об их осведомленности. И им всем есть, что терять. Толку гнаться за легендами, когда у тебя и так уже есть все, чего можно желать? Мы все уже не так молоды, риск начинает казаться непозволительной роскошью.

– Или же, наоборот, необходимостью.

Правительница хмыкнула:

– Или необходимостью, да…

– Не стоит забывать о влиянии священнослужителей. Медальон времен самого Годвина. Для человека, подверженного влиянию церкви, это может послужить тем самым толчком, чтобы потерять всякую осмотрительность.

– Видимо не до конца, раз у тебя все еще нет никаких зацепок, – Веллестеран отпила чай, – но идея имеет право на жизнь. Церковные книжки… Учитывая, какое количество их наплодили за тысячу с лишним лет, хоть в одной да найдется что-то полезное.

– Я уже занимаюсь этим вопросом.

– Хорошо. Даже если в этом замешан церковник, это должен быть очень умный церковник. Урбейн, Байрон… Все они в чем-то хороши, но недостаточно. Подобный план должен был готовиться годами. Мало узнать про медальон и его свойства. Выбор времени, вора – все идеально.

Далия прокашлялась:

– А еще огромное количество денег. Организовать такую кражу – это десятки тысяч золотых монет. И большая сеть контактов.

– Тем проще отсеять тех, у кого таких денег нет. – Веллестеран безмятежно улыбнулась из-за края чашки. – В любом случае это только начало. Не хочу думать о том, что произойдет, если Лис выполнит заказ. Этого не будет. Бернал обязан преуспеть, он знает, что должен вернуть сюда Сэта бережно.

Впервые в ее голосе прорезался холодок, Далия торопливо кивнула. Быстрее, чем хотела бы.

– Когда медальон вернется ко мне, я этого так не оставлю. Даже подобное знание – опасно. И тот, кто рискнул все это затеять, поплатится. Вильгельму пора приоткрыть глаза на то, что времена изменились. Под его носом происходят вещи, о которых когда-то и помыслить было невозможно.

На этих словах Далия наконец решилась:

– Госпожа, насчет Бернала…

– Я думала, что ясно выразилась.

– Речь не совсем о нем. Как вы знаете, он отправился в путь, взяв с собой семь солдат из ближайшего окружения.

– Допустим. – Веллестеран нахмурилась.

– Когда его погоня не увенчалась успехом в первые дни и недели, а все ниточки, ведущие к возможному нанимателю, повисли в воздухе, я решила взглянуть на ситуацию под другим углом.

– Мне казалось в этом и состоит твоя работа.

– Безусловно. И именно поэтому я сосредоточилась на Медведе и его людях.

– Далия, – Веллестеран приподняла одну бровь, – получается, несмотря на все сказанное…

– Да. И это дало если не результат, то хотя бы ниточку. Позвольте мне закончить.

Правительница ладонью пригладила и без того идеально зачесанные волосы. Восприняв это как позволительный жест, Далия, стараясь не торопиться, заговорила:

– Если отталкиваться от того, что нам противостоит не только богатый и амбициозный, но еще и крайне умный человек, а сомневаться в этом может быть опасно, то я постаралась поставить себя на его место. Госпожа, представьте: вы тщательно продумываете кражу предмета, ценность которого за гранью разумного. Для этого вы тратите на подготовку, возможно, годы и огромное количество золота. Добиваетесь поддержки от самых опасных, но при этом лучших воров во всей стране. Среди прочего, именно там находите исполнителя, который будет заинтересован и по личным мотивам.

– Пожалеет, – почти по слогам промурлыкала Веллестеран, – когда я загляну Сэту в его грустные глаза, тогда-то все и изменится. Он будет на моей стороне.

– Тем более. Я уже упоминала, эти люди связаны с нанимателем чем-то большим, чем обещанные деньги. Но даже если и правда так… Подумайте, стали бы вы класть все яйца в одну корзину после столь долгой подготовки? Делать всю ставку на пожилого вора, который сейчас движется к своей цели где-то там, на дорогах страны?

– Конечно нет. Но к чему ты клонишь? – Правительница больше не улыбалась.

– Поэтому я сосредоточилась на допущении, что подготовка велась годами. Полк Бернала квартировался в Теодоре почти семь лет после того, как в столице его списали со счетов.

– После того, как он списал своего сына. – Веллестеран фыркнула. – Получить списание за самую сильную демонстрацию преданности, какую только можно придумать… Это в стиле Вильгельма, он всегда боялся людей с чувством долга. Сам-то он не из таких.

– Я изучила этих людей.

– Отправившихся с ним?

– Да, но сначала весь полк.

Веллелстеран замерла.

– Несколько сотен человек?

– Это моя работа. Понадобилось время, но мы с моими людьми проверили каждый батальон, каждую роту. Начиная с низших чинов и заканчивая руководством. И некоторые люди в окружении Бернала… Не так чисты, как хотелось бы.

– Продолжай.

– Обычно карьерный путь любого солдата легко отследить: учился в одном месте, служил в другом, перевелся в третье. Всегда найдется командир или солдат, который помнит нужного человека, даст его характеристику, поделится воспоминаниями.

– В полку Бернала не так?

– Следы минимум трех десятков людей слишком запутаны. Среди них есть гвардейцы всех чинов. Во всех случаях вся информация ограничивается «был переведен в…». Словно эти люди вылупились прямо перед переводом в Теодору. Либо их биография была хорошо подчищена, а следы стерты. Большая часть из тех, о ком я говорю, были переведены в полк незадолго до отправки сюда – либо после. Ни одного старожила.

– Получается…

– Есть основания полагать, что хотя бы часть из них разместили здесь вовсе не по воле Вильгельма или Трагота Хослоу. Тот, кто решил украсть медальон, позаботился о подстраховке.

– Даже если часть солдатов были подосланы, то их нахождение здесь имеет мало смысла. – Рука Веллестеран замерла над чашкой. – Стоп. А кто-то из них отправился с Берналом?

– Почти половина из этих семерых. Минимум. Включая его адъютанта.

Правительница нахмурилась:

– Тот подобострастный хлыщ? Как его…

– Роше. С ним сложнее всего. Солдаты его не очень любят, типичный карьерист. Был приставлен к Берналу несколько лет назад, по слухам, по протекции своей семьи – типичные высокородные. Адъютант генерала в столь юном возрасте – отличный карьерный толчок. Учитывая его поведение, неудивительно, что простые солдаты слегка воротят нос.

– Обычная ситуация, Вильгельм сам виноват, что допустил подобное в гвардейской среде. Но в этот раз все не так просто?

– Он неотрывно находился рядом с Берналом в течение последних лет. А теперь сопровождает его в погоне. Когда следы начали путаться, его я проверила особенно тщательно. Мой человек навестил его родных в столице.

– И?

– Чушь. Простите, но чушь. Хороший дом, неплохой район, но это лишь остатки былого. Эта семья вертелась в столичных знатных кругах в былые годы, сразу после войны, а сейчас переживает упадок. Дед Роше растратил все, что у него было, погряз в долгах. Отец остался высокородным по имени, однако его слова уже давно не имеют никакого веса, как и кошелек. А мать выжила из ума.

– В каком смысле? – Веллестеран даже моргнула от удивления.

– В прямом, она помутилась рассудком. Прогрессирующее заболевание, поначалу на лечение не было средств, а сейчас оно и не помогло бы. Все последние годы она ничем не лучше мертвеца, который просто ест, спит и дышит. А остальное время безучастно смотрит в стену. Вместе с мужем – грустное зрелище, пара стариков, доживающих свой век в некогда пышущим жизнью родовом гнезде.

– Но Роше правда оттуда?

– Да. Но нет никаких шансов, что эти люди могли обеспечить сыну протекцию такого уровня. Даже если он сам достаточно одаренный молодой человек, чтобы попасть в гвардейский корпус. Впрочем, даже в этом я теперь сомневаюсь. Но так или иначе адъютантом генерала он не мог стать ни при каких обстоятельствах.

– Но все же стал.

– Да.

– И теперь находится у Бернала прямо за спиной, во время погони, которая, возможно, определит судьбу всего континента?

Произнести это было тяжело, но Далия вновь кивнула:

– Да.

Правительница наконец позволила себе откинуться на спинку стула:

– Другими словами, если вор не принесет заказчику желаемое и Бернал нагонит его, есть вероятность, что медальон все равно отправится вовсе не в Теодору?

– Госпожа, пока мы не знаем, кто затеял все это, но у него была многолетняя фора. А за эти недели, пока вся тяжесть ложилась на плечи Бернала, мы позволили разрыву еще увеличиться. И мы никак не можем связаться с Медведем, пока он где-то там, вдали от больших городов.

– Я ошиблась, – Веллестеран сложила ладони перед собой, – но лучше узнать об этом поздно, чем не узнать вовсе. Далия, пусть ты не порадовала меня, зато твои слова, как всегда, дороже любых монет.

– Благодарю, но ситуацию нужно брать под контроль. И срочно. При всех достоинствах Бернала – он верит в своих солдат. И поэтому сейчас он особенно уязвим.

– А еще он затерялся где-то в Срединных землях. А Сэт тем временем движется к своей цели.

– Да. Дело плохо. Но, – Далия позволила себе легкую улыбку, – я решила заручиться поддержкой того, кто знает все о подобных играх. Это плохо, когда мы по разные стороны баррикад, но сейчас все поменялось. Заранее прошу прощения, что не согласовала это.

Правительница подняла на нее глаза:

– Ты связалась с Морном?

Далия заложила руки за спину:

– Ждем ответа.

– Еще бы… Старик всегда узнает новости быстрее всех, но когда нужно до него достучаться…

– Увы, – Далия покачала головой, – но после того, что я узнала про Лиса, я уже ничему не удивлюсь.

– Не думаю, что Черная мантия гуляет на ту сторону. – Веллестеран ухмыльнулась. – Хитрый и сгорбленный, он совсем не такой. Скорей развернется и вцепится тебе в глотку пальцами, чем сам нырнет в небытие.

– Так или иначе, если бы он захотел с нами связаться, то мы бы узнали об этом незамедлительно. Но Морн осторожничает. Без сомнений, ему уже известно об инциденте. Но не о медальоне. Это я сохраню в тайне. А вот относительно всего остального… Уверена, ему будет интересно узнать, что в столичном гнездышке пара яиц гнилые.

– Если он не изменился за все эти годы, а он не изменился, то сейчас старик вычисляет, как все произошедшее может отразиться на его драгоценной столице. Он предан не людям, а своей стране. Найдите, как этим воспользоваться. Лис, без сомнений, приближается к Аргенту. Мы не можем допустить, чтобы он попал в руки Вильгельма, даже если владыка изначально ни при чем. Но также нельзя допустить, чтобы Берналу воткнули нож в спину. Сэт должен быть пойман, а медальон должен вернуться ко мне. Все остальное второстепенно. – Веллестеран вновь отставила пустую чашку в сторону и внезапно добавила: – Я скучаю по нему.

Относились ли ее слова к древней безделушке или к личности вора, этого Далия предпочла не уточнять. Вероятно, оба предположения были верны.

Интерлюдия. Хозяин кошачьего двора

Он поднял руку со стойки и провел пальцем по кайме хрустальной рюмки. Выждал несколько мгновений, затем аккуратным, отточеным движением поднял хрусталь с истертого дерева. Рука была большой, посуда – маленькой. Никакого противоречия. Маленькими руками тяжело отбиваться от враждебного окружения, так ему всегда казалось. А пить из большой посуды – значит, отказаться от некой болезненной изысканности, предать утонченность порочного и древнейшего увлечения.

Маслянистая жидкость в стекле перекатилась, блеснула в свете свечи. На улице стояло ранее утро, солнце уже вышло из-за горизонта и готовилось вновь выжечь город до основания, лето выдалось жарким. Очень жарким. Но ему было наплевать. Окон в помещении отродясь не было, а выбирая между кромешной тьмой и жаром десятка свечей, он всегда выбирал второе.

Чувствуя, как капли пота слетают с бритой головы, он отклонился назад и влил в себя горючую жидкость. Горло обожгло, пищевод наполнился теплом. Фрей не шелохнулся. Лишь отставил в сторону рюмку, так же аккуратно, как и взял. Замер в ожидании, когда же дверь наконец откроется. Но, не выдержав, скосил взгляд в сторону. Остатки выпитого медленно стекали по блестящим граням посуды.

Опасные капли. Разрушительные, но от этого не менее привлекательные. В былые времена он бы наполнил рюмку снова. А затем еще. И еще. Даже осознавая, что делает ошибку, он бы продолжал опрокидывать в себя жгучее топливо. Те времена давно прошли. Жаль лишь, что по пути ему пришлось потерять столь многое. Но Фрей не жаловался. Не оступившись как следует, он бы так и не смог остановиться. И, вероятно, уже лежал бы на дне какой-нибудь канавы. Либо вусмерть пьяный и без гроша в кармане, либо вовсе мертвый. И все так же без гроша.

Зато теперь у него есть стойка, на которую можно опереться. Свечи. Столы и стулья. И эта дверь. Впрочем, гостя, который готовился заявиться к нему в столь ранний час, он ожидал без особого удовольствия. Но за все перечисленное нужно платить, а в его случае счет никогда не будет закрыт полностью. Ничего страшного. Еще у него есть рюмка, сейчас пустая. Но он опять наполнит ее через несколько часов, в середине дня. И потом еще раз перед сном. Ровно три рюмки в день – награда, которую он сам себе выдавал ежедневно. Не больше, ни в коем случае. Но и не меньше.

Огоньки свечей разом дрогнули, дверь наконец приоткрылась, спертый воздух «Кошачьего двора» разбавили ароматы городского утра: запах хлеба, цветов, растущих во внутреннем дворе, сена и раскаленного камня. Ранний визитер просочился внутрь, кивнул Фрею. Притворил за собой створку, шум Фарота вновь отрезало. Подошел к стойке и, не садясь, кивнул владельцу:

– Доброго утра.

– Очень раннего, надо сказать.

Гость развел руками.

– Что поделать, никогда не угадаешь, в какой момент и куда заведет дорога.

– Особенно с таким начальником, да?

Мужчина кивнул, признавая правоту этих слов. Фрей видел его впервые и едва сдержался, чтобы не поднять брови вверх. Обычно люди, которых присылал Черная мантия, выглядели не лучше, чем сам Фрей когда-то. Неизвестно, на каких задворках Морн находил их, но ни один из визитеров не отличался ни манерами, ни чистотой зубов, ни опрятностью одеяния. В конце концов Фрей уловил в этом некую иронию, внешность этих людей отражала дела, которыми они занимаются. Но так было до недавнего времени.

Сначала была девчонка. В своей голове Фрей называл ее именно так, словно не желая подстраиваться под обстоятельства. Умом он понимал, что «девушка» или даже «высокородная дама» подходит здесь куда больше. Поначалу он решил, что она ошиблась дверью, но потом из ее уст вылетело заготовленное приветствие, заставившее его вздрогнуть. Треклятый столичный шутник. Как будто Морн не в курсе, что дела у него идут хорошо, лишь когда у него на пороге не стоит очередной столичный информатор. Словно услышав его мысли, мужчина также произнес заветные слова:

– У дядюшки Фрея все хорошо?

В его исполнении во фразе прозвучал даже некий вопрос, с намеком на сочувствие. Фрей это проигнорировал, лишь кивнул, продолжая рассматривать гостя. Он тоже выбивался из ряда тех, кто обычно произносил на этом самом месте нужный набор слов.

Одет мужчина был по-дорожному. Темно-коричневые штаны были заправлены в припорошенные пылью сапоги. Светло-синяя рубаха с белым узором вдоль пуговиц была застегнута до горла, несмотря на жару. На голове покоилась копна темно-русых волос, придавая ему более юный вид, но в чертах лица Фрей разглядел отметки прожитых лет, гостю было не менее тридцати. Он спокойно, почти безучастно смотрел на трактирщика карими глазами, словно ожидая чего-то. Это было необычно. Обычно гости задавали вопросы. Фрей отвечал. Все довольны. Зачем менять устоявшийся порядок? Поддавшись внезапному волнению, он буркнул:

– Ну?

– Прошу прощения. – Мужчина все же отодвинул высокий стул и уселся за стойку, Фрей остался стоять. – Нальете что-нибудь?

Трактирщик молча наклонился, достал бутыль, подвинул к себе ту же самую рюмку. Наполнил до краев пойлом, которое ранее употребил сам. Заткнул бутыль пробкой, стараясь не вдыхать бьющий в ноздри запах. Гость, не протестуя, взял хрусталь в руки и опрокинул в себя жидкость. Вытащив из кармана штанов белый платок, промокнул губы. Это было уже слишком.

– Обычно те, кого посылает ко мне Морн, более разговорчивы, – Фрей чуть наклонился вперед, – и менее цивильны.

– Могу себе представить. Разница между вашими обычными гостями и мной в том, что обычно меня никто никуда не посылает. Но ситуация сложилась нетривиальная.

– Нетривиальная?

– Это значит нестандартная, очень необычная…

– Я прекрасно знаю, что это значит, – рыкнул Фрей.

– Конечно, конечно. – Гость улыбнулся краешком губ. – Как вы могли заметить, в этот раз между визитами прошло не так много времени.

– Мягко говоря.

– Понимаю. Всего пара дней вместо нескольких недель… Поверьте, господин Морн не стал бы тревожить вас без нужды.

– Неужели? Так или иначе я уже ответил на все вопросы девочки.

– Да, я знаю.

– И никакой новой информации за это время не появилось.

Гость побарабанил пальцами по стойке. Ферн понял, что, несмотря на безмятежный вид, мужчина нервничает. Слово «нетривиальный» приобрело во рту другой вкус. Неприятный.

– После визита к вам Райя Гидеон покинула город и примерно через сутки оказалась на территории фаротского рудника. Эта информация подтверждена, но в дальнейшем мы не получали никаких вестей из того региона.

– Какие вести можно получить за сутки? Описание того, как толстяк и лысый псих раскланялись при входе?

Фрей чувствовал себя странно. Обычно вопросы задавали ему. И ничего не объясняли.

– Верно. Кроме того, доступ на рудник всегда затруднен, так или иначе. По всей стране это щепетильный вопрос, вы понимаете. – Гость внимательно посмотрел на него, словно пытаясь удостовериться, что собеседник действительно все понимает. – Как я уже сказал, никаких новостей мы не получали. До недавнего времени.

Трактирщик невольно покосился на рюмку. Какие бы новости это ни были, он знал – ему не понравится. Гость не разочаровал:

– Вчера вечером на руднике произошел пожар. А перед этим – взрыв.

– Пожар? Взрыв? – Фрей попытался понять, метафора ли это. – С чего бы вдруг? Пинкус лопнул от натуги, вылизывая зад гостям?

– Не могу разделить ваш настрой, – визитер покачал головой, – по дошедшей до нас информации, с господином Пинкусом, как и со священнослужителем Иглой, тоже не все в порядке. Информация сырая, я получил ее рано утром. Подробностей нет, но местные солдаты в панике. Надо ли говорить, что обычно любой рудник – самое стабильное место во всем регионе?

Фрей растянул губы в ухмылке – против воли.

– Думаете, девчушка навела шороху? Она ведь может. Высокородная с головы до ног, но я увидел огонек в глазах. И Морн тоже, раз отправил ее ко мне.

– Я так не думаю, – гость покачал головой, – скорее, есть некоторые опасения за судьбу Райи Гидеон. Слишком странное совпадение. Столица посылает со своей стороны дипломатическую миссию, при этом мы тоже задействованы против обыкновения. И сразу же на подконтрольной Фароту территории происходит невиданный коллапс.

– И что дальше?

– Насколько я могу судить… Если в ближайшее время ситуация не стабилизируется, а она не стабилизируется, солдаты будут вынуждены отправить запрос в Фарот. Нам повезло получить информацию несколько раньше. Вы верно подметили, для разных дел годятся разные люди. К вам в заведение приходят одни, проблемы решают другие. Я из вторых.

– Проблемы? Какие?

– Любые. Фарот – моя зона ответственности.

Теперь уже Фрей забарабанил пальцами по дереву:

– Впервые слышу.

– Чем не подтверждение моих слов, – слабо улыбнулся гость. – Если бы вы слышали хоть что-то из этого, это значило бы, что я плохо работаю.

– Пусть так. Причем тут я? Я не решаю никаких проблем. И не создаю, уже давно. Лишь треплю языком.

– Когда вести об инциденте, каким бы он ни был, дойдут сюда официально, Фарот направит на рудник своих людей. Есть основания полагать, что среди них будут люди, лояльные отнюдь не Осфетиду. Уверен, их целью будет уничтожить любые следы, которые могут привести нас к разгадке того, что там происходит.

– А девочка? Если она что-то раскопала, то дочку главного столичного дипломата так просто не сотрешь.

– Погибла при взрыве? Сгорела в пожаре? Не знаю. Зато знаю множество способов устранить кого-либо.

– Слишком громко. – Фрей поморщился. Как от самого факта устранения, так и от открывающихся перспектив. Несмотря ни на что, девчонка ему понравилась. Сидела на этом самом стуле два дня назад, а сейчас мертва? Не хотелось бы. Но если так, Морн взял очередной грех на душу.

– Я и не говорю, что пожар устроили, чтобы что-то скрыть. И правда слишком громко. Но могли им воспользоваться, раз так.

Трактирщик почти зарычал. Снова поднял бутыль, наполнил рюмку. Не ясно, для гостя или для себя, к хрусталю никто не притронулся. Мужчины посмотрели друг на друга.

– И что дальше?

– Я должен попасть в ту группу, которую отправят из города. Оказаться на руднике до того, как следы исчезнут. И раньше, чем для Райи Гидеон может быть слишком поздно.

Ну конечно, девчонку он упомянул не в первую очередь.

– Так уверен, что она в беде? А может, она сама тебя и встретит у ворот и расскажет все, как было?

– Я буду рад, если так, – мужчина покачал головой, – но я в это не верю. Не стоило посылать столичную девочку туда.

– Все равно. Ничем не могу помочь. Моя власть ограничивается этим помещением. – Фрей указал пальцем на дверь, вкладывая двойной смысл.

– Помощь такого рода и не нужна. – Гость медленно поднялся со стула, словно жест и правда возымел действие. – Я справлюсь сам. От вас требуется впервые не передать информацию, а сохранить.

– Сохранить?

– Новости из дальних земель передаются по цепочке. Мы подавали запрос в северные земли, и так получилось, что до меня дошли вести, довольно тревожные, которые я не успеваю передать по обычным каналам. Времени мало. Поэтому… Если я не вернусь в течение трех дней, прошу вас передать услышанное в столицу.

Фрей посмотрел исподлобья. Все было неправильно. Насколько он знал этих людей, гость заявился именно к нему не просто так. Проклятая рюмка притягивала его взгляд. Он не дрогнул, вместо этого медленно кивнул. Гость быстро кивнул в ответ.

– Хорошо. Есть вести с севера. Из Баша.

– Баш? Городишко на краю Мира?

– За последние годы он значительно разросся. Война туда почти не добралась. А еще Баш…

– Край Мира. Я знаю.

– Да. Последнее поселение на пути к впадине, – мужчина поморщился, – в том и суть. Небо там теперь светлое.

– В каком смысле? Днем небо везде светлое.

Гость покачал головой:

– Не днем. Всегда. Это произошло постепенно. Насколько я понял – в течение последних шести месяцев. Начиная от границы впадины, небо становилось все светлее, теперь оно выглядит так, словно круглые сутки где-то там сияет свое собственное солнце. В недоступных нам землях что-то поменялось. Самые религиозные местные объяснили это словами «Годвин гневается».

– Чушь.

– Лишь передаю чужие слова. И это не все. Оставшаяся часть сообщения была несколько сумбурной, но, как я понял, столь отдаленный город стал местом притяжения для случайных путников. Или не очень случайных. Кто будет прогуливаться так далеко от Срединных земель, в местах, где даже поздней весной все еще лежит снег? Хотя, по слухам, в этом году так жарко, что он растаял раньше…

– Годвин растопил.

Гость задвинул табурет на место.

– Это все. Такого количества новостей из тех земель не было никогда. И таких странных новостей тоже. Поэтому я прошу вас…

Договорить он не успел. Жидкость в рюмке задрожала. Мужчины, не сговариваясь, уставились на нее. Прошла секунда, после и сама рюмка начала подрагивать, затем задребезжала вся многочисленная посуда. Сначала совсем чуть-чуть, где-то на краю видимого спектра, потом все заметнее и сильнее, все помещение наполнилось звонким дребезжанием.

Фрея сложно было привести в замешательство, но сейчас он замер, не понимая, что происходит. Гость зеркально отражал его позу. Его зубы были стиснуты, казалось, сейчас они лопнут, не выдержав напряжения, и осколками вывалятся на деревянный пол. Тряска? Не может быть. Никто не заставал ее на ногах, обычно просыпаешься уже после. С дикой головной болью, в окружении таких же ничего не понимающих бедолаг. За свою жизнь Фрей дважды попадал в такую ситуацию, поэтому знал, как все должно быть. Сейчас все было иначе.

Будто в ответ на его мысли, голова вдруг взорвалась болью. Не просто болью, а словно в его голову кто-то вогнал кинжал и как следует провернул несколько раз. Где-то напротив он услышал хрип, значит, с гостем происходило то же самое. А затем его швырнуло прямо в пол. Словно невидимый булыжник рухнул сверху, без усилий вдавив огромное тело в землю. Не успев подставить руки, трактирщик как бы в замедлении увидел, что щербатый край стойки пронесся в опасной близости от его виска. После чего нос вспыхнул от боли. Взревев, он откатился в сторону, ощупывая крупными руками лицо, пальцы ткнулись в теплое. Каждая секунда растягивалась в вечность.

Еще несколько мгновений кинжал крутился у него в голове, из глаз сыпались искры, из разбитого носа лилась кровь. А затем все прекратилось так же внезапно, как и началось. Продолжая рычать, скорее от злости, чем от боли, он закинул ладони на стойку, рывком поднялся на ноги. Колени задрожали, словно Фрей только что пробежал весь Фарот от края до края. Сипя от натуги, он попытался удержаться на ногах, провел языком по внутренней стороне зубов. Вроде целы, от удара пострадал только нос. Наверное.

Фрей осторожно пощупал собственную голову пальцами, пошевелил конечностями, кивнул навстречу своим ощущениям. Все кости целы, вроде как. Посланник Морна исчез из поля зрения, лишь пыльный сапог виднелся из-за края широкой стойки. Трактирщик приложил усилие, перегнулся, посмотрел вниз. Утреннему гостю повезло чуть меньше. В падении он с размаху приложился головой о край стойки, из рассеченного лба текла кровь, заливая глаза. Под затылком тоже разливалось темное пятно.

Чувствуя, что силы возвращаются, Фрей откинул крепленый на петли кусок стойки, шагнул в зал, склонился над визитером. Без сознания, но жить будет. Многострадальная рюмка валялась рядом, пойло вытекло, образовав лужу, которую он поначалу принял за кровь.

Со стороны улицы он услышал слабые крики. Это произошло только здесь? Или по всему городу? Какого-нибудь хрупкого старика такой бросок мог размазать по мостовой. Какого треклятого дерьма происходит? Может, война? Ну уж нет.

Он шагнул ко входу, толкнул дверь, поморщился от утреннего солнца. Во внутреннем дворе, на первый взгляд, все было как раньше. Лишь с одного из окон свалилась кадка с цветами, куски глины вперемешку с землей разлетелись вдоль белой стены. Обычно он выходил через заднюю дверь, о которой, как он надеялся, никому не было известно. То было как в целях предосторожности, так и потому, что основной проход был для него мелковат. Но сейчас времени не было. Фрей нырнул в плющ. Морщась и обдирая локти, пару раз толкнулся, упираясь ладонями в стены. Выдохнув, вывалился на улицу.

Здесь повреждений было куда больше. То тут, то там с окон попадали цветы и личные вещи, ближайшая к нему ставня на окошке второго этажа повисла на одной петле. Глаз то и дело натыкался на мелкие повреждения, точно так же, как бывало после тряски, когда Мир впитывал последствия пробуждения очередного белоголового. Со всех сторон вновь послышались крики, вспыхивая очагами и тут же замолкая; казалось, они охватывают весь город.

Чуть дальше по улице стояла груженая телега, крайние ящики попадали на землю. В пыли, образуя яркий узор, валялись овощи и фрукты. Стоящий рядом пузатый торговец на вид был совершенно цел. Игнорируя валяющийся на земле товар, он, вытянув руки по швам и расставив в стороны короткие ноги, замер в нелепой позе. Мужчина не кричал, но его рот приоткрылся, а глаза были готовы выпасть из глазниц и покатиться навстречу покрытым дорожной пылью яблокам. Фрею показалось, что они встретились взглядами, но стало ясно, что торговцу на него совершенно наплевать. Мужчина смотрел чуть выше и куда-то вдаль, ровно ему за спину.

Трактирщик медленно повернулся в другую сторону. Пробежался глазами по ближайшему окружению: что-то было не так, но осознание все не приходило. Общий бедлам сохранялся и дальше по улице, группы людей мельтешили на периферии зрения, все они смотрели в одну сторону. Фрей поднял взгляд выше. Моргнул. Почувствовал, что его челюсть против воли тоже отпадает вниз. Нет, то было не пробуждение белоголового, не зря он уповал на свой опыт. То был его уход.

Фарот имел классическую радиальную структуру, напоминая этим Аргент, столицу. Почти в самом центре, на возвышении, в небо устремлялся главный замок, резиденция правителя Осфетида и сосредоточение фаротской власти. Его опоясывали богатые кварталы, которые равномерно расходились во все стороны, с высоты птичьего полета Фарот должен был представлять собой пусть не очень ровную, но окружность. Ее края были закрыты городской стеной, по мере приближения к которой кварталы если и не сильно беднели, то вмещали в себя уже не столь высокородный контингент. Лавка Фрея находилась не так далеко от восточных ворот; повернув голову обратно в сторону шокированного торговца, он легко мог разглядеть верхний край внешней стены. Но сейчас трактирщик смотрел в другую сторону, туда, где на фоне голубого неба должен был монументально выситься центр города, со шпилем главного замка в авангарде.

Теперь ничего этого там не было.

Сложенный, как и весь город, из светлого камня, замок в обычное время имел коническую форму, устремляясь прямо в небеса. Сейчас большая часть его отсутствовала. Верхние этажи были сбриты начисто, на их месте синела безмятежная пустота. Край замка начинался теперь значительно ниже, ближе к середине конуса, и представлял собой темнеющий срез, под большим углом уносящийся куда-то к земле. Словно замок был тортом, а огромный великан ножом срезал весь верх, небрежно, наискось рубанув лакомство. Не только края среза, но и вся его поверхность, чернели, контрастируя с белым камнем, точно невидимый нож заодно прижег свежую рану, образовав гигантскую обсидиановую горку.

Ее низ терялся за ближайшими зданиями, но по изгибу видимого среза Фрей понял, что это окружность, кратер. Край его пришелся ровно на центр города, прибрав себе большую часть замка и центральных районов. Если судить по наклону, то размеры его были абсолютно гигантскими, а эпицентр находился довольно далеко от замка, где-то между внешней стеной и центром. Была ли разрушена сама стена? И как много построек исчезло с лица земли? Даже по самым слабым прикидкам – тысячи. С десятками тысяч людей.

– Невозможно… – Фрей произнес слово одними губами.

Если его рассудок не помутился и он видел сейчас реальность, а не отблеск своего безумия, то перед его глазами простирался катаклизм, не происходивший в Мире сотни лет. Любой белоголовый, не выявленный во время тряски и не взятый под стражу, мог послужить причиной подобного, исчезнув из Мира и оставив вокруг себя черный кратер. Но то было невозможно по множеству причин.

Во-первых, это не происходило моментально, тряска не могла была единственной, ближе к концу они начинали происходить все чаще и сильнее. Невозможно представить, что церковники на пару с гвардейцами могли проморгать даже одну, самую первую. Чтобы довести до подобного, нужно было оставить белоголового прямо в городе, а многочисленные землетрясения должны были игнорироваться не только святошами, но и жителями города. Что звучало как бред сумасшедшего.

А во-вторых, размеры кратера были воистину монументальны. До впадины Годвина очень далеко, но Фрей ни в одной книге не читал о кратерах такого масштаба. В былые времена, когда выявление и отправка на рудник белоголовых не были поставлены на поток, могли пострадать целые деревни или небольшие города, даже так жертвы исчислялись сотнями, если не тысячами. Но прямо перед ним в небытие отправилась треть города или даже больше. Треть огромного города.

Где-то совсем рядом, на соседней улице, закричала женщина. В отличие от большинства, она не утихла почти сразу, а лишь наращивала силу крика, который постепенно перешел в вой. В другой стороне навзрыд заплакал ребенок. Прямо за спиной Фрея раздался шелест плюща, выведя мужчину из ступора. Трактирщик обернулся.

Человек Морна с окровавленной головой вывалился на улицу. Оперся на стену, поморгал глазами, тыльной стороной ладони пытаясь стереть засохшую кровь с век. Женский крик служил аккомпанементом его действиям, но затем резко оборвался, словно кричащей кто-то заткнул рот. Визитер поднял на него мутный взгляд:

– Что произошло?

Не тратя время на слова, Фрей указал пальцем в сторону центра. Гость проследил за рукой, через мгновение все краски покинули его лицо. Бледные губы зашевелились; понять, молится он или готовит изменения для своего отчета, было невозможно. Короткое время мужчины стояли в тишине, затем Фрей опустил руку и, удивляясь тому, как ровно звучит его голос, сказал:

– Ты вроде как упомянул, что решаешь проблемы в Фароте. Так вот. Еще есть время подать в отставку.

Глава 27. Эдвин

– Ты можешь не дергаться?

Эдвин сморщился от запаха мази и мягко отодвинул руку девушки:

– Позволь мне.

Ани фыркнула, но передала ему пропитанный лекарством кусочек тряпицы. Удерживая его двумя руками, он приложил мазь к почти зажившему порезу на груди вора. После чего аккуратно приподнял Сэта, придерживая руками плечи.

– Давай.

Девушка быстрыми движениями перетянула торс Сэта бинтом. Убедившись, что он плотно прижимает все припарки к телу, ножницами надрезала края, затянула узелок на боку. Кивнула. Эдвин опустил вора обратно, отряхнув руки, поднес пальцы к носу, вновь сморщился. Мазь Парацельса творила чудеса, но запах… Он отошел к столу, Ани уселась напротив. Водрузив голову на скрещенные в замок руки, внимательно воззрилась на юношу:

– Тебя тоже не помешает перебинтовать.

Он аккуратно провел кончиками пальцев по виску. За два дня наложенная Парацельсом бинтовая повязка поистрепалась, белые нитки торчали во все стороны, а сама повязка сползла на глаз.

– В ней не очень удобно спать, знаешь ли. Поправим позже. Он не сказал, когда вернется?

– Нет. – Помолчав, Ани добавила: – Но думаю, с ним все будет в порядке.

Первую ночь и день Парацельс почти не отходил от Сэта, красными глазами осматривая вора и каждые несколько часов меняя припарки. После чего Ани почти насильно заставила его поспать, рассудив, что от умершего от истощения старого врача толку им будет мало. Второй день ничем не отличался от первого: Эдвин слонялся по дому, не зная, чем себя занять, на улицу выходить было опасно. Неосторожно высказав вслух свои мысли, он сразу был отправлен в одну из подсобок, как сказала торговка: «заниматься делом», пока «лавка из-за вас простаивает».

«Дело» состояло в том, чтобы перекладывать огромные рулоны ткани, формируя из них ровные ряды вдоль стены. Он возмутился (больше для вида), но уже через пару часов стало ясно: он соскучился по простой работе. На этом строилось его существование в Дубах, и монотонный физический труд успокаивал. К тому же так время текло быстрее.

Сэт все еще был без сознания, но большинство видимых ран уже затянулось, а дыхание выровнялось. Заплывший глаз и бинты по всему телу напоминали о пережитом, но Парацельс дал позитивный прогноз. На вопрос, когда вор очнется, доктор расплывчато ответил:

– Надеюсь, что скоро.

К утру третьего дня лекарственные запасы Гааза истощились. Выдав им на руки остатки и приказав сменить повязки, он собрался и пообещал вернуться к обеду.

– Не переживайте, я не пойду в верхний город, обойду местные лавки.

Ани попыталась воспротивиться:

– Господин Гааз, если люди Постулата активно ищут вас, то это может быть опасно. Эдвину тоже не стоит высовываться, но, может, лучше я…

– Девочка, прости, но сам я управлюсь гораздо быстрее. Ты отлично шьешь, признаю, но сомневаюсь, что хорошо разбираешься в лечебных травах, верно? Не думаю, что мне стоит терять время на объяснения и составление списка, лучше будет все сделать самому.

Звучало убедительно, но торговка все же пробормотала под нос:

– Смотрите внимательно по сторонам.

– Дорогая, – врач посмотрел на нее с нежностью, – ценю твою заботу, но сомневаюсь, что Иеремия мог выставить своих людей перед домом каждого аптекаря и травника в городе. А их, прошу заметить, не десятки, а сотни. Пока меня не будет, позаботьтесь о нашем общем друге.

Эдвин кивнул:

– Конечно.

– Еще недавно я бы мог послать помощника, – Гааз помрачнел, – хотя кто знает. Окажись он сейчас тут, то так же был бы втянут во все это. А я всегда желал ему только хорошего.

Лицо врача исказила тоска, Эдвин отвел взгляд. Ани, наоборот, посмотрела с удивлением:

– Точно, я помню. Мальчик-северянин с очень светлыми глазами. – Она внезапно смутилась. – Он приносил мне травы как-то раз.

– Уже не совсем мальчик, но да. Он, увы, уже не здесь. Это долгая история, лучше займемся делом. – Парацельс накинул на плечо сумку.

Солнце успело достигнуть своего пика. Эдвин прокручивал в голове события последних дней, ковырял ногтем между досками стола и старался не смотреть на Ани. Торговка так и сидела напротив, свет из круглого окна под потолком падал ей на угловатые плечи, подсветив непослушные вихры на затылке. Девушка увлеченно штопала кожаный жилет, в котором Эдвин неизменно наблюдал Сэта на протяжении всего путешествия. Увидев одежду вора после побоища, торговка недовольно цокнула языком, но Эдвин постарался доходчиво объяснить ей, что если для пропитанной кровью рубахи все кончено, то потерю жилета Сэт точно не одобрит. Конечно, у них есть знакомый врач, но лучше не рисковать…

И теперь, высунув кончик языка, Ани аккуратными стежками штопала тонкую кожу. Длинные пальцы сновали туда-сюда, словно играясь с иголкой. Юноша украдкой перевел взгляд выше. Словно почувствовав это, девушка подняла глаза. Чтобы не выдать смущения, он спросил первое, что пришло в голову:

– Лавка много теряет во время простоя?

– Достаточно, чтобы бы я пожелала твоему другу скорейшего выздоровления.

По тону, которым это было произнесено, он понял – Ани это мало волнует. Она просто констатировала факт. Торговка добавила:

– Но зато я увиделась с Парацельсом, впервые за долгое время. Я рада этому, несмотря на обстоятельства. Скорее интересно, как много теряешь ты?

– Что ты имеешь в виду? – Эдвин нахмурился.

– Ты рассказывал про своего отца, что он давно умер, я помню. Но также упоминал мать, свою родную деревню, свое ремесло. Все это осталось где-то там, – она махнула рукой в стену, – но ради чего?

– Ради чего?

– Ты сейчас очень далеко от родных земель. И планируешь отправиться еще дальше, насколько я поняла. С человеком, которого не так долго знаешь, тоже с твоих слов. Человеком, у которого на жилете порезы от ножа, которые я сейчас штопаю. И который без одежды выглядит так, будто прошел через преисподнюю. Должна быть веская причина, не так ли?

Мгновение он помедлил, потом запустил руку в карман. Металлический холод обжег пальцы, он вытащил предмет на свет, блеснуло золото. Эдвин положил медальон на доски стола.

– Вот причина.

Ани посмотрела на него, затем на медальон, снова на него. Протянула руку:

– Можно…?

– Нет! – Юноша подумал, что мог напугать ее, и повторил гораздо тише. – Нет, прости. Тебе лучше его не трогать.

Она послушно убрала руку, но взгляд не отвела:

– Очередная загадка от Эдвина Гертрана? Что такое с этой безделушкой?

– Это причина, по которой я сейчас здесь. Сэта, эээ, наняли, чтобы доставить этот медальон куда-то в столицу и даже дальше. Обязательным условием было, чтобы к украшению никто не прикасался голыми руками.

– Почему?

– Не думаю, что смогу доступно объяснить это, я и сам до конца не понял. Но на протяжении своего путешествия Сэт касался медальона только в перчатках. – Эдвин задумчиво почесал подбородок; казалось, он рассказывает о событиях, которые произошли годы назад, хотя не прошло даже месяца. – Когда наши пути пересеклись, так вышло, что я коснулся медальона. Это произошло случайно.

Торговка нахмурилась:

– И что теперь? Тот, кто нанял твоего друга, будет недоволен?

– Да. И это тоже. Кроме того, уж не знаю, в чем смысл этой безделушки, но теперь я иду к ней в придачу. Без моего присутствия все это не будет иметь смысла. Именно поэтому я тоже отправился в путь. И поэтому, пока он не попадет в нужные руки, медальон больше не стоит трогать никому, кроме меня. Как по описанной выше причине, так и потому, что это рунный металл.

– Что в этом необычного?

– Необработанный рунный металл.

Ани посмотрела на него скептически:

– Быть не может. Руны крайне ядовиты, посмотри на своего друга. Он еле выжил, получив свой порез, а ты машешь передо мной куском рун размером с ладонь. Якобы.

– Теперь ты понимаешь всю щекотливость ситуации. – Эдвин провел пальцем по золоту. – Даже если его теперь может спокойно трогать кто угодно, то проверять не будем. Я уже достаточно попутешествовал со спутником, которого медленно убивают руны. Повторять не хочется.

Он крутанул медальон на столе. Тот, несмотря на гладкую поверхность, сделал меньше двух оборотов и замер, словно весил в разы больше, чем оно было на самом деле. Ани цокнула языком:

– Даже если все это правда, если ты меня не обманываешь, а твой друг не обманул тебя, то неужели это единственная причина? Тебе настолько наскучила жизнь в этой деревне, что ты отправился с ним? Это не выглядит, как приятная прогулка. – Ани кивнула головой в сторону тела на столе.

Эдвин покачал головой:

– Поверь, приятного во всем этом мало. И жизнь в Дубах мне совсем не наскучила.

– Что тогда? Деньги?

– Деньги тоже замешаны и очень большие – Сэт пообещал, что отдаст мне часть своей оплаты. Но это меня волнует не так сильно. Есть и другие причины.

– Какие?

– В день, когда Сэт появился в нашей деревне, у нас пробудился белоголовый.

Девушка вновь посмотрела с недоверием:

– Не слишком ли насыщенный день? Белоголовый в небольшой деревне в Срединных землях? Редкость, но возможно, конечно…

– Уж поверь, действительно возможно. Так мы и пересеклись, почти сразу после тряски.

– Кто был виновником? Кто-то из твоих друзей?

– Я не знаю точно, кто. – Эдвин покачал головой. – В деревню зашли гвардейцы и забрали всех, отправили на распределительный пункт большинство юношей. Я избежал этой участи только благодаря тому, что улизнул с Сэтом.

– Ты? – Ани вновь взялась за иголку. – С чего бы. Ты же упоминал, что тебе уже исполнилось двадцать два.

– Это правда, но с гвардейцами не было проверяющего от церкви. Вероятность, что мне поверят на слово, была не очень высока, сама понимаешь.

– Эти гвардейцы оказались там не случайно, так ведь? Я умею складывать два и два. Ты мастер находить интересных друзей.

– С интересными нанимателями. – Эдвин вновь крутанул медальон. – Еще одна причина. Среди прочего, мне ясно дали понять, что раз уж я стал придатком к медальону, то лучше явиться на поклон добровольно. Из Дубов забрали всех моих друзей, но там еще остались люди, которыми я дорожу. И не хочу подвергать их опасности.

– Опасности? Все правда настолько серьезно? Из-за безделушки?

– Да. Все очень серьезно. Обстоятельства нашей встречи – тому подтверждение. Сначала я и сам сомневался в том, что рассказал. Но события последних дней показали: в Мире достаточно злых людей, которые готовы убить и за меньшее.

Ани медленно кивнула, думая о чем-то своем. Эдвин почувствовал облегчение, впервые после ухода из дома он смог рассказать все или почти все, даже Парацельс услышал лишь часть истории. Зря он утаил от старика подробности; хочет Сэт этого или нет, в их историю оказалось втянуто слишком много людей. Без помощи которых они погибли бы. И поэтому…

– Ты времени зря не терял, как я вижу.

Хриплый голос заставил их обоих вздрогнуть, Эдвин дернулся и инстинктивно накрыл безделушку ладонью. Медленно повернул голову в сторону. Сэт, покачиваясь, стоял возле своей импровизированной койки, устало упираясь на нее ладонью. Второй рукой он придерживал себя за живот, словно боясь, что бинты сейчас порвутся и внутренности вывалятся наружу. Было видно, что вертикальное положение стоит ему больших усилий, но даже в таком состоянии он смог подняться абсолютно бесшумно, а карие глаза прояснились впервые за долгое время.

– Приветствую. – Он кивнул Ани, она ничего не ответила, затем перевел взгляд на Эдвина. – Не отбей ладонь. А лучше спрячь вещичку обратно в карман.

Юноша повиновался, медальон отозвался холодом. Сэт внезапно усмехнулся:

– Вижу, обстоятельства изменились. Последнее, что я помню, – как уселся на лошадь на задворках таверны Флориана. Кто эта юная дама?

– Это…

– Ани. – Девушка протянула ладонь. – Вы только что очнулись в моей лавке.

Сэт с сомнением посмотрел на нее, затем, оттолкнувшись, прошаркал через всю комнату, пожал смуглую руку торговки. Тяжело оперся ладонями на край стола:

– Решила заштопать мой жилет? Чем обязан?

– Эдвин сказал, что вы будете в ярости, если я его выкину.

Вор хмыкнул. Обвел помещение взглядом:

– Это ты дала ему одежду в тот день? Когда он ушел от меня с парой медяков, а заявился обратно с рубахой стоимостью в золотой?

– Да, это была я, – щеки Ани внезапно покрылись румянцем, – но вы оба не проявляете особой заботы об одежде.

Она просунула палец сквозь порез от ножа. Вор едва заметно пожал плечами:

– На тот свет тряпки не заберешь. Уж поверь, я почти попытался. Сколько прошло времени?

Эдвин взял с противоположного края стола флягу с водой, протянул ему:

– Чуть меньше трех дней.

– Как вы себя чувствуете? – Ани подвинулась на скамье в сторону.

Вор садиться не стал, но жадно припал к горлышку, капли воды покатились по шее, пропадая где-то среди повязок на груди. Вытер губы ладонью:

– Юная дама… Ани. Для начала, учитывая, что я обязан тебе жизнью, перейдем на «ты».

– Обязаны… Обязан, но не мне.

Она многозначительно кивнула на обилие бинтов на жилистом теле Лиса. Тот оглядел себя, вновь хмыкнул, посмотрел Эдвину в глаза:

– Значит, ты справился куда лучше меня, верно? Я лишь подверг нас обоих опасности и сам чуть не умер, но стоило мне выпасть из игры, как ты взял все на себя и, похоже, пришел к успеху. Он здесь?

Юноша покачал головой:

– Отошел за лекарствами.

– Но, выходит, был здесь. Я не сомневался в тебе, даже если выглядело иначе. Но ты все равно смог меня удивить. И я не забуду этого, мальчик.

– Незадолго до того, как мы встретили того старика, Конрада, ты сказал, что рано или поздно мне придется принять решение. Видимо, я его принял.

Сэт медленно кивнул:

– И тогда же я сказал, что всегда возвращаю долги. Поверь, так оно и есть.

Ани прокашлялась:

– Надеюсь, под этим не подразумевается месть Иеремии. И вам… тебе лучше сесть.

– Значит, юная дама знает и об этом… Посмотрим. Правда, я слишком стар для мести. Но если наши дороги вновь пересекутся – я буду готов.

– Сейчас ты готов упасть с ног, это максимум.

Сэт задумчиво оглядел повязку на руке, покачал головой:

– Удивительно, но нет. Чувствую себя так, как давно не чувствовал. Хоть в одном я не ошибся: в выборе врача. А вот и он, собственно…

Эдвин ничего не услышал, но вслед за Лисом повернул голову к двери. Через десяток секунд до его уха долетели шаги, затем шторка на входе шевельнулась. Парацельс устало оперся на косяк, снял с плеча заметно потяжелевшую сумку, аккуратно поставил ее на пол, склянки внутри звякнули. Доктор выпрямился, на хмуром лице залегли глубокие морщины, но, увидев, что творится в комнате, он замер. А затем сделал три быстрых шага и заключил Сэта в крепкие, насколько позволяли бинты, объятия.

На мгновение лицо вора исказило удивление, после чего он улыбнулся и тоже приобнял старика. Постояв так несколько секунд, они отстранились, ладони врача остались на плечах вора.

– Старый друг. Я рад наконец поговорить с тобой.

– И это взаимно. Время не властно над тобой, Гааз. Хотя прошло столько лет.

Доктор провел рукой по редким волосам на макушке:

– Не льсти мне, Старый лис. Влияние времени – это то, что я ощущаю теперь сполна. Уверен, ты тоже.

– Еще как. «Старый лис» я теперь слышу куда чаще, чем просто «Лис».

– Лучше старый, чем мертвый. Но ты честно пытался. А теперь, прошу тебя, сядь. Я усердно хлопотал над тобой все эти дни и прошу одного: побереги швы.

Сэт криво улыбнулся, но все же уселся на скамью. Доктор вернулся к своей сумке, достал одну из приобретенных склянок. Открутил крышку, запах, на этот раз приятный, растекся по комнате.

– Что это?

– Средство от отеков.

– Не трать на меня много своих драгоценных лекарств. Раз я поднялся на ноги, то большая часть дела сделана. Все остальное заживет как на собаке.

– Когда ты был в состоянии обморока, как пациент ты мне нравился больше, – проворчал Гааз. – Замри.

Он повернул голову вора к свету и начал аккуратно наносить мазь на затекший глаз.

– Судя по тому, что я видел, – Сэт многозначительно покосился на Эдвина, – мы можем говорить свободно. Расскажи мне, что произошло той ночью.

Юноша кратко пересказал все, что случилось после их побега из таверны. Гааз кивал, изредка вставляя ироничные замечания о «неподобающем образе жизни». Ани молчала. В конце Сэт закусил губу:

– Говоришь, вас предупредили? Как выглядел этот человек?

– Довольно высокий. Волосы длинные, светлые, спутанные. Он был покрыт дорожной пылью с головы до ног, словно провел много дней в пути без возможности помыться. Бледный, глаза тоже светлые.

– Северянин или откуда-то оттуда, – Парацельс кивнул, словно в подтверждение своих слов, – это я могу сказать точно. И его руки…

– Что с руками?

– Не забывай, я много общался с людьми, зарабатывающими на жизнь насилием. С нами он был обходителен, но его руки выдают эту сторону жизни. Кулачный боец или просто любитель подраться, костяшки почти стесаны. Телосложение как у тебя, довольно жилистый при высоком росте, но даже в походке сквозит какая-то опасность. Не знаю, кто это, но нам повезло, что той ночью он был на нашей стороне.

– Был ли? – Сэт с сомнением покачал головой. – Как ни странно, описание мне ничего не говорит, как и имя. Дормер… Нет, не знаю. А к советам от незнакомых людей я отношусь с опаской.

– Так или иначе мы здесь. – Парацельс нанес последний мазок, закрутил крышку. – Если Постулат и правда выставил людей у всех ворот, той ночью мы смогли проскользнуть обратно в нижний город.

Он жестом попросил Эдвина подвинуться, уселся рядом на скамью.

– Я не зря сказал, что он с севера. Это видно по глазам и коже. И он выразил благодарность за то, что я принял под крыло одного его знакомого. Речь почти наверняка идет о моем бывшем помощнике. Возможно, совпадение, но я в это не верю. Оба северяне, да и в последние годы я не очень активно общался с людьми, только если это не пациенты. Что уж говорить про «взять под крыло».

– Подмастерье-северянин? Как его занесло к тебе?

– Он сказал, что просто путешествует. Сомнительно в столь юном возрасте, тогда ему едва исполнилось пятнадцать. Но я не стал расспрашивать. Тебе ли не знать, что у каждого есть право на свои секреты.

Сэт медленно кивнул.

– Так вот. Я постарался забыть обстоятельства нашего знакомства, опыт был довольно травмирующим, знаете ли. На меня напали с целью ограбить, и он спас меня.

– Мальчишка спас тебя?

– Да. Как я понял, он случайно забрел в подворотню. Грабителей было двое, он положил обоих, довольно быстро. Моя помощь была незначительна, – Парацельс скромно почесал нос, – это меня тогда и зацепило. Все произошло очень быстро, но я отметил, что драться ему не впервой. И это были не армейские приемы, знакомые нам. Нечто более… уличное. Но действенное.

– Интересно.

– Еще как. А позже он, намеренно или случайно, продемонстрировал потрясающие познания в лекарственных растениях. После у меня уже не было шансов сорваться с крючка, я предложил Рикарду, так его звали, стать мои ассистентом. И не прогадал.

– То, что ты рассказал, вполне сходится с появлением этого ночного гостя. И где сейчас этот невероятно талантливый помощник, знающий толк как в уличных драках, так и в исцелении людей?

Плечи Парацельса поникли:

– Тряска. Два месяца назад его забрали.

Зрачки Ани расширились от изумления, но Сэт просто кивнул, словно объяснений больше не требовалось.

– Ночной гость пытался отплатить добром за добро или преследовал какие-то свои интересы – неважно. Возможно, все эти события вообще не связаны. Главное, что вы все здесь, а не на пыточном стуле. И я жив, вроде как. Что с рукой?

– На твоем месте я бы теперь думал не о руке, – Гааз многозначительно поднял палец вверх, – а о последствиях. Я залечил рану и вычистил твой организм, насколько мог. Но в медицине пока еще не придумали способов определить степень урона, который руны нанесли внутренним органам. К слову, поздравляю – быть может, о ты первый человек за много лет, который попал на больничную койку с ранением от рунного оружия.

– Не обольщайся, во всех городах, на той изнанке улиц, которую я никому не рекомендую посещать, рунные кинжалы все еще в ходу. – Сэт оскалился. – Но да, верно, люди там не доходят до больничной койки, тут не поспоришь.

– Потрясающее легкомыслие. – Гааз пристукнул ногтями по дереву. – Сконцентрируйся. Да, ты больше не кашляешь кровью и крепко держишься на ногах. Но мы не знаем, что будет завтра. Или через неделю. Или месяц. Возможно, какие-то крупицы рун все еще сидят внутри тебя, готовясь вновь нанести удар. И даже если нет, то уже полученные повреждения могут проявиться позже. Знаешь, как выглядят пациенты, у которых печень внезапно перестала выполнять свои функции? Или те, у кого обе почки…

– Гааз, я понял, – Сэт поднял обе ладони вверх, – но мой горизонт планирования уже давно сжался до нескольких дней, а не недель. И уж точно не месяцев. Я благодарен тебе за помощь, не зря мы шли сюда от центра Срединных земель. Но впереди теперь замаячили проблемы куда более насущные, чем забота о моем здоровье.

– Я все понимаю. Главное, помни, что теперь ты отвечаешь не только за себя.

Эдвин поймал взгляд врача, для порядка возмутился:

– Кто еще за кого отвечает.

Ани хмыкнула, но Сэт серьезно кивнул:

– Заметь, Парацельс, он прекрасно справился.

Доктор грустно покачал головой:

– Когда у меня на пороге посреди ночи появляется незнакомый, залитый кровью молодой человек с совершенно безумными глазами, я не считаю, что это «прекрасно». И я, в отличие от тебя, уже слишком стар, чтобы позволить себе ответственность за кого-то. С годами подобный груз все сильнее давит, тебе ли не знать.

Сэт помрачнел, но согласно кивнул. Ани перевела взгляд с одного на другого, затем вздохнула:

– Для старых друзей, встретившихся после долгой разлуки, вы слишком быстро скатились в меланхолию.

– Ты просто не присутствовала на наших посиделках в былые времена. – Казалось Сэт даже готов подмигнуть ей. – Парацельс журил нас за каждую полученную рану. Словно мы не солдаты на войне, а мальчишки, бездумно сбивающие колени в кровь.

– Есть ли разница? – Парацельс устало вздохнул. – К слову об этом… Друг мой, я рад, что ты очнулся. Но я шел сюда, неся в себе довольно странные и пугающие вести.

– Когда было иначе? Еще более странные, чем все, что я услышал перед этим?

– Боюсь, что да.

В голосе врача прорезалось нечто такое, что Эдвин весь обратился в слух, Ани вновь отложила иголку, Лис нахмурился.

– Я обошел несколько аптекарских лавок, очень аккуратно, постоянно держа в голове Иеремию и его людей. К счастью, обошлось без сюрпризов. Но до этого мы безвылазно провели два дня в этом помещении, поэтому я был крайне удивлен услышать то, о чем судачат люди. Я перекинулся парой слов с каждым встречным лекарем, в паре мест, помимо меня, были другие посетители, да даже бродяги на обочинах. Умы всех встречных людей занимает лишь одно.

– Что же?

– Пришли новости из Столичных земель. Большое несчастье. Не знаю, насколько можно верить услышанному, уж слишком это невероятно, но… По слухам, половины Фарота не стало. Один из белоголовых покинул Мир и прибрал с собой огромную часть города. Большая часть крепости Осфетида теперь держится на честном слове, а город наполовину превратился в кратер.

В комнате повисло молчание. Пока Эдвин пытался переварить услышанное, Ани прошептала:

– Как такое возможно? Может, просто слухи?

– Слухи, о которых судачит каждый человек в городе. – Парацельс покачал головой. – Хотелось бы, но я не страдаю излишним оптимизмом.

– Фарот… О чем идет речь?

Сэт перевел взгляд на Эдвина, прокашлялся:

– Один из самых больших городов в Симфарее, ближайший к столице. Во всех смыслах. Аргент и Фарот повязаны не только территориально, но и политически, родственно и много как еще. И если вспомнить, что никаких инцидентов с белоголовыми, во всяком случае общеизвестных, не допускали уже десятки лет… Учитывая масштаб новости, она действительно звучит невероятно.

– Да, – Гааз сложил руки на коленях, – но все говорят примерно одно. Два дня назад, сразу после рассвета, я как раз штопал тебя в этой самой комнате… Фарот затрясло, затем головная боль – все, как описывают в подобных историях. Многие получили травмы, даже не находясь в эпицентре. При обычной тряске подается сильнейшая нагрузка на кровеносные сосуды, боюсь представить, что люди почувствовали в Фароте тот момент. Белоголовые давно не покидали Мир таким образом.

– Если это правда… Вильгельму будет чем заняться в ближайшее время.

Доктор гневно посмотрел на Лиса:

– Забудь о своих личных счетах. Если это правда, то такой инцидент унес жизни десятков тысяч людей. Аргент в панике, к городу стягивают гвардейцев. Церковь пытается успокоить людей, сразу вылезло множество особо верующих, кричащих, что то воля Годвина или послание от изначальных. И когда я говорю «успокоить», это значит, что церковники ходят по улицам в сопровождении стражников и выбивают все дерьмо из каждого, кто им не нравится. Фарот погрузился в хаос.

– Даже если это все правда, – Ани нервно облокотилась на стол, – как та же церковь могла допустить подобное? С их проверяющими и постулатами?

– Девочка, я не знаю. В воздухе висит запах больших перемен, я чувствую это даже здесь, далеко от Столичных земель. Подобное не может пройти бесследно – для церкви, для правительства, для обычных людей, для всей Симфареи. Об истинных последствиях люди прочитают в исторических книгах, через много лет. А нам придется жить среди всего этого.

– Не жили хорошо, так нечего и начинать. – Сэт провел ладонью по волосам. – Мне жаль людей, Гааз, не смотри на меня так. Нам ли не знать цену человеческой жизни. Но если все правда так, как ты говоришь… Мне нужно подумать.

– Старый лис думает, а не сразу бежит в пекло, кто бы мог ожидать подобное, – проворчал Гааз, но было видно, что он немного успокоился.

Эдвин подал голос:

– Я не могу представить то, о чем вы говорите, но если мыслить узко… Это как-то повлияет на наши ближайшие планы?

– Наши планы? – Сэт почесал бороду. – Сложно сказать. Фарот не лежит на нашем пути в Аргент – чтобы попасть туда, нужно отклониться чуть правее, на восток. Но между городами всего неделя пути на лошади. Все события, происходящие там, особенно такого масштаба, несомненно, отразятся и на столице. Последствия будут расти как снежный ком, а учитывая, сколько отсюда до Аргента… Мне бы очень не хотелось попасть в столицу, когда все это дерьмо наберет критическую массу. Но выбора нет.

Ани осторожно спросила:

– Вы думаете, владыка и церковники не справятся?

– Посмотрим. Вильгельм всегда умел решать проблемы, не оглядываясь ни на кого. Запугают там, прибьют кого-нибудь тут… Причем когда я говорю прибьют, это не фигура речи…

– Лис!

– Кхм, да. В общем и целом я допускаю, что минутные волнения так и останутся таковыми. В этом сама суть тех, кто сидит на верхних этажах столичного замка. Умение отводить глаза людям, прятать настоящие проблемы.

Парацельс уныло пробормотал:

– До чего мы дошли, если называем подобное «минутным волнением»?

– Не мы дошли, друг мой. Нас привели к этому.

Эдвин почувствовал, как в его висках начинает пульсировать головная боль, ощутил уже привычную дрожь в ногах. Все последние дни эти симптомы накатывали и отступали уже множество раз. Он устало сглотнул. Казалось, они только что преодолели пик кризиса. Сэт наконец-то встал на ноги, Иеремия остался не у дел, гвардейцы где-то далеко, а возможно, и вовсе потеряли их след. И тут такое. Он понятия не имел, как выглядит Фарот, и не мог представить размеры кратера, который, по словам Гааза, умертвил такое количество людей. Юноша облизнул внезапно высохшие губы. Из раздумий его вывел далекий стук. Все люди в комнате как по команде повернули голову в ту сторону, стук повторился: кто-то настойчиво барабанил кулаком во входную дверь. Сэт медленно поднялся на ноги:

– Ты кого-то ждешь?

– Нет, – Ани покачала головой.

– Клиенты, возможно?

– Я на время закрыла лавку в тот же день, как Эдвин появился на пороге с тобой на плечах. На стекле висит табличка.

– Не уверен, что все в этом городе умеют читать. – Сэт повернулся к Гаазу. – За тобой никто не шел?

Теперь на ногах стояли все, Парацельс нервно покачал головой:

– Я… Я не знаю, я специально посетил лавки, в которые обычно не хожу из-за…

Словно в противовес его словам, человек за дверью приложился кулаком особенно сильно, затем послышался приглушенный выкрик:

– Послание! Старому Лису, от Постулата верхнего города! Открой чертову дверь и выслушай! Я гарантирую, что пришел лишь передать пару слов!

Казалось, Гааз готов провалиться сквозь землю. Сэт отодвинул его в сторону, Эдвин нервно посмотрел на вора:

– Ты правда собираешься открыть?

– Если бы они хотели выбить дверь, то сделали бы это сразу же. Спрячьтесь.

– Ну уж нет, я не буду прятаться в собственной лавке. – Ани гневно сверкнула глазами. – Особенно от этого… Этого…

– Я и не прошу лезть в шкаф или под кровать. Просто пока не высовывайтесь.

Сэт, как был, без рубашки и опутанный бинтами, шагнул в коридор. Эдвин бросился следом, но остановился за одной из стоек с тканью, присел на корточки. В щелку между стопками вещей ему было прекрасно видно, как Сэт подошел к двери; теперь визитер барабанил по створке, не переставая. Он ощутил дыхание над ухом, Ани присела рядом. Вор рывком распахнул дверь.

На пороге стоял очередной громила, почти близнец бандита, которого Эдвин приложил кочергой. От этого воспоминания юношу затошнило. Увидев перед собой вора, гость ухмыльнулся, обвел его маленькими поросячьими глазками, задержал взгляд на бинтах на груди. Пригладил ладонью короткие сальные волосы:

– Выглядишь не очень здоровым, Старый Лис.

– Ты хотел передать пару слов. – Об интонацию Сэта можно было точить ножи.

– Передаю. Когда Постулату доложили, что ты прячешься тут вместе со стариком и, вероятно, парнишкой, то он решил проявить невиданное великодушие. Выходи один, просто сдайся. Придется посидеть какое-то время под замком, но больше никто не пострадает. Постулат получит обещанные за тебя денежки, а твои друзья останутся живы, все довольны. К ним у Иеремии нет никаких дел и претензий. Но только если ты выйдешь добровольно.

– А если не выйду? Иеремия не сказал, что при последней встрече он убегал, сверкая пятками?

Ухмылка стерлась с лица гостя:

– Он предвидел этот вопрос. И просил передать, что тебе не следовало обзаводиться друзьями. Это, знаешь ли, снижает пространство для маневра, ведь не все обучены воровским трюкам. У тебя есть пять минут, чтобы выйти на порог с поднятыми руками. Если этого не произойдет, то мы спалим это здание дотла. – В подтверждение своих слов здоровяк взглядом указал на какой-то предмет в своих руках. Что это было, Эдвин не разглядел из-за спины вора. – А когда ты и твои приятели будете выбегать наружу, спасаясь от дыма и огня… Мы убьем всех, кроме тебя. И так, чтобы ты это видел.

Ани шумно выдохнула прямо Эдвину в ухо, боль в висках некстати запульсировала сильнее. Сэт уточнил тем же ровным голосом:

– Жечь здание посреди городской площади? Иеремия чувствует себя неприкасаемым?

– Нет, – визитер посмотрел исподлобья, – он правда неприкасаемый. Все обговорено, поверь, нам хватит времени исполнить задуманное. Но Постулат – разумный человек, поэтому у тебя есть пять минут. И он велел напомнить тебе кое-что.

– Да? Что же?

– То, как ты полз по железному желобу, спасаясь от огня. Смесь в моих руках аналогична той, которую использовали, чтобы поджечь то здание. А значит, ты прекрасно представляешь, с какой скоростью этот домик превратится в кучу углей. Есть лишь пара отличий: в тот день ее использовал не Постулат, он просил это отдельно подчеркнуть.

– Чудесно. А второе?

– В этом доме нет никакого спасительного желоба. – Мужчина на пороге вновь широко ухмыльнулся. – У меня все. Время пошло.

Сэт замер на мгновение, Эдвин не мог видеть его лица, затем вор с силой захлопнул створку. Быстрым шагом отошел от двери, пролетел мимо, жестом указал следовать за ним. Они миновали основной коридор, Лис замер посреди круглой комнаты со стеклянным окном в потолке. Повернулся к торговке:

– Подвал?

– Никакого подвала. – Ани покачала головой.

– Ну еще бы, – Сэт сжал зубы, – задняя дверь?

Эдвин посмотрел торговке в глаза и зажмурился в ожидании ответа.

– Тоже нет. Квартал полностью состоит из домов, подобных этому. Узкие здания в одну створку, но вытянутые вглубь. Торец к торцу, задняя стенка лавки упирается в аналогичную у жилого дома на той стороне. По бокам другие лавки. Поэтому окна, – она указала пальцем вверх, – либо в потолке, либо близко к нему.

– Друзья, простите меня. – На Гааза было больно смотреть.

Сэт отмахнулся от его причитаний:

– Сейчас это неважно.

Эдвин, пытаясь не обращать внимания на боль в висках, подал голос:

– Раз окна под потолком, может, получится выбраться на крышу?

– Даже если каким-то образом сможем сделать это так быстро, мне приходилось прыгать с крыши горящего здания, удовольствие сомнительное. И, уверен, Иеремия выставил арбалетчиков по периметру. – Сэт покачал головой. – Чудесная лавка, но ужасное убежище в данной ситуации. Мы заперты здесь, как в пещере с одним входом. Думаю, самым простым решением будет мой выход за порог.

– Нет!

К удивлению Эдвина, Ани выкрикнула возражение чуть ли не раньше его самого. Торговку трясло от негодования:

– Я дорожу своей лавкой, но даже если дать ублюдку Постулату то, что он хочет, то он вернется, я знаю. Попасть в его поле зрения – все равно что запутаться в паутине, будучи мухой. Сколько ни барахтайся, будет только хуже. Он все равно дотянется до каждого в этой комнате, наплевав на обещания. Должен быть способ не дать ему требуемое!

– В этом случае у нас есть еще пара минут, чтобы найти такой способ.

Эдвин окинул взглядом комнату, словно где-то за занавеской могло прятаться незаметное спасительное окошко. Вор тем временем подхватил со стула первую попавшуюся рубашку.

– Я позаимствую это, если ты не против. И жилет тоже заберу. Успел привязаться к нему, в этом мальчик был прав…

Поняв, что в словах Лиса сквозит прощание, Эдвин закрутился вокруг своей оси. Был ли стресс тому причиной, но пульсация в голове наконец переросла в настоящую боль, виски сдавило, в глазах слегка потемнело. Колени тряслись так, будто ноги хотели пуститься в пляс без его ведома.

– Парень, слушай сюда. Так или иначе медальон нужно доставить адресату. Сомневаюсь, что смогу исполнить заказ сам, поэтому…

– Нет!

Эдвин прошипел возражение, сдавленный безысходностью и болью. Медальон обжег ногу сквозь карман, словно отзываясь на упоминание. Вор посмотрел на него с жалостью, это почти разозлило юношу. От скользнул взглядом по кусочку лестницы, выглядывающему из коридора, в голове всплыло воспоминание: нижний этаж мастерской, почти такая же лестница с десятком ступеней.

– Уйди через ту сторону.

Вор, уже шагнувший было за порог, чтобы забрать жилет, замер:

– Что?

– Я видел, как ты это делаешь, уже несколько раз. В первый день и совсем недавно, в таверне. Не знаю как, но ты же можешь. Просто исчезни и появись за ближайшей стеной.

Доктор, поняв, о чем идет речь, мрачно приподнял голову. Ани, наоборот, посмотрела на Эдвина с недоумением:

– О чем ты…

– Все не так просто, мальчик, – к его облегчению Сэт не начал отнекиваться, – на это требуется много сил. Действительно много. И даже если я сейчас найду их в себе, вас это не спасет.

– Тогда забери нас с собой, проклятье!

Он понял, что почти кричит. Вор посмотрел на него с сомнением.

– Ты не услышал меня. Даже чтобы шагнуть больше одного раза, тогда, в таверне, я отдал почти все. А взять с собой еще троих человек… Не думаю, что кто-то хоть раз делал подобное. Это за гранью человеческих сил.

– За гранью человеческих сил прыгать сквозь пространство. И кто устанавливает эту грань? Хотя бы попытайся.

Ани продолжала смотреть на них так, словно начала сомневаться в душевном здоровье всех присутствующих. Но Эдвин смотрел только на Лиса, он видел, как огонек сомнения зажегся в потухших было глазах. Гааз кашлянул:

– Мне кажется, я потерял право голоса, когда навлек на всех беду. Но как врач отмечу, что если упомянутый юношей способ вообще возможен… Старый друг, это с большой вероятностью убьет тебя. Три дня назад ты был на последней стадии истощения. А тогда, судя по всему, понадобилось затратить гораздо меньше сил.

Вместо ответа Сэт сорвался в коридор, Эдвин поспешил за ним. Вор бросил на бегу:

– Наши походные мешки далеко?

– Нет. События последних дней показали, что лучше их вообще не разбирать полностью.

– Молодец. Неси сюда.

Вор свернул влево, видимо, чтобы забрать жилет. Эдвин пробежал дальше, откинул одну из шторок, подхватил мешки, сорвался обратно. В недавней операционной кипела жизнь, Парацельс как попало закидывал в сумку все, что успел перенести из своей лавки. Ани помогала ему, все с тем же выражением недоумения на лице. Сэт замер посреди комнаты:

– Время вышло.

В подтверждение его слов раздался звон, Эдвин вздрогнул, где-то за спиной зашипело, будто на раскаленную сковороду вылили чарку воды. Потянуло гарью. Гааз пробормотал:

– И что дальше?

Звон повторился, коридор ярко осветился. Лицо Ани исказилось болью, но, не тратя времени на причитания, она помогла целителю затянуть края сумки. Сэт скомандовал:

– Все сюда.

Они столпились вокруг Лиса, теперь собственная идея начала казаться Эдвину несколько невероятной. Он спросил:

– А теперь?

– Истощение… – одними губами напомнил Гааз.

– Тогда всему виной была рана на руке. Будь я проклят, если наш путь закончится здесь.

Из коридора потянулся дым, свечение стало ярче. Даже если бы они сейчас решили выбежать наружу, пришлось бы прорываться сквозь огонь. Где-то далеко на улице раздались встревоженные крики.

– От вас ничего не требуется, просто коснитесь меня.

Эдвин положил ладонь на плечо вора, Ани повторила жест с другой стороны, Парацельс по-отечески положил руку ему на спину. Они замерли, Сэт смотрел здоровым глазом куда-то в пол, по его висками катились капли пота, то ли от напряжения, то ли от нарастающего жара. Юноша почувствовал, как мышцы под его рукой напряглись, и… ничего не произошло. Он ощутил себя круглым дураком. Лис сипло выдавил:

– Не могу нащупать.

Лицо Гааза за его спиной выражало обреченность, юноша зажмурился, чтобы этого не видеть. Услышал, как Ани нервно говорит:

– Мы можем дождаться, когда боковая стена рухнет…

Тело вора вновь напряглось. Ничего. Стало трудновато дышать, дым начал медленно пробираться в легкие, дыхание Сэта стало хриплым:

– Давай же, проклятье…

Эдвин открыл глаза, напоследок окинул взглядом спутников. Губы Ани беззвучно шевелились: ругалась она или молилась, он не понял. Юноша сжал зубы, плечо вора вновь отозвалось судорогой, но снова ничего не произошло…

Почти ушедшая боль взорвалась в висках с новой силой. Казалось, что его голова лопнет от напряжения, Эдвин закричал, но сам не услышал собственного голоса. На мгновение Мир померк, он почувствовал, что падает.

Глава 28. Рикард

Казалось, его разбудила дрожь земли. Рик распахнул глаза, пытаясь понять, приснилось ли ему или жесткий травяной ковер под лопатками и правда только что отозвался гулом. Впрочем, чему удивляться, когда на одной поляне погрузились в сон сразу двое белоголовых. Ну и одна высокородная.

Он покосился в ту сторону: Райя лежала на боку лицом к нему и пока не проснулась. Мышцы лица разгладились во сне, смыв ночную изможденность, сейчас она была больше похоже на обычную девушку, набирающуюся сил после тяжелого дня. В их случае день был очень тяжелым.

Поляна была хорошо освещена, солнце поднялось чуть выше, чем он рассчитывал. Они пропустили рассвет. Услышит ли он хрип лошадей, если изо всех сил напряжет слух? Топот солдат, звук погони, приближение возмездия? Нет, лишь робкое чириканье птиц и шелест листьев. Сейчас они звучали как музыка. Все последние недели он будто провел в кошмарном сне и сегодня проснулся впервые. Представив, какую массу ощущений испытывает в таком случае Ловчий, Рик позволил себе улыбнуться. Все же это было не зря. Некоторые вещи начинаешь ценить, лишь потеряв их. А потом обретя вновь.

В одном месте земля впивалась в бок с особенным рвением. Подвигав лопатками, он осознал, что это не ветка или камень, а нечто вовсе не относящееся к лесу. Мысли нахлынули, сформировав стройный ряд воспоминаний, и, осознав, что именно утыкается ему в бок, Рик запустил руку за пазуху. Нащупал пальцами, выудил на свет почти одинаковые по формату книжечки, обе в кожаном переплете. Небольшой томик и нечто поменьше, напоминающее записную книжку. Наугад раскрыв ту, что побольше, он пробежал глазами по строчкам:

«…и тогда Адельберт явился перед взором его и прошептал заветные слова. Простые советы исходили из уст его, наполняли сознание, отзывались в Мире и за пределами его. Пусть были они просты, но сила была не лишь в словах, а еще и в вере его. Направил он на путь тем самым, указал дорогу…»

Некоторые строки были подчеркнуты. Рикард накрыл страницу ладонью. Церковная писанина, известная каждому в Симфарее. Трофей, полученный из карманов Иглы. Его такое не интересовало. Если и правда где-то там, на другой стороне, сейчас за Миром наблюдал сам Годвин в компании своих изначальных, то для Рика и окружающих он заготовил отменное дерьмо. И никакие постулаты не помогут. Но против воли он пролистал четверть страниц, уставился на очередной абзац:

«…замер он в свете, понимая, что разрывает он грань между тем Миром и этим. Открылась та сторона взору его, но не моргнул он, не дрогнул перед открывшимся ему…»

И еще чуть дальше:

«…воссияла жертва его, окатив благостью весь Мир, наполняя его волной очищения. Вскинули к небу руки последователи и друзья его, приветствуя благостью сию, прощаясь с Миром и приветствуя спасение. Вслед за спасителем своим, следуя по дороге пожертвования, шагнули они на ту сторону…»

Он захлопнул писание. Годвин, конечно, молодец, что сделал из себя невообразимую затычку для неописуемого пожертвования. Но Рик не хотел бы приносить в жертву тех, кто доверился ему. А еще он всегда старался выжить. Если прикинуть, кучка изначальных во главе с Годвином – неплохая плата за то, что Мир до сих пор стоит на ногах. Но сумма явно была выплачена не в полном объеме, и с долгами они расплачиваются до сих пор. Иначе бы его шею сейчас не сдавливал ошейник.

Отложив писание в сторону, он взялся за мелкую книжечку, которая интересовала его куда больше. Пинкус не был похож на человека достаточно сентиментального, чтобы вести дневничок. Однако уголки у книжечки затерлись, а странички местами шли волнами. Дневник явно пережил многое со своим владельцем. Пролистав первые несколько страниц, Рик нахмурился. С первой встречи он запомнил привратника как властного, жадного, немного комичного персонажа, преисполненного неискренности. Лебезящего там, где это выгодно, и при этом третирующего собственных подчиненных и всех, кто стоял ниже на шаткой лестнице успеха. Даже их последний диалог, приоткрывший завесу над многими тайнами рудника, не заставил его относиться к Пинкусу серьезнее. А зря.

Так или иначе привратнику хватило ума понять, что он по горло провалился в опасную трясину. Странички были заполнены мелким, убористым почерком, разобрать который было проблематично. Вчитавшись, Рик понял, что, даже привыкнув к закорючкам, расшифровать писанину толстяка будет тяжело. Минимум половина слов была заменена на значки, смысл которых был ясен только автору. Пинкус определенно не хотел, чтобы написанное было прочитано кем-либо. Вторая половина оказалась слабо структурирована, строчки наползали друг на друга, образуя при этом нечто похожее на столбцы, но вкрапления мелких рисунков и символов сбивали с толку.

Он быстро пролистал страницы, остановился на той, что немного отличалась от остальных. Слева, у самого края, рука привратника вывела ряд треугольников, часть из них была дополнительно закрашена, несколько штук – перечеркнуты. Затем шло ровно одно слово: «нет», вслед за ним Пинкус добавил изображение солнышка. Ниже почти половину страницы занимал относительно крупный рисунок.

Очередной треугольник, на этот раз большой и перевернутый, располагался сверху, вниз от него расходились тонкие линии, заканчивающиеся заштрихованными кружками. Возле некоторых привратник выставил знаки вопросов, некоторые подчеркнул с особым усердием и пометил буквами. Рик различил «А», рядом явное «Ф». Имена? Города? Аргент и Фарот? Если так, то каждый кружок обозначал какой-то город на импровизированной карте. Рик задержал взгляд на большом треугольнике. Получается, все линии сводились к одной точке на севере. Но ряд верхних рисунков ни капли не напоминал ему родные земли; с замиранием сердца он поискал кружок с заветной «К», но не нашел ничего подобного.

Порыв теплого ветра налетел из ниоткуда, страницы затрепетали. Придержав их рукой, он пролистал дальше. В какой-то момент Пинкуса потянуло на творчество, рисунков стало больше, неразборчивой писанины – меньше. Но это все еще была схематичная геометрия, ни на одной из страниц Рик не обнаружил ничего вменяемого. Так или иначе, как и любой мерзавец, промышляющий всяким дерьмом, привратник боялся, что рано или поздно его поймают. И обернул свои мысли так, чтобы в этом случае прочитать их было не так-то просто.

Юноша поморщился. Будь он в Карпете, то с ходу мог бы назвать несколько человек, изучающих грамоту, которые раскололи бы этот несчастный дневник за один вечер. Несмотря на всю предусмотрительность Пинкуса, он не верил, что привратнику хватило ума хоть на сколько-нибудь удобоваримый шифр. Но Карпет был далеко и возвращаться он туда точно не собирался, поэтому рассчитывать стоило только на себя. Сделав зарубку в памяти изучить дневник от корки до корки, он запихнул книжицу обратно под рубашку. Перекатился на спину.

Ветки слабо колыхались над его головой. Рикард понимал, что настало время принятия решений. До этого он корил себя за то, что больше месяца провел в вынужденном бездействии. На деле это тянулось годами. Вся эта жизнь в Вествуде, работа с Парацельсом, имитация мирной жизни. Последняя неделя показала, что от самого себя не убежишь.

Он пальцем провел по глади ошейника. Издевка судьбы, но она послужила хорошим толчком. Будет ли так заметна седина на его светлых, почти белых волосах? Даже если нет, правда ли он готов все отпущенное ему время прятаться за высоким воротником, сторониться людей? Доживать, а не жить?

Перед глазами вспыхнуло лицо горняка с ручейком крови, вытекающим из разбитой головы. Незаметно оно трансформировалось в ухмыляющийся лик Иглы, с черными впадинами вместо глаз. Впадины очень напоминали кратеры. Рик вздохнул. Чего на самом деле хотела эта сторона его личности, он и не сомневался. Карпетский вор был не из тех, кто прячется. Дай ему волю, и, сорвав ошейник, этот человек встанет на центральной площади Аргента, чтобы забрать с собой в небытие побольше народу.

Мысли потекли в эту сторону. Если Пинкус не соврал и эти ублюдки правда возвращали ошейники сразу после каждого вывезенного с рудника юноши… Выходит, они научились их снимать. Но что дальше? Держать возле себя ходячую опасность для жизни сотен людей? Нет, слишком глупо. Кто бы ни организовал все эти похищения, он бы точно не стал сидеть на пороховой бочке с вероятностью быть обнаруженным церковниками при первой же тряске. Убивать юношей тоже не было никакого смысла, они ведь для чего-то нужны. А значит, напрашивался невероятный, но от этого не менее логичный вывод: похитители нашли иной способ сдерживать натуру белоголовых. Был ли это такой же, но не подотчетный ошейник или нечто иное, важно одно: способ точно существовал.

Рикард попытался понять, что не дает ему покоя. Лезть в самое пекло, из которого он только что выбрался – и ради чего? Ради призрачной возможности снять ошейник? Зачем? Дымчатое кольцо будет его сдерживать до самого конца или нечто другое – завершится все одинаково. Что еще? Возможность напоследок сделать что-то важное? Он вырос в среде, где геройство приводило к смерти. Пусть высокородная рвалась вперед, как лисица, учуявшая кролика, ее мотивы были хотя бы логичны. Карьерный рост, почет в столице, нездоровое любопытство – неважно. В случае успеха она будет пожинать плоды, а не скрываться по всей Симфарее.

Юноша грустно улыбнулся. На каждую лисицу найдется волк, приставивший к ее шее заостренную спицу. За то короткое время, что они провели вместе, Райя показала себя надежным спутником. Но без поддержки со стороны она бы уже была мертва. Это ли его гложет? Нежелание отпускать ее на пару с Ловчим? Так или иначе у Нико не так много времени; хватит ли его на весь предстоящий путь, чтобы прикрыть ей спину?

Он сжал кулаки. С каких пор он стал переживать о людях вокруг? Где та грань, где человечность пересекается со слабостью? А может, это лишь уловка, а карпетский вор просто рвется в самую гущу событий, умело управляя его чувствами? Спасал ли он Ловчего из чувства долга или просто вытаскивал вслед за собой живой щит? Между тем Нико выпрыгнул из кареты не колеблясь. Рикард не был уверен, что ему хватило бы духу поступить так же.

По правую руку Райя дернулась и что-то пробормотала во сне. Он покосился в ее сторону. Политика его никогда не интересовала, заваленные грязным снегом северные улочки были наполнены множеством других вещей, о которых ему приходилось беспокоиться. Но он прекрасно представлял, как события, происходящие на самом верху столичных башен, шелковой нитью расходятся по всей стране и опутывают каждое живое существо. Рикард сполна ощутил это влияние. Именно эти люди отдали приказы, которые свели его с высокородной. И они же проморгали у себя под носом хорошо обученную убийцу. Юноша тихо пробормотал любимое слово Пинкуса:

– Бардак…

Иначе и не скажешь. При всех достоинствах высокородной она явно не была самым важным человеком в Аргенте. Из обрывков фраз он понял, что ее родители считались не последними людьми в столице, но сама Райя только начинала свой карьерный путь. А три года назад она и вовсе была фактически подростком. При этом кто-то уже тогда приставил к ней Фиону. Сколько лет тогда было ненастоящей камеристке, пятнадцать? Он по себе знал, что при должном обучении возраст не помеха мастерству. Подобная осмотрительность пугала. Кто-то умело пристроил девочку к важным людям в Аргенте. Даже если основной интерес сводился не к Райе, а к ее родителям, в итоге ставка удвоилась и почти сыграла. Почти. Иначе в этом лесу был бы закопан он сам на пару с высокородной.

Рик был уверен, что таких манипуляций должно было быть множество. Где-то в столице, а может и не только там, сейчас находились люди, подобные Фионе. Необязательно обученные убийцы, достаточно и того, что они преследовали интересы своего нанимателя. Если даже девочка-камеристка имела доступ в самые высокие кабинеты и, он был уверен, ловила ушами много интересного, что уж говорить о влиянии целой группы таких людей. В итоге картина вырисовывалась неутешительная. В самом центре Симфареи кто-то уже много лет вплетал в полотно свои собственные нити, касание которых явно не будет мягким, как шелк. Скорее, оно будет напоминать тычок спицей, не так ли?

На фоне этого затеянная на руднике игра обретала совсем мрачные оттенки. Речь шла уже не только о политическом, но и о церковном влиянии. Кто бы ни стоял за всем этим, он не побоялся заигрывать с силами, которые уже много лет повсеместно находились под строгим табу. Методы и устои, распространенные в Симфарее, не находили в его душе отклика (по понятным причинам), но Рикард прекрасно понимал, насколько даже один белоголовый может быть опасен для других людей. А по словам Пинкуса, речь шла о десятках подобных ему.

А самое главное, Рик не мог осознать конечной цели всего этого. Все детство он провел с человеком по имени Рендалл Элайда. Его отец тоже по уши погряз в подобном дерьме. Проклятье, да он ведь производил его, существовал за счет этого. Но методы Рендалла были совсем иными и преследовали очевидные цели: деньги и власть. Накопление первого, удержание второго. Он видел цель и шел к ней кратчайшим путем, не заботясь о том, сколько людей пострадает на пути, и даже не скрываясь.

Тот, по чьей прихоти Рика затянуло во все это, явно обладал не меньшим влиянием. А еще авторитетом и деньгами. Но при этом был достаточно осмотрителен, чтобы оставаться в тени. А еще невероятно умен. Юноша знал о политических интригах лишь понаслышке, но даже та картина, которая вырисовывалась перед ним сейчас, поражала воображение. И если бы речь шла лишь об укреплении власти в столице… Но нет, этот человек затеял всю эту историю с похищением белоголовых, от которой так и несло безумием.

Выход из тени, осознанный риск быть раскрытым, что в итоге и произошло. Но изначально, чтобы решиться привести в исполнение подобный план, награда должна была быть монументальной. Такой, ради которой убивают, без сомнений. Да, до полноценного краха было еще далеко и теперь все зависело от трех людей, лежащих на лесной поляне. В основном от высокородной. Именно ей теперь было суждено запустить необратимые процессы, которы взбаламутят всю столицу. И Рику совсем не хотелось вновь оказаться в ситуации, где он станет препятствием на пути к чей-то цели. Препятствием из плоти и крови. Препятствием с ошейником на шее.

Он неплохо умел просчитывать вероятности, никаких цифр и прочего, просто чувствовал, куда может завести та или иная дорожка. И здесь все дороги вели не туда. Их всех прикончат, либо прикончат лишь высокородную, а они с Ловчим отправятся обратно дробить камни в искрящемся туннеле. Или попадут обратно в руки психов, уготовивших для белоголовых пока неизвестную, но вряд ли завидную участь.

Вариантов, при которых для каждого из них все заканчивается хорошо, он не видел. Такое бывает лишь в сказках, где герои ступают на опасный путь и доходят до конца вместе. В реальном мире концовка истории для каждого из них будет не такой радужной. Ожидать чего-то иного было просто наивно.

Рик почти убедил себя, что нужно обсудить со спутниками свои мысли. Ошейник на шее лишал его с Ловчим всех прав. А Высокродной стоило перестать играть по чужим правилам и просто со всех ног бежать в столицу. Вновь повернув голову в ее сторону, юноша вздрогнул. Райя уже не спала, карие глаза смотрели прямо на него. Как давно это продолжается? Девушка моргнула, тихо прошептала:

– Доброе утро.

Он хрипло ответил:

– Проснись и пой. Мы проспали рассвет, но лишний час сна пойдет на пользу. Прежде чем отправиться в путь, я хотел обсудить…

– Долго его нет? – Райя перебила его, указав глазами куда-то ему в макушку.

– Что? – Рик не понял вопроса.

– Нико. То есть Ловчий. Когда он вернется, нужно будет осмотреть его плечо: если рана загноится, будут проблемы.

– Вернется?

Рик задрал голову вверх, где по другую сторону от фонаря должен был лежать Ловчий. Все это время он думал, что тот просто крепко спит, но, приподнявшись на локте, понял, что это не так. На импровизированной лежанке из валежника валялся небрежно скомканный плед, сам Нико отсутствовал. Проснулся раньше них и отправился в лес… В поисках воды? Еды? По нужде? Странно. Он не спал уже минимум половину часа, все это время вокруг не раздавалось ни звука. Значит, Ловчий ушел еще раньше.

Юноша нахмурился; он был уверен, что чутко спит, особенно в подобной ситуации. Какой от него прок, если кто-то смог незаметно проскользнуть буквально в двух шагах, при этом даже не имея нужды скрываться? Нехорошие мысли закрались в голову, но, окинув взглядом поляну, он увидел, что импровизированный мешок с их пожитками на месте, а обе лошади тихо щиплют траву на привязи. Ловчий не взял с собой ничего, то есть рассчитывал скоро вернуться. Пошел обратно с целью привести третью лошадь? Разумно, но Рик ощутил смутное беспокойство. Как бы то ни было, Нико должен был уже вернуться.

Он рывком поднялся на ноги, осмотрелся в поисках следов, потер переносицу. У его собрата по каторге было множество достоинств, но умение передвигаться по лесу, не потревожив ни единой веточки, было присуще скорее самому Рику. Не обнаружив даже намека на след в примятой траве, он обошел фонарь, протянул руку к лежанке. Вряд ли смятая ткань сохранила бы тепло тела больше, чем на несколько минут, но надо же с чего-то начинать? Пальцы ожидаемо ткнулись в пустоту, но, помимо примятых веток, он ощутил под тканью какой-то предмет. Рик рывком откинул ткань в сторону. После чего замер с вытянутой вперед рукой, словно попрошайка в тени городских ворот. Кончики пальцев задрожали против его воли.

Он услышал, как Райя поднялась со своего места, почувствовал, как она подошла со спины:

– Есть идеи? Что там…

Ее речь оборвалась на полуслове, высокородная шумно выдохнула. Не оглядываясь, он так и сидел на корточках, буравя взглядом предмет прямо перед собой. Вся туманная дымка исчезла. Став полностью прозрачным и покоясь не на чужой шее, а на горстке высохших веток, ошейник потерял все свое болезненное очарование. Таинственность словно улетучилась, бесшовное кольцо валялось на лесной земле, будто какой-то мусор. Он поймал себя на мысли, что таращится сквозь стекло на мельчайшие крупинки сухой земли, слегка подсвеченные падающими на кольцо лучами солнца.

Чуть наклонившись вперед, он кончиками пальцев провел по ошейнику. На мгновение прикрыл глаза. Ни следа. Ни тепла. Ничего. Рик скорее ощутил, чем услышал, как Райя позади сглотнула… слезы? Осознание? Слюну в высохшем после ночевки рту? Он взял в руки ошейник, который за много лет до его появления в этих краях навесили на шею его новому знакомому. Теперь Ловчего здесь не было, а кольцо словно зависло в пространстве в ожидании новой шеи.

– Он…?

– Да.

– Именно этой ночью…

– Да, – Рикард хрипло прокашлялся, – именно так.

Высокородная присела рядом:

– Значит, так это происходит? Без каких-либо следов? Лишь ошейник на кучке веток?

– Не думаю, что был хоть один подобный случай за все последние годы. – Рик покрутил кольцо в руках. – Вряд ли хоть один белоголовый покидал Мир за пределами рудника. До недавнего времени. Но в остальном да. Без следов.

– Ты уже видел подобное? – Райя сглотнула.

– Нет. Я пробыл на руднике меньше недели. Но он всегда говорил, что уже скоро. Я просто не думал… Не думал, что настолько скоро. Верил, что у него в запасе еще месяцы. Хотя бы. Или недели. Или…

Он поймал себя на мысли, что выдавливает слова, просто чтобы заполнить тишину, и резко замолчал. Райя осторожно коснулась прозрачного кольца кончиками пальцев, отдернула руку.

– Я знаю, что без этого он бы забрал нас в… Не знаю, где он сейчас. Но как бы то ни было, без ошейника он бы забрал нас с собой. И огромный кусок леса впридачу. Но мозг отказывается принять это как благо.

– Благо было бы, если бы это, – Рик потряс прозрачным кольцом, отраженные стеклом лучи солнца на секунду ослепили его, – вообще не требовалось.

Он продолжал неотрывно смотреть на кучку примятого валежника, словно, если наблюдать достаточно долго, Ловчий вылезет из-под земли обратно. Как будто это какой-то розыгрыш. Но Рик знал, что этого не произойдет. Предмет в руке был тому подтверждением. Против воли он выругался сквозь зубы:

– Все это дерьмо, которое мы пережили ночью… Он ведь получил болт в плечо. Выпрыгнул из кареты. А до этого восемь лет торчал посреди треклятых рунных тоннелей. И в итоге одна ночь на воле? Всего одна?

Он увидел, как пальцы, сжимающие ошейник, побелели. Хрупкое, на первый взгляд, стекло не поддалось, оно было крепче любого доспеха. Он не знал, кого обвинить, но если бы нашел, на кого повесить этот фундаментальный недостаток в мироустройстве, то этому существу бы не поздоровилось. Будь это даже сам Годвин, ради такого случая он бы спустил с поводка настоящего себя. И сделал бы это с удовольствием. Райя положила ладонь ему на плечо:

– Выбирая между свободой на одну ночь и забвением на руднике… Я бы точно выбрала свободу.

– У нас отобрали право выбора. И у меня, и у него. – Рикард пощупал собственную шею.

– Я…

Рука на плече замерла, высокородная явно не находила слов. Он медленно добавил:

– Давай соберем вещи.

Высокородная лишь кивнула в ответ. Поняла ли она все без слов или дипломатическая жилка подсказала ей, что лучше промолчать, – неважно. Ведь он знал, что не передумает. Они свернули пледы, Рик раскидал горки валежника по поляне. Смешная маскировка, любой преследователь легко найдет их по множеству следов. Ошейник он завернул в тряпицу и бережно положил к прочим вещам. Девушка протянула руку за мешком, замерла, внимательно глядя на него.

– Что?

– Ты все же пойдешь со мной?

– Да. Ты собираешься растревожить осиное гнездо, и когда тот, кто затеял это все, поймет, что его планы рушатся, я хочу оказаться рядом.

– Я заметила… По твоей улыбке.

Он понял, что на лицо действительно наползла ухмылка. Нехорошая. Опасная. Как давно это произошло? Или карпетский вор вылез наружу, стоило лишь заговорить о будущем? Приложив усилие, он опустил уголки губ. Райя отвела взгляд:

– Не уверена, что хочу знать все о твоих планах. Но я оценю любую помощь.

– Ты говорила про таверну в городе, что там?

– Друг. Точнее человек, который поможет связаться со столицей. И сделает это достаточно тихо. Тебе нужно будет обернуть чем-то шею. А еще нам потребуется привести себя в порядок, прежде чем идти к городской стене. Иначе нас просто прогонят, как пару попрошаек.

Он увидел, что Райя пытается пальцами расчесать спутавшиеся каштановые волосы. Вытащив с макушки репей, она несколько секунд смотрела на него, затем устало отбросила в сторону.

– Не пустят в Фарот столичную дипломатку?

– Сейчас, как мне кажется, я больше похожа на бродяжку. А выкрикивать свое имя на входе в город кажется не очень хорошей идеей. Фарот окружен кольцом мелких деревень и постоялыми дворами. Крестьяне отдают часть налога тем, что производят. И там много странствующих торговцев и случайных путников. Будет не сложно затеряться, и, думаю, мы сможем найти там пристанище на одну ночь.

– У тебя остались какие-то деньги?

– Конечно нет. Во время путешествия в монетах вообще не было надобности, – Райя вздохнула, – но ведь ты же идешь со мной, думаю, деньги не станут проблемой, верно?

– Как воровство согласуется с работой на столицу?

– Никак. Поэтому воровать буду не я. И когда все утрясется, деньги вернутся пострадавшим. Анонимно.

Он согласно кивнул. Анонимно так анонимно. Если до этого дойдет, то он сам будет либо уже очень далеко от этих мест, либо в могиле. Вслух он этого говорить не стал.

– Мои условия ровно такие же, какими они были на руднике. Я помогу, но эта штука, – он щелкнул пальцем по мутному стеклу на своей шее, – накладывает определенные ограничения. Поэтому если ситуация выйдет из-под контроля… Я уйду. И ты не будешь пытаться меня удержать или вернуть на рудник.

– Договорились, – высокородная, не колеблясь, кивнула.

– Это не все. Если сложить то, что нам рассказал Пинкус, и произошедшее после, теперь я и правда допускаю, что эти люди научились… Взаимодействовать с ошейниками. Просто снимать, менять на что-то, неважно. Если выпадет такой шанс – я им воспользуюсь. И ты тоже не попытаешься меня удержать. Ни до, ни после.

Райя закусила нижнюю губу, затем задумчиво погладила ссадину на лбу:

– Если допустить, что всех белоголовых свозили в Фарот, снимали с них ошейники и отправляли обратно, но при этом за весь год посреди города не образовался огромный черный кратер… Все возможно. И нет, я не буду пытаться тебя удержать. Но только если мы выясним, что это не сделает из тебя живую бомбу, прогуливающуюся по Симфарее.

В ее глазах он прочитал, что она не верит в подобный исход. Но все равно протянул руку:

– Согласен.

Она протянула тонкую ладонь в ответ, почти на том самом месте, где он жал руку Ловчему накануне. Стараясь не думать об этом, он кивнул, после чего отошел к лошадям. Пока Рик возился с уздечкой, Райя тихо произнесла:

– Неделю назад, когда я выехала из столицы, то не думала, что все так повернется. И после всего пережитого готова с уверенностью сказать – я рада, что наши пути пересеклись. Но не могу не спросить: почему ты решил пойти со мной?

Рик запустил пальцы в шелковистую лошадиную гриву, второй рукой невольно ощупал лицо. Удостоверившись, что все в порядке, он ответил:

– Вероятности.

– Что? – на лице Райи выступило замешательство.

– Трем людям удалось выбраться с рудника, несмотря на все препятствия. Сколько раз за прошедшие сутки нас пытались прикончить? Много. И тем не менее мы оказались здесь. Но нельзя испытывать судьбу слишком долго. Если бы мы все отправились дальше, вероятность того, что каждый из нас дойдет до конца, неуклонно снижалась бы. Когда я жил на севере, я общался с одним подчиненным моего отца. Он рассказал мне про подобный парадокс. Оставаясь с друзьями до последнего, ты делаешь это, чтобы спасти их. Но одновременно – понижаешь шансы на успех.

– С твоих слов получается, что мы уже стали друзьями?

Он покосился на высокородную:

– Это единственное, что тебя смутило?

– Нет. Мне приятны твои слова. Но все остальное…

– Когда окажешься в ситуации, в которой больше всего пользы принесет бездействие, то ты вспомнишь мои слова. Так или иначе, – он потянул лошадей за собой, затем посмотрел на пятачок примятой травы в нескольких шагах от себя, – если вероятности существуют, то они уже сброшены.

Он всмотрелся в гущу леса впереди, Райя проследила за его взглядом. Листва переливалась в лучах утреннего солнца, вековые стволы теснились перед глазами. Впервые за долгое время у него появилась цель, а где-то там, за лесом, их ждали ответы.

– Как я и сказал, в какой-то момент у нас отобрали право выбора. Но времена меняются. Теперь, когда выбор есть, я точно не хочу просто уйти на ту сторону.

Он остановился, помогая высокородной забраться на лошадь. Она уселась на спине животного, внимательно глядя на него. Рикард тихо добавил:

– Ведь если заставляют уходить, то стоит как следует хлопнуть дверью напоследок. Так что держись крепче: впереди нас ждет долгий путь.

Глава 29. Эдвин

«Идиот, надо держаться за Сэта…»

Не успев додумать мысль, он больно повалился лицом в пол. Рывком поднялся на ноги, понял, что сделал это лишь мысленно, конечности отказались подчиниться. Эдвин зарычал, адреналин наполнял тело. Боль отступила так же внезапно, как и пришла. Голова прояснилась, он словно нырнул лицом в бочку с холодной водой. Юноша напряг все силы, сфокусировал взгляд перед собой. Понял, что смотрит не на лакированное дерево, а на комки сухой земли. Сильный запах дыма исчез, лишь одежда немного смердела в качестве напоминания. Эдвин поднял голову.

Лавка исчезла. Он стоял на коленях среди большого помещения, похожего на городской склад. Вдоль стен тянулось множество закрытых ящиков разных размеров, местами они высились до потолочных балок. Свободным оставался лишь широкий проход, разделяющий склад на две половинки. Одна из стен была полностью глухой, на противоположной под потолком шел ряд горизонтальных окон. Сквозь них помещение освещали лучи солнца, в воздухе висела пыль, но пахло сыростью. По обе стороны, с торцов здания, были расположены широкие ворота, сейчас закрытые.

Эдвин перевел взгляд на спутников. Он оказался единственным, кто свалился с ног, Ани и Парацельс так и стояли, касаясь Сэта ладонями. Лица обоих выражали полнейшее ошеломление, Гааз открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, венчик из седых волос стоял торчком. Торговка, широко распахнув глаза, осматривала помещение. Вор выглядел спокойнее всех, лишь блестящий от пота лоб выдавал недавнее напряжение. И он был единственным, кто не оглядывался по сторонам, а смотрел прямо на Эдвина. Юноша поднялся на ноги, оглядел свои испачканные грязью колени. Глубоко вздохнул, испытывая одновременно облегчение и смущение. Целитель вымученно прошептал:

– За гранью человеческих сил, действительно…

– Не сомневайся, друг, так и есть. – Сэт повернулся к нему. – Ты понимаешь, где мы?

– Помещение мне незнакомо, но, судя по шпилю, мы в торговом квартале.

Доктор ткнул пальцем в одно из окон. Проследив за жестом, Эдвин увидел кончик резного шпиля на фоне неба. Сэт почесал подбородок:

– Получается, мы в другой части города?

– Абсолютно. Если представить город как часовой циферблат, то минутная стрелка щедро развернулась на сто восемьдесят градусов – и мы вместе с ней. Что-то не так?

– Все не так. Потому что это невозможно.

Ани повернулась к нему:

– Еще бы. Кто-то объяснит мне, что только что произошло? С каких пор за один взмах ресниц…

– Я не об этом. Не совсем об этом, – Сэт кашлянул. – Даже то, что вы сейчас вместе со мной, а не догораете в том проклятом пожаре… Я не преувеличивал, когда сказал, что даже чтобы шагнуть таким образом в одиночку, нужно очень постараться. Мягко говоря.

Он вновь посмотрел на Эдвина:

– Но и это еще не все. Мальчик подтвердит: все разы, когда он видел подобное со стороны, я не перемещался дальше, чем в пределах одного здания. Заранее утолю возможное любопытство: личный рекорд составляет около сотни метров. И после этого я провалялся в кровати почти сутки, просто не было сил встать. Но сейчас я чувствую себя так, словно не потратил ни капли сил. Небольшую дрожь можно списать на нервное напряжение, не более. При этом четыре взрослых человека прошли по той стороне через весь город.

Эдвин увидел, как Ани одними губами произнесла:

– По той стороне…

Доктор вмешался:

– Стресс? Патовая ситуация? Мне сложно судить о том, о чем я ничего не знаю, но в медицине известны подобные случаи. Люди поднимали вес, в десятки раз превышающий их собственный – все ради спасения собственного ребенка…

– Ты уже староват для этого определения. Но, как мне кажется, доля правды в этом есть. Просто благодарить стоит не меня.

Пару секунд Эдвин осмысливал услышанное, затем понял, что все присутствующие смотрят на него. Поднял перед собой испачканные ладони:

– Ну нет. Точно нет. – Увидев, что Парацельс смотрит на него с явным интересом, повысил голос: – Я ничего не делал!

– Уверен? – Сэт облизал сухие губы. – Ты единственный, кто не устоял на ногах.

– Тем более это значит…

– Это значит, что в тот момент ты отдал слишком много сил. В отличие от меня. Ни разу в жизни после перехода по той стороне я не чувствовал себя так свежо. Не думаю, что сейчас я потратил хоть что-то. Я лишь направил всех нас в нужную сторону, тут согласен, для этого нужен опыт. Но силы на переход были затрачены твои – и так много, что мы оказались очень далеко от отправной точки.

Эдвин опустил руки.

– Но я тоже не чувствую себя уставшим. Плохо было, когда начался пожар, но как только мы переместились, наоборот, стало лучше.

– Это не опровергает мой тезис, а лишь делает все произошедшее еще удивительнее.

– Куда уж удивительнее. – Гааз пригладил редкие волосы на макушке. – Друг мой, возможно, все гораздо проще? Как я и сказал, стресс, ответственность за других людей…

Вор покачал головой.

– У меня есть сразу несколько причин сомневаться в простом объяснении. Во-первых, ощущения отличались. Я пытался шагнуть раз за разом, но ничего не получалось. В тот момент, когда все получилось, меня словно… толкнули.

– Толкнули?

– Метафорически. Дали пинка под задницу. Ощущения сравнимы… Представь, что ты тонешь и ушел ко дну так глубоко, что уже потерял любую надежду выбраться. И тут тебя выдергивает наружу, причем спасение пришло не с поверхности, а откуда-то снизу.

«Вы найдете ответы на дне».

Эдвин дернулся, будто пинка только что дали ему, встряхнул головой. Сэт странно посмотрел на него:

– А во-вторых, уж что-что, а свои возможности я знаю. Поэтому не верю, что мог провернуть подобное сам.

– Не верил, но ведь все равно попытался. – Гааз вновь положил ладонь другу на плечо.

Сэт сбросил его руку:

– Увы. Когда парень подал эту идею, то я ухватился за нее. Но я ни секунды не верил, что смогу вытащить всех. Я чувствовал ваши руки на себе, но знал, что даже если отдам все на свете, то смогу прихватить с собой только кого-то одного. – Лис с неожиданной тоской посмотрел Эдвину в глаза. – Я же сказал, что всегда возвращаю долги.

Ани сделала шаг назад:

– Ты пытался вытащить только себя и Эдвина?

– Я бы с радостью спас всех, девочка. Но даже твоя ставка слишком высока. Я пытался спасти только Эдвина. Даже если бы получилось, то я сам с большой вероятностью уже бы не очнулся.

– Из-за вас, из-за тебя где-то там моя лавка сейчас превращается в горку углей, – казалось, торговка выплевывает слова одно за другим, – а теперь ты признаешься, что собирался оставить нас в пожаре? Ладно я, но Парацельс – твой друг!

– Старый друг, как ни посмотри, – Гааз покачал головой, – и это я навлек на всех беду сегодня. Я бы сам остался в доме, без сомнений, если бы это точно могло спасти всех вас.

– Жаль, что не у всех так много благородства. – Ани сверкнула глазами.

Целитель посмотрел на нее усталым взглядом:

– Увы, чаще речь идет не о благородстве, а о целесообразности. Вечная дилемма любой войны. Отправить на смерть достаточно людей, чтобы те немногие, кто выживет, смогли добиться успеха.

– Мы не на войне!

– И поэтому мы все живы. Война куда более безжалостна.

Ани фыркнула, но спорить не стала. Эдвин поправил сползшую на глаз повязку, разлепил высохшие губы:

– Я все равно не верю, что сделал хоть что-то. И спасать только меня – глупейшее решение, плевать на любые долги.

– У нас еще будет время, чтобы обсудить это. – Сэт поднял с земли свою сумку. – Сейчас нам надо выбираться отсюда. Поверят они или нет, что мы все сгинули в пожаре, это все равно займет какое-то время. Лошади ушли в небытие вместе с лавкой. У нас есть время до завтрашнего утра, чтобы найти новых, собраться и покинуть город.

Гааз оглядел присутствующих:

– В этом квартале почти нет таверн, одни торговые ряды, но оно и к лучшему. Предлагаю сместиться к выходу из города, там мы легко найдем постоялый двор со своей конюшней.

– Годится.

Вор уверенно двинулся по проходу к ближайшим воротам. Эдвин переглянулся с Ани, пытаясь понять, чего в ее взгляде больше – ненависти или тоски. Не увидев ни того, ни другого, он торопливо отвел глаза и зашагал вслед за Лисом.

* * *

Таверна, которую выбрал Сэт, была раза в три меньше, чем заведение Флориана. Это был небольшой, но уютный домик, на входе гордо колыхалась вывеска: «Пенная башня».

На башню двухэтажное здание явно не тянуло, зато пиво там и правда лилось в избытке, несмотря на то, что день едва перешагнул за полдень. Эдвин и Сэт выглядели слишком избитыми, чтобы вызвать у владельцев хоть какое-то доверие, поэтому они тихонько присели за круглый стол у окошка. Ани отлучилась в уборную, Лис, сдвинув в сторону белую шторку, наблюдал за улицей. Эдвин косился то на него, то на добротную женщину за стойкой, активно жестикулирующую перед Парацельсом. Доктор пару раз кивнул, затем поднял четыре пальца и указал в их сторону, после чего вернулся к столику.

– Эта милая женщина с готовностью подтвердила наши домыслы. Да, комнаты на втором этаже сдаются, а конюшенный двор с торца также принадлежит ей и ее мужу. В этом мы не просчитались. Но цены… Учитывая близость к городским воротам, я пока остановился лишь на нескольких кружках пива.

Сэт, не отрывая взгляда от занавески, бесстрастно ответил:

– Пока повременим со съемом комнат. Я лучше посплю в чистом поле, чем проведу лишнюю ночь в этом городе. Но кони… Глупо было бы надеяться найти скотину дешевле, чем за пяток серебряных монет. И для этого потребовалось бы отправиться в такие места, по пути в которые с тебя снимут больше, чем стоят сами лошади.

– Все верно, но, по ее словам, цена на животных начинается с двух золотых.

Сэт поморщился, но ничего не ответил. Ани подошла к ним одновременно с трактирщицей, подождала, пока та выставит на стол четыре глиняные кружки. К чести владелицы заведения, она никак не прокомментировала повязку Эдвина или заплывший глаз Лиса. Лишь кивнула с улыбкой и удалилась, покачивая подносом в руке. Ани уселась на свободный стул.

– Есть новости?

Доктор с явным удовольствием пригубил пиво, вытер верхнюю губу ладонью:

– Как доктор я не могу одобрить употребление спиртных напитков, хотя иногда оно лучше любого лекарства… Новости? Я бы сказал, что здесь относительно безопасно, но не дешево. Нам нужно решить, что делать дальше.

– Да, – вор взялся за свою кружку, – если пара лошадей обойдется нам в четыре золотых…

– …значит, четыре обойдутся в восемь, – Ани перебила его, – простая математика.

Лис воззрился на торговку:

– Я ожидал этого разговора. Мой ответ прост. Я не думаю, что тебе стоит отправиться с нами. Как и тебе, Парацельс, увы.

– Ответ не только прост, но и ожидаем. – Торговка сдвинула брови. – Однако я решаю за себя сама.

– Я тоже. – Доктор причмокнул губами. – Извини, друг, судя по тому, что я увидел, с твоим новым образом жизни тебе и мальчику очень пригодится врач.

Сэт уставился на него:

– И ты туда же? Тогда объясню на пальцах. Как я понял, парень успел изложить вам краткую суть того, куда и зачем мы идем. Так вот, – он и правда начал загибать пальцы на руке, – то, что произошло в этом городе, может повториться, – это раз. Пока мы не исполним задуманное, за мной будет гоняться каждый позарившийся на обещанную золотую монетку. Помимо этого, у нас на хвосте отряд столичных гвардейцев – это два. Уж они-то работают не за деньги и не отступятся до последнего. Кроме того, у меня нет доверия даже к нанимателю, из-за которого я оказался здесь с вами, – это три. Ну и, наконец, если заказ не будет выполнен, то могут возникнуть определенные проблемы с теми, кто подыскал мне это дельце. То есть с такими же ворами – это четыре.

Он перевел дух и помахал раскрытой ладонью в воздухе:

– Другими словами, я настоятельно прошу вас не идти с нами. Я уже создал всем присутствующим кучу проблем и не хочу быть ответственным за чью-то жизнь. Спрячьтесь. В городе, окрестностях, на другой стороне континента, неважно. Как только мы покинем город, постепенно все сойдет на нет. Когда заказ будет выполнен, нанесенный урон будет компенсирован, это вам я обещаю.

– Обещаешь так же, как обещал вытащить нас из горящего здания, – это раз? – Ани тоже начала загибать пальцы. – Заказ будет выполнен не «когда», а «если» – это два. Из-за вас я лишилась лавки, а Парацельс не может вернуться домой – это три. Я не хочу сидеть в каком-нибудь подвале и вздрагивать от каждого шороха в ожидании, когда люди Постулата придут выпытывать, куда вы отправились. Это четыре. И наконец, ты слишком много говоришь «мы» и «нас». Все сказанное применимо и к Эдвину, у него тоже есть выбор – идти следом или нет? Это пять.

Теперь настал ее черед помахать в воздухе пятерней. Сэт взглядом проследил за жестом:

– Тут не поспоришь. – Поморщившись, он повернулся к юноше. – Из-за меня ты увидел и пережил уже слишком многое. Поэтому если ты сейчас скажешь, что нам не по пути, я не буду тебя удерживать. Как не стал бы этого делать и тогда, в лесу. И я сделаю все, чтобы в дальнейшем это больше не отразилось на тебе или твоей семье. Даю слово.

Эдвин отвел взгляд, делая вид, что рассматривает покачивающуюся от сквозняка занавеску. В голове в обратном порядке пронеслись все пережитые события, он словно вновь заглянул в глаза матери, ощутил тяжелую руку Вамоса на плече. Сможет ли он вернуться и спокойно жить дальше, зная, что если Лис не справится, то за ними придут? Захочет ли вновь обосноваться в этом маленьком и уютном гнезде, узнав, как велик Мир на самом деле? Готов ли он снова таскать ведра с водой, гадая, не пытается ли в этот самый момент Сэт увернуться от очередного ножа?

Он обвел взглядом присутствующих. Лис замер в ожидании ответа, внимательно смотря на него здоровым глазом. Парацельс, опустив голову, сосредоточил взгляд на своей кружке, на губах играла слабая улыбка. В противовес ему Ани с очень серьезным лицом замерла, скрестив руки на груди. Эдвину показалось, что впервые за все время медальон за пазухой потеплел, а не обжег его холодом. Или тепло скрывалось гораздо глубже? Он разлепил губы:

– Я пойду с тобой.

Вор кивнул, словно этих слов было достаточно. Ани без энтузиазма подытожила:

– Чудесно. Лишнее подтверждение тому, что выбор есть у всех. И, как я уже сказала, я тоже хочу отправиться с вами. Эдвин упоминал, что тебе должны неплохо заплатить в конце этого всего. Поэтому я правда надеюсь, что получу компенсацию за произошедшее. Но это мы можем обсудить позже. А пока, если ты действительно всегда возвращаешь долги, можешь начать с того, что перестанешь меня отговаривать.

Лис вздохнул, перевел взгляд на целителя. Гааз вновь медленно отпил пиво:

– Вам точно пригодится врач. И я уже слишком стар, чтобы сидеть в городе и ждать не только твоего возвращения, а вообще чего-либо. Так можно и не дождаться… Тем более в собственный дом мне теперь возвращаться опасно. Совместное путешествие со старым другом станет отличной заменой врачебной практике.

– Я бы на это не рассчитывал. – Сэт покачал головой. – Надеюсь, ты взял с собой достаточно бинтов. Так или иначе Гааз – ветеран кровопролитной войны и лучший лекарь, которого я знаю. А еще он мой старый друг. А что можешь предложить ты? Я, конечно, буду в восторге, если каждая дыра на одежде будет быстро зашита, но в нашем походе без этого можно и обойтись.

Проигнорировав сарказм, Ани требовательно протянула руку к сумке Гааза. Доктор безропотно передал ей мешок. Развязав тесемки, торговка покопалось внутри, после чего достала увесистый мешочек. Аккуратно, стараясь не демонстрировать его всей таверне, передала кулек Лису.

– Для начала я могу купить нам лошадей. Сумма добавится к долгу, конечно же.

Вор взвесил мешочек в руке, заглянул внутрь, здоровая бровь поднялась вверх.

– Откуда…

– Из пожара каждый спасает то, что ему наиболее ценно. Парацельс бросился к своим лекарствам, Эдвин – ко всем вашим пожиткам. Я не могла унести с собой собственную лавку, поэтому взяла деньги, припасенные на такой случай. Ну а ты, по всей видимости, больше всего дорожишь своим жилетом. И да, его действительно стоило бы еще заштопать.

Гааз вновь спрятал улыбку за кружкой. Лис покачал головой, вернул торговке мешочек, за пару глотков выпил половину своего пива. Вытер губы рукавом:

– Пусть будет так. Но главной ценностью, которую я пытался спасти, был и остается Эдвин. И я не настолько дорожу своим жилетом. Просто у меня больше ничего не осталось. И предупреждаю, какое-то время рядом – и может статься так, что вам тоже нечего будет спасать.

– Кроме людей вокруг, друг мой, – Парацельс отставил пустую кружку в сторону, – кроме людей вокруг… Раз мы пришли к соглашению, то что дальше?

Сэт почесал бороду:

– Выждем здесь какое-то время. Девочка, я попрошу тебя выйти в город и купить припасы в дорогу… Пока есть возможность. Из всех нас у тебя теперь меньше всего шансов быть узнанной, но будь крайне осторожна. Мы тем временем займемся покупкой лошадей. Парацельс, возьми у нее требуемую сумму – будет лучше, если этим займешься ты. Мы с юношей выглядим слишком… запоминающимися.

– Если окружающих допросят, то они вспомнят вас в любом случае. Эти бинты и раны…

– Да. Поэтому двинемся в путь еще до заката. Не хочу задерживаться здесь ни одного лишнего часа.

Ани подняла руку, словно студентка в университете:

– И куда же мы двинемся? Настал момент, когда хотелось бы узнать хоть какие-то подробности.

– А их и нет, девочка. Добро пожаловать в команду. Нам необходимо добраться до Аргента, там я получу дальнейшие инструкции по встрече с нанимателем. Поэтому задача проста: любой ценой добраться до столицы. И мне очень бы хотелось избежать на этом пути ножевых ранений, драк, пожаров и смертей. Пока получается довольно плохо.

– Даже если представить, что ты с ним встретился. Что потом?

– Заказ будет выполнен, я получу кучу денег, рассчитаюсь с каждым из вас и выдохну спокойно. Но предпочитаю не загадывать так далеко в будущее.

– А Эдвин? С ним все будет в порядке? Ведь не так просто медальон носит теперь он, а не ты.

Доктор вмешался:

– Кто-нибудь может рассказать старику, о каком медальоне идет речь?

Сэт почесал переносицу:

– Чуть позже. Что касается первого вопроса, то сделаю все, что в моих силах. Но если что-то пойдет не так, то мои… Мои коллеги защитят его. Я ручаюсь за это.

– Так же, как они защитили его в Вествуде?

– Нет. В данном случае опасность исходит не от нанимателя, а от Иеремии. Или гвардейцев, бандитов, воришек и много кого еще. С подобным нам придется справляться самим.

Ани откинулась на спинку стула, ее лицо явно выражало отношение к озвученным правилам игры. Эдвин почесал затылок:

– Мы двинемся в Аргент напрямик?

– Будем смотреть по ситуации. Если прочертить отсюда прямую линию на север, то я не вижу на пути очевидных препятствий. Но они всегда могут появиться. Будем надеяться, что чем ближе к Аргенту, тем больше внимания будет сосредоточенно не на нас, а на Фароте. Я прямо сейчас слушаю разговоры вокруг: похоже, слухи оказались правдой, как бы это ни было невероятно.

Гааз устало навис над своей пустой кружкой:

– Кратер размером с полгорода, путешествия через ту сторону, загадочные наниматели и опасности на каждом шагу. После войны мне казалось, что до самой старости в жизни уже не произойдет ничего интересного. Боги, как же я теперь желаю обратного! Среди прочего, ты не хочешь объяснить сказанное сразу после пожара? В твоих способностях я и не сомневался, но причем тут парнишка?

Эдвин поймал взгляд вора, впервые он видел в глазах Сэта неуверенность.

– У нас будет время это обсудить. Позже. Но в любом случае у меня нет ответа. Подобному учатся годами, никто никогда не перемещался по той стороне так далеко и с таким количеством спутников. Никогда не слышал ни о чем подобном.

– Ну, парочку случаев я могу припомнить. – Парацельс с улыбкой посмотрел на Эдвина. – В писании часто упоминается, что над Годвином и прочими изначальными была не властна ни смерть, ни тем более расстояния. Юноша, возможно, вы сможете перенести нас сразу в Аргент, чтобы не тратить время на дорогу, а деньги на лошадей?

Эдвин постарался улыбнуться, но слова Сэта не давали ему покоя. Вор сурово посмотрел на лекаря:

– Оставь это. Объяснения произошедшему у меня пока нет, но если парень и правда что-то совершил в тот момент, то удивительно, как он еще жив.

– Конечно-конечно, – Гааз поднял ладони в успокаивающем жесте, – тогда не будем дальше тратить время? Юноша, пока мы занимаемся покупкой всего и вся, рекомендую отлучиться в уборную и снять повязку. Спустя почти три дня рана должна была в полной мере затянуться. Теперь бинты лишь тревожат рану, сползая на глаз, и привлекают лишнее внимание. Когда мы покинем город, я дополнительно осмотрю царапину, но, думаю, с ней все будет в порядке.

– Спасибо, – пробормотал Эдвин, все еще думая о своем.

Сэт уперся ладонями на стол, поднялся на ноги.

– Я пока прогуляюсь по окрестностям.

Юноша посмотрел на него с тревогой:

– Стоит ли?

– Я буду рядом, просто присмотрю за обстановкой в округе. И меня никто не увидит, нет нужды беспокоиться. Но если кольцо врагов вновь начнет сжиматься… Я увижу все. Будьте осторожны.

Развернувшись на каблуках, вор стремительно покинул таверну, лишь мелькнул кожаный жилет в дверях. Гааз доверительно наклонился вперед:

– Я тоже займусь делом. Ани, если тебя не затруднит…

Торговка под столом отсчитала ему нужное количество монет. Кивнув, целитель поднялся на ноги и вновь зашагал в сторону стойки. Эдвин остался с Ани вдвоем. Торговка наклонилась к нему:

– Ну?

– Что? – Он смешался от неожиданности.

– Насколько я успела узнать тебя, Эдвин Гертран, сейчас ты скажешь, как тебе жаль, что моя лавка сгорела. А после этого нам на голову рухнет небо или произойдет еще что-то похуже.

Эдвин смутился:

– Тогда не скажу. Но Сэт снова на ногах. Я верю, что теперь все будет в порядке.

– У вас обоих странное представление о порядке. – Девушка покачала головой. – И как-то многовато доверия к человеку, который постоянно приносит окружающим проблемы.

– Но ты все равно решила отправиться с нами.

Торговка возвела глаза к потолку:

– Не заставляй меня пожалеть об этом, Эдвин.

– Сделаю все, что в моих силах. – Он попытался улыбнуться.

– Для начала приведи себя в порядок. – Ани поднялась на ноги. – Стражники редко останавливают кого-либо на выезде из города, но в вашем с Сэтом случае могут сделать исключение.

Понимая, что у них не так много времени на болтовню, Эдвин спросил напоследок:

– Почему?

Торговка замерла.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты верно подметила: я, Сэт, мы оба пока лишь создаем проблемы. Сначала он ворвался в мою жизнь и полностью изменил ее, теперь я сделал то же самое с тобой и Парацельсом. Ты должна быть в ярости, но вместо этого готова отправиться с нами дальше. Ответь, почему? Только не говори, что ради денег, я все равно не поверю.

– Не стоит недооценивать ценность золотых монет, Эдвин. Ведь именно с их помощью я купила себе место в отряде.

– И все же?

– Возможно, – Ани закусила губу, – я стараюсь больше не цепляться за прошлое.

Ответ застал его врасплох, но торговка уже отвернулась и пошла к двери. Глядя ей вслед, Эдвин подпер кулаком подбородок. Эту же фразу сказал ей ночной визитер несколько дней назад. Было ли в ней больше смысла, чем выглядело со стороны? Он вздохнул. В Мире все еще было слишком много вещей, в которых он ничего не понимал.

Загорелый затылок торговки мелькнул в дверях напоследок. Эдвин почесал подбородок. Кто знает, возможно, той ночью, когда он следовал «зову сердца», речь шла вовсе не о треклятой кочерге.

Юноша окинул взглядом помещение. Парацельс все еще стоял у стойки, активно жестикулируя. Эдвин всмотрелся в лица людей за соседними столиками. Сэт был прав: несмотря на царящее в таверне оживление, в воздухе витала тревога. Умы людей явно занимала новость из Столичных земель. Сам он никогда там не бывал и даже не представлял, как выглядят Фарот, Аргент и подобные им города. Но даже устное описание трагедии заставляло его нутро трепетать.

Он вновь перевел взгляд в окно. Показалось или где-то в толпе мелькнул знакомый кожаный жилет? Эдвин поморщился, произошедшее не давало ему покоя. Даже то, что они за один взмах ресниц перенеслись на другой конец города, отошло на второй план. Да, это было невероятно и не укладывалось в голове, но почему он единственный, кто перенес это с таким трудом? С чем связана адская боль в висках и почему, как только он повалился лицом в землю, она сразу отступила?

Сейчас он чувствовал себя лучше, чем за всю последнюю неделю. До этого он словно нес на себе груз прошлого, сомнения и страхи. В какой-то мере все это осталось, но ощущалось иначе, будто все тяготы остались на той стороне. Боль ушла, усталость отступила, голова прояснилась. Если вор прав и он поспособствовал их перемещению, не должно ли быть наоборот? Почему он не умер или хотя бы не валится с ног? Слишком много вопросов и ни одного ответа. Возможная подсказка лежала сейчас в его кармане, но с этим придется разобраться позже.

Гааза в помещении уже не было, юноша остался один. Эдвин поднялся на ноги. Если даже он спас всех этим утром, то как так вышло, что он единственный остался без дела к середине дня? Вздохнув, он направился к подсобке, стараясь не встречаться взглядом со случайными посетителями.

То, что трактир не из дешевых, было понятно даже по виду уборной. Никакого грубо сколоченного сарая на заднем дворе, вместо этого его встретила узкая, но крепкая деревянная дверь, расположенная за главной лестницей. Задвинув засов, он облокотился ладонями на древний металлический умывальник. Любовь хозяев к своему заведению была видна даже здесь, прямо перед ним висело большое круглое зеркало в резной раме. Эдвин взглянул на свое отражение.

Все не так плохо, но Ани была права, он явно не выглядел как примерный гражданин и образец здоровья. Щеки запали, отросшие волосы растрепались там, где не были прижаты бинтами. Повязка придавала еще более болезненный вид, под глазами темнели круги. Сухие губы потрескались, а на подбородке и щеках уже проглядывала заметная щетина. До бороды Сэта было еще далеко, но в Дубах он избегал любой поросли на лице.

Брызнув себе на лицо водой, юноша аккуратно подцепил край бинта, поморщившись, потянул его в сторону. Последний день повязка держалась на честном слове, слои легко отходили один за другим, лишь прилегающий к голове кусок успел присохнуть к черепу. Аккуратно взявшись за края пальцами, Эдвин сжал зубы и рывком отделил повязку от раны. Парацельс был прав, порез на виске успел затянуться, вся мазь впиталась. Волосы в этом месте были неаккуратно сбриты, придавая голове нездоровую асимметрию, виднелся участок голой кожи. На месте некогда открытой раны розовел стянутый нитками шов. Если повезет, то в будущем шрам будет совсем небольшим, с полпальца шириной, а отросшие волосы скроют любое напоминание о полученной ране.

Повязка уже не потребуется, но, щеголяя в таком виде, он все еще будет притягивать ненужные взгляды. Придется вновь нацепить чепец, который выдала ему торговка в ту роковую ночь. Свет рунной лампы на стене светил ему прямо в затылок, макушка была окутана белым сиянием. Эдвин наклонился ближе, силясь рассмотреть шов. Моргнул. Почти коснулся носом зеркала, судорожно вцепился пальцами в висок.

Левая часть головы выглядела как обычно: темные волнистые волосы падали на ухо, прижатые повязкой пряди спутались и слиплись от пота. Но правая… Всмотревшись, Эдвин понял, что ему не показалось. В небрежной прическе блестело множество седых волос.

Эдвин судорожно потер голову в этом месте, случайно зацепил порез, выдохнул от боли. Седина, словно плесень, расползлась по его голове. Волосок тут, парочка там, не сильно заметные до этого, сейчас они отливали серебром в свете лампы. Он впился взглядом в свое отражение, мир вокруг начал расплываться, Эдвин потряс головой пытаясь отогнать наваждение. Крепко зажмурился, вцепился в раковину до боли в руках. Несколько раз глубоко вздохнул, разлепил веки.

Ничего не изменилось. Юноша в зеркале безжалостно смотрел прямо на него, в усталых глазах плескалась тоска. Эдвин закричал, если бы мог, но вместо этого тишина звенела в ушах. И лишь где-то далеко на задворках сознания он вновь услышал непрошенный совет, произнесенный до боли знакомым шепотом:

– Седина в голове – лишь начало.

Благодарности

Выражаю благодарность редактору Марине Стрепетовой, которая уверенно и скрупулезно вычитала этот огромный текст. Все замечания и комментарии полученные в процессе, сделали эту книгу только лучше. Также, спасибо каждому бета-ридеру и всем, кто следил за «Кратерами Симфареи» еще до момента публикации. И, конечно же, отдельная благодарность каждому, кто потратил определенное количество минут, часов или дней, чтобы дочитать до этого момента. Ведь из маленьких сражений складываются большие победы.

https://t.me/paleheaded телеграм-канал «Кратеры Симфареи». В нем можно найти всю хронологию выпуска этой книги, а так же новости о написании и публикации продолжения.

www.paleheaded.com сайт автора. Полезные ссылки и художественные иллюстрации, воплощающие персонажей, города и сцены из книги.

Оглавление

НачалоГлава 1. Эдвин Глава 2. Рикард Глава 3. Эдвин Глава 4. Райя Глава 5. Рикард Глава 6. Эдвин Глава 7. Райя Глава 8. Рикард Глава 9. Райя Глава 10. Эдвин Глава 11. Райя Глава 12. Рикард Глава 13. Эдвин Глава 14. Райя Интерлюдия. Старый генерал Интерлюдия. Черная мантия Глава 15. Рикард Глава 16. Эдвин Глава 17. Райя Глава 18. Эдвин Глава 19. Рикард Глава 20. Райя Глава 21. Эдвин Глава 22. Рикард Глава 23. Эдвин Глава 24. Райя Глава 25. Рикард Глава 26. Эдвин Интерлюдия. Крыло Теодоры Интерлюдия. Хозяин кошачьего двора Глава 27. Эдвин Глава 28. Рикард Глава 29. Эдвин Благодарности