Мурат Куриев, Алексей Темников
Марш! Марш! Люди и лошади в наполеоновских войнах

…Откуда нам, известно, что животные не имеют собственного языка? Я придерживаюсь той точки зрения, что присущее нам высокомерие заставляет нас сказать «нет», потому что мы не понимаем их. Лошадь обладает памятью, знанием и чувством любви. Лошадь отличает своего хозяина от слуг, хотя последние находятся с ней чаще. У меня самого была лошадь, которая отличала меня от всех людей, и, когда я сидел на ней, она ясно показывала свое понимание того, что ее всадник превосходит всех других, окружавших его, тем, что она выделывала антраша и двигалась с гордо поднятой головой.

Наполеон

Иллюстрации – Алексей Темников

Авторы выражают глубокую признательность Михаилу Годину за его постоянную поддержку

Благодарим Алексея Орлова за помощь в подготовке материалов

© Куриев М. М., текст, 2024

© Темников А. В., текст, иллюстрации, 2024

© Издательство «У Никитских ворот», оформление, 2024

Предисловие

Во-первых, это красиво. Это красиво и во-вторых, и в-третьих. Как они летели вперед! Русские кавалергарды под Аустерлицем, французские конные гренадеры в снежной метели в Прейсиш-Эйлау, британские «Серые» драгуны в битве при Ватерлоо…

Заканчивалось все по-разному, как и случается на войне. Однако кавалерийские атаки невероятно красивы. Не будем обижать пехоту, но люди на лошадях совсем другое зрелище. О людях мы знаем больше, о лошадях – значительно меньше.

Эта книга не просто про кавалерию в наполеоновских войнах. Обыденности и жестоких реалий войны в ней поровну со славой и величием. Она о «лучших из лучших» и «жалких неудачниках». О сотнях тысяч лошадей, имена которых не сохранились в истории, и десятке тех, которым, как коню Александра Македонского Буцефалу, удалось в историю войти. О подвигах и драмах. О благородном и отвратительном.

Словом, обо всем, что происходило с людьми на лошадях во время Большой войны конца XVIII – начала XIX века…

Пролог

…Гвардейскому драгуну Миле повезло. Он не только вернулся живым из похода в Россию, но и сберег своего любимого коня, Каде. Каде верно служил ему в Австрии, Испании, Пруссии. Миле был сильно привязан к нему.

В России, чтобы раздобыть для коня корм, Миле рисковал жизнью. Во время отступления он переодевался в русскую шинель, надевал русскую драгунскую каску и отправлялся за едой для Каде. Случись что – его бы расстреляли на месте.

Повезло. Миле и Каде добрались до Франции. Потом везение кончилось. Во время знаменитой кавалерийской атаки маршала Нея на английские каре в битве при Ватерлоо Каде погиб.

…Сам Ней в тот день потерял трех своих лошадей – Турка, Весталку, Лимузена. В последние часы сражения адъютанты маршала просто ловили для него какую-нибудь из оставшихся без всадника кирасирских лошадей. Как их звали? Мы не знаем.

А что знаем? Что с Наполеоном при Ватерлоо был его любимый конь, Маренго. Хотя знатоки утверждают, что «любимым» Маренго считать не стоит. И ведь похоже на правду. Наездник из императора так себе, скакал он лишь по необходимости, с чего ему сильно привязываться к лошадям? Да и 18 июня 1815 года в седле он провел не так много времени.

Его противник, герцог Веллингтон, напротив, с коня не слезал более 15 часов! Верный Копенгаген выдержал все испытания самого тяжелого дня в жизни Железного герцога.

Люди, лошади… Копенгаген будет похоронен в присутствии Веллингтона, в загородной резиденции герцога Стрэтфилд-Сэй. Маренго переживет своего хозяина на десять лет и умрет тоже в «плену у англичан». Лошади, люди…

Часть первая
Всадник N 1

Введение

Наездником он был не великим. Эти слова нам придется повторить еще не раз. Но этот человек, восседающий на белом коне, – символ эпохи. Почему они белые? Так и было, или опять легенда?

Много что Наполеон умел лучше всех. А если в чем-то он по-настоящему щедр, то в подаренных нам легендах. Про лошадей в том числе. И начинать книгу про людей и лошадей в войнах, названных его именем, логично с императора.

Разумеется, не только из-за легенд. И не только из-за того, что он одним словом приводил в движение огромные массы всадников. Так делали многие. Однако именно Наполеон стал использовать кавалерию по-новому. То есть ничего принципиально нового вроде и не было, но результат – потрясающий. Там все в куче – и кони, и люди, и идеи.

Всадник на белом коне… Он ездил плохо, но быстро. Он сменил много лошадей. Какие-то из них называются «любимыми». Кто-то утверждает, что «любимые лошади» – миф. Наполеон дал нам возможность подумать, не стоит сразу переходить в галоп…

Глава первая
Человек на белом коне

Кто не знает картину Давида «Бонапарт на перевале Сен-Бернар»? Белый конь, который встал на дыбы, развевающийся на ветру красный плащ, отважный всадник с указующим перстом. С этого все началось. И эпоха романтизма в живописи, и особая история наездника и его лошадей.

Сразу небольшое, но показательное отступление. Никакого «коня на дыбах» на перевале не было. Преодолевал его Бонапарт на осле… Или на муле? Серьезный и предметный спор продолжается до сих пор. Разница между мулами и ослами, конечно, есть. Но ведь внешне они очень похожи! Так осел или мул?! Казалось бы, не принципиально, однако все, что относится к Наполеону, сразу вызывает дискуссии.

Моментально появляются мифы. Наполеон, дескать, страдал гиппофобией, то есть боязнью лошадей. Многие сразу же упоминают еще и лейкофобию, страх перед белым цветом. Отличный повод сказать плохо о красивом – все эти картины, где Наполеон восседает на белых конях, не более чем плод воображения. Что ж, легенды, если, конечно, они связаны с великим императором, заслуживают того, чтобы с ними разбираться отдельно. Очередь придет. Вернемся к началу начал.

«Император садился верхом на лошадь очень неизящно, и я думаю, что он бы никогда не чувствовал себя на ней в полной безопасности, если бы в его распоряжение не доставляли только тех лошадей, которые были уже безупречно натренированы; но во избежание худшего принимались все меры предосторожности, и лошади, предназначенные для императора, должны были выдержать жестокое испытание, прежде чем добиться чести носить его на себе».

Камердинер Наполеона Констан не выдал большой тайны. О том, что у императора непростые отношения с лошадьми, знали практически все.

Означает ли это, что он был плохим наездником? Многие историки так и считают. Сделать подобный вывод не сложно, доказательств хватает. Что с того, что он провел в седле значительную часть жизни? Аргумент не работает. Всадник № 1, или N I – не самый искусный наездник? Можно признать, но нужно и разобраться.

Начнем с оправданий. Есть целые народы, заслужившие почетный титул прирожденные наездники. В тонкости вдаваться не будем, отметим лишь важнейшую деталь. Речь идет об областях, где мальчиков приучают к лошадям с раннего детства. Корсика – место совсем не такое.

Впрочем, научиться верховой езде можно было и там. Только своей конюшни у довольно бедной семьи Буонапарте не имелось. Что доставалось маленькому Наполеоне? Ослики, мулы (опыт пригодится), наверное, пони – если повезет. Практически с уверенностью можно утверждать, что до того момента, как Буонапарте попал в Парижскую военную школу, его общение с лошадьми минимально.

Он точно не прирожденный наездник, но ситуацию можно было бы исправить с помощью уроков верховой езды. Школа давала такую возможность.

Правила. Если кадет не собирался в кавалеристы (а Буонапарте готовился стать артиллерийским офицером), ему предлагали три занятия в неделю. Сразу отметим – не обязательные. Месье д’Овернь считался опытным преподавателем, научить мог многому, но сколько уроков взял Наполеон?

С уверенностью можно сказать – немного. Одна из причин почти наверняка в том, что он опасался насмешек со стороны более искусных товарищей. В те времена он еще был крайне чувствительным.

Д’Овернь утверждал, что учиться верховой езде нужно три года. Бонапарту не хватило ни времени, ни, что более важно, терпения. Именно «нетерпеливость» ляжет в основу стиля Наполеона как наездника. Плюс уверенность в себе. Наполеон полагал, что без изысканной верховой езды он вполне обойдется. Да это то же самое, что изящные манеры или танцы! Можно блистать, а можно и просто знать об их существовании. Лошади, безусловно, важнее танцев, но делать из них культ? Подход! Он сформировался довольно рано и со временем не сильно изменился.

…Барон Эрнст фон Оделебен, саксонский офицер при штабе Наполеона, оставил интересные воспоминания, в которых он рассуждает и о том, что для нас наиболее интересно. А именно – о том, каким наездником был император. Общая оценка – уничижительная. «Ездил, как мясник». Наверное, сам Оделебен, блестящий кавалерист, мог так сказать. А вот кое-что более пространное.

Саксонский полковник начинает с того, что, по признанию самого Наполеона, «он многому научился, но стать хорошим всадником так и не смог». Дальше Оделебен «вникает в тонкости».

«Его телосложение не очень подходило для верховой езды».

Деталь, на которую обращал внимание не только саксонец. Но что значит «не очень подходило»? Фигурой не вышел? Ноги слишком короткие или недостаточно кривые? Не очень-то серьезный аргумент. Дело, конечно, не в «телосложении». Плохо обучен – да, только и учиться не намерен. Самого Наполеона то, что есть, вполне устраивает. Недостатки? Пусть ими занимаются «специально обученные люди».

«Когда он скакал галопом, сидел в седле небрежно, поводья держал обычно в правой руке, левая – небрежно свисала вниз. Верхняя часть его тела никак не контролировалась… и если лошадь делала неверный шаг, он немедленно терял равновесие…»

Снова фон Оделебен, и на сей раз – по-кавалерийски точная оценка. Подтверждается многими и очень похоже на правду. В седле Наполеон держался не уверенно, лошадью управлял совсем не мастерски. Падал довольно часто, правда. Однако наступает и время разнообразных «но».

Пусть Наполеон и ездил, «как мясник», и болтало его отчаянно, и да, падал, но никакой гиппофобии у него не было. Лошадей он не боялся.

Более того, Наполеон очень любил верховую езду как таковую. Он не раз говорил о том, что конные прогулки весьма полезны для здоровья. Скакал он, может, и плохо, но часто и охотно. Однажды он сказал, что для того, чтобы избавиться от мучившей его головной боли, он просто скакал три часа подряд. Что же касается пресловутых падений…

…30 октября 1799 года, незадолго до государственного переворота, он ездил к брату Жозефу, упал с лошади и, по утверждению некоторых историков, «едва не погиб». Знак? Сколько еще их будет, таких «знаков».

Его падение с лошади как раз накануне вторжения в Россию? Знак, да еще какой! Это Наполеон, у него даже конфузы превращаются в легенды или крайне интересные истории.

Случай, описанный личным секретарем Наполеона, Меневалем.

«В начале 1803 года первый консул, находившийся тогда в Сен-Клу, захотел сам править каретой, запряженной четырьмя молодыми лошадьми. В карете сидели госпожа Бонапарт и ее дочь Гортензия. Наполеон забрался на козлы кареты, стоявшей перед ступеньками парка Сен-Клу. Подъехав к ограде, отделявшей этот парк от частного владения, Наполеон потерял контроль над очень молодыми и горячими лошадями. Они ринулись на ограду с таким неистовством, что Наполеон был сброшен со своего сиденья на гравий дорожки».

Инцидент хорошо известный, но можно о нем просто упомянуть, а можно – пойти дальше. По словам Меневаля, Наполеон в результате падения получил «легкое растяжение руки» и несколько дней не подписывал бумаги. А британский врач и писатель Майло Кейнс, правнук Чарльза Дарвина, пошел дальше. Гораздо дальше.

По его утверждению, Наполеон во время падения ударился головой (Меневаль об этом не упоминает), что привело к серьезным последствиям. На основании таких признаков, как увеличение веса, медлительность и «частичная потеря обоняния», Кейнс спустя почти два века «диагностировал» у Наполеона начало болезни Фрелиха, нейроэндокринной патологии. Звучит устрашающе, и своими соображениями Кейнс поделился в серьезном издании. Стоит ли к этому относиться серьезно? Майло Кейнс получил известность как ниспровергатель разного рода мифов о великих людях, причем именно с медицинской точки зрения.

Он потратил немало времени на то, чтобы доказать – правым, раненым глазом адмирал Нельсон видел столь же хорошо, как и левым. Не ахти какой секрет, но внимание к себе Кейнс привлек. Наполеон после тридцати начал набирать вес? Правда. Отличный повод порассуждать. Тот, кто хочет, этим занимается. Мы же вернемся к падениям. Точнее – к поведению Наполеона после них.

Есть многочисленные свидетельства, которые позволяют говорить о некой общей картине. В подавляющем большинстве случаев Наполеон падал – и практически сразу вставал. По возможности – не прибегая к помощи посторонних. Обычно – тут же снова садился в седло. Позерство? Если только отчасти.

Сам Наполеон невысоко оценивал свой уровень мастерства как наездника. Совершенствоваться, как мы уже знаем, не стал и падения воспринимал как данность. Мнение окружающих Наполеона, как обычно, мало волновало. Практический подход. Как есть, так и есть. Ничего ни личного, ни лишнего.

…Вот он, всадник N L Сидит в седле ссутулившись, расхлябанно. Чуть что – сразу переходит на галоп. Как управляет лошадью? С помощью не мастерства, а скорее интуиции. Неловок? Зато крепок физически и очень вынослив. По крайней мере, был таким до 1815 года.

Наступит время, и Наполеон будет по возможности перемещаться в каретах. Удобно. В карете он мог работать. Однако в случае необходимости Наполеон немедленно садился в седло. И проводил верхом на лошади много часов. Всадник он не искусный, но неутомимый.

Уже упоминавшийся Меневаль рассказывает, как во время посещения канала на реке Урк Наполеон «проехал верхом более восемнадцати лье (почти восемьдесят семь километров), составлявших протяжение канала, за пять часов». Это более чем неплохой результат.

Когда Наполеон пытался осуществить свой грандиозный план по высадке в Англию, он не только часто приезжал в Булонь, но и проводил дни в непрерывных инспекционных поездках. Все верхом, никаких карет. Его выносливость потрясала окружающих.

Неутомимый и, повторим, нетерпеливый. Большая проблема для тех, кто его сопровождал. Переходил в галоп и бросался вперед, практически не обращая внимание на местность. По свидетельству того же Оделебена, Наполеон часто «…оказывался в скалистых местах или на непроходимых дорогах и вынужден был слезать с лошади… Слушать разговоры о трудностях и препятствиях крайне не любил… и от своих намерений отказывался лишь тогда, когда сам убеждался в невозможности продолжать путь…»

Назовем это храбростью, граничившей с безрассудством. Есть немало историй о том, как император практически «отрывался» от сопровождавших его конных егерей гвардии, что могло привести к печальным последствиям. А уж его страсть к галопу, то есть самому быстрому аллюру, была настоящим проклятием для тех, кто его окружал.

Наполеона опасность мало волновала, но вот наглядное доказательство того, что эту опасность он просто не понимал. Когда верховой езде стали обучать его молодую жену, Марию-Луизу, редкое участие Наполеона в «уроках» выглядело, по словам его секретаря Меневаля, примерно так:

«Он обычно заставлял лошадь императрицы скакать галопом, смеясь от всего сердца, когда она кричала от страха, боясь свалиться. На самом деле такой опасности не было, так как вдоль всей дороги стояли конюхи, которые в любую минуту могли остановить лошадь и помешать падению».

…Безрассудный, неутомимый, не слишком умелый. Достаточно эпитетов для того, чтобы понять, каким наездником был Наполеон. Есть еще одна важная вещь. Его собственное отношение к лошадям.

«…Откуда нам известно, что животные не имеют собственного языка? Я придерживаюсь той точки зрения, что присущее нам высокомерие заставляет нас сказать “нет”, потому мы что мы не понимаем их. Лошадь обладает памятью, знанием и чувством любви. Лошадь отличает своего хозяина от слуг, хотя последние находятся с ней чаще. У меня самого была лошадь, которая отличала меня от всех людей, и, когда я сидел на ней, она ясно показывала свое понимание того, что ее всадник превосходит всех других, окружавших его, тем, что она выделывала антраша и двигалась с гордо поднятой головой. Она также никому не позволяла оседлать себя, за исключением одного конюха, который постоянно ухаживал за ней. Когда конюх ехал на ней, то ее движения были совсем другими, казалось, она осознает, что позволила ехать на себе человеку, подчиненному ее хозяину. Когда я терял дорогу, то обычно бросал вожжи, и она всегда находила правильный путь в местах, где я со всей моей наблюдательностью и хвалеными познаниями не мог этого сделать».

Часть самого пространного высказывания Наполеона о лошадях стала эпиграфом к этой книге. Неважно, думал ли он так на самом деле. Он это сказал. В беседе с доктором Барри О’Мирой на острове Святой Елены. Разговор, вообще-то, начался с обсуждения религий, затем император вдруг перешел к теме отношений между животными и Богом, а лошади уже появились в качестве примера – и voila, этот пассаж.

Британка Джилл Гамильтон, написавшая книгу о Наполеоне и его лошадях, разумеется, не могла проигнорировать слова императора. Наиболее интересна уже в ее рассуждениях по этому поводу вот какая мысль. Гамильтон считает, что Наполеон хотел понравиться англичанам.

В Британии лошади своего рода культ, о чем император знал. И высказался, дескать, соответствующим образом. И про лошадей хорошо, и себя в очередной раз возвысил.

Что ж, то, что Наполеон беседовал с ирландским доктором совсем не так, как, скажем, с Лас-Казом, факт общеизвестный. Лас-Казу он надиктовывал свою собственную легенду. О’Мире… Да, в общем-то, тоже, но с нюансами. Наполеон отдавал себе отчет в том, что говорит с иностранцем. Более того – с англичанином. Даже нет, с ирландцем. Когда требовалось, император умел вникать в тонкости.

Именно тонкости и позволяли ему быть более раскованным.

Больше правды? Нет, это не так. Правда все равно наполеоновская. Или снова – легенда. Известно, впрочем, что к разговорам с Лас-Казом император даже готовился, а затем и редактировал текст. Здесь есть и последовательность, и структура.

В беседах с О’Мирой значительно больше экспромта. Темы чаще всего появляются почти случайно. «Ответвления», по воле императора, могут быть любыми. Размышления о лошадях именно так и появились. И не стоит мучительно искать ответ на вопрос – почему он вдруг заговорил о лошадях? Почему начал с религии, перешел к животным, а закончил, как обычно, констатацией факта? Губернатор Лоу – натуральный злодей.

Как появились лошади? Неожиданно. Прискакали. Галопом. Искал пример – нашел. В свойственной ему манере. Можно делать выводы? Только не далеко идущие.

С уверенностью можно утверждать одно. Никакой гиппофобии, боязни лошадей, у Наполеона не было. Как не было и айлурофобии, то есть боязни кошек. Тоже нередко встречающийся миф.

Что насчет любви к животным? Сложнее? Да не очень-то. Собачку Жозефины, пуделя Фортюне, он точно терпеть не мог. Было за что. Брачную ночь чуть не испортил, за ногу укусил. Редкий пример сильных чувств.

Однако в целом к животным Наполеон относился весьма спокойно, если не сказать равнодушно. Хотя безусловную ценность тех же лошадей понимал. А любовь… На сильные чувства он, конечно же, был способен, но, в отличие от считающегося бесчувственным Веллингтона, сочинять эпитафию для любимого коня вряд ли бы стал.

Он рассказывает О’Мире об одной из своих лошадей. Хвалит, но имени ее не называет. Забыл? На память император никогда не жаловался. Он просто рассуждает отстраненно, и именно это – очень показательно. Почти все думают, что Наполеон говорит о Маренго, но – не факт. Совсем не факт. Дальше мы поймем почему. Про «любимых лошадей» тоже узнаем.

…У знаменитой картины Давида два автора. Художник нарисовал, заказчик сказал, как нужно. И мы до сих пор не знаем, кто из них решил, что лошадь должна быть белой.

Глава вторая
Конюшни Наполеона

Первая «своя» лошадь появилась у Бонапарта только во время осады Тулона. Имени ее мы не знаем. Что-то особенное? Считается, что она также была первой лошадью Наполеона, которая погибла в бою. Только не очень понятно, где именно. То ли прямо там, под Тулоном, то ли в Первом итальянском походе.

Не все ясно и с последней. Где – понятно. Вместе с Наполеоном в ссылке на Святой Елене. Но кто? Часто – особенно в XIX веке – писали, что Наполеон взял с собой на остров Святой Елены одного из любимых коней, арабского жеребца Шейха. Или же это был Таурис? А может, Визирь? Встретить можно несколько вариантов. Фигурирует даже имя Маренго, хотя про Маренго вроде бы точно известно, что он оказался в плену у англичан, в Англии же умер.

Есть те, кто убежден – злобные англичане вообще не дали императору взять с собой в ссылку одну из своих лошадей. На Святой Елене он ездил на лошади, предоставленной ему британцами. Звали ее Кинг Джордж. И все же Шейх – главный претендент на звание «последней лошади Наполеона». Пусть так и будет. Тем более что Наполеон упорно называл свою лошадь на Святой Елене Шейхом.

Что император действительно любил – так это давать своим лошадям имена. Традиции и изобретательность сочетались в равной степени. Он обожал историю Древнего мира и мифологию. Отсюда – Цезарь, Нерон, Гектор и другие. Разумеется, коням присваивали имена громких побед – Маренго, Аустерлиц, Ваграм. С остальными – разнобой. Есть и что-то уменьшительно-ласкательное, вроде Коко, и вдохновляющее, как Триумфатор. Лошадей к тому же частенько переименовывали. Что-то происходило, надо было реагировать.

Первая, последняя… Между ними – десятки лошадей! Сколько их всего было у Наполеона? Чаще всего встречается цифра 130. Речь, разумеется, о его собственных лошадях, о тех, на которых он ездил сам. В конюшнях лошадей содержалось гораздо больше. Для членов семьи, охоты, выездов и т. д. Тысячи!

Уже став императором, Наполеон многое сделал для развития коневодства во Франции. Создавал новые заводы, возродил скачки. Специальным указом от 1805 года проведение скачек становилось обязательным в тех регионах, где выращивали лошадей.

Англомания? Скорее, все те же практические соображения. Император стимулировал развитие, это было нужно стране, армии. И ему самому, конечно. Конезавод в Сен-Клу, например, поставил в императорские конюшни множество лошадей, и некоторые из них стали личными «Лошадьми Его Величества».

Хотя сам Наполеон предпочитал арабских лошадей, в его конюшнях были самые разные. За исключением, пожалуй, лишь баварских и бретонских лошадей, которых он считал «слишком тяжеловесными». Немецкие кони, которых высоко ценили его офицеры, императору вообще не очень нравились. За исключением тех, которых выращивали на Бергском конезаводе, одном из лучших в Европе.

В целом же картина в конюшнях наблюдалась довольно пестрая. Здесь были и чистокровные англичане, и лошади из Оверни, и из Лимузена, и испанские, и персидские. На конюшнях работали примерно пятьсот человек. Не так уж и много, учитывая количество лошадей.

«Его Величество ценил хороших конюхов, и поэтому принимались все необходимые меры, чтобы пажи получали самое тщательное обучение при подготовке на должность конюха. Чтобы научиться уверенно и с изяществом садиться на лошадь, им приходилось практиковать такие упражнения, связанные с вольтижировкой, которые, как мне казалось, были бы годны только для выступлений в цирке».

Камердинер Констан довольно много рассуждает на тему «Наполеон и лошади», и его воспоминания представляют особую ценность. Констан – не только доверенное лицо императора, но и человек очень неглупый и наблюдательный. По его словам, Наполеон отлично понимал важность «специально подготовленных людей», от которых зависела в том числе и его жизнь.

Отбором особых конюхов занимался Антуан Жарден, старший конюший. Этого человека Наполеон ценил крайне высоко и полностью ему доверял.

Жарден занимался повседневной работой, а общее руководство было за обер-шталмейстером, обязанности которого с момента создания императорских конюшен и до отречения Наполеона исполнял Арман де Коленкур. В этой должности он не только «заведовал лошадьми», но и руководил службой связи и следил за соблюдением этикета.

Идеальное соответствие человека и места! Коленкур – выходец из старинного рода, аристократ с безупречными манерами. При этом – блестящий кавалерист, знаток своего дела. Пунктуальный, энергичный. Близок к императору. Лошадьми занимался и шурин Наполеона, маршал Мюрат, но главную роль, безусловно, играл Коленкур. Во многом благодаря ему работа императорских конюшен была организована прекрасно. Можно сказать и так – Наполеон получал именно тех лошадей, которые ему подходили практически идеально. Особо подготовленных.

«Их тренировали выдерживать, не шелохнувшись, самые различные мучения, удары хлыстом по голове и ушам, барабанный бой и стрельбу из пистолетов, размахивание флагами перед глазами; к их ногам бросали тяжелые предметы, иногда даже овцу или свинью. От лошади требовалось, чтобы в момент самого быстрого галопа (а других император не любил) Наполеон смог бы на полном скаку неожиданно ее остановить. Вообще в распоряжении его величества были только натренированные до невероятного совершенства животные».

Снова Констан, «тень императора». Есть и другие свидетельства очевидцев, но представление о подготовке уже вполне можно составить. Теперь о нюансах.

Хорошо известно, что Наполеон предпочитал жеребцов. Меневаль, личный секретарь Наполеона в течение долгого времени, отмечает, что традиционный выбор владыки Франции – арабские лошади. Небольшие, серовато-белого цвета, мягкие и послушные. Присутствует весь «набор». Про послушных и рассуждать долго не стоит. Других, с его-то манерой езды, и быть не могло. Остальное требует уточнений.

Саксонский полковник Оденлебен утверждает, что многим офицерам было бы стыдно «садиться на таких лошадей». Дескать, практически все лошади Наполеона – маленькие и невзрачные. Спорный вопрос. Конечно, на знаменитых картинах лошади Наполеона, возможно, и выглядят совсем не так, как в жизни. Добавляют внушительности всаднику. Однако и обзывать их «невзрачными» как минимум не совсем справедливо. Небольшие? Да. Но это уже и выбор породы, а значит – пора поговорить о его арабских лошадях. Слова Наполеона: «Хороший арабский жеребец – лучшая лошадь в мире. С арабской кровью вы можете получить улучшение во всех породах».

Считается, что все началось с Египта. Генерала Бонапарта сильно впечатлили лошади мамелюков. Настолько сильно, что он даже составил некий перспективный план. Забрать во Францию как можно больше арабских лошадей для улучшения породы. Реализовать его полностью не удастся, но кое-что получится.

Чем так прельстили Наполеона представители одной из самых древних пород верховых лошадей? Скорее всего, первое, внешнее впечатление сыграло едва ли не решающую роль. Арабские лошади изящны, они отличаются чистотой линий, а кроме того, в большинстве своем они серого цвета. Мысль о «белых лошадях» к этому моменту уже явно поселилась в его голове, и про цвет мы поговорим чуть позже.

Про такие качества, как выносливость и неприхотливость, Бонапарту расскажут знающие люди. Это не могло ему не понравиться. И да, они не крупные. На таких конях Бонапарт бы хорошо смотрелся. Выбор очевиден, к тому же – цвет.

«Белые лошади»? Настоящие белые лошади – большая редкость. Именно по этой причине они стали сакральными символами. А арабские скакуны Наполеона вовсе не белые. Серые, с разными оттенками. Но человек на белой лошади… Он это видел, он представлял себя таким. Говорят, с того самого момента, когда он увидел героя первых лет революции, маркиза Лафайета, на великолепном белом коне.

Наполеон запомнил. Во время триумфального Первого итальянского похода он, перед вступлением в Милан, пересел на светло-серого коня, правда не араба, а овернца, Вижу, и въехал в город во главе отряда кавалеристов. Люди на лошадях вызывают и почтение, и восторг. В символах Наполеон отлично разбирался.

С его собственными лошадьми разбирались люди, которым он доверял. Они знали всё о его предпочтениях, они подбирали лошадей для него, под него. Он не был привередлив, особенно когда получал именно то, что хотел.

Придет время – и Наполеон будет предпочитать передвигаться в карете. Исключительно из соображений удобства. В каретах он мог и работать, и отдыхать. Но если возникала необходимость – немедленно садился верхом. В любом походе с ним несколько «комплектов» лошадей, или бригад. В каждой два боевых коня и один – просто для перемещений. Конюхи, кузнецы… Чего он действительно терпеть не мог, так это промедлений. Готово все должно было быть по первому требованию. Ездил он, конечно, не только на серых лошадях, в конюшнях имелось много самых разных.

…Известно, что за всю свою военную карьеру Наполеон получил лишь несколько легких ранений. А лошади под ним погибали. Кто-то говорит, что таких случаев было десять, кто-то – двадцать. Про «тулонскую лошадь» мы уже знаем, хорошо известна и история с последним погибшим конем.

Арси-сюр-Об, март 1814 года. Император в последний раз командует своими войсками накануне первого отречения. В какой-то момент ему понадобилось вдохновить солдат личным примером. Он уже давно этого не делал, но сейчас – необходимо. Наполеон въезжает на мост, достает шпагу из ножен. Под огнем! Некоторые историки утверждают, что император «искал смерти». Нет, он воевал. Сражался в безнадежной ситуации и – потерял лошадь.

Глава третья
Маренго, Визирь и другие

Скелет «любимого коня» Наполеона, Маренго, находится в Музее армии, в Лондоне. Чучело другого «любимого коня», Визиря, в Музее армии в Париже. Соревнование за звание самой известной лошади Наполеона Маренго выигрывает с явным преимуществом, романтический титул «любимый» нуждается в уточнениях.

Представим идиллическую картину. Наполеон целенаправленно отправляется на конюшню, чтобы угостить лошадь морковкой или яблоком. Не очень на него похоже… Он крайне мало говорил о своих конях, и того, что им сказано или сделано, хватает лишь для того, чтобы современники или потомки могли подумать – а этот, пожалуй, был его любимцем.

Какие-то основания есть. Мы уже знаем, что он предпочитал тех лошадей, которые хорошо подходили ему лично. Невысоких, покладистых, способных приспособиться к своеобразной манере езды. Обращал ли он внимание на внешние данные? Наверное, но вряд ли они играли решающую роль. Впрочем, арабские лошади практически все изящны, так что выбор Наполеона вполне обоснован.

Однако здесь возникает и проблема, которую следует обозначить сразу. Многие из лошадей императора очень похожи, что приводит к путанице. Одно-два ошибочных суждения современников – и появляются разногласия. Кто был с ним в России? Кто – в Испании? А эта лошадь вообще там была?

Сложности, допущения… Почти ни о чем нельзя говорить со стопроцентной уверенностью. «Любимые лошади» – тема опасная. Так ведь с Наполеоном всегда непросто. Он, конечно, не как Ленин, который противоречил самому себе раза три в день, но и император оставил нам столько разных слов, что сделал едва ли не главное занятие историков, опровержение, обычным делом. Потому и в разговоре о «любимых лошадях» будет лейтмотив.

Никакой категоричности! Не утверждаем, а, скорее, предполагаем. По-другому нельзя. Заветное имя сам Наполеон не назвал, а выбирать есть из кого.

Пример примеров. Многие историки, в их числе знаменитый Жан Тюлар, утверждают: да не был он любимой лошадью Наполеона! А согласно широко распространенной легенде – был. Маренго… Повторим, он точно самая известная лошадь.

Маренго прожил невероятно долгую по лошадиным меркам жизнь, 38 лет. Это больше 100 лет по человеческим меркам. Как раз арабские лошади считаются среди своих собратьев долгожителями. Что важно, последние годы жизни Маренго провел в Англии, где его показывали публике как коня Наполеона. Возможно, именно тогда его заодно стали называть любимой лошадью. В любом случае именно с Маренго началась история арабских лошадей Наполеона. Это уже аргумент серьезный. Первая любовь, не шутка.

Считается, что Маренго попал к генералу Бонапарту как военный трофей, после битвы при Абукире в 1799 году. Значит, Маренго уже было пять или шесть лет. В разного рода энциклопедиях его год рождения указывается точно (1793), хотя никаких «метрик» у Маренго не было и его возраст практически наверняка устанавливали по зубам. Не стопроцентно надежный, но проверенный способ, хотя, по мнению специалистов, как раз с арабскими лошадьми есть сложности. Эмаль на их зубах тверже, чем у представителей других пород, значит – зубы изнашиваются медленнее.

Еще одно подтверждение того, что в историях с лошадьми Наполеона очень много относительно точного. Был ли Маренго выращен на знаменитом в Египте конезаводе Эль Насери? Как именно он оказался во Франции? Предположений будет много. Но, в конце концов, от Маренго остались не только воспоминания, но и скелет. Кое-что мы знаем практически наверняка.

Маренго был невысок, чуть более 140 см в холке (то есть там, где шея соединяется со спиной). Рост лошадей измеряют так. Светло-серый, что подтверждают все. На роль «белой лошади», символа, годился.

Небольшой? Здесь есть и плюсы, и минусы. Конечно, маленькая лошадь никогда не сможет поддерживать высокую скорость на больших расстояниях, что легко сделают ее длинноногие собратья. Однако и содержать ее легче, и она более неприхотлива.

Всадник на такой лошади внушительного впечатления не производит, но и в бою он не выделяется, значит – вражеским артиллеристам труднее в него попасть. Белая лошадь сделала бы его хорошей мишенью, а серая не являлась чем-то необычным. Хотя в британской армии, например, «рассветом» считалось время, когда с расстояния в несколько сотен метров можно было различить «серую лошадь». Все равно можно говорить о том, что «непривлекательные» лошади Наполеона помогли ему избежать многих опасностей. Маренго тоже помог.

Свое имя он получил в честь знаменитого сражения, в котором, кстати, не участвовал. Наполеон часто называл своих лошадей «громкими победами», в его конюшнях были и Аустерлиц, и Ваграм. А в каких битвах участвовал Маренго?

Серую лошадь на рассвете рассмотреть можно, черную ночью – затруднительно. С лошадьми Наполеона в сражениях – большая путаница. Во-первых, он мог пересесть с одного коня на другого прямо по ходу битвы. Во-вторых, даже очевидцы событий «путаются в показаниях».

Применительно к Маренго чаще всего упоминаются три знаменитых баталии: Аустерлиц (1805), Иена (1806), Ваграм (1809). С Ватерлоо, где Маренго и закончил свой боевой путь, есть проблемы.

Некоторые исследователи считают, что именно на Маренго 18 июня 1815 года император ездил с «семи утра и до вечера». Напомним, что ездил он в тот день не так уж и много, и, похоже, не на Маренго. «Любимый конь» действительно сопровождал Наполеона в последней кампании, однако, судя по всему, он «находился в запасе». Маренго даже получил ранение, но, видимо, в результате шального обстрела. И его оставили…

Здесь и начинается шум. Да какой же он «любимый конь», если Маренго бросили, отдали врагам! Не очень убедительный аргумент. Наполеон ведь не какой-нибудь там кавалерист, который холил и лелеял своего единственного коня. Приказ «Спасти Маренго!» в той ситуации, тем более от Наполеона, выглядел бы просто нелепо. Но история про «любимых лошадей» на этом не заканчивается.

Визирь. Снова арабский жеребец и еще один претендент на почетное звание. Визирь – подарок от султана Османской империи, сделанный в 1802 году, в честь окончания войны. Существует даже легенда, что, отправляя коня Бонапарту, султан Селим III дал коню специальное напутствие: «Иди, мой дорогой Визирь! Иди ради Аллаха и ради твоего султана. Стань самым знаменитым конем Наполеона». Селим III был человеком просвещенным и сентиментальным, но вряд ли он так сильно заботился о славе Наполеона и его коней. Однако о том, что владыке Франции нравятся арабские лошади, хорошо знал.

Визирь – серый в гречку конь, ростом даже чуть меньше Маренго и примерно одного с ним возраста. Наполеон, безусловно, был к нему привязан, но больше или меньше, чем к Маренго, мы снова не знаем. Считается, что именно Визирь, а не Маренго изображен на многих картинах в качестве пресловутого «белого коня».

Картины, кстати, свою роль в создании «путаницы» тоже сыграли. Известно, что Наполеон терпеть не мог позировать и делал это крайне редко. Императора рисовали по памяти, лошадей разрешали выбирать на конюшне. Не все художники искали ту самую, белых арабских лошадей здесь хватало, можно выбрать просто подходящую. Визирь подходил хорошо.

Конь точно участвовал в кампании 1806–1807 годов, а дальше снова начинаются разночтения. Есть немало тех, кто утверждает, что Визирь сопровождал Наполеона в русском походе, повоевал в кампанию 1813 года, вместе с императором отправился на Эльбу и вернулся во Францию. Кто-то говорит, что в 1812 году Визиря отстранили от больших дел «по старости». Как-никак, но двадцать лет возраст для лошади уже почтенный.

Визиря легко «перемещают» по полям сражений, однако он, как и Маренго, занял свое место не только в истории, но и в музее. Причем именно там, где ему, простите за тавтологию, самое место. В Музее армии в Париже. Хотя без англичан и в этой истории не обошлось!

Скончался Визирь в 1826 году во Франции. Согласно распространенной версии, последние годы жизни он провел на попечении Леона де Шанлера, который несколько лет прослужил в императорских конюшнях. Кроме того, он был поэтом, писателем и большим поклонником Наполеона. Де Шанлер решил сделать чучело Визиря и заказал работу известному таксидермисту.

Однако в период правления Карла X во Франции никакие «наполеоновские начинания» не приветствовались. Опасаясь, что репрессии могут коснуться и чучела Визиря, де Шанлер продал его английскому предпринимателю. Доставили Визиря на Туманный Альбион с приключениями, но в целости. Чучело передали в Манчестерский музей естествознания, где Визирь экспонировался несколько лет. Странно, но такого же успеха, как у скелета Маренго, у него не было. Видимо, потому, что Маренго называли «любимой лошадью Наполеона», а Визиря просто «лошадью Наполеона».

В 1868 году, уже при Наполеоне III, Визиря вернули во Францию. Сначала в Лувр, где он несколько лет «томился в подвале», и только потом он попал Музей армии. Там он находится и по сей день. Действительно, совсем небольшой и уже не совсем белый.

В конце XX века хранители решили – с Визирем, то есть с его чучелом, пора что-то делать. Он буквально рассыпался на части. Спасали коня Наполеона всем миром. Уже в XXI веке объявили сбор средств, и оказалось, что поклонники Наполеона в стране сохранились. Визиря отреставрировали, и стоит он, в отличие от Маренго, буквально в нескольких метрах от своего хозяина. Хороший повод превратиться в «любимого коня», но – нет.

Продолжаем искать среди арабских лошадей императора. Как же их много! Еще один кандидат, снова серый арабский жеребец, Али. Снова – с тяжелым грузом легенд. Остановимся на классической.

Али был захвачен как военный трофей в знаменитой «Битве у пирамид», в 1798 году, французским драгуном. Кавалерист подарил лошадь генералу Мену, тому, что принял на Востоке ислам и стал последним главнокомандующим Египетской армии. Кто-то говорит, что Мену просто отобрал понравившегося ему коня у драгуна. Не важно. Лошадь все равно попадет к генералу Бонапарту, тоже в качестве подарка.

Почему Мену решил расстаться с Али, ведь, по свидетельствам очевидцев, он очень нравился генералу? Разумное объяснение – лошадь не слишком ему подходила. Мену был слегка полноват для небольшого арабского коня, а Наполеону Али подходил идеально. Генералу Бонапарту подарок Мену понравился. Настолько, что он взял его на борт «Мюирона», корабля, на котором он в спешке, оставив армию, возвращался во Францию.

Учитывая опасность предприятия и небольшие размеры флотилии, офицерам, сопровождавшим Бонапарта, разрешили взять с собой по одной лошади. Сам Бонапарт, конечно же, мог взять больше. Скорее всего, именно так попали во Францию и Маренго, и Али.

А кто из них был с Бонапартом в битве при Маренго в июне 1800 года? Специалисты говорят о двух лошадях. Жеребце Дезире, привезенном из королевских конюшен, и Али. Маренго лишь получил имя в честь битвы. В каких еще сражениях отметился Али? Называют Эсслинг и Ваграм, оба – в 1809 году.

Еще раз подчеркнем, в каждую военную кампанию для Наполеона брали много лошадей, так что одни и те же имена для одного и того же сражения – это нормально. Маренго при Ватерлоо был, но император на нем не ездил. Про «лошадей Ватерлоо» мы еще поговорим, пока закончим с темой «серых арабских лошадей».

Их много, обо всех не расскажешь, но уже понятно, что «небольшие серые лошади» не такая уж и маленькая часть наполеоновской легенды. «Серые» превращаются в «белых», белые становятся символами славы и величия. Лошади прекрасно выглядят и дают возможность рассказать о себе все что угодно. Для легенд – то, что надо.

Только с легендой о любимой лошади не очень хорошо получается. Но ведь должна же она быть, обязательно должна! Не легенда – лошадь. Может, ее следует искать не среди «серых арабских»?

Как уже было сказано, ездил Наполеон все же на разных лошадях, совсем не обязательно белых. У него был даже чистокровный английский жеребец, Геродот. Многие лошади были подарены ему разными венценосными особами, и некоторых из таких коней вполне можно считать его любимцами.

Таурис – подарок императора Александра I, серый в яблоках конь. Считается, что на нем Наполеон в 1812 году въезжал в Москву, во что легко поверить, так как император ценил злую иронию. Таурис вместе с Наполеоном «отступал» из России, попал на Эльбу, а затем стал героем «Полета Орла», то есть как раз на нем бежавший из ссылки император возвращался в Париж.

Не «пощадил» Наполеон и своего будущего тестя, австрийского императора Франца II. Франц подарил владыке Франции прекрасного вороного жеребца. О том, какое имя у него было изначально, историки спорят, но Наполеон называл его «Мой кузен». Прямо так и говорил при встрече с конем: «А, вот и ты, мой кузен!» Согласно легенде, это очень не нравилось маршалам, к которым император тоже обращался как к «кузенам». В 1809 году конь стал Ваграмом. В честь знаменитой победы над… австрийцами. Юмор. Почти черный, как лошадь.

Теперь – самое интересное. Судя по всему, именно Ваграм – главный претендент на звание любимой лошади Наполеона. Та лошадь, о которой говорил император на Святой Елене, которая безошибочно узнавала его, – это почти наверняка Ваграм, хотя имени Наполеон и не называет. Однако есть свидетельства очевидцев, подтверждающих – Ваграм радостно реагировал на приближение императора, и Наполеону это нравилось необыкновенно. Он находил для коня ласковые слова и даже угощал его.

Так кто же, Ваграм? Маренго? Все из области предположений. Но про «лошадь Ватерлоо» мы все же знаем. Серая кобыла по имени Дезире. Не путать с жеребцом, побывавшим при Маренго. Дезире – имя первой невесты Наполеона, Дезире Клари. Той самой, что выйдет замуж за маршала Бернадота и станет королевой Швеции. Неужто Наполеон был к ней столь сильно привязан? Тогда зачем давать ее имя жеребцу?

Дезире в переводе с французского означает «желанный». Хорошее, звучное имя для лошади. Не нужно искать скрытый смысл. Хотя… Если Наполеон хотел ужалить Бернадота, которого сильно недолюбливал, то тоже отлично подходит. Тем более что последняя Дезире императора кобыла, а не жеребец. Может, отступление от традиций его и подвело…

Часть вторая
Лошади и всадники. Накануне…

Введение

«Из уст его вырвался нечеловеческий вопль, испуганная лошадь понеслась назад… но и его рука с саблей, и плотно сжатые колени сверхъестественным образом остались в том же положении, в котором пребывали в момент смерти».

Так очевидец описывает смерть капитана Льюиса Эдварда Нолана во время одной из самых известных в истории кавалерийских атак, атаке Легкой бригады британской кавалерии 25 октября 1854 года. Под Балаклавой, во время Крымской войны.

Несчастного Нолана еще и сделают едва ли не главным виновником гибели «цвета английской аристократии», но история эта путаная, сложная и к нашей теме отношения не имеет. Тогда при чем же здесь Нолан? Почему некоторые из генералов говорили о нем, что, дескать, вместо того, чтобы книги писать, Нолану лучше было бы заниматься «практикой»?

Как раз в них-то и дело, в книгах. Буквально накануне Крымской войны Льюис Эдвард Нолан опубликовал две книги. В 1852-м – «Обучение кавалерийских лошадей: новая система», в 1853-м – «Кавалерия: ее история и тактика». Первая – узкоспециализированная, а вот вторая до сих пор считается классикой.

Некоторые из утверждений автора спорны, но все, кто занимается историей кавалерии, труд Нолана активно используют. Капитан Нолан будет одним из тех, кто поможет нам разобраться со сложным вопросом – что представляла собой кавалерия к началу наполеоновских войн?

Глава первая
Экскурс в историю. Совсем небольшой

Практически в каждой книге по истории кавалерии на первых страницах появляются… колесницы. Как точка отсчета – по крайней мере, эффектно. Однако в «глубине веков» легко и утонуть. История кавалерии исчисляется тысячелетиями, но с по-настоящему важными изменениями разобраться вполне можно не на тысячах страниц.

Начать можно, например, с появления жестких седел или изобретения стремени. Многие считают как раз стремена чем-то поистине революционным, хотя есть и несогласные. Все же трудно оспорить тот факт, что стремя позволяло всадникам и проще садиться на лошадь, и, что не менее важно, сохранять равновесие во время езды.

Авторство изобретения отдают и Индии, и Китаю, что приводит к большому разбросу в хронологии, но точные даты здесь не столь уж важны. Тем более что распространение стремян в Европе – процесс не одномоментный. Можно сказать, что в раннем Средневековье они уже были. Дальше – эволюция.

Это уже интереснее. Одно повлекло за собой другое. Где-то в X веке стремена становятся обязательной частью снаряжения тяжело вооруженных рыцарей. Держаться в седле «упакованному в железо» всаднику без стремян просто невозможно.

Со стременами напрямую связывают и появление нового вида холодного оружия, которому предстоит сыграть в дальнейшем огромную роль, – сабли. Так что стремя, безусловно, важнейшая веха.

Как и разделение кавалерии на легкую и тяжелую, которое тоже произошло достаточно рано, еще в Древнем мире. Об особенностях каждой из них мы будем говорить уже применительно к Новому времени, пока лишь констатируем факт.

К интересующей нас эпохе двигаться будем стремительно, перейдя с шага на рысь, а потом на галоп. Как аллюры у лошадей. Оставим в покое луки и стрелы, арбалеты и изменение длины копья. Долго, интересно, но не судьбоносно. Вот появление огнестрельного оружия – это поворот из поворотов. И для военного дела в целом, и для кавалерии в частности.

Оружие совершенствовалось в течение длительного времени, и все это время решались две сверхзадачи. Как защитить всадников и как им самим использовать новое оружие.

…Никколо Макиавелли отлично разбирался не только в искусстве политики, но и в искусстве войны. В начале XVI века он написал: «…сейчас мы не можем больше полагаться на кавалерию как на главную силу… поскольку в последнее время она часто терпит поражения от пехоты». Макиавелли верно оценивал только настоящее.

Всадники должны были защищать себя от огнестрельного оружия, защита стала очень тяжелой, и кавалерия потеряла быстроту и маневренность. Постепенно «тяжести» сбрасывались, до того момента когда все поняли – защищать нужно в первую очередь голову и грудь. Стало легче, в прямом смысле слова.

Параллельно развивалась другая линия. Огнестрельного оружия для самих кавалеристов. В XVI веке появились пистолеты, которые постепенно совершенствовались. Теперь у пехоты и кавалерии равные шансы? Совсем не так. Напротив, как отмечает авторитетный специалист по истории конницы Джордж Денисон, «…уменьшение скорости движения… и применение огнестрельного оружия вместо копий и сабель стали двумя основными факторами, послужившими причиной минимального использования кавалерии на войне в течение длительного времени».

В середине XVII века кавалерия стала возвращать утраченные позиции. Яркий пример – гражданская война в Англии. Именно противостояние двух конниц, «железнобоких» Оливера Кромвеля и «кавалеров-наездников» принца Руперта, определило исход войны. Однако то, что происходило на островах, не очень показательный пример для континентальной Европы.

Эту Европу, примерно в то же время, убеждал шведский король Густав II Адольф (1594–1632). Великий монарх, который превратил Швецию в великую европейскую державу. Густав II Адольф много воевал, он и погиб в одном из сражений Тридцатилетней войны (при Лютцене, 16 ноября 1632), причем – во время кавалерийской атаки.

«Северный лев» внес огромный вклад в военное искусство и совершил революционную переоценку задач и возможностей кавалерии. Отметим, что Густав II Адольф наметил некий магистральный путь. Развитие кавалерии отныне будет определяться не столько вооружением и снаряжением, сколько тактикой. Именно в этом направлении, в чем мы скоро убедимся.

Как они воюют? Медленно, неуклюже… Густав II Адольф увидел, понял, изменил. Скорость, маневренность! Сближаться с противником быстро, побеждать – в рукопашном бою. Главная идея, все остальное – важные и подчиненные ей детали. Следствие – роль кавалерии в сражениях значительно возросла. Как грамотнее ее использовать? Что даст наилучший эффект? Наступила «эпоха напряженной работы мысли».

XVIII век прекрасно подходил для того, чтобы не только думать, но и действовать. С самого начала столетия – одна война задругой. Масштабные, продолжительные. Северная война (1700–1721), Война за испанское наследство (1701–1714), Война за австрийское наследство (1740–1748), Семилетняя война (1756–1763)… Где практика – там и теория. И, разумеется, люди, которые меняют роли, задачи и манеру боя разных видов войск, в том числе – кавалерии. Карл XII, Петр I, герцог Мальборо, Евгений Савойский, Мориц Саксонский…

Каждый их них внес свой вклад, однако один человек сделал нечто особенное. Создал кавалерию, которая станет образцом для многих стран, на много лет. По его «заветам» сражались и в наполеоновские войны. Это прусский король Фридрих II, или Фридрих Великий (правил с 1740 по 1786 год).

Он получил в наследство от отца прекрасную армию. Кавалерия смотрелась великолепно. Рослые всадники на мощных конях. Для Фридриха Вильгельма I важно было, как его армия выглядит, для его сына, Фридриха Великого, – как она будет воевать. Одно из главных достижений отца, высокий уровень дисциплины, он оставил и – пошел дальше. Сразу отметим, что хотя преобразования Фридриха II касались всей его армии, но у нас разговор пойдет только о кавалерии. Считается, что из двадцати двух крупных сражений, которые выиграл король Пруссии, по крайней мере в пятнадцати победу принесла именно кавалерия.

Особо следует отметить, что в какой-то степени Фридриху повезло. У него были отличные помощники, два замечательных кавалерийских генерала. Ганс Иоахим фон Цитен (1699–1786) и Фридрих Вильгельм фон Зейдлиц-Курцбах (1721–1773). Они помогут королю провести реорганизацию кавалерии и добиться успеха. При этом Цитен был особенно хорош непосредственно на поле боя, а Зейдлиц – еще и в обучении и подготовке.

Пришло время и для первого важного отступления. Во времена Фридриха (так будет и в период наполеоновских войн) кавалерия делилась на тяжелую, среднюю (или линейную) и легкую. Дальше эти термины мы будем встречать очень часто, потому используем реформы Фридриха Великого как повод разобраться с видами кавалерии. Разумеется, уточнения и дополнения еще появятся, есть многочисленные нюансы, но начнем с общей картины.

«Вес» кавалерии определяли задачи, которые перед ней стояли. У тяжелой кавалерии и лошади тяжелые, в прямом смысле слова. Чуть позже взвесим, пока – о задачах. Максимально упрощая – тяжелая кавалерия должна сломать строй противника. Ударить всей мощью, вступить в рукопашный бой. Дальше – неразбериха и смятение в стане врага.

Основа тяжелой кавалерии – кирасиры. «Кираса» в переводе с французского «латы». Слово сразу отсылает к рыцарям. И не зря. Кирасиры появились в XVI веке как раз из-за того, что эпоха тяжеловооруженных рыцарей подошла к концу. Рыцари – кавалерия элитная и иррегулярная, то есть собирается по случаю. Свою роль, и немалую, они сыграли, но изменился сам характер войны. В первую очередь – благодаря развитию артиллерии. Война стала быстрой, рыцари в нее явно не вписывались. Требовалась кавалерия, которая была бы, во-первых, в отличие от рыцарей, всегда под рукой. Во-вторых, демонстрировала бы совсем другую скорость. В-третьих, была бы более дешевой. Слово «латы» просто дало название новой кавалерии.

Действительно тяжелой. Если средний вес лошади в кавалерии практически всех стран в конце XVIII века 400–500 кг, то у кирасир – от 600. Всадники – соответствующие. Как гренадеры в пехоте, от 180 см, почти великаны по тем временам. Голову кирасир защищал стальной шлем, а грудь и спину – та самая кираса. По сути – доспех из двух металлических пластин, выгнутых по форме груди и спины и соединенных пряжками и ремнями на груди и на поясе.

К моменту начала наполеоновских войн далеко не все из тех, кого называли кирасирами, носили кирасы. Получается, что разница между тяжелой и легкой кавалерией прежде всего в весе всадника и лошади? Только на первый взгляд. Мощные всадники, вооруженные пистолетами и тяжелым холодным оружием (палашами), могли нанести сокрушительный удар. Тем и прославились. Совсем не случайно Наполеон уделял тяжелой кавалерии особое внимание, о чем мы еще поговорим.

Подытожим. Кирасирские полки в конце XVIII века имелись в армиях всех стран, которые будут вовлечены в Большую войну. Определенные изменения произойдут, как без них, но и без тяжелой кавалерии – никак. А кирасы, кстати, от выстрелов из огнестрельного оружия защищали не очень хорошо, зато против ударов холодным оружием весьма эффективны.

Переходим в «средний вес», к средней, или, как ее чаще называют, линейной, кавалерии. Слово «линейная» отсылает нас к пехоте, и на то есть основание. К этой кавалерии относят прежде всего драгун. Появились они в XVI веке, когда французский маршал де Бриссак приказал посадить наиболее умелых из своих пехотинцев на лошадей. Передвигались они теперь быстро, а сражались уже в пешем строю.

Пример оказался заразительным, и в XVII веке драгунские полки появились во многих странах. Наиболее популярная версия названия – от «дракона», который красовался на вымпеле одного из новых подразделений кавалерии.

Итак, драгуны изначально – смешанный род войск. Всадники, которые спешиваются при необходимости и воюют как обычная линейная пехота. Со временем появится и главная претензия к ним, вполне понятная. Тот же Наполеон довольно долго считал, что драгуны недостаточно хороши ни как пехотинцы, ни, тем более, как кавалеристы. Потом он изменит свое мнение.

Впрочем, положение драгун как «ездящей пехоты» сохранялось достаточно долго, но была и тенденция. Драгуны постепенно становились настоящими кавалеристами, а в некоторых странах, как в Англии, они ими всегда и были. Англия во многом «виновата» и в том, что драгун часто переводят из одного «веса» в другой. Все полки тяжелой кавалерии Британии назывались драгунскими. А легкая именовалась «легкими драгунами». Англичане умеют отличаться от всех остальных, порой кажется, что именно в этом состоит их «сверхзадача».

Как бы то ни было, но средней кавалерией драгун считать вполне можно. Точно – наиболее универсальной. Лошади почти как у тяжелой, а при необходимости вполне могут выполнить задачи легкой. К средней кавалерии часто относят и улан, но они имелись не в каждой армии, и чаще все же улан записывают в легкую.

С легкой кавалерией разобраться легче всего, а достать для нее лошадей проще всего. Зато на неказистых лошадках – самые лучшие наездники. В легкой кавалерии ценится быстрота, ловкость, смекалка. В ее задачи входят разведка, патрулирование, преследование, прикрытие. В бою она использовалась против пехоты, потерявшей строй.

Про основу легкой конницы знают все – это гусары. Лихие всадники в ярких мундирах. Первые гусары появились в Венгрии в XV веке. Считается, что и само название происходит от венгерского husz – «двадцать». Дворяне должны были выставить каждого двадцатого холопа для специального ополчения. Есть и другие версии, но гусары от этого хуже не становятся. Краса и гордость легкой кавалерии!

К ней зачастую относят и уже упоминавшихся улан, всадников с пиками. Слово имеет тюркские корни (от «оглан» – юноша, мальчик). Самые известные уланы – польские, и о них мы еще не раз вспомним. Уланы, в отличие от гусар, активно использовались в бою. А лошади у них пусть и не такие, как у кирасир, но заметно больше, чем у гусар. Удар на скорости тяжелым копьем на маленькой лошади не нанесешь. К тому же сами уланы могли и довольно успешно сражаться с тяжелой кавалерией.

Также в легкую кавалерию входила вся иррегулярная конница. Это касается прежде всего России. С ее казаками и «экзотикой» вроде башкирских и калмыцких полков. Вот так выглядела кавалерия в самых общих чертах. Дальше будет много дополнений и уточнений, но основа уже есть, и можно возвращаться к Фридриху Великому и его преобразованиям.

«В виду неприятеля они никуда не годятся и все время опаздывают…» Так Фридрих II охарактеризовал кавалерию, доставшуюся ему от отца. На парадах смотрелись отлично, но король собирался воевать. Много воевать. Как, с такой кавалерией?! Медлительной, неуклюжей… Фридриху была нужна другая конница. Он изменил ее во благо Пруссии, вряд ли задумываясь о том, что создаст образец. Что его система организации и подготовки кавалерии будет примером для практически все европейских стран. На многие годы вперед.

…Свое первое крупное сражение, битву при Мольвице с австрийцами 10 апреля 1741 года, Фридрих почти проиграл. Но одна из самых сильных его сторон – умение извлекать уроки. Там, у Мольвица, король увидел, насколько неэффективна его «старая» кавалерия. Убедился, что ему катастрофически не хватает легкой кавалерии (а в армии его отца ее практически не было). Начались изменения. Немедленно.

«Все тактические маневры должны совершаться с наибольшей по возможности скоростью, движения на коротком галопе полностью запрещаются. Офицеры должны требовать от своих людей отличного мастерства в езде… Получив приказ атаковать, каждый эскадрон обязан немедленно и самым решительным образом атаковать врага с помощью холодного оружия, ни один командир… не имеет права вести огневой бой».

Это – основа основ. Все преобразования Фридриха подчинены главной цели – кавалерия атакует на полной скорости, никаких «отвлечений» на стрельбу. Простая, казалось бы, задача, но ее выполнение требовало особой подготовки и людей, и лошадей.

Однажды кто-то рассказал королю, что на учениях Зейдлица происходит слишком много несчастных случаев. Фридрих решил покритиковать своего кавалерийского генерала, а в ответ услышал: «Если Ваше Величество будет сожалеть по поводу нескольких сломанных шей, то у Вас никогда не будет тех кавалеристов, которые нужны на поле битвы».

С «жалостью» Фридрих сразу покончил. Зейдлицу он доверял бесконечно, а Зейдлиц делал именно то, что было нужно королю. Тренировал всадников на сильно пересеченной местности. Учил атаковать на полной скорости при любом рельефе. Они научились, еще как научились. Отменная выучка – вот в чем прусские кавалеристы превосходили всех. Зейдлиц, даже будучи генералом, показывал своим всадникам такое упражнение. Разгонялся и на галопе пролетал между вращающимися крыльями ветряной мельницы. Он не заставлял кавалеристов повторить это, он просто показывал, что такое мастерство.

Тренировались и люди, и лошади. Сам король ввел жесткое правило: лошадь не должна стоять расседланной в конюшне более двух дней. Зимой – работать в манеже, в остальное время – в поле. Индивидуальная подготовка сочеталась с групповой. Обучали сначала эскадрон, потом полк, затем крупные соединения. Кавалеристы Фридриха настолько хорошо знали, как действовать в бою, что король мог не отдавать детальных приказов, а только указывать направление. Дальше разбирались уже его офицеры, все знали, что делать.

Всегда атаковать первыми. Примерно в двухстах метрах от противника переходить на максимальную скорость, в сомкнутом строю. «Сабля и атака!» – так говорил Фридрих. Предельно упрощать не стоит. Тактике и Фридрих, и Зейдлиц уделяли огромное внимание.

Построение в три линии, эшелонированная атака во фланг… Пруссия много чего предложила Европе. Европа приняла. Как писал упоминавшийся выше Нолан: «Никогда еще кавалерия не совершала таких славных подвигов, как прусская кавалерия этого времени. Оружием ее была сабля. Уверенность ее заключалась в личной храбрости и в искусстве каждого всадника. Тактика ее состояла в быстроте и решительности».

…Время, как обычно, внесет свои коррективы. В Семилетнюю войну стало ясно, что даже великолепная кавалерия победы может одерживать только при поддержке пехоты и артиллерии. Наполеон стал великим именно потому, что поднял искусство взаимодействия разных родов войск на небывалую высоту. Однако в том, что касается кавалерии, Наполеон, конечно, во многом следовал «заветам Фридриха Великого» и ценил его крайне высоко. Да все европейские армии восприняли опыт прусского короля! Только не у всех получилось так же хорошо. Возможно, потому, что для полного успеха нужен еще и свой Зейдлиц. Или Мюрат…

Глава вторая
Лошади

«Вскоре бывалые драгуны подошли к молодым; каждый хотел увидеть своего любимого коня и убедиться, так же о нем заботятся, как он делал бы это сам. Каждый хотел обнять своего коня и старался, чтобы и тот его признал, поскольку в старые времена в кавалерии человек и конь были друг другу друзьями.

Вот бывалый кавалерист узнал своего коня, но бедное животное исхудало, выглядело уставшим и печально опустило голову. Ветеран был возмущен, он подошел еще ближе, приподнял крыло седла, и под ним сочилась кровь, а под стертой кожей виднелось мясо, и все потому, что бедняга был слишком затянут при седловке… “Эй, молокосос, так-то обращаешься с моим конем! Взгляни хотя бы на это!”

И вскоре многие молодые солдаты оказались сброшены с коней после того, как их приподняли за одну ногу, а на земле их ждал град ударов».

Эпизод из воспоминаний Жана-Огюста Ойона, старшего вахмистра одного из драгунских полков наполеоновской армии. Получилось так. Опытных драгун отправили в Булонский лагерь, а их лошади достались новобранцам. Спустя какое-то время возвращение и – расправа.

Как иначе? Ведь для кавалериста конь не просто «друг». Одним словом его ценность не определить. Для пашущего в поле крестьянина лошадь – необходимое подспорье в хозяйстве. Для кавалериста – ВСЕ. Да, это слово подойдет.

Сколько лошадей требовалось армии? Огромное количество. Ведь лошади нужны и для транспортировки, и для почтовой службы, и для артиллерии. Обслуживание одного 12-фунтового орудия требовало 12 лошадей. Так что лошади – это то, в чем армия постоянно нуждалась.

Только кавалерии нужно что-то особенное. Каких лошадей брали? И какая она, лошадиная жизнь?

В конце XVIII века ни одна из крупных европейских стран, за исключением Англии, не могла полностью удовлетворить потребности своей кавалерии за счет собственных ресурсов. Британцев, как обычно, «спасало» их островное положение. Большой армии и, соответственно, кавалерии у них не было, а коневодство развито хорошо.

В континентальной Европе из «больших стран» лучше всех обстояли дела у Испании и Австрии, с ее, пожалуй, наиболее богатым выбором. Что же до всех остальных… Даже Пруссия, располагавшая отличными, считавшимися образцовыми конезаводами, вынуждена была часть лошадей приобретать за границей. Все потому, что лошадей требовалось не только много, но и самых разных.

Для перевозок, в первую очередь артиллерии, нужны были крупные и тяжелые лошади. Их вес – от 600 и более килограммов. Такие, например, как знаменитые французские першероны. Першероны, кстати, поспособствовали появлению хорошо известных в нашей стране владимирских и русских тяжеловозов. Здесь из названия все понятно. Вес прямо влияет на скорость. Для работы тяжелые лошади подходили, но кавалерия нуждалась в других.

Требования? Быстрые, выносливые, смелые, обучаемые. Довольно просто. Как уже говорилось, лошади ростом около 160 см и весом от 450 до 500 кг наиболее популярны во всех европейских армиях. Дальше – снова тонкости.

Начнем с того, что сразу бросается в глаза, – с цвета. Цвет, или масть, в чем мы скоро убедимся, имеет значение. Очень даже имеет.

Есть четыре основные масти. Вороная, гнедая, рыжая, серая. На этом палитра не заканчивается. Подмастки! Не очень благозвучным словом обозначают все производное от основных мастей. Считают подмастки по-разному, но чаще всего фигурирует цифра 50. «Игра с цветом» может увести далеко, потому ограничимся главным.

Вороных лошадей часто для простоты называют черными, но верно лишь то, что из всех мастей вороные – самые темные. Гнедая масть – наиболее распространенная, такие лошади есть у большинства пород. Гнедые – это коричневые лошади разных оттенков. От золотистых (так и называются) до караковых, почти черных. Рыжая масть тоже богата оттенками, от почти желтой до темно-каштановой. Можно спутать с гнедой? Только не знатоку. Есть принципиальное отличие. Ноги у лошадей рыжей масти всегда того же цвета, что и туловище.

О лошадях серой масти стоит поговорить особо, ведь именно с ними связано наибольшее число «лошадиных легенд». «Принц на белом коне», белые лошади Наполеона… Начать можно с утверждения – белых лошадей в природе не существует. Так и есть, хотя… Не совсем. Иногда, крайне редко, они все же появляются. Хотя бы в виде лошадей-альбиносов.

Теоретически «поседеть» и стать серой может почти любая вороная или гнедая лошадь. Жеребенок рождается темным, а потом вдруг начинает светлеть, или седеть. Игра природы! Серые лошади часто бывают с «яблоками», то есть с более светлыми отметинами на сером фоне. В любом случае серая лошадь хоть и не необычна, но привлекает внимание. Это поспособствует не только появлению легенд, но и особому отношению к ним в кавалерии. Так, трубачей во многих кавалерийских полках в эпоху наполеоновских войн сажали именно на серых лошадей, чтобы они выделялись.

Говорят, что в странах Востока есть поговорка: «Не покупай рыжую лошадь, продай вороную, заботься о белой, а езди на гнедой». В любой мудрости, в том числе восточной, мудрости примерно пополам с просто «красивостью». Однако и на пустом месте они не появляются.

Гнедые лошади выделяются отменным здоровьем. Совсем не случайно среди них больше всего долгожителей. Они неприхотливы, выносливы и достаточно быстры. Вороные лошади традиционно считаются самыми грациозными и смелыми, они быстры и… своенравны. Потому, наверное, их и советовали продавать.

Не очень понятно, почему не стоит покупать рыжую, ведь ничем «плохим» эти лошади не выделяются. А вот серые действительно нуждаются в особом уходе.

В общем, цвет действительно имел значение. Так, в русской армии в период наполеоновских войн кавалергарды ездили на гнедых конях, очень темных. А кирасиры из полка Ее Величества – на рыжих. Английские тяжелые драгуны, Scot’s Greys, «Шотландские Серые», – исключительно на серых конях. У конных гренадер гвардии Наполеона были вороные лошади, а у французских карабинеров – сначала вороные, а с 1809 года – гнедые.

Теперь – о породах. Проще всего с иррегулярной кавалерией. Хорошо понятный нам пример – донские казаки. Быстрые и выносливые низкорослые лошади, черкесские, донские, отлично подходили для казачьих полков. Но с легкой, средней, а тем более тяжелой кавалерией все было гораздо сложнее.

Сам Наполеон, как мы уже знаем, предпочитал арабских лошадей. Он же, как считают многие, сильно поспособствовал развитию в Европе моды на арабских лошадей. Однако такая лошадь – удовольствие дорогое, даже не все генералы могли его себе позволить. Как, впрочем, и чистокровных английских лошадей. Однако и жеребцов с Востока, и английских привозили с пользой для дела и прицелом на будущее.

На созданных Наполеоном конезаводах создавали англо-арабскую породу, в которой неприхотливость арабских лошадей сочеталась со статью английских. Однако активно использовать таких лошадей стали уже в «посленаполе-оновскую» эпоху. В отличие от выведенной в самом начале XIX века французской рысистой породы. Эти лошади успели попасть и в среднюю, и в тяжелую.

Впрочем, в большинстве стран Европы в тяжелой кавалерии преобладали лошади германских пород. Например – ганноверская. Сильные и элегантные кони очень ценились офицерами высоких рангов. На таких и сам смотришься хорошо. В большом почете были и лошади знаменитой тракененской породы, которых выращивали на конезаводе в Пруссии. Наполеон над мощными «немецкими конями» своих генералов посмеивался, но едва ли не первое, что он делал, одержав очередную победу в Германии, – реквизировал лошадей.

Русские кирасиры тоже восседали в основном на лошадях германских пород, мекленбургской, ганноверской, голштинской, хотя большая их часть была выращена уже на русских конезаводах. Отечественные конезаводы, кстати, отличались хорошей продуктивностью, а уж когда за дело брались настоящие энтузиасты, результаты получались и вовсе выдающимися.

Именно таким энтузиастом был граф А.Г. Орлов-Чесменский, благодаря которому появились не только знаменитые орловские рысаки, но и русская верховая лошадь. Значительная часть русской кавалерии в 1812 году воевала как раз на лошадях этой породы.

В средней и легкой кавалерии европейских стран особенно популярны были испанские и итальянские лошади. Скажем, андалузские, представители самой известной испанской породы. Небольшие, но сильные, изящные, хорошо обучаемые. Их высоко ценили и драгуны, и уланы, и гусары. Как, впрочем, и других лошадей, выращенных на Пиренейском полуострове, – португальских, породы лузитано. Во время войны на Пиренеях французы редко покупали, а чаще – реквизировали местных лошадей, в больших количествах.

Испанские лошади долгое время считались лучшими в континентальной Европе, но и итальянские ценились высоко. На Апеннинах – прекрасные традиции в разведении коней. И, например, лошадей неаполитанской породы в армию брали очень охотно.

Разнообразие мастей, пород будто подталкивает к выводу – каким богатым, видимо, был выбор. Нет, не был. Еще раз повторим: добыть для кавалерии хороших лошадей – это большая проблема. Чаще руководствовались простыми правилами. Лошадь должна быть ростом около 150 см, пропорционально сложенной, с развитой мускулатурой, крепкими копытами. Возраст – от трех с половиной лет. Определяется возраст по состоянию зубов, причем нижней челюсти.

Обращали внимание также на глаза. Это важно, так как зрение лошади обладает рядом особенностей. Про одну из них многие знают, в темноте лошадь видит гораздо лучше человека. Однако есть и такие отличия, которые имеют прямое отношение к подготовке лошадей, их нужно знать и учитывать.

Есть довольно спорное утверждение – кобыл старались не брать. Брали, конечно. Но! Явное предпочтение сами кавалеристы отдавали меринам, то есть кастрированным жеребцам. Надежнее и спокойнее. Казаки, например, ездили почти исключительно на меринах.

…А в результате естественного и всех прочих отборов получалось примерно так. Лучших лошадей отдавали гвардии и тяжелой кавалерии. Остальным – как повезет. У австрийцев, пруссаков, русских дела обстояли лучше, у французов – хуже. А лошадей нужно было не только достать, но еще и подготовить, и ухаживать за ними. Так что к лошадям мы будем возвращаться постоянно, однако пора вспомнить и о людях.

Глава третья
Попасть в кавалерию, стать кавалеристом

Надоело получать гроши от прижимистого хозяина? Устал от сварливой жены и придирчивых родителей? Добро пожаловать!

Примерно так выглядел «рекламный плакат» 14-го полка легких драгун британской армии в самом начале XIX века. Незамысловато, но «болевые точки» обозначены верно.

В кавалерию, или просто – в армию, шли от безденежья, проблем в семье, иногда – в поисках приключений. Шли добровольцами, хотя часто практиковались и добровольнопринудительные методы.

На востоке Европы, в России, оставалась в силе система рекрутских наборов. Из крестьян в возрасте от 17 до 35 лет, изначально – один человек с 20 дворов. В мирное время, в войну цифра увеличивалась. Другие методы использовались только для отдельных частей, в первую очередь – легкой кавалерии. В гусары и уланы попадали благодаря вербовке, в основном в западных и южных областях России. «Порыв души» тоже приветствовался, и это одна из причин того, что отбор новобранцев был совсем не строгим.

Пруссия продемонстрировала уникальный опыт. Прямо по ходу наполеоновских войн система комплектования армии изменилась радикально. Начинали с добровольной вербовки, но добровольной она была только по названию. Самые яркие картины такого пополнения армии наблюдались в период правления Фридриха Вильгельма I. По сути, это была настоящая охота на людей. Положение улучшилось в 1733 году, но в целом понятно, почему и в армии Фридриха Великого господствовала жесткая палочная дисциплина, даже в гвардейских частях.

За приверженность «старым традициям» Пруссия жестоко поплатилась в кампании 1806–1807 годов, но тяжелое поражение стало и мощным толчком к проведению реформ. Всеобъемлющих, военная была лишь одной из них. Вербовку и принудительные рекрутские наборы заменили на всеобщую воинскую повинность, обязательную для всех сословий. Со временем реформа приведет к превращению прусской армии в лучшую в Европе, хотя уже на завершающем этапе наполеоновских войн перемены к лучшему были заметны.

Австрийцы – самые непримиримые противники Наполеона. Ни одна из стран не воевала с ним столь часто. При этом ее армия обладала рядом существенных особенностей. В мирное время полки пополнялись добровольцами, а в военное, особыми указами, проводились рекрутские наборы. Однако главное, пожалуй, заключалось в том, что в армии учитывался многонациональный состав Австрийской империи. К кавалерии это имело прямое отношение.

В империи Габсбургов были земли, населенные теми, кого называют «природными наездниками». Венгрия, Галиция. Значительная часть местных жителей с лошадьми на «ты», причем с детства. Австрия, благодаря развитому коневодству, практически не испытывала проблем с отличными лошадьми. И это едва ли не единственная страна, в которой и с кадрами для кавалерии дела обстояли совсем неплохо. Многие считают австрийскую кавалерию лучшей в ту эпоху.

Франция «природными наездниками» похвастаться не могла. Считается, что лишь в области Камарг в Провансе было немало мужчин, умевших обращаться с лошадьми. Но для пополнения кавалерии их все равно мало, очень мало. Однако… «Превосходством своим над всеми войсками в мире французская армия обязана конскрипции». Слова Наполеона.

Система конскрипции непроста, мы отметим лишь главное. Франция ввела всеобщую воинскую повинность для мужчин в возрасте от 20 до 25 лет и благодаря этому смогла выставлять такое количество солдат, которое позволяло Наполеону воевать со всей Европой, и долго. Но если уже в годы революционных войн пехоту сделали эффективной довольно быстро, то с кавалерией были большие проблемы. Наполеону пришлось провести титаническую работу, о ней мы еще поговорим. Пока лишь констатируем, что сделать из новобранца, пусть и охваченного патриотическим порывом, кавалериста гораздо сложнее, чем пехотинца. Трудности будут почти всегда.

Теперь о том, как отбирали именно в кавалерию. Про «специальные навыки» забудем сразу, практически нереальная роскошь.

Физические данные. Поразительно, как за два века человечество прибавило в росте. В 1808 году в Англии требование к новобранцу такое – не меньше 5 футов 4 дюймов. Это чуть больше… 162 см. Для гвардии и кавалерии больше, но не намного. Какие-то полки могли сами устанавливать ограничения. Так, в 1812 году 10-й гусарский полк отказался принимать в свои ряды тех, чей рост ниже 170 см.

Британцы могли «привередничать». Их кавалерия была немногочисленной, да и по части «физики» они заметно превосходили тех же французов. Солдат наполеоновской армии, сражавшихся с армией Веллингтона на Пиренеях, сила и здоровье британцев просто потрясали. Те же ощущения испытывали и испанцы с португальцами. Сказать, что сыновья Туманного Альбиона были исполинами по сравнению с жителями континентальной Европы, нельзя. Просто «чуть выше среднего» в те времена уже хорошо.

Их противники, французы, после введения всеобщей воинской повинности, первыми начали систематизировать данные о своих призывниках. Наших современников они могут повергнуть в шок. В период Консульства сначала установили минимальный рост для призывников в 160 см. Но его пришлось снизить! До 154,5 см.

Только массовость давала возможность выбирать. И в тяжелую кавалерию брали людей с ростом порядка 175 см. Кирасиры действительно выглядели могучими всадниками. Во всех армиях без исключения.

В остальном – картина тоже примерно одинаковая. В кавалерию брали тех, кто соответствовал не столь уж строгим требованиям. Тяжелее всего обстояли дела с тяжелой кавалерией, легче всего – с легкой. Специальные навыки желательны, но их наличие почти редкость. Кавалеристов приходилось готовить.

…«Сразу после нашего прибытия старослужащие обменяли наши новые седла на свои старые. Это было, это уже почти обычай». Всадник из 2-го полка карабинеров вспоминает «обычай» без особого возмущения. «Дедовщина», как мы ее сегодня называем, была не столь уж и страшной. А в некоторых английских кавалерийских полках, например, за каждым новобранцем закрепляли опытного солдата, этакого дядьку-наставника, который помогал новичку освоиться. Во всех армиях без исключения самое серьезное из испытаний – тяжелый повседневный труд.

Первым делом будущих кавалеристов учили ухаживать за лошадьми, правильно обращаться с ними, ведь лошадь – главное достояние кавалериста.

Так описывает свой обычный день Станислас Жерар, призванный в кавалерию в начале 1814 года. Вставали очень рано. Перекличка, потом лошадей выводили на свежий воздух. Примерно полтора часа – обтереть соломенным жгутом, почистить, расчесать. Затем – поить и кормить. Только после этого кормили их самих, супом. Кто не успел – оставался голодным до вечера. Это, как вспоминает Жерар, называлось «почистить живот». День проходил на холоде, отчаянно мерзли руки. В два часа дня снова чистили лошадей. В четыре – обед, он же ужин, для всадников. В семь – перекличка и отбой. За опоздание на перекличку (их было несколько, так боролись с дезертирством) строго наказывали.

Но эти наказания сущая ерунда по сравнению с тем, что творилось в прусской армии. Насильственная вербовка и большое количество иностранцев-наемников, которым рассказывать о патриотизме было бессмысленно, требовали жесточайшей дисциплины. Палка в руках прусского офицера – как трость у Фридриха Великого. Практически символ. Били беспощадно.

Не только за проступки. В одном из наставлений короля для кавалерийских полков так и записано: «Чтобы ни один человек не смел открывать рта, когда говорит его командир». А чтобы солдатам, в пехоте ли, в кавалерии, не приходили в голову «глупые мысли», их постоянно тренировали. Методы, конечно, вызывают осуждение, но с точки зрения обученности с пруссаками никто не мог сравниться. Про кавалерию Фридриха мы уже говорили. Даже после его смерти традиции, созданные королем и Зейдлицем, остались. Прусские кавалеристы точно знали, как действовать в бою. У всех остальных с этим были проблемы, хотя учили вроде бы всех.

Сержант Кларк из «Шотландских Серых» тоже считал обучение чем-то сильно похожим на ад. Слово drill (обучение, упражнение) стало для него почти проклятием. Подъем в пять утра, уход за лошадью и бесконечные drills. Верховая езда, фехтование, строевая подготовка. Drills! В результате подготовлены-то британцы неплохо, но в тонкостях кавалерийского искусства плохо разбираются их командиры. Большинство из них, по крайней мере.

Надежда Дурова, с помощью обмана попавшая в уланский полк, училась тому же, что и все остальные. «…Маршировать, рубиться, стрелять, владеть пикою, седлать, расседлывать, вьючить и чистить лошадь». Выдать ей (ему) обмундирование должны были после того, когда она «несколько научится всему этому». «Несколько» – слово, употребленное самой Дуровой. Какой уровень оно подразумевает? Довольно неплохой.

Образцом подражания для русской кавалерии были «методички Фридриха Великого». Ничего плохого в этом нет, но к «сухой теории» великие полководцы добавляли важную практику. Суворов, например, едва ли не каждое учение заканчивал «атакой конницы на пехоту». Жесткое упражнение, максимально приближенное к реальному бою. Не обходилось и без несчастных случаев. Зато, как и у Зейдлица, кавалерия получала бесценный опыт. Как и пехота.

Однако в самом начале XIX века суворовские традиции уже были утеряны, хотя времени прошло всего ничего. Прекрасный кавалерийский офицер граф Д. Остен-Сакен страшно сокрушался в связи с «непостижимой слепотой»: «Вот образчик тогдашнего младенческого понятия об образовании войска.

Чистота оружия, амуниции и одежды была поразительная, оружие и все металлические вещи блестели от наведенного на них полира – тогдашнее выражение, что, разумеется, приносило много вреда оружию. При осмотре ружей сильно встряхивали шомполом, чтобы он, ударяясь о казенную часть, производил звук как можно громче. Езда и выездка лошадей были в совершенном младенчестве. Лошади носили, были совершенно непослушны, поодиночке не выходили из фронта. Много было лошадей запаленных и надорванных.

Гусаров учили стрелять из карабинов залпами (!). В цель очень редко, и то глиняными пулями».

К чести императора Александра I и его брата, великого князя Константина, они начнут исправлять ситуацию, и уже к 1812 году русская кавалерия станет представлять собой грозную силу.

Попасть в кавалерию, стать кавалеристом… Способы разные, а результат мы скоро увидим. Люди на лошадях в наполеоновских войнах будут играть огромную роль. Император Франции придумает что-то новое, ему ответят. Мы уже имеем представление о кавалеристах, пора переходить собственно к кавалерии. К организации, тактике и стратегии. Наконец, к тому, что именно сделал один артиллерийский офицер, который плохо ездил на лошади…

Часть третья
Его кавалерия

Введение

На Святой Елене Наполеон и доктор О’Мира много говорили о книгах. Чаще всего – о новинках. В основном – о книгах, посвященных императору или чему-то с ним связанному. Наполеон успевал что-то прочесть или, по крайней мере, услышать. Иногда с книгой раньше знакомился доктор-ирландец, если она выходила на английском.

10 июня 1817 года «узник Святой Елены» пребывал в хорошем настроении. О’Мира всегда это отмечал в своем дневнике. Разговор зашел о недавно появившейся книге, написанной бывшим адъютантом Мюрата. Наполеон о ней не знал, О’Мире пересказали ее содержание.

«…В книге утверждается, что Мюрат приписывал поражение в битве при Ватерлоо тому факту, что в ней не должным образом использовалась кавалерия. Мюрат заявил, что если бы он командовал кавалерией, то французы одержали бы победу.

“Это вполне вероятно, – согласился Наполеон, – я не мог быть повсюду, к тому же Мюрат был лучшим кавалерийским офицером в мире. Он придал бы атаке больше стремительности и больше порыва. Недоставало самой малости, чтобы я одержал победу в тот день. Для того чтобы прорвать оборону противника, нужны были всего лишь два или три батальона, и, по всей вероятности, Мюрат смог бы осуществить это. Я считаю, что во всем мире не было двух таких офицеров, как Мюрат в кавалерии и Друо в артиллерии”».

Дальше император пустился в пространные рассуждения о Мюрате, и многие из его оценок были, мягко говоря, не очень справедливыми. Но самое важное он уже сказал. Лучший кавалерист в мире…

Не поспоришь. Однако Мюрат водил в бой кавалерию, созданную Наполеоном. Воевавшую так, как того хотел Наполеон. Этот артиллерийский офицер стал использовать людей на лошадях по-новому, что стало важной частью военного искусства лучшего полководца в мире. Заставил ли он измениться всех, с кем он воевал?

Глава первая
Может ли плохой наездник хорошо разбираться в кавалерии?

«…В сражениях между французской кавалерией и мамелюками во всех тех случаях, когда число сражавшихся с каждой стороны превышало сто человек, превосходство в поддержании дисциплины всегда обеспечивало победу французам. Но тогда, когда это число было меньше ста, или в схватках один на один верх, как правило, брали мамелюки».

Еще не раз Наполеон сравнит свою кавалерию с мамелюками. Слова могли меняться, смысл оставался прежним. Мысль однажды пришла в его голову, понравилась и закрепилась. Просто, наглядно. Кое-что говорит о понимании роли кавалерии.

Мамелюки отличные наездники, лошади у них гораздо лучше французских, с саблей чуть ли не рождаются. Конечно, в схватке один на один мамелюк почти всегда победит. Два мамелюка одолеют трех французов, но тысяча французов возьмут верх над полутора тысячами мамелюков. Это император тоже говорил. Тактика и дисциплина! В Египте генерал Бонапарт получил несколько ценных уроков, а учиться он умел.

Овладел ли он тонким искусством использования кавалерии в бою настолько, что учиться стоит уже у самого Наполеона? На сей счет, как обычно, существуют разные мнения. Если запоминать последнее, то можно и так сказать – а ведь Ватерлоо он проиграл в том числе и из-за не очень умелых действий своей кавалерии…

Уже знакомый нам Льюис Нолан, автор, напомним, считающегося классическим труда по истории кавалерии, нашел в чем упрекнуть Наполеона. Даже не столько императора, сколько вообще французов. Кавалеристы, дескать, они не очень умелые, да и генералы у них, включая Мюрата, совсем не уровня того же Зейдлица. Неутешительный уже для императора вывод. «Наполеон всегда старался придать своей кавалерии такое же важное значение в битвах, какое она имела при Фридрихе Великом; но как он организовал ее иначе, то и результаты вышли неодинаковые». Довольно странное заключение, если учесть, что Фридрих и Наполеон как выигрывали, так и проигрывали сражения. Причем у Наполеона-то «статистика» получше.

Однако – и здесь Нолан прав – французскую кавалерию есть за что критиковать. И лучшей во времена войн, названных именем императора, она не была. Но в его победах кавалерия играла важнейшую роль, с этим вряд ли кто станет спорить. Никто также не сможет отрицать тот факт, что Наполеон провел колоссальную работу по реорганизации своей кавалерии.

«…В 22-м конноегерском полку насчитывается 200 низкорослых камаргских лошадок… у которых подкованы только две передние ноги». 1796 год, Первый итальянский поход Бонапарта, пример из книги выдающегося историка Дэвида Чэндлера. С подковами проблемы, что уж говорить об остальном! Это реальность, это то, что получит от революции пришедший к власти в 1799 году Бонапарт.

Ситуация с кавалерией была не полной катастрофой, хотя ужасающе плохой ее назвать вполне можно. Считается, что от революционеров больше всего пострадал военно-морской флот, но и с кавалерией дела обстояли ненамного лучше.

В 1792 году 1-й гусарский полк, бывший полк Бершени, покинуло большое число солдат и офицеров немецкого и венгерского происхождения. Чуть позже, из-за начавшихся гонений на аристократов, из полка ушли его командир, больше двадцати офицеров и свыше полутора сотен нижних чинов. Пример полка, в котором в 1799 году начнет свою службу Марселей Марбо, автор знаменитых мемуаров, очень показателен.

Беда с кадрами, с лошадьми, с амуницией, с организацией… Наполеон понимал, что с кавалерией нужно что-то делать, и срочно. Он сделал.

Но начнем с того, что сделать так и не удалось. С кадров. Если система их подготовки для пехоты, артиллерии и инженерных частей была отлично налажена и давала превосходные результаты, то с кавалерией проблемы оставались всегда. Решить их Наполеон не сумел, хотя и старался.

Наглядный пример. Знаменитый Сен-Сир, военная школа, основанная Наполеоном в 1802 году, превратилась в настоящую, простите за банальность, кузницу высокопрофессиональных кадров. Нечто подобное император захотел сделать и для кавалерии. Однако кавалерийскую школу в Сен-Жермене создали лишь в 1809-м, а в 1814-м уже закрыли. Не оправдала надежд? Отчасти да. Но нельзя и не признать, что Наполеону не хватило терпения. Наработок не было, подготовка кавалерийских офицеров – дело затратное, и на скорый эффект здесь рассчитывать не приходится.

В общем, Нолан по большому счету прав, когда говорит о не очень высоком уровне тех, кто командовал французской кавалерией. Но, во-первых, правил без исключений не бывает. Во-вторых… Недостатки своей кавалерии Наполеон прекрасно знал. Он по возможности старался их нивелировать и использовать своих всадников так, чтобы в бою эти недостатки существенной роли не играли.

Что особенно важно – для Наполеона (одна из его сильнейших черт) не существовало мелочей. Лошади, униформа, снаряжение – он находил время для всего. То, что может показаться не столь уж и важным, вдруг становилось для него предметом озабоченности. Стоило? Нет? Он видел проблему, он ее решал. Судить мы можем по конечному результату.

Лошади… Их всегда не хватало, иногда – катастрофически. Мы уже знаем, что Наполеон возродил старые конезаводы и создал новые, что он всячески поощрял развитие коневодства в стране. Нет, полностью потребности своей армии в лошадях Франция удовлетворить не могла, и каждому по хорошему коню не досталось. Но что-то ведь он сделал! Загвоздка состояла в том, что Наполеон постоянно увеличивал численность кавалерии, вплоть до кампании в России в 1812 году. Дальше с кавалерией будет просто беда. В «лучшие времена» император делал то, что мог.

В 1804 году был принят «Временный ордонанс для упражнений и маневров кавалерии». Он стал основой для подготовки кавалерии на постоянной основе. Если бы ордонанс строго выполнялся, то всадники могли бы стать вполне неплохими, но… Время, время. Его категорически не хватает, когда постоянно воюешь. Кавалеристы нужны были «здесь и сейчас», в больших количествах, а потому их индивидуальная подготовка оставляла желать лучшего.

В конце концов, они могут и самосовершенствоваться. Великое ноу-хау Наполеона – никто не мог так стимулировать конкуренцию, основанную на честолюбии. Еще будучи первым консулом, в 1801 году, он издал специальный указ, согласно которому во всех кавалерийских полках (кроме карабинеров и кирасир) были созданы элитные роты. Туда брали «лучших из лучших», и носили они особые знаки отличия. Не сильно затратно, но как эффективно! Конечно же, в элитные роты стремились попасть все, а для этого нужно было хорошо себя проявить.

Повторим, по понятным уже причинам кавалерия Наполеона не лучшая в ту эпоху, лучшей была вся армия императора. А величайший полководец в истории, разумеется, внес и свой вклад в историю кавалерии.

«Более 60 эскадронов обскакало справа бежавший корпус и понеслось на нас, махая палашами. Загудело поле, и снег, взрываемый 12 тысячами сплоченных всадников, поднялся и завился из-под них, как вихрь из-под громовой тучи. Блистательный Мюрат в карусельном костюме своем, следуемый многочисленного свитою, горел впереди бури, с саблею наголо, и летел, как на пир, в средину сечи. Пушечный, ружейный огонь и рогатки штыков, подставленных нашею пехотою, не преградили гибельному приливу. Французская кавалерия все смяла, все затоптала, прорвала первую линию армии и в бурном порыве своем достигла до второй линии и резерва, но тут разразился о скалу напор волн ее».

Так описывает Денис Давыдов атаку французской кавалерии при Прейсиш-Эйлау. 12 тысяч всадников! Использование больших масс кавалерии – идея, которая сильно вдохновляла Наполеона. Он использовал ее на практике не раз и не два. Число позволяло забывать об умении. Сила и мощь в чистом виде! Смести противника! Его кавалеристы не умеют так же хорошо маневрировать, как пруссаки? Да и не нужно. Большие массы всадников двигаются не так уж и быстро и потери от огня артиллерии высоки? Но их много, очень много. В этом смысл. Требуется лишь одно – нанести сокрушительный удар.

Часто срабатывало. При Иене в 1806-м, у Прейсиш-Эйлау в 1807-м, под Дрезденом в 1813-м… В 1815-м при Ватерлоо – не получилось. Больше возможности не будет, но тенденция очевидна. Наполеон первым стал использовать тактику количественного превосходства на постоянной основе. Сила – в массе.

Такой подход сказался и на организации кавалерии. Из полков формировались бригады и дивизии, а затем и корпуса. Хорошо известно, что наполеоновские корпуса, своего рода армии в миниатюре, позволяли императору и лучше маневрировать, и поддерживать высокий уровень управляемости. Но Наполеон создал и отдельные кавалерийские корпуса и переводил значительную часть кавалерии в резерв, состоявший исключительно из всадников. Они могли маневрировать в бою независимо от пехоты. В сражениях кавалерию вместе с пехотой обычно тоже не ставили.

Это имело и плюсы, и минусы. Однако масса впечатляла. В 1812 году Мюрат руководил кавалерией, состоявшей из четырех резервных корпусов. 38 тысяч всадников!

Не следует, впрочем, думать, что кавалерия Наполеона воевала исключительно числом. Возможности разных видов кавалерии император и понимал хорошо, и использовал их грамотно. Легкая кавалерия, например, играла огромную роль в получении разведданных.

«Кавалерия полезна до, во время и после сражения». Эти слова Наполеону приписывают, поверить в то, что они были произнесены, вполне можно. Ни о чем и о многом. Разумеется, в кавалерийском деле Наполеон не был столь же искушен, как Фридрих II. Однако в умении видеть всю картину, в способности думать не только за себя, но и за противника император Франции прусского короля превосходил. И он умел извлекать пользу из действий своей кавалерии до, во время и после сражения.

Недостатки? Кавалерист Нолан довольно подробно о них рассуждает, однако Нолан понимает и главное, то, что позволяет почти забыть о недостатках.

«Качества, необходимые полководцу для успешного ведения войны, суть: знание нравственной стороны или духа своих войск, чувств, которыми они проникнуты, и умение с пользою употреблять их в различных обстоятельствах, представляемых войною, сообразуясь в то же время с свойствами и духом неприятельских войск. Качества эти, независимо от собственного так называемого знания военного дела, составляют удел гения. Все великие полководцы владели им, но никто не обладал им в такой степени, как Наполеон».

Глава вторая
Гусары

«Хотя эпоха Революции привела к большой небрежности в обмундировании воинских частей и к отсутствию у них единообразной формы одежды, 1-й гусарский полк тщательно сохранял свою прежнюю униформу времен Бершени. Все кавалеристы должны были выглядеть одинаково. Так как в гусарских полках солдаты носили не только косичку на затылке, но еще и заплетали длинные косы на висках и закручивали усы, было необходимо, чтобы у всех, принадлежащих к данной части, были усы, косичка и косы. А так как у меня не было ни одной из этих деталей, мой наставник препроводил меня к парикмахеру эскадрона, где к моим волосам, уже достаточно отросшим, прикрепили ложные косицу и такие же косы. Сначала мне это очень мешало, но я к ним довольно быстро привык, и мне даже нравилось. Мне казалось, что они придают мне облик старого гусара. Но с усами дело обстояло сложнее. Растительности на лице у меня было не больше, чем у девушки, и, поскольку мое безусое лицо не красило ряды эскадрона, Пертеле, согласно обычаям Бершени, взял горшок с черной смолой и пальцем нарисовал мне два огромных клыка, которые покрывали верхнюю губу и поднимались почти до глаз».

Марселей Марбо начал воевать с нарисованными усами. Автор, наверное, самых знаменитых мемуаров кавалериста в эпоху Наполеона. Сам император успел ознакомиться с ними на острове Святой Елены и был сильно впечатлен. Считается, что именно Марбо вдохновил Артура Конан Дойля на создание цикла рассказов о бригадире Жераре. Так что поводов начать с гусар более чем достаточно.

«Гусар, который не убит до тридцати лет, не гусар, а дрянь!» Выражение, ставшее легендарным, приписывают знаменитому генералу Лассалю. Знал, о чем говорит, хотя сам погиб только в тридцать четыре. Гусары и выглядели эффектно, и вели себя соответствующим образом. Храбрость без меры, склонность к неординарным поступкам в той же пропорции. В любой армии. Во французской во времена Первой империи было 14 (фактически – 13) гусарских полков, отличавшихся униформой.

Красавцы, их даже друг с другом не спутаешь. Одни закинутые через левое плечо ментики (что-то вроде дополнительной куртки) чего стоят! У 1-го полка – голубые, у 2-го – каштаново-коричневые, у 3-го – серебристо-серые, у 4-го – ярко-красные, у 5-го – белые и т. д.

Усы, косички и прочие «естественные» украшения не возбранялись, а даже приветствовались. Едва ли не единственное, в чем гусары были похожи, – телосложение. Брали в гусары людей невысоких, по сегодняшним меркам просто маленьких. Большинство – в районе 160 см и даже меньше. Но – коренастых, крепких. Для всадника – то, что надо.

А разного рода «злоупотребления» по части экипировки и униформы – это уже часть имиджа. Гусар обязан быть эффектным. Гусар – щеголь, модник, задира, повеса… Отчаянно храбр и столь же легкомыслен. Многие считают, что само понятие «гусарство» сформировалось именно в наполеоновскую эпоху. Что ж, и бригадир Жерар, и поручик Ржевский родом оттуда. Наше представление о гусарах как о забияках, готовых драться по любому поводу не только с врагом, но и друг с другом, – тоже.

Дуэли – то, что прочно ассоциируется прежде всего с гусарами. На основе многочисленных мемуаров можно сделать очевидный вывод – стать «своим» без показательной или скандальной дуэли было просто нельзя.

Задолго до плохого фильма о Наполеоне Ридли Скотт снял очень хороший – «Дуэлянты» (1977), по повести Джозефа Конрада «Дуэль». В основе ее реальная история многолетнего противостояния двух офицеров наполеоновской армии. Один из них, Франсуа Луи Фурнье-Сарловез, олицетворяет собой все худшее, что было во французских гусарах. Постоянные нарушения дисциплины, строптивость и т. д. Меж тем Фурнье-Сарловез, неоднократно побывавший под арестом, дослужился до генерала, достиг высоких чинов. Он – командир и, по идее, пример для подчиненных.

Марбо отлично развил мысль о пагубности подобных «образцов поведения» на примере легендарного Лассаля. «Лассаль был красив и остроумен, был хорошо образован и воспитан, но вел себя как шалопай. Он пил, ругался, орал песни, все ломал, был заядлым игроком. Он был прекрасным наездником, его храбрость граничила с дерзостью.

Его смерть в битве при Ваграме нанесла большой урон легкой кавалерии, в которой он улучшил военную подготовку. Но, с другой стороны, нанес ей и немалый вред, так как солдаты имитировали недостатки и плохие стороны своих командиров, приводивших их к победе. Пример генерала Лассаля был вреден для легкой кавалерии, где подобные традиции укоренились надолго. Какой же это егерь, а тем более гусар, если, по примеру Лассаля, он не скандалист, не сквернослов, не смутьян и не любитель выпить! Многие офицеры копировали недостатки этого генерала, но никто из них не имел тех качеств, из-за которых Лассалю прощалось все».

«Качествам» Лассаля мы посвятим отдельную главу, а пока отметим интересный факт, на который обращают внимание многие эксперты. Среди французских гусар было очень много выходцев из северных и восточных провинций страны – Нормандии, Фландрии, Эльзаса, Лотарингии. Здесь, по сравнению с другими регионами, неплохо развитое коневодство, а значит – уровень подготовленности выше. В Лотарингии родился генерал Келлерман, там же – Лассаль, в Эльзасе – генерал Рапп. Все – знаменитые кавалеристы. Но тот же Келлерман, к примеру, был храбр без безрассудства и всегда старался сначала оценить ситуацию, а потом уже бросаться в бой. Однако мы говорим сейчас об обычных солдатах и офицерах.

Суммируем недостатки. Эмоции у гусар часто брали верх над разумом, что приводило к совсем нежелательным последствиям. Как в бою, так и в дозорах и на аванпостах. Дело, казавшееся им скучным, гусары не очень любили. В общем, легкая кавалерия почти подразумевает некоторую легкомысленность. Однако и думать, что гусары особенно хороши были лишь в попойках и дуэлях, не стоит. Совсем не стоит.

Гусары – лучшие наездники во французской кавалерии. Вполне возможно – и лучшие фехтовальщики. В схватке один на один с представителем тяжелой кавалерии гусар мог и одержать победу. В бою эти отчаянные рубаки представляли собой грозную силу, а уж в преследовании деморализованного отступающего противника были и вовсе исключительно хороши.

Быстрые, ловкие, храбрые… Совсем не случайно многие военачальники брали себе в адъютанты именно гусарских офицеров. И смотрятся красиво, и с обязанностями отлично справляются. Ведь что нужно от адъютанта? Доставить или привезти сообщение. В бою. Что требует отваги, удачи, сообразительности. Дело для гусара! Не случайно Марселей Марбо служил адъютантом у Массена, Бернадотта, Мюрата, Ожеро, Ланна – прославленных маршалов Империи. Работа эта весьма опасная, Мюрат, например, едва ли не после каждого сражения сильно обновлял свой штаб по понятным причинам.

Однако главные задачи легкой кавалерии такие: разведка, боевое охранение, действия на флангах в бою, преследование противника. Обычно в разъезды, целью которых был, прежде всего, сбор данных о перемещениях противника, отправлялись группы из 15 человек. Действовали они в авангарде, и так поступали во всех армиях того времени. Впрочем, Наполеон стал отправлять вперед целые полки, которые могли не только захватить пленных или уничтожить вражеский разъезд, но и атаковать отдельные соединения противника.

Численность каждого гусарского полка порядка тысячи человек (в идеале). Полк состоял из четырех эскадронов, каждый – из двух рот. Первая рота первого эскадрона согласно указу от 1801 года считалась элитной. В нее брали лучших, и гусары элитной роты, в отличие от всех остальных, носили меховые шапки.

На особом положении находились трубачи. Их даже одевали, вплоть до 1812 года, в особую форму, определявшуюся прихотями командира полка. Трубач в бою находился рядом с командиром и «дублировал» его команды с помощью горна, слова-то в бою не расслышишь. Именно поэтому трубачи подвергались повышенной опасности, ведь противники старались быстрее вывести их из строя. Но и получали трубачи повышенное жалованье.

Постоять за себя и добыть славу гусары могли с помощью сабли, мушкетона (укороченного ружья) и двух пистолетов. Гусары, в отличие от представителей тяжелой кавалерии, довольно неплохо стреляли. Однако главное их оружие, конечно, сабля. Здесь мы тоже наблюдаем некую вольницу. Иметь положено было саблю, определенную регламентом, но гусары частенько пользовались саблями, конфискованными у противника. Английскими, русскими…

Многое позволялось гусарам, ведь без них – никак. Кто мог преследовать отступающего противника, не давая ему передышки? Кто добывал ценнейшие разведданные? Гусары. Они подарили нам массу анекдотов, они – символ несерьезности, они украшали каждую армию. Задиристые люди небольшого роста и большого значения. Отважные. Маршал Ней, получивший от самого императора прозвище «Храбрейший из храбрых», военную службу тоже ведь начинал в гусарском полку.

…Если гусары впечатляли уже своим внешним видом, то о другой части легкой кавалерии, конных егерях, такого не скажешь. Скромно они выглядели по сравнению с гусарами, весьма скромно. Какие-то изменения в униформе егерей в XVIII веке происходили, и становились они похожими то на драгун, то на гусар, но постепенно за егерями закреплялся цвет. Зеленый.

В 1812 году Наполеон наконец реализовал свой давно вынашивавшийся план, упорядочил униформу, в том числе – кавалерии. Отныне у всех конных егерей были мундиры темно-зеленого цвета. Полки отличались так называемыми приборными цветами. Скажем, в первом полку – ярко-красные ворот и обшлага, во втором – зеленые ворот и обшлага и т. д. В общем, о разнообразии здесь говорить почти и не приходится.

Однако конноегерских полков в армии Наполеона было гораздо больше, чем гусарских. Больше 20 против 13. Значит, некая особая роль у них имелась. Подобный вывод, казалось бы, сам напрашивается, но в очередной раз – все не так просто.

Формально конные егеря занимались тем же, что и гусары, тем, что и положено делать легкой кавалерии. Разведка, боевое охранение и т. д. Однако, в отличие от гусар, конные егеря гораздо чаще участвовали непосредственно в сражениях и заслужили репутацию отличных воинов.

Гусары все же «товар» более штучный. Их содержание, включая экипировку, обходилось казне дороже. Потому конных егерей и больше, и в сомкнутом строю на поле боя они сражаются почти наравне с тяжелой кавалерией. В конноегерских полках послужили многие знаменитые кавалеристы. И маршал Груши, и тот же Лассаль, и генерал Тома-Александр Дюма, отец великого романиста.

По императорскому указу 1807 года, численность каждого полка определялась в 1043 человека, включая 43 офицера. Полк состоял из четырех эскадронов, первая рота первого эскадрона – элитная. Солдаты и унтер-офицеры этих рот носили меховую шапку, кольбак. Вооружение у конных егерей практически такое же, как у гусар. Сабля, мушкетон гусарского образца, с 1802 года – и карабины, которые использовались со штыком. Два пистолета.

Легкая кавалерия, способная решать практически любые задачи. Не столь красивые, как гусары, но, возможно, самые универсальные кавалеристы эпохи наполеоновских войн. Конные егеря.

Глава третья
Уланы и шеволежеры

«– Что? Что он сказал? – слышалось в рядах польских улан, когда один адъютант подскакал к ним.

Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтобы ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что, вероятно, император не будет недоволен этим излишним усердием».

Полковник первым, а за ним его солдаты бросятся в воду, «не зная броду». Кто-то утонет, Наполеон будет наблюдать за происходящим. Толстой в «Войне и мире» даст очередной пример «бездушного» отношения императора к людям. Польские уланы для этого идеально подходят. Никто с такой готовностью не рисковал жизнью для того, чтобы заслужить похвалу Наполеона. Поляки так хорошо и звонко сражались за императора, что многие думают, будто других улан у Наполеона и не было. Были, и немало.

Всадники с пиками хотя бы потому заслуживают отдельной главы, что их часто «перемещают» из одного вида кавалерии в другой. Относят и к легкой, и к средней. Правильнее все же к легкой, однако некое особое положение у улан во французской кавалерии было.

«…Для зачисления в полк нужно быть землевладельцем или сыном землевладельца, быть старше 18 и младше 40 лет и прибыть со своей собственной лошадью, формой и всем снаряжением в соответствии с правилами…»

9 апреля 1807 года в местечке, ныне называющемся Каменец-Суски, Наполеон подписал указ о создании полка гвардейских польских улан.

Через полтора года уланы обретут великую славу в битве при Сомосьерре (30 ноября 1808 г.), хотя, как считается, пик у улан в том бою и не было, саблями обошлись. Так или иначе, но наступит момент, когда Наполеон задумается о необходимости полков, в которых будут служить люди с пиками.

Поляки как раз отлично знали, как обращаться с пиками. У них был большой опыт борьбы с легкими степными войсками, с теми же татарами. К XVIII веку типичный польский конник именно такой – хорош на лошади, вооружен пикой, умеет драться и один на один, и в строю.

Важная деталь. Из приведенного выше указа понятно, что в создаваемый Наполеоном полк призывались исключительно дворяне. Стать дворянином, или шляхтичем, в Польше было не так уж и сложно. Достаточно, например, отличиться на поле боя. Храбрые, задиристые и много воевавшие поляки отличались. Оттого и шляхта у них пусть и довольно бедная, но – многочисленная. До 16 процентов населения. Тысячи людей, готовых служить в армии, а по сути дела, к чему-либо другому мало приспособленные.

История отношений поляков и с французской республикой, а затем и с императором – сложная и противоречивая. Штамп, но лучше, а главное – по-другому, не скажешь. Особенно если не вдаваться в подробности. Нас ведь в первую очередь интересуют уланы, просто с поляков все и началось. И, отметим особо, идея равенства свою роль все же сыграла. Польские полки, воевавшие за Францию, состояли совсем не только из дворян.

При Сомосьерре уланы действительно сильно впечатлили Наполеона, однако поспешные решения – не его стиль. Вот что он увидел и помимо Сомосьерры, воюя с Австрией и Россией. Как раз у них всадники с пиками были. Наполеон не раз видел в деле и русских казаков, и австрийских улан. Примечательно, что австрийские полки во многом были укомплектованы выходцами из той части Польши, которая отошла к Австрии в результате разделов. И форма у них – в польском стиле.

Однако суть не в форме, а в содержании. Эффективность действий и казаков, и австрийских улан Наполеон, что называется, «проверил на себе». Причем – не раз. Наконец император решил – пора. Пора добавить к гвардейским уланам (о гвардии разговор будет отдельным) и армейских.

В 1811 году Наполеон подписал указ о создании шеволежерских (в буквальном переводе – легкоконных) полков. Как ни назови, но главное – это ъсадники с пиками. Шесть первых шеволежерских полков были переформированы из драгунских. Всего до конца Империи появилось девять полков.

Основная сложность при их создании – отсутствие опыта в обращении с пиками. Поступили просто. Из гвардейских уланских частей взяли инструкторов. Они в основном и занимались подготовкой шеволежеров. Обучение заняло немало времени, хотя готовили-то не зеленых новобранцев, а людей с опытом. Но искусство владения пикой – особое.

Длина пики по уставу – 275 см. Примерно одинаково и у улан, и у шеволежеров. Как с ней управляться?

Знаменитый польский писатель Стефан Жеромский, автор романа «Пепел», очень серьезно относился к батальным сценам. Изучал многочисленные источники, консультировался с военными. Вот как он описывает постижение искусства обращения с пикой одного из своих главных героев, Кшиштофа Цедро.

«В горах, окружавших Сарагосу, он научился главным образом на всем скаку поддевать на пику простых мужиков, а теперь упражнялся в приемах борьбы с регулярной конницей. Уже тогда он был непобедим в обычном приеме по команде: “На руку!” – выбить противника из седла, в атаках: en-avant-pointez! (вперед, коли!), в отражении ударов слева или справа, в предательских, жестоких и неотразимых ударах с тылу или в бок. Под Туделой он научился у своего ментора Гайкося еще только самым трудным приемам нападения, ударам par le moulinet (катушкой), наносимым сверху, над головой, когда солдат легко между пальцами держит пику, и вся сила удара сосредоточена в одном указательном пальце. Это были молниеносные легкие удары в лицо, переносицу, в горло врагу, вернее, врагам. Гайкосю каждый день представлялась возможность показывать ученику, как раздавать эти “щелчки” в окружении неприятеля. Для того чтобы поучиться, попрактиковаться и показать пример, они вдвоем или втроем бросались в самую гущу испанской конницы, гверильясов или регулярной пехоты сразу же после залпа, когда те еще не успевали перезарядить ружья. Уланы на своих татарских конях врезались на всем скаку в толпу испанцев. Они не боялись ни штыка, ни сабли. Искусство боя с противником, который в сто раз превосходил их численностью, заключалось в том, чтобы острием пики сокрушить сопротивление неприятеля на расстоянии шести локтей от своей груди».

Большое искусство! Нередко можно встретить мнение, что шеволежеры Наполеона так, дескать, до конца им и не овладели. Довольно спорное утверждение. Шеволежеры появились довольно поздно, но проявили себя неплохо, хотя польские уланы в умении пользоваться пикой их значительно превосходили. Однако грамотное использование шеволежеров, прежде всего – построение в бою, приносило хорошие результаты.

Кстати, пики у французов были намного короче, чем, скажем, у донских казаков. Длинная пика хороша для первого удара, но возможность маневра сильно снижает. И, конечно, многое зависит от мастерства наездника. В этом казаки существенно превосходили шеволежеров.

Что кроме пики? Первые полки, как мы уже знаем, были «переделаны» из драгунских. Вооружение драгун перешло по наследству, в том числе холодное. Довольно быстро, впрочем, его заменили на саблю, которая использовалась в легкой кавалерии. Мушкеты и пистолеты сохранились, что делало легкоконных всадников тяжеловооруженными. Поэтому, как отмечают многие эксперты, шеволежеры в бою быстро от чего-то избавлялись. Или от мушкета, или от пики. Пики вообще материал очень расходный, лишиться их легко.

Одели шеволежер, как часто случалось, в темно-зеленое. На отворотах фалд, лацканах, воротниках и обшлагах – полковые цвета. Красный – у первого, оранжевый – у второго, розовый – у третьего и т. д. Самое примечательное – на голове. Латунная каска с гребнем и меховым валиком, так называемая «гусеница». «Гусеницы» – черного цвета, у трубачей – белого.

Те шеволежерские полки, которые были сформированы из поляков, сохранили традиционную польскую форму. О ней мы более подробно поговорим применительно к гвардейским частям.

Итак, шеволежеры у Наполеона появились довольно поздно и под «влиянием внешних обстоятельств». Однако, подчеркнем снова, проявить себя они успели. И в России, и даже в битве при Ватерлоо. Ведь именно их атака на тяжелую британскую кавалерию стала полной неожиданностью для противника. Основные потери тех же «Шотландских Серых» как раз от всадников с пиками.

Глава четвертая
Драгуны

Благодаря Лермонтову мы все знаем, что драгуны – это те, что «с конскими хвостами». Так и есть, но драгуны, безусловно, заслуживают того, чтобы знать о них больше. В конце концов, в большинстве европейских армий именно драгуны были самым многочисленным видом кавалерии. Настоящие труженики войны! Сражались и много, и разнообразно.

«И в тот же миг все десантные части на судах уже стояли под ружьем, моряки у снастей такелажа, а корабли, приготовившись к отплытию. Теперь десант должен состояться!..А потом к морякам, изготовившимся к бою, донесся заунывный звон портового колокола, и со всех сторон до меня долетел сигнал общего сбора, который били все барабанщики, а его эхо бесконечно отзывалось в дюнах.

Скоро нам предстоит прорваться через английские корабли или быть потопленными ими… А ведь они были такими большими… А наши такими маленькими!..О, негодяи англичане, если только мы не будем потоплены, вы дорого заплатите за бешеный стук наших сердец!»

…Драгун Жан-Огюст Ойон, как и все, кто собрался в Булонском лагере, готовился к нападению на Англию, а идти пришлось быстро в прямо противоположном направлении, навстречу Аустерлицу. В великой битве Ойон, по болезни, участия не примет, но время, проведенное в Булони, запомнит навсегда.

Самый дерзкий план Наполеона – десант на Британские острова. Среди тех, кто должен был пересечь Ла-Манш, драгуны в большом количестве. Им отводилась наиважнейшая роль.

«Этот генерал… был одной из ошибок Наполеона. Император полюбил его в Булонском лагере, когда Бараге д’Илье пообещал ему научить драгун служить одновременно в качестве пехотинцев и кавалеристов».

Генерал Луи Бараге д’Илье один из самых неудачливых в наполеоновской армии. И под суд попадал, и в тюрьме сидел, и в плену оказывался. Жизнь закончил в опале и позорной ссылке. Однако как раз в Булонском лагере был на хорошем счету и императору его предложения нравились, хотя ничего особо нового Бараге д’Илье не предложил.

Генерал командовал драгунами. А драгуны по традиции должны были уметь сражаться не только верхом, но и в пешем строю. Для десанта в Англию кавалеристы без лошадей – отличная идея, ведь на маленьких суденышках много лошадей не перевезешь. Бараге д’Илье убедил Наполеона в том, что драгуны будут отлично сражаться и нужно их много. Их и было много, только воевать на полях Ланкашира им не пришлось, а вот в Германии они повоевали.

Пешие драгуны императора разочаровали. Конные, впрочем, тоже. С запоздалым удивлением он обнаружил, что «драгуны плохо ездят на лошадях». Стоит ли их за это винить? Когда тебя обучают сразу двум ремеслам, велик шанс овладеть каждым из них одинаково плохо. В реакции Наполеона ничего необычного тоже нет. Он всегда хотел слишком многого и сильно раздражался, когда что-то не получалось так, как он хотел.

Однако благодаря победам в кампании 1806–1807 годов удалось значительно улучшить ситуацию с поставками в армию лошадей. Идея «пеших кавалеристов» уже не казалась столь привлекательной, и сражаться не на лошадях драгуны практически перестали. А вскоре наступит и их «звездный час».

«Поспешность, с которой они старались нас окружить и стеснить со всех сторон, привела к прекращению огня, до сих пор не приносившего особого результата, поскольку они не умели целиться, стреляя сверху вниз и через кусты. Теперь же они были на одном уровне с нами и, продолжая стрелять, рисковали перебить друг друга. И вот именно это позволило нам надеяться выбраться из столь опасного места. Полуоборот назад по четыре человека одновременно, сабли к бою и… галопом марш!

Никогда еще команды не исполнялись с большей точностью и быстротой, чем те, которые отдавал я, и, хотя дорога назад была перекрыта мятежниками, мы не видели особых препятствий, чтобы начать отход. А уже через сто шагов их не осталось вообще! Ужас, который наша решимость совершить маневр внушала тем, кто хотел перекрыть дорогу, оказался таким, что некоторые из них бросались под копыта лошадей, чтобы не попасть под удары наших клинков… Выбравшись из угрожавшей нам вначале толпы, мы получили возможность совершить возмездие столь непредвиденной атакой».

Война на Пиренеях, драгуны во главе с Ойоном в деле. Одна из многочисленных схваток с испанскими герильерос. Многие драгунские полки были отправлены по приказу Наполеона в Португалию и Испанию, и здесь они показали себя с наилучшей стороны. Драгуны одинаково эффективно сражались и с регулярными войсками, и с отрядами повстанцев. Даже их умение действовать в пешем строю пригодилось!

«Как только был дан сигнал, пехота и мы, драгуны, двинулись на холм, склон которого, как мы видели, был покрыт стрелками, а на вершине стояла линия испанцев…

…Драгуны, при которых имелись только ружья, патронные сумки и плащи в скатках, а значит, и более легкие, чем пехотинцы, отягощенные ранцами, запасом провианта и патронов, так вот, драгуны бегом устремились вперед и опрокинули вражеских стрелков, которые, спасаясь, внесли расстройство и растерянность в ряды своих же солдат. Наша столь энергичная и стремительная атака привела к поражению и бегству так называемых “солдат”, которые не могли на равных противостоять опытным и закаленным войскам».

Воспоминания о битве при Сантьяго-де-Компостелла еще одного драгуна, Огюста Тириона. «Универсальность» драгун в Испании очень пригодилась. Они могли выполнять функции легкой кавалерии (разведка, дозоры) и воевать как линейная. Как раз то, что и было нужно в непростых условиях. Командующие французскими армиями на Пиренеях (Сульт, Сюше) драгун высоко ценили. Совсем не случайно, что из 30 драгунских полков, существовавших во времена Империи, в Испании и Португалии успели повоевать 24. В Россию в 1812 году отправились лишь 4 полка, подавляющее большинство так и осталось на Пиренеях.

Для так называемых «мятежников», то есть нерегулярных войск, драгуны стали настоящим проклятием. При виде тех самых драгунских касок с конскими хвостами герильерос впадали в ужас. Со знаменитых касок и начнем знакомство с внешним видом драгун.

С 1805 года все драгуны носили одинаковый головной убор. «…Полусферическая основа латунной каски штампуется и имеет форму длиной 196 мм, шириной 162 мм и глубиной 68 мм». В соответствующем декрете прописано буквально все! Про гребень, околыш (обод головного убора), подбородные ремни и прочее. До миллиметра! А конструкция каски весьма сложна, один декоративный гребень чего стоит.

В передней части – украшение в виде головы медузы Горгоны, по бокам – стилизованные пальмовые листья. Внутри каски – жестяная планка, к которой и прикреплялся знаменитый конский хвост. Околыш был обтянут тюленьей шкурой у рядовых и леопардовой у офицеров. Еще имелся держатель для султанов, украшений из петушиных перьев. В общем, каска французских драгун, возможно, самый эффектный головной убор среди кавалеристов всех стран в ту эпоху.

Мундир воображение не потрясает. Длиннополый, просторного покроя. В 1812-м, правда, укоротили. Зеленого цвета. Нужного оттенка достигали благодаря тому, что сукно красили дважды. Это делало ткань довольно дорогостоящей, и периодически появлялись идеи поменять цвет, но драгуны так и остались зелеными.

Отличались, как обычно, прикладными цветами. Однако здесь, поскольку полков было много, цвета «дублировались». У 1-го и 4-го – ярко-красный, у 2-го и 5-го – зеленый, у 13-го и 16-го – розовый и т. д. Полки разделили на группы. Разного рода детали позволяли не ошибаться современникам, а мы признаем, что главное «украшение» драгун, конечно же, каска. В драгунских полках тоже были элитные роты, а значит – и люди в меховых шапках, но выглядели они уже как-то не по-драгунски.

Вооружение драгун. Длинный прямой палаш, два пистолета (то есть кобуры для них имелись, а сами пистолеты – не всегда) и кавалерийский карабин. Отдельно – штык. Наполеон, вообще-то, требовал, чтобы штык был у каждого кавалериста, но большинство всадников считало его чем-то ненужным и обременительным. Но как раз драгуны, обученные воевать в пешем строю, штыком пользовались довольно активно.

Глава пятая
Кирасиры и карабинеры

«…Где-то вдали появилось что-то похожее на длинную, колышущуюся линию. Постепенно приближаясь, она начала сверкать, словно штормовой вал в солнечных лучах. Всадники приближались и, наконец, подошли столь близко, что показалось, будто земля начала дрожать от грохота, подобного грому. Можно было подумать, что ничто не устоит перед этой движущейся массой устрашающего вида. То были прославленные кирасиры, снискавшие славу во множестве сражений. И вот уже они оказались в каких-то паре десятков метров от нас и мы слышали крик “Vive I’Empereur!”».

Английский гвардеец Гронау, участник битвы при Ватерлоо, писал, что никогда не забудет это впечатляющее зрелище. Последняя атака тяжелой кавалерии Наполеона… Как часто мощные всадники приносили успех! Но – не в этот раз…

Элитных рот в полках тяжелой кавалерии не было. Подразумевалось, что они сами и есть элита. Хотя массированные атаки тех же кирасир подразумевали серьезные потери, а элитой вроде не жертвуют. Однако брали в тяжелую кавалерию точно не каждого, и критерии отбора серьезные.

«Большими братьями» кирасир называли не зря. Рост не меньше 175 см, по тем временам – почти великаны. Физически сильные, на крупных лошадях. «Большие братья»! И они действительно могли сверкать на солнце, благодаря своим кирасам.

Вообще-то к концу XVIII века во многих странах кирасы посчитали «излишней роскошью» и отказались от них. Постоянный прогресс стрелкового оружия, казалось бы, делал кирасы защитой очень относительной и при этом – дорогостоящей. Во Франции к моменту начала Великой революции лишь один полк, «Кирасир короля», сохранил кирасы, и то скорее как дань традиции. В русской армии кирасиры до 1812 года тоже обходились без кирас. В английской их не было на протяжении всей интересующей нас эпохи.

Сразу ответим на вопрос о практической пользе. Слухи об «абсолютной бесполезности» кирас были сильно преувеличены. Даже от ружейного огня кирасы все же защищали. А уж когда стрелять приходилось по несущейся на тебя массе всадников, когда хорошо прицелиться крайне сложно, защищали совсем неплохо.

Считается, что идея о том, как «обустроить тяжелую кавалерию», пришла в голову Наполеона во время битвы при Маренго, в 1800 году. Его сильно впечатлила атака кавалерии Келлермана, которая, по мнению многих, и решила исход сражения. Вполне возможно, так оно и было, особенно если следить за хронологией дальнейших событий. Уже в 1801 году Наполеон занялся кирасирами всерьез, начал создавать новые полки, и отныне кирасы стали обязательными.

Так какая же она, кираса «больших братьев»? Во времена Наполеона появилось несколько образцов (в 1802-м, 1808-м и т. д), однако о радикальных изменениях речь не идет, поэтому ограничимся главным. Делали кирасы из стали, и весили они от 6,8 до 7,5 кг. Толщина – от 3 до 5 мм. Кирасы состояли из двух половин, нагрудника и наспинника, которые соединялись специальными ремнями. В русской армии кирасы (кстати, практически французского образца) красили в черный цвет. Французы оставляли сталь в чистом виде, оттого они и сверкали на солнце.

Кирас постоянно не хватало, и, скажем, замена старой модели на новую превращалась в долгую историю, приводившую к тому, что обычно называют разнобоем. Достаточно сказать, что кирасы должны были быть у всех, а уж модель – дело не первостепенной важности. Кирасы к тому же проходили обязательные испытания. В 1807 году, например, испытание дало следующие результаты. Выстрелы из ружья. Пулю, выпущенную с расстояния более 145 м, кираса вполне выдерживала. Ближе – начинались проблемы. С пистолетами лучше. Больше 25 м – и удар держала. От холодного оружия защищала хорошо.

И, повторим, самому Наполеону и его брату Жерому всадники в кирасах очень нравились. Для них сделали кирасы, но на публике Наполеон появлялся в ней лишь пару раз.

Сверкали «большие братья» не только из-за кирас, но и благодаря каскам. Каски были «драгунского образца», с которым мы уже знакомы. Очень похожи, только у драгун каски целиком золотистого цвета (отчего испанцы иногда называли их «золотоголовыми»), а у кирасир – двухцветные, латунь и сталь. Околыш – из медвежьего меха, конский хвост тоже имеется. Те, кто считает дизайн касок драгун и кирасир перегруженным, сильно заблуждаются. Высокий гребень защищал от ударов сверху, а конский хвост – от ударов сзади.

Главное оружие самих кирасир, разумеется, палаш. В кирасирских полках до конца Империи использовалось несколько видов палашей, но после 1805 года преобладала все же одна модель, An XI. Обоюдоострый клинок длиной 97 см в стальных ножнах.

До 1812 года огнестрельное оружие кирасир в основном только пара пистолетов. Перед походом в Россию Наполеон распорядился – у всех должны быть и карабины. Для и без того «тяжелых» всадников карабин – обуза, от которой старались побыстрее избавиться. Никакие увещевания не помогали. Да и зачем им карабины? Кирасиры идут в атаку в плотном строю, с палашами, это их главная задача. Стрелять им приходилось, но из пистолетов, когда появлялась острая необходимость. А так… Мощный всадник с палашом в руке пугал уже одним своим внешним видом.

Покрой мундиров у кирасир несколько раз менялся, пока не появилась, в 1810 году, модель мундира-куртки, которая стала общепринятой. Вникать в тонкости вроде «вертикальных клапанов» мы не будем. Главное – цвет. Синий. Полки отличались, как обычно, приборными цветами. Один и тот же на каждые три полка. С 1-го по 3-й – красный, с 4-го по 6-й – оранжевый, с 7-го по 9-й – желтый, с 10-го по 12-й – розовый. Имелись и другие нюансы, но к устрашающему виду «больших братьев» они ничего не добавляли.

До 1808 года в армии было 12 кирасирских полков, потом к ним добавились еще два. «Большие братья», «железные люди»… Прозвища просто так не дают. Кирасиры впечатляли. На знаменитой картине Эдуарда Мейсонье кирасиры ждут начала Аустерлица. Линии «железных людей», уходящие к горизонту. День пасмурный, кирасы пока не сверкают, но «солнце Аустерлица» скоро взойдет…

…Кирасирам не нравились карабины, а в тяжелой кавалерии Наполеона были полки, которые своим названием были обязаны как раз этому стрелковому оружию, карабинеры. Появились они еще в XVI веке, с тех пор этот вид кавалерии претерпел множество изменений, однако название сохранялось.

Полки карабинеров очень ценила королевская власть, и, возможно, поэтому после начала революции в полках были сильны роялистские настроения. Наполеону придется учитывать данное обстоятельство, как он поступил – мы скоро увидим.

Воевали карабинеры, впрочем, даже за революцию хорошо. По сложившейся еще при старом режиме традиции брали в карабинеры рослых и физически крепких людей, давали им соответствующих лошадей. То есть они были весьма похожи на кирасир, хотя и воевали без кирас и обязательно – с карабинами.

И хотя с определенного момента внешний вид карабинеров радикально изменится, они всегда были легко узнаваемы, а их элитность сразу становилась понятной. Сначала – высокие медвежьи шапки. У всех! Похожи на те, что были у гвардейских конных гренадеров. Медвежья шапка – это статус, мундир общеармейского покроя (длиннополый синий) уже не столь важен. Эполеты, лацканы, обшлага – красные. Белый жилет, палевые лосины. В таком виде карабинеры сражались до 1810 года.

Теперь – об особом отношении Наполеона к тем двум полкам карабинеров, которые состояли в его армии. Он хорошо знал, что у карабинеров – «собственная гордость». Полки с традициями, с определенными настроениями. Иногда Наполеон умел действовать тонко.

Когда 2 декабря 1804 года он короновался, военный парад по знаменательному случаю открывали именно карабинеры. Восемь эскадронов под командованием Мюрата. Жест, который карабинеры оценили.

Очень умно Наполеон подошел и к решению вопроса о радикальной смене формы. Еще в 1807 году, после кровопролитной битвы при Прейсиш-Эйлау, император всерьез задумался о кирасах. Как раз тогда он обзавелся своей кирасой и намеревался обрядить в кирасы всех старших офицеров. До этого не дошло, но не в обычае императора о чем-то легко забывать. Новое сражение с тяжелыми потерями, Ваграм, 1809 год. Наполеон снова вспомнил о кирасах. И о карабинерах.

Вопрос довольно деликатный, ведь карабинеры были очень привязаны к своей форме. Постепенность здесь точно не сгодилась бы, и нужно еще и придумать что-то. Император поступил по принципу «Всё и сразу!». В 1810 году карабинеры получили не только кирасы и каски, но и абсолютно новую форму!

Она сделает их одними из самых красивых кавалеристов эпохи, однако карабинеры все равно проявляли недовольство. Им казалось, что теперь они будут такими же, как кирасиры. Нет, совсем нет.

Как же теперь выглядели карабинеры? Уж точно более эффектно и элегантно, чем кирасиры. Кираса у карабинеров тоже была из стали, но еще и покрытая тонким листом латуни. Почти по всей поверхности, «чистая» сталь оставалась лишь по краям. Смотрелось изумительно. Однако двухслойная кираса и весила тяжелее, и стоила гораздо дороже. Вот как высоко Наполеон ценил карабинеров!

Нагрудник и наспинник скреплялись кожаными ремнями с латунными пряжками. У офицеров все еще роскошнее. Использовалась латунь, обогащенная медью, отчего кирасы на вид были просто золотыми. К тому же офицерская кираса еще и украшалась серебряной эмблемой восходящего солнца со звездой внутри. Сверкать так сверкать!

Каску выбирал сам Наполеон. Большой поклонник античности, он остановился на «древнегреческом» стиле. Похоже, похоже. Шлем из латуни украшался пластиной из стали, в центре которой – литера N из латуни и корона. Гребень тоже из латуни, на нем – большая красная «гусеница» из конского волоса. Каска карабинеров тоже была тяжелее, чем у кирасир, и, считается, она лучше защищала от ударов сзади.

Новая униформа? Варианты рассматривались разные. В конце концов остались два цвета, красный и белый. Красный, из-за дороговизны, отвергли. Карабинеры получили поистине королевский цвет – белый. Белая куртка с голубой отделкой (говорят, что это было предложение императрицы Жозефины), лосины «соломенного» цвета, белые перчатки с крагами, высокие ботфорты. Отделка слегка отличалась по полкам, но их ведь всего-то два.

Выглядели новые карабинеры, повторим, роскошно. Один из унтер-офицеров, получив новую форму, написал домой, «она красивая, очень красивая». И совсем не как у кирасир.

А вот вооружение сильно похоже. Палаши в элегантных латунных ножнах, пара пистолетов, карабин. После того как Наполеон в конце 1809 года подписал указ о кирасах и прочем, карабинеры превратились в настоящую тяжелую кавалерию. И все же, в отличие от кирасир, некую эксклюзивность они сохраняли. Нет, это не выражалось в том, что, подобно полкам гвардейской кавалерии, воевали карабинеры не часто. Они приняли участие почти во всех важнейших сражениях, от Аустерлица до Ватерлоо.

Дело, как уже было сказано, в особом отношении Наполеона к карабинерам. Одно время поговаривали о том, что их даже переведут в гвардию. Не перевели. Но, назовем это повышенным вниманием со стороны императора, сохранялось всегда.

Глава шестая
Гвардейская кавалерия

«Возле императора были только князь Невшательский и я. Мы все трое держали в руках обнаженные шпаги. Схватка происходила очень близко, все ближе и ближе к императору; он решил проехать несколько шагов и подняться на вершину холма, чтобы лучше рассмотреть, что происходит. В этот момент к нам присоединились остальные егери из конвоя; один за другим прибыли дежурные эскадроны, которые не успели сесть на коней, когда император внезапно отправился в свою поездку. Ринувшись в том направлении, откуда доносились крики сражающихся, два первых эскадрона опрокинули первые ряды казаков. Остальные два с герцогом Истрийским во главе, шедшие на небольшом расстоянии от них, подоспели как раз вовремя, чтобы поддержать первые эскадроны, завязавшие ожесточенный бой и окруженные целой тучей казаков. К этому моменту уже достаточно рассвело, и заря осветила происходившую сцену. Вся равнина и дорога кишели казаками. Гвардия вновь отбила свои орудия и нескольких канониров, захваченных неприятелем, и принудила казаков перебраться на другой берег реки, но у нас было много раненых».

Историю о том, как Наполеон в России чуть не попал в плен к казакам, описывали многие. Это – версия Армана де Коленкура. Детали у мемуаристов, как обычно, различаются. Однако у всех в качестве спасителей фигурируют конные егеря гвардии. Именно они всегда сопровождали императора, составляли его конвой, были ближе всех к Наполеону.

…Их называли Les enfants cheris de L’Empereur, «баловни императора». Без обид, просто констатировали факт. Баловни, любимцы… Наполеон практически всегда носил лишь два мундира – синий, полковника пеших гренадер Старой гвардии, и, еще чаще, – зеленый, полковника конных егерей. Конечно, правильно говорить об особом отношении Наполеона ко всей Старой гвардии, но любимцы все же конные егеря. Возможно, еще и потому, что это одна из первых гвардейских частей.

Традиционно считается, что история конных егерей начинается в 1796 году, во время Первого итальянского похода. Как-то раз мирно отдыхавших генерала Бонапарта и офицеров его штаба противник чуть не застал врасплох. Ничего серьезного, но Бонапарт задумался, и – появилась рота личной охраны главнокомандующего. Ее солдат называли «гидами», командование которыми поручили капитану обычных конных егерей Жан-Батисту Бессьеру, будущему маршалу Франции. Именно Бессьер вплоть досвоейсмерти в 1813 году будет командовать всей гвардейской кавалерией.

Гиды отлично проявили себя в бою, и в Италии, и в Египте. После прихода Наполеона к власти они вошли в состав консульской гвардии, и, наконец, в 1804 году был создан полк конных егерей в составе Императорской гвардии.

Важнейшая функция, охраны императора, за полком сохранилась. Эскадрон конных егерей практически всегда сопровождал Наполеона. 24 человека. Численность полка доходила до 1107 человек при 70 офицерах. В конные егеря, как и в любой полк гвардейской кавалерии, зачислялись, обычно из гусар и егерей, кавалеристы, отслужившие не менее пяти лет, принявшие участие в двух (позже – четырех) кампаниях. Хорошо проявившие себя в боях, заслужившие разного рода поощрения и – при наличии рекомендаций от товарищей по службе. Конные егеря гвардии отличались от обычных представителей легкой кавалерии и ростом, они были более высокими, от 170 см.

Хотя форма егерей и походила на гусарскую, она, конечно, была в разы роскошнее, особенно парадная. Зеленый доломан, украшенный золотыми галунами и шнурами (у офицеров), красный ментик, отороченный мехом и тоже с большим количеством золота. Медвежья шапка с красным шлыком (верхом), тоже расшитым золотом, и зеленый султан с красным верхом.

Золота у егерей вообще имелось в избытке, включая золоченые ножны для сабель особого образца. В вооружение егерей входили также пистолеты и, обязательно, карабины, причем со штыками. «Баловни», в отличие от большинства кавалеристов, очень неплохо стреляли, а уж рубаки они просто первоклассные. И хотя теоретически они должны были быть при императоре, но конные егеря гвардии приняли участие во многих сражениях.

К полку гвардейских конных егерей была приписана и самая экзотическая часть кавалерии Наполеона – рота мамелюков. Вернувшись из Египта, Наполеон ввел моду на «восточное». Этому сильно поспособствовали мамелюки. Начиная с «личного» мамелюка Наполеона, Рустама, и продолжая появлением в армии экстравагантных восточных всадников.

Есть несколько версий относительно того, как именно мамелюки (некоторые – с семьями) попали в Марсель. Это не принципиально. Важно то, что в Египте мамелюки произвели на генерала Бонапарта большое впечатление и сама идея создания уже во французской армии подразделения из выходцев с Востока ему чрезвычайно импонировала.

Один из адъютантов первого консула, Рапп, в 1801 году был отправлен в Марсель для того, чтобы произвести инспекцию и создать специальную кавалерийскую часть. Рапп человек довольно жесткий, и к отбору кандидатов он отнесся очень ответственно. В результате Рапп выбрал 250 человек.

В Париже мамелюки произвели настоящий фурор. Как писал в своей знаменитой книге о гвардии Наполеона Анри Лашук: «…Этим сыновьям пустыни был обеспечен восторженный прием со стороны парижан и парижанок, которые обожали яркие цвета. Парижане радостно вопят при виде Рустама в “опереточном” костюме и, совершенно не зная истории мамелюков… разукрашивают свои квартиры на египетский манер, одеваются на греческий манер, а прически носят “а-ля мамелюк”!»

Мода модой, но с самими мамелюками есть проблемы. С дисциплиной у них не все в порядке, и уже в самом начале 1802 года эскадрон сокращен до 150 человек. Забегая вперед, скажем, что примерно такой, даже чуть меньшей численности будет та воинская часть, которая войдет в состав гвардии.

Сразу же стоит сказать и о том, что денег на мамелюков Наполеон не жалел, хотя их содержание было весьма дорогостоящим. Дело не только в обмундировании и снаряжении, но и в том, что можно назвать дополнительными затратами. Их семьи и даже родственники, прибывшие вместе с ними во Францию, содержались за казенный счет. К счастью, их было не столь уж и много.

Кроме того, с мамелюками приходилось часто экспериментировать. Особенно в подборе командиров. Среди «туземных» командиров возникала нездоровая конкуренция, далеко не все из офицеров-французов могли соответствовать задаче. В конце концов пригодные пропорции были найдены. Самым известным из командиров мамелюков был выходец из Эльзаса Франсуа-Антуан Кирман.

Эксперименты, естественные причины, непредвиденные обстоятельства… В результате в 1804 году в состав Императорской гвардии был включен уже не эскадрон, а только рота мамелюков. О ней мы и будем говорить.

Хотя этнический состав мамелюков был разнородным (среди них – и выходцы с Ближнего Востока, и крымские татары, и кавказцы), форму им сохранили ту, которая так впечатлила генерала Бонапарта в Египте. Пойдем сверху вниз. Каук (кахук) – высокое подобие фески, зеленого, иногда красного цвета. Обернут белым тюрбаном. Единственная более-менее «постоянная» часть униформы. Дальше, за исключением шаровар разных оттенков красного, полное «разноцветье». Свободное платье-рубашка с цветным жилетом, на ногах – сапожки из мягкой кожи. Желтые, зеленые, красные.

Выглядели мамелюки даже эффектнее, чем гвардейские конные егеря, но, справедливости ради, надо признать, что золота в их форме было гораздо меньше. Экзотика, конечно, однако как одежда для боя не очень практично.

Тюрбаны, например, часто развязывались в самый неподходящий момент.

Мамелюков называли «ходячим арсеналом», и не зря. Таким разнообразием вооружения похвастаться не мог никто! Карабины, мушкетоны, две пары пистолетов, кинжал, булава с шипами, топор, но главное, конечно, восточная сабля.

Саблю сделал знаменитый французский оружейник Николя-Ноэль Бутэ. Так что получилась она не совсем восточной, но это если сильно придираться. Сильно изогнутый, по восточной традиции, клинок. Рукоять с перекрестием, тоже восточного типа, без эфеса, то есть пальцы не защищены. Подобные сабли требуют от их владельцев особых навыков. У мамелюков они были, ведь они, возможно, лучшие фехтовальщики во всей кавалерии. Про то, какими искусными они были наездниками, и говорить особо не стоит.

Поучаствовали мамелюки во многих кампаниях, запомнились и блестящими действия при Аустерлице, и жестокостью при подавлении восстания в Мадриде в 1808-м. Отличались редким бесстрашием и фанатичной преданностью Наполеону. За что и поплатились во время «Белого террора» в 1815-м, когда роялисты в Марселе убивали и мамелюков, и членов их семей…

Уланы, или шеволежер-уланы, были представлены в гвардии сразу двумя полками. Так и назывались, по порядковым номерам, Первый и Второй. Или полк польских улан (первый) и голландских (второй). Еще – по цветам мундиров. Первый – «синие», второй – «красные».

О появлении польского полка мы уже кое-что знаем. Добавим, что с момента его образования в 1807 году попасть в гвардейские уланы – мечта каждого поляка. Выбирать было из кого, служить здесь – великая честь. В гвардию попадали лучшие из лучших, а Первый полк гвардейских шеволежер-улан лучший из полков этого вида кавалерии во всей армии.

Не только благодаря принадлежности к гвардии. «Синие» уланы и воевали блистательно, а в преданности Наполеону вполне могли посоперничать с мамелюками.

Совсем не случайно, что в ссылку на остров Эльба Наполеона сопровождал и специально созданный эскадрон шеволежер-улан из Первого полка во главе с майором Павлом Ержмановским, порядка ста человек. Практически вся кавалерия «императора Эльбы» состояла из поляков. Они будут сопровождать Наполеона во время знаменитого «Полета Орла», триумфального возвращения императора в Париж.

«Синие» уланы… Форма польских шеволежер-улан была не роскошной, как у конных егерей, а элегантно красивой. Короткая куртка с маленькими фалдами (ее так и называли – уланка), синего цвета. Воротник, обшлага, обкладка фалд – малиновые. Синие брюки в сапоги не заправлялись, с двойными малиновыми лампасами и выпушкой посередине. Пуговицы, эполеты, ремень, аксельбант на левом плече – белые.

Едва ли не самое примечательное – головной убор, тоже «уланка». Высокая шапка особого кроя с квадратным верхом. Тулья – малиновая, впереди – медная пластина. «Уланка» в разнообразных вариантах стала украшать головы улан и других армий, поляки ввели моду.

Вооружение – сабля, пистолеты, французский карабин. Знаменитые пики, как ни странно, у всех появились не сразу. В 1809 году, в битве при Ваграме, поляки прямо по ходу боя отбирали пики у австрийцев. Пользовались ими столь ловко, что впечатленный император распорядился взять пики на вооружение. Отныне все гвардейские щеволежер-уланы воевали с пиками и добились впечатляющих результатов. Многие считают именно их лучшими кавалеристами Наполеона.

Второй полк гвардейских шеволежер-улан, голландский, скажем прямо, столь же славной историей, как Первый, не обладает. Возможно, дело здесь в том, что если с поляками все происходило естественным путем, то с голландцами, по большому счету, искусственно.

В 1810 году Наполеон, крайне недовольный правлением в Голландии своего брата Людовика, решил проблему в обычном для него стиле. Он просто присоединил Голландию к Франции. Теперь и армией, созданной его братом, он мог распоряжаться, как хотел. Гвардейские части Людовика перевел в свою гвардию. Кавалерию не просто перевел, но и преобразовал. Так и появился полк «красных», или голландских, шеволежер-улан.

Эта история многое говорит о Наполеоне и непрозрачно намекает на то, что уровень подготовки второго полка по определению должен был быть ниже, чем у первого. Голландцы люди обстоятельные и солдаты совсем не плохие, однако между гусарами и уланами есть существенная разница. Император же решил, что «вторые» просто скопируют «первых».

Проще всего получилось с формой. Она была такой же, как у поляков, только красного, с легким оттенком оранжевого, цвета. Воротник, обшлага и прочее – синие. Аксельбанты и эполеты – желтые. Вооружение – как у «старших товарищей».

Воевали «красные» уланы храбро и сумели отличиться в нескольких сражениях. Однако, повторим, заметно уступали «синим» в уровне мастерства, что особенно ярко проявилось во время похода в Россию, где полк понес тяжелейшие потери и едва не был расформирован. Существует даже популярная версия о том, что донские казаки специально «охотились» на голландцев, которые отличались медлительностью и не очень-то хорошо управлялись с лошадьми, а потому становились «легкой добычей».

Голландцы приняли активное участие в битве при Ватерлоо. Впрочем, учитывая исход сражения, говорить о славной точке в истории вряд ли стоит.

К драгунам, как мы знаем, Наполеон поначалу относился противоречиво. Однако на принятие им решений часто влияло то, что можно назвать «разовым впечатлением». Драгуны хорошо показали себя в кампании 1805 года, и, вернувшись с полей сражений в Париж, 15 апреля 1806 года, император подписал указ о создании драгунского полка в составе своей гвардии.

В армии гвардейских драгун называли «Щёголи» (Mus-cadins), в историю они вошли как «драгуны Императрицы», ведь крестной матерью полка стала императрица Жозефина. Согласно легенде, «Щеголи» понравились ей во время какого-то смотра и получили ее особое покровительство. «Драгунами Императрицы» они оставались до конца Империи.

Отбор в новый гвардейский полк был организован вполне разумно. Брали лучших солдат из линейных частей. Рост не менее 173 см, десятилетний опыт службы. Большую часть офицеров выбирал сам император. Задача казалась простой, однако формирование полка затянулось, и полностью (64 офицера и 1015 нижних чинов) его укомплектовали уже в 1807-м. Лошадей тоже подбирали специальных, все – рыжей масти.

Форма у «драгун Императрицы» была сильно похожа на общеармейскую, но… Качество более высокое, и некоторые отличия есть. На длиннополом зеленом сюртуке – белые лацканы, отвороты фалд – красные, золоченые аксельбанты и контрэполеты. Особенно эффектно выглядела каска кирасирского образца, полностью позолоченная, с головой Минервы, обтянутая по околышу шкурой леопарда. Традиционный конский хвост, сбоку – красный султан.

Мушкет, пистолеты – с огнестрельным оружием все как обычно. А вот холодное подчеркивало принадлежность к элите. Оно было таким же, как у гвардейских конных гренадер, чуть позже узнаем. Осталось лишь добавить, что «драгуны Императрицы» – та часть гвардии, которая принимала активное участие в боевых действиях.

…О самых-самых – либо в конце, либо в начале. Финальная точка, конечно, эффектнее.

Их называли Les Grands Eperons («Большие каблуки») или Les Dieux («Боги»). В любом случае они могли смотреть на окружающих сверху вниз. Они так и делали, ведь они – конные гренадеры Императорской гвардии. Смущало ли их одно из прозвищ? Совсем нет.

Судя по воспоминаниям современников, конные гренадеры жили и воевали с ощущением собственного превосходства. Говорят, среди них даже шутников не было. Серьезные и надменные. Главный полк гвардейской кавалерии, элита элит!

Много говорить об истории полка не будем. Он состоял и в Консульской гвардии и, естественно, перешел в Императорскую. Численность полка – 1016 человек. Требования к новобранцам такие же, как у конных егерей, только рост – не ниже 176 см. В реальности средний рост составлял 180 см.

Конные гренадеры – настоящая тяжелая кавалерия. Хотя и без кирас, но ее удар совсем не легче. Всадники могучие, на крупных лошадях. Обычно – нормандских. Подбирали специально для них, самых лучших, и только вороных. Трубачи, правда, на серых.

Форма конных гренадер сильно похожа на ту, что носили пешие гренадеры гвардии. Так и было задумано. Или синий однобортный мундир с золотыми пуговицами, или такой же с белыми лацканами. Эполеты так называемого аврорового цвета (желтый с красноватым отливом), такие же контрэполеты, а на правом плече – золоченый аксельбант.

Главное, разумеется, высокая медвежья шапка. В отличие от пеших гренадер – без налобной бляхи. Медвежий мех означал принадлежность к элите, однако и требовал особого ухода. Шапку расчесывали против шерсти, подвешивали на специальный ремешок для просушки. Выглядеть гренадеры должны были безупречно, за этим следил сам император.

Для «Больших каблуков» создали и особое холодное оружие. По идее, тяжелой кавалерии полагался палаш, то есть оружие с прямым клинком. Конным же гренадерам сделали нечто среднее между палашом и саблей, можно и колоть, и рубить. Такое же, как мы уже знаем, получили и гвардейские драгуны.

С уверенностью можно утверждать только то, что оно было очень красивым, особенно позолоченный эфес. Однако многие эксперты саблю (все-таки саблю) критикуют, считают ее отнюдь не совершенной. Как бы то ни было, гренадерам сам факт наличия особого оружия импонировал, а владели они им прекрасно.

Пожалуй, ни одна кавалерийская часть наполеоновской армии не внушала противнику такого благоговейного страха, как конные гренадеры гвардии. Их мощнейшие удары при Аустерлице, а особенно при Прейсиш-Эйлау превращались в легенду. Даже с поля Ватерлоо Les Dieux, по словам одного из английских драгун, «уходили величаво». Вскоре после Ватерлоо полк конных гренадер гвардии расформируют…

Часть четвертая
Кавалерия его противников

Введение

Наполеон считал, что в бою один на один мамелюк победит французского кавалериста. Разовьем мысль. Австрийские гусары против французских – кто кого одолеет? Шеволежеры Наполеона против донских казаков – на чьей стороне будет успех? Британская тяжелая кавалерия против французских кирасир? Вариантов – почти бесчисленное множество. А гипотетические споры тем и хороши, что они мало к чему обязывают.

Бывает так, что apriori лучшие вдруг терпят неудачу, случается, что те, в кого мало кто верил, добиваются успеха. Спрячемся за банальной истиной – на войне все может быть. Однако к самой войне противники подходят с солидным багажом. Нагруженные опытом, традициями, особенностями. Про них мы уже знаем, а значит – можем что-то спрогнозировать. Теоретически австрийские гусары лучше французских, но потом начинается война…

Глава первая
Австрийская кавалерия

С австрийцев следует начинать не только по алфавиту. Они воевали с французами чаще других, а многие эксперты считают австрийскую кавалерию лучшей в эпоху наполеоновских войн. Так ли это?

Во многих областях империи Габсбургов за завербованных в армию рекрутов платили вознаграждение. И часто премия за пехотинца была больше, чем за кавалериста. Реалии! Желающих попасть в кавалерию, особенно в Венгрии, хватало. Более того, отбор не такой уж и строгий. Подразумевалось, что те, кто отправился служить в кавалерию, уже более-менее подготовлены.

Примерно так и было. Кроме того, как мы уже знаем, Австрия – едва ли не единственная из «больших держав» страна, которая могла практически полностью обеспечить свою армию лошадьми, причем хорошими. Это плюс не большой, а огромный.

В империи Габсбургов были и те самые природные наездники. Сформировать из них, скажем, легкую кавалерию вообще не проблема. Да и просто людей, которые умели обращаться с лошадями, здесь было, в процентном отношении, гораздо больше, чем в той же Франции. Тот случай, когда количество обеспечивало и качество. Добавим к этому немецкую дисциплину, способность к обучению – и оценка австрийской кавалерии как лучшей выглядит вполне заслуженной. Так, во всяком случае, считал сам Наполеон.

Неужели без недостатков? Нет, тоже имелись. Причем один из них – весьма серьезный. У австрийцев были талантливые генералы. Один из них, эрцгерцог Карл, вообще считается самым опасным противником Наполеона. Есть еще и Шварценберг, и Беллегард. Однако командные посты, причем самые высокие, часто доверяли и таким людям, как печально знаменитый генерал Мак. Тот, за которого заступался князь Болконский в «Войне и мире».

Известный военный историк Филип Хейторнтвейт утверждает, что из-за того, что в армии «…процветали политиканство и непотизм, в нее попадало много высших офицеров без какого-либо опыта активной службы». Должности в кавалерии считались престижными, и среди офицеров тоже было немало тех, кто получил их благодаря происхождению и протекции.

Сложившаяся ситуация вызывала большую озабоченность у эрцгерцога Карла. Став военным министром, он попытается исправить ее, определенных успехов добьется, но довести реформы до конца не сумеет.

Заметим, впрочем, что средний уровень офицерского состава австрийской кавалерии, несмотря ни на что, довольно высокий. В Европе она пользовалась авторитетом, и, например, будущий маршал Наполеона польский князь Понятовский азы кавалерийского искусства постигал именно в австрийской армии. Обучили его прекрасно.

Уже упоминавшийся историк Хейторнтвейт приводит цифру – к началу кампании 1809 года австрийская кавалерия насчитывала около 46,5 тысячи всадников. Поскольку именно в 1809 году эрцгерцог Карл добился наиболее впечатляющих успехов в противоборстве с Наполеоном, эту цифру и состав кавалерии возьмем за основу.

В кавалерию входили восемь кирасирских полков, шесть драгунских, шесть уланских, двенадцать гусарских. Три полка определяют как легкоконные, это, по сути, конные егеря. Иногда можно встретить и другие данные, но различия не столь уж и существенные.

Начнем с легкой кавалерии, точнее – с гусар. Гусары – краса и гордость австрийской кавалерии, они лучшие без всяких «но». Да и как могло быть по-другому? Ведь гусары как особый вид кавалерии появились в Австрийской империи, точнее – в Венгрии. Вряд ли кого-то удивит и тот факт, что и формировались гусарские полки в первую очередь из венгров. Отличных наездников, хранителей богатых традиций. Среди них и немало тех, кто стал легендой австрийской кавалерии.

Например, Йожеф Шимоньи, прозванный в армии Храбрец Шимоньи. Начал службу в 17 лет, рядовым гусаром, закончил – полковником. Получил массу наград, титул барона. Самый славный из его подвигов случился во время битвы при Ваграме, когда гусары Шимоньи обеспечили отступление пехоты по горящему мосту.

Тогда же, в кампанию 1809 года, отличился гусарский капрал Ладислаус Янош. Возглавляемый им патруль столкнулся с французским обозом, который сопровождала кавалерия. Численный перевес был на стороне противника. Янош выстрелом из пистолета взорвал зарядный ящик, и хотя и сам пострадал при взрыве, но заставил французов отказаться от преслед ования.

Как и положено, среди гусар много отчаянных храбрецов. Они демонстрировали отвагу в боях, но все же особенно хороши австрийские гусары были в решении главных задач легкой кавалерии – разведка, боевое охранение, рейды. В этом с ними мало кто может сравниться. Сам Фридрих Великий высоко ценил мастерство австрийских гусар. Нам остается лишь повторить – они действительно лучшие.

Все полки австрийской армии, как в пехоте, так и в кавалерии, имели порядковые номера. Однако по традиции полки чаще назывались по имени своего почетного командира (шефа). Первый полк – кайзера Франца, второй – эрцгерцога Йозефа Антона, третий – эрцгерцога Фердинанда Карла и т. д. Еще практиковался «географический подход» к комплектованию. Гусары – из Венгрии, уланы – из Галиции, то есть из бывших польских областей. Все логично.

В самом начале XIX века кому-то из высоких чинов пришла в голову мысль сделать гусарскую форму единообразной, голубого цвета. Идею даже начали обсуждать, но, предвидя недовольство, к счастью, от нее отказались. Австрийские гусары остались самыми красивыми во всей кавалерии.

Изначально униформа представляла собой вариант венгерского национального костюма. Со временем ее пришлось сделать более универсальной, но и без того гусары всех стран многим были обязаны венграм, характерные детали появились именно благодаря им. Разного рода изменения происходили, но в 1809 году австрийские гусары выглядели так.

Меховые шапки старого образца сохранили только офицеры, да и то лишь некоторые. Стандартный головной убор – кивер с козырьком и ремешком из черной кожи. Кивера могли быть разных цветов. По традиции, все главные элементы гусарского наряда, доломан, воротник, обшлага и ментик имели одинаковый цвет. Все – обильно украшено, как правило – черно-желтыми шнурами.

Возьмем для примера один из самых известных гусарских полков, Гессен-Гомбурга. Шеф 4-го гусарского полка – принц Гессен-Гомбургский, и полк, как было принято, называют его именем. Именно в этом полку служил упоминавшийся выше Храбрец Шимоньи.

Доломан и ментик – ярко-зеленые, чакчиры – красные. Кивер – ярко-синий, с султаном черно-желтого цвета. У нескольких полков кивера «стандартного» черного цвета. Но, скажем, у гусар полка эрцгерцога Йозефа Антона – темнокрасные, а эрцгерцога Фердинанда Карла – пепельно-серые.

Вооружение вполне традиционное. Сабля с искривленным лезвием длиной 84 см (с рукояткой и темляком), короткий карабин, два пистолета. Стреляли австрийские гусары, причем верхом на лошади, довольно неплохо, а рубились просто великолепно. Численность каждого гусарского полка -1360 человек.

Австрийские уланы тоже были очень хороши. Возможно, дело снова в «географическом принципе». Брали в уланы выходцев из польских областей империи, Галиции, Буковины. А поляки, как мы уже знаем, чуть ли не рождаются с пикой в руке. В любом случае качество рекрутов было высоким.

В 1809 году уланских полков всего три, каждый, как принято, носит имя шефа. Первый – Мерфельдта и т. д. У всех улан форма была традиционного польского типа, темно-зеленого цвета. Воротник, обшлага, лацканы – красные. Различались полки по цвету суконного верха шапок-уланок. У первого полка – желтый, у второго – зеленый, у третьего – красный.

Вооружение – пика казачьего образца (длиной примерно 2,5 м с наконечником), сабля, пистолеты, карабины.

Что-то запоминающееся? Во время Ваграмского сражения произошла стычка между австрийскими уланами из полка эрцгерцога Карла и гвардейскими уланами Наполеона. Победа досталась последним, воевавшим… без пик. Именно этот эпизод убедил императора в необходимости дать пики своим уланам. Но самое интересное – друг с другом сражались соплеменники, поляки. Такая она была, уланская история…

Если австрийские гусары были лучшими, а уланы как минимум не уступали другим, то по мере «утяжеления» кавалерии сравнения часто уже будут не в пользу австрийцев. То есть с точки зрения обученности, дисциплины австрийцы всегда будут на высоте, но действия в бою зависят от многих факторов, в том числе от взаимодействия с пехотой. Как раз здесь у австрийцев появлялись проблемы. Не из-за уровня кавалерии, а из-за командования, о чем мы уже говорили. Утверждение, что драгун и кирасир можно было бы использовать более эффективно, безусловно имеет право на жизнь.

В 1809 году – шесть драгунских полков, численностью в 919 человек каждый. Драгун, как и кирасир, часто называют «немецкими» полками, то есть рекруты были в основном или из областей, населенных немецкоговорящими подданными империи, или из Моравии.

Австрийцы одними из первых перестали использовать драгун как «пехоту на лошадях». Уже в начале XIX века драгуны в Австрии – исключительно кавалерия. Своеобразие заключалось в том, что австрийские драгуны были ближе к легкой кавалерии. Причем не по вооружению, а из-за лошадей. Вообще-то лошади драгун должны быть крупнее, чем у гусар, но у австрийских драгун они почти такие же, причем тоже в основном из Венгрии, высокого качества. Это означает, что, по крайней мере в маневренности, австрийские драгуны превосходили французских. Во всем остальном – вряд ли.

Полки имели номера, но назывались на австрийский манер (первый – эрцгерцога Иоанна и т. д.). Теоретически все драгуны должны были быть одеты в форму белого цвета и внешне мало чем отличались от кирасир, только кирас не имели. Однако одному из полков, Латура, в который призывались валлонцы из Бельгии, разрешили оставить традиционный зеленый цвет. «Белые» полки различались только приборными цветами. Например, у третьего – темно-красный, у шестого – голубой.

Головной убор австрийских драгун, как, впрочем, и кирасир, довольно слабая защита от удара холодным оружием. Это черная каска из кожи, форма которой тоже взята из античных образцов. Кожаные козырьки сзади и спереди, гребень, желто-черный плюмаж. Французский драгунский шлем в разы красивее. Вооружение – палаш, два пистолета, карабин. Численность полка, как у кирасир, – 919 человек.

И, наконец, сами кирасиры. Основная сила австрийской тяжелой кавалерии. Люди в белом. Белый – главный цвет австрийской армии. Как синий у французов, зеленый у русских и красный у англичан. Пехота в белом почти вся. Чудовищно непрактично, но традиция сохранялась достаточно долго. Офицеры австрийской армии придумали способ, как уберечь мундир от грязи. Они носили серые сюртуки. По уставу их можно было надевать только под шинель, то есть в холод или ненастье, но удобство победило циркуляр. Серые сюртуки у офицеров стали практически повседневной одеждой.

Атак у кирасир – все белое, разве что в походе надевались серые штаны навыпуск. Многие, впрочем, предпочитали в них же и драться. На голове – черная кожаная каска, как у драгун, с медной пластиной на лобовой части. Шерстяная «гусеница» могла разве что смягчить удар.

Различать кирасир можно было по цвету петлиц и лацканов. У первого полка, кайзера Франца, – темно-красные, у второго, эрцгерцога Франца Йозефа, – черные и т. д. Еще – по цвету и расположению пуговиц. Но, скажем, под кирасой разглядеть пуговицы сложно. Однако австрийская кираса прикрывала только грудь, что, конечно, делало австрийцев более уязвимыми, чем французские кирасиры. Пехотинцы противника об этой особенности знали и ружейный огонь вели с соответствующей поправкой.

Многие эксперты вообще считают кирасир «слабым звеном» австрийской кавалерии, хотя примеров их храбрых и умелых действий достаточно. Впрочем, нельзя не признать, что французы их превосходили. Вооружение австрийских кирасир – тяжелый палаш, пистолеты, карабин. То, в чем они точно превосходили французов, – это качество лошадей. Прекрасные крупные лошади поставлялись австрийскими конезаводами.

…В XIX веке появилась поговорка: «Итальянская армия существует только для того, чтобы австрийцы тоже могли кого-нибудь побеждать». Довольно обидно, но возникло не на пустом месте. Действительно, обладая превосходной армией, лучшей кавалерией, Австрия тем не менее чаще проигрывала. Иногда может показаться, что австрийцев преследовало просто фатальное невезение. Что ж, сам Наполеон говорил, что полководцу должна сопутствовать и удача. Неужели австрийцам именно ее категорически не хватало?

Слишком простое объяснение, хотя что-то в этом есть… Однако мистика мистикой, а дело все же в людях. Не везло австрийцам с талантливыми полководцами. И мало их было, и появлялись они не надолго. Как тут не вспомнить знаменитый афоризм Наполеона?

«Войско баранов, возглавляемое львом, всегда одержит победу над войском львов, возглавляемых бараном». Самое обидное – войско Австрии состояло отнюдь не из баранов…

Глава вторая
Британская кавалерия

Говорят, что эти слова Наполеон произнес незадолго до начала битвы при Ватерлоо, когда разглядывал противника в подзорную трубу: «Какая прекрасная кавалерия! А вон те, на серых лошадях, ну просто отличные парни. Ничего, через полчаса я разнесу их в клочья». Кто там кого и как разнесет, мы еще узнаем. Пока констатируем – оценивать британскую кавалерию на основе высказываний Наполеона не стоит. Хотя бы потому, что мы столкнемся с «вечной проблемой». А говорил ли он это на самом деле?

То, что «Шотландские Серые» могли вызвать у императора восхищение, сомнению не подлежит. Что-что, а впечатление они производили. Здесь и появляется некая тенденция, смотрелись-то британские всадники хорошо, но как они воевали?

Идя по алфавиту, мы можем сразу попасть с одного полюса на другой. Австрийскую кавалерию многие считают лучшей, но немало и тех, кто полагает, что худшая – британская. В этом, отметим сразу, есть элемент пристрастности. Как так? Где была британская кавалерия, когда всадники России, Пруссии и Австрии бились с супостатом? В Испании и Португалии? Ну да, но масштабы все равно «не те». Им повезло попасть на поле последней битвы наполеоновских войн, и оттого их, по крайней мере, запомнили. Однако в целом…

Пресловутое «целое» часто мешает объективному взгляду. Британская кавалерия – тот самый случай. Ее точно не стоит считать лучшей, однако она и не была плохой. Практически всегда, когда речь заходит об англичанах, появляется слово своеобразие. Многое объясняет, хотя и не все.

Филип Хейторнтвейт отмечает, что в отличие от армий больших европейских стран кавалерия Британии никогда не была большой. Ее максимальная численность в годы наполеоновских войн – от 26 до 29 тысяч человек. По сравнению с Францией или Россией цифра просто смешная. Однако в многочисленной кавалерии Британия просто не нуждалась. И разговор о своеобразии следует начинать с признания данного факта.

Дело не только в том, что для «второстепенных кампаний», вроде высадки в Неаполь в 1805-м или захвата мыса Доброй Надежды в 1806-м, не нужна была не только серьезная кавалерия, и пехоты-то много не требовалось. Даже в «полновесной» войне с США в 1812–1815 годах кавалерия большой роли не играла. Единственное исключение – война на Пиренеях. И это повод сказать еще об одной особенности.

Денег на создание антинаполеоновских коалиций британское правительство не жалело. А вот на собственной армии постоянно экономило. Достаточно сказать, что генерал Артур Уэлсли, будущий герцог Веллингтон, воюя на Пиренеях, чуть ли не выпрашивал средства на содержание армии, да еще и постоянно отчитывался едва ли не за каждого потерянного солдата. На флот деньги еще находились, но расходы на столь дорогое удовольствие, как кавалерия, постоянно становились предметом оживленных дискуссий.

В общем, сколь странно это ни прозвучит, на состоянии, и даже боевых качествах британской кавалерии, сильно сказывалось отношение к ней. Как со стороны правительства, так и в самой армии.

Мы уже говорили о том, что герцог Веллингтон относился к кавалерии с большим предубеждением. Сейчас добавим, что он был такой не один. Найти скептические высказывания британских генералов о кавалерии легко. Есть версия, что многие из них просто не очень хорошо знали, как лучше использовать людей на лошадях. Учитывая, что знание приходит лишь с опытом, в это можно поверить.

Однако есть и еще кое-что. Во многих странах были некоторые противоречия между пехотой и кавалерией, что вполне естественно. Лошадь подразумевает привилегию, так легко подумать. Но столько сарказма со стороны пехоты в адрес своих кавалеристов? Только в Англии. Возможно, потому, что сарказм – национальная черта британцев.

Если серьезно, то это выглядит настолько странным, что требует хотя бы предположений. Напрашивается самое простое – дело в социальных различиях. В кавалерии больше аристократов. Но Хейторнтвейт приводит такую статистику. Большинство кавалерийских офицеров либо из мелкопоместного дворянства, либо те, кого обычно называют буржуазией. Из 329 офицеров, участвовавших в Ватерлоо (не учитывая штабных и занимавших административные должности), только один был пэром, тринадцать – сыновьями пэров, семнадцать – сыновьями баронетов, один барон, да и тот – ганноверский. Не устрашающие цифры, в пехоте офицеров с «голубой кровью» побольше.

И раз уж мы затронули тему, сразу отметим едва ли не главный недостаток британской кавалерии. Довольно слабый офицерский состав. Мало того, что их практически не готовили, что им не хватало опыта, офицеры британской кавалерии еще и были слишком молоды. В прямом смысле слова.

Должности в кавалерии, как и в пехоте, в Англии просто покупались. В результате в 1802 году 20 процентов поступивших на службу в кавалерию офицеров не достигли и 15-летнего возраста! Нонсенс? Еще какой! В том же 1802-м порочную практику начали менять, но все равно почти половину назначений получили люди моложе 20 лет. Когда кавалеристы говорили, что ими «командуют молокососы», они, в общем-то, говорили правду.

Все свойственные молодости ошибки – чрезмерная горячность, пренебрежение осторожностью, неспособность трезво оценить ситуацию – все имело место. Так что понять Веллингтона и всех, кто не очень доверял кавалерии, можно. Однако стоит признать, что британская кавалерия вряд ли могла быть другой. Она именно такая, какой только и могла быть.

С достоинствами, которые вряд ли можно оспорить. Например – лошади у британских всадников просто прекрасные. Как у легкой, так и у тяжелой кавалерии. Попав в армию, рекруты не подходили к лошадям едва ли не впервые в жизни. Большинство необходимыми навыками уже обладало, так что обучению они поддавались легко. Кроме того, британцы в массе своей были крепкими физически, выносливыми. Ловкости им, может, и не хватало, зато с силой все было очень даже неплохо.

Свойственная сыновьям Туманного Альбиона азартность имела и плюсы, и минусы. Они неоправданно рисковали, но обладали невероятной страстью к победе. Это даже уже и не храбрость, а, скорее, неспособность признать себя побежденным. С тактической выучкой – проблемы. Однако многое, как обычно, зависело от командира. Если служить под началом Ле Маршана, уделявшего большое внимание именно организации и тактической подготовке, можно точно научиться «воевать с головой». Но таких, как Ле Маршан, немного, некоторые эксперты считают – он вообще один.

Как раз благодаря Джону Гаспару Ле Маршану в британской кавалерии произошли некоторые изменения к лучшему. По его инициативе были созданы школы, в которых офицеры обучались верховой езде. Сам генерал Ле Маршан успешно воевал на Пиренеях. Погиб в бою, во время знаменитой битвы при Саламанке, 22 июля 1812 года.

…Еще одно известное высказывание Веллингтона о собственной кавалерии: «Я бы не хотел увидеть схватку четырех эскадронов британцев против четырех эскадронов французов». Деликатно, в сослагательном наклонении. Сказано еще на Пиренеях, увидеть довелось. И на полуострове, и во время Ватерлоо. Появились ли в коллекции его афоризмов хвалебные? Нет.

Мы уже знаем, что британская кавалерия не поражала размерами, но чего в ней было с избытком, так это пресловутых особенностей. С англичанами по-другому не бывает.

Скажем, в ее составе не нашлось места уланам. Ни в каком виде. Это еще ничего, в Англии долгое время не хотели заводить и… гусар. Логических объяснений мало. То ли само название не нравилось, то ли боялись обвинений в «подражательстве». Хотя, по сути, все так или иначе подражали родоначальникам-венграм. Когда лишь в 1806 (!) году командование, скрепя сердце, все же решилось на создание гусарских полков, без «особенностей» не обошлось. Четыре полка легких драгун переформировали в гусарские, с выдачей обмундирования классического «гусарского образца». Но само слово «гусары» шло… в скобках. После «легких драгун».

Как выглядели английские «гусары в скобках»? Они были как минимум похожи на всех гусар. Только без буйства цвета. У всех полков – форма одинакового, темно-синего цвета. Доломаны, ментики – у всех темно-синие. Различия – только полковые цвета (воротники, манжеты). У седьмого полка – белый, восьмого – красный и т. д. Все носили меховые шапки, на манер французского кольбака, со свисающим красным шлыком. Вооружение стандартное. Сабля, два пистолета, карабин или штуцер.

И – особенность из особенностей. Только гусарам было разрешено иметь усы. Как считается, настояли на этом молодые офицеры, отправлявшиеся на службу в гусарские полки. Действительно, какой гусар – без усов? Даже если он «в скобках».

Тяжело в Британии отступают от традиций. А по традиции едва ли не все полки британской кавалерии назывались драгунскими. Легкая кавалерия, линейная, тяжелая… Драгуны, драгуны, драгуны… Все давно уже далеки от «пехоты на лошадях», все – настоящие кавалеристы. Только называют их… Что ж, будем разбираться с драгунами.

После того как часть полков перевели в гусары, в британской кавалерии осталось 15 полков легких драгун. Сразу же отметим, что и их форма разнообразием не отличалась и после реорганизации 1811–1812 годов выглядели легкие драгуны примерно так. У всех мундиры синего цвета, похожие на те, что носила тяжелая кавалерия, но с фигурными накладными лацканами полковых цветов. Скажем у 13-го – желтый, у 14-го – оранжевый и т. д. По уставу – белые лосины, но в них легкие драгуны щеголяли только на парадах. Подходим еще к одной особенности.

Упрекать командование за некоторую легкомысленность в отношении к кавалерии просто, но и признать, что стремление к практичности давало положительные результаты, необходимо. Как раз в 1811 году были введены, причем для всех, штаны для верховой езды. Теоретически – для походов, но практически сразу их стали носить постоянно. В том числе – в бою. Удобно, функционально. Отделаны кожей внизу. Обычно серого цвета, иногда коричневые. Украшены галунами, но иногда и без них.

В результате «снизу» британские кавалеристы выглядели одинаково, только гусары сохраняли белые рейтузы, заправленные в короткие сапоги. Да и то – в бою часто заменяли их на серые навыпуск.

На голове у легких драгун с 1811 года – кивера. Отметим, что прежний головной убор, каска из кожи с меховой гусеницей (так называемый тарлетон), их сразу выделял. А в киверах собственная пехота, особенно поначалу, принимала их за французов и открывала «дружественный огонь». Постепенно, к счастью, разобрались.

Вооружение легких драгун – сабля гусарского типа, карабины (кстати, специально сделанные для легкой кавалерии), пистолеты. Тоже отличавшиеся от тех, которые были в тяжелой кавалерии. Значительно легче. Вообще стрелковое оружие у британских кавалеристов лучше, чем у французов. Боеспособность хуже.

Есть много разных ответов на вопрос – почему? Мы уже говорили об офицерах, пора сказать и о вреде подхода. О том, что стремление «быть не как все» не всегда правильное. Гусары могут быть и в «скобках», но становятся ли они при этом гусарами'?

Гусар хорош в разведке, в рейдах по тылам, а учили ли этому новоиспеченных английских гусар? Считается, что готовили их скорее как драгун. И получались и не гусары, и не драгуны. Существеннейший недостаток! Зато – традиция.

С традициями как раз все в порядке. В кавалерии ни одной из стран того времени не было такого количества гвардейских полков, как в Британии. В тяжелой кавалерии гвардейских полков вдвое больше, чем обычных. В гвардии Наполеона их значительно меньше, с чего тогда, зачем?

Есть вполне разумное объяснение. Как мы уже знаем, разного рода экономия на армии – в Англии практически идея фикс. Например, дорогостоящих кирасир не вводили, говорят, исключительно по соображениям экономии. Так ведь гвардия, по идее, тоже удовольствие не из дешевых. Только не в тогдашней Британии.

Почетные звания гвардейских с середины XVIII века стали раздавать, по сути, тоже из экономии. Жалованье можно не увеличивать, но как звучит. Гвардейский полк! Можно еще и украсить громкими титулами. Гвардейский принца Уэльского, гвардейский Королевский Ирландский… Звучит? Звучит. Только на французскую гвардию это совсем не похоже. Тему даже развивать не стоит, а названия, конечно, красивые.

Вся тяжелая кавалерия Британии – снова драгуны. Признаем, что от легких драгун они, конечно, отличались. И лошади крупнее, и всадники. Лошади, как обычно, прекрасные. Боеспособность? Мы сможем оценить ее на примере знаменитой атаки тяжелой кавалерии в битве при Ватерлоо. Пока лишь несколько соображений.

С точки зрения физических кондиций британские «тяжелые» не то что не уступали своим французским визави, а и превосходили их. Простой пример. Палаш британских драгун был больше и тяжелее, чем у французов. Управляться с ним сложнее, хотя раны от него серьезнее. Для драгун Его Величества – никаких сложностей.

Они вообще – отличные «рубаки». Фехтовальная подготовка высокого уровня. Индивидуальное мастерство верховой езды – тоже. Тактическая выучка по традиции слабая. Атака при Ватерлоо продемонстрирует и достоинства, и недостатки тяжелых драгун.

Почти вся тяжелая кавалерия Британии – «красномун-дирники». Главный цвет армии и в кавалерии основной. Последнее, перед Ватерлоо, изменение произошло в 1811 году. Картина сложилась.

Мундиры с короткими полами, сидеть в седле удобно. Впереди застегивается не на пуговицы, а на петли и крючки. Галуны – широкие, длинной вертикальной полосой. По краям отворотов – галуны полкового цвета. У 1-го Королевского драгунского – синий, у 2-го (Ее Величества) – черный и т. д. Воротники – полковых цветов, как и погоны у рядовых и сержантов. У офицеров – золотые или серебряные плетеные шнуры на плечах. Уже упоминавшиеся серые брюки – у всех без исключения.

Чем отличались гвардейские драгуны от армейских? Разве что головными уборами, да и то не у всех. В 1811–1812 годах в тяжелой кавалерии были упразднены прежние шляпы и кивера, отныне – каски. Утвердили два образца. Первый – с шерстяной «гусеницей» по гребню. Их получили только три полка. Оба лейб-гвардейских и полк Конной гвардии. Это, по крайней мере, демонстрировало их принадлежность к «элите».

Все остальные получили каски второго образца, которые сильно походили на каски французских кирасир. Медный гребень с «конской гривой». По причине чересчур заметного сходства каски сильно не понравились Веллингтону, но окончательное решение было не за ним.

Знаменитые «Шотландские Серые» отличались не только лошадьми, но и головными уборами. Они сохранили медвежьи шапки с козырьком, как привилегию, полученную еще от герцога Мальборо в начале XVIII века.

Выделялся и один из гвардейских полков, Конной гвардии. Сильно выделялся, мундирами синего цвета. Неудивительно, что в армии их называли просто «Синими».

Вооружение у всех тяжелых драгун одинаковое. Уже упоминавшийся палаш с широким клинком, длиной 90 см. Карабин образца 1796 года, пистолеты образца того же года. Считается, что «элитные полки», та же лейб-гвардия, предпочитали устаревшую модель, более тяжелую, зато богато украшенную.

И, наконец, нельзя не упомянуть кавалерию особого соединения в британской армии, Королевского Германского Легиона. Многие эксперты полагают, что с точки зрения боеспособности именно Легион – лучшее, чем располагали британцы. Признаем, что в пользу подобного утверждения есть немало доводов.

Изначально Легион формировался из ганноверцев, перешедших на службу английскому королю. Начинали с легкой пехоты, часть называлась полком, но постепенно он разросся до Легиона. С пехотой, артиллерией и – кавалерией.

В составе Легиона – несколько кавалерийских полков. Два – легких драгун, три – гусарских. Если униформа пехоты отличалась от традиционной британской, то кавалеристы внешне почти такие же. Кое-какие отличия, незначительные, разумеется, были, но главное заключалось в другом.

В Легионе, хотя в основном и под командованием британских офицеров, служили немцы. Дисциплина, выучка – все при них. Плюс – прекрасный моральный дух. Если кавалеристы Легиона получали приказ, они его выполняли. Не отвлекаясь, не увлекаясь, а точно. Сверхнадежность!

Неудивительно, что «легионеров» очень высоко ценил Веллингтон, человек крайне скупой на похвалу.

Все кавалерийские полки Легиона приняли участие в кампании Ватерлоо. Понесли потери (особенно 3-й гусарский полк), но их потери в сравнении с другими частями союзной армии все равно были не столь значительными. Воевали они храбро, но с умом. Это то, что хотел видеть в своей кавалерии герцог Веллингтон. Перед глазами у него был только один пример. В 1816 году Легион расформировали, и большинство ганноверцев вернулось на родину.

Глава третья
Прусская кавалерия

Сколь эффектным было это зрелище! В какой экстаз повергло собравшихся посмотреть на него! Осенью 1806 года в Берлине офицеры прусской гвардейской кавалерии устроили настоящее представление. Они точили сабли о ступени французского посольства. Искры летели! Пугали французов или заражали уверенностью друг друга? Статные, в белоснежных мундирах… Впечатляло.

Воодушевленный король Пруссии Фридрих Вильгельм III 1 октября 1806 года предъявит Франции ультиматум. Вывести в течение недели все войска с германских территорий! Дожидаться истечения срока Наполеон не стал и объявил б октября войну Пруссии. 14 октября, в сражениях под Иеной и Ауэрштедтом, уничтожил прусскую армию. Когда 27 октября французы вошли в Берлин, император распорядился провести пленных гвардейских офицеров мимо своего посольства. Чтобы вспомнили…

Как могло случиться, что армия наследников Фридриха Великого, с кавалерией, восхищавшей самого Наполеона, была… Не будем осторожничать со словами, не просто разбита, но и унижена. Будто маститый учитель взял за шкирку нерадивого ученика и поставил его в угол. Захочется сказать – случилось то, что и должно было, а не получится. Сложное иногда лишь кажется простым…

С помощью Зейдлица и Цитена Фридрих II создал кавалерию, которая стала образцом для всех, в том числе для Наполеона. У пруссаков учились, и Наполеон стал самым способным учеником. Ученики далеко не всегда превосходят учителей, но в случае с Пруссией именно это и произошло.

Еще во времена Фридриха Великого у прусской кавалерии были не только достоинства, но и недостатки. Пожалуй, главный из них – не очень хорошее взаимодействие с пехотой и артиллерией. Впрочем, кавалерия действовала столь успешно самостоятельно, что над устранением слабостей как-то особо и не задумывались.

Серьезным минусом было и то, что легкая кавалерия Пруссии прекрасно дралась, но плохо справлялась с другими важными задачами, в первую очередь – разведкой. Пруссаков не раз и не два заставали едва ли не врасплох именно из-за того, что их противники, австрийцы например, лучше проводили подготовительную работу.

Однако у Фридриха были Зейдлиц и Цитен, блестящие кавалеристы, лучшие в свою эпоху. Они выходили победителями из самых сложных ситуаций исключительно благодаря мастерству. Барон фон Зейдлиц-Курцбах умер в 1773-м, генерал Ганс Иоахим фон Цитен – в 1786-м. В том же году скончался и Фридрих II. Великих кавалеристов больше не было, но главное – не было великого монарха.

Фридрих, как мало кто другой из правителей, умел отвечать на вызовы времени. Французская революция и последующие за ней события – вызов грандиозный. Не все, и уж точно – не сразу, смогли на него ответить. А самое опасное в судьбоносные времена – жить с ощущением былого величия. К вызовам нужно готовиться, Пруссия же полагала, что «наследия Фридриха» вполне достаточно.

Это главная причина катастрофы 1806 года, хотя были и другие. Но поскольку нас интересует прежде всего кавалерия, мы просто возьмем ее в качестве примера. Вполне наглядного.

Что сделало кавалерию Фридриха Великого лучшей? То, что он максимально увеличил эффективность этого рода войск. Быстрота, маневренность, тактическая выучка. Зейдлиц в мирное время готовил своих всадников к бою. Секрет их успеха – они лучше других умели именно воевать.

Что происходит после смерти Фридриха? Принимается большое количество разного рода «регламентов», в которых речь идет о построениях, организации лагерей, пикетов и т. д. А что с подготовкой? С максимально приближенными к боевым условиям тренировками вроде тех, что когда-то постоянно устраивал Зейдлиц?

Их, по сути, нет. Как пишет историк Петер Хофшрёер, теперь «все сводилось к небольшим “маневрам” каждую осень, которые мало чему могли научить. Десятилетие мира перед 1806 годом не дало кавалерии никакого опыта, который бы реально пригодился на практике… кавалерия стала дряхлой».

Можно ничего и не добавлять, однако с прусской кавалерией, точнее даже – с армией, произойдет и удивительное превращение. Трагедия 1806-го станет причиной мощных реформ, которые изменят и армию, и Пруссию. И разговор, по сути, придется вести о разных кавалериях. До позора 1806-го и после преобразований 1807–1814 годов.

Итак, «дряхлая кавалерия» 1806-го внешне выглядела довольно мощной. Она состояла из 13 кирасирских (из них один гвардейский и один жандармский) полков, 12 драгунских, 9(11) гусарских полков и двух уланских.

При Фридрихе Великом прусские кирасиры носили кирасы, но в самом конце XVIII века их отменили. Хотя, конечно, тяжелой кавалерией кирасиры быть не перестали. Брали в полки людей высокорослых и физически крепких. Ездили они на мощных лошадях голштинской и ганноверской пород. Удар кирасиры наносили весьма тяжелый.

Внешне пруссаки сильно отличались от своих «коллег». Не только из-за отсутствия кирас, что не такая уж и редкость. Но вот головные уборы… У прусских кирасир это… шляпы. Их полагалось носить слегка «надвинутыми» на левый глаз. Шляпы украшались черной кокардой и плюмажем, причем расцветка последнего позволяла определить статус. У рядовых – белый, у офицеров – черно-белый, причем черный цвет – снизу.

Насчет головы у пруссаков вообще было много разных правил. Относительно кос, например. Все регламентировалось! До 1806 года длина кос от 27 до 30 см, затем их укоротили на 10 см. У офицеров, унтер-офицеров и трубачей имелась Zopfkokarde, специальная черная матерчатая лента, которой косу привязывали к шее. Существовали и правила ношения локонов на висках, а также использования пудры. Пудрить волосы в конце XVIII века разрешили только для парадов и богослужений, однако офицеры продолжали использовать пудру практически ежедневно. А вот усы, как считается, носили только рядовые и унтер-офицеры.

Вернемся к шляпам. Какая же это защита от удара холодным оружием?! Пруссаки пошли своим путем. Под шляпой был каскет из железа. Он, конечно, мог защитить, но вещь сама по себе страшно неудобная. Неудивительно, что многие кирасиры в походах сдавали каскеты в обоз, а потом «забывали» их забрать.

Мундиры у кирасир – белые, за исключением 2-го полка, Беерена. Им оставили старую желтую. Кстати, хотя прусские кавалерийские полки, как и австрийские, назывались по именам «шефов», но в обиходе чаще использовались просто порядковые номера. Внешне, как обычно, различались полковыми цветами (воротник, манжеты, лацканы). У 1-го полка – светло-красный, 2-го – малиновый, 3-го – темно-синий и т. д.

Вооружены – тяжелым прямым палашом, двумя пистолетами и карабинами. Однако со времен Зейдлица кирасиры должны были использовать прежде всего холодное оружие. А Зейдлиц прекрасно использовал кирасир. Например – в битве при Росбахе в 1757-м.

Однако времена изменились и Зейдлица уже не было. Как раз на примере кирасир легко понять, как «одряхлела» прусская кавалерия. Даже их форма выглядела безнадежно устаревшей! Они по-прежнему хорошо смотрелись на парадах, с напудренными косами. Только Зейдлиц и в мирное время, выражаясь фигурально, заставлял их «понюхать порох». К кампании же 1806 года они подошли лишь с косами и чудовищным самомнением…

С драгунами дела обстояли примерно так же. Прусские драгунские полки вообще имеют довольно любопытную историю. Один только полк «фарфоровых драгун» чего стоит! В 1717 году саксонский курфюрст Август, большой ценитель всего прекрасного, от женщин до произведений искусства, предложил королю Пруссии Фридриху Вильгельму I обменять 150 китайских фарфоровых ваз из его коллекции на 600 драгун из армии Августа. Сделка состоялась, и Пруссия получила новый драгунский полк, который, естественно, прозвали «фарфоровым». Справедливости ради отметим, что китайские вазы в коллекции Августа называли «драгунскими».

Забавно, но вообще-то драгунские полки пруссаков совсем не выглядели хрупкими. Более того, по численности (почти 1700 человек) они теоретически были сильнейшими в эпоху наполеоновских войн. Однако воюют, как известно, не числом, а умением.

Обучены драгуны были неплохо и ездили на хороших лошадях. Голштинской, тракененской и фризской пород. Офицеры строго следили за тем, чтобы лошади получали хороший уход. Однако, как и в случае с кирасирами, да и со всей кавалерией, с учениями в условиях, максимально приближенных к боевым, – беда. Больше повторяться не будем.

Прусские драгуны – не «с конскими хвостами». На голове у них, как и у кирасир, шляпы, но форма не белого, а темносинего цвета. С полковыми цветами (воротники, лацканы, манжеты). Например, у 5-го полка, шефом которого была сама королева Луиза, – бордовый. Королева очень любила надевать на парады наряды, сшитые «под форму» ее драгун.

Драгуны были вооружены палашами с прямым лезвием, специальными драгунскими ружьями (укороченными) и парой пистолетов.

В кампании 1806 года лучше всех из прусских кавалеристов, пожалуй, выглядели гусары. «Бессмертной славой» они себя не покрыли, но, по крайней мере, какие-то более-менее удачные действия совершили.

Как мы уже знаем, именно Фридрих Великий сыграл огромную роль в создании прусской легкой кавалерии, в первую очередь – гусарских полков. Подготовкой гусар лично занимался легендарный фон Цитен, и его гусары превратились в грозную силу. В бою они могли успешно противостоять даже тяжелой кавалерии, что, собственно, продемонстрировали и в кампанию 1806 года.

Однако от гусар требуется не только хорошо драться, но и быть «глазами армии». С этим у пруссаков имелись проблемы, что тоже показал 1806 год. Как бы то ни было, к началу XIX века прусские гусары в Европе – почти легенда, одним из полков взрослых пугали.

…Впоследствии эту эмблему, череп над скрещенными костями, будут носить несколько гусарских полков, но начиналось все с них. 5-го гусарского полка, созданного в 1741 году. «Черных гусар», или «Гусар смерти». Вид устрашающий. Никаких ярких цветов, ни желтого, ни зеленого. Все – черного. Доломан, ментик, рейтузы. Красный воротник, шнуры и пуговицы – белые. Под седлом – черный чепрак с красными «волчьими зубами». Главное – на головном уборе, как бы он ни менялся. Тот самый череп с костями.

Как он появился? Есть разные версии на сей счет. Наиболее популярна эта. И черный цвет формы, и череп – память об отце Фридриха Великого. «Короля-солдата», Фридриха Вильгельма I хоронили в гробу, накрытом черным полотнищем, с вышитыми на нем серебряной нитью черепом и костями. Учитывая сложные отношения между отцом и сыном, многие сомневаются, но по датам (Фридрих Вильгельм I умер в 1740-м) версия очень даже подходит.

Из всех гусарских полков той эпохи именно «Черные» обросли наибольшим количеством легенд и мифов. По «воспоминаниям очевидцев», один гусар легко захватывал в плен с десяток пораженных страхом противников, десять – чуть ли не расправлялись с полком и т. д. Что не вызывает сомнений – «Гусары смерти» производили сильное впечатление.

Люди в черном, размахивающие саблями, вполне могли повергнуть в ужас. Впрочем, дело не только в форме. Гусары 5-го очень гордились принадлежностью к особому полку. И воевали соответственно, не страшась смерти.

Справедливости ради отметим, что и другие полки прусских гусар в бою были очень хороши, хотя и не носили черное. Главный цвет у 7-го полка – желтый, из-за чего гусар называли совсем не страшным прозвищем «канарейки». Форма гусар 6-го полка – коричневого цвета, совсем как у монахов, оттого и прозвище – «капуцины». Все – и «капуцины», и «черные» – носили заплетенные косички, к концам которых привязывались пули. Особый шик! Гусарам также разрешались усы.

Выглядели прусские гусары весьма колоритно еще и потому, что в 1806-м у полков были разные головные уборы. Из-за определенной неразберихи. Дело в том, что во второй половине XVIII века гусарам несколько раз меняли как раз головные уборы. С меховых шапок на мерлитоны (высокие шляпы со специальной отделкой), потом начали вводить кивера (полный переход на них осуществится уже во время реформ 1807–1814 годов). В результате – в кампанию 1806–1807 годов гусары отличались разнообразием головных уборов.

«Наполеон дунул – и Пруссии не стало». Так Генрих Гейне охарактеризовал происшедшее. Коротко, ясно, точно. Зря прусские гвардейцы точили сабли перед французским посольством, ой зря… Наполеон примерно наказал Пруссию и заставил подписать ее крайне унизительный мирный договор. С огромными территориальными потерями и сокращением армии до почти минимальных размеров. В подробности вдаваться не будем, лишь отметим, например, что число кирасирских полков сократили до четырех. С тринадцати!

Потом случилось то, что точно соответствует пословице «Не было бы счастья, да несчастье помогло». В стране началась «революция сверху», масштабные реформы, которые, по сути, сделают Пруссию другой страной. Одной из наиболее значительных, к тому же весьма последовательной, стала военная реформа. Ее осуществляли Герхард фон Шарнхорст, Август фон Гнейзенау и Герман фон Бойен.

Эти три человека изменили армию самым радикальным образом. Не вдаваясь в подробности, отметим, что благодаря военной реформе была создана основа для появления у Пруссии армии, которая сыграет огромную роль в процессе объединения Германии.

Разумеется, серьезные изменения произошли и в кавалерии. Со шляпами распрощались. У кирасир появятся настоящие каски (у некоторых полков и кирасы), у всех гусар – кивера. Намеренно подчеркиваем лишь некоторые внешние изменения. По одной причине. Серьезное воздействие реформы оказали далеко не сразу. И, скажем, если отсутствием энтузиазма новая армия не страдала, то с выучкой проблемы имелись. Качественно улучшить офицерский состав по мановению волшебной палочки тоже нельзя.

В общем, у чувствительных поражений пруссаков в 1813–1814 годах оправдания есть. Однако запоминается не предпоследнее, а последнее. 16 июня 1815 года, у Линьи, атака прусской кавалерии под руководством самого Блюхера окончилась провалом. Спустя два дня, 18-го, Блюхер и Веллингтон разбили Наполеона в битве при Ватерлоо…

Глава четвертая
Русская кавалерия

6 июня 1814 года русский император Александр I и прусский король Фридрих Вильгельм III прибыли в британский порт Дувр. Вместе с англичанами они только что победили Наполеона, пора было получать заслуженные почести. Вряд ли прусскому монарху понравилось то, что русского царя встретил куда более восторженный прием.

Впрочем, Александр при желании тоже мог затаить обиду. Одну из сопровождавших его персон приветствовали с не меньшим энтузиазмом. Лондонцы, едва завидев на улицах русский кортеж, начинали кричать: «Платов! Платов!!» Русский генерал и казачий атаман пользовался необыкновенной популярностью. Они видели его впервые, а впечатление складывалось – англичанам он хорошо знаком. Что ж, отчасти так оно и было.

Британцам нравились те, кто насолил Наполеону, и еще они любили экзотику. Казаки для Европы, конечно же, экзотика. Казаки, бьющие французов в России, – это просто великолепно. С началом войны 1812 года любимый жанр англичан, карикатура, получил одну из главных тем – казаки.

Не только казаки, но и их предводитель Платов, и даже его дочь, miss Platoff. По слухам, атаман обещал отдать ее замуж за того, кто доставит к нему Наполеона. Сюжет? Еще какой! За приключениями казаков следили с неослабевающим интересом, карикатуристы делали свою работу. Так Платов стал в Англии героем, как и его казаки. Повторим, в Европе само слово «казаки» превратилось в символ. Что-то очень русское. Дикое, загадочное, грозное. Ну чем может удивить европейца, скажем, кавалергард? А вот казаки… С них и начнем.

Подчас нечто крайне важное происходит естественным образом. Казаки едва ли не с детства были приучены к военному делу. На юге и востоке им постоянно приходилось защищать пограничные территории от набегов «недружелюбных» соседей. Они создали и свою, особую, организацию и выработали своеобразную тактику ведения боя. Последнее крайне важно для того, чтобы понимать, как именно воевали казаки и как следует оценивать их вклад в общее дело.

Уникальное сословие! Свободные люди, в мирное время занимающиеся земледелием, в военное – практически моментально превращающиеся в солдат. Огромное преимущество для России, мощный резерв. При существовавшей рекрутской системе в случае начала войны быстро увеличить численность армии невозможно. Казаки же – готовые бойцы, которые в кратчайшие сроки усиливали кавалерию.

При этом у них все свое – оружие, обмундирование и, конечно, лошади. Степных пород. Небольшие, но быстрые и выносливые. Разумеется, правители России видели потенциал казаков, потому еще в первой трети XVIII века их «приписали» к военному ведомству в качестве иррегулярной конницы. По достижении 18-летнего возраста каждый казак был обязан при необходимости прибыть на военную службу. Служили обычно лет по 20, но каких-то строгих ограничений не существовало.

До начала XIX века опыт участия казаков в «европейских войнах» был небольшим. Правда, уже в Семилетней войне (1756–1763) казаки сумели отличиться. Князь Александр Прозоровский, один из русских полководцев того времени, утверждал, что сам Фридрих II назвал казаков «лучшей легкой кавалерией Европы». Десять донских казачьих полков приняли участие в Итальянском и Швейцарском походах Суворова в конце XVIII века. Великий русский полководец высоко оценил действия казаков, но все же именно в наполеоновские войны казаки заслужили всеобщее признание. Не только в России, но и в Европе.

Казаки повоевали во многих кампаниях первых 15 лет XIX века, но особо следует, разумеется, выделить войну 1812 года. К началу военных действий в Войске Донском было 64 донских казачьих полка, это больше 40 тысяч человек. Мощная сила. И грозная, что казаки безоговорочно доказали. Перечисление их славных подвигов даже с минимальным описанием – тема для солидной книги. Мы же ограничимся общим портретом казачьего войска и выделим особенности казачьего боя.

Все казаки, представлявшие Войско Донское, по указу 1801 года носили одинаковую форму. Кафтан (чекмень) из темно-синего сукна с 1 сентября по 1 мая. С 1 мая по 1 сентября – полукафтан (короткую куртку) того же цвета. Как и шаровары, с красными лампасами по боковым швам. Сапоги короткие, без шпор. Шапки меховые из черной смушки, с красным суконным шлыком, свисавшим с правой стороны, и кожаным козырьком. Вне строя – фуражки из синего сукна. У офицеров обмундирование такое же, как у рядовых, но на воротнике и обшлагах серебряные петлицы, а на плечах – серебряные шнуры.

Вооружение казаков показывает, что они все же иррегулярная конница. Конечно, пики. «Дончихи», как их называли казаки. С древком, выкрашенным в красный цвет. Длина – от 3,5 до 4,5 метров. Пик делалось достаточное количество. Сабли – самые разные. Сами казаки предпочитали трофейные восточные, владели ими мастерски. Ружья и пистолеты тоже не «единого образца», причем пистолеты имелись почти у всех, а ружья – нет. Использовать в бою казаки, разумеется, предпочитали холодное оружие.

…В начале войны 1812 года, когда русские армии отступали, заманивая противника, генерал Багратион написал письмо атаману Платову. В нем были такие строки: «Прошу вас занимать неприятеля, обеспокоивая его отовсюду…» Очень показательно. Свидетельство того, что знаменитый полководец знал, как лучше использовать казаков и с какими задачами они хорошо справятся.

Можно найти немало примеров отличных действий казаков и в больших сражениях, но все же их главное искусство – в другом, о чем и говорил Багратион. Беспокоить… Изматывать противника, заставлять его испытывать постоянное напряжение. Жалить, жалить, жалить!

Кто лучше оценит действия людей с пиками? Другие люди с пиками. Польский улан Д. Хлапковский в своих воспоминаниях много говорит о своих противниках:

«Казаки не будут атаковать даже один эскадрон, если он сохраняет строй. Их любимая тактика состоит в выманивании противника, чтобы, заманив его в ловушку, взять в плен. Поэтому вы никогда не должны разрешать слишком горячим солдатам покидать строй и преследовать казаков».

Еще один отрывок, посвященный событиям под Смоленском: «В этот день Император приказал мне взять эскадрон и отогнать казаков. Я развернул эскадрон в линию и начал движение. В это время нас стала обстреливать артиллерия. Один снаряд попал в середину строя и взорвался, ранив несколько человек. Возникла заминка, строй сломался, и тут же на нас бросились казаки. Они налетели очень быстро…»

У казаков – своя тактика, основанная на их собственном историческом опыте. Неожиданность, быстрота и, если хотите, хитрость. Казаки могли противостоять и кирасирам, более того, за счет умения управлять лошадью и отличного владения холодным оружием даже побеждали их. Но при этом атаковали не в лоб, а с флангов, отсекали от строя.

Казаки отлично взаимодействовали с партизанами, ведь напасть на отставший обоз или отделившийся от основных сил отряд солдат – их стихия. Так что можно сделать простой и очень важный вывод: именно казаки буквально «истерзали» армию Наполеона в 1812 году.

Важной частью иррегулярной кавалерии, еще более экзотической для европейцев, были и национальные конные полки. Их представителей – башкир, калмыков – император Александр I показывал Наполеону в Тильзите в 1807 году. Император французов находился под сильным впечатлением. Поскольку башкирских полков было больше всего, их и выделим.

Башкиров французы прозвали «северными амурами», так как основное их оружие – лук со стрелами. Еще – пики, сабли и даже – кистени. Огнестрельное оружие использовали редко, зато из лука стреляли очень метко. Экзотика, конечно, но пользу башкиры принесли немалую, а уж страху наводили…

Иррегулярная конница, впрочем, исход войн не решает. У России в 1812 году была прекрасная кавалерия. Раз уж начали с легкой, тему продолжим, а значит – перейдем к гусарам.

В 1812-м в России было 11 армейских гусарских полков. Сразу отметим, что не все из них приняли активное участие в войне. Некоторые прикрывали санкт-петербургское, киевское направления или входили в состав Дунайской армии, на юге. Однако большинство полков успело повоевать и в России, и поучаствовать в Заграничном походе 1813–1814 годов.

Благодаря популярнейшему фильму «Гусарская баллада» у многих сложилось впечатление о гусарах как о людях отчаянно храбрых, но весьма легкомысленных. Основания для подобного отношения есть. В двух европейских армиях, русской и французской, гусары прилагали наибольшие усилия для того, чтобы соответствовать образу. Храбреца, бретёра, гуляки, дамского угодника… Воевали они хорошо, но с дисциплиной проблемы были. Особенно с дуэлями, что характерно как для Франции, так и для России.

Гусарские полки в России еще в начале XVIII века стали получать названия по городам и областям. Теоретически по месту формирования или нахождения, но это не строгое правило. И, скажем, изменение места дислокации не подразумевало смены названия. Здесь соблюдалась скорее традиция.

К 1812 году форма гусар была унифицирована. У всех – доломаны, ментики, рейтузы-чакчиры, короткие сапоги. Головные уборы, с 1812 года, кивера из черного сукна, обшитые кожей. Украшенные плетеными шнурками с кистями и султанами. Единообразие не подразумевало скуку – русские гусары, от полка к полку, как и положено, очень красочные. Вот лишь несколько примеров.

Изюмский гусарский полк. Доломан – красный. Ментик, чакчиры и обшлага – синие. Ольвиопольский гусарский полк. Доломан, ментик чакчиры – зеленые, воротник и обшлага – красные. Сумской гусарский полк. Доломан и ментик – серые, чакчиры, воротник и обшлага – красные.

Численность каждого гусарского полка, включая офицеров, унтер-офицеров и нестроевых (священника, лекарей и т. д.), – больше 1500 человек. Вооружение – сабля образца 1809 года, изредка – пика, два пистолета, мушкетоны и карабины получали только 18 человек из каждого эскадрона, те, кто лучше стрелял. Буквально незадолго до начала войны 1812 года, как считается – по распоряжению великого князя Константина Павловича, гусары получили и пики. Их полагалось иметь только гусарам «первой шеренги». Гусарам пики сильно не понравились, навыков владения ими, в отличие казаков и улан, они не имели.

Уланские полки в русской армии были созданы даже раньше, чем во Франции, при Екатерине II. Однако само слово императрице по вкусу не пришлось, первые полки назвали пикинёрными. Формально уже уланы появились в 1803-м. Согласно легенде, стараниями все того же Константина Павловича. Великий князь очень увлекался разнообразными мундирами, а кроме того, «курировал» всю русскую кавалерию и обладал значительным влиянием на своего брата, императора Александра I.

Константин на каком-то приеме был настолько впечатлен эффектным видом одного из австрийских дипломатов (в форме улана), что убедил брата создать уланские полки. К началу войны 1812 года в кавалерии числились пять армейских уланских полков: Польский, Татарский, Литовский, Волынский и Чугуевский. Про гвардейские полки всей русской кавалерии разговор будет отдельный.

Русские уланы мало чем отличались от своих европейских «собратьев» по внешнему виду. Что прежде всего выделяет улана? Головной убор, шапка с четырехугольным верхом, которую уже все называли «уланкой». Куртки и прочее – очень похожие на мундиры польских улан Наполеона. Все тоже – темно-синие. Различались приборными цветами. У Польского полка – лацканы, обшлага и прочее – малиновые, а верх шапки – темно-синий. У Татарского верх шапки – малиновый и т. д. У всех улан имелись эполеты.

В каждом полку – в 1812 году порядка 1800 человек, включая офицеров и тех, кто занимался «артельными делами».

Вооружение – пики, сабли, пистолеты и карабины. Пики русских улан в длину примерно 280–290 см, древки выкрашены в черный цвет. Под наконечником – полотняный флюгер, цвет которого различался по полкам. Сабли двух образцов, уланского 1803 года и гусарского 1809-го. По два пистолета было у всех, а штуцеры образца 1803 года – только у 160 человек на полк.

Основу русской кавалерии составляли драгуны, в 1812 году в армии – 36 армейских драгунских полков. При этом за русских драгун даже становится как-то немного обидно. История изобилует рассказами о подвигах кавалерийских гвардейских частей, кирасир, гусаров, а драгуны будто остаются в тени. Хотя в том, что касается тяжелой повседневной службы, с ними мало кто сравнится, да и в боях они отличались не раз. В том числе и в битве при Аустерлице, и у Прейсиш-Эйлау.

Русские драгуны, как и во всей Европе, практически перестали быть «пехотой на лошадях», хотя некоторое сходство с пехотой имели. Внешнее. Особенно до 1802-го. В тот год приняли регламент, вводивший новую униформу. С незначительными изменениями она сохранялась и в 1812-м. Двубортный мундир из темно-зеленого сукна. Отвороты фалд красные у всех полков. Воротник, обшлага, погоны – приборных цветов.

Например, у Московского полка – розовый, у Иркутского – белый, у Смоленского – желтый и т. д. Панталоны белые, высокие черные сапоги. В походе и вне строя – серые рейтузы, в бою драгуны также часто были в них. Головной убор – каска из черной лакированной кожи, гребень с плоским плюмажем из конского волоса. Такой не «развевался».

Вооружение драгун состояло из драгунского ружья образца 1809 года, но 16 человек в каждом эскадроне, самые меткие, имели штуцер образца 1803-го, у него большая дальность стрельбы. Два пистолета. Холодное оружие – драгунский палаш образца 1809 года.

Вскоре после начала войны 1812 года в Западной армии драгуны сдали ружья для вооружения ополчения. В ноябре 1812 года уже практически всем драгунам из огнестрельного оружия оставили только пистолеты. В чем причина? Скорее всего, в том, что стрелкового оружия армии не хватало. И в начальный период войны драгуны чаще использовались как легкая кавалерия, то есть занимались разведкой и боевым охранением, хотя и в боях участвовали. Численность драгунского полка – порядка 900 человек, включая офицеров и унтер-офицеров.

Примерно такая же численность была и у кирасирских полков, основы тяжелой кавалерии. Как и в каждой европейской армии, в кирасиры в России брали людей высоких и физически крепких. Лошади мощные, все – темных мастей.

В 1801 году Александр I по непонятной причине лишил кирасир… кирас. Эксперты считают, что опрометчивое решение обернулось серьезными потерями в кампаниях 1805 и 1806–1807 годов. Кирасы вернули, как раз в 1812 году. Кираса была двусторонней, то есть защищала и грудь, и спину. Покрашена черной масляной краской, из сугубо практических соображений – меньше поддавалась ржавчине.

Кирасу надевали на колет, белый двубортный мундир с воротником-стойкой. Кюлоты из белого сукна, лосины надевали только на парады. В походе – серые рейтузы. Сапоги-ботфорты со шпорами. Головной убор – черная каска из плотной кожи с волосяным гребнем, двумя козырьками, спереди и сзади, и медным налобником. Надо сказать, что от сильных и метких ударов холодным оружием такая каска защищала не очень эффективно.

Как обычно, полки (армейские) отличались между собой приборными цветами (воротник, обшлага). Например, Астраханский полк – желтый, Екатеринославский – оранжевый, Глуховский – синий и т. д.

Главное оружие кирасир – прямой палаш с клинком длиной 87 см, образца 1810 года. Всем кирасирам полагались пистолеты, но сказать, что они сильно помогали в бою, нельзя. Ружья у кирасир, как и у драгун, в 1812 году отобрали. Оставили лишь по 16 штуцеров на эскадрон. Но ружья, как и пистолеты, кирасирам были не очень-то и нужны. Их главная задача – смять противника, и в решении этой задачи русские кирасиры были хороши, как и в схватках с всадниками противника.

Интересный факт. Псковский драгунский полк стал кирасирским уже за заслуги в войне 1812 года. Своеобразная награда, ведь кирасиры действительно более привилегированная кавалерия. От других полков он отличался и тем, что псковичи получили… французские кирасы. Захваченные, как считается, партизанами в конце октября 1812 года. В этих кирасах полк принимал участие в Заграничном походе русской армии.

Если кирасиры краса и гордость любой кавалерии, то в России были и полки с особой красой и гордостью. Гвардейские. С кирасир и начнем рассказ о русской гвардейской кавалерии. В 1812 году в тяжелой – два полка.

Кавалергарды. Настоящая элита элит, хотя и сформирован довольно поздно, как отдельный гвардейский полк только в 1800 году. Однако кавалергарды так быстро сумели завоевать блестящую репутацию, в первую очередь благодаря подвигам в Аустерлицком сражении, что служба в полку стала невероятно почетной.

Офицеры и даже значительная часть унтер-офицеров дворяне, рядовых, как раз незадолго до войны, стали брать из армейских полков, рослых и статных красавцев. В 1812 году в Кавалергардском полку числилось чуть меньше 1000 человек.

Кавалергардам тоже «вернули» кирасы в 1812-м, и внешне они были сильно похожи на обычных кирасир, но отличия, разумеется, имелись. Например, на медном налобнике на каске не двуглавый орел, а звезда Андрея Первозванного. Воротник, обшлага, погоны – из алого сукна. Кавалергардский палаш образца 1802 года был с позолоченным эфесом как у рядовых, так и у офицеров. Но главное отличие от армейских кирасир – престижность самой службы. Это в полной мере относилось и к другому гвардейскому полку тяжелой кавалерии.

Лейб-гвардии Конный полк. Старейший полк русской гвардейской кавалерии, стал называться Конной гвардией в 1730 году. История богатая, но мы все же ограничимся периодом наполеоновских войн. Тем более что вплоть до их начала конногвардейцы лишь раз участвовали в боевых действиях. В Русско-турецкую войну 1735–1739 годов, и то не в полном составе. С 1805 по 1814 год воевал постоянно. Во время восстания декабристов в 1825-м полк активно поддержал Николая I, за что пользовался особой любовью царя.

Кавалергарды и конногвардейцы соревновались за право считаться лучшими, но подобный выбор – это лишь вопрос предпочтений. Офицерский состав в обоих полках формировался из элиты русского дворянства, а в боях отличились и те, и другие. Внешне незначительно отличались от кирасир, и, кстати, в 1812 году гвардейские полки кирасы получили первыми.

Сравнивать скорее следует два гвардейских полка тяжелой кавалерии. Каски – одинаковые, с Андреевской звездой на налобнике. Воротник, обшлага, погоны, выкладки фалд – алые у обоих полков. Пуговицы на колетах – разные: в Кавалергардском – белые, в Конном – желтые. Были и другие отличия, но самое заметное, пожалуй, – чепраки под седлом. У кавалергардов красные, у конногвардейцев синие. Офицерам обоих полков полагались еще и вицмундиры. Темно-зеленый однобортный и, для особо торжественных случаев, красный двубортный. У кавалергардов он чуть богаче.

Еще одно отличие, свидетельствующее о том, что кавалергарды стремились быть более изысканными. Лошади. Хотя общая масть в полку кавалергардов гнедая, но «с тонкостями». У 1-го эскадрона – светло-гнедые без отметин, у 2-го – гнедые с отметинами, у 3-го – гнедые без отметин, у 4-го – темно-гнедые без отметин. У конногвардейцев все лошади вороные, только у трубачей – серые. Как, кстати, и у кавалергардов. Вооружение у обоих полков одинаковое.

В 1813 году гвардейским стал и Кирасирский Его Величества полк. Вообще в России было немало гвардейских кавалерийских полков, она могла бы посоперничать с англичанами. Только в Англии почетное звание гвардейского раздавали с «легкостью необыкновенной», а в России слово «гвардия» и звучало по-настоящему громко, и обязывало ко многому.

У каждого вида кавалерии имелся гвардейский полк. Основные сложности – с драгунами. Многие эксперты относят русских драгун к тяжелой кавалерии, хотя это и не совсем справедливо. Тем не менее в 1809 году появился Лейб-гвардии Драгунский полк. Точнее, сразу два новых гвардейских полка. Уланский полк Цесаревича Константина разделили на две половины. Уланский и драгунский, и оба стали гвардейскими. Многие эксперты считают, что это произошло из-за «французского влияния».

Как и во французской армии, гвардейские драгуны не сильно отличались от обычных внешне. Темно-зеленый мундир с красными лацканами, погоны, воротник, обшлага и отвороты фалд – красные. На воротнике и обшлагах – гвардейские петлицы. В 1812 году ружья отобрали и у гвардейских драгун, из огнестрельного оружия остались только пистолеты. Холодное оружие – палаши, что действительно характерно для тяжелой кавалерии.

Лейб-гвардии Уланский полк, тоже «отпочковавшийся» от полка Цесаревича Константина, сохранил прежнее вооружение и обмундирование с небольшими исключениями. Темно-синий мундир, лацканы, обшлага и выпушки по швам – красные. Но на уланскую шапку с четырехугольным верхом добавилось изображение двуглавого орла, а пуговицы и весь металлический прибор теперь был из красной меди.

Вообще появление новых гвардейских полков «методом разделения» в России стало чем-то вроде традиции. Еще императрица Екатерина II распорядилась создать для службы при Ее Величестве гусарский эскадрон и казачьи команды. Позже их объединили в полк, а в 1798-м разделили. Так появились Лейб-гвардии Гусарский полк и Лейб-гвардии Казачий полк.

Лейб-гвардии Гусарский полк, в отличие от армейских, состоял не из десяти, а из пяти эскадронов. Брали в него как обычных рекрутов, так и лучших солдат из обычных полков. Офицеры, разумеется, дворяне. Служба в этом полку была не столь почетна, как, скажем, в кавалергардском, зато у гвардейских, или, как их еще называли по месту дислокации, царскосельских, гусар имелась репутация. Самого гусарского из гусарских полков.

Говорят, что эти строки придумали про себя сами гвардейские гусары, чтобы подчеркнуть некую исключительность. Пировать они действительно умели как никто. Воевали, впрочем, тоже прекрасно. Однако то, что обычно называют «гусарским шиком», для гвардейских гусар было очень важно.

Шутите, шутите. Выглядели гвардейские гусары эффектно и за внешним видом следили. В 1812 году одеты они были так. Доломан и ментик – красные, чакчиры, обшлага и воротник – синие, шнуры – желтые. Меховая оторочка – черная. У всех остальных гусарских полков – белая. На киверах – герб в виде двуглавого орла.

Всадники Лейб-гвардии Казачьего полка выглядели, может, не столь впечатляюще, но кавалеристами были великолепными. К началу войны 1812 года полк состоял из четырех эскадронов. Первые три – донские. Их набирали в Войске Донском из «исправных и хорошего поведения» казаков. Затем добавился еще один эскадрон, который часто называют «Черноморской сотней», сформирован из представителей Черноморского казачьего войска.

Лейб-казаки какое-то время не имели единой униформы, но к войне 1812 года она уже была регламентирована. Темносиние шаровары без лампасов. Летом – красный полукафтан, зимой – длинный синий. На воротнике и обшлагах – гвардейские петлицы. Вместо погон – эполеты уланского образца. Меховые шапки с красным шлыком, желтыми шнурами и белым султаном (слева). Форма казаков Черноморской сотни отличалась, но не разительно.

Гвардейский Конноегерский полк будет создан уже после окончания войны 1812 года, поэтому его мы не затрагиваем. Еще раз подчеркнем, русская гвардейская кавалерия – высокого уровня, что она наглядно продемонстрирует в эпоху наполеоновских войн.

Часть пятая
Относительно мирное время

Введение

Герцог Веллингтон не раз говорил о том, что англичане хорошо сражаются лишь тогда, когда их накормили мясом, а шотландцы – когда вовремя получают жалованье. Похоже на правду, особенно про шотландцев. Хотя с пустыми желудками воевать не нравилось никому – ни людям, ни лошадям. А жизнь кавалериста сильно отличается от будней пехотинца. Ему нужно накормить и себя, и коня.

Лошадь вообще требует неустанной, повседневной работы. Потому и быт кавалериста всегда состоит из двух частей. Я и лошадь, или лошадь и я. У хороших – во второй последовательности.

Всадники без войны… Без ярких парадов и лихих схваток. Многое ли мы знаем об их жизни? О том, как кормили людей и лошадей? Как их лечили? Бой – всегда нечто кратковременное, путь к нему долог и по большей части не очень-то красив. Но как без него понять, что такое – быть кавалеристом,'?

Глава первая
Истина – в еде. И воде. Иногда и в вине

Его называли и «благодетелем человечества», и «спасителем французской армии». «Благодетель»? Бесспорно. «Спаситель»? Вряд ли. Николя Аппер, гастроном и кондитер, человек, который изобрел консервы… Точнее, способ консервирования продуктов. Только свое изобретение Аппер помещал в стеклянные бутылки, металлические банки появятся уже после окончания наполеоновских войн.

А тушеная баранина в бутылках? Съедобно, но не практично. Да и массовое производство Аппер не наладил, стоила его продукция не так уж и дешево. Нет, «спасителем армии» он не стал. Хотя, по легенде, «бутылки Аппера» добрались даже до России. Попробовали их русские солдаты и сказали… лягушатина какая-то! Любая легенда должна быть слегка похожа на правду.

Если серьезно, то консервы, конечно, сильно облегчили бы жизнь солдат того времени, как пехотинцев, так и кавалеристов. Но их не было. То, что хранилось достаточно долго, например сушеное или соленое мясо, изобрели уже достаточно давно. Так что воевали по-новому, ели – почти по старинке.

…Выкинуть англичан с Пиренейского полуострова! Эту задачу пытались решить многие французские маршалы. В том числе Андре Массена. В октябре 1810 года он почти подошел к Лиссабону и с удивлением обнаружил линию мощных оборонительных укреплений. Они вошли в историю под названием «линии Торриш-Ведраш». Опытный Массена сразу понял, что «взломать» их вряд ли удастся. Но человеком он был крайне упрямым, а потому – остался стоять.

Стоять пришлось долго, в том числе всю зиму. Только у Веллингтона за спиной – Лиссабон с его портом, в который британские корабли доставляли снаряжение и продовольствие. У французов – разбитые дороги, партизаны и «выжженная земля». Армия начала голодать…

Но и на войне есть место и здравому смыслу, и гуманности. Когда драгунские патрули противников сталкивались на нейтральной земле, они, как правило, просто разворачивались. Но иногда и вступали в контакт. Для натурального обмена. По странному стечению обстоятельств, единственное, что имелось у французов более-менее в достатке, – крепкое спиртное, в том числе бренди. Его и меняли на знаменитые английские сухари, которые заслуживают отдельного разговора, и он еще будет.

Как же французы радовались почти «каменным» сухарям! Еще бы, ведь хлеб в любом виде главная еда для солдат. Хлеб – всему голова! Сухарь можешь и сгрызть, а можешь кинуть в суп и – совсем другое дело. Поговорка «Хлеб да вода – солдатская еда» возникла не на пустом месте.

Сразу же отметим, что рацион рядовых пехотинцев и кавалеристов в те времена практически ничем не отличался. У гвардии, конечно, кое-какие привилегии имелись. Кроме того, питание в населенном пункте или хотя бы рядом с ним, конечно же, совсем другое, чем в походе в открытом поле. Мы будем исходить из того, что определялось регламентами.

Начнем с русской армии. Нормы рассчитывались на год, причем с учетом и постных дней, которых набиралось немало. Провиант на солдата в день назывался порцион. Важный момент. Порцион – некая точка отсчета. У солдата – один, а у офицеров – несколько. Чем выше звание, тем больше порционов.

Хлеб, в виде печеного, муки и сухарей, солдаты, как в пехоте, так и в кавалерии, получали от казны. Суточная норма – порядка 900 г. Вполне солидная цифра говорит о том, что хлеб – главный продукт питания. Также казна обеспечивала солдат крупами. Запасы крупы, как правило, выдавались на месяц, из расчета примерно 6 кг на человека. Без нормы давали уксус. Видимо, потому, что шел он не только в пищу, но и употреблялся для чистки ружей. «Хлебное вино», то есть водка, конечно, по норме. В 1812 году 150 г, после начала войны винная порция – 250 г. Также была определена новая мясная порция. Два-три раза в неделю по 200 г.

Разумеется, казенная мясная порция состояла только из сушеного или соленого мяса. Свежее надо было покупать. На какие деньги? Рядовой при Александре I получал порядка 10 рублей в год. Добавлялись еще незначительные «мясные» и «соляные» деньги. Выдавали жалованье частями, три раза в год. В кавалерии и гвардии рядовые получали чуть больше, об офицерах разговор отдельный. Совсем маленькие деньги у солдат были, но как они ими распоряжались?

Артели! Система, которая существовала не только в русской армии. Объединение, которое устраивало и солдат, и командование. Удобно, практично, развитию командного духа способствует. В повседневной жизни солдат артели играли огромную роль. Создавались при ротах, в кавалерии – эскадронах. Главой считался ротный (эскадронный) командир, но главная фигура, конечно, артельщик. Из старослужащих, пользующийся всеобщим уважением и доверием. Как иначе? Ведь артельщик распоряжался общими деньгами.

Рядовые скидывались из жалованья, но поступления (на полк, как правило) шли и от членов императорского дома, от дворян, купцов. Сюда же шли от казны и, например, отдельные «мясные» и «соляные» деньги.

Накопленные средства расходовались, главным образом, на покупку продуктов. Прежде всего – мяса, сала, соли, лука, чеснока, овощей.

«В лейб-гвардии Гусарском полку в царствование императора Александра Павловича нижние чины довольствовались сполна положенным провиантом, и на вычитаемые из их жалованья всякую треть – по три рубля с добавкою, в случае надобности, денег из имевшейся в полку артельной суммы… ежедневно варились щи: в пост со снетками и постным маслом, в мясоед – с салом или говядиной.

Зелень, как то: капуста, бураки, картофель и прочее – не заготавливались впрок, а ежедневно покупались…»

Артельщики, покупавшие и доставлявшие к «котлу» продукты, по традиции имели право на дополнительную чарку.

Несложная система определяла меню, снова в соответствии с пословицей: «Щи да каша – пища наша». Хорошо, не всегда – щи. Правильнее – супы. Но горячая еда и утром, и вечером. Готовили ее в артельном котле, обращались с которым бережно. И вещь наиглавнейшая, и стоит недешево. Котлы в обязательном порядке перевозились в обозах.

В 12 часов дня, в пехоте и в кавалерии, по уставу, обед. Главная трапеза дня. С хлебом и супом. День для примера возьмем скоромный, их все же больше. Готовили так. Мясо рубили очень мелко, чтобы равномерно распределить по дну котла. Когда суп будет готов, черпать ложкой со дна нельзя ни в коем случае. Неуважение к товарищам! Вокруг котла – 6-10 человек, ложку опускают по очереди.

Винную порцию давали только перед едой. У гвардейцев она была больше, но стоит отметить, что крепость у того «хлебного вина» не 40 градусов, как у современной водки, а почти вдвое меньше. Так что захмелеть даже у гвардейцев вряд ли получилось бы.

Суп в полдень, каша вечером. Если оставалось мясо или сало, добавляли и в кашу. В любом случае еда практически всегда горячая, простая, здоровая. И сил набирались, и с пищеварением у русских солдат проблем было гораздо меньше, чем у французов. Если случались затруднения с продуктами, все равно делали горячую похлебку. Кидали в кипяток сухари, добавляли масла льняного или конопляного – есть, а значит жить, можно.

…Офицер русской армии, даже не в высоких чинах, в начале XIX века вполне мог пообедать в знаменитом петербургском ресторане. О чем это говорит? По сути, ни о чем. В день получения стипендии студенты тоже захаживали в ресторан, вопрос в том, как жить дальше.

Жалованье у офицеров в то время было таким. В пехоте у поручика 166 рублей в год, у полковника – 334. В кавалерии и артиллерии выше процентов на 10, в гвардии – на 20 и больше, в зависимости от рода войск. Бутылка шампанского, столь высоко ценимого на офицерских застольях, стоила 2 рубля, но пообедать в ресторане можно было и за 50 копеек. Стало понятней? Снова – не особо.

Получая не слишком высокое жалованье, офицеры, особенно в кавалерийских частях, несли большие расходы. К тому же многие позволяли себе дорогостоящие развлечения, так что пустой кошелек не то что дело необычное, а очень даже широко распространенное.

Однако все офицеры получали порционы, и не один, как рядовые. Подполковник кавалерии – 25, а поручик – 9. Именно за счет порционов содержались денщики, то есть люди, занимавшиеся в том числе и приготовлением пищи для своих офицеров. Чем больше – тем больше «возможностей для маневра», чем один. Служивший в кампанию 1806–1807 годов в уланском полку Фаддей Булгарин вспоминал: «Щи, каша, биток (рубленая котлета) или жаркое составляли нашу трапезу. Стакан французского вина или рюмка мадеры, а иногда стакан пива – и более нежели довольно!»

Весьма похоже на солдатскую еду. В походах – сильно похоже. Можно брать пример с великих. Суворов вот действительно любил простую солдатскую еду. Наполеон и Александр I не были гурманами. Разве что русскому самодержцу очень нравилась икра, так она и стоила в те времена в России недорого.

Икрой в походе офицеры, впрочем, не баловались и очень ценили одну из традиций. Командиры, часто даже эскадронов, держали что-то вроде открытого стола для своих офицеров. Меню, конечно, зависело от благосостояния командира, в основном не «шиковали». Денис Давыдов, служивший вместе со знаменитым кавалерийским командиром Яковом Кульневым, так описывает его трапезы: «…Пища состояла из щей, гречневой каши, говядины или ветчины, которую он очень любил. Всего этого готовилось у него ежедневно вдоволь, на несколько человек».

Заметим, что сам Кульнев человек совсем не богатый, но традиции он соблюдал свято. И офицеры питались, разумеется, лучше, чем солдаты. К тому же их денщики с пользой проводили свободное время. Ставили силки на зайцев, собирали грибы. Разнообразие стола!

«Питие» у офицеров уже совсем не такое, как у солдат. Как говорил тот же Давыдов – «всегда веселы и всегда навеселе». Никакого повального пьянства не было, но выпивали кавалерийские офицеры немало. В первую очередь, естественно, гусары. Образу нужно соответствовать. И закончим рассказ о еде и вине русских кавалеристов любимым гусарским напитком.

Жженка, несмотря на залихватски простое название, напиток довольно дорогой, поскольку состоит из нескольких ингредиентов. Вино, ром, шампанское… Жженкой он назывался из-за сахарной головы, которую поливали ромом, а потом поджигали. Голову полагалось поместить на скрещенные сабли. Гусарство, гусарство…

Что же пили и ели кавалеристы других стран?

…«Я увидел солдат всех наций, с ранцами, набитыми разного рода провизией… Пара гвардейцев собиралась драться с шотландцами за огромного индюка. Наконец я встретил своего однополчанина Джока Вайза, который тащил на спине свинью. Свинья громко визжала, что совершенно не смущало Джока. Увидев меня, он подмигнул и сказал: ‘Должна же быть от нее хоть какая-то польза”».

Вечер накануне Ватерлоо. Сержант Уильям Кларк из «Шотландских Серых» с товарищами, судя по его воспоминаниям, поужинал хорошо. Свинину жарили на захваченных в битве у Катр-Бра французских кирасах. Польза должна быть от всего! Герцог Веллингтон наблюдал за происходящим и происхождением мяса не поинтересовался. Редчайший случай, что-то невероятное. Видимо, Веллингтон понимал – предстоит нечто исключительное.

Перейти к интересующей нас теме без нескольких вводных никак нельзя. Чтобы понимать, нужно кое-что знать. В эпоху революционных и наполеоновских войн боевые действия на территории Британии не велись. Факт вроде бы общеизвестный, только ведь англичане все равно воевали. Много где. В Европе в том числе.

Самое серьезное вмешательство Англии в европейские дела не деньгами, а солдатами – это Пиренейская война 1807–1814 годов. Однако максимальная численность британской армии на полуострове – 40–50 тысяч человек не потрясает воображение. Начал Веллингтон вообще с 12-тысячного корпуса. Впрочем, дело не в цифрах.

Формально британцы помогали своим союзникам – португальцам, испанцам. В целом к ним относились довольно лояльно, особенно португальцы, но они все равно были чужаками. Веллингтон это прекрасно понимал, потому поведение британских солдат для него предмет особой заботы. Преступления в отношении местного населения, включая и мелкий грабеж, жестко карались. Все армии зависят от поставок продовольствия, однако для англичан это был еще и политический вопрос.

В то же время от поставок продовольствия напрямую зависел и уровень дисциплины. И Веллингтон делал все возможное, а порой и невозможное для того, чтобы его солдаты были сыты.

Еще один важный нюанс. Англия теоретически была самой демократичной страной того времени. Однако в армии между солдатами и офицерами – пропасть. Между джентльменами и, как говорил сам Веллингтон, «подонками нации». В России офицеры часто отдавали часть своих рационов в солдатский «артельный котел», в Англии ничего подобного быть не могло. Не от жадности, а из-за дистанции. Отметим при этом, что большинство офицеров по рождению «джентльменами» вовсе и не были, но традицию соблюдали. Что касается рядовых, то рационы пехотинцев и кавалеристов практически ничем не отличались. Теперь можно переходить и непосредственно к еде.

«…Пусть меня повесят, если я получаю удовольствие от поедания червяков, которыми напичканы наши сухари!» Слова Чарльза Джеймса Нейпира, которому на Пиренеях довелось повоевать и в пехоте, и в кавалерии. Офицером, которому иногда тоже доводилось есть знаменитые английские сухари. Удовольствие от их поедания вряд ли можно было получить, но сухари – что-то вроде скрепы, на которых держались и английская армия, и, в еще большей степени, флот. Не без червей, конечно, зато твердые. Однажды сухарь спас жизнь кавалеристу, от него, спрятанного в кармане жилета, срикошетировала французская пуля.

Сухарь – едва ли не единственное, что практически всегда имелось у солдат. Хотя рацион именовался «хлебным», но часто он из одних сухарей и состоял. Норма в день – 1–1, 5 фунта (450–680 г). Сухари или мука. Норма, как видим, значительно меньше, чем в русской армии. Зато мясо, по правилам по крайней мере, каждый день. 1 фунт (450 г). Это больше, чем в России. Для приготовления супов выделялись 1,5 унции (42 г) свиного жира или 0,8 унции (чуть больше 20 г) животного масла. Также в дневной рацион входили горох и рис, в незначительных размерах, как раз для добавки в суп или похлебку. «Винная порция» – в день пинта вина (пива), 600 г, или 200 г крепкого напитка (джин, ром).

Таким рационом обеспечивала солдат казна, все остальное – за свои деньги. Многие шли в армию от безденежья, но армия платила им очень немного. Вдаваться в нюансы не будем, но заметим, что жалованье солдат сильно зависело от положения. Сержант получал уже почти вдвое больше, чем рядовой. Сержант в кавалерии – снова почти вдвое больше, чем в пехоте. Это означает, что быть всадником по меньшей мере выгоднее. Хотя и питались они примерно одинаково.

А вот и первое серьезное отличие. Прием пищи – два раза в день, но в русской армии обедали и ужинали, а в английской – завтракали и обедали. Завтрак примерно в половине восьмого утра. Хлеб и какой-нибудь горячий напиток. Чай – довольно редко, так как цены на него хоть и значительно снизились к началу XIX века, для солдат это все равно довольно дорогое удовольствие. Обычно варили что-то вроде киселя.

Обед – чуть позже, чем в России, около часа дня. Как правило – суп с мясом, хотя вопрос о том, в каком виде употреблять мясо, приводил к серьезным разногласиям. Англичане, например, предпочитали мясо жарить, а в суп клали лишь кость для бульона. Шотландцы, напротив, предпочтение отдавали наваристым супам, с большим количествам мяса. В смешанных полках возникали горячие споры.

Особая тема – потребление спиртных напитков. Однажды Веллингтон с горечью сказал: «Ни один британский солдат не устоит против вина!» Хваленая стойкость британцев действительно куда-то исчезала при искушении «зеленым змеем». Доходило до того, что прежде чем солдаты входили в какую-нибудь португальскую деревню, туда отправляли делегацию из офицеров. Для внимательного изучения ситуации со спиртными запасами и строгих предупреждений для местных жителей. Помогало не сильно.

Законной порцией спиртного рядовые, как в пехоте, так и в кавалерии, могли распоряжаться по своему усмотрению.

Многие разбавляли крепкое пивом, чтобы растянуть удовольствие. Большинство предпочитало «отложить на вечер». Выпить с товарищами у костра или в тени (по погоде) за неспешной беседой.

«Рождество в 1813 году мы отметили весело и почти как дома. Ведь на столе были и ростбиф, и сливочный пудинг! Как веселились? Скажу лишь одно. Договорились, что сигнал к тому, что пора расходиться, будет такой. Когда пустые бутылки из-под шампанского встретятся в центре длинного обеденного стола…»

Отрывок из воспоминаний офицера армии Веллингтона на Пиренеях дает некоторое представление о жизни командного состава. В 1813-м война, конечно, близилась к концу, но и в «тяжелые» годы офицеры жили неплохо. А питались они – нижним чинам даже не снилось. Что-то поставлялось интендантами, но в основном – приобретали за свои деньги все, что хотели. По ситуации. Потому и рассуждать пространно, в общем-то, незачем, хотя кое-какие красочные детали упомянуть стоит.

Самое главное – офицеры, особенно в кавалерии, старательно поддерживали «образ джентльмена». Во всем. В приемах пищи в том числе. Никаких особых правил для них не существовало, кроме выше обозначенного главного. Обеды, ужины в компаниях с довольно неплохим меню – это уже то, что для англичан священно, – традиция. Даже в походных условиях стол старались сервировать.

Посуду, серебро и прочее старшие офицеры возили с собой. Один из лучших кавалерийских генералов Веллингтона, Стэплтон Коттон, со своим штабом, кухней и прочим занимал на постое столько же места, сколько драгунский полк! И главнокомандующий, человек совершенно равнодушный к роскоши, с этим не боролся. Ему не нравилось, но… Традиция есть традиция. Сам Веллингтон в еде был совсем не привередлив. На вопрос: «Что подать на завтрак?» – почти всегда отвечал: «Холодное мясо».

…«Жители той части Германии, где мы находились, имели привычку сохранять на зиму огромные сливы… На крыше нашей фермы два десятка корзинок были наполнены этими плодами… чтобы они окончательно высушились… А потом дожди… размягчили сливы, и они превратились почти что в мармелад.

Эка важность! В отсутствие хлеба мы ели эти размоченные сливы, и притом поглощали их в большом количестве… Зато вскоре у нас начались сильные колики, которые прекратились только после того, как всех нас сильно расслабило. Накануне сражения это было крайне несвоевременно».

Случай с французскими драгунами в Германии. В начале XIX века никто не путешествовал по Европе так много, как солдаты Наполеона. Двигались быстро, обозы часто не поспевали, а разнообразия хотелось. Получались «истории со сливами».

…Жалованье французским солдатам платили, хотя высоким его не назовешь. Рядовой в пехоте получал 0,3 франка в день, сержант – 0,62. Килограмм хлеба стоил 45 сантимов. Кавалеристы получали больше, но меньше, чем квалифицированный рабочий в Париже. Так в армию же шли не за деньгами, а за славой! Хотя… Как посмотреть.

Офицеры, начиная со звания капитана, уже имели достойные деньги, высшие – просто огромные. Прекрасный стимул для роста. Отличиться на поле боя стоило и для того, чтобы попасть в гвардию. Казалось бы, гвардейские части во всех армиях – привилегированные, но нигде привилегии не подтверждались так внушительно материально, как во Франции наполеоновских времен.

Рядовой в пешей гвардии получал в четыре раза больше, чем в обычной пехоте. В гвардейской кавалерии служить еще выгоднее. Капитан пеших гренадер получал 300 франков в месяц, а капитан гвардейской кавалерии – 333. Не намного, но все же. Гвардия имела и еще ряд дополнительных льгот, которые, в контексте нашей темы, позволяют сделать простой вывод. Питались гвардейцы значительно лучше. Достаточно для того, чтобы перейти к тем, кто составлял подавляющее большинство.

…Французы всегда стремились сохранить некую элегантность. Стащил, украл… Фу, как грубо! Солдаты что-то находили. «Я нашел поросенка», «нашел курицу». «Нашли» – и съели. Обычное дело. Вполне обычными стали и обвинения французов в том, что они, дескать, безжалостно грабили местное население, что это «армия мародеров» и т. д. Обвинения вообще выдвигать легко, да и примеров вроде достаточно.

Примеры дают возможность все упростить, хотя это как раз пример того, что упрощать не стоит.

…«Армия движется со скоростью обозов». Старая истина. Наполеон в первую же свою большую кампанию в Италии убедился: чем быстрее армия, тем больше у нее шансов на успех. Совсем отказаться от обозов было нельзя, но изменить подход вполне можно.

Еще в конце XVII века во многих странах перешли на снабжение армий с помощью магазинов. Специальных складов, что-то вроде баз, с которых войска могли получать все необходимое. Они располагались в населенных пунктах и крепостях, поблизости от маршрута передвижения армий. Это ограничивало свободу маневра – солдаты не могли сильно удаляться от магазинов. Система очень неплоха при обороне, но при нападении появляются проблемы.

Впрочем, в первые же годы революции магазинная система развалилась. Как и многое другое, а меж тем республике потребовались большие, очень большие армии, ведь она начала воевать почти со всей Европой. Более того, французы собирались сражаться на чужой территории.

Начали без магазинов и – с грабежей. Но ничто не подрывает дисциплину столь сильно, как вседозволенность. Конечно же, и республиканское командование попробовало навести порядок. Перешли к фуражировке. Особые отряды посылались для «организованной реквизиции» и закупки продовольствия и корма для лошадей у местного населения. Да, часто действительно покупали или хотя бы выдавали расписки.

Что изменит Наполеон? Он создаст систему снабжения, которую часто называют гибридной. И с магазинами, и с фуражирами. У системы были и достоинства, и недостатки. Главное. Она позволяла армиям Наполеона двигаться относительно быстро. Но поскольку боевые действия велись на чужой территории, как только возникали проблемы со снабжением, они сразу становились серьезными.

Голодные солдаты моментально возвращались к старым и недобрым мародерству и грабежам. Наиболее яркие примеры – война на Пиренейском полуострове и война в России. Наказывало ли за это солдат их командование? Безусловно. Однако, во-первых, не столь строго, как, к примеру, в английской армии. Во-вторых, иногда проблема приобретала такие масштабы, что сделать фактически было ничего нельзя. Как в России. О кампании 1812 года у нас будет особый разговор, пока вернемся к обычной повседневной жизни.

Накануне войны 1812 года ежедневный рацион солдата, как в пехоте, так и в кавалерии, выглядел примерно так. Хлеба – около 800 г, причем разнообразного, даже белый пшеничный (по возможности). Мяса – почти 300 г, включая субпродукты. Для сравнения. У австрийцев норма – 200 г, включая сало. У пруссаков – чуть больше 200, тоже вместе с салом. Далее. 900 г картошки, горох, бобы. Спиртное – 120 г крепкого или 250 г вина.

Важная деталь. В 1810 году солдатам определили что-то вроде сухого пайка, для похода. Сухари (очень качественные) – 550 г. Нечто мясное, солонина, сало – чуть больше 200 г, рис – 30 г, сушеные овощи – 60 г.

Спиртное – та же норма. Что-то можно было докупать. Как мы видим, рацион французов в целом богаче, да и разнообразнее, чем в других армиях. А вот готовили примерно одно и то же.

При обычном распорядке дня – в 10 часов так называемый «утренний суп». Главный прием пищи, его «рецепт» даже определялся регламентом, что и в какой последовательности добавлять, сколько варить. Мясо, овощи, в конце, в обязательном порядке, добавляли куски хлеба или сухари. Густой, наваристый. Готовили, как правило, на шестерых. Ели из общего котла.

Примерно в 17 часов – «вечерний суп». Не остатки утреннего и не обязательно суп. Это могло быть что-то вроде похлебки из овощей, главным образом картофеля, с добавлением лука и уксуса. В походе, разумеется, многое «находилось». Мы же помним, что означал этот эвфемизм.

Офицеры? Ограничимся несколькими соображениями. Питались они, конечно, гораздо лучше, чем солдаты. Чем выше ранг, тем богаче стол. Ничего необычного в том нет. Однако есть моменты, имеющие прямое отношение именно к офицерам кавалерии.

По понятным причинам кавалерия часто опережала пехоту, что давало ей определенные преимущества. Например, занять лучшие помещения для постоя и т. д. В странах, считавшихся дружественными по отношению к Франции, это имело особое значение, так как местные жители еще и хорошо кормили французских офицеров. Вахмистр драгунского полка Ойон описывает забавный случай.

В кампанию 1805 года владельцы немецкой фермы случайно приняли его за… полковника. Разочаровывать хозяев находчивый Ойон не стал. Он провел ночь в прекрасной постели, а уж поел… «…Если бы не мое превращение, мне пришлось бы довольствоваться кислой капустой и пивом… В качестве вахмистра я бы ночевал на соломе со своими товарищами, зато “полковник” обеспечил… отличное угощение, а хозяйская постель сделалась моей!»

Хитрость на войне вещь наиважнейшая, не только в бою!

Глава вторая
Лошадиная жизнь

Говорят, что Наполеон всем музыкальным инструментам предпочитал барабан. Потому что он никогда не фальшивит. Под барабанную дробь идет в атаку пехота, звук громкий, помогает держать шаг. Но в кавалерии главный инструмент – труба, а трубач – человек важный.

Неслучайно у него и форма особенная, и жалованье больше. Вся жизнь людей на лошадях определяется сигналом труб. И в мирное время, и в бою. Они слышат сигнал – и или идут к лошадям, или заставляют лошадей что-то сделать. Мы можем лишь догадываться, что лошадям нравились не все звуки труб…

У лошадей в армии почти все как у людей. Живут по расписанию, есть срок службы. В России – 9 лет в армейских полках, 8 – в гвардейских. Во Франции считалось, что лошадь может оставаться в строю 10–15 лет. А в Австрии «пенсионного возраста» фактически не было. Лошади служили до тех пор, пока могли служить. Потому и лошадей, чей возраст перевалил за 20 лет (то есть за 60 по человеческим меркам), в австрийской кавалерии было немало.

Заметим, что австрийцы поощряли своих кавалеристов к тому, чтобы лошадь служила, оставаясь боеспособной, как можно дольше. За шесть лет езды на одной и той же лошади полагалась денежная награда, а потом – втрое меньшая сумма за каждый последующий год.

В любом случае какую-то часть лошадей, даже в мирное время, ежегодно приходилось менять. Для этого существовал специальный термин, ремонт. Одно из значений слова – как раз «замена старых лошадей новыми». Практика, распространенная во многих армиях, но в качестве примера мы возьмем Россию. Здесь много интересных и поучительных историй. И про людей, и про лошадей.

Ремонтер… Слух не ласкает, а должность-то почетная, для многих весьма желанная. Каждую весну ремонтера и его помощника выбирал командир полка или собрание офицеров. Совсем не обязательно, чтобы это был какой-то опытный человек. Требований, по сути, два – отлично разбираться в лошадях и «коммерческая жилка». Проще говоря, умение торговаться. Ведь покупать можно и выше, и ниже установленной цены, главное – обеспечить нужное количество лошадей.

Деньги для покупок лошадей выделяли на полк. Суммы приличные, как они потрачены, с командира не спросят. Есть боеспособность? Достаточно. А ремонтер получал и деньги, и ответственность. Пока лошадей не принимали в полку, он полностью отвечает за них. Случись что непредвиденное, платит из своего кармана.

Но почему же офицеры так стремились попасть в ремонтеры? Почетно, но главное – практически вольная жизнь на полгода. Без начальства, сам себе хозяин. Случалось, что должность, не ремонтера, а его помощника, покупалась каким-нибудь богатым офицером. Для продолжительного отдыха. Деньги он отдавал барышнику и, по сути, мог отдыхать. Разве что на ярмарки ездил.

Случались ли злоупотребления? Конечно. Однако в целом ремонтеры относились к делу очень ответственно, хотя бес кого угодно может попутать. Бывало и такое. Сядет ремонтер в трактире в карты поиграть, и все… Наказывали строго, обычно – разжалованием в рядовые.

Бывало, но, повторим, система работала, и отменили ее окончательно только в конце XIX века. В годы войн с Наполеоном ремонтеры свою миссию, пусть и с огрехами, выполняли. Обновление «лошадиного состава» происходило в срок. Полки укомплектованы, слышны звуки труб.

…Уильяма Кларка из «Шотландских Серых», по его собственному признанию, в первые месяцы службы больше всего угнетала рутина. Труба в пять утра, подъем, а дальше – одно и то же. Каждый день. Что ж, надо признать, что, когда кавалерийские полки находились в специально обустроенных местах, день прусского гусара мало чем отличался от дня французского драгуна.

Вот как он выглядел во Франции. Первый сигнал трубы – в пять или шесть утра, в зависимости от времени года. Сразу – на конюшни. Правило обустройства – конюшни часто проветривают, они не должны быть ни влажными, ни слишком теплыми, ни слишком холодными. У каждой лошади есть своя «жилплощадь», метр – метр с небольшим.

Приходят всадники. С утра не самая приятная часть работы, много «грязной». Нужно сменить подстилки, вынести навоз, подмести конюшни. Дальше – перекличка, и снова сигнал дежурного трубача. Чистить лошадей! Долго, основательно. После чистки всадникам раздают овес, самую важную еду для лошадей.

Овёс наиболее питателен из всех продуктов, лошадиный рацион включает в себя много всего – рожь, пшеницу, люцерну, бобовые, корнеплоды. Но овес настолько важен, что во французских конюшнях он хранился в помещении, запертом на ключ. В полдень лошадей кормят еще раз, а последний – в 18:00 летом и 20:00 зимой.

В русской армии овес давали трижды в день. В начале восьмого утра, затем – в первом часу пополудни и в начале восьмого вечером. Важное отличие от французов заключалось в том, что в России лошадей переводили на «летнее время», то есть несколько месяцев в году они питались травой. Переход осуществлялся постепенно, чтобы не возникало проблем с желудком.

Поят лошадей тоже по расписанию и по строгим правилам. Например, напоить нужно до приема пищи. Нельзя поить потную лошадь, вода, лучше дождевая, должна быть температуры воздуха. А использовать лошадь для учений и прочего нужно натощак.

Много правил? Это еще далеко не все. В регламенте для кавалерии 1797 года, который сохранялся и в годы Империи, все прописано до мелочей. Охрана конюшен, ночные дежурства (нельзя допускать драки между лошадьми), так называемая «домашняя утварь» (вилы, лопаты и прочее), особенности кормления.

«Кормление лошадей должно производиться с особым вниманием к тому, чтобы помещать вместе тех, кто наиболее медленно ест, увеличивать порцию тех, кто более худые или более “жадные”, за счет тех, кто питается лучше всего, увеличивать порцию соломы или овса, или сокращать ее; помещать отдельно тех, кто разогреты или больны, и их кормить отдельно».

Немного о болезнях. Чаще всего лошади страдали от простудных заболеваний и нарушений пищеварения. Последние – наиболее опасны, и именно по этой причине за питанием лошадей столь тщательно следили, а колики – повод заняться делом ветеринару. Ветеринары имелись в каждом кавалерийском полку всех армий того времени. Как правило, один на полк. Тем не менее уход был очень неплохим, но это когда лошади стояли в конюшнях. В походе уже все по-другому, скоро увидим.

Фридрих II, как мы уже знаем, вообще запретил держать лошадей в конюшне более двух дней в неделю. Великий король хотел, чтобы и лошади, и всадники проводили вместе как можно больше времени и постоянно тренировались. Как раз по части практики различия между армиями были довольно существенны, хотя и нечто общее тоже было.

…В полки прибыли «ремонтные» лошади. Необъезженные, далеко не все – смирные. Их надо и к порядку приучить, и к бою подготовить. С последним все было более-менее похоже.

Как приучить лошадь не бояться выстрелов и «запахов войны»? Метод везде примерно один и тот же. Стрелять холостыми! Потом, например, давать лошади понюхать шомпол. Создавать какофонию звуков (трубы и прочее), размахивать кусками тканей. Все это делалось, как правило, во время еды. Для лучшего усвоения. В целом – работало.

С выездкой сложнее, и дело это не быстрое. Среди новых лошадей не так уж мало тех, кого называют дурноезжими. С пороками, врожденными или рано приобретенными. Может внезапно понести, кусается, опрокидывается… С такими справится только очень опытный и искусный наездник. Крайне редко, но иногда не сможет и он.

Разумеется, в наставлениях для кавалерии всех стран говорилось о том, что к молодым лошадям следует относиться бережно и терпеливо. Не торопиться ни в коем случае! Но правила соблюдались далеко не всегда. Автор книги о быте русских гусар в царствование Александра I, А.И. Бегунова, приводит такой пример из воспоминаний графа Д. Остен-Сакена, служившего в Елисаветградском гусарском полку:

«…На дикую лошадь накладывали с великим трудом, иногда валяя ее, мешок в виде саков с песком весом от 5–6 пудов и гоняли на корде с тяжелым капцунгом, не только до усталости, но до изнеможения, с целью скорее усмирить лошадь… Дня через два накладывали на лошадь седло и опять мешок с песком, и та же проделка. После этого следовала окончательная выездка: лошадь выводили на выгон, и лихой всадник, одаренный огромною силою и вооруженный нагайкою, мгновенно вспрыгивал на лошадь и, подняв ей голову, не давая опомниться, ужасными ударами нагайки пускал лошадь вскачь во весь опор огромною, версты на три, вольтою. Скачка продолжалась до изнурения сил. Тогда всадник уменьшал вольту (круг, поворот. – А. Б.) по направлению к конюшне, не переставая действовать нагайкою; лошадь, потеряв последнюю бодрость и силы, переходила на рысцу и шаг, и всадник, дотащившись до конюшни, слезал с присталой лошади. Этим оканчивалась выездка, и лошадь поступала во фронт».

Торопились, часто торопились… И с лошадьми, и с людьми. Хотя с людьми, конечно, правил придерживались построже.

«В Кастре я получила военную подготовку. Я совершенствовалась в выездке. Я легко прошла школу повзводных и поэскадронных перестроений. Я научилась брать препятствия, перезаряжать на ходу мушкетон и пистолет, владеть саблей и шпагой».

Терезе Фигёр (она же мадам Сан-Жен), кавалерист-девице армии Наполеона, все давалось легко. Так она утверждает. Пять строк дают возможность представить, как проходила подготовка, но не очень понятна последовательность действий, а тем более сроки. Впрочем, реконструкцию сделать можно.

«Чтобы люди, сидя верхом, имели вид непринужденный, чтобы руки держали правильно… и при всех поворотах ворочали бы правильно… чтобы локти всегда были прижаты к телу и от оного ни под каким видом не отделяли… чтобы стремена были ровны и не были бы ни слишком длинны или коротки… чтобы каждый человек умел порядочно ехать в тот аллюр, как будет приказано, не теряя позитуры… чтобы во фронте не бросаться, не жаться и плеч не заваливать… чтобы лошадиные плечи, глаза, уши и задние ноги были параллельны с глазами, ушами, плечами, локтями, ногами и коленками сидящего, и следственно – со стременами… чтобы, галопируя, ехав рысью и в скачке, задницы от седла не отделять и ног не оттопыривать, но напротив того, как можно крепче прижаться к седлу и к лошади, и тело вперед не заваливать, а всегда иметь оное назад…»

Конечная цель! Так ее сформулировал великий князь Константин Павлович, «отвечавший» за русскую кавалерию начала XIX века. Подробно, в деталях. Чтобы иметь «вид непринужденный» и «ворочать правильно», нужно и учиться, и работать.

Во многих странах новобранцы начинали с того, что усваивали правила пешего строя. Логично. Только потом их подпускали к лошадям. Обычно сажали для начала на старую и выезженную лошадь. Не только из-за «доброго нрава», но и из-за того, что такие лошади «знали» команды, не шарахались в сторону от звуков труб или выстрелов.

Параллельно обучались фехтованию. У англичан учил, как правило, старослужащий с наилучшими навыками, причем определенное время – без лошадей. Считалось, что так проще овладеть основными приемами, а дальше уже совершенствоваться на лошади. Французы, особенно в драгунских частях, большое внимание уделяли стрельбе на лошадях. Пруссаки, со времен Фридриха Великого, ею занимались крайне мало. Задача их кавалеристов – как можно скорее вступить в бой с противником, без лишней пальбы.

В выездке особенно хороши были и пруссаки, и австрийцы. Благодаря традициям и специальным школам, из которых в армию попадали специалисты высокого уровня. Многие русские офицеры, побывавшие во время Заграничного похода в школах верховой езды в Берлине, Вене и Версале, привезли на родину элементы езды высшего уровня сложности, что было «взято на вооружение».

Самая сложная часть обучения новобранцев – перестроения. Тонкостей много, причем не только действия в бою. В походе, например, когда несколько эскадронов движутся вместе, необходимо держать определенные интервалы, а уж в бою… Движение повзводно, поэскадронно – искусство!

Овладевали ли им новички в полной мере? К сожалению, люди даже больше, чем лошади, зависят от обстоятельств. Полный срок обучения – как минимум несколько месяцев. А времени часто нет. Как у Наполеона, потерявшего почти кавалерию в России в 1812 году. Новобранцев готовили в невероятной спешке…

Осталось упомянуть и еще крайне важных для кавалерии людей. Кузнецов. Мало кто знает, но кузнецы, помимо своего основного занятия, сильно помогали ветеринарам. В отсутствие врачей и сами часто оказывали лошадям медицинскую помощь. Кроме того, кузнецы, как правило, хорошо разбирались в лошадях и могли дать всаднику дельный совет.

Однако главное их дело – подковы. Если работать аккуратно и основательно, не причинять лошади неудобств, на то, чтобы скрепить подкову с копытом с помощью восьми гвоздей, уходило два часа. Четыре подковы с гвоздями весили 3175 г. В полку французской кавалерии всегда должны были быть комплекты для 300 лошадей.

В 1812 году с подковами выйдет большая промашка, заслуживающая отдельного разговора.

Глава третья
Дуэли

«…История одной дуэли, ставшей легендой армии, входит в эпос собственных его величества войн. Вызывая восхищенное изумление своих товарищей, два офицера, уподобившись безумным живописцам, пытающимся позолотить чистейшее золото или расписать красками живую лилию, упорно вели свой поединок на протяжении всех этих долгих лет всемирной бойни. Оба они были кавалеристы, и эта связь их с пылким, своенравным животным, которое несет человека в битву, кажется нам здесь чрезвычайно уместной. Трудно было бы представить себе героями этой повести пехотных офицеров, чье воображение укрощено долгими пешими переходами, а доблести в силу этого отличаются несколько более тяжеловесным характером. Что же касается артиллеристов или саперов, головы которых постоянно охлаждаются сухой математической диетой, то для них это уже совершенно немыслимо».

Английский писатель Джозеф Конрад, автор повести «Дуэль», обидел офицеров пехоты и сильно обидел артиллеристов. Однако факты – вещь упрямая. Во всех армиях Европы кавалеристы дрались на дуэлях гораздо чаще, чем пехотинцы. Поединки не только с противником, но и со «своими» – неотъемлемая часть их жизни. Не коснуться «братоубийственной» темы никак нельзя. К нравам она имеет прямое отношение.

…В основе произведения Конрада – реальная история, о которой мы уже упоминали. Два офицера «родом из кавалерии», оба ставшие генералами французской армии, Франсуа Фурнье-Сарловез и Пьер Дюпон де л’Этан – обладатели мирового рекорда. Дуэль между ними самая длительная в истории, почти двадцать лет. За это время они провели несколько поединков. Легендарная дуэль! Многие тысячи других в историю не вошли, ведь дуэли между кавалерийскими офицерами в эпоху наполеоновских войн дело практически обычное. Неужто «связь с пылким и своенравным животным» играла такую роль?

Возможно, но лишь отчасти. Дуэль – явление сложное. Время, оружие, да даже мода, много что оказывает влияние на поединки. С времени и стоит начать.

Ричард Хоптон, автор прекрасной монографии об истории дуэли, отмечает крайне интересный нюанс. До Великой революции дуэли во Франции были исключительно «аристократическим занятием». Казалось бы, вместе со старым режимом они должны кануть в Лету вместе с напудренными париками. Совсем нет! Как пишет Хоптон, «..Дуэль пережила революцию. Она не просто пережила революцию, но и сама стала революционной, включив в число своих адептов массы новых прозелитов».

Про всех «прозелитов» вспоминать не будем, только о тех, кто носил военную форму. Известно, что большинство маршалов и генералов Наполеона похвастаться благородством происхождения не могли. А благородные традиции дуэли восприняли в полной мере.

В Египте два высокопоставленных офицера армии Бонапарта, Жюно и Ланюсс, в будущем – генералы, дрались на дуэли. Бонапарт назвал их «глупыми крокодилами, дерущимися в тростнике». К дуэлям Наполеон относился негативно, но наказывал за них не так чтобы очень строго. Иначе могли возникнуть и проблемы с самой что ни на есть верхушкой армии.

В 1797-м будущий маршал и король Швеции Бернадотт дважды вызывал на поединок многолетнего начальника штаба Наполеона Бертье, тоже маршала впоследствии. Бог с ними, они не кавалеристы. Один из пехоты, второй вообще штабной.

Но вот маршал Мюрат, главный французский кавалерист эпохи, который тоже станет королем. Несколько раз был более чем близок к дуэли с маршалом Ланном, только вмешательство императора предотвращало поединки. Маршалы друг друга терпеть не могли, и отношение не скрывали, и слов не жалели. В 1812 году в России дело чуть не дошло до дуэли между маршалами Даву и Мюратом.

Маршал Сульт хоть и не был кавалеристом, но обладал на редкость скверным характером. Во время войны на Пиренейском полуострове он так рассорился с маршалом Неем (кавалеристом, начавшим военную службу в гусарах), что последний стал угрожать ему вызовом на дуэль.

Но среди всех маршалов, успевших послужить в гусарских полках, выделяется, конечно, Ожеро. Грубиян, сквернослов и – великолепный фехтовальщик. Впрочем, из пистолета он тоже стрелял неплохо. Физически сильный, ростом 190 см. Природа щедро наградила его, в том числе умением драться. Дрался Ожеро «по поводу» и без повода, и чаще всего это заканчивалось весьма печально для его противников. Королевскую армию Ожеро вынужден был покинуть из-за того, что он убил офицера. Впрочем, надо признать, что, став генералом, Ожеро уже слегка успокоился, хотя слава самого страшного из дуэлянтов сохранялась за ним еще долго.

Что ж, если офицеры самого высокого ранга не гнушались дуэлей, то что можно сказать об остальных? Именно то, что вы и подумали. Дрались постоянно. Из мемуаров, скажем того же Марбо, становится ясно, что ты и считаться-то настоящим гусаром не мог, пока не открывал счет дуэлям. Сразу отметим, что дуэли между офицерами одного полка не поощрялись, а с другими – сколько угодно. И нельзя не признать, что дуэли вовсе не обязательно возникали из-за «вопросов чести». Часто они были и своего рода развлечением.

В пресную жизнь всегда хочется добавить соли и перца, а дуэль – приправа острая. Совершенно нелепые поводы, которые приводили к поединку, доказывают, что скука или «традиции» свое черное дело тоже делали. Меж тем по статистике, в XIX веке вероятность погибнуть на дуэли была 14 к 1, получить ранение – 6 к 1. Учитывая, что в те времена даже незначительное ранение могло привести к летальному исходу, дуэль – занятие крайне опасное, а все равно – дрались.

По данным Хоптона, основательно изучившего вопрос, в среднем на полк в начале XIX века приходилось 50 дуэлей в год. Как во Франции, так и в Англии. Но вот что любопытно. Хоптон отмечает, что в обеих странах дуэли и в определенном смысле поощрялись. Известно немало случаев, когда офицера, отказавшегося принять вызов, выгоняли из полка.

Да, сложная это вещь, дуэль. Во всех странах имелись дуэльные кодексы или хотя бы какие-то правила. Тонкостей много, только в отношении секундантов наберется страниц на пять. Выделим одну, показывающую, что соображения гуманности, да и просто здравый смысл, работали и без кодексов.

Учитывая образ жизни кавалерийских офицеров в мирное время, легко представить себе, что поводы к дуэлям часто возникали во время ночных пирушек. Не то слово, не тот взгляд, и сразу – вызов. Однако товарищи дуэлянтов следили за тем, чтобы дуэль не происходила в «пьяном виде». Старались удержать драчунов хотя бы до утра.

По негласному закону в военное время дуэли между своими вообще должны были прекращаться. Нельзя сказать, что это правило соблюдалось совсем уж строго, но в целом – работало. С офицерами из других стран дрались не только на поле боя, но и в дуэльных поединках. Особенно часто, что вполне объяснимо, подобные дуэли (хотя иногда и просто – драки) случались во время пребывания оккупационных войск в Париже в 1814 году и после окончания наполеоновских войн.

Чаще всего инциденты случались между бывшими офицерами французской армии и пруссаками. Пруссаки, которых так часто унижал Наполеон, вели себя в Париже, по-другому не скажешь, просто отвратительно. Дуэлей было много. Хоптон приводит в качестве примера эпизод, описанный английским журналистом Уильямом Джерденом, который находился в Париже в 1814-м.

«Три иностранных офицера коротали время в ресторане, попивая вино, когда за столик рядом сели трое французов. Сразу же создавалось впечатление, что французы “пришли в то место вовсе не с радужными и цивильными намерениями”. Они едва успели заказать вина, когда один из них обратился к спутникам и, указывая на награды у себя на груди, в самом ядовитом тоне и в злобной манере заметил: “Вот это я получил за Йену, а это – за Аустерлиц, а вот это – за Бородино! Ха!” Никто со стороны как будто бы не отреагировал на эти хвастливые заявления…

После таких разговоров французы попросили счет и приготовились уходить.

К моему великому удивлению, я заметил, как один из иностранцев, скрежеща зубами и метая молнии из глаз, встал и поспешил к стойке… и, как только хваставшийся приблизился к нему на расстояние вытянутой руки, с размаху отвесил ему пощечину: “Это за Йену!”, тут же ударил по другой: “А вот за Аустерлиц!” – и затем закончил третьим заушением: “А теперь за Бородино!” На все ушло не более десяти секунд.

Обе группы покинули ресторан, но… меньше чем через полчаса иностранцы вернулись допивать вино. Дуэль разыгралась позади Пале-Руаяля, где несчастные французы были пронзены насквозь и погибли на месте».

Вряд ли француз мог сказать «Бородино», скорее всего, это инициатива переводчика, но эпизод показательный.

Были ли в дуэльных традициях какие-то особенности? Конечно, как же без них. Наиболее «гуманные» дуэли в те времена – в Англии. Дуэлянты нередко стреляли в воздух и тем и ограничивались. В Пруссии подобное практически невозможно. Дрались всегда по-настоящему, хотя «правило первой крови» практиковалось везде. Но правила, как мы знаем, подразумевают и исключения. Выбирать и правила, и исключения довольно сложно, потому рассказ о дуэлях мы закончим тем, что нам ближе. Дуэлями русских гусар. Классика жанра!

Царствование Александра I часто называют «золотым веком русской дуэли». Действительно, именно в его правление дуэли получили широкое распространение. Причем в России многовековых дуэльных традиций не было, некоторые считают, что дуэль – нечто заимствованное. Неслучайно, что первые «зарегистрированные» поединки происходили между офицерами-иностранцами, находившимися на русской службе. Императрица Екатерина в своем «Манифесте о поединках» в 1787 году прямо называет дуэли «чужестранным насаждением». Но дурные примеры особенно заразительны.

Знаток гусарского быта А.И. Бегунова отмечает, что «никаких дуэльных кодексов в России не существовало». Однако кое-какие правила были, как и особенности. В России, как и во всей Европе, кавалеристы дрались чаще, чем пехотинцы. Среди кавалеристов на первом месте, конечно, гусары. Русские дуэли, по сравнению с другими, действительно были «жестокими и беспощадными». Из пистолетов стрелялись с 10–15 шагов, иногда даже с 6–8. Врачи присутствовали далеко не всегда, зато поединок часто был не до первой крови, а «до повалу».

И не правило, а прочно закрепившаяся традиция. О состоявшихся дуэлях начальству не сообщали. Получивший ранение участник обращался к врачу, ссылаясь на «несчастный случай». Ни в коем случае не доводить до судебного разбирательства! Хотя иногда они все равно происходили, особенно тогда, когда кавалерист вызывал на дуэль старшего по званию. Такое бывало не так уж и редко, честь чинов не признает.

В 1811 году корнет Гродненского гусарского полка Казакевич самовольно отлучился. Командир эскадрона ротмистр Закревский вызвал его для объяснений. Корнет категорически отказывался признать вину. «Воспитательная беседа» переросла в ссору, и корнет Казакевич вызвал командира на дуэль. Тот отказываться не стал и во время поединка был убит. Военный суд состоялся, Казакевича лишили и офицерского звания, и дворянского, и сослали в Сибирь на вечную каторгу.

Вместе с тем не стоит думать, что дуэлянты по отношению друг к другу испытывали «смертельную ненависть». Смываемые только кровью «вопросы чести» возникали не столь уж часто.

Знаменитый литератор Фаддей Булгарин, служивший, правда, не в гусарском, а в уланском полку, прекрасно описал общее настроение.

«Эта военно-кавалерийская молодежь не хотела покоряться никакой власти, кроме своей полковой, и беспрерывно противодействовала земской и городской полиции, фланкируя противу их чиновников. Буянство хотя и подвергалось наказанию, но не почиталось пороком и не помрачало чести офицера, если не выходило из известных, условных границ. Стрелялись чрезвычайно редко, только за кровавые обиды, за дела чести; но рубились за всякую мелочь, за что ныне и не поморщатся. После таких дуэлей наступала обыкновенно мировая, потом пир и дружба. Тогда бы не каждый решился мурлыкать вам в ухо, во время пения какой-нибудь знаменитой певицы, хлопать или шикать в театре, наперекор общему мнению, наступать на ноги без извинения, говорить на ваш счет дерзости, хоть не прямо в лицо, клеветать заочно и распространять клевету намеками. Тогда бы два десятка молодцов вступились за приятеля и товарища, и наказали бы дерзкого и подлого клеветника. Корпус офицеров в полку – это была одна семья, родные братья: все у нас было общее – и деньги, и время, и наслаждения, и неприятности, и опасности».

Глава четвертая
Культура развлечений

В британской армии начала XIX века существовала поговорка: «Тот, кто не способен спокойно выпить три бутылки портвейна, не может и ротой командовать». Офицеры-джентльмены, что в пехоте, что в кавалерии, просто обязаны были и выпить много, и «держать лицо». В этом с британцами в те времена мало кто мог сравниться.

То есть русские офицеры, например, могли «употребить» и больше, но часто начинали буянить, как в знаменитой сцене с Долоховым в «Войне и мире». Впрочем, развлекались все как могли и как умели. Продолжим с англичанами. Естественно, времен Пиренейской войны – самого продолжительного их участия в Большом конфликте.

Особые праздники и для рядовых, и для офицеров – полковые. День полка, именины командира отмечались в обязательном порядке. Размах – по обстоятельствам. Рядовым полагалась дополнительная порция спиртного, офицеры устраивали торжественный ужин. Пьяные стычки на подобных мероприятиях просто немыслимы.

Если ситуация и местность позволяли, офицеры могли устроить конные состязания и обязательно отдавали дань любимому развлечению британских аристократов, охоте на лис. Или – просто охоте. Тот редкий случай, когда Веллингтон, получавший жалобы землевладельцев по этому поводу, обычно пропускал их мимо ушей. В период затишья и сам главнокомандующий любил поохотиться. Особенно как раз на лис.

Занятие поразительное, которое один из персонажей Оскара Уайльда назвал «необъяснимой погоней за чем-то несъедобным». Безусловно, охота на лис – это скорее спорт, а англичане в то время имели единственную в мире армию, в которой спорт был необыкновенно популярен.

На Пиренеях солдаты часто устраивали соревнования в беге, плавании, поднятии тяжестей. Подобные инициативы только поощрялись, ведь они развивали соревновательный дух. Британцы терпеть не могли проигрывать, в бою это качество играло немалую роль.

Как еще развлекались офицеры? Например, своими силами организовывали незамысловатые спектакли. Сам Веллингтон поощрял «театральную деятельность» своих офицеров и посещал спектакли. Однажды, на постановке «Соперников» Шеридана, один из «актеров» забыл слова и начал с ужасом смотреть на главнокомандующего. Тот, подавая пример, встал и захлопал в ладоши. Память вернулась!

Французы от безделья тоже иногда актерствовали. Один британский драгунский офицер вспоминал такую историю. В 1811 году два кавалерийских разъезда подъехали к разным берегам одной речушки. Командиры тут же вступили в беседу. «Французов восхищали наши лошади… они хвалили Веллингтона и… сообщали, что в Сантарене они ставят пьесу “Вступление французов в Лиссабон”. Мы в ответ говорили, что начинаем репетировать пьесу “Изгнание французов”. Все смеялись».

Повод хотя бы немного поговорить об особой теме. Войны начала XIX века были одной из последних «джентльменских войн». Отношение к противнику, в первую очередь у офицеров, по меньшей мере уважительное. Конечно, нельзя отрицать, что некая специфика имелась. Скажем, между французами и пруссаками неприязнь присутствовала. Однако в целом именно уважение имело место. Примеров масса, мы приведем лишь пару как раз из опыта Пиренейской войны, в относительно мирное время.

Как-то раз англичане чересчур увлеклись погоней за лисицей, и лейтенант-кавалерист попал в плен. Французы узнали от него, что в этот день отмечался день рождения командира полка. И вернули к своим вместе с также оказавшейся в плену сворой собак! Вечером офицеры императорской армии присутствовали в качестве почетных гостей за праздничным столом…

Еще эпизод, который описал в своих воспоминаниях английский офицер Джордж Лэндсли. Ситуация очень похожая, снова два кавалерийских разъезда встретились у реки. Лэндсли, отправившийся с книжкой отдохнуть в тени деревьев, наблюдал за происходящим. Никто из драгун не знал языка противника, англичане жестами пригласили французов выпить. Те охотно согласились и переправились через реку. Хорошо приложившись к фляжке с ромом, французский драгун, в чисто галльской манере, расцеловал хозяина фляжки. Не привыкший к подобному проявлению чувств британец возмутился. «Эй, парень, ты что, за девушку меня принял? А какие еще штучки ты собираешься отмочить?» За словом последовал удар, француз схватился за саблю. В этот момент хорошо знавший французский Лэндсли решил вмешаться. Объяснил «тонкости», выпили еще. Попрощались мирно и без поцелуев.

…В португальских и испанских городах британцы вели себя весьма корректно и были желанными гостями на светских мероприятиях. Без эксцессов, впрочем, не обходилось. Однажды один офицер устроил драку в борделе Лиссабона. Узнав об этом, Веллингтон написал гневное письмо его командиру, генералу кавалерийской бригады Слейду. В нем он требовал строго наказать виновного и подчеркивал, что «не видит ничего хорошего в посещении офицерами публичных домов».

Веллингтон вообще был крайне щепетилен в деликатных вопросах взаимоотношений его офицеров с женщинами. Подход простой: никаких проблем! Его самого вряд ли можно считать образцом добродетельности, романы у герцога были, и немало. Но при этом – без скандалов. Своей репутацией Веллингтон дорожил, репутацией армии – тоже. Отсюда происходила его щепетильность, которую, правда, многие считали ханжеством. Обычное дело.

Но никто и никогда не смог упрекнуть Веллингтона в том, что он вел себя не по-джентлъменски. Главное слово, почти религия. «Британская армия именно такая потому, что ее офицеры – джентльмены… Люди, которые не совершат бесчестный поступок… У которых в жизни есть нечто большее, чем репутация хорошего военного». Это джентльменство герцог всеми силами поддерживал, и оно – было. Правда, за дуэли на Пиренеях Веллингтон очень строго наказывал. Вот их, по сравнению с другими армиями, было крайне мало. Именно во время войны на Полуострове.

…«Обширные залы суворовского дома наполнены были блестящим обществом. Бездна ламп разливала яркий свет по всем комнатам. Музыка гремела. Прекрасные польки, вальсируя, амурно облокачивались на ловких, стройных гусар наших. Суворов до крайности избалован польками. За его прекрасную наружность они слишком уже много ему прощают; он говорит им все, что вспадет ему на ум, а на его ум вспадают иногда дивные вещи!»

Кавалерист-девицу Надежду Дурову в Мариупольский гусарский полк определил сам император Александр I. Полк входил в состав кавалерийской дивизии, которой командовал сын великого Суворова, Аркадий Александрович Суворов. Дивизия стояла в Польше. Суворову-младшему очень нравились балы и женщины, Надежде Дуровой – нет. У какого-то правила бывает единственное исключение. А мариупольцы, как и все кавалеристы, балы обожали. По причинам, которые даже объяснять не стоит.

«Бренчат кавалергардов шпоры…» За эти строки Пушкина часто упрекают. Дескать, ну какие шпоры? Как в сапогах с ними танцевать? Пушкиновед Юрий Лотман заступился за поэта и сказал, что Пушкин дает некий собирательный образ. Правы все. Специальная форма для особо торжественных балов была, у гвардейцев, в том числе кавалергардов, особые вицмундиры. Естественно, никаких сапог.

Но на так называемые домашние балы, а их было большинство и кавалеристы в основном посещали именно такие, приходили в сапогах. Бренчи сколько угодно, хотя правил имелось немало, существовал и особый бальный этикет. Про последовательность танцев и прочие тонкости мы говорить не будем. Кавалеристы приходили на бал развлечься, прежде всего – как раз потанцевать.

И познакомиться с женщинами, конечно. Однако никакие «вольности» на балах не допускались, общение регулировалось правилами. Так что на балах все, включая гусар, вели себя более-менее прилично.

Вообще круг развлечений сильно зависел от места дислокации. В этом смысле гвардейские части явно находились в привилегированном положении Петербург мог предложить многое – и балы, и театры, и рестораны. Заметим, что при тех ценах, которые существовали в начале XIX века, практически любой офицер мог позволить себе посещение столичного театра. За вход платили рубль медью, дороже стоили только первые ряда партера. Билет на маскарад тоже рубль.

Как уже говорилось, посещение ресторанов, даже «модных», было вполне доступным. Фаддей Булгарин вспоминал: «Отличный обед, с пивом, можно было иметь у Френцеля (на Невском проспекте, рядом с домом Строганова) и в трактире Мыс Доброй Надежды (где Физионотип, в Большой Морской), за пятьдесят копеек медью. За два и за три рубля медью можно было иметь обед гастрономический, с вином и десертом, у Юге (в Демутовом трактире), Тардифа (в Hotel de I’Europe, на углу Невского проспекта, в нынешнем доме Грефа, а потом в доме Кушелева) и у Фельета, содержателя маскарадов. Помню, что в маскараде за жареного рябчика платили по 25 и 30 копеек медью, за бутылку шампанского по два рубля!..Обыкновенное хорошее столовое вино продавали по сорока копеек и по полтине. Французских и английских товаров была бездна, и они продавались втрое дешевле, чем ныне продаются московские кустарные произведения…»

Дешевизна имела и негативные последствия. Доступность и разнообразие спиртных напитков не раз приводили к разной степени безобразия эскападам. Дракам, издевательствам над мирными обывателями. В последнем «искусстве» офицеры достигли небывалых вершин.

«В описываемое александровское время у молодых военных повес была великая страсть к так называемым “гросс-шкандалам” с немцами. Петербургские бюргеры и ремесленники любили повеселиться со своими семействами в трактирах на Крестовском острове, в Екатерингофе и “Красном кабачке”. Военная молодежь ездила туда как на охоту. Начиналось обыкновенно с того, что заставляли дюжих маменек и тетушек вальсировать до упаду, потом подпаивали мужчин, наконец, затягивали хором: “Freut euch des Lebens”, – упирая на слова “Pflucke die Rose”, – и пошло волокитство. А в конце концов обыкновенно следовала генеральная баталия с немцами». Упор на слова из популярной немецкой народной песни «радуйтесь жизни» и «сорвите розу» делался, разумеется, не случайно.

Кавалергард Сергей Волконский, герой войны 1812 года и будущий декабрист, много чего написал о развлечениях своих товарищей в начале XIX века. Назовете такое безобидным?

«Кроме нами занимаемой избы на берегу Черной речки, против нашего помещения была палатка, при которой были два живых на цепи медведя, да у нас девять собак. Сожительство этих животных, пугавших всех проезжих и прохожих, немало беспокоило их и пугало их тем более, что одна из собак была приучена по слову, тихо ей сказанному: “Бонапарт”, – кинуться на прохожего и сорвать с него шапку или шляпу. Мы этим часто забавлялись, к крайнему неудовольствию прохожих, а наши медведи пугали проезжих».

По словам Волконского, «пошалить и покутить» любили даже эскадронные командиры. А уж умение пить было обязательным и для гвардейских кавалеристов, и для армейских. Существовал и своего рода «норматив», судя по воспоминаниям – примерно полтора литра шампанского. Признаки опьянения демонстрировать было нельзя, а «шалить» – сколько угодно.

Выделим особо одну, но весьма «пагубную страсть». Игру в карты. Играли, конечно, офицеры во всех странах Европы, однако, пожалуй, именно в России «игромания» достигла невероятных масштабов.

«Нигде карты не вошли в такое употребление, как у нас: в русской жизни карты одна из непреложных и неизбежных стихий». Поэт Петр Вяземский употребил очень точное слово – «стихия». Увлечение карточными играми к концу XVIII века овладело буквально всеми. Снова процитируем Вяземского: «Карточная игра в России есть часто оселок и мерило нравственного достоинства человека. “Он приятный игрок” – такая похвала достаточна, чтобы благоприятно утвердить человека в обществе».

Армия – часть общества. Особая. Она состоит из людей, которые не только считают риск благородным делом, но и начинают любить поиграть с Судьбой. Мало что давало им такую возможность, как карты.

«Страшно вспомнить об этой игре! Червонцы ставили на карту не счетом, а мерой – стаканами! В офицерских квартирах, как рассказывал отец мой, играли также на вещи: на жемчуг, алмазы, серебряную и золотую посуду, часы, перстни, серьги, драгоценное оружие и конскую сбрую. Шайки варшавских и виленских шулеров разьезжали из одного штаба русских войск в другой штаб и прибирали крукам добычу».

Фаддей Булгарин говорит о войсках, расквартированных в Польше в конце XVIII века. В последующие годы мало что изменилось. В карты офицеры кавалерии играли при любом удобном случае. Многие специально отправлялись в города, в дома, где шла большая игра. Император Павел I попытался было бороться со злом, но при Александре I играть стали с новой силой.

Примеров сломанных судеб, дуэлей из-за карт можно привести массу. Стоит ли? Понятно, что игра в карты была одним из главных развлечений русских офицеров. Воевать учат, как отдыхать – каждый выбирает сам. Улан Булгарин подводит итог: «Попировать, подраться на саблях, побушевать, где бы не следовало, это входило в состав нашей военной жизни, в мирное время».

…В конце – о французах. Попробуем «познать в сравнении». «В этой стране вино и виноградную водку заменяли водкой, которую перегоняли из пшеничных зерен и к которой примешивали наркотические растения. Наши молодые солдаты, истомленные голодом и усталостью, думали, что этот напиток поддержит их силы. Но возбуждение, вызванное им, быстро сменялось полным упадком сил, во время которого они легко поддавались действию болезней».

Строки из мемуаров генерала де Сегюра часто используют для развития «оригинальной» мысли. Великую армию в России погубила водка. Есть много интересных версий. Мы этой темы еще коснемся, а пока взглянем на слова Сегюра под другим углом.

Спиртное французы любили, но выпивка не была для них спортом, как для англичан, или интересным и масштабным мероприятием, как для русских. Также можно говорить о том, что, наверное, и по части азартных игр они уступали вышеупомянутым противникам.

В бильярд и в карты они играли, но назвать это страстью, тем более всепоглощающей, вряд ли можно. Англичане и без карт бились об заклад при первой возможности и по любому поводу. Русские были подвержены игромании в опасной форме. У французов это было, однако размах все же не тот, хотя австрийцев и превосходили.

Другое дело – светская жизнь во всех ее проявлениях. Театр, опера, балы… Став первым консулом, Бонапарт, желая придать своей армии блеск, распорядился обучать офицеров (большая часть которых была не благородного происхождения) танцам. Затанцевали! Тем более что танцы, хоть на больших балах, хоть в деревенских трактирах, – это возможность познакомиться с женщинами.

Мы подошли к любимому занятию французов, к их главной страсти. К тому, чему они готовы были отдать все свободное и даже часть служебного времени. Предвосхищая упреки, отметим, что офицеры во всех армиях люди не старые и покорять женщин нравилось всем, однако французов не зря считают самой романтичной нацией.

На что в первую очередь обращает внимание французский кавалерист, попадая в дом на постой? О каких деталях он помнит спустя годы?

«…Что же касается меня, то, сидя возле очаровательной Паулины, я, что называется, распустил хвост… ворковал и говорил любезности, чтобы обратить на себя внимание, а моя соседка ничуть не показала, что это ей неприятно».

В немецком Платтинге драгун Ойон потерял голову и думал о том, что когда-нибудь очаровательная Паулина станет его госпожой. Через несколько дней пришлось идти дальше, и Ойон оказался в деревне Лизинг. «Там я квартировал у одного богатого земледельца, который только что выдал замуж свою старшую дочь, но при нем осталась еще одна, очень хорошенькая. Я проводил возле нее целые дни…»

Почти у всех, везде, всегда – одно и то же. Новая страна, очередной дом, очередная «хорошенькая». Дочь, сестра хозяйки и т. д. и т. п. Это называлось волокитством, как пишут в словарях – ухаживанием за дамами без серьезных намерений. Занятие по большей части абсолютно безобидное. Хотя иногда и доходило до чего-то более-менее серьезного.

Общение офицеров с женщинами в те времена – тема обширная. У тех, кто был в высоких чинах, жизнь сложнее. На уговоры «хорошеньких» нет ни времени, ни возможностей, а с природой не поспоришь. Маршала Массена в походах всегда сопровождала одна из любовниц. Фельдмаршал Кутузов тоже не обходился без «военно-полевых» жен.

Нижние чины чаще всего прибегали к «помощи» проституток. Когда Наполеон готовился высадить десант в Англию, в Булони создали огромный лагерь. Туда немедленно подтянулись из Парижа и других городов жрицы любви. Уровень заболеваемости венерическими болезнями возрос настолько, что командованию пришлось принять превентивные меры.

Любовь – занятие небезопасное. И заболеть можно, и в скандальной ситуации оказаться легче легкого. Другое дело – волокитство. Приятно и практически ничем не жертвуешь, разве что временем. На это французские кавалеристы времени никогда не жалели. Более того, находились в постоянном предвкушении, а потом – в состоянии приятного послевкусия.

Шарль Паркен, успевший послужить в разных кавалерийских частях, описанию одного из своих совершенно невинных приключений посвятил несколько страниц воспоминаний. Совсем коротко. В Германии он стоял на постое в доме раввина и мило общался с его дочерью Сарой. Ничего более. Паркен отправился дальше и, едва отъехав от дома, обнаружил, что забыл свою записную книжку.

Вернулся и застал Сару в слезах, время от времени целующей его записную книжку. Половодье чувств – в словах, только в словах – и вырванный из записной книжки листок с именем хозяина, дата, надпись «самый счастливый день в моей жизни». Пора ехать.

«Я оторвался от общения с нежной Сарой и, все еще взволнованный своим мимолетным флиртом, поскакал прочь».

Конец истории…

Часть шестая
Поход. Бивуак. Бой

Введение

«Моя лошадь и я сама, мы одновременно повернулись в сторону ярко горевшего огня. Хворост был набран в оливковой роще: какой же это был огонь! Я вдохнула в себя восхитительный запах бараньей ляжки, жарившейся на этом огне. Какой же аромат шел от этой ляжки, как же аппетитно она выглядела! Старший сержант Массена и сержант Жюно на этой кухне играли роль главного повара и его помощника. Они узнали меня и пригласили дать им несколько практических советов. Могла ли я отказаться!»

Было время… Маршал Массена еще старший сержант, генерал Жюно – просто сержант. Только Тереза Фигёр – уже мадам Сан-Жен. Массена станет одним из лучших полководцев Наполеона, судьба Жюно окажется трагической, а мадам Сан-Жен… По крайней мере, будет героиней пьес и фильмов.

У каждого – свой путь, но дороги очень похожи. Тяжелые переходы по любой местности, походная жизнь. Бои. Иногда – плен. Когда идешь по дорогам войны, никогда не знаешь, что там, за поворотом…

Глава первая
Марши

«Чтобы разорвать эту длинную линию войск и образовать плотную массу, предназначенную для удара по Австрии, надо было произвести огромную перемену фронта, развернув его на 180 градусов». Маневр, достойный Наполеона. Марбо восхищается, потрясены были все.

Армия, которую впервые назовут Великой, стояла в Булонском лагере и должна была победить Англию. Развернется – и победит Австрию и Россию. Его противники считали, что для подобной переброски Наполеону потребуется никак не меньше 64 дней. Путь от Ла-Манша до Дуная Великая армия прошла за вдвое меньший срок.

Гусар Марбо, в то время – адъютант маршала Ожеро, армию опережал и ехал в основном в почтовой коляске. Времени хватило даже на то, чтобы пару раз остановиться в Париже. Армия не останавливалась и совершила один из выдающихся маршей в истории. В те времена умение маршировать – очень важная часть успеха. Пора отправляться в поход.

«Есть, однако ж, границы, далее которых человек не может идти!.. Несмотря на умствования вахмистра нашего об обязанностях солдата, я падала от сна и усталости; платье мое было мокро! Двое суток я не спала и не ела, беспрерывно на марше, а если и на месте, то все-таки на коне, в одном мундире, беззащитно подверженная холодному ветру и дождю. Я чувствовала, что силы мои ослабевали от часу более. Мы шли справа по три, но если случался мостик или какое другое затруднение, что нельзя было проходить отделениями, тогда шли по два в ряд, а иногда и по одному; в таком случае четвертому взводу приходилось стоять по нескольку минут неподвижно на одном месте; я была в четвертом взводе и при всякой благодетельной остановке его вмиг сходила с лошади, ложилась на землю и в ту же секунду засыпала!»

Тяжело давались марши кавалерист-девице Надежде Дуровой. Ложилась спать на землю в любой подходящий момент? Так некоторые в походе засыпали сидя верхом на лошади! В самом начале войны 1812 года, когда Великая армия должна была идти вперед быстро, один кавалерист поступал так: «Я помещался между двумя стрелками, вдевал свои стремена до подъема ноги, я приводил в порядок мой вьюк на передней части моего седла, очень высокий, и, скрестив руки, наклоняя свою голову над вьюком, я засыпал почти тотчас же довольно глубоко, чтобы получить настоящий отдых».

Люди уставали страшно, но для кавалериста важнейшей задачей была забота о лошади. Лошадь «мотивирующими речами» не вдохновишь, ее нужно беречь, для этого на марше есть особые правила. Ритм, время движения рассчитаны на то, чтобы лошадь не утомлять сверх меры. Офицеры и унтер-офицеры постоянно контролируют процесс.

Расположение полки покидают шагом, такой темп сохраняется в течение часа. Потом – остановка на десять минут. Поправляют седла, вьюки, ремни. Дальше во время марша это делают постоянно.

Возобновляют движение снова шагом, несколько сотен метров, и, если дорога хорошая, переходят на рысь. На склонах всадники иногда спешиваются и ведут лошадь в поводу. Эскадроны, во время движения рысью, сохраняют между собой интервал как минимум в сто шагов. Такая «изолированность» снижает риск неожиданной остановки. Движение рысью не только позволяет всадникам двигаться быстро, но и мешает им заснуть на ходу. На «шаге» как раз ухитрялись засыпать многие.

В походе и на марше спят немного и крайне редко – в относительно комфортных условиях. И, судя по воспоминаниям, спать солдаты хотели даже больше, чем есть. Похожую на анекдот историю рассказал драгун Ойон.

Дело было в 1805 году, драгуны в пешем строю шли к Вене. Приказ – двигаться очень быстро, почти бегом. Уставали невероятно! Глубокой ночью Ойон и его товарищи подошли к какому-то поселку. Разместиться в домах сумели немногие. Самому Ойону удалось найти большой короб с овсом, в него он и улегся, еще и крышкой прикрылся. Спал прекрасно, а проснулся поздно, часа через три после того, как полк ушел.

Беда! Ойон ринулся в погоню и спустя некоторое время обнаружил множество драгун, лежавших в беспорядке возле канавы. Был бой и они погибли, решил он. С болью в сердце он приблизился к одному из тел. Бедняга лежал со сдвинувшейся набок каской… Возможно, он еще жив?

«Весь дрожа, я приподнял каску и был несколько удивлен, не обнаружив никаких следов крови… И вот, лицо уже видно целиком… И, о счастье, драгун дышал!.. Вернее, не так… Он храпел, как счастливейший из смертных! А мертвец, которого я только что видел перед собой, оказался просто отставшим солдатом, таким же, как и я.

Я пробудил “мертвеца” и смог сделать то же самое еще с полутора сотнями “трупов”, которыми была усеяна вся дорога».

Драгуны… «Пехота на лошадях»… Кавалерия, хотя в этом случае – без лошадей. Но нас интересует движение. Кавалерия движется вместе с пехотой, артиллерией и даже обозами. Иными словами – вместе с армией. По своим правилам, но вместе с остальными. Значит, нужно иметь хотя бы общее представления о маршах больших масс.

Легко предположить, что способность совершать длительные переходы, причем относительно быстро, зависит и от опыта. У русских и французов такой опыт, безусловно, имелся. Для первых почти любой поход – тысячи километров. Французы просто ходили постоянно. Австрийцы и пруссаки – значительно меньше. Все войны Фридриха Великого проходили на довольно ограниченном пространстве. Англичане в основном воевали на заморских территориях.

Опыт, конечно, какую-то роль играет, но вряд ли решающую. Многое зависит от организации, морального духа. Разных факторов. Историк О. Соколов приводит такие данные для французов в кампании 1806 года. Нормальный дневной переход для армейского корпуса – 20–30 км. Однако и марш в 40–45 км не являлся чем-то экстраординарным. Считается, что кавалерия в среднем за день преодолевала 40 км.

Численность, погодные условия, рельеф местности – все влияет на ход. Англичане на Пиренеях в жаркие месяцы шли от рассвета до примерно десяти часов утра. Преодолевали около 25 км. Вполне нормальный по европейским меркам показатель. Русская армия при совершении маршей «набирала темп» постепенно. Сначала – 20 км в день, чтобы все втягивались в ритм движения, далее – порядка 30–35 км. Ночные марши во всех армиях совершались крайне редко.

Сам Наполеон не раз участвовал в экстремальных переходах. Как, например, в Испании в 1808 году, когда он страстно хотел догнать уходящих англичан.

«На рассвете армия уже собралась тронуться в путь, когда батальоны авангарда уже ушли в горы, вернулись и предупредили императора и маршала, что ужасная буря мешает дальнейшему продвижению. Снег ослеплял людей и лошадей. Ветер был такой силы, что снес несколько человек в пропасть. Любого другого это сообщение остановило бы. Но Наполеон любой ценой хотел встретиться с англичанами. Он поговорил с солдатами и приказал им держать друг друга под руки, чтобы их не унесло ветром. Кавалерия должна была спешиться и идти в таком же порядке. Чтобы дать пример, император разбил штаб на группы, встал между Ланном и Дюроком, а мы встали рядом, сцепив руки. Затем Наполеон сам подал сигнал, и колонна двинулась вперед и поднялась на гору, несмотря на ветер, который толкал нас назад, бил в лицо, а гололед заставлял спотыкаться на каждом шагу. Все эти четыре убийственных часа, которые длился подъем, я ужасно страдал».

Марбо страдал. Император, наверное, тоже, но подчиненные этого не замечали. Подать личный пример Наполеон умел, за что солдаты его тоже любили. Разбить англичан императору не удалось. Тревожные известия заставили его вернуться во Францию и начать подготовку к войне с Австрией. Расправиться с британцами он поручил маршалам, в первую очередь – Сульту. Не удалось…

А не получилось благодаря одному из самых знаменитых маршей эпохи наполеоновских войн, отступлению армии генерала Джона Мура к Ла-Корунье. Может ли отступление стать легендарным? Может, и Мур это доказал. Событию посвящено много книг, мы попробуем уложиться в несколько строк.

Перед Муром стояла сложная задача – спасти армию. Победить французов он точно не мог, да и спасти-то было крайне сложно. Путь в Португалию, где сесть на корабли гораздо проще, для Мура отрезан. Англичане двинулись к испанской Ла-Корунье, преследуемые Сультом.

Сотни километров почти без снабжения, в тяжелейших погодных условиях, в практически ежедневных арьергардных боях…

Арьергардом, кстати, командовал едва ли не лучший британский кавалерист, Генри Уильям Паджет, ему мы еще посвятим отдельную главу. Его люди вступали в стычки с солдатами Сульта постоянно, а Мур… уходил. Он не мог дать своим войскам никакой передышки, для него любое промедление действительно было подобно смерти.

Голод, холод, а прежде всего усталость сказались на боевом духе. Уровень дисциплины резко упал, главная загадка – как Муру все же удалось сохранить армию в боеспособном состоянии? Он это сделал. Он привел солдат к Ла-Корунье и… Не обнаружил там кораблей, предназначенных для эвакуации. Им нужно было продержаться еще несколько дней.

…Корабли приплывут. Англичане сумеют спастись, правда, им все же придется дать сражение. Битву, в которой генерал Мур погибнет. Сульт, который войдет в Ла-Корунью уже после эвакуации, распорядится поставить над могилой Мура памятник. Достойных противников в те времена уважали.

Отступление Мура станет легендой, однако был один эпизод, который до сих пор вызывает ожесточенные споры. И имеет он прямое отношение к… лошадям. Англичане эвакуировали почти всех. Людей. Топили пушки, снаряжение. Грузить на корабли всех лошадей? Такое вряд ли возможно в тех условиях. Что делать? Темная история случилась, разные есть версии. Самая ужасная: оставили, но отрубили копыта с номерами полков. Менее шокирующая – две тысячи животных просто убили. Жестоко? Да. Есть лишь одно объяснение – это война. Но устраивает оно только тех, кого устраивает…

Вернемся к кавалерии на марше. Всадники часто идут в авангарде армии, а кроме того, именно кавалерия, в первую очередь легкая, выдвигается вперед для получения разведданных, встает на аванпостах. И здесь могут возникнуть любые неожиданности. Особенно когда противник уже совсем близко.

…В войну 1812 года Надежда Дурова служила в уланском полку. Часть эскадрона вместе с ней отправили в пикет, французы были рядом.

Случилось то, что на войне происходит нередко. «Своих» приняли за «чужих», и казаки чуть не вступили в схватку с уланами. Разобрались.

«“Уж мы хотели было принять вас хорошенько!” – сказал один бравый казак лет пятидесяти. “Куда вам, – отвечала я с досадою, – наши пики тверже ваших, вы не нашли б места, куда убежать”; и, не слушая более их толков, поехала своею дорогою».

Эпизод досадный, но настроение Дуровой улучшилось после того, как возвращавшиеся в полк увидели своих товарищей, мчавшихся их спасать. Кто-то передал командиру недостоверные сведения – дескать, уланы вступили в бой, чуть ли не весь полуэскадрон взят в плен. Неразбериха! Бывает во всех армиях, когда ввиду предстоящего сражения нервы напряжены.

…Когда война закончена, наступает расслабленность. «Бегом» уже никуда не нужно, марши не такие обременительные, иногда даже интересные и познавательные. После кампании 1806–1807 годов кавалерийский полк Дени Шарля Паркена неспешно возвращался домой, по дороге им встречались полки русской армии. Они уже не были противниками, мир был заключен, просто посматривали друг на друга с любопытством.

О, а вот на этих стоит посмотреть! Французы увидели башкир! Всадники с луками и стрелами, настоящая экзотика. Во французской армии их прозвали «купидонами». Серьезными соперниками «купидонов» Паркен не считал, но вспомнил забавный случай, который очень любят военные историки.

Именно в полку Паркена служил некий Вандизельберг, получивший курьезную рану от башкирской стрелы. «Если бы у тебя не было такого длинного и неуклюжего носа, стрела Купидона пролетела бы мимо», – шутили товарищи Вандизельберга. Да, башкирская стрела пронзила ему нос. Повод для шуток на годы. Надо же как-то развлекаться на марше. Или на бивуаках.

Глава вторая
Внешний вид

Как они хороши на картинах Жерико, Мейссонье или леди Батлер! И в бою, и в походе. Красавцы! Но по правде говоря, они такими не были. Уставшие, грязноватые… Тему обсуждают редко, но она, безусловно, заслуживает отдельной главы. В городе, в походе, на бивуаках надо не только ухаживать за лошадью, но и следить за собой. Как выглядели всадники той поры? Что там было с гигиеной? С усами и косичками? Итак, внешний вид.

В солдате все должно быть прекрасно, включая прическу. Небольшое преувеличение, конечно, но если вы думаете, что любая растительность на голове оставалась без внимания «власть предержащих», то сильно ошибаетесь. Во Франции с 1792 по 1815 год вышло немало указов, регламентировавших прическу военных.

Указ от 24 июня 1792 года предписывал, что «…волосы должны быть коротко подстрижены и завязаны сзади в виде большой косы, перевитой черной лентой, спереди они должны быть уложены a Vavant garde…». В 1801 году еще одно распоряжение: «…При повседневной службе кавалеристы носят волосы собранными в пучок и перевитыми лентой». Косу разрешалось отращивать длиной не более 135 мм, волосы на висках подрезать так, чтобы закрывалось не более половины уха.

В 1809 году, после окончания австрийской кампании, Наполеон присутствовал на смотре кавалерии генерала Нансути. Нансути был одним из немногих, кто осмеливался перечить императору. Как раз после битвы при Ваграме между генералом и Наполеоном состоялся тяжелый разговор, в ходе которого, как считается, Нансути даже сказал что, дескать, «не Вашему Величеству учить меня, как обращаться с кавалерией». На дальнейшей судьбе генерала это никак не сказалось, Наполеон его высоко ценил, однако на настроение кое-что, возможно, повлияло.

В общем, император остался недоволен. Раздражение у него вызвал как раз внешний вид, «старомодный», по его мнению. Последовал строгий указ насчет кос. Их оставили только гвардейцам. Решение вызвало большое недовольство, в первую очередь – у гусар, которые не подчинялись ему достаточно долго.

С косами в армиях разных стран дела обстояли по-разному. Главные «косоносцы» эпохи, конечно, пруссаки. Они же, со времен Фридриха Великого, главные законодатели армейской моды. Парики, букли, пудра – до конца XVIII века все копировали, а пудра задержалась надолго. В России, например. Всю последнюю четверть XVIII столетия шла борьба между приверженцами всего прусского и антипруссаками. Суворову приписывают слова: «Пудра не порох, букля не пушка, коса не тесак, и я не немец, а природный русак».

Букли носить постепенно перестали, а пудрились почти до 1809 года. Уже не все, правда. Косы велели отрезать еще раньше. Офицеры, что в пехоте, что в кавалерии, стали носить волосы средней длины. Волосы на лбу и висках начали зачесывать вперед, популярность приобрел небольшой хохолок, «тупей». Нижние чины стриглись коротко. В какой-то момент проблема кос совершенно потеряла актуальность, но с усами и бакенбардами разбирались долго и обстоятельно. Пока закончим с косами.

У пруссаков косы были у большинства кавалеристов, хотя со временем их стали укорачивать. Сначала – 35 см, с 1798-го по 1806-й – от 27 до 30 см, в 1806-м укоротили на 10 см. У гусар, как мы уже знаем, косы атрибут практически непременный. Не только большая коса или несколько косичек сзади, но и косички по бокам. Эти «боковые» косички, популярные во многих армиях, так называемые каденет, не украшали, а защищали лицо от удара саблей. Когда с косами везде уже практически покончат, прусские гусары все равно будут держаться за них до последнего.

В Англии ситуация в известном смысле напоминала российскую. Здесь тоже была борьба с «германским влиянием», хотя и не столь острая. Кроме того, в Англии мода на растительность на лице и голове наиболее сильно зависела от светской моды. Скажем, напудренные парики, с косами и без. Для армии вещь почти практичная. Можно стричь волосы коротко, вечером – снимать. Какая-никакая, а защита от вшей.

«Естественные» косы у английских кавалеристов, и в пехоте, были на протяжении всего XVIII века. Полностью отменили их в 1808 году. Наибольшее недовольство проявляли солдатские жены в пехоте. Для них стрижка и укладка – источник небольшого дополнительного заработка. Смирились. А англичане еще раз показали, как сильно они любят традиции. Во многих полках на воротниках сзади прикрепляли пучок черных лент, в память о косах.

Прежде чем переходить к усам и бакенбардам, сделаем небольшое отступление. Внимательно посмотрим на головы великих и начнем, разумеется, с Наполеона.

Известно, что он был очень чистоплотным человеком и за внешностью следил. Времена революции, с косой и прической, напоминавшей «собачьи уши», сразу оставим в покое и перейдем к каноническому образу. Коротко постриженные волосы, прядь средней длины свешивается на лоб. В стиле ампир, как иногда говорят. Никакой растительности на лице! Брился император ежедневно, причем иногда делал это и сам. Говорят, что ему не нравились усы, но претензий их обладателям, особенно офицерам высшего ранга, он не предъявлял.

Заметим, что лучший кавалерист Наполеона, Мюрат, усов не имел. Как, скажем, и маршалы-кавалеристы Бессьер и Груши. Вот генерал Лассаль – да. Настоящий гусар! Густые усы были у фельдмаршала Блюхера, ведь он тоже гусар.

Российский император Александр I даже больше Наполеона заботился о внешности и тоже был безусым. Как и австрийский император Франц II, и король Англии Георг III. Из главных европейских монархов той эпохи усы – только у короля Пруссии Фридриха Вильгельма III.

Это что-то значит? Если только – кое-что. Время уже было достаточно просвещенное, подражать во всем монарху не обязательно. Эстетические предпочтения королей какую-то роль играли, но следует признать, что тема усов более сложная.

Историю про усы Дениса Давыдова очень любят школьные учителя истории. Красиво, понятно, увлекательно. Из вышеприведенных строк ясно, что Давыдов свои усы очень ценил. А тут вдруг, уже после заграничных походов, его решили перевести на новое место службы, то ли в драгуны, то ли в конные егеря. Не суть важно, и тем и другим усы были запрещены. «Гладкость» лица знаменитый гусар перенести не мог. Обратился с просьбой к императору, сердобольный Александр оставил его в гусарах. С усами.

Усы, как и бакенбарды, в русской армии переживали странные приключения. В эпоху Екатерины офицер должен был быть гладко выбрит, при ее сыне Павле традиция сохранилась. Павел, кстати, после того, как рассорился с французами, запретил бакенбарды. Негоже на врагов походить. Потом – смирился, и бакенбарды вернулись. А при Александре стали модными, у самого царя они есть.

С усами по-другому. В екатерининские времена усы носили нижние чины в пехоте, затем «право на усы» получили офицеры гусарских полков. При Александре, последовательно отменявшем прусские традиции, с усами долго определиться не могли. В конце концов усы оставили только легкой кавалерии, гусарам и уланам. Для них усы стали чуть ли не обязательной частью имиджа. Кавалерист-девица Дурова очень переживала по этому поводу: «…Я могла б быть уверенною, что никогда ничьи подозрения не остановятся на мне, если б не одно обстоятельство: мне полагалось носить усы, а их нет и, разумеется, не будет… Часто уже смеются мне, говоря: “А что, брат, когда мы дождемся твоих усов? Уж не лапландец ли ты?”» Так и не дождутся, но какой-никакой, а порядок с усами был наведен.

Французские гусары останутся с усами даже тогда, когда исчезнут косы. Впрочем, вся политика в отношении усов была достаточно либеральной, не столь строгая, как со стрижками. Гвардейские гренадеры все с усами, кроме офицеров. Конные гренадеры гвардии – без усов. Предпочтение отдавалось единообразию, в рамках полка.

Во второй половине XIX века именно усы станут символом британской армии, легко узнаваемой традицией. Однако в интересующий нас период усы от сокрушительной победы были еще очень далеки. Во-первых, весь XVIII век британская аристократия проходила с гладко выбритым лицом, а это уже не какой-то там тренд, а самая что ни на есть традиция. Во-вторых, когда в самом конце XVIII столетия в некоторых драгунских полках появились усачи, общественность восприняла это негативно. Как «немецкое заимствование». К бакенбардам относились примерно так же.

Даже в 1812 году, когда в кавалерии было уже немало людей и с усами, и с бакенбардами, один из парламентариев клеймил их позором и заявлял, что «…даже наши собственные солдаты носят немецкую одежду и бакенбарды, как если бы немецкая морда с бакенбардами была более грозна для врага, чем гладкое открытое лицо англичанина». Горячился, конечно.

Усы, впрочем, все равно пробивали себе дорогу. Англичане воевали с французами, и безусые гусары выглядели бы как-то… не по-европейски, несмотря на все традиции. Однако без особенностей (речь ведь идет об англичанах) никак не обходилось. Усы то разрешались почти всем кавалеристам, то запрещались всем, кроме представителей легкой кавалерии. Особенно сложно было с офицерами. Даже в тех полках, где усы уже были обязательными, многие офицеры, отправляясь в отпуск, немедленно их сбривали. В соответствии с аристократической модой.

Эпопея с усами закончилась только тогда, когда сами усы стали модными. Это произойдет уже после окончания наполеоновских войн. А все английские знаменитые генералы-кавалеристы интересующей нас эпохи, Пэджэт, Ле Маршан, Стэплтон Коттон – безусые.

Косы, прически, усы… За всем нужно следить. Как это делать, например, в походе? Некие общие правила, разумеется, существовали. Англичане, которые так гордились гладкими лицами, должны были вроде бриться каждый день. Но даже офицеры, особенно в походе, этого не делали. Раз в два-три дня. Нижним чинам бритье полагалось два раза в неделю, причем в воскресенье – обязательно.

Надо признать, что офицеры кавалерии, аристократы, в Англии начала XIX века брились очень тщательно. Многие считают, что одна из причин – жизнь и деятельность небезызвестного Красавчика Браммелла. Великий денди Джордж Браммелл, по слухам, брился несколько раз в день, для безупречной гладкости. А Красавчику подражали все.

Примечательно, что изобретателем так называемой опасной бритвы был не англичанин, а француз, Жан-Жак Перре. В конце XVIII века благодаря ему появилась бритва Перре – лезвие с деревянной защитой. Шаг вперед, да еще какой. Но массовое производство опасных бритв из стали наладили как раз англичане, в Шеффилде. И не будет преувеличением сказать, что в эпоху наполеоновских войн бритвами английская армия была обеспечена лучше всех. Касается это, разумеется, офицеров, которые чаще всего брились сами.

Вообще-то во всех армиях для этого существовали специально обученные люди, цирюльники. Их полагалось иметь по штату. В России, например, в кавалерии – один на эскадрон. Как иначе? Рекруты, приходившие из деревень, бритвы в глаза не видели. Бритье полагалось раз в три дня в том числе и потому, что с режимом «раз в день» никакой цирюльник бы не справился.

Стрижка, бритье… Отнюдь не только! Во всех армиях без исключения цирюльник – это еще и лекарь, и фельдшер. Особенно хорошо подготовлен к кровопусканию. Бритва и тазик у всех есть. Черноватый юмор. И зубы вырывали, и помощь раненым оказывали. А прическами часто занимались еще и солдатские жены и маркитантки, за что получали небольшую плату.

…Кстати, среди маршалов Наполеона, причем – кавалеристов, был один профессиональный парикмахер. Жан-Батист Бессьер, командир конной гвардии императора. В юности ему пришлось обучиться парикмахерскому ремеслу и поработать в цирюльне, открытой отцом. Благодаря полученному опыту Бессьер всегда был выбрит до синевы и выглядел совершенно седым. Не от переживаний, а потому что сохранил привычку пудрить волосы. До конца жизни.

Глава третья
Бивуаки

«…Итак, перед нами расстилается равнина, или возвышается склон холма, да пусть даже гора. И нам говорят: “Разжигайте костры!”…И тотчас оружие составляется в пирамиды, выставляется боевое охранение, и каждая команда из нескольких шеренг выбирает место, наиболее удобное для того, чтобы устроиться на ночлег.

После того как участок выбран, каждый удаляется и начинает обшаривать окрестности во всех направлениях. Самые ловкие вскоре возвращаются; уходили они налегке, а возвращаются тяжело нагруженными, складывают свою ношу и уходят снова… Если вы обращали внимание на муравьев, путешествующих с одной кочки на другую, пересекаясь друг с другом, то можете представить себе первое движение по обустройству бивака… Один несет дрова; этот что-то съестное, а тот кухонную утварь. Вы спрашиваете, откуда берутся все эти предметы? Задайте эти вопросы бедному крестьянину, чей поникший вид ясно выражает горе…»

Мало кому из мемуаристов удалось так хорошо описать процесс создания бивуака, как драгуну Ойону. Бивуак, или бивак, постоянное «временное место жительство» для солдат, особенно – для французских. Лет двадцать подряд они только тем и занимались, что ходили, с небольшими перерывами, по всей Европе. В таком режиме бивуаки дело обыденное.

Существовали определенные правила выбора места для бивуаков. Старались разбивать их на какой-нибудь возвышенности. И наблюдение вести легче, и в случае внезапного нападения действия противника затруднены. Избегали болотистых мест, вредных для здоровья. Желательно – наличие поблизости воды, для лошадей это особенно важно.

У кавалерии для бивуака есть и свои правила. В открытом поле всадники останавливались лишь в крайнем случае. В деревне, даже небольшой, была возможность поставить в стойла хотя бы часть лошадей. С учетом того, что кавалерия более мобильна, чем пехота, возможностей куда-нибудь «пристроиться» у нее, конечно, больше. Однако и спать под открытым небом всадникам тоже доводилось.

Обустраиваться кавалеристы начинали не сразу, а оставались на лошадях до тех пор, пока не будут выставлены посты. Затем разбивались на несколько команд. Одни собирали «дерево», другие искали провизию, третьи – фураж для лошадей, остальные занимались исключительно лошадьми. Несколько часов – и пехота и кавалерия встают на бивуак.

…Полосатые бело-голубые палатки, увенчанные флагами, означали одно. Император здесь. Он остановился на ночлег, или на постой, по обстоятельствам. Вообще-то Наполеон не очень любил останавливаться в палатках, предпочитал дома, но и его пребывание в палатках вполне комфортное. Спать на походной кровати ему даже нравилось. Кровать эта была особенной.

Ее создал в самом начале XIX века парижский мастер Мари-Жан Десуш. С помощью шарниров кровать легко собиралась-разбиралась и помещалась в складном ящике. Действительно удобно. Наполеон, ценивший практичные технические изобретения, сразу же взял кровать Десуша «на вооружение». Для себя и для маршалов. Говорят, что в Эрфурте император показал кровать Александру I. Тому понравилось, и владыка Франции сделал подарок русскому царю. Размеры можно было подгонять.

Итак, император спал в палатке на кровати, а его солдаты в походе – на открытом воздухе. В конце XVIII века армия Франции от палаток отказалась, перевозить их сложно, а любой лишний обоз замедляет движение. Так же поступили и в русской армии. Англичане возили специальные тенты, под которыми помещались 16–18 человек. Давняя традиция, которую британцы сохраняли.

«Наконец дали нам отдых. С каким неописанным удовольствием разостлала я свою шинель на сено, легла и в ту же минуту заснула. Думаю, что я спала часов десять, потому что солнце уже садилось, когда я выползла из своего шалаша, в буквальном смысле выползла, потому что отверстие, служащее дверью, было немного выше полуаршина. Глазам моим представилась живая и прекрасная картина: толпы офицеров уланских, гусарских, кирасирских ходили по всему лагерю; солдаты варили кашу, чистили амуницию; ординарцы, адъютанты скакали то там, то здесь; прекрасная музыка нашего полка гремела и восхищала бесчисленное множество всех полков офицеров, пришедших слушать ее».

Практически идиллическую картину рисует нам Надежда Дурова. А ведь ей-то на бивуаках несладко приходилось, природу спрятать трудно. Сама она про «трудности» говорит мало, разве что упомянет, что приходилось ей для купания в реке уходить далеко от своих. Однако обратим внимание на детали.

Кавалерист-девица упоминает «шалаш». Что это за шалаш такой? Если останавливались только на ночь, то ограничивались сооружением спального места из соломы или веток. На несколько – устраивались более основательно. Например – в шалашах. Их делали и русские, и французы. Своего рода навес, с крышей и тремя стенами, из соломы или из веток. Они могли быть более или менее основательными, здесь мы отметим особую роль дерева.

Топливо для костра (а в относительно холодное время он уже должен был гореть всю ночь), материал для постройки укрытий – все это требовало веток, в огромных количествах. Историк из Санкт-Петербурга Владимир Лапин посчитал, что только за одну ночь солдатские костры для ста человек сжигают дерева, которого хватит на постройку крестьянской избы со всеми пристройками. А тысяча?

Англичане, ночевавшие на Пиренеях под тентами, могли безошибочно определить, где размещался французский бивуак. По безжалостно вырубленным близлежащим деревьям и кустарникам. Цена пусть и относительного, но комфорта.

Костер разведен, пора готовить еду. Помните, что сказал драгун Ойон про удрученного горем крестьянина? Обозы с провизией, которые вовремя подоспели, редкость практически исключительная. Что-то принесли с собой, но в основном – «удручали» крестьян. Причем делали это все без исключения! Только англичане на Пиренеях сохраняли некую щепетильность в вопросе оплаты, остальные, по сути, занимались мародерством. За еду разве что обещаниями могли накормить.

Тому же Ойону поручали обязанности повара, и, как он сам признается, его мало волновало то, откуда взялись сало или курицы.

«…Как только бивак оказывается обеспечен всем необходимым, то есть когда вокруг него уже нечего забрать, все собираются вокруг повара, чтобы помогать ему. Курицы ощипаны, а иногда даже выпотрошены, а потом их начинают поворачивать насаженными на колышек прямо перед двумя десятками глоток, исходящих слюной. Наконец, после двух часов поисков вокруг бивака и внутренних работ крепкие зубы начинают рвать мясо, едва прожаренное с одной стороны, зато, в качестве компенсации, почти сгоревшее с другой. Вот это и называется: приготовить хороший ужин!»

Однако на бивуаке даже с «хорошим ужином» могут возникнуть неожиданные проблемы. Забавный, но не повеселивший его участников случай описывает еще один драгун, Огюст Тирион. Однажды ему и его товарищам сильно повезло. Фуражиры достали мясо, и немало, осталось лишь приготовить главное блюдо, суп. С этим возникли большие проблемы, так как котла у драгун, по неизвестным причинам, не оказалось.

«Мясо было помещено в разные емкости, и это многообразие выглядело достаточно комично. Больше всего было кувшинов с узким горлом, и чтобы мясо туда поместилось, его приходилось нарезать узкими полосками. Лично у меня был кувшин, над которым я буквально трясся, как истинный гастроном…»

Кое-как сварили, а есть-то как? Куда накрошить хлеб, ведь без него суп – не суп? Неподалеку – полностью опустошенная деревня, посуды в ней нет. «Так что после предвкушения шикарной трапезы мы должны были дать бульону остыть, после чего выпить его вкруговую и разбить кувшины, чтобы достать из них мясо. И в это самое время один драгун из моей роты принес маленькое корыто, из которого кормили свиней. И вот это самое корытце мы опустили в ручей и тщательно протерли со всех сторон пучками соломы, а потом с триумфом принесли назад, чтобы использовать в качестве супницы». Солдатская смекалка!

После ужина наступает время душевных бесед. Разговоры у бивуачных костров – тема особая. В мемуарах о них вспоминают почти столь же часто, как о боях. Можно даже небольшое социологическое исследование провести.

Французы есть французы, едва ли не главная тема у них – женщины. У британцев очень популярен национальный вопрос. В армии служат англичане, валлийцы, ирландцы, шотландцы. У них всегда есть что сказать друг другу. Рациональные пруссаки и австрийцы предпочитают что-то практическое, русские любят обсуждать генералов и вспоминать прошлое.

Наговорились, пора спать, но перед сном – еще одно отступление. Швед по рождению, военный врач на русской службе Элиас (Илья) Энегольм, в начале XIX века написал замечательное, для своего времени – особенно, пособие: «Карманная книга военной гигиены, или Замечания о сохранении здоровья русских солдат». Опыт Энегольм обобщал, конечно, не только русский, так что его практические советы универсальны.

Он считал, что шести часов сна для солдата, как и для любого здорового человека, вполне достаточно. Сон на бивуаке – снова от драгуна Ойона.

«Каждый старается растянуться как можно ближе к огню, так что ноги почти касаются его. Но если вы позаботитесь о том, чтобы, приняв меры предосторожности, лечь перед костром таким образом, чтобы согреться, он не причинит вам никаких неудобств.

Однако сосед, который не последовал вашему примеру и не был столь же осмотрителен, задел горящую головню, и она выкатилась к его шинели. Затем огонь пошел по штанам, перебросился на кожу и все остальное. Сосед сразу просыпается, встает и идет прямо по рукам и ногам окружающих, прерывая их сон весьма неприятным образом, и если вам повезло настолько, что он не наступил вам на ноги, все равно разбудят крики и проклятия жертв его неловкости.

Бьет третий час ночи, и редко кому удается поспать дольше…»

Картина, похожая на ночь на бивуаке в любой армии Европы того времени. Походы, бивуаки – гарантия того, что шесть часов по Энегольму практически никто не получит. К месту сражению войска подходят в состоянии усталости, и это не может не сказаться на их действиях. Есть еще и другие вопросы военной гигиены.

Чистота, как мы знаем, залог здоровья. Русским солдатам мытье в бане было положено раз в неделю. Бани имелись в каждом полку, но лишь в местах постоянной дислокации. А в походе? Все армии в одинаковом положении, мылись где придется и как придется. Отсюда – болезни, что называется, «от грязи». Не самое страшное.

Вода… Это – проблема проблем. Когда есть чистая вода из источников поблизости, считай, повезло. Но если ее нет? Энегольм в своей книге много внимания уделил средствам для очистки воды. Песочные фильтры, уголь. Опять-таки схожие рекомендации существовали везде. Более того, врачи на постое даже проверяли качество воды. Однако попробуйте удержать страдающего от жажды солдата от употребления первой же попавшейся воды, точнее, того, что на нее хотя бы похоже.

Желудочно-кишечные заболевания – настоящий бич для всех. Диарея – почти перманентное состояние. Что в походе, что на бивуаке. Как решался деликатный вопрос? Если стояли лагерем, то что-то вроде туалетов сооружалось. Однако на бивуаках нужду справляли где придется. И по этой причине тоже покинутые бивуаки представляли собой печальное зрелище. Но ладно постой, а дни боев, когда в строю приходилось оставаться по много часов? Про подобные «детали» вспоминать, разумеется, никто не хочет. Так, в шутку упомянут, что на построении кто-то из «скорбных животом» вдруг с перекошенным лицом выбегал из строя. Бежал, разумеется, недалеко. «Бытовая изнанка» войны выглядит совсем не привлекательно. Оттого и пишут о ней крайне мало. Но это большая часть солдатской жизни.

…Еще одна ночь на бивуаке прошла… «Здесь не приходится думать о том, чтобы поспать, и если от вчерашнего ужина осталось несколько костей, поторопитесь их погрызть, скорее всего, вас прервет барабанный бой, и нужно будет снова отправляться на разведку, а с рассветом вы снова двигаетесь в путь!»

Глава четвертая
Бой

Автор монументального труда по истории и тактике кавалерии Льюис Эдвард Нолан сформулировал постулаты, которые сильно подрывают веру в силу и могущество людей на лошадях.

«Кавалерия может атаковать противника только на местности, благоприятной для атаки.

Кавалерия всегда в зависимости от своих лошадей.

Ее легко привести в расстройство и даже разорвать.

Как бы кавалерия сама по себе ни была хороша и храбра, без хороших начальников она не в состоянии ничего сделать».

Звучит почти как приговор! И хотя Нолан в целом прав, но возникает чувство безысходности. Что, с кавалерией на войне больше всего трудностей? Не поспоришь. Однако она сражалась, при соблюдении сформулированных Ноланом постулатов, и в отсутствие оных. Война ведь подтверждает или опровергает любые теории. Потому, что на войне в конце любого пути всегда – бой. Там все и проверяется.

Бой! Начнем с того, что увидеть общую его картину, а тем более детали, было крайне сложно. Практически невозможно. Как только громко заговорят пушки, поле боя накрывает густое облако. Если погода сухая и жаркая, добавляется пыль от сапог и копыт. Видимость становится лишь словом, не более того.

Но кавалерия все равно в бою, вот она. Накатывающаяся волна, символ неотвратимости судьбы… Группы всадников, потерявшихся в дыму… Схватка один на один, короткая, продолжительностью, возможно, всего в один удар… Есть стратегия, есть тактика, есть – бой. Он начнется по правилам, а потом… Как пойдет? Что там происходит, в дыму? Попробуем все же рассмотреть.

«Если случится так, что солдат не выполняет свои обязанности или собирается пуститься в бегство, то первый офицер или унтер-офицер, заметивший это, должен проткнуть его своим палашом».

Первое дополнение Фридриха Великого к инструкциям о действиях кавалерии в бою. Всегда – атаковать! Сначала – рысью, потом – галопом, и обязательно – сомкнутым строем. Правило идти в бой сомкнутым строем одно из важнейших для кавалеристов той эпохи. Этот строй тренировали столь тщательно, что зачастую лошади, потерявшие всадников, продолжали его сохранять.

«Полк наш несколько раз ходил в атаку, но не вместе, а поэскадронно. Меня бранили за то, что я с каждым эскадроном ходила в атаку; но это, право, было не от излишней храбрости, а просто от незнания; я думала, так надобно, и очень удивлялась, что вахмистр чужого эскадрона, подле которого я неслась, как вихрь, кричал на меня: “Да провались ты отсюда! зачем ты здесь скачешь?”»

Надежда Дурова разозлила вахмистра тем, что оказалась лишней в строю. А порядок нужно соблюдать! Эскадрон – основная тактическая единица кавалерии того времени. Эскадроны, во всех армиях, строились в две шеренги. В каждой из них всадники стоят очень близко друг к другу, практически колено к колену, что в тяжелой кавалерии, что в легкой. «Лишний» человек здесь только помешает, плотность и так невероятная.

Интервалы между эскадронами небольшие, три-пять шагов. На противника двигается действительно плотная масса. Построение в две шеренги – базовое, но оно не отменяет разнообразия. У австрийцев, например, кавалеристы первой линии вели огонь из карабинов. Пруссаки, если атаковали всеми видами кавалерии, строились в три линии. В первой – тяжелая, кирасиры, во второй – линейная, драгуны, в третьей – легкая, гусары. При этом кирасиры и драгуны разворачивались в линию, а гусары двигались в колонне.

Тонкостей хватает, однако главный принцип всегда один, все как завещал Фридрих Великий. Скорость и мастерство владения холодным оружием! Просто. Но тебя уже ждут. Всадники противника и, что еще хуже, артиллерия и пехота. Огонь из пушек наносит урон кавалерии даже тогда, когда она стоит в резерве, а уж во время атаки…

Потери – страшные. У французов, атаковавших большими массами, просто чудовищные. Однако останавливаться нельзя и нужно держать строй, чтобы нанести удар. Храбрость и… скорость. Самый быстрый темп движения лошади, или аллюра, галоп. Многое, конечно, зависит и от физического состояния лошади, и от «веса» всадника, и от характера местности, но примерная скорость движения кавалериста рысью – 8-14 км в час. Галопом – до 20 и даже больше.

«Мои эскадроны шли вперед на быстром галопе, потому что в этом случае страх держит трусов с остальными – они знают, что если начнут колебаться во время атаки, то будут раздавлены остальной частью эскадрона». Фридрих II и Зейдлиц приучали своих кавалеристов переходить на галоп как можно скорее. Примеру пруссаков последовали и все остальные. Только атака галопом требует хорошей выучки и слаженности действий.

И хотя в конце XVIII века настало «время галопа», но «скорости» все равно отличались. Пруссаки, русские, англичане переходили на галоп довольно быстро, австрийцы не так торопились. Французы, которые часто шли вперед большой массой и были не столь хорошо подготовлены, вполне могли атаковать и рысью. Скорость, помноженная на массу, – это в любом случае удар мощной силы. Как говорил Зейдлиц: «…если конница налетает на неприятеля прежде, чем тот успевает рассмотреть, какие у нее сабли, то она может победить и не саблями, а хлыстами в руках».

Итак, быстрее ли, медленнее, они добрались. Но с каким именно неприятелем всадники имеют дело? Считается, что лишь четверть атак кавалерии против кавалерии заканчивалась стычкой. В остальных случаях картина с высоты птичьего полета чаще всего выглядела примерно так. Волна накатывается – волна откатывается. Дело не только в людях, но и в лошадях. Срабатывает своего рода «табунный рефлекс». Разумеется, прямое столкновение случается, и нередко. Однако в основном – откатываются. Потом могут перегруппироваться, совершить маневр, но «табунный рефлекс» имеет место. О противостоянии кавалеристов чуть позже, пока разберемся с пехотой.

Страшно, когда на тебя несутся всадники? Еще бы! Тем не менее стойкая и обученная пехота может вполне эффективно противостоять кавалерии. В первую очередь с помощью каре, ощетинившегося штыками квадрата.

Сразу отметим, что каре – оружие вовсе не универсальное. Выстоять против конницы оно может далеко не всегда. Однако примеров успешных действий каре тоже немало, достаточно лишь упомянуть Ватерлоо. Стоящая в каре пехота встречает противника ружейным огнем. Причем, сколь ни печально это констатировать, стреляют главным образом по лошадям. Попасть легче, а задача – вывести из строя боевую единицу. Если кавалерию не поддерживают пехота и конная артиллерия, шансы каре на успех значительно выше. Что, собственно, и было при Ватерлоо.

Наиболее уязвимое место у каре – углы. Как правило, кавалеристы целенаправленно стараются «бить по углам», но получив мощный удар от ружей стоящих в каре, сделать это непросто. Правила стрельбы имеют огромное значение. Ни в коем случае нельзя ни поспешить, ни опоздать. В первом случае не причинишь значительный урон, во втором – всадники могут и добраться до каре в большом количестве. Залп давали примерно с 30 м и строго одновременно. Меткие попадания создавали завал из людей и лошадей, который как минимум гасил скорость и затруднял движение.

При этом нужно помнить о том, что лошадь, даже раненая или оставшаяся без всадника, может продолжить скакать и врезаться в первую шеренгу каре. Боятся ли лошади штыков? На сей счет есть разные мнения. Лошади, вообще-то, животные с довольно развитым инстинктом самосохранения. Однако и остановиться летящей вперед в состоянии возбуждения лошади крайне сложно. Они врезаются в каре, несмотря на штыки. Дальше происходит страшное.

Ветераны уже рассказали новобранцам, что самые уязвимые у лошадей места – глаза и ноздри. Туда и бьют. От нестерпимой боли лошади сбрасывают всадников, шарахаются в сторону. При этом всадники как раз «защищены» именно головой лошади, достать их трудно, получить удар палашом легко. Да, пробивающиеся внутрь каре всадники – зрелище не для слабонервных. Тем, кто оказался в таком бое, слабину просто давать нельзя. Пехотинцы постоянно слышат команду – «Держать линию!». Они держат. Их атакуют. Если солдаты в каре выстоят – победа за ними.

Если не выстоят – произойдет избиение. Мало в ком накапливается столько злости и жестокости, сколько в кавалеристах, «одолевших» каре. Они затратили столько усилий, они потеряли столько товарищей… Рубят. Безжалостно рубят. Линии больше нет, а в схватке один на один всадник почти всегда одержит верх… Впрочем, и потерявшие строй кавалеристы тоже становятся уязвимыми. Пора переходить к противостоянию кавалерии с кавалерией.

«Мы же были слишком учтивы, чтобы заставлять себя ждать, и как только 2-й эскадрон полка… перешел мост и встал у нас на левом фланге, то, не ожидаясь остальных двух эскадронов… первые два, сгоравшие от нетерпения схватиться с врагом, спонтанно двинулись в атаку, и без какой-либо команды офицеры и драгуны, обгоняя друг друга, устремились на противника. В тот момент, когда мы мчались на пруссаков, они вместо того, чтобы встретить нас жалами своих палашей, ограничились тем, что стали размахивать клинками справа налево на уровне груди, как бы отражая удары. Такой прием в данном случае был совершенно бесполезным против кавалерии, которая неслась на них во весь опор. В результате эти несчастные были опрокинуты и изрублены самым жутким образом. И уже словно для того, чтобы добить их, прусский командир подал команду “Кругом!”, которая лишь увеличила сумятицу. Развернувшись, они обратились в бегство кто как мог, стремясь попасть на улицу предместья, куда мы ворвались вперемешку с ними, продолжая рубить врагов».

Эпизод из кампании 1806 года в воспоминаниях драгуна Огюста Тириона. Подтверждает мысль Нолана – кавалерию не так уж и сложно привести в расстройство, и ей очень нужны хорошие командиры. Нолану ли не знать? Ведь он сам погибнет в результате одного из самых бестолковых приказов в истории кавалерии, более того, многие считают, что он сам его и отдал.

Делает ли это его плохим теоретиком? Как сказать… Многие мысли Нолана, применительно к кавалерии эпохи наполеоновских войн, возможно, и спорны, но очень интересны. Нолан, например, весьма скептически относился к той тяжелой кавалерии, которая несла на себе защиту в виде кирас. Он считал, что любое «утяжеление» ослабляет и всадника, и лошадь. Просто из-за того, что излишне утомляет их. Кроме того, по мнению Нолана, кираса помогает не столь уж эффективно, ведь она защищает только грудь.

Теоретик снова прав лишь отчасти. Во-первых, кираса все же защищает. От ударов в грудь, что немаловажно. Во-вторых, и с этим трудно спорить, защищенный всадник вступает в бой смелее, вопрос психологии. В-третьих, результат любого противостояния сильно зависит от физического состояния лошади и индивидуального мастерства всадника. Так что и рассуждения Нолана, и любые другие во многом основаны на допущениях.

«Немецкий гусар и французский кирасир, выбравшиеся из толпы после схватки, встретились на поле битвы в виду наших линий. Гусар потерял свой кивер, из его раны на голове струилась кровь. Однако это не помешало ему броситься на закованного в железо противника, и он скоро доказал, что искусство управления лошадью и умение владеть саблей значат больше, чем защита из металла. Как только они скрестили оружие, превосходство гусара стало сразу заметно. Он раз за разом атаковал противника, наконец, сильный удар заставил француза покачнуться в седле. Кирасир тщетно пытался отбиться от быстрого гусара, и вот уже второй меткий удар повалил его на землю…»

Нолан приводит пример из популярной книги «Голос Ватерлоо», воспоминание участника сражения, вахмистра британской кавалерии Коттона. Неужели, как полагает Коттон, в схватке один на один «легкий» почти всегда одолеет «тяжелого»? Конечно же, нет. И кирасиру-то может хватить одного точного удара палашом, чтобы поединок закончился. Такое бывало много раз.

Нолан намеренно сгущает краски? Он теоретик, с ними подобное случается. Выбрать работающий на теорию пример дело нехитрое. К тому же Нолан большую часть своей военной карьеры прослужил в легкой кавалерии, он пристрастен. Но, в отличие от многих других теоретиков, Нолан знает материал изнутри, он чувствует нюансы.

Мало кто столь точно показал, почему русские казаки так удачно действовали против французской регулярной кавалерии. Французы, придерживавшиеся классической тактики, просто не знали, что делать с теми, кто менял тактику едва ли не в каждом бою. Как сказал французский генерал Моран: «…Эти дикие наездники совершенно не знают нашего строя, равнения и той правильности в движениях, которая исключительно уважается нами… Их лошади много способствуют смелости и со своими всадниками составляют как будто одно целое… Будучи весьма осторожными, они не требуют каких-то особых забот, но отличаются необыкновенной стремительностью в своих движениях и редкой смелостью в своих действиях».

…Одно можно утверждать наверняка. Кавалерия против кавалерии – захватывающее зрелище с трудно прогнозируемым итогом. Чаще – все происходит «по законам». Не столь уж редко – вопреки им. У нас впереди еще отдельная часть, посвященная знаменитым кавалерийским атакам. Посмотрим на ярких примерах. Сейчас остановимся на технике. Без всякого там огнестрельного оружия. Как завещал Фридрих Великий. Холодное, только холодное.

«Он прицелился в меня из своего карабина и выстрелил. Полная возмущения, я бросилась на него и воткнула саблю ему в горло: на военном жаргоне такой удар мы называли “свинским ударом”. Я была настолько полна ярости, что после того, как он упал, я начала топтать его копытами своей лошади. Пуля царапнула меня по меховой отделке моей каски и оторвала часть волос с левой стороны моей головы».

Сильно разозлилась Тереза Фигёр, она же – мадам Сан-Жен. Повела себя так, как в общем-то было не принято. Что же до «свинского удара»…

Вот как идет на противника кирасир. Палаш отставлен как можно дальше от себя, рука слегка согнута. Для того, чтобы первым же ударом попасть… в горло противника. Самое незащищенное место! Палаш держат плашмя, ведь и лошадь, и всадник не в статичном положении. Если попадаешь не в горло, а в корпус, то на противоходе ты легко можешь выдернуть палаш. Если он поставлен вертикально, то оружие может застрять с непредсказуемыми последствиями. Палаш – оружие не рубящее, а колющее. И всадник из тяжелой кавалерии всегда нацелен на тот самый «свинский удар», в любом случае – на колющий.

Считается, что нанести этот удар и проще, и он не требует таких усилий, как рубящий. Антуан де Брак, еще один теоретик кавалерийского боя, высказывался категорично: «Смертельные удары – это уколы, остальные только ранят. Колите, колите, и как можно больше! Тот, кого вы укололи, будет сброшен на землю, того, кто сумел избежать укола, – удар напугает. Кроме того, при уколах у вас есть преимущество – сами вы не открываетесь и всегда готовы отбить удар противника».

Звучит убедительно, на практике, как обычно, все не столь просто. Палаши, они ведь тоже были разные. Французскими действительно можно только колоть, точили их на одну треть длины клинка. Австрийскими и британскими – еще и рубить. Конструкция позволяла. Есть достоинства и недостатки, но в тонкости мы вдаваться не будем. Ограничимся лишь тем, что отметим – попытки создать некий «универсальный клинок» предпринимались постоянно.

Легкая кавалерия использовала сабли. Лучшей из них в ту эпоху считают саблю, придуманную знаменитым британским кавалеристом Джоном Ле Маршаном. Его сабля получилась настолько успешной, что повлекла за собой и изменения в конструкции палаша. Именно они и позволили английской тяжелой кавалерии использовать палаш и как рубящее оружие.

В любом случае сабля требует от ее обладателя высокого уровня фехтовального мастерства. Если оно есть – «кривизна клинка» уже особой роли не играет. Известны случаи, когда в равном по силам бою польские уланы, например, пиками наносили мощный первый удар по австрийским гусарам. Потом дело доходило до сабель, и прекрасно фехтовавшие австрийцы просто уничтожали улан.

Раз уж мы упомянули «людей с пиками», то надо разобраться и с их техникой боя. Пика – оружие грозное, но хороша в руках только тех, кто виртуозно им владеет. Уже упоминавшийся Антуан де Брак приводит в качестве примера случай с французским офицером-уланом.

«Под Эйлау, в одной из наших атак на казаков, он уже думал уложить одного из них, взяв его с левой стороны, причем казак держал пику “вперед направо”. Но вдруг, приподнявшись на стременах, казак быстро сделал “кругом отбей” и сбросил капитана на землю. Его лошадь была взята, и сам бы он не избежал той же участи, если бы не смелая атака эскадронного командира Гюло из 7-го конноегерского полка. Я присутствовал при перевязке капитана; плечо его было рассечено как сабельным ударом».

Теоретически пика в кавалерийском бою оружие самое мощное. Удары – страшные, психологическое воздействие – сильнейшее. Однако, повторим, мастерство играет исключительную роль. Умелый кавалерист, который отвел удар пикой или увернулся от него, сразу получает преимущество.

…Кавалерийские схватки, как правило, скоротечны. Быстро становится ясно, кому придется отступить. Это не значит, что бой закончен, просто так все устроено. Потому атаки кавалерии на кавалерию похожи на волны. Прилив, отлив… А что там, в дыму? Станет ясно со временем.

…Во время битвы при Фридланде Марселей Марбо служил адъютантом у маршала Ланна. Бои он наблюдал со стороны, но постоянно оказывался в гуще событий. Потерял несколько лошадей!

«…Счастливый случай пришел мне на помощь еще раз. Драгунская дивизия Груши неподалеку от этого места атаковала противника. Столкновение было очень ожесточенным. Хотя этот бой принес победу нашей дивизии, она тем не менее потеряла некоторое количество своих людей, и полковники, как обычно, приказали собрать лошадей убитых кавалеристов и вести их в поводу в тыл. Это было поручено отряду, который двигался отдельно от основной части дивизии. Я заметил этот пикет, в котором каждый драгун вел в поводу четыре или пять лошадей… Я обратился к офицеру, которого подобное множество лошадей очень обременяло, и он с радостью отдал мне одну из них».

Наверняка Марбо подумал: бой хорош и тем, что свободная лошадь всегда найдется…

Часть седьмая
Женщина в седле

Введение

Рядовому 95-го стрелкового полка Чарльзу Смиту повезло остаться в живых в битве при Ватерлоо и сильно не повезло уже после ее окончания. Смита определили в команду, которая выносила тела убитых с поля боя. Та еще работенка.

Смит ее и нашел. Женщину. Француженку. Довольно красивую, как он утверждал. По его же словам, женщина была одета в «полувоенный наряд», что бы это ни значило. В детали стрелок не вдавался. Погибла как мужчина.

Придумал Смит красивую историю или нет, но, как он рассказывал впоследствии, Смит убедил своих товарищей не только вынести француженку с поля боя, но и сразу же ее похоронить. Поступили по-джентльменски.

…В последней битве Великой войны конца XVIII – начала XIX века погибали и женщины. Чьи-то имена мы знаем, чьи-то нет. Их совсем немного. Так ведь и в армиях тех времен женщины большая редкость.

Но они были. Даже среди кавалеристов!

Глава первая
Женское лицо наполеоновских войн

Сложные вопросы хороши тем, что можно предложить простое решение. С темой «Женщины в наполеоновских войнах» так и поступим. Разделим. На тех, кто шел за солдатами, и тех, кто действительно сражался.

Первых довольно много. Маркитантки, прачки, жены и подруги и, что уж тут скромничать, проститутки. Те, кто считает проститутками маркитанток, жестоко заблуждаются. И их профессия точно не столь же древняя, появились маркитантки в Средневековье. Эволюцию этого института прослеживать не будем, нас интересует вполне конкретный период.

Маркитантки… Слово звучное, а «картинки из истории» красивые. Вот она, женщина в окружении солдат. Что-то наливает, чем-то угощает. Продает. И нет, не любовь. Эти женщины находятся в армии вполне официально, у них есть определенный статус, их положение регламентировано.

Во Франции, например, они делятся на две категории. Кантиньерки и вивандьерки. Название первых происходит от слова «столовая», со вторыми более сложно. Разные есть варианты, от «та, кто поддерживает жизнь» до «боевых подруг». Важно то, что и те, и другие – маркитантки, то есть те, кто облегчает солдатам жизнь. Продают еду, кофе, вино, разную мелочевку. А в чем же различие?

О, оно есть. Кантиньерки от поля боя далеко. Их основная деятельность – на привалах. Остановила упряжку с одной лошадкой – и торгует. Вивандьерки реально рискуют жизнью. Поят водой и водкой раненых солдат, оказывают примитивную медицинскую помощь. Они в большом почете у своих боевых товарищей.

Маркитантки, кстати, имели право носить военную форму (полковую), хотя и с юбкой. В любом случае они – важнейшая составная часть армейской жизни, а некоторые – становились легендами. Как знаменитая Мария Деревянная Голова.

В историю она вошла под этим именем, его и сохраним. Классический тип маркитантки! Происхождение сомнительное, судьба удивительная. Дерзкая, грубая, вульгарная, с вполне мужским характером и вечной табачной трубкой во рту. Считается, что известное стихотворение Беранже «Маркитантка» посвящено именно ей.

Героиня намекает, что утешала она солдат и даже генералов не только с помощью водки, но это уже личное дело каждой маркитантки. Мария несколько раз выходила замуж, и недостатка в претендентах на ее сердце и «чарочку» никогда не было.

Справедливости ради отметим, что в целом солдаты относились к Деревянной Голове как к боевому товарищу. Мария участвовала практически во всех знаменитых походах французской армии. А маркитантствовала она в элитном полку, пеших гренадер гвардии. В боевых действиях участия не принимала, но на передовой находилась постоянно.

…Погибнут в сражениях два ее сына, мальчишки-барабанщики, солдатская смерть будет и у Марии. Вместе с гвардейцами она стояла под обстрелом в битве при Ватерлоо, и попал в нее осколок британского ядра. Прямо на глазах у последнего мужа легендарной маркитантки, гренадера Шакта.

Гвардейцы еще даже не вступили в бой, а уже несли потери. Они успели похоронить Марию, там же, на месте ее гибели. Соорудили из веток крест, и, согласно легенде, какой-то капрал сочинил эпитафию. «Здесь покоится Мария, маркитантка 1-го полка пеших гренадер Старой гвардии. Убита на поле брани, в два часа пополудни, 18 июня 1815 года. Прохожий, кто бы ты ни был, поклонись Марии». Еще через несколько часов могилу разворотят новые ядра, сам Шакта погибнет уже от прусской картечи…

Мария Деревянная Голова… Одна из многих. Повторим, маркитантки – женщины, которые в армии имеют статус. В отличие от солдатских жен. Желающих сопровождать мужей в тяжелых походах много, но женщины, да еще и с детьми, – это уже тяжелая обуза для армии. Потому-то англичане, например, жестко регламентировали их количество. Шестьдесят человек на тысячу солдат. На Пиренеях, правда, пропорция слегка нарушалась, но в основном установленные правила соблюдались.

Веллингтон, кстати, «боевые подвиги» женщин совсем не приветствовал. Разве что – шпионаж. Но и в его армиях женщины могли сделать немало полезного. Ухаживали за ранеными и больными, обстирывали не только свои семьи. Некоторые даже удостаивались чести стоять с солдатами на поле боя. Как некая Мэри Диксон, побывавшая на поле Ватерлоо. И да, за проступки солдатских жен секли так же, как и их мужей. Можете называть это равенством.

Теперь – «неизбежное зло». Проститутки. Если на присутствие солдатских жен в войсках порой закрывали глаза, то жрицы продажной любви, разумеется, не приветствовались. Но жрицы отличались изобретательностью во многих вопросах. И из всех, кто шел за солдатами, эта категория была, наверное, наиболее многочисленной. Достаточно просто констатации факта.

Пора поговорить о чем-то действительно редком. О женщинах, которые воевали. Очень даже по-мужски. Всерьез тему стали изучать относительно недавно. Сразу следует сказать, что историки, занимающиеся ею, сталкиваются с большими трудностями. Данных не так уж много, с достоверностью дела обстоят не очень хорошо, выходить на уровень обобщения довольно сложно.

Мы точно знаем, что ни в одной европейской стране в интересующий нас период женщины в армию не призывались, а значит, «женщина-солдат» – большая редкость. Логично предположить также, что больше всего таких женщин должно было быть во Франции. Борьба за равенство и революционный энтузиазм вполне подходящая основа. В 1792 году Законодательное собрание даже рассматривало обращение «гражданок», желавших сражаться наравне с мужчинами. Однако уже якобинский Конвент в 1793 году идею категорически отверг.

Отныне во Франции, как, впрочем, и везде, женщины становились солдатами с помощью обмана. Как правило. Здесь возможны варианты, и просто выдать себя за мужчину – наиболее распространенный. Хотя разнообразие имелось, и мы в этом убедимся на отдельных примерах. Но до частного – немного общего.

Специалисты считают, что во французской армии в конце XVIII – начале XIX века «сражавшихся женщин» было порядка восьмидесяти. В действительности больше, и эта оговорка сопровождает практически любую цифру, по каждой стране. Так, американка Карен Хейгеман, изучавшая вопрос применительно к Пруссии, говорит о двадцати двух женщинах и – с уже упоминавшейся оговоркой.

В любом случае речь идет о цифрах, не поражающих воображение. Поражают сами женщины.

…Она выдала себя за студента, Августа Ренца. Почему выбрала именно это имя? Неизвестно. Элеонора Прохазка родилась в Потсдаме, в семье армейского сержанта. Ей было чуть больше двадцати, когда Наполеон в 1806-м жестоко унизил Пруссию. Происшедшее Элеонора переживала как личную трагедию.

Уже после ее смерти обнаружат письма Элеоноры младшему брату. Молодая девушка рассказывала в основном о банальностях повседневной жизни. Что там у соседей, как отметили праздник и т. д. А посреди вполне безобидных строк довольно странные мысли. О желании воевать наравне с мужчинами. Чем дальше, тем увереннее.

Но в армию Элеонора Прохазка попала лишь в 1813-м, в 28 лет. С помощью обмана, который… не заметили. Любой вправе задаться вопросом – как такое возможно? Видимо, очень даже возможно. Ведь Прохазка не первая и не последняя, кому удавалась успешно вводить в заблуждение окружающих. Известно несколько случаев, когда пол устанавливали только после смерти или ранения. Что, собственно, и произошло с Элеонорой.

Под именем Августа Ренца она начала службу в волонтерском корпусе фон Лютцова сначала барабанщиком, а потом пехотинцем-егерем. В битве при Гёрде осенью 1813-го получила тяжелое ранение, здесь-то все и вскрылось. Элеонора Прохазка скончалась от ран, похоронили ее с воинскими почестями, а история наделала много шума.

Время! Пруссия наконец-то стала мстить за прошлые обиды и унижения, патриотический подъем невиданный. Какая подходящая героиня! В газетах Прохазку называют «германской Жанной д’Арк», ей посвящают стихи и поэмы. Элеонора Прохазка первая и единственная женщина-солдат, в честь которой был сооружен военный мемориал.

Однако уже упоминавшаяся исследовательница Карен Хейгеман отмечает, что далеко не все женщины, пошедшие по тому же пути, что и Прохазка, заслужили такое же восторженное отношение. Хотя некоторые из них воевали совсем не хуже.

Как, например, Фредерика Крюгер из Мекленбурга. Родилась в бедной семье, училась на швею и сама сшила себе мужской костюм, в котором и отправилась в армию под именем Августа Любека. В 1-м Кольбергском пехотном полку Ав-густ Любек хорошо себя зарекомендовал. Сражался храбро и даже умело, но все же его «разоблачили».

Изгонять Фредерику из армии командиры не стали, но сообщили на самый верх. Король Фридрих Вильгельм III распорядился – оставить служить. Причем уже под своим именем. Неслыханная вещь!

Многие, особенно офицеры «старой школы», были недовольны, но возмущались только в своем кругу. А Фредерика Крюгер хорошо воевала и на законных основаниях. Отличилась в ряде сражений, в битве при Денневице в сентябре 1813 года получила ранение и за проявленное мужество – звание сержанта. Подлечилась, вернулась в строй и оставалась в армии вплоть до конца Великой войны. Получила несколько наград, в том числе – от союзников по антинаполеоновской коалиции.

Впечатляет? Только не всех ее современников. Громкая слава Элеоноры Прохазки – случай, по сути, единичный. Возможно, дело в раскрученной драматической истории с трагическим финалом. Сколь бы цинично это ни прозвучало, но Прохазка «вовремя погибла». Война войной, но что делать с «героическими девами» в мирное время, власти себе плохо представляли.

Фредерике Крюгер сам король назначил пенсию, а когда она вышла замуж за капрала Карла Кёллера, прислал ей поздравление. В котором напомнил Фредерике, что отныне она должна повиноваться мужу, в соответствии с христианскими законами. В целом, впрочем, Фредерике грех жаловаться на судьбу. В родном Мекленбурге ее как героя войны не почитали, но, по крайней мере, с неприязнью со стороны земляков она не столкнулась.

Именно это произошло с другой «героической девой», Анной Люринг из Бремена. Поначалу все очень похоже. Анна пошла в армию, выдав себя за мужчину. Тоже хорошо воевала, и ее обман тоже был раскрыт. Обошлось без вмешательства короля, благодаря поддержке однополчан Анна осталась служить. Однако дома, в Бремене, ее не встретили с восторгом. Более того, в адрес Анны Люринг стали звучать обвинения в том, что в армию она отправилась с некими «недостойными целями». Случай, кстати, не единичный.

Общество в целом было еще не готово к женщинам-героям? Да, так и есть. Только война списывала если не все, то многое. В том числе, по крайней мере отчасти, и гендерное неравенство. Удивительные происходили вещи.

Испания… Страна, в которой в начале XIX века не вполне мирно сосуществовали невежество и аристократическая спесь, патриархальность и чудовищное неравенство… И именно Испания подарила нам одну из самых ярких «героических дев» той эпохи, Агустину Арагонскую, или Агустину Сарагосскую.

…Летом 1808 года Сарагоса была переполнена беженцами. Люди спасались от наступавших французов, а Сарагоса – один из последних крупных городов, который еще не оказался в руках захватчиков. В Сарагосе оказался и лейтенант Хуан Рока из Каталонии. Вместе с семьей, женой Агустиной и маленьким сыном.

Когда началась первая осада города, местная хунта мобилизовала всех. Старики и дети восстанавливали укрепления, женщины подносили защитникам крепости воду, еду, боеприпасы. Агустина, оставив сына на попечение знакомой старушки, находилась в самой гуще событий. В какой-то момент французы почти овладели Портильо, древними воротами города. Испанских артиллеристов у старых пушек практически не осталось, и тогда наступил час Агустины Арагонской.

Какая, наверное, это была фантастическая, вдохновляющая картина! Агустина несла корзину с яблоками, которыми собиралась как раз накормить артиллеристов. Бросив ее, женщина подбежала к одной из пушек. Сама зарядила ее и поднесла фитиль. Бах! Выстрел в упор резко охладил пыл французов. А испанцы, уже начавшие отходить вглубь города, необыкновенно воодушевились и вернулись на позиции. Так Агустина получила прозвище «Арагонская», а со временем стала символом антифранцузского сопротивления. Ведь история с яблоками и пушкой – только начало.

Спустя несколько месяцев французы все же взяли Сарагосу, Агустину вместе с ее сыном арестовали. Мальчик погиб, а его матери удалось бежать. Агустина Арагонская возглавила небольшой отряд герильерос, то есть повстанцев. И руководила мужчинами настолько умело, что на нее, согласно легенде, обратил внимание сам Артур Уэлсли, будущий герцог Веллингтон.

Доподлинно неизвестно, в чем именно заключалось сотрудничество командующего английскими силами на Пиренеях и Агустины. Многие историки отвергают версию о том, что сам Веллингтон произвел ее в офицеры, но то, что она принимала участие в нескольких сражениях, в том числе в знаменитой битве при Витории в 1813 году, – факт.

Веллингтон точно с ней встречался, как и Гойя, и Байрон. В Испании Агустина превратилась в объект всеобщего восхищения и даже поклонения. И вплоть до своей смерти в 1857-м она носила и военный мундир, и награды.

Заметим, что в, казалось бы, совсем не просвещенной Испании женщины часто сражались за свободу своей страны наравне с мужчинами и пользовались заслуженным уважением. Особенно в партизанских отрядах. Это вообще характерно для стран, в которых война приобретала народный характер. Вспомним Россию и легендарную «старостиху» Василису Кожину. И все же…

Воевала Европа с французами, но «героических дев» больше всего было как раз во французской армии. Причем особенно много – до прихода Наполеона к власти, что вполне объяснимо. В «революционных войнах» участие женщин было не то что желательным, но вполне допустимым. Именно в те годы получил распространение вариант «пошла вслед за мужем и стала солдатом».

Примеров довольно много, приведем один. Роза Буйон. Отправилась в батальон волонтеров вместе с супругом, переоделась в мужскую одежду. Сражалась наравне со всеми, но после смерти мужа в бою ее разоблачили. Командир, однако, отправил Розу в Париж с сопроводительным письмом, и Конвент выделил ей пенсию, а каждому из ее детей дали единовременное пособие.

Как еще женщины превращались в солдат? Некоторая склонность к авантюризму и – случай. Виржини Гескьер на призывном участке выдала себя за собственного брата. Вместе с генералом Жюно отправилась воевать на Пиренеи и там показала себя в «истинно мужской красе».

Однажды спасла жизнь своему полковнику и захватила в плен двух английских офицеров. Виржини получила сержантские нашивки.

Поразительно то, что она ухитрялась годами «сохранять тайну», несмотря на весьма миловидную внешность. Даже когда она получила штыковое ранение и попала в госпиталь, Виржини удалось каким-то удивительным образом обмануть врачей. Только в 1812 году, когда она в очередной раз оказалась в руках хирургов, тайну раскрыли. Виржини уволили со службы. Однако и на «гражданке» она пользовалась большой популярностью, и, по некоторым данным, ее даже наградили орденом Почетного легиона.

…Они служили. В основном – в пехоте. Но и в артиллерии, и в кавалерии. Как раз в кавалерии и воевала одна из самых знаменитых «героических дев». О ней – в отдельной главе, как и было обещано.

Глава вторая
Мадам Сан-Жен

Викторьен Сарду никогда не отчаивался. В будущем – один из знаменитых французских драматургов, начинал Сарду как неудачник. Театры его пьесы ставить отказывались, попытки привлечь внимание кого-то из известных актеров терпели провал. Но Сарду продолжал писать, он в себя верил. И не зря. В конце концов приобрел и деньги, и славу.

Количество не всегда переходит в качество, многие из пьес Сарду сегодня вполне заслуженно забыты, но две до сих пор считаются шедеврами. «Тоска», ставшая литературной основой оперы Пуччини, и «Мадам Сан-Жен». «Тоска», благодаря великой музыке Пуччини, более известна, зато история создания «Мадам Сан-Жен» гораздо интереснее.

Вообще-то пьесу «Мадам Сан-Жен» первоначально написал менее известный, чем Сарду, драматург Эмиль Моро. И посвящена она была Терезе Фигёр, кавалерист-девице, воевавшей во французской армии конца XVIII – начала XIX века. Фигёр и получила прозвище Мадам Сан-Жен. Чаще всего переводят как Мадам Бесцеремонность, но есть и другие варианты – Мадам Без Предрассудков, например.

Моро хотел успеха и пошел простым путем – пригласил в соавторы куда более популярного, чем он, Викторьена Сарду. Сарду согласился, но сделал «встречное предложение». Заменить Терезу Фигёр другим историческим персонажем. Женой маршала Лефевра, Катрин Юбшер.

Сарду считал, что бойкая прачка, вышедшая замуж за человека, которому предстояло стать одним из прославленных военачальников Империи, даст больше «возможностей для маневра». Во-первых, можно ввести героев из первого ряда, включая самого Наполеона. Во-вторых, открывался широкий простор для любовных интриг, как известно, украшающих каждый водевиль.

Моро протестовать не стал, а дальновидный Сарду не ошибся. Пьеса имела огромный успех, как и снятый по ее мотивам в 1961 году фильм. Катрин Юбшер в нем сыграла Софи Лорен. Все это хорошо, только обидно за настоящую мадам Сан-Жен. По части бесцеремонности две женщины вполне могли поспорить друг с другом, только Катрин Юбшер прожила в целом довольно счастливую жизнь, а про Терезу Фигёр такого не скажешь.

…«Я была поистине дьяволенком, обожавшим отцовских лошадей и изводившим мальчика, водившего их на водопой, чтобы он посадил меня у себя за спиной. Я умела кричать “Но!” и “Пру!”, умела свистеть, умела швыряться камнями. Один военный, драгун, часто заходил к моему отцу, подружился со мной и стал называть меня своей женушкой. А я называла его своим мужем и обожала надевать его каску себе на голову».

Все, все было предрешено. Даже то, что станет Тереза драгуном. Мари-Тереза Фигёр родилась в 1774 году, в девять лет стала сиротой, а когда ей было уже сильно за шестьдесят, появились ее мемуары. Литературную обработку выполнил некий Сен-Жермен Ледюк. «Украшал» ли он рассказы Мадам Бесцеремонность, мы не знаем, в том, что она сама кое-что приукрасила, можно не сомневаться. Это нормально. Пусть будет лучше так – изображений Терезы Фигёр практически нет, зато мемуары – есть.

Мемуары, надо сказать, весьма увлекательные. Есть в них непосредственность, вызывающая доверие. Тереза ведь из низов, и ее рассказ о событиях совсем не такой, как у генералов или политиков, взвешивающих каждое слово.

«Разразилась революция, но почти четыре года я почти ничего не знала о ней». Просто и понятно! А почему политика должна волновать совсем юную девушку, которой свойственна мечтательность, а она вынуждена работать в магазине торговки сукном?

Книги великих просветителей Тереза не читала, с образованием у нее вообще большие проблемы, предпочитала прислушиваться к мнению старших. Прежде всего – занимавшегося ее воспитанием дядюшки, Жозефа Вьяра, бывшего лейтенанта королевской армии. Дядя как раз с самого начала революции был за роялистов, а казнь Людовика XVI повергла его в шоковое состояние.

В общем, воевать Тереза Фигёр начала на «неправильной стороне». Вместе с дядей присоединилась к федералистам, противникам Конвента. Что примечательно, дядя сразу обрядил 19-летнюю племянницу в мужской мундир. Пока – артиллериста. Терезе понравилось. «…Я словно опровергала природу, которая неплохо позабавилась, сотворив меня женщиной. Мое призвание определилось: Тереза Фигёр – солдат».

Снова – быстро и просто. Такое время, можно и природу опровергать, и убеждения поменять. И жизнь потерять тоже легко. Тереза и ее дядя попали в плен к солдатам Конвента, которыми руководил генерал Карто. Тот самый, которому сильно не понравился «выскочка» Буонапарте, который пришел к нему представляться под Тулоном.

У Карто имелись недостатки, но злоба и мстительность среди них не числились. Девушка-артиллерист вызвала в нем нечто похожее на восхищение, и он сразу предложил Терезе выбрать «правильную сторону». Да еще и пообещал ей «лучшую лошадь из своей конюшни». Тереза сопротивлялась совсем недолго. Выпросила прощение и для своего дяди, моментально забывшего о роялизме, и все вместе отправились на конюшню. «Там я присмотрела себе красивую кобылку серой в яблоках масти…»

Первая своя лошадь Терезы Фигёр, начало новой жизни. Дальше будет много лошадей и еще больше – приключений. Прозвище Сан-Жен Тереза получила едва ли не сразу же. Не заслужила, ей просто, как было принято в некоторых частях, дали боевое прозвище. Младший лейтенант предложил, Тереза согласилась.

…«Яувидела у него эполеты майора на артиллерийском мундире, он был щуплый, кожа у него была оливкового цвета, вся какая-то землистая, щеки впалые, а сам он был весь угловатый, но при этом лицо у него было такое, какие запоминаются навсегда. На столе лежала его шляпа, желтоватый султан которой показался мне ужасно грязным, что могло свидетельствовать о том, что ему часто приходилось находиться в пороховом дыму батарей. Не поворачивая головы в мою сторону, он достал часы.

– Тебе нужно было три четверти часа, – резко сказал он, – ты же потратила час десять. Отправляйся на гауптвахту».

Первая встреча с Бонапартом – и такой конфуз! Забегая вперед, скажем, что теплых чувств, а тем более восторга, Сан-Жен у Наполеона не вызывала. Многие из его приближенных, например генерал Жюно, очень хорошо относились к Терезе и покровительствовали ей. Но сам Наполеон женщин-солдат ценил не очень-то высоко. Сексизм, наверное. Хотя о таком явлении Наполеон, конечно, не знал.

Под Тулоном Сан-Жен получила первое (легкое) ранение, а вскоре присоединилась к драгунскому полку. В драгунах она и будет воевать, что само по себе примечательно. Драгуны, как мы уже знаем, тот вид кавалерии, который требовал особых навыков. Драгуны должны были уметь сражаться как в конном, так и в пешем строю, стрелять из ружья и орудовать тяжелым палашом. Что как минимум требует и хорошей физической подготовки.

Мужское занятие? Тереза Фигёр доказала, что женщине оно тоже по силам. При росте примерно в 160 см (по тем временам не таком уж и маленьком) она, по ее же словам, обладала «железным здоровьем», была очень выносливой и отлично держалась в седле. Все испытания во время военной подготовки в Кастре она выдержала с легкостью. Поблажек ей никто не делал.

Еще раз подчеркнем важнейший нюанс. В отличие от многих других женщин-солдат, Сан-Жен никого не обманывала. О том, что она – женщина, знали все, хотя для кого-то это становилось сюрпризом. Сама Тереза, кстати, считала себя хоть и не красавицей, но вполне «пикантной». Такой эпитет она и употребляет в мемуарах. Настоящая француженка!

Когда Конвент в 1793 году запретил женщинам службу в армии, командование Восточно-Пиренейской армии, в которой находилась Тереза Фигёр, сразу выступило в ее защиту, и Сан-Жен осталась драгуном. Сражалась Сан-Жен храбро и, в отличие от многих мужчин, благородно. Она приводит немало примеров того, как самолично противостояла мародерам и спасала пленных от грабежа и насилия. К мелким кражам, вроде курицы на обед, относилась вполне лояльно.

Мемуары Терезы Фигёр как раз наиболее интересны не описанием боевых действий, а той повседневной солдатской жизни, о которой мы мало что знаем. Наблюдательная и бесхитростная Сан-Жен передает и нюансы, и настроение. Она позволяет увидеть войну с разных сторон, очень эмоционально, потому что она – женщина.

Две темы выделим особо. Первая. Как ее пол влиял на принятие судьбоносных решений? Вторая – отношения Терезы Фигёр с Наполеоном.

Сан-Жен – война есть война – несколько раз попадала в плен. И порой именно ее принадлежность к «слабому» полу сильно помогала Терезе. Как, например, в истории с участием знаменитого австрийского полководца и дипломата принца де Линя в 1799 году.

Тереза Фигёр оказалась в руках австрийцев, и ее отправили к де Линю, который симпатизировал французам. Когда Сан-Жен, одетая, разумеется, в мужской мундир, сообщила де Линю о том, что она – женщина, тот пришел в неописуемый восторг. Он стал звать к себе придворных и кричать:

«– Слышали ли вы когда-нибудь о чем-то подобном? Она – женщина! На такое способны только эти черти французы!»

Де Линь приказал хирургу осмотреть раны пленницы, ее накормили прекрасным обедом, дали выспаться на застеленной тонким бельем кровати, сшили новый костюм и – отпустили из плена. К своим она добралась не без приключений, но в том вины де Линя нет.

Англичане отнеслись к Сан-Жен совсем не так благосклонно. Самый драматичный период службы Терезы – испанский. Тяжелая, страшная война… Других вроде и не бывает, но в Испании практически с самого начала боевых действий – жестокость. Причем у всех воюющих сторон.

Сан-Жен попала в плен сначала к испанским герильерос, а потом упросила их вождя передать ее англичанам. Хотя в наполеоновской армии бытовало мнение, что хуже британцев никто с пленными не обращается. Основанное как раз на испанском опыте. Сам император на острове Святой Елены не раз напоминал доктору О’Мире об «ужасах на понтонах». «Понтонами» называли плавучие тюрьмы, старые корабли, которые использовались для содержания пленных французов.

Оправдывать англичан не стоит, условия на понтонах были действительно ужасными. Однако Тереза Фигёр сама попросилась к британцам. Более того, при прочих равных французы всегда предпочитали сдаваться в плен сыновьям Туманного Альбиона, а не испанцам. Все не так просто.

Англичане в целом не стали бы издеваться над пленными, но и заботиться об их «достойном содержании» – тоже не их стиль. Веллингтон не считал это задачей первостепенной важности, а о существовании Сан-Жен он, скорее всего, не знал. Даже если бы и знал, мало что изменилось бы. Тереза в мемуарах говорит о том, что ее предупредили – англичане не делают снисхождений для женщин, которые носят мужскую форму. Так и было. И много рассуждать о «неджентльменском» поведении того же Веллингтона вряд ли стоит.

Тереза же в конце концов попала вместе с другими пленными в Англию, где и пробыла вплоть до первого отречения Наполеона в 1814 году, когда всех погрузили на корабли и отправили во Францию. Думала ли она о том, что снова встретит императора? Вряд ли. Но и последняя встреча случится.

Про первую мы уже знаем, но вторая, та, что произошла практически сразу после первой, там же, под Тулоном, была куда более интересной и имела последствия.

Не зря ей дали такое прозвище, ой не зря… Когда генерал Карто, симпатизировавший Сан-Жен, начал стыдить ее за то, что позволила отправить себя на гауптвахту, Тереза сразу же указала на присутствовавшего там «виновника».

«Да, мой генерал, это цыганенок, настоящий цыганенок, мерзкий цыганенок. Посмотрите, он же еще грязнее, чем его плюмаж».

«Цыганенок» никогда и ничего не забывал, в этом Тереза убедится в 1802 году, когда состоится ее новая встреча с Наполеоном, уже – первым консулом.

Сан-Жен приехала в Париж хлопотать о пенсии. После полученных в Италии ранений она сомневалась, стоит ли возвращаться в армию. Молва о ее подвигах быстро распространилась по столице, Тереза стала модной, о ней узнала и Жозефина Бонапарт. И – пригласила в Сен-Клу. Дамы хорошо провели время, сели обедать, тут-то неожиданно появился первый консул.

«– Хорошо, господин Сан-Жен, – сказал мне он (он назвал меня как мужчину), – вы находите меня все таким же страшным, как во время осады Тулона?»

Про «цыганенка» он не забыл, рассказал историю Жозефине и ее дочери. Они от души посмеялись, а Сан-Жен, конечно, было не до смеха. Немного позлорадствовав, Наполеон назвал – уже мадемуазель Фигёр – храбрецом и сделал ее камеристкой своей жены. Придворная жизнь быстро наскучила неугомонной Сан-Жен, она вернулась в драгуны. Ни Наполеон, ни Жозефина особо не возражали.

Они встретятся еще несколько раз. Тереза все опишет. Она, разумеется, боготворила императора, а Наполеон… Все, в общем-то, из слов Сан-Жен понятно. Теплоты там нет никакой, воспринимал император ее как… некую небезынтересную диковину. Есть и есть, не более того. Собственно говоря, их последняя встреча, уже после возвращения Наполеона с Эльбы, наглядно это демонстрирует.

…Тереза стояла рядом с генералом Лефевром-Денуэттом, одетая в форму гвардейских конных егерей (подарок генерала).

«– Мадам Сан-Жен, – сказал император, повернув голову в мою сторону, – оставила драгун и перешла в конные егеря?

Генерал сообщил ему, что я вернулась из Англии, где долгое время была в плену.

– Ты позволила взять себя в плен! – воскликнул император.

– Увы, это так, мой генерал, – ответила я.

(Я очень часто имела честь говорить с императором во время смотров, но я никогда не называла его “сир”, только генералом: это была старая привычка, которую трудно объяснить, но это никак не связано с недостатком уважения.)

– И у тебя нет денег? – вновь спросил он.

– Вы правы, мой генерал.

Он повернулся к одному из своих адъютантов:

– Автор, выдайте ей чек.

И он продолжил свой путь, сделав мне прощальный жест рукой. Это был последний раз, когда я могла видеть этого благородного человека».

В последней кампании Наполеона Сан-Жен не участвовала. Она выйдет замуж, потеряет мужа и будет доживать дни в бедности и одиночестве. Говорят, что до самой смерти жалела лишь об одном. Что так и не получила крест ордена Почетного легиона. Из рук человека, которого она когда-то обозвала «цыганенком»…

Глава третья
Кавалерист-девица Надежда Дурова

«Имя, которым вы назвали меня, милостивый государь Александр Сергеевич, в вашем предисловии, не дает мне покоя! Нет ли средства помочь этому горю? “Записки” хоть и напечатаны, но в свет еще не вышли, публика ничего об них не знает, итак, нельзя ли сделать таким образом: присоедините их к тем, что сегодня взяли у меня, издайте все вместе от себя и назовите: “Своеручные записки русской амазонки, известной под именем Александрова”».

Александр Сергеевич ответил:

«Мнение мое, искреннее и беспристрастное, – оставить как есть. “Записки амазонки” как-то слишком изысканно, манерно, напоминает немецкие романы. “Записки Н.А. Дуровой” – просто, искренно и благородно. Будьте смелы – вступайте на поприще литературное столь же отважно, как и на то, которое вас прославило. Полумеры никуда не годятся».

1836 год. Переписка Александра Сергеевича Пушкина с Надеждой Андреевной Дуровой. Это она настаивала на «амазонке», но в историю вошла как кавалерист-девица. Во многом благодаря Пушкину. Наша соотечественница Надежда Дурова, бесспорно, самая известная женщина-солдат эпохи наполеоновских войн. И, не в обиду Терезе Фигёр будет сказано, человек куда более сложный, чем мадам Сан-Жен.

Сложный настолько, что сегодня «феномен Дуровой» больше интересует философов и психологов, чем историков. Кавалерист-девицу часто вспоминают феминистки, хватает и рассуждений о так называемом «гендерном беспокойстве». Все есть. Нельзя не признать, что жизнь Дуровой дает возможность порассуждать. Как и разные связанные с ней мифы, а их тоже хватает.

Оставим разговоры о «гендерном беспокойстве» тем, кого беспокоит именно это. У нас, в конце концов, книга о кавалерии. Вот о Дуровой-кавалеристе мы и поговорим. Там, где отступления неизбежны, – отступим.

Родилась Надежда Дурова в 1783 году. Ее отец – ротмистр одного из гусарских полков, мать – из семьи крупного малороссийского помещика. Именно на мать современные психологи обращают особое внимание. Сама Дурова с потрясающей детальностью описывает злоключения своего детства, в первую очередь – отношения с матерью.

Со слов Дуровой, мать ее мечтала о сыне, даже имя ему выбрала, а тут вдруг такое разочарование. Плохо мать относилась к дочери, а дочь о своем младенчестве пишет: «В это время я, как видно, управляемая судьбою, назначившею мне солдатский мундир…» Все предвидела! И да, есть эпизод, который все психологи без исключения назовут ключевым.

Однажды, раздраженная громким и непрерывным плачем малышки, мать выбросила дочь из окна кареты! Прямо на глазах у проезжавших мимо гусар! «Благодари бога, что ты не убийца! Дочь наша жива; но я не отдам уже ее тебе во власть; я сам займусь ею». Слова разгневанного отца. Совсем из жизни Надежды Дуровой мать не исчезнет, но за девочкой отныне будет постоянно присматривать гусар по фамилии Астахов.

Как сходится! Верить, не верить? Есть ведь немало тех, кто утверждает – отец Дуровой служил вовсе не в гусарах, а в пехоте. Из основания вынули кирпич, все рухнуло? Верить – личное дело каждого, однако точно есть принципиальное отличие от той же Терезы Фигёр, да и от большинства других воительниц.

С начала и до конца Дурова развивает главную мысль. Солдатом ее сделали не случай, не обстоятельства. Это было предначертано судьбой. Фигёр хоть и утверждала, что тоже получала некие знаки, но ее «поход в армию» все же порыв. У Дуровой – целая философия. Система взглядов, которые сегодня многие бы назвали феминистскими. Что, наверное, похоже на правду.

Хотя без гусарства здесь тоже не обошлось. В широком смысле слова. Есть и своего рода бахвальство, и выдумки. Но гусарство Дуровой – это еще и символ. Свободы, другой жизни, да даже другого человека. Она ведь служила не только в гусарах, но для философии кавалерист-девицы именно они подходят лучше всего. «Гусарское воспитание пустило во мне глубокие корни…» Ее слова. Преувеличивает? Совсем не важно.

Позволим себе закрыть тему «тяжелого детства» пространной цитатой, которая все объясняет. Вернее, так. Дурова сама все объяснила. «Может быть, я забыла бы наконец все свои гусарские замашки и сделалась обыкновенною девицею, как и все, если б мать моя не представляла в самом безотрадном виде участь женщины. Она говорила при мне в самых обидных выражениях о судьбе этого пола: женщина, по ее мнению, должна родиться, жить и умереть в рабстве; что вечная неволя, тягостная зависимость и всякого рода угнетение есть ее доля от колыбели до могилы; что она исполнена слабостей, лишена всех совершенств и не способна ни к чему; что, одним словом, женщина самое ничтожное и самое презренное творение в свете! Голова моя шла кругом от этого описания; я решилась, хотя бы это стоило мне жизни, отделиться от пола, находящегося, как я думала, под проклятием божиим».

Объяснение, конечно, устроит не всех. Есть в жизни Дуровой и то, что сильно смахивает на «темное пятно». При желании его можно вписать почти в любую «теорию».

В 18 лет Надежду Дурову выдали замуж. Против ее воли, что совсем не редкость по тем временам. Она даже родила сына. В «Записках» кавалерист-девица ни слова не говорит ни о браке, ни о сыне, что стало предметом разного рода домыслов еще при жизни Дуровой. Более-менее достоверных сведений крайне мало, и «додумать» можно все что угодно. Попробуем.

Некоторые историки считают, что помимо брака у Дуровой была как минимум одна довольно продолжительная, в год, «любовная связь» с казачьим есаулом. Сама она про это в «Записках» тоже ничего не пишет. Ладно связь, но сын-то имелся! Дурова про него не вспоминает. Да, какое-то участие в его жизни она принимала, однако для ее собственной жизни наличие сына нечто совершенно несущественное. Плохая мать? Правильнее сказать – никакая.

Сын совершенно не вписывался в тот образ, который Дурова тщательно создавала. Воина. Офицера. Мужчины, наконец. Так себе оправдание, но другого просто нет. Оно и не нужно.

Еще раз выделим главное. Дурова совсем не похожа ни на Терезу Фигёр, ни тем более на Шурочку Азарову. Ведь считается, что именно кавалерист-девица – прототип главной героини фильма «Гусарская баллада» (и пьесы «Давным-давно»). Да ничего общего, кроме гусарского мундира. Корнет Азаров все равно оставался женщиной, а Дурова категорически отказывалась ею быть.

Для нее крайне важно, чтобы ее товарищи по службе воспринимали и как равного, и как мужчину. Усы у нее, конечно, не росли, однако она старательно копировала манеры. Научилась курить трубку (и курила до конца жизни), стояла уперев «руки в боки» и садилась по-мужски, закинув ногу на ногу. Страшно расстраивалась, когда ее «разоблачали». Поскольку делали это, главным образом, солдатские и офицерские жены, Дурова женское общество не любила и по возможности его избегала.

Очень расстроилась, кстати, из-за того, что Пушкин «приходил в предметное замешательство», когда она говорила о себе в мужском роде. Великий поэт уж мог бы понять, но не захотел. Пора переходить и к кавалерийским делам.

…В армию Дурова попала в 1806-м, в 23 года. Возраст свой уменьшила на шесть лет, видимо, чтобы проще объяснять «без-усость». Стриглась, отныне и навсегда, коротко. Рост Дуровой – примерно 160 см, что по тем временам, особенно для легкой кавалерии, почти выше среднего. Крепкая, хороша развита физически, хотя один из ее постоянных страхов во время службы – устать и показать слабость. Терпела, справлялась.

Несомненное достоинство Дуровой – с лошадьми она была на «ты». В первую очередь благодаря отцу. Именно он подарил ей в 12 лет черкесского жеребца Алкида. Прекрасную лошадь, судя по воспоминаниям Дуровой. Алкид верой и правдой служил ей много лет, хозяйка была сильно привязана к нему. Сколько усилий Дурова затратила на то, чтобы Алкид всегда оставался при ней! Это было очень непросто, ведь в большинстве полков лошадь полагалось иметь казенную. Дурова постоянно «отстаивала» Алкида.

Когда Алкид погиб, горе Дуровой было безмерным. «Алкид! Алкид!., для чего я не умерла тут же… Дежурный офицер, увидя, что я обнимаю и покрываю поцелуями и слезами бездыханный труп моей лошади, сказал, что я глупо ребячусь, и приказал вытащить ее в поле; я побежала к ротмистру просить, чтоб приказал оставить в покое тело моего Алкида и позволил мне самой похоронить его». Однополчане, знавшие о необыкновенной привязанности своего товарища к коню, помогли кавалерист-девице выкопать глубокую могилу, а она сама все то время, пока полк оставался на постое, каждое утро начинала с посещения могилы Алкида. Немного по-женски? Может быть, может быть.

…Дурова успела послужить в разных кавалерийских полках. Начинала в казачьем, потом была и уланом, и гусаром. Дуров, Соколов, Александров. Фамилии разные, человек один. Как к ней относились ее боевые товарищи? Большинство, это действительно так, хорошо. Особенно те, кто оставался в неведении относительно ее пола. Знающие – в целом тоже неплохо, хотя здесь уже наблюдалось некое «расслоение». Имели место и предубеждение, и снисходительность (что у Дуровой вызывало наибольшее возмущение), иногда и неприязнь. Все как должно и могло было быть.

Денис Давыдов, например, отзывается о Дуровой довольно сдержанно: «Дурову я знал потому, что я с ней служил в арьергарде, во все время отступления нашего от Немана до Бородина… Я помню, что тогда поговаривали, что Александров – женщина, но так, слегка. Она очень уединена была, избегала общества, столько, сколько можно избегать его на биваках. Мне случилось однажды на привале войти в избу вместе с офицером того полка, в котором служил Александров, именно с Волковым. Нам хотелось напиться молока в избе… Там нашли мы молодого уланского офицера, который только что меня увидел, встал, поклонился, взял кивер и вышел вон. Волков сказал мне: “Это Александров, который, говорят, – женщина”. Я бросился на крыльцо, но он уже скакал далеко. Впоследствии я ее видел на фронте…» Вспоминал еще не раз, и всегда – без восхищения.

Однако признание, и у однополчан, и у современников, Дурова, конечно, заслужила. Тяготы военной жизни переносила стойко, приняла участие в нескольких кампаниях. Сражалась храбро, даже отчаянно, и вполне могла посоперничать со многими мужчинами-всадниками. Награды и звания получала заслуженно.

Примеры привести не сложно, только лучше прочитать ее «Записки». Что-то выдумано, по большей части – правда. Самое главное в другом. Надежда Дурова обладала несомненным литературным талантом, Пушкин это сразу увидел. Сопроводил первый отрывок из «Записок», опубликованный в «Современнике», такими строками: «С неизъяснимым участием прочли мы признание женщины, столь необыкновенной; с изумлением увидели, что нежные пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять уланской сабли, владеют и пером быстрым, живописным и пламенным».

Про «нежные пальчики» Надежде Андреевне вряд ли понравилось, про перо наверняка польстило. Белинский, ознакомившись с отрывком, написал: «Если это мистификация, то, признаемся, очень мастерская; если подлинные записки, то занимательные и увлекательные до невероятности». Так и есть. Невероятно увлекательные, их стоит прочесть. Белинский, кстати, тоже назвал Дурову «феноменом нравственного мира».

…Слово «феномен» всегда подразумевает некую загадочность. Феномен был, феномен есть. Удивительная жизнь! «Разоблачил» ведь ее горячо любимый отец, и как! Именно он, узнав о том, что дочь его стала военным, начал составлять прошения к самому государю императору. Александр I распорядился доставить Дурову в Петербург и встретился с ней.

История кавалерист-девицы произвела на царя сильное впечатление. Он дал ей свое имя, и отныне Дурова – Александр Александров. Правда, император попросил ее сохранять, по возможности, инкогнито. Какое инкогнито?! Слухи, невероятные истории… Про Александра Александрова знают немногие, про то, что в армии служит женщина, почти все. Испуганные крестьяне отдают дочерей замуж в 13 и даже в 10 лет. Говорят, что скоро в армию начнут «девок брать». Смешно, но не странно.

Когда Дурова оставит армию в 1817 году, снова возникли вопросы. Захочет ли она вернуться к «женскому обличью»? Давать ли ей пенсию офицера? За Александром Александровым сохранили право на ношение военного мундира и наград и пенсию оставили. Она обнаружила в себе литературный дар и… Вы уже все знаете.

Сначала – необыкновенная популярность, потом – не то что забвение, просто про нее потихоньку стали забывать. Ведь все, что действительно интересовало всех, Дурова уже давно рассказала.

…Последние годы жизни Дурова провела в захолустной Елабуге. В одиночестве. Не сказать что в полной бедности, но пришлось Надежде Андреевне заниматься и тем, что она так ненавидела в детстве. Рукоделием. В Елабуге она и умерла в 1866-м, там ее и похоронили. В уланском офицерском мундире, с Георгиевским крестом на груди, со всеми воинскими почестями. Спустя какое-то время установили на могиле памятник. С надписью, начинавшейся со слов: «Надежда Андреевна Дурова, по повелению императора Александра – корнет Александров…»

Часть восьмая
Лучшие кавалерийские генералы. Против Наполеона

Введение

Не было у противников Наполеона кавалерийских генералов уровня великих пруссаков Зейдлица и фон Цитена. Это никого не должно задевать, это просто констатация факта. Однако пусть и не выдающихся, но очень хороших командиров хватало. Выбор есть, хотя он и довольно сложен.

В отсутствие безоговорочных лидеров критика неизбежна. Почему этот, а не… Возражения вполне могут быть справедливыми, только ведь составление любого рейтинга подразумевает некую субъективность.

По одному от каждого из главных противников Наполеона. Не просто кавалерийского командира, но и яркого человека, незаурядной личности. Кого-то хорошо помнят до сих пор, кто-то – незаслуженно забыт…

Глава первая
Генерал-рыцарь. Яков Кульнев

Он погиб в самом начале войны 1812 года. Одним из первых русских генералов. Не успел отличиться при Бородино, не гнал французов из России, не участвовал в триумфальных заграничных походах. Однако им восхищались современники, причем не только его соотечественники. Особенный человек, заслуживший прозвище «генерал-рыцарь» или «генерал Дон Кишот». Яков Петрович Кульнев.

…«Кульнев был росту высокого, почти двух аршин и десяти вершков (примерно 185 см). Был сухощавым, но ширококостным и немного сутуловатым мужчиною. Волосы имел он темно-русые, с сильною проседью. Он был лица продолговатого, нос имел довольно большой, прямой, с малой горбиною, и носил довольно длинные усы, соединявшиеся с огромными бакенбардами. Я недавно где-то читал, что он носил какой-то черный гусарский ментик или доломан, с черными шароварами. Несправедливо. В Финляндии он носил Гродненского гусарского, а в Турции Белорусского гусарского полка ментик или доломан, смотря по времени года, как все гусары; только одежда его была не офицерская, а рядового гусара, то есть сшитая из толстого солдатского сукна, с гарусными шнурками и оловянными пуговицами. Рейтузы носил он форменные офицерские и фуражку также форменную. Правда, что он надевал иногда финский колпак или разного рода скуфьи и ермолки; но то делывал он из балагурства, может быть, из страсти носить что-нибудь странное на голове, ибо однажды он одел на голову и носил до износа подаренный ему мною табачный кисет зеленого сафьяна и шитый золотом. Все это делывал он, однако, на биваке, вне службы, но никогда на службе и перед войском». Из балагурства мог и кисет на голову нацепить, но – не на службе. Деталь, как мы знаем, всегда помогает создать образ. Описывая генерала Кульнева, Денис Давыдов не жалел ни деталей, ни добрых слов. В своих воспоминаниях Давыдов с особыми чувствами, восхищением и необыкновенной теплотой, говорит о двух военачальниках. Суворове и Кульневе. Призывает не сравнивать их, но сам это все же делает. Были ли у Кульнева чудачества в стиле генералиссимуса? Были, были, что греха таить.

Самому Кульневу сравнения с Суворовым, безусловно, льстили. Но говорил он примерно так: где я, а где Суворов? На своем месте Яков Петрович, вполне заслуженном. Например – многие считают именно Кульнева лучшим русским кавалеристом той эпохи.

Поэт Василий Жуковский воспел удивительное совпадение. Кульнев погиб не так уж далеко от места, где родился, от деревни Клястицы до ныне латышского города Лудза добраться можно быстро. Отец генерала Кульнева, Петр Васильевич Кульнев, в армии до высоких чинов не дослужился. Тяжелое ранение вынудило его уйти в отставку. Однако его успел заметить сам Суворов. Более того, великий полководец состоял в переписке и с отцом Кульнева, и с его матерью, Луизой Ивановной Гребениц, родившейся в Пруссии.

Семья большая, у Кульнева было пять братьев и сестра, и – совсем небогатая. Все доходы – жалованье отца да от небольшого поместья в Калужской области. Жили более чем скромно, и привычки, обретенные в детстве, Кульнев сохранил до конца жизни. В этом он точно очень похож на Суворова.

Денис Давыдов, который хоть и был моложе Кульнева, родившегося в 1763-м, на двадцать лет, но ставший ему другом, ярко описал неприхотливость знаменитого кавалериста. Кульнев, например, сам заготовлял разного рода «закуски». Грибы, маринованную рыбу. Даже во время военных походов потчевал гостей собственноручно приготовленной снедью, приговаривая при этом:

«Голь хитра на выдумки, я, господа, живу по-донкишотски, странствующим рыцарем печального образа, без кола и двора; потчую вас собственным стряпаньем и чем бог послал».

Про «донкишотство» Кульнева мы еще поговорим отдельно, пока лишь отметим, что, в отличие от Рыцаря печального образа, славу (не литературную) Кульнев все же обрел, хотя путь к ней и получился долгим.

Скромность и честность гарантируют небогатый выбор. Мальчиков в семье Кульневых предпочитали «переводить на гособеспечение». Якова и его брата Ивана, который тоже станет генералом, отправили в Сухопутный шляхетский корпус. Там они и получат образование, в том числе военное.

Сразу отметим, что, как и у многих знаменитых кавалеристов того времени, специального профильного образования у Кульнева не имелось, однако общий уровень знаний был весьма неплохим. Снова сошлемся на Дениса Давыдова.

«Кульнев знал удовлетворительно артиллерийскую науку и основательно – полевую фортификацию, теоретически и практически. Он порядочно изъяснялся на языках французском и немецком, хотя писал на обоих часто ошибочно, но познания его в истории, особенно в русской и римской, были истинно замечательны».

Из Сухопутного шляхетского корпуса Кульнев выпустился с «серебряной большой величины медалью», показав изрядные умения в «военной экзерциции, верховой езде и других телесных упражнениях». Словом, гармонично развит, а при случае и что-то подходящее из истории Древнего Рима вспомнит. Для полководцев того времени – хороший тон, сам Наполеон этим грешил.

Однако вот что более важно. Образец для подражания для Кульнева – его современник, Суворов. Кульнев не просто восхищался полководцем с детства, он был его верным последователем. Но подражательство – материя тонкая.

Едва ли не всех русских военачальников того времени сравнивали с Суворовым, многие пытались быть похожими на него. Взять, к примеру, уже упоминавшиеся знаменитые суворовские чудачества. Когда некая эксцентричность компенсируется военными победами и гениальными решениями, она вызывает умиление и даже восторг. В противном случае…

Давыдов совершенно прав, когда говорит о том, что «Кульнева причуды происходили от его веселого нрава, никогда ни от чего не унывавшего, и от неподдельной, самобытной оригинальности его характера». Кульнев действительно человек «оптимистического склада». В уныние не впадал и пошутить любил. Солдатам такие нравятся, а фальшь и притворство они всегда почувствуют.

Скромность у Кульнева тоже не нарочитая. Хотя бы потому, что богатым он никогда не был. Значительную часть жалованья отправлял родным, даже заработанные наградные себе не оставлял. Заботился не только о родственниках, но и о тех, кто был разжалован, о пленных. «Донкишотство»? Да, оно самое. Кульнева не зря называли «генералом-рыцарем», он таким и был.

О рыцарстве Кульнева ходили легенды. Вот одна из них, и какая! Во время войны со Швецией 1808–1809 годов шведский король Густав IV якобы издал специальный приказ, запрещавший стрелять… в русского генерала Кульнева. Не было и не могло быть такого приказа. Однако вполне очевидно, что Кульнев сумел добиться чего-то уникального.

По многочисленным свидетельствам, он, будучи представителем «вражеской стороны» конфликта, пользовался необыкновенным уважением у шведов и финнов. Как у солдат и офицеров, так и у мирного населения. Кульневым не пугали детей, а его незамысловатые лубочные портреты висели в домах многих финских крестьян. «Донкишотство» на марше!

Сильно увлекаться популярной темой не будем, пора переходить к главному. За что же Кульнев снискал славу одного из лучших кавалерийских генералов?

Службу Яков Кульнев начал в пехоте. Не нравилось ему там категорически. Скучно! Кульнев стал хлопотать о переходе в кавалерию и вскоре оказался в Санкт-Петербургском драгунском полку. Карьера его вообще-то складывалась не слишком удачно. В поручиках – десять лет, столько же в майорах. Чего не хватало для успеха? Сам Кульнев считал – денег.

Звучит вроде как слабое оправдание, однако резон сильный. Экипировка, лошади – все требовало немалых средств, а у Кульнева лишь жалованье, значительную часть которого, как мы уже знаем, он отсылал семье. Отметим, что в «невысоких чинах» Кульнев даже успел повоевать под началом Суворова. Однако друживший с его родителями полководец продвигать его по службе не торопился. Кульнев терпеливо ждал, хотя многие советовали ему покинуть армию, уж слишком бесперспективно все выглядело. Кульнев предпочел остаться в Сумском гусарском полку, который, как назло, не участвовал ни в Итальянском походе Суворова, ни в кампании 1805 года.

Но в жизни Кульнева будут и другие гусарские полки, и еще много сражений. Сразу можно выделить нечто очень важное. Как и большинство знаменитых кавалеристов той эпохи, Кульнев – гусар. Значит – дерзкий, храбрый, как и положено гусару. Однако выдающимся кавалерийским военачальником его прежде всего делает исключительное понимание возможностей легкой кавалерии. Кульнев и знал их, и мастерски использовал. Это его и выделяло.

Кульнев и его гусары отличались там, где больше всего требовались неожиданность и нестандартность действий, в авангардных и арьергардных боях. Кульнева отправляли далеко вперед или, напротив, прикрывать отход не случайно. Репутация! Он ее заслуживал постепенно.

«…Война нешуточная и будьте уверены, что непосрамлю Фамилии нашей, а буде Бог посчастливит, то возвращусь к вам с честью и победою, неоставь ко мне писать по сему адресу Гродненского Гусарского полка майору – находящемуся в заграничной армии под командованием Генерала – от – кавалерии Бенигсена…»

Письмо брату Ивану от 14 января 1807 года. Второпях, с ошибками, но – знаковое. Кульневу уже полных 43 года, а его путь к славе и признанию только начинается. Однако с кампании в Пруссии дело быстро пойдет. Звание за званием, орден за орденом. Наконец-то!

В апреле 1807-го Кульнева произвели в подполковники, он перестал быть «вечным майором», и почти сразу пошло дело. 24 мая отличился при Гуттштадте, 25-го под Аккендорфом проявил себя во всем блеске. С двумя эскадронами гусар атаковал отступающих солдат Нея и взял в плен более 100 человек. Затем переправился через реку, настиг огромный неприятельский обоз и сжег его «в виду авангарда армии». Св. Владимир IV степени с бантом от императора!

2 июня 1807-го, Фридланд. Одно из крупнейших сражений кампании 1806–1807 годов. К сожалению, неудачное для России. Однако Кульнев за него получил орден Анны II степени. Это как же нужно было отличиться, чтобы получить награду за участие в проигранной битве?!

…В одной из контратак гродненские гусары чересчур увлеклись и – попали в окружение. Гибель или плен казались неизбежными. Кульнев решил «разорвать кольцо» и бросился во главе гусар вперед. Началась отчаянная рубка. Увидев геройскую атаку гродненцев, на помощь к ним поспешили другие кавалерийские эскадроны. Кульнев вышел из окружения! О нем заговорила вся армия. И хотя Россия вынуждена была подписать тяжелый для нее Тильзитский мир, но у Кульнева появилась репутация человека, который не сдается в самых тяжелых ситуациях.

Ее он подтвердил в новой войне, со Швецией, в 1808–1809 годах. Об этой войне мы знаем гораздо меньше, чем о кампаниях против Наполеона, а тем более – о войне 1812 года. Однако для многих русских полководцев, в том числе наиболее известных, таких как Барклай-де-Толли или Багратион, события 1808–1809 годов – важнейший этап в их военной карьере. Что касается Кульнева, можно сказать совсем просто. Именно благодаря войне в Финляндии и Швеции он по-настоящему прославился.

«С нами Бог! Я пред вами. Князь Багратион за нами». Строка из одного из приказов Кульнева. Багратион – в авангарде, Кульнев – в авангарде авангарда. В новой войне он почти все время будет впереди всех, а война-то окажется очень непростой.

По многим причинам. В том числе – из-за погодных условий. В те времена зимой предпочитали не воевать, а здесь приходилось вести боевые действия не просто зимой, а еще и в холодной Северной Европе. Конечно, русские – не французы, к морозам им вроде не привыкать. Однако есть и крайне важный вопрос опыта. Многое приходилось делать едва ли не впервые. Делали, и весьма успешно. За что русские полководцы заслуживают отдельной похвалы. А Кульнев к тому же окончательно утвердился в звании «генерала-рыцаря», хотя войну он начинал не генералом.

«…Посреди сумятицы этой нам бросилась в глаза группа всадников, около которых более толпилось казаков и которая еще защищалась. Мы направились во весь скок в эту сторону и услышали слова: “Koulneff, Koulneff! sauvez nous la vie!” (Кульнев, Кульнев! спасите нам жизнь!). Это был генерал Левенгельм, королевский адъютант, только что за несколько дней пред тем прибывший в армию из Стокгольма для исправления должности начальника главного штаба, и адъютант его капитан Клерфельд – молодой человек, бывший у нас накануне парламентером; при них было несколько драгунов. Кульнев остановил направленные на них пики, соскочил с лошади и кинулся обнимать пленных чиновников. Кровь Аевенгельма заструилась по усам и бакенбардам Кульнева, ибо Левенгельм был ранен пикою в горло, к счастию его, не так опасно, как вначале мы вообразили… Левенгельмова рана была немедленно перевязана цирульником отряда нашего; после чего как он, так и адъютант его, ободренные приветствием и ласками Кульнева, отправлены были при конвое к генералу Раевскому, выступившему уже из Вазы к нам на подпору».

Денис Давыдов – свидетель события. Восхищенный увиденным, он даже написал стихи по этому поводу. В чем, в чем, а недостатка в стихах про «генерала-рыцаря» не было. Сочиняли их и поэты из «стана противника». Как, например, Йохан Рунеберг, классик финской литературы (писал он, правда, на шведском).

Одно из стихотворений Рунеберга стало национальным гимном Финляндии, и вот – такие строки про, казалось бы, врага. Повторим, это нечто уникальное. При том, что мало кто из русских военачальников доставил финнам и шведам столько хлопот, сколько Кульнев.

«Я пред вами, князь Багратион за нами»… Февраль 1809 года. Самому Кульневу предстоит поход к Аландским островам, пожалуй, самый яркий эпизод в его военной биографии. Восьмидневный переход по льду, при практически не прекращавшейся снежной буре. Полная неожиданность для шведов! Тысячи пленных, захваченные пушки, обозы…

В Финляндии и Швеции у Кульнева-полководца появились и свои, «фирменные» черты. Кульнев никогда не довольствовался малым. Во время боевых действий, когда солдаты отдыхали, Кульнев ночью подъезжал с гусарами как можно ближе к вражеским позициям, искал уязвимые места. Если находил – следовала разящая атака. Не всегда лихие кавалерийские наскоки Кульнева приводили к успеху, однако в большинстве случаев фактор неожиданности срабатывал. Атаковать, атаковать! Быстро, внезапно. В этом Кульнев очень похож на своего кумира Суворова.

В Або Кульнева представили императору. Александр I, в присутствии всей свиты, сказал ему. «Благодарю тебя, Кульнев. Благодарю не только за службу, но и за поведение твое с жителями. Я знаю, что ты для них сделал». Говорят, что Кульнев едва не расплакался. Его «донкишотство» оценили. Оценили и подвиги. Новые ордена и, наконец, первое генеральское звание. Отныне он настоящий «генерал-рыцарь».

В турецкую кампанию 1810 года Кульнев уже полководец и с именем, и с авторитетом. Особо отличился в боях за крепость Шумлу, за что получил золотую саблю с алмазами. Однако выделить стоит эпизод, показывающий, что Кульнев был храбрым не только на поле боя. Как-то во время боев на Дунае Кульнев отказался от атаки ввиду превосходства неприятельской артиллерии, несмотря на приказ. Это привело к конфликту с главнокомандующим, но Кульнев стоял на своем. Он категорически отказался посылать солдат в бессмысленные атаки.

…Так называемый формулярный список Якова Петровича Кульнева заканчивается словами: «1812 г. Убит под Клястицами». Один из первых русских генералов, погибших в войне 1812 года.

Он снова был впереди всех, хотя в этот раз – в арьергарде. Армия отступала, согласно плану, который в итоге приведет к победе. Кульнева отрядили в корпус Витгенштейна, который прикрывал путь на Петербург. Брату Ивану: «Уведомляю тебя, что я… первый из Русских, который имел счастие сразиться с Французским Маршалом Удино под Вилкомиром, и побеждая на каждом шагу, по данному мне наставлению мало-помалу отступаю, дабы заманить вероломцев внутрь пределов наших…»

Под Вилькомиром Кульнев жестоко потрепал войска маршала Удино, в следующем бою с его же солдатами, 20 июля 1812-го, под Клястицами, погиб. Смерть его, как и положено настоящему герою, породила разного рода мифы.

«Генерал Кульнев, пьяный и раскачивавшийся в седле, был атакован вахмистром Лежандром, вонзившим ему в грудь саблю, затем он сбросил Кульнева с лошади к своим ногам.

В своем рассказе о кампании 1812 года г-н де Сегюр приписывает умирающему Кульневу речь по примеру героев Гомера. Я был в нескольких шагах от унтер-офицера Лежандра, когда он вонзил свою саблю в грудь Кульнева, и могу подтвердить, что русский генерал упал, не произнеся ни единого слова».

Отрывок из знаменитых мемуаров барона де Марбо. Проще всего было бы назвать высказывание Марбо откровенной ложью, многие именно так и делают. Но возникает вопрос – а зачем ему это понадобилось? Почему он критикует другого известного французского мемуариста, никак не менее уважаемого, генерала де Сегюра? Де Сегюр, кстати, придерживается канонической версии. Причина смерти Кульнева – французское ядро, оторвавшее ему обе ноги. И, похоже, это единственно верная версия, так как ее подтверждают многие очевидцы.

Зачем же фантазировал Марбо? Потому что – гусар? Слишком просто. Скорее всего, потому, что, во-первых, у французов сразу не заладилось, а во-вторых, Кульнев был известен и популярен. Придумать «смерть от французской сабли»? Прямо напрашивалось. Тем более что Кульнев, что нельзя не признать, погиб в результате собственной ошибки.

Он неправильно оценил действия противника и дал застать себя врасплох. Так было, отрицать нелепо. На войне подобное случается, даже с героями. Что же касается его последних слов… Сказал, не сказал, что именно… Разница на самом деле небольшая. Он умер как герой, потому что Кульнев был героем. Настоящим, здесь ничего и добавлять не нужно.

Говорят, что, когда новость о его гибели дошла до Москвы, оперная певица Елизавета Сандунова пропела со сцены «Вечную славу генералу Кульневу, положившему живот свой за Отечество». Зал поднялся, люди рыдали, не скрывая своих чувств.

Все знали и любили «генерала-рыцаря». А уж его гусары – просто боготворили. Только Кульневу они могли простить «покушение на святое», популярную в те времена серьгу в ухе. «Серьги солдату носить неприлично. Это предоставлено одним женщинам. Солдат должен щеголять опрятностию и чистотою амуниции. Кто носит серьги, тот о звании солдата не имеет никакого понятия». Говорят, что пословица «для милого дружка и сережка из ушка» появилась как раз благодаря Кульневу.

Кто знает… Но есть слова, которые точно принадлежат Кульневу, Денис Давыдов подтверждает. «Люблю Россию! Хороша она, матушка, еще и тем, что у нас в каком-нибудь углу да обязательно дерутся…»

Глава вторая
Марш Радецкого

Отец «короля вальсов» и его полный тезка Иоганн Штраус вальсы тоже писал. Но прославили его марши, вернее – один из них. Марш Радецкого. Популярность у этого музыкального произведения необыкновенная. Его используют в фильмах и сериалах, рекламе и еще по самым разнообразным поводам по сей день. Маршем всегда заканчивается ежегодный фестиваль Венской филармонии. В общем, Марш Радецкого знают почти все, а кто такой Радецкий – уже немногие.

…Австрийскому фельдмаршалу Иозефу Радецкому в 1848-м, в год написания знаменитого марша, было уже за 80. В те времена и дожить-то до столь преклонного возраста большая редкость, а чтобы еще и воевать… Но Радецкий воевал, и весьма успешно, марши ведь посвящают героям и великим победам. Только вот за свои победы в 1848-м Радецкий заслужил и репутацию «кровавого реакционера».

Радецкий – один из первых знаменитых полководцев XIX века, которого вызвали на «суд истории». Его памятники переносили, а то и вовсе сносили. Однако у долгой жизни есть разные преимущества. Для историков, например. Разделить на «до» и «после», на разные периоды. Нас ведь интересуют только войны с Францией и Наполеоном. Как раз то время, когда Радецкий получил известность как блестящий кавалерийский офицер. К борьбе с памятниками это никакого отношения не имеет. Хотя и без «подводных камней» все равно не обойтись.

Многие биографы Иозефа Радецкого любят упоминать тот факт, что он, вообще-то, чех. И что? Радецкий родился и вырос в многонациональной Австрийской империи, его происхождение стало кого-то волновать лишь к моменту ее распада. Куда более любопытно то, что фельдмаршал, в разной степени, владел 11 языками, в том числе большинством из тех, на которых изъяснялись подданные императора. Это очень нравилось его солдатам. Венгры и хорваты не вспоминали о том, что он чех.

Еще из почти что «обязательной программы». Если у кого-то из знаменитых полководцев в детстве было «слабое здоровье», то не сказать об этом нельзя. И говорят. Пусть так и будет, для колорита, хотя спекулировать на данной теме применительно к Радецкому просто смешно.

Йозеф Венцель Радецкий родился в 1766 году. В чешской дворянской семье, представители которой уже много лет служили в армии австрийского императора. Об иной карьере не мыслил и Йозеф, но… Вмешалось «слабое здоровье». Из-за него Радецкого не взяли в военную школу, пришлось идти в так называемую Дворянскую академию в Брно. Странное учебное заведение, которое Радецкий, впрочем, так и не закончил.

К вопросу о «слабом здоровье». Восемнадцатилетнего Радецкого берут в кирасирский полк. Кирасиры – тяжелая кавалерия. Служить здесь, особенно поначалу, действительно тяжело. Однако Радецкий, без всякой протекции, через пару лет – уже лейтенант. Про «слабое здоровье» можно больше не вспоминать. Дальнейшая его карьера лишь подтверждает, что Радецкий был человеком физически крепким и выносливым. Иначе ему просто вряд ли удалось бы отлично воевать в условиях, которые сильно напоминали экстремальные.

…В вечном споре – чей вклад в разгром Наполеона больше – у соотечественников Радецкого есть убийственный аргумент. Ни одна «большая» европейская страна в те времена не воевала с Францией так часто, как Австрия. Они начали войну с французами в 1792-м. Тогда никто и не подозревал, что воевать Европе придется больше 20 лет, и почти все были уверены в том, что революционная Франция долго не продержится. Европейские монархи отнеслись к санкюлотам несерьезно, что оказалось их первой, но очень серьезной ошибкой.

Радецкий «вступил в войну» офицером-кавалеристом, в 1794-м, и сразу – в знаменитой битве при Флерюсе. Известность она получила в том числе и из-за того, что французы в ней впервые использовали для наблюдения за противником аэростат. Сильно ли им это помогло? Точного ответа на вопрос нет. А вот австрийцам информации действительно катастрофически не хватало.

Их действия во многом зависели от судьбы города Шарлеруа, осажденного французами. Прояснить ее как раз и поручили конному отряду Радецкого. Отряд совершил дерзкий рейд по тылам противника, узнал, что крепость пока держится, и – вернулся. Дальше последовала вереница странностей, к которым Радецкий уже отношения не имел. Флерюс считается победой санкюлотов, хотя потери французов в битве были в разы больше, чем австрийские. Однако принц Кобургский приказал австрийцам отступать, так что спорить можно, но не нужно. Радецкий, кстати, в первых же двух сражениях, в которых он участвовал, получал ранения. Не серьезные, но, как мы знаем, даже легкие раны в те времена сильно укрепляли репутацию.

Большая война только начиналась. В 1796 году, в Италии, свой путь к славе начал никому не известный генерал Бонапарт. Главнокомандующему французов было 27 лет. Во главе австро-сардинской армии, которая ему противостояла, генерал Иоганн Петер Больё. 61 год. Чуть старше еще один военачальник, генерал-фельдмаршал Вурмзер. Молод только самый талантливый из австрийских полководцев того времени, эрцгерцог Карл. Он даже младше Наполеона, но он пока не главный.

Спору нет, хорошо можно воевать и в 60, и даже в более солидном возрасте. Здесь разговор идет о тенденции. В Австрийской империи, если ты, конечно, не принадлежишь к королевской семье, продвижение по службе процесс весьма длительный. Ценились не только достижения, но и стаж. Причем едва ли не выше. В этом принципиальное отличие французов от австрийцев. Радецкий старше Наполеона на три года, но в 1796-м он всего лишь майор. И его путь к славе окажется и долгим, и извилистым.

Отличился он уже в самом начале кампании, и как! В одном из боев генерал Больё едва не попал в плен, а спас его как раз отряд гусар под командованием Радецкого. Вообще один из главных талантов Радецкого – оказываться «в нужном месте и в нужный час». Кто-то считает это просто стечением обстоятельств, но когда подобное случается не раз, не два и не три… Уже талант. Или дар.

Спасенный Радецким Больё довольно неплохо сражался с французами, к тому же придерживался наступательной тактики. До поры до времени. Его оппонент генерал Бонапарт тоже любил атаковать, причем не только неожиданно, но и хитро, используя любые появлявшиеся у противника проблемы. Их у австрийцев хватало, от поведения союзников-сардинцев и до серьезных разногласий между своими генералами. Однако главная «проблема» – военное искусство Бонапарта, его офицеров и солдат. И удача. У французов есть, у австрийцев – нет.

Один из самых драматичных эпизодов всей кампании – осада крепости Мантуя. Для австрийцев – важнейший стратегический пункт, держались они героически. Радецкий со своими кавалеристами периодически совершал дерзкие вылазки, которые, по словам одного из участников событий, «здорово поддерживали наш дух». Однако сдать Мантую все же пришлось. Впечатленный мужеством австрийцев, Бонапарт распорядился освободить гарнизон на почетных условиях. Радецкий, как и все офицеры, дал слово не воевать до заключения мира. Мир подписали такой, что было ясно – новой войны не избежать.

Она началась весной 1799 года, без Бонапарта, зато – с Суворовым! В каком-то смысле «австрийская традиция» была соблюдена, великому русскому полководцу почти 70, но это… Суворов! Оборонительный план австрийцев Суворову категорически не понравился. Он собирался наступать и – идти на Париж. Австрийский гофкригсрат, высший военный совет, осторожничал и уж точно не хотел отдавать Суворову полное общее руководство объединенными силами. Противоречия будут накапливаться и скажутся и на ходе военных действий, и на итогах кампании. Но наш герой, Радецкий, пока не в тех чинах, чтобы заниматься политикой, а не войной.

Командовать австрийцами назначили генерала Меласа. Мелас – практически ровесник Суворова, с большим опытом противостояния французам, но для нас важно, что он хорошо знал Радецкого и следил за его военной карьерой. А Радецкому удалось повоевать под началом великого Суворова!

В сражении при Треббин в июне 1799-го кавалерийский отряд Радецкого отлично проявил себя при преследовании отступавших французов, сам он получил легкое ранение. В августе, в битве при Нови, Радецкий снова настолько хорош, что Мелас в своем отчете, отправленном в Вену, сообщает об «особой решимости и храбрости полковника Радецкого». Новое звание Радецкий получил буквально за несколько дней до сражения. Мелас немедленно берет его в свой штаб, чему Радецкий не сильно радовался, но новый опыт работы он, что немаловажно, получил.

Мелас, Мелас… Он уже почти победит вернувшегося во Францию Наполеона в знаменитой битве при Маренго в 1800 году. Он даже отправит в Вену реляцию о победе, а сам, получив легкое ранение, покинет поле боя. Мелас уйдет, а генерал Дезе, со свежими силами, придет. Дальше мы все знаем.

Радецкого упрекнуть не в чем. Он руководил успешной атакой кавалерии на деревню Маренго, он и тогда, когда французы полностью «перевернули» ход битвы, сражался отчаянно. Две убитые лошади, мундир, продырявленный пятью пулями! Но когда «почти победа» превращается в сокрушительное поражение – это серьезный удар по психологическому состоянию. Не Радецкого, он-то присутствия духа никогда не терял, а для армии в целом.

В битве при Гогенлиндене 3 декабря 1800 года союзную австро-баварскую армию наголову разбивает генерал Моро. Многие считают, что Радецкий, командовавший кирасирским полком, избежал плена лишь потому, что выстрелом из пистолета «снял» командира приближавшегося к нему отряда французов.

Кампания проиграна, но Радецкий все равно заработал звание одного из лучших кавалерийских командиров и Рыцарский крест ордена Марии Терезии. В Оденбурге он тренирует свой полк и пишет ставшую очень популярной не только в Австрии книгу – практическое руководство по действиям больших масс кавалерии.

1805 год… Очередное и крайне тяжелое поражение австрийцев… И снова – никаких претензий к Радецкому! Умение достойно выглядеть не в победах встречается крайне редко, и Радецкий один из тех, кто им владел в совершенстве. В чем тут дело? В удачном стечении обстоятельств, в мастерстве? Всего понемногу, наверное. Даже «позор Аустерлица» никак не сказался на его репутации. Более того, Радецкий сохраняет популярность и в армии, и в обществе.

Возможно, еще и потому, что ведет себя скромно, не делает громких заявлений. Австрийцы не воюют, но Радецкий работает. Принимает активное участие в создании Ветеринарной медицинской службы, занимается школами верховой езды. Храбрый кавалерист и отличный организатор? Да он просто обречен на успех!

…А вот и первый большой успех многострадальных австрийцев, Асперн-Эсслинг, июнь 1809 года. Великий Наполеон терпит первое поражение! Радецкий в битве не участвует, он защищает один из мостов через Дунай. Зато в знаменитом Ваграмском сражении, в начале июля, кавалеристы Радецкого умело противодействовали французам. Радецкий потерял лошадь, а австрийцы в конце концов и шансы на успех.

Эрцгерцог Карл, по признанию Наполеона, самый талантливый из его противников, все же не сумел переиграть французского императора. Пара ошибок, медлительность в решающие моменты – и кампанию выиграли французы. Кампанию, которую в Австрии назвали «жестокой чередой надежд и разочарований»…

Радецкий? Он скажет одному из своих соратников, что «…никогда он не был более расстроен, чем в тот момент, когда понял, что продолжение войны совершенно бессмысленно…» Вся Австрия впала в уныние, даже в отчаяние. С Наполеоном нельзя воевать! Может, если он получит в жены австрийскую принцессу, станет лучше?

В 1810-м Мария-Луиза станет женой императора Франции. В том же году Радецкий станет командором ордена Марии Терезии, получит генеральское звание и, почти сразу же, назначение начальником Генерального штаба австрийской армии.

Необычный он кавалерист, Иозеф Радецкий. В гусарах служил, а на «классического гусара», как Лассаль или Блюхер, не очень похож. Храбр в бою, однако в обычной жизни драки и безумные выходки – это не про него. Вот женщин очень любил, да. Но в целом – весел в меру, рассудителен. Обладал редким для кавалериста умением мыслить стратегически. Словом, Радецкий отлично подходил для новой должности, только занял ее не в самый подходящий момент.

«Сторонников мира» было гораздо больше тех, кто понимал – новая война все равно неизбежна. Радецкий понимал. Он подготовил программу реформ в армии и пытался претворить ее в жизнь. Но император Франц находился под влиянием «миротворцев» и панически боялся вызвать гнев своего зятя, императора Наполеона. Столкнувшись с ярым сопротивлением и даже саботажем, Радецкий в 1812 году ушел в отставку.

Не надолго. Наполеон потерпел сокрушительное поражение в России, и о Радецком сразу вспомнили. Командующий союзной армией австрийский фельдмаршал (даже генералиссимус) Шварценберг назначает Радецкого своим начальником штаба.

У самого Шварценберга была невероятно сложная и извилистая карьера. Что говорить, ведь корпус под его командованием совсем недавно воевал в России за Наполеона, теперь он должен сражаться против. Многих из союзников это обстоятельство как минимум смущало. Однако австрийский канцлер Меттерних умел убеждать, да и Шварценберг был не только военным, но и весьма умелым дипломатом.

В общем, союзной армией в кампании 1813 года руководили австрийцы, Шварценберг и Радецкий. Оба, кстати, кавалерийские генералы, только историки считают, что именно как кавалерист Радецкий генералиссимуса превосходил. Это он показал и в знаменитой Лейпцигской битве, где снова водил в атаку своих всадников и потерял в бою двух лошадей. На Радецкого посыпался дождь наград. Шварценберг, прямо после битвы, снял с груди свой орден Марии Терезии и вручил его Радецкому со словами: «Этот крест носил великий Лаудой (знаменитый военачальник времен Семилетней войны), высокая честь, и я не могу не уступить его более достойному».

А Наполеон продолжает демонстрировать, кто тут лучший. Его предпоследняя кампания – удивительная. С ограниченными ресурсами, имея крайне мало кавалерии, он сражается как лев. Многие военачальники по-прежнему боятся его. Решительнее всех настроены Блюхер и Радецкий. Вперед, вперед, на Париж! Легко не получится, но Радецкий заслужит всеобщее признание. Император Александр I не только наградит его орденом Александра Невского, но и, что выглядит просто трогательно, пришлет Радецкому «специальное снадобье для укрепления сердца».

Царь был очень привязан к австрийскому генералу, и уже после войны, на Венском конгрессе, Радецкому пришлось играть роль посредника между Александром и Меттернихом, которого русский император терпеть не мог. Не самая приятная роль. Наверняка Радецкий испытал некоторое облегчение после того, как участники конгресса получили известие о бегстве Наполеона с Эльбы.

Впрочем, в кампании 1815 года активного участия Радецкий не принимал. Его карьера как одного из лучших кавалеристов эпохи наполеоновских войн закончилась, но впереди у него еще больше пятидесяти лет жизни. На многое хватит!

Хватило… И на получение звания фельдмаршала, и на посвященный ему знаменитый марш. До сносов и переносов его памятников Радецкий не дожил. Как и до ожесточенных споров – а можно ли считать этого «душителя свобод» чехом? Впрочем, в 1912 году в Вене националисты потребовали убрать памятник Радецкому как раз на том основании, что он был чехом. Не сломали, только перенесли. Пустяк для Радецкого. Уж что-что, а стремительно перемещаться кавалерист умел…

Глава третья
«Старый гусар»

…Конец весны 1814 года. Война закончилась! Наполеон отправлен в ссылку на Эльбу. Пора отмечать победу. Корабль с симптоматичным названием «Несокрушимый» доставляет в Англию победителей. Русского царя, прусского короля, других высокородных гостей. А также кое-кого из полководцев, в том числе Блюхера.

Старому фельдмаршалу уже 72 года, любое его появление на публике вызывает экстаз. Что-то невообразимое! Блюхер пишет одному из своих кузенов: «Французам меня убить не удалось, но англичане, похоже, готовы задушить меня в объятиях». Невиданное зрелище, на одном из приемов Блюхер и герцог Веллингтон вместе танцуют. Смесь полонеза с немецкой деревенской пляской. Никто не подозревает, что скоро им опять придется «станцевать», причем на поле битвы.

Сейчас – никаких дурных мыслей, только праздник. В один из дней гостей везут на ипподром в Эскот. Скачки тоже будут особенными. Перед очередным заездом объявляют лошадей. «Барклай», «Блюхер», «Кутузов», «Платов»… Каково?!

Блюхер – гнедой красавец, чистокровная скаковая лошадь. Он побеждал уже не раз, победит и сейчас. Старик Вперед радовался. Принц-регент не мог подарить прусскому фельдмаршалу Блюхера, да и зачем тому скаковая лошадь? Он подарил ему прекрасного коня из своих конюшен. Согласно легенде, именно на нем Блюхер отправится в последнюю в своей жизни кавалерийскую атаку.

…«Он был старым гусаром в истинном смысле слова. Он пил и дебоширил, он делал все, что мы обычно прощаем молодым. По все это он компенсировал многими достоинствами. Бесстрашный солдат, ярый патриот, честный, открытый…»

Русский генерал французского происхождения Александр Ланжерон хорошо знал человека, о котором он написал эти слова в 1813 году. Гебхарта Леберехта фон Блюхера.

«Старый гусар»? Старый, конечно. В 1813-м Блюхеру уже за семьдесят. Он фельдмаршал, но все равно – гусар. В душе, в жизни, в бою – самый настоящий гусар.

Признаем, что если люди и вспоминают о Блюхере, то почти всегда в связи с самой знаменитой битвой в мировой истории. Блюхер – один из главных героев Ватерлоо. Великий военачальник? Злые языки утверждали, что он и в карты-то никогда не заглядывал, разве что в игральные. Что знал только один ход – первый. Какая стратегия, о чем вы?

Однако Блюхер один из наиболее известных полководцев эпохи, в которой Наполеон поднял военное искусство на небывалую высоту. И Блюхер в этой эпохе неплохо себя чувствовал. Блюхер! Руководивший войсками, по мнению критиков, с помощью единственной команды – «Вперед!».

Легче всего сказать – но ведь побеждал же! Сложнее – попытаться понять, почему Блюхер был именно таким и не желал меняться. Только ли из упрямства, которого у него имелось в избытке?

Гебхард Блюхер – человек по-своему уникальный. Великие люди обычно сложные, а Блюхер хорош, можно сказать – совершенен, именно в простоте. Никогда не хотел казаться кем-то большим! Не чванлив, что большая редкость для прусского юнкера. Искренний, что думал, то и говорил.

Он очень трезво относился к самому себе. Стратегию доверял своему начальнику штаба Гнейзенау, и его это нисколько не смущало. Однако окончательное решение всегда оставалось за ним, и выясняется, что интуиция иногда даже лучше стратегического мышления.

Кроме того, есть военная специальность, в которой Блюхер прекрасен. Вот о чем многие не знают. Блюхер начинал как кавалерист и долгое время им и был. Конечно, великим его сделает командование крупными смешанными соединениями, но гусаром он останется навсегда. Его знаменитое «Вперед!» – гусарский подход. И эта глава о Блюхере-кавалеристе. Или, если хотите, о том, как «кавалеристский стиль» Блюхера превратил его в легенду.

…Гебхард Леберехт фон Блюхер очень удачно родился, в 1742 году. Успел повоевать с двумя величайшими полководцами. За Фридриха II и против Наполеона. Сильно повезло Блюхеру и в том, что он начал служить в кавалерии как раз тогда, когда прусская кавалерия, благодаря много раз уже упоминавшемуся Зейдлицу, стала лучшей в Европе.

Немного о генах. Отец будущего фельдмаршала в кавалерии дослужился до капитана и вынужден был покинуть армию из-за участии в дуэли с печальными последствиями. Далеко идущих выводов не делаем, но и не сильно удивляемся тому, что Гебхард Блюхер в молодости частенько дрался на дуэлях. Горяч и эмоционален. Таким, впрочем, до конца жизни и оставался.

С образованием у Блюхера просто беда. Толкового, по бедности, семья дать не могла. Так, по минимуму. Книги, как и его отец, Гебхард читать не любил. В зрелом возрасте он скажет: «Яне знаю многое из того, что следовало бы знать». Признает и, наверное, посмеется. В прусской армии хорошо образованных офицеров было немного, и белой вороной Блюхер не выглядел. Пройдет время, и все просто поймут, что беседовать с прусским полководцем о литературе или высоких материях нелепо, что вовсе не делало его плохим собеседником. Блюхер обладал здравым смыслом, способностью иронизировать и прекрасным чувством юмора. Сноб Веллингтон, например, очень любил общаться со Стариком Вперед.

Гебхарду Блюхеру не было и пятнадцати лет, когда он попал в свой первый гусарский полк. Причем не прусский, а… шведский. Его отправили жить у старшей сестры в Швеции. Гусары здесь выглядели привлекательно, как, впрочем, и везде, и юный Блюхер, вопреки воле родителей, отправился служить шведскому королю. Авантюризм был у него в крови.

В Семилетнюю войну (1756–1763) он воевал за шведов против пруссаков! Об этом он вспоминать не любил, да и закончилось все бесславно. Блюхер попал в плен к своим. Ему повезло первый раз в жизни. В плен его взяли солдаты полка, которым командовал полковник Вильгельм Себастьян фон Беллинг, родственник матери Блюхера.

Беллинг не только «перевербовал» племянника, но и всячески заботился о нем. «Незабываемый Беллинг был для меня настоящим отцом и любил меня безгранично». Фельдмаршалу Блюхеру стоило бы к этим словам добавить – а еще спасал меня от наказаний. Блюхер стал прусским гусаром и вел себя очень по-гусарски. Впрочем, он и в полку служил особенном.

Как раз в середине XVIII века Зейдлиц начал проводить реформу прусской кавалерии. Начал он с создания эффективной легкой конницы, которой до него в армии Фридриха II фактически не было. Так появились новые гусарские полки, но из старых один уже стал легендой, и в Пруссии, и в Европе. Тот, которым командовал Беллинг.

«Черные гусары» или «Гусары смерти»… Череп с перекрещенными костями на киверах, девиз «Победа или смерть!», форма черного цвета… Они и впрямь казались «посланцами из ада» и наводили страх на противника. Идеальное место службы для такого человека, как Блюхер! Он будет впоследствии командовать мощными армиями, но «Черные гусары» навсегда останутся его любимцами.

Дело, конечно, не только в красивой форме, хотя Блюхеру она очень нравилась. С «Черными гусарами» Беллинга он постигал азы военного дела, а Беллинг – один из главных последователей Зейдлица, человека, который отвел кавалерии новую роль, заложившего основы действий конницы всех европейских армий второй половины XVIII – первой трети XIX века, в том числе наполеоновской.

Пехота в те времена должна была действовать по плану, причем по возможности – в строгом соответствии с ним. У кавалерии было куда больше свободы. Зейдлиц как раз и делал упор на преимуществах всадников. В скорости, решительности, напоре. В разнообразии действий. Чем, например, занималась легкая кавалерия? Совершала рейды в тыл, создавала панику и сумятицу в рядах противника. Плюс – разведка, атака войск, находящихся на марше, словом, Зейдлиц значительно повысил роль кавалерии в общем успехе. Естественно, не только легкой.

Быстрота, натиск! Молодой Блюхер без глазомера убедился в эффективности действий кавалерии. Он отличный наездник (скакать научился на ферме мужа его сестры, в Швеции), лихой, до безумия храбрый рубака. Он воюет с «Черными гусарами», внушающими ужас. Можно лишь представить, насколько все это нравилось Блюхеру. И война, и гусарская жизнь.

Небольшое отступление, имеющее прямое отношение и к гусарской жизни, и к образу Блюхера. Критики фельдмаршала любят называть его «пьяницей» и утверждать, что в трезвом состоянии он почти никогда не пребывал. Вечно красное лицо тому подтверждение. Что ж, выпить Блюхер любил и выпивал почти до самой смерти практически каждый день.

Однако, во-первых, Блюхер умел пить. Не терял ни рассудка, ни человеческого облика. Тот же Веллингтон, который алкоголем никогда не злоупотреблял, поражался способности старого фельдмаршала выпить много, но не «выключиться».

Во-вторых, в зрелые годы Блюхер, несомненно, знал, когда и сколько. В самые тревожные дни кампании Ватерлоо фельдмаршал потреблял любимый горячий джин исключительно в количествах, которые позволяли ему «оставаться в тонусе». Тот, кто хочет, может называть его пьяницей, в действительности же не очень полезная привычка разрушительных последствий не имела.

Хотя… В молодые гусарские годы горячительные напитки, конечно, усиливали природную горячность Блюхера. Он действительно очень часто дрался на дуэлях, и, называя вещи своими именами, полковник Беллинг его прикрывал. Беллинг и правда очень тепло относился к племяннику, но, будучи человеком умным и дальновидным, он вряд ли бы покровительствовал Блюхеру только из-за родственных связей.

Беллинг видел в молодом человеке потенциал. Не только храбрость, но и настойчивость в достижении цели, решительность, умение общаться с солдатами. Блюхера солдаты будут боготворить. Неужто лишь за то, что он был прост, грубоват, а оттого – близок?

Мало кому известно, что брутальный Старик Вперед, еще будучи молодым, был решительно настроен против телесных наказаний для военнослужащих. Не стеснялся говорить об этом, что вызвало недовольство самого короля. Блюхер хотя и ценил дисциплину, но не понимал крайностей. Жестокая муштра, например, казалась ему совершенно бессмысленной. Солдаты знали, солдаты ценили. Он никогда не жертвовал ими понапрасну.

Беллинг «поднимал» Блюхера. В короткое время он дослужился до штаб-ротмистра, стал адъютантом командира, а в 1772 году случилось «недоразумение в отношениях с польским гражданским населением». История непростая, но главное – ее последствия. Фридрих II заменил Беллинга на генерала фон Лоссова. С новым командиром отношения у Блюхера сразу не заладились.

Своенравный молодой офицер Лоссову категорически не нравился, но беда Блюхера заключалась в том, что он ухитрился не понравиться самому королю. Фридриху постоянно доносили о «неподобающем поведении» «Черных гусар», он устроил разбирательство, а когда пришло время раздачи очередных званий и Блюхер должен был стать майором, не повысил его. Недовольный Блюхер написал королю письмо. Король ответил: «Ротмистр Блюхер уволен со службы и может убираться к черту».

…До самого конца жизни Блюхер (публично, по крайней мере) не говорил ни единого дурного слова о великом короле. Только восхищался. А ведь Фридрих II оказался по отношению к нему на редкость мстительным и злопамятным. Один историк полагает, что «…король вряд ли возненавидел лично Блюхера, он просто считал, что у таких офицеров в прусской армии нет будущего».

Это вряд ли. Личное было. Точно было. Такое с королями случается. Блюхер-то пока невелика фигура, однако Фридрих, по до сих пор не до конца понятным причинам, его «выделил». И проявлял редкостную последовательность. При живом короле у Блюхера не было шансов вернуться в армию.

Он занимался сельским хозяйством и вел тихую семейную жизнь. Отметим, что Блюхер стал прекрасным мужем и отцом. Но как же он страдал! Его отлучили от армии на долгие годы, а Блюхер все же воин, а не помещик. Он буквально умолял короля разрешить ему вернуться в армию.

«Прошу Ваше Величество разрешить служить мне хотя бы во время военных действий… Разрешить мне надеть форму кавалериста…»

«Всемилостивейший король, я осознал свою ошибку… Нижайше прошу Вас устроить меня в чине майора кавалерии…»

Письма, письма… Король не отвечал на них. Когда в конце 1785 года пошли слухи о том, что Фридрих тяжело болен, Блюхер, возможно искренне, переживал. Однако письмо наследнику престола, будущему королю Фридриху Вильгельму II все же написал. Так, напомнить о себе. В ночь с 16 на 17 августа 1786 года Фридрих Великий скончался…

Его преемник, Фридрих Вильгельм II, правил недолго и, как считается, сильно ослабил военную машину, доставшуюся ему в наследство от дяди. Однако именно он вернул в армию Блюхера. Жена тосковавшего помещика написала: «Король выполнил наши пожелания, мой муж возвращается в свой полк с повышением в звании».

Снова гусар, командир эскадрона, теперь – майор. Почти в 45 лет! Надо бы ужаснуться, но не все так просто. Из всех командиров эскадронов в его полку Блюхер – самый молодой! И Фридрих Вильгельм II, и его сын Фридрих Вильгельм III придерживались некой линии. Они ценили ветеранов, особенно тех, кто поучаствовал в Семилетней войне. Долгое время на командных постах в прусской армии будут исключительно «старики».

Это не очень хорошо для армии, но в каком-то смысле на руку Блюхеру. К чести Старика Вперед отметим, что когда он сам превратился во влиятельную фигуру, то всегда поддерживал «молодых». Обновление армии произойдет и благодаря его усилиям.

Так что сорок с небольшим в тех условиях – почти «мальчишка». Однако Блюхер прекрасно понимал: чтобы двигаться дальше, нужно воевать. И здесь ему сильно помогут французы, которые в 1789-м начнут Великую революцию, а затем и Великую войну.

По возвращении в армию Блюхер начал воевать не сразу. Терпения, как обычно, не хватало, и он написал письмо королю Фридриху Вильгельму II: «…Я снова вынужден припасть к ногам Вашего Всемилостивейшего Величества и просить, чтобы меня отправили в войска, участвующие в походе. Я полон сил и здоров, но мысль о том, что кто-то сейчас жертвует жизнью во славу моего короля, а я не могу этого сделать, убивает меня».

Его желание сбылось, и Блюхер принял активное участие в кампании во Фландрии в 1794 году. Всю кампанию союзники в конечном счете французам проиграют, но самого Блюхера упрекнуть вряд ли получится. Описание его действий очень наглядно показывает, каким лихим кавалеристом он был.

«Неожиданно для противника атаковал французскую батарею, взял в плен несколько артиллеристов, одного из них лично», «атаковал отступающие войска, приведя их в расстройство и захватив пленных», «перегруппировал своих отступающих кавалеристов, развернул их и неожиданно атаковал противника»… Все примерно в таком духе.

Подполковник, полковник… Быстро-быстро – к первому генеральскому чину. Его Блюхер получит за битву при Киррвейлере 28 мая 1794 года.

Вскоре после этого ему доверят командование смешанными соединениями, но при Киррвейлере мы увидим Блюхера-кавалериста во всей красе.

Разбил Блюхер не кого-нибудь, а талантливых генералов Французской республики Мишо и Дезе. Того самого Дезе, который в будущем станет любимцем Наполеона и героем Маренго. Разбил практически с помощью одной лишь кавалерии. С ходу атаковал находившуюся на марше одну бригаду французов, опрокинул ее и, тут же перегруппировавшись, силами нескольких эскадронов, другую. Полный триумф! Пруссаки взяли два знамени, пять обозов, шесть пушек. В плен – 11 офицеров и около 350 солдат.

Подопечные Блюхера получили множество наград, ему самому дали генерал-майора. Он написал жене: «Моя мечта сбылась». Путь от майора до генерала за восемь лет. Рановато говорить об исполнившейся мечте. В 1813-м Блюхер станет фельдмаршалом, в 1815-м одержит самую славную победу в своей жизни, при Ватерлоо.

Но между Киррвейлером и Ватерлоо – много поражений. Тяжелых, чувствительных… Били Блюхера, не раз и не два. И что? И ничего практически. Кавалерийская классика! Отойди, перегруппируйся, снова атакуй. Он так всегда и делал. Пытался, во всяком случае.

У Блюхера невероятно устойчивая психика. Ни при каких обстоятельствах он не впадал в панику! И никогда не признавал себя побежденным. Поражение не превращало его в неудачника. Было в нем и то, что, безусловно, выделяет Блюхера из полководцев той эпохи. Он совершенно не боялся Наполеона! Не просто не боялся, даже не осторожничал. Ненавидел он императора, как и многие, люто, но страх… Никогда!

Кстати, и Наполеон, который, как правило, не поддавался сильным чувствам, Блюхера тоже терпеть не мог. Чувствовал что-то, наверное. Когда во время кампании 1806 года Блюхер оборонял до последнего Любек и все же вынужден был сдаться, он своей рукой вписал в документ о капитуляции такие слова: «Я капитулирую потому, что у меня нет больше ни хлеба, ни боеприпасов».

Наполеон пришел в бешенство. В Тильзите он потребует от Фридриха Вильгельма III удалить Блюхера из армии. Король Пруссии не мог отказать императору Франции. А Блюхер вернется. Он всегда возвращался. Кавалеристы уходят, чтобы перегруппироваться…

Удивительный военачальник, ни на кого не похож. Про Блюхера говорили, что он ведет в бой не солдат, а людей. Так и было. И за ним шли потому, что верили в человека. Сравним его с другими главными героями Ватерлоо. Наполеон хотел быть Богом, для солдат он практически им и был. Веллингтон тратил немало сил на то, чтобы «человеческие чувства» никогда не вырывались наружу. Блюхер эмоций никогда не стеснялся. Он сентиментален, как настоящий немец, и обидчив, как ребенок. Радость и злость – у него все по-настоящему. Честный, открытый. Как человек, в котором нет ни капли фальши, мог не нравиться солдатам?

Где кончается чудовищное упрямство и начинается несгибаемая воля? В случае с Блюхером искать «грань» не нужно. Характер – и сила, и слабость. Говорил, что думал, делал то, что хотел. Он не стратег, он человек действия. И еще – слова. Если Блюхер что-то пообещал – сделает.

Что привело к победе при Ватерлоо? Стойкость британских солдат, конечно, но и слово Блюхера – тоже. Его убеждали не спешить на помощь англичанам. Вполне разумно для только что потерпевшей поражение армии. А Блюхер уже дал слово Веллингтону.

…16 июня 1815 года. Битва при Линьи. Бежавший с Эльбы Наполеон сражается с пруссаками. Ими командует фельдмаршал Блюхер. Получилось так, как было уже не раз. Наполеон одерживает свою последнюю победу. К семи часам вечера это поняли все, кроме Блюхера. Пехоты у него уже не осталось, есть лишь 32 эскадрона кавалерии. То, что надо. Бессмысленно? Но Блюхер есть Блюхер.

Восемь вечера. Старый фельдмаршал сам возглавит атаку. Последнюю кавалерийскую атаку в своей жизни. Сабля из ножен.

«Vorwarts!» Он сказал – «Вперед!» Короткая, жестокая схватка. Лошадь под Блюхером пала… Он лежал, придавленный ею. Пруссаки оставили поле боя и своего главнокомандующего. Преданный адъютант фон Ностиц спас его.

Поздно ночью Блюхера нашли. Он стар и ранен, но в глазах его все тот же огонь. Он не знает, что такое поражение. Он скоро узнает, что такое великая победа. Одержанная во многом благодаря ему.

…Под проливным дождем пруссаки шли вперед. Время от времени к солдатам подъезжал старик с развевающимися седыми волосами и кричал: «Ребята, вы же не допустите, чтобы ваш командующий нарушил данное им обещание! Вперед!» Старик Вперед свое слово сдержит.

Vorwarts!

Глава четвертая
Любитель черного юмора

Как мы уже не раз говорили, герцог Веллингтон невысоко ценил свою кавалерию. Из его саркастичных высказываний по поводу британских всадников можно даже рейтинг составить. Герцог далеко не всегда был справедлив, однако основания для скептицизма у него имелись.

Филип Хейторнтвейт, один из самых авторитетных британских специалистов по истории наполеоновских войн, тоже пессимистичен: «Среди британских кавалерийских генералов было крайне мало тех, кто обладал настоящим талантом». Сложно выбирать лучшего среди «не очень хороших». Однако и знаменитый полководец, и крупный ученый степень беды все же слегка преувеличивают.

По объективным причинам, о которых мы уже говорили, у британцев просто не было столь мощной кавалерии, как у ведущих континентальных держав. Традиций, соответственно, тоже. А таланты ведь произрастают на благодатной почве. Обычно количество переходит в качество. Есть и определенная вина «правящего класса», но зачем долго рассуждать об этом?

Выбор есть всегда, в случае с британской кавалерией тоже. Уже упоминавшийся Хейторнтвейт, например, считает лучшим кавалерийским генералом той эпохи Стэплтона Коттона, 1-го виконта Комбермера. Отчасти потому, что Коттон, наверное, единственный кавалерист, которого ценил Веллингтон. В своем стиле. Герцог и хвалил его, и называл «чертовым дураком». Обычное дело, когда речь заходила о кавалерии.

Значительная часть историков считают лучшим генерала Джона Гаспара Ле Маршана, погибшего в битве при Саламанке в 1812 году. Его, кстати, Веллингтон недолюбливал. Как раз из-за того, что Ле Маршан не особо скрывал свое личное мнение: главнокомандующий не очень хорошо разбирается в кавалерийском деле.

Кого же выбрать? Возможно, самого яркого? О, здесь он будет вне конкуренции! Генри Пэджет, он же – лорд Аксбридж, он же – маркиз Энглси. Он, в отличие от Коттона, сражался при Ватерлоо. Веллингтон хотел Коттона и не получил его, а Аксбриджа (тогда он носил это имя) категорически не хотел – и получил.

Коллизия! Она добавит перца в историю о том, кого иногда называют «английским Лассалем». Сразу отметим – не вполне заслуженно. Однако отдельного рассказа Аксбридж заслуживает несомненно.

…Когда Веллингтон узнал, что его заместителем в кампании в Бельгии в 1815-м назначен граф Аксбридж, он саркастично заметил: «У лорда Аксбриджа репутация человека, который убегает со всеми, с кем может. Что ж, со мной ему убежать не удастся».

Неужто обвинение в трусости?! Нет, конечно. В жизни всегда есть место чему-то очень личному. Обида! Про то, как первый герцог Веллингтон поссорился с первым маркизом Энглси, мы еще узнаем, но для начала стоит поближе познакомиться с обладателем многочисленных титулов. Пока – просто Генри Пэджетом. Но да, сыном 1-го графа Аксбриджа.

Утомительно, но увлекательно. Первый граф, второй маркиз… Меняются титулы, но люди с голубой кровью всегда на месте, всегда при деле. Хотя родовитость родовитости рознь. Братьев Уэлсли, по крайней мере до того, как старший из них, Ричард, не начал строить головокружительную карьеру, называли «ирландскими выскочками». Кровь – да, голубая. Но нет в них особого столичного блеска. Вот у Генри Пэджета было все в порядке и с кровью, и с блеском. И еще – ему очень повезло.

Когда Генри исполнилось 12 (он на год старше Веллингтона, родился в 1768-м), его отец получил наследство, которое сразу сделало его очень богатым человеком. Первое, что он сделал, – позаботился о детях. Его сын Генри получил прекрасное образование. Престижная Вестминстерская школа, знаменитый колледж Крайст-Черч в Оксфорде… Артур Уэлсли о таком даже мечтать не мог!

Связи, деньги… В 22 года Генри впервые получил место в парламенте, перед ним были открыты все дороги, но… Был он человеком темпераментным и даже склонным к авантюризму. Ему нравились приключения. Любые, как мы вскоре убедимся. А парламент, конечно, не место для приключений. То есть найти их при желании можно, но Генри Пэджет предпочитал «игры на свежем воздухе».

Он любил лошадей и все, что с ними связано. Охоту на лис и, особенно, конные прогулки с дамами. Последнее, казалось бы, вполне невинное увлечение и приведет к грандиозному скандалу, но не будем забегать вперед. Пока лишь констатируем, что Генри Пэджет был мужчиной интересным, остроумным и очень нравился женщинам.

Парламент ему быстро надоел, и он отправился в армию, в 25 лет. Благодаря отцу, который, помимо всего прочего, командовал полком ополченцев Стаффордшира, новые звания получал с ураганной скоростью. Службу начинал в пехоте, однако быстро перешел в более привлекательную кавалерию.

Как и Артур Уэлсли, Пэджет поучаствовал в неудачной для англичан экспедиции во Фландрию в 1793–1795 годах. Здесь впервые обнаружилась интересная особенность Пэджета. Каким-то невероятным образом он почти всегда ухитрялся выглядеть неплохо там, где все остальные смотрелись, мягко говоря, нехорошо. В везении ли здесь дело или в невероятном обаянии, неважно. Генри Пэджет из тех, кого называют «баловень судьбы». Это, кстати, тоже будет сильно раздражать Веллингтона.

В 1795 году Пэджет стал подполковником легких драгун и женился. На леди Каролине Элизабет Вильерс. Женился и женился, невидаль какая. И зачем нам знать имя его первой жены? Затем, что леди Каролине предстоит сыграть одну из главных ролей в скандале, который разразится через 14 лет. В скандале, в который будут вовлечены и братья Уэлсли, из-за которого и начнется история сложных отношений между герцогом Веллингтоном и лордом Аксбриджем.

Пока же семейная жизнь Генри Пэджета вполне устраивает, но воевать он тоже хочет. Темперамент! Что ж, время позволяло. В 1799-м начинается новая кампания во Фландрии, и Пэджет, командующий уже кавалерийской бригадой, отправляется на войну. Снова получилось плохо. И у англичан, и на этот раз у самого Пэджета.

В битве при Кастрикуме 6 октября 1799 года Пэджет сначала отличился со знаком плюс (захватил 500 пленных), а закончил ее с жирным минусом. Строго говоря, Пэджет, увлекшись атакой, прозевал приближение кавалерии противника, и его безжалостно опрокинули. Показательная история, Веллингтон не зря не доверял своей кавалерии. Храбрости в действиях его всадников всегда было больше, чем расчета. Потому Пэджет и будет чередовать удачи с провалами, но, как уже говорилось, эту «чересполосицу» высшее командование ему легко прощало. Да и сам он не сильно переживал.

Надо отдать ему должное – неудачи все же кое-чему его научили. Вернувшись в Англию, Пэджет активно занялся подготовкой полка и превратил его практически в образцовый. По британским меркам, конечно. Смотрелись его кавалеристы отлично. Все заметили. В 1802 году он получил первый генеральский чин, хотя Англия в основном сражалась на море. Лишь в 1808-м Пэджету представилась новая возможность повоевать.

…Решение «поддержать испанских патриотов» выглядело политически правильным, и общественность приняла его с восторгом. У французов в Испании появились очевидные трудности, даже поражения, – как не воспользоваться моментом? Про «трудности», правда, все хорошо понимал и Наполеон. И когда осенью 1808-го британский корпус на Пиренеях принял генерал Джон Мур, ситуация уже начала резко меняться.

Мур – легенда, один из почитаемых в Британии национальных героев. Мура часто сравнивают с Веллингтоном, и сравнение обычно не в пользу последнего. Дескать, если бы Мур не ушел из жизни столь рано, то… Даже не будем вспоминать известный тезис про историю и сослагательное наклонение. Как было, так и было. Каждый занял свое место в истории. Мур – талантливейший полководец, который погиб в бою. Во время сражения, тоже ставшего легендой.

С этой легенды сразу и начнем, со знаменитого отступления генерала Мура к Ла-Корунье. Да, и отступление может обрасти славой, особенно если знать, что ему предшествовало. Совсем коротко. Надежды англичан не оправдались, испанцы только давали обещания, французы, которых теперь возглавлял сам Наполеон, перехватывали инициативу. Мур был разочарован, но не растерян. Его отступление было не бегством, а сложным и рискованным маневром, цель которого – отвлечь Наполеона от Южной Испании и Португалии. Более того, Мур еще и собирался вести активные действия против маршала Сульта, ближайшего к англичанам противника.

Самое время вспомнить про теперь уже генерал-лейтенанта Генри Пэджета, командовавшего кавалерийским соединением в составе корпуса Мура. Наступает его звездный час.

21 декабря 1808 года, небольшой испанский город Саагун. Около него и произошло настоящее кавалерийское сражение. Французы превосходят англичан. Практически вдвое! Их командир Дебелль уверен в победе. Пэджет понимает, что кроме смелости и решительности нужна и военная хитрость. Его кавалерия делится на две части. Одна из них под руководством самого Пэджета обходит город с востока. Удар, которого французы совсем не ожидали! Блестящая победа! Один из участников сражения пишет домой: «Пэджет был просто великолепен!» А Пэджет и не думает останавливаться на достигнутом.

Есть одна история, которая часто появляется в мемуарах. Детали немного разнятся, но главное в том, что для вступления она подходит отлично. Дело было в 1811 году, ситуация для войны на Пиренеях привычная. Столкнулись два кавалерийских разъезда, решили просто мирно пообщаться. Англичане начали беседу с вежливого вопроса: сколько времени конные егеря уже провели на Пиренеях.

«– Мы здесь совсем недавно. Пару лет назад воевали с австрийцами, а сейчас вот хотим познакомиться с вами.

– Что ж, мы уже знакомы с гвардейскими егерями. Имели с ними дело и даже взяли в плен их командира, Лефевра-Денуэтта. При Беневенте, слышали об этом?»

Конечно, они слышали. И очень не любили, когда им об этом напоминали.

…29 декабря 1808 года, в битве у Беневенте, Генри Пэджет разобьет Императорскую гвардию и любимца Наполеона. Генерал Шарль Лефевр-Денуэтт, командир гвардейских конных егерей, входит во все топ-10 «лучших кавалеристов Наполеона». Его побьет «баловень судьбы и любимец женщин»!

Француза часто оправдывают тем, что он, дескать, совершил ошибку и «недооценил противника». Слабое оправдание. Лефевр-Денуэтт, по приказу Наполеона, тоже преследовал с гвардейской кавалерией армию Джона Мура. Спешил, гвардейцы всегда спешат. У города Беневенте он собирался переправиться через реку, но единственный мост был хорошо защищен, французы начали искать другие переправы.

Лефевр-Денуэтт со своими егерями как раз нашел брод и вышел на берег, как его атаковали английские легкие драгуны и немецкие гусары. Перевес был на стороне французов, и они погнали противника к городу. Здесь их и ждал неприятный сюрприз. По сути, Пэджет применил тот же маневр, что и при Саагуне. Он обошел город, спрятался в засаде и неожиданно ударил французов в тыл и во фланг. Полный разгром! Лефевр-Денуэтт попытался убежать, но его подвела лошадь. Любимец Наполеона попал в плен. Он проведет у англичан четыре года. В 1812-м сумеет бежать. Храбрец успеет повоевать и в России.

Генри Пэджет за одну неделю заслужил звание «лучшего кавалериста Британии». Так его стали называть в газетах. Заслужил? Возможно, но со многими оговорками. Ведь в единственном по-настоящему крупном сражении он поучаствует лишь раз, при Ватерлоо. Там его действия будут, скажем так, противоречивыми.

…Генерал Мур погибнет, но спасет армию. Генри Пэджет вернется в Англию героем, для того чтобы очень быстро снова стать… героем. Только теперь уже – грандиозного скандала.

Началось-то все еще до отплытия Пэджета в Испанию, только тайное пока не стало явным. Потом, как обычно и бывает, раз – и стало. Пэджет, который и раньше-то не был примерным мужем, воспылал страстью к чужой жене. Ничего необычного, только мужем его возлюбленной был представитель известного и влиятельного семейства. Младший брат генерала Артура Уэлсли, Генри. И никаких приличий! Ранней весной 1809-го Шарлотта Уэлсли ушла от мужа и переехала в дом к любовнику. Где, между прочим, жили и его дети, и «действующая жена». Последняя была наименьшим препятствием на пути к счастью. У леди Каролины тоже завязался роман, с герцогом Аргайлом.

Причудливый любовный многоугольник дает нам, казалось бы, отличную возможность порассуждать о нравах британской аристократии. Лучше Уильяма Теккерея все равно не напишешь, да и нравы нас интересуют лишь в «причинно-следственном» смысле. Разразился скандал. Действительно грандиозный.

Отец Генри Пэджета, граф Аксбридж, грозился лишить собственного сына наследства. Братья леди Шарлотты хотели и вовсе лишить его жизни. Два вызова на дуэль, один из которых Генри Пэджет проигнорировал, а другой вынужден был принять. Ведь он получил его тоже от боевого офицера. По стечению обстоятельств лорд Кадогэн был еще и адъютантом генерала Артура Уэлсли. Кадогэн промахнулся, Пэджет выстрелил мимо. Выстрелы «пустые», а шум – неимоверный! Только роман адмирала Нельсона с леди Гамильтон имел больший общественный резонанс.

…Со временем страсти поулягутся. Пэджет вспомнит о том, что он «лучший кавалерийский генерал в армии». Англия вновь сражалась на Пиренеях, а командовал ею человек, который заставит Пэджета заниматься любовью, а не войной. Генерал Артур Уэлсли. Пэджет подал несколько прошений, но старший брат обиженного им Генри Уэлсли отвечал твердым «нет».

Есть те, кто утверждает – Веллингтон лишился «лучшего кавалерийского генерала» исключительно из упрямства и навредил самому себе. Очень спорно. Во-первых, как мы знаем, Веллингтон вообще не особо рассчитывал на кавалерию. Во-вторых, у него был Стэплтон Коттон, который как минимум не хуже Пэджета. В-третьих, Веллингтон человек принципиальный, и он очень любил своего брата Генри. Конец истории. Тем более что повоевать вместе Веллингтону и Аксбриджу все равно придется.

Поразительная все же страна, Англия! Представьте себе ситуацию. У вас есть полководец, равного которому по авторитету и талантам не было со времен великого Мальборо.

Он здесь, он в расцвете сил. Случается нечто невероятное. Наполеон бежит с острова Эльба, пора покончить с «узурпатором», теперь уже – окончательно. Главнокомандующим союзной армией назначают, естественно, Веллингтона.

Сейчас, наверное, правительство бросится выполнять все его пожелания. Как бы не так! Объяснить это трудно, но можно. Англия по-прежнему не «военная нация», главную роль здесь играют политики. Те, кто носит военные мундиры, об этом не забывают. Далеко не всем нравится популярность герцога Веллингтона. Конечно, никаким саботажем здесь и не пахнет, но идти Веллингтону навстречу во всем никто не собирается.

К тому же новая кампания обещает быть успешной, и тех, кто совсем недавно не торопился отправиться на Пиренеи, вдруг одолело желание попасть в Бельгию. Веллингтона лишают права самому выбирать генералов. То есть какие-то кандидатуры одобряются, а какие-то – нет. Появляются и совершенно новые креатуры. Генри Пэджет, теперь уже лорд Аксбридж, один из них.

Разумеется, он был вполне достоин того, чтобы сразиться с Наполеоном. Но его назначают не только командовать кавалерией, но и заместителем Веллингтона. Считается, что это решение принял лично главнокомандующий английской армией, герцог Йоркский, сын короля. У него с Веллингтоном были сложные отношения. Прежде всего из-за того, что один герцог завидовал славе другого герцога. Второй сын короля Георга III очень хотел стать великим полководцем, не получилось. Успехи Веллингтона вызывали у него чувство ревности, а вот к Пэджету он относился очень хорошо. Так состоялось назначение, которое можно было бы считать оскорбительным для Железного герцога, но это будет сильным преувеличением.

Веллингтон позволял себе ироничные шутки в адрес своей «правой руки», однако он привык воевать с тем, что имел. С Аксбриджем общался сдержанно и исключительно по делу. Эмоциональный командир кавалерии предпочел бы, наверное, другой стиль, однако Веллингтона прозвали «железным» по многим причинам.

Как проявил себя лорд Аксбридж в кампанию Ватерлоо? В своем стиле. Чередуя проявления безрассудной храбрости с чем-то осмысленным и значительным.

Во время отступления союзной армии от Катр-Бра к плато Мон-Сен-Жан, 17 июня 1815 года, Аксбридж довел Веллингтона почти до белого каления. Его кавалеристы прикрывали отход, и Аксбридж вдруг решил посмотреть на действия противника вблизи. Арьергард замыкали две батареи конной артиллерии, одна из них – капитана Мерсера, оставившего яркие воспоминания.

По его словам, Аксбридж сначала поинтересовался, достаточно ли у него осталось зарядов. Услышав утвердительный ответ, он приказал дать по французам «последний залп» и только тогда уходить. Мерсер сильно удивился, ведь подготовка отняла бы у артиллеристов драгоценное время. Тут как раз на передовые позиции прибыл сам Наполеон. «Огонь, огонь! – вскричал Аксбридж». Залп никакого вреда Наполеону не причинил, а вот французские кавалеристы немедля бросились в погоню. Аксбридж еле ушел и чуть не потерял две батареи. Узнавший об этом Веллингтон устроил своему заместителю жестокую выволочку.

Наступил день Ватерлоо. Именно Аксбридж в критический момент сражения послал в атаку тяжелую кавалерию. Учитывая огромные потери, Веллингтон впоследствии всячески открещивался от подобного решения. Но нельзя не признать, что, несмотря на все потери, Аксбридж поступил грамотно. Он сбил наступательный порыв французов и практически вывел из строя целый корпус генерала д’Эрлона. Позже Аксбридж руководил отражением нескольких атак уже французской кавалерии на центр позиции союзников.

«Лучший кавалерийский генерал в британской армии»? Спорный вопрос, как уже говорилось. Но какой же яркий человек! Одна история с ногой чего стоит.

…Сражение уже практически закончилось. Веллингтон и Аксбридж наблюдали за своими перешедшими в контратаку войсками. Шальной выстрел, один из последних французских.

«Бог мой, сэр, кажется, я потерял ногу!» Веллингтон повернулся, увидел раздробленное колено и меланхолично заметил: «Господи, и действительно». Короткий диалог стал классикой. Его всегда приводят как пример того, что называется аристократической сдержанностью. Но история не закончилась.

Аксбриджа доставили в его штаб-квартиру, в дом некоего месье Пари в деревне Ватерлоо. Пользуясь служебным положением, лорд созвал целый медицинский консилиум, он очень хотел сохранить ногу. Вердикт врачей единодушен – резать. Аксбридж попросил врачей немного подождать. Написал письмо жене, слегка отпраздновал победу с друзьями. Веллингтон? Его здесь не было, он лишь прислал ординарца справиться о самочувствии своего заместителя.

Наконец Аксбридж подал знак. «Что ж, я сорок семь лет был красавцем, пора уступать дорогу молодым». Слукавил, никому и ничего он не уступит. Операцию перенес молча, не дергаясь, и лишь раз сказал хирургу: «Не кажется ли вам, сэр, что ваш нож слегка туповат?» Между прочим, пила, которую использовали для ампутации, хранится в Национальном музее армии.

Предприимчивый месье Пари сделал свой музей. Над «могилой ноги» в своем саду он посадил дерево, сделал соответствующую табличку и устраивал для желающих экскурсии, за небольшую плату разумеется.

В 1817 году теперь уже маркиз Энглси (новый титул он получил через пять дней после Ватерлоо) приехал в Брюссель и отправился в гости к месье Пари. Постоял у могилы, затем хозяин пригласил его отобедать. Маркиз поинтересовался:

– А тот стол еще остался?

– Да, милорд. Но обедать мы будем за другим.

– О, нет. Накрывайте на том самом.

Однажды какой-то злой шутник не поленился добавить, на очень короткое время, свою табличку к той, что установил месье Пари. «Здесь покоится нога маркиза Энглси, дьявол заберет то, что от него осталось». В Англии много кто был недоволен «послевоенной» деятельностью знаменитого кавалериста.

Помирились ли они с Веллингтоном окончательно? Разные есть мнения на сей счет. Один бельгийский художник нарисовал в 1820 году некую воображаемую встречу Веллингтона с Аксбриджем вскоре после операции. Нога пока лишь перевязанная культя.

Так себе творение, не шедевр. Но в XX веке 7-й герцог Веллингтон подарит ее своему крестнику, будущему 8-му маркизу Энглси. Всех, как обычно, примирило время…

Часть девятая
Лучшие кавалерийские генералы. С Наполеоном

Введение

Количество не всегда перерастает в качество, но с французами именно так и произошло. Когда много лет воюешь практически постоянно, когда создаются огромные армии, существует определенная идеология, обязательно будут и хорошие солдаты, и хорошие офицеры. А значит – выбор!

Многие годы продолжается увлекательный спор, кто был «самым-самым» из наполеоновских маршалов. Есть и не менее оживленная дискуссия о лучшем кавалеристе. То есть в «первом номере» почти никто не сомневается, хотя есть и такие. Но вот дальше…

В общем, богатый выбор тоже не всегда благо. Обстрелять могут почище «большой батареи» при Ватерлоо. Или Ваграме. Тоже выбор. Однако признаем, что с французскими кавалеристами его все же сделать значительно легче…

Глава первая
Просто Мюрат

…«Позади меня послышался стук копыт коня, скакавшего галопом. А когда он приблизился, я легко узнал всадника. Он весь был обвешан орденскими звездами, лентами и прочими знаками отличия. Вышивка шла вдоль всех швов его мундира и была такой богатой, что сукна почти не было видно. Яркие перья украшали его шляпу, которая также была щедро расшита золотом. Зато можно было разглядеть его волосы, завитые, как на бал. Этого кокетливого воина можно было увидеть повсюду, где присутствовала хоть малейшая видимость опасности, и он всегда был первым там, где можно было обрести славу… Это был принц Мюрат!..»

Драгунский вахмистр Ойон случайно встретился с Мюратом в лесу, в Германии. Маршал, что бывало часто, «оторвался» от своих адъютантов, а ведь противник совсем рядом. О чем Ойон и сообщил Мюрату.

«Принц спешился, взял под уздцы своего коня и, идя рядом со скромным вахмистром, повел разговор в таком простом тоне, как если бы встретил старого друга…

“Я хочу пить, – сказал мне Мюрат, продолжая идти, – нет ли у вас чего-нибудь в вашей фляге, чтобы я мог немного освежиться? – Мой принц, у меня есть хорошая водка! – На кой черт мне ваша водка, если я просто хочу пить? Мне нужна чистая вода!”»

Мюрат заметил какую-то хижину и решил, что уж там-то его напоят. Испуганные хозяева не открывали дверь, и тогда маршал «командным голосом», по-немецки, предупредил их, что сейчас выломает дверь и всех накажет. Хозяева открыли – и тут же пали ниц, не решаясь поднять головы. Никого столь великолепного у себя в лесу они отродясь не видели.

«“Черт возьми! Добрые мои старики, мне нужны от вас вовсе не подобные знаки почтения, а стакан воды. Вставайте и дайте мне то, что я прошу”.

Мюрат сначала помог подняться папаше, а затем и старухе, после чего они кинулись искать, что от них требовали. Затем старик встал на одно колено и подал миску с питьем, так как стаканов у них не было.

И принц стал пить!.. А после него я откупорил свою флягу, и мы выпили вместе. Мне впервые довелось выпить в столь доброй компании, и маленький глоточек впервые показался мне таким вкусным!» Эта незамысловатая история многое говорит о Мюрате.

…Мюрат на два года старше Наполеона, родился в 1767-м. Он одиннадцатый ребенок в семье, глава которой… обычно пишут – бедный трактирщик. Знаменитый историк Жан Тюлар не зря потратил время на то, чтобы выяснить, так кем все же был отец будущего неаполитанского короля? Выяснил. Во-первых, не таким уж и бедным, во-вторых, хозяином постоялого двора.

Важно? Как минимум для самого Иоахима Мюрата. На постоялом дворе всегда есть лошади, а лошади – это то, что увлекало Мюрата с детства. Лошади и драки. Мальчиком он был крупным, хорошо развитым физически и, наконец, гасконцем. Страсть к хорошей драке у него в крови. Однако, по настоянию матери, Мюрат три года «отучился на священника» в Тулузской семинарии и покинул ее, как говорят, из-за драки. Хотя, скорее всего, ему просто надоело.

В феврале 1787-го началась настоящая жизнь. Мюрат поступил на военную службу, в конноегерский полк. Стартовые позиции у него были весьма неплохими. Он отлично управлялся с лошадьми и имел какое-никакое образование. Многого ли он добился бы в королевской армии? Зачем гадать, ведь в 1789-м началась Великая революция. Революционером, разумеется, он стал пылким, ведь Мюрат увидел перспективу, и, что делает ему честь, политической карьере он все же предпочел военную.

Описание нескольких лет в его жизни можно легко пропустить, потому что впереди – Случай. Случай, который изменит жизнь командира эскадрона конных егерей Мюрата, а главное – самого Наполеона.

…Говорят, что подавить мятеж 13 вандемьера (3–5 октября 1795 года) собирались поручить вовсе не малоизвестному генералу Бонапарту. Искали кого-то более «солидного», но промедление было смерти подобно. Противников у Конвента много, и настроены они решительно. С защитниками дела обстоят гораздо хуже. Их мало, и они плохо организованы. И тут один из лидеров Конвента, Баррас, вспомнил о генерале Бонапарте. Случайно? Возможно.

Артиллерийский офицер по образованию, Бонапарт быстро оценивает ситуацию. Пушки! Вот что может привести к успеху. Однако ближайшие батареи – в Саблонском лагере в предместье Парижа. И мятежники тоже собираются их захватить. Депутат Дельмас вспомнил о другом человеке, который хорошо проявил себя совсем недавно, тоже защищая Конвент от бунтовщиков. Его звали Мюрат. Он здесь, командует отрядом конных егерей.

Случай? Конечно, он, Его Величество Случай. Они не были знакомы, но именно Мюрату Бонапарт поручает доставить пушки к Конвенту. Мюрат мчится в Саблон, мятежники тоже уже на подходе. Мюрат выстраивает егерей в линию, достает саблю и зычным голосом предупреждает противников – если они не развернутся, их порубят на куски. Сомневаться в том, что он так и сделал бы, не приходится.

…Пушки все и решат. Мюрат станет одним из самых близких к Наполеону людей. Его шурином, прославленным маршалом Империи. Королем. Предателем. Многое он успел сделать, историкам есть что обсуждать. Но вот что невозможно оспорить. Иоахим Мюрат – наиболее известный кавалерист эпохи Большой войны конца XVIII – начала XIX века. Лучший? Кто-то пытается не согласиться. Самый яркий? Попробуйте оспорить. Не получится.

Одни наряды чего стоят! Говорят, что привычку роскошно, даже вычурно, одеваться Мюрат приобрел на Востоке. Вдохновился примером местных беев. Считается также, что эскизы для портных Мюрат сам и делал. Вид приобретал чрезвычайно экстравагантный. Маршал Ланн выносил «модный приговор» Мюрату в присутствии императора. Что тут скажешь? Чувство меры отказывало? Да если бы оно у него было, он не был бы Мюратом.

«…Пылкостью увлекался он прямо в опасность, при том весь в золоте и с перьями на шляпе, возвышавшимися подобно башне. Только чудо спасало его каждый раз: так легко можно было узнать его по одежде; он служил всегда целью неприятелю и удивлял самих казаков блистательною своею храбростью…»

Когда Наполеон понял, что Мюрат, высокий причудливо разодетый всадник на мощном коне, – это символ? Не сразу. Отправляясь в Первый итальянский поход, он делает Мюрата своим адъютантом, но такой близости между Бонапартом, как с «людьми из Тулона», Жюно и Мармоном, с Мюратом у него нет. Мюрату нужно что-то доказывать, показывать. В Италии он и доказал, и показал.

Совсем скоро генерал Бонапарт в своих отчетах Директории станет все чаще и чаще упоминать Мюрата, отмечать его «стойкость и отвагу». Историк Э. Хиллиард Эттеридж пишет про действия Мюрата в Италии: «Он уже продемонстрировал ту способность вдохновлять других своей безрассудной смелостью, ту почти магнетическую силу передавать на мгновение свой дух сотням или тысячам, то, что является секретом успеха великих лидеров».

Меткое определение, особенно если оно еще и вскрывает смысл, не грех и позаимствовать. Магнетическая сила! Ею во французской армии обладали лишь Наполеон и Мюрат. Только Наполеон был еще и гениальным полководцем, а Мюрат – просто Мюратом. Конечно, со временем он сильно прибавит как военачальник, но нелепо отрицать, что многие из маршалов превосходили его в полководческом искусстве. Однако магнетической силой они не обладали!

Это, со временем, поймет Наполеон. Отношения между ним и Мюратом всегда будут непростыми, особенно после того, как Мюрат женится на сестре Наполеона, Каролине. Та любила поинтриговать против старшего брата, а простодушный Мюрат легко поддавался влиянию. Однако, подчеркнем еще раз, про магнетическую силу своего шурина Наполеон не только знал, но и умело ее использовал. На Святой Елене он скажет: «Я никогда не видел человека храбрее, решительнее и блистательнее его во время кавалерийских атак».

Храбрыми и решительными были многие, блистать, как Мюрат, не мог никто. После Италии – поход на Восток. Битва при Абукире 25 июля 1799 года. Мюрат на виду у всех вступает в бой один на один с турецким главнокомандующим Мустафа-пашой. Паша стреляет из пистолета, и Мюрат получает ранение в челюсть, но тут же ударом сабли отсекает Мустафе два пальца на правой руке и берет его в плен!

Эпизод запечатлен на множестве картин, но был ли он? Может, Мюрат, как считают некоторые, просто ворвался в палатку Мустафы? Про «два пальца» и ранение в челюсть – правда. Мюрат сам пишет отцу, что беспокоиться не нужно, «…хирурги говорят, что я поправлюсь через две недели». Во многом благодаря блестящей кавалерийской атаке раненого Мюрата турки потерпели сокрушительное поражение. Но это так, для истории, а вот история о том, как Мюрат самолично взял в плен турецкого пашу, – для бивуачных костров, на многие годы. Крепнет магнетическая сила!

Наполеон ходатайствует о присвоении Мюрату звания дивизионного генерала, они вместе возвращаются во Францию. Теперь уже Мюрат входит в самый что ни на есть «ближний круг». В перевороте 18 брюмера его роль – одна из главных. Именно он, когда судьба Бонапарта буквально висела на волоске, пошел в «решительную атаку» на депутатов Совета пятисот, отдал гренадерам приказ вышвырнуть их вон.

Наполеон станет властителем Франции, а Мюрат – членом «клана Бонапартов». Его брак с Каролиной – важная веха в отношениях с Наполеоном. На этот счет есть масса рассуждений, но мы ограничимся лишь тем, что бесспорно. «Родственная близость» для Наполеона скорее минус, чем плюс. Однако отныне он будет находиться в состоянии практически перманентной войны.

И Мюрат, с его магнетической силой, будет ему необходим. Став императором, Наполеон пересмотрит свои взгляды на роль кавалерии.

Теперь в его распоряжении совсем другие ресурсы, он наконец способен использовать большие массы кавалерии. В этом сравниться с Мюратом никто не может. Он командовал, и небезуспешно, крупными воинскими соединениями, но во главе кавалерии был просто невероятным. Пара эскадронов или три дивизии, легкая или тяжелая, драгуны или конные егеря, все равно, если впереди – Мюрат. Красавец с развевающимися черными локонами…

Однако герцогиня д’Абрантес, например, жена генерала Жюно, красавцем Мюрата не считала. «Что же касается до красоты Мюрата и благородства его фигуры, это предмет очень сомнительный. Я не думаю, что мужчина прекрасен, если он высок и одевается по-шутовски. У Мюрата черты лица были не хороши, и даже, когда видели его без завитых волос, без перьев и золотого шитья, он был дурен…» Мнение субъективное и очень показательное.

Не самые лучшие из чувств, зависть и ревность, были свойственны практически всем маршалам и людям из «ближнего круга». В разной форме. Мюрату, следует признать, в острой. До конца жизни он не избавится от гасконского акцента – не беда. То, что его ego становилось непомерным, – проблема. Сказалось ли это на его главном таланте, лучшего кавалериста эпохи? Тех, кто так считает, немало.

…Во Втором итальянском походе Мюрат много славы не приобрел. У знаменитой битвы при Маренго другие главные герои – Дезе, Келлерман, Бессьер… Это не последняя война, и даже не предпоследняя. К тому же Мюрат – шурин Наполеона, ему есть чем заняться и в мирное время. Занимает важные посты, придумывает один из своих любимых нарядов. Чепрак из леопардовой шкуры, накидка из дорогих мехов, сафьяновые сапоги, красные или зеленые, много, очень много золотого шитья и страусиные перья на шляпе, скрепленные золотой брошью. Да, еще он стал маршалом.

В списке от 18 мая 1804 года его имя – второе. Выше только Бертье, начальник штаба. Ниже – люди, как показалось многим, более заслуженные. Ланн, Массена, Ней… Справедливо. Только главные кампании Мюрата впереди.

В кампанию 1805 года Мюрат командовал кавалерией и не только ею. И проявил себя блестяще! 22 октября в бюллетене Великой армии Наполеон напишет: «Можно лишь изумиться тому, что совершил маршал Мюрат во время марша из Альбека в Нюрнберг. Он сражался каждый день и настиг врага, у которого было преимущество в два дня».

Немного цифр, для наглядности. За пять дней Мюрат с кавалерией проходит около 160 км. Восемь (!) раз вступает в бой с противником, захватывает в плен более 15 тысяч человек и 128 орудий. 11 знамен! Он ведет кавалерию в атаку раз за разом, он всегда впереди. А легендарная история о том, как два гасконца, маршалы Ланн и Мюрат, хитростью овладели мостом через Дунай?! Для солдат – кумиры, друг для друга – все равно соперники. После одного из сражений маршалы окончательно рассорятся. В представленном императору отчете Мюрат «забыл» упомянуть заслуги Ланна и его солдат. Значительная часть маршалов – редкие эгоисты. Но Мюрат и здесь отличался. Такой человек, всегда хотел, чтобы хвалили только его.

Под «солнцем Аустерлица» Мюрат блистал не столь же ярко, как Сульт и Даву. Вообще, именно в кампанию 1805 года уже стало ясно, что как стратег Мюрат не силен. Он – человек действия. Разгадать действия противника, самому сделать тонкий расчет – не его. Жан Тюлар дает правильную оценку Мюрата. «Это прежде всего рубака: от него ждут, что он пробьет несколько линий обороны и будет преследовать противника до полного его разгрома. У него нечего спрашивать, какой маневр надлежит провести, чтобы настигнуть противника в условиях, для него пагубных. Мюрат являет более смелости, нежели ума. Но он добивается огромной популярности в армии, где его героические атаки чрезвычайно повышают его престиж».

В последнем предложении – очень важная мысль. Многие маршалы и генералы невысоко оценивают Мюрата. Некоторые и вовсе объясняют его успехи лишь родственными связями с императором, что несправедливо. А справедливо то, что, как уже говорилось, Мюрат не обладал такими полководческими талантами, как Массена и Даву. Только Даву солдаты не любили, а Мюрата – обожали. Наполеон это знал. Что Мюрат прежде всего – рубака, Наполеон тоже понимал. Рубака. Но какой!

…8 февраля 1807 года, тяжелейшая битва с русской армией при Прейсиш-Эйлау. Корпус маршала Ожеро несет огромные потери, сам Ожеро ранен. Мюрат – рядом с императором. Наполеон обращается к нему: «Вы позволите этим парням съесть нас?» О нет, не позволит. Во главе нескольких кавалерийских дивизий Мюрат бросается вперед. Одна из самых знаменитых кавалерийских атак эпохи наполеоновских войн. Настолько грандиозная, что ей будет посвящена отдельная глава. Мюрат сделал то, что от него требовалось. То, что он действительно умел лучше всех.

…«Вы всегда жалуетесь, что у вас нет инструкций. Тем не менее я постоянно посылаю их вам, когда говорю вам дать вашим людям отдохнуть, пополнить запасы и не делать ничего, что могло бы предвосхитить решение вопроса. Мне кажется, что у вас нет необходимости знать больше».

Это письмо Наполеон написал Мюрату в марте 1808 года. Он отправил своего шурина в Испанию, не очень хорошо представляя себе, что, собственно, он собирается делать на Пиренеях. Произойдет то, что впоследствии назовут одной из роковых ошибок Наполеона. Какие «инструкции» он мог дать Мюрату? Император предполагал «действовать по обстоятельствам» и поставил Мюрата в трудное положение. Мюрат, надо отдать ему должное, не так уж и плохо справлялся с испанскими делами, ведь он сильно рассчитывал на испанскую корону.

Корону Мюрат в итоге получит. Не испанскую, он станет королем Неаполя. Не вдаваясь в подробности, констатируем – королем он был хорошим. Только… С какого-то момента Мюрат больше король Неаполя, чем маршал Франции. Понятно, объяснимо, но не сказаться на его отношениях с Наполеоном, и даже на его дальнейшей судьбе, не могло…

Отправляться в 1812-м в Россию король Неаполя не очень-то и хотел, но – пришлось. Под его началом 4 (!) кавалерийских корпуса, огромные массы кавалерии. Но с самого начала все пошло не так, как хотелось Наполеону, а тем более – Мюрату. Король Неаполя был среди тех, кто настоятельно рекомендовал императору прекратить поход на Москву. Наполеон никого не слушал, Мюрат воевал…

С тем же пылом, что и раньше. Он столь яростно преследует русских, что Даву называет его действия «безумными». Горячка боя – болезнь, которой Мюрат всегда поддается. Даже казаки восхищаются им! Еще бы, зрелище захватывающее. Всадник в роскошном наряде, с одним лишь хлыстом в руках. Поразительно, но Мюрат, представлявший собой прекрасную цель, да к тому же всегда находившийся в гуще схватки, даже серьезных ранений не получал. Простреленная в Египте челюсть так и осталась наиболее чувствительным. Судьба далеко не всегда покровительствует смелым, Мюрат – редчайшее исключение.

В Бородинском сражении он побывал в самых «горячих точках», ему несколько раз приходилось спасаться в каре французской пехоты. Однако правы те, кто вслед за Наполеоном утверждает: «Мюрат был храбр только в виду неприятеля, и тогда он, может быть, превосходил храбростью всех на свете». Ведь знал, но все равно назначил Мюрата командовать брошенной императором армией. Граф Сегюр очень точно охарактеризовал ситуацию: «…Среди этого хаоса нужен был колосс, чтобы стать центром всего, а этот колосс только что исчез. В громадной пустоте, оставленной им, Мюрат был едва заметен».

Пустота… Подходящее слово для последних полутора лет существования Первой империи. В России замерзли не только люди, но и души. Холод к тому же и действует отрезвляюще. Мюрат еще примет участие в ряде сражений за императора, но пора произнести страшное слово измена.

Об измене Мюрата сказано много слов. Кто-то даже находит оправдания. Понять-то можно, однако простить… Да тоже, наверное, можно. Хотя есть очень сильный аргумент против Мюрата. Переговоры с врагами Наполеона он вел тайно и постоянно заверял императора в своей преданности. Как это можно расценивать?

…На Святой Елене Наполеон скажет: «Я не знал никого храбрее Мюрата и Нея. Но первый был благороднее по характеру, великодушен и откровенен». Так про «предателя»?! Наполеон знал про Мюрата то, что известно и нам. Великий кавалерист, храбрец… и обычный человек. Бесхитростный, со слабостями. Как его называли? «Смесь павлина и клоуна»? Ему было все равно. Он не боялся смерти и умел радоваться жизни. Он был хорошим королем и плохим политиком. Такое возможно? Да, если речь идет о Мюрате. В нем всего много. И благородства, и безрассудства.

Только Мюрат, узнав о бегстве Наполеона с Эльбы, мог прийти в совершенный восторг и начать без каких-либо шансов на успех войну со своими нынешними «союзниками». Потом он начнет, как обычно, метаться, Наполеон скажет, что своими необдуманными действиями Мюрат сильно ему навредил. А Мюрат просто, в свойственной ему манере, сначала бросился в атаку и лишь потом – подумал. Он любил театральные жесты, и победный марш Наполеона к Парижу, знаменитый «Полет Орла», необыкновенно вдохновил его.

8 октября 1815 года он высадился с небольшой группой сторонников в Калабрии. Вскоре был схвачен, судом приговорен к смертной казни. Расстрел Мюрата – снова легенда на легенде. Остановимся на этой. Поворачиваться спиной к расстрельной команде Мюрат отказался и лишь сказал солдатам: «Стреляйте в грудь, пожалейте лицо». Как можно не восхищаться человеком, который и после смерти хотел остаться красавцем?

Глава вторая
Гусар, который был убит в 34…

«Гусар, который дожил до тридцати лет, не гусар, а дрянь!» Одна из самых известных цитат эпохи наполеоновских войн. Иногда меняются слова, но не смысл. Считается, что слова про гусара принадлежат генералу Лассалю. Погиб он в 34, близко к «предельному возрасту». Гусар отличный, только Лассаль еще и заслужил славу блестящего кавалерийского командира. В разного рода рейтингах идет он, как правило, сразу за Мюратом, так что отступать от традиции не будем.

Антуан Шарль Луи Лассаль родился в 1775 году в Меце, в Лотарингии. Поскольку в этом регионе много этнических немцев, некоторые историки считают его «выдающимся примером двойной культуры, сочетанием тевтонских боевых инстинктов и галльского обаяния». Звучит красиво, да и немецким Лассаль владел отлично, но с «боевыми инстинктами» он, похоже, родился, а не приобрел их под влиянием окружающей среды. К тому же, как мы знаем, поведение французских гусар мало чем отличается от немецких. А Лассаль самый что ни на есть настоящий гусар. В этом мы скоро убедимся. Знание немецкого языка ему тоже очень пригодилось. Когда Лассаля переполняли чувства, он ругал своих солдат на языке Шиллера. Не так обидно для них, зато крепких слов гораздо больше.

Кстати, первый штрих к портрету гусара. Лассаль был отчаянным сквернословом. Ругался виртуозно. Его подчиненным это нравилось, а маршал Бессьер, друг Лассаля и человек очень сдержанный, порой приходил в ужас. Считается, что в вышеприведенной цитате про гусара тоже фигурировало не «дрянь», а более сильное слово. Для Лассаля все равно почти приличное.

Семья Лассаля – небогатая, но благородная. Дворянское происхождение позволило его отцу записать сына в офицеры в 11 лет, в 1786-м, но потом началась революция, которая с привилегиями покончила. Лассалю пришлось начинать с нуля. Он поступил в конноегерский полк рядовым, но очень быстро дослужился до офицера. Храбр, инициативен. В ряды «самых-самых» Лассаль попадет во время Первого итальянского похода.

В Италии он, вообще-то, оказался случайно. Лассаль дружил с Келлерманом-младшим, и тот порекомендовал его своему отцу, герою Вальми и будущему маршалу Империи. Келлерман-старший взял Лассаля адъютантом в Итальянскую армию, которой он командовал. Келлермана на этом посту сменит генерал Бонапарт, здесь все и начнется. И для Бонапарта, и для Лассаля.

Поразительно, но, не будучи пока в высоких чинах, Лассаль постоянно ухитрялся оказываться в центре внимания. Даже мелкие стычки, в которых он участвовал, становились предметом горячего обсуждения. Один против четырех австрийских гусар – ранил всех. Попал в плен, но его отпустили благодаря меткому словцу. Бонапарт узнал про Лассаля, а в битве при Риволи в январе 1797 года и увидел, как хорош он в бою.

Лассаль возглавлял несколько кавалерийских атак, творил чудеса. Историки обожают сцену, которая якобы имела место после битвы. Командир эскадрона Лассаль, бесконечно усталый, доставляет главнокомандующему очередную порцию захваченных у австрийцев знамен. Их бросают в кучу уже добытых. Восхищенный Бонапарт показывает на знамена и говорит: «Ложись на них, Лассаль, поспи немного. Ты заслужил отдых».

Поспал ли Лассаль на австрийских знаменах, доподлинно неизвестно, но славу одного из самых лихих французских кавалеристов он, безусловно, заслужил. Только лихих много, а Лассаль станет и одним из лучших кавалерийских командиров. Некоторые ставят его выше Мюрата, и, надо признать, такое мнение очень даже имеет право на жизнь.

Итак, Лассаль – настоящий гусар. Весь набор! Про сквернослова мы уже знаем. Большой любитель дам. Лассаль с подозрением, если не сказать с презрением относился к тем, кто не пил и не курил. Сам Лассаль практически не выпускал трубку изо рта. Найти его изображение без знаменитой трубки почти невозможно, это своего рода символ. Вспыльчивый, горячий. Любитель подраться, на дуэлях и просто так. Поступки, сильно смахивающие на безумные? Сколько угодно!

Однажды в Испании, в Саламанке, Лассаль, недовольный поведением местных жителей, приказал своим гусарам перекрыть узкую улочку, по которой горожане носили, скажем так, ночные горшки. И тем самым парализовал работу «системы канализации». В Италии, в Перудже, отряд Лассаля двигался мимо какого-то особняка, в котором проходил бал. Лассаль прямо по ступенькам, на лошади, проскакал в бальный зал. Поприветствовал собравшихся, не слезая с лошади, выпил бокал пунша, изобразил, тоже на лошади, что-то вроде пируэта – и удалился.

Экстравагантно, но с какой выдумкой! У Лассаля, в отличие от Мюрата, был стиль. Лассаль, как и Мюрат, тщательно следил за внешностью. Усы, бакенбарды – подстрижены и причесаны. Наряд, в походе и на войне, всегда один и тот же. Золото было, но в меру, а главное – знаменитые «штаны Лассаля». Так их и назвали. Длинные штаны, чем-то напоминавшие шаровары, расширявшиеся книзу и подшитые кожей. Лассаль ввел моду, это уже говорит о многом.

Бесшабашный? На первый, может, даже и на второй взгляд. Посмотрели, начинаем разбираться. Вот что обнаруживаем. Про храбрость много не говорим, они все – храбрые. Однако Лассаль, сколь ни обидно это прозвучит для неаполитанского короля, умнее Мюрата. Он и более умен, и расчетлив, и дальновиден. И он – совсем не такой законченный эгоист, как Мюрат. Лассаль старался не лезть ни в политику, ни в интриги. Он не был безразличен к чинам и званиям, но военное дело по-настоящему увлекало его.

Лассаль водил своих всадников в атаку, только при этом он еще и гений разведки. Кого и когда послать на рекогносцировку? Как ее организовать наилучшим образом? В умении добыть информацию с ним мало кто мог сравниться.

Несмотря на внешнюю сумасбродность, Лассаль был очень строгим командиром, жестким поборником дисциплины. Однажды, в качестве наказания, он оставил два гусарских полка под артиллерийским обстрелом, но и сам стоял вместе с ними. Кто мог его обвинить? Лассаль, начинавший службу рядовым, знал все уловки и дурные привычки, вроде езды в мокрых сапогах, и внимательно следил за, казалось бы, мелочами.

Особое внимание Лассаль, великолепный наездник, уделял лошадям. Сурово наказывал тех, кто плохо ухаживал за лошадью или давал ей чрезмерную нагрузку. Нет мелочей в кавалерийском деле! Как-то Лассаль поймал одного гусара за рубкой веток собственной саблей. Горько пожалел об этом гусар…

Жесткий, очень жесткий. А любовь солдат к нему фанатична! Храбрый, яркий, всегда заботившийся о подчиненных. Как говорил один из его подчиненных: «..Лассаль хотел, чтобы в его подразделениях служили подтянутые, хорошо вооруженные люди, ездившие на здоровых лошадях и имевшие при себе четыре запасные подковы и шестьдесят гвоздей в седельных сумках». Исчерпывающе!

Своеобразный он человек, генерал Лассаль. Большой любитель женщин, Лассаль взял да и влюбился раз и навсегда. В замужнюю женщину с детьми. Это еще полбеды, женщина, Жозефина д’Эгильон, была женой брата начальника штаба Наполеона, Бертье. Дело кончилось скандальным разводом и счастливым браком, но Лассаль приобрел очень влиятельного недруга. Впрочем, со времен Первой итальянской кампании Лассаль был любимцем самого Наполеона. Редкий случай – Лассаль один из тех крайне немногих, кому Наполеон многое прощал. Говорят, что однажды один из придворных возмутился поведением Лассаля, на что император ответил: «Это префекта можно создать одним росчерком пера, на создание Лассаля потребовалось двадцать лет».

Лассаль – крайне энергичный и воинственный. Мирное время ему категорически не нравилось. Он даже впадал в депрессию. К счастью для Лассаля, Наполеон заботился и о том, чтобы мирное время длилось недолго.

В кампанию 1805 года, в битве при Аустерлице, Лассаль был «не на своем месте». Его почему-то отрядили командовать драгунами. Лассалю не понравилось, он, конечно, хорош с легкой кавалерией. Уже в 1806-м все вернулось на свои места. Лассаль получил бригаду легкой кавалерии, а бригада вскоре получила прозвище «Адской». Назвали ее так пруссаки, и было за что. Бил их Лассаль нещадно.

Вот типичная картина. Кавалеристы Лассаля движутся неторопливой рысью. Пруссаки уже летят на них во весь опор. Лассаль говорит своему адъютанту: «Вы только посмотрите на этих безумцев! Ничего, пусть изнуряют себя и лошадей». Наступает момент. Лассаль поднимает руку со знаменитой трубкой. Мгновенный переход на галоп, и «Адская бригада» атакует уставшего противника на свежих лошадях. Исход предсказуем…

В кампанию 1806–1807 годов окончательно взошла «звезда Лассаля». Перечисление всех его подвигов займет немало места. Важно лишь подчеркнуть, что со стороны многие его действия выглядят именно как подвиг. Яркое, захватывающее зрелище. Стиль Лассаля! Чего стоит одна лишь история о том, как Лассаль спас жизнь Мюрату!

10 июня 1807 года, в битве при Гейльсберге, увлекшийся атакой Мюрат оказался в окружении 12 русских драгун. Лассаль это заметил и ринулся вперед. Убил офицера, командовавшего драгунами и… сам оказался на волосок от гибели! Теперь уже Мюрат и подоспевшие гусары спасали Лассаля. Мюрат с окровавленной саблей подъехал к Лассалю и сказал: «Что ж, генерал, теперь мы квиты».

Д ивизионныйгенерал, кавалер многихорденов… В 1808 году Лассаль во главе дивизии легкой кавалерии отправляется в Испанию. Здесь он приобретет и другую славу. Безжалостного и даже жестокого человека. Что ж… Что было, то было. Первая же деревня, в которой сопротивление французам оказали вооруженные гражданские лица, Торквемада, подверглась полному уничтожению. Сдающийся на поле боя солдат – это солдат, но крестьян с допотопными ружьями и вилами Лассаль и его гусары решили не щадить.

Как написал один историк, «…под галантными манерами и элегантной униформой скрывался безжалостный солдат, озверевший за десять лет войны». Крестьян убивали, деревню сожгли дотла. С этого момента приближение кавалеристов Лассаля у испанцев вызывало ужас и панику. Вряд ли подобной «репутацией» стоит дорожить…

Большую часть «пиренейского периода» своей карьеры Лассаль воевал под началом маршала Бессьера. Хорошо для обоих. Они друзья, способности друг друга тоже прекрасно знали. Обоим, кстати, не очень нравилось воевать в Испании. Не из-за жаркой погоды или угрызений совести, а из-за того, что они не понимали смысл и задачи войны, а император держал всех в «состоянии неопределенности». Так себе состояние. Никогда раньше маршалы не ссорились столь часто, как на Пиренеях, никогда столь часто и охотно не подставляли своих «старых боевых товарищей»…

Лассаль воевал хорошо, он по-другому не умел. Мюрата он спас в прямом смысле слова, своего друга маршала Бессьера – в переносном. Удивительно, но Бессьер до Испании не имел опыта командования крупными смешанными соединениями. Как раз по этой причине многие из соратников Наполеона советовали ему не отправлять Бессьера на Пиренеи. Император же был уверен, что все будет легко, а получилось совсем наоборот. К такому повороту событий Бессьер оказался не готов.

Да они все оказались не готовы к тому, что испанцы столь яростно и храбро будут сражаться за свою Родину! Та же жестокость Лассаля, она ведь в значительной степени «выросла» из растерянности. Французы вели совсем не такую войну, к каким привыкли. Тотальная враждебность! Расслабляться нельзя ни на минуту. Лассаль, чтобы обрести душевное равновесие, даже вызвал из Парижа драгоценную Жозефину с маленькой дочкой. Помогло, наверное.

…Репутацию Бессьера Лассаль спас в битве при Медина-де-Риосека, 14 июля 1808 года. Французы никак не могли одолеть испанского генерала Куэсту. Мнения относительно полководческих талантов уже немолодого (67 лет) Куэсты расходятся, но человеком он был храбрым и энергичным. В начале июля 1808 года он объединил свои силы с другим испанским военачальником, генералом Хоакином Блейком. Получилась довольно внушительная армия, 22 тысячи солдат. У выступившего навстречу испанцам Бессьера почти вдвое меньше! Маршал решил атаковать.

Лассаль, разумеется, командовал всей кавалерией. Находясь в центре позиции, у подножья пологого склона, он, совершенно неожиданно для испанцев, с двумя полками ринулся вверх, ударил по вражеской коннице, генерал Мерль с пехотой поддержал его, и Блейк начал отступать. Лассаль решил лично доложить о состоянии дел и подъехал как раз в тот момент, когда Куэста пустил в ход резерв и наступил критический момент. Испанцы вовсю теснили французов, пехота генерала Мутона несла тяжелые потери. Очевидец вспоминал.

«Когда маршал Бессьер прибыл к нашей дивизии, мы были поражены его нерешительностью. Он явно не знал, что предпринять… Подъехал генерал Лассаль, с сабли которого капала кровь. Нужно было что-то решать. Генерал Мутон, видевший, как погибают его вольтижеры, ждал слов маршала. Лассаль не колебался ни секунды. “Нужно атаковать!”

Ответа он не дождался и сам возглавил отряд гвардейской кавалерии, сопровождавший Бессьера».

До сих пор так и неизвестно точно, что произошло. Действовать без приказа прямого начальника гвардейцы не могли. Отдал Бессьер приказ или ограничился каким-то одобрительным жестом? Возможно, но не точно. То, что Лассаль повел гвардейцев в атаку, – факт. Ранее он уже просил императора назначить его командиром гвардейских егерей – и получил отказ. При том, что именно Лассаль, по просьбе Наполеона, провел что-то вроде «курса подготовки» для любимых кавалеристов Наполеона. Что тут скажешь? Логика у императора всегда только своя.

Лассаль атаковал испанскую конницу, вывел ее из строя, пехотинцы Мутона сумели перегруппироваться. Тут подоспел и Мерль, разбивший Блейка, скоро все было кончено… Победа, но крайне тяжелая. Наполеон тем не менее счел ее решающей и высоко оценил действия Бессьера. Справедливости ради отметим, что в своем отчете о сражении маршал особо выделил Лассаля и Мерля. Битву ведь фактически выиграли они. Лассаль получил титул графа и солидную денежную премию. Только окончательно покорить Испанию все равно не удалось, даже самому Наполеону.

Друг Бессьер уехал, сменивший его маршал Сульт не благоволил молодым кавалерийским генералам, Жозефину с дочерью пришлось отправить во Францию. Однажды они чуть не попали в плен к испанцам! Лассаль грустил, и пребывание на Пиренеях порядком ему надоело. В Испании он вдруг решил написать завещание, весьма любопытное. У Жозефины трое сыновей от первого брака. Лассаль отдавал им титулы, фиксированный доход и намеревался официально их усыновить. Если возникнут сложности, Лассаль рекомендовал жене обратиться к императору, подчеркивая, что это «его последняя просьба». Вскоре он получил приказ прибыть в Париж для участия в кампании против Австрии.

Однажды в Испании, беседуя с генералом Тьебо, Лассаль сказал: «Япрожил полноценную жизнь. В чем ее смысл? Заработать репутацию, двигаться вперед, сколотить состояние? Что ж, в свои тридцать три я являюсь дивизионным генералом и император назначил мне годовой доход в пятьдесят тысяч франков… Я люблю сражения, быть в шуме, в дыму, в движении. Пока ты делаешь себе имя и знаешь, что твоя жена и дети ни в чем не будут нуждаться, это все, что имеет значение. Что касается меня, то я готов умереть хоть завтра».

…В последнюю кампанию в своей жизни Лассаль вновь соединился со своим другом Бессьером. «Испанской нерешительности» у маршала теперь не было и в помине. Они вместе участвовали в боях, настолько тяжелых и изнурительных, что некоторых кирасир, могучих всадников, рвало кровью просто от усталости. 6 июля 1809 года, в битве при Ваграме, маршал Бессьер, в девяти кампаниях не получивший ни царапины, был тяжело ранен. В тот же день у австрийского гренадера было достаточно времени для того, чтобы прицелиться во всадника с трубкой в поднятой руке. Отличный выстрел, прямо в голову. Главного армейского хирурга, Ларрея, все равно позвали. Бросив лишь взгляд на генерала Лассаля, Ларрей сказал: «Я лучше пойду помогать живым».

…В викицитатниках у Лассаля всего две цитаты. Про гусара, которую мы уже знаем, и из письма жене. «Мое сердце – для тебя, моя кровь – для императора, а моя жизнь – для чести». Высокопарно, совсем не в стиле Лассаля. Вот про гусара – он. Точно ОН…

Глава третья
Гвардеец

Опубликованный 19 мая 1804 года первый список маршалов Первой империи вызвал много вопросов. Порассуждать о нем историки любят до сих пор. Однако у современников, и прежде всего у генералов, были не столько вопросы, сколько претензии. Двое очень близких к Наполеону людей, его бывшие адъютанты Жюно и Мармон, негодовали больше всего. Жюно прямо спросил императора: почему не он, а Бессьер?

Наполеон ответил примерно так. Он знает, что Бессьер и молод, и не имеет большого опыта, но он – один из командиров гвардии, а их я сразу хотел выделить. Аргумент не убедил Жюно, хотя императора-то как раз понять можно. Споры о том, что Бессьеру, дескать, далеко и до Мюрата, и до Лассаля, не очень предметные. Бессьер много лет возглавлял гвардейскую кавалерию, он просто обязан быть одним из лучших, все остальное – вкусовщина.

…Иногда Бессьер и Мюрат общались друг с другом на одном из гасконских наречий, которое окружающие воспринимали почти как арабский. Они были земляками. Практически каждый пятый из маршалов гасконец! Гасконь богата героями. Только Мюрат и Бессьер хоть и земляки, но не друзья. Да практически между всеми маршалами Наполеона отношения сложные! Получше, похуже, есть и те, кого недолюбливали многие. Как Бессьера. Так ведь и маршалат Первой империи тот еще «террариум единомышленников»!

Жан-Батист Бессьер родился в 1768 году в Прейсаке, совсем недалеко от того места, где родился Мюрат. В семье, как часто пишут, хирурга. Это не совсем правильно. Основная профессия его отца – цирюльник, но он, как и многие из тех, кто ловко обращался с бритвой, делал мелкие хирургические операции, в частности – весьма популярное кровопускание…

Он отправил сына в Монпелье учиться врачебному делу, однако из-за нехватки средств проучился Жан-Батист недолго. Вернулся домой, стал помогать отцу в цирюльне. Видимо тогда и приобрел привычку следить за внешностью. Бессьер – единственный из маршалов не только тщательно ухаживавший за волосами, но и до конца жизни посыпавший их пудрой.

Цирюльничать он категорически не хотел и, сильно разочаровав отца, в 1789 году отправился в армию. Горевать отцу, видимо, пришлось сильно, так как и его младший сын, Бертран, предпочтет карьеру военного. В годы Империи дослужится до дивизионного генерала, станет бароном.

Жан-Батист поступит в Конституционную гвардию короля Людовика XVI. Симптоматично. Гвардия! Только начало службы вышло неудачным. Во время восстания 10 августа 1792-го монархия была свергнута, а Бессьер, что делает ему честь, остался верен королю. Бессьер поступил умно, тут же завербовался в так называемый Пиренейский легион и отправился воевать в Испанию, подальше от Парижа.

Там никто про 10 августа не вспоминал, и Бессьер, хорошо проявивший себя как кавалерист, в 1793-м дослужился до офицера, а в 1796-м попал в Итальянскую армию генерала Бонапарта. Важный момент. Бессьер не был с Бонапартом в Тулоне, он, как Мюрат, не отличился и в событиях вандемьера, то есть для Бонапарта Бессьер – человек абсолютно новый. Можно ли считать, что ему просто повезло, сыграл роль пресловутый случай? Скорее всего, так и есть.

Командующий Итальянской армией решил создать себе что-то вроде охраны или эскорта. Разумеется, ему был нужен офицер для командования. И тогда то ли земляк Мюрат, то ли генерал Ожеро, знавший Бессьера, порекомендовал его Бонапарту. Кандидатура у генерала возражения не вызвала. В отличие от многих офицеров его армии Бессьер обладал неплохими манерами, строг, молчалив, аккуратно одет. Подходит! Тем более тогда никто и не предполагал, что именно этот небольшой отряд станет основой для появления гвардии Наполеона.

…Их назвали гидами, буквально – проводниками. Личная охрана командующего, но – не только. Кавалерия у генерала Бонапарта была весьма скромной, и для преследования разбитого противника он использовал все резервы, в том числе гидов. Воевали они, под руководством Бессьера, прекрасно, Бессьер быстро дослужился до майора. Но главное заключалось в том, что гиды и их командир всегда рядом с Бонапартом. Бессьер постепенно приобретал особый статус. Численность отряда гидов увеличивалась, положение Бессьера укреплялось. Многим это не нравилось, но реальность была именно такой.

Разумеется, Бессьер отправился и в поход на Восток. На кого-то просторы пустыни действовали угнетающе, а Бессьер увидел возможность. На больших, ровных площадях он без устали тренировал своих кавалеристов. Генерал Бонапарт был настолько впечатлен этим, что поручил Бессьеру роль наставника его пасынка, Евгения Богарне, еще подростка, к которому Бонапарт был очень привязан. Евгений, в свою очередь, несмотря на большую разницу в возрасте, подружился с Бессьером.

Из любопытного и показательного. В Египте Бонапарт захотел отдать под начало Бессьера еще и какое-то количество пеших гидов. Но Бессьер хотел командовать только кавалерией, отказывался категорически! Бонапарту пришлось прибегнуть к хитрости, чтобы Бессьер согласился. Однако и в дальнейшем Бессьер не любил, да и, признаться, не очень хорошо умел руководить пехотой, что для маршала, конечно, роскошь непозволительная.

В любом случае Бессьер медленно, но более чем верно становился одним из близких к Наполеону людей. Он безоговорочно поддержал генерала Бонапарта во время переворота 18 брюмера, дальше – только движение вверх. Здесь пора сделать необходимое отступление.

В армии репутация у Бессьера была неоднозначной. По многим причинам. «Возвышение» Бессьера считали не вполне заслуженным, а кроме того, характер у Бессьера тяжелый, и нравиться он никому не хотел. Генерал Поль Тьебо, автор широко известных мемуаров, был человеком на редкость язвительным. Возможно, и воспоминания его приобрели популярность из-за того, что «добрые слова» в них – большая редкость. Критиковал остро и практически всех. Бессьеру тоже досталось. Тьебо считал его «холодным и непривлекательным солдафоном», чья чрезмерная строгость и приверженность к дисциплине отталкивали даже его непосредственных подчиненных.

Однако Александр Буржолли, прослуживший адъютантом Бессьера несколько лет, придерживался другого мнения. «Он был хладнокровным, спокойным, исполненным достоинства и гордым, но в глубине души – очень человечным. Он много видел и мало говорил, редко что-либо записывал и всегда предпочитал увидеть все своими глазами. В дни сражений… он никогда не спешивался, изнуряя трех или четырех лошадей за день. На марше и во время работы он питался куском хлеба с чесноком, как какой-то простой охотник…»

Изображать Бессьера аскетом, чуждым «радостям мирским», тоже не совсем правильно. Хотя бы потому, что Бессьер, при всей своей внешней суровости, был, употребим подходящее слово, редким бабником. На женщин он тратил огромные деньги, что однажды вызвало возмущение самого императора. Пожурил и… простил. Мало ли, что Бессьер кому-то не нравился, главное то, что он очень сильно нравился Наполеону.

Наполеон чрезвычайно дорожил своей гвардией, а Бессьер – это и есть гвардия. Он ее создавал, он ей командовал. Со своими обязанностями справлялся безукоризненно. Первый консул захотел иметь в гвардии тяжелую кавалерию? Бессьер лично отбирает кандидатов. Чтобы хороши были и в бою, и на параде? Да вот они! Бонапарт впечатлен. Бессьер делает именно то, что он хочет. Как организатор хорош невероятно, а как кавалерист?

«Момент настал. Полковник Бессьер, которого мы так любили, полный энтузиазма, обратился к нам как солдат, который знает, как привести своих людей к славе. Мы обнажили сабли… поправили поводья и осадили наших лошадей, которые, увы, очень устали. Трубачи протрубили атаку, и мы помчались вперед. Земля задрожала… Австрийская кавалерия шла на нас, мы повернули налево. Нас отделяли от них тридцать шагов и ров шириной в два метра. Мы перепрыгнули через ров, перестроились, окружили два передовых отряда и ударили по ним. Все это заняло менее пяти минут».

Участник битвы при Маренго Жозеф Пети описывает кавалерийскую атаку Бессьера. Многие знают о том, что исход одного из самых драматичных сражений в истории решило прибытие к полю боя генерала Дезе. Меньше тех, кому известно, что окончательно сопротивление австрийцев было преодолено благодаря двум кавалерийским атакам, сначала Келлермана, потом Бессьера. Об этом эпизоде мы более подробно расскажем в главе о Келлермане, сейчас о другом.

Спору нет, Бессьер атаковал блестяще, но Келлерман имел полное право обидеться, что он и сделает. Бонапарт скажет, что «гвардейская кавалерия покрыла себя бессмертной славой», а что же тогда сделал Келлерман? Со всем этим мы еще разберемся, пока просто констатируем. Первому консулу был нужен успех именно гвардии. Он уже начал создавать легенду, и подвиги Бессьера оказались как нельзя кстати. Бессьера-то в чем обвинять?

Обвинять, может, и не стоит, но и понять тех, кто считает, что слава Бессьера была не вполне заслуженной, можно. В каком-то смысле это его, Бессьера, беда. Он действительно один из лучших кавалеристов той эпохи, но «гвардейский блеск» порой мешает трезвой оценке. Кроме того, на репутации Бессьера есть и «темные пятна». Как, например, история с «растратами» Ланна. Вдаваться в подробности мы не будем, но считается, что донес на Ланна именно Бессьер, и сделал он это для того, чтобы еще больше укрепить свое положение, ведь Ланн был его соперником в Консульской гвардии. Был просто соперником, станет – непримиримым врагом. Еще увидим.

А Жан-Батист Бессьер отныне всегда среди первых. Вошел в первый список маршалов, он одним из первых награжден орденом Почетного легиона и т. д. и т. п. Генерал-полковник Императорской гвардии. По должности положено, как насчет заслуг?

…Битва при Аустерлице. Гвардейская кавалерия пока в резерве. Бессьер видит бегущих от кого-то французских пехотинцев, то и дело оглядывающихся через плечо. Говорит стоящему рядом адъютанту Сезару де Лавиллю: «Лавилль, похоже, сейчас у нас будет кавалерийское сражение». Будет, будет. Идет атака русской гвардейской кавалерии, одна из самых ярких в истории наполеоновских войн. Конечно же, ей будет посвящена отдельная глава. Пока – только одно из воспоминаний очевидца, гвардейца из пехоты, Жана Куанье.

«Зрелище это я запомнил на всю жизнь. Длинные ряды всадников в медвежьих шапках на вороных конях. Впереди – маршал Бессьер в красивой форме… Они идут в атаку на гигантских всадников русской гвардии, скрываются в облаке пыли. Все было кончено за четверть часа». Это сделали Бессьер и конные гренадеры гвардии.

Бессьеру везло со знаменитыми сражениями. В 1807-м он и его всадники принимали участие в легендарной «снежной атаке» Мюрата при Прейсиш-Эйлау. Первая битва, в которой гвардейская кавалерия понесла довольно серьезные потери. Бессьер, не дожидаясь распоряжений «сверху», немедленно занялся делом. Отбор, комплектование и т. д. Задачу решил в кратчайшие сроки.

Император увидел результат – и пришел в восторг. В очередной раз. Наполеон столь трепетно относился к своей гвардии, что, видимо, считал содержавшего ее в образцовом порядке Бессьера почти волшебником. Волшебником он не был. Пройдут годы, и император скажет о своем командире гвардейской кавалерии: «У него было очень хорошее зрение и большой навык в маневрировании конницы. Особенно хорошо руководил он кавалерийским резервом. В дальнейшем во всех больших сражениях он оказывал величайшие услуги. Он и Мюрат были первыми кавалерийскими начальниками армии, но обладали совершенно противоположными качествами. Мюрат был авангардный начальник, порывистый и кипучий. Бессьер обладал свойствами офицера резерва, полного энергии, но осторожного и рассудительного».

Ничего обидного для Бессьера здесь нет, просто со временем к Наполеону пришло понимание. Бессьер, как, впрочем, и Мюрат, хотя и в гораздо меньшей степени, полководец с определенными возможностями. Практически никто, кроме самого императора, не мог решать любые задачи. Понимал ли это Наполеон? Если только отчасти. Во всяком случае он с редким упорством давал одним и тем же людям разные поручения. Может, думал, что уж сейчас-то получится? Не получалось. Бессьер – наглядный пример.

Мы уже знаем, что в Испании Бессьер больших успехов не добился, его пришлось отозвать. Что делает император? Отряжает Бессьера на дипломатическую работу. Прямолинейного Бессьера, в котором дипломатичности нет и отродясь не было. Хорошо, что началась новая военная кампания и Бессьер вернулся к привычным занятиям. Пока не загрохотали пушки, сделаем еще одно отступление.

Бессьера часто называют любимцем императора. Он им, безусловно, был. Он даже был человеком, к советам которого Наполеон иногда прислушивался. Бессьер настолько привык к роли особенного, что стал и вести себя соответственно. Как раз к кампании 1809-го сильно изменился не только Бессьер, но и многие из маршалов. Богатые, усыпанные титулами и наградами… Им уже не очень нравилось воевать бесконечно. Возразить императору не могут, а конфликтовать друг с другом – сколько угодно. Воевать продолжают, и даже не по инерции, но могут и чуть ли не на поле боя затеять ссору с «себе подобным».

В Асперн-Эсслингской битве, в мае 1809-го, Бессьер и Лассаль с беспримерным мужеством раз за разом атаковали австрийцев. Перелом обеспечить не могли. Маршал Ланн, как мы знаем, ненавидевший Бессьера, потребовал от командира кавалерии выполнить его приказ. В довольно грубой форме. Слово за слово – и оба уже схватились за оружие. Осуществлявший общее командование маршал Массена был вне себя от гнева.

«Для двух маршалов обнажить мечи друг против друга на глазах у врага – это позор! Я не позволю, чтобы мои люди увидели подобное! Я старше вас по званию, и вы находитесь в моем лагере. Именем императора я приказываю вам немедленно разойтись!»

…На следующий день Ланн получит смертельное ранение, Бессьера ранят несколько месяцев спустя, при Ваграме. Бессьер и Массена снова встретятся на Пиренеях. Да, выздоровевшего любимца Наполеон назначил в 1811 году командовать Армией Северной Испании. Массена возглавлял Португальскую армию. Маршалы должны были взаимодействовать, и Бессьер снова продемонстрировал свою «особенность».

5 мая 1811 года в битве при Фуэнтес-де-Оньоро Массена вполне мог победить Веллингтона. Если бы в бой вступила кавалерия Бессьера – победил бы наверняка. Что произошло? Очевидец событий Марбо дал свою версию.

«…Массена, желая закрепить победу, послал к генералу Лепику, который находился в резерве с гвардейской кавалерией, адъютанта с приказом атаковать. Но храбрый Лепик, в отчаянии кусая клинок своей сабли, с болью ответил, что его непосредственный начальник маршал Бессьер категорически запретил ему пускать в бой его части без его собственного приказа… Тотчас десять адъютантов были посланы в разных направлениях на поиски Бессьера, но тот, в течение нескольких дней неотступно следовавший за Массеной, исчез, конечно, не из трусости – он был очень храбрый человек, – но из расчета или зависти к своему товарищу. Совершенно не думая о высших интересах Франции, он не захотел послать ни одного своего солдата обеспечить победу, слава которой досталась бы Массене».

Раздосадованный Массена скажет: «Я бы победил, если бы у меня было больше солдат и меньше – Бессьеров». Ох, не все там столь однозначно… Свое «исчезновение» Бессьер объяснит, однако то, что он не слишком доверял Массене, – правда. Имел основания. Массена полководец великий, но и человек эгоистичный до крайности и жадный невероятно. Помог ли бы он Бессьеру, окажись тот в трудной ситуации? Большой вопрос.

К тому же у Бессьера появились и другие поводы для беспокойства. Наполеон развелся с Жозефиной, женился на австрийской принцессе, которая как раз в 1811-м родила ему наследника. А Бессьер был очень привязан к семье Богарне и «отрекаться», что делает ему честь, не собирался. Отношения маршала и императора испортились, какое-то время даже не «слегка». Перестал ли он быть любимцем? Нет, но что-то сломалось.

…Человек Бессьер, безусловно, мужественный. Хотя бы потому, что и делал то, что вряд ли могло понравиться Наполеону, и не боялся говорить то, что император не хотел бы услышать. Считается, что Бессьер был одним из тех, кто в 1812 году убеждал императора остановиться у Смоленска. Большинство историков полагает, что именно Бессьер убедил при Бородино Наполеона не рисковать гвардией. Было ли это ошибкой? Мнения делятся поровну. Насчет того, что слова Бессьера убедили императора начать отступление? Вполне могло быть.

…Возвратившийся из России Бессьер вдруг понял, что перед ним стоит практически невыполнимая задача. Гвардия, а в особенности кавалерия, понесла огромные потери. Восполнить их… нельзя. То есть теоретически можно, но кем? Главное достоинство гвардии – ее качество. Его Бессьер всегда обеспечивал, но сейчас…

По свидетельствам очевидцев, с начала 1813 года маршал Бессьер пребывал в дурном настроении. Плохие предчувствия? Какими еще они могли быть… Бессьер бесконечно предан императору, но одно из его достоинств – очень трезвый взгляд на происходящее. Восторженный оптимизм не про Бессьера.

Утром 1 мая 1813 года, накануне битвы при Вейсенфельсе, Бессьер отказался завтракать. «Если сегодня ядро попадет мне в живот, то пусть лучше это будет натощак», – сказал он своему ординарцу Жордану. Они отправились на разведку и вскоре попали под обстрел прусской батареи. Одно из ядер как раз снесло голову Жордану, Бессьер сильно расстроился и распорядился достойно похоронить ординарца. Следующее ядро, срикошетировавшее от стены, убило его…

…В преддверии битвы Наполеон решил не сообщать армии о смерти Бессьера. Боялся подорвать моральный дух. Зря он опасался, любила Бессьера только гвардия. Вечером, после одержанной победы, император написал письмо вдове Бессьера: «…Потеря, постигшая Вас и вашего ребенка, без сомнения, огромна, но для меня она еще невосполнимее…»

Глава четвертая
Генерал, сын маршала

Художник Виктор Юэн известность получил благодаря участию в грандиозном проекте «Униформа Первой империи». Многотомный труд увидел свет в самом начале XX века и до сих пор считается образцовым. Но настоящую популярность Юэну принесли иллюстрации. На тему наполеоновских войн, разумеется.

Умел Виктор Юэн «ухватить момент». Вот генерал, которого выводят с поля. Свою лошадь он потерял, держится за стремена двух кирасир, скачущих по бокам. Красиво, драматично и – чистая правда. Во время битвы при Катр-Бра в 1815 году генерала Келлермана так и спасли.

…Многие из детей маршалов Наполеона успели послужить императору. Некоторые даже стали генералами. Однако если сын маршала Лефевра, Мари Ксавье Жозеф Лефевр, карьеру сделал исключительно благодаря отцу, то сын маршала Келлермана, Франсуа Этьен Келлерман, абсолютно заслуженно получил славу одного из лучших кавалеристов наполеоновской армии. В разного рода рейтингах он почти всегда попадает в топ-5, а на каком месте – уже не так важно.

Полковник де Гонневиль, автор популярных мемуаров, в 1809 году в Испании попал на обед к генералу Келлерману. «Я с трудом мог поверить, что этот маленький, интеллигентного вида человек – герой Маренго». Многие не верили, или не хотели верить, и Келлерман от этого очень страдал. Наверное, можно сказать, что «правда о Маренго» стала для Келлермана идеей фикс. Почему? Мы вскоре узнаем. А на классического «рубаку-кавалериста» Келлерман-младший был совсем не похож, правда.

Франсуа Этьен Келлерман – личность крайне незаурядная. Обладал многими талантами и неподходящими для успешной карьеры привычками. Роста хоть и невеликого, но горяч и вспыльчив. Правдой бил со всего размаха, как саблей. Не считаясь ни с чинами, ни с ситуацией. Оттого и не получил многое из того, чего, безусловно, заслуживал. Самое поразительное. С таким характером и неспособностью «попридержать слова» Келлерман еще и считался… хорошим дипломатом. Яркий человек, что говорить, но и Келлерману-старшему он многим обязан.

Франсуа Этьен Келлерман родился в 1770 году, в Меце. Его мать – благородного происхождения, а отец… Разные есть версии. Военным он точно был талантливым, иначе не дослужился бы до высоких чинов еще в королевской армии. В 1788-м, за год до революции, стал генералом. Никто из маршалов Наполеона похвастаться подобным не мог! Женился поздно, зато уже тогда, когда мог дать сыну прекрасное домашнее образование. И, конечно же, приобрести для него лошадь. Пусть учится!

Учился хорошо, с лошадью управлялся – тоже. Наибольших успехов достиг в изучении иностранных языков. Немецким владел с детства, английский – выучил. Впоследствии пригодится все. Сам он выбрал военную службу и начал, как и его отец, в кавалерии.

В 15 лет поступил в гусарский полк, где служил вплоть до революции. Келлерман-старший хоть и был генералом королевской армии, но революцию сразу же поддержал, хотя и без особого энтузиазма. Горячих речей не произносил, в политику старался не лезть. Будущий маршал Наполеона – человек довольно осторожный, но в те времена никакая осторожность ничего не гарантировала.

Сложные времена, крайне сложные… Например, найти человека, отлично владеющего английским и с хорошими манерами, легко, а вот чтобы он был еще и политически благонадежным в 1791 году не так-то просто. Молодой Келлерман отлично подходил и – попал на дипломатическую службу. Год провел в посольстве в Америке. Ничего особенного, однако и этого хватило для того, чтобы кто-то при случае вспоминал – так ведь Келлерман у нас еще и дипломат!

Впоследствии он не раз будет участвовать в переговорах, в том числе крайне важных. Но дипломатия для Келлермана что-то вроде хобби, в первую очередь он, конечно же, военный. Вот его собственный сын, Франсуа Кристоф Эдмонд, как раз станет профессиональным дипломатом и известным политиком.

1792 год… Тяжелый для Франции. Началась война, а побед, столь необходимых для укрепления морального духа нации, не было. 20 сентября 1792. Важнейшая дата в истории революционной Франции! Битва при Вальми и победа, которая сразу превратилась в символ. Один из главных творцов великой виктории – Келлерман-старший. Впоследствии Наполеон сделает его первым герцогом Вальми.

Страна нуждалась в героях, страна очень своеобразно к ним относилась. Келлерман-младший вернулся во Францию, чтобы воевать под руководством отца, и вместе с ним ровно через год после Вальми, осенью 1793 года, оказался… в тюрьме. Героя Вальми якобинцы обвинили в «нерешительности и слишком мягком отношении к врагам революции». Сын пошел по тому же делу.

К счастью для Келлерманов, Робеспьера и его друзей вскоре свергнут, и они выйдут на свободу. Келлерманы отнеслись к происшедшему «с пониманием», тем более что обоих сразу восстановили в чинах и званиях. Они вместе отправятся воевать в Италию, и вскоре выяснится, что Келлерман-старший так навсегда и останется «героем Вальми», а в Италии у Франции появится новый герой, генерал Бонапарт, и служить отныне лучше под его началом.

Келлерман-младший никаких особых усилий для того, чтобы воевать с Бонапартом, не прилагал. Получилось, как получилось. Дальше – его заметит. Тот, кто надо. Как и Лассаля, начинавшего с тех же позиций. Их часто сравнивают, Лассаля и Келлермана, и сравнение, как правило, не в пользу последнего. Однако не все познается в сравнении.

Лассаль, безусловно, ярче. Гусар из гусаров, непременная трубка в зубах, красные штаны… Образ! Келлерман, став генералом, носил только мундир без всяких лишних украшений. Лассаля обожали, Келлермана – уважали. У Лассаля невероятная харизма, в этом он превосходит не только Келлермана, но и многих других знаменитых полководцев.

Однако если брать послужной список, то Келлерман любимцу императора точно не уступит. К тому же Лассаль в 1809 году погиб, а Келлерман воевал до самого конца и принял участие в Ватерлоо. Лассаль был дерзок и очень быстро принимал решения, но в управлении массами кавалерии Келлерман вряд ли ему уступал. Он может показаться более осторожным, но в его действиях больше и трезвого расчета, и умения просчитать ситуацию. Лассаль сразу бросался вперед, Келлерман предпочитал оценивать последствия того или иного действия. Храбр, но не до безумия, и полагаться лишь на удачу не любил. Потому Келлерман и возражал своим начальникам, причем часто. Не всем это нравилось, Наполеону в том числе.

В Италии Келлерман, командуя кавалеристами, ярко проявил себя в нескольких сражениях. Особое внимание Бонапарта он заслужил после битвы у реки Тальяменто, 16 марта 1797 года. Келлерман получил несколько сабельных ранений, но отбросил противника. Подобное главнокомандующий замечал сразу. Раны оказались несерьезными, и Бонапарт отправил Келлермана с почетной миссией в Париж, вручить Директории захваченные у австрийцев знамена. Келлерман также получил звание бригадного генерала. Восхождение началось? Оно зависит теперь от Бонапарта, а с ним все непросто.

Совсем скоро произойдет событие, которое очень сильно повлияет на отношения Наполеона и Келлермана. Но и до него статус «любимца», в отличие от Лассаля, Келлерман не приобрел. Почему? Наполеон хорошо чувствовал людей. В Келлермане было то, что ему никогда не нравилось. Строптивость. Кроме того, он предпочитал приближать к себе людей, которые всем были обязаны только ему. А Келлерман – младший – сын «героя Вальми». Одна победа гарантировала славу до конца жизни. К славе Наполеон ревновал. Келлерман-младший тоже не забывал о том, чей он сын. Не бравировал, нет, но помнил. Все помнили.

Стоит ли удивляться тому, что в «поход на Восток» Келлермана не взяли? Он остался в Италии, сам воевал хорошо, а вот Франция – не очень успешно. К событиям 18 брюмера Келлерман отношения не имел, но Первый консул быстро отправился во Второй итальянский поход. Вот и мы подошли к главному.

…14 июня 1800 года, битва при Маренго. Одна из самых важных побед Наполеона, которую, правда, одержал не он сам. Он командовал, и он – победитель, однако главные творцы успеха – другие люди. Наполеон не мог этого не понимать, но признать? Было бы странно, если бы он это сделал. Только и не сделать можно по-разному.

На Святой Елене, например, Наполеон дал Лас Казу такую короткую версию случившегося. Пересказал некий диалог. «Итак, – сказал Дезе, – дела складываются очень плохо, мы проигрываем сражение. Я могу только обеспечить отступление. Разве не так? – Совсем наоборот, что касается меня, то я ни на минуту не сомневаюсь в победном исходе сражения. Те массы солдат, которых вы видите в беспорядке справа и слева, следуют на переформирование в вашем тылу. Сражение выиграно. Отдайте приказ вашей колонне двинуться вперед: нам останется только пожинать плоды победы».

Кто там что кому говорил? Большинство историков считает, что это Дезе сказал первому консулу что-то вроде «это сражение проиграно, есть время начать новое». У Дезе уже не спросишь, император постоянно повторял – все знал, все предвидел. Неоспоримо лишь то, что Наполеон страшно переживал по поводу смерти генерала Дезе. Но означает ли это, что Дезе «спас» его, как утверждают многие? А дело ведь не только в Дезе…

«Переформирование»? Они отступали, битва фактически уже была проиграна. Появление Дезе внесло перелом, безусловно. Только генерал практически сразу погиб, а победу-то еще предстояло одержать, австрийцы сдаваться не собирались. Пора появиться Келлерману.

Он здесь с самого начала, командовал кавалерийской бригадой и в атаку уже ходил. Из-за серьезного преимущества австрийцев в артиллерии – неудачно. Попадал под сильный обстрел, нес потери, отступал. Стоял на левом фланге и тоже выводил своих всадников с поля боя. Ситуацию с артиллерией исправил будущий маршал Мармон, оперативно создавший новую батарею, огонь которой привел в смятение теперь уже австрийцев. Келлерман это увидел.

Всего 400 кавалеристов, но какой эффект! Сначала они обрушились на фланг австрийской пехоты, одновременно заходя в тыл. Уставшие и оставшиеся почти без боеприпасов гренадеры этого никак не ожидали. Сокрушительный удар, австрийцы бросают оружие! Достаточно? Не Келлерману. Перегруппироваться и атаковать кавалерию, которая осталась без поддержки пехоты. Атакуют, австрийские всадники в панике бросаются уходить через поле.

В дело вступает Бессьер, о его действиях мы уже знаем. Не забудем упомянуть и генерала Буде, сменившего Дезе. Все хороши, но чей вклад оказался решающим? Немало военных экспертов полагает – Келлермана. Сам он тоже в этом убежден. Как насчет первого консула?

Поздним вечером – ужин, тоже с маленькой легендой. На нем впервые подают цыпленка «а-ля Маренго», впоследствии – одно из любимых блюд Наполеона. Келлерману оно вряд ли понравилось. Первый консул скорбит по Дезе, называет атаку Бессьера «блестящей», а Келлермана – просто «хорошей». Келлерман рассчитывал на звание дивизионного генерала, а главное – хотел, чтобы его заслуги отметили прилюдно. Наполеон этого не сделал, и маленький генерал разбушевался, прямо там, на ужине. Продолжил говорить «нехорошие слова» и на следующий день. Первому консулу, конечно же, сообщили.

…Через месяц Келлерман-младший станет дивизионным генералом. Однако шансов попасть в число «любимцев» Наполеона он лишится окончательно. Император, что делает ему честь, всегда будет высоко ценить профессионализм Келлермана, но – не более того. Сказалось ли такое отношение на карьере Келлермана? Не могло не сказаться, хотя статус одного из лучших кавалерийских командиров он подтверждал постоянно. В том числе – при Аустерлице, где Келлерман получил тяжелое ранение.

Громко напомнил о себе Келлерман уже на Пиренеях, причем в качестве дипломата. Считается, что именно Келлерман убедил англичан подписать совершенно позорный для них документ об эвакуации французов из Португалии, так называемую «конвенцию Синтры». Даже Наполеон, крайне недовольный самим фактом ухода из Португалии, посчитал конвенцию «дипломатическим успехом».

На Пиренеи Келлерман довольно быстро вернется, уже в Испанию. На «бесславной войне» проведет много времени, много славы не заработает, разе что репутацию одного из самых алчных генералов из тех, что воевали в Испании. Циничный Келлерман как-то ответил одному из критиков: «Серьезно? А зачем, по-вашему, я пересекал Пиренеи?»

В 1811 году он тяжело заболеет и вернется во Францию. Болезнь оказалась серьезной, и поход в Россию в 1812-м Келлерман пропустил. Может, и к лучшему. В кампаниях 1813 и 1814 годов примет активное участие, получит ранение в одном из сражений, останется с императором до конца. При королевской власти Келлерману сохранили звание, дали орден Святого Людовика и оставили в армии. Келлерману всего 44 года, но болезни, а главное – раны, сильно повлияли на его здоровье.

…Когда Наполеон вернулся, большого энтузиазма это у Келлермана не вызвало. Про «обиду» он никогда не забывал. Его отец, маршал Келлерман, остался верен королю, а Келлерман-младший… Как и Нея, его отправили навстречу Наполеону, и когда Келлерман увидел, что его солдаты срывают белые кокарды, он просто уехал в свое поместье. Император желанием вернуть Келлермана на службу совсем не горел.

Только сейчас у Наполеона были и лошади, и люди, а с опытными кавалерийскими командирами дела обстояли плохо. Лишь скрепя сердце, уже в самом начале июня 1815 года, он обратился к Келлерману, пообещав дать ему целый кавалерийский корпус. Келлерман согласился. В последней кампании Наполеона он будет одним из главных действующих лиц и настоящим, Келлерманом. Умелым и строптивым.

Келлерман, как мы знаем, терпеть не мог случайности и непредсказуемость. Сейчас все только из них и состояло. Кавалеристы Келлермана 16 июня 1815 года только подходили к Катр-Бра, когда Ней отдал генералу приказ немедленно атаковать Веллингтона. С Неем у Келлермана были хорошие отношения, однако он засомневался. К англичанам все время подходили подкрепления, они уже стояли в «плотных» каре. Келлерман сказал маршалу, что у него пока слишком мало всадников, атака может не иметь успеха. «Отправляйтесь немедленно! Мы должны спасти Францию!» Келлерман пожал плечами. Спасать так спасать.

Каким же прекрасным он был кавалеристом! Кирасиры поднялись на небольшую возвышенность. Келлерман осмотрелся и принял решение. Он не хотел, чтобы его всадники сразу поняли, что перед ними поставили самоубийственную задачу. «Вперед, в галоп, в авангарде. Марш!» Тяжелая кавалерия обычно не сразу переходит на галоп, Келлерман просто не давал им возможности опомниться.

Эскадроны кирасир «обходят» каре, несут потери, но продолжают нестись вперед. У перекрестка на Катр-Бра настигают идущий на марше шотландский полк. Две роты уничтожены, полковое знамя захвачено! Но их мало, очень мало… Все как и предсказывал Келлерман. Пехотинцы строятся в каре, и кавалерия попадает под жестокий огонь. Трубач одного из французских эскадронов успел удивиться. Он никогда раньше не видел солдат в юбках и крикнул своему товарищу: «По нам стреляют их маркитантки!»

Стреляли шотландские горцы. Меткие, хорошо обученные. К ним добавилась и только что прибывшая конная артиллерия. Потери страшные! Келлерман отходил. Когда его поддержали присланные Неем уланы, он еще раз попытался атаковать. Бессмысленно, но ему отдали приказ… Келлерман, в отличие от многих, никогда не жертвовал попусту жизнью своих людей. Он приказал отступить. Выпущенная из каре пуля убила лошадь генерала, поле боя он покинул точно так, как на картине Юэна. Держась за стремена двух кирасир… Ней в отчете императору написал, что Келлерман провел «блестящую атаку».

Келлерман примет участие и в знаменитой атаке Нея в день Ватерлоо. О ней у нас отдельная глава, пока лишь скажем, что Келлермана обвинять в происшедшем совсем не стоит. Он снова попытался возразить Нею. Келлерман, безусловно, был не только самым опытным, но и лучшим кавалерийским командиров из тех, что собрались на поле Ватерлоо. Только это все равно была атака Нея…

Историки считают, что лишь дважды кавалерия Наполеона полностью изменяла ход сражения. При Маренго и Прейсиш-Эйлау. После Ватерлоо появились желающие порассуждать, а что если бы Келлерман, а не Ней командовал бы кавалерией? Получилось так, как получилось. А маршал Келлерман в палате пэров проголосовал за казнь маршала Нея.

…Его сына всяческие домыслы о Ватерлоо совершенно не волновали. Вот Маренго – до конца жизни. Он опубликовал даже две брошюры, где объяснял миру свою роль в великой битве. Бывают вечные обиды. В 1820 году умер его отец, маршал Келлерман, и генерал Келлерман стал вторым герцогом Вальми. Титул в честь битвы, которая прославила его отца. А ведь Келлерман-младший был ярче, намного ярче…

Часть десятая
«Холодная война» 1812 года…

Введение

Это письмо из саксонского Хильдесхайма своей сестре Манетт написал в 1813 году капитан 9-го кирасирского полка Клод Орио: «В январе 1813 года 9-й кирасирский полк, переправившийся через Неман 24 июня 1812 года с 34 офицерами, 900 солдатами и 970 лошадьми, насчитывал всего 14 офицеров, 83 солдата и 39 лошадей…»

Говорят, примерно в те же дни Наполеон буквально кричал от отчаяния: «Лошадей! Лошадей!!» Не было их… В России император потерял большую часть своей кавалерии, а лошадей… Сложно назвать точные цифры, но они в любом случае страшные.

Эта часть книги, о событиях 1812 года, необычная. Ее главные герои – лошади. Они ведь тоже приняли участие в необыкновенной драме, но о людях есть кому вспомнить, они и сами многое рассказали, а лошади… Просто погибали, редко – спасались. Кричать Наполеон мог сколько угодно, нет их, лошадей. Остались в лесах, снегах и болотах. Многих просто съели, кому-то они так спасли жизнь.

В 9-м кирасирском полку была почти тысяча лошадей, из России вернулись 39. Их снова отправят воевать, лошади-дезертиры – явление крайне редкое…

Глава первая
От Немана до Москвы

А ведь с лошади все и началось! Дурная примета, ох, дурная… «По окончании рекогносцировки он подъехал к группе чинов штаба, чтобы снова обсудить вопрос о различных пунктах, где войска могли бы занять позиции. Когда император скакал галопом по полю, из-под ног его лошади выпрыгнул заяц, и она слегка отскочила вбок. Император, который очень плохо ездил верхом, упал наземь, но поднялся с такой быстротой, что был на ногах прежде, чем я подоспел, чтобы его поднять. Он вновь сел на лошадь, не произнеся ни слова. Почва была очень рыхлая, и он лишь слегка ушиб нижнюю часть бедра. Я тогда же подумал, что это – дурное предзнаменование, и я, конечно, был не единственным, так как князь Невшательский тотчас же коснулся моей руки и сказал:

– Мы сделали бы гораздо лучше, если бы не переходили через Неман. Это падение – дурное предзнаменование».

Маршал Бертье и Арман де Коленкур думали одинаково. Наполеон, хотя он и корсиканец, не был особо суеверным. Хотя правильнее сказать – он настолько верил в себя, что не обращал внимания на приметы. Да и с лошади он падал частенько. В общем, не испугался. Гораздо важнее другое. Он так и не внял предупреждениям Коленкура. Посол Франции в Петербурге много раз говорил императору, что он не представляет себе, что ждет его в России. Наполеон не прислушался, но он очень скоро поймет, что Коленкур-то совсем не преувеличивал…

Боевые действия еще не начались, а уже погибли и люди, и лошади. Граф де Сегюр утверждает, что эскадрону польских улан гвардии перейти через реку приказал император. Хотя они и сами могли поддаться желанию продемонстрировать храбрость на глазах у Наполеона.

«Вначале они шли в порядке, а когда глубина увеличилась и они уже не достигали дна, то удвоили усилия и вскоре вплавь достигли середины реки. Но там более сильное течение разъединило их. Тогда лошади перепугались, уклонились в сторону и их стало уносить силой течения.

Они уже перестали плыть и просто носились врассыпную по поверхности воды. Всадники выбивались из сил, тщетно стараясь заставить лошадей плыть к берегу. Наконец они покорились своей участи. Их гибель была неизбежна, но они пожертвовали собой перед лицом своей родины, ради нее и ее освободителя! Напрягая последние силы, они повернули голову к Наполеону и крикнули: “Да здравствует император!” Трое из них, еще держа голову над водой, повторяли этот крик и затем исчезли в волнах. Армия точно застыла от ужаса и восхищения перед этим подвигом.

Что касается Наполеона, то он быстро отдал приказания и с точностью указал все, что надо было сделать, чтобы спасти наибольшее число из них. Он даже не казался взволнованным – оттого ли, что привык подавлять свои чувства, или же считал всякие проявления подобных чувств на войне неуместной слабостью, пример которой он не должен был показывать. Возможно, впрочем, что император предвидел гораздо большие несчастья, перед которыми такой случай был сущим пустяком».

Все «предвидения», что Коленкура с Бертье, что, возможно, и Наполеона, оформлены, что называется, «задним числом». Случится грандиозная катастрофа, и впоследствии недостатка в провидцах не будет. А насторожиться, и сильно, стоило. Хотя бы из-за лошадей.

В составе Великой армии, вторгшейся в Россию в 1812-м, кавалерии – чуть меньше 100 тысяч человек. Это все части. Кавалерийский резерв Мюрата – больше 30 тысяч. Подсчитать общую численность лошадей крайне сложно. Пехотные офицеры, артиллерия, обозы – и лошади, лошади, лошади… К началу кампании Наполеон буквально «ограбил» значительную часть германских государств, собирая лошадей для своих нужд. Немецкие лошади были очень хороши, но имелась пара серьезных проблем.

Во-первых, сильные и высокие лошади особенно остро нуждались в хорошем корме. Во-вторых, лошади-то хороши, но в кавалерии – немало новобранцев. Командир 7-го конноегерского полка де Сен-Шаман сокрушался: «Молодые новобранцы, которых прислали из депо во Франции, даже не научив управлять конем и выполнять обязанности всадника на марше или в походе, по прибытии в Ганновер восседали на замечательных лошадях, заботиться о которых не умели».

Новобранцев не научили следить за тем, не натирает ли спину лошади седло, они и седлать-то копей правильно толком не умели! В результате – многие лошади повредили ноги и спины еще задолго до начала боевых действий.

…Гвардейская кавалерия двигалась привычным ровным шагом. Примерно шесть километров в час, с десятиминутным привалом. Лошадей осматривали, на твердой или каменистой почве солдаты спешивались. Берегут, пока стараются беречь.

Резервная кавалерия, сильно растянувшаяся, опасается набегов казаков. Мюрат приказал быть настороже и при оружии в светлое время суток. А здесь все по-другому! В десять вечера еще читать можно, светает рано. Чтобы не растягиваться и дальше, целые полки ждут по несколько часов. Полностью нагруженные лошади устают еще до начала движения.

Обсуждали ли солдаты злополучное падение императора с лошади на берегу Немана? О происшествии узнали все, дурные предчувствия овладели многими, но идти надо. Карл Шеель из 2-го карабинерного полка вспоминал: «…Наши последующие марши стали большей частью очень затруднительными, частью из-за плохого снабжения, частью из-за глубокого песка, частью из-за множества бездонных трясин, в которых наши фланкеры, чаще всего гусары или конные егеря, иногда застревали, а иногда внезапно погружались так глубоко, что мы спасали их и лошадей от почти неминуемой смерти с помощью срубленных стволов молодых деревьев и фуражных веревок…»

Лето было жарким. Некоторые ветераны говорили: «Да здесь жара хуже, чем в Египте!» Это вряд ли. Дело, скорее всего, в ощущениях. Непривычный пейзаж – огромные мрачные леса, зыбучие пески. Большие проблемы с фуражом и продовольствием, о них мы будем говорить отдельно. Смерть ослабленных людей от солнечного удара – не редкость. Лошади страдают.

Через пару недель после начала похода знаменитый командир кирасир генерал Нансути говорит Мюрату: «У наших лошадей нет патриотизма». Нансути, разумеется, имел в виду, что лошадей нужно поить и кормить, они не люди, терпеть не станут. Воевать на голодный желудок просто не умеют. Тяжелые кирасирские лошади начали погибать первыми. Через месяц дислоцированному в Майнце 9-му кирасирскому полку было приказано отправить на фронт всех имевшихся в наличии людей и лошадей.

Итак, продовольственная проблема. Как появилась едва ли не с первых дней, так и не исчезнет до последнего. Динамика простая. Хуже, хуже, еще хуже… Плохо подготовились? Наполеон?! Он подготовился, и очень основательно. Только в Данциге в январе 1812-го были собраны запасы на 400 тысяч солдат, фураж для 50 тысяч лошадей. Огромные запасы в Кюстрине и Штеттине.

Более того, начало похода на месяц, как считается, император отложил именно из-за лошадей. Запасы запасами, но с доставкой всегда возникают трудности. Решили подождать, пока в России взойдут озимые, лошадей будет чем кормить. А лето выдалось неудачным! Овес не дозрел, для лошадей такой корм подходит плохо.

«Зелень» сразу же привела к распространению популярной лошадиной болезни. Колики! У несчастных животных – вздутые животы. Опытные кавалеристы используют варварский, казалось бы, метод лечения. Ищут подходящее место и… прокалывают животы ножом! Помогает, но иногда – нет. Ветеринары от всех желудочных болезней используют универсальное средство – водку. Помогает тоже не всегда. Великая армия теряет лошадей… Чем дальше, тем больше. В боях погибнет лошадей меньше, чем от плохого ухода и совсем плохого питания.

С людьми дела обстояли лишь чуть лучше. Польский офицер фон Брандт, воевавший в пехотной дивизии генерала Клапареда, пишет, что уже в Минске в каждой роте не хватало от 15 до 20 человек. «Обычно в ходе кампании даже двух сражений недостаточно, чтобы настолько сократить численность подразделений». Это наводит на крайне тревожные размышления. Земляк фон Брандта, полковник Хлусевич, говорит ему: «Я весьма опасаюсь, как бы императора не постигла та же участь, что и Карла XII, он совершает те же самые ошибки. Он углубляется в Россию, оставив за собой еще не обустроенную Польшу и разоренную Литву. В таких обстоятельствах даже малейшая неудача обязательно приведет к ужасным последствиям».

Пройдена «необустроенная» Польша, в «разоренной» Литве происходит случай, который многое говорит о настроениях кавалерийских генералов. Еще во время переправы через Неман Наполеон поручил генералу Монбрену захватить продовольственные склады в Вильно. Мюрата он предупредить об этом забыл. Король Неаполя, увидев, как значительная часть его кавалеристов куда-то отправляется, потребовал от Монбрена объяснений. Монбрен объяснил, Мюрата его слова не удовлетворили, он заявил о намерении отстранить генерала от командования. Тоже не потрудившись проинформировать императора о своем решении.

Вскоре Наполеон прямо перед вверенными Монбрену войсками стал строго отчитывать генерала за невыполнение приказа, Монбрен ждал, но Мюрат, склонный к интригам, помалкивал. Взбешенный Монбрен раскрутил в воздухе саблю, вскочил на коня и со словами: «Да пошли вы все к черту!» умчался прочь. Все были уверены, что отставка генерала неминуема, но… Император сделал вид, что ничего серьезного не произошло. Отношения между Мюратом и Монбреном испортились навсегда.

А в Вильно Огюсту Тириону и его товарищам все же удалось найти желаемое! «И вот теперь мы… готовили наши мешки, чтобы наполнить их запасом провизии на несколько дней, поскольку обнаружили на берегу речки пристань со значительными запасами овса. Но каким же было наше разочарование, когда кони категорически отказались его есть. И все потому, что когда русские подожгли этот склад, то овес пропитался таким запахом дыма, что вызывал у них отвращение. В связи с этим невозможно представить, насколько совершенным обонянием обладает конь и до какой степени ему неприятен запах дыма или чего-нибудь горелого». Скоро и «овса с дымком» будет не достать, а к запаху придется привыкнуть и лошадям.

…Наполеон стремился к генеральному сражению, а русская армия, согласно плану Барклая-де-Толли, одобренному императором Александром, уходила и заманивала противника вглубь страны. С точки зрения стратегии именно этот план и принесет победу, а важная его часть – «тактика выжженной земли». По распоряжению Барклая уничтожались запасы продовольствия, фуража для лошадей, всего, что могло бы «помочь» французам. Генерального сражения не было, а Великая армия уже несла чудовищные потери. Особенно тяжело приходилось лошадям…

Это было еще в середине июля. Русские прислали для каких-то «частных» переговоров небольшую делегацию, и капитан кирасир Клод Орио долго беседовал с одним из русских гвардейских офицеров. Орио хорошо запомнил его слова: «…Зима щедро вознаградит нас. Зима и голод станут оружием, перед которым ваше мужество падет. Поверьте мне, я знаю климат нашей страны, надеюсь, что он не окажет на вас своего пагубного влияния».

Все предсказано… И Коленкуром, и неизвестным русским офицером. Но и повернуть назад уже невозможно. Великая армия шла к Смоленску, и командовавший авангардом кавалерии король Неаполя вел себя… как маршал Мюрат. То есть странно по меньшей мере. Мюрат был нетерпелив до крайности и, если ему казалось, что марш сильно замедлился или «неприятель уже близко», бросал в атаку легкую кавалерию. Сам, как обычно, несся впереди, но толка от этих атак практически никакого.

25 июля у Островно 2-й кирасирский полк Огюста Тириона поучаствовал в большом столкновении и понес серьезные потери. Не в прямой схватке с противником, а от артиллерийского огня. Несколько часов под обстрелом! В эскадроне Тириона из 27 человек осталось 11, полк потерял 187 коней! Стояли кирасиры на поле, с которого вечером после битвы «сняли урожай» и досыта накормили им оставшихся лошадей, сами же… «…Хотя на биваке при Островно нам не из чего было приготовить жаркое, мы сумели выбрать среди трупов убитых коней самых молодых, поскольку их мясо было самым нежным». Началось? Англичане давно уже называли французов «злобными негодяями, поедающими конину». Однако пока в ход идет лишь мясо лошадей, погибших в бою; до того момента, когда коней начнут убивать, чтобы спастись от голода, остается еще несколько месяцев…

Уже в Витебске, по словам графа де Сегюра, стало ясно, что положение кавалерии и артиллерии тяжелое. «Пало очень много лошадей. Многие лошади еле тащились, отстав от своих частей и блуждая в тылу, другие тащились за корпусами, для которых они были обузой, не приносящей никакой пользы. Пришлось побросать много артиллерийских зарядных ящиков и обозных телег. Не хватало трети лошадей; в строю оставалось никак не больше половины того числа, которое было налицо в начале кампании».

Половины! А ведь армия только приближалась к Смоленску!

«В равнинной местности мало водных источников, так что полагаю, что от жажды мы страдали еще больше, чем от голода. Когда рядом с деревней нет речки, жители вынуждены выкапывать позади своих домов яму, которая должна стать чем-то вроде пруда, собирающего дождевую воду и снег, который должен там растаять. Летом эта вода загнивает и превращается в жуткий напиток, который русские, однако, делают вполне приемлемым, помещая его в сосуд, где он настаивается, а затем бросают внутрь несколько кусков льда, специально сохраненного для этой цели».

При каких обстоятельствах Тирион попробовал квас, мы не знаем. Рецепт его приготовления – плод буйной фантазии, фантазия основана на воспоминаниях о жажде, которая мучила всех во время похода на Москву. Воды, особенно хорошей воды, катастрофически не хватало. Иногда солдаты даже пили лошадиную мочу, оставшуюся в ямах на дороге! Лошадей, которые уже по большей части питались соломой, снятой с крыш, поили чем придется.

Про болезни желудка напоминать не будем, просто отметим устрашающие масштабы. Армию гнали вперед, и лошади почти постоянно находились в движении. Натертые спины – настоящая беда для лошадей. Очевидец вспоминал: «Целые колонны состояли из несчастных животных, которых вели в самом плачевном состоянии. С гноящимися язвами на холке и спине, залепленными кусками пеньки. Они так сильно исхудали, что ребра торчали наружу…»

Наполеон предпочитал, чтобы его кавалерия была сосредоточена в огромном резерве? Для продвижения по России это не годилось совсем. Многие историки считают, что страшные потери лошадей и всадников произошли в том числе и потому, что всей этой массе было гораздо сложнее обеспечить себя продовольствием и водой.

«Неаполитанский король, подобно императору, думал все время, что, делая 10–12 лье в день, он вот-вот нагонит русских, причем надежда на завтрашний успех всякий раз мешала ему учитывать сегодняшние потери, вызванные форсированными маршами. Он стал подсчитывать свои потери, когда остановился на позициях, и с ужасом увидел, как ослабели его полки, численность большинства которых сократилась больше чем вдвое. Под давлением генерала Бель яра он донес об этом императору. Не хватало фуража и вообще всего, потому что войска все время были сосредоточены вместе и держались настороже. Распределение пайков в первые дни производилось беспорядочно, а из-за казаков уже нельзя было отдаляться в поисках продовольствия от занимаемых пунктов. Лошади не были подкованы; оборудование находилось в самом дурном состоянии, кузницы вместе с обозами остались позади. Большинство их было даже брошено и пропало. Не было гвоздей, не было рабочих, не было подходящего по качеству железа, чтобы сделать из него подкову».

Свидетелей этого разговора Мюрата с Наполеоном немало. Император выслушал короля и повторил – все должно решиться в генеральном сражении. Смоленск… Неужели здесь, именно здесь все и произойдет? Произойдет, только не то, к чему стремился Наполеон.

…«Б городе свирепствовали пожары. Русские зажгли свои провиантские магазины. Колосовой и зерновой хлеб, взлетавший с треском и багровым пламенем освещавший черные облака дыма, потом постепенно бледневший и пеплом падавший на землю, – вся эта картина напоминала извержение огнедышащей горы».

Таким увидел Смоленск Август фон Брандт. Что интересно – Наполеон тоже посчитал происходящее похожим на извержение вулкана и даже сказал об этом Коленкуру. Коленкур впечатлился не столь сильно.

Битва у Смоленска состоялась, но русская армия снова ушла. Наполеон, что подтверждают многие, хотел остановиться в Смоленске хотя бы на некоторое время, дать отдых своим войскам, дождаться, когда подтянутся обозы. Не стал, снова двинулся в погоню. Это решение буквально повергло в шок старших кавалерийских офицеров. Говорят, что Мюрат чуть ли не на коленях умолял императора прекратить поход или хотя бы позволить его всадникам немного отдохнуть. И получил отказ. Начальник штаба Мюрата, генерал Бельяр, сказал императору: «Еще шесть дней такого марша, и кавалерии не останется».

Огюстен Бельяр, конечно, преувеличивал, но он мог говорить Наполеону то, что считал нужным. Император высоко его ценил, ведь именно Бельяр, по легенде, защитил его своим телом на Аркольском мосту. Впрочем, Бельяр заслуженно считался одним из самых толковых генералов во всей армии. Мюрату с начальником штаба сильно повезло. Если Мюрат скорее чувствовал, чем понимал, то Бельяру были присущи и трезвый взгляд на вещи, и умение правильно оценить ситуацию. Скажем, Бельяра не сильно беспокоило мародерство, сложившаяся ситуация солдат даже оправдывала. Однако и мародеры, и отправленные на разведку разъезды все чаще стали пропадать. Бельяр подозревал казаков, и по большому счету был прав.

«Если бы русские солдаты Александра, а в особенности его генералы, походили на казаков, то вы с французами не оказались бы в России. Если бы Наполеон в своей армии имел казаков, то он давно уже был бы китайским императором. Французы дерутся хорошо, но неосторожны. Они любят грабить; чтобы рыскать по домам, они удаляются от своей армии, а казаки пользуются этим, чтобы каждый день захватывать в плен много французов, и отнимают у них добычу. Не будь казаков, французы были бы уже в Москве, в Петербурге и даже в Казани. Именно казаки все время задерживают их. Казакам нравится неаполитанский король, который носит большой султан, потому что он храбр и всегда первым кидается в бой. Они дали себе слово не убивать его, но хотят захватить в плен».

Коленкур присутствовал при допросе захваченного в плен казака, вопросы задавал сам император. Казак был и не молод, и не стар, лет 35–36, «…с живыми глазами, открытым и неглупым лицом, серьезный на вид». Судя по рассказу Коленкура – настоящий казак, любитель и прихвастнуть, и приукрасить. Казаки в России станут одной из главных проблем для Великой армии.

Прекрасная легкая кавалерия и – необычная. Природные наездники, отлично обращаются с любым видом оружия.

Дерзкие, ловкие, хитрые. Наилучшим образом казаки проявят себя уже во время отступления французов, но и по пути к Москве они причинили много неприятностей. Кавалерия продолжала идти и несла потери. От голода, усталости, казаков…

…Пославшего к черту Мюрата и самого императора генерала Луи-Пьера Монбрена происходящее уже сильно утомило. Его кирасиры чаще других погибали из-за усталости, долгие марши в кирасах на жаре кого угодно доконают. Монбрен злился. Он один из лучших кавалерийских генералов Наполеона, его называют «преемником Лассаля». Лассаль погиб в 34, Монбрену в России 42. Его мучает подагра и бесит Мюрат. Король Неаполя затаил обиду и при каждом удобном случае говорит императору о том, что Монбрен «неправильно использует» своих кирасир. Генерал об этом знает. Злится – и ведет свою кавалерию к Москве. Отступать из России ему уже не придется…

По пути к Москве погода постепенно стала меняться. Дневная жара сохранялась, но ночи уже прохладные. Пейзаж не менялся – леса, болота… Настроение и состояние – все те же.

«…Одежда постоянно оставалась на теле. Только тяжелые сапоги один другому помогал снимать, чтобы их можно было почистить. Любой поймет, что при таких обстоятельствах каждый из нас, офицер так же, как и солдат, вез с собой собственную маленькую армию из необыкновенно больших в России пиявок, которые мириадами обитали в этой области, и что эти незваные гости лишь увеличивали наши мучения».

Карабинер Шеель, полк которого, как он признается, берегли, настрадался от пиявок. Про пиявок, впрочем, вспоминают далеко не все. Гораздо больше неудобств причиняли вши, но популярная в какое-то время теория о том, что именно вши и погубили армию Наполеона в России, отчетливо желтой окраски. Вши в те времена дело обычное, а боролись с ними как умели. Не пиявки и не вши ослабили кавалерию, а голод, отсутствие надлежащего ухода за лошадьми и дерзкие рейды казаков.

Еще один карабинер, Жозеф Аббель, пишет о том, что по дороге к Москве почти любой рейд в поисках продовольствия мог закончиться стычкой с казаками. «Бесконечная протяженность этих лесов, эти пустынные равнины благоприятствовали тактике казаков; мы находили их повсюду, а они постоянно застигали наших врасплох и их убивали». Однажды ночью, вспоминает Аббель, «двенадцать кирасир за четверть часа были убиты на биваке».

Кавалерия слабела, а тут еще ослаб и сам император. В прямом смысле слова. Он все реже ездил верхом. На вопрос, заданный одним из гвардейских офицеров Бессьеру – что происходит? – маршал ответил коротко: «Ему больно». Хронические болячки обострились. Мочекаменная болезнь, геморрой… Не особо они располагают к езде на лошади. Хотя лошади императора как раз были в полном порядке, в отличие от лошадей обычных кавалеристов.

…Накануне Бородинского сражения генерал Рапп был дежурным адъютантом и спал в палатке Наполеона. Император, как вспоминал Рапп, спал очень мало. Уже в три часа ночи он встал, велел принести пунша и пригласил адъютанта выпить вместе с ним. Они поговорили о Кутузове, о превратностях судьбы и о предстоящей битве. Наполеон пребывал в настроении, которое обычно называют философским. Разговор закончил словами: «Бедная армия! Она сильно-таки поубавилась; но зато остались лишь хорошие солдаты; кроме того, и гвардия моя осталась неприкосновенной».

Карл Шеель из 2-го карабинерного полка написал мемуары на родном языке, немецком. «7 сентября на рассвете от корпуса к корпусу полетели адъютанты, чтобы объявить, что сражение начинается. Все войска были в парадном обмундировании… Прозвучала команда. A cheval, par pelotons formez les escadrons! (Ha коней, поэскадронно справа в колонну повзводно).

Едва прозвучало последнее слово, как мощно вступила полковая музыка, и вблизи и вдали зазвучало стотысячеголосое: “Vive l’Empereur!”»

Глава вторая
Москва

В день Бородинского сражения Наполеон довольно много ездил верхом, несмотря на не лучшее самочувствие. Три года спустя, при Ватерлоо, его будут одолевать примерно те же недуги и император периодически будет «выпадать» из происходящего. Под Москвой общее руководство он осуществлял все время. Считается, что конь императора в тот день – Эмир.

Командовавший русской армией Кутузов на лошадь практически не садился. Две короткие поездки, на рассвете и около полудня. Ему докладывали, он отдавал распоряжения.

Михаил Богданович Барклай-де-Толли, которого Кутузов сменил на посту командующего, принимал активное участие в сражении. Под ним были убиты или ранены пять лошадей.

Легендарный кавалерийский генерал Монбрен погиб почти в самом начале битвы. Примерно в десять часов утра Монбрен проезжал мимо полка Жозефа Аббеля и обратился к его командиру, полковнику Бланкару: «Нас слишком долго соблазняли. Надеюсь, что завтра вечером мы придем в их столицу». В сопровождении Бланкара Монбрен двинулся дальше. «… Менее чем через десять минут наш полковник вернулся в сопровождении его адъютантов: он нес шляпу Монбрена. Он едва не плакал, когда объявил о смерти героя!»

Есть и другая, более распространенная версия обстоятельств гибели Монбрена, с его последними словами. Получив смертельное ранение картечью в бок, генерал якобы сказал: «Какой хороший выстрел!» Что ж, детали даже смерть украшают.

Все это – фрагменты большой картины. Одного из самых знаменитых сражений эпохи наполеоновских войн, страшного и величественного. Битвы достойных друг друга соперников, в которой, как скоро станет ясно, не было победителя. То есть формально выиграл Наполеон, но с учетом последующих событий в выигрыше окажется русская армия.

Воспоминаний о Бородино много, очень много. В том числе – и о кавалерийских атаках, и о гибели товарищей, и о лошадях, спасших или погубивших всадника. В битвах, тем более в столь больших, как Бородино, подобных историй в достатке. Однако в сражениях, сколь цинично это ни прозвучит, так и должно быть. И люди, и лошади здесь – заложники Судьбы, от них мало что зависит. Настоящее и будущее, все спрессовано в один-два дня. Гвардейская лошадь в отличном состоянии или уже почти что кляча с натертой спиной – у всех одинаковые шансы на жизнь и на смерть.

У участников грандиозного события отношение к нему тоже своеобразное. Если это простые солдаты, то про битву они вспоминают мало, их действительно больше волнует то, что происходит до и после. Особенно – в России. Они очень далеко от дома, они уже столкнулись с невероятными трудностями. В битве главное – остаться живым, но дальше-то нужно выживать. Никого не должен удивлять тот факт, что сражение, по сути, никого не успокоило, что все понимали – ничего не решено, главное будет дальше. Поэтому, воздав должное участникам великой битвы, мы двинемся дальше, к Москве.

…На каком коне Наполеон въехал в древнюю столицу, на Таурисе или на Эмире? Откуда он увидел город, с Поклонной горы? Все интересно, но не так уж и принципиально. История с «боярами» и «ключами от города»? Уже очень интересно, только входившие в Москву солдаты ничего об этом не знали. У них свои впечатления.

Кавалеристы из авангарда Мюрата точно первыми оказались на Поклонной горе. Самыми первыми – польские гусары из 10-го полка. Польский кавалерист, служивший в штабе, Роман Солтык вспоминал: «…Вид Москвы… был столь грандиозен и романтичен, что это трудно описать». Кое-кто описал. Упоминают чаще всего «многочисленные колокольни, большинство из которых покрыты золотом». В основном, однако, говорят не про внешние виды, а про «гнетущее ощущение». Тишины…

Тишина пугала, должна была пугать. Город огромный, больше Парижа, как отмечают многие, но в тишине видится опасность, тем более что природу ее не понимаешь. Возможно, они немного преувеличивают, но «страх тишины» овладел многими. Кто-то относительно спокоен, поскольку есть уже вполне конкретная забота…

Карл Шеель при Бородино потерял лошадь, правда, уже на следующий день обзавелся новой. «…Мне осталась в добычу сивая русская драгунская лошадь, которую я тотчас превратил во французскую сивую, с моим седлом и уздечкой с прибором. Эта лошадь была очень хорошим, откормленным, весьма молодым и потому проворным животным, чем моя прежняя, только меньше примерно на 2 дюйма. В первые дни ее характер был злобным, но строгой диетой, перемежаемой с моим мягким обращением, довольно скоро удалось побороть ее злое настроение, так что позднее мы вполне хорошо переносили друг друга». «Строгую диету», видимо, обеспечить было довольно легко, так как с продовольствием и для людей, и для лошадей по-прежнему большие сложности. Надежды все связывали с Москвой…

«Мюрат во главе своей кавалерии, вытянувшейся в длинную сомкнутую колонну, въехал в Москву и уже в течение часа объезжал ее. Он проник со своими кавалеристами в этот город, представлявший как будто гигантское тело, еще не тронутое, но уже не живое. Пораженные изумлением при виде этого пустынного города, французы отвечали таким же торжественным молчанием на величественное безмолвие этих современных Фив. С тайным содроганием в душе кавалеристы Мюрата прислушивались к стуку копыт своих лошадей, проезжая мимо пустынных дворцов. Они удивлялись, что не слышат никаких других звуков среди этих многочисленных жилищ! Никто из них не думал останавливаться, не помышлял о грабеже – оттого ли, что их удерживало чувство осторожности, или же оттого, что великие цивилизованные нации должны соблюдать чувство уважения к себе в неприятельских столицах и в великих центрах цивилизации».

Филипп де Сегюр, адъютант Наполеона, обладал несомненным литературным даром. Писательство увлекало его с юности, и его воспоминания полны ярких образов и «философских» оценок. Это впечатляет. «Тайное содрогание в душе от стука копыт собственных лошадей» – как звучит!

…Считается, что всадники короля Неаполя входили в Москву в таком порядке… Первым – 10-й польский гусарский полк.

За ним – прусский 1-й сводный уланский полк. Далее – вюртембергский 3-й конноегерский полк и, наконец, четыре французских полка легкой кавалерии (гусары и конные егеря). Все кавалеристы получили строгий приказ – с коней не слезать, из строя не выезжать. Действовало заключенное Мюратом перемирие, которое позволило русской армии покинуть город. Нередки сцены чуть ли не братания, короткий режим «мир – дружба» продолжается до события у Кремля, где происходит стычка кавалеристов Мюрата с «группой вооруженных москвичей». Дальше все было уже не столь благостно, но можно констатировать, что весь день 14 сентября французы занимали Москву…

Пугала тишина, настораживает и пустота. Закрытые дома, лавки… Наполеон отдал строгий приказ – ничего не трогать, за неподчинение расстрел. Людей, которые страшно устали и крайне плохо питались, трудно испугать даже распоряжением императора. Им нужно есть, где-то остановиться на ночлег. Лейтенант из саксонского шеволежерского полка Вильгельм Ляйссниг даже оправдывал своих кавалеристов: «Когда солдаты вступают в покинутый своими жителями город, где все в их распоряжении, и берут съестное и какую-то одежду, разве можно назвать подобное грабежом?» Можно, вообще-то, но до повальных грабежей дело еще не дошло.

…Кирасирский полк Огюста Тириона в Москву попал не сразу. Им приказали остановиться неподалеку от города, и случилась маленькая радость. «…Мы заметили, что наши кони стали выкапывать у себя под ногами картофелины, что стало для нас настоящей гастрономической удачей. Это был первый раз, когда мы увидели картофель после Вильно». Дальше Тирион критикует гастрономические предпочтения русских, но это простительно. По крайней мере, картошкой его товарищи запаслись, после чего часть кирасир самовольно отправилась в Москву, хотя приказ остаться на бивуаках там, где они находились, уже был получен.

«…Они вернулись оттуда, нагруженные всем, что смогли там обнаружить, особенно всякого рода провизией. В основном это было вино, особенно шампанское, до которого русские большие любители. Все эти вина, доставленные издалека, были лучших французских марок и, благодаря своей крепости, сильно кружили голову. Вот и наш бивак еще никогда не был таким веселым и щедрым на песни; люди думали только о Франции и прославляли ее виноградники».

В общем, шампанское с картошкой шло на ура, но прямо во время песнопений кирасиры увидели дым.

…«Победа, которой он все принес в жертву, гоняясь за ней, вдруг исчезла на его глазах, в вихрях дыма и пламени! Им овладело такое сильное волнение, слоено его пожирал тот самый огонь, который окружал его со всех сторон. Наполеон не находил себе места, каждую минуту вскакивал и опять садился. Он быстрыми шагами бегал по комнатам, и во всех его жестах, в беспорядке его одежды выражалось необычайное беспокойство. Из его стесненной груди вырывались по временам короткие, резкие восклицания:

– Какое ужасающее зрелище! Это они сами! Столько дворцов! Какое необыкновенное решение! Что за люди! Это скифы!» Граф Филипп-Поль де Сегюр.

«Наполеону казалось, что он все предусмотрел: кровавую битву, долгую задержку в Москве, суровую зиму, даже неудачи… Двести шестьдесят тысяч человек, находившихся у него в тылу, служили гарантией от непредвиденных опасностей. Однако, едва император воцарился в Кремле, неожиданно разразился ужасающий пожар. Уничтожение Москвы самими русскими выбивало из-под него опору, на которой зиждились все его расчеты». Барон Агатой Фэи.

Два человека из ближайшего окружения императора. Они слышали, они видели. Большой пожар Москвы поверг Наполеона в шок. До сих пор продолжаются споры, а кто же все-таки поджег Москву? При том, что даже французские генералы, когда пожары были еще незначительные, склонны были винить своих солдат за неосторожное обращение с огнем. Но то, что последовало дальше…

20 сентября 1812 года, из Москвы, Наполеон отправит письмо императору Александру I:

«Господин Брат мой… Прекрасной и великой Москвы больше нет. Ростопчин приказал сжечь ее… Кажется, огонь наконец поутих. Три четверти домов сожжены… Это поведение ужасно и бессмысленно… Пожарные насосы были сломаны или увезены, часть оружия из арсенала отданы злодеям, открывшим орудийный огонь по Кремлю. Человечность, интересы Вашего Величества и этого большого города требовали доверить его сохранность мне, потому что русская армия оставила его беззащитным…»

Александр не ответит. Отвечать он перестал и поступил, как выяснится совсем скоро, абсолютно правильно. Что же касается пожара Москвы… Просто признаем, что императору Франции он был совсем не нужен. Помимо всего прочего, как опытный полководец, Наполеон прекрасно понимал, что катаклизмы, подобные такому пожару, создают благоприятную почву для грабежей и воровства, для резкого падения уровня дисциплины. Предчувствия его не обманули.

Карабинеры 2-го полка вошли в Москву вечером 14 сентября. «…Нам было обещано, что мы должны в кратчайшие сроки получить полагающиеся регулярные поставки, фураж и дрова, а на следующее утро даже квартиры.

Мы надеялись и напрасно ждали обещанного продовольствия до полуночи с пустыми желудками. Было ощутимо холодно, а мы не имели ни единого костра; наши каптенармусы, которые уже много часов назад ушли для получения столь необходимого нам продовольствия, не вернулись назад, и наше веселье резко прекратилось.

На следующий день, как раз после полуночи, в различных местах города вырвался огонь. Для тушения различных пожаров прежде всего был командирован личный состав расположенных поблизости воинских частей. Наш полк тоже выделил для этого много людей. Но эти люди возвратились уже около часа назад и рапортовали, что нечего и думать ни о каком тушении, так как все насосные трубы сняты с колодцев, а последние почти все засыпаны. Кроме того, они сообщили, что горящие дома полностью меблированы и заполнены провиантом, и из них следует еще кое-что спасти для нашей пользы. Затем мы получили разрешение, чтобы каждый мог спасти из огня то, что кажется ему полезным».

Какое «разрешение»?! Самим выбирать, что и откуда взять? Кто мог дать такое «разрешение»?! Как только пожар начался, солдаты, что пехотинцы, что кавалеристы, занялись грабежами, часто сопровождавшимися насилием. Пожар будто зажег фитиль, дальше – взрыв, и скоро дисциплина в Великой армии будет гореть, как деревянные дома в Москве. Хотя здесь кое-какие «насосы» имелись, только работали они плохо.

Отношения уже между самими французскими солдатами испортил «квартирный вопрос». Пожар сильно затруднил организованное распределение по квартирам. И хотя «инициатива снизу» не поощрялась, но управлять хаосом крайне сложно. Так что чаще всего – устраивались как могли. Капитану 9-го кирасирского полка Клоду Орио откровенно повезло.

«…Я наткнулся на французский дом, где любезные дамы встретили меня радушно, или, по крайней мере, мне так показалось; я воспользовался этим, даже не пытаясь определить, удобно ли расположение их дома. Полагаю, и они были вполне довольны, поскольку город был разграблен, а при таких обстоятельствах нужно радоваться, что в доме есть офицер».

Орио – офицер, а у нижних чинов – большие сложности. За жилье боролись не на жизнь, а на смерть, иногда – в прямом смысле слова. Во время стычек в ход шло и оружие. А уж недовольство гвардией стало практически всеобщим. Тирион на эту тему рассуждает очень подробно:

«…С прибытием частей Императорской Гвардии она распространилась по всему городу и не позволяла никому из наших солдат собирать добычу. Императорская Гвардия была любимицей ее вождя, Императора, и он разбаловал ее до последней возможной степени. Вследствие такого крайнего предпочтения она сделалась чванливой и заносчивой по отношению к армии, которая ее тоже не любила.

…Прибыв в Москву, гвардия завладела всем, прогнав остальных солдат армии. И жила она, ни в чем не испытывая недостатка, поскольку после пожара люди вернулись на руины домов, обшаривали погреба, наполненные всем, что жители оставили там из провизии, вина, ликеров и различного вида товаров, и именно чины гвардии открыли лавки, где они продавали все это армейцам. Такое поведение окончательно настроило против них армию, которая, чтобы заклеймить их, называла гвардейцев не иначе как “московские торгаши” и “московские жиды”. Разумеется, не вся гвардия вела себя подобным образом, но слишком многие поступали именно так и заслужили упреки, сыпавшиеся на их товарищей. Я могу подтвердить справедливость того, что говорю, так как сам покупал сукно на одном из базаров, устроенных гвардейскими гренадерами».

Просто крик души! Возможно, Тирион сгущает краски. Однако есть и другие свидетельства того, что поведение гвардии вызывало неодобрение. Уже во время отступления это приведет к столкновениям и даже дуэлям между армейскими и гвардейскими офицерами.

…Когда начался пожар, Наполеона с трудом уговорили покинуть Кремль, а когда он вернулся, то увидел такую картину. Сегюр был вместе с ним.

«Император видел, что его армия рассеялась по всему городу. Его путь затруднялся длинной вереницей мародеров, которые шли за добычей или возвращались с ней. У входов в погреба, перед дверьми дворцов, лавок и церквей виднелись шумные сборища солдат, старавшихся их выломать.

На каждом шагу попадались груды изломанной мебели, которую выбрасывали из окон, чтобы спасти от огня, а потом бросили для другой более заманчивой добычи.

…Все дороги были загромождены. Площади, как и лагеря, превратились в базары, где происходила меновая торговля, и каждый обменивал излишнее на необходимое. Там продавались за бесценок самые редкие вещи, не имевшие ценности в глазах своих владельцев, зато другие предметы, вследствие обманчивой внешности, приобретались за дорогую цену, далеко превышающую их действительную стоимость. Золото, занимающее меньше места, обменивалось с большой потерей на серебро, которое трудно было отнести в ранцах. Всюду солдаты сидели на тюках различных товаров, среди груд сахара и кофе и самых изысканных вин и ликеров, которые они желали бы променять на кусок хлеба. Многие из них под влиянием опьянения, усиливающегося от холода, падали вблизи пламени, которое их настигало, и тут же погибали».

По воспоминаниям очевидцев, за происходящим Наполеон наблюдал молча. Уже в Кремле императору доложили, что и солдаты его любимой гвардии ведут себя неподобающим образом. Немедленно последовал ряд распоряжений, которые, надо признать, выполнялись строго. Через какое-то время относительный порядок удалось восстановить.

Что-то уже сломалось. Одно из главных достоинств французской армии – высокий моральный дух. Пребывание в Москве подвергло дух и искушениям, и испытаниям. Эффект мог бы быть «отложенным», что и произойдет, однако Наполеон прекрасно понимал: нужно что-то делать, медлить нельзя. Но что? В мирные переговоры русские вступать не желали, от преследовавшего Кутузова Мюрата поступали противоречивые сведения… Оставаться в Москве? Уходить? Армии всегда нужна цель. Отсутствие ее крайне пагубно влияет на солдат. Раньше цель была.

Разбить русских в генеральном сражении. Захватить Москву. Они в Москве, которая оказалась ловушкой. Цель не видит даже сам император.

«…Мне нужны четырнадцать тысяч лошадей, и я послал в Вильну генерала Вурсье. Передайте ему четыре миллиона серебром и предоставьте полную свободу действий. Покупки надлежит произвести в Ганновере, Берлине, Эльбинге, Варшаве и даже в Литве, ежели представится для сего возможность».

«Г-н герцог Бассано, в Могилевской губернии живут изрядно богатые евреи; призовите к себе самых главных, чтобы они сторговали три или четыре тысячи лошадей».

Письма написаны в самом начале октября. Герцог Бассано, Юг-Бернар Маре, министр иностранных дел. Занимается закупкой лошадей. Почти ежедневно получает от императора письма со строками вроде «у меня большая нужда в лошадях». Приобретение лошадей становится важной проблемой внешней политики. Император хватается за любую возможность.

Губернатору Вильны: «Г-н генерал Гогендорп, любой способ приобрести кавалеристов крайне важен. Ничто не должно быть упущено. Вы пишете, что среди прочих пленных татары горят желанием встать под мои знамена. Можно сформировать из них целый полк, если найдется тысяча всадников и тысяча лошадей». Тысячу набрать не удалось, только чуть больше сотни. Из «литовских татар» сформируют лишь один эскадрон, который в середине октября присоединят к 3-му полку гвардейских шеволежеров.

С лошадьми же, что понимал и признавал Наполеон, просто беда. Кавалерия – что люди, что лошади – пострадала больше всего. Адам Замойский, автор знаменитой книги «1812. Фатальный марш на Москву», пишет: «…К середине октября слова “корпус”, “дивизия” и “полк” применительно к французской кавалерии имели весьма условный характер. 3-й кавалерийский корпус, состоявший из одиннадцати полков, мог выставить в поле лишь семь сотен всадников, а 1-й конноегерский полк из легкой кавалерии 1-го армейского корпуса – лишь пятьдесят восемь человек, да и то лишь благодаря поступившему из Франции пополнению. Эскадроны во 2-м кирасирском полку, обычно насчитывавшие по 130 военнослужащих, сократились до примерно минимум восемнадцати и максимум двадцати четырех. В саксонской бригаде генерала Тильмана осталось пятьдесят лошадей».

Состояние конского состава иначе как ужасным не назовешь. Много лошадей пострадало от пожара. С фуражом большие проблемы, и лошади, возможно, первые, кто начал страдать от перепада температур. Казалось бы, лошадь животное сильное, по крайней мере внешне, но они очень подвержены простудным заболеваниям и часто погибают от них. Особенно ослабленные и не получающие надлежащего ухода. В Москве у них было все для того, чтобы умереть. Удивительно, но у генералитета сохранялось довольно благодушное настроение, да и погода пока стояла хорошая.

Мюрат, находившийся «в поле», вроде бы бил тревогу. Сообщал о том, что фуража категорически не хватает, а в попытках добыть его кавалеристы неаполитанского короля часто попадают в плен. При этом он исправно доносил императору и о том, что «русская армия деморализована и дезорганизована». Провести доверчивого Мюрата легко, Наполеон это прекрасно знал, но он хотел верить в то… во что не хотел верить. На какое-то время император удалил от себя Коленкура, еще во Франции предупреждавшего Наполеона. Коленкур получал информацию от тех, с кем император продолжал общаться.

«В кругу приближенных император говорил, действовал и распоряжался, исходя из предположения, что он останется в Москве, и притом с такой последовательностью, что даже лица, пользовавшиеся его наибольшим доверием, в течение некоторого времени не сомневались в этом… Видя, что осень приближается к концу, а никаких приготовлений к отъезду не делается, я в конце концов тоже стал сомневаться в добровольной эвакуации Москвы. Мне казалось невозможным, чтобы император мог думать об отступлении во время морозов, тем паче что не было принято никаких предосторожностей для того, чтобы уберечь людей от холода, а также для того, чтобы лошади могли передвигаться по льду…»

Меж тем дальновидные люди активно покупали на стихийных рынках то, что могло пригодиться зимой, в особенности теплые одеяла и меха. Как раз шуб и других меховых изделий было в достатке. Видимо, русские что-то знали о своей зиме. Но погода пока такая, что Наполеон повторял: «Да здесь теплее, чем в Фонтенбло!» 3 октября вызвал Коленкура и предложил ему поехать в Петербург, на переговоры с Александром I. Коленкур заявил, что все переговоры с русскими сейчас бессмысленны.

А что имело смысл? Он медлил с принятием важнейшего решения. Как раз в те дни Наполеон сказал Сегюру: «Ах, разве я не знаю, что Москва в военном отношении ничего не стоит!

Но Москва и не является военной позицией, это позиция политическая. Меня считают там генералом, а между тем я остаюсь там только императором! В политике никогда не надо отступать, никогда не надо возвращаться назад, нельзя сознаваться в своей ошибке, потому что от этого теряется уважение, и если уж ошибся, то надо настаивать на своем, потому что это придает правоту!»

Борьба «генерала с императором» дорого обойдется Великой армии, которая была уже совсем не велика. Вместо Коленкура к русским отправился Лористон – и вернулся ни с чем. Тогда Наполеон снова вызвал Коленкура и теперь разговаривал с ним вполне благосклонно. Смелый и принципиальный Коленкур снова заговорил о грядущих «трудностях». Император попросил его пояснить.

«– Прежде всего, государь, – ответил я, – большим затруднением будет зима, затем недостаток складов, лошадей для вашей артиллерии, транспортных средств для больных и раненых, плохое состояние одежды ваших солдат. Для каждого потребуется тулуп, меховые перчатки, шапка, закрывающая уши, длинные чулки и сапоги, чтобы они не отморозили себе ног. Ничего этого у вас нет. Для лошадей не заготовлены подковы с шипами. Как они потащат артиллерийские орудия? Я мог бы до бесконечности говорить на эту тему перед вашим величеством. Потом перерыв наших коммуникаций. Пока еще погода хороша, но что будет через две недели или месяц, а может быть, и раньше?

Император слушал меня. Я видел его нетерпение, но все же он позволил мне говорить. Мои замечания, основанные на предположении о нашем отступлении, рассердили его, по-видимому, не меньше, чем слова “усыпить” и “затруднения”, причем особенно он был недоволен тем, что я проник в его мысли. Потом он сказал:

– Значит, вы думаете, что я покину Москву?

– Да, государь.

– Это еще не наверное. Нигде мне не будет лучше, чем в Москве».

Еще 1 октября маршал Бертье, по приказу ли Наполеона или по собственной инициативе, распорядился создать мастерские, которые в том числе должны были делать «зимние подковы» для лошадей. Процесс затянулся, сделать почти ничего не успели. 19 октября 1812 года Наполеон покинет Москву, на Эмире, напоследок распорядившись взорвать Кремль. И кого он обзывал «скифами»?!

Глава третья
Москва – Березина

Снова та самая беседа Наполеона с Коленкуром. О погоде они заговорили в конце, а не в начале.

«– Зима не начинает свирепствовать сразу в течение 24 часов, – сказал он. – Мы не так привыкли к здешнему климату, как русские, но, по существу, мы здоровее их. В сущности, осень еще не прошла, и будет много хороших дней, прежде чем наступит зима.

– Не верьте в это, государь, – ответил я. – Зима ворвется внезапно, как бомба, и при том состоянии, в котором находится армия, ничего не может быть страшнее».

Когда солдаты Великой армии впервые увидели снег? Считается, что 27 сентября. Выпало совсем немного, он быстро сошел. Кто-то радовался, ведь многие видели снег впервые в жизни. Настоящий снег они увидят еще не скоро. Из Москвы уходили с большим энтузиазмом и хорошо нагруженные. Даже перегруженные, причем и армия, и солдаты.

Из руин Москвы выдвигалась процессия, которая растянется примерно на шесть километров. Кареты, повозки, телеги… Шум, крики, проклятья… Москву покидали не только солдаты, но и те, кто боялся остаться, причины нашлись у большого числа людей. Офицеры двинулись в путь с привычным комфортом. Жан-Клод Дамамм в своей книге приводит пример одного из офицеров Бертье, то есть Генерального штаба: «…Вел с собой пять оседланных лошадей; одну карету, запряженную тройкой лошадей; одну фуру с бумагами и картами Генерального штаба, которую волокли четыре лошади; походную кухню для его помощников и слуг; три повозки для прислуги и поваров, а также для запасов овса, сахара, кофе, муки плюс несколько охапок сена… в целом шесть экипажей и двадцать пять лошадиных сил…»

А сколько лошадей обслуживало Наполеона? Считается, что несколько сотен. Немало, но ведь им приходилось перевозить много грузов, палаточное оборудование, разного рода запасы и даже книги. Разумеется, император передвигался не с этим гигантским обозом. Существовал заведенный порядок, который в России был слега изменен.

Раньше на дежурстве при императоре находился один эскадрон, в России – четыре. Все – гвардейские, два из легкой кавалерии и по одному гренадер и драгун. Когда сам Наполеон садился на лошадь, как правило срочно и внезапно, с ним успевали выехать лишь три-четыре всадника, остальным приходилось догонять. У императора вообще была плохая привычка выезжать, никого не предупреждая. Она едва не обойдется Наполеону очень дорого, он чуть не попал в плен к казакам, об этом чуть позже.

«Приметы Его Величества императора Наполеона. Стан полный, коренастый; волосы черные, гладкие, короткие. Борода густая, черная, обритая около ушей. Нахмуренные брови, взгляд желчный или свирепый; нос горбом, запачкан табаком; подбородок сильно выдающийся. Одет в простой мундир без знаков отличия, а чаще всего, чтобы не обращать на себя внимания, в серый полукафтан; его постоянно сопровождает мамелюк».

Говорят, такую «ориентировку» сделали для солдат русской армии, в частности для казаков, 24 октября 1812 года. А что, похож. С бородой только неувязка. Интересно, попалось ли в руки Наполеона это описание. «Поймать» не удастся, но именно в России император потерпит сокрушительное поражение, то, которое предопределит крах его империи. Будет много сражений, больших и малых, однако сам уход Великой армии из Москвы означал, что Наполеон проиграл. Всю кампанию. Дальше инициатива будет в руках у русских генералов. Император лишь спасал то, что мог. Спасал и спасался. А лошадей он потерял безвозвратно, что тоже его в конечном счете погубит. И разговор у нас пойдет о том, как во время отступления французский император фактически лишился своей кавалерии.

…Барон де Марбо свои знаменитые мемуары писал уже не как гусар, а как офицер высокого ранга и даже, в определенном смысле, политик. Он позволял себе обобщения, которые рядовые участники событий вряд ли сделали бы.

«Пока наши части двигались в порядке, смесь солдат различных национальностей вызывала лишь небольшие недоразумения. Однако как только несчастья и усталость привели к тому, что ряды нарушились, дисциплина пропала. Как могла она сохраниться в этой громадной массе отдельных индивидуумов, лишенных всего, идущих вперед как придется и к тому же не понимавших друг друга! В этой беспорядочной людской массе в самом деле царило полное смешение языков! Всеобщему беспорядку еще сопротивлялись несколько полков, в основном полки гвардии. Почти все кавалеристы линейных полков, потерявшие своих лошадей, были объединены в батальоны, и те из офицеров, кто еще был на лошади, образовали эскадроны, командование которыми было доверено генералам Латур-Мобуру, Груши и Себастьяни, выполнявшим здесь функции простых капитанов. В то же время бригадные генералы и командиры полков несли службу сержантов и капралов. Одного только описания подобной организации достаточно для того, чтобы показать, до какой крайности дошла армия!»

«До крайности» – чистая правда. А вот беды из-за многонационального состава Марбо все же преувеличивает. Типично для французского патриота, каковым и являлся Марбо. Он не раз скажет о том, что моральный дух французских солдат был «непоколебим», а вот с итальянцами, немцами и т. д. дела обстояли плохо. Настанет момент, когда большинство будет сражаться лишь за себя. Когда одна мысль – выжить – поселится в головах. В этом нет ничего плохого и тем более странного. Сражаться за императора и жертвовать жизнью они не перестанут, но только те, у кого еще останутся силы и сохранится понятие чести. Лошадям оно неведомо.

Начнем с «железного довода». «Во время отступления лошади падали и оставались лежать на дороге главным образом потому, что они не были подкованы так, чтобы держаться на льду; после тщетных попыток подняться они в конце концов оставались там, где падали, и их разрубали на части еще до того, как они издыхали. При наличности подков с шипами и при некотором уходе, несомненно, можно было бы спасти большую часть из них».

О том, что отсутствие «правильных подков» привело к фатальным последствиям, писал не только Коленкур, но и многие другие, в том числе польские кавалеристы. Уж они-то, выросшие в климатических условиях, сильно похожих на российские, знали, что делать. В первые дни пребывания в Москве поляки начали ковать подковы с острыми шипами.

Более того, они настоятельно рекомендовали своим французским товарищам поступить так же. Не слушали! Польский офицер Юзеф Грабовский писал: «Упрямство и высокомерие французов, считавших, после стольких побед, что они все знают лучше всех и не нуждаются ни в каких советах, помешало им подковать лошадей подковами с шипами».

Упрямство и высокомерие! А где были их командиры? Почему лишь благодаря тому же Коленкуру лошади императорской ставки подходящие подковы получили? Неужели он не говорил про необходимость подков Наполеону? Говорил, и не он один. Император никак не реагировал. Значит, мы можем говорить о прямой вине Наполеона и его маршалов в том, что погибло так много лошадей. Да и кавалеристов – тоже. Ведь спешенные всадники мало на что годились, неудивительно, что огромное число их оказалось в плену.

Дальновидность помогала выживать. Вьонне де Марингоне, офицер Императорской гвардии, на всякий случай подготовился и к отъезду, и к зиме. «Я запасся 20 печеными хлебами, 3 головами сахара, 25 фунтами кофе, несколькими фунтами чая, 20 бутылками вина и 30 бутылками рома и водки. Все эти вещи были уложены в мои фургоны с большой предосторожностью, чтобы они не разбились и не замерзли. Вот все, что я вывозил из Москвы. Я купил драп и меху французского купца, который взял с меня втридорога, и велел сшить себе меховое серое пальто. Кроме того, я купил у одного офицера енотовую шубу – это очень теплый мех. Я был готов каждую минуту к выступлению».

Утеплиться – это было очень мудро. Обзавестись шубами и полушубками, сделать специальные меховые жилеты, вставить куски меха в кавалерийские сапоги. Но позволить себе «дальновидность» могут лишь офицеры. В кавалерии самые сообразительные обзавелись казачьими лошадками. Маленькими, неприхотливыми и привычными к холоду. Такое, правда, возможно только в легкой кавалерии. Всадники тяжелой ездить на «казачьих лошадках» не могли. А крупные лошади без подков с шипами? Легко догадаться, что с ними происходило. Заканчивая разговор о подготовленности, процитируем лейтенанта Луи-Симона Гардьё, лейтенанта линейной пехоты: «Одни только поляки сохраняли порядок и дисциплину и потеряли очень мало людей». Так было и в пехоте, и в кавалерии, потому что поляки оказались наиболее подготовленными.

Удивление вызывает неподготовленность Наполеона. Нет, с теплыми вещами, да и с лошадьми, стараниями обер-шталмейстера Коленкура, у него все в порядке. Однако ментально… Куда делась его способность принимать быстрые и правильные решения? Почему он упорно отказывался принять очевидное? Где присущая ему предусмотрительность? Упрямство, конечно, всегда было ему свойственно, но чтобы в таких масштабах? История о том, как он чуть не попал в плен к казакам, тоже по-своему показательная.

…Генерал Рапп при Бородино получил четыре (!) ранения, причем в течение часа. Три совсем легких, а четвертое и двадцать второе по счету, довольно серьезное, картечью в бедро. Раппу пришлось лечиться, и к императору он пришел лишь за пару дней до выхода из Москвы. Доложить, что готов к выполнению обязанностей. Наполеон обрадовался, и не зря.

Меньше чем через неделю после того, как Москва была оставлена, 25 октября, после битвы у Малоярославца, рано утром, Наполеон решил осмотреть место только что прошедшего сражения. Его сопровождали Бертье, Коленкур и Рапп.

«Едва мы успели оставить шалаши, где провели ночь, как появились тучи казаков. Они выезжали из леса, находившегося впереди нас на левой стороне. Так как они были построены довольно правильно, то мы приняли их за французскую кавалерию.

Герцог Виченский первый догадался.

– Государь! Это казаки.

– Не может быть, – отвечал Наполеон.

Они уже скакали на нас, оглашая воздух ужасными криками. Я схватил лошадь его за узду и быстро поворотил ее. “Да, это наши”. – “Это казаки, не медлите!”

– Точно они, – сказал Бертье.

– Тут нет ни малейшего сомнения, – прибавил Мутон.

Наполеон дал несколько повелений и отъехал. Я двинулся вперед с конвойным эскадроном; нас опрокинули; лошадь моя, получив удар пикою в шесть пальцев глубины, повалилась на меня; мы были затоптаны этими варварами.

К счастью, приметив артиллерийский парк в некотором расстоянии от нас, они бросились на него. Маршал Бессьер успел между тем прибыть с конногвардейскими гренадерами».

Коленкур подтверждает – Наполеон просто не хотел поверить в то, что посреди гвардейских бивуаков могли появиться казаки. Только расторопность Раппа и тот факт, что казаки не поняли, кто перед ними, и предпочли захватить пушки, спасли императора от плена. Не обошлось и без трагической случайности. Адъютант Бертье Лекуте де Кантлё в рукопашной схватке с казаком убил его и почему-то решил вооружиться пикой. Шляпу он в бою потерял, носил меховой полушубок, гвардейский конный гренадер не разобрался и пронзил его саблей. К счастью, адъютант выжил.

Уже в начале ноября Наполеон чуть не попал в плен к партизанам из отряда Сеславина, снова легкомысленно предположив, что серьезная опасность ему не грозит. Солдаты Великой армии к тому времени уже ничего не «предполагали». Любое оставление основных сил в поисках еды или фуража для лошадей могло обернуться смертью или пленом. Каким же страшным оказалось «возвращение»…

«Вид нашей армии на первый взгляд казался самым смешным объектом, который можно вообразить. Здесь были перемешаны все костюмы различных наций и разных рас. Наши воины были облечены как в некогда элегантные женские одежды, так и в одежды русских вельмож, священников, евреев и крестьян. Некоторые укрывались также постельными одеялами и находили не менее странное применение другим предметам домашней обстановки. Лица были неузнаваемы и настолько покрыты грязью, что казались уродливыми масками. Все звуки, которые были слышны, произносились изменившимися голосами. Все эти комичные одеяния можно было бы сравнить с костюмированным балом, если бы не отталкивающий вид отвратительных лохмотьев…»

Лейтенант Гардье из пехотной дивизии генерала Комапана находил в этом даже нечто забавное. Генерал де Водонкур видел только ужасное. Фредерик Гийом де Водонкур – автор едва ли не первых воспоминаний о войне 1812 года. Его книга вышла в 1815 году. Де Водонкур прежде всего штабной офицер, потому его произведение кажется суховатым по сравнению, например, с мемуарами Сегюра. В основном он говорит о перемещениях войск, анализирует те или иные маневры. Крайне редко в генерале видишь не только штабного, но и участника событий, который тяжело переживал трагедию.

«6 ноября армия пришла в Дорогобуж, уже начались большие холода, и потери начали нарастать все больше и больше. Падал густой снег, сопровождавшийся порывистым ветром; горизонт был затянут густым туманом, который усиливал катастрофическое действие стихии. В ужасающем числе возрастало количество отставших, которые брели наугад, побросав ружья, не в силах удерживать их заледеневшими руками. Отталкиваемые своими товарищами от тех редких костров, которые с таким трудом удавалось разжечь, они или умирали, засыпанные снегом, или погибали в пламени горевших домов, где надеялись найти для себя убежище. Участь тех, кто сохранял оружие, была не менее ужасна. Вынужденные в течение дня отражать тучи казаков… они не имели отдыха даже ночью, поелику надо было заготавливать сучья для костра, а потом поддерживать еле тлеющий огонь или непрестанно двигаться во избежание ледяного паралича. Зрелище возле каждого сгоревшего дома походило на усеянное трупами боле боя: или обгорелыми в пламени, из которого у сих несчастных не было сил выбраться, или закостеневшими на морозе после минутного жара у огня. На следующий день другие солдаты, полуголые и оцепеневшие от холода, искали себе минутного отдохновения среди трупов своих товарищей. Но вскоре их ожидала та же судьба».

Это еще не конец пути, однако Великая армия выглядит уже именно так. И Водонкур считает, что главные причины столь бедственного положения – голод и холод. Разбираться с ними придется отдельно.

Голод. С него нужно начинать не только потому, что еда – одна из основных человеческих потребностей. Но и потому, что главными жертвами голода станут лошади.

«В полночь один из часовых сообщил мне, что в нашу сторону движется всадник. Я взял двоих солдат и побежал посмотреть, кто это. Подойдя ближе, я действительно различил всадника; впереди шел пехотинец, которого всадник, похоже, гнал перед собой. Подъехав к нам, стало ясно: это был драгун Гвардии, который, чтобы добыть продовольствия себе и своей лошади, забрался ночью в русский лагерь, а чтобы не привлекать ничьего внимания, надел каску убитого им в тот же день русского кирасира. Таким образом он объехал часть неприятельского лагеря, стащил связку соломы, немного муки, ранил одного часового на передовом посту и сбил с ног другого, которого и взял в плен. Этот удалой драгун – Миле из Конде, остался с нами до утра. Миле признался мне, что рисковал жизнью не для себя, а ради своей лошади – для Каде, как он называл ее. Во что бы то ни стало он хотел достать ей корм, говоря, что если он спасет свою лошадь, то и лошадь в свою очередь спасет его. Уже во второй раз после Смоленска он пробирался в лагерь русских. В первый раз он увел с собой коня в уздечке… В течение этой злополучной кампании мне посчастливилось еще раз встретить Миле: он топором прорубал отверстие во льду озера, чтобы напоить лошадь. Однажды я видел его на крыше сарая, объятого пламенем, – он рисковал сгореть – и все ради своего коня, чтобы добыть для него немного соломы».

Фантастический рассказ сержанта Бургоня о гвардейском драгуне Миле! Миле был одним из тех крайне немногих, кто о своем коне заботился больше, чем о себе. Он спас своего верного Каде, только подавляющее большинство солдат думали только о том, как спастись самим. Часто – с помощью лошадей. Хотя само слово «помощь» по отношению к несчастным четвероногим звучит почти кощунственно.

Как мы знаем, проблемы с продовольствием и фуражом у французов появились еще в самом начале похода. И конина отправилась в солдатские котлы очень быстро. Ничего необычного. В пищу употребляли в основном мясо лошадей, погибших в бою, да еще и выбирали. Из Москвы выходили с определенным запасом. Как минимум десятидневный рацион для солдат, а сено для лошадей большинство кавалеристов везло с собой, много его быть не могло по определению.

После того как Кутузов заставил Наполеона отступать по Старой Смоленской дороге, судьба огромного количества лошадей была предрешена. Местность вокруг этой дороги уже была разорена, ситуацию с фуражом даже плохой назвать нельзя. Не характеризует масштабов бедствия. По данным французских историков, за первые десять дней ноября погибло около 30 тысяч лошадей. Значительная их часть была съедена. И их уже убивали для того, чтобы утолить голод. Картины ужасающие…

«…По мере нашего продвижения лошадей становилось все меньше. И даже тех, которых мы намечали себе в пищу, из-за сильного мороза мы не могли, убив, разделать, так как долго находившиеся на воздухе наши руки отказывались служить нам и просто отморозились бы. Поэтому мы вырезали мясо из задней части у коней, которые еще оставались на ногах и двигались. При этом бедные животные ни малейшим образом не показывали, что им больно… Мы видели, как эти несчастные животные еще несколько дней шли с большими кусками плоти, вырезанными с обоих бедер…»

Поразительно, но старший вахмистр 2-го кирасирского полка Тирион, уже спустя годы, конечно, ухитрялся находить в страшных событиях что-то жизнеутверждающее.

«…Уменя была маленькая жестяная кастрюля, которую я не променял бы ни на какое сокровище… Благодаря ей я освоил ремесло колбасника, и вот как это получилось: когда я находил возле места нашего привала коня, то вонзал ему лезвие ножа между ребер, стараясь не причинить, насколько это возможно, сильной боли. Затем я подставлял свою маленькую кастрюльку под вытекавшую из раны струю крови и варил ее. После этого я становился обладателем полной кастрюли кровяной колбасы, которую сегодня я счел бы безвкусной и малопривлекательной, но в то время находил изысканной, и это заставляет меня думать и говорить, что когда речь идет о голоде в России, то плохого повара не бывает и каждый поваренок становится Бателем».

Знаменитому повару XVII века такой рецепт даже в кошмарном сне не придумался бы, а в Великой армии не только Тирион готовил подобную «кровяную колбасу». Было, однако, немало и тех, кто уже ничего не готовил. Практически потерявшие человеческий облик люди… Поедавшие сырое мясо, оставшееся после разделки убитых лошадей. Или картина, которую довелось увидеть многим. Чтобы спастись от холода, кавалеристы вспарывали животы у лошадей и укладывались спать в еще теплых внутренностях…

Примеров масса, травмировать психику легко. Но так было. Люди ели лошадей, а что доставалось несчастным животным? Гнилые листья, которые находят под снегом, древесная кора, мох. Иногда, на стоянках, немного тоже гнилой соломы. Лошадям нельзя давать холодную воду, а у них из воды – только снег.

…Пехотный офицер Франсуа лошадей не убивал, как он сам говорит – «остаток гуманного чувства» не позволял. Но вплоть до Вильно конина была его единственной едой. Готовил и доставал ее денщик, а где он ее брал, Франсуа, из соображений гуманности, не интересовался. Выводы из наблюдений делать мог.

«Количества лошадиных трупов вскоре недостанет даже и для трех четвертей голодной армии. Эту пищу, следовательно, могут добывать себе только те, у кого сохранилось хоть немного храбрости. Солдаты, у которых нет ни ножа, ни сабли или которые отморозили себе руки, не могут воспользоваться даже и этой пищей. Однако я видел и таких, которые, либо стоя на коленках, либо сидя, словно бешеные волки, глодали эти обнаженные остовы…» Голод уже сделал свое черное дело, а ведь до Березины они еще не дошли…

Холод. Вышеприведенные отрывки из воспоминаний, казалось бы, вполне наглядно показывают, что с какого-то времени две беды, голод и холод, шли вместе. Они, вообще-то, крепко дружат. Только голод все признают, а относительно холода существуют разногласия.

Смысл их довольно прост. Кто-то роль холода преувеличивает, кто-то – преуменьшает. Неправы и те, и другие. А самое неправильное – искать противоречия в воспоминаниях участников событий. Один говорит, что мороз был в минус 17 градусов, другой – в 8, третий – в 4. Кто-то ссылается на бюллетени Великой армии, кто-то сравнивает погоду в 1812 году с погодой в 1807-м. Бюллетеням точно нельзя доверять, большинство из них, не в обиду императору Наполеону будет сказано, типичные «агитки». Сравнения же вообще оружие обоюдоострое, всегда есть риск получить в ответ серьезные контраргументы.

Что остается? В очередной раз признать – абсолютной истины не существует. Предложить свой взгляд, но оговорить подход. Даты будут, но не для того, чтобы что-то подтвердить или кого-то опровергнуть. Это просто числа. Если солдаты говорят, что им было холодно, температуру не проверяем, доверяем ощущениям. Решающую роль Генерала Мороза в гибели Великой армии ни в коем случае не признаем, но то, что она была весьма существенной, констатируем.

«Мы тронулись из Вязьмы в полдень (2 ноября)… Вскоре увидели Наполеона на коне, в сером сюртуке; но царственная глава его на этот раз покрыта была не шляпой, а теплой зеленой шапкой с серым мехом. Рядом с ним ехали его ближайшие родственники, состоявшие в армии. В общем, свита его была невелика, и здесь, как раньше и позже до самой Березины, его достоинство и уважение к нему нисколько не пострадали, несмотря на все пережитые и еще предстоящие бедствия. С чувством удивления глядели на него его войска, и с доверием и надеждой во взоре провожали они его. И здесь, и позднее я слышал от офицеров различных наций: “Пока Наполеон с нами, мы не падаем духом. Только бы хватило сил!” Последние три дня стояла ужасная стужа, началась суровая зима, унесшая много жизней!»

Врач Великой армии Генрих Роос много говорит как раз о силах. Их оставалось все меньше. Невероятно уставшие физически и постоянно голодные солдаты холод переносят плохо. Разговоры в стиле «это еще не холод» не очень-то предметные. Практически любая минусовая температура для ослабевших солдат – холод. К тому же значительная, очень значительная их часть с «минусами» была незнакома и что такое снег, не знала.

Кроме того, французская армия не располагала экипировкой даже для незначительных морозов. Шинели у пехотинцев от холода защищали плохо, у кавалеристов «защита» еще хуже. Плащи? Из неплотной ткани, без теплой подбивки. У конных гренадер, правда, меховые шапки на голове, так только голову и греют. Несчастных же кирасир и карабинеров их металлическая защита, наоборот, сильно холодит. Причудливые наряды из всего, что попалось под руку, о которых уже шла речь, помогали, но на моральном состоянии это сказывалось не очень хорошо. А ведь дух так же важен, как физическое состояние!

Наступает 6 ноября. Дату называют очень многие, и оспаривать ее смысла не имеет. Снова военный врач, Этьен Руа.

«Снег начал падать днем 4 ноября, но тогда он лишь чуть-чуть покрыл собой землю; 5-го его выпало значительно больше, а 6 ноября он вдруг посыпал густыми хлопьями, и под порывами сильного северо-западного ветра он быстро покрыл всю беспредельную равнину, расстилавшуюся перед отступавшей французской армией толстым белым покровом. Под ним быстро исчезли следы прежней дороги, вследствие чего многим отрядам приходилось подолгу блуждать в поисках убежища. Менее сильные и выносливые из солдат, цепенея от холода, предпочитали бросать оружие и отдаваться в руки казакам. Мало-помалу дорога, утоптанная лошадьми и телегами, стала твердой и скользкой, как в гололедицу».

Все, точка отсчета есть. 6 ноября запомнили почти все, кто выжил. Начиная с этого дня и люди, и лошади будут умирать в массовом порядке именно от холода.

Конечно же, от холода страдали и русские солдаты. Генерал В.И. Левенштерн написал в своих мемуарах: «Ничто не делает человека столь малодушным, как холод: когда солдатам удавалось забраться куда-нибудь под крышу, то не было никакой возможности выгнать их оттуда. Они предпочитали умереть. Рискуя сгореть, солдаты забирались даже в русские печи. Надобно было видеть все эти ужасы собственными глазами, чтобы поверить этому». Однако у русских солдат было и неоспоримое преимущество. Их моральный дух гораздо выше, ведь они сражались за Родину на родной земле.

Французские кавалеристы страдали больше, чем пехотинцы? Так, наверное, можно сказать. Их высокие сапоги, предмет гордости, неожиданно превратились в источник страданий. Мороз сжимал их, и боль была такой, что не давала уснуть. Те, кто от отчаяния сбрасывал сапоги, разрезая их ножом, лишались обуви и из обмотков сооружали что-то невероятное. Те, кто оставил сапоги, боялись пользоваться стременами – на морозе они прилипали к замерзшему металлу. К 14 ноября только 500 человек из состава гвардейской кавалерии могли ездить верхом. В момент вторжения в Россию ее численность составляла 6300 всадников и 7150 лошадей.

…Мемуары офицера Королевской итальянской гвардии Цезаря Ложье высоко ценятся всеми, кто интересуется историей наполеоновских войн. Ложье, несмотря на все невзгоды, ухитрялся вести дневник. Почти каждый день! Одной из его записей, сделанной в середине ноября 1812-го, мы и закончим разговор о морозах.

«…Наступила эта страшная зима, к которой мы совсем не подготовились. С 6 ноября все изменилось: и пути, и внешность людей, и наша готовность преодолевать препятствия и опасности. Армия стала молчаливой, поход стал трудным и тяжким… Борьба оказывается выше сил человеческих. Солдатам, еще стоящим под ружьем, все время одним приходится стоять лицом к лицу перед неприятелем; они мучаются от голода и часто вынуждены спорить с вышедшими из рядов, которых они презирают, из-за какого-нибудь куска павшей лошади. Они подвергнуты всем ужасам зимы, они массами падают в местах, где властная необходимость заставляет их задержаться и повернуть лицо к неприятелю. Они умирают во сне, умирают на долгих переходах. Каждый шаг, каждое движение требуют от них усилий; а кажется, что им надо хранить все свои силы, чтобы воспользоваться ими в момент битвы».

Однако Великая армия все еще шла к Березине…

Глава четвертая
Березина

«Так петербургское общество… уверилось, что Наполеон должен был пасть передо мной на Березине, даже не сумев спасти свою персону».

Адмирал Павел Васильевич Чичагов, главнокомандующий 3-й Западной армией, вынужден был значительную часть жизни оправдываться за то, что он «упустил Наполеона на Березине». В этом он похож на маршала Груши, которого тоже сделали «виновником» поражения при Ватерлоо. Неблагодарное дело – оправдываться. Кто хочет – до сих пор обвиняет Груши, а портрета Чичагова в галерее генералов войны 1812 года нет.

…Переправа через Березину – последняя драма Великой войны 1812 года. Искать правых и виноватых? Все меркнет перед страшной картиной. В Россию входила Великая армия, меньше чем через полгода ее не стало. Наполеону удалось уйти? Да. Но Березина – символ катастрофы. Император даже еще повоюет, но в России он потерпел главное в своей жизни поражение.

Ватерлоо? Это просто жирная точка, означавшая конец эпопеи. Несколько дней, которые потрясли мир, красиво, эффектно. Но крах и Первой империи, и самого Наполеона был предопределен в России. Березина – финал, только с опускающимся занавесом придется подзадержаться.

Одна из причин гибели империи – потерянная в России кавалерия. И лошади, лошади… Потому в нашем рассказе о Березине не будет анализа ничьих «ошибок», не будет больше вообще никаких рассуждений. Мы просто попрощаемся с кавалерией Великой армии.

…Когда ему в голову пришла эта идея? Точно неизвестно, однако возможности подумать у него были. Даже в аду отступления Наполеон жил в относительно комфортных условиях. Каждый день один из офицеров Ставки отправлялся искать «подходящее жилье». Иногда оно выглядело совсем непрезентабельным. Камердинер Констан пишет:

«30 октября императорская штаб-квартира разместилась в бедной лачуге без дверей и окон. Мы с большим трудом прикрыли угол, достаточный для того, чтобы император смог там уснуть. Холод все усиливался, и ночи стали морозными.

Мы поспешили поставить походную железную кровать императора в углу лачуги, а место для кабинета по возможности устроили таким образом, чтобы он мог там работать с секретарем и писать приказы командующим корпусами, оставшимися на дороге и в близлежащих городах».

Разумеется, ему готовили хорошую еду, он мог менять белье, хотя русские вши не пощадили даже императора. По словам очевидцев, холод он, даже будучи южанином, переносил хорошо, во всяком случае, не подавал виду, что мороз ему досаждает. Иногда император подолгу шел пешком, вселяя оптимизм в людей из ближайшего окружения. Он мог что-то придумать, и придумывал.

…«В том бедственном положении, в котором оказалась армия, было решено собрать кавалерийских офицеров, все еще сидящих верхом, чтобы сформировать вокруг императора Священный эскадрон. Идея была реализована… 17 ноября… Каждый из кавалерийских корпусов предоставил по сто пятьдесят конных офицеров… Список был составлен немедленно. Маршал Мюрат взял на себя обязанности командира эскадрона, генерал Груши – командира роты… Эскадрон следовал маршем за генеральным штабом Великой армии, каждый день собирая солому с крыш, чтобы накормить лошадей, и растапливая лед, чтобы получить воду».

Капитан кирасир Орио тоже попал в состав эскадрона, но констатацией этого факта в письме к сестре и ограничился. Другой кирасир, старший вахмистр Тирион, позволил себе весьма критические замечания: «Это была странная идея: отозвать в императорскую квартиру всех кавалерийских офицеров, которые еще сохранили своих коней, чтобы образовать эскадрон под названием священного для придания особого значения возложенной на него задаче, заключавшейся в охране императора Наполеона».

Охрана императора дело, конечно, важное, но Тирион абсолютно прав, указывая на главный недостаток: «…Солдат, уже и так деморализованный, лишался своих командиров, к которым он привык, которые вели его в бой, с которыми он побеждал и которые пользовались его доверием. В результате такая мера должна была лишь увеличить состояние деморализации и причинить вред в бою».

Решение более чем странное, однако определенный смысл в нем имелся. Наполеон видел, в каком бедственном положении находится его кавалерия. Организуя подобный отряд, при императоре, он хотел создать некую иллюзию. Иллюзия так и осталась иллюзией. По словам Коленкура, «… рота, организовавшаяся из кавалерийских офицеров с генералами в качестве командиров, также рассеялась через несколько дней, – до такой степени все бедствовали и страдали от голода». Тирион и это предсказывал.

Сам он подошел к Березине, «…совершенно не подозревая ни о том, что нас ожидает, ни об ужасной драме, которая должна была там развернуться. Мы даже не знали, что перед нами река, переправа через которую будет более катастрофичной, чем форсирование стольких больших рек, которые французы преодолели в ходе своих многочисленных войн».

На берегу Тирион увидел то же, что и все. Огромную толпу людей! Повозки, амбулансы с ранеными, солдаты и маркитантки с детьми… Все перемешалось. Полк Тириона еще сохранял подобие воинской части, хотя подавляющее большинство кирасир давно уже потеряли лошадей, но они шли спешенными своей колонной. До поры до времени.

«…Мы оставались в скученном положении и теснили стоявшую перед нами толпу до самой ночи, но так и не смогли добраться до берега реки. С наступлением ночи нам и вовсе пришлось отказаться от этой надежды. В связи с этим мы были вынуждены повернуть назад, а поскольку вся местность за нами кишела людьми наподобие муравейника, то оказалось совершенно невозможно отыскать площадку для размещения всех кирасир в одном месте, так что пришлось разделиться, и каждый в одиночку стал искать какое-нибудь уютное местечко, чтобы провести ночь. Именно теперь наша колонна разделилась, чтобы больше никогда не собраться вместе. Начиная с этого дня наши люди бесследно исчезали или двигались в одиночку».

На Березине многие стали одиночками. Перейти реку – и ты не только спасешься, но и уйдешь, наконец, из России. Конечно, в одиночку! Расталкивая всех локтями, проходя по телам тех, кто имел несчастье упасть на мосту. Офицер 3-го кавалерийского корпуса Любен Гриуа с ужасом вспоминал: «Конечно, мы подвигались, но как медленно, и сколько раз, оттолкнутые толпой, теряли мы в один миг то, что приобрели с таким трудом! Препятствия и происходивший от них беспорядок все больше и больше увеличивались; на опрокинутых людей, лошадей и повозки падали другие; толпа была слишком плотна, чтобы можно было разглядеть что-нибудь под нами, и я только по более или менее уверенной поступи лошади определял, шла ли она по земле или по трупам».

Конечно, у тех, кто пересекал мост на лошади, имелось преимущество. Толкать тех, кто перед ним, всаднику легче. Многие пешие одиночки применяли «военную хитрость». Они пристраивались позади кавалериста и строго держались «маршрута». Но и кавалеристы на ослабших лошадях тоже поступали так же. Гусар Дюпюи, чья лошадь была уже совсем плоха, двигался за карабинером, который каким-то образом сохранил своего мощного коня. И признается, что спасся лишь благодаря этому. Нельзя, правда, не признать, что многие кавалеристы отталкивали тех, кто хотел к ним «пристроиться». Иногда даже пускали в ход холодное оружие. В одиночку, в одиночку… Хотя погибали часто вместе.

Сержант Бургонь рассказывает потрясающую историю про пехотного капрала по прозвищу Толстый Жан. Подойдя к Березине, он повсюду отыскивал своего брата, воевавшего вместе с ним. Бургонь убеждал его, что в такой толпе, а тем более на мосту, сделать это невозможно. Толстый Жан не слушал никого.

«Глядя на эту ужасную картину, ему чудилось, что он видит на мосту своего брата, изо всех сил пытающегося пройти через толпу. Тогда, ослепленный отчаянием, он бросился к грудам трупов людей и лошадей, заграждавших вход на мост, и полез дальше. Передние отталкивают его назад, но Толстый Жан силен и настойчив. Наконец он пробрался к тому несчастному, которого принимал за своего брата, но, увы! это не он. Я наблюдал за всеми его движениями. Заметив свою ошибку, Толстый Жан с удвоенной энергией пытался достичь другого берега, но у самого края моста его сбили с ног и едва не сбросили в воду. Его топтали ногами, шагали по его животу и голове, но ничто не могло его остановить. Он собрался с силами и поднялся, ухватив за ногу одного кирасира, а тот в свою очередь, чтобы устоять, схватил за руку другого солдата. Но кирасир запутался в своем длинном плаще, споткнулся и упал в Березину, увлекая за собой Толстого Жана и того солдата, за которого он ухватился. Они утонули, пополнив собой множество погибших на мосту и на обоих его концах».

Ну что могла сделать кавалерия при Березине?! А все-таки – сделала! Генерал Франсуа Фурнье-Сарловез… Звание дивизионного генерала он, кстати, получил 11 ноября 1812 года. Тот самый Фурнье-Сарловез, который стал прообразом для одного из главных героев повести Джозефа Конрада «Дуэль» и поставленного по ней Ридли Скоттом фильма «Дуэлянты». Прекрасного, в отличие от «Наполеона» того же режиссера.

Фурнье-Сарловез… Человек, имевший отвратительную репутацию. Забияка, бретер, скандалист, ухитрявшийся ссориться с самим Наполеоном. Император его сильно недолюбливал, а сам Фурнье-Сарловез говорил о себе: «…я так же не способен командовать, как и подчиняться». По правде говоря, если бы не покровительство Лассаля, Фурнье-Сарловеза, скорее всего, и не вернули бы в армию после очередной его выходки. После смерти Лассаля Фурнье-Сарловез слегка присмирел, и даже Наполеон не мог не признать, что малосимпатичный, но очень привлекательный внешне человек – отличный кавалерист.

В России он возглавил бригаду легкой кавалерии, в которую входили баденские гусары и шеволежеры из немецких княжеств. Отличные солдаты на очень хороших лошадях, за которыми немцы по традиции прекрасно ухаживали. Бригада дивизионного генерала входила в корпус маршала Виктора, и именно Виктор прикрывал отступление. Фурнье-Сарловезу он поручил задачу, сильно смахивавшую на невыполнимую.

Задержать русского генерала Витгенштейна, дать Великой армии перейти через Березину. Численное превосходство на стороне противника – многократное. Говорят, что сам маршал Виктор был не очень-то уверен в успехе. Фурнье-Сарловез должен был удерживать русских минимум двенадцать часов. Шансы уйти самим минимальные, их, в общем, и нет. Но немцы, воюющие за французов, доверяют своему командиру. Он сумел завоевать у них авторитет, хотя на немецком генерал говорил крайне плохо.

Что делает Фурнье-Сарловез? Атакует! Это просто немыслимо! И настолько неожиданно, что добивается успеха. Атакует несколько раз! Последний – уже получив ранение в ногу. В живых из кавалеристов Фурнье-Сарловеза осталось несколько десятков человек. До конца поставленную им задачу они не решили. Задержали противника на столько, на сколько смогли. Они дали переправлявшимся через Березину шанс, и многие им воспользовались.

Березина… Победа? Поражение… Наполеон выведет из России большую часть гвардии, и хотя он и потерял немалое число генералов, но костяк остался. Вокруг них можно было строить новую армию, но в России остались сотни тысяч солдат. Подготовить пехотинцев не так сложно, как кавалеристов. И, конечно, лошади. Да, он будет кричать: «Лошадей! Лошадей!!»

…В самом начале 1812 года кирасир Клод Орио писал своей сестре: «Наши полки настолько многочисленны, что трех достаточно для того, чтобы сформировать дивизию». 9-й кирасирский полк. Через Неман переходили 900 солдат и 970 лошадей, через Березину – 83 солдата и 39 лошадей. 4-й полк шеволежеров. Из Росси вернулись только 17 (!) человек.

…Лейтенант Мишель Комб из 8-го конноегерского полка остался в живых. Он был просто счастлив, когда ехал из Вильно в Кенигсберг в открытом экипаже. Морозно, но ему совершенно не холодно! В Кенигсберге ему показалось, что он попал в рай. Жил в отеле «Де Пари», пил мадеру и ел горячие сладкие булочки. Скоро Комба вернут в армию и отправят в Силезию, где был расквартирован его полк.

Из 800 человек осталось 75. Все ли годны к службе? За этим капитаном странностей вроде не наблюдалось. Он просто все время молчал. А потом вдруг его товарищи увидели, как он стучится в двери домов местных жителей и просит еду. И спрашивает, озираясь по сторонам, нет ли поблизости казаков…

Часть одиннадцатая
Атака!

Введение

Как заканчивать книгу о кавалерии? Чем-то красивым и впечатляющим… Атакой, конечно! Знаменитых кавалерийских атак в эпоху наполеоновских войн очень много. Даже если выбирать только те, которые происходили при императоре. Всего-то десяток лет, зато всадники атаковали и атаковали.

Все было. Кавалерия решала исход сражений или пускалась в дерзкую авантюру. «Ломалась» перед численным превосходством противника и побеждала не числом, а умением. Кого-то посещали гениальные озарения, а кто-то становился жертвой глупой ошибки. Но красиво – всегда.

Вот они переходят с шага на рысь, потом с рыси на галоп и… Понеслись! К триумфу или сокрушительному поражению? Узнаем скоро, очень скоро. Ведь кавалерийская атака длится, как правило, недолго. Это действительно похоже на волну. Накатывает, откатывается. Звуки труб регулируют потоки.

У Эрнеста Мейссонье есть замечательная картина. Она называется «1805. Кирасиры перед атакой». Стоят в два ряда. Пока могут лишь угадать направление удара. Дивизионный генерал показывает его полковнику кирасир. Лошади нетерпеливо передвигают ногами, всадники ждут. Совсем скоро они получат приказ и начнут движение. Шагом, рысью, в конце перейдут на галоп. Это атака кавалерии!

Их было много, атак, но лишь немногие превратятся в легенду…

Глава первая
«Доблесть не определяется количеством лет». Аустерлиц

«Неглупый от природы, не лишенный доброты, в особенности относительно близких к себе, он остался до конца дней своих полным невежею. Не любя опасностей по причине явного недостатка в мужестве, будучи одарен душою мелкою, не способною ощущать высоких порывов, цесаревич, в коем нередко проявлялось расстройство рассудка, имел много сходственного с отцом своим».

Денис Давыдов в своих «Военных записках» цесаревича Константина просто не щадит. Сходство с отцом, императором Павлом I, по крайней мере внешнее, у Константина было. От старшего брата, императора Александра I, цесаревич сильно отличался. Характер у Константина был тяжелый, людей он оскорблял с легкостью необыкновенной. Давыдов, впрочем, с той же легкостью противоречит сам себе. Константин у него то «никогда не обнаруживал отваги на поле брани», то «был дерзким на фронте».

Что ж, цесаревич Константин человек весьма противоречивый. Однако именно он отдал приказ о начале одной из самых известных кавалерийских атак эпохи наполеоновских войн. Такое случается редко. И атака оказалась неудачной, и битва проигранной, но запомнили ее хорошо. Возможно, благодаря Льву Толстому, а может, из-за того, что Наполеон проявил себя на редкость благородным по отношению к проигравшим.

…Жан Рапп достался Наполеону «по наследству». Он был адъютантом убитого при Маренго генерала Дезе, на следующий день после битвы занял ту же должность при Бонапарте. Звучит «адъютант» вроде бы не очень весомо, но практически все адъютанты императора вполне себе тяжеловесы. В высоких чинах, в случае необходимости любой может возглавить крупное подразделение, хоть пехотное, хоть артиллерийское. Рапп – кавалерист. Великолепный. Смелый, с отличными организационными способностями. Совсем неслучайно Раппу доверили в 1801 году командование мамелюками, всадниками очень своеобразными.

В битве при Аустерлице Рапп и мамелюки отличатся в невероятном кавалерийском бою. «Моя сломанная сабля, моя рана, моя кровь и та решительная победа, которую мы обрели, столь малыми силами одолев отборные войска противника, вдохновили Наполеона на идею картины, которую написал Жерар».

Барон Жерар, которого называли «королем живописцев» и «живописцем королей», написал знаменитую «Битву при Аустерлице» в 1810 году. «Момент» он выбрал именно тот, на который указал ему император. Генерал Рапп докладывает императору о разгроме русской гвардейской кавалерии, в руках его всадников захваченные знамена, здесь же взятый в плен князь Репнин. В левом верхнем углу – знаменитое «солнце Аустерлица», уже окутанное дымом. Наполеон, как обычно, выбрал символ. Это отнюдь не решающий эпизод, но он показательный. Что же произошло до того, как Рапп подъехал к императору, отчитался и услышал в ответ: «Поздравляю с дивизионным генералом»?

Битва при Аустерлице, возможно, самый яркий образец полководческого искусства Наполеона. Он блестяще подготовился к сражению, использовал все ошибки своих противников, а то, как он руководил своими войсками, вызывает восхищение. Сокрушительный разгром! Это, впрочем, не означает, что в ходе битвы у французов не возникали трудности. Если моральное состояние австрийцев уже сильно подорвано тяжелым поражением при Ульме, то у русской армии боевой дух был весьма высок. К несчастью, промахи генералов и нетерпеливость пока совсем неопытного монарха, Александра I, сыграли негативную роль. Особо отметим и один важный факт. Союзная армия действовала по плану, разработанному австрийским генералом Вейротером. План был откровенно неудачным, он не нравился Кутузову, но у него не хватило смелости возражать императору. Впрочем, в нашу задачу детальный разбор сражения не входит, нас интересует вполне конкретное событие, так что начнем почти без предисловий.

Цесаревич Константин командовал всей гвардией, которая составляла резерв союзной армии. Младший брат императора, вопреки рассуждениям Давыдова, был человеком храбрым, но полководцем, мягко говоря, не слишком высокого уровня. Опыта у него побольше, чем у Александра, как-никак, с французами под началом самого Суворова он повоевать уже успел, однако ничего «выдающегося» не показал. По части стратегии Константин был слабоват, решения принимал импульсивно, повинуясь порыву. Нельзя не признать, впрочем, что гвардейской кавалерией Константин много занимался. Выглядели гвардейцы внушительно, особенно кавалергарды. И лошади на загляденье, и всадники. Только у большинства опыта участия в боевых действиях не имелось, а так – красавцы.

Неудачное начало сражения заставило бросить гвардию в дело очень быстро. По плану Вейротера союзные войска были разделены на несколько колонн, и плохое взаимодействие между ними станет одной из причин поражения. Наполеон же продемонстрировал военный гений во всем блеске. Предугадал намерения противника, полностью контролировал ситуацию. Тому же цесаревичу Константину приходилось постоянно реагировать на неожиданные действия французов. Он бросал гвардию «в огонь» не для решающего удара, а чтобы исправить критическое положение. Итак, Константин и гвардия.

Первая атака гвардии на Праценском плато, пехотных полков (Семеновского и Преображенского) и кавалерийских, конногвардейцев и лейб-гусар, была относительно удачной. Более того, именно в этой атаке конногвардейцы захватили «орла» 4-го линейного полка, единственное знамя, отбитое у французов при Аустерлице. Дальше все уже было совсем не хорошо.

…Немного странно, но сигналом к началу важного события стало беспорядочное отступление французских солдат того же 4-го полка. Наполеон наблюдал за ним с близкого расстояния. Маршал Бертье был рядом с ним. «Как много пленных нам направляют, сир!» Император молча наблюдал за происходящим. Командующий гвардейской кавалерией маршал Бессьер повернулся к своему адъютанту: «Мы будем иметь дело с кавалерией, – и пояснил, – бегущие от кавалерии обычно вертят головами, пехота никогда так не отступает перед пехотой». Сохранявший абсолютное спокойствие Наполеон небрежно взмахнул рукой, сказал Бертье: «Оставьте их, пусть бегут», подозвал к себе одного из своих адъютантов, бригадного генерала Раппа. «Кажется, там беспорядок. Возьмите гвардейскую кавалерию и разберитесь».

Рапп взял. Два эскадрона гвардейских егерей, один – гвардейских конных гренадер и роту мамелюков. «Я поскакал галопом, но только после того, как попал на место действия, понял, что дело плохо. Кавалеристы противника проникли в центр каре и саблями рубили наших солдат. Немного далее находился их пеший и конный резерв. Враг приостановил свою атаку и решил сразиться со мной. Четыре прибывшие пушки выстроились в батарею. Я шел прекрасно – слева от меня находился храбрый полковник Морлан, а справа – генерал Даллеман. “Видите, – сказал я своим солдатам, – враг растоптал наших друзей и братьев! Отомстите им, отомстите за наши знамена!” Мы ринулись на пушки и взяли их. Точно так же мы нанесли удар и ожидавшей нас кавалерии, и мы, как и убегающий враг, тоже пронеслись над телами разбитого ими каре. Все, кто сумел избежать ранения, сплотились вновь. Эскадрон конных гренадер подкрепил меня, и я смог атаковать резервы русской гвардии. Мы возобновили атаку, она была ужасна…»

Наполеон назвал ее «одной из самых прекрасных, которые когда-либо имели место». Но пора наконец появиться и кавалергардам. «Показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли все тем же аллюром, но они все прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову все слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу. Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: “Марш, марш!”, произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и все-таки не успел миновать их. Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная тяжелая пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: “Ура!” – и, оглянувшись, увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно, французскими кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда-то стали стрелять пушки и все застлалось дымом».

Лев Толстой «увидел» начало атаки кавалергардов глазами Николая Ростова. Великий писатель достоин многих строк, ему простительны и некоторые неточности. На вороных лошадях скакали не все кавалергарды, в каждом из эскадронов лошади разных мастей. Вороные – во 2-м и 4-м. Небольшое преувеличение картины не портит. Выглядели кавалергарды великолепно.

Кавалергарды получили приказ от своего командира, генерал-майора Депрерадовича, поддержать истекавшую кровью гвардейскую пехоту.

Шли рысью, на полпути встретили человека в измазанном кровью и грязью мундире. Это был адъютант цесаревича Константина Шульгин. «Идите скорее! Пехота погибает!» С рыси на галоп пока не перешли, рано, нужно беречь лошадей. Примерно в 300 шагах от Раусницкого ручья их встретил сам Константин. «Братцы! Спасайте пехоту!» Атака кавалергардов началась…

Порой эту атаку называют «самоубийственной». Странно по меньшей мере. На войне любая атака может превратиться в «самоубийственную» или наоборот. Все от результата зависит. Кавалергардам отдали приказ, они пошли вперед, как и положено солдатам. Прежде чем палаши будут вынуты из ножен, отметим два обстоятельства. Утром 2 декабря кавалергарды только подходили к полю битвы и вступили в нее, что называется, с ходу. Второе еще более важное, о нем уже говорилось. В подавляющем большинстве своем кавалергарды, что офицеры, что солдаты, в настоящих боях никогда не участвовали. Это не помешает им проявить феноменальную храбрость, однако опыт на войне имеет огромное значение. Что, собственно, продемонстрирует французская гвардейская кавалерия.

Цесаревич Константин велел кавалергардам спасать пехоту, что они и попытались сделать. Пехоту безжалостно рубили кавалеристы Раппа, русские гвардейцы отвечали картечным огнем, жертвой которого стал полковник Морлан. Однако французы действовали умело и очень грамотно тактически, Преображенский полк отходил к Раусницкому ручью, когда к месту событий прибыли кавалергарды. Сейчас начнется рубка гвардейцев с гвардейцами.

В своих воспоминаниях Рапп упоминает о своем ранении вскользь, «…я сам был ранен… в голову». А эпизод-то был драматичный. Рапп не просто получил удар в лицо, он упал с лошади со сломанной саблей и, вполне возможно, погиб бы, если бы на помощь к генералу не поспешили лейтенант мамелюков Шахин и капитан конных егерей Пьер Домениль, они и спасли Раппа.

Вообще вся атака кавалергардов быстро «распалась на эпизоды», что было неизбежно. Бой длился недолго, порядка пятнадцати минут, что характерно для схваток кавалерии с кавалерией, а исход его решило прибытие маршала Бессьера с эскадронами гвардейских конных гренадер.

«Непобедимые» или «Большие башмаки» даже внешним видом вполне могли посоперничать с кавалергардами. Самые высокие из французских кавалеристов, на огромных вороных лошадях. Они хоть и гвардейцы, но опыта у них, в отличие от кавалергардов, вполне хватало. В гвардию принимали лишь людей, за плечами которых минимум две кампании, отличившихся в нескольких сражениях. Им очень хотелось схлестнуться с самой элитной частью русской кавалерии. Конные гренадеры знали, что кавалергарды – офицеры, разумеется – цвет русской аристократии. И пошли вперед с криками: «Заставим плакать петербургских дам!»

Эпизоды, эпизоды… В проигранном сражении можно сохранить достоинство и вызвать уважение противника. Эскадрон князя Репнина и взвод 17-летнего корнета Альбрехта отступить вместе со всеми не смогли. Альбрехт и его вахмистр остались без коней и пешими, спина к спине, отбивались палашами от нападавших на них всадников. От сильного удара вахмистр упал, Альбрехт получил несколько ранений и тоже упал, потеряв сознание.

Спустя несколько часов, уже после окончания битвы, какой-то мародер решит обыскать его. На всякий случай ударит штыком в бедро. Альбрехт придет в себя! Потрясенный француз пожалеет буквально залитого кровью юношу, позовет своих товарищей, и корнета отнесут к аванпостам. Ему сделают перевязку, и залечивший раны Александр Иванович Альбрехт, уже в чине полковника, примет участие в войне 1812 года.

27-летний князь Репнин-Волконский, командир эскадрона кавалергардов, получит ранение и попадет в плен. От солдат его эскадрона в живых останется лишь 18 человек, практически все оставшиеся в живых офицеры получили ранения.

…Спустя какое-то время пленных кавалергардов привели к Наполеону.

«– Кто из вас старший?

Ему назвали имя князя Репнина.

– Вы командир Кавалергардского полка императора Александра?

– Я полковник и командир эскадрона в полку кавалергардов.

– Ваш полк достойно выполнил свой долг.

– Благодарю, сир. Похвала столь великого человека есть лучшая награда солдату.

– С удовольствием отдаю ее вам. Кто этот молодой человек рядом с вами?

– Это сын генерала Сухтелена, корнет моего эскадрона.

– Не слишком ли он молод, чтобы сражаться с нами?

Юный Павел Сухтелен вмешался в разговор. Ему было семнадцать, он получил два ранения.

– Не нужно быть старым для того, чтобы быть храбрым! – воскликнул юноша и добавил две строки из корнелевского «Сида»:

– Браво, молодой человек, вот прекрасный ответ, – сказал Наполеон Сухтелену, – поступайте всегда так, вы на правильном пути. Отведите этих русских офицеров на мой бивак, пусть доктор Ааррей осмотрит их раны».

…Вернемся к знаменитой картине Жерара. Все так, как и было? Граф де Марбо присутствовал при сцене и утверждает, что все воспроизведено «…с потрясающей точностью. Все головы, изображенные на картине, являются портретами участников, даже голова храброго егеря, который, не жалуясь, хотя его тело было изрешечено пулями, имел достаточно смелости, чтобы добраться до императора и упасть замертво, передавая ему штандарт, который он только что захватил. Наполеон, желая почтить память этого егеря, попросил художника запечатлеть на полотне его лицо. На картине виден мамлюк, который в одной руке держит вражеское знамя, а другой удерживает за поводья умирающую лошадь. Это человек по имени Мустафа, известный в гвардии своей смелостью и жестокостью. Он бросился преследовать великого князя Константина с такой настойчивостью, что последний отделался от него только после того, как попал из пистолета в его лошадь, и она была серьезно ранена. Мустафа, в отчаянии от того, что мог принести императору только один штандарт, сказал по-своему откровенно, представляя свой трофей: “Ах, если бы я мог догнать князя Константина, я отрезал бы ему голову и принес ее вам!” Наполеон, возмущенный, ответил ему: “Помолчи, грубый дикарь!”»

Все так, как и было? Наверняка Марбо что-то приукрасил. Он же, в конце концов, гусар. Да и воспоминания со временем всегда приукрашиваются. Относительно того, как Рапп стал дивизионным генералом, тоже есть разные версии. Можно выбирать ту, которая понравится. Эту, например. Бригадный генерал Рапп доложил императору о победе, а в ответ услышал: «Теперь можете отдохнуть, дивизионный генерал Рапп».

Глава вторая
Атака восьмидесяти эскадронов. Прейсиш-Эйлау

«Солдаты! Приказ к вашему возвращению во Францию был отправлен, вы уже сблизились на несколько маршей. Триумфальные празднества вас ожидали! Но пока мы слишком доверяли безопасности, крепли новые заговоры под маской дружбы и союза!..»

6 октября 1806 года Наполеон обратился к солдатам и на следующий день начал новую войну, с Четвертой коалицией. Он не очень хотел воевать, он освободил из плена князя Репнина и отправил его к императору Александру с предложением о «сближении». Но Александр крайне тяжело переживал поражение при Аустерлице и охотнее прислушивался к тем, кого одолевали реваншистские устремления. Они и им владели. Какой-то договор составить попытались, однако усиливавшиеся в Пруссии антифранцузские настроения дарили новые надежды. В общем, «вместо мира с Наполеоном» образовалась очередная антинаполеоновская коалиция.

С Пруссией император разобрался быстро. «Наполеон дунул, и Пруссии не стало». Знаменитое высказывание Генриха Гейне позволяет не говорить долго. Теперь французам противостояла русская армия, у которой была проблема, которая из большой могла превратиться в огромную. Главнокомандующий… Кутузова недовольный Александр убрал, кого назначить – не знал. Командиры двух корпусов, которым предстояло сражаться с французами, Беннигсен и Буксгевден, друг друга терпеть не могли, русский император выбрал третьего.

Генерал-фельдмаршал М.Ф. Каменский был совсем немолодым и очень своеобразным. Он подражал Суворову в чудачествах, только чудачества его по большой части были совсем не безобидными. Прибыв в армию, Каменский остался крайне недовольным увиденным и тут же написал письмо императору: «Стар я для армии; ничего не вижу, ездить верхом не могу…» Старость не беда, а вот поведение фельдмаршала вызывало серьезные опасения.

«…Граф Остерман, который, кстати сказать, и сам слыл чудаком, подошел ко мне и своим выразительным “хм!” дал мне знак объясниться, что происходит. Я позволил себе постучать по лбу. Вскоре после того граф Ливен, шеф Петербургского гренадерского полка, заявил: “И этот бесноватый собирается командовать против Наполеона? ”»

Евгений Вюртембергский, только-только перешедший на службу в русскую армию и совсем еще молодой человек, мог позволить себе больше других. Ведь он – племянник императрицы Марии Федоровны, матери императора Александра I. Он не стеснялся и говорил то, о чем все уже знали. Командующий… не в себе. Темная история произошла с человеком, когда-то считавшимся «достойным соперником Суворова». Совершенно ясно в ней лишь то, что Каменского пришлось менять – прямо в разгар кампании. В январе 1807 года командующим стал Л.Л. Беннигсен.

Цареубийца, до конца жизни так толком и не выучившийся говорить по-русски, популярностью в армии отнюдь не пользовался… Никто не мог предположить, что именно Беннигсен станет первым полководцем, который как минимум не проиграет Наполеону в большом сражении. Некоторые даже считают его победителем, однако правильнее говорить, что битва при Прейсиш-Эйлау закончилась вничью. Во многом благодаря одной из самых известных кавалерийских атак в эпоху наполеоновских войн.

…Американские историки часто сравнивают Прейсиш-Эйлау с битвой при Геттисберге в июле 1863 года, знаменитым сражением Гражданской войны в США. Обе баталии, как считают они, были непреднамеренными столкновениями, в которых ситуация вышла из-под контроля и все переросло в кровавую бойню. Кроме того, в обоих случаях до полной победы одного из противников дело так и не дошло. Основания для подобных выводов есть.

Денис Давыдов полагал, что: «Сражение при Прейсиш-Эйлау почти свеяно с памяти современников бурею Бородинского сражения…», а должное воздать «Эйлавской битве» тоже нужно. Прав, безусловно.

То же Геттисбергское сражение стало переломным, Прейсиш-Эйлау на исход кампании не повлияло, но на настроения – очень сильно. И в России, и в Европе. В этом его значение, в том, что по мифу о «непобедимости Наполеона» был нанесен серьезный удар.

…От прусской армии, по сути, остался лишь один корпус, генерала Лестока. Небольшой, русская армия рассчитывала на собственные силы. Зимой по традиции воевать особо никто не хотел. Погода что в Польше, что в Восточной Пруссии сильно походила на русскую. Впоследствии популярность приобретет аргумент – вот, дескать, в 1807-м французы воевали в снег и холод и не жаловались. Снег, а чаще дождь со снегом были. Более того, погодные условия сильно повлияли на действия обеих армий. Но сравнивать с 1812 годом все же не стоит.

А пришедшему в январе несильному морозу даже обрадовались. Размытые дороги стали вполне проходимыми, армии могли активизироваться. План Наполеона был достаточно прост. Он разделил свои войска на три колонны, хотел повторить маневр, который принес успех под Иеной. Однако сейчас возможный успех сильно зависел от секретности, и в дело вмешался случай.

Военные депеши в те времена шифровали редко, французы этого вообще практически не делали. Один из адъютантов отправился с важнейшим письмом начальника штаба маршала Бертье маршалу Бернадоту. Ехал почти без охраны, мирно спал в санях. Такое вполне могло присниться в кошмарном сне, но оказалось суровой явью. Гонца вместе с письмом захватили казаки. Беннигсен многое узнал о планах Наполеона. Он получил некоторое преимущество в маневрировании, но оставался вопрос вопросов – стоит ли ввязываться в большую битву?

Опустим многие важные нюансы. В начале февраля 1807 года Наполеон уже понял, что его планы не секрет для русских, и написал маршалу Даву: «Полагаю, что сражение уже близко». Что полагал Беннигсен? Как минимум то, что отступление изматывает его армию и отступать бесконечно нельзя. В общем-то, он был готов к сражению, но где и когда?

«Прибыв в Прейсиш-Эйлау, я приказал занять позицию по другую сторону города по следующим двум причинам: во-первых, чтобы обеспечить себе более верным образом, в каком бы то ни было случае, движение на Прегель и Кенигсберг… и, во-вторых, потому, что местность была более открыта. Никакие возвышенности не господствовали над нею ни с какой стороны; к тому же по ровной местности удобно было действовать кавалерией. Впрочем, местность сама не представляла особенных преимуществ; фланги не были защищены и прикрыты, и только центр позиции, занятый генерал-лейтенантом Дохтуровым, имел выгодное положение; он занимал небольшие возвышенности, на которых можно было устроить батареи как раз против города».

Так сам Беннигсен описал выбранную им позицию. Денис Давыдов рассуждает: «…Наполеон, не зная, что Беннингсен избрал Эйлау полем битвы, и привыкнув трехдневным опытом достигать нашу армию под вечер и видеть уходящею с занятой позиции во время ночи, предполагал Прегель и кантонир-квартиры за Прегелем единственными предметами нашего отступления. Ни в каком случае не думал он и не мог думать, чтобы сражение ожидало его под Эйлау – на пункте, не представляющем не токмо стратегического, но даже тактического преимущества…»

Бой Давыдов «видел не со стороны», и его соображения по части стратегии сделаны post factum, абсолютно прав он лишь в том, что оба полководца, и Беннигсен, и Наполеон, опирались не на некий план, а на массу допущений. Если подойдет тот, если не придет этот… Потому Прейсиш-Эйлау часто и называют «непреднамеренным сражением», что не помешало ему стать одной из самых кровавых битв эпохи наполеоновских войн.

Коротко о соотношении сил. Оно было примерно равным, не вдаваясь в тонкости. Однако у русской армии был довольно серьезный перевес в артиллерии, что сильно скажется на ходе боевых действий. Нам же пора переходить к той самой знаменитой кавалерийской атаке.

…8 февраля 1807 года. Сражение считается двухдневным (7–8 февраля), но главные события произошли 8-го. Битва началась рано утром, и как началась, так и продолжилась. С невероятной ожесточенностью. В холод, снег, ветер. Определение «бойня» часто воспринимают как клише, но Прейсиш-Эйлау самая настоящая бойня. Подходящие к полю битвы войска сразу бросались в огонь, позиции переходили из рук в руки. Кровь на снегу выглядит особенно страшно… И уж совсем символично то, что значительная часть боя происходила на территории городского кладбища. В течение дня несколько раз начиналась метель, видимость отвратительная.

Считается, что именно метель стала главной причиной почти катастрофы, которая произошла с войсками маршала Ожеро. Маршал атаковал центр русской позиции, и в разразившейся метели его дивизии… разошлись. Когда метель закончилась, солдаты Ожеро обнаружили прямо перед собой мощную русскую артиллерийскую батарею. Первый же ее залп был убийственным. Еще один, еще… И в атаку пошла русская пехота.

«Произошла схватка, дотоле невиданная. Более двадцати тысяч человек с обеих сторон вонзали трехгранное острие друг в друга. Толпы валились. Я был очевидным свидетелем этого гомерического побоища и скажу поистине, что в продолжение шестнадцати кампаний моей службы, в продолжение всей эпохи войн наполеоновских, справедливо наименованной эпопеею нашего века, я подобного побоища не видывал! Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов, ни в средине, ни вокруг его: слышен был только какой-то невыразимый гул перемешавшихся и резавшихся без пощады тысячей храбрых. Груды мертвых тел осыпались свежими грудами, люди падали одни на других сотнями, так что вся эта часть поля сражения вскоре уподобилась высокому парапету вдруг воздвигнутого укрепления. Наконец наша взяла!»

Воспоминания Дениса Давыдова. Действительно, «взяла». Но не совсем. Еще один участник сражения, Марбо: «Распростертый на снегу среди множества мертвых и умирающих, не имея никакой возможности пошевелиться, не чувствуя боли, не чувствуя вообще ничего, я потерял ощущение самого себя… Наконец я полностью потерял сознание, и меня не привел в чувство даже сильный шум, который подняли, проносившись рядом со мной, и, может, даже наступали на меня, 90 эскадронов Мюрата, мчавшихся в атаку!»

Преувеличил барон Марбо. Не 90, 80. Но атака – та самая.

…Наполеон наблюдал за избиением корпуса Ожеро как раз с территории кладбища. Это был переломный момент сражения. Ней еще не прибыл, Даву не успевал развернуться, Сульт – в своем противоборстве. По мнению большинства историков, именно в эти мгновения Беннигсен вполне мог решить исход битвы. Наполеон вызвал Мюрата.

В тот день на маршале был наряд, который сам он называл «польским». Вполне подходящий для случая, и по погоде. Император обратился к Мюрату: «Ну что, ты позволишь этим людям съесть нас?» Мюрат необыкновенно воодушевился. Конечно же, он не позволит. Разумеется, это дело как раз для него. 80 эскадронов, почти 11 тысяч всадников. Конные егеря, драгуны, кирасиры. Бессьер с гвардейской кавалерией должен поддержать Мюрата. В атаку эскадроны поведет (как иначе) сам маршал Мюрат.

…Конные гренадеры гвардии ждали своей очереди. Командовал ими полковник Луи Лепик. Упрямый и очень суровый командир. Лепик рано обзавелся совсем неподходящей для кавалериста болезнью – артритом. Коленные суставы так сильно болели, что доктору Ларрею постоянно приходилось накладывать Лепику специальные припарки, чтобы облегчить боль. На все предложения взять отпуск и подлечиться Лепик отвечал отказом. Проклятые колени особенно сильно донимали полковника в плохую погоду. При Прейсиш-Эйлау была как раз такая.

Когда конные гренадеры выдвинулись вперед и построились для атаки, они попали под артиллерийский огонь и инстинктивно начали пригибаться. Увидевший это Лепик крикнет им: «Выше головы, ребята! Картечь не дерьмо!» Теперь они ждали сигнала с высоко поднятыми головами, а эскадроны Мюрата уже врубились в русскую пехоту.

«Загудело поле, и снег, взрываемый 12 тысячами сплоченных всадников, поднялся и завился из-под них, как вихрь из-под громовой тучи. Блистательный Мюрат в карусельном костюме своем, следуемый многочисленною свитою, горел впереди бури, с саблею наголо, и летел, как на пир, в средину сечи. Пушечный, ружейный огонь и рогатки штыков, подставленных нашею пехотою, не преградили гибельному приливу. Французская кавалерия все смяла, все затоптала, прорвала первую линию армии и в бурном порыве своем достигла до второй линии и резерва, но тут разразился о скалу напор волн ее…»

Читать Давыдова – одно удовольствие. Однако, как и всякий хороший писатель, он позволяет себе некоторые преувеличения. Что подтверждают и другие очевидцы? Что во время атаки Мюрата снова началась метель. Что в такую погоду стрельба из ружей – занятие затруднительное, а значит, в ход пошли сабли, палаши, штыки. Кололи, рубились. Французские кавалеристы столкнулись с ожесточенным сопротивлением. Что же касается упомянутых Давыдовым линий, то здесь важно не только количество.

Во-первых, вторую линию обороны французская кавалерия под руководством Груши тоже прорвала, только большой пользы из этого не извлекла. Чтобы поддержать атаку, Наполеон бросил вперед гвардейскую кавалерию, в том числе конных гренадер Лепика. Как раз его действия хорошо характеризуют тот неоспоримый факт, что знаменитая атака Мюрата внешне выглядит довольно противоречивой.

Лепику уже пришлось столкнуться с пришедшей на помощь пехоте русской кавалерией, с пехотой, впрочем, тоже. Полковник получил четыре ранения. Положение конных гренадер было настолько тяжелым, что один из русских офицеров крикнул ему: «Сдавайтесь, ваша храбрость завела вас слишком далеко!» Лепик немедля ответил: «Посмотрите на эти лица! Они похожи на тех, кто хочет сдаться?» Лепик не сдастся. Понеся тяжелые потери, он вернется к своим.

Потери кавалерии Мюрата чудовищные. Был смертельно ранен легендарный командир кирасир генерал д’Опуль, погибнет командовавший гвардейской кавалерией генерал Дальмань… Это высшие офицеры, которых знала вся армия. Убитые, раненые – дорого обошлась французам знаменитая кавалерийская атака.

Но почему же тогда Наполеон так восторженно встретил возвратившегося из боя Лепика? «Вы заставили меня поволноваться; я думал, что вы попали в плен. – Сир, об этом вы не услышите до моей смерти!» Растроганный император покачал головой: «Я всегда знал, что французская пехота является лучшей в мире, сегодня я увидел, что и моей кавалерии нет равных!» Какая высокая похвала! При таких-то потерях, при том, что противник-то разгромлен не был. Прейсиш-Эйлау – особая битва.

В бюллетене для армии Наполеон напишет об атаке Мюрата: «Это был дерзкий маневр, какие редко увидишь, он покрыл славой кавалерию и оказался весьма своевременным, учитывая то положение, в каком оказались наши колонны». Дальше – безудержная похвальба, в которой правды уже мало.

Предоставим слово человеку нейтральному, знаменитому английскому историку Дэвиду Чэндлеру. «Потеряв 1500 человек, Мюрат выиграл для Наполеона жизненно необходимую передышку в центре, которая позволила Даву полностью использовать свои силы. Французская кавалерия также облегчила давление на Ожеро, Сент-Илера и косвенно на Сульта. Еще более важно, что смелость и успех этой атаки вдохнули новые силы и скрыли от Веннигсена истинную слабость французского центра». Трезво и точно. У Беннигсена был шанс выиграть битву, в которой в результате не победил никто. Хотя ночью русский главнокомандующий увел свои войска…

Наполеон в Тильзите скажет Александру I: «Я лишь потому объявил о победе, что вам было угодно отступить». В Тильзите они только и делали, что обменивались любезностями. Маршал Ней прибыл к Прейсиш-Эйлау лишь вечером и принять участие в сражении не успел. Говорят, что утром 9 февраля, глядя на усыпанное трупами поле битвы, он сказал: «Что за бойня! И без всякой пользы…»

Глава третья
Победа и смерть генерала Ле Маршана. Саламанка

У генерала Джона Гаспара Ле Маршана было не очень подходящее для кавалериста, а тем более гусара, прозвище. Ученый. Ле Маршан не только умел махать саблей, он написал еще и руководство по фехтованию. Он один из организаторов училищ для подготовки кавалеристов, за что получил благодарность от короля. Веллингтон относился к генералу-ученому настороженно. К кавалеристам он относился снисходительно, но Ле Маршан… Прекрасно образованный, с большим авторитетом, такому строго не укажешь. В 1812 году Ле Маршан получит возможность доказать Веллингтону, что кавалерия может действовать и умело, и умно.

Готовясь к большой войне с Россией, Наполеон про Испанию и Португалию, конечно, не забывал. И все же пиренейские дела отошли на второй план. Да они почти всегда были на втором плане. Покорить Пиренеи окончательно французы не могли уже много лет. Чувство досады давно уже переросло в перманентную раздраженность, что, впрочем, на общий подход императора не влияло.

Он по-прежнему недооценивал и Веллингтона, и его работу по координации деятельности всех антифранцузских сил. Как и прежде, сам Наполеон так и не выработал план, который объединил бы действия всех его маршалов на Пиренеях. Формально все должны были подчиняться старшему брату императора, королю Испании Жозефу, и выполнять распоряжения его начальника штаба маршала Журдана. Однако маршалы руководствовались исключительно собственными амбициями. Какой Жозеф?! Они и приказы Наполеона-то выполнять не торопились, а уж договориться друг с другом…

К тому же, отправляясь в Россию, Наполеон значительно сократил численность своих войск на полуострове. Так называемую Армию Португалии, например, почти вдвое. Были еще и весьма странные кадровые решения. В апреле 1811 года командование Армией Португалии император доверил маршалу Мармону.

Огюст Мармон – далеко не самый талантливый из маршалов, однако один из наиболее известных. Известность его, правда, с жирным знаком минус. В 1814 году Мармон без боя отдаст Париж союзникам и на всю жизнь получит ярлык «предателя». От позорного клейма Мармон будет пытаться избавиться всю жизнь, а умрет он последним из маршалов, в 1852-м.

С Наполеоном Мармон со времен Тулона, а таких людей Бонапарт поощрял и возвышал. В 1798-м, в 24 года, Мармон стал бригадным генералом, а маршалом – в 1809-м. Однако заветный жезл бывший адъютант Бонапарта получил в довольно неуважительной форме. Да и в армии многие считали – незаслуженно.

На Пиренеи он прибыл с огромным обозом, маршал был настоящим гурманом и одних только личных поваров привез с собой двенадцать человек. Изысканные вина, деликатесы, попасть к нему на обед – мечта каждого офицера. Справедливости ради отметим, что хотя с солдатами Мармон не заигрывал, но заботился о том, чтобы они ни в чем не испытывали недостатка. С королем Жозефом отношения у маршала сразу не заладились, что все остальные маршалы «братья» лишь в мечтах императора, Мармон давно знал и повел себя так, как вели себя на Пиренеях все. Эгоистично и самонадеянно. Как раз по части самонадеянности Мармон мог дать фору любому.

…Веллингтон относился к себе, а главное – к своим возможностям вполне трезво. Но он был хорошим стратегом, оценил ситуацию и понял – время пришло. Впервые с момента приезда на Пиренеи он может вести активные наступательные операции. Вряд ли маршалы объединятся. У него есть выбор – Мармон или Сульт, ближайшие к нему противники. Он предпочел сразиться с Мармоном и не прогадал.

Информация! Вот что Веллингтон всегда высоко ценил, и в получении которой он превосходил любого из маршалов. Конечно, ему, в отличие от французов, сильно помогали испанцы и португальцы, но и свои разведчики работали отлично. Он послал лучшего из них, капитана Колхауна Гранта, следить за передвижениями Мармона. И, как назло, Грант попал в плен к французам!

Гранта привели к Мармону. Маршал устроил один из своих знаменитых обедов, во время которого он пытался «разговорить» английского разведчика. Грант ел с удовольствием и не сказал ничего. Скрепя сердце Мармон сказал: «Ваше счастье, что на вас красный мундир, иначе вы бы уже висели на ближайшем дереве». Гранта оставили в плену, Веллингтон страшно сожалел, но у него были и другие разведчики.

Они-то и перехватили одну из депеш Мармона, отправленную маршалу Журдану. Благодаря полученной информации Веллингтон фактически исключил возможность объединения противников и теперь точно остался один на один с Мармоном. Почти три недели оба главнокомандующих осторожничали, маневрировали практически параллельно друг другу. Брату Генри Веллингтон написал: «Мармон не атакует нас, а я сомневаюсь, смогу ли атаковать его».

Мармон тоже сомневался. Он уже знал, что если Веллингтон займет хорошую оборонительную позицию, то сражаться с ним занятие бесперспективное. Ситуация напоминала патовую. Мармон очень хотел атаковать, но не хотел рисковать, Веллингтон… просто не хотел рисковать. При этом оба понимали, что столкновение практически неизбежно. Так и случилось.

«Большой Арапиль! Это был наиболее значительный из двух земляных сфинксов, что высились друг против друга и глядели на нас. Между ними на следующий день суждено было разыграться одной из самых кровопролитных драм нашего столетия, подлинной прелюдии Ватерлоо, где трубы наполеоновской Илиады пропели в последний раз. С одной и с другой стороны возвышались два знаменитых холма, один малый, другой большой. Первый принадлежал нам, второй, в ночь на 21 июля, не принадлежал никому. Он не принадлежал никому по той причине, что был наиболее лакомой добычей: и леопард, с одной стороны, и орел, с другой, взирали на него с вожделением, желая им овладеть, и не решались на это.

Каждый из них опасался встретить там соперника в ту минуту, когда он сам вступит на столь желанную вершину».

Знаменитый испанский писатель, мастер исторического романа Бенито Перес Гальдос посвятил этой битве отдельное произведение. Испанцы и французы называют ее сражением при Арапилах, англичане и все остальные – битвой у Саламанки. Признаем выбор победителей.

Итак, 22 июля 1812 года. Будет большим преувеличением сказать, что Веллингтон с утра был уверен в том, что одержит одну из самых славных побед в своей жизни. Не его стиль, даже в мыслях. Однако Саламанка – победа наиважнейшая, и одержана она во многом благодаря кавалерии. Той самой кавалерии, которую Веллингтон ценил невысоко. Удивительно, но хотя заслуги кавалеристов в битве при Саламанке Веллингтон и признает, но своего мнения не изменит. При Ватерлоо он все так же не будет доверять кавалерии. Что ж, герцог – человек на редкость упрямый. Это и помогало ему, но больше все-таки вредило.

Марши на жаре прекратились, обе армии стояли напротив друг друга. Оба командующих узнали необычную новость. Король Жозеф отправил-таки Мармону подкрепление! Сейчас соотношение сил было примерно равным. 49 тысяч у Мармона, 52 – союзная армии. У французов – небольшой перевес в артиллерии.

Мармон решил атаковать, совершая обходной маневр, дабы отрезать британцам путь к отступлению. Прямо на гребне холма он увидел густое облако пыли, это совершала маневр дивизия генерала Хоупа, маршал подумал, что британцы отступают, и – просчитался. Веллингтон, как обычно, мастерски использовал рельеф местности. Все его дивизии уже стояли за Арапильскими холмами, отходить он не собирался.

Атаковали французы мощно, и поначалу союзникам пришлось нелегко. Один из очевидцев вспоминал: «Генерал Бересфорд и штабные офицеры стояли со шпагами в руках, а командующий, читавший поступающие к нему донесения, выглядел не очень-то довольным». Спокойствие, впрочем, Веллингтон сохранял. Английский историк Дж. Уэллер считает, что при Саламанке Веллингтон продемонстрировал «…феноменальную способность находиться в самом нужном месте… и контролировать движение каждой дивизии».

Окажешься в нужном месте в нужное время – увидишь то, что сделает тебя вполне довольным. Считается, что Веллингтон как раз сел перекусить, когда один из штабных офицеров позвал его посмотреть на передвижения французов. Веллингтон посмотрел – и остался без обеда. Мармон, увлекшись первыми успехами, совершал классическую ошибку. Пытаясь все же совершить обход, он слишком растянул свои линии, образовались разрывы.

Веллингтон позволил себе улыбнуться: «О, это меняет дело!» И тут же, повернувшись к своему другу, испанскому генералу Алаве, произнес фразу, ставшую легендарной: «Мой дорогой Алава, Мармону конец!» Примерно в то же время Мармону чуть не настал самый настоящий «конец».

«…В этот момент единственный выстрел, выпущенный с английской батареи из двух пушек, развернутой противником на противоположном холме, раздробил мне руку и нанес две обширные и глубокие раны в бок и в поясницу, так что я выбыл из строя». Почти в начале битвы французы остались без командующего! Более того, сменивший его генерал Боне через час тоже был тяжело ранен. Пост командующего занял генерал Клозель – снова ранение! К счастью, рана Клозеля позволила ему держаться в седле, и именно он выведет разбитую французскую армию с поля боя.

…«Земляные сфинксы», как назвал Перес Гальдос Арапильские холмы, стали немыми свидетелями сокрушительного поражения французов. У Саламанки талант Веллингтона-полководца проявился наиболее ярко. Ватерлоо, конечно, самое известное из его сражений. Но там перед герцогом стояла простая задача со сложным решением – дождаться прихода Блюхера. А Саламанка – искусство военачальника. Веллингтон разбивал противника по частям, умело и своевременно. О блестящих действиях пехоты мы говорить не будем, перейдем сразу к кавалерии, хотя все было взаимосвязано.

У Саламанки всеми всадниками Веллингтона командовал генерал Стэплтон Коттон, по прозвищу Золотой Лев. Называли его так не только за храбрость, но и за любовь к красивой одежде. Вроде бы мундиры у всех генералов одинаковые, однако Коттон умело использовал «дорогие детали», что в сбруе лошади, что в собственном наряде. Выглядел роскошно. Воевал тоже хорошо, Веллингтон считал его своим лучшим кавалеристом.

Коттон руководил кавалерией, однако главную роль в той атаке, о которой пойдет речь, сыграл все же генерал Маршан «Ученый», доказавший, что прозвища – это всего лишь слова. Он командовал бригадой тяжелой кавалерии.

«Ряды драгун… вторглись гигантскими змеями во французскую пехоту. Взмахи сабель казались непрерывным каскадом коротких молний, струйками стального дождя, который рассекал груди, губил людей, сметая и уничтожая все, подобно урагану».

В описании события Перес Гальдос устремляется к «поэтическим высотам», однако дух его передает точно. Почему атака британской кавалерии при Саламанке вошла в число самых знаменитых? Потому, что она оказалась, как считают многие военные эксперты, едва ли не самой сокрушительной с точки зрения результата. Мармон впоследствии написал, что как раз эта атака и решила исход сражения, в привычном для себя стиле перекладывая вину на своих генералов.

Случилось, для французов, нечто страшное. Первая линия французской пехоты, когда ее атаковали драгуны Ле Маршана, оказалась в полупозиции. Солдаты начали перестраиваться в каре, не успели, и их жестоко порубили. Но вторая-то линия в каре построилась, и что? Драгуны смяли их, с хода. Подобное случается крайне редко, и стоявшие на возвышенности вместе с Веллингтоном английские офицеры наблюдали за происходящим с восторгом. Некоторые аплодировали. Всадников не остановить! Там была еще легкая французская кавалерия? Легкая добыча для английской тяжелой. Возможно, это некоторое преувеличение, но многие британские историки считают, что кавалеристы вывели из строя две пехотные дивизии противника. Потери французы понесли ужасные.

…Почти в конце атаки генерал Джон Гаспар Ле Маршан был смертельно ранен, он умрет через несколько дней. Докладывавшему об итогах атаки Стэплтону Веллингтон сказал: «Никогда не видел ничего подобного! Клянусь Богом, Стэплтон, это твой день!» В рапорте о сражении командующий написал: «Кавалерия под командованием генерал-лейтенанта сэра Стэплтона Коттона успешно атаковала пехотный корпус противника, опрокинула его и рассекла на части. В этой атаке генерал-майор Ае Маршан был убит во главе своей бригады, и мне пришлось оплакивать потерю наиболее способного офицера».

Признал, с запозданием, но признал. Хотя лучшим своим кавалеристом по-прежнему считал Стэплтона Коттона и страшно расстроился, когда ему не разрешили поставить Коттона во главе кавалерии в 1815-м. А генерал, кстати, в конце сражения при Саламанке был случайно подстрелен португальским часовым, то есть – своим. Рана оказалась несерьезной. Это называется «превратности войны». В Веллингтона тоже попала шальная пуля, французская. Чиркнула по ремню. Командующий на мгновение остановился, посмотрел вниз и – продолжил движение.

Его противник, тяжело раненный маршал Мармон, выжил лишь благодаря преданности своих солдат. Сублейтенант конных егерей Паркен, сам раненный в правую руку, был свидетелем того, как спасали Мармона. «Он не мог ехать ни верхом, ни в экипаже. Хирург хотел транспортировать его на носилках, которые несли бы мулы… Но неравномерный шаг этих животных вызывал толчки и, вследствие, страдания, которых герцог не мог выносить. Это обстоятельство тотчас стало известно эскорту, и кавалеристы, не сговариваясь, предложили нести носилки на своих плечах… Двадцать четыре человека из двухсот, составлявших эскорт, спешились. Двенадцать человек несли носилки… когда они уставали, то сменялись своими товарищами». И здесь кавалерия пригодилась.

…Наполеон узнал о поражении Мармона как раз накануне Бородинского сражения. Наверняка раны маршала смягчили реакцию императора. И, похоже, он так и не понял, что битва при Саламанке сильно изменила ситуацию на Пиренеях. Пройдет время, и император признает свои «испанские дела» ошибкой. Но никогда не будет признавать военные таланты Веллингтона! Эта «ошибка» тоже дорого ему обошлась…

Глава четвертая
Можно ли выиграть сражение только кавалерией? Фер-Шампенуаз

В день отречения Наполеона, 6 апреля 1814 года, в 9-м кирасирском полку, в котором служил капитан Клод Орио, числилось 9 офицеров и 66 рядовых. Полк много воевал в кампанию 1814 года, а последнее сражение, в котором он принял участие, при Фер-Шампенуазе, 25 марта 1814-го.

В этой битве французской кавалерии отличиться не удалось. Никак. А союзная кавалерия, напротив, одержала выдающуюся победу. Уникальное сражение! Возможно, единственное за всю эпоху наполеоновских войн, в котором исход баталии решила исключительно кавалерия.

…«Какой превосходный шахматный ход! Никогда бы не поверил, что кто-то из генералов союзников способен его сделать». Говорят, что эти слова Наполеон произнес 24 марта 1814-го, когда узнал, что союзники не собираются преследовать его, а идут прямиком на Париж. Такое решение принял император Александр I. Прислушался ли он к чьему-то совету, или это было его личное решение? Точно известно, что царь отлично отреагировал на изменение обстоятельств.

Согласно распространенной версии, Александр получил крайне ценную информацию из нескольких перехваченных депеш. В одной из них министр полиции Савари сообщал императору о том, при приближении союзной армии к Парижу в столице может вспыхнуть бунт. Сам же император решил, на беду, поделиться военными планами с женой. Наполеон проинформировал супругу, что хочет «увести» армию подальше от столицы и разбить противника на берегах Рейна.

Александр I понял – вот он, решающий момент. Он сумел убедить всех колеблющихся, ведь определенный риск в изменении направления главного удара был. Австрийский фельдмаршал Шварценберг, человек крайне осторожный, сомневался. У него имелись и свои причины для беспокойства. Русский царь был тверд и решителен, и «превосходный шахматный ход» состоялся.

Сам император Франции спасти свою столицу уже не мог, а мощным союзным армиям противостояли лишь два ослабленных французских корпуса, маршалов Мармона и Мор-тье. Примерно 17–18 тысяч человек.

…После полученных у Саламанки ран Мармон долго восстанавливался. И страшно переживал из-за того, что о нем могут забыть. Основания для беспокойства имелись. Мармон догадывался, что он больше не входит в число «любимцев императора». Возможно, он знал и про нелицеприятные высказывания Наполеона в свой адрес. Коленкуру, например, император сказал: «Мармон очень умно рассуждает о войне, но когда надо действовать, оказывается посредственностью». Император часто, и далеко не всегда справедливо, резко критиковал маршалов. Однако поводов для недовольства Мармоном у него хватало. Многие в армии считали, что военная карьера маршала уже закончена, тем более что его попытка «объясниться» с Наполеоном успеха не имела.

Но в марте 1813 года император отправил Мармона в Германию и отдал под командование корпус. Маршал хорошо сражался в 1813-м, а в следующем году уже терпел одну неудачу за другой. Много ли в том было его собственной вины? Наполеон никогда не высчитывал «проценты» и назвал действия маршала «глупостью, на которую способен лишь младший лейтенант». Отстранил ли он Мармона от командования? Нет!

Эдуард Мортье, в отличие от Мармона, попал в первый список маршалов. Наполеон высоко ценил самого высокого (195 см) из своих маршалов. Среди товарищей по маршалату Мортье выделялся не только ростом, но и человеческими качествами. Большая редкость – у Мортье практически не было не только врагов, но даже тех, кто относился бы к нему с неприязнью. Мортье не амбициозен, обладал добрым нравом и, что совсем уж необычно, был абсолютно равнодушен к богатству и роскоши. Исполнительный, умелый. Мортье даже в Испании сумел проявить себя с лучшей стороны.

В 1811-м Наполеон доверил Мортье командование Молодой гвардией. В 1812-м император назначил его губернатором Москвы, и именно Мортье получил приказ взорвать Кремль. С 1813 года Мортье командовал исключительно гвардейскими частями и активно воевал.

Получилось так, что защищать Париж должны были два очень разных маршала. Потерявший доверие императора Мармон и практически безупречный Мортье.

Сильно не повезло обоим, и дело не только в численном превосходстве противника. При союзной армии находился император Александр I. Как-то Веллингтон сказал, что одно лишь присутствие Наполеона на поле боя «стоило 40 тысяч солдат». Не будем «измерять Александра в солдатах». Просто констатируем – его присутствие играло огромную роль. Совсем не случайно Александр в 1814 году станет, по выражению Пушкина, «царем царей».

На его стороне – невероятный моральный перевес. Это поход в Россию стал началом конца империи Наполеона. Александр привел с собой в Европу армию, которая только что одержала победу в войне. У него была принципиальная позиция – никаких мирных договоров без отречения Наполеона. Самое главное – то, о чем уже упоминалось. Александр I был тверд и решителен, что понимали и его союзники, а уж как настроение императора передавалось русской армии, можно только представить. Когда он говорил солдатам: «Братцы, Париж уже недалеко!», они были готовы горы свернуть. Так что Мортье и Мармону действительно не повезло.

Следует отметить, что необходимые «меры предосторожности» союзники тоже приняли. Чтобы отвлечь внимание Наполеона, против него отправили кавалерийский корпус под командованием русского генерала Винцингероде, а чтобы обезопасить продвижение к Парижу, вперед послали несколько казачьих отрядов. Зачем отказываться от того, что хорошо работает? Пресловутый «фактор неожиданности» для союзников был не столь уж опасен, скорее, для них он существенный плюс.

Мармон не мог даже предположить, с кем и с чем он столкнется. Это неведение накладывало отпечаток на все его действия. Речь шла не о страхе, маршал был человеком храбрым, что бы про него ни говорили, но неопределенность – враг серьезный.

…Фер-Шампенуаз стал последним большим сражением на пути к Парижу. Расстояние от маленького городка до столицы – 33 км. Утром 25 марта 1814 года авангард Мармона столкнулся с авангардом союзников, кавалерией русского генерала Павла Палена и герцога Адама Вюртембергского, двоюродного брата русского царя. Мармон, не имея представления о силах противника, немедля обратился за помощью к маршалу Мортье, находившемуся примерно в двух часах хода. Сам маршал приготовился к обороне.

Пален и Вюртембергский не имели никаких прямых указаний на случай встречи с противником. Более того, пока они, особенно с подходом Мортье, уступали французам в численности. Однако решили атаковать, фактически одной кавалерией. Так началось сражение, в котором с первой до последней минуты кавалерия будет играть решающую роль.

Как всадники могут сделать жизнь противника максимально тяжелой? Пойти в обход! Они и пошли. Два полка русских гусар обходили левый фланг, Чугуевский уланский полк и три казачьих – правый. Вюртембергская кавалерия поддерживала их. Мармон начал отходить, чтобы соединиться с Мортье.

Сколько кавалерии было у французов? На двоих маршалов – 4 тысячи с небольшим. В основном кирасиры, плохо укомплектованные полки. В самом начале битвы они уже понесли серьезные потери. Генерал де Поммер, граф Бордесуль, пытался прикрыть отход, был атакован и отброшен, потеряв немало бойцов.

Нельзя не признать, что и Мармон, и Мортье полководцы способные. Все, что могли, делали. Мармон грамотно разместил артиллерийскую батарею, и благодаря меткому огню он продержался до прихода Мортье. Они объединились, чтобы стать жертвой жестоких ударов кавалерии противника.

Дежурный офицер сделал в Боевом журнале такую запись: «В сей славный незабвенный день, в который приведен в исполнение решительный план идти к Парижу, кавалерией нашей заложено… начало блистательному окончанию войны, столь долго изнурявшей народы Европы!» Коротко и по делу. Битва при Фер-Шампенуазе во многом предопределила исход войны. Во всяком случае, сильно повлияла на дальнейшее поведение Мортье и Мармона.

…Среди сражавшихся у Фер-Шампенуаза французских солдат очень популярна была идея – Наполеон вот-вот придет к ним на помощь.

Поддерживали ли ее командиры? Наверняка да. Помогло? В ходе битвы будет момент, когда крики «Вот он!», «Он идет!» на какое-то время вызвали прилив энтузиазма. Однако Фер-Шампенуаз – наглядный пример того, что моральный дух французских солдат было уже не столь высок, как прежде.

Все угнетало! Они привыкли воевать на чужой земле, а сейчас сражаются неподалеку от Парижа. Что будет? Император опять совершит чудо? Кто-то верил, кто-то уже нет. Они воевали, но многие уже будто по инерции. Возможно, присутствие Наполеона вдохнуло бы в солдат новые силы, однако даже двух маршалов – мало. Важный психологический момент. Кавалерия в таких ситуациях выглядит наиболее устрашающе.

Массы всадников! Они атакуют с разных сторон, они преисполнены решимости. О, у этих кавалеристов с мотивацией все в порядке. Ярость, месть… Полный набор. Кавалерия обеспечит победу. У Мармона и Мортье всех бойцов тысяч 17, у союзников, к которым постоянно прибывали подкрепления, будет 12 тысяч кавалеристов. Они начали битву в явном меньшинстве, но с невероятным превосходством в настроениях. И – пошло. Хотя для полной победы понадобился почти весь день…

Ошиблись ли маршалы в самом начале? Наверное. Они соединились на позиции, которую посчитали невыгодной.

Отошли к Фер-Шампенуазу и встали практически на открытом пространстве. Для кавалерии – то, что надо!

Их атаковали сразу же! И русская кавалерия, и вюртембергская. Как раз в этот момент французы наиболее активно использовали своих собственных всадников. Генералы Бельяр и Бордесуль смогли ненадолго остановить и Палена в центре, и вюртембержцев на левом фланге и отошли с потерями. Тут в дело вмешалась погода, беда не приходит одна.

Около двух часов дня поднялся сильный ветер, а потом пошел страшный дождь с градом. Теоретически подобная погода должна затруднить действия кавалерия, а вышло наоборот. Земля не промокла настолько, чтобы сильно помешать всадникам, но воцарившаяся сырость крайне затруднила пехоте стрельбу. Даже стоя в каре, только отбиваться штыками? Тяжко… Кавалерия рубила пехоту и захватывала орудия.

Сражение, как обычно и бывает, распалось на эпизоды. Почти все они – не в пользу французов. Хотя… Всадники Наполеона себя тоже проявить сумели. Например, тяжелая кавалерия полковника Леклерка в полном порядке прошла через свою пехоту в состоянии беспорядка и нанесла союзной кавалерии встречный удар. Частичный успех и временный. В целом же битва выглядела так: тяжелая, легкая, линейная кавалерия союзников атакует – французы отбиваются. Каре Молодой гвардии держатся чуть лучше других. Исход предрешен…

Самый драматичный эпизод сражения происходит уже под вечер. На помощь Мортье и Мармону подошли дивизии генералов Пакто и Аме. Укомплектованы совсем сырыми новобранцами и национальными гвардейцами, то есть, по сути, ополченцами. Они, вообще-то, и воевать не должны были, сопровождали огромный обоз, отправленный из Парижа Наполеону.

Генерал Мишель-Мари Пакто был человеком храбрым и невероятно упрямым. До сих пор никто не берется сказать точно, принял ли он сам решение двигаться к Фер-Шампенуазу, или это произошло в какой-то степени случайно. Учитывая дальнейшую судьбу Пакто и его солдат – не принципиально.

…«Обозное сопровождение» атаковал арьергард Силезской армии Блюхера – русская кавалерия генерала Корфа. У французов кавалерии – меньше чем почти ничего. Ее рассеяли в считаные минуты. Минуты складывались в часы. Появилась кавалерия генерала Васильчикова, а вслед за ней к месту сражения прибыли император Александр I, прусский король Фридрих Вильгельм III и австрийский князь Шварценберг. С Александром была гвардейская кавалерия – кавалергарды, уланы, казаки.

Пакто и Аме отходили, но от судьбы далеко не отойдешь. Пути к отступлению им уже перекрывала разгромившая Мортье и Мармона русская тяжелая кавалерия генерала Депрерадовича.

…Брошенный обоз. Среди тележек в слабом подобии каре – солдаты Аме и Пакто. Александр посылает к генералам парламентеров с предложением сдаться. Пакто, с перевязанной рукой (он был ранен картечью), бледный от потери крови, отказывается. Более того, задерживает парламентеров. По одной из версий, один из них, француз на русской службе Рапатель, убит.

Русская гвардейская кавалерия атакует последнее каре французов. Участник боя Николай Муравьев, будущий генерал Муравьев-Карсский, вспоминал: «Вмиг колонна легла пораженною на дороге в том строе, как она двигалась: люди лежали грудами, по которым разъезжали наши всадники и топтали их. Среди самой колонны мы встретились с конницей Блюхера».

Наиважнейший момент! В сражении принял участие и сам Александр I! Его, как обычно, сопровождал конвой из гвардейских казаков, и царь лично повел их в одну из атак. Он, конечно, помнил об Аустерлице. Помнили и кавалергарды. Прекрасно помнили.

«Французы проскакали сквозь интервалы кавалергардов, отчего полк несколько смешался, конечно, не от испуга, а потому что бросились ловить их. Солдаты и офицеры погнались за французами, и чистое поле покрылось множеством скачущих всадников. Была совершенная травля: где только останавливались и пыль взвивалась, там был изловлен или убит один из французов.

Под одним garde d’honneur (солдатом Почетной гвардии Наполеона) в красном кивере был серый конь. Так как мне нужно было добыть лошадь, то я погнался за ним. Garde d’honneur скакал во весь дух, а я за ним с обнаженной шпагой, но не мог нагнать его. Вскоре обскакал нас обоих один кавалергардский унтер-офицер; он был Уварова эскадрона и назывался Чугунным. Имя сие приличествовало его росту и силе. Поравнявшись с французом, он ударил его палашом по лицу так, что разрубил ему кивер и сделал на лице глубокую рану от правого виска вниз к левой стороне подбородка. Француз свалился без чувств».

Снова воспоминания Муравьева. Что ж, надо признать, что последняя атака союзной кавалерии сильно походила на избиение. Императору Александру даже пришлось вмешаться. Он поспешил к месту событий с небольшим конвоем и, согласно легенде, произнес фразу «Я хочу их пощадить». Пощадили. Уж в чем, в чем, а в благородстве по отношению к поверженному противнику русский царь превосходил всех монархов той эпохи.

Битва при Фер-Шампенуазе завершилась. Сражение, которое выиграла кавалерия. Много там было всего. И присутствие августейших особ, и триумф русской гвардейской конницы. Но главное – путь на Париж открыт…

Разбитые при Фер-Шампенуазе Мармон и Мортье увели остатки своих войск к столице. Оба маршала, как и маршал Монсей, приняли участие в обороне Парижа. Как и национальные гвардейцы, и многие парижане. Это тоже была настоящая битва, жестокая и кровавая. Хотя и недолгая.

…Флигель-адъютант русского императора полковник Михаил Орлов в 17 лет оказался одним из немногих кавалергардов, кто уцелел во время атаки при Аустерлице. Именно его, человека военного, хотя и имевшего опыт дипломатической службы, Александр I отправил на переговоры с французскими маршалами с напутствием: «Ступайте, я даю вам право остановить огонь везде, где вы сочтете это нужным. И для того, чтобы предупредить и отвратить все бедствия, облекаю вас властью, не подвергаясь никакой ответственности, прекращать самые решительные атаки, даже обещающие полную победу. Париж, лишенный своих рассеянных защитников и своего великого мужа, не будет в состоянии противиться. Я твердо убежден в этом. Богу, который даровал мне могущество и победу, угодно, чтобы я воспользовался тем и другим только для дарования мира и спокойствия Европе. Если мы можем приобресть этот мир не сражаясь, тем лучше; если же нет, то уступим необходимости, станем сражаться, потому что волей или неволей, с бою или парадным маршем, на развалинах или во дворцах, но Европа должна ныне же ночевать в Париже».

В 2 часа ночи 31 марта 1814 года Мармон и Мортье одобрили составленные Орловым условия капитуляции. Маршалам разрешили беспрепятственно вывести войска из города. Кто сумел бы добиться большего? Только несчастный Мармон так и остался навсегда «предателем»…

Глава пятая
Scotland Forever! Ватерлоо

Мир еще не привык к тому, что он где-то там, а он уже снова здесь. «Сто дней» Наполеона – одна из самых ярких страниц в истории. Чудесное возвращение, короткий путь к невероятной драме. Эпоха Наполеона просто обязана была завершиться таким событием, как Ватерлоо. ЕГО последняя битва… От первой до последней минуты любой эпизод – легенда. Знаменитых кавалерийских атак – сразу две. И какие! Здесь выбирать нельзя, ведь это – Ватерлоо. Так и будет. Две. В хронологическом порядке.

___

После Ватерлоо сержант 2-го Королевского Северо-Британского полка («Шотландских Серых») Чарльз Юарт стал национальным героем Шотландии. В 1816-м, в годовщину славной победы, в Эдинбурге по этому поводу состоялся званый обед. Другой великий шотландец, писатель Вальтер Скотт, предложил Юарту произнести тост и вспомнить тот самый эпизод. Юарт, человек по природе скромный, вежливо отказался и сказал что-то вроде «я бы лучше еще раз поучаствовал в Ватерлоо, чем выступать перед столь уважаемой и многочисленной аудиторией». Что ж, мы расскажем за Юарта. Пока лишь намекнем, что слава свалилась на сержанта благодаря его участию в одной из тех самых атак. Первой.

Полк «Шотландских Серых» знают не только любители наполеоновских войн. Конечно, благодаря хорошо известной сцене в фильме Сергея Бондарчука «Ватерлоо». Могучие всадники на серых и белых конях, снято с разных ракурсов, замедляя, ускоряя… Фантастика! Многие, в том числе и авторы книги, считают, что это лучшая сцена атаки кавалерии в истории мирового кинематографа. Юарта среди летящих на всем скаку всадников не различишь, зато есть другой герой битвы, генерал-майор Уильям Понсонби. Именно он командовал так называемой Объединенной бригадой, в состав которой входили «Серые».

Понсонби – кавалерист опытный. Он сражался на Пиренеях, пользовался доверием у самого Веллингтона. В январе 1814-го генерал неожиданно оставил свою бригаду. То ли хотел уделять больше внимания семье, то ли решил заняться политикой. Род Понсонби по традиции играл большую роль в политической жизни Ирландии. В светской, впрочем, тоже. Понсонби славились великолепными борзыми, прекрасными лошадьми. На устраиваемую ими лисью охоту мечтали попасть все благородные джентльмены.

Как только Веллингтон возглавил Союзную армию, генерал Понсонби немедленно отправился в Бельгию и получил бригаду Объединенной кавалерии. Он привез своих лошадей и несколько конюхов. Человек богатый, мог себе позволить. Как раз с одной из его лошадей связана одна из многочисленных «легенд Ватерлоо». Предполагалось, что в день битвы генерал будет восседать на своем любимом жеребце, мощном вороном красавце. В фильме-то он (для «чистоты» картинки, видимо) скачет на белом, но Понсонби – командир бригады, и он совсем не обязан быть одним из «Серых».

Произошло же нечто странное, как обычно и случается в легендах. Утром 18 июня конюх, отвечавший за лучшего коня, куда-то пропал. Конь – тоже. Понсонби пришлось взять другую лошадь, гнедую кобылу, более слабую, чем его любимец. Роковой выбор? Доподлинно известно лишь то, что сам генерал из-за смены лошади не сильно переживал. Но легенды рождаются не на пустом месте…

Непосредственным начальником Понсонби был уже известный нам лорд Аксбридж. Заместитель Веллингтона и командир всей британской кавалерии. К скептическому отношению герцога к всадникам добавлялись непростые отношения между двумя людьми. Большую часть битвы Аксбридж будет находиться рядом с Веллингтоном, однако иногда ему приходилось отъезжать, если того требовала ситуация. Насколько самостоятельным, он был в принятии решений? Вопрос, на который точного ответа нет.

Наполеон, в принципе, поощрял инициативу своих генералов. Особенно когда она приводила к победе. Веллингтон, напротив, «самодеятельность» терпеть не мог. Понятно, что в ходе сражения что-то обязательно идет «не по плану», нужно новое решение. Считается, что решение о начале знаменитой атаки принял как раз Аксбридж. Впоследствии Веллингтон всячески «открещивался», дескать, он там был совсем ни при чем.

Сразу отметим, что и Наполеон всегда будет говорить, что кавалерию он вперед не посылал, что почти правда. В чем разница? Атака Нея будет неудачной, а атака британской тяжелой кавалерии не совсем удачной. Веллингтону достаточно и совсем немного «не». Теперь вернемся к началу, к промозглому утру 18 июня 1815 года.

«…Мы стояли в тревожном ожидании, страдая от холода, голода, вымокшие до нитки. Не двигаясь с места… и, по мере того как шло время, все с большим нетерпением ждали хоть какого-то действия». Сержант Уильям Кларк из «Шотландских Серых», как и весь его полк, не принял участие в битве при Катр-Бра 16 июня, однако кошмарный ливень со зловещим перекрещиванием молний видел. На многих это произвело впечатление, кто-то сохранял спокойствие.

Сержанта Юарта дождем было точно не испугать. Он родился и вырос в шотландском Килмарноке, где хорошая погода такая же редкость, как плохая где-нибудь на юге Франции. Юарт вообще не из пугливых. Ростом – больше 190 см, мощный, сильный. Настоящий исполин! Не какой-то там сопляк-новобранец. Юарту уже 46 лет, он ровесник Наполеона и Веллингтона, родился в 1769-м. Только… «Шотландские Серые» с 1764 по 1815 год, по сути, «домашний полк».

На континенте они воевали лишь раз, в не самую удачную кампанию во Фландрии 1792–1795 годов. Юарт, кстати, в ней поучаствовал и даже ненадолго попал в плен к французам. У него хотя бы появились личные счеты. Дальше он занимался в основном тем, что обучал молодежь. Юарт – великолепный фехтовальщик. Хладнокровный мастер.

Уильям Кларк, тоже сержант, 30 лет, судя по его воспоминаниям, человек довольно впечатлительный. Опыта участия в боевых действиях у него практически нет. Как и у почти всех остальных. Капралу Диксону – 26. Обожает свою лошадь по кличке Погремушка и, по крайней мере, полон энтузиазма. Про «Серых» в армии говорят – «Большие парни, большие мечи, большие лошади».

Парни и правда большие. Про Юарта мы уже знаем, но и Кларк с Диксоном не маленькие. Ростом за 180 см, крепкие, хорошо натренированные. Чего не отнять, так это хорошего физического состояния. «Большие парни», «большие лошади»… Много желания, мало тактической выучки. Утром они только и говорят о будущей «большой драке» с французами. Будет, будет… «Серые» узнают, что «маленькие» могут бить «больших» за счет самого универсального оружия – опыта.

…Веллингтон по традиции держал свою кавалерию в резерве. Настоящий англичанин, он очень ценил традицию, в том числе в военном деле. Поле битвы при Ватерлоо он выбрал заранее. Стиль герцога – найти позицию, заставить противника атаковать его, использовать стрелковую мощь своей пехоты. Работало всегда хорошо, зачем что-то менять?

Но в этот раз в распоряжении Веллингтона было довольно много кавалерии, в том числе тяжелой. Что с ней делать? Писатель и историк Алан Маллинсон, военный по профессии, считает, что герцог разместил свою кавалерию так, чтобы она в случае необходимости могла поддержать пехоту. Главная роль все равно отводилась артиллеристам и пехотинцам. Аксбриджу и всем своим кавалерийским командирам герцог дал строгие инструкции: без его прямого приказа позиции не покидать! Тяжелая кавалерия, включая «Шотландских Серых», стояла в центре и ждала.

Сначала они дождались французских ядер. Долетали, хотя и находились «Серые», казалось бы, достаточно далеко от пушек. Их счастье, что земля еще не высохла и многие ядра застревали в мокрой почве. Понсонби все равно приказал кавалеристам спрятаться в небольшой лощине. Потерь стало меньше, но ждать под огнем, пусть и не плотным, все равно занятие не из приятных. Сейчас в деле пехота, однако и очередь тяжелой кавалерии придет достаточно быстро.

Небольшое отступление. О земле. Атака «Серых» будет выглядеть не совсем так, как в фильме «Ватерлоо» и тем более как на вдохновившей Сергея Бондарчука картине Элизабет Батлер Scotland Forever! Земля к ее началу чуть просохнет, но для лошадей будет далеко не идеальной. Дальше скачешь – больше устают. Не люди, лошади. Это немудреное знание поможет понять, что случилось с «Серыми» уже в конце атаки, которая столь прекрасно начиналась.

…Абсолютно свежий (еще не участвовал в боевых действиях) французский корпус генерала д’Эрлона ударил в центр позиции союзников. Генерала впоследствии будут упрекать за «неправильное построение» (пошел вперед большими колоннами), однако удар – очень мощный, и отбивались союзники с огромным трудом. Аксбридж не был рядом с главнокомандующим, он выдвинулся вперед и общую безрадостную картину видел лучше, чем Веллингтон.

Аксбридж, в отличие от герцога, кавалерист. Возможности всадников ему хорошо известны, предвзятого отношения, разумеется, нет. Есть спор, продолжающийся до сих пор. Действовал ли Аксбридж абсолютно самостоятельно, или все же какое-то указание Веллингтона он получил? Спор этот интересен исключительно англичанам, почти все остальные придерживаются такой точки зрения, вполне логичной.

Заместитель главнокомандующего сам отдал приказ о начале атаки тяжелой кавалерии. И, как английский кавалерист, он вполне мог предположить, что британские всадники – люди увлекающиеся. Потому-то он и поставил перед ними конкретную задачу, а случится то, чего опасался Веллингтон. Не станем забегать вперед. Приказ сейчас будет отдан, в атаку пойдут две бригады, несколько полков. Мы сосредоточим внимание исключительно на «Шотландских Серых». Легенды нужно уважать.

…Погремушка капрала Диксона первой что-то почувствовала. В воздухе. Капрал вспоминал, что с какого-то момента его лошадь начала вздрагивать, и не от артиллерийского грохота. К нему Погремушка уже привыкла. Есть у лошадей особые способности. Диксон в этом сейчас убедится. Он увидел, как к «Серым» подъезжает генерал Понсонби «на небольшой гнедой лошади, его конюх и боевой конь куда-то пропали». Они что, всё уже знали?! Хотя… Историю нужно закольцевать.

Адъютант Понсонби поднял вверх шляпу. Командир «Серых» подполковник Гамильтон подал знак трубачу и вынул из ножен палаш. Scots Greys, Charge! Вперед, Шотландские Серые! Палаши в воздух и… понеслись? Совсем непохоже. Они поднялись из лощины на гребень и врезались в шотландскую пехоту, из последних сил державшую позицию. Кто-то нашел проход, большинство пробивалось через толпу. Со всех сторон неслись проклятия. Пехота не сразу разобралась, что это свои.

«…Когда всадники все еще проходили сквозь пехоту, раздались волнующие звуки волынки и все звуки боя внезапно объединились. И вот уже боевой клич Scotland Forever! (“Шотландия во веки веков!”) перекрыл все. Чертополох (национальный символ Шотландии) снова взмахнул головой, и сердце каждого наполнилось особой доблестью. Шотландца, готового при любой опасности поддержать славу своего народа…»

Scotland Forever! Говорят, что Шотландия «Бедна людьми, но богата героями». Она еще и богата поэтами. Как сержант Кларк описал свои чувства! Поэт, поэт с палашом. Scotland Forever! Горцы-пехотинцы хватались за стремена лошадей и опускались вниз, с холма, какими-то «дикими прыжками», как вспоминал тот же Кларк. Scotland Forever!

Они не «вырвались на свободу», а попали прямо на наступавших французов и под плотный ружейный огонь. Лейтенант Уиндхэм вспоминал, как звонко пули отскакивали от поднятых вверх палашей. «Серые» сразу понесли потери. К капитану Чинею обратился один из его приятелей: «Как думаешь, Чиней, сколько минут нам еще осталось жить? – Полагаю, две или три. Скорее всего, одну».

Но французам тоже было страшно. «Серые» – парни большие и с палашами обращаются умело. Они наконец добрались до противника, и настроение резко изменилось. Кто-то из французов поднимал руки, предпочитая сдаться в плен, чем получить удар клинком в лицо. В плен, признаем, брали не всегда. Особой жестокости не было, но в горячке боя…

…Сержант Юарт наконец получил то, о чем так давно мечтал. Поквитаться с французами за плен и хорошо подраться. Пробивая себе путь вперед, он заметил группу, защищавшую знамя с императорским «орлом». Это был «орел» 45-го линейного полка. Сколько человек стали жертвами палаша Юарта на пути к трофею? Сам Юарт говорил о троих, есть и другие варианты. Точно известно, что последним стал французский офицер, пытавшийся спасти «орла».

Юарт ударил его в лицо и вырвал знамя из ослабевших рук. Сержант-исполин не отказал себе в удовольствии помахать захваченным трофеем. Генерал Понсонби подъехал к нему. «Отвези его в тыл, храбрец! Ты уже сделал достаточно». Юарт выполнит распоряжение, повезет «орла» в тыл. Не без приключений. По дороге один из лежащих на земле раненых французских офицеров, при виде захваченного знамени, найдет в себе силы выстрелить в Юарта из пистолета. Промахнется. Сержант продолжит свой путь, Понсонби останется на поле боя.

Атаку «Серых» легко можно разделить на две части. Первая – успешная. Драгуны отлично себя проявят. Захватят много пленных, несколько пушек. Главное – вся атака тяжелой кавалерии собьет наступательный пыл корпуса д’Эрлона, который понесет серьезные потери. Они решат задачу, которую поставил перед ними Аксбридж. Облегчат жизнь пехоте, позволят ей перегруппироваться. Можно останавливаться. Аксбридж отдает приказ – возвращаться назад. А сейчас случится то, чего так опасался Веллингтон, или вторая часть атаки.

Почему Понсонби не сумел удержать своих всадников? У него не спросишь. Считается, что он пытался, не удалось, и он подчинился обстоятельствам. Обстоятельства до конца так и не выяснены. Неужели «Серые» просто отреагировали на чей-то крик Charge the guns! («Ударим по пушкам!»)? Все могло быть. Известно и то, что командир «Серых» Джеймс Гамильтон тоже поддался искушению. Нам остается лишь повторить – недостаток опыта и тактической выучки на поле боя может обернуться настоящей бедой. Именно это с «Серыми» и случилось.

…Для успеха атаки на центр союзников Наполеон распорядился создать так называемую «большую батарею». Вот откуда появился призыв про пушки. «Большая батарея» – совсем рядом. Charge! Ошибка, страшная ошибка. Артиллеристы, конечно, серьезного сопротивления оказать не могли. «Серые», по признанию капрала Диксона, устроили «настоящую бойню».

Император в подзорную трубу наблюдал за происходящим. Он отреагировал еще тогда, когда «Серые» только приближались к батарее. Послал вперед свою кавалерию, кирасир, польских улан и шеволежеров. Лошади «Серых» уже сильно устали, а их противники – на свежих лошадях. К тому же «люди с пиками», шеволежеры и уланы, на лошадях небольших, на мокрой земле они маневрируют гораздо лучше, чем гиганты «Серых».

По словам одного из адъютантов Понсонби, «сэр Уильям понял, что сейчас произойдет». «Серые» дрались у батареи одни, их никто не поддерживал. Французы готовились атаковать их с флангов, они большие мастера в этом деле. Понсонби и члены его штаба ринулись вперед, пытаясь остановить драгун и заставить их отойти. Поздно…

Генерал Пьер Дюрютт впоследствии скажет, что «никогда прежде не видел такого огромного превосходства пики над клинком». Не только в пиках (хотя и в них тоже) дело. Французы атаковали британских драгун неожиданно, имея преимущество и в скорости, и в численности. Кларк вспоминал, что на каждого «Серого» нападали два-три человека с пиками.

По утверждению сержанта, шеволежеры действовали с особой жестокостью и не брали в плен. Тема «жестокости», причем с обеих сторон, в битве при Ватерлоо довольно популярна. Сложный вопрос. В битве при Линьи за два дня до Ватерлоо как французы, так и пруссаки не отличались «джентльменским поведением». Утром 18 июня британцы говорили о том, что пруссаков в плен не брали, и какое-то воздействие на настроения это, безусловно, имело. Скажем так. «Джентльменства» при Ватерлоо было уже заметно меньше, чем раньше.

…Генерал Понсонби метался среди пушек «большой батареи», пока наконец не понял, что пришло время и спасаться самому. Время и для очередной легенды. Кларк утверждал, что генерала поразила пуля из мушкета. Каноническая версия гибели генерала другая. Ее и будем придерживаться.

Понсонби и его адъютант пытались уйти. Их догоняли четыре шеволежера. Внезапно маленькая гнедая лошадь генерала застряла в грязи, потеряла равновесие и сбросила всадника на землю. Должна же история с пропавшим конюхом получить завершение!. Понсонби успел отдать адъютанту карманные часы и велел ему скакать дальше. Капрал Диксон вспоминал: «Мы были уже довольно далеко, но остановились, услышав крики адъютанта. Генерала окружили трое уланов, он показал им саблю, собираясь, видимо, сдаться в плен. Двое ускакали, остался один. Я увидел, как человек шесть из наших, из тех, что были ближе, развернулись и попытались помочь генералу. Тогда улан заколол его и помчался назад».

Во французских отчетах называется имя – капрал 4-го шеволежерского полка Урбан. Почему участники одного и того же события, Кларк и Диксон, видели его по-разному? Обычное дело для мемуаров. Диксона, кстати, сбили копьем с его Погремушки. Как он добрался до своих, капрал помнил плохо. Поразительно, но раненая Погремушка к своим попала раньше хозяина и ждала его.

Свою тяжелую кавалерию выручил Аксбридж, послав ей на помощь легкую. Благодаря контрудару драгуны ушли с боя. Веллингтон негодовал и высказал своему заму все, что думал по этому поводу. Долго сердиться времени у него не было, да и в военном деле герцог хорошо разбирался. Тяжелая кавалерия сильно пострадала, но выиграла для Веллингтона то, в чем он нуждался больше всего – время. Атака сильнейшего корпуса Наполеона, д’Эрлона, сорвана. Французам пришлось отойти, чтобы собраться с силами и перегруппироваться. Время… Оно работало на Веллингтона.

Атака «Серых»… Погиб их командир Джеймс Гамильтон, полк потерял 104 человека убитыми и 97 ранеными. Из числившихся в полку 416 лошадей погибли 228 (!). Будем объективны. От возможного полного истребления «Серых» спас Аксбридж. Почему же тогда событие остается не только в истории, но и в сердцах британцев?

…Их две, таких атаки. Тяжелой – в 1815-м и легкой – в 1854-м, под Балаклавой, в Крымскую войну. В обоих случаях – сочетание отчаянной храбрости с бессмысленностью. Британцы это обожают, храбрость ради храбрости. И кто вспоминает о потерях? Зато все не забывают о том, как национальный герой Шотландии, сержант Юарт, захватил императорского «орла». Полк поместил птицу-символ в свою эмблему, а «Серые» получили новое прозвище. Оно сохраняется и сейчас.

«Птицеловы».

Глава шестая
Атака Нея. Ватерлоо

Когда приближался столетний юбилей Ватерлоо, бельгийские власти озаботились проблемой исторической памяти. Ватерлоо ведь совсем рядом с Брюсселем, а многое ли там напоминает о великой битве? Холм Льва? Так его соорудили еще в 1826-м, а что вокруг? Да практически ничего. И тут вспомнили о панорамах, еще совсем недавно необыкновенно популярных в Европе. Бельгия, кстати, в создании панорам была одним из лидеров. Идея вызвала всеобщий энтузиазм.

Строительство специального здания (Ротонды) и всю техническую часть бельгийцы взяли на себя, полотно поручили нарисовать французскому художнику Луи-Жюлю Дюмулену. Какой же сюжет он выбрал? По признанию Дюмулена, размышлял он недолго. Почти сразу «увидел» падающих в ров кирасир. Разумеется, атака Нея. Тоже та самая. Вторая…

…Маршал Ней прибыл в Армию Севера 14 июня 1815 года. За считаные часы до того, как Наполеон пересечет бельгийскую границу и начнутся боевые действия. 16-го он будет руководить войсками в битве при Катр-Бра, толком даже не зная, какие полки есть в его распоряжении. Считается, что приезд Нея солдат и офицеров воодушевил. Почему же тогда многие бормотали: «А он-то почему здесь?»

Странно это выглядело. Ней пообещал королю Людовику XVIII привезти бежавшего с Эльбы Наполеона «в железной клетке». Все знали. Потом он сказал: «Дело Бурбонов проиграно!» и перешел на сторону императора. Наполеон тепло встретил его на пути в Париж и крайне холодно – уже в Париже. О Нее, уехавшем в деревню, будто забыли. Что он чувствовал?

Мишель Ней – человек невероятно эмоциональный. Наполеон скажет о нем: «У него было много сердца и мало головы».

Насчет головы спорно, а про сердце – в точку. Сердился, обижался, переживал. Терпеть не мог неопределенности. Сгоряча мог и не то сказать, и, что еще хуже, сделать. Метался в своем замке как загнанный зверь. Потом Наполеон вдруг позвал его. Не в тех словах, которыми падкий на похвалу Ней остался бы доволен, но – позвал.

Зачем маршал понадобился императору, понятно. Ней, что бы ни происходило, пользовался необыкновенной популярностью в армии. Довод сильный, хотя решение понравилось не всем. Впрочем, Ней и в лучшие дни не всем нравился. Однако нас интересует лишь «здесь и сейчас».

В дни последней и очень короткой кампании Наполеона про него не раз говорили, что «он уже не тот, что прежде». Не тот. А Ней – совсем не тот. Генерал Пажоль говорит в частной беседе: «Его ум подавлен, энергия парализована». Резковато, но к правде близко. Что случилось с маршалом? Пожалуй, самое точное определение – он выгорел. Слишком много испытаний, слишком много переживаний. Ней остался Храбрейшим из храбрых, но потерял уверенность в себе. Он безумно хотел отличиться. Это хорошо. Сердце теперь окончательно взяло верх над головой. Это плохо.

Вводная необходима. Знаменитую атаку назовут его именем. Она и была атакой Нея. Причем того Нея, о котором говорилось выше. Есть и еще одна вещь, которую стоит отметить особо.

В Армии Севера, с которой Наполеон отправился в Бельгию, новобранцев было крайне мало. Опыт – ее несомненное преимущество. Опытная, а все равно какая-то… нервная. Несколько месяцев при Бурбонах даром не прошли. Едва ли не всеми овладела подозрительность. Еще солдаты – люди суеверные, плохие приметы сами найдут. Иногда и искать не надо.

Уже известный нам по русскому походу гвардейский драгун Миле, оказавшийся вместе со своим верным конем Каде на поле Ватерлоо, сильно переживал. Как и все его однополчане. Плохие приметы одна за одной!

8 июня 1815 года два графа, два генерала, Жан Пьер Франсуа Боне и Филипп Антуан Орнано дрались на дуэли. На пистолетах. Орнано был ранен в бедро, Боне – в живот. Оба выжили, но выбыли из строя. Орнано потом еще два года передвигался на костылях.

Узнав об этом, Наполеон пришел в неописуемую ярость. Как?! Он собирается начать кампанию, а его заслуженные генералы дерутся друг с другом?!! Особенно он негодовал по поводу Орнано. Тот был не только троюродным братом императора, но еще и командовал полком гвардейских драгун.

Орнано сменил генерал Луи-Мишель Летор. Уже 15 июня он был смертельно ранен в бою! Спустя два дня скончался, и драгуны получили нового командира, Лорана Хоффмайера. Храброго и авторитетного офицера, однако «командирская чехарда» сильно повлияла на настроения нижних чинов.

Лошадям-то что? Конь Каде сохранял спокойствие, а Миле и его товарищи волновались. Многие не таясь высказывали надежду, что до гвардии, как часто случалось, дело не дойдет. Не в этот раз…

…На острове Святой Елены Наполеона спрашивали, а что, если бы ту самую атаку возглавлял бы не Ней, а Мюрат? Император в «сослагательное наклонение» играл. Да, успех был возможен. Кто знает, кто знает… Мюрата нет, а маршал Ней – есть. Он, кстати, неплохой кавалерист. Службу начинал в гусарах, в тонкостях дела разбирался. В его распоряжении – первоклассная кавалерия и очень сильные командиры.

Генерал Франсуа-Этьен Келлерман. Чудом спасется у Катр-Бра 16 июня, получит ранение при Ватерлоо. Командовал кирасирами.

Генерал Жан-Батист Мийо. Прорвет оборону Блюхера у Линьи, будет ранен при Ватерлоо. Командовал кирасирами.

Генерал Жак-Антуан-Адриен Делор. У Линьи – ранен, при Ватерлоо – дважды, потеряет трех лошадей. Командовал кирасирами.

Генерал Клод-Этьен Гюйо. Дважды ранен в битве при Ватерлоо. Командовал гвардейскими конными гренадерами и конными егерями.

Генерал Шарль Лефевр-Денуэтт. Ранен при Ватерлоо. Командовал дивизией легкой кавалерии Старой гвардии.

Все они приняли участие в атаке Нея. Теперь – вопрос вопросов. Кто отдал приказ? Поразительно, как повторяется история. Что с тяжелой кавалерией Веллингтона, что с такой же Нея. Кто? Кто?! Однако относительно атаки Нея копий сломано гораздо больше. Здесь уже есть нечто судьбоносное.

Иными словами, отношение уже не столько к Нею, сколько к Наполеону.

Император, как известно, очень не любил признавать собственные ошибки, а перекладывал их на других весьма охотно. Это одна из самых неприятных черт великого человека. В кампанию 1815 года Наполеон сделал несколько серьезных кадровых ошибок. И Ней – одна из них. Позвать его в армию логично и правильно – но доверить ему общее руководство на поле боя?

Нея, безусловно, следовало направлять. Храбрость храбростью, но на поле Ватерлоо голова была явно важнее сердца. Наполеон же периодически вообще выпадал. Да, он плохо себя чувствовал, но что делать его генералам? Император вроде здесь, а с четкими распоряжениями – беда. Он либо не отдает их, либо сильно запаздывает. Не тот? Не тот. Кто отправил Груши в погоню за Блюхером слишком поздно? Кто велел ему ждать дальнейших инструкций? Страх Груши нарушить приказ, который он уже имел, приведет к печальным последствиям.

…Последнее конкретное указание Ней получил в половине четвертого. Взять Ла-Э-Сэнт, один из главных опорных пунктов союзников. Маршал командует на поле боя. Он может принимать решение самостоятельно? Вне всяких сомнений. И он хочет добиться победы. Все, дальше ни о чем спорить не нужно.

…Французская пехота яростно атаковала и теснила противника. В какой-то момент Веллингтон решил отправить подальше в тыл пленных и раненых. «Толпа», с учетом сопровождения, получилась приличная. И Ней подумал – они отступают. Снова вопрос – мог? Конечно же, мог. Лучше было бы дождаться подтверждений, и в прежние времена маршал, скорее всего, так и сделал бы. А сделал он в стиле Нея, которого в армию позвали в последний момент. Хотя и по правилам. Отступающего противника должна добивать кавалерия, Ней послал вперед кавалерию.

То, что впоследствии назовут атакой Нея, состоит, вообще-то, из нескольких атак. Следовали они одна за другой, практически непрерывно. Это, по сути, отдельная и цельная фаза битвы. Потому она и называется атакой Нея. Несколько раз маршал водил кавалерию вперед сам, лично. В какой из его атак он потерял шляпу?

Едва ли не в первой. Сюжет, который очень любят художники и производители военно-исторической миниатюры.

Как последние решают вопрос с достоверностью? Прикрепляют шляпу к седлу. Дескать, слетела, а он и внимания не обратил. Несется дальше, с саблей в руке. Саблю он тоже сломает, как минимум раз. В атаках под Неем были убиты три его собственных лошади, а всего в этот день – пять. И – ни царапины! Это называется судьба. А рыжеволосый всадник без шляпы, который ведет кавалеристов вперед, станет очередным символом. На полотне панорамы он так и изображен.

…Наполеон категорически не признавал наличие у Веллингтона полководческих талантов. По понятной причине. В качестве примера император называл «ужасную позицию», которую герцог выбрал для сражения 18 июня 1815 года. Зря он так. В чем, в чем, а уж в выборе позиции Веллингтон был настоящим мастером. Неудача атаки Нея тому наглядное подтверждение.

Еще перед ее началом к маршалу пришел генерал Делор, одна из бригад которого, генерала Фарена дю Кро (две дивизии кирасир), получила приказ выдвигаться к плато. Делор поделился с Неем своими соображения. Кавалерии предстоит атаковать на холмистой местности, что сильно затрудняет ее продвижение. И всадники будут терять темп, и лошади уставать. Кроме того, Делор едва ли не первым задал вопрос, который до сих пор интересует всех. Как можно атаковать без поддержки пехоты? Ней на него не ответил, доводам Делора не внял. Вперед!

Все, что произошло дальше, легко можно описать одной фразой. Французская кавалерия атаковала каре союзников и успеха не добилась. Остальное – красочные и драматичные детали. «Сверкающие на солнце кирасы», крики английских сержантов «Стреляйте по лошадям!»… Каре против конницы – лейтмотив Ватерлоо.

Каре выстояли. В искусстве стоять до конца, держать позицию с британцами мало кто сравнится. Кроме того, они очень хорошо умели стрелять, наверное – лучше всех. И их главнокомандующий все время был рядом. Фактор присутствия сыграл огромную роль. Спокойный, не теряющий хладнокровия Веллингтон вдохновлял своих солдат.

Французам явно не хватало именно хладнокровия. У всех будто случился приступ горячки. На войне эта болезнь особенно опасна.

Эрик Перрен, автор прекрасной книги о маршале Нее, подробно рассуждает о настроении и приводит очень хороший пример. Полковник Антуан-Фортюне де Брак, служивший в гвардейской кавалерии, вспоминал, что гвардейские полки буквально «кипели» от нетерпения. Уже став на позицию, уланы постоянно выскакивали вперед, чтобы рассмотреть, что происходит на поле боя. Какие нетерпеливые! По мнению Перрена, Ней чувствовал эти настроения и тоже им в каком-то смысле поддался. Вполне можно согласиться.

Самым авторитетным из кавалерийских командиров в тот день был Келлерман. У него (что редкость) хорошие отношения с Неем. Потому при Катр-Бра генерал недолго спорил с маршалом, выполнил приказ, хотя свои соображения у него имелись. Про Келлермана мы уже кое-что знаем. Природная вспыльчивость в нем каким-то образом сочеталась со способностью на редкость трезво оценивать ситуацию. Келлерману, как Делору, совсем не понравилась идея атаковать без поддержки пехоты на сильно пересеченной местности. В этот раз он не стал ничего говорить Нею, но, на всякий случай, расположил карабинеров отдельно. Приказал не двигаться с места без получения его распоряжения. Дойдет очередь и до них. Да почти вся кавалерия поучаствует в атаке Нея.

Сколько всего было атак? Считается, одиннадцать или двенадцать. В течение примерно двух часов. Как? Кто? За кем? Почему? На простые вопросы нет точных ответов. Точнее, так. Цепочка ответов постоянно будет распадаться. Есть главная причина – чью сторону выбрать, Наполеона или Нея? По отдельным эпизодам есть разные версии. Сумбур, как и сама атака Нея.

Первыми пошли вперед кирасиры Мийо. Да. Их поддержала гвардейская кавалерия Лефевра-Денуэтта? Поддавшись пресловутому настроению? Многие так и пишут. Потом Ней гнал и гнал вперед кавалерию? Время для сцены, которая обязательно присутствует во всех книгах про Ватерлоо.

Наполеон наблюдает за бесплодными атаками Нея в подзорную трубу. Рядом с ним – его начальник штаба маршал Сульт. Ней с Сультом, кстати, друг друга терпеть не могли. Обычное дело для маршалов. Наполеон опускает трубу и обращается к Сульту:

– Что он делает? (Вариант: «Что творит этот безумец?»)

– Он компрометирует нас так же, как под Йеной. (Сульт сказал то, что должен был сказать такой человек, как Сульт.)

– Несчастный! Он уже второй раз за три дня ставит под угрозу судьбу Франции. (Первый – Катр-Бра, и там вины императора в разы больше, чем Нея.)

А дальше император якобы говорит следующее: «Теперь, когда он начал наступление, нам не остается ничего, кроме как поддержать его».

Поддержать? Может, послать, наконец, вперед и пехоту? Нет. Еще кавалерию, еще! Как мог столь великий полководец, как Наполеон, поддержать ошибку? Оправдание находят, резон в нем есть. Император полагал, что пехота противника вот-вот сломается под ударами кавалерии. Она устала, она должна была устать! Нет. Каре продолжали держаться.

…Ней узнал, что карабинеры Келлермана стоят без дела в низине возле замка Угумон. Прискакал сам. И без того красное лицо его стало пунцовым от гнева. Уже именем императора он приказал немедленно присоединиться к атакующим. Впоследствии Келлерман скажет: «Карабинерам пришлось подчиниться. Успеха они не имели, а половина бригады осталась лежать на поле боя».

Карабинеры, кирасиры, уланы, драгуны… Тяжелая и легкая кавалерия, армейская и гвардейская. Дурные предчувствия не обманули гвардейского драгуна Миле. Его любимый Каде, которого он спас в России, получил от английского пехотинца пулю в голову. Им ведь сказали стрелять по лошадям…

…Ней своими действиями, а император скорее бездействием положили на поле Ватерлоо цвет французской кавалерии. В пылу боя почти никто не слышал начавшуюся где-то на востоке артиллерийскую канонаду. Это были прусские пушки…

Маршал Ней… Он собирал всех, кто еще мог держаться в седле, для новой атаки. Под ним погибала очередная лошадь, и он кричал: «Коня!» Легко решаемая задача. Лошадей, оставшихся без всадников, полно. «Вперед! Речь идет о спасении Франции!» Он искал смерти еще у Катр-Бра. При Ватерлоо он бросился в невообразимую свалку со словами: «Смотрите, как умирают маршалы Франции!»

Мишель Ней… Рыжеволосый всадник без шляпы, который скачет впереди своей кавалерии. Как в панораме, как нарисовал художник Дюмулен. Это атака Нея. Храбрейшего из храбрых… Человека, у которого «было много сердца»…

Эпилог

Люди и лошади. Ней без шляпы на вороном коне, Наполеон в шляпе на белой лошади. Символы… Эпохи, которая позволяет нам восхищаться и людьми, и лошадьми. Восхищаться, негодовать, словом – сопереживать.

…Список открывают: Абукир, Али, Арабелла, Артаксеркс, Аустерлиц…

В Национальном архиве Франции есть реестр всех лошадей императорской конюшни. Всех. На каких-то Наполеон ездил, многих, скорее всего, никогда и не видел. У него были и битвы, и лошади с теми же громкими именами. Маренго, Аустерлиц, Ваграм… Наполеон – самый знаменитый наездник своего времени. Хотя ездил плохо, но лошади-то здесь при чем?

Император Александр I ездил хорошо, и про его любимых лошадей мы знаем. Марс, Эклипс… К счастью, известны нам и клички лошадей, хозяева которых не столь имениты. Погремушка капрала Диксона из «Шотландских Серых», и Алкид кавалерист-девицы Надежды Дуровой, и Каде французского драгуна Миле.

Эпоха наполеоновских войн – последняя в истории, когда люди на лошадях были столь заметны. Нет, они, конечно, воевали и в Первую мировую, но, согласитесь, лошадь в противогазе совсем не то. Всадники против пулеметов – ни разу не красиво. А в те времена люди на лошадях – истинное украшение. Разве сравнишь наездника в форме цвета хаки с русским кавалергардом? Или французским конным егерем? Повторим то, с чего начали. Это было красиво, очень красиво.

Это было хоть и не всегда, но благородно. Это было почти всегда драматично. Восторг или ужас, как получалось. Шагом, рысью, галопом – лошади и люди попали в историю, а мы лишь придумываем, что превратилось в символ.

На Святой Елене Наполеон так и не сказал доктору О’Мире, как звали коня, который всегда чувствовал его приближение и начинал топать копытами. Невеликий секрет. Было много тех, кто знал – это Ваграм. Он хотя бы белый? Нет, вороной, практически черный…

Список литературы

Альбер А. Манускрипт карабинеров: в 2 т. – М., 2011.

Бегунова А.И. Повседневная жизнь русского гусара в царствование императора Александра I. – М., 2000.

Безотосный В.М. Матвей Иванович Платов. – М., 2007.

Безотосный В.М. Наполеоновские войны. – М., 2010.

Безотосный В.М. Все сражения русской армии 1804–1814. Россия против Наполеона. – М., 2012.

Безотосный В.М. Россия в наполеоновских войнах 1805–1815 гг. – М., 2014.

Бенкендорф А.Х. Воспоминания. Т. 1. – М., 2020.

Беннигсен Л.Л. Записки о войне с Наполеоном 1807 года. – М., 2012.

Блюхер Г.Л. фон. Военные подвиги и анекдоты прусского генерал-фельдмаршала и орденов разных государств кавалера Блюхера, взятые из его собственных записок, со времен французской революции. Части I–IV. – М., 1813–1814.

Бонапарт Н. Избранные произведения. – М., 1956.

Бонапарт И. О военном искусстве. Избранные произведения. – М., 2003.

Буриенн, Луи-Антуанн. Записки г. Буриенна, государственного министра, о Наполеоне, директории, консульстве, Империи и восстановлении Бурбонов: в 5 т. – СПб., 1834–1835.

Бутурлин Д.П. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 году. – М., 2011.

Вильсон Р.Т. Дневник и письма. 1812–1813. – М., 1995.

Вильсон Р.Т Повествование о событиях, случившихся во время вторжения Наполеона Бонапарта в Россию и при отступлении французской армии в 1812 году. – М., 2008.

Виноходов В. Оловянному солдатику – с любовью. – Воронеж, 2018.

Вовси Э., Зевлевер В. Легкая кавалерия Наполеона. – М., 2009.

Водонкур, Фредерик Гийом де. Записки, касающиеся истории войны 1812 года между Францией и Россией и принадлежащие перу штабного офицера французской армии. – М., 2019.

Военнопленные армии Наполеона в России 1806–1814. Мемуары. Исследования. – М., 2012.

Войцеховский К. Вислинские уланы. Воспоминания Каэтана Войцеховского, участника наполеоновской эпопеи. – М.,

2012.

Воспоминания современников эпохи 1812 года на страницах «Русского архива». – М., 2021.

Генералы Наполеона. Биографический словарь ⁄ Сост. В.Н. Шиканов. – М., 2004.

Герои 1812 года: сборник. – М., 1987.

Герцогиня Абрантес. Записки о Наполеоне: в 2 т. – М., 2013.

Глинка Ф. Письма русского офицера. – М., 1987.

Дамамм Ж.-К. Орлы зимой. Русская кампания 1812: в 2 кн. – М., 2012.

Де Сегюр, Филипп-Поль. История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта. – М., 2014.

Делдерфилд Р. Закат империи. – М., 2002.

Делдерфилд Р. Маршалы Наполеона: Исторические портреты. – М., 2023.

Денис Давыдов. Дневник партизанских действий 1812 г. Надежда Дурова. Записки кавалерист-девицы: сборник. – Л., 1985.

Денис Давыдов. Военные записки. – М., 1982.

Денисон Д.Т. История кавалерии. Вооружение, тактика, крупнейшие сражения. – М., 2014.

Дерябин А., Ефремов Ф.Ю., Жданов А.П. Битва у Белль-Альянс (Ватерлоо): Хроника сражения 18 июня 1815 года. – М., 1999.

Егоров А.А. Маршалы Наполеона. – Ростов-на-Дону, 1998.

Жеромский С. Пепел. – М., 1967.

Жомини А.-А. Политическая и военная жизнь Наполеона. – М., 2013.

Замойский А. 1812. Фатальный марш на Москву. – М., 2013.

Записки Бенкендорфа. 1812 год. Отечественная война. 1813 год. Освобождение Нидерландов. – М., 2001.

Земцов В.Н. Великая армия Наполеона в Бородинском сражении. – М., 2008.

Земцов В.Н. Наполеон в Москве. – М., 2014.

Земцов В.Н. 1812 год. Пожар Москвы. – М., 2010.

Ивченко Л. Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года. – М., 2008.

Исдейл Ч. Дж. Наполеоновские войны. – М., 1997.

Клаузевиц, Карл фон. 1812. Поход в Россию. – М., 2004.

Клаузевиц, Карл фон. О войне: в 3 т. – М., 1932–1933.

Коленкур, Арман де. Наполеон глазами генерала и дипломата. – М., 2016.

Коленкур, Арман де. Поход Наполеона в Россию. – М., 1943.

Кони Ф.А. История Фридриха Великого. – М., 2016.

Корнуэлл Б. Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы. – М., 2022.

Кузьмин А., Вовси Э. Французские генералы – участники похода на Россию. – М., 2012.

Куриев М.М., Пономарев М.В. Век Наполеона. Люди и судьбы. – М., 1997.

Куриев М.М. Ватерлоо. Битва ошибок. – М., 2019.

Куриев М.М. Это N. – М., 2020.

Куриев М.М. Железный герцог. – М., 2021.

Лас-Каз, граф. Максимы и мысли узника Святой Елены. – СПб., 1995.

Лас-Каз, граф. Мемориал Святой Елены: в 2 кн. – М., 2010.

Лашук А. Гвардия Наполеона. – М., 2004.

Лашук А. Наполеон. Походы и битвы. 1796–1815. – М., 2004.

Левассёр О. Воспоминания о наполеоновских войнах. 1802–1815.-М., 2014.

Левенштерн В. Записки: 1790–1815. – М., 2018.

Левицкий Г.М. Поляки и литовцы в армии Наполеона. – М., 2018.

Левицкий Н.А. Полководческое искусство Наполеона. – М., 2019.

Лентц Т. Наполеон: «Моя цель была великой». – М., 2003.

Лесин В. Атаман Платов. – М., 2005.

Ливен Д. Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807–1814. – М., 2012.

Ложье Ц. Дневник офицера великой армии в 1812 году. – М., 2005.

Любченко О.Н. Граф Ростопчин. – М., 2000.

Люлин С. Прусская кавалерия 1808–1840. Т. 1. – М., 2018.

Маршан Л.-Ж. Наполеон. Годы изгнания. – М., 2003.

Мемуары генерала барона де Марбо. – М., 2005.

Мемуары герцога Вюртембергского. 1812–1828. – М., 2021.

Мемуары маршала Мармона о Наполеоне и его времени. – М., 2003.

Мемуары маршала Сюше, герцога Альбуферского, о его кампаниях в Испании с 1808 по 1814 г., написанные им самим: в 2 т. – М., 2023.

Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны в 1812 году. – М., 2013.

Михайловский-Данилевский ЛИ. История войн императора Александра I с Наполеоном в 1805, 1806 и 1807 годах. – М., 2018.

Могилевский Н.А. Конец империи Наполеона. Заграничный поход русской армии. – М., 2019.

Мой плен в России в 1812, 1813и 1814 годах. Воспоминания немецких военнослужащих в армии Наполеона. – М., 2023.

Муравьев-Карсский Н.Н. Собственные записки. 1811–1816.-М., 2015.

На войне под наполеоновским орлом. Дневник (1812–1814) и мемуары (1828–1829) вюртембергского обер-лейтенанта Генриха фон Фосслера. – М., 2017.

Наполеон. Годы величия. В воспоминаниях секретаря Меневаля и камердинера Констана. – М., 2002.

Наполеон Бонапарт. Путь к империи: сборник. – М., 2011.

Наполеон Бонапарт. Путь полководца: сборник. – М., 2008.

Нарышкина Н. 1812 год, граф Ростопчин и его время. – М., 2016.

Ненахов Ю.Ю. Войны и кампании Фридриха Великого. – М., 2002.

Нечаев С.Ю. Барклай-де-Толли. – М., 2011.

Нечаев С.Ю. Три португальских похода Наполеона. – М., 2009.

Нолан Л.Э. История и тактика кавалерии. Т. 1–3. – СПб., 1871.

О’Мира Б. Голос с острова Святой Елены. – М., 2004.

Оливер М., Партридж Р. Армия Наполеона. Самый полный справочник по армии Франции и ее союзников 1799-1815. – М., 2004.

Отечественная война 1812 г. в воспоминаниях современников. – М., 2011.

Перес Гальдос Б. Хуан Мартин эль Эмпесинадо. Сражение при Арапилях. – М., 1975.

Перрен Э. Маршал Ней. – М., 2014.

Письма русского офицера. Мемуары участников войны 1812 года.-М., 2012.

Повседневная жизнь Наполеона. – М., 2008.

Пожар Москвы и отступление французов. 1812 год. Воспоминания сержанта Бургоня. – М., 2005.

Попов А.И. Корреспонденция Наполеона в русском походе. – М., 2023.

Попов А.И. Мемуары чинов Великой армии о походе на Россию. – М., 2023.

Последний маршал Наполеона. Мемуары маршала Груши. – М., 2003.

Радожицкий И. Походные записки артиллериста. 1812—1816. – М., 2018.

Раевский А.Ф. Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов. – М., 2013.

Раза Р. Моя жизнь рядом с Наполеоном. – М., 1997.

Рапп Ж., Пахомов В. Записки императорского адъютанта. – М., 2018.

Робертс Э. Наполеон. Биография. – 2023.

Серебряков Г.В. Денис Давыдов. – М., 1985.

Соколов О.В. Армия Наполеона. – СПб., 1999.

Соколов О.В. Битва трех императоров. Наполеон, Россия и Европа. – СПб., 2019.

Соколов О.В. Стратегия и тактика наполеоновской армии. – М., 2018.

Тараторин В.В. Конница на войне. История кавалерии с древнейших времен до наполеоновских войн. – М., 1999.

Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию. – М., 1992.

Толстой Л.Н. Война и мир: в 2 кн. – М., 2020.

Труайя А. Александр I. – М., 1997.

Тьер Луи-Адольф. История Консульства и Империи: в 8 т. – М., 2012–2013.

Тюлар Ж. Мюрат, или Пробуждение нации. – М., 1992.

Тюлар Ж. Наполеон. – М., 1996.

Фигер Т. Воспоминания кавалерист-девицы армии Наполеона. – М., 2007.

Французы в России. 1812 год по воспоминаниям современников-иностранцев: в 2 кн. – М., 2012.

Функ К. Воспоминания о походе саксонского корпуса генерала графа Рейнье в 1812 году. – М., 2018.

Фэи, Агатой де. Записи 1812 года, служащие к истории императора Наполеона. – СПб., 2017.

Хоптон Р. Дуэль. Всемирная история. – М., 2010.

Чандлер Д. Военные кампании Наполеона. – М., 1999.

Чандлер Д. Ватерлоо. Последняя кампания Наполеона. – М., 2004.

Чичагов П. Записки: в 2 т. – М., 2023.

Шаламов А.Ю. Граф Ростопчин и московская полиция в 1812 году.-М., 2018.

Шаррас Ж.-Ф. История кампании 1815 года. Ватерлоо. – М., 2016.

Шиканов В.Н. Воспоминания драгун. – М., 2022.

Шиканов В.Н. Воспоминания польского офицера А.Г. фон Брандта. – М., 2020.

Шиканов В.Н. Военные воспоминания полковника де Гонневиля. – М., 2019.

Шиканов В.Н. Пиренейская война 1807- 814 гг. Антология мемуаров французских очевидцев. – М., 2018.

Шиканов В.Н. Созвездие Наполеона. Маршалы Первой Империи. – М., 2006.

Шишов А.В. Казачество в 1812 году. – М., 2014.

Эркман-Шатриан. Новобранец 1813 года. – М., 2003.

1812–1814. Секретная переписка генерала П.И. Багратиона. Личные письма генерала Н.Н. Раевского. Записки генерала М.С. Воронцова. Дневники офицеров русской армии. – М., 1992.

1812 год в воспоминаниях, переписке и рассказах современников: сборник. – М., 2001.

A Voice from Waterloo. By Sergeant-Major Edward Cotton. – Lnd.,1974.

Barbero A. The Battle. A New History of Waterloo. – N. Y., 2009.

Barjaud Y. Les Hussards. Trois siecles de cavalerie 16gere en France. – Lausanne, 1988.

Barres J.-B. Memoirs of a French Napoleonic Officer: Jean-Baptiste Barres, Chasseur of the Imperial Guard. – Lnd., 2017.

Becke A. Napoleon and Waterloo. – Lnd., 1939.

Вёпеуйэи J.-P. Histoire de la Cavalerie frangaise, des origines a nos jours. – Panazol, 2010.

Breault des Marlots J. 1812: Letter from a cuirassier captain on the russian campaign. – Bretigny-sur-Orge, 2023.

Brett-James A. Life in Wellington’s Army. – Lnd., 1972.

Bukhari E. Napoleon’s Line Chasseurs. – Oxford, 1977.

Bukhari E. Napoleon’s Cuirassiers 8c Carabiniers. – Oxford, 1977.

Bukhari E. Napoleon’s cavalry. – Oxford, 1979.

Bukhari E. Napoleon’s Hussars. – Oxford, 1978.

Bukhari E. Napoleon’s Guard Cavalry. – Oxford, 1978.

Burnham R. Charging Against Wellington: The French Cavalry in the Peninsular War, 1807–1814. – Barnsley, 2011.

Chauvire F. Histoire de la cavalerie. – Paris, 2013.

Clammer D. Ladies, Wives and Women: British Army Wives in the Revolutionary and Napoleonic Wars 1793–1815 (From Reason to Revolution). – Havertown, 2022.

Coignet J.-R. A Soldier of Napoleon’s Imperial Guard from the Italian Campaign to Waterloo. – Chicago, 2007.

Correspondance de Napoleon ler. 32 vol. – Paris, 1858–1869.

Costello E. The Peninsula and Waterloo Campaign. – Lnd., 1967.

Crowdy T.E. Marengo: The Victory That Placed the Crown of France on Napoleon’s Head. – Lnd., 2018.

Crowdy T. E. Napoleon’s Women Camp Followers. – Oxford, 2021.

De Tasher M., Brindle R. Campaigning for Napoleon: The Diary of a Napoleonic Cavalry Officer 1806–1813. – Lnd., 2007.

Dupont M. Le g6neral Lasalle. – Paris, 2001.

Esposito G. Napoleon’s Cavalry, Artillery and Technical Corps 1799–1815.-Lnd., 2023.

Field A.W. The French at Waterloo-Eyewitness Accounts: 2nd and 6th Corps, Cavalry, Artillery, Foot Guard and Medical Services. – Lnd., 2020.

Fletcher I. Voices from the Peninsula: Eyewitness Accounts by Soldiers of Wellington’s Army, 1808–1814. – Lnd., 2016.

Fosten B. Wellington’s Heavy Cavalry. – Oxford, 1982.

Glover M. Wellington as a Military Commander. – Lnd., 1968.

Goldsbrough R. The Cavalry that Broke Napoleon: The King’s Dragoon Guards at Waterloo. – Cheltenham, 2016.

Haegele V. Murat. – Paris, 2015.

Hamilton J. Marengo: The Myth of Napoleon’s Horse. – Lnd., 2000.

Haythornthwaite P. Wellington’s Military Machine. – Lnd., 1989.

Haythornthwaite P. Napoleon: the final verdict. – Lnd., 1996.

Haythornthwaite P. Die hard!: Dramatic actions from the Napoleonic Wars. – Lnd., 1996.

Haythornthwaite P. Napoleonic Cavalry: Napoleonic Weapons and Warfare. – Lnd., 2001.

Haythornthwaite P. Frederick the Great’s Army: Cavalry. – Oxford, 2012.

Hilliard Atteridge A. Joachim Murat. Napoleon’s Great Commander of Cavalry. – Lnd., 2012.

Hofschroer P. Prussian Cavalry of the Napoleonic Wars (1) 1792–1807. – Oxford, 1985.

Hofschroer P. Prussian Cavalry of the Napoleonic Wars (2) 1807-15.-Oxford, 1985.

Howarth D. Waterloo: A Near Run Thing. – N. Y., 2003.

Johnston R. M. (Editor). In the Words of Napoleon: The Emperor Day by Day. – Lnd., 2016.

Johnson D. Napoleon’s Cavalry and its Leaders. – Chaiford, 2007.

Longford E. Wellington. The Years of the Sword. – Lnd., 1969.

Memoires of Due de Rovigo, Savary A.-J. – Paris, 2015.

Mercer C. Journal of Waterloo Campaign. – Lnd., 1870.

Mikaberidze A. The Battle of the Berezina: Napoleon’s Great Escape. – Barnsley, 2010.

Mollo J. From Corunna to Waterloo: With the Hussars 1808 to 1815.-Lnd., 2014.

Napoleon Bonaparte. Proclamations, Ordres du Jour, Bulletins du Grand Armee. – Paris, 1964.

Parquin D. C. The Adventures of Captain Parquin: the Recollections of a French Cavalry Officer of the Chasseurs During the Napoleonic Era. – Lnd., 2014.

Pawly R. Napoleon’s Red Lancers. – Oxford, 2003.

Pawly R. Napoleon’s Mamelukes. – Oxford, 2004.

Pawly R. Napoleon’s Carabiniers. – Oxford, 2005.

Pawly R. Napoleon’s Polish Lancers of the Imperial Guard. – Oxford, 2007.

Pawly R. Napoleon’s Mounted Chasseurs of the Imperial Guard. – Oxford, 2008.

Pawly R. Napoleon’s Dragoons of the Imperial Guard. – Oxford, 2012.

Picard L.-A. La cavalerie dans les guerres de la Revolution et de 1’Empire. – Paris, 2002.

Pigeard А. ТАгтёе de Napoleon, organisation et vie quotidienne. – Tallandier, 2000.

Pigeard A. La Garde imperiale: 1804–1815. – Paris, 2005.

Read I. War in the Peninsula. – Lnd., 1977.

Shoffner T. A. Napoleon’s Cavalry: A Key Element to Decisive Victory. – West-Point, 2010.

Smith D. Charge!: Great Cavalry Charges of the Napoleonic Wars. – Lnd., 2007.

Stanhope P. H. Notes on Conversation with the Duke of Wellington. – Lnd., 1889.

Sutherland J. Men of Waterloo. – Lnd., 1967.

The Dispatches of Field Marshal the Duke of Wellington. – Lnd, 1834–1839.

The Reminiscences and Recollections of Captain Gronow. – Lnd., 1862.

Waterloo Letters. Edited by H.T Siborne. – Lnd., 1891.

Wellington’s Men. Some Soldiers Autobiographies. – Wakefield, 1976.

Оглавление

Начало

Предисловие

Пролог

Часть первая Всадник N 1

  Введение

  Глава первая Человек на белом коне

  Глава вторая Конюшни Наполеона

  Глава третья Маренго, Визирь и другие

Часть вторая Лошади и всадники. Накануне…

  Введение

  Глава первая Экскурс в историю. Совсем небольшой

  Глава вторая Лошади

  Глава третья Попасть в кавалерию, стать кавалеристом

Часть третья Его кавалерия

  Введение

  Глава первая Может ли плохой наездник хорошо разбираться в кавалерии?

  Глава вторая Гусары

  Глава третья Уланы и шеволежеры

  Глава четвертая Драгуны

  Глава пятая Кирасиры и карабинеры

  Глава шестая Гвардейская кавалерия

Часть четвертая Кавалерия его противников

  Введение

  Глава первая Австрийская кавалерия

  Глава вторая Британская кавалерия

  Глава третья Прусская кавалерия

  Глава четвертая Русская кавалерия

Часть пятая Относительно мирное время

  Введение

  Глава первая Истина – в еде. И воде. Иногда и в вине

  Глава вторая Лошадиная жизнь

  Глава третья Дуэли

  Глава четвертая Культура развлечений

Часть шестая Поход. Бивуак. Бой

  Введение

  Глава первая Марши

  Глава вторая Внешний вид

  Глава третья Бивуаки

  Глава четвертая Бой

Часть седьмая Женщина в седле

  Введение

  Глава первая Женское лицо наполеоновских войн

  Глава вторая Мадам Сан-Жен

  Глава третья Кавалерист-девица Надежда Дурова

Часть восьмая Лучшие кавалерийские генералы. Против Наполеона

  Введение

  Глава первая Генерал-рыцарь. Яков Кульнев

  Глава вторая Марш Радецкого

  Глава третья «Старый гусар»

  Глава четвертая Любитель черного юмора

Часть девятая Лучшие кавалерийские генералы. С Наполеоном

  Введение

  Глава первая Просто Мюрат

  Глава вторая Гусар, который был убит в 34…

  Глава третья Гвардеец

  Глава четвертая Генерал, сын маршала

Часть десятая «Холодная война» 1812 года…

  Введение

  Глава первая От Немана до Москвы

  Глава вторая Москва

  Глава третья Москва – Березина

  Глава четвертая Березина

Часть одиннадцатая Атака!

  Введение

  Глава первая «Доблесть не определяется количеством лет». Аустерлиц

  Глава вторая Атака восьмидесяти эскадронов. Прейсиш-Эйлау

  Глава третья Победа и смерть генерала Ле Маршана. Саламанка

  Глава четвертая Можно ли выиграть сражение только кавалерией? Фер-Шампенуаз

  Глава пятая Scotland Forever! Ватерлоо

  Глава шестая Атака Нея. Ватерлоо

Эпилог

Список литературы