Лина Николаева
Отдайте сердца

1. Хорошая все-таки ночь

Первой шла женщина, которая держалась с достоинством королевы и казалась чужой в этой грязной части Алеонте. За ней следовал мужчина, прячущий лицо и волосы под капюшоном. В сумерках его фигура была едва заметна, а расстояние скрадывало звуки, и незнакомка впереди уверенно двигалась, не догадываясь о провожатом.

Алето преследовал обоих и почти не таился. Внутри даже теплилась надежда, что что-то пойдет не так, его заметят, и тогда-то он встретится со старым знакомым лицом к лицу.

Дождь прекратился, но с крыш еще капало. Спустя несколько дней жары, доводящей до сумасшествия, на город обрушился ливень, и воздух сделался свежим-свежим. Он пах мокрой землей, морем, цветами. Было так хорошо, что Алето даже решил: это очень красивое мгновение, хотя для него красота заключалась не в природе, а в происходящем. Ему нравилось думать о том, как по-разному сложатся судьбы всех троих.

Незнакомка получит второй шанс – ненадолго, правда. Мужчина окажется еще на шаг ближе к тому, чтобы упасть с пьедестала да лицом в грязь. А он сам устроит небольшой розыгрыш. Да, определенно, это отличная ночь.

Алето замер за углом и выждал несколько секунд, держась ближе к щербатым стенам домов. Женщина так и шла первой, громко стуча каблуками по брусчатке. Идущий за ней двигался уверенно, легкой грациозной походкой и напоминал хищную кошку, вышедшую на ночную охоту. Преследователь все выжидал, и можно было подумать, что он трусит или сомневается, но Алето слишком хорошо его знал. С годами подобные ему не становятся слабее – они повышают ставки.

Женщина уже готовилась свернуть на ярко освещенный газовыми фонарями проспект, но фигура в капюшоне резко подняла руки. Пальцы были скрещены, и как же хорошо Алето знал, что означают выставленные вперед указательный и средний, и почему мужчина разводит руки в стороны, а затем ведет их по косой, будто разрубает воздух, и сжимает кулаки. Он тоже умел это. Его учили, учили долго. Вышло плохо, ведь они оказались по разные стороны.

Незнакомка замерла, прижав руки к груди. Алето знал, что с ней происходит: сердце бьется все быстрее, как зажатая в кулаке птица, а затем медленно-медленно, кровь отливает от лица, рук, ног, они немеют, дрожат. Наверное, она хрипит или стонет – Алето не мог расслышать, но так было с другими. Женщина опустилась на землю, сжавшись в комок, после чего упала набок.

– Найди свет, – приглушенно сказал мужчина и легко, точно обычный гуляка, дошел до проспекта, опустил капюшон – Алето успел увидеть золотые волосы, стянутые на макушке в пучок – и свернул на боковую улицу.

Пора было начинать, но он все смотрел в сторону, где скрылся преследователь. Да, когда-то он не просто хорошо его знал – знал, казалось, лучше самого себя. Было ему известно и значение сказанного: так говорили при рождении и при смерти, как напутствие или пожелание – все, кто верил в бога. В чертова Эйна-Дарителя, подарившего чертову искру чертовым людям.

Алето подошел к женщине. Глаза закрыты, кожа бледная-бледная, голова запрокинута. Так же ясно, как температуру воздуха или запах моря и цветов, он чувствовал, что ее сердце перестало биться, что кровь уже не двигается.

Опустившись на колени, Алето одну руку положил ей на грудь, а на другой переплел пальцы и начал водить в воздухе, вторя узору из вен, аорт, капилляров. Он выучил его наизусть, как алфавит или цифры, повторив десятки, даже сотни раз.

Мир наполнялся золотом – это нити магии откликались на каждое движение рук подобно тому, как струны отзываются на прикосновение музыканта. Кончики пальцев уже горели огнем, но он все чертил узор, взывая к крови, заставляя сердце ударить вновь, разогнать потоки.

Лежащая напоминала бесцветную тряпичную куклу. Сильная дрожь прошлась по телу, скрутила конечности и едва не связала их в узел. Голова болталась из стороны в сторону, на губах выступила кровавая пена.

– Тихо, тихо, – шептал Алето, утирая ей лицо ласковым, даже любовным жестом.

Пена сменилась тоненькой струйкой бордовой крови, которая потекла из уголка рта, по щеке, по шее и закапала на серую брусчатку.

Женщина была мертва, но кровь оставалась жива – он сумел поймать нужное мгновение. Все, что он выучил, прячась по темным залам, скрывая лицо под капюшоном, слушая высокие мелодичные голоса братьев, сработало быстро и четко. Магия не подводила и день за днем делала его на шаг ближе к цели. Скоро он так же склонится над другим, но уже безо всякой заботы подотрет слюни из перекосившегося рта человека, сошедшего с ума. И не нужна будет даже кровь, чтобы властвовать над его волей.

Женщина судорожно хватанула воздух, но ослабевшие легкие не справлялись, и на лице появилось страдальческое выражение человека, который задыхается. Алето она напомнила выброшенную на берег рыбу, но та совсем не была для этого предназначена и не справлялась с дыханием.

– Ты сможешь. – Алето мягким движением погладил женщину по щеке.

Конечно, она не поймет и не запомнит этого. Но запомнит кровь и будет верно направлять своего носителя, заставляя повиноваться чужому голосу.

Губы выдали хрип – это было тяжелое свистящее дыхание. Ресницы затрепетали, стараясь справиться со светом фонарей и дать возможность увидеть мир.

Алето залюбовался мерной работой грудной клетки, биением голубой жилки на шее, возвращающимся на побледневшие губы цветом. Все говорили, что рождение – это величайшее чудо, но не меньшим чудом было возрождение. Он чувствовал себя отцом, наблюдающим за первыми шагами своего ребенка, и с безумной радостью ждал настоящего пробуждения. Она справится, эта невероятная женщина достаточно сильна. Она заслужила второй шанс, и он даст его. С одним условием.

Достав из кармана склянку, а из рукава плаща вытащив стилет, Алето сделал надрез повыше запястья лежащей. Он надавил на руку, заставляя кровь стечь в емкость, и плотно закрыл крышку, наклонился губами к самой царапине, зашептал:

– Тебе стало плохо, тебе нужен отдых. Иди домой. Я позову.

Женщина зашевелилась. Поднявшись, Алето еще несколько секунд постоял над ней, затем пошел в обратную сторону. Хорошая все-таки ночь. И воздух – свежий-свежий.

2. Странный это был город

К стене крюками крепилось тело – не человек, а, скорее, наспех сделанная тряпичная кукла. Туловище принадлежало высокому стройному мужчине, но пришитые руки казались слишком короткими для него. Коленей не было, только грубые красные нитки, соединяющие бедра и голени. Кровь с шеи смыли плохо, и она темным пятном указывала на границу между кожей и мешком, заменявшим голову. Красками вывели голубые глаза, штрихами наметили черты лица. Только волосы делали куклу похожей на живого человека – прямые и длинные, настоящее золото. Она изображала бога, а перед ней, точно перед иконой, стоял алтарь из цветов и свечей.

Хватало одного взгляда, чтобы вынести приговор: Раон Кавадо – фанатик, убивавший во имя веры. Дознание явно не затянется, затем преступника будут судить и сошлют в каменоломни Рицума или, вероятнее, повесят. Хотя чертово предчувствие говорило Грею, что надежда на «все ясно» не оправдается.

– Зарисуй, – скомандовал он стоящему рядом офицеру, отворачиваясь от тела. Дело было далеко не первым за годы службы, но смотреть от этого легче не становилось.

Мужчина коротко кивнул в ответ, морща нос от запахов крови, гниения и химикатов. Он достал толстый альбом с серыми страницами, карандаш и быстрыми штрихами начал переносить увиденное на бумагу. Остальные офицеры осматривали церковь и находили улику за уликой: ножи, топор, мужскую и женскую одежду, обувь, клочки волос.

Грей прошел между рядами покосившихся скамей. Мозаичный пол пересекала кривая трещина. Высокие своды усиливали звуки, и каждый шаг оставлял за собой шелестящее эхо. Казалось, в заброшенной церкви десятки людей, словно это прихожане собрались на вечерней службе, но внутри было всего пять офицеров и преступник, прозванный «похитителем сердец».

Ему сковали запястья и так вывернули руки, что он почти уткнулся лицом в пол, но Кавадо все старался поднять голову и посмотреть на свою куклу, прославляющую бога.

Появившись в Алеонте восемь месяцев назад, каждую неделю Раон оставлял на улицах города по одному убитому с вырезанным сердцем и отрубленными конечностями – рукой или ногой, а иногда только пальцем. Полиция долго шла по следу маньяка, понимая одно – он коллекционирует части тел убитых. Верным оказался другой ответ: Кавадо искал идеал, достойный бога, и собирал его кусочек за кусочком.

Грей оттянул воротник накрахмаленной рубашки и тяжело вздохнул. Сегодня был один из тех жарких, душных дней, которые приходили в Алеонте с началом лета. Горячий воздух, смешанный с запахом гнилого мяса и крови, лип к коже, проникал под одежду и оставлял на теле аромат, который еще не скоро получится смыть, сколько ни три мочалкой.

– Пора уходить, – объявил Грей, осмотрев собранные улики.

Дело, над которым он работал больше полугода, подходило к концу. Все указывало на одного человека, а тот сразу признался, будто с гордостью носил звание убийцы.

– Да, инспектор Горано. – Офицер закрыл чемодан с найденными доказательствами.

– Прости, отец, – возбужденно прошептал Кавадо, огненным взглядом уставившись на куклу в эркере церкви.

Два офицера толкнули его на улицу, где уже стояла запряженная лошадьми полицейская карета, но Раон все шептал:

– Прости, прости, прости. – Он словно не замечал никого вокруг и видел перед собой только куклу, и продолжал выворачивать на нее голову.

«Фанатик», – повторил про себя Грей, последним выходя из церкви.

***

Верхнюю комнату полицейской башни, как всегда в этот утренний час, заняли офицеры и инспекторы Третьего отделения, прозванные коршунами. Маленькие грязные окна, сделанные под самым потолком, едва пропускали свет, поэтому ярко горели газовые рожки, из-за которых лица казались чересчур рельефными. В неподвижном воздухе стоял запах кофе и сигарет, а громкие грубоватые голоса обсуждали новости, домашние дела и очередную забастовку в доках.

На плечо Грея легла рука:

– Эй, черт, справился-таки?

Ремир – инспектор Третьего отделения – с широкой улыбкой сел рядом. Грей опустил утреннюю газету и ответил:

– Конечно. Всего-то восемь месяцев бессонных ночей понадобилось.

– Что, на награду напрашиваешься?

Перед глазами мелькнула огненная вспышка – старое, но не отпускающее воспоминание, и, дернув рукой, Грей задел чашку с кофе так, что она едва не упала со стола.

Комиссары Третьего отделения не были щедры на награды для инспекторов и офицеров – на службе держались на голом энтузиазме, на юношеских мечтах защищать людей. Грей работал здесь уже пятый год и за это время всего однажды заслужил награду – за дело, которое стоило жизни десятку офицеров. Получение обычно оборачивалось не дружескими поздравлениями, а сочувствующими вздохами.

– Ладно, ладно, – Ремир сразу понял, о чем вспомнил Грей, и примирительно поднял руки. От улыбки морщинки, появившиеся слишком рано для его тридцати, разгладились, делая лицо друга моложе и проще.

Инспектор достал сигареты и протянул Грею, но тот покачал головой, тогда Ремир закурил сам.

– Ты уже ходил к «похитителю»?

Грей бросил взгляд на часы на стене и поднялся.

– Да, я как раз собирался. – Залпом допив кофе, он с грохотом поставил чашку на стол и быстрым шагом отправился вниз.

Полицейская башня была одним из самых высоких зданий в Алеонте и штырем торчала на севере. Она виднелась из любой части города, поэтому жители шутили, что «птицы наблюдают с дерева». Башня тянулась вверх на восемь этажей, где постоянно было шумно и суетно, громко разговаривали и всегда хлопали дверями, и еще на три вниз – там в сырых, холодных камерах держали преступников до суда.

Отдав указания, Грей сел в мрачной комнате, больше похожей на каменный мешок. Здесь были только стол и два стула, но из потолка показательно не убрали штыри, на которые раньше подвешивали преступников за руки. На самом деле, столь «близкое» общение с ними было запрещено уже десяток лет, но в исключительных случаях…

Двое охранников ввели Раона Кавадо и, с силой усадив на стул, застегнули на руках цепи, тянущиеся от ножек железного стола.

Грей поставил большие часы с ярким белым циферблатом. Стрелки не двигались. Раон бросил на них холодный взгляд, затем уставился на инспектора, но по тому, как он сжал пальцы, было ясно – нервничает. Хотя сегодня Раон уже не походил на фанатика – скорее, на обычного парня, который мог попасть в башню за драку или, скажем, кражу, и был бы отпущен после короткого суда.

Кавадо исполнилось всего двадцать два. Он родился в одной из богатейших семей Алеонте, и какие же надежды отец возложил на сына, когда в том проснулась магия! Но путь Раона не был долгим и особо счастливым – уже в четырнадцать он, не сумев совладать со способностями, убил другого юношу. Его должны были отправить в Рицум – тюрьму для магов, но благодаря влиянию семьи парня признали нездоровым умом и заключили в больницу. Он провел там восемь лет, пока не сбежал, и тогда превратился в «похитителя сердец».

– Говори, коршун, ну! – с неприкрытой злостью выкрикнул Кавадо и мотнул головой, откидывая черные волосы. На худом смуглом лице было столько отвращения, будто это он смотрел на жестокого убийцу, который отрубал людям конечности.

Грей не раз видел подобное. Первое отделение расследовало обычные преступления, а вот Третье бралось только за особые дела – они требовали больше времени, больше сил, а вместе с этим – иных методов.

Коршуны носили темно-синие куртки и тяжелые ботинки. Про такие говорили «бить, а не бежать», а самих полицейских в городе сравнивали с жестокими уличными бандами. Но у всех была своя правда, и для Грея она заключалась в том, что он верил: их служба нужна городу, а значит, ради нее можно пойти на многое.

– Тебя зовут Раон Кавадо? – спокойно начал Грей, двигаясь в хорошо знакомом порядке.

– Да, – процедил парень.

– Ты родился в триста десятом году в Алеонте?

Взгляд карих глаз нервно забегал по сторонам.

– Да.

– В возрасте десяти лет тебя приняли в школу Ордена жизни, верно?

Прозвучало третье «Да», и Грей быстро спросил:

– Ты убил тридцать два человека, вырезав у них сердце?

На лице Раона медленно проступила улыбка, как у ребенка, которому показали игрушку, и он не решался поверить, что это его.

– Да.

Убийца даже не отпирался. Грей хрустнул пальцами. Он работал в Первом отделении, во Втором, затем перешел в Третье – его служба началась в восемнадцать и длилась уже двенадцать лет, он провел сотни допросов, но такое откровенное признание в убийстве всегда заставляло внутренние органы скрутиться в тугой узел.

– Зачем?

Это был непрофессиональный вопрос, Грей сам знал. Такие прямые вопросы редко давали результат, и Раон действительно замолчал, уйдя в себя. Он прикрыл глаза, точно собрался вздремнуть, однако губы зашевелились в беззвучном шепоте. Молился?

Инспектор завел пружину часов, стрелка сдвинулись, и раздался громкий щелчок, больше похожий на удар. Он так привык к этому звуку, что уже перестал замечать его, но Кавадо беспокойно дернулся, на лице появилось выражение, как у мальчишки, пойманного на краже яблок.

– Пока не прошел час, ты можешь говорить.

– А потом?

Грей промолчал. Раон покосился на циферблат, снова задвигал губами и, резко округлив глаза, подался вперед. Он сидел так не меньше минуты, пока не выдал короткое:

– Во имя города, – голос звучал с придыханием, если даже не с восторгом.

– Во имя города? – переспросил инспектор.

– На благо Алеонте. – Раон просиял улыбкой. – Его оставили короли, но не бог.

Грей не сдержал вздоха. Странный это был город. Большой, жаркий, он неумолимо тянул свои паучьи лапы все дальше, забирая людей, традиции, религии, переплетая их в тугой клубок и переделывая на свой манер.

Алеонте называли по-разному: городом, рожденным дважды, городом, которого не должно быть, городом мятежников и даже городом бродяг. В каждом из названий была толика правды, но и ту исказили да исковеркали.

Он появился на границе, основанный беглецами двух королевств. В нем мешались верования и обычаи севера и юга, обретая новые, причудливые формы. Одно оставалось неизменным – каждый знал, что здесь его примут, не выдадут. Для других государств Алеонте был бельмом на глазу, уродливым шрамом на теле, но сколько его ни пытались захватить, ни осаждали, жители, преданные мятежному городу верностью псов, защищали его до последнего.

Сюда по-прежнему бежали со всех уголков Арлийского континента, принимая Алеонте за тихую гавань. Но это была не гавань – скалистый берег, удержаться на котором не так-то просто. Грей родился на севере, вырос на севере и видел, каков южный город на самом деле. Однако жизнь привела его сюда и заставила служить.

– Почему ты сбежал? – резко спросил инспектор.

Отчет врачей показал, что в течение восьми лет Раон был «отличником» – не нарушал распорядок, держался вежливо и даже интересовался книгами. Но десять месяцев назад он стал беспокойным, а спустя восемь недель сбежал, проникнув на кухню и устроив взрыв газа.

Какая-то перемена произошла в Кавадо. Возможно, его встревожила случайная новость? Происшествие в больнице? Или замысел он вынашивал годами и просто ждал момента? Так или иначе, в ответе заключалась разгадка дальнейших поступков, и до него стоило добраться.

– Паршивый сын занял мое место, – забывшись, Раон попытался скрестить руки, и цепи зазвенели.

– Кого ты называешь паршивым сыном?

– Того, кого отец выбрал наследником вместо меня.

Грей положил руку на часы, прикрыв циферблат. Речь явно шла не о настоящих отцах и сыновьях – может быть, об учителе и учениках? Или о пастыре и верующих? Обе версии могли иметь смысл. Надо проверить списки тех, кто приехал в город десять-двенадцать месяцев назад или был избран на управленческие должности.

– Наследником чего?

– Войны за мир.

Раон неожиданно хихикнул, словно произнес шутку. Это был нервный смех душевнобольного человека – Кавадо был таким всегда или его свели с ума годы в больнице? И снова обе версии имели смысл.

– Вы не хотите, чтобы искра вернулась, да? – Кавадо перегнулся через стол, насколько позволяли цепи, и пристально посмотрел в карие глаза Грея. – Грязные птицы. Служите выродку-королю, но что хоть один из вас знает о жизни обычных людей. – Раон дернулся с такой силой, что на секунду показалось, сталь не выдержит. – А знаешь, ни один перед смертью не вспомнил о том, что сделал – каждый думал о том, что делают с ним. Никто так и не понял, почему я их выбрал.

В правом глазу Кавадо лопнул сосуд, и белок начал наливаться кровью. Раон не чувствовал этого, продолжая смотреть тяжелым, пристальным взглядом. Рот приоткрылся, он по-звериному показал зубы.

Грей перевел стрелку на десять минут вперед и тихо, чтобы заставить Кавадо прислушиваться к себе, произнес:

– Время летит быстро. От часа остается все меньше.

Раон медленно опустился на стул, кончики губ подрагивали.

– Отец должен был выбрать меня! Меня! – голос перешел на визг.

Грей потер заросший подбородок. Раон поселился в заброшенном храме, соорудил статую бога из частей тел – в фанатизме не приходилось сомневаться, но что сделало его таким? Вернее, кто?

Большая часть алеонтийцев поклонялась Эйну-Дарителю. Это была религия беглецов, и они выдумали себе бога, который прощал их низменные грехи и принимал всех, любыми. Церковь учила быть собой, учила защищать, бороться и не опускать головы, когда свистят кнуты. Наверное, это была хорошая религия, и всего одно вызывало осуждение служителей других богов – она не учила становиться лучше.

Но беглецы не просили уроков – они искали убежище, и церковь охотно принимала их в свое лоно. То, какой преданностью платили лидеру, как слушали других служителей, заставляло бояться их фанатизма.

Так что же произошло с Кавадо: он возомнил себя богом, а может, приносил жертву во славу Эйна-Дарителя или замаливал грехи?

– Да, должен был, – мягко согласился Грей. – Почему он выбрал другого?

– Он ошибся, – уверенно ответил Раон.

– Кого же выбрал отец?

– Подкидыша. А он не на стороне жизни.

Очередная фраза из словаря фанатиков. Эйн считался богом, принесшим в мир искру жизни. Кроме того, во главе церкви стояли маги крови, которых традиционно связывали с жизнью и смертью. Даже здесь мятежный город отличился: по всему континенту после губительной войны сила попала под запрет, и только Алеонте остался местом, где еще использовали магию.

Наклонившись, Раон вдруг ударился головой об стол, затем снова и снова.

– Прости, отец, – послышался громкий, разгоряченный шепот сквозь слезы. – Я не справился.

Грей вскочил, схватив Кавадо за плечи, чтобы не дать упасть лицом вновь, и, когда тот замер, повернул его к себе. Стрелки продолжали громко тикать, а они так и смотрели друг на друга: побледневший парень с трясущимися губами и хладнокровный инспектор, хорошо знакомый с такими, как он.

Одной рукой продолжая держать Раона за плечи, другой Грей подтолкнул к нему часы.

– Возьми. Я приду через двенадцать часов, и мы поговорим вновь.

Раон протянул дрожащие пальцы. В глазах стояли слезы, точно он был не тем, кто убил столько людей, вырезав у них сердце, а просто юношей, который сам стал жертвой.

***

Комиссар Гон выстукивал по столу дробную мелодию.

– Успокойся, Горано. Признание подписано, это главное. Мне плевать, какими методами ты его добился и какие там «отцы» у тебя остались неизвестными. Дело раскрыто, маньяк пойман. Все. А вздернули его или он сам разбил себе голову – разница невелика.

Комиссар провел рукой по острой черной бороде и тяжело вздохнул, уставившись в открытое окно. С улицы шел жар, который делал воздух в комнате плотным и липким, осязаемым.

Стоящий перед столом Грей тоже посмотрел в окно. Из кабинета открывался вид почти на весь Алеонте: бесконечные шпили, резные башни, колонны, и все такое высокое и острое, словно вырезанное из бумаги по прямым линиям. Город переливался всеми оттенками красного и коричневого, и даже море казалось не синим, а более мягкого, приглушенного цвета.

Несмотря на этаж, снизу все равно слышался стук лошадиных копыт, ленивые крики уставших от жары чаек и многоголосый людской гомон, который иногда перекрывало гудение редких паромобилей.

– Горано, – настойчиво повторил Гон. – Во имя Эйна, ты уснул?

– Вы правы, комиссар. Главное, что дело выполнено. Отчет будет у вас через два дня.

– Отлично. Думаю, ты заслуживаешь награду, Грей.

Гон назвал его по имени всего второй раз за годы работы. Да, это явно говорило об успехе, но у Грея все равно возникло гадливое чувство, будто он только что выбрался из помоев.

Проклятое дело не выходило из головы. Кавадо признался в преступлениях, но… Вот именно, оставалось слишком много «но»! Он не рассказал о настоящих мотивах – это во-первых. Не рассказал об «отце» и «паршивом сыне» – во-вторых. И разбил себе голову о стену – уже в-третьих. У Грея оставались только зацепки, а картина, так и не успев сложиться, рассыпалась пылью. Однако выработанное годами практики чутье упрямо твердило, что это не конец.

Итого, теперь у него есть вопросы без ответов, похвала комиссара и еще один труп на совести. Лучше бы награда так и осталась шуткой.

***

Скрипнула половица – Грей поднял голову. Ремир бодрым шагом зашел в кабинет, который они делили с двумя комиссарами. Столы стояли так тесно, что пробираться между ними приходилось боком.

Устало вздыхая, друг сел, закинул ноги прямо на стол и закурил.

– Что пишешь? – спросил он.

– Письмо Мерсаде.

Взъерошив темные курчавые волосы, Ремир вздохнул с бесконечной усталостью:

– Опять? Может быть, хватит?

– Почему это? Ну, скажи? – голос Грея зазвучал неожиданно зло.

Коршун смутился:

– Личное подождет, я про это. Тебе нужно подготовить комиссару Гону отчет.

– Он уже готов, – Грей небрежно кивнул в сторону лежащей на краю папки и вернулся к письму.

«…Поймали «Похитителя сердец». Расскажу в следующем письме. Комиссар Гон уже подготовил следующее…» Рука застыла в воздухе. Инспектор отложил ручку и потянулся к отчету. Он не достал листов, а только коснулся пальцами бумажной папки.

Все следы указывали на Раона, он признался в преступлениях, повода сомневаться в вине не было, однако… Убийца сказал, что отец выбрал не того сына. Если Раон хотел доказать, что тот ошибся, и убивал для этого, то чем занимался верно выбранный? Мог ли по улицам Алеонте ходить еще один маньяк: более хитрый, более умелый, которого Раон лишь пытался затмить?

– Ремир, – протянул Грей. – Помнишь, у тебя было дело о подражателе? Расскажи мне о нем.

– Во имя Эйна, ты же не думаешь…

Коршун коротко кивнул в ответ:

– Думаю.

– Грей, знаешь, почему именно тебе в голову пришла такая мысль?

– Потому что это мое дело?

– Нет, потому что у тебя постное лицо человека, который вынужден разгребать за другими их дерьмо, вот оно и пристает все время к твоим подошвам.

Грей постучал ручкой по столу.

– Ты хочешь сказать, что раз дело закрыто, мне надо просто забыть?

– Нет, конечно. Взялся за работу – сделай ее хорошо. Это я так советую тебе запастись вином и сигаретами.

– Да, без этого никак, – Грей улыбнулся. – Не тяни, рассказывай.

Ремир кинул ему пачку сигарет, затем, убрав ноги со стола, выпрямился и начал. Чем дольше инспектор слушал, тем громче разум в унисон с чутьем твердили, что дело вовсе не закончено.

***

К полицейской башне примыкало квадратное серое здание, которое в народе прозвали «могильником». Внутри всегда стояла прохлада, даже скорее холод, и оно было настоящим спасением от жары Алеонте. Если не знать, что коридоры ведут в комнаты с безжалостным белым светом, под которым режут трупы и ковыряются в них.

– Коршун Грей! Давно ты не залетал к нам. – Истар, выйдя из-за стола, поприветствовал широкой улыбкой.

Инспектор был рад, что врач оказался в кабинете, а не в одной из комнат, изучая мертвое тело и разгадывая тайну его смерти. Истар практически всегда работал, и говорить с ним частенько приходилось, стоя над развороченными кишками.

– Соседи у тебя не из дружелюбных, не хочется лишний раз заходить.

Грей взял стоящий у пустой стены стул и сел напротив врача.

– Да что ты, они куда дружелюбнее людей, – улыбка сделалась шире. Истар так прижал голову к груди, что стал виден второй, третий и даже четвертый подбородок.

– Точно, – отозвался Грей, оглядывая комнату с серыми обоями, которые казались еще серее из-за плохого освещения. Свет будто берегли для лабораторий, где проходили исследования. – Я пришел по делу, Истар. Скажи, за последние восемь-двенадцать месяцев ты не замечал ничего необычного? Странные отметки на телах, нехарактерные признаки? Может быть, увеличилось количество тех, кто умер от удушья или от удара по голове, скажем?

– Что-то необычное, – задумчиво протянул собеседник, скрещивая на массивной груди руки. – Я не занимаюсь всеми, кто умирает в Алеонте. Я говорю только об убитых, а о них ты сам можешь прочесть в отчетах.

– Вопрос в другом, Истар. Я знаю, что без тебя никто из твоих ребят не посмеет отправить в архив ни одну бумажку, ты читаешь все их отчеты. Так не замечал ли ты чего-то общего, чего-то странного? Ты ведь знаешь это чувство, когда настоящих зацепок нет, но что-то не дает покоя. Оно было, скажи?

Истар начал перебирать исписанные листы. Грей молчал, давая ему собраться с мыслями. Утерев с лысой головы проступившую испарину, врач медленно произнес:

– Ну да, я заметил кое-что. В последний год увеличилось количество тех, кто умер от сердечных болезней. Многие были еще молодыми, не старше тридцати, и не жаловались на здоровье. Из-за этого их родные предполагали отравление, мы вскрывали тела, но никаких следов яда не находили. Вот только… Ты знаешь, как устроено сердце?

Грей покачал головой.

– Это мышца, но она нуждается в регулярном притоке крови. Чтобы остановить кровотечение на руке, например, врачи могут наложить жгут сроком до двух часов, однако с сердцем так не получится, даже несколько минут губительны.

Хотелось поторопить мужчину, но Грей молчал – он начал понимать, почему тот решил говорить так подробно. Лучше, конечно, оказаться неправым.

– Нет, не о том я. – Истар отвернулся, пожевывая губу. Он помолчал еще с минуту и продолжил: – Чаще всего кровь собирается в этакую бляшку, которая закупоривает сосуды, ведущие к сердцу, и человек умирает. У тех, кого мы вскрывали, этого не было, но их сердца выглядели… – Истар сделал еще одну паузу. – Странно. Как если бы их сжали по краям.

– Разве такое возможно?

– Сердце весит не больше трехсот грамм, человек даже способен раздавить его, но до него не добраться, не убив. Тех людей, мне показалось, коснулось что-то изнутри. Ты же понимаешь?..

Грей покачал головой: все стало ясным – и еще более запутанным.

Группа магов крови была самой многочисленной в Алеонте. Они называли себя Орденом жизни и даже создали собственную религию – церковь Эйна. Большинство служителей владели силой, но не каждый маг был верующим.

В возрасте десяти лет Раон Кавадо поступил в школу Ордена жизни. Доучившись, он мог бы стать одним из лидеров церкви Эйна или начать государственную службу – такой род силы открывал двери даже быстрее, чем богатство или знатная фамилия.

В этой церкви все называли друг друга братьями и сестрами, а старших – отцами и матерями. И пусть Кавадо не закончил учебу, времени было достаточно, чтобы в голове могла поселиться мысль, которая, усилившись от проведенных в больнице лет, переросла в одержимость верой и желание очистить город.

Что если нужно воспринимать слова Раона буквально? Где-то среди церковников действительно есть отец, который выбрал несколько сыновей и вложил им в голову ужасную идею. Один, совершив убийство по неосторожности, не оправдал надежды, но остался другой, более верный, более правильный, что ли?

Достав из кармана часы на серебряной цепочке, Грей начал крутить их в руках. Это всегда помогало направить мысли в нужную сторону. Вот и сейчас они выстроились в простую, понятную линию: узнать про школьную жизнь Раона, собрать список лечившихся вместе с ним, снова проверить места, которые полиция считала его убежищем.

– Мне нужны имена, Истар. Почему ты не сказал раньше?

– Да разве было о чем… – мужчина отвел взгляд и так понурил голову, что стал казаться меньше.

Грей крепче сжал часы.

– Да, было, – отчеканил он, вставая.

– Я думал, это болезнь, – попытка прозвучала жалко.

Алеонте был морским городом, он существовал благодаря кораблестроению и торговле, а еще в нем развивали искусство, но не медицину. За одним исключением – вопросы, касающиеся крови и сердца. Короли хотели поставить могущественный Орден жизни на место и искали способ сделать его магию ненужной, заменив ее наукой, поэтому хорошо спонсировали университеты и больницы.

Нет, Истар сразу все понял и испугался Ордена. Как бы то ни было, теперь Грей твердо знал, что где-то ходит еще один «сын», служащий своему богу не только молитвами, но и кровью. И даже если впереди снова восемь месяцев поисков и погонь – хорошо. Все-таки, это его работа, и ее он выбрал сам.

– До завтра мне нужен список людей с «помятым» сердцем. Сделаешь или направить официальную бумагу?

– Сделаю, – буркнул Истар.

Кивнув, Грей опустил часы в карман и вышел.

3. В их жизнях не осталось места сказке

Эйнар любил улицы Алеонте. Каждый раз, как в первый, он взглядом влюбленного осматривал идеально симметричные башни, дворцы и соборы, любовался куполами, арочными галереями, колоннадами. С удовольствием вдыхал запах листвы и цветов, такой яркий, островато-сладкий, и чувствовал на губах соль, принесенную с Эйнского моря теплым ветром.

Но в Алеонте были и те улицы, о которых большинство старалось не думать. Стоило ступить на одну из таких, воздух сделался более плотным, пропахшим грязью, дешевым алкоголем и рыбой, казалось, он лип к лицу, рукам, одежде и оставлял на них следы. Величественные здания так резко, словно стараясь отодвинуться как можно дальше, сменились простыми домами в один или два этажа из камня, выщербленного временем.

Эйнар прошел под аркой. За ней к стене жалась женщина, робко протягивая чашу для подаяний. Он тут же выгреб из карманов все, что у него было – слишком мало! Нищенка хотела ответить, но зашлась в хриплом кашле, похожем на лай, и не смогла выдавить ни слова.

– Сестра, идем со мной, тебе нельзя оставаться здесь. – Эйнар протянул ей руку.

Женщина ответила диковатым взглядом.

– Куда? – выдавила она.

– В приют. Там тебе дадут одежду, еду и лечение.

Нищенка стыдливо отвернулась.

– Нет, сен. Меня не примут, не надо.

– Почему?

Вместо ответа она опять зашлась в приступе кашля. Эйнар положил руку ей на плечи, помогая подняться. Стоило их бокам соприкоснуться, на его белом сюртуке появилось грязное серое пятно.

– Не бойся. Идем, я знаю, где тебе помогут.

Ведя за собой больную, тяжело опирающуюся на его плечо, Эйнар дошел до высокого коричневого здания, толкнул кованые ворота и остановился во внутреннем дворе.

Это был кусочек рая, так не подходящий улицам, которые остались позади. Стены увивали лианы с мелкими бутонами красного цвета. Статуя юного Эйна-Дарителя высилась в центре фонтана. Его выключили, и опавшие листья не двигались в стоячей воде. На краю чаши сидела девушка в длинном платье, подстригающая листья растения в горшке. Увидев зашедших, Амика с шумом поставила его на мозаичный пол и всплеснула руками.

– Душа Амадо, мы не ждали вас так рано.

Услышав обращение, женщина отскочила от Эйнара с неожиданной силой и залепетала:

– Извините, я не хотела мешать вам, я не должна была, извините…

Вот поэтому он не любил, когда называли его должность! Даже фамилию не любил – простым людям она говорила слишком о многом.

– Сестра, я сделал, что должен был, вот и все. – Эйнар уверенно взял женщину под руку. – Идем, тебе нужна помощь. Амика, скажи, что я пришел.

– Да, душа Амадо. – Девушка поклонилась.

– Неужели меня здесь примут? – прошептала нищенка, с недоверием оглядываясь.

Старые стены приюта осыпались, витражи по большей части были выломаны, а мозаики и гравюры давно потеряли цвета и контуры. Он держался, держался из последних сил, и былое величие прикрывало разруху только для тех, кто не умел видеть. Когда-то это была огромная богадельня, где принимали нуждающихся со всех уголков, но сейчас от нее остались только приют да маленький лазарет. Церковь старалась помогать: людьми, материалами, деньгами – но королю и его свите давно уже не было дела до таких мест.

Эйнар довел бродяжку до лазарета, и пока вокруг нее суетились сестры, он прошел между кроватями, внимательно вглядываясь в лица лежащих. Еще несколько месяцев назад зал был разделен ширмами на женскую и мужскую части, но сейчас людей стало так много, что перегородки убрали – это позволило поставить дополнительную койку.

Большинство он уже знал по именам. Рыбак Питеро, которого сын выгнал из дома, и старик заболел, ночуя под мостом. Оника, ей едва исполнилось четырнадцать, но она чуть не погибла, попав в руки бабки, которая должна была сделать аборт, да только изрезала девчонку и наспех зашила. Дильяна – женщина угодила под карету какого-то богача, переломала кости и от удара потеряла память, но никто, никто ее не искал.

Их было много. Они кашляли, стонали, ворочались, а некоторые лежали без движения и стеклянными взглядами пялились в потолок. Вступая в должность, Эйнар был уверен, что сможет помочь всем. Жизнь быстро показала, что это наивная юношеская мечта. Помочь всем нельзя, невозможно. Но та мысль не уходила и напоминала, что надо стремиться к большему.

У Ордена жизни и церкви Эйна были одни предводители. Духовного лидера называли «душой», а «телом» – защитника, хотя на самом деле тот отвечал за организацию и материальную сторону. Да, вступая в должность, Эйнар действительно верил, что если он станет главой самой многочисленной и богатой церкви, самого сильного Ордена, то и сделать сможет многое. Его ведь готовили к этому. Но в замысел вмешались деньги, отношения с королем и двором и бесконечные внутренние противоречия, которых оказалось слишком много.

– Душа Амадо, – послышался приятный женский голос, тихий, чтобы не потревожить лежащих.

– Сенора Ката. – Эйнар поклонился.

Среди прихожан было принято обращаться «отец» или «мать», «брат», «сестра», но он никак не мог назвать подошедшую «матерью» и использовал «сенору», как было принято в Алеонте обращаться к замужним женщинам.

Как и многие, она не родилась в городе, а приехала сюда в поисках новой жизни. Уже больше десяти лет Ката Меха возглавляла приют, для обездоленных став настоящей матерью. Эйнар не вел с ней откровенных разговоров, но ему казалось, что она сама когда-то была на их месте и поэтому так яро сражалась за чужие судьбы.

– Вы прекрасны, – честно сказал Эйнар.

Ей было лет сорок пять, и она действительно хорошо выглядела, но он говорил из-за другого: вид этой красивой богатой женщины, так легко тянувшей руки к нищим, вдохновлял его и помогал верить, что город скоро изменится.

Пряча улыбку, Ката поделилась:

– Вы оказались правы, тот благотворительный вечер действительно имел успех. Мы начнем восстанавливать оранжерею. Жаль, что вас не было.

– Конечно же! – фыркнул Эйнар. – Чтобы аристократы так открыто показали свою жадность?

Женщина посмотрела с осуждением, как мать на ребенка, сказавшего грубое слово. Такое сравнение часто приходило на ум – наверное, потому что мать умерла так давно, что Эйнар едва ее помнил, но с Катой они были бы одного возраста.

– Позвольте сказать, – начала женщина после заминки. – Вы хоть и возглавляете орден и церковь, но еще очень молоды. Уметь говорить – это важно, но иногда важнее промолчать. Если вы хотите договориться с королем, не будьте так резки. Не война дает результат, а мир.

Эйнар улыбнулся вместо ответа. В ее словах был резон. Даже не так – она говорила верно, да, но одно лишь молчание не могло примирить королевскую власть с религией, их сражение началось не год и даже не десять лет назад. Власть обвиняла церковь в том, что та лезет в управление городом, дурит головы, обманывает, а церковь ставила в укор закрепощение народа, бесправие – как тут договориться о мире?

– Душа Амадо, – совсем мягко проговорила Ката. Эйнару показалось, что она хочет продолжить начатую мысль, но вместо этого женщина сказала: – Я соберу детей, они ждали вас.

– Хорошо. – Он кивнул и, осмотрев лежащих и переговорив с некоторыми, прошел в зал.

Это была большая комната с простыми светлыми обоями. По стенам стояли скамейки, на которых расселись приютские дети, а воспитательницы нависали над ними, как стражницы. Единственным украшением комнаты была икона Эйна. Когда Эйнар увидел его изображение – будто самого себя в зеркале, в голове снова появилась предательская мысль, что его выбрали не из-за того, что он мог, каким был – из-за внешности, из-за имени. Он оказался на своем месте случайно.

Эйнар вздохнул и улыбнулся собравшимся, садясь на стул. Оказался же – надо соответствовать.

Это взрослые нуждались в тихой гавани и искали ее в любимом деле, в другом человеке или в религии. Дети хотели иного, но и у них рано или поздно наступит сложное время, когда потребуется опора. Пусть знают, что Эйн примет их любыми, что бы ни произошло.

Прибежали еще четверо ребят. Воспитательницы постарались принарядить их, но Эйнар все равно видел, сколько же заплат на их одежде, как потерты ботинки. И грязь под ногтями из-за того, что большинство помогали на огороде.

Дети расселись, мать Анка произнесла короткую сбивчивую речь, представив Эйнара. На последних словах девочка лет четырех на вид – даже самых маленьких привели! – неуверенно подошла к нему и неожиданно схватила за длинные волосы.

– Золото, – она широко улыбнулась.

– Мерса, так нельзя! – Анка с обеспокоенным лицом подскочила к ним. – Извините, душа Амадо.

– Все в порядке. У тебя же такие же скоро вырастут. – Эйнар ласково погладил девочку по коротким пшеничного цвета волосам. – Отпустишь?

– Хе, – малышка издала странный звук и, подгоняемая Анкой, вернулась на свое место.

В Алеонте север встречался с югом, и обе стороны света наложили отпечаток на жителей города. Здесь можно было увидеть и черноволосых, черноглазых мужчин и женщин, а наравне с ними – светлокожих, с волосами, как золото. Город принимал всех независимо от цвета кожи, религии, вкусов и тайн прошлого. Некоторые пренебрежительно называли Алеонте приютом бродяг, но так или иначе, Эйнар знал, что у города есть своя душа, и он заслуживает того, чтобы бороться за него – всеми способами.

– Хорошо. – Лидер церкви кивнул и снова пробежался взглядом по лицам детей. Все они были не старше четырнадцати, такие худые, нескладные. – Я расскажу вам историю, – голос стал тише, словно он решил доверить секрет.

Эйнар поерзал на стуле. Приходя к детям, он всегда нервничал. Наверное, потому что у него самого детство закончилось рано. Со смертью родителей разом прекратились игры и смех, уступив учебе в школе при Ордене, ежедневным службам и помощи в церкви.

– Есть место, – начал Эйнар, – которого не найти на картах, и зовется оно Краем Времен. Там живет Лаар-создатель, Творец, Отец тысячи миров, Лаар, стоящий на Перекрестке – у него множество имен. Это бог, сотворивший каждый из миров. Там, где он оставил искру, потекли реки, выросли деревья, появились люди, животные, птицы. Там же, где ее не было, царили мрак, холод и камень.

Однажды в одном из пустых миров все равно появились люди. Это был наш мир. Каждый день жители боролись с тьмой и холодом, и жизнь их была тяжела и опасна. Один из детей Лаара, Эйн, заметил их. Он молил отца подарить искру, но тому не было дела до мира, появившегося против его воли. Тогда Эйн похитил искру и передал людям. Мир наполнился светом и теплом, и они смогли жить свободно и спокойно, не боясь тьмы. Но узнав о краже, Лаар разгневался и отправился вернуть украденное. Юный бог не хотел оставлять людей, он вышел на защиту нашего мира и сразился с Творцом. Эйн одолел Лаара, искра по-прежнему освещала мир, но отец не простил сына и вырвал его душу, обрекая на земную жизнь.

Эйн стал обычным человеком, его век не был долог, но он не стоял в стороне: вместе с людьми он строил новый мир, мир тепла и света, где не нужно бороться за свою жизнь. После смерти Эйна Лаар простил мятежного сына и согласился даровать ему второй шанс, однако тот отказался от божественных сил, от Края Времен и выбрал родиться в теле человека, но в своем мире, рядом со своими людьми и продолжив бороться вместе с ними.

Эйнар оглядел детей: одни слушали раскрыв рот, другие усиленно рассматривали потолок и окна, едва обращая внимания на слова. Обычно после окончания истории они наперебой задавали вопросы – большинство хотели найти трещину в рассказе. В их жизнях не осталась места сказке, и они усиленно пытались подвергнуть сомнению все хорошее.

Это было нормально, Эйнар сам знал, сколько в истории слабых мест. Он не пытался делать вид, что верит, что все так и было – нет, он видел в ней островок, где можно задержаться во время бури. Все ведь нуждались в надежде. История Эйна была создана беглецами, которые хотели верить, что где-то есть бог, понимающий, принимающий и готовый жить с ними общей жизнью. Церковь пыталась дать надежду и сказать: «Ты не один».

Парень лет тринадцати, держась с высокомерным видом и поджимая тонкие губы, громко спросил:

– А почему вас называют псами Эйна?

Одна из воспитательниц дернулась, но Эйнар остановил ее взмахом руки.

– А разве псы плохие животные? – Мальчик промолчал. – Нет, они самые преданные и чуткие. Если нас так называют, я рад носить это прозвище. Мы действительно верим, а где-то закрываем глаза и все равно продолжаем верить. Я вам так скажу: задавать вопросы – это нормально. Я и сам не понимаю: ну как могут существовать боги, а кто создал их самих? И как это они всемогущи?

Дети постарше начали переглядываться и улыбаться.

– Мы не запрещаем спрашивать и сомневаться. И даже ругать можно! Мы только говорим: если грустно или одиноко, или холодно, и хочется сбежать от всего, мы примем. Мы вместе найдем вашу искру.

Наверное, это были не те слова, которые нужны малышам, но как сказать иначе, Эйнар не знал. Такой он видел свою церковь.

– А искра – что это?

Душа улыбнулся. Вопрос задавали из раза в раз, и всегда он находил для ответа разные слова.

– Искра, в которой нуждался мир – это огонь, а вот искра внутри человека – то, что заставляет просыпаться по утрам. Ее не ощутить телом, но вы все можете быть уверены, что она у вас есть или скоро появится. Это самое важное в нас: у одних – любовь, у других – вера, а у кого-то – призвание. Мы не рождаемся с искрой, но находим ее в течение жизни, что и делает нас людьми.

В детстве Эйнар услышал, что Алеонте лишился своей искры, и он должен вернуть ее городу. Тогда он никак не мог понять, что это значит, что ему нужно сделать. Но уроки продолжались, и спустя годы он нашел ответ – тот стал его собственной искрой.

Эйнар уже задавал детям новый вопрос, как с улицы послышался шум: громкий женский голос, переходящий в крик. Воспитательницы начали взволнованно озираться, дети – вытягивать шеи, пытаясь что-то разглядеть сквозь окно. Эйнар быстрым шагом вышел.

– Нет, мне нужно сюда! – кричала темноволосая незнакомка в песочного цвета платье.

Заслышав шаги, женщина обернулась. Синяки под глазами выдавали бессонную ночь, один уголок рта беспокойно дергался, в остальном же у нее было красивое лицо с тонкими аристократичными чертами.

Эйнар стоял, не находя в себе силы сделать шаг. Она не могла прийти сюда. Он убил ее вчера.

Сестра Анжи виновато глянула на главу Церкви, оправдываясь за шум, и настойчиво повторила:

– Мы не можем вам ничем помочь!

– Если этой женщине нужен ночлег, предоставьте его, – через силу произнес Эйнар. – Требуется врачебная помощь – позовите доктора Тинье. Мы должны помочь.

«Во имя Эйна…» Нельзя так просто вернуться. Нельзя при всех убить ее вновь. И нельзя прогнать – от него ждали другого. Эйнар вздохнул. Пусть остается, а после он поговорит с ней.

В голове появлялось все больше предательских мыслей: что магия перестала действовать, что кто-то узнал его тайну, что Эйн отвернулся от него. Этой женщины не могло быть здесь, сейчас. Но она пришла, живая – Эйнар чувствовал, как течет кровь по ее венам. Достаточно густая, застоявшаяся, она двигалась медленно, подобно лениво накатывающим на берег волнам, но все же сердце качало жидкость. Как вчера, пока он не сжал пальцы, заставляя его остановиться.

Эйнар кивнул сестре Анжи и вернулся в зал. Он разберется. Этой встречи мало, чтобы сбить его с пути. Город слишком нуждается в нем.

4. Почувствовать себя живой

Грей взглянул на часы на столе – почти девять, вот-вот сенора Габ начнет разносить письма. Не прошло и пяти минут, как в коридоре послышался ее голос, который то и дело сменялся стуком в дверь и довольными ответами получателей. Шаги становились все ближе, пока не затихли. Вытянувшись, Грей настойчиво уставился на вход – вот сейчас постучит! Но дверь открыл сосед слева, а затем шаги начали удаляться. Письма от Мерсады снова не было.

Коршун взялся за отчет и уже который раз пробежался по нему глазами. Всего Истар смог вспомнить два женских и четыре мужских имени. Им было около тридцати, и они принадлежали тому типу респектабельных людей, которые сами поднялись из грязи, не побоявшись пойти по головам.

Грей пролистал другой отчет, с информацией на шестерку. В их смерти не обнаружили ничего подозрительного, поэтому дела оказались тонкими, но в каждом из них был абзац «Подозревается…» Ни у одного из отделений не накопилось достаточно свидетельств для ареста, хотя поговорив на работе, инспектор узнал, что коршуны подозревают воронов из Первого, а вороны – коршунов, что доказательств было больше, но они «затерялись».

Грей простучал по столу короткую мелодию и спросил сам себя:

– Что дальше?

Слова Истара были лишь косвенным доказательством того, что в Алеонте есть второй маньяк. Болтовня Кавадо об «отцах» и «сыновьях» не слишком убедила комиссара Гона. Можно действовать неофициально, но…

Грей взял со стола сигареты и закурил. Сенора Габ, хозяйка дома, не любила, когда ее жильцы курили, и жаловалась, что от дыма темнеют обои, но если говорить честно, они и так были не слишком красивы. Да и вся комната, совмещающая гостиную, кабинет и спальню, маленькая кухня не отличались дружелюбием. Только цветок в красном горшке, оставленный Мерсадой, вносил капельку цвета в мрачное жилище.

Потянувшись к нижнему шкафчику, Грей замер. Захотелось перечитать последнее письмо Мерсады, но не стоило. Это было даже не письмо – рабочая записка, написанная перед их последним общим делом.

Итак. Необходимо срочно найти аргументы, чтобы расследование возобновили. И не зацепки и домыслы, а реальные доказательства. Если завтрашний день не принесет новых дел, стоит посетить больницу, где лечился Кавадо, и школу Ордена жизни, чтобы поискать «отца» и «паршивого сына».

Грей погасил лампу и лег спать. Проклятое чутье все не унималось и твердило, что доказательства сами найдут его, но вряд ли эта встреча будет такой, как он хочет.

***

– Во имя Эйна, Горано, почему так долго?

Комиссар Гон явно был не в духе – как и каждый день, впрочем. Ему требовалось не меньше двух сигарет и столько же чашек кофе, чтобы прийти в себя, но передышка длилась не больше часа, а потом он снова терял равновесие. На столе лежала газета, раскрытая на середине – не успел дочитать, еще один плохой знак.

– Ты, значит, все никак не хочешь оставить дело о «похитителе сердец»?

Грей крепко сцепил руки за спиной. Вот и все, что осталось от похвалы. В отделениях ходили легенды о том, как блистательно Маньоса Гон раскрывал дела будучи офицером, затем инспектором. Но став комиссаром, он слишком полюбил высокую зарплату и власть. Все, что могло затянуть дело, доводило его до зубовного скрежета, а история Раона Кавадо как раз подходила под этот пункт. Грей знал, что комиссар точно вызовет его к себе, но надеялся, это произойдет, когда у него появятся неопровержимые доказательства существования второго маньяка.

Мерсада не раз говорила, что ему нужно перейти в отдел, возглавляемый другим комиссаром, да хотя бы в тот, где работала она. Грей сам знал, что совет резонный, но Гон мог многому научить, а также он обладал нюхом на дела. Для комиссара это выглядело как «отобрать у другого отдела, чтобы получить прибавку побольше», Грей же видел возможность сделать что-то полезное. Помочь городу, как бы глупо ни звучало.

– Я направлял вам отчет Истара Мирилье. У шестерых сердца были примяты, как если бы… – осторожно начал Грей.

– И в их смерти не обнаружили ничего преступного! Я не об этом, Горано. Если тебе так хочется взяться за мертвецов, я дам шанс.

Грей вытянулся и недоверчиво посмотрел на комиссара. Что-то здесь не так. Может быть, отчет, где сказано об «отцах» и «сыновьях» дошел до верхов, и Маньосе приказали продолжить расследование? Тогда комиссар бы уже кричал и брызгал слюной. Возможно, в нем проснулся долг, и он поверил во второго маньяка? Тогда бы Гон не взял насмешливый тон в начале – между раздраженным и раздраженным, конечно.

– Ты сейчас же возьмешь своих офицеров и поедешь в больницу святой Атрианы. После осмотра женщина заперлась, схватив сестру милосердия. Она угрожает убить ее.

– Но ведь это дело для воронов.

Первое занималось «повседневными» преступлениями и считало, что коршуны задвигают их, а те, в свою очередь, пренебрежительно называли воронов «дворниками». Хотя оба отделения объединялись против второго – грифов. Те расследовали дела, связанные с магией: от злоупотребления до убийств.

– Во имя Эйна, Горано, нашел время перекидывать задания! Она мертва. Так сказал врач, который осмотрел ее.

– Что?!

– Ты знаешь, на чью работу это указывает. Ты же хотел влезть в грязное белье магов крови. Вот тебе. Вороны уже едут, но они медлили, решив, что какая-то нищенка сошла с ума. Грифы тоже выехали. Мы должны опередить всех, ясно, Горано?

– Я выезжаю.

– Держи, я кое-что успел собрать. – Гон бросил на край стола папку с небрежно торчащими листами.

Грей взял ее и вышел, на ходу раскрывая. Снова магия крови? Чересчур много совпадений для пары дней.

***

Меньше чем через час Грей с двумя офицерами поехали в больницу. Карета двигалась слишком медленно, пробираясь по проспекту, как улитка. Обе стороны окружали толпы – отмечался день святого Гидерио. Это был церковный праздник в память о соратнике Эйна, но традиционно в Алеонте устраивали всеобщий выходной, и люди шли по улицам с зажженными свечами в руках, приносили церквям в дар первые плоды, а затем смотрели театрализованные представления и слушали музыкантов.

Женщины и мужчины двигались в единой процессии, держа пиалы со свечами – считалось, что если пламя не погаснет во время шествия, год будет удачным. Дети бегали по дороге с веселым гомоном – иногда родители хватали их и с ворчанием притягивали к себе, но в основном это были беспризорники, до которых никому не осталось дела.

Толпа вокруг выглядела пестро и красочно. В моду вошли яркие цвета, и жители будто вторили самому Алеонте, выстроенному в красных и коричневых тонах с добавлением белого, серебряного и золотого.

Грей снова уткнулся в отчет – это был даже не отчет, а, скорее, записка на двух листах, заполненных лишь на четверть. В ней рассказывалось, что около трех в больницу святой Атрианы пришла женщина и пожаловалась на самочувствие. Ее осмотрел врач и вынес странный вердикт: «Вы мертвы». Тогда она начала крушить приемную, затем схватила помощницу врача и заперлась, угрожая ее убить.

Вопросов возникло много.

Во-первых, чего хотела напавшая? Такое хаотичное действие объяснялось только страхом и растерянностью, вряд ли у нее были настоящие требования – в первую очередь ей требовалась помощь.

Во-вторых, могло ли это быть спектаклем? Что если врач и женщина сговорились, они пытаются отвлечь внимание других, пока… Пока что? Денег в больнице не найти, но лекарства, опиум? Нет, слишком нелепый план.

В-третьих, была ли здесь замешана магия крови? Стоило ли связывать маньяка и появление сумасшедшей незнакомки? Если слова врача, что она мертва, верны, но женщина ходит и говорит – это работа некроманта.

Наконец, карета свернула с проспекта на боковую улицу и поехала быстрее. Одноэтажное здание лечебницы тянулось во все стороны, по-паучьи разбросав лапы-корпуса. Это была самая старая, самая крупная больница города. Здесь лечили глаза и зубы, печень, легкие, почки, но настоящие специалисты работали только в области болезней сердца и крови.

У дороги стояла другая полицейская карета, и одинокий ворон в черной куртке топтался перед ней, покуривая. Грей выбрался первым, следом – офицеры, Одриго и Эрике. Те сразу схлестнулись взглядами с курящим, а он ответил презрительно скривленными губами.

Грей двинулся к главному зданию. Он не знал, где заперлась женщина, но если она жаловалась на плохое самочувствие, ей было не миновать общего осмотра.

Корпус встретил приятной прохладой и гудением голосов. В большом зале, выложенном коричнево-серыми плитами, уже не осталось пациентов, но врачи и сестры милосердия, разделившись на группы, переговаривались: одни – испуганно и взволнованно, другие – с возбуждением, словно на их глазах разыгрывался интереснейший спектакль.

Грей строго оглядел собравшихся. Он ненавидел подобные моменты: люди слетались на происшествия, как глупые мотыльки на огонь, забыв об опасности, о своих делах, они пялились и слушали, и никакие заграждения, грозные слова и даже приказы не остужали их интереса.

Один из врачей скупо произнес:

– Ваши уже приехали. – Он ткнул рукой в сторону закрытой двери.

– Хорошо. Кто из вас осматривал эту женщину?

Врач с противным крысиным лицом повернулся к коршуну:

– Я.

– Ваше имя, на чем вы специализируетесь?

– Мерхио Аркина, я врач общего профиля.

– Сен Аркина, расскажите о пришедшей к вам женщине. Как ее зовут? На что она жаловалась, что показал осмотр?

Бегая взглядом по сторонам, Мерхио сбивчиво рассказал:

– Она назвалась Гареллой Мато. Вообще-то, мы принимаем по записи, но она кричала, и ее приняли вне очереди. Можете спросить Орисию, это она привела пациентку ко мне. Та жаловалась на онемение конечностей, слабость и головную боль. И на голоса. Видите ли, ей кто-то сказал, что она скоро умрет. Я измерил температуру, послушал сердце. По всем показателям она должна быть мертва.

Слушающие рассказ врачи и медсестры разом присмирели. Грей переглянулся с Одриго и Эрике. Он мог поклясться, что вердикт офицеров прост – сумасшедшая. Однако инспектор Горано видел слишком много того, что указывало на магию крови. Он уже сталкивался с ней и знал, как она работает.

Грей под пристальными взглядами собравшихся миновал зал и открыл двустворчатую дверь. Солнце так ярко заливало коридор, что пришлось зажмуриться. По правую руку шло несколько дверей – кабинетов врачей, где они принимали больных, затем начинались комнаты без указателей. Должно быть, подсобные помещения.

Коршуны подошли к воронам: двое мужчин топтались под дверью с таким видом, словно ждали очереди в туалет. Один и вовсе подпирал стену плечом и лениво глазел по сторонам.

– Где ваш инспектор? – гаркнул на них Грей, и те сразу вытянулись, но уже через секунду вспомнили о вражде между отделениями, и на лицах появилось неприкрытое недовольство.

Один из них буркнул:

– Разговаривает с врачами. Это дело передали нам.

– Сколько вы здесь находитесь? Что уже сделали?

– Два часа, – неохотно ответил ворон.

Одриго хмыкнул:

– То есть, какая-то сумасшедшая баба два часа вам угрожает, а вы топчитесь под дверью?

Грей посмотрел на офицера, давая понять, что надо заткнуться, и спросил:

– Где она?

Не успели вороны дать ответ, как хлопнула дверь, в коридоре появился Иегель Арсе. Грей сразу заметил, что нашивка на его куртке сменилась с офицерской на инспекторскую. Мужчины хмуро переглянулись.

– И ты здесь, Грей.

Они дружили когда-то. Вместе окончив полицейскую школу, оба начали служить в Первом отделении. Через три года Грей перешел во Второе, и Арсе принял это за удар в спину, а переход в Третье – за контрольный выстрел.

– Как видишь. Иегель, расскажи обо всем по порядку. Что вы уже сделали?

– Хочешь, чтобы я отдал тебе наше дело? – Арсе изогнул одну бровь, на смуглом лице появилась откровенная насмешка.

– Иегель, что важнее: жизнь человека или «молодец» от своего комиссара? Ты когда таким стал?

Сделав шаг к Грею, Арсе тихо спросил:

– Инспекторская куртка не жмет? – он улыбнулся, будто удачно пошутил. – Она пришла с револьвером. Угрожает убить сестру милосердия.

– А требования?

– Никаких. Просто никого не подпускает.

– Кто-то смог подтвердить ее имя и фамилию? Вы пытались найти родных?

Хотелось влепить Арсе смачную затрещину, какой отцы награждают нерадивых сыновей. Иегель ведь раньше не был таким: он мечтал служить в полиции и рьяно брался за каждое дело. Но в равнодушных ублюдков со временем превращались многие. Разговаривая с ними, Грей думал, что стучится в закрытые двери, которые уже не открыть, скорее руки в кровь собьешь.

– Пока не успели.

Но это же первое, что требовалось сделать! Как рассказывали в полицейской школе, взятие пленных – последняя попытка спасти свою шкуру, если дело пошло не по плану. Нападающие пугались и терялись, и чтобы достучаться до них, требовалось как можно больше узнать об этом человеке. Хорошими помощниками выступали родственники преступников, чаще всего мирные люди, которые не знали о тайной жизни близких. Ради них те открывали двери и складывали оружие.

– Вы пытались поговорить, или это все со слов врачей? – После вопроса Грея Одриго и Эрике одинаково ухмыльнулись.

– Пытались. – Арсе скрестил руки на худой груди – не профессиональный жест, лишающий защиты. – Что, хочешь сам попробовать?

– А для чего я здесь, по-твоему? Где она?

Иегель сделал такое лицо, что Грею показалось, инспектор не ответит и будет смотреть, как коршун стучится во все двери, но Арсе все же сказал:

– Третья комната с конца.

– Инспектор Горано, – начал Эрике, но Грей остановил его взмахом руки.

– Стойте здесь. Я сам поговорю с ней.

– Но…

– Это просто испуганная женщина, тут нет «но». – Грей зашагал в конец коридора.

Даже если в деле была замешана магия, вела себя «преступница» как жертва. Инспектор думал не о револьвере, с которым она пришла, а о голосе в ее голове. Это так походило на результат работы магов крови. Он хорошо знал, на что они способны, и слишком многих потерял из-за них, чтобы сейчас оставить дело незаконченным.

Нужная дверь была деревянной и казалась достаточно хлипкой – такую можно выломать с ноги. Сначала Грей зашел в соседнюю комнату, чтобы оценить размеры помещения и планировку, затем осторожно постучал к Гарелле.

В школе научили общим правилам. Во-первых, никогда не опускать и не бросать оружие, иначе есть риск попасться самому. Во-вторых, преступник знает, что взятый в плен – единственная защита, и последнее, что он сделает – убьет его. Нельзя поддаваться на угрозы. Впрочем, женщина могла оказаться сумасшедшей – тогда разговор будет иным. В-третьих, необходимо выслушать требования.

Хотя не существовало ни одного правила, учившего стучаться к преступникам в двери. Грей предполагал, что если выломать створку, он успеет схватить револьвер, да и вряд ли женщина по-настоящему готова стрелять, но чтобы добиться от нее правды, следовало говорить.

С той стороны послышался слабый шорох, однако ответа не было.

– Вас зовут Гарелла, верно? – Коршун сделал паузу и, не услышав ничего, продолжил: – Я Грей Горано, инспектор Третьего отделения. Вы знаете, зачем мы здесь, а я знаю, почему вы оказались там. По ногам идет холод, перед глазами все темнеет, и кажется, что кто-то стоит над ухом и шепчет, но никого нет, так?

– Кто вы? – из комнаты раздался визгливый голос.

– Я Грей, – повторил инспектор как можно мягче. – Вам нужна помощь врача.

– Не нужна! – голос стал ближе, как если бы Гарелла приникла к двери с той стороны.

– Нужна, ведь вы сами пришли сюда. Еще все можно изменить. Я знаю, как вам помочь.

– Как?

– Откройте, я расскажу.

– Нет, иначе я застрелю ее!

Послышался более звонкий голос – судя по тону, пленницу ткнули или ударили. Встав еще ближе к двери, Грей произнес медленно, чеканя каждое слово:

– Если ты убьешь ее, я убью тебя. Открой, чтобы я помог.

Прошло секунд тридцать, прежде чем в замке провернули ключ. Грей тронул револьвер, проверяя, затем дал знак рукой своим офицерам и воронам, чтобы стояли. Дверь открылась всего на сантиметр или два, показалось испуганное женское лицо. Коршун резко толкнул створку от себя, схватил Гареллу за плечо и, развернув, прижал к стене. Маленький, почти игрушечный револьвер выпал из ослабевших пальцев. Грей оттолкнул его ногой.

У женщины была синевато-красная ледяная кожа, вены набухли, а сама она мелко-мелко дрожала, точно от озноба, хотя в комнате с закрытым окном стояла духота. Продолжая держать ее, Грей спросил жавшуюся в углу девушку в платье и фартуке сестры милосердия:

– Не ранена?

Она подняла на него зареванные глаза.

– Н-н-нет.

– В коридоре полицейские. Иди к ним.

Девушка выскочила, тогда Грей ослабил хватку и, подтолкнув Гареллу в сторону дивана, как можно мягче произнес:

– Я должен позвать врача.

Дрожа, она посмотрела на него пустыми, тусклыми глазами. Женщина была вполне миловидной, несмотря на яркий макияж, особенно заметный на синюшном лице. Черты казались смутно знакомыми, словно Грей уже видел ее в полицейской башне. Возможно, она была свидетелем по одному из дел? Или даже подозреваемой?

Мато резко замотала головой. Грей сел рядом на покосившийся диван – одна ножка короче другой. Комната была полна старой мебели: столов, стульев и досок – настоящий преступник смог бы сделать это оружием.

– Мое сердце не бьется, врач сказал. – Гарелла с отчаянием посмотрела на коршуна. – А я знаю, оно еще бьется, но медленно. Он меня отпустил.

Вопрос «Кто?» так и рвался с губ, однако Грей не смел задавать его раньше времени, чтобы не спугнуть женщину.

– Я понимаю. И внутри так тяжело, кажется, что кровь стала каменной, верно?

Грей сжал правую руку в кулак. Это было частью дела, закончившегося огненным адом. Его хотелось забыть, но оно не отпустило даже с началом нового расследования.

– С вами такое было? Что со мной?

– Нет, но я знаком с тем, кто умирал дважды. Расскажите, что с вами произошло?

– Я не знаю! – Гарелла снова перешла на визг. – Я возвращалась домой, потом мне стало плохо, и очнулась я уже дома. Утром сердце закололо, а я знала, что в приюте мне помогут. Я пошла туда.

– Что за приют?

– Не знаю, я не бывала там раньше. Так давит! – Гарелла говорила возбужденно, но глаза оставались стеклянными, как у чучела. Она положила руку на грудь. – Я не чувствую ничего. Я знаю, что это все. Он так сказал. Я сделала, что требовалось, и он меня отпустил.

– Кто? Что вы сделали?

– Не знаю, не знаю, не знаю, – как заклинание шептала Мато. – Дай мне почувствовать себя живой!

Гарелла вдруг скользнула к Грею и, пытаясь залезть на колени, положила ледяную ладонь ему между ног, синие губы оказались так близко перед его лицом. Коршун обеими руками оттолкнул женщину. Падая, она ухватилась за подлокотник дивана и так и осталась сидеть на полу, приникнув к нему, и все шептала:

– Живой, живой, живой…

Грей наклонился к ней. Одновременно с этим она дернулась и сразу обмякла, закрыв глаза. Инспектор прижал пальцы к шее – пульса не было.

Он медленно вышел. В деле появлялось все больше неизвестных переменных.

4.5. Мне нужно к вам

Двенадцать лет назад

Мальчик в старой потертой куртке, слишком большой для его тощего тела, стоял, вцепившись в прутья решетки, и со страхом смотрел на дворец с пятью высокими башнями. Во дворе сидели юноши и девушки в бело-красной форме. Он был таким огромным, что их фигуры казались совсем маленькими, а лица вовсе стирались. Алето не видел ничего, но так же ощутимо, как запах распускающихся цветов, как ветер с набережной Эйнского моря, как привкус соли на губах, он чувствовал магию.

Мальчик подался вперед, ближе к золоченым воротам. Он знал, что оказаться внутри нужно любой ценой – это его единственный шанс. Но если не поверят? Или выгонят?

Алето прижался лбом к прутьям и с тоской вгляделся в фигуры. Все говорили, что учениками Ордена жизни становятся только лучшие, самые достойные. А его же вся деревня называла оборванцем и тыкала пальцами!

Вот поэтому и надо было зайти. Насупившись и грозно сжав кулаки, Алето сделал еще несколько шагов к входу.

– Эй! – по ту сторону появился мальчишка. – Ты что, следишь за нами?

На вид он казался не старше самого Алето – лет десяти, может, одиннадцати. По нему сразу было ясно – аристократ. Алето уже видел таких: они ездили в экипажах, запряженных красивыми лошадьми, и одежда у них была без заплат, вся такая чистая и светлая, а вокруг обычно суетились слуги.

– Да не смотри так, я пошутил, – парень улыбнулся. – Заблудился, что ли? Ночлежку ищешь? Тебе вниз по улице, а у такой большой серой статуи – направо.

– Не нужна мне ночлежка! – огрызнулся Алето. – Мне к вам нужно. У меня есть магия.

Ученик смотрел просто и не выглядел задирой. Алето вспомнилось, как изображали юного Эйна-Дарителя: высоким, стройным, с длинными золотыми волосами и глазами небесного цвета. Парень напоминал его.

Он присвистнул:

– У тебя? Ты уверен?

– Да, у меня!

В деревне только Синир знал, что у Алето проснулась магия, да и то понял он это случайно. Мужчина посоветовал прийти в Орден жизни, а на вопрос, как доказать, что у него есть сила, дал настоящий совет.

Алето достал из кармана нож и немедля резанул себя по ладони. Полоса набухла красным. Он только успел сморщиться, как аристократ схватил его за запястье и сильным движением дернул на себя.

– Ты что делаешь! – воскликнул ученик, положив пальцы на порез. Края защипало.

Алето попытался вырваться, но даже сквозь прутья парню удавалось удерживать его. Когда тот выпустил руку, кровь уже превратилась в корку.

– Я хотел доказать, что тоже так могу!

– Тебе кто сказал, что нам нужны такие доказательства? – фыркнул ученик.

– Синир, из моей деревни.

– Не общайся с ним, он идиот. Как тебя зовут?

– Алето, а тебя?

– Эйнар. Алето, тебе точно нужно к нам? – Улыбка поникла. – Поверь, здесь нелегко.

– А здесь будто лучше! У вас правда… – Алето замялся, вспоминая названное Синиром слово. – Стипендии большие?

Парень кивнул.

– У меня мать не может работать. Если не будет этой вот, – Алето снова сделал паузу, – стипендии, она умрет с голоду. И Лота. Это моя сестра. Мне нужно к вам.

Эйнар кивнул:

– Хорошо, идем. Теперь ты не один. Я приведу тебя к Альвардо.

– Кто это?

– Наш отец.

Почему-то Алето стало не по себе от упоминания этого имени, но он все равно пошел.

5. Мертвец тебе сочувствует

Быстро спустившись по каменным ступеням, Алето залетел в комнату и упал на кресло, пристроив руку на подлокотник. Помещение напоминало колодец: в высоту оно было больше, чем в ширину. Запах сырости, привычный для дома, перебивал аромат крепкого табака.

– Не торопись, – с угрюмым видом произнес Энкарт, отрывая от губ трубку и выпуская колечки дыма, не слишком ровные и быстро распадающиеся в воздухе. – Твой кровный брат опять опаздывает.

Свет ламп усиливал морщины на лице Энкарта, и казалось, ему даже не сорок, а все шестьдесят. Впрочем, некоторые в Ордене крови считали, что он преуменьшает свой возраст. Лысина подтверждала эту версию.

– Безобразник, – изображая негодование, Алето осуждающе покачал головой.

Спустившись пониже в кресле, он сложил руки на животе. В этой комнате он бывал нечасто – обычно братья собирались наверху, в больших залах со старинной мебелью, пропахших пылью и книгами, похожих на музейные галереи.

В Алеонте любили говорить, что Орден крови – некроманты и чернокнижники, которые делают жертвоприношения, издеваются над умершими, пьют, устраивают оргии и вообще. Если поделить все на два, результат становился похожим на правду.

Да, опыты с телами были, но они же мертвы, какая им разница? А те, кого удалось вернуть, обычно говорили «спасибо». Это Орден жизни боялся заглянуть за черту смерти – его последователи отказывались от половины возможностей, которые давала магия крови. Оба ордена были связаны с ней, но пока одни держались за выдуманные правила и все сводили к своему хорошенькому светловолосому богу, другие не боялись изучать жизнь и смерть.

А вот знала ли чертова церковь, сколько послушников тайно служили Ордену крови? Не десятки, а сотни. Это и было причиной схожих названий, обращений и бесконечной вражды, в которой «некроманты» уступали годами. Алето сам когда-то принадлежал Ордену жизни. К счастью, умница-судьба все расставила на свои места.

– Ты вообще контролируешь его? – Энкарт продолжал бурчать, делая паузы только для новой затяжки. – Нет! Отпустил в город, как собаку на выгул, а он должен быть здесь! Я говорил брату Дано, что такого нельзя позволять, но нет, тебе же все с рук сходит. А это риск для нас, понимаешь?

Алето сел и, опустив ноги на пол, приблизил лицо к говорящему.

– Мой кровник – мое дело. За своим следи.

Он увидел, как резко расширились зрачки Энкарта. Улыбнувшись, Алето снова опустился в кресле пониже и сложил руки на животе.

Вот она – та сторона, из-за которой поползли слухи. Для Ордена жизни окончательность секунды смерти была непреложным обетом и все делила на «до» и «после». Второе братство научилось использовать силу, чтобы вернуть человека, который умер несколько минут назад. Это было сродни тому, как на севере применяют науку – чистый расчет и годы опыта.

Однако существовало кое-что еще. Круг тех, кто заходил дальше. Кто мог вернуть умершего неделю, месяц или даже год назад. Хотя возрожденные менялись и вели себя не как нормальные люди, они нуждались в подпитке кровью и контроле. Так у некоторых из братьев появлялся свой «кровник» – одновременно слуга и подопытный.

Алето было плевать на опыты, поэтому своего он отпустил погулять в городе и дал немного пошуметь. Недавно у него появилась новая идея: пусть лучше пошумит в церкви. Старый друг не должен заскучать, а вдруг ожившая женщина не смогла его развлечь? Он заслуживал и не таких сюрпризов, и здесь-то появление кровника было бы как нельзя кстати.

– Мой кровный брат метет полы, не выходит в город и слушается меня. – Энкарт все не унимался. Ну пусть выпустит яд, пусть, а то захлебнется еще, бедолага.

Наконец, дверь распахнулась, и на пороге появилась высокая фигура, закутанная в плащ и в широкополой шляпе. Быстрым движением Чезаре Бона, кровник Алето, скинул маскировку на пол и прошел на второе кресло, затем снял темную кофту, обнажая торс с двумя черными пятнами на груди – следами начавшегося разложения.

– Ты опоздал, – голос Энкарта скрипел.

Сначала он осмотрел Чезаре, затем принялся готовить иглы, трубки и бинты.

– Да? Как неловко получилось. – На бледном лице вошедшего проступила ухмылка.

Энкарт излюбленным осуждающим взглядом посмотрел сначала на Алето, затем на Чезаре и наморщил острый нос – ну да, кровники пахли не розами и даже не ванилью.

– Тебе не жарко так ходить, Чезаре? Или в моду вошли плащи и шляпы, а я не заметил? – спросил Алето, закатав рукав черной рубахи и устроив руку на подлокотнике кресла.

– Нет, не вошли, но это мечта моей юности, хотя на меня напялили бело-красное. А ведь для исполнения мечты не бывает поздно, согласен?

– Абсолютно, – кивнул Алето, переглядываясь с Чезаре с одинаковой ухмылкой.

Энкарт с шумом вздохнул.

Кровному брату было за тридцать. Вряд ли он на самом деле мечтал о шляпе и плаще, но то, что его заставили надеть бело-красную форму – форму церковников, было правдой.

В Алеонте чаще всего сжигали тела, но Орден крови хранил еще один маленький секрет: иногда братья выкупали умерших у гробовщиков, чтобы затем вернуть их к жизни. Одним из таких купленных стал Чезаре Бона, умерший десять месяцев назад. Предыдущий лидер церкви Эйна. Это было идеальным совпадением. Алето знал, что кровником ему нужен только Чезаре, и рискнул ради него. Все складывалось так удачно, что слово «идеально» можно было повторить еще десяток раз, пихая буквально ко всему.

– Дай руку. – Энкарт грубым движением затянул жгут и куском ваты, смоченным в спирте, потер сгиб локтя – больше для виду, чем для настоящего обеззараживания.

– Понежней, пожалуйста, – попросил Алето с очаровательной улыбкой.

Мужчина воткнул в вену полую иглу, к трубке приладил другую, затем наклонился над Чезаре. Кровь потекла от одного ко второму. Алето начал сжимать и разжимать кулак, чтобы она шла быстрее.

Чем дольше человек мертв, тем сложнее пробудить его кровь. Требовалось убрать старые, застоявшиеся потоки и влить новые. Спустя сотни экспериментов братья нашли идеальное решение: маг отдавал возвращаемому к жизни один литр шестьсот миллилитров своей крови. Однако эксперимент не заканчивался и после: кровники нуждались в постоянной подпитке, они полностью зависели от своего донора, и кровь другого человека уже не давала результата. Каждый из братьев, начавший такой опыт, понимал, что за него еще долго придется платить здоровьем: из-за тяги к знаниям, из-за амбиций, из-за старых обид – каждый находил свою причину рискнуть.

Поговаривали, что из-за такого «единства» кровники перенимают чужие черты характера. Отлично. Значит, Чезаре точно будет рад встрече со старым знакомым.

– Ты что-то придумал для меня? – спросил тот.

– Нет, я просто хочу, чтобы ты жил полной жизнью

– Отлично. Коварные шлюхи и крепкое вино уж слишком много сил отнимают.

– Что, берешь то, что не давали при старой жизни?

Энкарт бросал недовольные взгляды то на одного, то на другого. Решил поиграть в святошу и притвориться оскорбленной девицей? Пусть, пусть слушает.

– Да нет, псы Эйна никогда не отказываются от сахарной косточки, это же не аскеты из Паучьей секты.

– Ага. О том, что происходит за воротами Южного, говорят многое. Это правда?

Последователям Эйна принадлежало не меньше десятка церквей по всему Алеонте и два монастыря. Южный был огромным комплексом, который включал в себя главное здание, где проходили богослужения, а также кельи, хозяйство, школу, приют и прочее. Это был город внутри города и явно не самый праведный. Хотя последователи Эйна никогда не выступали за нестяжательство и аскетизм, наоборот, они предлагали наслаждаться жизнью. Поэтому в Алеонте так любили слушки о том, что творят братья и сестры за стенами храма.

– Каждый делает, что хочет, пока это не мешает другим. – Чезаре подмигнул. – Было у меня несколько интересных людных вечеров… – поймав взгляд Энкарта, кровник не выдержал и рассмеялся..

– Поспокойнее, – буркнул тот, поправляя иглу и трубки.

– На службе не до развлечений. Нас готовили для другого. – Чезаре печально улыбнулся, отбросив свою браваду.

Алето знал это и смог только понимающе вздохнуть, уставившись на высокий потолок с темными разводами.

Все началось с Альвардо Гасты. Чезаре стал его первой пробой вырастить идеального исполнителя для своей сумасшедшей мысли. План не удался. Тогда он нашел другого – других, чтобы наверняка.

Сначала Альвардо взял себе хорошего породистого щенка, затем подобрал уличную дворнягу. Он смотрел, кто из них лучше умеет сторожить и охотиться, кто быстрее учит команды и вернее их исполняет. И долгие годы Алето видел в нем самого лучшего хозяина, самого любимого. Спроси его тогда, он бы честно ответил, что считает Альвардо настоящим отцом и жизнь за него готов отдать. Глава заметил, достал из грязи, отмыл и откормил, позволил почувствовать спокойствие и безопасность. Вот только два пса ему не были нужны, и когда породистый покусал дворнягу, оказалось, что второго проще выкинуть на улицу, чем спасать, да не просто выкинуть, а отдать на живодерню.

Алето осторожно коснулся черной полосы, которая тянулась от плеча до запястья на правой руке. Несколько горизонтальных и вертикальных линий были и на груди – такими татуировками в Рицуме отмечали принадлежность к отряду и положение осужденного. Вместе с оставшимися ожогами, шрамами и выбитыми зубами они составляли карту проведенных в тюрьме лет. Такую карту было не сжечь и не выбросить – она навсегда останется перед глазами.

– Ты сколько крови забрать у меня собрался, чертяка? – Алето снова нацепил на лицо ухмылку.

– Энкарт, ты что, рассказал, что я тебя подкупил, и мы заберем всю его кровь? – Секунду назад на худом вытянутом лице виднелась тоска, но Чезаре быстро включился в игру и тоже изобразил ухмылку.

– Почти все, – буркнул Энкарт, внимательно следя за аппаратом в виде железного короба с медными трубками и циферблатом. Он гнал кровь от одного человека к другому и вымерял каждый миллилитр. Чертовы ученые короля пытались заменить магов крови научными методами, но те с помощью их изобретений становились только сильнее.

Прошло не больше трех минут, как Энкарт отключил аппарат, убрал иглы и наложил на локти обоих повязки.

– Пойдем, надо поговорить, – Алето позвал Чезаре, быстро вставая. Перед глазами заскакали черные точки.

– Посиди, – в голосе Энкарта впервые послышалось что-то похожее на заботу. – Ты и так бледный, а сейчас как бумага стал.

– Я сидел три года. – К мечущимся точкам добавился шум в ушах, но Алето все равно улыбнулся Энкарту как можно шире и вышел.

Чезаре двинулся следом, громко хлопнув дверью на прощанье. Он крутанул в руке шляпу и процедил:

– Ну и что это? Ты как идеальный контраст черного и белого сейчас. Надеюсь, с кровью мне не передалась твоя глупость.

– Не переживай, все мое при мне. – Алето взъерошил темные волосы.

Годы на каменоломнях Рицума и так превратили его в идеальный контраст, дело было не в потере крови. Думать о здоровье он разучился – нельзя думать о том, чего не осталось.

– Пойдем наверх, надо поговорить.

– Не просто так меня позвал, все-таки?

Алето кивнул, крепко хватаясь за лестничные перила. Орден крови расположился в особняке на севере Алеонте. По документам дом принадлежал одному эксцентричному аристократу, и соседи уже не удивлялись вечным гостям, странным звукам и ночным вылазкам жильцов. Впрочем, о предосторожности братья не забывали и чаще всего пользовались нижними проходами – подземная часть больше походила на отдельный город, а не подвал.

– Время здесь точно остановилось, – протянул Чезаре.

Алето снова кивнул. Пол устилали привезенные с юга мягкие ковры, на стенах висели гобелены, картины в тяжелых золоченых рамах, оружие. Даже самые вычурные аристократы не обставляли так свои особняки уже лет сто, а может, и двести. Впрочем, западное крыло с жилыми комнатами и кабинетами выглядело не так пышно и было обставлено более современной мебелью.

– Давай зайдем сюда. – Алето толкнул дверь.

Солнце заливало комнату ярким светом. Кружевные занавески дробили его на множество лучей, и в них было видно, как в воздухе плавают пылинки.

Чезаре раскинулся на массивном кресле, обитом красным бархатом. Алето достал из шкафа два стакана и виски. Он не успел поставить их на стол, как кровник выхватил добро из рук, налил и сделал несколько жадных глотков, затем достал сигареты и закурил.

В годы учебы в школе Ордена жизни Алето не раз видел Чезаре Бона, про которого говорил весь город. Его искренне любили, в него верили – он делал для людей все возможное и действительно заслуживал уважения. Когда-то Алето смотрел на него с восхищением – на совсем молодого парня, который сумел стать душой Ордена, которого хотелось слушать и идти за ним.

И вот чем тот стал – даже не совсем человеком, он затыкал пустоту внутри алкоголем и сигаретным дымом, ночами со шлюхами и шатанием по подворотням. Громкие проповеди, белый шелковый сюртук с красными полосами на рукавах и любовь города остались позади. И это сделал с Чезаре не Алето – Альвардо, освободив место вожака стаи для своего любимого пса.

– Так говоришь, ты пробыл в тюрьме три года? – Кровник с закрытыми глазами откинулся на кресле и, подняв лицо к белому потолку с лепниной, выдохнул дым.

– Почти четыре даже. – Алето сделал глоток виски – слишком большой для такого благородного напитка.

– А сколько тебе было, когда ты вышел?

– Двадцать. – Алето отпил еще – снова слишком быстро и много.

– А когда я умер? – Лицо Чезаре оставалось равнодушным, как и голос, но по тому, как крепко он сжал подлокотник, было ясно, насколько тяжело ему далось последнее слово.

– Ты решил написать мою биографию? Мне это льстит, но не рановато ли?

– Я знаю, о чем ты хочешь попросить, и пытаюсь понять тебя, поэтому спрашиваю.

– Мне было двадцать один. Уже на год больше, если таков следующий вопрос. Что тебе это дает?

Чезаре покивал своим мыслям и, переведя взгляд на каминную полку с двумя золотыми канделябрами, объяснил:

– Значит, он стал душой в двадцать один, как я. Забавно. И вот уже десять месяцев, как для всех я сгорел, оставив после себя единственную искру. Восемь, как умер Альвардо. И шесть, как я вернулся.

На каждой новой временной точке Алето пил. Приятное тепло делало слова легче – это лекарство всегда спасало.

– Ты хочешь, чтобы я пришел к нему? – Чезаре закурил вторую сигарету.

– Да.

Алето ничего не скрывал от кровного брата – тот изначально знал, что ему вернули жизнь всего ради двух целей: правды и встречи. Историю своей смерти он рассказал сразу, а вот время для визита настало сейчас. План начал претворяться в жизнь, и бывший душа ордена был ступенью в его исполнении.

– Бессмысленно. Он ничего не сделал ни тебе, ни мне.

Алето перегнулся через стол и медленно спросил:

– Это ты хочешь сказать мне?

Чезаре тоже наклонился. Между их лицами осталось не больше десяти сантиметров.

– Если собаку с детства учат кусаться, как она узнает, что можно иначе? Главный ублюдок уже мертв. Можешь лелеять свои обиды до бесконечности, но ты знаешь, это ничего не даст. – Он улыбнулся.

Схватив его за кофту, Алето вскричал:

– Тебе смешно?

Лелеять обиды?! Перед глазами так живо и ярко промелькнули все воспоминания: как заталкивают в полицейскую карету, как читают приговор, как толкают на сухую землю каменоломен, как бьют и тот маленький домик, в котором все умерли, потому что его не было рядом, чтобы помочь. Неважно, кто научил собаку кусаться. Она укусила – надо выбить ей все зубы, посадить на цепь, изморить голодом. Да, укус не станет болеть меньше, но… Просто но.

– Что я должен сделать? И что будет потом? – Чезаре взял паузу. – Я умру?

Алето сел и отпил еще виски, медля с ответом. Ему не требовался слуга, его не интересовали опыты над смертью. После встречи в кровнике не будет нужды – незачем платить за него остатками здоровья. Но Чезаре заслуживал жизни больше, чем кто-либо другой.

– Решай сам. Я не оставлю тебя, ты мой кровный брат. Можешь жить любой жизнью, я не буду держать – и не жить, если выберешь это.

– Кровный брат? – Чезаре поднял стакан, и сквозь стекло его ухмылка превратилась в широченную гримасу. – Ты только что был готов убить меня.

Алето молча посмотрел на него, признавая этот факт. Существовало не так много вещей, которые задевали его – только прошлое и семья. Хотя слово «задевали» было недостаточно емким – резали по-живому, скорее.

– Так мне нужно прийти к нему?

– Да. Расскажи, что произошло. Обо всем: что говорил Альвардо, чему учил, про вашу войну и последнюю встречу. Я хочу, чтобы он подумал, какая жалкая и ненастоящая у него жизнь.

– Я ведь бывал в школе, когда вы учились. Я помню вас вместе. Такие разные, как… – Чезаре долил в стаканы виски и залпом осушил свой. – Зима и лето. Не то ты имя носишь. Мне жаль вас.

– Спасибо, а эту жалость можно обменять на монеты? Просто сделай, что мне надо, и я отпущу тебя.

– Как думаешь, чего стоит твоя жизнь, если даже бывший мертвец тебе сочувствует?

Алето громко опустил стакан на стол.

– Если бы я хотел разговора по душам, я бы пошел в таверну и напился с первым же портовым грузчиком. Я действительно хочу, чтобы ты жил нормальной жизнью, если это еще возможно, но сделай для меня одно дело, хорошо? Как буду жить я, никому не важно.

– У меня уже не появится нормальной жизни, ты сам знаешь. Я пуст. Может, дело в искре – своей я лишился. Я выполню твою волю. У меня нет права отказаться.

Поднявшись со своих мест, они посмотрели друг на друга одинаковыми тоскливыми взглядами. На секунду Алето показалось, что на самом деле мертвы оба: его убили еще тогда, в Рицуме, а Чезаре вовсе никогда не возвращался к жизни. Лучше бы так и было.

6. Не каждую боль видно снаружи

Грей ждал во внутреннем дворе приюта не меньше двадцати минут. Ему уже начало казаться, его специально заставляют ждать, чтобы показать, насколько здесь не рады людям короля, но появившаяся женщина улыбнулась так, что сразу стало ясно – это случайность.

– Инспектор, извините за ожидание, сегодня так много дел. Чем могу помочь вам?

Хозяйка приюта Ката Меха говорила с легким акцентом, но в Алеонте их было столько, что коршун не смог по нему разобрать ее происхождение.

Он почтительно поклонился.

– Меня зовут Грей Горано, Третье отделение. Сенора Меха, я хочу задать несколько вопросов. Возможно, вы слышали о том, что вчера произошло в больнице святой Атрианы.

Сев на край фонтана, хозяйка приюта расправила длинную юбку. Две женщины, пришедшие с ней, остались стоять. Грей опустился рядом. Сегодня был очередной жаркий день, и попадающие на лицо и руки капли воды приятно холодили.

– Да, слышала, но какое это имеет отношение к нам? – Сенора нахмурилась, и Грей понял, что ей уже хорошо за сорок, хотя на первый взгляд она выглядела достаточно моложаво.

– Женщину звали Гарелла Мато, и утром она приходила к вам. Я хочу, чтобы вы рассказали мне об этом.

Умершая назвалась настоящим именем, и узнать ее историю не составило труда. Гарелле было тридцать два. Она родилась в обычной семье, ее отец работал в доках. Девочка рано ушла из дома, последовав примеру тех, кто мечтает о быстром заработке ради хорошей жизни, но оказалась в аду. Мато стала шлюхой в публичном доме, однако ад пришелся ей по нраву, и сначала девушка дошла до «дорогих» клиентов, а затем поднялась до хозяйки дома удовольствий. В Алеонте они не были запрещены, для них выстроили целый квартал, и Гарелла заправляла тем, который был известен самыми жестокими условиями, близкими к рабству. Это не смогли доказать, но Грей узнал, что некоторые «девочки», не сумев уйти от Мато и не выдержав такой жизни, покончили с собой.

Вскрытие показало, что сердце у нее действительно примято, словно его сжали пальцами. Но было кое-что еще: Истар сказал, ее кровь слишком густая, как кисель, а между тем, она не могла свернуться так быстро. При этом температура тела стремительно опустилась, хотя учитывая жару, она должна быть близка к уличной. Официальной причиной смерти Истар назвал сердечную болезнь, а вне отчета сказал, что ее тело сошло с ума.

У Грея появилось разрешение комиссара Гона на продолжение дела и десяток новых вопросов. А перед этим его пыталась поцеловать полумертвая шлюха – вот ее способ «почувствовать себя живой». Грей не знал, смеяться ему или проклинать судьбу, и поэтому при каждом воспоминании курил. Вот и сейчас рука потянулась в карман, но он не достал пачки – не при женщинах.

– Хорошо, инспектор Горано. – Хозяйка приюта позвала: – Анжи, ты вчера говорила с ней, верно?

– Верно. – Подошла хмурая черноволосая женщина, смотревшая на Грея с недоверием и осторожностью. – Она явилась около полудня и попросила помощи, но не говорила, что с ней не так. Она выглядела здоровой и богатой, а такие обычно не приходят сюда, поэтому я попыталась расспросить ее, тогда эта женщина начала кричать. Я думала, она пьяна или еще что и хотела прогнать ее, у нас ведь дети! Но вышел душа Амадо и сказал, что если она просит, мы должны помочь. Он ушел, а я повела ее к доктору Тинье, но она вдруг убежала. Это все.

Грей кивал в такт словам. Гарелла говорила, что почувствовала, ей помогут в приюте. Напрашивалось два варианта. Или голос в голове действительно существовал и велел идти сюда – зачем? Или магия меняла не только организм, но и сознание, и Мато спятила – и все же, почему она выбрала именно это место?

Инспектор сделал мысленную пометку, что нужно больше узнать о механизмах действия магии крови и о работе некромантов.

– Доктор не осматривал Гареллу Мато, верно? – уточнил Грей.

Анжи кивнула.

– Скажите, как она выглядела? Может быть, вы заметили что-то необычное?

Женщина возмущенно уставилась в ответ:

– Она кричала! Разве этого мало? Мы помогаем людям добровольно, а она требовала помощи, хотя даже не могла сказать, что с ней не так!

– А еще? С ее внешностью все было в порядке?

Анжи задумчиво пожевала губу:

– У нее на подоле платья осталось темное пятно, будто она упала и не успела отряхнуться. А такие обычно следят за собой. У нее холеные руки, она явно не привыкла ими работать. Я только из-за пятна поверила, что ей нужна помощь, иначе бы она обратила внимание.

Руки холеные, значит. Не стоило рассказывать, как Гарелла работала этими руками. Грею еще сильнее захотелось курить, а лучше вернуться домой, принять ванну и заварить кофе. И съесть свежую булку из пекарни у дома. Это было такое простое желание, но он уходил на службу до ее открытия, приходил после закрытия и только видел в окно суетящихся пекарей, которые не открывали дверь вне графика.

– Спасибо, сеноры. У меня остались последние вопросы: сколько Гарелла Мато пробыла в приюте и кого она видела за это время?

Анжи молчала так долго, что сенора Меха поторопила ее настойчивым взглядом.

– Минут десять. Амику, она как раз сидела здесь во дворе и подстригала растения. Потом мы увидели Мико – это наш воспитанник, он опять отлынивал от работы и пытался спрятаться. Еще мимо прошел доктор Тинье, и потом появился душа Амадо. Все.

Грей почувствовал себя охотником, взявшим след крупной дичи. Если здесь был служитель Ордена жизни, то.… Что если часть истории Гареллы, что ей стало плохо во время возвращения домой, не имела отношения к делу, что-то случилось с ней уже здесь?

– Душа Амадо часто бывает в приюте? Вы сказали, он велел помочь женщине – это нормально для него?

Анжи едва не задохнулась от возмущения:

– Да как вы смеете! Вы что, думаете… Да что вы думаете?!

Грей молча посмотрел на нее, уставившись в переносицу. Несколько секунд она упрямо пыталась смотреть в ответ, затем отвела взгляд. Вот она – собачья верность Эйну и его служителям. Он всего лишь задал вопрос, еще не сказав ни слова против, но послушник уже приготовился встать под огонь за своего лидера.

Сенора Меха осталась более рассудительной и ответила спокойным тоном:

– Да, инспектор Горано, душа Амадо часто бывает в нашем приюте, а также в других приютах, больницах и школах города. Если у вас есть вопросы к нему, вы можете поговорить прямо сейчас. Душа Амадо в лазарете.

Хотелось презрительно фыркнуть, но Грей только кивнул. О мальчишке, который возглавлял Орден и церковь, говорил весь Алеонте – конечно, верные псы встретили нового хозяина радостным вилянием хвоста. Люди так легко отдали ему сердца, купившись на внешность, как у Эйна-Дарителя, и несколько хороших дел. Но Грей знал подобных ему. Они владели силой и думали, что способны на все. Один такой же самоуверенный юнец убил его отца, когда тому стало плохо на улице, легко убедив окружающих, что не нужно искать врача – достаточно магии крови. Но он сделал неверный жест – и человек умер.

Сенора Меха проводила Грея в лазарет, где на узких койках лежало десятка полтора людей. В одном конце зала врач готовил лекарства для пациентов, в другом сидел душа Амадо, слушая бойкого старичка, радующегося нежданной компании.

Лидер церкви и правда напоминал Эйна – точнее, это было ужасающее сходство, словно иконы писали с него. Длинные, до лопаток, волосы были такими золотыми, что казалось, от всей фигуры исходит сияние. Заслышав шаги, Амадо повернулся, и Грей поймал взгляд пронзительных голубых глаз. Он повидал многих людей, но на секунду ему стало не по себе – таких глаз инспектор еще не видел, было в них и правда что-то… Эйнар, казалось, мог заглянуть в самую душу и знал, из чего она состоит и в какой последовательности собрана.

Заметив нашивку инспектора, церковник остановил старика уверенным жестом, ободряюще улыбнулся ему и поднялся Грею навстречу. У души была высокая, хорошо сложенная фигура человека сильного, здорового. В полицейскую школу таких принимали, даже если они недотягивали на экзаменах или у их родителей не хватало денег для оплаты обучения. Грей попытался вспомнить, что плохого он слышал о главе Ордена, но на ум ничего не пришло.

– Чем я могу помочь вам, инспектор?

Держался парень не как человек виновный. Он казался полной противоположностью Раона Кавадо: и внешностью, и характером.

– Прошу, давайте отойдем, чтобы не мешать доктору Тинье. – Амадо по-хозяйски указал Грею на выход. Усатый мужчина по-прежнему был занят лекарствами и даже не поднимал головы на говорящих.

Сухо кивнув, Грей прошел следом. Сенора Меха и другие женщины исчезли, оставив их в коридоре вдвоем. Это к лучшему. Возможно, без своей паствы парень будет вести себя иначе.

– Душа Амадо…

Церковник остановил его взмахом руки:

– Инспектор, я знаю, что среди людей короля немногие верят в Эйна и не являются магами крови, поэтому вы можете обращаться ко мне по имени – Эйнар.

Слишком уж он самоуверенным он выглядел. Грей подумал об этом не потому, что хотел поставить парня на место, нет, было в его поведении что-то… Он пока не мог описать это словами, но уже знал, что к главе Ордена стоит присмотреться.

– Хорошо. Мое имя Грей Горано, Третье отделение. Я пришел сюда в связи с тем, что вчера здесь побывала женщина по имени Гарелла Мато.

Лицо Эйнара не изменилось. Он даже не сразу понял, что Грей все сказал, и с опозданием спросил:

– Я должен ее знать? Что с ней случилось?

– Она пришла в приют и попросила помощи. Сестры хотели, чтобы она ушла, но вы велели помочь ей.

Парень кивнул:

– Так что с ней случилось? Я помню ту женщину, но не знал, как ее зовут. Почему она заинтересовала Третье отделение?

Грей внимательно следил за его руками: язык тела обычно говорил больше, чем голос и мимика. Скрещенные или спрятанные за спиной руки, сжатые в кулак ладони – это могло указывать на многое, однако Эйнар даже не шевелил ими, оставаясь непоколебимо спокойным.

– Она умерла.

– Да найдет она свет, – откликнулся Амадо.

– Почему вы велели помочь ей? Гарелла Мато кричала и напугала работающую здесь женщину, она могла угрожать детям.

– А что еще я должен был сделать? – Удивление казалось искренним. – Не каждую боль видно снаружи, и люди часто прикрывают ее криком. Если мы можем помочь, мы должны попытаться.

– Вы ведь маг крови, верно?

Эйнар рассмеялся:

– Конечно! Иначе бы я не занимал своего места.

– Скажите, а почувствовали ли вы, какая у нее кровь?

Мимо прошмыгнула девчонка. Не обращая внимания, Эйнар ответил:

– Да, конечно. Мы слышим ее движение так же, как любой другой звук. У нее кровь была густая, застоявшаяся. Я поэтому хотел поговорить с ней после – возможно, она больна и не знает этого. К сожалению, усилий приютского доктора не хватит, чтобы помочь в таком случае.

– Может быть, вы заметили что-то необычное?

Рука Эйнара впервые дернулась – он задумчиво потер подбородок.

– Думаю, нет. Эта Гарелла показалась мне напуганной и растерянной, поэтому я решил, что мы должны ей помочь. Но как сказали сестры, она неожиданно убежала, и больше я ее не видел.

Грей медленно кивнул. Это было похоже на то, что он сам подумал о Мато.

– Хорошо. Вы сказали, что хотели поговорить после – после чего?

– Я был у приютских детей. Иногда я прихожу к ним, чтобы рассказать истории из наших книг или помочь.

Видимо, версия, что с Гареллой что-то произошло в приюте, неверна. Это было случайное место и случайные люди.

– Душа Амадо, у меня остался всего один вопрос к вам. Сколько среди служителей вашей церкви магов крови?

– Не знаю, если честно. Вам должно быть известно, что верха всегда занимают маги, но они есть и на более низких должностях, а некоторые маги верны другой религии. Если это важно, наша канцелярия поможет вам.

– Спасибо за ответы, душа Амадо.

– Не за что, инспектор Горано. Я всегда готов помочь.

«О да», – насмешливая мысль появилась сама собой, но Грей все же решил, что на этот раз Алеонте получил себе достойного защитника. Эйнару Амадо можно верить, подсказывало чутье, он действительно оберегает город. Оно обычно не подводило.

***

Грей так и не успел зайти в пекарню, но план с ванной и кофе удался. Поставив перед собой уже вторую чашку, он закинул руки за голову и посмотрел на висевшую над столом карту Алеонте. На ней еще остались карандашные отметки, которыми он выделил точки, где нашли жертв «похитителя сердец».

Раон выбирал просто: если о человеке шли грязные слухи, он мог стать его жертвой. Это соответствовало предположению о том, что так Кавадо пытается очистить город. Второй действовал похоже. Список Истара показал, что все люди с «примятыми» сердцами так или иначе подозревались в преступлениях, но полиции не удавалось собрать достаточно доказательств.

На первый взгляд все складывалось в единую картину. Среди псов Эйна появился человек, который решил очистить Алеонте от преступников и взялся за убийства тех, кого сам осудил. Ключом к разгадке личности маньяка мог стать вопрос: как убийца узнавал их тайны?

В этой версии оставались пробелы, но она походила на правду. Так казалось, пока не появилась Гарелла Мато. Возможно, врач был неопытным и что-то перепутал. Возможно, она действительно сошла с ума. Или дело касалось не Ордена жизни, а Ордена крови.

Что если конечной целью обоих убийц было не очищение, а воскрешение? Магию Раона за годы в больнице заглушили с помощью лекарств, поэтому он создавал из частей тела куклу – обезображенное подобие человека. Второй же мог убивать, чтобы затем воскресить. Этим занимались некроманты и, тогда появление Гареллы вписывалось в общую картину. Второму мало времени, на которое он может вернуть человека? И тогда Мато умерла сама: у мага просто не хватило сил поддерживать ее жизнь дольше. Или он хочет научиться воскрешать тех, кто умер давно, и начал с малого?

Как бы то ни было, версий стало две. Где-то на улицах Алеонте по-прежнему ходит маньяк, который убивает – или ради магии, или ради самого города. А может, все вместе? Могло ли таких «сыновей» быть больше?

Грей сделал глоток кофе. Работа продолжается, и в своем расследовании он должен пойти или против Ордена жизни, или против Ордена крови. Опять. Хорошо, пусть так, если это необходимо для безопасности города.

6.5. Уже не один

Двенадцать лет назад

– Быстрее! – Эйнар подгонял Алето, пока они шли по школьному двору. – Ты же знаешь, отец Гаста не любит тех, кто опаздывает!

– Ага, знаю, – буркнул друг, на ходу запихивая в тетрадь рассыпающиеся листы.

Под глазами у него залегли синяки, вечно бледное лицо казалось еще бледнее. Нервничает – это Эйнар видел яснее ясного. Алето не умел ни читать, ни писать, а все его знания о магии были окутаны предрассудками – он оказался из тех, кто даже неожиданный ливень списывает на ее действие. Однако директор школы Альвардо Гаста поверил в нового ученика и дал ему шанс. Пока Алето занимался отдельно от других, и сегодня по результатам экзамена должно было решиться, станет он настоящим учеником Ордена или вернется к себе.

– Эй! – послышалось со ступеней школы.

К ним приближался Раон Кавадо. Он был одет в бело-красную форму, как все ученики, но на нем она сидела так идеально, словно за ним бегал десяток слуг с утюгами, хотя все знали, что таких свиней, как Раон, в Ордене больше нет.

– Что, нашел себе новую псину? – Кавадо противно ухмыльнулся. По бокам встали двое парней из его «свиты».

Алето угрюмо насупился, но промолчал. За прошедшие месяцы он подрался уже трижды, и Альвардо все грозился, что не потерпит такого: еще одно нарушение, и у нового ученика не останется шансов.

Эйнар знал, что у него запас шансов больше. Он шагнул к Кавадо, сжав кулаки.

– А ты ведь знаешь, что собак называют самыми верными друзьями? Или что, мне с тобой, тараканом, общаться?

– Что? – процедил Раон, толкая Эйнара в плечо. – Это ты меня тараканом назвал? Ты знаешь, кто мой отец?

– А тебе мать не рассказала? Извини, не знаю.

– Думаешь, Альвардо выбрал тебя первым, так все с рук сойдет? Нет, ты ведь один. Все знают, что твои родители подохли под забором!

Эйнар вихрем кинулся на Раона и, сбив с ног, увлек на землю, затем ударил кулаком. Прыщавое лицо Кавадо покраснело, а глаза он выпучил, точно выброшенная на берег рыба. Парень попытался ударить с помощью магии, но Эйнар выгнул его пальцы до хруста, и Раон завизжал. На плечи опустились чужие руки, кто-то с силой дернул Эйнара в сторону, а другой из свиты уже замахнулся, целясь в живот.

Алето прыгнул сбоку и повалил державшего на землю, но всего секунду он был сверху, и вот уже второй, взобравшись на него, с размаху влепил кулаком по щеке. Эйнар кинулся на помощь. Раон ухватил его за ногу.

Мигом собралась толпа, словно ученики только и поджидали драку. Раздались голоса учителей. Эйнар снова почувствовал, как его оттаскивают в сторону, а затем встряхивают, точно щенка.

– Твоя справедливость – это удары?

Эйнар округлил глаза от удивления и испуга. Его держал Чезаре Бона, душа Ордена! Когда он посещал школу, и учителя, и ученики старались вести себя идеально, чтобы не попасть под горячую руку лидера, но сейчас!.. Он увидел драку!

Душа Бона выпустил Эйнара и быстрым шагом направился к школе.

– После полудня зайдете в мой кабинет. Все пятеро, – бросил один из учителей и поспешил за Чезаре.

– А вы расходитесь! – добавил другой, руками замахав на толпу.

Эйнар подбежал к Алето, злобно глядящему на свиту Раона и потирающему щеку.

– Ты что творишь?! Хочешь, чтобы тебя выгнали? Отец Гаста не дает вторых шансов!

– Я должен был остаться в стороне? Ты слышал, что он сказал! И их было трое!

– И что? Тебе нельзя подставляться. То, про моих родителей – это мои проблемы. А что Раон говорит про тебя – он скоро заткнется, обещаю. Я бы разобрался со всеми.

Ответив серьезным и непоколебимым взглядом, Алето выдал:

– Раон неправ: ни я, ни ты уже не один. А друзья должны стоять друг за друга. Не знаю как здесь, а у нас так было принято. – Он бросил взгляд на центральную башню с часами и подскочил: – Мне пора!

Алето схватил с земли разлетевшиеся листы и кинулся внутрь школы.

7. Помолитесь за город

Обычно Эйнар посещал утренние службы. Ему нравилось стоять рядом с людьми, слушать уверенные голоса служителей, читающих отрывки из книги Эйна, и вместе со всеми вкушать эдо – маленькие кусочки теста красного цвета, символизирующие искру. Но утро выдалось слишком суетным, чтобы идти в храм, поэтому перед тем, как отправиться к королю, Эйнар опустился на колени у иконы Эйна-Дарителя, стоящей в углу комнаты.

С губ сорвался вздох:

– Помоги мне найти нужные слова.

От того, что он услышит сегодня и от сказанного в ответ, от поступков короля и кионского посла зависела судьба Алеонте. Однако верного пути Эйнар не видел: или начнется война между городами, или война внутри.

– И разобраться во всем, – добавил он, вспоминая пришедшую в приют женщину.

История не выходила из головы уже который день. Он должен был вести себя как обычно, поэтому вернулся к детям, решив поговорить после, но гостья сбежала. Эйнар знал, что убил Гареллу Мато, и все же она пришла, она дышала, она говорила.

Душа закрыл глаза и положил руку на дерево, покрытое масляной краской. Икона была старой, ровесницей самого города. Ему нравилось думать, сколькие же смотрели на нее и просили ответов – будто тонкая нить тянулась к нему от предков.

– Я ведь поступаю правильно? – спросил Эйнар. – Она держала людей как в рабстве: и женщин, и девушек, и даже совсем девочек, а вороны закрывали глаза.

Стоило вспомнить об этом, ответ перестал быть нужным. Пока власть спит, а полиция продается, нельзя оставлять своих людей.

– Я все сделаю. Ты выбрал меня, я знаю.

Отец Гаста говорил так. Учитель дал веру, опору в жизни, дом и семью. Подобрал семилетнего мальчишку, оставшегося без родителей, и указал путь.

Пальцам стало горячо и липко. Открыв глаза, Эйнар отшатнулся. От резкого движения икона упала на пол. По лицу Эйна текли слезы – две кровавые дорожки, тянущиеся так карикатурно медленно. Душа прижал икону к себе и попытался рукавом утереть поверхность, но влажные капли выступили снова.

Безумие, это безумие. Такого не могло быть.

Эйнар приблизил икону к лицу, стараясь сквозь кровавую пелену разглядеть черты бога. И все же это было реальностью, это происходило и что-то значило. Он убрал несколько капель и растер кровь между пальцами. Такая живая, такая сильная и горячая, что сердцебиение казалось почти ощутимым. Словно Эйн перед ним был не иконой, а реальным человеком, и действительно плакал – плакал тяжелыми кровавыми слезами в ответ на вопрос своего сына.

– Ты же не оставил меня? – голос прозвучал сдавленно.

Эйнар сунул икону под подушку и, выпрямившись, снял испачканный сюртук. Он во всем разберется, только нужно немного времени. Это просто…

Сделав глубокий вдох, Эйнар подошел к платяному шкафу и рывком открыл дверь. Внутри висело пять одинаковых белых сюртуков, у каждого – по две красные полосы на левом и правом рукавах. Столько же белых рубашек. Последняя в ряду висела не той стороной, и Эйнар торопливо поправил ее. Вернувшийся порядок успокоил мысли.

Ему говорили, что не следует надевать другое: ставший душой должен верно служить городу и в любом месте, в любое время не забывать, кто он. Церковь учила жить свободно, выбирая себя и свой путь, но один служитель не мог этого позволить. И пусть в самом углу висела черная куртка с капюшоном, какие носили рабочие, она тоже была для того, чтобы служить городу.

Сменив верхнюю одежду, Эйнар вышел в длинный коридор с рядами дверей – келий, в которых жили другие служители, затем во двор, под сень деревьев. Солнечный луч копьем пробился сквозь пелену облаков и высветил листья так, что они загорелись яркой нефритовой зеленью. На сердце снова стало спокойно, и Эйнар почувствовал прежнюю уверенность.

***

К дворцу вела сеть длинных узких улиц, запутанных, будто змеиное кубло. Алеонте возник четыре века назад, и из крошечной деревни, основанной беглыми рабами и крестьянами, он вырос до большого цветущего города. От той деревни уже ничего не осталось: на ее месте построили военную крепость, которая затем стала королевским дворцом, и все дороги Алеонте вели к нему.

Это было большое прямоугольное здание с четырьмя башнями – память о прошлом, они символизировали четыре центра работорговли и крепостничества, откуда бежали основатели. Обращенные к городу стены выложили камнем, мраморные балконы придавали дворцу грозный и величавый вид, но внутри он был отделан кирпичом, а там, где никто не видел – саманом.

Пройдя главные ворота, у которых несли службу караульные в алой форме, Эйнар попал во внутренние дворы. Самый большой окружали крытые галереи, украшенные скульптурами и лепниной. Туда выходили окна многочисленных советов: магического, финансового, морского и прочих, и прочих.

Каждое утро сотни, даже тысячи людей устремлялись внутрь. Дворы превращались в городскую площадь, и лавочники с коробейниками раскладывали товары, аристократы в сопровождении пажей и слуг приходили, чтобы подать прошение или уладить дела, торговцы – получить разрешение, капитаны и моряки – просить пенсию. День ото дня толпа не становилась меньше, ведь посетителей могли принимать неделями, даже месяцами, и чтобы получить от королевских людей свое, требовалось, пожалуй, обладать бессмертием.

Эйнар представил, с каким скорбным лицом король Альдо смотрит на это безумие, и губы исказились в ухмылке. Пусть, пусть смотрит. Может быть, однажды прозреет и поймет, как его народ живет на самом деле.

Душа поднялся по парадной лестнице. Внутри дворец походил на атласную коробку для пирожных: все было блестящим и вычищенным, с нарочитой утонченностью и нежностью. Какой контраст с картинами, которые разыгрывались за закрытыми дверями.

На третьем этаже собирались различные советы, и пусть Эйнар входил только в состав королевского, магического и религиозного, он знал, что происходило в других. Финансисты были готовы удушить соседа за украденную монету – как же, ведь не им досталось! В морском совете то причитали из-за нападений пиратов, то жадно потирали руки, радуясь налогу, собранному в островных колониях. В военном пышные церемонии возвели в абсолют, а решительность заменили громкими бравадами.

Слуга в золотой ливрее открыл дверь и известил о приходе. Внутри уже собрались король Альдо Третий, Игаро Фарьеса – глава магического совета и Огест Олитейра – военный министр. В углу сидел молодой человек в очках – секретарь, протоколирующий встречу.

Эйнар поклонился:

– Ваше Величество. – Затем кивнул министрам: – Сен Фарьеса, генерал Олитейра.

Король, стоявший у окна, медленно повернулся. Черты лица у него были настолько же мягкими, насколько жестко смотрели глаза. Несмотря на высокий рост, он обладал изящной комплекцией: узкие бедра, тонкие запястья, длинные утонченные пальцы. Черные кудри ниспадали на плечи, и они лежали так нарочито небрежно, что навевали мысль о лихих пиратах. Но в короле не было ничего лихого – Эйнар хорошо знал, что это осторожный лис.

Альдо надел военный мундир. Он никогда не воевал, чин достался ему по праву рождения, но Эйнар знал почти наверняка: парадную форму король выбрал специально, чтобы напомнить кионским гостям о грядущем. На поясе висел скрученный кнут, кажущийся неуместным здесь. Когда-то это был символ свободы – каждый мужчина носил такой, чтобы показать, что бывший раб теперь сам себе хозяин. Верными традиции остались только аристократы, но теперь это говорило только о том, что хозяин сменился. Хотя Эйнар тоже носил хлыст из бычьей кожи. Это было единственное, что осталось от отца и еще напоминало о принадлежности к аристократии.

– Душа Амадо, – Альдо говорил так скупо, будто каждое слово стоило тысячу монет.

Он молчал, и Эйнар стоял со сцепленными за спиной руками, ожидая позволения сесть. Наконец послышалось пренебрежительное разрешение, и он опустился за стол. Хотелось отодвинуться от всех как можно дальше, но церемониал велел сесть по левую руку от королевского места. Все-таки он был главой Ордена жизни, что означало власть не только над церковью, но и над всеми магами крови – вместе это делало его одним из сильнейших людей города.

Церемониал велел сесть Игаро Фарьесе по правую руку, а Огесту Олитейре – следом. Глава магов был высохшим и сутулым, но еще не дряхлым стариком, и двигался с изрядной живостью, а смотрел всегда неодобрительно и осуждающе. То ли «ревновал», что маги крови так верны своему лидеру, то ли боялся, что владеющих другим родом силы становится все меньше, и власть ускользает из его рук.

– Душа Амадо, как поживает ваша паства? – Олитейра говорил с видом доброго дядюшки, он улыбался, поглаживая густую черную бороду, а руки открыто держал перед собой.

– Хорошо, генерал Олитейра. Ваша жена и дочь регулярно посещают Северный храм, что же, они не рассказывают вам, как проходят службы?

Огест, дернувшись, обратил на короля виноватый взгляд, но тот не удостоил его вниманием, продолжая стоять у окна и смотреть на шумную площадь внизу со скорбным, недовольным лицом.

– Говорят, за последний год количество ваших прихожан опять увеличилось, – протянул Фарьеса.

– Алеонте вырос. Вы знаете, что Торлигур начал новую войну, и люди бежали от нее. Все хотят мира и ищут его здесь.

Эйнар многозначительно посмотрел на короля, но тот не обратил внимания.

В Алеонте практически каждая династия приходила к власти в результате волнений. Так было и с Авойским родом. Однако в городе вновь стало неспокойно: землевладельцы требовали уменьшения налогов, торговцы – снятия таможенных пошлин, рабочие и крестьяне – свобод и права голоса. Альдо нуждался в том, чтобы объединить людей и превзойти своих отца и деда. Его планы вылились в простое и ужасное «Маленькая победоносная война».

– Люди хотят наживы, – заметил Огест с видом знатока. – Война дает шанс взять больше, чем дано при рождении. Армия для них – это возможность получить славу, деньги и титул.

– Война триста десятого года стоила Алеонте ста тысяч мужчин и серебряных рудников на юге. А когда началась осада, сколькие умерли от голода? Их количество так и не подсчитали.

– Душа Амадо, – процедил Альдо, садясь во главе стола, – оценку истории оставьте историкам. Наша с вами цель сейчас – защитить Алеонте. Вы не согласны?

– Конечно, Ваше Величество. – Эйнар крепко сжал зубы.

Чертов цирк – он не мог подобрать более мягких слов. Все присутствующие знали, какая игра велась за стенами города. Альдо устраивал одну провокацию за другой, чтобы сделать Кион зачинщиком войны, а себя и свой народ – защитниками мира и порядка.

Алеонте находился между двумя королевствами: северным Ленгерном и южным Торлигуром. После революции Ленгерн распался на отдельные города-государства. Кион стал одним из новых центров, столицей наук и искусств, как его называли. Часть подвластных Киону территорий вплотную подступала к Алеонте, а золотоносный Гарлийский рудник они разрабатывали вместе.

Альдо винил Кион в злоупотреблении магией, в подстрекательствах на руднике, в набегах на свои земли. Эйнар не бывал на границе, но знал достаточно, чтобы понять, что каждое обвинение выдумано, и король, как мальчишка-фигляр, провоцирует северный город выступить.

Наконец, дверь открылась, и слуга представил гостей, хотя называть их имена не требовалось – это была не первая встреча, но последняя, чувствовалось.

Во главе шел Лаэрт Адван – темноволосый мужчина чуть старше тридцати. Белоснежная рубашка и черный жилет идеально подходили его сдержанному, строгому облику. В Кионе власть принадлежала ученым, и он был из них, хотя слухов про него ходило достаточно. Что Эйнар узнал наверняка, так это что он нашел способ наделять людей магией. В городах бывшего Ленгерна сила попала под запрет, но Адван захватил власть, объявил себя главой совета министров и изменил закон. Кион стал единственным ленгернийским городом, где практиковали магию, что тоже не нравилось Альдо. Хотя в этом Эйнар поддерживал его: Алеонте отставал от севера технически, и магия была его щитом и оружием в войнах.

Следом за Лаэртом вошли двое мужчин под сорок: Иган Нортван и Лавен Мирейн. Первый был советником при Адване, второй – министром внешних дел.

Последовали аккуратные приветствия, вежливые вопросы. Обе стороны прощупывали соперников, как два зверя, ходящие по кругу в ожидании, кто нападет первым. Альдо решился – чуть тронул противника лапой:

– Сен Адван, во время нашей последней встречи вы обещали посетить Гарлийский рудник и лично разобраться в происходящем. Скажите, что дало ваше расследование?

– То, что я писал вам, подтвердилось, – сдержанно ответил кионец.

Эйнар пытался прочесть по его лицу и лицу Альдо, что могло быть в переписке, но ни одна эмоция не выдавала правды. Пульсы обоих тоже оставались умеренными, будто они вели светскую беседу.

– Вы знаете, что Алеонте не подтверждает сих слов.

– Знаю и по-прежнему считаю, что это провокация.

Вожак постарше первым ударил по наглой морде молодого зверя. Собравшиеся с жадным интересом наблюдали за ними, переводя взгляд то на одного, то на другого и пока не смели вставить свое слово.

– Знаю, сен Адван, и мой ответ тоже остается неизменным. Алеонте должен выступить защитником своих границ, богатств и самой магии.

Иган Нортван прикрыл рот, но его смешок все равно был отчетливо слышен. Фарьеса так сжал руки, что на секунду показалось: он вот-вот пустит в дело магию.

– Ваше Величество, – начал Эйнар. – Как глава Ордена жизни, я должен заметить, что за пять лет, как в Кион вернулась магия, мы тоже стали сильнее, воспользовавшись практикой наших уважаемых соседей.

Эйнар едва заметно кивнул Адвану, и тот ответил таким же движением. У них состоялся всего один разговор, начавшийся так по-светски и буднично, но закончился он единым решением. У них была общая черта: оба не хотели войны – и она оказалась решающей.

– Наделять человека магией с помощью таблеток и порошков – это нарушение всех законов природы, – процедил Фарьеса. – Алеонте не может допустить столь противоестественного вмешательства.

Лавен Мирейн, пригладив светлую бородку, которую было принято называть «козлиной», громким, так не подходящим его тщедушному телу голосом, начал:

– Насколько мне известно, партия нашего лекарства была выписана в Алеонте полтора года назад. Возможно, стоит вспомнить, кто заключал договор.

Фарьеса побагровел. Эйнар чувствовал, как бешено заколотилось сердце мага, и чуть пошевелил пальцами, заставляя его успокоиться – старик был близок к удару.

Альдо не показал ни растерянности, ни недовольства:

– Вот именно, уважаемые сены, между нашими государствами так долго длился мир, и нарушение договоров со стороны Киона грозит перечеркнуть сотрудничество в золотодобыче, торговле и медицине.

Адван подался вперед, сцепив руки в замок.

– Ваше Величество, возможно, мои слова заденут вашу особу, но я должен сказать: Кион знает о каждой провокации с вашей стороны. Однако мы не заинтересованы в войне, потому предлагаем заключить новый договор, который урегулирует наши интересы в перечисленных областях и подтвердит проложенные ранее границы.

Становилось все жарче. Солнце, казавшееся белым шаром раскаленного металла, настойчиво заглядывало в окна, нагревая поверхности до невозможного. Эйнар подумал, что Альдо собрал послов в этом зале специально: он хотел, чтобы гости мучились от непривычной жары, чтобы они чувствовали слабость и принимали неверные решения.

– Сен Адван, Кион считает себя творцом революции, так?

Лаэрт скупо кивнул.

– Король отрекся от престола, но революционерам этого показалось мало. Они боялись сторонников монархии, и правящую семью расстреляли. Без суда, в грязном подвале чужого дома. Всех: короля и королеву, вдовствующую мать, троих детей. Только одна принцесса спаслась и бежала в Алеонте. Альдо Второй женился на ней. Кион лишил мою семью наследства, а сейчас он занялся ужасными экспериментами с магией и начал беспорядки на нашей земле. Как я могу закрыть глаза и остаться в стороне?

Это была продуманная, заготовленная заранее речь – Эйнар не сомневался и ни на каплю не верил Альдо. Да, его мать действительно была беглой принцессой, но о ее правах на престол разрушенного государства вспомнили впервые. Король искал оправдания своим действиям, а для жителей придумал сладкую ложь про войну за справедливость.

– Позвольте напомнить, – Лаэрт не изменился в лице и продолжал тем же уверенным, хорошо поставленным голосом. – По пакту двести восемьдесят третьего года Алеонте был признан вольным городом, принята политика невмешательства и установлены условия передачи и укрытия беглецов. Если вы называете Кион наследником Ленгерна, то почему вы сами не готовы наследовать законы, принятые вашими предками? Четвертая статья пакта запрещает укрывать политических беглецов, к коим относится ваша мать. Мы имеем право требовать ее выдачи.

– Кто первым нарушил пакт? – начав любимую тему, Огест заговорил решительно и твердо, по очереди одаряя послов огненными взглядами. – В трехсотом году Кион в союзе с Нортом вступил в Алеонте, желая «освободить» город от королевской власти.

– Генерал Олитейра, скажите, вы участвовали в той войне? – спросил Лаэрт.

– Да, это были мои первые битвы.

– Значит, на вашу судьбу выдалось две войны, одна из которых закончилась почти годовой осадой Алеонте. А сколько стычек на границе произошло за это время? – Адван открыто посмотрел на короля, и тонкие губы того скривились. – Я буду честен: для Киона последние тридцать лет тоже не были легкими. И для вас, и для нас наконец настало мирное время, так нужно ли нашим городам становиться соперниками и развязывать новую войну?

Эйнар не смог промолчать:

– Для Алеонте действительно началось спокойное, благодатное время. Люди молятся, чтобы мир не заканчивался. Им не нужна война, так почему она нужна нам?

Альдо медленно перевел на него взгляд. Тонкие ноздри дернулись как у хищника, вдруг уловившего чужой запах. Сердце короля застучало быстрее и громче, и Эйнар чувствовал, как тот едва сдерживает гнев.

Сенора Ката дала верный совет: иногда лучше промолчать, но слова были его единственным оружием. Если показать истинные намерения короля, у Альдо останется меньше сторонников.

– Да, сены, вы правы, война не нужна никому, – согласился он, чем приковал к себе удивленные взгляды собравшихся. – Мы готовы обсудить новый договор, и вот наши условия: Гарлийский рудник переходит под контроль Алеонте, маги Киона признают верховенство нашего магического совета. В свою очередь, Алеонте обещает снизить пошлины для кораблей Киона.

– Это неприемлемо, – отчеканил Лаэрт. – Кион – вольный город, граждане которого не будут зависеть от других, какой бы сферы это ни касалось. Право же на Гарлийский рудник досталось нам раньше, чем вам.

– Сен Адван, я напомню. Ваши подстрекатели привели к восстанию на нашей половине рудника – это первое. Подвластные вам города нарушили наши границы – второе. Ваши революционеры отобрали трон моей матери – третье. Ваши эксперименты с магией нарушают равновесие сил – четвертое. Озвученные нами условия являются непоколебимыми.

– Вы же понимаете, что стоит на кону? – серые глаза Адвана сделались совсем хмурыми, чем напомнили холодное северное небо.

– Наша честь. – Альдо сдержанно улыбнулся. – Алеонте не готов терпеть подобное поведение со стороны Киона. Если вы не можете признать подоплеку ваших действий, то уже не стоит – мы все прекрасно видим.

Поднявшись, Лаэрт упер руки в стол и свысока посмотрел на Альдо:

– Ваше Величество, я понимаю, почему вы затеяли этот разговор. Кион не намерен вступать в войну и всеми силами будет стремиться к миру, но если провокации продолжатся, мы ответим.

Лаэрт Адван вышел из зала, с силой распахнув двустворчатую дверь, а его министры проследовали за ним, на прощание наградив присутствующих такими же высокомерными взглядами. Эйнару хотелось уйти с ними.

Едва захлопнулась дверь, Альдо твердо произнес:

– Готовьте армию, генерал Олитейра, и магов, сен Фарьеса. Я думаю, повод не заставит себя ждать. – Тон стал едким и пронзительным, как удары хлыста: – А вы, душа Амадо, помолитесь за город.

Эйнар вцепился в столешницу так, что побелели костяшки пальцев. У него не было козырей, способных побить карты короля. Он не мог пойти против решения, не мог сказать, что его паства не будет воевать. Он ничего не мог сделать для людей. Помочь армии, не оставить семьи воинов, разве что – но что за капля в море? Сколько нужно взывать к богу, чтобы отцов, братьев, сыновей не убивали? Чтобы солдатам из-за ран не пришлось отрезать руки и ноги, перекраивать лица? Алеонте должен был стать убежищем от рабства, от войн – сюда бежали ради свободы и мира, и за это люди были готовы защищать свое убежище до конца, но сейчас, что сейчас? Когда защита нужна от самого города?

Кончики пальцев начало покалывать – это магия напоминала о себе. Всегда один быстрый жест – король, схватившись за сердце, упадет, и некому будет объявить о начале войны. Или направить его кровь к груди, собрать в сгусток, который перекроет сосуды, и спустя время сердце, лишенное притока крови, остановится.

– Это недопустимо, – решительно произнес Эйнар. – Да, территории под протекторатом Киона граничат с нами, но до самого города армия будет добираться не меньше месяца, но бои начнутся раньше, и кампания затянется. Придут холода, однако у солдат нет достаточного оснащения, нет опыта ведения боев на севере. Торлигур не упустит возможности и нападет вновь. И скоро жатва! Нельзя оставлять поля без рабочих рук. Война станет катастрофой для города.

Альдо кивнул, будто соглашался, но взгляд темных, почти черных глаз, сделался еще более жестким:

– Ваше мнение ценно, душа Амадо. Спасибо, что высказались, мы подумаем над этими словами. Вы можете быть свободны.

– Позвольте остаться, Ваше Величество, – процедил Эйнар. – Орден сможет помочь силами и средствами, поэтому я бы хотел знать ваши замыслы не по слухам.

Альдо повел ладонью так, как хозяин отмахивается от надоевшего пса. Кончики пальцев уже горели, и Эйнар убрал руки под стол. Надо что-то делать, но появившаяся мысль казалась слишком смелой.

***

Жаркий раскаленный день сменился нежным прохладным вечером, укрывшим город светом как золотая парча. Эйнар смотрел в окно, изредка кивая самому себе, а Эррано Ортега в нетерпении следил за ним, ожидая рассказа о встрече с королем и кионскими послами.

Он был вторым лидером. Стоило признать, что Эррано талантлив: и Орден, и церковь богатели, увеличились подвластные им территории, выросло количество служителей, они стали могущественнее других и сравнялись силами с королем. Ортеге было всего двадцать шесть, но опытом и хваткой он мало кому уступал. Одного лишь не понимал Эйнар – он не чувствовал в нем ни капли веры в Эйна.

Наконец, мысли выстроились в единую цепь, видение того, что необходимо сделать, стало более четким, и Эйнар поделился услышанным и своим замыслом. Вместо ответа Эррано прошелся по комнате, задержал руки на фортепиано, поднял крышку, легонько провел пальцами по клавишам, наполнив келью нестройными звуками.

– И это все? – Эйнар сдержал вздох.

Конечно, лидер Ордена знал, что Ортега печется не о городе – он был настоящим дельцом, и его волновали только финансовые дела. Однако поделиться страхом перед войной, перед необходимостью бороться против замыслов короля было больше не с кем, и душа надеялся хоть на толику понимания.

Эррано опустил крышку, но недостаточно плотно, и Эйнар от раздражения скрипнул зубами. Всему полагалось находиться на своих местах, в правильной последовательности. Только так был возможен порядок в мыслях, в поступках, в жизни.

– Сыграешь? Ты же умеешь? – Эррано повернулся с хитрой улыбкой.

У него было, пожалуй, самое порочное лицо из всех, кого Эйнар знал. Приверженцы их религии не следовали законам нестяжательства, но сложись иначе, Ортега был бы первым из нарушителей. Про таких, как он, любили пошептаться, и слухи не рождались с пустого места.

– Умею, но не буду. Я говорю о городе!

Фортепиано было любимым предметом в комнате. Времени на музыку не хватало, но виделось в нем что-то красивое и уютное – как кусочек спокойной жизни, какой она могла стать, да не становилась.

– Тебе надо расслабиться. – Эррано продолжил улыбаться, не меняя хитрого выражения. – Ты прав, король Альдо выбирает неверный путь, но не давая себе отдыха, ты не получишь город.

Ортега наполнил бокалы вином и один протянул Эйнару. Тот сделал глоток – аромат ежевики оттеняли тонкие ноты гвоздики и корицы.

– Полезно для сердца. – Эррано, усмехаясь, обошел кресло Эйнара и положил руки ему на плечи, большими пальцами надавил рядом с шейным позвонком, разминая спину.

– Ты должен предотвратить войну, – голос стал тише, он звучал решительно и непоколебимо, и в нем слышалось так многое от отца Гасты – бесконечное «Ты должен».

Сделав еще один глоток, Эйнар ответил:

– Должен. Но не будет ли мир с другим государством стоить мира в Алеонте? Я не знаю, как найти компромисс.

– Компромисс в том, чтобы прислушаться к народу. Это не только даст мир – это сделает Орден и церковь сильнее, чем когда-либо. – Пальцы Эррано опустились ниже, растирая крупные мышцы плеч. – Никому не нужна война. Пойдут за тобой, а не за королем. Город любит тебя, как бога.

Воздух с улицы пах ванилью и цветами, он был до невозможности сладким, и от этой сладости кружило голову. Эйнар помнил: столь же жаркий день, наполненный теми же запахами, был, когда на его глазах убили родителей. И когда вороны отпустили их убийцу, а еще когда он впервые переступил порог школы Ордена жизни. Когда отец Гаста сказал, что видит в нем искру Эйна и что он сможет построить в Алеонте новый мир.

Но такие жаркие дни, наполненные запахами цветов и ванили, часто наступали в городе – не стоило видеть в них нечто особенное. Да и не были они нужны, чтобы сделать что должно.

– Это мой город, не Альдо решать его судьбу, – решительно ответил Эйнар, закрывая глаза.

Даже если Эйн готов отвернуться от своего верного пса, он не потеряется и не свернет с пути. Все стало предельно ясным – довольно размениваться на гроши, выслеживая и пробираясь темными переулками. Пора навести в городе настоящий порядок.

– Да, – тихим, похожим на змеиное шипение, голосом откликнулся Ортега. – Ты нужен Алеонте, и ты знаешь, что должен делать.

8. Доверять не только чутью, но и фактам

Половину стола занимала карта Алеонте. Грей снял ее со стены в кабинете и расстелил перед собой. На ней так часто оставляли штрихи, что карандашные отметки уже не стирались, и поверху жирными точками он указывал места, где были найдены тела с примятыми сердцами, крестами – церкви и храмы Ордена жизни, а дома, где, как подозревали, собираются некроманты, обводил кругом. Коршун менял линии, наносил все новые отметки, пока карта не превратилась в бесполезный зачирканный рисунок.

По бокам лежали исписанные листы. Грей с педантичной точностью заносил каждое услышанное слово, переписывал информацию из отчетов о вскрытиях, а любую догадку превращал в огромную схему с квадратами, кругами и стрелками. Впрочем, их по-прежнему оставалось всего две: про церковника, возомнившего себя судьей и богом, и про некроманта, интересующегося тайнами жизни и смерти.

Прошло не так много дней, но Грея не покидало чувство, что он напрасно теряет время: ни посещение школы, ни посещение больницы, ни даже публичного дома Гареллы Мато не дало результатов. Будто те часы, которые он всегда показательно ставил на допросах, теперь отмеряли его время, а каждый удар стрелки превращался в «быстрее», повторяемое бессчетное количество раз.

Хорошо.

Из инспекторов, с которыми Грей делил кабинет, Ремир пришел первым. Он держался этой привычки уже лет пять, с тех пор как его семейная жизнь превратилась в сплошные скандалы и крики.

– Так, – протянул друг. – Ты что здесь делаешь? Ты же раньше девяти не являешься.

– Одриго заболел, я вышел на дежурство вместо него.

Вообще-то, инспекторов освобождали от этой обязанности, но офицеры опять начали любимую игру «кто на кого спихнет ночную службу», а Грею хотелось остаться в тишине и разложить все по полочкам. Пустые коридоры полицейской башни делали его мысли более собранными и четкими. Он призраком слонялся по этажам и перебирал в голове варианты, разговаривая сам с собой и загибая пальцы. Дежурства и прежде казались Грею благодатью – отличное время на подумать, все равно для Третьего отделения никогда не находилось срочных дел.

Хотя сегодня в размышления постоянно закрадывались мысли о грядущей войне. Объявлена она не была, но все уже знали, что ее не миновать. Впервые Алеонте не защищался – он нападал. Грей не брался судить, кто прав, но он видел, что происходит на улицах: их заполонили толпы, крича и скандируя, рабочие и крестьяне оставили работу и, возглавляемые громкоголосыми церковниками, взывали к королю, а полиция разгоняла толпы. Поговаривали, жертвы есть с обеих сторон.

Ремир уставился на светлое пятно на фоне серовато-коричневых обоев.

– Опять мучаешь карту?

– Ага, – буркнул Грей.

После бессонной ночи движения замедлились, а от количества выпитых чашек кофе сердцебиение наоборот участилось – и тут еще эти бессмысленные разговоры. Все-таки, ночью в полицейской башне было лучше, а сейчас опять захлопают двери, комиссары с видом важных гусей пройдут в свои кабинеты, офицеры и инспекторы разбегутся по делам, но перед этим наполнят коридоры сигаретным дымом, обсудят последние новости и от души поругают своих начальников, а если будет настроение – короля.

Ремир сел за свой стол и откинулся на спинку стула. Он с шумом, по-театральному втянул воздух.

– Чуешь, чем пахнет?

– Нет, чем? Опять Мильтаз оставил обед в столе?

– Пахнет дерьмом, в которое ты вляпался, уже весь кабинет провонял. Да только от того, что ты бегаешь как загнанная лошадь, пахнуть меньше не станет. На тебе же лица нет. Иди домой, а? Дежурство кончилось.

Грей устало посмотрел на Ремира, но не успел ответить, как тот воскликнул:

– Снова это постное лицо! Я переставлю стол и буду сидеть к тебе спиной.

– Ремир, прекращай. Да, конечно, схожу-ка к портному, закажу новый костюмчик, в модном красном, затем съем жареного петуха в таверне, а после пойду смотреть бычьи бои. Это ты предлагаешь? Как мне сидеть на месте, если в городе по-прежнему ходит убийца?

Положив руку на край стола, Ремир наклонился к Грею.

– Нет, я не это предлагаю, а поспать, чтобы хоть круги под глазами исчезли, и затем вернуться на службу. Если твой старик не давал тебе жизни, не значит, что ты сам не можешь себе этого позволить. Ты уже большой мальчик и заработал право не бежать все время, а иногда останавливаться для передышки.

Грея передернуло. В словах друга была доля правды, но… Но ведь пока полиция отдыхает, убийца на свободе! Дело вовсе не в воспитании – в том, что правильно. А сидеть дома и грызть булки из пекарни напротив сейчас не могло быть правильным.

Заметив выражение лица Грея, Ремир скривил губы:

– Ясно, опять думаешь, что я дурак, а ты умник и точно знаешь, как правильно.

Однако тот так не думал, с другом стоило согласиться.

Отец родился в Алеонте, но он еще в юности уехал на север, где и вырос Грей. От южного города ему досталась только фамилия, а все остальное в него впиталось от севера. Отец не брезговал поднять руку, если сын получал плохие отметки в школе или учителя жаловались на поведение. Он следил, чтобы мальчик вставал с первыми лучами, и гонял его: физические упражнения, фехтование, стрельба, ну и, конечно, не меньше ста страниц чтения в день, чтобы ум развивался тоже.

Горано-старший служил в армии и того же ждал от сына, да не просто ждал – знал, что тот должен превзойти его, поэтому с ранних лет взялся за воспитание по-своему. Грей хотел того же, но мечты обоих изменил Алеонте.

Умер дед, и отец, взяв мальчика, отправился на юг, чтобы решить вопрос с доставшимся в наследство клочком земли. Не прошло и недели, как отец погиб по ошибке мага-юнца, слишком верившего в свои силы. Так Грей остался один в чужом городе. Мать умерла десяток лет назад, собственным жильем семья не обзавелась – возвращаться было некуда и не к кому. У парня осталось крошечное наследство деда да мечта отца. Сохранив деньги, через пару лет он смог оплатить обучение в полицейской школе Алеонте.

Сейчас, спустя годы, Грею казалось, что он сам принял решение о поступлении, но червоточина сомнения была и говорила, что ему не нужны ни армия, ни полиция – то выбор отца. И он же до сих пор заставлял не спать и загнанной лошадью бегать по городу, пока дело не кончится.

– Сегодня уйду пораньше, – пообещал Грей, потянувшись к чистым листам. Он вспомнил, что почти неделю не писал Мерсаде, а накопилось много всего, что хотелось рассказать. Во время письма к нему часто приходили новые мысли – он будто разговаривал с девушкой как раньше, когда они работали вместе и помогали друг другу.

– Не уйдешь, ты же лошадь-тяжеловоз, такие всегда тащат груз. Парень, который в тринадцать остался один, но с деньгами, и не превратился ни в преступника, ни в развратника, а начал служить городу – ты что, святой?

– Только не говори псам Эйна, – улыбнувшись, Грей склонился над листом.

Пришли двое других инспекторов, и Ремир вцепился уже в них, засыпав разговорами и шутками, а те отвечали грубоватыми ухмылками.

Слова лились так естественно – в жизни Грей говорил меньше, чем писал. Буквы выходили прямые и четкие, почти как напечатанные, но правый край строки постоянно уходил вверх. Мерсада писала еще менее красиво: буквы разлетались, как птицы, и были написаны легко-легко, под стать ее непоседливому характеру. Грею хотелось думать, что она не отвечает на его письма из-за того, что не может усидеть на месте, но причина крылась в другом.

Рука наполовину вывела строку про школу Ордена жизни и замерла над листом. Отложив письмо, Грей снова посмотрел на карту, на маленькую точку рядом с набережной.

Раона Кавадо выгнали из школы восемь лет назад – не столь большой срок для учителей. Многие из них помнили смуглого черноволосого мальчика-аристократа, чья семья принадлежала к первым беглецам Алеонте. Однако учителя не скрывали своего презрения к людям короля, и даже несмотря на обязанность отвечать на вопросы полиции, не поговорили с Греем – процедили несколько слов. Он имел право любого вызвать в башню, но разговорить их, наверное, могли только инструменты, которые полицейские доставали для молчунов – этого он старался избегать.

Что если спросить того, кто не принадлежит церкви Эйна или держит обиду? Такие должны быть среди слуг. Между тем они могли знать больше учителей, ведь у учеников была жизнь вне магии, уроков и служб. Каждый слуга своим долгом считал знать о хозяине всю подноготную, что о взрослых, что о детях, и вряд ли в школе существовал иной порядок.

Итак. Нужен список тех, кто работал там восемь лет назад: воспитателей, садовников, поваров, да хоть посудомоек! В решении головоломки ключевой обычно становилась самая незначительная деталь. Это было как найти кончик нитки на катушке – нащупаешь и сразу потянешь весь клубок. Двенадцать лет службы научили находить его даже в целом ворохе.

***

От старухи шел ужасный запах кислой капусты и грязного белья. Анесса Ольяносо подслеповато щурилась и не переставала говорить. Пять кошек крутились у ее узловатых тощих ног, а на коршуна смотрели с недоверием и поворачивались к нему хвостами. Он сидел на самом краю засаленного кресла, стараясь занимать как можно меньше места и не касаться поверхностей, покрытых жиром и пылью.

– Ну конечно, конечно, как я могу не помнить своих ребят? – старушка всплеснула руками. – Они же росли при мне. Ну что учителя? Урок отведут – вот и все. А воспитатели всегда рядом. Мы же их и в церковь водили, и за домашней работой следили, и за каждый синяк переживали! Даром что маги – дети как дети.

Анессе шел восьмой десяток. Всю жизнь она посвятила воспитанию учеников Ордена, пока ей не пришлось уйти из-за слабого здоровья – Грей уже знал, что ее «попросили». У женщины остался только крошечный домик в предместьях Алеонте, за который она держалась, как за надежную крепость, хотя обычно одинокие старики переезжали в специальные дома, где за ними ухаживали.

– Слышала я, слышала, что случилось с Раоном. Не верится просто! Да и тогда я не могла поверить. Такой хороший мальчик был! Я вам скажу по секрету, – старуха доверительно наклонилась к Грею, а он едва сдержался, чтобы не зажать нос и не скривиться от резкого запаха. – Его отец – деспот! Он сыну покоя не давал, вот Раон и цеплялся за всех в школе. А в душе он добрый был. Никогда кровать не застеленной не оставлял, всегда делал уроки, а однажды, когда я приболела, пришел ко мне и пытался помочь с хозяйством, хотя у него все из рук валилось!

Ольяносо даже не требовалось разговорить: она сама была готова вылить поток воспоминаний, только успей ухватить верное. Грей обошел всех уволенных и уволившихся, выискивая человека, которой расскажет больше. Среди них действительно были и обиженные, и равнодушные, и сознательные, готовые говорить с инспектором, но они не дали нового – спасение пришло в виде болтливой старухи, с трепетом вспоминающей каждого ученика.

– Не верится, конечно. – Анесса провела рукой по щеке, будто смахивала слезу, хотя выцветшие глаза оставались сухими. – Не мог он так поступить! Да и не… – старуха осеклась.

Грей насторожился, но решил промолчать – лучше вернуться к этому позднее. Сейчас женщина будет внимательна и не скажет нужного. Если такое состояние для нее еще возможно, конечно.

– А потом… Во имя Эйна, какое же горе! Я думаю, это в больнице с ним что-то сделали, что он умом повредился. Раньше ведь Раон таким правильным мальчиком был. Чутким очень. Ему нравилось работать в церкви. Однажды, представляете, даже с учеником из другого класса сцепился за право помогать на службе! – Анесса задумалась. – С Эйнаром Амадо, да. Тоже такой хороший мальчик. Они оба подавали надежды, недаром отец Гаста выбрал их.

Грей уставился на старуху. Он проверял список одноклассников Кавадо: большинство, как и полагается, заняли должности в ордене или церкви, некоторые поступили на государственную службу. Изучать списки всех учившихся на тот момент показалось ему лишним, но, видимо, это стало ошибкой.

То, что Эйнар и Раон были одного возраста и учились вместе, еще ни о чем не говорило, но уже шептало. А «выбрал»… Слишком много подходящих слов.

– Что значит выбрал? – Грей изобразил непонимание.

Орденом жизни управляли трое: духовный лидер, организатор и директор школы. Они влияли на разные сферы, между ними не всегда был мир, но традиция сложилась так, что директор выбирал нескольких учеников, в которых видел преемников нынешних лидеров, воспитывал их, а затем они переходили в служение душе и телу, и те делали окончательный выбор наследников.

Грей знал, что Раон Кавадо был одним из сильнейших учеников, поэтому Альвардо Гаста обратил на него внимание. Тогда инспектору казалось важным не то, что происходило до убийства, а дальнейшее. Еще одна ошибка.

– Отец Гаста занимался с ними после уроков. Говорят, он лично обучал их владеть силой, но… Кто же знает теперь, где выбранные им? Трое умерли. А Эйнар – хороший мальчик, конечно – стал душой. Коли это важно, спросите у него.

– Трое? – Грей напрягся, высоко подняв плечи.

Он думал, что в городе остался один маньяк, но если их больше… Мог ли Альвардо Гаста быть тем самым отцом, который вложил в голову Кавадо мысль об убийствах?

Ольяносо начала загибать распухшие пальцы:

– Знаете, чему я дивилась? Отец Гаста воспитал Чезаре Бона. Какой шустрый мальчик был! Как ветер, а вырос, так настоящим ураганом стал, даже учителя перед ним клонились. Ему ведь всего двадцать один исполнилось, когда его выбрали душой. Так рано! Но не прошло и года, как отец Гаста снова выбрал ученика. А ведь душа Бона был так молод, зачем бы ему наследники? Чезаре я посчитала за первого, кто умер. Вторым был Раон. Третьим стал… – Сделав паузу, Анесса тоскливо вздохнула и принялась наглаживать кошку, прыгнувшую ей на колени. – Бедный мальчик! Алето Аманьеса. Тоже печальная судьба у него. Он связался с Орденом крови, и его сослали в Рицум. Такой юный был, лет шестнадцати, не старше! Он мне всегда напоминал цветок, выросший в трещине скалы. Он ведь не был аристократом, как другие, ему тяжело пришлось. С Раоном не раз дрался. Хорошо, Эйнар его защищал. Они как братья были.

– Можно я открою окно? – Грей рывком встал и распахнул ставни, впуская в комнату горячий ветер. Он простоял у окна несколько секунд, смотря на заросший сад.

Итак. Сначала Альвардо Гаста выбрал Чезаре Бона, который затем стал душой Ордена жизни. Он был достаточно молод, но директор школы уже начал готовить замену ему – почему?

Выбранными стали трое.

Раон Кавадо, сошедший с ума и убивший больше тридцати людей, чтобы что-то доказать «отцу» – не Альвардо ли?

Алето Аманьеса, которого сослали в Рицум. Человек, связанный с Орденом крови, подходил на роль того, кто может воскрешать и управлять убитыми? Однако из Рицума не сбегали – в Рицуме оставались навсегда. Но если?.. Стоило проверить.

Эйнар Амадо, ставший наследником Чезаре Бона, глава магов крови и духовный лидер церкви. Если он сумел занять должность, мог ли Раон подумать, что «отец выбрал не того сына»? Но чутье так легко успокоилось после встречи с ним. Грей видел, что Эйнар искренне хочет помогать людям, и он не отказал коршуну в помощи.

Однако все это был детский лепет. Он пошел в полицейские, а не в гадалки, значит, стоило доверять не только чутью, но и фактам. Проблема заключалась в том, что они противоречили друг другу.

– Расскажите про Эйнара и Алето. Какими они были? Как вы думаете, почему отец Гаста их выбрал?

Анесса всплеснула руками с такой силой, что кошка на коленях ответила беспокойным мяуканьем.

– Да как же я могу знать? Родителей Эйнара убили, тогда у него и проснулась магия. Как сейчас помню: его привели ко мне, такой красивый золотоволосый мальчик, попросили устроить. Ему всего семь было. Из-за возраста он не мог заниматься с другими учениками, и отец Гаста взял его на свое попечение. Они как настоящая семья стали. Эйнар все ходил за ним, ну что щеночек за хозяином, и каждое слово ловил. А что ему оставалось? Он ведь совсем один был – маленький одинокий мальчик с огромным наследством, но без семьи. Когда появился Раон, Эйнар сдружился с ним, а потом, как отец Гаста выбрал того вторым учеником, они перестали общаться. Ревновали наставника.

Ольяносо вздохнула с еще большей печалью, и кошка заботливо прижалась к ней.

– Я одно время даже удивлялась, что Эйнар с Алето сдружились. Ну какими они разными казались! Я как увидела Алето, решила, что он злобный мальчишка, уж такой взгляд был! А потом узнала, что у него мать и сестра болеют, он сам, представляете, инспектор, пришел из деревни в Алеонте, чтобы начать учиться и помочь им. Маленький одинокий мальчик в большом чужом городе. Поэтому, наверное, они и сдружились.

Грей вздохнул следом за Анессой. Чем больше человек делал плохого, тем печальнее у него была история. Это показывало каждое дело, об этом же говорили книги и обычный житейский опыт. У трех магов были равнозначные шансы опуститься до убийств.

– А потом Алето вступил в Орден крови, верно?

– Так сказали. Он всегда был любопытным мальчиком и вдумчивым, но чтобы такое… Да зачем же? Больно было видеть, как его увозят. Ему ведь даже не дали попрощаться с семьей. Вы бы видели его лицо! И как он рвался к матери – не от страха за себя, за нее переживал. Бедный, бедный Алето.

Любопытный вдумчивый мальчик, значит. Почему бы такому не захотеть взглянуть на другую сторону силы? Аманьеса отлично смотрелся во второй версии про то, что в городе ходит интересующийся тайнами смерти.

Так или иначе, все указывало на присутствие в деле мага. Перед глазами снова появилось видение огненного ада – единственное расследование, касающееся магии, многое отняло. Какой будет цена на этот раз? Впрочем, даже если придется отдать все – немного ведь осталось, с делом стоит разобраться.

– А что Эйнар?

– Не знаю, инспектор, не знаю. Он ведь к тому времени уже стал взрослым – воспитатели ему были ни к чему. Я и в коридорах его не встречала, он все силы бросил на служение церкви. Хотя нет, видела один раз после того, как забрали Алето – весь печальный-печальный, как скулящий пес. Верными они были друзьями, да развели их по разные стороны.

– Развели? – уточнил Грей.

Анесса странно посмотрела на него: без своего подслеповатого прищура, более ясно и даже гордо.

– Комиссар, у меня кое-что есть, – голос перешел на доверительный шепот. – Когда Раона забрали, я собрала вещи, чтобы отнести его родителям, да кое-что выпало. Дневник. Я побоялась идти к сену Кавадо второй раз, тетрадь так и лежит у меня.

Ольяносо шустро поднялась с кошкой на руках и прошла в соседнюю комнату, прикрыв за собой дверь. С минуту раздавалось шуршание, затем она вернулась с тетрадью в кожаном переплете.

Это было такое великолепное совпадение, что верилось с трудом. Грей не рассчитывал, что болтливая старуха поможет делу, но она оказалась той незначительной деталью, благодаря которой головоломка могла сложиться. Возможно, в дневнике не было важного – ну кто из мальчишек вообще ведет дневник! – но Грей, как опытный охотник, почувствовал след даже на голых камнях.

– Много времени с тех пор прошло, но недостаточно, чтобы мы перестали нуждаться в правде.

Грей внимательно посмотрел на Анессу, а она улыбнулась печально, но с пониманием.

– Думаю, вы сможете разобраться, инспектор Горано, – сдержанно добавила она.

– Обязательно. Спасибо за помощь.

Коршун все не сводил взгляда: а была ли Анесса болтуньей на самом деле? Все ее разговоры вдруг показались маской, будто это не он нашел зацепку – она сама умело подвела его к правде. Грей покрепче сжал тетрадь. Если это так, что же записано в дневнике?

8.5. Вы станете новыми богами Алеонте

Десять лет назад

– Давай, давай, – Эйнар подталкивал Алето в спину.

– Так о чем нам говорить? – уже в который раз спросил тот.

Накануне Эйнар сообщил, что утром Альвардо поговорит с ними. Друг явно знал причины этого разговора, но упорно не называл их. Наверняка раньше времени не хотел расстраивать, что Алето отчисляют. За два года учебы тот так и не смог почувствовать себя в школе своим, равным другим. Ему все время казалось – нет, так и было, – что над ним смеются за деревенский говор, за вечный голод, за отсутствие манер, за недостаток знаний. И что другим известно о его больных матери и сестре. Ну куда ему против всех этих аристократов?

– Скоро узнаешь, – улыбнулся Эйнар. – Шагай быстрее.

Они поднялись в западную, самую высокую башню школы, где находился кабинет директора Альвардо Гасты. Друг постучался только для вида и сразу толкнул дверь. Он мог себе это позволить. У него магия проснулась, когда ему едва исполнилось семь. Это произошло после убийства родителей, и его забрали в Орден. Эйнар считал Альвардо почти что отцом и вел себя иначе, чем остальные ученики. Алето до сих пор робел, ловя тяжелый взгляд карих глаз директора.

– Отец Гаста, – поздоровался Эйнар, и Алето поклонился вместе с ним.

– Присаживайтесь. – Альвардо с добродушной улыбкой указал им на стулья напротив стола, за которым сидел, укрывшись книгами.

Один уже занимал Раон, встретивший вошедших сердитым выражением и нахмуренными бровями. Эйнар сел справа, и Алето досталось место посередине.

Парень беспокойно заерзал на сиденье. Ну и что он делает здесь, наедине с директором и двумя лучшими учениками?

– Алето, я рад, что ты пришел, мы с тобой давно не говорили. – Учитель снова улыбнулся.

Тот быстро кивнул. В первый год, когда он только оказался в школе, директор занимался с ним лично, после же перестал обращать на него внимание, и к ученику за это время вернулась прежняя настороженность, хотя раньше Алето был готов смотреть на Альвардо, кажущегося едва ли не всемогущим в своем королевстве-школе, как на настоящего бога.

– Как твои успехи в учебе?

Пробелов в истории, в географии, в языках хватало. Все свободное время Алето тратил на книги, только бы догнать остальных, однако в том, что с магией у него возникают сложности, пожаловаться не мог ни один из учителей.

– Я стараюсь, – скупо ответил Алето.

В кабинете приятно пахло книгами и кофе, и запах потихоньку успокаивал. Если его хотели отчислить, звать Эйнара и Раона не было нужды. Тем более, спрашивать об успехах.

– Я знаю. – Кивнув, Альвардо надел очки и притянул к себе исписанный лист бумаги. – Ты терпелив и старателен. Не считая безобразного поведения, твои успехи радуют меня. Впрочем, это касается всех троих. – Он строго посмотрел на Эйнара и Раона, но ни один из них даже не потрудился сделать виноватый вид. – Хорошо, я позвал вас для того, чтобы обсудить другое.

Альвардо сделал паузу, и Алето снова беспокойно заерзал. Эйнар локтем ткнул его в бок.

– Эйнар, ты знаешь, что я вижу в тебе искру Эйна. Это знаешь и ты, Раон. Я выбрал вас в разное время, но поверил в каждого одинаково. В тебе тоже есть искра, Алето.

Тот вздрогнул. Да не могло быть! Несмотря на свой возраст, Раон был самым сильным учеником. Эйнар был силен не магией, но духом, как говорили про него учителя. Никто не удивлялся, что именно их отец Гаста видел будущими лидерами Ордена. Но… Его ставили в один ряд с ними?

– В тебе есть хватка, Алето. Это важное качество. Когда Эйн стал смертным, только воля к жизни помогла ему обрести свое место и осветить путь другим.

– Но я… – Алето только всплеснул руками.

Альвардо мягко улыбнулся:

– Ты хочешь сказать, что недостоин, верно? Что ты ничего не сделал, что случайно оказался на своем месте? – Алето осторожно кивнул. – Мне это знакомо. Многие из нас считают себя самозванцами. И вот мой совет: если это чувство не получается побороть, его нужно принять. Неважно, какие причины привели сюда – вы здесь, и это главное. Но поверьте мне, в ваших силах идти вперед, вы станете новыми богами Алеонте.

9. Тот еще фантазер

Щелчки секатора звучали с постоянной частотой, как ровная мелодия. Засохшие цветы с едва слышным шумом падали на мягкую черную землю. Жужжали насекомые, воздух пах влажной почвой и листвой.

– Плохо растет, – заметил Ридерио, сидящий на дорожке между клумбами и грядками.

– Главное – не цветы. – Алето потрогал мясистые листья насыщенного темно-зеленого оттенка.

Он сделал шаг назад и, уперев руки в бока, по-хозяйски осмотрел оранжерею. В начале она больше напоминала огород, там даже росли помидоры. И тыквы, Алето любил тыкву. Но чем дальше, тем гуще, тем выше становилась зелень, она превращалась в цветники и раскидистые кусты, и они-то и были его богатством. Помидоры – это, конечно, хорошо и вкусно, но не прибыльно.

Пока оставались безутешные родители, возлюбленные, дети, работа для некроманта находилась всегда. Алето вступил в братство, но это было, скорее, вызовом: Орден жизни обвинил его в том, что он переступил запретную черту, и отправил в Рицум – пусть же это станет правдой. Однако служение не доставляло удовольствия, и он взялся за другой заработок. Там, за помидорами и тыквами, за кустами с розами росло то, из чего делали яды и противоядия, что унимало боль или стирало память, что можно было курить, вдыхать или превращать в алкоголь.

Орден жизни построил свой храм с хозяйством и богадельней, а он – свой. И пусть это был всего лишь особняк на востоке Алеонте, реквизированный у одного доброго сена, в него, подобно эйнскому храму, стягивались люди, ища лекарство для больного тела или беспокойной души.

«Храм» не был целью, он появился сам собой. Начавшись со случайного бродяги, обратившего внимание на сорную траву во дворе, он стал убежищем для нищенок и беспризорников, помогающих на грядках, для отчисленных студентов, уволенных химиков, врачей, фармацевтов и находчивых людей, которые гнали алкоголь, растирали травы в порошки, высушивали, делая из них мыслимое и немыслимое. Это место стало вызовом церкви Эйна, действиями оно вторило ей, но было кривым зеркалом. Его жизнь тоже когда-то оболгали и исказили. Один-один, черти.

– Верно. – Ридерио встал рядом и несколько раз качнулся с носка на пятку. – Можно мне остаться здесь? Мой отец был садовником в доме сена Дигано, я помогал ему, и я знаю… – не закончив, парень нервно взъерошил черные кудри.

– Да, – просто ответил Алето и, наклонившись к чемоданчику с садовыми инструментами, убрал секатор, затем кинул сверху перчатки.

Он любил работать в оранжерее. Это давало возможность почувствовать себя нормальным человеком и напоминало время до школы в Алеонте, когда он жил с матерью и сестрой в деревне и помогал им возиться на огороде. С растениями было понятнее, чем с людьми: оттенок листьев, цветов, корней, их форма, размер всегда говорили честно. По ним сразу было понятно хорошо растению или плохо, без полутонов и недомолвок.

– Мне некуда пойти, – голос парня дрогнул. На вид Ридерио было лет шестнадцать, но он сразу стал казаться совсем ребенком. – Дом уже выставлен на торги, в семье тоже больше никого нет. Отец последнюю чайную ложку проиграл, и его скинули с моста за неуплату долга, – черноволосый покачал головой, даже не с грустью, а покорно принимая правду.

Алето потер грудь, чувствуя боль в легких – влажный воздух оранжереи унимал ее, но и то не полностью. Все из-за чертовых каменоломен. Даже спустя годы они напоминали о себе.

– Не рассказывай, если не хочешь. Мне неважно ваше прошлое, просто оставайтесь.

Он достал из кармана жилетки фляжку и протянул парню. Тот еще сильнее замотал головой, будто ему предлагали яд. Алето сделал большой глоток. Вино сохранило прохладу и на полуденной жаре казалось спасительной каплей.

– Отец всегда проигрывал, когда пил. – Ридерио отвел взгляд.

– Ну, у меня и так немногое есть, мне бояться нечего.

– А?.. – парень развел руками, указывая на оранжерею.

– Это создали такие, как ты, моей заслуги нет. – Алето положил руку на плечо Ридерио. – Не пробуй здесь ничего, что делают из растений. Это ненужная тебе дрянь, ты сам со всем справишься.

Алето подхватил чемоданчик с инструментами и пошел между ровными рядами кустов, зеленых таким идеальным оттенком – глубоким, насыщенным, больше в темный.

– А тебе нужная? Почему? – голос Ридерио звучал по-мальчишески звонко.

Не оборачиваясь, Алето ответил:

– Запомни, здесь не спрашивают о чужих историях.

***

Несколько дней жары опять закончились ливнем, и дорога превратилась в грязь. Покончив в городе с делами, Алето возвращался быстрым ровным шагом, но иногда специально с силой наступал на лужи, чтобы взметнуть фонтан брызг. Они попадали на штаны, хотя им уже было нечего терять: пыль и грязь осели на них в равной степени, превратив черный цвет в коричнево-серый.

Особняк стоял на холме, после крестьянской деревни, жавшейся к стенам Алеонте. Дороги здесь не было – только тропа, и ни один паромобиль не мог преодолеть ее. Иногда посетители приезжали верхом, но чаще поднимались пешком. Алето тоже любил пройти дорогу сам. Хотя у него была лошадь, и верхом он держался неплохо – еще бы, в чертовой школе учили всему, что должен уметь и знать «приличный» человек.

Чем выше поднимался Алето, тем отчетливее он видел две фигурки: девушка шла, устало склонив плечи, а парень вертелся вокруг нее и то и дело хватал за руки. Он был из тех, кто недавно прибился к дому: такая шелупонь тоже иногда приходила, но обычно оставалась ненадолго – ее вышвыривали.

Девушка отворачивалась, пыталась сделать шаг влево, вправо, но парень снова и снова вставал перед ней. С напыщенной улыбкой теребя свою куцую бородку, он так увлекся, что перестал смотреть по сторонам.

Алето пригнулся к земле и крадучись подобрался к паре. Он схватил парня за плечи, оттаскивая в сторону, и встал так, что девушка оказалась за его спиной.

– Привет, – улыбнулся некромант. Первую секунду бородатый глядел ошарашенно, затем лицо скривилось, и он принял вид готовящегося к удару боксера. – Я тоже хочу внимания. Может, со мной поговоришь?

Парень попытался ударить по предплечьям, но Алето только покрепче сжал его, надавливая пальцами под ключицы.

– Я что, так плох? – Он навис над чужаком. – Даже ничего не скажешь? – губы скривились в обиде.

Бородатый дернулся, пытаясь зайти сбоку, но Алето схватил его за запястье и вывернул руку. Вот щеночек-то. В Рицуме таких иначе наказывали. В Рицуме такие переставали тявкать уже в первый вечер.

Почти уткнув парня носом в лужу, Алето повернул голову к девчонке. Она так и стояла, глазея то на первого, то на второго. Ясно, одна из тех, у кого нет ума, зато большое сердце. Такие не думают, что от драки лучше отойти, им лишь бы мычать свое «спасибо».

На руке у нее уже наливался цветом синяк, оставшийся от грубых хватаний. Алето вспомнил похожий след на собственных запястьях, только не от пальцев, а от кандалов, и перед глазами промелькнули полицейская карета во дворе школы, сухая земля Рицума и маленький опустевший домик.

Повалив парня на дорогу, некромант сел ему на спину, выхватил из рукава стилет и оставил на щеке порез – рука двигалась медленно и криво, как у неопытного портного. Бородатый закричал, забился, а потом затих с видом абсолютной покорности и опустил голову на землю, что-то заскулив под нос. Алето так приблизил лицо к порезу, что почувствовал привкус соли на губах.

– Теперь твоя кровь – моя кровь. Я буду знать все, что ты делаешь, так будь хорошим мальчиком.

Алето встал. Подскочив, парень побежал, поскальзываясь на лужах. Поверил, небось. Он не стоил того, чтобы тратить на него силы – хватит и припугнуть.

Девчонка продолжала дрожать. Она плотно обхватила себя руками, точно этот жест мог защитить ее от целого мира.

– Да не бойся, я так не умею.

Путница едва доставала Алето до груди и была такой тощей, что талию, казалось, можно обхватить двумя пальцами. Она напомнила ему осень: золотая кожа, волосы с отливом в медь и коньячно-карие глаза. Незнакомка выглядела теплой, понимающей, вот только он слишком любил лето, чтобы купиться на это.

– Просто надо было что-то сказать. – Алето помолчал пару секунд и спросил: – Ты шла наверх?

Девушка кивнула, пряча взгляд.

– Идем, мне нужно туда же.

Она сделала удивленное лицо.

– Ну что так смотришь? Разве я страшнее того парня? Скажи мне что-нибудь!

Незнакомка указала себе на рот, затем развела руками, качая головой. Алето ссутулился, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Ты что, немая?

Путница смущенно кивнула. Девушка, которая не может говорить – кажется, ему начало везти!

– А наверх шла для чего? Если я дам тебе лист и карандаш, расскажешь мне? Ты умеешь писать?

Она явно была из крестьян или обедневших горожан – простое заштопанное платье и загрубевшие руки ясно указывали на это, а образование такие обычно не получали. Однако девчонка кивнула.

Алето выпрямился и протянул ей руку. Он понял людей, которые подбирают на улице бездомных котят. А ему-то казалось, что годы в тюрьме отучили его жалеть. Лучше бы так и было.

***

Алето наклонился над граммофоном, поставил эбонитовую пластинку и опустил иглу. По залу разнеслась музыка, в которой смешивались барабаны, гитары и трубы. Это чудесное изобретение оставил один из заезжих. Гость говорил, что на севере во всех богатых домах стоят граммофоны, а вот в Алеонте они только начали появляться.

Некромант постоял перед камином, покачиваясь с пятки на пятку. Горело всего одно маленькое бревнышко. Жара не спадала, и в отоплении комната не нуждалась, он зажег его, потому что ему нравилось смотреть на пламя.

В свете огня янтарный виски выглядел особенно привлекательно, и, наполнив стакан, Алето сделал маленький глоток. Вот теперь-то можно посмаковать глубокий, насыщенный вкус, в котором угадывались миндаль, грецкий орех и шоколад.

Он присел на подлокотник кресла, продолжая смотреть на огонь. Рыжий кот, дремавший на сиденье, поднял голову и вопросительно мяукнул. Алето не был уверен, что это настоящий кот – животное уже достигло размера средней собаки, а ело побольше человека. Однажды даже вылакало виски. Наверное, съел в оранжерее не те травки. В доме хватало странностей, их нужно было принять и не искать причин.

– Ты ведь знаешь, что я тот еще фантазер, да? – Алето обратился к животному.

Оранжевые глаза горели в полумраке как маленькие огонечки. Хотя у такого гиганта они были, скорее, огнищами.

– Что, даже ты этого не заметил? – Котяра не пошевелился. Ну и ладно. Алето сделал несколько глотков один за другим.

Ни черта он не чувствовал ни миндаля, ни грецкого ореха, ни тем более шоколада. Он все это нафантазировал, его нищий вкус так и не научился понимать благородных напитков. Ему нравилось терпкое крепленое вино, которое готовили в деревнях вокруг Алеонте из домашнего винограда. Или легкое, с добавлением фруктов, его было хорошо пить в жару.

Особняк он тоже не очень-то любил: слишком большой, слишком многолюдный, слишком красивый даже. Он больше подходил какому-нибудь аристократу-земледельцу, а не мальчишке, который мыслями снова и снова возвращался в свою деревню, в тот маленький домик.

Сделав еще глоток, Алето бросил стакан на стол, тот прокатился по деревянной поверхности и упал на ковер. Некромант подошел к окну.

Ночи Алеонте были такими черными, что тьма казалась плотной и осязаемой. В оранжерее горело несколько ламп – кто-то еще работал. В отражении Алето даже разглядел оставшиеся после Рицума черные линии, тянущиеся по тощей груди. Две вертикальных – второй отряд, и одна горизонтальная – новоприбывший. Когда пришло время наносить следующую линию, он уже не дался.

На самом деле, в отражении не было видно татуировок. «Разглядел» Алето тоже нафантазировал. Он просто знал, что они там есть.

Кот спрыгнул с кресла – это был не мягкий грациозный прыжок, а, скорее, неуклюжее падение картофельного мешка. Он лениво подошел к человеку и так же лениво тронул пояс, свисающий с расстегнутого халата.

– Говорят, животные похожи на своих хозяев. Если это правда, то у меня проблемы.

Кот мяукнул. Если травки в оранжерее сделали его еще и понимающим, будет кому пожаловаться на жизнь. Здорово.

Алето вспомнил о девушке, которую он привел днем. Она же тоже хотела пожаловаться и шла ради покупки. Наверное, у нее были серьезные причины, раз она, вся такая милая и целомудренная на вид, решила добраться до «гнезда некроманта», как любовно величали его дом жители окрестной деревни.

– Что, найти мне ее?

Кот снова мяукнул, затем попытался вспрыгнуть на подоконник, но толстый зад перевесил. Алето успел поймать его – да он же весил килограммов пятнадцать! – и посадил наверх.

– Ты как таким умным стал?

Кот, сделав пренебрежительное выражение, начал вылизывать лапу. Хотя разве котам были известны другие эмоции?

– Хорошо, никаких вопросов. Сам ведь сказал, что здесь не спрашивают чужих историй.

Алето посмотрел на бутылку виски, на граммофон. Прекрасно же вечер начинался. Ладно, к своим прелестникам он вернется позже, пока стоит проведать девчонку. Ей и правда нужна помощь.

Некромант так быстро пошел по коридору, что полы длинного халата развивались как крылья. Сначала необходимо умыться, затем найти Гивана – он был вроде дворецкого, однако на эту должность его не назначали. Алето сразу понял, что гостья нуждается в приюте, и попросил устроить ее, а она и не спорила – хотя как немому поспорить? Надо поискать бумагу для нее, на кивках и жестах разговор далеко не уйдет.

Алето ногой открыл дверь в ванную, соседствующую с его спальней. Сначала он услышал плеск воды, затем увидел, как из медной ванны выбирается та девчонка. Она открыла рот, но с губ не сорвалось ни крика, ни шепота. Гостья прикрыла маленькую грудь руками и резко нырнула в воду так, что только макушка осталась видна. Алето успел увидеть узкие, почти мальчишеские бедра, тонкую талию, милую родинку под грудью – и следы ожогов, синяки, шрамы.

– Это моя ванная! А потом что, моя спальня? Но я не такой! Закрывалась бы. – Отвернувшись, он увидел на полу крючок. Ясно, дверь была закрыта, это он не рассчитал сил. – Знаешь, я как раз хотел найти тебя, чтобы узнать, зачем ты шла сюда.

Продолжая болтать, Алето посмотрел на бельевой шкаф, на умывальник с миской, кувшином и подставкой для мыла, на фарфоровый поднос, на котором были выложены щетка, зубной порошок, губка. Между всем этим уже лежал гребень для волос, флакончик духов, крем – эта женщина только появилась и уже все изменила?! Она ведь пришла даже без вещей, где хоть успела найти их?

– Эй, ты не утонула? – Не было слышно ни плеска, ни шевеления. – Не бойся, вылезай, мне неинтересно.

Алето заметил платье девушки: пыльное, десятки раз перештопанное, и ему стало стыдно за собственную браваду – незачем смущать эту овечку. Наверное, себя, готового над всеми и всем насмехаться, он тоже нафантазировал.

– Правда, не бойся. Я найду, во что тебе переодеться и оставлю на ручке. Буду ждать в гостиной.

Алето аккуратно прикрыл дверь и двинулся по коридору. На первом этаже целую комнату отвели под забытые вещи. За два года и спустя десятки случайных жильцов она превратилась в залежи из сотен предметов одежды, книг, игрушек, посуды, как на рынке, устроенном коробейниками.

Он зажег лампу. Всего здесь было так много, и кучи казались громоздкими и хрупкими, словно вот-вот рухнут.

Какой цвет мог подойти девушке с волосами – темной медью? Алето растерянно осмотрел горы тряпья. А, черт с ней, пусть сделает вид, что ей нет дела до внешности. Он вытащил из залежей коричневые штаны, оставшиеся от какого-то парня-подростка, и светлую рубаху. Зато точно подойдет. Платье на ней, такой тощей, повиснет, а корсетом и поддерживать нечего.

Алето оставил вещи, затем нашел бумагу, ручку и вернулся в гостиную. Огонь превратился в угольки, и он подбросил небольшое полено. Налил еще виски, снова включил граммофон. Котяра спрыгнул с подоконника, намереваясь вернуться в кресло, но Алето его опередил. Он вытянул ноги и прикрыл глаза, вслушиваясь в музыку и изредка делая глоток. В такие моменты жизнь казалась почти сносной.

Веки сжимались все сильнее, мелодия долетала уже тише… Алето почувствовал прикосновение к плечу и вскочил, высоко подняв кулаки. Он сразу понял: его опять тащат с койки, чтобы избить – в Рицуме знали всего один язык.

Девчонка испуганно отскочила, кот недовольно мяукнул. Алето на выдохе провел рукой по лицу и указал ей на соседнее кресло:

– Сядь.

Хотелось сказать что-то другое, с ухмылкой или улыбочкой, но слова не шли. Их место легко заняли виденья прошлого, и тело заныло, вспоминая удары по почкам и печени, сломанные ребра, и как сам сбивал кулаки в кровь.

Девушка подняла упавший на ковер стакан, налила виски и протянула Алето.

– А ты быстро учишься. – Наконец, получилось улыбнуться. – Останешься со мной?

Она замотала головой.

– Ну ладно. Рассказывай, зачем ты здесь. – Алето осекся, но девушке, кажется, было плевать. – Напиши. – Он подвинул к ней бумагу и ручку. – Как хоть тебя зовут?

Каждую букву она выводила медленно, как прилежный ученик, который хотел писать хорошо, но еще не научился делать это достаточно быстро.

Она протянула лист: «Рони». Алето посмотрел на нее, склонив голову набок. Ну какая это Рони? Слишком звонкое и уверенное имя. Впрочем, в Алеонте говорили: «В тихом море самые опасные шторма».

– Напиши, за чем ты шла. Считай, я продавец, а ты пишешь список покупок. – Алето отпил виски и откинулся на спинку кресла. Рони уставилась на отметки на его груди. – Ну чего так смотришь? Да, я худенький. Хочешь откормить меня?

Это секунда замешательства была у каждой. Все знали, где оставляют черные линии и что живыми оттуда не выбираются. И одни, испугавшись, бежали, торопливо надев уже расстегнутое платье, а другие только сильнее льнули, чувствуя от мысли об опасности еще большее возбуждение. Оказавшиеся рядом из-за другого вели себя не лучше – прятали глаза, спешили уйти. Мало кто мог просто посмотреть и вернуться к своим делам.

Смутившись, Рони что-то вывела, всего пару слов, и остановилась, нервно теребя ручку.

– Не бойся. – Алето покрутил по стенкам стакана золотистый напиток и снова посмотрел на девушку. – Сколько тебе, лет восемнадцать? В твоем возрасте сюда приходят, чтобы отравить соперницу, реже – родителей ради наследства. На ту, которая нюхает или курит, ты не похожа.

Рони смотрела в ответ как знающий правду учитель смотрит на оправдывающегося ученика. От этого взгляда стало неуютно: она больше не смущалась, а сидела с таким видом, будто знала его наизусть. Ну уж нет.

– Не смотри на меня так больше. – Алето грозно ткнул пальцем в воздух. – Напиши, что ты хочешь, не надо ничего рассказывать. Это не мое дело.

Девушка неуклюже дописала и протянула лист, пряча глаза. «Чтобы один человек умер». Алето держал клочок бумаги в вытянутой руке и смотрел на него, не мигая. В голове начала зарождаться новая фантазия. Это была еще одна идеальная ситуация.

Его старый друг нашел себе хобби, начав убивать. Он яро и до безумия верил словам Альвардо, звучавшим тысячи, даже миллионы раз: «Станешь новым богом Алеонте», «Вернешь в город искру», «Искоренишь зло». Они были напыщенными и громкими, но превратились для него в заклинание, в молитву, в мантру.

Алето долго следил за старым другом, пытаясь понять, как тот выбирает жертву. Надо подвести его к выбору недруга Рони, и если Алето будет знать заранее… Этот затейник не должен заскучать. Наверное, новую затею стоит подготовить даже раньше, чем встречу с кровником. Необходимо поменять кирпичики местами – фундамент будет крепче.

Альвардо говорил, что в Алето больше рассудка, чем сердца. Ну вот же – он чувствовал себя оголенным нервом, который живет всего одним чувством, и все в нем подчиняется ненависти. Пусть учитель пожинает плоды своего ученья.

– Кого? – спросил Алето, мыслями возвращаясь к Рони.

Что же, заповедь, что здесь не спрашивают о чужих историях, пора забыть. Некоторые стоят того, чтобы отказаться от собственных слов, а ради старого друга можно было нарушить любое табу.

Крошечными буквами Рони вывела: «Отец».

Так вот откуда у нее столько синяков? Если он бил собственную дочь, она имела право ополчиться против него. Отличный вариант. Друг не устоит, особенно если добавить в историю острых деталей.

– Кто твой отец? – осторожно спросил Алето, боясь спугнуть девчонку.

Некромант шевельнул пальцами, заставляя сердце Рони забиться медленнее. Он слышал, как успокаивается ее пульс, как кровь течет по венам ровными сильными потоками, и это было сродни красивой завораживающей мелодии.

Девушка медленно написала: «Гирвано Корана, ворон».

Алето продержал записку в руке дольше, чем следовало. Не любил он воронов и других птичьих ублюдков, гордо именовавших себя «полицией».

Его отец работал коршуном и бросил их, когда мать носила второго ребенка. У них не осталось денег, и особенно ярко Алето запомнился суп из картофельных очистков. Из-за недоедания и волнения матери Лота родилась больной, да и у мамы здоровье пошатнулось. Она уже не могла нормально работать, ее гнали со всех мест, пока вовсе не перестали принимать. Тогда они перебрались в деревню, но и там было не лучше. И все из-за одного чертова коршуна, который пытался быть защитником города, а оказался обычным ублюдком.

Перегнувшись через стол, Алето сжал ладошку Рони.

– Ты не одна. Я помогу. Расскажи мне, что с тобой произошло.

«Ты не один», – говорила чертова церковь. Он ненавидел эту фразу и теперь сам ее произнес. Слова давали слишком много надежд, они были коркой хлеба для голодающего. Он сам когда-то продался, но стоящего в них оказалось немного. Что же, девчонка должна доверять ему, чтобы рассказать все.

И она, как послушная кукла, все писала и писала. Алето прочел текст – настоящую исповедь, и детали плана сами собой встали на место. Да, все же он был фантазером, и это ему нравилось. Вон какой чудный план получилось нафантазировать. Старый друг не заскучает.

9.5. Нужно найти компромисс

Восемь лет назад

Эйнар хмуро вглядывался вдаль, Алето переминался с ноги на ногу. Они стояли наверху школьной башни, и весь двор, занесенный белым, был как на ладони. Снег, такой редкий в Алеонте, казалось, специально выпал именно сегодня, чтобы сделать день еще более тревожным, неясным.

– Как думаешь, что с ним будет? – спросил Алето, делая шаг в сторону от балюстрады.

– Отправят в Рицум или повесят, – не задумываясь ответил Эйнар.

Известие о том, что ученик Ордена жизни убил другого, потрясло не только школу, но и весь город.

Конечно, Раон всегда был козлом, но… Эйнар знал о его семье, знал, что вечные цепляния к другим только от того, что парня унижают дома. И пусть он сам сталкивался с ним чуть ли не каждый день, были моменты, когда они разговаривали на равных, и Раон казался, в общем-то, неплохим. А тут… Он не рассчитал магию и сжал сердце другого ученика слишком сильно. Подобное случалось редко, но за преступления судили всех одинаково.

Алето посмотрел на свои ладони так, словно видел в них орудие убийства.

– А если мы тоже когда-нибудь не сможем контролировать себя? Между жизнью и смертью так мало, я боюсь не нащупать этот миг.

Эйнар положил руку на плечо Алето:

– Я тоже боюсь. Но если мы не будем бороться за жизнь, то кто тогда? Мы научимся управлять своей силой.

– Хорошие слова, Эйнар.

Отец Гаста появился как всегда неожиданно. Серебряных нитей в его густых черных волосах заметно прибавилось за последние дни. Карие глаза смотрели устало, но по-доброму, с бесконечным пониманием. Эйнар уже плохо помнил, как выглядел отец, но казалось, что Альвардо похож на него.

– Алето, ты боишься, что не сумеешь совладать с магией, как это произошло с Раоном?

– Да. – Друг выпрямился, но взгляд по-прежнему был прикован к заснеженному двору.

– Если ты боишься сделать больно, это говорит о твоей человечности. Страх – хорошее чувство, оно показывает нам, когда нужно остановиться. Но грань тонка. Иногда, попав во власть страха, мы можем отказаться от всего и проиграть. Магия – не бог, это инструмент, и нам решать, как его использовать. Алето, в тебе больше рассудка, чем сердца. – Альвардо улыбнулся второму ученику: – А в тебе больше сердца, чем рассудка, Эйнар. Вам обоим нужно найти компромисс, только так вы найдете верный путь.

Эйнар промолчал, но крепко стиснул зубы. Отец Гаста говорил, что Алеонте нуждается в боге, который снова наполнит город искрой. Хотелось сделать это, какой бы компромисс ни понадобилось найти: с разумом или сердцем, с совестью, с людьми – неважно.

10. На кону стоит сам город

– Невозможно! – Женщины, обсыпанные пудрой, чтобы придать коже желанную белизну, всплескивали руками, испуганно перешептывались и косились на своих спутников.

Те одинаковыми голосами, браво выпячивая грудь, отвечали:

– Возможно, и долг каждого мужчины – защита своего города.

Сбивающей с ног волной пронесся слух о том, что застрелен Тьяр Дон – губернатор Аусской области, подчиняющейся Алеонте. На ней находился золотоносный Гарлийский рудник, поделенный с Кионом, и это стало вызовом южному городу. Тем более, пойманный убийца подтвердил – его наняли кионцы. Сколько в этих словах было правды? Эйнар мог поклясться должностью, что ни капли.

Однако люди поверили. Они роптали и жаловались, но в разговорах все чаще звучало «война». В салонах аристократов и тавернах, где собирались рабочие, в университетах, парках, на улицах – везде слышалось это проклятое слово. Эйнар все чаще сам проводил службы, посещал школы, приюты, богадельни и дома прихожан и все говорил, говорил, говорил о том, что нет нужды идти на войну, нет нужды даже в самой войне. Ему кивали, соглашались, но знали: король отдаст приказ, и им придется пойти.

В течение трех дней рабочие отвечали стачками, крестьяне разгромили несколько поместий землевладельцев, но это было крошечной искрой, которая не смогла стать пламенем.

– Долг каждого мужчины сделать так, чтобы в его городе не слышали о войне, – не сдержавшись, произнес Эйнар и пошел в другой конец зала, продолжая кивать и улыбаться гостям.

Официальный приказ не был отдан, но все знали, к чему идет дело. Сегодняшний благотворительный вечер стал тому доказательством – зачем собирать деньги на нужды армии и во вдовий фонд, если не война стучится в двери? Вернее, если город сам не распахивает их.

Толстяк-распорядитель, одетый в слишком тесный для него костюм, объявил о том, что базар заканчивает работу. Женщины, с вымученным видом сидящие за деревянными стойками, принялись торопливо сгребать непроданные украшения и безделушки. Судя по тому, как опустели ряды, продать удалось многое. Еще бы, богачи всегда старались перещеголять друг друга – и уж если один видел, что другой сделал пожертвование, он не мог остаться в стороне.

Сцепив руки за спиной, Эйнар встал сбоку от кружка аристократов-прихвостней. Желая угодить королю, некоторые из них надели военные мундиры, но большинство, все же, явились в сюртуках. И женщины, и мужчины так и льнули к правителю, сидящему на высоком кресле с резной спинкой. Альдо смотрел по сторонам с истинно королевским видом и, заметив, как кто-то делает пожертвование, кивал, будто солнце лучом одаряет. Но Эйнар видел: глаза у него были как у лисицы, обнаружившей курятник открытым.

Повинуясь приказу распорядителя, два десятка девушек выстроились в линию. С каждой из них можно было «купить» танец, и деньги тоже шли на то, чтобы потешить мечты короля о войне.

– Пятьсот лено за сену Орьядо! – выкрикнул мужчина в военном мундире.

Одна из девушек покраснела и улыбнулась, прикрыв рот рукой. Первые ставки были сделаны, деньги собраны, музыканты начали медленную, нежную мелодию, и пары закружились. Основной свет приглушили, придав атмосфере таинственности, остались только свечи с длинными, трепещущими тенями.

– Душа Амадо, церковь не будет жертвовать? Или вы не танцуете? – вопросы прозвучали громко, с вызовом.

Эйнар обернулся: перед ним стоял Ользо Чикрос, сын крупного землевладельца и верный прихвостень короля. Белозубая улыбка резко выделялась на смуглом лице, и сам он так и светился лживым благодушием.

– Сен Чикрос, церковь не будет жалеть ни денег, ни сил, когда поймет, что война неизбежна. Пока же я верю: Алеонте и Киону хватит благоразумия сберечь своих людей.

– Благоразумия? – Ользо скривил губы. – По-вашему, мы должны закрыть глаза на провокации Киона? Подождем, пока их армия сама подойдет к стенам города?

– Не псы, а комнатные собачки, – раздался презрительный голос – вроде бы тихий, но недостаточно, чтобы не услышать.

На этот раз заговорил Ремон Тью, который за глаза хвастался, что король относится к нему как к брату, но увидев Альдо, лебезил перед ним как слуга, а не брат.

У Эйнара появилось нехорошее предчувствие, что оба заговорили неспроста. Сколько бы лет ни длилась вражда Ордена и людей короля, на открытый вызов решались немногие. Хорошо. Если Чикрос и Тью хотят выслужиться перед Альдо, пусть попробуют.

– Уважаемые сены. – Эйнар с улыбкой осмотрел кучку аристократов вокруг короля. – Церковь стоит на том, что каждый способен сделать ошибку и каждый заслуживает быть выслушанным. В мире нет ничего, что не решить словом, и если мы в силах избежать потери тысяч людей и половины бюджета Алеонте, надо сделать для этого все возможное. Не гордость будет кормить нас зимой, и не гордость согреет.

Танец кончился, начался новый круг торгов. Ользо и Ремон исподлобья поглядывали на Эйнара, словно копили слова, чтобы высказаться. Однако когда снова заиграла музыка, они не успели раскрыть ртов – их опередил Дано Фьела, очередной прихвостень короля. От него так и разило вином, а глаза были как мутные стеклянные шары, но на ногах он держался уверенно и столь же твердым голосом проговорил:

– Может и так, душа Амадо, но как жить, если знаешь, что смолчал, когда тебя оскорбили? Если Кион покушается на наши территории, мы дадим отпор.

Он выпячивал мощную грудь, стянутую военным мундиром. Уж кто-кто, а Фьела знал о войне – он сдерживал восстания в колониях и защищал границу с Торлигурой. Его рвение Эйнар понимал: третий сын обедневшего землевладельца, он мог сделать имя только в сражениях. И сделал – возвращался, чтобы блеснуть при дворе новой победой, вскружить голову очередной девице и ускакать в закат навстречу подвигам. У него просто не было иной жизни. Но ведь она была у других.

Король Альдо с явным интересом наблюдал за разговором, а придворные, вторя ему, жадно уставились на церковника и троицу. Эйнару все больше казалось, что его, не спросив, обрядили в костюм клоуна и поставили на середину циркового круга.

– Сколько вам лет? – обратился он к ним. – Вы помните осаду триста десятого года? Я – нет, но я родился в самый голод, в начале зимы, когда не осталось ни муки, ни дров. Моя сестра умерла, а ведь у родителей были деньги, но что они значат в осажденном городе? Из-за того, что первые месяцы я недоедал, я рос маленьким и щуплым – недокормыш, так меня могли бы дразнить. Да, я не видел настоящей войны, но я застал ее, мое тело помнит, поэтому каждой своей частью я буду против. Пусть войну ведут те, кому она нужна, а обычные люди хотят мира.

– Мы все помним ту осаду. – Ремон Тью хмурился. – При всем уважении, не надо делать вид, что вы один настрадались и поэтому стали миротворцем. Если вы против войны, то вы ничего не теряли из-за действий Киона – ни земель, ни людей.

– А кто здесь терял? – Эйнар не удержался от ухмылки. Он увидел, как Альдо покрутил кисть, будто разминался перед ударом.

– Тьяр Дон был моим отцом, и кионский наемник его убил! – Худенькая девушка грозно потрясла кулачком. – Нам пришлось переехать, потому что мама постоянно боялась!

Эйнар жалостливо посмотрел на нее. Может, он ошибался, но… Но, скорее всего, нет, и вряд ли она когда-нибудь узнает, кто стоял за убийством ее отца на самом деле.

– Я соболезную вам, сена Дон. – Эйнар поклонился девушке. – Если вам или вашей семье понадобится помощь, вы всегда можете прийти в церковь Эйна. Вы не одни.

Ользо громко хмыкнул. Ремон все не унимался:

– При всем уважении, я должен сказать, что ваша паства – это по большей части необразованные крестьяне и рабочие. Приличным девушкам не место в вашей церкви.

Кончики пальцев наливались жаром. Чуть сжать руки – и каждый из троицы успокоится. Сердце будет биться медленно-медленно, им уже не захочется ни спорить, ни даже стоять.

– Алеонте – это и есть крестьяне и рабочие. Большнство из нас – потомки беглых рабов. Здесь нет тех, кто равнее других.

Дано еще сильнее выпятил грудь – точь-в-точь бойцовский петух.

– Не нужно обвинять нас, если сами не способны дать ответ. Знаете, что я вам скажу? Вы как старик прячетесь за сводами своей церкви и не можете по-мужски принять бой.

– Чего вы от меня ждете, сен Фьела? Что я обижусь и пожалуюсь? Или вступлю в драку с вами? А может, одумаюсь и начну выступать за войну?

Эйнар все понял. Грубость в присутствии короля любому могла стоить головы. Этот лощеный двор никогда не позволял себе прямого вызова – не считая живущих ради дуэлей юнцов, – нет, здесь проклятья прятали за лестью, а вместо кулаков пускали в ход слова острее кинжалов. Если король спокойно наблюдает за ссорой, она с его подачи.

Конфликт королевской власти и церкви родился столетия назад, и сейчас, когда Эйнар открыто высказался против войны – уже дважды! – это стало для Альдо финальной чертой, которая могла перечеркнуть его планы. Но он не мог в открытую выступить против церкви: в Алеонте было слишком много верующих. Король хотел, чтобы душа скомпрометировал себя, и устроил спектакль.

Эйнару казалось, он стал мальчишкой во дворе школы, которому бросают оскорбления и подбивают на драку. Ударить первым – быть наказанным. Смолчать – показать слабость. Но он уже не был мальчишкой, да и на кону стояла не собственная честь, а судьба Алеонте. Альдо полагал, что оба решения ударят по Эйнару: смолчав, он покажет, что церковь ниже королевской власти, а выступив против – предстанет несдержанным глупцом. Но Альдо забыл, что церковь Эйна не про смирение, а про борьбу.

Ользо опять громко хмыкнул – все слова забыл? Королю следовало выбрать актеров получше.

– В драку? – Дано рассмеялся. – Ну что вы, разве я могу соперничать с магом? А без магии вы будете слабее меня – неравный бой мне не нужен. Я знаю, что ваша вера – не вера сильных.

Во имя Эйна, до чего глупые, жалкие попытки! Проблема заключалась лишь в том, что среди зрителей не было никого из его Ордена. Что бы Эйнар ни сказал, его поставят на место подстрекателя, любые слова перековеркают, а поступки увеличат во сто крат. Альдо даже не нуждался в умных подручных – хватало задир, бросивших несколько громких слов.

Но им не стоило говорить про его паству. Пусть посмотрят, чья это вера.

Эйнар положил руку на хлыст, неизменно висящий на поясе. Тот был хорош: легкая деревянная рукоять в двадцать пять сантиметров и четырехметровый плетеный ремень, не чета красивым, почти игрушечным кнутам остальных аристократов.

– Если вы хотите вызвать меня на поединок, сен Фьела, скажите это прямо.

– А вы откликнетесь, религия вам позволяет?

Эйнар легко улыбнулся:

– Скажите и услышите мой ответ.

Седовласый придворный, наклонившись, что-то яростно зашептал на ухо королю, но тот лишь пренебрежительно махнул рукой, продолжая смотреть на Эйнара и своих прихвостней.

– Своим поведением вы ставите под сомнение честь Алеонте, поэтому я вызываю вас на поединок. Немедленно.

Танцы все продолжались, и только группа рядом с королем жадно слушала разговор, не обращая внимания на музыку, на кружащихся в танце. Альдо легко мог остановить пререкания, но он не хотел.

– Воля ваша, сен Фьела.

***

Эйнар снял с пояса кнут. Взгляды толпы были прикованы к его руке, они следили, как он берется за гладкую рукоять, как кожаный ремень падает на землю и взвивается вверх. Послышался глухой звук упавшего револьвера. Эйнар снова взметнул бич и в следующую секунду уже подтаскивал к себе упирающегося Ремона. Резким движением он заставил Тью упасть и притянул плеть назад.

Смотрящие закричали так, словно тот уже лежал мертвым, но что у Ремона был револьвер, что это не поединок один на один с двумя секундантами, никто не обратил внимания. Вся честь аристократов осталась где-то там, далеко, и криками, яростно скривленными лицами они напоминали деревенских мужиков, смотрящих на петушиный бой во дворе.

Ользо бросился на Эйнара, подняв руку с кнутом, но плеть главы Ордена мелькнула в воздухе раньше и, сделав сухой щелчок, обвила ноги аристократа. Еще один удар – Чикрос согнулся, схватившись за живот.

Ремон и появившийся Дано кинулись на Эйнара и сбили с ног. Ремон выкрутил ему запястья, заставляя бросить кнут. Навалившись сверху, Дано огромной ладонью сжал горло, и Эйнар явственно ощутил запах пота и тяжелый кислый аромат вина.

Уперевшись спиной в землю, он вытолкнулся и ударил Дано в солнечное сплетение. Мужчина, сжавшись, упал набок. Эйнар изогнулся и кулаком ударил Ремона в челюсть, затем вскочил, схватив кнут. Он навис над троицей: Ользо со скорбным лицом жался в стороне, Дано поднялся на колени, а Ремон сидел на траве, держась за челюсть – и спросил:

– Что вы сказали про мою паству?

Каждое слово сопровождалось ударом кнута – по два на каждого. Эйнар понизил голос, чтобы зрители не слышали:

– Город сам себе хозяин и не даст втравить себя в чужую войну. – Он зашагал к выходу мимо рядов карет и редких паромобилей, слуг, водителей и кучеров, спиной чувствуя взгляд каждого гостя.

«Хорошо, король Альдо. Вызов принят». Значит, на кону стоит сам город. Надо сделать все, чтобы Алеонте не коснулась война. Сражения должны вести те, кому они нужны, так будет же королю битва.

***

Сначала Эйнар хотел взять экипаж, чтобы добраться до обители, но в голове было столько разгоряченных мыслей, что им мог помочь лишь прохладный ночной воздух. Наконец, жара спала, поднялся ветер и с шумом трепал кроны деревьев.

Эйнар вышел с кипарисовой аллеи и свернул в переулок, в котором дома подобно врагам стояли друг к другу глухими стенами и щерились кривой кирпичной кладкой.

Из головы не шло: «Вызов принят, король Альдо». Эйнар прокручивал десятки и сотни вариантов того, что может сделать правитель и что он сам способен поставить против него.

Власть церкви Эйна была велика, но каждый, каждый документ выступал на стороне короля. И как бы Эйнар ни пытался защитить свою паству, по указу Альдо люди были обязаны пойти в армию, а сколько бы он ни приказывал магам Ордена, лидером магического совета оставался Игаро Фарьеса. Эти «но» не были поводом отступить от решения, конечно, не были, но пока ответов ужасно не хватало.

Эйнар шумно вздохнул. Хотелось обсудить это с кем-нибудь, однако близких людей, с которыми можно разделить тяжесть, уже не осталось.

Дома понемногу расступились и пополнились узкими балкончиками с балюстрадами. Стоило ступить на следующую улицу, сверху хлынул целый поток, липкий и горячий. Кровь пролилась подобно дождю, и с высоты карикатурно и медленно слетел белый лист. Прежде чем бумага размякла, Эйнар успел прочесть: «Одна сотая тех, кого ты убил».

Он провел рукавом по лицу, но красные струйки капали с волос, стекали по носу, щекам, подбородку, все ниже и ниже, оставляя на сюртуке разводы, точно это его собственная кровь.

Эйнар посмотрел наверх, на балконы и крыши, но не увидел никого. Взгляд ушел дальше, к высокому густо-синему небу. Неужели Эйн и правда оставил его? Что это было?

«Одна сотая тех, кого…»

11. Неважно, кто из нас столкнется с адом

– Черт возьми! – от души воскликнул Грей.

– Что? – Ремир оторвался от заполнения отчета.

– Я… Потом.

Грей перечитал последнюю запись дневника Раона, затем еще раз. Хотелось взвыть. Он должен был найти маньяка в настоящем, а не убийцу среди прошлого. А теперь, теперь-то что делать со всем этим? Насколько вообще можно доверять записям мальчишки?

– Есть закурить? – сдавленно спросил Грей.

Ремир кинул пачку сигарет. Коршун торопливо чиркнул зажигалкой и с новой силой всмотрелся в лист бумаги, исписанный слишком крупным, неровным почерком.

«Меня заперли в спальне. Отец Гаста сказал, что я должен дождаться, когда приедут родители. Наверное, это потому, что я плохо стараюсь. Сегодня на занятии отец Гаста кричал на меня и говорил, что я подвожу его, а Эйнар может больше. Неправда, он ничего не умеет, только болтает! Наверное, у отца Гасты что-то случилось, ведь раньше он никогда не кричал. Он назвал меня негодным и говорил стараться лучше. Я даже упал в обморок в середине занятия. Кьяро, с которым я сражался, посмеялся потом. Мне не позволили уйти, и мы дрались, пока у Кьяро тоже не заболело сердце, и он сам не упал в обморок. Отец Гаста отпустил меня, а сам остался с Кьяро. Может, он хочет меня заменить?»

Край листа был более тонким, как если бы на бумагу пролили воду или на нее упала слеза.

Это была последняя запись дневника. Грей сверил дату – в тот день Раон убил другого ребенка. Но строки оставляли слишком много вопросов. Итак.

Первый. Как на самом деле проходят школьные уроки, если ученики падают в обморок, у них болят сердца, и они не удивляются этому? Или это «особые» занятия с директором?

Второй. Мог ли убитый Кьяро быть еще одним избранником Гасты?

Третий. Чего хотел Альвардо на самом деле? Воспитать истинно верующего, может, сильнейшего мага? Город запомнил его как заботливого директора школы Ордена жизни, который провел на своем посту почти тридцать лет и так много сделал для других, а мог ли он?..

Четвертый. Раон не понял, что убил ученика, однако маги крови чувствовали сердечные ритмы людей. Как далеко зашло их сражение на самом деле?

Пятый. Альвардо остался рядом с Кьяро. Между тем все были уверены, что это Раон приставал к парню и не сдержал силы. Отец Гаста скрыл свои занятия. Кто убил мальчика на самом деле?

Шестой. Если виновником был не Раон, то чего хотел Альвардо? Избавиться от Кьяро – разочаровавшего его ученика? Сразу от двух учеников?

Седьмой. Почему Раон не рассказал о занятиях?

Грей достал из пачки еще одну сигарету. Так или иначе, теперь в его глазах Кавадо предстал жертвой. Конечно, запись не отменяла его вины в последующих убийствах, но началось-то все с учителя. Даже если это Раон убил Кьяро, Альвардо заставлял его практиковать магию до обморока и боли, оскорблял – специально подначивал? Как сказала бы Анесса, маленький одинокий мальчик, за которого выбрали судьбу.

Был еще один важный факт: на всех допросах и во время суда Раон клялся, что не убивал. Возможно, говорить так ему велел отец, но надолго ли четырнадцатилетнему мальчишке хватило бы твердости? Что если он действительно не убивал, это сделал Альвардо Гаста?

– На. – Ремир с шумом поставил на стол чашку с кофе. – Выпей, на тебе же лица нет. Что ты там вычитал?

– Спасибо. – Грей с наслаждением сделал глоток, но слишком кислое послевкусие перебило все удовольствие. – Такое чувство, что в этом проклятом городе у всех есть двойное дно. Ты-то хоть не прячешь тайн?

Ремир как-то странно дернулся и сразу отвел взгляд, но голос зазвучал со знакомой усмешкой:

– Эй, ты обвинять меня вздумал? Рассказывай, что произошло, давай разбираться.

Грею не понравилась реакция друга. Неужели и он, как некоторые, продался и начал брать взятки? Или о каком таком втором дне сразу подумал Ремир? Ладно, не это сейчас было важно – необходимо сделать запрос по поводу Алето Аманьесы и начать слежку за Эйнаром Амадо, а также больше узнать об Альвардо Гасте. Две версии, двое подозреваемых – нужно схватиться за обе и помнить: нельзя верить никому.

***

– Черт возьми! – от души воскликнул Грей.

– Да что опять? – Ремир развернулся на стуле.

Вторая новость пришла через пару дней, и сразу одна из версий выступила вперед.

– Ты знаешь, скольким удалось сбежать из Рицума?

Ремир насторожился.

– Единицам, да и те погибали, пробираясь через леса. Ты же не хочешь сказать, что?..

– Хочу. Его зовут Алето Аманьеса. Считается, что он умер во время обвала на каменоломне, но один из охранников доложил на начальника тюрьмы, что тот помог заключенному сбежать. Разбирательству не дали ход, сославшись на ложный донос, но я должен проверить. Аманьеса слишком подходит на роль второго убийцы. Я думал о том, что это некромант, который убивает и оживляет тела – сам помнишь историю со шлюхой.

– Маг крови, значит?

– Да. В Рицуме магию глушат таблетками, но она возвращается, стоит только перестать их принимать.

Ремир провел рукой по коротким черным волосам взад-вперед.

– Ты же знаешь, что в Ордене крови у Второго отделения есть свои прикормыши. Поговори с ними.

Грей скривился. Прикормыши! Стоило признать: на некоторых преступников полиция закрывала глаза, если они сотрудничали с отделениями и делились сведениями. Как же он не любил с ними работать! Это было таким чернющим и зловонным пятном на репутации полиции, что касаться его не хотелось – но приходилось.

– Сам справлюсь. Надо кое-кого проведать.

– Оша?

Знакомец принадлежал кочевому народу оша, известному как воры и конокрады, шумные скитальцы без дома, но в нем ничего от них не было. У Грея даже язык не поворачивался назвать его «прикормышем» полиции – каждая встреча напоминала хорошо продуманную сделку.

– Его самого.

– Ясно. А кто второй подозреваемый?

– Эйнар Амадо.

– Ты спятил! Такого не может быть.

– Когда я поговорил с ним, я тоже так решил. Он мне чуть ли не святым показался – есть в нем что-то необычное. Но факты говорят честнее, чем люди. У меня нет доказательств, и я подозреваю его меньше, чем Аманьесу, но слишком уж тесно его история переплетена с историями Раона Кавадо и Альвардо Гасты.

– Черт возьми, Грей, куда ты влез! – Ремир покачал головой. – Тебе мало того дела? Если речь идет о магах, передай его Второму отделению и успокойся!

Коршуны схлестнулись взглядами, как два дуэлянта, решивших стреляться до последнего.

– Я начал это дело, мне его и заканчивать, – произнес Грей голосом, не терпящим возражений. – Что было тогда, то… – Инспектор не сдержал дрожи. – То уже случилось. Неважно кто из нас столкнется с адом – главное, чтобы ад не коснулся Алеонте.

Но светлые улицы города оказались полны старых грехов и тайн – возможно, ада он коснулся задолго до.

11.5. Правильный человек во главе

Шесть лет назад

Несмотря на поздний час, школу озаряли огни, сквозь открытые окна лилась музыка. Во дворе весело стрекотали сверчки, и ночь была такой теплой, такой звездной.

Эйнар открыл бутылку вина и, хитро улыбаясь, протянул ее другу.

– Нашел у отца Гасты. Оказалось, у него есть тайник.

Алето плюхнулся на скамейку в беседке и сделал глоток. Отовсюду слышались голоса: отмечающие окончание школьного года ученики разбрелись по двору, хотя большая часть осталась внутри на танцах.

– Что ты собираешься делать дальше? Ты продолжишь учебу?

Обычно магия просыпалась в возрасте десяти-одиннадцати лет, обучение же длилось до шестнадцати. Это время заменяло университет, и учеников Ордена охотно брали на большинство должностей.

– Конечно, – без запинки ответил Эйнар. – Еще два года, и я смогу занять достойное место в церкви. Альвардо обещал, что начать службу я смогу уже сейчас. Пусть так, я готов начинать с низов. А ты? Отец Гаста рассчитывает на тебя. Я тоже.

Алето кивал в такт словам друга. Он мог получить неплохую должность уже сейчас, перевезти мать и сестру в город, а мог проучиться еще два года, чтобы сразу высоко прыгнуть. Это время он проведет с Эйнаром, ставшим братом, и с Альвардо, который вел себя как отец. Директор даже помог с лечением сестры и матери. От них не хотелось уезжать, но и учеба никогда не была его главной целью.

– Я не знаю, – честно признался Алето. – Мне хорошо здесь, но ты же знаешь, служба в церкви – это твой путь, а не мой. Помнишь, когда мы познакомились, я сразу спросил о стипендии? Деньги остаются главным.

Эйнар отпил еще вина и начал ходить по беседке взад-вперед.

– Я не могу заставлять тебя, только ты знаешь, как правильно. Про себя я знаю, что, вступив в церковь, сумею сделать больше. Ты же помнишь слова Альвардо?

Даже в вечернем сумраке Алето видел, как ярко, как решительно горят глаза друга. В голове появился неожиданный вопрос: а если бы его самого столько лет воспитывал Альвардо, вкладывал те же мысли, каким бы стал он?

– Алеонте нужен бог, который вернет городу искру, – Алето изобразил скрипучий голос директора.

– А что насчет двух богов? Орденом управляет не один человек.

Алето схватил бутылку. Она пустела до ужаса быстро.

– Ты слышишь себя? Тебе не смешно повторять про «бога»?

Эйнар со смехом сел рядом.

– Я все понимаю. Так я называю человека, который сможет вести церковь твердой рукой и дать людям защиту. Ты знаешь, что и королевская власть, и полиция давно продались. Алеонте погряз в преступлениях и нищете. У церкви есть силы это исправить – лишь нужен правильный человек во главе. Два человека. – Он ткнул Алето кулаком в бок. – Подумай об этом. Решать тебе, но если что, вдвоем плыть легче, чем одному. А море у нас бурное.

12. Сам был верным псом

На ступенях сидели попрошайки и жадно тянули руки каждому, кто заходил или выходил из храма. Чувствуя, что ноги стали ватными, Алето медленно поднялся по лестнице, потоптался в дверях и еще медленнее шагнул внутрь.

Он так хорошо знал эти высокие расписные стены, мог перечислить все цвета мозаичного пола и точно сказал бы, сколько в нефе рядов скамей. И запах! Ноты апельсинового дерева, ладан, к которым примешивался аромат воска от плавящихся свечей – как же они были хорошо знакомы, они уже не были фантазией.

Собираясь в храм, Алето думал, что легко поднимется, пройдет в исповедальню, дождавшись, когда освободится нужная комната, расскажет. Ему будет плевать, что сделал сидящий по другую сторону – он просто поведает выдуманную историю, бросит псу сахарную косточку, которую тот сразу подхватит и выполнит нужную команду. Не вышло, никогда не выходило, сколько он ни появлялся здесь, выслеживая.

Алето сел на последний ряд и запрокинул голову к потолку. По сводам тянулись золотые линии, переплетающиеся в узоре из сотен, тысяч солнц. Раньше, приходя на службу, он смотрел не на служителя у аналоя и не в пол, как другие, а только наверх и разглядывал потолок. Тогда он был наивным. Любил помечтать. И мыслями всегда убегал от уроков, от службы – в город, за его стены, все дальше и дальше. Верил, что однажды сможет увидеть мир и обязательно чего-нибудь добьется. Мечты закончились Рицумом. Их крах был связан всего с одним именем.

С Эйнаром они действительно когда-то дружили. Шесть лет – много это или мало для дружбы? Алето хватило пары месяцев, чтобы искренне назвать его братом, а Альвардо – отцом. Дело было не в том, что Эйнар такой добрый или умный, нет, он оказался той еще занозой, и иногда его хотелось хорошенько так ударить. Но…

Черт возьми. Алето на выдохе провел рукой по лицу. Мысли плыли, разъедаемые жарой, проклятым запахом апельсинового дерева и ладана и тысячей ненавистных воспоминаний.

Почему-то так сложилось, что чертов аристократ, любимец Альвардо и всей школы принял в свой круг нищего деревенского мальчишку, который и читать толком не умел, а сморкался не в платок, а в рукав. Эйнар всегда был рядом, он учил, рассказывал и не боялся пойти хоть против всей стаи, чтобы защитить «оборвыша», как говорили в школе. С ним Алето перестал чувствовать себя беспризорным мальчишкой, который ест суп из картофельных очистков, у него появилось будущее и уверенность. Он узнал нормальную жизнь, а главное, смог помочь семье.

– Вам нужна помощь? – Женщина с добрым, материнским лицом села рядом. – Вы впервые пришли к нам, брат?

– Нет, я давно служу Эйну. – Алето почтительно склонил голову. – Я хочу исповедаться, но мне нужно время собраться с мыслями.

– Хорошо. Комнаты всегда открыты. – Улыбнувшись в ответ, женщина прошла к иконе Эйна, окруженной свечами и цветами. В каждом углу стояло по одной, изображавшей бога в разном возрасте: от смелого юнца, похитившего у отца искру, чтобы спасти людей, до мудрого старца.

Алето смотрел прислужнице вслед, и взгляд был прикован к красным полосам на белом жилете – еще одна из проклятых псов Эйна. К ней подошла девушка со смиренным лицом, и они, склонившись друг к другу, зашептались.

Наверное, Алето зря говорил, что не любит собак. Он сам был верным псом, пока его не выгнали за порог, отняв то, что дали за шесть лет, и еще взяв сверху. Одно короткое обвинение, сделанное, чтобы защитить себя, перечеркнуло сразу несколько жизней: его собственную, матери и сестры.

Ладно. Если продолжать сидеть, ни для одного из троих жизнь не вернется. Если начать, этого тоже не произойдет, но хотя бы старый друг повеселится. Он узнает, что такое лишиться главного. Нет, не жизни – веры и уверенности.

Вернувшись к входу, Алето повернул налево. За двумя деревянными дверями начинались исповедальни.

Каждый последний день недели Эйнар лично проводил службы и исповедовал. Устав не требовал этого от главы, но он хотел стать ближе к прихожанам. Этот черт во всем пытался быть идеальным.

Алето прошел к последней комнате. На ручке не висел колокольчик – значит, пусто. Он зашел, оставив с другой стороны предупреждение, и медленно прикрыл дверь, стараясь не издать ни звука.

Узкую комнату делила деревянная решетка с мелкими ячейками – чтобы не разглядеть лица человеку по ту сторону. На стене был нарисован Эйн, протягивающий людям искру – маленький огонек. Алето изображение запомнилось более ярким.

Перед решеткой стояли низкая скамейка и стул. Алето отодвинул стул и опустился коленями на скамейку. От дерева сразу начало саднить ноги, но сидеть он не хотел, нет, он был даже рад боли. С ней связывала нежная история дружбы. Снова длиною в шесть лет.

Опустившись, Алето почувствовал запах цитрусов и хвои. Аромат казался странным, в нем словно встретились тепло юга и холод северных лесов. Эйнар клялся, что не пользуется духами, но от него всегда так пахло.

Конечно же, он был здесь. Чертов церковник не менял привычек и выбирал самую дальнюю исповедальню. Еще в детстве он стал заложником традиций, каждый предмет у него должен был находиться на своем месте, и, увидев, что кто-то посмел положить его вещь неверно, он бледнел, будто земля уходила у него из-под ног. Алето знал причину: родители парня всегда возвращались домой в экипаже, но в единственный раз, когда они решили пройтись по городу, их убили. Эйнар возвел привычки в абсолют, и малейшее отклонение становилось для него ударом. Вспоминая это, Алето едва сдерживал улыбку. Скоро весь его вышколенный мирок превратится в хаос.

– Говори, брат. Ты не один.

Голос Эйнара стал глубже и зазвучал новыми оттенками, но это был все тот же баритон, вроде бы мягкий, но уверенный. На его голос всегда покупались и учителя, и ученики и безропотно слушались, превращаясь в змей перед дудочником.

– Я не знаю, что мне делать, брат, – начал Алето.

Спустя шесть лет он тоже заговорил иначе. Климат каменоломен и затянувшаяся легочная болезнь изменили голос навсегда, сделав низким и грубым, как у работяги, курящего три десятка лет.

– Моя мать умерла, – Алето старался говорить тоньше и мягче, словно молодой парень, но выходило плохо. – Мой отец ворон, и еще у меня есть сестра.

Алето пересказывал историю Рони, поставив себя на ее место. О, это была замечательная история – лакомый кусочек для старого друга. Он ненавидел птичьих ублюдков: человека, убившего его родителей, нашли, но взятка сняла с него обвинения – Эйнар не устоит.

– Сколько себя помню, отец всегда меня бил. Дело в том, что я, – Алето сделал паузу. – Плохо вижу. Ни одна работа мне не подходит. Из-за этого отец считает меня обузой. Вчера я ушел из дома. Наверное, я ушел бы и раньше, да хоть куда, лишь бы подальше, но моей сестре всего шесть. Я боюсь, если что-то случится, ее никто не защитит. Я не могу жить дома, но что будет с Эрио? Отец не позволит забрать сестру, у него много планов – она и читать-то не умеет еще, а он уже размышляет, что надо найти ей мужа побогаче. А он ведь ворон, я даже не могу обратиться в полицию! Да и когда в Алеонте разбирались с семейными делами!

Алето испустил тяжелый вздох. Через решетку не были заметны ни лицо, ни одежда, он только видел, что Эйнар совсем рядом, внимательно слушает. Клюнул? Надо добавить еще щепотку фантазий!

– Хотя я пытался. Об этом рассказали отцу и… Я больше не могу так, я мечтаю размозжить голову отца о камень! И я бы это сделал, чтобы прекратить битье и защитить Эрио, но я же даже отца не вижу – только тень! – Алето снова вздохнул и заговорил с большей силой: – Если бы его отправили в тюрьму! Он ведь берет взятки и покрывает преступников.

Судя по тому, как сдвинулась тень по ту сторону, Эйнар встрепенулся. Отлично.

– Но его защищают инспекторы и комиссары. Они все заодно! Я однажды подслушал, что они даже убийцу отпустили, потому что «не было доказательств». Я не знаю, что мне делать, я чувствую себя таким ничтожным! Я не могу защитить ни себя, ни свою сестру. Что мне делать, брат?

Эйнар ответил сразу, не медля, как если бы давно заготовил ответ:

– Я не имею права дать решение, брат, но Эйн не оставит тебя. Однако это просто слова, а ты пришел за другим, я знаю. Чувствовать себя слабым – нормально. Нам воздается не за те битвы, для которых мы всегда были сильны, а за те, где мы боролись с самим собой и победили. Здесь тебя услышали и тебе помогут, клянусь.

– Я должен убить отца, – Алето зашептал, подначивая Эйнара. – Лучше угодить в тюрьму, чем позволить такому человеку жить. Я должен защитить Эрио, она не останется с ним.

На этот раз Эйнар ответил не сразу. Голос зазвучал тише:

– Попав в тюрьму, ты уже никого не защитишь. Не спеши, брат. Я знаю, что ты растерян. Ты боишься за сестру, тебе обидно за каждый удар, тебя страшит будущее. У тебя есть право на ненависть, да. Твою жизнь старались сломать, но разве ты не сильнее этого?

Алето вздрогнул. На миг показалось, что Эйнар знает, с кем говорит, и эти слова предназначены ему настоящему.

– В мире, где каждый хочет стать твоим врагом, кажется, что нужно скалиться в ответ, укусить да побольнее – это все, что остается, какой бы ни была цена. Однако подумай о тех, кто у тебя есть. Рискуя собой, ты не сделаешь им лучше. Но я не предлагаю тебе смириться, брат, нет. Когда над головой свистят кнуты, нельзя молчать, так завещали предки. Я прошу остаться с нами. Для тебя найдется место в обители. Мы примем и поможем забрать твою сестру у отца. Для вас обоих найдется место. Вы не одни. Вас не оставят.

Губы тронула слабая улыбка. Будь Алето настоящим полуслепцом, которого всю жизнь бил отец и который боялся за сестру, он бы клюнул. Приют, защита, помощь – ему разом предложили все, о чем он мечтал. Так чертова церковь и забирала людские сердца, превращая в верных псов. Чертова церковь все же имела в себе капельку света. Лучше бы она правда была самым гнилым местом в мире, но гнилым был только человек во главе.

Затем Алето вспомнил о Рони. Она не подумала просить помощи у псов Эйна, хотя каждый в городе знал, что они не боялись бросить вызов королю и его силам. Она сама отважилась на страшный шаг. Почему? Алето почувствовал мрачную радость от того, что Рони досталась ему и стала частью его плана, а не пошла в церковь просить защиты светловолосого бога.

Он горячо воскликнул:

– Клянусь именем Эйна, если правосудие не найдет ворона Гирвано Корану, я убью его своими руками, чего бы это ни стоило!

– Эйн слышит тебя, брат. Приходи к нам, когда будешь готов, мы примем.

«Глупый, глупый Эйнар». Он купился и с радостью побежал в ту сторону, где был заложен капкан. Алето слишком много знал, чтобы не увидеть в его «Эйн слышит» обещание. Пес по-прежнему верно выполнял команды. Когда все закончится, надо погладить его по голове и похвалить за службу. А потом заткнуть пасть навсегда.

Алето поднялся и, сделав шаг в сторону, произнес:

– Я приду, когда Эрио будет в безопасности. Сначала я должен разобраться с отцом.

– Нужна ли тебе помощь сейчас? Еда, одежда, деньги? Тебя проводить?

Вот же черт. Для него так естественно было предложить помощь незнакомому человеку. Эйнар всегда всю стипендию до последней монеты отдавал нищим, он был готов выслушивать нуждающихся часами и перевязывать гниющие раны больным, помогал в приютах, подкармливал бродячих собак и кошек. Он бы последнюю рубашку с себя снял, пусть только покажется тот, кому она нужна. Так хорошо и сладко, что аж приторно. Для Алеонте Эйнар был светлым богом, но Алето знал, что тот прячет в тени.

– Нет. Спасибо. – Алето сделал паузу и выдавил: – Брат.

Он снял колокольчик и повесил на другую сторону двери. Начиналась служба, и высокий мужчина в бело-красном уже занял место перед аналоем, а ряды заполнились прихожанами. Большинство сидели на скамьях, но самые верные опустились на колени. Это была такая разношерстная толпа: нищенки в рванье и богачки в ярких парчовых платьях, сдержанные клерки в костюмах, изнемогающие от жары, потные толстяки-торговцы, шустрые студенты. Весь город вдруг забыл о своем положении и встал бок о бок, собравшись на вечерней службе.

Как прежде Алето не понимал секрета, как церковь Эйна смогла собрать под своим крылом столько людей и выстроить их в один ряд. Он никогда не хотел служить по-настоящему – ему была нужна стипендия, в ней заключалось спасение для матери и сестры. Но в Рицуме стипендий не платили, и их маленький домик в деревне быстро опустел. Ни один бог тогда не вспомнил о его семье.

12.5. Алето не мог так поступить

Шесть лет назад

– Отец Гаста. – Ученик поклонился, заходя в кабинет.

– Садись, Эйнар, – голос директора звучал непривычно сухо.

– Что-то случилось?

Альвардо кивнул, но так ничего и не сказал, усиленно вглядываясь в сторону. Эйнар покорно ждал. Он привык к подобным паузам, крыться за ними могло разное, хотя сейчас отчетливо было видно, что отец Гаста растерян, даже скорее напуган.

– Это касается Алето.

Эйнар выпрямился. Друг остался еще на два года учебы, проблем с успеваемостью у него не было, учителя по-своему любили юношу, а ученики равнодушно обходили стороной. Так что?..

– Мне стало известно, что он увлекся изнанкой жизни.

Эйнар похолодел. Так витиевато, полушепотом говорили про магические эксперименты, которые касались умерших. Некромантия считалась одной из сторон магии крови – запретных сторон.

Алето не мог. Он не любил рисковать, всегда думал о будущем, задавал о магии верные вопросы: как контролировать силу, где ее предел, где… Или мог? Куда его завели вопросы?

Нет. Не Алето. Эйнар слишком хорошо знал друга. Но Альвардо не ошибался.

– Отец Гаста, вы что-то видели? Он не мог, вы же его знаете!

– Я тоже думал, что знаю. Я отношусь к Алето как к сыну, но… Эйнар, скажу тебе правду: учитель Матис не уволился – его убили. Я должен признать, что Орден крови проник в школу прямо под моим взором. Некроманты попытались вернуть учителя Матиса к жизни. Алето был среди них.

Эйнар вцепился в сиденье стула. Об Ордене крови часто шептались в классах. Многим, лет так в четырнадцать, казалось, что некроманты постигают настоящие тайны жизни и смерти, они не боятся, не ограничивают свои силы рамками. Но затем ученики вырастали и понимали, что в Орден вступают отщепенцы, которые используют силу во вред и которым нечего терять. Не мог Алето так, не мог!

– Я поговорю с ним. Это ошибка. У него даже нет времени, он все делает при мне!

Алето не стал бы рисковать жизнями матери и сестры, он знал, что без него они пропадут. Да он и магией никогда не интересовался, как другие ученики, он видел в ней не дар, а способ получить стипендию и устроиться на хорошее место. У него просто не было причин увлечься некромантией.

– Все? Он никогда не хотел остаться один? Понаблюдай, Эйнар, несколько дней, но не стоит говорить ему об этом. К сожалению, имен всех приспешников Ордена крови мы еще не знаем. Я пытаюсь найти остальных, но они затаились, ты можешь спугнуть их. Я своими глазами видел, как Алето уходил ночью из школы – он шел на кладбище. Об этом пока не знают даже грифы, но они должны узнать. Я говорю это тебе, потому что будет правильно, если им расскажешь ты.

– Я?! – Эйнар вскочил. – Я знаю Алето лучше, чем вы. Он не мог! В нем просто нет места для такого.

– Сядь. Я понимаю, как больно это слышать, но вспомни: если ты хочешь бороться со злом, поселившимся в Алеонте, ты должен уметь отделять личное от правильного. Даже самые дорогие нам люди не безгрешны, и иногда ради большинства нужно пожертвовать ими. Ты умен, я знаю, и ты понимаешь, как Орден крови опасен.

Эйнар опустился на стул. Не мог Алето, не мог. Он не такой.

Но Алето ходил на дополнительные занятия к учителю Матису – чем это было на самом деле? Могла ли жажда выгоды толкнуть Алето на темную сторону? Все внутри кричало «нет». Однако зачем отцу Гасте врать? Он всегда относился к ним обоим как к сыновьям.

– Если это так, дайте шанс, я могу его исправить!

– Эйнар, – отец Гаста вздохнул. – Я воспитывал тебя девять лет. Может быть, я не всегда был рядом, не всегда мог по-настоящему услышать, но я старался, чтобы ты не чувствовал себя одиноким. Это было не только из жалости к мальчику, оставшемуся без родителей. Я всегда видел искру Эйна в тебе. Я знаю, ты можешь стать новым богом этого падшего города и возродить его. Сейчас тебе решать: Алеонте или дружба. Жизнь или смерть.

Сдать друга…

Алето не мог так поступить. Альвардо не мог соврать.

13. Твой выдуманный лучший мир

– Альдо – сукин сын, – Эррано вынес вердикт, делая длинную затяжку. – Прикрыл войну благотворительностью.

Он курил крепкие сигареты, которые любили работяги, и в комнате стоял тяжелый запах дыма. За час разговора Ортега выкурил уже третью, да и сам Эйнар подумывал о том, чтобы закурить или выпить, а на ум приходили все более грязные ругательства.

– Город не потянет такие расходы.

– Ага, финансовый совет грозно помашет пальцем и скажет: «Вы не правы, Ваше Величество». И Альдо, конечно, прислушается.

В комнате горела всего одна лампа, и приглушенный свет делал волосы Эррано темнее. Взгляд из-под черных бровей казался надменным, хотя круги под глазами выдавали беспокойство. Наконец, Эйнар увидел, как в Ортеге проступает что-то кроме тяги к деньгам, но снова это была не забота о городе.

Ортега принадлежал роду аристократов-землевладельцев, однако его отец впал в немилость Альдо Второго и был лишен земель и привилегий. Эррано сделал своей целью не только возвращение отобранного, но и ответное отбирание у королевской семьи. Веры в нем действительно было немного, но он отлично притворялся, выбрав сторону тех, кто против правящей династии. Душа знал об этом и принимал.

– Альдо заботится о городе, это начало перемен, – Эйнар угрюмо повторил слова, которые он услышал на улицах Алеонте. Он был готов поспорить, что говорили так купленные королем.

Сначала было объявлено об официальном разрыве дипломатических отношений с Кионом. Затем северу направили ультиматум с требованиями, невыполнение которых обещало перейти в войну. Город всполошился, жители вышли на улицы с требованием мира, но полиция и гвардия встретили их оружием. Толпу разогнали, прошел слух о кионских подстрекателях, а королевские декламаторы начали кричать о «справедливой» войне.

Чтобы примирить людей, Альдо объявил об открытии бесплатных школ с классами для детей и взрослых. Казалось бы, зачем это сейчас? В военное время создают фонды, открывают больницы, приюты, помогают деньгами, зерном, инструментами. Затем Эйнар понял, что это точный удар сразу по несколько врагам.

Во-первых, в Алеонте действительно был низкий уровень грамотности, что тормозило развитие торговли и промышленности и делало город слабее. Во-вторых, многие беглецы, не зная языка, не умея читать и писать, становились ворами, убийцами или шлюхами – помощь им снизит преступность. В-третьих, повышение уровня знаний должно было отвернуть людей от расплодившихся в городе сект. В-четвертых, бесплатная школа действовала только при храме Эйна – имея выбор, столь же многие придут в церковь?

– Это не все, что я хотел сказать. – Эррано сжал губы в тонкую нить. Эйнар напрягся, готовый к новому удару. – Осенью король издаст указ, запрещающий служителям любой религии владеть землей и занимать государственные должности. Землю будет необходимо переписать или продать. Размер территорий, принадлежавших церквям, тоже ограничат.

Какой же хороший удар – такой способен опрокинуть на спину!

Алеонте был городом верующих, но многие ли захотят стать служителями, если их имуществу начнут угрожать? Это ведь простые люди, которые прежде всего хотят позаботиться о своей семье. А пойдут ли прихожане в церковь, зная, что их тоже может коснуться решение короля?

Эйнар закрыл глаза, откинул голову на спинку кресла и тяжело вздохнул. Пока Альдо вел в начатой игре – этого стоило ожидать. Сколько бы людей ни были верны церкви Эйна, сколько бы ни владели магией крови, только одно могло остановить короля от войны и удара по вере – открытый мятеж. Ответ просился сам собой, но Эйнар все равно гнал его от себя: Алеонте не должен платить, надо решить вопрос миром.

– Хорошо. – Еще один тяжелый вздох. – Во-первых, мы будем проводить службы на разных языках. Вернее, отдельные службы для беглецов, говорящих на других наречиях. Во-вторых, надо направить в Кион наших миссионеров. Может быть, если солдаты с обеих сторон увидят, что у них одинаковая вера, это сдержит их пыл. В-третьих, скажи мне, с какого времени вступает в действие запрет о владении землей? Надо найти покупателей на наши общие земли, но подписать договоры с очень отдаленной датой. Личные наделы перепишем на родных. Формально мы прислушаемся к указу, но останемся при своем. Что касается новых служителей – надо подумать. Мы должны показать, что служба – это не лишение, а возможность обрести большее. Государственные должности… Пока запрет не коснулся магов, мы немного теряем.

– Я не знаю, когда указ будет принят, но отложить сделки на неопределенный срок мы сможем. Если король не начнет конфисковывать земли в принудительном порядке. Нужно обсудить всем Орденом. Твои слова не оспорят, но лучше заручиться поддержкой, а не поставить перед фактом.

– Да, – протянул душа.

– У тебя такой тон… Что не так, Эйнар? Нам есть чем ответить.

– Не только королю, вот в чем дело! Я не хочу, чтобы власть сражалась с церковью или народ с народом. Война не должна коснуться Алеонте – ни внешняя, ни внутренняя, но у меня нет ни одной мысли, как это сделать.

Губы Эррано разъехались в улыбке.

– Эйнар, твоя проблема в том, что ты идеалист. Ты, наверное, и на плаху взойдешь, и в огонь сделаешь шаг, если будешь знать, что это поможет создать твой выдуманный лучший мир. Но его никогда не будет, на то мы и люди. Все, что требуется – это делать так, чтобы самому жилось хорошо.

– Пусть так, но мир можно изменить, – упрямо откликнулся Эйнар. – А если ты считаешь иначе, ты не из тех, кто способен на это.

– Где же вас, идеалистов, растят, и из какого словаря вы берете такие громкие слова?

– Там же, где растили тебя, и из того же, который задавали прочесть тебе.

Эррано сдержанно кивнул, посмотрев снизу вверх, пряча за притворным согласием свой лисий взгляд.

– Нужно созвать общее собрание Ордена и вместе обсудить, что делать дальше. Мы должны усилить наши позиции.

– Созывай. Завтра к двум.

Ортега еще раз кивнул и быстрым шагом вышел из комнаты. Эйнар посмотрел ему вслед – на его месте должен быть другой человек, тот, кто раньше был другом, был искреннее и думал не только о себе, кто… Нет, не должен. Тот друг выбрал чужую сторону.

Эйнар перевел взгляд на полку, где стояли часы в тяжелой золоченой оправе, отсчитал десять ударов секундной стрелки и подошел к шкафу, чтобы достать черную куртку. Пора.

Сюртук был аккуратно повешен на вешалку – без него Эйнар чувствовал себя чужим, будто видел в зеркале другого человека. Бело-красную форму душа носил уже пятнадцать лет: с возрастом и должностью менялись крой, положение полос на рукавах, но не цвета. Только в последние годы в гардеробе завелся черный. Не его это был цвет, от него хотелось избавиться, но он был также необходим и важен, как белый – днем.

Эйнар завязал волосы в пучок и спрятал под капюшон. Оглядываясь, он покинул обитель и прошел всего метров пятьсот по улице, как увидел, что дорогу перекопали. В ней зияла яма с безобразными краями, точно вырванный гигантским зверем кусок. Эйнар скривился. Нельзя менять направление. Это плохо. Он смерил взглядом расстояние – не так уж много, хотя после дождя дорогу размыло, грязь чавкала и оставляла на штанах серые пятна, а тропа левее была лучше. Но все же менять правила – плохо.

Еще раз прикинув расстояние, он прыгнул. Правая нога предательски скользнула по грязи, тело на секунду оказалось над краем, но вытянув руки вперед, Эйнар удержался на земле. Главное, что дорога осталась прежней.

***

На фоне ясного ночного неба очертания дома казались вырезанными из черной бумаги. Его окружал маленький ухоженный сад, и все указывало на то, что здесь живет хорошая семья. Однако правда оказалась иной.

После рассказа парня на исповеди Эйнар решил узнать, кто же такой Гирвано Корана. Ни единого хорошего слова он не услышал. Его жена умерла – соседи шептались, что он избил ее до смерти. На дочерей он тоже не брезговал поднять руку. На работе ворона, казалось, уважают, но нет-нет, а обсуждали, как он пьет и берет взятки. Однако пока он делился с инспектором и комиссаром, на него закрывали глаза.

Это был прогнивший человек, который сгубил свою жизнь, своей семьи и десятков тех, кто, обратившись в полицию, так и не нашел справедливости. Для Эйнара вердикт звучал однозначно: виновен.

Всего одно не давало ему покоя: он ничего не узнал о сыне Гирвано. Возможно, отец стеснялся парня и прятал дома, поэтому про юношу забыли. Но почему тогда он сказал только про одну сестру, а не двух? Может быть, это старшая притворилась парнем и пришла на исповедь? Однако голос звучал слишком грубо и низко. Как бы то ни было, пока судьи спят, необходимо спасти детей и остановить взяточника.

Эйнар легко перемахнул через забор в половину его роста и крадучись направился к дому. Он не любил вот так «заходить» – слишком опасно. Но поймать Гирвано ему не удавалось, а каждая секунда стоила боли двух детей – следовало рискнуть.

Душа обошел маленький домик, заглядывая в окна. В одном горел свет, однако людей Эйнар не обнаружил, а без этого его магия была бессильна: требовалось видеть человека, чтобы почувствовать кровь и управлять ею.

Хорошо. Пониже натянув капюшон на голову, Эйнар покрутил ручку дверного звонка. По ту сторону раздалась назойливая трель, но никто не спешил открывать. Но ворон точно был дома! Душа продолжал крутить, пока дверь не распахнулась, и появившийся на пороге мужчина прорычал:

– Что надо?

Он напоминал медведя: фигура такая огромная, что весь дверной проем закрыла, рыже-коричневые волосы торчат во все стороны, а лицо с багровыми пятнами веснушек – яростное, со звериным оскалом. От Гирвано несло кислым вином и застарелым потом.

Эйнар вскинул руки. Магия покорно отозвалась покалыванием в кончиках пальцев. Мир превратился в паутину, сотканную из золотых нитей – нет, скорее в музыкальные струны, которые на касания отвечали прекрасной мелодией. Эйнар выставил указательные и средние пальцы, затем развел руки в стороны. Он слышал ритм Гирвано, но сердце сделало лишь два быстрых удара, а потом забилось с прежней медлительностью.

– Ты кто? – еще громче спросил ворон, угрожающе сжимая ладони. – Ты что делаешь?

Именем Эйна, что с магией?! Эйнар чувствовал, как собственное сердце ускорилось, а по внутренностям пробежал холодок, и его едва не передернуло. Он так же четко, как прежде, видел нити магии, слышал кровь, почти что осязал ее, но она не отзывалась. Давление на стенки сосудов должно было усилиться, Корана почувствовал бы боль, слабость… Не сработало.

Эйнар откинул капюшон и улыбнулся. Не успел он сказать ни слова, как Гирвано почтительно склонился:

– Душа Амадо! Как вы здесь?..

Сердце еще раз кольнуло: этот падший человек, королевский слуга, принадлежал церкви Эйна и верил светловолосому богу. Быть может, для него еще не все потеряно? Возможно ли наставить его на верный путь?

Нет, нельзя менять дорогу. Сколько бы молитв ни прочел Гирвано, это не изменит его отношение к семье и не остановит от покрывательства преступников.

– Я обхожу своих прихожан, сен Корана. Разрешите войти?

По лицу ворона пробежала тень.

– Откуда вы узнали? Я не хожу на службы.

– Я хочу кое-что сказать вам. Я могу войти, я не помешаю вашей семье отдыхать?

Гирвано пренебрежительно махнул рукой:

– Одна дочь спит, а вторая… – он скривился. – Тоже спит. Входите, душа Амадо.

Ворон повернулся спиной, и Эйнар снова поднял руки. Он чувствовал, как замедляется кровь, как меняется сила, с которой она давит на стенки сосудов. Корана повернулся, положив ладонь на затылок. Всего за несколько секунд цвет кожи сменился с бежево-розового до смертельно-бледного. Спрятав руки за спину, Эйнар сжал кулаки. Но едва ворон шагнул по коридору и замер у входа в гостиную, напротив окна, как цвет лица начал возвращаться. Маг сжимал руки, переплетал пальцы, однако ничего не происходило. «Во имя Эйна…»

– Что-то мне нехорошо, – протянул Гирвано, потирая голову. – Наверное, последний… Чашка чая была лишней. – Он неловко улыбнулся. – Так что привело вас, душа Амадо?

– У вас упало давление, – уверенно произнес Эйнар. – Это может быть опасно, разрешите помочь вам, сен Корана. Не стоит нагружать сердце. Подойдите ко мне.

Ворон огляделся, словно решив, что слова предназначались не ему, затем ответил:

– Зайдите в гостиную, душа Амадо.

Комната была тесной и явно требовала оклейки обоями, а пока красовалась голыми выщербленными стенами. От внешнего благополучия дома не осталось ни следа.

Эйнар приблизился к ворону. Они переглянулись: у Гирвано был пустой взгляд человека, напрочь лишенного цели и воли к жизни. Мог ли он быть одним из тех, кто помог убийце родителей уйти? Нет, наверняка нет, но пусть не в этом, а виновен он был.

Мир снова наполнился золотом. Дыхание замедлилось, Гирвано стоял, смотря на главу Ордена как покорная овца. Эйнар попробовал вытянуть указательные и средние пальцы, затем развел руки. Он чувствовал, как двинулась кровь, как надавила, как тяжело сделалось организму.

– Я… – Корана не закончил, резко опустив плечи.

Эйнар провел по воздуху черту, будто рубил поперек, и снова сжал ладони. Схватившись за бок, Гирвано повалился на пол, он протянул руку к гостю, но ослабевшие пальцы замерли на середине. Сердце ударило последний раз и перестало качать кровь.

– Найди свет.

Пусть не в этой, но в следующей жизни Гирвано Корана должен прожить лучшую судьбу. Когда он вернется, быть может, мир уже успеет стать лучше, и ему не придется собственные обиды и страхи превращать в злость и ненависть к другим.

Эйнар сделал несколько шагов по комнате, собираясь проведать дочерей ворона, и резко прижал руки к вискам, наклонив лицо. Боль пульсировала, он чувствовал, как разгоряченная кровь приливает к голове. Вдали послышалось биение чужого сердца, но его перебил шум в ушах. Спина покрылась липким потом, он выступил даже на ладонях, хотя они казались онемевшими. Сердце забилось часто-часто; Эйнар переплетал пальцы, чтобы успокоить ритм, но это не помогало. Привалившись к стене, он кое-как расстегнул верхние пуговицы, давая себе больше воздуха, но вокруг сгущался туман, и перед глазами скакали мушки.

Сквозь навалившуюся темноту Эйнар увидел одно – икону светловолосого бога на тумбе в углу. «Не оставь», – взмолился он перед тем, как нырнуть в пустоту.

***

Алето не переставал ухмыляться. Видел бы его кто! Ему пришлось выслеживать Эйнара, пока тот выслеживал Гирвано. Старый друг не изменил привычки и ночью вышел на дело. И здесь, у маленького домика, так похожего на его домик из детства, Алето пришлось бегать от окна к окну, лишь бы видеть обоих мужчин, следить за собственным ритмом, чтобы церковник не услышал его сердце. Нет уж, хорошо, что у этой сцены не оказалось зрителей.

Некромант подошел к ворону. Рыжеватые волосы всклочены, лицо не брито – он больше походил на пьянчугу, чем на полицейского. От него пахло немытым телом, кислым вином и тяжелыми сигаретами. Ну, хоть что-то Эйнар сделал верно.

От этой мысли Алето передернуло: нельзя так думать, это неправильно. Судить должен суд, иначе мир охватит хаос. Хотя как судить за те преступления, о которых не хотят слышать? Наверное, ответ был прост: бороться надо с причинами, а не следствием. Сделать так, чтобы начали слышать. Но как это возможно, пусть думают умники, а ему и без этого есть чем заняться.

Вздохнув, Алето заставил себя посмотреть на Эйнара, затем подошел к нему и присел на корточки. Бывший друг выглядел старше своих лет, хотя прошедшие годы едва изменили его, даже с закрытыми глазами лицо казалось столь же волевым и уверенным. И волосы какие длинные отрастил! Что, хотел походить на Эйна-Дарителя? Черт проклятый, знал, что так на него купятся быстрее. Конечно, сам бог воплотился – сравните с иконами!

Алето упорно искал что-то, что напомнит: это предатель. Может, на лбу залегла жесткая складка, или в уголках глаз собрались суровые морщины. Хоть что-то! Но по-прежнему в Эйнаре ему виделся мальчишка, позвавший на другую сторону и давший надежду: «Ты не один». Воспоминания о Рицуме и сбитых кулаках, о маленьком опустевшем домике вдруг так легко, как предатели, сбежали, уступив другим: о дружбе и помощи, о разговорах, о мечтах.

Кончики пальцев горели огнем – несколько жестов, и сердце Эйнара перестанет биться. Или ударить кулаком в висок. Или задушить! А еще можно вспороть грудную клетку. Или ударить ногой по лицу, и бить, и бить, пока голова не превратится в кровавые ошметки. Но почему-то ни одна фантазия не находила отклика – все внутри ощущалось ледяной пустыней. Где тот способ, который вернет мать и сестру, а может, заберет годы в Рицуме или уберет с тела ожоги и шрамы? Или повернет время вспять, вернув к жизни того парня, который любил помечтать о мире за пределами Алеонте?

Да ни черта такого способа не было. И хоть жги, хоть коли, хоть души – ну что с того? Однако дело все равно стоит довести до конца. Стоит. Да. Стоит.

Выпрямившись, Алето взял с тумбы икону Эйна и положил рядом с Эйнаром, затем достал из кармана флакон с кровью, вымазал изображение красным. Он оглядел работу и подвинул руку церковника так, чтобы ладонь коснулась иконы. Снова оглядел – лучше некуда! Увидеть бы еще лицо Эйнара, когда он очнется. Но нет, стоило отказать себе в этом удовольствии. Главное, что друг развлечется. Он заслужил. Пусть ему будет так же весело, как Алето пришлось в Рицуме.

Некромант вернулся в коридор. В доме было всего две комнаты, не считая гостиной. Холодная и узкая детская больше походила на кладовую: в ней едва помещались две кровати, а больше ничего и не было. Накрывшись каким-то куском ткани, который и одеялом сложно назвать, Эрио дремала. Алето замер. А что нужно говорить детям, чтобы они доверились? Да что им вообще обычно говорят? Шесть лет – это много или мало, как с ними разговаривать?

Разбуженная звуком открывшейся двери или светом, Эрио сонно приподняла голову, увидела незнакомца и забилась в угол кровати, спрятав лицо в тряпичной игрушке.

– Эрио, не бойся, – осторожно начал Алето.

Ему вспомнилась Лота. Сестра была младше на четыре года. Она всегда смотрела на него диким зверьком и не давала дотронуться до себя, сразу начиная кричать или плакать. Лишь матери девочка позволяла касаться, да и то не всегда, а только когда вдруг замирала и смотрела в пустоту.

От воспоминания будто порезали по живому. Ни маму, ни Лоту даже не сожгли, как полагалась: бросили в общую могилу на краю кладбища вместе с оборванцами, пьяницами и самоубийцами.

– Рони отправила меня за тобой. Ты пойдешь со мной?

Девочка подняла лицо – ну до чего похожа на сестру!

– Где Рони? – пискнула она. – Почему она не пришла?

– Она устала, пока шла ко мне, и теперь отдыхает, а я отправился за тобой. Рони сказала, чтобы ты не забыла взять сена Миради, когда будешь собираться.

Эрио посмотрела на тряпичную игрушку, которую продолжала прижимать к груди, затем перевела взгляд на Алето.

– Возьму. А куда идти?

– В замок, – ответил он таинственным шепотом. Девочка округлила глаза от удивления. – На вершину самого высокого холма Алеонте. Сможешь одеться или тебе помочь?

– Смогу. А папа пойдет с нами?

Сердце болезненно сжалось. Иногда лучше без отца, чем с ним, но… Еще один ребенок, оставшийся без родителей. Кто присмотрит за ним? Как Рони собирается жить? Хотелось дать им – обеим! – нормальную жизнь, только самому бы сначала попробовать ее на вкус да понять каково это.

– Он ушел на работу. Ты спала, и он не стал тебя будить. Собирайся, Рони очень ждет.

***

Фигурку Рони Алето увидел еще издалека – в сумерках ее светлое платье казалось маяком. Заметив их, она кинулась навстречу. Девочка сопела на плече и даже не почувствовала прикосновение сестры. Рони обняла ее, а вместе с ней – и Алето, и они так и стояли втроем. Он знал, что это чертовски неправильное мгновение, слишком близкое, слишком личное, не для него – для нормального человека, который заслуживает семью, но глупая голова все равно просила продлить эту минуту.

***

Прежде чем открыть глаза, Эйнар почувствовал, что правая ладонь стала липкой. Он медленно сел. Рядом лежала икона Эйна, выпачканная кровью. Она же была на кончиках пальцев. Еще теплая.

А ведь перед тем, как упасть, Эйнар услышал чье-то биение. Невозможно!

Держась за стену, он прошел в одну комнату, во вторую, осмотрел кухню и снова гостиную – дочерей в доме не было. Во имя Эйна, если они проснулись, разбуженные шумом, нашли отца… Эйнар вспомнил, как сам увидел мертвых родителей и высокого мужчину с ножом, похожего на тень.

Судьба повторилась, заново распределив роли.

Он простонал и тут же закрыл рот рукой, хотя рядом никого не было – только мертвый Гирвано Корана да икона Эйна, холодного смотрящего на своего верного пса.

14. Хватит трогать раны

Грей проснулся от собственного крика. Все тело было в поту, а ноги сводило – как тогда, когда он пытался бежать из огненного ада. Перед глазами еще стояли всполохи пламени, уши слышали женский крик. Коршун сполз с кровати и побрел на кухню, чтобы поставить чайник. Он знал эти сны: после них уже не уснуть. Ладно. Зато раньше приступит к делам.

***

Коршун вышел на проспект Руо – самый длинный в Алеонте, делящий город на север и юг. Всего здесь было чересчур: людей, шума, света и даже зданий – слишком высоких, слишком больших, слишком вычурных. Хотя жители любили эту улицу.

На севере располагались дома «попроще»: бордели и питейные, которые баловали вниманием рабочие и моряки. Таверны и рестораны центра открывали двери сенам посолиднее, юг же принадлежал элитным клубам и домам экзотики, доступным только избранным.

Грей ускорил шаг, чувствуя себя неуютно в толпе, к тому же без привычной формы. Он едва отбился от зазывал и заскочил в спасительную дверь.

Нужное здание стояло не на юге, но упорно претендовало на звание элитного места. В зале играла музыка, которую иногда заглушали торжествующие крики или смешанные с мольбами проклятья. Свет янтарных ламп делал лица гостей мягче, приятнее, и Грей почувствовал желание задержаться на первом этаже, но все же он миновал длинные ряды столов, за которыми летели монеты и крутились рулетки, а крупье ловкими руками раздавали фишки и карты.

Инспектор поднялся на второй этаж, где в воздухе переплетались ароматы вина, сигар и духов. Официанты ловко сновали между столами, разнося шампанское, фрукты, закуски. Коршун подозвал одного из них и сказал голосом, не терпящим возражений:

– Проведи меня к сену Джомали.

Сначала парень выпучил глаза, затем поклонился:

– Я сообщу о вашем приходе, сен. Как вас представить?

Грей назвал фамилию, и официант, предложив сесть, умчался вглубь зала. Пока его не было, инспектор цепко осматривался, изучая лица присутствующих. Большинству миновало тридцать, хотя столик в дальнем углу заняли юнцы-аристократы. И те и другие вели себя так, словно жизнь удалась, и вся она принадлежала только им. Обычно подобные им не цепляли взгляда: это были слабые напыщенные люди, ни черта не знающие о настоящей жизни.

Ожидание напомнило о школьных днях, когда будущих полицейских гоняли по улицам с патрулем, о долгих часах на жаре, полных бесцельного хождения и сотен случайных, абсолютно незначительных лиц, проходящих мимо.

Наконец, Грея проводили в кабинет сена Джомали. На первый взгляд комната казалась простой: ну стол, ну два кресла, ну шкаф. Однако опытный человек мог разглядеть, что они сделаны из дорогих пород дерева, а детали: сигары в серебряном портсигаре, хрустальный графин, пишущая машинка, какие можно было увидеть только в богатых конторах города, стеклянная люстра – подтверждали, что здесь обосновался небедный человек.

– Какая встреча, коршун Грей! – На худощавом и вытянутом лице оша появилась ухмылка.

Обычно ухмылки говорили о скверном, даже противном характере человека, и Найдер Джомали действительно был не из лучших людей города, далеко не из лучших, но Грей хотя бы понимал его.

Оша бежал из северного Киона и начал сколачивать в Алеонте свою маленькую империю. Слухов ходило достаточно, но у полиции не было ничего, чтобы обвинить его. Поговаривали, он украл из Киона лекарство, которое наделяет людей магией, поэтому среди его подчиненных столько магов, и это же называли причиной быстрого подъема. Еще болтали, что у Найдера контрольный пакет акций Алеонтийской морской компании – и если так, это делало его одним из богатейших людей города. А также, что из-за него два года назад случился сахарный кризис, когда сахар внезапно исчез, а затем появился по бешеной цене.

Делец – такой приговор Найдеру вынес бы любой судья. Грей пришел, не зная, какую цену придется заплатить, но уверенный, что оша найдет информацию. Неприятная это была сделка, но без подобных ей работа порой застаивалась: не во все двери полицейские могли зайти.

– Давно не виделись, Найдер, да?

Грей опустился в кресло напротив. Оша сидел в пол-оборота, и черные волосы, нос с горбинкой, плотно сжатые губы делали его похожим на нахохлившуюся хищную птицу. Они давно отбросили «сен» и «вы». Между ними не было настоящей дружбы, не могло быть, но при встрече оба держались как приятели, будто это было одним из условий сделки.

– Почти год прошел. Отдыхал? Я слышал, что тогда случилось.

– Отдохнешь тут. Сам знаешь, что происходит в городе.

– А что происходит? – Найдер сделал недоуменное лицо. Притворялся, проклятый оша.

Грей решил поддаться в игре:

– Армия вот-вот выступит на север. В Алеонте неспокойно, ради ее нужд пришлось поднять налоги – второй раз за год! Про постоянные бунты в доках и говорить не стоит. Но король, видите ли, открывает всеобщие бесплатные школы! Чем же ты занят, что не слышал об этом?

– Рабочие дела. – Найдер развел руками. – Видел вывеску?

– Да. Что со старым названием?

– Как-то так вышло, что здесь собираются одни богачи-лизоблюды. Подобное место должно быть каким-нибудь «Бриллиантом» или «Шелком». Я строю таверну, ей больше подойдет «Вольный ветер», вот и убрал название.

– Мне точно это нужно знать? – Грей пытался сдержать появившееся раздражение. – Давай перейдем к делу. Ты же знаешь, что я пришел не за разговорами.

В конце концов, это просто сделка. Нет смысла вести игру как с обычными людьми, из которых нужно вытащить правду. Да и не из тех был Найдер, кого купишь светской беседой.

Оша, прихрамывая, подошел к шкафу, достал два бокала и налил в них из графина. По кабинету разлился аромат бренди – «жженной виноградки», как его называли в Алеонте. После вина это был второй любимый напиток горожан, хотя аристократы его не слишком жаловали.

Грей взял низкий бокал, однако глотка не сделал. Найдер деловито начал:

– На севере велось строительство линии конки, затем у компании кончились деньги, и на проспекте Мартос работа оборвалась. Я хочу выкупить права и продолжить строительство, но путейный совет не дает согласия. Видите ли, пяти лет жизни в Алеонте недостаточно, чтобы получить на это право. Помоги мне с разрешением, и я отвечу на любой вопрос.

Грей поскреб заросший подбородок. Что Найдер попросит не деньги, он знал заранее. Вроде бы цена не была ужасной: для платы не стоило нарушать закон – только подтолкнуть делопроизводство, которое в Алеонте всегда двигалось со скрипом. Но когда это в делах оша не было двойного дна?

– Конка, значит? – протянул Грей. – Ты решил стать строителем?

Оправив черный жакет, Найдер сложил руки перед собой и вкрадчиво произнес:

– Мне нужен легальный бизнес, и я стремлюсь к этому. За конными железными дорогами будущее, они принесут хороший доход. Алеонте развивается слишком медленно, здесь не изобретают. Паромобили остаются развлечением богачей, а не способом передвижения. Я вырос в Кионе, я знаю, что такое прогресс. Это не только удобство – это деньги. Поэтому начнем мы с прокладки конки. – На лице оша появилась широкая улыбка. – Как видишь, Грей, я пекусь о благе Алеонте.

Звучало хорошо, а на самом деле? Найдер хотел украсть деньги из городского бюджета? Нуждался в рабочей силе, чтобы направить на свои дела? А может, оша действительно планировал заработать, построив конку. Вроде бы Грей даже слышал, что компания, начавшая работу, продавала акции.

Ладно. Итак. Грей снова потер подбородок, устремив взгляд в потолок. А знал ли он кого-нибудь из путейного совета? Там работал дядька Иегеля, хотя лично они не были знакомы. Надо пообщаться с Арсе, а заодно намекнуть, чтобы последил за делами оша. Если ворон сумеет включить свой ум и оставить нелепую вражду, конечно.

– Хорошо. Тебе помогут с разрешением. Мне нужно…

Найдер рассмеялся, затем отпил бренди.

– Горано, ты забыл, как заключаются сделки? Договор мы не подпишем, конечно, но несколько вопросов я задам. – Отвернувшись, оша посетовал: – Птицы всегда так торопливы! Ну как с ними работать?

Грей скрестил руки.

– А ты со многими работаешь?

– Нет, я храню тебе верность. Но город слухами полнится, знаешь ли. Твои дружки любят сотрудничать с такими, как я, особенно в последнее время. А раньше вы посылали своих крыс, и сами пытались узнать правду. Что изменилось?

Просился резкий ответ: «Продались», но Грей не мог произнести этого вслух. Что бы он ни думал о полиции на самом деле, это стоило оставить при себе. Он шел на те же сделки, так кто даст ему право осуждать?

– Задавай свои вопросы, – скупо ответил коршун.

– Мне нужно имя. Через кого ты планируешь получить разрешение?

«Не знаю», – вместо этого Грей уверенно произнес:

– Его фамилия Арсе. Он служит в путейном совете уже двадцать лет, к нему прислушиваются. А я знаю, как его убедить, было у нас одно дело…

Грей сделал многозначительно паузу, смотря взглядом: «Ну ты же понимаешь». Наверное, этот взгляд был одним из самых важных навыков полицейских. Он помогал вытянуть правду из той породы людей, которым нужно «оказать доверие», а также из трусов, изображая единство мыслей. Ну и, конечно, из таких вот торгашей, показывая «уступку» при заключении сделки.

– Через неделю разрешение будет у тебя, – Грей продолжил столь же уверенно. – Но твоя помощь нужна мне сейчас. Если ты знаешь, конечно.

– Что, хочешь меня подначить? – проклятая ухмылка все никак не сходила с лица оша. – Черт ты, Горано. Переходи ко мне работать? Таким, как ты, не место в полиции.

– Это каким?

– Ты же скользкий, как змей. Говоришь, что не такой – но нет, такой. Ты не обойдешь дерьмо, а смело вступишь в него и еще скажешь, что пахнет розами.

Рассмеявшись, Грей сделал глоток бренди. Опять эти слова – сговорились, что ли? Что Ремир, что Найдер – оба сказали, что он наступает в дерьмо и радостно топчется на нем. Нашлись тут, специалисты.

– Давай к делу, Найдер. У тебя еще есть вопросы насчет разрешения?

– Поговорим, если через неделю его у меня не будет. Задавай свой вопрос.

– Ты когда-нибудь имел дело с некромантами?

– Это не то, Горано. Не спрашивай о моих делах.

Грей кивнул. Он зашел слишком издалека, затягивать не стоило.

– Я ищу некроманта, который шесть лет назад вступил в Орден крови. Возможно, он до сих пор служит ему или работает в одиночестве.

– Ну? Это все? Из тебя клещами слова вытаскивать – кому это нужно?

Грей продолжил не сразу. Оша своим видом натолкнул на мысль: подобные ему не ищут справедливости, им лишь бы взять свое. Если некромант убивал, чтобы практиковаться в магии, то почему его жертвами становились подозреваемые в преступлениях? Выходит, теория неверна? Или список гораздо больше – это полиция пока знала немногих? Но если в уравнении нет некроманта, откуда взялась переменная в виде ожившей шлюхи?

Нет, все же не стоит выпускать из вида обоих: ни Амадо, ни Аманьесу. Тем более, они учились вместе и могли быть связаны друг с другом. Надо снова прийти к Эйнару и поговорить с ним насчет Алето. А может, устроить им «случайную» встречу?

– Его зовут Алето Аманьеса. Парня осудили и отправили в Рицум, по официальным бумагам он погиб во время обвала, но я подозреваю, что некромант жив и находится в Алеонте. Помоги найти его.

Грей потер колючую заросшую щеку. Побриться бы надо, а то с таким видом самого запишут в маньяки.

– Возможно, я знаю кое-кого или даже уже слышал эту фамилию, но надо проверить. Непростая задачка, конечно.

– Чего ты еще хочешь, Найдер? Мы же договорились?

– Давай так, Горано. Я получаю разрешение, а потом говорю, где найти Аманьесу. Даже если он не в Алеонте, я достану тебе информацию. Я хочу быть уверен, что твоя часть сделки будет выполнена.

– Сведения нужны мне срочно. Разве я давал повод сомневаться?

– Ты – нет, ваши птицы – да. Я уже не в том возрасте, чтобы рисковать, поэтому сначала ты, дорогой Грей.

– Ты же мой ровесник, – фыркнул коршун.

– Вот именно. Не пора ли нам взяться за ум? Омут – это уже не для нас, хватит бросаться в него с головой. Хочешь дружеский совет? Каждый должен заниматься своим делом. Если ты умеешь подковывать лошадь – куй подковы, но не пытайся стать первоклассным наездником. У вас есть Второе отделение, чтобы заниматься магами. Надо вкатить камень в гору – тебе тащить самому, а у Второго есть лебедки.

Грей резко выпрямился, будто в спину вставили палку. Он уже однажды сделал ошибку, да, и та стоила многого, но он должен был довести начатое дело.

Оша подтолкнул к нему бокал. Грей помедлил несколько секунд, затем взял его и быстро сделал глоток бренди. Знакомый сухой вкус с нотами ягод. Тогда, после того дела, в течение долгих месяцев бренди заменяли кофе, чай и даже воду. Новое расследование остановило привычку, однако воспоминания все равно жгли хуже каленого железа, и при каждом из них рука сама тянулась сжать бокал – или кофейную чашку хотя бы.

Все говорили, пора уже забыть. Они не понимали, а может, не понимал сам Грей. Всполохи огня постоянно стояли перед глазами, он даже не мог смотреть на себя без рубашки: один взгляд на ожоги вызывал прежнюю боль. Но к черту это, тело усмирить можно, а вот память, которая постоянно подбрасывала видения корчащихся от боли людей – его людей, – не хотела затыкаться.

Дело начиналось знакомо, с появления банды грабителей, но они оказались не просто умелыми преступниками, а магами. Грей так не хотел оставлять дело и передавать его Второму отделению, что занялся работой вместе с ним. Гордыня, его собственная гордыня и только, стала причиной смерти ребят из Третьего. Неужели все повторялось?

– Ты все сказал? Тогда мне пора. С разрешением, черт возьми, надо поторопиться.

Инспектор поднялся, но когда он уже был у двери, оша позвал:

– Эй, Горано. – Грей обернулся. – Ты знаешь, кто вас сдал тогда?

Ноги вдруг онемели.

– Сдал?

Он думал об этом, конечно, думал. Операция была спланирована хорошо – им оставалось только прийти и взять магов. Но они знали о приходе полицейских и встретили их огненным адом. Вопрос, откуда преступникам стало известно, сводил с ума. Еще не оправившись до конца, Грей уже вернулся к делу, но узнать правду так и не смог.

– Кто?!

– Поищи вокруг себя, вот мой совет.

Грей шагнул к Найдеру с настойчивыми словами:

– Расскажи, что знаешь! Я заплачу, только назови цену!

– Считай это дружеской помощью, Горано. Те маги не раз переходили мне дорогу, поэтому тогда я рассказал что мог – зачем воевать самому, если можно отправить полицию? – Найдер даже не скрывал ухмылки. – Я знаю, что если бы не ты, они бы уже весь город перевернули. Вернее, разрушили всю экономику. И знаю, скольких ты потерял там. Поэтому вот крошечный ответный жест: ищи среди своих, среди коршунов. Это все, что я смог узнать.

– Почему ты раньше не сказал? – выдавил Грей.

Искать. Среди. Своих. Он ведь сам знал, что это так, как бы разум ни пытался уцепиться за другие догадки – жалкие попытки сохранить в своей жизни еще хоть что-то. Хотя стоило ли возвращаться к прошлому делу сейчас, когда буря в душе потихоньку укладывалась? Первая мысль говорила, что да, конечно, виновный должен быть найден и наказан. Вторая – хватит трогать раны, они только покрылись коркой.

– Не забывай, кто ты, а кто я. Мы по разные стороны, даже если иногда нам приходится бежать в одном направлении.

Грею казалось, что в одном направлении с ним уже никто не идет – только навстречу, чтобы сойтись в битве, но он молча вышел из кабинета.

14.5. Эйнар не мог так поступить

Шесть лет назад

– Отец Гаста. – Алето поклонился.

Директор школы посмотрел на него долгим, пронзительным взглядом. Плечи были опущены, лицо осунулось, а под глазами появились мешки, словно он не спал целую ночь, а то и две.

– Как вы себя чувствуете, отец Гаста? – ученик забеспокоился.

– Ужасно, мальчик мой, ужасно, – выдавил Альвардо. – Садись, нам нужно поговорить. Это касается Эйнара.

Алето быстро прошел через кабинет и плюхнулся на стул. Директор вздохнул:

– Не знаю, как об этом говорить. Мне стало известно, что Эйнар присоединился к Ордену крови.

Алето недоверчиво прищурился. От других учеников он слышал разговоры об этом Ордене, но… Зачем это Эйнару? Он был достаточно силен и без запретной стороны магии. Все знали, что он станет следующим душой. Прошло всего полгода, как он начал служить в церкви, но прихожане уже были готовы падать ниц перед ним. Город так быстро отдал ему свое сердце, и этого стоило ждать, ведь каждое его слово ловили, даже когда Эйнар был мальчишкой. Зачем ему еще больше силы, тем более, запретной?

Ответ от какого-то противного голосочка внутри пришел сам собой: именно поэтому.

Да нет же. Эйнар не мог. Он был слишком хорош для этого.

– Почему вы так решили?

– Я сам видел его на кладбище. Я буду честен, Алето. Учитель Матис не уволился. Его убили. Орден крови организовал ячейку прямо здесь, в школе, точно в насмешку над тем, за что мы боремся. Эйнар стал одним из них и пытался возродить учителя Матиса.

– Надо поговорить с ним, наверняка произошла ошибка. Он не убийца! Я живу с ним в одной комнате, мы вместе ходим в столовую, делаем уроки, бываем в городе. Я бы заметил, ну хоть что-то.

Альвардо снова вздохнул и, сняв очки, устало потер глаза.

– Алето, я говорю почти что о собственном сыне. Я воспитывал Эйнара девять лет. Я знаю его не хуже тебя – так мне казалось. Однако я видел сам. Ты же не думаешь, что я буду врать? Неужели Эйнар никогда не хотел остаться в одиночестве? И никогда не исчезал неожиданно?

Алето вздрогнул. Да, Альвардо не было смысла врать. Но и он хорошо знал друга. Эйнар всем сердцем хотел служить церкви, он верил в нее, верил в себя, верил в людей, и в этой вере не было места ничему темному.

– Сначала я должен поговорить с ним, отец Гаста. Я не ставлю под сомнения ваши слова, но свою дружбу я тоже не ставлю под сомнения. Я верю Эйнару, он бы не смог так. И если хоть в чем-то он ошибся, дайте ему шанс, я смогу его исправить.

– Хорошо, Алето, я понимаю тебя. Понаблюдай за Эйнаром: неужели он не стал более нервным после ухода учителя Матиса? Мне больно это говорить, речь будто идет о моем сыне, но… Я думал, в нем есть искра Эйна. Видимо, она есть только в тебе, – Альвардо выразительно посмотрел на Алето, тот беспокойно дернулся на стуле. – Церковь должен возглавить человек с сильной волей. Ты способен на это, но у тебя нет права на ошибку. Ты можешь получить все и стать создателем нового мира, в котором лучшее место будет у тебя, у твоей матери, у твоей сестры – у всех, кто, как вы, страдал. Я не говорил грифам об Эйнаре, я считаю, это должен сделать ты. Это шаг к твоему будущему.

Сдать друга…

Эйнар не мог так поступить. Альвардо не мог соврать.

15. И кто из вас лучше?

Закинув руки за голову, Алето покачивался в гамаке. В тени деревьев было прохладно, а рядом стояла бутылка рома – чертовка судьба повернулась нужной стороной! Он потер грудь: только проклятые легкие опять вздумали досаждать и портили утро.

Хорошие, все-таки, люди приходили сюда: гамак оставил моряк, который в море провел времени больше, чем на земле, и не мог спать на кровати. Ром тоже принадлежал ему. Может, и Алето уйти в море? В мире ведь должны еще быть белые пятна, которые ждут своих исследователей. Или стать пиратом? Ему же пойдет треуголка и золотая серьга?

– Блаженствуешь? – мужчина гаркнул над самым ухом. Алето едва не перевернулся от неожиданности.

– Черт ты вонючий, нельзя так подходить! – Он зыркнул на Чезаре, затем снова улегся, закинув руки за голову, и произнес уже спокойнее: – Хочешь, и тебе гамак сделаем? Это так удобно, оказывается.

Кровник скрестил руки на груди:

– У тебя работы нет? Не рановато бока пролеживать?

– Я подстриг усики у огурцов. Теперь пора отдохнуть.

– А позвал ты меня для того, чтобы похвастаться этим?

– Не только, еще угостить, ведь нет ничего вкуснее выращенного своими руками! – Алето сел, скрестив ноги и немного подавшись вперед, чтобы не перевернуться. – Хочешь томатный суп? Я нашел чудесную девчонку, которая так добра, что готовит мне. А потом поговорим насчет Эйнара.

Чезаре приподнял одну бровь:

– Передумал? Так и знал.

– Нет уж. Просто сладкое оставил на десерт. Суп и горячее уже прошли, теперь твой черед. Пусть узнает, какой ценой он занял место.

Кровный брат сел в корнях дерева и вытянул ноги.

– Смотрите, затейник какой. Ты, наверное, и парочку интересных историй придумал? – Он положил шляпу на траву.

– Нет. Я хочу, чтобы ты говорил честно. Правда бьет сильнее лжи.

– Скажи мне, а что дальше? Ты ждешь, что Эйнар оставит свой пост? Или явишься к нему и убьешь? Чего ты пытаешься добиться?

Алето крепко сжал бутылку, но, так и не сделав глоток, снова поставил ее на траву. Чего он пытается добиться? Выбитой земли из-под ног Эйнара. Пусть лишится главного, как лишили его. И если для старого друга это вера, то ее он и потеряет. Пусть почувствует себя одиноким и слабым. А потом… Алето старательно подбрасывал дрова в огонь ненависти, но он знал, что не станет убивать. Это не то – комариный писк вместо оглушающего крика. Так что потом? Наверное, это будет долгая игра, но в конце светловолосый бог Алеонте проиграет. Его начнут презирать и ненавидеть. Псы перестанут вилять хвостами – они разорвут хозяина.

– Чего ты добиваешься? – повторил Чезаре.

Алето так замечтался, что пауза затянулась. На губах появилась озорная улыбка.

– Ну что ты, какие убийства. Я ни разу не убивал, в отличие от некоторых. Я покажу, что есть другие способы воздать по заслугам.

– Судит он, а теперь будешь судить ты – и кто из вас лучше?

– Не надо говорить, словно мы в исповедальне. Человеку – человечье, собаке – собачье. Слышал такую поговорку?

– Нет. Сам придумал?

Алето снова взял ром в руки и продолжил вместо ответа:

– Ты придешь в обитель при южном храме. Ворота до сих пор не запирают до ночи. Ты окликнешь Эйнара, а когда он поймет, кто перед ним, расскажешь всю историю – от выбора Альвардо до последней ночи. Он не поверит – слишком много брехни ему скормили в детстве, но ты должен посеять сомнение. И наверняка Эйнар поймет, что с тобой произошло, и предложит остаться. Если ты…

– Я не останусь. Не дам себя схватить. И меня никто не узнает. Не переживай. Я помню наш договор и цену своей прекрасной жизни. – На лице появилась вымученная улыбка.

Алето сделал глоток, помолчал, затем снова отпил.

– Оставайся здесь, Чезаре. Это не та жизнь, что была у тебя, но хоть что-то. Хватит шляться по городу как нищий. Многие находят здесь дом.

– А ты сам-то нашел?

– Пытаюсь.

– Ясно. Я не хочу иллюзий, не хочу притворяться нормальным человеком, если таким не являюсь. Я сделаю что нужно, а если понадоблюсь вновь, позовешь. Моя кровь у тебя.

Алето зашелся кашлем, схватившись за грудь, а когда дыхание восстановилось, не убрал руки. Чезаре, нацепив на лицо ухмылку, попытался заполнить паузу:

– Пока я шел к тебе, немного разозлил деревенских. Какой-то мужик в таверне сказал, что я сел на его место, и мы повздорили. Он сорвал с меня шляпу и остолбенел от моей красоты.

Алето уставился на Чезаре. Если бывшего лидера Ордена узнали или если увидели пятна… Он понимал, как рискует, отпуская кровника ходить на свободе, но не мог иначе: Чезаре и так платил слишком высокую цену. И пусть с каждой новой порцией крови тот все больше менялся, становясь ближе и ближе ко дну, держать его на цепи или превращать в слугу казалось слишком неправильным.

– Тебе надо быть осторожнее. Я понимаю, алкоголь, шлюхи и все такое – это очень заманчиво, но выбирай места, где тебя не узнают. Где плевать, будь ты хоть в горошек или полоску. Не подставляй меня. И уж точно мне не нужны вопросы от деревенских, с ними и так много возни.

– Думаешь, я раньше был таким? Или хотел так жить? Я пью, язвлю и хихикаю, как ты. Вини не меня, а себя.

– А я и виню себя, а тебя прошу об одолжении: будь незаметнее.

Алето молча посмотрел в карие глаза Чезаре. Да, раньше Бона не был таким и вряд ли искал подобной жизни. Оба были другими. Но судьбу на то и называли шутницей, что она все переворачивала с ног на голову и никогда не возвращала на свои места.

Чезаре вздохнул:

– Когда-нибудь мы открыто пройдем по городу, не пряча лица, болтая как друзья и говоря от себя настоящих, но… Никогда.

– Никогда.

– Дерьмо в городе начинается. Надеюсь, мы не сдохнем. Или наоборот.

Алето протянул Чезаре ром.

– Выпей, а то от тебя воняет унынием.

– Это твой запашок.

– Знаю. – Алето улыбнулся.

Можно ли было назвать Чезаре другом? О да, он понимал, конечно, понимал. Бывший душа Ордена не был, но стал таким же. Наверное, некроманты правда совершали преступление против природы, против самой жизни. Что же. План не пришел в голову сам собой – его подсказали, незаслуженно обвинив. Пусть теперь терпят двух вредных псин.

– Ладно, с крестьянами вопрос несложный, я знаю, как с ними поладить.

– Как? – с интересом откликнулся Чезаре, делая глоток из бутылки – рома стало настолько мало, что впору загрустить.

– Глава деревни очень хороший человек. Даже за пару серебряных лено пойдет на любую услугу, а монет у меня хватает. Если он будет против, мужики потопчутся под стенами, покричат, чтобы потешить свою гордость, да уйдут через полчаса. А вороны и грифы у меня прикормлены.

– Не хочу тебя расстраивать, но пока я сидел в таверне, слышал, что твой хороший человек умер от сердечной болезни. – Алето нахмурился. – Ты тоже будь осторожнее. Хотя бы ворота запирай, а лучше поставь кого-нибудь сторожить.

– Да, наверное, – буркнул Алето.

Крестьяне уже не раз приходили к его дому, пытаясь обвинить во всех смертных грехах. Они не искали правды – им было нужно то, что их объединит, и обычно этим становилась ненависть. Проклятый Ральезе, не мог прийти за помощью, разобрались бы с его сердцем! А теперь договариваться с новым главой. А вдруг тот честный человек? Упаси Эйн от таких!

– Я останусь пока, – сказал Чезаре. – Может, сделаю хуже, если меня увидят, но моя помощь пригодится.

Алето улыбнулся. Странная у него собиралась «семья». Даже словом таким их нельзя было назвать, хоть и хотелось.

– Ну что ты лыбишься? Уже решил, где я буду работать? Нет уж, свои помидоры сам выращивай.

– А тыкву?

– Только тыкву – это святое. Полить надо или что?

Алето и Чезаре рассмеялись. Глупые шутки, глупые поступки, глупые они – мгновение казалось таким натянутым и вывернутым наизнанку. Не так ведь хотелось. Но было так, и немногое делалось, чтобы изменить. Алето еще отпил из бутылки – пора гнать эти дурацкие унылые мысли и заняться делом.

– Ладно, – произнес Чезаре. – Давай о главном. Мне нужно еще что-нибудь сделать? Ты не сказал нового.

– Я только хотел сообщить, что пора. Завтра днем Эйнар будет в обители.

– Ты знаешь все его расписание? – Чезаре хмыкнул. – Как влюбленная девчонка следишь из-за угла?

– О, ты не представляешь, как много я о нем знаю. Мне нет нужды следить: он годами живет по одному расписанию, а отклонение от плана сводит его с ума.

Алето замолчал, увидев, что Рони сошла с веранды и направилась к ним. Встретившись с сестрой, она стала выглядеть увереннее и счастливее, а мысль о том, что отец погиб, казалось, совсем не беспокоила ее – сбросила ненужный давящий груз, да и только.

– Это она тебе супы готовит? – спросил Чезаре, наблюдая, как Рони пересекает сад. – Миленькая.

– Ага. Еще и немая, представляешь? Я точно второго кота завел, только этот сам за собой убирает.

– Как мерзко звучит. Опять брешешь. Я же вижу, что ты хочешь ей помочь.

– Не опять, а снова.

Чезаре встал и склонил голову, Рони присела перед ним. Вот же два черта, что за спектакль про манеры тут устроили? Интересно, девушка не обратила внимания на черное пятно на лице кровника или уже привыкла к происходящему в доме и перестала удивляться?

Рони сунула в руку записку. Алето развернул ее: «Приходила женщина, чтобы купить лекарство от боли. Ушла, не дождавшись. Надо помочь ей».

– Вернется – поможем. – Рони ответила тяжелым строгим взглядом. – Ну что ты от меня хочешь, почему я должен бегать за ней?

Рони изобразила, как качает ребенка, затем скривилась от боли.

– Ее ребенок болеет?

Девушка кивнула.

– Пусть уходит. Нечего детей нашей дрянью пичкать.

– Наверное, у нее нет денег на врачей, или ей отказывают в помощи, – Чезаре заговорил уверенно, расправив плечи, и в этот момент он напомнил себя, который вел за собой церковь. – Ты должен ей помочь, если здесь есть что-то… – кровник сделал паузу. – Подходящее.

Не было, в этом и дело! Алето хорошо понимал ту женщину: наверняка, она была небогата и уже отнесла врачам последние деньги, лишь бы ребенку помогли. Но те только смотрели да разводили руками, требуя еще и еще. С матерью и Лотой было так же. И у нуждающейся осталась последняя надежда, она отважилась пойти в столь грязное место. Но это был не сад с лекарственными травами, не божья обитель, где снимали боль прикосновением руки – нет, здесь могли дать покурить опиум или другую отраву, не больше.

– Тут ничего нет для детей. Это не больница.

Перед глазами возник образ матери. Она последнюю крошку отдавала детям, поэтому была худющей, но и это не давало ее веселому нраву угаснуть. Мама всегда улыбалась и находила в себе силы для доброго слова, даже если опять выгнали с работы, даже если пришлось исходить дороги до крови на ногах, даже если соседи дразнили оборванкой. А сохранила ли она улыбку в последний день? Видел ли это кто? Нет, наверняка нет. Никто им не помог, ни разу.

Рони вцепилась в рукав Алето и посмотрела умоляющим взглядом, точно кроткая овечка.

– Да что ты от меня хочешь? – воскликнул Алето, вставая. – Я даже свою семью не смог спасти, а других спасать не хочу!

Девушка удивленно уставилась на него, затем указала на себя и развела руками.

– Ну а что ты? Миленькая, подходишь под убранство дома, вот я и помог. – Алето знал, как глупо звучат его слова, и сам себе не верил. – Давай, приведи ее назад.

Если никто не помог матери и Лоте, если сам не смог помочь, не значит, что это должно повториться с другими. Надо дать денег женщине или предложить ночлег. Попытаться.

Рони пробежала по саду и выскочила за ворота. Алето проводил ее взглядом, а когда повернулся к Чезаре, увидел насмешливую улыбку на его лице.

– Лучше помолчи. Я согласился, потому что не совсем ублюдок, а не из-за нее.

– Это правильно, но я о другом. Ты знаешь, что она умеет?

– О чем ты?

– Вокруг нее достаточно магических нитей, неужели ты не посмотрел? У нее есть способность. Поговори с ней, возможно, она что-то скрывает.

Алето вздохнул. Только этого ему не хватало. Почему рядом с ним не могло быть человека, далекого от магии, от церкви, от прошлого, просто обычного человека, чтобы говорить? Слишком многого захотел?

15.5. Ты поступил правильно

Шесть лет назад

Алето под руки держали двое высоких мужчин в коричневых куртках. На ладонях у него были специальные перчатки, на глазах – плотная повязка. Грифы хорошо знали свое дело. Маг крови не мог пошевелить пальцами, у него не было зрительного контакта – ему не воспользоваться силой, как бы он ни старался.

Смотря, как Алето ведут по школьному двору, Эйнар крепко сжимал руки. И все-таки друг сделал это – он действительно вступил в Орден крови. Они не смогли поговорить, но все на это указывало: Алето нервничал, он избегал общества, и сколько он вдруг стал знать о некромантии! Эйнар не смог задать вопрос напрямую, но они говорили о многом: о будущем, о церкви, о планах Альвардо, о магии, о запретной стороне – Алето вел себя иначе, говорил иначе, даже в глаза не смотрел! Боялся, что друг узнает? Наверняка.

Грифы так толкнули Алето, что он упал на пол повозки, словно брошенная мясником туша животного. Эйнар вдруг подумал, что даже целый мир не стоит дружбы одного человека, он всем телом потянулся в сторону грифов, но на плечо легла тяжелая ладонь. Отец Гаста произнес:

– Ты поступил правильно, мальчик мой. Ты вернешь этому городу искру.

16. Лететь на дно

– Душа Амадо! – раздался мужской голос.

Эйнар остановился. Двери обители были всегда открыты, и любой нуждающийся мог свободно подойти к служителю. Он привык, что даже вне церкви к нему обращаются с просьбами. Впрочем, в хозяйственную часть гости заходили редко. Таким неуместным казалось разговаривать во дворе среди запахов сена и клевера, под куриное кудахтанье, но раз человек пришел, значит, он нуждается в помощи, и его стоит выслушать.

Несмотря на жару, мужчина кутался в длинный плащ, лицо скрывала широкополая шляпа. От него пахло кровью и землей, хотя в целом одежда выглядела достаточно чисто и опрятно. «Надо предложить ночлег», – подумал Эйнар.

Гость приподнял шляпу в приветственном жесте. Лицо у него было белое-белое, а на лбу залегла глубокая морщина, как трещинка во льду. С левой стороны, у линии роста волос, почти сливаясь цветом с ними, темнело пятно – Эйнар видел такие на трупах.

Он знал этого человека. Помнил по тому, как тот, надев бело-красную форму, как у него, стоял у алтаря и проводил службы, или приезжал в школу к юным ученикам, говорил с ними, учил. Как во время драки с Раоном Кавадо разнял их и что-то грозно сказал. Но Чезаре Бона умер десять месяцев назад.

Эйнар прислушался к его крови. Она текла медленно и была тягучей-тягучей, но сердце билось ровно, как у живого человека. Мог ли это быть брат, а может, двойник? Шутка самого Эйна?

– Носишь белое, – протянул Чезаре. – Стервятник переоделся гусем?

Голос был глубокий, внушительный, как прежде. Только взгляд у бывшего лидера Ордена изменился – это был лисий прищур, а не глаза человека, уверенного в себе, жившего своей жизнью, счастливого. Так мог ли?.. Во имя Эйна, невозможно!

– Расскажите, сен, что вас привело, – Эйнар начал так же, как с любым другим гостем, но все внутри трепетало, и он чувствовал себя натянутым до звона, как тетива.

Слишком много совпадений – слишком, чтобы понять и уложить в голове.

– Душа Амадо, прошу вас, давайте пройдемся, – с приторной лаской заговорил мужчина. – Я так давно здесь не был.

Чезаре сделал шаг первым, зная, в какую сторону идти. Несколько минут они шли в молчании, будто прогуливались и любовались видами. Эйнар хотел покоситься на идущего рядом, но заставлял себя смотреть перед собой, не подавая виду. Надо разобраться, надо разобраться, надо разобраться. Это ошибка. Или пришел не Бона, или тогда бывший лидер не умер.

Но он сам видел, как рабочие подняли гроб, чтобы отправить его в печь, превратив человека в искру. О, Эйн!

Грубоватые хозяйственные постройки сменились белыми стенами, которые увивали растения с мелкими красными цветами. Они только-только распустились, и вокруг стоял сладковатый, чуть терпкий запах. Так знакомо, так мирно – совсем не подходяще к тому, что творилось в душе.

– Вижу, и без меня есть кому вести церковь. Да, Ортега всегда был тем еще затейником и мог даже каплю воды превратить в золото. А что ты, Эйнар? Ты возмужал, паства падает при виде тебя на колени, тебя слушают и так легко отдают свои сердца. О да, воспитанный Альвардо ребенок стал достойным учеником своего учителя. Хотя нет, ты же всегда таким был, наш золотой мальчик, верно? – Чезаре повернул голову, уставившись на Эйнара тем цепким, огненным взглядом, который тот хорошо помнил. – Что же ты все молчишь, Эйнар? Меня Альвардо так и не сумел научить «держать лицо», как он говорил. А ты молодец, умеешь молчать. Ты камень, ты скала. Но сердце-то бьется сильнее, а кровь прилила к щекам. Я ведь тоже слышу.

Эйнар с улыбкой кивнул проходящему мимо отцу Ийтану, мужчина ответил полупоклоном. Голос оставался ровным, лицо – бесстрастным, но Чезаре был прав: сердце трепетало.

– Кто ты?

Гость рассмеялся натянуто, чужим смехом, не похожим на тот, что звучал прежде, и поправил шляпу, подняв повыше.

– Неужели ты не узнаешь меня, Эйнар? Или просто отказываешься верить? Что же, в богов легче поверить, чем в мое появление?

Повернувшись, Чезаре рванул ворот так низко, что показалась грудь, а на ней – еще одно пятно, темно-синее, с багровым подтоном.

– Ты ведь знаешь, конечно, знаешь. Был поздний вечер, – Бона начал медленно, с выражением, словно читал сказку. – Я сидел в своей комнате, как вдруг мне стало плохо. Я попытался выйти, чтобы попросить помощи, но упал лицом на пол и не смог встать. Меня нашли, когда стало поздно.

Эйнар так крепко сжал полы сюртука, что ткань затрещала. Невозможно! Этот человек не мог прийти сюда.

Так же, как не могла прийти падшая Гарелла Мато, кровоточить икона, пойти кровавый дождь, подвести магия. Но все это случилось, и уже которую неделю мир сходил с ума – или только Эйнар?

Чезаре взбежал по ступеням и, опустившись на скамью деревянной беседки, поманил рукой. В ногах появилась неприятная тяжесть, но Эйнар поднялся следом и сел напротив. Не меньше минуты они смотрели друг на друга, глаза в глаза, и ни один не произносил ни слова. В молчании лицо Бона выглядело более печальным и усталым, будто он волочил несметный груз. Эйнара не покидало ощущение, что к нему пришел кто-то другой, просто принявший облик Чезаре – было в нем что-то чужое, отталкивающее и в то же время очень знакомое.

– Ты знаешь, что произошло на самом деле? – мужчина спросил так тихо, что пришлось прислушиваться.

– Нет. – Эйнар не отрываясь смотрел на гостя и пытался по взгляду и положению губ разгадать истину.

– Ко мне приходил Альвардо.

Душа почувствовал озноб, хотя температура не опустилась ни на градус.

– У нас были не такие отношения, как у него с тобой. Он хотел заключить мир и даже принес вино. Альвардо все отмахивался: возраст, слабое здоровье. Пил только я. А когда он ушел, мне стало плохо. И кто же не дал провести вскрытие, чтобы установить причину смерти? Альвардо Гаста, который сам определил, что меня настигла сердечная болезнь, как и большинство магов крови, а так рано, потому что я часто использовал магию.

Ложь – иного мнения у Эйнара не было. Отец Гаста не мог так поступить ни со своим воспитанником, ни с кем другим. Он помогал нуждающимся, поддерживал бесплатные церковные школы и никогда не делил мир на знать и бедняков.

– Кем бы ты ни был, ты не смеешь обвинять отца Гасту. Он был настоящим отцом для всех нас и никогда бы ни сделал подобного.

Чезаре натянуто рассмеялся, точно плохой актер в театре на окраине.

– Да, настоящим отцом! Что он тебе говорил? Что ты должен вернуть в Алеонте искру Эйна? Что лишь тебе под силу это? Что город прогнил, люди страдают, их нужно защитить? Ничего нового! Только я впервые эти слова услышал поздно, а тебе их говорили вместо сказок на ночь. Конечно же, ты вырос верным псом, а я не верил словам Альвардо. Я видел, что это просто сумасшедший старик, но что мог сделать против него? Я кивал, я соглашался, и он помог мне стать душой. Получив власть, я постарался отодвинуть его. Не вышло – появился ты.

«Появился ты», – эхом звучало в ушах. На словах трое лидеров Ордена были едины, но Эйнар видел – столько раз обращал на это внимание, – что между Чезаре и отцом Гастой нет мира. Тогда это не волновало его, но какой силы была вражда на самом деле?

Во имя Эйна! Эйнар почувствовал желание сейчас же упасть на колени перед иконой и воззвать к богу, лишь бы он указал, что происходит.

Бона положил шляпу на скамью и снова рассмеялся тем же неискренним смехом.

– А ты все слушаешь и молчишь. Как верный пес, виляющий хвостом под голос хозяина. Хорошо Альвардо тебя выдрессировал.

Эйнар сцепил перед собой руки. Он молчал, потому что пытался разобраться. Но если этот гость закончил, пора ему взять слово – никаких упасть на колени и воззвать к богу. Пусть знает, что Эйнар разгадал происходящее и не поверил. Не поверил.

– Хорошо. Чезаре, так мне называть тебя?

Губы исказила ухмылка, и Бона кивнул.

– Я верю, что это действительно ты. Но я видел гроб, видел твое мертвое тело и слышал, как остановилась кровь. Теперь я вижу пятна и чувствую запах. Что сделали с тобой некроманты? Я знаю: ты уже не тот, что прежде, тебя ведет другой человек. Останься здесь, мы поможем.

– Поможете? – переспросил Чезаре, кончики губ опустились. В нем мелькнуло что-то знакомое, совсем человеческое и понятное – до безумия печальное, как у всех, кто искал в церкви убежище от бед.

– Да, – твердо ответил Эйнар. – Останься, я найду, у кого твоя кровь, и кто тебе приказывает.

– А не думал ли ты, что мне не приказывают, что я сам пришел сюда? Я верил так же сильно, как ты, и хотел лучшего, за это меня и убили. Отомстить мертвецу я уже не могу, но правду тебе расскажу, живи с ней. Увидь: все, что у тебя есть – это чужое место и глупое стадо, слепо бредущее за тобой.

– Тот Чезаре, которого я знал, другой. Мне было девять, когда ты стал душой. Я смотрел, слушал, и как же мне хотелось стать таким же! Ты был для всех примером, тебе верили, тебя любили, весь город был твоим. Что бы ни случилось после, никто не мог отобрать твою веру. За тебя говорит другой, но услышь меня ты – ты, Чезаре.

– Во имя Эйна! Какой хороший, верный пес. Все так мило, с заботой о людях, что аж приторно. Столько пафосных слов я не слышал даже от стариков-аристократов.

– Это не твои слова, я знаю. Скажи, кто тебя ведет, я помогу.

– Подумай, эту загадку разгадать несложно.

Чезаре положил оба локтя на спинку скамейки, закинул ногу на ногу и развязным тоном продолжил:

– Ты ведь понимаешь, что случилось? Я мог разрушить замыслы Альвардо, и он решил, что меня нужно убрать. У него ведь был ты – послушный мальчик. Все вышло как надо. Даже после смерти старика ты твердой рукой возглавляешь церковь, а по ночам вершишь свое правосудие. Ты считаешь это справедливым делом, да? Пока король отвернулся от горожан, а полиция продалась, у Алеонте будешь ты, верный защитник слабых и обиженных – так ты себе говоришь?

Невозможно. Земля окончательно ушла из-под ног, но Эйнар не изменил твердости в голосе:

– Да. Я буду защищать церковь, Орден и город до последнего. И кем бы ты сейчас ни был, кто бы тебя ни вел, если понадобится, я хоть зубами выгрызу ваши сердца, но остановлю.

– Смотрите, пес умеет кусаться. – Чезаре поднялся и развел руки. – Ну же, что ты сделаешь со мной? Убьешь? Такая у тебя правда? Или отпустишь? А не боишься, что я раскрою миру твой грязный секрет?

Это говорил не Чезаре, не могли это быть его слова. Эйнар хорошо помнил Бона: сильный голос, которому хотелось внимать, огненный взгляд, быстрая походка. Он казался на своем месте, и едва ли хоть кто-то смел думать, что церковь заслуживает другого лидера. Глядя на него, слушая его, Эйнар мог лишь надеяться, что хоть на одну десятую сможет стать таким же и когда-нибудь удостоится чести возглавить Орден.

Сейчас же он чувствовал себя зверем, по следу которого опытный охотник направил целую свору псов. Ожившая женщина, икона, не умирающий, дождь из крови, а теперь вернувшийся Чезаре – быть может, за этим стоял сам Эйн и указывал, что его слуга идет не тем путем? Хотелось сказать, что тот зверь и сам хищник и отобьется от всех, но… Сколько в словах Чезаре было лжи, а сколько правды? Что если Эйнар действительно оказался на своем месте, переступив тело убитого ради него? Но ведь отец Гаста не мог… Не мог.

– А ты разве жив, чтобы тебя убивать? Жизнь ли это – на ниточках в руках у кукловода? – Лицо Чезаре перекосилось, он сел, но затем снова изобразил ухмылку. – Что у тебя есть внутри настоящего, прежнего? Теперь ты слуга, и я ничего не сделаю.

– Ты не боишься, что я расскажу, что ты делаешь?

– Что бы я ни делал, это все моя работа. А ты – оживший труп, подчиняющийся некроманту. Сначала я найду его, а потом помогу тебе.

– Что же Альвардо сделал с тобой, Эйнар? – в голосе Чезаре послышалась неподдельная тоска. – Что у тебя есть, кроме «Он не мог»? Твое место стоило мне жизни. Ты ничего не сделал, чтобы стать главой Ордена – только поскакал перед Альвардо на задних лапках. Ты всего лишь пафосный мальчишка, который заигрался в бога.

Сердце никак не успокаивалось. Кончики пальцев покалывало: магия так и просилась, чтобы ее использовали, чтобы раз и навсегда заткнули этого человека – человека ли? Он оскорблял отца Гасту, самого Эйнара, его людей – такие слова не стоили прощения. Но ведь то были чужие мысли. Эйнар продолжал шептать себе это, однако другой противный голос подзуживал, что в словах Чезаре звучит правда: мужчина не мог умереть от сердечной болезни так рано, отец Гаста действительно говорил обоим одни и те же слова, только первый жадно проглотил их, а второй пережевал и выплюнул.

– Я найду твоего хозяина, помогу тебе и поговорю с тобой настоящим, – ответил Эйнар, но даже самому себе голос показался лживым.

– Во имя Эйна! Сколько же раз ты повторишь это? Ну что у тебя есть, кроме слов? Ты стал моей заменой. Со старшим сыном умения воспитывать не хватило, но на младшем учли допущенные ошибки. Альвардо взялся бы за любого мальчишку, который был не старше тринадцати и владел магией. Пока во главе стоят такие люди, как он, город будет лететь на дно.

– Тогда я полечу с ним, ведь это мой город, – отчеканил Эйнар.

– Опять пафосные слова драчливого мальчишки! Почему Альвардо воспитал в тебе веру, но не ум?

– Ты сказал, как должен был, верно? Возвращайся к своему некроманту, если я услышал всю твою «правду».

Чезаре растягивал слова и улыбался:

– Дашь мне уйти, значит? Глупый, глупый Эйнар.

– Если я буду держать тебя, твой некромант убьет тебя. Пока ты действительно не можешь остаться, но когда я найду его, тебя будут ждать здесь, дома.

Эйнар произнес это горячо и быстро, как заклинание – он пытался заклясть сам себя, убедить, что сказанное – ложь, а все, о чем стоит думать – цели Ордена крови. Некроманты опять дали о себе знать, надо остановить их… Но что-то внутри сдвинулось и никак не хотело вставать на место – нет, скорее, треснуло, и он даже услышал этот треск.

– Все делишь мир на волков и овец? Только если ты пастух, не забывай, что в руках у тебя герлыга, которой хватают овцу за ногу. Так ты со своей паствой?

«Нет!» – хотелось яростно воскликнуть, но Эйнар легко улыбнулся, как улыбался всем, когда на него смотрели:

– Иди с миром, и пусть искра освещает твой путь.

Чезаре надел шляпу и покинул залитый солнцем двор. Эйнар откинулся на спинку скамьи и обеими руками закрыл лицо. Наверное, он и правда один – даже Эйн оставил его. Сколько тогда правды в его деле?

17. Смерть делает счастливыми всех

На просьбу Грея крестьянин так уставился на него, точно тот шел к пособнику темных сил, не меньше.

– Ага, а ее там заколдуют, и она захворает. Еще чего!

Коршун возразил, но попытка не дала ничего, кроме упрямства собеседника, как и следующий разговор.

Грей выполнил условия, и Найдер нашел информацию: некромант не таясь жил в предместьях Алеонте и, заделавшись торгашом, продавал запретные травы. Встречу с Аманьесой не стоило откладывать, однако инспектор решил нанести ему неофициальный визит, притворившись покупателем.

«Делец» жил за деревней, на вершине холма, и Грей попытался взять у крестьян лошадь, чтобы добраться верхом, но они смотрели так, будто он звал их за собой к самому черту. Так ничего и не добившись, коршун побрел наверх, проклиная жару, магов, крестьян и весь южный город вместе взятый.

Наконец, впереди показалось двухэтажное каменное имение, в каких обычно селились землевладельцы. Деревянные ворота стояли нараспашку с нарочитой гостеприимностью. Огромный двор жил своей жизнью: из стеклянной оранжереи доносились женские голоса, в другом углу старый садовник копал клумбу, петух с важным видом ходил кругами вокруг своих кур, выпущенных из курятника. В центре бил фонтан, выложенный мрамором – захотелось опустить в воду руки, умыться, – и на бортике, свесив лапы, дремал огромный рыжий котяра. На оплетенной листьями винограда террасе две девушки пили вино, о чем-то беседуя и посмеиваясь. Это был такой мирный и красивый вид, что Грей подумал, не ошибся ли он: может, здесь живет плантатор с семьей? Дом некроманта не мог так выглядеть.

Хотя что он ожидал увидеть тогда? Вход в склеп? Сердца людей на торчащих пиках? Фонтан с кровью и голую девицу, купающуюся в нем? Что если некромант был настолько уверен в своих силах, что не считал нужным скрываться? Или дело заключалось в другом: это не некромант? Ладно. Пора узнать, во что верит Алето Аманьеса и чего он хочет.

Пытаясь держаться с самым скромным видом, Грей подошел к веранде.

– Здравствуйте, добрые сены. – Он поклонился девушкам.

Одна, заинтересованно оглядывая его подтянутую фигуру, подалась вперед.

– Да? – голос у нее был с хрипотцой, и он так хорошо подходил смоляным волосам девушки, резким чертам лица.

– Говорят, здесь можно многое купить, – Грей понизил голос и смущенно улыбнулся, изображая растерянность.

Та, с хрипотцой, сразу потеряла интерес и равнодушно бросила:

– Иди на второй этаж, в зал. Там тебя кто-нибудь встретит.

Они даже не таились! Как это место могло существовать – так открыто, с вызовом, точно смеясь над всеми законами? После визита стоит заглянуть в Первое и Второе отделения. Наверняка, кто-то знал о происходящем в доме на холме, но умело закрывал глаза – этому нужно положить конец. Шевельнувшаяся совесть ощерилась иглами и напомнила, что он сам получил информацию от бандита. Неважно, что тот пытался создать легальный бизнес, факт оставался фактом.

– Спасибо. – Грей еще раз поклонился и, пройдя через веранду, вошел в дом некроманта.

– Точно наркоман, травы какой-нибудь купить решил, – вслед донесся голосок второй. Хотелось возмутиться, однако Грей пошел дальше. Просто нужно больше спать – в мешки под его глазами хоть деньги складывай.

Дом оказался прост: коридор да сплошные комнаты. На стенах – пейзажи, несколько картин на религиозную тему, изображающих Эйна с искрой. На полу – выцветшие ковры. Хотя на втором этаже их не было, и шаги раздавались более гулко, заранее извещая о незваном госте.

Дважды мимо него прошли люди, но ни один не обратил внимания – что за странное место! Может, живущие здесь были заколдованы, поэтому они так ровно смотрели на происходящее? Или все же они настолько верили в свою неуязвимость? Грею вспомнились городские приюты на попечении церкви Эйна: туда тоже мог прийти всякий, и ему не задавали вопросов, просто принимали.

Пользуясь невниманием, коршун обошел первый и второй этажи. С кухни доносился запах моркови, томатов и мяса; рыжеватая девушка суетилась у плиты, а рядом с ней крутилась девочка – так мирно! Полная женщина прибиралась в кладовой, гремя старой посудой и напевая себе под нос. Длинный балкон, тянущийся на другой стороне дома, сплошь зарос цветами, а между ними стояли кресла с пледами – еще один красивый вид. Что-то внутри шевельнулось, и захотелось остаться здесь, где так тихо и спокойно, сидеть на веранде в окружении зелени, с книгой, с сигарой, медленно пить вино – что может быть лучше?

– Иди давай, – буркнул Грей.

Он уже приметил дверь, больше всего похожую на ту, которая могла вести в «зал». Вернее, она единственная стояла нараспашку, и оттуда доносился голос. На несколько секунд Грей замешкался: а как заходят обычные покупатели, надо постучать или сразу войти? Он осторожно заглянул внутрь и увидел парня в черной рубашке, стоящего у кресла, где с королевским видом лежал рыжий кот. Судя по размерам, это был тот, с фонтана, и мебель уже с трудом выдерживала его габариты.

– Извините, сен, – начал Грей.

Парень отнял руку от наглаживаемого кота и медленно повернулся. То, что это именно Алето Аманьеса, инспектор не сомневался. Он был высок и худ, и при взгляде на его фигуру так и просилось упоминание жерди или палки. Растрепанные черные волосы опускались на плечи. Кожа белела как бумага, отчего появилась мысль о болезни – наверное, сказались годы в Рицуме. Но взгляд зеленых глаз наоборот был живым и беспокойным, и только это указывало на то, что обладатель такой внешности еще жив.

Как опытный театрал, Алето распростер руки и сердечно воскликнул:

– Что привело вас, чем я могу помочь?

Однако глаза остались равнодушными. Ясно, Аманьеса просто играл роль радушного хозяина. Может, он был торгашом, который в каждом госте видит ходячую прибыль, или за маской дружелюбия прятал готовность ударить – или даже желание?

– Я не знаю, как и начать, – Грей замялся, делая вперед два робких шага.

Сделалось противно от самого себя: нашелся тут актер! Но стоило думать, когда выбирал работу: правда редко откликалась на правду, приходилось и врать, и лицемерить, и давать ложные клятвы.

– Мне кажется, я именно вас и искал, – еще тише сказал Грей.

– Присаживайтесь тогда. – Во взгляде Алето виднелась откровенная усталость, словно такой разговор происходил уже десятки и сотни раз.

Некромант указал рукой на диван на высоких изогнутых ножках, а сам, с усилием подняв кота, сел в кресло. Тот фыркнул в усы и с грацией толстяка спрыгнул, даже скорее свалился на пол. Гордо пройдя по комнате, он сел напротив камина и уставился на него, будто ждал, что пламя вот-вот разгорится.

– Какой же он большой! – воскликнул Грей.

Общая тема способна расположить собеседника к себе. Инспектор опустил руку на подлокотник ладонью вверх – открытый жест, который тоже помогает установить контакт. Этой маленькой хитростью поделилась Мерсада. Она хорошо знала язык тела и по одному лишь положению рук, по взгляду могла понять, врет человек или говорит правду. На допросах ей не было равных, а в жизни это делало ее такой невыносимой, что хоть беги сломя голову.

– Да, наверное, наелся какой-нибудь травы. Котенком он был меньше ладони. Я нашел его на дороге и сначала решил, что это крысеныш. Весь в пыли был, что не отличишь.

– А теперь, наверное, на все фыркает и уже не помнит бродячей жизни.

– Этот засранец виски вылакал однажды! – Алето улыбнулся уже более дружелюбно и предложил: – Хотите выпить? Полдень – самое время для фруктового вина.

Грей с готовностью кивнул. Алкоголь развязывает языки, возможно, это поможет вытащить из Аманьесы правду. Свой бы лишь не развязался.

– С удовольствием, сен. Не такого приема я ожидал! – Грей рассмеялся, затем сменил смех смущенной улыбкой.

– А чего вы ждали? – На лице черноволосого появилась ухмылка. – Вас, наверное, напугали «гнездом некроманта»? И вы пришли, все же?

– Именно ради этого я здесь. – Грей сделался серьезным.

– Минуту.

Алето ушел, а вернулся уже с графином красного вина, в котором плавали кусочки апельсинов и яблок. В Алеонте его разбавляли водой и пили во время обеда, чтобы охладиться. Этот напиток даже вином не считали, скорее, соком или компотом, и давали детям. Опытным движением Аманьеса наполнил бокалы и протянул один Грею. Тот сделал крошечный глоток. Вино оказалось не разбавленным. Да уж, подобного человека не разговорит ни бокал, ни два – слишком велик опыт.

– Вы так открыто говорите об этом? – Грей начал прощупывать границу болтливости Алето.

– А чего мне бояться? Моя прекрасная жизнь слишком ценна. Будь вы хоть переодетым королем, ну куда вы без такого верного слуги?

И Грей все понял: Алето не считал нужным скрываться не потому, что настолько верил в свои силы, а потому, что ему нечего терять. Это была порода людей, которые улыбаются и шутят так часто, чтобы никто не успел увидеть трещину внутри них. Грей хорошо знал таких, он был одним из них, только свою трещину прикрывал усердной работой. Может, и Алето, начав изучение жизни и смерти, пытался заткнуть дыру в сердце.

– Вы правда некромант?

– Я этого не говорил, только повторил чужие слухи и спросил, ради чего вы здесь. Это вы, выходит, ищите некроманта?

Алето не так прост, хорошо. Оттого интереснее. Главное, верно сыграть свою партию.

– Да, ищу! – горячо воскликнул Грей. – Мне нужна помощь. Нам не помог ни один врач, ни один маг, и теперь вся надежда на… – Инспектор схватил бокал, резко сделал глоток и выдохнул: – Вас. Я не знаю, что мне делать, и пусть меня хоть в тюрьму сажают за то, чего я хочу!

Некромант скрестил руки – плохой знак, говорить он явно больше не намерен. Ладно, пусть слушает.

– Моя жена, – выдавил коршун. – Она заболела. Сердце. Врачи только деньги просили, я даже дом отцовский продал! Но все равно они ничего не сказали – советовали делать кровопускания да больше отдыхать. Тогда мы пошли к магам крови.

Подобная история должна достучаться до Аманьесы. Его сестра была больна, а мать обила пороги всех лечебниц, пытаясь помочь ей. И если он связался с некромантами, то на Орден жизни у него должен остаться зуб. Рассказывать подобное было грязным приемом, очень, но в такой игре «чистые» не выигрывали, а убийцу необходимо поймать.

– Они что-то сделали, но ей только хуже стало. Она говорила, что слышит, как кровь стучит в ушах, у нее кружилась голова. А вчера… Все. У нее вдруг перекосилось лицо и… Все.

Аманьеса зашелся в кашле – наследие Рицума? Сквозь хрип он выдавил:

– Расскажите о ней.

Он проверял? Грей хотел остаться верным выдумке, но перед глазами появился образ Мерсады. Не умел он говорить о других женщинах, не умел, не мог и даже не хотел. Рука сама потянулась к бокалу.

– Она резкая. Мне всегда казалось, что я могу порезаться о ее слова. А как взглянет, если что не так, провалиться сквозь землю хочется, даже если ты не виноват. И какая же она торопыга! Не ходит по улицам – летает, а пишет так быстро, что слова превращаются в сплошную линию. Я бы не назвал ее ни цветком, ни ангелом, ни видением – ничем из того, что встречается в стихах. Это же сам черт в облике человека, и как я купился? – Рассмеявшись, Грей покачал головой. – Да я дурак, наверное, но черт возьми, она так красива.

– Когда она умерла? – деловито спросил Алето, положив ногу на ногу.

– Вчера. Я не могу отпустить ее, не могу! У нас было столько планов. Мы хотели переехать в западную часть города, к морю. Решили, что купим целый дом, но ни за что не станем растить цветы – нет, рядом будет только трава. Я хотел сына, а она – огромную собаку, чтобы походила на волка. Я видел таких на севере и рассказывал ей. Ну вот как с такой женщиной? И… – Грей уставился в окно и сделал над собой усилие, чтобы снова заговорить о главном, а не о том, что было когда-то. – Не могу отпустить ее. Это же сердце. Ей можно помочь, – он не спрашивал – утверждал.

Здесь-то Аманьеса и должен показать, на что способен. Главное, найти для него верную цену. Если он действительно увлечен вопросами жизни и смерти, он купится. Если же его знания уже простираются дальше, надо завлечь деньгами, да чем угодно – лишь бы подтвердилось, что он действительно некромант и преступает проведенную черту.

– Я не врач и не могильщик, чего вы хотите от меня?

– Я знаю, кто вы: некромант. Помогите вернуть ее. Я смогу раздобыть деньги, только назовите цену. Или что угодно!

Казалось, Аманьеса вот-вот рассмеется.

– А с чего вы решили, что я на это способен?

Грей попытался изобразить отчаяние и воскликнул:

– Просто скажите «да» или «нет»! Вы можете вернуть ее? Прошли всего сутки, это ведь так мало! Мне больше не на кого надеяться.

– Все уходят, – голос Алето прозвучал с неожиданной жесткостью. – Смерть есть смерть и не стоит лезть за черту. Если вы хотите любить живую женщину, а не куклу, слушающую чужой голос, оставьте ее и научитесь жить дальше.

– Так это неправда, вы – не некромант? – Грей подался вперед. – Все что угодно, любая цена!

– Кем бы я ни был, кое-что о крови я действительно знаю. Например, что у человека, который лжет, повышается давление, что кровь приливает к рукам и лицу. Не волнуйтесь, вы хороший лжец, обычный человек не заметит этого – только маг крови. Так давайте же обсудим, откуда вы: полиция, магический совет, Орден жизни – или уберетесь, пока ваше сердце не остановилось?

– Это правда, – выдавил Грей. Два коротких слова дались с трудом.

Все встало на свои места. Чутье кричало, что Аманьеса действительно некромант, его обвинили не зря, и он связан, непременно связан с убийствами.

– Жаль. Но смерть делает счастливыми всех, а жизнь – единицы. Убирайтесь, если не хотите такого счастья.

Коршун медленно поднялся и свысока посмотрел на Алето, уже не с просьбой, не с отчаянием, как молящий человек, а твердо и с вызовом – от себя. Он еще не знал, как доказать вину, но был уверен, что Аманьеса виновен, и это лишь вопрос времени, когда он окажется на своем месте: в кандалах, на пыльной земле Рицума.

17.5. Безумная воля к жизни

Шесть лет назад

Один день в неделю заключенные Рицума отдыхали, и тогда-то привезли Алето. Он посетил врача и коменданта, получил форму, застелил нары в большой душной камере, которая пропахла потом, кровью и дерьмом.

Когда охрана вышла, с верхней полки свесился лысый мужчина.

– Эй, милашка. – Он спрыгнул и встал вплотную к Алето. – Знаешь, что тут делают с такими, как ты? – Резким движением он схватил его за челюсть. – Но я тебе помогу, не переживай. – С добродушной улыбкой на лице мужчина достал из кармана зажигалку, чиркнул и прижал фитиль к щеке Алето.

Сначала тот подумал о том, что живым отсюда не выберется, а затем закричал: даже не слишком громко, без надежды, готовый принять боль. Но какая-то безумная воля к жизни заставила сжаться в комок, а затем вцепиться в лысого, увлекая на пол.

18. Мои двери всегда открыты

Кота было решено назвать Рыжим. Алето сомневался, что это достаточно уважительное имя для столь внушительной стати зверюги, но чего еще ожидать от фантазии шестилетней девочки? Главное, что Эрио нравилось. Рони улыбалась, глядя на довольную сестру, Алето улыбался, глядя на довольную Рони, Чезаре улыбался, глядя на всех троих. Это было сумасшедшая семья, но Алето полюбил проводить с ними время.

– Ты владеешь магией? – слова кровника прозвучали как гром ясным днем, и вся прелесть момента сразу рассыпалась.

Сидящий во главе стола Алето замер, не донеся ложку до рта. Рони уставилась на Чезаре то ли со страхом, то ли с робостью. Даже Рыжий, занявший стул вместе со всеми, повел ухом. Только Эрио продолжала греметь ложкой о тарелку, хотя и она, заметив реакцию сестры, заерзала на своем месте.

– Спасибо за удачно выбранный момент. – Алето поднял ложку, как поднимали бокалы, чтобы сделать тост. На белую скатерть капнуло несколько красных пятен.

Иногда ему казалось, что томатный суп – это все, что умеет готовить Рони, но она хотя бы старалась. Да и кто не любит помидоры? Нельзя так огорошить ее. Однако как найти подходящий момент, Алето не знал и все время оттягивал вопрос. Конечно, Чезаре был прав: если у девушки есть потенциал, об этом лучше узнать как можно раньше, но разрушать сложившуюся мирную жизнь и снова падать в омут не хотелось. Хотя что значит снова? Будто он из него выбирался – нет, это болотце крепко засосало.

Рони торопливо написала несколько строк: «Я ничего не умею». Алето пришлось прищуриться, чтобы разглядеть слова. Это был еще один подарок Рицума: какая-то сволочь в драке так ударила, что левый глаз уже не видел четко.

– А ты неглупа, – ухмыльнулся Чезаре. – Ты можешь ничего не уметь, если не училась, но в тебе есть сила, я вижу достаточно нитей. И ты не могла ее не замечать. Расскажи.

«Да, пополнишь наш зверинец», – шутка осталась невысказанной. Алето согласно кивнул:

– Не бойся. С магией нужно поладить, иначе она не даст покоя. Это как зверь: лучше его кормить, чтобы приручить, чем держать на цепи и бояться.

Рони с унылым видом зачерпнула ложку супа, другую, но Алето и Чезаре не сводили с нее взгляда, пока она не вывела: «Я слышу кровь».

– Нет, а ты не могла выбрать что-то нормальное?! – Алето вздохнул. – Добро пожаловать в нашу семью уродов.

Это не было доказано, но считалось, что способность к магии наследуется. Целые поколения могли быть заклинателями огня или управлять строениями веществ, а может, менять облик или владеть силой света, способности переходили от старших к младшим подобному цвету волос или глаз. И так уж сложилось, что в Алеонте чаще всего встречались маги крови. Потому-то Орден жизни мог противостоять всему магическому совету и ставил себя выше его.

Неудивительно, что эта чертова способность досталась Рони. Лучше бы она управляла землей: девушки же любят цветы, вот и пусть выращивает их. Или перемещалась на дальние расстояния, чтобы сбежать из проклятого города. Слишком многое в жизни Алето было связано с магами крови, и как же хотелось иметь что-то далекое от них. Опять не вышло.

– Наконец-то ты признался, кто ты. – Посмеявшись, Чезаре обратился к Рони: – Почему ты не пошла учиться?

Вместо ответа она посмотрела на Эрио. Девочка уже закончила с супом и наглаживала Рыжего, а этот увалень, развалившись на двух стульях, довольно мурчал.

Боялась оставить сестру с отцом, ясно. А ведь учеба в школе Ордена жизни могла дать ей многое. Но Алето понимал Рони. Одни жили ради денег, другие – ради славы, третьи мечтали о власти, а он, как и она, был глупым и не умел правильно жить: у них все делалось ради семьи. Даже последний замысел, дававший возможность отомстить за мать, за сестру и тот опустевший маленький домик.

Девушка снова показала лист: «Научите меня». Алето переглянулся с Чезаре. Это было совсем, совсем не то, чего он хотел для нее. Да, магией стоило научиться управлять, ведь она нуждалась в том, чтобы ее использовали, а без этого брала плату болью. Как онемевшая нога: стоит походить, чтобы не терпеть неприятных ощущений. Только вот такую «ногу» лучше напрочь отрубить. От силы, с которой помогает некромант, не следует ждать хорошего.

– Тебе это не нужно. – Алето покачал головой. – В школу Ордена жизни тебя уже не примут, а мы… – Он сделал паузу, но молчать не стоило: Рони наверняка давно все поняла. – В Ордене крови не учат тому, что тебе требуется.

Пока девушка писала, Алето смотрел на Эрио. Если и в ней откроется дар… Не было учителей лучше, чем в Ордене жизни, но как отдать ребенка тем, чей лидер – предатель и убийца?

Девушка протянула записку: «Я не смогу жить здесь вечно. Мне нужно уметь защитить себя и Эрио, я должна научиться».

«Так смоги!», – хотелось ответить ей, но, конечно, Рони была права. Нельзя надеяться, что им удастся сохранить появившийся в доме на холме мир. Да и что это за мир, где все вверх дном? Даже котенок должен уметь пользоваться коготками, ведь в городе слишком много злых псов.

– Хорошо, – скрепя сердце согласился Алето. – Если за каждый урок меня обещают хвалить, я готов попробовать научить тебя.

Рони указала на свой рот и развела руками.

– Слова важны для обучения, – кивнул Чезаре, – но магия строится на умении видеть нити и знании, как их касаться.

У Алето сложилось впечатление, что кровник хотел это сказать, скорее, рассказать и научить. В прошлом он не раз приезжал в школу и сам занимался с учениками: возможно, Чезаре мечтал быть учителем, а не главой Ордена?

– Тебя осматривали когда-нибудь? – голос кровника прозвучал мягче, с осторожностью. – Что произошло?

Рони покосилась на сестру, но та со скучающим видом крошила печенье на стол и не слушала. В ответной записке было написано: «Отец толкнул, я ударилась головой и с тех пор не говорила. Он водил меня к врачам, но они ничего не смогли сделать, и он принял это».

– Ублюдок! – от души воскликнул Алето.

Злость бушевала, как пар в закрытом котле, и он так крепко сжал ложку, что будь та деревянной палочкой, сразу бы переломилась. Сколько было Рони? Ему представлялась маленькая напуганная девочка, которая жмется в угол, прячась от страшного отца, даже не может закричать, еще и закрывает собой сестру. Чертов Алеонте со своими чертовыми порядками, чертовым правосудием и чертовой справедливостью.

– Обещаю, я помогу. Мы найдем врачей, даже если придется уехать. Но если ты будешь молчать, я все равно тебя услышу.

Рони во все глаза, так по-детски, уставилась на него. Алето опять вспомнилась Лота: может, сестра и вела себя как дикий звереныш, но он всегда видел в ней первую очередь беспомощность. Рони была такой же для него. Но этот ребенок делал правильный выбор: он решил вырасти и научиться стоять за себя.

– Смотрите, чудовище превращается в человека. – Чезаре не сдержал ухмылки и сразу спрятал ее за глотком вина.

– Из тебя тоже сделаем человека, не переживай. – Алето ответил такой же ухмылкой, спеша прикрыть ею неожиданные для себя слова.

Сквозь открытое окно донеслись гневные крики. Одновременно вскочив, Алето и Чезаре подбежали к нему. Через ворота прошла толпа крестьян – человек тридцать, – возглавляемая невысоким пухлым мужчиной, выглядящим слишком воинственно для его фигуры. Они были кое-как вооружены: самодельными копьями и старыми мечами, молотами, топорами, мотыгами. Каждый в руках держал камень, и двор наполнился звоном: осколками падали стеклянные стены оранжереи, разлетались окна в доме. Медленно пролетело легкое белое полотно, которое прежде закрывало веранду.

Алето не мог отвести взгляда: трехгодичный труд рушился под ударами и тяжелыми шагами крестьян. Рони с силой потянула его назад. В эту же секунду в кухню ворвался Ридерио, сжимавший садовую тяпку.

– Крестьяне! Там! Они все крушат!

С Алето спало наваждение. Что же. Они шли за некромантом – он встретит их.

– Чезаре, двери! – крикнул Алето.

Но кровника не было – он знал, что делать.

Схватив за руки Рони и испуганно прижавшуюся к сестре Эрио, Алето, подгоняемый безумным криком крестьян, потащил их в коридор.

– Некромант, некромант!

Вот они и призвали его. Под эту мысль просилась очередная ухмылка, однако времени на нее не осталось.

В коридор выбегали живущие в особняке. Лица были напуганные, но мрачная решимость на них ясно говорила, что свой дом они не оставят.

– Забаррикадируйте все выходы, – скомандовал Алето. – Держитесь подальше от окон и найдите оружие.

Таща за собой Рони и Эрио, он спустился в подвал. Не сказав ни слова, Алето впихнул их в первую комнату и захлопнул дверь, затем побежал в лабораторию.

Большую часть занимал высокий железный стол, который, казалось, только и создан, чтобы оперировать на нем или разрезать туши. Единственной тушей, чья кровь постоянно лилась на стол, был он сам.

Вдоль дальней стены тянулся огромный шкаф с несколькими отсеками. Такой мог стоять в учебном классе медиков или биологов – за стеклами прятались разные твари, пугающие по большей части. Уродство было написано на их телах и мордах, но это была работа высочайшего качества. В коллекцию вошли чудные животные со всех уголков Арлии, и лучшие чучельники вместе с некромантами поработали над ними, сумев сохранить шкуры, мышцы, ткани, а главное – кровь.

Алето пробежал до конца шкафа, из последней секции достал завернутую в мешковину тварь, бросил на стол. Он положил рядом два чучела: черного страхолюдного пса с крыльями тонкими и перепончатыми, как у летучей мыши, и шестилапую, двухвостую обезьяну – казалось, таких и в природе не могло существовать.

Шум наверху нарастал. Алето поднял голову, прислушиваясь, и вернулся взглядом к своим тварям. Итак. Теперь все решали скорость и объем его крови. Ну, встречай, старая подруга – боль. Никогда не заживающие рубцы на руках загодя заныли.

За спиной раздались шаги. Рони замерла на пороге, вперив взгляд в чучела. Во имя Эйна, кто же забыл дать ей мозги, зато наградил безрассудством?! Алето уставился на нее, яростно скривив губы, но девушка посмотрела в ответ с не меньшим напором. Она показала на себя, на него и ткнула в сторону, где осталась Эрио.

– Не мешайся! – рявкнул Алето, хватаясь за края мешковины.

Рони что-то чиркнула на бумаге, затем с громким ударом по столу положила перед ним записку: «Я помогу!». Алето вздохнул. Раз котенок сам решил выпустить коготки, пускай. Он не имел права отговаривать девушку, ведь речь шла о защите ее сестры, а помощь была ему необходима.

– Начнем учиться. – На лице опять заиграла ухмылка.

Рони молча встала рядом, готовая слушать указания. Он принялся разворачивать мешковину. В нее завернули ящерицу – вернее, тварь с юга, которая выглядела как рептилия, а ростом была с крупную собаку. Самая лучшая работа – самая уродливая.

Часть сероватой чешуйчатой кожи была содрана и обнажила воняющие гнилью мышцы, а где-то не было даже их, и там виднелись кости с кусками мяса, будто случайно зацепившимися за них. Перележала ящерка – чучела не были настоящими чучелами, поэтому рано или поздно начинали смердеть. Но то хорошая была сделка, хорошая. Как чувствовал, что тварь пригодится, когда покупал ее. Таких ведь крестьяне ожидали найти в доме некроманта? Пусть же знакомятся!

– Поищи там череп. – Алето указал на дальний край шкафа.

Девушка немедля побежала в нужную сторону, нашла и, осторожно держа, протянула вытянутый череп рептилии, с которого свисало еще несколько серых лоскутов. Некромант приладил его на торчащую из тела ящера кость. Долго не протянет, но это и не требовалось: пусть кости катятся к ногам крестьян.

Из выдвижного шкафа стола Алето достал скальпель. «Надо обработать лезвие», – вспомнить это и тем более сделать времени не осталось. Ничего, выживет. Зараза к заразе не липнет, не зря же говорят. Итак.

Алето с такой силой рванул рукав рубашки, что с манжеты отлетела пуговица, и от души полоснул себя по запястью, даже не целясь – пальцы уже знали, где резать, чтобы было достаточно крови; затем выше и выше, поднимаясь к плечу. Кровь капала на ящера, а некромант сжимал и разжимал пальцы, переплетая их в разных жестах.

Все внутри твари было мертво, только магия да химия удерживали кости и мышцы в единой связке, но его собственная кровь напомнила им о жизни, и что-то внутри пришло в движение. Алето чувствовал, как разведенная химикатами застоявшаяся кровь начинает несмело двигаться, точно ручеек по пересохшему руслу.

Прижав руки к груди, Рони переводила взгляд с некроманта на чучело и назад, затем потянула пальцы к скальпелю.

– Да.

Девушка резанула руку и выставила ее так, чтобы кровь капала на оголенные участки плоти ящера, смешивалась с кровью Алето и, повинуясь его воле, проникала внутрь.

Он расхохотался. А, черт возьми! Кто-то соединял свои клетки, чтобы сделать ребенка, а они – кровь, пытаясь оживить тварь с лоскутами кожи на морде и запахом гниющего мяса. Их союз точно ждет счастливое будущее.

– Это не настоящее. Фокус. Память крови, которая заставит тело двигаться еще несколько минут, не больше. Таких тварей не оживить по-настоящему.

Рони слушала как завороженная, и все сильнее надавливала на руку, заставляя кровь капать и капать. Ящер шевельнул когтистой лапой так робко, словно не шевелил вовсе. Расплывшись в улыбке, Алето осторожно поставил его на пол. Нужно еще немного времени. Скоро кровь напомнит органам, мышцам, костям.

Он придвинул чучела собаки и обезьяны и ножом побольше сделал на их затвердевших телах надрезы, добираясь до мышц, до остатков мертвой крови, которую нужно пробудить.

– У них внутри слишком мало живого. С людьми проще. Ради них мы стараемся, мы создаем условия для хранения. – Алето расплылся в улыбке. – Но и крови требуется больше, а еще – умений. Если человек погиб несколько минут назад, его можно оживить одной магией. Это как импульс, который заставляет сердце биться вновь. Со «старыми» сложнее. Их кровь уже не справляется сама, ей требуется подпитка. А если человек умер больше месяца назад, новая кровь становится нужна постоянно, тело будто само стремится забыть и вернуться в небытие. Пожалуй, немного законы жизни мы все-таки нарушаем. Ужасно, да?

Алето вцепился в край стола. Он не переставал болтать, надеясь, что слова не позволят упасть, хотя тело клонилось все ниже и ниже. Старые побелевшие рубцы ныли вместе с новыми, а кровь текла уже так неохотно, словно устала от бесконечных терзаний. Только мушки перед глазами прыгали как ошалелые – эти чертяки всегда появлялись сразу и не уставали.

Уродка-обезьяна приподняла губу, обнажая желтые клыки. Рони порезала вторую руку, и Алето почувствовал, насколько быстрее, с охотой отзывается собачья кровь.

Однако трех тварей недостаточно, чтобы напугать крестьян, а его магии не хватит для борьбы, как и оружия – разве было что в доме, кроме ножей да пары револьверов? Работа должна продолжаться. В конце концов, у него литров пять крови, да у Рони – всего чуточку меньше.

– Я помогу! – В подвал ворвался Ридерио, который по-прежнему грозно сжимал тяпку. Парень был растрепан и щерился, словно только вылез из драки и снова готовился нырнуть в водоворот.

Он ведь даже не узнал – уже бездумно кричал! Ридерио прижимал к груди инструмент, как любимую игрушку, и озирался: на ящера, на чучела, на окровавленные руки, но ничего не уменьшило пыла, он смотрел с прежней яростью.

– Отвали! Иди наверх! – прорычал Алето.

Крылья собаки трепыхнулись, и он, покачнувшись от последнего усилия, оперся о стол.

– Это и мой дом, а ты принял меня, я отплачу!

Не выпуская тяпки, парень высоко закатал рукава рубахи и подставил запястья. Алето остолбенел, не веря словам Ридерио: кто-то хотел помочь ему, говорил, что должен отплатить, благодарил и был готов на «спасибо», отданное кровью. Не из-за желания защитить близкого, как Рони, а из-за Алето. Глупый Ридерио. И все же он стоял напротив и тянул руки.

– Бери всех. – Некромант кивком головы указал на чучела.

Ридерио разинул рот, а потом вдруг рванул наверх. Ясно. Алето даже не успел изобразить ухмылку – зашелся в кашле. Да чертовы легкие, еще и они решили напомнить! Рони положила руку ему на плечо.

В подвал, возглавляемые Ридерио, ворвались трое мужчин.

– Мы все поможем! – смело воскликнул парень, бросаясь к столу.

Алето уставился на вошедших. Им не сказали, что нужно делать, да? Бедняги. Однако во взглядах не было страха или удивления, также уверенно, как Ридерио, они окружили Алето и Рони.

– Да, – кивнул Тьярри, яростно мотая вихрастой головой. – Деревенских только больше стало. Надо их выгнать с нашей земли.

У Алето не осталось слов, даже ухмылку он выдавить не смог и молча порезал руки каждому, подставив чучела так, чтобы кровь капала в сделанные надрезы. Ему оставалось только направлять ее, сжимая и переплетая пальцы.

Подобно маленькому отряду вдоль стола друг за другом встали десять тварей, возглавляемые ящером. Шерсть, мех и чешуя были покрыты красным, сделанные надрезы сочились, как у живых существ, а сами звери скалились и порыкивали. Кровь бурлила, напоминая об охотничьих инстинктах и заставляя желать поймать добычу.

Одной рукой цепляясь за стол, уже почти повалившись на него, другой Алето повел по воздуху, касаясь золотых нитей. Правая горела огнем, точно превратившись в пылающий факел, и этот же огонь невыносимо жег голову, заставляя жмуриться и клониться все сильнее.

Ящерица побежала, переваливаясь с боку на бок. Последние лоскуты кожи и мяса валились с костей, и Алето уже не верил, что она добежит до крестьян. От живого существа осталось слишком мало, это и правда был всего лишь фокус, трюк, которым он пытался купить «зрителей».

Вслед за главарем кинулись остальные, а Алето – за ними. Ридерио опередил его и побежал к двери, чтобы выпустить их.

Сквозь разбитое окно некромант увидел крестьян, которые продолжали кричать, они сжимали инструменты и оружие, но держались на расстоянии от дома: сверху на них градом летели столовые приборы, горшки с цветами, книги, овощи.

– Это Чезаре повел людей на крышу, – пояснил Тьярри, и Алето расплылся в улыбке.

Ридерио открыл дверь. Крестьяне кинулись вперед, но, увидев тварей, отхлынули волной. Несколько секунд они топтались, крича и потрясая оружием, как вдруг развернулись и побежали.

Помидоры, его прекрасные помидоры летели вслед крестьянам, пачкая их головы и спины красным. Маленький безобразный отряд гнал чужаков со двора, гремя костями, щелкая кривыми зубами, рыча – нет, скорее хрипя со стоном. Топоры, молоты, мотыги, копья падали из рук, а визг – да почти девичий! – был слышен, пока «войско» не скрылось за холмом.

Ридерио выскочил за порог, крича:

– Убирайтесь и не смейте возвращаться!

Тьярри подхватил его крик, разразившись бурным потоком ругательств.

Еще раз улыбнувшись, Алето пошел вниз, держась за стены. Надо перевязать руки. Где-то в лаборатории были бинты. Хотя они постоянно заканчивались, а пополнить запас он успевал медленнее, чем потратить. А еще надо выпить красного вина и съесть хороший кусок мяса – полезно для кровообращения. Хотя это не помешает всем им.

Рони так и осталась в лаборатории, но уже успела наложить повязки на порезы. Рядом стоял йод. Нашла, молодец.

Держась так уверенно, будто не потеряла ни миллилитра крови, только выглядя чуть бледнее обычного, девушка не позволила Алето сделать и сама принялась обрабатывать порезы. Она то и дело переводила взгляд с его рук на лицо, и от этого он чувствовал себя ослабевшим не меньше, чем от потери крови.

– Нет, не пойдет. Нельзя такими глазами смотреть на некроманта. Это ненормально, не смей, ясно?

Ухмыльнувшись, точно как он обычно, Рони помотала головой. Да что же она осмелела?! Решила, что купила его своими супчиками и теперь все можно?

Но купила ведь, и правда. И взгляд ее тоже не хотелось отпускать, хотя вряд ли в нем было что-то правильное. Алето боялся не за то, что у Рони не может быть жизни под крышей некроманта – он боялся, что у него не может быть жизни бок о бок с нормальным человеком.

Поднявшись и не глядя на девушку, Алето прошел в гостиную, но Рони засеменила следом. Когда он упал в кресло, схватив оставленную со вчера бутылку, и вытянул ноги, она подала ему записку: «Надо закрыть ворота».

– Надо бы…

Хотелось пренебрежительно бросить: «Мои двери всегда открыты», но это были бы такие глупые слова. Это он привык напрашиваться на неприятности, не умея жить нормально, как человек. А другие нуждались в том, чтобы защитить их. Пора прекращать врать себе, что ему нечего терять – теперь, переступая порог, он больше не чувствовал себя чужим, нет, он словно возвращался в маленький домик в деревне. И пусть не было слышно тех родных голосов, здесь звучали другие – слышать их хотелось не меньше.

Но говорить об этом Алето, конечно же, не собирался. Да и вообще лучше залить мысли вином, пусть утонут, чертовки.

– Иди уже, а я напьюсь. – Он подтолкнул Рони к выходу, но эта дуреха почему-то осталась.

18.5. Ни одной молитвы

Шесть лет назад

Эйнар топтался перед покосившимся на один бок деревянным домом. Несмотря на громкий стук, ему не открывали. Грязные закопченные окна и поросший сорной травой двор тоже указывали на то, что здесь никто живет, хотя ошибки быть не могло, он тысячу раз видел этот адрес на конвертах, которые подписывал Алето.

Эйнар прошел через выломанную калитку и огляделся. Сколько еще таких убогих деревень было в окрестностях Алеонте?

По обе стороны разбитой дороги стояли бревенчатые избы. Одни поприличнее (во дворе сушилось белье, бегали петухи и куры, играли дети), другие – совсем низкие и кривые, выглядящие мертвыми. Воняло навозом, землей и подгнившими овощами. Хотелось повыше поднять воротник, но Эйнар заставлял себя не прятать лицо.

На другой улице, точно король в окружении попрошаек, высилась белокаменная часовня. На крыльце сидел мужчина в потертой шляпе и протягивал миску для подаяния. Ученик выгреб из карманов все, что было. Подозрительно косясь, нищий протянул:

– Во имя Эйна-Дарителя, благодарю вас, добрый сен.

– Скажи, ты знаешь, где сейчас те, кто жили там, в третьем доме, – Эйнар указал рукой в сторону деревянной улицы. – Мать с дочерью.

– Что-что… – протянул мужчина. – Умерли обе, уж пару дней как. Мать удар хватил, как узнала, что ее сына-то птицы взяли, а дочка совсем дикарка была, сбежала куда-то в лес, ягод ядовитых наелась, дурная, так ее и нашли под кустом.

– А… – Эйнар не смог договорить.

Внутренности связались узлом, к горлу подступила тошнота. Своим выбором он не только обрек Алето, но и лишил жизни его мать и сестру. Он поехал, чтобы признаться, как все было на самом деле, но… Во имя Эйна! Глупые оправдания, он должен был приехать немедленно, должен был позаботиться о семье Алето. А теперь… Три жизни. И не было ни одной молитвы в книге Эйна, способной исправить совершенное.

Эйнар развернулся и зашагал по дороге прочь. Он чувствовал себя таким же, как эта дорога: грязным и разбитым. Когда-то Алето прошел по ней почти сорок километров, только бы попасть в город, поступить в школу, получить толику денег – прошел, чтобы помочь матери и сестре. А затем Эйнар сделал свой выбор и все перечеркнул.

«Ради города, ради города», – яростно напоминал он себе. Да. Ради Алеонте. Но говоря так, Эйнар думал, что жертвовать ему придется собой, а не другими.

19. Не было другой судьбы

Едва кончилась служба, сзади послышалось:

– Душа Амадо.

Часть верующих направилась к исповедальням, часть подошла к служителям, чтобы попросить совета или поделиться своей болью, а некоторые с благоговением ждали возможности прикоснуться к иконе Эйна. Сам Эйнар собирался подойти к служителю – еще совсем молодому парню, который едва окончил школу и впервые встал за аналой. Он явно нуждался в добром слове, но подошедшие были важнее.

По левую руку сел Серге Орбера, по правую – Витор Сорио. Первому было около тридцати пяти, второму – уже хорошо за сорок. Одеждой они не отличались от прихожан: простые рубашки из хлопковой ткани, холщовые брюки и плетеные туфли делали их неотличимыми в толпе, хотя опытный взгляд заметил бы военную выправку, которую они так и не смогли до конца скрыть.

– Сен Сорио, сен Орбера.

Вечер, когда стайка короля сделала шаг, не прошел даром. Действительно, по городу пополз слух, что лидер церкви «ведет себя как преступник», «избил ни за что» и даже «сидит в тюрьме за драку». Однако это обнажило противоречия в обществе, и Эйнар увидел несогласных с королем.

Серге Орбера и Витор Сорио служили в армии в одном полку, и оба были ранены в подстроенной стычке с «кионцами». Они понимали, что задумал Альдо, и выступали против его решения, а вместе с ними – весь полк и еще несколько частей. Эйнар пока не знал ни других, ни количества сторонников, но факт того, что поднимается сила, способная дать королю отпор, уже воодушевил его.

Эйнар тихо проговорил:

– Мое мнение не изменилось. Мирные жители не должны участвовать.

– Мы же не можем запереть их по домам, – Витор сказал это громче, чем следовало, и сразу понизил голос: – Я уже говорил, наши воззвания нашли отклик у младшего и среднего состава. Момент нельзя упускать, боевую операцию нужно начинать как можно раньше!

Его лицо было таким хмурым, что улыбка казалась противоестественной для него. Он говорил строго, даже с толикой приказа, как полковник с солдатами.

– Я тоже сказал. – Эйнар твердо посмотрел на Витора, на Серге. – Это не должно стать боевой операцией.

– Сен Амадо, – еще решительнее, чем Сорио, начал Орбера. – Вы можете обеспечить, чтобы население сидело дома? Мы – нет.

Хотелось ответить «Да», но у церкви тоже не было сил на это. Даже если пройдет слух, что в такой-то день стоит остаться дома, люди короля узнают и подготовятся. Тогда на улицах столкнутся не только армия, гвардия, полиция, но и мирные жители – и все равно война коснется Алеонте.

– Душа Амадо. – Проходящая мимо служительница почтительно поклонилась, Эйнар ответил ей кивком.

В церкви всегда было много людей, что могло защитить. Если втроем их увидят на улицах города, это вызовет больше вопросов, чем двое мужчин, беседующих с лидером Ордена под сводами церкви. Пусть Серге и Витор не носили формы, их могли узнать, здесь же они выглядели как верующие.

– Оставьте этот вопрос мне. Но если вам нужна моя поддержка, пока я не узнаю, как вы хотите действовать, шаг за шагом, я не помогу. Город будет против вас.

Сторона военных сомневалась, что король примет ультиматум – скорее, потребуются более решительные меры, которые могут перерасти в переворот. Они нуждались в поддержке населения, и за ней они пришли к главе церкви. Эйнар знал, что его отказ ничего не решит: военные все равно выступят против Альдо. Однако их готовность к «боевой операции» он принять не мог и отчаянно искал способ уберечь Алеонте. Душа делал вид, что не побоится поднять людей, хотя это было пустой угрозой, и он уверенно ставил условия: о неприкосновенности мирного населения, о его защите, о сведении боев к минимуму, взамен обещая поддержку.

Эти игры не нравились Эйнару, он боялся предположить, чем обернется новое знакомство, но других способов предотвратить войну он не видел.

– Сен Амадо, давайте начнем сначала. – Серге вздохнул, заговорив уже без прежнего напора, более просто и устало. – Как и вы, мы не хотим, чтобы одна битва сменилась другой, поэтому мы пришли к вам. Нам нужно найти компромисс, как остановить, – Серге взял паузу, – то, что происходит, а не усугубить.

Витор нетерпеливо постукивал пальцами по колену, но голос прозвучал на малость мягче:

– Нам нужна поддержка ваших людей, это верно, но и вам нужна наша помощь.

– Да, – согласился Эйнар. – Но я скорее сам доберусь до знаете кого, чем позволю рисковать горожанами. Это единственное мое условие, сам же я – только скажите что делать.

Вместе с последними словами окрепла уверенность в выбранном пути, даже если он дастся через споры друг с другом и через борьбу с самим собой.

***

Вечером, едва открыв дверь своей кельи, Эйнар замер на пороге. Кресло, которое прежде занимало место у окна, теперь стояло напротив входа, точно его поджидали. На нем с видом королевы сидела незнакомка. У нее была молочного цвета кожа – за такую все девушки Алеонте продали бы душу – и светлые, даже скорее белые волосы, а глаза – голубые, почти прозрачные, как льдинки. Незнакомка казалась воплощением зимы, но вдруг она так светло улыбнулась, и январский холод обернулся майским теплом.

– Скажи, что я вовремя, что я нужна тебе! – горячо и страстно прошептала незнакомка, поднимаясь с кресла.

Эйнар закрыл дверь и прислонился к ней. Он заметил на шее девушки ожерелье из мелких жемчужин, подобно ошейнику плотно обхватывающее горло.

– Кто ты? Я могу помочь тебе?

Ему уже приходилось сталкиваться с сумасшедшими, которые хотели убить его или убить за него – появившийся на щеках нездоровый румянец, блеск в глазах, страстный тон говорили, что девушка из таких. Следовало взвешивать каждое слово: неверный выбор мог стоить многого.

– Я пришла к тебе. Я хочу помочь.

– Хорошо. – Эйнар улыбнулся как можно более искренне. – В чем помочь?

Он прислушался к ее сердцу – думал, оно трепещет, но ритм был немногим быстрее, чем у человека в состоянии покоя.

– Строить новый мир, в котором останутся только те, в ком есть искра Эйна-Дарителя. – Натолкнувшись на молчание, девушка осунулась. – Ты не знаешь, кто я? Я ведь предназначена помогать тебе.

Заставив себя оторваться от двери, Эйнар сел во второе кресло.

– Извини, не знаю. Расскажи, чтобы я понял. – Не меняя улыбки, он продолжал следить за мимикой и жестами сумасшедшей, готовый к любой ее реакции.

– Ты уже видел меня. Отец говорил, что обо мне никто не должен знать, но я так хотела с тобой познакомиться. Я собиралась оставить записку, а ты заметил меня. Скажи, что помнишь!

Сердце ускорило ход. Да, он помнил тощую беловолосую девчонку, которую однажды обнаружил в своей комнате в школе. Ему тогда было лет десять, ей на вид – около восьми. Он решил, что к одному из учеников пришла сестра и заблудилась, хотел проводить ее, но девочка сбежала, не сказав ни слова. Почему, во имя Эйна, это происходило вновь?

– Да, я тебя помню. – В ответ девушка расцвела улыбкой. – Кто твой отец?

– Альвардо Гаста, – сказала она тоном, как что-то само собой разумеющееся. Эйнар уставился на нее, и незнакомка рассмеялась. – Он был мне названным отцом, как и тебе. Мои родители умерли, когда мне было восемь, а тетка выгнала на улицу. Не помню, сколько я слонялась, пока отец Гаста не нашел меня и не привел в школу. Он говорил, что меня не должны видеть, но мне хотелось поговорить с тобой!

Эйнар распахнул окно, впуская в комнату ветер. Тяжелые капли застучали по подоконнику. Девушка настороженно обернулась, затем вернулась к хозяину кельи взглядом. Она смотрела так пристально, так ожидающе, что становилось неуютно.

– Почему тебя не должны были видеть?

Альвардо ни словом не обмолвился про воспитанницу. Эйнар, казалось, знал каждый уголок школы, но ничто не указывало на присутствие маленькой девочки. Сколько же ей пришлось прятаться?

– Не знаю почему. Меня это не волновало, мне было хорошо одной. Главное, отец приходил каждый день, и ты был рядом. Он говорил, что ты избранный. Что ты будешь больше, чем предыдущие главы Ордена, больше всех королей. Отец сказал, что мне нужно делать.

– Что? – голос прозвучал сдавленно. Внутри боролось недоверие: да это просто сумасшедшая девчонка! – и желание довериться, ведь у них общий отец.

– Помогать. Если у тебя появятся враги, я убью их. Если потребуется что-то узнать, я подслушаю и подгляжу. Если станет одиноко, я буду рядом. Я не пришла раньше, потому что училась, и теперь я смогу помочь во всем, что потребуется.

Эйнар молчал. Этот разговор был таким нелепым и странным, с таким количеством вопросов, и он же давал безумную надежду, что девушка – действительно посланница отца Гасты, что ему больше не придется быть одному.

– Как тебя зовут?

– Алио. Отец правда не говорил про меня?

Эйнар качнул головой.

– Алио, расскажи мне все. Кто ты?

– Дочь Альвардо Гасты, – уверенно ответила девушка. Она подошла к Эйнару и нависла над ним. – Ты должен построить в Алеонте новый мир, а я помогу. Отец говорил, что все произошло не случайно: это Эйн привел меня в школу. Моя судьба – быть рядом с тобой. Отец отправил меня учиться в пансионат, чтобы я овладела науками. Закончив, я поступила в услужение к сену Монеро, он, – Алио сделала паузу, – отравитель. Во мне не проснулась магия, но я должна была научиться бороться с твоими врагами. Я помогу, Эйнар.

Наклонившись, девушка положила руки ему на плечи и приблизила лицо так, что он почувствовал на щеке ее отдававшее мятой дыхание.

– Я следила за тобой. Я знаю, что ты делаешь днем и что делаешь ночью. Отец не ошибся, Эйнар. Ты должен бороться за Алеонте, а я помогу.

Душа жадно ловил каждое слово. Хотелось соглашаться и верить незнакомке, но наваждение спало, стоило услышать про слежку. Он отодвинулся от нее, и тогда Алио выпрямилась.

– Что я делаю ночью?

– Спишь. – Девушка улыбнулась и села на подлокотник кресла, по-свойски положив руку на плечо Эйнара. – Но иногда выходишь на прогулку, надев куртку, которая висит у тебя в углу шкафа. И очищаешь город от тех, в ком нет места для искры.

– Как ты выследила меня? Я всегда проверяю, твоего сердца не было слышно.

Эйнар хмурился и исподлобья смотрел на девушку. Он знал, что поступает правильно, и был готов повторить «прогулку» еще сотни раз, пока не исчезнет последний ублюдок, на которого полиция и суд закрывают глаза, но человек, знающий его тайну, способен погубить замысел. Если смог узнать один, сможет и другой, и если Алеонте останется без защиты… Кончики пальцев снова закололо.

– Я же говорю: я знаю травы. Некоторые из них способны замедлять ритм сердца или сгущать кровь так, что оно перестает биться. Клянусь тебе, я смогу помочь даже без магии.

Алио так наклонилась к Эйнару, что ему показалось, она вот-вот скользнет к нему на колени.

– Не гони меня. Быть рядом с тобой – моя судьба. Но ты не хочешь мне верить, да?

Наоборот, верить хотелось! У Эйнара не было никого, кому он мог довериться полностью. Даже Альвардо, хоть и стал настоящим отцом, не понимал многие его мысли: страхи, сомнения, неуверенность. Как бы Эйнар ни пытался гнать их, они просачивались и сорняками прорастали внутри. Отец Гаста только говорил, что нужно сделать, но не помогал. И другие тоже. Всегда звучало «ты должен», но никогда – «мы». В далеком прошлом друг был и все делил на двоих, но он выбрал чужую сторону.

Да, верить очень хотелось, однако встреча выглядела такой странной! Почему отец Гаста не говорил о своей воспитаннице? Почему, не зная его, она так верила в Эйнара? Даже сам Эйн, казалось, отвернулся, и весь мир перевернулся с ног на голову, так не была ли Алио еще одним знаком?

Девушка продолжала:

– Я все понимаю. Это я ждала нашей встречи почти всю жизнь, это я засыпала, мечтая, как ты посмотришь на меня и скажешь, что тоже ждал. А ты даже не знал обо мне. – Алио погладила Эйнара по голове, и сначала он хотел отстраниться, но все же не сделал этого. – Я как снег летом для тебя, но попробуй поверить мне и позволь остаться, я правда хочу помочь.

Эйнар представил девчонку, запертую в комнате, за книжками и со странной мечтой о незнакомце. Это было так похоже на его детство: мальчишка в окружении оставленных Альвардо учебников, мечтающий изменить город.

Алио слезла с кресла и встала напротив, снова приняв холодный, «зимний» вид.

– Ну так что? Я знаю, с чего мы должны начать.

Эйнар тоже встал. Только сейчас он заметил, что для девушек Алио достаточно высокая, хотя он все равно возвышался над ней почти на полголовы.

– И с чего же?

– Ты должен заниматься, – решительно ответила девушка.

– Что?

– У тебя много врагов, и скоро станет еще больше. В тебе должно быть достаточно силы, чтобы противостоять всем. Поэтому теперь ты будешь заниматься ежедневно.

Алио начала с такой твердостью, что Эйнар вспомнил тон Альвардо: учитель говорил похоже. Он шагнул к девушке и взял ее за подбородок, приподняв лицо на себя.

– Ты просто безумица.

Гостья посмотрела на него долгим взглядом, уже без нездорового блеска, и совершенно спокойным, серьезным голосом ответила:

– Тебе так долго говорили, что ты должен стать новым богом, и ты поверил, и был готов на многое. Ты думаешь, что я сумасшедшая, но кто из нас сошел с ума сильнее? – Алио сделала паузу. – Эйнар, я останусь рядом, даже если ты выгонишь меня. Я тоже буду делать то, чему меня учили и к чему готовили – у меня никогда не было другой судьбы. Я появилась на свет, чтобы рука об руку встать с тобой. Теперь я здесь. Если ты хочешь строить новый мир, я буду подавать кирпичи и инструменты. Скажи, что я нужна тебе!

Эйнар шагнул еще ближе к девушке. Он видел, как расширились ее зрачки. И правда, не им судить друг друга – они на одной стороне. Алио верила, верила сильно, как он. Наверное, бог еще не оставил своего верного пса, Эйн послал луч света, когда тому казалось, что он один среди тьмы.

– Ты мне нужна, – сказал Эйнар, и девушка потянулась к нему всем телом. Обняв, он шепнул Алио на ухо: – Мы построим новый мир.

19.5. Я еще живой

Три года назад

Алето ткнул охранника пальцем в грудь:

– Скажи, что я могу помочь. Он знает, почему я здесь.

Мужчина, даже скорее парень не старше самого Алето, растерянно похлопал ресницами и побежал в сторону жилища начальника.

Рицум оказался настоящим королевством, только его подданные подчинялись не закону, а силе. Кто хотел в нем выжить и занять достойное место, должен был отказаться от всего человеческого внутри – оно здесь являлось приговором.

«Достойное место!» – на губах появилась ухмылка.

Алето достал из кармана сигареты и закурил. Приятный горький дым прошел по горлу и легким, согревая тело. Чертов Рицум. Жаркие тропические дни и холодные, почти что северные ночи – все-то в этой дыре было не так.

– Эй ты, иди быстрее. – Парень вернулся и боязливо подтолкнул его в плечо.

Алето сделал последнюю затяжку, дождался, пока сигарета потухнет, и бросил ее в кусты. По-хорошему, идти стоило быстрее – не зря же он ждал подходящего момента так долго, но он не смог отказать себе в маленькой радости заставить томиться в ожидании его, заключенного!

Все в Рицуме были преступниками-магами, и их постоянно кормили таблетками, блокирующими магию. Они превращались в обычных людей, которые гибли от тяжелых условий в каменоломнях, от жары, от болезней. Но начальник тюрьмы, комендант, охрана тоже были обычными людьми, отправленными в это Эйном забытое место, и страдали не меньше. Некоторые виды магии были им нужны, и заключенные с подходящими способностями получали привилегии. Если успевали получить, пока другие их не избили, не измучили, не свели с ума.

Сунув руки в карманы, Алето пошел за охранником. Слава тому богу, который придумал сердечные болезни. В Рицуме слухи разносились быстро, и всем мигом стало известно, что жену начальника тюрьмы разбил приступ. Прежде тот брезговал общаться с Алето – это для коменданта «некромант» стал верным помощником, – но к кому еще мог обратиться несчастный? К врачу, который даже свои таблетки путал? Везти женщину до города? Это был вопрос дней, а счет шел на минуты.

Охранник постучал в дверь, с той стороны послышался сдавленный голос. Они прошли в большую комнату, где на кровати, вытянув руки, лежала женщина. Одного взгляда хватило, чтобы понять: кровь остановилась, сердце больше не качает ее. Алето уставился на бесполезное мертвое тело – пропал единственный шанс! Бежать из Рицума было некуда, он надеялся, что сможет предложить помощь в обмен на свободу, но… А теперь-то что, что он мог сделать с мертвецом?

Олито Диено, начальник тюрьмы, повернулся к ним.

– Это ты! – он выставил палец, указывая на Алето. – Твоя проклятая магия, ты убил ее!

Парень-охранник поднял ружье, ожидая приказа.

– Мне нужно видеть, чтобы делать. Вы знаете, что она умерла до того, как я пришел. Но я еще могу помочь.

Алето сам не верил, что произнес эти слова. Но терять было нечего. Прежде чем он стал тем, кого в тюрьме хоть как-то уважают, о него тушили сигареты, разбивали нос и ломали пальцы, окунали в помои – и сам он делал с другими то же самое, чтобы выжить. Вернуться к этому? Нет.

– Выйди, – скомандовал Олито.

Охранник выскочил за дверь, бросив напоследок растерянный взгляд.

– Ты… Что ты хочешь сказать?

– Вы знаете, почему я оказался здесь. Первые минуты смерти – это не смерть, кровь еще живая, не застоявшаяся. Если запустить сердце вновь, от мозга к нервам пойдут импульсы, которые делают нас живыми.

Олито открыл и закрыл рот, снова открыл и закрыл. Алето понимал, насколько дико звучат его слова. Это были не знания – безумная попытка выгрызть свободу любой ценой, за которую он пытался ухватиться уже три года.

– Если вы отпустите меня, я верну вашу жену. Время еще есть, я смогу.

Или нет. И тогда он лишится магии, и придется вернуться к помоям, к сбитым кулакам, к вкусу крови и соли на губах.

– Я не могу… – начальник растерялся.

– Ладно. Если надо будет рыть могилу, зовите.

Такие слова могли многого стоить, но это был последний взмах рукой от надежды.

– Сделай что-нибудь, я освобожу тебя, обещаю!

– Выйдите, – скомандовал Алето, подходя к женщине.

Он уверенно переплел пальцы на обеих ладонях, но стоило Олито уйти, руки опустились. Он совсем, совсем не знал, что делать. Может, если бы от каждого прозвучавшего обвинения прибавлялось знаний, Алето бы уже стал опытным некромантом, но это не было возможным, и ни одной мыслью он не понимал, как сделать то, в чем его винили.

– Нет, понимал, – поспорил Алето с самим собой.

Мир озарился золотом. Его, как прежде, опутывали магические нити, и ведь когда-то он многое знал. Алето расстегнул блузу женщины, одну руку положил ей на сердце, а на другой выставил вперед указательный и средний пальцы и повел ими, повторяя узор вен. Голова едва не разорвалась от боли, но он до рези в глазах, до исступления вглядывался, представлял, как кровь разгоняется и начинает бежать мощным потоком – от сердца к мозгу, к органам, к конечностям, наполняя тело жизнью. Алето делал все то, что следовало делать с живым человеком на грани смерти.

Лежащая напоминала жалкую тряпичную игрушку, и он снова вспомнил привкус крови из разбитых губ, но вот по телу прошла дрожь, грудная клетка высоко взметнулась. Женщина попыталась сделать вдох и не смогла, словно в легких что-то мешало. Рука на какой-то сантиметр или два дернулась к груди.

Алето вспомнил, как выглядел красивый узор из аорт, вен, капилляров, тянущийся через все тело человека, и переплел пальцы в другом жесте. В ушах звучали удары крови – чужой крови, которая начинала двигаться, она точно раскачивалась, превращаясь из пересохшего источника в мощный бурлящий поток, и снова несла жизнь от клетки к клетке.

С губ сорвался хрип, холеная рука женщины потянулась к груди и тяжело опустилась на нее. Алето отшатнулся, едва веря. Он увидел чудо жизни, он прикоснулся к нему – нет, к чуду возрождения.

Некромант подошел к окну и поймал взгляд собственного отражения.

– Суки, я еще живой, – Алето рассмеялся безумным смехом. Он вернется в Алеонте, и пусть же его юный светловолосый бог встретится с темным богом смерти.

20. В его жизни осталось лишь море

Пока Эйнар возвращался в обитель, с лица не сходила улыбка. Глава Ордена старался прятать ее, но она все равно появлялась снова и снова, как у шаловливого ребенка, совершившего проделку. Хотя для нее еще не пришло время. Да и слово “проделка” не было подходящим.

Если король не изменит решения, город не пойдет за ним – город пойдет против. После утреннего разговора Эйнар убедился в этом и теперь не мог перестать улыбаться: его Алеонте готов бороться. Офицеры знали, что новая война не обещает ничего, кроме холода и смерти на севере, и собирались выступить против генерала Олитейры и самого короля.

Однако пока официального указа не было, и Алеонте замер в ожидании, позволив себе сделать вздох облегчения.

Даже погода вторила общему настроению. День выдался нежно-серый, как перламутровая бусина. Бесконечная пелена облаков заволокла небо, и всего на миллиметр, на два через нее проглядывала синева. Солнце решило дать городу, изнывающему от летнего зноя, передышку. Но Эйнар хорошо знал Алеонте: такой прохладный, красивый день всегда был излишне краток и неизменно сменялся безжалостной жарой.

Над крышами домов показались башни обители. Эйнар повернул на улицу Руо: шумную и суетную, пропахшую овощами, рыбой и пестрыми духами. Над дверями лавок висели ярко раскрашенные деревянные таблички: буханка хлеба, сапог, коровья голова, очки, колесо. В конце торгового ряда на левой стороне работало кафе, известное своими пирожными с яичным кремом, а на правой – старейшая городская таверна, «Дом Каса».

Наконец, длинная Руо осталась позади. Вечером Эйнар обычно проходил вдоль ворот, до второго входа, который вел в жилую и хозяйственную части, но сейчас его ждали в храме. У них с Алио появилась традиция каждый день, как закончится вечерняя служба, встречаться внутри.

Эйнар увидел две мужские фигуры у ступеней: повыше, похудее и пониже, потолще. В городе знали, что раз в неделю двери храма закрывались раньше, в семь, и двор к этому времени обычно пустел – может, это приезжие?

Мужчины были одеты в свободные хлопковые рубашки, которые у крестьян считались выходными штаны с белесыми коленями явно требовали обновления. Тот, который пониже, выглядел старше десятка на два лет и солиднее. Увидев Эйнара, он первым почтительно склонился.

– Душа Амадо, – голос прозвучал слишком робко и высоко для такой массивной фигуры.

Молодой – сын? – лениво повторил движение и отвел взгляд, уставившись на дверь.

– Чем я могу помочь вам? – Эйнар улыбнулся. – В первый день недели храм закрывается раньше, но вы можете пройти ко вторым воротам, там всегда есть кто-нибудь из служителей.

– Да мы надеемся, что больше не придется приходить, – протянул младший.

Первый посмотрел на него так, словно хотел выжечь взглядом, и ткнул локтем в бок.

– Мы каждый месяц посещаем храм, – поспешил он оправдаться. – Меня зовут Пьятри, а это Тейкен.

Парень на секунду посмотрел на лидера церкви, кисло улыбнулся и снова принялся разглядывать стены храма.

– Я глава Прейской деревни, это у восточных холмов. Ее так и называют – На Холмах. Может, слышали?

К стенам Алеонте жались десятки больших и малых деревень, Эйнар не знал даже половины из них, но Пьятри смотрел с такой надеждой, что душа решил кивнуть.

– Рядом с нами, – мужчина перешел на шепот, – поселился некромант. Некромант! Вообще-то, он живет на холме уже больше года. Из-за него скот хворает, да и лето такое жаркое – все растет плохо. Не его ли козни? Его, конечно! А еще из-за него умер Ральезе, от сердца! Это он возглавлял деревню до меня. И некромант укрывает преступников всяких, а городские туда ходят и покупают… Ну разное, дрянь всякую запретную.

Эйнар насторожился. Слишком часто он стал слышать о некромантах в последнее время.

Пьятри продолжал:

– Мы ходили к грифам, но нас не послушали. Тогда мы сами попытались прогнать некроманта, а он спустил на нас каких-то тварей. Скелетов! С кусками кожи!

Возможно, деревенские что-то преувеличили, что-то нафантазировали, но если нет, возвращение к жизни скелета казалось невероятным. То была очень сильная магия, и для нее требовалось достаточно крови. С некромантом стоило разобраться лично. Тем более, если грифы отказались помочь..

– Не оставьте нас, душа Амадо! – взмолился Пьятри. – Мы хоть весь урожай отдадим вам, или деньги соберем – что угодно, только прогоните некроманта.

– Он над животными опыты всякие проводит! – добавил Тейкен. – Кота я видел во дворе, так он больше собаки любой! И тварь самая первая. Скелет у нее, как у ящерицы, огромный только. С лошадь. Даже выше!

– Брат Пьятри, брат Тейкен, обещаю вам, я приду в Прейскую деревню, разыщу некроманта, и он оставит ваши земли.

– Спасибо, душа Амадо! Спасибо! – Пьятри поклонился и дернул за рукав Тейкена, чтобы парень последовал его примеру. – Мы очень вас ждем. Не дайте нашему урожаю и скотине погибнуть, и людям!

– Я приду, – повторил Эйнар.

Еще немного постояв, мужчины направились к воротам, не переставая оборачиваться. Дождавшись, когда они скроются, служитель поднялся по ступеням и открыл двери храма.

Внутри царила тишина. Почти все свечи догорели, и только несколько маленьких огоньков разгоняли сумрак, но в нем ярко виделась беловолосая голова Алио. Девушка сидела на скамье перед алтарем, так низко склонившись, что Эйнару показалось, она молится. Заслышав шаги, Алио поднялась и протянула руки навстречу.

– Опять задержался? – в голосе слышался ласковый укор. Эйнар обнял ее. – Если ты ничего не делал, завтра будет еще больше тренировок!

Смеясь, он сел на скамью. Алио была такой же настойчивой и требовательной, как Альвардо, словно она не названная дочь, а родная.

– Если бы я ничего не делал, я бы сам себя съел. Ко мне обратились крестьяне из деревни у восточных холмов.

– Чего они хотят? – Алио села рядом, тесно прижавшись боком.

Эйнар посмотрел на большое, почти в человеческий рост, изображение Эйна. В сумерках лицо терялось, но он знал его так хорошо, что мог воспроизвести каждую черту. Здесь, под сводами церкви, было по-особому спокойно, точно он не встречал оживших людей, точно не было крови, точно не оставляла магия. Появилось предательское желание остаться внутри навсегда и никогда не выходить, чтобы не видеть людей, не слышать их просьб, которым нет числа, не знать о войне.

– Мою помощь. – Эйнар вздохнул. – Они напуганы появлением некроманта, я должен прийти в деревню как можно скорее, но у меня каждая минута на этой неделе занята! Заседание магического совета, затем – Ордена, а еще встреча с королем и с военными.

Разговоры с ними стали более частыми – вернее, Эйнар по-прежнему виделся только с Серге Орберой и Витором Сорио, однако они уже раскрыли свой план. Каждое предполагаемое действие вызывало ожесточенные споры, но верная картина постепенно выстраивалась. Несмотря на пререкания, у них получалось договориться, и Эйнар поверил, что вместе церковь и военные – столь странный союз! – сумеют донести до короля волю народа.

– И я ничем из этого не могу пожертвовать, надо успеть все! – Еще один вздох. – Но люди важнее, конечно. Надо ехать в деревню как можно раньше.

– Но ты не хочешь, да? У тебя голос иначе прозвучал.

– Хочу, я ненавижу Орден крови. – Эйнар хмуро уставился на спинку скамейки перед ним, будто там сидел один из некромантов. – Он подобно сектам сбивает людей и заманивает, заставляя нарушать законы жизни и смерти.

Душа поднял голову к стеклянному куполу. Так он говорил на людях. Нет, ненависть в нем действительно была, но больше – обиды, досады и тоски. Эйнар не сдержал признания:

– У меня был друг, и он выбрал не ту сторону.

– Что с ним случилось?

Сделав длинную паузу, Эйнар сухо ответил:

– Я доложил на него.

– А у меня никогда не было друзей.

– Почему? Расскажи, если хочешь.

Эйнар сжал ладонь Алио: у нее были холеные руки с тонкими длинными пальцами, как у настоящей аристократки. Девушка положила голову ему на плечо.

– В пансионате сначала я сторонилась всех, мне больше нравилось читать, а потом, когда я уже захотела играть с ними, сторониться начали меня. В доме сена Монеро было хорошо, он любил и меня, и Кьязу – это вторая ученица, но он был как отец Гаста, а не как друг. А Кьяза постоянно ревновала и только шипеть умела.

Эйнар хотел ответить, что понимает, хотя для него причины заключались в другом. В школе одни завидовали вниманию Альвардо, любви учителей и даже сходству с Эйном, а другие заискивающе улыбались, боясь задеть любимца директора.

Отодвинувшись, Алио спросила с непривычной тоской:

– Эйнар, почему ты это делаешь? Чего бы хотел ты сам?

Он сделал паузу, удивленный вопросом, затем улыбнулся:

– Увидеть океан.

Это была детская мечта – единственная ниточка, оставшаяся от родителей. Перед тем как их убили, они собирались плыть в Ойол, южный материк – а значит, пересечь океан! Эйнар любил ходить на набережную Эйнского моря, вглядываться в волны и слушать их рокот, крики чаек. Океан, ему казалось, будет еще лучше, еще красивее. Родители смеялись, что он не увидит разницы, но мальчик все равно с нетерпением ждал поездки, мечтая о чем-то особенном. Он так и не увидел океана: в его жизнь осталось лишь море, но и по нему он не плавал, не вправе бросить Алеонте.

– Взять другое имя и оставить эту жизнь, – тихо добавил Эйнар, будто доверял главную тайну.

Хотя именно этим слова и были. Конечно, думать так не стоило, а отказ от своего предназначения был недопустим, но мысли о том, как могла бы сложиться судьба, все равно вились в голове. Конечно, он любил Алеонте всем сердцем, но… Разве у него был выбор, кого и что любить?

– И я бы больше всего хотела уехать.

– Мы не можем отвернуться от города и сбежать от своей судьбы.

– Не можем. Хотя я однажды слышала, что судьбы нет – мы сами ее выбираем. Глупости, да?

– Глупости. – Эйнар кивнул, но как же прекрасно звучали эти слова! – Оставим их для следующей жизни.

Алио, кивнув, сжала его руку. Он уверенно продолжил:

– Я должен встретиться с некромантом. Грифы опять закрывают глаза, но крестьяне сказали, что он укрывает беглых преступников. Необходимо узнать.

Эйнар поднес руку к подбородку. Из-за надвигающейся войны он забыл об обещании разобраться с некромантом, вернувшим Чезаре, но его стоило сдержать. Если Орден крови решил начать новый раунд борьбы, вызов будет принят.

– Я пойду к нему, – неожиданно заявила Алио.

– Куда ты пойдешь?

Девушка подняла подбородок повыше и посмотрела так уверенно, будто и правда собралась драться с некромантом.

– Грядущая война – вот что сейчас важнее всего. Я знаю, ты способен сражаться и с королем, и с некромантами одновременно, но оставь силы для главного. Я обещала помочь, и я помогу. Некромант – теперь моя забота.

Эйнар внимательно посмотрел на Алио, ожидая, что она вот-вот скажет, что пошутила или передумала. Но подруга выглядела такой упрямой и воинственной, словно за ней стояла целая армия, и она готовилась повести ее против некроманта.

Внутри боролись желание оберегать девушку и желание положиться на нее. Он нуждался в человеке, который встанет рядом, очень нуждался, но если что-то случится? В жизни Эйнара было так мало близких людей, и все они ушли из нее – потерять еще одного, этот лучик надежды, он не мог.

– Нет, – твердо ответил он. – У тебя нет магии, я не могу позволить тебе рисковать.

Алио снова приняла тот надменный, холодный вид, каким встретила его впервые.

– А знаешь ли ты, как лишить человека силы? Как сделать его глаза незрячими? Как заставить органы иссохнуть? Нет, а я знаю. Верь мне! – Глаза девушки заблестели, а сердце стукнуло громче прежнего. – Меня воспитывали, чтобы помогать тебе. Позволь мне по-настоящему быть рядом и делать.

Эйнар молчал. Алио развернулась к нему лицом и внезапно переменила тему:

– Тот твой друг… А другие друзья у тебя были?

– Нет, только он. Почему ты спрашиваешь?

Это была та тема, которую хотелось спрятать в самый дальний угол памяти. Не получалось: воспоминания не учили команды, они не слушались и лезли, разрывая сердце.

Даже если друг выбрал чужую сторону, даже если предал всех богов и святых, даже если нарушил законы жизни. Когда-то он был другом, и забыть человека, который не спрашивал, а молча вставал рядом и поднимал кулаки, не получалось. Других таких не было – остальные только спрашивали и ждали.

Каким же обещанием Орден крови смог забрать сердце Алето? Тайные знания? Власть над смертью? Деньги? Но ведь и Жизнь имела все это. Друг выбрал иную сторону, и воспоминание об этом до сих пор сидело в сердце занозой, которую, сколько ни старайся, не достать.

– Эйнар, ты доверял ему? Верил в него? Ты бы позволил ему помогать тебе? Чем я хуже? Да, ты мало знаешь меня, но… Я не спрашиваю, Эйнар. Некромант – это моя добыча, а ты подумай о том, как уберечь город от войны.

Алио тоже не спрашивала, и все внутри так откликалось на ее слова. «Ты не один», которое он говорил другим, могло стать правдой и для него.

– Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, – признался Эйнар. – Мне сложно отпустить тебя.

– Так не отпускай, – Алио положила руку ему на колено и самими кончиками пальцев повела выше. – Давай вместе строить город, в котором нам обоим будет хорошо и спокойно. Я пришла не для того, чтобы прятаться за твоей спиной и ждать. Я хочу стоять рядом. Не отпускай меня, Эйнар, и мы вместе изменим мир. Но свободу мне дай.

Сказанные под сводами церкви слова не могли быть лживыми. Они звучали лучше любых обещаний и клятв, и каждое из них хотелось впечатать в кожу, чтобы навсегда запомнить: он снова не один.

Эйнар и Алио повернулись друг к другу лицами. Девушка положила руку ему на плечо. Ее улыбка опять казалась долгожданным майским теплом. Свечи уже почти догорели, сумерки все сильнее окутывали обоих, но эта улыбка виделась четко, и к ней хотелось возвращаться взглядом, будто она была маяком.

Алио потянулась к Эйнару и губами коснулась щеки, затем скользнула ниже, к ключице. Он обнял ее и кончиками пальцев провел вдоль позвоночника, нащупав удерживающие платье шнурки. Алио пересела на колени Эйнара, лицом к нему, и положила руки ему на плечи. Он рассмеялся:

– Здесь?

Алио прижалась еще теснее, шепча на ухо:

– Ты забыл, что Эйн учит жить и наслаждаться миром? Так давай жить, пока в нас горит искра. – Девушка отодвинулась и обхватила его лицо ладонями. – Что ты за лидер, что тебе приходится напоминать об этом? – Рука легла ему на грудь.

– Ах ты! – Ответив смехом, Эйнар положил ладонь на затылок Алио и притянул к себе, и каждый вздох показался ему долгожданным обещанием: «Ты не один».

21. Вывернули души и набили опилками

После прихода крестьян двор уже не был прежним: фонтан наполовину осыпался, от оранжереи остался только железный остов, полегли цветы и травы. Люди трудились, стараясь привести все в порядок, но Алето видел, как они поднимают головы, заслышав неясные звуки, как тревожно переглядываются. Однако деревенские больше не приходили. Хотелось верить, что им хватило урока, но, скорее, они затихли на время.

Ветер трепал полотно, висящее на веранде вместо штор. Оно уже не было белым: следы, оставленные грязными крестьянскими туфлями, не удалось вывести. Тихо постукивали чашки, блюдца и ложки – даже посуды едва собралось на один комплект.

– Нет, я до сих пор не могу этого простить! – воскликнул Алето, с шумом отхлебывая чай. – Ты же бросил мою любимую чашку.

– Я думал, у тебя только бокалы и стаканы есть любимые. – Чезаре прикрыл ухмылку ладонью.

– Как же ты меня плохо знаешь, а еще кровный брат называется! – Алето отвернулся от него.

Рони примирительно подняла руки.

– Вы уже закончили на сегодня? – спросил Чезаре.

Алето и Рони одновременно кивнули. Он обучал девушку магии: она хотела этого, и уроки были необходимы на случай, если вновь явятся крестьяне, а может, грифы или Орден жизни.

– Как успехи?

Зачем он только спрашивал? Чезаре присутствовал почти на каждом уроке, внимательно наблюдая и то и дело вмешиваясь своими нудными замечаниями и советами. Нет, они были полезны, но постоянные прерывания раздражали Алето. Однако говорить об этом он не хотел: стоило оставить в жизни кровника хоть какую-то радость, раз другие отняли.

– Неплохо. Для ученика первого курса.

– Я видел, что она делает. Ты сам знаешь, это не уровень новичка, у нее хороший потенциал.

Рони просияла.

– Я думаю, тебе нужны другие учителя, – продолжил Чезаре. – Из Ордена крови.

– Хватит в нашем доме некромантов! – решительно ответил Алето.

Чезаре скрестил руки на груди.

– Боишься, что твое место займут, и ты уже никому не будешь нужен?

Алето с удивленным видом повернулся к Рони.

– Так ты этого хочешь? Вот же! Сначала заняла мою ванную, затем – спальню, а теперь метишь на мое место?

Девушка покраснела.

– Заткнись, Алето. Где твои манеры? Или ты искал возможность похвастаться? – Чезаре закатил глаза.

– Где-то на двадцать пятой северной широте остались. Знаешь, что там?

Вместо ответа кровник обратился к Рони:

– Я учился магии дольше, чем этот дурачок, и знаю пару секретов Ордена жизни, которые не известны ему. Я расскажу тебе, а потом мы прижмем его к стенке, идет?

Рони беззвучно рассмеялась.

– А мне нисколечко не хочется знать этих секретов. – Алето скрестил руки на груди и обиженно отвернулся.

Поднявшись, Чезаре махнул ладонью.

– Идем, мне действительно есть что рассказать.

Рони с готовностью вскочила, и они вместе вышли. Допив чай, Алето поднялся в зал. Бутылка виски, которую он вчера оставлял наполовину полной, валялась на полу пустой, а рядом на спине лежал Рыжий и едва не мурчал от счастья.

– Опять, несносная ты морда? – От крика чудище лениво шевельнуло лапой, но не больше. – Пьющий кот губит семью!

Алето попытался щелкнуть Рыжего по носу, но тот кое-как отскочил и, высоко задрав хвост, гордо вышел.

Усевшись в кресло и сложив руки на животе, некромант прикрыл глаза. Кашель досаждал всю ночь, он постоянно просыпался, думая, что задыхается, но сейчас стоило наверстать упущенное.

Сон подкрался быстро, а пробуждение – еще быстрее. От неожиданного шума Алето резко вскочил, высоко подняв руки, готовый защищаться от ударов тех, кто стащил его с койки.

В зал кубарем влетели Рони и какая-то блондинка, вцепившись друг в друга, как две кошки. Незнакомка выглядела сильнее и легко прижала девушку к полу, хотя Рони кое-как сжимала пальцы, и было видно, что у блондинки колет сердце. Ударив соперницу по щеке, чужачка вскочила, готовая бить или бежать, но Алето уже поднял руки, заставляя биение замедлиться. Покачнувшись, блондинка съехала по стене, блаженно закрыв глаза.

Алето подскочил к Рони, помогая подняться, и прижал к себе. Щека краснела, но на этом вроде бы все. Девушка сделала несколько суетливых жестов, он непонимающе развел руками, тогда она опустилась к столу и торопливо вывела: «Я увидела, как она по подоконнику пролезла к тебе в комнату».

Алето посмотрел на бумагу, на Рони, снова на бумагу и вздохнул. Отлично, таких-то развлечений ему и не хватало!

Во-первых, Эйн точно не наградил Рони умом, но щедро дал безрассудства: увидев, ну не могла она пойти к нему, а не сунуться самой? Во-вторых, на воровку блондинка не походила: внешность так и выдавала аристократическое происхождение. Да и что красть в доме? Может, наемница? Но кто послал ее? К тому же, слишком уж хорошо она выглядела для такой работы.

Алето указал Рони на дверь, чтобы девушка закрыла ее, и, скомкав записку, присел перед незнакомкой. Такие белые волосы и бледная кожа были редкостью в Алеонте – слишком приметные, чтобы становиться преступником. Он запустил руки в карманы на ее брюках, славно обтягивающих фигурку, и достал флакончик с бесцветной жидкостью. Открыл крышку, принюхался – запаха не было. Тогда Алето похлопал девушку по телу, проверяя наличие оружия, и области талии ладони нащупали что-то кроме ребер. Он задрал ее водолазку и увидел пояс, к которому крепились набор игл и трубка. Неужели правда наемница?

Ее сердце билось медленно-медленно. Алето сжал пальцы, заставляя ритм ускориться. На щеках появился румянец, затем девушка с видом утопавшего, получившего долгожданный глоток кислорода, открыла глаза. Некромант поднял вторую руку. Пальцы сжимали воздух, а казалось, в нем чужое сердце, и он может раздавить его.

Глядя с холодом, блондинка положила руку на грудь и попыталась подняться. Алето крепче сжал пальцы: охнув, незнакомка снова опустилась на пол.

– Как тебя зовут?

– Алио Арьяно, – покорно ответила девушка.

Алио, значит. Имя ни о чем не говорило Алето.

– Зачем ты здесь?

Она промолчала. Некромант сильнее сжал руки. Красивое лицо Алио исказилось от боли, но ни на каплю не утратило своей надменности. Ладно. Есть другой путь, его же не зря сочли некромантом и осудили.

Алето достал из чехла в кармане стилет. Алио попыталась рвануться в сторону, но его пальцы были крепко сжаты, и движение вышло чересчур слабым, как последняя агония умирающего. Взяв девушку за запястье, он сделал надрез на коже – аккуратную прямую линию. Мгновенно выступила кровь, и Алето положил ладонь на рану, затем поднес перепачканную руку ко рту, чтобы шепнуть:

– Расскажи, кто ты и зачем здесь.

На лице Алио проступила мука, она попыталась вжаться в стену, словно это могло защитить ее, но кровь заставила говорить:

– Меня зовут Алио Арьяно. Я пришла остановить некроманта. – Девушка попыталась закрыть рот руками и не смогла закончить движение.

– Откуда ты знаешь обо мне?

– Крестьяне пожаловались, – она не говорила, а скорее выплевывала слова.

Алето бросил на Рони быстрый взгляд, вспоминая о последней встрече с деревенскими. Вот как. Сами не смогли расквитаться с некромантом и позвали… Кого?

Он снова взял Алио за руку и продлил прямую линию, чтобы кровь появилась вновь. Обхватив ее запястье, Алето вкрадчиво произнес:

– Расскажи мне все. Кто ты, кем работаешь, кто из крестьян пришел и о чем попросил.

Блондинка подалась навстречу, и ее лицо оказалось так близко к Алето, будто они замерли за миг до поцелуя. Рони шагнула вперед.

– Алио Арьяно, – повторила девушка, продолжая бороться с собой и в который раз уступая магии. – Моя работа – помогать Эйнару. – Алето отшатнулся. – К нему явились крестьяне с просьбой защитить их от некроманта. Я должна помочь ему, поэтому пришла сюда.

– Ты знаешь, кто я? – голос прозвучал слишком тихо, будто кто-то сдавил грудь.

– Алето Аманьеса. – Алио крепко сжала зубы, но слова, подгоняемые волей мага, все равно вырвались наружу. – Ты учился с Эйнаром.

Рони сделала еще шаг.

– Он знает, к кому ты шла?

– Нет. Твое имя я узнала только в деревне. Но я слышала о тебе от него.

Алето прикрыл глаза и не открывал их дольше, чем следовало. Это была минута слабости, в которой он не мог отказать себе.

Судьба сама сводила их вновь. Не по плану Алето – через крестьян. И что это, она решила услужить и помочь отомстить? Или показывала, что сила принадлежит другому?

Ну ее, эту чертовку. Он сам выберет ответ.

Алето сжал запястье Алио так, что на нежной коже могли остаться синяки. Девушка снова дрогнула, но смолчала. Интересно, сколько боли она готова выдержать, пытаясь сохранить тайну того, кому отдала сердце вслед за городом?

Кем она была для Эйнара? Служанкой, которую он использовал для своих дел? Нет, он явно доверял ей. Может быть, даже любил? Такая холодная и недоступная на вид, но глаза горят огнем – о, Эйнар всегда покупался на подобный нрав. Верная соратница, готовая разделить с ним тяготы, верящая столь же яростно – такой она была для него? Юные бог и богиня, решившие вернуть в город искру.

Будет им искра, такая искра будет.

– И ты пришла, чтобы легко поддаться? – усмехнулся Алето.

– Я поспешила.

Ха – этот возглас едва не сорвался с губ. Слова Алио напоминали об Эйнаре: что было у него, кроме безумной самоуверенности? Оба с радостным криком бросались в омут с головой, не узнав и толики правды.

Что же, все-таки судьба – умная женщина и хорошая подруга. Она сама подкинула новую возможность поквитаться с Эйнаром. Еще один маленький шаг, который приведет к падению светловолосого бога.

Алето выставил вперед указательные и средние пальцы, свел руки и рубанул ими по косой, рассекая воздух. Закатив глаза, прохрипев, девушка схватилась за сердце и повалилась набок. Сделав несколько бешеных ударов, оно замерло. Стало так тихо – собственное сердце билось спокойно, ритмично, а у Рони замерло, будто само готовилось закончить ход.

Девушка вцепилась в плечи Алето, разворачивая на себя, и посмотрела таким кротким, молящим взором. Он поднялся:

– Ты просила научить тебя, – жестко ответил он, нависая над Рони. – Вот тело. Смотри, слушай и учись. И не готовь свои записки: мой выбор сделали за меня, а теперь за другого выберу я.

Рони ответила взглядом, который на чертову секунду показался хуже всех дней в Рицуме.

– Да, таким я тоже бываю. Не занимай сторону тех, кто против меня. – Алето расправил плечи. – Ты готова к еще одному уроку?

Девушка сжала губы в нить, затем кивнула. Растет котенок? Пора, пора, раз уж судьба преподнесла материал для занятий.

Алето взял запястье блондинки, поднял и бросил – рука упала на пол, словно он игрался с бездушной куклой.

– Принеси мне снизу какую-нибудь емкость: флакон или маленькую бутылку, – скомандовал Алето. – Обязательно чистую.

Рони выскользнула из зала, плотно закрыв за собой дверь.

Алето сел на пол и взял Алио за руку. Она точно уснула, но он слышал, как кровь замедлилась, как органы, лишившись притока, останавливают работу. Так просто: несколько жестов, и нет человека.

Когда Алето говорил Чезаре, что ни разу не убивал, в этом была лишь половина правды: он не убивал окончательно – каждое тело поднималось вновь. Орден крови покупал жизни бедняков, и те в погоне за наживой соглашались даже на смерть. А может, на самом деле это была не жажда наживы, а искреннее желание оставить полную несчастий жизнь.

Всего лишь маленький эксперимент – Алето старался держать в голове эту мысль, но что-то внутри все равно не давало покоя. Он не знал, что дальше. Алио возродится, вернется к Эйнару – и? Старый друг будет жить рядом с ожившим трупом, держать за руку ту, кто побывала на другой стороне – то, с чем он боролся, окажется с ним, его. Пусть, пусть встанет перед выбором: принять силу некромантов или отказаться от близкого человека. Но будет ли это достаточно сильным ударом? Хотелось верить, что да, но Алето знал, что выбирая между городом и человеком, между своей верой и чувствами, Эйнар будет выбирать первые варианты.

Так как поступить с Алио? Как проникнуть под броню Эйнара, как добраться до его гнилой душонки да сорвать маску добродетели?

Сидя рядом с Алио, держа ее за руку, он даже почувствовал жалость. Понимала ли блондинка, что Эйнар никогда не выберет ее по-настоящему? Она была его пешкой, а теперь ей следовало стать пешкой некроманта. Откуда вообще взялась эта девушка, такая верная и готовая на любое дело? Совсем как Эйнар. Будто им обоим вывернули души и набили опилками, выкинув правильные чувства.

Вернулась Рони и протянула небольшой флакон из тех, что стояли у него в лаборатории. Что же, молодец, догадалась, что нести. Она села по другую руку Алио, выжидательно смотря на Алето.

– Сейчас кровь начала засыпать, поэтому, если мы возьмем ее, чтобы приказывать потом, эффекта не будет, – рассказывал некромант. – Она должна быть живой и двигаться, тогда она запомнит сказанные слова и сделает, что необходимо.

Алето положил руку на грудь Алио и опять сжал пальцы, начав водить ими в воздухе, вторя красивому узору из вен и капилляров.

– Ты должна понимать, как внутри человека проходят кровеносные сосуды. Важно знать, как касаться магических нитей, но этого будет недостаточно, если ты не научишься понимать кровь. Она не может сделать не заложенного природой – мы действуем в пределах способностей человека. Нельзя оживить того, в ком уже нет крови или чьи внутренние органы вынуты. Вернее, можно, но только на несколько минут, и это будет просто тело с мышечной памятью, не более. Как курица, которой отрубили голову: тело способно бегать по двору еще несколько минут.

Алио выгнулась дугой. Легкие отчаянно просили воздуха, она пыталась сделать глоток, но не могла. «Давай же!» – взмолился Алето. Никто из некромантов не говорил этого, но порой ему казалось, что не каждое тело можно вернуть: если в нем нет воли к жизни, чего-то такого, что помогает жить и бороться с чертовой судьбой, кровь не откликнется. Точно и правда человек нуждался в искре Эйна. Но ведь Алио должна быть сильна, должна хотеть жить – ради Эйнара, во имя своей проклятой верности не тому человеку.

Наконец, легкие сделали судорожный вдох. Алето продолжал переплетать пальцы, разгоняя кровь. Изо рта девушки вытекла смешанная с красным слюна, и он утер ее тыльной стороной ладони. Молодец. Сильная. Пусть Эйнар гордится своей девочкой.

– Главное, поймать нужный момент. Первые минуты после смерти самые легкие: тело еще помнит о жизни, а органы не остановили работу – запустить сердце не составит труда. Но, конечно, если внутри ничего не повреждено. Нельзя залатать грудную клетку, раздробленную молотом, но можно спасти после удушения, например. Однако чем серьезнее причина смерти, тем больше вероятность, что человеку не хватит сил и понадобится чужая кровь.

Рони все слушала, кивала и, казалось, вот-вот начнет записывать как прилежный ученик. Но за ручку и бумагу она не взялась – смотрела то на Алето, то на Алио.

Блондинка сделала еще один вздох, однако сердце едва билось – слишком медленно для человека.

– Кстати, не каждая кровь подходит. Есть в них особые клетки. Это называют совместимостью. Кровь делят на несколько групп, как людей по цвету волос или кожи. Если она не совпадает, никакая магия не поможет.

Алето потер лоб – голова пульсировала от напряжения. То, что магия всегда брала плату болью, даже говорить не стоило – Рони, привыкшая сдерживать силу, должна была это знать.

Дыхание Алио стало равномерным, а сердце забилось сильнее, возвращаясь к привычному ритму. Алето провел по тому же месту на ее запястье линию, заставляя кровь появиться вновь. Драгоценная жидкость закапала во флакон, наполняя его красивым насыщенно-алым цветом.

– Забрав чужую кровь, ты сможешь приказывать человеку, однако будь осторожна: чем дольше она хранится, тем больше сил требуется.

Девушка не отреагировала, но Алето все равно смутился, вспомнив, что Рони не сможет приказывать, и чтобы скрыть неловкость, поднес окровавленное запястье Алио к губам, шепча:

– Некроманта звали Мигада Мора – ты узнала это, поговорив с крестьянами. Они приняли тебя за мага из Ордена жизни и охотно все рассказали. Ты проникла в дом некроманта через окно и отравила его ядовитой иглой. Он умер на твоих глазах. Ты видела несколько человек, работающих на огороде, но в доме никого не было, и ты ушла незамеченной. – Не открывая глаз, Алио покорно мотала головой. – Теперь ты встанешь, дойдешь до ванной, умоешься и вернешься к Эйнару.

Девушка начала подниматься с необыкновенной медлительностью, словно собиралась по частям, как кукла на шарнирах, затем столь же неторопливо, держась прежнего надменного выражения, вышла из зала.

Рони, уставившись ей вслед, развела руками в стороны.

– Все вопросы по лекции в письменном виде. – Алето, ухмыльнувшись, вышел за Алио, чтобы довести до ванной.

Поскорей бы она вернулась домой. Так хотелось увидеть лицо Эйнара, когда он заподозрит неладное, но это, увы, было невозможно.

***

Стоило Алио войти в комнату, Эйнар сразу обратил внимание на ее руки. Чуть выше левого запястья виднелся тонкий порез – прямая линия, будто врач аккуратно провел скальпелем. Он прислушался: ее сердце билось набатом, кровь быстрым потоком неслась от органа к органу. Алио казалась прекрасно живой, сильной, такое особое дыхание жизни чувствовалось только в новорожденных и в тех, кто сумел выиграть схватку со смертью.

– Откуда это? – спросил Эйнар, чувствуя, что собственное сердце трепещет, как угодившая в силки птица.

Казалось, чужие руки подбираются к нему и сжимают все сильнее. Сначала явился Чезаре Бона, оживленный некромантом, потом к одному из них пошла Алио и вернулась с порезом. Ну зачем он отпустил девушку!

– Не знаю, – Алио пожала плечами. – Зацепилась где-то. Хотя так ровно, я не могла не заметить. Ты же не думаешь?..

Думает, думает, думает! Эйнар улыбнулся спокойной теплой улыбкой:

– Мы разберемся. Расскажи мне, что произошло у некроманта.

– Он мертв, – уверенно ответила девушка. – Я говорила с крестьянами, они сказали, его зовут Мигадо Мора. Я видела нескольких человек на огороде, но дом был пуст, меня не заметили. Пробраться не составило труда. Я же говорила, что буду помогать. – Алио улыбнулась.

А умер ли? Если худшие мысли правдивы, то теперь он не может верить ей.

Эйнар крепко сжал ладони девушки и поднес к своему сердцу.

– Ты и так заставляешь его биться сильнее, не дай ему выпрыгнуть, волнуясь за тебя.

22. Наша боль – наше топливо

Грей положил ладонь на ручку двери, но помедлил, прежде чем войти. Размышляя об Эйнаре, коршун чувствовал непривычную злость. Слежка за ним ничего не дала, а встретиться им не удалось. Грей только слышал бесконечное: «Душа Амадо помогает в приюте», «Душа Амадо проводит службу», «Душа Амадо на заседании магического совета», а иногда последнее сменялось встречей с церковными кардиналами, представителями совета религий или самим королем. Глава Ордена жизни будто решил ускользнуть и специально прятался, а тут он явился сам. Неспроста. Может быть, понял, что его подозревают?

Грей открыл дверь.

– Сен Амадо, извините за такой прием, но у нас больше негде беседовать.

О том, что Эйнар Амадо ищет инспектора Горано, ему доложили сразу. На самом деле, он мог пригласить церковника в свой кабинет или в любой другой, но ему хотелось увидеть реакцию церковника. В голой комнате с крюком под потолком, как для подвешивания туши животного, сидя на стуле, от которого тянутся цепи, Амадо почувствует себя неуютно и, возможно, проговорится. У допросной комнаты было еще одно полезное свойство: вдоль стены тянулось стекло, которое изнутри казалось зеркалом, но для человека с той стороны было прозрачным. Это изобретение северян не только делало разговор безопаснее, но и помогало заметить то, что не увидит беседующий. Грей попросил Ремира о помощи, и друг уже занял место, готовый обличить Амадо.

– Поверьте, инспектор Горано, я знаком с худшими условиями. – Церковник улыбнулся. – Извините, что вам не удавалось застать меня. Если честно, грядущая война обернулась сотней обязанностей.

Инспектор решил начать издалека и, сев, поддержал тему:

– Но ведь церковь всегда стояла в стороне от военного дела, разве нет?

На лице Эйнара появилась печальная улыбка, которая сделала его более взрослым и усталым.

– Если король объявит сбор, мои люди будут вынуждены пойти воевать. Да, служители защищены законом, но прихожане! Вы наверняка знаете, что король Альдо назначил общие учения. Люди встревожены, церковь должна объединить их, успокоить и дать Алеонте мир.

Грей кивнул. Король действительно объявил о том, что в течение месяца каждый мужчина должен явиться на смотр. Многие сомневались, что это время есть. Они ждали, что войну объявят вот-вот, и армия двинется на север.

В словах Эйнара слышалась искренняя забота о горожанах и явное осуждение войны. Он не скрывал этого, наоборот, специально выставлял напоказ. Хотел заручиться поддержкой тех, кто был против действий короля, и усилить свое влияние? Ладно, не это сейчас важно: надо разобраться не с тем, что напоказ, а с тем, что внутри.

– Я согласен с вами, сен Амадо. Люди боятся, они не готовы идти воевать, но приказ есть приказ. Король лучше знает, что нужно городу.

Грей пристально смотрел на Эйнара, ожидая его реакции. Это было далеко от того, что он хотел сказать ему, но они ведь не торопились: любое слово могло стать подсказкой.

– О том, что нужно городу, знает сам город. А кто это? Мы с вами и другие люди.

На секунду Грей даже забыл, кто сидит перед ним. Он видел взрослого рассудительного человека, который знает людей, понимает и борется за них. Однако все эти знания и понимания могли быть искорежены. Как бы ни хотелось сказать, что Эйнар Амадо – хороший искренний человек, он мог оказаться убийцей.

– Что же вы предлагаете?

– Не молчать, говорить – это все, что я могу предложить.

Заподозрил ловушку? Такой хороший и расплывчатый ответ, Эйнар вроде бы заботился о городе, но напрямую не критиковал действия короля.

– Давайте и мы поговорим о деле. Я хотел спросить: что вам известно об Алето Аманьесе?

Эйнар опустил руки, задев цепи, и они тихонько звякнули.

– Мы учились вместе и дружили, пока он не связался с Орденом крови.

– Вы общались с ним после того, как его судили?

Амадо посмотрел на Грея, как на сумасшедшего.

– В Рицум не отправляют писем и тем более не ждут ответа.

– Вы знаете, что случилось с Аманьесой?

– Да, мне известно, что он погиб во время обвала. – Грудь Эйнара чуть приподнялась, будто от вздоха.

– Об этом не говорили. Как вы узнали?

– Инспектор Горано, Алето был моим другом. Да, он преступил черту, и я доложил о нем, но это не могло стереть лет, которые мы провели в школе. Я каждый год узнавал о нем. Конечно, простое «жив» немного давало, но мне хотелось знать.

Эйнар смотрел честным, открытым взглядом и не прятал глаз, а в голосе звучала неподдельная грусть. Похоже, он действительно верил в смерть Алето. Значит, в преступлениях виновен только один из них. Хотя из них ли? Настоящих доказательств, кроме воплей проклятого чутья, не было.

– Алето Аманьеса жив.

– Что?! – Эйнар резко подался вперед и почти перегнулся через стол, уставившись на Грея.

– Он сбежал, и начальник тюрьмы скрыл это, объявив об обвале.

– Во имя Эйна… Что с ним сейчас, вы знаете?

Инспектор помедлил с ответом. Маска спокойствия спала с лица Эйнара, он казался мальчишкой, подрагивающим во время урока в нетерпеливом ожидании звонка. Хотел найти старого друга? Чтобы поговорить или вернуть в Рицум? Одно было ясно: удивление неподдельное.

– Нет, мы его ищем, поэтому я хотел поговорить с вами. Возможно, вы замечали что-то, указывающее на присутствие некроманта?

– Нет, ничего, – твердо ответил Эйнар и поджал губы. – Могу я спросить? Почему поиском Алето занимаетесь вы, инспектор Третьего отделения, а не Второе? В чем еще его подозревают?

Грей не знал, что ответить. Если сказать, что Аманьесу подозревают в убийствах, в случае вины Эйнар испугается и затаится. Если промолчать, то какими еще словами выбить парня из колеи, чтобы он дал себя обнаружить?

– Сен Амадо, – Грей вздохнул. – Эйнар, я хочу сказать честно.

Пусть думает, что коршун ему доверяет. Может, так он расслабится и что-то сболтнет. А если сбалтывать нечего, то такой сторонник станет хорошим помощником в деле против некроманта. Надо попытаться «подружиться».

– Алеонте начинает войну, без солдат – обычных мужчин – город ослабнет. Опасность может прийти извне, со стороны Торлигура или любого ленгернийского города. Но я думаю, она притаилась внутри.

Эйнар несколько раз кивнул в такт словам. Грей надеялся, что он начал говорить на языке, понятном Амадо: немного возвышенно и так, точно все совершаемое исключительно ради города. Черт возьми, на самом деле это было недалеко от правды.

– Орден крови усиливает позиции, что является угрозой не только вам, но и королевской власти, и всему городу. Это может перерасти в нечто большее. Должно быть, вы слышали, как год назад поймали банду магов, грабивших банки. Людям сказали не все, но с вами я могу быть честен: среди них были и маги крови, и стихийники, и другие – они не просто грабили банки, они едва не выкрали золотой запас Алеонте. Это могло стать катастрофой. Сейчас у нас есть основания полагать, что замышляется нечто большее, и Алето Аманьеса участвует в заговоре.

Грей был уверен, что Ремир, стоя по ту сторону, ухмыляется, а если бы кто-то находился рядом, он бы хлопнул того по плечу и указал на инспектора, бросив: «О, как святоша врет-то!»

– Инспектор Горано, если вы можете, расскажите подробнее, я хочу помочь. Насколько мне известно, во Втором отделении нет магов крови. Если кто-то из них понадобится, если понадоблюсь я, только скажите.

Хотелось скривиться, но Грей кивнул, нацепив благодарную улыбку. Нет уж, хватило ему общения с магами крови. После того дела выжило всего двое: он сам и второй инспектор, но того сделали марионеткой, и еще несколько месяцев он путал планы и исправно доносил о замыслах коршунов и грифов.

– Скажите, это не вы возглавляли то дело по поимке банды?

Опять! Словно в его практике не было других случаев, почему вспоминали только последнее? Из-за сложности? Из-за количества жертв? Можно самому перестать трогать рану, но как она будет болеть меньше, если каждый норовит ткнуть в нее?

– Да, это был я. – Грей сухо кивнул.

– Вы стали героем для Алеонте. Вас прозвали северным коршуном, вы натыкались в газетах на это упоминание? – Эйнар улыбнулся. – Спасибо вам, инспектор Горано. Вы очень многое сделали для города.

«Спасибо», – повторил Грей про себя. Да, в газетах о нем действительно писали: где-то между перечнем ограбленных банков и списком погибших при первой попытке захвата банды. Газетчики обмусоливали дело, то стараясь раскопать грязные тайны участников, то превознося их. И сколько бы лживой лести они ни писали, ни разу не прозвучало простое человеческое «спасибо». Впрочем, Грей не ждал его, он ведь выполнял свою работу. Но это слово, сказанное подозреваемым в убийствах, выглядело таким неуместным и в то же время желанным, и ему вдруг показалось, что это не он выбил Эйнара из колеи – выбили его самого.

Амадо продолжал, точно ему нравилась тема:

– Говорят, вы многих потеряли тогда. Если когда-нибудь вам понадобится помощь или захочется высказаться, приходите в церковь. Вы не один.

Опустив руки, Грей крепко сжал сиденье стула. Амадо говорил так просто, так открыто, и что-то внутри тянулось навстречу его предложению. Слов накопилось много, а высказать их было некому. Если говорить честно, Грей дважды приходил на исповедь: первый раз – еще мальчишкой, после смерти отца, не зная, что делать дальше, второй – после окончания дела, когда необходимость найти предателя выжигала изнутри, наслаивалась на боль потерь и сводила с ума. Но тогда он не смог высказаться. Стоило увидеть церковь: пристанище людей с глазами побитых зверей, он сбежал от них, как от чумы – слишком они напоминали его самого.

Потом, может. Пока стоит думать о деле, а не разговоры разговаривать. Однажды отец сказал, что наша боль – наше топливо. Может, это было верным, и тогда топливо требовалось в большем количестве, ведь убийца не был пойман.

– Инспектор Горано, кто находится по ту сторону? – неожиданно спросил Эйнар.

Знал, значит, про стекла. Ладно.

– Сен Амадо, давайте вернемся к тому, что обсуждается по эту сторону.

– Когда мы заговорили о вашем старом деле, у того человека сердце так громко забилось, что мне стало слышно. Кажется, он близок к удару. Тому, кто там, необходимо выпить что-нибудь, чтобы успокоить сердечный ритм: мяту, мелиссу или лекарство, если есть. Еще можно положить холод на шею или лоб. Поверьте, сердцем не стоит рисковать, оно слишком хрупкое.

Грей посмотрел в зеркало. Уловка Эйнара? Но что он выигрывал, говоря подобное? В его словах слышалась искренняя забота о незнакомце. Хотя Ремир отличался крепким здоровьем, на сердце он никогда не жаловался. Если это было следствием волнения – по какому поводу?

«Когда мы заговорили о деле», – повторил Грей. «Поищи среди своих», – вспомнился еще один голос. К нему добавился собственный недовольный, напомнивший про реакцию Ремира, когда Грей пошутил, что тот что-то скрывает.

Нет. Нет же. Нет!

– Да, сердцем не стоит рисковать, – эхом откликнулся Грей и усилием воли заставил себя вернуться к делу: – Сен Амадо, вы наверняка знаете: в начале лета был пойман Раон Кавадо. Он признался в многочисленных убийствах. По его словам, он хотел доказать отцу, что тот выбрал не того сына. Как вы думаете, что это могло значить?

Эйнар не показал удивления ни из-за неожиданного упоминания Кавадо, ни из-за вопроса. Он пожал плечами:

– Я не знаю. Пока мы учились вместе, у его отца был только один сын, но, возможно, после родился второй?

– Мог ли он пытаться что-то доказать Альвардо Гасте, директору школы Ордена жизни? – Грей подался вперед, пристально смотря на Эйнара.

– Я не знаю, инспектор Горано. Отец Гаста взял меня в школу еще мальчишкой, мы стали как родные, но не друзья, он не делился со мной мыслями. И также дружбы у меня не было с Раоном.

– То есть, вашим единственным другом был Алето Аманьеса, осужденный за связь с некромантами?

– Да, это так.

– И вы не заметили, что ваш друг увлекся запретной стороной магии? Как вы думаете, кто мог привести его в Орден крови?

Эйнар улыбнулся, по-прежнему открыто и искренне:

– Инспектор Горано, мы с вами на одной стороне – мы оба хотим лучшего для города. Не нужно меня подозревать в связи с Орденом крови или что я укрываю Алето. Да, действительно, я бы хотел с ним поговорить, я не боюсь признаться в этом, но на первом месте для меня стоит спокойствие Алеонте. Я хочу помочь вам, правда. Не нужно пытаться давить – я отвечу на все вопросы и так.

Грей чуть слышно вздохнул. С этим парнем просто не будет. Он говорит – а то ли говорит? Разум, успокоенный его сильным, уверенным голосом и открытым, честным взглядом, шептал, что Эйнару можно доверять – искать доказательства стоит вокруг Алето. Но чутье, вдруг опомнившись, напоминало, что такие вот открытые да честные обычно оказываются самыми виновными, и велело продолжать. Хорошо.

23. Кто выдумал слово «справедливость»?

Мысль о Ремире, оброненная Эйнаром, прорастала изнутри, колола и изводила, но Грей не мог собраться с духом и поговорить. Страшно было не сказать, а услышать ответ. В полиции и так осталось мало правильного – Ремир казался одним из последних, кто действительно хочет хорошо делать свое дело, пусть и прячет это стремление за едкими фразами.

Хотя к черту полицию даже! Как жить и что выбрать, зная, что тот, кого ты считал другом, виновен в смерти твоих людей?

Ладно. Рано выносить приговор. Амадо мог соврать. А если не соврать – да на такой жаре сердце не застучит только у покойника! Найдер же не подкрепил «ищи среди своих» никакими доказательствами. Хотя чертово чутье каждую минуту вопило, что правда уже известна.

Ладно, ладно. Оно тоже ошибалось.

Грей стряхнул пепел с сигареты и сделал еще одну затяжку. Кабинет пустовал, в кои-то веки жара отступила, наполнив его приятной прохладой. Хотелось верить, что пик миновал, но впереди был еще один летний месяц – едва ли он пощадит жителей.

Перед Греем лежали записи, сделанные после разговора с Эйнаром, но он не смотрел на них – вглядывался в коридор, поджидая Ремира. Коршун даже оставил кабинет открытым, хотя обычно он не терпел распахнутых дверей.

Друга вызвал комиссар Гон, но его не было уже около часа – прежде Маньоса бросал несколько скупых слов и выпроваживал гостя. Может, Ремир догадывался, что Грей хочет поговорить, поэтому не торопился вернуться? Он и утром только забежал в кабинет, забрал бумаги и умчался по делу, хотя прежде Ремир всегда находил время для пустой болтовни – ну куда без нее! Черт возьми, почему все не могло быть, как прежде?

На столе стояли массивные часы, которые Грей ставил перед преступниками. Они не были заведены, но едва в проеме показалась темноволосая голова Ремира, рука сама дернулась к заводу, и стрелки, сделав громкий удар, двинулись по кругу.

– Тебе настолько скучно, что уже сам себе часы ставишь? – Губы инспектора тронула улыбка. Она действительно была натянутой, или это Грей уже надумывал?

– Да, в деле… – сделав паузу, коршун честно признался: – Тупик. Я не знаю, как найти доказательства вины хоть одного. Возможно, обе версии притянуты за уши? Я уже думал о том, чтобы взять Аманьесу за побег. Но делать это рано: если Амадо повязан с ним, то он затаится.

– А ты уже их обоих винишь? – Ремир присел на край стола, скрестив руки.

– Не знаю. Мне нужно время, но его нет.

– Ты сам решил, что времени нет.

Грей не ответил, Ремир молчал тоже, и тишину прерывало только настойчивое тиканье. Даже в коридоре сделалось тихо. Впрочем, в четыре всегда было тихо: коршуны разлетались по делам.

– Да останови ты свои часы! – не выдержал Ремир.

– Это был ты? – быстро спросил Грей.

– Что? – инспектор опешил.

– Год назад ты доложил банде магов, что мы собираемся арестовать их?

– Ты серьезно?! – Ремир с возмущенным видом встал.

Не та реакция. Он должен был ухмыльнуться или пошутить, коршун ведь даже важные вещи прикрывал улыбкой. Грей хорошо выучил поведение друга за пять лет совместной службы и знал, чего ждать. Этого не было.

Грей положил руку на часы.

– Ремир, как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, – протянул тот, помедлив несколько секунд.

– Почему твое сердце забилось сильнее, когда я заговорил о том деле?

– Да откуда я знаю! От жары, может? Грей, не дури. Ты же не хочешь сказать, что я?..

Теперь инспектор повернул часы циферблатом к Ремиру. Он начинал говорить с другом, как с преступником, будто доказательства уже есть – дело лишь за признанием.

– О плане знали только коршуны и грифы, которые должны были участвовать. Мы спорили из-за даты и времени, и его поменяли утром перед захватом. Грифов известили поздно, они не успели бы доложить. Значит, остаются коршуны. Я и еще десять человек. Возможно, мы кому-то проболтались? Например, я проболтался тебе. Нет, Ремир, пока я ничего не хочу сказать, но я прошу найти слова, чтобы мне по-прежнему ничего не хотелось сказать тебе.

Ремир молчал. Где его чертовы шутки!

– Грей. – Он был хмур и все плотнее скрещивал руки на груди. – Ты совсем спятил. Я знаю, то дело многого тебе стоило, но хватит уже, пора жить дальше. Ты же так и остался в той точке и не двигаешься вперед, но пытаешься дотянуться руками и до виновных в том деле, и до виновных в новом.

Грей сделал глубокий вдох. Он не умел разговаривать с близкими, совсем не умел. Выйдя из-за стола и встав рядом с Ремиром, коршун взял в руки часы и поднял на уровень лица.

– Пятнадцать минут. Я был у оша, и он кое-что рассказал. Пятнадцать минут, Ремир, скажи мне хоть что-нибудь, иначе я пойду к комиссару Гону, и мы поднимем это дело.

– Да у тебя мозги расплавились от жары! Чего ты от меня хочешь?

Грей помолчал, давая прислушаться к тиканью часов, затем тихо, так, чтобы пришлось напрячь слух, спросил:

– Скажи, это был ты? Ты сдал нас?

– Ты так решил из-за слов Амадо? Которого подозреваешь в убийствах?

– Скажи, это был ты? – тем же ровным, бесстрастным голосом переспросил Грей и подвинул пальцем стрелку, сдвигая на три минуты.

– Отлично, ты еще в допросную комнату меня отведи!

Грей сделал новую паузу, заполненную мерными движениями стрелки.

– Ремир, ты туда попадешь, если не ответишь мне. Скажи хоть что-нибудь, что выступит в противовес всем фактам.

– Да черт, каким фактам? Болтовня Амадо и оша – убийцы да бандита?

– Метод исключения. Ты ведь знаешь про него? – Грей сдвинул стрелку еще на минуту. – Скажи, это был ты?

Ремир уставился на коршуна, губы дрогнули, он выдавил:

– Да, я, – и опустил руки.

Грей потер грудь: легкие сжало и засаднило. Так просто. Всего несколько проклятых слов, будто сказано о том, кто съел чужой обед или не вышел на дежурство. А Грей ведь догадывался и так умело закрывал глаза. Правда лежала на поверхности, но он отказывался ее видеть. То дело забрало у него все, и лишиться еще и друга не хотелось. Но чертова судьба, как всегда, осталась верна своему любимому принципу: отнять то, что отдавать не хочется.

Перед глазами так ярко метались огненные всполохи, и шрамы на груди и спине заныли с новой силой. Хуже всего был женский крик, который не прекращался, преследуя даже во снах. Такой искореженной и перекосившейся жизнь стала из-за одного человека, продавшегося ради… За сколько?

– Ты? – переспросил Грей с какой-то безумной надеждой в голосе: послышалось же? А может, пошутил? Ремир ведь всегда любил шутить, а получалось из рук вон плохо.

– Я, Грей, да! Но… Прости. Я… Ты ведь знаешь, почему я так сделал. Мне нужны деньги, очень нужны.

Коршун медленно кивнул в ответ. Да, он знал, что происходило в жизни Ремира: его дочь родилась больной, семья постоянно нуждалась в деньгах, чтобы малышка жила. Но их не хватало, и Ремир никак не мог выбраться из круга: две работы, ссоры с женой, упреки и бесконечная надежда на чудо.

– И сколько стоила жизнь десяти человек?

– Грей, не надо, прошу! – Лицо Ремира исказилось, как от внезапной боли.

– Сколько?

– Жизнь моей дочери – вот сколько они стоили!

Грей не сводил пристального, прожигающего взгляда с Ремира, а часы все тикали, и тот, дернувшись, признался:

– Сто тысяч лено.

Даже меньше годовой зарплаты. Стоимость жизни превратилась в медяк.

Грею вспомнился облик маленький Ирани: дочь Ремира он видел всего однажды, но худющая девочка, которая не могла даже стоять, надолго осталась в его памяти. Потом, снова, перед глазами появились его офицеры, корчившиеся в огне, раздался женский крик, а тело отозвалось ноющей болью, будто кожа снова лопалась, и дым царапал легкие. Какое из этих воспоминаний сильнее? Кто из людей важнее?

Хотелось взвыть. Правых не было и не могло быть, и сколько ни суди, а совесть не прекратит скалиться, какое бы решение он ни принял.

– Во имя Эйна, Ремир! – взмолился Грей, сам не зная, что хочет сказать дальше. Он бы сейчас любого бога вспомнил и сотни молитв прочел, если бы это помогло что-то исправить, да хоть просто уяснить!

Он ведь так мечтал поймать того, кто сдал их – вот же, этот человек стоит напротив, Ремир признался. А еще назвал причину. И пусть она не оправдывала его, но ставила ужасный вопрос: как поступить с ним будет правильно? Доложить, начать дело, упрятать в тюрьму – обрести семью без кормильца на жизнь впроголодь. Промолчать – встать на одну сторону с продажным полицейским, позволив несправедливости случиться.

– Послушай, – начал Ремир, – это мучило меня весь год…

– Наверное, сильнее, чем меня? Вина ведь сильнее ожогов и уж точно сильнее понимания, что твои люди погибли. Да?

– Пойми, Грей! Я знаю, через что тебе пришлось пройти, но Ирани может умереть в любой день. Я купил ей немного времени. Она должна пожить.

– Все должны были пожить, – голос сделался хриплым.

– Разве ты не поступил бы так же, если бы от тебя зависела жизнь твоей жены или дочери?

Резко замахнувшись, Грей врезал Ремиру по челюсти. Он отклонился назад, уперевшись поясницей в стол и прижав руки к лицу.

– Надеюсь, я бы сумел остаться человеком. – Инспектор направился к выходу.

– Грей! – послышалось вслед. – Стоять, Горано! – гаркнул Ремир, как командовали комиссары, но коршун не остановился. А зачем останавливаться, о чем тут еще говорить?

Грей сбежал по лестнице, этаж за этажом, выскочил из башни и только там замер. Дрожащие пальцы нащупали пачку сигарет в кармане. Не его, а Ремира. Черт возьми, черт, черт! Торопливо чиркнув спичкой, коршун с наслаждением сделал затяжку и прикрыл глаза.

На улице было непривычно тихо, словно весь мир разом вымер. Лучше бы так и произошло, хотя бы на землях проклятого Алеонте! Умер отец, оставив растерянным мальчишкой, умерли его люди и даже друг умер – иного слова для него было не подобрать. Чертов город забрал всех и бросил в одиночестве, с грузом, который и так прежде пережимал легкие, а теперь напрочь лишил возможности дышать.

Бросив и затушив сигарету ботинком, Грей пошел по улице, старательно рассматривая все, только бы отогнать разгоряченные мысли.

Полицейская башня располагалась в новом квартале Алеонте, который резко отличался от величественной и массивной архитектуры остальной части города. Дома здесь упрямо тянулись к небу, в них было больше стекла, больше металла, они будто кричали: да, да, будущее за нами!

Эти улицы напоминали север, откуда приехал Грей, и сейчас вспоминать его хотелось с новой силой. Закрадывалась предательская мысль: может, уехать? Или вступить в армию, война ведь не заставит себя ждать, и дорога так и так поведет на север.

Новая часть Алеонте быстро сменилась старой. Улица Рамбле пересекала весь город и обычно была шумной и суетной, но сейчас по обе стороны едва стоял десяток людей. Пройдет еще несколько часов, для одних работа закончится, для других только начнется, и вновь улица наполнится шумом и суетой. Закричат разносчики, носильщики с руганью потащат грузы, полезут торговцы, расхваливая свой товар, загромыхают повозки и телеги, а может, распугивая шумом и вонью, появится паромобиль какого-нибудь аристократа, случайно оказавшегося в районе. Но пока было тихо, и это мгновение не хотелось отпускать.

Грей повернул на юг. Сначала ему казалось, он просто бредет по городу, чтобы отвлечься, но когда впереди появились высокие стены Южного храма, все стало ясно. Неужели опять проклятое чутье? Поняло, что ему нужно, и дало сигнал ногам? Как же глупо! Но, даже понимая это, Грей все равно прошел ворота, миновал огромный двор, залитый солнцем, заполненный людьми всех возрастов, цвета кожи, разного положения, и поднялся по ступеням.

Нет, правда, он вздумал выговориться? Этот вопрос просился сам собой, будто его задавал кто-то со стороны. Уйдя со службы в середине дня, сбежав от решения старого дела, нового? В церковь, богу которой он никогда не верил и лидера которой подозревал в убийствах? Спятил, точно спятил.

Но внутри так успокаивающе пахло ладаном, воском и едва заметно – цитрусами, а прохладный воздух освежал мысли, делая их более ясными и правильными. Грей прошел по полу, выложенному красно-коричневой мозаикой, и огляделся. Да, он уже бывал в церкви Эйна, и с тех пор изменилось немногое: те же иконы, свечи и цветы, пестрая толпа прихожан, служители в бело-красном. Он ждал, что, заметив полицейскую куртку, на него начнут глазеть, но всем точно не было дела до залетного коршуна. Люди читали молитвы, беседовали, молча сидели на скамьях, смотря на иконы или подняв голову к куполу.

Что вообще следовало называть верой? Ежедневное присутствие на службе и молитвы иконе? Всегда держать в мыслях бога? Или обращаться к нему, когда земля выбита из-под ног? Грею не нравился ни один из вариантов. Возможно, мальчишкой он, пытаясь хоть что-то найти в чужом городе, искренне обратился к Эйну, но легче жизнь от этого не сделалась. Теперь ему хотелось высказаться не богу – человеку, который ответит сразу. Любому, неважно, будет это молчаливый послушник или пьяница в ближайшей таверне. Слов накопилось слишком много, и они уже начали отравлять. Следовало дать им волю, чтобы затем сделать свободный вдох.

Еще немного поразглядывав людей: не мелькнет ли знакомого лица, нет ли здесь тех, кто может узнать его – Грей прошел к исповедальням. Четыре деревянных двери в ряд и колокольчик на каждой ручке – для чего? Позвонить и известить мир, что одним спятившим стало больше?

– Ладно, – буркнул Грей и зашел в последнюю комнату.

Исповедальня была совсем маленькая – руки разведешь и упрешься в стены. Хотя, если бы не перегородка посередине, она была бы вполне нормального размера. Покосившись на выцветший портрет Эйна на стене, Грей сел на стул перед решеткой. Он внимательно осмотрел ячейки: достаточно мелкие, ни одна не сломана – тайна останется тайной.

– Говори, брат, – раздался голос служителя: сильный и уверенный, он чем-то напомнил отцовский. – Ты не один.

Хорошие слова, с надеждой, да только далекие от правды.

Грей продолжал говорить себе, что он в церкви Эйна, чей лидер подозревается, в церкви, которая туманит умы и выступает против короля, да и вообще бессмысленно верить в богов, но слова полились потоком, точно разом слетели замки, удерживающие стальную дверь закрытой – и все стало неважным.

– Из-за меня погибло десять человек. Мои люди. Я взвалил на них работу, которая не должна была лежать на их плечах. А я выжил, черт возьми, почему? У них всех – у каждого! – была семья и дети. А мне даже помочь им нечем. Хотя что, тысяча, да хоть сотни тысяч лено исправят прошлое? Они же не просто умерли, а сгорели. Я помню их крики лучше, чем голоса тех, с кем говорил сегодня. А еще у меня до сих пор ноет каждый шрам, мне же рубашку страшно снять – я как человек в заплатах! И знаете, я узнал, кто тогда предупредил о нашем приходе. Это мой друг. Чертов Ремир! Что мне теперь с ним сделать? У него были причины, но… Как можно его оправдывать? Но я не хочу, чтобы из-за меня погибли еще люди – его семья. Я буду идиотом, если промолчу, и ублюдком, если сдам. Или нет? Кто выдумал слово «справедливость» – оно ведь такое пустое. Хотя знаете, что еще более пустое? Моя работа. Я делаю то – сам не знаю что. Иду в одну сторону, иду в другую, все пытаюсь за что-то ухватиться да не получается. У меня ничего нет, кроме воздуха. Время идет, я теряю его, и из-за этого снова умирают люди. А что сделать-то? Нет, конечно, моя служба приносит пользу, мы стараемся ради Алеонте. Хотя бы некоторые! – горько воскликнул Грей, перевел дыхание и еще быстрее заговорил: – Но я-то плетусь в конце и не делаю того, что должен делать! Я устал бежать, но не могу не бежать. А ведь в этом чертовом деле речь идет о… – Грей сделал паузу, опомнившись. – О сильных людях Алеонте. Что если я тоже продамся однажды? Это люди такие, что покупаются на взятки, или служба делает их такими, а может, сам чертов город? Что с ними не так? А что со мной-то не так? Я вообще имею право судить? Но с судом для меня все ясно: виновен, ведь я медлю, я не знаю, что сделать, люди продолжают умирать. Из-за меня, как и тогда. Как это остановить?

Грей вздохнул. Видимо, его «замки» давно проржавели: это уже говорил не он, а накопившиеся чувства. Вернее, одно – бесконечная тоска.

– Мир не может быть плохим сам по себе, – ответил церковник. – Мы делаем его таким. Однако благодаря людям, как ты, в Алеонте еще может вернуться искра. Брат, оставайся верен своему делу, а главное, оставайся верен самому себе. Не надо бежать, стирая ноги в кровь. Иногда стоит остановиться, выдохнуть, закрыть глаза – и только после нескольких секунд темноты станет виден настоящий свет, и появятся силы дойти до него.

Грей встал и молча вышел. Он не нуждался в разговорах – ему было достаточно сказать самому. Только вот легче не стало. Забыл, наверное, что мало болтать – надо делать. Пора вернуться на службу и что-то решить.

24. У каждой монеты две стороны

– …А завтра будет урок истории.

Все пошло наперекосяк. Алио рассказывала о работе в школе при церкви, однако Эйнар не мог ее слушать. Они сидели в беседке так близко друг к другу, что он чувствовал тепло ее тела, но от подруги хотелось отшатнуться. Каждая мысль заканчивалась вопросом: она ли это говорит?

На первый взгляд ничего не изменилось. Эйнар и Алио просыпались вместе, шли на утреннюю службу, затем расходились по делам. По-прежнему девушка помогала в обители, а еще учила детей в школе. Вечером они встречались в беседке или в храме, обсуждали прожитый день, болтали о ерунде.

Ничего, совсем ничего не указывало на то, что Алио ведет некромант. Но Эйнар не мог спокойно сидеть рядом, не мог засыпать и даже слушал с трудом. Он бы так не боялся, если бы коршун не сказал, что Алето Аманьеса жив.

Прошло несколько дней, однако эта новость не выходила из головы. Эйнар не знал, что ему думать и чувствовать. Радоваться, что бывший друг жив? Но он был некромантом и однажды нарушил закон – нарушал и сейчас, если инспектор сказал правду. Огорчаться? Что-то наивное внутри все равно заставляло вспоминать о прошлых годах и желало вернуть единственного друга.

Одного упоминания имени хватило, чтобы головоломка сложилась. Ожившая Гарелла Мато, воскрешенный Чезаре Бона – это отчетливо указывало на действие некроманта. И порез на запястье Алио. А может, случаи с кровью и не умирающим Гирвано Корана тоже были делом его рук? И вот же, некромант действительно появился. Алето.

У него были поводы мстить. Хоть бывший друг и нарушил закон, он не мог считать поступок Эйнара правильным. Душа сам не был уверен. В голове снова вертелся вопрос: может ли дружба стоить целого города?

– Я хочу кое-что рассказать тебе, – Эйнар перебил Алио.

Девушка с интересом посмотрела на него, чуть отодвинувшись. Беседка была залита солнцем, и в лучах ее волосы выглядели золотыми, как у него.

Эйнар хотел проверить, как она отреагирует на рассказ: возможно, это поможет понять, приказывал ли ей некромант. Да, он не мог слышать сказанных слов и вложить в голову Алио ответ, но, возможно, он дал ей приказ: не соглашаться с Эйнаром или наоборот.

– Ко мне на исповедь пришел коршун и рассказал, что его друг продал информацию преступникам, из-за чего многие погибли. Я не знаю, стоит ли мне узнать больше? Этот коршун расследует дело, – Эйнар признался после паузы: – Дело обо мне. – Алио обеспокоенно посмотрела на него. – Если что-то случится, он может заподозрить меня. Но я не могу позволить, чтобы из-за продажного коршуна продолжали страдать люди. Он же помогает преступникам!

Несмотря на желание проверить реакцию Алио, вопрос был задан искренне. Исповедь Грея Горано оказалась столь неожиданной, что напоминала ловушку. Хотя слова коршуна звучали правдиво, его голос так и пестрел отчаянием. А сердце человека за стеклом действительно указывало на то, что он оказался предателем и занервничал, услышав про старое дело. Эйнар не решался узнать о виновном больше, подозревая ловушку, но и не мог позволить продажной птице жить. О, Эйн!

– А что известно коршуну с исповеди? Он в чем-то обвинил тебя?

– Нет, – Эйнар покачал головой. – Я слушал его сердце, когда был в полицейской башне. Не похоже, что он подозревает меня. Во всяком случае, не всерьез и меньше, чем другого.

– Кого?

Эйнар не решился ответить. Да, сейчас некромант не услышит слов, но если он заставит Алио прийти к нему и рассказать, это может обернуться против Эйнара. Если действовал Алето, ему лучше пока не знать, что правда о нем известна. Требуется время, чтобы найти бывшего друга и подготовиться к встрече.

Хотя что это за подготовка, Эйнар тоже не знал. Он не хотел видеться с Алето как с некромантом, чтобы вернуть в тюрьму, но и дружеского разговора быть не могло.

– Я не знаю пока. Что мне делать с продажным коршуном?

Задумавшись ненадолго, Алио уверенно ответила:

– Узнай о нем, а там решишь. Если он действительно продался, ты знаешь, что делать. Надо очистить город от несправедливости и вернуть людям искру.

Эйнар медленно провел рукой по лицу. Может, за Алио говорил другой, но одно было верным: только борьба за город ему и оставалась.

***

Человек в темно-синей куртке с отворотами, как у пиджака, медленно шел по улицам Алеонте. Несмотря на полуночный час, домой он явно не торопился. Эйнар видел нашивку у него на рукаве: красный круг, пересеченный двумя косыми чертами. Забавно, что инспекторская эмблема цветом и линиями напоминал одеяние последователей Эйна.

Для Эйнара это «расследование» стало самым коротким. За Ремиром Госом тянулась целая цепочка прегрешений. В юности его едва не осудили за драку, после которой соперник уже не смог оправиться. Каждую неделю он напивался в тавернах портового района и не раз был замечен в потасовках. А главное, так легко нашлись следы того, что он брал взятки – не раз и даже не два.

Одно лишь задело Эйнара: у Ремира оставались жена и дочь. Думая о них, он вспоминал самого себя пятнадцать лет назад: растерянного мальчика, родителей которого убили. Он остался один, одна должна была остаться дочь Госа, одни остались дети Кораны – список лишь начинался.

У каждой монеты две стороны, но равнозначными они уже не казались.

Расстояние до Ремира увеличилось, и Эйнар ускорил шаг. Он знал, что пора, но на этот раз сложить пальцы в нужном жесте было тяжело: казалось, он шел не за неизвестным полицейским, а за отпустившим убийцу его родителей.

Того человека звали Асай Дона, и он стал первым, чье сердце Эйнар сжал и уже не выпустил. Мысль, что это самый верный поступок, тогда была сродни раскату грома ясным днем и стала одним из драгоценнейших заветов, данных Альвардо. Названный отец помог завершить дело и отпустить память о родителях.

Но то было тогда.

Между Эйнаром и Ремиром оставалось не больше пятнадцати шагов, как вдруг коршун резко обернулся. Его рука легла на пояс, где полицейские носили револьверы и ножи в чехлах. Инспектор узнал стоявшего рядом, хоть тот и прятал лицо под капюшоном – это было видно по дрогнувшим губам, по расширившимся зрачкам. Ремир не успел достать оружие, как Эйнар уже переплел ладони.

Выставить указательные и средние пальцы, развести руки, затем резко вниз по косой – он хорошо знал порядок действий. Нити магии отозвались, повинуясь прикосновению, и сердечный ритм взлетел наверх. Коршун еще тянул руку к револьверу, но вторая инстинктивно легла на бок.

Сердце стучало все сильнее, будто пыталось вырваться из грудной клетки, и Эйнар чувствовал его так, словно это сердце отдали ему, и он сжимал его в руках. То ли со стоном, то ли с хрипом Ремир упал набок, но все пытался поднять голову и смотрел так упрямо, жадно хватаясь за остатки жизни. Эйнар сжал руку в кулак, и сердце, трепыхнувшись испуганной пичужкой, остановилось.

Он подошел к коршуну.

– Найди свет.

Еще один. Отец Гаста говорил, что для Алеонте это единственный возможный путь к справедливости, ведь ни полиции, ни судей не добудиться – они так умело закрывают глаза на преступления и отворачиваются от тех, кому нужна защита. Стоит взять грех на свою душу, чтобы облегчить страдания других.

Но мог ли сосуд оказаться переполнен?

25. Одна вера – в город

Грей вглядывался с такой силой, что монотонный, учительский голос Истара не мог прорваться сквозь его мысли.

Голое тело лежало на холодном металлическом столе под безжалостно-белым светом ламп, руки были разведены в стороны. Мужчина казался ниже и стройнее, чем привык его видеть Грей. От плеч до пупка, пересекая грудную клетку, шел разрез. Кожу и мягкие ткани вывернули, будто шкаф распахнули, и внутрь так аккуратно положили легкие и сердце. Это был уже не человек – кусок мяса, разрезанный мясником.

Рядом на передвижном столе от большего к меньшему лежали скальпель, пинцет, ножницы, расширитель и пила для костей. Все это побывало внутри Ремира. Еще хуже, что его сердца «коснулись» руки убийцы, владеющего магией крови. Самым плохим было то, что нити связались в узел, но ценой этого стал друг, которого подставил Грей.

– Я не доставал мозг и органы брюшной полости, – продолжал Истар, и коршун не сдержался от того, чтобы скривить лицо и отвернуться. Врач равнодушно рассказывал: – Но внимательно изучил сердце. Достал, взвесил, измерил габариты, проверил желудочки и предсердия. Цвет тканей не изменился, границы четкие, соединения с другими органами без нарушений. Чуть сжато по краям и ничего больше.

«И ничего больше», – последние слова отозвались эхом. Это все про Ремира. Того, который предал, а еще того, который после себя оставил нуждающуюся в помощи семью. Про Ремира, который надоедал своей болтовней и шутками, всегда приходил раньше всех и раздавал советы. Который – это слово десятки раз повторялось в голове, отзываясь на все новые воспоминания. Уже не хотелось судить, был коршун другом или предателем – только засадить убийцу в тюрьму.

Грей положил ладони на стол. Он ведь такой дурак, даже, скорее, самый огромный в мире идиот.

Итак. Эйнар Амадо подозревает, что человек по другую сторону стекла беспокоится не просто так. Затем к нему приходит тот же коршун и признается, что узнал, кто его предал, церковник слышит «Ремир». Он ищет и убивает. Так все было, да, ну?

Черт, черт! Черт возьми – это уже больше напоминало просьбу, а не проклятье.

Во имя Эйна и всех других богов, как он сразу не узнал голос? Не до вслушивания было, конечно! Жалкое оправдание собственной глупости.

Грей на выдохе провел рукой по лицу. Хватит. Так он сойдет с ума быстрее, чем доберется до правды. Все ведь стало ясно: виновны и Амадо, и Аманьеса, каждый в своем. Довольно переставлять фигуры на доске, пытаясь найти выигрышную комбинацию, надо арестовать обоих и узнать правду. Грей был готов поклясться, что пока эти двое в камере, в Алеонте будет покой. Жаль только, что о своем спокойствии уже не стоит мечтать: он отдал его на растерзание тому же убийце.

– Грей, – голос Истар стал мягче, – я знаю, вы дружили… Может быть, стоит отдохнуть? На тебе же лица нет!

Инспектор еще раз вздохнул и, запустив руку в карман, сжал часы на цепочке. Надо успокоиться. Сумбурные мысли – сумбурные поступки. Пора собраться с духом, и самому стать часовым механизмом, который не делает ошибок и отмеряет секунду за секундой, приближая час, когда преступник будет наказан.

– Все в порядке. Спасибо за работу. Мне пора идти. – Но Грей так и стоял, вглядываясь в равнодушное лицо Ремира.

Итак. Коршун снова вздохнул. Итак. Он сделал ошибку, поддавшись чувствам, и из-за этого пострадал человек, но ясно проступил образ убийцы. Грей знал, что не может рассказать о поступке Ремира и причинах решения пойти на исповедь – не может и не хочет, – значит, следует свести подозрения иным способом и доказать, что Третье отделение должно задержать лидера Ордена жизни. Вместе с ним нужно арестовать Алето Аманьесу, сбежавшего из Рицума, и судить его за старые дела и за новые.

На ходу смотря на стрелки часов, Грей вышел. Теперь он вел отсчет для себя. В течение недели Эйнар Амадо и Алето Аманьеса окажутся в полицейской башне.

***

Маньоса Гон был верен себе: он сидел с чашкой кофе и зажженной сигаретой, рядом лежала раскрытая газета – достаточно далеко, чтобы понять, что сегодня комиссару не до новостей. Значит, надеяться на добродушие не стоит.

– Сядь, Горано.

Грей так уставился на стул, словно видел перед собой хищника. В кабинете комиссара всегда было только одно место – его собственной. Посетители стояли, как провинившиеся ученики, Гону будто нравилось чувствовать их неудобство. А тут в кабинете появился стул. Странно это, непривычно и оттого еще более неудобно.

– Я прочитал все, что ты мне написал.

Грей кивнул. Он не мог взять офицеров и отправиться арестовывать лидера Ордена жизни, сначала ему требовалось согласие и поддержка комиссара.

– И перечитал. Ты хорошо поработал, Грей.

Коршун кивнул с унылым лицом. Сомнение скользким червем ползало по внутренностям и отравляло каждую мысль. Чем дольше он писал о ходе дела, тем больше вопросов у него возникало. Обвинить Амадо – это было решение чутья, но не головы. Голос, видите ли, один! Это доказывало только то, что Эйнар исполняет работу обычных служителей, а вот настоящим основанием для приговора не могло быть. Ладно. Все равно ниточек больше нет – придется вытянуть их самому.

– Ты поймал сразу двоих: убийцу и некроманта. Это действительно хорошая работа.

– Еще не поймал, – вставил Грей, но Маньоса не обратил внимания и уверенно продолжил:

– Едва прошло два месяца с поимки Раона Кавадо, как ты нашел второго виновника и вместе с ним – беглеца-некроманта. Жаль, что Ремир тоже стал жертвой, но я рад, что ты нашел в себе силы продолжать. Это важное в полицейской работе качество. Я знаю: грифы хотят, чтобы ты вернулся в их гнездо, но я буду рад, если ты продолжишь служить под моим началом. Ты достоин награды, а когда-нибудь – и, думаю, совсем скоро – станешь комиссаром.

С каждым словом Грею делалось все более неловко, и он уже начал ерзать на жестком сиденье стула. Столько хвалебных слов он не слышал за все годы работы. Казалось, искренняя часть закончилась еще на первых предложениях – Гон тянет время перед обсуждением ареста. Зачем? Черт возьми, неужели и он продался? Инспектор похолодел от этой мысли.

– Ты молодец, Грей.

Да кто этот человек напротив и куда исчез настоящий Маньоса Гон?! Что, вот и новое дело: найти своего сварливого комиссара?

– Скажите, что с арестом? Когда я могу отправиться? – Грей старался говорить осторожно, чтобы не спугнуть благожелательный тон начальника, но слова все равно прозвучали излишне требовательно.

– Сигарету, Грей?

Коршун едва не подскочил на стуле. Нет, точно, дело решили закрыть, а Гон тянет, чтобы сообщить об этом.

– Да не смотри так! – Маньоса позволил себе улыбку и с шумом отхлебнул кофе. – Возьми столько офицеров, сколько считаешь нужным. Второе отделение тоже в твоем распоряжении, набери магов из них. Иди и арестуй всех. Ты проведешь два захвата: сначала Орден жизни, затем Орден крови. Эйнар Амадо будет первым в твоем списке. Вместе с ним ты возьмешь любого, кто попытается препятствовать аресту. Затем Алето Аманьеса и некроманты. Я даю тебе три дня, чтобы узнать, где они прячутся, и схватить всех. Оба ареста должны произойти в один день, друг за другом. Тебе все ясно, Горано?

Грей кивал в такт словам комиссара, а в голове уже крутились мысли, как вычислить остальных некромантов и арестовать их вместе с Аманьесой. Пожалуй, без Второго отделения ему правда не справиться. Ладно. Главное, что дело скоро закончится. Еще бы проклятое чутье перестало ворчать, что нет, не будет так.

– Три дня, – кивнул Грей.

– Да. На третий день, но не раньше полудня, ты арестуешь Эйнара Амадо и Алето Аманьесу.

Коршун вскинул брови: странная точность. А если он будет готов раньше? Или если ему покажется, что более удачное время – утром?

– Горано, это пришло сверху, – пояснил Гон, заметив удивление на лице подчиненного. – Об аресте знают, поэтому ты не должен облажаться. Надо ударить и по церкви, и по магам крови. Ты же понимаешь, о чем я?

Теперь да, черт возьми. В угоду вражде между королем и духовным лидером города арест хотели превратить в спектакль. Грей понял, чего от него ждут: он должен арестовать обоих прилюдно, чтобы об ужасном преступлении и «доблестном» правосудии узнало как можно больше людей. Черт возьми, хотелось сказать. Хотя нет, тут просились слова покрепче.

– Я должен сделать что-то еще? – сухо спросил Грей, напряженно подавшись вперед.

– Просто арестуй их, а с ними всех, кого подозреваешь. Считай, что любые бумаги подписаны заранее, и ты имеешь полную свободу действий. Чем больше камер заполнится, тем будет лучше для всех нас, – взглянув на перекосившееся лицо Грея, Маньоса хмыкнул: – Спокойнее для города, называй это так.

– Комиссар Гон, скажите, а вы верите?

– Ты про что?

– В Эйна. В его церковь.

– Это не важно, Горано. Веру в богов лучше отложить, у нас одна вера – в город.

26. Не страшно подниматься на эшафот

Эйнар постукивал кончиками пальцев по деревянному подлокотнику кресла. Через открытое окно не доносилась ни звука, будто все оставили обитель. Впрочем, это было недалеко от правды: сегодня почти каждый, ропча, вышел на улицы. Но не он. То сжимая руки в замок, то закидывая их за голову, то выстукивая тревожную мелодию, Эйнар напряженно думал, пытаясь превратить разрозненные части в единый замысел.

Альдо остался верен своим планам. В полдень было объявлено о начале войны с Кионом, следом вышел приказ, полагающий мужчинам явиться в военный совет для зачисления в полк.

Идя по улицам, Эйнар видел, как притихли люди, как они озираются испуганными птенцами, смотрят друг на друга, словно уже прощаются. Это было больно, это было страшно и доводило до такой ярости, что Эйнар чувствовал себя готовым сейчас же ворваться во дворец и остановить сердце короля.

Он принял твердое решение: если Альдо начал действовать, то ему больше нет необходимости ждать. Военные могли стать той силой, в которой душа нуждался, а он – дать им поддержку населения.

Эйнар так ушел в свои мысли, что Алио пришлось повторить вопрос:

– Что предлагает этот Серге? – при упоминании имени офицера голос девушки стал чуточку пренебрежительным. – Если к власти придут военные, они сами захотят войны.

– Нет, этого не будет, – твердо ответил Эйнар и поднялся с кресла, разминая спину. Он подошел к окну, посмотрел на опустевший двор. – Они не хотят быть агрессорами – в этом все дело. Алеонте никогда не нападал первым, но всегда защищал свои земли.

– Военные-идеалисты? – в тоне послышалось еще больше пренебрежения. Алио точно была сегодня не в духе – а может, боялась грядущего? Или все же за нее говорил другой?

– Просто люди, которым есть что терять. Они знают, что Кион более развит, чем Алеонте. Да, у нас быстрые корабли, но что еще? Мы не производим технику, только покупаем, а Кион – это город, где она рождается.

– На что король рассчитывает? – Алио встала рядом и тоже посмотрела во двор. – Может, у него есть какое-то оружие?

– Все его оружие – самоуверенность. Он делает ставку на магов, но Кион теперь тоже использует силу. Мы для них, как назойливый комар над ухом: пищит, кусает, больно, неприятно, но такая мелочь, на самом деле – прихлопнут, как станет невмоготу.

Алио вдруг схватила Эйнара за руку и указала куда-то во двор.

– Там птицы!

Он встал на ее место и увидел, что к входу колонной направляется десять человек. Судя по синим и коричневым курткам – три коршуна и семь грифов.

– Я разберусь. – Сняв с вешалки сюртук, Эйнар накинул его поверх рубашки и начал спускаться.

– Я с тобой, – так же уверенно сказала Алио, спеша за ним.

Один этаж, короткий коридор – понадобилось меньше минуты, чтобы встретиться с птицами, но за этот отрезок Эйнар успел подумать о многом. Первой просилась мысль, что если они явились для расспросов, в таком количестве нет необходимости. Присутствие грифов указывало, что «вопрос» связан с магией, а коршунов – что в деле замешана не только она. Вывод, за кем они пришли, просился сам собой, однако даже в мыслях Эйнар не смел озвучить его до конца.

– Ты же не думаешь?.. – тихо спросила Алио.

– Все хорошо, не переживай. – Он дотронулся до руки девушки.

Птицы не ждали приглашения: двери были открыты, чтобы впустить вечернюю прохладу, и полицейские уверенно, держась как хозяева, заполнили коридор.

– Инспектор Горано. – Эйнар кивнул Грею. – Что привело вас?

Улыбка не сходила с лица, но стоило встретиться с коршуном взглядом, и все окончательно встало на свои места, а сердце почти перестало биться. Он бы хотел позволить себе робкую надежду, что полицейский пришел за ответами, а может, за помощью в поимке некромантов, но ничего, совсем ничего не указывало, что это так.

– Сен Амадо, – хмуро произнес Грей и скользнул взглядом по Алио, будто торговец, оценивающий товар.

Эйнар позволил миру превратиться в золото, и нити покорно откликнулись. Вокруг каждого из грифов их было предостаточно – опытные, сильные маги, с револьверами на поясе к тому же. Коршуны тоже были вооружены. Эйнар заморгал, чтобы перестать видеть нити – он бессилен сейчас.

Алио встала за его спиной так близко, что он шеей почувствовал ее дыхание. Стоявший во главе офицеров Грей заявил:

– Именем короля вы арестованы по подозрению в убийствах.

Эйнар приподнял брови, показывая удивление.

Он не раз думал о том, где и как это произойдет. Когда отец Гаста дал мысль о возмездии – даже не мысль, а искру, которую ученик сам должен был раздуть в пламя, Эйнару стало страшно. Он хотел наказать убийцу родителей и того, кто его отпустил, но то, что он сам окажется на одной стороне с ними, пугало и вызывало отвращение. Невозможно! Однако пожив в кварталах Алеонте, Эйнар увидел, что каждый человек в городе совершенно один. Можно кричать, реветь и биться головой об стену – тебя не услышат, ты никому не нужен, и любое несчастье – только твое.

Да, первым стал инспектор, который отпустил убийцу родителей, но решиться заставил другой человек: добросердечная Окса, чью малолетнюю дочь изнасиловал какой-то ублюдок. Решение, как нужно поступить, вдруг стало естественным.

Не было ни одного человека, о котором Эйнар сожалел, но сон, где за ним приходят, все равно преследовал едва ли не каждую ночь. Он знал, что многие не поймут, и решение будет однозначным: Рицум или повешение. Но ему казалось: не страшно подниматься на эшафот, если ты знаешь, скольких уберег – страшно оставлять город, не успев изменить самих людей.

Сон начал сбываться, и он действительно не успел.

Эйнар еще раз осмотрелся: узкий коридор без окон, десять вооруженных человек, семеро – маги. Да, это была клетка, и единственный выход из нее вел в другую клетку.

– Инспектор, я что-то не так понял? Зачем вы пришли?

– Эйнар Амадо, – столь же сухо повторил Грей. – Вы обвиняетесь в многочисленных убийствах, и у нас есть королевское разрешение на ваш арест.

Ясно. Возможно, о нем узнали давно, но Альдо ждал. Он хотел, чтобы весть о лидере Ордена жизни разнеслась по городу и перекрыла пересуды о войне. Король решил, что Алеонте должен сплотиться против одного – не его, конечно.

Ладони едва не разрывало от боли, хотелось стянуть с них всю кожу, чтобы добраться до того, что так ужасно зудит. Усилием Эйнар заставил золото нитей исчезнуть и ответил как можно спокойнее, держа на лице ту же легкую, удивленную улыбку:

– Инспектор, офицеры, если вы считаете, что я в чем-то виновен, я не буду препятствовать. Но позвольте узнать, кого я убил и на чем основано ваше подозрение? – Он развел руки, показывая, что действительно не будет сопротивляться.

Во двор вышли несколько служителей, они во все глаза уставились на полицейских, но это уже казалось неважным. Пусть видят. Он разберется.

– Ремир Гос. Гирвано Корана. Гарелла Мато. На их телах найдены следы воздействия мага крови.

– Что же, если так… Я в ответе за каждого мага крови, и я пойду с вами, – как можно тверже ответил Эйнар.

Ему было нечем бить брошенную карту, и от чувства собственного бессилия хотелось взвыть. Он мог лишь одно: пойти следом, пытаясь держать лицо и надеясь на что-то безумное и судьбоносное.

Алио выглянула из-за спины и голосом, полным самодовольства, спросила:

– А не меня ли вы ищете, птицы?

Грей цепко уставился на девушку, будто раскладывал по косточкам и перетряхивал, силясь понять, что она из себя представляет. Эйнар тоже посмотрел на нее, и все внутри сжалось, взмолилось и застонало.

Выиграть время для города он мог всего одним способом, и Алио это поняла.

Душа буквально видел, как перед ним стоит чаша с весами, и что одно его слово сейчас может решить так много судеб. Но ему вспоминалась и другая судьба – та, которую он уже оборвал, передав грифам. Это происходило вновь. Как спасти Алио и город одновременно, Эйнар не знал, он видел только тупик, и если это судьба решила ударить, чтобы выбить у него землю из-под ног, удар у нее получился точным.

– Кто ты? – еще сильнее нахмурившись, спросил Горано. Он держал руку на поясе, готовый стрелять.

Алио шагнула в сторону. Глаза блестели, она блуждала взглядом по коридору и широко улыбалась, чуть покачиваясь с носка на пятку – сумасшедшая девчонка с ужасной правдой. Эйнар потянулся к ней, но она, хихикнув, отскочила в сторону, ближе к полицейским, и почти что прижалась к Грею. Инспектор вытянул руку, не подпуская, и посмотрел, как обычные люди смотрят на оборванцев.

Ее нельзя отдавать. Кто бы ни говорил за нее.

– Хватит! – рявкнул Эйнар. – Инспектор Горано, если вы пришли за мной, то давайте переходить к делу. Нам нужно разобраться в происходящем как можно скорее.

Алио обернулась и молящим взором уставилась на Эйнара, точно просила, чтобы он дал ей остаться пойманной, точно с радостью, самозабвенно принимала выбранную участь.

– Алио Арьяно, – почти что пропела девушка. – Красиво звучит, да? Так вот, птицы, а может, вы ищите меня?

Взгляды офицеров и инспекторов были прикованы к ней, но ни один не сказал ни слова. Алио рассмеялась:

– Куриные ваши головушки! Это сделала я.

– Это признание? – скупо спросил Грей.

– Возможно. – Алио повернулась к нему спиной и подалась к Эйнару.

Он знал, насколько однозначно это будет выглядеть для птиц, и все же шагнул навстречу, обнимая за плечи.

Его ровный мир рассыпался подобно песчаному замку. Все в нем перевернулось, и под ногами уже не было никакой земли – только трясина, которая жадно затягивала, не давая сделать ни вдоха. Эйн оставил его, ему уже не нужен был верный пес, он гнал его палками и закрывал замки, не желая пускать на порог.

Как поступить сейчас, Эйнар просто не знал. Это «не знал» на разный лад крутилось в голове, доводя почти до сумасшествия. Хотя нет, три факта у него все же было.

Первый заключался в том, что к Алеонте приближается война. С Кионом, если Альдо останется править, или с самим собой, если военные, не получив поддержки населения, выступят против короля.

Второй – что Алио нельзя отдавать. Она стала первым человеком за долгие годы, который сумел отодвинуть мысли о городе и напомнить об обычной жизни.

Третий говорил: этот выбор ему уже знаком. Тогда Эйнар выбрал Алеонте, а не друга. Отец Гаста видел, как он корит себя, и твердил, что отчаяние и тоска – это шипы, разрывающие сердце в клочья. Им нельзя давать прорасти – не ему. Он не имеет права быть слабым и думать о себе. Это было заучено с детства, вбито с каждым сжатием сердца, которое делал отец Гаста, когда оставшийся без родителей мальчик смел заплакать.

– У нее нет магии, – уверенно заявил стоящий рядом с Горано гриф.

– Вы слышали о двенадцати судьях Яронте?

Грей еще плотнее сжал губы – сомнение так и виделось на его лице. Офицеры переминались с ноги на ногу, растерянные: они пришли арестовать мага, а получали девчонку без способностей. Вряд ли упоминание судей их убедило.

Это было громкое дело, случившееся немногим больше года назад. В соседнем городе Яронте один за другим умерли двенадцать судей. Первые подозрения пали на магов крови, но затем было установлено, что их отправили. Убийцу так и не нашли.

О Эйн, ну что Алио говорила!

– Инспектор Горано, – Эйнар хмурился все сильнее. – Произошло недоразумение. Я готов поехать с вами, чтобы мы разобрались.

Алио снова рассмеялась, так тихо и мелодично:

– Помолчи, милый. – Обе руки она положила на грудь Эйнара, точно готовилась обнять его, и сразу шагнула в сторону. – Да, птицы, вы пришли за мной. Все названные – это я.

В голове билась мысль, что надо что-то сказать, сделать – не молчать, как трус, раз в минуту что-то тявкнув. На одной чаше весов был Алеонте, на другой – Алио, а он пытался найти равновесие, раскладывая по разным сторонам мысли, чувства и все, чему так усердно учил отец Гаста. Получалось ужасно, ужасно плохо.

– Зачем?

Эйнар не понял, было ли в голосе Горано удивление, а может, таким глупым и непрофессиональным вопросом он хотел подловить одного из них.

Алио рассмеялась, запрокинув голову:

– Я спасала город! От таких, как вы, чертовы продажные птицы.

– А спасать его нужно было от таких, как вы, – Грей покачал головой.

Ответ выдал растерянность коршуна, и Эйнар сразу начал:

– Инспектор Горано, давайте прекратим терять время. Должно быть, у вас есть доказательства, раз вы пришли за мной. – Он сделал упор на слове «доказательства», надеясь увидеть хоть тень сомнения на лице коршуна. – Едем в башню и разберем их. – Эйнар повернулся к девушке. – Алио, я знаю, что ты переживаешь за меня, и поэтому решила соврать. Не стоит, наше правосудие верно разберется в происходящем.

– Разберется, разберется, – пропела она. – Инспектор Горано, верно? Я убила названных вами людей. Эйнар нарушил порядок, доверив мне тайну исповеди – за это его судить церковным кардиналам, а не вам. Пока вы продаетесь и покрываете преступников, я сама верну в Алеонте искру Эйна. – Алио вздернула подбородок и обвела присутствующих гордым взглядом. – Вопросы, инспектор Горано? В моей комнате вы найдете доказательства, не переживайте.

Эйнар почувствовал острое желание схватить Алио и закрыть ей рот. Она оставляла ему один выход: признание. Вариант во всем был правильным, кроме одного: он перечеркивал возможность в городе мира.

– Инспектор Горано? – спросил один из офицеров.

Грей решал судьбу Амадо и Арьяно, и этот же выбор лежал перед Эйнаром. Нужен компромисс – был ли он? Отдать Алио, значит, согласиться, что он не может защитить своих людей, он трус, который боится признаться в том, что прежде нес, высоко подняв голову. Оставить город – бросить его на растерзание.

Достав часы из кармана, Грей посмотрел на циферблат – это показалось таким неуместным сейчас.

– Алио Арьяно, вы арестованы по подозрению в убийстве, – сухо произнес коршун. – Сен Амадо, вас вызовут в башню для сбора сведений.

Эйнар резко сжал руку в кулак и сразу разжал пальцы. На секунду перед глазами мелькнуло золото и исчезло. Нет. Это уже бессмысленно. Альдо выиграл сражение. Но отступить не страшно – страшно не найти в себе сил на новый шаг.

– Инспектор Горано, я поеду с вами. – Грей удивленно поднял брови. – Насколько мне известно, шестнадцатая статья полицейского кодекса позволяет близкому человеку или должностному лицу присутствовать в башне.

– А вы к кому себя относите? – Коршун сжал губы в нить.

– Я – все. Я не оставляю своих людей, инспектор Горано. Кто бы ни был виновен, я помогу вам разобраться, поверьте.

Коршун махнул рукой, указывая офицерам на выход. От Эйнара не укрылось, как он кивнул двум магам, и они, словно случайно замешкавшись, отстали от других и пошли с ним. Что же, пускай.

Эйнар шел по двору рядом с коршунами и грифами, высоко поднимая подбородок, держа плечи прямо, как ходил всегда. На них смотрели, позади возбужденно шептались, указывали пальцами, но он только одаривал людей легкой светлой улыбкой, стараясь успокоить.

Хотел бы он, чтобы кто-то дал немного надежды и ему.

27. Она настигнет цель

– Сколько времени? – спросил Чезаре, крутанув шляпу в руке.

В подворотне не было никого, и он снял ее, не боясь, что чужой взгляд заметит чернеющее пятно на лице. Впрочем, Алето не сомневался, что даже если сейчас появится целая толпа, кровник не наденет ее обратно. Не тот это был вечер.

– Шесть сорок.

– Ты же не посмотрел на часы! – удивился Чезаре.

– Шесть сорок. Или ты не доверяешь мне?

Оба рассмеялись. Кровный брат достал из-под плаща бутылку, сделал глоток и протянул Алето. Прекрасно обжигающий виски. Солнце раскалилось хуже кузнечного горна, но это стало неважным – да и вкус напитка стерся. Алето помнил, что бутылка стоила не меньше пятисот лено – на эти деньги можно было жить несколько дней, но с тех пор, как они взяли вторую, цена тоже перестала волновать.

Чезаре вывернул из подворотни. Улица Элипе была людной, и он все же надел шляпу, но опустил ее на одну сторону, что придало ему лихой вид.

Он – да и оба они, – казались лишними здесь. Элипе выглядела такой чистенькой да гладенькой: сплошные блестящие витрины ресторанов, кафе, пекарен, маленькие круглые столы и веселые, умиротворенные люди, сидящие на плетеных стульях. Воздух был пестрым: в нем смешивались фруктовые ароматы вина, горьковатые ноты кофе, сладость пирожных и глубокий, теплый запах растущих посреди улицы кипарисов.

– Мы опоздаем. Или ты не соскучился по недовольным лицам братьев?

Время действительно поджимало, но Алето не счел нужным ускориться. Сегодня вечером должно было состояться собрание Ордена крови, на котором Рони, уже представленная братьям, собиралась продемонстрировать необходимые для вступления умения. Конечно, стоило поспешить ради поддержки подруги, из уважения к братьям. Но внутри все равно сидела заноза: Рони заслуживала лучшего, а не вступления к тем, кого боятся и ненавидят – первый укол, Алето устал и уже сам не знал, зачем ему Орден – второй, братья не принимали кровников за людей – третий. Все это заставляло медлить, хотя он знал, что такие мысли слабы да трусливы.

– Да! – воскликнул Алето так громко, что идущая навстречу девушка покосилась на него. – Обожаю, когда на меня осуждающе смотрят.

– Мне тоже надо быть там, я чем заслужил это? – Чезаре ухмыльнулся.

– Не иди. Тебе сегодня можно все. – Алето хлопнул его по спине.

Кровник улыбнулся, но из глаз разом исчезло веселье. А ведь начинался день хорошо. Сегодня Чезаре исполнился год. Вернее, год прошел с его возвращения. Они договорились отметить, прежде чем пойти к братьям, и начали сразу после полудня. Рони испекла праздничный пирог – оказалось, она умеет готовить не только томатный суп. День действительно выдался хорошим, и Алето смог вообразить себя человеком, который не знает ни магии, ни боли и гуляет вместе со своим другом, тоже обычным человеком.

– А умереть мне дашь?

Гуляки вокруг не замолчали ни на секунду, но Алето все равно показалось, что мир разом смолк.

– Чезаре, я знаю, что нарушил закон жизни и что не имел права поступать так с тобой. Мне нельзя оправдываться словами: «А как со мной поступили!» Я больше ничего не скажу, решай теперь сам. Но если это еще имеет значение, я обещаю, что останусь твоим братом, и в моем доме всегда найдется для тебя место. Это не сравнится с тем, что ты имел раньше, однако что у меня есть, я готов отдать.

Чезаре сделал еще глоток. Парочка на веранде ресторана покосилась на него и с такой же жадностью отпила вино из своих бокалов.

– Наверное, это даже лучше. Тогда у меня был весь город, но я сам, без своего места, был нужен немногим.

Алето хотелось что-нибудь съязвить в ответ, чтобы вернуть настроение, но слова не шли. Ему думалось не о Чезаре – об Эйнаре, который теперь стал главой: перед ним преклонялся целый город, но его ли любили или его место? Лидеры Ордена жизни ведь были одинаковыми: душа – неизменно верящий, самоотреченный и громкоголосый, с горящим взором; тело – более тихий, хитрый, настоящий змей, способный щепку превратить в золото; директор школы – мудрый, спокойный, но далеко тянущий свои руки. Они были такими или их воспитывали так?

– Идем, – быстро сказал Чезаре, не давая Алето ответить, и поправил шляпу. – Побесить братьев – это святое, но не заставляй Рони беспокоиться. Она будет ждать тебя.

– Я знаю, – кивнул Алето, но ему по-прежнему было странно знать, что его кто-то может ждать. – Хотя я не присутствую на каждом собрании братьев. Ей нужно найти место для себя, раз уж она хочет вступить.

– А ты не кривись, ей решение принимать. Если оно не совпадает с твоим, это не ее проблемы. Страх за других – хорошее чувство, только когда ты что-то делаешь для их защиты, а не просто ходишь с недовольным лицом.

– Не нуди, пень ты старый. – Алето протянул руку, чтобы Чезаре вложил в нее бутылку.

Глотнув, некромант закашлялся: чертовы легкие опять отозвались болью. В последнее время стало казаться, что им не нужно повода – только дай помучить его.

Немногим меньше мучило происходящее: стремление Рони вступить в Орден крови, слова Чезаре про «умереть», столкновение с крестьянами и то, что Эйнар едва не подобрался к нему. Все-таки судьба та еще чертовка – любит подкидывать проблемы не по очереди, а все разом, да смотреть, как человек барахтается в них.

– Эй, мне всего тридцать четыре!

– То есть, это не с тебя песок сыпется? – Алето обернулся, указывая на невидимый след.

– Я случайно. Постараюсь держать его при себе.

Алето подумал о том, что Чезаре не соответствует своему возрасту – он будто болтал с ровесником. Бывший лидер Ордена помнился ему более серьезным и собранным. Наверное, смешение крови повлияло сильнее, чем хотелось бы.

– Бедные люди, – произнес Чезаре после минутного молчания. Алето непонимающе посмотрел на него. – Ты действительно ничего не замечаешь?

– Что я должен заметить?

Алето остановился. Идущие позади выругались, наткнувшись на него, но он едва обратил на это внимание, поняв, о чем говорит кровник.

Царившие на Элипе веселье и оживленность оказались иллюзией. Горожане по-прежнему пили вино или кофе, ели фрукты, пирожные, морепродукты. Они привыкли к такой жизни и цеплялись за знакомые действия, но теперь Алето увидел, как крепко они сжимают ножки бокалов, ручки чашек, как быстро и резко вонзают вилки и ложки в нежное тесто пирожных. Да, некоторые из сидящих улыбались, смеялись – натянуто и наигранно. Большая часть не говорила, а перешептывалась, лица побледнели, и даже взгляды стали нервными, а еще – отчаянно тоскливыми.

Поводом оказалась война. Конечно, новость дошла до Алето, но он легко закрыл на приказ глаза: его он не касался. Он был мертв по документам, идущих на войну друзей у него тоже не было, а жалеть Алеонте не хотелось. Однако стоило разглядеть, что творилось в городе, и жалость просочилась сама собой.

Сложись иначе, он бы пошел в военный совет, чтобы получить назначение в полк. Отряд бы полег на передовой под свист пуль, а может, всех бы забрали северные холода, и мать бы оплакивала оставшегося среди снегов сына. Но его жизнь отняли Эйнар и Рицум, поэтому север съест других. Зато Алеонте, выиграв, получит для себя десятилетие мира и возвысится над городами бывшего Ленгерна. Ура, да?

– Чезаре, – протянул Алето. – Если бы ты еще был душой, что бы ты сделал, объяви король войну?

Кровник, не забывая про виски и уже не пряча под плащом бутылку, думал так долго, что они дошли до конца Элипе и повернули на более спокойную и зеленую Альеру. По левую руку тянулся сквер, в центре которого стояла статуя мужчины с упрямым лицом. Герой осады Алеонте выглядел слишком большим и величественным для маленького тихого сквера.

– Что сказать… Мне было бы сложно, это точно. Я знаю, что город не хочет войны – простые люди никогда не ищут ее. От меня требовалось бы помочь им, но не перейти дорогу королю. Такое возможно? Нет. Альдо хочет упрочить свое положение благодаря войне, ведь победа над Торлигуром позволила его отцу усидеть на троне. Это сработало бы вновь, будь жизнь в Алеонте чуть лучше. Люди и так настрадались за последние десятилетия: все в городе или сами пережили войну, или выросли на воспоминаниях родителей о ней. Теперь им нужен мир. Так что бы я сделал? Не знаю, Алето. Я вижу всего два пути: или согласиться с действиями короля, или выступить против. Оба ведут к войне. Если честно, я сочувствую Эйнару. Он не может принять ни одно из этих решений, но и третьего нет. Хотя он верит в жертву малой кровью ради большинства, поэтому он выберет восстание.

Чезаре говорил, делая длинные паузы между предложениями, и к концу размышлений улицы уже перешли в жилые кварталы. C каждой сотней метров дома становились все более громоздкими и величественными, пока не стали особняками, больше похожими на дворцы. Они находились на значительном расстоянии друг от друга, и каждый окружал парк с аллеями, парадными лестницами и фонтанами.

– А что бы выбрал ты? – спросил Алето.

– Я бы ушел. Не хочу, чтобы на мне лежала такая ответственность.

Алето недоверчиво глянул на Чезаре.

– Да, я бы так не сделал, но я действительно не знаю. Тогда я думал и чувствовал иначе, чем сейчас, у меня по-настоящему болело сердце за город. Теперь оно сильнее болит за себя и за своих друзей. Что-то от меня еще осталось, да, но… Не хочу говорить об этом. Хватит ковыряться в моих ранах, убери свои шаловливые ручки от них!

Алето поспешил сменить тему, ухмыльнувшись:

– Кажется, мы тут лишние. Нас бы приняли за бродяг.

Это была самая богатая часть Алеонте, и оба выглядели здесь случайно зашедшими людьми. Идя к братьям, Алето предпочитал нанять экипаж, чтобы остаться незамеченным, или выбирал дорогу в обход. Всего раз он шел по этим улицам. С тех пор миновало шесть лет, и в тот день рядом был Эйнар. Почему-то они тоже отправились пешком – Алето уже не помнил почему. Тогда он увидел дом, принадлежавший семье друга – наверное, один из самых больших и красивых во всем Алеонте. Сад опустел, комнаты пропахли пылью, но все равно это был другой, богатый и благородный мир, в котором Алето почувствовал себя чужим. Наверное, чужим он был и для Эйнара, ведь получив права взрослого человека, он продал дом и отдал деньги на нужды церкви. А может, то была маска лживой добродетели, надетая на его лицемерную душонку.

– Так это недалеко от правды. Кстати, мы точно опоздали. Наверное, не меньше чем на час.

– Как жаль, как жаль! – прижав руки к щекам, Алето со стыдливым выражением покачал головой.

Когда впереди показались четыре башенки принадлежавшего Ордену особняка, Алето не переставал болтать. Чезаре вдруг хватанул его за рубашку, не давая сделать следующий шаг, и указал куда-то на дорогу. Алето потянул уголок левого глаза, пытаясь разглядеть. Под раскидистыми деревьями стояли три повозки, каждая была запряжена парой лошадей. На двух сбоку тянулись коричневые полосы, на одной – синяя. Так обозначались полицейские повозки грифов и коршунов. До безумия хотелось ошибиться, но рядом стояли двое в коричневых куртках. Грифы. Чертовы грифы, известные тем, что они ловят преступников-магов.

Алето рванулся вперед. Чезаре схватил его за плечи и, увлекая в сторону кустов, прижал спиной к дереву. Воспоминания о Рицуме оказались сильнее мыслей о братьях, о Рони, и Алето, забыв, кто перед ним, отвел руку в сторону, целясь пониже уха – идеальное место, чтобы оглушить, но не нанести серьезное повреждение, иначе посадят в карцер.

Чезаре успел перехватить его кулак и вывернул руку. Алето тут же переплел пальцы, позволяя миру наполниться золотом, и кровник отступил, схватившись за грудь. Увидев его перекошенное лицо, некромант опустил руки. Это не Рицум. За ним не пришли, чтобы показать, где его место.

– Жди здесь, я должен помочь им! – Алето понесся к дому.

Убрать чертовых птиц. Помочь бежать. От выпитого виски и обманчивой мягкости в теле не осталось ни следа, Алето чувствовал себя лежащей на тетиве стрелой – спусти, она настигнет цель.

Он уже почти перестал таиться, готовый броситься на стоящих у повозок грифов, как резко остановился. Из дома одного за другим выводили братьев. На глазах – плотные черные повязки, на руках – специальные утяжеленные перчатки, не дающие шевельнуть пальцами. Запястья заныли, вспомнив их вес и тугие прикосновения.

Грифов было не меньше двадцати, все – маги. Рядом шли коршуны. Алето все тянул и тянул голову, пытаясь узнать братьев по волосам, по фигурам, и отчаянно искал Рони.

Приметная лысина указывала, что первым ведут Гивано – одного из старших братьев. Он был сильным, опытным магом. Если ударить держащего его, он сможет снять повязку с глаз… Нет, перчатки не дадут. И снять их самостоятельно он не сможет, а чтобы это сделал другой, требовалось не меньше пятнадцати секунд. И неважно, кого ударить первым – никто из братьев не поможет ему.

Чезаре дернул Алето вниз.

– Сиди! Думаешь, ты одолеешь столько магов? Или что во мне вдруг проснется прежняя сила, и я помогу тебе? Если хочешь их спасти, надо ждать!

Алето едва не зарычал от злости, но кровник был прав.

– Мы поможем им, – мягче добавил Чезаре. – Главное, остаться на свободе. Успокойся, Алето, злость помешает твоей силе.

Лицо скривилось в ухмылке. Нет уж. У Жизни были свои уроки, а у Крови – свои. Братья знали, что магия рождается не из таланта – она из боли. А ее в жизни Алето всегда было много. Он чувствовал себя готовым и достаточно сильным, чтобы хоть весь город разнести и каждому вырвать сердце, но забрать своих людей.

– Сиди! – взмолился Чезаре, глядя, как кровный брат едва не выпрыгивает из кустов.

Последней вывели Рони. Алето уже не мог смотреть и перевел взгляд на кровника, но затем снова уставился на двор. Гриф держал девушку под руки и вел так небрежно, будто пьяница-кавалер, подцепивший шлюху. Вроде бы он даже разок наклонился к ней и что-то шепнул на ухо. Рони споткнулась. Захотелось кричать.

Одного за другим братьев заводили в повозки. Алето знал их шершавый, дощатый пол. Знал, что три стороны занимают скамейки: две – для преступников и одна – для сопровождающих полицейских. Еще он помнил, что если ты упал, лучше не подниматься – птицы всегда бьют дважды.

Грифы и коршуны расселись по местам, лошади затрусили по улице. Алето отчаянно вглядывался, словно взглядом пытался прожечь стенки повозок или досмотреться до тех, кто внутри.

Не получилось ни одного, ни другого, но все равно он сначала насупился, а затем, медленно поднявшись, ухмыльнулся. Это не конец, он заберет каждого. Город и так уже отнял слишком многих – довольно.

Прогремел гром, и небо разразилось дождем. «Для вдохновения», – зло подумал Алето. Если уж и думать о том, как разнести чертов Алеонте, то именно в такую погоду.

***

Эрио и Рони жили в соседних комнатах. Алето уже привык заходить в правую дверь, скорее для виду сделав один быстрый стук. Когда он приходил, Рони обычно сидела на кресле у окна и читала или вышивала. Наверное, книга так и осталась недочитанной, а шитье – незаконченным. Стучи не стучи – сегодня правую дверь не откроют. А в левую зайти надо. Что-то сказать. Предупредить. Утешить. Черт возьми. Алето буквально слышал, как каждая часть тела скрипит, будто он механизм, который сопротивляется повороту в нужную сторону.

После стука раздался писклявый голосок. Эрио забралась на широкий подоконник и листала книжку с выцветшими картинками. Рыжий был тут как тут и с королевским видом развалился на кровати, заняв половину места.

– А где Рони? – спросила Эрио.

Алето помедлил с ответом, и девочка сразу почувствовала, что что-то не так. Голос стал выше:

– Где Рони? Она всегда заходит вечером!

– Она уехала на пару дней, сегодня я вместо нее. Почитать тебе на ночь?

– Еще рано! – требовательно воскликнула Эрио. – А куда она уехала? Ты отведешь меня к папе?

Вопросы прозвучали как два выстрела. Ответы на них были, но сказать честно Алето не мог и хотел взмолиться любому из богов, лишь бы не пришлось этого делать. Рони снова будет здесь. Он вернет ее, что бы ни потребовалось.

– Ты что, спорить со мной вздумала? – Алето выдавил улыбку – жалкая она вышла, наверное. – Рони вернется совсем скоро, дай ей пару дней. Уже десять, тебе не пора спать?

Девочка недовольно надула губы, явно желая поспорить, но затем пересела на кровать и снисходительно произнесла:

– Почитай.

Алето взял тонкую книгу с крупными буквами и присел на край кровати. Потоптавшись, Рыжий соизволил уложить свою королевскую стать рядом с его коленом. Это было так мирно, так странно и так опустошающе, что Алето не сразу сосредоточился на рассказе.

Наверное, когда-нибудь он смог бы начать другую, нормальную жизнь: с мурчащим под боком котом и дочерью, которой читает на ночь. Этот миг настал сейчас, но ничего нормального в нем не было, он казался чужим и еще острее напоминал о случившемся.

– Далеко на юге жил лев, – начал Алето. – Он был большим, сильным, и каждый зверь в джунглях считал его своим царем. На севере, среди холода и лесов, жил одинокий волк…

Алето читал книжку, перелистывая старые шершавые страницы с нелепо нарисованными животными. Слова шли медленно, с выражением, но он едва понимал, что произносит. Мысли возвращались к особняку на севере города с вычурно обставленными комнатами, над которыми он столько смеялся, и братьям, которых любил позлить. К рыжей девчонке, день за днем готовящей томатный суп. К маленькому опустевшему домику. И еще к проклятому светловолосому богу.

Наверняка, это все подстроил Эйнар. Может, он даже не знал, что старый друг находится среди некромантов – неважно. Ему нужно было схватить врагов Ордена жизни – он смог. Это Эйнар, точно! Он опять решил отнять дорогое. Только друг забыл, что Алето уже не шестнадцать. Его кулаки, сотню раз содранные за годы в Рицуме, научились превращать лица в кровь, а ноги знали, куда пинать, чтобы сделать больно, но не оставить синяков. Узор из капилляров и вен он заучил лучше алфавита и таблицы умножения и мог повторить безошибочно, так быстро сжав сердце, что никто, совсем никто не успеет помочь.

Алето продолжал листать книгу, читая дурацкую историю про льва и волка, которые пытались подружиться, но перед глазами стояли сцены из Рицума. Запомнилась не боль – запомнились унижения. Он знал, что не сможет рассказать о том, что там происходило, но понимание, что есть человек, готовый выслушать, многого стоило. Теперь Рони не было рядом, и причина тому – Эйнар. Те унижения – тоже Эйнар. И чертов домик, который никак не выходил из головы – опять Эйнар.

Пора заканчивать идиотский танец. Надо взять плату за все. Без этого никак: или Алето продолжит отдавать, или возьмет сам.

Он вдруг понял, что у него дрожат руки, и строчки скачут перед глазами.

– Да ты же уже засыпаешь! – Алето натянуто рассмеялся и захлопнул книгу. – Хватит на сегодня. Я пойду, а ты спи.

Эрио не стала спорить, хотя сна у ней не было ни в одном глазу. Она смотрела по-особому взросло и даже со строгостью, как Рони порой. Это что, семейное? Или чисто женское?

– Где Рони? – тихо, так, что пришлось напрячь слух, спросила Эрио. – Когда она вернется?

– Она вернется. – Это была вся оставшаяся правда. – Спи, малышка. И ты, рыжий злодей.

Алето загасил лампу и вышел, плотно притворив дверь за собой. Его шаги гулко раздавались на втором этаже, на первом, устланном коврами, звучали едва громче шороха, а в подвале снова ответили эхом. Он зажигал свет везде, будто это могло отогнать нахлынувшие мрачные мысли, но они становились все более осязаемыми, пока не упали грузом, из-за которого захотелось опустить плечи.

Встав у стола, Алето упер руки в холодный металл и тяжело вздохнул. Ну вот, пожалуйста, теперь ему не до бравады – все же ждали? Если кто и думал, что маска скрывает ягненка, то нет, увы и ах – это замок тому, кого воспитал Рицум. А он был не промах, перед ним кулаками не маши – отгрызет руку. Пусть же гуляет.

Алето достал флакон с кровью Алио, открыл крышку и капнул на ладонь несколько капель. Яркая, горячая, будто только что взяли. Красивая. Он поднес флакон к губам, готовый повелевать, но слова не вязались.

Он использовал кровь блондинки всего раз, приказав, чтобы она чаще разговаривала с Эйнаром и подталкивала на новые убийства – он хотел, чтобы старый друг решил, что делает недостаточно, что ни черта от его стараний лучше не становится. А что сказать сейчас? Чтобы оставила Эйнара? Мало. Что он не прав? Смешно! Повесилась, выпрыгнула из окна? Звучит уже интереснее. И тоже не то.

Алето поставил флакон на стол. Ему надоела эта игра – сплошное кривляние в зеркало, да только сколько лицо ни криви, отражению будет все равно. Так и с Эйнаром. Этот ублюдок никогда не поймет, но ударит снова и снова. Пусть теперь сам примет удар, один и смертельный. Довольно играть – все равно единственной желаемой награды никто предложить не в силах.

Закрутив крышку, Алето вернул флакон на полку и вышел. За ним громко хлопнула дверь – жаль, что сколько ни сжимай пальцы, сердце не способно разорваться с таким же хлопком.

28. Игра на пианино сломанными пальцами

Черный вечер, пронизанный ветрами и дождем, опустился на Алеонте. Жара не спала даже в такую погоду, но внутри полицейской башни стоял холод. Хотелось спросить: не потому ли птицы всегда носят плотную форму? Кроме того, в башне царили шум и суета, хотя стрелки часов подобрались к девяти, и большинству следовало разойтись по домам.

По хмурым взглядам, по плотно сжатым губам Эйнар видел, что Грей не рад его присутствию – другого ждать не стоило. На время допроса Алио коршун оставил посетителя в комнате: шестнадцатая статья давала только ожидание, не больше. И Эйнар ждал, то и дело посматривая на торчащий из потолка крюк. Он навевал ассоциацию с лавками мясников, где подвешивают туши животных, но характер места ясно давал понять, что они здесь для другого.

Эйнар думал – вернее, пытался. Его мир и правда рушился, и ни одной правильной мысли уже не было в голове. Надо забрать Алио и надо защитить Алеонте – как, какой ценой? Обрывки идей, образов крутились перед ним, но никак не могли воплотиться в план.

Голоса с той стороны двери сбивали с мыслей. Сквозь решетчатое оконце в нем Эйнар видел, как прошли несколько офицеров, ведя не меньше десятка людей. Однако проем был крошечным – ему удалось разглядеть только коричневые куртки грифов да фигуры в темных балахонах.

Выждав, когда они исчезнут, Эйнар вышел из комнаты и постоял несколько секунд, привыкая к полумраку. То ли свет в коридоре экономили, то ли это было сделано нарочно, чтобы, введя человека в ярко освещенную комнату с безжалостным белым светом, сбить его с толку.

Стоило пройти по коридору несколько метров, появился офицер-гриф. Не давая ему времени удивиться, Эйнар спросил первым:

– Извините, могу ли я где-нибудь попить воды? Я ожидаю инспектора Горано, но его нет уже час…

Это был мужчина под сорок, и не медля, тоном, словно докладывал вышестоящему, он ответил:

– Да, конечно, душа Амадо! Я могу предложить вам кофе, если хотите.

Было странно слышать, что здесь, в полицейской башне, один из королевских людей может говорить с церковником столь почтительно. Однако гриф выглядел искренним: видимо, он был из тех, кому приходится скрывать свою веру, чтобы избежать осуждения.

– Спасибо, офицер. – Эйнар благосклонно кивнул. – Может быть, вы знаете, сколько еще времени требуется инспектору Горано?

– Не знаю, душа Амадо. Его допросы могут длиться часами. Боюсь, вам придется долго ждать.

– Я готов на это. Видно, что инспектор Горано любит свою работу.

– О да, – в голосе офицера послышалось что-то этакое, но Эйнар не смог понять что и решил ухватиться за сказанное.

– Разве я не прав? – Он легко улыбнулся.

– Правы. Работа – это все, что осталось у инспектора Горано. Я принесу вам кофе. – Офицер склонил голову и зашагал к лестнице.

Эйнар возвращался в комнату, думая о словах грифа. Речь шла о деле воров-магов?

Прошло не меньше часа, прежде чем Грей вернулся. Он сел на простой железный стул, стоящий по другую сторону стола.

– Сен Амадо, – сухим официальным тоном произнес инспектор. Заметив пустую чашку, он не сдержал удивления: – Вы уже и здесь нашли себе людей!

– Это простое гостеприимство. Я никому не враг здесь.

Коршун кивнул и продолжил так же сухо:

–– Мы опросили Алио Арьяно. Теперь я бы хотел задать несколько вопросов вам.

– Конечно, инспектор Горано. – Эйнар кивнул, но все внутри обострилось, готовое лгать и выкручиваться. А ведь этого не хотелось, совсем не хотелось! Он спрашивал себя: нужно ли сказать правду, чего она будет стоить городу? – Хотя сначала я бы узнал, что с Алио? Я могу с ней поговорить?

– Нет. Ввиду тяжести преступления вы не сможете увидеться до суда. Если не появятся новые факты или новые подозреваемые. Арьяно подтвердила свою причастность, если вы хотите это знать.

Держа руки под столом, Эйнар с такой силой хрустнул пальцами, что звук больше напоминал треск дерева.

– Тяжелый вечер. – Грей вздохнул. – Вы не против? – Он достал из кармана пачку сигарет. Эйнар кивнул. – Если честно, вопросы у меня даже не вяжутся. Знаете, о чем я думаю? Знала ли Алио Арьяно, что у убитого Ремира Госа жена и больная дочь? Семье постоянно нужны деньги, чтобы девочка жила. Знала ли, что у Гирвано Кораны двое детей? Одна взрослая, ей восемнадцать, а вот второй едва исполнилось шесть. Алио назвала достаточно имен – семья была у каждого. Кем же надо быть, чтобы убить их? Что это за справедливость? Сен Амадо, я знаю, что ваших родителей убили. Простите, что затрагиваю эту тему, но мне подумалось вот о чем: что если их убийца тоже верил в подобную справедливость? Если и ему было за что сделать то, что он сделал, это правильно или нет?

– Какие сложные вопросы вы поднимаете, инспектор Горано! – Эйнар еще раз улыбнулся, хотя на лицо просилась гримаса, а с губ едва не вырвался стон. Он знал, что это проверка – прицельный удар, но каким же точным он оказался! Мысль закрадывалась в голову сотню раз, и прежде ее удавалось прогнать – только не сейчас.

Эйнар верил, что допустив маленькую несправедливость, предотвращает большую. Одно не укладывалось в его голове: как быть тем мальчишкам, тем девчонкам, которые лишились семьи? Как объяснить им, что отец, мать были плохими людьми? Их боль он знал по собственному опыту. Может, когда-нибудь он сам станет для одного из них «маленькой несправедливостью»?

Да, Эйнар боялся думать об этом, но мысли давно просились, с какой бы уверенностью отец Гаста ни говорил, что ученик на верном пути. Так сколько же правды в его деле, если все равно остаются те, кому больно, и если даже самому себе он добавляет новой боли?

– Что вы думаете, сен Амадо?

– Я думаю, инспектор Горано, что у каждого своя правда. Тот, кто приводит людей в комнату с крюком в потолке, должен понимать это. Не мне судить, кто прав, а кто виноват – пусть это решает город.

– Ну а что вы думаете насчет Арьяно? Она виновна? Или какие у нее могли быть причины врать?

– Нет, она не виновна. Я знаю, вы доберетесь до правды, или же убийца покажет себя. Я верю, что полиция может быть честной и наказывать истинно виновных. А вы?

– Конечно, сен Амадо, – отчеканил Грей. – Если Арьяно убила стольких, как говорит, то она, я думаю, больна рассудком. Нормальный человек не поверит, что справедливость такова.

Эйнар пошевелил рукой, но не позволил магии вырваться из-под контроля. Это игра. Они оба бросают карты на стол и смотрят, чья окажется старше.

– Так как вы думаете, подобная вера в справедливость – не признак ли больного рассудка? – повторил Грей, подавшись вперед. Он смотрел цепко-цепко, будто пытался добраться до самой души.

– Давайте спросим тех, кому от этой справедливости стало лучше, и тех, кому хуже. Судить не нам, но я верю, что город знает, кто предан ему, а кто притворяется.

– Верите… – Горано скрестил руки на груди. – Вера – самая быстрая пуля, она разит метко и не щадит. Вы думаете, что город уже отдал вам свое сердце, сен Амадо, что вы купили его своим понимающим богом и несколькими хорошими делами, но это не так. Когда правда станет известна… – Грей многозначительно замолчал.

Это был явный вызов: коршун указывал, что знает, кто по-настоящему виновен, и обещал обнажить правду.

Эйнару показалось, что он взялся за игру на пианино сломанными пальцами: знает, какую клавишу жать, да не получается, и мелодия сбивается снова и снова. Сегодняшний вечер провел черту, которая разделила жизнь на «до» и «после». Мысли все чаще обращались к вопросу: что делать с правдой сейчас, когда она стоит мира в городе? Но настоящим убийцей был он, и этого не отменить.

– …Но пока вы можете быть свободны, сен Амадо.

– Я не был задержан, чтобы быть не свободен, инспектор Горано, – Эйнар ответил легкой улыбкой.

– Конечно. Но мы же знаем, о чем идет речь.

– Я могу увидеть Алио? – еще раз попытался Эйнар.

– Нет.

– Хорошо. Проводите меня до выхода, или я сам могу уйти?

– Провожу.

– Отлично.

Вместе мужчины прошли по узкому длинному коридору, поднялись на первый этаж и снова по коридору – еще более длинному и узкому. Эйнар уже шел этой дорогой, но снова и снова оглядывался, прислушивался – хоть бы одну зацепку! Он поехал в башню, надеясь, что у него появится мысль, как помочь Алио. Не появилась. Было только общее: птицы продажны, надо найти того, кого удастся подкупить.

Но напрашивался вопрос: что же у него за справедливость, если теперь он сам готов на подкуп? Эйнар уже не гнал от себя эту мысль – она была нужна ему, чтобы уложить все накопленное за вечер.

У входа в башню, прячась от дождя под козырьком, курили два офицера-грифа. Отойдя на несколько метров, Эйнар услышал приказ Грея:

– Найдите инспектора Дьяро. Мне нужно поговорить с ним о некромантах.

Эйнар резко обернулся.

– Инспектор Горано! – Коршун посмотрел на него. – Могу я узнать, о чем идет речь?

– Не можете, – отрезал Грей и скрылся в дверях.

Эйнар быстрым шагом пересек двор, затем повернул на юг, не переставая думать об услышанном. Мог ли сегодняшним вечером пройти еще один арест? Что если полицейские нашли Алето?

Пройдя квартал до старой части Алеонте, Эйнар сел на мокрую скамейку, с губ сорвался протяжный вздох. Сердце екнуло, словно отец Гаста по-прежнему был рядом и наказывал за проявление личных чувств.

Эйнар ощущал себя разбитым и усталым. Ничего уже не работало нормально – каждая мысль перевернулась и показалась неправильной. Да, он устал: жить, как учили, помнить команды, не иметь выбора. Хотелось заорать, выругаться, убежать – и послать все к черту, и уйти, и начать заново.

Вторя лихорадочным мыслям, сердце бешено стучало. Это слабые слова. Ему просто нужно немного времени. Сделать шаг назад нормально, главное – не забыть, ради чего начинал идти. Он заберет Алио, а затем спасет Алеонте от войны, даже если делать это придется с эшафота.

29. Всего один друг

Молния вспорола небо. Чертовка-погода знала, как сделать хуже, когда на душе и без того паршиво. Деревья гнулись под мощными порывами ветра, а дождь хлестал с такой силой, будто вся вода моря оказалась на небесах и захотела вернуться в свои берега. На темных улицах не осталось людей, и даже бродячие псы попрятались по подвалам и дырам.

Алето попытался нацепить улыбку, но она не хотела держаться на лице, и кончики губ уныло опустились. Он шел вместе с дождем: вниз по холму, минуя деревню, снова по холмам, затем через ворота Алеонте и на юг по опустевшим улицам.

Хватит игр, наигрались уже – это решение становилось только сильнее с каждым ударом молнии, а их сегодня было много. Алето разминал пальцы, складывал их в разных жестах, вспоминая, как поднять давление, понизить, собрать кровь в сгусток, заставить ее вскипеть, сделать так, чтобы лопнули сосуды. Он вызывал в памяти красивый рисунок вен, готовый повторить его. И шептал, как сумасшедший, бредя школьными годами, горячей землей Рицума, опустевшим домиком – уже двумя чертовыми домиками.

Алето шел все дальше на юг, прочь от огней проспектов и взглядов последних прохожих. Когда показались башни обители, нога вдруг запнулась о ногу, мелькнула предательская мысль: не сможет он зайти открыто и смело, а только вползет, как побитый пес. Все ведь было масками: и проклятые ухмылки, и сила, которую он себе приписал, и сколько еще он будет играть в браваду? Нисколько, наверное – все кончилось. Алето пытался взывать к гневным мыслям, заполнявшим голову каких-то дурацких полчаса назад, но они отказались возвращаться, уступив место тоске, будто он снова стал лишившимся всего мальчишкой. Хотя была ли разница между тогда и сейчас?

Алето прошел до калитки знакомой дорогой. Раньше ее не запирали на ночь, а если и заперли, можно перемахнуть. Как прежде замок был открыт, словно церковники только и ждали, что обездоленный придет к ним на ночлег.

Алето еще не знал, как найти Эйнара, но понимал, что сделать это нужно – хоть здесь сомнения не закрались. Он прошел по двору, смотря на небо. Оно напоминало полированное дерево, но молнии продолжали сверкать, и дерево казалось треснутым. Затем поднялся по ступеням, ударил в дверной колокол. Пальцы были скрещены, чтобы сразу замедлить сердечный ритм открывшего и зайти, не отвечая на лишние вопросы.

Прошло не меньше трех минут, прежде чем дверь открылась. На пороге стоял сам Эйнар, и лампы в коридоре светили так, что его силуэт казался окруженным золотым сиянием. Он просто и открыто улыбался и дружелюбно тянул руку, приглашая внутрь. Точно не было прошлых лет. Предательства. Лжи.

– Заходи, брат. Ты не один, – а голос был все тот же, звучный и уверенный.

Лицо Алето перекосилось. Брат?! Что, не узнал? Так легко стер из памяти старого друга, забыв про шесть лет бок о бок? Или это совесть услужливо убрала «лишнее»?

Чертов, чертов Эйнар и слова его тоже чертовы. Алето знал о своей слабости – знал, как легко он покупается на обещание, на надежду. Он собирал человеческое тепло по крошкам, как собирают золотой песок, и проклятое «Ты не один», когда-то ставшее символом семьи, мигом вывернуло все наизнанку.

– Заходи, Алето. Не стой под дождем.

Но Алето стоял. Он знал, что нельзя переступать порог, за которым светловолосый бог зовет в свой ад. Все внутри кричало: вспомни, зачем ты здесь, бей! Но чертова голова отказалась работать, и он, опять купившись на брошенную крошку, шагнул вперед.

В коридоре сладко пахло ванилью и свежим хлебом. В животе заурчало. Алето еще острее ощутил себя бродягой, которого пустили погреться в дом.

Он шел следом за Эйнаром по каменным коридорам, мимо одинаковых дверей келий с выбитыми номерами, и прислушивался к его сердцу. Оно трепетало – птица, отчаянно машущая крыльями. Всего одно движение рук. Но пальцы не слушались. Чертовы пальцы.

Эйнар провел гостя в свою комнату. Алето уже бывал в ней, когда проник внутрь, чтобы «поработать» с иконой, но только сейчас он осмотрел помещение по-настоящему. Рядом с окном стояло фортепиано – черт умел и любил играть. Над ним висел простой пейзаж: океан под лунным светом. Черт мечтал увидеть океан. Кровать застилало белоснежное покрывало, ни единой складочки – черт не выносил беспорядка. Столь же стройной линией на полке стояли книги: по росту и даже по цвету, корешок к корешку. До тошноты.

В молчании оба сели на стулья напротив друг друга. Эйнар сложил руки на коленях. Алето закинул локти на спинку, нацепил ухмылку, но правый уголок губ задрожал.

– Я знаю, зачем ты здесь.

– Знает он. – Алето силой заставил себя сделать улыбку шире. – Так подними руки, чтобы защищаться.

– Мне нужна твоя помощь.

– Что?! – Алето не сдержал восклицания и так резко подался вперед, что стул жалобно скрипнул.

– Сегодня птицы взяли двоих: Алио Арьяно и Рони Корана. Алио подозревают в убийствах, Рони – в некромантии. Делу дадут огласку и обвинят Орден жизни. Я хочу спасти Алио, а ты – Рони, так?

В голове возникло столько вопросов, что Алето не смог задать ни одного. Наконец, он выдавил:

– Откуда ты знаешь?

– У меня был весь вечер и полночи. Перед главой Ордена открываются многие двери. – Помолчав, Эйнар спросил: – А что знаешь ты, Алето?

Показалось, или его голос дрогнул? Сердце, во всяком случае, билось уже медленнее, а спокойное выражение лица не выдавало ничего, что происходило в душе – и происходило ли?

Алето сделал глубокий вдох, снова откинулся на спинку стула и широко улыбнулся:

– О, ты про свою маленькую тайну? Да, я знаю о ней. – Он вдруг рассмеялся: – С Алио я тоже знаком. Такая красивая упрямая девочка. Жаль, что побывала на той стороне. Надеюсь, это ничего в ней не изменило?

Зрачки Эйнара расширились, он так резко выпрямился, словно вместо позвоночника палку вставили. Алето продолжал, ухмыляясь:

– Значит, твою Алио взяли за твои же преступления? Ха! – Эйнар насупился и так посмотрел, словно вот-вот бросится. – Она сама обвинила себя, чтобы спасти тебя? – в голосе слышался восторг. Какой же замечательный удар по Эйнару! – А ты думал о том, чтобы признаться? Тогда ее отпустят. Или ты боишься за свою шкуру?

Эйнар так крепко сжал челюсть, что желваки заходили. Неужели дорогой друг и правда что-то испытывал к блондинке? Как бы то ни было, город он любил сильнее. Нельзя оставлять свою паству – такое оправдание он придумал для себя?

– Алето, – твердо произнес Эйнар, – я признаюсь. Это необходимо сделать, я знаю, но позже. Чтобы все прошло как надо, мне понадобится твоя помощь – помощь некроманта.

Сначала Алето опешил: да Эйнар же превратился в безумца, хватающегося за отчаянные идеи! Затем обрадовался: это означало, что у него не осталось никакой уверенности. Следом в голове сложился новый план. Он был интереснее убийства и велел продолжить игру.

– Что тебе нужно от некроманта? Кого-то вернуть? Подчинить?

– А ты это умеешь? Где предел того, насколько можно подчинить человека и кого можно вернуть?

Альвардо сказал, что Эйнар связался с Орденом крови, и Алето всегда думал, что друг подставил его ради спасения собственной шкуры. Но если это правда, почему он так наивно спрашивал о способностях некромантов? А ведь Алето искал тех, кто знал Эйнара по годам в Ордене – не нашел. Некоторые встречали человека с таким именем, но с другой фамилией. Ему хотелось верить, что это Эйнар, прячущийся, но если нет? Так мог ли Альвардо соврать?

Алето попытался сменить тему:

– Ты не удивился, увидев меня. Что тебе известно?

– Я знаю: все, что происходило со мной в последнее время, делал ты. Ты оживил человека, умершего почти год назад. Зачем, скажи мне!

Умник какой, догадался. Насмешка не продвинулась дальше, снова сменившись вопросом: почему Эйнар предал его?

А ведь ответ всегда был рядом, он назойливо крутился в голове, но Алето гнал его. Ему хотелось верить, что Эйнар – ублюдок, переложивший собственную вину на другого; злость поддерживала последние искры жизни. Но все, все противоречило этой мысли. Эйнар всегда был верен учению, так верен, что купился на слова Альвардо, проверяющего, кто поставит город во главе всего.

– Скажи, Эйнар, ты знал?

– Что знал?

– Почему ты предал меня?

– А что я должен был сделать? – Эйнар спрашивал голосом, будто говорил об очевидных вещах, но сердце гулко стучало в груди. – Ты связался с некромантами! Ты предал все, чему нас учил отец Гаста, все, ради чего существует Орден. Ты стал угрозой! Из-за таких, как ты, гибнут невинные, и какую жизнь вы им даете! – совсем уж тихо добавил Эйнар.

Во имя Эйна, что за идиотские слова! Как у ученика, повторяющего главу учебника – заучил да сам не понял, что сказал. Но Эйнар верил своим словам, уверенность в голосе не оставляла сомнений.

– Альвардо сказал, что это ты связался с некромантами. Я следил за тобой после его слов: ты нервничал и прятался от меня. Ты свалил на меня вину не для того, чтобы спасти свою шкуру?

Алето и Эйнар уставились друг на друга. Ни один не сказал ни слова, на лицах были все те же маски: насмешка против уверенности, но сердечные ритмы зазвучали быстрее и громче. К щекам Эйнара прилила кровь, правую руку он так крепко сжал в кулак, что могли остаться следы от ногтей.

– Альвардо не мог, – выдохнул он.

Да какой это чертов верный пес! Алето только покачал головой в ответ. Он будто заново увидел учителя, вспомнив доводящие до обмороков и боли уроки, вспомнив его слова – как же много слов! – делящие мир на своих и чужих, толкающие ответить на зло другим злом, но «во имя» лучшего. Гаста не то что выбрал оружие – он создал его.

– Эйнар, ты такой тупой! – от души воскликнул Алето. – Почему ты поверил?

Тот помолчал, затем тихо, без своей прежней уверенности и спеси, ответил:

– Потому же, почему ты поверил, что я в Ордене крови?

На его лицо вернулась маска спокойствия, но сердце едва билось. Столь резкое изменение не было нормальным, но оно лучше всяких слов говорило, в каком отчаянии Эйнар. Девушка в тюрьме, бывший друг – не предатель, а преданный, учитель, заменивший отца, оказался ублюдком. Вот и рухнул его вышколенный мирок, но радости от этого почему-то не было.

– Почему мы не поговорили? – В груди собрался тугой комок, и держаться прежних насмешек уже не получалось.

Всего несколько чертовых слов могли все решить. Но не сказал ни один, решения не нашлось, и преданными оказались оба.

– Но мы можем поговорить сейчас?

– А есть ли смысл? – Алето вздохнул. – Разве я не провел три года в Рицуме? Или моя мать и сестра не умерли? Что даст разговор сейчас?

– Хотя бы один ответ, а не бесконечные вопросы! Я знаю, что совершил самую ужасную вещь в своей жизни, и никакое «прости» не поможет, но…

Эйнар сделал паузу, и Алето с надеждой уставился на него. Он никогда не представлял просьбу о прощении – в его мечтах не было места словам, в них старый друг лежал в беспамятстве, лишившись всего. Алето не знал, как хочет услышать эти слова. А сказать то же? Чертова голова не могла дать ответ на вопрос.

– Я верил, Алето. У меня всегда было только это. Я знал, что должен вернуть городу искру, кто бы ни встал на моем пути, но я правда мучился из-за своего выбора.

Алето скривил лицо. Мучился! О, вот уж кто точно все знал о мучениях!

– Я знаю, для тебя это будет звучать как оправдание, а они никому не нужны. Просто… Моя вера оказалась сильнее дружбы, да. Сейчас у меня нет ответа, что из этого важнее. Я больше не хочу делать выбор: мне нужно и спасти город, и спасти верных мне людей. Поэтому, что бы ни лежало в прошлом, я прошу тебя о помощи.

А, все равно ничего не прозвучало. У Эйнара был всего один друг – чертов Алеонте. Такие, как он, только прикрываются красивыми словами о любви и дружбе, но все настоящее из них давно вынули, заменив искореженными понятиями и ложными надеждами.

Алето ухмыльнулся:

– И что, ты вдруг перестал верить? Хочешь протянуть руку некроманту? Теперь один человек для тебя дороже?

Эйнар медлил с ответом – впервые, пожалуй. Обычно слова вылетали быстро, как пули, и легко поражали цель, а сейчас он растерялся и никак не находил ответа. Подбирал ложь понадежнее? Или шалости подействовали и выбили-таки почву из-под его ног? Пусть же катится со своей горы, думал Алето, но насмешка снова не нашла опоры внутри.

– Не дай мне повторить ошибку. Я не хочу, чтобы из-за меня страдали. Будь на моей стороне, Алето. Давай спасем их.

– Ты просишь об этом меня?! Меня, с которым ты рос, ел, гулял, учился, делился всем, а потом так легко, как в шутку, предал? – Алето выпалил это на одном дыхании. – Я должен забыть все и крикнуть: «Эй, да, давай спасем твою девку!», так ты полагаешь? Сколько ты ее знаешь? А мы с тобой были друзьями шесть лет! И ничего не остановило тебя, чтобы наплевать на мою жизнь. Во имя города, конечно! Поверили оба, а сказал один. Вот в чем разница. И теперь ты просишь помощи?

Другая чертовка-мысль напоминала, что ему тоже нужна помощь. У Алето не было ни одной мысли, как спасти Рони и братьев. Но обратиться к Эйнару… Даже у судьбы не такое чувство юмора!

– Да, прошу. Алето, я не на исповеди. Мы уже не изменим прошлого и не сделаем воспоминания счастливее. У нас есть настоящее, а в нем – люди, которые нуждаются в нас. Я хочу защитить их, и теперь я не уступлю. Сейчас мне нужна твоя помощь, это правда, но что бы ты ни сказал, я по-прежнему буду смотреть тебе прямо в глаза. Я верил, и я делал.

– Так все-таки дружба для тебя ничего не значит?

Эйнар тяжело вздохнул, его плечи опустились.

– Алето, если я скажу, что делаю это, чтобы не повторилась твоя судьба, ты мне поверишь? Я знаю, я должен был найти иной способ, но я не попытался. Теперь я хочу это сделать, пусть и ради другого человека. Прости. Я струсил тогда и не смог поговорить открыто.

Алето несколько раз кивнул в такт словам Эйнара. Вот все и встало на свои места, но образовало такую странную, нелепую картину. Ублюдок Альвардо, стравивший учеников. Два придурка, которые не смогли поговорить. Столько же сломанных судеб. Отнятое детство, ложные мысли, обман – у одного, земля Рицума, опустевший маленький домик – у второго. Нет тут никакой правды, для каждого она останется своей. И хватит уже покупаться на надежды, на обещания. Их все равно отнимут.

– Да, ты прав, я тебе не поверю, слишком уж сильно верил раньше. – Алето с шумом втянул воздух и спросил: – Чувствуешь, чем пахнет?

– Цветами, вроде? – Эйнар удивленно приподнял брови.

– Лицемерием. Как ты можешь просить меня о помощи? Отважился замарать свой красивенький сюртук? Такова она, твоя вера теперь?

– Да, отважился. Выбирая между тем, чтобы остановить войну или остановить некромантов, я выберу первый вариант, приняв любого, кто хочет того же. Но, наверное, тебе нет дела до города, поэтому давай спасем наших людей, а затем решим, что дальше.

Ясно. Дело закончится, и они станут врагами. Что же, помочь надо. Необходимо спасти Рони, а затем свергнуть светловолосого бога Алеонте. Сделать это можно, лишь подобравшись к нему и встав бок о бок. Пусть так и будет.

– Допустим, я помогу. Ты знаешь, что делать? – Взглянув на хитрое выражение на лице Эйнара, Алето сразу понял, что бывший друг что-то замыслил. Каким же знакомым оно было!

Так быстро и уверенно, словно давно заготовил слова, Эйнар рассказал о своей задумке: в ней было куда больше, чем спасение девушек. Это был странный план, хотелось возразить в ответ, поспорить, но Алето все слушал и слушал.

– Ты ублюдок чертов, Эйнар. Как такое появилось в твоей голове?

Тот улыбнулся не без самодовольства.

– Так ты со мной, Алето?

Некромант закинул руки за головой и потянулся всем телом, нацепив на лицо самую счастливую ухмылку.

– Я помогу. Ты не один.

Эйнар и Алето посмотрели друг на друга, как два опытных шахматиста, пытающихся предугадать ход соперника. Но предугадывать нужды не было. Они давно не мальчишки, которые могут поспорить, подраться, а затем протянуть друг другу руки. Пусть сейчас они решили бежать в одну сторону, это не делало их стаей. Они не смогут разойтись по разным углам, и это было очевидно каждому.

30. Орден жизни в самом мертвом городе

Грей стоял перед умывальником дольше, чем следовало, и все пялился в зеркало, разглядывая мешки под глазами. Его волновал не потрепанный, помятый вид, а то, что ждет сегодня – новые причины, чтобы стать еще более потрепанным и помятым.

Во-первых, комиссар Гон, не стоило сомневаться, вызовет инспектора к себе и сполна стрясет за то, что Амадо остался на свободе. Вряд ли слова, что это было необходимо, чтобы узнать правду об Ордене, убедят его. Однако Грей обратил внимание, с какой верностью служители и девчонка Арьяно смотрят на своего лидера – это пугало и заставляло задаваться вопросом: какие еще секреты прячет церковник? Коршуну казалось, что если он даст Амадо немного времени, глава Ордена раскроет куда больше темных тайн.

Во-вторых, Алето Аманьеса остался на свободе. До захвата Грей думал о том, чтобы приставить к нему слежку, но не решился в итоге: некромант мог по одному стуку сердца понять, что его преследуют, и помешать замыслу.

В-третьих, на сегодня было запланировано слишком много допросов. Главными стали двое: Алио Арьяно и Рони Корана. Разговор с первой пока ничего не дал, а со второй Грей оттягивал встречу. Немая, дочь убитого ворона, живущая с некромантом – подарок, которому будет «рад» любой полицейский.

Кроме того, следует, наконец, взять себя в руки и прийти к семье Ремира. Посмотреть в глаза его жене, дочери… Грей не знал, что рассказать им: о преступлениях мужа, о собственной исповеди? Очередной проклятый вопрос без правильного ответа. Но прийти следовало – в этом сомнений не было. И наказать настоящего виновного.

Грей ополоснул лицо холодной водой, утерся шершавым полотенцем и оделся: рубашка, жилет, синяя куртка. Одеваться он научился за считанные секунды, только бы как можно меньше времени видеть оставшиеся от ожогов белесые шрамы. Но сколько глаза ни отводи, с памятью этот фокус не сработает.

***

После разговоров с пойманными накануне некромантами Грей пришел к Корана.

Девушку усадили на стул, на ладонях у нее были перчатки, не дающие шевелить пальцами, однако руки оставались свободны. Она выглядела маленькой и несчастной, точно брошенный котенок, и инспектор решил дать ей немного вольности. Впрочем, смотрела Корана вполне твердо. Возможно, обманчиво несчастная внешность была ее оружием, и опасаться девушки стоило не меньше, чем остальных некромантов. На этот случай с Греем пришел маг. Гриф незаметно, как будто даже неуверенно, держался у стены, хотя скорости его реакции стоило позавидовать, а в деле он всегда показывал себя отлично.

На столе лежали чистая бумага, ручка, часы только и ждали завода. Грей сел напротив девушки.

– Сена Корана, я понимаю, что нахождение в полицейской башне – не то, чего вы хотите, и надеюсь на помощь в поиске ответов, чтобы вы могли покинуть эти стены как можно быстрее.

Он не знал, возможно ли для нее «быстрее». Факты говорили о том, что девушка только-только присоединилась к Ордену, ее вина невелика. Но если это дело нужно самому королю Альдо… Кроме того, девчонка была важна для Аманьесы и могла стать наживкой в его поимке.

– Скажите, вы ходили в школу? – Рони качнула головой. – Может быть, домашнее образование? Вы умеете писать?

Девушка снова покачала головой, уже дольше и более напористо. На ее месте Грей поступил бы так же: нет голоса, нет умения писать, нет ответов – меньше обвинений. Однако к этому он был готов.

Коршун достал из нагрудного кармана лист бумаги и развернул его перед сидящей. Это был устав Ордена крови из восемнадцати пунктов, внизу которого красовалась маленькая подпись «Корана».

Девушка снова замотала головой. Ладно. Из другого кармана Грей достал клочок бумаги – список продуктов, написанный так, будто старательно, но не слишком уверенно, выводили каждую букву.

– Это было найдено в доме Гирвано Кораны. Он жил вместе с двумя дочерями: Рони и Эрио. Слуг они не держали, гостей никто из соседей не видел. – Грей сделал паузу. – Сейчас я сниму перчатку с правой руки, и вы будете писать ответы на мои вопросы. Хорошо?

Поджав губы, девушка медленно кивнула. Грей встал и аккуратным движением расстегнул перчатку, затем положил ее рядом с часами.

– Итак. Вы знаете, что произошло с вашим отцом?

Девушка старательно вывела: «Я проснулась, а он был мертв. Я испугалась, взяла Эрио, и мы сбежали».

– Чего вы испугались?

Рони закусила губу и написала, помедлив: «Обвинения. Отец меня бил». Грей сжал бумагу крепче, чем полагалось. Узнав об убитом вороне, у которого Истар также обнаружил примятое по бокам сердце, Грей старательно изучил его судьбу. От соседей не укрылось, что старшая дочь ходит с синяками. Грей на своей шкуре знал как это, когда отец поднимает на тебя руку, но все равно такое воспитание выглядело неправильным, особенно в семье полицейского.

– Как вы оказались среди некромантов?

Девушка не училась в школе Ордена жизни. Возможно, она нашла учителей «на улице» и уже давно практиковала некромантию, но это казалось слишком невероятным – скорее, учителя появились у нее недавно. Алето Аманьеса был среди них, или это он привел девушку к ним? Грей уже знал, что она жила с ним. Возможно, Рони было известно о других местах, где беглый заключенный мог прятаться. Пока его следов полицейские не нашли.

«Мне было некуда идти. Это случайность».

Грей едва сдержал усмешку. Хороша случайность!

– Мне известно, что вы жили с Алето Аманьесой, однако вчера его с вами не оказалось. Где он может быть?

«Не знаю», – мгновенно вывела девушка.

– Где вы с ним жили? Напишите адрес.

«Не знаю. Где-то среди холмов».

– Мы уже нашли тот дом. – Вздрогнув, девушка резко подалась вперед. – Среди живущих Аманьесы не оказалось. Но мы взяли остальных. Должно быть, вы хотите знать судьбу своей сестры. Она отправлена в приют.

Рони схватилась за бумагу, но Грей накрыл лист рукой и вкрадчиво произнес:

– Не беспокойтесь, за ней присмотрят, однако от ваших слов будет зависеть, что Эрио услышит в ответ на вопрос, когда вернется ее сестра. Помогите найти Аманьесу.

Грей убрал руку, и Рони кривыми торопливыми буквами вывела: «Не знаю!» Коршун кивнул. Не стоит мучить девушку вопросами или заводить часы. Пока. Еще несколько часов ожидания помогут ей вспомнить или убедиться, что она не лжет.

– Сена Корана, я обещаю, что с Эрио все будет в порядке. Я попробую устроить вам встречу, но вы понимаете, что башня – не место для ребенка. Помогите найти Аманьесу, и ввиду того, что вы не успели стать частью Ордена, обвинения будут сняты. Продолжим наш разговор вечером.

Грей дал знак магу. Надев на девушку перчатку, мужчина вывел ее. Коршун придвинул к себе исписанный лист и перевернул его ответами вниз. Теперь следующая. Что с Арьяно придется сложнее, он не сомневался.

Рони хотелось помочь: она выглядела жертвой чужой игры и заслуживала нормальной жизни. Что ее заслуживает Алио, Грей не был уверен, но и отрицать пока не мог. На первый взгляд она показалась сумасшедшей и напомнила Раона Кавадо. На второй он увидел в ней девушку преданную, верную, безраздельно отдавшую сердце, свободу и жизнь не тому человеку. Разве он заслуживал этого? Нет. В вине Амадо Грей не сомневался, но что решить насчет Алио, он еще не знал.

Арьяно выглядела так, словно и не находилось в заключении. Она зашла с видом надменной королевы, грациозно опустилась на стул и плавным движением подняла руки, позволяя приковать их цепями к столу.

– Инспектор Горано. – Алио улыбнулась, затем бросила на вернувшегося в свой угол мага лукавый взгляд.

– Сена Арьяно. – Грей завел часы. Стрелки начали отмерять время гулкими ударами. – У меня мало времени, поэтому у нас будет недолгий разговор, но рассказать вам придется о многом.

– Куда вы торопитесь, инспектор Горано?

– Не я – торопят меня, прежде чем с вами начнет работать другой.

Тонкие брови девушки взметнулись вверх.

– Другой? Почему? – голос прозвучал выше и тоньше.

Нервничает, хорошо. Это был небольшой обман, чтобы сделать арестованную более разговорчивой – только страх за собственную жизнь мог пересилить ее страх за Амадо.

– Нам нужны честные ответы, сена Арьяно. Итак. Вы утверждаете, что убивали людей, желая очистить город от зла?

Алио начала поднимать руки, чтобы скрестить их, но цепи натянулись, и она так и замерла, не закончив жест.

– Да, – со всей уверенностью ответила девушка. – Я признаю, что убивала: каждый месяц, стольких, что уже сбилась со счета. Я выслеживала их и отравляла. Корнем карьянки – эта трава растет на севере и влияет на сердце. Я вам это уже рассказывала, а если вы проверили мою комнату, то наверняка нашли запасы.

Чем увереннее говорила Алио, тем меньше ей верил Грей. Она напомнила ему сумасшедших верующих, которые готовы расшибить лоб в кровь, только поставь перед ними икону. Хотя Арьяно сама поставила ее перед собой. Грей не переставал думать: почему она платит Амадо такой верностью? Это ведь не любовь, не может быть ею, а помешательство.

– О вашей жизни немного известно. Родители умерли, вас воспитывала тетя, как значится, но она сообщила, что вы сбежали из дома еще в детстве.

– Она меня выгнала. Служители церкви нашли меня на улице и взяли к себе. Я жила в разных семьях. Этого вы не найдете ни в одних документах: о помощи не принято кричать.

– Почему вы убили Гирвано Корану?

– Он был ублюдком.

– Что он сделал, что вы вынесли ему приговор?

– Пил, брал взятки, издевался над семьей.

– Когда вы познакомились с Эйнаром Амадо?

– Не помню точно. Он тогда еще учился.

Грей положил руку на часы, сделав тиканье тише.

– Вы помогали в школе при церкви. Кто дал вам образование?

– Я жила в разных семьях, среди них были образованные люди. Несколько месяцев я даже училась в пансионате. В Кимрайской области.

– Эйнар Амадо рассказывал о школьных годах?

Грей продолжал задавать вопросы вразнобой, пытаясь сбить девушку с толку, но она отвечала легко и естественно, точно не сочиняла, а рассказывала свою историю.

– Да, конечно. Мы часто говорили, обо всем.

– Вы знаете об Алето Аманьесе?

Грей придвинул стул еще ближе к столу, почти коснувшись грудью края. Секунду Алио медлила – слишком мало, чтобы счесть это достаточным, и уверенно кивнула:

– Да, я знаю, что они дружили. Я думаю, что Алето пытался отомстить Эйнару за то, что он рассказал о его увлечении некромантии. – Губы девушки вдруг неестественно выгнулись, и она замолчала.

– Почему вы так решили?

– Наверное… – голос переменился, став более отстраненным. – Не знаю, это ерунда.

Грей задумчиво тер подбородок, как вдруг пальцы застыли на месте.

Он винил Эйнара в убийствах, а Алето – в побеге и некромантских делах. За всем этим он забыл про важное звено – Гареллу Мато, которая, по словам врачей, была мертва. Это больше походило на работу Аманьесы: он мог управлять ее кровью и замедлить ритм так, чтобы даже врачу не услышать его без должного осмотра. Женщина уверенно шла в приют, хотя не знала зачем, она чувствовала, что ей помогут. Там был Амадо – она сбежала, увидев его. Что если ей полагалось показаться ему на глаза? И если это он убил ее, а потом явилась она, живая…

Черт возьми. Клубок так неожиданно распутался, и каждая ниточка стала прямой. Все же было просто. Один убивал, а другой возвращал его жертв, пытаясь напугать, сбить с толку – отомстить за годы в Рицуме.

– Алето Аманьеса возвращал к жизни тех, кого убивал Эйнар Амадо, так?

Но Алио вновь не растерялась. Она выдавила улыбку:

– Вы все никак не поверите моим словам? Я ничего не знаю про Аманьесу, но знаю про свои дела – и я уже сказала.

Ладно, обдумать новую догадку он еще успеет. Главное, что она не отменяет преступлений Амадо.

– Вас воспитали служители церкви, вы дорожите мнением Эйнара. И вы не побоялись лишиться всего, если о ваших преступлениях узнают?

– А о преступлениях ли? Убить убийцу – хорошо это или плохо? Большинство скажут, что плохо, ведь тогда на свете все равно останется один убийца. И я бы согласилась, если бы знала, что виновного будут искать и осудят. Но его не найдут, деньги хорошо скрывают, ведь так, инспектор Горано? Пока полиция и суд спят, кто-то должен взять на себя ответственность и защитить город. Свою душу не жаль отдать в обмен на спасение сотен других.

Грей пробормотал:

– Орден жизни в самом мертвом городе мира.

Алио улыбнулась – улыбка показалась не наигранной, а искренне-печальной, и легко, будто говоря с другом, произнесла:

– Ты прав, коршун. Алеонте действительно мертв, в нем больше нет искры Эйна. Разве не для того ты стал полицейским, чтобы вернуть ее? Чтобы город знал о справедливости, чтобы каждый мог идти по его улицам с высоко поднятой головой, не боясь?

«Не для того?..» – повторил Грей. После дела про магов-грабителей он всего себя отдал службе, пытаясь забыться. А до… Что было до, уже перестало казаться настоящим. Почему он стал полицейским? Так вышло – другого ответа он не находил. И сейчас правда заключалась в том, что в его жизни совсем не осталось жизни – только одинаковые, заученные поступки и мысли, день за днем. Тот, кто потерял свою искру, не вернет ее городу.

Но лучше так, чем с такой «искрой», как у Амадо или Арьяно.

– А ты ведь несчастен, коршун, – заметила Алио. – Задели мои слова? Почему твой взгляд изменился?

– Потому что время вышло, сена Арьяно. – Грей остановил завод, и несколько секунд в комнате стояла благостная тишина. – Вы скажете еще что-нибудь?

– Я скажу, что не понимаю вас, коршун Грей. Вы охотитесь за преступниками, но закрываете глаза на тех, кто среди ваших людей точно так же совершает преступления. А что насчет вас самого? Вы пугаете пытками – вы действительно вопреки всем законам отдадите меня палачу? Или вы врете, пытаясь напугать? Так я прямо скажу, что боюсь! Но уж поверьте, у вас вышла слабая попытка, за город я боюсь больше, чем за себя. Я буду делать, что делаю, и вы знаете, о чем мои слова.

Она говорила с такой силой и горячностью, что Грей вспомнил Мерсаду. Та столь же яро рассказывала о своей работе. Девушка не искала веры и не думала о богах – ее верой был Алеонте, и больше всего она хотела служить ему и защищать от преступников. Но Мерсада ушла, а город достался подобным Амадо и Арьяно. И как бы они ни верили, что занимаются правильным делом, таким оно быть не могло. Хотя не у всех ли в этом городе правда была кривой?

– Хорошо. Возможно, мы еще увидимся.

Грей указал магу на девушку и, получив кивок в ответ, пошел наверх, оставив грифу увести Арьяно. К ней он вернется через двадцать четыре часа, а пока надо сделать перерыв на кофе, чтобы после продолжить допросы некромантов.

31. Верны не тому

Грей бросил тоскливый взгляд на закрытую пекарню, затем перешел дорогу и, несколько секунд простояв на лестнице, толкнул дверь. Коридор был тих и пуст, большинство квартирантов уже спали. С кухни, где сенора Габ подавала желающим завтраки и ужины, еще доносились ароматные запахи картофеля, томатов и чеснока. Хотя Грей не платил хозяйке дома: он уходил слишком рано для завтрака и возвращался слишком поздно для ужина.

Инспектор поднялся на второй этаж и ключом открыл дверь. Он снимал ботинки, когда из комнаты донесся легкий ветерок. А ведь перед уходом он всегда закрывал окна, привычке не могла помешать даже усталость. Грей достал из чехла револьвер и нарочито громыхнул обувью, будто еще мешкался в коридоре, затем скользнул к стене и, держась к ней спиной, шагнул в комнату.

Сидящий на подоконнике Алето Аманьеса даже не шелохнулся. Он начал с ухмылкой:

– Рад, – она сникла, и парень закончил уже сдержаннее: – видеть вас, дорогой инспектор.

Позади хлопнула дверь. В проеме замер Эйнар Амадо со своей извечной легкой улыбкой и повернул рожок газовой лампы. Грей навел револьвер на церковника.

– Добрый вечер, – раздался третий мужской голос.

Коршун резко обернулся: на кресле в углу, закутавшись в плащ и надвинув на лицо шляпу, сидел еще один гость.

Их было слишком много. Грей опустил револьвер и сухо спросил:

– Должно быть, вы хотите поговорить, раз мое сердце еще бьется?

– Очень! – Аманьеса спрыгнул с подоконника. – У меня теперь особенно много вопросов.

Грей посмотрела на него, на Амадо и снова по очереди на обоих. Когда же они объединились? Арест Арьяно и Корана стер вражду между ними? Ответов не было, но Грею и без них было ясно, что для него дело повернулось плохой стороной.

Чувствуя, как напряжены плечи, Грей отодвинул стул от письменного стола и сел. Аманьеса снова забрался на подоконник, подставив руку под подбородок, а Амадо аккуратно присел на кровать, перед этим расправив складку на уголке одеяла. Происходящее напомнило плохо отрепетированный спектакль.

– Предложить вам чай или кофе? – насмешливо спросил Грей, скрещивая руки на груди.

– Да, пожалуйста! – тут же откликнулся Алето. – Я буду кофе.

– Я тоже, – кивнул Амадо.

Грей уставился на них взглядом, спрашивающим: «Серьезно, парни?» Они все тут были врагами, но собирались пить кофе? Может, еще шоколад им достать и пирожные? Коршун запустил руку в карман куртки, нащупывая гладкую поверхность часов. Ладно, пора собраться. Кофе так кофе. Необходимо, чтобы гости расслабились – так будет легче понять, что им нужно, и вытащить остатки правды.

– А вам, сен? – Грей посмотрел на мужчину в шляпе.

– Есть что покрепче?

– Бренди?

– Отлично!

Алето по-ученически поднял руку. Грей перевел на него взгляд.

– А можно мне тоже бренди? Добавите в кофе?

Не выругаться стоило труда. Грей прошел на кухню, прислушиваясь к происходящему в комнате, но троица молчала. Пока кипела вода, он достал медный кофейник, положил несколько ложек жареного кофе и чуть-чуть цикория, затем залил горячей водой и снова поставил кипятиться. Убрал с огня, чтобы гуща осела, достал из шкафа наполовину пустую бутылку бренди.

«Что дальше?» – спросил себя Грей. Может, незваные гости и ужин попросят? Впрочем, сам же предложил, а начав шутку, будь готовь исполнить действие всерьез.

Аккуратно, чтобы не взболтать гущу, он разлил кофе по чашкам. Добавил в левую бренди, чуть подумав, капнул и себе. Наполнил бокал для «шляпы».

На кухню заскочил Алето. Он сложил руки перед лицом, как для молитвы:

– А можно, все-таки, кофе отдельно, бренди – отдельно?

– Уже поздно.

– А можно тогда два напитка?

– Бокалов больше нет, возьми стакан с верхней полки. – Грей взял две чашки с кофе, готовясь отнести в комнату, и добавил: – Вторую бутылку тоже достань.

– Вы мне почти нравитесь, инспектор!

Закатив глаза, коршун со вздохом вышел. Интересно, некромант уже знает, что его людей и сестру Рони забрали? Пожалуй, эту карту лучше пока приберечь.

Амадо сдержанно кивнул. Молчаливый мужчина в шляпе все никак не показывал лицо, но взяв бокал, он счастливо вздохнул.

Несколько минут стояла тишина, будто собравшиеся искренне наслаждались питьем и компанией друг друга. Впрочем, рецепт действительно оказался хорош: кофе отлично сочеталось с бренди.

Грей не выдержал первым:

– Вам что, не с кем выпить было?

– Какое постное лицо! Сделай еще глоток, коршун. – Аманьеса привстал и стукнулся стаканом с бокалом молчаливого.

– Вы не думаете, что я вас арестую?

Грей знал, насколько вопрос глуп: ему не одолеть двух магов, но он хотел увидеть их реакцию и понять взаимоотношения Эйнара и Алето. Если они сохранили хоть толику ненависти друг к другу, это можно использовать против них.

– Во-первых, – Аманьеса ухмыльнулся, – даже самый опытный стрелок и боец не сравнится с магами. Во-вторых, а кого вы собрались арестовывать? Мертвеца? Сначала докажите, кто я. Алето давно мертв. А на него, – он кивком указал на Эйнара, – у вас явно нет доказательств, раз он до сих пор на свободе.

– Вы же так ратуете за то, что в Алеонте не осталось справедливости. Значит, вас могут забрать даже без доказательств.

– А вы согласны с тем, что ее нет? Вы один из таких полицейских? – Эйнар изогнул левую бровь.

Как же они с Аманьесой были похожи! Нет, не внешностью: фигуры, цвет волос, глаз, черты лица кардинально различались, они были разными, как зима и лето, но если заглянуть им в головы, Грей не сомневался, можно найти одно и то же. Он был ненамного старше их, но все равно ощущал пропасть. Хотя проклятая судьба любила переворачивать все с ног на голову, и эта пропасть могла оказаться не так уж велика.

– Мы все знаем, какие мы. Давайте перейдем к делу. Зачем вы здесь?

– Инспектор Горано, – деловито начал Эйнар, – незаслуженно обвинены двое дорогих нам людей. Мы пришли за ними.

– Вы думаете, я прячу их в шкафу?

Приняв более расслабленную позу, Грей отпил кофе. Происходящее даже начало веселить его, и желание узнать, что еще скажет троица, было сродни азарту в карточной игре.

– Мы думаем, вы тот, кто может помочь нам.

– Сен Амадо, кто же тогда виновен в убийствах, в которых призналась Алио Арьяно? А вы, сен Аманьеса. – Алето передернул плечами, будто уже разучился слышать фамилию. – Если Рони Корана не является некромантом, почему она была среди служителей Ордена крови и кто привел ее туда?

Грей прекрасно знал, что ни одна из девушек не виновна по-настоящему, они заняли чужое место, но он не верил, что Амадо и Аманьеса пришли сюда ради них. Одному нравилось играть роль защитника, а другой так вжился в роль страдальца, что сам искал себе новые поводы для страдания.

– Обсудим за следующим стаканом, – грубовато ответил Алето, делая быстрый глоток бренди. – А пока послушай, коршун. Может, этот дурачок, – он указал пальцем на Эйнара, – еще и верит в свой славный город, но я уже давно учуял запах дерьма. Что бы ни сказала любая из них, ее осудят, чтобы уколоть Орден жизни. Если они доживут до суда, конечно. Я знаю, какими методами вы получаете признания. Но мы пришли не для угроз, коршун. Мы хотим заключить сделку.

Грей решил, что услышал достаточно. Пора разыграть свою карту. Это был грязный прием, но предложение сделки с некромантом и убийцей заранее говорило о плохом.

– Сделку? Учти, Аманьеса, что предложить цену вам нужно не только за Корана и Арьяно, но и за твоих людей, что жили в доме на холме. Если тебе не все равно.

Алето резко вскочил с подоконника и едва не бросился на Грея, но Эйнар поднял руку, и некромант, оскалившись, вернулся на место. Душа не использовал магию, ему хватило одного жеста, чтобы заставить Аманьесу передумать. Что это значило? О чем они сговорились, что Эйнару так легко удалось взять контроль?

– У вас не было оснований! – прорычал Аманьеса.

– Были. Жители окрестной деревни доложили о подручных некроманта. Кроме того, они занимались выращиванием и продажей запретных трав.

– Где Эрио? Где девочка?!

– В приюте. Где же еще быть ребенку, отца которого убили, а сестру винят в некромантии?

Эйнар нахмурился:

– Инспектор Горано, это дело касается нас с вами, а не ребенка. Если что-то случится…

– Да, я согласен. Девочка не должна страдать. Ее сестру отпустят, когда в обоих делах будет поставлена точка.

– Ты ублюдок, коршун! – от души воскликнул Алето. – А ведь выглядишь как приличный человек.

У Грея не было аргументов против – он не искал их. Да, в таких разговорах не до благородства. Когда видишь перед собой убийцу и некроманта, думаешь не об этикете и приличии, а только о том, как бы засадить их в тюрьму. Не было ни одного аргумента, чтобы хотеть другого, но Грей все же счел нужным сказать:

– Эрио в хорошем месте, это я обещаю от себя. Все, что мне нужно – наказать виновных. Вы знаете: мое мнение насчет вас однозначно, и единственная сделка, которую я готов принять – это ваше признание в обмен на свободу невиновных.

– Два наших человека за одного вашего.

Слова Эйнара сбили с толку. Вслед за этим молчаливый сдвинулся на край кресла и снял шляпу.

– Кажется, я забыл представиться.

Первым делом инспектор заметил черное пятно на щеке – оно бросалось в глаза подобно зияющей ране. Похожие он видел на трупах, хотя у них они, как правило, были багрово-синюшными, реже – вишневого цвета или розовато-красного. Но сидящий был определенно жив: грудная клетка мерно вздымалась и опускалась, на щеках играл легкий румянец, а глаза смотрели дерзко и с задором.

– Чезаре Бона. – Мужчина поднял бокал в приветственном жесте.

Конечно же, Грей знал это имя, как любой житель Алеонте. Хотелось бы верить в совпадение, однако он видел бывшего лидера Ордена еще при жизни того, и это не оставляло места сомнению.

С силой сжимая ручку опустевшей чашки, Грей как можно спокойнее ответил:

– Думаю, ваша бывшая паства была бы более рада услышать это имя, чем я. Что дальше? За дверью ожидает ходячий скелет?

– Ну как так можно, мы не трогаем кости! – Алето сделал обиженное выражение лица. – Только кровь. Неважно, насколько давно и как умер человек, если у него есть хоть капля крови, наша сила способна вернуть его.

Грей нахмурился. Не нравились ему такие разговоры. Во-первых, они звучали не правдоподобно – должен же у магов быть предел силы. Во-вторых, с ними он имел достаточно дел – с лихвой хватило.

– Инспектор Горано, – Голос Эйнара зазвучал жестче. – Мы знаем, что год назад вы взялись за дело, которое обернулось для вас потерей нескольких близких людей.

– А Орден крови хранит небольшой секрет, – подхватил Алето. – Тех, кто им интересен, они выкупают у могильщиков. Вот мой дорогой Чезаре. Половина Алеонте пришла, чтобы попрощаться с ним, но… Сейчас он сидит с нами! Можете поговорить с ним и даже потрогать.

Грей слушал, не перебивая, но он уже понял, к чему клонят Амадо и Аманьеса. Лучше бы оказаться неправым!

Снова заговорил Эйнар, будто они с Алето распределили, кто какие слова произнесет:

– Если вы поможете нам, мы скажем, где хранятся тела. Конечно, теперь вы можете пытаться узнать правду у пойманных некромантов, но знают ли они? Есть ли у вас время использовать ваши особые методы? Король Альдо ведь требует немедленного суда, верно? И как же…

– Хватит! – воскликнул Грей. – Вот такие они, честь и благо, за которые вы так выступали, сен Амадо?

Что-то едва уловимо изменилось в лице Эйнара, однако голос не потерял уверенности:

– Да, инспектор Горано, вы правы, в такой сделке немного чести. Но она является благом: мертвые упокоятся, невиновных освободят, а ваш близкий снова будет рядом. Это грязная сделка, я не стану спорить, но некоторые стоят любых принципов.

Алето с силой сжал челюсть, точно сдерживал рвущиеся наружу слова, затем медленно перевел взгляд на зеркало на стене, словно оценивал себя: почему он не оказался достоин?

– Ради Арьяно?

– Ради того, чтобы невиновные не были несправедливо осуждены и чтобы война не коснулась города. Я готов повесить на себя еще один грех, чтобы он не лег на остальных.

Грей и Эйнар буравили друг друга взглядами, пока Амадо не продолжил с еще большей силой в голосе:

– Один из тех, кого считали мертвым, может оказаться жив. Город не примет его, но если уехать… Вы закончите работу, инспектор, забрав славу того, кто раскрыл самое ужасное преступление некромантов, и Мерсаду Орберу.

Алето вздохнул с искренним пониманием:

– Так вот о чем ты говорил, коршун, когда приходил ко мне. Все же немного правды было?

– Правды было больше, чем я хотел сказать. – Не сдержавшись, Грей закрыл лицо рукой.

Мерсада, казалось, вся состояла из острых углов и граней, и даже характер у нее был такой, что осторожнее – порежешься. Женщин часто сравнивали с цветами, но Мерсада была настоящим огнем. Она никогда не отступала и всем сердцем отдавала себя служению Алеонте. Грей любил ее за непоколебимую решимость, за невероятную силу, за веру в людей – и за то, как на ее щеках появлялся румянец, стоило открыть перед ней дверь, подать руку на выходе из экипажа или оставить на столе любимые розы.

Огонь, который горел в Мерсаде, освещал и его жизнь. Но когда девушка, смеясь, наконец ответила: «Да, да, я твоя!», она ушла туда, откуда не приходят письма. Мерсада сгорела, оставив Грея греться у тлеющих угольков.

Правда заключалась в том, что для работы в сердце давно не осталось места – и было ли когда? Его он отдал Мерсаде, но она так любила свое дело, так верила в него, что и Грей, лишь бы дотронуться до ее огня, бросался в омут с головой и дни и ночи проводил на службе. Это он влез в чужое дело, это он настоял, что должен возглавить арест магов. Это он, только бы казаться сильным, только бы достать до любимой, пошел до конца – и он открыл врата в огненный ад, который забрал его людей и Мерсаду. Ему не осталось ничего, кроме службы, но теперь она превратилась в петлю, а он клонился все ниже, ожидая, когда удавка сделает свое дело.

Они смогут! Некромантам под силу воскрешать! Искра этой мысли так и не превратилась в огонь. Рассудок напомнил: Мерсады больше нет, и ее уже не вернуть, сколько бы молитв ни было прочитано, сколько желаний ни загадано и как бы сладко ни говорили маги.

Грей медленно убрал руку с лица. Все трое смотрели на него.

– Сделка, значит, – выдавил коршун.

Алето кивнул:

– Она самая. Орден крови всегда охотился за теми, кто хоть сколько-нибудь важен для города. Одних мы возвращаем сразу, а другие ждут своего часа. Мерсаду Орберу можно вернуть. Она будет такой же, как прежде.

Этого не могло быть. Это просто сладкая ложь. Но как же хотелось купиться! Чезаре Бона сидел в комнате вместе с ними – вот же, некроманты забирают тела погибших и возвращают их к жизни, и Мерсаду еще можно…

«Нельзя!» – едва не кричал себе Грей. Он прикрывался вопросами, как щитом от настойчивых, полных надежд мыслей: действительно ли у некромантов есть «хранилище» для похищенных тел?; где оно может находиться?; знают ли об этом арестованные некроманты?; стоит ли подыграть Аманьесе и Амадо, чтобы узнать от них местонахождение?

Маленькая уступка ради большей победы. Но если отпустить Арьяно и Корану, это будет нарушением полицейского кодекса. Комиссар Гон не поймет и ни за что не даст согласия. А король? Стоит признать, что его вражда с Орденом жизни сильнее заботы о живых и мертвых, и решительных действий от полиции он ждет немедля.

– Послушай мой пульс, инспектор. – Чезаре вытянул руку, но Грей не шелохнулся. – Я такой же живой, как ты. Я был мертв несколько месяцев, а теперь сижу напротив и говорю с вами. Черту между жизнью и смертью легко стереть. Выбор за тобой, но одно я скажу точно: на той стороне нет тех, кто не хотел бы вернуться к любимым.

Все внутри заскрежетало, будто двинулись давно проржавевшие шестеренки. У него ведь было так мало хороших воспоминаний – не просто хороших, а живых, когда он жил полной, счастливой жизнью, а не бегал по городу загнанной лошадью. Самое светлое, самое яркое воспоминание тоже стоило отдать в угоду службе.

– Да! – яростно ответил Грей. – Я помогу, но поклянитесь, что вы вернете Мерсаду, что она будет прежней.

Убийца и некромант синхронно кивнули, точно заранее сговорились. Надежда мелькнула последний раз: Мерсаду можно вернуть, он снова сожмет ее не по-женски сильную ладонь, посмотрит в упрямые карие глаза, дотронется до черных, как смоль волос – и погасла. Пусть чертов город забирает остатки воспоминаний, пусть верно служат делу. Надо узнать, где хранятся тела, и поймать виновных. Вот и все.

– Где мертвые? – На ответ Грей не надеялся, но этого вопроса, наверное, от него ждали.

Эйнар и Алето переглянулись. Второй ответил:

– Какой ты торопыга, инспектор! Всего по чуть-чуть. Сначала ты скажешь, как поможешь Рони и Алио, затем немного правды приоткроем мы. Потом мы заберем их, а ты получишь все.

Грей кивнул. Это было ожидаемо.

– Мне нужны доказательства.

– Живого Бона мало? – Алето ударил Чезаре по плечу, тот с кислым видом улыбнулся, крутя опустевший бокал.

– Я хочу знать, что рискую своим положением не зря.

Аманьеса и Амадо снова переглянулись – решали, что можно сказать? Думали, о чем соврать?

– Инспектор Горано, – вкрадчиво начал Эйнар, – вам лучше согласиться. Ничто не помешает нам взять вашу кровь и приказать.

– Зачем тогда эти сделки?

– Потому что мы не хотим убивать вас после, но и отпустить не можем. Искреннее желание обойдется дешевле приказов. Но если будет необходимо… – Эйнар недоговорил.

– Ясно. Я должен согласиться в любом случае.

Выбор, которого нет. Грей будто снова стоял в кабинете комиссара Гона, а его спрашивали, возьмется ли он за новое дело – вопрос на самом деле не имел смысла, все было решено за него. Только сейчас ставки оказались выше, а цена ошибки измерялась не увольнением.

– Не вам говорить о принуждении, – в голосе Эйнара прозвучал нажим. – Мы знаем, как вы получаете признания.

– Чертовы птицы, – буркнул Алето. – Не будем играть в святых, все мы здесь – те еще ублюдки. Чертовы птицы, – уже тише повторил он.

Это были хорошо знакомые слова, их бросали многие, а иногда Грей сам так думал, но почему-то именно сейчас захотелось ответить.

– Я все знаю. Твой отец был коршуном и бросил семью. – Он перевел взгляд с Алето на Эйнара. – Твоих родителей застрелили, а убийцу отпустили, потому что он сумел откупиться. Но моего отца, моих людей, мою девушку убили маги. Я знаю, что такое жажда мести. Мы можем поубивать всех полицейских или всех магов, а потом дети, оставшиеся одни, вырастут, и точно так же захотят мести. Так что это даст? Хаос начинается не из-за того, что кто-то плохой – хаос начинается с нас самих. И единственное, что мы можем сделать, чтобы привести мир в порядок – это жить по закону, знать, что такое честь, и помнить о справедливости.

– Красиво говоришь, брат, – на лице Алето заиграла ухмылка, – только к чему это? Поучить нас захотелось? Лучше за собой смотри.

Грей поймал себя на мысли, что ему важно не только отправить Амадо и Аманьесу в Рицум, но и показать им, в чем их ошибка. Оба были верны не тому: один бросал неугодных на закланье, извращая любовь к людям как понятие, а второго за собой вела едкая мысль о мести, ей в угоду он отдавал даже собственное будущее. Они видели всего один цвет и умело закрывали глаза на остальные. Хотя что он сам делает иначе, Грей вовсе не был уверен.

– Если все решено, нам пора, – твердо произнес Эйнар, вставая. – Инспектор Горано, мы придем завтра вечером, чтобы обсудить нашу сделку еще раз.

– Прилетай вовремя, коршун, – добавил Алето. Чезаре только кивнул.

Грей смотрел им вслед, качая головой. Чутье молчало, настолько оно устало и отчаялось понять, что будет дальше.

32. Спасибо за совместную работу

Эйнар и Алето провели на крыше полицейской башни несколько часов, за которые сказали друг другу всего десяток слов, и одинаково тягостным казалось все: и скупые фразы, и молчание, и просившийся откровенный разговор.

Может, это было благословением Эйна, который хотел помочь исправить старые грехи, а может, проклятьем – Эйнар так и не понял. Он старательно держал лицо, но появление Алето было неожиданней снега в Алеонте, и как вести себя с бывшим другом, он не знал.

Они вроде бы поговорили – без итога. Конечно, одного «прости» было недостаточно, да и сколько ни повторяй, раны им не залечить. Оправдываться, что верил в правильность решения, думал о благе города? Кому есть разница, почему так случилось? Случилось же. Алето сказал верные слова: поверили оба, но выбор сделал один.

– Может, пойдем уже?

Этот вопрос Алето задавал каждые десять минут. А ведь раньше его выдержке мог позавидовать любой. Эйнар гадал: это следствие годов в Рицуме или напускное?

Он достал из кармана часы: спускаться еще рано. Инспектор Горано провел их на крышу незадолго до окончания рабочего дня, но им следовало ждать, когда оставшиеся на дежурство вороны закончат первый обход камер. Грей сказал, что лучшее время – между часом и двумя, когда одни, вопреки правилам, засыпают, а другие расходятся по кабинетам, чтобы закончить накопившиеся за день дела.

– Пойдем через полчаса.

– Ага, – буркнул Алето и подполз к краю крыши, заглядывая вниз. По медленным, неуклюжим движениям было ясно: он по-прежнему боится высоты. Наверное, ему с трудом далось согласие с планом Грея, но Алето не сказал ни слова и решительно отправился за Рони Корана. Хорошо, что в его жизни снова есть то, ради чего он готов бороться со страхами – это напоминало о прежнем Алето.

Эйнар подошел к краю и сел рядом. Внизу из полицейской повозки выводили двоих.

Грей предупреждал, что днем им не пройти к камерам незамеченными, а ночью – через главный вход. Затаиться в башне было негде. Выход на крышу не открывался снаружи. Оставался один вариант: попасть на балкон и забраться внутрь через окно.

– Боишься?

Обсуждая план с Греем, Эйнар забыл о страхе Алето, а тот промолчал, продолжив ухмыляться и язвить. Сейчас менять что-либо уже было поздно. Может, пойти одному? Но до утра Алето не досидит на крыше, да и вывести его будет непросто.

– Чего? – Бывший друг закатил глаза. – Что поймают? Так я бывал там, я знаю, что происходит ниже первого этажа. Меня не удивить.

– Я про высоту.

Алето ответил не сразу, и Эйнар задумался о том, насколько же странно разговаривать с ним – после того как узнал о его смерти, после мнимого предательства Ордена.

Старый друг начал горбиться. В детстве он наоборот всегда расправлял плечи, и порой даже казалось, что он хвастается ростом. Наверное, продолжи Алето тренировки, сейчас бы у него была красивая, атлетично сложенная фигура, но теперь он стал таким худющим, что казалось, ребра кожу рвут. И сутулил плечи, будто привык гнуть спину, пока свистят кнуты, а может, так он старался стать незаметнее для надзирателей. Какая же сила способна снова сделать его спину прямой, а взгляд – спокойным?

– Всего восемь этажей, раз плюнуть! Высота хотя бы не бьет и не предает, а если разобьешься – смерть, считай, подарок, она легче жизни.

Во имя Эйна! Каждое слово кнутом ложилось на спину.

– А ты чего боишься? – Алето разом отбросил насмешку и спросил серьезным голосом, что опять напомнило о разговорах в школьные годы.

Ответов было много – больше, чем хотелось бы, но все они крутились вокруг судьбы Алеонте, Алио и Алето. Эйнар боялся, что в городе начнется война. Боялся не вызволить Алио. Боялся, что с Алето они уже никогда не встанут на одну сторону. Хотя это были не те ответы – сильнее всего он боялся ошибаться.

– Отсядь от края, Алето. – Эйнар, вздохнув, вернулся на прежнее место.

– Заботливый какой. Что, не ответишь? – Ухмылка опять заняла свое место. – Думаешь, у тебя нет страхов? Интересно, если бы самомнение можно было измерить в килограммах, сколько бы весило твое? Наверное, столько, что никому не поднять.

Эйнар сдержанно кивнул в ответ. Помедлив, он все-таки решился сказать:

– Я боюсь ошибиться, а еще – не успеть. Но только это и делаю, я знаю, не спеши язвить.

– Ура, признание! – Алето, наконец, отошел от края и сел спиной к двери, ведущей на нижний этаж.

Снова установилась тишина, нарушаемая только редкими звуками снизу: обрывками разговоров, едва долетающих до верха, да стуком колес повозок.

Алето первым нарушил молчание:

– Жаль инспектора. У него глаза как у побитого пса. Он тот еще ублюдок, но мне все равно его жаль. Он не заслужил лжи про свою девушку.

– И мне жаль. А он, наверное, думает, что мы стали жертвами обстоятельств, и жалеет нас, хотя желанию арестовать нас это не мешает.

– Только вот мы друг друга не жалеем, круг не замкнулся, да?

Эйнар помедлил с ответом. Нет, у него жалость была, но вряд ли Алето хотел слышать о ней. В Алеонте по этому поводу существовало высказывание: «Жаль, жаль, а помочь нечем». Действительно, в жалости никто не нуждался, раскаяние было важнее, но в «прости» Алето не поверил – Эйнар сам не считал, что на его месте поверил бы. Как сказать иначе, он не знал, но что в уравнении «город – дружба» не может быть знака больше или меньше, стало однозначно ясно.

– Давай начнем.

– Наконец-то! – Алето потянулся, разминаясь.

У них было две веревки. На более длинной Эйнар сделал узлы через каждые тридцать-сорок сантиметров и протянул ее от ручки двери до края крыши. Алето взял короткую и концом обвязал камень, затем покачал веревкой из стороны в сторону, проверяя. Закончив, он подошел к краю и заглянул вниз, но его плечи были так опущены, будто тело сражалось с пугающей высотой.

– Дай мне. – Эйнар забрал у него веревку с камнем.

Это ведь не страшно. Уж точно не страшнее камеры.

Эйнар обмотал длинную веревку вокруг левой руки, лег на живот, свесился и начал раскачивать короткую, с камнем. Первые удары пришлись по стенам, подоконнику, раме. Наконец, веревка набрала нужную амплитуду, и камень ударился о стекло. Раздался звон, вниз полетели осколки. Эйнар подался назад, но эта сторона башни выходила на тихую, вечно пустующую улицу – расчеты инспектора не подвели.

Еще один удар по окну и еще, пока проем не показался достаточно большим, чтобы пролезть, и пока не отлетели самые крупные куски стекла. Эйнар делал паузы, прислушиваясь, не раздадутся ли крики, разговоры, стук.

Он отполз назад и встал, уперев руки в колени. Видеть перед собой твердую ровную поверхность оказалось приятно и уж точно с нее не хотелось уходить.

– Окно совсем рядом, а подоконник достаточно широкий. Всего несколько секунд, и ты там. Подстрахуй меня здесь, а я потом подстрахую тебя внизу.

Алето как-то нехорошо посмотрел в ответ. А ведь он мог отвязать веревку. Одно движение – и сведены счеты за предательство. Это друг был не таким, а тот, кто перестал быть другом?

Эйнар решил верить обоим.

Он обвязал веревку вокруг тела, снова проверил каждый узел и насколько крепко держится дверь. Встав на краю, Эйнар переглянулся с Алето, еще более бледным, чем обычно.

– Не забудь надеть перчатки. – Напомнил он и пополз вниз, крепко хватаясь за веревку и с облегчением находя пальцами следующий узел.

До подоконника было не больше трех метров. Спуск напоминал об уроках в школе: физической подготовке учеников уделяли достаточно внимания, уча их фехтовать, стрелять, ездить верхом, драться, а еще – бегать, кувыркаться, прыгать. Среди этого были и уроки, когда они забирались на высоту или спускались. Однако никакой урок не мог сравниться с ощущением того, что внизу еще восемь этажей, а перед глазами только голая стена, за которую не ухватиться. И веревка, теперь кажущаяся предательски хлипкой.

Эйнар сделал еще несколько движений руками, и ноги встали на подоконник. С губ сорвался облегченный вздох: «Славу Эйну!» Душа выдавил застрявшие в раме осколки и нырнул в темноту кабинета.

Глазам понадобился время, чтобы привыкнуть и разглядеть большой письменный стол, одинокое кресло и закрытый шкаф. В комнате еще витал запах сигарет, кофе и пыльных бумаг, словно хозяин ушел вот-вот. Однако коршун сказал, что работающий здесь комиссар неизменно уходит в десять.

Не переставая оборачиваться на дверь и внутренне готовясь к появлению кого-либо, рукой в перчатке Эйнар убрал последние осколки, затем привязал веревку к ножке стола, проверил натяжение и просвистел, давая знак спускаться. Выждав, он высунулся – Алето не появился. Просвистел еще раз. Некромант выглянул и сразу отшатнулся.

Двоих веревка не выдержит. Ждать наверху Алето тоже не мог. Это же больше не требовалось! Дверь открывалась изнутри – один попал в башню. Да, инспектор, опасающийся нечаянной встречи, был против такого варианта, но это лучше, чем заставлять Алето бояться.

– Алето! – позвал Эйнар. – Я…

Но тот уже не слушал: он резко оттолкнулся от крыши, будто решил сигануть вниз и повис на веревке, вцепившись в нее руками и поджимая ноги. Душа шагнул в сторону, но проклятые секунды шли, а некромант не появлялся.

– Вытяни ноги, подоконник прямо под тобой!

Эйнар увидел ступни Алето, затем голени, колени, бедра – оставалось только скользнуть внутрь, но он двигался медленно и так цеплялся за веревку, словно висел на ней над бушующим морем. Во имя Эйна, он так и не надел перчатки!

Эйнар натянул веревку, чтобы облегчить спуск, но для Алето не было без разницы: он уже мог поставить ноги на подоконник и все равно прижимал колени к груди, не решаясь даже на сантиметр отодвинуться от веревки. Губы были плотно сжаты, а лицо побледнело еще больше, хотя казалось, бледнее кожа только у мертвеца.

– Алето, я помогу, – предупредил Эйнар, чтобы не напугать еще больше.

Проверив, как держится веревка, он отпустил ее и потянул Алето внутрь. Некромант разжал ладони, схватился за раму и завалился в кабинет. Он еще не успел выпрямиться, как Эйнар, заметив кровь, взял его за запястье и сделал несколько движений пальцами, заставляя ее замедлиться и сгуститься. Скривившись, Алето попытался вырвать ладонь.

– Хорошо, что осколки не попали. – Эйнар не отпускал, пока рану не покрыла корка. – Видимо, стеклянная крошка осталась. Почему ты не надел перчатки?

– Что-то это мне напоминает, черт возьми, – процедил Алето.

– Что? – спросив, Эйнар сразу вспомнил.

Двенадцать лет прошло с тех пор, как он увидел мальчишку в слишком большой для его тощего тела куртке. Тот резанул себя по ладони, желая доказать, что он тоже обладает магией. Да, двенадцать лет – а они опять стоят по разные стороны, и один останавливает кровь другому.

– Ничего хорошего. Ладно, мой черед.

Присев перед дверью, Алето принялся ковыряться отмычкой. От кабинета комиссаров у Грея не оказалось ключей, но это не останавливало – главное, что они были от камер внизу.

– Хочешь спросить, где я научился? – Некромант не обернулся, но по голосу было ясно: он опять заготовил насмешку.

– Нет, не хочу.

– Эй, а для кого я шутку придумывал?!

Не отвечая, Эйнар перерезал веревку ножом и бросил с высоты. Он не заботился о том, чтобы скрыть следы: это было условием Грея. Инспектор не хотел, чтобы подозрение пало на офицеров, и требовал оставить доказательства, что девушки сбежали с помощью со стороны.

Алето поклонился, как актер перед зрителями, затем толкнул дверь. Она беззвучно открылась, приглашая в пустой, еще более темный коридор.

– Ну что, всего-то восемь этажей вниз мимо воронов, коршунов и грифов.

Эйнар достал часы и повернулся к окну, пытаясь разглядеть стрелки. Расписание, по которому полицейские проводили осмотр, он выучил наизусть, но никакой Грей не мог сказать, когда одному из них понадобится спуститься или подняться – в этом им стоило положиться на удачу и собственную внимательность.

Большая часть кабинетов пустовала. Из-под некоторых дверей виднелся свет, слышался стук одного, двух или трех сердец, иногда звучали голоса: уставшие, раздраженные или тихие. Темные холодные коридоры были пропитаны запахами кофе и сигарет.

Эйнар и Алето шли в молчании, останавливаясь, когда слышали на лестницах чужие шаги и сердца, а иногда забирались в пустые кабинеты, чтобы переждать. Спуск на шесть этажей занял около десяти минут, но по ощущениям – часы.

Когда звуки стихли, Алето первым вышел из комнаты, заваленной бумагами и пустыми чашками. Шагнув следом, Эйнар увидел, как слева на некроманта бросился полицейский – он был не в куртке, но нашивка на рубашке выдала принадлежность к Первому отделению.

Ворон ударил Алето под колено и предплечьем надавил на горло. Тот попытался схватить его, вывернуться. Вторая рука полицейского скользнула к поясу, где птицы носили оружие.

Мир тут же оделся в золото. Эйнар выставил указательные и средние пальцы на обеих ладонях, повел ими наискосок, касаясь нити за нитью, сжал кулаки. Колени подкосились, полицейский упал, прижав руки к левому боку. Отпрыгнув от него, Алето сумасшедшим взглядом уставился на Эйнара.

– Ты… – он не закончил.

Ладони еще были сжаты. Эйнар шагнул к упавшему – сердце ворона молчало. Он ведь просто пытался защитить Алето и их план. Руки затряслись. Мужчина был мертв. Невиновный.

– Почему мы не услышали его ритм?

Эйнар, не переставая смотреть на мертвеца, едва обратил внимание на вопрос Алето. Этого не могло произойти – не так быстро! Там, в груди, ведь билось живое, сильное сердце. Не за доли секунды же, не от одного жеста! Это всегда было сложнее, дольше. Всегда…

– Скажи мне, – с запалом начал Эйнар, – как его вернуть? Что для этого требуется?

Алето потянулся, уперев руки в поясницу. На лице сияла улыбка.

– Это кто у нас перепугался! – говорить шепотом явно стоило ему труда. – Неужели твой юбилейный? Дрожишь от радости?

Легкие сдавливало, и Эйнар положил руку на грудь. Как же глупо и предательски звучали в голове слова: «Я не хотел!» Хотел, не хотел – все случилось. И что, что от страха за другого – кому какое дело? Если даже собственная совесть теперь не просто взъелась, а ощерилась иглами и зарычала, превратившись в монстра?

– Помоги, Алето! Он ни в чем не виноват. Что мне нужно сделать, чтобы вернуть его?

Склонив голову набок, некромант улыбнулся, как выходящий на охоту хищник.

– Первое: ты стольких человек убил, а теперь раскаялся? На него твоего правосудия не хватило? Второе: что, готов сам стать некромантом? А в тюрьму себя тоже сам посадишь? Как раз далеко идти не надо. И третье: не боишься упустить момент и не спасти свою девку из-за ворона? – Алето вздохнул. – Я не могу, сколько же дерьма у тебя в голове! Самому не тошно?

Хотелось грязно ругаться, кричать и шептать молитвы одновременно. Вопросы Алето били точно в цель. Да, убивать тех, чье преступление было доказано, казалось правильным делом. Да, убить того, кто случайно встал на пути, будто бы было другим. Да! За все те мысли, за поступки хотелось сжечь самого себя. И, конечно, времени действительно не хватало, но оставить ворона Эйнар не мог – это оказалось последней каплей, и она заставила чашу треснуть.

Алето неожиданно смягчился:

– Я помогу, Эйнар, но только потому, что мы не должны оставлять следы. Надеюсь, ты не забудешь о том, что сделал. Даже если ты пытался помочь мне – это неважно.

– Да, это неважно, – повторил Эйнар, до боли заломив пальцы. – Скажи, что мне сделать?

Алето, закатив глаза так, что только белки остались видны, присел перед вороном.

– Иди, черт, времени больше не становится. Найди Рони и свою Алио, а я закончу здесь и спущусь.

– Спасибо. Будь осторожен.

– Себе это скажи, – буркнул Алето.

***

От полицейского невыносимо несло сигаретами – такие же курили надзиратели в Рицуме. Хотелось сбежать и уткнуться лицом в листву, в землю, лишь бы почувствовать что-то другое, но Алето оставался на месте. Повторяя пальцами узор вен и капилляров, пытаясь запустить сердце ворона, он не переставал ругаться на мир, проклинать Эйна, оскорблять всех вокруг, а затем делать это в двойном размере по отношению к себе.

Он же пошел за Эйнаром не только ради того, что спасти Рони, но и чтобы сбросить его с пьедестала. И вот тот оступился сам – убийство стало бы таким жирным пятном на совести, он бы мучился и мучился. А потом можно было бы через инспектора доказать вину Эйнара. И все, нет человека – есть только грязь под ногами, в которую превратили светлый образ лидера Ордена жизни.

Но почему-то Алето стоял на коленях перед вороном и разгонял его кровь, заставляя легкие сделать вдох. Хотелось думать, что это ради спасения собственной шкуры, им же ни к чему следить. Но ведь шкуру давно сняли и повесили на крючок, как трофей, спасать было нечего.

Ресницы ворона затрепетали, грудь поднялась и сразу опустилась – это, скорее, была судорога, а не настоящий вдох, сердце упорно не хотело биться вновь. Что, даже судьба намекала: оставь, этот поступок на совести Эйнара?

Однако Алето знал, что не сможет. Черт возьми, он соврал, сказав, что не жалеет Эйнара. Этот ублюдок был как переломанная игрушка, которой части тела поменяли местами и заставили ходить. Он прятал настоящие мысли за своими громкими словечками и только изредка бросал правду, но по ритму, по тому, как сердце то металось птицей, то почти замирало, Алето знал, как Эйнар напуган. Сердце всего говорило честнее разума, а его он умел читать, в отличие от мыслей.

Поэтому он стоял на коленях перед чертовым вороном. Поэтому не сказал, что у него всегда будет болеть сердце. И поэтому он не толкнет Эйнара в грязь. Будет ухмыляться, дразнить, оскорблять, но не ударит в спину.

Им просто нужно закончить начатое и разойтись. Спасибо за совместную работу, черт возьми.

«Сам ты черт», – Алето вынес себе вердикт и положил руку на грудь ворона. С губ того сорвался стон, из уголка рта выбежала тонкая струйка крови. Некромант утер ее тыльной стороной ладони и, достав стилет, сделал небольшой и не слишком ровный надрез повыше запястья, пытаясь изобразить случайно полученную царапину.

Алето взял ворона за руку и, склонившись над порезом, зашептал:

– Ты так задумался, что споткнулся и упал. Тебе стыдно говорить о своей неловкости, поэтому ты не расскажешь о падении никому.

Поднявшись, Алето снова повел пальцами, чуть повысив давление ворона, и зашагал по коридору. Еще два этажа башни и два этажа по подземелью. Права на ошибку не осталось.

***

Спустившись, Эйнар остановился и тяжелым взглядом уставился на обитую железом дверь. Он знал, куда идти, знал, что надо спешить, но… Одна из камер могла оказаться его. Он убил невиновного ворона, а до этого… В течение четырех лет, не реже раза в месяц.

Хотя нет, его камера находилась бы в другой башне, среди самых опасных преступников. Там охрана сменялась каждый час, а контроль не уменьшался даже ночью; в тесные камеры загоняли по двадцать человек, чтобы они ютились на узких железных нарах, там же они ели и ходили в туалет. В той, другой башне, стоило бояться не только жестоких птиц, но и заключенных, проверяющих каждого на стойкость.

Шепча молитву, Эйнар дошел до нужной камеры. Рони держали ближе, чем Алио. Он уже начал открывать дверь данным Греем ключом, как послышался надрывный кашель, прекратился, раздался снова, приглушенный прижатыми руками, и опять стих. Алето, положив ладонь на грудь и еще сильнее сгорбившись, появился в конце коридора.

– На одного живого стало больше. – Ухмылка не изменилась.

Щелкнул замок. Прежде чем толкнуть дверь, Эйнар прислушался: сердце по ту сторону билось медленно-медленно, как у спящего человека. Он отошел, пропуская Алето, но тот замер, высоко подняв плечи. Эйнар подался вперед, решив, что некромант увидел что-то ужасное: возможно, Рони избили или покалечили. Но девушка осталась цела, хоть на руки и были надеты рукавицы для магов. Разбуженная шумом, она локтем потерла глаза, поморгала, затем, вскочив, бросилась парню на грудь. Он обнял ее. Рони выглядела такой маленькой по сравнению с Алето, что казалась мышонком, прильнувшим к скале.

– Останьтесь здесь, я за Алио. – Эйнар, озираясь, направился по коридору. Он прислушивался, сколько человек за дверью. Судя по скорости ритма, большая часть заключенных спала.

Нужная дверь находилась через два поворота длинного и узкого, как лента, коридора. Сердце Алио звучало громче, чем у остальных. Не спит? Или это ловушка, за дверью не она?

Эйнар нащупал в кармане ключ. Руки сделались неловкими и двигались так медленно, но пружины в замке поддались, и через один оборот дверь открылась.

Газовый рожок на стене едва справлялся с освещением крошечной камеры. Большую часть занимала грубо сколоченная кровать с одеялом грязно-серого цвета. Но девушка сидела на нем, целая, невредимая и красивая, с таким прекрасно живым, быстрым ритмом сердца.

– Алио!

Она взвизгнула так тонко, так по-детски, кинулась навстречу Эйнару и обняла его, уткнувшись носом в шею.

– Слава Эйну, ты здесь!

– Извини, что отдал тебя. – Он прижал Алио к себе, положив пальцы на затылок. – Обещаю, с тебя снимут все обвинения.

Девушка отодвинулась.

– Если я сбегу, к тебе придут и начнут расспрашивать.

– Я разберусь. Я не должен был делать такой выбор. Идем отсюда.

– Идем, – Алио улыбнулась, что солнце теплом одаряет.

Душа запер дверь и, взяв подругу за руку, повел за собой. Увидев Алето и Рони, она замерла. Эйнар шепнул:

– Все потом.

– Мне надо найти братьев и тех, кто жил в моем доме. – Некромант с хмурым видом повернулся к ним.

– У нас нет времени, и мы не обсуждали это с коршуном.

– Я должен! – Алето заговорил громче, чем следовало, и Рони вцепилась ему в руку, зыркая глазами.

– Мы не выведем столько человек. Не сейчас. Надо уходить. – Эйнар сделал несколько шагов в нужную сторону, но Алето по-прежнему не двигался, с видом мученика вглядываясь в двери других камер.

Рони опустила руку, будто указывала на что-то маленькое, затем пожала плечами и еще более яростно уставилась на некроманта.

– Эрио, да? – Вид у него сделался виноватым.

– Идем, Алето, – как можно мягче произнес Эйнар. – До следующего обхода осталось слишком мало времени.

Схватив друга за руку, Рони потащила его за собой. Они молчаливо обменивались жестами, споря, судя по скорости движений, но Алето уже не пытался остановиться и не говорил о братьях.

«Слава Эйну!».

Они спустились на минус третий этаж, пробрались по коридору, вымеряя каждый шаг и прислушиваясь к сердечным ритмам, затем открыли ведущий в канализацию люк, прошли вдоль сточных вод и выбрались наверх, где в запряженной карете ждал Чезаре.

Эйнар думал о том, что это сумасшедшая ночь, какой у него никогда не было, но, несмотря на приставший к нему отвратительный запах, на усталость, на воспоминания о вороне, он чувствовал себя готовым продолжать, ведь таким был компромисс между людьми и городом.

33. Ни капли счастья

– Грей, тебя вызывает комиссар Гон. – Другой коршун едва показался в дверях и сразу исчез.

Инспектор смотрел ему вслед дольше, чем полагалось. Чутье мгновенно закричало: беги! Грей быстрыми глотками допил кофе и вышел из кабинета, чувствуя, как вспотели ладони. Сбежать действительно хотелось, но единственное, что могло спасти от Гона – прыжок в окно.

А ведь Грей знал, что разговора не миновать. Побег Арьяно и Кораны держали в секрете от большинства, но это было его дело – его и спросят. Хотя Гон не поймет истинных причин, как не понял попыток Грея объяснить важность сделки с некромантами. Действительно, зачем ему думать о мертвецах: он-то живой, и именно с живых требуют раздавить церковь и весь Орден.

Все комиссары были такими же: закрытые двери, в которые не пробиться. Грей уже не знал, к кому идти в полиции и на кого положиться, чтобы его поняли и поддержали. Выполнить условия сделки он решился на свой страх – теперь пора расплачиваться.

В кабинете Маньосы стояла плотная завеса дыма. Пепельница на столе была полна, рядом высились три чашки с остатками кофе. На полу валялась смятая газета. Эти признаки указывали на то, что все очень, очень плохо.

– Комиссар Гон.

Стул из кабинета снова убрали, и коршуну пришлось встать напротив как провинившемуся ученику. Он сцепил руки за спиной, ожидая, но комиссар не спешил начать разговор.

– Горано, расскажи мне про своего офицера, Сорце. Я обратил внимание, что он редко дежурит.

Побег Арьяно и Кораны был запланирован на ночь дежурства Одриго. Конечно, не коршуны сторожили камеры с заключенными, но Грей не хотел, чтобы даже тень подозрений пала на одного из его офицеров. Он отпустил парня и занял его место, и, видимо, это стало первой ошибкой.

– После рождения дочери Одриго иногда просит других выйти за него, но он отличный офицер, у меня нет нареканий к нему.

– Знаешь, Горано, я спрашивал Сорце, почему он не вышел на дежурство, когда сбежали Арьяно и Корана.

Грей еще сильнее сжал руки за спиной. Он не предлагал Одриго остаться дома – нет, разговорами он подвел парня к тому, чтобы тот попросился сам. Но если у офицера появились подозрения?..

– Да, иногда он остается дома, чтобы помочь жене с ребенком. Хорошо, что ты не боишься взвалить на себя работу офицеров. И хорошо, что ты не забыл похвалить Сорце, выгораживая его передо мной. Но очень плохо, что побег произошел в твое дежурство. Ты инспектор, и ты ведешь это дело. Это поражение, Грей.

Маньоса называл его по имени всего два или три раза, когда пытался похвалить, но сейчас в голосе комиссара слышалось столько упрека и злости, сколько Грей, пожалуй, не слышал ни от одного человека.

– Ты должен был арестовать Амадо и Аманьесу, но первого ты отпустил сам, а второго не нашел. Теперь нет даже их девок. Как это вышло, скажи мне, Горано? Они выбрались сами? Нет, им помогли. Кто-то знал, где заперты Корана и Арьяно и в какое время вороны совершают обход. Знал так хорошо, что кажется, что его пригласили в гости. Так что ты мне ответишь, Горано?

Грей вздохнул:

– Я согласен, комиссар Гон, я действительно не арестовал Амадо и Аманьесу, как обещал, и вы правы, побег выглядит так, словно им помогли, но…

– Горано, все что идет после «но» – это оправдания! Мне вспоминается твое предыдущее дело. Тогда вы не арестовали магов, потому что кто-то их предупредил. Сейчас кто-то помог Коране и Арьяно. Общее звено всего одно.

Что-то царапнуло внутри горла, затем легкие завязались в узел, и дышать стало тяжело. Его, его винили в поражении, из-за которого он потерял все! И не просто в неудаче – в предательстве. Грей даже не смог найти ответных слов и только покачал головой.

– У меня нет настоящих доказательств, но мне не нравится, как сходятся нити, – продолжал Гон. – Что ты дал столько обещаний и не выполнил ни одно из них, мне тоже не нравится. А больше всего мне не нравится, что из-за тебя Третье отделение лишилось поддержки короля Альдо.

Грей так сжал руки, что кисти свело. Идиот, какой же он идиот! Хотел справедливости – вот же, на, получай. Никто здесь не интересовался стремлениями – нет, здесь знали только расчет да действия по знакомому плану.

– Я долго думал, Горано, что мне делать с тобой. Я решил: ты уволен.

Разом стало жарко. Грей оттянул ворот рубашки, недоверчиво смотря на комиссара. Его не могли уволить. Заставить писать объяснение, лишить жалованья, вернуть офицерский чин – не уволить. Он же старался во имя города.

– Уволен?

– Да, я же сказал. – Короткий и сухой ответ прозвучал как пощечина.

– Сколько мне еще нужно отработать? – севшим голосом спросил Грей, готовый цепляться за последний шанс.

– Нисколько. Ты не справляешься со своей работой, Горано, зачем мне держать тебя? Ты упустил Амадо, но взял какую-то девчонку, никому не известную. А где твой беглец Аманьеса? Где некроманты, где лидеры Ордена? Ты только шелуху разбросал, но до ядра не добрался.

– Комиссар Гон, я говорил, что если мы дадим время, Эйнар Амадо покажет…

– Хватит! Нужно дело, а не оправдания. Нам отдали приказ – мы его не выполнили. Ты ничего не сделал, Горано.

Ничего. Ничего. Не было бессонных ночей, пройденных километров, тысяч сказанных слов – все это приснилось, наверное. А особенно, приснилось, что он хочет работать в таком месте и с такими людьми.

Какой же он идиот, все-таки. Двенадцать лет жизни: служба в Первом, затем во Втором и, наконец, в Третьем отделении, десятки дел, сотни допросов – ради чего?

Грей ведь не хотел лицемерить, врать и угрожать, но снова и снова делал это, пытаясь найти правду. Не знал, на кого в полиции можно положиться, но продолжал искать – находил трусов, взяточников и вцепившихся в свои кресла боровов. И сотню раз слышал выражение: «Чертовы птицы», и даже соглашался с ним. Так что держало его в полиции?

Уже ничего. Не осталось ни одной причины, по которой следовало отдавать свою жизнь работе. Она ведь ничего не давала взамен – ни капли счастья, она только отнимала, а отняв последние крохи, решила ударом покрепче выгнать его.

– Хорошо, комиссар Гон. Вы правы, я не справляюсь со своей работой. Наверное, потому что здесь нет людей, с которых можно брать пример.

– Собирай вещи, Горано. И не забудь сдать куртку.

– Обязательно.

Грей вышел. Хотелось хлопнуть дверью напоследок, но, конечно, это было лишним – пусть полиция продолжает шуметь, то, что пусто, всегда гремит громче.

Он остановился в коридоре и прижался спиной к стене, устремив взгляд в окно на город, кажущийся с высоты красивым и безмятежным.

Хотел. Как. Лучше. Не вышло. Двенадцать лет службы растоптали, посмеявшись над всей работой и обвинив в неудаче, в предательстве, в халатности.

Грей медленно двинулся к кабинету. Надо собрать вещи. Забрать карту со стены, ту, с отметками, уже истертую. Достать из стола письма, которые он писал и писал Мерсаде, но не мог отправить. И напоследок снять темно-синюю куртку, которую проклинал, надевая в жару, но которая стала частью его самого.

Собрать вещи. Надо, да. Жаль только, что воспоминания так легко не оставить.

Зато больше никаких задержек на работе. Теперь можно оплачивать ужины у сеноры Габ. И пекарня у дома еще открыта, он успеет зайти, наконец. Хотя Грей знал, что вместо булок и кофе сегодня ему понадобится бренди – очень много бренди.

34. Сковали одной цепью

На северо-западе Алеонте находилась церковь святого Илио, а при ней действовала обитель. Сюда бежали отчаявшиеся и уставшие люди, которые искали покоя и хотели спрятаться от самой жизни. Все они дали обет молчания, и эта клятва была для них важнее законов и королей. Лучшего места, чтобы спрятать Алето, Алио и Рони, Эйнар не знал.

Возвращаясь, он всегда шел особенно медленно и прислушивался к людским сердцам, чтобы заметить слежку. Возможно, и ему стоило укрыться, но исчезновение означало признание вины, поэтому Эйнар старался вести прежнюю жизнь, но готовился к новому удару Альдо и продумывал ответ.

Стоило ступить во внутренний двор обители, как мысли сразу успокоились и сделались тише. Нижнюю часть стен украшала красно-коричневая мозаика со сценами мирской жизни. Над ними высились стрельчатые арки, и солнечные лучи, проходя сквозь них, падали на каменный пол причудливыми узорами. Только журчание воды нарушало тишину, послушники же оставались молчаливы: три женщины за вышивкой, подстригающий цветы садовник и девушка, сидящая на краю фонтана с книгой в руках.

Ее звали Бэлия. Она училась на курс младше, и одно время Эйнару казалось, что девушка влюблена в Алето. Ученица всюду ходила за ним и слушала, краснея, а он старательно делал вид, что ничего не замечает. Не с его ли арестом был связан обет молчания? Этого Эйнар не знал, как и не знал того, что она жила в обители, пока не привел сюда беглецов.

Бэлия почтительно склонила голову, Эйнар улыбнулся в ответ и скрылся в дверях. Первый зал казался заброшенным: лепнина местами отвалилась, статуя святого Илио в алькове уже не передавала черты соратника Эйна, а стены увивали ползучие растения. Они цвели так буйно, что проросли даже под плитами, и из-за этого обитель казалась еще более пустой и таинственной.

Миновав галерею, Эйнар попал в западное крыло. Келий было слишком велика для пятидесяти послушников, поэтому Алето, Алио и Рони отвели отдельное крыло. К нему примыкал еще один клуатр, и троица расположилась там, а вместе с ними – Чезаре Бона.

Они вынесли во двор стол и плетеные стулья, достали карты, открыли вино. Рядом стояли фрукты и тарелка с лимонными пирожными. Четверо болтали, будто были настоящими друзьями, и с азартным видом метали карты на стол. Это казалось столь странным, что Эйнар только выдавил:

– Вы подружились, я смотрю. – Заметив, что хлебная корзинка стоит криво, он поправил ее, а затем еще раз, добиваясь строгой параллели.

Это были нелепые слова, но говорить расхотелось. Увидев кусочек жизни, которой он никогда не знал, Эйнар почувствовал себя лишним. А ведь не прими он то решение, все могло бы быть почти как сейчас, но по-настоящему: он бы пришел к другу Алето и его девушке Рони, к своей Алио, поприветствовал их шуткой, сел за стол, взялся за карты… Но не было ведь.

– Алио же не виновата, что связалась с таким подонком, как ты. – Положив карты рубашкой вверх, Алето поставил перед Эйнаром бокал и наполнил вином – еще одна нелепица. – Между прочим, твоя прелестница почти вылечила мне кашель.

– Еще раз назовешь так Эйнара, твой язык отсохнет, я позабочусь об этом, – холодно произнесла Алио.

– Будем лучше понимать друг друга. – Алето подмигнул Рони.

Из кустов выпрыгнул огромный рыжий кот – вывалился, скорее. Он поставил лапы на колени Эйнара, но это было не мягкое прикосновение, а сравнимое с падением булыжника – и потянулся мордой к бокалу.

– И он нашелся, – еще более растерянно проговорил Эйнар.

От спокойствия, охватившего его, когда он вошел в обитель, не осталось и следа. Все внутри будто потрясли и бросили, сказав самому расставлять по местам.

Здесь сидел Алето, который явно хотел отомстить за предательство, но который был нужен – и для задуманного, и как друг. Рони, оставшаяся без сестры, но владеющая магией крови. Готовая помочь в любом деле Алио. Восставший из мертвых Чезаре. Во имя Эйна, какими же силами они оказались здесь?

Было еще несколько фактов, на которые не стоило закрывать глаза. Алето не сможет простить – это первый. Он убил Алио и воскресил – это второй.

– Ага, – ответил некромант, кладя карту на стол. Чезаре бросил поверх еще две. – Нашел нас, а я думал, он прибился к какому-нибудь дому в ближайшей деревне.

– А что с Эрио?

Рони сразу помрачнела. Алето насупился:

– Это не твое дело.

Эйнару удалось узнать, в какой приют отправили Эрио, но раз девочки здесь не было, значит, забрать ее не получилось. То ли это коршун постарался, то ли виной была тяга горожан к сбору сотни бумаг – а может, у Рони вовсе не оказалось документов, подтверждающих родство. Надо разобраться самому, решил Эйнар.

– Я помогу, – пообещал он и, увидев, что Алето уже готов вспылить, быстро сказал: – Нам надо обсудить, что делать дальше.

Алио кинула карты на стол и подалась ближе к Эйнару. Алето и Чезаре переглянулись с одинаковыми ухмылками. Одна Рони не изменила ни выражения, ни позы, продолжая скромно сидеть на углу и почесывать кота за ухом.

– А что делать дальше? – Чезаре пренебрежительно улыбнулся. – До ужина часа два, потом можно еще раз сыграть и лечь спать. Хочешь остаться с нами?

Эйнар сделал глоток вина: ароматного, с кисловатыми и терпкими нотами. Такое производили в южных предместьях Алеонте, и используемый для него сорт винограда считался одним из самых дорогих – было странно обнаружить здесь, сейчас столь изысканное вино.

– Я хочу сказать, – начал Эйнар, заставляя себя говорить ровно, не вспылить, – что вы не можете остаться в обители навсегда. Нужно решить, что мы сделаем, чтобы обезопасить вас. Надо найти способ снять обвинения.

– Так и знал, что нас прогонят. – Алето вздохнул. – Недружелюбные вы, и дом у вас недружелюбный.

Чезаре приподнял одну бровь и спросил с долей пренебрежения в голосе:

– Кажется, чтобы снять обвинение с Алио, ты должен признаться в своих преступлениях? Алето с Рони тут причем?

Эйнар отпил еще вина – хотелось осушить бокал до дна, чтобы появились силы слушать все это.

– Разве на них нет обвинений? Что это за жизнь, когда приходится прятаться? И неужели совсем ничего не заставляет вас подумать и о городе? Тебя, Чезаре, которому верил весь Алеонте и за которым готов был идти? – Скривившись, Бона отвернулся. – Или тебя, Алето?

– Началось, – процедил некромант и так яростно начал крутить вино по стенкам бокала, что капли полетели во все стороны. – Ты свои словечки заранее придумываешь или это рождается в момент разговора?

– В момент, – Эйнар взял тот же пренебрежительный тон, что и Алето. – Как с вами придумать слова загодя? Вы отказываетесь видеть, что мы в одной ловушке. Хотите поговорить о том, кто виноват – хорошо, давайте, только лучше это не сделает. Каждого из нас…

Алето поднял руку. Эйнар посмотрел на него, и тот сказал:

– Чезаре считается мертвым, его не приплетайте.

– Каждого…

Алето снова поднял руку:

– И Рыжего не трогайте.

Слыша смех Алето, Эйнар прикрыл глаза и продержал их закрытым дольше, чем могло длиться моргание. Может быть, он зря решил, что не справится в одиночку?

– Каждого…

– Повторяешься? – ухмыльнулся Алето, сминая в руках карту.

– Четверо здесь обвиняются в…

– Напомни, в чем тебя обвиняют?

Чезаре, вздохнув, выхватил из-под плаща два револьвера и направил их на Эйнара и Алето. Оба одинаковыми движениями вскинули руки, но так и не коснулись нитей. Алио сжала столовый нож.

– Я люблю шутить, но я уже устал, – тихо и вкрадчиво начал Бона. – Такие разговоры я слышал в школе, когда проходил мимо каких-нибудь драчливых мальчишек. Я не выстрелю, вы это знаете, но только сейчас – не проверяйте границы моего терпения. Вы ведете себя как в цирке: один соревнуется, как бы сказать поприторнее, а другой – как бы поперечить ему. Сколько это будет продолжаться? Чего вы хотите добиться? Или подеритесь, или поговорите, пока же вы тянете друг друга на дно. Но я не хочу с вами, а освободиться не могу – нас всех сковали одной цепью.

– Тебе солнце голову напекло? Может быть, уйдем в тень? – Алето состроил грустное лицо. – Ты что делаешь, черт? На чьей ты стороне?

Чезаре положил оба револьвера на стол, еще раз вздохнул и ударил некроманта по затылку, как отцы бьют нерадивых сыновей – Алето успел вжать голову, и ладонь едва коснулась волос.

– Ты хоть и мой кровный брат, – сказал Чезаре стальным голосом, – но мне нужно, чтобы ты был нормальным. И ты тоже. – Он посмотрел на Эйнара. – Будь я на прежнем месте, я бы заставил вас проводить службу, чтобы вам пришлось работать вместе и говорить друг с другом. Но я уже не тот, поэтому я только скажу: искалечить судьбу проще, чем построить ее, но у вас обоих хватит сил на это. Используйте же их не для новых разрушений.

Эйнар почувствовал стыд, словно был мальчишкой, которого после драки поймал учитель. Но он же пришел сюда ради всех, чтобы поговорить, чтобы помочь! Душа вздохнул. Это слабые мысли. Надо просто попробовать еще раз. Друг без друга им не справиться.

Рони подняла лист бумаги, где было написано: «Поговорите». Чезаре откинулся на спинку стула и скрестил руки, глядя как судья, ждущий обвинений и оправданий от обеих сторон.

Алио села вполоборота к Эйнару.

– Я начну. Мы все теперь заложники. У короля есть обвинения против каждого, и он может схватить одного из нас или всех в любой момент. И я ни за что не поверю, что он еще не сделал этого, потому что боится, нет, Альдо что-то замыслил. Мы должны ударить первыми!

Эйнар кивнул. Он уже не раз думал о том же, но вместо плана у него пока были только обрывки. Споры с военными по поводу действий продолжались, однако дни шли – стало ясно, что нужен другой путь.

– Я должен прийти к королю, но мне понадобится время, чтобы создать подходящие условия.

– Ты кое-что забыл. – На лице Алио заиграла улыбка.

– Что?

Девушка взяла его за руку.

– Ты не один.

Алето, закатив глаза, громко хмыкнул. Чезаре посмотрел на него грозным, учительским взглядом, и тот сник.

– У тебя есть церковь и есть маги. Используй их. Мы достаточно сильны, чтобы Альдо считался с нами.

Свободную руку Эйнар прижал к подбородку и устремил взгляд на своды обители, которые подпирали колонны, обвитые виноградными листьями.

– Я знаю, Алио. Мне действительно нужна помощь. Пусть город узнает, кто захотел войны на самом деле. Что произошло на Гарлийском руднике, с губернатором Аусской области и на границах. Необходимо, чтобы весь Алеонте заговорил об этом.

– О, слухи, замечательно! – Алето потер руки. – Какой хитрый и умный план, я в восхищении!

Эйнар устало посмотрел на него.

– Церковь Эйна была первой в Алеонте, и она пользуется исключительным правом аудиенции. Я приду к королю от ее имени, и ты, Алето, войдешь в состав делегации. А затем мы подчиним Альдо.

Эту часть плана Эйнар видел четко, и для ее выполнения требовалось несколько «надо». Создать ситуацию, из-за которой внимание короля будет сосредоточено на волнениях в городе. Устроить прием, чтобы Альдо не догадывался, кто ожидает его на аудиенции – это гарант их безопасности. Поставить его в такое положение, чтобы он видел для себя необходимость беседы с главой церкви.

Алето, Алио и Рони уставились на Эйнара. Чезаре сидел с закрытыми глазами, словно неожиданно уснул. Душа скрестил руки на груди.

– Да, мне казалось, необходимо поддержать бунтующих, чтобы король услышал волю народа – он не услышит, больше я в это не верю. Поэтому мы можем только или убить его, или подчинить своей воле.

– А я узнаю тебя теперь. – Алето рассмеялся, но не слишком весело. – Раньше ты таким и был: без этих своих пафосных слов, но с железной готовностью пойти на все. Но ты забыл об одном: когда я согласился помогать тебе?

– Хорошо, тогда чего ты хочешь: сбежать из Алеонте или прятаться? Ты можешь твердо сказать, что тебе безразлично, кто стоит во главе города, что тебе безразлично, начнется ли война? Если мы остановим Альдо, то это снятые обвинения, свобода, возвращение к прежней жизни и мир.

Алето с надрывом рассмеялся:

– Мы? Ты хочешь, чтобы мы с тобой вместе воевали против короля?

– Да.

– Куда делась твоя вера, называющая некромантов преступниками? Мы слишком разные, Эйнар.

Алето залпом допил вино и снова наполнил бокал. Чезаре перехватил бутылку и налил себе тоже.

– А не в этом ли дело, Алето, что мы разные? Так было всегда и было нашей силой. Вдвоем у нас получалось больше, чем по одиночке. Да, уже нет раньше, но мы можем сделать что-нибудь для настоящего, ведь нам есть ради кого стараться.

– Ты еще не захлебнулся в собственном пафосе? Точно, змея же не умирает от своего яда. Попрощаться, когда меня забирали, твоих высоких словечек не хватило? Но вот я понадобился – они нашлись, так, да?

Алио напряженно подалась вперед, явно готовая что-то сказать, но Эйнар положил руку девушке на колено, останавливая.

– Хорошо, Алето, я скажу иначе. Мы в западне. Тебя подозревали, и никто эти подозрения не снимет. – Эйнар снова скрестил на груди руки. – Думаешь, коршун закроет глаза на то, что мы не выполнили свою часть сделки? Он хочет поймать нас, он ждет, что мы выдадим себя. Надо переиграть всех и занять такое место, где нас не достанут. Тем более, то, что я предлагаю, спасет не только нас, но и город. Алето, ты же всегда был лучше меня. Ты был добрым и отзывчивым. Я это говорю не для того, чтобы показать «Смотри, кем ты стал!» Я хочу напомнить, что раньше ты бы прыгнул в море, чтобы спасти утопающего. Алеонте тонет, и все мы на одном корабле.

Алето ухмыльнулся, и эта ухмылка, будто приклеенная, надолго застыла на его бледном лице. Он молчал минуту, две, и во дворе стояла тишина, нарушаемая только жужжанием насекомых.

– Я не хочу быть на одной стороне с тобой, ты понимаешь это? – Алето с такой силой положил ладони на стол, что карты разлетелись. – Да, признаю, я тоже хочу нормальной жизни для этого чертова города. Чтобы такие, как мама и Лота, могли найти помощь, когда она нужна. И не было несправедливо осужденных. Но я не настолько идиот, чтобы верить в утопию – и уж точно подчинение или смерть Альдо не сделают лучше. И ведь эту чертову утопию пытаешься создать ты, который мою жизнь превратил в ад!

– Пытаюсь, – покорно кивнул Эйнар, – и буду пытаться дальше. Это единственное, что останется навсегда. Все остальное во мне уже рухнуло, как ты и хотел. Я не пытаюсь сравнить свою боль с твоей – подобное не сравнивают, я просто предлагаю что-то сделать.

– Ну не хочу я быть на одной стороне с тобой, – как-то слишком по-детски повторил Алето.

С жалостью смотря на друга, Рони нежным движением коснулась его плеча.

– Знаю, Алето. Но сейчас речь не только о нас с тобой.

Некромант посмотрел на Чезаре, словно просил совета или помощи, но тот предпочел промолчать и все внимание сосредоточил на разглядывании вина в бокале.

– Знаешь в чем дело, Эйнар? – Алето вздохнул. – Я не верю, что ты печешься о том, как я буду жить или Рони. Тебе просто нужна помощь, чтобы уберечь свой чертов Алеонте от войны. Твой идеализм слишком глубоко пророс внутри тебя и стал отравой. Ты никогда не выберешь любовь или дружбу. Но спасибо, что больше не притворяешься, будто это не так.

Если бы словами можно было ударить, то эти стали бы звонкой пощечиной. Алио чуть слышно вздохнула – и ее задел удар?

Эйнар ответил не сразу:

– Я больше не хочу выбирать, вот в чем дело. Теперь мне нужно все, и я готов за это побороться.

Алето посмотрел так, что Эйнар был уверен: сейчас он согласится. Но некромант вдруг прижал руки ко рту и напряг плечи, точно его начало тошнить. Рони подалась к нему.

– Извините, – выдавил он с перекосившимся лицом. – Мне стало плохо от такого количества пафоса. Если лекарства от него еще не изобрели, лучше отойдите, мне трудно сдерживать позывы.

Чезаре засмеялся, затем резко замолчал, снова приняв свой учительский вид.

– Алето, хватит! – воскликнул Эйнар, больше не в силах говорить с ним. – Речь идет о нас и о судьбе нашего города, оставь свою браваду!

Тот снова прижал руку ко рту, затем со смешком ответил:

– Черт ты. Противный пафосный черт. Я в деле.

Во имя Эйна! Эйнар ждал согласия, но, услышав, спокойнее или счастливее он себя не почувствовал. Наверное, знакомый ему парень так и остался на пыльной земле Рицума. Согласие дал незнакомец.

– Правда в деле, – уже спокойнее произнес Алето. – Не знаю, что будет дальше, но пока я согласен попробовать. Только не думай, что это что-то меняет: все равно ты остаешься чертовым церковником, а я – некромантом.

– Посмотрим, кем мы станем в конце.

Алето с выразительным смешком закатил глаза.

35. По своему выбору

Грей понял, что в этой истории ему досталась роль главного дурака. Он пристально смотрел на часы, будто от стрелки что-то зависело, и чем дальше она уходила от числа двенадцать, тем сильнее он сжимал металл, пока пальцы не онемели и не пришлось опустить руку.

Договариваясь с Аманьесой и Амадо, Грей условился встретиться через пять дней в полдень на площади Орье. На ней сходились торговые улицы города, и она была полна суетящихся людей, но среди них не оказалось тех, кого он ждал. Не пришли они и через пять, десять и даже тридцать минут. Грей пытался вспомнить: возможно, он перепутал место и время? Но ошибки не было, и вывод оказался прост: он так глупо купился на ложь.

Двенадцать лет опыта ничего не дали. Чутье предательски замолчало в нужный момент, и даже разум отказал, видимо. Грей спрашивал себя: на что, на что он купился? Он же помог преступникам, полагая, что они проведут его по нужному следу. Но мертвые мертвы – думать стоило о тех, кто у него в руках. Такой нелепый промах из-за чертова желания сделать как лучше – итого, вместо лучше стало только хуже.

Грей убрал часы в карман и еще раз осмотрел площадь.

У входа в счетную палату стояли пять мужчин в бордовых мантиях с белой вышивкой по краю – так одевались работники банка «Рейго и Кирн». У массивного здания с колоннами, биржи, уже толпилось десятка два людей – по традиции торги приостанавливались на час, и это время всегда выводило дельцов из себя. У края дороги встали три паромобиля: новенькие, с открытым верхом, выкрашенные синей краской, точно по принятой у аристократов моде. Сами они тоже были рядом, и их лощеный вид привлекал внимание прохожих – площадь Орье принадлежала торговцам и банкирам, а представители знати нечасто встречались здесь.

Каждый из этих людей имел свою историю, и, оглядывая их профессиональным взглядом, Грей невольно думал о том, что они могут скрывать. На фоне этого особенно странным было понимать, что скрывает он сам: полицейское прошлое и сделку с преступниками.

Преступниками, которые нарушили условия. Эйнара и Алето не было, они не придут, пора признать это. Грей знал, что, даже если он принесет в отделение сведения о тайнике некромантов, комиссар Гон не примет его назад – он бы сам не согласился вернуться. Отыскать правду хотелось ради себя, завершить начатое, знать, что украденные тела найдены, все было не зря. Что он не совсем наивный идиот, который опять лишился всего из-за самого себя.

Однако это было так, и что делать дальше, Грей не знал. Рука скользнула в карман, пальцы снова сжали корпус часов, но, вопреки обычному, мысли на этот раз яснее не сделались.

Во-первых, хотелось продолжить расследование, ведь двое преступников так и ходят по Алеонте. Во-вторых, хотелось поквитаться с Аманьесой и Амадо за обман. Кроме того, уже в-третьих, хотелось просто забыть и начать нормальную жизнь. Что из этого правильнее всего, Грей не знал.

На другой край скамьи сел мужчина с военной выправкой и четкими, будто вырезанными из камня чертами лица. В руках он мял документы и то и дело посматривал на мрачное здание биржи.

Задумавшись, Грей потер подбородок, впервые за последнее время гладко выбритый, и задержал взгляд на незнакомце дольше, чем следовало. Без должности в полиции ему не миновать службы. Необходимо явиться в военный совет, но война не казалась правильным вариантом. Он подумал, что нужно зайти к старому другу, офицеру, и поговорить. Чутье радостно отозвалось, что это верное решение – за неимением иных, видимо.

Грей прикрыл глаза, посидел так, вслушиваясь в толпу, в ее громкие, крикливые голоса, затем поднялся и пошел по улице, прячась от раскаленного солнца в тени домов. Не помогало – жара снова сводила с ума, хотя, возможно, дело было не в ней.

***

Грей настойчиво крутил ручку дверного звонка, но хозяин, несмотря на договоренность, не спешил открыть. Радовало одно: дом находился в тени раскидистых деревьев, и жара, решившая домучить жителей в последние недели лета, чуть отступила. Впрочем, без привычной куртки полицейского погода меньше досаждала. Грей уже и забыл, как это, чувствовать солнце на оголенных руках, но ощущение ему нравилось.

Наконец, дверь открылась. Серге выглядел помятым, глаза напоминали щелки. Грей отметил странность: мужчина никогда не спал днем, да к тому же посмеивался над теми, кто страдал от этой привычки.

– Прости, Грей, я уснул. Суматошная выдалась ночь. Проходи. – Серге хлопнул его по плечу и шагнул в сторону, пропуская.

– Чем ты был занят? – Бывший инспектор одернул себя. Это не его дело, пора отвыкать от допросов.

Хотя привычка подмечать детали брала свое: Грей заметил, что за год в коридоре переклеили обои, заменив более светлыми, исчез узкий столик, где обычно стояли цветы. Капитан тоже изменился: отпустил волосы, обзавелся щетиной и немного пополнел. Сказывались месяцы без службы.

Серге Орбера был братом Мерсады. Едва поступив в полицейскую школу, он тут же бросил учебу и записался в армию. Военный мало времени проводил в городе, всю жизнь он посвятил подавлению восстаний на подвластных Алеонте территориях и защите границ, но вот уже пять месяцев, как мужчина вернулся в город. Такой «отпуск» ему дали впервые – Грей подозревал, что-то случилось на службе.

Несмотря на восемь лет разницы в возрасте, они всегда неплохо ладили. Хотя последний год Грей избегал встреч и с Серге, и со всеми, кого знал по жизни до. Слишком уж он напоминал Мерсаду: смолью волос и упрямым взглядом карих глаз, смуглой кожей, высокими скулами и даже одинаковой парой родинок на щеке.

Дом тоже напоминал о девушке. Стоило пройти в гостиную, и столько всего указало на ее присутствие. На подоконнике красовался цветок – без заботы Мерсады листьев у него поубавилось. Лежащую на диване подушку перенесли из ее комнаты. У окна стояло кресло – Мерсада забиралась в него с ногами, пила фруктовое вино и иногда напевала под нос.

– Я принесу что-нибудь. – Серге скрылся в коридоре.

Грей безучастно кивнул. Было так странно снова ступать по этому дощатому полу, сидеть на диване, смотреть на расписанную цветами стену – это сделала мать Серге и Мерсады. Все выглядело знакомо, да послевкусие было иным.

Грей пересел на кресло и положил руки на подлокотники. Жаль, что от воспоминаний, от старых мест, от знакомых людей больше не укрыться работой – а может, и к лучшему. Бывший инспектор провел рукой по лицу, затем помотал головой, отгоняя непрошеные мысли.

Серге повел бровями, заметив, что гость пересел, но молча поставил на стол стеклянную бутылку с виноградной содовой. Грей с удовольствием сделал глоток – напиток был приятно холодным и после количества кофе и бренди, которое он выпил за последние дни, показался особенно свежим.

– Ты написал, что тебя уволили, – начал Серге. – Расскажешь?

– Нечего рассказывать. – Грей с досадой махнул рукой. – Да, меня уволили, но, наверное, это к лучшему. Мне понадобилось слишком много времени, чтобы разглядеть, что происходит в полиции.

– Это ты про то, что я увидел еще в тот короткий месяц в школе? – Друг улыбнулся.

– Да. Не мог поделиться, чтобы я не терял время?

Грей поймал себя на мысли, насколько же ему не хватало общения не с полицейскими, а с обычными людьми. И пусть разговор все-таки касался старой работы, он показался особенно легким: без попыток вытащить правду, найти ключ к человеку или принудить сделать необходимое. Как у друга с другом.

– А вы меня слушали? Два фанатика! – На лице Серге осталась улыбка, но по глазам было видно, что несмотря на разницу в возрасте с сестрой, на постоянное отсутствие дома, смерть Мерсады не прошла для него бесследно.

– И это говорит человек, который большую часть жизнь провел на службе.

– Значит, это было семейным, поэтому ты нам подошел.

Стало жаль, что в стакане всего лишь содовая, а не что-то покрепче.

– Я как раз хотел спросить тебя насчет службы. Что ты думаешь о войне с Кионом? Тебя ведь отправляют на север?

Серге медлил с ответом – еще одна странность. Раньше, едва разговор переходил на тему военных дел, он говорил вдохновенно и яро и открыто делился всем, что у него в мыслях.

– Первые части уже набраны, они выступают на следующей неделе. Ты же знаешь, Грей, что в течение месяца все мужчины обязаны явиться на смотры. Осталось три недели. С такой скоростью последние солдаты отправятся не раньше чем через полтора месяца.

– Серге, я не об известных фактах спрашиваю. В чем дело? – Грей подался вперед и сцепил руки, затем, одернув себя, выпрямился. Он не на допросе. Не на допросе.

– Почему ты спрашиваешь?

– Я теперь военнообязанный, и я хочу понимать, чего ждать. Кроме холодов, конечно. Ты знаешь, о чем думают люди.

Об этом не говорили открыто, скорее, между строк, но по улицам разнесся слух: не Кион хочет войны, а сам Алеонте. Подстрекательств и нападений со стороны севера не было – это ложь.

Сначала Грей списал слухи на работу противников короля, но их становилось все больше, и когда он вспомнил, что стал военнообязанным, то решил разобраться в происходящем. Однако попытки «послушать» улицу не дали результата: помноженные на страхи, слова превратились в сплошную обвинительную речь против короля.

– Знаю.

Этот короткий ответ настораживал еще больше. Уже не нужно было прислушиваться к чутью или вспоминать полученный на службе опыт – каждое слово само говорило о том, что что-то не так.

– Так что ты думаешь о войне? Ты отправляешься на север?

Капитан все молчал, и Грей настойчиво воскликнул:

– Что происходит, Серге? Все так плохо? Вы не верите в победу? Или тебя не отправляют на север, и ты расстроен? Что?

– Нет, дело в другом. – Серге с хмурым лицом положил ногу на ногу. – Наш отряд послали на Гарлийский рудник, где началось восстание. Меня ранили. Госпиталь в Аусской области просто ужасно оснащен, из врачей там – полоумный дед да две женщины без образования у него в помощницах, меня отправили в Алеонте. Чертова нога до сих пор болит, но я хожу, поэтому да, я еду на север.

– Прости, я не знал. Я слышал, что ты вернулся в Алеонте, но не мог прийти сюда. Прости. Я должен был узнать, как ты.

– А я не знал, как ты. Собственные раны ведь всегда болят сильнее, чем у других, верно? – Серге с улыбкой ткнул Грея в плечо.

– Верно, но давай поговорим хотя бы сейчас. Что не так, Серге, ты можешь рассказать мне?

Военный начал закатывать рукава свободной рубахи с таким видом, словно готовился выйти на бой.

– А что ты сам думаешь? Неважно, что говорят. Есть грядущая война и есть ты – ты хочешь сражаться?

– Раз король отдал приказ, я не буду сбегать или уклоняться. Но я не хочу уходить. Я не вижу в войне ничего правильного, да и мне страшно, что уж скрывать.

– Грей, – Серге по-стариковски вздохнул, – что ты вообще знаешь о войне? В тринадцать я каждую ночь выбирался из осажденного Алеонте по канализации и рыскал в окрестностях, пытаясь найти хоть сморщенный гриб. В шестнадцать участвовал в подавлении мятежа в Аусской области. В двадцать дрался с торлигурцами, пересекшими южные границы. И ведь я только начал перечислять, вся наша история – сплошная война. Но если раньше мы защищались, сейчас мы нападаем. Это важно, черт возьми! Я не хочу, чтобы какой-нибудь пацан голодал из-за меня. Не хочу стать одним из тех, кого моя мать боялась и из-за кого не переставая молилась, только бы солдаты не вошли в наш дом.

– Почему тогда ты участвуешь?

Подставив руку под подбородок, Серге долго смотрел на Грея. Это тоже напомнило о Мерсаде: девушка всегда задерживала взгляд, рассматривая позу, положение рук, а затем говорила что-то такое, что казалось, да она саму душу читает!

– Раньше я верил, что защищаю город. Да и кто в молодости, пока бурлит кровь, не идеализирует войну? Это потом ты видишь, как снаряд разрывает твоего друга, или валяешься в грязи с перебитыми ногами, и понимаешь, что чертовы музыканты зря поют о сражениях.

Странно было слышать подобное от Серге. Он всегда казался упрямым, даже твердолобым, когда речь заходила о войне – настоящий солдат, уверенный в святости своего дела.

– Серге, что случилось? Ты изменился.

– Чем ближе сорок, тем прозорливее становишься. Я разного насмотрелся в армии и разное увидел в других городах. Люди меняются. Они уже не готовы молча выполнять приказы королей, особенно если эти приказы ведут к смерти. А ведь Алеонте стал первым: город свободы, город мятежников, как же. Где все это? Мы шагнули назад и теперь собираемся вступить в войну, которой не просили.

Грей потер подбородок. Не любил он, когда люди менялись. Раньше Серге был открытым и прямолинейным, настолько, что порой его слова звучали слишком резко. А может, наоборот, они никогда не знали друг друга достаточно хорошо? Так или иначе, играть в загадки не хотелось.

– Что ты хочешь сказать? Я же вижу, ты ведешь меня к чему-то.

Капитан рассмеялся:

– Ты не прекращаешь быть коршуном! Хорошо. Грей, мы оба – люди короля, мы давали клятву служить. – Серге сделал паузу. – Только настоящая присяга – она дана городу, а не человеку.

Грей нахмурился. Слова Орберы слишком напоминали речь, которую он слышал, стоя напротив убийцы и некроманта.

– Так о чем ты, Серге? – Достав из кармана часы, Грей начал вертеть их в руках. – Что происходит, расскажи уже! Мы давно не общались, но мы остаемся друзьями, ты можешь доверять мне.

– Скажи сначала, что ты слышал о Гарлийском руднике?

– Алеонте разрабатывает его вместе с Кионом последние тридцать лет. – Серге нетерпеливо мотнул головой, и Грей понял, что вопрос касается только недавних событий. – Из-за подстрекательств Киона ссыльные начали поднимать мятежи. Пять месяцев назад кионцы даже поддержали бунтовщиков. Ты ведь был там, почему ты спрашиваешь? Что случилось на самом деле?

Серге залпом допил содовую.

– Не было никакого восстания. И кионцев тоже не было. Мы сражались с наемниками. Их обрядили в форму заключенных и в кионские мундиры, но мы-то видели.

– Ты же не хочешь сказать, что?.. – Грей не договорил.

Поругать короля и бесчисленные советы было ежедневной рутиной, но на решительные действия не отваживался никто. Если же король сам… Грей видел всего одну возможную причину: необходимость укрепить положение – и если так, то лживый мятеж мог оказаться искрой, которая превратит недовольство в ярость.

– Хочу, Грей, хочу! – воскликнул Серге, с силой сжимая пустой стакан. – Я мог лишиться ног – ради чего? Да к черту их даже, думаешь, никто из моих друзей не умер там, на рудниках? С кем мы сражались? Со своими же!

– Почему вы решили, что это наемники? Я верю тебе, Серге, но дай мне еще немного фактов.

– Они были северянами, и некоторые выглядели как настоящие ссыльные, только… Наемника всегда отличишь от солдата: по манере держать оружие, по взгляду, по силе рвения. Мы не сразу поняли, но теперь сомнений нет.

– Кто еще об этом знает? Вы докладывали кому-нибудь? Или рассказывали в городе, не знаю?

– Кому, Грей, кому? Весь военный совет – прихвостни короля. А что город? Прийти в таверну и начать болтать? Чтобы вороны забрали? И вот нас отправляют на север. Чертову ложь съели, не подавившись.

Грей отвернулся к окну. Тенистая улица с длинной линией домов, выкрашенных коричневой краской, смотрелась так мирно – не под стать разговору, заставляющему кровь бурлить. Он ведь однажды подумал, что пока Амадо и Аманьеса в камере, в Алеонте будет спокойно. Он ошибся: дело оказалось не в них – они просто были детьми своего времени.

– Подай в отставку, Серге. Ты ведь сражался большую часть жизни, тебя не призовут, разве не так?

– Да, я уже заслужил пенсию, но если ситуация потребует, меня призовут. А даже если я останусь, что с того? Думаешь, я привыкал к пулям и ранам, чтобы потом махнуть на все рукой: «А, пусть другие займут мое место?» Нет, я сражался, чтобы как можно меньшему количеству людей пришлось узнать то же самое.

Серге разлил остатки содовой по стаканам – так быстро, что часть пролилась на стол. По его плотно сжатым губам, по напряженным плечам, порывистым движениям было заметно, что он хочет сказать что-то еще, но пока не решается.

– Ты не собираешься ехать на север. – Это был удар вслепую. – И не собираешься подавать в отставку. Что тогда?

– Коршун Грей, – Серге снова посмеялся, но уже невесело, – даже без работы ты пытаешься разгадывать людей. Хорошо, давай начистоту. Ты хочешь воевать?

– Нет.

– А в полиции ты много справедливого видел?

Грей помедлил, но не смог ответить иначе:

– Нет.

– И ты еще веришь, что король или его советы делают что-то ради города?

Снова просился отрицательный ответ, и Грей понял, что его поймали на тот же крючок, который обычно бросали полицейские: если человек трижды скажет «да» или «нет», то с большей вероятностью на четвертый раз он ответит также. Подобным способом подводили к признанию или согласию – и Грей решил проглотить крючок, чтобы узнать правду.

– Нет, не верю.

– Все сходится на одном человеке. Не будет короля – не начнется война, не будет короля – решения начнут принимать люди, а не продажные советы.

– Серге… Мы давали присягу!

– Городу, а не королю, ты сам согласился со мной! Я не буду врать: мне плевать, сколько взяток берут советы, как в них продаются места, да и насколько по-разному живут крестьяне с рабочими и знать. Я воевал не ради справедливости внутри города, а ради мирного времени. За спокойное детство, черт возьми, а не как у меня! Никому не нужна война.

– Серге, ты в открытую бунтуешь против короля!

– Да, и что?

Грей не нашелся с ответом. Действительно, и что? Он ведь сам был согласен со словами друга, но спорил, скорее, из привычки. Война никому не нужна, особенно та, где своих же отдают на заклание. Да и жизнь ни при одном из Альдо, хоть Первом, хоть Втором, хоть Третьем не становилась лучше.

– Что ты собрался делать? Или вы? С кем ты?

– Несколько полков пехоты, артиллерия. Никто не хочет идти на север. Город нас поддержит.

– Ты уверен?

Серге внимательно посмотрел на друга – взвешивал, можно ли довериться. Грей постарался ответить как можно более открытым и честным взглядом.

– Да. Я знаю, что ты не из верующих, но ты должен был слышать о сене Амадо. Население поддерживает его, и он на нашей стороне. Это благодаря его пастве по городу разнесся слух, обличающий Альдо.

Грей простонал и с силой провел рукой по лицу. Проклятый город! В нем против отвернувшегося от народа короля выступал убийца, возомнивший себя судьей. Тот, кого он пытался посадить, мог стать помощником в борьбе с Альдо. Отлично!

– Что с тобой?

Грей молчал, совершенно не зная, что ответить. Рассказать о своем деле? А если согласиться, чтобы подобраться к Эйнару… Да черт возьми! Пора перестать слушать чутье и начать запираться дома каждый раз, когда оно говорит что-то сделать или пойти к кому-то.

– Я знаю его. Что вы собрались делать?

– Извини, Грей, но я не могу сказать всего – я и так сказал больше, чем мог. У нас нет права на ошибку, я должен убедиться, что тебе можно доверять.

Выругаться или рассмеяться – какое желание из двух сильнее, Грей не понимал. А какой безумец решил довериться Эйнару Амадо?

– Ты готов кое с кем встретиться?

– Не знаю, Серге, – признался Грей. Как бы верно ни говорил военный, вовлеченность Эйнара Амадо в дело была слишком весомым фактором. Довериться убийце полицейский не мог.

– Тогда чего ты хочешь, Грей? Что заставляло тебя сутки напролет проводить на работе?

Бывший коршун повертел опустевший стакан. Он не знал, когда угодил в порочный круг из работы и странных надежд. Ясно было одно: ему даже не хватило сил вырваться из него, пришлось ждать, пока круг разомкнется сам.

– Я не знаю: я потерял себя и укрылся в работе или я укрылся в работе и потерял себя?

– А был ли ты? – Серге позволил пренебрежительную улыбку. – Сколько решений в своей жизни ты принял от сердца? Я – как минимум два. Второе было, когда я вернулся с Гарлийского рудника, и ты понимаешь, о чем оно.

Грей вздохнул. Он столько раз называл Алеонте чужим городом, проклинал за сложившиеся порядки, ругал сначала Альдо Второго, затем Альдо Третьего. А еще королю же давал клятву, хотел помочь людям и по-своему любил эти старые улицы, пропитанные жаром и морской солью. Не было ли тут противоречия? Было, еще какое. Пора признать, что он давно перестал быть мальчишкой с севера, теперь он свой здесь, по своему выбору. А за дом и спокойствие принято бороться.

– Ты ведь понимаешь меня, я знаю. Ты никогда не был трусом или эгоистом. Тебе это тоже нужно.

Грей медленно кивнул. Хватит оправдываться, что это работа такая, в которой приходится грязно играть, врать, лицемерить. Не работа делала выбор – он сам. Ему же выбирать, изменить ли жизнь.

– Понимаю. Давай попробуем, Серге.

36. Жить в этом городе

Это был какой-то чертов цирк, хотя клоуны пока не созывали народ на представление – они смешили друг друга. Так казалось Алето.

Было странно прятаться в стенах старой церкви среди безмолвных послушников. Думать о том, что он пойдет к королю. Что они с Эйнаром попытаются остановить войну. Что если это не удастся, город поднимет восстание.

Беглец из Рицума, решивший поиграть в героя и защитника! А потом с него снимут все обвинения и дадут нормальную жизнь. Алето не переставал с пренебрежением думать о собственном решении, но именно возможность начать сначала, по-человечески, была его заветной мечтой, которая оказалась сильнее нежелания вставать на одну сторону с Эйнаром и страха за собственную шкуру. Вернуть имя. Освободиться от обвинений. Построить новый дом на холме, разделив его с Рони, Эрио и Рыжим.

Сидя за столом во внутреннем дворе обители и подперев голову рукой, Алето не переставал лелеять эти мысли. Мечты были хорошими, а дело – правым, но одно по-прежнему вызывало сомнение – союзник. Как бы ни был силен звон, с которым разлетелся мирок Эйнара, он бы не смог быстро построить его вновь, заложив крепкий, правильный фундамент. Чертов церковник опять выберет город. Будет корить и проклинать себя, заламывать руки, горестно вздыхать – и все равно выберет.

Рыжий потерся о колени Алето, обошел стул Рони, попытался запрыгнуть на сиденье рядом с Чезаре, но толстый зад перевесил, кот свалился и так и остался лежать, лениво раскинув лапы.

– Счастливая тварь, – вынес вердикт Алето. – Я ему завидую.

– Да, лишний вес и рыжина пошли бы тебе.

Рони засмеялась – только подрагивание плеч да прижатая ко рту ладошка говорило об этом. Алето поерзал на стуле, устраиваясь поудобнее, чтобы съязвить Чезаре в ответ, но раздавшиеся шаги помешали этому.

Алето приготовился встречать Эйнара ухмылкой, но стоило увидеть его, как плечи опустились, а рот приоткрылся от удивления. За ладонь церковника цеплялась одетая в приютскую форму Эрио. Девочка заметила Рони, они сорвались навстречу друг другу и обнялись.

Алето уставился на Эйнара. Это же ловушка? Им с Рони не отдали девочку, даже увидеться не позволили. Конечно, обещая помочь, чертов церковник всего лишь болтал – только это он и мог. Но вот же, Эрио была рядом и хваталась за сестру, лепеча ей что-то на ухо.

Зачем это Эйнару? Решил, что несколько добрых слов да один хороший поступок оправдают его в глазах других? Так он мог купить себе верность паствы, однако для Алето это ничего меняло: Эйнар оставался предателем, но он мог помочь вернуть утраченное, не более того.

И все же Эрио оказалась здесь.

Алето выскочил из-за стола. Упал бокал, белая скатерть заалела пятном, но он уже бежал к сестрам и, опустившись на колени, обнял их, и даже Рыжий прыгнул к ним и потерся о ноги.

Некромант поднялся первым и снова посмотрел в глаза Эйнару, севшему во главе стола. Хотелось заявить, что привод Эрио ничего не меняет, но грудь опять сдавило от кашля, и слова так и остались несказанными.

– К нам сегодня придут… – начал Эйнар, когда Рони и Эрио, продолжая держаться за руки, сели за стол.

– Только бы не церковники, – шепнул Чезаре с закрытыми глазами.

– Военные. Надо обсудить план на случай, если аудиенция у короля не удастся.

– А что может пойти не так? – Алето потыкал Чезаре в плечо, чтобы тот открыл глаза. – Разве в твоем великолепном плане, Эйнар, есть изъяны?

– Мы должны быть готовы, что по городу поползут ответные слухи, что вас найдут или что меня арестуют. Нам нужен план на этот случай.

– И что же, твои друзья-военные придут сюда? Неужели ты готов привести к нам опасность?

Алето видел, что Эйнару стоит труда не вспылить, и это доставляло удовольствие. Ничего, он своими вычурными речами тоже вызывал оскомину.

– Обычно мы встречаемся в церкви, но я не могу провести вас туда, а здесь люди, которым я доверяю. Военные пройдут по подземному ходу, это достаточно безопасно.

Ждать понадобилось не меньше получаса. За это время пришла Алио, Рони увела Эрио и вернулась, было допито вино, а Рыжий все-таки занял почетное место за столом.

Первой появилась Бэлия. Алето редко выходил в другую часть обители, послушница еще реже показывалась здесь, но встречаться с ней взглядом все равно не хотелось. Он помнил, как смешная черноволосая девчонка ходила за ним по пятам, а он краснел и все старался оправдаться, что она сама привязалась к нему. Воспоминание будто принадлежало другому, нормальному, человеку, и оттого прикосновение к прошлому казалось попыткой украсть чужое.

Девушка склонила голову перед Эйнаром, посмотрела на Алето и юркнула обратно в коридор, оставив двоих мужчин. Первым стоял человек лет тридцати пяти или даже сорока, черноволосый, с щетиной. В нем чувствовалось что-то благородное, но очень и очень хорошо прикрытое невзгодами. Увидев такого на улице, Алето бы не признал в нем военного, однако карие глаза смотрели уверенно, с какой-то мрачной решимостью – вполне под стать.

За его плечом стоял чертов коршун Грей. Лицо сохранило строгое выражение, только брови чуть нахмурились. Он явно знал, куда и к кому шел, а вот Эйнар и Алето переглянулись, удивленные, и одновременно положили руки на стол, готовые действовать.

– Что за птицы в нашем гнезде! – воскликнул некромант. – Каким ветром тебя сюда принесло, коршун?

– Хотел рассказать, да забыл, пока сидел на площади Орье.

Эйнар и Алето снова переглянулось. Слишком нелепо для ловушки.

– Серге, где Витор? Что происходит? – Церковник изобразил дружелюбную улыбку, но плечи оставались напряжены.

– Так, – военный сел за стол. – Это Грей, он участвует в деле, но вы знакомы, как я понимаю, и мне это не нравится. Грей, ты поэтому так рвался на встречу?

– В меньшей степени. Больше из-за нашего дела, конечно, – Горано цедил слова, пристально рассматривая собравшихся.

– Все птицы – люди короля, как можно доверять им? – Алето начал было скрещивать руки на груди, но так и не сделал этого, чтобы оставаться наготове.

– А я не удивлена. – Алио улыбнулась коршуну слишком искренне, будто не понимала, кого видит перед собой. – Было ясно, что твоя работа тебе не подходит.

Эйнар, Алето и Грей продолжали напряженно переглядываться. Инспектор не выдержал первым:

– Меня уволили, если хотите знать. Что мне известно про вас, не забудется, но пока мы действуем заодно.

– Грей? Сен Амадо? – Переводя взгляд с одного на другого, Серге не скрывал нетерпения и яростным видом все больше напоминал сурового вояку.

А вечер становился чудным. Что ж, хорошая компания! Продолжавший играть в святого Эйнар. Верная ему Алио. Алето, прыгающий между мыслями о мести и о покое. Рони, которой взбрело в голову поддержать замысел. Уволенный Грей, решивший встать рядом с «преступниками», и непонятный Серге. Чезаре, который и не соглашался, и не спорил. И, конечно, Рыжий.

– Где Витор? – повторил Эйнар. – Вы уверены, что инспектору можно доверять?

Бывший коршун уже открыл рот, чтобы ответить, но, так и не сказав ни слова, только выбил пальцами незатейливую мелодию.

– Да, я верю Грею и верю вам, сен Амадо, – отчеканил Серге. – А вы верите остальным? Вы тоже привели незнакомых мне людей.

Последовало знакомство, смешанное со скупыми кивками и улыбками – искреннего в них было немного.

– Серге, – твердо начал Горано, – как мы познакомились – наше дело, на задуманное оно не повлияет. Время не терпит, давайте перейдем к главному.

– Золотые слова, – буркнул Алето.

Он не переставал прислушиваться к сердцу Грея: оно билось ровно. Голос бывшего инспектора тоже не переменился, оставшись где-то между хорошо сдерживаемой злостью и усталостью.

Кивнув, военный пояснил:

– Витор на службе, он не смог уйти. Давай начнем.

Эйнар, Грей и Серге принялись что-то говорить: про аудиенцию у короля, про войну, про город – и снова про них, раз за разом. Чезаре и Алио иногда что-то спрашивали или добавляли, а Рони внимательно их слушала. Алето поерзал на стуле, опускаясь пониже, и прикрыл глаза. Ему уж точно слушать не хотелось, но настойчивые слова все равно лезли в голову.

Судя по рассказу гостей, правда о готовящейся войне всполошила город, люди перестали являться в военный совет, а полиция и гвардия направили все силы на разгон собраний и борьбу с особо решительными.

– А что есть у нас? – После вопроса Алио повисло молчание. Алето приоткрыл один глаз. – Сколько военных готовы поддержать ультиматум королю? На чьей стороне аристократия? А торговцы, может быть, они помогут деньгами? Что с ружьями, револьверами, техникой?

Пауза затягивалась. Алето встрепенулся и уже внимательнее посмотрел на собравшихся.

– Хорошие вопросы, – согласился Чезаре. – Только что это за тишина в ответ? Эйнар, ты сам-то знаешь?

Голос церковника звучал по-прежнему решительно и твердо:

– Я знаю, сколько моих людей готовы действовать. Количество ружей я не назову, но не думай, что я бы втянул город в дело, в которое не верю или которого не понимаю.

Уверенности во взгляде кровника больше не стало, скорее наоборот.

– Эйнар, ты хочешь действовать вместе с этими людьми? – Серге выделил голосом последние слова. – Я не вижу, чтобы вы доверяли друг друга, а без этого не стоит бросаться в бой.

Хотелось съязвить, но Алето решил предоставить ответ церковнику. Пора ему пустить в ход свои любимые вычурные словечки.

– Да, хочу, – кивнул тот. – Что бы ни заставило тебя подумать так, ты ошибся. Я доверяю каждому, и это несомненно. Между вами тоже не видно доверия – и все же мы здесь и вместе собираемся бороться. Каждый берет на себя риск, но ведь наша ставка – Алеонте.

Грей кривовато улыбнулся, будто не привык улыбаться просто и искренне.

– Доверие – это важно, но в нашем деле не подписать договора, а клятва не даст ничего. Среди нас военные, полицейские, церковники, некроманты. – Серге на последнем слове дернулся, но промолчал. – Куда уж хуже. Если что недавние события и показали, то это что у нас есть кое-что общее, и его достаточно, чтобы продолжать.

А Грей-то заразился громкими словечками от Эйнара. Бедняга.

– И что же? – спросил Алето.

– Желание жить в этом городе.

Алето закатил глаза: он должен был так сделать, но чертов коршун сказал верно. Проклятый Алеонте привязывал к себе ремнями и тросами, и верность ему рождалась даже против естества. Алето знал, что спокойнее ему жилось бы в другом месте, где ни один камень не напомнит о прошлом, где чужие ветра, а моря и вовсе нет, но город, черный, как чай, жаркий, как пустыня, все равно манил, и Алето нигде больше не мог себя представить. Вот за свое место и стоило побороться, хоть с такими сумасшедшими союзниками.

– Ты прав, Грей, – кивнул душа. – Мы зовемся городом беглецов, но отсюда мы уже не сбежим.

Алето отметил, что и Эйнар, и Серге, и Грей перешли на «ты». Отлично, скоро они подружатся, будут вместе отмечать праздники и назовут детей в память друг о друге. Прелесть.

– Это все хорошо, но я жду ответа. – Чезаре был непривычно хмур. – Что у нас есть против короля?

– Я уверен в трех полках пехоты, в артиллерии и во флоте, – ответил Серге, сделавшись таким же хмурым. – Мы все при оружии и имеем доступ на склады. – Эйнар напрягся, Серге сразу добавил: – Но это должно быть мирное восстание. Мы отводим войну, а не зовем.

– Хорошо, а люди короля? – настойчиво спросил кровник. – Север опережает юг в развитии на несколько десятилетий, генералы должны были подумать над тем, что противопоставить Киону. Если всю мощь перенаправят на нас?

Серге и Грей переглянулись. Военный начал с толикой самомнения:

– Да, у нас до сих пор не ходят трамваи и всего одна линия железной дороги, но поверьте, городу есть что поставить против Киона. Король Альдо надеется не на удачу: военная техника закупалась годами, и вместе с магией это делает алеонтийскую армию очень сильной. Мы знаем, где техника находится в мирное время. Доступ туда есть у штаба генерала Олитейры.

– Получается, – яростно начал Эйнар, – если мы не отрежем путь к ней, и технику пустят против людей… На что она способна? И что имеем мы, в каком количестве? Мне нужны цифры!

– Нам известно точное расположение площадки. Мы проникнем туда и захватим технику. Мы тоже не хотим использовать ее, нам нужно только лишить королевских людей сил.

– На что способна техника, и чем располагаем мы? – с нажимом повторил церковник. На лбу проступила морщина.

– Бронемашины могут смести заграждение или толпу. Многоствольные орудия палят сами, бесперебойно. Возможно, город закупил танки, но это пока не подтвердилось.

– Что это? – Чезаре еще плотнее скрестил руки.

Серге помедлил, прежде чем ответить.

– Огромные машины с пушкой. Я всего раз видел танк, и поверьте, ни в одной армии мира нет ничего хуже. У нас же есть картечи, ружья, штык-ножи – все, что относится к обычному оснащению.

Все молчали, и впервые не хотелось ни ухмыляться, ни шутить. То, о чем говорил Серге, звучало страшно, и если все это действительно находится в распоряжении короля, то чем помогут картечи и ружья?

– Во имя Эйна, как такое оружие могло остаться незамеченным? – воскликнул Эйнар.

– Оно за городом. У короля есть военные базы в разных областях. В сражения техника отправляется оттуда.

Церковник, растерянный, опустил взгляд. Хотелось съязвить: «Не знал, умник?» – но Алето не стал.

– То есть, если, – некромант сделал паузу, представив картину, – придется действовать более решительно, люди короля сметут нас одним выстрелом? Или передавят своими машинами, так?

Серге заговорил еще до того, как Алето закончил последнее предложение:

– Вот поэтому нам нужно действовать согласованно! Мы сможем отрезать остальные части от вооружения, если точно рассчитаем время и место начала.

– Важнее всего сделать так, чтобы люди оказались как можно дальше. – Эйнар скрестил на груди руки.

– Да, – Грей согласился с такой же решительностью. – Нам нужно захватить технику, однако она хорошо охраняется. Кроме того, мы должны сделать так, чтобы король оказался вдали от советов, военных, гвардии и полиции, и мы могли выдвинуть ему ультиматум. Но нам нужно больше того, что мы можем поставить против, чтобы у Альдо не осталось лазейки.

Во двор вдруг выскочила Бэлия.

– Там птицы! – выдавила она сиплым, хрипящим голосом.

Сначала Алето удивился нарушению обета, а затем до него дошел смысл сказанного.

Их нашли.

Все в опасности.

Надо бежать.

Серге и Грей вскочили первыми, следом поднялись остальные.

– Где они? – спросил военный. – Уйдем через подземелья!

Бэлия держала руку на груди с таким выражением, словно мучилась от боли. Это болели связки, а может, так проявлялся страх? Во имя Эйна, черт возьми, проклятые птицы!

– Они ищут вас, – голос послушницы захрипел еще сильнее. – Уходите скорее!

Ответы смешались воедино:

– Мы не успеем. – Грей сжал часы на цепочке и с таким видом посмотрел на вход, словно полицейские были уже там.

– Спускайтесь, я поговорю с ними. – Эйнар не допускал ни тени сомнения.

– Где Эрио? – Чезаре схватил Рони за предплечье.

– Надо разделиться и спрятаться! – заявила Алио.

Церковник тут же возразил:

– Нет, нас слишком много, спускайтесь скорее!

– Пусть меня «обнаружат», так вы успеете сбежать, – хмурясь, сказал Алето, и все одновременно уставились на него.

– Помолчи! – с неожиданной злостью рявкнул Эйнар. – Грей, Серге, налево и вниз, вы успеете.

Коршун явно хотел возразить, но военный толкнул его, и они кинулись к дверям, а затем по коридору.

– Заберите Эрио и тоже вниз, – скомандовал душа, махнув рукой Рони и Алето.

Но некромант хорошо знал птиц. Если они пришли за кем-то, то они уже не уйдут. Что бы ни сказал Эйнар, его слова задержат их на полминуты, на минуту, не больше. А если ход обнаружат… Разговоров мало, чтобы отвлечь их.

– Чезаре, уведи, – коротко сказал Алето.

Секунду кровник смотрел на него, затем он схватил Рони и потащил за собой. Девушка раскрыла рот, но слова так и не вырвались, и она, посмотрев на Алето, как смотрят на тех, кто неизлечимо болен, побежала за Чезаре.

– Ты?.. – обратился Эйнар к Алио.

– Готова. – Девушка приподняла края рубашки и отцепила от пояса крошечный, больше похожий на игрушку, револьвер.

– Если что-то пойдет не так, стреляй в магов, если их нет – в главного.

Алио столь резко сорвалась с места, что Бэлия отшатнулась.

Эйнар явно хотел продолжить, но Алето опередил его:

– И ты беги, черт тупой! Если тебя увидят, ты точно не попадешь к королю, а без тебя мы не справимся. Вниз, ну же!

– Вам нужно время, и там мои люди!

Эйнар рванул в сторону, но Алето преградил ему дорогу, вцепившись в плечо.

– Хватит, ты не бог, ты не защитишь всех! Уходи, оставь это мне.

На какую-то чертову секунду они застыли друг напротив друга, и Алето опустил руки. Слова вырвались сами собой, так естественно, словно давно просились с языка. Хотелось посмеяться: это он-то просит Эйнара бежать? Однако времени на колкости не осталось, и кто-то действительно должен был защитить проклятых церковников.

Алето толкнул Эйнара в грудь, пытаясь образумить, но душа, выпрямившись, упрямо заявил:

– Нет. Я… – Ему явно хотелось продолжить иначе, но голос неожиданно смягчился: – Встречу их и проведу, а ты сделай так, чтобы они были спокойны и ничего не заподозрили, понимаешь? – Секунду он медлил, а затем быстро, еще выше подняв подбородок, зашагал по двору.

Конечно, Алето понимал. Эйнар был прав: ему стоило вести себя как обычно, а не прятаться, и вдвоем они дадут остальным достаточно времени.

Алето встретился взглядом с Бэлией. Она так и стояла, молчаливая, но слушающая, и ни одна эмоция на лице не выдавала того, о чем послушница задумалась.

Не хотелось этого говорить, не хотелось касаться старой жизни, но Алето все равно спросил:

– Ты мне поможешь? – Он еще не объяснил, а девушка уже уверенно кивнула, хоть и со смущенно отведенным взглядом. – Надо понизить давление птиц. Если нас обнаружат, сделай вид, что нашла меня и заставила прийти, хорошо?

– Да, – выдавила Бэлия и более звонко добавила: – Алето.

Почему-то от того, как послушница произнесла имя, стало не по себе.

Они пронеслись по крытой галерее и поднялись на террасу второго этажа. Сначала Алето услышал звучный голос Эйнара:

– Уважаемые сены, я могу помочь вам чем-нибудь?

Затем он увидел четверо коршунов и трое грифов, которые стояли напротив собравшихся во дворе послушников. Они держались за спиной Эйнара, как молчаливое воинство, и платили птицам враждебными взглядами.

Возглавлявший отряд мужчина что-то ответил – не разобрать. Эйнар говорил громче его:

– Эти люди дали обет молчания, и он не будет нарушен. От их имени скажу я, и я отвечаю, что здесь нет тех, кого вы ищете.

Пригнувшись за парапетом, Алето рассеял взгляд, и мир наполнился золотом. Кончики пальцев отозвались приятным теплом. Приподнявшись, он медленно, точно перебирая струны, коснулся нитей.

Стук сердец раздался громче, как если бы он стоял внизу и держал руку на пульсе. Это был многоголосый хор, и каждое стремилось перебить другое. Сердца казались осязаемыми – Алето будто видел их вживую и уверенно мог сказать, у кого оно сильное, хорошо качает кровь, а у кого слабое, уставшее, постаревшее раньше времени. Он чувствовал каждый сгусток, чувствовал, как кровь течет по венам, и знал, что одного касания ему будет достаточно, чтобы пережать сосуды.

Движения рук были медленными и плавными, и Бэлия вторила им. Замедлившиеся сердца уже звучали в унисон. Птичьи лица стали мягче, спокойнее, они уже не держали руки на чехлах с револьверами, не скрещивали пальцы, готовые использовать магию.

Алето не слышал голосов, но видел, каким неторопливым и размеренным шагом они пошли со двора, выискивая беглецов, как ленив был взгляд, как опустились плечи.

Оба мага крови побежали дальше, чтобы найти новую точку, с которой будет видно полицейских, и снова успокоить ритм. Алето чувствовал себя пьяным: мысль о том, что птицы в его руках, приятно волновала и кружила голову, и уже не казалось ни странным, ни невозможным, что им удастся взять власть даже над королем.

37. Сердце, а не разум

Туман молоком тек между домами, укутывая улицы белой дымкой. Моросящий дождь шел весь день и закончился только к вечеру, перед аудиенцией.

Надежд было много. Первая, что договор Эррано с королевским секретарем удался, и тот, купившись, не сообщил правителю о визитерах. Вторая, что с Альдо получится поговорить без свидетелей. Третья, что они смогут подчинить волю короля. Эти надежды были слабыми, но не осталось времени, не было и другого шанса.

– Алето, – осторожно начал Эйнар, пока они шли к дворцу.

Некромант повернулся. Еще секунду лицо оставалось хмурым, но вот губы растянулись в привычной ухмылке.

– Еще что-то придумал, черт?

– Я кое с кем поговорил. Официально ты снова жив и служишь в Южном храме. Теперь у тебя столько же прав быть делегатом от церкви.

Ухмылка медленно сползла с лица Алето, он уже открыл рот для ответа, но Эйнар поднял руку и продолжил:

– Конечно, обвинения все равно не сняты, но если когда-нибудь ты захочешь служить церкви или Ордену, тебе хватит этого, чтобы остаться.

– Смотрите, наш хорошенький церковник раздает взятки, – ехидно заметил Алето, хотя взгляд остался растерянным. – Или ты угрозами заставляешь людей?

Эйнар вздохнул. Ответ был ожидаем. Пусть Алето сам решает, что дальше, главное, что сейчас он согласился стать частью делегации – без некроманта шансы подчинить короля снижались едва ли не до нуля.

– Ладно, Алето. Просто идем.

– Идем, – откликнулся тот и провел руками по сюртуку, расправляя складки. – А если я останусь? Я могу выбрать другой цвет?

Эйнар повернул к нему голову. Он уже привык, что Алето носит только темное, и сейчас белый сюртук с красными полосами на рукавах смотрелся, будто он наспех надел чужую одежду. Во время учебы форма сидела на нем лучше, хотя он вечно пачкал светлую ткань травой и чернилами.

– Только если ты будешь помогать в обители с хозяйством.

– А у вас, церковников, по-прежнему нет вкуса.

– Да, – Эйнар кивнул, не желая продолжать разговор – мысли были слишком заняты встречей с королем.

Он свернул на маленькую боковую улицу. Оглядываясь, Алето удивился:

– Я первый раз здесь. Могу поклясться, этой улицы не было!

Эйнар признался:

– Я тоже первый. Из-за тумана я повернул слишком рано, но скоро должна быть развилка, и если мы пойдем направо…

– Ты же не знаешь, где мы!

– Мои предки строили этот город. Иногда мне кажется, что даже улицы, которые я вижу впервые, на самом деле знакомы. – Эйнар улыбнулся.

Впереди действительно показалась развилка, и они выбрали правую сторону.

– Как я раньше не заметил, что ты сумасшедший?

– Своим сумасшествием был слишком увлечен?

– Смотрите, язвить научился?

– Учусь говорить на твоем языке.

Они замолчали, но Эйнар почувствовал толику удовлетворения. Может, он выдумал себе это, но с Алето будто нашелся общий язык. Нет, дело было не в том, чтобы язвить в ответ, просто появилось что-то важное для обоих.

– Эйнар, правда, что случилось? – спросил Алето тише и спокойнее. – Почему ты так говоришь? Конечно, ты всегда любил бросаться громкими словечками, но… Большую часть времени ты был, как мы.

– Ничего не случилось. Я говорю, что думаю.

– Хорошо, давай я тебя поуговариваю. Эйнар, открой свое сердце в память о нашей дружбе. Поверь, ты не один, со мной можно быть честным. Расскажи, что же тебя изменило?

– Во имя Эйна, Алето! Ты был в Рицуме или жил с комедиантами? – Осекшись, он с неловкостью посмотрел на некроманта, но тот хлопнул в ладони и довольно улыбнулся:

– А это уже звучит более знакомо! Так что случилось, что ты стал таким приторным?

– Этим словам внимают. Каждый день люди слышат про войну, налоги, неурожай, болезни, голод – им и так хватает грязи. Когда же они приходят в церковь, они ждут слов, которые помогут им хоть на мгновение забыться. Да, это пафосные слова, больше из другой жизни, чем из их настоящей, но… Они нужны им, чтобы поверить, что когда-то они станут больше, чем есть сейчас.

– Людям нравится, ясно. Ты заигрался, Эйнар: жизнь ведь не ограничивается стенами церкви, а народ – это не только твоя паства. Мы все разные и хотим разного. Ты научил прихожан любить вычурные словечки, но не все такие. Скажи работяге про верность – он не поймет, обещание, что завтра на хлеб положат кусок мяса, ему важнее.

– Алето, я понимаю, что нужно людям. Можешь укорять меня в чем угодно, но не в этом. Я знаю Алеонте, как никто другой.

– Как скажешь, знаток.

Чем ближе они подходили к дворцу, тем больше людей встречали, тем больше криков слышали. Во внутренних дворах уже никто не спешил с подаваемыми в советы документами, не осталось торговых прилавков и коробейников. Горожане влезали на лестницы, подмостки и возвышения, кричали, призывая к миру, а вместе с этим требовали снизить налоги, дать свободы, ввести равные права.

Это не было настоящей демонстрацией, но Эйнар чувствовал гордость за людей: отказавшись молчать, они вышли на улицы. Как планировалось, Алеонте наполнился шепотками про то, кто истинный виновник войны, что произошло на Гарлийском руднике и кто стоял за убийством губернатора Аусской области. Горожане ответили призывами к миру, к правде, к свободе, и пусть гвардия и полиция разгоняли сборища, они собирались снова и снова, и эта сила, это упорство, эта надежда вдохновляли.

Эйнар и Алето встретились с Эррано и двумя кардиналами, затем их проводили в приемную короля.

В углу, точно тень, притаился секретарь, готовый записывать ход разговора и распоряжения, у двери замер такой же незаметный слуга в ливрее. Альдо сидел во главе большого стола с малахитовой столешницей, и, увидев гостей, он удивленно вскинул брови, затем метнул на секретаря недовольный взгляд.

Эйнар не раз бывал здесь, и прежде комната казалась ему по-домашнему уютной, но сейчас в ней будто что-то поменялось и стало отталкивающим. Хотя кресла вокруг стола, обитые зелено-золотой парчой, остались на прежних местах. Не изменились и портреты на стенах: три поколения Авойской династии. Во второй части комнаты, после арки, у окна по-прежнему стояла софа, а у боковой стены – резной стол с двумя статуэтками в виде вставших на дыбы лошадей.

После любезных приветствий, когда все расселись по местам, Альдо произнес:

– Признаться, я не ожидал увидеть вас, душа Амадо, и вашу, – губы изогнулись в пренебрежительной улыбке, – cвиту.

Его сердце при этом не замедлилось и не ускорилось ни на один удар, хотя обычно удивление вызывало изменение ритма. Если Альдо знал о приходе… Однако других поводов волноваться не было. За дверью не поджидала охрана – стук сердец выдал бы их. Эррано тоже не сомневался в договоре с секретарем, и он согласился идти к королю, а людей осторожнее его стоило поискать.

– Ваше Величество, я знаю, как вы сейчас заняты, поэтому я посмел надеяться только на официальный прием и записался на аудиенцию, как принято. – Эйнар уважительно склонил голову. – Мы пришли говорить от имени церкви Эйна.

Он вдруг почувствовал странную досаду: замысел показался глупым, даже каким-то детским, словно школьники собрались, чтобы обмануть учителя и сорвать урок. В подтверждение этого Алето, как нервный ученик, сидел с прямой спиной и высоко поднятыми плечами. Судя по выражению, мыслями Эррано был далеко от дворца, а два кардинала сидели со столь важным видом, что становилось смешно. Хотя от них другого не стоило ждать. Эйнар выбрал тех, кто не обладал силой голоса и не пошел бы против. Если увести короля не удастся и действовать придется при всех, такие не заговорят.

– И что же вы хотите сказать?

– Это касается войны, Ваше Величество.

Кончики пальцев покалывало от нетерпения. Магия просилась действовать здесь и сейчас, не ждать, забыв о лишних свидетелях. Этому желанию придется уступить, если не удастся остаться с королем наедине.

– Душа Амадо, я тоже хотел обсудить с вами этот вопрос. Город взволнован, а я не могу отрицать влияния, которое вы оказываете на него. Несмотря на то, что вы все представляете церковь, я предлагаю продолжить разговор наедине.

Сердце короля звучало ровно, не выдавая ни сомнений, ни страха. Может быть, он принял решение отменить приказ? Вряд ли, слишком многое уже было сделано. Альдо, поняв, что большая часть города против него, захотел договориться? Подозрения утихли, и Эйнар поблагодарил Эйна за то, что король сам шагнул в нужную сторону. Оставалось сделать так, чтобы Алето не ушел или чтобы у него был повод вернуться.

– Да, Ваше Величество. – Эйнар с почтением кивнул. – Я…

Альдо не дал договорить:

– Пройдем в другой зал. Пусть ваши люди подождут здесь.

Алето быстро посмотрел на Эйнара и сразу отвел взгляд.

– Они могут уйти, если это необходимо.

– Душа Амадо, вы будете со мной спорить? – Альдо поднялся.

– Извините, Ваше Величество. Я хотел сказать, что это не вы должны уходить.

– Я сам знаю, как лучше. Идите, Амадо, – приказал король.

Слуга открыл дверь. Эйнар вышел и сразу замедлил шаг, позволяя Альдо встать впереди себя. Душа хорошо знал эту часть дворца: сплошные приемные и залы, где собирались многочисленные советы. Любая комната подходила для разговора, но почему-то король шел дальше.

Так непривычно было идти рядом с Альдо, словно они друзья, которые собрались на прогулку. Хотя молчание не было легким, каким оно бывает с близким человеком – оно давило и делало мысли еще беспокойнее.

Коридор был обклеен светлыми атласными обоями, и на ум снова пришло сравнение, возникшее, когда Эйнар шел на встречу с кионскими послами – коробка для пирожных. Стеклянные светильники излучали мягкий белый свет, и ассоциация от этого только крепла. Даже цветы в высоких вазах не пахли – в дорогих кондитерских, украшая коробку, между рядами пирожных иногда клали маленькие сушеные цветы, которые тоже не пахли, но завершали украшение.

Из «коробки» хотелось выбраться, и сделать это можно было всего двумя путями: подчинив правителя или с поражением. Пожалуй, сейчас подходящий момент: коридор пуст, не видно ни охраны, ни слуг. Толкнуть короля в любую из комнат, сделать надрез, отдать приказ. Хотя возможные «но» перевешивали: кто-нибудь появится или Эйнар не справится – Алето рассказал, что делать, однако до практики они не дошли.

Прежде чем Альдо остановился, они несколько раз повернули по коридору. Двойные дубовые двери вели в зал, где заседал магический совет, но его закрывали на ремонт.

Эйнар прислушался: с той стороны не доносилось голосов, шагов или стука сердец. Слуг тоже не было, и ему пришлось открыть двери перед королем. Альдо зашел первым и опустился в высокое кресло, где обычно сидел глава магического совета Игаро Фарьеса.

Эйнар привык видеть в зале бежевые тканые обои, круглый стол из светлого дерева, резные кресла. Окна обычно стояли открытыми, и ветер колыхал шифоновые гардины. Прежде зал был светел и полон воздуха, но после ремонта его обшили панелями, он стал казаться меньше и ниже, точно они угодили в деревянный ящик. Стол тоже заменили на более массивный, из дуба, а окна закрыли, и воздух напитался зноем и духотой.

В зале осталось всего одно кресло – то, на которое сел король. Их не вернули или унесли специально? Стоять перед Альдо, как провинившийся ученик, было неприятно, но Эйнар, сцепив руки за спиной, улыбался легкой улыбкой, которую он всегда надевал, появляясь перед людьми.

– Первые корабли отплывают через четыре дня, – немедля начал Альдо.

Эйнар стиснул зубы до боли в челюсти. Военные полагали, что основная часть отправится не раньше чем через полторы недели. Если сроки изменились, то они не успеют подготовить ультиматум. Отпали последние сомнения: короля надо подчинить своей воле.

– Однако мы не набрали нужного количества солдат: люди бегут и прячутся, впервые. – Король сделал паузу и выразительно посмотрел на Эйнара, давая понять, кого винит в этом. – Ваша церковь самая многочисленная, душа Амадо. Я отменю указ, позволяющий церковникам не служить.

Снизить давление, чтобы король ослаб, сделать надрез, взять кровь – порядок был прост. Несколько жестов, нужные слова – Альдо подчинится. И все же Эйнар медлил, решившись на последнюю попытку переубедить правителя.

– Ваше Величество, указ – ровесник города. Мои люди готовы защищать Алеонте, когда это требуется, но не нападать в войне, которую затеяли не они. Одумайтесь, Ваше Величество. Город против.

– Город или вы?

– Город. Вы верно сказали: моя церковь самая многочисленная. Я слышу Алеонте и знаю, чего он хочет. Это не война.

– Поэтому вы распустили сплетни против меня?

Альдо пришел не договариваться и не отменять решение, это стало окончательно ясно. Больше момента не будет.

Эйнар поднял руки, переплел пальцы, повел ими в сторону. Сердце короля замедлилось, он, устало прикрыв глаза, откинулся на спинку кресла. Прыгнув к нему, маг схватил правителя за запястье. На покрасневшей коже появились царапины, выступила кровь. Поднеся его руку к своим губам, Эйнар прошептал:

– Ты будешь слушать меня.

Альдо с неожиданной силой выдернул ладонь. Душа отшатнулся от него.

– Я защищен, Амадо. Не все вы знаете про магию?

Во имя Эйна, невозможно! Сердце короля практически мгновенно вернулось в привычный ритм, а царапины покрылись коркой.

Альдо объявил:

– Я обвиняю вас в подстрекательствах против короны и покушении на мою жизнь.

Прежде чем он закончил, открылись двери боковых комнат. Из дальней вышли пять стражников, из ближней – маги. Эйнар знал каждого из них, они входили в число приближенных Игаро Фарьесы и были выучены сражаться. Они держали руки наготове, и душа тоже переплел пальцы, а затем бессильно опустил.

Он почувствовал себя отчаянным глупцом. Альдо потребовалось немногое, чтобы загнать его в ловушку: один приказ, немного предосторожности и расстояние, на котором маги не слышат биение. И прав был отец Гаста, говоря, что Эйнаром правит сердце, а не разум! Спешил делать во имя города – на этом и попался.

– Ваше Величество, если так, я готов ответить на все обвинения. – Голос звучал твердо, но держаться было труднее, чем когда-либо.

В другой части дворца остались Алето, Эррано и кардиналы, которых, наверняка, тоже арестуют. В городе – почти миллион человек, подгоняемых к войне. Там же военные, готовые действовать, но нуждающиеся в поддержке населения. Руки уже горели, и магия отчаянно просила коснуться нитей, ударить.

Главная угроза – маги. Впереди стоял Герито Лигеро, которому пророчили место будущего главы магического совета. Он управлял материей, и его считали одним из сильнейших. Рядом – Маркин Евера, опытный маг, владеющий силой земли. Ему не уступал и Гарвин Сидора, которому подчинялся огонь. Не меньшей угрозой оказались стражи. Мужчины надели форму дворцовой охраны, но по выправке Эйнар узнал в них гвардейцев: это были не напыщенные юнцы, расхаживающие с золочеными шпагами, а элита армии.

Хотелось расхохотаться и ткнуть Альдо пальцем, спросив: неужели он так боится, что поставил против одного целый десяток сильнейших? Эйнар прекрасно знал, что не сможет ничего сделать сейчас, но еще оставались церковь, Орден – они подхватят. Он верил в них.

– Арестуйте его.

Маркин поднял руки – по полу подобно змее скользнула лиана, оплела ноги, и Эйнар полетел вниз, едва успев подставить ладони, чтобы не удариться лицом. Стебли были натянуты, как канаты, и держали крепко, не позволяя ни встать, ни сдвинуться с места.

Герито подходил медленно, внимательно следя за руками Эйнара, но тот не собирался сопротивляться: он расправил плечи и смотрел на короля открытым уверенным взглядом, на лице снова появилась легкая улыбка.

Возможно, так должно было случиться. Это не конец – на кону слишком многое, чтобы сдаваться. Сейчас Альдо вышел победителем, но последнее сражение еще состоится.

Герито достал перчатки, какие надевали на арестованных магов. Не дожидаясь приказа, Эйнар поднял руки, но под их тяжестью они дрогнули.

***

Алето неуютно поерзал в кресле. С висящего напротив портрета на него смотрел напыщенный черноволосый мужчина, и от этого делалось еще больше не по себе. И все-то в этой дурацкой комнате выводило из себя: ткань на креслах, издающая скрип при малейшем движении, холодная столешница, тяжелые гардины – они были особо неприятного оттенка зеленого, жабьего. Хорошо хоть король и Эйнар ушли – сразу стало немного легче.

Впрочем, даже это было не к лучшему. Алето следовало быть с церковником, чтобы совершить задуманное, но поводов прийти он не видел. И что значило движение руки черта Эйнара перед уходом? «Сиди на месте» или «Я дурак, не знаю, как взять тебя с собой, придумай что-нибудь?»

Идиотский план! Эйнар боялся, что если он явится с Алето вдвоем, это вызовет больше подозрений, чем присутствие кардиналов – нужна настоящая делегация от церкви, черт возьми. Король отвечал тем же: в комнате сидел секретарь, у двери стоял слуга. Оба были молчаливы и так тщедушны, что не вызывали подозрений. Алето был готов действовать и при них, и при кардиналах, но идиот Эйнар не хотел оставлять следов, боясь, что магия не сможет сдерживать их вечно, и не желая убивать свидетелей.

Алето вздохнул. Ладно, план имел право на жизнь, но реальность уже оказалась иной, поэтому он злился, не зная, что ему делать и сколько ждать. Конечно, они обсуждали разные варианты, в том числе, если им придется разделиться, но… Как раз никаких «но» не хотелось – только беспроигрышный вариант, хорошо продуманный и взвешенный. Хотя вряд ли он вообще существовал.

Сердце секретаря вдруг ухнуло, и удар был таким громким, что прозвучал подобно набату. Мужчина не переменил позы, но он смотрел на Эррано, а тот на него.

Ортега помог прийти к Альдо так, чтобы он не знал, кто идет к нему на аудиенцию. Конечно, по традиции первый день недели король всегда принимал посетителей, и можно было предположить, что записанных так много, что он не удосужился посмотреть перечень имен, а может, секретарь перепутал дни и указал сена Амадо на другой неделе… А если секретарь все же сообщил правду? Или если Эррано говорил не с ним, а с самим королем?

– Проводите меня до нужника, – повелительно произнес Ортега, вставая.

– Да, сен, – откликнулся слуга, открывая перед ним дверь.

Решил сбежать? Алето знал этот прием по Рицуму: каждый новый заключенный поначалу притворялся, что у него прихватило живот, лишь бы получить минуту отдыха от работы. Только никто им этой секунды не давал – проще было умереть, чем вымолить поблажку.

Алето покрутил запястьями, разминая руки. Хватит в этом деле одного глупца – тот уже купился на слова короля и ушел с ним. Пора внести в план новую часть. Но, черт возьми, как же хотелось ошибиться! Однако не стоило быть особо видящим и слышащим, чтобы понять, что Эйнара обвели вокруг пальца.

Едва дверь закрылась, Алето повел руками в сторону и вниз. Секретарь откинулся на спинку стула, прижал руки к вискам, его дыхание участилось. Он клонил голову все ниже, пока она не упала на грудь, а он не закрыл глаза.

– Слушать меня! – рявкнул Алето, вскакивая.

Так всегда начинал один из надзирателей, ему хватало двух слов, чтобы на него обратили внимание и слушались. Оказалось, магии в них нет – оба кардинала дернулись, а один даже пискнул:

– Что… – и снял круглые очки. Сидящий рядом с ним белобрысый вперился в говорящего пронзительным взглядом.

Алето продолжал рычать, подражая грубым повелительным голосам, знакомым по Рицуму:

– Эйнара хотят арестовать. – Это был удар вслепую, но он казался способным заставить кардиналов внимать. – Альдо обвинит его, чтобы ослабить Орден, и вас арестуют вместе с ним. Эррано предатель, ясно? Он не просто так ушел. Вам нужно бежать отсюда и всю церковь, всех магов поднять, чтобы каждый говорил, что король незаслуженно обвинил вашего лидера, ясно?

– Да как… – проблеял очкастый.

Алето ткнул пальцем ему в грудь:

– Ты в тюрьме хочешь сидеть? И второй вопрос: ты войны хочешь? Эйнар – нет, он пытается помешать королю. Черт возьми, вы что, забыли, зачем вас позвали сюда? Поговорить! Как видите, никакого разговора нет. Поэтому мы должны действовать, ясно?

Дверь начала открываться, и прежде чем Алето успел поднять руки, белобрысый ловким движением переплел пальцы: схватившись за сердце, вернувшийся слуга начал падать, но очкастый подхватил его и уложил на спину, наклонив голову в сторону.

– Вы мне верите? – Алето мигом забыл про грубый, повелительный тон.

Кардиналы ведь были мышами. Эйнар выбирал тех, кто не имеет собственного голоса и не спутает планы, и такая четкая, слаженная работа казалась чуждой для них. Да черт с ней с работой даже, они выступили на его стороне и помогли!

– Мы верим душе Амадо, а раз вы оказались рядом с ним и хотите защитить его… – очкастый смущенно кашлянул.

– Вам надо уйти так, чтобы никто из дворцовых вас не заметил, – Алето взял прежний, более решительный и жесткий тон. – Хоть через окно вылезайте и прыгайте в толпу. Расскажите, что замыслил король. Ясно?

Алето выскочил из приемной и пошел уже медленнее, прислушиваясь к шуму за каждой из дверей: не стукнет ли испуганное сердце, не раздастся ли взволнованный голос. Но крики с улицы отвлекали – и почему людей до сих пор не разогнали? Неужели Альдо боялся, что это будет ему дорого стоить?

Первый ритм Алето услышал за створкой рядом с двойными дверями – это мог быть зал и боковая комната. Сердце звучало знакомо: достаточно спокойно и медленно, наверное, даже чуть медленнее, чем следовало. Он мог поспорить, что оно бьется с частотой ударов так пятьдесят – пятьдесят пять в минуту, и схожий ритм был у Ортеги.

Некромант распахнул дверь, не давая Эррано прислушаться и догадаться о присутствии гостя. Они одновременно подняли руки, и не произошло ничего. Пальцы были сжаты в одинаковых жестах: на правой – пытаясь сдавить сердце противника, на левой – защитить собственное.

– Пришел посмотреть, как я справляю нужду? – Эррано противно улыбнулся.

– Ты в таких местах это делаешь? А еще говорят, что крестьяне – свиньи.

От напряжения сводило кисти, а золотые нити так и дрожали, словно их дергал неумелый музыкант, но Алето сделал шаг к Ортеге. Жизнь научила тому, чего не рассказывают в светлых коридорах школы. Он справится.

– Что, продался? – Еще шаг вперед. – А я слышал, у тебя есть грустная история, как король лишил твою семью всего. Забыл уже?

– Как отнял, так и вернул, – Ортега улыбнулся.

– Шлюха ты продажная, Эррано.

– И что?

Алето расслабил левую ладонь, позволяя Ортеге сильнее сжать на сердце. На теле выступил пот, он почувствовал, как мало вокруг осталось воздуха, какая тяжесть давит на грудь, и оттянул ворот рубашки.

С трудом удерживая в голове мысль, Алето вытянул руки, будто пытался схватиться за нападавшего. Эррано с самодовольной улыбкой продолжал складывать пальцы в нужных жестах. Еще один шаг вперед. Боль отозвалась в затылке и челюсти. Последний шаг. Он прыгнул и ударил Эррано основанием ладони в нос. Маг отшатнулся, схватившись за лицо. Напряжение ослабло, сердце еще раз бешено скакнуло, а затем начало замедляться.

Такими были уроки Рицума. Но занятия с Альвардо тоже не прошли даром: он научил терпеть сердечную боль.

Спина и руки еще отдавали болью, и Алето схватил Эррано недостаточно сильно. Тот надавил локтями на предплечья некроманта, заставляя опустить их. Алето скользнул в сторону, отбил удар левой рукой и снова врезал ему кулаком по лицу, а затем схватил Ортегу за бело-красный сюртук и припечатал к стене.

Сделав глубокий вдох, он уложил Эррано на спину. Маг выглядел таким самодовольным и сильным, а оказался, как все чертовы аристократы – не ту они школу проходили. В Рицуме учили лучше.

Стилет в руке, быстрый надрез, кровь в склянке. Сжимая запястье Ортеги, Алето приказал:

– Очнись. Оставайся здесь.

Тело дернулось, как от внезапного удара, затем мужчина открыл глаза и, тяжело дыша, сел. Носки ботинок повернулись к выходу, но Эррано не двигался.

– Что ты задумал?

Ортега так посмотрел в ответ, что оставалось лишь поблагодарить Эйна, что в мире нет силы убивать взглядом. Губы дернулись, он сопротивлялся, однако кровь заставила его говорить:

– Я рассказал королю о планах Эйнара.

Просился вопрос «Почему?», но времени на это не было.

– Что Альдо задумал?

– Он арестует его. – Взгляд стал еще более яростным, хотя всего секунду назад казалось, что хуже некуда. Свободную руку Ортега так сжал в кулак, что на коже должен был остаться след.

– А остальных?

– Их отпустят, иначе меня бы тоже пришлось арестовать, чтобы не вызвать подозрений – это было мое условие.

Черт вонючий. И Эррано, предатель, и Эйнар, доверившийся ему.

– Почему Альдо ждал, а не арестовал его сразу?

Ортега плотно сжал губы, но через секунду все равно открыл рот:

– Эйнара слишком любят в народе, а королю Альдо не нужны новые волнения. Он ждет, что Эйнар сам подставит себя.

Наверное, на принятие решения было не больше трех секунд.

Можно вернуться, и если кардиналы еще во дворце, сделать вид, что ничего не было. Можно сбежать. Забыть о плане или продолжить дело. От всей души послать Эйнара к чертям, сказав, что он заслужил, или помочь и сбежать вдвоем – рискуя, что не уйдет ни один.

Черт возьми.

– Вставай, – приказал Алето, держа склянку с кровью открытой. – Ты знаешь, где они?

– В зале. – Ортега небрежно махнул рукой

– Сколько там человек?

– Не знаю.

– Так давай узнаем! Ты первый.

Едва не рыча от злости, Эррано вышел из комнаты. Он замер перед соседним залом, руки задрожали, но он не смог не толкнуть двери.

Альдо, положив ногу на ногу, сидел на кресле с высокой спинкой. По одну сторону стояли пятеро в форме дворцовой охраны, напротив них замерли маги. Эйнар опустился на колени, и маг с лицом, которое своим ублюдочным выражением подошло бы рицумским надзирателям, застегивал на его руках перчатки. Запястья заныли, вспомнив их вес.

Если последний крючок еще не закрыт, шанс есть. Да, против них маги и охрана, но… Они не проходили рицумскую школу. Эйнар был достаточно сильным магом, а Эррано не станет щадить своей жизни.

– Нападай, – скомандовал Алето и метнулся к стене, давая себе секунду, чтобы нащупать нити, а затем сдавить сердца.

Эррано, точно дирижер, высоко поднял руки и сплел пальцы. Двое схватились за груди, третий стремительно бледнел. А затем Ортега упал к ногам Алето, его голова лопнула, как переспевший плод, и из нее показалось что-то серовато-розовое, красное…

Эйнар дернулся, но не поднялся с колен, будто его что-то удерживало. Некромант встретился с ним взглядом, и за чертову секунду он смог кивком указать на дверь. Наверное, промедление длилось дольше, ведь Алето успел вспомнить, как двое мальчишек переглядывались перед новой дракой, когда одного из них смели оскорбить или ударить. Но в этой драки они проиграли.

Эйнар зарычал, как зверь на цепи, оттолкнулся от пола и плечом ударил мага под ребра с такой силой, что тот взмыл в воздух.

Алето выскочил в коридор. До окна было два метра, чертовых два метра.

Второй этаж. Всего-то. Но Алето знал, что такое секунда свободного падения, и знал, что такое удар об землю. В один из первых дней в Рицуме его стащили с кровати и выбросили в окно подобно мелкому мусору. Ему пришлось проползать внутрь, чтобы это не сочли за попытку побега. Нога потом срослась неправильно, он провел у врача больше времени, чем планировалось. Конечно, случай помог: врач оценил способности нового заключенного и уменьшил дозу таблеток, сдерживающих магию. Но та чертова секунда падения помнилась до сих пор.

Алето почувствовал, как камень вздымается под ногами, будто волна, его подкинуло вверх, но он смог сжать подоконник, бросил на него тело и перевалился. Руки инстинктивно потянулись вверх, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Вокруг была пустота, и эта проклятая секунда – скорее, доли секунды напомнили о каждом ударе, полученном в Рицуме.

Цветы, трава и рыхлая земля встретили гостеприимно, но тут же чьи-то руки подхватили Алето и вытащили на каменную часть площади, а крики толпы стихли и превратились в удивленный шепот.

Оттолкнув помогающего, он рванул с места. Нога подогнулась, он запнулся, кто-то заботливо протянул руки, и Алето снова побежал, чувствуя, как кашель рвется из груди, как колет в боку и как предательски болят колени. Но лучше так, чем там, во дворце, в плену у короля. Эту участь Эйнар забрал себе.

38. Ты должен говорить

Дверь не успела закрыться, как ее толкнули следующие посетители таверны «Дом Каса», и Алето пришлось посторониться. Все столы заняли, как и места у длинной, почти на треть зала, стойки. Поверхность из лакированного дерева была уставлена винными бокалами, пивными кружками и фирменными лепешками с начинкой. Алето полюбовался латунными кранами для пива, такими манящими, затем снова огляделся и увидел, что за одним из столов уже сидит Алио. Что же, значит, она не из тех девушек, которые опоздание считают делом чести.

Пробравшись через гостей, Алето плюхнулся на массивный стул. Блондинка выбрала место под мозаичным панно, изображающим прыгающую серну.

– Давненько я тут не был. – Алето улыбнулся, откидываясь на спинку.

Несмотря на вечный шум и частое отсутствие свободных мест, ему здесь нравилось. Балки потолка уже потемнели от времени, чтобы отодвинуть тяжелые деревянные стулья приходилось приложить немало усилий, а повара никогда не отказывали себе в удовольствии задержать гостю блюдо – и все равно «Дом Каса» оставался одним из самых популярных в городе мест. Таверна работала даже в год осады Алеонте, и каким-то чудом в ней всегда можно было найти хлеб, вареные яйца и бульон. Во всяком случае, так говорили.

– Ты заказала что-нибудь?

– Ты пришел сюда поесть?

– Как я могу прийти в таверну и не поесть? К тому же столик, где не взяли даже кружки пива, вызовет подозрение. – Алето принялся махать официантам.

Девушка промолчала, но во взгляде так и читалось недовольство. На самом деле, Алето понимал ее: он сам чувствовал то же беспокойство, хоть и старательно прятал его.

После ареста Эйнара город не то что всполошился – он поднялся на дыбы, это стало искрой, которая разожгла тлеющие ветви. Повсюду слышалось: «Душа Амадо напал на короля», «Душа Амадо убивал людей», «Душа Амадо хотел поднять восстание». Только Альдо просчитался: Алеонте выбрал себе хозяина и каждое слово против него принимал в штыки, продолжая считать своего светловолосого бога непогрешимым. Люди собирались и роптали уже по двум поводом: война и арест главы Ордена жизни. Гвардия и полиция разгоняли собрания, а где-то даже действовали силой, и разговоры, что кого-то избили, затоптали, покалечили, звучали все чаще.

Проблема крылась в том, что человек, заключенный в полицейской башне, был единственным, кто искренне хотел спасти город и не дать крови пролиться. А даже если и не единственным, без него Алето не знал, что делать.

Несколько дней они прятались, как разбежавшиеся по норам крысы, и одно это вызывало зубовный скрежет: жить так больше не хотелось. Среди всего хаоса Алио начала действовать первой и назначила встречу с военными.

К столу подскочил шустрый смуглый парень. Алето перечислил, загибая пальцы:

– Томатный суп, половинку жареного петуха, фруктовое вино и воду.

– Сена?

– Рис с морепродуктами и апельсиновую содовую.

Повторив заказ, парень отошел от стола.

– Мы пришли сюда поговорить, а не есть. – Алио улыбнулась. Неужели мысли об обеде растопили ее сердце?

– Я люблю есть, по моей фигуре не видно?

Подперев голову рукой, блондинка уставилась в сторону и не заговорила, пока не пришел второй приглашенный – чертов коршун.

Вместо приветствия, настороженно осматриваясь, он произнес:

– Я опоздал: мне казалось, что за мной следят. Нужно было убедиться.

– А где другие славные герои? Один остался, инспектор?

Грей устало вздохнул:

– Мы должны быть осторожны. Нам стоит собираться только малым количеством и в людных местах. Я рад, что хоть кто-то из вас это понимает.

Они обменялись с Алио взглядами, но девушка все равно съязвила:

– Да, беседы в тюрьме располагают к взаимопониманию.

– Закажи поесть, коршун, а затем поговорим. Ты ведь уже знаешь, что хочешь сказать?

За ухмылкой скрывалась надежда, что Горано действительно что-то предложит. Алето не знал плана Эйнара, не знал замысла военных и чувствовал себя слепым котенком, но в том, что надо срочно прозреть, что остаться в стороне уже не получится, он был уверен.

Подозвав официанта, Грей сделал заказ. Когда тот ушел, Алето поделился мыслями:

– Я замечал, что треску любят только женщины после сорока. Что ты скрываешь, коршун?

Бывший полицейский сделал такое постное лицо, что сошел бы за героя карикатуры.

– Я с севера, – буркнул он. – Там треску едят чаще, чем курицу или свинину, но в Алеонте ее готовят лучше.

– Да, чудесный город с великолепными поварами.

Грей и Алио переглянулись, и казалось, могли бы, уже ушли – вернее, даже не приходили бы.

– Алето, ты знаешь план Эйнара? – коршун перешел к делу. Некромант покачал головой. – А ты, Алио?

– Да, – уверенно ответила девушка. – Поэтому я позвала его, – кивком она указала на Алето.

– Эй! – тот сразу насторожился. – Я что, избран спасти Эйнара? Идите к черту, если так.

– Нет.

Грей даже не улыбнулся – неужели его не повеселила столь чудная картина? Или он не умел воображать? Наверное. Он как раз походил на человека без фантазии.

– Я кое с кем поговорил и знаю, где его держат, но та часть полицейской башни хорошо охраняется. Нам не хватит времени.

– Значит, остановить, – Алето не стал произносить имя или титул, но мотнул головой наверх, – легче, чем вызволить этого черта? Отлично. Раз плюнуть, наверное. Сделаем дело, а вечером уже будем праздновать?

На этот раз повара справились быстро, и пока официант ставил блюда, все трое обменивались тяжелыми взглядами, но некромант дважды разбавил их ухмылкой.

Вино было разлито так аккуратно, что кусочки апельсинов и яблок остались в графине. Взяв бокал за ножку, Алето спросил:

– За что выпьем, друзья мои?

– За серьезных людей, – буркнул Грей.

– Которые совершают серьезные поступки, как сказал бы наш пафосный друг. – Алето отпил вина. – Хорошо, пока я ем, вы можете поделиться планом.

– Тогда по порядку. – Грей приосанился и напомнил коршуна, которого они знали. – Мы не успели, сегодня из города отправляются первые корабли.

Алето кивнул. Это он слышал уже не меньше сотни раз, горестные слова неслись отовсюду, а люди попрятались по домам, будто так могли продлить время вместе. Даже в таверне хмурые лица и обрывки разговоров не давали забыть о первых солдатах, отправляющихся на север.

Грей придвинул стул и продолжил тише:

– Мы думали, отправка войск растянется на месяц, но большая часть отплывает через семь дней, еще часть уйдет землей. Склады открыты, армия вооружена – в этом наше преимущество. Однако чтобы мы могли действовать, необходимо, чтобы люди оказались далеко от дворца.

– Как? – буркнул Алето с набитым ртом.

Вкус еды не ощущался – все чувства были направлены на мысли о будущем, и ни один глоток вина уже не делал их легче.

– Скоро состоится день святого Ригьедо.

Чертов коршун опять замолчал.

Неужели он думал, что окружающие читают мысли? Или мнил себя великим оратором, которому достаточно двух слов, чтобы его поняли? Хотя судя по кивкам, Алио понимала.

Ригьедо был одним из сподвижников Эйна и считался покровителем искусств. Празднование традиционно проходило ночью. Уже давно оно стало больше, чем религиозное торжество, и основная часть алеонтийцев в полночь собирались под стенами Южного храма.

– Город разделится на две части: одни придут к храму, а другие останутся дома, в жилых районах. Если выступить ночью, мы застанем гвардию и полицию врасплох. Эйнар должен был собрать людей и держать их вокруг себя, чтобы они не ушли. Между дворцом и храмом не меньше шести километров, это достаточно безопасно. Проблема заключается в том, что церковь Эйна в смятении. Эйнар Амадо арестован, Эррано Ортега убит. Нет никого, кто бы заменил их, а власть директора школы или кардиналов мала. Они не станут проводить праздник.

Алето отложил вилку. Знал бы Эйнар, как быстро ему подыскали замену! Только наспех поставленные спектакли редко собирали овации.

– Требуются услуги некроманта? Необходимо подчинить кого-то, чтобы праздник состоялся? Это не дает обещания, что люди останутся в безопасности.

Так и не притронувшись к еде, Грей отодвинул от себя тарелку и вздохнул:

– Не дает. Мы не сможем уберечь всех, но мы постараемся. Церковь Эйна – главная сила Алеонте, способная объединить людей. Верующим будет плевать, ночь это или день, они придут, чтобы услышать голос, который поможет хоть на час забыть о войне. Да, Алето, ты прав: нужна помощь некроманта. – Грей сделал такое лицо, будто слова дались ему с трудом. – Необходимо выследить директора школы и сделать так, чтобы он отдал распоряжение о проведении праздника. Весь город должен ждать и хотеть прийти.

Алето покивал в такт сказанному. В словах Горано была доля истины, но все равно замысел казался чужим. А вот на лице Алио не появилось ни доли сомнений – только бесконечная уверенность, какой обычно отвечал Эйнар.

– Я смогу это сделать, но сен Туньо будто деньгами платит за каждое слово. Вокруг него не соберутся. И я не знаю, кого из церковников будут слушать достаточно долго. Они же говорят заготовленными текстами, и это чувствуется.

– Алето, ты все понимаешь. – Алио вкрадчиво посмотрела на него. – Ты рос с Эйнаром, вас воспитывали одинаково. Тебя готовили стать вторым лидером Ордена. Это твое место, больше, чем кого-либо. Ты должен говорить.

Кусок курицы застрял в горле, и Алето закашлялся. Слова Алио звучали еще более дивно, чем все, о чем обычно говорил Эйнар. Он представил перекосившееся лицо церковника, если бы тот услышал – даже ему бы стало смешно!

– Если кровь Туньо будет в твоих руках, – продолжала девушка, – ты сможешь занять нужное место. Эйнар ведь помог тебе с документами, ты такой же служитель, как остальные.

– Во имя Эйна, я вам что, актер на сцене? Что я должен сказать? Да я службу-то проводил всего раз или два и то не один был, а на ней только и нужно, что читать отрывки из книги. Наймите актера или поищите желающих среди церковников. Я прикажу Туньо, он протолкнет его, за это не переживайте.

– Алето, времени искать нет. – Грей посмотрел на часы, словно счет шел уже на минуты. – Я сказал все, что должен был, теперь мне нужно идти. У нас нет другого выбора, или пострадают люди. Подумай, свяжемся вечером.

Грей вышел из-за стола. Алето бросил ему вслед:

– Как свяжемся-то? – Но коршун уже ушел.

Повисло тягостное молчание. Алио прожигала взглядом. Некромант поковырял вилкой остатки еды на тарелке и не выдержал:

– Не смотри так! Мне предлагают занять место Эйнара, а сам он оказался в тюрьме. Забавно, да? Но поменяться местами я никогда не хотел.

– Я знаю, что тебе страшно, но раз ты до сих пор здесь, ты хочешь остаться в Алеонте. Давай, назови опять его проклятым или чертовым! Ты все равно здесь. – Алио сделала паузу. – Я не знаю, известно ли тебе, кто я. Меня воспитывал отец Гаста. – Алето недоверчиво посмотрел на девушку. – Я росла в школе, только мне запрещалось выходить из своей комнаты днем.

Похоже на Альвардо. Еще одна, ставшая жертвой старого сумасшедшего ублюдка.

– Когда я узнала, что отец Гаста выбрал тебя, я ускользнула из комнаты. Мне хотелось посмотреть, кто ты и чем ты можешь быть лучше Эйнара. – Алето, не сдержавшись, закатил глаза. – Ты был таким милым.

Он рассмеялся. Алио тоже улыбнулась:

– Я не видела в тебе стали, которая нужна, чтобы управлять Орденом, или огня, чтобы вдохновлять людей, но ты выглядел… – блондинка замялась. – Надежным. На самом деле, ты так зыркал на всех, что сначала я решила, что ты злой, но один и с Эйнаром ты становился иным. Я подумала, что всем нужен такой друг.

Это было также неприятно слышать, как попытки Эйнара оправдать свой выбор.

– Мне льстит, что ты посчитала меня милым, но твое мнение не меняет того, что произошло. Даже если я решусь занять место Эйнара, я не помогу ему. Ты же ради этого начала разговор? Да, я согласился на общее дело, но мое прощение – это попытка отпустить, а не спасение его тупой головы.

– Хватит, он тоже терял!

– Да что он терял?

– Себя.

Алето ухмыльнулся:

– Теперь я понял, почему ты нравишься Эйнару.

– Что?

– Вы одинаково приторно говорите.

Алио скрестила руки на груди и с привычным надменным видом ответила:

– Вы с Рони тоже похожи: вы оба молчите.

– Да я слов произнес больше, чем ты за все время!

– А сколько из них искренние? Ты молодец, хорошо держишь маску, но насмехайся сколько угодно, я все равно вижу, что ты хочешь защитить Алеонте и что где-то глубоко прячется желание спасти Эйнара. И разве ты сказал, как тебе больно, и насколько важно услышать «прости»? Нет, тебе нравится быть обиженным да оскорбленным. Вы не смогли поговорить тогда и не смогли сейчас. Так разве ты не молчун?

– Ты сукой при Эйнаре стала или еще до него?

– Я попала в цель? Или приказывай моей крови, или я продолжу. Да, ты молчун. Ты мог рассказать о том, что делает Эйнар, чтобы его осудили, но ты не стал. Не смог. Своим молчанием ты себе же подписываешь приговор. Не говоришь, что тебе больно, не говоришь, что напуган и даже себе не признаешься, что как бы тебя ни потрепали, ты остался тем же. Твоя маска сломалась. Я знаю: ты первый из тех, кто встанет за людей.

– Смотрите, провидица какая, – Алето ухмыльнулся, но это далось через силу.

Чертова Алио своими словами так походила на Эйнара. Нет, даже не пафосом – в кои-то веки дело было не в нем. Ее слова тоже трогали. Другу всегда было достаточно пары предложений, чтобы его послушали, чтобы за ним пошли. Алио, оказалось, умеет так же. Вроде бы она говорила неверные, неприятные слова, но они достали до измученного мальчишки и коснулись его.

Хотелось ответить Алио чем-то искренним. Привычка оказалась сильнее:

– Иди к черту со своим Эйнаром и городом. Я подумаю, присоединиться ли к этому путешествию.

Алето направился к выходу. Надо остаться одному, пройтись и разложить чертовы мысли по нужным сторонам.

***

В порту было слишком шумно и суетно даже для порта – Алето впервые видел, чтобы здесь собралось столько людей. Воздух звенел от гомона и переливался тысячами голосов, в которых мешались страх, тоска, отчаяние и безумная надежда.

Снаряжение и припасы нескончаемым потоком тянули по сходням на палубу. Бочки, ящики, коробки, упаковочные клети заносили люди с выпученными от усталости и напряжения глазами, они кряхтели, стонали, перекрикивались, мешая слова с руганью и проклятиями. Самые тяжелые грузы втаскивали лошади, и глаза у них уже налились кровью, а на губах выступила пена.

Вертя головой по сторонам, Алето уселся на деревянный ящик. Казалось, мир не мог быть более сумасшедшим, чем здесь и сейчас. Хотелось уйти, и мысли уже ускользали на юг, в старые кварталы города, где стояли высокие, острые здания, одним своим внушительным видом дающие чувство защищенности, но Алето заставлял себя сидеть.

Едва ли в порту хоть один метр остался свободным. Люди превратились в рокочущую толпу, они обнимались, целовались, махали руками, а еще плакали, стенали, вопрошали к богу, проклинали короля, бросались словами любви и никак, никак не хотели отпускать друг друга. Жены льнули к мужьям, матери заботливо прижимали сыновей, дети цеплялись за родителей. Кто-то делал мужественное лицо, обещал вернуться, но какой же это был чертов спектакль, и едва ли в него удавалось поверить хоть кому-то.

Точно заразившись всеобщим безумием, Алето уже сам слышал, как перепуганная мать прощается с ним, как лепечет глупышка Лота… Но этого не было и, наверное, он даже мог порадоваться «свободе».

На выдохе Алето поднял лицо к небу. Оно было таким голубым, таким ярким, что смотреть больно. Это небо должно было принадлежать мирным видам, а не слезам и прощанию.

– Куда уселся, а ну встань! – гаркнул докер над ухом.

Дернувшись от неожиданного крика, Алето спрыгнул с ящика и побрел к следующему причалу.

Язвительные слова закончились, оставив голосок прежнего Алето, который и правда был готов прыгнуть в море за утопающим. Эйнар оказался прав: Алеонте тонет, и все они на одном корабле.

39. Не молчать и не терпеть

Они сидели в подвале жилого дома, и Грей поочередно смотрел на присутствующих, будто делил их на части и взвешивал каждую.

Роль Серге оказалась больше, чем предполагал коршун. Старый друг был одним из лидеров готовящегося переворота, зачинщиком и бесстрашным капитаном, готовым драться за дело до конца. Именно он возглавит выступающих против короля военных и предъявит ультиматум.

Витор Сорио был немногословен. Грей так и не понял, что подтолкнуло хмурого мужчину к решительным действиям, но его настойчивость не подразумевала сомнений. Он должен был стать тем, кто «останется» на стороне короля и нанесет удар изнутри.

Алио Арьяно казалась чужой в мужской компании, но ей понадобилось всего несколько решительных слов, чтобы убедить в своих намерениях. Грей будто видел в ней Эйнара: не убийцу, но человека, готового защищать и бороться. Девушка стала связующим звеном с Аманьесой и Орденом жизни.

В деле был важен еще один. Грей знал свою роль: он возглавит отряд, который попадет на базу, где хранится техника. В то, что удастся решить вопрос ультиматумом, не верил никто, и проникновение стало одной из ключевых частей плана.

Сверху раздались смешанные с музыкой детские крики. Аргин Мирада, владелец дома, где встречались военные, смущенно улыбнулся. Даже это было частью плана: для соседей собрание выглядело как встреча сослуживцев, пришедших со своими семьями. Жены наверху старательно поддерживали иллюзию веселья.

– Что решили маги? – Когда Витор обращался к Алио, его голос всегда звучал мягче, но даже в такие моменты на суровом лице не появлялось улыбки.

– Орден поддержит, – девушка кивнула. – Я не могу ответить за каждого, без лидера они разобщены, но те, с кем я говорила, готовы действовать.

Грей чувствовал к Алио уважение. Своей решительностью и настойчивостью она напоминала Мерсаду. В подругн было больше огня, а Алио обычно смотрела холодно и с толикой надменности, но говорила и действовала она так уверенно, что это неизменно притягивало внимание.

– Это точно? – в голосе Серге слышалось беспокойство. В отличие от других, он не сидел за столом, а стоял у стены, скрестив руки. – Ты не маг крови, зачем им слушать тебя?

– Они не слушают меня – они выступают за себя. Как и вы, маги не хотят воевать впустую. Просто я знаю, что им сказать.

– Мы собрались для другого! – нетерпеливо воскликнул Моньо Рине. Он был из младшего состава, но за свою готовность действовать и смелость заслужил место за столом. – План мы обсуждали достаточно. Остался один вопрос: что будет с королем Альдо, если… – Моньо замолчал, но заканчивать не требовалось: каждый понимал, о чем идет речь.

После паузы Моньо продолжил рассуждать:

– Разве мы можем убить короля? Дело не в отсутствии власти. Совет из числа выбранных способен заменить его. Но некоторые области восстанут, и мы все равно придем к войне.

Серге вернулся за стол.

– Да, Моньо. Если Альдо не уступит, тюрьма не решит вопрос: заключение будет равнозначно казни. Нам нужно найти рычаги давления на губернаторов, вот о чем стоит подумать.

Грей подал голос:

– У меня остались знакомые в полицейском архиве. Я проверю губернаторов и их семьи, возможно, мы что-нибудь найдем.

– Если что и способно остановить их, то не архивы. – Витор поджал губы, сделавшись еще более хмурым.

– Пора сказать вслух: никто не верит, что король согласится на уступки. – Моньо бросил огненный взгляд на сидящих слева, справа. – Если дело дойдет до конца, мы должны убить его. Если мы накажем убийцу по всем законам и предложим восставшим губернаторам исключительные права… Хотя бы на время. Это уменьшит их верность королю.

– Мы не отправим на казнь ни одного из нас. – Серге покачал головой.

– Грей, – на лице Витора появилось что-то, очень отдаленно похожее на улыбку, – ты говорил, что Аманьеса, который должен выступать на дне святого Ригьедо, – беглый заключенный?

– Да, – Грей медленно кивнул.

– Он в любом случае должен быть возвращен в Рицум.

– Нет! – воскликнула Алио, грозно смотря на Витора. – Алето один из нас. Я не позволю.

Грей молчал, обдумывая услышанное. Да, Аманьеса был некромантом и беглецом, но на фоне готовящегося восстания его вина казалась ничтожной, а в правдивости обвинения Грей уже давно сомневался.

– Это заключенный без имени, документов и поддержки. По-моему, нам даже голосовать не требуется, чтобы решить. Нужно только указать верное место. Если он такой, как вы говорили, он встанет на него. – Витор смотрел на Алио в ответ, но на этот раз из глаз напрочь исчезло все человеческое и понимающее.

Грей не хотел защищать Аманьесу, но и с планом военных согласиться не мог. Он перестал быть полицейским не для того, чтобы вернуться ко лжи и хитрости – он выбрал честную игру.

***

Все действия были так знакомы, что Алето мог повторить их, даже если бы его разбудили посреди ночи. Для Ордена крови в них не было нового: ведомые жаждой выгоды или интересом они проделывали это не раз.

Когда Алето увидел Бенита Туньо, директора школы Ордена жизни, ему понадобилось всего секунда – ладно, пять, – чтобы сжать руки в нужном жесте, заставляя того схватиться за грудь и осесть на землю. Медленно, но его сердце билось, и какая-нибудь нюхательная соль или другие штучки, которыми пользовались впечатлительные сеноры и сены, могли привести его в чувство, однако Алето не позволял ритму ускориться.

В переулке было безлюдно и тихо, и он подошел, не оглядываясь. Выбрать момент, когда Туньо останется один, оказалось самым сложным в задуманном плане, остальное же было простым и ясным, как давно заученная мысль.

Некромант присел перед Туньо, продолжавшим плотно сжимать губы. Алето помнил его по школе: даже будучи учителем Бенит экономил слова, и ученики по большей части оставались предоставлены сами себе. Из-за чего Альвардо выбрал его преемником? Хотя этот безумный ублюдок никогда не умел выбирать.

Ладони так и чесались, хотелось сильнее сжать пальцы, остановить сердце – и чтобы тонкие губы больше не произнесли ни слова, а холеные руки никогда не сжали указки, которой тот мог ударить расшумевшихся учеников.

Чертова школа, чертова церковь – весь Орден чертов. Вздохнув, Алето сделал незаметное движение запястьем – из рукава в ждущую ладонь скользнул стилет. Некромант поднял манжеты сюртука и рубахи Бенита и сделал короткий кривой надрез – порезался, конечно, всего лишь порезался.

– Ты устал, тебе стало плохо, и ты понял, что пора отдохнуть. День святого Ригьедо нужен всем. Ты знаешь, что так вы сплотите людей вокруг себя и получите больше поддержки. Церковь пожертвует одежду, лекарства, сделает бесплатные угощения. Об этом должны узнать все, и вы подготовитесь принять большое количество людей. Вместо Эйнара речь произнесет Алето Аманьеса. – Он сделал паузу, сбившись. – Новый служитель. Найти его можно в Южном храме.

Некромант взял немного крови Туньо, затем поднялся и, насвистывая, пошел дальше по переулку. Треть дела сделана. Вторая часть тоже не будет сложной, а вот в окончании Алето сомневался.

***

Эйнар ошибся. Он полагал, что его посадят в общую камеру, где надо драться за место и кусок хлеба, а людей держат как скот. Реальность оказалась другой: не лучше, не хуже – точно напротив.

Три шага вперед, три шага назад – камера кончалась. Кровать была такая низкая, что если сесть, колени оказывались почти на уровне груди, а отхожее место располагалось настолько близко, что в какую сторону ни ляжешь, запах не исчезнет. Под потолком горел фонарь – и рук не разглядишь. В серых каменных стенах не было даже крошечного окна, а в тяжелой двери из дерева и железа – ни щели.

И тишина. Эйнару казалось, что его увели на многие километры вниз, и над ним – целая толща земли. Мысль об этом становилась почти осязаемой, она давила со всех сторон и порождала желание забиться в угол. Эйнар делал глубокий вдох, отчаянно мечтая почувствовать свежий воздух, хоть легкий ветерок, но ничего, ничего не было, и дыхание перехватывало.

И бездействие. В первый день Эйнар ходил по камере, во второй – добавил физические упражнения, на третий тоже, но потом все потеряло смысл. День ощущался как вечность, а тяжелые перчатки снимали всего на несколько минут – оставалось только сидеть, уставившись в голую стену, и думать. Это сводило с ума еще больше, чем тишина и бездействие: собственные мысли оказались самым страшным оружием.

Эйнар перевернулся на другой бок и уставился в стену. Одновременно с этим послышался звук открываемой двери. Он сел и с надеждой посмотрел на нее. Сегодня началась смена ворона Кара Ривьеды, он был верующим и между обходами приходил к пленнику, разговаривал, однажды даже принес кофе. Это было единственное светлое мгновение за… Эйнар точно не знал, сколько дней прошло.

Первым вошел незнакомый ворон, который держал в руках металлическую тарелку с густой из-за добавления крахмала похлебкой. Следом появились еще двое: все не старше двадцати пяти, с одинаковыми короткими стрижками и в черных вороньих куртках.

Что-то было не так. Если требовалось снять перчатки, приходила пара ворон-гриф. Если нет – один ворон. Эйнар напряг плечи. О том, как полицейские ведут себя с заключенными, говорили разное – хорошего в этом не было.

– Ужин. – Ворон так бросил тарелку на кровать, что половина похлебки расплескалась.

– Спасибо. – Эйнар попытался улыбнуться. – Вы снимете перчатки?

– Так жри.

Второй схватил пленника за волосы и ткнул лицом в тарелку. Зубы стукнулись о металлический край, рот наполнился привкусом крови, крахмала и переваренного картофель. Забыв о перчатках, Эйнар попытался схватить державшего за запястье, но тот надавил сильнее, и противная жижа забилась в нос, лишая дыхания. Он дернулся сильнее – рука не отпускала.

– Что, не нравится? – послышался ядовитый шепот. – Разве ты не пес, не научился есть из миски?

Эйнару позволили выпрямить спину, и он не раздумывая стукнул ворона тяжелой перчаткой. Заведя ушибленную руку назад, левой полицейский также быстро ударил пленника в солнечное сплетение. Боль прошла от легких до низа живота, Эйнар сжался, дыхание вырвалось со свистом.

– Не один ты судить можешь?

Рука опять схватила за волосы и потянула наверх, заставляя разогнуться.

– Скольких воронов ты убил, а?

Хватка стала сильнее. Полицейский наклонился к Эйнару, но полумрак все равно не позволял разглядеть черты его лица, взгляд – чтобы ощутить ненависть, глаза не требовались.

– Сколько счел нужным, – выдавил Эйнар.

Он знал, что это неправильный, безумно неправильный ответ, который идет вразрез с новыми мыслями и делает только хуже, однако других слов не нашлось. Эйн учил не молчать и не терпеть.

Второй снова дернул вниз, к тарелке, но Эйнар уперся ладонями о края кровати. Тогда рука потянула его за волосы назад и на пол. Пленник успел выгнуться, пнуть одного из воронов, тяжелая перчатка почти коснулась живота другого, но его уже повалили, и по почкам пришелся крепкий удар ботинком.

– Собаке собачья смерть, – прошипел ворон.

Все трое обрушились градом пинков по пояснице и ребрам. Эйнар начал подтягивать ноги к груди, закрывать голову, но не успел – грязный ботинок ударил по лицу. Где-то далеко послышался свист, он сменился звоном, который напомнил о колоколах и вечерней службе.

40. Как человек

Ведомый зовом крови, Бенит Туньо верно сыграл свою роль: город услышал воззвание церкви. Она объявила, что помимо традиционных гуляний будет устроен благотворительный вечер, на котором нуждающиеся смогут получить еду, одежду, лекарства.

Алето начал «вхождение» в церковь. Эйнар сотворил с людьми какую-то чертову магию, но Алето теперь действительно был приписан к Южному храму и его принимали как равного. Слова Туньо, что новый служитель будет говорить от имени церкви, не вызвали ни вопросов, ни удивления. Хотя Алето все равно чувствовал себя самозванцем, обманом занявшим чужое место, и не мог поверить, что все произойдет сегодня.

Это звучало подобно приговору. В полночь толпы соберутся вокруг церкви, и все будут ждать его слов. Их нужно найти любой ценой, чтобы удерживать горожан как можно дольше, ведь ночью случится кое-что еще: колонны военных двинутся к дворцу и окружат его с требованием остановить войну, а если король откажется отменить указ, выступят против уже другими способами.

Чтобы все прошло как надо, Алето старательно носил бело-красное. Он поселился в обители, решив, что среди послушников проще прятаться, и это же поможет поддержать легенду. Рони и Эрио тоже были здесь, их приняли как нуждающихся в приюте, и старшей сестре дали работу в садах, а младшую взяли в школу. Даже Рыжему нашлось место: он открыл в себе талант ловить мышей, хотя Алето подозревал, что это не из-за ловкости – просто дуракам обычно везло. Алио гуляла сама по себе, не раскрывая своего убежища и явно что-то замыслив. Алето видел ее всего раз или два, да и то, когда требовалось переговорить с военными.

Особое для себя место нашел Чезаре. Алето замечал тоску в глазах кровника, он с таким рвением помогал по хозяйству и каждый раз замирал, улыбаясь, когда звенели колокола. От насмешек по поводу церкви и слов об отнятой жизни ничего не осталось – может, дом был плох, но это был его дом, и он вернулся в него.

– Жмет мне как-то, – пожаловался Алето, поднимая руки, чтобы показать, как натягивается ткань.

– Найди сестру Олик, она подберет тебе одежду по размеру. – На лице кровника застыло постное выражение, отчего он напомнил коршуна Грея. Хотя Алето не был уверен, что сам не выглядит подобным образом. Только близился полдень, а нервы уже натянулись, и тревожные мысли скреблись в его двери маленькими злыми крысами.

Сидя на скамье, Алето повернулся к саду, положил руки на край беседки, а на них – голову и устремил взгляд на красные гвоздики. В его оранжерее тоже рос этот сорт, самый поздний. В Алеонте любили гвоздики: их считали стойкими и выносливыми, как людей здесь, и ассоциировали с пролитой за свободу кровью. Наверное, опять чертов Орден придумал легенду себе под стать.

Смотреть на зелень было приятно, а еще – вдыхать ароматы персиковых деревьев и груш. Послушники тихо суетились в саду, собирая плоды. Хотя издалека летели звуки: кудахтали куры – Рыжий опять гонял их?, доносилось лошадиное ржание, слышалась чья-то брань. Алето представилось, что это кто-то уронил корзину с собранным виноградом.

– Алето. – Услышав свое имя, он повернулся к кровнику. – Я хочу помолиться.

– Ты идиот, Чезаре?

Тот ответил твердым взглядом с непоколебимой уверенностью. Чтобы остаться неузнанным, Чезаре перестал бриться, иначе зачесывал волосы, но все равно собой прежним он казался сильнее, чем когда-либо ранее. А ведь он даже не надел бело-красный.

– Я хочу помолиться, – Чезаре вложил в голос легкий, но выразительный нажим.

– Ясно. Я тоже идиот, так что не расстраивайся. Я тоже хочу помолиться. Идем.

Алето не обращался к Эйну уже несколько лет: шутил, проклинал, издевался, но ни разу так и не посмотрел на икону светловолосого бога. Зачем молиться, когда не осталось тех, за кого стоит просить? Но то ли страх взял свое, то ли разум отказал: захотелось встать на колени и обратиться к рисунку на деревянной доске. Как будто услышат!

– Дневная служба еще не кончилась? – спросил Алето, когда они направились к храму.

– Нет, она заканчивается, когда солнце касается вон той башни. – Чезаре указал так быстро, что Алето не успел разглядеть. – А зимой – дальней. – Еще одно быстрое движение.

Наверное, Эйнар тоже это знал. Два черта, преданных церкви и городу. Только увидев, каким взглядом кровник смотрит в обители по сторонам, Алето понял, что его кровь не сильнее: Чезаре в большей степени остался собой, и с Алето у него оказалось меньше общего, чем с Эйнаром.

Они шли в молчании. Идущие навстречу тоже были тихи, а еще напуганы, растеряны или взволнованы. Каждый будто сумел прочесть написанное между строк и понял: что-то случится. Нет, конечно, о плане вряд ли кто догадывался по-настоящему, иначе бы всех уже арестовали, но Алето почему-то казалось, что город чувствует и ждет.

Черт возьми, он же, подобно Эйнару, начал говорить об Алеонте, как об одушевленном предмете! Если попросить Эйна забрать всю дурь из головы, он поможет?

– Ну что, Чезаре, ты еще помнишь молитвы? – спросил Алето, только бы разбить гнетущее молчание, однако улыбка вышла натянутой, а голос – безрадостным.

– Каждую молитву и каждую страницу книги Эйна. Я все помню.

Наверное, эти воспоминания и сделали его взгляд таким тоскливым, но движения стали более резкими и порывистыми, как раньше. Алето знал, что не имеет права вмешиваться, даже говорить что-то, но ему не хватало ухмылок и шуток Чезаре. Это ведь была его собственная часть, и, перестав их слышать, он задумался о том, что скрыто за ними. Оказалось, там только то, что лучше вырвать с корнем.

– Черт возьми, ты теперь всегда будешь таким?

– Уже не нравлюсь? – Наконец, на лице Чезаре появилась знакомая ухмылка.

– Ты мне никогда не нравился, черт.

– А кто называл меня братом? – Кровник приподнял одну бровь, что придало ему более озорной вид.

– По крови, но не по зову сердца. – Алето постарался, чтобы голос прозвучал как можно равнодушнее.

– Ясно. Тогда я забираю Рыжего и ухожу отсюда.

– Это мой кот!

– У него даже имени не было, пока не появилась Эрио.

– Ты точно черт вонючий.

– А кровники никогда не пахнут розами.

Этот глупый разговор был подобен плоту, за который можно ухватиться посреди шторма. Не выплыть, конечно, даже к берегу не подобраться, но хотя бы на миг почувствовать уверенность. Впрочем, какая к черту уверенность, когда близится переворот, а от слов одного зависят жизни?

Дорога вывела к храму. Во дворе собралось больше людей, чем обычно. Голоса прихожан напоминали пчелиное гудение, и в нем звенела тревога. Они не заходили внутрь – казалось, им это даже не нужно, они прибились к храму, как к очагу, лишь бы получить толику тепла. Нищие по-прежнему тянули чаши для подаяний, но и они поумерили наглость и скромно держались по краям.

Алето казалось, что он идет рядом с Эйнаром: Чезаре также высоко поднимал голову, он пробирался сквозь толпу, одаривая каждого легкой, ободряющей улыбкой. Хотелось вскричать: «Спрячься же, черт!», но Алето молча шел следом, зная, что кровник его не услышит, даже если заорать на ухо.

В стенах храма людей оказалось меньше, чем на улице. За аналоем служитель в бело-красном читал отрывок из книги Эйна. Тексты были разными: чаще звучали рассказы от лица соратников о трудностях, которые пришлось преодолевать, строя мир, или о первых беглецах – но сегодня снова говорилось о светловолосом боге. Алето подумал, что это правильный выбор: людям было важно слышать, что им помогают, за ними присматривают, они не одни.

Свободных мест в зале было немного, и они разошлись. Чезаре остался на заднем ряду, подальше от людей, Алето прошел вперед. Большая часть прихожан стояла на коленях. Они шевелили губами, вторя говорящему, и глазами побитых зверят смотрели на иконы. Исчезли запахи духов и пота, которые обычно исходили от горожан, остались только воск, ладан и апельсиновое дерево да тонкий цветочный аромат с улицы.

Алето опустился на колени и, едва вслушиваясь в низкий звучный голос служителя, устремил взгляд к сводам, где множество солнц сплетались в едином узоре. Он всегда так делал во время службы: пропускал слова из книги Эйна мимо ушей и убегал мыслями. Они и сейчас были далеко, но что-то в них изменилось, в самом течении. Алето явственно чувствовал страх людей, понимал его и знал, о чем они думают. Их тоже не волновали слова церковника: они были громоотводом, который забирал молнию, но не укрывал от косого дождя и грома.

Слева стояла девушка со светлым, одухотворенным лицом и шепотом вторила словам служителя, справа был пожилой мужчина, который так гнул спину, будто на него опустилась вся тяжесть мира. Линия за линией, люди стояли на коленях и молились о защите.

Может, чертов Эйн специально закрутил нити их судеб в такой тугой клубок? Алето посмотрел на изображение бога. В глазах того было столько света и жизни, словно они принадлежали не иконе, а настоящему человеку. Его происки? Хотелось свалить происходящее на божественную силу, но стоило признать, что каждый сам себе был богом и выбирал судьбу. Вот и ему пора выбрать: продолжить прежнюю жизнь, прячась от людей – и от самого себя? – или попробовать заново.

Когда церковник читал об изгнании Эйна, его голос перешел на взволнованный шепот, и люди подались вперед, вслушиваясь.

Алето снова посмотрел на свод. Он бывал в церкви не меньше сотни раз, но никогда не чувствовал себя здесь по-настоящему своим. Почему же он вставал на место того, кто должен объединить верующих вокруг себя?

Да, и правда, чертов Эйн. А еще Альвардо чертов, Эйнар чертов и сам он тоже чертов. Можно спрашивать себя, почему все не может быть как раньше, но ключевым был не ответ, а слова “не может”. Значит, остается зажить по-новому, как человек, а не пес побитый.

Алето дернулся, и девушка, испуганно глянув, отстранилась от него. Неужели это пафос Эйнара проник внутрь? Надо пустить себе кровь, чтобы мысли вернулись в привычное русло.

Алето еще сильнее задрал голову, точно на потолке могли быть написаны ответы. Вроде бы не было, а может, это проклятый левый глаз, плохо видящий после драки в Рицуме, не мог их разглядеть. Наверное, скажи Алето такое Эйнару, он бы бросил что-то привычно-громкое: «Зато сердце зорко». Но оно тоже оказалось подслеповатым и не давало ответов.

Взгляд опять устремился к богу беглецов. Служитель продолжал историю, наверное, уже в тысячный раз в своей жизни. В религии не было нового, церковь читала одни и те же тексты, снова и снова повторяя несколько мыслей. Алето думал, что уже забыл их, но стоило обратить внимание на голос, и разум легко дополнил окончание:

– И взглянув в лицо отца, Эйн понял, что не наказанием были его годы на земле…

«Что нужно было ему упасть, чтобы понять, кто он на самом деле…»

Все те же громкие, слащавые слова. Что же в них было такого, что годы не справились и не смогли стереть их из памяти? Алето так шумно вздохнул, что несколько человек повернулись к нему. Может, поэтому он не видел верного: не смотреть следовало, а вспомнить?

Ах, черт возьми! Вот и вспомнил. Алето улыбнулся, не понимая, что вызвало такую сумасшедшую, диковатую улыбку.

Люди медленно поднимались, но он не ждал очереди, внутри будто пружина разжалась, и Алето, подбежав к иконе, упал перед ней на колени, хотя не смел поцеловать, как делали другие, и лишь прижался лбом к полотну со светловолосым богом.

– Не оставь, – слабо выдохнул Алето, сильнее прижавшись к иконе. Это было не для бога – для себя, для своих дурацких мыслей, для воспоминаний, терять которые теперь не хотелось. Будто и правда чертова искра Эйна существовала, она нашлась, наконец, и теплом разлилась в груди.

Алето поднялся, смущенно оглядываясь, и отодвинулся к стене, дожидаться Чезаре. Он не подошел к иконе, но так взглянул на церковника, словно хотел отчитать его: за неверную интонацию, за лишний вздох, за недостаточно горящий взор.

Подойдя, кровник удивился:

– Что с тобой? Так история Эйна проняла? Я же лучше рассказывал.

Алето улыбнулся уже без смущения и ответил с привычной язвительностью:

– Я восстал из пепла. Слышал легенду про птицу феникс, которая сгорает и возрождается? Это про меня.

Люди не расходились, но в зале было не приподнято-вдохновленное настроение, как обычно после службы, а тягучее, давящее. Видимо, никакие слова уже не могли разбить страх перед войной.

– То есть, ты стал глупым птенцом? Отлично.

– Что поделать. Возьмешь меня под свое крыло?

– Нет, тебе нужно найти свой курс.

Алето сделал паузу, прежде чем ответить:

– Найду. Идем назад?

– Идем.

Они пошли дорогой через хозяйственные постройки, которой пользовались только послушники и церковники. Чезаре спросил:

– Ты знаешь, что сказать на дне святого Ригьедо?

Шутка про его ораторское мастерство уже была заготовлена, но Алето признался:

– Нет. Во имя Эйна, это же хуже приговора суда! Тогда решалась только моя судьба, а сейчас – тысяч. Я помню, как проходит праздник: огромная толпа, и все стремятся к храму, а тот, кто говорит, должен кричать, да еще и достучаться до сердец, найти такие чертовы слова, которые дадут надежду. Но сейчас и этого мало, нужно говорить так, чьлюы люди оставались и слушали. А ведь их будет еще больше, чем обычно!

Алето выдохнул, переводя дыхание. Некому понять его страх. Чезаре был прирожденным лидером, место главы Ордена он получил по праву. Алето помнил его в прошлом: наверное, Бона мог сказать, что после зимы наступает осень, и ему бы поверили. Он всегда говорил твердо, с непоколебимой силой и решительностью, в нем не то что горела искра – в нем полыхал огонь, к которому стремились. Эйнар был таким же. Да, ему вложили в голову ужасные мысли, но он имел силу вести за собой, а главное – желание. Он мог защитить людей, он бы грудью закрыл их от ружей и револьверов, не жалея себя. Эйнар не был самым умным или самым сильным, но люди искали другого – его слова давали надежду. Даже Алето купился, поверив, что сможет вернуть человеческую жизнь.

Чезаре и Эйнар были одинаковыми. А Алето – другим: деревенским мальчишкой, заключенным, беглецом, некромантом, но только не лидером. Не было у него никаких слов.

– Я знаю этот взгляд. – Чезаре понимающе улыбнулся. – Взгляд того, кто считает себя самозванцем. Я часто видел его у людей. Ты, наверное, сейчас хочешь огрызнуться: мы же не на исповеди! Но даже если я и черт вонючий для тебя, мне есть что сказать.

Алето слушал. Мимо иногда шли служители, но он едва обращал на них внимание.

– Я хорошо понимаю тебя, Алето. Из-за того, что мы связаны кровью, а еще, потому что я успел узнать многих людей, особенно заплутавших, как ты. Таким был почти каждый обратившийся к Эйну. Если начинать сначала, то я должен сказать, что ты не виноват в том, что произошло с твоей матерью и сестрой. Но это так, разбег перед прыжком, а главные слова впереди. Даже если ты рос в деревне, это не сделало тебя хуже. Даже если ты сидел в Рицуме, это не сделало тебя хуже. Даже если ты сбежал и прятался по норам, это не сделало тебя хуже. И даже если ты стал некромантом, это тоже не сделало тебя хуже. Прекрати есть себя и попробуй поверить. Я знаю, что ты найдешь нужные слова, потому что в тебе много чувств, а они-то и нужны людям.

Алето показалось, что Чезаре сейчас сделает паузу, чтобы перевести дыхание, но он все продолжал, будто давно заготовил слова:

– Эйнар, как и я в свое время, играет возвышенными чувствами и давит на стремление к справедливости, на желание защищать – а они, все же, есть у каждого, мы ведь люди, и искра света всегда остается в нас. Я знаю, тебе будет тяжело говорить подобное, поэтому вспомни о том, что знакомо тебе. Не бойся поделиться. Это и твой город, и он поймет. – Чезаре наконец сделал паузу и внимательно, чуть склонив голову набок, посмотрел на Алето. – Мне кажется, я знаю, о чем ты сейчас думаешь: иди да сам встань туда, скажи, раз умеешь. Так? Да, оживший труп точно удержит внимание, только у тебя тоже достаточно сил. В тебе нет того огня, который ищут в душе церкви, но ты дрова, а без них искра не разгорится.

– Я – дрова? Так ты хочешь помочь мне? – Алето от души рассмеялся. – Спасибо. Ты, конечно, черт вонючий, но это не перестает делать тебя моим кровным братом. Я знаю, что для тебя мой поступок – самая ужасная вещь, но для меня твое возвращение стало одним из подарков чертова Эйна.

Посмеиваясь и перебрасываясь дурацкими шутками, они шли дальше, минуя хозяйственные постройки. В воздухе смешались запахи земли и травы, а в разговор встревали клекочущие и фыркающие птицы и скот, как вдруг все это перекрыли крики.

Навстречу бежали десятка два послушников: кто-то был в фартуке, кто-то не успел снять садовых перчаток или так испугался, что не выпустил из рук метлу, грабли или ведро – люди гомонили, как перепуганное стадо, и запах страха казался таким же реальным, как аромат земли, травы или пота.

Алето кинулся вперед и ухватил за руку какую-то девушку:

– Что случилось?

Она рванулась в сторону, но заметив бело-красный сюртук, подалась навстречу.

– Там гвардия! – слова прервал всхлип. – Они сказали, что мы укрываем, – еще один всхлип, – преступников! И что проведение праздника нарушает королевский указ, – девушку начала бить дрожь. – Они там всех хватают! Громят все, и всех арестовывают, кто против… Во имя Эйна… – голос превратился в едва различимый шепот.

– Беги скорее! – Кровник подтолкнул девушку, и она понеслась по дорожке.

Алето и Чезаре переглянулись. Всего за секунду они взглядами поспорили и согласились и одновременно побежали к обители.

Гвардия здесь. Король что-то заподозрил, он понял, что даже без Эйнара церковь готова действовать, и отправил гвардейцев для устрашения. Черт возьми, черт! На кону стояло слишком много, но теперь главной задачей стало не подобрать верные слова, а сделать так, чтобы было кому услышать эти слова.

До входа оставалось метров пятьдесят, как Чезаре ухватил Алето за плечи и потянул к земле. Они залегли, словно разведчики, высматривающие врагов, и кровник произнес свистящим шепотом:

– Их слишком много.

Двор напоминал поле битвы, на котором добивают побежденных. Кто-то из послушников сцепился с гвардейцами – это были слабые, отчаянные попытки. Мужчин, женщин толкали в грязь, били по лицу, громили мебель. Почему-то взгляд замер не на людях – на цветах, которые жестоко топтали черные сапоги.

– Мне надо найти Рони и Эрио! – Прежде чем Алето вскочил, кровник сильным движением прижал его к земле.

– Ты не пройдешь через двор. С другой стороны стена ниже, перелезай, а я отвлеку их.

Алето яростно уставился на Чезаре. Все внутри молило скорее бежать на поиски Рони и Эрио, и слова кровника давали надежду, но это был чертовски ужасный, неправильный план – самоубийственный.

– Вместе проникнем! – зашипел Алето. – Все на нас не кинутся, мы разберемся!

– А остальные? Пойти за двумя, бросив других? Я не могу так.

– Тогда хватит держать меня, давай остановим их!

Чезаре сильнее прижал руку, вдавливая Алето в землю.

– Заткнись и послушай. Нельзя, что тебя видели и нельзя оставить Рони с Эрио. А я не могу позволить гвардии продолжать. Понимаешь?

– Чезаре, оставь! Один ты ничего не сделаешь!

– Разве это значит, что я должен просто смотреть? – Кровник убрал руки и привстал. – Чтобы люди, которые искали здесь приют, думали, что их некому защитить? Минуту на побег, но я им дам. – Кровник ухмыльнулся, и эту ухмылку захотелось стереть ударом кулака.

– Ты решил свести счеты с жизнью? Нашел время, черт!

Чезаре уже почти выпрямился, достав из-под плаща два револьвера.

– Иди, Алето. Это моя церковь, и ничто не изменит моей веры. Дай мне вспомнить, кем я был, и закончить как человек.

Чезаре распрямил плечи, улыбнулся, чуть прищуря глаза, и Алето понял, что ему нечего сказать: нет тех сил, что способны остановить Чезаре, а приказ станет предательством.

– Это твое или мое? – тихо спросил Алето, поднимаясь.

– Общее. Иди, полено ты чертово!

Алето бросился в сторону. Из груди рвался крик, и проклятое предчувствие говорило, что это лишь начало череды ужасных минут.

41. Нас называют городом беглецов

Весь день превратился в отчаянный бег, перемешанный со страхом и вздохами, больше похожими на скулеж.

У них ведь был план. Со слабыми местами, да, но был, и каждый знал, что ему делать, где находиться, в какую секунду куда встать. А теперь не осталось ничего. Прежде чем удалось связаться с военными, Алето пережил два ужасных часа, когда ему пришлось принимать решение за всех.

Он отвел Рони, Эрио и Рыжего в безопасное место, затем отдал Бениту Туньо новый приказ: продолжать и готовиться. Северный храм был столь же отдален от центра и окружен высокими, почти что замковыми стенами, он мог защитить людей лучше любых слов – если они не испугаются и придут. После встречи с Туньо Алето увиделся с военными, и они, еще более яростные, поддержали его решение.

До полуночи оставалось все меньше времени, и в последние часы Алето, наконец, смог вернуться к Рони и Эрио. Он вывел их из Алеонте. Снять комнату на постоялом дворе стоило труда: горожане и правда заподозрили, что ночью все решится, и устремились прочь из Алеонте.

И все же, несмотря на суету в зале, на крики и стук пивных кружек, сидеть за длинным деревянным столом, есть и разговаривать было хорошо. Иногда даже удавалось забыть о том, что случилось и что случится – на какие-то чертовы доли секунды.

– Про Рыжего больше не говорили? – спросил Алето, почти добравшись до дна тарелки.

Скрыть присутствие кота не удалось, а пустить вместе с ним согласились только за полуторную плату. Бросить его во дворе они тоже не могли^ слишком много собак бегало в округе, но боялся Алето вовсе не за Рыжего.

Хотя разве это важно сейчас? Коты, собаки… Черт возьми! Алето так и не смог рассказать Рони обо всем, что произошло в обители. О Чезаре. Он отделался какими-то глупыми словами, но это было притворством, что хоть что-то в порядке, что чертов мир не разваливается на глазах.

Девушка вывела на листе бумаги: «Он пробрался в погреб, разбил бутылку с вином и теперь весь день спит». Держа руку на сгибе локтя, где еще виднелся след от прокола, оставшийся после кроводачи Чезаре, Алето рассмеялся – немного натянуто и с дергающимся уголком рта.

– Если я пообещаю помолиться за хозяйку, она не будет требовать денег? – Он сразу поднес ложку ко рту, чтобы никто не заметил, насколько фальшивая у него улыбка.

Алио фыркнула. Из-за нее все притворство шло трещинами. Неумолимым видом, хмурыми взглядами она постоянно напоминала о том, что начнется в полночь, что уже произошло, и от каждого ее движения хотелось выть.

– Так зачем ты пришла? – в который раз спросил Алето.

Они вместе встречались с военными, затем с церковниками и магами крови, но когда разговоры остались позади, девушка сообщила, что тоже пойдет в деревню. Это было лишним, и Алето решил, что она хочет что-то сказать, но ни в дороге, ни встретившись с Рони, ни даже когда принесли ужин, она не произнесла ни слова.

Алио отложила ложку.

– Я не могу просто быть здесь? Мы задумали одно дело, я не хочу тебя оставлять.

– Просто быть – не можешь, а вот оставить – вполне. Ты сама выбрала не жить с нами, тебя не было в обители, ты якшаешься с военными – и теперь вдруг не отходишь от меня. Боишься, передумаю?

– Нет, я хорошо тебя узнала.

Алето думал, что это насмешка, но Алио говорила вполне серьезно. Что, решила, что он готов спасать город, пока первый кандидат в герои сидит в тюрьме? Ах черт возьми, она же оказалась права.

– Алето, я хочу сказать тебе кое-что. – Девушка сделалась еще более серьезной и сцепила руки перед собой. На него она не смотрела, а старательно отводила взгляд.

– Наконец-то!

– Военные уверены, что арест или смерть короля приведут к восстанию в некоторых областях.

– Конечно, часть потребует независимости, а часть вспомнит свою дурацкую клятву верности. Это стоило ожидать.

– Дай мне закончить! – Алио, наконец, посмотрела Алето в глаза, и по взгляду он понял, что в словах блондинки не будет ни капли хорошего. – Короля, скорее всего, придется убить. Военные хотят показать, что не связаны с убийцей, чтобы не разжигать конфликт, поэтому они будут судить его по всем законам. Случайный солдат не подойдет на эту роль, а одного из своих они не готовы отдать. Военные хотят обвинить тебя, Алето. Грей сообщил, что после службы за тобой придут и постараются заманить во дворец. Он ничего не может с этим сделать, но он согласен, что ты должен знать.

Рони с яростным лицом торопливо вывела: «Они не лучше короля!» Алето кивнул, но услышанное пугало не сильнее, чем необходимость говорить на дне святого Ригьедо. Военные выступали за большинство, что им один? Отчасти он мог понять их и знал, что не откажется от плана, даже если его выбрали ягненком на закланье – слишком уж многое стояло на кону, но и сдаваться им в руки он не собирался.

– Почему ты рассказала? И с чего это коршуну говорить? От меня многое зависит, я не могу быть важнее города.

– Нет, но и город не может быть важнее тебя. Нельзя выбирать – надо защищать всех. И это не мои слова, Алето.

– Ну да, – протянул он. – Я не откажусь от выступления, за это не переживай, и буду осторожнее с военными. Спасибо, что предупредила.

– Иначе было нельзя, – слова прозвучали холодно, но взгляд потеплел. – Тебе не пора?

– Наверное. – Алето обнял Рони за плечи, прижимая к себе.

До полуночи осталось не так уж много. Он взял краткую передышку посреди длинной дистанции, но бег стоило продолжать.

Алио как-то странно посмотрела на них и прижала ладонь к подбородку, задумавшись.

– Что? – Некромант протянул блондинке руки. – Тебя тоже обнять?

– Нет уж, – поспешно ответила девушка. – Увидев вас, я кое о чем подумала…

– Похвально, думать – это полезно. А о чем?

– Во имя Эйна, Алето! – Алио говорила тоном один в один как Эйнар. – Решается судьба города, неужели, ты и сейчас не оставишь своих шуток?

– А ты не улыбнешься напоследок? Рисковать – так с улыбкой, ведь она может оказаться последней.

Девушка вздохнула, но у нее все же проступила улыбка – да, это была она, Алио умела!

– Я подумала о том, что люди короля такие же, как мы: они тоже не хотят прощаться, и у них есть жены и дети, которые не желают ждать и бояться. Мы думали, что между военными начнется битва, и оказавшихся рядом не пощадят. А если наоборот?

– О чем ты говоришь? – нахмурившись, Алето выпустил руку Рони. Блондинка не ответила, и он продолжил настойчивее: – Не надо, что бы ты себе не напридумывала! У нас есть план, и мы должны его придерживаться.

У Алио сделалось такое лицо, будто на нее снизошло откровение самого Эйна.

– Я знаю, как это – ждать. Больше я не хочу, и не хочу, чтобы другим пришлось.

Даже Рони непонимающе развела руками.

– Да о чем ты?! – воскликнул Алето.

Алио точно не слышала:

– Эйнар был не прав, говоря, что нельзя втягивать Алеонте. Город лучше знает, что ему нужно, и он сам способен себя защитить. – Вскочив, она шагнула в сторону выхода. – Мне пора. Я знаю, люди откликнутся.

– Стой! – воскликнул Алето, но Алио почти что выбежала.

Он поднял руки, готовый остановить девушку, переплел пальцы и также быстро опустил, качая головой.

– Два идиота! – в сердцах воскликнул он.

Эйнар и Алио действительно походили друг на друга: оба были глупыми и упрямыми и видели у города душу. Они говорили о нем как о человеке и словно ждали эмоций и поступков. Идиоты, точно идиоты. Хотя чем он сам был лучше? Ничем, они стали командой одного чертова корабля.

Алето с тяжелым вздохом повернулся к Рони.

– Хотя бы ты останься здесь. – Девушка потянулась к бумаге и ручке, но он накрыл ее ладони своими. – Я знаю, что ты смелая и что готова быть рядом, и что судьба Алеонте беспокоит тебя. Но я прошу, подумай об Эрио и останься с ней. А еще сильнее я прошу тебя остаться, потому что хочу знать, что мне есть к кому вернуться.

Алето так взъерошил волосы Рони, что девушка пискнула – это было почти похоже на настоящий смех. Она вцепилась ему в руку, но он вывернулся и зашагал в сторону открытых дверей.

Пора перестать быть молчуном и поговорить с городом по душам.

***

Алето впервые пожалел, что он не слепой и не глухой. От глаз собравшихся, от их голосов было некуда деться. Люди пришли, и вряд ли их сманило бесплатное угощение – знали ли они, ждали ли они?

До полуночи оставались считаные минуты. Ему – до слов, которые так и не были найдены, военным – до того, как они двинутся к дворцу с требованием к королю. Стоя на балконе Северного храма, Алето старательно напрягал глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то, что укажет: все идет по плану. Но было только людское море: не делясь на верующих и неверующих, горожане собрались вокруг храма. Самые ранние заняли места во дворе, юркие влезли на стены, забрались на крыши пристроек, на лестницы. Остальных не было числа: край толпы терялся в тени улиц.

Без учета деревень в Алеонте проживало, наверное, тысяч так восемьсот. Казалось, собралось не меньше половины, хотя Алето знал, что людей не может быть столько. К тому же, многие остались у столов, где нуждающимся раздавали еду, одежду и лекарства. Это было даже смешно: там, в центре, подняв ружья, шли военные, а здесь чертова церковь устроила праздник.

Смотря на рокочущую толпу, Алето сомневался: правильно ли они поступают? Люди короля могли подойти в любой момент. А если жители, разгоряченные мыслями о торжестве, отправятся в центр «прогуляться»? Это было вероятно. В противовес шли другие аргументы. Ища поддержки и толики веры, люди все равно могли выйти на улицы и попасть под огонь. Или же они, зная, что завтра солдатам отплывать, могли поднять мятеж. Угроза была в любом варианте, угроза и риск. Корабль утонул, а они хватали щепки, на которые развалились плоты, и пытались с их помощью остаться на поверхности. Глупые.

Зазвенели колокола: полночь. Никогда Алето так не ненавидел этот час и не мечтал о рассвете. Но до него было далеко, и тяжелая, плотная южная ночь властвовала, обещая не отпускать еще долго.

Алето обернулся: зал был полон людей в бело-красном, и они, как единый организм, смотрели на него одинаковыми ждущими взглядами – и отвернулся так быстро, как только мог. Однако с другой стороны взглядов оказалось еще больше: задние ряды наседали на передние, готовые ловить слова, точно те были золотом.

Некромант положил руки на книгу Эйна. На балкон вынесли маленький, украшенный серебром аналой. Зажгли свечи. И даже графин с водой поставили на случай, если горло пересохнет. Все было готово, кроме него самого.

Ладони так вспотели, что казалось, пот способен размочить даже кожаный переплет книги. Что-то внутри живота скручивало от холода, а в груди нарастало ощущение сдавленности. Алето был уверен, что стоит открыть рот, он не сможет сказать ни слова – опять зайдется кашлем.

Последний удар колокола, еще больше взглядов. Толпа смотрела с придыханием, ждала. Позади роптали: почему он не говорит? Ладони дрожали. Страницы книги слиплись, она никак не хотела открываться на нужном месте. А какая нужная, черт возьми? На дне святого Ригьедо церковники всегда много болтали: сначала читали легенду об Эйне, затем – о его соратниках. Это ведь еще праздник единства, надо вспомнить и почтить всех. Так где эта чертова страница?!

Алето с трудом оторвал взгляд от книги. Люди начали переглядываться, зашептались. Еще и перекрикивать их, черт возьми, Эйн…

«Это должен быть не я, не мне стоять здесь», – тело сопротивлялось, но появившаяся мысль была четкой, почти осязаемой. Алето сделал глубокий вдох и переплел пальцы, понижая себе сердечный ритм.

Да, не ему. Алеонте нуждался в другом: в светловолосом боге, отдавшем городу собственное сердце. Эйнар был сумасшедшим, который возомнил себя судьей и выносил приговор, он не понимал настоящей цены любви и дружбы, и вся его верность была вывернута и искорежена. Но жаркий, сводящий с ума город, принимающий, понимающий и в то же время такой жестокий, подходил Эйнару. Ему стоило вести чертов Алеонте в попытке побороться за лучшее. Но его здесь не было.

Нужная страница не нашлась. Алето захлопнул книгу и обошел аналой, становясь у самого края. Он ведь знал истории наизусть, никакие годы и плети не смогли заставить забыть их. Это было такой же частью жизни, как воспоминание о деревенском мальчишке или ученике, который старался ради семьи, и ее тоже стоило принять.

– Я слишком долго молчал, да? – первые слова все же дались без кашля или сипения, но с привычной ухмылкой.

По рядом пронеслись возгласы. Да, церковники так не говорили, но традиционные вычурные речи пусть ждут от другого.

– Я переживаю, если честно. Я так редко проводил службы, да и те, читая по книге и не перед таким количеством людей. Вы ведь понимаете меня?

– Что он говорит? – позади раздался ядовитый шепот, но ни один так и не вышел к нему на балкон.

– Да! – поддержали несколько человек.

Может, Чезаре был прав: это и его город тоже, он поймет? Алио должна ошибиться: он не молчун, он скажет все.

– Я поделюсь тем, что меня успокаивает, – Алето заговорил громче и положил руки на парапет. – Эйн был самым сильным, с самим горячим сердцем, но настоящим смельчаком считают святого Илио. Атриана всегда судила по совести, и не было никого справедливее ее. Мы до сих пор восхваляем стойкость духа Инеи и мечтаем овладеть такой же мудростью, как Ригьедо. Ни один из соратников, ни сам Эйн не был совершенен во всем. Значит, и я имею право бояться или оступиться? Я говорю это, потому что знаю, что каждый чего-то боится и ни один из вас не пришел сюда со спокойным сердцем. Но искра горит в каждом, и она способна разбить страх. Мы не спим в этот час, потому что она привела сюда нас, уставших гнуть спины и продолжающих бег. Я расскажу, как он начался и кто был первым.

Чертова ложь – пусть будет. Немного вычурности и пафоса стоит оставить, а то не поверят, что он тоже пес Эйна. Хотелось взять паузу, выдохнуть и взвесить каждое слово – Алето сам не знал, что может так говорить.

Он снова встал за аналой и взял книгу. Она сразу открылась на нужной странице, пальцы ловко отмерили нужный объем, вспомнив, где находится прочитанная тысячу раз история. Попритихли и люди внизу, и церковники в зале. Алето чувствовал себя шарманщиком, так заворожившим толпу, что она перестала замечать обезьянку, обчищающую карманы. Впрочем, его собственную одежду обезьянка проверила первой, да и ручной она не была.

Алето едва смотрел на страницы и переворачивал их не глядя. Он рассказывал историю по памяти, вымеряя каждое слово, чтобы выбрать верный тон: начать про мятежный мир, возникший вопреки воле Лаара, громко, с напором, как делал Чезаре, и закончить про Эйна, защитившего мир ценой своих сил, с горящим взором и столь же огненными словами, как Эйнар.

Предложения уже казались такими же легкими и естественными, как дыхание. Эйн, Илио, Гидерио, Ригьедо, Атриана, Инея – каждому было место, Алето не забыл ни об одном из святых и прошел от истории бога и его соратников до первых беглецов Алеонте, уставших слушать свист плетей и сбежавших от рабства, крепостничества или бесправия. И что-то в этой чертовой истории даже понравилось Алето, он вдруг почувствовал себя ее частью – прошедшим тот же путь.

Некромант закрыл книгу и шагнул вперед, ближе к людям, жадно слушающим. Они ведь знали эти рассказы, но все равно купились, и он мог поклясться, что они бы и сердце свое ему отдали, чтобы дальше слушать чертовы истории.

– Знаете, мне не нравится святой Ригьедо. Пусть меня осудят, но я не вижу в нем ничего, что мне понятно и близко.

Позади опять зароптали, и опять ни один не посмел остановить его. Алето сделал глубокий вдох. Официальная часть подходила к концу, он не мог рассказывать истории Эйна и святых до бесконечности, хотя впервые хотел этого. Теперь требовалось говорить от себя, говорить до последнего, заменив привычные напутствия отчаянной попыткой задержать людей.

– Ригьедо не был беглецом. Он не оставил дом, как Инея или Гидерио, не оставил свои традиции, как Илио или Атриана. И тем более он не бежал от отца, чтобы подарить людям искру. Ригьедо не от чего было бежать: он всегда находился на своем месте и жил своей жизнью, поэтому я не могу его понять. Я, наоборот, часто начинал жить не так, как хочу, и вы, наверное, тоже. Сейчас нам снова пытаются дать чужую судьбу – судьбу мужчин-солдат и ждущих женщин.

Толпа поддерживающе закричала, но теплее от поддержки не стало – разве он говорил верные слова? Он должен был успокоить, дать надежду, как делала церковь Эйна, а не говорить, точно революционер, толкающий против короля.

Еще один вздох. Нужно заходить на новый виток, наматывать слова как на нитку, и тянуть, тянуть, тянуть, направляя к столам с едой, к местам, где выдавали одежду и лекарства, а потом назад, не позволяя ни одному уйти дальше соседних улиц.

– А чего мы хотим на самом деле? Нас называют городом беглецов, и это так и есть! Но не потому, что наши отцы, деды, прадеды, а может, мы сами, сбежали от хозяев, а из-за того, что мы бежим от неволи, от унижений, от боли, которые некоторые принимают за свою жизнь.

От вычурности слов захотелось плеваться, но толпа все слушала, будто не нуждалась в другом. Алето был готов многое отдать, лишь бы чертово зрение прояснилось, хотелось разглядеть, чего в лицах сейчас больше: внимания, веры, страсти, грусти, испуга, нетерпения? А может, всего и сразу?

– Я сам долго жил бок о бок с нищетой и унижениями, затем – с предательством, а еще – с ненавистью. И всегда – с болью. А потом я тоже стал беглецом. Я бежал из Рицума и от своих чертовых неправильных мыслей.

Алето открыто улыбнулся и развел руки в стороны, как бы выставляя себя напоказ. Толпа взорвалась криками, но куда громче звучал бешеный стук тысяч сердец. Это был нестройный хор, каждое будто хотело перекричать другое, и звуков стало так много, что они грозили свести с ума.

Чезаре сказал, что город поймет. Алето не верил, что тот сможет понять беглого некроманта, но это были слова, способные удержать. Других не осталось.

– Да, я из Рицума, – прокричал Алето во все горло и пальцами схватился за ворот рубашки, желая показать отметины, но пуговица не поддалась.

Позади послышалось шевеление. Резко обернувшись, он вскинул руку, сжатую в кулак. Церковники застыли на пороге балкона, топчась и переглядываясь. Алето знал, что это не страх перед ним: их было слишком много, чтобы противостоять им. Приказ Туньо был для них так важен? Или они отступили, потому что поняли, о чем он говорит?

Не разжимая кулак, Алето яростно продолжил:

– Меня осудили, когда мне было шестнадцать. А ведь прежде я служил церкви – и вот я снова на этом месте. Странно, да? – На лице на секунду появилась ухмылка, но кричать приходилось уже так громко, что продержать ее дольше не удалось. – Как я здесь оказался? Кто я? Идите на благотворительный базар, послушайте слова других, зайдите в храм на молитву, но вернитесь через час, и я отвечу.

Не в силах смотреть на людей, Алето повернулся к церковникам. Они подошли уже вплотную, но не смели поднять рук. Он знал, что это всего лишь минута промедления: они схватят его, попытаются узнать правду, а может, вызовут птиц. Но город всполошился, город заинтересовался, он хотел ответов. Одна маленькая правда в обмен на внимание и безопасность. Пусть не всех, только нескольких тысяч – а может, и вовсе сотен, дорогостоящая, но…

Алето почувствовал, что бело-красный сюртук ему впору. Толпа внизу рокотала, никто не ушел, требуя ответов, а церковники смотрели и с ненавистью, и с испугом, и с растерянностью. Это был странный миг, которому едва ли кто мог завидовать, но ему хотелось этого места и хотелось говорить с городом.

Издалека послышался рокот. Он нарастал, пока не раздался хлопок, такой громкий, что стекла дрогнули, и что-то ударило по ушам, заставив все внутри звенеть и дрожать. Над домами взметнулось зарево, точно взошло огненное солнце, но до рассвета было еще далеко.

42. Капитан этого моря

Мир превратился в сплошной крик: кричали люди внизу, кричали церковники. Алето кинулся в зал и на пол, но поняв, что тот остается твердым, здание не рушится, он оттолкнулся посильнее и побежал мимо служителей, испуганно прикрывающих головы руками.

План мигом забылся, осталась одна мысль: нужно вниз, к людям. Перепрыгивая через две ступени, Алето сбежал по лестнице, протолкнулся через набившихся в зал и выскочил во двор. Пришедшие на праздник голосили, разыскивая друг друга и толкаясь в попытке пробиться в храм и найти защиту. Сердца бились так отчаянно и громко, что перестать их слышать не было никаких сил – будто сам мир пульсировал, и это воздух каждую секунду неуловимо сжимался, надавливая, затем делал движение назад и снова давил.

Стало теплее: то ли от людского жара, то ли от зарева. Его след еще виднелся в воздухе, но он спадал, оставляя за собой слабое марево.

Толпа заполонила двор, задние ряды насели на передние, отовсюду полетели крики, что кого-то задавили, кого-то топчут… Закрывались ворота храма, и люди мощной волной устремились внутрь.

Подпрыгнув, Алето зацепился за нижние ветви дерева, росшего у стены, подтянулся и увидел, что ворота закрывают двое мужчин, одетых не в церковную форму. Прямые спины, точно их по линейке поставили, и выправка указывали, что они из военных.

Да, вроде бы кто-то должен был остаться у храма на случай опасности. Детали плана рассыпались, Алето никак не мог ухватиться за одну из них, чтобы понять: куда ему идти, что делать, как помочь людям? Алио что-то говорила – что, черт возьми? Он помнил свой язвительный тон, нелепую шутку про то, что перепуганные куры побегут в курятник, недовольный взгляд в ответ – и?.. Он думал, ему достаточно найти в себе силы сказать, а остальное его не коснется, все сделают за него. Те, кому нужнее, те, кому проклятый Алеонте не сломал жизнь. Но сейчас чертовы мысли сузились всего до одного направления: найти, помочь. Он ведь тоже был частью этого проклятого города.

Спрыгнув с дерева, Алето побежал к воротам – единственный, кто стремился прочь, а не внутрь. Его пытались остановить, решив, что бедняга от перепуга потерял направление, но он вырвался и проскользнул через почти закрывшиеся ворота. Его начали теснить со всех сторон и прижали спиной к стене. Молитвы мешались с криками, с мольбами, стонами, люди царапали ворота, лезли друг к другу на плечи, и совсем немногие побежали дальше, оставив отчаянную надежду найти в храме защиту.

Алето попытался оттолкнуть людей, однако толпа была такой плотной, что сил не хватало. Точно овечья отара, которая знала всего один сарай и нигде больше не могла укрыться от грозы. Алето вжался в стену, чтобы хоть на миллиметр отодвинуться от чужих рук, плеч, грудей, спин, и дать легким свободно вздохнуть.

– Идите на север! – закричал он.

После длинной речи в горле сделалось сухо, в груди снова зацарапало от кашля. От попыток сдержать его глаза защипало, и, жмурясь, он продолжил:

– Все на север, там безопасно! Дальше от дворца! Уходите!

Услышав знакомый голос, толпа обступила его еще сильнее, и Алето пришлось вытянуться и встать на носки, но он все кричал и кричал, пока к его голосу не присоединился десяток других: более громких, звучащих с приказом. Толпа начала редеть, пока Алето не увидел, что появившиеся конные офицеры хватают людей и силой разворачивают в сторону севера.

У каждого военного на рукаве была повязана красная лента: так они договорились отметить своих. Сначала Алето показалось, что у них несколько лент, но затем он разглядел: мундиры покрыты кровью.

Большая часть отряда окружила людей и повела за собой, подобно пастухам. Грудь уже не сдавливало, затихал кашель, а собственное сердце вслед за тысячей других начало замедлять ход.

Осталось трое, и один из военных, положив руку на перевязь на мундире, спросил:

– Аманьеса?

– Да, – откликнулся Алето. – Что произошло? Вы?..

– Капитан Моньо Рине. Люди короля знали о нашем появлении. В центре баррикады, часть горожан поддержала нас. Король Альдо и главы советов укрылись во дворце. Маги крови собираются проникнуть внутрь. К нам присоединились гренадеры. Нужна твоя помощь.

От Рине пахло лошадьми и порохом, словно он вырвался из самой гущи сражения. Худое вытянутое лицо носило след печали, но голос звучал жестко и требовательно. Такие люди обычно отталкивали, однако было еще одно, что усиливало впечатление: Алето знал, что военные выбрали его на роль жертвы – и вот за ним пришли.

– Твоя лошадь уже готова. Надо спешить. Это приказ, Аманьеса.

Алето не знал, что ответить. Например, он мог высокомерно заявить, что не подчиняется приказам военных. Или более равнодушно сказать, что уже сыграл свою роль. Последним вариантом стали насмешливые слова, что да, помощь некроманта – это то, о чем мечтают маги крови. Но времени выбирать не было, как и больше не было желания прятаться в тени.

– Я и так готов идти.

Подвели лошадей. Алето не успел поставить ногу в стремя, а военные уже сидели верхом.

– Извините, я не такой быстрый, – ответил он на взгляды троицы и забрался на серого мерина.

Лошади взяли неторопливый шаг, но по тому, как сосредоточенно держались военные, было ясно, что они в любой момент готовы пустить их рысью или галопом.

– А что, мы не торопимся? – начал болтать Алето. – Согласен, ночной Алеонте красив, но… – Он не договорил. Будто чья-то рука сжала горло, не давая ни сказать, ни вздохнуть. Он понял людей, отчаянно стучавшихся в ворота храма – хотя выстоят ли стены?

По обе стороны лежали тела, и сколько ни бей лошадь пятками, она не могла идти быстрее. Люди: горожане, военные с повязанными на рукавах лентами – все повалились набок, пряча лица на груди или закрывая их руками и подтянув ноги к коленям. Кожа покраснела и сморщилась, и улицу окутывал запах, как перед закипанием воды, в которую опустили кусок мяса.

Алето выдавил какой-то звук – задать вопрос помешал схвативший за горло ужас.

Едущий справа офицер выдохнул:

– Мы не знаем, что это за оружие, но оно будто стреляет горячим воздухом.

У него было совсем молодое лицо, он, наверное, и офицером еще не стал, да и настоящую войну вряд ли видел, но уже говорил так безразлично, словно речь и правда шла не о людях, а о вареных куриных тушках. Только сердце забилось быстрее, показывая, что парень все же остался человеком.

– Король не мог отдать такой приказ. – Ответ прозвучал так наивно и жалко, что за него презирать себя.

Хотелось отвернуться от увиденного – отворачиваться было некуда. Алето понял, что ни черта он не осознавал, во что ввязывается. Бросался шутками, называл Эйнара кудахтающей над городом наседкой, но ни разу, ни разу не попытался узнать о том, как тот хочет уберечь людей. Не поговорил с военными, не узнал. Думал, уже делает достаточно. Каждый боролся за себя, прикрываясь словами о защите Алеонте, и итог был вот: они все равно призвали войну на свои улицы, а горожане стали разменной монетой.

– Операцией командует генерал Олитейра. Он мог, – ответил Рине. Помолчав, офицер повторил: – Он мог.

Лошадей повернули к окраине. Улицы были пусты, воздух пах травой и цветами, но слабый запах вареного мяса все равно примешивался к нему, не давая забыть увиденное.

Надо что-то делать. На этой решительной мысли все заканчивалось: что делать, Алето совершенно не знал. Если бы на его месте был Эйнар, он бы?.. Или Грей?

– Так! – рявкнул Алето, взывая в памяти к образам надзирателей, к их грубым повелительным голосам. – Объясните мне, что случилось в центре?

– Аманьеса, – угрожающе начал Моньо, не поворачивая головы.

– Что Аманьеса?! – воскликнул Алето с такой яростью, что почувствовал, как заваливается с лошади, и сильнее сжал седло бедрами. – Я не солдат и не подчиняюсь вашим приказам, но смотрите, черт возьми, я готов стоять в строю, и мне нужно знать, что случилось!

Моньо пришпорил коня и развернулся лицом к Алето.

– Слушай. – Голос звучал с напором, но по взгляду казалось, что отношение Рине переменилось, и офицер готов повременить с отправкой беглеца на казнь. – Наши передние колонны смели. Части отступили на юг, затем забаррикадировали улицы и начали наступление. Некоторые из горожан нас поддержали. Сейчас в центре бои, но мы опять отступаем. Надо добраться до генерала Олитейры и до короля Альдо. Ты должен помочь магам, ясно, Аманьеса? Мы двинемся по восточному району. Затем вы встретитесь и начнете зачищать дорогу к дворцу.

– Ясно, Рине.

Капитан развернул лошадь и ударил ее пятками, но не перешел на рысь.

Действительно, все стало ясно. Военные уже приготовили убийце короля приговор, но большего у них не было: ни сил, чтобы превзойти врага, ни вымеренного по шагам плана, ни желания защитить город. Становиться закланным ягненком для них Алето больше не хотел.

Он положил руку на шею мерина. Его сердце билось непривычно медленно, но ритмы животных всегда звучали иначе, а это было слушать особенно приятно: сильное, выносливое, такое не подведет.

Глядя в спины военным, Алето крепче сжал седло ногами, отпустил поводья и повел пальцами. Стоит перестать смотреть, как сердца вернутся к естественному ритму, но даже полминуты могли спасти его.

Показался перекресток. Военные повернули лошадей левее, на восток. Алето несколько раз ударил мерина пятками, и тот понесся вперед.

Черт возьми, он был идиотом, просто огромнейшим идиотом, и явно делал то, о чем пожалеет. Но, наконец, делал, и эта мысль пьянила так, как не мог ни бренди, ни виски.

Остановив мерина, Алето соскочил с него, ударил по крупу, отправляя вперед, а сам бросился на боковую улицу.

***

Центр Алеонте обволакивало жаром, какого не бывало даже в середине лета. Алето увидел сотни тел: в мундирах с красными лентами на рукавах и без них, расстрелянных, проткнутых, зарезанных. Со всех сторон воняло кровью и порохом, слышались выстрелы, скрип колес, хлопки, а громче этого были крики. Но не каждую секунду – лишь иногда кто-то кричал от боли, «заходами».

Алето проклинал себя, который как глупый мальчишка помчался на подвиги, проклинал военных, не сумевших сохранить мир, проклинал короля, позволившего всему случиться. Он слепым котенком тыкался во все стороны, пытаясь что-то услышать, что-то узнать, а главное – выжить. Но бежать он не хотел, хоть и слов с проклятиями становилось все больше.

Алето вывернул сюртук наизнанку, чтобы не быть заметным белым пятном. Хотя в городе зажглось столько огней, что каждый стал как на ладони.

Выстроенные заграждения казались просто смешными по сравнению с силами короля. Военные, объединившись с магами Фарьесы, наступали, а вместе с ними двигались огромные машины. Все, за что смог уцепиться взгляд – это за пушки в передней части корпуса. Они гордо смотрели вверх, готовые разносить дома, дворцы и башни. И хоть жерла были странно узкими, так легко представлялось, как из них вылетает заряд и превращает город в пыль.

Ни Эйн, ни один другой бог так и прекратил этого. И Алето, прячась за заграждениями, снова и снова поднимал руки, чтобы сжать сердца и остановить тех, кто вел огромные машины, но их места занимали другие, и, продолжая рокотать, техника все двигалась, а военные стреляли, и никакие заграждения не могли уберечь.

Но все же их сторона продвигалась, отвоевывая сантиметр за сантиметром. Солдаты стреляли из ружей, из артиллерийских орудий, подбирали выпавшее оружие людей короля. Схватив молоты, топоры, вилы, копья, мечи, шпаги, горожане шли следом, а самые отчаянные бросали самодельные бомбы, но Алето видел, как те отрывают конечности и чужим, и своим.

Маги крови, прячась на крышах и верхних этажах, укрываясь за баррикадами, ловко переплетали пальцы, и сердца противников-магов переставали биться, а у тех, кого могли, они брали кровь и принуждали выступить на своей стороне. Это нарушало былые законы Ордена, но теперь он стал другим: выжить и дойти до конца любой ценой.

Отряды разделились на две части: одни продвигались к дворцу, где засел Альдо и его советы, второй – к казармам, где укрылся генерал Олитейра с командным составом. Приказы шли оттуда, и Алето казалось, что важнее все силы бросить на захват. Но от него не ждали советов, и тогда он сам двинулся к казармам.

Военные медленно пробивались, захватывая улицу за улицей, пока не окружили здание. Однако это не внушало надежды: еще один бой, еще больше трупов. Если же проникнуть внутрь не получится, они готовились взорвать казармы. Алето, вспомнив весь свой небогатый военный опыт, решил, что так не пойдет: и захват, и взрыв заставят действовать еще яростнее, а король и его люди в глазах народа превратятся в жертв. Командование следовало убрать тихо. Если бы какой-нибудь маг крови…

Какой-нибудь, черт возьми. Вот же, есть один дурак, готовый с головой нырнуть в омут.

По земле к казармам было не подобраться из-за стрельбы и баррикад. Оставались крыши. И высокие трибуны после фехтовального турнира, устроенного в честь «славных воинов Алеонте». Вместе с этим шли страх высоты и разобранная лестница с наполовину разобранными рядами.

Алето запрыгнул на первую скамью, вторую, третью – потребовался всего десяток, чтобы ноги ответили болью, а легкие начало жечь огнем. Еще пять – он перестал перескакивать через ряды и полез, переваливаясь, цепляясь за спинку, подтягиваясь и снова перебрасывая тело.

Чертово, чертово решение. Нашелся тут смельчак и ловкач.

Каждая скамья уже казалась горой, однако Алето продолжал карабкаться. Крыши были уже близко, но последние ряды оказались разобранными. Едва удержавшись, чтобы не свалиться в дыру, он с трудом нащупал опору и перепрыгнул на следующий брус.

Черт возьми, черт. Какой же он идиот. Найдет он командование, найдет и всех уберет, да, конечно!

А ведь до земли было так далеко; если упасть, то лететь придется очень и очень долго, и ни один врач, ни один маг не соберет разбившиеся на осколки кости.

Да нет же, трибуны немногим выше третьего этажа. Он смотрел вниз с балкона храма – надо справиться и сейчас.

Алето перебежал по шаткой планке, вытолкнулся и почти плашмя упал на плоскую крышу. Он начал ощупывать пространство вокруг себя. Во имя Эйна, какая же хорошая, какая прекрасная, незыблемая твердыня!

Подняться стоило труда. Алето пошел вперед, по-стариковски волоча ноги. Дрожали колени, дрожали руки, даже сам позвоночник будто дрожал, а еще сильнее дрожало сердце в груди, бешено дергаясь и каждым ударом говоря: «Идиот».

Он подошел к краю, заглянул вниз и отошел, разбежался, остановился на половине пути, вернулся, снова разбежался и перепрыгнул на соседнюю крышу, готовый расцеловать черепицу, затем еще раз прыгнул и еще.

Слава архитекторам прошлых веков, тесно застроившим центр. Черт возьми.

Подняться с колен и сделать шаг Алето сразу не смог. Он низко опустил голову, почти прижавшись лбом к поверхности.

А еще слава тому, что не было ни дождей, ни туманов. Один неловкий шаг по мокрой крыше – и вот уже внизу лежит тело с переломанными руками и ногами. И шеей?

Не переставая чертыхаться, Алето прошел вперед, лег на живот и подтянул тело к краю. Здание казарм чернело на улице уродливым пятном. Среди старинных домов с изящными арками и колоннадами оно казалось чужим, будто его выхватили с окраин и заткнули им пустующее место.

Алето выдохнул и закрыл глаза, стараясь среди взрывов и стрельбы услышать биение. У военных внизу сердца бились, будто молотом ударяли по наковальне. А у тех, кто в казармах? Он так отчаянно вслушивался, что даже нити магии, казалось, уже начали дрожать и звенеть, как стекло. Что-то доносилось с третьего этажа.

Едва Алето нащупал след, со стороны раздался то ли удар, то ли взрыв, а может, хлопок – он не успел разобрать, но подскочил, а затем всем телом прижался к крыше, как к спасательному плоту.

Звук не повторился, но воздух наполнился едким запахом дыма. Алето на четвереньках пополз к той стороне, откуда донесся взрыв. По улице медленно ехали три огромные машины, похожие на одетых в черную броню жирных гусениц. Алето уже видел их: это были те, с пушками, и у машины, возглавлявшей колонну, из жерла еще летел дымок. Пылал арсенал.

Прежде чем король ударил, военные захватили арсенал, он стал базой их стороны. Сколькие же были там? А рядом? Пламя поднималось все выше, а машины продолжили ход, готовые сделать следующий выстрел.

Вглядываясь в улицы, в дома, в фигуры людей, Алето сделал еще шаг к краю. Город превратился в пороховую бочку, оставалось только бросить спичку – кто осмелится?

Алето вернулся на прежнее место. Надо продолжить. У него есть шанс остановить бойню.

На первом и втором этажах стеклами поблескивали маленькие, под стать тюремным, окна. На третьем они были уже нормального размера, а некоторые имели балкон – наверное, там заседали высшие чины.

Привычная пелена в левом глазу будто исчезла, и зрение сделалось почти ясным. Алето даже увидел тени на третьем этаже. Подарок Эйна или это тело решило поработать на пределе сил? С кривой ухмылкой и дергающимся уголком рта он сделал еще шаг к краю, пытаясь услышать то, что за взрывами, стрельбой и криками.

Да, в центре казарм точно кто-то находился. Трое или четверо, не больше. Сердца звучали громче обычного, но в то же время удары были слабее. Кровь давила на стенки сосудов, а ее ток казался неравномерным. Так обычно вели себя сердца пожилых.

Олитейре точно было за сорок, даже уже под пятьдесят. Алето дважды, когда город чествовал возвращающихся с победой солдат, видел его. Есть ли генерал среди тех, кого он услышал?

Выдохнув и отступив, Алето вдруг понял, что стрельба стихла. Это не могло быть хорошим знаком, просто не могло. Он увидел: с запада ехали другие машины. Ударившие по арсеналу медленно повернулись к ним, скрипя колесами. Стало ясно: это их военные сумели захватить технику и вошли в город. Машины столкнутся – Алеонте запылает.

Алето кинулся к другому краю крыши, отставил левую ногу назад, поднял руки, вглядываясь в тени в окнах. Слишком далеко, чтобы затронуть всех – да и сколькие там, те ли, кто нужен? Надо выманить одного.

Чертова магия не слушалась. Нити дрожали от напряжения, Алето тоже дрожал, превратившись в натянутую струну, и все отчаяннее всматривался в тени.

А даже если Олитейра там, то что? Генерал погибнет, но его место займет другой – и все равно прозвучит приказ, и машины продолжат ход. А даже если не займет, пока дойдет весть о смерти командира, город уже превратится в пыль – некому будет отдавать новый приказ и слушать его.

Он задумал бессмыслицу. Решил, что знает больше опытных военных и сможет предотвратить бойню.

Алето прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы почувствовать капельку крови на языке. Это было подобно глотку вина, и внутри сделалось теплее. Вспомнилось: когда он плыл из Рицума, их корабль столкнулся с пиратами. Молодой и дерзкий капитан отказался платить им и сказал громкое: «Я капитан этого моря». Его прирезали, но фраза понравилась Алето. Наверное, самое время ее вспомнить.

Одна из теней открыла окно. На балконе появился чернявый мужчина. Стоило сердцу заболеть, возникало чувство нехватки воздуха – люди ослабляли верхние пуговицы на рубашках, открывали окна, выходили на улицу. Так было всегда, и мужчина попался в ловушку.

За спиной появившегося Алето разглядел еще троих. Чернявый быстро скрылся, хотя окно осталось приоткрытым. Силуэты переместились в другую часть зала, скрытую от глаз, но если…

Черт возьми. Он точно сошел с ума и, видимо, решил стать капитаном мертвых.

Алето отошел, разбежался и прыгнул на балкон – рухнул картофельным мешком, как обычно падал Рыжий, когда задница перевешивала его. Нога поехала в сторону, рукой он попытался ухватиться за перила, но вляпался в голубиный помет.

Снизу раздались крики и вроде бы даже выстрел.

В проеме показалось лицо чернявого. Сидя на полу, Алето сжал руки, и мужчина со стоном схватился за бок.

– Рекье? – послышалось из зала.

Алето, вскочив, достал стилет, которым прежде делал надрезы на руках, и воткнул в горло Рекье, одновременно с этим толкая его внутрь. Мелькнула странная мысль: интересно, в какую ветвь сонной артерии он попал?

Алето соединил указательный и большой на левой руке и повел ими вниз, а на правой, чтобы не выпустить нож, кое-как выгнул мизинец и безымянный. Трое военных одинаковыми движениями положили руки на груди, ускорились пульсы. Собственное сердце, казалось, бьется громче.

Стоявший справа был Огестом Олитейрой. Он отпустил бороду, но Алето узнал его и вдруг понял: генерала нельзя убивать. Это ничего не решит.

Некромант ослабил давление на сердце Огеста, но сильнее надавил на остальных. Пока генерал не пришел в себя, он прыгнул к нему и задел щеку стилетом. Олитейра отшатнулся, Алето же подался вперед и прижал ладонь к его лицу. Он поднес выпачканные кровью пальцы к губам.

– Стой и молчи.

Огест злобно кривил лицо, сжимал и разжимал кулаки, но большего он не мог.

Алето повел кистью свободной руки. Сердца двух военных последний раз тяжело ударили и замерли.

– Ты прикажешь остановиться и объявишь, что вы сдаетесь. Ты не отдашь других приказов и не расскажешь обо мне. Сколько человек в казармах?

Лицо Олитейры будто сводило судорогой, но он не смог не ответить:

– Сто шестьдесят.

– Сдавайся. – Алето указал на дверь.

Генерал сделал странное движение головой – то ли кивал, то ли качал ею, но тело все равно повернулось, и он вышел.

Алето опустился на пол. Магия не подведет, Олитейра сделает необходимое, с ним нет смысла идти, а ему надо посидеть. Только минуту.

Тело ломило. В висках настойчиво стучало, сердце никак не могло вернуться к привычному ритму, а в горле драло от сухости.

Алето медленно поднялся, рухнул в кресло, потянулся к графину на столе. Руки дрожали, пролилось больше, чем он смог налить. Вода оказалась противно теплой, но на долю секунды стало легче.

Некромант посмотрел на троих лежавших. Первые, кого он убил по-настоящему. Мундиры на них сбились, лица сделались равнодушными – он мог их вернуть, но… Смерть есть смерть. Они сами призвали войну.

Легкие сжало, Алето зашелся в кашле. Что же, видимо, Эйн оставил его и снова из чертова ловкача превратил в побитую развалину.

Алето налил еще воды, залпом выпил стакан и рывком встал. Проклятые ноги дрожали. Он поклялся себе, что больше никогда не поднимется на крышу и не станет прыгать, и тут же пошел наверх, прислушиваясь. Не было ни голосов, ни шагов, а отдаляющийся стук сердец указывал, что ждущие в казармах солдаты спустились.

Наверху Алето услышал голоса. Он подобрался к краю и выглянул.

Улица была полна военных: с ружьями наготове, револьверами или таким оружием, названия которого Алето не знал, они стояли напротив друг друга и только и ждали приказа. Замерли закованные в сталь и железо машины – настоящие корабли на колесах, выпускающие густой черный дым.

Хотелось крикнуть: «Неужели вам мало?» Военные ждали приказа, однако Олитейра сдался – отдадут ли приказ за него? Решит ли сидящий за рулем сделать выстрел? Начнут ли военные мстить за погибших?

Воздух звенел от напряжения, и кричат ли, говорят ли, стреляют ли, Алето уже не мог разобрать. До рези в глазах он вглядывался в происходящее внизу, и каждая секунда казалась длиннее самых мучительных часов в Рицуме.

С обоих концов улицы послышался гомон: сотни голосов что-то скандировали. Появились люди: у них не было ни военных мундиров, ни бело-красных одежд церковников, это шли обычные горожане, но держались плечом к плечу подобно настоящему отряду.

– Бегите! – простонал Алето, еще сильнее перегибаясь. Хотелось махать руками, кричать во все горло, да хоть встать перед толпой и указать назад, но даже прыжок вниз не дал бы достаточно времени.

Лавина людей надвигалась неотвратимо, идя четким и решительным шагом, но у каждого Алето видел какие-то суетливые движения руками. Он потянулся дальше, пытаясь разглядеть.

Люди сжимали красные гвоздики, но у некоторых были розы, гиацинты, цветы граната или веточки деревьев. Горожане улыбались и кричали, они дарили военным цветы, карабкались на машины, садились поверху и высоко тянули бутоны или букеты, словно чествовали первые лучи солнца. Вся улица превратилась в сплошное море из цветов, среди которого едва можно было узнать военных и технику.

Раздался такой громкий скрежет, что перекрыл все голоса, и Алето вскричал следом, но выстрела не последовало – пушки опустились, и он увидел торчащие из жерла красные гвоздики.

Алето отполз назад, вскочил и побежал по лестнице вниз.

Чертов город, чертов Алеонте! С лица не сходила дикая улыбка, и желание кричать во все горло усиливалось.

Внизу был то ли хаос, то ли праздник. Люди продолжали кричать, они взывали к королю, к советам, друг к другу, тянули цветы, украшали машины и вручали к каждому ружью.

Какая-то девушка протянула Алето гвоздику, он схватил цветок и бросился вперед. На одной из машин он заметил Алио: она яростно кричала, потрясая кулаками и розами. Неужели это она всех?..

Алето зацепился за выступающую стальную часть, и сразу к нему протянулись руки стоявших на крыше, кто-то подтолкнул снизу. Всего за секунду он уже был там, и ему дали еще цветов.

С высоты было видно, что военные стоят бок о бок с рабочими, крестьянами, аристократами. Одежды пестрели десятками оттенков, но ярче всего оказались красные гвоздики, как огонь выделяющиеся в побелевших сумерках.

Алио обернулась. Алето бросился к ней, они обнялись, и он даже приподнял девушку, смеясь.

– Как?..

Алио пихнула его в бок и улыбнулась:

– Я же говорила, что город знает, что ему нужно. Но это еще не все.

43. Не солдаты, не судьи

Эйнар повернул голову. В шее что-то щелкнуло. К этому звуку он уже привык.

К полицейской башне примыкало здание, в народе известное как «могильник». Два этажа отдали мертвым, причины смерти которых расследовали птицы, один – живым. Огромный зал был поделен ширмами, а на узких койках лежали оказавшиеся слишком слабыми, чтобы умереть по своей воле, и слишком сильными, чтобы подчиниться чужой.

Эйнар добавил бы, что и тем и другим Эйн дал второй шанс. После того как к нему пришли трое воронов, случилось слишком много «если»: если бы дверь закрыли на ключ, если бы старший не начал обход раньше времени, если бы в больничном крыле не было мага-врача…

Наверное, даже то, что часть ушибов оставили заживать естественным путем, оказалось помощью Эйна. Время в больничном крыле больше походило на жизнь, чем сидение в узкой камере. Перчатки на руки надевали только на ночь. Пациенты, которые могли ходить, подсаживались друг к другу на койки и разговаривали, а иногда даже играли в карты. Лежачие, у кого были силы, перекрикивались через ширмы. Это казалось нелепым, но это же внушало надежду.

Хотя она оставалась призрачной. В зале не было окон, а двери сторожили грифы. Эйнар попытался говорить с ними, но не нашел ничего, кроме презрения.

А ведь сегодня начинался праздник в честь святого Ригьедо! Это была та ночь, в которую они планировали действовать. Однако перед этим церкви требовалось сделать так многое, чтобы позаботиться о людях, и сколько же переговоров стоило провести с военными! Кто теперь займет место во главе, кто начнет торжественную ночь? Состоится ли она? Эйнар молил о весточке – или он стал ненужной деталью плана, или способа добраться до него не было. И еще он молил о новостях – но врачи, сестры и грифы не говорили лишнего, а другие заключенные ждали вестей так же жадно.

Сначала раздался грохот, затем сестры милосердия вкатили тележки, заполненные таблетками, микстурами и мазями. Пациенты шутили, что это первая часть ужина. Часов в зале не было, но Эйнару показалось, что женщины появились раньше обычного – возможно, торжество состоится, и они собирались на него?

Душа сел на кровати, вслед за этим в шее снова щелкнуло, а сломанные ребра ответили несколькими секундами боли и перехваченным дыханием. Судя по тому, какой была подошва у ботинок воронов, Эйн и правда защитил его. Эйнар потрогал щеку – мазь сохла долго и оставляла на подушке жирный след, но действовала хорошо. Он уже стал похож на человека. Так сказал парень с соседней койки.

Эйнар пересел на край кровати, осматривая зал. Остальные зашевелились, они говорили и шутили в надежде получить хоть слово о том, что происходит за стенами могильника.

Двоих сестер Эйнар уже знал: они посещали пациентов каждый вечер. Третья – совсем юная девушка, больше похожая на аристократку, была новенькой, наверное. Хотя держалась она с той же уверенностью, что остальные: легко ходила между рядами убийц и воров, раздавала им лекарства, сверяясь со списком врача, и равнодушно отмахивалась от нелепых приставаний и кособоких шуток.

Сестра взяла пузырек, стоявший поодаль от других, и капнула несколько капель в воду.

– Выпейте это, душа Амадо, – прошептала она, протягивая стакан.

Так к нему уже давно не обращались, но стоило услышать, плечи сами собой расправились, а на лице заиграла улыбка.

– Это избавит вас от боли. Сегодня вам нужно быть сильным.

– Сегодня? – Эйнар подался к незнакомке. – Что это? Кто ты?

– Микстура. Пожалуйста, выпейте это, – настойчиво повторила она. – Это часть вашего лечения. Во имя Эйна, прошу вас! – последние слова уже не слышались, Эйнар прочел их по губам.

Это ловушка, кто-то хотел закончить начатое и убить его? Или помощь, может быть, военные продолжили действовать? Эйнар взял стакан и залпом выпил воду. Горьковатый привкус отдавал чем-то растительным.

Кивнув, девушка скрылась за ширмой. Душа выжидал, но сестра больше не посмотрела на него и молча вышла вслед за другими женщинами. Хотя когда они вернулись с ужином, боль отступила, и на сердце сделалось легко, как после покаяния.

Но ничего не произошло: магам надели перчатки, на остальных просто строго взглянули, загасили свет, заперли двери – как каждую ночь. Потянулись часы, и действие лекарства начало слабеть, потихоньку возвращая боль. Иногда из коридора доносились приглушенные голоса – и только.

Казалось, ночь уже на исходе. Дверь открылась, раздались две пары шагов. Эйнар сел, поставив ноги на пол. Рядом замерли грифы: у одного был мешок, другой держал револьвер. За ним пришли.

Эйнар метнулся в сторону и рукой в тяжелой перчатке ударил левого в живот, но второй перехватил его запястье и вывернул на себя, заставляя склониться к полу.

С соседних кроватей донеслось шуршание.

– Лежать! – рявкнул третий – он остановился на пороге, судя по тому, что голос звучал издалека.

Послышались шаги. Эйнар увидел перед собой новую пару ботинок, затем на голову ему набросили мешок.

– Гвидо, веди его, – приказал подошедший.

Руки завели за спину, и судя по звону, перчатки соединили между собой цепочкой.

В ночь святого Ригьедо его сторона начала действовать – в этом Эйнар уже не сомневался, но какой оказалась расстановка сил? Позаботился ли кто о горожанах, смогли ли удержать их вдали от центра?

Судя по расстоянию, Эйнара вывели из зала, затем они повернули. По ногам пробежал ветерок. С улицы доносились голоса и крики, но мешковина не давала разобрать их.

– Шагай по лестнице, – равнодушно бросил тот, кого назвали Гвидо.

Эйнар медленно поднял ногу, нащупывая ступеньку. Он помнил верхние этажи башни – сплошные кабинеты. Бессмысленно прятать там пленника, укрываться самим – тем более. Возможно, грифам требовалось какое-то признание от него? Но и для этого не была смысла подниматься.

Эйнар вдруг почувствовал прикосновение к запястью. Гвидо осторожно поддевал крючки, удерживающие правую перчатку.

Первый, второй, третий… Они поднялись на восьмой этаж, и пока они шли, Гвидо то подгонял его, тыча в спину, то опускал руки и брался за перчатку. Эйнар уже почувствовал, что может шевелить большим пальцем.

– Иди, Гвидо, дальше мы сами, – скомандовал третий.

Гриф покорно отступил, послышались шаги, хлопнула дверь. Затем стукнула другая, ближе. Эйнара толкнули с такой силой, что он полетел вперед и животом упал на что-то вроде стола. Он яростно замотал головой, пытаясь сбросить мешок, и попробовал шевельнуть еще одним пальцем – напрасно.

Его пнули под колено – Эйнар рухнул. Чья-то рука потянула заднюю часть мешка вниз, заставляя запрокинуть голову к потолку. Послышался стук, похожий на удар оконной рамы. Крики стали громче – это был настоящий рев, и Эйнар разобрал свое имя, а следом – требование освободить его. Он повернул плечи на звуки, но держащая рука дернула с новой силой.

Во имя Эйна! Алеонте остался цел. Военные справились? Или город восстал следом, и разрушения только начинались?

– Тащи его, – сказал третий, и снова ударила рама.

– Что вам надо? – проходя через мешковину, голос становился глухим.

Эйнар надеялся выиграть хотя бы секунду. Надо освободить руку, стянув перчатку ниже. Однако она застряла чуть выше кости большого пальца. Он чувствовал, как ходит сустав, и если бы тот всего на миллиметр изменил положение, на два…

Пленника схватили за ворот больничной рубашки и дернули вверх. По телу прошелся теплый ветер – окно было в метре, не больше. Эйнар вывернул сустав и почувствовал, как тот уходит под ладонь. Кисть свело от боли, душа не сдержал стона. Он дернул руку, освобождая ее, и наотмашь ударил туда, где должен был стоять гриф.

Полицейский выпустил его. Эйнар стянул с головы мешок и переплел указательный и средний пальцы, добавив к ним мизинец вместо большого. Второй гриф молниеносно поднял ладони, и земля ушла из-под ног, Эйнар полетел на пол, но сердце полицейского единожды ухнуло и остановилось. Какую-то секунду он еще стоял, пока не упал вперед лицом, как сбитая щелчком картонная фигура.

Не успев подняться, Эйнар снова сжал пальцы. Второй гриф ответил тем же. Его рот был полон крови, тело тянуло к полу, но сердце стучало бешено – так бывало у почувствовавшего смертельную опасность человека, организм которого, чтобы выжить, начинает работать на пределе.

Руку в перчатке обожгло – потребовалось меньше секунды, и материал нагрелся. Эйнар взвыл, но не разжал пальцев.

Маг огня, значит. Они были опасными соперниками, но их не учили терпеть так, как это делал Альвардо.

Маги смотрели друг на друга, не меняя положения рук. Это было подобно игре в гляделки – кто дольше вытерпит. С перекосившимся лицом Эйнар все гнул пальцы, заставляя сердце полицейского сокращаться быстрее, но нерегулярнее. Однако оно было молодым, крепким, а боль и жжение ослабляли.

Эйнар опустил руки.

– Я сдаюсь!

– Надень перчатку. – Гриф не разжал пальцев, жар только усилился, разъедая кожу.

– Не могу, – простонал Эйнар.

– Тогда повернись спиной и подними руки.

Душа медленно поднял их, столь же медленно начал разворачиваться, затем резко выбросил левую руку так, что болтавшаяся на цепочке перчатка устремилась к голове грифа – достать она не могла, но тот все равно инстинктивно отшатнулся, закрывая лицо. Эйнар рванулся к нему.

Закованной в перчатку рукой он ударил мага и сжал правый кулак, чувствуя, как сердце грифа сжимается следом. Полицейский еще успел пошевелиться ладонями, накаляя материал, затем осел и упал набок.

Громко выдыхая, Эйнар попытался расстегнуть крючки, но без помощи большого пальца, распухшего, они поддавались с трудом. Он повел кистью, замедляя собственный ритм, и продолжил ковырять застежки, пока не открылась последняя. Материал прилип к руке, перчатка снималась с трудом и болью. Ладонь покрылась волдырями, кровоточила, кое-где не осталось кожи, а местами белела кость.

Тяжело дыша, Эйнар подошел к окну. Восьмой этаж, самый верх башни. Люди требовали освободить его – полицейские нашли свой способ.

Толпа рокотала, как гневное море, оно поднималось и откатывало в тон крикам и лозунгам. Люди влезли на деревья, поднялись на лестницы, и у всех: крестьян, рабочих, торговцев и даже военных в руках были цветы. Они тянули их вверх, махали как флагами или прижимали к груди. Эйнар видел искореженные огнем и взрывами дома, глубокие следы колес военных машин и что город справился. Война коснулась людей и улиц, отвести ее не получилось, но теперь она закончилась.

Без него. Он хотел сделать так многое – не сделал ничего.

Эйнар вышел из кабинета и начал спускаться. Второй этаж встретил криками и грохотом: люди ворвались в башню, они срывали двери с петель, крушили мебель и теснили птиц, будто дикая стая. «Во имя Эйна!», – взмолился Эйнар видя, как окровавленный ворон жмется к стене, пытаясь уберечься от десятка рук.

– Хватит! – крикнул душа, вскочив на перевернутый стул. Секунду он балансировал на нем и спрыгнул.

К нему повернулись те, кто стоял ближе всего, затем следующие, дальше и дальше. По яростным взглядам и раскрасневшимся лицам Эйнар не понял, узнали ли его – он бы и сам не узнал себя, побитого, в больничной рубашке, – но продолжил кричать:

– Мы не солдаты, не судьи, а еще мы не такие, как они! Оставьте их, уходите!

Люди замерли, смотря на него, и Эйнар впервые почувствовал желание укрыться от их взглядов. «О Эйн…» – молился он. Какое право он имел говорить сейчас? Он не защитил людей, не стоял с ними бок о бок, не дрался против сторонников короля, но снова начал с громких, вычурных слов, ведь большего не мог дать. Ненависть к себе переплеталась с болью, заставляя сердце стучать все громче. Его не было рядом, когда требовалось, и каждый уже должен был понять, что на своем месте он оказался случайно: из-за имени, из-за схожей с Эйном внешности – настоящей душой города его это не сделало.

Эйнар прошел сквозь толпу, заботливо касаясь рук людей, успокаивающе им улыбаясь, смотря со всей уверенностью, что у него оставалась, но он чувствовал, как то, что прежде помогало улыбаться и держать шаг, сломалось окончательно.

Первый этаж был полон людей, разрушенной мебели и снесенных дверей, однако волнение прекратилось. Его встретили криками, и Эйнар понял, что краснеет: они не заметили, что он остался в стороне, его сочли незаслуженно обвиненным – сколько же правды они не знали!

В толпе взгляд мгновенно нашел Алето и Алио, точно они были маяком для него. Оба замерли. Девушка простояла секунду и бросилась навстречу, старый друг же не двигался, но и привычной ухмылки на лице не было. Впервые за долгое время он выпрямил спину, снова став выше других, а бело-красная форма уже не казалась одетой с чужого плеча.

– Во имя Эйна! – прошептали Эйнар и Алио одновременно. Он попытался прижать ее к себе и тут же бессильно опустил руки, плотно сжав губы, чтобы удержать стон.

Сердце девушки мигом ускорило ход, однако оно звучало ровно и сильно – Алио в порядке, с ней ничего не случилось.

– Что произошло? Король принял требования?

Алио отстранилась.

– Твои руки!

– Что с городом? – настойчивее спросил Эйнар, убирая ладони за спину.

Помедлив – во имя Эйна, что случилось, почему она взяла паузу? – девушка ответила:

– Военные столкнулись друг с другом, но Алето смог подчинить Олитейру, и он отдал приказ о сдаче.

Эйнар поднял взгляд на вставшего в стороне некроманта. Да, ему форма была в пору – но не тому, кто стоял в больничной рубашке, ничего не сделав. Стало ясно: место души больше подходило Алето. Эйнар хотел как лучше, не переставал кричать об этом, но допускал только ошибки. Алето молчал, даже наоборот, открещивался от города, но сделал для него все.

– Ты же пойдешь, я знаю, так послушай меня, Эйнар, – горячо заговорила Алио. – Альдо укрылся во дворце. Военные боятся восстания роялистов и хотят убийцей короля сделать того, кто к ним не относится, на кого они смогут свалить вину. Они решили подставить Алето, помоги ему избежать этого! И молю, не подставь себя!

Эйнар кивнул и посмотрел на Алето. Некромант подошел, на ходу стянув бело-красный сюртук и оставшись в рубашке.

– Это твое. Забери свою чертову куртку!

Эйнар протянул к ней руки, но они дрожали, пальцы уже не слушались, и он так и не смог взять ее.

– Я подержу, черт. – Алето ухмыльнулся. – Но не думай, что мне легче, чем тебе.

– Я знаю. Брось чертову куртку. Она не важна.

Алето не надел сюртук, но и не выпустил из рук.

44. Настала пора ответить

Внизу было так мокро, что вода скрывала подошву ботинок, и пахло хуже, чем на рыбном рынке в жару.

Генерал Олитейра сдался, военные перешли на их сторону, но это не означало конец. Альдо вместе с главами нескольких советов и верными им людьми укрылись во дворце. Гренадеры штурмовали здание, но это была бывшая крепость, а защищали ее гвардейцы и маги – даже с восходом солнца стены остались неприступны.

Солдатам удалось прорваться во внутренние дворы, однако время шло, жертв с обеих сторон становилось все больше, а волнение и страх вернулись в город с новой силой. С этим стоило кончать, и Эйнар, собрав магов крови и нескольких военных, отправился во дворец.

Он знал историю Алеонте наизусть и мог рассказать ее почти по дням. Еще учеником он прочел, что шестьдесят лет назад, пытаясь захватить власть, Авойская династия приказала проложить туннель, ведущий во внутренние комнаты дворца. Отряд проник туда и схватил правителя, вынудив его отречься от престола. Альдо не знал этого, и то, что помогло его деду прийти к власти, внука грозило погубить.

Тогда, заинтересовавшись историей, Эйнар вместе с Алето исходил все восточные улицы и нашел вход. Они спустились и прошли почти до самого дворца – расчет, что туннель до сих пор не засыпан, оказался верен.

Выпив лекарство, снимающее боль, дав вправить сустав и обработать ожоги, Эйнар помчался на восток, а затем вниз. Он отмерял одну сотню метров за другой, но радости или успокоения это не приносило.

Семь магов, трое военных. Одиннадцатым стал Алето, догнавший их на половине пути. Эйнар пытался прогнать его, помня предупреждение Алио, но тот, отказавшись слушать, все равно занял место в конце отряда.

Пока они шагали по лужам, пригибая головы из-за низкого свода, Алето поравнялся с Эйнаром и, надев неизменную ухмылку, спросил:

– Что у тебя с лицом? Ты лимон съел и не поделился?

– Алето, я ведь ничего не сделал, – тихим голосом признался Эйнар. – Я плохо продумал план и из-за этого попался. Я не смог уберечь людей, зато громче всех кричал, что не допущу войны. Это все моя вина, и теперь вы идете со мной, а я снова рискую вашими жизнями.

Повернувшись к нему, Алето пошел спиной вперед.

– Вспомни, Эйнар. Беглецы искали бога, который ошибается, точно как они, и грешит, но который готов бороться за мир и с врагами, и с самим собой. Это про тебя, черт ты вонючий. Ты допустил немало ошибок, да. Теперь пора бороться.

– Алето, мне жаль, что так вышло. Ты мог стать настоящим лидером Ордена, лучше, чем я.

– Засунь свою жалость куда подальше и никогда не говори таких глупостей.

Света не хватало, чтобы увидеть, но ускорившееся сердцебиение Алето выдало его смущение..

Понадобилось не меньше получаса, чтобы добраться до дворца. Механизм остался действующим, напротив, он двигался без скрипа, словно за ним ухаживали. Возможно ли, что Альдо уже сбежал?

Эйнар пошел первым. Защищающие дворец гвардейцы и маги сосредоточились у окон, отражая удары, отряд же выбрался в середине, в той части, где обычно заседали советы.

Они разделились. Эйнар, Алето и трое магов отправились за королем, остальные должны были найти затаившихся глав советов.

Крадучись идя по коридору, Эйнар прикидывал, как удобнее атаковать. Здесь их ждал открытый бой с численным перевесом в сторону соперника, но если первым услышать приближение врага и успеть укрыться в зале, чтобы неожиданно ударить, это даст преимущество.

Однако гвардейцы появились в той части, где укрыться было негде. Отряд состоял из пятнадцати человек – хорошо тренированных и опытных воинов, которые умели сражаться с магами, и чьи сердца оказались так крепки, что времени ударить у них было больше, чем у магов – повлиять на кровь.

Дерущиеся превратились в сплошной клубок быстро мелькающих конечностей. Они лягались и молотили друг друга, яростно рычали, пыхтели и стонали, когда сердце сжималось слишком сильно, лезвие задевало кожу или ударяла шипованная дубинка.

Перехватив нож, Эйнар взмахнул им перед глазами гвардейца, заставляя отшатнуться, а сам с силой сжал пальцы и рубанул ладонью по воздуху. Он почувствовал, как напирает кровь, как разрывается аорта. Мужчина еще не упал, Эйнар уже вцепился взглядом в одного из троих, которые теснили другого мага крови, и поднял руки.

Под ребра с такой силой врезалась дубинка, что душа упал на колени. Сбоку на гвардейца прыгнул Алето, повалил, ударил по лицу и, одной рукой давя на глаза, другую положил ему на грудь, замедляя пульс. Уклонившись от нового удара, Эйнар перекатился и вскочил на ноги, сжимая сердца сразу двоих: того, кто стоял рядом с ним, и того, кто подбирался к Алето со спины.

Некромант схватил дубинку и, вытолкнувшись, шипастым краем провел по лицу соперника, оставляя прямую кровавую черту. Эйнар сосредоточил взгляд на втором гвардейце и заставил его сердце перестать сокращаться.

Позади раздался крик. Одновременно церковник и некромант подняли руки и одинаковыми жестами переплели пальцы – понадобилась секунда, чтобы смуглый гвардеец упал. Он оказался последним.

– Ура, справились, – буркнул Алето, дуя на разбитые костяшки.

Эйнар забрал из рук упавшего нож и снял с его пояса револьвер. От пятерых осталось четверо, и в то, что магии окажется достаточно, верилось все меньше. Она просила слишком много, каждый новый жест отнимал все больше сил и вызывал все больше боли. Хотелось распахнуть окно, постоять, вдыхая свежий утренний воздух, но времени на это не было.

Эйнар услышал, что сердце одного из гвардейцев по-прежнему бьется, хоть и слабо. Найдя его, он присел на корточки, положил одну руку на грудь, а второй провел вдоль нитей. Тело воина выгнулось дугой, он сделал глубокий вдох, и сердце застучало сильнее. Душа поднял пульс, мужчина открыл глаза и рукой потянулся в сторону, ища оружие. Эйнар перехватил его запястье.

– Где прячется король?

Он положил палец чуть выше, где обычно щупали пульс, и разогнал его – достаточно, чтобы человек испытывал нехватку воздуха и страх.

– В зале совета религий, – выдохнул гвардеец.

Понизив его пульс до возможного минимума, Эйнар встал.

Первым делом члены отряда отыскали ушедших арестовывать глав советов. Их ранили, двое были убиты, но они сумели захватить Игаро Фарьесу и еще нескольких, а также к ним присоединились три гвардейца. Серге рассказал:

– Почти все сдались. Гвардия и маги остались только на третьем этаже. Пусть один из нас проникнет к Альдо и заставит его отречься, а другие прикроют. – Серге переглянулся со своими военными. Они держались немного в стороне, не давая забыть о разнице между ними и магами Ордена.

– Я пойду, – кивнул Эйнар. Это был решенный вопрос: он больше не мог рисковать другими.

– Ты сильный маг, ты нужнее в бою. Может быть, кто-нибудь из твоих людей? – в голосе Серге послышалось искреннее сомнение.

– Ты уверен? – Алето клонил голову набок и смотрел решительнее, чем когда-либо.

– Да.

Алето с такой силой хлопнул Эйнара по спине, что стало больно, и улыбнулся:

– Иди, черт, и делай. Мы прикроем.

Серге хмуро кивнул, и они направились на третий этаж. Понадобилось меньше пяти секунд, чтобы коридор превратился в сплошное мелькание рук, скрежет оружия, топот, крики, хриплое дыхание и вздохи.

Рассредоточившись, маги и гвардейцы били по отряду. Выстрелы мешались со вспышками, но прикрываемый спинами, Эйнар влетел в нужную дверь, и голова мигом взорвалась болью. От удара он рухнул на колени. В ушах звенело, мир вокруг плыл, но пелена перед глазами не смогла скрыть силуэт гвардейца с занесенной дубинкой.

Эйнар упал набок. Рука нападавшего по инерции продолжила движение и прошла мимо. Изогнувшись, душа ударил гвардейца по колену пяткой и сплел пальцы, заставляя его сердце остановиться.

Другой что-то метнул – лезвие полоснуло ухо и вернулось в ладонь бросавшего. Стоящий рядом с ним маг вытянул руки. В спину дунуло ветерком.

Эйнар скользнул к полу, сжимая сердца обоих. Легкие вдруг сжало, он больше не мог вдохнуть и только судорожно разевал рот – с каждой новой попыткой грудь сдавливало все сильнее, а бешеное биение собственного сердца отдавалось в ушах.

Держа ладонь на боку, маг с покрасневшим лицом использовал только одну руку, но воздух он удерживал так же крепко, как Эйнар – сердце.

Гвардеец, тяжело дыша, поднял нож на длинной цепочке. Он уже не мог двигаться быстро, и Эйнар успел шагнуть к окну. Снова метнулось лезвие, но, пройдя мимо, оно пробило стекло. Мужчине понадобилось время, чтобы потянуть за цепь. Душа отпустил его и ухватился за сердце мага, сводя руки вместе и увеличивая давление крови.

Лицо того сделалось багряным, слившись по цвету с ковром. Сначала Эйнар почувствовал, как воздух возвращается, затем ноги мага подкосились, и он упал. Душа снова посмотрел на гвардейца – выставить указательные и средние пальцы, развести руки, рубануть по косой, сжать кулаки. Мужчина рухнул, так и не успев притянуть оружие к себе.

Не удержавшись, Эйнар опустился на стул, тяжело дыша и прижимая руки к разрывающимся от боли вискам. «Эйн, помоги!» – взмолился он, находя взглядом икону светловолосого бога, висящую рядом с ликами других богов, почитавшихся в Алеонте.

Как лидер церкви, он не раз бывал в зале заседаний совета религий, но ни разу на его памяти дверь в молельню не открывали. Сейчас оттуда доносилось биение. Ритм был знаком: сердце Альдо всегда стучало слишком быстро, делая не меньше сотни ударов в минуту – у короля развивалась сердечная болезнь.

С оружием ли он? Правитель был отличным наездником, прекрасно знал многие науки и языки, однако никогда не показывал интереса к револьверам или шпагам, и даже кнутам, так любимым аристократами Алеонте. Альдо не мог стать серьезным соперником, однако скорость решала многое.

Эйнар осмотрел петли дверей – они открывались от себя. Если бы это было тонкое пустотелое дерево… Таблетки уняли боль, но не вернули сил – хотя был ли выбор?

Душа отошел, давая себе достаточно места, выставил вперед правую ногу, левую согнул в колене и ударил над замком, всей ступней коснувшись дерева. С глухим стоном дверь открылась; он метнулся к стене, готовый, что Альдо выстрелит или ударит.

Эйнар стоял, стараясь дышать глубоко, чтобы унять вернувшуюся боль, но из комнаты не доносилось ни звука – только пульс ожидающего сделался на несколько ударов быстрее.

Подобравшись боком, он прыгнул в открытые двери. Альдо подскочил сзади и попытался что-то набросить на лицо, лишая возможности видеть и использовать магию. Эйнар наклонил голову к груди и, резко выпрямившись, затылком ударил короля по лицу. Одной рукой он перехватил накидку и дернул ее на себя, а другой сжал Альдо за горло, надавив пальцами пониже ушей. Руки ответили новой болью, но он не разжимал их и смотрел на короля.

У него не дрожали ладони, не проступил пот на лбу, не побледнели или не раскраснелись щеки – ничего не указывало, что он взволнован. Внутри появилось нехорошее чувство: загнанный человек не ведет себя так.

– Это конец, Альдо. Ты отречешься.

– Ты кое-что не учел, Амадо. Дай мне показать.

Эйнар медленно разжал руку. Альдо, потирая шею, захлопнул дверь, будто ожидал, что их кто-то подслушает или явится без приглашения. Душа следил за ним, не опуская рук.

Король сделал приглашающий жест в сторону стульев. Эйнар не сел. Секунда, необходимая, чтобы встать, могла оказаться слишком дорогой.

– Что ты задумал, Альдо?

– Открой. Ты увидишь. – Король указал на ведущие на балкон резные двери.

Военные штурмовали главный вход, по эту же сторону собрались горожане. Сколько их ни пытались разогнать, они все равно остались у дворца, выкрикивая лозунги и требуя у короля мира. Неужели Альдо хотел показать, что и людей, и военных убили, и все кончено не для него – для Эйнара?

Нет, это явно было ловушкой. Эйнар не сводил с короля взгляда, но на секунду, на две, он все же посмотрел в сторону балкона, пытаясь расслышать хоть один крик, который даст понять, что люди на прежнем месте, они живы.

Затылок пронзило болью. Пульс взлетел до предела, тело мгновенно покрылось потом, а пол начал кружиться и стал таким близким.

Эйнар рванулся в сторону, двери под его весом раскрылись, и он вывалился на балкон, где Альдо не мог видеть его. Душа сжал руки, пытаясь вернуть сердце к привычному ритму и давление на прежний уровень. Звуки обрели четкость, превратившись в лозунги, а земля перестала кружиться.

Итак, Альдо оказался магом крови. Каким-то образом ему удалось скрыть наличие нитей. Возможно, это было мерой предосторожности – так или иначе, управлять силой он умел. Значит, теперь все решала скорость: кто увидит первым и раньше схватит противника за сердце.

Эйнар высунулся: короля не было видно. Он осторожно сделал шаг, другой. Мелькнул силуэт. Эйнар вскинул руки и ударил сложенными пальцами по нитям, вторя узору из капилляров и вен. Захрипев, король осел.

Душа вздохнул, давая себе секунду отдыха.

В алькове в окружении догоревших свечей и роз стояла икона Эйна. Светловолосый бог смотрел строго, даже настойчиво, и взгляд этот так не подходил сюжету. На руке сидела белая голубка – считалось, что птица прилетела к нему, когда он признался людям, искавшим у него защиты, что лишился божественных сил и стал смертным. Эйна с голубкой было принято изображать более юным, немного растерянным, но непременно с горящим взором.

Мысленно прочитав первые строки молитвы, Эйнар обратился к королю:

– Все кончено, Альдо. Ты отменишь указ о войне с Кионом и отречешься от короны. – Он ослабил давление, но не опустил рук.

Правитель схватился за стул, медленно встал с пола, сел и выдавил:

– По всему городу заложены бочки с порохом. Если меня схватят или убьют, они взорвутся.

– Ты блефуешь! – прорычал Эйнар. – Ты же не хочешь править пеплом!

– Верно, но порох – это моя защита.

Эйнар соединил указательные и средние пальцы на обеих ладонях и развел руки. Полопались капилляры рядом с барабанными перепонками, Альдо наклонил голову и прижал руки к ушам. Две алые струйки покатились по щекам, задержались на подбородке и упали, но кровь быстро начала засыхать, а сам Альдо кое-как поднял руки и попытался схватиться за сердце Эйнара, но ему не хватило сил.

– Всего пятнадцать минут, – выдавил король.

– Что? – Эйнар ослабил давление внутри головы того.

– Первую бочку взорвут через пятнадцать минут. – Из-за сбившегося дыхания Альдо делал паузы между словами. – Если я не отдам приказ. – На побледневшем, осунувшемся лице появилась пренебрежительная улыбка: – Будешь пытать меня? Или подчинишь мою кровь?

Всего пятнадцать минут. Возможно, король блефовал, но цена неверия могла оказаться слишком велика. Надо узнать. Преступить законы Ордена жизни.

– Хватит, Альдо, весь город против тебя. Если хоть одна бочка взорвется, ты не останешься в живых. Скажи, где они. Я прошу всего раз, потом за тебя ответит кровь.

– Я хочу, чтобы мне и моей семье дали возможность уехать.

Эйнар не сдержал вздоха облегчения. Это было лучшее, что мог попросить Альдо. Если он останется жив, военным не понадобится жертва. Да, сбежав, Альдо мог вернуться с новыми силами, но он должен был понимать: его уже не примут. Пусть уезжает – это шанс и для свергнутого короля, и для города.

Альдо продолжил увереннее:

– Это первое условие. Второе: ты обратишься к народу и расскажешь о своих преступлениях, а также откажешься от места в Ордене. – Эйнар непонимающе посмотрел на Альдо. – Мой коршун все узнал о тебе, Амадо. Раз ухожу я, то уйдешь и ты. Или давай же, заставь мою кровь говорить! Проверь, хватит ли тебе времени!

Ответить было нечем. Убить Альдо, рискнув городом? Нет. Попробовать подчинить его, не будучи уверенным в своих силах? Тоже нет. Признаться? Снова нет. Но нельзя было допустить, чтобы загремели взрывы: на шумной улице Рамбле, на торговой Руо, на любимой горожанами Элипе, на принадлежавшей дельцам площади Орье, в квартале Генедин, где стояли университеты и школы… Одно «нет» было лживым, и на самом деле Эйнар знал ответ. Альдо ведь не вынуждал обманывать – он всего лишь требовал правду.

– Назови хоть одно место, где спрятаны бочки.

– В порту между пятым и седьмым причалами, – немедля ответил Альдо.

Если это ложь, получалось хорошо: король назвал место, где даже в ночной час можно было встретить гуляк, моряков, провожающих и докеров. Если взрыв прогремит, он заденет десятки людей. Так мог ли Альдо пойти на такое? Опасаясь за свою свободу и свободу своей семьи – да, наверное. На войне не выбирали оружие – на войне сражались всем, что есть.

– Хорошо, Альдо. Этот город стоит любых слов.

Эйнар посмотрел на Эйна с голубкой. Икона оказалась здесь неспроста, бог не оставил его. Он ведь однажды решил, что признается. За свои слова стоило ответить, а главное – за поступки. Это он сделал выбор, это он судил, и это его руки останавливали сердца. Правдой уже не замолить грехов и не купить второго шанса, но сказать – все равно верное решение.

Стремительно шагнув на балкон, Эйнар встал у балюстрады и положил руки на мрамор. Оказалось, они дрожат.

Прежде на этом месте стояли лидеры Алеонте: сначала первые беглецы, затем – главы совета, а после них – короли. Он тоже хотел быть лидером города и вести за собой, защищать, бороться. Не получилось ничего, кроме ошибок.

– Вы знаете меня, как главу Ордена жизни и церкви Эйна. – Первые слова дались легко, а горожане откликнулись на них, мигов замолчав и подняв к нему лица. Они смотрели, как обычно смотрят верующие – с надеждой. И если бы требовалось прочесть перед ними отрывок из книги или воззвать, вдохновить, утешить – он знал, как это сделать, а как сказать правду – нет.

– У меня была еще одна роль – судья. Я выбрал ее сам, решив, что знаю, что нужно городу – что нужно вам.

По рядам пронесся ропот. Люди поняли, что им скажут не то, чего они ждали: вместо слов о победе над королем и обещания мира зазвучало признание.

– Я сидел в исповедальне и слушал – мне называли имена воров, убийц, взяточников. И я решил: пока полиция и судьи спят, ради справедливости в городе стоит взять на душу грех: самому стать судьей и палачом, вынести приговор и исполнить его.

Сделалось так тихо, будто всех людей разом лишили способности говорить, дышать и шевелиться. Наверное, удалось бы услышать отдаленный разговор или крик сидевшей на дереве птицы, но и этого не было.

– Я выслеживал тех, кого счел виновным. Среди вас могут быть дети, жены, мужья и родители тех, кого я сам казнил.

Раздался один-единственный крик – скорее, несчастный скулеж. Хотелось закрыть уши и отступить, укрывшись тенью. Вместо этого Эйнар продолжил еще громче и яростнее:

– Это правда. Днем я посещал приюты и школы, проводил службы, слушал исповеди – и запоминал каждое слово, чтобы найти тех, на кого закон закрывает глаза, а ночью подстеречь их и убить. В течение четырех лет, каждый месяц.

Люди переглядывались, растерянно разводили руками, что-то шептали. Не верили? Как еще сказать, Эйнар не знал. Каждое предложение и так было подобному тому, как если бы его потрошили. Но своим мучителем он стал сам и сам вложил себе в руки нож. Хотелось предательски взмолиться, чтобы Эйн прямо сейчас забрал его жизнь, чтобы не надо было говорить, чтобы не узнать, какой окажется цена. Но говорить стоило, даже если не таких слов ждал город. Эйнар забыл, что для многих он сам стал несправедливостью, и за это тоже настала пора ответить.

– Я верил, что поступаю правильно: я защищу город, я построю новый, более справедливый мир. Да, я не думал о близких, что оставались. Моих родителей убили, я рос на попечении школы, и на такую же судьбу я смог обречь других детей.

Эйнар тяжело вздохнул. Наверное, он сказал уже достаточно, но речь стала исповедью, даже если исповедующий не сидел по ту сторону окна и принял облик каждого из горожан.

– Я прикрывался словами, что хочу защищать Алеонте, но от моей защиты вы только теряли. То же произошло с моими близкими. Когда полиция пришла, чтобы арестовать меня, другой человек взял вину на себя. Еще раньше я предал друга, и из-за моего выбора его судили и отправили в Рицум. И если у меня останется хоть капля времени, я буду бороться за то, чтобы все обвинения с Алио Арьяно и Алето Аманьесы сняли.

Это был крошечный, но шанс на нормальную жизнь. Возможно, для Алио и Алето еще не поздно.

– Вы знаете, какая судьба ждет меня после этих слов. Я и сам знаю, но хочу сказать первым: я не душа города, и я не могу быть лидером церкви и Ордена. – Совсем тихо, больше для себя, Эйнар добавил: – Не сейчас. – Голос снова набрал высоту: – Я отказываюсь от всех должностей и передаю себя в руки судей, чтобы меня судили за мои преступления.

45. Теперь мой черед

Наверное, в эти минуты мир даже можно было назвать красивым. Коридор в равной степени озаряли огни и скрывала тьма, звенела сталь, а сердца гремели набатом, зовущим бежать. Красивым – если смотреть и слушать со стороны.

О том, что может быть «назад», речи не шло. Только вперед, черт возьми.

У них были замечательные укрытия: арки коридора и тела убитых, за которыми они прятались от оружия и магии. То же было у людей короля. Мир сделался до ужаса однообразным и превратился в ряд монотонных движений: переплести пальцы, сжимая сердце, нырнуть в сторону в попытке избежать пуль и молний, закрыть глаза, чтобы не ослепнуть от рук мага света.

Повторялись действия, но не мысли. Наверное, прошло всего несколько минут, хоть они и казались вечностью, а подумать Алето успел о многом.

Должно быть, он был слишком слабым, раз не смог отказаться от идиотской авантюры и бок о бок встал с военными и магами крови. Поэтому его жизнь сузилась до «жест – укрытие – удар». Но ему нравилась эта слабость, ведь она напоминала, что было важным когда-то: не месть, а собственные мечты и близкие.

Еще он был трусливым. Каждое укрытие выглядело таким желанным и манящим; сделать шаг, высунуть голову казалось страшнее, чем прыгать по крышам и балкам. Тогда он знал, сколько зависит от него, а сейчас видел только скопище идиотов, которое не хотело предавать свои клятвы и защищало короля. С каждым новым сжатием чужого сердца подрагивало и собственное, и Алето понимал, что хочет оставить это в прошлом. Ни экспериментов, ни возрождений, ни убийств. Он нуждался в другом: отнятом и с трудом вспомненном.

А еще он устал и просто хотел все закончить, поэтому Алето с каждым шагом становился ближе к залу, где скрывался король. С Эйнаром дружбы уже быть не могло, но ввязаться в еще одну драку, встав бок о бок, как в детстве, Алето мог – от этого зависело его спокойное будущее.

Он ввалился внутрь и ухватился за стул, кажущийся произведением искусства: такой крепкий, такой ровный, с бархатным сиденьем и резным краем, сиди да наслаждайся. Всего секунду – больше не требовалось. Дать отдых ногам, чтобы перестали дрожать, прижать руки к сдавленным от боли вискам, унять мечущееся сердце.

Алето с трудом разжал пальцы, шагнул ко второй двери и замер, услышав голоса. Вернее, один голос чертова Эйнара:

– …Я отказываюсь от всех должностей.

Нельзя было такое говорить! Но раз он начал, значит, король переиграл его. Идиот чертов.

Алето привалился к двери. Сердце было готово выскочить из груди, а легкие перекручивало от боли. Руки дрожали, особенно большие пальцы – мелко и часто. Он прижал ухо к двери, вслушиваясь в голос и в стук сердец.

Одно оказалось совсем близко и звучало на пределе. Второе – дальше, ритм был неровным, оно то затихало, будто камнем падало вниз, то поднималось и оглушало отчаянным стуком. Так могло биться сердце человека, который летит в пропасть или на которого наставлены все ножи и револьверы мира.

Алето распахнул дверь.

– …Судили за мои преступления, – застыло в воздухе.

Стоявший на балконе Эйнар обернулся, и его молчание тут же заполнилось сотней криков, зазвучавших на разный лад. Король развернулся к вошедшему. Алето поднял руки.

– Нет! – Церковник бросился к ним. – В городе бочки с порохом…

Алето понял и все равно переплел пальцы, заставляя кровь Альдо сильнее надавить на стенки сосудов. Король прижал ладони к вискам, на смуглом лице выступили капли пота, он ухватился за спинку стула, но продолжал гордо держаться, не меняя надменного выражения.

– Хватит! Он расскажет правду!

– Заткнись, Эйнар, достаточно твоей правды!

Прыгнув к королю, Алето ударил его кулаком пониже уха, схватил за плечи и повалил на пол.

Ковер в комнате был таким мягким, как у крестьян не бывали мягки постели, от него даже пахло духами: древесными и чайными нотами. Все здесь принадлежало королю, и в каждом сантиметре комнаты чувствовалось что-то величественное, что заставляло озираться подобно вору. Но так случилось, что это король касался лопатками пола, прижатый человеком без имени.

Алето большими пальцами надавил Альдо на глаза, заставив его визжать и дергаться.

Люди не берегли своих сердец, они привыкли мириться с болью, словно оно не было самым хрупким. Однако боль в других частях тела они не могли терпеть, и Альдо, молчавший раньше, теперь брыкался, пытаясь достать Алето. Эйнар сжал руки, и сердце короля продолжило бешеный бег, лишая его сил.

– Где бочки? – Алето надавил сильнее.

Это тоже пришло к нему из Рицума. Если достать до глаз, человек потеряет контроль над собой и начнет делать неверные движения. Тогда прием знаменовал конец драки – да и сейчас тоже.

– Их нет, нет! – завопил Альдо.

Алето посмотрел на Эйнара. Тот мотнул головой, и некромант слез с короля.

– Что дальше?

– Я должен…

Король бросился в сторону, Алето – к нему, но чертов Альдо, проскользнув под рукой, сдернул с пояса Эйнара револьвер. Тот перехватил его руку, однако выстрел прозвучал: церковник отступил, по левой стороне его сюртука, от плеча и дальше, расплылся красный цвет.

Алето знал: теперь король не промахнется – и сжал руки первым. Все, каждый чертов урок забылся, он просто видел нити магии да тянул к ним пальцы. Кровь Альдо забурлила, точно кислое молоко, в которое бросили щепотку соды. Он рванул сюртук, рубашку. На раскрасневшейся коже проступили царапины, набухли красным, превратились в кровоточащие раны, которые все ширились, обнажая ребра, а затем – легкие и сердце.

Алето с силой развел ладони, пытаясь прекратить, но нити только тихонько дрогнули, а сердце Альдо застучало еще быстрее, пока вены и аорта не набухли так, что лопнули, и оно, будто живое, выскочило из груди. Инстинктивно Алето подставил руки и сжал пальцы на нем: скользком, горячем и отбившем последний удар.

Он все смотрел на него, не в силах разжать руки, на разорванные мышцы и хорды, на оборвавшиеся вены, артерии, а зубы начали выбивать дрожь. Алето знал, как кровь течет по телу, и заучил каждый сосуд, повторив рисунок кровеносной системы десятки, даже сотни раз, но никогда не видел сердца вживую. Не держал в руках. Своей силой вырвав его из груди, испугавшись за чужую жизнь.

А значит…

Алио предупреждала его, но замысел военных оказался вернее. Впереди – Рицум. Свист кнутов, косые шрамы на спине и сбитые кулаки. Обжигающие дни, холодные ночи. Плечи безвольно опустились, Алето продолжал смотреть на сжатое в руке сердце, горячая кровь стекала по пальцам, и оно будто еще билось, а свое, наоборот, замерло и никак не могло возобновить ход.

– Алето, – позвал Эйнар. Церковник прижимал ладонь к плечу, но кровь сочилась из раны, окрашивая белую ткань сюртука в красный, и он так и не сплел пальцы, чтобы замедлить течение.

Эйнар протянул руки и сжал сердце короля.

– Нет, Алето. Это не ты сделал. Теперь мой черед.

Он выхватил сердце и вышел на балкон, встреченный рокочущей толпой.

– Таков мой последний суд! – закричал Эйнар. – Теперь судить вам – меня. Но вы останетесь дома, с миром, я обещаю.

Его голос не дрожал – нет, он звучал как всегда решительно. Эйнар не повернулся, но можно было поклясться, что на лице опять застыла легкая улыбка. Чертов светловолосый бог города беглецов решил играть свою роль до конца. Но Алето знал, что сердце того трепещет, как птица.

46. Вспомнить заветы предков

Чутье велело выйти из зала суда. Грей решил поговорить с Эйнаром лично, хотя это не имело отношения к делу и было чем-то более человеческим.

Бывший лидер Ордена жизни остался для него загадкой. Казалось, просто не может быть человека, способного платить городу такой любовью, готового последнюю крошку отдать нуждающемуся и вместе с этим вообразившего себя судьей и богом. Понять, какая из сторон настоящая, оказалось сложнее, чем установить в Алеонте новую власть.

Грей медленно пошел по коридору. По левую руку тянулся ряд высоких стрельчатых окон, по правую – тяжелых дубовых дверей, ведущих в залы заседаний. В общем-то, если забыть, каких людей сюда приводят и сколько слез здесь льют, коридорами суда даже можно было любоваться, но у Грея не получалось забыть.

Последние недели он бывал в здании слишком часто. Суды проходили с такой периодичностью, что даже те, кто считал заседание зрелищем, перестали собираться. Судили многих: людей короля, входящих в бесконечные советы, торговцев, промышленников, земледельцев и тех, кто поменьше. Правда вскрывалась тяжело и с болью, как загнивший нарыв, но это было необходимо. Королевские архивы хранили достаточно сведений и честнее любого человека рассказывали, сколько же в Алеонте взяточничества, подлога и обмана.

Сначала Грей услышал тяжелую поступь, затем появились четверо грифов, ведущих Эйнара. На руках у него были специальные перчатки, не позволяющие использовать магию, его одели в тюремную серую робу, но на фоне светлой кожи и золотых волос она казалась белее, будто он и не снимал церковного одеяния.

Заметив Грея, грифы вытянулись. Теперь так многие вели себя: нашивка комиссара и место в военном совете сделали его узнаваемым среди полицейских; каждый стремился выказать уважение, хотя искреннего в улыбках, взглядах, словах виделось немного. Наоборот, пропасть между ними стала больше, но теперь Грей знал, что нужно не самому тянуться к ним, а тянуть других на свою сторону, и комиссарская куртка, больше похожая на пиджак, так хорошо села по плечам.

Он поднял руку и уверенно произнес:

– Офицеры, остановитесь. Мне нужна минута, чтобы поговорить с подсудимым.

Поколебавшись, они молча отступили. А ведь приказ противоречил уставу – и с этим тоже стоило бороться.

Грей и Эйнар встретились взглядами. На лице церковника не отражалось ни тени сомнений или страха, нет, он был уверен и безмятежен и казался таким светлым, словно и правда был самим Эйном, сошедшим с икон. Грей взял Эйнара под локоть и тихо сказал:

– Вас будут судить, сен Амадо.

Он ждал, что на лице заключенного появится хоть капля страха, а может, голос дрогнет или в нем послышится мольба. Преступники порой уходили в себя и не понимали, что понесут наказание, пока их не приводили в зал суда или не озвучивали приговор. Эйнар мог оказаться одним из них, поэтому Грей выбрал самые простые и очевидные слова, но они не сработали.

– Я знаю, комиссар Горано. За ошибки надо платить.

Это была маска? Или он действительно понял? Лицо оставалось спокойным – не равнодушным, а как у человека, который точно знает, куда он идет, и что ждет в конце.

– Я вижу, что вы хотите спросить. – Амадо слегка улыбнулся. – Да, я выбрал не тот способ борьбы за Алеонте. Многое было выбрано неверно. Но ни одна из ошибок не отменяет того, что город нуждается в защите. Я знаю, что меня ждет: или повешение, или Рицум. Как бы то ни было, не оставьте его.

Эйнар помолчал, а затем сказал так просто, по-дружески:

– Грей, я знаю: ты способен на это. Защити Алеонте, пока я не вернусь.

Слова прозвучали как клятва, однако никакое признание не могло исправить того, что делал Амадо, и Грей ответил:

– Ты не вернешься. Даже если судьи проголосуют за Рицум, это будет пожизненная ссылка. Алеонте не нуждается в таких богах.

– Конечно, нет. Алеонте нуждается в верности, и это все, о чем я прошу.

Грей едва заметно кивнул, давая ответное обещание, и указал рукой грифам. Они повели заключенного в зал, комиссар закрыл за ними дверь, и суд над Эйнаром Амадо начался.

***

Алето знал, что он здесь лишний, ему нет смысла приходить на суд, но не смог остаться в стороне. Он слишком помнил, как ему самому было страшно, как хотелось кричать, но никого не оказалось рядом – и этот черт, наверное, заслуживал того же, но… Но не для Алето.

Прошло несколько недель, однако то проклятое «Нет, не ты» до сих пор звучало в ушах. Он столько раз думал, что Эйнар снова и снова будет выбирать город, что его переломанная душа никогда не соберется, но напоследок тот сказал самые нелепые, глупые слова. Может быть, даже правильные. Но спокойнее не стало, и лучше бы их не было. Лучше бы они по-прежнему прятались по чертовым церквям, строили планы и сражались – вычурные слова против язвительных.

И когда прозвучало ужасное «Рицум», Алето понял, что круг замкнулся.

***

С приходом холодов в Алеонте переставали пить охлажденное вино с фруктами, но начинали пить горячее с щепоткой специй. Холодами называли погоду, когда температура опускалась ниже восемнадцати градусов, и в этом году осень принесла их слишком рано.

Однако день был хорошим: свет позолотил шпили и башни города и окутал улицы мягкой дымкой, а воздух прогрелся до той идеальной температуры, когда еще можно сидеть на террасе или веранде, но стоит взять плед и налить себе горячий напиток.

Они так и сделали, однако это не отменяло того, что еще день был нелепым. Смущение чувствовалось во взглядах, которыми обменивались Алето, Рони и Алио, а Рыжий добавлял им капельку презрения и наглости.

Некромант не видел блондинку полтора месяца, с дня суда над Эйнаром, поэтому удивился, встретив ее, но все равно постарался изобразить веселого хозяина, как привык. Хотя в последнее время играть в прежние игры расхотелось.

– Люблю молчать, – с чувством произнес он, беря в руки бокал с горячим вином. – Нет ничего лучше, чем встретиться и молчать.

– Он так и не изменился, да? – Алио посмотрела на Рони, и та улыбнулась.

– Вообще-то, я теперь живу жизнью серьезного человека.

Черт Эйнар что-то сделал, с кем-то поговорил, и Алето Аманьеса снова был жив, он стал членом Ордена жизни, и его ждали там. Письмо с приглашением от магов пришло неожиданно, это было первое письмо, которое он получил за шесть лет. Алето боялся открывать конверт, боялся идти – на самом деле, он сразу же разорвал бумагу и побежал к башне Ордена. У него отняли эту жизнь, но она потянулась к нему назад, а он всеми руками ухватился за нее.

У него появилась работа. Зарплата и кое-какой счет в банке, он даже снял дом – конечно же, такой, где есть место для сада. Рыжий увалень бегал и пугал птиц, но чаще дремал на веранде. У Эрио появилась своя комната, и почти все время она проводила в ней: девочка научилась читать и влюбилась в книги. Рони так часто готовила томатный суп, что он уже набил оскомину, но созданный мирок все равно казался прекрасным. Он получил свой чертов маленький домик в деревне, о котором он мечтал.

И так странно было понимать, что Эйнар отнял все это, а потом сам же вернул. Замены быть не могло, но почему-то мысли о его выборе теперь не вызывали ни ненависти, ни злости – они стали почти что ровными, как и воспоминания перестали тревожить. Круг и правда замкнулся.

– Я просто хотела сказать, что уезжаю. Наверное, вам все равно, но… Я решила, что будет правильно предупредить.

Рони улыбнулась и протянула ей руку. Они никогда не казались подругами, и странно было видеть их вместе, таких разных – или все же нет? – но они все равно легонько сжали ладони друг друга и быстро разжали.

– Куда ты уезжаешь? – спросил Алето.

Он подлил вино Рони, уже потянулся к бокалу Алио, но заметил, что она даже не притронулась к нему. Рыжий был тут как тут и, поднявшись на задние лапы, с интересом заглянул на стол.

– На юг.

– А что на юге? – подозрительно спросил Алето.

Если эта верная дуреха решила пересечь океан и спасти чертова Эйнара, то она такая же сумасшедшая.

– Ты сам знаешь.

Алето повернулся к Рони:

– Скажи ей, что она спятила. Меня она не послушает.

Девушка помотала головой.

– И ты не послушаешь? Что с вами не так?

В Рицум даже писем не слали, что уж говорить про посещение или побег! Это казалось таким неправильным, даже безумным. Они ведь только расставили все на свои места и могли начать жить нормально.

Рони написала: «Каждый выбирает сам».

– Ну да, и того, кто решил прыгнуть со скалы, нужно подбодрить перед разбегом, – проворчал Алето. – Ну что ты задумала? Рядом с Рицумом даже городов нет, сплошные леса, которые кишат змеями и насекомыми.

– Да, это так. Но почему-то ты здесь, а не там. Я не знаю, что делать, но у меня нет поводов оставаться в Алеонте – единственный мой повод плывет на юг.

Смотря на уверенное, даже упрямое лицо Алио, как высоко она поднимает подбородок и хмурит брови, он подумал о том, что и правда, каждый теперь выбирал путь сам, а не выбирали за него, и стало ясно, кому что нужно на самом деле.

– Решать тебе, ты права, – серьезным голосом начал Алето. – Если что-то понадобится, я…

Алио насмешливо улыбнулась:

– А если я попрошу помочь спасти Эйнара? Что, согласишься? Нет, я же знаю.

– Нет, ты права, но мы останемся в этом чертовом городе, и ты всегда сможешь нас найти. Я открою, даже если ты явишься ночью. Черт возьми, я готов открыть вам обоим.

Рыжий начал ластиться к ногам, будто одобрял сказанное.

– Мало пробовать – надо делать. – Алио улыбнулась, вставая.

Алето закатил глаза, услышав такие громкие слова.

– Вы и правда похожи.

– Вы тоже.

Девушка зашагала к воротам. Глядя ей вслед, Алето подумал, что хороший все-таки день. И вовсе не нелепый, а правильный.

***

На палубе, выстроившись в шеренгу, стояли заключенные. У каждого на руках были железные перчатки, на ногах – кандалы. Снятые с глаз повязки лежали на плечах.

Восемнадцать человек смотрели на капитана Рьяго, зачитывающего правила поведения на корабле – Эйнар смотрел на Алеонте, остающийся позади.

Город раскинулся на берегу подобно огромному полумесяцу. Он обнимал голубую бухту и сейчас казался по-особому красивым и величественным. Эйнар не мог оторвать от него взгляда и даже прошептал: «Алеонте», точно несчастный возлюбленный, который прощается перед долгой разлукой. Он не мог поверить, что видит свой город, своих людей в последний раз. Так не должно быть.

И так не будет, хотелось пообещать, но оковы сжимали руки слишком сильно, а повязка по-прежнему лежала на плече, говоря, что с надеждой стоит расстаться.

***

На языке еще остался вкус выпитой таблетки – она блокировала магию, превращая заключенных в обычных людей. Это было не только наказанием, но и платой за то, что перчатки и повязки им позволили снять.

Эйнар тер палубу движениями, которые уже стали привычными, и мыслями возвращался к другим, старым привычкам. Сначала утренняя служба. Затем дела: собрания советов, встречи, посещение приютов и школ. Позднее – церковь: работа в исповедальне, службы, разговоры с прихожанами. Вечером – посидеть в беседке, вдыхая сладкий запах цветов и ванили, такой характерный для Алеонте, поговорить с Алио, поверив в «Ты не один».

Тем привычкам больше не было места в жизни, как и тем людям, тому городу. «Так не должно быть!» – крик все рвался из груди, но тело уже запомнило, что за каждое непрошенное слово на корабле платят ударами плетью.

Если бы забыть, куда они плыли! Море вокруг было шелком, переливавшимся оттенками темно-синего. На губах чувствовалась соль, и Эйнару казалось, он снова стоит у Эйнского моря. Но с горизонта исчезла набережная, исчезли башни и шпили, исчезла сама земля, больше не кричали чайки – уже много дней как.

– В каком мы море? – крикнул Эйнар моряку, который следил за его работой – молчать он так и не научился, как бы тело ни молило об этом.

– Это Южный океан, – седеющий мужчина откликнулся без ругательств или насмешек, как отвечали другие.

Океан! Он ведь мечтал увидеть его, но, исполнившись так, мечта превратилась в оскомину во рту.

– Душа Амадо, – почтительно добавил моряк, склонив голову. – По нему мы будем плыть, пока не зайдем в Рицумский залив.

Эйнар встрепенулся, на лице появилась легкая улыбка. Для кого-то он оставался душой, у него был шанс все исправить.

Пора вспомнить заветы предков. Первый из них гласил, что когда свистят кнуты, нельзя опускать голову. Второй, что надо бежать.

Оглавление

Начало1. Хорошая все-таки ночь 2. Странный это был город 3. В их жизнях не осталось места сказке 4. Почувствовать себя живой 4.5. Мне нужно к вам 5. Мертвец тебе сочувствует 6. Не каждую боль видно снаружи 6.5. Уже не один 7. Помолитесь за город 8. Доверять не только чутью, но и фактам 8.5. Вы станете новыми богами Алеонте 9. Тот еще фантазер 9.5. Нужно найти компромисс 10. На кону стоит сам город 11. Неважно, кто из нас столкнется с адом 11.5. Правильный человек во главе 12. Сам был верным псом 12.5. Алето не мог так поступить 13. Твой выдуманный лучший мир 14. Хватит трогать раны 14.5. Эйнар не мог так поступить 15. И кто из вас лучше? 15.5. Ты поступил правильно 16. Лететь на дно 17. Смерть делает счастливыми всех 17.5. Безумная воля к жизни 18. Мои двери всегда открыты 18.5. Ни одной молитвы 19. Не было другой судьбы 19.5. Я еще живой 20. В его жизни осталось лишь море 21. Вывернули души и набили опилками 22. Наша боль – наше топливо 23. Кто выдумал слово «справедливость»? 24. У каждой монеты две стороны 25. Одна вера – в город 26. Не страшно подниматься на эшафот 27. Она настигнет цель 28. Игра на пианино сломанными пальцами 29. Всего один друг 30. Орден жизни в самом мертвом городе 31. Верны не тому 32. Спасибо за совместную работу 33. Ни капли счастья 34. Сковали одной цепью 35. По своему выбору 36. Жить в этом городе 37. Сердце, а не разум 38. Ты должен говорить 39. Не молчать и не терпеть 40. Как человек 41. Нас называют городом беглецов 42. Капитан этого моря 43. Не солдаты, не судьи 44. Настала пора ответить 45. Теперь мой черед 46. Вспомнить заветы предков