Нана Рай
Поглощенные туманом

Пролог. Камень на камень

Италия. Кастелло ди Карлини. 1617 год

Камень на камень. Стена растет, а проeм сужается. Камень на камень…

Она не отрывает взгляда от его лица, пока еще может видеть.

Каждый вздох наполняет легкие запахом сырости и гнили. Вонючая тряпка намертво сковывает рот, а шершавая веревка стягивает за спиной онемевшие руки. Маддалена глухо стонет. Свет от факелов почти не виден, и скоро она останется в темноте. Замурованная заживо.

Капли серой извести летят в лицо. Ужас затмевает рассудок. Она не верит, что все взаправду. Мычит и бьется плечом о стену, но камни намертво приросли друг к другу. И вот последний закрывает щель.

Она слышит шаги и чувствует – он рядом. Он еще не ушел. От едких слез болят веки, а в горле невыносимо першит. Где‑то в глубине замка капает вода. Вокруг бесконечный мрак.

Но он еще не ушел.

Маддалена снова пытается крикнуть сквозь тряпку, но спертый воздух раздирает легкие. Страх обволакивает густым туманом. Голова кружится. Ничего не видно. В тесной каморке не пошевелиться, ноги отекли, тело наполняется тяжестью. Она сливается с замком, становится его частью. Превращается в прошлое.

Он уходит. До нее доносятся спешные шаги, и вскоре наступает тишина. Больше нет сил кричать. Она прислоняется головой к сырой стене и дышит, дышит в последний раз. Голова кружится сильнее, перед глазами проносятся далекие воспоминания из детства.

Маддалена виновата. Но его вина не меньше. Не стоило так легкомысленно относиться к ее словам. Теперь поздно. И его потомки заплатят за грехи предка.

Глава 1. Кастелло ди Карлини

Италия. Наши дни

Глубокий вздох. Сердце колотится, ладони неприятно потеют, и Ника вытирает их о джинсы. Стискивает пальцы в кулаки, чтобы скрыть дрожь.

Спокойно… Все хорошо… Его здесь нет.

Ника прикусывает нижнюю губу. Зря она согласилась на эту работу, даже несмотря на деньги. Прошло столько времени, а страх никуда не исчез. Какая злая ирония… Ее наниматель живет там же, где и мучитель.

Воздух наполнен запахом горячего асфальта и дымом сигарет. То там, то здесь слышатся торопливые выкрики итальянцев. Ника щурится и оглядывается на аэропорт имени Федерико Феллини, который глядит на снующих по парковке туристов темными глянцевыми окнами. Она недоверчиво щиплет себя за предплечье, но яркое слепящее солнце не меркнет, а тридцатиградусная жара все так же опаляет не подготовленную к загару кожу. Ника снова в Италии, и это «снова» сводит с ума.

Она переводит взгляд на водителя. Итальянец в льняной рубашке грузит зеленые пластиковые чемоданы в багажник вишневого «Роллс‑Ройса». Конечно, если «летящая леди» ¹ на капоте не врет. Руки водителя соскальзывают, и один из чемоданов, обвязанный красной лентой, летит на асфальт.

– Осторожно!

Сердце подкатывает к горлу, но мужчина успевает перехватить груз, прежде чем он падает.

– Там оборудование! – на чистом итальянском кричит она. – Если разобьете, я могу смело возвращаться в Россию.

Он удивленно замирает. Явно не ожидал, что Ника знает его родной язык.

– Простите, – бормочет мужчина и бережно захлопывает багажник, будто там лежит старинная ваза. – Пожалуйста, – он открывает заднюю дверь автомобиля, – садитесь. Через полчаса будем в замке. – Широкие смоляные брови сходятся на переносице домиком, полные губы изгибаются в приветливой улыбке. У мужчины нет харизмы или изюминки, он похож на большого низкорослого медведя.

– Сейчас, – кивает она и поворачивается к аэропорту.

Ника хочет запечатлеть начало пути, чтобы в очередной раз напомнить себе: все будет иначе. Глубоко дышит, и сердце постепенно успокаивается. Она достает из рюкзака старый пленочный фотоаппарат. Родной «Olympys» твердо ложится в руки. Наведение резкости.

Когда смотришь на мир сквозь объектив камеры, растворяешься в нем и замечаешь мелкие детали, которым раньше не придавал значения. Люди открывают души. Пороки, как черные вороны на безоблачном небе, отображаются на пленке. А добродетель, наоборот, придает глазам сияние, таящееся в глубине. И трепет пролетает от кончиков пальцев до самых пят при мысли, что ты – единственный, кто знает их секреты.

Ника наводит камеру на женщину, одетую явно не по погоде. Стройная незнакомка стоит в тени аэропорта и чувствует себя уверенно в туфлях на высоких шпильках. Ноги скрещены, как у модели, руки вытянуты вдоль тела, словно она – солдат. На черном плаще танцуют яркие блики, а солнцезащитные круглые очки скрывают половину лица. Изредка женщина заправляет темные локоны под белый платок на голове. Боится, что ее узнают.

Ника нажимает на спусковую кнопку. Сладостный, приятный слуху щелчок затвора.

Незнакомка резко оборачивается и смотрит прямо в объектив. Мутная пелена застилает взор Ники. Здание аэропорта смазывается, превращается в серую кляксу. Кисельный холод оборачивается вокруг шеи мертвой удавкой.

Ника отшатывается и поспешно проскальзывает в прохладный салон автомобиля. Зрение медленно восстанавливается. Ее бьет озноб. Мельком смотрит в окно, но незнакомки уже нет. Исчезла. Растворилась среди толпы.

Ника судорожно выдыхает и вытирает ладонью лоб.

Померещилось.

Прячет фотоаппарат в рюкзак. Внутри «Роллс‑Ройса» пахнет мелиссой. Пальцы касаются гладкой кожи бежевых кресел. Кондиционер тихо шумит и перемежается с урчащим рокотом автомобиля. Слух улавливает песню Челентано «Confessa» ², и Ника расслабляется:

– Сделайте громче.

Она откидывается на сиденье.

Господи, нереально, но факт! Граф нанял именно ее фотографировать поместье. Когда две недели назад на электронную почту пришло письмо с приглашением в замок Карлини, Ника посчитала это отличной шуткой. Однако дальше было не до смеха. Граф действительно заинтересовался ее сайтом, где она выкладывала фотографии, и посчитал, что она справится с фотосессией замка лучше других фотографов. А ведь он не подозревал, что подарил Нике свежий глоток воздуха. Последний месяц она словно билась головой о невидимую преграду, пытаясь собрать нужную сумму на лечение матери. И эта работа махом решила все вопросы.

Они выезжают на автостраду и мчатся по ровной, стремительно убегающей вперед трассе. До замка около получаса езды, и Ника прилипает к окну, приходя в экстаз от сочных красок и вкусных пейзажей. Яркие зеленые поля, вкрапления старинных домов с рыжими черепичными крышами. Мурашки удовольствия охватывают руки Ники и гусиной кожей бегут к плечам. Она так любит эту страну. Но долгих три года запрещала себе даже думать о ней!

Глаза ловят кадр, фокусируются, запоминают. Работают лучше фотоаппарата.

Как жаль, что из мозга нельзя достать пленку и проявить ее. Столько красоты пролетает впустую.

Под пальцами вибрирует рюкзак. Ника достает смартфон и улыбается сообщению матери.

Пальцы быстро набирают ответ: «Прилетела. Все хорошо. Вечером позвоню. Лю».

Заходит в фотоальбом, перелистывает скриншоты экрана и мысленно возвращается в тот день, когда ей позвонила сотрудница графа.

– Я говорю по‑итальянски, – без предисловий заявляет Ника, – но можем продолжить на английском.

– Благодарю. На родном языке несомненно легче, – соглашается женщина. – Граф Карлини ознакомился с вашими фотографиями. И был весьма… впечатлен.

Ника стискивает зубы. В хриплом, томном голосе итальянки слышится усмешка.

– Он надеется, вы согласитесь с его условиями и возьметесь за работу, – продолжает женщина. – Она займет несколько недель. Возможно, месяц. Поэтому оборудование лучше взять с собой. Граф хочет видеть результат сразу.

– Вы шутите? Я не смогу привезти все необходимое. Один фотоувеличитель чего стоит! – Ника смахивает крупинки пота со лба.

– Об этом не беспокойтесь. Граф готов предоставить личный самолет, а по прибытии вас встретит наш человек. Ему очень важно, чтобы замок фотографировали именно вы.

В искусственной речи женщины читается скрытый смысл: очередная блажь миллиардера.

– Графу нужны фотографии всех комнат, – продолжает она. – В замке никогда не было туристов. И нужно подготовить его прежде, чем запускать людей. Так вы согласны?

И снова подтекст: да соглашайтесь уже! У меня полно других дел, помимо уговоров русской гордячки.

Подумаешь! Ее нанял граф, а не высокомерная итальянка.

Ника еще раз перечитывает скриншот статьи о графе Карлини. Глаза привычно выискивают любопытные факты.

Полное имя – Стефано Джованни Витторе Росси, граф Карлини.

Филантроп.

Миллиардер.

Тридцать два года.

В списке Форбс на 51‑м месте.

Владелец компании «Карлини» – организовывает туры по Италии для вип‑лиц.

Принадлежит сеть магазинов одежды «КейВи» по Европе.

Не женат. Детей нет.

Редко посещает публичные мероприятия.

Взгляд вновь цепляется за одно предложение.

Подвержен фазмофобии (боязни призраков и духов).

В наше время скептиков и циников встретить подобную фобию – не просто редкость. Ника даже не слышала о ней прежде. Что же случилось с графом, что он начал страдать столь необычной болезнью?

Ника убирает телефон в рюкзак и наклоняется вперед к водителю:

– Скажите, вы давно работаете у графа?

Пальцы мужчины стискивают руль:

– Почти полтора года.

– И какой он человек?

Водитель хмурится, и Ника с усмешкой хлопает его по плечу:

– Не нервничайте, я не шпион. Граф нанял меня фотографировать замок, и я сама до сих пор в шоке. Хотелось узнать перед встречей, что он за человек. Все это время я общалась с его сотрудницей – весьма заносчивой дамой. – Ника закатывает глаза и хлопает себя по лбу. – Простите, ради бога, я не представилась. Меня зовут Ника.

В зеркале заднего вида отражаются черные глаза итальянца, и Ника видит намек на улыбку в уголках его губ.

– Анджело.

– Ну, Анджело. Расскажете мне о начальнике?

Мужчина расслабляет руки:

– Граф всегда работает. Когда куда‑нибудь едем, он либо печатает на планшете, либо разговаривает по телефону. А вообще он немногословный человек. Но меня устраивает. Платит щедро. Сейчас кризис и найти работу – тяжело, тем более с такой зарплатой, – доверительно рассказывает он. – В замке граф живет редко. Чаще всего в Риме или Флоренции. Раз в год ездит по Европе, проверяет работу магазинов. Вы ведь знаете, что у него сеть «КейВи»? Брендовые вещи. Сестра пищит от восторга, когда я привожу ей какую‑нибудь тряпку из этих магазинов. Она не может себе позволить, да и мне дороговато, но я люблю ее баловать.

– А женщины? У него есть любимая? – Ника замечает хитрый взгляд Анджело и смеется. – Нет, я не в этом смысле. Чисто профессиональный интерес. Красивую пару всегда интересно фотографировать.

– Несколько раз я возил одну сеньориту. Красивая, богатая. Только часто хмурилась и психовала. Но уже давно ее не видел.

– Наверное, сложно встречаться с человеком, который вечно работает. И который очень богат. Это ограничивает.

– Не скажу, что граф ограничен в чем‑то. У него даже охраны нет. Говорит, если захотят убить, телохранители не спасут.

– Думаю, он прав. – Ника снова прижимается к стеклу. – А вы что‑нибудь слышали о его болезни – фазмофобии?

Анджело качает головой:

– Нет, а что это? Не знал, что граф чем‑то болен.

– Значит, всего лишь слухи. – Но она не верит себе.

И зачем я ему понадобилась? Если он действительно боится мистики, то мы вряд ли поладим.

* * *

Самая любимая работа Ники – старинный «мост невесты» в маленьком городе Псковской области. Молодожены часто вешали на нем свадебные замки и не придавали значения его истории. Плевать хотели на легенды о невесте, которая сбросилась с моста после венчания с нелюбимым.

Ника сфотографировала его в полнолуние. Пустынный мост тонул в вязком тумане, а свет от яркой луны блестел на стертых замках. Когда она напечатала фотографии, то увидела призрачную фигуру в белом одеянии посреди моста.

Ника была готова поклясться на Библии, что ее там не было. И все же… легенды не врали.

После того как Ника выложила фотографию на сайте, обрушился шквал негодования и презрения. Но несмотря на усмешки циников, ее популярность росла, а фотографии разлетались по интернету, как вирус. Все больше и больше людей заказывали у нее фотосессии с надеждой, что Ника преобразит обыденность и привнесет капельку волшебства в их рутину. И все же заказов было недостаточно.

– Мы припаркуемся на стоянке, и я проведу вас в замок, – объясняет Анджело, когда «Роллс‑Ройс» подъезжает по извилистой дороге к замку.

– Долго идти?

– Пять минут.

Автомобиль затихает, и Ника вылезает на обвеваемую ветром площадку. Она вдыхает теплый соленый воздух и снова вытаскивает фотоаппарат. Смотрит сквозь маленький объектив камеры вниз, на городок, расположившийся вдоль побережья Адриатического моря. Оно усыпано белыми точками – яхтсмены выгуливают корабли.

Сам город похож на детский конструктор лего. Дома, как оранжевые детали, густо насыпаны по округе, разделенные на квадраты зелеными рядами деревьев.

Ника делает несколько снимков и опускает фотоаппарат, не решаясь обернуться к замку. Даже спиной ощущает вибрацию, которая исходит от древнего места.

– Ника, идемте.

Она поворачивается и встречается с Кастелло ди Карлини лицом к лицу.

Замок как неприступный воин возвышается над городом, окруженный каменной стеной. Квадратные башни впиваются в небо, а узкие окна сверлят мрачным взглядом любопытных смельчаков, рискнувших к нему приблизиться.

Нагруженный чемоданами Анджело подходит к кованым воротам, сквозь которые не проедет ни одна машина, и они открываются автоматически, стоит ему кивнуть в маленькую камеру в правом углу. Ника спешит за мужчиной. Сердце бьется в ритме стаккато, и созвучно ему стучит кровь в висках.

Они идут по узкой дороге, вымощенной гладкими камнями. Вдоль нее высятся серые одноэтажные дома. Окна закрыты ставнями, двери заперты.

Ника вздрагивает от гулкого воя – одинокий ветер скользит сквозь щели.

Она потирает свободной рукой плечо, прогоняя мурашки, и вглядывается в темнеющее небо. Куда делось безжалостное солнце?

– Повариха Люса рассказывала, что еще сотню лет назад здесь жили люди. Торговали вином, сдобой. Теперь она одна осталась из тех семей, которые поколениями следили за поместьем, – говорит Анджело.

– А что случилось?

– Без понятия. Вам лучше спросить у Люсы. Она – хранительница легенд замка.

Они входят в темный тоннель, освещаемый тусклыми фонарями, проходят через маленькую дверь и оказываются во внутреннем дворике. Ника ступает по брусчатке, оглядывается. По бокам находятся арки, которые ведут в теневые ниши, где можно спрятаться от жары. А посреди двора пересохший колодец, прикрытый кривыми досками.

Впереди распахнуты двустворчатые двери, словно показывают, что все давно ждут Нику. И она заходит внутрь замка.

Просторная зала встречает ее расписным потолком и не менее красочными стенами. На фресках изображена осада замка Карлини. Он с легкостью угадывается в искусных штрихах художника. В холле еще витает слабый запах краски. Поэтому черты воинов на стенах столь четкие, а пламя нарисованных факелов режет глаза.

– По легенде, эту фреску рисовал Филиппо Ридзути ³. Но это вряд ли. Когда строился замок, Филиппо гостил во Франции.

Мягкий мелодичный тембр заполняет зал, и Ника зачарованно оборачивается на его звук.

– Добрый день! – здоровается Анджело и расплывается в глупой улыбке перед статной женщиной.

– Добрый, Анджело.

Она не стесняется ответного добродушия, но в отличие от мужчины в ее глазах горит дружеское участие, и нет странного смущения, которое одолевает влюбленных.

Ника скользит взглядом по смуглой коже плеч незнакомки и острым ключицам – их оголяет хлопковая белая блуза. Бесовские угольные волосы волной спускаются на талию. Ее лицо – лицо чистокровной итальянки. Узкое, с темными глазами‑вишнями, губами цвета кармина. Не красивое, но притягательное. Не идеальное, но невозможно восхитительное. Идеальное для фотографа.

Ника на автомате подносит фотоаппарат к лицу и делает кадр. Успевает запечатлеть удивление в глазах женщины.

– Сразу видно, профессионал. А я люблю работать с профи, – после секундного замешательства произносит она. – Паола Росси – сестра Стефано. Можете звать меня Паола. – Женщина протягивает руку, и Ника пожимает ее, но боится сильно сжать и раздавить хрупкие косточки. – Мне сказали, что вы говорите на итальянском, Верóника?

Ника морщится из‑за ударения в имени:

– Просто Ника. Да, я прекрасно знаю итальянский. У меня был хороший учитель… – Она осекается. – Языки, как и фотографии – моя страсть. Французский, английский, немецкий… А вот учитель русского меня не любил.

Паола восторженно хлопает в ладоши:

– Не знаю насчет русского, но акцента у вас точно нет. Прекрасно! – Женщина вспоминает про Анджело, и уголки губ ползут вниз. – Пожалуйста, отнеси вещи гостьи в ее комнату.

Мужчина неуверенно топчется на месте. Паола поджимает губы и вскидывает брови. Ника кожей чувствует, что перед ней графиня, род которой насчитывает тысячу лет. Даже блеск в глазах не такой, как у простолюдинов. Руки чешутся сделать еще один кадр.

– В башню Камелий, – с нажимом произносит Паола, и Анджело поспешно уносит вещи. К женщине возвращается былое радушие. – Ника, вы, наверное, устали после дороги, позвольте показать вашу комнату. А по пути устроим небольшую экскурсию. Перед ужином у вас будет время отдохнуть.

– Здорово. Я все еще под впечатлением от приглашения графа. И в восторге от предстоящей работы.

– Ох, если быть откровенной, то вся затея с фотосессией замка – моя. И вас выбирала тоже я. Мой брат может лишь работать, работать и работать. Он – терминатор в этом плане. – Паола смеется и берет Нику под руку. – Стефано только знает, что вы должны приехать, но не представляет, как вас зовут и какого вы пола.

Ника поспешно вешает камеру на шею и следует за графиней. Они идут из комнаты в комнату, стены которых так же оживлены фресками. Портреты покойных графов и графинь Карлини, живопись на полу, на потолке – снежные горы, глубинное море, бездонное небо. Голова кружится от возможных перспектив.

– Но женщина, с которой я общалась, говорила от лица графа, – удивляется Ника.

В одной зале они сворачивают направо, где в стене прячется винтовая каменная лестница.

– А, Рачель, – хмыкает Паола, – с ее именем другого не ожидала ⁴. – Карминные губы растягиваются в искренней улыбке.

Они поднимаются на второй этаж, и снова живописные фрески сменяют друг друга калейдоскопом красок.

– Это объясняет некоторые вещи, – произносит Ника.

– Какие?

Графиня поворачивает голову, и с колыханием волос до Ники доносится сладковато‑древесный аромат.

– В интернете написано, что ваш брат страдает фазмофобией. Поэтому я удивилась, что он решил нанять меня. Чаще всего я фотографирую паранормальные явления, места, в которых видели призраков. – Ника смеется.

Смех заглушается легким перестуком каблуков Паолы.

– Да, Стефано и правда боится… – она запинается на секунду, – потусторонних вещей. Точнее, опасается. Поэтому он не любит жить в замке. Считает, что поместье кишит призраками наших прадедов. Но вы не подумайте, он вовсе не трус. – Паола умолкает, смотрит на Нику, и в глазах‑вишнях отражается ее лицо.

– Разумеется. И все же, почему именно я? Уверена, в Италии полно фотографов.

– Ваши работы зацепили меня. Есть в них что‑то необъяснимое. А еще у вас удивительные глаза… болотного цвета.

– Спасибо, – растерянно бормочет Ника.

– Думаю, пока достаточно экскурсии. – Паола разворачивается и ведет Нику обратно к лестнице. – В восемь вечера проведу вас на ужин. Вы знаете, что у каждой башни в замке свое название? Сейчас мы находимся в башне Камелий. Есть еще Северная, Туманная…

Они поднимаются еще выше и вскоре останавливаются перед арочной дверью.

– Приятного отдыха, Ника.

Графиня уходит, оставляя все тот же древесный запах витать в воздухе.

Паола Росси, графиня Карлини, – сочетание благородного достоинства и дикого неистового огня. Сила и страсть чувствуются в ее взгляде, движениях, словах. Идеальная модель для фотосессии. Интересно, разрешит ли Паола сделать несколько снимков с ее участием?

Ника качает головой и заходит в комнату. Не спеша проходится по роскошной спальне. Непривычно голые, без фресок, стены выложены камнями различных оттенков. Посредине царствует кровать с синим балдахином, а пол укрыт дорогим ковром из верблюжьей шерсти. В углу массивный камин, который давно не топили. Ника толкает смежную дверь и видит ванную комнату, весьма современную для старинного поместья. Видимо, раньше здесь был будуар.

Ника безвольно опускается на кровать и вытягивается. Возбуждение, адреналин, горевшие в крови, потухают. Хочется спать, но в голове крутится бесконечное множество образов. Понурый Анджело, раздраженная и через секунду смеющаяся Паола, Стефано, дрожащий от теней прошлого…

Она приподнимается на локтях, и взгляд падает на чемоданы, которые сиротливо ютятся возле стены. Под красной лентой выделяется рваный клочок бумаги. Ника хмурится. Наклоняется и нетерпеливо вытаскивает лист, разглаживает на коленях. Крохотное слово, написанное черной гелевой пастой с нажимом на двойное «r», звенит как хрустальный бокал.

«Corri…»

«Беги…»

Глава 2. Серебристые глаза графа

– Мам, ты зря волнуешься. Меня встретили, привезли, предоставили огромную комнату, и сейчас я нежусь в золотой ванне с пеной. – Ника дует на ладонь, и пузырьки летят вверх.

– В прошлый раз ты тоже так говорила. – В мамином вздохе слышатся все опасения и страхи.

Ника резко выпрямляется, и пена волнами расходится в стороны.

– Сейчас по‑другому. Я приехала работать. Или ты забыла, что нам нужны деньги? Эта операция стоит недешево, а зарплата за каталог с лихвой покроет все расходы.

– Да, но я до сих пор считаю, что мы могли найти другой способ собрать деньги. Мое здоровье еще терпит, а вот ты вновь оказалась в Италии. И сердце не на месте.

Неприятные воспоминания напоминают укусы пчел. Она снова в той комнате. Руки связаны за спиной, запястья стерты в кровь…

Еще эта дурацкая записка. Ника не могла дышать, пока не внушила себе, что послание никак не связано с прошлым.

– Поэтому я надеюсь, что ты вернешься как можно скорее. – Голос матери вырывает Нику из вязкой тины.

– Дело даже не в деньгах. Хотя они первостепенны, но если я не поборю собственные страхи, то так и буду дрожать от каждой тени. Не переживай. Все хорошо.

– Уже познакомилась с графом? – Мама неохотно меняет тему.

– Нет, только с его сестрой.

– И каково это, общаться с настоящей графиней? – Женщина смеется, и Нике кажется, что они сидят в их маленькой уютной кухне с обоями в розовый цветочек и пьют чай с ромашкой.

– Пока не поняла. Она – странная. То улыбается, то хмурится.

– Не вижу ничего странного. Богатые тоже плачут.

– Но другими слезами, – хмыкает Ника. – Передавай привет Пушку.

– О, – вспоминает мама, – твой толстый кот съел всю сметану!

– Правильно. Ему надо поддерживать форму.

Ника выключает телефон и осторожно выбирается из ванны. Подходит к зеркалу. Развязывает белокурые волосы, собранные на макушке в пучок, и они рассыпаются по плечам.

У вас удивительные глаза… болотного цвета.

Она никогда не думала, что ее глаза можно назвать удивительными. Графиня права. Они мутного зеленого цвета, как болото. На вытянутом бледном лице похожи на миндалевидные камни. Но удивительные… Вряд ли это слово вообще применимо к внешности Ники. Худые острые плечи, маленькая грудь, плоский живот. Она касается пальцами зигзагообразного шрама чуть ниже пупка и морщится. Поспешно переводит взгляд на бедра. Широкие, мощные, привыкшие к постоянной ходьбе. Кажется, такая фигура называется «груша». Ника фыркает и заматывается в полотенце. Груша с удивительными глазами.

В спальне на кровати разбросаны вещи, среди них мелькает белая записка со зловещим предостережением. «Беги…»

Ника хмурится.

Кому понадобились подобные шутки? Она уже не ребенок, чтобы верить розыгрышам. И первое апреля давно прошло. Писать такое смеха ради?

Она сминает клочок бумаги и кидает в мусорное ведро. Бежать? Ника за полгода не заработает столько, сколько ей платит графиня. А упустить возможность познакомиться с замком Карлини и узнать его историю – грех.

Она надевает бриджи и футболку в бело‑синюю полоску с оголенным плечом. Быстро расчесывает волосы, подводит карандашом глаза и делает пару взмахов тушью по ресницам. На гигиенической помаде со вкусом клубники косметика заканчивается.

Все‑таки, когда бог думал над ее внешностью, он подарил единственное достоинство – чистую гладкую кожу. Ника ухмыляется, вспоминая, как ее одноклассница замазывала лицо тональным кремом.

Она засовывает смартфон в карман и оглядывается в поисках воды. Графиня говорила, что в восемь за ней зайдет, но жажда сильнее.

Ника прикусывает нижнюю губу и сверлит взглядом часы. Еще только семь. За окном уже сгустились сумерки, и туман словно серой шалью укутал поместье.

Ника пожимает плечами. Никто не станет ее ругать, если она самостоятельно прогуляется по замку.

Она выходит из комнаты и спускается на второй этаж. Ноги ступают по стертым за долгие годы ступеням, убегающим вниз по часовой стрелке. Почему‑то сердце сбивается с ритма. Ника чувствует себя воровкой, которая безнаказанно бродит по чужому дому.

«Может, вернуться в спальню и подождать?»

Но тут же одергивает себя.

Она идет по коридорам и прислушивается к мерному дыханию замка. Он живой, дышит и помнит прожитую жизнь по секундам. Веет холодом от каменных стен, покрытых треснувшей штукатуркой, а еле слышный запах сырости наполняет воздух.

Ника с упоением рассматривает фрески. Вот зал, в котором она встретила Паолу. Отсюда слышатся голоса, звон посуды. Она уверенно сворачивает направо и ступает по узкому коридору. Нос улавливает запахи свежей выпечки и ароматного розмарина. В женском голосе, который доносится до нее, проскальзывает горячий нрав итальянцев:

– Мими, хватит бездельничать. Начисти картошку, иначе запеку тебя вместо индейки.

Ника заглядывает за дверь и видит заставленную посудой огромную кухню с горящей печью, внутри которой поднимаются румяные фокачча. Высокая женщина с сильными руками проворно двигается между столом и плитой. Глубокая морщина прорезает смуглый лоб, сальные черные волосы затянуты в плотный пучок на голове и спрятаны под сеточкой. Но среди них пробиваются наглые седые нити. Нож сверкает в ловких пальцах, превращая овощи в нашинкованную смесь. Женщина напоминает богиню посреди кухонного хаоса.

– Мими! – снова кричит повариха и замечает Нику. – К нам пришли, Мими.

Подозрительный взгляд пролетает по телу Ники и смягчается:

– Неужто гостья графа? Садись, мы не злые.

– Спасибо. Меня зовут Ника. – Она осторожно присаживается на высокий стул в углу кухни. – У вас не найдется воды?

– Ох ты ж, – ойкает повариха и рявкает: – Мими, где тебя носит? Принеси воды гостье, – и с нежной улыбкой поворачивается к Нике. – Я – Люса. А ты – фотограф, которого наняла Паола?

Ника успевает только кивнуть. Из кладовой появляется девочка, на вид лет четырнадцать. Черные косы аккуратно заплетены, а темно‑карие глаза подозрительно сверкают. Девочка ставит на стол тазик с картошкой и морщится от усталости.

– Мими, радость моя, сбегай за водицей для Ники, – снова просит Люса. На этот раз ласково.

Ника поражается, как быстро сменяются эмоции на лице женщины от гнева до нежности.

– Я устала, – хнычет девочка и получает щелчок по лбу.

– Я тебе говорила, плюнь на уроки. – Люса достает из печки фокаччу.

Они божественно пахнут, и Ника сглатывает слюну.

На кухне не только душно, из‑за живого огня здесь нестерпимо жарко. Когда Мими приносит стакан воды, Ника уже вытирает рукой мокрый лоб. Волосы прилипают к шее, а щеки горят похлеще огня. Холодная вода опасна, но Ника не может удержаться – выпивает залпом и блаженно вздыхает.

– Не хочу быть поваром, бабушка, – бурчит девочка. Она садится за стол и лениво режет морковь, изредка бросая любопытные взгляды на Нику. – Я, может, тоже мечтаю стать фотографом.

Люса фыркает и машет ножом в сторону Ники:

– Детка, объясни моей бестолковой внучке, что для этого нужен талант.

– Талант – дело наживное. Главное – желание. А точнее – страсть.

Рядом с Люсой Ника чувствует себя дома. Женщина – большая и теплая, как печка.

– Вы готовите для семьи графа? Одна? – удивляется она, но на кухне и правда больше никого нет.

– А что здесь сложного. – Люса достает из духовки лазанью и поводит носом, блаженно щурясь. – Бешамель, мясной фарш в томатном соусе, свежее тесто, что может быть вкуснее? Не хватает только пармезана. Я люблю готовить, но хозяин живет здесь редко. Поэтому чаще всего мы с Мими одни, да охрана на воротах. Горничные приходят и уходят, я их вообще не вижу. Бродят по замку, как тени. Тощие, одни кости. Поэтому для меня радость, когда в замке много народу. Верно, Мими?

Девочка фыркает и снова смотрит на Нику, словно пытается что‑то узнать.

– Анджело говорил, вы – хранительница легенд замка.

– Анджело – болтун, – смеется Люса. – Моя семья уже девять поколений служит в замке, но, кажется, Мими оборвет нашу династию. И нет никаких легенд. Так, сказки на ночь для детей.

– Скорее страшилки, – тихо бурчит Мими.

– Он сказал, что вы знаете, почему в замке перестали жить слуги. – Ника старательно игнорирует прямой взгляд девочки.

Внучка абсолютно не похожа на бабушку. Серьезная, подозрительная, упрямая. Складывается впечатление, что Люса не захотела делиться с Мими радушием и оставила все себе.

– А чего тут не знать. Прадед графа был страшным человеком.

Люса достает большую миску и режет овощи. Большой помидор катится по столу, и Мими перехватывает его. Вгрызается маленькими белыми зубками в сочную мякоть. Ника снова сталкивается с ней взглядом. Девочка разочарованно закатывает глаза и отворачивается.

– Мими, это не для тебя помидор. – Люса замахивается ладонью, чтобы отвесить внучке подзатыльник, но та привычно пригибается. – Пес с тобой!

– Почему страшный? – напоминает Ника.

– Потому что неуловимый. Ты слышала о Джеке Потрошителе? Вот, вот. Прадед Стефано – Викензо, много дел натворил. Но никто, слышишь, никто не смог доказать, что он виновен. А все из‑за глупого проклятья! – возмущается Люса.

Последнее слово звучит как приговор смертнику.

– Ника, я вас обыскалась!

На кухне появляется Паола. Шелковое платье персикового цвета облегает утонченную фигуру женщины и оттеняет бархатный загар. Под рукой зажат небольшой белый клатч. Ника смущенно прикусывает нижнюю губу:

– Простите, я хотела пить, поэтому не дождалась.

– О, я упустила это из виду! Стыд какой. Надеюсь, Люса вас не обидела? – Она улыбается поварихе, и ее глаза теплеют.

– Конечно нет. Даже наоборот.

Люса вытирает руки о фартук и подходит к графине. Недовольно цокает языком:

– Паола, ты совсем исхудала с новомодными диетами. Только попробуй не съесть мою лазанью, и я свяжу тебя и буду кормить до тех пор, пока твое крохотное платье не треснет. – Женщина ласково щиплет Паолу за щеку. Та со смехом отмахивается.

– Люса, ты – изверг. Ника, идемте, продолжим нашу экскурсию, пока есть время.

Ника кивает. Она не думала, что графиня позволяет обращаться с собой столь фамильярно. Хотя представить Люсу, которая делает книксен, тоже невозможно.

– Только не говорите, что на ужин надо было надеть платье! Я с ними не дружу, – произносит Ника, когда они выходят из коридора в зал.

– А я не дружу с джинсами, поэтому каждый надевает то, что удобно. Не заморачивайтесь. Хотите, покажу библиотеку?

Ника кивает. Они снова идут по старинным комнатам, перетекающим друг в друга, поднимаются на второй этаж и останавливаются возле кованой двери с большим металлическим кольцом вместо ручки.

– Мое любимое место в замке, – отчего‑то шепчет Паола.

– А сколько лет насчитывает Кастелло ди Карлини? – интересуется Ника.

– Его строили с 1303 по 1314 год. Наш предок, граф Карлини, влюбился без памяти в молодую девушку Алессию. Но он был женат. Поэтому решил построить замок специально для любовницы. Вообще все мужчины из нашего рода обладают удивительной способностью без памяти влюбляться в женщин. Причем не в тех. – Голос Паолы мрачнеет на последних словах. – К тому времени, когда замок достроили, жена графа умерла при родах, ребенок тоже не выжил. И граф женился на Алессии.

– Трагично и романтично.

– Не вижу романтики. – Паола крутит выключатель, и по комнате разливается тусклый свет. – Здесь хранится история Карлини.

Ника распахивает глаза от изумления. Библиотека больше напоминает архив, чем уютное место для чтения. Высокие стеллажи рядами следуют друг за другом, а деревянные полки завалены древними книгами. Пахнет старой бумагой, деревом, пылью, которая въелась в страницы.

– В помещении установлены специальные датчики, которые поддерживают нужную температуру и влажность. Я в этом ничего не смыслю. Модернизацией занимался Стефано.

– Все книги о вашей семье? – Ника прохаживается мимо стеллажей и скользит пальцами по корешкам.

– Конечно нет. Здесь много классики. Шекспир, Александр Дюма, Джованни Боккаччо. Под стеклом разложены пергаменты с древом Карлини.

Паола подходит к стене. Вдоль нее стоят застекленные столы. Они прячут свитки, на которых изящные завитки итальянских слов раскрывают прошлое, как карты гадалки.

– А вы многое прочли?

– Конечно нет, – Паола смеется, – но честно старалась.

Ника скрещивает руки на груди и идет все дальше. Библиотека похожа на длинный вагон. Чтобы прочесть все, не хватит и жизни. Голос Паолы теряется где‑то вдалеке, запах страниц щекочет ноздри. Ника прищуривается и оценивает, с какого ракурса выгоднее сделать фотографию. От возбуждения перехватывает дыхание.

– Я хочу начать с этой комна…

В библиотеке никого, графиня испарилась.

– Паола? – неуверенно зовет Ника.

Ответом служат размеренная тишина и тихое гудение светильников.

Ника оглядывается, но женщины нигде нет.

– Смешная шутка, – бормочет она. Нервно приглаживает волосы и облегченно вздыхает, когда дверь открывается. – Паола, вы меня напугали.

– Напугал?

Тихий мужской голос вызывает россыпь мурашек по спине. Ника округляет губы и делает непроизвольный шаг назад. Запрокидывает голову. Вместо Паолы она видит мужчину в белой рубашке с закатанными рукавами, которые оголяют смуглую кожу. Губы. как тонкая линия. Но Ника догадывается, что они могут изогнуться в чувственной улыбке, если захотят. Черная шевелюра взлохмачена. Кажется, так укладывают волосы по последней моде. А глаза… Глаза светло‑серые, почти серебристые. Никогда раньше Ника не встречала таких глаз. От его блеклого взгляда дрожит душа.

– Простите, я думала, это Паола.

– Моя сестра разговаривает по телефону в коридоре, – холодно отвечает мужчина и проходит мимо Ники. Останавливается напротив дальнего стеллажа и вытаскивает книгу в коричневой потрепанной обложке.

Ника задумчиво наклоняет голову. Значит, перед ней граф. Который не считает нужным представляться.

– А вы – Верóника? – Снова серебристый взгляд буравит ее насквозь.

– Пожалуйста, зовите меня Ника. Вы знаете, кто я? Паола говорила, что…

– … что я глухой и слепой, – перебивает ее мужчина. – Вы – фотограф, которого моя сестра привезла на моем самолете фотографировать мой замок. Хочет воплотить глупую затею с музейным каталогом. Что ж, пусть развлекается. Но не думайте, что здесь хоть что‑нибудь происходит без моего ведома.

Граф снова проходит мимо Ники к выходу, и она стискивает зубы.

– А вы – Стефано?

Мужчина сбивается и оборачивается. На миг маска равнодушия слетает с его лица, и прорывается удивление.

– Я – граф Карлини, Стефано Джованни Витторе Росси, – чеканит он.

Ника не может сдержать улыбку от его высокомерных нападок:

– Знаю, в интернете написано.

– Вам смешно?

– Ни в коем случае.

– Верóника. – Стефано подходит ближе. Ника вдыхает запах мужского одеколона. Терпкий, дорогой, притягательный. – Я не поддерживаю затею Паолы платить бешеные деньги фотографу‑шарлатану, который обманывает людей. Поэтому давайте решим раз и навсегда: вы выполняете свою работу молча, а я не выгоняю вас прочь.

Пальцы холодеют, и Ника отшатывается. Она дышит часто и глубоко. Губы дрожат от злости. В голове звенят слова: фотограф‑шарлатан, фотограф‑шарлатан, фотограф‑шарлатан…

– Зато у меня нет фазмофобии, – выплевывает Ника и в ужасе закрывает ладонью рот.

Глаза Стефано превращаются в узкие щелки, но постепенно лицо расслабляется, и губы кривятся в улыбке.

– Один – один. – Он подбрасывает в руке книгу и задумчиво смотрит на Нику. – Верóника, вы читаете?

Ника опускает руку и решительно вздергивает подбородок:

– У меня стопроцентное зрение. Не считаю нужным его портить.

– Жаль, – граф усмехается и разворачивается на каблуках, – это был ваш последний шанс возвыситься в моих глазах.

– Хоть вы и наняли меня, но не смеете оскорблять!

Стефано замирает перед выходом, но так и не оборачивается.

– Ошибаетесь.

Дверь раскрывается, и мужчина сталкивается с Паолой, которая поспешно засовывает смартфон в клатч.

– О, вы уже познакомились? Простите, Ника, звонок с работы. Стефано! – восклицает она, когда брат не останавливается и молча выходит из библиотеки. Женщина растерянно смотрит на Нику. – Все в порядке?

– Все хорошо. Мы… мы познакомились.

Ника силится улыбнуться, но сердце не перестает глухо стучать в груди. Она мысленно стонет, проклиная вспыльчивый нрав. Каким бы козлом граф ни был, не стоило опускаться до его уровня.

– Мой младший брат может быть груб. Если что, прошу за него прощения.

Ника качает головой и еще шире растягивает губы в фальшивой улыбке. Неудивительно, что Стефано презирает ее. Она знала с самого начала, что они не поладят.

– Если не секрет, почему граф боится духов? Откуда у него появилась эта фобия?

Паола потирает плечо и смотрит в пол, словно на нем пишется ответ.

– Это старая история, боюсь вам будет скучно, – уклончиво отвечает она.

– И его фобия не лечится?

Паола качает головой.

– Когда Стефано вырос, то стал много времени проводить здесь. – Она обводит взглядом библиотеку. – Он что‑то искал.

– Почему вы так считаете? – Ника опасливо смотрит на дверь, ожидая появления графа.

– Потому что Стефано сделал невозможное. Он прочел все.

* * *

Ника прикасается к ручке двери и замирает. Пытается разложить по полочкам то, что произошло за день, но в голове нет места.

Запомнились лишь слова Паолы: «Можете начать фотографировать с любой комнаты. Весь замок в вашем распоряжении». Видимо, это единственное, что сейчас важно.

Ужин прошел мирно. Граф отказался присоединиться к ним, и Паола неохотно призналась, что на самом деле он был в ярости, когда узнал о ее идее. И тут же легкомысленно заявила, что для Стефано вспылить секундное дело и он быстро остывает.

Ника морщится. Будет лучше, если граф уедет из замка и не станет мешать ей работать. Потому что теперь, когда она знает о настроении мужчины, его негативные волны пробивают даже каменные стены.

Она заходит внутрь комнаты и застывает. Смятый клочок бумаги, аккуратно разглаженный, лежит на кровати.

«Corri…»

Это уже слишком.

Ника хватает листок и рвет на мелкие кусочки, которые плавно опускаются на пушистый ковер. Если они думают, что могут так легко ее напугать, не на ту напали! Ника проводит рукой по волосам и недоверчиво смотрит на пальцы. Дрожь противоречит мыслям.

– Успокойся, Ника. Чья‑то глупая шутка – не повод психовать.

Собственный голос звучит в комнате очень одиноко, и только сейчас Ника понимает, что находится совсем одна в чужой стране, которая уже однажды ее больно ранила.

– Черт! – Ника вздрагивает и оборачивается на стук в дверь. Сердце бьется, как мячик для пинг‑понга.

– Ника, я принесла воды. – Звучный говор Люсы приводит ее в чувство.

– Заходите.

Повариха раскрывает дверь и широко улыбается. На подносе графин и высокий стакан.

– Я подумала, что Паола опять забудет, и чтобы тебе не пришлось ночью бегать за водой по замку в компании призраков, принесла сюда. – Люса ставит поднос на прикроватную тумбочку.

– Спасибо. – Ника садится на кровать. – Не побудете со мной немного? А то мне не по себе, если честно.

Люса понимающе кивает и присаживается рядом. Ее взгляд падает на усеянный рваными бумажками пол:

– А что это? Наши горничные совсем обнаглели!

– Нет, нет! Это я… – неуверенно признается Ника. – Кто‑то оставил мне записку с надписью: «Беги», и я разозлилась.

Люса широко раскрывает глаза, и Ника замечает, что они красивого орехового цвета.

– Вот чудеса. Найду шутника, за уши оттаскаю! – мгновенно вскипает она и резко вскакивает. Ее лицо бледнеет. – Знаешь, Ника, не бери в голову. Здесь тебе зла никто не желает. Так что спи спокойно.

– Люса, вы знаете, кто оставил записку?

Но повариха резко качает головой и поспешно подходит к двери:

– Не говори глупостей. Доброй ночи!

– Доброй…

Слова Ники уже никто не слышит. Только графин с водой остается напоминанием о приходе Люсы.

Ника подходит к окну и открывает его. Вечерний воздух доносит до нее запах соленого моря. Теплый ветер овевает лицо, и становится легче. Ника пытается отыскать на небе знакомые созвездия, но теряется и опускает взгляд. Внизу стелется густой туман, как полотно закрывающий землю. Он подбирается все ближе и ближе к замку, словно стремится поглотить его вместе с обитателями. Ника встряхивает головой.

Уже мерещится разная ерунда.

Она возвращается к кровати и падает на нее, не в силах дойти до ванной комнаты. От усталости глаза слипаются сами собой. Завтра будет новый день и любимая работа, а остальное неважно. И сквозь липкую паутину сна до Ники доносится далекий женский крик.

Глава 3. Викензо‑потрошитель

– В Северной башне – комната Стефано, а это моя. Я отметила их крестиками. Предупредите заранее, когда решите фотографировать.

Паола и Ника склоняются над планом замка. Сквозь распахнутое окно доносится далекий шум прибоя, и в гостиной витает морской воздух. Он оседает на губах, проникает в легкие. Мама называет это заражением, когда человек больше не мыслит жизни без моря.

– А здесь спит Анджело, – карандаш порхает в руке Паолы, и она быстро подписывает белые квадратики на карте извилистым непонятным почерком, – спальни Люсы и Мими, кухня, прихожая, гостевые комнаты, одна из них ваша. Ох, что еще… Библиотека, Зал акробатов, Зеленый зал, Золотая комната, картинная галерея…

– Подождите, не так быстро. – Ника поправляет на шее ремень от фотоаппарата. – Я начну с библиотеки и буду методично проходить все комнаты. Вам печатать фотографии постепенно или в конце?

– Как хотите, главное – результат. – Паола вытаскивает смартфон и хмурится, глядя на экран. – Мне пора бежать, Ника. Запускаем новую коллекцию одежды в «Кей‑Ви», без дизайнера им не обойтись! – Она подмигивает.

– Вы дизайнер?

– Да, большинство моделей разработала я. – Паола подхватывает сумку‑конверт и на секунду замирает. Щелкает пальцами. – Надо будет свозить вас в один из наших магазинов. Возможно, вам что‑нибудь приглянется.

– Пожалуйста, не надо, я не поклонница шопинга. – Но графиня уже не слышит.

Женщина открывает дверь и напоследок бросает:

– Если что‑то понадобится, просите у Люсы. Оставляю вас под ее присмотром!

– Хорошо, – тихо произносит Ника сама себе, потому что остается в гостиной одна.

Задумчиво водит ногтем по карте. Палец замирает на комнате графа. Что заставило сильного, уверенного мужчину бояться теней?

Ника сворачивает карту и засовывает под руку. Пора работать, а не совать нос в чужие дела.

Хотя в замке ориентироваться еще сложно, Ника находит библиотеку без труда. Снова тот же запах ветхости, треск светильников. Они медленно разгораются над стеллажами, которые убегают вглубь.

Ника кладет карту на ближайший стол и смотрит на комнату сквозь объектив камеры. Она не ожидает увидеть нечто странное. Это всего лишь библиотека, а ведь Ника даже не любит читать. И все же ее не покидает удивительное желание открыть хотя бы одну книгу.

Щелчок.

Ника выбрасывает из головы ненужные мысли и погружается в работу. Обходит комнату по кругу, фотографируя с разных ракурсов. Она никак не может понять, что именно ждет Паола? Какие снимки ожидает увидеть?

Ника замечает на противоположной стене библиотеки высеченные из камня три рельефные колонны. Абсолютно одинаковые, лишь декор капителей различается. Правая голова колонны увенчана цветами, та, что посередине, – львиными лапами, а третья, возле которой в углу пристроился потертый круглый стол, скромно украшена выпуклыми завитками.

Ника оглядывается, надеясь найти объяснение столь странному оформлению стены. Но натыкается взглядом на старую книгу в коричневой обложке, брошенную на столе. Она хмурится. Чувство дежавю неприятно колет между лопаток.

– Это же…

Та самая книга, которую вчера граф взял со стеллажа. Ника осторожно прикасается к ней и раскрывает на первой странице. Дробный почерк чернилами давным‑давно вывел заглавие: «Викензо Росси».

– Викензо?

Ника опускается на стул и прижимает руку к колотящемуся сердцу. Главное – глубоко дышать. Но пульс учащается, кровь приливает к щекам. Она переворачивает страницы, они шелестят под ее пальцами и останавливаются почти посередине книги, там, где был оставлен карандаш вместо закладки.

«Я потратил годы, чтобы найти ответ, который лежал у меня на ладони. Столько времени ушло впустую, прежде чем я понял – они не подходят. Наша семья никогда не избавится от проклятья. Но она может обмануть его».

– Удивительно, до чего доводит любопытство.

Насмешливый голос врезается в спину Ники. Она вскакивает, как нашкодивший ребенок, и неохотно оборачивается. Серебристые глаза холодно смотрят на нее.

– Граф Карлини… – Ника переводит дух и силится улыбнуться, – доброе утро.

– Скорее добрый день.

Мужчина подходит к ней ближе и наклоняется за книгой.

Ника улавливает аромат дорогого парфюма – мягкий, теплый запах кардамона. Стефано так близко, что она видит, как бьется жилка на его смуглой шее, едва прикрытой воротником белой рубашки.

– Интересная книга?

Он не спешит отходить. Стоит на расстоянии ладони от Ники и словно наслаждается ее беззащитностью. Это угадывается в заметной полуулыбке на губах.

– Весьма. – Ника переводит дыхание. – Знаете, я у вас только второй день, но уже несколько раз слышала имя «Викензо» и слово «проклятье».

– Ну, каждая уважающая себя семья, история которой насчитывает более тысячи лет, обязана иметь личное проклятье…

– …и личного Джека Потрошителя? Так, кажется, Люса назвала Викензо.

– Люса никогда не держит язык за зубами. – Стефано сдвигает черные брови на переносице. – Вижу, вы тоже. Я думал, мы договорились. Вы не откапываете чужие скелеты, а я не выгоняю вас из замка.

Ника фыркает и скрещивает на груди руки, слегка отступает, чтобы чувствовать себя спокойнее.

– Я всего лишь спросила. Послушайте, Стефано, вы прекрасно знаете, на чем я специализируюсь. Можете считать меня шарлатанкой и так далее, но это ничего не изменит. Я приехала сделать каталог для вашей сестры, но если в замке есть призраки, то я выполню работу лучше и качественнее, а вы привлечете в замок больше туристов. Разве плохо?

Она надеется, что ее примирительный тон смягчит графа. Но его лицо остается бесстрастным. А ярко‑серые глаза так же прожигают Нику, как и минуту назад.

– Мне это не интересно. У меня достаточно денег, чтобы содержать замок и без привлечения посетителей. Я не собираюсь выставлять историю семьи напоказ. И уж тем более меня не интересует ваша «специализация».

Он разворачивается и идет к выходу, но слова слетают с языка Ники прежде, чем она успевает осмыслить их:

– Конечно, у вас достаточно денег. Вы ведь пятьдесят первый в списке Форбс. Каково это – оказаться в одном шаге от пятидесяти?

Стефано замирает и оглядывается на Нику.

Она еще делает шаг назад, пока не упирается спиной в каменные колонны.

– Вы что, совсем меня не боитесь?

Его брови взлетают вверх, глаза широко раскрыты. Но секундное удивление почти сразу скрывается за скучающим взглядом.

– А должна?

– Немного.

– Я привыкла бороться со страхами. – Ника вскидывает подбородок.

– По вам заметно. – Стефано снова подходит к ней, но отступать больше некуда, и она невольно задерживает дыхание. Мужчина усмехается и нависает над ней, опираясь рукой о стену над ее головой. – Вы всегда говорите то, что думаете?

– Я не боюсь высказывать свое мнение, если вы об этом.

Сердце учащает бег, и голос дрожит, как бы сильно ни старалась Ника успокоить его.

Он слишком близко, слишком близко.

Она делает глубокий вздох. Главное, не удариться в панику.

– Но вы боитесь другого, – тихо замечает Стефано.

– У каждого свои страхи, – выдыхает Ника и смело встречает его взгляд.

Зрачки графа расширяются, и он отступает назад:

– Вы правы, Верóника. Простите за вчерашнюю грубость. Я был зол на сестру за то, что она не предупредила меня заранее. И выместил злость на вас.

– Все в порядке. Я привыкла к нападкам людей. Есть вещи, которые сложно понять. А то и вовсе – невозможно.

Стефано молча кивает и уходит, ни разу не обернувшись. Как только дверь за ним закрывается, Ника без сил падает на стул. Впервые за последние три года она провела наедине с мужчиной слишком много времени.

* * *

Ника кусает горячую пиццу, с которой стекает плавленый сыр, и блаженно прикрывает глаза. Время за работой промчалось незаметно, и она очнулась, только ощутив ароматы с кухни.

– А где Мими? – Ника вытирает крошки с губ и запивает холодной кока‑колой. Кубики льда звонко ударяются о стакан.

Люса садится за широкий деревянный стол напротив Ники и мельком глядит на квадратные часы, которые висят над дверью. На кухне царит чистота. Посуда намыта и расставлена по местам, раковина блестит. Нике даже неуютно, не хватает вчерашнего хаоса.

– Скоро должна вернуться из школы. Но эта чертовка может и опоздать. – Женщина грустно вздыхает и подпирает щеку рукой. – Жаль, что она не хочет стать поваром. Поступит в какой‑нибудь важный университет и уедет от меня. Наверное, я тоже перееду жить в город, иначе с ума сойду в замке. Здесь слишком одиноко.

– А ее родители?

Люса морщится и отворачивается к окнам, но за ними ничего, кроме серого тумана, не видно.

– Они погибли в автокатастрофе, – безразлично бросает женщина, словно не о своих родных говорит.

Ника молчит. Что говорить в такие моменты, она не знает. Извиняться за то, в чем не виноват? Сожалеть о незнакомых людях?

Люса сама нарушает тишину:

– Стефано много сделал для нас. Выделил личного водителя, платит жалованье, которое я вряд ли заслужила. Я бы не хотела уезжать из замка. Я здесь выросла. – Она любовно гладит столешницу.

– У вас очень близкие отношения с Паолой и Стефано, верно?

Ника отодвигает пустую тарелку и улыбается.

– Я их вырастила. – Люса оживляется. Мечтательный взгляд туманится от воспоминаний. – Эта троица вечно попадала в переделки. Еще те сорванцы были.

– Троица?

Женщина вздрагивает и поспешно убирает со стола посуду.

– Столько воды утекло. Они уже совсем взрослые стали. Вы ведь познакомились со Стефано?

– Да, конечно.

Взгляд Люсы бегает, лишь бы не встречаться с Никой глазами. Снова секреты. Возможно, надо быть наглее, но, с другой стороны – это не ее дело. Если им хочется, пускай молчат. Ника сделает каталог и уедет домой.

– Значит, вы их вырастили. А как же их мама?

– Она умерла при родах. Стефано оказался крупным младенцем для столь хрупкой синьоры.

Люса проводит дрожащей ладонью по зализанным волосам. Льет на посуду моющее средство и впопыхах закрывает бутылку, когда выливается чересчур много.

Ника задумчиво кусает нижнюю губу. По напряженной спине видит, что Люса нервничает от лишних вопросов. У самой Ники уже голова кругом от тайн.

– Почему Стефано в замке? Анджело говорил, что он много работает. – Она с облегчением меняет тему, и повариха охотно ее подхватывает:

– Стефано действительно много работает. Но дома. Он редко выезжает в офис. И вообще избегает лишнего общества. – Она поворачивает кран и подставляет под воду большие руки.

– Даже женщин?

Люса оглядывается на Нику и лукаво улыбается:

– Я не лезу в его личные дела. Но можешь мне поверить, с этим у него проблем нет.

Ника хмыкает. Перед глазами встает серебристый взгляд графа, и мурашки охватывают тело.

– Охотно верю. Его замкнутость связана с фобией?

– Вероятно. Когда в восемь лет встречаешься с призраком, все может быть. – И Люса испуганно ойкает.

– Проболтались!

– Только не говори ему. Он не любит об этом вспоминать и был в ярости, когда узнали журналисты. Кажется, так ему отомстила бывшая любовница. Не знаю, зачем он вообще с ней связался. Фрэнка ничем не интересовалась, кроме его денег.

– Я не разбираюсь в мужской логике и не хочу, – Ника водит пальцем по столу и замирает, когда осознает, что вырисовывает инициалы графа. – Расскажите, пожалуйста, о его болезни. Никогда не слышала о подобном.

Ника не видит лица Люсы, только замечает, как ее плечи напрягаются. А затем медленно расслабляются, словно женщина дает себе молчаливое разрешение.

– Стефано говорил, что он проснулся от женского крика. Замок всегда полнится звуками, но в ту ночь крик был особенным. Неестественным. Мертвым.

– Вы тоже его слышали?

– Хочешь верь, хочешь – нет, но да. Слышала. – Люса выключает воду и поворачивается к Нике с отрешенным лицом. Глаза заморожены и смотрят в одну точку. – Но решила, что это сон, а вот Стефано пошел искать. И встретил призрака. Он молчал несколько дней. – Женщина моргает, и глаза обретают былую яркость. Она снова садится и тщательно вытирает руки белым полотенцем, словно хочет стереть с них невидимые прикосновения. – С тех пор он боится спать в темноте, хоть и отрицает это. Но я‑то знаю. И никакие психиатры не помогли. Лишь поставили диагноз – фазмофобия. – Люса выплевывает слово.

– А кого он увидел?

Люса подозрительно щурится:

– Конечно, может прозвучать грубо, но какое тебе дело? Ты хорошая девушка, но много расспрашиваешь.

Ника смеется:

– Не вы первая упрекаете меня в бестактности, – она пожимает плечами, – и прямолинейности. Но если мне удастся сфотографировать призрака в замке – то это будет удачная фотография. И, возможно, граф Карлини перестанет считать меня шарлатанкой.

– Ты тоже видела призраков? Паола что‑то говорила насчет твоих работ, но, если честно, я не прислушивалась.

– Лично не видела, – Ника пододвигает к себе камеру и накидывает на шею ремень, – но часто ловила на фотографиях. Они попадают в капкан, стоит мне заснять их на пленку.

– Ух, – женщина порывисто трет ладони, – даже холодно стало от этих разговоров. Черт возьми, где Мими носит?

Стрелки часов сходятся на цифре четыре, и дверь с грохотом раскрывается.

Ника с Люсой испуганно дергаются. Мими бесцеремонно входит на кухню и швыряет рюкзак на пол. Глаза горят нездоровым блеском.

– Смотрите, на первой странице. – И она бросает смятую газету бабушке.

Люса нервно разглаживает ее и вчитывается. Краска сходит с лица, глаза вваливаются, а губы вытягиваются в тонкую линию от страха.

Ника растерянно смотрит то на женщину, то на ее внучку. И Мими зловещим шепотом цитирует статью:

– На берегу моря найдена молодая девушка с выколотыми глазами. Итальянский Потрошитель вернулся.

Глава 4. У каждого свои страхи

Ника пытается сосредоточиться на работе, но ни гипсовые панели на стенах в виде ангелов, покрытых золотом, ни дивный закат, который окрашивает море розовыми тонами, не помогают. Она запрокидывает голову и смотрит на амуров, которые выстроились по кругу и направили луки со стрелами прямо в центр потолка. Золотая комната бедна на мебель, кроме камина, ничего нет. Но и без нее ощущается торжественность. Чего стоило предкам графа спасти настоящее золото от варваров!

Ника подходит к окну и прикасается к холодному стеклу, а затем проводит остывшей ладонью по разгоряченной шее. Давление явно повышено, потому что лицо пылает, а сердце часто бьется. Она сверяется с картой, но перед глазами встает черно‑белый заголовок статьи: «Возвращение Итальянского Потрошителя».

На половину страницы улыбается чернокожая американка. А ниже текст:

«На берегу моря найдена молодая девушка с выколотыми глазами. Улик не обнаружено. Люди боятся возвращения последователей Потрошителя, который уже унес десять жизней сто лет назад, но так и не был пойман».

Ника со вздохом сворачивает карту. Кажется, сегодня ей уже не поработать. Люса вытолкала ее из кухни, как только прочла статью, не ответив ни на один из вопросов. И теперь они разрывают голову, как стальные щипцы. Надо же было маньяку объявиться именно сейчас! Словно он ждал Нику.

Холод охватывает тело, и она поспешно идет к двери гостиной. Нужно выбросить глупые мысли. В мире полно совпадений. Ника вовсе не притягивает неприятности как магнит.

Следующая комната оказывается обжитой, в отличие от предыдущей. Винтажные бра рассеивают теплый свет вдоль стен, напротив двери – грузный камин, напоминающий уставшую от жизни старуху, которая прикрывается двумя сиреневыми креслами, обитыми протертым плюшем. В гостиной полумрак из‑за плотно зашторенных окон, тепло и тишина, нарушаемая легким треском поленьев. Но Ника не может сдвинуться с места по другой причине. В одном из кресел, вытянув длинные ноги, сидит Стефано. Его голова свешивается на плечо, пальцы левой руки почти касаются пола, покрытого однотонным темно‑зеленым паласом.

Ника пересиливает себя и осторожно подходит к спящему графу. Смотрит на его лицо, на котором пляшет свет от огня. Длинные ресницы касаются скул и слегка трепещут. Грудь мерно поднимается.

Ника замечает документы, разбросанные на столике. Поверх лежат очки в тонкой оправе.

Она хмыкает. Любитель почитать уже плохо видит в тридцать два года.

Тихо кладет карту на пол и отступает, чтобы найти подходящий ракурс.

Граф убьет ее, если узнает, но она не может упустить такой кадр. Сердце бьется, и кажется, что его стук вот‑вот разбудит мужчину. Ника поспешно ловит Стефано в объективе и спускает затвор.

Щелчок звучит подобно выстрелу. Мужчина вздрагивает и открывает глаза. Даже в полутьме они похожи на плавленое серебро.

– Вы спутали меня с интерьером? – Он сонно потирает переносицу и сдерживает зевок.

– Простите, не удержалась. – Ника присаживается на край кресла и прижимает к себе камеру. – Если хотите, я подарю вам эту фотографию.

– Неужели у меня на лице написано, что я страдаю нарциссизмом?

Граф вскидывает черную бровь и смотрит на Нику, как на шаловливого ребенка.

– Нет, я не это хотела сказать…

– Расслабьтесь. – Он смеется и качает головой. – Шутка. Вы понимаете юмор?

– Юмор понимаю, но не вас.

Она переводит взгляд на танцующий огонь в камине, лишь бы не видеть улыбку на лице графа. Что она здесь забыла? Стоит вопросу проскользнуть в голове, и Ника вскакивает:

– Извините, мне надо идти.

– Стойте, – Стефано выпрямляется в кресле, – куда вы спешите? Я думал, мы заключили перемирие.

– Так и есть, но…

Жарко, душно. Ника отворачивается от камина. О чем она думала, когда зашла сюда? Снова оказаться наедине с мужчиной!

– У меня много работы.

– Перестаньте.

Стефано перехватывает ее руку, и она замирает.

Тепло от его пальцев расползается по коже, приятно покалывает. У него были такие же руки. Успокаивающие.

– Ника, составьте мне компанию. Уже вечер, работать поздно. И я вовсе не дикий зверь, хотя вел себя отвратительно. Открою секрет, я – романтик, который коллекционирует цветы. Если хотите, покажу вам свой гербарий. – Он заглядывает ей в глаза с мягкой улыбкой. И тут же хмурится. – Что с вами? Вы побледнели.

Ника через силу заставляет себя дышать. Колени подгибаются, и она снова садится.

Я привыкну, привыкну…

– Вы впервые назвали меня Никой.

Стефано запоздало разжимает пальцы, но она продолжает ощущать его прикосновение.

Ника медленно дышит и считает каждый вдох и выдох. Так учили психологи. Постепенно паника отступает.

– А вам не нравится ваше полное имя? – Мужчина откидывается в кресле и смотрит на нее, прищурившись.

– Нравится. Но у итальянцев удивительная способность коверкать ударение.

Она старается говорить как можно бодрее. Но теперь комната кажется маленькой для двоих.

– И только?

Ника упрямо смотрит на огонь. Вопрос графа вызывает мучительные воспоминания, и шелестящий голос доносит до нее эхо прошлого.

Вер ó ника…

– У каждого свои страхи, Стефано, – повторяет она.

– Меня вы можете не бояться.

– Вы уверены? – Ника осмеливается заглянуть ему в глаза. – А кого мне следует бояться? Итальянского Потрошителя?

Стефано морщится и наклоняется вперед, будто у него скрутило живот.

– При чем здесь он? Этот маньяк жил сто лет назад. Зачем ворошить прошлое? А домыслы слуг остаются домыслами.

– Так вы не знаете? – От удивления Ника даже успокаивается.

Сердце входит в привычный ритм.

– Вы о чем?

– Мими принесла газету. Наверное, уже и по телевизору показывают. Итальянский Потрошитель вернулся. Найдена новая жертва.

Стефано застывает. Его лицо превращается в маску, до сих пор незаметные морщины прорисовываются, состарив мужчину на несколько лет.

– Господи, неужели нашелся подражатель…

– Расскажите, что было в прошлый раз? – Ника нетерпеливо ерзает в кресле.

Вдруг граф прогонит ее так же, как и Люса. Без ответов.

– Нечего рассказывать. Сто лет назад в нашем городе объявился маньяк. Он похищал девушек и вырезал им глаза. Ни единой зацепки. Ничего. Полиция так и не смогла его поймать. Потрошитель убил десять девушек, а потом вдруг исчез.

– Люса говорила, что вашего прадеда подозревали?

– Вот именно. Подозревали. Но доказательств не нашли. Викензо был сумасшедшим и выгнал всех слуг за то, что они распускали слухи. Оставил только деда Люсы. Я не верю, что это он. Викензо жил еще долго после того, как убийства прекратились. Нет. С настоящим Потрошителем что‑то произошло, иначе бы он не прекратил убивать. Его жертвы были из разных городов. Он находил их по всей Италии и привозил сюда. От такой мании нелегко избавиться.

– А теперь кто‑то повторяет за ним, – шепчет Ника.

Становится холодно, хотя еще совсем недавно было душно.

– Если это так, лучше не выходите из замка. – Стефано встревоженно смотрит на нее.

– Почему? Я ведь не буду гулять ночью.

– Вам не стоит знать. Просто верьте мне на слово. Если хотите, я составлю компанию, но не смейте выходить одна. Теперь это опасно. – Мужчина пытается скрыть тревогу, но она выдает себя легким прищуром и потемневшим серебром в глазах.

– Вы меня пугаете.

Ника смотрит на фотоаппарат, чтобы отвлечься от напряженного разговора, но слова Стефано продолжают эхом звучать в голове.

– Простите, я не хотел. Будем надеяться, его скоро поймают.

– Думаете, подражатель окажется не таким ловким?

– Не знаю. Но, возможно, полиция выросла за последние сто лет.

– Полиция… – Ника не может утаить грусть в голосе.

Она звенит, как натянутые струны на скрипке. Неминуемо.

– У вас был печальный опыт? – Стефано пытается заглянуть ей в лицо, но Ника опускает голову еще ниже. – Вы так произнесли это слово.

– Поверьте, если я начну рассказывать все, что произошло в моей жизни, одного дня будет мало.

– Разве мы куда‑то спешим?

Вопрос мужчины тонет в водовороте ощущений. Ярко‑оранжевые языки пламени играют друг с другом в камине, и тепло касается озябших рук, вечно холодных в любую погоду. Едва уловимый запах поленьев, под пальцами гладкие подлокотники кресла. На коленях – привычная тяжесть родного фотоаппарата. Если думать о настоящем, прошлое не настигнет врасплох.

– Ника, расскажите о себе. Когда вы начали фотографировать?

Она осмеливается посмотреть на Стефано. Его сосредоточенный взгляд внушает доверие, что он и правда хочет слышать.

– Мне было восемнадцать. До этого возраста я не знала, чем хочу заниматься в жизни. Плыла по течению, как брошенная бутылка, и ждала, когда однажды меня прибьет к берегу.

– И что же вас подтолкнуло?

– О, – Ника гладит черную поверхность камеры, – это был удар в спину.

– В смысле?

– Погибла моя подруга.

За окном идет дождь – ее фраза звучит именно так. Сухо. Без эмоций. Очередной неопровержимый факт.

– Сожалею.

Стефано осторожно пытается прикоснуться к руке Ники, но она прижимает ее к груди, и он стискивает пальцами воздух.

– Незачем. – Ника заполняет неуклюжую паузу. – Я долго мирилась со своей совестью, потому что был шанс предотвратить ее гибель. Но я не смогла. Она умерла, и прошлое не изменить. Поэтому я стала фотографировать. Хотела научиться замораживать время: счастливые моменты, красивые закаты, живых людей… И у меня получилось. – Она робко улыбается. – Даже сейчас на пленке навсегда застыл тот момент, когда вы спали возле камина. Никто не умеет останавливать время, а я могу, – с тихой гордостью произносит Ника.

Стефано молчит, и треск поленьев заполняет комнату.

* * *

Ника смотрит на руку, к которой прикасался Стефано. Проводит пальцами. Место прикосновения до сих пор горит. Хотя она давно вернулась в спальню и больше не видела графа, ей до сих пор кажется, что он где‑то рядом и наблюдает за ней. Она прижимается спиной к двери и закрывает глаза.

Стефано даже не подозревает, сколько усилий Нике потребовалось, чтобы не сбежать. Странно, что он на нее так влияет. Анджело не вызывал подобных эмоций. А ее школьный друг и вовсе ночевал с ней в одном номере, когда они ездили на выставку фотографий в Питере. И это было год назад. Правда, он больше напоминает ребенка, чем парня. И все же она считала, что поборола свой страх. Видимо, не до конца.

Стефано слишком похож на него. На Габриэля. Тот же волевой подбородок, напряженный взгляд, мягкие руки. Только улыбка другая. Когда Стефано улыбается, Ника отчетливо замечает разницу.

Она смотрит на пустой графин и вздыхает. Часы показывают девять, поэтому лучше сходить за водой сейчас, пока Люса еще не спит.

Так как Паола не вернулась с работы, то Ника ужинала с Люсой и Мими, и женщина была сама не своя. В основном молчала и только изредка поглядывала на включенный телевизор, похожий на черную коробку, где передавали новости об убийстве. А Мими наслаждалась реакцией бабушки, судя по ее самодовольной улыбке. И Ника окончательно запуталась в отношении этих двоих.

Она подхватывает графин и скользит взглядом по фотоаппарату.

Не раздумывая, накидывает его на шею и выходит из спальни. Коридоры освещены встраиваемыми в потолок светильниками, напоминающими круглые желтые глаза. И куда бы она ни сворачивала, они неотступно следили за ней.

Ника быстро спускается и с легкостью находит нижнюю залу. Но тихие, яростные голоса заставляют убавить шаг, и она неохотно замирает в соседней комнате, где днем с упоением разглядывала на стенах изображения снежных гор. Сейчас их освещают лишь уличные фонари, чей свет нагло бьет в окна.

– Ты с ума сошел! Я ни за что не стану с ней разговаривать!

Она узнает грудной голос Паолы.

Подслушивать нехорошо, но Ника не может уйти обратно. Природное любопытство толкает ее ближе к двери, и она прислушивается, затаив дыхание.

– Паола, любовь моя, она страдает так же, как и ты. Вы не виделись столько лет. Дай ей шанс.

– О, не ври мне, Анджело. Только не мне! Ты так говоришь, потому что не можешь устоять перед ней. Я права? Боже, как я была глупа!

– Чушь!

Анджело повышает голос, но тут же испуганно говорит тише.

Ника не представляла, что в тихом водителе горят столь сильные чувства.

– После всего, что было, ты обвиняешь меня в измене? Я душу продал ради тебя…

Повисает молчание.

– Прости. – Ника слышит шаги. – Я не могу поверить, что она вновь объявилась, поэтому наговорила глупостей. Не проси меня с ней встретиться. Только не сейчас.

Раздается тяжелый вздох.

– Как скажешь, любимая. Я приду к тебе позже?

– Нет. Не сегодня.

– Ты заставляешь меня днем молчать о своих чувствах, а ночью прогоняешь. Я так не могу…

– Тссс, потерпи, Анджело, потерпи. Осталось совсем немного, и мы будем вместе. Обещаю.

И снова молчание.

Лицо горит, как ошпаренное, но Ника будто прирастает к месту.

Разговор оказался слишком личным, сокровенным. Его никто не должен был слышать. Тем более Ника. Гнетущая тишина сменяется поспешными шагами, и Ника с ужасом отпрыгивает от двери. Идут прямо к ней. Без мыслей она бросается к тяжелым шторам и ныряет за них. Прислоняется к углу комнаты. Ладонью зажимает рот, чтобы заглушить сбивчивое дыхание.

Господи, только бы не заметили!

Ника сама не понимает, чего боится. Но явно не того, что ее упрекнут в подслушивании. Она видит сквозь плотную ткань, как две фигуры молча проходят через комнату. Вскоре за ними закрывается дверь, и Ника с облегчением выдыхает.

– Больше никогда не буду подслушивать, – шепчет она и выбирается из укрытия.

Сердце все никак не уймется. Ника прижимает к груди ладонь и считает удары. Еще раз шумно выдыхает. Опасливо оглядывается на дверь, через которую ушли Анджело и Паола, но шаги уже почти затихли. Лишь далекие отголоски доносятся до нее.

Ника понятия не имеет, о чем они говорили. Но точно не о работе. Она качает головой и проходит в зал, который освещается бледно‑лимонным светом торшеров. Между лопаток пробегает противный холод. Из груди вырывается хрип. Ника смотрит в середину комнаты, и ей кажется, что там сгущается туман. Мерзкий, склизкий, сырой. Больше она ничего не видит. Но чувствует, как вибрация прокатывается по телу, а сердце пропускает удары, бьется не в ритм дыханию. Оно облачком пара зависает в воздухе.

Графин выскальзывает из рук и со звоном разбивается о каменный пол.

Глава 5. Невидимый мир

Люса высыпает осколки графина в мусорное ведро. Они бьются друг о друга и обиженно звенят. Женщина отряхивает полные ладони и смотрит на Нику угрюмым взглядом. Таким обычно смотрят начальники на подчиненных.

Ника опускает голову. Кружка обжигает пальцы, от ложки кругами расходится чай, а воздух на кухне смешивается с запахом мелиссы и мяты.

– Простите за графин. Я не хотела.

– Забудь. – Мими садится рядом с Никой.

Ее глаза возбужденно горят, черные волосы заплетены в две неряшливые косы. Белая ночная рубашка подчеркивает бледную кожу девочки. Слишком бледную для итальянки.

– Ты правда видела привидение? – Мими преображается. Она больше не глядит на Нику свысока. Ее лицо оживает, брови изгибаются в причудливой дуге. Розовые губы приоткрыты. Девочка сама напоминает призрака. – Ну, скажи, скажи! Бабушка не верит, ну и пусть. А я верю! Всегда верила! И синьор Росси тоже, хоть и отрицает.

– Стефано?

Ника оборачивается и смотрит на Люсу, которая сидит возле окна, нахохлившись, как огромный воробей.

– Верю, не верю, – бурчит та, – какая разница. Если духи существуют, их лучше не тревожить. Особенно в Кастелло ди Карлини.

– Бабушка, никто их не тревожит. Они первые начали, – возмущается Мими и надувает губы.

Ника вспоминает, что девочка еще совсем ребенок, который сейчас смотрит на нее как на Святой грааль.

– Кто сеет ветер, пожнет бурю ⁵, – только отвечает Люса и плотнее укутывается в шерстяную пепельную шаль.

– Не ты ли все время рассказывала о семейном проклятье?!

Мими сердито упирает руки в бока. Стул под ней качается от нервного подергивания ногой.

– Я уважаю память наших предков, но это не значит, что я верю во весь этот бред. И мне не нравится, что ты упорно доказываешь обратное. Я уже жалею, что однажды решила рассказать тебе сказку о Маддалене. Ты помешалась.

– Кто такая Маддалена? – Ника жадно впитывает каждое слово Люсы, не упуская самое важное – «проклятье».

Мими хмыкает и наклоняется к ней:

– Потом расскажу. Лучше ответь, ты видела?

– Нет, – Ника качает головой и слышит, с каким облегчением вздыхает Люса, – но он видел. – Она кивает на фотоаппарат.

Мими недоуменно смотрит на камеру. На фарфоровых щеках выступает нежный румянец.

– Что?

– Я не вижу духов, но чувствую их, – поясняет Ника. – И сегодня я ощутила, что в холле кто‑то есть. Этот некто стоял посреди комнаты. Стоило протянуть руку, и я дотронулась бы до него, таким реальным он казался. Поэтому я не теряла времени и сфотографировала. Чтобы потом увидеть на снимке.

– Покажешь, покажешь, покажешь?

Мими подпрыгивает на стуле, но Люса тут же осаживает взбудораженную внучку:

– Хватит. Марш спать. Половина одиннадцатого, а тебе завтра в школу.

– Нет. Мы пойдем с Никой смотреть фотографии!

– Никаких фотографий, Мими. Мне не нравится, что ты в это впутываешься! – Брови Люсы сходятся на переносице, как два черных штриха. Она подходит ближе и хватает внучку за тонкую кисть. – Я потеряла сына, тебя я терять не собираюсь.

Ника делает глоток чая, и жидкость огнем прокатывается по горлу. Мама никогда не разговаривала с ней так. Никогда не кричала. Даже когда умер отец и Ника пустилась во все тяжкие, мама не изменяла тихому голосу и мягкой улыбке.

Девочка всхлипывает и остервенело вырывает руку.

– Мими, Люса права. Фотографии посмотрим позже. Это ведь пленочная камера, так быстро их не распечатаешь. Сначала надо проявить пленку. – Ника ласково улыбается Мими, но она нервно поводит плечами и уходит. За ней громыхает дверь.

Люса садится на опустевший стул и кажется большой, одинокой, как далекая гора на горизонте.

– Я сойду с ума от этой девчонки.

– В ее возрасте я была такой же.

– Ты и сейчас не изменилась, – отрезает Люса. Она не смотрит на Нику. Буравит пол, будто он виноват во всем. – К чему разговоры о призраках? Мими и так постоянно о них говорит. Вечно читает умные книжки об экзорцизме, духах и потусторонних мирах. Замок для нее – это лаборатория. А теперь еще подопытная крыса появилась.

– А почему вы так противитесь этому? Я вечно сталкиваюсь с аномальными вещами, и ничего. До сих пор жива.

– Жива, но разве счастлива? – Люса вскидывает голову и глядит на Нику.

– Поверьте, духи здесь точно ни при чем. – Ника морщится. – Скорее, живые.

– Прости. Я сунула нос не в свое дело.

– Не переживайте, сама грешу подобным.

Голос Ники ломается, как тонкая веточка. Она всегда старалась говорить непринужденно, и иногда ей казалось, но лишь казалось, что у нее получается. А на деле каждый звук, слетающий с губ, выдавал истинные чувства.

Люса усмехается и накрывает ладонью ледяную руку Ники:

– Ты чувствуешь духов, а я вижу раненые сердца. У каждого человека свой дар. – Она смотрит на дверь, через которую убежала Мими, и качает головой. – Но я не могу найти подход к собственной внучке. Бедной девочке пришлось пережить смерть родителей, и я – слабая замена. Мими ищет их в том мире, невидимом для нас, а я хочу, чтобы она отпустила прошлое.

– Они давно погибли?

– Два года назад. Тогда случилось много плохого. Для всех была черная полоса, не только для нас.

– Кто‑то еще умер?

Каждый вопрос вызывает в Нике бурю протеста. Но она не может не спросить, потому что любая деталь дополнит картину того, что она видела в холле.

– Не важно, – отмахивается Люса. – Уже поздно, деточка. Бери новый графин с водой и больше не гуляй по ночному замку. Иначе будут сниться кошмары.

Ника робко улыбается:

– Спасибо за чай. – Она встает, но в последний момент замирает. – Расскажите мне сказку о Маддалене. Это ведь и есть семейное проклятье?

Люса тут же хмурится:

– Эта история как омут. Засасывает любого, кто хоть раз ее услышит. Поэтому не проси меня об этом.

Слова звучат как замогильный шепот, или у Ники разыгрывается воображение. Но даже лицо Люсы бледнеет и превращается в гипсовый слепок. Один из тех, которые Ника видела на стенах замка. Бескровный, безжизненный и обреченный.

* * *

Ника стоит в холле, прислушиваясь к собственному дыханию. Хотя полумрак искажает окна, а тени на стенах оживляют фрески с осадой замка, она ничего не ощущает. Если нечто и было здесь, то вся надежда остается на фотоаппарат, свисающий с плеча.

Ника выходит из зала и бредет по ночному замку. Крепко держит графин, но, когда в глубине поместья раздается глухой крик, вздрагивает и вода выплескивается на грудь. Холодные капли стекают за ворот хлопковой рубашки по горячей коже. Сердце замирает. Ника роется в памяти, отыскивает план здания. Если она не ошибается, в той стороне находится Северная башня. Комната Стефано.

По лестнице сбегает Паола, врубает светильники. Они обнажают потертые кресла возле окон, сетку трещин на потолке.

Ника морщится и прикрывает ладонью глаза.

– Ты слышала? Я была в библиотеке…

От укладки Паолы остались жалкие воспоминания. Волосы забраны в конский хвост, оголяя высокий лоб и заостряя тонкие черты лица. Глаза покраснели от усталости, а вместо привычной элегантной одежды – спортивное платье и кроссовки. Из‑за ее метаморфозы Ника некоторое время растерянно молчит.

– Да. Кажется, кричали там. – И она неопределенно машет рукой.

– Стефано…

Паола срывается и бежит через комнаты к Северной башне, оставляя за собой раскрытые двери, словно беззубые рты.

Ника ставит графин на ближайший столик и спешит за ней. На ходу вытаскивает смартфон и включает фонарик, чтобы не споткнуться. Луч света выхватывает из темноты незнакомые стены, старинную мебель.

Здесь Ника еще не была.

Паола уже на винтовой лестнице, точно такой же, какая ведет к спальне Ники. Учащенное дыхание, гулкий топот разносится по башне.

– Стефано!

Ника слышит крик графини и неуверенно поднимается на последнюю ступеньку. Дверь распахнута.

Паола стоит посреди овальной спальни и тяжело дышит, а Стефано подбирает с пола фарфоровые осколки настольной лампы. Горят все люстры. От яркого света слезятся глаза, и Нике тяжело рассмотреть комнату.

– Ты кричал? – Паола успокоилась, но ее взгляд все так же растерян.

– Да, черт возьми. Этот замок сведет меня с ума! Я говорил, что не хочу здесь жить. Говорил! А ты уперлась, как…

Стефано замолкает. Рубашка натянута на спине, по широкой ладони стекает струйка бордовой крови.

Мужчина швыряет осколок в стену и встает. Он не видит Нику, и она отступает в глубь лестницы, коря себя за чрезмерное любопытство.

– Я разбил лампу. Опять померещилось, – бормочет Стефано.

Паола подбегает к нему и нежно обнимает за плечи.

– Прости меня, эгоистку. Но мне так страшно, без тебя я не справлюсь.

Женщина вздрагивает и оглядывается на Нику. Туманные глаза проясняются.

– Ника, все в порядке. Мы только зря испугались.

Стефано разворачивается и впивается в нее едким взглядом:

– Какого черта! Что она здесь делает?

Лицо кривится от злости, искажая красивые черты. Серебристые глаза темнеют, превращаются в холодную сталь. Ярость, необратимая ярость направлена на Нику. Она прижимается к стене, скользит ладонями по шершавым камням. Ступени уходят из‑под ног.

– Простите.

Звон в ушах глушит слова, которые вылетают изо рта Паолы, словно Ника попадает в немое кино. Она отворачивается и, спотыкаясь, бежит по лестнице.

Дверь, еще дверь, снова дверь…

Ника возвращается в комнату, где оставила графин, и жадно пьет воду. Приступ затихает. Глубокий вдох. Выдох. Алчность и любопытство ее погубят.

Ника согласилась на эту работу, соблазнившись деньгами и перспективами, и совершенно не думала о собственных страхах. Мама была права. Нике не стоило возвращаться в страну, которая принесла столько боли.

– Ника, вы так быстро бегаете. – Паола влетает в комнату. – Не сердитесь на Стефано. Он ненавидит, когда кто‑то становится свидетелем его слабости.

– Я не сержусь, я…

– Испугались? – Паола понимающе улыбается. – Все в порядке. Я узнаю этот взгляд из тысячи. В нашей семье он – частый спутник.

– Мне и правда не стоило идти за вами. – Ника выключает фонарик и засовывает смартфон в карман джинсов.

– Ничего страшного. Мы же не знали, что Стефано всего лишь разбил лампу, – смеется Паола. – Ой, мне надо принести бинты. Не забивайте голову нашими чудачествами, Ника. Сладких снов.

И она проходит мимо с той же грацией, словно она в вечернем платье.

Всего лишь разбил лампу…

Ложь в устах Паолы звучит как терпкий мед. Сладкая, но с легкой горчинкой. Интересно, хоть что‑то из сказанного было правдой?

Ника идет в свою комнату и, только закрыв двери, чувствует себя хоть немного в безопасности. Что же такое померещилось Стефано, что он разбил лампу и поранил руку?

Она открывает кран и, пока горячая вода журчащей струйкой стекает в ванну, скидывает с себя одежду. В черном окне видит отражение. Призрачные очертания лица. Растрепанные волосы. Шрамы на теле.

Ника только второй день в Кастелло ди Карлини, но складывается чувство, что целую вечность.

Глава 6. Исповедь в итальянском ресторане

Ника проводит пальцами вниз по фотопленкам, которые узкими змейками свисают с тонкой веревки, натянутой между штангами ванной. В крохотных квадратиках, как узники, томятся снимки.

Она улавливает самый первый кадр незнакомки возле аэропорта. И даже от маленького изображения ощущает невидимую вибрацию.

Ника невольно отступает назад и натыкается на стол в углу ванной комнаты, на который она водрузила фотоувеличитель. К нему жмутся бочки‑гармошки с залитой в них химией, кюветы, аккуратно расставленные друг за дружкой, и проявочный бачок со светонепроницаемым рукавом. Красный фонарь грустит погасшим глазом. Ника выравнивает щипцы для фотографий и поднимает упавший на бок таймер. Все на месте. Даже сердце бьется ровнее. Когда пленка высохнет, она приступит к печати, а сейчас есть время сфотографировать еще несколько комнат.

Ника выходит из ванной и замирает напротив окна.

Солнце давным‑давно затерялось в бесцветном небе, и туман заявил свои права. Она подходит ближе и раскрывает створки, впуская влажный, зябкий воздух. Вдалеке едва заметно проскальзывает извилистая дорога. Каменная стена заботливо охраняет замок, утопающий в тумане.

Странно. Стоило пройти сквозь ворота поместья, как солнце померкло, и пейзаж за окном не меняется уже третий день. Конечно, сейчас конец сентября, и все же…

Ника пожимает плечами. В прошлый раз она приезжала в Италию летом, так что, возможно, на «сапожке» не всегда испепеляющая жара.

Ника закрывает окно и натягивает синий джемпер, в котором руки напоминают тонкие нитки. Задумчиво потирает запястья. В тот день тоже стоял туман. Сквозь щели в деревянных стенах просачивался горный воздух. Свежий, насыщенный, резкий. От него горело лицо и леденели пальцы. Сведенные за спиной руки онемели давным‑давно, и только стертая кожа пылала на запястьях. Единственное, что Ника еще чувствовала.

Как старые фотоснимки, вспышками молний в памяти отпечатываются воспоминания.

Заброшенный бревенчатый дом в горах.

Каменистый склон, по которому скользят разорванные кеды.

Легкая куртка не спасает от порывистого ветра.

Тщетные попытки замазать тональным кремом синяки на лице.

И время, тягучее, как желе, лениво передвигает стрелки на часах в зале ожидания аэропорта.

Стук разбивает липкую паутину отголосков, и Ника растирает плечи, пытаясь прогнать холод.

– Кто там?

Она подходит к двери и осторожно прикасается к ручке.

– Ника, это Стефано. Можно войти?

Жар приливает к щекам. Ника затравленно оглядывается. Ее комната. Временное убежище. Впустить чужака? Переводит дыхание, решительно отщелкивает замок. Стефано – всего лишь мужчина. А она не боится мужчин.

Ника открывает дверь и медленно отступает назад, пока не натыкается на кровать. Неосознанно прижимается к опоре балдахина.

Стефано – мраморная статуя. Когда он говорит, его лицо не двигается, взгляд остается непроницаемым. Смотришь ему в глаза и не видишь свое отражение. Кажется, даже в темноте они светятся серебристыми точками. Призрачный взгляд.

– Вас не было на завтраке. Я хотел извиниться. – Голос низкий, фразы рубленые.

Только теперь Ника замечает, что мужчина застыл в дверном проеме.

Нервничает так же, как и я.

И она разжимает побелевшие пальцы, которые душили деревянную опору.

– За что?

– Вчера… – Стефано замолкает и решительно шагает вперед. – Я не должен был кричать на вас. Все произошло неожиданно.

– Вам не за что извиняться. – Ника улыбается, надеясь, что мужчина не заметит, как ее губы сводит от напряжения. – Не стоило идти за Паолой, но любопытство в очередной раз завело меня не туда, куда надо. Так что… это пустяковое недоразумение, которое не нуждается в объяснении.

Ей и правда не нужны объяснения. Все, чего Ника хочет, это чтобы Стефано ушел.

Граф щурится, и «маска» на его лице трескается от пробившейся наружу улыбки:

– Значит, не откажетесь от прогулки по городу? Вчера вы расстроились, что из‑за последних событий не сможете выбраться из замка.

– Не припомню, чтобы мне что‑то мешало. Только ваше предостережение насчет Итальянского Потрошителя. Впрочем, оно ничем не обосновано.

– Поверьте, – и вновь его губы превращаются в угрюмую линию, – моя просьба – не пустой звук. Но я не хочу вас лишний раз пугать.

Ника присаживается на кровать. Ноги не держат. До сих пор дрожат от предложения графа погулять.

– Вы совсем не знаете меня, я не из пуганых. – И она поднимает подбородок выше.

– Поэтому вы отшатываетесь всякий раз, когда я нахожусь рядом? Не хочу жаловаться, но я привык к другой реакции от женщин. – Черная бровь изгибается дугой.

– Вам кажется! В пятнадцать лет я прыгнула с парашютом, а в шестнадцать увлеклась… – Ника запинается. Как объяснить Стефано, каким опасным хобби занималась два года. Потерянное слово вертится на языке. – Я каталась на поездах. Незаконно. Цеплялась снаружи за поручни вагона и залезала на крышу.

Зрачки Стефано ширятся от удивления.

– Я знаю, что такое страх. И не боюсь его. И уж точно не боюсь вас, – продолжает она.

А еще я знаю, что такое ложь.

Мужчина подходит ближе, и Ника гордо встает. Не пытается убежать, цепляясь за собственное упрямство, как за последний шанс спастись.

– Весьма опасное хобби. Надеюсь, вы расскажете мне подробнее. – Стефано смягчается. Это видно по его глазам. Серебро теплеет. – Ника, я не заставляю тебя оправдываться. И не жду объяснений. Как ты сказала вчера: у каждого свои страхи. Я всего лишь предлагаю погулять по городу. Тем более мы только что выяснили, что ты не боишься меня.

Тихий голос, интимная обстановка, желание выбраться из туманного замка ломают волю Ники как спичку. Она задерживает на секунду дыхание, стараясь не вдохнуть морской аромат одеколона, от которого кружится голова.

Стефано засовывает руки в карманы брюк и наклоняется, поймав ее взгляд.

– Молчание расцениваю как согласие?

Ника кривит губы в ухмылке:

– Во сколько?

* * *

Ника застегивает белую ветровку и перекидывает через плечо рюкзак. В нем бережно уложен фотоаппарат. Стефано сказал выходить на парковку, поэтому она неспешно спускается по старинной улочке к воротам и останавливается на обвеваемой ветром площадке, разглядывая спрятавшийся внизу городок.

Позади раздается скрип гравия, и Ника оборачивается. По узкой дороге, которая ведет дальше в тень ветвистых деревьев, выезжает белый кабриолет с красным кожаным салоном. Такие автомобили Ника видела только в фильмах. А сейчас сама в него попала.

– Синьорина, вас подвезти?

Стефано смотрит на Нику поверх солнцезащитных очков с легкой усмешкой.

– Боюсь, у меня нет выбора, – бормочет она.

Кабриолет срывается с места, стоит Нике сесть на пассажирское кресло, и ветер резво запутывается в волосах. Петлистая дорога выводит их из туманного кольца, и появившееся солнце ласково гладит кожу.

– Удивительно. – Она оглядывается назад.

Так и есть. Кастелло ди Карлини остается внутри серого плена. А вокруг него сияет солнце.

– Чудесная погода для сентября. – Стефано переключает радио, и играет заводная итальянская мелодия.

– Да, но почему на замок она не распространяется?

– Есть семейная легенда. Нашего предка прокляла ведьма, и туман навсегда поглотил замок.

– Слишком короткая легенда, – фыркает Ника и хватается за ручку двери, когда Стефано входит в крутой поворот.

Мужчина смеется и нажимает на газ. Кабриолет мчится вниз по горной дороге и вскоре вливается в поток машин.

– Возможно, я ее слегка подсократил, зато ты поняла, почему туман никогда не рассеивается.

Ника смотрит на профиль Стефано. Точеный нос истинного итальянца. Густые запутанные волосы, такие же смоляные, как у его сестры. Только сейчас она замечает, какие у него длинные ресницы.

– Я думала, ты презираешь меня.

Ника переступила через себя, согласившись на прогулку с ним, поэтому короткое «ты» выходит скомканным и невнятным.

Стефано мельком глядит на нее, снижает скорость. Они едут по узким улицам. Проезжают мимо светло‑коричневого здания администрации с арочными окнами и башней‑часами. По другую сторону фонтаны, в которых вода кажется голубой из‑за плитки. Мужчина паркует машину, с трудом втиснувшись на свободное место вдоль дороги.

– Я ведь уже говорил, что злился не на тебя, а на заскоки Паолы.

Стефано поднимает крышу и вылезает из кабриолета.

Ника спешит выбраться следом.

– И все же моя работа пугает тебя.

Граф закрывает автомобиль и галантно подает Нике руку. Она смотрит на нее, ожидая, что та вот‑вот превратится в пчелу и ужалит ее.

– Не настолько, как тебя – моя рука, – усмехается Стефано.

Ника стискивает зубы и кладет дрожащие пальцы ему на рукав пиджака. Он скользит под кожей.

– Я не боюсь твоих фотографий, Ника, потому что не верю в них. Можешь обижаться или нет. Дело твое.

– А ты – настоящий джентльмен.

– Спасибо за комплимент, – смеется Стефано.

Они выходят на пешеходную зону, уложенную брусчаткой. По бокам тянутся магазины со стеклянными витринами. Дорогие бутики с дизайнерской одеждой и бижутерией сменяются ресторанчиками и кафешками. В воздухе витают запахи свежеиспеченной пиццы, морепродуктов, жаренных во фритюре, приправленные дымом сигарет и морским дуновением ветра.

– За что люблю это время – в Каттолике мало туристов.

– И никто не затопчет. Кстати, откуда взялся кабриолет?

– Из гаража. Он находится дальше по дороге. Или ты думала, я оставляю машины за двести тысяч евро на открытой парковке? – Стефано смеется.

– Но при этом спокойно бросаешь их в городе.

Ника закатывает глаза. Цены, которые назвал Стефано, звучат так же нереально, как и заклинания из Гарри Поттера.

– Даже если найдется смельчак и угонит «Порше», далеко не уедет. Италия – маленькая страна. Особенно если ты граф и миллиардер.

Его слова кажутся Нике липкими от самодовольства и высокомерия. Еще недавно Стефано разговаривал с ней так, словно забыл о своем богатстве, а сейчас что ни фраза, то от нее пахнет деньгами.

Ника морщится. Открыто, без ужимок. И Стефано вдруг смеется в голос, так что она вздрагивает.

– Спасибо тебе.

– За что?

Она смотрит на него как на умалишенного.

– За честность. Немногие девушки устоят перед моим хвастовством. А ты говоришь, что думаешь. И хотя у тебя полно личных скелетов в шкафу, не стремишься вытащить их, лишь бы разжалобить меня. – Стефано говорит серьезно. Так серьезно, что у Ники в горле пересыхает и хочется пить.

Она смотрит на бордовую брусчатку и мысленно пытается затолкнуть растревоженные «скелеты» обратно в шкаф. Разжалобить? Да, она расскажет, только если напьется. Причем сильно!

– Мои последние отношения закончились неудачно, – шепчет мужчина.

– Стефано! – Ника вскидывает голову. Щеки горят, будто ей влепили оплеуху. – Я ведь работаю у вас. И никакие отношения мне и в помине не нужны. Я…

– Не понимаю, о чем ты, – перебивает он и тянет ее к небольшому ресторану. – Лично я хочу есть.

Ника с облегчением вздыхает, радуясь смене темы, и цепляется боковым зрением за алые пятна. Вокруг фонтана на круглой площади бегает черноволосая девочка в белом платье и ярко‑красных туфельках. Она залезает на огромную каменную черепаху, которая охраняет трех русалок, держащих чашу. Из чаши каскадом спадает вода.

– Я сейчас, – бросает Ника опешившему Стефано и достает фотоаппарат.

Осторожно подходит ближе, стараясь, чтобы ее не заметили, и ловит девочку в кадр. Кровь быстрее струится по венам, когда удается запечатлеть малышку, от которой веет детским простодушием.

Ника улыбается и прячет камеру.

– Прости, я не смогла упустить такое фото… – Она осекается, замечая взгляд Стефано.

Мужчина не отводит от нее глаз. По его лицу невозможно понять, о чем он думает, но в одно мгновение серебристые огоньки вспыхивают, и губы мягко улыбаются.

– Ты видишь то, что не замечают обычные люди, я прав? – И, не дожидаясь ответа, он открывает дверь в ресторан.

Они заходят в уютное помещение, наполненное звуками тихого джаза и острыми нотками благоухающего кориандра. Стефано подводит Нику к дальнему столику, и они скрываются за деревянной ширмой, переплетенной искусственной лианой.

– Мне кажется или на двери было написано, что они открываются в семь вечера? – невольно шепчет Ника.

Внутри вибрирует душа от единственной мысли: они в ресторане одни, если не считать персонал. Одни! И все же…

Ника смотрит на Стефано из‑под ресниц и с удивлением понимает, что не вспоминает о страхах с тех пор, как они вышли на пешеходную зону.

– Знаю, – так же шепчет Стефано, – я попросил хозяина открыться на несколько часов раньше.

– Есть границы твоей вседозволенности?

Мужчина морщит нос:

– Он – мой друг. А для друзей иногда можно напрячься. К тому же я редко об этом прошу.

– Только когда водишь девушек в рестораны?

– Угадала, – хохочет он.

Стройный официант в белой хлопковой рубашке и черных брюках приносит меню, вырезанное на деревянной дощечке. Стефано сразу заказывает минеральную воду.

– Ого, в первый раз вижу такое оригинальное меню. – Ника водит пальцами по выжженным строчкам.

Внизу замечает фразу: «Если вам не понравилось обслуживание официанта, можете огреть его меню. Только не сильно».

– Им хорошо защищаться. Если позволишь, я закажу для тебя. Уверен, тебе понравится нежное мясо ягненка с медом и рукколой.

Ника пожимает плечами. Пока Стефано делает заказ, она наливает в высокий стакан ледяную воду и делает маленький глоток. Обжигающе‑холодная жидкость бежит вниз по горлу.

– Расскажи о своем хобби. Почему ты стала им заниматься?

– Ты про поезда? – Ника перекатывает стакан между ладонями. – Боюсь, тебе будет скучно.

Стефано наклоняется к ней через стол и улыбается:

– Если бы мне было скучно с тобой, я бы сейчас перебирал договора, а не сидел здесь.

Ника хмыкает. Она уже поняла, что с графом бесполезно спорить. Если он чего‑то хочет, он это получает.

– Ну хорошо. Уговорил. – Она вздыхает и окунается в прошлое. – Мне было четырнадцать лет, когда умер отец. Его избили в подворотне какие‑то наркоманы, которых так и не нашли. – Голос дергается лишь на секунду.

– Мне жаль. – Стефано тянется к руке Ники, но в последний момент поспешно сжимает пальцы.

– После его смерти я решила, что бог несправедлив к нам, а значит, и я буду несправедлива к нему. Я не понимала, что мучаю не только себя, но и маму. Ей пришлось туго. Без мужа, без опоры растить дочь‑разгильдяйку. – Ника пьет воду и горько усмехается. – Знаешь, что самое удивительное? Она никогда не кричала на меня. Даже когда я напилась на пятнадцатилетие. И когда уговорила друга, который занимался прыжками с парашютом, взять меня в тандем. Хотя я все равно умудрилась сломать ногу.

– А потом ты начала кататься на поездах, – замечает Стефано.

Ника смотрит в его глаза и видит – он понимает ее. Неизвестно, как и почему, но мужчина словно чувствовал все, что чувствует она. Попытки переписать прошлое, сопротивление неизбежному, страх перед будущим…

– Да, и повергла маму в пучину страха еще на два года. А ведь однажды я чуть не погибла.

– Не кори себя. Ты была ребенком с душевной травмой. И пыталась вылечиться сама, пусть и неправильно. Поверь мне, я знаю, каково это, когда взрослые не понимают твоих чувств.

Официант приносит горячий хлеб, и от ароматного запаха булочек в животе урчит. Ника с удовольствием отламывает кусочек. Хрустит корочка.

– Может, расскажешь? – подталкивает она.

– Нет. – Стефано улыбается и откидывается на стул. – Сегодня мы говорим о тебе, Верóника.

– Ой, перестань. – Ника машет рукой. – Что ты еще хочешь узнать?

– Как ты бросила это занятие?

Ника замирает.

Вопрос Стефано переносит ее в далекий пасмурный день. Дождь моросит, и мелкие капли оседают на лице. Запах сырости наполняет легкие, а на душе скребут голодные кошки.

«Так накорми их!» – последние слова, которые Ника услышала от Карины.

– Это случилось незадолго до моего восемнадцатилетия. У меня было плохое предчувствие. Словно к душе привязали камень и бросили на дно реки, а тебя оставили стоять на берегу и смотреть на свою смерть. Я отказалась пойти с подругой кататься на поездах и пыталась отговорить ее. Но Карина была упрямой. Все закончилось тем, что мы переругались, и она убежала. А на следующий день я узнала, что она попала под поезд. – Ника отводит глаза. Она боится посмотреть на Стефано и увидеть жалость, поэтому предупреждающе поднимает руки с немой просьбой – молчи. – Смерть Карины послужила щелчком, и я словно очнулась от страшного сна. А дальше ты знаешь. Я нашла призвание в фотографиях.

Стефано молчит.

Из‑за тишины джаз на заднем фоне становится громче, и звуки усиливаются. Шипение мяса на гриле, скрежет металла о точильный камень, тихие разговоры персонала. И все замолкает, как только мужчина накрывает дрожащую ладонь Ники рукой. Она рефлекторно вздрагивает и замирает, подавляя привычное желание закрыться в ракушке. Ладонь Стефано горячая, и тепло бежит вверх по кисти и согревает сердце.

– Я ожидал услышать банальную историю о том, как отец привил тебе любовь к искусству, а получил страшную сказку на ночь, – усмехается он, и губы Ники невольно дергаются в улыбке. – Такое следует заесть двойной порцией крема каталана. После мяса, разумеется.

– Значит, ты – сладкоежка?

– Причем гурман! Тирамису, профитроли, эклеры, шоколадное суфле… Я могу долго перечислять.

Ника оглядывает подтянутую фигуру Стефано:

– Да, по тебе заметно. Скоро придется садиться на диету.

Граф смеется, и смех гармонично сливается с контральто певца.

Ника с наслаждением прикрывает глаза и вслушивается в мелодичные звуки. Лишь когда закончится вечер, она поймет. Стефано ничего не рассказал о себе. И ничего не спросил о мистике в ее работах.

* * *

В маленькой комнатушке пахнет дымом дешевых сигарет. На перекошенном столе переполненная пепельница. Туда отправляется еще один тлеющий окурок.

Мужчина тянется к скомканной газете и расправляет ее. На первой странице – лицо чернокожей девушки, а в его воображении оно же – только без глаз. Мурашки от предвкушения пробегают по рукам, волосинки встают дыбом. Он снова комкает газету и швыряет в мусорное ведро, стоящее в углу комнаты. Задумчиво потирает нос с горбинкой.

Умно копировать стиль Итальянского Потрошителя. Умно. И если бы не болтливый язычок пьяной итальяночки, он бы ничего не знал. Пришлось задушить в зародыше собственные предпочтения, как только он понял, как именно можно разыграть карты.

Мужчина хохочет и достает очередную сигарету. Чиркает зажигалкой. Какое счастье, что больше не надо притворяться. Он не переваривает итальянок. Ненавидит их сухую кожу, худощавое тело. Другое дело иностранки. Их красота всегда пленяла его. С раннего детства. Поэтому он был счастлив снять с себя маску влюбленного Ромео, когда эта дурочка сделала все, как он хотел. И даже не подозревала об этом.

Дергать за веревочки и наблюдать, как марионетки подталкивают друг друга к краю пропасти – непередаваемое чувство. Но уже завтра он лично выйдет на сцену. И начнется настоящая игра.

Глава 7. Смятая визитка

Вечер как серая шаль опускается на маленький городок. Стылый морской ветер забирается под тонкую ветровку холодными прикосновениями. Зажигаются уличные фонари, янтарными точками озаряя пешеходную зону. Город оживает визгом молодежи и ревом скутеров. На дорогах мелькают яркие огни фар, скамейки заняты женщинами‑работягами в несуразной одежде на полном теле – слышится украинский говор.

Ника поправляет рюкзак и выходит следом за Стефано. В желудке приятная тяжесть, на кончике языка – привкус трюфельного крема. Она останавливается возле киоска. Его витрины завалены журналами и детскими игрушками. И почти все газеты раскрыты на сенсационной новости: «Возвращение Итальянского Потрошителя».

– Ника, – зовет ее Стефано, но она как завороженная смотрит на лицо чернокожей девушки, отмечая щербинку на переднем зубе, округлые темно‑шоколадные глаза и пышные африканские губы.

– Пойдем. – Мужчина подходит к Нике и неловко тянет за собой. Через силу она отрывается от фотографии. – Учитывая новости, тебе лучше не гулять так поздно.

– Даже с тобой? – вырывается у Ники.

Она с удивлением замечает, что ее рука спокойно лежит на рукаве Стефано, словно так и должно быть. И не дрожит.

– Даже со мной.

Они ускоряют шаг. На площади подростки гоняют на скейтах, взъерошенные, с модными ирокезами. У некоторых татуировки и пирсинг. Ника дергает себя за маленькую сережку‑звездочку на ухе. Все, что осталось от шальной девчонки, которая прокалывала нос и пупок, красила волосы в красный цвет и мечтала разрезать язык пополам.

– Паола не будет ругаться, что сегодня я не работала? Еще подумает, я увиливаю от работы.

Стефано смеется, и Ника впервые замечает, насколько мелодичный у него смех. Тихий, мягкий, с легкой хрипотцой и итальянским шармом.

– Поверь мне, Паола – последний человек на свете, который будет на кого‑то ругаться. Она даже не может уволить сотрудника. Терпит до последнего.

– Странно. Мне показалось, что с Анджело она весьма строга.

В голове урывками всплывают разрозненные фразы подслушанного разговора.

– С Анджело? – Стефано вскидывает брови. – Я даже не видел, чтобы они хоть раз говорили.

Ника молчит. Вряд ли графу понравится, что Ника подслушивает за его сестрой. Пусть и невольно.

Они возвращаются на улицу, где Стефано припарковал кабриолет. Позади белого автомобиля, который даже в сумраке цепляет взгляд, Ника замечает красный байк. Возле него стоит высокий парень в кожаной куртке. На плече висит потертая борсетка. Черные кудрявые волосы и без того взлохмачены, узкое лицо заросло щетиной. Он выглядит бесконечно уставшим, отчаянным и безумным. Именно его глаза приковали ее внимание. В них крылась дикая боль и ярость.

Они не успевают подойти к машине, как парень подлетает к ним:

– Граф Карлини?! – В словах больше утверждения, чем вопроса. – Меня зовут Дино Бьянки. – Он вытаскивает из внутреннего кармана куртки удостоверение и бесцеремонно тыкает в лицо Стефано. – Я журналист из газеты…

Граф грубо обрывает его речь, отталкивая руку парня.

– Я не общаюсь с журналистами, – холодно заявляет он и нажимает на брелок от машины. Кабриолет радостно мигает фарами.

– Но будете! Я не зря следил за вами от самого замка.

Ника испуганно отступает назад. Пыл журналиста опаляет. В воздухе перемежается горячая речь с ледяным тоном графа. Они оба высокие, примерно одинаковой комплекции. Разница лишь в одежде, во взгляде, в словах.

– Синьор Бьянки, – цедит Стефано, – вы стерегли меня здесь вместо того, чтобы записаться на встречу. Неужели вы думаете, что я захочу с вами разговаривать?

– Я прекрасно знаю, что к вам не запишешься, синьор Росси. – Журналист презрительно опускает титул графа. – Как только ваш секретарь услышит, что я хочу поговорить об Итальянском Потрошителе, она тут же сбросит вызов.

Стефано хмыкает:

– Я ожидал этого. Если честно, слегка разочарован, что ваши ищейки так долго до меня добирались. Вы – первый. Гордитесь. – И он рывком открывает дверь кабриолета. – Ника, садись в машину.

Дино Бьянки наконец замечает Нику, и его глаза расширяются от озарения.

– Господи, вы – иностранка! – Он хватает ее за руку и сует смятую визитку. – Позвоните мне, умоляю. Вы в опасности.

Ника отшатывается от безумных глаз и быстро обегает машину, почти падая на пассажирское кресло. А журналист тем временем раскрывает борсетку, что‑то поспешно ищет. Стефано тихо ругается и закрывает двери на замок, но не успевает тронуться. На лобовое стекло ложится та самая газета с лицом погибшей американки.

– У нее остались муж и маленькая дочь! – кричит Дино. Из‑за опущенной крыши его голос доносится приглушенно, но не менее яростно. – Вы знаете правду, сеньор Росси. И клянусь, я тоже ее узнаю!

Стефано смахивает газету дворниками и срывается с места. Мотор злобно рычит, отражая мысли графа. Ника прижимает стиснутые кулаки к груди. Она пытается успокоиться, но отчаянный крик журналиста звенит в ушах навязчивым дребезжанием. Только когда они выезжают из города, она медленно разжимает пальцы и вглядывается в скомканный прямоугольник с черными буквами.

Дино Бьянки. Газета «Либерта» ⁶.

Ниже указан мобильный телефон.

– Из какой он газеты? Надо было дать ему договорить. – Стефано поворачивает на горную дорогу. По играющим желвакам на скулах и напряженным рукам заметно, что он еле сдерживается.

– Зачем тебе?

Ника опасливо прячет визитку в кармашек рюкзака. Пролетающие мимо окон красоты вечернего леса больше не привлекают. Природа теряет цвет, испорченный вечер покрывается тусклой пылью.

– Чтобы выгнать его оттуда! – рявкает Стефано.

– Ты все вопросы так решаешь?

– Этот человек меня преследовал. Он решил, что из‑за прошлого моей семьи я и сейчас причастен к убийству.

– А это не так? – Вопрос вырывается против воли Ники. И мужчина резко бьет по тормозам.

С визгом кабриолет замирает посреди узкой дороги, которая извилистыми кругами поднимается к замку. Дорожные фонари едва ее освещают в наступающих сумерках, и все же их света достаточно, чтобы разглядеть светло‑серые глаза Стефано.

– И чем же я заслужил твое недоверие? – едко интересуется он.

Ника заставляет себя дышать, хотя грудная клетка сжимает брыкающееся сердце в тисках. Страхи, как крысы, выбегают из нор, противно пищат и грызут ее искалеченную душу. Темнота. Она в машине наедине с мужчиной. Посреди горного леса. Слишком много совпадений для одного вечера.

Ника вжимается в дверь и нерешительно бормочет:

– Я не это имела в виду. Сеньор Бьянки испугался, когда понял, что я – иностранка. – Она спасительно хватается за другую тему.

Стефано вздыхает и трогает кабриолет. Теперь он едет медленнее, будто оттягивая приезд в замок. Былая злость уступает место тихой задумчивости.

– Моя семья здесь ни при чем, – снова повторяет мужчина и менее охотно добавляет: – Итальянский Потрошитель убивал только иностранок. Я не хотел тебя пугать. А для журналиста это лишь еще одно «доказательство» моей якобы виновности.

– Не думаю, что он считает тебя виновным. Сеньор Бьянки ищет правду. Он был так решительно настроен, – Ника задумчиво касается пальцами визитной карточки, – поэтому не заслуживает быть уволенным.

Заявление Стефано насчет иностранок проходит мимо сознания Ники, как если бы он заявил, что убийца любит эклеры.

– Черт с ним. Пусть работает. – Стефано притормаживает на смотровой площадке перед Кастелло ди Карлини. – Поедешь со мной на парковку или выйдешь здесь?

– Я прогуляюсь, – выпаливает Ника и поспешно выбирается из машины, радуясь свободе.

Стефано молча провожает ее взглядом и уезжает, как только дверь с легким хлопком закрывается.

Ника оглядывается на город и вновь замечает кольцо тумана, сжимающееся вокруг замка. Какой бы короткой легенда ни была, она не врет.

Ника достает фотоаппарат и делает несколько кадров вечернего замка. Он светится огнями, а его окна горят, как желтые глаза каменного великана. Подходит к воротам и машет в камеру. Охрана ее пропускает.

В наступающих сумерках безмолвные дома кажутся живыми. Они провожают Нику скрипящими дверьми и тихим журчанием воды под землей. Поэтому она облегченно выдыхает, когда заходит в холл замка. Лицо мгновенно отогревается, стены радуют знакомыми фресками осады. В глубине слышится громкий голос Люсы и фырканье Мими. Наверное, где‑то прячется Паола. Возможно, вместе с Анджело. И одинокий Стефано, рьяно защищающий свою семью.

Ника бессознательно идет на теплый смех поварихи.

– Привет, детка. – Люса машет ладонью, испачканной в муке, и снова давит на ком теста. – Мими обыскалась тебя сегодня.

Девочка сидит спиной к Нике в углу кухни, разложив на широком подоконнике учебники и тетради. В окне отражается ее сосредоточенное лицо. Брови сходятся на переносице, губы напряженно поджаты. Она даже не поворачивается к Нике, словно ее и нет.

Люса не обращает на обиженную внучку и доли того внимания, которое уделяет Нике. Двумя короткими жестами отряхивает руки и ставит на плиту пузатый металлический чайник. Красной порванной тряпкой смахивает муку на пол, и облако белого порошка зависает в воздухе. Тесто бережно уложено в кастрюлю и накрыто полотенцем.

– Стефано пригласил меня на прогулку в город. – Ника присаживается на стул и сдувает остатки муки, чтобы опереться локтем.

– О, – Люса поигрывает бровями, – рада, что вы нашли общий язык. Стефано – хороший мальчик. Он всегда был галантен с женщинами, а они этим бессовестно пользовались.

– Не переживайте. Я не собираюсь пользоваться его галантностью. Просто хотелось прогуляться.

На столе появляются широкие кружки, больше похожие на глубокие миски, и еще теплое печенье с шоколадом.

– Мими, будешь чай?

Девочка бормочет невнятное «нет».

– Ну, как хочешь.

– Мими, зачем ты меня искала? – Ника тянется за печеньем.

Желудок уже позабыл о недавнем ужине.

Вопрос заставляет девочку ожить, и она неохотно оглядывается. Темные глаза серьезно глядят на Нику.

– Думала, ты уже напечатала фотографии.

– Нет, только проявила пленку.

– Я видела.

Люса хлопает ладонью по столу:

– Мими, сколько раз говорила, нельзя без спросу заходить в чужие комнаты!

Внучка фыркает и возвращается к урокам:

– Я спрашивала. И не виновата, что мне не ответили.

– Не ругайте ее, Люса, все в порядке. Я по себе знаю, насколько сильно любопытство. Особенно детское.

Женщина смеется грудным хриплым голосом:

– Это заметно. Мими, хватит дуться. Ника покажет фотографии, как только сделает. Иди, детка, посиди с нами.

Девочка задумчиво грызет карандаш, а потом решительно отодвигает тетради в сторону.

– Только я хочу банановое пирожное, которое ты приготовила на завтрак, – заявляет она и садится за стол напротив Ники.

– Это шантаж, – бурчит Люса, но пирожное достает.

Впервые Ника видит на лице Мими искреннюю улыбку, без примеси ехидства и презрения. Она сразу становится моложе, и уже сложно дать ей даже четырнадцать лет.

– Как прогулка? – сладкое благотворно влияет на девочку.

Пахнет ванилью, бананами и травяным чаем. Ника мысленно прокручивает в голове прошедший день. И пленка воспоминаний заедает на кадре с журналистом. С какой яростью он припечатал газету к машине графа. С каким испугом смотрел на Нику.

«Итальянский Потрошитель убивал только иностранок».

Фраза Стефано бьет молотом по затылку, и тихий звон раздается в ушах.

– Это правда, что все жертвы маньяка были иностранками?

От неожиданности Люса закашливается:

– У вас есть другие темы для разговора?! – хрипит она и грозно смотрит на Нику с Мими. – Одна весь день носилась с газетой как ненормальная. Другую тоже ничего не интересует.

– Кажется, да, – игнорируя бабушку, отвечает Мими. – Сеньор Росси что‑то рассказывал?

– Встретили журналиста. Он был весьма… эксцентричен. – Ника с трудом подбирает слова.

Она задумчиво помешивает ложкой чай. В России она не иностранка. И в любой другой стране тоже чувствует себя своей. Но в Италии это слово привязывается к ней как липкая лента для мух. И каждый раз несет смертельную опасность.

Стефано был прав. Пока Ника не знала этого факта, ей было гораздо спокойнее.

– Журналисты, – выплевывает Люса. – Я не сомневалась, что они поспешат достать наше грязное белье и тщательно его перестирать. Жаль, меня не было. Уж я бы нашла что сказать.

Ника криво улыбается. В рюкзаке звенит смартфон, и от неожиданности она вздрагивает. Заглядывает в карман и достает мобильный. Недоверчиво глядит на сенсорный экран. Вместо привычного имени горят холодные цифры.

– Родные звонят? – любопытствует Мими. От бананового пирожного остались только крошки.

– Нет. – Ника качает головой и неуверенно нажимает на вызов, стараясь не обращать внимание на бешеный ритм сердца.

Время обладает удивительной способностью замедляться, когда человек ждет неизбежного. Звуки растягиваются, а дыхание замирает. Это длится не дольше мгновения, которое потом стирается из памяти. Но до тех пор, пока в телефоне не раздался знакомый голос, именно так себя чувствовала Ника.

– Солнышко, привет. Как ты?

Мама… Слышать родную речь сродни внезапной тишине после оглушительного шума.

Ника облегченно выдыхает и улыбается:

– Ты меня напугала. Почему у тебя другой номер? Словно ты звонишь не из России.

– А, я сменила телефонного оператора. Возможно, еще не настроился, у моей подруги так было.

Люса с Мими смотрят на Нику, не скрывая любопытства. Видимо, им так же не по себе от русской речи, как и ей.

– Злые шутки, – усмехается Ника. Секунду раздумывает, сказать матери про убийства или нет. – Я пью чай и слушаю истории о замке. – Полуправда дается легче, чем абсолютная ложь.

– Поэтому и звоню, Ника.

Она слышит, как мать идет по квартире, слегка шоркая ногами в серых пушистых тапочках. Представляет ее овальное лицо с мягкими губами, которые часто улыбаются. Щеки с забавными ямочками на щеках и теплые карие глаза с зелеными вкраплениями.

– Ты извини, дочка, но я лазила по интернету, читала все, что могла найти про графа Карлини. Он, конечно, красивый мужчина. Однако я бы не доверяла ему на твоем месте.

– Мама, ну сколько можно переживать. Я уже здесь третий день, и все хорошо.

– Я буду переживать, и не проси! – сердится женщина. – В общем, я нашла одну статью про графа, но она на итальянском.

– Господи, как ты ее откопала?

– Не знаю. Кажется, умудрилась войти в итальянский интернет, – бубнит она.

– В «итальянском» интернете? – смеется Ника. – Пробовала закинуть в онлайн‑переводчик?

– Это кто такой?

Ника закатывает глаза. Мама с трудом освоила поиск в «Гугле», и порой Ника забывает, что на этом способности матери заканчиваются.

– Ох, опять ты издеваешься, – жалуется женщина. Слышится писк их старенького компьютера. – Ладно. Это отсканированная страница местной газеты. Вышла в начале этого года. Я переслала тебе по почте ссылку…

– О, как ты сумела? – Ника вспоминает про чай и делает глоток, но он уже безнадежно остыл.

– Помогла Олюсик, – с тяжелым вздохом признается мама.

Ника вспоминает пухлощекую девочку из соседней квартиры.

– Я буду рада, если ты поскорее закончишь работу и вернешься домой. У меня плохое предчувствие. Постоянно снятся кошмары. Голова болит.

– Попей валерьянки с пустырником и успокойся. Не забывай про свое здоровье. Обещаю, что буду звонить тебе каждый день.

– И посмотри статью, – настаивает женщина.

– Хорошо. А теперь хватит сидеть в компьютере. Он тоже должен отдыхать. Я уже отсняла половину замка, – лжет Ника, – и скоро закончу. Люблю тебя, мам.

Женщина шумно выдыхает в телефон, плохо скрывая переживания:

– И я тебя, солнышко.

Ника неохотно возвращается в реальность, на старинную кухню древнего замка. С каждым днем она все сильнее скучает по матери. Так нельзя. Надо уйти с головой в работу, а не заниматься ерундой и строить из себя детектива. Ника решительно встает и берет рюкзак.

– Звонила мама, – улыбается она. – Я пообещала ей скорее закончить работу и вернуться домой, так что пойду печатать фотографии. Если захочешь, приходи, – кивает она Мими.

Глаза девочки загораются. Люса расстроенно качает головой:

– А так хорошо сидели. Если что, я всегда на кухне. – И женщина грузно поднимается из‑за стола, чтобы снова взяться за выпечку.

Ника разворачивается на пятках и выходит из кухни.

Надо бы посмотреть статью…

Вертится в голове, но стоит ей выйти в холл, как она все забывает. В приглушенном свете ламп напротив окна стоит Стефано. Руки засунуты в карманы, плечи напряжены. Он стоит вполоборота, и Ника видит его точеный профиль, упрямо сжатые губы. Сердце вздрагивает. Она на секунду прикрывает глаза, и когда открывает их, то понимает. Больше нет страха. Но есть нечто другое. Не менее пугающее и совсем не вписывающееся в ее жизнь.

Глава 8. Узники фотографий

– Стефано.

Имя мужчины оседает на языке и напоминает по вкусу горький шоколад.

Граф вздрагивает и хватается за сердце, другой рукой цепляется за каменный подоконник. Находит выключатели, и свет в лампах разгорается ярче.

– Ты всегда ходишь так бесшумно? – со свистом выдыхает он.

Ника смотрит на кроссовки и неловко улыбается:

– Каблуки не подходят для моей профессии.

– Ненавижу, когда подкрадываются незаметно.

Он говорит резко, даже злобно, но Ника чувствует, что за напускной грубостью таится страх. Она смотрит в центр комнаты и вспоминает то, что «видела».

– Прости. – Ника неспешно подходит к мужчине, смущенно дергает себя за волосы.

Стефано смотрит на нее серебристыми глазами, и прохладные мурашки бегут по шее.

– Не за то, что напугала тебя сейчас. А за… наш разговор в машине. Я чуть ли не обвинила тебя в убийстве. Кто я такая, чтобы судить.

Мужчина слегка улыбается и переходит в соседнюю комнату. Ника спешит за ним. Перед тем, как войти, он включает на всю мощность свет, внимательно осматривает помещение и только после этого идет дальше, не закрывая дверь. Когда они доходят до зала, из которого лестница ведет в башню Камелий, Стефано оборачивается к Нике и нежно берет за руку:

– Спасибо за прогулку, Ника. Я уже давно не отдыхал среди людей, безразличных к моему статусу.

Она, зачарованная, смотрит, как Стефано наклоняется и целует тыльную сторону ее ладони. Губы мужчины обжигают тонкую кожу, сквозь которую просвечивают вены. Оставляют невидимую печать. И даже когда граф отпускает руку, она продолжает гореть приятным теплом.

Не дожидаясь ответа, Стефано уходит. Ника видит, как в комнатах методично загорается свет, а его высокая фигура все дальше углубляется в замок, оставляя после себя бесконечный коридор открытых дверей. Наконец мужчина скрывается за поворотом.

– И так каждый раз.

Позади Ники раздается кряхтение Люсы. Полная женщина подходит к ней и недовольно покачивает внушительным фонарем в руке.

– Он включает, я выключаю.

– Это фазмофобия?

– Она самая, детка. Ну да ладно. Чего жаловаться, все равно я рада, что он здесь. Сразу вспоминаешь времена, когда все были живы и этот замок больше напоминал жилой дом, а не каменное изваяние.

Люса тяжелой поступью ковыляет дальше, ее бормотание постепенно затихает. Слова поварихи поселяются в мыслях и крутятся, как надоевшая песня.

Когда на замок опускаются сумерки, охотнее верится, что он и правда живой. Нике постоянно кажется, что на нее кто‑то смотрит. Воздух заметно холодеет, и, выдыхая, она видит облачко пара, повисшее среди каменных стен.

Ника спешит к лестнице. Лампы загораются на ее движение, но с каждым шагом вперед тьма позади пожирает свет. Волосы на руках встают дыбом, и Ника ощущает себя маленькой девочкой, которая в ужасе смотрит на самый темный угол в комнате и ждет, когда чудовище откроет красные глаза. Дыхание учащается, а сердце разрывает грудную клетку так, словно она пробежала стометровку за десять секунд. Пальцы лихорадочно сжимают ремень рюкзака.

Как жаль, что Ника не может сказать себе, что призраков не существует. Однако еще ни разу за всю карьеру фотографа она не боялась. Заброшенные здания, развалившиеся мосты, пустынные дороги, кладбища. Ника много где побывала. Но только Кастелло ди Карлини заставляет ее бежать.

Она ускоряет шаг и от неожиданности врезается в дверь спальни. Влетает внутрь, хлопнув ладонью по выключателю, и напоследок бросает напряженный взгляд в черный винтовой пролет. Прежде чем закрыть дверь на ключ.

* * *

Насыщенный день рассыпается блеклыми воспоминаниями, стоит Нике погрузиться в работу. Прогулка в городе, журналист из газеты «Либерта» и даже звонок матери теперь маячат на заднем плане, как назойливые мушки. Надуманные страхи остаются за дверью спальни, запертой на три оборота, потому что в ванной комнате, больше напоминающей лабораторию, нет места неуверенности.

В воздухе повис густой запах химикатов, и он застревает в горле удушливым комом. В красном свете фонаря отражение Ники в зеркале заостряется, на лицо падают тени, раскалывая его на части. Волосы собраны в неряшливый пучок, успевший растрепаться. А мужская белая рубашка превращает ее в привидение.

Ника отворачивается от стола, заставленного кюветами и фотоувеличителем, и рассеянно скользит взглядом по фотографиям, которые висят теперь вместо тонких пленочных змеек.

Она избегает присматриваться к ним. Странно, но в этот раз нет желания подтверждать догадки. Пусть то, что она ощутила вчера в холле, останется «ощущением» и не материализуется в нечто осязаемое. Тогда Ника сможет держать ситуацию под контролем и продолжать работать, словно в замке нет ничего особенного. Да, это ей противоречит. Но сейчас она не нуждается в лишних потрясениях.

Мысленные уговоры прерываются натужным скрипом. Как в замедленной съемке, Ника с ужасом смотрит на открывающуюся дверь и видит тонкую детскую руку, которая пролезает сквозь щель. Никто не мог войти в спальню, никто не мог…

Ника вскрикивает и натыкается на стол. Кюветы качаются от толчка, и жидкость из них разбрызгивается по сторонам.

Дверь рывком распахивается, и Ника узнает Мими. Красный свет превращает девочку в бледного вампира с черными глазами. А обычно заплетенные в две косы волосы распущены по плечам, прибавляя ей несколько лет.

– Ты чего кричишь? – Мими фыркает. – Я включу свет? – И, едва дождавшись заторможенного кивка Ники, нажимает на выключатели.

Ванную заливает ярко‑желтый свет.

Ника с шумом выдыхает и трясущимися руками выключает красный фонарь. Прикладывает ладонь к груди, прислушивается к сердцебиению.

– Как ты вошла?

– Взяла запасные ключи. – Мими достала из широкого кармана на юбке звенящую связку. Ее губы изгибаются в довольной ухмылке. – Так и думала, что ты не услышишь, как я стучусь.

– А если бы я спала? – Ника скрипит зубами.

Непредвзятость и наглость внучки Люсы порой переваливает через край.

– Ну, не спала же.

Девочка засовывает ключи в карман и неспешно подходит к Нике. Но взглядом жадно впивается в фотографии.

– Я думала, ты фотографируешь только комнаты. – она кивает в сторону самой первой фотографии, которую Ника сделала в Италии. В тени аэропорта скрывается незнакомка в плаще.

Она уже и забыла про этот снимок.

– Я часто фотографирую для души.

Мими хмыкает:

– Творческие люди. – она задумчиво трет подбородок. – Но эту женщину я где‑то видела…

Однако внимание девочки тут же рассеивается, и она переключается на другие снимки. Ника напряженно следит за ее реакцией. Однако лицо Мими остается равнодушным, с налетом скуки.

– Я не люблю, когда меня фотографируют, – признается она. Раздраженно перекидывает назад мешающие волосы.

– Почему?

– Потому что мне кажется, что я навсегда останусь узницей в каком‑то кадре. А еще говорят, что пленочные фотоаппараты фиксируют на снимке твою душу. Бррр… От таких мыслей в дрожь бросает. – она демонстративно трет плечи.

– Ты любишь эзотерику?

Девочка недовольно косится на Нику:

– Только не вздумай читать мне нравоучения, что мир мертвых лучше не тревожить. Хватает того, что бабушка вечно сетует.

Ника пожимает плечами. Необъяснимый холод невидимой дымкой проникает под одежду и змеится по спине, смыкаясь на шее тонким кольцом.

– Мне было столько же, сколько тебе, когда погиб мой отец. Поэтому я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. Это ни с чем не спутаешь. Когда за одну секунду тебя вышвыривают из детского мира в мир взрослых, но ты еще не готов, ты хочешь обратно. А дверь под названием «детство» уже закрыта. И начинаются пустые слова: время лечит, все пройдет… – Ника вздрагивает, когда замечает внимательный взгляд Мими, и пытается улыбнуться, но губы кривятся в жалком подобии улыбки. – Я скажу тебе честно, Мими. Время не лечит. Только не когда теряешь любимых. Оно притупляет боль, как анестезия, и ты продолжаешь жить, постоянно оглядываясь назад, в прошлое. В этом и состоит жизнь.

Девочка молчит. Губы бессильно дрожат, пальцы неосознанно комкают хлопковую юбку и оставляют на ней изломанные складки.

– Спасибо, – выдавливает она.

– За что?

– За честность.

Мимолетная слабость слетает с лица Мими, и девочка возвращается к фотографиям. Брови мгновенно ползут вверх, а глаза ширятся от страха.

– О, матерь божья, это то, о чем ты говорила?!

Ника смотрит на снимок, который поразил Мими, и нервно обхватывает себя за плечи. Она старалась не вглядываться в него, когда печатала, и сейчас словно впервые видит детали.

Посреди холла расплывается призрачная фигура. В хрупких очертаниях угадывается женский силуэт. Но он выглядит так чуждо, неестественно. Будто кто‑то взял старую засохшую кисть, серую краску и неровными мазками нанес призрачные контуры незнакомки поверх кадра.

– Да, я почувствовала ее, когда фотографировала, но боялась, что ошиблась, – признается Ника.

– Я знала! Знала, что это правда! – Мими смахивает с ресниц злые слезы.

– Что именно?

Реакция девочки поражает. Она напоминает математика, который долгие годы бился над решением задачи и наконец пришло озарение. От возбуждения девочка переминается с ноги на ногу, то подойдет ближе, то опасливо отпрыгнет.

– Все. Легенды, сказки, поверья! Называй как хочешь. Но… – она на секунду умолкает, – если это правда, значит, ты в опасности.

Ника хмурится. Подобного поворота она не ожидала.

– Мими, о чем ты говоришь?

– Уезжай. Беги! Как ты не понимаешь? – Она хватается за лицо, пальцами впивается в нежную кожу, оставляя розовые линии.

Беги…

Ника отшатывается от девочки. Страхи, которые она упорно заталкивала в глубь себя, прорываются наружу.

– Так это ты подкинула мне записку в первый день?

Мими презрительно фыркает и снисходительно смотрит на Нику:

– Я младше тебя, но не так наивна. Ты действительно веришь, что Паоле нужен каталог с фотографиями? Не глупи и уезжай. Иначе Маддалена заберет тебя! – Она указывает пальцем на таинственный снимок. – Кастелло ди Карлини не предназначен для живых людей. Теперь я в этом уверена.

Девочка разворачивается на пятках и убегает, словно боится остаться здесь еще на минуту.

Сердце Ники сжимается, и она безвольно оседает на пол ванной. Кафельная плитка, сделанная под камень, холодит ладони, и Ника прикладывает их ко лбу, чтобы остудиться. Над ней зловеще раскачиваются фотографии. Вдалеке затихают быстрые шаги Мими. Разговор, который начался внезапно, заканчивается так же сумбурно.

Либо девочка знает гораздо больше, чем говорит, либо затеяла неудачную игру, и Нике не нравится роль жертвы. Секунду раздумывает: говорить Люсе или нет. Но потерять шаткое доверие Мими она не хочет. Возможно, позже, когда девочка успокоится, Ника попробует поговорить с ней. Но не сейчас.

Она с трудом встает и теперь внимательно рассматривает все снимки, которые успела сделать, избегая зловещей фигуры.

Маддалена. И снова это имя…

Ника задерживается взглядом на фотографии Стефано. Мими так разволновалась, что не досмотрела до конца, иначе вопросы не заставили бы себя ждать. Ника прикасается кончиками пальцев к профилю спящего графа и улыбается. Снимок получился именно такой, как она и хотела. Она остановила время.

В ушах усиливается стук сердца, а лицо разгорается пламенем. Ника замечает, что огонь в камине на заднем фоне начинает меркнуть. Словно он живой. Она еще ближе шагает к фотографии, пытаясь поверить собственным глазам. Голова кружится. Стоит Нике отцепить прищепку, как вокруг начинают мельтешить предметы. Наскакивать друг на друга, перепрыгивать, обгонять. И она, как Алиса из Страны чудес, проваливается в кроличью нору.

Глава 9. Прошу выйти с балкона, леди

Ника открывает глаза и выдыхает, стараясь успокоиться. Она лежит на каменном полу, и холод проникает сквозь одежду, опаляет кожу и растекается по организму ледяной волной. Тело онемело без движения, и, чтобы пошевелить рукой, Нике приходится приложить немало усилий. Со стоном она переворачивается на бок и приподнимает голову. Комната шатается перед глазами, но постепенно мебель перестает дергаться, и Ника узнает зал, в котором вчера застала спящего Стефано.

Знакомые сиреневые кресла стоят по одну сторону от камина, в котором жарко полыхает огонь. Напротив них теперь похожего цвета диван на изогнутых ножках, как кокетливая девица. Стеклянные двери на балкон распахнуты, и Ника видит кусочек неба, окрашенного в нежные персиковые тона заката.

Балкон…

Ника морщит лоб, напрягая память, но не может вспомнить, был ли в комнате балкон. Только окно.

Что случилось?

Она встает на ватные ноги и едва доходит до кресла. Падает в него, как сломленная спичка, и протягивает к огню дрожащие руки. Но вместо долгожданного тепла холод продолжает пожирать тело.

На лбу выступает испарина, и Ника резко вытирает ее ладонью. Обхватывает себя за плечи и судорожно дышит.

Что случилось?

Единственный вопрос бьет в колокола, разрывает череп звенящей болью, блокирует воспоминания. Все, что Ника помнит, – это странную фотографию с графом, на которой вдруг потух камин. И только.

В горле пересыхает, она едва ворочает языком, но нигде нет воды. Сил тоже нет, чтобы добраться до кухни. Ника чувствует себя овощем, разрезанным надвое. И ее половина осталась явно не в этой комнате.

– Вспоминай! – хрипит сама себе, чтобы разрядить обстановку.

Мысли медленно выстраиваются в ряд. Судя по закату, сейчас вечер. Ранний. Часов шесть. Когда она находилась в спальне, было намного позже, значит, прошли почти сутки. Сутки, которые выпали из жизни.

Дрожь пробегает по телу, и Ника сгибается к коленям, пытаясь побороть панику. В ванной комнате что‑то случилось. Она не помнит, что произошло за последний день. Не знает, что здесь делает. Откуда в зале диван? И балкон?

Вопросы дробью стучат по вискам. Ника глухо мычит.

При мысли, что она потеряла контроль над жизнью, живот скручивает от боли. Она продолжает дышать и насильно заставляет себя искать плюсы. Ника найдет Люсу, и та все объяснит. Или Паолу. Или даже Стефано. Сегодня днем они хорошо провели время. Или это было вчера?

Ника поднимается и выходит на широкий глухой балкон из камня. Морской воздух остужает голову и действует как обезболивающая таблетка. Вдалеке стелется туман. Тонкая, зыбкая занавесь. Ника перегибается через балкон и в страхе впивается пальцами в камень. Под ней неожиданная пропасть, которая заканчивается густым лесом. Она не думала, что Кастелло ди Карлини расположен на такой высоте. Поднимает взгляд и хмурится.

Не видит знакомого городка вдоль моря. Берег, обычно усеянный цветными точками – зонтами и черными муравьями – людьми, теперь непривычно голый и дикий. Нет даже волнорезов, и море обрушивается на песок со всей яростью, на какую только способно. А город… уже не город. Скорее деревушка, беспорядочно разукрашенная рыжими черепичными домами. Больше нет ровных кварталов. Словно она перенеслась в прошлое.

Ника различает мужские голоса, играет заводная музыка. Она пытается разглядеть вымершую улицу, принадлежащую замку, но слышит лишь звуки. И понимает – там кипит жизнь. Голова кружится, и зеленый лес сливается перед глазами в сплошной круг.

Ника сползает на корточки и прижимается спиной к холодному камню.

Так… Видимо, в городе какой‑то праздник, и поэтому он изменился до неузнаваемости. А она выпила дряни, после которой отшибло память. Вот и весь секрет. После натянутого объяснения Нике становится легче, и она даже кривит губы в улыбке. Надо же накрутить себя до такой степени, что в голове возникли бредовые мысли о путешествиях во времени.

Дверь в гостиную с грохотом распахивается, и внутрь забегает юная девушка, наверное, от силы лет шестнадцати. Итальянка падает в кресло и устало обмахивается цветастым веером. Белое атласное платье, как пышное безе, плавно опускается вокруг нее. Она стягивает темную кружевную шаль, оголяя смуглые плечи, и кому‑то улыбается, но кому, Ника не видит. Ее шелковистые черные волосы забраны в корону из косы, а блестящие локоны падают на острые ключицы. Ярко‑красная роза алеет сбоку в прическе.

– Бернардо! Не смущайся, иди ко мне, – смеется девушка.

Ника едва улавливает смысл. Итальянский язык совсем не такой, к которому она привыкла. Но чудесным образом с каждым словом итальянки ей все легче и легче его понимать.

В поле зрения Ники попадает скованный юноша в зеленой ливрее и такого же цвета коротких штанах с отворотами. Его густые темные волосы вьются мелким барашком, а на округлом простодушном лице проступает пот.

– Леди Джульетта, это не по правилам, – шепчет Бернардо. – Нас могут увидеть.

Девушка фыркает, и на мгновение в выражении ее лица проскальзывает схожесть с Паолой. Профиль, поворот головы, надменно вскинутые брови.

В замке устроили маскарад, а это родственники Паолы и Стефано.

Но почему‑то Нике с трудом верится в подобное объяснение. Она встает и демонстративно кашляет, поражаясь, как подростки до сих пор ее не заметили. Но ничего не меняется, она все так же остается для них невидимкой.

– Не будь занудой. – Итальянка громко хохочет и ловит широкую ладонь Бернардо. Тянет на себя, и юноша, как безвольный раб, поддается. Джульетта толкает парня на соседнее кресло и юрко перемещается к нему на колени. – Отец уехал до конца дня, мы одни. – Она игриво прикусывает нижнюю губу и тонкими пальчиками проводит по пугливому лицу Бернардо.

– Но слуги…

– Слуги ничего не скажут! – отрезает Джульетта.

– Но ведь я тоже…

– Нет! – Девушка сердито складывает веер и шлепает им по плечу юноши. А затем легкомысленно кидает за спину. – Ты не слуга. Ты – мой возлюбленный, – нежно добавляет она.

Ника ошеломленно встряхивает головой, но мысли продолжают в беспорядочном хаосе копошиться в голове. Сердце снова ускоряет бег, и его стук эхом отдается в висках. Она ловит взгляд Бернардо. Смотрит прямо в его темные, наивные глаза. И понимает, что он не видит ее.

– Поцелуй меня, – приказывает Джульетта.

Именно приказывает, хотя ласковыми жестами пытается выдать слова за просьбу. Но юная графиня плохо умеет притворяться. А в том, что девушка – графиня, Ника больше не сомневается.

Бернардо неумело ловит губы Джульетты своими и обнимает хрупкое тело девушки, словно она деревянная статуя. Он даже не пытается прикрыть глаза, в которых отчетливо читается страх.

Ника осторожно заходит в комнату и обходит молодых со стороны. Руки неосознанно ищут фотоаппарат. Но его нет. И Ника вновь вспоминает, что до сих пор не выяснила, что происходит.

– Извините! – Она делает очередную попытку привлечь к себе внимание, но парочка игнорирует ее. Либо она действительно для них не существует.

Ника морщится и глухо рычит. Слепой слуга и капризная графиня решили разыграть ее вместе с хозяевами, не иначе! Она резко подходит к ним и пытается схватить Джульетту за руку, но пальцы проходят сквозь тело девушки, ни капли ее не затронув.

Ника застывает на месте, парализованная горьким страхом, который, как молния, бьет по темечку. Смотрит на дрожащую руку, будто она принадлежит не ей. Холод возвращается, медленно ползет по телу, напоминает змей. Шипящих, мерзких и склизких.

– Ай!

Звонкий голос графини работает хлеще будильника. Ника отшатывается и переводит взгляд на подростков. Теперь внимательно ловит каждое их слово, уже не обращая на странный акцент и исковерканные слова никакого внимания.

Джульетта отрывается от Бернардо и обиженно потирает тыльной стороной ладони припухшую нижнюю губу:

– Ты укусил меня!

– Укусил? – повторяет Бернардо. – Простите меня! – Губы юноши вытягиваются в тонкую линию, лоб морщится, будто это его укусили.

Но Джульетта подхватывает пышные юбки и грациозно поднимается с колен парня. Она действительно роскошна в дорогом платье, белый атлас которого лишь подчеркивает загорелую кожу девушки.

– Ты – такой неумеха, – с досадой произносит Джульетта и смахивает с плеча прыгучую спираль волос. – Ты даже не понимаешь, чего на самом деле хочет девушка.

– Что? Что ты хочешь? – Бернардо вскакивает и с отчаянием смотрит на опечаленную графиню.

– Подвигов! А ты только и можешь, что оглядываться, страшась моего отца. Ты всего боишься. Трус!

Графиня выбегает на балкон и свешивается вниз, раскинув руки, словно парящая птица.

– Джульетта! – Бернардо испуганно бросается к ней, но она только отмахивается от его рук.

– Не трогай меня. Вот видишь, даже сейчас ты боишься. Боишься жить. – Прекрасные губы изгибаются в презрительной улыбке. Девушка разворачивается и садится на каменный парапет. Тонкие пальчики крепко держатся за холодные плиты. – А я нет.

Нике жалко воздушное платье графини, которое цепляется за шероховатые выступы ограждения. Но, как и Бернардо, она порывается подойти и стащить негодную девицу на пол.

Юноша униженно отступает назад, опустив голову. Руки как плети висят вдоль большого, непропорционального тела. И снова виски простреливает странная ассоциация с Паолой и Анджело. Подслушанный разговор всплывает в мыслях, как на кофейной гуще проступает туманное будущее. Джульетту и Бернардо связывают точно такие же отношения, как и Паолу с Анджело. Графиня и слуга.

– Леди Джульетта, пожалуйста, спуститесь. Я бою… – Юноша осекается на полуслове.

Его оговорка забавляет молодую графиню, и она громко смеется. Назло Бернардо отпускает руки и запрокидывает голову, наслаждаясь прохладным вечерним ветром.

– Трусишка, – почти нежно шепчет она. Смотрит на парня красивыми раскосыми глазами…

Порыв ветра. Джульетта взмахивает руками, лицо искривляется в гримасе страха. Девушка беззвучно хватается пальцами за воздух, но поздно. Ее тело уже накренилось назад. Губы раскрываются в кратком, но пронзительном крике.

– Джульетта!

Возглас Бернардо звенит в ушах Ники. Юноша прыгает к графине и тянет руку, но раздается треск ткани. Последнее, что Ника видит – свесившегося в пустоту Бернардо и кусок белоснежного атласа в стиснутом кулаке.

* * *

Солнце въедается в закрытые веки, находит лазейку.

Ника морщится и приподнимается на локтях, затуманенным взглядом осматривая знакомую ванную. На веревке заброшенно висят фотографии, в угол отлетел снимок Стефано, из‑за которого она потеряла сознание. Кажется.

Ника встает и потягивает затекшую спину. Неужели она пролежала здесь всю ночь? Так и заболеть недолго. Ника поднимает фотографию, но она не изменилась. Камин застыл в пламени, а то, что случилось вчера вечером, не более чем сон. Сон, который растянулся на целую ночь и был столь реальным, что Ника до сих пор ощущает, как колотится сердце и холодеют пальцы.

Кладет снимок на стол и закрывает слив в раковине. Включает воду и, едва дождавшись, когда она наполнится до середины, засовывает голову под ледяную струю. Лицо утопает в прохладной воде, остывает. Но сон не тускнеет. Наоборот, его детали вырисовываются еще ярче, словно стоит открыть соседнюю дверь, и Ника снова увидит Джульетту и Бернардо.

Ника выныривает из импровизированной ванны и выключает воду. Капли скатываются по щекам, замирают в нерешительности на подбородке. В зеркале мутно‑зеленые глаза становятся еще зеленее, а светлые волосы темнеют от воды. Ника хватает махровое полотенце и выходит из ванной, на ходу вытирая лицо. В голове продолжают крутиться имена: Джульетта, Бернардо.

Сон, похожий на явь.

– Нужны доказательства… – бормочет Ника.

Она должна найти доказательства того, что это сон. Иначе сойдет с ума.

Ника швыряет мокрое полотенце на кровать и быстро спускается по винтовой лестнице. Дыхание перехватывает от бега. Спустя минуту Ника оказывается в той самой комнате, где во сне разыгралась драма. Здесь все так же, как и при встрече со Стефано. Два кресла, палас, никакого дивана. А балкон… Ника облегченно выдыхает. Балкона нет. Вместо него окно, то самое, которое она запомнила.

Тихий смех срывается с губ, и Ника облегченно подходит к нему. Касается пальцами кружевного тюля, щурится от раннего солнца, которое, несмотря на туманную дымку, больно ранит взгляд. И сердце ухает вниз.

Ника рывком отбрасывает тюль и прилипает лицом к стеклу. От горячего дыхания на нем остаются запотевшие пятна. За окном балкон. Тот самый балкон из кошмарного сна. И вид открывается на город. Современный город, а не крохотную деревушку на пустынном берегу моря. Словно воочию Ника вновь видит Бернардо, склонившегося через каменный парапет. А ветер неистово треплет в его руке клок воздушного платья Джульетты.

Это не сон. Ника не могла придумать балкон, о существовании которого не знала. Не могла…

– Ника! Вы так рано встали сегодня.

Сердце чуть не выскакивает из груди, когда Ника слышит бархатный голос Паолы. Она резко разворачивается и прижимается спиной к холодному окну. Растерянно приглаживает мокрые волосы, нащупывает растрепанный пучок. Смущенно тянет вниз рукав просторной мужской рубахи.

Паола с хитринкой осматривает ее необычный вид. Конечно, по сравнению с элегантным брючным костюмом графини кораллового цвета, наряд Ники кажется более чем неординарным.

– Это рубашка отца, я часто надеваю ее, когда занимаюсь печатью фотографий, – смущенно бормочет Ника.

Она сама не понимает, зачем объясняет женщине.

– Как мило. – Паола сияет улыбкой.

Она подходит ближе и выглядывает в окно, прикрывая глаза тонкой кистью с длинным французским маникюром.

Ника глядит на круглые электронные часы, которые висят над потухшим камином и совершенно не вписываются в антураж. Еще нет даже восьми утра.

– Скажите, – она снова поворачивается, – почему на этот балкон не выйти?

– Вы встали так рано ради этого? – смеется Паола, но постепенно ее взгляд тускнеет.

Она задумчиво дергает себя за черный локон, и Ника отмечает удивительное сходство с Джульеттой. Юная графиня выглядела бы так же в возрасте Паолы.

– Это одна из мрачных историй нашей семьи, – продолжает женщина. – Кажется, в начале восемнадцатого века граф Карлини замуровал балкон, после того, как здесь убили его дочь, Джульетту.

Слова Паолы похожи на ушат грязной воды.

Ника старается дышать медленно, но голова кружится, а сон становится реальнее жизни.

– Убили?

– Да. – Паола пожимает плечами. – Если не ошибаюсь, слуга был влюблен в красавицу графиню и не смог вынести того, что она не будет ему принадлежать. «Ревность – чудовище, само себя и зачинающее, и рождающее…» – с грустью цитирует Шекспира женщина. – Забыла имя того слуги…

– Бернардо, – невольно шепчет Ника, вспоминая нескладного юношу с щенячьими глазами.

– Точно! – Паола хлопает в ладоши. – Откуда вы знаете? – Ее брови подозрительно ползут вверх.

– А? Угадала. Наверное, когда‑то читала похожую книгу, да и имя подходящее, – криво врет Ника, но графиню устраивает ответ.

– Да, столько времени прошло. Мало ли кто услышал эту историю и переиначил на свой лад. Почти как «Ромео и Джульетта».

– А что стало с Бернардо?

Ника боялась задать этот вопрос, потому что не хотела слышать ужасную правду. В горле пересыхает, а перед глазами рисуется картина – юноша, который в отчаянии бросается к падающей в пропасть девушке.

– Разумеется, его повесили, – с легкостью отвечает Паола.

И ее ответ эхом проносится в голове Ники.

Глава 10. Галерея забытых лиц

Прямоугольники фотографий разбросаны по кровати, как потерянные птенцы.

Ника переводит взгляд со снимка Стефано на снимок расплывчатой фигуры, заснятой в холле замка. С необъяснимой злостью щурит глаза и стискивает зубы до тех пор, пока челюсть не сводит от боли.

Ночной сон – язык все еще не поворачивается назвать произошедшее иначе – никак не мог оказаться проекцией увиденного на фотографиях. Ни одного балкона, ни одной девушки или парня, ничего похожего на кошмар, который превратился в реальность.

Джульетта и Бернардо жили в начале восемнадцатого века. А Ника в двадцать первом. Как их пути могли пересечься? Вопрос выматывает нервы, липкая испарина покрывает лоб.

Ника стягивает рубашку отца, отыскивает любимые бриджи и серебристую тунику. Волосы удостаиваются пары взмахов расческой. А мысли продолжают пилить измученный мозг.

Если бы я могла найти портрет Джульетты и Бернардо, тогда бы не осталось сомнений. Хотя… к черту все. Куда еще больше доказательств? Паола подтвердила старую легенду. Может, я и правда давным‑давно читала похожую историю?

Ника хмурится. В последний раз она держала в руках книгу еще в институте – учебник по английской грамматике. И там точно не было ничего похожего на сон.

Взгляд растерянно блуждает по перевернутой спальне. Чем больше дней Ника проводит в ней, тем сильнее она напоминает жилую комнату, а не музейный экспонат. В подобном творческом хаосе Ника чувствует себя уютнее. Но вряд ли в Кастелло ди Карлини есть такое место, где помимо уюта она ощутит слабую видимость безопасности.

– Черт!

Ника привычным жестом накидывает на шею ремень от камеры и хватает скрученный в трубку план замка. Ей нужны портреты. А где их еще можно найти, как не в галерее? На ходу она разворачивает план и пытается отыскать в извилистых подписях Паолы нужную комнату. Спустя минуту с облегчением натыкается на квадрат недалеко от Северной башни.

Galleria d’ar… ⁷

Последнее слово в спешке не дописано, словно кость, брошенная голодному псу.

Ника бежит сквозь замок, радуясь раннему утру. Кроме Паолы, наверное, еще все спят. Хотя вряд ли. Мими должна собираться в школу, а Люса готовит завтрак. Стефано. Сердце предательски дрожит.

Неужели я попала под его итальянское обаяние?

От неожиданности она тормозит на месте и замирает посреди холодной, продуваемой сквозняками комнаты. Из нее винтовая лестница ведет в Северную башню. И, возможно, Стефано сейчас там.

Ника встряхивает головой, выбрасывая глупые мысли, и насильно заставляет себя идти дальше. Она снова сверяется с картой и проходит в следующее помещение, похожее на узкий коридор. С правой стороны арочные проемы выходят во внутренний двор.

Злобный ветер врезается в грудь Ники, дырявит ее, как решето, вынимая душу. Кожа покрывается мурашками. На небе тучи сбиваются вместе и натужно темнеют, угрожая проливным дождем. Пахнет соленым, влажным морем.

Она зажимает карту коленями. Пальцы привычно настраивают фотоаппарат.

Ника снимает с высоты второго этажа, и заброшенный колодец внизу смотрится очень одиноко. От сильного ветра дрожат ветхие доски, которые его прикрывают. Серый, мутный туман как густое марево лениво поглощает двор, и Ника мельком замечает странное шевеление в затемненных нишах под балконом. Но еще секунда, и больше ничего, кроме тумана не видно.

Она опускает камеру и устало потирает переносицу. На свежем воздухе паника, растущая внутри ее, успокаивается, как круги затихают на водной глади от кинутого камня. Вместе с ней отступает слабая мигрень.

Ника подхватывает карту, равнодушно отыскивает на ней галерею и толкает ближайшую дверь. Та с ворчливым скрипом поддается, и из холодного промозглого коридора Ника попадает в на удивление теплое продолговатое помещение. Нос улавливает ароматы насыщенного кофе, давным‑давно засохших красок и деревянных резных багетов, украшающих картины, которые заполонили все настенное пространство. По углам галереи расставлены странные овальные приборы белого цвета, и, принюхавшись, она решает, что это освежители.

Прислоняет карту к стене и нерешительно проходит в центр светлой комнаты. Оглядывает картины, набираясь смелости всмотреться в их лица. Кажется, что колючие взгляды с портретов впиваются в Нику, ощупывают ее тело, изучают, будто проверяют, своя она или чужая. Хочется стряхнуть их липкие взгляды, но это невозможно сделать. Натянутую тишину вновь нарушает скрип двери.

– Доброе утро, Ника.

Стефано выглядит уютно и невероятно привлекательно в просторной рубашке и белых хлопчатобумажных штанах. Черные волосы, как обычно, взъерошены, а глаза кажутся еще светлее, чем вчера.

– Доброе. Как вы… ты узнал, что я здесь?

Прошла всего ночь, а она уже отвыкла обращаться к мужчине на «ты». После случившегося ночью появляется странное желание вновь возвести между ними стену. Вернуть все как раньше. И, возможно, сны исчезнут тоже.

– Я спустился с башни в тот момент, когда ты вышла в коридор. К тому же ко мне успела забежать Паола и рассказать, что ты интересовалась замурованным балконом. А потом она упорхнула на работу. – Стефано закатывает глаза. – Замок с утра полнится женскими сплетнями. – На смуглом лице красуется ухмылка.

Ника прикусывает нижнюю губу.

Безумное желание рассказать все Стефано разрывает ее изнутри. Но он посчитает ее ненормальной. Сумасшедшей. Быть может, она такая и есть.

– Паола работает за всех, – бормочет Ника.

Стефано тихо смеется:

– Я предпочитаю работать удаленно. Так легче руководить. Выбираюсь лишь на заседания и когда надо лично проверить работу. И даже сейчас разговариваю с тобой, а у самого копится кипа дел, которые надо разобрать. Но я не могу себя заставить это сделать, потому что… – Он запинается, глаза темнеют.

Подходит ближе, и Ника вновь чувствует знакомый аромат кардамона.

– Потому что? – шепчет она.

– Потому что прежде хочу позавтракать с тобой.

Ника разочарованно мычит. Интуитивно чувствует, что он хотел сказать нечто другое, и это нечто пришлось бы ей больше по вкусу.

– Ты ищешь Джульетту?

Следующий вопрос Стефано сбивает Нику с толку, и она вспоминает, где находится.

– 1717 год. Юная графиня, дочь графа Карлини, Джульетта трагично погибает. Влюбленный слуга Бернардо приревновал девушку к другому и, воспользовавшись моментом, когда они были наедине, сбросил ее с балкона. Тело Джульетты нашли изуродованным от падения в глубине леса. Бернардо не выдержал угрызений совести и сознался в содеянном. Также у него нашли оторванный кусок платья графини. Его повесили на следующий день.

Голос Стефано похож на занудный голос гида, который равнодушно рассказывает об очередном экспонате, а мысленно мечтает выпить горячую кружку кофе с шоколадным эклером.

– Ты и правда прочел всю библиотеку? – ошарашенно выдавливает из себя Ника.

– Я – перфекционист.

– Зануда.

– Нет. Перфекционист, – улыбается Стефано.

Ника не удерживается от ответной улыбки, но, когда теплые пальцы мужчины мягко сжимаются вокруг ее кисти, она вздрагивает и забывает дышать. Следующий вдох оказывается глубоким и судорожным.

– Это ее портрет. – Стефано подводит Нику к картине в углу галереи и отпускает ее руку. На этом прикосновение заканчивается.

На картине изображены две молодые итальянки в похожих пышных платьях, которое Ника видела на Джульетте во сне. Они сидят на сиреневом диване, а позади них открываются двери на злополучный балкон. Природа расписана в самых ярких и радужных красках. Девушки держатся за руки и улыбаются. И они как две капли воды похожи.

Сердце истерически бьется в груди, и Ника заставляет себя дышать. Вопросы превращаются в рой жалящих ос. Непроизвольно она хватается за предплечье Стефано, чтобы не упасть. Мужчина внимательно смотрит на Нику и вдруг накрывает ее руку своей ладонью.

– Близняшки? Кто из них Джульетта? – Ника вглядывается в их лица, но не может найти хоть одно отличие.

– Судя по надписи на холсте, справа – Джульетта, а слева – ее сестра София. Она прожила долгую жизнь.

– Ты знаешь биографию всех своих предков?

Ника неохотно отпускает графа, когда головокружение отступает. Лучше не думать о том, что случилось ночью, потому что при мысли, что она путешествовала в прошлое, живот сжимается от резкой боли.

– Нет. Меня интересовали только самые загадочные случаи. – Стефано поджимает губы, словно боится сказать лишнее.

– И что в истории Джульетты загадочного? – В горле пересыхает, и хочется пить.

Нике кажется, что чем дольше она смотрит на девушек с портрета, тем сильнее кружится голова.

– Я не верю, что Бернардо убил ее. Судя по его описанию в летописи, он был весьма робким юношей и почти тронулся головой, когда Джульетта погибла. И если парень действительно был невиновен, то судьба оказалась к нему совершенно неблагосклонна.

Слова Стефано дотрагиваются до сердца Ники. Кровь стучит в висках, и становится так жарко, будто она находится в сауне. Чтобы отвлечься, она фотографирует портрет, а также делает несколько кадров галереи с разных ракурсов. В одном из них украдкой ловит профиль графа, который задумчиво смотрит на картину.

Ника жаждет задать ему один вопрос, но боится, что Стефано замкнется в себе и вновь назовет ее шарлатанкой. Звуки буквально срываются с языка, и ей приходится силой стиснуть зубы, чтобы не произнести: чей призрак ты видел в детстве?

Ника вздыхает, поворачивается к Стефано спиной. И примерзает к полу. Запахи обостряются, тишина превращается в морозный наст, который давит на уши, словно Ника находится глубоко под водой и давление сжимает ее барабанные перепонки. С портрета на нее смотрят ледяные серебристые глаза. Знакомый овал лица. Те же нахмуренные брови и высокомерная усмешка, которая таится в уголке чувственных губ. Волосы, длинные, ниспадающие на плечи, напоминают крыло ворона. Высокий белый воротник из венецианского кружева закрывает шею. Мужчина стоит возле камина, опершись на него и слегка наклонив голову. На нем панталоны и короткая куртка темно‑коричневого цвета с широкими рукавами. Сверху накинут плащ, из‑под которого виднеется шпага. Но Ника оглядывает все это мельком, будто ненужные детали. Ее гипнотизирует лицо мужчины. А если быть точнее, лицо Стефано.

– Правда похожи?

Стефано подходит к Нике и останавливается слишком близко. Ее плечо слегка касается его груди, и ей даже чудится, что она слышит сердцебиение.

– Безумно, – шепчет Ника. – Кто это? Один из графов?

– Разумеется. Граф Карлини. Сеньор Марко Никодемо Пьетро Росси.

– У итальянцев память с рождения заточена на длинные имена?

– Нет, – Стефано смеется, – я прочел надпись.

Ника смущенно молчит, замечая золотую табличку под портретом с именем графа. Но ее взгляд тут же возвращается к лицу Марко.

– Тебя не пугает подобное сходство? Словно это ты в прошлом!

– Не отрицаю. Когда я был подростком, то мог часами стоять здесь и вглядываться в повзрослевшего себя. Было весьма забавно.

– И правда. – Ника замечает, что мужчина на картине старше Стефано. Намного. Возле губ недовольные складки, глаза – уставшие от жизни, в черных кудрях мелькает проседь. – Если так подумать, то Джульетта похожа на молодую Паолу.

Стефано вздрагивает и оглядывается на портрет близняшек.

– Да, – бормочет он. – Похожа. И не только она.

– Что?..

Но Стефано с мягкой улыбкой подхватывает Нику под руку и ведет к двери:

– Предлагаю продолжить созерцать картины после завтрака. Мой желудок скоро объявит забастовку.

Ника вскидывает бровь:

– Ты умеешь шутить?

– Особенно когда голоден, – фыркает Стефано.

Перед уходом Ника едва успевает схватить карту и бросить прощальный взгляд на «Стефано из прошлого».

Глава 11. Сгинь, чужестранка

Паола прячется за тонированными стеклами электроседана, но не может унять дрожь. Запах кожаного салона теперь раздражает, а на солнцепеке внутри машины невыносимо душно. Мысли не хотят успокаиваться.

Она быстро бегает пальцами по огромному монитору, который поглотил панель приборов, и включает кондиционер. Прохладный воздух остужает голову, и Паола с облегчением вздыхает. Задумчиво проводит ноготком по эмблеме «Теслы» посреди руля. На хромированной букве «Т» переливаются солнечные блики.

Что именно Паола ждала от этой встречи? Вчерашний анонимный звонок лишил сна, а приятный мужской голос заставлял ее дрожать, как юную школьницу. Но она собрала все мужество и пришла в назначенное место. Недавно открытое кафе еще не успело набрать клиентуру, и там было довольно тихо. Небольшие круглые столики из серого пластика, отполированная до блеска черно‑белая плитка на полу. Просто и без вкуса. Но все померкло, когда Паола услышала, зачем она явилась туда.

Теперь она сидит в машине и чувствует, как сердце бьется в груди чаще и чаще. И пытается осознать, что все планы, все, что она считала Божьим провидением, рушится по щелчку человека, которого она видит в первый раз в жизни.

Паола снова выдыхает и трет запястье, стараясь смыть чужое прикосновение. Она не сдастся так быстро. И его запугивания не дадут плодов, как бы он этого ни желал.

Пиликает смартфон, и Паола вздрагивает. Мысленно проклиная себя за глупость, достает его из сумки и мельком читает короткое смс‑сообщение. Со злостью швыряет мобильный на соседнее сиденье. Тварь! Думает, что знает ее страхи, слабые места, но на самом деле ни черта он не знает!

Она заводит «Теслу» и включает автопилот. Откидывается на кресло. Паола больше не будет думать об этом. Поедет в замок. Проверит работу Вероники. И выкинет из головы проклятую встречу.

* * *

Столовая каждый раз вызывает в душе Ники трепет. Ажурная лепнина по периметру нежно‑розового цвета. На стенах нарисованы шторы с бахромой, словно занавес, за которым скрывается сцена. Длинный стол на двенадцать персон окружен дорогими стульями из красного дерева. От каменных стен не веет холодом, а огромные окна в пол открывают чудесный вид на густой лес.

Завтрак пролетает за мгновение, и, как Нике ни хочется продлить его, оно утекает сквозь пальцы, словно песок.

Стефано был необычайно красноречив. Он говорил и говорил. Об истории, искусстве, работе, политике. Темы сменяли друг друга, будто кадры киноленты. Без резких переходов. Естественно. Но он ушел разбирать накопившиеся дела, и Ника ощутила себя одинокой. Хотя прошло не больше минуты после его ухода.

Она касается пальцами шероховатой льняной скатерти и невольно вспоминает все, что было до завтрака. Кажется, так начинают сходить с ума. Пока Ника пыталась побороть одни страхи, неожиданно возникли другие. И она понятия не имеет, как с ними сражаться.

– Верóника…

Едва уловимый шепот касается Ники, и она настороженно оборачивается.

– Верóника…

Голос усиливается. Словно раньше кто‑то говорил в соседней комнате, а теперь находится здесь. Рядом.

Она вскакивает со стула и оглядывается. Старается дышать размеренно.

– У меня галлюцинации, – шепчет она, чтобы разбить тишину, натянутую как струна. Руками касается ушей и вновь:

– Верóника!

Лед. Мерзлый, жгучий, от которого перехватывает дыхание, проникает сквозь Нику. Она хрипит, пытается вдохнуть, но грудь сводит от боли, словно она находится под водой. И так же резко странное чувство проходит. Ноги подгибаются, и она валится на пол. Марионетка с обрезанными нитями.

– Господи. – Она дышит часто и жадно. Гусиная кожа покрывает руки, волосы на затылке встают дыбом.

Ника ищет взглядом фотоаппарат и запоздало вспоминает, что по пути на завтрак оставила его в спальне вместе с картой. Без него она абсолютно беззащитна. Как младенец.

– Чужестранка… Сгинь!

Лед вновь проникает в легкие и вымораживает их изнутри. Ника запрокидывает голову, беззвучно раскрывает рот, но горло лишь судорожно сжимается. Мебель плывет перед глазами. Пальцы впиваются в пол, а в груди полыхает огонь.

– Сгинь! – Голос превращается в злобный свист.

Еще один сдавленный хрип, и, как по щелчку, становится темно. Ника успевает уловить далекий скрип двери и чей‑то испуганный крик.

* * *

Прохладные пальцы касаются лба Ники, и она тихо выдыхает. Тепло, мягко, уютно. Не хочется просыпаться. Но неизвестный страх внутри с каждой секундой разрастается сильнее и вынуждает ее открыть глаза. Поначалу все расплывается, словно смотришь сквозь мутное окно, но вскоре зрение фокусируется, как объектив фотоаппарата, и Ника узнает знакомый встревоженный взгляд чистого серебра.

– Как ты себя чувствуешь? – Голос Стефано дрожит.

Он сидит на краю кровати и мягко сжимает ее руку. Она оглядывается и понимает, что лежит в своей комнате. Фотографии, которые Ника утром разбросала на постели, грубо отброшены в сторону, и она невольно тянется сложить их в стопку, но голова кружится, как на каруселях. Ника снова откидывается на подушки и на минуту прикрывает ладонью глаза.

– Почти хорошо. Я потеряла сознание?

– Да. Я забыл в столовой телефон, а когда вернулся, ты лежала на полу. Такая бледная, словно… – Мужчина обрывает себя на полуслове.

Ника внимательно смотрит на него и заставляет себя улыбнуться. Тревога, спрятавшаяся в уголках губ Стефано, разглаживается, и он улыбается в ответ.

– Спорим, ты сейчас бледнее меня?

– А как иначе. Меня и так преследуют сумасшедшие журналисты из‑за дел минувших лет. Не хватало еще, чтобы газеты писали, что в Кастелло ди Карлини скрывают спящих красавиц.

– Я вряд ли подойду на звание Спящей красавицы, – смеется Ника.

– Да? Значит, ты не видела себя в зеркале, – серьезно заявляет Стефано. – У тебя красивые глаза.

У Ники перехватывает дыхание, и она только сейчас осознает, что граф так и не отпустил ее руку. И пальцы невольно сжимают его ладонь. Кажется, вечность, на самом деле несколько секунд они молча смотрят друг другу в глаза, прежде чем Стефано отводит взгляд. Но его слова продолжают вибрировать в голове Ники. Почему простой комплимент так ее цепляет? И почему впервые за долгое время она не пытается сравнить мужчину с Габриэлем?

– Ты часто теряешь сознание? – Вопрос Стефано возвращает Нику на землю.

Она пожимает плечами и перебирает в голове прошлое:

– Нет. Никогда. Даже когда каталась на поездах. После поездок часто кружилась голова из‑за адреналина, но чтобы падать в обморок… нет.

– Может, ты чего‑то испугалась? – настаивает Стефано. – Что‑нибудь помнишь?

– Я… – И звуки прилипают к губам.

Ника растерянно смотрит на мужчину и панически пытается вспомнить, что произошло. Но ничего. Помнит, как он ушел из столовой, а затем обрыв. И следующее воспоминание – она открывает глаза в спальне. Кусок времени безжалостно стерся из ее жизни. Словно из книги вырвали самую важную страницу. На ней было буквально два слова, но без них все рушится.

– Я не помню, – ошеломленно признается Ника.

– Возможно, последствия обморока, – бормочет Стефано и встает с кровати. Его руки выпускают ладонь Ники, и она с сожалением ощущает прохладу. – Отдыхай. Продолжишь работать завтра.

– Нет, нет, – Ника садится и решительно поправляет волосы, – я и так много бездельничаю. Паола точно уволит меня. Я уже должна была отснять половину замка, а у меня только с десяток фотографий.

– Я не хочу, чтобы ты снова упала в обморок. – Стефано сводит брови на переносице и машет в сторону ее снимков. – Они не стоят того, чтобы ты…

Он замирает. Резкое движение, и у него в руке одна из фотографий. С лица исчезает краска, как будто художник стер тряпкой не понравившиеся цвета. А затем переборщил с красным, который теперь заливает шею и щеки Стефано от ярости.

– Зачем ты это делаешь?

Он переводит взгляд на нее, и Ника забывает дышать. Глаза Стефано сощурены, губы напряжены.

– Что делаю?

Ника мгновенно вскипает и встает с кровати. Но даже стоя, граф продолжает нависать над ней.

– Это! – И он тычет ей в лицо фотографию призрака. – Фотошоп? А затем выдаешь за снимок с пленочного фотоаппарата? Это мерзко.

Ника выхватывает уже помятое от злости фото и бережно разглаживает на груди:

– Почему ты просто не можешь поверить мне?

– Потому что призраков не существует! Их невозможно заснять!

Повисает молчание.

– Ты боишься? – догадывается Ника.

Мужчина отшатывается и кривится, словно она ударила его в солнечное сплетение.

– Стефано, это все из‑за фобии. Поэтому ты не веришь мне. Я не фальсифицирую фотографии, и мне больно от твоих обвинений. Нравится тебе или нет, но призраки есть. И они здесь. В Кастелло ди Карлини. И если ты тут живешь, значит, можешь смириться с их присутствием.

Стефано угрюмо молчит. Затем быстрый шаг вплотную к Нике и тихие слова на ухо:

– Я здесь живу, потому что не могу иначе. Считай, что меня заставили. А призраки – это ложь. Как и твои фотографии. И если говорить твоими словами: мне больно, что ты обманываешь людей.

Нике кажется, что ей воткнули в сердце острый нож. Она даже не замечает, как Стефано уходит. Вот так, за мгновение милая беседа превращается в руины.

Ника опускает руку, и фотография выскальзывает из пальцев. Бесшумно падает на смятое покрывало.

Она закрывает глаза, прогоняя позорные слезы. Столько раз слышать критику и гневные обвинения. Стойко выносить и не сдаваться. Продолжать искать мистику и надеяться, что однажды люди поверят. И буквально несколько слов… несколько слов…

Ника со злостью вытирает крохотные слезинки. Его право считать ее лгуньей. Ее право плевать на его мнение.

Она хватает фотоаппарат и почти подбегает к двери, но прежде, чем успевает открыть, раздается стук. За секунду Ника успевает перебрать в голове возможные причины возвращения Стефано и распахивает дверь с неуверенной улыбкой, которая моментально угасает.

– Паола… Здравствуйте.

Женщина бледнее, чем обычно, словно кто‑то пытался смыть с нее загар. Она осторожно входит в спальню и оглядывается, будто ищет следы преступления.

– Добрый день, Ника. Я хотела посмотреть ваши фотографии, если у вас уже есть готовые, но на лестнице столкнулась со Стефано. Он был очень зол. – Она хмурится. – Ничего не сказал, только бормотал про фальшивки. Я так понимаю, проявился ваш необычный талант? – И женщина широко улыбается.

– Он увидел один снимок. – Ника кивает в сторону кровати. – Извините за беспорядок, я хотела прибраться, но решила сначала поработать.

Паола подходит к кровати и протягивает руку к злосчастному перевернутому квадрату. На тонкой кисти виднеются темные синяки, и от удивления Ника застывает на месте. Но графиня поспешно натягивает рукав кораллового пиджака и смотрит на изображение.

– Восхитительно! Еще несколько таких фото, и успех замку обеспечен.

– Ваш брат иного мнения, – фыркает Ника. – Видимо, ему не нравится затея с каталогом.

– Ах, оставьте. Он не будет жить в Кастелло ди Карлини, Мими скоро вырастет и уедет учиться, Люса тоже переедет в город. А эта громадина требует огромных средств. Поверьте, вот тогда Стефано изменит свое решение.

– Неважно. Мое дело – выполнить работу. Остальное меня не касается.

Ника сама не ожидала, что голос прозвучит столь холодно. Паола замечает ее реакцию и улыбается еще шире.

– Не сердитесь на него. Фобия брата закрывает ему глаза на многое. Это все равно, как если бы вы боялись воды, а вас заставляли прыгнуть в озеро. Для него уже жить в замке – подвиг.

– Тогда зачем он себя мучает? – Ника в последний момент кусает себя за губу, чтобы не пересказать слова Стефано. Но Паола удивляет ее.

– Я попросила его. – Она смущенно поправляет длинные локоны. – Ну, что насчет моего предложения?

– Какого?

– Еще хотя бы пять подобных фото, и я удвою гонорар.

От перспективы Ника забывает дышать. Хватит не только на лечение матери, еще и останется!

– Тогда… мне надо разрешение на съемку ночью, – с трудом выдавливает она.

– Считайте, что оно уже у вас есть. Только предупреждайте меня, когда решите шпионить по ночам, – смеется Паола, и Ника с удовольствием подхватывает ее смех.

Обида на Стефано рассеивается, предстоящая ночная работа кипятит кровь. Только черные синяки на нежном запястье Паолы вновь мелькают перед глазами, оставляя на душе щемящий осадок.

А в голове неожиданно звучит шелестящий шепот: чужестранка…

Глава 12. Ночь тихой задумчивости

Стефано пытается сосредоточиться на работе, но видит только темно‑зеленые глаза Ники. Тяжело выдыхает и отшвыривает договор.

Письменный стол в спальне завален документами. Они сложены в неряшливые стопки, между ними лежат затерянные ручки и сломанные карандаши. Листы А4 исписаны мелким, кривым почерком. Цифры, буквы смешаны в некий шифр, понятный лишь Стефано.

– Господи… – устало протирает ладонями лицо и смотрит в широкое окно, к которому вплотную приставлен стол.

Снова дождь и туман. Как он ненавидит этот замок…

Позади распахивается дверь, но Стефано не оглядывается. Аромат знакомых сладковато‑древесных духов говорит лучше слов.

– Ты можешь контролировать свою паранойю?

После раздраженного вопроса сестры Стефано обреченно поворачивается к ней. Паола падает на кровать, застеленную меховым леопардовым покрывалом. С блаженством скидывает на пол бежевые туфли. Кидает сумочку рядом и пальцами расчесывает длинные волосы.

– Ты же знаешь ответ. – Стефано скрещивает на груди руки.

Минуту они буравят друг друга взглядом, он сдается первым и сумрачно оглядывает огромную спальню. Она напоминает Стефано круглую камеру. Единственным обжитым местом кажется стол, больше нигде не видно его вещей. Даже шкаф выглядит одиноким и пустым.

– Ну, тогда не провоцируй себя на очередные вспышки гнева. – Паола поправляет подушку под спиной.

– Я не могу. Когда вижу эти фотографии, меня трясет от злости. Я не понимаю, зачем она делает это.

– Тебя трясет не от злости, а от страха, – едко вставляет сестра. – Почему бы тебе просто не поверить в то, что духи существуют. Ника не фальсифицирует их. Она фотографирует то, что есть.

– Призраков нет!

Сердце учащенно бьется и отголоском звучит в висках.

– Только ты умудряешься не верить в них и при этом до потери пульса бояться.

Паола отворачивается, но он успевает заметить блеск в ее глазах.

– Зря ты наняла Нику. Она – хорошая девушка, искренне болеет своей работой, ну, если не считать некоторых странностей. – Стефано на секунду зажмуривается, прогоняя воспоминание: расплывчатая фигура посреди зала. Словно сигаретная дымка приняла очертание человека. Его бросает в жар.

– Ты знаешь, зачем я ее наняла, – вскидывается Паола. Она похожа на ощетинившуюся кошку. – Она нужна нам. Или… – женщина внезапно улыбается, – теперь ты готов рассмотреть план «Б»?

– Никакого плана «Б» нет. Впрочем, «А» тоже, – цедит Стефано.

Улыбка сестры моментально гаснет.

– Ты сегодня странная, – замечает он.

– С чего ты решил?

– Напряженная. С утра сорвалась в неизвестном направлении. Я звонил Антонио. Ты не приезжала в офис.

Паола стискивает зубы и испепеляюще глядит на Стефано. Она порывается что‑то сказать, но звонит ее смартфон, и она вскрикивает, хватаясь за сердце. Поспешно отыскивает его в сумочке и с видимым облегчением вздыхает. А затем сбрасывает вызов.

– Я не обязана отчитываться. – Паола встает и надевает туфли. – Но знай, что я тебе не лгу. Тебе все известно. Зачем здесь Ника, что вскоре может произойти, и как сильно мне нужна твоя помощь. – Она подходит к Стефано и нежно целует его в щеку. – Прости, что заставляю тебя жить в этом полном привидений замке. – Женщина строит страшное лицо и тут же звонко смеется. – Но у меня больше никого нет.

– Ты знаешь, что это не так. – Стефано ловит ее взгляд, но она поспешно отводит глаза. – И твои страхи… Они вымышлены. Не стоит питать их, ведь от этого они становятся лишь сильнее.

Паола снова улыбается, но вместо лучезарной улыбки губы складываются в тусклую кривую:

– Ох, милый брат. Не тебе меня судить.

– Я знаю, но…

– Тссс… – Паола прикладывает палец к его губам. – Отец погиб, потому что верил. Ты же не хочешь, чтобы его смерть была напрасной.

– Он умер от туберкулеза, – сухо замечает Стефано.

– Но он бы никогда не заболел, если бы не искал. Сколько еще людей должно умереть, чтобы ты наконец поверил? – со слезами на глазах спрашивает Паола и поспешно уходит, не дожидаясь ответа.

На душе оседает невидимая тяжесть. Последние слова сестры звучат как обвинительный приговор. Но он ничего не может сделать. Он не верит. Потому что иначе его страхи – реальны. А этого Стефано не вынесет.

Он снова поворачивается к столу и находит среди бумаг коричневую, потертую от времени книгу. Раскрывает на середине и вчитывается в слова, обведенные карандашом:

«Я не успел выполнить завет ведьмы. Принести тринадцать жертв на тринадцатое число. И не заключил договор с дьяволом. Теперь до конца жизни меня будет мучить вопрос, на который я никогда не узнаю ответ. Смог бы я ее спасти?»

Стефано смотрит в окно и щурится, фокусируясь на единственной мысли.

Узнаю ли я ответ.

* * *

Ночь подлетела незаметно. Погруженная в работу, Ника едва нашла время на ужин. И только потому, что голодный желудок напомнил о себе резкой болью.

Она ела в компании Паолы и не проронила и пяти слов. Все время смотрела на пустой стул Стефано, не решаясь спросить: где он? Сердце предательски тосковало.

А сейчас Ника стоит посреди темной комнаты, лестница из которой ведет в башню графа, и борется со своими желаниями. Пальцы отчаянно стискивают фонарь, одолженный у Люсы.

Надо работать.

Но она продолжает стоять в одиночестве, не в силах сдвинуться с места. Даже гонорар, который предложила Паола за несколько снимков призраков, не может заставить Нику фотографировать.

Она насильно отводит взгляд от винтовых ступенек и выходит в наружный коридор. Холодный ветер норовит залезть под ветровку, и Ника выше застегивает молнию. Высоко в небе, там, где туман не достает, посреди черного полотна висит яркий полумесяц в окружении крохотных звезд. И он наполняет Нику вдохновением.

Медленно и натянуто работа начинает двигаться, но тревожные мысли не оставляют Нику в покое. Спустя полчаса ночных бдений она расстроенно вздыхает.

Я не могу насильно призвать духов.

Касается ручки двери в галерею и заходит внутрь, освещая путь фонарем. После холода тепло проникает сквозь Нику, словно она бестелесная. Один из призраков, населяющих Кастелло ди Карлини. Луч фонаря выхватывает знакомые картины. Вот Джульетта с сестрой‑близняшкой. А это предок Стефано. Кажется, его звали Марко. Пронзительный взгляд мужчины в темноте галереи как будто наполняется свечением.

Ника продолжает рассматривать картины в узком туннеле света. Сердце стучит ровно, несмотря на густую тишину и одиночество. С усмешкой вспоминает ночь, проведенную на старом московском кладбище. Вот тогда было жутко. А сейчас ее окружают изображения покойных итальянцев и итальянок. Бояться нужно живых.

Снова подходит к портрету близняшек и подсвечивает лицо Джульетты.

Это был не сон.

Ника давно поняла, но не смела признаться даже себе. Столько лет она сталкивалась с потусторонним миром, что теперь глупо отрицать очевидное. Ника побывала в прошлом. И оно что‑то пыталось ей сказать.

Чем дольше она смотрит на портрет, тем навязчивей становится тишина. По телу пробегает волна холодных мурашек, и тьма, к которой она раньше относилась как к другу, становится врагом. Дыхание учащается. Ника поспешно покидает галерею и плотно закрывает за собой двери. Бессмысленно бродить по замку в одиночестве. Сначала нужно изучить его историю и понять, в каком месте большая вероятность сфотографировать призрака.

И вновь она замирает напротив лестницы. Прислушивается, но сквозь каменные плиты не просачивается ни единый звук. Крохотный шажок вперед, и Ника переходит на бег. Ступени пролетают под ногами, пальцы привычно скользят по холодным стенам, которые закручиваются по спирали вверх. Запертая дверь вырастает как неожиданное препятствие. Внизу тонкой полосой прорезается желтый свет.

В спальне играет тихая музыка. Итальянская певица грудным голосом поет о безответной любви. Стефано и правда романтик. Ника кладет ладонь на дверь и прикрывает глаза. Постучать или нет? Сердце вылетает из груди. И что она ему скажет? Кровь приливает к щекам. Извиниться? Но за что?

За то, что ты мне не веришь.

Ника прижимает дрожащую руку к груди. Почему ей так хочется, чтобы он поверил? Именно он. Она всегда плевала на мнение людей, но Стефано выделяется из серой массы бесплотных интернетовских душ. Он – живой. Он рядом. И он не верит.

Ника разворачивается и поспешно спускается. Возможно, все к лучшему. Они со Стефано слишком разные. Он боится темноты. А она – нет.

Глава 13. Паническая атака

Октябрь для Мими обычно начинался подготовкой к Хеллоуину. Но не в этот раз. Любимый праздник через месяц, за окном спальни привычный туман и удушливый ливень, но последнее время мысли Мими были поглощены фотографией призрака. Маддалены. Вновь и вновь она возвращалась в воспоминаниях к тому вечеру, четыре дня назад, когда Ника показала ей снимки. И в горле пересыхало от волнения.

Эта курица здесь уже неделю, но больше ничего путного не сфотографировала. Носится по комнатам, избегает Стефано и думает, что никто не замечает ее мечтательного взгляда.

Мими кривится. Она намного младше ее, но гораздо умнее. Если бы Мими в первый день получила такое же послание, которое она оставила для Ники, то сразу бы уехала. Тебе не рады в новом месте, значит, не стоит оставаться. Однако русская и правда бесстрашная. Ее не напугал даже воскресший Потрошитель. Хотя, скорее, глупая. Но знай Ника всю правду…

Мими вздыхает. Она не может рассказать. Страх сильнее.

С другой стороны, хорошо, что Ника не уехала сразу. Иначе Мими так и не нашла бы подтверждения, что мир мертвых существует. И он совсем рядом.

Она садится на аккуратно застеленную черным покрывалом кровать. В маленькой комнате три на три с коричневыми шторами, темно‑серым шкафом и крохотным письменным столом Мими чувствует себя уютно. Мрачный оазис, куда она не допускает никого, даже бабушку.

Наклоняется и достает из‑под кровати смятую коробку. Бережно раскрывает и перебирает исписанные тетради, книги по оккультизму, зажигалку, черные восковые свечи. На самом дне лежит острый нож. Помнится, бабушка долго его искала. Но Мими он нужнее.

Она вздыхает и закрывает коробку. Надо только решиться. Но где найти силы? Засовывает хранилище обратно и ложится на кровать, обнимая подушку. Смотрит на старую фотографию, которая стоит в обычной деревянной рамке на прикроватной тумбочке. Кажется, это было так давно, в другой жизни, а прошло всего два года.

Родители улыбаются, отец держит Мими на руках словно игрушку, а мама прижимается к нему сбоку. У нее были теплые карие глаза и родинка возле правого уголка рта. Папа часто называл ее итальянской Мерилин Монро. А себя сравнивал с Тони Кертисом ⁸. Но Мими всегда оставалась для него звездочкой. Единственной.

Она утыкается лицом в подушку и пытается подавить горестный всхлип. Плечи вздрагивают. Мими тихо стонет и не выдерживает.

Этим днем она в очередной раз проклинала жизнь.

* * *

Ника тасует фотографии, как карты Таро, вот только они не могут предсказать будущее. Но порой в них проскальзывает прошлое.

За неделю Ника отсняла большую часть замка, однако половину фотографий забраковала. На этой не нравится ваза – криво стоит. Здесь в кадр попала горничная. А этот снимок вообще засвечен.

Она сердито бросает фотографии на кровать и заводит руки за голову, потягиваясь. Усталость сказывается все сильнее. В зеркале отражаются круги под глазами от бессонницы, ведь ночи она коротает за проявкой снимков. Ноги гудят после целого дня беготни по замку.

План больше не нужен, Ника выучила расположение всех комнат наизусть. А еще она научилась мастерски избегать встреч со Стефано. Хотя сказать, что он жаждал их, наверное, сильно приукрасить действительность. Но Нике приятнее думать, что граф погрузился в работу так же, как и она, лишь бы избежать никому не нужных разговоров. Вот только правда ли они никому не нужны? Или Ника вновь лжет сама себе.

В кармане джинсов вибрирует смартфон, и она с улыбкой отвечает на звонок:

– Привет, мам. Ты будешь ругаться, что я не отвечала, но у меня уважительная причина. Я погрязла в работе по самые уши, чтобы скорее вернуться домой, – быстро тараторит.

– Ох, Ника, ты доведешь меня, и я сама приеду и заберу тебя вместе с твоими проявочными бочонками, пленками и химикатами!

– Не сердись…

– Я не сержусь, – бурчит мама. – Я вообще в шоке, что ты ответила на звонок. От твоих коротких смс, которые ты слала в последние дни, у меня скоро гастрит обострится.

– Кушай кашку. – Ника смеется и скидывает кроссовки. Залезает на кровать с ногами и садится по‑турецки, обняв свободной рукой подушку. – У меня все отлично. Повариха в замке за мной приглядывает, чтобы я ни в коем случае не похудела. Так что наслаждайся свободой, пока меня нет. Скоро домой вернется колобок.

– Шуточки шутишь, – вздыхает женщина.

Ника слышит на заднем фоне включенный телевизор. Кажется, новости.

– У вас сейчас сколько времени? Шесть? Посмотри за меня мой любимый сериал, потом расскажешь. – Она глядит на часы. Пять вечера. День пролетел как по щелчку.

– Не переводи стрелки. Лучше скажи, ты прочла статью?

– Статью? – Ника хмурится. В голове вертится что‑то знакомое, и она хлопает себя по лбу: – Черт! Я забыла, мам!

В смартфоне звучит долгий протяжный вздох:

– Вся в отца. Он тоже обладал изумительной девичьей памятью.

– Сейчас же посмотрю. Честно, из головы вылетело. – Ника соскакивает с кровати и копается в распахнутом чемодане. – Обещаю, если там что‑то страшное, тут же собираю вещи и домой, – шутливо клянется она и достает маленький черный ноутбук.

– Вот совсем не смешно. Позвони, когда прочтешь.

– Конечно.

Ника кладет потухший смартфон на тумбочку и озадаченно ищет вай‑фай. Перевернутая елочка почти сразу загорается на ноутбуке – интернет без пароля. И она заходит на почту.

Бестолочь. Вот что значит – забыть намертво.

Письмо от матери горит синим цветом среди непрочитанных писем. Ника тыкает на него и переходит по ссылке. Ее перекидывает на итальянский сайт, на котором затерялась отсканированная статья полугодовалой давности. Качество ужасает, и Ника вчитывается в слова порой несколько раз, чтобы понять суть. Но с каждой фразой жесткой и емкой статьи, больше похожей на обличение, душа холодеет.

Граф Карлини, Стефано Джованни Витторе Росси, не просто миллиардер и филантроп, каким его привыкли считать. Он – жестокий насильник, который прикрывается маской щедрости и великодушия, чтобы утолять свои страшные наклонности. Юная и прелестная Фрэнка – одна из его жертв.

Ника как безумная смотрит в экран, и строки сливаются в черную змею, которая готова обвиться вокруг шеи и ужалить в самое сердце. Хотя больнее, чем сейчас, быть не может. И она перечитывает статью заново, надеясь, что содержание изменится.

Фрэнка Аттвуд – итальянская фотомодель английского происхождения, как и многие, попала под обаяние графа. Год длились их отношения, которые закончились ужасной трагедией. Фрэнка была вынуждена подать в суд на сеньора Росси – за изнасилование.

Нет. Слова остаются те же. Безжалостные, омерзительные, пробуждающие в Нике почти утихший страх.

Суд не смог доказать виновность графа Карлини, Фрэнка грозилась обжаловать решение, но так и не сделала это. По слухам, сеньор Росси выплатил ей внушительную сумму в качестве моральной компенсации. За ее молчание. Но кто знает, что на самом деле заставило замолкнуть фотомодель? Возможно, не только деньги. А страх за собственную жизнь. В любом случае преступник остается безнаказанным, и все, что мы можем сделать, это молиться, чтобы больше никто не пострадал от руки графа.

Конец. Ника перечитывает статью в третий раз, и фразы врезаются в память, как клеймо. Отрешенно смотрит на молчаливый смартфон. Мама ждет звонка, но Ника не способна и пару слов вымолвить. В ушах звенит, а перед глазами пляшут черные точки.

Это всего лишь статья жадного до денег журналиста.

Но почему так сложно в это поверить?

Ника вновь смотрит на отсканированную статью и увеличивает изображение, чтобы разглядеть автора. Несколько раз озадаченно моргает. И выдыхает, стараясь успокоить учащенное сердцебиение. Достает из‑под кровати заброшенный рюкзак и нащупывает пальцами в кармане визитку. Видит знакомое имя.

Все верно. Дино Бьянки из газеты «Либерта» и автор статьи – один и тот же человек. А он не выглядел как папарацци из желтой прессы.

Она захлопывает ноутбук и, пошатываясь, выходит из спальни. Если статья о Стефано – правда, то Ника должна сдержать обещание, которое в шутку дала матери. Уезжать. Срочно. Она уже сталкивалась с подобным. И больше не хочет. Не будет.

Скажет Паоле, что возникли проблемы дома. Попросит отвезти ее в аэропорт. В качестве оплаты за проезд отдаст сделанные фотографии и никакого гонорара не возьмет. Да, так будет честно. А если нет, то доберется как‑нибудь сама. Денег на билет как раз хватит. А оборудование? Если не получится перевезти, купит новое.

Лихорадочные мысли грызут мозг Ники и застилают взор. Паника полностью подчиняет ее себе, и она даже не замечает, как спускается в холл. Зрение слегка проясняется, когда Ника видит Паолу. Женщина стоит посреди парадной залы и задумчиво разглядывает фрески с осадой замка. На ней строгий брючный костюм черного цвета, слишком мрачный для обычно фривольной Паолы. Длинные густые локоны спускаются до талии, как упругие пружины.

– Паола, здравствуйте, я вас искала, – с облегчением произносит Ника. – Мне надо с вами поговорить…

Графиня оборачивается и холодно смотрит на нее, губы презрительно кривятся. От неожиданности Ника замолкает и улавливает смутно знакомое в Паоле и в то же время чужое. Ноги скрещены, а руки вытянуты вдоль напряженного тела. Будто она – робот, а не человек. Ледяные мурашки проносятся по спине, и Ника забывает, о чем хотела говорить.

– Здравствуйте, – говорит женщина и неожиданно улыбается. Только улыбка другая. Высокомерная, насмешливая. – К сожалению, я не Паола.

Глава 14. Обман зрения

Напротив высится двухэтажное здание с осыпавшейся штукатуркой. Грязная улица разделяет их. Здесь редко встретишь туристов. Зато негры кишат, как рыбы в переполненном пруду. Он с брезгливой гримасой отходит от окна и валится на узкую кровать. Трет горбинку на носу. Белье пахнет гремучей смесью пота, дешевого стирального порошка и сигаретного дыма. Кажется, в этой гостинице его никогда не меняют.

Мужчина закрывает глаза, но ярость мешает уснуть. Она переполняет его сущность, накаляет до предела, кипятит кровь. Чертова итальянка! Он бы давно съехал из этого убогого места, если бы не ее упрямство. У него остается меньше двух недель, отпуск подходит к концу, и если за это время он не получит желаемое, то упустит последний шанс.

Он приподнимается на кровати и тянется за пачкой сигарет, которая лежит на перекошенном столе. Из кармана джинсов выуживает зажигалку. Огненная искра, и мужчина с блаженством затягивается. Выдыхает серый дым и улыбается.

Ему не нужна итальянка. Ни она, ни ее сестрица. Все, что требовалось, он от них уже получил. Мужчина тихо смеется. Остальное он сделает сам. Главное – дождаться подходящего момента.

* * *

Ника пытается осмыслить происходящее, но в голове поселяется сумятица.

– Вы – не Паола? – зачем‑то переспрашивает она.

Женщина закатывает глаза и направляется к коридору, который ведет на кухню. Столь же грациозно, как Паола, но при этом – не она.

Ника, словно заколдованная, следует за ней. Она никак не может ухватить за хвост странное воспоминание, которое не дает покоя.

– Я – ее сестра‑близнец. Меня зовут Джианна. – Она замирает посреди узкого коридора и оборачивается. – А вы – Верóника. Я знаю, – опережает слова Ники.

Исковерканное имя снова режет слух.

Джианна окидывает взглядом Нику, словно та – презент, и явно испытывает разочарование. В блеклом свете ламп ее лицо напоминает каменное. Холодное и неподвижное.

– Я видела вас! – выплевывает Ника раньше, чем успевает подумать.

– Не путайте меня с сестрой. – Джианна фыркает и продолжает идти. – Мы одинаковы снаружи, но на этом наше сходство заканчивается.

– Нет! Я видела вас в день приезда. Возле аэропорта. У меня есть ваша фотография.

Джианна застывает перед самой дверью. За ней слышится грубоватое пение Люсы. Тонкие пальцы сжимают круглую ручку.

– А я все гадала, успели вы меня сфотографировать или нет? – усмехается она. – Покажете? – Она с любопытством оглядывается.

– Зачем вы за мной следили?

Ника медленно выдыхает, чтобы привести в порядок эмоции. Но растерянность сменяется удивлением, которое, в свою очередь, грозит перерасти в злость. С первого дня ее путешествие пошло не так, как она планировала. И все потому, что за спиной Ники ведется игра. А главная роль марионетки почему‑то досталась ей.

– Видишь ли, – Джианна скрещивает на груди руки, – в мои планы не входило заявляться в отчий дом. А мне было любопытно посмотреть на тебя, и Анджело любезно подсказал, во сколько прилетает твой самолет.

– Посмотреть? На меня? Я что – экзотическое животное?

Джианна смеется и качает головой:

– Нет. Но, в конце концов, ты здесь благодаря мне. – И женщина входит на кухню.

Пикантные ароматы окутывают Нику. Тимьян, куркума, черный перец, паприка… Люса устроила настоящий праздник специй. Но даже терпкие запахи не могут отрезвить Нику от столь наглого, фамильярного обращения графини.

Джианна права. Она ни разу не Паола.

Нике хочется выть от злости. Она ненавидит интриги и недомолвки. А последние дни окружена именно этим. Уехать? Нет.

Ника мысленно смеется над своей минутной слабостью. Она не уедет. Ни за что. Ей нужны эти чертовы деньги. И пусть мама твердит обратное, без операции не обойтись. А значит, она остается.

– Люса, за два года ты ни капли не изменилась! – восклицает Джианна и широко улыбается.

Повариха замирает среди кухонного хаоса: немытые кастрюли, ворох полотенец, шипящие на плите сковородки. И отбивные из красного мяса высятся посреди стола. Люса озадаченно вглядывается в Джианну и вдруг громко вскрикивает. Крупные слезы катятся по лицу, как бусины.

– Боже мой, детка моя! Вернулась! – Женщина поспешно вытирает широкие ладони о зеленый фартук и заключает хрупкую Джианну в грубые объятия. – Вернулась, – причитает она, больше не в силах произнести хоть что‑то. – Надо срочно найти Паолу. Срочно! – наконец озаряет ее.

– Думаю, она уже знает, а если нет, то охрана ей доложит. Они не хотели меня пускать, ведь, по их мнению, я уже находилась в замке. Состоялся долгий и нудный разговор.

Так странно. Если не смотреть на Джианну, то Ника слышит голос Паолы. Немного наглый и самоуверенный, и все же…

Ты здесь благодаря мне.

Слова Джианны не дают покоя, как жужжащая муха над головой.

– Ника, – Люса замечает ее и утирает рукавом опухшее от слез лицо, – это…

– Мы уже знакомы, – обрывает повариху Джианна и ухмыляется. – Верóника до сих пор в шоке. Но где Стефано? Я знаю, Паола затащила этого трусишку в замок, иначе быть не может.

– О! Он в спальне. – Глаза Люсы сияют, как темные угли. – Я недавно приносила ему чай. Ужин! – Снова внимание женщины переключается на еду. – Я устрою праздничный ужин. Воссоединение семьи. Нужно нечто особенное!

Люса бросается к холодильнику и внимательно изучает полки, которые и без того ломятся от продуктов:

– Я еду в магазин. Срочно!

Ника улавливает нотки горелого запаха:

– Люса, кажется, у вас что‑то горит.

С уст женщины срываются итальянские ругательства. Значения некоторых Ника даже не понимает, но они звучат весьма колоритно.

Она молча выходит из кухни, даже не зная, за что взяться и что делать. За окнами вечереет, и тусклые лучи осеннего солнца меланхолично прорезают кокон тумана. А Ника сама себе напоминает брошенный поплавок, отвязанный от лески. И течение несет ее в неизведанные глубины бездонного океана. Она застывает посреди комнаты и почти злобно смотрит на лестницу. Неожиданно спальня в башне превращается в темницу, и возвращаться туда нет никакого желания. Ника отворачивается к окну и прислоняется к нему лбом. Блаженно вздыхает.

– Устала?

Тихий шепот над ухом пробирает ее до мурашек. Стефано будто материализовался из воздуха и заполонил собой пространство. Навис над Никой, как Кастелло ди Карлини. Хозяин воплотил в себе замок.

– Даже не представляешь насколько. – Ника прижимается спиной к холодному стеклу. – Меня преследует навязчивое желание уехать домой.

Стефано щурится, и серебро в глазах угрожающе темнеет.

– Бежишь от меня?

– В том числе, – дерзко заявляет Ника и невольно задерживает дыхание, когда мужчина касается ее лица.

Шершавые пальцы с удивительной нежностью скользят по коже, и Стефано улыбается:

– Люблю твою честность.

– Это признание в любви?

– Считай как хочешь.

Ника пытается отыскать в его глазах правду, но натыкается на серую стену. И нет даже малейшей трещины.

– Кто такая Фрэнка?

Лицо Стефано вытягивается и бледнеет, будто силы разом покинули его.

– Откуда ты знаешь про нее? – обрывисто спрашивает. Плечи распрямляются, рубашка натягивается на груди. – Люса?

Но Нику спасает резко распахнутая дверь. На пороге появляется Джианна.

– Видимо, я помешала. – Она упирается плечом в косяк двери и снова скрещивает руки. Брови надменно приподнимаются.

Стефано некоторое время молчит, и по нахмуренному лбу понятно, что он тоже уловил различие. А затем напряжение покидает его, и он громко и искренне хохочет.

Ника забывает дышать. Замкнутый, неразговорчивый, порой веселый, но чаще угрюмый. Она и не подозревала, что он может так смеяться.

– Джиа! – восклицает мужчина. – Чертовка. Я не мог дозвониться до тебя несколько дней, а ты решила устроить сюрприз.

Джианна закатывает глаза. Нежно целует брата в щеки.

– Я едва вырвалась из объятий Люсы. Кажется, сегодня нас ждет пир. Но боюсь, не для всех он будет радостный.

Впервые Ника замечает на лице Джианны тень огорчения. Даже глаза тускнеют.

– Поверь, она будет рада. Хоть и не признается.

Словно в ответ на его слова по винтовой лестнице спускается Паола. Женщина хмурится, с кем‑то говорит по смартфону, но, когда видит сестру и брата, пальцы безвольно разжимаются, и мобильный летит на пол. Он разлетается на части. Стекло покрывается микротрещинами. Но Паоле все равно. Она пожирает взглядом Джианну, словно не понимает – живой перед ней человек или зеркало. Ее кремовое ажурное платье создает резкий контраст с черным костюмом сестры. А на лице, как она ни пытается скрыть, проступает злая обида. Губы вытягиваются в тонкую линию, обезображивая ее, а глаза сверкают. В них угадываются слезы.

Нике становится неудобно. Перед ней разыгрывается чужая семейная драма. Но никто не обращает на нее внимания. Их поглощает личная боль.

– Спустя столько лет ты решила вернуться? – выплевывает Паола.

Ника не узнает ее. От милой, улыбчивой женщины остается пустая оболочка, которая постепенно полнится яростью.

– Паола, не стоит устраивать сцену. Тем более когда здесь посторонние, – тактично намекает Джианна.

Паола ее не слышит. Она ступает по осколкам разбитого смартфона. Приближается к сестре и заносит руку для пощечины.

Ника охает.

Рука Паолы дрожит от бессильной злобы, а Джианна не двигается с места. Стоит в той самой позе, что так запомнилась Нике. Ноги скрещены, руки вдоль тела.

– Паола, успокойся, – тихо просит Стефано.

И женщина неожиданно слушается. Пальцы складываются в кулак и медленно опускаются вниз.

– Ты бросила нас, – устало шепчет она, – так зачем вернулась?

– Нет, я не бросала. Это ты отказалась от меня, а я никогда не переставала думать о тебе.

Разговор принимает слишком интимный окрас, и Ника пытается проскользнуть мимо сестер и Стефано.

Паола словно просыпается:

– Ника, простите за этот спектакль. Мне очень неудобно. – Она смущенно улыбается, и различие с Джианной снова бросается в глаза.

Дерзость и высокомерие против сдержанности и великодушия.

– Все в порядке, – отмахивается Ника и старается не смотреть на Стефано, но кожей ощущает его острый взгляд.

Я понимаю. Вы давно не виделись, и я случайно оказалась третьей лишней.

Ника не осмеливается произнести слова вслух.

– Вы придете на ужин? – вкрадчиво спрашивает Стефано.

Его ледяное «вы» как игла пронзает легкие. Ника не может вдохнуть.

– Конечно. – Она отступает назад, и под кроссовками хрустит смартфон. – Простите, – еще раз бормочет Ника и быстро поднимается в башню.

Как только три пары глаз перестают ее буравить, легкие разжимаются и воздух прорывается внутрь. Нику больше не бросает то в жар, то в холод. Она заходит в спальню и присаживается на кровать. Пальцами прикасается к забытому смартфону. Три пропущенных от матери. Но у Ники нет сил ответить. И она вновь пишет безликую смс.

В голове творится невероятная сумятица.

Стефано, Фрэнка, Джианна и Паола. К этому списку еще можно добавить загадочную Маддалену.

Ника растягивается на кровати. Всего за час ее чувства изменились с «бежать» на «отыскать правду». И, несомненно, начать стоит с Джианны.

* * *

Назвать ужином пиршество, которое устроила Люса, не поворачивается язык. Стол едва выдерживает обилие блюд. Лазанья, ризотто с белыми грибами, жареные отбивные. От запахов кружится голова, Ника хватается за стул. Только сейчас замечает, что стол накрыт на шесть персон. Впереди ее и правда ждет семейное застолье. И с каждой минутой она все больше сомневается, что хочет присутствовать.

– Снова мы наедине. Смотрю, ты тоже любишь приходить раньше. И правильно, все самое вкусное достанется нам.

Ника оборачивается и видит графиню. Только на секунду задумывается, кто перед ней, но наглый взгляд и ироничный тон выдают Джианну. Женщина даже не переоделась. Лишь сняла узкий пиджак и расстегнула верхние пуговицы белой блузки.

– Пожалуйста, не говори, что ты не знаешь, кто я.

Джианна расценивает долгое молчание Ники за недоумение. Она садится за стол ближе к полыхающему камину и кидает в рот зеленую оливку.

– Вас сложно перепутать, Джианна. К тому же Паола обращается ко мне на «вы». – Ника устраивается напротив женщины.

Вызывающее поведение графини будит внутри ее бунтаря.

– Излишняя вежливость в ее духе, – фыркает Джианна.

– Раз уж мы одни, может, объясните ваши слова. Я здесь благодаря вам? Зачем?

– Глупый вопрос. Разве моя сестрица еще не объяснила?

– Чтобы сделать каталог с фотографиями замка.

– Верно. – Джианна опирается локтями о стол и то ли улыбается, то ли скалит зубы в улыбке. – Тебя не устраивает такая причина?

– Нет. – Ника хмурится. – Потому что тогда я не понимаю, зачем вам надо было приезжать в аэропорт?

– Господи! Считай графскими причудами. К тому же я не обязана отчитываться. Я вообще удивлена, что ты меня заметила.

– Я многое замечаю, – бормочет Ника, но Джианна в ответ бросает на нее угрюмый взгляд и наливает в бокал рубиновое вино.

На некоторое время повисает тишина, которая заполняет уши тихим звоном.

– У вас с Паолой напряженные отношения? – Ника не выдерживает первая.

Джианна фыркает и за пару глотков опустошает бокал.

– Стефано говорил, что ты чересчур прямолинейная, но я не думала, что настолько. А не все ли равно, какие у нас с сестрой отношения? – огрызается женщина.

Сердито наливает второй бокал вина.

– Ваша правда, – поспешно соглашается Ника.

Джианна ухмыляется:

– Да уж. Как ни крути, но брат прав. Ты – назойливая и слишком честная, чтобы на тебя сердиться.

– Он так сказал?!

Дыхание замирает на долю секунды.

– Что‑то в этом роде.

Ника тихо выдыхает:

– А вы, наоборот, юлите. Хотя это у вас семейное.

Джианна хохочет так, словно Ника пересказала самый смешной в мире анекдот.

– Я становлюсь болтливой, только если напьюсь. – Женщина подтверждает слова очередным глотком вина. – Но, чтобы напиться, мне надо бутылок десять.

Разговор с ней похож на поединок. Каждое слово безжалостно критикуется, взвешивается и чаще всего игнорируется. Вопросы остаются без ответов. Поэтому, когда дверь в столовую распахивается и влетает Мими, Ника расслабляет стиснутые в кулаки пальцы.

– Мими, ангел мой!

– Тетя Джиа!

Девочка с воплем кидается на шею женщине, и Ника с трудом осознает, что маленькая дикарка впервые похожа на обычного ребенка. Следом за Мими заходят Люса и Паола. Последняя садится на самый край стола и избегает смотреть на сестру. Стефано заявляется после них и занимает место во главе.

Ника радуется про себя, когда вечер наконец перетекает в ужин. Правда, назвать его обыденным не поворачивается язык. Паола игнорирует всех, Стефано молчит и задумчив, Мими без умолку щебечет с Джианной, и только Люса пребывает в абсолютном счастье, судя по широкой улыбке на смуглом лице.

– Твоя бабушка жаловалась, что ты доводишь ее до слез. – Джианна дергает девочку за косу.

– Это война поколений, – фыркает она. – Здесь ничего не поделаешь.

– Какие взрослые фразы. Вот бы ты с таким же отношением делала уроки и не сбегала из школы. – Люса то и дело подкладывает Джианне и Мими добавки, иногда вскакивает и, несмотря на грузность, ловко обегает вокруг стола и следит, чтобы каждый отведал все блюда.

Ника вяло ковыряется в тарелке. Она еле осилила ризотто и даже боится смотреть на лазанью. Ежится от внезапного холода, отрывается от крохотных рисинок и взглядом натыкается на Стефано.

Мужчина вальяжно закинул правую руку на стул, а левой вертит бокал с гранатовым вином. Он ничего не произносит, но его глаза говорят многое. И только Нике. Молчаливый диалог мог длиться бесконечно долго, но Паола складывает приборы крест‑накрест на тарелке и со скрипом отодвигает стул.

– Спасибо за ужин. Все было очень вкусно, Люса.

– А десерт? – Повариха с отчаянием смотрит то на Паолу, то на Стефано. Но мужчина не встревает в разговор.

– О, может, завтра. – Женщина мягко улыбается, пытаясь загладить вину.

Джианна смотрит на сестру с ядовитой усмешкой:

– Бежишь от меня? А я думала, мы помиримся. Мне казалось, мое признание, что я всегда думала о тебе, разжалобит твое сердце.

– В этом и проблема, Джианна. С тобой никогда не поймешь – искренна ты или нет, – холодно бросает Паола. – Я устала и иду спать. Всем хорошего вечера.

Женщина выходит.

Ника слышит, как удаляется легкий перестук ее каблуков, эхом разносящийся по замку. Вместе с ней из столовой исчезает напряженность. Стефано впервые улыбается:

– Она переболеет, Джиа. И простит тебя.

– Я знаю. Только перед этим выпьет всю кровь.

Ника вспоминает портрет Джульетты и ее сестры‑близняшки Софии. И понимает, что жестоко ошиблась, когда сравнила погибшую девушку с Паолой.

Глава 15. Страхи, живущие в полумраке

Паола поправляет кружевной рукав пеньюара и опирается локтями на туалетный столик. На нем разбросана косметика, а вдоль изогнутого зеркала горит светодиодная подсветка. Остальной свет выключен, и в полумраке лицо Паолы выглядит старше. А ведь ей только тридцать пять лет.

Она берет расческу и устало проводит по блестящим локонам. На зубчиках остается несколько длинных волос. Из‑за напряжения, в котором она живет последние полгода, скоро придется коротко подстричься. Хотя, возможно, Паола не успеет, и тогда уже будет не важно, выпадают у нее волосы или нет.

Дверь скрипит, и кто‑то заходит в комнату. Паола даже не оборачивается, несмотря на легкие мурашки по телу. Смотрит на отражение силуэта в зеркале и вскоре различает лицо Анджело.

Мужчина обнимает Паолу за плечи и зарывается носом в ее макушку. Глубоко вдыхает.

– От тебя пахнет клубникой со взбитыми сливками, – шепчет он.

– Это шампунь, – на губах мелькает едва заметная улыбка, – но на нем была нарисована только клубника.

Их взгляды встречаются в зеркале, и Паола чувствует, как на глаза наворачиваются слезы. Анджело мрачнеет:

– Не надо. Только не плачь.

– Когда ты рядом, я чувствую себя такой слабой и уязвимой, что не могу противостоять страху, – признается Паола.

Порывисто встает и крепко обнимает Анджело, утыкается лицом в его шею. Без каблуков они одного роста, но мужчина сильный и мужественный, поэтому она напоминает себе хрупкого мышонка в лапах кота.

– Ты – самая смелая, самая красивая, самая умная, – горячие слова опаляют ухо Паолы.

– А ты льстец, – смеется она. – Почему ты не бежишь от меня? Будь я на твоем месте, давно уволилась бы и…

Анджело прижимает палец к ее губам, а потом приподнимает подбородок, заставляя посмотреть на себя:

– Я люблю тебя. Что мне еще сделать, чтобы ты поверила?

Паола молчит. Только смотрит на мужчину и даже не пытается скрыть боль и страх, которые проступают на ее лице. Сейчас она абсолютно нагая.

– Мы все преодолеем, любимая, – продолжает Анджело.

– Мне нравится твой оптимизм.

– Должен же кто‑то из нас сохранять веру в лучшее.

Паола улыбается, но следующий вопрос стирает с ее губ усмешку.

– Ты говорила с Джианной наедине? Дала ей шанс…

– Зачем это? – грубо обрывает она.

– Затем, что она – твоя сестра. Причем близнец. Она чувствует все, что чувствуешь ты. И хотя вы как два полюса, все равно очень похожи. Обе упрямые, гордые и высокомерные.

Паола растерянно моргает. Неожиданная прямота Анджело сбивает спесь. Мужчина долго смотрит на нее, но не дождавшись ответа, целует. Затем еще раз и еще.

– Поговоришь? Дай ей возможность объяснить свое отсутствие. Я помню, что вы поругались с ней пару лет назад, – поспешно добавляет он. – И также помню причину вашей ссоры. Уверен, будь ты на ее месте, то поступила бы так же. Поэтому считаю, что ты должна поговорить с Джианной.

– Почему ты так хочешь, чтобы мы помирились? – Паола трется щекой о плечо Анджело.

– Потому что тебе нужны близкие люди, которые все знают. Пока что у тебя есть я, но, если ты посвятишь Джианну, станет легче. Намного.

Паола с грустью улыбается и закрывает глаза, полностью растворяясь в объятиях Анджело.

Прости меня, милый, но ты знаешь не все…

* * *

– Ты – единственный человек, которого всегда с легкостью можно найти в этом огромном замке. – Джианна входит в гостиную, озаренную ярким светом ламп, и падает в кресло рядом с братом.

Стефано отрывается от книги и смотрит на нее сквозь тонкие очки в прямоугольной оправе.

– Почему?

– Потому что там, где ты прошел, горит свет, – фыркает Джианна.

Электронные часы над полыхающим камином мигают квадратными цифрами. Одиннадцать вечера. Время, когда Кастелло ди Карлини только просыпается.

– Что читаешь? – Она выхватывает у Стефано из рук книгу. – «Имя розы». Умберто Эко. Ты меня поражаешь, – возвращает ему увесистый том.

– Потому что люблю отдыхать от действительности? – хмыкает Стефано.

– Потому что читаешь такие толстые книги.

Джианна усмехается, и брат вторит ей тихим смехом.

– Не пробовала говорить с Паолой?

– О, сейчас бессмысленно. Ей нужно время, – отмахивается она.

– Тогда на твоем месте я бы хорошо выспался. Завтра Паола решит вызвать тебя на откровенный разговор. – Стефано снимает очки и кладет их поверх книги на столик.

Некоторое время Джианна молчит. Вглядывается в дерзкий огонь, потом задумчиво смотрит на брата.

– Я так давно здесь не была, что мне не уснуть, – признается она. – Что ты думаешь о Верóнике?

– А что я должен о ней думать?

– Ты знаешь, о чем я говорю. – Джианна хмурится и поджимает губы.

Стефано тяжело вздыхает:

– Я не верю во весь этот бред, Джиа. Поэтому оставь в покое Нику. Паола случайно наткнулась на ее сайт в интернете и сразу загорелась безумной идеей, что нашла ее. Если ей так легче, пускай верит. Я уверен, что все будет хорошо. Легенды останутся всего лишь легендами.

– И это говорит тот, кто прочел семейный архив вдоль и поперек. Который знает все кровавые даты нашего рода наизусть. Кто видел то, что скрывает тьма замка, – с презрением произносит Джианна. – Мой дорогой брат, ты обладаешь удивительным упрямством.

– Ты сейчас копия Паолы, – улыбается Стефано.

– А ты неизвестно чья копия, – бормочет Джианна и мельком оглядывает себя. – Но ты прав. Мы не виделись два года, а у меня даже маникюр такой же, как у нее. Внутренняя связь не отпускает, где бы мы ни находились.

Стефано встает и кладет на ее макушку теплую руку:

– На то мы и семья, – шепчет он.

Джианна не знает, что сказать. Почему‑то на глаза наворачиваются слезы, а в душе разрастается необъятный страх. И бессилие. Но эти чувства принадлежат не ей.

* * *

Она сделала вдох и отключилась.

Последнее, что Ника помнит. Даже с закрытыми глазами голова кружится. Дышать тяжело, ее окружает резкий сладковатый запах. Пересушенное горло болит, и вместо стона из Ники вырывается хрип. Она лежит на чем‑то твердом. Тянет холодом. Руки связаны сзади и больно пошевелить.

Медленно открывает глаза. Деревянный дом, перекошенная дверь, которая шатается от морозного ветра. Ника, как брошенная кукла, валяется посреди единственной, скупой на мебель комнаты. В углу ее рюкзак, выпотрошенный, словно животное.

Сердце заходится в неистовом беге, каждый вдох короче и короче. Ника переворачивается на бок и стонет от боли. На лице замерзают слезы. Воспоминания услужливо стучатся в разум и распаляют зародившийся в сердце страх. Она сама приехала в ловушку. И захлопнула ее.

Дверь со скрежетом открывается, и Ника видит начищенные до блеска черные мужские туфли. Дорогие, из натуральной кожи. Они выглядят неуместно посреди пустой лачуги. Ника медленно поднимает взгляд и вздрагивает. Холодные глаза цвета ночного неба заглядывают прямо в душу.

– Верóника, как я рад, что ты очнулась, – звучит бархатистый голос.

Она на секунду прикрывает глаза, и на внутренней части века выгорает имя: Габриэль…

Ника кричит и садится в кровати. Волосы прилипают к мокрой шее, на губах соленые слезы. Пальцы на руках заледенели, они стискивают одеяло и не могут разогнуться. Ника всматривается в темноту спальни и постепенно осознает, что она в замке. Сон. Ей приснился ужасный сон.

Она с облегчением падает на подушки и закрывает лицо дрожащими ладонями. Всхлипывает. Сон, сон, сон…

Она шепчет это слово как волшебную мантру. И вскоре слезы перерастают в смех. Ника сжимается в комок и крепко закрывает глаза. Она не боится, нет. Не боится. Натягивает на голову одеяло и прислушивается к безумному сердечному ритму.

– Верóника!

Ника откидывает покрывало и включает настольную лампу. Гусиная кожа молниеносно покрывает руки. В желтом свете спальня выглядит заброшенной и пыльной, словно здесь никто не живет.

Ника моргает, и наваждение проходит.

– Если останешься, то умрешь, чужестранка. – Голос напоминает металлический скрежет, но Ника уже слышала его раньше.

Она прикасается к горлу. В тот день, после завтрака, она потеряла сознание… Этот голос…

– Чего ты хочешь? – выкрикивает Ника в пустоту.

Но холод исчезает. А вместе с ним и ужасный шепот, вымораживающий внутренности. В комнате повисает тяжелая тишина, в которой отчетливо различаешь малейший скрип мебели или дуновение ветра. Тихо, как в могиле.

Чужестранка, сгинь.

Вот что он говорил в прошлый раз. Ника вытирает ладонью испарину на лбу, судорожно выдыхает. Тянется к выключателю возле кровати, и загорается основной свет. Перед глазами плывет, как у пьяной, и она ложится, разбитая и беспомощная.

Впервые за всю жизнь Ника оставляет гореть свет. Тьма больше не ее друг.

Глава 16. Оголенные нервы

Ника кутается в кашемировую шаль оливкового цвета, подарок матери, и затуманенным взглядом смотрит вдаль, туда, где стелются поля, то ухая вниз, то резко взмывая вверх. Как пастух погоняет свое стадо, так и ветер торопит облака по небу, словно надеется найти лазейку для солнца. Но оно светит где угодно, только не над Кастелло ди Карлини. Плотное кольцо тумана верным часовым стережет замок и его обитателей.

До сих пор Ника не поднималась на самый верх башни Камелий, каждый раз откладывая на потом. Но после сегодняшней ночи ей необходим свежий воздух. Он холодными прикосновениями отрезвляет, успокаивает, а шаль напоминает о доме.

Габриэль…

Запретное имя не просто приснилось, оно привело за собой хозяина. А следом пришли галлюцинации. Дерзкий шепот в ночи, который называл Нику чужестранкой. И угрожал смертью.

Она опирается на каменный парапет и закрывает на мгновение глаза. Мимолетное головокружение постепенно отступает, но сердце продолжает ходить ходуном. Нервы звенят, как струны расстроенной гитары. У каждой своя печальная нота.

Ника напоминает себе кролика в окружении удавов. И с ужасом осознает, что даже если попытается уйти, ее не отпустят. А сбежать не хватит сил.

– Ника, я так рада, что нашла вас!

– Паола?

На башню поднимается графиня. Ветер тут же прижимает к стройным ногам пышную юбку в стиле ретро, сминая воздушное безе из бирюзового фатина. Небольшой круглый клатч болтается на золотой цепочке через плечо.

– Вы нас различаете, это замечательно, – улыбается Паола.

Тонкая кружевная кофта не спасает ее кожу от холода, по ней бегут мурашки. Женщина слегка ежится.

– Думаю, Джианна надела бы черный балахон, – бубнит Ника.

– Вы правы. Наверное, поэтому Мими ее обожает. Видит в ней родственную душу.

Паола пытается шутить, но за улыбкой кроется грусть. Она подходит ближе к Нике и смотрит на море:

– Отсюда оно еще прекраснее. Я давно не поднималась на башню. Даже не знала, где вас искать, пока не сообразила позвонить охране.

– Здесь что, камеры? – Ника вздрагивает и оглядывается. А она, как безумная, радовалась минутному уединению.

– Нет. – Паола качает головой. – Только на входе. Но вас прекрасно видно из их комнаты. – И женщина указывает рукой на башни возле ворот. – Я не позволила брату превратить замок в тюрьму.

– Замечательно.

– Что‑то случилось? Вы очень напряжены.

Ника пожимает плечами. Как объяснить то, что с ней происходит, и не сойти за сумасшедшую? Она сама уже не верит в свое психическое состояние.

– Последние дни меня преследует дикое желание уехать. Ваш замок… он словно высасывает из меня жизнь. Наверное, это смешно прозвучит, особенно от меня, но я вижу и слышу вещи, которых нет, или же они были давным‑давно. – Под конец Ника переходит на шепот.

– О, – Паола округляет карминовые губы, – я понимаю. Та фотография…

– Она здесь ни при чем. К этому я привыкла. Я сталкивалась с духами и раньше, но в Кастелло ди Карлини сама атмосфера удушающая. – В отчаянии Ника взмахивает руками и вымученно улыбается графине. – Можете ничего не отвечать, это похоже на полный бред, я знаю.

– Нет, вы правы. Замок действительно живой. И порой он не в настроении, как сейчас. В такие моменты туман становится гуще, а воздух тяжелее. – Женщина открывает клатч и достает небольшой сувенирный пакетик. – Думаю, мой подарок как раз кстати. Надеюсь, он поможет обрести вам душевное равновесие. И я сумею уговорить вас не уезжать.

Паола застенчиво протягивает сувенир.

Ника достает из пакетика тяжелый серебряный амулет на черной ленте. От стебля в разные стороны отходят извилистые ветви, на концах которых изображены символы. Ника замечает полумесяц, ключ, сердце, кажется, рыбу и нечто похожее на змею. Удивительный талисман лежит на ладони, и она чувствует его вес, значимость, силу. Странное тепло расходится по коже, согревая озябшие пальцы.

– Что это?

– Чимарута. Итальянский амулет. Он используется для защиты от сглаза. Так что все дурное от вас отступит, как только его наденете. И вы сможете продолжить свою работу, – с робкой надеждой произносит Паола.

– Спасибо. – Ника неуклюже повязывает подарок на шее. Шелковая лента приятно холодит кожу.

– Это вам спасибо. И извините, что ненароком втянула вас в семейные разборки. Я не видела сестру два года, и наше расставание было, мягко говоря, ужасным. Поэтому вчера я потеряла контроль над ситуацией, и из‑за меня вы стали чувствовать себя не в своей тарелке, – быстро говорит Паола, словно боится забыть слова. – Собственно, поэтому я вас искала. А еще Люса переживает, что вы пропустили завтрак. Она ждет вас на кухне вместе со свежеиспеченными круассанами.

– Она меня раскормит, – хохочет Ника.

Напряжение, до сих пор сковывающее плечи и спину, удивительным образом отпускает. И даже дышать становится легче.

– Это ее работа.

– Ваши отношения с Джианной… Вы всегда не ладили?

Ника чувствует, как ступает на зыбкую топь. Видит тень сомнений на лице Паолы. Видит усилие, с которым графиня сдерживает слезы. Тонкие брови, сведенные к переносице, дрожащие губы, прищуренные блестящие глаза.

– О нет. Мы обожаем друг друга. Наверное, поэтому мне так тяжело думать о том, что два года жизни мы провели врозь. Но Джианна и Стефано – это вся моя семья. – Она улыбается, но не радость сквозит в ее улыбке. Боль, грусть, сожаление. – Простите, я должна работать, – тихо шепчет Паола и осторожно спускается по лестнице.

Некоторое время Ника стоит одна на башне, не понимая, что изменилось. Сжимает пальцами амулет и мысленно питается его энергией, прежде чем принимает решение. Она ведь – Вероника. Несущая победу. И она не бежит от трудностей. Она идет к ним навстречу и находит ответы.

* * *

Ника запихивает в рот последний кусочек круассана и накидывает на плечо ремень фотоаппарата. На шее висит подарок Паолы. Изогнутое украшение напоминает Нике, что все хорошо. Она под защитой.

– Спасибо, было очень вкусно. Очень, очень! – Ника чмокает раскрасневшуюся Люсу в щеку.

На заднем фоне монотонно вещает телевизор. Диктор рассказывает, какая погода ожидается в Каттолике на ближайшую неделю, но громкость настолько тихая, но Ника едва улавливает слова.

– Пора работать. Дел еще по горло. – Ника демонстративно проводит пальцем по шее.

– Вот теперь я спокойна. И не смей пропускать обед или ужин, я отыщу тебя даже в самом укромном уголке замка, – шутливо угрожает Люса.

Ника замечает любопытный взгляд женщины, который та бросает на амулет, и улыбается:

– Это подарок Паолы. Чимарута – защита от сглаза.

– Я знаю, что это. – Люса осторожно касается пальцами серебряного стебля, но поспешно отводит руку за спину. Глубоко вздыхает и будто выдавливает улыбку. – Это очень сильный защитный амулет. Хороший подарок.

– И весьма неожиданный, – бормочет Ника и оборачивается к двери, но замирает напротив телевизора.

На экране показывают лицо миловидной японки с раскосыми глазами темно‑орехового цвета. Черные волосы забраны в высокий хвост. Диктор ушел от монотонности и теперь о чем‑то неистово рассказывал.

– Сделайте громче!

Люса поспешно находит пульт и дрожащими пальцами нажимает на кнопки. Зеленая линия звука вырастает до максимума.

– Ровно неделя прошла с убийства американки, как появляется новая жертва. Ханако Сайто. Молодая девушка путешествовала по Италии со своей семьей. Вчера она исчезла, и родители обратились в полицию, однако уже утром ее тело было обнаружено на берегу моря. Как и у первой жертвы, глаза вырезаны с хирургической точностью, улики отсутствуют. В городе нарастает паника. Люди боятся, что Итальянский Потрошитель не успокоится, пока не заберет свои десять жизней, прежде чем вновь исчезнуть на сто лет.

Люса со стоном опускается на стул. Лицо бледное, напоминает восковую маску, даже глаза тускнеют.

– Господи, ну почему это началось именно сейчас, когда Стефано и девочки живут в замке? Почему Потрошитель не вернулся позже! – Женщина яростно ударяет кулаком по столу. Посуда звякает, остатки чая выплескиваются из кружки. – Теперь журналисты точно нагрянут.

– Почему Итальянского Потрошителя связывают с вашей семьей? Из‑за Викензо?

Ника хватает пульт и ставит на беззвучный режим, но даже с ним ей кажется, что она слышит крики юной Ханако Сайто. На весь экран ее лицо, а вскоре оно появится на каждой газете.

– Да. У него была любовница. Тоже иностранка. Кажется, американка, уже не помню. Знаю, что она была певицей. Весьма посредственной, малоизвестной. Она стала первой жертвой Итальянского Потрошителя. Дедушка рассказывал, что поначалу все называли его просто маньяком, но после седьмого убийства он получил прозвище. На Викензо тогда обрушилось огромное давление, газеты только и писали, что он – убийца. Но никаких улик, ничего не нашли. А после смерти жены Викензо забрал детей и уехал. Больше он не возвращался в замок.

– Его жена умерла?

– Застрелилась, – хриплым голосом произносит Люса. Кухонным полотенцем вытирает капельки пота на висках. – Она страдала шизофренией, если не ошибаюсь.

– В роду Карлини было много трагедий.

– В каждом роду их достаточно, детка. Просто люди не ведут летопись. И это к лучшему. В жизни так много боли, что порой хочется потерять память и начать с чистого листа. Будто не было вчерашнего дня.

После слов Люсы на душе появляется невообразимая тяжесть. Ника не знала ни первую, ни вторую девушку, но их объединяет невидимая нить. Они все чужие в этой стране. Чужестранки!

– И журналисты, конечно же, захотят вновь связать убийства с графом Карлини, – шепчет она.

– Это их хлеб, – фыркает Люса и кривит лицо в злобной гримасе. – Пусть делают что хотят, но им не удастся доказать, что Стефано – убийца. Даже будь у них на руках все улики, Стефано – самый добрый человек на свете.

Но Ника вспоминает фразу из статьи: «жестокий насильник, который прикрывается маской щедрости и великодушия».

Люса вырастила Стефано. И могла не замечать многого. В том числе правду.

Глава 17. Ловушка…

Ника сама не замечает, как оказывается на лестнице, ведущей к спальне Стефано. Весь день она проводит за работой, пытаясь сбежать от пугающей реальности. Но каждый шорох, каждое дуновение ветра заставляет вздрогнуть и оживить воспоминания. Уже две жертвы. Маньяк, который жил сто лет назад, продолжает убивать с той же безукоризненной изощренностью.

Она стоит в самом низу лестницы и смотрит, как ступени заворачиваются по спирали наверх.

Так хочется увидеть его.

Короткая мысль проскальзывает быстрее, чем Ника успевает ее осознать. Она тяжело выдыхает, стараясь освободиться от тяжести, которая сковывает сердце. Но ничего не меняется.

Ника подносит камеру к лицу и на секунду прикрывает глаза. Чувства обостряются. Ей кажется, что она слышит, как где‑то капает вода, скрипит дверь, различает почти бесшумные шаги.

Мгновение… Ника открывает глаза и жмет на кнопку. Щелчок, она ловит в кадре замершего Стефано. На нем черный костюм‑тройка. Красный галстук небрежно растянут.

– Ты меня стережешь? – насмешливо спрашивает мужчина. – Впрочем, не отвечай. Даже лучше, что мы встретились.

– Лучше?.. – только успевает переспросить Ника, прежде чем Стефано хватает ее за руку и тащит за собой. – Куда мы?!

– А ты как думаешь?

– Без понятия, но мне не нравится чувствовать себя собачкой на привязи!

Она пытается выдернуть вспотевшую ладонь, но пальцы графа сжимаются крепче. Стефано и Ника выходят из замка и наконец спускаются вниз по улице. На ходу мужчина достает мобильный и делает короткий звонок: приказывает Анджело подогнать кабриолет к воротам.

Пульс Ники зашкаливает. Перед глазами прыгают алые круги, а стук сердца громыхает в ушах.

– Ты не собачка, ты – настоящий дог. – Они останавливаются в ожидании машины, и Стефано оглядывается на нее с усмешкой. – Где твоя смелость? Вчера, когда ты спросила меня о Фрэнке, тебе не было страшно, верно?

– Я сглупила, не стоило лезть не в свое дело. – Ника чуть ли не стонет.

Свободной рукой стискивает ремень фотоаппарата.

Ветер прохладный, а вечернее солнце теряется в облаках, окрашивая их в нежные персиковые тона, но Ника не ощущает холода, хотя на ней только бриджи и футболка. Наоборот, лицо горит так, будто ей влепили с десяток пощечин.

– О нет, Ника. Мне надоело ходить вокруг да около, поэтому очень хорошо, что ты спросила. Сейчас все узнаешь.

Анджело подгоняет кабриолет с опущенной крышей и недоуменно вылезает из машины.

– Спасибо, дальше я сам, – кивает Стефано, открывает дверь Нике и почти заталкивает ее внутрь.

Ника напоминает себе сумку или зонтик. Вроде и нужные вещи, но можно обойтись без них, если очень захотеть. На глаза начинают наворачиваться злые слезы. Чем она заслужила подобное отношение? Тем, что захотела узнать правду?

Кажется, ты ее узнала, Ника. Сейчас тебя отвезут в лес и убьют, чтобы больше не задавала глупые вопросы.

Ядовитые мысли сжигают мозг, и на нее накатывает огромная лавина паники. Кабриолет с визгом выезжает на дорогу, а Ника прижимается к двери и старается глубоко дышать, чтобы сохранить остатки разума. Стефано молчит весь путь, мимо пролетает густой лес, горная дорога извивается, как змея. Ника не сразу понимает, что они едут за город. А как только осознает, начинает истерически дергать ручку двери. Но та надежно заблокирована.

– Что ты творишь? – Стефано удивленно вскидывает брови. – Мы почти на месте.

В подтверждение слов он останавливается на песчаной парковке, которая заканчивается обрывом. С дверей снимается блок, и Ника вываливается наружу. Не разбирая местности, она бросается бежать. Кровь стучит в висках, зрение затуманивается. Она больше ничего не соображает. Она вновь на склоне горы. Мороз целует ее кожу, а она бежит. Бежит мимо указательной таблички, по узкой тропе взбирается наверх. Габриэль кричит, чтобы Ника остановилась. Он преследует ее и вот‑вот схватит. Она не вынесет еще несколько дней мучений. Лучше сразу смерть.

Нога соскальзывает, Ника цепляется пальцами за траву и забирается на открытую площадку. Вокруг ни души. Лишь давние следы пребывания людей. Потухший костер, забытый пакет. А впереди бесконечное море.

– Ника!

Руки Габриэля обхватывают ее за плечи, и она с диким воплем пытается вырваться, но он сильнее. Мужчина стискивает Нику в объятиях, словно безвольную куклу, и прижимает к груди.

– Ника, прошу, успокойся. Ты вся дрожишь.

Она стоит, парализованная тихим голосом. Это не голос Габриэля. Нет. Запах кардамона. Он обещает безопасность.

Мужчина накидывает ей на плечи теплый пиджак и нежно вытирает слезы, до сих пор бегущие по щекам.

Ника вглядывается в его лицо. Стефано. Постепенно паника отступает, и она с ужасом понимает, что произошло.

– Черт, Ника, ты и правда решила, что я изнасилую тебя? – Голос Стефано ломается от боли, и его лицо кривится в гримасе, будто ему только что вонзили нож в сердце.

Он отворачивается от Ники, срывает галстук и швыряет на землю. Присаживается на корточки, запускает дрожащие пальцы в волосы.

– Господи, неужели я и правда выгляжу как чудовище? Я был зол, что ты откопала мои секреты, но даже в мыслях не держал, что ты поверишь…

Ника моргает и растерянно оглядывается. Они совершенно одни на зеленой поляне, с которой открывается изумительный вид на бушующее море. И Габриэля здесь нет.

– Прости. – Она неуверенно подходит к Стефано и дотрагивается до его плеча. – Прости.

Что еще сказать? Что она – неуравновешенный параноик и приняла Стефано за другого?

Мужчина встает и смотрит на нее серебристыми глазами, даже не пытаясь скрыть тоску.

– Не извиняйся, я сам виноват. Кто такой Габриэль?

Ника вздрагивает, беззвучно шепчет вопрос: что? Но звуки замирают на губах.

– Ты называла меня Габриэлем, поэтому я и спрашиваю: кто это и что он сделал с тобой?

Она не помнит. Напрягает память, но находит лишь пустоту. Последние десять минут смазываются в сплошную линию, состоящую из одних эмоций.

– Я…

Она не может. Не может и не хочет вываливать свое прошлое на всеобщее обозрение. Теперь Ника понимает Стефано. Одно дело задавать вопросы, и совсем другое – пытаться на них ответить.

Она буравит взглядом грудь мужчины. Сквозь белую рубашку просвечивается смуглая кожа. Его руки в карманах брюк, дышит медленно и размеренно, но Ника чувствует: он напряжен.

– Я расскажу о Фрэнке, а ты о Габриэле. Мне кажется, равноценный обмен.

Стефано подходит к ограждению, за которым начинается крутой обрыв. Ветер путает его волосы, как шаловливый ребенок.

– Согласна?

Ника неуверенно приближается к графу и смотрит на его профиль, на этот раз лишенный всяческих эмоций.

– У меня нет выбора. После того, что я учудила…

Неожиданно Стефано запрокидывает голову и громко хохочет. Отсмеявшись, он поворачивается к ней с улыбкой:

– На самом деле со стороны все выглядело так, будто я пытаюсь тебя убить. Надеюсь, в кустах не прячутся журналисты, иначе завтра меня ждет новая газета с обличающей статьей.

– О боже! – До Ники доходит ужас произошедшего, и она испуганно оглядывается. – Если что, я выступлю с оправдательным интервью.

– Не стоит. Моей репутации это уже не поможет. Фрэнка постаралась на славу.

Смех исчезает из голоса Стефано, и остается лишь горькая грусть.

– Ты любил ее?

Он молчит. Вглядывается в даль, словно мечтает раскинуть руки и улететь высоко в небо.

– Любил, любил так сильно, что даже хотел жениться. Но не мог. Знаешь, Ника, я ужасный человек. Отвратительный брат, несостоявшийся муж. Но не насильник и не убийца. Верь мне.

От неожиданной исповеди Ника не знает, что сказать.

– Ты не такой…

– Но ты ведь не уверена в этом, – ухмыляется Стефано и снова устремляет на нее серебристый взгляд, от которого мурашки россыпью бегут по телу. – Не надо. Оставайся такой же честной и говори то, что думаешь. Мне нравится это в тебе.

– Тогда я думаю, что ты очень скрытный человек. И даже сейчас ты пытаешься открыться мне, но при этом не хочешь ничего рассказывать! – восклицает Ника.

– Ну, значит, мы – достойная пара. – Он переводит дыхание, набираясь смелости. – Фрэнка устала от обещаний. И я узнал, что на самом деле она жаждала лишь моих денег. Знаешь, для богатых всегда откровение, что люди любят их из‑за состояния, а не просто так. Вот и я до последнего верил, что Фрэнка не такая. Что на самом деле она обижена и поэтому подала на меня в суд. Даже когда Паола швырнула мне в лицо газету со статьей, в которой Фрэнка обвиняла меня в изнасиловании, я надеялся, что это лишь фарс.

– Это… очень глупо, – выдыхает Ника, с трудом подбирая слова. – Ты всегда так доверчив? Или только с женщинами? Хотя ко мне ты сначала отнесся так, словно я – враг народа.

– Я и сейчас не одобряю некоторые твои поступки.

– О, тогда у нас с тобой абсолютная взаимность.

Она смеется и невольно делает шаг ближе к Стефано. Ее плечо касается его руки.

– Ты не замерз?

– Нет. Мне так жарко, будто я в аду, – шепчет он и отводит взгляд от губ Ники.

– Что было потом? – спрашивает она после затянувшейся паузы и смотрит на море. Просовывает руки в рукава пиджака, чтобы удобнее держать фотоаппарат. До этого момента камера болталась привычным грузом на шее. И делает несколько снимков моря.

– Потом суд, бессонные ночи. У Фрэнки не было доказательств, и однажды она, пьяная, явилась на мою квартиру. Кричала, что не успокоится, пока не накажет меня. Я так и не понял, за что. Но настолько устал, что предложил ей деньги, если она отстанет от меня. И она согласилась. Паола еще долго дулась, что я заплатил Фрэнке. Она считала, что та достойна только свалки. А вот Джианна, наоборот, поддержала меня. Правда, она еще предлагала нанять киллера, чтобы наверняка, но в этом вся Джианна, – смеется Стефано.

– Но ведь это не совсем помогло? Она продала информацию Дино Бьянки. И он написал статью, где называет тебя насильником, а ее – невинной жертвой. – Ника прикусывает нижнюю губу, чтобы хоть как‑то утихомирить злость. На Фрэнку, на Дино и на себя, за то, что поверила им!

– Так вот откуда ты узнала. А я грешил на Люсу.

– Это моя мама. – Ника опускает взгляд. – Она нашла статью в интернете и переслала мне.

– О, я заинтригован. Уверен, она замечательная женщина.

Ника рискует посмотреть на Стефано и видит широкую улыбку. Неуверенно улыбается в ответ.

– Ты знал, что журналист, который написал ту статью, и есть Дино Бьянки?

– Это тот парень, который поджидал нас возле машины? Нет. – Он качает головой. – Я, возможно, и не читал его статью. Знаешь, сколько их пишут про нашу семью. Если читать все, сойдешь с ума.

– Странно, – шепчет Ника. – Как он мог поверить Фрэнке на слово и обвинить человека без доказательств?

– Журналисты не ищут доказательства. Они ищут новости, Ника. А Фрэнка может быть очень убедительна. Не забывай, что он – всего лишь мужчина.

– Очень удобное оправдание, – фыркает Ника.

– Теперь твоя очередь. – Стефано присаживается на ограждение и скрещивает на груди руки.

Ника выпускает фотоаппарат из рук и впивается пальцами в металлические поручни. Сердце падает вниз. Она не хочет… не хочет, не хочет…

Крепко зажмуривается, чтобы перебороть себя. Она должна рассказать, ей станет легче. Или же нет?

– Ника! – Стефано вскакивает на ноги и обхватывает ее лицо ладонями. – Ника, не плачь.

Она открывает глаза и всхлипывает. Утирает рукавом слезы, запоздало вспоминает, что это не ее одежда.

– Прости, я испачкала твой пиджак. – Она натянуто улыбается. – И, наверное, тушь размазалась.

– Она размазалась уже давно, – шепчет Стефано. Он бледен, а глаза, наоборот, темнеют. – Что этот ублюдок сделал с тобой, раз ты даже не можешь вспоминать без слез? – хрипит он.

Ника молчит. Она не знает, как выразить все в нескольких словах, потому что на большее у нее не хватит сил. И наконец находит их.

– Он, – она осторожно кладет на грудь Стефано дрожащие руки и прижимается к нему, – вырезал свое имя на моем сердце.

Глава 18 …захлопнулась

Ника теряется во времени. В объятиях Стефано тепло и, на удивление, безопасно. А ведь это объятия мужчины. Еще неделю назад она боялась находиться с ним в одной комнате, а сейчас хватается за него, как за последнюю надежду обрести покой.

– Зачем мы сюда приехали? – шепчет она.

– Я хотел вырваться из замка. А здесь чудесный вид. Но, – добавляет он после короткой паузы, – я знаю место намного лучше. Пошли.

Стефано берет Нику за руку, и она послушно следует за ним. Больше не думает вырываться. Пока они едут в неизвестном направлении, Ника приводит себя в порядок. Со смущением вытирает тушь под глазами и даже боится вспоминать, сколько времени она провела со Стефано в таком виде.

– Не надо, – велит мужчина, когда она неловко пытается снять его пиджак. – Мне нравится. Ты в нем забавная.

Ника улыбается и отворачивается к окну. Щеки неистово горят. Чтобы отвлечься, она стягивает с шеи ремень камеры и аккуратно сворачивает. Тем временем они въезжают в город, украшенный уличными огнями.

– Кстати, откуда у тебя чимарута?

– А, талисман… – Ника никак не привыкнет к странному названию. – Паола подарила. А что?

– Да так. Кое‑что вспомнил.

Он сворачивает на набережную и находит единственное место, свободное для парковки.

– Я в таком виде, что осталось только на прогулку отправиться, – бубнит Ника.

Стефано подмигивает ей и вылезает из машины:

– Это же Италия, Ника. Здесь все одеваются, как удобно, и никто не заморачивается над красотой. Идем.

Он крепко сжимает ее руку и ведет за собой. Не обращает внимания на любопытные взгляды, на женские улыбки. Он замечает только Нику. Нежно поглаживает большим пальцем ее ладонь, и от этого кажется, что она – единственная во всем мире.

– Глупо приехать в Италию и не попасть на море.

Они сходят с брусчатки на песчаный пляж. Идут мимо сгруженных в кучи шезлонгов, пустынных детских площадок. Но, несмотря на октябрь и прохладный ветер, по берегу прогуливаются семьи, влюбленные парочки. Дети с визгом убегают от ленивых волн. А на горизонте солнце превращается в золотую линию.

– Пахнет солью. – Ника глубоко вдыхает.

Кроссовки утопают в бледно‑желтом песке, похожем на порошок. Полы пиджака треплются на ветру. Она сильнее сжимает слегка шершавую ладонь Стефано, который зачарованно смотрит на закат.

– Это не опасно? – шепчет Ника. – Вдруг тебя увидят журналисты. К тому же утром была найдена новая жертва.

Стефано вздрагивает и переводит на нее взгляд потемневших глаз:

– Я смотрел новости. Но не понимаю, чего я должен бояться? Или ты считаешь, что Итальянский Потрошитель и я – один человек? – Его голос грубеет, в нем проскальзывают ядовитые звуки, от которых сердце подскакивает к самому горлу.

– Нет! Я вовсе так не считаю. – Ника сердито поджимает губы. – Но ты сам говорил, что журналисты повсюду.

– Вот именно. Поэтому от них все равно не спрятаться. А вечно убегать я не собираюсь.

И Стефано снова устремляет взгляд в даль моря.

– Расскажи, – просит он, когда тишина затягивается.

Ника прикрывает глаза, прислушиваясь к окружающим звукам. Детский смех, быстрая итальянская речь, тихий шум морских волн. Но слово Стефано звучит громче всех, вынуждая ее окунуться в прошлое.

– Даже если я расскажу, ты вряд ли поймешь. – Ника открывает глаза. На этот раз она выдержит, не расплачется. Она ведь сильная девочка. – Но если ты хочешь… Больше трех лет назад я познакомилась в интернете с итальянцем. Мне нужно было практиковаться в языке, а Габриэль был красив, умен и обаятелен. Он оказался хорошим учителем. Спустя полгода переписки я, как влюбленная дурочка, поехала в Италию. Мы провели незабываемый вечер. Ресторан, кино, ночная прогулка по морю… Он называл меня Верóника. А на следующий день я очнулась в деревянном доме, который находился высоко в горах. – Ника чувствует внимательный взгляд Стефано, но не рискует посмотреть на него. Нет. Она должна быть сильной. – Так я оказалась в западне Габриэля.

– Он похитил тебя?

– Да. Я стала игрушкой, с которой он развлекался каждый день. – Голос падает вниз до хрипоты. – Я не могу носить открытый купальник, иначе все увидят шрам на животе. Если на то пошло, даже закрытый не поможет. На бедрах безобразные рубцы, а на пояснице ожог. Он выбирал те места, которые можно скрыть одеждой. Не знаю зачем… кажется, у него на меня были большие планы. – Она опускает голову, и волосы падают вдоль лица. Спрятанные шрамы горят огнем, напоминая – мы не исчезнем. – Он делал многие вещи, но не насиловал меня. Говорил, что я еще не заслужила. И если буду себя хорошо вести, то обязательно получу награду. – Истерический смех перерастает в глухой стон.

– Как. Тебя. Нашли? – Каждое слово Стефано произносит с трудом.

Ника не смотрит на него, поэтому не может понять – верит он ей или нет.

– Никак. Я сбежала. Габриэль не ожидал от меня сопротивления, потому что все дни я безвольно выполняла его прихоти, и он потерял бдительность. Даже не спрятал мои вещи. Разве что телефон расколол на части. А рюкзак с документами и деньгами валялся в углу дома, словно насмехался – я здесь, но ты не можешь взять меня и уйти. Однажды Габриэль принес молоток и прибил на стену плакат, на котором была изображена русская церковь. Его забавляла моя тоска по дому. Но тогда он совершил первую ошибку. В тот день он забыл молоток, а когда ушел, я смогла, связанная по рукам и ногам, спрятать его за рюкзаком. На следующий день Габриэль совершил вторую ошибку. Он развязал меня, чтобы вновь проиграть, и я… проломила ему череп молотком.

Ника чувствует, как пальцы Стефано касаются ее подбородка и поднимают лицо.

– Он мертв? – На этот раз его голос звучит ровно. Без эмоций.

– Не знаю. Надеюсь; но боюсь, он – бессмертен. Я схватила рюкзак и сбежала. Пешком добралась до трассы, а там пожилая пара подбросила меня на машине до аэропорта. Они ничего не спрашивали. Я была благодарна им за это. В ближайшем магазине купила чистую одежду, какой‑то дешевый комбинезон, чтобы скрыть раны. Кое‑как привела себя в порядок в туалете, замазала тональным кремом синяки, спряталась под капюшоном и старалась вести себя как обычная туристка. Не знаю, видимо, Бог сжалился надо мной, потому что я прошла таможенный контроль без вопросов и сбежала из Италии.

– Почему ты не пошла в полицию? Этот козел должен сидеть за решеткой, если он не сдох в той лачуге. – Мужчина рычит как дикий зверь.

Он сжимает плечи Ники, словно боится, что она исчезнет. Растворится в воздухе, как фантом.

– Полиция… – Она не выдерживает, и слезы вновь катятся по лицу. – Я боялась, Стефано. Боялась так, что сходила с ума, потому что Габриэль был полицейским. Поэтому я поклялась больше не возвращаться в Италию. А спустя три года получила приглашение от Паолы и решила, что не могу убегать вечно. К тому же мне нужны были деньги. – Она смотрит прямо в глаза мужчине, цвета темного серебра.

– Зачем?

– Для матери. У нее проблемы со здоровьем. Нужна операция на позвоночнике по удалению межпозвоночной грыжи и длительная реабилитация.

Он молчит. Но недолго. Фразы звучат грубо, обрубленно, но заполняют сердце Ники щемящей нежностью.

– Если он жив, я найду его. Остаток своих дней он проведет за решеткой. Клянусь. Ты больше никогда не будешь бояться и плакать из‑за него.

И Стефано прижимается к губам Ники в отчаянном поцелуе, ставя печать на своем обещании.

Ловушка захлопнулась.

* * *

Дино как безумный щелкает фотоаппаратом, стараясь наделать больше удачных кадров. Он даже не беспокоится, что его заметят. Целующиеся граф и его спутница вряд ли видят дальше собственного носа. От волнения голова кружится, и он падает на ближайшую лавку.

Наконец, наконец его слежка увенчалась удачей. Почти неделю он провел в машине, недалеко от Кастелло ди Карлини, только бы добыть доказательства вины графа. И когда мимо него промчался кабриолет, Дино не поверил своему счастью. А затем последовал компромат. Несколько фотографий, где блондинка убегала от графа Карлини, и вот теперь их поцелуй.

Дино не понимает, что у них за игры. Да ему и плевать. У него на руках пусть не сами доказательства, зато прекрасная возможность разозлить хищника, чтобы тот начал ошибаться. И уж тогда Дино будет наготове и уличит графа в преступлениях. Пусть ради этого придется поселиться в машине и забыть про семью.

Он со стоном прячет лицо в ладонях. Стискивает зубы, чтобы пережить боль, разрывающую сердце. Уродливую, невыносимую боль.

* * *

Ника напоминает себе бабочку, которая беззаботно перелетает с цветка на цветок, не задумываясь о быстротечности жизни. Каждое мгновение слаще самого сладкого меда, а ведь до смерти, возможно, остаются часы.

И она вкусила запретный плод. Ночь прошла в бесконечных думах и сомнениях. Губы долго не могли забыть поцелуй. Столько лет бояться мужского прикосновения и даже взгляда, а потом за считаные секунды лишиться страхов и отдаться желаниям. Но слабый звоночек – тонкий голос интуиции – заставил Нику пожелать Стефано спокойной ночи и спрятаться в своей комнате. Лучше оказаться наедине с призраками, чем натворить глупостей.

А сейчас она идет на кухню, едва переставляет дрожащие ноги и из последних сил старается избавиться от глупой улыбки. Заходит в помещение и видит Люсу с внучкой, которые буквально пожирают глазами газету.

– Ника! – Женщина ойкает, выхватывает из рук Мими газету и неряшливо прячет за спину. – Я думала, ты опять пропустила завтрак, – сбивчиво произносит она.

– Я… – Ника бросает взгляд на часы. Скоро полдень. Бессонная ночь все же сказалась на ней. – И правда поздно. Но от завтрака я ни за что не откажусь, – смеется она и садится за стол.

Пахнет моющим средством, возле раковины стопка мытой посуды. За окном серая мгла. Погода с каждым днем портится все сильнее. Посредине стола огромная ваза с зелеными яблоками, и рука сама тянется к ним.

– А почему ты не в школе? И что вы читали? – Ника кусает сочный фрукт и с наслаждением прикрывает глаза.

Она впервые говорит с девочкой после того вечера, когда та увидела фотографию призрака. Мими ускользала от разговора, как невидимая тень передвигалась по замку, игнорировала Нику. Но в ее темных глазах крылось нечто пугающее. То, чему Ника не находила объяснения.

– Вернулась, когда одноклассники ткнули в лицо сегодняшнюю газету. Видимо, это самый быстрый тираж, который когда‑либо печатали, – фыркает Мими и встает из‑за стола. – Как я и думала, ты наивна и глупа. Предупреждала – беги. Теперь поздно. – И она выходит из кухни, громко хлопнув дверью.

Ника застывает, словно глиняная статуэтка. Яблоко больше не лезет в горло, и рука обессиленно опускает его на стол. Люса молчит. Она не попыталась прикрикнуть на внучку, нет. Женщина ведет себя так, будто согласна с Мими, хотя и не произносит этого вслух.

– Что случилось? – выдавливает Ника.

Аппетит растворяется по щелчку пальцев. Обычно на кухне она могла найти скромное прибежище и на мгновение ощутить себя дома, но не сейчас. В эту минуту бабочка находит свою смерть, и становится невыносимо холодно.

– Ника, детка, я знаю, ты не виновата, – мягко начинает Люса. Она присаживается рядом с ней и ласково гладит по спине. Ореховые глаза странно блестят. – Это Стефано, негодник, напортачил, а под удар попала ты, ему‑то не привыкать.

– Не обращайтесь со мной как с маленькой, – цедит Ника. Необоснованная злость вспыхивает в ней. Фитиль разгорается, и начинается пожар. – Мне уже надоели вечные недомолвки, оскорбления от Мими, не хватало еще вашей жалости.

Люса с тихим вздохом кладет перед Никой газету. От нее пахнет свежей типографской краской. Название режет глаза. «Либерта».

Еще не читая статьи, Ника знает автора. Затем взгляд падает на фотографии, которые разместили на первой полосе. Справа – снимок, где Ника бежит от Стефано, слева – их поцелуй на берегу моря.

Читать не хочется, но Ника пересиливает себя и заставляет проглотить черные буквы, наполненные ложью и презрением. К горлу подкатывает изжога, живот скручивает от боли.

Ника делает глубокий вдох и выбегает из кухни. В висках барабанная дробь.

А перед глазами скачут фразы из статьи:

«Граф нашел новую игрушку. Итальянский Потрошитель среди нас. Любовь, а затем смерть на берегу моря? Какие отношения связывают сеньора Росси и его девушку – иностранку? И когда ждать следующее убийство?»

Ника едва добирается до спальни Стефано. Она должна с ним поговорить. Наверняка он уже знает, а значит… Она замирает перед самой дверью. Значит, что? Почему она так боится его реакции? Боится, что он пожалеет об их поцелуе?

Она дышит тяжело и болезненно, но сквозь затуманенный разум до нее долетают гневные голоса из комнаты мужчины.

– Не понимаю, почему ты злишься, Паола? – Стефано говорит мягко и почти равнодушно. – Такое чувство, что это первая статья в газете про меня. Хотя Потрошителем и правда впервые называют, – наконец в голосе прорываются знакомые нотки раздражения.

– Злюсь? Я абсолютно спокойна, – с тихой дрожью произносит Паола. – Плевать на статью и что там пишет этот журналист, меня беспокоит ваш поцелуй с Никой. Кажется, ты изначально не одобрял мою идею, поэтому я хочу знать, что все это значит?! – К концу фразы она почти визжит.

Ника отшатывается от двери, но не уходит.

– Даже не знаю, как ответить на твой вопрос. Поцелуй – это поцелуй.

Раздается женский смех. Но смеется не Паола. Ника узнает голос Джианны. Значит, вся семья в сборе.

– Паола, ты зря переживаешь. Ну, поцеловался мальчик, с кем не бывает. Тем более с нашим красавцем. Любая девушка от него без ума, что взять с русской? Главное, чтобы он не вздумал жениться, верно, Стефано? У вас же не серьезные отношения?

– Конечно нет. – Ника слышит иронию в его голосе и зажимает ладонью глаза. Но противные слезы не слушаются.

– Паола, ты слишком бледная. – Джианна смягчает тон. – Родная, знаю, ты не отказалась бы от свадьбы, но поверь, мы найдем другой выход. Ты же не хочешь, чтобы твой брат связал жизнь с простолюдинкой? А если бы все вышло, как ты говорила, то… это слишком бессердечно. Надо верить, что она сможет…

– Бессердечно?! – взвизгивает Паола. – Значит, какая‑то простолюдинка для вас дороже, чем я?

– Не говори ерунды, – отрезает Стефано. – Ты и Джианна – моя семья. И никакие простолюдинки, как ты выразилась, никогда не станут главнее.

Она расслабляет пальцы, и скомканная газета падает на лестницу.

Ника опустошена. Слезы больше не рвутся наружу. Все теряет значение. Ника действительно простолюдинка. Она – никто. Фотограф, который должен доделать работу и уехать. Глупо было надеяться на большее.

Она едва доходит до спальни и там запирается на ключ. Надо заняться проявкой фотографий. Надо заняться работой. Но как, если сердце только что вынули из груди и выбросили в мусорное ведро? Италия вновь причинила ей невыносимую боль, а Ника отчаянно и безответно продолжает ее любить.

Глава 19. Винтовая смерть

Красный свет фонаря успокаивает. Наедине с фотографиями Ника может не притворяться. Рубашка отца слабо заменяет объятия и давно потеряла его запах. Теперь она пахнет чистотой – стиральным порошком и ополаскивателем с ароматом лаванды. Но, если постараться, Ника может вообразить, что слышит едва уловимые нотки дешевого одеколона, которым пользовался отец. Если постараться…

Ника опускает в кювет с проявителем фотографию и смотрит, как на бумаге проступают знакомые очертания. Мужской силуэт получается слегка смазанным, словно он пришел из иного мира. Но все же узнаваемым.

Ника и не думала, когда фотографировала лестницу, что удастся запечатлеть Стефано. На его лице навсегда замерло легкое удивление.

Она снова прокручивает в голове разговор графа и сестер. Он кажется непонятным, искусственным, но последние слова Стефано звучат реальнее всех. И этим ранят сильнее.

Ника бросает фотографию в воду и подходит к зеркалу. Чем дольше она всматривается в отражение, тем сильнее кажется, что это не она, а кто‑то другой, кто знает ее намного лучше.

– Глупая, наивная простушка. Думала, что итальянский граф, миллиардер, на самом деле влюбится в тебя? Что в тебе особенного, кроме шрамов, которые ты прячешь под одеждой? Ни‑че‑го, – чеканит Ника сама себе. – Ты приехала в Италию, чтобы заработать денег, и не оправдывайся, будто хочешь побороть страхи. Твой главный страх – жизнь. Поэтому ты ищешь призраков, ползаешь по кладбищам и брошенным особнякам. Надеешься, что однажды тебя заберут… и ты вернешься в детство, а отец обнимет тебя по‑настоящему.

Ника закрывает слезящиеся глаза и обнимает себя за плечи. Сердце сжимается от тоски. Выговор самой себе прозвучал жутко, но зато отрезвил. Она возвращается к фотографии, достает из кюветы и вешает на веревку.

– И почему ты такой красивый?

Ника тяжело вздыхает.

Один поцелуй, и голова с плеч. Так нельзя, Ника. Соберись!

Снова бросает взгляд на снимок и застывает. Не может пошевелиться, не может отвести глаза. Знакомый холод охватывает ее, вдоль позвоночника бежит ледяная змейка.

Стефано на фотографии растворяется, исчезает, будто и не было вовсе. А вместо него Ника видит женщину в старинном платье девятнадцатого века. Сначала силуэт незнакомки напоминает карандашный эскиз, но постепенно приобретает краски. Ника касается гладкой поверхности снимка и впадает в транс. Тело немеет, она не может шевельнуть даже пальцем, в голове странная пустота.

Нарастает головокружение, перед глазами все закручивается в воронку. На мгновение перехватывает дыхание и замирает сердце, будто катаешься на аттракционе и падаешь в пропасть. И так же резко возникает чувство, словно выныриваешь из воды и жадно вдыхаешь воздух.

Ника обескураженно оглядывается. Разминает затекшие руки и морщится от боли. Ощущение, что сломали все кости, а затем небрежно склеили, не позаботившись о порядке. Легкое головокружение остается, однако зрение нормализуется. Ника вновь стоит возле лестницы, которая ведет в Северную башню. Но…

Вместо электрических ламп горят свечи в причудливых канделябрах, которые торчат из стены, напоминая лапы зверя. Их свет рассеивается, а вечернее солнце слабо бьет в окна. В здании холоднее, или же Нике просто не по себе от того, что она вновь… в прошлом.

Она вздрагивает от криков, которые доносятся сверху. Неуверенно ступает на первую ступеньку.

Ника уже поднималась по этой лестнице, и не раз, но впервые от страха трясутся руки. Голоса усиливаются, она различает чистую итальянскую речь, и уже когда поднимается к спальне, дверь рывком распахивается.

– Росина, прошу тебя, не относись к этому так легкомысленно!

Невысокого роста, похожий на сбитый пирожок мужчина хватает стройную женщину за плечи и чуть ли не силой оттаскивает от двери. Белая жилетка на животе натягивается, и верхняя пуговица с треском отлетает. Он охает. Росина вырывается из его рук и взмахивает зонтиком, будто шпагой.

– Ты почти год держишь меня взаперти, Игнацио! Я чувствую себя пленницей, а все потому, что ты вбил себе в голову, будто на мне висит проклятье. Я устала, хочу на волю, хочу поехать в Рим, в Париж! Ты обещал мне весь мир, но после рождения сына посадил на цепь!

Росина горестно всхлипывает. На ней изящное платье темно‑синего цвета с высокой талией, поверх короткая куртка, а черные локоны прячет шляпка с широкими полями. Несмотря на поздний вечер, женщина явно собирается на прогулку.

– Сердце мое, в следующем году обязательно поедем. Потерпи немного. – Игнацио прыгает вокруг жены, как шарик. – Я не хочу тебя потерять, любовь моя. – Он прижимается к ее руке в горячем поцелуе.

– Не потеряешь. Я иду гулять, можешь составить мне компанию или оставаться здесь, но я отказываюсь проводить очередной вечер взаперти. Трагедия столетней давности нас не касается. Как и проклятье ведьмы!

Росина отталкивает мужа и, демонстративно вскинув подбородок, выходит из спальни. Ника прижимается к стене, но, как и в первый раз, ее не видят. Итальянка пролетает мимо нее, и Ника даже улавливает запах цветочных духов.

– Росина! – в отчаянии восклицает Игнацио и поспешно натягивает зеленый сюртук. – Подожди, сердце мое, я иду с тобой. – Спотыкаясь, он бежит за женой.

Но она не замедляет шаг. Фыркает и на секунду останавливается на лестнице:

– Вот видишь, я вышла из спальни и до сих пор жива, – ядовито бросает она через плечо.

Делает еще шаг. Каблук туфельки цепляется за подол платья. Удивленный вскрик, и женщина валится вперед, беспомощно цепляясь за гладкие стены.

– Росина!

Истошный крик Игнацио звенит в ушах Ники, и она бросается к итальянке, пытается ее схватить, но руки проходят сквозь воздух, а через секунду в нее врывается мужчина, и легкие сжимаются. Дыхание замирает на краткие мгновения.

Игнацио бежит по лестнице быстрее, чем может, но не успевает. Его жена кубарем скатывается вниз по винтовой лестнице.

Ника остается одна. Боится сдвинуться с места и только слышит, как внизу разрастается горький плач.

– Росина, Росина, не молчи! Девочка моя, не молчи. Ответь, поругай меня, только не молчи.

Причитания мужчины разрывают сердце.

Ника медленно спускается, проходит мимо брошенного зонта, видит слетевшую туфельку и, наконец, застывает, широко распахнув глаза.

Игнацио прижимает к себе тело жены с неестественно повернутой головой. Тихие стоны вырываются из его груди, и он только шепчет: «Росина, Росина, Росина»…

Ника выныривает из фотографии, словно некто хватает ее за рубашку и вышвыривает, как непрошеного гостя, обратно в ванную комнату, окрашенную красным фонарем. Падает на холодную плитку, пытается встать, но руки не держат. Всхлип, стон, хрип – непонятный звук срывается с губ, а к горлу подкатывает тошнотворный ком.

Ника едва доползает на четвереньках до унитаза, чтобы очистить и без того пустой желудок. Несчастная, она сворачивается комочком на полу. Голова кружится, как после каруселей. В ушах бесконечный звон.

Что произошло? Как это возможно? Почему именно она?

Вопросы продолжают всплывать в голове, пока Ника лежит в полубессознательном состоянии, но ответов нет. Словно она ослепла и теперь пытается найти дом в чужой стране.

Звонок. До сознания не сразу доходит, что где‑то играет мобильный. Латинская мелодия кажется чужеродной, неприличной. Разум отказывается понимать, в каком он времени.

Ника опирается на руки и со стоном встает. Тело болит. Его пропустили через настоящую мясорубку. Холодная вода из‑под крана остужает разгоряченное лицо. Вздох облегчения. Ника задумчиво разглядывает бледное отражение с темными кругами под глазами. Сейчас даже косметика не поможет.

– Я только что побывала в прошлом, – громко произносит она, чтобы поверить. Звучит глупо. – Я схожу с ума, – этот вариант выглядит реальнее.

Мобильный замолк, но уже через секунду вновь взрывается.

Ника морщится. Она знает, кто названивает, и очень хочет отложить разговор, но не смеет. Плетется в спальню. Яркий солнечный свет бьет по глазам, и она часто моргает, щурится. Почти вслепую находит кровать и валится на нее в обнимку со смартфоном.

– Мам. – Поддерживать жизнерадостный тон не получается.

Тишина, но Ника слышит прерывистое дыхание матери. Она вздыхает.

– Мама, прости. Я обещала позвонить, но столько всего навалилось…

– Ты – дуреха, Ника! – вскрикивает женщина. – Если бы я не знала твою способность исчезать и появляться без объяснений, то давно бы спятила!

От шока Ника молчит. Мама кричит на нее? Впервые за двадцать семь лет она кричит? Невозможно.

– Маааам, тебе нельзя нервничать. – Ника включает маленькую девочку.

Она лежит с закрытыми глазами, плечом прижимает смартфон к уху, и правда кажется, что она дома.

– Когда ты уезжала в Италию, тебя это не беспокоило, – пыхтит женщина, – к тому же у меня болит спина, а не сердце.

Ника слышит, как мама хлопает дверцами шкафчиков и бормочет: «Где же корвалол?»

– Ты не перезвонила и снова ограничилась эсэмэской после того, как прочла статью. Я сразу поняла, что тут все нечисто. Пришлось освоить ваш интернетовский переводчик и научиться печатать! И знаешь, что я узнала? Твой граф – маньяк!

Ника морщится:

– Он не мой граф. И вообще не мой. И эта статья – месть отвергнутой любовницы, поэтому не волнуйся понапрасну.

– Пффф… не волнуйся. Не волнуйся?! – Женщина переводит дыхание. – Не знаю, правда ли написана в статье или нет, но уже тот факт, что ты в Италии, меня убивает. Не нужны никакие деньги, Ника, возвращайся домой, – почти умоляет мама.

Ника поджимает губы. Уехать, а потом до конца жизни гадать, что же это было? Правда ли она путешествовала во времени или нет? Сойти с ума от мыслей?

– Я почти закончила работу. И отказываться от такого гонорара глупо, тем более я уже здесь. Потерпи немного, мам. Все будет хорошо. Самое худшее со мной уже случилось. – Шутка выходит грубая. Все равно что рассмеяться на похоронах.

– Я знала, что ты так ответишь, – шепчет женщина. – Милая моя, я думала, ты переросла, но ты не изменилась.

– В смысле?

– Ты всю жизнь искала адреналин. Зацепинг, прыжки с парашютом, ночные прогулки по кладбищам в поисках призраков. Теперь Италия. Эта страна – твой адреналиновый наркотик. После случившегося каждый день, проведенный в ней, для тебя подобен прыжку с самолета. Ты не уедешь до тех пор, пока смерть не замаячит перед твоим лицом. Только тогда ты по‑настоящему испугаешься.

Ника раскрывает глаза и напряженно всматривается в потолок. Но слова матери оседают на душе. Никогда раньше она не думала о себе в таком ракурсе. И сейчас на нее словно вылили ведро ледяной воды. Она медленно осознает обвинение. Наркотик. Италия – ее наркотик.

* * *

Звонить. Не звонить. Современный Шекспир написал бы именно так. Джианна равнодушно смотрит в окно и видит до боли знакомый пейзаж: моросящий дождь и марево тумана.

В руке стискивает смартфон. Звонить. Не звонить. Сколько прошло времени с их последней встречи? Меньше месяца или больше? И все же он первый позвонил десять дней назад. Правда, их разговор не длился дольше минуты. Он задал лишь один вопрос, а затем положил трубку. Так зачем ей перезванивать?

Джианна отворачивается от мерзостной погоды и утопает в винтажном кресле. Стиль барокко, шелковистый бархат, темный, как вишня. Кровать с витиеватой спинкой, украшенной драгоценными камнями. Комод столь же старинный, как и замок.

Джианна мысленно стонет. В этом старье она себе тоже напоминает древнюю старуху. И вздрагивает, когда слышит знакомый голос в телефоне.

Черт! Кажется, неосознанно нажала на вызов!

Рывком подносит смартфон к уху и оттеняет приветствие пренебрежительностью:

– Ну, здравствуй.

Мужской голос звучит резко и холодно. Даже Адриатическое море осенью и то теплее.

– Привет, Джи.

Она зло прищелкивает языком.

– Удивлена, что ты ответил.

– Удивлен, что ты позвонила.

Разговор заходит в тупик. Джианна лихорадочно ищет, за что бы зацепиться, как объяснить ее нелепый поступок. Он ничего не обещал, не клялся в вечной любви и уж точно не звал замуж. Короткий, страстный роман, о котором он забыл на следующий день, а вот она…

Тихий вздох. До сих пор снятся его поцелуи.

– Как жизнь? – безразлично спрашивает он.

– Замечательно. Помирилась с сестрой.

– Значит, ты в Кастелло ди Карлини?

Джианна хмурится:

– Да, а что?

– Ничего. Получается, моя помощь пришлась кстати?

– А, – она расслабляется, – пока еще непонятно, но все равно спасибо, – задумчиво накручивает на палец локон. – Слушай, не хочешь встретиться?

Молчание. Джианна нервно ерзает на кресле при мысли, что уже сегодня может его увидеть. Не важно, как далеко он находится. Италия – огромный город, который можно пересечь за день.

– Не думаю, что ты правда этого хочешь, Джи.

Сердце каменеет от его слов.

– Мы взяли все возможное от наших отношений. Поэтому… забудь мой номер.

Короткие гудки ставят точку. Джианна смотрит в пустоту, не в силах отвести телефон от уха. Она не звонила месяц, обгладывая свою гордость, как голодная волчица кость. И наконец подавилась.

* * *

Кастелло ди Карлини возвышается над городом, словно вожак стаи. Туманный круг опоясывает его, защищая от посторонних, а леса надежно прячут к нему путь.

Мужчина в дорогом твидовом пиджаке стоит на смотровой площадке возле взятого напрокат серого «Рено». Чуть ниже Каттолика, чуть выше замок, наполненный параноиками.

Мужчина морщится, выключает смартфон после звонка и прячет в нагрудный карман. Глаза похожи на черные узкие линии. Темные нарощенные волосы – густые, как чертов лес вокруг замка. Нос настоящего аристократа – тонкий, с горбинкой. Вот только это единственное сходство. Незнакомец бросает последний взгляд на Кастелло ди Карлини и с досады бьет кулаком по капоту, и без того обиженному жизнью.

Так близко и так далеко одновременно. Но ничего, он – терпеливый. Он ждал так долго. Подождет еще. Пальцы бессознательно касаются головы. Теперь он не сломается. Титан крепче кости.

Глава 20. Прошлое в настоящем

Ника проходит под аркой и сворачивает налево. Осторожно ступает по стертым от времени каменным ступенькам, поднимается на крепостную стену. Сегодня она оделась тепло, чтобы провести целый день вне замка. Подальше от чувств и эмоций.

Вчера после откровенного разговора с мамой к ней зашла Паола. Посмотрела новые фотографии, ни словом не обмолвилась о статье и с милой улыбкой ушла. Следом появилась Люса. Принесла горячую хрустящую пиццу и робкие извинения.

За что, Ника так и не поняла, но после целого дня на голоде пицца была божественна. Стефано так и не пришел. Хотя Ника не ждала. По крайней мере, она пробовала себя в этом убедить. А сегодня утром узнала, что он уехал по работе в Рим и до сих пор не вернулся. На душе повис тяжелый камень, и как бы Ника ни пыталась, у нее не получается его сбросить.

Ветер усиливается. Холодные порывы толкают Нику в грудь, но она упрямо продолжает идти вперед. Проходит через пустые башни. С одной стороны море, сегодня сердитое и обиженное на солнце, которое спряталось за темными облаками, с другой – Кастелло ди Карлини. Место, которое разрывает Нику на противоречия. Желание узнать правду и желание сбежать идут рядом, рука об руку. И порой перевешивает то одно, то другое. А возможно, права мама. Италия – адреналиновый наркотик, и Ника вовсе не пытается побороть страхи, а наслаждается ими.

Она бесцельно щелкает камерой, фотографируя зеленые леса, которые простираются по склону до самого города, периодически прорезанные дорогами‑змейками. Но мысли упорно продолжают вертеться вокруг Росины и Игнацио.

Судя по одежде, они жили позже, чем Бернардо и Джульетта. Скорее всего, их портреты тоже висят в галерее. И все, что видела Ника, произошло на самом деле.

Еще одна смерть в семье Карлини. Глупая, несуразная. Да и вряд ли смерть может быть прекрасной.

– Я иду за тобой уже десять минут, а ты до сих пор меня не заметила.

Ника разворачивается и впивается взглядом в Стефано. Он одет в черное драповое пальто, наглухо застегнутое на блестящие пуговицы. Вокруг шеи виднеется воротник белой рубашки. Серебристые глаза кажутся ярче на фоне дымчатого тумана.

– Зачем ты ходишь за мной? – Вопрос звучит злее, чем рассчитывает Ника.

Не выдавай эмоций. Спокойно!

– Хотел поговорить.

– Наверное, это стоило сделать вчера.

Стефано вытягивает руки из карманов пальто и расправляет скомканную газету. Смотрит на статью, затем снова на Нику.

– Не думаю, что вчера ты была готова меня выслушать.

– Ты даже не попытался. Хотя… я ведь – простолюдинка. – Ника щурится.

На лицо падают мелкие капли. Дождь всегда начинается не вовремя.

– Значит, я не ошибся. Ты действительно подслушивала. – Стефано усмехается и подходит ближе, но Ника пятится.

– Я не подслушивала. Это вышло случайно.

– Не важно, – шепчет Стефано, – уже не важно. Главное, чтобы ты знала: все, что там было сказано, ложь. Почти. Я говорил то, что от меня хотели услышать.

– Ты и теперь говоришь то, что от тебя хотят слышать. – Ника не выдерживает напряженный взгляд графа и опускает глаза на уровень его подбородка. – Интересно, бывают ли моменты, когда ты говоришь правду.

Дождь усиливается, бьет по щекам острыми каплями. Пытается отрезвить, но тщетно.

– Сейчас я честен с тобой! И ты в моих мыслях… постоянно…

– Нам не стоит заходить слишком далеко, – вырывается у Ники. Стефано замолкает. – Точнее, стоит остановиться сейчас. Тот поцелуй был, нет, не ошибкой, – быстро договаривает Ника, заметив угрюмую морщину между бровей мужчины. – Он просто был. Ты пожалел меня, а я была слишком уязвима, чтобы сопротивляться.

В горле пересыхает. Волосы намокают и прилипают к вискам. Звуки цепляются за губы, они не хотят, чтобы их произносили. Но поздно. Ника приняла это решение вчера, после маминых слов. Нужно остановиться сейчас, пока ее сердце еще может биться без Стефано.

– Я и забыл, какая ты прямолинейная. – Стефано глубоко выдыхает, снова сминает газету и засовывает в карман. Проводит ладонью по волосам.

К щекам Ники приливает кровь, лицо горит. Она утыкается взглядом в каменистый пол, лишь бы не думать о проклятом поцелуе.

– Я так понимаю, меня бросили в самом начале отношений, – задумчиво произносит Стефано. – Если честно, со мной это впервые.

– Думаю, ты немного преувеличиваешь, – шепчет Ника. – Никаких отношений не было.

Уйди, оставь меня. Мне тяжело быть рядом и не касаться тебя.

– Не думал, что одно слово так изменит твое отношение ко мне.

Стефано прикасается к ее подбородку, скользит пальцами по щеке, как невесомое порхание крыльев бабочки. Ника на секунду закрывает глаза, погружаясь в ощущения, но почти сразу отшатывается.

– Какое слово? Простолюдинка? – выплевывает она. – Но ведь так и есть. Ты – граф, миллиардер, а я – девушка из другого мира, о котором ты понятия не имеешь. Мы слишком разные, так что я понимаю беспокойство твоих сестер.

– Ты все усложняешь.

– Нет, наоборот, все предельно просто. А теперь, – она переводит дыхание, – мне нужно работать. Я скоро закончу и уеду. – Последние слова она почти шепчет.

Протискивается мимо мужчины, вдыхая аромат кардамона, и стискивает зубы от злости на себя.

Стефано не пытается ее остановить. Даже не поворачивается. Смотрит вдаль, на маленький городок возле бушующего моря. Не обращает внимания на противный дождь, словно Стефано не здесь, а далеко‑далеко.

Ника заставляет себя идти дальше. Капли воды стекают по лицу, задерживаются на губах, и она слизывает холодную влагу. В груди набухает кровоточащее сердце, чувства именно такие. Как будто его расцарапали осколками стекла. Даже больно дышать.

Ника сбегает по скользким ступенькам, машинально пригибается в темном узком проходе, бежит мимо забитого колодца, по деревянным доскам которого барабанит дождь. И только оказавшись внутри замка, позволяет себе выдохнуть.

Тише. Тише. Все хорошо.

Вытаскивает из кармана платок и бережно вытирает фотоаппарат. Она совсем забыла про него.

Бессовестная эгоистка!

Ника отряхивается от воды, как кошка. Довольно глупостей. У нее остается не очень много времени, а она так и не выяснила, что с ней происходит. Поднимается на второй этаж. Ноги сами ведут ее к библиотеке. В галерею Ника не пойдет. Ей страшно взглянуть на лица тех, кого она видела еще вчера, но кто умер давным‑давно.

В библиотеке Нику встречает знакомый запах старой бумаги, тихий шум ламп и стройные ряды стеллажей. Она сразу направляется к застекленным столам, вытянувшимся вдоль стены. Вот оно. Древо рода Карлини. Оно ветвится на желтом пергаменте, переходит с одной страницы на другую. Каждое имя заключено в кружевное чернильное кольцо, даты жизни и смерти следуют друг за другом. Невольно Ника задерживает дыхание. Она вглядывается в записи, тщательно ищет знакомые имена и вздрагивает, когда, наконец, натыкается.

Графиня Карлини, Джульетта Эллиса Мария Росси. 7 сентября 1701 г. – 13 октября 1717 г.

Взгляд скользит дальше сквозь время.

Графиня Карлини, Росина Виттория Росси. 26 декабря 1794 г. – 13 октября 1817 г.

Ника забывает дышать. Между смертями Джульетты и Росины прошло ровно сто лет. Вот почему ее супруг боялся проклятья. Но откуда он знал? И о какой ведьме говорил?

Через сто лет еще одна смерть.

Графиня Карлини, Франческа Росси. 10 июня 1888 г. – 13 октября 1917 г.

Прабабка Стефано. На этом страшная цепочка обрывается. Последние в роду указаны Стефано, Паола и Джианна. Под именем Стефано только одна дата. 3 мая 1985 г. И сразу легчает на душе, что нет продолжения.

Ника снова просматривает древо, не понимая, где начало семейному проклятью, и случайно замечает знакомое имя. На этот раз мужское.

Граф Карлини, Марко Никодемо Пьетро Росси. 3 мая 1574 г. – 28 декабря 1617 г.

Перед глазами начинают мелькать черные цифры, как мерзкие мошки. Предок Стефано, на которого мужчина похож, как параллельные линии, родился в тот же день. И умер на сто лет раньше Джульетты. Но не 13 октября. В голове царит полная сумятица.

Ника не выдерживает и выходит из библиотеки, в которой становится невыносимо душно. По окнам хлещет дождь, за прошедшее время он превратился в настоящий ливень. Ноги дрожат, а Ника до сих пор видит старинное древо, которое, как заведенные часы, отсчитывает каждые сто лет.

13 октября 1717 год.

13 октября 1817 год.

13 октября 1917 год.

13 октября 2017 год…

Сердце словно пронзают иглой, и Ника замирает на месте от тягучего, как мед, предчувствия беды. Тринадцатое октября наступит через девять дней.

* * *

Стефано не спешит уходить. Он стоит под дождем, не чувствуя холода. Разумом овладевает странное безразличие. Как будто ты один во всем мире, и никому нет до тебя дела. Внезапно дождь прекращается. Он льет вокруг, но не над Стефано.

– Узнаю этот печальный взгляд. Такой же был после расставания с Фрэнкой.

Стефано оборачивается и видит Паолу. Она улыбается, в руках огромный зонт, под ним хватает места для двоих. Волосы убраны в пучок, элегантное серое пальто подходит к декоративной сумке черного цвета.

– Я различаю вас с Джианной только по одежде, Паола, – с улыбкой признает Стефано.

– Брось, если нас одеть одинаково, ты все равно поймешь, кто есть кто.

– Нет. Если вы будете молчать. – Он силится улыбнуться, но губы не слушаются.

– Так что случилось? И как ты сюда забрался? Я не поднималась на крепостную стену с детства. – Паола опасливо перетаптывается на месте.

– Ника слышала наш вчерашний разговор, – безразлично бросает Стефано.

Сестра замирает на месте и смотрит на него широко распахнутыми глазами. Лицо бледнеет. Даже губы становятся синего цвета. Как у покойницы.

– Только не говори, что… – хрипит она.

– Нет. Она ничего не поняла. Или слышала не все.

Паола с облегчением выдыхает:

– Тогда почему ты мокнешь под дождем? Я еле тебя отыскала.

Стефано пожимает плечами:

– Из‑за ваших с Джианной разговоров она больше не хочет продолжать со мной отношения.

– И все? Ты так расстроен из‑за этого? – Паола фыркает. Потом искоса смотрит на Стефано. – Тебе она действительно нравится?

– Уже не важно, Паола.

Женщина неловко касается его плеча. Ее пальцы дрожат. Нерешительно приоткрывает губы, но молчит.

– Мне так жаль. Я бы хотела все изменить, Стефано.

– О чем ты? Ты не виновата в решении Ники. И, возможно, она права. Так будет лучше. Скоро она уедет домой, мы переживем «судный» день и вернемся к обычной жизни. – Он улыбается сестре и обнимает ее за плечи.

Слово «судный» звучит в его устах как «игрушечный».

– Обычная жизнь – это жизнь вне замка? – Она натянуто смеется.

– Да. Ты не поверишь, как я устал спать в склепе.

Стефано всматривается в темно‑синее море, прижимая к себе Паолу. Дождь шумит по крепостной стене, легкие наполняются влажным воздухом. Но несмотря на всю браваду, одиночество никуда не исчезает. Оно впитывается в почву, на которой стоит замок. И отравляет ее.

Глава 21. Обряд

Мими тихо выходит из спальни, прижимая к себе драгоценную коробку. Фонарем светит под ноги. Проскальзывает мимо комнаты бабушки, осторожно ступает по узкому коридору, залитому лунным светом. Сердце колотится от дикой смеси чувств: страх, паника, нервозность, тоска…

Замок, в стенах которого она родилась и выросла, ночью напоминает склеп. Идеальное место, чтобы вернуть к жизни мертвых.

Она проходит через парадную залу в столовую и вздрагивает от всполохов молний в окне. Этой ночью гремит нешуточная гроза. Рвет и мечет. Обрушивает всю ярость на Кастелло ди Карлини.

Мими ненадолго задерживается, очарованная серебряными зигзагами на небе, но заставляет себя оторваться от светопреставления. Из столовой попадает в просторную комнату и видит скошенные ступени, ведущие вниз. В подвал.

Ей не страшно. Вовсе нет. Но она уже не раз подходила к этой лестнице и поворачивала назад. Однако не сегодня. Она больше не струсит, не теперь, когда своими глазами видела доказательства, что потусторонняя жизнь существует.

Мими ступает вниз, каждый раз выверяет шаг, словно от этого зависит ее жизнь. Спускается медленно. Чем ниже, тем быстрее колотится сердце. В ноздри забивается запах сырости. Одинокий луч фонарика уже не справляется с кромешной тьмой, и, когда Мими оказывается внизу, она с трудом находит белым пятном света выключатель. С облегчением нажимает на него, и перед ней загорается длинный коридор из темно‑серого камня. Одинокие круглые светильники убегают вглубь. Мысленно Мими благодарит Стефано за его паранойю и за то, что он снабдил все помещения замка электричеством. Иначе она точно не решилась бы зайти так далеко.

Она идет мимо старых дверей. От некоторых остались только ржавые петли, и можно увидеть внутри темниц цепи и кандалы. Мими старается не думать, что здесь держали живых людей, возможно, пытали, и, скорее всего, они умерли пленниками.

В подвале замка холодно. Каждый шаг эхом разлетается по коридору, но громче всего стучит сердце. Мими кажется, что оно выдает ее, и напряженно вслушивается в тишину, боясь различить грубоватый голос бабушки.

Не выдерживает и заходит в ближайшую из камер. Дверь натужно скрипит, когда Мими пытается ее закрыть. В комнате темно и мерзло. Только свет падает сквозь решетки, вычерчивая на полу неровный прямоугольник в полоску.

Мими тяжело дышит и кладет коробку, достает из нее старый плед. Тщательно расстилает на каменном полу, затем сосредоточенно расставляет черные свечи по кругу. Не разрешая себе поддаваться страхам, зажигает их и садится посередине.

В голове смешались тонны информации, которую Мими почерпнула из книг по оккультизму и интернета.

Гроза – идеальная погода для вызова призраков. Небольшое круглое зеркало, церковная свеча горит синим пламенем прямо перед ним. В дрожащих руках фотография умерших родителей, которая долгие два года стояла на тумбочке.

Мими нервно вздыхает, изо рта вырывается облачко пара. Становится слишком холодно, и теперь непонятно – мурашки по коже от страха или нет? На секунду прикрывает глаза, собираясь с мыслями, а когда открывает, с трудом размыкает слипшиеся губы. Шепот напоминает детский лепет, но с каждым словом Мими говорит все увереннее:

– Духи отца и матери, прошу, явитесь ко мне. Духи отца и матери, прошу, явитесь ко мне.

Запоздало осознает, что надо произносить имена усопших, но от страха в голове что‑то щелкает, и Мими не может вспомнить. Фотография перед глазами расплывается, и даже лица родителей больше не кажутся родными. Словно она вызывает незнакомцев.

Лишь бы не молчать, Мими продолжает говорить:

– Духи отца и матери, прошу, явитесь ко мне, – Голос охрип.

Она кладет фотографию на плед и берет из коробки нож. Нужно принести жертву, и только сейчас Мими понимает, что, возможно, крови из пальца будет недостаточно. На мгновение замирает, вглядываясь в зеркальное отражение. Бледное вытянутое лицо с большими черными глазами мало похоже на нее. Губы полнее, ресницы длиннее. Мими видит себя, но только намного красивее.

Сердце ухает в груди все громче и громче. Кровь стучит в висках. Она переводит взгляд на ладонь и безжалостно прокалывает большой палец. Темная кровь капает на улыбающиеся лица родителей.

В этот момент гром взрывает небеса так, что слышно даже в подземелье, и Мими кричит, закрываясь руками. Нож с глухим стуком падает на пол. Электрические лампы в коридоре моргают и меркнут. Единственным светом становятся свечи вокруг Мими.

Она тяжело дышит, осторожно оглядывается. Тени на стенах зловеще удлиняются. Волосы на руках становятся дыбом. Она боится повернуться, ей кажется, что за ней кто‑то наблюдает. Кто‑то злой и совсем не ее родители. Палец болит, грудь сводит от паники. Мими всхлипывает и утирает рукавом слезы. И вновь гремит гром. Огонь свечей взмывает вверх, и на все подземелье разносится женский хохот.

Мими кричит, но языки пламени охватывают ее одежду, подбираясь к коже. Воздух наполняется запахом жженого мяса и волос. Крик разрывает горло Мими. Она не чувствует боли. Только страх.

* * *

Ника просыпается от жутких криков. Резко садится в кровати, в окне видит изломанное серебряными трещинами небо. Рукой нащупывает настольную лампу и включает свет. Внизу вновь слышны крики. Так кричат от дикой боли. Так кричала мама, когда умер отец.

Ника отбрасывает одеяло и на ходу натягивает домашние штаны, а сверху тунику, не заботясь о несуразности одежды. Выбегает из спальни и попадает в день. Во всех комнатах горит свет. На втором этаже, на первом. Словно Стефано дошел до крайности в своих страхах. Ника врывается в парадную залу и примерзает к полу, рефлекторно зажимая руками рот, чтобы сдержать крик.

На полу сидит Люса, зашедшаяся в безумном плаче. Он напоминает стоны вперемежку с воплями, от которых душа стынет. Перед ней лежит Мими. Точнее, то, что отдаленно напоминает девочку. Ее губы беззвучно шевелятся, закрытые веки слегка дрожат. Грудь часто вздымается. Руки покрыты лопнувшими пузырями темно‑красного цвета. Ноги алые, словно с нее содрали кожу.

Люса раскачивается, как маятник, и вдруг вздрагивает:

– Ей больно! Надо дать обезболивающее, Паола! Надо как‑то облегчить боль. – И снова раздирающие сердце завывания.

– Нельзя! – отрезает графиня.

Только сейчас Ника замечает женщину в коридоре с бутылкой коньяка.

Паола подходит к Люсе и наливает в стакан янтарной жидкости.

– Пей, – приказывает она.

Люса обреченно поднимает покрасневшие ладони:

– Не могу, я тушила Мими руками…

Паола глухо рычит и залпом выпивает алкоголь. Затем наливает еще один и, придерживая голову Люсы, осторожно вливает ей в рот. Повариха кашляет и бессильно пытается оттолкнуть женщину.

– Не могу. – Тыльной стороной ладони вытирает губы. – Не могу. Моей девочке больно.

– Она сейчас в шоке, Люса. Ей не будет больно еще минут тридцать. Как раз «Скорая» успеет приехать. Мы не можем ей сейчас ничем помочь. Только ждать. – Паола устало садится возле поварихи и прижимает ее к себе. – Она поправится, Люса. Никаких денег не пожалеем, сделаем пластику, будет как новенькая.

Взгляд графини падает на Нику:

– О, кажется, я вижу еще одного человека, нуждающегося в дорогом коньяке. – С губ срывается истерический смех.

Но Ника качает головой и сползает вдоль стены на пол. Она не может отвести глаз от Мими. Не верит, что здоровая, острая на язык девочка превратилась в месиво из крови и мяса.

– Нет, – тихо шепчет она.

Со стороны столовой в парадную входят запыхавшиеся Стефано и Анджело. Мужчины испачканы в саже, в руках огнетушители, но здоровы.

Сердце Ники пропускает удар, стоит подумать, что вместо Мими мог лежать Стефано.

– Мы потушили пожар, – коротко бросает сестре граф. – Я вообще не понимаю, как он мог разгореться в подвале. Там же камень. Словно облили бензином и кинули спичку. – Он отбирает от Паолы бутылку. – Это сейчас лишнее. У тебя слабое сердце, если ты не забыла.

– А мне кажется, в самый раз, – бурчит женщина и смотрит на брата исподлобья.

– Где Джианна?

– Пошла встречать «Скорую помощь».

Стефано поворачивается к Анджело:

– Подготовь машину. Мы поедем следом за «Скорой».

Водитель коротко кивает и направляется в спальню, но Ника замечает его горестный взгляд, брошенный на Паолу. Графиня даже не поднимает головы.

Мими вновь громко кричит и тут же затихает. Руки вздрагивают, но на ее раны больно смотреть, и Ника отворачивается. А Люса заходится в плаче:

– Бедная моя девочка. – Она роняет голову на плечо Паолы. Хрупкая графиня, обнимающая грузную повариху – такая странная картина. – Но Бог не хотел ее смерти, поэтому разбудил меня, – горячо шепчет Люса. – А когда я не нашла Мими в спальне, то сразу догадалась, где она. Я уже ловила ее один раз в подземелье. Мое сердце чувствовало – быть беде.

– Люса, ты рассказывала.

Паола устало трет переносицу. Под глазами темные круги. Всегда опрятные локоны заплетены в небрежную косу, а тонкий кружевной пеньюар телесного цвета выглядит неуместно, как если бы графиня заявилась на вечеринку в спортивном костюме.

Но Люса не слышит ее и продолжает шептать, хотя голос больше похож на хрип. Глаза женщины напоминают черные провалы. Длинные волосы, обычно забранные в хвост, теперь безнадежно спутаны.

– И я увидела Мими. Она вся была в огне, и камера полыхала, как в аду. – Крупные слезы скатываются по полным щекам. – Я сбивала с нее огонь голыми руками, Паола, а она все горела и кричала. Горела и кричала. А потом пламя стало затихать и отпустило мою девочку.

И снова громкий вой, мало чем напоминающий плач.

Ника прижимает к себе колени. Холод змеится по спине, но она не может заставить себя уйти. Как и не может больше находиться рядом с людьми, переполненными болью.

– Ника. – Стефано присаживается перед ней на корточки. Глаза добрые. – Что ты здесь делаешь?

– Я услышала крики и спустилась вниз.

Стефано вздыхает:

– В одной из камер подвала случился пожар. Судя по обугленным остаткам вещей, Мими пыталась провести какой‑то спиритический сеанс. Но это мои догадки. – Мужчина смотрит на дрожащую девочку и тихо ругается. Между бровями глубокая складка от боли, словно это он покрыт ожогами, а не Мими.

Услышав его слова, Люса зарыдала еще громче:

– Нельзя… нельзя злить духов! Неправильно проведенный обряд может забрать чужие жизни. У всего есть цена…

– Тихо, тихо. – Паола утешающе гладит ее по спине.

Мимо проходит Анджело с ключами и бесшумно ускользает из замка, обронив короткую фразу:

– Я буду ждать возле ворот.

Стефано кивает. Ника поджимает губы, боясь проронить звук. Паола баюкает в объятиях Люсу. И все молчат. Лишнее слово может ввергнуть Люсу в еще большую истерику.

– Черт возьми, где «Скорая»?! – в конце концов не выдерживает Паола.

В ответ входные двери распахиваются и впускают холодные капли дождя вперемешку с яростным ветром и диким громыханием грозы. Ника ежится.

В зал входит промокшая насквозь Джианна со сломанным зонтом, а следом двое мужчин в ярко‑оранжевых формах. Они кладут носилки возле Мими и отработанными движениями переносят на них девочку.

– Она промокнет! – рявкает Джианна и швыряет бесполезный зонт в угол. – Стойте здесь, я принесу клеенку с кухни. И вколите какое‑нибудь успокоительное Люсе, она скоро океан нальет!

Ника поражается холодному расчету Джианны.

На лице ни капли жалости, только злость, которая уже въелась в кожу, искривила губы и превратила глаза в узкие щелки. Она широко шагает и скрывается в коридоре. Один из фельдшеров пытается открыть аптечку, но Люса с трудом встает и отшатывается.

– Нет! – быстро вытирает слезы. – Я спокойна. Только помогите моей девочке.

– У вас красный код ⁹. Как только доберемся до госпиталя, она сразу получит необходимое лечение, – заявляет фельдшер.

Он говорит холодно, но, несмотря на это – лицо добродушное и круглое.

– У нее ладони обожжены, – произносит Паола и указывает на Люсу.

Стефано подходит к сестре и помогает встать, но женщина так и остается в его объятиях, не в силах отойти.

Фельдшер кивает:

– Поедете с нами, накиньте верхнюю одежду.

Но Люса не двигается. Апатично смотрит на дергающуюся внучку и копит внутри себя слезы.

– Заберите ее так. Мы привезем вещи и документы, – вставляет Стефано.

– Нет! – Мими вдруг открывает глаза и в ужасе смотрит на фельдшера. – Нет! Я никуда не поеду. Я же молчала, никому не сказала. Вы обещали, что не отправите меня в интернат! Нет!

– Она бредит, – выдыхает Паола.

– Мы отвезем тебя в больницу, малышка. – Фельдшер присаживается возле нее, но Мими яростно качает головой.

– Нашла! – Джианна возвращается с клеенкой в руках. – Черт, еле откопала в залежах Люсы.

– Нет, я никому не рассказала! Не хочу в интернат! – орет Мими и пытается сползти с носилок, но от боли снова теряет сознание.

– Ей хуже. – Джианна накрывает девочку клеенкой, и мужчины подхватывают носилки. – Быстрее, идите! Люса, – рычит она на повариху, – не будь тряпкой, езжай с ними. Мы приедем следом. – И почти силком выталкивает женщину из замка.

Дверь закрывается за поварихой, отсекая стихию, и на секунды повисает давящая тишина.

– Ника, – впервые обращается к ней Паола, – идите отдыхать. Мы съездим в больницу, проконтролируем. Через пару часов вернемся. На утро я вызову нового повара, так что не пугайтесь незнакомым лицам, – устало шутит она.

– Я за документами, – чеканит Джианна и уходит из парадной залы.

– Не волнуйтесь за меня. У меня достаточно работы. – Ника встает, опираясь на стену. Несчастный случай, свидетелем которого она стала, выбивает почву из‑под ног.

Она бредет по пустому замку. Кажется, что она до сих пор слышит крики Люсы и Мими. И вспоминает, что так и не сумела разговорить девочку. А ведь та знала гораздо больше и предупреждала: «Беги».

Ника замирает возле лестницы, пытаясь переварить запоздалую мысль.

Слова Мими, которые та прокричала в бреду: «Я же молчала… Вы обещали, что не отправите меня в интернат!»

Воспаленный разум окружил Мими страхами из реальной жизни. Девочка боялась, что ее оторвут от семьи, боялась остаться одной только потому, что услышала нечто запретное.

А следующая мысль заставила Нику взбежать по ступенькам и спрятаться в спальне. Мими не могла открыть правду, но пыталась предупредить.

Ника со стоном оседает на пол и прячет лицо в коленях. Перед глазами стоит обожженное тело девочки. А голова разрывается от мыслей. Маленькие стрелки на наручных часах указывают на второй час ночи. Заснуть? Смехотворная затея. Только не этой ночью.

Глава 22. Маддалена давно мертва

Ника уснула только под утро. Точнее, это напоминало падение с башни, когда организм устал бороться и рухнул в объятия спасительного сна. Она закрыла глаза в шесть утра и открыла в половину двенадцатого. Пять с половиной часов выпали из жизни как недостающая деталь конструктора лего. Если время начинает сыпаться сквозь пальцы, его тяжело остановить.

Ника через силу приводит себя в порядок и впервые пользуется тональным кремом, чтобы замазать темные круги под глазами. Зачесывает волосы в конский хвост и натягивает мохеровый свитер. Погода такая же сумрачная, как и на душе Ники. Серые ленивые облака ползут по небу, раздумывая, пролить дождь или нет. Ненавистная туманная дымка клубится вокруг замка.

В Кастелло ди Карлини совсем не та солнечная Италия, в которую влюбилась Ника давным‑давно. Здесь другая страна, и она живет по своим законам.

Ника осторожно спускается на первый этаж. Крадется, как воровка. Но в поместье тихо, безлюдно. Не видно даже горничных, которых Люса вечно обзывала тощими тенями. На кухне тоже никого. Вряд ли Паола успела найти временную повариху. Скорее всего, после ночных бдений ее так же сморил сон.

Но Ника только рада возможности побыть наедине с собой. Выносить молчание чужого человека сейчас было бы тяжело. Она быстро находит ручную кофеварку, в холодильнике – молоко, яйца и ветчину, в хлебнице – вчера испеченный хлеб. И с удовольствием начинает готовить. Обыкновенные рутинные действия доставляют ей больше удовольствия, чем прогулка по морю. А когда по кухне разлетается ароматный запах кофе, губы поневоле растягиваются в улыбке.

– Ммм, так вот кого Паола наняла поваром?

Ника чуть не роняет венчик в яичную смесь от насмешливого голоса графа. Он стоит в проеме, скрестив на груди руки и прислонившись плечом к косяку двери. Волосы взлохмачены, и вряд ли расческа касалась их этим утром. Просторная белая рубашка свободно висит на Стефано. Она едва застегнута до середины, оголяя смуглую кожу. Ника смущенно отворачивается и принимается еще усерднее взбивать яйца.

– Да, деньги лишними не будут, – бурчит она. Затем неохотно добавляет: – Омлет с ветчиной? – вопросительно изгибает левую бровь. – Могу добавить «по‑французски», чтобы звучало красивее.

– С удовольствием отведаю твоего омлета, но сначала, – Стефано с улыбкой подходит к кофеварке и разливает темно‑коричневую бодрящую жидкость по кружкам, – кофе.

Пока Ника готовит завтрак, спиной ощущает его цепкий взгляд.

Стефано не стремится нарушать тишину, но, когда молчание становится невыносимым, она первая сдается:

– Как Люса и Мими?

– Люса в относительном порядке. Ей обработали ладони и еле выдворили из больницы. Она хотела остаться с Мими. Сейчас, наверное, спит, но как только проснется, Анджело в ее распоряжении.

– А Мими? – У Ники сбивается дыхание.

– У нее сильные ожоги. В основном пострадали руки и ноги. Реабилитация будет долгой. – Стефано запивает горькие слова крепким кофе.

Ника выкладывает омлет на тарелки и задумчиво разглядывает свое творение. До шедевров Люсы ей далеко, но она надеется, что по вкусу вполне съедобно. Ника ставит тарелки на стол и садится напротив графа. Скрывает улыбку за кружкой кофе, видя озадаченное лицо мужчины, пока он разглядывает желтые комочки омлета и пережаренной колбасы. Осторожно пробует, медленно жует и тут же кивает:

– На удивление вкусно.

– Слава богу. Я и готовка – несовместимые вещи. У нас в семье обычно готовит мама.

– Ничего страшного. Всегда можно нанять повара.

Они отвлеклись от тяжелой темы ожогов Мими на короткие минуты, и эта передышка позволила Нике привести сумбурные мысли в порядок.

– Так и не выяснили, из‑за чего случился пожар?

Стефано качает головой:

– Свет работает, с проводкой нет никаких проблем. Если только Мими уронила свечи, но пожар такой силы не может вспыхнуть от крохотного огонька.

– А Мими ничего не помнит?

– Она была без сознания, а потом начала бредить. Ты же сама видела. Возможно, сегодня Люсе или Джианне удастся ее расспросить.

Ника отодвигает в сторону пустую кружку и буравит взглядом стол:

– Я планировала в ближайшие дни фотографировать подземелье.

Стефано вздрагивает и рефлекторно накрывает руку Ники ладонью, но поспешно ее отдергивает.

– Не надо. – Его лицо бледнеет. – Я не хочу, чтобы и ты пострадала.

– Ты же не думаешь, что там творится чертовщина?

– Нет. Но я уже ни в чем не уверен. Тем более ты ведь сфотографировала… нечто. – Последние слова заставляют мужчину сморщиться, как от зубной боли.

Ника от удивления забывает дышать:

– Теперь ты веришь мне?

– Скажем так, я верю, что ты не обманщица и прошу прощения за то, что считал иначе.

– Почему вдруг изменил мнение?

– Ну, чтобы сфальсифицировать фотографию, нужно как минимум отсканировать ее, обработать в фотошопе, а затем распечатать. А я не видел в твоей комнате ни сканера, ни принтера.

– Оооо, – озадаченно протягивает Ника, – довольно… рационально.

Стефано улыбается:

– Но я не могу объяснить то, что зафиксировала твоя камера.

– Она сфотографировала призрака.

Он с шумом выдыхает:

– Призраков не существует!

– Существует! И, возможно, случившееся с Мими – тоже дело рук призрака. Некой Маддалены! – восклицает Ника и даже привстает, опираясь на стол.

При этом имени Стефано замирает. Серые глаза становятся еще светлее и чуть ли не сливаются с белой кожей.

– Откуда ты знаешь про нее? – выдавливает он из себя.

– Мими случайно упомянула какую‑то сказку о Маддалене. И назвала так призрака с фотографии, – смущенно объясняет Ника.

Она не ожидала увидеть страх в глазах Стефано. Она медленно садится.

Граф молчит. Ника видит, что он сосредоточенно думает, что именно ей сказать. Но никак не ожидает услышать следующее:

– Маддалена давно мертва. И лучше не впутывайся в семейные распри. Умоляю, – почти шепчет он и встает из‑за стола. – Мне нужно работать. До встречи за ужином.

Граф бесшумно уходит. Ника смотрит на тарелки с недоеденным омлетом и пытается отыскать момент, когда приятный завтрак превратился в очередную войну. Но на душе приятным грузом оседают слова Стефано: «я верю».

А следом уже горькое и тяжелое: «умоляю».

* * *

Ника не сразу различает приглушенный стук в дверь. Вчера она потратила день, чтобы сфотографировать жилые помещения, так что теперь единственной нетронутой комнатой остается спальня Стефано и столовая. А также подземелье. Чтобы ни говорил мужчина, это ее работа, и она должна выполнить ее до конца.

Она хмуро оглядывается на звук и вешает на прищепку последнюю фотографию. В этот раз обошлось без путешествий в прошлое, но найти закономерность не получилось. Вопросы продолжают жужжать над ушами, как рой пчел.

– Кто там? – Ника вытирает руки о полотенце и выключает красный свет. Выходит в комнату и слышит мелодичный голос:

– Это Паола.

Ника поспешно открывает двери и смущенно улыбается:

– Простите. Когда работаю, привыкла закрываться, чтобы не мешали.

– Ничего страшного. Я тоже люблю уединение. – Паола заходит и задумчиво осматривается, словно что‑то ищет. Ее взгляд замирает на лице Ники: – Вам много работы осталось?

– Буквально пару дней, и я предоставлю вам полноценный каталог.

– Значит, если сегодня мы устроим выходной, ничего страшного не случится. – Паола подмигивает.

– Выходной?

Ника раскатывает длинные рукава рубашки, пытаясь придать себе более приличный вид. Но спутанный хвост на голове, отсутствие косметики играют не в ее пользу.

– Да. Ситуация с Мими вытянула из меня последние силы. Но теперь девочка идет на поправку, хоть это и не быстрый процесс. А я хочу немного развеяться, и мне нужна напарница.

– Джианна? – предлагает Ника.

Слова графини не просто вводят ее в тупик. Она понятия не имеет, о чем идет речь.

– Нет. Сестра – угрюмая и мрачная последние дни. До сих пор не придет в себя. К тому же она видела наш офис и склад, а вы нет. – Паола щурится и оглядывает Нику. – Подберем что‑нибудь из одежды. Стефано понравится.

– При чем здесь Стефано? – вспыхивает Ника. – И я не планировала заниматься шопингом.

– Какой шопинг, Ника. «КейВи» – это бренд. Это стиль. А не обычный «шопинг», – презрительно добавляет графиня. – О деньгах не беспокойтесь. Жду вас через полчаса возле ворот. Прокатимся по Италии.

Ника остается одна, потому что Паола буквально исчезает, и возражения повисают в воздухе. Спорить с графиней Карлини себе дороже.

Она – мой работодатель, – напоминает себе Ника и обреченно переодевается. Кое‑как приводит волосы в порядок, светло‑розовой помадой касается губ и на мгновение застывает. Воспоминания о поцелуе накатывают как морской прибой. Но пусть они до сих пор яркие и цветные, пройдет время, и чувства поблекнут. Все в этом мире теряет блеск.

Ника запихивает в рюкзак камеру и закидывает на плечо привычную тяжесть. Сегодня на улице тепло, хоть и ветрено, но солнце ласкает лучами даже замок.

Ника быстро спускается по пустынной улице, дожидается, когда откроют ворота и опасливо выходит. В прошлый раз журналисты запечатлели их поцелуй со Стефано. Неизвестно, что еще они жаждут заполучить.

На парковке стоит серебристая «Тесла». Паола машет ей из окна, и Ника, вздохнув, садится. В салоне пахнет сладко‑древесными духами графини и роскошью.

– Ехать минут сорок, так что расслабьтесь и слушайте музыку. – Легкими движениями Паола включает на дисплее радио.

За всю дорогу она больше не произносит ни слова. Изредка то барабанит пальцами по рулю, то подпевает знакомым песням, но поддерживать разговор не стремится. Автомобиль несется по гладкой автостраде, вдали напоминающей стеклянную поверхность из‑за пылающего солнца. И Ника в который раз убеждается, что в замке свой климат – туманный, мрачный и дождливый.

Они съезжают с автострады и начинают петлять между однотипными коттеджами с рыжими черепичными крышами, но постепенно пейзаж меняется на трехэтажные глянцевые здания с яркими вывесками. В конце концов они приближаются к широкому, похожему на большую серую коробку складу, где на полупустой парковке Ника замечает «Роллс‑Ройс» Стефано.

– Брат тоже в офисе. Я ему верю. Сейчас всем тяжело. Но ничего. Мими поправится, запустим в замок туристов, это его оживит. И Стефано признает, что моя идея была гениальной, – почти грозно заявляет Паола, а потом с усмешкой добавляет: – Всегда должен быть запасной план.

Ника не очень понимает, к кому относятся последние слова графини, и старается придумать хоть что‑то, чтобы поддержать беседу:

– Вы часто, когда хотите развеяться, едете на работу?

– Прозвучит дико, но да. Я люблю свою работу. Вы ведь понимаете меня?

– Вполне.

Паола улыбается и вылезает из машины.

Ника почти с грустью провожает взглядом ее элегантную черную юбку с высокой талией и шелковую красную рубашку. Наверное, такие женщины нравятся Стефано больше. Она встряхивает головой и выбирается из машины. Абсурдные мысли.

Ника сама разорвала отношения с мужчиной. Хотя это и отношениями трудно назвать.

– Это наш склад, ну и временный офис. Обычно мы работаем в Риме. – Паола закрывает «Теслу» и кивает на черные двери. – Пойдемте, я покажу вам последнюю линию одежды. Она еще не поступила в магазины, но я уверена, это будет писк моды.

Ника перебегает под солнцем через парковку и с блаженством окунается в прохладную тень склада. Тихо шумят кондиционеры. Пахнет специфическим запахом, напоминающим запах мокрого асфальта после дождя. Вдоль серых невзрачных стен, а также посреди помещения рядами тянутся бесконечные вешалки с одеждой пестрых, пастельных, темных цветов. Такого многообразия нарядов Ника не видела даже в магазинах.

Паола уверенно идет вдоль стеллажей, стук ее каблуков эхом уносится ввысь, под своды далекого потолка.

– Дарья, – кричит она, – нам нужна последняя коллекция вечерних платьев. Куда ты ее переставила?

Среди рядов одежды появляется худенькая женщина с короткой стрижкой под мальчика. Джинсы с прорезями на коленях, белая футболка с изображением черепа. Помощница – полный контраст рядом с женственной Паолой.

– Я все подготовила, синьорина Росси. – Она улыбается белоснежными из‑за смуглого лица зубами. – Как вы и просили.

Дарья ведет их сквозь лабиринт к импровизированной примерочной из соединенных вешалок на колесах и с гордым видом показывает несколько платьев в прозрачных чехлах.

– Я подобрала по вашим словам эти платья. Думаю, они лучше остальных подойдут синьорине. – И Дарья бросает на Нику лукавый взгляд.

– Кажется, я что‑то упустила? – Ника смотрит на прекрасные платья и с трудом вспоминает, когда в последний раз надевала нечто подобное. Видимо, никогда.

– Хочу устроить ужин. Стефано, Джианна, я и вы. К сожалению, без Люсы. Душа жаждет праздника, Ника. Выбирайте любое платье. На сегодняшний вечер оно ваше.

– Праздник? Думаете, уместно…

– Уместно, – отрезает Паола. – Все же хорошо. Мими жива. Это главное. Никому не станет хуже от небольшого ужина.

Ника переводит дыхание и неуверенно разглядывает платья:

– Ммм…

Дарья хлопает в ладоши, срывает с вешалки три платья, зеленого, красного и черного цвета, и заталкивает Нику в раздевалку. Она оказывается в квадрате из одежды и недоуменно смотрит на Паолу. Та улыбается:

– Переодевайтесь, Ника. Я ведь знаю, у вас, кроме джинсов, ничего нет. Стефано понравится.

Щеки начинают гореть, и Ника не осмеливается возразить. Покорно примеряет сначала короткое черное платье – коктейльный вариант, и тут же поспешно снимает, когда видит в зеркале обнаженные ноги. Красное кажется чересчур вызывающим, а вот изумрудное платье в пол преображает Нику, и даже ее глаза становятся глубже и зеленее.

– Да, да, – Паола откатывает в сторону одну из вешалок и довольно оглядывает Нику, – словно для вас сшито.

– Мне тоже нравится, – бормочет Ника.

Она крутится перед зеркалом, кожей ощущая прохладный шелк ткани, и повторяет про себя слова графини: «Стефано понравится».

– Но у меня нет подходящей обуви…

– О, перестаньте, – смеется Паола. – Здесь мы найдем все!

Спустя полчаса они выходят со склада с двумя огромными пакетами. В одном были упакованы изумрудное платье и черные босоножки для Ники, в другом – темно‑синее платье для Паолы.

– Возможно, стоило подобрать что‑нибудь для Джианны? – Ника щурится от солнца, которое за это время стало лишь ярче.

– Она наденет брючный костюм. Джианна, как и вы, ненавидит юбки.

– Я не то чтобы не люблю, но…

Паола застывает напротив сочно‑красного «Ягуара», припаркованного возле автомобиля Стефано. На лице женщины проскальзывает настоящая злоба, агрессия, которая окончательно превращает ее в Джианну.

– У нас гости, – цедит она и рывком открывает багажник «Теслы». Закидывает внутрь пакеты и бесцеремонно захлопывает его. – Пойдемте, – Паола хватает Нику за руку, – навестим Стефано.

Ее глаза сверкают черным пламенем.

Глава 23. Рыжее, зеленое и ревность

Подъем на третий этаж тянется бесконечно долго. Паола молчит, но Ника кожей ощущает злую вибрацию, исходящую от нее. Так взбеситься из‑за красного «Ягуара»? Интересно, какие же гости могут довести до ярости при одной лишь мысли? Ника подавляет вздох и перевешивает рюкзак за правое плечо.

Вокруг бегут стены, по цвету напоминающие мокрый камень. Но пахнет свежестью, словно веет морским бризом. Неестественным, искусственным, но все‑таки бризом. Между этажами снуют сотрудники. Кто‑то тащит кипу бумаг, кто‑то кутается в ткани разных оттенков. Неизменно при виде Паолы их лица растягиваются в искренних улыбках, и пару раз Ника порывается достать камеру. Однако напряженная спина графини убивает желание фотографировать.

Стук каблуков гулко разносится по лестнице, будто женщина специально топает громче, чтобы предупредить противника. Но если и так, скорее всего «причине злости» Паолы наплевать на это.

На последнем этаже графиня останавливается перед блестящей дверью, черной и железной. Кажется, откроешь ее и тебя поглотит бездонный космос.

Паола сосредоточивается на дыхании, пытаясь избавиться от гнева. Точнее, скрыть, потому что даже воздух вокруг женщины заряжен отрицательными эмоциями и с головой выдает ее.

– Стефано! – громко восклицает Паола, одновременно с этим распахивая дверь.

Ника в неуверенности топчется на лестничной площадке и неохотно заходит следом, окунаясь в душный, приторный аромат женских духов. Внутри ее взрываются эмоции.

Рыжий. Сочный, яркий цвет волос у девицы, которая сидит на краю стола Стефано. Зеленое платье, как у греческих богинь, с глубоким разрезом до середины бедра, оголяет смуглую кожу. Нога слегка покачивается, и стразы на босоножке сверкают в солнечных лучах. Все в незнакомке выглядит вульгарным, неуместным… Это откровенное декольте на высокой груди! Ее локоны до поясницы! Красивое, идеальное лицо. Кукольное, ненастоящее!

Ника стискивает лямку рюкзака, пытается взять себя в руки, но чувства ломают любые преграды вокруг сердца. Отворачивается, стараясь сосредоточиться на уютном, просторном кабинете Стефано. Подвесные полки на стене, заполненные папками. Овальный стол посредине, на нем только раскрытый ноутбук. Окна в пол. Стефано, который откинулся в кресле. Ника цепляется взглядом за его серебристые глаза. Дыхание сбивается. И она с ужасом понимает, что граф что‑то говорит ей. Говорит… А она не слышит!

– Простите…

– Ника, познакомьтесь, – шипит Паола. Звуки врываются в жизнь Ники бурным потоком. – Фрэнка Аттвуд. Рыжая, как и все англичане.

– Я наполовину итальянка. – Девушка мило улыбается, но даже не думает слезать со стола. Наоборот, садится удобнее и закидывает ногу на ногу. – Паола, вижу, ты скучала по мне.

– Я…

– Ника, вы в порядке? – поспешно перебивает сестру Стефано.

Его официальный тон хуже пощечины. Она невольно опускает голову, чтобы скрыть боль.

Боже, я – идиотка! Идиотка! Влюбилась, так беспечно, так глупо!

Да, Ника любит его. Но поняла поздно. После того, как оттолкнула. А сейчас рядом с ним Она. Пусть бывшая, пусть лицемерная, но до невозможности красивая – Фрэнка Аттвуд. Фотомодель. Они – красивая пара. Сфотографировать их на фоне замка…

От этой мысли скручивает живот.

– Да. Сегодня душно, – шепчет Ника.

Поднимает голову и встречает внимательный взгляд Фрэнки. Такие ясные голубые глаза. Безоблачное небо в погожий день.

– Ни‑ка, – она чеканит ее имя по слогам, пробуя каждую букву на вкус, – вы ведь не родственники? – Фрэнка снисходительно улыбается. – Я вас не помню. Вы, наверное, не местная, судя по внешнему виду. – Она кладет руку на ногу и стучит аккуратными ноготками по коленке.

Бесит!

– Я из России. – Ника вскидывает голову. – Не стоит судить только по внешности, иначе про вас вряд ли скажешь что‑нибудь хорошее.

Фрэнка ошеломленно приоткрывает рот, а Паола громко хохочет, наплевав на приличия.

– Простите, если обидела. Меня часто упрекают в прямолинейности. – Ника игнорирует нахмуренный взгляд Стефано. – Паола, я подожду вас на улице. До свидания, мисс Аттвуд. Граф Карлини.

И она вылетает из кабинета, пока ее прямота не довела до скандала. Быстро спускается по ступеням, перепрыгивая через две, и останавливается только на парковке. Лучше здесь, под открытым солнцем, которое бесстыдно жжет кожу, чем внутри, где холод Стефано и презрение Фрэнки ранят сильнее, чем солнечный ожог. Она теряет чувство времени, погрузившись в эмоции.

– Уверена, вы слышали обо мне. – Колкий голос ударяет в спину.

Ника поворачивается. Фрэнка не спеша выходит, под рукой небрежно засунут серебряный клатч. Солнцезащитные очки черной пленкой закрывают красивые глаза.

– Да, – в тон отвечает Ника. Она сбежала от нее, а в итоге осталась наедине с тигрицей. – Пересказать?

– Нет, – усмехается Фрэнка. – Меня не интересует ваше мнение. Еще десять минут назад я даже не знала о вашем существовании, и меня устраивал этот факт. Но кое‑что мне не понравилось.

– Знаете, меня тоже не интересует, что вам не понравилось, – язвит Ника.

Теперь, когда первая волна ревности улеглась, она полностью контролирует себя. И все же, как никогда раньше, Нике хочется надеть то прекрасное изумрудное платье, чтобы заставить заткнуться рыжеволосую бестию.

Фрэнка будто не слышит слов Ники:

– Я заметила взгляд Стефано, когда он увидел вас. И узнала его. Раньше он смотрел так лишь на меня.

Сердце пропускает удар.

– И что? – Ника старается, чтобы голос не дрожал. Но, судя по ухмылке Фрэнки, не выходит.

– Да ничего. Вы мне не соперница. – Женщина подходит ближе, и Ника снова улавливает сладкие духи, от которых кружится голова.

– Я вас не понимаю. Вы же сами бросили Стефано, натравили на него адвокатов, обвинили в изнасиловании… Как вы можете. – От злости заплетается язык, и Ника проглатывает некоторые звуки. Прорезается акцент.

– Как бросила, так и подберу. В конце концов, я – женщина, и мне позволительно совершать ошибки, Ни‑ка. – И снова чеканка имени.

Ника передергивает плечами из‑за холодных мурашек.

– Но вам не понять, потому что вы не нашего круга. – Очередная снисходительная улыбка Фрэнки. – До свидания. И не путайтесь у меня под ногами.

Она перебрасывает волосы через плечо и идет к красному «Ягуару», покачивая бедрами. Некоторые рождаются женщинами. А Ника родилась пацанкой. И это не изменит никакое платье.

* * *

– Что она здесь забыла?

Дверь за Фрэнкой едва успела закрыться, как Паола вызверилась на Стефано.

Он смотрит на сестру, но видит темно‑зеленые глаза Ники. Пытается прогнать видение, однако оно прочно оседает в голове, вцепившись в мозг мизерными щупальцами.

– Ты же знаешь Фрэнку. Никогда не понятно, что у нее на уме.

Стефано прокручивает в мыслях слова бывшей любовницы, которые та бросила перед уходом: «Буду ждать твоего звонка».

Вот так легко она перечеркнула прошлое, стерла гору ошибок обычным ластиком и с милой улыбкой предложила начать отношения заново.

– Я знаю одно. Она – первоклассная стерва. Как ты мог так спокойно с ней общаться, словно ничего не было. Фрэнка протащила тебя через все круги ада, выудила море денег, а ты чуть ли не чай с ней пьешь.

Паола садится на офисный стул и прижимает дрожащие ладони к лицу.

– Твоя мягкотелость ужасно раздражает, – устало добавляет она. Опускает руки и смотрит на Стефано, как учительница на безнадежного двоечника.

– Паола, я мог бы устроить сцену, выгнать Фрэнку с криками, но стало бы только хуже. Она – энергетический вампир. Питается эмоциями, и восприняла бы это в свою пользу. Равнодушие убьет ее быстрее. – Стефано улыбается.

– Убьет ее быстрее Джиа, если узнает, что она вновь объявилась на горизонте, – фыркает Паола и встает. Приглаживает волосы, которые вздыбились, как шерсть у кошки. – Не опаздывай на ужин. Я приготовила сюрприз.

– Сюрприз? – Стефано буравит сестру взглядом, но ни единый мускул не дергается на ее лице.

– Да. Скоро все закончится, и я не знаю, как именно. Хочу насладиться жизнью, пока есть возможность.

– Паола, – укоризненно произносит Стефано, но женщина взмахивает рукой:

– Нет. Все в порядке. Только не опаздывай. И надень костюм. Люблю тебя.

* * *

Неудобно. Единственное, что чувствует Ника. Неудобно фотографировать в длинном шифоновом платье с высокой талией. Короткие кружевные рукава, которые плавно перетекают в ворот с закрытым горлом из такого же тонкого кружева, сложно назвать одеждой. А каблуки постоянно цепляют подол, особенно если она хочет присесть, чтобы найти нужный ракурс.

Локоны и нежный вечерний макияж, с которыми помогла Паола, явно принадлежат чужому человеку.

Ника не узнает себя в зеркале. Незнакомка с чувственными губами – это кто угодно, но не она. Только слегка раскосые болотные глаза выдают Нику. И от этого становится еще хуже. Лучше спрятаться, взять другое имя, надеть на себя временную маску. Но не показывать свое настоящее «я».

В столовой одиноко горит камин. Стол накрыт на четыре персоны, и от этого кажется пустым. Еще никого нет, и Ника пользуется случаем, чтобы сделать пару кадров. Съемка позволяет отвлечься и успокоить нервно бьющееся сердце.

– Теперь мне ясны загадочные улыбки Паолы и сюрприз, которым она грозилась целый день.

От знакомого с хрипотцой голоса мурашки обнимают Нику теплыми объятиями. Она опускает камеру и несколько секунд не в силах говорить. Серый приталенный костюм‑тройка выглядит на Стефано так естественно, словно он в домашних штанах.

– Я вообще не понимаю, зачем все это, – бормочет Ника.

Стефано подходит к ней, и, несмотря на небрежный вид – руки засунуты в карманы, плечи расслаблены, – он выглядит как крадущийся тигр.

– Мои сестры всегда себе на уме, поэтому даже не пытайся искать причины их поступков. Все равно не найдешь.

От его восхищенного взгляда Ника не знает, куда себя деть. Просто провалиться под пол не получится. Впервые ей тяжело быть такой же прямолинейной, как обычно. Сейчас она чувствует себя беззащитной. В этом платье, с этим макияжем она теряет свою броню.

– Мы снова на «ты», – обиженно бросает она.

– А, ты про тот случай в кабинете? Я не хотел, чтобы Фрэнка приревновала к тебе. Она может быть прилипчивой, как клей.

– Я заметила, но твоя забота не помогла.

– Фрэнка что‑то сделала тебе? – Между бровей Стефано пролегает морщинка.

Он порывисто касается плеча Ники и слегка сжимает.

– Я умею за себя постоять, – шепчет Ника и поспешно отходит от мужчины, когда дверь раскрывается и в столовую входят сестры.

Ноги не держат, и она устало садится за стол.

– О боги, ты накрасилась? И в платье? А я думала, мы вместе поддержим нашу партию феминисток, – Джианна насмешливо оглядывает Нику.

Паола была права. Джианна не изменила своему стилю, хотя ее темно‑кремовый брючный костюм выглядит так же элегантно, как и синее платье сестры.

Ника молчит. Только бросает на Джианну косой взгляд и утыкается в тарелку. Фотоаппарат заботливо лежит рядом на столе. Паола поспешно занимает место рядом с сестрой, и Стефано садится возле Ники. Его пальцы вскользь касаются ее бедра. Она вздрагивает.

– Что у нас сегодня на ужин? – Джианна потирает руки и с аппетитом рассматривает закуски. – Тарталетки с икрой, креветки, кальмары… Замечательно! Морепродукты.

Несмотря на ее браваду, темные круги под глазами выдают усталые бессонные ночи. Впалые щеки и побледневшая кожа – бесконечная тревога о Мими. Кажется, стоит нажать на нужный рычаг, и Джианна сломается на глазах.

– Да, временный повар замечательно справляется. Однако до Люсы ей все равно далеко. – Паола улыбается брату, пока тот разливает белое вино по бокалам.

– Как она? – роняет Стефано.

– Так же. Но время лечит. Мими поправится, а значит, и Люса тоже. – И Джианна опрокидывает в себя бокал вина.

В ее голосе не слышно привычной иронии и сарказма. Сейчас она такая же обнаженная, как и Ника.

– Знаете, – произносит Паола, – давайте не будем о грустном. Скоро Ника представит каталог и уедет домой, но за это время я так к ней привыкла, что буду скучать. – Женщина улыбается.

– Да уж, – хмыкает Джианна, – она столько насмотрелась, что уже стала почти членом семьи.

– Спасибо, – судорожно выдавливает Ника.

Семья? Я помню ваш разговор.

Желание скинуть с себя платье только усиливается. Хочется надеть обычные джинсы и майку. Притворяться кем‑то другим Ника не умеет. И не хочет. Даже ради Стефано.

– Тебе много осталось комнат? – спрашивает мужчина.

Ника смотрит на него и чувствует, как краснеет:

– Только твоя.

Джианна хохочет:

– Так это исправимо. После ужина он покажет тебе свои хоромы. Там даже прибираться не надо. Стерильно, как в больнице. – Она давится последним словом.

– Не до такой степени, – бурчит Стефано. – Но да. Проблемы нет.

– Давайте я сфотографирую вас всех вместе! – восклицает Ника, чтобы избежать щекотливой темы, и с радостью хватается за камеру.

На лице Джианны сверкает искренняя улыбка, и она притягивает сестру к себе. Паола смеется. А Стефано слегка наклоняет голову и тепло улыбается. Фотография выходит чудесной. И Ника впервые чувствует, что перед ней настоящая семья.

За ужином разговоры шли о моде, о России и зиме. Беседа велась мягко и непринужденно. Даже Джианна поумерила пыл и перестала цеплять Нику. Но все равно нечто невидимое висело удушливым колпаком над ними и мешало забыть о страшном пожаре в подземелье.

Джианна первая отправилась спать, а вскоре и Паола.

Ника сама не замечает, как стрелки на часах двигаются в сторону полуночи. Но Стефано никуда не спешит. Он молча разглядывает вино в бокале и даже после ухода сестер не нарушает тишину.

– Наверное, пора отдыхать. – Ника откладывает в сторону десертную вилку.

Стефано переводит на нее задумчивый взгляд и кивает:

– Сфотографируешь мою комнату?

Несколько секунд Ника осмысливает вопрос.

– Возможно, лучше днем?

– Днем я буду работать. Сейчас самое время. К тому же я еще не хочу спать.

Она не решается возразить. Стефано говорит мягко и спокойно, но в его тоне ощущается властность. И Ника покорно встает и следует за графом по пустому замку. Он так же включает свет в каждой комнате. Интересно, сегодня кто‑нибудь выключит его или окна замка будут гореть желтыми глазницами всю ночь?

Знакомая винтовая лестница, на которой двести лет назад погибла Росина, приводит Нику в круглую спальню Стефано, почти идентичную ее комнате. Мельком оглядывает леопардовое покрывало на кровати, заваленный бумагами стол. Делает несколько снимков, разворачивается и фотографирует Стефано, стоящего в дверях. От серебристых глаз сердце щемит. Она опускает камеру и не сводит с мужчины глаз. Завороженная, смотрит, как он закрывает двери и медленно подходит к ней. Сжимает ладонями ее плечи.

– Ты нужна мне, Ника, – тихо шепчет он. – Я пытался выбросить тебя из головы, но не могу. Прости за те слова, что ты услышала. Прости за Фрэнку. Прости за все, но дай мне шанс.

– Шанс? – глухо повторяет Ника. – О чем ты, Стефано? Я не пара тебе. – Она сбрасывает его руки с плеч. – Сегодня я это поняла, когда увидела Фрэнку.

– А кто пара? Фрэнка, которой были нужны от меня лишь деньги? Ты думаешь, она сегодня явилась, и я тут же все забыл? Не смеши меня, Ника. Твоя ревность забавляет.

– Я не ревную.

– А как это называется? – Стефано перехватывает ее локон и пропускает между пальцами.

– Здравый смысл. В твоем мире все красивые, элегантные… – Она замолкает.

– Ну, продолжай. Или закончились аргументы? – На его губах мелькает улыбка. – А хочешь, я расскажу тебе, кто мне пара?

– Нет, – мотает головой Ника, но Стефано не слушает ее.

Он продолжает наступать на нее, а она пятится, как перепуганный мышонок, пока не натыкается на стол. Мужчина перехватывает ее руки и забирает фотоаппарат. Аккуратно кладет на стол.

– Мне в самый раз подходит веселая, прямолинейная сорвиголова, которая катается на поездах и прыгает с парашютом. – Он обхватывает ее лицо ладонями.

Ника смотрит Стефано в глаза и не может отвести взгляд, полностью очарованная плавленым серебром.

– Значит, я – сорвиголова? – улыбается она.

– Еще какая. Дашь мне шанс?

Да.

И они растворяются в поцелуе. В чувствах, в прикосновениях. Два изголодавшихся по любви человека пытаются залечить раны друг друга.

* * *

Изумрудное платье брошено на стул. Поверх него лежит мужская рубашка, и в голове Ники проскальзывают игривые мысли, что одежда переплелась так же, как и хозяева. Покрывало холодит обнаженную кожу, а объятия Стефано, наоборот, греют.

– Ты – мое лекарство, – шепчет мужчина.

Его пальцы касаются шрамов на пояснице Ники, перебегают на израненные бедра, словно считают каждую отметину на ее теле. Приглушенный свет бра рассеивается по спальне. Глаза невольно закрываются.

– Я хочу излечить и тебя, – продолжает шептать Стефано.

– Ты уже это делаешь, хотя мне все кажется неправильным. – Ника сонно потягивается и прижимается к мужчине. – Твои сестры не одобрят наши отношения.

– Значит, у нас все‑таки отношения?

– А у итальянцев это называется иначе?! – Ника щиплет Стефано за бок, и он смеется, заглушая ее возмущения поцелуем.

Она кладет голову ему на плечо и задумчиво вырисовывает каждый квадратик на его животе.

– Я сопротивлялась как могла.

– И поэтому пошла со мной в спальню.

– Ну, я всего лишь человек. И, – она прикусила нижнюю губу, – ты – первый мужчина за последние три года, перед которым я переборола свой страх. Теперь рядом с тобой мне так спокойно, – она закрывает глаза и сильнее обнимает Стефано, – как никогда.

Зарывается лицом в шею, вдыхает терпкий запах кардамона.

– Я рад, что ты доверяешь мне.

Почему‑то фраза Стефано звучит фальшиво, словно кто‑то вынуждает его сказать это.

Ника хмурится:

– Доверяю, но ты для меня закрытая книга. Я знаю, что у тебя есть фобия, но не знаю, как она появилась. Знаю, что в вашем роду была некая Маддалена, которую все боятся, но не понимаю – почему?

Стефано выдыхает сквозь стиснутые зубы. Морщина на лбу выдает метания. В итоге мужчина наклоняется к тумбочке и вытаскивает из ящика старую коричневую книгу. Ника сразу ее узнает.

– Это дневник Викензо Росси, моего прадеда. Он углубленно изучал историю нашего рода.

– Да я смотрю, он самый известный из графов, – иронично фыркает Ника. – Не успела приехать, как услышала о Викензо – Потрошителе.

– Он не был им.

– Слухи живут дольше, чем нам хотелось бы.

Стефано печально улыбается и перелистывает страницы, исписанные четким, ровным почерком без единой помарки. Почерк решительного человека. Или одержимого. Наконец Стефано раскрывает книгу на середине и показывает на черно‑белый портрет девушки, выведенный твердой, умелой рукой.

– Самый известный не он. А граф Карлини Марко. А это – Маддалена.

Ника осторожно касается шероховатой страницы. На рисунке изображена молодая девушка с острыми чертами лица. Длинные кудрявые волосы обвивают ее тело, как змеи. Но больше всего внимания уделено глазам. Они прорисованы детально, не забыта ни одна ресничка. Выразительные, черные, как небо без звезд. А на груди расцветает знакомый Нике кулон.

– Чимарута, – шепчет она.

– Ведьминский амулет. Он действительно защищает от порчи, сглаза, его надевали на детей, но некоторые считают, что изначально чимарута была оберегом не от ведьм, а, наоборот, для них.

– То есть Маддалена была ведьмой?

В голове вспыхивают слова из прошлого:

«Трагедия столетней давности нас не касается. Как и проклятье ведьмы!»

– Ты считаешь, что она прокляла ваш род? – Ника отрывает взгляд от рисунка и смотрит на Стефано.

Она так много могла бы ему рассказать, но страх сковывает губы. Мужчина посчитает ее сумасшедшей.

Путешествия во времени? Скептик Стефано ни за что не поверит.

И, словно подтверждая слова Ники, Стефано усмехается:

– Я не верю в проклятья. Даже если в них верят другие. Это невозможно. Слова ведьмы, жившей четыреста лет назад, не могут влиять на жизнь сейчас. Никак. Даже этот портрет – копия старинных набросков, которые нашел Викензо. Никаких доказательств нет.

– Тогда почему ты боишься темноты? – Ника хмурится.

Стефано со вздохом закрывает книгу и кладет на тумбочку. Прижимает к себе Нику, будто боится, что она убежит.

– В детстве мы часто жили в замке. Особенно летом. В ту ночь была такая же гроза, как совсем недавно, когда Мими получила ожоги. – Каждое слово Стефано произносит с мучением. Ника видит, как он сжимает веки, а губы, сопротивляясь, кривятся. – Я услышал женский плач. Или крик. Нечто похожее на рыдания. И подумал, что это Паола или Джиа. Лучше бы я не ходил…

Он замолкает. Ника легкими поцелуями покрывает лицо Стефано. Но он не раскрывает глаза, словно не может вырваться из прошлого.

– Я увидел нечто, похожее на человека. Фигуру, размазанную по воздуху, полупрозрачную. Она светилась в темноте коридора, а когда я остановился, парализованный страхом, плач превратился в жуткий хохот. Больше я ничего не помню. И даже не уверен, что увиденное было на самом деле. Врачи списали на богатое детское воображение. – Стефано с усилием открывает глаза и зарывается лицом в волосы Ники. – Теперь ты знаешь, что я – психопат, – хрипло смеется он.

– Глупости. – Ника натягивает на них простыню. – После этого ты стал бояться темноты?

– Да. Порой мне может померещиться что‑то, и на меня накатывает паника. Недавно разбил вазу.

Ника вспоминает тот случай, когда они с Паолой побежали на крик Стефано. То была не просто паника, а самый настоящий животный страх. Она ладонями поворачивает лицо Стефано к себе и заглядывает в бездонные серебристые глаза.

– Теперь ты можешь не бояться, – шепчет она. – Потому что я защищу тебя.

Глава 24. Любимая Франческа Росси

Ника вглядывается в фотографии, которые слегка покачиваются на веревке, и сонно потирает глаза. Ночь и день перепутались местами.

Бесконечные разговоры продлились до раннего утра, и только на рассвете, когда лучи солнца стали робко пробиваться сквозь молочный туман вокруг замка, Ника сама не заметила, как уснула в объятиях Стефано. Проснулась она одна. На подушке мужчины лежала краткая записка, что ему пришлось уехать в офис и он не стал ее будить.

Ника прогнала разъедающие сердце мысли, что в последний раз видела Стефано на работе с Фрэнкой. Англичанка не настолько лишена гордости, чтобы ездить к нему каждый день. По крайней мере, Ника надеялась на это.

После она как мышь проскочила в свою спальню и затем углубилась в работу, чтобы вытеснить воспоминания о ночи. Пару раз созвонилась с мамой и успокоила ее бодрым голосом и смехом, в очередной раз пообещала скоро вернуться; и снова бралась за проявку пленки и печать фотографий. Ника хотела отсеять неудачные кадры и переснять их позже. Когда она закончила, на часах было ровно шесть вечера. А на душе вместо удовлетворения – тяжесть. Будто вокруг шеи обмотали железную цепь и туго стянули.

Она выдыхает, словно пытается раскрыть клетку, в которую ее запихнуло сознание. Срывает с веревки фотографии и идет в спальню. Уныло смотрит на часы. Вечер, а Стефано еще не вернулся. Наверное, чувство загнанности, которое грызет ее сердце, и есть тоска. Но как избавиться от нее?

Ника забирается на кровать с ногами и раскладывает перед собой фотографии.

Возможно, для него ничего не значит эта ночь.

Она прикрывает глаза и сжимает пальцами чимаруту. Верно, ее работа почти закончена, буквально на днях она уедет, и Стефано вряд ли сделает что‑нибудь, чтобы ее остановить. А может, так и должно быть? Скоро тринадцатое октября. И лучше уехать до того, как наступит зловещая дата для рода Карлини.

Ника сосредоточивается на фотографиях, и взгляд невольно останавливается на снимке, который она сделала в столовой. Джианна и Паола – такие похожие и до боли разные, но сейчас их улыбки сияют теплом. Стефано – родной до безумия. Когда она успела привязаться к нему? Когда успела полюбить? Вопросы, на которые не суждено найти ответы.

От фотографии веет уютом. У Ники получилось удачно остановить время. Именно тот момент, когда в людях проявилось самое лучшее. И этот снимок она сбережет для себя.

Черная точка в углу фотографии бьет по глазам хлеще яркого света. Ника прищуривается и пытается разглядеть неизвестный брак, но точка растет. Разрастается и превращается в силуэт, который заполняет снимок.

Ника бросает его на кровать и вскакивает, но знакомое головокружение сбивает с ног. Она беззвучно хватает ртом воздух, цепляясь за покрывало, однако предметы вертятся все быстрее, утаскивая Нику в черную воронку.

Нет!

* * *

– Они обвиняют тебя, потому что первая жертва была твоей любовницей? И не смей говорить, что это ложь! Как ее звали? Салли? Боже, какое дешевое имя! Неужели не мог найти более достойную любовницу для графа Карлини?

От криков еще сильнее болит голова, будто на Нику надели шлем маленького размера. Она разлепляет глаза и медленно обводит комнату взглядом. Столовая ничуть не изменилась. Все та же лепнина на стенах, длинный, внушительный стол, по разные стороны которого стоят мужчина и женщина.

Ника опирается на руки и поднимается с пола, но колени тут же подгибаются, и она почти падает на стену. Каким‑то чудом удерживается на ногах. За глоток холодной воды Ника продала бы душу.

Фокусирует взгляд на миниатюрной женщине с идеальным каре. Белая блуза с длинными рукавами заправлена в серую плотную юбку до пола. Все пуговицы наглухо застегнуты до самого ворота. Только раскрасневшееся лицо выдает нрав итальянки. Ее глаза, как черные жемчужины, переливаются перламутром.

– Франческа, любимая, – высокий худощавый мужчина обходит вокруг стола, но женщина двигается по кругу, не разрешая ему приблизиться к себе, – так было нужно. Она не была моей любовницей. Я… не могу тебе объяснить, но…

Он напоминает человека, потерявшего целый мир. Такое лицо у людей, которым сообщают о смерти родственника. Те короткие доли секунды, когда ты еще не осознаешь потерю, но уже испытываешь боль.

– Конечно не можешь, – шипит Франческа. – А как еще объяснить жене, что ты переспал с другой женщиной. Эта американка тебе понравилась, не так ли? Она лучше меня, Викензо? Лучше?!

Викензо. Теперь Ника внимательнее смотрит на мужчину и отмечает сходство со Стефано. Знакомые серебристые глаза. Профиль. И все же в нем нет той опасности, которая присуща Стефано. Ника много слышала про Викензо, но не думала, что он выглядит так обыденно. Слишком по‑человечески. Мужчина, которого подозревали в убийстве десяти женщин, в ее представлении напоминал зверя, хищника. А на деле перед ней человек с впавшими щеками, слегка сутулый, в коричневом костюме дорогой кройки. Имя – единственное, что выделяет его из серой массы.

– Не говори чушь. Ты для меня самое главное, Франческа. Ты – моя жизнь. – Викензо делает рывок и хватает жену за плечи. Рядом с ним она выглядит еще крохотнее.

Ника резко сгибается, подавляя приступ тошноты. Это путешествие во времени дается тяжелее предыдущих. Снова поднимает голову и успевает увидеть, как Франческа опускает тонкую ладонь на щеку Викензо. Пощечина. Но он даже не дергается. Только сильнее сжимает ее хрупкие плечи.

– Я допустил ошибку, – шепчет он. – Но ты должна простить меня. Все, что я делаю, это ради тебя.

Франческа морщится:

– Ты так говоришь, словно и есть Итальянский Потрошитель. Не пугай меня.

– Нет, нет, Франческа, нет. Но я ищу способ защитить тебя от проклятья. До тринадцатого октября остаются считаные дни…

– Викензо, – в голосе женщины проскальзывают жалостливые нотки, словно она говорит с умалишенным, – последние годы ты одержим проклятьем. Почему ты так уверен, что оно падет именно на меня? Ведь еще есть твоя сестра, она старше меня и тоже из рода Карлини. А наша дочь… Мне кажется, ты накручиваешь себя.

– Нет. Ты в опасности, потому что носишь имя графини Карлини. Потому что ты – хозяйка замка. – Глаза мужчины сужаются, и даже Ника ощущает внезапный холод, повисший в столовой. – Проклятье существует. Уже было две смерти, и, если я не сделаю все, что в моих силах, будет третья.

Франческа яростно вырывается из его хватки:

– Ты сводишь меня с ума. Каждый день я слышу одно и то же. Тринадцатое октября, тринадцатое октября. А на деле водишься с американскими певицами, которые потом возглавляют хронику покойников.

– Тринадцатое октября – проклято для нашей семьи! – Викензо возводит руки вверх и угрожающе трясет ими в воздухе. Сейчас он похож на священника, изгоняющего дьявола. – Потому что все случилось в пятницу тринадцатого триста лет назад.

– В этом году это будет послезавтра, в субботу. Так что не стоит бояться, – презрительно кривится Франческа. – У меня болит голова. С этой ночи я сплю в своей спальне.

Она решительным шагом выходит из столовой, оставляя за собой шлейф пряных духов с цветочными нотками. Но Ника успевает заметить ее лицо. Широко распахнутые глаза, слегка приоткрытые губы и слезы, которые беззвучно струятся по щекам. От былой злости не остается и следа. Только щемящая боль. Дверь за Франческой с глухим хлопком закрывается.

Викензо не двигается с места. Стоит, парализованный, бессмысленно уставившись в потолок. Сейчас как никогда в глаза бросается его худоба. Он скорее тощий, будто внутри мужчины живет болезнь и съедает его.

Крик, который следует за тяжелым молчанием, пробирает до костей. Викензо падает на колени и вопит, вцепившись пальцами в волосы, пытаясь выдрать их с корнями. Ника обхватывает себя за плечи, стараясь защититься от его боли, но эмоциональная волна пробивает защиту. Сердце учащается, колотится. Оно давно потеряло равномерный счет.

И так же резко на них падает тишина.

Викензо опустошенно поднимается и бредет прочь из столовой. Ника следует за ним, но интуитивно боится, что он обернется и заметит ее, хотя знает – она не существует в этом времени. Ника – лишь невольный свидетель событий, которые замок решил перед ней открыть.

В этот раз путешествие отличается от предыдущих. Оно дольше, ярче, и до сих пор никто не умер.

Господи, хоть бы так и осталось.

Но мысленным молитвам не суждено сбыться. Франческа Росси умерла 13 октября 1917 года. Через два дня после этой ссоры.

Ника идет знакомыми коридорами, не теряя из виду спину Викензо. Они поднимаются на второй этаж, и вскоре перед ними вырисовывается знакомая кованая дверь с круглым металлическим кольцом. В библиотеке мало что изменилось. Только нет современного освещения, специальных датчиков, которые поддерживают температуру и влажность воздуха. Стефано еще не родился, чтобы сделать это. Комната и правда похожа на библиотеку, а не на архив. Вместо стеллажей привычные книжные шкафы, чьи полки заставлены книгами. Бледный мерцающий свет с трудом охватывает помещение, а запах пыли прочно оседает на легких.

Викензо безразлично проходит мимо книг и идет к дальней стене, на которой высечены рельефные колонны. Ника помнит, как фотографировала их, и еще тогда обратила внимание на странное украшение капителей. Но теперь все вопросы отпадают, когда Викензо с усилием надавливает на среднюю колонну, верхушка которой увенчана львиными лапами. Она неохотно углубляется внутрь, и стена медленно, со скрежетом отъезжает в сторону, образуя арочный проход. Узкие ступеньки убегают вниз по спирали, которая едва освещается горящими факелами.

Ника стряхивает с себя оцепенение и в последний момент успевает протиснуться следом за Викензо, пока дверь вновь не закрылась. Она оказывается в узком винтовом коридоре, заполненном спертым воздухом. Осторожно ступая по ступенькам, грубо выбитым из камня, Ника спускается следом за графом, позабыв про мигрень.

И попадает в потайную комнату графа Карлини. Полукруглое помещение словно заранее спланировали при постройке замка. Хотя у Ники складывается чувство, что Викензо внес свою лепту в архитектуру комнаты, потому что в стене по кругу выдолблены небольшие ниши. Тринадцать штук. И десять из них уже заполнены.

Тошнотворный ком застревает в горле, и Ника прижимает ладонь ко рту, не в силах отвести взгляд от десяти пар человеческих глаз. Женских глаз. Каждая пара плавает в неизвестном желтом растворе, залитом в стеклянную колбу. Все по отдельности. Не хватает лишь трех колб. Трех жертв, две из которых найдут свою смерть через сто лет.

Ника падает на колени. Ее трясет, пот крупными каплями скатывается по лицу. Чувство, что температура поднялась до сорока градусов, и тело горит. Она закрывает глаза, чтобы не видеть этот ужас, но он никуда не исчезает и продолжает стоять перед ее взором.

Десять невинных душ, которые унес Итальянский Потрошитель. И сейчас он сидит перед ней за покосившимся деревянным столом и одержимо пишет в коричневой тетради.

– Все не то, все не то. – Он шевелит губами, и тихие звуки едва долетают до ушей Ники.

Она не может встать. Сидит на холодном полу и чувствует, как камень высасывает из нее последнее тепло.

– Я не успеваю! – кричит Викензо и переворачивает стол.

Он с треском падает на бок, книга разлетается на страницы.

Ника отползает к лестнице. От одержимого взгляда графа она забывает дышать. Если бы он увидел ее, если бы он… Ее глаза оказались бы в одной из пустых колб.

– Хватит, хватит, – всхлипывает она.

В ответ на мольбу предметы смешиваются в черную воронку, поглощая графа и Нику. Словно ее бросают в ледяную реку. Тело сковывает от холода, она не может ни пошевелиться, ни вздохнуть. Легкие Ники сжимаются до размеров изюминки, а сама она находится в центре торнадо из временных событий. И так же неожиданно бешеный смерч выплевывает ее на пол в библиотеке.

Жадный вздох.

Ника скручивается калачиком и кашляет, будто душа хочет вырваться из тела. Боль такая, словно ломают неправильно сросшиеся кости. И когда она вдруг прекращается, обессиленная Ника замирает на полу. Сквозь полуприкрытые веки видит, как потайная дверь отъезжает в сторону и оттуда выбегает жена Викензо.

– Франческа!

Ника видит безумные глаза женщины, обескровленные губы. Франческа резко оборачивается на крик мужа и выставляет перед собой маленький пистолет, который почти скрывается в миниатюрных ладонях.

– Не приближайся ко мне, убийца! – верещит она.

Пятится и натыкается на книжный стеллаж. Ее руки дрожат и держат пистолет так, словно он весит килограммов десять.

Викензо выходит из тайной комнаты. Медленно шагает, боится напугать жену еще больше.

– Франческа, пойми, я делал это ради тебя, чтобы спасти.

– Убивая других женщин? Это ты – шизофреник, а не я!!

– Ты понимаешь, что нет другого способа обойти проклятье. Только продав свою душу дьяволу, я смог бы подарить тебе жизнь. – Викензо опускается на колени и протягивает к жене руки, но она качает головой, морщась от омерзения. Между ними не больше метра, но даже это расстояние кажется огромным.

– Ты убил из‑за меня десять женщин, – ее локти сгибаются и пистолет замирает в нескольких сантиметрах от лица, – и сможешь с этим жить? – Она стонет.

– Франческа, прошу, сегодня тринадцатое октября, отдай мне пистолет. – Глаза Викензо расширяются от страха.

Но женщина вновь качает головой, и ее взгляд теряет осмысленность.

– Я любила тебя, – шепчет она, – каким ты был до того, как сошел с ума из‑за проклятья. Я любила тебя.

Франческа быстро засовывает дуло пистолета в рот и нажимает на спусковой крючок. Глухой выстрел эхом раздается в душе Ники. А последующий отчаянный вопль Викензо перекрывает ее бешеное сердцебиение. Еще теплое тело Франчески Росси безвольно падает в объятья графа…

* * *

Ника открывает глаза в темноте и переворачивается на живот, с трудом подавляя рвотный позыв. Она плачет. Плачет за жизни, загубленные Итальянским Потрошителем, плачет за бедную Франческу, за искалеченную психику Викензо…

Осмыслить произошедшее нет ни сил, ни возможности. В голове бьются истеричные мысли, и Ника их понимает лишь урывками.

Проклятье существует?

Старшая в роду?

Джианна?

Паола?

– Господи, – шепчет она и забирается на кровать.

Сталкивает на пол разбросанные фотографии и натягивает на себя покрывало. За окном сияет убывающая луна, почти полная, но уже потерявшая четкий контур. И сквозь надвигающееся забытье Ника слышит шелест в ночи:

– Их род должен заплатить.

Глава 25. Цвет скорби

Длинные гудки злят Нику, и с каждой минутой раздражение усиливается. Она прячется в ванной и прижимает смартфон к уху, а пальцы стискивают белый прямоугольник – несчастную визитку, которую она так и не выкинула.

– Pronto ¹⁰!

Ника с облегчением выдыхает. Нервно постукивает визиткой по коленке. Сидеть на холодном унитазе не самое благородное занятие, но только в ванной комнате, за двумя запертыми дверьми Ника чувствует себя в одиночестве.

– Здравствуйте, – бодро говорит она на итальянском, – меня зовут Ника. Могу я услышать сеньора Бьянки?

– Слушаю вас.

– Вы, наверное, не помните меня, но мы виделись один раз, когда вы ждали графа Карлини возле его машины.

– Вы его гостья! – Голос журналиста от неожиданности становится тоньше. – Я помню, помню…

Ника морщится. Вспоминает омерзительную статью в газете про графа. Сначала клевета Фрэнки, затем ее поцелуй со Стефано, вывернутый наизнанку и выставленный на всеобщее обозрение.

– Я бы хотела встретиться с вами еще раз, – почти шепчет она и с силой прикусывает нижнюю губу.

Маленькое наказание за то, что она делает. Но Дино – единственный, кто может хоть что‑то объяснить. Если, конечно, для него правда, настоящая правда – не пустой звук.

– Я могу, – порывисто заявляет мужчина. – Сегодня в час возле марины ¹¹? Знаете, где это?

– Найду, – отмахивается Ника.

Под ложечкой начинает ныть. Там рядом море. Море, на побережье которого находят мертвых девушек.

– Тогда буду вас ждать. Надеюсь, вы узнаете меня, – с хрипотцой произносит Дино.

– Не сомневайтесь.

И Ника с облегчением сбрасывает вызов. У нее есть пара часов, чтобы перекусить и обдумать предстоящую встречу. А также попытаться избавиться от удушающего чувства, что она предает Стефано.

– Я ему ничего не расскажу, – Ника делает глубокий вдох, – только задам пару вопросов.

Импровизированная мантра не помогает, и Ника комкает визитку и швыряет в урну.

Это дневник Викензо Росси.

Память снова рисует в воображении Стефано с потрепанной книгой, которая принадлежала убийце. А в стенах этого замка находится комната, где хранятся недостающие части тела жертв. Их глаза. И голос, который Ника постоянно слышала.

«Чужестранка, сгинь, иначе умрешь».

Двенадцать девушек. И, возможно, она будет тринадцатой.

Ника резко сгибается над унитазом, но желудок уже и без того пустой. Она не помнит, когда в последний раз ела. Зато помнит, что сегодня уже восьмое октября.

Тринадцать жертв на пятницу тринадцатое. Такое чувство, что Ника всю жизнь мечтала попасть в книгу ужасов и ее самое отчаянное «желание» сбылось.

Она возвращается в спальню, натягивает джинсы и голубую толстовку, на которой крупными буквами написано «Зенит». Подруга подарила на день рождения. Ника тогда долго смеялась, потому что ненавидит футбол. Эти воспоминания остались глубоко в прошлом. Но ностальгия оказывается столь сильной, что на глазах выступают невольные слезы. Ника смахивает их рукой, закидывает на плечо рюкзак и открывает дверь.

Знакомый серебристый взгляд напоминает грозовое небо.

Ника забывает дышать и делает пару шагов назад, впуская Стефано в спальню. Мужчина не спеша заходит, каждое движение напоминает вкрадчивого хищника.

– Ты вчера рано уснула? – Он мягко улыбается. – Я стучался вечером, но ты не открыла.

Черная шелковая рубашка небрежно заправлена в классические джинсы, рукава, как всегда, привычно закатаны до локтей. Ника подавляет желание подойти к Стефано, но он словно читает ее мысли. В два шага преодолевает расстояние между ними и прижимает Нику к себе, поглощая ее губы.

– Я много работала, – бормочет она, когда Стефано прерывает поцелуй, – и после бессонной ночи ужасно хотела спать.

Стефано тихо смеется:

– Поэтому закрылась, чтобы я снова не лишил тебя сна.

– Закрылась? Ах да. Привычка, когда проявляю фотографии, закрываться, чтобы не мешали. – Ника утыкается в шею мужчины.

Мысли бросаются вразброд, и собрать их вместе – невыполнимая задача.

– А сейчас ты куда собралась?

– Завтракать.

– С рюкзаком?

Ника вскидывает голову и заглядывает ему в глаза. Правда застревает в горле.

– Хочу… еще раз сфотографировать замок снаружи. – Она переводит взгляд на его переносицу.

– Жаль, что у меня много работы. Я бы с удовольствием прогулялся с тобой, но в офисе еще со вчерашнего дня не разгрести дела.

Он поверил. Это видно по улыбке, которая таится в глазах, по изгибу губ, по размеренному дыханию. И от этого на душе становится еще горше. Ника выбирается из его объятий и нервно подтягивает лямку рюкзака на плече.

– Стефано, – она рискует посмотреть ему в глаза, – скажи, тот дневник, который ты мне показывал, откуда он у тебя?

Смоляные брови ползут вверх.

– Нашел в библиотеке. Ты задаешь странные вопросы. – На лицо Стефано падает мрачная тень.

– Знаю. Просто… – Ника переводит дыхание. – А я могу его прочесть?

Она стискивает кулаки, но руки продолжают дрожать. Сейчас она идет по льду. Он хрустит под ногами, мерзлый, тонкий. Любой неверный шаг приведет к неминуемой гибели.

– Нет, – отрезает Стефано. – Я не хочу, чтобы ты копалась в грязном белье моей семьи. – Он скрещивает на груди руки.

– Значит, грязное белье. – Ника опускает голову и на одном дыхании произносит: – Викензо на самом деле был Итальянским Потрошителем! Правда?

Повисает молчание. Ника не сразу решается взглянуть на мужчину. А когда делает это, мысленно стонет от собственной глупости. Стефано вновь превратился в каменную статую. Не осталось ни капли того тепла, которое исходило от него еще пару минут назад. Его лицо как закрытая книга. Невозможно прочесть ни мысли, ни единой эмоции.

– Это имеет для тебя значение? – спрашивает он.

– Да.

Я хочу найти доказательства твоей непричастности.

Но произнести вслух Ника не смеет. Только плотнее сжимает губы и прислушивается к биению сердца.

– Если и так, то тебя интересует, не продолжил ли я «семейное» дело? – Яд сочится из слов мужчины.

– Нет, меня интересует, кто еще читал его дневник?

Стефано хмыкает и угрожающе шагает к Нике. Она замирает, напоминая себе напуганного кролика. Но продолжает стоять на месте. Стефано ведь не причинит ей вреда?

– Какая разница, Ника? А если никто не читал, то что тогда? Значит, я нахожу иностранок и вырезаю им глаза? – Пальцами проводит по ее лицу, горькая улыбка изгибает губы. – В таком случае, тебе не кажется странным, что ты еще жива? – едва различимо шепчет он.

Ника упрямо смотрит ему в глаза, прогоняя прочь страшные сравнения, что Стефано гипнотизирует ее взглядом, как змея перед броском.

– Стефано…

– Фрэнка обвиняла меня в изнасиловании, а ты решила пойти дальше, – перебивает мужчина. – Убийство! – Стефано громко хохочет, запрокинув голову, но его смех резко прерывается, и он с болью смотрит на Нику. – Тебе тоже нужны деньги? Сколько ты хочешь? Миллион евро, два, три? Интересно, в этом мире есть хоть один человек, которому нужен я сам, а не мои деньги?

– Мне! – кричит Ника и закрывает его губы поцелуем.

Стефано сжимает ее в объятиях, но почти сразу с неохотой отрывает от себя.

– Я не верю, что ты – убийца, но знаю, что Викензо был им. И если в его дневнике описывается тайная комната, то кто‑то другой мог прочесть об этом и продолжить убийства, чтобы избежать проклятья, – быстро шепчет Ника.

Глаза Стефано округляются, и он непроизвольно отшатывается:

– О чем ты? Ты считаешь, что Паола – убийца?

– Паола?

– Она – старшая и верит, что проклятье существует. – Он морщится, словно от головной боли. – Но Паола никогда не станет убивать. Она лучше умрет сама, чем причинит боль другому. К тому же она не читала дневник. Его никто не читал, кроме меня. – Он на секунду замолкает, но следующий вопрос сбивает Нику с толку: – И о какой тайной комнате ты говоришь?

– Разве в дневнике не написано про секретную комнату, где Викензо хранил глаза жертв? – осипшим голосом произносит Ника.

Ее гипотеза рассыпается как ненадежно склеенный домик из спичек.

– Нет. Ничего подобного. В дневнике описываются его сумасшедшие мысли, касающиеся проклятья, но, учитывая, что Викензо сошел с ума, я считал это полным бредом. Однако я не понимаю, откуда ты это взяла! И откуда тебе вообще известно так много?

Ника молчит. Губы горят от украденного поцелуя, а язык отказывается подчиняться. Стефано ждет, но, когда проходят несколько минут гнетущей тишины, он презрительно фыркает:

– Не хочешь выдавать Джианну или Люсу, так и скажи. Только они могли запудрить тебе голову. – Он разворачивается к двери и перед самым выходом бросает пару слов, словно избавляется от старых вещей: – Я надеялся, что у нас что‑то получится. Но ты предпочла окунуться в прошлое, а на нем будущее не построишь.

Дверь за ним захлопывается пронзительно громко, а Ника стоит и не двигается. Только слезы текут по щекам, и она ощущает их холодное прикосновение.

Стефано был прав как никогда. Она окунулась в прошлое. Но отнюдь не по своей воле.

* * *

Ника протягивает таксисту деньги и вылезает на углу набережной возле небольшой кафешки. Три круглых столика, за одним из которых сидят пожилые итальянцы. Ника покупает кусок пиццы и ютится на стуле, как сирота. После неприятного разговора со Стефано, от которого до сих пор саднит душа, Ника не нашла в себе силы спуститься на кухню. Боялась столкнуться с проницательной Люсой. Поэтому дождалась такси возле ворот и вырвалась из замка.

Сейчас, пережевывая пиццу с салями, она не чувствует вкуса. Но, по крайней мере, может думать. До встречи с журналистом остается меньше двадцати минут, а она все еще не решила, как выведать у него информацию и при этом не сказать ничего лишнего. Хотя… можно сказать ему правду.

Я путешествую во времени и видела Итальянского Потрошителя воочию.

Тогда, даже если она сболтнет лишнего, Дино точно не воспримет ее слова всерьез.

Ника усмехается бредовым мыслям и проглатывает последний кусок. Упаковка летит в мусорное ведро, и она, уточнив у седобородого итальянца, где находится марина, бредет вниз по дороге, сгорбившись из‑за порывистого ветра. Землистый запах витает в воздухе. Недавно прошел дождь, и он смыл духоту и пыль, осевшую на асфальте.

Ника обходит ветвистые деревья, посаженные посреди узкого тротуара, скользит взглядом по маленьким гостиницам, которые перемежаются с частными домами. Их окна закрыты металлическими жалюзи. Курортный сезон закончился. Но не из‑за того, что наступила осень. Он закончился, когда на побережье нашли первую жертву. Иностранцы, как крысы, сбежали в родные страны. И Ника чувствует себя белой вороной.

Она спускается к марине и ощущает затхлый рыбный запах, который разносится по воздуху, как вирус. В прошлый раз, когда она была здесь со Стефано, то не замечала ничего вокруг. Как зомбированная, шла за мужчиной. А сейчас в глаза бросаются старые рыбацкие лодки, которые криво выстроились вдоль пристани. Чуть дальше она видит шлагбаум, перекрывающий въезд на платную стоянку для дорогих белоснежных яхт. Так они отрезают от себя сброд.

Ника не рискует подходить ближе и замирает возле закрытого ларька с мороженым. Обводит взглядом набережную, но не видит никого похожего на Дино. Холодные мурашки пробегают по телу.

– Не думал, что вы придете, даже несмотря на звонок. – Из‑за угла выходит мужчина в черной кожанке.

– И давно вы за мной наблюдаете?

Ника не позволяет себе обмануться внешним спокойствием Дино. Она запрокидывает голову, чтобы лучше рассмотреть его лицо, и замечает потухшие карие глаза в обрамлении длинных черных ресниц. Щетину, которая давно превратилась в неухоженную бороду, затянувшую собой половину лица. Куртка смотрится несуразно на исхудавшем теле. Хотя их первая встреча длилась не дольше пяти минут, Ника запомнила его иным. Сильным, диким охотником. А сейчас перед ней человек, который медленно опускается на дно, и все язвительные, обидные слова, терпеливо приготовленные ею для журналиста, колом встают поперек горла.

– Не очень. Думал, вы будете с графом или одной из его сестер.

– Почему?

Он пожимает плечами:

– Не верится, что они выпустили свою игрушку без присмотра.

– Можно сказать, я сбежала, – нервно сглотнув, признается Ника.

Слово «игрушка» повисает на ней липкой паутиной. Но опровергнуть не поворачивается язык.

Дино понимающе улыбается, словно старому другу, единственному, кто знает его секреты. Засовывает руки в карманы и кивает в сторону набережной:

– Пройдемся?

И, не ожидая от нее ответа, идет прочь от запаха сырой рыбы, шумных криков детей и тихих ударов моря по пристани.

Ника едва поспевает за ним, но быстро выравнивает шаг. Рюкзак надевает на оба плеча, чтобы не перетягивал на одну сторону, и всматривается в серое клубящееся небо. Кажется, душа Дино выглядит так же.

– Вы же пришли не молчать? Рассказывайте. – Мужчина хмурится, и тут же вдалеке гремит гром.

Вдоль набережной летит односторонняя дорога. За невысокой оградой ширится прибрежная полоса, а за ней пенится Адриатическое море. Впереди вырастает глянцевое здание. Красные витиеватые буквы гласят «Макдоналдс». Вокруг него разбросаны маленькие ларьки, где, несмотря на сумрачную погоду, упрямо продают сахарную вату, крепы с нутеллой и чищеный кокос. Все это напоминает Нике, что жизнь продолжается, земля крутится и всем плевать, сколько еще людей умрет от руки неизвестного убийцы.

– Я надеялась, вы мне расскажете. Почему вы так упорно пытаетесь доказать, что Стефано и есть Итальянский Потрошитель?

– Значит, я на допросе. – Дино не то улыбается, не то морщится. Нике сложно разгадать мимику на его заросшем лице. – Жаль, я надеялся, что у вас припасено для меня несколько пикантных новостей. Хотя, если птичка влюблена в свою клетку, ей уже не помочь.

Последние слова брошены в никуда. Но Ника чувствует острый укол между лопатками. Так втыкают нож в спину.

– Вы не нуждаетесь в новостях, потому что прекрасно умеете сочинять их сами, – отрезает Ника. – Сначала статья о Фрэнке, затем пустые обвинения в убийстве той американки в центре города, а в довершение слежка за мной и Стефано, лишь бы вывернуть наизнанку все, что увидите!

Под конец Ника распаляется и замирает на месте. Цепляется пальцами за холодные металлические поручни и взглядом убегает в глубь моря.

– История с Фрэнкой – действительно моя ошибка. И если бы я знал, что она будет стоить так дорого, я… – Фраза Дино обрывается, однако недосказанности нет. Смысл предельно ясен. Мужчина останавливается рядом и смотрит на нее пустым взглядом. – Не знаю, знакомы ли вы с Фрэнкой, но она может быть весьма убедительной и искренней. Тогда мне казалось, что я совершаю правое дело.

– А в итоге очернили хорошего человека, – холодно произносит Ника.

Злость постепенно утихает, уступая место недопониманию. Лучше бы журналист оставался назойливым и беспринципным. Его молчаливость угнетает.

– Хорошего? – грубо усмехается Дино. – Что ж, он отомстил мне сполна. Забрал самое дорогое, что у меня было.

– О чем вы?

Сердце сжимается от плохого предчувствия.

– Первую жертву «современного» маньяка звали Патрисия. – Он говорит так, словно каждое слово жжет его горло изнутри. – Патрисия Бьянки. И она была моей женой.

Нику будто огревают обухом по голове. В ушах беспрерывный звон, шум улицы сливается в гул, а перед глазами помутнение. Нет. Не за этим она шла на встречу с Дино. Она хотела услышать историю наглого журналиста, который живет, лишь бы поливать других грязью, а застала тихую скорбь и отчаяние.

– Она была американкой, но уже три года жила в Италии. У нас осталась двухлетняя дочь. Скарлетт. Патрисия сама выбирала имя. Скарлетт такая же смуглая, как ее мама. – Дино говорит, как безжизненный робот. Словно не о своей семье и не о своем горе. – Это была месть. Я уверен. Он хотел отомстить за тот скандал, за те обвинения, которые я посылал в его адрес. Поэтому у меня есть все основания считать графа Карлини убийцей, но нет доказательств. Если вы хотели услышать от меня обратное, то мне очень жаль.

Они оба молчат, и городские звуки вновь врываются в жизнь Ники. Как надоедливая мошкара.

– Не верю, – тихо шепчет она.

– Ваше право.

– Вы хотели найти виновного и нашли. Легче обвинить Стефано, чем искать настоящего убийцу, не так ли?!

– В вас говорит влюбленное сердце. Я понимаю. – Дино смотрит на нее и съеживается, когда в спину ударяет порыв ветра. – Мое сердце вырезали вместе с глазами Патрисии. Но это не может быть простым совпадением. Маньяк выбирает жертвы не случайно и для определенной цели. Но ведь приятно, когда можно совместить приятное с полезным. – Мужчина заходится кашлем, который постепенно перерастает в обрывистый смех.

Ника делает пару шагов назад. Морщится.

– Я зря потратила на вас время.

– Может быть. А может, и нет. Будьте осторожны, Ника. У вас красивые глаза.

Впервые комплимент звучит как угроза. Ядовитая, жалящая угроза.

Ника заставляет себя дышать и разворачивается. Бежит обратно по знакомой дороге, только бы подальше от кривой улыбки мужчины, переполненной скорбью. Но яростный ветер доносит до нее слова Дино, искажая их звучание и придавая пугающий окрас:

– Я буду рядом, Ника. Я буду рядом…

* * *

Шаги Ники эхом разносятся по замку. Тяжелые, медленные. Так же противно на душе. День начался и закончился в один миг. Но этот миг длился дольше вечности.

Идти в спальню не хочется. Усталость скопилась в каждой мышце, в каждой клетке тела. В голове звенящая пустота. Ноги сами приводят Нику в гостиную, где когда‑то, словно давным‑давно, она застала спящего Стефано, а затем встретила юных Джульетту и Бернардо.

Но стоит открыть дверь, как Ника понимает – тихое место уже занято. В кресле, скрутившись калачиком, полулежит графиня. В отблеске каминного огня на столике стоит вскрытая бутылка красного сухого «Кьянти», а рядом с ней полупустой бокал. Пара бежевых туфель завалилась набок возле изогнутых ножек кресла, а черные локоны завитыми лентами свисают почти до пола.

Скрип двери выдает Нику, и женщина сонно приподнимает голову. В полумраке гостиной ее лицо выглядит старше, словно на нем стоит печать смерти. Ника мотает головой, отбрасывая наваждение.

– Ника, – графиня улыбается, – присаживайтесь.

– Паола? – неуверенно уточняет Ника и садится в соседнее кресло.

– С утра была Паолой, – хрипло смеется она. Наклоняется к бутылке, но разочарованно морщится. – Простите, бокал всего один.

– Не страшно.

Ника опускает рюкзак рядом с туфлями Паолы.

– Что‑то случилось?

– Нет. – Паола наливает полный бокал и делает глоток. Потом еще один и еще. – Или да. Я уже не понимаю, Ника. Если бы вы знали, как я запуталась. – Она подпирает подбородок рукой и вздыхает.

– В чем вы запутались? – Ника совершенно не понимает, как поддерживать этот странный разговор.

Она искала тишины, а нашла пьяную графиню, заваленную личными проблемами, как ворохом коробок.

– В жизни, – шепчет женщина. – Знаете, иногда кажется, что меня никто не любит. Словно я – мотылек, который тщетно бьется о стекло лампы, завороженный ее сиянием.

– У вас просто нет настроения. Вас все любят. Стефано, Джианна, Люса, Анджело… – На имени водителя Ника спотыкается.

Лицо Паолы болезненно кривится:

– Анджело… Он так сильно меня любит, что не может скрыть свои чувства. Даже вы заметили.

– Но ведь в этом нет ничего плохого.

Свободной рукой Паола сжимает кисть Ники и всматривается в ее глаза:

– Плохо то, что я не знаю, люблю ли его. Это плохо, – еще раз уточняет графиня и расслабляет хватку. Ее рука безвольно падает вниз.

На этом их разговор заканчивается, и, тихо извинившись, Ника выскальзывает из гостиной. Но ее не покидает чувство, что все в Кастелло ди Карлини сходят с ума. Даже сама Ника.

* * *

Ночь – самое тихое время, и в замке тоже затихает жизнь. Но этой ночью, несмотря на усталость, на бесконечные мысли, которые пожирают мозг, на ноющую боль в сердце, Ника не может уснуть. Лежит, как манекен, на постели, вытянув руки вдоль тела. Глаза раскрыты, и взгляд устремлен в темноту. В окно льется бледно‑голубой лунный свет, и его достаточно, чтобы разглядеть очертания мебели, но недостаточно, чтобы увидеть истину.

Из головы не выходят слова Паолы про любовь Анджело. Если убийца кто‑то связанный с семьей графа, то водитель, влюбленный в старшую сестру, на которую вот‑вот рухнет реальное или вымышленное проклятье, подходящая кандидатура.

Ника натягивает одеяло до подбородка. Что ей мешает сбежать снова? В прошлый раз она бежала без оглядки, но сейчас стоит вспомнить серебристые глаза Стефано, и она теряет волю.

Несколько раз Ника порывается встать и пойти в его спальню, но боится, что наткнется на закрытую дверь.

Она переворачивается на бок и зарывается под подушку. Но через секунду вскакивает, отбрасывая ее в сторону, и пытается осознать услышанное. Крик. Женский крик настолько громкий и реальный, что мурашки заполоняют тело. И женщина кричала не от страха и не молила о помощи. Нет. Так кричат перед смертью. Этой ночью в Кастелло ди Карлини кто‑то умер.

Глава 26. Венецианская чаровница

Аккуратная работа. Минимум крови – минимум грязи. В маленьком проржавевшем гараже, который больше напоминает захламленный сарай, не будет времени наводить порядок.

Мужчина отклоняется назад, невольно залюбовавшись своим «шедевром». Чистые голубые глаза, только что вырезанные, изворотливо крутятся вокруг своей оси в прозрачной колбе, наполненной желтоватой жидкостью. С некоторой неохотой он переводит взгляд на неподвижное тело, распростертое на черной пленке посреди железного стола. И душит в себе зародыши сожаления.

Вокруг шеи девушки синеет тонкая полоса, бледные губы приоткрыты, словно в последний раз силятся произнести «умоляю», а пустые глазницы чернеют на кукольном лице. Да, без них девушка лишилась половины очарования.

Мужчина швыряет в кювет с водой окровавленный скальпель, туда же летят латексные перчатки, которые он заменяет на кожаные с заклепками на запястьях. Тугой ком жалости расцветает в груди и сжимает сердце против воли. Он не хотел ее убивать. Пусть она и была стервой, но чертовски красивой стервой. Такие должны жить.

Он тихо выдыхает сквозь стиснутые зубы и отбрасывает в сторону эмоции. Равнодушно заворачивает девушку в пленку, перебрасывает через плечо тело, наполненное мертвой тяжестью, и выходит из душного гаража, стоящего на отшибе города, в лесную прохладу. В ночи не разглядишь припаркованного рядом «Фиата». Но это лишнее. Вороватый луч фонаря выхватывает знакомую тропинку.

Мужчина открывает багажник машины и бросает тело внутрь. Затем возвращается, сжигает улики в чугунной буржуйке и, захватив колбу, защелкивает навесной замок на гараже. В лесу пахнет хвоей, сыростью после дождя и смертью, хотя последний аромат витает лишь для него. Мужчина ставит колбу в багажник, закрепив ее, чтобы не упала, и замечает волосы, которые выбились из пленки. Пропускает между пальцами, вспоминая серебристый смех легкомысленной и наивной хозяйки. Уверенным движением достает складной нож и отрезает прядь.

Когда он уезжает с лесной опушки и мчит по трассе в сторону побережья, в нагрудном кармане сердце греет свернувшийся колечком медный локон.

* * *

Ника стоит в парадной зале и дрожит от зябкого ветра, который порывами проникает сквозь открытую дверь. Она не сводит взгляда с опечатанного колодца. Доски, которые его закрывали, частично лежат на земле, словно брошенные игрушки непослушного малыша. Остальные покоятся на пересохшем дне. Полиэтиленовая желтая лента пересекает колодец крест‑накрест, и, если бы не тело женщины в черном кружевном пеньюаре, которое достали оттуда прошлой ночью, Ника ни за что бы не поверила, что он может стать местом смерти.

Позади хлопает дверь, и Ника оборачивается, потирая плечи, затянутые в синюю водолазку.

– Полицейский извивается, как червь после дождя, – зло бросает Джианна и рукой опирается на стену. На секунду прикрывает глаза, видимо, из‑за головокружения. – Я не выдержала, но у Стефано больше терпения.

Ника смотрит на графиню и видит призрака. Да. Она одета в тот же брючный костюм, теперь подходящего траурного цвета, ее волосы так же распущены. Но глаза красные, словно в них насыпали по горстке тертого перца, а некогда смуглая кожа теперь отливает белизной, как выцветшая скатерть. Сходство с Паолой больше не поражает. Оно пугает. Особенно когда в очередной раз пытаешься осознать, что старшая сестра мертва.

– Хочет подвести к самоубийству. Допытывается, были ли у нее причины… не хотеть жить. – Джианна ударяет кулаком по каменной стене и стонет. – Проклятье. А у кого их нет?!

Ника снова переводит взгляд на колодец. Самоубийство? Обычно стреляются или вешаются. На худой конец – снотворное. Но прыгать в пересохший колодец, рискуя не погибнуть, а на всю опостылевшую жизнь остаться инвалидом? Нет. Это точно не самоубийство.

– Вы верите? – хрипло шепчет Ника.

– Я? А ты? – Джианна щурится, будто пытает ее взглядом.

Ника вспоминает последний разговор с Паолой. Если бы она тогда знала, что никогда больше не увидит ее живой. Если бы…

– Она была подавлена, но не думаю, что это веская причина прыгать в колодец. А где Анджело? – резко переводит тему Ника.

– Без понятия, где эта крыса. – Джианна поворачивается к коридору на кухню. – Пойду найду Люсу. Нам надо напиться…

Джианна едва успевает выйти, как из столовой выходят Стефано и низкорослый, больше похожий на гнома из «Властелина колец», чем на человека, полицейский.

– Примите мои соболезнования, граф. Такая утрата, так жаль. Столь красивая молодая женщина. – «Гном» причмокивает губами и качает головой, словно говорит о невкусном десерте, а не о смерти человека.

Стефано равнодушно провожает его взглядом. Ника читает в глазах открытую усталость и обреченность. Будто внутри его крутится мясорубка, которая пожирает сердце.

– А вы – фотограф, которого наняла покойная графиня Карлини? – «Гном» тормозит перед носом Ники и смотрит на нее снизу вверх, но при этом делает важный вид, что это он выше всех.

– Да, я – Вероника Исаева.

– Занятно, занятно. А что вы скажете о Паоле Росси? Вы считаете, она хотела умереть?

Мысленно Ника морщится от бестактного вопроса полицейского, но внешне не позволяет дрогнуть и мускулу на лице:

– Считаю, что она хотела жить больше, чем кто‑либо из нас.

«Гном» некоторое время молчит, видимо, решая для себя, принять во внимание ответ Ники или нет, а после, бодро развернувшись на пятках, пружинистой походкой спешит к выходу:

– Я буду держать вас в курсе, граф! До встречи.

Входная дверь, которая до этого нервно дергалась на ветру, захлопывается за полицейским, и в холле повисает нервная тишина.

Ника не выдерживает первая и подбегает к Стефано, заключая его в неловкие объятия. Мужчина не сопротивляется. Молча утыкается лицом в ее макушку и тихо стонет:

– Я до сих пор не верю, что она мертва.

– Я тоже.

Ника никогда не умела утешать. Нужные слова потерялись, забылись, и все, что она может делать, это гладить Стефано по спине, напевая детскую колыбельную. Тихая, ласковая мелодия, идущая прямо из сердца, на короткое время и правда успокаивает мужчину, но залатать рану на его душе не способно даже время.

– Мне так жаль, – шепчет она.

Стефано поднимает лицо, и Ника чувствует его горячие губы, прерывистое дыхание. Объятия сжимаются, и она сама не понимает, как целует мужчину, а он ее, и они отчаянно пытаются забыться друг в друге. Трель мобильного вырывает их из водоворота чувств. Ника отшатывается и оттягивает водолазку, будто ее раздели и сейчас она пытается прикрыть наготу. В это время Стефано раздраженно говорит по смартфону:

– Что? Опять? Пропустите, – отрывисто отвечает он и сбрасывает вызов. – Охрана позвонила. Снова пришли из полиции. Не понимаю, сколько можно уже мучить. Я и Джианна рассказали все, что знали.

В дверь стучат. Стефано резко открывает ее и тут же отступает назад. Его брови вопросительно взлетают вверх. В замок входит мужчина в синем пиджаке и серо‑голубых брюках. В отличие от «гнома», этот напоминает старого, повидавшего жизнь орла. Длинный крючковатый нос, высокие скулы и цепкий взгляд следователя. Седые волосы зализаны назад.

– Следователь Жанкарло Гуазини, – скупо представляется он. – Граф Карлини, я так понимаю? – Его голос похож на дребезжание старого автомобиля.

– Да. – Стефано напрягается и не задает лишних вопросов.

Ника ощущает, как воздух наполняется электричеством. Невольно она отходит в глубь зала, потому что интуитивно чувствует – сейчас она лишняя.

– Я веду дело об Итальянском Потрошителе. Могу я задать вам несколько вопросов в связи с произошедшим прошлой ночью убийством?

– Убийством? Кто‑то еще умер? – Стефано бледнеет, но больше ничем не выдает волнение.

– К сожалению. Последней жертвой убийцы стала Фрэнка Аттвуд. Думаю, вам знакомо это имя.

* * *

Ника складывает толстовку в багаж и со вздохом обводит взглядом опустевшую спальню. Творческий беспорядок, который царствовал здесь последние недели, исчез. И теперь комната выглядит как сирота. Только изумрудное платье, подарившее ей чудесную ночь, висит на стуле.

Завтра похороны, а после Ника может ехать домой. Работа сделана. Фотографии аккуратными стопками сложены на столе, только принять их некому.

Джианна напилась до беспамятства вместе с Люсой, Анджело исчез, а Стефано закрылся в комнате. Он отказался говорить со следователем без адвоката. Жанкарло Гуазини молча поджал губы и ушел, пообещав назначить встречу в отделении.

На вопрос Ники «почему?» Стефано коротко ответил, что у него нет алиби. В день убийства он уехал на кабриолете бесцельно ездить по городам, лишь бы выкинуть из головы нелепую ссору с Никой. У Анджело был выходной. И именно последний пункт не давал Нике покоя.

Полиция не упустит возможность повесить вину на Стефано, ведь эта история тесно связана с их семьей на протяжении ста лет. А недавний скандал с Фрэнкой Аттвуд только разогреет аппетит.

Ника мысленно видит Дино, который пишет злободневную статью о смерти фотомодели. И морщится, отказываясь представлять красивое лицо Фрэнки без глаз.

Ника захлопывает чемодан и ставит рядом со вторым, куда сложила оборудование. Все кончено. Она честно заработала деньги и теперь может вернуться домой. К маме. Остальное ее не касается.

Не касаются путешествия во времени. Не касается нелепая и мерзкая смерть Паолы. Не касаются потухшие глаза Стефано. А ее сердце вовсе не дергается от боли при мысли, что завтра после похорон она уедет, даже если он будет против.

Все должно было сложиться иначе, но примирение с Италией не удалось. И, видимо, не стоит больше пытаться.

Ника безучастно смотрит на часы. Замок давно погрузился в неспокойный сон. Тихо, как в могиле. Эта мысль срывает Нику с места, швыряет к двери, и уже через пять минут она поспешно спускается на второй этаж по знакомым ступеням, сквозь комнаты, пока не врывается в полутемное помещение библиотеки.

Лишь теперь Ника вспоминает об осторожности и оглядывается. Но блеклый свет не высвечивает ни единого движения, до нее не доносится ни один звук. Темные углы мертвы, в них нет копошения. И только после этого Ника продолжает медленно идти к дальней стене.

Прошлое не просто так решило ей открыться. Если она увидела его, значит, на то должна быть причина. Возможно, Ника должна найти убийцу, чтобы еще через сто лет ритуальные убийства не повторились.

Знакомые рельефные колонны вырисовываются перед ней, и на мгновение Ника замирает, вспоминая, что на этом самом месте Франческа Росси застрелилась, когда узнала правду о муже.

Ника делает резкий вдох и с силой надавливает на среднюю колонну. Та с тихим шумом уходит в глубь стены, и каменная кладка исчезает, отъезжая в сторону. Перед ней зияет черный проход, уходящий вниз.

Ника включает мобильный фонарик и, следуя за крохотным лучом, спускается по неровным ступеням, пока не оказывается в затхлой комнате.

Ее встречает угольная тьма. Луч выкрадывает стол, на нем длинная свеча, рядом валяется зажигалка. Дрожащими пальцами Ника поджигает уже горевший фитиль, но робкий огонек свечи плохо борется с темнотой. Однако тусклого света достаточно, чтобы разглядеть знакомые колбы. Достаточно, чтобы увидеть законсервированные глаза жертв. Один, два, три… одиннадцать, двенадцать, тринадцать.

Тринадцать ниш заполнены до конца. Тринадцать жизней загублены Итальянским Потрошителем, который воскрес спустя сто лет.

Из последней ниши на Нику смотрят небесные глаза, которые еще совсем недавно презрительно щурились из‑под густо накрашенных ресниц. Свеча выпадает из рук и гаснет, как погасли украденные жизни.

Ника больше не в состоянии выносить это бремя и, карабкаясь, бросается вверх по лестнице.

Прочь, прочь, пока сердце не выпрыгнуло из груди. Хватит. Иначе страх вывернет душу наизнанку.

Ника останавливается только в спальне, где запирается на ключ. Убийца живет в замке. Убийца знает о проклятье. Это не может быть Стефано, она не верит в это. Но Анджело? Анджело любил Паолу, на которую должно было пасть проклятье, и он мог сделать ради нее все. Даже убить. Однако теперь Паола мертва. А значит, удар придется на Джианну. За что им это? Чем провинился их род, чтобы каждые сто лет приносить кровавую жертву?

Головоломка не складывается. Ника видела разные временные промежутки. Но самый главный эпизод до сих пор прячется. Раньше она попадала в прошлое не по своей воле, но каждый раз их объединяло одно: фотографии.

Ника подбегает к ровным стопкам напечатанных снимков и лихорадочно их перебирает.

Первый раз она провалилась в 1717 год – Джульетта упала с балкона. На этой фотографии Стефано спал в гостиной. Второй – 1817 год – Росина сломала шею, споткнувшись на лестнице. Ника случайно засняла спускавшегося вниз Стефано. Третий – 1917 – Франческа застрелилась, узнав о том, что ее муж – убийца. Общая фотография Стефано, еще живой Паолы и Джианны. Все три раза специально или ненароком, но Ника фотографировала мужчину в замке. А значит, нужна четвертая фотография, чтобы окунуться в прошлое в последний раз. Туда, где все началось. В 1617 год.

Ника раскидывает снимки в разные стороны, перебирает, будто ненужный хлам, и наконец находит то, что искала. Трепетно держит драгоценную фотографию – на ней Стефано стоит в дверном проеме своей спальни и смотрит на нее туманно‑пугающим взглядом.

Ники нет на снимке, она за кадром, но, как и тогда, ощущает трепет, чувствует, как сердце заходится от безумного биения. Головокружение нарастает снежным комом и давит на зрение. Черные мошки мельтешат перед глазами, и фотография выпадает из ослабевших пальцем. Воздух превращается в тягучее желе, вязкое, приторное на вкус. И Ника повисает в нем, как младенец в утробе матери.

Границы времени стираются, и прошлое превращается в настоящее.

* * *

Ника открывает глаза и прижимается к каменной стене. Она забывает дышать, а когда головокружение затихает и обилие красок перестает крутиться перед глазами, в уши врываются звуки скрипки, женские крики и мужской хохот. Воздух полнится запахом жареных каштанов, сухофруктов и пряных сладостей. По узким каналам плывут гондолы, забитые людьми в разноцветных нарядах. Со всех сторон на Нику смотрят неестественные лица – маски. Черные полумаски, страшные чумные маски, лица венецианских дам, белые жуткие маски, в которых щеголял Казанова в фильме.

Они захватывают Нику в бесконечный хоровод, из которого не вырваться, даже если захотеть.

Женщины в пышных кринолинах, в ворохе кружев и рюшей идут по тротуарам, прячась за веерами, и только блеск глаз выдает их азартное настроение. Проходит еще несколько минут, прежде чем Ника осознает, что она не в замке. На этот раз прошлое закинуло ее в Венецию. Ведь она сама хотела оказаться там, где все началось.

Ника – призрак. Ее никто не видит и не слышит, если кто‑то касается ее, то проходит сквозь, но зато она все чувствует. И терпкий аромат духов, и пьянящий запах вина, которое переливается в бокалах венецианцев, и флирт, заставляющий вибрировать воздух. Буйная атмосфера заражает Нику, и она идет среди разодетых мужчин и женщин, жалея, что нельзя сфотографировать прошлое на пленку. Переходит по узким мостам через каналы, плывет среди людского течения, пока ее не выбрасывает на центральную площадь. Ника роется в закоулках памяти и выхватывает знакомое название: Сан‑Марко. На ней возвышается величественный собор Святого Марка.

Карнавал в Венеции в самом разгаре.

Ника застывает посреди гуляющей толпы, где раб стал хозяином, а граф – слугой и сословные различия стерлись, смешав венецианский народ на несколько недель в единую массу.

Но вот мелькает знакомый силуэт, и сердце забывает биться. Ника видит черные густые волосы, высокую фигуру, куртку с широкими рукавами, расшитую золотыми нитями, и, хотя лицо скрывается под черной маской, она угадывает знакомые жесты, движения, изгиб губ. Стефано. А точнее, граф Марко Карлини, который жил в семнадцатом веке и который как две капли воды похож на Стефано. Даже портрет не смог передать истинного сходства графа с потомком.

Ника ускоряет шаг и сворачивает за ним в узкий переулок, где от каналов веет запахом канализации, но, кажется, никого это не смущает. И гондольеры продолжают возить влюбленные парочки по ароматным улицам.

Ника не сразу понимает, что граф гонится за кем‑то. С его губ срываются ругательства вперемежку со смехом, а за очередным углом мелькает подол черно‑белого платья.

Последний рывок, и граф скрывается в узком проходе между высокими домами. Ника осторожно заходит следом, проверяя себя на клаустрофобию, ведь проулок шириной не больше метра, а стены над головой сужаются кверху. Шаг, еще один, и Ника различает в серой темноте густое дыхание графа и женский вздох.

– Ты – моя, моя.

Мужчина прижимает к стене хрупкую венецианку в пышном платье, похожем на купол. Роскошная прическа растрепалась, и черные локоны упали ниже пояса. По сравнению с ее шевелюрой, волосы Паолы кажутся блеклыми нитями. С лица девушки сорвана белая маска и безжалостно брошена на землю, в грязь. А пальцы графа обвивают тонкую шею красавицы.

– Маддалена, – шепчет он, – сколько можно сбегать? У тебя нет защиты, нет семьи. Ты – моя, признай это.

– А твоя жена тоже признает, что я – твоя? – Девушка вскидывает подбородок и смело смотрит в глаза Марко.

– Это не должно тебя волновать.

– И все же волнует.

Маддалена с силой отталкивает графа, на ее груди качается тяжелый амулет – чимарута.

– Тебе дорога в куртизанки без моего покровительства! – рычит мужчина, и Ника в который раз напоминает себе, что перед ней не Стефано, а Марко. Но душа предательски ноет.

– Лучше стать шлюхой, чем твоей подстилкой, – шипит Маддалена, за что получает оглушительную пощечину от графа.

Девушка падает на землю, оцарапав руки о каменный тротуар, и тихо всхлипывает. Марко возвышается над ней как неподвижная гора. Ее хозяин, пусть она и сопротивляется.

– Ты – моя, – припечатывает граф, тем самым обрывая венецианскую главу в жизни Маддалены.

Воронка засасывает Нику, размазывая темный переулок Венеции, комкает его и лепит знакомые покои графа в Кастелло ди Карлини.

Ника с воплем падает на медвежью шкуру возле пылающего камина. В груди горит настоящий огонь, но после третьего вдоха изжога постепенно утихает, а тошнота отступает. Только звон в ушах остается, превращаясь в назойливый писк комара.

Она приподнимается на локтях и видит Маддалену в белой ночной рубашке. Девушка прячется в углу спальни, прижимая к себе колени. Ее острое личико обезображено синими кровоподтеками, нижняя губа разбита, а на шее остались следы пальцев. Грубых мужских пальцев. Маддалена сжимает ладонями медальон и что‑то безостановочно шепчет. Как только дверь раскрывается, ее черные глаза устремляются на вошедшего графа и злобно щурятся.

На Марко накинута легкая мужская сорочка, заправленная в черные панталоны. Но Ника видит Стефано. Только волосы длиннее, а глаза такие же – светло‑серебристые.

– Когда ты перестанешь сопротивляться? – цедит он.

– А когда ты перестанешь держать меня в плену? – Маддалена истерически смеется. – Я потеряла счет дням. Сколько я уже здесь? Месяц, два, а может, год? Когда же ты поймешь, что я никогда не буду твоей! Никогда!

– Упрямая девка, – Марко рывком поднимает Маддалену и сжимает в объятиях до хруста, – ты полюбишь меня, рано или поздно, но полюбишь.

Мужчина так грубо целует девушку, что она кричит от боли и обессиленно бьет его по груди. Когда он насыщается, то отшвыривает Маддалену. Девушка падает на колени и зажимает ладонями губы. Плечи вздрагивают от беззвучных рыданий.

– Я устала, – наконец хрипит она и с ненавистью смотрит на графа. – Я больше не могу.

Она стискивает пальцами чимаруту и закатывает глаза, превращая их в белесые точки:

– Каждые сто лет из рода своего терять ты будешь деву. Жену, сестру иль дочь, и им уж не помочь. – Ее голос наливается чистой силой. Звучный, яркий. Белые стихи срываются с ее губ и звучат как заклятье. – Тебе не знать покоя на свете этом или том. Станешь вечным изгоем ты в мире своем. И быть мучениям без конца, пока не найдешь чужестранку, что разведет эпохи и отыщет меня. Запомни, имя ей – Всевидящая…

– Грязная ведьма! Посмела пугать меня дешевыми проклятьями? Ты будешь со мной. Всегда! Даже если ради этого придется тебя убить!

Озлобленный граф захлопывает за собой дверь и поворачивает в замке ключ. А Маддалена валится на бок, заходясь в безумном смехе. Она прижимает чимаруту к губам и продолжает шептать:

«…разведет эпохи и отыщет меня. Запомни, имя ей – Всевидящая…»

Перед глазами Ники заворачивается еще одна воронка. И с громким хлопком она растворяется в пространстве, не успевая осмыслить последние слова Маддалены.

Подземелье наполняется женским воем и затхлым запахом смерти. Здесь сыро, сумрачно и мерзко. Холод прилипает к коже Ники, пока она приходит в себя и оглядывается. Она стоит возле лестницы, а вперед убегает длинный коридор, который ветвится на темницы. Горящие факелы лениво освещают путь.

– Марко, прошу. – Женский крик разрывает душу.

Зрение проясняется, и Ника замечает Маддалену, которую охранники тащат по подземелью, в самую глубь. Процессию замыкает граф.

Ника, спотыкаясь, спешит за ними и останавливается только, когда они упираются в конец коридора. На земляном полу высятся камни, которые когда‑то заполняли нишу в стене. Марко хватает связанную Маддалену и запихивает ей в рот вонючую тряпку. Темные глаза девушки ширятся от ужаса. Но граф молчит. Ника узнает это каменное выражение лица. У Стефано такое же, когда он злится или, наоборот, душевно ранен.

Марко в последний раз проводит пальцами по локонам Маддалены, и Ника замечает дрожь в его руках. А затем он толкает ее в нишу и приказывает страже приступать к работе. Те начинают методично замуровывать девушку. Венецианская красавица застывает и не двигается. Белая сорочка отсвечивает на ее лицо, превращая в живого призрака. А в черных глазах стоят слезы.

Камень на камень. Проем сужается, а Ника ничего не может сделать. Не может изменить прошлое. Ей отведена молчаливая роль наблюдателя. И это самая ужасная роль на свете. Она в последний раз видит Маддалену и змеящуюся чимаруту на ее груди.

В ночной тишине замка произошло ужасное преступление. Юную венецианскую чаровницу замуровали заживо только потому, что она не смогла полюбить графа Карлини.

Глава 27. Вестник Бога

Она никому не может доверять.

Только оказавшись в церкви, на отпевании Паолы, она это поняла. Сквозь витражные окна заливает солнечный свет, словно насмехаясь над горюющими. Но несмотря на это, внутри стоит полумрак.

Вдыхая сладкий аромат ладана с лимонными нотками, запах горячего воска, слушая проповедь священника о том, что мы можем стремиться к успеху, к карьере, к богатству, но на тот свет не заберем ни крошки, Ника осознает, что не верит даже Стефано. У него, как и Анджело, было достаточно причин убивать девушек в тщетной надежде спасти Паолу.

Фрэнка была убита в ту же ночь, что и Паола. Только убийца до сих пор не найден, ни первый, ни второй.

В церкви тихо и спокойно. Лишь гулкий голос священника разносится над головами родственников и близких покойной.

Ника держится возле Люсы, которая за последние дни похудела. Круглое лицо осунулось, но в остальном женщина осталась неизменна. Сальные волосы забраны в конский хвост, а на полном теле сидит прямого покроя черное платье. Но, наверное, даже Люсе Ника не может доверять.

– Слава богу, что церковь разрешила отпеть мою девочку, – шепчет женщина Нике.

Ее руки комкают несчастную сумку, наполненную носовыми платками, которые, однако, не пригодились. В церкви никто не плачет. Все стоят с сухими глазами, на лицах некоторых даже блуждает вежливая улыбка.

– Не знаю как, но Стефано добился, чтобы полиция отмела идею о самоубийстве. Случайная гибель. Эти доски давно прогнили, но никто не думал их менять. Поэтому они проломились под Паолой, когда она нечаянно упала на них. – Люса будто обсуждает меню на обед.

Ника молчит. Что ответить женщине, которая недавно потеряла считай что дочь?

Взглядом нащупывает Стефано. Граф стоит возле гроба и мрачно смотрит на прекрасную Паолу в черном платье. Люди из похоронного агентства знатно потрудились над ней, и сейчас она выглядит как настоящая спящая красавица. Или Белоснежка. Не важно. Она на самом деле была принцессой. Доброй, красивой, умной. Такие почему‑то уходят первыми. Словно Бог, отмеряя им таланты, забывает добавить долгой жизни.

Джианна цепляется за рукав Стефано и выглядит так, словно вот‑вот упадет в обморок. Она всегда казалась Нике намного сильнее Паолы, но сейчас умерла ее половина. И, видимо, лучшая.

После похорон Ника собирается подойти к Стефано и обсудить ее отъезд домой. Она надеялась, что последнее погружение в прошлое подскажет, кто убийца, а на деле стало только хуже. Теперь Стефано в ее глазах превратился в жестокого и беспощадного Марко, который заживо замуровал Маддалену в подземелье. И стоит представить, что она увидит, если разломает стену, как холодные мурашки покрывают кожу.

– Они всегда были мне как дети. Паола, Джианна и Стефано. Но Паола была особенная. А может быть, так кажется, потому что она – мертва. – Люса совершенно перестает слушать проповедь. – Когда два года назад они поссорились с Паолой и Джианна уехала, все пошло наперекосяк. Мой сын с женой погибли в автокатастрофе. Позже умер отец Стефано и девочек. Он заболел туберкулезом, пока путешествовал по Индии, запустил болезнь, и его не смогли спасти. Знаешь, что он искал? Девушку с удивительным взглядом. Однажды увидел на обложке журнала индианку с темно‑зелеными глазами, почти болотными, похожими на твои, и загорелся желанием ее отыскать. Верил, что она сможет спасти его девочку. – Люса горестно вздыхает. Все это время она не отводит взгляда от гроба, будто надеется, что Паола вот‑вот очнется. – Я любила его. Мы оба рано овдовели и нашли утешение друг в друге. Я ведь не всегда такой толстой была. Это уже после его смерти располнела, потому что поняла – не нужны мне никакие мужчины. А теперь смерть забрала и Паолу.

– Зачем граф искал индианку? Кого она должна была спасти? – Ника говорит так тихо, что сама еле понимает себя, но Люса прекрасно слышит.

– Существует легенда. Венецианская ведьма прокляла одного из графов Карлини, и каждые сто лет старшая из рода погибает. Считается, что только чужестранка, которая видит невидимое, способна разрушить проклятье. Но как? Никто не знает. В любом случае ее так и не нашли. Паола верила в пророчество, а теперь ее нет. И умерла она раньше срока. Значит, такова судьба. – Люса качает головой, словно говорит с несмышленым ребенком. – После похорон я перееду жить рядом с больницей, где лежит Мими. В замке мне делать больше нечего. Скоро он опустеет, и, видимо, навсегда.

Всевидящая.

Если это и Ника, то она понятия не имеет, что делать дальше. Что она должна была увидеть? Историю рода Карлини? Их трагедии? Столько боли, сколько за последние две недели, она в жизни не испытывала. Нет, она ничего им не должна. И уж точно не станет помогать убийце.

Ника поворачивается к выходу. В церкви слишком душно, спертый воздух раздирает легкие, и она больше не может здесь оставаться. Она отдала дань, присутствовала на отпевании. С нее хватит.

Она пробирается сквозь столпившихся неровными рядами людей, ближе и ближе к арочным дверям, но вдруг боковым зрением цепляется за нечто до боли знакомое. То, от чего сердце перестает биться, а время будто замедляется. Звуки растягиваются, превращаются в монотонный гул, который шумит где‑то в параллельном мире. Окружающие ее люди растворяются, становятся бестелесными призраками, и только один человек обретает плоть и кровь. Дышит, живет и смотрит на нее блестящими черными глазами.

Габриэль.

Габриэль!

ГАБРИЭЛЬ!

Это имя горит внутри Ники, и если бы она могла, то ее горло разорвалось бы от крика, но она обессилена. Страх парализует Нику, она стоит вполоборота к мужчине и не пошевелит даже пальцем. Губы дрожат, открыты в беспомощной попытке закричать. Дыхание становится хриплым, будто она болеет чахоткой, и каждый вдох как последний для нее.

Габриэль улыбается. Дьявол жив.

Ника помнит, как он лежал в луже крови и не шевелился. Все эти годы она молилась о его смерти, но вот он – живой и здоровый. И даже молния не поразила его, когда он зашел в церковь.

Мужчина тихо подходит к ней, стараясь не мешать отпеванию. Его взгляд хваткой бультерьера вцепился в Нику. Габриэль одет в стильный пиджак и темные джинсы, но дорогая одежда не в силах скрыть гнилую душу. Тонкие щелки вместо глаз завораживают. Когда‑то Ника трепетала перед Габриэлем от восхищения, но позже оно сменилось животным страхом, переросшим в паранойю.

Ты не уедешь до тех пор, пока смерть не замаячит перед твоим лицом.

Слова мамы сбылись, и Ника вновь встретилась со смертью.

– Здравствуй, Верóника.

Ника дрожит. Только хрипы вырываются из горла.

– Я скучал. А ты? – Он изгибает брови и после затянувшейся паузы насмешливо качает головой: – Молчишь? Три года назад ты была более разговорчивой.

Он слегка наклоняется к Нике, и она отскакивает, натыкаясь на худую, с выбеленными волосами женщину. Та возмущается, но Нике все равно. Она пятится к двери и видит только белоснежный оскал Габриэля.

– Сегодня я уйду только с тобой, моя Верóника, – слышит она шелестящий шепот мужчины, прежде чем вырваться на улицу.

Слепящее солнце лезвием мажет по глазам, и Ника спотыкается, но продолжает идти. Узкая улица заставлена машинами, дома сужаются над ней, как коршуны. Не хватает только противных птичьих криков. Паралич ушел, а вместо него поселился ужас и нарастающая паника. В замок. Надо добраться до замка. Она до боли прикусывает нижнюю губу, жалея, что не взяла рюкзак с документами.

Резкий гудок бьет по ушам, и Ника отпрыгивает с дороги, приземляясь на ягодицы. Боль пронзает копчик. Мимо проносится автомобиль и поток итальянской брани.

– Ника! – кто‑то поднимает ее с земли, и она с криком вырывается, но крепкие руки сжимают плечи. – Ника, что с тобой? Ты выбежала из церкви. Я испугался за тебя.

С трудом она узнает лицо Стефано, затем лихорадочно оглядывается, но нигде не видит Габриэля. Его нет. Дьявол исчез. Или же и не существовал вовсе?

– Не трогай меня. – Она отшатывается.

Дышать тяжело, как после длительного забега.

Стефано растерянно отпускает ее:

– Отпевание закончилось. Все едут на кладбище. Ты с нами?

– Нет. Мне надо… купить билет до Москвы. Ближайший.

Она смотрит на графа, но видит Марко, стискивающего пальцы на хрупкой шее Маддалены.

Ника никому не может доверять.

Стефано хмурится:

– Что произошло? Если ты хочешь уехать, я предоставлю свой самолет. То, что Паолы нет, не значит, что договор аннулирован. Ты получишь за работу деньги и…

– Нет. Мне надо уехать сегодня же. Он…

– Стефано, ты едешь?

Джианна стоит возле «Роллс‑Ройса». Анджело галантно придерживает для нее дверь. Впервые за последние дни Ника видит водителя и поражается его окаменелому лицу. По нему невозможно понять, что он чувствует. Мужчина похож на гвардейца возле ворот королевского дворца.

Стефано бросает на Нику усталый взгляд и вскользь касается ее руки:

– Возьми одно из такси, которые я нанял для гостей, и езжай в замок. Вечером все решим. Только, пожалуйста, не делай глупостей. – Он собирается уйти, но задерживается еще на пару секунд. – Столько всего навалилось, но я хочу, чтобы ты знала, ты мне не безразлична.

А потом ты вырежешь мне глаза или же замуруешь заживо?

Мысленно кричит Ника и сама ужасается этому. Не дожидаясь, когда все такси разберут, она прыгает в ближайшее и приказывает ехать к замку. А сама прижимается к стеклу в попытке разглядеть Габриэля. Но дьявола нет. Он растворился, как молочная дымка тумана к обеду. Значит, он решил поиграть.

Ника зажмуривается и закрывает голову руками, пытаясь разложить пляшущие мысли по местам. Как Габриэль выследил ее? Как он узнал, что она в Италии?

Вопросы наслаиваются друг на друга, громоздятся, как бесконечная очередь, а ответов нет. Но Ника не верит в случайности. Нет. Габриэль здесь не просто так. А значит, и Ника оказалась в Кастелло ди Карлини намеренно.

Она вылетает из такси, чуть не забыв расплатиться, и бежит по туманной улочке наверх, словно плывет в дымном мареве. Распахивает двери опустевшего замка, который всегда открыт и ждет гостей, словно радушная хозяйка.

Нет, Ника не станет ждать Стефано. Чертовщина, которая творится в замке, ей не по зубам. Она улетает сегодня же, а позже созвонится с графом и попросит отправить вещи бандеролью, а деньги перевести на карту. В мире современных технологий не нужно личное присутствие. Ника больше не может здесь оставаться. Габриэль – ее триггер.

В спальне она закидывает рюкзак через плечо, хватает чемодан с вещами и застывает, проклиная себя на чем свет стоит. Надо было заплатить таксисту, чтобы он дождался ее. От собственной глупости слезы щиплют веки, но Ника упрямо вытирает их. Вызовет еще одно. Подождет возле охраны, там с ней ничего не случится.

– Беги, беги, чужестранка. Давно пора…

Ника оглядывается. Теперь она узнает этот голос. Маддалена.

– Проклятье будет душить их род, пока не сведет с ума. Они уже на грани…

– Что ты хочешь от меня?!

В комнате пусто, и ее голос звучит как крик сумасшедшей.

– Чтобы ты ушла, чужестранка…

Больше просить не приходится. По пути вниз Ника вызывает такси, и оставшиеся двадцать минут топчется возле ворот, страшась отойти от охраны. Она не героиня. Ее безрассудство часто граничит со смелостью, но на самом деле она – трусиха. Испуг прыгает внутри ее, как мячик, то ударяясь о грудную стенку, то утопая в мягком сердце. Нет чувства утраты от того, что она покидает замок. Нет сожаления, что больше не увидит Стефано. Только паника. Трепет. Наверное, так себя чувствует лань, за которой несутся гончие псы. Их носы чуют запах страха, который пропитывает ее кожу.

Когда из‑за угла выворачивает такси, Ника почти плачет от облегчения. Она сама закидывает в багаж чемодан и падает на заднее сиденье, пропахшее табаком.

– Аэропорт имени Федерико Феллини в Римини, – приказывает Ника.

Прижимается к двери и заставляет себя считать до ста, чтобы успокоиться. Но с каждой цифрой сердце, наоборот, увеличивает темп, и уже на двадцати Ника едва не воет от страха.

По извилистой дороге перед носом машины выныривает серый «Рено», и таксист бьет по тормозам. Их визг отдается эхом в ушах Ники.

– Что случилось? – хрипит она, вцепившись пальцами в спинку переднего сиденья.

– Какой‑то отморозок чуть не въехал в нас! – перемежая слова отменной руганью, кричит мужчина.

Его нос картошкой морщится от злости, как у бульдога. «Рено» светит круглыми фарами, разрезая лучами невесомый туман, который стелется по игольчатому лесу. Ели, как пики, стремятся к чистому небу. И Ника тоже хочет туда. Ввысь. Подальше от незнакомца в машине напротив.

– Пожалуйста, езжайте, – умоляет она и хватается за рукав таксиста.

– Этот слабоумный перегородил дорогу, синьорина!

Дверь «Рено» распахивается, и из нее вылезает мужчина в черном драповом пальто. Шляпа скрывает половину лица, но Ника узнает его и со стоном вжимается в кресло:

– Езжайте! – кричит она, но делает только хуже.

Таксист с возмущением оглядывается на Нику, и в этот момент дверь рывком открывается. Руки в черных кожаных перчатках обхватывают бульдожью голову мужчины и со всей силы ударяют о руль машины. Та обиженно гудит сигналом.

Ника кричит, хватает рюкзак и выбирается из машины, не дожидаясь, когда таксиста обезвредят полностью. Бежит в глубь леса, так быстро, как может, и не оглядывается. Ветви мельтешат перед глазами, бьют по лицу. Горло болит от громкого дыхания. Листья хрустят под ногами. Грудь сводит от гонки, но она не останавливается. Вперед, вперед.

Что‑то цепляет Нику за рюкзак и дергает назад. Она с воплем падает на спину, головой ударяясь о ствол дерева. Золотые искры прыгают перед глазами, но Ника пытается встать, пока мужская нога не прижимает ее к влажной земле, выбивая из груди остатки воздуха.

– Я ведь сказал, что сегодня уйду только с тобой, Верóника. А я не нарушаю обещания.

Тихий, почти сладкий голос лишает Нику способности мыслить. И она видит лишь небо. Голубое и безоблачное, но такое далекое.

Глава 28. Дамское оружие

Сестру замуровали в семейном склепе.

Стефано идет по замку, напоминая себе опустошенный сосуд. Нет сил. Нет желания жить. Нет желания бороться. Паола мертва. Фрэнка мертва. Эта череда тянется бесконечным коридором, каждая дверь в котором означает чью‑то смерть.

Он поднимается в башню Камелий и стучится в спальню Ники. Ответом служит глубокая тишина. Без раздумий толкает дверь и заходит в опустевшую комнату. Смятая постель, одинокий чемодан, перевязанный красной лентой. Изумрудное платье аккуратно сложено на стуле. На столе стопки фотографий. Больше никаких напоминаний о Нике.

Ругаясь, что не удосужился взять ее телефон раньше, Стефано набирает помощницу:

– Рачель, перешли мне по смс номер фотографа – Вероники Исаевой. Сейчас же!

Буквально через минуту смартфон нетерпеливо пищит, но звонки по телефону оказываются бессмысленными. Сколько бы Стефано ни набирал Нику, слышал лишь механический голос оператора. Абонент недоступен.

С тихим рыком Стефано вылетает из комнаты и направляется в спальню Джианны. С грохотом распахивает дверь и застает сестру в кресле, скрутившуюся в комочек. В руках зажат смартфон. Женщина что‑то сосредоточенно высматривает на его экране. Синий свет мобильного придает ее лицу мертвенную бледность. На мгновение Стефано застывает, не в силах избавиться от наваждения, что видит Паолу. Но нет. Как бы он ни хотел себя обмануть, Джианна не может вместить в себя двух человек.

– Ника пропала! – выдавливает он и опускается на край кровати.

Джианна хмурится и выключает смартфон.

– Уехала, что ли? И даже не дождалась оплаты? – сухо интересуется она.

Наклоняется к столу и вытаскивает из‑под него начатую бутылку вина.

– Хочешь?

– Нет.

– Хочешь, – кивает Джианна и разливает вино по двум бокалам.

Стефано устало выдыхает и падает на кровать, закрывая глаза.

– Почему она уехала? Я ведь просил остаться в замке.

– Может, она чего‑то испугалась? Навстречу нам промчалось такси, будто опаздывало к президенту. Кроме как от замка, оно ехать не могло. Держи.

– Чего испугалась? Призраков? – Стефано открывает глаза и видит бокал, висящий над ним.

– Может, и призраков. Ты ведь их видел, – пожимает плечами Джианна и возвращается в кресло, когда Стефано приподнимается на локтях и берет вино.

На языке оседает вязкая жидкость, но он делает еще несколько глотков, надеясь вернуть утраченные силы.

– Очень сладкое.

– Зато хорошо пьянит. Так видел или нет? – Сестра пытливо смотрит на него.

– Видел! Ты это хочешь от меня услышать? – Стефано со злобным прищуром глядит на Джианну. – Что я был плохим братом и отрицал страхи Паолы? Да, она верила в проклятье. Я это знал, и ты тоже. Но как я мог согласиться? Ты ведь тоже считала это сказками. Вспомни, в чем она обвинила тебя два года назад. В том, что ты родилась на минуту позже. А теперь что? Получается, если проклятье существует, то оно падет на тебя! – Бессильная ярость, которой нет выхода, клокочет в груди Стефано.

Рука с пустым бокалом падает на покрывало, и последние капли скатываются по стеклу.

– Получается так, – безразлично бросает Джианна. Подносит бокал к губам, но так и не отпивает. – Ника правильно сделала, что сбежала. Наша семейка чокнутая на всю голову. Люса осталась в городе. Замок был нужен только Паоле. Теперь он как брошенная игрушка.

– Она просила пожить с ней последние дни перед проклятьем в замке. Боялась остаться одна. Надеялась, что Ника и есть чужестранка из пророчества. Но либо Викензо неправильно прочел записи Марко, либо нам никогда не найти чужестранку. Еще этот следователь Гуазини. У них нет улик, но нервы они потреплют.

– Ты тоже читал дневник Викензо? – оживает Джианна.

Стефано приподнимает отяжелевшую голову и видит, как очертания сестры расплываются перед глазами.

– Что значит тоже? – хрипит он.

В горле пересыхает. Вместо прилива сил вино забрало их остатки.

– Помнишь, там в самом начале была загадка. Викензо написал, что за львом прячется ключ к свободе и жизни. Но мы смотрим на него и не видим дверь. – Джианна проигнорировала вопрос Стефано.

Не в силах держать голову на весу, он опускает ее на кровать, и веки медленно смыкаются.

– Помню, – еле шепчет он.

– Разгадал? – В голосе сестры слышится смешок, но Стефано не может ответить. Губы отказываются шевелиться. – А я разгадала, – будто издалека доносится до него ответ, смысла которого он уже не понимает.

* * *

Ника открывает глаза, но вместо света тьма. Откуда‑то дует ветер. Прохладный, влажный. Она с облегчением подставляет ему лицо, однако боль не утихает. В районе темечка разрастается огненный шар. Ника пытается стряхнуть его рукой, но не может пошевелиться. Руки и ноги плотно стянуты стяжкой.

Шершавым языком проводит по пересохшим губам и чувствует знакомый сладкий привкус. Пить хочется больше, чем увидеть, где находишься. Кажется, еще чуть‑чуть, и горло разорвется от жажды.

Свет слепящим пятном падает на лицо, ширится в разные стороны и вскоре заливает всю комнату. А голос, следующий за ним, терзает душу Ники.

– Доброй ночи, Верóника. Видимо, я переборщил с хлороформом, и ты проспала всю дорогу и еще несколько часов.

– Сейчас… – только и может просипеть Ника.

Зрение неохотно восстанавливается, и она видит полупустую комнату. По серым глиняным стенам бегут тонкие трещины, черепичная крыша в некоторых местах провалилась, запуская внутрь прохладную свежесть. Диван, на которм лежит Ника, видала времена и получше. Ткань грязно‑мышиного цвета обнажает подлокотники, а из матраса возле головы торчит кривая ржавая пружина.

– Сейчас глубокая ночь, моя дорогая. Точнее, скоро рассвет. И никто не знает, где ты находишься. Никто. Кроме меня.

Ника жмется к спинке и старается уравнять дыхание, но слезы сбегают из темницы и крохотными пленниками капают на потертую ткань дивана. Один раз она ускользнула от Габриэля. Но дважды просить у судьбы спасения безнадежно.

Мужчина закатывает рукава плотной рубашки темно‑гранатового цвета и берет в руки тщательно наточенный нож. Он переливается искорками в свете большого фонаря, который стоит на шатком столе.

Ника умрет. С этим надо смириться. Но перед смертью она имеет право знать правду.

– Это ты убивал девушек?

Габриэль смотрит на Нику, будто видит пришельца, а затем громко хохочет. Подходит ближе и рывком сажает ее. Холодное лезвие проскальзывает по ее щеке.

– Глупее вопроса я не слышал. Девчонок убивал твой граф, с которым ты целовалась на потеху всему городу. Я не убийца, я – садист.

– Не верю.

– Да мне плевать веришь ты или нет. То, что требовалось от этой семьи, я получил. Ты – здесь. Больше мне ничего не надо.

Грубый, жаркий поцелуй опаляет губы Ники. Она стискивает зубы, но язык Габриэля прорывается дальше, будто высасывает из нее жизнь.

Считай до десяти. Считай… Один, два, три…

Умоляет себя Ника. На цифре шесть Габриэль отрывается от нее, и она жадно глотает воздух.

– Соскучилась, девочка. – Он шипит ей прямо в лицо.

Ника молчит, боясь, как бы ее не вырвало прямо на пол.

Габриэль выпрямляется и, так и не дождавшись от нее ответа, наотмашь бьет по лицу. Щеку опаляет. Ника валится на бок и то ли стонет, то ли кричит. Слезы не смывают боль, а лишь усиливают.

– Не играй со мной в молчанку, милая. – Жесткие пальцы хватают Нику за лицо, и возле ее глаза замирает лезвие. – Ты знаешь, я люблю беседы. Поэтому, если не хочешь, чтобы я и правда стал Итальянским Потрошителем, говори.

– Хо‑ро‑шо, – хрипит Ника и вздыхает, когда Габриэль отпускает ее. – Ты должен был умереть, – бормочет она первое пришедшее на ум.

Мужчина вновь сажает ее, словно куклу.

– Да. Ты проломила мне череп. На мое счастье – неглубоко, но все равно пришлось ставить титановую пластину, – Габриэль подтаскивает к дивану стул и садится рядом, – и убить лучшего друга. Знаешь, чего стоило подсыпать ему яд? А ведь он спас меня. Я даже не помню, как дотянулся до телефона и объяснил ему, где нахожусь. Не помню, как попал в больницу. Но после реабилитации он стал задавать ненужные вопросы. Поэтому у меня не осталось выбора. Это ты виновата в его смерти. Ты! – Очередная вспышка ярости, и в живот Нике прилетает кулак. Она сгибается пополам и заходится в кашле, который перерастает в стон. – Ты убила его! – орет Габриэль.

Он швыряет стул в стену, и ошметки дерева летят в стороны, а на пол сыпется глиняная пыль. Глаза мужчины наливаются, и кажется, что они вот‑вот лопнут. По шее бегут вздувшиеся вены. Его ярость искренна.

Ника вжимается в диван и боится разлепить губы. Любое неверное слово тянет за собой боль.

– Больше я не допущу такой ошибки, милая. – Габриэль снова устремляет на нее взгляд безумца. – Этой ночью ты будешь умолять меня о смерти, когда я отрежу тебе каждый палец, а затем доберусь до лица.

Она дергается и закрывает лицо связанными руками, боясь еще одного удара. Но мужчина не шевелится.

– Все эти годы я не забывал про тебя. Искал, где ты прячешься. Нашел твой сайт, но ехать за тобой в Россию – так скучно. Нет. Ты нужна мне была здесь, иначе месть получилась бы фальшивой.

– Мстить за то, что мне не повезло встретить тебя? – Ника поражается своей дерзости и от страха задерживает дыхание.

Габриэль хохочет. Подцепляет пальцами ее локон и легко отрезает ножом. Заточенное лезвие не ощущает препятствия. Сердце подскакивает до самого горла.

– Не забывай, детка. За каждое слово человек несет ответственность. И ты понесешь двойную.

Он чиркает ножом по плечу Ники, и она вскрикивает. Ткань расползается, оголяя рубиновый порез.

– Примерно полгода назад я познакомился с Джианной Карлини. Случайность, настоящее волшебство, – продолжает Габриэль, и в его устах последнее слово звучит богохульством. – Богатая итальянка легко влюбилась в меня и разболтала по пьяни о паранойе своей сестрицы. Я понял, как разыграть карты. Показал ей твой сайт, уверил, что ты и есть та девушка из пророчества, а дальше они все сделали за меня.

– Так это ты подстроил, – всхлипывает Ника.

Отчаяние дикой кошкой царапает душу.

– Разумеется, детка. Только ждать пришлось дольше и коротать дни в грязной гостинице, чтобы не светиться лишний раз. Я надеялся прижать старшую сестру, но она оказалась крепким орешком. И заявила, что не отдаст мне тебя, даже несмотря на шантаж. Она прекрасно знала, что у меня нет доказательств того, что это их семья стоит за убийствами. Но потом она сдохла, и я получил шанс забрать то, что принадлежит мне. Как видишь, их внутренние распри сыграли в мою пользу, и теперь ты здесь.

Габриэль хватает ее за руки и притягивает к себе.

– Иди сюда, – с придыханием произносит он. – Будешь хорошей девочкой, и я развяжу тебе руки.

Он впивается губами в шею Ники. Одной рукой наматывает волосы на кулак, а второй скользит лезвием по груди вниз, царапая чимаруту. Его мокрые губы оставляют на шее алый след. Ника не видит, но чувствует, как место поцелуя наливается кровью.

Она вскрикивает, когда нож рвет водолазку, оголяя черный бюстгальтер. Габриэль жадно поглощает Нику глазами, затем толкает на диван. Из кармана джинсов вытаскивает смятую пачку дешевых сигарет и зажигалку. Нож засовывает за ремень. Чиркает зажигалкой, и Ника затравленно смотрит, как огонек сигареты разгорается красной точкой. Она знает, чем это грозит.

– Ты убил таксиста? – выдыхает она, стараясь отвлечь его.

Но не выходит. Габриэль наклоняется к ней и прижигает нежную кожу на груди. Ника кричит, взмахивает руками и получает еще одну оплеуху. Кровь наполняет рот, и она сплевывает на пол. Съеживается в комок, стараясь прикрыться, но грудь горит огнем, там, где на ней алеет точка.

Габриэль удовлетворенно закуривает.

– Разумеется нет. У меня не было времени заметать лишние следы. Я оставил ему записку, и если он умный парень, то, как только очнется, забудет обо всем. Твои вещи я забрал. Так что думаю, он давно дома. В любом случае если заявят о твоем исчезновении, то все проблемы падут на графа. Официально я отдыхаю в другом городе. Меня нет. Я – призрак.

Которого вижу только я.

А следующая мысль не менее страшная.

Я умру.

– Почему я? Ты три года ждал, чтобы заполучить меня? Неужели только из‑за мести?

– Почему? – Габриэль скалится, обнажая ядовито‑белые зубы. – Месть, конечно, самое сладкое чувство на свете, но твой побег не давал мне покоя. Знаешь, я ведь тоже человек, у которого есть страхи. Я не мог жить, зная, что остался живой свидетель моим «забавам».

– Но ты ведь не убийца, ты сам сказал.

– Нет, – мужчина хватает ее за волосы и прижимает к себе спиной, – но я делаю так, что мои «игрушки» убивают себя сами, – горячо шепчет он. Острые пальцы скользят по коже, оставляя красные следы. – Ты – моя. Моя! И никакой граф не смеет касаться тебя.

Он дергает волосы вниз, и Ника падает на колени, а горло пересыхает от крика.

– Умоляй меня! Умоляй! – орет Габриэль, и слюна брызжет во все стороны.

– Отпусти, прошу…

Ника не понимает, плачет она, или рыдает, или кричит, или сходит с ума. От боли перед глазами прыгают солнечные круги. Габриэль вновь поднимает ее на ноги, и следующий удар приходится под ребра. Потом его пальцы обхватывают шею Ники и сжимаются железным обручем. Сдавленный хрип рвется с губ, давление бьет по глазам, и голова будто разрывается.

Он отпускает ее, и Ника, подкошенная, падает на диван, давясь кашлем.

Она в ловушке, она в ловушке, она в ловушке…

– Кто здесь? – рявкает Габриэль и щурится в сторону двери, которая прячется в углу комнаты.

Тихий вздох выдает присутствие женщины. И Ника чувствует знакомый древесно‑сладкий аромат духов.

– Вы так и не поняли, Габриэль. Со мной не торгуются.

Тихий выстрел сшибает мужчину наземь. Ника с ужасом смотрит, как лужа крови расплывается вокруг головы Габриэля. Нож так и остается в стиснутых пальцах мужчины. Чувство дежавю накатывает волной.

– Он жив, – хрипит Ника.

– Не думаю. Мой пистолет хоть и маленький, но с такого расстояния весьма смертелен. – Из темноты выходит женщина, в руках сжимая дамский пистолет.

– Джианна? – Ника не понимает, от чего дрожит. От облегчения, что все закончилось. Или от страха, что все только начинается.

Графиня хмыкает и с презрительной улыбкой качает головой:

– Я думала, вы умнее, Ника. А вы – простодушны так же, как и Стефано.

Глава 29. Судьба в подарок

Один мучитель сменился на другого. Так просто.

Стяжки продолжают сжимать запястья, вырисовывая на них саднящие полосы. Ноги занемели. Саднят царапины, губы разбиты в кровь, ожог на груди напоминает о себе тупой болью. На плечи наброшен колкий плед, чтобы прикрыть разорванную одежду.

За окном автомобиля на небе, усеянном белесыми облаками, горит яркий круг солнца, но совсем недавно Ника видела, как занимается рассвет и робкими лучами прогоняет тьму.

Периодически усталость наваливается на Нику, и она теряется в полудреме от усталости, не понимая, где находится. Но резкое пробуждение не заставляет себя ждать. И она вспоминает все, что с ней произошло.

– Скоро приедем, – сухо бросает Паола, когда Ника в очередной раз открывает глаза.

Она щурится. Разглядывает каменный профиль Анджело, видит спутанные локоны графини. Холод пробирает до кожи. В женщине не осталось ничего от Паолы и еще меньше от Джианны. Что‑то среднее, собирающее в себе все пороки.

Ника тихо выдыхает и снова проваливается в злую дремоту, где подсознание играет с ней в жестокие игры. Стефано замуровывает ее в стене, но почти сразу камни крошатся, и она видит Габриэля с простреленной головой, а позади маячит Паола, которая двоится перед глазами.

Когда Ника выныривает, солнце уже превратилось в золотую нить, протянувшуюся вдоль горизонта. Бесконечная трасса, которая сливалась за окном в серую массу, сменилась на узкие улицы крохотного городка. А затем Ника видит знакомую петлистую дорогу и замок на вершине холма. Его темные окна напоминают пустые глазницы жертв Итальянского Потрошителя.

Ника снова смотрит на Паолу и поражается тому, чего не видела раньше. Словно знакомится с графиней заново, отыскивая недостающие элементы.

Женщина вошла в логово Габриэля одна, оставила ждать Анджело в машине. И нажала на курок собственноручно. Внутри все сжимается от холода. Как ласковая и улыбчивая Паола могла сочетать в себе подобное хладнокровие? И почему она притворилась Джианной? Что произошло той ночью, когда младшая сестра полетела на дно колодца?

– Осуждаешь? – Графиня ловит беглый взгляд Ники в зеркале заднего вида. Впервые в образе Паолы она переходит с ней на презрительное «ты». – Зря. Ты даже не знаешь всей правды. Не знаешь, каково жить и ненавидеть свою сестру только потому, что тебе посчастливилось родиться на пару минут раньше.

– Ты права, – Ника поджимает губы. Она устала. Безумно устала от игр. – Я абсолютно не понимаю, что происходит. Как ты нашла меня? Откуда знаешь Габриэля?

Она пытается высвободиться из пут, но стяжки прочнее железа. Только плед съезжает с груди, оголяя ожог.

Паола хохочет, на лице Анджело таится легкая улыбка. Извилистая дорога почти заканчивается. Скоро они приедут к замку, а возле ворот должна ждать охрана, и, возможно, тогда у Ники появится шанс освободиться.

– Габриэль – механизм, который крутил шестеренки, хотя я об этом не знала. – Смех графини обрывается. – Сначала я не понимала, откуда он знает о тебе, а потом вернулась моя непутевая сестра, и все стало на свои места. Только Джианна могла влюбиться в садиста. Впрочем, он весьма ловко ее окрутил, я даже не могу обвинить наивное женское сердце. А нашла я тебя просто. – Паола поворачивается к Нике и кивает на чимаруту. – Как только я поняла, что ты нужна не только мне, то подарила тебе сувенир с gps‑трекером. Конечно, был риск, что ты не станешь его носить. На этот счет был запасной план. Но мне повезло.

Ника молчит. Все эти дни вокруг нее плелась тонкая паутина интриг, а она оставалась слепа, как новорожденный котенок.

– Ты не убила его, – шепчет она.

– Я попала ему в голову, хотя целилась в грудь. В конце концов, раньше я не стреляла в людей. И убивать не хотела, только обезвредить. – Голос Паолы предательски дрожит. Крохотная, мелочная дрожь искажает звуки, обнажает страх.

– Надо было мне это сделать, – впервые за всю поездку подает голос Анджело.

– Нет. Я сама. Ты не должен марать руки из‑за меня.

Ника видит в зеркале недовольную складку между бровей мужчины. На этом диалог заканчивается. Верный пес не смеет перечить хозяйке.

– Я хочу в туалет, – произносит Ника, – и пить. – То, что она ела в последний раз сутки назад, лучше умолчать.

Паола раздраженно рычит:

– Хорошо. В замке получишь необходимое. Еще есть время.

– Еще? А что будет потом?

– Узнаешь, когда будет положено.

Анджело тормозит перед воротами замка, и сердце на секунду замирает. Паола выходит из машины и открывает дверь. Замечает ее взгляд, брошенный на башни.

– Не надейся. У охраны сегодня выходной. – И пультом открывает ворота.

Анджело поспешно обходит машину и ножом перерезает стяжки на ногах Ники. Она стонет от облегчения, но ее тут же рывком вытягивают наружу и толкают вверх по дороге.

Вопросы задавать бессмысленно. На любое слово Ники Паола огрызается, как волчица. Анджело сохраняет бесстрастное лицо, будто происходящее его не касается. Он и правда продал душу, а вместе с ней лишился остальных чувств, кроме раболепного поклонения.

В замке Паола заводит Нику в туалет в бывшей спальне Люсы и неохотно снимает стяжки на запястьях. Без поварихи, грузной и веселой, опустела не только кухня, сам замок лишился единственной опоры.

– У тебя десять минут, – брезгливо бросает графиня и оставляет Нику в крохотной ванне без окон, где канализационные трубы ползут по стенам, как щупальца осьминога.

Чтобы сбежать, Нике придется уменьшиться до размеров жука.

Она открывает кран и подставляет раненые запястья под холодную воду. Полустон сбегает с губ.

Ника морщится, прикасаясь к ожогу и разглядывая синяки на теле. Губы распухли и потеряли форму. Во всю щеку кровавая царапина – видимо, оставленная кольцом Габриэля. Ника всхлипывает, кое‑как пытается прикрыть порванной водолазкой раны, и понимает, что в отражении на нее смотрит сломленная часть души. Злостно срывает с шеи чимаруту и швыряет в угол ванной.

Внезапно зрение мутнеет, очертания Ники в зеркале искажаются, и она видит знакомые локоны цвета ночи, черные глаза в обрамлении густых ресниц, красивое, почти дьявольское лицо венецианки. Холодная невидимая рука сжимается вокруг горла Ники, и она не может вздохнуть. Сгибается над раковиной и слышит, как внутри ее разрастается гневный голос Маддалены:

– Я предупреждала тебя, чужестранка. Ты не должна была появиться в этой семье. А теперь по собственной глупости ты умрешь вместо нее.

Ника хрипит, пытается ответить, но голос призрака лишь усиливается:

– Запомни, если захочешь жить, то выжги проклятье на своей груди! Не твоей крови я жаждала…

Удушье исчезает, оставляя Нику в сумасшедшем приступе кашля. Встреча с призраком Маддалены выходит за рамки сознания, но в Кастелло ди Карлини границы реального и потустороннего давно смешались.

Когда она выходит из туалета, Паола нетерпеливо сует ей в руки бутылку воды и пистолетом, который так изящно смотрится в ее руке, машет в сторону коридора:

– Иди.

В парадной зале Ника видит свой чемодан с рюкзаком. На мгновение в душе шевелится забытая надежда.

– Мои вещи…

– Да. Я забрала их, хотя, наверное, не стоило. Тебе они уже не понадобятся. – На вопросительный взгляд Ники женщина хмыкает: – Все узнаешь позже. Но не бойся. Убивать тебя я не собираюсь.

И, хотя губы графини накрашены бордовой помадой, а глаза подведены карандашом, косметика не в силах скрыть бледную тень усталости, которая прячется в уголках поджатых губ, в осипшем голосе, в потускневших глазах.

Ника запивает отчаяние теплой водой и молча следует туда, куда укажет Паола. Все время оглядывается, будто надеется увидеть Стефано. Но его нет. Она совершенно одна.

Они заходят в библиотеку, и Ника почти не удивляется, когда видит возле дальней стены, за которой прячется вход в логово Потрошителя, Анджело.

Тугой ком ярости опаляет грудную клетку, сжигает остатки израненного сердца. Внезапная догадка озаряет ее вспышкой молнии.

– Ты – убийца! – выплевывает Ника. – Это ты убил их!

Оплеуха прилетает на раненую щеку, и Ника заглатывает слова обратно. Прикушенный язык саднит.

– Заткнись, дрянь! Ты не знаешь, о чем говоришь. Свяжи ей руки. – Паола забирает у нее бутылку.

Маленькое, но смертельное дуло пистолета утыкается в спину Ники, и она послушно вытягивает руки вперед, чтобы Анджело замотал их скотчем. Все же лучше, чем стяжки. По крайней мере не режут кожу.

Ника отупело смотрит, как стена отъезжает в сторону, оголяя проход вниз. Снова толчок, и она в третий раз спускается по сбитым ступенькам, на этот раз освещенным горящими факелами.

В комнате вечный полумрак, в нем день и ночь смешиваются в единую субстанцию. Но первое, что бросается Нике в глаза – связанный Стефано. Мужчина сидит в углу под нишей, где стоит колба с голубыми глазами. Возможно, они принадлежали Фрэнке.

Его руки и ноги замотаны скотчем, голова свешивается на грудь, но при виде Ники он вздрагивает и устремляет на нее тяжелый серебристый взгляд.

– Твоя русская красавица, – хмыкает Паола.

Анджело почти подтаскивает Нику к Стефано и сажает на пол. Вверх поднимается многолетняя пыль. Пока Ника морщится, он быстро обматывает ее ноги, и она слышит лишь противный звук оторванного скотча.

– Паола, – хрипит Стефано.

Его лицо искажается от ненависти, которая вовсе не красит.

Графиня вздыхает и присаживается возле него на корточки. Откручивает крышку воды и дает ему попить, но после первого глотка Стефано плюет ей в лицо. Женщина вскрикивает и утирается рукавом, поспешно отходя от брата.

– Матерь Божья! – ругается она.

– Ты убила ее!

На мгновение женщина замирает, парализованная силой его гнева. Зрачки ширятся от страха и боли, и от последующих слов она еще больше отшатывается, хватаясь за предплечье Анджело, как за последнее спасение:

– Ты убила родную сестру, Паола! Ты убила Джианну, – уже опустошенно добавляет мужчина.

– Я не хотела ее убивать! – вскрикивает Паола со слезами на глазах. – Даже когда поняла, что она знает слишком много. Все‑таки она моя сестра‑близнец. И я любила ее так же сильно, как и ненавидела. Все вышло случайно. Мы поссорились. Она пыталась уйти из замка, когда узнала о моих планах, а я хотела ее остановить. А потом я толкнула ее. И эти чертовы доски проломились! Она… – Женщина зажимает рот рукой и выбегает из комнаты, поскальзываясь на ступеньках.

Анджело хмуро окидывает их взглядом и холодно добавляет, прежде чем последовать за хозяйкой:

– Через пару часов мы вернемся.

Ника только слышит, как задвигается дверь, оставляя их в камере одних с душами тринадцати девушек. Поначалу Стефано молчит, и она чувствует только его горячее плечо. И сама не решается нарушить тишину.

– Я похоронил не ту сестру, – наконец выдыхает он.

– Ты не виноват.

– Виноват. Я – глава семьи. И я не уберег ее. Одна помешалась, другая погибла.

Он переводит на Нику взгляд и словно видит впервые. На лбу пролегает морщина, и тревога тенью падает на лицо.

– Кто это сделал с тобой? Если Паола, я задушу ее собственными руками!

– Нет! – Ника прижимается носом к его щеке, и непонятным образом их губы находят друг друга, опаляя дыханием. – Это Габриэль, – шепчет она. – Он здесь. Он все подстроил. Благодаря ему я оказалась в Италии, в Кастелло ди Карлини. Если выберемся отсюда, я все тебе расскажу. – Она улыбается распухшими губами.

– Прости. – Стефано хмурится. – Я не уберег тебя, я ничего не сделал из того, что должен был.

– Нет. Ты не виноват. Я сама сбежала из замка. Не знала, кому можно доверять, а кому нет. Мне везде мерещились враги, и я надеялась ускользнуть из страны, как в прошлый раз. Хотя теперь я понимаю, что он нашел бы меня и в России. Он – бессмертный. – Ника переводит дыхание, чтобы сдержать слезы. – Нами управляли как марионетками. Так что это ты прости меня.

– За что?

Ника отводит взгляд, боясь признаться в постыдном:

– Я и правда считала, что это ты – Итальянский Потрошитель. Я встречалась с Дино Бьянки, журналистом из газеты «Либерта». Первой жертвой стала его жена. И он считал, что это твоя месть за Фрэнку.

– Твою мать! – От злости Стефано толкает ножку стола, и тот протяжно скрипит. – Впрочем, это уже не важно. Моя свихнувшаяся сестра все решила за нас. Ты не знаешь, что она задумала?

– Без понятия. – Ника прижимается к мужчине и закрывает глаза. – Я знаю только, что Маддалена наложила на ваш род проклятье, и, кажется, теперь оно падет на меня.

– Невозможно. Тогда ты должна быть моей старшей сестрой либо женой. Именно поэтому я ни на ком не женился. Хотя я отрицал проклятье, но в душе жил страх. Возможно, я трус, но если бы по моей вине умер человек, я бы не вынес.

– И ты предпочел оставить проклятье на Паоле? – Против воли в словах Ники звучит укор. – Простию – Она нежно целует Стефано в щеку, но он только горестно усмехается.

– Нет. Ты – права. Я предпочел закрыть глаза и отрицал все, что было связано с Маддаленой. Даже собственное видение. Я прочел дневник Викензо от корки до корки, но не думал, что кто‑то еще его нашел. Однако Паола тоже читала его и даже разгадала шифр, записанный на первой странице. Только сейчас я понял, что так Викензо скрыл путь к этой камере. В дневнике описаны все его сумасшедшие мысли и идеи, как избежать проклятья. В том числе… – Лицо мужчины искажается от страшной догадки. – О, Святая Мария, неужели она решилась на это?

Ника испуганно молчит, только заглядывает ему в лицо, страшась и одновременно желая отыскать ответ. Стефано мрачно смотрит на нее и выдыхает:

– Кажется, я знаю, что задумала моя сестра.

* * *

– Она хочет поменяться со мной судьбой? – ошеломленно повторяет Ника.

В комнате Викензо время течет по‑другому, оно словно замедляется, а затем неожиданно ускоряется, и ты теряешься в безвременье. Ника жмется к Стефано, как к единственному, который не причинит зла, а на душе тошно и радостно одновременно. Радостно, что Стефано не замешан в преступлениях, тошно, что он так же, как и она, узник.

– В дневнике описан ритуал. Как только Викензо понял, что его жене грозит смерть от проклятья Маддалены, он объездил всех цыган, ведьм, экстрасенсов, каких только мог найти. Половина из них оказалась обыкновенными шарлатанами, но он все‑таки нашел, что искал. – Стефано со стоном вытягивает ноги. Его брюки испачканы в пыли, которая неровными слоями оседает на плотной ткани. Он так и не переоделся после похорон. Паола опоила его, когда поняла, что Ника сбежала. – Ритуал написан на латыни, я не сразу разобрался в нем. Но суть такова: нужно принести в жертву зеркало души – глаза. Тринадцать жертв на тринадцатое число месяца. А если это пятница, то ритуал обретет особенную силу. Произойдет обмен судьбами с другим человеком. Но он должен быть добровольным. Викензо не успел его провести. Ему не хватало трех жертв.

– Добровольным? – фыркает Ника. – Кто добровольно захочет стать жертвой проклятья?

– На каждого есть свой рычаг. У матери – ребенок. У женщины – возлюбленный.

Ника с опаской смотрит на Стефано. Картина постепенно складывается, неровные пазлы вплотную прижимаются друг к другу, словно никогда и не разделялись.

– Я начинаю понимать, зачем ты здесь, – шепчет она.

Стефано внимательно смотрит на нее и качает головой:

– Нет. Если она вздумает шантажировать тебя моей смертью, не вздумай поддаваться. Она не убьет меня. Я – ее брат.

– А Джианна была ее сестрой.

Едкая фраза Ники повисает в воздухе и колеблется, но только сердце чувствует невидимую вибрацию, которая причиняет боль.

– Обменяться судьбой весьма рискованно. Ты можешь получить еще худший вариант, – задумчиво произносит Ника, чтобы стереть неприятную горечь с языка.

– Но когда это единственный шанс на спасение, стоит рискнуть.

До прихода Паолы они замолкают, будто исчерпали все слова, хотя на самом деле главное Ника так и не сказала.

Я люблю тебя.

Но признание мертвым грузом повисает на душе.

Когда раздается знакомый скрежет, они напрягаются, как бойцы перед выходом на ринг. Каблуки глухо цокают по ступеням, и появляется Паола в темно‑синем платье до пола. Волосы уложены в воздушную прическу, а макияж скрывает бледность и синяки под глазами. В дрожащих руках ксерокопии записей, испещренных рваным почерком, и кинжал с изогнутым, как волна, лезвием.

Анджело следует за ней, но первым делом направляется к Нике и разрезает скотч. Рывком отрывает от кожи, и Ника вскрикивает. С обидой смотрит на некогда улыбчивого и добродушного водителя, который при встрече напомнил ей медведя. Сейчас от этого сходства остались только клыки.

Когда Анджело освобождает Нику от пут, то дергает наверх и ставит на онемевшие ноги. И тут же наставляет на нее пистолет.

– Вдоволь наговорились? – улыбается Паола. – Скоро полночь. Наступит пятница, тринадцатое. Надеюсь, Стефано ввел тебя в курс дела? Ведь он тоже читал дневник нашего безумного прадеда. – И она машет ксерокопиями. Мельком просматривает их и кладет на стол.

– Можно сказать и так, – угрюмо произносит Ника.

– Я рада. Знаешь, в облике Джианны я чувствовала себя безопаснее, а сейчас ужасно нервничаю.

– Зачем вообще ты притворилась ею?! – Стефано рвется к сестре, но скотч надежно сковывает его бессильную ярость.

– Затем, что только так могла отвязаться от Габриэля, которого Джиа привела в нашу семью, – холодно заявляет Паола. – Он шантажировал меня с момента приезда Ники. А Джианну, наоборот, избегал, потому что она была в него влюблена. Но ты не представляешь, чего стоило примерить на себя ее личину. Все же мы слишком разные.

– Удобно, когда на двоих одно лицо.

Паола хрипло смеется, но ее глаза остаются холодными и погасшими.

– Кто убивал девушек, если не Анджело? – переключает внимание Ника.

Если потянуть время, то вдруг Паола упустит нужный момент, и обряд сорвется. Мысленно Ника корит себя за детскую надежду.

Графиня фыркает и изучает ритуальный кинжал, будто пропустила вопрос Ники мимо ушей. Но ее пронзительные глаза говорят обратное.

– Викензо – сумасшедший гений, которому сходило все с рук. Он убил десять девушек и не был пойман. Сейчас времена изменились, и мне нужна была чистая работа. Анджело не справился бы, он слишком мягок. Все, что он смог, – то хранить мою тайну и выполнять мелкие поручения вроде пожара в подземелье. – Она снисходительно качает головой, а от ее слов Нику сковывает лед. – Пришлось нанять профессионала. Слава богу, когда у тебя есть связи и деньги, в современном мире нет ничего невозможного. Конечно, если бы Стефано женился, то спас бы три жизни. – Она смотрит на наручные часики с электронными цифрами и будто не замечает тихого стона брата. Снова переводит взгляд на Нику. – Проблемы возникли только с Фрэнкой. Сначала я хотела заказать ее первой, но поняла, что совершаю ошибку Викензо. Он тоже убил свою любовницу, хотя и сделал ее таковой, лишь бы подобраться ближе. Поэтому я испугалась, что подозрение падет на Стефано, и передумала. Вместо нее первой жертвой стала Патрисия – жена того идиота, который поливал грязью Стефано. Замечательная возможность совместить приятное с полезным. Вторая девушка была случайной. Главное условие, чтобы она была иностранкой. – Паола переводит дыхание. – А затем эта дрянь, Фрэнка Аттвуд, вновь заявилась к Стефано. И я не удержалась. Прости, Стефано. – Она почти ласково смотрит на брата. – В конце концов, у полиции все равно нет доказательств. А слухи как родились, так и умрут. Но даже ее смерть принесла мне неприятности, потому что киллер потребовал двойную плату. Только потому, что она ему понравилась! Убийство ангела стоит баснословных денег, даже если этот ангел – демон во плоти.

– Значит, пожар в подземелье?.. – с придыханием спрашивает Ника, но не находит сил договорить. Трусиха!

Паола с тяжелым вздохом закатывает глаза:

– Мими все знала. Почти все. Мерзкая девчонка подслушала наш разговор с Анджело, касающийся тебя, Ника. Несмотря на то что замок огромный, остаться в нем наедине невозможно. Везде уши! Я поймала ее и запугала интернатом, но она все равно пыталась тебя предупредить. Ее смерти я не хотела, я люблю Люсу, но Мими надо было устранить. А потом я узнала, что изредка по ночам девчонка ходит в подземелье, пытается воскресить мертвых родителей. И поставила датчик движения при входе в подвал. Когда она заходила туда, он сигнализировал на мой и Анджело телефоны. Конечно, было сложно подстроить пожар, но воображение девочки, гроза и темница сделали свое дело. Анджело плеснул на ее плед и стены жидкости для розжига. А свечи сыграли роль фитиля. Правда, он немного переборщил, поэтому пришлось разбудить Люсу, да еще сделать так, чтобы она ни о чем не догадалась. – Тон Паолы напоминает голос раздраженной учительницы.

– Ты все подстроила. – Стефано рычит и затылком ударяется о стену, словно хочет потерять сознание и забыть весь ужас.

– А как ты думал, что это было? Глупый. Никакой мистики. Когда тебя с детства гложет страх, что ты умрешь от проклятья, мозг становится более изощренным и коварным. Конечно, я надеялась, что Ника – чужестранка из пророчества, что она найдет способ разрушить проклятье, но не могла рассчитывать на чудо. Даже свела вас со Стефано, организовала ужин, все эти платья, лишь бы вы оказались в одной постели. После того поцелуя – дело несложное. Но и это не помогло! – Она щурит глаза и поджимает губы. – Ты оказалась обычной девушкой, чрезмерно любопытной, пусть и обладающей некими талантами, но ничего большего. К несчастью.

Часики пищат, и Паола нервно выдыхает:

– К сожалению, ты не совсем подходящая кандидатура, но в любом случае тебе отмерено больше, чем мне. Но если бы я знала, что за тобой охотится Габриэль, то нашла бы вариант получше.

– Чтобы найти вариант получше, надо быть предсказателем, – презрительно цедит Ника. – А ты всего лишь слепая женщина, сошедшая с ума. Социопатка. Убийца. Итальянский Потрошитель. Маддалена на это и рассчитывала, когда наслала проклятье на ваш род. Она хотела, чтобы страх изъел ваши сердца. И, в конце концов, вы сами себя прокляли. Не она. Маддалена была лишь жертвой садиста, и ее смерть была ужасна.

– Ты ничего не знаешь! – визжит Паола. Ее самообладание трещит по швам и расходится, как узкое платье на полном теле. – Каждые сто лет женщина из рода Карлини погибала тринадцатого октября, и я не хочу быть следующей!

– Джульетта упала с балкона по своей глупости. Бернардо не убивал ее. – Ника поражается своей холодности. Но усталость последних суток лишает ее страха, и в душе поселяется полное безразличие к собственной жизни. – Росина сломала шею, скатившись с лестницы, потому что пыталась убежать от мужа, который ее не выпускал. Франческа страдала шизофренией и не вынесла правды, когда узнала, что ее любимый муж – маньяк. Никакой мистики, Паола. Это твои слова.

Графиня широко раскрывает рот и напоминает рыбу на дне высохшего озера. Выпученные глаза, дрожащие губы. Порывистый шаг вперед, и она стискивает ледяные пальцы на горле Ники, выдавливая из нее хрип.

– Паола! Отпусти ее! – Стефано падает на бок и пытается достать до сестры ногами, но сильный удар в живот от Анджело остужает его злость.

Перед глазами пляшут огоньки, Ника царапает ногтями руку Паолы, но той плевать. Только острие кинжала упирается в живот Ники, возвращая желание жить.

– Не знаю, откуда ты набралась этого. Но я не верю тебе. Ты не Карлини. Тебе не понять. Никогда, – шепчет женщина и отпускает Нику.

Она обхватывает горло, и в голову лезут глупые подсчеты, сколько раз ее душили за последний день.

– А что, если я – все‑таки чужестранка из пророчества? Что, если я знаю, как снять проклятье? – Ника сама не верит в свои слова. Не верит, потому что не знает ответов.

Паола кривится:

– Я больше не верю в детские сказки, Ника.

– То есть в чужестранку ты не веришь, а в обмен судьбами – да? Не вижу разницы.

– Ты думаешь, я уверовала в это в один миг? У меня были годы, чтобы все обдумать.

И сойти с ума.

Мысленно договаривает Ника.

– Пора проводить ритуал. – Паола хватает расцарапанной до крови рукой запястье Ники и переворачивает кверху ладонью. – Твоя судьба станет моей, а ты умрешь от проклятья. – И резко проводит по коже лезвием, заставляя ее вскрикнуть от боли. – Ты знаешь, что ритуал должен быть добровольным?

Графиня отшвыривает ладонь Ники и отступает от нее на расстояние шага. Прикрывает веки и медленно, с мазохистским наслаждением, проводит кинжалом по своей ладони. Ресницы трепещут, а темно‑карминовая кровь струится по коже и капает бурыми пятнами на пыльный пол.

Ника прижимает раненую руку к себе и смотрит на женщину, сморщившись:

– Да. Но я ни за что не соглашусь!

Паола открывает глаза:

– Я очень хочу жить. Страх перед смертью во мне сильнее, чем у остальных людей, Ника. И сейчас, когда я сделала столь много для достижения своей цели, я не остановлюсь. Я уже убила трех девушек, убила свою сестру, хотя любила ее. Любила… – Слеза скатывается по щеке, и она нервно смахивает ее. И взгляд вновь становится металлическим. – Поэтому мне ничего не стоит убить Стефано.

Анджело послушно переводит пистолет на бывшего начальника.

Ника растерянно оглядывается на Стефано, но тот предупреждающе качает головой:

– Не смей…

Он не успевает договорить. Гремит выстрел.

Глава 30. Заклейменная

– Стефано!

Ника бросается к мужчине и с ужасом видит, как белая рубашка расцвечивается алыми цветами. От плеча и ниже ползут кровавые стебли, а лицо Стефано, наоборот, бледнеет, и он валится на спину, судорожно выдыхая сквозь стиснутые зубы.

– Он же твой брат! – Ника срывается на крик и оборачивается к Паоле.

Графиня стоит прямо, как солдат. Так всегда стояла Джианна. Робот, манекен. Безучастное лицо, холодные глаза. Лишь руки предательски дрожат, а взгляд пустой, потерявший огонь.

Ника всхлипывает и срывает с себя остатки водолазки. Неумело пытается перевязать рану, но делает только хуже. Стефано стонет.

– Не смей, – шепчет он.

Она понимает, о чем мужчина говорит, но отказывается слушать. Тыльной стороной ладони вытирает слезы и почти удивленно смотрит на порез. Он не болит. Болит душа за Стефано.

Мужчина опирается на здоровую руку и еще раз цедит:

– Не смей, Ника.

Но она упрямо поджимает губы и поднимается с колен. На ней только черный бюстгальтер на тонких бретельках и джинсы. Одежда больше не скрывает уродливый шрам на животе и мерзкий ожог на пояснице. Ника обнажена и безоружна.

Паола внимательно смотрит на ее тело и морщится:

– Да. Впереди пропасть, а сзади – волчья пасть ¹².

– Это твой выбор, Паола. Хочешь мою судьбу? Забирай. Мне она не нужна. Но смотри, не пожалей.

Женщина распрямляет плечи, уверенно кладет кинжал на стол и подходит к Нике:

– Не пожалею. – Она сжимает ее раненую руку, смешивая их кровь. – Смотри мне в глаза и ни в коем случае не отводи взгляд.

Часы графини вибрируют в последний раз. Полночь. И даже воздух становится густым.

Губы Паолы начинают медленно шевелиться, и постепенно Ника различает латынь. Какие‑то слова она узнает.

Смерть, духи, Дьявол, судьба…

Но общий смысл теряется и сливается в монотонный поток, слегка разбавляемый хрипотцой в голосе Паолы.

Ника смотрит ей прямо в глаза, видит каждую крапинку, роговицу шоколадного цвета, и в голове проносятся последние дни, начиная с того момента, как она переступила порог Кастелло ди Карлини. Паола, всегда добрая и лучезарная в отличие от Джианны. Любящая свою работу, замок, семью. Женщина, отчаянно желающая жить. Женщина, которую погубил страх.

Но жалости к ней Ника не испытывает. Нет. Паола сама выбрала свой путь.

От монотонного голоса графини все вокруг плывет и шатается. Ника уже не замечает боковым зрением Анджело, только чувствует, что он стоит рядом, а его пистолет наставлен на связанного Стефано. Вокруг Ники сплошное серое кольцо, и она видит лишь глаза Паолы. А от заклинания на латыни мурашки льются по спине.

Время растягивается, как жвачка. Липкая, бесцветная и безвкусная. В голове нарастает странная пустота, а серое кольцо вертится все быстрее. Ника шатается, но рука Паолы крепко держит ее на ногах.

Я больше не могу.

Стоит этой мысли пронестись в голове, как Паола обрывает речь и отпускает руку Ники. Они обе отлетают друг от друга и падают на пол. Свечи и факелы в комнате гаснут, одна за другой. Наступает ночь и тишина.

Ника лежит, свернувшись калачиком. Голова все еще кружится, рана начинает болеть, но ничего больше она не испытывает. Только дикую усталость. И страх.

Этот страх возник из ниоткуда и никак не связан с паникой перед Габриэлем. Нет, он рос из глубины Ники, словно жил в ней все эти годы. Его лелеяли, взращивали, и наконец он завладел ее душой как полноправный хозяин. Этот страх принадлежал Паоле. А теперь поселился в Нике.

Обмен завершен.

– Ника?

Встревоженный голос Стефано разрезает темноту.

– Я здесь. – Она пытается нащупать руку мужчины, но пальцы лишь царапают каменный пол.

Белым яблоком загорается луч фонаря, и Ника слышит поспешное чирканье зажигалкой. Анджело зажигает несколько свечей. Они разливают янтарный свет, и силуэт мужчины обретает очертания.

Он направляет фонарь вниз и видит на полу выгнутое дугой тело графини:

– Паола!

В ту же секунду спазм отпускает ее, и она обессиленно падает. Грудь высоко вздымается, так, что кажется, она вот‑вот вдохнет в себя весь воздух из комнаты. Анджело опускается перед возлюбленной на колени, свободной рукой нежно убирает локоны с ее лица.

– Я свободна. – Истерический смех срывается с губ Паолы. Высокий, резкий, бьющий по ушам.

С помощью Анджело она встает, хотя ноги ее плохо слушаются. И бросает презрительный взгляд на Нику. Сверху вниз. Показывая, где на самом деле находится ее место.

– Я получила от тебя то, что хотела. Теперь ты свободна. На всякий случай, тринадцатое октября уже наступило. Наслаждайся последним днем.

– Ты не боишься, что я успею дойти до полиции и рассказать им, кто на самом деле Итальянский Потрошитель? – шипит Ника.

Паола молча протягивает раненую ладонь Анджело, и тот бережно обматывает ее бинтами, которые достал из кармана.

– Ты держишь меня за дуру? Если ты или Стефано хоть слово скажете полиции, мне достаточно щелкнуть пальцами, чтобы твою мать убили. Или думаешь, я не знаю, где ты живешь? – Она хмыкает. – Выбирай, что тебе дороже: справедливость или жизнь матери? Думаю, ответ очевиден.

Ника не выносит ядовитого взгляда Паолы и опускает голову вниз. Конец. Это и правда конец.

– Паола, в кого ты превратилась?

Стефано не может даже сесть, а кровь продолжает вытекать сквозь бестолковую повязку. Но его лицо – лицо несчастного ребенка, похоронившего мать. Лицо мужа, узнавшего об измене жены. Лицо брата, потерявшего двух сестер.

Паола смотрит не на него. Куда‑то поверх его головы, на стену. И шепчет:

– Надеюсь, ты когда‑нибудь поймешь меня. Прощай.

Она отворачивается и украдкой вытирает слезу, но боль не скрыть даже сильным людям. Поспешные шаги по ступеням наверх, Анджело преданно идет следом. Еще секунда, и их нет, а Ника и Стефано остаются вдвоем в тусклом полумраке, где с трудом разглядишь собственные руки.

– Тебя надо развязать, – произносит Ника и пугается своего голоса. Он лишен всех тональностей и звучит как расстроенное пианино. – И нужно добраться до врача.

Почти на ощупь ползет на четвереньках к столу, где в сиянии свеч блестит кинжал, оставленный им в качестве сувенира.

– Ника, осторожнее. Смерть может поджидать тебя где угодно. Проклятье…

– Ты же не верил в него, – перебивает она.

Поспешно добирается до Стефано и, прищурившись, разрезает скотч на руках. Пока мужчина со стоном разминает запястья, она освобождает его ноги и брезгливо отбрасывает кинжал в угол.

– После увиденного во что угодно поверишь. – Стефано осматривает плечо. – Повезло, пуля навылет, задета только мягкая ткань. Помоги мне.

Вдвоем они туго перевязывают рану, и кровь медленно останавливается. Ника замечает возле стены окровавленную пулю и поспешно отворачивается.

– Не стоило тебе поддаваться на провокацию Паолы, – бурчит он.

– Да? Тогда Анджело прострелил бы тебе ногу, затем вторую, и так до тех пор, пока ты не превратился бы в решето. С безумцами не торгуются.

Стефано тихо выдыхает, видимо, не найдя силы согласиться с Никой. Она понимает: тяжело поверить, что родная сестра готова убить тебя.

– Давай выберемся отсюда и подумаем, что делать дальше. Главное, не отходи от меня ни на шаг.

– Стефано. – Ника хватает мужчину за руки, пачкая кровью, оставляя на нем свой отпечаток, и коротко прижимается к его губам. – Я хочу, чтобы ты выслушал меня. То, что я расскажу, прозвучит безумием, но ты должен мне поверить. Потому что я не вру.

– Я не верил своей сестре и получил по заслугам. Больше подобной ошибки я не совершу. – Его серебристые глаза стали почти черными в полумраке.

Ника переводит дыхание.

– Когда я приехала в ваш замок, я стала путешествовать во времени. Словно проваливалась в фотографии на сто, двести, триста лет назад. Я видела смерть Джульетты, Росины и Франчески. И в их гибели не было ничего сверхъестественного. Только случайность, неловкость и сумасшествие. Но еще я видела Маддалену. Марко любил ее и ненавидел за то, что она не отвечала взаимностью. Поэтому он замуровал ее заживо в стенах подземелья. Видимо, испытывал извращенное удовольствие, что она навсегда осталась с ним рядом. И кажется, я знаю, как снять проклятье.

С минуту Стефано ошеломленно смотрит на Нику, и только губы беззвучно шевелятся. А потом он произносит:

– Я слушаю.

* * *

Каждый шаг дается тяжело. Невыносимо. Будто к ногам привязали по гире. Ступни даже не оторвать от пола, а сердце бьется в груди так неохотно, что по спине ползет липкий страх – вдруг оно остановится.

Ника поправляет съехавшую с плеч спортивную кофту, первое, что она откопала в чемодане. Стефано ищет в замке кирку или что‑то похожее, чем можно разрушить стену. Поиски затягиваются. В ожидании Ника сидит, сжавшись в комок, в парадной зале и считает секунды.

Страх, который она переняла от Паолы, сжигает остатки здравого смысла. В таком состоянии человек способен не только убить чужака, но и уничтожить родную семью. Крупицы пота бегут по вискам, попадают на веки и разъедают глаза, как кислота. А в каждой клеточке тела живет усталость.

Двери распахиваются, и в лунном свете появляется Стефано. Он сжимает в руках лом.

– Ника!

Сердце сжимается, и в груди разливается давящая боль. Ника пытается сдержать стон, но он ее пересиливает.

– Как ты себя чувствуешь? – Стефано опускается перед ней на корточки и убирает влажные волосы со лба.

– Из нас двоих у тебя прострелена рука, – хрипло смеется Ника, но тут же морщится от очередного спазма.

– Не смешно. У Паолы было слабое сердце. Если вы действительно поменялись судьбой…

– Я чувствую это, Стефано, – перебивает она. – Времени осталось мало.

Он молча кивает и подхватывает ее правой рукой, а раненой волочит ржавый лом по полу, оставляя после себя противный скрип.

Они осторожно спускаются по ступеням в подземелье, подсвечивая путь смартфоном. Ника поскальзывается, но Стефано удерживает ее от падения, и вместе они преодолевают последний путь. Чертыхаясь, мужчина находит выключатель и врубает светильники, которые неохотно загораются через один и лениво мигают, словно вот‑вот вырубятся.

– Замок сегодня явно не на нашей стороне, – бормочет Стефано.

– Ну, все могло быть хуже. К примеру, Паола решила бы замуровать нас в комнате Викензо. От этих жутких глаз мне было не по себе. А так, я хоть и при смерти, но, по крайней мере, получила шанс спастись.

– Поражаюсь твоей способности находить хорошее в плохом.

– Если выбирать между Габриэлем и проклятьем, то я выберу второе, – не задумываясь, отвечает Ника.

Они проходят мимо обгоревшей темницы, которая навевает мрачные воспоминания об обожженном теле Мими, и останавливаются в конце коридора перед стеной, заросшей паутиной.

– Кажется, горничные сюда не добрались.

– Я их прекрасно понимаю. – Ника сползает на пол и стряхивает с рукавов пыль, но осознает, что это бессмысленная затея.

– Я должен разрушить эту стену? – шепчет Стефано.

Он нервно оглядывается, особенно когда свет на секунды меркнет. Дышит глубоко, часто, а пальцы нервно сжимают лом.

– Да. – Ника прикусывает губу. Одышка как у старухи. – Прости, что затащила тебя в подземелье.

– Брось. Все, что произошло с тобой, на моей совести. И даже будь иначе, я не бросил бы тебя.

Ника прячет в коленях грустную улыбку.

Стефано прикладывает конец лома между камней и надавливает. А затем, размахнувшись, бьет между ними. И тут же смачно ругается, хватаясь за раненое плечо.

А Ника сжимается от очередного приступа. Хрипит от нехватки воздуха. Стефано мельком смотрит на нее, стискивает зубы и начинает бить ломом в стену без остановки, не обращая внимания на кровь, которая полностью пропитала порванную водолазку Ники. Алые капли темнеют, когда падают на грязный пол.

Удар. Удар. Удар.

Сыпется известь, в воздух поднимается столб пыли. Стефано кашляет, но продолжает ломать стену. Ника задыхается. Перед глазами мутнеет, а сердце болит все сильнее. Она теряется во времени, и когда на землю падает первый камень, она не понимает, который час. Стефано бросает лом, хватается руками за отверстие и вытаскивает еще несколько камней. В стене зияет черная дыра, и в тусклом свете они видят Маддалену. Точнее, грязно‑серый скелет в ошметках ткани, когда‑то бывшей ночной рубашкой. Запах старости и пыли забивается в ноздри.

Ника с трудом встает и подходит к Стефано, хотя головокружение почти сбивает с ног.

– Маддалена, – шепчет она, и озноб охватывает тело. На шее ведьмы висит чимарута из почерневшего серебра.

– Господи, она и правда была здесь. – Стефано вытирает рукавом вспотевший лоб. – Мы нашли ее, что делать дальше?

Но Ника молчит. Она вспоминает, как забитая, запуганная Маддалена сжимает в ладонях чимаруту и шепчет проклятье. Она заключила его в медальон, чтобы отомстить, потому что знала, Марко ее убьет.

– Она сказала, что если я хочу жить, то должна выжечь проклятье на своей груди.

В глазах меркнет, и Ника чувствует, как ее тянет назад. Из последних сил она протягивает руку к чимаруте и срывает со скелета.

Она больше не может сопротивляться.

* * *

– Ника! – Стефано ловит девушку и опускается с ней на пол. – Ника! Очнись!

Он хлопает ее по щекам, с трудом находит пульс. Слабое сердце. Оно просто остановится, и все.

– Господи, нет. Только не ты.

Стефано подбирает упавший медальон и пытается очистить, но серебро за четыреста лет превратилось в черный металл.

– Выжечь, выжечь на груди. Что это, черт возьми, значит? Ника, прошу, очнись. Я не справлюсь без тебя.

Но девушка не отзывается. Раненая рука уже без чувств, легкие забились пылью. Лампы постоянно гаснут, нервируя его темнотой, но это все мелочи. Ему плевать на фобию, на мертвых, лишь бы Ника осталась жива.

С тихим рычанием Стефано расстегивает кофту на Нике и на секунду замирает в раздумьях. А затем прижимает чимаруту к груди девушки. Медальон шипит и разносится запах горелой плоти.

В то же мгновение глаза Ники раскрываются, и она кричит от боли.

* * *

– Я давно не испытывала такой свободы. – Паола кутается в пальто и блаженно вздыхает. – Слава богу, мы покидаем этот замок. Ненавижу!

Серебристая «Тесла» отъезжает с парковки и спускается по дороге, освещаемой только яркими фарами. Ночью кажется, что они одни в целой вселенной.

– Как ты думаешь, она не пойдет в полицию?

– Не успеет. А к тому времени, если у Стефано взыграет совесть, мы уже будем далеко отсюда. Но не думаю, что он захочет рискнуть жизнью матери Ники, даже после смерти девчонки.

– Подумать только, все позади, – тихо выдыхает Анджело. – Столько времени, столько жертв, и это все не напрасно.

– Да, но… – Паола смотрит в темное окно и ловит свое отражение. – Я получила свободу слишком дорогой ценой. И мне теперь с этим жить.

– Она бы выдала тебя полиции, Паола.

– Возможно. А быть может, нет. Я не дала ей шанса, понимаешь?

Они ненадолго замолкают и только слышат шум асфальта под колесами.

– Не думай об этом. Ты выиграла жизнь. И ты должна прожить ее за себя и Джианну. Думай о будущем, думай о нас.

Паола понуро качает головой:

– Кстати, не стоило стрелять в Стефано. Уверена, Ника и так согласилась бы.

– Рана несерьезная, и мы сэкономили время. Прости, но я хотел как лучше. – Анджело берет ее руку и мельком улыбается. – Я люблю тебя.

В ответ она крепко сжимает его ладонь. Теплую. Настоящую.

Все происходит быстро. Резкий свет фар ослепляет их. Удар, и Паола взлетает в воздух. Даже не успевает понять, что случилось, как весь мир переворачивается. Все, что она чувствует – это боль.

Ничего не видно, ничего не понятно. Когда мир замирает, Паола едва разлепляет веки. Облизывает губы и чувствует соленый привкус крови. Она не может вздохнуть, ремень безопасности впивается в тело, волосы свешиваются вниз. Паола висит над разбитым лобовым стеклом. Это все, что она может понять.

Поворачивает голову, и хрип, смешанный с рыданием, рвется из груди.

– Анджело… – шепчет она и протягивает руку к застывшим глазам мужчины. Лицо залито кровью. – Я люблю тебя, – в первый раз произносит она, но Анджело уже не слышит. Он мертв.

* * *

Дино просыпается от жуткого грохота, который доносится со стороны замка. Сегодняшний день он не смог посвятить слежке из‑за работы, но к ночи вернулся, и усталость тут же его сморила. А теперь этот грохот.

Он заводит старенький «БМВ» и выезжает со смотровой площадки. Но уже минут через пять тормозит и бросает машину прямо на дороге. Ночь разрезается светом фар двух машин.

– Дева Мария!

Дино вылезает наружу и бежит к раскуроченным автомобилям, которые снесло в лес. Лобовое столкновение, не иначе. Дино заглядывает в смятый «Рено». За рулем мужчина, но его сплющило так, что вытащить невозможно. К горлу подкатывает тошнота, и он поспешно отворачивается. Мертвецу не поможешь.

«Тесла» лежит на крыше. Водитель мертв, из горла торчит осколок стекла. А вот женщина, возможно, без сознания.

– Твою мать, графиня?!

От шока Дино застывает. Затем резко дергает дверь, но ее заклинило. Он ругается и протягивает руку сквозь разбитое стекло. Касается шеи женщины, пытаясь нащупать пульс. И тут же разочарованно встает.

Достает мобильный, набирает телефон полиции:

– Алло. Это журналист Дино Бьянки из газеты «Либерта». Я нахожусь неподалеку от замка Кастелло ди Карлини. Здесь авария. Трое погибших.

* * *

Ожоги от сигареты Габриэля и чимаруты Маддалены безумно болят. Заклейменная дважды.

Ника застегивает кофту и отпивает горячий чай. Блаженство, что сердце больше не болит. И встречать рассвет после сегодняшней ночи – счастье. На кухню заходит Стефано – бледный, весь в пыли и крови, и обессиленно падает рядом на стул.

– Тебе надо в больницу, твоя рука ужасно выглядит.

Стефано только морщится:

– Звонили из полиции. Рядом с замком произошла авария. Три смерти. Анджело и Паола. А третий – Габриэль.

Ника давится чаем и заходится в кашле. С минуту молча смотрит на Стефано, ожидая увидеть слезы или боль в глазах от потери сестры, но он опустошен так же, как и она.

– Значит, это я должна была умереть от рук Габриэля. Моя судьба, – говорит Ника. – Паола выбрала неудачную кандидатку для обмена.

– Я уже не знаю, как должно было быть. Что правильно, а что нет. Если бы Марко не пленил Маддалену, она бы не прокляла его. И никто бы не умер, не сошел с ума. Я потерял отца, Джианну и Паолу из‑за ошибки, которую совершил мой предок четыреста лет назад. Разве это справедливо?

Из‑за горечи в словах Стефано даже чай теряет свою сладость.

– А когда жизнь была справедливой? Люди сами строят свою судьбу. Они могут каждый раз при выборе принимать правильное решение. Но мы живем в обществе, и никто не дает гарантии, что нам не придется расплачиваться за чужие ошибки.

Они снова замолкают. Сидят рядом, но не смеют даже прикоснуться друг к другу. Потерянные для всего мира.

– Ты собираешься рассказать полиции, что Паола и есть Итальянский Потрошитель?

– Нет, – твердо отвечает Стефано. – Да, быть может, стоило рассказать правду, но, несмотря ни на что, она – моя сестра. Я не смог защитить ее при жизни, но я не позволю марать ее имя после смерти.

– Она прострелила тебе руку, – напоминает Ника. – Убила трех девушек, Джианну и из‑за нее могла погибнуть Мими. Ты уверен?

– Да. Пусть это будет моей очередной ошибкой.

И Ника смотрит в его серебристые глаза, погружаясь с головой. Хотелось так много сказать мужчине. Раньше. А сейчас ничего, кроме отрешенности, она не испытывает.

– Спасибо, что спас меня.

– Это меньшее, на что я способен, – усмехается Стефано. – Что будешь делать теперь, когда все закончилось?

Ника пожимает плечами и выдавливает улыбку:

– Поеду домой. К маме.

Эпилог. Фотография на память

Стефано заплатил за работу сполна, даже больше. Предоставил личный самолет и организовал ее доставку до дома в России. Но на прощание ничего не сказал. Не поцеловал. Не обнял.

Ника понимала, ему предстояло разобраться с полицией, придумать убедительные объяснения произошедшему, но не сомневалась, что ему не составит труда это уладить.

В душе надеялась, ждала, что он позвонит, но шли дни, недели, ничего не менялось. И тогда она поняла – ждать нечего.

За окном пушатся снежинки, и радует, что в декабрьскую субботу не надо никуда идти. Ника потягивается в постели и откидывает пуховое одеяло. После огромной спальни в замке она долго привыкала к своей комнате три на три метра. Но при мысли о возвращении в Кастелло ди Карлини мышцы сводило судорогой.

Подходит к зеркалу на перекошенной дверце шкафа и приспускает с плеч ночную рубашку. Задумчиво проводит пальцами по витиеватому красному ожогу в форме чимаруты. Пальцем касается бугристой точки от сигареты, почти незаметной. Каждый визит в Италию стоит ей нескольких шрамов. Слишком дорогое удовольствие. И все же только теперь Ника ощущает, что она свободна.

Открывает шкаф и достает из ящика ту самую фотографию, на которой была заснята семья Карлини. Джианна и Паола кажутся такими счастливыми.

Ника проводит большим пальцем по лицу Стефано.

Теперь они далеко друг от друга, и на расстоянии она вспомнила, кто он и кто она. Со вздохом закрывает фотографию обратно и захлопывает дверцу. Накидывает на плечи плюшевый халат, нерасчесанные волосы заматывает в гульку. Жизнь продолжается. Ей подарили чужую судьбу, у которой она отвоевала жизнь. Не стоит разменивать ее на воспоминания.

– Ника? – Дверь открывается, и в комнату заглядывает мама. Круглое мягкое лицо, шоколадные глаза с зелеными искорками. Ника была счастлива, что увидела ее вновь. И только тогда поняла, как сильно скучала. – Доброе утро, золотце. Как настроение? – Женщина потирает черный ортопедический корсет на талии. Реабилитация проходит весьма успешно.

– Ленивое. Хочу целый день валяться перед теликом и ничего не делать.

– О, я тоже хочу.

В комнату с мяуканьем заходит толстый белый кот.

– Пушок! – Ника с улыбкой берет его на руки и прижимает к себе. Только сейчас замечает натянутую улыбку матери. – Что‑то случилось?

– Нет! Но… – Женщина открывает дверь шире, – к тебе пришли гости.

– Гости?

Не раздумывая, Ника бросается в коридор, сворачивает к двери и замирает на месте. В узкой прихожей граф Карлини выглядит смешно и неловко, а его дорогое зимнее пальто с мехом совершенно не подходит к потертым обоям в горошек.

– Стефано.

– Ника.

Молчание, прерываемое недовольным мяуканьем кота, что его не гладят. Ника сильнее прижимает к себе Пушка, будто защищаясь им. Вспоминает про свой внешний вид, и щеки начинают гореть. Она скучала по Стефано. Очень.

– Я должен был приехать раньше, но не решался, хотя у Рачель твои данные были. Но навалилось много дел. Надо было уладить с прессой. А потом пришлось искать нового водителя, дизайнера. – Он кривится. Ника понимает, что ему до сих пор больно. – Их нашел, но вспомнил, что у меня больше нет семьи, а найти ей замену невозможно. Люса отказалась вернуться в замок. Я не рассказал ей правду. Джианна и Паола были ее девочками. Они всегда любили обманывать Люсу: кто из них кто. – Стефано говорил сбивчиво, как школьник. – И даже после смерти разыграли этот обман, поменяв свои могилы. Мими скоро начнет снова ходить в школу, так что с ними все в порядке. А вот я один. И мне очень одиноко. А единственный человек, которого я бы хотел видеть рядом, уехал домой в снежную Россию. И, подумав, я решил приехать в гости. – Он смущенно улыбается и мнет в руках кожаные перчатки. – Примите сироту погостить?

Ника до боли закусывает нижнюю губу, пытаясь справиться с безумными чувствами, которые поглощают ее разум. И не знает, то ли ей смеяться, то ли плакать от счастья.

– Мы сирот не выгоняем. Конечно, места у нас немного. Единственное, что могу предложить: спальный мешок на полу в моей комнате. Подходит?

Стефано широко улыбается:

– Только если в этом спальном мешке найдется место для двоих.

Примечания

1

«Летящая леди» – статуэтка на капоте «Роллс‑Ройса». Ее еще называют «дамой на капоте».

(обратно)

2

«Confessa» – «Признание» (перевод с ит. яз.).

(обратно)

3

Филиппо Ридзути – итальянский живописец. С 1305 по 1322 год состоял при французском дворе в качестве «живописца короля».

(обратно)

4

Рачель – в переводе с итальянского языка – овца.

(обратно)

5

Итальянская пословица.

(обратно)

6

Liberta – с итальянского означает «свобода».

(обратно)

7

Galleria d’arte – картинная галерея (перевод с итал. яз.).

(обратно)

8

Тони Кертис – американский актер, популярный в 50–60‑х годах XX века.

(обратно)

9

Обозначается степень тяжести пациента. Красный код – состояние очень серьезное, есть опасность для жизни.

(обратно)

10

«Алло» с ит. языка.

(обратно)

11

Марина – стоянка для яхт.

(обратно)

12

Итальянская пословица.

(обратно)

Оглавление

НачалоПролог. Камень на камень Глава 1. Кастелло ди Карлини Глава 2. Серебристые глаза графа Глава 3. Викензо‑потрошитель Глава 4. У каждого свои страхи Глава 5. Невидимый мир Глава 6. Исповедь в итальянском ресторане Глава 7. Смятая визитка Глава 8. Узники фотографий Глава 9. Прошу выйти с балкона, леди Глава 10. Галерея забытых лиц Глава 11. Сгинь, чужестранка Глава 12. Ночь тихой задумчивости Глава 13. Паническая атака Глава 14. Обман зрения Глава 15. Страхи, живущие в полумраке Глава 16. Оголенные нервы Глава 17. Ловушка… Глава 18 …захлопнулась Глава 19. Винтовая смерть Глава 20. Прошлое в настоящем Глава 21. Обряд Глава 22. Маддалена давно мертва Глава 23. Рыжее, зеленое и ревность Глава 24. Любимая Франческа Росси Глава 25. Цвет скорби Глава 26. Венецианская чаровница Глава 27. Вестник Бога Глава 28. Дамское оружие Глава 29. Судьба в подарок Глава 30. Заклейменная Эпилог. Фотография на память