Саша Кей
По праву сильного

Глава 1

— Денис Сергеевич, к вам пришли.

Я сглатываю вязкую слюну. В животе пульсирует тяжёлый холодный ком.

Надо же, я про себя его только Ящером называю. А он — Денис Сергеевич.

— Кто там еще? — без капли любопытства спрашивает вальяжный голос с хрипотцой, обычно свойственной актёрам, но тут она принадлежит молодому харизматичному политику.

— Соска какая-то, — бубнит охранник.

Внутри всё сжимается.

Не от обиды на определение, которым меня наградили: пацанчики в нашем районе так же говорят. Могут назвать тёлкой, могут соской. Ничего такого, просто слово «девушка» у таких не в чести.

А плющит меня от необъяснимого страха.

Говорят, Ящер не связан с криминалом. По крайней мере, теперь, но у меня поджилки все равно трясутся.

— На хрена мне ещё одна соска?

Вытягиваю шею.

В неплотно прикрытую дверь видно кусочек ВИП-комнаты. Моему взгляду доступен край черного кожаного дивана, на котором подобрав под себя голые ноги полулежит нафейстюненная деваха неопределимого возраста, прижимаясь щекой к мужскому бедру в темно-синей джинсе.

Сама фигура мужчины скрыта от меня широченными, как дверцы дореволюционного бабушкиного шкафа, плечами охранника. Я вижу только по-щенячьи преданный взор девицы, который она почти не отрывает от своего «хозяина».

— Гнать? — уточняет бугай.

«Гонец», блин!

Я и так чуть живая! Еле решилась прийти. Вся спина мокрая от пота, а он — «гнать»!

Тоже мне нашёлся холоп у барина!

Хотя где-то внутри я малодушно надеюсь, что меня не допустят до комиссарского тела, потому что, если допустят, нужно будет принимать какое-то решение, а у него наверняка будут последствия.

— Да что за соска-то? — уже раздражаясь переспрашивает Гордеев.

— Да мутная какая-то, — пожимает плечами ручной цербер.

Он оборачивается на дверь, и я так резко отпрянула, что в глазах потемнело.

— Говорит, дело у неё личное. Какое — молчит.

Повисшая пауза нервирует меня до того, что начинает покалывать виски.

Да сколько можно?

Заламываю пальцы.

За несколько минут всё душу вынули! Ещё чуть-чуть, и я не вынесу ожидания и сбегу.

— С личным делом она меня ищет здесь? Ну, давай, послушаем.

Под шорох форменной ткани штанов возвращающегося парламентёра вытираю влажные ладошки об юбку.

— Чего сопишь? — выглядывает из двери громила с непроницаемым лицом. Это я, пытаясь успокоить бешеное сердцебиение, глубоко дышу. — Заходи.

Преодолевая слабость в коленях, я захожу в кабинет.

Смотрю под ноги, потому что от волнения я запросто могу споткнуться и растянуться на потеху присутствующим. Ну и да. Страшно смотреть.

Я плохо помню Гордеева. Из города он уехал, когда мне лет семнадцать было и на таких соплюх, как я, он внимание не обращал. Да и пересечься мне с ним негде было. Кто он, и кто я? В нашем дворе, где жили его родители, Ящер появлялся редко. Чаще мне на глаза попадались его машины, которые с благоговением рассматривала и обсуждала малолетняя пацанва. После каждого появления его персона обрастала легендами, которых про Ящера и без того ходило немало. Он был кумиром мальчишек: те из них, кому он пнул мячик или орешки отсыпал, ходили гордые. Даже тех, кому достался подзатыльник, распирало от гордости.

Только всё это не отменяет того, что Гордеев был и остаётся опасным человеком.

— Ближе давай, — понукает меня дверной надсмотрщик.

Я беспомощно оглядываюсь, будто пришла сюда не по своей воле.

Охранник стоит в дверях с видом «я за тобой слежу, не вздумай сделать глупость». Господи, это он от меня, что ли, диверсию ждёт?

Женский пренебрежительный смешок заставляет меня распрямить спину и, сделав ещё пару шагов, поднять глаза на того, кто, развалившись на диване, даже не смотрит на меня.

Гордеев ковыряется в телефоне, не проявляя ко мне никакого интереса.

— Здравствуйте, Денис Сергеевич, — разлепляю непослушные губы, мысленно благодаря охранника за то, что теперь я знаю, как обратиться к Гордееву.

Ящер неохотно поднимает на меня глаза, и его брови ползут вверх.

— Это что ещё за ромашка? — разглядывая меня с непонятным выражением лица, спрашивает он.

— Говорю же: мутная она какая-то, — недовольна ворчит тип в дверях. Видимо, он по-прежнему не готов оставить меня с драгоценным начальством.

Да меня даже эта ручная сисястая болонка завалит.

Хотя она скорее доберман, если принимать в расчёт длину ее ног.

И оскал.

Но это я от зависти и нервов, честно, она больше походит на пантеру у ног фараона.

— Деточка, ты чего забыла в этом месте? Сюда ходят взрослые дяди.

Конечно, чернуля, которую он гладит по заднице под задравшимся подолом выглядит значительно старше.

Гордеев неосознанно наступает на мою больную мозоль. Несмотря на свои двадцать два года, я выгляжу сильно младше своих лет. Мне алкоголь только с паспортом продают.

— Я уже давно не ребёнок, — вздергиваю подбородок.

Он ещё раз окидывает мне насмешливым взглядом.

— Ну-ка, ну-ка, выйди на свет.

Может, и надо было одеть что-то посерьезнее, чем плиссированная шелковая юбка и тонкая шерстяная водолазка, за ворот которой я спрятала конец сивого хвоста, чтобы на ветру он не превратился в войлок. Или даже стоило накраситься, если только так меня готовы воспринимать всерьез. Но стиль подружки Гордеева и я не совместимы.

Помедлив, я делаю еще один шаг в сторону дивана.

Ящер даже подаётся вперёд.

— Теперь вижу, что не ребенок, хотя одета ты как институтка.

Резонируя со словами, его взгляд меняется. И мне мгновенно кажется, что моя более чем скромная водолазка слишком обтягивающая, а коленки, виднеющиеся из-под края юбки, совершенно неприличны.

Девица опять фыркает, видимо, приняв это выражение за оскорбительное. Она вообще смотрит на меня с превосходством, но немного ревниво. Согласно её классификации, я явно не представляю угрозы. Однако то, что мне уделяется внимание, ей определенно не нравится.

Сейчас, когда у меня есть возможность сравнить свои воспоминания с реальностью, могу сказать, что понимаю, почему старшие девчонки писались по нему кипятком и караулили его, как звезду, где угодно. Даже будучи моложе, он производил впечатление жёсткого мужика. Настоящего. Девчонки млели. И эта коза вон вся растеклась.

А мне обижаться не на что. Я практически она и есть — институтка. Аспирантка кафедры культурологии.

— Звать тебя как?

— Ксюша, — и сразу поправляюсь. — Ксения Егорова.

— Что тут забыла такая, как ты? — Ящер не стесняясь смотрит на мое отсутствующее декольте.

И теперь я радуюсь, что не стала выпендриваться и оделась, как обычно. С трудом сдерживаю порыв сложить руки на груди.

— Поговорить с вами хотела.

— Вот он я. Говори, — а сам продолжает путешествовать по мне взглядом.

— Мне нужна ваша помощь, — выпаливаю я, боясь окончательно струсить.

Красивые губы Гордеева кривятся.

— Какого рода?

— Мне… я… угрожают… деньги требуют… — лепечу я, почти переходя на шелест.

Я чувствую себя идиоткой, но вся обстановка настолько далека от деловой, что я просто не могу придумать, как объяснить ему, зачем я приперлась к чужому человеку, и не показаться при этом побирушкой. Я — вовсе не мямля и не забитое существо, но взгляд Ящера на меня действует, как взгляд удава на кролика. Вот недаром Гордеева так прозвали. Говорили, что сначала звали василиском, но не прижилось.

— У тебя требуют бабки? — выуживает он главное из моего бреда. Хмурится. — А я тут причём? Хочешь, чтобы я занял тебе бабки? Так я этим не занимаюсь.

Лицо его становится почти безразличным. Ясное дело. У него, наверное, постоянно деньги просят. Но вот это «почти» оставляет мне некоторый шанс, и я стервенело мотаю головой.

— Нет. Не денег.

— А чего тогда?

Кажется, мне удаётся вернуть его интерес.

— Защиты, — наконец подбираю я подходящее слово.

И, откинувшийся было назад Ящер, снова подаётся вперёд.

В глазах его загорается огонёк, как будто я называю некое кодовое слово.

— Защиты? Ты ищешь защиты у меня?

Глава 2

— Девочка, я не крёстный отец или кто-то вроде того. Мне кажется, ты чего-то не понимаешь. Я совсем не Супермен. И вообще в этом городе пролётом.

Я сникаю. Гордеев меня, похоже, выслушивает не собирается.

Ну что мне стоило как-то подготовиться, продумать, что скажу?

Нет, блеяла как овца.

— Я надеялась, вашего имени будет достаточно…

Ящер не сводит с меня глаз.

— Почему ты пришла ко мне? Да ещё сюда? — цепкие взгляд впивается в моё лицо.

Ладошки в сжатых кулаках от страха опять влажные.

— Вы влиятельный, — подбираю я слова, опасаясь опять ляпнуть что-нибудь не то, — сильный… Я не знаю, кто ещё мог бы мне помочь… И я услышала, что сегодня вы будете здесь.

Гордеев поднимает четкую бровь.

— Разве мамы не объясняют своим дочерям, что хорошим девочкам нужно держаться подальше от плохих мальчиков? А я очень плохой мальчик.

— У меня нет выхода.

— Ты садись, синичка, садись, — он указывает мне на кресло рядом с собой. — В ногах правды нет. Тебя и так трясёт.

Заметил, значит.

Несмело подхожу и, приблизившись к нему, я как будто попадаю в параллельную вселенную. Никогда не верила в такую штуку, как аура, но у меня нет иного объяснения этому эффекту. Эффекту Гордеева.

Даже на расстоянии Ящер производит впечатление, а уже вблизи он просто… оглушает, что ли. Он даже пахнет дорого. Дорого и опасно. Чем-то холодным, чем-то немного пряным, с нотками алкоголя и табака.

А ещё вблизи видно, что Ящер красивый. Когда на него смотришь, то внешность последнее, о чём ты думаешь, а вот на расстоянии вытянутой руки… Холодная и порочная красота, укрытая слоями железобетонной уверенности в себе и превосходства. Ничего мягкого в нём, кроме пушистых ресниц, нет. Даже красиво очерченный рот с полной нижней губой кажется твёрдым. А глаза вообще, как прицел снайперской винтовки.

Сглотнув, робко сажусь на предложенное место. Кожаная обивка сыто скрипит под моим весом, и я проваливаюсь в мягкие недра.

Диванная девица смотрит на меня почти с ненавистью, но рта не раскрывает.

Оно и понятно.

Я бы тоже не рискнула заговорить, если бы Ящер мне слово не давал.

Как только эта девица может так смело его трогать?

Я, конечно, старательно отвожу глаза, но не могу не заметить наманикюренные пальчики возле его ширинки. Кончики моих ушей горят, и лицо, наверно, красное.

Заметив мое смущение, Гордеев тяжело вздыхает:

— Ебаный детский сад, — он убирает её руку. — Давай, Катюша, чеши. Мне надо поговорить.

И шлепком по месту, которое наглаживал, стряхивает её с диванчика.

— Я — Таня, — дует губы она, и я вдруг её узнаю.

Это наша местная светская львица, дочка генерального прокурора.

— Катюша-Танюша, какая хрен разница? Давай, Пиздюш, я потом тебя позову. Иди пока развлекись.

Полоснув по мне яростным взглядом, Таня, виляя задницей, цокает из комнаты как молодая кобылица.

— Чего смотришь? — выходя, шипит она на охранника, который залип на то, как колышутся ничем не скованные под платьем пышные титьки. Грудью это язык не поворачивается назвать.

Великий бдящий чуть шею ей вслед не сворачивает, провожая взглядом круглую задницу. Аппетитная девица, ничего не скажешь. Вот это, наверное, по его меркам не мутная.

Но спохватившись, опять принимается бдеть.

Ящер, сверкая белыми зубами, посмеивается.

— Коль, ты не волнуйся, Ксюша… Ты же ведь, Ксюша? Не будет меня прямо сейчас убивать. Если что, я позову на помощь.

Даже не знаю, он не запомнил имя своей девицы, а мое запомнил. Это хорошо или плохо?

Дверь за охранником аккуратно закрывается, а у меня мороз по коже от того, что мы остаемся наедине. Вдоль позвоночника, словно ледяным пальцем проводят.

— Ты рассказывай, рассказывай. Ты ж поговорить пришла, — подбадривает Ящер.

— Я… — открываю рот и даю петуха.

Закатив глаза, Гордеев нажимает на телефоне вызов по громкой связи.

— Коля, принеси нам… — Ящер окидывает меня взглядом, — водички. Может, сок тебе?

Мотаю головой.

— Да, воды нам принеси. Побольше.

Честно, я бы сейчас и от рюмки водки не отказалась бы.

Сам Гордеев тянется за графином с каким-то алкоголем, а я, как загипнотизированная, провожаю глазами каждое его движение, не понимая, что со мной происходит.

Часы на крепком запястье, длинные красивые пальцы без колец, тонкая белесая полоска шрама среди редких волос.

Жадно слежу за тем, как Ящер изящным жестом подбирает щипчики для льда и набрасывает себе в низкий широкий стакан замороженные кубики и плещет на дно немного виски. Даже совсем мало. Настолько, что напиться этим просто невозможно. Но то, что он не пьяный, это для меня, наверное, хорошо.

В голове какая-то сумятица.

Поэтому, когда Коля пропускает к нам официанта с подносом, я очень радуюсь. Холодненькая водичка — то, что надо.

Напившись, я совершаю вторую попытку рассказать о цели своего появления.

Понимая, как он меня действует, Ящер откидывается на спинку и смотрит на меня из-под опущенных ресниц.

Да. Так дышать немного легче.

— Я не понимаю, что происходит, но ко мне приходят и угрожают, требуют денег, грозятся отобрать квартиру…

— С этим прямая дорога в ментуру. Зачем ты ко мне притащилась?

— Они говорят, мы им должны…

— Стоп-стоп. Кто мы? Кому им? По порядку.

Набрав в грудь воздуха и уставившись на графин, я выкладываю Гордееву всё.

— Неделю назад мой брат попал в аварию. Сейчас он находится в больнице, в себя почти не приходит, но прогноз, в принципе, хороший… Вам это не важно, простите. С ним всё время находится мама, а вот три дня назад, когда его навещала я, на выходе из больницы ко мне подошли трое. Сразу видно, что рожи уголовные. И еще один с ними, такой цивильный, но ещё более гадкий. Он-то и говорит, что мой брат задолжал им денег, и настало время отдавать. Я даже не поверила. Чтобы Лёшка связался с такими типами? А когда они назвали суммы и показали расписки, у меня в глазах потемнело. Я, говорю, знать ничего не знаю, брат в больнице. Ждите. А они мне: «Через пять дней на счетчик поставим». Можешь, говорит, деньгами отдать, а можешь квартиру отписать. Так с тех пор и не отстают. Целыми днями маячат у меня перед глазами, звонят несколько раз в день с разных номеров. Я уже трубку боюсь брать.

Еле сдерживаюсь, чтобы не всхлипнуть. Не думаю, что Ящер оценит, если я разревусь, поэтому с трудом, но перебарывая едкий ком, вставший в горле.

— Бабок у тебя нет. Раз пришла ко мне за помощью, калечный брат — единственный мужик в семье, — проявляет догадливость Ящер.

— Мы не нищие, но таких денег, конечно, нет.

— Сколько хотят?

Я называю сумму, и Гордеев присвистывает:

— Цена двушки в центре.

— Да, как раз как наша…

— И за что твой Леша попал на бабки?

— Говорят, проигрался, но я не верю. Лёшка не такой… Он бы никогда… вообще не азартный…

— Мы многого не знаем о наших близких. Правда может быть неожиданной и неприятной.

— Я понимаю, как это звучит, но у меня есть серьёзные сомнения, что всё это не мошенничество. Особенно потому, что они настаивают именно на том, чтоб мы отдали квартиру. С деньгами меньше прессуют.

— Ещё раз говорю: с этим ментовку, — как идиотке повторяет Ящер мне по слогам.

— Да как вы не понимаете! — взрываюсь я. — Я сразу же и пошла в милицию, а потом по дороге домой меня встретили. До сих пор синяки от их лапищ не сошли. Вот! — в запале я задираю рукав водолазки и показываю сиренево-голубые отметины на бледном запястье.

А Ящер возьми и прикоснись к ним. Он проводит пальцами вдоль голубой венки, совсем слегка, кончиками, но меня словно током ударяет.

Господи! Вот дура! Что я творю?

Закрыв глаза, договариваю уже спокойнее:

— Сказали, ещё раз сунусь в милицию, они к маме подойдут. А у неё сердце слабое. Она после Лешкиной аварии чуть не слегла, и это её доконает.

Открываю глаза и обнаруживаю, что Гордеев сидит совсем близко ко мне, передвинувшись к подлокотнику дивана. Он рассматривает моё лицо и как будто принюхивается. Оправдывая мои подозрения, он озвучивает:

— Вкусно пахнешь. Сладенько.

Я замираю, как под дудочкой крысолова.

— Так. Понятно. А от меня чего ты хочешь? Говоришь, что не бабки, — Ящер и не думает отодвигаться. Мне кажется, я даже чувствую тепло, исходящее от его тела.

— Я хочу разобраться. Одно дело, если Лешка и правда что-то должен… Но этого не сделать, пока он в таком состоянии, а я боюсь, что они навредят маме…

— Обязательно навредят, — кивает Гордеев спокойно. — Чтобы ты посговорчивее была. Чтобы отвязаться от них, есть всего два способа: первый — дать денег или отдать квартиру, но это не точно. Если они поймут, что вас можно подоить еще, то не отстанут. Второй — их должен кто-то прижать. Их или их хозяина. И ты решила, что второй вариант надежнее. Так?

Киваю.

— Умненькая девочка.

Он поднимается с дивана. Кожа обивки скрипит.

Как он тогда смог ко мне так тихо подсесть?

Ящер вальяжно проходится по комнате, словно разминаясь. Будто дикий зверь после сна. Мой взгляд прикован к нему, и я не могу не отметить в нём некий шик. И дело здесь даже не в дорогих шмотках.

— Вот что, кукла, — он встаёт за моей спиной кладёт руки мне на плечи, они тяжёлые будто прожигают водолазку. Он вытаскивает из-за ворота волосы, и я понимаю, что он ладонью чувствует, что они тёплые, как моё тело. С ужасом жду, что он намотает хвост на кулак, как это сделали те. — Вали домой к мамке под бочок. Не хрен домашним девочкам тут ошиваться.

— То есть вы мне не поможете?

— На кой дьявол мне с тобой связываться? Не вижу резона. С тебя взять нечего.

Погладив мои подрагивающие плечи, он садится на столик перед мной, касаясь моих коленей своими, и прищуривается, проверяя мою реакцию.

Чувствую, как кровь отливает от лица. Ящер был моим последним шансом.

— Но я не только бизнесмен, — намекает он. — Я еще и мужчина…

Глава 3

То, что Ящер — мужчина, не только видно невооруженным взглядом, это практически ощущается в воздухе, который вокруг него становится будто вязким. Я кожей своей чувствую, что он очень мужчина. Слишком мужчина.

— Что вы имеете в виду?

Хотя я, конечно, понимаю, о чём он, но поверить сложно. У него вон, Таня такая, что мужики столбом встают. И если верить реакции Коли, то не только они, но и у них. Зачем ему обычная я? Просто потому, что с меня надо взять хоть что-то?

Гордеев криво усмехается:

— То самое. Не делай такие глаза — меня не поймёт. Ты хочешь и ягодку съесть, и на кактус не сесть. Так не бывает, — его стального цвета глаза внимательно следят за выражением моего лица. — Кактус не обязателен, а вот на хую придётся повертеться.

Эти слова, сказанные абсолютно равнодушным тоном, — как обух по голове.

— Что скажешь?

— А… вы хотите… — голос мой дрожит, пока я мучительно подбираю слово, от которого сама в обморок не упаду, — чтобы я провела с вами ночь? Я могла бы, наверное, потерпеть…

Ящер ржет:

— Это прям вызывает у меня энтузиазм! — резко перестав смеяться, осаживает меня: — Терпеть не надо, надо отрабатывать.

Его слова с каждой репликой всё жёстче, всё сильнее меня задевают, будто он проверяет мои границы.

Если бы я думала, что ему есть для меня хоть какое-то дело, я бы решила, что он хочет таким способом от меня избавиться. После каждой фразы Ящер сейчас смотрит так, словно ждёт, что я разревусь и убегу. И сейчас я к этому очень близка.

— Молчишь? Только вот, сдаётся мне, синичка ты, себе переоцениваешь. Всего одна ночь за настоящий геморрой… Или ты только с виду тихоня, а на самом деле можешь посоревноваться с профессионалками?

Подначки и пренебрежение в его голосе хлещут так больно, наверное, потому что сейчас я вся — оголённый нерв. Мне нет дела до того, что обо мне думают чужие люди, но слова Гордеева жгут каленым железом.

Я переполнена не только страхом перед Ящером и своей участью, во мне плещется штормящее море ужаса неопределённости под ветрами отчаяния и безысходности.

— Сколько? — хриплю я, сама не веря, что спрашиваю. — Сколько раз?

— Раз? — Ящер смотрит насмешливо и наклоняется ко мне так близко, что я чувствую его дыхание на своих губах. — Пока мне не надоест, а у меня стоит отлично. Думаю, тут речь идёт об отрезке времени. Неделя, может, больше…

Его слова впечатываются в моё без единой кровинки лицо.

— Скажу насколько долго, как только попробует товар в первый раз.

В ужасе смотрю на Гордеева.

Он протягивает руку и снова пропускает между пальцами светлые пряди. Я даже шелохнуться не могу, оказывается, я уже до упора вжалась в спинку кресла.

Товар.

Я для него товар.

Он будет меня «пробовать» и только потом решит, как долго я буду отрабатывать помощь.

Нервно облизываю губы, и их тотчас касается его пальцы. Ящер с нажимом проводит по ним, пробуя их на мягкость.

— Но тогда вы мне поможете? — через силу выдавливаю я.

Неужели я соглашусь? Всё это просто не может происходить со мной…

— Давай посмотрим, на что-то годишься. Вперёд.

Он пересаживается на диван и широко расставляет ноги.

Тоннельным зрением вижу, как он приглашающе похлопывает себя по бедру, не отводя от меня выжидающего взгляда.

Неуклюже поднимаюсь из глубокого кресла и на подгибающихся ногах подхожу к нему. Видя, что я почти парализована, Гордеев тянет меня за руку, и я плюхаюсь на диван рядом с ним. Сердце пропускает пару тактов. Подозреваю, что взгляд у меня затравленный и даже умоляющий.

Но ведь он ни к чему меня не принуждает. Это мой выбор.

Каменное лицо Ящера говорит именно об этом. Ему плевать, уйду я или останусь.

— Давай сначала ртом, — озвучивает он свои пожелания.

Подношу руку к его ширинке и, ухватившись за пряжку ремня, медлю. К глазам подступают слёзы. Моя нерешительность раздражает Ящера.

Он снова зажимает мой хвост в кулаке и медленно его наматывает на руку. Автоматически считаю — три оборота. С замиранием сердца жду, что вот сейчас Гордеев дёрнет за волосы и придавит мое лицо себе к паху, чтобы показать, кто здесь хозяин.

Но Ящер лишь поворачивает моё лицо к себе.

— Это будет тебе уроком, — жёстко говорит он. — Больше не полезешь туда, куда не надо. О чём ты думала, идиотка?

Гордеев злится.

— Что ты придёшь, и всё само устроится?

Из глаз одна за другой капают крупные слезы.

— Радуйся, что не нарвалась на моральных уродов. Проваливай и больше не суйся к таким, как я, нехуй домашним девочкам знакомиться с этой стороной жизни, — он слегка встряхивает руку, в которой зажаты волосы. — Поняла, дурища?

Я так напугана, что просто мелко и часто киваю в ответ. Ящер отпускает мои волосы, как мне кажется, с сожалением.

— Вали давай, и чтоб я тебя больше не видел, — с ленцой велит Гордеев и тянется к мобильнику.

Мне хочется бежать не оглядываясь, но ноги так ослабли, что я тащусь к выходу из ВИП-комнаты, пошатываясь. Уже хватаюсь за дверную ручку, когда позади меня раздаётся злой голос Ящера:

— Макс, что за хуйня у вас в городе творится?

Выстреливаю из комнаты, пока разъяренный Ящер не передумал, и замираю за дверью, переводя дух. Сейчас какому-то Максу похоже прилетит за то, что Гордеева беспокоят кто не попадя.

Снаружи меня встречает все тот же Коля, который не сводит глаз с Татьяны, подпирающей стену напротив двери в ВИП-комнату.

Она, что, так и ждала тут? Боялась пропустить свою смену?

Прокурорская дочка внимательно осматривает меня. При виде заплаканных глаз на её лица расцветает удовлетворение. Отлепившись от стены, Татьяна ныряет в открытую дверь, где Гордеев уже прощается с неведомым Максом:

— Скоро подъеду, — и сразу же без перехода: — На колени.

Судя по звуку щелкнувшей пряжке, это он Тане:

— Давай-давай, — закрывая дверь поторапливает меня Коля. — Поговорила? Свободна.

Вздрогнув, отмираю.

Надо отсюда уходить. Едва переставляя ноги, покидаю ВИП-зону.

Прохожу мимо грохочущего танцпола, пробираюсь через группки молодняка, вышедшего потрепаться.

Каждый шаг даётся всё легче, и на улицу я вылетаю почти бегом, но холодный ветер отрезвляет, и я возвращаю за пальто.

Мозги потихоньку встают на место.

Ящер прав. Мне повезло. Могла ведь быстро совершить карьеру от аспирантки до опытной любительницы. А если бы нарвалась на мерзавцев, то и до статуса профессионалки рукой подать.

Невидящим взглядом уставившись в зеркало, завязываю поясок пальто, и пытаюсь разобраться: почему я сразу не рванула оттуда, как только он заговорил об оплате натурой? Для меня это неприемлемо, но я всерьез рассматривала его предложение. Его взгляд меня поработил. Как гипноз. Действительно, василиск. Опасный ящер. Не надо было приходить. Он всё верно сказал, только теперь я совсем не знаю, что он не делать. Хоть бы Лёшка уже очнулся!

Подняв воротник повыше и засунув руки в карманы, я пробегаю через освещенную парковку перед клубом, ветер с воды остужает горящие от слёз глаза, на и сует за шиворот свои пальцы.

Набережная ещё не пуста, но транспорт скоро перестанет ходить, нужно поторопиться. Надеюсь, мама уже спит, а то будет волноваться. Со дня Лёшкиной аварии она впадает в панику по любому поводу.

Пытаясь спрятать мерзнущий нос в шифоновый шарфик, я поворачиваю на аллейку, ведущую к остановке.

— Ты посмотри! Наша краля вместо того, чтобы вернуть нам долг, тратит денежки по ночным клубам, — словно из ниоткуда вырастает передо мной тёмная фигура.

По голосу узнаю одного из тех троих. Хочу его обойти, но из кустов, обрамляющих аллею, выступают двое других.

Сердце сжимается. Я уже дрожу вовсе не от холодного ветра.

— Мне думается, друзья, что пришла пора объяснить нашей общий знакомой, что мы тут не шутки шутим.

Глава 4

Мне их не обойти.

Мозг работает, словно фотоаппарат: щелчок — мысль, пауза, вспышка — осознание безысходности.

В кусты ломануться?

Там ещё быстрее схватят.

Заорать?

Да кто тут вот меня вообще услышит?

Справиться с ними мне тоже не под силу. У меня даже перцового баллончика нет. Причем вообще. Я его даже не купила.

Гордеев действительно прав: и о чём я вообще думала, идиотка?

Мне кажется, что мой ступор длится вечность, но, скорее всего, это такая же обманка мозга.

Они же ещё не дошли до меня… Наслаждаются моим страхом.

Медленно пячусь. Я не так далеко отошла от парковки клуба. Сделать шагов тридцать, и я вернусь в освещённую зону, а там камеры, охрана… Вот там уже можно и поорать. Но это если мне повезет.

— Сто, сука, по-хорошему не хочешь? Тогда мы подоступнее обоснуй найдём.

— Белобрысая думает, что она умнее всех, — сплёвывает тот, у которого на лице тянется тонкий дугообразный шрам от уголка губ до уха.

— Да, брат, — соглашается другой с полным ртом золотых зубов. — Она нас явно не уважает, но мы ей хорошие манеры быстро привьём.

Вразвалочку они направляются ко мне. Руки они держат в карманах, и мое воображение рисует там ножи.

Я опять отступаю, шаг за шагом, но расстояние между нами сокращается всё равно.

Господи, дай мне шанс! Пожалуйста, Господи!

Но у Бога Видимо другие планы, потому что, когда мне остаётся совсем чуть-чуть, золотозубый, разгадав мои намерения, совершает хищный бросок. Мозг отстранённо регистрирует происходящее в то время, как тело действует на инстинктах.

Вот урод уже совсем рядом и выкидывает руку в мою сторону. Отпрыгнуть и развернуться я успеваю, но побежать — уже нет. Он хватает меня за шиворот пальто и дёргает на себя, впечатывая спиной в его тело. Шарфик, попавший ему под пальцы впивается мне в горло, перешибая мне дыхание на выдохе. В глазах темнеет. И вот я уже чувствую его руку, ухватившую меня за волосы. Из глаз брызжут слезы.

Да, что ж такое… Выживу — отрежу к хренам. Все, кому не лень, тягают.

В подтверждение золотозубый с наслаждением дергает за волосы.

Я визжу, потому что это больно и потому что это страшно.

— Что? Уже не такая смелая? — сипит ублюдок мне на ухо, обдавая зловонным дыханием. От него отвратительно несет мокрой пепельницей, чесночной колбасой и давно нечищенными зубами. — Заткнись, сука!

— Пожалуйста, не трогайте меня! — скулю, когда ко мне подходит тот со шрамом.

Он дёргает за пояс пальто, и у меня вырывается ещё один крик ужаса.

— Заткнись, шмара! Ненавижу таких, как ты! Дерьма в жизни не ела, поэтому и на других как на дерьмо смотришь, — выплёскивает он на меня свою ненависть. — А ну, заткнись, я сказал!

И отвешивает мне оплеуху, потому что я не могу остановиться и подвываю от страха, а золотозубый меня встряхивает.

— Отпустите…

— Что, девонька, страшно? — ласково спрашивает третий с гаденькой ухмылкой. — Отпустим, уму-разуму научим и отпустим.

— Не трогайте меня, — молю я.

Бандит со шрамом, показывая, что никого не волнуют мои просьбы, запускает пятерню за полу распахнувшегося пальто и больно сжимает мне грудь.

— Ты нарываешься, тебе сказали закрыть рот. Ещё немного, и кроме основного долга будешь отрабатывать проценты, — он мерзко ухмыляется. — Натурой. Есть у нас местечки для таких, как ты. Ваша блядская натура там расцветает, и вы, мрази, сразу забываете, как смотреть на других сверху вниз. На стёртых коленках-то оно не сподручно.

Господи, не дай ему сделать со мной что-то!

— Я б тебя и сейчас, девонька, повоспитывал, — третий одобрительно смотрит, как урод со шрамом меня лапает. — Тем более, что после Арлекина ты со мной и сама ласковая будешь. Только мы пока тебе дадим последний шанс. Как договаривались, у тебя есть еще два дня. Мы — люди чести.

И все трое паскудно ржут, а женоненавистник продолжает больно тискать мою грудь.

— Дойки зачёт! — рекламирует он. — Ремешком бы пройтись.

Я закусываю губу, когда он выкручивает сосок, и в этот момент Арлекин снова отвешивает мне пощёчину. Чувствую во рту вкус крови из прокушенной губы.

— Поняла, сука, что тебя ждёт? — спрашивает золотозубый, снова натягивая шарф.

Господи, за что? Что я сделала не так в жизни?

— Не слышу: поняла?

— Девонька, — издевательски подсказывает третий. — Если сказать трудно, ты кивни.

Я киваю, от чего шарф ещё сильнее впивается в горло.

У меня перед глазами расцветают круги.

— Вот и чудно, отпускай ее, Ружье, — и тот толкает меня вперёд на Арлекина.

Не удержавшись на ногах, я падаю на асфальт, потому что Арлекин отходит в сторону.

Кашляя, хватаюсь за горло и чувствую, что лицо мокрое. Пытаюсь утереть слезы, потому что сквозь них ничего не видно. Грязной ободранной ладошкой размазываю их, ощущая, что щека после двух ударов онемела.

Ко мне наклоняется тот третий, нарочно наступая на пальто и оставляя на нём грязный след.

— Увидимся завтра, девонька.

Они уходят, слышу только треск кустов. Растворяются, оставляя растоптанную меня в аду из беспомощности и ужаса.

Пока не тронули. Пока. Завтра увидимся.

Реву в голос.

Понимаю, что я не смогу, просто не смогу шагнуть обратно в аллею. Пойду вдоль проезжей части. Пальто светлое, сбить не должны.

Заливаясь слезами, поднимаюсь. Чуть прихрамывая из-за ободранной коленки, я пошатываясь бреду к свету.

Пульс молотит, в ушах шумит, а в голове пусто и звонко.

Медленно иду по обочине, шарахаясь от машин, выезжающих с набережной.

Они равнодушно проезжают мимо, но это и к лучшему.

Когда одна из них, минует меня, но притормаживает чуть впереди, меня начинает колотить.

Из распахнувшейся задней двери выходит здоровый мужик и направляется ко мне.

— Эй…

Я замираю столбом.

Оглядываюсь, пытаясь понять, в какую сторону бежать, и делаю шаг назад, потом ещё один.

— Да стой ты! Как тебя там? Ксюша?

Голос смутно знакомый, но называет по имени. Мужик приближается, и, сморгнув слёзы, я его узнаю. Ящер. Только он надел на майку джемпер.

Гордеев подходит ко мне. Один взгляд на меня, и желваки на его лице заходили.

— Иди-ка сюда.

Я медлю, и он кладёт мне руку на плечо, от чего я вздрагиваю и приседаю.

— Это, блядь, что за украшения?

А у меня срывает стоп-кран.

Я бросаюсь к нему на шею.

— Я на всё согласна! Сколько угодно буду отрабатывать! Пожалуйста! Пожалуйста, не бросайте меня!

Глава 5

— Они завтра придут, Денис Сергеевич, — всхлипывая, цепляюсь я за его мощную фигуру.

Наверное, я сейчас жалкая, но мне плевать. Мне больно и страшно.

Ящер пытается отодвинуть меня, но я только вцепляюсь ещё сильнее, захлёбываясь рыданиями.

— Я смогу! Я отработаю!

— Блядь, да дай ты посмотреть, — он все-таки отрывает меня от себя, и я вижу, что единственный элемент моего макияжа — тушь — остается на его белом джемпере в тандеме с кровью из моей губы.

— Я… Постираю, простите! Только не оставляйте!

— Пиздец, Ксюша! Какого хуя ты не взяла такси? На кой хер тебе чья-то защита, если ты безмозглая и подставляешься сама, — Ящер удивительно бережно берет меня за лицо двумя пальцами и аккуратно поворачивает его из стороны в сторону, чтобы оценить ущерб.

— Простите, — реву я. Это всё, что я сейчас способная выговорить.

Гордееву настолько не нравится то, что он видит, что я пугаюсь еще больше.

— Тебя били?

— П-по лиц-цу, — сквозь судорожную икоту отвечаю я.

— Так. Поехали.

— Отрабатывать?

Ящер глубоко вдыхает, призывая спокойствие.

— Домой отвезу.

— Вы мне поможете? — не унимаюсь, потому что не выдержу, если придется пережить это еще раз. А ведь все может быть значительно хуже. — Я на все согласна!

— Ебать, Ксюша! Я сейчас очень зол! Марш в машину! Если неймётся отработать, я тебе потом предоставлю такую возможность.

Повинуясь его руке, я иду к машине, но Гордеев замечает, что я прихрамываю и напрягается:

— С ногой что?

— Ободрала коленку…

Он присаживается передо мной на корточки и задирает подол.

— Ясно, идём.

Помогает забраться в высокую машину.

— Коля, дай воды, — просит Гордеев водителя, и я вижу за рулём того самого охранника.

Коля протягивает мне бутылочку, но трясущимися ослабевшими руками я не могу её открыть, и за меня это делает Ящер.

— Денис Сергеевич, мутная она, — заводит водила свою шарманку. — Левая-прелевая. Она потом заяву накатает, что это вы её так. В первый раз что ли?

— Тебя не спросил, — огрызается Гордеев. — Ты, адрес говори.

Это он уже мне.

— Мне нельзя домой… Мама… У нее сердце. Как я в таком виде?

— Где я тебе сейчас другое пальто возьму?

— Денис Сергеевич, пожалуйста…

— Что, пожалуйста? — Ящер переходит на рык. — А если ты домой не придёшь, её инфаркт не трахнет?

— Я… У подружки. Я ей напишу, пока не поздно.

— Блядь, адрес подружки, говори, — звереет Гордеев.

— Тухачевского, девять.

Коля подаёт голос:

— Это в другой стороне от Лютаева.

— Коля я в курсе, где живет Макс, — ледяным голосом одергивает его Ящер.

— Может сначала к нему? Пусть он её пробьёт. Мутная она…

— Коля, из нас двоих покушаются на меня, а параноик у нас ты. Как так выходит?

— Я на посту, положено так, — упрямо бубнит охранник.

— Какие все вокруг меня умные, — злится Гордеев. — Сил нет! Что ты, что она!

— Денис Сергеевич, — упирается принципиальный Коля.

— Пусть пробивает, — встреваю я. — Только не отказывайте, я отработаю…

— Господи, Чиччолина уездного разлива, — закатывает глаза Ящер. — Ты себя в зеркало видела? Давай, Коля, через минимаг этой за мороженым, а потом к Лютаеву.

— Я не хочу мороженое, — вяло подаю голос. — Я не смогу сейчас есть.

— А мы, блядь, его не есть будем, а по лицу тебе размазывать, идиотка!

Но Коля приносит не мороженое, а упаковку с пельменями, и, как я не морщюсь, Гордеев заставляет меня прижать её к лицу.

— Травмпункт нужен?

Мотаю головой, и Ящер теряет ко мне интерес.

Так и сижу всю дорогу с пачкой, прижатой к лицу, боясь поднять на злющего Гордеева глаза и разглядывая его сжимающиеся кулаки. В какой-то момент, видимо, отключаюсь, потому что меня тормошат:

— Приехали. Сиди тут.

Оказывается, я нагло приваливаюсь к Ящеру и зажимаю между щекой и его плечом пельмени. Судя по тому, что у меня воротник мокрый, то и его джемпер тоже промок. Ни слова мне не сказал. Может, пожалел? Теплится у меня надежда.

— Простите, — вскидываюсь я. — Я от…

Гордеев морщится, как от зубной боли.

— Что ж ты такая впечатлительная? На кой хрен ты мне сдалась? — и он выходит из машины, а я меня накрывает ужас.

Не сдалась… Значит, помогать не будет… У меня же больше ничего нет…

И всё. Меня заклинивает на этой мысли.

Никому я не сдалась. Мне больше никто не поможет.

В полиции меня почти послали. Взять нормальный кредит на такую сумму? Кто мне даст? С зарплатой лаборанта это нереально. Быстро-займы ничем не лучше того, во что я сейчас вляпалась…

Надо что-то делать. Как-то его уговорить.

Прерывая мои горестные мысли, открывается дверь и в машину заглядывает мужская блондинистая голова.

— Документы есть? — сурово спрашивает молодой красивый мужчина, сверля меня подозрительным взглядом.

— Да, — я дрожащей рукой протягиваем ему сумочку.

— Дэн, она у тебя малахольная? — спрашивает он у Гордеева.

— Походу, да, — доносится до меня ответ Ящера.

Мужчина снова переводит строгий взгляд на меня:

— К тебе подходит незнакомец и просит паспорт. И ты безропотно даёшь? — он смотрит на меня сурово.

— Так мне сказали, что это… — облизывая губы, оправдываюсь я, — пробивать будете…

— Слушай, — блондин снова обращается к Ящеру. — Моя и то не такая дурная. На кой хрен тебе с ней возиться?

— Каринка-то? Ну да, как же! Она вообще отбитая, Макс. Достаточно вспомнить, как я с ней познакомился.

— Из рук покажи, — вздыхает Лютаев.

Заметавшись, куда положить мокнущие пельмени, я пристраиваю их рядом на кожаное сиденье, вроде обычная вода не должна испортить, и показываю ему разворот паспорта. Макс хмыкает и исчезает. Похоже, это тот, который отвечает за то, что в городе происходит.

Из окна машины вижу, как он кому-то звонит. Гордеев курит рядом.

Вот странно, от него не воняет прогорклым сигаретным дымом, как от постоянного курильщика. Он очень вкусно пахнет. О чем я думаю? О вкуснопахнущем пугающем Ящере?

Мужчины что-то обсуждают, наверняка, и меня в том числе, но под взглядом Коли я стесняюсь приоткрыть окно, чтобы послушать.

Максу кто-то звонит, убрав мобилу после разговора, он перебрасывается еще несколькими фразами с Ящером. Но вот Гордеев выстреливает пальцами бычок и идёт к машине.

— А я бросил, — слышу я завершение разговора, когда он открывает дверь.

— Что так? Каринка мозг сожрала?

— Она детей хочет. Я почитал: там, если бросать, то лучше за полгода.

— Через полгода поздравлю, если ты не бракодел, — ржёт Гордеев.

Они ручкаются, и я торопливо подбираю пельмени и прикладываю к лицу, демонстрируя, какая я послушная, чем вызываю смешок у Коли.

— Блядь!

Ой! Гордеев сел прямо в мокрое пятно от пельменей. Он ещё раз глубоко вдыхает.

— Так, Ксюша Егорова. Звони своей подруге, и мы едем на Тухачевского.

Я опять мечусь с этой пачкой, пока психанувший Гордеев у меня её не отбирает.

— Звони.

Набираю Ленку, ближайшую подругу, у которой планирую переночевать. Мама с утра на работу уйдет, и я успею прошмыгнуть, чтобы не напугать.

К моему ужасу, когда Ленка отвечает, несмотря на то, что время уже к одиннадцати, у нее на заднем фоне гвалт и шум.

— Ксюх, я на сеструхиной днюхе! — весело говорит она, пытаясь перекричать музыку. — Плохо слышно. Говори громче!

— А ты скоро домой? — холодея спрашиваю я. Господи, ну кто отмечает день рождения в понедельник?

— А я с ночевой, мы тут на турбазе!

Вселенная против меня. Она меня ненавидит.

Попрощавшись с Леной, я кладу трубку и затравленно смотрю на Ящера, который всё слышит.

— Блядь, и как я так встрял-то?

Глава 6

— Надо было ей гостиницу снять и всё, — бубнит себе под нос Коля, которого, вообще-то, никто не спрашивает.

Он вообще один в один моя восьмидесятилетняя двоюродная бабушка из Твери, которая доносит до мира своё мнение по любому вопросу только таким способом. Я даже приглядываюсь в поисках внешнего сходства. Должны же быть какие-то причины для старушечьих манер у молодого парня! Родственность — хорошее объяснение.

Ящер стойко игнорирует это брюзжание, я бы уже грызнулась.

Сама я, понятное дело, помалкиваю, чтобы меня не выперли, но мне весьма не по себе от того, куда я себя втравила. Радует одно, что здесь меня обидеть может только Ящер, а там, в городе, меня караулят трое отморозков.

— Приехали, — командует Ящер и покидает салон.

На меня он даже не смотрит.

Подхватив сумочку, в обнимку с пельменями я выбираюсь из машины, кряхтя и морщась, потому что ссадина на коленке подсохла и теперь трескается от каждого движения. Я переваливаюсь через порожек чисто курица.

— На кой чёрт нам эта… Она даже не баба, — продолжает тянуть свою волынку водила.

Дед Николай, блин!

Мне и так страшно!

Я вообще-то ночевать собираюсь в доме незнакомого мужика. Я так понимаю, Колю можно не опасаться, но там могут быть еще и другие…

То, что я пока не бьюсь в панике, это временно.

Во-первых, потому что мне страшнее без Ящера, чем с ним, такой вот парадокс, а во-вторых, я еще не отказалась от своего плана расплатиться с Ящером за помощь телом, хотя это и пугает меня саму до дрожи. Но я не могу позволить, чтобы мы остались без жилья!

А Коля, видимо, подозревает во мне или законспирированную оторву или подлую злоумышленницу. Ну и вообще я ему не нравлюсь. Я же не Татьяна, я так понимаю, ее бы он привез без нареканий.

— Даже подержаться не за что, — возмущается он, оправдывая мои подозрения.

И слава богу! Не надо меня ни за что хватать!

Под усталым взглядом Ящера, уже стоящего на крыльце, засунув руки в карманы, я наконец выкарабкиваюсь. Я таращусь на него в ожидании дальней участи. Гордеев выглядит раздраженным, и несмотря на спокойную позу, я чувствую в нем сжатую энергию. Он будто бомба, которая может взорваться в любой момент.

Оглядываюсь и робею.

Это Форт Нокс, не меньше.

Сам дом очень милый, территория красивая, но высота заборов и количество мужиков с оружием внушают трепет.

Я была права: их тут больше двух.

Нервно сглатываю и не могу заставить себя сдвинуться с места. В голове проносится некрологи. И ведь сама приехала…

— Идём уже, недобаба — ворчит Коля, вызывая смешки остальной вооруженной братии.

Я подхожу к Ящеру. На его груди на белом фоне по-прежнему цветёт чёрно-красный абстракционизм моего производства. Гордеев, указывая на меня, обращается к своим… э, работникам, наверное:

— Недобаба — гость, недобаба — не работница.

Мужики кивают, что поняли, что я здесь не для их развлечения.

Я краснею от смущения.

А еще меня неожиданно задевает эта «недобаба» именно в его устах. В клубе он смотрел на меня, как на полноценную женщину.

Если я для него «недобаба», то я не знаю, что предложить ему за помощь, которая мне необходима, потому что завтра я опять останусь один на один со своими проблемами.

— Там можно умыться и привести себя в порядок, — показывает мне один из парней, зашедший с нами в дом.

Я вспыхиваю. Выгляжу, как замарашка. Это очевидно.

Беспомощно я смотрю на пачку пельменей в моих руках. Ящер закатывает глаза и идёт на кухню, которую видно благодаря открытой планировке. Тут вообще с углами и стенами суровой напряг. Это, видимо, чтобы враг не спрятался, решаю я.

Парнишка со смешком аккуратно вытягивает из моих замерзших мокрых пальцев пакет с месивом из теста и мяса, и я ныряю в уборную, чтобы не становиться еще большим посмешищем.

Кое-как очищаю пальто, благо дождя не было, просто пыль удалить. Осторожно умываю ноющее лицо от разводов туши. Ну все. Теперь выгляжу не как грязный хомячок, а как чистый кролик-альбинос.

Когда выползаю обратно, все тот же парнишка указывает мне на вешалку и машет в сторону кухни.

А на кухне Ящер. Он смотрит в окно с мрачной миной, о чём-то размышляя под стакан с вискарем. Услышав мои шаги, Гордеев поворачивается ко мне и от души матерится.

— Тебе восемнадцать-то есть?

Да, освещение тут получше, чем в клубе или салоне автомобиля.

— Двадцать три, — шмыгаю нареванным носом.

— Врешь! — не верит он, разглядывая моё лицо.

— Нет, у меня же ваш друг проверял паспорт.

Гордеев стискивает зубы.

— Чувствую себя педофилом…

То есть, он всё-таки рассматривает вариант с отработкой натурой…

— Жрать будешь? — киваю. — Тогда готовь. Продукты в холодильнике.

Логично. Никто меня обслуживать не нанимался.

— А что можно брать?

Он смотрит на меня, как на слабоумную.

— Еду. В холодильнике. Любую. Ее туда для этого и положили.

Прозвучало, как будто я из неблагополучной семьи, но я же из вежливости спросила…

Понаблюдав за тем, как я достаю продукты, Гордеев выходит из кухни, и мне становится легче дышать.

Щека продолжает ныть, и я решаю, что мне по силам будут лишь омлет и салат.

Ну и заодно решаю сразу на завтрак приготовить биточки. Раз тут мне в еде не отказывают. Утром за пятнадцать минут зажарю.

На шкворчание является Ящер. Он сверлит меня глазами, я на нервах чуть не порезалась.

— И это жарь, — он тычет пальцем в колобки, понаблюдав, как я кромсаю шампиньоны.

Покорно подчиняюсь.

— Вы будете ужинать?

— Буду, — бурчит он и устраивается на угловом диване за обеденным столом смотреть на меня и дальше.

У меня чудом все не валится из рук под его взглядом. В душе холодок от понимания, что мне надо как-то его соблазнить и уговорить помочь. Страшно, что он откажется, и страшно, что согласится. Как это будет, если он меня… со мной…

Я всё время чувствую его взгляд. Причём на груди. Видимо, он так успокаивается. Лицо у меня детское, но грудь-то нет.

Закидываю биточку на сковородку и кошусь на Гордеева, который следит за мной неотрывно. Чего мужику, биточки? Он, вон, поперёк себя шире. Мускулы прослеживаются даже под изгвазданным джемпером. Ставлю порубленную картошку на пюре. Только вот, когда доходит очередь до разминания, возникает проблема. Ободранной ладошкой больно держать толкушку.

Ящер, реагируя на мое шипение, подходит ко мне:

— Покажи.

Я робко протягиваю ему руку.

— Точно малахольная, — злится Гордеев и отбирает у меня орудие.

В три секунды он завершает процесс пюрирования, а я смотрю на него круглыми глазами. Думала, такие, как Гордеев, еду видят только готовую. Хотя… Он же вырос в нашем дворе. Родители его там до сих пор живут.

Ужин ящер просто сметает.

Пока я ковыряюсь в омлете, он приговаривает всё биточки, пюрешку и половину салата. На мой ошалелый взгляд Гордеев, усмехнувшись, отвечает:

— Это в Москве мне готовит домработница, а тут домашнее только Коля кашеварит, но он зожник. Мы такое жрать не нанимались.

— А…

Из одного искушенных шкафчиков он доставит аптечку.

— Иди сюда, — подзывает меня к себе Гордеев.

Я подхожу, а он опять хлопает по коленке:

— Садись, — он вперивает в меня свой парализующий взгляд.

Я холодею и не двигаюсь, потому что в прошлый раз это было приглашение к минету. И как я собираюсь его соблазнять? Он силком усаживает меня на колени и перекидывает ноги на одну сторону, мне остается только не шевелиться, чтобы не свалиться. Не церемонясь, Ящер задирает подол, не отказывая себе в поглаживании бедра. Без малейших сомнений он раздирает порванную колготину и, привалив меня к своей груди, поливает ссадину на колене перекисью. Я фыркаю и неосознанно цепляюсь за него.

— Терпи. Теперь руку.

Я протягиваю ладошку, которую постигает та же участь.

— А вот этим вот посыплешь, после душа, — отдает он мне баночку. — Ты ешь вообще? В тебе веса нет.

Он косится на недоеденный мной омлет.

Ну конечно! Если бы у меня были титьки или задница, как у Тани, веса во мне было бы больше. Ну чего нет, того нет. Но я, разумеется, ничего этого не говорю, только таращусь на его профиль.

Ящер сосредоточенно рассматривает мои раны, и я решаю, что сейчас подходящий момент попытать счастья в соблазнении.

Не очень представляю, как это делать, но попробую.

Я кладу здоровую руку ему на щёку, где уже пробивается вечерняя щетина, чем привлекаю его внимание. Его взгляд пронзает меня насквозь. Облизываюсь, и Гордеев мгновенно сосредотачивается на губах. Сглотнув, тянусь к нему и легко целую его в уголок рта.

Глава 7

Откровенно говоря, я в ужасе от своего решения, да и вообще от всего сегодняшнего своего поведения. Чего стоит только то, что я трогала пряжку ремня мужчины, которого я вижу впервые в жизни!

А теперь я сама, навязавшись этому опасному человеку, провоцирую его.

И эта неуклюжая попытка поцелуя…

Сама понимаю, что это вряд ли это то, что можно назвать активным соблазнением. И надо бы, наверное, вести себя как прокурорская дочка: ластиться, прижиматься, в глаза заглядывать… Грудью, что ли потрясти… Но я никогда сама не проявляла инициативу. Понятия не имею, как дать понять, что я готова зайти далеко…

Тем более, что я не готова.

Еще и эта «недобаба», я и так в себе не уверена… Все детство меня Молью обзывали… И вроде я больше не Моль, а все равно, я до сих пор даже комплименты принимать не умею, мне все время кажется, что это либо насмешка, либо меня утешают. А тут «недобаба». «Подержаться не за что». И нужно кого-то соблазнять…

От стыда за то, что предлагаю себя, я готова убежать прочь, только бежать некуда.

Но все эти беспорядочные мысли вылетают из моей головы в одно мгновение.

Не успеваю я отпрянуть, испугавшись собственной смелости, и Ящер уже целует меня. Он действует молниеносно. Секунда, и его язык у меня во рту.

Это совсем не так, как я привыкла.

Это… ошеломляет.

У него действительно твердый рот, ничего общего с мягким пощипыванием губами от моего однокурсника, с которым я встречалась целый год. На этот захватнический поцелуй я даже не успеваю отвечать, тут бы вдохнуть. Не могу даже понять, нравится ли мне или нет.

Я чувствую, что Ящеру нет дела до того, что испытываю я, он утоляет только свой голод. В этом есть нечто первобытное: немного пугающее, но и притягательное настолько, что мне становится плевать на то, что ранка на нижней губе опять треснула. Я даже толком не ощущаю самого поцелуя, что-то странное захлёстывает меня целиком. Будто он не целует и не в губы, а пробует меня всю. Словно Ящер уже во мне и трахает меня. Это кружит голову.

Никакой нежности, ласки, приручения… Он сразу берёт то, что встречается ему на пути. Это порабощение моей женской сути. Слабость и хрупкость подминаются, в прямом смысле слова, огромным опасным самцом, чья мужественность упирается мне в попку.

Ящер стаскивает резинку с волос, и слегка наэлектризованные пряди рассыпаются по спине и плечам. Длинные и лёгкие они лезут всюду: в лицо, в глаза, в рот, но, похоже, Ящеру это не мешает. Он с наслаждением и даже каким-то урчанием запускает пальцы в копну на затылке.

Рука, лежавшая до этого на моём бедре, уже каким-то образом пробралась под водолазку и, одним движением задрав бюстик, хозяйничает на груди. Гордеев ни в чем себе не отказывает: это тело, эта плоть — все сейчас в его распоряжении. По праву сильного.

Потискав нежные полушария, Ящер, не разрывая поцелуя, укладывает меня на стол и устраивается между ног. Бесцеремонно задирает водолазку на мне, и я чувствую, как гуляет ветерок из приоткрытого окна по оголившимся соскам. Ловлю себя на том, что мне хочется, чтобы Гордеев их облизал, хотя мне такие ласки обычно удовольствия не приносят.

Но Ящер и не думает облагодетельствовать меня, он продолжает тискать, мять, сжимать и щипать. Грубо, но не больно. Каждое такое движение заставляет кожу на потревоженном месте гореть и требовать большего. Мне не совсем понятно, чего конкретно требует мое тело, потому что все, что я чувствую не похоже на то, что я испытывала прежде, или на то, к чему я готовилась, целуя Ящера. Страх остался, но отвращения или омерзения я не испытываю, это тоже меня шокирует.

Я действительно способна переспать с Ящером.

Сшибающее с ног откровение.

Юбка тоже давно задрана, Ящер трётся выпуклостью о мою промежность, открыто говоря, где он хочет быть. И я смиряюсь с тем, что это произойдет. Он свое возьмет. Сейчас я безвольная кукла в его руках. Отдаюсь на милость победителю. Я готова покорно принять свою участь.

Все прекращается так же внезапно, как и начинается. Словно налетевший смерч, сорвавший мою крышу, вдруг оседает пылью возле ног, оставляя меня недоуменно и сиротливо хлопать глазами.

Ящер отрывается от моих губ и смотрит на меня сверху вниз холодным взглядом. Я лежу перед ним с заданным до пояса подолом и с разведёнными ногами, заливаясь краской. При этом он продолжает пощипывать соски и имитировать толчки внизу.

— Надеюсь, ты не рассчитывала на цветы и прелюдию? Отработка не предполагает сантиментов, Ксюша. Я просто попользую твои дырочки.

Я, конечно, действительно ни на что такое не рассчитываю, но он хлещет меня словами, словно хочет, чтобы я отказалась от своей затеи. Но лучше уж месяц с Ящером, чем неизвестно сколько в том месте, про которое говорил Арлекин.

Собравшись духом, киваю. То, что он сейчас со мной делал, меня не возбудило, но и не отвратило. Такое я смогу потерпеть, даже если будет больно. И если его желания не будут отличаться извращениями, то я буду делать, что попросит Ящер.

Гордеев все еще сверлит меня взглядом.

— Ты готова к тому, что я тебя трахну практически у всех на виду?

Меня накрывает отрезвляющее осознание, что не только в кухню нет двери, но и что тут вообще на первом этаже всё видно и слышно.

Мотаю головой из стороны в сторону, и чувствуя, что его рука все еще у меня в волосах.

— Никогда не начинай то, что не собираешься заканчивать, — резко отчитывает он меня.

Ящер отстраняется и выходит из кухни, оставляя меня распластанную лежать на столе. На глаза наворачиваются слезы.

Я сползаю со стола и оправляю одежду.

Откуда из глубины первого этажа меня зовет Ящер:

— Хватит ныть там, иди сюда.

Прихрамывая из-за потревоженной ссадины на колене, я плетусь на голос, зажав в кулаке баночку со средством для раны.

Гордеев стоит возле лестницы на второй этаж, засунув руки в карманы джинсов. Ничего не могу с собой поделать и пялюсь туда, где… ну в общем… на стояк я смотрю, который явно еще не покинул Ящера.

От следующих его слов у меня пересыхает во рту.

— Спать будешь в моей комнате.

Глава 8

Пока Ящер плещется в душе, я проверяю телефон. На моё сообщение, что я останусь ночевать у Лены, мама пишет, что это даже хорошо. Она чувствует себя вялой и подозревает, что подцепила какую-то заразу в больнице. На мой взгляд мама просто вымоталась, но хорошо, что она не волнуется.

В отличие от меня.

Я-то трясусь.

Если в первый момент я решаю, что Ящер всё-таки решает закончить то, что начато на кухне, то всё выходит не так.

Оказывается, жилые комнаты только на втором этаже. Их не так много, и они все заняты парнями. Так что, если я не собираюсь ночевать с кем-то из охраны или на первом этаже, то выход у меня только один — делить комнату с Ящером.

В любой другой ситуации я смирно удовольствовалась бы и диваном на кухне. Да и гостиная на первом этаже, меня бы не оттолкнула с ее мини-диванчиками. Да, проходной двор. Да, мне было бы некуда вытянуть ноги. Но это незначительные неудобства всего на одну ночь.

Однако, обстоятельства складываются так, что мне нужно быть ближе к Ящеру, и дело не только в Коле, который, не доверяя мне, кажется, готовится неустанно за мной бдеть. Вряд ли именно его пригляд лишит меня сна, я и так не смогу сомкнуть глаз в этом месте.

Какой бы я ни была наивной и домашней девочкой, но, как и большинство женщин, я устроена вполне определённым способом: в опасной ситуации нужно выбрать защитника и держаться его. Поэтому я выбираю из всего окружения самого влиятельного, самого опасного, самого статусного. И да, мне придётся с ним расплатиться, так как женщины веками расплачивались за безопасность и защиту. Так ведется издревле. Мы это проходили в универе, а теперь я постигаю это на своей шкуре.

Впрочем, понимание логичности моего поведения никак не отменяет душевных терзаний. Я заталкиваю поглубже ощущение, что после этого я стану грязной. Потом себя пожалею. Радует только, что это не будет моим первым разом.

Дверь в ванную закрыта не полностью, и я, не выдерживая, подхожу к ней, чтобы подсмотреть, что именно меня ждет.

За прозрачными створками душевой кабины видно, что Гордеев стоит спиной ко мне, уперевшись руками в стену, и просто расслабляется под струями воды. Тело у него, конечно…

И так очевидно, что он мускулистый, но без одежды он выглядит просто боевой машиной. Не зря все сопляки во дворе таскались в качалку, мечтая стать как он. Даже мой брат какое-то время грезил Ящером.

Кабина запотевает, но все равно видны жгуты мышц на спине, вены на руках, сильная шея… Во рту опять сохнет. Я же его не хочу… Но Ящера трудно не воспринимать, как мужчину. Что-то первобытное опять поднимает во мне голову.

А ещё у него много татуировок.

Интересно, кожа под тату на ощупь такая же? Мотаю головой, словно это и в самом деле может отогнать крамольные мысли.

Как? Как можно заниматься сексом с Ящером? Он же меня раздавит! Нечаянно сожмёт чуть сильнее, и всё.

Память, защищая рассудок, подкидывает картины того, как эти лапища тискали меня, и напоминает, что меня все устраивало. Ксюша, ты даже не вякала и мечтала его губах на своих сосках.

От непрошенных воспоминаний в животе становятся горячо.

Наверное, Ящер любит жесткий секс, пугаю я себя, чтобы прийти в чувство, но почему-то добиваюсь противоположного эффекта. Боже мой, неужели меня волнует такое? Я же не такая…

Гордеев вырубает воду, и я еле успеваю смыться, пока он повернувшись не застукал меня.

Когда он выходит из душа в одном полотенце, чудом держащимся на бёдрах, я, сложив чинно руки на коленях, уже сижу на краешке кровати и надеюсь, что стук моего сердца не такой громкий, как мне кажется.

Ящер впечатляет не только со спины, но сейчас я не способна оценить его сексуальную привлекательность, потому что под его взглядом я цепнею, и мысли начинают путаться.

Он просто пугает. Гордеев — сжатая пружина, взведенный курок. Флёр его силы подавляет. Говорят, слабая волчица сама сдаётся альфе, даже если он ничего не предпринимает, чтобы получить ее. Так и я, только от одного его взгляда я готова поднять лапки вверх. Сама не понимаю, как я осмелилась его о чём-то просить, не говоря уже о том, чтобы целовать.

— Можешь идти.

Я шурую в ванную и первым делом плещу в лицо холодной водой, потому что оно горит. Нет, не от вида полураздетого мужчины, а потому что против воли представляю, как это будет, если я… если он… Маленький анонс на кухне вызывает во мне противоречивые чувства.

Дверь внезапно открывается, когда я уже успеваю снять почти всю одежду. Пискнув, я прикрываю грудь руками. Ящер окидывает меня взглядом и пристально разглядывает белый полупрозрачный треугольник трусишек.

— Это единственное, что могу дать. Чистых маек нет, — подает он мне рубашку.

Я кошусь глазами на свободный крючок для полотенец, но Гордеев лишь приподнимает бровь и протягивает руку настойчивее. Я вынуждена перестать прикрывать грудь, чтобы принять одежду. Ящер не спешит уходить.

Проводит рукой по моему животу, сжимающемуся под его ладонью. Мне кажется, я даже начинаю подрагивать. Хмыкнув, он оставляет меня одну.

Да уж! Соблазнительница века!

Я ещё некоторое время робею, но потом всё же забираюсь под воду. Я всё уговариваю себя перестать быть невинной овечкой, собираюсь духом и, кажется, так долго торчу в душе, что Ящер, скорее всего, уже уснул.

Выбиравшись из кабины и обработав коленку, критически осматриваю себя в зеркале. Стараюсь посмотреть на себя чужими глазами. Не получается. Только ещё раз расстраиваюсь по поводу своей блёклости. Без туши и драпирующих тряпок я всё та же Моль. Накидываю рубашку и, покусав губы, решаю её не застёгивать. Скудная эротика в моем исполнении.

Выглядываю из ванной. Заслонив лицо рукой, Ящер лежит на дальней половине огромной кровати. Смуглое тело выделяется на светлом постельном бельё, а татуировки кажутся языческими символами. Простыня, укрывающая Гордеева, сползла так низко, что внизу плоского живота с кубиками пресса видны волосы. По-видимому, Денис Сергеевич не заморачивается лишней одеждой во время сна.

Помявшись на пороге ванной, звучно щёлкаю выключателем, чтобы привлечь внимание Ящера, и мне это удаётся. Он хмуро смотрит на меня, и у меня тут же слабеют колени. Я вижу, что его внимание приковано к полоске кожи, что видна в незастегнутой рубашке. Отступать некуда, и в полной тишине под прицелом его глаз я приближаюсь робкими шагами, обхожу кровать и встаю с его стороны.

Не знаю, куда деть руки, но вспоминаю, что ему нравились мои волосы. Распускаю пучок, собранный мной для душа, и слегка намокшие на концах пряди ложатся на плечи.

Не вставая, Ящер отдёргивает в сторону полу рубашки и оценивающе рассматривает обнаженное тело, скользя взглядом от ключиц вниз по груди к животу и останавливаясь на самом интимном. Я с трудом удерживаю себя, чтобы не прикрыть лобок руками.

— Ты понимаешь, на что соглашаешься? — металлическим голосом спрашивает он.

Я облизываю губы и киваю. И чтобы не передумать, скидываю рубашку.

Глава 9

Взгляд Ящера неуловимо меняется. Он всё ещё пугающий, но уже как-то по-другому.

Гордеев садится и спускает ноги с кровати, я чувствую его дыхание на своём животе. Подушечкой пальца он прикасается к треугольнику из маленьких родинок слева от пупка, и у меня вырывается прерывистый вздох. Я так нервничаю, что пальцы на ногах поджимаются. Напряжение в спальне нарастает, но, кажется, только для меня. Ящер не выглядит расслабленным, скорее, наоборот, но он спокоен. Он точно знает, чего хочет и что он это получит.

Прочертив вниз от родинок линию, кончиком пальца он поглаживает место, где смыкаются половые губы.

— Раздвинь ноги, — голос резкий, но неожиданно для меня охрипший.

Неужели его хоть что-то может пронять?

Я не смею не подчиниться. Переступаю ногами, и Ящеру открывается доступ к совсем нежным местам. Рука Гордеева проскальзывает дальше вдоль всей плотно сомкнутой расщелинки.

— Надеюсь, ты не девственница.

— Нет, — выдавливаю я, пытаясь в этот момент оценить свои ощущения.

По идее, мне должно быть мерзко и стыдно. Я должна чувствовать себя униженной.

Но что-то где-то пошло не так, и я скорее волнуюсь и испытываю неловкость. Да и в целом поведение Ящера не оскорбительное, а какое-то собственническое, даже немного будоражащее. Он не хочет меня задеть. Он хочет меня взять. По праву сильного, просто потому, что может. Потому, что Гордеев хочет меня.

И сейчас уже заметно, что хочет сильно. Простыня, которая всё ещё чудом скрывает от меня его орган, натягивается на бугре в паху, обрисовывая его весьма отчетливо.

— Всё, Ксюша, больше отказаться я тебе не позволю, — его палец раздвигает мои складочки. — Тебе придётся управляться с моим темпераментом. Ты точно не врёшь? Ты знаешь, что такое член, и пробовала его?

— Только один раз, — еле слышно отвечаю я и, вспомнив сцену в клубе, добавляю: — Не ртом.

— Я это исправлю, — «успокаивает» меня Гордеев, продолжая давить на губки. — Не похоже, чтобы твой кавалер знал, для чего твои сладкие дырочки.

— Это было уже давно, — совсем шепотом признаюсь я.

— Вчерашняя девственница. Ну-ну, — он пробует протолкнуть палец внутрь, но там сухо.

Ящер поднимает руку и подносит к моему рту.

— Оближи. Как следует, — командует он и наконец поднимает на меня глаза, оторвавшись от созерцания промежности.

Мне ничего не остаётся, как немного наклониться и взять в рот два предложенных пальца. Гордеев с удовольствием смотрят на то, как я обхватываю их и скольжу губами вдоль его пальцев.

— Давай, Ксюша, пососи как следует. Надо привыкать.

Почему-то от этой фразы сердце пропускает удар и начинает биться как-то неровно. Свободной от моих губ рукой Ящер слегка сдавливает сосок на качнувшейся вперёд груди, и он начинает пульсировать.

Забрав у меня пальцы, Гордеев снова с нажимом проводит по щёлке, и в этот раз створки поддаются.

— Природа берёт своё, — хмыкает он и несколько раз поглаживает с нажимом клитор, заставляя мое тело вздрагивать. Лёгкие волнующие импульсы наполняют меня. Я чувствую, как твердеют соски, напрягается живот, ноги словно сами раздвигаются шире, когда Ящер повторяет пальцами свой путь и проникает в мою пещерку.

Это довольно странно. То, что я сейчас чувствую.

И всё это не похоже на мой первый раз от слова совсем.

Ящер откидывает простыню, и мой взгляд сразу же приковывается к его члену.

Наверное, он большой. Мне особо не с чем сравнить. Член моего бывшего я почти не помню, он так быстро нацепил презик, выключил свет и стал в меня совать свою штуку, что я даже особо представление не составила. Сначала было немного больно, а потом непонятно, и чуть-чуть щипало от смазки лубриканта на презервативе. Поэтому сейчас я жадно разглядываю член Ящера, который тот мне охотно демонстрирует, подрачивая одной рукой, не забывая другой растрахивать мою уже вполне влажную дырочку.

Когда третий палец протолкивается в меня с трудом, лицо Ящера искажает судорога, и он крепче сжимает свой орган, а до меня доходит, что головка крупнее, чем три эти пальца, которые сейчас давят на мои стеночки.

Природа и впрямь берёт свое, и у меня выделяется больше смазки. И чем больше я смотрю на Ящера, на его движения рукой вдоль ствола, тем чаще становится моё дыхание, тем сильнее мне хочется, чтобы Гордеев лизнул соски, опять оставленные без внимания.

— Ложись на живот, — приказывает Ящер, и хрипотца в его голосе бьёт по моим нервам.

Я вытягиваюсь на кровати. Гордеев с наслаждением мнёт мою попку.

— Анальный секс ты тоже не пробовала?

Закусив губу, мотаю головой.

Говорят, что это больно, но я потерплю.

Однако, Гордеев подпихивает одну из подушек мне под низ живота, разводит ноги широк и… встаёт с постели.

Я вижу, как он идёт к прикроватной тумбочке с другой стороны, достаёт презерватив и, не спеша, у меня на глазах надевает его.

Почему-то я начинаю трепетать. Накатывает осознание, что всё. Сейчас я точно окажусь натянута поверх презика. И сам момент покорного ожидания… Он тоже волнительный.

Ящер возвращается. Я чувствую, как подгибается кровать под его весом, ощущаю, как он проводит членом между ягодиц, на секунду замерев рядом с тугим колечком, но всё же спускается к традиционному входу.

Растянув мою булочки, руками Ящер толкается вперёд, завоёвывая новые территории.

Глава 10

Закусив простынь, тихо попискиваю, потому что оказываюсь права: он для меня большой. Чудо, что он смог в меня поместиться, хоть и, похоже, не до конца.

Ящер неплохо подготовил мою киску. Мне не больно, но вспоминая его слова, что надо отрабатывать, я прихожу в ужас.

О какой инициативе с моей стороны может идти речь, если я уже сейчас дрожу, насаженная на его член так плотно, что мне кажется, нет ни миллиметра во мне, куда бы он мог проникнуть ещё?

Зажимая меня с двух сторон предплечьями, он наваливается, и я чувствую спиной его грудь, ощущаю запах его тела с примесью ноток алкоголя. А Гордеев, откинув мои волосы, неожиданно нежно проводит языком по моей шее, и от неожиданности я расслабляюсь и впускаю его до конца, ощущая растянутыми губками жёсткие волоски.

Пара осторожных примеривающихся движений внутри меня, а дальше начинается игра по-взрослому.

Ящер аккуратно наматывает мои волосы на кулак, и я за это ему даже благодарна, потому что от каждого длинного толчка я только ерзаю по простыне, и они забиваются мне в рот. Раз за разом Гордеев выходит из меня почти полностью и загоняет обратно в свой поршень до самого конца, мягко шлёпая яйцами о мою промежность. С удивлением чувствую, что они мокрые от моей смазки, хотя мне сложно сказать, что я возбуждена.

Вот если бы он полизал мои болезненно ноющие соски. Они сейчас так чувствительны, что я испытываю муку от трения ими о шелковые простыни, от которых пахнет парфюмом Гордеева.

Ящер, не меняя темпа вколачивается в меня, жарко дыша мне в ухо, от чего по шее бегут мурашки. При каждом погружении в меня я ощущаю, как моя киска словно наливается, губки набухают и становятся тугими, колечко входа в пещерку начинает зудеть, требуя, чтобы его и дальше его продолжали беспокоить толстой гладкой головкой. Стеночки все плотнее обхватывают уже вполне уверенно скользящий внутри ствол. Внизу живота тяжелеет.

Очень медленное спящее женское во мне просыпается, и уже в конце, когда Гордеев усиливает натиск, мне становится приятно. А ещё хочется, чтобы он ещё раз лизнул мою шею или между лопаток.

Но, кончив, Ящер выходит из меня и отправляется в ванную избавиться от презерватива, а я не решаюсь пошевелиться и, не шелохнувшись, лежу с раздвинутыми ногами, чувствуя, как воздух холодит мокрую, все еще распахнутую после Гордеева киску.

В растрепанных чувствах на влажных простынях я слушаю, как шумит вода, и меня одолевает смесь облегчения и стыда. Облегчения от того, что все закончилась и было не так уже ужасно, а стыда от того, что мне понравилось. В какой-то момент я даже с ужасом поняла, что завожусь. Я не сразу распознала это чувство, потому что с моим бывшим все было совсем не так. А когда сообразила, испугалась, что испытаю оргазм.

К этому я была совершенно не готова.

Сейчас понимаю, что, если бы я кончила, я бы себя сожрала. Это неправильно, так не должно быть. Нельзя получать удовольствие, оказавшись в постели с незнакомцев и отдаваясь ему за помощь. Как он это со мной сделал? Не было ни особых ласк, ни нежных прелюдий. Это все его магия Ящера…

Мое самобичевание прерывает возвращение Гордеева, который деловито перекладывает меня на кровати вдоль, ложится рядом на бок и, положив руку мне на грудь, видимо, собирается спать.

Из-под ресниц разглядываю его лицо. После оргазма оно не становится мягче ни на капельку. Только длинные черные ресницы, бросающие тень на скулы, мягкие и пушистые, а брови все равно нахмурены, жесткая линия рта намекает, что никаких поблажек не будет.

Покусав губы, я решаюсь спросить:

— Что вы решили?

Гордеев удивленно приоткрывает один глаз.

— Мы все еще на «вы»?

Да меня и саму немного смущает это обращение, но тыкать Ящеру — это что-то запредельное. Как назвать его Дениской.

— Я решил, что мне понравилось, — отвечает Гордеев снова закрывая глаза.

Зато мои распахиваются. Понравилось? Что там могло понравиться? Я лежала бревно бревном…

— Ты не стала устраивать дешёвый спектакль со стонами и страстью порнозвезды. Не терплю шлюх.

То есть Таня, видимо, в эту категорию не входит, а так и не скажешь… Словно догадавшись, о чём я думаю, Гордеев усмехается:

— Мала ты еще.

Для того, чтобы меня трахать, я не мала….

— Но ты страстная, хоть и сама еще не подозреваешь. Думаю, ты мне еще сладенько постонешь, когда твое тело проснется.

— Теперь вы мне поможете? — у меня все внутри замирает в ожидании его ответа.

— Да, — тяжело вздыхает Ящер, которому не дают спать. — Я и так уже взялся за эту ситуацию. Сразу после того, как ты ушла из клуба.

Бормочет он мне куда-то в шею как ни в чем не бывало.

Шокированная его коварством, даже не понимаю, как реагировать:

— Тогда зачем… Ну вы меня…

— Ты так настаивала, — усмехается Ящер. — Я не устоял. Хорошие девочки — моя слабость. Но слово я держу: раз мне понравилось, теперь у нас уговор. Ты в обмен на решение твоих проблем. Я проконтролирую, чтобы их и в будущем не возникло ни с кем серьезным в городе. А если и мне и дальше будет нравиться, кое с чем я постараюсь помочь тебе ещё.

Я так растеряна, что у меня не находится слов. Мне больше ничего не надо, кроме того, чтоб от нас отстали. Гордеев и дальше будет меня… Как сегодня… Надеюсь, это все затянется ненадолго. Меня сильно успокаивает, что он дал слово. Реальные мужики слово действительно держат. Это то, что я уяснила со слов брата.

То, что он взялся за мою проблему с самого начала не говорит ни о чем, мог также спихнуть ее хоть на этого Макса и укатить к себе в Москву. А раз пообещал, значит, разберется.

Стараясь не обращать внимания на руку Ящера на моей груди, лежу, прижавшись к горячему боку. Надо постараться уснуть, хоть это и невозможно. Просто я сойду с ума, если буду думать о том, как изменилась мой жизнь сегодня. Закрываю глаза и тут же проваливаюсь в сон.

Снится мне на удивление что-то приятное, но не помню, что именно потому что из объятий Морфея меня вырывает тихое шуршание. Со сна я не сразу соображаю, что оно означает, поэтому опять погружаюсь в дрему, и окончательное пробуждение становится для меня сюрпризом. Постыдно приятным, и заставляющим меня отбросить все лицемерные мысли. В этот раз Ящер получил не только покорную, но и стонущую жертву.

Глава 11

Поминутно заливаясь краской, я варю кофе на кухне. Подрагивающими руками делаю на завтрак бутерброды, потому что вчерашние биточки были сметены еще накануне. Нет, меня никто не заставляет кухарить, я просто сбежала из спальни от смущения, не зная, как смотреть в глаза Ящеру, когда он проснется.

Меня будят очень рано и очень специфически.

Окончательно я просыпаюсь, когда меня, лежащую на боку, тревожит Гордеев. Он даже не будит меня. Прижавшись ко мне всем телом со спины, Ящер просовывает руку подо мной и играется с грудью, перекатывая ее в ладони. Другой рукой, чуть сдвинув мою ногу, он добирается до клитора и одновременно с этим входит в меня.

Ещё не до конца освободившийся ото сна разум не настораживается, когда вторгаются в разомлевшее тело. Плавным движением он погружается в меня, и киска ласково его пропускает. Не переставая орудовать пальцами, Ящер с оттяжкой гоняет во мне свой член так уютно и обыденно, будто делает это со мной каждый день уже лет пять.

Предательское тело отзывается на каждый толчок. Горячее ядрышко внутри, поначалу маленькое, быстро растёт, подпитываемое уверенными движениями Ящера, и меня заполняет горячая волна. Затапливает с головой. Словно вихрь, она водоворотом кружит там, где головкой в самое донышко ударяется толстый член, и расплёскивается по всему телу. Гордеев, будто понял вчера обо мне что-то, раскусил мое тело и теперь знает, что мне нужно.

Он делает это как-то так, что я чувствую себя шлюшкой, потому что киска хлюпает, и к звукам шлепков о ягодицы примешиваются тихие стоны, срывающиеся с моих губ. Я просто не могу их сдерживать, когда пальцы Ящера ритмично потирают влажную горошинку. Я чувствую, как мокро и жарко у меня там, куда так размашисто толкается Гордеев. И я в полном ужасе от своих ощущений.

Добивая остатки моего самообладания, Гордеев трется щетиной о мою шею, а затем влажно ее целует. Меня пронзает электрическим разрядом, а я даже выгнуться не могу, спелёнатая крепкими жадными объятиями. Мне не шелохнуться, и я не сразу замечаю, что неосознанно делаю единственные доступное мне: чтобы ослабить это напряжение, трусь сосками о его руку.

Но когда Ящер слегка прикусывает нежную кожу вдоль венки на шее, я содрогаюсь, переживая свой первый в жизни оргазм. Догнав меня, Гордеев просто стискивает меня сильнее, подпихивает под себя и, не выходя из меня, засыпает.

Опустошенная пережитыми эмоциями, я проваливаюсь в сон вслед за ним.

И вот теперь я в полном шоке отираюсь на кухне.

Понятия не имею, во сколько встаёт Гордеев, но мне бы попасть домой до обеда. Мы за городом, и я не уверена, что денег на карточке хватит на такси. А как ещё отсюда уехать, я не знаю. Может, у парней на улице спросить?

К тому же, у меня голые ноги. Днем не так холодно, но бледная кожа из-под длинного пальто выглядит не очень актуально. И вряд ли у Ящера завалялись колготки.

Делаю глоток и морщусь. Губа, на которую вчера я не очень обращала внимания под наплывом адреналина, поджила, но еще дает о себе знать. Хорошо, что синяка нет. Вряд ли я смогла бы объяснить его маме.

«Тебя, только этого волнует?» — ехидно спрашивает сознание.

Гоню от себя мысли.

Снова и снова накатывают то стыд, то нега, то отчаяние.

Я так и сижу, уставившись в чашку, когда на кухне появляется Ящер. Вальяжный словно сытый зверь, он производит двоякое впечатление, он как ленивый хищник следит за пойманной в ловушку добычей. Вроде и доволен, но настороже.

— Доброе утро, — мямлю я, снова опуская глаза.

— Доброе, — усмехается Гордеев, разглядывая меня при утреннем свете. — Как тебе пробуждение?

Он явно нарочно меня смущает, потому что, когда я неизбежно краснею, взгляд его становится еще более довольным.

Что на такое ответить? Спасибо, понравилось?

— Скажите…

Ящер с интересом смотрит на меня, и, оробев, я умолкаю.

— Скажи: «Денис», — подначивает он.

— Денис Сергеевич, мне неловко…

— Это, конечно, мило и меня возбуждает, но я прошу тебя: назови меня по имени.

Помявшись, я все же решаюсь обратиться без отчества к мужчине, который час назад был во мне:

— Денис, отсюда ходит какой-то транспорт?

— Ты меня за чудовище держишь, что ли? — удивляется Гордеев. — Я поеду в город по твоему вопросу и завезу тебя домой. После завтрака. Завтрак, Ксюша, — это еда, съешь хотя бы бутерброд, нечего на одном кофе сидеть.

И Ящер подает мне пример, откусывая от самого толстого куска.

Через полтора часа я и впрямь у своего дома. Коля подвозит нас прямо к подъезду. Гордеев берёт в руки мобильник:

— Давай свой номер.

Я диктую цифры, и, сделав мне дозвон, Гордеев приказывает:

— Запиши, я позвоню тебе вечером.

Под присмотром Ящера я скрываюсь в подъезде, мерзавцев вокруг не обнаруживается, хотя я держу в руке мобильник, готовая в любой момент позвонить Гордееву.

Зайдя домой, я первым делом направляюсь душ.

Однако, хоть я и планирую порыдать, потому что где-то в глубине души считаю, что я просто обязана хотеть поплакать, при воспоминаниях о сегодняшнем утре рука сама тянется к припухшим губкам, раздвигает их и под калейдоскоп всплывающих перед глазами картин, я достигаю разрядки.

Ошеломлённая собственными действиями, я решаю, что разум просто не справляется со стрессом и защищается таким образом. Раз Ящер не был со мной груб, ему проще воспринимать его как опасного любовника и всё.

Неужели теперь для меня секс станет приятным с любым? Но стоит представить на себе бывшего, и я только передёргиваюсь.

Приходится признать, что я не справляюсь с влиянием Гордеева на меня.

«У меня слабость к хорошим девочкам».

И коленки тут же слабеют.

Я слышу, как в прихожей заливается трелями мобильник. Замотавшись полотенце, я топаю на звук и отвечаю на звонок мамы.

— Ксюш, — она чуть не плачет от радости. — Сегодня в больнице был какой-то спонсор, привезли новое экспериментальное лекарство. Оно Алёшеньке помогло! Он уже два раза ненадолго приходил в себя! Врачи говорят, что радоваться рано, но шансы повышаются!

На меня накатывает облегчение. Лешка поправится. А еще я малодушно думаю о том, что наконец смогу узнать правду об этих мифических долгах. Что бы ни говорил Гордеев, а я не могу поверить, что брат настолько безрассуден.

Пока я перевариваю эту новость, мне приходит сообщение: «Заеду за тобой в девять. Жди курьера, он привезёт всё, что нужно».

Глава 12

Уже вечером я снова буду с Гордеевым.

Что мне привезет курьер?

Я вдруг начинаю волноваться. Честно говоря, моей фантазии не очень хватает на то, чтобы представить себе, что мне может быть нужно. В памяти снова всплывает это «отрабатывать».

Дурные мысли гоню от себя прочь.

К моменту, когда появляется курьер я изнываю от смеси любопытства и беспокойства.

В переданном мне пакете без опознавательных знаков несколько коробочек и записка, она лежит на самом дне, и до нее я добираюсь уже после того, как распаковываю посылки.

В первой коробочке, глянцевой черной, обнаруживается комплект нижнего белья из белого невесомого кружева и комплект чулок. На первый взгляд я бы назвала его вполне закрытым, но стоит мне его примерить, как я понимаю, что скромность — этот не про него. Да, в нем я выгляжу как хорошая девочка, очень плохая хорошая девочка.

Во второй плоской бархатной коробочке длинная нитка крупного жемчуга.

А к самой маленькой третьей и прикреплена записка: «Если не решишься, я сделаю это сам».

Не решишься? Что там? Кольцо в пупок?

Подрагивающими руками вскрываю ее и замираю. В плюшевом ложе уютно покоится украшенная жемчужинкой анальная пробка. У меня сердце заходится от волнения.

Мамочки!

На нервах лезу в гугл. Читаю информацию по тематике и пугаюсь еще больше. Многие жалуются на боль и ужасные ощущения. Среди некоторых анонимных отзывов, правда, есть те, что должны меня успокоить. Но неизвестность все равно пугает. И то, что я не могу отказать Ящеру. Видимо, Гордеев решил попробовать меня везде.

Следуя инструкциям из интернета, я решаю подготовиться, но, выполнив все рекомендации, действительно не решаюсь вставить в себя эту штуку. Хотя при мысли, что Гордеев это сделает сам, меня бросает то в жар, то в холод. Может, вообще обойдется…

В глубине души я понимаю, что нет. Не обойдется. И Ящер возьмет меня везде, где захочет. Я представляю себе, как он берет меня снова, как его член заполняет мою дырочку, и закусываю губу. Даже про минет я думаю без неприязни. «Пососи как следует. Надо привыкать». Я буду привыкать отсасывать у него. Ужас.

Но главное, что он поможет.

Гордеев скоро уедет, и все останется позади.

Сладкий спазм в киске, подсказывает, что она будет скучать по Ящеру.

Пока мне остается только смириться и ждать вечера, до которого не так уж и далеко.

Ничего не могу с собой поделать: откровенный намек Гордеева меня будоражит. Его незавуалированное желание заниматься со мной сексом мне даже немного льстит. У такого, как Ящер, нет проблем с женщинами. Чего стоит только Татьяна, которая в прямом смысле слова готова была стелиться. Если бы я не нравилась Гордееву, он бы ни за что не предложил мне такой вариант расплаты за его помощь. Возможно, я не такая уж и Моль.

Нет, я нисколько не приукрашиваю свое нынешнее положение, но, что ни говори, чувствовать себя желанной, сексуально привлекательной, да еще и для такого мужчины приятно. Красивого мужчины. Непростого. Привыкшего к женскому вниманию.

Около шести вечера звонит Гордеев.

— Ксюша, я во дворе.

Бросаю на себя последний взгляд в зеркало. Роковой женщиной мне не быть, но выгляжу я достойно и, надеюсь, привлекательно. Опускаться до того, чтобы надевать пальто на белье я не стала и выбрала любимое кашемировое платье, довольно элегантное, но и уютное, подчеркивающее мою женственность.

Как будто на свидание собираюсь, хотя… Будем считать, что это такое стремительное свидание.

Спустившись, вижу Гордеева, курящего возле машины у дверцы водителя.

Что? Неужели мы без дуэньи? Где же Коля? Как он отпустил Ящера без своего пригляда?

— Хорошо выглядишь, — делает мне комплимент Гордеев, открывая пассажирскую дверь передо мной. Он разглядывает меня так, словно рентгеновским зрением пытается под мягким кашемиром разглядеть тот разврат, который он мне прислал.

Ящер не особо разговорчив.

Когда я усаживаюсь в салон, перед тем, как захлопнуть дверь, он рукой проводит по ноге, заныривая под платье, добирается пальцами до резинки чулка, поглаживает кожу над ним, глядя мне в глаза. Гордеев длинно выдыхает, но выше руку не поднимает. Завершив проверку, он отправляется на водительское место, а я сижу, вцепившись в сумочку на коленях, в которой лежит пробка, и мысленно ругаю себя за слабость, потому что стоило грубоватым подушечкам добраться до нежной кожи, как у меня увлажняется киска.

Опустившийся рядом Ящер обдает меня своим парфюмом, и я отчетливо вспоминаю, как пахнет его разгоряченное во время секса тело.

Впервые в жизни я понимаю, что означает фраза «тело ее предало». Это когда мозг скептически и даже с опаской относится к тому, чем мы будем с Гордеевым заниматься, а чем конкретно, сомнений быть не может, и в то же время тело уже на все готово.

Правда, я немного теряюсь, когда Ящер выруливает не на дорогу в сторону из города, по которой он меня сегодня привез домой, а поворачивает на магистраль к центру.

— А мы куда? — робко спрашиваю я.

Если это будет какая-то гостиница, мне будет неприятно. На мне сейчас, конечно, есть условный ценник «она дает ему за решение проблем», но вот так в гостинице, как клиент с проституткой или как женатик с любовницей… Мерзко совсем.

— В ресторан, — шокирует меня Гордеев, и я радуюсь, что идею с пальто на голое тело я отбросила.

Молчу, не зная, что сказать.

Оттягивание неизбежного действует на меня странно.

Внутри меня ворочается ожидание завершения сегодняшнего вечера, вызывая приливы возбуждения, и сдается мне, Ящер знает, что я испытываю, потому что то, как он на меня поглядывает темнеющими глазами, говорит о том, что не одна я жду десерта.

Я кошмарна.

Просто ужасна.

Распутна.

Он взрослый, опасный, расчетливый.

И он будет меня трахать, вскрывать мою невинную попку, учить делать минет, а я таю. Сейчас я пожираю его глазами, хотя мне хочется делать вид, что я жертва обстоятельств, а не та, в ком Ящер с одного перепихона разбудил похоть.

Господи, когда это все, кончится, я буду вести себя как монашка и обходить Гордеева стороной, если жизнь нас снова столкнет…

Я не успеваю додумать эту вне всякого сомнения здравую мысль, когда Ящер притормаживает в темном переулке. Черты его лица становятся резче, глаза совсем темные, губы сжаты.

— Ксюша, покажи мне себя.

Глава 13

Я непонимающе смотрю на него. Ящер кладёт мне одну руку на колено, а у меня сердце пропускает удар. Неужели он хочет попользовать меня прямо в машине?

Но нет. Гордеев просто смотрит на меня выжидающе, пока его ладонь обжигает мою кожу через чулок.

Сглотнув, я кладу сумочку на приборную панель и, чуть расставив ноги так, чтобы колени не были сомкнуты, медленно подтягиваю подол платья выше.

Ещё выше.

До тех пор, пока не показывается резинка чулка. Пальцы Гордеева чуть сжимаются на моем колене, но он продолжает гипнотизировать край платья. И я задираю его ещё чуть выше так, что становится видна молочно белая кожа.

Слышу, что дыхание Ящера чуть тяжелеет, хотя лицо он контролирует.

И тут меня словно черт дёргает.

Мне внезапно хочется выбить его из колеи, хочется почувствовать свою женскую власть, потому что, кто бы что ни говорил, над всеми нами властвуют инстинкты. В особенности над мужчинами. Тем более над такими.

Дразня, я приподнимаю подол еще немного, если Гордеев чуть вытянет шею, ему будет виден белый треугольничек трусиков.

Я вся замираю и задерживаю дыхание. Для меня сейчас очень важно увидеть его реакцию. А Ящер неосознанно поддаётся на провокацию, он разворачивается и впивается жадным взглядом туда, где белеет десерт, который он получит после ресторана.

На меня накатывает лёгкая эйфория.

В тягучей и немного пьяной атмосфере полутемного салона автомобиля, в котором пахнет выделанной кожей и парфюмом Гордеева, я задумываюсь, что хотела бы завести его так, чтобы он потерял от меня голову. Пожелал взять меня даже здесь.

Видимо, сегодня дьявол владеет мной.

Кончиками пальцев я провожу вдоль кружева чулка, потом немного выше и слегка прикасаюсь к белому развратному безобразию.

Ящер вскидывает на меня глаза.

— Хорошая девочка, — говорит он хрипло, и это хрипотца вызывает у меня дрожь, прокатывающуюся вдоль позвоночника, и спазм в животе.

Его рука, лежащая на моём колене, повторяет путь моих пальцев, но, дойдя до промежности, Гордеев подцепляет ткань платья и опускает ее обратно. Опять заводит двигатель и возвращается в поток машин.

Мы едем молча, всё ещё в полной тишине.

Сложно сказать, чего я добилась.

Чувствую себя оглушённой собственной открывающейся сексуальностью. Атмосфера в автомобиле такая, что воздух можно ножом резать. Вязкая, порочная, наполненная ожиданием неизбежного окончания вечера.

Вспоминаю, что лежит у меня в сумочке, и чувствую, как лицо становится горячим. Закусываю губу, чтобы жалобно не заскулить от волнения: всё это страшно, стыдно, неотвратимо и пробуждает во мне тёмные желания.

К тому моменту, как мы паркуемся возле «Ла мар» мне удаётся немного вернуть самообладание, но я тут же теряюсь под напором совершенно других эмоций.

«Ла мар» из тех заведений, куда некоторые жители города никогда не смогут себе позволить зайти. Ценник здесь космический.

И хотя здание довольно гармоничное от него веет пафосом и снобизмом круче, чем от «Черчилля», в котором я однажды была. Даже у швейцара на входе на лице такое превосходство над окружающими, будто это не он тут поставлен для того, чтобы всего лишь двери открывать, а мы — жалкие попрошайки.

Чувствую себя неуютно. Мне кажется, что и моё довольно дорогое платье убого, и скромные золотые серьги недостаточно хороши. Остро ощущаю, что я не дотягиваю до уровня наших светских львиц, включая ту же Таню.

Гордеев выходит из машины и открывает дверь замешкавшийся мне.

— А нам обязательно ужинать здесь? — робко спрашиваю я.

У меня прорезается синдром самозванца. Кажется, что это место не для таких, как я. Понимаю, что платить будет Ящер, и у него денег точно хватит, однако у меня всё равно ощущение, что я не могу себе позволить этот ресторан. Мерзкое ощущение, что есть люди разных сортов.

— Это хороший ресторан, — невозмутимо отвечает Гордеев.

— И очень дорогой, — бормочу я.

— Я понял, — он смотрит на меня испытующе, будто и правда понимает, что я испытываю. — Моя женщина ест всё самое лучшее.

Договаривает он и подаёт мне руку, чтобы помочь выйти из машины.

Лучшее… Как же! Господи даже я готовлю лучше, чем в большинстве этих пафосных ресторанов! Вон как Гордеев метал моей биточки…

Что? «Моя женщина»? Запоздало его фраза врезается в мой мозг.

Сначала диссонансом, потому что «женщина» у меня с собой не ассоциируется. То есть это вообще не про меня! Но потом… «Моя женщина» … Звучит как-то очень интимно, а совсем не так, как «моя девушка» или «моя спутница». Это как бы передаёт всю суть отношений пары.

Только вот я не могу назвать его своим мужчиной. Давно ли я стала его женщиной? Или это передаётся половым путём сразу? Да и надолго ли я его?

Видимо, я уставилась на Гордеева, потому что он усмехается:

— Да. Сегодня я — твой самый дорогой аксессуар.

В ресторане нас провожают на внутренний балкон, огороженный изящной балюстрадой. С одной стороны через панорамное окно глаз радует вид на город в вечерних огнях, а с другой — вид на центр зала, где расположился фонтанчик, украшенный композициями из цветов. Оглядевшись, вижу, что столиков мало, и они расположены далеко друг от друга, создавая иллюзию уединённости.

Ненавязчивый официант принимает закату Ящера и, налив мне шампанского, а Гордееву минеральной воды, оставляет нас.

— Я сегодня кое с кем пообщался по поводу твоей ситуации.

Я напрягаюсь. И шикарные интерьеры, и красивые виды мгновенно остаются за скобками. Всё это сейчас неважно.

— Что-то прояснилось?

— Тебя больше не побеспокоят, однако история очень мутная.

— А что… То есть я хотела спросить, правда ли Леша был должен денег? — во мне сжимается пружина.

Одно дело, если это какая-то ошибка, и совсем другое, если Лёшка действительно игрок. Верится в это с трудом, но всё равно отбрасывать вероятность нельзя. В последнее время мы с братом отдалились друг от друга.

— Нет, — качает головой Ящер, и я облегченно выдыхаю. — Его состоянием просто решили воспользоваться. Кое-кто в городе занимается чёрными схемными отъема жилья.

— Чёрные риэлторы? — ужасаюсь я.

Я думала, всё это осталось в лихих девяностых.

— Не совсем. Твой вопрос я решил. Эти парни думали, что просто обрабатывают безобидную овечку. Не ожидали, что замахнулись на мое. Они быстро сдали назад, но ими все равно займётся Макс.

— А почему история мутная? — недоумеваю я.

— Сдаётся мне, твой брат не просто так попал в больницу. Ему помогли.

Глава 14

— Как это я мгновенно превращаюсь в беспомощную куклу, он всё-таки куда-то вляпался.

Как назло, официант приносит заказ, и, пока он сервирует блюда, разговор затухает.

А меня не радует ни красная рыба, запечённая на гриле под сливочным соус, в гнезде из рукколы, ни благоухающие тимьяном шампиньоны, соседствующие со страчателлой, ни шампанское. Мне становится страшно и неуютно, особенно от того, что, если бы не Гордеев, я бы ничего этого не узнала.

— Его хотели убить? — непослушными губами выговариваю я, когда официант отходит.

— Отомстить, наказать, проучить… Не думаю, что целью была именно его смерть. Но в таком разрезе становится понятно, что твой брат — счастливчик. Автомобильные аварии — вещь непредсказуемая. Ешь, Ксюша, — мягко настаивает Гордеев.

— Как я могу есть, когда слышу такие новости? — сиплю я.

— Я решу этот вопрос, — морщится Ящер, как будто я усомнилась в его возможностях.

— На всякий случай я договорился: твоего брата уже завтра переведут в другую палату. Там за ним смогут приглядывать, пока я разбираюсь, в чём дело. Не нервничай, повторного покушения мы не допустим. Хотя я и сомневаюсь, что кто-то будет пытаться причинить ему вред в больнице. Прости, но он парень не того полета, — Ящер говорит так спокойно и уверенно, ему легко, но Лёшка не его брат, а вот я начинаю паниковать.

— Пока неизвестно, кто мог такое сделать? — комкаю я накрахмаленную салфетку на коленях.

— Нет. Ищем. Завтра у меня важная встреча, и надеюсь, пока я занят всё, что нужно будет, уже нароют. Макс, конечно, занятой парень, но он не один: «Лютик» и «Люцифер» к его услугам. Ситуация ему не понравилось, я не думаю, что он спустит её на тормозах. Беспредельщиков никто не любит. Нам в городе они не нужны.

— А что мне делать?

— Ужинать, Ксюша, — усмехается Ящер. — Ты сделала, что могла. Теперь у тебя одна задача — меня порадовать, и тогда всё будет хорошо.

Видя, что я все еще вяло ковыряюсь в тарелке, Гордеев задаёт мне шокирующий вопрос:

— Пробка в тебе или с тобой? — он спрашивает негромко.

Гордеев вообще, судя по всему, не любит напрягать голосовые связки, но мне кажется, будто нас слышат все вокруг. Я краснею и залпом допиваю шампанское в фужере. В животе становится тепло, а пузырьки на голодный желудок ударяют в голову, меня мгновенно ведёт.

— Со мной, — чуть слышно отвечаю я и, чтобы не продолжать смущающий разговор, принимаюсь за еду.

Гордеев надо мной посмеивается.

А вообще вкусно, с удивлением отмечаю я. Главное, не привыкать к роскошной жизни.

— Денис! — слышу я и поднимаю глаза тарелки.

— Миша, — отзывается Ящер. — Привет.

К нашему столику подходит пара: импозантный мужчина чуть старше Гордеева со спутницей, высокой светловолосой девицей. Она одета дорого, с претензий на высшее общество, духи у нее очень резкие, и сама она производит впечатление гончей, взявшей след.

Я успеваю заметить то, что Гордеев, позволив ей как старой знакомой поцеловать себя в щёку, перехватывает её руку, когда она пытается погладить его по груди. У меня глаза вылезают из орбит. Мало того, что она позволяет себе такое у меня на глазах, она же не знает о сути наших отношений, так она это делает фактически при своём спутнике.

— Я не знал, что ты в городе, — радуется мужчина.

— Я проездом, — Ящер пожимает протянутую руку. — Не до визитов.

— Вижу, — глядя на меня, ухмыляется тот, но вполне добродушно.

А вот его спутница ест меня глазами.

— Оля тебя усмотрела, говорит, подойдём, поздороваемся.

Ольга мгновенно преображается и, расточая улыбки, медовым голосом подтверждает:

— Давно же не виделись. Дай, думаю, Дениса позову к нам за город на шашлыки.

Она улыбается Гордееву так сладко и многообещающее, что я на месте её спутника оскорбилось бы. Но тот смотрит в другую сторону.

— Я не один, — скупо отвечает Гордеев, причем у меня создается впечатление, что это не только ответ на ее приглашение, но относится в целом к ее поведению. Ольгу перекашивает.

— Да ты бери свою девчулю с собой, — отзывается обернувшийся Михаил.

Ольга демонстративно отворачивается от меня и всё внимание уделяет только Денису, он же смотрит на неё через прищур.

— Ксюша, познакомься — это мой друг Михаил со своей супругой.

Перед словом «супруга» Гордеев делает едва уловимую паузу и бросает взгляд в сторону Михаила.

— Очень приятно, — вру я.

Точнее, Михаил на меня не произвёл никакого впечатления, а Ольга почему-то бесит.

— Как насчёт завтра? — с придыханием спрашивает она.

Такое ощущение, что она копирует одну известную своей манерностью российскую актрису.

— Увы, — отмахивается Ящер. — На завтра я уже приглашён.

— И к кому же? — она презрительно стреляет в мою сторону глазами.

Мужчинам-то невдомёк, но я-то женщина, и мне хорошо понятны все эти ужимки. И если вначале мне было даже немного смешно, то сейчас дамочка явно перегибает палку.

— К Казимирову.

— Да ну? — удивляется Михаил. — Он, что, нашёл к тебе подход?

Ящер неопределённо качает головой и криво ухмыляется.

— А… — понимающе тянет Михаил. — Ну ты скажи потом, если можно будет поживиться.

— Так когда ты сможешь? — не унимается Ольга.

— Давайте в четверг, — подумав, отвечает Гордеев.

— Мы с женой будем рады. Да, Зайка?

Зайка радуется ровно до тех пор, пока Гордеев не говорит:

— Но мы с Ксюшей ненадолго. Максимум на одну ночь.

Я не успеваю отойти от шока, что Ящер тащит меня к своим друзьям, как Ольга, не удержавшись ляпает:

— Ничего, мы уже привыкли, что Ксюши у тебя на одну ночь.

Глава 15

— Оля! — шокировано восклицает Михаил.

Глаза Ящера сужаются, взгляд его не предвещает ничего доброго. Даже я ёжусь, хотя Гордеев смотрит и не на меня.

Атмосфера мгновенно накаляется. Почему-то у меня такое ощущение, что если Ящер сейчас что-то скажет, то это будет что-то необратимое.

Михаил, видимо, знающий Гордеева достаточно хорошо, пытается сгладить ситуацию.

— Оля, — густые брови сходятся на переносице, а кончик носа белеет от гнева. — Пойди-ка за стол, раз не умеешь себя вести.

Ольга не выказывает никакого раскаяния за хамство. Она упрямо вздёргивает подбородок, в глубине ее глаз сверкает злость.

Как же!

Она строит из себя прима-балерину, а ей как нашкодившей собачке указывают на половик у двери. Тон Михаила весьма однозначен: хозяин недоволен своим питомцем.

— Что Оля? — огрызается она.

— Не тебе это говорить, — осекает её Ящер, и Ольга покрывается пятнами. Михаил же молчит, за нее не вступается, что меня удивляет, хотя она, конечно, хабалка, но все же его супруга, а он просто сверлит жену взглядом.

— Иди остынь, — велит Михаил Ольге.

Поджав пухлые губы, она зацокала в сторону столиков. Злорадно отмечаю, что утрированное покачивание бедрами делает ее похожей на кобылицу. Только пахнет она не навозом и потом, а дорогими духами.

Перевожу взгляд на Гордеева. Он всё ещё напряжён.

— Прости дурёху, я поучу её манерам, — мрачно обещает Михаил, глядя вслед жене. И у меня от его интонаций пробегает холодок по спине. Ольгу мне не жалко, но непохоже, что муж ее просто пожурит.

— Она попыталась задеть мою женщину, — весомо с расстановкой произносит Ящер, и мне становится еще неуютнее. В девятнадцатом веке я бы ждала вызова на дуэль.

— Язык у Ольки без костей…

— Без намордника её, видимо, до сих пор выпускать нельзя, — припечатывает Гордеев, словно продолжая мою аналогию между Ольгой и собакой.

— Ты её знаешь, — разводит руками Михаил, как будто это все объясняет. — Мелет все сразу.

— И когда-то мне казалось это забавным, но с тех пор я поумнел.

Слова Гордеева звучат так, будто и Михаилу не мешает поумнеть.

— Она не со зла, — все еще пытается исправить положение тот.

— Я знаю Олю очень хорошо, Миша, — с намеком парирует Ящер.

Михаил хмурится ещё больше.

— Я разберусь. Приезжай ко мне в четверг. Хочу кое-что с тобой обсудить. Думаю, тебе будет интересно, — настаивает Михаил.

Гордеев морщится, но кивает.

— Ксюша, не держите зла, — уже более уважительно обращается ко мне Михаил. С чего бы такие перемены?

Неуверенно киваю.

Неуверенно, потому что не держать зла не получается.

Видимо, христианское всепрощение мне чуждо.

И, кажется, Ящер со мной солидарен, хотя я и не понимаю, от чего он так разозлился. Это меня макнули в грязь лицом, на него она смотрела как на кулич в пасхальный день.

Понятно, что Ольга хотела мне показать моё место. Мол, у Гордеева бабы не задерживаются, и уже завтра меня сменит другая. Но это я и так знаю. Взять хотя бы Таню. Очень сомневаюсь, что Ящер ей давал какую-то отставку. Просто не позвонил, и всё. Он в городе проездом, с него взятки гладки. Никто никому ничего не обещал. Уверена, это Таню не останавливало, я видела, как она на него облизывалась и была готова выполнить любую его прихоть, а ведь она известна своим склочным и капризным характером избалованной девочки.

Хотя с чего я взяла, что Гордеев ей не позвонил? Он упоминал свой темперамент, может, ему много женщин надо… Эта мысль отчего-то царапает гордость словно ржавой иглой.

Я не стремлюсь стать его девушкой.

Даже думаю, что у Гордеева это понятие отсутствует в жизни. Сменяются какие-то девочки, и всё.

Меня задело не это.

Ревновать Гордеева в моей ситуации смешно, но что-то гадкое шевельнулось в душе. Клубок из ревности, задетого самолюбия и понимания, что моя ситуация даже хуже, чем думает Ольга.

Когда мы наедине с Гордеевым, я воспринимаю его собственническое поведение иначе, менее болезненно.

Он груб, прямолинеен, но Ящер меня ни разу не оскорбил и не унизил, а Ольга напомнила мне, что я просто тело.

И плевать, что оплатная часть нашего договора с Ящером мне понравилась.

Я всё та же. Обычная девчонка, которая хочет, чтобы за ней ухаживали, её добивались.

А Гордеев вроде, как и интереса ко мне не проявлял. Я сама себя предложила. Это меня гнетёт.

С другой стороны, у меня ничего не будет болеть, когда мы разбежимся. Нужно будет только простить себя за то, что я себе позволила всему этому произойти. Хотя, какой был у меня выбор. По крайней мере, Гордеев слово держит, чем не всегда славились парни, с которыми я встречалась «по любви». Для них могло быть в норме пообещать и не сделать. Возможно, какую-то мелочь, но осадок оставался. Один не приехал помогать собирать вещи для переезда, потому что у него на голове нашлась неопознанная шишечка. А встречать маму с вокзала не поехал, потому что «сосочек заболел». Это вообще что?

Задумавшись, я не замечаю, как разговор с Михаилом заканчивается, и он нас покидает.

— Ещё шампанского? — вырывает меня из собственных мрачных мыслей Ящер.

До нас доносятся звуки ссоры на повышенных тонах со стороны столиков Михаила и Ольги.

— Пожалуй, — соглашаюсь я.

Надо бы запить горький привкус, оставшийся после этого знакомства.

У этого Михаила очень знакомое лицо. Отпив шампанского, осмеливаюсь поинтересоваться:

— Вы давно знакомы?

— С Мишей? Давненько, — Гордеев пилит свой стейк. — Ещё в школьные годы пересеклись.

— А с Ольгой, — не утерпев, спрашиваю я. Женское любопытство сильнее моего трепета перед Ящером. Я помню, как Ольга распускала руки, а он что-то такое упоминал.

— С ней мы познакомились позже, — отвечает Гордеев.

И не поймёшь, то ли он с Ольгой познакомился, то ли они с Мишей вдвоем знакомились с ней, то ли она уже была знакома с Михаилом, но уточнять я уже не решаюсь, только ворчу.

— И чего она на меня взъелась? — вроде про себя бубню, но так, чтобы Ящер слышал. Мне очень хочется ему показать, что мне всё это не нравится. В конце концов, выслушивать такое в наш договор не входит.

— Тебя Коля, что ли, покусал? — усмехается Гордеев.

Пожимаю плечами, у Николая крайне действенный метод донести свое мнение до других. Грех не перенять опыт.

Ящер пытливо вглядывается в мое лицо, не знаю, что он в нем ищет, но все-таки отвечает:

— Всё просто. Оля — моя бывшая.

Глава 16

Бывшая?

Кто именно? Бывшая жена? Бывшая девушка? Бывшая подружка?

И кто кого бросил?

Судя по всему, Гордеев ее. Иначе бы она так не бесилась.

А Ольга не терялась и выскочила замуж за его приятеля.

Внутренняя бабка на лавочке, проснулась в предчувствии сплетни и не даёт мне покоя.

— Деталей не дождёшься, — хмыкает Ящер, мгновенно меня раскусив. — Я не восьмиклассница чесать языком, кто с кем кого.

Невыносимый Гордеев! Зачем тогда вообще начал рассказывать?

— Зато Ольга за языком не следит, — обиженно вырывается у меня.

Очень тянет добавить и за руками тоже не следит, но тут уже мне приходится прикусить свой язык.

— Да, с манерами у Оли туго. Не любит она сдерживаться. Я постараюсь до нее донести, что есть категория людей, с которыми она не может позволить себе вести себя как угодно, но тебе придётся её потерпеть.

— Придётся потерпеть? Почему это? — изумляюсь я. — Надеюсь, что мы больше с ней не встретимся.

Ну не будем же мы драться за его пододеяльник!

Я уступлю свое место без боя!

— Мы с тобой приглашены в гости, — напоминает мне Гордеев.

— И зачем там я? — напрягаюсь.

Мне совершенно не хочется стать когтеточкой для этой тигрицы. И без нее хватает проблем и стрессов.

— Я хочу, чтобы ты поехала.

Хочет он. А как ему откажешь, когда он обещает защиту брату?

После разговора с мамой меня терзает ещё один вопрос. Я все никак не придумаю, как к нему подступиться и решаюсь спросить прямо.

— Д… Денис, — спотыкаюсь я на его имени. — Мама мне сказала, что в больницу в отделение к брату приезжал спонсор…

Гордеев морщится.

— Не бери в голову. Я это сделал для себя. Была одна девочка, которой я должен. Не смог ей помочь. Хорошо, что у неё всё нормально сложилось. Я с ней рассчитался, но за душу тянуло. А тут съездил в больницу и немного отпустило. На эту тему мы больше не говорим.

Ясно. Стесняется своего благородства.

Как меня разложить — это нормально, а как рассказать про помощь с лекарствами — так мы молчим как партизан на допросе эссесовца.

Мужики.

Но несмотря на внутренние ворчание, я очень благодарна Ящеру за то, что он решил помочь. Я бы никогда даже не догадалась, что можно что-то сделать. Но, похоже, что благодарить действительно не стоит. Вон как брови свои красивые сдвинул.

И ещё там какая-то девочка…

Сколько вокруг него баб?

Мысли скачут. Всему виной залпом выпитое шампанское.

— А когда нам надо ехать в эти гости? — вспоминаю я про приглашение.

— Послезавтра. Вернемся в пятницу.

Я тяжко вздыхаю. Надо будет организовать себе прикрытие. Не то чтобы мне в моем возрасте запрещалось ночевать вне дома, но мама захочет узнать, где я и с кем. И надо чтобы подруги меня не подставили неурочным звонком. Потому что рассказывать маме правду мне не кажется удачной идеей.

— Тогда сегодня мне надо вернуться пораньше, — делаю вывод я.

У Ящера вытягивается лицо.

— Вернуться? Пораньше?

— Ну да, чтобы мама не нервничала, — поясняю я.

— Вернуться пораньше, чтобы мама не нервничала, — ошарашенно бормочет себе под нос Гордеев.

До меня доходит, что Ящер планировал провести со мной ночь. А я тут вроде как ему условия ставлю, поторапливаю.

Смотрю на него пришибленно.

— Это пиздец, — резюмирует он. — Детский сад с сиськами.

Ну, хочешь взрослые сиськи — тебя ждет Оля. Но я вовремя спохватываюсь, и не произношу этого вслух.

Что-то со мной не так. Где мой инстинкт самосохранения? Привыкаю я к Ящеру, что ли? То есть, я его, конечно, побаиваюсь, но рядом с Гордеевым я прям храбрый портняжка. Семерых одним ударом. Ага. Самой бы не отхватить. Вон как он Ольгу эту отбрил. И вроде ничего не сказал, а она как мухомор стала.

Я продолжаю виновато поглядывать на Гордеева, который неверяще уставился на меня. Кажется, я все-таки его подкосила. И сильнее, чем в машине.

Отвык человек со своими клубными бабами от нормальных девушек.

Гордеев молча расплачивается и поднимается из-за стола.

— Поехали.

Я внутренне вся подбираюсь. Главное, чтобы он не разозлился. Не думаю, что он будет срывать на мне зло, но и нежничать тоже больше не станет. А он со мной нежничал, это я поняла сегодня, когда начиталась всякого про секс, в том числе и анальный.

Поэтому я, не прекословя, иду за ним в гардеробную, позволяю надеть на себя пальто, намотать шарфик и вручить мне перчатки. Не вякаю, когда он берет меня за руку и ведет к машине.

И только когда, мы выезжаем опять на Ново-Садовую и катим не на выезд из города, а в обратном направлении, я не выдерживаю и спрашиваю:

— А мы куда?

— Домой тебя отвезу, — бурчит Ящер. — К родителям зайду, я у них сегодня не был.

Я немного шокирована изменившимися планами и ничего не понимаю.

Как домой? Точно? Отработки сегодня не будет? Я ему все на полшестого перевела?

И мне бы стоит порадоваться, но внутри что-то неприятно скребет. Он же так меня хотел по дороге в ресторан, и между мной и Ольгой, хоть она и вся из себя холеная красавица, выбрал меня. Что не так?

Мне стыдно признаваться, но против секса с Гордеевым я ничего не имею. Мне понравилось. Только обстоятельства кошмарные. И мое положение. Я бы, конечно, хотела, чтобы все было по-другому. Но он скоро уедет, я заживу своей обычной праведной жизнью. Значит, не настолько я для него хороша, раз Гордеев с легкостью отказывается от запланированной ночи?

Настроение портится.

Умом ведь понимаю все. А поделать ничего не могу.

Надо брать себя в руки. Еще не хватает влюбиться в него. Это уже совсем ни в какие ворота не лезет. Стокгольмский синдром почти. Эти самые. Токсичные отношения с абьюзером. А он как раз и есть, тот самый арбузер. Властный пластилин.

Завожу себя я, стараясь задавить возмущенное самолюбие.

Но слишком мне понравилось быть в его глазах не Молью.

Это все от низкой самооценки решаю я, когда понимаю, что сама себя накрутила почти до слез. Из-за чего? Из-за того, что меня не трахнет лишний раз мало знакомый мужик, с которым я бы не согласилась спать при других обстоятельствах?

Мы возвращаемся в мой двор. Гордеев выходит из машины, чтобы открыть мне дверь и проводить до подъезда.

Внутренний голос ехидно шепчет, видишь, какой галантный. Побыстрее сплавить хочет.

Но у подъезда я не успеваю даже достать ключи, как Ящер разворачивает меня к себе и крепко целует. От неожиданности я роняю все на свете и вцепляюсь ему в обтянутые черной кожей плечи.

А очнувшись понимаю, что еще немного и мы бы занялись сексом прямо тут. Может, нас остановил бы только холод. Мы оба дышим тяжело, взгляды мутные, руки Гордеева уже расстегнули мне пальто, пробрались под него и тискают мою грудь. Сама я беззастенчиво льну к нему, обнимая Ящера за шею.

Мы смотрим друг на друга, и мне кажется, вот-вот случится рецедив.

— Что за херня. Как пацан. Иди домой, не хватало еще у подъезда отжиматься, — сипло рявкает Гордеев и, подобрав ключи и сумку, вручает их мне.

Я молча шмыгаю в подъезд. Бегом поднимаюсь на пролет вверх и замираю у окна, через которое видно, что Ящер, постояв минутку, засовывает руки в карманы и идет в соседний дом.

Что у него в голове?

Что это вообще было?

И тут я задаюсь вопросом, а если бы я воткнула в себя эту штуку, которую он мне дал? Я бы так и пошла с ней из ресторана домой?

Глава 17

Еще немного попялившись сквозь мутное, в грязных потёках подъездное окно вслед уходящему Гордееву, я возвращаюсь к себе домой.

На звон ключей в прихожую выглядывает мама.

Она выглядит заметно лучше. Я буквально ощущаю, что с её плеч свалилась гора, груз безысходности и неопределенности. А если она еще и выспится, у меня наконец перестанет болеть за неё душа. Я же слышу, как всё то время, что Лёшка в больнице, она всхлипывает по ночам в ванной.

— Мам, ты как? Тебе лучше?

— Что? А! Ты про простуду? Да я уже и забыла про неё, — отмахивается всё ещё немного бледная, но вполне ожившая мама.

Она больше не напоминает призрачную тень самой себя.

Ну вот, что я говорила, у неё открылось второе дыхание, появились силы.

Благодаря Ящеру.

Я прохожу на кухню. Надо запить вкус поцелуя Гордеева: вкус специй, вкус сигарет… Вот странно, не люблю курящих, а у него воспринимаю нормально. Он органично выглядит с сигаретой, да и нет от него этого въевшегося амбре, которое остается, когда сам дым улетучивается. Это был наш второй поцелуй…

— А ты куда такая красивая ходила? — врывается в мои мысли голос мамы, увязавшейся за мной на кухню.

А вот это, пожалуй, самое серьёзный признак её возвращения к нормальной жизни: она снова стала замечать и меня.

— С мальчиком в кафе ходила, — выдаю я ей полуправду и, налив воды в стакан, быстро делаю глоток. Вру я из рук вон плохо, и мама это знает.

Так что не будем подавать ей повода для волнений.

— Что за мальчик? У вас серьёзно? — спохватывается она. — Ты только не торопись. Присмотрись сначала. Достойный ли мальчик. Ты же знаешь, парням только одно и надо. Дело, конечно, молодое, но лишь бы ты потом не плакала. А еще лучше познакомь нас.

Я закашливаюсь, от такого предложения у меня вода идет носом.

— Мам, рано пока. Я сама еще не знаю, может встретимся еще разок и разбежимся.

— Ну, ты в кои-то веки нарядилась. Девочка девочкой. А то все время с дулей на голове, джинсы эти мешковатые, кофты бесформенные… Он из университета, да? Тоже аспирант?

Мама не может успокоиться. Любопытство у меня от нее. Сама от него вечно страдаю и маме я сейчас сочувствую, но рассказать ей ничего не могу.

— Нет, мам, — обтекаемом отвечаю я. — Он немного постарше.

И настороженно оглядываюсь на нее. Как она воспримет взрослого ухажера.

— Ну двадцать восемь лет, это не беда. Мальчишка еще.

Вот откуда она уже придумала про двадцать восемь? С ней всегда так. Скажешь что-то, а она уже историю навертела.

— Ты считаешь, это нормальная разница? — на всякий случай уточняю я. Гордеев явно старше. По моим прикидкам ему где-то тридцать три.

— Ну, в этом возрасте мальчики хорошо выглядят. Поэтому смотри в душу, на поступки. Не покупайся на мускулистые руки и широкие плечи. Главное, чтоб человек был надежный, работящий…

Вспоминаю своих однокурсников и парочку аспирантов: они и в подметки не годятся Ящеру. Щуплые, с пухлыми попами, обтянутыми костюмными укороченными брючками. А что касается поступков… Он помог моему брату, хотя я его не просила.

Да, я плачу ему телом, но он ведь и за мою проблему взялся, когда меня прогнал.

В голове всплывает сегодняшний поцелуй у подъезда, потом воображение подбрасывает картины моего пробуждения, мне становится жарко. Под кожей словно взбунтовавшиеся ежики устроили бега. Мысли опять пускаются вскачь.

Бездумно беру пульт и начинаю переключать каналы.

— О! Мой бывший ученик! — опознает кого-то мама, и я останавливаю щелканье кнопками.

Мама все время кого-то узнает, она в школе больше двадцати лет отработала. Она учитель русского языка и литературы. Но канал вроде не местный.

— Гордеев, одиннадцатый «Б».

Я резко дергаюсь, реагируя на знакомую фамилию, и впиваю глазами в экран.

Это на самом деле он в окружении стайки репортеров, настойчиво сующих ему микрофон под нос.

— А ведь нормальный парень был. Диковатый, конечно, но неплохой, — тяжко вздыхает она.

— Почему был? — автоматически спрашиваю я, внимательно разглядывая лицо Ящера, потому что оказывается я плохо его запомнила.

То есть у меня перед глазами отдельные черты: ресницы, отбрасывающие тень на скулы, руки, лежащие на руле, губы, обхватывающие сигарету, плечи, за которые я цеплялась… Словом образ. Будто внутреннее содержание для меня затмевает его внешность.

— Как его… Денис, кажется. Литературу любил, учился неплохо, да вот видишь, пошел в политику. Грязь там одна. Школе он, конечно, помогает, да только все одно. Слухи ходили странные, пока он еще в городе жил. Сама я не прислушивалась, но впечатление сложилось.

— Он тебе не нравится?

Мама пожимает плечами. Что означает, вроде как, не мне судить, но она осуждает. А я внезапно разозлилась. Не знаю, что там за слухи, но он выбился в люди, сама же говорит, школе помогает, у нас во дворе детская площадка на его деньги построена, брату помог. Говорит, на поступки смотреть, а сама впечатление по слухам составляет.

Ухожу в своею комнату, чтобы не вступать в бессмысленную полемику, а с мамой она всегда будет бессмысленной, ибо родительский авторитет для нее очень важен, и мнение она свое не поменяет, просто потому что она моя мама, она старше и знает жизнь лучше. Плюс педагогическая привычка: учитель всегда прав. Заучите и повторите.

В комнате, уже переодевшись в домашнее, я все хватаюсь за телефон. Все жду непонятно чего. Ясно же, что не в моем положении ждать на ночь сообщений с пожеланиями спокойной ночи и сердечками. Нервно хихикаю. Ящер и сердечки. Капец.

И звонка от него нет.

У него завтра встреча какая-то важная, мы не увидимся. Наверно. Или он вечером позвонит. Извожусь, как тринадцатилетка перед школьной дискотекой: придет Сидоров или нет.

Даже опять выглядываю в окно и гипнотизирую подъезд Гордеевских родителей.

Но машина Ящера все еще в нашем дворе.

Опять разозлившись на себя захлопываю окно, из которого тянет промозглых сырой холодный сквозняк. Спать надо, а не фигней страдать. Ящер вряд ли задержится больше, чем на неделю, а я не должна превратиться ни в ручную Таню, ни в озлобленную Олю.

— Ксюш, — слышу как мама меня зовет.

— А, — подаю я голос, зло раздирая уложенные лаком волосы расческой.

— Я который день забываю спросить, посмотри, не знаешь, кто это?

Плетусь смотреть.

Мама указывает на автоответчик, у нас телефон с определителем. Очень удобно.

В списке неотвеченных несколько раз повторяется один и тот же номер. Мама нажимает на воспроизведение, а там молчание. И таких звонков последние три дня несколько. И даже четыре из них приходятся на то время, которое я провела с Гордеевым.

У меня холодок пробегает по коже.

Он же сказал, что от нас отстанут.

Глава 18

— Нет, не знаю… — сглатываю я вязкую слюну.

Наверняка, это те люди. Как же так? Ящер обещал, что они больше не побеспокоят!

— Значит, извращенец какой-то, — морщится мама. — Я думала, прошли те времена, когда звонили эти грязные онанисты. Фу.

— Да, похоже, ты права, — соглашаюсь я с ней, но сама так не думаю. Паника опять меня захлестывает. Неужели все бесполезно, и на них нет управы?

— Ладно, я спать. Глаза слипаются. Тебя утром будить?

— Нет, встреча с научруком у меня на следующей неделе, — качаю я головой, не в силах сосредоточиться на чем-то кроме этих звонков.

Вернувшись в свою комнату, я беспокойно нарезаю круги.

Странные пугающие звонки.

Странные, потому что на том конце молчат. Те гады, начали бы запугивать. Или не угрожают на автоответчик, чтоб доказательств угроз не было?

Пометавшись немного, я решаюсь написать Гордееву.

«Мне домой названивают и молчат, последний звонок был пару часов назад, мне страшно», — набираю я и отправляю, пока не передумала.

Не проходит и минуты, как мой телефон звонит. Хватаюсь сразу, потому что рингтон у меня громкий, а уже поздновато. Мама, наверно, уже легла.

— Алло, — громко шепчу я в трубку.

— Что за звонки? — грозно спрашивает меня Ящер.

— Я не знаю, но кроме тех, из-за кого, я пришла к в… к тебе, некому в трубку молчать.

Гордеев вздыхает.

— Номер можешь прислать?

— Да, сейчас сделаю.

— Жду, — и отключается.

Рысью на цыпочках щемлюсь к домашнему телефону, фотаю номер с определителя и отправляю Гордееву. Подозреваю, что он опять просто перезвонит, поэтому закрываюсь в ванной и пускаю воду из крана, чтобы не слышно было голоса снаружи.

И оказываюсь права.

— Тебе что-нибудь говорит имя Николаева Мария Алексеевна? — без вступления начинает Гордеев сурово.

А на заднем фоне раздается женский голос:

— Деня, тебе еще пирожки погреть? С вареньем?

— Мам! Нет, я уже сам весь как пирожок! — рявкает в ответ Ящер.

Я закусываю щеку, чтобы не захихикать.

— Я слышу, как ты сопишь, — это уже мне. — Так что?

— Нет, я никаких Николаевых вообще не знаю, и с Машами у меня туго, — признаюсь я, пытаясь говорить серьезно. Пирожок! Это Ящер-то! Интересно, с чем варенье?

— Номер зарегистрирован на нее. Парни, с которыми имел разговор Макс, клянутся, что это не их работа. Так что успокойся и спать ложись.

— Я посмотрела, звонки начались, когда Лешка в больницу попал…

— Я проверю, что там за Маша-Даша, но думаю, это какая-то лажа. Не бери в голову.

— Ладно, я попробую, — обещаю я. Мне и вправду немного легче. Скорее всего, кто — то или балуется, или ошибся номером. В конце концов, кто сейчас вообще звонит на домашний? — Я уже почти легла. Спокойно ночи.

— Да уж. Спокойной, — ворчит Ящер. — У тебя там вода шумит, легла она.

— Я в ванной, — сознаюсь без задней мысли, а вот у Гордеева я ее, похоже, вызываю.

— Ты голая?

— Н-нет, — обалдеваю я.

— Уже переоделась ко сну? — допытывается Ящер.

— Да.

— Пустишь меня?

— Нет! У меня мама спит! Дверь громко лязгает! — паникую я. — Спокойной ночи?

Гордеев-пирожок выдает цветистую фразу на нецензурщине.

— У тебя балкон есть?

— Да, на кухне, — я не понимаю, к чему эти вопросы.

— Окна куда выходят? Во двор? Этаж какой?

— Второй, — растерянно отвечаю я.

— Через десять минут посвети мне, — и кладет трубку.

Я в недоумении смотрю на мобильник. Зачем ему светить? Но засекаю время и топаю на кухню, стараясь не греметь. По дороге подцепляю братов банный махровый халат и накидываю поверх пижамки.

В положенное время помигав светом, выхожу на балкон.

Вглядываюсь в темноту, но глаза успевают заметить только тень, метнувшуюся к дому. Потом странный вибрирующий звук. А несколько секунд спустя я чуть не начинаю верещать, потому что за поручень балкона цепляются мужские руки.

Слава богу, прежде, чем я выхожу из ступора, мужчина подтягивается, и я узнаю в нем Гордеева. Очень хочется его чем-нибудь треснуть за то, что напугал до смерти. Но с одной стороны — нечем, а с другой стороны — вдруг упадет. Этаж-то может и второй, но ногу можно сломать, и упав на ровно месте.

Когда Ящер уже садиться на бортик и перекидывает ноги внутрь балкона, я наконец задаюсь главной мыслью: с каких это пор бизнесмены и политики по балконам лазают?

— Ты зачем залез? — от удивления и волнения, я даже перехожу на «ты» без внутреннего заикания.

— Пошли в твою комнату, — отвечает он мне.

— Зачем?

— Ты плохо на меня влияешь, Ксюша. Я в детство впадаю. Надо срочно заняться чем-то взрослым! — ехидничает Гордеев.

— У меня мама спит! Мы ее разбудим! — шиплю на него я, красочно представив себе, чем таким взрослым может хотеть заняться Ящер. Чего вот ему понадобилось домой меня отвозить? Сейчас бы уже повзрослел и возмужал пару раз!

— Мы тихо, я ненадолго, — усмехается он.

У меня вытягивается лицо. Ненадолго? То есть он не за этим?

Гордеев посмеивается, глядя на меня.

— Давай уже, Ксюша. Показывай свою норку, — это звучит двусмысленно, и я кошусь на него подозрительно.

— Мы не можем ничем таким сейчас заниматься, — указываю я ему на очевидный факт.

— Прямо сейчас это и холодно, и неудобно, — соглашается Гордеев. — Ты сейчас отморозишь задницу, а я потеряю терпение.

Посверлив вторженца взглядом, я вынуждена смириться.

Не сбрасывать же его с балкона.

— Только тихо! — предупреждаю я его.

Ящер закатывает глаза.

Впускаю его на кухню, запираю балкон и осторожными шашками пробираюсь обратно в комнату. Гордеев ступает за мной практически бесшумно. Только скрипит кожа его куртки. В другом случае, я бы так не шифровалась, но если мама застукает в доме незнакомого взрослого мужика… Даже думать не хочу, что будет.

Занырнув в комнату, я запираю за Ящером дверь на замок, который по моим настоятельным требованиям врезали в дверь, когда мы с братом подросли, и мне захотелось личного пространства.

Оборачиваюсь на Гордеева, а тот уже сидит в кресле и вертит головой, разглядывая мою девичью обитель.

Но вот его взгляд останавливается на мне.

— Ты в этом бабушкином кошмаре спишь? — спрашивает он меня, указывая на халат брата.

— Нет, я его только на балкон надела.

В глазах Ящера вспыхивает интерес.

— Ну показывай, что там у тебя.

Глава 19

— Чур, не приставать, — строго говорю я и сама понимаю, как глупо это звучит.

Гордеев смотрит на меня насмешливо и ничего не обещает.

Немного помедлив, я все же развязываю пояс халата, но снимать его не спешу.

Моя пижамка довольно скромная, но Ящер разглядывает меня так, будто на мне развратная шелковая комбинация, а не хлопковые розовые шортики в белых зайчиках и рубашка, застегнутая на все пуговицы.

— Подойди ближе, — тихо просит он.

— Зачем? — подозрительно спрашиваю я.

Ящер хмыкает:

— Это чтобы лучше тебя видеть.

Сказочник, блин!

Я делаю несколько шагов к нему и встаю перед ним.

Гордеев выпрямляется в кресле и проводит рукой по моему бедру.

Странно халат длинный, но кожа у меня после балкона все равно холодная, а Денис без перчаток, но его ладонь такая горячая…

— Сними этот кошмар, — уже совсем другим тоном требует Гордеев, указывая на халат, и у меня от его голоса бегут мурашки. Так вчера он просил меня раздвинуть ноги.

Халат падает к моим ногам.

— Милый зайчики, — хрипловато произносит Гордеев, с преувеличенным интересом он разглядывает кролей, расположившихся на моей груди. Будто отзываясь на этот взгляд, соски мгновенно напрягаются и натягивают ткань.

Как так?

Я же ничего такого не хочу!

Денис запускает руку под рубашечку и поглаживает мой живот.

Или хочу…

Но не так сильно, чтобы потерять голову!

Конечно, нет, но от поглаживаний хочется замурлыкать. Ящер гипнотизирует руку, скрытую ткань рубашки. Лишь иногда полы рубашки расходятся, и ему становится виден белый живот. Словно он дразнит сам себя.

Не знаю, куда деть руки, и пристраиваю их на широкие плечи. Холодная кожа куртки под пальцами вызывает у меня странное ощущение беззащитности. Хочется прильнуть, ощутить себя в безопасности, под защитой сильного тела, запустить пальцы ему в волосы, вдохнуть знакомый запах.

Но Денис не делает попыток меня приобнять, его ладонь забирается выше, оглаживает ребра и ложится на грудь. Слегка сжав попавшее в плен полушарие, он наклоняется и целует меня в треугольник из родинок, появившийся у него на виду, когда задралась рубашонка.

Мне становится жарко.

Нет, я не окунаюсь в животную страсть или что-то подобное, но мне становится всего мало. Мне хочется, чтобы он тискал меня обеими руками, хочется чувствовать кожей его кожу, чтобы он поцеловал не только живот, но и грудь. Облизал соски, черт побери! Он опять игнорирует их, просто наслаждаясь мягкостью плоти.

Господи, ну чего я стесняюсь после того, как сама ему предложила себя!

Денис явно не из тех, кто будет кому-то обо мне распространяться.

Зажмурившись я выдыхаю:

— Поцелуй ее. Грудь.

Гордеев ничего не отвечает, и мне даже кажется, что он оставляет мои слова без внимания. Однако, рука, лежавшая до этого на моем бедре, плавно скользит вверх, поглаживает мою попку свозь шортики и притягивает ближе к себе.

Повинуясь этому движению, я усаживаюсь к нему на колени верхом.

Денис медленно растягивает мою рубашечку, опаляя своим дыханием каждый сантиметр открывающегося тела, и как только полы рубашки расходятся, он накрывает губами воинственно топорщащийся сосок.

Наконец-то! И вчера, и сегодня утром он лишал меня этого острого ощущения, томил меня! Гордеев посасывает вершинку, а у меня внутри все натягивается словно струна. Вот дьявол! Умеет же!

Когда он рисует кончиком языка что-то вокруг ареолов, во мне тает каждая косточка, я вся превращаюсь в подтаявшее мороженное. Особенно сильно подтаявшее там, где я чувствую сквозь ткань напрягшееся естество Дениса.

Связные мысли испаряются из головы, тело выгибается навстречу Гордееву, наполняясь истомой, но…

Несмотря на внушительный стояк, тяжелое дыхание и темную поволоку в глазах, Денис отстраняется и, глядя в мои ничего не понимающие глаза, он медленно застегивает мою пижамку снова. Пуговичка за пуговичкой. Даже воротничок ее поправляет.

Я бестолково хлопаю ресницами, медленно возвращаясь в реальность.

— Ты начала постанывать. Мне понравилось. Хорошая девочка. Но мы не должны шуметь, — отвечает Гордеев на мое явное недоумение.

Ссадив меня с коленей, он поднимается, поправляет член в джинсах и как ни в чем не бывало направляется к двери.

— Накидывай свою шкуру убитой пенсионерки и пошли закроешь за мной балкон.

Что?

Он сейчас уйдет?

— Это что сейчас было? — поднимая халат, спрашиваю я, не в силах осознать, что он так и полезет со второго этажа с членом на перевес.

— Это чтобы тебе сегодня спалось так же плохо, как и мне, — ехидничает эта зараза.

— Я буду спать просто отлично! — огрызаюсь я, завязывая пояс так туго, что ткань начинает трещать.

— Разумеется, — ухмыляется Гордеев. — Тебя будут ждать сладкие сны.

Он отпирает замок и все так же тихо, идет на кухню. Мне ничего не остается как в бессильном бешенстве топать за ним. На балконе же Денис снова становится серьезным:

— Я разберусь с этими звонками. За твоим братом присмотрят. Тебе не о чем волноваться, — с этими словами он садится на бортик.

А где «спокойной ночи», «я позвоню тебе»?

— Ты… — мнусь я. — Тебя завтра не будет?

— Уже соскучилась? — приподнимает Денис брови.

Что тут сказать? Скажу «да», буду как все эти вешающиеся на него бабы. Скажу «нет», вдруг разозлится?

— Увидимся в четверг, — уведомляет меня Гордеев, не дождавшись от меня ответа, и, перекинув ноги наружу и ухватившись за бортик руками, он спускается вниз.

Зорро, блин! У меня сердце обрывается, когда я слышу глухой звук удара об асфальт. Но, насколько успешно приземлился Денис, мне не видно, потому что у нашего подъезда перегорела лампочка. Впрочем, через минуту я слышу звук отключения сигнализации и вижу, как Гордеев своей обычной неспешной походкой приближается к машине. Хлопает дверь, загораются фары, и еще пару минут спустя тачка покидает двор.

Зачем он вообще приходил? Я думала, ему есть, что сказать, ну и что приставать будет. А он провернул этот кошмар! «Наш девиз непобедим, возбудим и не дадим»!

Вернувшись в комнату, я ложусь в кровать, но уснуть не могу.

Ворочаюсь, вспоминая, как Денис влез на балкон. И то мне кажется это романтичным, то наглым. И вообще он меня заставил просить поцеловать грудь!

Хотя это того стоило.

Нахлынувшие воспоминания о горячей влажной глубине его рта, твердом кончике языка, выбивают снова меня из колеи.

Нет!

Расхрабрившись, я пишу еще одно сообщение: «Это было свинство!».

Ответ приходит не сразу.

Глава 20

«Мне нужно было вернуться пораньше, чтобы мама не нервничала».

Вот засранец!

Так и слышу его ехидный голос!

Но улыбка растягивает лицо. Уел.

Ну и день сегодня был. И вечер.

Как ни странно, но после сообщения от Дениса волнения и страхи отступают, и я спокойно засыпаю до самого утра.

И сплю так сладко, что просыпаюсь, когда уже за окном светло. Просыпаюсь не сама, а от звонка мобильного. Бросаюсь к трубке, думая, что звонит Гордеев, но это с кафедры.

— Ксения? Ивану Борисовичу нужно уехать по семейным обстоятельствам, — гундит в трубку замученная лаборантка. — Он переносит консультацию. Есть вариант через две недели, или на сегодня можно устроить.

— А на сегодня во сколько? — хриплю я в трубку, пытаясь разлепить глаза.

— На через полтора часа у него будет окно, — слышу, как она шуршит бумажками.

— Я успею, оставьте за мной! — скатываюсь я с постели, путаясь ногами в одеяле.

— Угу, не опаздывайте.

Через полтора часа! Блин, мама ведь спрашивала: будить или нет! Как чувствовала! Хорошо, что мне недалеко, пешком за полчаса доберусь. Главное, быстро собраться.

Однако, сегодня я отчего вожусь со сборами дольше обычного. Тянет подкраситься, заплести красивую французскую косу, выпустив несколько свободных прядей… Для Дениса же я вчера наряжалась, мне понравилось, почему бы мне не сделать этого для себя?

Но в глубине души я жду, что Гордеев быстро расправится с делами и вспомнит про свою должницу.

В общем, провозившись перед зеркалом, я вынуждена в универ почти бежать.

Одна радость, погода стоит сухая, иначе узкие бежевые брючки были бы забрызганы по самое «не балуйся». Очень непрактичная одежка, но сидит на мне изумительно. Я собой довольна.

В последние мне дни я была так измучена этими угрозами, что потускнела совсем. А мне не нравится быть Молью. Влетев в холл главного корпуса, я кошусь в зеркало, висящее возле гардероба, и отмечаю, что глаза горят, на щеках румянец. Хороша чертовка! Жаль оценить некому!

Огибаю очередь в гардероб, тянущуюся почти до самого окна, и по винтовой лестнице, проклиная себя за то, что польстилась на каблуки, застревающие в кованых ступенях, я бегом поднимаюсь на третий этаж.

Ффух, я вовремя. Иван Борисович — жуткий педант. У него пунктик по поводу опозданий. Он не пожалеет львиной доли времени, отведенной на консультацию, потратить на пропесочивание даже за двухминутную задержку.

У двери на кафедру мнется еще один аспирант.

Руслан.

Мой бывший.

И вроде все давно прошло и быльем поросло, но мне все равно рядом с ним как-то не по себе.

— Тебе на сколько назначили? — спрашивает он, пристально разглядывая меня.

— На сейчас, — отвечаю я, подозревая, что, похоже, наши консультации решили объединить.

Так и выходит.

Лаборантка выглядывает в коридор:

— Егорова? Пантелеев? Оба тут? — она обводит нас взглядом. Под глазами у нее залегли темные круги. — Заходите, Иван Борисович ждет.

Иван Борисович и впрямь нас дожидается, стоя в дверях кабинета и беседуя с кем-то, кого я узнаю далеко не сразу, а лишь когда всех нас приглашают внутрь.

— Ксения, Руслан, сейчас мы с вами разберем ваши исправления, а если возникнут срочные вопросы, вы сможете обратиться с ними к Константину, — указывает научрук на своего собеседника. — Мы договорились, что он меня подстрахует, если придется задержаться.

— Конечно, нет проблем, — звучный баритон будто создан, чтобы приковывать внимания. — Можете меня поймать на кафедре, но я на всякий случай оставлю вам номер мобильного.

Я смотрю, как Константин Арзамасов длинными пальцами достает из кармана визитки и протягивает нам.

Сын проректора, кандидат наук, самый желанный холостяк универа, он воплощение сына маминой подруги. Идеален. И вызывает смесь робости и раздражения.

Правда, долго думать о нем не приходится, потому что Иван Борисович открывает принесенные ему лаборанткой распечатки наших работ и тут же обрушивает на нас хляби своей критики.

Куда мне думать про идеал, когда выясняется, что я законченная тупица?

То есть, мне не так это сказали, но смысл от этого не меняется.

Через час, обтекая, мы с Русланом выходим от научрука, проклиная тот миг, когда мы решили податься на научную стезю. У меня даже руки подрагивают, и поэтому я не сразу подцепляю телефон в сумке, который начинает трезвонить и явно бесить одну из преподавательниц, корпящую над каким-то документом. В итоге мне приходится почти все вытряхнуть из сумки на стол лаборантки, чтобы наконец угомонить мобильник.

— Да, мам? — выдыхаю я в трубку, у меня такое ощущение, что все на кафедре готовы меня покусать, а чисто теоретически мне еще потом здесь работать. — Погоди, я сейчас выйду.

— Ксюш, Лешку перевели в другую палату, теперь к нему пускают и даже передачи разрешили.

— Это же прекрасно, мам!

Спасибо тебе, Денис Гордеев!

Мама всхлипывает:

— Он пришел в себя. Я к нему собираюсь, ты со мной?

— Ну, конечно!

— Только прием до часу, успеваешь?

Смотрю на экран: уже почти двенадцать.

— Мам, попробую сразу подъехать в больницу. Если сейчас такси вызовется быстро, то я тебе отзвонюсь.

— Вы куда-то опаздываете? Я могу вас подвезти, — неожиданно кто-то кладет мне руку на плечо.

Вскидываю глаза. Это Арзамасов.

— Если вам в центр… — неуверенно начинаю я, хотя надеюсь, что удастся воспользоваться этой неожиданной помощью. От универа до больницы ехать минут пятнадцать, а если еще и такси задержится, я могу вообще никуда не успеть.

— Не в центр, — улыбается он, — но мне не сложно.

— Спасибо! Вы меня очень выручите! — и уже в трубку маме: — Мам, у регистратуры встретимся!

Арзамасов подает мне пальто, которое я, перед тем как зайти в кабинет, пристроила на вешалке, и под внимательным взглядом Руслана помогает мне его надеть. Я послушно просовываю руки, перекладывая телефон из одной в другую, и проверяю, все ли я сложила обратно в сумку.

— Я сейчас подгоню машину, спускайтесь.

Когда за Константином закрывается дверь, Руслан не выдерживает:

— На высший бал рассчитываешь?

Глава 21

По дороге в больницу, я нет-нет да и возвращаюсь мыслями к уколу Руслана.

Не замечала за ним раньше подобной злости. И расстались мы вроде нормально, без всякого скандала, само как-то отвалилось. Причин для подобных высказываний у него нет. Я не супер-пупер отличница, но училась всегда хорошо и в аспирантуру поступала на общих основаниях. Не за деньги и не по блату. И Руслан это прекрасно знает.

Стало так гаденько, особенно от того, что человек показал свое лицо неожиданно, когда жизнь и так подбрасывает мне коровьи лепешки одну больше другой. Интересно, сколько он притворяется в жизни?

— Я беру дороже, — холодно отвечаю я на его мерзкую реплику, сказанную на кафедре во всеуслышание в присутствии многих преподавателей, которые в будущем станут моими коллегами. — У тебя не хватит.

И вот надо учиться такие вещи не пропускать через себя, уж я-то как никто знаю, что злой язык — далеко не самая страшная проблема. Я тут могла без жилья остаться, брат мог остаться «овощем», а то вообще его могли убить. Но все равно. Подобная гадость выбивает из колеи. Не важно, сказанная в лицо или услышанная от третьих лиц. Нужно взрослеть и отсекать такое. А то с кафедры я вышла с гордо поднятой головой, а в коридоре у меня слезы на глаза выступили.

Не ной, Ксюша!

Все налаживается. Гордеев помог, Лешке лучше, мама радуется, диссер я напишу, стану кандидатом и утру нос Руслану, который пишет его уже три года, и неизвестно, допишет ли вообще.

Однако, настроение уже не такое радужное. И мысль о том, что многие люди, к которым ты относишься хорошо, возможно, держат за пазухой камень, не дает мне покоя. Часть этого разочарования даже переносится на ни в чем не повинного Константина, и любые его попытки завести светский разговор в машине я игнорирую, отвечая вежливо, но односложно.

Умом понимаю, что предложение подвезти — с его стороны прост жест взаимопомощи, но злость на Руслана за отвратительное обвинение заставляет меня искать двойное дно в поступке Константина. Совершенно безосновательно.

В этом смысле Ящер, у которого с политесом туго, сейчас лидирует среди всех знакомых. Он не пытается казаться кем-то. Гордеев позволяет себе быть таким, какой он есть. Наглый, неприятный, ему не надо никому нравиться. Это, конечно, не достоинства, а недостатки, но в какой-то степени с такими людьми проще.

Уже когда мы подъезжаем к парковке перед больницей я, уставившаяся в окно, замечаю мамину фигуру, спешащую к больничному скверику, чтобы срезать через него путь к приемному покою.

— Константин, остановите мне, пожалуйста, здесь, — прошу его я. — Я маму догоню.

Арзамасов, мельком глянув в сторону, куда я махнула рукой, притормаживает чуть обогнав маму.

— Спасибо вам большое! — благодарю я, уже выскакивая из салона.

Однако, когда я устремляюсь навстречу маме, обнаруживаю, что Константин вышел со мной. На мой недоуменный взгляд, он поясняет:

— Видно, что сумки тяжелые, я помогу донести.

Мама и вправду тащит явно что-то тяжелое.

Господи, что там такое?

Сменка и гостинцы не должны столько весить. У Лешки наверняка строгая диета.

— Да я и сама могу… — начинаю я.

— Вы не привыкли к мужской помощи? — аккуратно уточняет Арзамасов. — Или вы меня сейчас пожалели? Так я не инвалид. Мне вполне по силам донести сумку вашей мамы.

От мягкого укора я слегка розовею.

И Гордеев, и Арзамасов быстро вычислили, что я не привыкла полагаться на мужчин. У нас в семье из мужчин только Лешка, а у него своя жизнь.

Я не нахожу, что на это ответить, кроме смущенного «спасибо», и позволяю Константину вместе со мной догнать маму, которая, не смотря на очевидный груз, развила такую скорость, что я на своих каблуках за ней еле поспеваю.

В отличие от меня она смотрит на предложение мужской помощи благосклонно. И вообще на Константина, скупо представившегося моим знакомым, взирает крайне одобрительно, а на меня с любопытством. Наверно, вообразила себе романтические отношения.

— Я так понимаю, времени у вас мало, могу подвезти на машине, — предлагает Арзамасов перехватывая сумку.

— Нет-нет, — мама отмахивается, — пешком быстрее, да там и встать сейчас наверно негде.

— Пешком так пешком, — пожимает он плечами. — Показывайте дорогу.

И теперь уже мы с мамой не успеваем за широким шагом Константина.

В приемном покое я бросаюсь к стойке регистрации узнать, куда перевели Егорова Алексея, пока Арзамасов, придерживая маму за локоть, позволяет ей перевести дух после марш-броска.

Получив более или менее внятные объяснения, в каком корпусе мне искать брата, я возвращаюсь к этой воркующей парочке. Кажется, они нашли общий язык, что меня почему-то раздражает.

— Константин, еще раз спасибо вам большое! Мы и так отняли у вас много времени, дальше мы сами, — благодарю я.

— Спешите отделаться? — усмехается он. — Что ж, ладно. Если будут вопросы по диссертации или потребуется консультации — звоните.

— Да, конечно, — отвечаю я, непроизвольно поглядывая на часы. У нас остается сорок пять минут до завершения приемного времени.

— Тогда до встречи. Елена Анатольевна, всего доброго, — откланивается Арзамасов.

И мы с мамой мчим в хирургическое отделение, по дороге она пытает меня по поводу Константина, но я только отмахиваюсь. Ну ей богу: как будто хочет меня сплавить первому встречному-поперечному.

— Вежливый, представительный, машина есть, — расхваливает мама Арзамасова, как будто сватает залежавшегося племянника школьной подруги.

— Мам, давай потом его обсудим, сейчас бы к Лешке успеть. Ты что там с собой набрала?

Мама благополучно переключается на перечисление всего того, что ей показалось необходимым принести. Мне остается только закатить глаза.

Треть передачи все равно забраковывают на контроле, но маму это не сильно расстраивает. Самое главное, нас пускают к Лешке. И что совсем похоже на чудо, он в сознании.

Мама вцепляется в мужика в белом халате, который как раз выходит из палаты, и пытает его о состоянии Лешки, а я просачиваюсь внутрь.

Выглядит он бодро, только осунувшимся немного. Ну и несколько уже начавших желтеть синяков на лице придают ему вид жертвы. Однако, глаза блестят, и даже вихор на затылке торчит как-то жизнеутверждающе.

— Привет! — у меня на глазах выступают слезы.

Мы могли его потерять. Любая мелочь, и Лешки могло не стать.

— Ксюнь, ну чего ты, — пытается он угомонить меня, видя, как я часто моргаю, чтобы не начать слезоразлив.

— Дурак! — шмыгаю я носом и ставлю сумку на стул возле кровати. — Куда ты вляпался?

— Чего? — таращится на меня брат недоуменно.

А я понимаю, что, когда мама вернется в палату, я уже не смогу задать Лешке вопросы нормально. Надо спрашивать сейчас. Только какой задать первым?

— Тебе что-то говорит имя Мария Николаева? — решаю я начать с первого попавшегося и понимаю, что попала не в бровь, а в глаз.

Лицо Лешки мгновенно меняется.

— Что с ней?

Глава 22

Ох и ничего себе! Я-то пальцем в небо тыкала, а вон оно как!

— Ксюх, чего молчишь? — нервничает брат.

— Ничего, то есть, не знаю я, что с ней, — растерянно отвечаю я. — А кто это?

— Ты откуда вообще о Маше узнала?

Я вижу, что Лешка на грани психа. Что за тайны мадридского двора? Но волноваться ему сейчас однозначно неполезно. Ни по какому поводу. Все рассказывать сейчас не стоит, да и смысла уже не много. Я же знаю, что никакой вины Лешки в этих наездах из-за квартиры нет, и все это — неудачное стечение обстоятельств.

Однако предупредить о том, что авария не была случайностью, точно надо. По Лешке не скажешь, что он в курсе, что ему что-то угрожает.

— Леш, я тут перенервничала из-за постоянных звонков и молчания в трубку, — все еще сомневаясь, выдаю я полуправду. — И попросила знакомого узнать, кто это постоянно названивает. Ну и он сказал, что номер принадлежит Николаевой Марии, а я таких не знаю.

— Когда это у тебя появились знакомые, которые могут выяснить кому принадлежит номер мобильника? — напрягается брат.

Кажется мне, он видит в моих словах какой-то подвох, но совсем не тот. У него вызывает напряжение все связанное с этой неизвестной Машей. Мне даже становится обидно, я столько всего пережила, а его волнует только какая-то Николаева. Он, конечно, не знает об этом ужасе, но хоть спросить-то мог, как мы, как мама…

— С тех пор, как я узнала, что твоя авария — ненесчастный случай, — довольно резко отвечаю я и тут же корю себя.

Ну Лешка-то в чем виноват? Он сам пострадал. Хотя, кому-то же брат перешел дорогу.

— Как это не несчастный случай? — оторопев, переспрашивает он. — С чего ты взяла?

— Знающие люди сказали, — поджимаю я губы.

— Что за знающие люди? Ты сериалов пересмотрела? — Лешка смотрит на меня так, будто я маленький капризный ребенок, который привирает, чтобы получить побольше внимания.

— Почти. Максим Лютаев — герой популярного городского блокбастера «Найди плохого парня».

Лешка снова бледнеет.

— Ты связалась с Лютаевым? — и он тут же покрывает пурпурными пятнами.

Вижу, что он хочет устроить мне разнос.

Но пока брат на больничной койке и не может помочь, более того, сам хоть и невольно является источником проблем, главная в семье я. И не важно, что он старше. Именно мне сейчас приходится разгребать эти самые проблемы.

Последнее, что мне сейчас хочется услышать, это упреки в выборе неподходящей домашней девочке компании. Не после того, как меня встретили те трое, и не после того, как мне пришлось идти к Гордееву.

— Тебя сейчас только это волнует? — вспыхиваю я, хоть несколько минут назад уговаривала себя не злиться на Лешку. — Меня вот волнует, кто хотел тебе навредить. И по какому поводу.

— Я не знаю, — брат отвечает слишком быстро, и я понимаю, что он просто отмахивается от моего вопроса.

— А ты подумай. Потому что в следующий раз тебе может не повезти. Представь, что будет с мамой.

— Да не знаю я! Поняла? — огрызается он, но выдыхает и чуть спокойнее обещает: — Но я подумаю.

К сожалению, в этот момент в палату возвращается мама, и разговор на эту тему приходится отложить.

Собственно, посещение длится не очень долго. И по моим ощущениям, Лешка разочарован тем, что мы не додумались принести ему мобильник. С мамой брат прощается очень тепло, а вот на меня смотрит укоризненно.

Ничего. Переживет. Мне важнее, что мы не оказались на улице, и Лешке оказали нужную помощь.

И понимаю ведь, что я надолго, если не навсегда, останусь для него младшей сестрой, за которой надо приглядывать, но внутри все равно клокочет какая-то иррациональная обида на его реакцию. А если бы Лешка узнал, что я переспала с Гордеевым, то что? Он выпорол бы меня? Запер бы дома? Я давно совершеннолетняя.

Вернувшись домой, я стараюсь успокоиться, посмотреть на ситуацию глазами брата. Да, когда-то мы были близки, но сейчас мы оба слишком взрослые, а установки остались прежние, из детства.

Сами собой руки потянулись к старым фотоальбомам, где на снимках запечатлено наше счастливо детство.

Вот мы сидим на крыльце подъезда, у Лешки в руках рогатка, а у меня заплыл один глаз. На самом деле причиной был обычный «ячмень», но выглядит так, будто мы обнимаемся после суровой битвы. И еще много подобных моментов, которые воскрешают в памяти светлые воспоминания. Взбаламученная душа успокаивается. Ближе, чем мама и Лешка, у меня никого нет. Глупо копить обиды.

Альбом за альбомом я добираюсь до маминых.

У меня мелькает шальная мысль, что среди них есть альбомы с фотографиями учеников. Возможно, я смогу увидеть там Дениса. Эта мысль кажется мне немного стыдной, но привлекательной, поэтому поборовшись с собой, я все-таки прочесываю мамины талмуды и нахожу то, что ищу.

Он тут совсем такой же и в то же время совсем другой. Фотографий немного, несколько групповых фото на фоне березок с молодой листвой, видимо, в конце учебного года, парочка в актовом зале и… несколько фоток, раздражающих меня наличием на них Ольги, которая практически висит на Денисе.

Судя по антуражу, это или выезд на какой-то День здоровья или трудовой лагерь, большие компании смеющихся подростков, многие мальчишки обнимают девчонок, но только в том, как Ольга прижимается к Гордееву, мне видится что-то неприятное и захватническое. Мерзкая баба.

Денис не говорил, что учился с ней.

И одергиваю себя: а должен был?

Не забывайся, Ксюша. У вас совсем другие отношения.

Но несмотря на разумные доводы, настроение отчаянно портится. Снова. Хочется кому-нибудь сказать гадость. Желательно Ольге или Гордееву.

Словно в ответ на мои желания, раздается рингтон моего телефона.

Злобно захлопнув альбом и запихнув поглубже в ящик, я отвечаю на звонок, даже не посмотрев, кто там.

— Ты помнишь, что завтра мы едем к Мише? — ни тебе здравствуйте, ни тебе как прошел день.

Понятно, что злюсь я совершенно беспричинно, но довольный голос Гордеева бесит меня, подогревая злость, кипящую внутри еще больше.

— Да, конечно. Во сколько мне быть готовой? — я отвечаю подчеркнуто нейтрально. Немного из-за обиды, но в основном, чтобы напомнить себе свое место. Нечего тут растекаться лужицей перед тем, кому ты не больно-то нужна.

— Думаю, в половине одиннадцатого мы за тобой заедем, — тон Дениса меняется, становится похож на тот Ящеровский. Очевидно, он уловил, что я держу дистанцию, и поддержал меня.

Господи, чего меня из крайности в крайность мотает? Если это продлится долго, я стану истеричкой.

— Денис, а ты надолго в городе? — спрашиваю, чтобы понять, как долго мне нужно продержаться.

Голос Ящера холодеет еще на несколько градусов:

— А что уже мечтаешь избавиться? Тяготишься отработкой? — его слова хлещут меня, как кнутом. — Не переживай, ты нужна еще на пару раз.

И отключается.

Глава 23

На глаза наворачиваются злые слезы. Хотела вспомнить про свое место?

Получите, распишитесь.

Ящер быстро тебе его показал.

И чего я нюни распускаю? Он же предупреждал. Спрашивал, понимаю ли, на что подписываюсь. Я свое получила, теперь его очередь.

Все так. Все складно. Но когда разумные доводы могли победить эмоции?

Понимание, что я всего лишь девочка на пару раз больно ранят.

Остаток дня провожу в депрессивном состоянии, даже запираюсь в комнате, чтобы не грубить ни в чем невиноватой маме, потому что не уверена, что могу себя контролировать.

Так и засыпаю, уговаривая себя, что потерпеть осталось пару раз. Сделаю, что захочет, и свободна. Главное, пока буду «терпеть» не стонать слишком откровенно. У меня еще осталась гордость.

Утром я все еще дуюсь на весь мир до тех пор, пока не раздается звонок телефона.

Домашнего.

Я подхожу к аппарату как к замершей перед броском змее.

Эта самая Маша звонит. Последние цифры ее номера отпечатались у меня в памяти, это точно она. Лешка ничего не говорит, но зачем-то же она названивает!

— Алло, — беру я трубку.

Молчание.

— Мария, это вы? — решаюсь я.

Молчание.

— Если вы звоните Леше, то его сейчас нет, — рассказываю я, непонятно зачем, но раз брат за нее волнуется, то, может, и она за него? — Он в больнице…

Судорожное всхлипывание подтверждает мою гипотезу, но на том конце продолжают молчать.

— Ему лучше. Что-нибудь передать надо?

И снова тишина.

— Четвертая городская, хирургическое отделение…

Мой монолог прерывают гудки.

Кладу трубку. Что ж. Это явно Мария Николаева. Но понятнее мне не стало.

Как меня все это раздражает! Еще неделю назад жизнь была простой и понятной, и самой серьезной проблемой был сварливый характер научрука. А теперь свалилось это, и все на меня одну! И время поджимает! Уже почти десять, скоро выходить, а я не знаю, что надеть. Вчера, плескаясь в своих переживаниях, я даже не уточнила про форму одежды. Сомнительно, что меня там ждет великосветский прием, кажется, у мужчин намечается приватный разговор, и огород копать тоже придется вряд ли. Не представляю Ольгу даже рядом с грядкой.

И пожеланий Ящера не спросила. Хороша «грелка», никакого сервиса!

Злясь на всех вокруг напяливаю джинсы и свитер. Все, кэжуал, блин. Трусы кружевные? Кружевные. Значит, я в униформе.

Гордеев звонит, когда я уже шнурую ботинки.

— Ты готова? — холодный тон режет словно скальпель, вспарывает затянувшуюся рану.

— Готова.

— Спускайся.

Гудки.

Иду. Можно подумать, у меня есть выбор.

Машина припаркована у самого подъезда, что меня сильно радует, потому что, не смотря на солнечный день, ветер ледяной. Стоит мне выйти, первый же порыв прохватывает меня до дрожи. Однако, Ящеру, стоящему рядом с машиной с сигаретой в руке и в куртке нараспашку, холод как будто нипочем. Николай отсиживается за рулем. Ну хоть у адепта здорового образа жизни мозги на месте.

Юркаю на заднее сиденье, и через пару минут Гордеев присоединяется ко мне. В машине хорошо: тепло и вкусно пахнет, только Коля поглядывает на меня неодобрительно. Его глаза, следят за мной в зеркало заднего вида. Можно подумать, я — серьезная угроза.

М-да, два дня Колю не видела и забыла, как это, чувствовать себя потенциальной террористкой и просто мутной недобабой.

Дорога проходит в молчании. Все недовольны всеми. Первым сдается Николай и негромко включает музыку. Так хотя бы не слышно моего сопения. Только сейчас спохватываюсь, что не представляю, насколько далеко нам ехать.

Оказывается, недалеко. Всего-то до Дубового умёта. Звучит-то как: всего-то. Элитный респектабельный поселок, вообще-то. Но на самом деле, я просто радуюсь, что это тяготящее молчание прерывается.

— Денис! — радостно приветствует нас хозяин дома.

И он, и Ольга выходят на крыльцо, как только мы покидаем машину. Автоматические ворота за спиной с лязгом закрываются, и я чувствую себя неуютно.

— Как вчера все прошло? Много нашли у Казимирова?

— А ты откуда уже знаешь? — со смешком спрашивает Ящер, протягивая руку для пожатия.

— Да уже болтают.

— Вроде тихо работали, — хмыкает Гордеев.

Ольга, стоящая под руку с мужем, пытается поймать взгляд Дениса, но он на нее не смотрит, хотя она и принимает всякие соблазнительные позы: то ножку отставит, то прогнется, выставив бедро, обтянутое шерстяным платьем. К моему злорадству примешивается толика досады. На меня-то Гордеев тоже не смотрит. И зачем потащил? Только чувствую себя глупо в свитерке и джинсах на фоне Ольги в платье и аместистих.

— Давай сразу перетрем, а потом отдыхать будем, — предлагает Михаил.

Гордеев согласно кивает.

— Девчуля твоя собачек моих посмотрит, щенки есть, — Михаил обращается ко мне: — Я развожу. Оль… — начинает он и тут же осекается, — Николай тебя проводит, он тут хорошо ориентируется. А мы с Денисом ненадолго скроемся.

С этими словами мужчины уходят в дом. Ольга, фыркнув, идет вслед за ними.

А мне что делать?

— Пойдем, пёселей покажу, — бурчит Коля, на которого возложили обязанность меня развлекать.

У нас с ним тоже неконнект, но уж лучше нудный Коля, чем эта мерзкая Ольга.

Видимо, у меня на лице все написано, потому что мой сопровождающий, решает меня предупредить:

— Ты с ней поосторожнее. Ольга — баба мутная…

— Мутнее меня, что ли? — искренне удивляюсь я Колиному заявлению.

— Дурой не прикидывайся. Я тебя предупредил.

Ну ладно. Буду осторожнее. Я к ней даже подходить не буду.

Николай оказывается ярым собачником, а перед щеночками тает совсем. Однако, через некоторое время ему требуется отлучиться, а я решаюсь прогуляться по участку, который больше напоминает оттяпанный кусок леса. Как я и думала, огородом тут и не пахнет.

Надышавшись свежим воздухом и нацепляв репьев на пальто, я бреду обратно в сторону дома, когда в просвете между кустами замечаю нечто, приковывающее мое внимание. А именно: черная кожаная куртка авиатор.

Поскольку я уже извелась от тоски в одиночестве, я направляюсь к Гордееву, но застываю, не дойдя до него двадцати шагов. Он не один. На фоне черной кожи явственно видна рука в песочного цвета дубленке. У меня перед глазами темнеет не то от обиды, не то от злости. Я делаю еще несколько шагов вперед, и вся картина предстает передо мной.

На фоне перголы, увитой красно-желтыми с вкраплением багрянца лианами дикого винограда целуются двое. Наверное, стань я свидетелем сексуальной сцены, я была бы шокирована меньше.

Может, это всего лишь мои наивные представления, но я всегда считала, что поцелуй — квинтэссенция близости.

В груди все болезненно сжимается. Воздух в легких собрался колючим ледяным шаром, который я не могу выдохнуть. Я смотрю и не могу отвести глаза.

Каждая деталь будто вырезается перочинным ножом на коже: эти пальцы, унизанные кольцами, перебирающие короткие темные волосы на его затылке, собственническая рука на его плечах…

Вид этого поцелуя подкашивает меня. Бьет под дых.

Перед глазами все плывет. Я делаю шаг назад. Тихо. Осторожно.

Чтобы ни одна ветка под ногами не хрустнула. Не потому, что боюсь помешать, а потому, что не хочу видеть превосходство в глазах Ольги, которая знать не знает, что между нами с Денисом. А может, знает? Может, он ей рассказал?

Зачем он притащил меня сюда?

«Я хочу, чтобы ты поехала», — сказал он.

Зачем? Чтобы потешить Ольгино самолюбие? Еще раз ткнуть меня носом в то, что я — никто?

Так зачем?

К чему тогда были все эти слова про то, что Ольге придется со мной считаться?

Вот и дарил бы ей белье, жемчуга и всякие развратные вещи.

Но зачем поступать так со мной? Это унизительно. Ненавижу.

Замирая на каждом шагу, я плетусь к дому.

— Видела? — неожиданно сбоку раздается голос Михаила. — Вот и я видел.

Вздрогнув, я поворачиваю голову и вижу, что он сидит на незамеченной мной маленькой скамейке с кованой спинкой. Он без верхней одежды, в одном кремовом свитере с высоким горлом. В одной руке у него тлеет сигарета, в другой — серебристая фляжка.

Я молчу.

— Пошел позвать на шашлык загулявших, — отхлебнув из горлышка, зло усмехается Михаил. — Сучка драная. Я ей потом покажу.

Я смотрю на него удивленно. Это же его жена! Что значит, потом покажу? То есть он подождет, пока они там закончат, а потом выскажет все Ольге? А Гордееву слова не скажет?

— А может, — он поднимается и, пошатываясь, идет ко мне, — отомстим? Хочешь? Давай, по-быстренькому дадим симметричный ответ.

Я понимаю, что Михаил неплохо поднабрался.

— Не подходите, — пугаюсь я.

— Да ладно тебе, чего ломаешься? — хмыкает он. — Чем я хуже? Ольга, вон, не побрезговала. Каждые два дня подо мной стонет, если, конечно, не притворяется.

Михаил уже подошел ко мне вплотную, дыша на меня алкогольными парами.

— Не трогайте меня!

Но он меня не слышит, крепко схватив меня за локоть, он дергает меня на себя так, что я впечатываюсь в его тело. Почему-то у меня не получается закричать, а Михаил наваливается на меня всем весом, прижимая к широкому шершавому стволу.

— Все вы одинаковые.

Глава 24

Не придумав ничего умнее, свободной рукой я бью Михаила по уху. Промахиваюсь, потому что он высокий, но его так поражает мое сопротивление, что он перестает меня прижимать к дереву.

Со всей силы отталкиваю его и отскакиваю в сторону.

И его ненавижу.

Все мужики — скоты!

Однако, против моих ожиданий Михаил оставляет все попытки с моей недобровольной помощью отомстить жене. Качнувшись, он возвращается к скамейке и плюхается на нее, потеряв ко мне всякий интерес.

И это мужик? Хлещет бухло, пока его жена с кем-то там тискается, домогается гостьи, пришедшей с другим, в своем же доме! Терпила!

Меня разбирает злость.

Ну уж нет. Это не для меня. Я терпеть не собираюсь.

Он обещал мне защиту! Я сейчас же вернусь и выскажу ему все. И чихать я хотела, что на это подумает Ольга. Пусть лучше за муженьком приглядывает! Если она его не выгуливает, пусть привязывает или без намордника не выпускает!

Не помня себя от гнева, я, не разбирая дороги, мчусь назад.

И влетаю прямехонько в Гордеева, вывернувшего откуда-то из-за куста.

От удара об этого цельнометаллического у меня вышибает дух, поэтому я не могу сразу начать с претензий. Зато Денис, даже не покачнувшись, удерживает меня за плечо и приступает к отчитыванию:

— Ты почему до сих пор на улице? Что за страсть шарахаться по морозу? У тебя нос синий.

От этой фальшивой заботы у меня так пригорает, что я не фильтрую слова:

— А где мне еще быть? В дом меня не пригласили, бросили одну, я вообще-то не у себя и не могу делать все, что мне взбредет в голову! Ты ж у нас самый умный, давай, скажи мне, где я должна быть!

— В смысле тебя в дом не пригласили? Тебе Ольга должна была комнату показать, — хмурится Денис.

— Должна, да не обязана. У нее, видимо, были дела поважнее, чем я! Но ты не переживай! Зато мне уделил особенное внимание Михаил! Я вне себя от его гостеприимства, надеюсь новых синяков у меня после его хватки не появится!

— Что? — ревет Гордеев. — Ты о чем?

— О чем я? Ты сказал, мое тело в обмен на защиту, и где ж ты был, когда он зажимал меня? Занят был? Тогда какого хрена ты меня сюда привез? Или я должна была стать отвлекающим маневром? Так вот я на это не подписывалась.

— Ксюша, остановись и объясни мне, что я произошло, пока я тут с непоняток все не разнес к ебеням. Мишка к тебе клеился?

— Клеился? Ну если силком меня зажить у дерева, планируя меня трахнуть, объясняя это тем, что все бабы шлюхи, — это клеиться, то тогда да. Он ко мне клеился!

По мере выплескивания мной истеричных обвинений, пальцы Гордеева все сильнее сжимались на моих плечах.

Молчит? Да кому я вообще это говорю! Ему ж плевать! Я же девочка еще на пару раз. Какая разница, если разок другому перепадет! Пытаюсь развернуться и уйти, но Ящеровская хватка тоже крепкая, он без проблем удерживает меня на месте.

— А ну стой.

— Теперь стой? Теперь уже не важно, что я замерзла? Заботливый ты мой, — несет меня. — Сам-то себе ничего не отморозил, пока я отвлекала Михаила, чтоб ты тут мог жахаться? Ничего? Пипирка еще жива? В теплом месте отогрелась?

Если вначале упреков Ящер мрачнеет с каждым моим словом, то теперь его лицо вытягивается.

— Это что сейчас было? Ревность? — обалдело спрашивает Гордеев.

— Не дождешься! — я делаю еще одну попытку свалить в закат.

— Ксюша, ты ревнуешь? — продолжает удивляться Денис, вглядываясь мне в лицо.

— Нет, — тявкаю я.

— Да, Ксюша, — довольно улыбается он. — Ты ревнуешь.

— Ты самодовольный болван!

— Ну надо же! Я тебе нравлюсь, — веселится Гордеев. — Домашней девочке нравится плохиш. Охереть!

— Отпусти меня, чудовище! — всхлипываю я, потому что запал кончается, и вместо боевого настроя приходит жалость к себе. — Отпусти!

Но Денис рук с моих плеч не убирает, и я луплю его по груди. Стараюсь, мне хочется его хоть чем-то пронять, но бесполезно. Он и внутри, и снаружи абсолютно бесчувственный. Еще и смеется надо мной.

И выдумывает всякую ересь. Нравится он мне, как же. Лишь бы свое самолюбие почесать.

Устав терпеть мои дилетантские побои, Ящер, не считаясь с моим мнением, просто закидывает меня на плечо и несет в сторону дома. У меня открывается второе дыхание, я костерю его на чем свет стоит, насколько мне позволяет воспитание. Я настолько увлекаюсь, что замечаю Николая с шампурами, только когда мы мимо него проходим.

Гордеев никак не останавливает этот словесный поток, и я не скажу, что я выдохлась, но, когда он поднимается на крыльцо и вместе со мной на плече проходит в дом, я умолкаю сама.

Потому что Денис начинает подниматься по лестнице, и я понимаю, что меня очень скоро ждет расплата. Хотя жертва тут я.

На втором этаже одна из дверей, мимо которых мы проходим, открывается, и я успеваю заметить Ольгино лицо, выражение которого меняется с просто злого на перекошенное, стоит ей увидеть нашу композицию.

— Денис… — открывает было рот она, но Гордеев, не обращая на нее внимания толкает дверь напротив, заходит внутрь и захлопывает ее за собой.

— Ну, что Ксюша, — он довольно похлопывает меня под вынужденно подставленной заднице. — С Мишей я еще разберусь, а у тебя теперь приоритет. Замерзла, говоришь? Сейчас мы тебя погреем.

Глава 25

Погреем? Серьезно?

— А ну отпусти меня! — извиваюсь я на его плече.

Гордеев ссаживает брыкающуюся меня на кровать. Я вижу его самодовольное лицо. Как же бесит! Плевать ему на то, что чувствую я!

— А вот теперь поговорим, — Денис стягивает свою куртку.

— Ну надо же! — всплескиваю я руками. — Теперь ты решил поговорить? А до этого слов для меня у тебя не было? Даже если у меня нет права голоса в рамках нашего договора, то спешу напомнить, что он не включал в себя никаких Михаилов! И если ты собирался приятно провести время с Ольгой, зачем здесь я? Или надо вам свечку подержать для остроты ощущений? Ну так у рогатого мужа, мне кажется, должно быть на это исключительное право!

— Миша свое получит, — деловито вытряхивая меня из пальто, спокойно отвечает Гордеев.

— Получит? — у меня снова выступают слезы. — Ты хоть представляешь, что я почувствовала? А если бы он…

Губы Дениса, стаскивающего с меня сапоги, сжимаются.

— Я не хочу здесь оставаться, — закрываю я лицо руками. — Этот все мерзко.

— Мы уедем, — обещает он.

Ни извинений, ни оправданий. Просто обещает, что мы уедем.

Ну разумеется. Кто я, чтобы передо мной извиняться?

И что? Он сейчас скажет раздвинуть ноги или обслужить его? Зачем он затащил меня в спальню?

И Ольга, наверное, греет ухо у замочной скважины. Наслаждается моей истерикой. Я жду, что сейчас Гордеев будет снимать с меня свитер, и готовлюсь сопротивляться. Ну как сопротивляться… Помогать ему в этом я точно не стану.

Однако, внезапно я чувствую тяжесть одеяла, упавшего мне на плечи. Отнимаю руки от лица и вижу, что Денис стоит у раскрытого шкафа и достает оттуда уже подушки. Швырнув их на постель, он возвращается ко мне и садится рядом. Спиннывает ботинки и, облапив меня прямо поверх одеяла, заваливается на кровать вместе со мной.

От удивления хлопаю пекущими от слез глазами.

Гордеев подтаскивает меня повыше и прижимает к себе крепче.

— Ты не пойдешь к Ольге? — проклиная себя за сдавленный голос, спрашиваю я.

— Ты зря ревнуешь.

— Я не ревную.

— Хорошо, зря «не ревнуешь», — бубнит Денис мне куда-то в шею. — Оля меня не интересует.

— Но я видела, как вы целовались, — закусываю я губу, понимая, что этой фразой как раз выдаю себя с головой. Себя и отрицаемую мной ревность.

Вздохнув, как будто я пытаю его калеными клещами, Гордеев соизволяет объяснить:

— Ольга устроила сцену, что Мишка с ней плохо обращается, а потом повесилась мне на шею.

Мне кажется вполне в ее духе, но…

— И что? Ты не смог отбиться? — ехидно спрашиваю я.

И только хочу себя одернуть, потому что по идее у меня нет права его упрекать по поводу Ольги, ведь у нас нет отношений, как Гордеев возмущает меня своим ответом:

— Ты еще маленькая и глупенькая.

— Значит, сексом заниматься я не маленькая!

— С сексом у нас тоже пока не очень, — хмыкает Денис.

Его слова уязвляют меня. Что он имеет в виду? То, что мы занимаемся им не так часто, как ему надо? Разве в этом моя вина? Или этим он подразумевает, что в постели я бревно?

В дверь комнаты стучат.

— Денис? — зовет тусклым голосом Михаил с той стороны.

— Проваливай, — отзывается Гордеев, не церемонясь с хозяином в его собственном доме. — Выйду, серьезный разговор будет.

В ответ молчание, а потом слышны удаляющиеся шаги.

— Он видел вас с Ольгой, но просто остался хлебать свое пойло, — выдаю я Михаила.

— Они с ней мастаки друг другу вынимать душу, — совершенно равнодушно отвечает на это Денис. — Грейся, как нос перестанет быть синим, поедем отсюда.

— А как же «сейчас мы тебя погреем»? — ядовито спрашиваю я.

— Ты уверена, что именно сейчас стоит меня провоцировать? — сердито отвечает вопросом на вопрос Гордеев.

Я затихаю, потому что не уверена, что мне понравится, если Гордеев сейчас возьмет то, ради чего меня и привез. Повозившись, я устраиваюсь поудобнее и ловлю себя на том, что шевелиться стараюсь так, чтобы Денис не убирал обнимающую меня руку.

Впрочем, не похоже, что он собирается меня отпускать. Более того, он даже забрасывает на меня ногу, придавливая и подминая под себя.

Ощущая на себе тяжесть, я опускаю припухшие веки и под ровное успокаивающее дыхание Гордеева, пригревшись, видимо, проваливаюсь в дрему.

Не знаю, сколько прошло времени, может, тридцать минут, может, полтора часа, но, когда я открываю глаза, за окном еще светло.

Скашиваю глаза на лежащего рядом Дениса.

Мерзавец. Когда он успел пролезть ко мне в душу? Как он смог? Скорее бы он уехал… Поплачу и забуду.

Словно почувствовав мое внимание, Гордеев зашевелился. Черные пушистые ресницы дрогнули и приподнялись.

— Поцелуй меня, — прошу я, стараясь не думать о разумности своих поступков.

Пусть его самомнение потешится, но ведь он и вправду скоро уедет, исчезнет из моей жизни. Я всегда была хорошей девочкой, могу позволить себе немного глупостей, все равно я уже встряла.

Прошу поцеловать, а у самой внутри все сжимается: если он сейчас усмехнется, мне будет хреново.

Но Гордеев абсолютно серьезен и не заставляет меня просить дважды.

Приподнявшись, он слегка прикасается своими губами к моим и будто чего-то ждет, заглядывая мне в глаза.

И это все? Ольгу он целовал не так!

Разозлившись, я прикусываю его нижнюю губу. И это срывает Денису крышу.

Глава 26

На меня обрушивается шквал. Шторм в десять баллов.

Чтобы не утонуть, чтобы удержаться на плаву, я, с трудом выпутав руки из одеяла, цепляюсь плечи Дениса, впиваясь короткими ногтями в черную водолазку. Мне не хватает воздуха, и я пью его дыхание.

Мыслей нет. Жадный поцелуй лишает меня способности соображать.

Остается только желание ответить, передать, что я чувствую сейчас. Я не должна захлебнуться в этих эмоциях одна. Я падаю на дно пучины, и я утяну Гордеева за собой.

Я не помню сейчас, что у меня почти нет опыта, что мне не нравится проявлять инициативу. Потребность присвоить этого мужчину, заставить его желать меня настолько сильна, что не оставляет места для ложного смущения и наигранного целомудрия.

Мне нравится, как Денис подминает меня под себя.

Нравится ощущать тяжесть его тела.

Нравится, что его горячая сухая ладонь пробирается под вязанный свитерок, гладит подрагивающий от его прикосновений живот и требовательно сжимает грудь.

Мне плевать, что проклюнувшаяся жесткая щетина раздражает кожу.

Лишь бы не останавливался, лишь продолжал так целовать, будто мы последние люди на этой планете, и завтра мир исчезнет.

Горячо. Жарко. Невыносимо.

Я сцарапываю водолазку Дениса, собирая ее в гармошку, стремясь ощутить под руками жар горячей плотной кожи. Оторвавшись от поцелуев, Гордеев приподнимается и стаскивает водолазку совсем, забрасывая ее куда-то в сторону.

Он смотрит на меня как на долгожданный десерт, как на желанный приз. Поволока в его глазах подсказывает мне, что он уже предвкушает все, что нам предстоит, и ничто его не остановит. Он уже там, мыслями он во мне, и сейчас Денис оттягивает момент не ради меня, он наслаждается тем, как я горю.

А я пылаю.

Я смотрю на идеальное мускулистое тело, украшенное татуировками и шрамами, на плоский живот в кубиках пресса, напряженные мышцы которого уходят под пояс джинсов. Ткань в паху натягивается внушительным бугром.

У меня во рту становится сухо.

Я знаю, как он умеет. Я помню, как короткими и быстрыми толчками он довел меня до взрыва.

Но сейчас Денис не так хладнокровен, и я предчувствую страстный секс, в котором не будет места расчету, и белые простыни покраснеют от стыда.

Я поднимаюсь и, не утерпев, целую его в живот. Провожу языком под пупком и решительно, совсем не так, как тогда в клубе, хватаюсь за ремень на джинсах. Слышу, как он с шумом втягивает воздух, и смотрю на него снизу-вверх. Мне удается расправиться с пряжкой, и Денис просто стаскивает с меня свитер через голову.

По наэлектризовавшимся волосам с щелчком пробегает разряд, но мне все равно.

Меня и так начинает колотить. Крохотные молнии изнутри бьют во мне в низ живота, когда я опускаю молнию собачки и вижу, что головка уже выглядывает над резинкой черных боксеров.

Облизнув губы, я прижимаюсь ими к багровой плоти.

Сумасшествие! Никогда не думала, что буду делать это по своей воле.

В шоке от собственной смелости я пробую языком гладкость члена, слизываю капельку выступившую на вершинке.

Денис толкает меня обратно на спину, поднимается и сдергивает джинсы вместе с бельем, не отрывая от меня темного взгляда. Затем наступает очередь моих бойфрендов.

В одном белье я остаюсь ненадолго.

Что я там про кружевные трусики думала? Денис на них даже не смотрит. Сдергивает их с меня, открывая для себя непристойное зрелище влажной киски.

Запустив одну руку мне между ног, вторую он просовывает под меня, находит застежку бюстгальтера и в один момент расправляется с ней.

Стряхиваю мешающий лиф и, согнув ноги в коленях, расставляю их шире. Мне не нужны сейчас дополнительные ласки, я хочу Дениса в себе.

Но Гордеев, будто вспомнив про мою эрогенную зону, склоняется над грудью и, опалив горячечным дыханием, вбирает в рот сосок, пальцами продолжая орудовать в моих складочках, вызывая у меня стоны.

Когда напряжение становится невыносимым, я кончаю позорно быстро, но для Дениса все только начинается. Навалившись на меня всем телом, он одним движением входит в меня и закидывает обе мои скрещенные ноги себе на плечо. Придерживая их одной рукой, и лаская другой мою грудь, он вколачивается в меня, доводя до безумия.

Массаж входа в пещерку и ритмичное надавливание где-то в глубине, клитор сдавленный сведенными бедрами, пощипывание сосков… Это больше, чем я могу вынести.

Плевать, если Ольга под дверью подслушивает, если Михаил в это время дрочит на жену из-за угла. Я не могу остановить стоны, мольбы и всхлипывания.

А Денис беспощаден, он упивается тем, как я комкаю сбившееся одеяло, как дрожит мое влажное от испарины тело, как приоткрываются искусанные губы.

Каждый раз, когда я снова готова получить разрядку, это чудовище меня темп, мучая, вырывая из меня просьбы пощадить, обещания сделать все, что угодно.

Но вот и он сжаливается. Отпустив мои лодыжки, Денис поворачивает меня на живот и длинными толчками доводит меня до оргазма. Только когда он выходит из меня и подтягивает мое обмякшее тельце к члену, я соображаю, что мы занимались сексом без резинки.

— Открой рот, — это первые его слова, которые он произнес с момента этого затмения. Пальцами они возвращается между складочек и нащупывает скользкую горошинку.

Припухшая киска еще переживает сладкие спазмы, клитор пульсирует, а Гордеев не перестает меня терзать, словно не может насытиться моей слабостью и покорностью.

Головка упирается мне в губы. Мне выпадает шанс сладко отомстить.

Глава 27

Я не знаю, правильно я все делаю, мной движет кто-то другой. Какая-то другая совершенно раскованная Ксения приоткрывает распухшие от поцелуев губы и пропускает головку во влажную мякоть рта.

Упругая плоть скользит по языку до самого горла и назад. Я смыкаю губы на члене, поражаясь тому, какой он нежный и гладкий, и, обхватив ствол дрожащей ладошкой, я перехватываю инициативу. Уже сама вбираю и посасываю, наглаживаю языком, толкаю в щеку…

Денис порыкивает с каждым погружением, и так немногословный, сейчас он кажется вообще потерял дар человеческой речи.

Острое удовольствие, на грани болезненности, которое дарят мне его пальцы, наталкивает меня на мысль и подстраиваюсь под ритм, задаваемый его рукой.

О какое наслаждение слышать его хриплые вздохи, когда я языком задеваю уздечку, видеть, как напрягаются мышцы на животе, когда губы скользят по стволу.

Я завожусь от этого даже сильнее, чем от того, что Денис творит у меня между ног. И напряжение все нарастает. Когда он кончает мне в рот, я тоже кончаю вместе с ним, там в своей голове. И мы падаем на подушки, дыша как загнанные лошади. Молчим.

Денис, потому что почти все время молчит.

Я, потому что пока не могу переварить то, что испытала.

Повозившись, Гордеев добывает из-под нас одеяло и закукливает меня в него до самого подбородка. Мне пока жарко, но слишком тяжело шевелиться. Поерзав, я вытягиваю наружу одну ступню. Так вроде лучше.

Глаза снова начинают слипаться.

И вот вроде засыпаю почти под мерное глубокое дыхание, а в голове мысли всякие бродят. И меня начинает надирать.

— Ну чего ты елозишь? — бурчит Денис. — Как уж на стекловате.

— А ты не спишь, да? — с надеждой спрашиваю я.

— Уснешь с тобой… Ну чего? Ты, видимо, не уймешься. Что там у тебя назрело?

— А ты вчера был такой… ну злой. И сегодня со мной почти не разговаривал…

Тяжкий вздох.

— Ты не отстанешь, да? — обреченно спрашивает Денис.

— Ну…

— Я был не злой, просто я не люблю делиться. С детства.

Офигеть объяснил, у меня даже глаза распахиваются. И как это понимать?

— Прекрати сопеть, — командует Гордеев недовольно.

Как это прекрати? У него там кто-то машинку отобрал, а прилетело мне!

Начинаю сопеть еще выразительнее.

Денис мужественно игнорирует все признаки очередного надвигающегося вопроса.

Естественно, я не выдерживаю.

— А кто покусился на твое?

— Не знаю, но если этот хмырь еще раз нарисуется рядом с тобой, то придется уделить ему внимание.

Хмырь? Какой хмырь?

— Это ты про кого? — осторожно уточняю я.

— Про того, кто терся возле тебя в больнице.

— Он меня просто подвез, мне к брату было надо. А ты откуда знаешь?

— За твоим братом приглядывают люди Макса, о любой странной активности мне докладывают.

— Так возле брата не было странной активности…

— Зато возле моей бабы была, — рявкает, разозлившись Денис. — Сладкий мамин пирожочек на черном внедорожнике, таскающий за тобой сумки, мне не нравится. И тебе стоит это учесть.

— Это мой временный научрук… — оправдываюсь я непонятно за что.

— Не колышит.

— Но ты уедешь, а я останусь. Мне, что, теперь ни с кем не общаться? — мне становится обидно.

— Ксюша, я все сказал.

Ставя окончательную точку в разговоре, Гордеев поднимается и скрывается за дверью, которую я раньше не замечала. Собственно, времени разглядывать все у меня не было, да и поза кверху задом огранивает обзор. Судя по звуку льющейся воды, там душевая.

Что-то жужжит в сброшенных на пол джинсах Дениса, но брать его телефон я не собираюсь. Вдруг и за это предусмотрена какая-то кара?

Но пока я роюсь в сумке, пытаясь найти расческу, начинает уже звонить мой телефон. Опять неизвестный номер.

Когда ж меня бросит триггерить? Как увижу незнакомые цифры, сразу в дрожь.

— Алло, — справившись с собой, отвечаю на вызов.

— Ксюша? — выясняет голос со знакомыми интонациями.

— Да, — сердце ухает вниз.

— Лютаев, — представляется мужчина, и меня немного отпускает, но тут же паника поднимает голову.

— Что с братом?

— Нормально с ним все. Я до Гордеева не могу дозвониться, он трубку не берет. Вы вместе?

— Он в душе, — говорю я и краснею.

Мне кажется, что сразу становится понятно, что Денис в душе после нашего секса, но Лютаев никак не реагирует на компрометирующую информацию.

— Пусть наберет меня. И по твоему вопросу кой-чего прорезалось, пока непонятно, что к чему пришить. Но машинку твоего брата мы проверили. Там повреждения однозначно рукотворные. Твой брат часто бросает машину где ни попадя?

— Нет, — сглатываю я. — Он и водит не так часто. На работе у них служебный транспорт. Машина в основном стоит под окнами.

— Это там, где Гордеевские предки живут? — уточняет Лютаев.

Я сначала киваю, а потом соображаю, что Максим этого не видит.

— Да, соседний дом.

— Ну ок, там камер понатыкано хоть жопой жуй. Посмотрим, может, еще не все затерли.

— Спасибо, — блею я.

Кто-то, кто повредил Лешке машину, знает, где он живет?

— Не за что пока. Давай, и скажи Гордееву, чтобы мне перезвонил.

Когда Денис выходит из душа, я все еще сижу на кровати с расческой в одной руке и с телефоном в другой.

— Тебе Максим Лютаев звонил, — прихожу в себя я.

Гордеев только кивает и начинает одеваться.

— Ты хотела уехать. Приводи себя в порядок, а мне надо с Мишкой переговорить, — в конце фразы тон Дениса становится угрожающим.

Я хоть и хочу, чтоб рога Михаилу пообломали, но ведь он все-таки не сделал ничего плохого. И тут вспоминаю, что Гордеев не любит делиться. Надо думать, приятель со школьных времен должен об этом знать. Так что пусть эти взрослые мужики сами разбираются. Я пойду погрею мерзнущую задницу в душе.

Поскольку во времени меня никто не ограничивал, я не ограничиваюсь быстрым душем и от души нежусь в горячей ванне. Разомлевшая после физических постельных упражнений и водного релакса, завернувшись в огромное полотенце я выплываю в спальню.

Где на разворошенной кровати со следами бурного секса уже ждет меня Ольга.

Глава 28

Нет, я, конечно, понимаю, что она в своем доме, но это не очень вежливо.

Хотя подозреваю такие вещи, как вежливость, такт и манеры Ольге до лампочки.

— Что вы здесь делаете? — прижимая к груди влажное полотенце, спрашиваю я.

Криво усмехнувшись, она окидывает меня взглядом:

— Да вот, зашла узнать, как вы устроились.

— Спасибо, хорошо, — я делаю наивные глаза и хлопаю ресницами. — Кровать, что надо.

И даже не вру. На кровати мне было действительно просто отлично.

— Слушай, ты! — вскипает Ольга. — Еще раз притащишься — пожалеешь.

— Да уж добровольно точно не приду, вашим семейным гостеприимством я сыта по горло!

Она покрывается красными пятнами, они проступают на лбу, скулах, шее и убегают вниз за ворот платья. Кончик носа и сжатые губы белеют. Сейчас Ольга выглядит действительно неприятно.

— Если ты думаешь, что стоит наплести Денису сказки про то, что Мишка распускал руки, и тогда удастся залезть к нему в нутро, то ты ошибаешься!

— Это вы так решили, потому что у вас подобный фокус не прокатил?

Мне живо припомнилась сцена на улице.

То есть ей можно прикидываться жертвой и чего-то там плести?

Да кто в здравом уме поверит, что в этой блондинистой шкуре не гиена, а бедная овечка?

— Ты — всего лишь очередное молодое мясо, — подскакивает она с кровати, сжимая кулаки.

И я вижу, что туфлей она стоит на моих трусиках, сброшенных Гордеевым в порыве страсти на пол. У меня перед глазами медленно, как занавес, опускается красная пелена.

Ах, ты сука!

— И вообще почему сказки? Что? Больно становиться мясом второй свежести? — ехидно уточняю я. — Оба мужика позарились на что-то посочнее?

Голос мой сочится ядом. Я не злой человек, но считаю, что действие должно быть равно противодействию. И за все, что мы делаем в этой жизни, мы получаем в ответ. Я такой себе адепт справедливости. Поэтому с удовольствием наблюдаю, как по лицу Ольги пробегает судорога. Я попадаю не в бровь, а в глаз.

— Да что ты о себе возомнила, дрянь?

Ольга, вытянув руки, делает стремительный шаг ко мне, чтобы вцепиться не то в волосы, не то в лицо, но я успеваю отскочить назад, больно ударившись о косяк двери в ванную.

Все-таки есть справедливость в этом мире.

Каблуком второй туфли Ольга зацепляется за трусишки, которые она топтала, и, нелепо взмахнув руками, падает на четыре кости. От весьма болезненного удара руки и ноги разъезжаются, и Ольга плюхается плашмя, ощутимо прикладываясь физиономией о жесткий палас спальни.

— Я это так не оставлю! За это тебя Денис вышвырнет на помойку, — поднимает лицо Ольга, на котором я замечаю царапину.

Похоже размахивая руками, она задела щеку кольцом.

— Что здесь происходит? — раздается злой голос Гордеева откуда-то сбоку.

Потирая разбитый об острый угол косяка локоть, я поворачиваю голову и беспомощно смотрю на Дениса, стоящего в дверях, сложив руки на груди.

— Она на меня напала! — слышу я Ольгу снизу и перевожу на нее растерянный взгляд.

Пока я пытаюсь собрать мысли в кучку, она успевает принять элегантную позу, состроить жалобное лицо и выдавить слезу.

— Денис, что ты смотришь? Неужели ты так это оставишь? — всхлипывает гиена, указывая на царапину на лице.

— Не понял. Ксюша бросилась на тебя с голым задом в одном полотенце? — приподнимает брови Гордеев. — Оля, второй раз ты это не провернешь. Завязывай с цирком.

— Но…

— Тебя ждет внизу Миша, а нам надо собраться, — обрывает ее Денис. — Мы уезжаем.

Ольга понимается и под взглядом Гордеева брезгливо стряхивает с каблука мои трусики. Тварь.

— Да что она может такого в постели, что ты ее выбрал? Небось и в рот брать брезгует, твоя ромашка!

Я охреневаю от постановки вопроса, вообще никакого стыда у этой замужней бабы, супруг которой ждет ее внизу! И тут же краснею, вспомнив свой сегодняшний дебют на поприще минета.

Глаза Дениса тоже подергиваются дымкой, похоже, и ему вспомнилось.

— Оля, твои таланты видны невооруженным взглядом, — он указывает на красные колени, ободранные паласом. — Совершенствуйся на муже, сегодня тебе предстоит веселая ночь. Ему и покажешь свой прогресс в отсосе.

После этих слов Ольга вылетела из спальни пулей, даже не дав Гордееву посторониться.

— У тебя кровь, — сверлит взглядом Денис мои пальцы, зажимающие локоть.

Я перевожу взгляд с него на руку. Фигня, просто рассекла кожу. Даже толком не кровит. Мы по детству с братом дрались, травмы и то серьезнее были.

Но Гордеева даже передергивает:

— Больно?

— Уже нет, — честно признаюсь я, хотя подмывает соврать, чтоб пожалел и чтоб Ольге еще и за это прилетело.

Денис отлепляется от косяка и идет в ванную.

Пока я застегиваю бюстгальтер, он, матерясь, хлопает там дверцами навесного шкафчика и возвращается с пластырем.

Усадив меня на кровать, Гордеев заклеивает ссадину и помогает натянуть свитер.

Хорошо, что я взяла смену белья. Одевать истоптанные трусики мне бы и в голову не пришло. Определенно, дома я их выкину. Мне не нужны подобные воспоминания и ассоциации. Я бы и тут в ведро выбросила, но Ольга такая ведьма, не удивлюсь, если она ритуал Вуду на них проведет.

Когда мы, уже полностью одетые, спускаемся вниз, Ольги не видно. У входных дверей стоит, засунув руки в карманы джинсов, только Михаил.

— Николай уже ждет в машине, — глухо сообщает он.

Он мрачен, под левой скулой у него наливается багрово-красный отек, но мне его ни капельки не жалко. Они с этой Ольгой друг друга стоят.

— Ксения… Надеюсь, мы сможем оставить этот эпизод позади.

Я чувствую, что Михаил говорит искренне, однако, мне все равно противно.

Впрочем, оставим позади без проблем. После отъезда Гордеева у меня нет поводов встречаться с этим человеком еще.

Поэтому я молча киваю и выхожу вслед за Денисом.

— Коль, давай через объездную, — усевшись в машину, командует Гордеев.

— А мы разве не домой? — удивляюсь я.

Мне на сегодня приключений хватило.

— Домой. Ко мне. Я перезванивал Лютаеву, они просмотрели видео с камер. Так что он тоже подъедет. Кое-что начинает проясняться.

Глава 29

Подъезжая в темноте к воротам, автомобиль светом фар выхватывает еще одну машину, припаркованную рядом. Этот монстр автопрома выглядит угрожающе, но Николай приветливо мигает водителю аварийкой. И тот заводит эту помесь внедорожника с танком и следом за нами заезжает на территорию.

Гостем оказывается Лютаев. Спрыгнув с подножки, он поднимает ворот косухи, защищаясь от ветра, который к вечеру только усилился, и бодро взбегает по ступеням на крыльцо. У меня так быстро не получается, поэтому я стараюсь идти под защитой тела Гордеева, которому в пальто на распашку, похоже, вполне комфортно.

В доме тепло и светло, пристроив вое пальто на уже знакомую вешалку, я иду за мужчинами на кухню.

— Ну, что? — Макс плюхается на угловой диванчик и вытягивает ноги. Я смотрю на это с ужасом. В нем, наверное, метра два роста и килограмм сто мышц. Однако диван, жалобно скрипнув, устоял. — Мы проверили камеры.

Денис садится напротив и выкладывает на стол дребедень из карманов: ключи, мобильник и… чупа-чупс.

Это так меня шокирует, что я не сразу соображаю, что сесть мне некуда.

Точнее, можно забиться в самый угол дивана, но для этого надо как-то преодолеть забор из мужских ног. По какой-то неизвестной мне причине, возможно, по Фэн-шую, табуретка на кухне всего одна, и занята она Гордеевым.

Заметив мой мечущийся взгляд, Денис рукой подтягивает меня к себе и усаживает к себе на колено. Мне неловко, но Лютаев никак не реагирует, будто все так и должно быть.

Он просто достает из внутреннего кармана какой-то размытый снимок и кладет его поверх так смущающего меня чупа-чупса.

Почему-то сама мыль, что суровый и брутальный Гордеев любит конфеты, рвет мне все шаблоны.

— Даже не спрашиваю, знаешь ли ты этого хрена, — обращается ко мне Макс. — Потому что его просто наняли.

Я вглядываюсь в фото и не понимаю, как вообще там можно кого-то опознать.

— Наняли? — пищу я.

Я вот Гордеева побаиваюсь скорее из-за его статуса, а Лютаев пугающий сам по себе. Красивый, холодный и опасный.

— Ага, мы когда этого сопляка, — длинным пальцем Лютаев тыкает в чувака на фотке, — прихватили, он прям сразу запел. Только вышел на кривую дорожку, первый раз взялся за дело и с испугу все десять дней дрожал. Чего с ним делать? Ментам сдать?

Лично я считаю, что парень должен ответить по всей строгости закона, но спрашивают не меня.

— Если не пропащий, возьми на присмотр. Как за машину рассчитается, претензии снимем. Раз его наняли, то основной счет к заказчику. Он сказал, кто раскошелился?

— Показал тачку. Некто Николаев Антон, мелкий бинесменишка. Поговорить сегодня не удалось. Но завтра точно побеседуем.

Денис поворачивается ко мне и уточняет:

— Антона Николаева знаешь?

Его дыхание щекочет мне ухо, и я вспоминаю, как он бурчал мне в шею пере тем, как я… как меня… ой!

Красная, как рак, я просто потаю головой, пряча лицо в распустившихся волосах.

Самое ужасное, что Денис, похоже, догадался, что я чувствую, потому что, несмотря на то, что он возвращается к беседе с Максом, его ладонь на моем бедре оживает. От этих поглаживаний я смущаюсь еще больше и перестаю слушать, что обсуждают мужчины, все равно мне право голоса никто не дает.

Внезапно на кухне наступает тишина, и с опозданием понимаю, что ее причиной становится урчание в моем животе.

В самом деле, со всеми этими потрясениями я же с утра так и ничего и не ела. Обещанных шашлыков мы с Денисом в гостях не дождались. До этого момента я и голода-то не чувствовала, а вот теперь ощущаю, как внутри сосет.

— Так, мы с Максом пойдем договорим, а ты поешь пока.

Гордеев поднимается и уводит Лютаева, а я остаюсь на кухне одна. Помявшись лезу в холодильник. В прошлый раз мне все разрешили брать, поэтому я больше не стесняюсь. Я-то голодная как зверь, а Денис наверняка еще сильнее.

Готовить так готовить. Назло Коле-зожнику я выбираю ударно-калорийный рецепт, но Гордееву вообще не скажешь, что у него где-то что-то может отложиться, словно на нем горит все. У него такие рельефные мускулы, что татуировки…

Нет-нет-нет…. Готовим! Мне с Денисом тоже растолстеть не светит, так что есть будем, как нормальные люди. Будем есть бризоли.

И если с приготовлением кляра все просто, все бодренько взбалтывается в блендере, который имеется на кухне, то приготовление начинки проходит не так благополучно.

Отбив мясо и намешав сыр со сметаной и чесноком, я прокалываюсь на последнем этапе. Берусь открывать соленые огурчики, и от слишком резкого движения часть рассола выплескивается мне на джинсы.

Не желая пахнуть солониной, я, подхватив сумку, мчусь на второй этаж в комнату Дениса. Застирав и повесив на батарею сушиться многострадальные штанцы, я оказываюсь перед дилеммой: оставаться в трусах и свитере или воспользоваться рубашкой, которую мне в прошлый раз выделил Гордеев. Поскольку это не дом, а проходной двор, выбор мой очевиден. Застегнув рубашку, радуюсь, что она закрывает все, что нужно. И как раз к ужину штанина высохнет и можно будет надеть джинсы.

Вернувшись на кухню, я как раз успеваю разогреть сковороду, как возвращается Денис, к моему облегчению один. Рубашка плотная и длиннее иных платьев, но все равно светить перед Лютаевым не хочется.

Я уже открываю рот, чтобы сказать, что ужин будет скоро готов, но замираю под Гордеевским взглядом, медленно поднимающимся от шерстяных носок вверх к голым коленям, скользящим по рубашке, пока не останавливается на моем лице, и я попадаю в плен потемневших от желания глаз.

Сглотнув, робко откладываю лопаточку в сторону.

Денис делает шаг вперед, берет с холодильника рацию и отдает команду:

— Все вон из дома.

Глава 30

Я смотрю на Гордеева расширившимися глазами, и, честно, не понимаю, с чего его так переклинило именно сейчас, но в его глазах появляется какое-то новое выражение. Чуть более осмысленное, чем просто отражение сексуального желания. Денис двигается на меня медленно, на ходу стряхивая пальто, в котором оставался до сих пор. Сердечко мое заходится в бешеной скачке, чувствую себя, будто я дичь, попавшаяся охотнику.

Да что происходит?

Если Денис чего-то хочет, он просто требует, а сейчас Гордеев явно готовится к захвату добычи. Признаки возбуждения на лицо, но я в упор не вкуриваю, в чем дело. Он же не семнадцатилетний подросток, у которого встает просто при взгляде на девушку. И тем не менее, похоже, что планка у него упала.

Что на него так повлияло? Мой вид? Готовка? Я умом понимаю, что лучше стоять на месте и не дергаться, но инстинктивно отступаю, несмотря на то, что угрозы не чувствую. Женская сущность, приподнявшая голову, радостно потирает ладошки, видя вспыхнувший в его глазах огонек.

Охота на меня идет в полной тишине. Гордеев наступает, я пячусь назад, но куда мне деться с подводной лодки? И возле окна меня неотвратимо настигают. Не успеваю я и вякнуть, как Денис подхватывает меня под ягодицы и рывком усаживает на подоконник, вклиниваясь между моих бедер своими.

— Я…

Хочу что-то возразить, но рот мне закрывает поцелуй.

Колотящееся сердце замирает на мгновенье, а потом ухает вниз.

Я не знаю, как описать.

Все так, да не так.

Я перестаю задаваться вопросом, что происходит с Денисом и почему. То, что я испытываю сейчас — прекрасно и пугающе. Черт побери, если его так возбудила поварешка, я с ней расставаться не буду, и ходить стану только в этой рубашке. Внутри него словно цунами, и волна поднимается и выплескивается через край, захлестывая меня с головой, сбивая с ног, отнимая дыхание. Сладко ноет внизу живота, томление набирает обороты, кровь становится горячее и гуще и толчками бьется в ушах.

И все это только от одного поцелуя.

Я хватаюсь за него, как в шторм, а Гордеев лишь запускает руки мне в волосы, но я чувствую там, где он ко мне прижимается между ног, что поцелуями дело не ограничится, и плавлюсь в его руках. А Денис все клеймит и клеймит меня губами, и по венам разбегается нарастающее желание.

Я забываю, что хотела есть, забываю, что устала и перенервничала. Сейчас нет ничего вокруг…

В чувство нас приводит даже не противный звук дымового датчика, а запах дыма.

Заподозрив неладное, Денис оборачивается, и в этот момент масло на сковороде вспыхивает и взвивается языками пламени.

Надо сказать, что Гордеев начинает соображать быстрее меня. В одно мгновение он оказывается у плиты, выключает ее и накрывает стоящим рядом противнем. Все это происходит, пока я ошалело хлопаю глазами на подоконнике.

Денис переводит взгляд со сковородки на меня и обратно, и в этом взгляде читается все, что он думает по поводу горе-поварихи.

Вместо того, чтобы проникнуться чувством вины, я начинаю по-идиотски хихикать и заражаю этим Гордеева. Через минуту мы оба ржем в голос. Вот так вот страсти предаваться в неположенных местах. Отсмеявшись, я хочу сползти с подоконника и закончить готовку, там и дел-то осталось на десять минут, но Денис ворчливо останавливает мой порыв:

— Женщина, сядь-ка ты посиди. Я сам, от греха подальше.

Во мне борются возмущение и гордость.

Возмущение, потому что до греха довел сам Гордеев, а гордость, потому что женщиной признали. Так и хочется открыть окно и крикнуть Коле-зожнику, что я не недобаба!

Но все побеждает умиление.

— А это вообще что должно быть в конечном итоге? — Гордеев растеряно смотрит на ингредиенты. — Салат?

— Почти, — вздыхаю я.

Главное, не ржать над мужиком, который собирается показать тебе мастер-класс, это я еще по брату усвоила.

Под моим чутким руководством Денис завершает приготовление бризолей, доверив мне лишь сметанный соус, не требующий термической обработки.

В процессе кулинарных экспериментов Гордеев со мной долго препирается, а я ему всячески в этом потакаю, потому что в этот момент Денис выглядит человечным и живым. Он шутит и смеется. Да я столько слов за раз от него еще ни разу не слышала.

Блюдо выходит у Гордеева вкусным, но из-за того, что готовка затягивается, за столом я клюю носом. Прожевав две бризольки, понимаю, что сил нет даже жевать, и, подперев голову ладонью, я просто дожидаюсь, когда доест Денис.

Глаза слипаются, веки тяжелеют…

Видимо, я отключаюсь, потому что не помню, как ужин подходит к концу. Только в один миг ощущаю, как меня снова подхватывают сильные руки и несут куда-то.

Руки надежные, поэтому пусть несут.

И снова мимолетное пробуждение, когда спиной чувствую мягкую поверхность и догадываюсь, что это кровать. Легкое и теплое одеяло, крепкое объятье, что может быть лучше?

Так и хочется пробормотать: «Будешь трахать — не буди». Похоже, я все-таки произношу это вслух, потому что последнее, что я слышу, проваливаясь в глубокий сон, это тихий смех.

А поцелуй в висок мне совершенно точно только снится.

Глава 31

Просыпаюсь я в постели одна.

Мне стыдно в этом себе признаваться, но я разочарована. В глубине души я рассчитывала на повторение последнего моего утра в этой постели. Приходится жестко себе напоминать, что это не Денис здесь для моего удовольствия, а наоборот.

Так злюсь на себя за то, что еще немного и превращусь в одну из тех девок, которые вешаются на него, что с психу колочу по его подушке, которую минуту назад нежно обнимала, потому что она пахнет Гордеевским парфюмом.

— Это припадок? — раздается позади меня недоуменный голос Дениса, вышедшего из ванной.

Ой блин. Вот позоруха!

Утыкаюсь опять лицом в подушку, потому что от стыда не знаю, куда деться.

— Доброе утро, — бубню я.

— М-да? — недоверчиво уточняет он. — А так и не скажешь. Ну доброе, коли не шутишь. Там Коля завтрак приготовил…

В последней фразе явственно слышится сомнение в кулинарных способностях Николая.

— А мы встаем уже? — спрашиваю я и тут же заливаюсь краской.

Ну и дура ты Ксюша!

Мне кажется, что только идиот не заметит в моем голосе надежду на утренний секс. Я выставляю себя озабоченной.

Гордеев занятый выбором рубашки в шкафу, истинную подоплеку моего вопроса то ли не понимает, то ли игнорирует. Я внутри возмущенно возбухаю. Как же так? Он же говорил про свой темперамент, и что ему много надо. А тут три с половиной раза и на сухом пайке почему-то оказываюсь я! Если ему надо до фига секса, а со мной его нет, значит, он берет его где-то еще, озаряет меня.

В этот момент Денис, застегивая рубашку, поворачивается ко мне и, наткнувшись на меня взглядом, спрашивает:

— Ты чего?

Видимо, я не справляюсь с лицом, и по мне видно, что я злюсь.

Ни за что не скажу ему «чего я». Облезет, криво обрастет и снова облезет. Кобель!

— Ничего, — под нос бурчу я. — Встаю.

Шмыгаю в ванную, стараясь не хлопнуть обиженно дверью. Залезаю под душ и включаю воду.

На мой душераздирающий визг вламывается Денис.

Кто же знал, что он по утрам принимает ледяной душ. Когда обжигающе холодная вода брызнула мне в лицо, у меня перехватило дыхание. Шоковое пробуждение печально сказалось на моих умственных способностях, от чего я не сразу сообразила повернуть ручку смесителя. Это приходится делать уже Гордееву.

— Ну Ксюша…

Рубашка, выбранная столь тщательно, вся в брызгах, которые я подняла, размахивая руками от неожиданности. Впрочем, взгляд Дениса по мере осмотра виновницы переполоха меняется с гневного на заинтересованный. Однако, магию момента нарушает телефонный звонок.

Матернувшись, Гордеев выходит из ванной, а я остаюсь кусать губы.

Водные процедуры продолжаются под мое самобичевание. Ну вот чего я разнюнилась. Не трахнули меня. Сама же хотела, чтоб все быстрее закончилось. Грызу себя за распутство.

Когда я возвращаюсь в комнату с джинсами в охапке, Дениса там уже нет. Только полусырая рубашка весит на стуле. Натягиваю шмотки и плетусь вниз.

Гордеев обнаруживается на кухне в обществе Коли, который настаивает на снятии пробы с его утреннего супер-пупер-здорового коктейля.

— Коля, ты в прошлый раз тоже обещал, что мне обязательно понравится. Давай не будем повторять тот плачевный опыт, — ворчит Денис, отпивая из чашки, судя по запаху арабики плывущему по всему дому, кофе.

— Ну хоть ты выпей, — неожиданно обращается ко мне Николай и сует в руки стакан с мутной зеленой жижей.

— Яблоко, огурец, имбирь, мята и шпинат.

Очень хочется отказаться, но в таком случае, я паду в глазах Коли ниже некуда. Гордеев смотрит на меня с веселым любопытством.

Осторожно делаю глоток.

Имбиря однозначно можно и поменьше, я хватаю ртом воздух, пытаясь как-то остановить жжение. Денис, сжалившись, протягивает мне свою чашку.

— Садюга, — сиплю я, нахлебашись кофейку и продышавшись.

— С кислым яблоком было бы вкуснее, — обижено сопит Коля.

С подозрением оглядываю этого бугая. Такие амбалы должны по утрам съедать половину кабана, а не принимать этот кошмар.

Из плюсов, я проснулась окончательно. После ледяного душа Колин коктейль был вишенкой на торте.

— Завтракать будешь? — подкалывает Гордеев.

— Спасибо, я дома поем. Мы же меня завезем?

— Да, — кивает Денис, заглядывает в опустошенную мной чашку и со вздохом отставляет ее в сторону. — Я должен закончить кое-какие дела в городе. Буду ждать инфу от Макса.

— Я тут подумала. Вы меня вчера про этого Антона Николаева спрашивали…

— И что? Вспомнила его?

Мотаю головой.

— Нет, я точно никаких Антонов Николаевых не знаю, но ровно также я не знаю никаких Маш Николаевых.

— Это та, кто названивает вам? — морщит лоб Денис.

— Да. И ее знает Лешка. Это может быть как-то связано?

— Я не верю в совпадения. Николаевых в городе, конечно, как собак нерезаных, но два мутных однофамильца на одного твоего брата за одну неделю слишком подозрительно. Так что, да. Я думаю, это как-то связано.

— Тогда я сбегаю в универ, а потом съезжу к брату. Попробую из него что-то вытащить. В конце концов, это в его интересах.

Гордеев зыркает на меня как-то хмуро.

— Дождись, я пришлю Колю. Съездит она.

И выходит из кухни. Мы с Николаем переглядываемся.

— Ну чего встала? Чеши за ним.

Я поспешно отчаливаю вслед за Денисом, за моей спиной продолжается бубнеж:

— Только и умеют, что мужиков бесить. Одно слово — недобаба…

Глава 32

На ходу зацепив сумку и пальто, я догоняю Гордеева и юркаю в открытую для меня дверь машины. Усаживаюсь рядом с мрачным Денисом, пытаясь понять, отчего его настроение так изменилось.

Вообще, по нему сложно понять, какие эмоции им владеют в тот или иной момент, но я как-то умудрилась на него настроиться и сейчас четко улавливаю, что Денис Сергеевич недоволен.

Коля, стирая зеленые усы коктейля, обходит тачку с осмотром и занимает свое место, кидая укоризненный взгляд на меня в зеркало заднего обзора. Делаю ему «глаза». Я откуда знаю, в чем дело?

— Во сколько ты поедешь к брату? — спрашивает Денис.

Лезу в телефон проверить, я, кажется, фотографировала расписание часов приема.

— Сегодня пятница… К двум поеду, — отчитываюсь я.

— В половине второго Коля будет тебя ждать у главного корпуса универа.

И тишина. Молчит. Насупленный.

Это очень нелогично, но почему-то мне хочется к Гордееву подмазаться, подлизаться, растормошить. Но ведь я ни в чем не виновата! Однако, Колины возмущенные глаза в зеркале выразительно говорят, что я не права.

Ничего не понимаю. Дурацкие мужики!

— Ты опять сопишь.

Конечно! У меня утро не задалось: ничего не обломилось, ледяной водой полилась, отравой напоили и еще на меня сердито молчат! Причем все!

Независимо отворачиваюсь к окну, но сопеть получается еще сильнее.

Гордеев злобно зыркает на хохотнувшего за рулем Колю.

Картина маслом.

За время дороги я благополучно себя накручиваю, оказывается, я это умею.

Так что, когда мы подъезжаем к моему дома, я взвинчена и обижена на всех. Сколько можно, в конце-то концов? Все косячат и создают проблемы, а расхлебываю и прошу прощения одна я? Я планирую гордо выйти из машины и уйти, не оглядываясь.

— До вечера, — прощается Гордеев.

— Ты вечером приедешь? — боевой настрой сразу ложится на дно.

— Приеду, — ворчит Денис.

У меня в груди мгновенно все расцветает. Не удержавшись, я клюю его в щеку и, смутившись собственного неуместного порыва, выстреливаю из салона, успев заметить удивленные глаза Гордеева, прежде чем закрываю дверь.

Взлетаю по лестнице на второй этаж, как будто за мной черти гонятся. Сердце колотится, руки дрожат. У меня такой трясучке не было, даже когда я Денису себя предложила.

Блин, со мной явно не все хорошо. Голова явно не в порядке!

Дома первым делом проверяю автоответчик. Звонков от Марии Николаевой нет.

Это хорошо или плохо?

Лично мне эти звонки не нравятся, но Лешка за эту Машу переживает. Так или иначе, нам придется с ним ее обсудить.

Строгаю себе бутерброды и запрещаю себе переживать, что Гордеев поехал по своим делам без завтрака. Он найдет, где поесть. Уже большой мальчик! Я вспоминаю, насколько он большой, бутерброд застревает у меня в горле.

Все. Хватит думать о Денисе! Мне надо отвезти документы в отдел аспирантуры! Если я так и буду отвлекаться на мысли о Гордееве, я опять что-нибудь забуду положить.

Впрочем, не так важно, что я положить забыла, отдел аспирантуры это такое место, где документы имеют склонность испаряться из уже принятых.

Вот и сейчас я доказываю летящей Тамаре из отдела, что ксерокопии научных статей я приносила в прошлый раз, а фото на личное дело таскала ей раза четыре. Однако, толку от моего упрямства не много. Документов нет, принесите в следующий раз полный комплект.

Когда за мной уже образовывается очередь, я сдаюсь.

Обернувшись вижу лаборантку нашей кафедры и Руслана. Если лаборантке я приветливо улыбаюсь, она вызывает у меня искренние симпатию и сочувствие, то при взгляде на Руслана я передергиваюсь.

— Егорова же? — уточняет у меня замученная девушка.

— Да.

— Там Арзамасов на кафедре вас вспоминал, что-то по поводу кандидатской.

— Он у себя? — у меня внутри холодеет. Ну неужели опять переделывать? Эта первая глава из меня уже все соки выпила.

— Вышел куда-то. Вы лучше ему позвоните.

— Спасибо, — благодарю я, доставая мобильник из сумочки.

День похоже предстоит трудный.

Выхожу в коридор и по визитке набираю номер Арзамасова.

— Добрый день, Константин… — мне неловко, он не называл своего отчества, и Иван Борисович звал его тоже просто по имени, а я не додумалась уточнить у лаборантки. — Это Ксения Егорова.

— Ксения, добрый день. Вы очень кстати, — мягкий голос Арзамасова, пожалуй, подошел бы психологу или чтецу книг. — Как раз хотел вам сказать, что вышла новая научная статья по вашей теме. Новый взгляд, альтернативный. Неплохо бы учесть его в кандидатской…

С одной стороны, облегчение, ведь надо не переделывать, а дополнять, с другой — все равно дополнительная работа.

— Да, конечно, — не очень радостно соглашаюсь я.

— Я возвращаюсь из третьего корпуса, не на кафедре пока. Оставить вам журнал там? Или прислать ссылку на электронную версию?

— Я уже убегаю, — глянув на время, виновато говорю я. — Если журнал у вас с собой, могу поймать вас на крыльце.

— Да с собой. Хорошо, тогда через пять минут у главного входа.

— Договорились.

Отключаюсь. Теперь понятно, почему некоторые пишут диссертацию так долго. Наука, чтоб ее, не стоит на месте, и новые статьи выходят ежемесячно, а то по нескольку раз в месяц.

— Втираешься?

Оборачиваюсь на голос, в дверях отдела аспирантуры торчит Руслан, который, похоже, все время грел уши. Вкладываю в свой взгляд все испытываемое к нему презрение. Видимо, у меня получается хорошо, потому что Рус покрывается красными пятнами.

Ничего не буду ему говорить, он не стоит того. Молча разворачиваюсь, и спускаюсь вниз.

Чтобы не заставлять своего научрука ждать меня на ветру, я не трачу время на подробное одевание и вылетаю на крыльцо в пальто нараспашку. И как раз вовремя.

Константин уже поднимается по ступеням, помахивая свернутым в трубочку пухлым журналом с матовой обложкой. Как это у него получается не обращать внимание на хихикающих старшекурсниц, стреляющих в него глазами и как бы невзначай задевающих его плечом?

Арзамасов же, заприметив меня, берет твердый курс в мою сторону.

— Ксения, ну что же вы? — добравшись до меня через заслон из красавиц, укоряет меня он. — На улице ветер.

Константин, смущая меня, начинает наматывать на меня висящий дохлым хвостом на шее шарф.

— Я торопилась, — бормочу я, перехватывая концы шарфы, чтобы закончить процесс самостоятельно.

Наши руки соприкасаются, и мне становится совсем неловко. Арзамасов же, похоже, ничего такого не чувствует. Он приподнимает ворот моего пальто, как будто так и надо. Эта забота приятна, но неуместна.

— Ксюша! — знакомый рык вырывает меня из замешательства.

Повернув голову, вижу, как по лестнице стремительно поднимается Гордеев собственной персоной. Кажется, за мной приехал не Коля… Ой.

Глава 33

Я на каких-то инстинктах дергаюсь в сторону Дениса, но в последний момент вспоминаю, что он мне не муж, не брат, не сват, и разговаривать я имею права с кем угодно. Хотя, судя по мрачному выражению лица, Гордеев так не считает.

В голове всплывают его слова: «Сладкий мамин пирожочек на черном внедорожнике, таскающий за тобой сумки, мне не нравится. И тебе стоит это учесть. Я все сказал». Мне, может, тоже много, что не нравится.

Эта мысль останавливает мое незаконченное движение в сторону Дениса, который поднялся на крыльцо, но не приближается. Ждет, когда я сама подойду.

Я как между двух магнитов, настолько сильное напряжение возникает между мужчинами. Их даже толпа студентов обтекает с двух сторон. Они смеривают друг друга взглядами. Ой, ё!

Мальчики меряются.

Оба высокие, плечистые, темноволосые и хорошо одетые. Мне не понять, как мужики определяют себя в этой их вечной иерархии.

— Спасибо за журнал, — благодарю я за журнал. — Обязательно применю в работе…

— Не за что, Ксюша, — отвечает Арзамасов, а сам по-прежнему сверлит взглядом Гордеева.

— Ксюша, — веско роняет Денис. Кажется, чье-то терпение на исходе.

— До свидания, мне пора, — я прощаюсь и подхожу к Гордееву, который совершает шокирующий меня поступок.

Он перевязывает на мне шарф на другой манер и, демонстративно обняв за плечи, ведет вниз по лестнице.

Это что еще за знаки внимания? Очень похоже на собственнические замашки. На него совершенно не похоже. Тем более, что вид у Гордеева такой, что я скорее ожидала, что он меня за шкирку как котенка потащит.

Но, нет. С каменным лицом меня подводят к машине, на водительском сиденье которой Коля строит мне страшные морды. Я опять делаю ему «глаза».

Усаживаясь в машину, успеваю заметить выпученные глаза Руслана. Этот-то как здесь успел оказаться? Черт с ним, у меня, кажется, проблемы посерьёзнее. И без того обладающий подавляющей аурой Денис прямо-таки распространяет жуткие флюиды. Даже страшновато.

Однако, где-то внутри что-то исконно женское потирает ладошки. Да, пусть увидит рядом другого самца! Может, поймет, что на меня есть спрос. Умом понимаю, что будить собственнические инстинкты Гордеева мне ни к чему, но это так приятно, когда ревнуют…

Хотя вряд ли тут речь о ревности. Скорее, то самое «я не люблю делиться», и то, что я вроде как ослушалась, хотя ничего не сделала.

Гордеев так мрачен, что я не сразу решаюсь уточнить:

— А мы куда едем?

— К твоему брату в больницу.

— А ты не занят? — робко уточняю я.

— Освободился.

Односложные ответы Дениса, обиженного непонятно на что, еще больше портят мне настроение, которое и так с утра ни к черту. Надувшись, я отворачиваюсь к окну. Так и едем в тяжелой тишине, нарушаемой только скорбными вздохами Николая.

Очевидно, что Гордеев чего-то от меня ждет, а я не очень понимаю, чего конкретно, и сама я в состоянии «ой, все». Впрочем, долго нервировать Дениса не выходит, потому что до больницы рукой подать. На парковке нас уже поджидает монстрило Лютаева. Сам он стоит у открытой дверцы, засунув руки в карманы.

Ежу понятно, что он по наши души.

— Привет, — здоровается он со мной, когда мы с Денисом подходим к нему. — Твой братишка огреб за то, что увел чужую жену.

— Чего? — вылупляюсь на Макса я, никак не ожидав таких внезапных вестей, да еще и с места в карьер.

— Так что огреб он за дело. Я б вообще голову отвернул своими руками, — радует меня своими взглядами на справедливость Лютаев.

Но у меня никак в голове не укладывается полученная информация. Лешка как бы ни разу не Казанова. И, в смысле, увел? Как это увел? Там, что, коза на веревочке? И куда увел? Я что-то не припомню у него новых пассий.

— И его теперь за это надо убить? За то, что жена его предпочла мужу? — хмурюсь я. Гордеев только закуривает. Вот не нравится мне их позиция.

— Нет, убивать — это чересчур. Да еще подленько так. Надо было по-мужски разобраться, морду набить.

Прекрасно. Я, с женами бизнесменов, не знакома. Только с одной. И если там стервозина типа Ольги, то еще не известно, правду ли говорит этот муж.

— Я так понимаю, эта Маша Николаева и есть жена Антона Николаева, который обеспечил аварию брату, — хмуро уточняю я. — Вот и запирал бы свою жену дома!

Это я, конечно, в сердцах. Но выбор явно делала женщина, уводиться ей или нет, за что нашей-то семье такое горе? А если б он и в самом деле погиб?

Гордеев смотрит на меня изучающим взглядом, а Лютаев начинает ржать.

— Что, брат? Длину поводка прикидываешь?

Я вспыхиваю. Охренели совсем! Мне и так сегодня хвост прищемили все, кто можно и кто нельзя!

— Для начала я бы хотела поговорить с братом, — цежу я. — Я его слову верю больше, чем слову какого-то урода, который пошел на преступление по мутным причинам. И уж простите, я считаю, что этого Николаева надо сажать. Или в тюрьму, или в такую же неисправную машину!

Как вспомню, как мама выглядела, когда узнала об аварии и все то время, пока Лешка в себя не приходил, так готова сама убить это чудовище.

— Не волнуйся, — успокаивает меня Макс. — Мы его в органы сдадим. Все для этого у нас есть.

Однако, я все равно не успокаиваюсь. Я понимаю, что это не их брат, но они так спокойно обо всем рассуждают, что зло берет. Этому морду набить, этому голову отвернуть… Варвары.

Поднявшись к брату, я не даю зайти в палату ни Максу, ни Гордееву, который по-прежнему немногословен и смотрит на меня сурово. Мне хватило в прошлый раз братовских нотаций. Меньше знает, крепче спит.

Хотя, если он и впрямь повадился уводить чужих жен, у него нет никакого морального права меня в чем-то упрекать.

Загляну в приоткрытую дверь палаты, я с удивлением вижу, что у Лешки гостья, которой он улыбается подозрительно нежно. И вовсе это не мама.

Глава 34

Вполоборота ко мне сидит худенькая женщина с каштановыми волосами.

Она оборачивается на шум, который я создаю, задевая пряжкой сумки о дверной косяк, и я вижу, что это совсем молоденькая девушка, с худеньким острым личиком и глазами в пол-лица. Вид у нее, как у потерявшегося щенка, несмотря на робкую улыбку, которая увядает, когда девушка видит незнакомку.

— Вы — Мария? Мария Николаева? — уточняю я растерянно.

Не так я себе представляла жену бизнесмена, сгулявшую на сторону.

Хотя, чего удивляться? Мой брат тоже на рокового мужчину не тянет. Ну я так думаю, по крайней мере.

— Да, — насторожено отвечает она.

— Ксюш? — хмурит брови Лешка.

Мне кажется, он мне совсем не рад. Краем глаза вижу, как брат ободряюще сжимает ладошку Марии.

— Будем знакомы, я — сестра Алексея, — представляюсь я, потому что Лешка нас не знакомит. — Это я вам сказала по телефону, в какой больницу он лежит. Это же вы звонили и молчали в трубку?

Моя фразу звучит обвинением, хотя я этого не хотела, но, видимо, накопившийся стресс так выходит. Меня очень пугали эти звонки.

— Ксюха! — прикрикивает на меня брат.

Защитничек нашелся! Я закипаю, но вижу испуганный взгляд посетительницы, и мне становится стыдно. И от этого я еще больше злюсь.

Я имею право возмутиться.

— Что? — я перевожу взгляд на него. — Спешу тебя порадовать новостью, что тебя пытались убить из-за нее.

Мария придушенно всхипывает и закрывает лицо руками.

— Я так и знала, — дрожащим голосом говорит она.

— Да глупости, — бросается успокаивать ее Лешка.

— Не глупости. Уже установлено, что Антон Николаев нанял шпану, чтобы испортить тебе что-то в машине. Всех уже нашли.

— Конечно, не глупость, — соглашается со мной Мария. — Антон нехороший человек, злой, без царя в голове.

Она говорит так тихо, что я непроизвольно делаю несколько шагов вперед, чтобы лучше ее слышать. И замечаю, что то, что я приняла сначала за родимое пятно на лицо, прикрытое косметикой, на самом деле уже начинающий желтеть синяк.

Господи!

— Вы меня простите, я, пожалуй, пойду, — заполошно начинает собираться девушка.

— Куда ты пойдешь? — волнуется Лешка.

Вот бы он так за нас с мамой волновался.

Но гнев мой угас. Выходит, Лешка и вправду не зря переживает за эту Машу.

— Куда-нибудь. Отсижусь пока на той квартире, которую ты снял, а потом уеду к матери на Сахалин. Когда-нибудь ему надоест меня искать, и он сам подаст на развод.

— Минуточку, — останавливаю я ее. — Я очень рассчитываю, что вашего муженька посадят. Я в тонкостях не сильна, но мне кажется, что вы можете пригодится, как свидетель.

Маша плюхается назад и зябко обхватывает себя руками, хотя в палате весьма жарко. Это в жилых домах мы никак отопления не дождемся. Хорошо хоть в больницах дают вовремя.

— Честно говоря, мне очень страшно и стыдно, но это меньшее, что я могу сделать для Алеши.

Даже у меня сердце сжимается, когда я смотрю на Машу, понятно, с чего так растащило брата.

— Спасибо. За дверью ждут два человека, которые помогут не уйти от ответственности вашему мужу. Пожалуйста, расскажите им все. Раз вы сказали, что так и знали, значит, что-то подозревали.

— Какие уж тут подозрения, — горько усмехается Маша. — Антон мне открытым текстом сказал, что уж он постарается, чтобы больше мне некому было помочь. А мне и так никто не помогал. Только Леша.

— Кого ты там притащила? — гневно спрашивает меня брат. — Это что за ловушки?

— Какие ловушки? — изумляюсь я. — Понятия я не имела, что ты не один.

— Тогда кто там? Менты?

— Нет. Те, кто защитил меня и маму, пока ты защищал Машу, — уязвленно огрызаюсь я.

У меня к Маше претензий не остается, тут невооруженным взглядом видно, что у девчонки большие проблемы. На вид она даже младше меня. И как ее только угораздило? Зато к брату счет копится.

— От чего вас защищали? — напрягается он. Довольно запоздало, надо сказать.

— У нас вымогали деньги, грозились отобрать квартиру, а меня в бордель продать, — буднично говорю я.

Лешка теряет дар речи.

— И кто? Кто помог? — наконец начинает соображать он. — Стой. Ты упоминала Лютаева. Это он? Ты все-таки с ним спуталась?

— Нет. Я спуталась с Ящером, — отвечаю ему. Устала от всего.

Брат смотрит на меня недоверчиво, так, будто видит меня впервые.

Но мне сейчас плевать, что он думает.

И я, и Маша, и много других девочек вляпывается, потому что те, кто рядом, не думают о последствиях своих поступков.

Лешке нечего сказать. Кажется, до него только сейчас доходит, что ситуация была серьезная.

— Ксюш, дай нам с Машей пару минут.

Пожимаю плечами и выхожу обратно в коридор, где возле окна разговаривают Гордеев и Лютаев.

— Что еще? — спрашивает Денис, оценив выражение моего лица.

— Ничего. Все хорошо. Даже очень. В палате Маша Николаева, она готова поговорить. Ей есть, что сказать.

Макс мгновенно из расслабленного превращается в гончую, взявшую след. Мне даже становится не по себе. Я придерживаю его за рукав куртки:

— Ты полегче там, — осмеливаюсь я сказать ему. — Там тоже жертва.

Смерив меня взглядом, Макс кивает.

А Гордеев подгребает меня к себе подмышку.

Я нахохливаюсь в тепле его тела.

Ничего вот не случилось, а накатывает. Будто я разом пережила все, что свалилось на меня в последние дни. И вроде со всем разобрались.

Теперь все кончилось.

Значит, и наши пути с Гордеевым разойдутся.

Глава 35

Я уже хочу смыться домой, но вышедшая из палаты Маша, зябко обхватившая себя за плечи, просит меня остаться.

И я соображаю, что она просто боится этих двух амбалов.

Я уже немного привыкла и к Максу, и к Денису, а для нее они — чужие здоровенные и опасные типы, со специфической репутацией.

Разговор выходит коротким, но тяжелым.

Мне становится не по себе. Про такое обычно в желтых газетах пишут, кажется, что ни с кем рядом ничего подобного произойти не может.

Все начиналось как классическая история про Золушку.

Приехавшая погостить к троюродной сестре с Сахалина Маша знакомится с молодым успешным бизнесменом, который красиво ухаживает, задаривает подарками и зовет замуж.

— Я думала, в сказку попала, — горько усмехается она. — Дура. После свадьбы сказка превратилась в кошмар. Поначалу, конечно, ничего такого не было, хотя мы начали часто ссориться. У него начались проблемы с бизнесом, и он стал срываться дома. Но самый ужас наступил после того, как сестра с мужем переехали из города. Единственный близкий здесь человек. Без нее мне некуда было деваться, и это развязало Антону руки.

Маша механическим жестом потирает скулу, где под слоем косметики все равно виднеется синяк.

— А почему? — я лихорадочно подбираю слова. — Почему вы не ушли от него?

Я действительно не понимаю. Детей нет, в браке не так долго, если у нее нет имущественных притязаний, ей стоило бы просто бежать от муженька.

— Сначала я, как настоящая овца, на утро после побоев выслушивала оправдания Антона и заверения, что больше этого никогда не повторится. Не хотела маму расстраивать, надеялась, что все наладится. Но однажды мне досталось настолько сильно, что, отлежавшись, я сбежала. А он меня нашел. Думала, что не выживу. Зубы целы чудом. Тогда я и услышала новую версию о причинах рукоприкладства. Оказывается, это я во всем виновата: непослушная, безалаберная, бестолковая, мне нужно привить манеры и уважение к мужу, мне не хватает воспитания.

Мария пугает меня своим отсутствующим видом. Понимаю, что, ей так проще рассказывать ужасную историю своей семейной жизни, отрешиться, чтобы не переживать это еще раз. Я вижу, как у Макса кулаки сжимаются, да и Денис, все еще прижимающий меня к себе, каменеет. Чувствую, как его тело напрягается, краем взгляда замечаю красные пятна гнева на его скулах.

— Второй раз мне удалось убежать месяца через два, да и то потому, что я не стала брать с собой никаких вещей. Только документы и мобильник, чтобы можно было позвонить маме. Я была в растерянности, скиталась по городу, меня нашел на лавочке возле ботанического сада Алеша.

Ясно. Офис Лешкиной компании находится недалеко.

— Оказывается, он обратил внимание, что я с самого утра там сижу. Помог с жильем, подать документы на развод через госуслуги. Я так радовалась, — всхлипывает Маша, хватаясь за горло.

У меня и самой в горле встает комок, когда я представляю, что ей пришлось пережить. И Лютаев, и Гордеев молчат. Любые слова сейчас будут бесполезными.

— Три недели было так хорошо, что я осмелела и начала выходить из дома погулять, и кто-то из его знакомых меня заметил. Когда я включила телефон, чтобы позвонить маме, мне пришло несколько сообщений. Антон получил уведомление о начале бракоразводного процесса. Он был зол и писал, что он знает, «к какому ублюдку я ушла», предупредил, что он до меня доберется, а «защитничка своего можешь больше не ждать». И Алеша перестал звонить.

Маша не обращает внимания на текущие из глаз слезы, вместе с которыми выходит страх.

— Он на всякий случай оставил мне номер домашнего телефона, вот я и звонила, надеясь, что Алеша подойдет к трубке.

Сейчас я почти прощаю Марии свой ужас перед этими звонками. В ее голосе слышатся отголоски былой тревоги за брата, искреннего переживания.

Закончив, свою горькую исповедь, она замолкает и поднимает на нас покрасневшие глаза.

Это ужасно. Она младше меня, такая хрупкая, как вообще можно поднять на нее руку.

— Ублюдку конец, — цедит Лютаев.

Я вздрагиваю, но Денис сжимает меня за руку успокаивающим жестом.

— У него к таким подонкам свои счеты, — тихо говорит он мне на ухо. — Николаев сядет надолго. Макс позаботится.

Звучит прекрасно. Этот человек заслужил. И за Лешку, и за Машу.

— Мария, — обращается к девушке Денис, — с сегодняшнего дня можете не выключать телефон. Больше Николаев вас не побеспокоит. Обещаю. Но могут понадобиться ваши показания.

— Да, конечно, — она кутается в куртежку. — А я… Я свободна?

— Да, Маша, — выдыхаю я, — вы свободны.

Я думаю, что она хочет поскорее уйти из больницы, от нас подальше. Мы серьезно разбередили ей душу, подняли мерзкие воспоминания. Однако, Маша возвращается в палату брата.

— Пойдем, — тянет меня за собой Гордеев.

Он сейчас очень задумчив. Похоже, и его пробрала это история.

— Все кончилось, — утешает меня Денис и целует в висок.

Да, все кончилось. Хорошо для всех. А для меня?

Глава 36

Мимо нас в сторону палаты проходит мужчина в зеленой медицинской робе, и я, отлепившись от Гордеева, устремляюсь за ним. Хочу узнать какие перспективы у Лешки, как скоро его отпустят домой.

Товарищ в робе с усталым лицом действительно оказывается лечащим врачом брата. Его прогноз снимает камень с души. Да реабилитация долгая, от много придется отказаться в ближайшие месяц или два, нужна физиотерапия, но Лешку скоро отпустят домой при условии соблюдения всех рекомендаций. Сегодня порадую маму.

Пока разговариваю с врачом, ловлю себя на том, что неосознанно стараюсь держать Дениса в поле зрения. Ему звонят, отвечая, он немного хмурится.

Я возвращаюсь к нему и слышу завершение разговора.

— Да, уже скоро. Дальше Макс сам разберется. Завтра после обеда выезжаю.

Он продолжает отдавать какие-то распоряжения, а на меня накатывает ступор.

Ящер уезжает.

Все правильно. Все закончилось, и дальше Макс разберется сам.

Наш договор истекает.

Квартира остается у нас, урода, чуть не убившего Лешку нашли и посадят.

И все это лишь ценой моего тела.

Не дорого, в общем-то, как бы это горько ни звучало.

«Не больно-то я перетрудилась», — мысленно хмыкаю я. Дольше себя ломала.

Зато теперь я на собственном опыте знаю, как происходит смена ценностей и моральных установок при расставлении приоритетов.

Денис уезжает. Завтра. После обеда.

И, значит, уже завтра я заживу своей обычной жизнью. А может и сегодня.

Никаких стрессов, только обычная жизнь.

Почему же я чувствую себя… обиженной? Даже обделенной?

Он требовал расплатиться телом, угрожал своим темпераментом, и что? Просто уедет.

Я возвращаюсь в реальность из своих нелогичных мыслей и замечаю, что Гордеев закончил телефонный разговор и смотрит на меня своими невозможными глазами.

— Ты в порядке? — спрашивает он, и я понимаю, что он неправильно интерпретирует мое состояние.

Хочется треснуть его, вцепиться в непроницаемое лицо и крикнуть: «Нет, не в порядке! И все из-за тебя!».

Но он не поймет. А если поймет, будет только хуже. У меня еще сохранились остатки гордости.

— Да, вполне, но я хочу домой.

Прищурившись, Денис вглядывается в мое лицо, видимо, пытаясь прочитать что-то на нем. Не находит и злится. В его глазах загорается тот самый огонек, который говорит о грядущих неприятностях.

— Ну хорошо. Домой так домой, — цедит он. — Но ненадолго.

Вскидываю на него удивленный взгляд.

— Почему ненадолго?

— Потому что пришло время расплачиваться за услуги, Ксюша.

— Как скажешь, — поджимаю я губы.

Вот только что злилась на одно, а теперь меня бесит обратное. Гордеев, ты — бесчувственная скотина! Чурбан!

— Послушная, — недовольным тоном высказывает мне непонятную претензию. — Хорошая девочка.

Как он всегда умудряется все испортить? Растоптать любые зачатки хорошего к нему отношения?

Денис зло наматывает на меня обратно шарф, который я распустила, когда мы вошли в теплое здание больницы, цепляет за руку и ведет за собой на выход. Я еле успеваю за его стремительным шагом, если он прибавит скорости еще хоть чуть-чуть, я буду за ним полоскаться как белье, позабытое на веревке в ветреную погоду.

Но сцепив зубы, я, молча и почти вприпрыжку, следую за ним.

На парковке меня запихивают в машину и зачем-то пристегивают ремнями безопасности на заднем сиденье. Нет, я понимаю, что так положено по правилам, но где Гордеев и где правила? И раньше я за ним не замечала тяги к пристегиванию.

Собственно, когда он садится рядом, его ремни остаются без дела.

Начинаю возиться, чтобы отстегнуться, и получаю злой взгляд:

— Идея с поводком кажется мне все более интересной!

Мягко говоря, охренев, я замираю на месте.

Это что за новая патология?

— Слушай, — не выдерживаю я. — Я тебе очень благодарна за помощь, но это уже слишком. Я и так чувствую себя чемоданом без ручки, который и бесполезен, и выкинуть жалко. Но это уже борщ!

Смутно догадываюсь, что мой наезд выглядит не логичнее, поведения Дениса.

— Благодарна? — он сверлит меня холодным взглядом. — Это хорошо. Значит, отработаешь как следует. С душой.

Хочет выкрикнуть ему что-нибудь истеричное, вроде «У меня-то хотя бы душа есть!», но мозг сигнализирует, что это фраза совсем не в кассу. Я и сама не могу понять своих эмоций. Злость и обида мешают разобраться.

— А как следует? — спрашиваю я. — Ты меня со своими предпочтениями толком не ознакомил.

Нервный вздох Николая, донесшийся с водительского места, становится предвестником нарастания конфликта.

— Ну что же, в этот раз я тебя жалеть не стану.

Он отворачивается от меня, и дальше мы едем в гнетущей тишине.

Нервы сдают только у Коли, который по делу и нет жмет на клаксон и матерится на придурков на дороге, сбрасывая напряжение.

Блин, мне, может, и стоило держать язык за зубами, я ведь действительно Гордееву благодарна, он сделал даже больше, чем я рассчитывала. А почти откровенно его бешу.

Мы подъезжаем к моему дому.

— Будь готова к семи, — роняет он.

— Будут особые пожелания? — стараюсь сдержанно уточнить я.

Все правильно, только деловой подход. Таким, как Ящер, другое не нужно.

Не глядя на меня, Денис отвечает:

— Я буду все, что есть в меню.

Глава 37

Ни к одному свиданию, если можно так назвать нашу сегодняшнюю встречу с Денисом, я не готовилась столь тщательно.

Говорят, что лучше всего от разврата на свидании девушку удерживают небритые ноги. У меня сегодня запланирован сплошной разврат, так что я сбриваю все. Надо же соответствовать званию «постельной игрушки».

Зло и обида кипят.

Я наряжаюсь в подаренные Гордеевым тряпки: бельишко, чулочки. Жемчуг тоже находит свое место на моей шее.

Долго верчу в руках последний элемент дресс-кода, присланный мне тогда Денисом. Пробка вызывает у меня трепет, сама все же я не решаюсь, но бархатный мешочек с ней внутри забрасываю в сумочку. Все должно быть по-честному. Увиливать не буду.

Платье выбрано максимально глухое, в нем я произвожу впечатление синего чулка, застегнутого на все пуговицы, зато оно расстегивается в одно движение.

Последнее, что я делаю после того, как ровно в семь раздается звонок от Гордеева, и я слышу его сухое «Выходи», это вскрываю Лешкину заначку коньяка и хлопаю рюмку. Не для храбрости, а для притупления эмоций.

Фу. Ну и гадость! Ничего не понимаю в коньяке. Как люди это пьют вообще?

Ну все, Ксюша. Пора.

Тело в дело.

Накинув пальто и вжикнув молниями ботильонов, по привычке перед выходом смотрю на себя в зеркало.

Мы же когда смотрим на себя, себя-то и не видим. Так, беглый взгляд все ли в порядке с одеждой, не размазалась ли тушь, не кричащая ли помада.

Только детали. Мы не чувствуем самих себя в этом отражении.

Расшатанная стрессами последнего времени психика, именно сейчас требует от меня замедлиться. Посмотреть на себя. А что видят другие? Какой, я хочу, чтобы меня видели?

Автоматическим жестом тянусь к пузатому флакону духов.

Даже тут автоматика. Никакой осознанности.

У меня ведь три пузырька с парфюмом, мне нравятся все. Я выбирала каждый из них под настроение и погоду. И что? Я пользуюсь одним и тем же. Просто потому что привыкла брать тот, что ближе. Стоит удобнее.

Мы все рано или поздно привыкаем брать то, что ближе и удобнее, а не то, что лучше подходит.

Телефон в кармане пальто снова заливается.

Кажется, у кого-то кончается терпение. Ничего. Пять минут подождет. У него вся ночь впереди. Последняя.

Я разглядываю себя в зеркало, стараясь посмотреть как бы со стороны.

Если бы кто-то попросил меня описать себя, это было бы что-то вроде: «Двадцатидвухлетняя девушка среднего роста, со светлыми волосами, симпатичная, миленькая, худощавая».

Чувствуется в этом описании что-то средненькое, да?

Изо дня в день мы все усредняем и в итоге боремся тоже за что-то средненькое. И получаем чаще всего плохонькое. Зато свое. Ага.

Мама выглядывает их кухни, вытирая руки вафельным полотенцем в снежинках.

— Ксюш, ты надолго? Ужинать не будешь?

— Нет, мам. Я скорее всего с ночёвкой останусь, — дипломатично обхожу я тему, у кого я собираюсь ночевать.

А маме и в голову не приходит, что я еду, будем называть вещи своими именами, заниматься сексом. Да еще и с Гордеевым. По бартеру.

Она бы, наверное, предпочла, чтобы я ехала к Арзамасову. С маминой точки зрения он — это предел мечтаний, мама уже пару раз заводила разговор о Константине.

Нет, определенно, Арзамасов — интересный вариант, но для меня ли?

— Мам, как я выгляжу? — напряженно спрашиваю я.

Не для того, чтобы быть уверенной, что понравлюсь Гордееву, мне просто нужно знать.

— Очень мило. Ты симпатичная девушка, — тут же отзывается мама, как мне кажется, даже толком меня не разглядывая. Вроде как подбодрила.

Еще один парадокс. Мы и близких на самом деле не замечаем. Это не равнодушие, а привычка. Я вот, например, и подумать не могла, что мой совершенно обычный брат станет для кого-то героем и самым лучшим мужчиной. Жену практически уведет из семьи. Я в нем такой решительности даже и не подозревала.

Что-то меня тянет на психологию сегодня. Не туда учиться, что ли, пошла?

Бросив последний взгляд на свое отражение, я под звук рингтона выхожу из квартиры.

Я больше не хочу ничего среднего и наполовину, и ничего сглаживать тоже не хочу. До сглаживалась уже, получила то, что получила.

С этого момента только конкретика.

Я — двадцатидвухлетняя длинноволосая натуральная блондинка с серыми глазами и пухлыми губами. Рост — сто шестьдесят три. Стройная. С красивой грудью и длинными ногами. Я привлекательная девушка.

И если Арзамасов меня добьется, значит, меня получит, но я больше никому не достанусь просто так.

А Гордеев останется за пределами моего ежедневного опыта. Воспоминанием на периферии. Было и прошло.

— Ксюш, — окликает меня мама, закрывающая за мной дверь, когда я уже спускаюсь на пролет вниз.

— А? — я оглядываюсь на нее.

— Ты сегодня очень красивая, — осторожно говорит мама, будто разрешая себе похвалить дочь. — Необычная.

— Спасибо, мам.

Я сбегаю по ступеням с мыслями, что сегодня состоится финал одного из этапов моей жизни. Я верну себе прежнюю жизнь, но не прежнюю шкурку. Больше никто не будет решать за меня.

Выхожу из подъезда и вижу курящего возле машины Гордеева.

Он выглядит таким, каким я помню его в первую встречу. Будто бы он снова надел свою броню. Холодный, чужой, опасный, равнодушный. Ящер с парализующим взглядом.

— Садись, — бросает он, не став упрекать меня в проигнорированных звонках, и занимает водительское место.

Не говоря ни слова, я присоединяюсь.

Пришло время отработки.

Мы еще посмотрим, кто получит сегодня больше.

А потом я вычеркну тебя из жизни. Как и ты меня.

Глава 38

Сегодня Гордеев везет меня сразу в тот дом.

Видимо, во избежание повторения прошлого раза.

В доме никого. Опять всех выгнал. Слышу затихающий лай собак снаружи.

К моему удивлению Гордеев не поднимается на второй этаж, а проходит мимо меня на кухню. Звяканье ключей говорит о том, что он по привычке бросает их на стол. Хлопает дверца шкафчика.

Иду вслед за Денисом, по дороге вешая пальто на рогатую вешалку.

— Ужин? — спрашивает он, наливая себе вискаря в низкий широкий стакан. Удивительно обыденно все выходит.

— Я не голодна, — забираю стакан из его пальцев, и отпиваю.

Гадость не лучше коньяке, честное слово. И в горле першит, и удовольствия никакого. Однако, теперь этот напиток у меня четко ассоциируется в Гордеевым. Мне даже нравится, когда от него пахнет виски. Наверное, потому что я никогда не видела его пьяным.

Денис берет новый стакан и наливает себе, а я разворачиваюсь, выхожу из кухни и поднимаюсь в знакомую комнату, по дороге прикладываясь еще раз к стакану. Интересно, я смогу понять, почему он ему нравится?

Бросаю сумку возле постели, скидываю ботильоны.

— Раздевайся.

Я оборачиваюсь на голос. Уже поднявшийся за мной Гордеев, отпивая из стакана, прислоняется к дверному косяку

Нет, не Гордеев.

Ящер.

Я завожу руку за спину и тяну собачку молнии вниз. Стряхиваю ткань с плеч, и платье соскальзывает с моего тела на пол.

Перешагнув через ком одежды, я смотрю на него с вызовом.

Денис, не отрывая от меня тяжелого мрачного взгляда, приближается. Он обходит меня, разглядывая как товар в витрине. Слышу, как позади меня Гордеев ставит со стуком стакан.

Он двигается тихо, поэтому его прикосновение для меня неожиданность. Ящер костяшками проводит между лопаток, и я покрываюсь мурашками.

Чувство беззащитности перед ним мгновенно уступает совсем другому чувству.

Волнение собирается тяжелым комом в груди, заставляя ее приподниматься чаще.

Сильные руки Гордеева скользят по моим запястьям.

Я все еще его не вижу, он за моей спиной, но ощущаю взгляд Дениса на себе. Кожа будто вспыхивает под этим взглядом. И горячая волна прокатывается от шеи до ягодиц.

— Распусти волосы.

Из-за грохота собственного сердца, я еле слышу его негромкий голос с повелительными нотками. Денис делает шаг ко мне, и спины слегка касается ткань его рубашки.

Поднимаю руки чтобы распустить прическу, и широкая ладонь проскальзывает по моим ребрам вперед накрывая грудь. Сильные пальцы уверенно сжимают полушария. Ровно так, как я и хочу. Между бедрами разгорается пожар. Пряди высыпаются из дрогнувших пальцев и каскадом накрывают мои плечи.

Гордеев зарывается носом в волосы и шумно вдыхает мой запах, от чего меня прошибает электрический разряд, и новая волна мурашек берет в плен мое ухо и стремительно сбегает вниз по телу, смывая скопившееся волнение вниз живота, и там становится сладко и тяжело.

Денис прижимается ко мне со спины. Правя рука его скользит вверх и ложится на горло.

— Сейчас это все мое. Ты поняла? — спрашивает он перед тем, как укусить меня за мочку.

У меня сковывает дыхание, когда я ягодицами чувствую его стояк, красноречиво натянувший джинсовую ткань и угрожающе упирающийся в меня.

— Поняла? — повторяет Гордеев свой вопрос, и чувствую запах виски.

Он слегка сжимает горло.

— Да, — выдыхаю я.

Я — извращенка. От то, что он делает, даже почти ничего не делая, желание во мне только усиливается. Страх тает под напором физиологии.

Хозяйским жестом вторая рука опускается на бедро, поглаживает его, забираясь пальцем под белый кружевной пояс-паутинку. И грубоватая подушечка чувствительно проводит по внутреннему сгибу вдоль края трусиков.

Организм тут же берется гасить огонь, охватывающий киску, выделяя влагу.

Боже, Ящер меня толком и не потрогал, а я уже мокрая.

Учитывая, что я с самого утра жду его грубоватых ласк, не удивительно, что я воспламеняюсь так легко. Я очень хочу всего, что он готов со мной сделать.

Рука с моего горла перемещается на затылок и собирает светлые скользкие пряди в охапку, обнажая шею. Тело предает меня окончательно еще до того, как Денис проводит кончиком языка по чувствительному местечку. От одного его дыхания на коже колени слабеют, и у меня вырывается шумный выдох. А когда он слегка прикусывает место, которое лизнул, трусики становятся совсем позорно влажными.

Черт бы побрал этого Ящера!

Я почти ненавижу его сейчас. Хладнокровный самец. С таким даже разговаривать невозможно, но не хотеть его таким я не могу. Похоже, у меня в голове какой-то изъян.

Мне плевать на мораль и причины нашего знакомства, плевать кто и что подумает. Это последняя ночь, и, если он не возьмет меня, я сгорю.

Мое тело уже пылает, а когда в меня снова вжимается член, к моему сожалению, все еще находящийся в тисках джинсов, тело пробирает дрожь.

Гордеев резко разворачивает меня к себе и целует. Крепко, властно, подчиняя, демонстрируя, у кого есть право сильного. Словно чувствуя, что это заводит меня еще больше. Кажется, сегодня я узнаю много нового о своих предпочтениях, а не о предпочтениях Ящера.

Я готова стать покорной исполнительницей его желаний. Особенно тех, что совпадают с моими.

Куда девается моя решительность и собранность?

Я обязательно возьму себя в руки, но только после того, как утолю свой первый голод.

Страстно отвечая на его поцелуи, я вслепую расстегиваю пуговицы на его рубашке, стремясь поскорее ощутить плотную татуированную кожу и перекатывающиеся мускулы на мощной груди, погладить все шрамы, прижаться к его горячему телу.

Оторвавшись от моих губ, Ящер смотрит на меня пугающим взглядом. Я вижу на дне его разгорающееся пламя.

— На колени, — командует он.

Глава 39

Щелкает пряжка ремня, этот звук, как пробка, выстрелившая из бутылки шампанского, знаменует начала «праздника».

— Смотри на меня, я хочу это видеть, — голос Дениса такой же как в первую нашу ночь, ровный и негромкий, но его приказа невозможно ослушаться, и я покорно вскидываю глаза.

На первый взгляд Гордеев абсолютно безразличен, и его неравнодушие выдает только выглядывающая из приспущенного белья темная крупная головка, но за эту неделю я немного научилась улавливать эмоции Ящера. И в потемневших глазах его я вижу гремучую смесь.

Черты лица заострились, дыхание учащается, губы сжаты. Гордееву нравится видеть меня в этой позе: на коленях перед ним, обдающей прерывистым дыханием его плоть.

Мне и хочется, чтобы лицо его разгладилось, стало мягче, и одновременно я жажду, чтобы его исказила страсть. Такая, какая сейчас сжигает меня. Мне нужно видеть, что я не одна горю в этом огне. Но такой, какой он есть сейчас, Ящер возбуждает меня больше всего. Заводит его сдержанность. Сильный мужчина, лучший самец. Мои контакты замкнуло. Я знаю, что он возьмет меня, и что мне понравится. Ящер сделает все по-своему, а я лишь буду принимать то, что он мне дает.

«Я хочу это видеть».

Чувствую, как внизу живота все плавится, когда Гордеев кладет тяжелую ладонь мне на макушку, позволяя приступить.

Я все еще испытываю трепет перед его органом, крупным, перевитым венами, увенчанным вязкой солоноватой капелькой. На секунду представив, как он будет раздвигать тесные стеночки моей пещерки, я облизываю губы и прижимаюсь ими к уздечке, мечтая о чувстве заполненности, которое меня ждет.

Ящер слишком высокий, сложно смотреть ему в глаза, лаская ртом, но я вижу, как напрягаются мышцы его живота, когда я вбираю в рот головку мягкими губами, и, плотно сомкнув их, смазываю слюной толстый ствол.

С каждым погружением члена я все сильнее стискиваю бедра, пытаясь притупить пульсацию между ног. В сознании перемешивается реальность, где я здесь и сейчас на коленях ублажаю ртом Гордеева, и фантазии, как он входит в меня до конца раз за разом. Я так возбуждаюсь, что не замечаю, как, сосредоточившись уже только на головке, втягиваю ее напряженными щеками, массируя ямочку на вершине кончиком языка.

— Ксюш-ша, — почти шипит Ящер и ладонью, лежащей на макушке, немного запрокидывает мне голову. — Расслабь горло. Вот так. Хорош-шая девочка.

И отбирая у меня инициативу, Гордеев толкается, медленно скользит гладким толстым членом по языку, с каждым разом все глубже. Приучая меня принимать в горло медленно, свободно. Сквозь рефлекторно выступающие слезы, я вижу, как вздулись вены на шее Дениса, как почти двигается тату на коже, обтянувшей напряженные мышцы живота.

В свете ночника, в полнейшей тишине картина должна выглядеть крайне развратно. Представив себя со стороны: Ящер, намотав на свою лапищу мои длинные светлые волосы, почти ласково имеет меня в горло, загоняя член так глубоко, как я и не думала, что получится. Хрупкая девушка во власти своей похоти и мужчины, который способен ее удовлетворить. Воображение рисует это так ярко, что у меня вырывается почти жалобный стон, а рука помимо моей воли подбирается к кружевному треугольнику, чтобы проникнуть под него и хоть как-то погасить этот пожар.

Но Гордеев замечает это движение.

— Нет, Ксюша, тебе нельзя, — останавливается он. — Это все мое сегодня, мы, кажется, договорились.

Ящер оставляет меня и подходит к тумбочке, по пути стаскивая рубашку до конца. Он достает и бросает на постель полную пачку презервативов, вызывая у меня дрожь предвкушения. Снимает джинсы и белье, манит меня рукой, усаживаясь на кровать.

Я поднимаюсь и на слегка затекших ногах подхожу к Гордееву. Горячая широкая ладонь ложится мне на талию, ласкающим движением спускается вниз и захватывает в плен мою ягодицу, сминая ее. Дыхание Дениса согревает мне живот, отчего мурашки бегут по телу врассыпную, вызывая желание податься вперед, прижаться к его телу.

И без того напряженные соски болезненно ноют, когда Денис влажно целует одну за другой мои родинки у пупка. Тонкое кружево бюстгальтера, казавшееся мне мягким и невесомым, превращается в наждачку, но Гордеев будто назло не обращает на мою грудь никакого внимания, зато пальцем он подцепляет край трусиков, там, где влажность уже зашкаливает, и погружает в меня два пальца, заставляя задрожав расставить ноги шире.

Продолжая ласкать живот, кончиком языка рисуя на коже что-то магическое, он жестко трахает меня рукой, и этот контраст сводит меня с ума.

Я уже не просто жду, когда он будет делать это членом, я изнемогаю. Стон больше похожий на скулеж вырывается у меня из груди, я хватаюсь за плечи Дениса, как в шторм, ноги меня не держат.

Наверное, в Ящере все же есть немного сочувствия, потому что, реагируя на мои уже практически всхлипы, он подтягивает меня к себе, усаживает на бедра лицом к лицу, и, не снимая трусиков, а просто сдвинув их в сторону пальцами, выскользнувшими из меня, заполняет до самого донышка.

Подрагивающий член, головкой упирающийся в какую-то чувствительную точку глубоко внутри, жесткие волоски, которые я чувствую срамными губами, жар кожи Дениса, там, где я сосками сквозь кружево прижимаюсь к его груди, и жесткий поцелуй, заставляют меня содрогнуться и полететь без единого движения толчка.

Разрядка такая неожиданная и мощная, что вышибает из меня дух. Ящер, который все еще пульсирует во мне, приподнимает меня за ягодицы и с силой еще раз опускает.

Я думала, что уже кончила.

Нет.

Или это что-то иное.

Меня колотит дрожь, дырочка плотно стискивает мужской ствол, обильно орошая его влагой. Мне не хватает воздуха, и я своевольно отрываюсь от губ Гордеева, чтобы возразить, остановить его, потому что то, что я сейчас чувствую, это больше чем способно вынести мое сознание. Но Денис, будто в наказание за непослушание, снова приподнимает меня, и где-то глубоко внутри моей женственности он выбирает самое сладкое местечко, и во мне взрывается сверхновая.

Черная вспышка ослепляет меня на секунду, оставляя после себя цветные круги, я обмякаю в руках Ящера.

— Нет, Ксюша. Ты жаловалась на недостаток внимания. Мы только начали.

Глава 40

Начали?

Если мне будет и дальше так же хорошо, я только за.

Только вот ноги мои дрожат, и я не в силах подняться и продолжаю сидеть, насаженная на толстый член, продолжающий давить на сокровенную точку.

Гордеев, ощущая мое бессилие, просто откидывается на спину, увлекая меня за собой. Но полежать на его груди и прийти в себя, мне не удается.

Он перекатывается вместе со мной, оказываясь на мне. Влажной от испарины, покрывающей мое тело, спиной я ощущаю прохладное сколькое покрывало, а сверху раскаленное тело Ящера.

Губы Дениса впиваются в хрупкую ключицу, оставляя отметину.

— Не смей закрывать глаза, — ударяет в замутненное негой сознание негромкий приказ.

Усилием воли приподнимаю ресницы. Требовательный взгляд впивается в мое лицо, ему отвечает мой, почти жалобный.

— Недостаточно прониклась, — делает вывод Гордеев.

Не отводя взгляда, он приподнимается и медленно выходит из меня, заставляя ощутить весь его размер и пустоту, которую он оставляет после себя. Когда толстая головка покидает границы пещерки, я чувствую себя обделенной. Несмотря на то, что я уже кончила, мне нравится это ощущение заполненности.

Денис выпрямляется между моих согнутых в коленях ног, и предстает передо мной в своей животной мужской красоте. Я жадно разглядываю его, на мой вкус, совершенное тело, и совсем не могу отвезти взгляда от напряженного органа, блестящего от моей смазки.

— Ксюша, — укоряет меня Гордеев, потянувшись за пачкой с презервативами, — в глаза смотреть надо.

Пойманная за гипнотизированием качнувшегося члена и налитых яиц, я даже не розовею. О каком стыде может идти речь, когда я вся распахнута для него, теку только при мысли, что ночь еще не кончилась, он и обещал, что мы только начали?

— Мне нравится, — облизнув губы, признаюсь я слабым голосом.

Мне кажется, или на лице Гордеева проскальзывает удовлетворение?

На моих глаза он разрывает фиолетовую фольгу и медленно раскатывает резинку вдоль ствола, от чего головка выглядит не просто крупной, а огромной.

— Нравится смотреть? — с тихим смешком уточняет Денис. — А мне нравится участвовать.

И слова Ящера не расходятся с делом.

Расставив мои ноги пошире, он разглядывает мои промежность, поглаживая ждущий возвращения в мою влажную и теплую темноту член. Проводит подушечкой по влажным складочкам, посылая электрический разряд через все и без того подрагивающее тело. Раздвинув, двумя пальцами припухшие губки, он неглубоко погружает палец и поглаживает переднюю стеночку влагалища, и меня снова бьет ток. Разворошенный муравейник под кожей, разбегается, причиняя сладкую боль.

Я тянусь приласкать несправедливо забытую Денисом грудь, но меня снова останавливает твердое:

— Не смей.

И мне приходится бессильно царапать покрывало. Шуршание, которое я слышу, когда скребу по нему ногтями, навсегда останется одним из самых эротичных звуков.

Окончательно лишая меня человеческого и превращая в жаждущую самку, Гордеев шершавой подушечкой большого пальца надавливает на наливший клитор. Это невыносимо. Хочется и избежать этих кружений вокруг влажной распухшей горошины, и чтобы это никогда не заканчивалось.

Бедра подаются навстречу его движениям, развратно раздвигаются, приглашая к большему, моя киска похотливо хлюпает, и я не отстаю. Тихие стоны нарастают и превращаются в совсем не пристойные. Я вся раскалилась, даже нитка жемчуга на шее горячая.

— А вот теперь можно по-взрослому, — решает Денис, что-то расслышав в моих всхлипах.

Сдвинув мои колени, он перекладывает их на одну сторону и упирается в сомкнутые срамные губы головкой. Наваливается и медленно, словно вскрывая, продавливает головку в горящую промежность. Я никогда еще не казалась себе такой тесной. Ощущаю себя натянутой до предела, каждая клеточка внутри отзывается на уверенное скольжение в глубину.

Я жду, что вот сейчас, и я получу долгожданную разрядку, еще одну, но Денис подло останавливается за миллиметр до трепещущего сгустка нервов и подается назад.

Наплевав на все требования Гордеева, я хочу толкнуться вперед, насадиться до конца, но он крепко держит меня за бедра, раз разом дразня и не давай получить того самого долгожданного. От злости я умудряюсь дотянуться до его запястий и царапаю их, впиваюсь в них пальцами, но лишь когда я окончательно не выдерживаю и тянусь к своим соскам, превратившимся в болезненные тугие шарики, Денис психует и, ухватив меня за руки, наваливается всем телом. Короткими и быстрыми толчками в глубину он доводит меня до сокрушительного оргазма, в последний момент вбирая сосок в рот.

Меня просто смывает из этой реальности волна ощущений.

Даже не физически, я эмоционально не выдерживаю этот накал.

Последнее, что я чувствую, перед тем, как выключиться, как все еще продолжающий двигаться во мне Ящер, сцеловывает мои слезы, выступившие на глазах.

Глава 41

Открыв глаза, понимаю, что еще темно. Бра выкручен на минимум, и свет падает только на тумбочку.

Я лежу на разобранной постели. Смутно припоминая, что чувствовала, как Денис вытаскивает из-под меня покрывало и перекладывает меня на подушку. Жемчуг приятно холодит кожу.

Во сне, где я спасалась от перегорания, я, видимо, переползла на Гордеева, спящего, забросив правую руку за голову. Левую, я, скорее всего, ему отлежала, оккупировав плечо.

Осторожно пошевелившись, оцениваю свое состояние как «укатанное». Пирожочек снизу тоже жалуется, что его нафаршировали до отказа. Киску печет, но разомлевший мозг и размякшее тело отказываются считать это негативным фактором.

Вспомнив, что предшествовало, провалу в сон, чувствую слабый спазм внизу живота. Господи, неужели я настолько ненасытная?

Ведь с бывшим такого не было, это называется «вошла во вкус»?

Привыкшие к полумраку глаза выхватывают картину, от которой у меня перехватывает дыхание. Сбившееся в ногах одеяло не скрывает от моего взгляда ничего.

Мужское смуглое тело в татуировках, бугрящиеся мышцы на груди, плоский живот с дорожкой волос, указывающей стрелой на лежащий у Дениса на бедре толстый пресыщенный член. Моя белая, закинутая на Гордеева нога, почти касается коленом головки, лишь слегка выглядывающей из крайней плоти.

Мерно поднимающая грудь Ящера подсказывает, что он спит. Пока он не видит, я могу себе позволить самую малость.

Я поглаживаю его грудь, провожу рукой до твердого, словно гранит, живота, потираюсь о его бок сосками и, разумеется, нарушаю его сон.

Он ничего не говорит, я понимаю, что хищник проснулся, лишь по изменившемуся ритму дыхания. Молчание Дениса я решаю принять за разрешение и опускаю руку ниже, запутываясь пальцами в жестких волосках, обхватываю двумя пальцами толстое основание ствола.

Гордеев лишь поворачивает голову и зарывается носом мне в волосы, позволяя мне это самоуправство. Не поднимая на него глаз, я провожу ладошкой вдоль члена и дойдя до конца, слегка сдвигаю крайнюю плоть.

Не смотрю на Дениса не из ложного стыда, а потому что боюсь того, что он может прочитать в моих глазах. Прячу лицо в волосах и утыкаюсь ему в подмышку, не переставая нежно, но настойчиво стимулировать ствол.

Мои пальцы накрывает теплая ладонь Гордеева и направляет меня, задает ритм. Внизу живота вспыхивают искорки и образуют вихрь, пробуждая сосущее чувство, требующее утоления.

Когда я пальцем осторожно поглаживаю оголившуюся головку, размазывая выступившую капельку, Денис резко опрокидывает меня на спину.

Мои пересохшие губы увлажняет его поцелуй, далеко не нежный, но я ведь и не ждала нежности, не так ли. Продолжая меня целовать, царапая отросшей щетиной, Ящер тискает, сжимает и добирается до самого главного.

Я с готовностью раздвигаю бедра, но отекшая, хоть и влажная дырочка, с трудом пропускает только один палец. С шумом втянув воздух сквозь зубы, Гордеев роняет голову и утыкается мне в шею.

— Блядь, Ксюша, не делай из меня мудака. Тебе будет больно, — бормочет он зло.

Скорее всего, он прав, но что мне делать с возбуждением, от которого уже ломит тело?

— Я хочу, — сипло настаиваю я, и Денис на пробу шевелит пальцем, вырывая у меня шипение.

— Нет, Ксюш. Может, утром, — с сомнением говорит он и откатывается от меня.

Это, что? Мне опять не дали? Он продолжит спать?

У него же стоит, как солдат на посту!

Потеряв всякий страх, я провожу короткими ногтями его плоскому животу, обвожу пальцем завиток татуировки и… добиваюсь гневного рыка. В одну секунду этот монстр заворачивает меня в одеяло.

— Ты и так завтра ходить будешь как кавалерист. Уймись, женщина! — рявкает он.

Повозившись в плотном кульке, я наконец освобождаю руку и ползу к краю кровати.

— Ты куда?

— Мне нужна сумка, — ворчу я.

— Зачем? — удивляется Гордеев.

А я не решаюсь ему сказать. Я ведь боюсь попробовать, но если не с ним, то, наверное, ни с кем.

Понаблюдав за моими потугами справиться с непослушным телом, Денис подает мне желаемое.

На его глазах я выуживаю из сумки бархатный мешочек, который, судя по вспыхнувшему взгляду, Гордеев узнает.

Более того, его член голосует за мою идею, это видно невооруженным взглядом.

— Ты уверена? — зачем-то спрашивает он, хотя я уже вижу, что он готов распечатать мою попку.

— Нет, но я тебя хочу, — бесхитростно отвечаю я.

Денис смотрит на меня долгим нечитаемым взглядом, потом притягивает к себе и дарит мне самый сладкий поцелуй, который будто душу из меня достает. Я плавлюсь в его руках, ощущая, как он разматывает одеяло на мне, поглаживая каждый сантиметр кожи. Он ласкает пальцами чувствительную грудь, поглаживает подрагивающий живот, сминает ягодицы и укладывает на спину.

Когда он отрывается от моих губ и заглядывает в глаза, я понимаю, что пропала.

Глава 42

Денис ласкает меня всю, покрывает поцелуями горло, плечи, грудь.

Облизнув соски, он дует на них, любуясь крепкими горошинами, и посасывает их, заставляя меня выгибаться дугой от пронзающих тело молний.

Остро. Жарко. Томяще. На грани.

Я вся оголенный нерв.

Тянусь к нему, как намагниченная, в неутоленной жажде пить его дыхание, прикасаться, чувствовать его всей кожей, сплетаться телами. Тугая спираль внизу живота закручивается все сильнее. От поглаживаний внутренней стороны бедра грубоватой ладонью, я шалею. Ноги дрожат. Поцелуй в сгиб бедра активирует дикие картины в воспаленном воображении, поражающие своей развратностью. Измученная дырочка пульсирует все сильнее, но Гордеев лишь слегка задевает складочки ребром ладони, лишь заводя меня еще больше. Возбуждение набирает космические обороты.

Задыхаюсь. Захлебываюсь в эмоциях.

Мне кажется, я не выдержу. Это глубже, сильнее, чем сам секс.

Сейчас я почти ненавижу Дениса за эту сладкую пытку. Горю, впиваясь пальцами в его напряженные плечи. Почти наверняка оставляя царапины, когда Гордеев прикусывает нежную кожу над венериным холмом. Язык змея-искусителя кружит по всем эрогенным зонам кроме самой главной, и это сводит с ума.

Меня уже всерьез колотит, когда Денис поворачивает безвольную, почти растерявшую остатки разума меня на живот.

Шорох выдвигаемого ящика, и на покрывало рядом со мной падает тюбик со смазкой. Легкий страх перед неизвестностью не задерживается, его смывают новые ласки.

Твердые пальцы впиваются в упругие ягодицы, жадно сминая и тут же поглаживая, словно извиняясь. Жду, что вот сейчас меня накроет матерое тело, но Гордеев решает поработить меня окончательно, хотя я и так не смогу сказать «нет». Он проводит языком по кошачьему местечку между лопаток, вырывая у меня стон, в котором смешивается мольба, проклятье и похоть.

Каждая прикосновение и поцелуй толкают меня все ближе к пропасти.

Горячее дыхание, опаляющее, когда Денис прижимается губами к основанию шеи, ощущение твердой груди, льнущей к спине, толстый член скользящий по ягодице… Невыносимо.

— Давай, девочка, я больше не могу сдерживаться, — слышу я севший голос Гордеева.

От этих слов меня словно озноб прошибает, у меня срывает все заслоны.

Зачем сдерживаться? Возьми меня! Сейчас же! Пока я не растворилась окончательно в этом бушующем океане! Я вот-вот потеряю себя!

Но он медлит, и только когда я становлюсь готова по его мнению, Денис наконец уделяет внимание тому, что между ног.

Ничтожно мало внимания.

Прикусив ягодицу и слегка погладив влажные натертые губки, отчего меня начинает почти морозить, он отвинчивает крышку тюбика и, раздвинув мне ягодицы, приступает к более глубокой подготовке и так готового к жарке тела.

Густая прохладная смазка капает на дрогнувшее сморщенное колечко, вызывая у меня волнение. Огненные на контрасте пальцы, осторожно принимаются за дело, разгоняя по телу от места проникновения колючие волны. Под мои непрекращающиеся стоны он продолжает растягивать девственную дырочку, целуя напряженные ягодицы.

Я уже не знаю, на каком я свете, когда он вкладывает в мою безвольную руку прохладную пробку.

— Малыш, я хочу, чтобы ты сделала это для меня, — с трудом улавливаю я смысл его слов. — Я помогу.

И направляет мою руку.

— Вот так, девочка, — голос его садится совсем.

Легко, но неумолимо он надавливает на мои пальцы, держащие игрушку, и спустя секунду и небольшое усилие, пробка проскальзывает в меня, а я переживаю странное ощущение, которому нет описания.

Но все связные мысли окончательно покидают меня, когда, раздвинув мои бедра шире, Денис, устроившись между ног, проводит языком по моим влажным складочкам.

Глаза распахиваются от остроты и удивления. Невыразимое упоительное ощущение, но я не думала, что Гордеев на это пойдет. И все. Разум затухает, берет тайм-аут, оставляя править только инстинкты. Когда, позволив попке привыкнуть к нескромному дополнению, Денис заменяет ее членом, я уже не соображаю. Даже не замечаю, в какой момент он надел резинку.

Не могу оценить то, что творится с моим телом. Сравнить с чем-то.

Это совсем по-другому.

Это по-особенному.

Заполненность запредельная. Толчки ласковые, но сильные, их не понадобилось много, Денис и, в самом деле, сдерживался едва. С рычанием пронзив меня в последний раз, он разворачивает меня на обратно на спину, жадно целует и, найдя ноющую влажную горошину в моих складочках, нажимает на нее. Я догоняю его в мгновение ока.

Зря я боялась.

Ничего страшного, только ощущение, что мы были ближе, чем когда-либо.

Глава 43

Просыпаюсь прилепившаяся к горячему мерно вздымающемуся боку, прислушиваюсь к глубокому дыханию.

Мир, перевернувшийся этой ночью, не спешит возвращаться в привычное состояние, а я стараюсь не задумываться, как так вышло.

Всегда забавляло, когда девчонки теряли головы после горячей ночи. Казалось, да что там? Нелепые телодвижения, иногда по чистой случайности приводящие к удовольствию, если повезет — обоюдному.

Оказывается, все бывает совсем не так.

Совсем по-другому.

Когда целуют прямо в сердце, дышат сразу в душу, когда происходит соитие.

И кто бы что ни говорил, управляет этим процессом мужчина. Женщина может позволить, раскрыться, но ведет в этом танго всегда Он.

Денис не просто взял то, что ему причиталось, он сделал так, что я не пожалела. Несмотря на то, что он явно за что-то был на меня зол.

И не было ничего стыдного в том, как он меня…

Я заливаюсь краской от неприличных воспоминаний и от романтической чуши, накрывающей меня. Наверное, в голове у Гордеева все намного прозаичней, но я ему благодарна.

Не удержавшись глажу татуированный живот.

— Террористка, — ворчит сквозь сон Денис, и я вспыхиваю, вспомнив, как настаивала на продолжении.

Жертва обстоятельств, угу.

Подтянувшись повыше и набравшись храбрости, чмокаю непроснувшегося Ящера в щеку, клюю быстро, как тогда на кухне, и, не успев даже пискнуть, оказываюсь опрокинутой на спину.

Сонный щетинистый Гордеев утыкается носом мне в шею и сопит, от чего мне становится щекотно и волнительно. Придавленная мощным телом, я замираю от плавящих эмоций.

И все бы ничего, если бы не пришла маленькая нужда. С сожалением, начинаю выползать из-под Дениса.

— А ты беспощадная, — с одобрением произносит он, восприняв это как заигрывание.

— Мне надо в душ, — смущенно оправдываюсь я.

На меня смотрят так, будто я предала страну, но позволяют смыться в ванную.

Там-то я и понимаю, что с сексом я завязала, ну на сегодня так точно. Хотя при малейшей мысли о вчерашнем вдоль позвоночника маршируют полчища мурашек.

Очнись, Ксюша. Даю я себе ментальную затрещину.

С Денисом был последний раз. Разошлись пути. Он сделал, что обещал. Ты расплатилась.

Не реветь! Не сейчас!

Дома будем нюни распускать.

Уперевшись руками в раковину, бестолково смотрю в зеркало на тухнущие огоньки в глазах. Замечаю на теле несколько отметин, оставленных губами Гордеева.

Как я так вляпалась-то?

Прокручивая в голове все возможные варианты нашего расставания, принимаю быстрый душ. Самым ужасным будет, если он просто попросит Николая отвезти меня домой.

Это меня доконает.

Порепетировав равнодушный взгляд в зеркале, возвращаюсь в комнату, в которой меня уже никто не ждет. Наверное, Денис внизу, а я надеялась еще немного с ним поваляться в постели.

Впрочем, спустившись, на кухне я Ящера не обнаруживаю. Только Коля переливает из стакана блендера в кружку серо-буро-малиновую жижу.

У меня неприятно ноет под ложечкой. Неужели я угадала, и расставание будет максимально унизительным для меня.

Стараясь не подавать вида, как меня задевает такой расклад, хочу покинуть кухню, но Николай хищно двигается в мою сторону, на полном серьезе угрожая мне кружкой.

— Нет! — сразу отказываюсь я от сомнительного угощения. У меня еще вчерашний имбирный фрэш на дровах дровами из памяти не выветрился. И я резво даю задний ход, налетая тылом на что-то большое и горячее.

Заполошно обернувшись, застываю не в силах отвести взгляда от соблазнительной картины.

— Ты готова? — спрашивает Денис, под моим голодным взглядом сосредоточенно воюя с манжетами в рубашке нараспашку.

Смуглое тело так и хочется погладить руками.

Может, погорячилась я насчет целибата?

— К чему? — сглотнув, уточняю я.

— К завтраку, — он поднимает на меня глаза.

Тяжкий Колин вздох демонстрирует, как нами разочарованы.

— Зря вы так, — обижается Николай. — Я добавил апельсин.

— Ты сам-то пробовал, экспериментатор? — усмехается Гордеев.

— Нет, но я уверен, что это вкусно, — насуплено говорит водила. — А главное, полезно.

Мы с нескрываемым, прямо-таки исследовательским интересом смотрим на Колю. Пусть первый дегустирует.

И лицезреем, как его перекашивает после первого же глотка.

— Ладно. Я понял, — он убирает кружку в холодильник и двигает на выход. — в «Ла Мар»?

— Здраво, — хвалит его Гордеев.

По дороге он звонит Лютаеву, и из общей канвы беседы я понимаю, что Макс присоединится к нашему завтраку. И даже, похоже, не один. А с какой-то Каринкой, чье имя Денис произносит с доброй теплой усмешкой, заставляя внутри меня поднимать голову очень мерзкому чувству.

И вот мы сидим с этой Кариной за столиком в «Ла Мар», пока мужики вышли на террасу. Отсюда вижу, что Гордеев курит, даже не ежась от холодного ветра, а Макс вертит сигарету в руках. Мне немного неловко рядом с незнакомой девушкой, с которой мне не о чем разговаривать, и, хотя она явно проявляет дружелюбие, ей тоже немного не по себе. Поддерживать светскую беседу не получается.

Наверное, из-за меня. Карина старается, а я…

Я видела, как на нее смотрит Лютаев, хотя делает вид, что не смотрит, но на самом деле следит за каждым движением. И они вместе. По-настоящему. [Историю Макса Лютаева и Карины смолиной можно прочитать здесь: https:// /ru/book/devochka-lyutogo-b419271]

Что-то черное ворочается в душе. Самое близкое к этому ощущению — зависть.

Поковырявшись в тарелке и не дождавшись Дениса, я с извинениями отбываю в дамскую комнату. Надо взять себя в руки.

Никто никому ничего не обещал. Мне никаких авансов и намеков не давали.

И это хуже всего. У меня даже формального повода нет на что-то рассчитывать.

Хорошо, что в это время в ресторане почти никого нет, богатенькие буратины либо еще спят, либо уже зарабатывают свои бешеные мульёны.

В пустой уборной вытираю неожиданно выступившие слезы влажным полотенцем, ругая себя за дурость. Как все изменилось всего за несколько дней. Приплыли, Ксюша! А смотрела тогда в клубе на Таню с внутренним превосходством.

Нужно хотя бы видимость гордости сохранить. Не стану вешаться на шею.

Выключаю сушилку, и мое внимание привлекают голоса за дверью.

Глава 44

У меня внутри все обрывается.

Ольга. Ее мерзкий змеиный голос.

И такая в нем уверенность, что теперь они будут вдвоем, что у меня все холодеет.

Перед глазами круги.

Рассудок экстренно пытается подбросить факты, что мы с Денисом — не пара. И уже не имеет значения, с кем он будет. И нет разницы, Ольга это или кто-то другой.

Так почему мне так больно от того, что это она?

Только не эта гадюка! Только не Ольга!

Хотя, кому я вру? Никого не хочу даже представлять рядом с Гордеевым.

— Не вижу связи, — голос Дениса звучит довольно равнодушно, но это же Ящер! Он все таким голосом говорит: раздевайся, отверну башку, налей мне кофе.

— Дэн, я знаю, что ты на меня обижен и даже зол. Я тогда сделала неправильный выбор, но пора этому положить конец. Мы не можем друг без друга. Я ухожу от Миши. Чемоданы собраны. Я готова уехать с тобой.

Повисшая пауза вызывает у меня остановку сердца. Что? Что там происходит? Они уже счастливо целуются и, взявшись за руки, сейчас убегут в закат, оставив меня с Максом и Кариной?

— Я тебя никуда не звал, — ровно отвечает Гордеев.

— Но… как же? — по тону чувствуется, что Ольга растеряна. — Тогда ты говорил: «Бросай его, давай уедем» …

— У того предложения истек срок годности.

— Ты меня любишь! — визвизгивает она. — Я твоя первая любовь! Ты меня не забыл, я же вижу! И все это говоришь, чтобы отомстить…

— Оль, мне всегда импонировало то, как ты думаешь, что мир крутится вокруг тебя. И что ты знаешь, чего хочешь, и не стесняешься это брать. Детская непосредственность. Но мы даже не друзья. Бывшие любовники. История закончилась. Не хочешь жить с Мишкой, делай, что хочешь.

У меня сжимается сердце.

Немногословный Гордеев сказал такую длинную фразу, не отбрил, а что-то объясняет этой стерве. Он неравнодушен. Она права.

— Ты разрушишь все вот так? Из-за чего? Из-за этой сопли?

— Твой цинизм поражает, — усмехается Денис. — Ты в доме мужа лезешь ко мне в штаны. Теперь в ресторане, принадлежащем ему, предлагаешь себя в грелки. Ты уверена, что еще осталось, что разрушать?

— Не любовницы! Я стану твоей женой! Ты же делал мне предложение! И мой ответ: «Да»!

— Оль, это было десять лет назад. Очнись. Ты прекрасно жила без меня все эти годы, и только сейчас тебе вожжа под хвост попала. Ничего не будет. И даже место любовницы занято.

— Это все она, да? Овечка Ксюша? Ты сдохнешь с ней от скуки! Да ты ж ее выбрал, потому что она — блондинка, как я!

— Оль, — усталые нотки в голосе, и я даже представляю, как он сейчас морщится. — Иди-ка ты проветрись. Тебе надо сбавить накал драмы.

Я слышу, как хлопает дверь соседней уборной. Удаляющий стук каблуков. Этот звук выводит меня из транса, в котором я пребываю.

Обнаруживаю, что я почти прилипла к двери в своем подслушивании.

Камень на душе становится чуть легче. Он ее отшил.

Но не сказал, что Ольга права в отношении меня. Значит, и наша история закончена.

Их связывает многое, но Денис от нее отказался, мне же рассчитывать не приходится ни на что. Я просто подвернувшаяся под руку натуральная блондинка. Во всех смыслах этого слова.

Подслушанный разговор укрепляет мое решение не унижаться.

Не просить новых встреч, не задавать наводящих вопросов, не намекать на продолжение.

Если он будет говорить со мной в таком же тоне, как с Ольгой, я умру.

Черт. Надо выйти отсюда. Не хватает столкнуться с Гордеевым у туалетов. Он обязательно поймет, что я все слышала.

Выбросив бумажное полотенце, которое комкала в руках, с горящим лицом я выхожу, стараясь не хлопать дверью, и почти на цыпочках возвращаюсь в зал.

Макс за столом один. Он коршуном неотрывно следит за Кариной, стоящей возле соседнего столика в компании какой-то разодетой и сияющей камнями мадам. Судя по долетающим обрывкам, разговор идет о способностях к балету дочери этой женщины.

Понятно. Карина — танцовщица. Можно было сразу догадаться, что она — или гимнастка или балерина. Маленькая, худенькая, с неестественно прямой осанкой. Не удивительно, что история Маши Николаевой его так проняла, наверно, напомнила ему Карину, такую же юную и хрупкую.

Он следит за ней, будто она в любой момент может исчезнуть. Максу до меня дела нет, он поглощен своей девушкой, а мне жарко. Душно.

Пожалуй, мне тоже стоит выйти проветриться на террасу, глотнуть воздуха.

Выбравшись за наружу, прислоняюсь к перилам спиной и смотрю сквозь стеклянные двери на полупустой зал в ожидании, когда ледяной ветер остудит, а еще лучше заморозит мои бестолковые чувства.

Гордеев появляется почти сразу. Он разговаривает по телефону, и сделав знак Максу, что сейчас вернется, стремительно выходит на террасу через соседнюю дверь.

Из-за ветра мне не слышно, о чем Денис говорит, хотя он всего в трех метрах от меня, но лицо его нахмурено, и создается впечатление, что он ругается с кем-то.

Сейчас он обернется и увидит, как я на него пялюсь с тоской в глазах.

Чтобы этого не допустить, я запрокидываю голову наверх, подставляя лицо мелкой мороси, приносимой ветром. Разглядываю расставленные на перилах балкона второго этажа украшения. Скоро Хэллоуин. Все в тыквах.

Одна из самых крупных, покачнувшись, чуть сдвигается, а потом срывается и летит вниз.

Глава 45

Сквозь открытую дверь палаты мне видно, как Гордеев разговаривает по телефону. Куртка его кулем лежит на стуле, а он меряет шагами больничный коридор из стороны в сторону, периодически заглядывая внутрь.

Мне хреново, и мутит, если шевелиться, но врач сказал, что обошлось. Сильное сотрясение. Домой меня выпишут, а там покой и постельный режим на первое время.

Бедная мама, был один калечный ребенок, теперь еще и второй.

Я и сама напугалась, когда в себя пришла.

И всех напугала, даже Гордеева проняло.

Воспоминания кусочками рисуют картину.

— Дэн, возьми себя в руки, — слышу я сквозь непрекращающийся гул. — Она дышит.

— Я ее придушу! В этом городе все бабы ебанутые?

— Каринка вызвала скорую.

— Еще одна дурища. На кой хер они бросаются все меня спасать? — ревет кажется Денис. — Я, блядь, че? Ромашка? Может, все-таки в машину? Тут холодно.

— Дэн, ей по башке прилетело не хило. Я б не рисковал. А если шею повредило? Или еще чего? У меня друган по черепушке на стройке отхватил, и ослеп на один глаз. Давай дождемся скорую. Слышишь, они уже близко…

И правда, мерзкий звук сирены нарастает, добавляясь к помехам в голове, мешая слушать разговор Макса и Дениса. Почему-то все, что вдали слышится четче, чем их голоса.

Чувствую, как чья-то рука убирает волосы с моего лица.

— Не трогай ее, — злится Макс. — Эта херня была забита песком для устойчивости. Перила вон пробило.

Где-то рядом раздается треск, похоже, Гордеев вымещает зло на перилах.

— Я дождусь, когда ее на ноги поставят, и убью.

— Дэн, девочка — героиня. Ей по касательной прилетело, тебе бы на маковку шлепнулось и все, прощай Вася.

— Ублюдок, он пожалеет, что на свет родился.

— Не ожидал от него. Скорее уж от Ольги.

— Ты плохо ее знаешь, она точно не станет таким заниматься.

Хочется приоткрыть глаза, но я подозреваю, что это плохая идея.

Напуганной мне сейчас кажется, что я ничего не чувствую, только в голове шумит. Гудит как перегруженные электрические провода.

Звук шагов, сопровождаемый запахом корвалола.

— Что с девушкой?

— На нее упало это… Дышит. На мой взгляд, в сознании. Почему молчит, не знаю, — кратко отчитывается Макс.

— В сознании? Молчит? — такого голоса я у Дениса еще не слышала. — Ксюш, Ксюша, золотко, идиотка моя, открой глазки.

Как устоять-то? Гордеев в панике. Попробую.

Открываю глаза, и в мозг вместе со светом проникает тупая боль, поэтому сразу закрываю их обратно, но успеваю заметить белое, как мел, лицо Гордеева.

— Девушка, говорить можете? Как вы себя чувствуете? Где болит?

— Могу, — разлепляю я губы, мне самой мой голос кажется оглушающим. — Голова болит.

— Как при мигрени?

— Нет… Слабее.

— Что вы ее пытаете? Не пора первую помощь оказать? Она лежит тут на холоде, — взрывается Денис. — Еле шепчет.

— Холод сейчас самое то, — флегматично отвечает медик. — Сейчас заберем. Кто скажет имя, фамилию, дату рождения?

— Вы издеваетесь? Это в машине сделать нельзя?

— Дэн, — Макс пытается урезонить Гордеева. — Они все сделают.

— Каринку я в больницу сразу отвез, и что?

— Кто с ней поедет? — усталый голос работника скорой, который явно и не с таким сталкивается.

— Я, — рявкает Денис.

— Дэн… Встреча, — напоминает Лютаев.

— Я отзвонюсь.

В этот момент, аудиотрансляция прекращается, так как меня поднимают на носилки, и голову мгновенно пронзает острая боль в месте ушиба. Я благополучно отключаюсь до самой клиники, куда по требованию Гордеева меня отвозят вместо четвертой городской.

Сейчас мы уже ждем выписки.

Коля бегает по кабинетам, Денис протаптывает коридор, я лежу.

Состояние какое-то странное: вялость, апатия, ничего не хочется. Глаза все время закрываются, а я таращусь в дверной проем, чтобы не пропустить, как мелькнет белая рубашка Гордеева.

Коля возвращается вместе с бумажками, и Денис с рыком прекращает свои телефонные переговоры.

— Домой, Ксюш, — помогает он мне натянуть пальто и сапоги. Мне кажется, он говорит это даже не мне, а себе. Его явно нервирует больничная обстановка. А еще он злится. И явно хочет рассказать мне, какая я дура, но почему-то сдерживается.

А! Ну да. Я ж героиня.

Не задумываясь, он подхватывает меня на руки, за что я ему очень благодарна, потому что каждый шаг сейчас дается тяжко, как сквозь толщу воды против течения.

В салоне приваливаюсь к Гордееву, от обезболивающего меня рубит. Вдыхаю знакомый запах и опять проваливаюсь в сон. Но неглубоко.

Сквозь дрему слышу тихий разговор.

— Денис Сергеевич, чего делать будете?

— Оставлю девчонку в покое.

— Я думал…

— Я тоже думал, Коль. Одумался. У нее скоро день рождения, это будет лучшим подарком.

— Девочка расстроится…

— Зато будет живая и здоровая, — обрывает Николая Гордеев.

Придурок. Бесчувственная скотина.

Не буду больше о нем думать.

Делаю вид, что во сне устраиваюсь поудобнее, чтобы вытереть об куртку Дениса выкатившуюся слезинку.

Глава 46

— Ксюш, у тебя дома есть кто?

Разлепляю словно засыпанные песком глаза.

— Что?

— Спрашиваю, дома сейчас кто? — терпеливо переспрашивает Гордеев.

— Мама или на работе еще, или у Лешки. Нет никого там.

— Тогда давай ключи.

— Я сама… — вяло сопротивляюсь я.

— Досамакалась. Я беру тебя, Коля — ключи.

— В кармане пальто, — вспоминаю я, и Денис, похлопав меня по карманам, выуживает связку.

Перемещение мое в квартиру выглядит крайне странно и сильно напоминает внос новобрачной, но я стараюсь об этом не думать, потому что есть вещи, которые никогда не случатся. В целом, мне настолько паршиво, что даже плевать, если увидят соседи и настучат маме. Все равно мое состояние от нее не скрыть.

У меня в квартире Гордеев ориентируется прекрасно, будто каждый день на чай приходит, а не влезал один раз в темноте по балкону.

— Пить хочешь? Про есть не спрашиваю…

Да уж, при мысли о еде мне становится совсем дурно.

— Воды можно, — решаю я поэксплуатировать Ящера, раз выдалась такая возможность.

Денис не мелочится. Он достал с верхней полки графин и сервировал мне тумбочку возле кровати.

— Сейчас доставку привезут, я дождусь, — говорит, а сам на меня не смотрит. Если его взгляд падает на меня, желваки на его скулах начинают ходить.

Я все жду, когда он примется меня распекать, но то ли передумал, то ли решил понял, что умного ничего не скажет.

У него вообще с мозгами беда. Одумался он. А о чем думал до этого? Почему не сказал? Теперь и не скажет. За меня все решил. Значит, не сильно-то и задумывался. Слезы подступают к глазам.

— Ты чего, Ксюнь? — замечает мою мокроту Гордеев. — Болит? Где?

Болит. Еще как болит. Идиот. Проваливай в свою Москву!

Только посиди со мной еще…

— Прошло уже, — шмыгаю я.

Мне становится себя жалко.

Из кресла, на которое Денис бросил мою сумку, раздается звонок мобильника.

— Дать?

— Угу, — а то вдруг мама.

Он достает телефон, вижу его мельком брошенный на экран взгляд, и трубку мне передать не спешат.

— Ну давай сюда, — канючу я.

Помедлив, Гордеев все же отдает мне мобильник. Звонит Арзамасов.

Вон чего у нас зубы скрипят. Ясно. Да, теперь я могу отвечать на его звонки, и встречаться, и к Лешке ездить, и вообще на свидание с ним пойду, если позовет!

— Алло?

— Ксения? Ксюша, здравствуйте! Хотел уточнить, сможете на консультацию подойти завтра?

— Завтра? Вряд ли… Я немного приболела, но можно по скайпу…

— Приболела? Что-нибудь нужно? Я на машине быстро привезу.

Гордеев, которому прекрасно слышно весь разговор, выходит из комнаты. «Консультация, блядь, у него!» — шипит он.

Его откровенная злость бальзамом проливается на мое раненое самолюбие. А нечего. Все. Мы в расчете.

— Нет, спасибо, — максимально нежно отвечаю я. — У меня все есть. Давайте я вам завтра напишу.

В коридоре становится тихо.

Но окончание моего разговора и прощание с Константином тонут в звонке домофона.

— Лежи, — заглядывает в комнату Денис и максимально громко озвучивает: — Я сам все сделаю.

От Арзамосова я уже отсоединилась, но последняя реплика явно предназначалась ему.

Появление курьера вновь вносит суету. Моются фрукты, нарезается лимон, чтобы быть добавленным в графин, раскладываются лекарства, поправляется подушка.

Когда все видимые дела переделаны, говорю ему:

— Дверь захлопывается.

— Выгоняешь? — серьезно смотрит на меня.

— Посиди со мной, пока я не усну, — наступив, собственной гордости на горло, прошу я. Плевать какие у него там дела. Мне плохо. А, когда он уйдет, станет совсем погано.

— Если ты пообещаешь мне никогда так больше не делать, — веско говорит Гордеев.

— Обещаю, — это легко. Я ж и в этот раз не собиралась. Оно само как-то вышло. — А что это было? Я так понимаю, эту тыкву столкнули…

Денис устраивается на моей постели в ногах. Уставившись в одну точку, он механически поглаживает мое колено, укрытое пледом.

— У Миши, видать, вообще кукуха поехала. Ольга его бросила. Ну как бросила. Сказала, что подает на развод. Я думаю, она б вернулась. Но Миха решил устранить конкурента. Идиотизм. Как будто Ольгу первый день знает. Если убивать всех мужиков, с которыми она спит, город можно выкосить. Раньше, он не дергался.

А мне понятно, почему конвульсия случилась. Потому что все остальные как раз этими конкурентами не были, а Гордеев был. И Михаил это знал. Но вообще, это что у человека в голове должно было происходить, чтоб пойти на преступление? Не отморозок же. А если бы я не успела? Он бы сел. Проще грохнуть Ольгу, но я, конечно, пристрастна.

— Его Макс уже забрал. От меня подальше. Сама решишь, заводить дело или нет. Ну у Миши в городе перспектив больше нет. Такое не прощают.

На последних словах пальцы его на моей ноге сжимаются, мне почти больно, но я не вякаю.

— Спи, Ксюш. Больше никто тебя не обидит.

Денис замолкает, и мы слушаем, как громко тикает будильник. Бороться со сном мне не удается, и я проваливаюсь в сон.

Никто не обидит. Никто, кроме тебя, да, Денис?

Глава 47

Несколько следующих дней я почти полностью провожу в постели.

Общая разбитость, настроение на нуле, слезливость.

В довершении всего у меня под глазами проступают несказанно выразительные синяки. Поэтому, даже когда легчает, я отсиживаюсь дома.

Подружки звонят, Арзамасов.

Один раз звонил Лютаев, на заднем фоне слышались сыплющиеся из Карины вопросы о моем самочувствии. Даже Коля звонил уточнить, не нужно ли чего еще заказать.

Ничего не нужно. Кухня забита фруктами, соками, рыбой, икрой.

Мама, вернувшаяся в тот день с работы, открыв холодильник обомлела.

— Ксюш, ты кого-то ограбила? — ошарашенное лицо показывается в дверном проеме моей комнаты и тут же бледнеет. — Что случилось?

— Мам, все в порядке, — вскидываюсь я, видя, как мама покачнулась, но в голову сразу ударяет тупая боль. Я морщусь: — Не совсем, но ничего страшного. Несчастный случай. С крыши упал декор и попал мне на голову.

Звучит, как дебильная отмазка второклассника, которого предупреждали не гулять под сосульками.

— Господи, — мама перебирается на стул. — Ты у врача была?

— Да, — киваю головой на тумбочку, где графином придавлены выписка и назначение врача.

— Господи, — снова бормочет она. — Это же… ты же могла погибнуть… Надо пожаловаться… Где такая халатность допущена?

— Мам, мам, у владельца уже проблемы по этому поводу…

— Да?

— Да, успокойся, тебе нельзя волноваться, — прошу я. — Обещаю, что буду осторожнее.

— Тебе что-нибудь нужно? — она обводит глазами тумбочку, заставленную посудой с фруктами. — Хочешь, я оладушки сделаю? Как ты любишь? Из кабачков?

— Мамуль, спасибо, но не лезет.

— Ну тогда отдыхай, позови, если что…

— Конечно, мам.

Я смотрю ей вслед и понимаю, что хорошо, что она не знает, что все из-за Гордеева. Она и так к нему относится предвзято. Хотя… Свататься он ко мне не будет, так что не все ли равно… Но мне почему-то не хочется слышать от нее гадости в его адрес. Он действительно помог нам, а Лешке — по собственному желанию. И девчонке этой, Маше Николаевой, они с Максом помогут.

А я возьму себя в руки и перестану думать о Денисе совсем. Может, уже завтра получится. В крайнем случае, через год. И думать забуду. В конце концов, что мне пришло в голову в него влюбиться? Я его совсем не знаю.

Эту мантру я повторяю вот уже вторую неделю. Как только синяки стало возможно замазать тоналкой, я стала выбираться из дома, потому что оставаться в пустой квартире наедине со своими мыслями совершенно невыносимо. Лешку выписывают только послезавтра в мой день рождения, мама на работе, а я лезу на стену.

Надо же, какая я оказалась романтичная дура. Всегда считала себя крайне прагматичной особой. И так втрескалась в совершенно неподходящий объект.

На улице мне почему-то тоже неуютно. Ощущение взгляда в спину, которое пропало, когда в мои проблемы вмешался Ящер, снова возобновляется. Оно не пугающее, но какое-то зудящее. Я несколько раз пыталась определить, кажется мне, или кто-то на меня постоянно пялится, но, похоже, это моя паранойя.

Тем гадам уже совершенно точно не до меня.

Макс вчера опять звонил, отчитывался. Дело на Николаева заведено, документы на развод приняты. Михаил передает бизнес и сращивает переломы. Откуда они у него взялись, Лютаев мне не ответил.

Наворачиваю уже третий круг вокруг универа. Мне сегодня туда не нужно, но ноги сами меня принесли к альма-матер. Университетский скверик чудо как хорош в эту пору. Холодное октябрьское солнце, листва шуршит под ногами в ожидании дворника, который уже вышел не уборку, клумбы с яркими ноготками.

В общем-то, мое столкновение с Арзамасовым возле главного корпуса не становится чем-то из ряда вон выходящим. Я только что обогнала нашу истерзанную наукой, студентами и профессурой лаборантку.

— Ксюша? — окликает меня Константин. — Вы ко мне?

— Нет, — смущенно говорю я, засовывая руки в карманы пальто. — Просто проветриваюсь, я живу тут недалеко.

— У меня перерыв в два окна, может, кофе? — предлагает он.

— Почему бы и да, — усмехаюсь я, внутренне признаваясь, что мне хоть и приятно внимание Арзамасова, но соглашаюсь я именно назло Гордееву.

Впрочем, время я провожу приятно. Кафешка уютная, кофе ароматный, у Константина неплохое чувство юмора, и мне удается отвлечься от тяжелых мыслей, а это уже немало. Костя даже провожает меня домой, помогая по дороге собрать букет из осенних листьев.

Только, когда мы расстаемся у моего подъезда, и он целует меня в щеку, мне становится не по себе. Но ведь так будет не всегда? Уже завтра должно стать чуточку легче.

И на завтра я тоже отправляюсь на прогулку, снова отложив диссертацию. И снова встречаю Костю, только с первого взгляда понятно, что он меня поджидает.

Это особенно приятно для женского сердца. Не позвонил, не узнал точно, что я приду, а просто ждал в надежде увидеть.

Вручив мне крошечный букет из плотных бархатцев, он устроил мне экскурсию по старому городу. И я снова выпала из мрачного состояния. Наверное, так это и происходит. Возвращение к нормальной жизни, о котором я мечтала. Ничто не стоит на месте.

После ужина в маленьком ресторанчике где-то во внутренних двориках исторического центра, Арзамасов снова провожает меня домой.

— Может, чаю? — нерешительно спрашиваю я.

Мне не хочется оставаться одной, но я боюсь, что приглашение на чашку чая он воспримет как приглашение к чему-то другому. Однако, мои опасения напрасны.

Согласившийся, что неудивительно, Костя ведет себя как джентльмен и развлекает меня до самого маминого прихода. Она застает нас за просмотром слезливой мелодрамы.

Уходит Константин уже позже, узнав от моей болтливой мамы, что у меня завтра день рождения. Мне неловко, когда Арзамасов обещает мне праздничный сюрприз, мы не так хорошо знакомы.

Только следующий день приносит мне такие неожиданности, что обещания Арзамасова вылетают у меня из головы.

Глава 48

Проворочавшись полночи, немного поплакав, убедив себя, что все будет хорошо, и снова со вкусом поревев, свой день рождения я встречаю уже ближе к полудню.

В этом году я ждала от этого дня чего-то особенного: я закончила универ, поступила в аспирантуру, грядущая осень виделась мне таинственным началом чего-то нового, дорогой во взрослую жизнь для домашней девочки.

И вот сегодня мне двадцать три, и что?

Почему-то я не поумнела за ночь, мне не открылись тайны вселенной, не пробились седые волосы и грудь не выросла до взрослого размера.

Правда, меня тянет пофилософствовать, возможно, за ночь во мне завелась душнила. Потому что я пришла к выводу, что взрослеть нас заставляют не года, месяцы и дни, а события и принятые решения.

Мои событием стал — Ящер, катком прошедший по моим представлениям о людях и даже о себе самой.

Грустненько мне с утра, в общем.

Раньше в день рождения телефон с самого утра разрывался, а сейчас мобила забита поздравительными сообщениями из онлайн-магазинов и прочим бесячим спамом.

Я дома абсолютно одна, делать мне нечего, и я забуриваюсь в пенную ванну, планируя порефлексировать от души.

По закону подлости стоит мне устроиться с комфортом и даже намочить волосы, звонит мама.

— Ксюш? Ты уже проснулась?

— Умгум, точнее, я встала, а проснуться еще не вышло, — признаюсь я.

— С днем рождения, доча!

— И тебя с моим днем рождения, мам! Ты долго сегодня?

— Я вот и звоню, долго, Ксюш. До четырех не вырвусь, собрание какое-то у нас тут. К Лешке не успеваю, тебе придется.

— К Лешке? Зачем?

— Ну как зачем? Он сегодня выписывается, у него барахла там воз скопилось! А он с клюкой этой, Маша сегодня по разводно-судебным делам бегает до вечера…

Да, мама скорешилась с Машей, которая после того, как отпала надобность прятаться, к Лешке в больницу зачастила. Теперь Маша Николаева — официальная девушка моего брата и почти член семьи.

— И во сколько мне отдадут брата? — я смотрю как лопаются пузыри пены на больших пальцах ног.

— Считай, отдали, Ксюш. Он уже звонил, что его оформляют. Ждет выписку. Самое позднее к двум надо подъехать.

— Ладно, — мямлю я.

Мне не лень и несложно, но гадское настроение снова падает. Даже в днюху опять надо решать какие-то проблемы.

— Ксюш, прости! Там в холодильнике тортик, как ты любишь с безе… Я постараюсь пораньше сбежать, но гарантий никаких.

— Да ладно, мам. Все нормально, я сейчас ускорюсь.

И ускоряюсь.

И естественно, это пагубно влияет на мой внешний вид. Вместо укладки — наспех высушенные волосы, которые приходится заправить в жалкий пучок. Вместо нарядного костюмчика — спортивный костюм. Вместо макияжа — шиш с маслом.

В последний момент только, уже у самой двери, я вспоминаю про свое решение подходить ко всему осознанно, и брызгаюсь духами, стоящими дальше всего от меня.

Но настроение все равно противное.

Одна радость — такси приезжает вовремя.

Зато в больнице оказывается, что я зря торопилась. Заведующая, которая что-то там должна подписать, еще занята, и мы с Лешкой кукуем почти лишний час в ожидании.

Брат сдержанно меня поздравляет, но между нами до сих пор остается напряжение. Маша, конечно, ему нахваливала кумиров его юности, но что-то Лешка ими готов восхищаться только отдельно от меня.

Я уже один разок осадила его, когда он начал поучать меня, с кем мне стоит общаться, а с кем нет. Пока новых попыток он не предпринимает, но по глазам вижу, что разговор еще будет возобновлен. Даже звучало, что он будет теперь приглядывать за моим кругом общения.

Спохватился! И это он еще не знает, что я с Гордеевым спала. И не просто так, а в обмен на помощь. Когда мы с Лешкой повздорили, у меня прям язык чесался сказать, чтоб отвалил со своими нотациями. Я уже Ящеру дала, как только можно. Еле сдержалась.

Вот и сейчас. Я чувствую, что сегодня он не будет меня пилить из-за праздника, а больше ему пока нечего мне сказать. Ну он и уткнулся в телефон. Сердечки Маше шлет.

В общем, к моменту, когда мы подъезжаем к дому, мой настрой где-то в районе плинтуса обретается.

И Лешка еще копается, пока я с тяжеленными сумками дожидаюсь его у подъезда.

— Ну ты чего там залип?

— Да тачка крутая…

— Какая тебе нахрен тачка теперь? Ты еще нескоро за руль сядешь! А я маме пожалуюсь, и она тебе мозг так вынесет, что ты только на трехколесном велосипеде кататься будешь! — пылю я. Тачки он разглядывает.

Еще и огрызается:

— Можно подумать, я в аварию по своей вине попал!

— Это маме и Маше рассказывать будешь! Леш, мне тяжело вообще-то!

Это да, пронимает брата, Лешка, устыдившись, ковыляет к подъезду.

Открыв дверь в квартиру, я обнаруживаю, что у нас гости.

Прекрасно!

Я выгляжу, как ушлепок, а тут мужские кроссы.

Это такой мне сюрприз Арзамасов решил устроить?

Побросав сумки, стремлюсь скорее сбежать в комнату, ну чтоб хоть как-то себя в порядок привести. А если успею, то и принарядиться. Но мама, услышав, что мы вернулись, зовет из кухни:

— Ксюша, Алеша?

И голос у нее странный. Растерянный, что ли…

Это не дает мне отмахнуться от ее зова, и я шлепаю на кухню, даже надев тапки.

А добравшись, застреваю в дверном проеме.

Лешка, налетевший на меня, шипит:

— Чего встала?

Чего встала?

На кухне за праздничным столом, держа в огромной лапище крошечшую кофейную чашку, сидит Гордеев.

У меня вырывается:

— А где Костя?

Глава 49

Повисает пауза. Сузившиеся глаза Ящера подсказывают мне, что он, мягко говоря, не в восторге от моей реакции.

А меня накрывает осознанием, что я выгляжу ужасно. Дуля на голове, спортивный костюм, общая взмыленность… носки с инопланетянами!

Чистый секс, блин.

Гордеев, конечно, видел меня и в состоянии похуже, но мне все равно неприятно, что мой мужчина… Нет, теперь не мой! Я одергиваю себя. Что Денис видит меня такой, и я стараюсь на него не смотреть.

Очень стараюсь.

Я обвожу глазами кухню, отмечаю два букета, подозревая, что вон — тот из коралловых роз — мне.

В ожидании хоть чьей-то реплики, разглядываю праздничный сервиз на столе, нарядные салфетки… Пытаюсь сосредоточиться на кружочках нарезанного апельсина.

Но Денис так и притягивает мой взгляд, и я сдаюсь.

Надеюсь, мне удается сохранить лицо, когда я смотрю на него. Не хочется, выдавать себя взглядом побитой и брошенной собаки. В ушах шумит. Во рту пересохло.

— Ксюха, голова два уха! — ругается сзади Лешка, и я пропускаю его на кухню.

Его реакция на Гордеева более сдержанная, но я буквально кожей чувствую, что напряжение на кухне усиливается. И только мама ничего не понимает.

— Ксюша, это мой бывший ученик, — лепечет мама, видно, как она волнуется. Еще бы! Мрачный, как туча, Ящер кого хочешь заставит волноваться. — Я тебе о нем рассказывала… А это — моя младшая, у нее сегодня день рождения…

Немного дико звучит, мама еще не старая совсем, и бугая, вроде Гордеева, представить ее учеником сложно. Кажется, она тогда совсем молоденькая была.

— Здравствуйте, — опять ляпаю я, и внутренне сжимаюсь, потому что к разъяренному взгляду Ящера добавляются раздувающиеся крылья носа.

— Елена Анатольевна, мы с Ксюшей знакомы, — густой баритон с хрипотцой молчавшего до сих пор Гордеева вспарывает неловкость этой встречи. Денис аккуратно ставит кофейную чашку на блюдце без единого звяка, но почему-то это выглядит зловеще.

Я вспыхиваю.

Он ничего такого не говорит, но у меня ощущение, что сейчас он предъявляет на меня права, давай понять, что между нами что-то есть.

— Откуда? — хлопает глазами мама.

— Вы простите, Елена Анатоьевна, что не заходил раньше, надо было, наверное, но я и в этот раз к Ксюше приехал.

У меня начинает клокотать в груди.

Приехал он ко мне. Посмотрите на него. Свалил, не попрощавшись, когда истек наш договор, а теперь припылили обратно! Что? Дела наклюнулись, и он решил, что я ему эскорт обеспечу? Пусть валит к своей Тане! Или нет! Ни к кому пуст не валит! Нечего на секс отвлекаться! Пусть делами занимается!

— Что же ты, Денис, сразу не сказал? — мама теряется еще больше.

Я прям вижу, как у нее в голове никак не укладывается мысль о моем знакомстве с Гордеевым. Оно и понятно, в ее понимании мы из разных миров и не могли пересечься. Хоть и живут его родители в соседнем доме.

— Елена Анатольевна, за Ксюшей приехал, — огорошивает он.

И я отмираю.

— Денис Сергеевич, можно тебя на минутку? — цежу я, еле сдерживаясь.

Меня так штормит, что я чувствую потребность высказаться. И недовольное сопение брата и, мамино молчаливое осуждение мне мешать не должны.

Я вижу, как Гордеев поднимается из-за стола, и, развернувшись, иду в свою комнату. При семье я высказываться не стану, а вот за закрытой дверью — вполне.

Денис следует за мной молча, но в сопровождении той самой давящей ауры.

И меня это раздражает еще сильнее. Да что там раздражает! Бесит!

Царь не доволен! Охренеть!

Гордеев заходит в мою комнатку, где с последнего его посещения ничего не изменилось, и я закрываю за ним дверь.

— Это что сейчас такое было? — начинаю шипеть с ходу.

— Я привык расставлять все точки над «и» сразу», — набычивается Гордеев.

А где «здравствуй, Ксюша», «рад тебя видеть», «я скучал»?

— Какие точки? Что значит, ты приехал за мной? Какого хрена, Денис? — повышаю я голос, уже не задумываясь, что Гордеев не тот человек, на которого стоит орать.

— Я не понимаю, в чем проблема, — с каменным лицом сообщает мне Ящер.

— В чем проблема? — не верю своим ушам. — Серьезно? Может, в том, что я не игрушка? Не девочка по вызову? Может, у меня есть свое мнение? Или своя жизнь? Возможно, личная?

— Мне не нравится твоя личная жизнь без меня, — высекает он.

У меня пропадает дар речи. Даже не «не нравится его личная жизнь без меня», а именно мне другой не положено! Таращусь на него в полном шоке от такой наглости!

Видя, что я пока не могу подобрать слов для возражений, Денис продолжает:

— Тебе будет со мной хорошо. Я же тебе нравлюсь. Почему нет?

О мой бог! Дай мне сил не пристукнуть этого чурбана!

— Мне много, кто нравится, — Денис скрипит зубами. — Это не повод ни для чего! Ты свалил в закат, не объявлялся, а теперь появился типа «за мной»? Почему нет? Может, потому, что я не резиновая кукла в дорогу?

Я уже почти кричу в голос, и, сдается мне, меня слышно по всей квартире, несмотря на закрытую дверь.

— А может, потому, что и недели не прошло, как тут трется Костя, — рявкает Гордеев, выплевывая имя Арзамасова, как ругательство.

— Ты откуда знаешь? — я упираю руки в боки. — И что из того, что трется?

Ящер нависает надо мной опасной скалой и, обхватив мой подбородок сильными пальцами, говорит мне в лицо:

— Я все знаю, Ксюша. Я привык за своим следить.

— Своим? — я перехожу на позорный ультразвук. — Ты совсем с ума сошел?

Я луплю его груди, мне сейчас так обидно, что по-другому я выплеснуть это не могу.

— Да, своим, — рубит он. — И никаким домашним маменькиным хренам я свое не отдам.

— Это не тебе решать! Я могу выбрать его и все, и ничего ты не сделаешь! Сердцу не прикажешь! Или ты об этом не знаешь, потому что у тебя сердца нет?

— Сердца? А хочешь, я прям сейчас, сделаю так, что ты сможешь говорить только «да»? — Гордеев придвигается ко мне вплотную, и я ощущаю жар раскаленного тела, и нечто твердое упирается мне в живот.

— Не все решается через койку!

Мы орем друг на друга. Плевать, кто и что слышит.

— Ну если только так можно тебя пронять, — огрызается Денис.

Ах, я еще и черствая? Скотина! Бесчувственный болван! Сволочь!

— Уходи, — я заставляю себя говорить спокойно. — Я тебе благодарна за все, но уходи.

— Сейчас я уйду. Тебе надо подумать, Ксюша. И смириться. Я без тебя не уеду.

Глава 50

Гордеев выходит, толкая дверь. Вижу отскочившую в сторону маму, Лешка стоит рядом. Тоже уши грел. Я так вопила, неудивительно, что они пришли подслушивать. Все равно секретного разговора не вышло.

Слышу, как Денис шуршит курткой.

Вот, значит, как?

Смириться?

А сам уходит?

По его мнению, он суперски аргументировал! Я приехал. Без тебя не уеду. Ага. Разбежалась! Бегу, теряя тапки!

— Елена Анатольевна, всего доброго, — мрачный голос не согласуется с пожеланиями.

Звук закрывающейся двери.

— Ксюх, — начинает Лешка, но я на него даже не смотрю.

— Отстань.

— В смысле отстань? — заводится брат.

— Отвянь, отвали, скройся с глаз! — рявкаю я.

Мама тянет калечного от моей комнаты:

— Леш, правда, не сейчас…

Демонстративно сопя и выражая свое негодование, Лешка все-таки внимает ее совету, а я запираюсь в комнате. С днем рождения меня!

Правда, долго побыть одной мне не дают. Кто-то скребется в дверь.

— Ну что там? — открываю я, готовая спустить всех собак, настолько мне обидно.

За дверями снова брат, и я закипаю еще больше. Ну неужели не понятно, что сейчас не время для нотаций?

Но Лешка какой-то пришибленный.

— Ты чего ревешь? — грубовато спрашивает он.

Реву? Я? Провожу ладонями по лицу — и точно, слезы. Я даже их не почувствовала. Совсем не собиралась я плакать из-за этого Ящера! Бесчувственный, непробиваемый, холодный, эгоистичный!

— Ничего, — буркаю я. — Чего надо? Дай мне просто пережить этот день, а?

— Я так понимаю, это тебе, — хмурясь, Лешка протягивает мне красиво упакованный сверток.

Шмыгая носом, я забираю из его рук что прямоугольное, завернутое в красно-золотую обертку, увенчанное пушистым бантом. Развязывать его не спешу. Для меня это личное, а брательник торчит рядом, по глазам вижу, ему любопытно, что там внутри, но после того, как я зыркаю на него, он смиряется и ковыляет к себе.

Усевшись на кровать и размазывая все еще текущие слезы по лицу, я разворачиваю шелестящую упаковку и достаю плоский футляр, обтянутый бархатом густого синего цвета с серебристым тиснением на крышке.

Погладив пальцами ворсистую ткань, я решаюсь заглянуть внутрь.

На пухлой подушечке лукаво поблескивает изящное колье из белого металла. Не серебро. Подвеска украшена искрящимися в электрическом свете прозрачными, как слеза, камушками.

Очень красиво, но перед глазами все расплывается еще сильнее.

Дурак!

Я пошевелила украшение пальцем. Тоненькое. Мне нравится.

Но иррациональное разочарование, что это не коробочка с кольцом, мешает восхититься по-настоящему.

И я дура.

Какое кольцо? С чего бы? И вообще это все из мелодрам: он встает на одно колено и просит ее руки. Я просто не могу Ящера даже представить за таким поступком. Я же изучала это все. Вся фигня с коробочкой и коленом — маркетинг, чтобы ювелирку продавать.

И все равно, грустно. То есть так? Вот тебе цацка, поехали?

В горькие мысли врывается телефонный звонок.

Вот и вспомнили про меня, сейчас начнутся поздравления. Беру мобилку в руки — Арзамасов.

И приятно, и раздражает. Раздражает, что не Денис.

Но Костя-то ни в чем не виноват.

Глубоко вдыхаю, стараясь выровнять голос, и отвечаю на вызов:

— Ксюша? С днем рождения! — бархатистый голос полон искреннего тепла, это чувствуется. — Я не помешал?

— Спасибо, нет. Конечно, не помешал, — бодро отзываюсь я.

— Не знаю, насколько это удобно, но я бы хотел тебя поздравить. Не хочуу напрашиваться на семейный праздник…

— Кость, что-то у меня с семейным праздником не задалось, — хмыкаю я. — Так что я совершенно свободна.

— Все хорошо? — я слышу обеспокоенность.

— Да, все в порядке, — вру я, разглядывая красные глаза в настольном зеркальце. — Просто подумала, что мне не помешает проветриться.

И тут же спохватываюсь, что это уже с моей стороны звучит так, будто я напрашиваюсь, но, кажется, мои слова радуют Арзамасова.

— Отлично! Как ты смотришь, если я за тобой заеду? Выйдешь?

Боже, это так мило! Как в детстве: я зайду — выйдешь?

— Только не раньше, чем через… — я бросаю еще один взгляд на себя в зеркало, — минут сорок.

— Договорились. Еще раз с днем рождения, буду ждать возможности поздравить лично. Скоро увидимся.

— До встречи.

Положив трубку, я еще пару минут вздыхаю печально, позволяя себе поругать Гордеева, а потом принимаюсь приводить себя в порядок. Даже если мы просто посидим на качелях во дворе, это не повод распугивать единственного приличного мужчину. Неприличный сам виноват. Упал, как снег на голову, и вообще…

Через сорок пять минут я выхожу на улицу к подъехавшему Арзамасову. Чувствуя себя немного вялой, но чуть более уверенной в себе. Мне удалось нарисовать приличное лицо и найти немятое платье.

Костя ждет меня с букетом возле машины, припаркованной у детской площадки. Массивная фигура и белые цветы выделяются в густых осенних сумерках.

Он обещал мне сюрприз. Может, хоть кто-то умудрится меня порадовать сегодня?

Правда, стоит мне подойти ближе к нему и смущенно поздороваться, как со стороны спортивных снарядов раздается:

— Ксюш-ш-ша!

Глава 51

Этот голос ни с чьим я не перепутаю.

И тон у него сейчас, как у моей мамы, когда я в пять лет собралась изрисовать ее дорогой французской тушью свежепоклеенные обои.

Предостерегающие нотки бесят меня.

Я, что? Должна впечатлиться и сбежать домой?

Ага. Как же. Разбежалась.

Закипая все сильнее, я подхожу к Косте:

— Привет!

— С днем рождения, — он протягивает мне ароматный букет.

— Спасибо, — я зарываюсь носом в цветы.

Я чувствую зуд между лопаток, будто кто-то сверлит меня взглядом. Это ощущение и раздражает, и вызывает во мне обычное женское злорадство. Так тебе. Не нравится? А я все равно сделаю, и ничего ты не возразишь!

— Какой план? — уточняю я у Арзамасова, надеясь, что меня сейчас увезут подальше от Гордеева, он же не пустится за мной в погоню?

Идея посидеть просто на качельках во дворе больше не кажется мне привлекательной.

— Это же сюрприз, — загадочно улыбается Костя. — Но у тебя есть шанс сказать, чего бы ты хотела.

Я бы хотела смыться, и уже подбираю слова, чтобы это озвучить, но снова раздается Ящеровское шипение:

— Кс-с-сения!

Ого, полным именем меня Денис не называл меня, даже когда чихвостил.

— Если я подойду, будет хуже.

От этой угрозы у меня мгновенно подгорает.

— Дай мне минутку, — раздухарившись, прошу я Арзамсова.

Он немного хмурится, но кивает.

Перехватив букет поудобнее, я иду туда, где в темноте красным горит пятнышко тлеющей сигареты.

Иду, а в голове проносятся все слова, которые я хочу высказать Денису. Логичные и не очень претензии толкаются в мыслях. Гордеев решил, что ему многое позволено. Это не так!

Я топаю очень бодро, пока не дохожу до него, но при виде злющего лица, мысли начинаются путаться, и вместо заготовленной речи я ляпаю:

— Ты не офигел, Денис Сергеевич?

Выбросив в сторону недокуренную сигарету, Денис Сергеевич делает шаг мне на встречу, значительно сокращая расстояние между нами, хотя я остановилась на приличной дистанции.

— Нам, видимо, нужно кое-что прояснить, Ксюша.

— Мы уже все выяснили, — храбрюсь я, тем не менее, делая инстинктивный шаг назад.

Но Гордеева не устраивают мои попытки отползти. Он прет на меня, пока я задом не упираюсь в лестницу детской горки. Нависая надо мной, Ящер развивает свою мысль:

— Ты забыла, но я напомню: я своим не делюсь, — его рука преграждает мне путь к побегу, я оказываюсь заперта между железками и его телом.

— Я не твоя! — пищу я, но звучит крайне неубедительно. — У тебя нет на меня никаких прав.

Чего врать? Ревность Гордеева мне льстит.

Но это не значит, что я позволю ему вмешиваться в мою жизнь!

— Есть, Ксюша. Есть, — он склоняется ко мне, но ему мешает букет.

Денис недолго думая отбирает у меня цветы, стебли послушно выскальзывают из ослабевших от волнения пальцев.

Закинув их на горку, он прижимается ко мне так плотно, что, несмотря на разделяющие нас слои одежды, я смущаюсь, настолько его движение откровенное, собственническое.

— У меня есть все права. И спрашивать разрешения я не буду.

— Ты слишком самоуверен, у меня есть свои желания, и я…

— Отлично. Поговорим о твоих желаниях, — соглашается Гордеев, но в его голосе слышится непоколебимость. — Ты сейчас ведешь себя глупо и вопреки тем самым желаниям, о которых говоришь. Я тебе нравлюсь, Ксюш. Это знаешь ты, это знаю я, об этом кричит твое тело, из-за этого все твои обиды…

Я вспыхиваю. Он прав, ну и что? Да, нравится! Нравится — не то слово! Совершенно не подходящее! И теперь я должна молча со всем соглашаться?

— Мои чувства, какими бы они ни были, — разъяренно шиплю я, — это еще не все! И я никогда не пойду на односторонние зависимые отношения!

Меня раздирает от желания задать вопрос: «А ты? Насколько тебе нравлюсь я?».

Ежу понятно, в кровати я его устраиваю. Но ведь меня в любой момент сможет заменить другая!

— Ты сейчас притворяешься? — глаза Дениса сужаются. — Тебе мало того, что я могу дать?

Непонятно с чего беленится он. Я хлопаю глазами. Это он о чем? О цацках? О шмотках? Анальной пробке? Мне кольцо надо, придурок! Или хотя бы признание в любви! Никуда я с этой эгоистичной козлиной не поеду! У меня здесь своя жизнь! Семья, учеба, друзья!

Упрямо выставляю вперед подбородок.

— Ничего мне не надо.

— Значит, я сам решу, что у тебя будет, — психует Гордеев.

Ящер хватает меня за руку и волочет обратно к дому на такой скорости, что я через шаг спотыкаюсь.

— Отпусти меня, — пытаюсь упираться. — Меня ждут!

— Хрен тебе. Он уже уехал. Не дурак.

— Зато ты дурак! Все равно отпусти! — требую я, но мы уже возле подъезда.

— Открывай, — командует злющий Денис.

— Не буду! — нелогично протестую я.

Этот бугай, недолго думая, просто дергает дверь со всей силы, и та с жалобным сигналом домофона распахивается. Гордеев втаскивает меня внутрь, и я начинаю лупить его по спине. Вряд ли я могу сделать ему больно сквозь кожу куртки, но мне надо выплеснуть злобу на собственное бессилие.

Денис разворачивается ко мне и, притянув к себе хозяйским жестом, впивается злым карающим поцелуем.

Я скачала по этим губам, но лишь на несколько секунду позволяю себе ими насладиться, а потом кусаю Гордеева. Денис не обращает на это никакого внимания.

Внезапно, когда я сосредотачиваюсь не на препятствовании передвижению, а на сопротивление поцелую, он забрасывает меня на плечо и взбегает на второй этаж. Звонит в мою дверь и, дождавшись, пока мама ее откроет, заносит в прихожую, как мешок с картошкой.

Такого позорного возвращения домой в моей жизни еще не было. Даже тогда, когда я в одиннадцатом классе впервые попробовала ликер на днюхе у подруги, и меня развезло к чертям.

Поставив меня перед мамой, встретившей наше появление с квадратными глазами, Гордеев, придерживая меня за шкирку, объявляет:

— Комендантский час!

И уходит, оставляя меня бесноваться.

Глава 52

Ранним пасмурным утром панда Ксюша крушит кухню.

Не специально.

Всю ночь я вертелась с бока на бок, кипя и негодуя, и теперь зависаю на каждом шагу, ставлю чашку мимо стола, насыпаю сахар мимо сахарницы, психую и хлопаю дверцей посудного шкафчика так, что блюдца жалобно дребезжат.

Последней каплей становится коробка молока, которую я поставила в холодильник как-то не по фэн-шую. Она заваливается на бок, и ее содержимое прежде, чем я успеваю исправить положение, заливает всю полку и стекает в овощной отдел.

Мама, косящаяся на меня с опаской после моей вчерашней истерики, подходить ко мне не рискует. Мы так с Лешкой вчера орали друг на друга, что ей очевидно, что у меня не все дома.

Но когда я начинаю всхлипывать, пытаясь собрать чертово молоко, моя интеллигентная мама рявкает:

— Да плюнь ты на него нахрен!

— Не могу, — вою я. — Я его люблю-у!

— Я про молоко! — она захлопывает дверцу.

Я слышу шарканье в коридоре. Великий морализатор проснулся, сейчас опять будет жрать мне мозг. Я вчера всего уже наслушалась.

— Ты прекратишь истерику? — сурово спрашивает мама.

— Нет, я не в состоянии, — огрызаюсь я, — и не вижу смысла, этот, — киваю я в сторону коридора, — все равно сейчас меня заведет по новой.

— Я с ним поговорила вчера. Он будет держать свое мнение при себе, — мама поджимает губы.

Неожиданно. Я была уверена, что она также не одобряет меня.

— Ты злишься? — спрашиваю я, глядя исподлобья.

Мама, помолчав, отвечает:

— Денис — неплохой мальчик, но зря ты с ним связалась.

Я закашливаюсь. Мальчик. М-да.

Она двигает вазы с Гордеевскими цветами, освобождая на столе место для чашек. Мне выдает эмалированную кружку с муми-троллем, потому что я уже расколотила одну керамическую.

— Если беременна, рожай. Вырастим, — внезапно выдает мама.

— Я не беременна, — открещиваюсь я, хотя на секунду мысль кажется мне привлекательной. Родила бы от Гордеева сына и научила бы его не обижать девочек.

Но это дурь, конечно. Еще матерью-одиночкой я не становилась из-за этого бесчувственного идиота!

— Ты куда такая страшная с утра пораньше? — раздается голос мерзкого домашнего тирана.

— Себя видел, образина? — я бросаю в него полотенце.

Будешь тут страшная, когда полночи ревела.

Я на эмоциях вчера написала Гордееву, что он испортил мне день рождения. Он ничего не ответил, и я накрутила себя до соплей. И Лешка еще со своими ценными нотациями.

— Да, Ксюш, ты куда так рано? — переспрашивает мама, она, как человек знакомый со мной двадцать три года, точно знает, что вставать рано без необходимости я не люблю.

— В универ, — бурчу я.

Надо извиниться перед Арзамасовым. Можно, конечно, это сделать по телефону, но мне кажется, что это как-то неправильно. Правда, я понятия не имею, как буду оправдываться за то, что бросила его во дворе. Основная вина, разумеется, на Гордееве, но и у меня рыльце в пушку.

Особенно стыдно мне становится, когда я выхожу из дома и вижу, как дворник засовывает букет Кости в мусорку.

В поисках слов для оправдания я нарезаю круги вокруг главного корпуса, внутрь ноги сами не идут. Мне неловко, и не то чтобы я чувствовала за собой серьезную вину, но выглядит мой поступок некрасиво. А кому нравится оправдываться за некрасивые поступки? Ну вот я и тяну, хотя идти к Арзамасову меня никто не заставляет.

Дооттягивалась.

Пара уже началась, и я с облегчением, что казнь откладывается, топаю в университетский скверик на лавочку. На улице хмуро и пасмурно, но вовсе не холодно, хотя если просидеть полтора часа, риск замерзнуть есть.

Сижу и думаю, как стремно идти к Косте. Можно было бы ничего не объяснять, ну перестали бы общаться и все. Но вдруг научрук опять валит, и Арзамасов его будет заменять? Вряд ли он будет мне гадить, но чувство неловкости не позволит мне обратиться за уточнениями или помощью.

— Ксюша?

От неожиданности я подскакиваю на месте и верчу головой.

Ко мне двигает Макс Лютаев, в руках у него какая-то коробка, и в целом он выглядит сердито.

— Чего задницу морозишь? — вместо приветствия выдает он.

— Хочется, — огрызаюсь я в лучших традициях восьмилетки.

Он плюхается на лавочку рядом и вытягивает свои длиннющие ноги.

— Это тебе, — он протягивает мне коробку. — Каринка сделала. Цени, я даже не откусил.

Я недоуменно заглядываю в коробку и вижу шоколадный торт. Пахнет вкусно.

— Так ты ко мне пришел? А как ты узнал…

Я не завершаю свой идиотский вопрос, потому что Макс смотрит на меня с насмешкой. Ну да. Я под присмотром.

— Обиделась, — внезапно констатирует он. — Я так и думал.

— Пять баллов, Кэп, — фыркаю я.

— И чего тебе не эдак? — продолжает допытываться Лютаев. — Ксюш, какого рожна тебе надо? Он за тобой вернулся.

— Я вот и не пойму, чего вернулся-то? Бабы в Москве кончились?

— Ты серьезно думаешь, что он всем такие подарки делает?

— Какие такие? — морщусь я, вспоминая колье. Да красивое и дорогое. И что?

— А ты внимательно смотрела? Ты вообще поняла, что он значит? — Макс сверлит меня глазами.

— А ты понял?

Что может значить дорогой подарок от Гордеева? Плата за новые услуги.

— Я-то точно знаю, мы в Бергманском магазине три часа торчали. И если этот подарок тебе ничего не говорит, то я даже не знаю.

Я начинаю елозить на месте. Я что-то пропустила? Что я там такого не заметила? Никаких записочек, открыточек, колечек…

С надеждой смотрю на Лютаева, но тот, похоже, ничего объяснять не собирается.

— Короче, Ксюша, чеши домой и подумай над своим поведением. Мне не нравится, когда моя девочка тратит столько времени на чужого мужика. И торты должны быть только моими. Поэтому, давай, разувай глаза и хорош трепать Гордееву нервы.

— А как же мои нервы?

— Как говорит одна моя новая знакомая: «Ты делаешь нервы себе сам!». Могу подвезти для ускорения процесса прозрения.

Ну и что мне теперь делать? Умереть от любопытства, но гордой?

Глава 53

Хлопнув дверцей Максовского монстра я пулей мчу домой, перепрыгивая через ступеньку. Если я сейчас не получу нормальных объяснений, я взорвусь.

На ходу спиннывая сапожки, я прямо в куртке бегу в комнату и бросаюсь к так и лежащему на столе открытому футляру.

Через десять минут я готова взвыть от злости. Ничего там нет!

Только шикарный ошейник.

Я сжимаю его в руке, и подвеска больно впивается мне в ладонь.

Блинский блин! Даже подарки Гордеевские делают мне больно!

Разжимаю руку и с ненавистью смотрю на украшение.

Он и имя мое не мог нормально запомнить!

Подвеска, усыпанная камнями, выполнена в виде инициалов: К.Г. Я — Ксения Егорова! Егорова! К.Е. Что тут сложного? Он Д.Г., я — К.Е.!

Ой… К.Г.

Сердечко разом заходится в сумасшедшем ритме. Да нет. Не может быть… А это что?

Две буковки соединены простым золотым колечком…

В груди давит, слезы брызгают крупными каплями, хотя я думала, что еще вчера все выплакала.

Дурак! Ну какой дурак! Я реву и не могу остановиться. Бесчувственный идиот! Слова всякие он не любит, видите ли! Как я понять-то должна была? А если б я никогда не догадалась?

И что мне теперь делать? Я вчера ему столько гадостей написала и наговорила! Он сам виноват! И заслужил! А мучиться и страдать буду я! Сижу и размазываю по лицу слезы, кулаком с зажатым в нем колье. Фантазер, блин! Кольцо не мог купить? Без брюлликов, обычное золотое?

На мой вой в комнату заглядывает Лешка и тут же пугается:

— Ты чего дурниной голосишь?

— Отвали! — всхлипываю я. — Вы — мужики — придурки! И ничего не понимаете!

— Чего я не понимаю? — обалдевает брат, которого я впервые причисляю к мужикам.

— Нич-чег-го, вооб-бще нич-чег-го, — заикаюсь я.

Я настолько сражаю своими обвинениями Лешку, что он приносит мне воды. Клацая зубами по стеклу, я глотаю воду и все равно не могу успокоиться.

Немного прихожу в себя после того, как умываюсь холодной водой. Лицо щиплет от соленых слез, оно опухает и покрывается красными пятнами. Десять часов утра, а я выгляжу, как заправской бухарик.

Настроение забиться под кровать и жалеть себя.

Приходит сообщение от Лютаева: «Ну что? Сложила два плюс два?». Я снова впадаю в бешенство и пишу: «А нормально нельзя было сказать? Словами через рот?»

«Тебе не угодишь, сами разбирайтесь. Я Каринку увезу, тортов больше не получишь».

Точно. Торт. Самое то. Карина, видимо, опытная женщина. Ну, с такими мужиками под боком это не удивительно.

Шуршу в коридор, забираю оттуда покинутую коробку, добываю столовую ложку на кухне и запираюсь в комнате. Пялясь в окно на мрачное небо, я ковыряю ложкой торт из самой середины, заправляюсь шоколадом до тошноты. Говорят, от него серотонин вырабатывается. Сейчас как начну радоваться. Угу. Не работает ваш шоколад ни хрена!

Еще паршивее становится, когда к Лешке приходит Маша. Слышимость хорошая, и все их омерзительное воркование бесит меня и растравляет раны.

Не выдержав, я выбираюсь из комнаты и, наспех одевшись, иду на улицу. Устраиваюсь на качелях и, нахохлившись, размышляю, почему жизнь — дерьмо.

Буду сидеть тут, пока Маша не уйдет. Сил моих нет смотреть на чужое счастье.

— Что за тяга сидеть на холодном? — прерывает мои мысли сварливый голос.

Я вздрагиваю, сердце замирает, но поднимать глаза на Дениса я не хочу. Я сейчас такая страшная после рёва. И вообще…

— Я не на холодном, — бурчу я.

— Конечно, я уже полчаса наблюдаю, как ты тут кукуешь.

Наблюдает? Хлопаю глазами.

— Я тебя не видела…

А! Точно. Он, наверное, у родителей был.

— Вставай, — командует Гордеев и, не дожидаясь моей реакции, тянет меня с качелей. — Пойдем, дурная.

— Это я дурная? — не выдерживаю я. — Это у тебя не все с головой в порядке! Я только сейчас расшифровала твой подарок!

— Ну вот что с жемчугом делать, ты сразу догадалась. А тут растерялась? — рявкает Денис, и я заливаюсь краской, вспомнив анальную пробку, украшенную жемчужиной.

— Откуда мне было знать, что там ты придумал? Учитывая твои постоянные репрессии, я думала, ты букву «Б» просто забыл повесить! КГБ — это прям про тебя! Куда ты меня тащишь?

Я запоздало замечаю, что пока я ругаюсь, меня настойчиво и целенаправленно куда-то ведут.

— Греться.

Все. Лимит слов на сегодня исчерпан, блин.

— Я живу в другой стороне!

— Я в курсе.

Мы подходим к дому его родителей. Денис молча набирает код, удерживая меня одной рукой. Не то чтобы я вырывалась. На самом деле, я млею от тепла его ладони.

— Зачем? — спрашиваю я.

— Ты кажется, так ничего и не поняла. Я объясню.

— Объяснит он, — фыркаю я. — А ты уверен, что я тебя пойму? Или как с подарком получится?

— Есть методы, не дающие осечек, — Гордеев окидывает меня таким красноречивым взглядом, что у меня слабеют коленки.

То есть словами через рот он говорить отказывается? Я смотрю в его красивое лицо, и поражаюсь двум вещам: его самоуверенности и своей слабости перед ним.

Уже оказавшись в его квартире, я не могу понять, как я сюда попала. Наверное, это гипноз. Я даже не запомнила, на каком она этаже. От волнения у меня все плыло перед глазами и в ушах шумело. Денис вытряхивает меня из пальто, снимает с меня сапоги, потому что я внезапно робею.

— А родители?… — шепотом спрашиваю я.

— Обойдемся без них пока, — успокаивает меня Гордеев и ведет в комнату.

И с этого момента я уже помню абсолютно все. В деталях.

Аргументы Дениса были тверды, уверенны, и я сдалась под напором неопровержимых доводов. Мне не удалось возразить ему ничего внятного. Все протесты были отклонены ко взаимному удовлетворению сторон.

Я лежу на животе, обессиленная и счастливая, прижимаясь к горячему боку Гордеева, который рисует пальцем на моей влажной от испарины коже какие-то символы.

— У тебя не было выбора, Ксюш, — вдруг говорит он. — С самой первой ночи.

— Почему? — удивляюсь я. Мне не показалось, что тогда я поразила Ящера. Думала, он просто взял, что предложили.

— Плохому мальчику в руки попала хорошая девочка, и она оказалась очень жаркая, красивая и яркая. Я дрогнул только один раз, но быстро одумался. А вот ты, — мне отвешивают шлепок по попе, — притащила домой черте что!

— Это ты про Костю, что ли?

— Ты еще помнишь, кто это? — звереет Гордеев. — Я сейчас это исправлю!

Эпилог

— У нас кто-то умер? — Гордеев переводит взгляд с меня на Николая и обратно.

— Да! Мои надежды! — шмыгаю я носом.

— Колины надежды тоже потерпели крах?

Коля, которого я затащила попить чай, явно мечтает смыться. Он вообще до сих пор не понимает, за какие грехи его сделали моим водителем.

— Денис Сергеевич, я… — мямлит он.

— Что случилось? — напрягается Гордеев.

— А ничего не случилось, — хлюпаю я. — Вообще ничего. Я детей хочу! Старость на носу, а у меня ни одного младенца.

— А почему ты об этом говоришь Коле, а не мне?

— Потому что я не знаю, нужны ли тебе дети!

— Я и сам не знаю, нужны ли мне дети, — пожимает Денис плечами. — Но если они нужны тебе, то не проблема. Сейчас сделаем.

Коля, воспринявший слова хозяина буквально, линяет из кухни со словами, что он еще маленький для такого зрелища.

— Как сейчас? Сначала надо пожениться! А меня замуж никто не звал! — бунтую я, глядя на то, как Гордеев снимает пиджак.

— Точно старость. Три месяца назад я делал тебе предложение. На следующий день после твоего двадцатитрехлетия, припоминаешь? Ты сказала, что торопиться не надо.

— Я это сказала, чтоб ты меня уговорил!

— Хорошо, сейчас уговорю, через неделю распишемся, — вздыхает Денис, расстегивая манжеты на рубашке.

— Я хочу нормальную свадьбу, а не роспись!

— Ксюша, — щелкает пряжка ремня, — самое раннее свадьба через две недели… Ребенок вряд ли родится раньше, чем через девять месяцев.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Тогда я успею съездить в универ до того, как пузо на нос полезет.

— Ты собралась в универ, — настораживается Денис, уже расстегнувший пуговицы на рубашке. — Зачем?

— Затем, что аспирантуру я еще не закончила, и мне надо решить кое-какие вопросы…

Ящер увез меня в Москву, и ему очень не нравится, когда я уезжаю с ночевой.

— Давай, я решу твои вопросы, — он надвигается на меня, и я по выражению лица догадываюсь, каким способом мы сейчас будем их решать. А если не получится, значит, плохо старались. Надо еще раз попробовать.

— Это не в твоей компетенции, мне надо к научруку…

Гордеев опасно прищуривается:

— Маменькин пирожочек, — припоминает он.

Я сто тысяч раз объясняла, что мой научрук не он, но эта простая мысль в голове Дениса никак не приживается. Гордеев гладит меня по волосам:

— Ксюша, план меняется. Ребенка делаем прямо сейчас. Свадьба через неделю.

— Ну не настолько я стара, — возмущаюсь я. — Неделю до свадьбы я подожду… Может еще и не сразу получится…

— Слово Гордеева, через месяц будешь имя выбирать, — высекает Денис.

Ой, кажется, Коля вовремя сбежал!

Меня приподнимают и усаживают на стол. Секунда и под подол домашнего платья проникают наглые руки, сопротивляться которым у меня нет никакого желания.

— Поцелуй меня, — требует Гордеев, пальцами уже подбираясь к нежному местечку.

Я послушно тянусь к его губам, зная, что сейчас спорить с Денисом бесполезно.

Да и ни к чему, мне определенно понравится все, что он сделает.

Порочный жаркий поцелуй, обещающий удовольствие, сносит мне крышу.

Грудь наливается и тяжелеет, соски набухают и требуют ласки. Внизу живота, там, где хозяйничают бесстыжие пальцы, влажно и горячо.

За эти три месяца, что мы вместе, я стала смелее. И сейчас я без раздумий запускаю ладошку в белье Дениса и обхватываю толстый твердый ствол. Он подрагивает в руке, и от мысли, что скоро он будет во мне, смазки выделяется еще больше. Я уже готова принять его, но Гордеев не торопится.

Денис любит смотреть, как я сгораю, и никогда не отказывает себе в том, чтобы запалить этот костер.

Не прекращая поцелуя, он тянет свободной рукой завязки на платье, и оно распахивается, давая ему неограниченный доступ к томящемуся телу. Ладонь Гордеева накрывает и сминает ноющую грудь. Я увлеченно наглаживаю член, чувствуя, напрягается пресс Дениса.

Оторвавшись от моих губ, он раскладывает меня прямо на столе, спускает белье и сдвинув полоску трусиков в сторону, покоряет мою глубину.

С каждым толчком вырывая у меня тихие вздохи, Гордеев поднимает меня к небесам. Не удержавшись обхватываю его ногами, и он придавливает меня, вколачиваясь в мягкую киску, осыпает поцелуями лицо, чувствительную шею, ключицы, касается языком сосков, заставляя меня выгибаться.

Денис распускает пучок из моих волос и зарывается пальцами в пряди, наматывает их на кулак, и с рычанием кончает. Впервые в меня.

Мне кажется, я ловлю оргазм только от одной этой мысли.

Что между нами не остается никаких границ.

Гордеев обхватывает меня своими лапищами и несет в спальню.

Ну, конечно, прячу я улыбку в его плечо. Он же дал слово. Будет стараться.

Кто бы мог подумать четыре месяца назад, когда я дрожала от одного взгляда Гордеева, что я буду готова отдать многое, чтобы он взгляд не отводил.

Оглавление

Начало

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Эпилог