Ранчо горячих свиданий • Сэйдж Лайла

Лайла Сэйдж
Ранчо горячих свиданий

Lyla Sage

SWIFT AND SADDLED (#2 in A Rebel Blue Ranch)

Translation rights arranged by Sandra Dijkstra Literary Agency

Cover design and art by Austin Drake

* * *

Эту книгу я не могла посвятить никому, кроме тебя, дорогой читатель, вместе со мной бегущий за своей мечтой.

И еще Коррине, подружке Лео.

В ярких отблесках заката,
В жемчужном сиянии рассвета
С ветром, рожденным в горах,
Доносится пряный запах шалфея^[1].
«Забытая Богом земля»,
стихотворение ковбойской поэтессы Хуаниты Лич, написанное в 1940-х

1. Ада

В жизни мне встречалось немало врунов, но Гугл им всем даст фору!

Никакого черного пиара – просто стремлюсь привлечь внимание к самым вопиющим проблемам этого поисковика. Например, с чего он взял, что в баре, где я сейчас сижу – ибо это единственное заведение в городишке Мидоуларк, штат Вайоминг, открытое в воскресенье после десяти вечера, – можно поужинать?

Едой здесь и не пахнет!

А еще тупой гугловский «индикатор занятости» показал, что в «Сапоге дьявола» (впрочем, не уверена, что эта дыра и вправду так называется – вывески я нигде не видела) сейчас никого нет.

Ага, как же!

Не сказать, конечно, что бар битком набит – но уж точно здесь не пустыня.

Прямо напротив меня, за стойкой, тусуется шумная компания поддатого старичья. Положим, об этом Гугл предупредить не в силах; но мог бы показать фотки заведения снаружи и внутри – я бы сама догадалась.

И объехала бы «Сапог дьявола» десятой дорогой.

Идиотский Гугл!

Именно такое место я представляла себе при слове «забегаловка». Неон со всех сторон, старозаветное кантри из музыкального автомата, застарелый табачный дух и пятна на полу, к которым прилипают мои «док-мартенсы».

Нет, я не сноб. Ничего не имею против забегаловок. Просто не ожидала, что сама в такой окажусь. Особенно сегодня.

Выезжая вчера из Сан-Франциско, подготовку к самому грандиозному и важному проекту в своей карьере я представляла себе… ну, точно не так.

Но мне хотелось поужинать, к тому же в маленьком ветхом мотеле, где я остановилась, очень плохой интернет – так что я выбралась на свежий воздух в поисках пропитания и связи. Нашла только связь. Что это вообще за место: вайфай отличный, а вот еды не допросишься?

Впрочем, высокий плечистый бармен (красавчик, надо признать) сжалился над моими голодными стонами и, нырнув под стойку, вытащил оттуда и протянул мне вместе с виски и диет-колой упаковку кукурузных чипсов. Сколько им лет, спрашивать я не стала. Побоялась. Судя по тому, что они почти размякли, – немало. Вкус тоже наводил на неприятные подозрения: какой-то заветренный, хоть и лежали они в запечатанном пакете.

Получив эту отраву, я устроилась за высоким столиком в углу. Над головой мигала очередная неонка: ковбой, оседлавший бутылку пива, словно быка на родео. При взгляде на нее мои губы растянулись в улыбке. Может, все не так уж плохо?

По крайней мере, здесь есть интернет. И даже чипсами пенсионного возраста я, вполне возможно, не отравлюсь.

Я отряхнула с пальцев кукурузно-сырную крошку, чтобы не заляпать айпад. На экране уже было открыто письмо от Уэстона Райдера: я заглянула в нашу переписку, чтобы уточнить, к какому часу должна завтра появиться на ранчо, и убедиться, что загрузила карту в смартфон. Лишний раз проверить не помешает.

Ада Харт из тех, кто предпочитает перебдеть.

О ранчо «Ребел блю» я знала очень мало – лишь то, что рассказывала Тедди в последние несколько месяцев. С Тедди я познакомилась в первый студенческий год. Мы с ней поступили в один колледж в Колорадо, а через год я перевелась поближе к дому.

И впоследствии сильно об этом пожалела. Именно возвращение в родные края привело к прискорбному инциденту, известному среди моих родных и знакомых как «Ада вышла замуж»…

Так, стоп. Вот об этом сейчас точно вспоминать не стоит.

Уехав из Денвера, я не порвала связь с Тедди. Переписывалась с ней – в основном в соцсетях – и, как оказалось, очень правильно делала. Именно Тедди упомянула в разговоре Уэстона Райдера из «Ребел блю». Возможно, владельца «Ребел блю», хотя в этом я не совсем уверена. Пыталась уточнить в Гугле (все тот же чертов Гугл!), но не нашла почти никакой информации – только то, что это скотоводческое ранчо площадью почти восемь тысяч акров.

Наверное, стоило уточнить у Тедди, но не хотелось ей надоедать. Она и так много для меня сделала.

Восемь тысяч акров… на что это похоже? Даже представить трудно. Целый небольшой штат! Я пыталась вообразить себе такую территорию, когда кто-то из шумного старичья за стойкой решил затеять скандал с барменом.

– Ну и порядки тут у тебя! – объявил он на повышенных тонах. – Что это за бар, где даже льда в стакан не допросишься?

– Тот самый, который облюбовала компания старых алкашей и хлещет здесь виски, как воду! – парировал бармен. Судя по легкой улыбке, претензия не особенно его задела. – Густ уже везет лед, так что просто сделай перерыв минут на десять.

Старикан нахмурился, явно возмущенный таким непомерным требованием… но тут на столе передо мной завибрировал телефон.

Тедди: Привет! Ну что, доехала?

Я: Ага. Сижу вот, готовлюсь к завтрашнему дню.

Тедди: Круто!

Тедди: Теперь повеселимся!

Тедди: Загляну к тебе на неделе.

Тедди: Давай, покажи Уэсту класс!

Ниже виднелись сообщения от Эвана, подрядчика, с которым я сотрудничаю, и от мамы. Последнее я открывать не стала. И так понятно, что там: мама пишет, что в Вайоминге я зря трачу время.

Что ж, может, она и права. Хотя, по совести сказать, мне так не кажется.

Телефон я положила на стол экраном вниз. Надо было сосредоточиться. За последние четыре месяца мы с Уэстоном обменялись несколькими сотнями писем. Обсуждали его видение проекта, обговаривали сроки, стоимость, наем рабочих. Люди, незнакомые с моей профессией, обычно думают, что первый шаг – вынести из дома все старье; они ошибаются, это шаг примерно трехсотый. И я была как раз на двести девяносто девятом, когда огромный клубок пушистой белой шерсти подбежал ко мне и уткнулся в ногу.

– Вейлон, чтоб тебя! – крикнул из-за стойки бармен.

Должно быть, рассудила я, Вейлон – это белый пес, что сидит у моих ног, вывалив язык и глядя на меня с обожанием.

Ни дать ни взять собачий ангел.

Я наклонилась и почесала его мягкую, как пух, кудлатую макушку. Надо же, всего несколько часов я в Мидоуларке – и уже второй раз невольно улыбаюсь во весь рот.

– Снова-здорово! – гневно продолжал бармен. – Кто вообще ходит в бар с собакой?

Я подняла глаза – и наткнулась взглядом на нового посетителя.

Черт! Что со мной? Может, в Мидоуларке, штат Вайоминг, в воду что-то подмешивают?

Незнакомец был высок ростом – чуть пониже бармена. Под распахнутой фланелевой рубашкой – белая футболка, плотно облегающая грудь. Взгляд мой скользнул по этой футболке, затем ниже, по выцветшим джинсам, и остановился на потертых ковбойских сапогах.

Быть может, в последнее время я многовато общалась с субтильными городскими ребятами? Так или иначе, этот парень не на шутку меня зацепил.

Могу поспорить, руки у него натруженные. Рабочие руки. На долю секунды я задумалась о том, каково ощутить прикосновение этих мозолистых ладоней…

Так, стоп! О чем я только думаю?

Этого еще не хватало!

Не для того я сюда приехала, чтобы пускать слюнки на незнакомого ковбоя в забегаловке. Даже если это офигенно горячий ковбой.

Я приехала работать.

К реальности меня вернул новый мохнатый друг, который начал облизывать мне пальцы – должно быть, учуял аромат доисторических чипсов.

Я невольно прислушалась к диалогу между ковбоем и барменом. Что поделать, подслушивать – одно из моих любимых развлечений.

– А что это за бар, в котором даже льда не найти? – парировал ковбой, и компания престарелых пьянчуг у стойки поддержала его одобрительными возгласами.

– Где твой брат? – спросил бармен.

– Занят, – пожал плечами ковбой.

– А где мой лед?

– В машине.

– Сюда принести не мог?

– Я думал, ты этим займешься.

Бармен покачал головой, однако вышел из-за стойки и направился к дверям. Ясно было, что эти двое давно и хорошо друг друга знают. Вряд ли они родственники – совсем не похожи, – но точно старые приятели.

– И будь так добр, – бросил бармен уже с порога, – уведи отсюда собаку!

Обведя глазами бар в поисках собаки, ковбой уперся взглядом прямо в меня. Белый пес страстно вылизывал мне руку, а сама я без зазрения совести пялилась на его хозяина.

И никак не могла отвести взгляд.

Хотелось бы знать, какого цвета у него глаза!

Несколько секунд – определенно дольше, чем позволяют приличия, – мы молча смотрели друг на друга. Затем ковбой сверкнул улыбкой, и на щеках у него заиграли ямочки.

Мать честная, еще и это!

Такие вещи надо запретить законом.

Или хотя бы предупреждать. «Осторожно, при улыбке появляются ямочки! Будьте внимательны, возможно непроизвольное раздвигание ног!»

Ковбой, кажется, уже хотел двинуться ко мне – но в этот миг нашу игру в гляделки прервал бармен: бесшумно появился у него за спиной и сунул за ворот кубик льда.

Ковбой так взвизгнул, что я невольно рассмеялась. Да уж, нелегко оставаться крутым и мужественным, когда тебе за шиворот попадает лед!

– Брукс! Какого черта?.. – рявкнул он и задергал плечами, пытаясь избавиться от ледышки. Словно шимми танцевал. Мило.

Даже очень.

Бармен по имени Брукс только засмеялся и продолжил свой путь к стойке с пакетом льда.

– Собаку уведи, – сказал он. – А потом налью тебе выпить.

Ковбой поправил рубашку, пригладил ладонью рыжевато-каштановые волосы.

– Ладно.

И снова уперся в меня этим неотступным взглядом. Шагнул вперед. Почему он идет ко мне?

Горячий язык снова лизнул мою ладонь.

Ах да! Собака! Точно!

Я с трудом опустила глаза. Очень не хотелось – но чувствовала, что это необходимо, иначе еще немного, и… не знаю, может, между нами вспыхнет электрическая дуга или что-нибудь в таком роде.

– Прошу прощения за Вейлона. – Теперь его голос звучал совсем близко. Пес радостно завилял хвостом, приветствуя хозяина. – У него слабость к красивым женщинам.

Тут мне пришлось поднять взгляд – а в следующий миг губы сами собой растянулись в новой улыбке, на сей раз адресованной ковбою, стоящему от меня в двух шагах.

– Вы всем это говорите? И как, работает? – со смешком поинтересовалась я. Собственный голос звучал как-то странно, хрипловато, словно после долгого сна.

– Это вы мне скажите, – ответил он.

Глаза у него оказались зеленые. И яркие. Прямо-таки офигенно зеленые.

– Неплохо, – ответила я, – но, по-моему, стоит поработать над подачей.

Снова улыбка и ямочки на щеках.

– Это как?

– Комплимент должен звучать так, будто вы действительно так думаете, – объяснила я.

Улыбка на его лице сменилась недоумением.

– Разумеется, я так и думаю!

Хм, звучит убедительно. Не будь у меня печального опыта с мужчинами, пожалуй, могла бы купиться.

– Эй, – прервал нашу беседу голос бармена, – тебе виски или пива?

Вместо ответа ковбой перевел взгляд на мой столик. Должно быть, включенный айпад подсказал, что я занята; вместо того, чтобы пристраиваться рядом, ковбой взглянул на пса и сказал:

– Что ж, Вейлон, не будем отвлекать прекрасную даму от дел.

Пес послушно встал и потрусил к хозяину. А тот, снова переведя взгляд на меня, добавил:

– Если что, когда закончите, я буду за стойкой.

Погодите-ка. Он на меня не давит? Не требует, чтобы я все бросила и наслаждалась его обществом? Готов отойти в сторону и дать мне поработать?!

Ничего себе! Может, мужчины в Мидоуларке устроены как-то по-другому?

Блеснув мне на прощание еще одной улыбкой с ямочками, ковбой повернулся и зашагал прочь. Вейлон, мой новый друг, последовал за ним.

С немалым трудом я оторвала взгляд от спины во фланелевой рубашке.

Тряхнула головой, стараясь вернуться к работе – словно надеялась вытряхнуть оттуда все мысли о красавце-ковбое.

Приятно, что он меня заметил. И даже глазел. После развода самооценка у меня упала до нуля, да и сейчас, больше года спустя, оставалась гораздо ниже, чем хотелось бы.

Так что, чего скрывать, приятно, когда на меня смотрят так, точно никого больше вокруг не замечают.

Бывший муж никогда так не смотрел.

Но нет, стоп! Вот о чем думать точно не стоит – только не сегодня! Отбросив мысли о бывшем муже, я вернулась к айпаду – и обнаружила на экране новое послание от владельца «Ребел блю».

Добрый вечер, Ада!

Надеюсь, вы успешно доехали и у вас все хорошо. С нетерпением жду встречи – завтра же утром приступим к работе.

С наилучшими пожеланиями,
У. Р.

Отправлено с мобильного телефона

2. Ада

Я взглянула на часы: 22:32. Просидела в баре уже пару часов. С Уэстоном мы встречаемся в девять тридцать; значит, пора двигаться к дому. Я в последний раз проверила рабочую папку, убедившись, что все важные документы, которые предстоит просматривать завтра с Уэстоном, на месте.

Войдя в рабочую колею, стало легче не думать о ковбое за стойкой – но все же совсем избавиться от этих мыслей не получалось. Всякий раз, поднимая глаза, я натыкалась на его взгляд. Снова и снова мы смотрели друг другу в глаза на секунду дольше, чем следовало бы, а потом я возвращалась к работе.

Казалось бы, что такого в обмене взглядами? Но меня это заводило.

Сама не понимаю почему, но меня… тянуло к нему. Ковбой перешучивался с барменом и рассеянно гладил пса, а кто-то из стариканов-алкашей, проходя мимо, хлопал его по спине – и мне все больше хотелось узнать, что он за человек и каков при свете дня.

Да, мне было любопытно.

Просто любопытно. Оправдание не хуже любого другого.

Закончив работу, я собрала все свои пожитки, сложила в тряпичную сумку. Поднимать глаза не пришлось – и так знала, что ковбой по-прежнему на меня смотрит. Но все-таки глянула на него – в тот самый момент, когда он сделал большой глоток пива и отставил кружку.

Пока я вставала, мы неотрывно смотрели друг на друга. В голове мелькнуло: пожалуйста, пусть следует за мной не только взглядом! Не знаю, что такое на меня нашло – но я сопротивляться этому ощущению и не думала.

Ближе к дверям я отвела взгляд, однако по-прежнему чувствовала, что он смотрит мне в спину. Покинув зал, не стала выходить на улицу, а осталась в полутемном холле.

«Ада, мать твою за ногу, что ты творишь?! Молчаливо приглашаешь незнакомца уединиться с тобой в темном предбаннике занюханной забегаловки? Серьезно?»

Да. Именно это я и творю.

Дойдя до какой-то запертой двери, я прислонилась к ней спиной. И стала ждать, пойдет ли он за мной.

Он пошел.

Сперва у выхода из зала появилась его тень – и сердце у меня забилось так, словно пыталось вырваться из груди.

Он шел ко мне – и с каждым пружинистым шагом привычный мир расступался, поддавался, уступал место чему-то новому.

Ковбой остановился в нескольких шагах. Взгляд зеленых глаз прорезал сумрак – жаркий, настойчивый взгляд, хотя при этом… неуверенный?

Что ж, мне тоже есть в чем сомневаться.

– Все хорошо? – спросил незнакомец, глядя мне в глаза.

Он стоял совсем вплотную – пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на него в ответ. Я шагнула ближе и кивнула, не доверяя голосу. Голос меня выдаст. Сообщит, что все совсем не хорошо, и разрушит это непонятное волшебство.

А этого я не хотела. Передо мной возникло нечто новое, и я решилась дать ему дорогу.

Дать зеленый свет этому мужчине, что смотрит на меня так, как будто есть на что посмотреть.

– Уверена?..

Я не дала ему договорить – вцепилась в рубашку и, привстав на цыпочки, накрыла его губы своими.

На секунду он изумленно замер, но в следующий миг обхватил мое лицо одной ладонью, а другую руку запустил мне в волосы.

«Да, да! – мелькнуло в голове. – Как же мне этого не хватало!» Прикосновение мозолистой ладони – точь-в-точь как я себе представляла; но в нем самом нет ничего грубого, он полон какой-то благоговейной нежности.

Наши губы слились. Ладонь, лежавшая у меня на щеке, скользнула вниз, оставляя за собой дорожку мурашек, сжала бедро. Казалось, воздух вокруг искрится и потрескивает.

Но этого мне было мало.

Уронив сумку, я обвила его руками за шею, а он осторожно, но крепко прижал меня спиной к двери. Я могла бы удариться головой, однако он вовремя придержал меня за затылок. Потом той же рукой схватил меня за запястья и прижал к двери у меня над головой.

Тела наши пылали, языки сплетались в диком танце. Ковбой легонько прикусил меня за нижнюю губу – и я не смогла сдержать стона, надеясь лишь, что он потонет в звуках музыкального автомата.

Другой рукой, лежавшей у меня на бедре, ковбой скользнул дальше, к заднему карману джинсов. Нырнул туда.

– Так хорошо? – спросил он, едва оторвавшись от моих губ.

– Да… да… сильнее! – выдохнула я, и он с силой сжал мне задницу.

– Черт, кто ты такая и что со мной творишь?! – простонал он.

Я невольно терлась об него бедрами, страстно желая большего, и ощущала сквозь ширинку его затвердевший член. Когда в последний раз я так кого-то заводила? А когда так заводилась сама?

Но тут сбоку донеслось громкое выразительное: «Кхм-кхм!» – и оба мы застыли, как статуи. Я подняла взгляд на ковбоя. Долгая пауза – а затем он отпустил мои руки и повернулся к непрошеному свидетелю.

– Мне нужно к себе в кабинет… если не возражаете.

Голос Брукса, бармена. Судя по тону, он улыбается. Проверять я не собиралась – просто не могла поднять глаза. Щеки у меня пылали, хотелось заползти под какую-нибудь корягу и никогда больше не показываться на свет.

Что я за идиотка?!

Вечно одна и та же история! Как ни стараюсь, не могу избавиться от внутреннего бесенка, толкающего меня на дурацкие импульсивные поступки. Вы скажете, возможно, что в импульсивности ничего дурного нет – многие так и живут, «по зову сердца», и получается отлично… Да, но для меня это не работает. Мои импульсивные поступки неизменно оканчиваются катастрофой, за которую потом еще долго расплачиваться. Взять хоть злосчастное замужество – этот выдающийся пример феномена Ады Харт!

– Да вы, ребята, просто сдвиньтесь к той стене и продолжайте на здоровье, – любезно предложил бармен.

Господи, стыд-то какой! Я этого не выдержу!

Так что я сделала то, ради чего, собственно, и приехала в Вайоминг.

Бросилась бежать.

3. Уэст

Сидя на кухне Большого дома, я смотрел на тряпичную сумку – единственное осязаемое доказательство того, что вчерашняя встреча мне не привиделась.

Прямо как, мать ее, хрустальная туфелька или что-нибудь такое.

Незнакомка в баре не шла у меня из головы. Всю ночь уснуть не мог – вертелся в кровати и думал о ней.

Кто она?

Откуда взялась в Мидоуларке?

Почему я не кинулся за ней?

Хотя на последний вопрос ответ известен: из-за Брукса. Незнакомка бросилась наутек – а этот сукин сын с наглой ухмылкой на физиономии перегородил мне дорогу.

– Ну и ну! – проговорил он. – Я уже давно перестал удивляться тому, что случается здесь, в темных уголках. – Но такое?! Вот это было внезапно!

– Заткнулся бы лучше, – посоветовал я, совершенно не смущаясь тем, что Брукс застукал меня с девушкой, которую я едва-едва тут же, прямо у стены, не отымел. Еще чего! И в голову не приходило смущаться!

– Ты хотя бы знаешь, как ее зовут? – поинтересовался он.

Нет, я не знал. Но чертовски хотел бы выяснить.

– Только попробуй натрепать Эмми – богом клянусь, я тебе морду набью! – пообещал я, хоть и понимал, что этого не сделаю. Но более реалистичной угрозы мне в тот момент придумать не удалось. «Сожгу живьем» – это, пожалуй, все-таки слишком агрессивно.

А в том, что Брукс непременно растреплет Эмми, я не сомневался. У этой парочки, кажется, вообще нет секретов друг от друга.

– Один Райдер уже бил мне морду, так что этим меня не напугаешь. – Брукс говорил о том случае, когда мой старший брат Густ узнал, что он тайком от всех встречается с нашей младшей сестренкой Эмми, и при большом стечении народа зарядил ему в табло.

Брукс с Густом были лучшими друзьями, поэтому треск этой оплеухи разнесся по всему Мидоуларку. Потом-то они, конечно, помирились. Теперь снова друзья. И Густу до сих пор чертовски стыдно об этом вспоминать.

– Кстати, спасибо, что напомнил: Густу тоже не говори. – Не хватало только, чтобы брат с сестрой узнали, как я фестивалил в баре, и вдвоем принялись меня подкалывать!

– Ладно, пойду на уступки, – ухмыльнулся он еще шире. – Расскажу только Эмми. А Густу уж пусть рассказывает она сама.

– Не понял, уступка-то в чем? – поинтересовался я.

– Я растреплю одному, а не двоим.

– Брукс, ты ведь в курсе, что ты сукин сын?

В ответ он только пожал плечами.

Тогда я и подхватил сумку, забытую прекрасной незнакомкой. Что с ней делать, не представлял – но не бросать же ее там!

Так что теперь она лежала на кухонном столе.

И что с ней делать, я по-прежнему не представлял.

Наверное, стоит спросить совета у Эмми. Или у Тедди.

Хотя нет, Тедди вычеркиваем. Стоит ей рассказать – и подколкам не будет конца. Эмми хотя бы через некоторое время успокоится. А Тедди, ее лучшая подруга, вспомнит эту историю и на моих похоронах. Сплетни она просто обожает: ничего не имею против, когда сплетничает о ком-то другом, но сам не хочу попадать ей на язычок…

Ох, зря я подумал о язычке. Сразу вспомнилось, как эта незнакомка схватила меня за грудки, привстала на цыпочки и губами… Какая же она… дерзкая!

И это охрененно возбуждает.

А как она застонала, когда я укусил ее за нижнюю губу! Черт возьми! Может, я и сотворил глупость, но в тот момент все казалось таким правильным! Ритм басов из музыкального автомата, полумрак, моя рука у нее на зад…

Тут в джинсах у меня снова стало тесно.

«Райдер, включи голову! О чем ты только думаешь? Сегодня у тебя великий день – хватит мечтать о случайном перепихоне в баре!»

И в самом деле. Ведь сегодня начнет воплощаться в жизнь моя мечта. Нет, не о перепихоне в баре – совсем другая!

Сегодня официальное начало работы над моим проектом – гостевым ранчо на «Ребел блю». «Небесный дом» – так я называю его про себя. Из-за синего цвета стен… и не только. С дизайнером интерьеров, женщиной по имени Ада Харт, я переписываюсь с октября, но сегодня она наконец приедет и начнет приводить Небесный дом в божеский вид.

Я взглянул на часы над камином (на сумку старался больше не смотреть). Полседьмого. До появления Ады еще добрых три часа. И, кажется, это будут самые долгие три часа в моей жизни.

Я терпеливо прождал всю зиму, однако теперь, в двух шагах от исполнения желаний, сгорал от нетерпения.

Надо было чем-то занять руки и голову. И я решил: недалеко от въезда на территорию «Ребел блю» пасется стадо коров, сегодня утром ребята собирались перегнать его на другое место – поеду помогу им, дело не хуже любого другого. По крайней мере, займусь чем-то полезным, а не буду три часа бегать по потолку…

Когда папа и Густ наконец согласились на гостевое ранчо – для меня это значило не только, что они доверили мне серьезную ответственность.

Такое чувство, словно они… ну, наконец-то меня заметили.

Среднему ребенку в семье легко затеряться между старшим и младшим, особенно если сам по себе он человек не выдающийся. Густ – упрямый, твердолобый, зато решительный и неутомимый, правая рука отца на ранчо; Эмми – красавица, чемпионка по скачкам вокруг бочек, папина любимица… а я?

Просто Уэст.

И обычно не возражаю. Меня все устраивает. Но все-таки здорово будет заняться чем-то своим.

За спиной скрипнула половица.

– Ну, как настроение? – раздался за спиной хрипловатый голос отца.

– Нормально, – ответил я. – Пока не очень верится, что наконец дошло до дела.

Амос Райдер обогнул кухонный стол и встал напротив меня.

Одет он был как обычно: рубашка и ковбойские джинсы. Рукава закатал, как всегда, когда собирался работать, так что на предплечьях можно было разглядеть поблекшие, едва различимые татуировки.

– Когда приезжает твой дизайнер? – спросил он.

– В половине десятого. Ты вернешься сюда или встретишься с нами на месте?

– Познакомлюсь с ней здесь, – ответил он, прихлебывая дымящийся кофе. Отец обожает пить кипяток; не знаю, как это ему удается. – Это твой проект, Уэстон. И на месте я тебе не нужен. Сам справишься.

В одном Амосу Райдеру надо отдать должное: он верит в своих детей. И в Брукса, кажется, тоже. Мы ничем не заслужили его безусловную поддержку – она просто всегда была и есть. Возможно, так он и проявляет свою родительскую любовь.

И все же я чертовски боюсь не оправдать доверие отца.

Я потер лицо ладонью.

– Знаю. Просто…

И ненадолго умолк, соображая, в какие слова облечь то, что хочу сказать. В нашей команде я всегда был вторым – строго говоря, даже третьим. Жил в тени Густа, зная, что рано или поздно он унаследует ранчо. Никогда ничего не делал сам, один…

Так ничего и не придумав, я наконец закончил:

– Просто дело-то нешуточное.

Папа кивнул. Думаю, он понял и то, что осталось несказанным.

– А это у тебя что? – спросил он, указывая на сумку на столе.

Совершенно не горя желанием объяснять папе, как эта сумка у меня оказалась, я ответил только:

– Одна знакомая вчера забыла в баре.

– Знакомая? – вопросительно поднял брови Амос.

Я сглотнул.

– Ну да. А я забрал, чтобы она там не пропиталась табачным духом, – объяснил я, стараясь говорить равнодушно и беспечно.

Папа слегка прищурился, затем покачал головой и сделал еще глоток кофе.

– Знаешь что, сынок? Пора бы вам уже научиться врать как следует – всем троим!

4. Ада

В жизни я приняла немало дурацких – по-настоящему дурацких – решений. Кажется, пора бы уже усвоить, что у них бывают последствия.

Например: вышла замуж за мудака – семейного счастья не жди. Поужинала просроченными чипсами – не удивляйся, если наутро проснешься голодной как волк. А вот и свежий пример: будешь целоваться с незнакомцем в забегаловке посреди Вайоминга – как пить дать потеряешь айпад.

Который тебе очень нужен. Для работы. Для новой работы, которая начинается сегодня.

Ну зашибись!

Первый день трудов над своим великим проектом я проведу без набросков, без визуализаций, без цветовых схем, без расчетов стоимости – вообще без всего. Потому что не просто забыла сумку в баре – умудрилась забыть ее в баре, куда даже нельзя позвонить! Не знаю, это вообще законно – не иметь телефона?

Впрочем, судя по тому, как от моих волос теперь несет куревом, мелочным соблюдением правил в «Сапоге дьявола» не заморачиваются.

Значит, мало того, что в первый день работы я буду выглядеть идиоткой – придется еще и возвращаться на место преступления и искать свою сумку, рискуя вновь столкнуться там с красавчиком-ковбоем.

Что запросто приведет к еще одному дурацкому решению.

Потому что… черт, да потому что не могу выкинуть из головы этот поцелуй! И все время думаю о том, что было бы, не спугни нас бармен. Как далеко зашел бы этот незнакомец? В моих мечтах он, скользнув мозолистыми ладонями под блузку, начал гладить меня по спине. Я расстегнула на нем ремень. Он поднял меня в воздух. Я обвила его ногами за пояс. Он прижал меня к стене и…

– Двойной ванильный латте для Ады! – Голос бариста вырвал меня из неуместной фантазии – особенно неуместной в девять часов утра.

Да, в самом деле. Кофе! Я тут вообще-то кофе жду, а вовсе не развлекаюсь с секси-ковбоем в темном уголке третьесортного бара.

А жаль. Хотя в конечном счете это к лучшему.

Я забрала свой латте, благодарно кивнув бариста. Та в ответ смерила меня долгим взглядом, словно спрашивала себя, кто я такая и что здесь делаю. Посетители вокруг тоже как-то чересчур внимательно ко мне приглядывались. Словно над головой у меня мигают крупные неоновые буквы: «НЕМЕСТНАЯ».

До сего дня я не подозревала, что круглосуточная кофейня может спасти человека. Впрочем, и за вычетом всех чрезвычайных обстоятельств надо признать, что место оказалось симпатичное. Даже название у него классное: «Кофейный боб».

Выйдя на улицу, я быстренько сфоткала стакан латте на фоне гор и выложила в соцсеть с подписью: «День 1. Перед началом нового проекта».

Блог под названием «Дом там, где Харт» я начала вести после того, как вылетела из колледжа. Кажется, я вообще не создана для учебы. Начав собственный бизнес, поняла, что это нормально: тяжело читать учебники и выполнять задания – ничего страшного, ты все равно сможешь стать хорошим дизайнером интерьеров. Просто учиться своему ремеслу будешь на практике.

Начала я с волонтерства – в свободное время помогала людям разгребать замусоренные помещения и наводить порядок в шкафах. Постепенно это увлечение превратилось в дело, которым я горжусь.

Жаль, что пока горжусь только я одна.

Хотя у блога есть постоянные подписчики, и это очень радует. Люди меня даже не знают, но им нравится следить за моей работой!

А этот новый проект все изменит. Такое у меня предчувствие.

На парковке ждала машина – красная «хонда-сивик» 1993 года. Честно говоря, поразительно, что она доехала до Вайоминга, не развалившись по дороге. Но я верила, что она справится!

После развода другую машину себе позволить не могу. Конечно, у нее есть свои недостатки. Масло гидроусилителя подтекает: приходится менять его раз в неделю, иначе перестает крутиться руль. И кондиционера нет. Но только «хонда-сивик», одна-единственная на свете, никогда меня не подводила. Я села за руль, открыла на телефоне (к счастью, телефон я обычно ношу в кармане, а не в сумке) карту проезда к «Ребел блю». По-прежнему не понимаю, как появлюсь на рабочем месте без айпада – но что мне остается?

Как говорится, сыграла в дурацкую игру – получи дурацкий приз. Вчера повела себя как идиотка – сегодня не жалуйся, что идиоткой выглядишь.

Гугл-карты сообщают, что ранчо «Ребел блю» находится в двадцати минутах езды от центра города. Сейчас девять, так что я успеваю.

Стараюсь всегда выезжать с запасом в десять минут.

Лучше даже в пятнадцать; но в этот раз мне было ОЧЕНЬ нужно выпить кофе.

Потратив еще секунду на взгляд в зеркало заднего вида, обнаружила, что выгляжу усталой. Темные круги под глазами меня не красят. Ну что ж поделать.

Ладно, ранчо «Ребел блю», готовься – я иду!

Выросла я в Калифорнии, так что на горы смотрела с детства. Но здешние горы совсем другие. Дома они по большей части голые, серо-коричневые – словом, унылые. К тому же росла я не где-нибудь в сердце Дикого Запада, а в пригороде Сан-Франциско. И теперь по извилистой горной дороге к «Ребел блю» передо мной будто открывалась другая вселенная. Начало апреля, во многих местах еще лежит снег; чем выше, тем больше снега, и эти сияющие белоснежные вершины на фоне бескрайнего синего неба выглядят просто невероятно!

Честное слово, даже небо в Вайоминге просторнее, чем в Калифорнии!

Но больше всего мне нравились места, где снег уже подтаял, а сквозь него проглядывала бурая земля и первые зеленые ростки – словно обещали, что зима не будет длиться вечно.

Черт, эти горы творят со мной что-то неописуемое! Всего один прекрасный вид – и уже навевает на серьезные размышления. На фоне этих гор сама себе кажешься такой крошечной… а твои поступки имеют большое значение. Прямо-таки огромное.

– Через пять миль поверните налево, – донесся из динамиков голос Сири, и я скосила глаза влево, высматривая на горной дороге поворот. Не зная, сообщит ли о нем дорожный знак или он просто появится из ниоткуда.

Спустя минуту или две слева показалась массивная деревянная арка с воротами. Впрочем, «арка» – не совсем верное слово: скорее, огромный прямоугольник с вырезанным в нем квадратным проемом. Сбавив скорость, я съехала с дороги и перед воротами остановилась. В верхней части прямоугольника огромные буквы, сваренные из стальных труб, возвещали: «РАНЧО РЕБЕЛ БЛЮ». Поверх на манер герба красовался выжженный на дереве символ – рогатый бычий череп.

Ворота были распахнуты, грунтовая дорога за ними уходила в гору. Никаких признаков людей или человеческого жилья. Я заглянула в телефон. Адрес, который дал мне Уэстон, судя по всему, по этой дороге примерно в миле от въезда на территорию.

Что ж, будем надеяться, рессоры моей «хонды» выдержат это испытание.

Я сняла ногу с тормоза и, сделав глубокий вздох, пересекла невидимый порог.

Здравствуй, «Ребел блю»!

5. Ада

Почему-то мне не пришло в голову, что здесь будут коровы.

Теоретически, конечно, я понимала, что на скотоводческом ранчо можно встретить скот – но чтобы сразу… и столько… И уж никак не могла предположить, что стадо перекроет дорогу к Большому дому, где меня ждал Уэстон!

Все-таки надо было дать себе фору в пятнадцать минут.

Не поймите неправильно, коров я люблю. Твердо верю, что, проезжая мимо них по шоссе, вы просто обязаны ткнуть пальцем в их сторону и воскликнуть: «Ой, корова!» Но до сих пор такими мимолетными встречами мое знакомство с крупным рогатым скотом и ограничивалось.

Теперь же с коровами пришлось встретиться, так сказать, лицом к лицу. Сама не поняла, как это случилось: раз – и они окружили машину со всех сторон, словно пчелы в улье. Я не понимала, что делать, но – поскольку окна открыты – решила для начала с ними поговорить.

– Эй, ребята, вы в сторонку не отойдете? – громко поинтересовалась я. – Мне надо проехать! – И, чтобы до них лучше дошло, пару раз нажала на клаксон.

Никакой реакции.

Если медленно двинуться вперед, может, они сами уйдут? А вдруг не уйдут, и на моей совести окажется убийство коровы? Можно ли задавить корову, двигаясь со скоростью одна миля в час? Но если не убить, а ранить – тоже ничего хорошего. Вдруг придется платить ветеринару? Счета за коровью медицину мой бюджет точно не потянет!

А если пострадают несколько коров?

О боже мой.

Я снова покосилась на телефон. 9:25. А может, развернуться и попробовать их объехать? Но эта идея бесславно умерла, едва я взглянула в зеркало заднего вида: сзади коров было еще больше, чем впереди.

«Итак, Ада, между тобой и исполнением твоей мечты встало стадо коров. Как поступишь?»

Я потянулась за телефоном, подключила его к дряхлому автомобильному плееру, быстро нашла плейлист «Ранние 2000-е» и до предела выкрутила громкость.

Пара секунд – и из динамиков оглушительно заревело: «Move Bitch Get Out da Way!»^[2] Должно сработать! Меня слушать не хотят – может, хоть к Лудакрису прислушаются?

Я взялась за руль, готовая рвануть с места в образовавшийся просвет, едва коровы сообразят, что от них требуется.

Вот сейчас… сейчас…

Но фиг там.

Я по-прежнему была в ловушке. И – тут я снова покосилась на телефон – уже откровенно опаздывала.

Я уронила голову на руль и шумно вздохнула. Последние двенадцать часов судьба определенно против меня!

Так я сидела, размышляя о своей горькой доле, когда над головой послышался чужой голос.

Голос мужчины – и определенно не Лудакриса.

Отлепив голову от руля, увидела, что в мою сторону направляются двое всадников.

А за ними трусит пушистый белый пес.

Ковбой на серой в яблоках лошади подъехал к моему окну, и я поспешно приглушила музыку, надеясь, что этот конный рыцарь спасет меня от стада рогатых чудищ.

Взглянула на него – и встретилась с теми же ярко-зелеными глазами, от которых вчера не могла отвести взгляд.

Глаза мои широко раскрылись. С губ само собой сорвалось:

– Твою ж…

Улыбка – и все те же убийственные ямочки; при свете дня они еще краше! Про себя я называла незнакомца «ковбоем», поскольку мы в Вайоминге и на нем были ковбойские сапоги; но мне как-то не приходило в голову, что он и вправду ковбой. А он оказался ковбоем с головы до пят – от коричневой шляпы до стремян.

И, разумеется, верхом.

Ковбои ведь передвигаются на лошадях.

– Неужели снова вы? – неторопливо проговорил он.

У меня пересохло во рту. Ну каковы шансы, что незнакомец, с которым я целовалась в баре в вечер приезда, окажется рабочим на ранчо, где предстоит работать и мне?

– Сейчас уберем этих ребят с дороги, – добавил он.

Второй ковбой уже отгонял коров: двигались они очень медленно и нехотя, но все-таки двигались. В меру сил помогал ему белый пес – теперь я узнала в нем Вейлона, того собачьего ангела, что вчера и втравил меня в беду.

– Гости редко заезжают к нам этой дорогой. Вы что-то ищете?

Похоже, отмолчаться не удастся.

– Я… приехала на встречу с Уэстоном Райдером, – запинаясь, сообщила я. – Сегодня я начинаю здесь работать.

Ковбой улыбнулся еще шире. Смотрит на меня так, словно я чего-то важного не знаю – от этого еще неуютнее.

– Так вы Ада Харт? – спросил он.

Похоже, все ранчо знает, кто я такая!

– Д-да, – подтвердила я дрожащим голосом.

– До Большого дома еще четверть мили. Поезжайте, встречу вас там. – Он приподнял свою ковбойскую шляпу, и по спине у меня пробежали мурашки.

При свете дня меня определенно тянуло к нему не меньше, чем в неоновых огнях!

Ответить не успела – он что-то крикнул второму ковбою и двинулся прочь. Я старалась не смотреть ему вслед. И не замечать, как руки в рабочих перчатках сжимают поводья, а обтянутые джинсами ноги – лошадиный круп.

Через несколько минут коровы убрались с дороги – путь был свободен. Ковбой кивнул мне; я поняла это как приглашение ехать дальше.

Оставив ковбоя за спиной… пока. Почему-то он сказал, что встретит меня в Большом доме. С чего бы? Это точно не владелец ранчо – ему никак не больше тридцати!

Хотя… разве это зависит от возраста?

Что я вообще знаю о ранчо? Ровно ничего. Надо было чаще смотреть по телику «Там, где сердце»^[3]!

Трогаясь с места, я судорожно пыталась составить какой-то план. Значит, так: доеду до Большого дома, поговорю с Уэстоном, потом разыщу где-нибудь там этого ковбоя и скажу ему, что все это был несчастный случай.

И пусть не рассчитывает на продолжение.

Вчера вечером я была не в себе. Устала, перенервничала, толком не поужинала – и вдруг передо мной предстает пара убийственных ямочек! Я впала… ну, в транс какой-то. Типа вышла в астрал. Но больше такое не повторится.

Ни за что.

Я сюда приехала, чтобы сбежать от проблем, а не чтобы найти себе новые.

Если бы не этот ковбой, так меня взбудораживший, должно быть, ранчо «Ребел блю» произвело бы на меня еще большее впечатление. Никогда такого не видела! Слово «красивый» для этого пейзажа не подойдет – он… черт, он величественный! Точно ожившая картина.

Однако даже любоваться видами я толком не могла – все затмевали зеленые глаза и ямочки на щеках.

Чем ближе к Большому дому, тем гуще становился лес вокруг, и наконец я увидела вдалеке большое бревенчатое здание с двускатной крышей. Должно быть, это и есть Большой дом. К нему имелся своего рода подъезд, так что я припарковала машину у самой двери. Других автомобилей здесь не было, и я решила, что никому не помешаю.

Я остановилась, заглушила мотор и еще немного посидела в машине, ожидая, когда уймется сердцебиение. Сердце оглушительно стучало в ушах по нескольким причинам сразу. Сегодня мой первый день на новой работе. Я боюсь опозориться. И еще… ну да, еще ковбой с ямочками на щеках.

Сбежав вчера из бара, я об этом почти жалела.

А сейчас хочу только одного – чтобы этот мужик оказался от меня как можно дальше! Не нужен мне ни он, ни его ямочки, ни даже милаха-пес!

И тут же, словно вызванный из небытия моими мыслями, в поле зрения мелькнул огромный шерстяной клубок. Я выглянула из окна. Пес глазел на меня, вывалив язык и виляя хвостом так усердно, что вместе с ним вихлялось все тело.

Ну почему у этого ковбоя даже собака такая очаровательная – и это вдобавок к ямочкам! Просто несправедливо!

Я вышла из машины. Вейлон ждал, по-прежнему виляя всем телом. Я наклонилась почесать его за ухом – и, будь я умнее, так и смотрела бы только на пса; но что-то дернуло поднять глаза, и я увидела, как к дому подъезжает мой ковбой.

Он остановил коня, и я поспешно опустила взгляд. Странно вышло: успела познакомиться и с собакой, и даже с барменом – но так и не знаю, как зовут этого… мистера Ямочки-на-Щеках.

Может, так и уеду, не узнав его имени. Если повезет.

Ботинки безымянного ковбоя чавкали по грязи, а я все так же смотрела только на пса. Ни за что не стану поднимать глаза без крайней необходимости!

Обмен долгими взглядами с этим красавчиком уже навлек на меня беду.

– Пойдемте, – сказал он, а затем коротко прищелкнул языком. Вейлон оторвался от меня, не дожидаясь окончания почесушек, и побежал к хозяину, ждущему у дверей. Своего коня ковбой оставил на расстоянии нескольких машино-мест от меня, примотав поводья к столбу – и этому я была только рада.

Люблю животных, но лошадей побаиваюсь – очень уж они здоровенные.

Я подошла к двери, Безымянный ковбой распахнул ее, и Вейлон первым забежал внутрь. И Вейлон, и его хозяин держались как дома – должно быть, часто здесь бывали. Я сообразила, что ковбой придерживает для меня дверь, и поспешно протиснулась мимо, по-прежнему очень стараясь на него не смотреть.

Оказавшись внутри, я огляделась. Почему-то ждала, что попаду в помещение вроде офисного – и теперь поразилась тому, как же здесь уютно.

Настоящий дом. С большой буквы Д.

У дверей вешалка для курток, стойка для обуви и даже специальные колышки в стене для ковбойских шляп.

Через открытую дверь я увидела просторную прихожую с выходами в гостиную и на кухню. В доме пахло тестом, кедровым маслом и влажной кожей: казалось бы, странное сочетание, но здесь идеальное. Если когда-нибудь хозяева решат продать дом, им не понадобится трюк с пирожками в духовке: он уже пахнет, как место, где хочется жить.

– Папа ждет нас на кухне, – донесся из-за спины голос Безымянного ковбоя.

Снова он застал меня врасплох! Я понимала, что он сзади, но не ждала, что так близко. Опять, как вчера в баре, воздух вокруг словно начал гудеть и потрескивать, и я не сразу поняла, что он сказал.

«Папа?» Его отец?

Так вот почему он здесь как дома! Это сын Уэстона, хозяина ранчо. Я мысленно застонала. Хоть бы сынок не имел никакого отношения к проекту отца!

Ковбойский наследник прошел мимо меня в холл, и я последовала за ним, изо всех сил стараясь собраться и натянуть на лицо профессиональную маску. Обычно мне это удавалось без труда – особенно в таких ситуациях, как сейчас.

Но рядом с этим мужчиной я слишком волнуюсь. И чувствую себя неуверенно. Нехорошо, очень нехорошо. Не хочу, чтобы кто-то – тем более незнакомец – вновь обрел надо мной такую власть!

Хотя, будем справедливы, это очень милый незнакомец. Сначала оставил меня в покое и дал поработать, потом зацеловал до полусмерти… Но все равно я его совсем не знаю.

Войдя на кухню, я увидела немолодого человека, должно быть, лет шестидесяти пяти, в выцветших голубых джинсах и рубашке с закатанными рукавами. На руках виднелись поблекшие, плохо различимые татуировки. Седеющие волосы до плеч, слегка вьющиеся на концах, и такая же полуседая, аккуратно подстриженная борода.

Сидя за длинным дубовым столом, мужчина разгадывал газетный кроссворд. При нашем появлении он поднял глаза, и сразу стало ясно, что они с моим загадочным ковбоем родственники. Хоть и не слишком похожи, но явно принадлежат к одному семейному древу. В этом человеке чувствовалось глубокое спокойствие, от одного его взгляда стало легче дышать – словно, долго блуждая среди штормов, я наконец достигла безопасного прибежища.

«Ладно, Ада. Сосредоточься, прими деловой вид – и поехали!»

– Вы, должно быть, Ада Харт, – сказал, поднимаясь, пожилой незнакомец. – Счастлив с вами познакомиться. – Он протянул руку, и я ее пожала.

– Большое спасибо, что наняли меня. Рада с вами познакомиться, мистер Райдер, – ответила я, стараясь говорить ровным голосом и не думать о том, что на меня устремлена еще одна пара глаз – ярких зеленых глаз.

– Пожалуйста, зовите меня Амосом.

Амосом? Какого черта, что еще за Амос? А где Уэстон?

Я заметно запнулась, а потом пробормотала:

– Рада… м-м… с вами познакомиться, Амос. – «Молодчина, Ада! Неизгладимое первое впечатление!» – Простите, я ожидала увидеть Уэстона, ведь мы с ним переписывались…

Амос перевел взгляд на ковбоя позади меня, и меж бровей у него прорезалась недоуменная морщинка.

Не понимает, что здесь происходит? Не он один!

Ковбой у меня за спиной прочистил горло.

– Уэстон – это я, – сообщил он.

Что? Быть не может! Наверное, я ослышалась! Даже ко мне судьба не может быть так жестока…

– Но все зовут меня Уэст.

6. Уэст

Ерш твою медь!

Незнакомка из бара стоит посреди моей кухни. Мало того – она и есть та, кого я ждал всю зиму, кто должен помочь мне превратить мечту в реальность.

Ерш твою медь! По-другому и не скажешь.

– Уэстон – это я, – сообщил я, вдруг сообразив, что так и не представился. Не знаю почему. Должно быть, как-то отложилось в голове, что меня она уже знает. – Но все зовут меня Уэст.

Сказал бы: «Вот так совпадение!» – только в совпадения я не верю.

Вчера в «Сапоге дьявола» она показалась мне красавицей. И сейчас, при свете дня, своего мнения я не изменил. Черные волнистые волосы до плеч. Свободные черные джинсы, облегающая черная толстовка – пожалуй, слишком легкий наряд для начала апреля в горах – и карие глаза, что смотрят куда угодно, только не на меня.

Спрашивается, зачем мне нужно, чтобы она смотрела на меня? Не знаю – но нужно. Хочу, чтобы не отводила взгляд, как тогда, в баре; и чтобы эти долгие взгляды привели нас туда же…

– Мисс Харт, прошу прощения за невоспитанность моего сына, – прервал мои размышления голос отца. – Но мы оба рады вашему приезду. – И папа бросил на меня острый взгляд, как бы говоря: «Что же ты, Уэст? Это твоя реплика!»

И в самом деле.

«Ну-ка соберись, Уэст!»

– Не хотите ли присесть? – предложил я, жестом приглашая ее к столу. – И мы обсудим… э-э… все.

Ну, не совсем все, конечно.

Пройдя мимо нее, я выдвинул стул напротив отцовского места. Она опасливо на меня покосилась, но села.

– Я должна извиниться, – заговорила она. – Вчера я оставила свой айпад там, где ужинала, и план работы пришлось набросать заново в блокноте, но при этом я могла что-то упустить. Сегодня вечером заеду за айпадом, так что, может быть, перенесем встречу на завтра? Мне ужасно неловко.

Обращалась она не ко мне, а к отцу; но от стыда и недовольства собой, что слышались в ее голосе, у меня кольнуло в груди.

Мысленно поздравив себя с тем, что сообразил захватить из бара ее вещи, я молча подошел к кухонной стойке, взял тряпичную сумку и положил на стол перед Адой.

Она вскинула на меня огромные карие глаза. Я почесал в затылке и объяснил:

– Забыть свою вещь в «Сапоге дьявола» – все равно, что отправить в черную дыру: велика вероятность, что больше никогда ее не увидишь.

С трудом оторвав взгляд от Ады, я покосился на отца. Чертовски неприятно, что все произошло у него на глазах. Однако он сидел с непроницаемым лицом – лишь слегка прищурился, но больше ничего не подсказывало, что колесики-то в голове у него крутятся.

Когда мы всей семьей садимся за покер, папа обчищает всех – легко догадаться почему.

– М-м… спасибо? – неуверенно протянула Ада, словно не понимала, как реагировать.

Я бы на ее месте тоже не понимал. Поначалу воображал себя принцем, возвращающим потерянную туфельку, а теперь мне подумалось, что в таком сценарии есть что-то жутковатое.

Может быть, и ей это пришло в голову? Забрал ее личные вещи, привез к себе домой… и что с ними делал?

– Я туда не заглядывал, ничего такого – просто не хотел, чтобы вещи пропали. Владелец бара мой хороший друг, и я решил связаться с вами и вернуть сумку через него.

Она медленно, неуверенно кивнула.

– Забавные совпадения случаются, верно? – вступил папа. Теперь он слегка улыбался – наблюдательный сукин сын! – А насчет «Сапога дьявола» Уэстон прав. Там не то что вещи – иногда и люди с концами пропадают!

Ада выдавила смешок.

– Это… это замечательно. – Кажется, она наконец нащупала почву под ногами. Я почти видел, как она натягивает маску – пока не понимал какую, но чертовски хотел это выяснить. – Спасибо вам большое! – обратилась она ко мне. – Теперь не придется мотаться туда-сюда по грунтовке. Боюсь, таких испытаний моя машина бы уже не выдержала.

Я сел напротив, и Ада извлекла из сумки планшет и стилус.

– Обычно перед началом работы я спрашиваю клиента, остались ли у него вопросы по нашим договорам. Знаю, вы их уже подписали, но… – Она перевела взгляд с меня на отца. – Амос, может быть, у вас есть вопросы?

– Нет. Прежде чем подписывать, мы с Уэстоном просмотрели все бумаги вместе с нашим юристом. Все отлично.

Под «нашим юристом» папа имел в виду Кэм. Есть у него и официальный поверенный, но к матери своей внучки он питал слабость. Она – тоже часть семьи, пусть они с Густом и не женаты; а к семейным ценностям Амос Райдер относился серьезно.

Правда, Кэм пока не «настоящий» юрист – экзамен на право заниматься адвокатской практикой она сдала в феврале, и результаты должны были прийти со дня на день. Но все мы не сомневались, что проблем у нее не будет.

– Замечательно! – повторила Ада. С каждой секундой она держалась все более уверенно и профессионально, словно наконец-то попала в свою колею. – Значит, заканчиваем расчистку, которую вы уже начали, а затем беремся за ремонт. Наша задача – отремонтировать дом и обставить его заново. Основной объем работы – это кухня, жилые помещения и ванные. Покончив с ними, перейдем к спальням и одновременно подновим дом снаружи. Если все пойдет по плану, закончим к пятнадцатому июня. Однако по документам дата окончания работ – первое июля. Дело в том, что единственное, что можно точно сказать о любом ремонте, – что-нибудь с ним обязательно пойдет не так.

И Ада коротко рассмеялась. Я даже поверил бы, что ей весело, если бы не слышал вчера в баре ее настоящий смех.

– Завтра приезжает Эван, мой подрядчик. Он наймет бригаду рабочих и организует процесс.

Об Эване я знал – он участвовал в нашей переписке, и это я зарезервировал ему длительное проживание в гостинице «Поппи-меллоу-инн» сразу за городской чертой; но когда это имя сорвалось с ее губ, я вдруг ощутил, как раздуваются ноздри.

Какого хрена? Не собираюсь же я ревновать к тому, что женщина – причем женщина, которую я знаю меньше двенадцати часов, – назвала по имени другого мужчину? Так ведут себя только мудаки, а я очень стараюсь не быть мудаком.

– На прошлой неделе я зарезервировал для Эвана номер в гостинице и отправил вам обоим, так что ему сразу будет где разместиться, – заметил я, стараясь поскорее стереть это неприятное ощущение.

– Кстати, о том, кто где разместится, – вклинился папа. – Ада, я помню, вы писали, что на долгосрочных проектах предпочитаете жить как можно ближе к месту, где работаете.

Ада кивнула.

К чему это он клонит? Я уже приготовил для нее хижину неподалеку от Небесного дома.

– Уэстон подготовил для вас один из наших гостевых домиков. Только у нас сейчас повсюду стоит вода – зима была снежной. Сегодня утром мне сообщили, что вокруг этого домика тоже воды по колено.

Черт! Этого я не знал. Не догадался проверить вовремя – а ведь можно было предположить…

– Мы постараемся как можно скорее привести все в порядок, но пока там жить нельзя, приглашаю вас поселиться в Большом доме.

– Вот как… – Это предложение явно застало Аду врасплох. – Но это ведь ваш дом… я не хочу причинять неудобства…

– Никаких неудобств, что вы! Свободного места здесь полно, я уже приготовил для вас комнату. Продуктов тоже на всех хватит. И до вашей работы отсюда рукой подать. – Папа приветливо улыбался: ему нравилось, когда кто-то гостил в Большом доме. Обычно здесь жили только мы двое. – Даже ближе, чем от того домика! К тому же у нас здесь полно внедорожников, пользуйтесь на здоровье, чтобы не гонять по пересеченной местности на своей машине. А когда домик будет готов, вам будет несложно туда перебраться.

– М-м… вы очень добры… – запинаясь, начала Ада, – я правда очень это ценю, но…

– Ада, это ведь ненадолго, – вмешался я, не раздумывая. Было ощущение, что она отказывается из-за меня. Однако если она предпочитает жить поближе к проекту, над которым трудится, если это помогает ей работать – я не хотел, чтобы из-за меня она лишалась такого преимущества. – Хижину мы высушим и приведем в порядок где-то через неделю, вряд ли дольше.

– Нас уже не в первый раз так затапливает, – подхватил отец. – К тому же я варю отличный кофе! – Он подмигнул Аде, и та улыбнулась, на этот раз искренне. Рядом с папой все быстро начинают чувствовать себя как дома.

Ада помолчала, уставившись в стол, а затем сказала:

– Ну, если вы уверены, что я вас не стесню…

Папа звучно хлопнул в ладоши.

– Значит, договорились! А теперь, если вы меня извините, мне пора за дело. – Он поднялся из-за стола. – Оставляю вас на Уэстона. – Снова пожал Аде руку. – Добро пожаловать на «Ребел блю», Ада! Есть у меня предчувствие, что у вас здесь все сложится!

С этим Амос Райдер, хозяин ранчо «Ребел блю», подхватил со стола свою ковбойскую шляпу и вышел за дверь.

Воздух вокруг нас словно ощутил, что мы остались вдвоем – казалось, в тот же миг сгустился и начал потрескивать.

– Простите, что все это так внезапно на вас обрушилось, – обратился я к Аде, которая снова смотрела куда угодно, только не на меня. – Узнать, кто я, узнать, что у меня ваша сумка, получить от папы приглашение пожить здесь – и все это за десять минут!

– Ну… да, – пробормотала она, по-прежнему глядя в сторону. – Хотя за сумку спасибо. В том баре даже телефона нет, так что на бюро находок я не надеялась.

Я невольно рассмеялся.

– Как вы вообще нашли «Сапог дьявола»? Даже не знаю, есть ли он на Гугл-картах. У той дороги, что к нему ведет, названия точно нет.

– На картах есть, – ответила Ада, и тень улыбки скользнула по ее губам. – Я искала место, где можно поужинать, и Гугл показал, что только этот бар еще открыт. – Улыбка стала шире, словно Ада вспомнила что-то забавное.

– Да, бар работает допоздна, только там не кормят. – Я слышал от Брукса, что он собирается заказывать готовую еду хотя бы на выходные, но до сих пор не собрался.

– Вот именно. Гугл меня подло обманул.

Она наконец подняла взгляд, и сердце у меня замерло, совсем как тогда, прошлым вечером. Я улыбнулся ей – и, как видно, спугнул; она тут же отвела глаза.

– Ну что ж, кладовка у нас всегда битком набита, а если каких-то ваших любимых продуктов не хватает, только скажите – сразу привезем. И Эвана милости просим пользоваться нашей кладовой, – бодро заметил я, стараясь стряхнуть разочарование от того, что она на меня не смотрит. Что-то странное происходило между нами, и мне это совсем не нравилось. – Теперь давайте покажу вашу комнату, устраивайтесь – а потом отвезу вас на место. Договорились?

– Да, было бы отлично. Спасибо.

Я предположил, что папа хочет разместить Аду в старой комнате Эмми – она довольно далеко от остальных, и при ней есть отдельная ванная.

А кроме того, из окна открывается чудесный вид.

Я провел Аду через холл мимо своей комнаты в заднюю часть дома, где раньше жила Эмми. Дверь ее спальни папа оставил открытой.

– Вот здесь вы будете жить, – сказал я. – Раньше здесь жила моя сестра. Но из этой комнаты лучший вид во всем доме, поэтому папа бережет ее для гостей – разумеется, когда не занимается здесь йогой.

Ада тихонько фыркнула.

– Йогой? – переспросила она. – Не ожидала!

– Главное, что нужно знать об Амосе Райдере: он умеет удивлять! – с улыбкой ответил я. Бывают дни, когда я вовсе не горжусь собой – но неизменно горжусь, что я сын своего отца.

Я жестом пригласил Аду войти, и она перешагнула порог.

– Вот эта дверь, – объяснил я, указывая на дверь, – ведет в отдельную ванную; а там, за углом – гостиная, еще одно окно с таким же видом. Все это задняя сторона дома. – Здесь я любил сесть у окна и порисовать, когда представлялся случай.

– Замечательно! Спасибо большое, что разрешили мне пожить здесь. Просто я предпочитаю приходить на рабочее место первой и уходить последней, а это проще, когда живешь неподалеку. Если бы могла, я бы прямо на рабочем месте и спала!

– Мы очень рады, что вы здесь, – искренне ответил я.

Не потому, что она красавица и меня к ней тянет; не потому, что вчера ее поцеловал. Я был счастлив, что она здесь, ибо видел в этом еще один шаг к исполнению своей мечты. К тому, чтобы на ранчо «Ребел блю» появилось нечто мое – и только мое.

Это для меня бесценно.

7. Ада

Иногда мне кажется, что у вселенной на редкость странное и нездоровое чувство юмора.

Оказывается, Уэстон Райдер – вовсе не пожилой, потрепанный жизнью скотовод. Это молодой ковбой – красивый, сексуальный и, кажется, добрый.

Ковбой, с которым я вчера целовалась.

Впрочем, «целовалась» – еще мягко сказано! Особенно если вспомнить, как он прижал меня к стене, как пригвоздил мои руки над головой, как вжался в меня всем телом…

Что ж, осталось только вспоминать, потому что больше это не повторится.

Мало того, что я на него работаю – еще и жить буду под его крышей! Он не только меня нанял…

О господи!

Я тискалась в баре со своим начальником.

Это и само по себе никуда не годится. Но совсем худо стало, когда я сообразила, что, сама того не зная, поставила себя в уязвимое положение перед мужчиной. Опять.

Да сколько ж можно?

Когда я усвою, что у дурацких решений бывают последствия?!

А следующие четыре месяца мне предстоит работать с этим человеком бок о бок. Мы уже ближе некуда – прямо сейчас я еду на пассажирском сиденье его двухместного джипа, накрыв плечи его огромной курткой.

В апреле в Вайоминге оказалось намного холоднее, чем я рассчитывала. Хотела улыбаться и терпеть, пока не прикуплю себе какой-нибудь теплый свитер – но Уэстон, добрый ковбой, перед выходом из дома захватил из шкафа куртку и вручил мне. Сказал, не хочет, чтобы я замерзла.

Что ж, в его куртке замерзнуть мне точно не грозит! Она не только теплая – от нее исходит кедровый мужской запах, который хочется сохранить и увезти с собой. Уэстон (он уже несколько раз просил называть его «Уэст», но для меня это слишком фамильярно) предложил доставить меня на место работы, а по дороге устроил импровизированную экскурсию по «Ребел блю».

Сейчас это сказочное место поражало меня еще сильнее, чем по дороге к Большому дому.

– Дом, где мы будем работать, – прежнее жилище нашей семьи, – объяснял Уэстон. – Там вырос папа. А новый Большой дом он выстроил сам и переехал туда вскоре после того, как женился на маме.

Этот урок истории пришелся кстати: я люблю узнавать побольше о бывших владельцах и обитателях мест, над которыми работаю. И стараюсь создать нечто такое, что им бы понравилось.

– Эта часть ранчо самая старая: здесь больше всего построек, видевших зарождение нашего семейного дела. К востоку отсюда наша конюшня, к западу – дома работников и конюшни для рабочих лошадей.

– А много народу на вас работает? – спросила я. В самом деле, интересно, сколько людей нужно, чтобы управиться с такой огромной территорией?

– Человек сорок. Иногда больше, иногда меньше – зависит от времени года. Впрочем, мы расширяемся, так что через год, возможно, будет больше, чем сейчас. Особенно если откроем гостевое ранчо. Как минимум, понадобятся еще несколько конюхов и повар.

– На ранчо работает вся ваша семья? – По семейным фотографиям в доме у меня создалось впечатление, что Райдеры – дружная команда.

– Да. Мой брат Густ, старший из нас, – главный помощник отца. Когда-нибудь он унаследует «Ребел блю». – На этих словах его голос как-то дрогнул. Что прозвучало в нем? Вряд ли отголосок ревности или зависти… может быть, просто уважение? – Эмми, наша младшая сестренка, дает уроки верховой езды, тренирует лошадей, помогает на ранчо – в уходе за скотом или за пастбищами. И несколько раз в неделю приезжает Брукс – помогает нам с разной неквалифицированной работой, везде, где рук не хватает.

Брукс? Знакомое имя… Ах да, бармен! То-то мне вчера показалось, что они друг другу родственники.

– Это бармен, да? А он кем вам приходится?

– В самом деле, я и забыл, что вы уже встречались. – Тут Уэст покраснел лицом и даже шеей. – Он… Ну, это лучший друг моего брата, а еще они с Эмми теперь вместе.

Трудновато уложить это в голове, подумала я, особенно если не живешь в маленьком городе. Я-то в таких местах до сих пор даже никогда не бывала. А здесь, должно быть, не редкость, когда люди связаны друг с другом множеством переплетающихся нитей.

– Значит, он встречается с вашей сестрой? – переспросила я.

– Одним этим словом даже отдаленно не передать!.. – ответил Уэст. Я ждала продолжения. – Когда познакомитесь с ними, поймете сами. С первого взгляда видно, что они вместе навсегда.

Я искоса взглянула на Уэста. Он не сводил глаз с грунтовой дороги, но на щеке проступила знакомая ямочка. Видно было, что люди, о которых идет речь, ему очень дороги.

– Так что тут не скажешь просто «встречаются». Они… даже не знаю, как это описать. Они как одно целое. Понимаете, о чем я?

Я не понимала, но решила поверить на слово.

– А кем вам приходится Тедди? – спросила я. Очевидно, и она имеет к этой семье какое-то отношение, раз уговорила их нанять никому не известного дизайнера из Сан-Франциско.

– Тедди – лучшая подруга Эмми. Они неразлучны практически с рождения. Учились в одном колледже и жили в одной комнате.

Почему же имя Эмми не кажется мне знакомым? Лучшую подругу Тедди я никогда не встречала, хотя время от времени что-то о ней слышала…

– Кажется, помню: Тедди рассказывала про свою соседку по комнате. Ее еще звали как-то чудно… – не задумываясь, брякнула я.

Уэст расхохотался, громко и от души – тем смехом, слыша который, спрашиваешь себя, возможно ли на земле такое безмятежное счастье.

– Полное имя Эмми – Клементина, – сообщил он, отсмеявшись. – Но для всех она Эмми. Вообще полными именами нас называет только отец.

Клементина? Ну да, я же помнила, что-то фруктовое!^[4]

– Клементина? Как в старинной песне?

Уэст улыбнулся еще шире.

– Вот-вот. Только ей об этом не напоминайте. Для Эмми это больная тема.

Не успела я смутиться по поводу того, что ненароком оскорбила любимую сестру Уэста, как джип, по счастью, затормозил.

Что такое братская или сестринская любовь, мне не совсем понятно: сама я – единственный ребенок в семье.

Откровенно говоря, многие виды любви мне не вполне понятны. Взять хоть родителей: папу и маму я, как любой нормальный человек, люблю и уважаю – но предложи мне кто-нибудь поселиться с ними на ранчо в Вайоминге…

Что до друзей, у меня их нет. Не потому, что не хочу – просто взрослому человеку трудно завести друзей. И потом, уединение мне по вкусу. Хотя, откровенно говоря, есть разница между уединением и одиночеством.

И чаще я одинока.

С мужем развелась больше года назад, но ощущать одиночество начала гораздо раньше.

Вообще, задумавшись об этом как следует, не могу припомнить времени, когда бы мне не было одиноко…

Черт! Неприятное открытие, особенно в десять утра.

Я сглотнула комок в горле и посмотрела на дом, у которого мы остановились.

Он был большим и красивым – даже сейчас, – однако выглядел непритязательно. Краска кое-где облупилась, да и вообще заметно было, что в нем не живут. Даже по одному наружному облику, не видя снимков, сделанных внутри, можно было догадаться: немало труда понадобится, чтобы превратить этот старый дом в место, не просто пригодное для жизни – в место, где хочется жить.

Но это меня не пугало.

Глядя на старый дом с небесно-голубыми стенами, я видела не просевшую крышу, не покоробившиеся двери и оконные рамы, не буйно разросшуюся траву вокруг.

Я видела свою мечту.

Вот он, мой счастливый билет прочь из Калифорнии – и первая остановка на пути к чему-то большему.

К чему именно – я не знала; но не сомневалась, что-то огромное и прекрасное ждет впереди. Не для того я так старалась вырваться из родного штата, чтобы, закончив этот проект, вернуться домой!

Уэст – то есть Уэстон – вышел из машины, и я последовала за ним, помедлив, поскольку не могла оторвать глаз от дома. Я уже видела его на фотографиях, но вживую оказалось совсем другое дело! Как будто мой мозг был полон бензина, а встреча с домом поднесла к нему зажженную спичку – и заполыхал пожар, который уже не остановить.

Погруженная в размышления о покраске стен (белый цвет – классический, но банальный, пусть лучше остается голубой), я услышала из-за спины – слишком близко – голос Уэстона:

– Мы следим за домом как только можем, но прошедшая зима для всех старых построек на ранчо стала тяжелым испытанием.

– Он прекрасен, – вполголоса отозвалась я.

Да, видно, что немолод и знавал тяжелые времена – но в нем не чувствуется усталости от жизни. Этот дом прослужит еще много лет. Нужно только, чтобы кто-то в него поверил.

– Да, прекрасен, – тихо согласился Уэст у меня за спиной.

Слишком близко… проверять, насколько близко он стоит, не хотелось – и я, не оглядываясь, просто пошла вперед. Холодный воздух обвевал разгоряченное лицо. Это было даже приятно – однако, хоть и неохотно, я вынуждена была признать, что без куртки Уэстона долго бы здесь не протянула.

Из спецификаций, присланных Уэстом, я знала, что дом велик – около трех с половиной тысяч квадратных футов^[5]; однако таким уж огромным он не выглядел. В нем не было ничего громоздкого, подавляющего. Смотрелся совершенно естественно, словно не выстроен, а сам вырос на этом ранчо, на фоне гор, целующихся с бескрайними небесами.

И мне это нравилось.

Сама того не заметив, я оказалась у крыльца. Дом как будто звал меня. Как там говорится: «Горы зовут, и я должен идти»? А я слышала призывный шепот этого старого дома среди гор, под неоглядным небом – и не могла устоять.

Начав подниматься по лестнице, я услышала за спиной голос Уэста:

– На третьей ступеньке осторожнее, она…

Договорить он не успел; я уже шагнула вперед – и ступенька подалась под ногой, а я полетела спиной вперед.

Зажмурившись и сжавшись в комок, я приготовилась к падению – но упала не на землю, а на что-то крепкое, теплое, пахнущее кедром.

Меня поймал Уэст.

Одной рукой схватил за талию, другой придержал голову. Открыв глаза, я обнаружила, что смотрю прямо на него. Его близость мгновенно напомнила о вчерашнем вечере – и машинально, сама того не сознавая, я облизнула нижнюю губу. Уэст проследил взглядом за этим движением.

Воздух вокруг нас снова накалился и начал потрескивать – как вчера в баре, как сегодня на кухне, – и вновь меня охватило страстное желание дать себе волю. Хоть на секунду утратить контроль над собой.

– Все хорошо? – хрипловато спросил Уэст. – Я пытался вас предупредить… – И улыбнулся, продемонстрировав свои пресловутые ямочки.

Порыв холодного ветра в лицо заставил вспомнить, где я нахожусь. На улице. В Вайоминге. На ранчо «Ребел блю». Взглянув мимо Уэста, я уперлась взглядом в дом.

В свою мечту.

В свой шанс.

Эта мысль рассеяла помрачение, которое каким-то необъяснимым образом наводил на меня этот человек. Я высвободилась из его объятий и встала на ноги. Не зная, как покончить с этой неловкой ситуацией, принялась отряхиваться, хотя так и не упала на землю.

– Со мной все в порядке, – ответила я, пожалуй, слишком резко, надеясь, что мой тон его оттолкнет. Рядом с этим мужчиной меня тянет творить фигню – только вот у фигни всегда бывают последствия, а новых печальных последствий я не перенесу!

Ямочки скрылись, и мне немедленно захотелось извиниться (очень непривычное желание) – но извиняться я не стала. Просто не могла себе этого позволить.

– Да. Что ж… – пробормотал он, глядя в землю. – Когда поднимаетесь, наступайте на середину третьей ступеньки или просто ее перешагивайте.

Я молча кивнула и пропустила его вперед.

Входная дверь была приперта огромным бревном. Напрягая все силы, он оттащил бревно, а я, глядя на него, старалась не обращать внимания на бабочек в животе.

Да что со мной, в самом деле? Почему Уэст вызывает такие чувства?

Я не хочу так на него реагировать! И обычно мое тело так не откликается на мужчин. Даже с бывшим мужем я ничего такого не ощущала… хотя он тоже меня не хотел – может быть, дело в этом? Так или иначе, для меня это ненормально, и мне это совсем не нравится. От этого в голове туман – а мне сейчас нужны абсолютно ясные мозги.

Уэст обернулся, и я поспешно отвела взгляд.

Войдя в дом, огляделась вокруг – и вдруг ощутила то же, что испытывала и снаружи, но на этот раз так неожиданно и с такой силой, что сердце забилось где-то в горле.

Этот дом вселял в меня надежду.

8. Уэст

Какой же я идиот!

Что ж, по крайней мере, сам это понимаю.

Впрочем, я бы проиграл при любом решении. Что я мог сделать? Или дать ей упасть, или поймать на лету. Дал бы упасть – потом бы много дней чувствовал себя ублюдком. Спас от падения в грязь – и теперь тоже чувствую себя ублюдком; ведь она определенно не хотела, чтобы ее трогали.

Строго говоря, я даже ничего не решал. Увидел, что она падает, не раздумывая, подставил руки – а в следующий миг земля остановилась.

Точь-в-точь как утром, когда она выглянула в открытое окно машины.

Или как вчера.

И непонятно, что с этим делать. Нет, разумеется, мне случалось испытывать влечение, у меня и девушки бывали… только очень давно.

И, откровенно говоря, я этим вполне доволен.

Рискуя показаться самодовольным ослом, все же замечу: есть в Мидоуларке женщины, которые не прочь завести со мной интрижку – а может, и что-то посерьезнее. Местные пожилые дамы вечно сватают мне внучек или племянниц. Неужели, говорят они, не хочешь найти себе какую-нибудь милую девушку и зажить своим домом? А городские сплетницы, несомненно, голову себе ломают над тем, почему же такой милый молодой человек до сих пор один…

Терпеть не могу это словечко: «милый».

Вроде ничего плохого в нем нет – но, по моим ощущениям, и ничего хорошего. Я всегда был «милым». С друзьями, с женщинами, с незнакомцами – сначала «милый мальчик», потом «милый молодой человек».

Не хороший, не плохой – просто «милый».

Может быть, поэтому мысль о милой девушке из этого милого городка меня не привлекает. Хочется чего-то большего.

Хоть иногда я и жалею, что не умею довольствоваться «милым».

Так или иначе, холостяцкая жизнь меня вполне устраивала. Я никогда не страдал от одиночества, не стремился найти себе пару просто «чтоб было». Не было ощущения, что что-то упускаю.

Но это не вся правда.

Есть еще одна причина, в которой я вряд ли кому-то признаюсь. Очень личная. Я всегда помню о том, что собственный мозг способен выбить меня из седла.

Диагноз «клиническая депрессия» мне поставили лет пять назад. С тех пор я научился с ней жить: подобрал режим – лекарства, терапию, физическую активность, – который мне помогает. Попросту говоря, делает жизнь более или менее сносной. Поэтому же люблю рисовать – рисование прочищает мозги.

Рассуждая логически, можно сделать вывод, что я схватил быка депрессии за рога.

Но эта болезнь не подчиняется логике. Она похожа на грозу в середине июля – так же внезапна и непредсказуема. И это значит, что большую часть жизни я сижу как на иголках. Не если, а когда снова провалюсь в глубокую черную нору, а потом буду мучительно из нее выбираться.

Даже когда я счастлив, не могу не помнить о том, что рано или поздно счастье оборвется.

Откровенно говоря, это выматывает. Без толку об этом думать, все равно ничего не поделаешь – но не думать невозможно.

Вот что я имею в виду, когда говорю, что собственный мозг способен выбить меня из седла. Даже в «хорошие» периоды он не вполне мне подчиняется – вместе со мной им продолжает владеть болезнь.

Мерзкое чувство, знаете ли.

– Невероятное место! – Мягкий голос Ады вернул меня к реальности. Она стояла посреди бывшей гостиной и глядела вверх, на сводчатый потолок. – Сколько, вы сказали, оно пустует?

На Небесный дом она смотрела такими же глазами, как я – словно на ожившую мечту. Да, я хотел устроить здесь гостевое ранчо, но еще больше хотел, чтобы это место вновь обрело жизнь. Чтобы не оставалось «бывшим большим домом», постепенно ветшающим и дряхлеющим, а стало чем-то настоящим.

Ведь это часть «Ребел блю», а «Ребел блю» – часть меня.

– В новый Большой дом родители переехали незадолго до рождения брата – значит, около тридцати пяти лет назад.

– Для здания, пустующего столько лет, он в хорошей форме, – заметила Ада, проведя рукой по кухонным обоям. – Однако это значит, что нас тут могут ждать сюрпризы, и стоит быть к ним готовыми.

Улыбнувшись ее словам, я ответил:

– Главное, чтобы зверушки тут больше не попадались, ни живые, ни мертвые – со всем остальным справимся!

Ада удивленно расширила глаза. Как мне нравятся ее глаза! Темно-карие, но не однотонные – если приглядеться, в них заметны более темные и более светлые круги, будто на спиле столетнего дерева. Они почти гипнотизируют; кажется, в эти глаза можно смотреть вечно.

– Ну да, – сказал я, – еноты. Полюбили этот дом не меньше меня. Енотоборца я уже вызывал, но, возможно, тут одним визитом не обойдешься.

С губ ее сорвался смешок – не такой, как утром на кухне, и не такой, как вчера вечером в баре. Теперь, кажется, она не хотела смеяться, но удержаться не смогла.

С чего бы ей сдерживать смех?

– Енотоборец? – переспросила она.

– Ну да, Уэйн.

Ада подняла темную бровь.

– А что этот… енотоборец… делает?

– Борется с енотами, – ответил я, немного удивленный таким вопросом. Чем еще может заниматься енотоборец? – Ловит и выпускает где-нибудь подальше от жилья.

Уголок ее рта дернулся в намеке на улыбку.

– Ну да, действительно, – пробормотала она, обращаясь скорее к самой себе. – Енотоборец… – И подошла к столу с инструментами, который я заранее поставил между кухней и гостиной. – Ладно, теперь посмотрим, что нам предстоит на этой неделе.

Она достала из спасенной сумки спасенный айпад, а я подошел поближе, стараясь соблюдать рабочую дистанцию: меньше всего мне хотелось ее смущать. При моем приближении Ада напряглась; я сделал шаг назад, и она заметно расслабилась. Достала из сумки несколько листов в прозрачных файлах, перебрала, остановилась на таблице, издали напоминавшей расписание.

– Итак, завтра приезжает Эван. Предварительной расчисткой места займется он. Судя по тому, что я вижу… – она обвела взглядом помещение, над которым мы с Густом и Бруксом уже немало потрудились в последние выходные, – это не займет много времени.

– Бригада начнет работать со следующего понедельника, верно? – поинтересовался я, желая показать, что тоже зря время не тратил. Она кивнула. – Спасибо, что согласились нанять местных рабочих, – добавил я. – Мой отец, да и вся семья, очень этим довольны. Это важно для Мидоуларка.

– Рада слышать, – ответила она и на этот раз подняла на меня глаза. – Раньше я об этом не думала, но в самом деле есть смысл использовать местную экономику – особенно в таких проектах, как этот. Ведь вы, как я понимаю, не последние люди в городе. – Я кивнул; в этом она не ошиблась. – Честно говоря, до того, как вы об этом упомянули, я на эту тему не задумывалась, – но теперь понимаю, что вы правы. Всегда, когда есть возможность, лучше привлекать к проекту местную рабочую силу. Учту это на будущее.

– В таком маленьком городке, как наш, любая работа на вес золота, – заметил я.

Наконец мы встретились с ней глазами – и оба уже не могли отвести взгляд. Глаза у нее как магниты: когда она на меня не смотрит, я обшариваю взглядом ее всю, и стоит нашим взглядам соприкоснуться…

Сердце билось так сильно, что, кажется, я даже его слышал. Магнит притянул железо; что-то во мне открылось и теперь страстно стремилось навстречу ей, этой незнакомке… желало погрузиться в нее… утонуть в ней… забыться…

Я знал, что и она это чувствует. Медленно, словно во сне, она сделала шаг ко мне.

А я к ней.

Тишину нарушало лишь ее взволнованное дыхание.

Черт, как же хотелось слышать эти прерывистые вздохи снова, и снова, и снова – еще миллион раз!

Еще один шаг навстречу. Ее – и мой.

Мы стоим почти рядом, готовые пересечь невидимую черту.

Ада для меня – незнакомка, но как же я хочу ее узнать! Быть может, наша вчерашняя встреча в баре была не случайной?

Быть может, ремонт Небесного дома – не единственный мой шанс на что-то большее? На нечто такое, что будет моим и только моим?

Хотелось потянуться к ней, бережно взять ее лицо в ладони. Я уже и руки протянул – но, когда сделал еще один шаг, половица под ногой громко скрипнула, и этот скрип заставил нас обоих в испуге отшатнуться.

Ада резко отвела взгляд, тряхнула головой.

– Послушайте, – заговорила она таким резким тоном, какого я от нее еще не слышал. Уже не холодно-профессионально – нет, теперь она была по-настоящему рассержена. – Я приехала сюда работать. А не воплощать в жизнь дурацкие фантазии типа «увези меня, ковбой!».

– Простите, – торопливо ответил я, стараясь не вдумываться в то, что она использует против меня знаменитую песню «The Chicks». – Я не хотел…

Но Ада не дала мне закончить.

– Тот вчерашний поцелуй был жарким, согласна, но ничего не значил. Я просто скучала, а тут подвернулись вы. В любом случае это была ошибка.

Вот как? Ну… ну ладно, бывает. Не знаю только, почему мне так больно. Эта женщина умеет бить словами не хуже, чем Густ кулаками.

И все же она права: это был просто поцелуй.

Даже если для меня – совсем не «просто».

– И больше это не повторится. У нас чисто профессиональные отношения. Это понятно?

Резкий голос, ледяной взгляд. В сравнении с ее смехом – вчера, да и сегодня, когда я упомянул енотоборца, – как удар под дых.

Но признаваться в этом я не собирался.

В конце концов, она права. Она приехала сюда работать – а мне нужно, чтобы она качественно сделала свое дело.

Так что я кивнул и ответил:

– Понятно.

И постарался не вслушиваться в жалобный звон разбитого сердца.

9. Ада

В последние дни я пришла к неожиданному выводу: работать с боссом, которого терпеть не можешь, намного проще, чем с тем, кто тебе симпатичен. Особенно если выглядит он так, словно вышел из женских фантазий о ковбоях в буквальном смысле.

Всю прошлую неделю мне как-то удавалось не оставаться с Уэстоном наедине и не говорить ни о чем, кроме рабочих вопросов. К счастью, вставал он раньше меня и в утренние часы был занят… ну, не знаю уж, чем занимаются ковбои по утрам. Ближе к полудню заезжал посмотреть, что творится на стройплощадке. Обычно находил, чем помочь, а если нет, просто проверял, как у нас идут дела, и возвращался к своим занятиям.

Так что виделась я с ним гораздо меньше, чем в первый день в Мидоуларке. Однако совсем избежать этих встреч было невозможно.

И чем дальше, тем труднее становилось прятаться от Уэстона.

В начале проекта всеми работами руководит Эван. Я фактически становлюсь частью бригады, а кроме того, слежу за тем, чтобы все необходимые материалы нам доставляли вовремя и в нужном количестве.

Кроме того, не следует забывать о соцсетях. Во время работы над проектами я каждый день выкладываю сториз, три раза в неделю – посты с фото, раз в неделю – видео. Может показаться, что это утомительно, но я не жалуюсь; ведь подписчики в соцсетях – основа моей клиентуры, и я рада делиться с ними тем, как идет работа.

Некоторые считают, что я «ненастоящий» дизайнер интерьеров, поскольку этому не училась. Интересно, что они скажут, если узнают, что училась, но вылетела со второго курса?

В интернете, как и в любом другом месте, мудаков хватает, но, по счастью, у меня в «Доме там, где Харт» они почти не появляются. Мои подписчики – милые люди, и, кажется, я им нравлюсь. Не будем слушать вредный голосок в голове, твердящий: «Это только потому, что они никогда тебя не видели!»

Несколько дней назад я запостила фото с Уэстом. Случайно – да и ничего особенного он там не делал, просто стоял на заднем плане и с улыбкой смотрел на дом; но не прошло и пяти минут, как посыпались комменты типа «Придержи лошадку, ковбой!» или «С таким парнем все становится лучше!».

Я читала и очень старалась не злиться.

А тем временем Уэстон в белой футболке, которая, кажется, ему тесновата, изо всех сил лупил кувалдой по стене, разделяющей две спальни.

И при этом издавал такие звуки, что хотелось спросить, не включил ли кто-то на полную мощность термостат.

Да, меня к нему влекло, и это… странно. Обычно со мной такого не случается. Разумеется, я замечаю красивых мужчин; но если бы любой другой красивый мужчина махал кувалдой у меня перед глазами, да еще с такими порностонами – наверное, мне захотелось бы ему врезать.

Но не Уэстону.

– Ада, все нормально? – заботливо спросил Эван. Тут только я поняла, что беззастенчиво пялюсь на Уэстона.

– Да, извини. Что такое? – спросила я.

Мы с Эваном на тот момент работали вместе год с небольшим, но казалось, что я знаю его всю жизнь. Может быть, другом его и не назовешь, но он точно больше, чем просто коллега.

И знает он обо мне больше всех остальных – хотя я с ним не откровенничала. Дело в том, что друг Эвана, Картер, работал вместе с Ченсом, моим бывшим мужем. Так мы и познакомились – а дальше вся плачевная история моего замужества прошла у Эвана перед глазами.

Мы никогда об этом не говорили, но я знаю: если мне что-то понадобится, Эван всегда будет рядом. То, что он поехал со мной в Вайоминг, – достаточное тому доказательство. Впервые я получила работу вдали от Калифорнии; до сих пор все мои проекты реализовывались в Сан-Франциско или его окрестностях. Рассказывая Эвану, что придется ехать в Вайоминг на четыре месяца, я не знала, согласится ли он – но он согласился.

И я ему очень благодарна.

– Ничего, – ответил Эван. – Просто хотел сообщить: всем видно, куда ты смотришь. – Его взгляд скользнул к Уэстону и снова вернулся ко мне.

Я закатила глаза, однако мысленно поблагодарила Эвана. Еще не хватало, чтобы Уэстон заметил, как я на него пялюсь, и вообразил себе что-нибудь не то!

Хотя что-то мне подсказывало: Уэст не из таких. Когда я объявила, что между нами ничего не будет и быть не может, что у нас чисто рабочие отношения – честно говоря, ждала, что он… ну, попробует меня продавить. Хоть немного.

А он не стал.

Он уважает мои границы. Конечно, это самый минимум – хотя для меня и это в новинку. То, как он общается со мной, с бригадой, вообще со всеми, наводит на мысль, что Уэстон – хороший человек.

Однако у меня уже был печальный опыт с парнем, который поначалу выглядел очень милым, – и повторять не хочется. Да и вообще не хочу сейчас никаких отношений. Я наконец-то вернула себе собственную жизнь – и предпочитаю спокойно в ней разобраться.

Я вернулась к ноутбуку со списком материалов, начала отмечать те, что уже заказаны, и проверять подтверждения, когда с крыльца донесся звук, который в разгар ремонта услышишь не каждый день, – стук каблуков.

В дом вошла женщина. Скорее всего, даже без каблуков она была выше меня – а на шпильках ее рост приближался к шести футам. Темные вьющиеся волосы до середины спины, строгая белая блузка с длинными рукавами, широкие черные брюки, кожаная сумка через плечо – из тех дизайнерских, что на вид скромны, но стоят бешеных денег.

Ее глаза (кажется, черные) обшарили комнату в поисках кого-то… и остановились на Уэсте.

У меня упало сердце.

Да чтоб тебя! Я что, целовалась с парнем, у которого есть девушка? Да еще такая шикарная – ни дать ни взять топ-менеджер какого-нибудь нью-йоркского банка!

«Вот, Ада, что бывает, когда тискаешься в баре с незнакомым парнем, не потрудившись даже задать ему пару вопросов!»

Но ведь он тоже со мной целовался! Значит, это и его вина.

Так и знала! Не может он быть таким хорошим, как кажется!

Уэст опустил молоток и задрал край футболки, чтобы вытереть пот с лица.

Ох, блин.

Если сейчас его сфоткать и выложить, через неделю у меня будет не меньше миллиона подписчиков. Впрочем, теперь, когда я на него злилась, меня и это бесило. Почему нам приходится из кожи вон лезть, а мужчине, чтобы все от него кипятком писали, достаточно существовать и быть немного симпатичным?

Встретившись взглядом с незнакомкой, Уэст ей помахал, и лицо его осветилось улыбкой с ямочками. Когда она подошла ближе, он хотел ее обнять, но она его остановила, жестом указав сперва на его блестящую (не только от пота – во всех смыслах блестящую) грудь, затем на свою белоснежную блузку.

Он рассмеялся и жестом пригласил ее к столу, за которым сидела я. Замечательно. Теперь они идут в мою сторону.

– Ада, – заговорил Уэстон, подходя к столу, – хочу тебя кое с кем познакомить.

Я встала, соображая, как бы поделикатнее сообщить этой красотке, что она выбрала себе отстойного бойфренда. Наверное, прямо сейчас не стоит. Лучше как-нибудь потом. Взрывать бомбу там, где идет ремонт, – себе дороже.

– Это Кэм… то есть Камилла, – поправился он, словно не привык к ее полному имени. Однако имя Камилла ей подходило. Звучало очень… по-королевски. – Она адвокат, обеспечивает юридическую сторону нашего проекта.

– Юрист, Уэст, – поправила Камилла. – Юрист – это любой, у кого есть диплом, а адвокат – тот, кто сдал экзамен на допуск к практике. Я пока не сдала.

– Все ты сдала, – ответил он, – просто результатов еще не получила.

Хм. Интересно, каково это – когда рядом человек, настолько уверенный в тебе и твоих способностях?

Камилла закатила глаза, но я увидела, что она с трудом сдерживает улыбку. Выходит, Уэстон на всех так действует?

– Ада, – представилась я, протянув руку. – Рада с вами познакомиться.

– Камилла – но все здесь зовут меня просто Кэм.

Потому что все здесь, включая Уэстона, ее знают… Пожимая руку, я заметила на безымянном пальце левой руки кольцо с огромным бриллиантом – и у меня вновь сжалось сердце. Так они помолвлены?! Господи, ну я и влипла!

– Я никогда еще здесь не была, – заметила она, оглядываясь вокруг. – Уже сейчас можно сказать, что получится замечательно!

– У Ады потрясающие идеи, – подхватил Уэстон, устремив на меня внимательный и ласковый взгляд. – У нее настоящий талант!

– Это сразу видно, – ответила Камилла, тепло улыбнувшись мне.

– Э-э… м-м… – промычала я в ответ, лихорадочно придумывая какой-нибудь пристойный вопрос, который позволит прояснить их взаимные отношения. Если они помолвлены, наверное, Камилла имеет право знать о поцелуе. Хотя я не уверена. У меня никогда не было подруг (да и друзей-мужчин, честно говоря, тоже), я совсем не понимаю, как разбираться с такими проблемами. И почему Уэстон, когда рассказывал о своей семье, не упомянул невесту? – И давно вы вместе?

На этот вопрос оба отреагировали странно. Кэм открыла рот, Уэстон выпучил глаза так, словно они вот-вот выпадут из орбит.

– Но мы не вместе, – ответила Кэм, а Уэстон одновременно с ней сказал:

– Мы с Кэм вроде как родня.

О боже!

То есть она его кузина или что-то такое? А я предположила вслух, что они обручены? Ну, молодец, Ада, ты сегодня просто в ударе!

– Брат Уэста – отец моей дочери, – сообщила Кэм.

Не могу сказать, что стало намного понятнее. Значит, она помолвлена с братом Уэста? Заметив, что мой взгляд метнулся к ее кольцу, Кэм пояснила:

– Нет, с его братом я тоже не обручена. Все сложно, – добавила она, неопределенно помахав рукой.

– Я… ох, прошу прощения. Просто я увидела кольцо и подумала…

Да в рот мне ноги!

– Не беспокойтесь, все нормально, – со смехом воскликнула Кэм. – Приятно для разнообразия встретить кого-то, кто не в курсе моей запутанной истории!

Кажется, в самом деле не обиделась! Из родных Уэстона я пока знакома только с отцом, но, если все они такие, возможно, мне пора отучаться от привычки всегда ждать от людей худшего.

Уэстон, похоже, глубоко пораженный тем, что я сочла Кэм его невестой, сказал:

– Ладно, теперь, когда мы установили, что я не обручен с мамой своей племянницы… – он повернулся к Кэм, – ты привезла мне бумаги на подпись?

Кэм снова рассмеялась.

– Серьезно, Ада, вы сделали мой день! Забавно быть для кого-то загадкой, – сказала она. – Да, здесь несколько документов, связанных с обустройством гостевого ранчо, которые нужно представить в городской совет на этой неделе.

Она поставила на стол свою шикарную сумку. Мне стало стыдно при мысли, что эта сумка за долю секунды покроется строительной пылью – но Кэм, кажется, не возражала.

Перебрав кончиками пальцев несколько файлов, она достала папку из плотного картона. Открыла, перелистнув страницы, показала Уэстону, где подписать, и снова подняла взгляд на меня.

– Так что же, Ада, вам нравится в Мидоуларке? – спросила Кэм.

Она снова мне улыбается! И, кажется, непритворно.

– Здесь здорово! – так же искренне ответила я. К чему делать вид, что горы и бескрайнее синее небо не поразили меня до глубины души? – Правда, города я еще почти не видела, но на ранчо очень красиво!

– Ну, в баре и в кофейне вы были, так что, можно сказать, посмотрели уже половину наших достопримечательностей, – небрежно махнув рукой, заметила Кэм.

Я понятия не имела, откуда она об этом знает – и, должно быть, на лице у меня отразилось недоумение, потому что Кэм добавила:

– У нас в самом деле Очень Маленький Город.

– Совсем как в ромкомах «Холмарк»? – подхватила я, очень надеясь, что моя ирония ее рассмешит, а не обидит.

– Ну, не совсем. Такого количества сексапильных хозяек гостиниц вы здесь не найдете!

– Зато, кажется, у вас монополия на сексапильных ковбоев, – брякнула я, не подумав.

И зря. Уэстон резко повернул ко мне голову, наши глаза на долю секунды встретились – и я тут же об этом пожалела.

Воздух вокруг снова искрился и вибрировал, и все, что мне оставалось, – старательно этого не замечать.

– О, если вы ищете секси-ковбоев, то приехали куда надо! – рассмеялась Кэм.

– С этого места, пожалуйста, поподробнее, – попросил Уэст, небрежно опершись бедром о стол. Как же он меня бесит! – Ты о ком-то конкретно?

Он скрестил руки на груди, и даже краем глаза я видела, что на щеках у него играют знакомые чертовы ямочки.

– О твоем отце, – отрезала я, не поднимая глаз. Эту ошибку я сегодня уже совершала – и абсолютно не жаждала повторять то, что случилось, когда мы с Уэстоном в последний раз смотрели друг другу в глаза.

Кэм захихикала, прикрыв рот ладошкой. От ответа Уэстона меня спасло появление нового человека – маленького человечка, который пулей влетел в гостиную и обхватил Кэм сзади.

– Мама! – пронзительно завопил ребенок. Кэм, все еще смеясь, подхватила девочку на руки и прижала к себе.

– Привет, солнышко! – воскликнула она.

У дочки Кэм оказались мамины черные волосы, но глаза ярко-зеленые, а на щеках очень знакомые ямочки. Одета она была во что-то вроде розовой футбольной формы.

– Райли, – послышался от двери грубоватый голос, – я ведь только что тебе сказал! В дом, где идет ремонт, без каски нельзя!

Я подняла глаза, чтобы узнать, кому принадлежит этот новый голос, – и, что бы вы думали, увидела еще одного ковбоя! Должно быть, Густа.

Было очевидно, что Уэстон с Густом родственники, однако, если Уэст улыбался – Густ хмурился. Волосы и глаза у него были темнее, над верхней губой аккуратная полоска усов. Не много на свете мужчин, которым идут усы, – но Густу они были к лицу.

– Без сказки? – воскликнула Райли, обернувшись к отцу. – Ты мне расскажешь сказку? Вот здорово!

– Не сказку, а каску, – со вздохом ответил Густ и двинулся к нам.

– А что такое каска?

Густ только головой покачал.

– Ну вот, все-таки она тебя сюда затащила! – улыбнулась Кэм. – Из вас двоих она точно упрямее!

Дочка Кэм, обвив руками шею матери и уткнувшись ей в плечо, скосила взгляд на меня.

– А ты кто? – поинтересовалась она.

– Я Ада. А ты кто?

– Райли Амос Райдер, – гордо представилась она.

Девочку назвали в честь деда? Как мило!

– Приятно познакомиться, Райли Амос Райдер, – ответила я, невольно улыбнувшись.

– А у тебя есть второе имя? А как твоя фамилия?

– Извините ее, – вмешалась Кэм, – это ее нынешнее увлечение – у всех спрашивает полные имена и фамилии.

Я кивнула, дав понять, что все в порядке.

– Ада Алтея Харт, – ответила я.

Мама была бы в восторге, услышав, что кто-то интересуется моим вторым именем! Алтеей звали бабушку-гречанку – ту, что много лет назад дала моей двадцатидвухлетней матери денег на переезд в США.

Райли одобрительно кивнула.

– Красиво, – похвалила она. – И картинка у тебя на руке красивая! – И она указала на мое плечо, обвитое татуированным узором.

– Спасибо. А мне нравится твоя розовая футбольная форма.

– На папе тоже есть картинки, но их видно, только когда мы ходим купаться, – сообщила Райли.

Что мне нравится в детях – это непосредственность! Никаких секретов, никакой скрытности: что на уме, то и на языке.

– А дядя Уэст говорит, что у дяди Брукса есть картинка на попе! – добавила она.

Вот-вот! Видите, о чем я?

– Только не знаю какая – дядя Брукс мне никогда не показывал!

Густ шумно вздохнул, а Кэм снова покатилась со смеху.

Я тоже была готова расхохотаться от души. Смех щекотал горло, словно газировка: чувство не то чтобы неприятное – но я совсем не понимала, что с ним делать.

– Райли! – сурово сказал Густ.

– Чего? – невинно откликнулась Райли.

– Неприлично обсуждать чужие попы с теми, кого знаешь меньше пяти минут.

– Ой, извини, – смутившись, пробормотала Райли.

– Все нормально, – сказала я. – Спасибо, что рассказала мне, на ком тоже есть картинки.

– И на этой ноте, – вступила Кэм, – мы с этой маленькой болтушкой едем играть в футбол. – Она перевела взгляд на Райли. – Только сначала что-нибудь сделаем с этой штуковиной на голове, которую твой папа считает хвостиком.

Уэст собрал подписанные бумаги, сам сложил их в папку, а папку убрал в сумку, поскольку руки у Кэм были заняты.

– Кэм, я сделал все, что мог, – пожав плечами, ответил Густ.

Райли издала горестный стон – слишком уж горестный для крохи пяти или шести лет от роду.

– Мама, можно мне сегодня стоять в воротах? Ну пожалуйста! Я не хочу бегать за мячом!

– Посмотрим, как вести себя будешь, – с улыбкой ответила Кэм.

Густ взял со стола сумку и аккуратно повесил ей на плечо.

– Давай, солнышко, покажи всем класс! – сказал он Райли. – Люблю тебя.

Он поцеловал дочку в лоб, а та чмокнула свою ладошку и приложила к его щеке.

– И я тебя люблю.

– Сможешь забрать ее завтра? – спросила Кэм.

– Да, вроде завтра время будет, – ответил Густ. – А если не смогу, пришлю за ней Брукса или Эмми.

Кэм кивнула.

– Спасибо, – сказала она. – Ладно, Райлз, скажи всем «пока».

Райли помахала нам ручкой, и мы с Уэстом и Густом замахали в ответ.

– Люблю тебя, малышка, – сказал Уэст. – Кэм, спасибо за помощь.

– Не за что. Завезу бумаги в городской совет, если что-то пойдет не так, напишу. И, Ада, я очень довольна, что с вами познакомились! Если захотите выпить вместе кофе или что-нибудь такое – дайте мне знать. Дадим кумушкам в Мидоуларке пищу для разговоров.

– Само собой, – ответила я, хоть и понимала, что это очень маловероятно.

Не то чтобы мне не хотелось выпить кофе с Кэм. Честно говоря, она мне очень понравилась! Просто я не умею заводить друзей. И боюсь, что, проговорив со мной дольше пяти минут, она разочаруется. Ада Харт хороша в малых дозах.

– Ладно, всем пока, увидимся, – сказала Кэм и пошла к дверям. Райли снова энергично замахала нам, и я невольно помахала ей в ответ.

Затем повернулась к Уэсту – и увидела, что он смотрит на меня.

Как обычно. Он смотрит на меня, а я на него. Словно больше вокруг и посмотреть не на что!

Так что я решительно перевела взгляд на Густа. Но он, подняв бровь, смотрел на брата, а брат смотрел на меня, и все это походило на какую-то странную игру в гляделки на троих. Определенно, пора было с этим заканчивать.

– Я Ада, – представилась я, протягивая руку.

Еще на секунду задержав взгляд на младшем брате, он наконец повернулся ко мне.

– Густ Райдер. Рад наконец с вами познакомиться, – ответил он и пожал мне руку. Крепко пожал.

Как видно, он из тех мужчин, что готовы принимать женщин всерьез.

– Взаимно. Мне очень понравилась ваша дочка.

Густ покачал головой, но глаза его весело блеснули.

– Да, она классная!

– Ладно, – проговорил, хлопнув в ладоши, Уэст, – а теперь, когда все со всеми познакомились, Густ, давай я тебе покажу, что у нас тут делается.

– Не нужно, – ответил Густ, прислонившись к столу и скрестив руки на груди. – Я хочу поговорить о проекте с Адой.

До сих пор мне не случалось видеть, чтобы Уэст терял жизнерадостность. Но сейчас он определенно… занервничал? Кадык у него заходил вверх-вниз, одной рукой он потирал подбородок, пальцами другой что-то нервно выстукивал на столе.

– Буду рада все вам показать и рассказать, – ответила я, – однако Уэстон знает о проекте то же, что и я.

Не знаю почему – это совершенно на меня не похоже! – но мне вдруг захотелось его успокоить и поддержать.

10. Уэст

За эту неделю я узнал о себе много нового. Во-первых – кто бы мог подумать! – меня влечет к женщине в комбинезоне и с татуировками, которая на меня и смотреть не хочет. Во-вторых, оказывается, я похож на человека, который станет целоваться с указанной женщиной в баре, будучи помолвлен с другой.

Неприятное открытие. С чего бы Ада обо мне такого мнения? Однако раз такое пришло ей в голову – значит, были в ее жизни мужчины, от которых этого можно ожидать.

И это тоже неприятное открытие.

Так легко забыть, что она совсем не знает меня, а я ее – хоть и отчаянно хочу узнать.

Первая неделя подходила к концу, и пока что проект продвигался без сучка без задоринки. Я понимал, что такое везение не продлится вечно, и все же… черт возьми, Ада меня впечатляла! Они с Эваном управляли бригадой, словно опытный капитан кораблем. Говорили так, что наши рабочие умолкали и навостряли уши, стараясь не пропустить ни слова. Ада держалась неизменно спокойно и профессионально. Я слышал, как рабочие говорили, мол, «ей все нипочем и на всех плевать», но не думаю, что дело в этом. Тем более время от времени она отпускала шутки, над которыми покатывается вся бригада. Но затем снова пряталась в свою «профессиональную» раковину, где, похоже, ей было комфортнее всего.

Она вечно ходила с карандашом за ухом, а часто и с карандашами за обоими ушами – погруженная в работу, забывала, что карандаш у нее уже есть. Получались карандашные рожки.

Дурацкое словечко «кавай», кажется, как раз об этом.

Ада мне нравилась. Очень. Но, очевидно, старалась как можно меньше со мной пересекаться; а я сообразительный и умею понимать намеки.

Даже когда сам хочу лишь одного – быть с ней рядом.

Хочу узнать, над чем она готова смеяться так же искренне и заразительно, как тогда в баре. Какую музыку слушает в хорошем настроении и какую – в плохом. Какие у нее любимые блюда.

Хочу знать, откликается ли мне ее тело так же, как ей откликается мое.

Хочу получить еще один шанс.

Но, похоже, об этом и думать не стоило. Ада четко обозначила границу, и я не хотел ее переступать. То есть кого я обманываю? Еще как хотел! Но только если этого захочет она сама.

Наш поцелуй крутился у меня в мозгу, словно запись на повторе. При каждой встрече вспоминал, как плавилась Ада у меня в руках, как ее тело отзывалось на мои прикосновения.

Как она укусила меня за нижнюю губу. Как застонала прямо мне в губы, когда я прижал ее руки к стене над головой.

Мать-перемать, да что со мной творится?!

Я не привык так реагировать на девушек. Никогда и не хотел. Порой даже спрашивал себя: может, со мной что-то не так? Разумеется, что-то со мной неизбежно не так, как и с любым из нас; но такое равнодушие даже к тем, что сами мной интересовались, выглядит странновато, особенно когда растешь вместе с Густом и Бруксом.

Брукс до Эмми был тем еще ходоком. Да и Густ, хоть сейчас это отрицает, до появления Райли предпочитал связи на одну ночь. И сейчас ни одну женщину не подпускает близко: исключением стала Кэм, но не из-за любви – их с Густом связывают дружба и уважение.

После рождения дочери Густ смягчился, перестал так шарахаться от близости; к тому же он любящий и заботливый отец, и женщинам это по душе. Но он по-прежнему держится от всех на расстоянии.

Что до меня – не то чтобы я не хотел отношений, скорее, не готов был связываться с любой, кто проявит ко мне интерес.

Зато теперь страдаю по женщине, которая никакого интереса ко мне не проявляет.

Молодец какой.

Кстати, об этой женщине: подойдя к крыльцу Большого дома, я увидел ее забавный крошечный автомобильчик. Было субботнее утро – для проекта выходной. С раннего утра я оседлал Зигги, своего жеребца, и проехался по горным тропам, а потом заглянул на площадку для выезда, чтобы увидеться с Эмми.

Я взглянул на часы. Уже десять с небольшим – позже, чем я ожидал. Подъехав ближе, увидел, как Ада в гневе лупит кулаком по рулю, а еще через несколько секунд понял по звукам из-за чего. Она пыталась завести машину, но тщетно.

Судя по тому, как выл и трясся этот автомобильчик, поднимаясь в гору в начале недели, удивительно, что он вообще доехал до Вайоминга. Но ясно было, что на здешних дорогах он долго не протянет.

Я подошел к машине и постучал в окно. Ада подпрыгнула от неожиданности, а затем смерила меня рассерженным взглядом. Я лишь улыбнулся в ответ: даже гневный взгляд от нее лучше сотни нежных от любой другой девушки.

– Что-то случилось? – спросил я, когда она открыла дверцу.

– Эта гребаная железяка не заводится! – сердито сообщила она и в изнеможении уронила голову на руль.

– А куда ты собралась? – спросил я осторожно, не желая торопить события.

– Просто хотела съездить в город, купить себе пару толстовок и еще кое-что, – не поднимая головы, объяснила она.

– У нас есть лишний внедорожник, могу тебе одолжить, – предложил я. – Он в гараже.

Ада вздернула голову.

– Серьезно? Одолжишь мне машину?

– Ну да, – ответил я. – Почему бы и нет? На нем все равно никто не ездит.

– Случайно, не вон то синее чудовище? – обеспокоенно поинтересовалась она, бросив взгляд на припаркованный рядом грузовичок Эмми, и я расхохотался.

– Нет, это машина моей сестры. Но обязательно ей передам, что ты считаешь ее радость и гордость «чудовищем».

Ада удивленно расширила глаза – эти чудные переливчатые глаза, которые творят со мной что-то неописуемое. Закусила губу – я сразу вспомнил, как она прикусывала мне нижнюю губу в баре…

– Что ж… м-м… очень любезно с твоей стороны. Здорово. Спасибо.

– У него и ключи уже в зажигании. Пошли. – Я придержал ей дверцу, она вышла из машины, и мы вместе отправились в гараж.

Я подвел Аду к своему старому пикапу «джи-эм-си сиерра». Он не в лучшем состоянии, но вполне на ходу – и намного надежнее того куска ржавого железа, на котором она ездила до сих пор. Да и безопаснее. Настоящий танк – ему никакие дорожные происшествия не страшны.

Он стоял в самом конце гаража, и чтобы его вывести, мне пришлось убрать с дороги свой грузовик. Ада смотрела и только качала головой.

– В жизни не видела столько грузовиков в одном месте! – сказала она наконец.

– Добро пожаловать в Вайоминг, – ответил я, распахивая перед ней дверцу водителя.

– Может быть, если приеду на машине, как у местных, в городе перестанут на меня пялиться? – предположила Ада. – Решат, что я своя?

– Жаль тебя разочаровывать, – ответил я, – но на красивую женщину будут пялиться в любом случае. На чем бы она ни ездила.

Едва произнеся эти слова, тут же о них пожалел. Не потому, что не считал Аду красивой – вовсе нет! Но я почувствовал, что нарушаю ее границы.

Она тоже это почувствовала – и почти зримо отстранилась, закрылась от меня. Вот черт!

Ада отвернулась и промолчала. Секунду спустя заглянула в кабину – и плечи ее поникли.

– Я не смогу ее водить, – сказала она. Никогда еще я не слышал у Ады такого тихого, робкого голоса.

– Прости, – быстро сказал я. – Зря я это сказал. Но это же не значит…

– Нет, действительно не смогу. В прямом смысле, – сказала она, опустив глаза и нервно теребя серебряные кольца на руке. – Я не умею ездить на механике.

Об этом я совсем не подумал. Честно говоря, и забыл, что у этого пикапа механическая коробка передач. И все-таки что-то в ее ответе насторожило мой разум и глубоко, болезненно отдалось в сердце. Мало ли людей не умеют водить машины с ручной передачей – даже здесь, в Мидоуларке! Но я почувствовал, что здесь дело намного серьезнее.

– Черт, извини, – ответил я, лихорадочно соображая, как сформулировать свое предложение так, чтобы Ада не бросилась от меня наутек. Пусть я не так много о ней знаю – уже усвоил, что любого неловкого слова она пугается, будто лошадь полиэтиленового пакета. Но так ничего и не придумав, выпалил просто: – Я тебя отвезу. Мне тоже кое-что нужно в городе.

Ада снова закусила губу. Я уже выучил: так она делает, когда задумывается. На меня, разумеется, не смотрела – уставилась в землю.

– Наверное… – начала она неуверенно, а затем решилась: – Да, хорошо.

– Моя машина вон там, – указал я на коричневый пикап позади нас. Вместе с ней подошел к пассажирскому сиденью, открыл дверцу и подождал, пока она усядется.

Но она медлила у двери, о чем-то напряженно размышляя. Неужели готова сдать назад?

– Знаешь, – сказала она наконец, – наверное, не стоит. Спасибо за предложение, но это ведь не к спеху. Не хочу портить тебе выходной.

Портить выходной? Да я на своем пикапе с обрыва слечу, если после этого смогу хоть несколько минут провести с ней наедине! Только ей об этом знать не обязательно.

– Ты ничего не испортишь. Я в любом случае собирался в город, а тебя надо подвезти. – Я очень постарался, чтобы это прозвучало безлично, по-деловому. Деловые отношения ее не пугают.

– Нет, правда…

Ну все, лопнуло мое терпение!

– Ада, садись в машину!

Прозвучало резче, чем я планировал, – как приказ. Ада резко выпрямилась и наконец обожгла меня уничтожающим взглядом.

– Не надо указывать мне, что делать, – отчеканила она. – По субботам ты мне не босс.

– Буду указывать, когда ты ведешь себя глупо, – отрезал я. Обычно я таких вещей не говорю, да и вообще так себя не веду – но сейчас ничего не мог с собой поделать, очень уж она меня взбесила. – Ада, я тебе не руку и сердце предлагаю – просто хочу подвезти!

Такой ответ пришелся ей не по вкусу, но отступать я не собирался. Несколько секунд мы гневно смотрели друг на друга. И я этому радовался: пусть в глазах у нее полыхало пламя, даже это лучше тех редких холодных взглядов, что я получал от нее всю неделю.

– Ладно, – наконец выдавила она из себя и села в машину.

– Надо бы проверить, какая погода в преисподней, – пробормотал я сквозь зубы, захлопывая дверь.

– Я все слышу, – сообщила Ада.

– Вот и отлично, – отрезал я.

Обойдя пикап спереди, я открыл дверцу со стороны водителя и сел за руль. В ту же секунду до меня дошло, что мы с Адой оказались наедине. В тесном замкнутом пространстве.

Бежать ей было некуда – и я решился на то, чего, возможно, делать не следовало.

Взяв ее за руку, лежащую на сиденье, положил ее ладонь на ручку переключателя передач и накрыл своей рукой. Она попыталась отдернуть руку, но я не дал.

– Что ты делаешь? – воскликнула она сердито и растерянно.

– Учу тебя управляться с ручной коробкой передач.

– Я не хочу учиться!

– Неправда, – ответил я.

Ада возмущенно фыркнула, но спорить не стала. Так я и знал – не сомневался, что она хочет научиться, прочел по лицу. И радовался, что могу что-то для нее сделать.

– Смотри, сейчас переключатель в нейтральной позиции. Его можно двигать вверх… – Я сдвинул рукоять вверх, по-прежнему держа руку поверх ее руки, – или вниз, вот так. Слышишь щелчки?

Ада кивнула, постаравшись принять скучающий вид, но я видел, что ей совсем не скучно.

– Когда поедем, я не смогу смотреть одновременно на дорогу и на тебя, так что лучше отвечай словами.

– Слушаюсь, сэр! – выразительно закатив глаза, откликнулась Ада.

На такой ответ мой член отреагировал неожиданно и очень остро. Может, зря я это затеял? Однако теперь поздно отступать.

– У машины на механике не две педали, а три. Чтобы тронуться с места, нужно выжать газ и сцепление так, чтобы они прошли как в море корабли.

– Понятия не имею, что это значит.

– Это значит, навстречу друг другу. Сначала давишь на сцепление. Потом выжимаешь газ и одновременно отпускаешь сцепление так, чтобы они встретились ровно посередине.

– И тогда машина поедет?

– Правильно, – ответил я, подтверждая свои слова делом.

Пикап тронулся и выехал из гаража; я наслаждался тем, что наши руки соприкасаются, и ни о чем другом думать не мог. Отъехав немного, переключил рычаг в нейтральную позицию и остановился.

– Когда останавливаешься, нужно переключиться на нейтралку, иначе конец.

– Конец? – переспросила она.

Я включил первую скорость, а затем снял ногу с педали сцепления. Мотор закашлялся и заглох.

– Вот так, – пояснил я. Убрал руку – и немедленно об этом пожалел, но мне нужно было завести двигатель заново. Сделав это, я тут же снова накрыл руку Ады своей. – Как только машина начинает двигаться, – продолжил я, – переключаем на вторую. – Я нажал на сцепление и сдвинул рычаг. – Примерно на пятнадцати милях в час переключаешься на третью – педаль, рычаг – и так далее.

– И каждый раз, когда двигаешь рычаг, одновременно давишь на сцепление? – уточнила она.

– Да. Давишь на сцепление, отпускаешь газ, переключаешь рычаг.

– Нелегко все это запомнить, – тихо сказала она.

– Не так сложно, как кажется, – ответил я. – Сама увидишь.

Дальше мы некоторое время ехали молча. Я видел, что Ада сосредоточена на мне, на наших руках, на том, что я делаю, что старается все это запомнить и усвоить, – и не приставал к ней с разговорами.

Просто был рядом.

Через несколько минут Ада сказала:

– Я была замужем. – Тем же тихим, робким голосом, каким призналась, что не сумеет вести мой пикап.

Я промолчал. Не повернул головы, не шевельнулся – постарался, чтобы даже не дрогнула рука, лежащая на ее руке. Было удивительно, что Ада начала рассказывать о себе – и не хотелось, чтобы она тут же умолкла.

– У нас была одна машина на двоих. С ручной коробкой передач.

– И ты не умела ее водить? – спросил я, невольно сжав руль.

– Не умела. И выходила из дома только недалеко, туда, куда можно дойти пешком, – или просила бывшего мужа меня подвезти.

– А он не пробовал тебя научить?

– Он говорил: мне не нужно учиться, ведь он всегда рядом и отвезет меня, куда захочу.

Перед моим мысленным взором мелькнул образ Ады, запертой в четырех стенах, будто птица в клетке, – и от этого голова пошла кругом. Попадись мне этот ублюдок, кажется, придушил бы его голыми руками!

– Поначалу мне это казалось милым – что он готов сам всюду меня возить. Я думала, он так обо мне заботится. Но через несколько недель начала чувствовать себя, словно в капкане.

– Мне очень жаль, – пробормотал я, не зная, что тут еще сказать.

– Все нормально. Это в прошлом, – просто ответила она.

Я смотрел только на дорогу. Боялся, стоит взглянуть на нее – и не удержусь, заторможу прямо посреди шоссе и прижму ее к себе.

Только у последнего светофора перед въездом в город, притормозив, я осмелился к ней повернуться. Моя рука по-прежнему лежала поверх ее руки; кончиками пальцев я ощущал биение ее пульса.

– Ада, если позволишь, я научу тебя водить машину с ручной передачей. И ты никогда больше не будешь чувствовать, что попала в капкан.

Она смотрела в сторону и молчала. Мне ничего не оставалось, кроме как ехать дальше. Прошло еще несколько минут, и с соседнего сиденья до меня донеслось едва слышное:

– Спасибо.

Я молчал, не зная, что делать дальше. Говорить что-то, втягивать ее в разговор? Или оставить в покое? Как для нее будет лучше?

По счастью, принимать решение мне не пришлось. Ада заговорила первой:

– Тебе в самом деле нужно что-то купить в городе или ты просто решил проявить любезность?

Я улыбнулся и ответил честно (ну, почти честно – незачем ей знать, как страстно я желаю остаться с ней наедине):

– И то и другое.

– Извини, если лезу не в свое дело – просто пытаюсь отвлечься от того, что вот так вывалила на тебя всю свою подноготную, – но что тебе понадобилось «в городе»? – На слове «город» она изобразила пальцами в воздухе кавычки.

Секунду поколебавшись, я ответил:

– Предпочитаешь удобный ответ или честный?

– Честный, – без колебаний ответила она. – Я только что поведала о своем неудачном браке. По части печальных признаний ты вряд ли меня перещеголяешь.

– Ты показала свою подноготную, а я в ответ должен показать свою? – невольно улыбнувшись, спросил я.

– Что-то вроде того, – ответила она. И, кажется, тоже слегка улыбнулась.

– Ладно, – сказал я. – Мне нужно забрать в аптеке антидепрессант, а по субботам аптека закрывается в полдень, так что мы как раз успеваем вовремя.

Я не возражал рассказать об этом Аде. Почему бы и нет? Я не делаю секрета из своей болезни – и чем больше Ада знает обо мне, тем лучше.

Нравится мне это или нет, но депрессия – часть меня.

И с этим ничего не поделаешь.

Ада снова замолчала, и наконец я, не выдержав, сказал:

– Вот так мы оба узнали друг о друге много нового.

– Ага, – со слабой улыбкой ответила она. – Откровенность за откровенность и все такое?

– По-моему, неплохо вышло. А тебе как кажется?

– Да, пожалуй, – ответила она. – Я… м-м… – Немного поколебавшись, она продолжила: – Спасибо. Теперь не так глупо себя чувствую из-за того, что такое на тебя вывалила. Оказывается, я не единственная, с кем в жизни случалось всякое дерьмо.

Нет, подумал я. Не единственная.

И я, оказывается, тоже.

11. Ада

Не знаю, что на меня нашло – с чего я принялась рассказывать Уэстону о своем бывшем муже и какой ждала реакции. Может, думала, что он перестанет пожирать меня взглядом. Или хотя бы прекратит смотреть с каким-то непонятным, тягостным для меня восхищением.

Но ни того, ни другого он не сделал. Вместо этого остановился на светофоре, взглянул мне прямо в глаза и сказал то, чего я никак не ожидала услышать. Даже не подозревала, что мне настолько нужны эти слова: «Ты никогда больше не будешь чувствовать, что попала в капкан».

Отзвуки этой фразы звенели во мне торжественным колоколом. Уэст сказал – и я ему поверила. Не знаю почему. Быть может, из-за бескрайнего вайомингского неба, под которым просто невозможно ощущать себя несвободной?

Остаток дороги прошел без приключений. У меня была возможность подумать и о том, что сказал Уэст, и о том, что произошло дальше – когда, не желая, чтобы я считала себя единственной жалкой лузершей в этой машине, он рассказал о своей депрессии.

Честно говоря, такого я и предположить не могла. Уэст выглядел вполне довольным жизнью. Хотя, кажется, депрессия – это не о том, как выглядишь или какое впечатление производишь, а о том, что чувствуешь на самом деле.

Потом мы еще немного поговорили. Уже на безопасные темы: какие у меня любимые блюда, все ли меня устраивает в работе над проектом и так далее. Разговаривать с Уэстоном оказалось легко. Я и оглянуться не успела, а мы уже въехали в центр Мидоуларка. Я хотела купить несколько толстовок, теплую куртку и перчатки. Думала, для этого надо найти магазин одежды, но, когда сказала Уэстону, что ищу, он свернул к тротуару на Главной улице и припарковал машину у магазина, вывеска которого сообщала, что здесь продаются запчасти для тракторов.

– Вряд ли здесь найдется то, что мне нужно, – заметила я.

– Поверь, в этом месте найдется ВСЕ, – заверил он. – Причем вдвое дешевле, чем в любом другом.

Он вышел из машины, и я вслед за ним.

– Справишься одна? – спросил он.

Я закатила глаза и смерила его убийственным взглядом. Думала, это хоть немного его смутит – но он и глазом не моргнул, только сверкнул своей убийственной улыбкой и продолжал:

– Мне нужно забрать лекарство в аптеке и сапоги у сапожника. – И он кивнул в сторону вывески на другой стороне улицы.

Здесь еще и сапожник есть? Хотя чего я ждала от города Мидоуларк в центре Вайоминга!

– Встретимся здесь через полчаса?

Я кивнула. Какой-то голос внутри меня хотел попросить его остаться, но этому голосу я твердо решила воли не давать. Не знаю, почему этот человек так на меня действует, но рядом с ним я как будто взлетаю и парю в воздухе. Не то чтобы неприятное чувство, но очень уж непривычное.

Парю в воздухе – и в то же время прочно стою на ногах, ибо Уэстон постоянно дает понять, что уважает мое личное пространство и мои границы.

Не обожгись я прежде, могла бы поверить, что он и вправду хороший, вполне достойный человек.

Жаль, что на самом деле таких не бывает.

– Конечно, – ответила я.

Он приподнял шляпу и зашагал прочь по улице, а я смотрела ему вслед, очень стараясь не обращать внимания на бабочек в животе. Что-то эти тупые насекомые совершенно распоясались. Совсем как полчаса назад, когда Уэстон приказал мне садиться в машину.

Трудно было поверить, что нужные мне товары найдутся в лавке запчастей для тракторов, – однако я быстро обнаружила, что ошибалась. У самого входа бросилась в глаза стойка с кучей черных, желтых и зеленых толстовок «Кархартт» – распродажа, по тридцать долларов за штуку.

Ничего себе!

В бутике возле дома моих родителей в Сан-Франциско такие же стоят вдвое дороже! М-да, похоже, у жизни в маленьком городке есть свои преимущества.

Перебрав толстовки, я вытащила черную и зеленую, а затем отправилась смотреть, чем еще здесь торгуют.

Тракторные запчасти – или, по крайней мере, что-то похожее – здесь действительно имелись. Но кроме них чего только не было! Куча одежды, разные инструменты, домашняя утварь, товары для ремонта (этот отдел я решила навестить в следующий раз и прошерстить повнимательнее), а также отдел с конфетами на развес.

Обнаружив диспенсер с мармеладными колечками, я потеряла разум – схватила пакет и наполнила его мармеладом доверху. Затем прошлась по магазину, присмотрела себе кое-что еще – вязаную шапку, перчатки и куртку, которую тоже продавали со скидкой – и двинулась к кассе.

За кассой меня ждал симпатичный блондин – не такой красавчик, как Уэстон, но тоже ничего. Да, теперь, видя красивого мужчину, я первым делом сравниваю его с Уэстоном.

– Все нашли, что хотели? – поинтересовался он, как-то чересчур пристально в меня вглядываясь.

– Да, спасибо, – ответила я, и он начал пробивать товар.

– Раньше я вас здесь не видел, – заметил он почти обвиняющим тоном.

Такое беззастенчивое любопытство начало меня бесить.

– У вас ко мне какие-то вопросы? – поинтересовалась я, смерив кассира своим фирменным уничтожающим взглядом, и приложила карту к терминалу.

Он зримо шарахнулся, и я поняла, что вопросов не будет. Вот и славно.

Несколько секунд картридер читал карту – а потом раздался этот жуткий, мерзкий звук, от которого мне захотелось заползти под коврик. Что будет дальше, я уже догадывалась.

– Хм, – сказал кассир, – простите, но ваша карта отклонена. Может быть, попробуете другую?

Только вот других карт у меня не было. Эта кредитка – единственная, взятая на мое имя, а не на бывшего мужа. Пользоваться его картами после развода я, разумеется, не могу, новых кредитов мне не дают, а на этой карте, как видно, деньги кончились.

Торопливо произведя в уме кое-какие вычисления, я сообразила, что за последнюю пару недель наверняка превысила свой лимит.

Вот блин!

– Я… я… – начала я, заикаясь. – Подождите, проверю…

Я вытащила бумажник, лихорадочно соображая, как выпутаться из этой ситуации.

Но ничего придумывать мне не пришлось – на окошко терминала легла другая карта, и голос Уэстона из-за спины произнес:

– Попробуй эту.

Я вовсе не хотела, чтобы он меня спасал! Не нужно мне, чтобы меня опекали! Вот что я получила за свою откровенность в машине – еще один мужчина решил взять меня под крылышко!

– Должно быть, твоя кредитная компания решила, что карту украли, – со смехом добавил Уэстон.

Я знала, что это не так. Однако блондинистый кассир рассмеялся вместе с ним – и мне стало немного легче от того, что Уэстон меня прикрыл и избавил от позора.

– Да, бывает такое, – заметил кассир. – Как продвигается твой проект в «Ребел блю»?

– Отлично продвигается, Кенни. Спасибо, что спросил. – И, указав на меня, Уэст добавил: – Кстати, ты только что познакомился с руководительницей проекта.

Кассир по имени Кенни снова на меня уставился – но уже совсем по-другому.

– Добро пожаловать в Мидоуларк, – сказал он наконец.

– Ладно, пока, – сказал Уэст и, подхватив пакет со всем моим добром, направился к выходу.

Едва мы вышли на улицу, я остановилась и смерила взглядом Уэстона. Он тоже остановился и терпеливо ждал, словно заранее знал, что услышит.

Что ж, не буду его разочаровывать.

– Ты вовсе не обязан был мне помогать. Я могу сама о себе позаботиться, – отрезала я.

– Конечно, не обязан, – ответил он. – Просто надоело смотреть, как ты дрожишь и стучишь зубами каждое утро, а одолжить у меня куртку отказываешься.

Да, отказываюсь! В тот единственный раз, когда я надела куртку Уэста, ее запах свел меня с ума – я чуть было еще раз его не поцеловала!

– Да, потому что планировала купить свою, – рявкнула я.

– И этот план, как я смотрю, отлично сработал?

– Я могла и сама разобраться, – ответила я, хотя в глубине души в этом сомневалась. Вполне возможно, ушла бы без покупок. И даже в лучшем случае пришлось бы хлопать глазками и кокетничать с этим Кенни, чтобы он согласился продать мне куртку в долг.

– Ада… – заговорил Уэстон, потирая висок (ну надо же, можно подумать, это я ему все нервы вымотала!). – Я сделал для тебя то же, что сделал бы и для любого другого.

Такое признание меня совсем не обрадовало – хоть я и постаралась отмахнуться от этого ощущения.

– Если тебе это так неприятно, можем все вернуть в магазин.

Ох, нет, вот этого совсем не хочу!

– Но тебе нужна куртка. И твоя карта не работает, а моя сработала. Отдашь позже. – Взглянув на меня, он добавил: – Если тебе от этого станет легче, можешь даже отдать с процентами.

От мысли отдать с процентами – нет, но от того, как у него на щеке слегка, словно нехотя, проступила ямочка, пожалуй, действительно стало легче.

– Хорошо, – сказала я.

– Значит, договорились, – откликнулся он.

Домой мы ехали в молчании, под звуки софт-рока из динамиков: Том Петти, «The Eagles», «Fleetwood Mack», Стив Винвуд.

Без всяких уроков вождения.

Зато каждую секунду я вспоминала о том, как он накрыл ладонью мою ладонь.

И мечтала, чтобы это повторилось.

12. Ада

Каждое утро на ранчо «Ребел блю» прекрасно, но, встав пораньше в воскресенье, я поняла, что воскресенья здесь станут моим любимым днем недели.

Обычно я не склонна вскакивать на рассвете. Жаворонком меня не назовешь – как и совой; скорее уж, я чокнутая птичка, которая рано ложится и поздно встает. Но и в бревенчатом доме среди сосен, и в самом прохладном горном воздухе витает что-то неощутимое, от чего рано вставать становится намного легче и приятнее.

Даже не помню, было ли на этой неделе хоть одно утро, когда я проснулась по будильнику? Кажется, нет. Для меня это большая редкость. По воскресеньям я будильник не завожу, но на «Ребел блю» это не имеет значения: здесь каждый день встаешь с первыми лучами солнца.

Я выбралась из-под одеяла, умылась, совершила обычный утренний косметический ритуал. Особых планов на сегодня не было – по выходным я стараюсь не работать. Не всегда получается, но, по крайней мере, пытаюсь. Натянула через голову новую черную толстовку, надела легинсы, а поверх них сунула ноги в толстые шерстяные носки, которые пару дней назад кто-то оставил у моей двери.

К одному была пришпилена записка: «Полы у нас холодные».

Надев эти носки в первый раз, я тут же поняла, что не хочу с ними расставаться.

Так и пошлепала на кухню, чтобы перехватить йогурт из холодильника – но, едва подошла ближе, в ноздри мне ударил аромат сливочного масла и бекона. Не так уж часто я пускаю слюнки – а вот от запаха, доносящегося с кухни Большого дома, и вправду потекла слюна.

У плиты стоял Амос в выцветших джинсах и клетчатой рубахе, с влажными полуседыми волосами.

Заметив меня, он тепло улыбнулся. Из семейных фотографий, рассеянных по всему дому, у меня сложилось впечатление, что Уэст пошел в мать – однако теперь я поняла, что и от отца он кое-что унаследовал.

– Доброе утро, – сказал Амос. – Как спалось?

– Отлично! – ответила я. – Я у вас тут каждую ночь сплю как сурок. – И это тоже для меня редкость. – Спасибо, что позволили мне остаться. Здорово жить так близко к месту работы.

– Мы вам только рады. Удобно устроились?

Я подумала о том, что вся моя одежда перекочевала из чемодана в пустой шкаф, что для поездок на работу мне предложили собственный пикап, а в конце дня, возвращаясь в Большой дом, я чувствую себя так, словно действительно еду домой, – и ответила искренне:

– Да, очень удобно. Мне у вас нравится.

– Вот и славно. А нам нравится, что вы здесь, особенно Уэстону.

Сердце у меня подпрыгнуло. О господи! Неужели Амос что-то знает?

– Он впечатлен тем, как вы работаете. Каждый божий день твердит, как мы правильно сделали, когда наняли вас.

Он говорит… о том, как я работаю? Со своим отцом? Он впечатлен?

Ну… ну что ж… очень мило с его стороны. Так я и сказала Амосу. А потом спросила:

– А где он?

Не то чтобы мне сильно хотелось это выяснить.

– Уэстон поднимается раньше всех нас. Должно быть, он уже где-нибудь на пастбищах с Вейлоном. – Ну да, разумеется: где Уэстон, там и его пес. – Не удивлюсь, если прыгает с обрыва в ледяное озеро! – со смехом добавил Амос. Слушая, как он говорит о своих детях, я всегда задумывалась: а что мои родители говорят чужим людям обо мне?

Помолчав немного, Амос снова заговорил:

– Уэстон долго этого ждал. Он любит этот старый дом, – добавил он с легкой улыбкой, выливая на разогретую сковородку с беконом прямо-таки непристойное количество сырых яиц.

– Прекрасный дом, – ответила я. – Вы там выросли?

– Да.

– Но для своей семьи решили построить новый? – с любопытством спросила я. Мне хотелось узнать больше об истории «Ребел блю». Взгромоздившись на высокий табурет в углу стойки, я приготовилась выслушать историю.

– Точно, – ответил Амос. – Мы с отцом… – он на мгновение запнулся, между сведенных бровей прорезалась глубокая морщина, – не слишком-то ладили. – Я кивнула – это мне было понятно. – Я хотел, чтобы мой брак, моя семья была совсем иной. Поэтому и решил начать новую жизнь на новом месте. Мы переехали сюда за пару недель до рождения Августа.

Еще в первый день в «Ребел блю» Уэст упоминал, что отец – единственный, кто называет его самого, его брата и сестру полными именами. Значит, Август – это Густ.

У меня оставались вопросы, но я решила, что расспрашивать дальше будет не слишком вежливо и лучше сменить тему.

– Какой у вас… м-м… обильный завтрак! – Да уж, сменила тему. Молодец.

На это Амос заулыбался во весь рот.

– А как же! Ведь за завтраком у нас собирается вся семья! – При упоминании «семьи» он прямо-таки лучился радостью и гордостью. – Разумеется, будем очень рады, если вы к нам присоединитесь. Но понимаю, сегодня у вас выходной, возможно, вы хотите посидеть в тишине – так что, если пожелаете, я вам положу, и вы унесете завтрак к себе…

Вообще-то я не особо люблю большие компании. И мне неловко, и окружающим радости мало. Сижу с мрачной физиономией, молчу и всем порчу настроение.

– Что вы, не надо! – сказала я. – Просто возьму себе что-нибудь в холодильнике…

– А с нами посидеть не хочешь? – послышался из-за спины голос Уэстона, и тут же откуда ни возьмись вынырнул Вейлон и подлез мне под руку, чтобы я его погладила.

Не раздумывая, я обернулась – и тут же обнаружила, что этого лучше было не делать. К встрече с Уэстом в это чудное воскресное утро жизнь меня не подготовила.

Он, должно быть, вернулся с пробежки; тяжело дышал, грудь еще бурно вздымалась, а белая толстовка с пятнами пота во всех положенных местах липла к телу так, что Уэст напоминал картинку из календаря с горячими парнями.

Я мысленно сделала себе заметку: как-нибудь потом погуглить «календари с ковбоями». В конце концов, остается слабая надежда, что ранчо «Ребел блю» пробудило во мне страсть к ковбоям вообще. А не к одному-единственному.

Окинув взглядом его фигуру и добравшись до лица, я встретилась с усмешкой. Он поймал меня на месте преступления, и, как будто этого было мало – еще и именно этот момент выбрал, чтобы мне подмигнуть!

Да как подмигнуть! По спине у меня прошла волна жара, и не удивлюсь, если сам собой открылся рот.

Да чтоб его!

Однако Уэст еще и задал вопрос. И ждал ответа.

– Как-нибудь в другой раз, – пробормотала я наконец.

– Ты тоже с нами сидеть не будешь, пока не примешь душ, – вклинился Амос. – От тебя потом несет за милю.

Уэст закатил глаза. Затем, бросив на меня еще один взгляд, неторопливо приподнял край толстовки и утер пот со лба. Черт бы его побрал – этот человек прекрасно знает, что со мной делает! Я очень старалась на него не пялиться, но, разумеется, пялилась все равно.

– Ладно, ладно, иду! – откликнулся он. Развернулся и вышел из кухни, но в дверях добавил: – И все-таки уговори Аду с нами позавтракать!

Я повернулась к Амосу. Тот откровенно ухмылялся, однако сказал только:

– Я вам положу, поешьте у себя.

На это я ответила взглядом, в котором, будем надеяться, читалась благодарность.

В этот момент за спиной распахнулась входная дверь, и в кухню ворвались новые голоса – на сей раз целых два.

– Говорю тебе, – мужской голос, который показался мне смутно знакомым, – чинить это синее убоище – дохлый номер, давай купим тебе новый пикап!

– Я со своей машиной не расстанусь, – решительно отвечал женский голос. – Куда она, туда и я.

В кухню вошли двое. Мужчину я узнала – это был бармен Брукс; логика подсказала, что брюнетка рядом с ним – сестра Уэстона Эмми.

Эмми была высокой – должно быть, на пару дюймов выше меня, – с буйной темной гривой, рассыпанной по плечам, словно она только что скакала во весь опор. От каждого ее движения, взгляда, поворота головы исходило ощущение какой-то удивительной свободы.

Сама я всю жизнь провела словно в клетке – и при первом же взгляде на эту женщину ощутила жгучую зависть.

– Привет, Картошинка! – поздоровался Амос. – Доброе утро, Люк.

Эмми послала отцу воздушный поцелуй; Брукс кивнул Амосу, а затем снова повернулся к ней.

– Ладно, – сказал он, глядя на нее так, что мне даже неловко стало. – Но ты, сладкая, будешь мне должна!

Эмми просияла еще сильнее; Брукс обнял ее за плечи, привлек к себе и чмокнул в висок. В этот момент, окинув взглядом кухню, Эмми заметила меня.

Высвободившись из объятий Брукса, явно этим разочарованного, она протянула мне руку.

– Привет! Вы, должно быть, Ада? А я Эмми.

Теперь и Брукс меня заметил – и губы его растянулись в заговорщической усмешке.

– Так-так! – сказал он. – Да ведь это та самая девчонка, что сбежала из бара, не заплатив!

Эмми недоуменно взглянула на Брукса, снова на меня, на миг нахмурилась, а затем в ее глазах сверкнуло понимание.

– Погодите-ка… так это вы та девушка, что целовалась в баре с моим братом?

Никогда прежде я не мечтала превратиться в рака-отшельника, но все когда-то бывает в первый раз. Сейчас все на свете бы отдала за возможность спрятаться в раковину и не вылезать.

За спиной выразительно прочистил горло Амос. Черт, да лучше бы меня на костре сожгли!

– Простите, – поспешно сказала Эмми. – Я не знала, что та загадочная незнакомка в баре и дизайнер из Сан-Франциско – один и тот же человек…

– И я не знал, – с усмешкой подхватил Брукс.

– Помолчи, Люк! – цыкнула на него Эмми. – Серьезно, извините меня, – договорила она, повернувшись ко мне. – Вечно я сначала говорю, а потом думаю.

– Ничего страшного, – ответила я, хотя мечтала только убраться отсюда, подальше от понимающей ухмылки Брукса. – Счет я оплачу… – пробормотала я, обращаясь к нему.

– Не нужно, – покачал головой Брукс. – После того, как вы побили мировой рекорд в беге, удирая из «Сапога дьявола», Уэст заплатил за вас обоих.

Ну да, разумеется. Ох уж этот Уэст, вайомингский супергерой.

Эмми пихнула Брукса локтем в бок, но это его не смутило. Он просто снова привлек ее к себе и крепко обнял. Несколько мгновений Эмми упиралась, но скоро прижалась к его груди и расслабилась – так, словно в его объятиях готова была провести всю жизнь.

Брукс прижал ее к себе и поцеловал в макушку.

Мне вспомнилось, что говорил об этой паре Уэст: «Они как одно целое. Понимаете, о чем я?»

Да, теперь поняла.

Я не самый обаятельный человек на свете. Всегда это подозревала, а к концу моего злосчастного брака подозрение переросло в уверенность. По большей части меня это не беспокоило. Но сейчас, когда смотрела на Брукса и Эмми, что-то сдавило мне грудь, и впервые за долгое время я спросила себя, каково это – когда ты кому-то нравишься. Нет, не просто нравишься; когда тебя любят…

Ну вот, нашла чем заморочиться в половине восьмого утра в воскресенье!

В этот момент перед носом у меня оказалась огромная тарелка с едой. Я подняла глаза – и встретилась с виноватым, но и слегка заговорщическим взглядом Амоса. Точно так же он смотрел на меня, когда Уэстон вернул мне сумку в мой первый день на «Ребел блю».

Тарелка, приготовленная Амосом, походила на шведский стол в миниатюре: здоровенный кусок яичницы с беконом и помидорами, два вида тостов, картофельные оладьи и кексы, кажется, с бананом и орехами. Такие кексы хранились у Райдеров в кладовой, и я уже несколько раз ими угощалась.

– Подождите, а вы с нами есть не будете? – спросила Эмми. Мне показалось, что в голосе у нее звучит искреннее разочарование.

– Картошинка, не приставай к человеку, – вмешался Амос. – У нее сегодня выходной.

Эмми, поникнув, кивнула.

– Давайте как-нибудь выпьем вместе по чашечке кофе! – предложила она.

Уже вторая женщина из семьи Райдеров приглашает меня на кофе! Для человека, не привыкшего получать приглашения, ни дружеские, ни иного рода, это… непривычно. И, пожалуй, приятно.

– Я знаю, что и Тедди не терпится вас увидеть! – добавила Эмми. Тедди уже несколько раз после моего приезда мне писала, но встретиться нам пока не удавалось – я безвылазно сидела на ранчо, а у нее болел отец, и она ухаживала за ним. – Может быть, соберемся в пятницу?

– Да, может быть, – небрежно ответила я. – Ближе к делу посмотрим.

По лицу Эмми я прочла: она понимает, что этот ответ означает «скорее всего, нет».

Очень знакомое выражение лица. Всю жизнь слыву грубой, мрачной, нелюдимой букой. Положим, я и вправду не то чтобы излучаю позитив; но разгадка проста – я стесняюсь. Плохо понимаю, как вести себя с людьми. Совсем не умею держаться так, как все в этой семейке – словно для них общение самое обычное и простое дело. Я никогда не знаю, что сказать, чтобы понравиться, как сделать, чтобы человеку захотелось и дальше иметь со мной дело. Вечно всех разочаровываю. А если от меня одни разочарования, к чему напрягаться?

Опасаясь, что Эмми начнет настаивать, я поскорее повернулась к Амосу.

– Спасибо вам большое за завтрак! – А затем снова к Эмми и Бруксу: – Эмми, очень рада с вами познакомиться! Брукс, с вами мы уже знакомы, но это тоже неплохо.

И Эмми, и Амос засмеялись. Слава богу.

Я встала, подхватила тарелку и направилась к себе.

– Надеюсь, скоро увидимся! – крикнула Эмми мне вслед.

Мимо ванной на втором этаже, где Уэст принимал душ, я прошла ускоренным шагом. Шум льющейся воды из-за двери наводил на мысли, которыми лучше было не увлекаться.

У себя в комнате села за стол, чтобы поесть и заглянуть в телефон. Некоторым лучшим своим идеям я обязана бездумному листанию «Пинтереста» по выходным. Однако, сунув руку в карман толстовки, смартфона там не обнаружила. Черт, похоже, оставила на кухне!

Стоит ли за ним возвращаться? Во втором раунде от Амоса, Эмми и Уэстона мне точно не отбиться – все-таки уговорят остаться и позавтракать с ними. Но, может быть, это не так уж страшно? Райдеры мне нравятся (один Райдер – даже слишком). Взвесив свои возможности, я решила, что лучше попробовать вернуть телефон сейчас, чем ждать, пока они разойдутся. Неизвестно ведь, сколько придется ждать. Кто знает, сколько длится завтрак в семье, где все по-настоящему любят друг друга?

Когда я проходила мимо ванной, дверь распахнулась, выпустив наружу клубы пара… а в следующий миг я врезалась прямо в могучую грудь Уэстона.

– Так-так! – воскликнул он. – Куда спешишь?

Поначалу я уперлась в него ладонями машинально, защищаясь от столкновения. Но когда мои руки легли ему на грудь, вдруг обнаружила, что не могу их убрать.

Даже сказать ничего не могла. Просто стояла, как дура, уставившись на свои ладони, потрясенная тем, что трогаю Уэстона, а он трогает меня. Он тоже меня схватил – за локти, и в этих местах меня как будто молнии прошили.

– Извини… – пробормотала я наконец. – М-мне очень жаль…

С глазами тоже творилось что-то несусветное: ни в какую не желали отрываться от Уэстоновых мускулов. Мне уже случалось видеть его в обтягивающих футболках, порой даже мелькал голый живот – но впервые Уэст предстал передо мною в одном полотенце на бедрах.

И теперь я не могла думать ни о чем, кроме: «Вот так всегда и ходи!»

Серьезно, нужно издать закон, запрещающий Уэстону носить рубашки. Пусть всегда ходит полуголый. И мокрый, в блестящих капельках воды.

В этот миг я чувствовала себя школьницей, негаданно-нечаянно наткнувшейся в коридоре на предмет своего девичьего обожания.

Но не так уж это весело, когда ты давно уже не школьница, а обожаемый «краш» – твой босс.

Окажись передо мною кто-нибудь другой, я бы не переживала так из-за того, что утратила все свои мыслительные способности. Пожалуй, даже страстное желание трогать его дальше – трогать везде — не навело бы на меня ужас.

Но передо мной стоял Уэстон Райдер.

– А мне нет, – неторопливо ответил он, возвращая меня из влажных клубов фантазии в реальность.

Он положил руку мне на талию – и дыхание пресеклось в горле. Надо это прекратить, срочно прекратить! Но я не могу думать, когда он меня трогает. Точнее, могу думать лишь об одном: «Еще, еще, пожалуйста, еще!»

Почти против собственной воли я провела ладонями по его груди вверх, к плечам. Уэстон чуть приоткрыл губы. Я по-прежнему боялась дышать.

– Сделай так еще раз, – прошептал он.

И я послушалась – знала, что не стоит, но просто не могла остановиться. Снова и снова гладила напряженные мышцы его груди и живота.

Наконец из моей груди вырвался дрожащий вздох. Что со мной происходит?

– Вот о чем ты думала? Когда не могла оторвать от меня глаз там, на кухне? Думала, каково было бы меня потрогать?

Я с трудом сглотнула и кивнула, не вполне понимая, ему решилась в этом признаться или самой себе.

– Я вижу тебя, Ада. Всегда вижу – даже когда ты на меня не смотришь.

Рядом с ним я перестаю быть собой. Не понимаю, как остановиться. Хуже того – не знаю, захочу ли остановиться, даже если смогу.

Особенно сейчас.

– И сейчас я на тебя смотрю… – продолжал он.

Казалось, я вышла из тела и вижу себя со стороны. Весь мир вокруг дрожал и грозил распасться на атомы – надежной опорой остались лишь мои ладони у Уэста на груди. Я придвинулась ближе, ощутив сквозь толстовку влагу его мокрого тела.

– Почему сейчас? – спросил он.

«Да потому что ты стоишь передо мной в одном полотенце, словно какой-то гребаный ковбойский Аполлон!» – мысленно ответила я.

Никогда прежде я не испытывала такой тяги, такого желания. Не знала даже, что такое возможно – до того вечера в баре. И теперь часть меня жаждала вернуться в прежний мир, серенький и безопасный, где такие чувства оставались мне неведомы; но другая часть – и намного более сильная – остро ощущала, что наконец-то начала дышать.

Уэстон погладил меня по спине. Казалось, его ладонь оставляет за собою искристый след.

– Почему сейчас, Ада? – повторил он, уже с нажимом.

– Я… не знаю… – выдавила я наконец.

Он прижался лбом к моему лбу; я ощутила на лице его дыхание. Ладонь, лежавшая у меня на спине, скользнула под толстовку, притянула меня ближе. Тесно прижатая к нему, я ощущала его возбуждение.

У меня кружилась голова, подкашивались ноги, дыхание вылетало из груди почти со стонами, но я ждала продолжения.

Однако вместо продолжения он сказал просто:

– Когда разберешься, дай мне знать.

Повернулся и ушел к себе комнату, с решительным щелчком закрыв за собою дверь.

13. Уэст

Сидя с родными за завтраком, я не мог думать ни о чем, кроме этого столкновения с Адой. Не помогало делу и то, что Эмми забросала меня вопросами: «А когда вы целовались, ты уже знал, что она и есть твой дизайнер? А после этого ты с ней целовался? Знаешь, лучше тебе ее не трогать, пока она на тебя работает. А она тебе нравится? А ты ей?»

Нравится ли мне Ада? Абсолютно, ни малейших сомнений. Чем дольше мы знакомы, тем больше. А я ей? Не знаю. Ее ко мне влечет, это точно – такой огонь в глазах не подделаешь, – но это ведь еще не значит, что я ей нравлюсь. По крайней мере, так же, как и она мне.

Не значит, что и она не может думать ни о чем другом. Что день и ночь мечтает обо мне. Что я занимаю все ее мысли, все чувства – так что это уже наконец становится смешно!

На последние два вопроса Эмми я не ответил. Хватит и того, что она устроила мне допрос с пристрастием под внимательным и чертовски наблюдательным взглядом Амоса Райдера! Впрочем, папа хотя бы молчал – остальные еще и комментировали. Точнее, в основном комментировала Эмми. Люк ухмылялся, а Густ хмурился, и единственный его комментарий свелся к: «Ты, главное, не продолбай свой проект!»

Разумеется, я не собирался ничего продалбывать – ни проект, ни то, что происходит у меня с Адой.

Мне нужно и то и другое.

Главное, чтобы это было нужно и ей.

Вот о чем я размышлял утром в среду, когда Ада вышла из своей комнаты в небольшую гостиную на втором этаже, где я сидел за рисованием.

После того столкновения в коридоре я ее почти не видел и подозревал, что это не случайность. В понедельник у меня не было времени заехать на стройку – а когда добрался до Большого дома, Ада уже скрылась у себя в спальне и выключила свет. Вчера, подъехав к Небесному дому, я заметил, что она выскальзывает из дома через заднюю дверь – а у парадной двери меня встретил Эван и принялся многословно объяснять, над чем они сейчас работают.

Все последние дни Ада старательно меня избегала. Тем более странно, что сейчас подошла ко мне сама.

– Привет, – сказала она, глядя себе под ноги.

– Привет, – откликнулся я, оторвавшись от альбома и посмотрев на нее.

Было очень раннее утро – часов пять, должно быть, точно не знаю. Я плохо спал и часа в три, поняв, что больше не засну, вышел сюда порисовать. Ада еще не переоделась в рабочее. Обычно она ходила в комбинезоне, под который надевала блузку с длинными рукавами или топик. Я предпочитал топик – он открывал вид на татуировку. Правую руку Ады обвивали причудливые лозы с цветами и колючими побегами: порой я просто думать не мог ни о чем другом. Но сейчас на ней были черные легинсы и такая же толстовка. Мы знакомы уже несколько недель, но дни, когда она надевала что-то, кроме черного, белого и джинсовки, можно было пересчитать по пальцам одной руки.

На ногах те самые носки, что я подбросил под дверь. Она теперь все время в них ходила; и всякий раз, когда я их видел, очень старался не улыбаться.

Улыбка меня выдаст – Ада поймет, что носки от меня. Возможно, решит никогда больше их не надевать и назло мне отморозить пальцы на ногах.

Мне нравилось в ней все – и упрямство тоже. Хотя, по правде, упрямство временами бесит.

Как и сама Ада.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сообщила она, по-прежнему не глядя на меня.

– Новое правило, – ответил я. – Смотри мне в лицо, когда со мной разговариваешь.

Ада вскинула глаза. Ага, проняло!

– С чего это ты вздумал устанавливать правила? – поинтересовалась она.

– Не тебе же одной этим заниматься, – отрезал я. Как, черт возьми, этой девчонке удается так меня доставать? Обычно я так себя не веду! – Ты устанавливаешь правила постоянно. Нельзя на тебя смотреть, нельзя находиться рядом, нельзя даже дышать в твою сторону! Разумеется, кроме случаев, когда ты меня лапаешь после душа. Это совсем другое дело. Тогда можно.

– Не было такого! – с негодованием заявила она.

– А мне помнится, что было.

На самом деле я очень старался об этом не вспоминать. О том, как она меня гладила, как нервно, прерывисто дышала – эти вздохи хотелось закрутить в баночку и сохранить навеки, – как смотрела на меня такими глазами, словно готова позволить мне все что угодно…

Да, она понимала, что может произойти дальше. И хотела, чтобы это случилось.

Такие чувства возникают не для того, чтобы от них отмахиваться. Но надо подождать, пока она разберется в себе. Пока смирится с тем, что действительно меня хочет.

– Не было ничего подобного! – отрезала Ада, скрестив руки на груди.

– Хорошо, пусть так. Если это поможет тебе лучше спать по ночам.

С этими словами я снова взял карандаш и принялся закрашивать тени на листьях. Ада не уходила. Просто стояла у стола. Спустя минуту или около того я спросил:

– Ты что-то хотела?

– Насчет моей машины есть какие-нибудь новости? – раздраженно спросила она.

О, об этом куске ржавого железа можно сказать много интересного! Чинить его точно встанет дороже, чем новый купить! Но на нее это вываливать не стоит.

– Хочу, чтобы Брукс тоже на нее взглянул. Автомеханик из него получше меня, – объяснил я. – Но, насколько могу судить, – тут я невольно фыркнул, уж слишком неправдоподобно звучало окончание фразы, особенно для тех, кто понимает в автомобилях, – у нее перебои зажигания во всех цилиндрах.

Чтобы сбоили одновременно все цилиндры – случай очень маловероятный! Но тарахтелке Ады каким-то образом это удалось.

Честно говоря, меня это даже впечатлило.

Ада скорчила гримасу.

– Ты серьезно? – спросила она.

Я приложил руку к сердцу.

– Клянусь. А еще тебе нужен новый аккумулятор. – И один бог знает, что еще.

– Хм… ну что ж, для нормальной работы мне нужна машина, и если ты не можешь ее починить, найду кого-нибудь, кто сможет. – Эту фразу, похоже, она вытвердила заранее. Интересно, долго ли готовилась к этому разговору?

– Когда речь о машинах, никого лучше Брукса не найдешь.

Это чистая правда. Когда нам с ним было по тринадцать лет, Брукс откопал на кладбище автомобилей старый «шеви». Хозяин пообещал отдать его Бруксу даром, если тот сможет его завести.

Брукс смог. И ездил на этом «шеви» еще лет десять с лишним.

– Уэст, мне нужна машина, – настойчиво повторила Ада.

– Нужна – значит, будет, – просто ответил я.

– Я не хочу, чтобы ты покупал мне машину! – Она снова уставилась на свои носки и начала нервно пристукивать ногой по полу.

– А что, есть другие предложения? – спросил я.

Она сделала глубокий вдох, а затем присела на ту же кушетку, где сидел я – правда, на другой ее конец.

– Я хочу, чтобы ты… – Тут она остановилась – ровно настолько, чтобы я успел подумать: «Сказала бы “хочу тебя” – и дело с концом!» – Хочу, чтобы ты научил меня водить машину с механической передачей. По-настоящему научил. Без этого дурацкого приставания, как когда возил меня в город.

Я улыбнулся, вспомнив, как моя рука лежала на ее руке.

– Вовсе я к тебе не приставал! – возразил я. Ада молча подняла черную бровь. – Ну хорошо, – уступил я, – может быть, чуть-чуть. Но еще и учил. Это лучший способ научиться – на практике, когда чувствуешь, что происходит.

– Ладно, ковбой, как скажешь, – тряхнула она головой. – Так ты согласен меня научить или нет?

– Согласен, – ответил я, изо всех сил стараясь не показывать, что уже готов был на коленях об этом умолять. И добавил: – На одном условии.

Ада закатила глаза.

– Что еще за условие?

– Ты, Ада, будешь со мной разговаривать. Хватит от меня бегать. После того вечера у тебя сложилось обо мне какое-то представление – готов спорить, совершенно неправильное, – но ты не подпускаешь меня к себе и не даешь его опровергнуть. По-моему, это нечестно. Дай мне хотя бы шанс оправдаться! Даже подсудимому в суде предоставляют слово. – Черт, я сегодня прямо в ударе! – Это мое условие.

Ада задумалась, закусив губу. Теперь я смотрел только на ее рот. Блин, ну почему она такая вся… одним словом, такая Ада?

После краткого раздумья она ответила:

– Хорошо. – Особого энтузиазма в голосе не слышно, но это же Ада, с ней учишься довольствоваться малым. – Когда начнем?

14. Ада

– Кстати, о грядущих испытаниях: будешь отстаивать желтую и розовую плитку в ванной? – спросил Эван.

Мы стояли в главной ванной комнате. Эван смотрел на меня с выражением, означающим примерно: «Опять Ада со своими приколами!»

– Да, – коротко ответила я. – И бирюзовую плитку в главной спальне тоже.

– Ну разумеется! – вздохнул Эван.

– Вот именно. Разумеется.

С тех пор, как начала заниматься дизайном интерьеров, я всегда стараюсь сохранить из старого облика дома все, что можно сохранить. Начиная работу в «Ребел блю», не знала, много ли удастся спасти, учитывая, сколько лет дом простоял пустым; однако благодаря неустанной заботе Райдеров ни дождь, ни снег, ни морозы ему почти не повредили. Животные – другое дело, но, кажется, и с этой проблемой мы справились. Теперь, когда предварительная работа была окончена, дом изнутри выглядел отлично.

Оставался вопрос, что делать с полами. Нынешние были в довольно-таки плохом состоянии – скорее, не от тридцатилетнего запустения, а от того, что их топтало несколько поколений большой семьи.

Я сделала себе мысленную заметку: подумать над тем, как использовать старые полы. Например, из старых дверей, уже снятых с петель, выйдет отличная пара книжных шкафов для гостиной.

– Просто чудо, что под полом не скапливалась вода, – заметил Эван.

Он был прав. Самая внимательная проверка как на первом этаже, так и в подвале, словно вышедшем из фильма ужасов, не показала ни в одной ванной следов протечек – ни влаги, ни гнили, ни плесени. Правда, была гниль под полом на кухне – но там это не имело значения, на кухне мы в любом случае собирались все снимать и настилать пол заново.

– Кто мы, чтобы сомневаться в чудесах? – ответила я.

Эван закатил глаза.

– Вот и твой дружок явился! – сообщил он. – Спроси лучше у него.

В ответ я смерила его убийственным взглядом. Эван аж голову в плечи втянул – как видно, молнии из глаз вышли по первому разряду.

Но насладиться этой победой я не успела; в дом уже входил Уэст. Мой любимец, пушистый меховой мячик, как всегда, остался снаружи.

«Никаких собак там, где идет ремонт!» – это твердое правило; однако всякий раз, видя жалобные глазки Вейлона, хотелось его нарушить.

Я знала, что Уэст не собирался приезжать до конца дня, поэтому удивилась, что он здесь. У него был рабочий костюм для ремонта, но сегодня, поскольку приехал не работать, он был в классическом ковбойском облачении – мешковатая рабочая куртка, кожаные штаны…

Кожаные штаны! Ох черт!

Я взглянула на часы. Почти половина пятого. Куда только уходит время? Надо бы заглянуть в мои записи. Определенно, мы не успели сделать все, что планировали на сегодня, – и это может задержать работу.

– Привет, Эван! – поздоровался Уэст, направляясь к нам. – Привет, Ада!

Не знаю, почему меня так волнует звук собственного имени из его уст. Ну и что, что звучит как-то по-особенному… не знаю… благоговейно, что ли? Это вовсе не причина волноваться!

– Привет, – ответили мы с Эваном одновременно.

– Как дела? Все идет по плану? – спросил Уэст, глядя на меня.

– Все хорошо, – ответила я. – Но у меня к тебе пара вопросов. – Я повернулась к Эвану. – Скажи рабочим, что сегодня могут ехать по домам, но завтра мы просим их прийти к семи, а не к восьми.

Эван кивнул – он знал, что завтра нам предстоит сбивать потолки.

– Иди за мной, – предложила я Уэсту и повела его в главную ванную.

– Слушаюсь, мэм! – откликнулся он.

Черт бы побрал Уэста и его дурацкие ковбойские ужимки! С каких пор у меня пылают щеки от слова «мэм»? Да в жизни не пылали! Я вообще не из тех, кто легко краснеет.

Мы подошли к дверям ванной. Уэст держался рядом – пожалуй, слишком близко, но этому я только радовалась.

После того случая у дверей душевой – и после того, как Уэст согласился научить меня управляться с ручной коробкой передач, – я решила, что стоит стать с ним чуть поласковее. Нет, не потому, что все время о нем думаю! Не потому, что никогда еще не встречала такого красивого мужчины. И не потому, что он, кажется, и вправду хороший человек.

Все это не имеет ровно никакого значения!

– Я хотела поговорить о плитке в ванных комнатах, – сказала я.

Мы стояли у порога ванной; дверь здесь была снята, так что открывался прекрасный обзор.

– Что скажешь, если плитку оставим старую? – спросила я. – Унитазы и раковины, разумеется, заменим, все, что нужно, покрасим и побелим заново, но плитка здесь на удивление в хорошем состоянии. И, мне кажется, чем больше элементов прежней отделки мы сумеем сохранить, тем ярче будет индивидуальность дома.

В ожидании ответа я нервничала, сама не зная почему.

Спустя несколько ударов сердца он ответил:

– По-моему, отличная мысль.

– Правда? – спросила я, удивленная, почти потрясенная тем, что он так легко согласился. Обычно с заказчиками приходится вести войну за сохранение того, что им кажется «устарелым». Все хотят, чтобы дом после ремонта выглядел новым, блестящим, суперсовременным.

– Правда, – ответил он с улыбкой. – Мне очень нравится эта плитка. И голубая в соседней ванной тоже. Трубы и сантехнику обновим, чтобы гости на них не жаловались – но плитку давай сохраним, я полностью за.

– Здорово! – ответила я. – Рада, что мы без проблем об этом договорились.

– А ты ждала, что со мной будут проблемы? – поинтересовался он.

Много разных ответов пришло мне на ум, но ни один из них не стоило произносить вслух. Все-таки Уэст – мой босс.

– Иногда по таким вопросам приходится долго спорить, – объяснила я. – Чаще всего люди хотят, чтобы в новом доме все сияло новизной.

– Только не я, – ответил Уэст. – У этого дома есть история. Есть свое лицо. Он не такой, как другие – таким и должен остаться.

Это я уже слышала – об этом Уэст написал сразу, в первом же письме, – но теперь, пожив на ранчо «Ребел блю», познакомившись с человеком, писавшим мне письма, начала глубже понимать, чего он ищет.

– Кстати, об этом: еще я думаю о мебели. Из старых дверей в этом доме можно сделать несколько книжных шкафов. Наверняка найдется и еще немало древесины в хорошем состоянии, которую можно использовать для новых целей. В Мидоуларке есть плотник?

У Уэстона загорелись глаза – ему тоже понравилась эта идея.

– Даже несколько, – ответил он. – Но нам с тобой, пожалуй, стоит обратиться к Эгги.

– Можешь с ней связаться? Или лучше мне?

– Я свяжусь, – ответил Уэст. – Эгги – старый друг нашей семьи. – Ну да, чего я еще ожидала? – К тому же Густ только что уговорил ее сына вернуться в Мидоуларк, так что вряд ли она нам откажет.

– А что, из Мидоуларка люди бегут? – спросила я шутливо, но тут же об этом пожалела – прозвучало уж очень по-снобски.

Но Уэст просто улыбнулся.

– Дасти сбежал, – ответил он. – Предпочел стать странствующим ковбоем. Работает на пастбищах по всему миру.

– И такое бывает? – воскликнула я.

«Странствующий ковбой»… Какие еще открытия мне предстоят?

– Бывает, – ответил он. – И вряд ли он согласился бы вернуться, попроси его кто-то, кроме Густа.

– А почему он попросил? – Мне казалось, на «Ребел блю» рабочих рук хватает.

– Пока я занимаюсь всем этим, – он обвел жестом разгромленный дом, – Густу нужен другой помощник.

– Но это ведь не продлится вечно, – заметила я.

Не хотела вкладывать в свои слова двойной смысл, но это вышло само.

– А Дасти не любит долго сидеть на одном месте, – ответил Уэст. – Он приедет на этой неделе. Тебе он понравится.

– Думаешь?

Вряд ли Уэст так хорошо меня изучил, чтобы судить о том, какие люди мне нравятся!

– Дасти – это мужская версия Тедди, – пожал плечами Уэст. – А Тедди любят все. Кроме Густа.

Любопытно! Эту информацию я решила запомнить и расспросить Тедди позже. Мы с ней пока так и не виделись, она была занята с отцом – но писала мне в мессенджер и обещала приехать в пятницу.

– Значит, мама у него плотничает? – спросила я.

– Да, и у нее отлично получается. Поговорю с ней, узнаю, можно ли привезти ей материалы на этой неделе, а тогда, уже с материалами на руках, мы с ней все обсудим подробно.

Что-то сегодня он так и сыплет этими «мы», «нам», «нам с тобой»…

– Замечательно, – кивнула я.

Уэстон потер ладонью затылок; мне показалось, что он вдруг занервничал.

– Знаешь, – сказал он, – я сюда приехал на своем пикапе и подумал: может быть, назад в Большой дом меня отвезешь ты?

– Э-э… ага, – ответила я, тоже вдруг занервничав. – Давай попробуем.

– Отлично. Тогда подожду тебя снаружи.

Рабочие разъехались, согласившись завтра прийти на час раньше; мы с Эваном покинули дом последними. Эван на выходные обычно возвращался в Сан-Франциско, а это значило, что завтра он уедет пораньше – и теперь мы с ним обговаривали, что нужно сделать до его возвращения. Мне и раньше случалось какое-то время руководить проектами в одиночку – только проекты были не такие масштабные. Я беспокоилась, но Эван убеждал, что все будет в порядке, главное – четко придерживаться плана.

Сев за руль своей арендованной машины, на прощание он бросил в мою сторону понимающий взгляд и сказал:

– Ладно, оставляю вас вдвоем!

Этот Эван иногда просто невыносим!

Я повернулась к Уэсту, вспомнив правило: смотреть на него, когда с ним говорю. Дурацкое правило. Лучше глядеть куда угодно, только не в эти его кошмарные зеленые глазищи! Хотя… если так, почему же, стоит посмотреть ему в глаза – и уже не могу отвести взгляд?

Идиотизм какой-то. Бесит.

Я направилась к пассажирской дверце пикапа – но Уэст легонько поймал меня за локоть и притянул к себе.

– За руль, милая, – сказал он.

Я заморгала. Уэстон привлек меня вплотную к своей груди, и это очень мешало соображать.

– Т-ты о чем? – переспросила я.

– Садись за руль, – в его голосе послышалась улыбка. – Ты везешь нас домой, помнишь?

– Ах да, извини, – ответила я и двинулась в другую сторону.

Он открыл передо мной дверцу, и я плюхнулась на сиденье водителя. В кабине пахло Уэстоном.

– Видишь педаль слева? – спросил он. Я взглянула вниз, на третью педаль – видимо, сцепление – и кивнула. – Левой ногой выдави ее до упора, в пол.

Я сделала, как было сказано, но достать до пола у меня не получилось. Сиденье явно было отрегулировано под водителя шести футов ростом – а не пяти футов шести, самое большее семи дюймов, как у меня^[6].

– Не снимай ногу с педали, – велел Уэстон, а сам взялся за регулятор высоты сиденья – металлический штырь, до которого он доставал, только просунув руку мне между ног.

Что-то в машине стало жарковато.

Уэстон потянул штырь вверх, и сиденье сдвинулось на пару дюймов вперед. Даже не попросил меня встать! От этой мысли внутренности у меня расплавились – и через несколько секунд, пожалуй, вскипели бы, но тут он остановился.

– Попробуй еще раз. – Я попробовала и на этот раз выжала в пол. – Хорошо! Тебе удобно? Легко идет до самого конца?

«Ада, держи неприличные ассоциации при себе! Он все-таки твой босс!»

– А… ага, – ответила я, надеясь, что Уэстон не заметит моего сбившегося дыхания.

– До рычага нормально достаешь? Сможешь взять в руку?

Своему голосу я больше не доверяла, так что вместо ответа просто положила ладонь на рычаг. Никогда бы не подумала, что вождение автомобиля способно вызвать столько эротических ассоциаций!

– Идеально, – одобрил он, улыбнувшись мне. Сейчас, когда я сидела за рулем грузовика, наши лица были почти на одном уровне. И близко – так близко!

Уэст по-прежнему держался за регулятор под сиденьем. Несколько дюймов выше – и его рука снова окажется у меня между ног… Интересно, сам он это понимает?

Судя по тому, как он неторопливо облизнул губы – понимал.

«Черт, черт, черт! Ада, соберись уже!»

Нога у меня соскользнула с педали, та, громко звякнув, вернулась на место – и этот звук словно пробудил нас обоих. Уэст заморгал и отодвинулся.

– Ладно, я лучше… – пробормотал он, указывая большим пальцем куда-то в сторону. Я не поняла, что он имеет в виду, пока Уэстон не обошел пикап и не сел на пассажирское сиденье. Вейлон вскочил в машину следом и устроился сзади.

Что ж, шутки в сторону. Сейчас поедем.

– Ну что, – сказал он, – готова?

«Нет, нет, тысячу раз нет!»

– Вполне.

– Правую ногу на тормоз. Когда заводишь мотор, сцепление должно быть выжато полностью, до конца, – я выжала сцепление левой ногой, – а переключатель в нейтральной позиции. – Он положил руку поверх моей руки, совсем как тогда, когда мы ездили в город, и сам перевел рычаг в нейтральную. – Вот так.

– А можно… м-м… музыку включить? – спросила я робко. Сама не зная, от чего так нервничаю – из-за механической коробки передач или потому, что Уэстон рядом.

– Можно, но сначала придется завести двигатель.

– Ах да, – пробормотала я. Совсем забыла.

– Так что давай, включай зажигание, – продолжал он. – Ногу с педали не снимай.

Я сделала, как он велел. Взревел двигатель; я едва не подскочила на сиденье, сердце заколотилось где-то в глотке.

– Ада, руль никуда не убежит!

Взглянув на свои руки, я поняла, о чем он. Трудно было не заметить, что я до белизны в костяшках пальцев сжимаю руль.

– Извини, – пробормотала я и попыталась расслабить руки.

– За что же извиняешься? – спросил он. И, немного подумав, добавил: – Это нормально – бояться, когда что-то делаешь в первый раз.

Я промолчала. Вспоминать о бывшем муже сейчас совсем не хотелось, но сравнение напрашивалось само.

– Рычаг пока на нейтралке? – спросил он. Я кивнула. – Хорошо, теперь сними ноги со сцепления и с тормоза. – Я так и сделала, не понимая пока, к чему он клонит. – Посмотри на меня.

Я повернулась к Уэстону – и встретилась с мягким, ласковым взглядом зеленых глаз.

– Скорее всего, поначалу ты будешь ошибаться. Много раз.

Вот уж подбодрил так подбодрил!

– Это не страшно. Ошибаются все. И учимся мы в безопасном месте. Никого вокруг. Никаких других машин, в которые можно врезаться.

– А коровы? – спросила я.

– Думаешь, я дам тебе сбить корову? – откликнулся он.

Конечно, нет! Если мы собьем корову – оба будем мучиться совестью до конца своих дней.

– Сначала будешь ошибаться, а потом навостришься и покажешь класс!

– Включим музыку? – спросила я еще раз. Уэст открыл бардачок и вытащил оттуда телефонный шнур.

– Что предпочитаешь?

Я немного подумала.

– Джеймса Тейлора. – Для спокойствия и расслабления – самое то!

– Мне нравится ход твоих мыслей! – рассмеялся Уэст.

Я смотрела, как он листает музыкальное приложение, находит там «величайшие хиты Джеймса Тейлора» и включает режим «в случайном порядке». Из динамиков донеслись первые аккорды «Fire and Rain» – хорошее начало!

– Итак, – сказал Уэст. – Джеймс Тейлор в динамиках, левая нога на сцеплении, правая на тормозе, рука на рычаге…

Я заняла нужное положение.

– Помнишь, что я говорил насчет сцепления и газа?

– «Как в море корабли», – повторила я. Жму на газ – и в то же время плавно отпускаю сцепление.

– Ладно, давай попробуем.

Я переключила рычаг на первую скорость. «Хорошо!» – пробормотал рядом Уэст – и я принялась давить на газ, одновременно отпуская сцепление.

Пикап содрогнулся и затих.

– Что это сейчас было? – спросила я.

– Мотор заглох, – ответил он. – Переведи опять на нейтралку и заведи еще раз. – Так я и сделала. – Теперь отпускай педаль сцепления. Медленно. Пока не почувствуешь ту самую середину, о которой мы говорили, помнишь?

– А двигатель не заглохнет?

– Пока ты на нейтралке, нет.

Ясно. Я начала медленно отпускать сцепление – и в какой-то момент ощутила, как педаль сама подается вверх.

– Есть?

– Да. Кажется, да!

– Ну вот, – сказал он. – Когда доходишь до этой точки, начинай сильнее давить на газ. Тут нажимаешь, там отпускаешь.

Я повернулась к нему, чувствуя, что расплываюсь в улыбке:

– Ты что, цитируешь «Как избавиться от парня за десять дней?»

Уэст залился румянцем:

– Ну… да, а что?

Я рассмеялась – так же, как в тот первый вечер в баре, – и ощутила, как расслабляются сжатые на руле пальцы, уходит напряжение.

– Цитаты Мэттью Макконахи тебе помогают или мешают?

– Помогают, – искренне ответила я. «Тут нажимаешь, там отпускаешь» – да, с этим я справлюсь.

– Олрайт, олрайт, олрайт!^[7] – продекламировал Уэст, странно растягивая слова, и я снова расхохоталась.

– Это что, тоже он?!

– Ну да, кто же еще, – ответил он, несколько смутившись.

– Первый раз слышу, чтобы кто-то так плохо передразнивал Макконахи! – Возможно, я преувеличила, но у Уэста и вправду получилось из рук вон плохо.

У него аж челюсть отвисла. Вы бы только видели эту физиономию! Я ничего не могла с собой поделать – смотрела на него и смеялась, и с каждым выдохом мне становилось легче.

– Ладно, – сказал он наконец, – если ты такая умная, то покажи, как правильно!

Я откашлялась и, не давая себе задуматься о том, почему мне вдруг стало так легко с Уэстоном, старательно протянула:

– Олрайт, олрайт, олрайт!

Теперь Уэстон покатился со смеху. Его смех согрел меня до кончиков ногтей – словно после целого дня в помещении с кондиционером я наконец вышла на яркое летнее солнце.

Я засмеялась в ответ.

Мы хохотали вместе – и чем больше хохотали, тем сложнее нам было перестать.

Я пыталась перевести дух, но не могла. Скоро начал болеть живот, и глаза защипали слезы. У Уэстона смех перешел в икоту; он содрогался всем телом, потом уронил голову на приборную доску, и плечи его затряслись. От этого зрелища меня пробило на новый приступ хохота.

Я фыркнула – и Уэстон стукнул кулаком по приборной доске, откинул голову назад и захохотал с новой силой.

Глупее некуда – но остановиться я не могла. Мы оба не могли остановиться.

Снова вспомнился тот вечер в баре. Вспомнилось, как я улыбалась Уэсту, сама того не желая. И дальше, снова и снова, изо дня в день он заставлял меня улыбаться – даже когда я была к нему не слишком добра.

Он как солнце. Что бы ни случилось – солнце взойдет и будет светить.

– Кошмар! – проговорил наконец Уэстон, отдуваясь и утирая выступившие слезы. – Пародисткой тебе не бывать. Такого ужасного подражания я в жизни не слыхивал!

– Неправда, ты еще хуже!

– Зато я умею управляться с ручной коробкой передач, – ответил он, подмигнув.

Боже, и у меня были претензии к ямочкам на щеках! Это я просто не видела, как Уэст подмигивает!

– Беда в том, что с учителем мне не повезло, – парировала я.

Уэс покачал головой.

– Ладно, Ада. Заводи.

Он все еще улыбался; оба мы улыбались – и я больше не боялась. Страх рассеялся, сменившись спокойствием, легкостью и ощущением, что на этот раз все получится.

– Нейтралка, сцепление, газ? – громко повторила я, взглянув на Уэста.

– Правильно.

Он кивнул, и я завела мотор. Из динамиков снова послышался Джеймс Тейлор. Переключив рычаг на первую скорость, я приготовилась давить на газ и одновременно плавно отпускать педаль сцепления. «Тут нажимаешь, там отпускаешь».

Я начала отпускать сцепление – и, когда ощутила ту точку, в которой педаль сама подается вверх, нажала на газ. Может быть, чересчур резко – грузовик рванулся вперед, и нас изрядно тряхнуло.

Но он не заглох. Он поехал!

– Молодец! – сказал Уэстон. – Теперь переключаем скорость, помнишь?

Очень много всего происходит, обо всем сразу нужно помнить… но он едет! Мамочки, едет вперед!

Я просто кивнула.

– Значит, через несколько секунд снимаешь ногу с газа, выжимаешь сцепление и переключаешь на вторую скорость.

– Очень много… всего сразу, – пробормотала я.

– Ада, все получится. Ты уже умеешь. Давай, снимай правую ногу с газа, а левой дави на сцепление. – Так я и сделала. В ответ пикап выдал что-то вроде икоты. – Вторую скорость, быстро! – Я переключила рычаг на вторую скорость до щелчка. – Теперь газ, милая! Дави на газ и отпускай педаль!

«Милая»? С ума сойти, кажется, мне это нравится! И – как бы я ни убеждала себя в обратном – нравится сам его голос, такой ободряющий и успокаивающий.

Я сделала, как сказал Уэст. Пикап снова зарычал и рванулся вперед.

– Хорошо, Ада. Мы никуда не спешим, поняла? Быстрее двадцати пяти миль в час разгоняться не будем.

Я скосила глаза на спидометр. Пока он держался на десяти – а мне-то казалось, я гоню на скорости не меньше пятидесяти!

– Попробуешь еще раз переключить скорость? – спросил Уэст, и я кивнула. – Хорошо. Когда разгонимся до двадцати миль в час, покажи мне, на что ты способна.

Боже, как мягко и ласково он говорит со мной! Словно садовник с цветами, уговаривая их расти.

«Ну давай, Ада! На этот раз не облажайся – покажи ему, на что ты способна!»

Я ехала вперед, держа ногу на педали газа, и посматривала на спидометр, пока не увидела на нем цифру «20».

Что ж, пора.

«Газ…» Я подняла правую ногу. «Сцепление…» Вдавила в пол левую. «Рычаг…» Передвинула рычаг вперед до щелчка.

«Теперь газ, милая!» – раздался в голове голос Уэстона, хоть сам он молча сидел рядом.

Я переключилась на третью скорость! И пикап по-прежнему ехал. А земля, судя по всему, не сошла с орбиты.

– Ну что я тебе говорил? – сказал Уэст.

– Что я покажу класс?! – откликнулась я.

– И, как видишь, был прав, – заключил он.

– А что дальше? – спросила я.

Странным казалось, что больше ничего не надо делать – просто ехать вперед. Такое чувство, словно… да нет, быть не может… водить грузовик легко?

– Теперь мы проедемся на комфортной скорости двадцать миль в час, послушаем, что там поет Джеймс Тейлор о сельских дорогах, а потом остановимся.

– И все?

– Пока все. Не гони коней, всему свое время.

И Уэстон начал вполголоса подпевать музыке.

Я ехала вперед по залитой светом дороге, стараясь не слишком отвлекаться на сияние двух солнц: одного в небесах, другого рядом со мной.

15. Ада

К концу третьей недели на «Ребел блю» дела шли на удивление гладко. Не считая еще одного инцидента с грызунами (на этот раз мертвыми, хотя не уверена, что это лучше живых), отделка потолков прошла без сучка без задоринки.

Сняв со стен обои и штукатурку, мы обнаружили в некоторых местах кладку из красного кирпича. Как видно, в итоге дому предстояло стать куда более разноцветным, чем мы изначально планировали! Но меня это только радовало. Надоели заказчики, требующие себе стерильное жилье в бежевых тонах.

Ничего не имею против бежевого. Прекрасный цвет.

Но этот дом заслуживает большего.

Процесс ремонта перевалил через экватор, и у меня зачесались руки что-нибудь сделать самой. Столярным ремеслом не владею, к тому же для этого у нас есть Эгги – с которой я на этой неделе очень мило поболтала по телефону, – так что я остановилась на шторах.

«Хонда» все еще стояла на приколе, но я сумела заказать онлайн льняные белые шторы без рисунка. В большом количестве. И деревянный молоток.

У меня возникла идея.

Погоду в Мидоуларке, штат Вайоминг, пока трудно было назвать теплой, однако повсюду на ранчо уже появились первые полевые цветы, и всю неделю я собирала букетики. А сегодня решила занять вечер необычной работой.

Рисовать и так далее я не умею, но вот мастерить что-то руками – это мое! И сегодня я приложу свои руки и мозги к обычным белым занавескам.

Был уже конец дня, и бригада собралась по домам, но моя работа только начиналась. Для начала я разложила на столах три шторы, а затем достала коробку, куда складывала все сорванные цветы.

Однако едва Эван попрощался и отчалил, оставив меня в одиночестве, с порога послышался знакомый голос:

– Ада Харт! Единственный известный мне человек, чья задница хорошо смотрится в комбинезоне!

Тедди! Ну конечно, Тедди!

Вживую мы не виделись с девятнадцати лет, но, хоть обе и изменились (как же не измениться, семь лет прошло!) – не узнать ее невозможно.

Не знаю, во внешности дело или в особом вайбе – возможно, работает и то и другое.

Сегодня на Тедди были черные легинсы, белый топик и широкая улыбка. Свои медные волосы она стянула в высокий хвост на макушке, точь-в-точь как при нашей первой встрече, в руках держала бутылку розового вина. За спиной у нее маячила Эмми в красном спортивном костюме, который меня превратил бы в клоунессу, а вот ей, как ни удивительно (и нечестно!), был очень к лицу.

– Тедди, рада тебя видеть! – воскликнула я.

Вообще-то я не любительница объятий, но не обнять Тедди при встрече просто невозможно! Однако я немало удивилась, когда вслед за ней меня обняла и Эмми – одной рукой, ибо другой придерживала несколько коробок с пиццей.

– Просто не узнаю наш старый дом! – заметила Эмми, отстранившись и оглядываясь вокруг. – Отлично получается!

– Спасибо, – осторожно ответила я.

Эмми меня пугала. Не знаю почему – когда мы встретились, она ко мне отнеслась по-доброму. Она милая и веселая. Нет, она мне нравилась – скорее, я сама боялась не понравиться ей.

– Как же я счастлива, что ты согласилась! – воскликнула Тедди. – Уэст нам рассказал, что ты хочешь сохранить цветную плитку в ванной. И, знаешь, при этом чуть не прыгал от восторга!

– Мне очень нравится эта розовая плитка, – заметила Эмми. – Сейчас как раз пытаюсь убедить Люка, что в нашем доме нужно побольше розового.

– Совершенно согласна! – вклинилась Тедди. – В вашем домашнем хозяйстве пугающий дефицит розового цвета. – Она повернулась ко мне. – Раз уж ты здесь, может, заедешь к ним и заодно уговоришь Брукса избавиться от мебели, обтянутой фланелью?

– Всего одно фланелевое кресло! – возразила Эмми. – И Брукс его любит!

– Когда это ты стала защитницей фланели? – воскликнула Тедди.

– И это говорит женщина, у которой, точно знаю, кровать сейчас застелена фланелевым бельем?

– Речь не обо мне…

Я наблюдала за их перепалкой, и что-то сжималось в груди. Знакомая боль – та же, которую я ощутила, впервые увидев Эмми с Люком.

Друзей у меня не так уж много, а подруг еще меньше. Сколько себя помню, в любой компании я чувствовала себя чужой. Словно все вокруг говорят на другом языке. Не понимала, как себя вести, что и как говорить, чтобы не чувствовать себя чужой. У мамы, кажется, таких проблем никогда не было. У нее тоже нет настоящих подруг – только сестры да приятельницы, с которыми она вместе ходит на приемы и разные светские мероприятия. Но мама красивая и жизнерадостная. А я никогда такой не была – и, наверное, не стану.

Поэтому я окружила себя стенами. Сознательно отказывалась заводить подруг. Решила, что «я не такая, как все», и стояла на этом железно. Ненавидела Тейлор Свифт, не красилась, слушала никому не известные инди-группы – всю свою личность свела к этому. Лишь бы отделаться от мысли, что на самом-то деле хочу именно быть такой же, как все.

Но к тому времени, когда это поняла и смертельно устала стыдиться своих подлинных симпатий (на самом деле мне нравится фильм «Сумерки» да и против розового цвета ничего не имею!), было уже поздно. Все завели себе подруг или разбрелись по компаниям, а я осталась одна. И теперь, когда я видела, как Эмми и Тедди понимают друг дружку с полуслова, это стало особенно очевидно.

– Девчонки, а что вы вообще тут делаете? – спросила я. И тут же втянула голову в плечи – вышло грубо. Вечно у меня так.

– Уэст сказал, что ты сегодня задержишься на работе, и мы зашли узнать, не нужна ли тебе компания, – объяснила Эмми.

– Решили устроить девичник, – добавила Тедди. – И не вздумай отказываться!

Тут я занервничала. Тедди классная, но мы с ней не виделись уже много лет! Что, если через пять минут она поймет, какая из меня отстойная компания?

– И ты все-все нам расскажешь о том, как обжималась с Уэстом в баре!

Я сглотнула слюну.

– Тедди! – воскликнула Эмми, бросив на нее взгляд, как бы говорящий: «Ты серьезно?!»

Но Тедди даже не смотрела в ее сторону. Смотрела она на меня, и при этом ухмылялась, как Чеширский кот.

Ладно, подумала я. Почему бы и не рассказать? Подходящая тема для девичника… наверное.

– Все расскажу, но сперва мне нужно выпить. – Я указала на вино в руках у Тедди. – И закусить! – И на пиццу в руках у Эмми.

– Здесь с сыром, вегетарианская и двойная пепперони, – объявила Эмми.

Еду мы разложили на рабочем столе. Тедди достала из сумки стопку бумажных тарелок и красные стаканчики.

– Тук-тук! – послышался у двери еще один женский голос.

Все мы обернулись. На пороге стояла Кэм. Вместо шикарного делового костюма на ней сегодня была мешковатая толстовка, велосипедные шорты и белые кроссовки – но ощущение царственного величия осталось прежним.

– А у нас вечеринка! – вскричала Тедди и подбежала к Кэм обниматься.

Дальше ее обняла Эмми, а потом Кэм подошла обнять меня. Во второй раз прошло легче – кажется, я начала привыкать к постоянным телесным контактам.

– Я заехала за Райли, – объяснила Кэм, – но, похоже, ее здесь нет?

– А кто тебе сказал, что она здесь? – спросила Эмми.

– Амос. Сказал, что и сам будет тут, в старом доме.

– Тогда позвони ему и скажи, что остаешься с нами, – подумав секунду, предложила Эмми.

– Но почему? – спросила недоумевающая Кэм.

– Потому, что этого он и хотел, – пожала плечами Эмми. – Мы с Тедди сперва заехали в Большой дом. Он знал, что мы здесь и что попросим тебя остаться. А Райли, должно быть, занял ее любимыми сморсами^[8] или чем-нибудь в этом роде.

– Ох уж этот Амос! – покачала головой Кэм.

– Он беспокоится, что ты слишком много работаешь, – объяснила Эмми. – И это правда. Так что – кто за то, чтобы Кэм осталась, поднимите руки!

Взметнулись руки – Тедди, Эмми и моя. Кэм закатила глаза, однако достала телефон и стала набирать чей-то номер – видимо, Амоса. Набрав, она включила громкую связь.

– Привет, – сказала она. – Ничего, если я немного тут задержусь?

– Оставайся хоть на всю ночь! – весело ответил Амос. – Я тебя прикрою. Мы с Райли тут как раз сморсами занялись.

– Я сама жарю сморсы! – послышался в трубке счастливый детский голосок.

– Райли, веди себя хорошо, слушайся папу, ладно?

– Я всегда папу слушаюсь! – гордо ответила Райли.

– Вот и молодец, – ответила Кэм. – Развлекайся, солнышко. Люблю тебя.

– И я тебя люблю, мамочка!

– Спасибо, Амос, – сказала Кэм.

– Приятно вам повеселиться, дамы, – сказал Амос, верно поняв, что мы все его слышим. – Всем пока!

Мы с Тедди, Эмми и Кэм хором ответили «пока».

Как странно, думала я, оказаться в компании людей, которые, кажется, все искренне друг друга любят и друг о друге заботятся! Как будто я – тоже одна из них.

– А теперь, когда все прояснилось, – объявила Тедди, откупоривая бутылку вина, – девичник официально объявляю открытым!

Эмми достала из сумки у Тедди динамик и подключила к телефону.

– Как насчет Тейлор Свифт? – Тедди и Кэм откликнулись с энтузиазмом. – Ада? – повернулась она ко мне, ожидая ответа.

– Да, конечно, – ответила я.

В стадии «не такая, как все» я активно не любила Тейлор Свифт. Теперь она была мне просто безразлична. Когда долго твердишь людям, что тебе что-то не нравится, начинаешь сама в это верить.

Эмми внимательно на меня посмотрела, а потом заявила:

– Даже если сейчас она тебе не по вкусу – ты непременно ее полюбишь, подольше пожив на «Ребел блю»!

– С этой внутренней мизогинией мы быстренько разберемся! – поддержала ее Тедди.

Я невольно рассмеялась, хоть и недовольная тем, что обе они, похоже, читают меня как открытую книгу.

– А покажи нам, что ты делаешь с этими занавесками! – попросила Тедди, указав на разложенные шторы.

– Идите сюда, посмотрите, – предложила я. – Только стаканы оставьте там.

Все три послушно поставили бумажные стаканчики и вышли следом за мной на середину комнаты. Я присела, достала из коробки один пурпурный цветок и приложила его к нижнему краю шторы.

– Не уверена, что из этого получится – но посмотрим!

Поверх цветка я положила лист пергаментной бумаги, хорошенько его разгладила, прижала. Затем взяла киянку.

– О, обожаю что-нибудь заколачивать! – сообщила Тедди, потирая руки. – Или просто по чему-нибудь молотить!

Я несколько раз стукнула киянкой по пергаменту, постаравшись не обойти вниманием ни один лепесток цветка.

– В идеале, – пояснила я, – когда я уберу пергамент, цветок к нему прилипнет… – свои слова я сопровождала действием, – а на шторе останется цветной отпечаток!

В самом деле, на белой льняной ткани теперь красовались очертания пурпурного цветка. Эмми восторженно взвизгнула.

– Вот это круто! – воскликнула она. – Как тебе такое в голову пришло?

– Да у меня здесь постоянно крутятся разные идеи, – ответила я, ткнув пальцем себе в висок. – Просто задумалась о том, как отразить в этом доме дух ранчо «Ребел блю».

– Мне очень нравится, правда! И папе наверняка понравится! – Эмми задумчиво улыбнулась, глядя на штору. – Я не настаиваю, но что, если добавить сюда парочку роз?

– А на «Ребел блю» есть розы? – спросила я.

– Да, мамины розовые кусты перед нынешним Большим домом. Знаешь, будет здорово, если здесь появится и что-то от нашей мамы.

Ах да… конечно. Переехав на ранчо, в первый же вечер я долго разглядывала семейные фото Райдеров, украшающие гостиную. После рождения Эмми фотографий с женщиной, в которой я угадала ее мать, было совсем немного. Я заключила – как потом узнала, правильно, – что она скончалась вскоре после рождения дочери.

– Да, разумеется. Отличная мысль! – искренне ответила я.

Эмми улыбнулась, и, хоть из двух братьев она больше походила на Густа, в этот миг я различила в ней несомненное сходство с Уэстом.

– Ада, идея просто класс! – потирая руки, объявила Тедди. – Давай так и сделаем!

– Мне уже хочется такие же у себя дома! – пошутила Кэм.

Все наперебой расхваливали мою идею, и от такого внимания мне стало не по себе. Как будто я сделала что-то плохое, а вовсе не заслужила похвалу.

– Может, нам заранее нарезать бумагу? – предложила Кэм.

– Ох, Кэм, как это в твоем духе! – в восторге завопила Тедди.

– Бумагу я уже нарезала. Не знала, получится ли отпечаток с первого раза или придется пробовать несколько раз, – вклинилась я.

– Господи, еще одна маньячка! – вскричала Тедди, переводя взгляд с Кэм на меня.

– Предпочитаем быть ко всему готовыми, – со смехом ответила Кэм. – Не все, знаешь ли, умеют дрейфовать по жизни без руля и без ветрил.

– Да, я одна такая одаренная! – гордо объявила Тедди, тряхнув рыжим хвостиком. – Что ж, с бумагой разобрались – предлагаю начать с пиццы, а потом всем по очереди постучать молотком!

Так мы и сделали.

Даже не помню, случалось ли мне прежде вот так тусить с другими девчонками. Может, в школе раз или два ночевала у кого-нибудь. Во всяком случае, в кино или по телевизору видела девичники куда чаще, чем в реальной жизни. Но сегодняшний вечер заставил меня тосковать по никогда не испытанному – и теперь я поняла, что правильно тоскую.

Эмми и Тедди, сидя в обнимку на полу, хором с Тейлор Свифт умоляли кого-то ни за что не влюбляться в другую; Кэм уплетала пиццу за обе щеки; а я просто смотрела, слушала и наслаждалась.

Кэм отложила свой огромный кусок пиццы, взялась за стаканчик с вином, поднесла его к губам… и вдруг уронила на пол, не сделав ни глотка. Вино расплескалось, но она словно не заметила. Мы все смотрели на нее – а она смотрела в окно так, точно увидела призрака.

– Кэм, с тобой все нормально? – спросила я.

Она затрясла головой – не в смысле «нет», а как будто старалась что-то стряхнуть с себя.

– Да, – тихо сказала она. – Извини. Просто показалось… показалось, я там увидела кое-кого…

Едва она договорила, как раздался громкий стук в дверь.

Все разом повернули головы на звук. В комнату вошел мужчина в черной ковбойской шляпе. Блондин с кудрями до подбородка – его волосы напомнили мне о пляжах Южной Калифорнии. Угловатое лицо, серебряный пирсинг в ноздре. Высокий, загорелый, татуированный – на шее у него, с правой стороны, я разглядела большую букву А староанглийским шрифтом.

Тедди, восторженно взвизгнув, вскочила и бросилась к нему. Он легко ее поймал, и она расхохоталась.

– Дасти Такер, – завопила она, – а ты как здесь оказался? Последний раз я слышала, что ты пасешь коров в Австралии!

Ах вот что! Это тот самый парень, о котором рассказывал Уэст, – ковбой-гастролер!

Эмми тоже вскочила и побежала к нему обниматься.

– Привет, Дасти! – поздоровалась она, бросив быстрый взгляд на Кэм.

Взгляд был обеспокоенный – и я тоже оглянулась. Выглядела Кэм еще хуже, чем когда уронила стакан, но, заметив, что я на нее смотрю, быстро «натянула маску». Мне ли не знать, как это выглядит!

– Ты что здесь делаешь? – тем временем спрашивала у Такера Эмми.

– Эмми, и я рад тебя видеть! – отвечал он.

– У нас девичник, парней не приглашали!

– Даже меня?

– Даже тебя! – вклинилась Тедди. – Но мы рады тебя видеть. Добро пожаловать домой!

Дасти обвел быстрым взглядом комнату, на мгновение остановился на мне, а затем его взгляд метнулся к Кэм. Он широко раскрыл глаза – всего на миг, но осталось странное ощущение, словно из комнаты вдруг выкачали кислород.

– Привет, Эш, – сказал он, не отводя взгляда.

– Привет, Дасти, – ответила она. Мне показалось или голос у нее в самом деле дрожал?

– Что ж, Эмми, – заговорил Дасти, не сводя глаз с Кэм (и, клянусь, он бросил взгляд на ее левую руку). – Я слышал, ты теперь с Бруксом.

В голосе прозвучала какая-то странная нотка. Сарказм? Или просто удивление?

– И что, если так? – поинтересовалась Эмми, складывая руки на груди.

Взглянув на нее, я подумала: «Черт, эта женщина определенно умеет убивать взглядом!» И сделала себе мысленную пометку: никогда не говорить при Эмми ничего плохого о Бруксе!

– Да ничего, – ответил Дасти, наконец отведя взгляд от Кэм и шутливо подняв руки. – Поздравляю. Просто удивительно: ведь в последний раз, когда я видел вас вместе, ты его разделывала на жаркое!

– Все течет, все меняется, – ответила Эмми.

– Да, – согласился Дасти, снова переведя взгляд на Кэм. – Все меняется.

– Я Ада, – вставила я, почему-то ощутив потребность защитить Кэм. Отвлечь Дасти, чтобы он перестал так на нее пялиться.

Сработало – теперь он смотрел на меня.

– Рад познакомиться. Я о вас слышал настоящие чудеса. – Мы пожали друг другу руки.

– Серьезно, – сказала Эмми, – у нас девичник, так что вали-ка ты отсюда.

– Странно, – ответил Дасти. – Меня позвали на мальчишник, но, похоже, я не в ту дверь зашел.

– Парни сейчас тусуются у Густа, – сообщила Эмми, и Тедди сделала вид, что ее сейчас вырвет. – Здесь-то им что делать?

– Не знаю, – ответил Дасти. – Но я сначала заглянул в Большой дом, и твой отец сказал, что парни здесь.

Очень любопытно! Выходит, Амос Райдер отправил по неверному адресу сразу двоих?

– Ладно, в общем, теперь иди, – сказала Эмми и, развернув Дасти лицом к двери, подтолкнула к выходу.

– Иду, иду! – ответил он. Однако у самого порога обернулся к Кэм, бросил: – Отлично выглядишь, Эш! – и скрылся.

Я взглянула на Кэм.

– Эш?

Она сглотнула и пожала плечами.

– Старое прозвище. Моя фамилия Эшвуд.

16. Уэст

Старый черный «форд-бронко» Дасти я услышал прежде, чем увидел. Мотор у этой штуковины просто оглушительный; а когда «форд» подъехал к дому Густа, вместе с ревом мотора до меня донесся пронзительный гитарный запил Led Zeppelin.

Белый двухэтажный дом Густа стоит на западном краю «Ребел блю». Построил он его перед тем, как Эмми уехала в колледж – значит, примерно десять лет назад. Строился с размахом: в доме четыре спальни, и расположен он так далеко от всего остального на ранчо, что Густ чувствует себя здесь полным хозяином.

Когда подъехал Дасти, Густ, Брукс и я сидели во дворе и дули пиво. Дасти совсем не изменился – такой же, каким я его помнил, просто немного старше.

Все мы встали, сказали «Привет, старина!» – и обменялись с ним рукопожатиями.

– Ты где так долго пропадал? – спросил я.

– Папаша твой сперва послал меня в старый Большой дом, – пожав плечами, ответил Дасти.

– Что? Почему? – Ерунда какая-то.

– Сказал, что вы там, – ответил Дасти, а затем повернулся к Густу: – Райли-то у тебя как выросла!

Густ провел рукой по волосам (сегодня, для разнообразия, он был без шляпы).

– Да, уже совсем большая. Хотя я стараюсь об этом не думать. – Он покачал головой. – Но когда ты успел ее увидеть? Ведь Кэм должна была уже ее забрать!

В глазах у Дасти блеснул какой-то огонек.

– Кэм тоже оказалась там, в старом Большом ломе. У них там девичник.

Густ кивнул.

– Это хорошо, ей надо больше отдыхать. – Он вытащил из кулера банку пива и бросил Дасти, а тот ловко поймал ее на лету. – Давай-ка выпей, и начнем игру.

Ни одна наша тусовка не обходилась без состязания по бросанию лассо – любимой игры Густа и Люка, должно быть, потому что оба этим искусством владели в совершенстве. Достав лассо, они сразу превращались в подростков – в азартных юнцов, готовых на все, чтобы победить.

Правила у нашей игры простые. Делимся на две команды. Каждый берет лассо. Сходимся с противником, стараемся заарканить его и не дать ему заарканить себя. Удастся его опрокинуть – отлично; чем жестче он грохнется наземь, тем лучше.

Сегодня поделились как обычно: мы с Дасти против Брукса и Густа. Несколько раз в жизни нам удавалось выиграть против этой парочки, но такое случалось не часто. И готов спорить, не потому, что они так уж ловко обращаются с лассо. Просто эти двое мозги нам выносят своей болтовней.

Играем мы на очки. Удалось заарканить противника, но он устоял на ногах – получаешь одно очко. Споткнулся и упал – два очка. Если ты опрокинул его наземь одним рывком – чистая победа, три очка.

Выигрывает та команда, что первой наберет тридцатку.

Вначале вышел я против Густа. Мы встали друг от друга футах в пятнадцати – далеко, но не настолько, чтобы я не разглядел его дурацкую самоуверенную ухмылку.

Богом клянусь, Густ улыбается только в двух случаях: когда смотрит на Райли и когда видит возможность надрать мне задницу.

– Ну что, братишка, готов пыль глотать? – поинтересовался он с нехорошим блеском в глазах.

Раз уж мы превратились в школоту, я не смог придумать ничего остроумнее, чем:

– Вали на хрен!

Густ только рассмеялся в ответ.

– Проигравший допивает свое пиво одним глотком? – предложил он.

– Идет.

Люк скомандовал: «Начали!» – и мы побежали друг на друга. Я раскрутил лассо над головой и нацелился Густу на ноги. Но когда бросил лассо, он через него перепрыгнул и тут же, пробегая мимо меня, бросил свое. Я хотел тоже перепрыгнуть – а вместо этого впрыгнул прямиком в веревочную петлю. Густ тут же дернул. Я споткнулся и полетел носом вниз.

– Два очка! – объявил Брукс.

– Спасибо, кэп! – отозвался я, лежа на земле и глядя в небеса, голубой цвет которых уже сменялся розовым.

Я сел и выпутался из веревки Густа. Брат протянул мне руку и помог встать.

Я отошел к Бруксу; тот протянул мне пиво и напомнил, что проигравший должен выпить все одним глотком.

Следующими соревновались Брукс и Дасти. Дасти удалось обвить ногу Брукса веревкой, но тот, быстрый как молния, в тот же миг заарканил Дасти за обе ноги и отправил в нокаут.

Что ж, по крайней мере, мы с Дасти тоже получили очко.

Когда настал черед мне выходить против Брукса, он объявил:

– Проиграешь – расскажешь, что там у тебя с Адой.

– С этой дизайнершей? – переспросил Дасти.

– Да ничего у нас с ней… – начал я, но Брукс меня прервал:

– Вот это я знаю наизусть! «Ничего у меня с ней нет!» – как же, я тоже всем так отвечал… – Он пожал плечами. – И тоже врал.

Только у меня с ней и правда ничего такого нет! Хотя… хорошо, буду честен. Кое-что у нас с Адой, конечно, происходит. Но не знаю ни что это, ни приведет ли оно туда… туда, куда мне бы хотелось.

Так что, строго говоря, и рассказывать-то не о чем.

– Ладно, – согласился я.

Разница между Бруксом и Густом – в том, что Густ меньше чем на чистую победу не согласен, а Брукс тоже настроен на выигрыш, но готов в процессе уступить несколько очков, убаюкав противника ложным ощущением безопасности. Так вышло и на этот раз. Обвив лассо вокруг его ног, я расслабился – и это оказалась большая ошибка. Сосредоточившись на том, чтобы свалить его на землю, я совсем выпустил из виду, что он-то свой бросок еще не сделал. Брукс не целился мне в ноги. Вместо этого бросил лассо прямо передо мной, а как только я ступил в петлю, дернул – и я полетел кубарем.

Опять.

Любимый его прием – и каждый раз я на это попадаюсь!

Правда, сам он тоже упал, но все равно очков получил больше.

Оба мы валялись на земле, и Брукс хохотал, держась за бока – тем сердечным, раскатистым смехом, который с тех пор, как они с Эмми сошлись, я стал слышать намного чаще. Потом мы оба встали и отправились на лужайку перед домом, чтобы присесть и передохнуть.

– Ну что ж, Уэст, – сказал он. – Давай колись.

Мы сидели у кострища, пока что холодного. Быть может, разожжем огонь после заката.

– Не знаю, что сказать, парни, – начал я, запустив руку в волосы. – Ну… она мне нравится.

– Это мы уже поняли, – не преминул заметить Густ.

– А ты ей? – поинтересовался Дасти.

Я ответил: «Наверное…», а Брукс одновременно со мной: «Конечно!» Дасти переводил взгляд с меня на него и обратно.

– Я их поймал у себя в баре, – сообщил Брукс. – Забились в темный уголок и обжимались, как подростки.

Господи Иисусе! А еще говорят о старушках-сплетницах!

Нет, пожилые дамы у нас в Мидоуларке любят почесать языками. Хэнк, папаша Тедди, тоже в этом деле мастер. Но Люк Брукс им всем даст фору! Просто чудо, что ему удавалось так долго держать в секрете свой роман с Эмми – у него же вообще рот не закрывается!

– Тогда я ее еще совсем не знал, – сказал я. – А теперь знаю, и… да, она мне нравится. Очень. Она веселая, остроумная, работает с душой. И – да, кажется, я ей тоже нравлюсь. Но она не хочет, чтобы я ей нравился, вот в чем беда.

– Фу ты ну ты! – только и сказал Дасти.

Я взглянул на Брукса.

– Как ты это сделал?

– Ты о чем? Что я сделал? – не понял Брукс.

– С Эмми. Раньше вы оба друг дружку терпеть не могли. Что изменилось?

Брукс расплылся в ухмылке – той дурацкой ухмылке, что теперь озаряла его физиономию, как только заходила речь об Эмми.

– Да все, – ответил он. – Все изменилось в тот день, когда Эмми вернулась домой. А как это вышло… ну, мне кажется, мы с ней, сами того не понимая, начали понемногу отдавать друг другу себя. А потом поняли, что хотим сохранить себя друг у друга. Навсегда.

Густ задумчиво смотрел на Брукса. Узнав, что лучший друг сошелся с его любимой младшей сестренкой, поначалу Густ принял это в штыки. Мне кажется, не потому, что не хотел видеть их вместе – скорее, просто разозлился, что двое самых дорогих ему людей сочли нужным врать и прятать от него свои отношения.

Так или иначе, поначалу Густ пришел в ярость. Из стычки Брукс вышел с подбитым глазом, а Густ – с чувством вины, от которого, кажется, не избавился и по сей день.

– Пожалуй, поворотный момент был, когда я повез ее в свое секретное место, – добавил Брукс. – Может, и тебе что-нибудь такое сделать?

– Погоди-ка, – прервал его Густ. – У тебя есть какое-то секретное место? Где это?

– Если я расскажу, оно перестанет быть секретным, – парировал Брукс.

– Но Эмми о нем знает! – настаивал Густ, похоже, непритворно обиженный.

– Ну да, и что?

– А почему тогда мне нельзя?

– Густ, потому что это секрет.

– Но я же твой лучший друг! – рявкнул брат, сложив руки на груди.

Боже, помоги мне вытерпеть их обоих!

– А Эмми – моя любовь! – отрезал Брукс, смерив Густа уничтожающим взглядом.

С этим даже Густу было трудно спорить. И все же он проворчал:

– Все равно я имею право знать, что там у тебя за секретные места!

– Прошу прощения, что прерываю этот концерт двух любящих сердец, – вмешался Дасти, – но мы вообще-то говорим о Уэсте.

Он кивнул мне, и Брукс с Густом вдруг тоже вспомнили, что я здесь.

– В самом деле, – сказал я. – Вообще-то мы обо мне говорим.

– Хочешь совет? – спросил Дасти.

Дасти хороший парень, хоть и перекати-поле – так что я кивнул.

– Если ты ей не нравишься, значит, не нравишься, тут уж ничего не поделаешь. Придется с этим смириться. – Я понимал, о чем он, но был на девяносто девять процентов уверен, что нравлюсь Аде. – Но если нравишься, – продолжил он, – попробуй делать что-то такое, что ей покажет, что ты думаешь о ней. Что она все время у тебя на уме. Что-нибудь самое простенькое.

Я постоянно о ней думаю. О ее запахе – черт возьми, от Ады и вправду пахнет сахарным печеньем. О том, как она, задумавшись, прикусывает губу изнутри. О том, как обожает сидеть, скрестив ноги – на полу, на диване, на стуле, неважно…

Ада не просто «у меня на уме». Она давно уже проникла в мою душу – и заполнила в ней каждый уголок.

17. Ада

Дасти исчез, и все снова наладилось. Девичник прошел без сучка без задоринки: мы ели, пили и веселились. Разукрасили все шторы цветами. Я пообещала Эмми, что на этой неделе непременно добавлю к ним розы. Тедди познакомила меня с полной историей дискографии Тейлор Свифт, объяснила на пальцах связь между «Сумерками» и группой «My Chemical Romance», предложила устроить день шопинга в бутике, где она работает. Кэм, как видно, собаку съевшая на разных интересных фактах, рассказала про самые странные законы штата Вайоминг – там с января по апрель запрещено фотографировать кроликов.

А мне все нравилось.

Обычно в компаниях я чувствую себя не в своей тарелке. К концу вечера успешно себя убеждаю, что все здесь меня ненавидят и будут счастливы, если я навеки скроюсь с глаз долой.

Но на этот раз ничего подобного не ощущала. Наоборот, все было классно.

А самое лучшее в этой вечеринке – то, что в половине десятого я уже была дома.

Обратно в Большой дом меня отвезла Кэм; ей все-таки нужно было забрать Райли. Я уже знала, что они с Густом никогда не были вместе по-настоящему, но решили завести общего ребенка.

– Мне очень повезло, – рассказывала Кэм, – отец моей дочери – еще и мой друг. Преданный друг и любящий отец.

Все эти люди и отношения между ними чрезвычайно меня интересовали. Должно быть, всему причиной розовое вино – но, не задумываясь, я выпалила:

– А они все… ну, Райдеры… в самом деле такие хорошие?

Кэм рассмеялась в ответ – она сразу поняла, о чем я.

– Точно, все вправду именно такие, – ответила она. – Разумеется, у всех есть свои недостатки… кроме Амоса, – добавила она с улыбкой. – Густ невероятно упрямый и упертый. Уэст слишком приспосабливается к другим, к тому же у него тяжелый случай «синдрома среднего ребенка». Эмми все держит в себе и слишком уж стремится все контролировать. Но это мелочи: а главное, что друг ради друга и ради тех, кого любят, они готовы на все пойти и всем пожертвовать. Мне очень повезло, что мы с дочкой стали частью этой семьи.

– Что ты имеешь в виду насчет Уэста? – спросила я.

– Что именно? «Приспосабливается» или «синдром среднего ребенка»? – уточнила Кэм. В темноте было не видно, но мне показалось, что она улыбается.

– И то и другое.

– Пожалуй, это вещи взаимосвязанные. Сколько я знаю Уэста, всегда он был невероятно милым парнем. Удобный, приятный… прямо-таки противоестественно милый, в том числе и себе в убыток. Друг хочет пригласить на выпускной девушку, которая нравится самому Уэсту? О, никаких проблем, пусть идут и веселятся на здоровье. У тебя спустило шину? Уэст остановится и поможет ее заменить, даже если сам в результате не попадет куда хотел.

Я понимала, о чем она, но это сбивало с толку. Непонятно, почему этот невероятно милый парень заинтересовался… такой, как я? Что он во мне нашел?

– Именно так он себя ведет и с братом, и с сестрой, и с отцом, – добавила Кэм. – Заботится о них, выполняет их просьбы, всегда уступает. Иногда мне кажется, он считает, будто ни на что большее не способен.

– Но это не так! – возразила я, ощутив потребность его защитить.

– Знаю. И его родные знают. Только не уверена, что знает он сам. Возможно, это гостевое ранчо – для него способ доказать другим, что он может сделать что-то свое. Мы это и так знаем, но, надеюсь, он сможет доказать самому себе.

Забавно. Мы с Уэстом такие разные, но в одном схожи – оба чувствуем потребность что-то доказывать.

Когда Кэм завезла меня домой, спать еще не хотелось, и я решила заняться тем, до чего никак не доходили руки с момента приезда в Мидоуларк: как следует заняться собой. Не просто принять душ, а вымыть голову и высушить феном, побрить ноги, нанести маску и пилинг – такие вещи.

Честно говоря, такой роскошной душевой, как в Большом доме, я еще никогда не видела – и подумала, что пора наконец использовать ее по полной.

Через некоторое время, чистенькая, гладенькая, распаренная, в облаке пара я вышла из душевой кабины и занялась уходом за кожей, завершив его отшелушивающей маской. По такому случаю решила даже облачиться в кокетливую пижаму – черный шелковый топик с кружевами и такие же шортики.

Благодаря душу вместе с девичником, на котором меня в кои-то веки не душило отвращение к себе, я почувствовала себя новым человеком.

Я залезла под одеяло, потерла одну ногу о другую, наслаждаясь их безупречной гладкостью. Вытащила ноутбук и открыла стриминговое приложение, чтобы посмотреть «Как избавиться от парня за десять дней».

Лучшего завершения вечера и вообразить нельзя! Хотя… пожалуй, еще кое-чего недоставало. Попкорна. Обожаю попкорн – и теперь, вспомнив о нем, уже не могла выкинуть из головы.

Я не сомневалась, что в огромной кладовой «Ребел блю» найдется готовый попкорн, который остается лишь разогреть в микроволновой печи. Взглянула на телефон. Первый час ночи. Должно быть, все уже спят. Что ж, буду следить за микроволновкой и достану попкорн прежде, чем она запищит.

Я вышла из спальни и пошлепала через холл на кухню. Кладовка находилась за кухней, и полки в ней ломились, словно в продуктовом магазине. Я включила свет и начала искать попкорн.

Нашелся он на верхней полке у самой двери. Именно такой, как продают в кинотеатрах – отлично! Как только я за ним потянулась, кто-то вошел в дом и прикрыл за собой дверь. Я выключила свет и затаилась. Несколько секунд спустя на кухне появился Уэст.

Хм. Я-то думала, он уже дома! Уэст почти прошел мимо, не заметив меня – но в последнюю секунду, уже свернув на лестницу, ведущую к нашим спальням, вдруг остановился, глянул на меня и повернул обратно.

Даже в темной кухне, озаренной лишь светом луны, было заметно, как его пристальный взгляд скользит по моему телу. Сразу вдруг вспомнилось, какая легкомысленная на мне пижама. Ну что мне стоило лечь в постель, как обычно, в безразмерной футболке и трениках!

Уэст смотрел на меня – и руки у него сжимались в кулаки, а на горле нервно ходил кадык.

– Привет, – хрипло сказал он наконец.

– Привет.

– Хорошо повеселилась? – спросил он.

– Ага. А ты?

– Мне надрали задницу, но в целом да, неплохо.

Я просто кивнула, не понимая, почему на кухне вдруг сделалось так тесно.

– Что-то ищешь?

– Попкорн, – ответила я, показав на полку у себя за спиной. – Но, кажется, я до него не достану.

Уэст опять судорожно сглотнул – и я подавила в себе желание подойти к нему и лизнуть эту дорожку на горле.

Он двинулся ко мне. Все ближе и ближе. С каждым шагом по мне пробегали мурашки, а когда он остановился передо мной и наклонил голову, я закрыла глаза, изнемогая от сладкого предвкушения.

Хоть и говорила себе, что сама не знаю, чего жду, – это была ложь. Что-что, а дурачить саму себя я мастерица! Но того, чего я ждала, так и не произошло.

На полке у меня за спиной что-то зашуршало, а затем раздался голос Уэста:

– Твой попкорн.

Открыв глаза, я увидела Уэста прямо перед собой: он улыбался, но во взгляде пылал огонь.

– С-спасибо, – пробормотала я.

Он кивнул и отступил – всего на шаг, однако чувство было такое, будто с меня сдергивают теплое одеяло. Мгновение мы смотрели друг друга, но он так и не подошел ближе.

Ну и ладно.

Я прошла мимо. При этом случайно задела его плечом – и, клянусь, между нами сверкнул электрический разряд.

Открыла упаковку попкорна, высыпала на тарелку, поставила в микроволновку, нажала кнопку «Попкорн».

Уэст не уходил, а я упорно держалась лицом к микроволновке, потому что, даже не оглядываясь, чувствовала его присутствие. Через несколько секунд сзади послышались шаги. Уэст подошел ко мне вплотную. Провел рукой по плечу, откинул в сторону волосы. По спине у меня пробежала дрожь.

А в следующий миг он коснулся моего плеча губами.

– Не против? – тихо спросил он.

Так тихо – просто чудо, что я его услышала, особенно если учесть, как оглушительно колотилось мое собственное сердце.

– Нет… – выдохнула я.

Уэст снова поцеловал меня в плечо, затем в шею.

– Почему же ты всегда так чертовски сладко пахнешь? – спросил он, втянув воздух сквозь зубы.

Вряд ли Уэст действительно ждал ответа, так что я молчала.

– В кабине моего пикапа, – продолжал он, – теперь пахнет тобой. И всякий раз, садясь за руль, я рискую жизнью, потому что не могу думать ни о чем, кроме тебя. Ни о чем, кроме этого… – С этими словами он обвил меня рукой и прижал к себе.

Потом снова откинул волосы, теперь налево, чтобы уделить внимание и правой стороне моей шеи. Ощутив его губы у себя на горле, я откинула голову ему на плечо и невольно издала тихий стон.

– Ты так мне нравишься, Ада!

Уэст скользнул рукой мне под пижаму, положил ладонь на живот – и я выгнулась ему навстречу, страстно желая, чтобы он опустил руку ниже. Но в то же время в сознании завыла тревожная сирена. Уэст – хороший парень, добрый и внимательный. С чего ему интересоваться женщиной вроде меня?

Все свое замужество я практически умоляла супруга заметить меня, увидеть, полюбить – сделать хоть что-нибудь!

Но он меня не замечал.

Когда с тобой долго обращаются определенным образом, начинаешь верить, что так и должно быть. Поэтому из замужества я вынесла убеждение: во мне просто нет ничего такого, что можно полюбить.

И вот появился Уэст. Обладатель всех замечательных качеств, о которых когда-то мечтала я сама: разговорчивый, обаятельный, добрый и внимательный к другим.

А я кто? Циничный социофоб. Людей по большей части опасаюсь и предпочитаю держаться от них подальше. Не так уж много на свете тех, кто может похвастаться моей симпатией. А Уэсту, кажется, симпатичны все – и сам он симпатичен всем, включая и меня. Как мы можем сойтись – что у нас общего?

Я оторвала голову от его плеча и уставилась в пол.

– Уэст, не понимаю, к чему все это, – сказала я тихо, не поднимая глаз. – Не понимаю, зачем я тебе. Я ведь совсем не… не милая.

– Ада! – выдохнул Уэст.

Той рукой, которой обнимал, он повернул меня лицом к себе – и воздух вокруг нас знакомо начал гудеть и искриться. Я упрямо смотрела в пол; но Уэст приподнял мое лицо за подбородок и заставил посмотреть на себя.

– Ты талантливая, упорная, решительная, остроумная. – Теперь, когда мы смотрели друг другу в глаза, я не смогла бы отвести взгляд даже под страхом смерти. Будто его зеленые глаза стали для меня капканом. – Ни за что на свете я не оскорблю тебя вялым и бессмысленным словечком «милая».

Одни слова меня бы не убедили – убедил его взгляд. Сейчас я особенно остро ощутила то, что чувствовала с самой первой встречи: Уэстон Райдер меня видит — и от этого не спрятаться, не убежать.

– Поцелуй меня, – прошептала я. – Пожа…

Договорить не успела – в тот же миг он прильнул к моим губам.

Мне не случалось испытывать религиозный экстаз – но, должно быть, это что-то похожее. Словно разверзлись небеса, словно на нас дождем сыплются звезды; стук сердца громом отдается в ушах, и везде, где наши руки, губы, тела касаются друг друга, сверкают молнии.

Одну руку он положил мне на затылок, другой обхватил за талию и прижал к себе. Но мне хотелось прильнуть ближе, теснее. Я запустила руки ему под рубашку – и он судорожно втянул в себя воздух.

– Черт, какие у тебя ледяные руки! – прошептал он, почти не отрываясь от моих губ.

В ответ я, по-дурацки хихикнув, скользнула ладонями ему за спину и притянула к себе.

Одной рукой – все той же, которой обнимал, – он приподнял меня и посадил на стол. Я обвила его ногами, и он толкнулся бедрами мне навстречу. К самому центру моего существа прижался его член, недвусмысленно твердый и напряженный, – и я поняла, что хочу большего. Я вцепилась в его фланелевую рубашку, начала рвать с плеч, и он сбросил ее на пол.

Одной рукой он провел по моему бедру, достиг края пижамных шортиков, остановился здесь – но лишь на одну секунду. В следующий миг обхватил ладонью мой зад, и я застонала прямо в его приоткрытые губы.

Когда в последний раз я делала что-то подобное? Не припомню.

А когда в последний раз испытывала что-нибудь хоть отдаленно похожее? О, вот это знаю точно: никогда!

Я прикусила его нижнюю губу; он застонал и снова качнул бедрами мне навстречу.

– Еще! – взмолилась я.

Но это не сработало: он попятился и отстранился. Я готова была взвыть от негодования.

– Еще? – переспросил он с лукавой усмешкой.

Я молча закивала. Второй рукой, что придерживала меня за затылок, он скользнул по моей шее, по ключице – и это легкое, как перышко, касание едва не довело меня до умопомрачения.

– Что за дурацкие бретельки… – проговорил он и, подцепив одну пальцем, аккуратно спустил ее с плеча. Наклонившись, прильнул к обнаженному месту губами – и я вцепилась ему в волосы, а вторую руку, осмелев как никогда, просунула между нами и сжала его ширинку.

Он громко застонал, не отрываясь от моего плеча, – этот стон я ощутила всем телом.

– Боже, Ада!.. – Как мне нравится, когда он произносит мое имя!

Он снова отстранился. Вторую руку, которой уже его не обнимала, я тоже протянула к его ширинке и попыталась расстегнуть ремень, но не успела – он накрыл мои руки своей большой ладонью.

– Не торопись, милая! – выдохнул он. – Нравится видеть, что ты со мной делаешь?

Я взглянула на мощный бугор под его джинсами и кивнула. Он прижал мою ладонь к своей ширинке и опять застонал.

– Хочу, чтобы ты это почувствовала! – проговорил он и прижался лбом к моему лбу.

О да! О да!!!

– Прикоснись ко мне, – прошептала я.

Вообще не люблю эту часть и обычно стараюсь поскорее с ней разделаться. Вечно мне неловко. Вдруг я слишком мокрая? Или слишком сухая? Чаше второе. Иногда мое тело приходится долго уговаривать заняться сексом. Но сейчас я действительно этого хотела – хотела, чтобы он потрогал меня там.

Его пальцы кружили по моему бедру, все ближе и ближе к желанному месту. Я раздвинула ноги пошире, приглашая его войти.

Все так же, прижавшись лбом ко лбу, оба мы смотрели, как его рука проскальзывает мне под шорты и скрывается между ног. Я ахнула, ощутив, как Уэст погружает в меня палец.

– Черт, Ада! – прорычал он. Палец неторопливо скользил во мне, вперед-назад, вперед-назад. – По-прежнему хочешь еще? – спросил он вполголоса.

– Да! – простонала я.

Теперь во мне было уже два пальца.

– Такая жаркая… такая голодная… – шептал он. – Эти городские парни ничего толком не умеют в постели, верно?

Я молча покачала головой. Внутри нарастало какое-то давление, странное, чуждое – и, не в силах больше терпеть, я обхватила ладонями лицо Уэста и впилась губами в его губы.

Он ответил мне глубоким и долгим поцелуем; язык его погрузился мне в рот, как и пальцы – в мое нижнее устье. Дыхание мое ускорилось, бедра начали двигаться словно по собственной воле. Он потер большим пальцем мой клитор – и я застонала, а с губ сорвалось: «Да-а-а!»

– Помоги мне, Ада! Скажи, что делать, чтобы ты кончила так, от моих пальцев!

Я не знала. Никогда не кончала вот так – ни во время прелюдии, ни во время секса. Этот жар, бегущий по позвоночнику, был мне незнаком. Все, чего я хотела, – чтобы Уэст не останавливался, хоть и сама не знала (но отчаянно хотела узнать), к чему это приведет.

И хотела сказать об этом – но в этот самый миг нас вывел из сладострастного транса громкий сигнал микроволновки.

Да чтоб тебя!

Уэст – он реагировал намного быстрее меня – потянулся к микроволновке и распахнул дверцу, чтобы прекратить пронзительный писк. Потом уронил голову мне на плечо и обмяк.

Оба мы тяжело дышали – однако услышали шаги из противоположного холла. Уэст мгновенно развернулся, прикрывая меня собой. Я торопливо поправляла бретельку, надеясь, что за его широкими плечами, да еще в полутьме, останусь невидимкой.

– Уэстон? – донесся из холла сонный голос Амоса. – Это ты?

– Да, папа, – откликнулся Уэст. Он старался дышать тише и спокойнее, но не особо получалось. – Извини, я тебя разбудил?

– Да ничего. Все в порядке? – зевая, спросил Амос.

– Ага, просто решил перекусить, – ответил Уэст. – Попкорн себе грел.

– Ну ладно, только не шуми. – Голос Амоса удалялся; как видно, он возвращался к себе. – Ты же не хочешь разбудить Аду?

– Нет-нет, ни в коем случае! – вполголоса ответил Уэст, и я подавила смешок.

Уже во второй раз нас с Уэстом прервали в решающий момент. А если бы не мешали посторонние, уж мы бы… Не понимаю, что в этом человеке превращает меня в озабоченного подростка, которому плевать на осторожность – но мне это нравится. Нравится, что рядом с ним я теряю голову и забываю обо всем.

– Спокойной ночи, папа, – сказал Уэст погромче.

– Доброй ночи, – откликнулся Амос.

Убедившись, что отец ушел, Уэст повернулся ко мне. Он улыбался – и сердце у меня опять молотом забухало о ребра. Уэст наклонился и поцеловал меня в висок; такой поцелуй ощущался чем-то очень интимным – и я наслаждалась этим новым чувством.

– Ладно, – сказал он. – Пойдем, отведу тебя в постель.

Я хотела ответить, что ничуть не устала, но вместо этого вдруг душераздирающе зевнула.

Ох уж этот Амос Райдер – и кайф обломал, и все настроение сбил!

Уэст достал из микроволновки попкорн и помог мне слезть со стола. Ноги подкашивались, и Уэст, глядя на меня, тихо рассмеялся.

– Заткнись, – сказала я, ткнув его локтем под ребра.

Он довел меня до двери и остановился у порога.

– Может быть… – Я сама не верила, что это говорю; мне пришлось уставиться в пол, чтобы закончить фразу. – Может быть, хочешь зайти?

Я бросила на него робкий взгляд. На лице Уэста отражалась внутренняя борьба.

– Не сегодня, – ответил он наконец.

– А в другой раз? – спросила я с надеждой.

– Да, – не раздумывая, ответил он. И снова поцеловал меня в висок. – В другой раз.

Я кивнула. Быть может, так и вправду лучше.

– Спокойной ночи, Уэст.

– Спокойной ночи, Ада.

18. Уэст

До прошлой ночи я как-то держал свое влечение к Аде в узде. Мог ходить мимо нее – даже когда она в этом своем комбинезоне – спокойно, не хватая, не прижимая к стене и не демонстрируя наглядно, что она со мной делает.

Но больше так не выйдет.

Теперь я могу думать только о том, как ощущалось под ладонями ее нагое тело. Теперь, когда знаю, что значит держать ее в руках и прикасаться к ней – мне всегда будет мало.

И она тоже меня хотела! Сама попросила ее поцеловать. Сама потребовала, чтобы я к ней прикоснулся.

Так что теперь я погиб. Полностью и бесповоротно.

Вот о чем я думал, расставляя на кухонном столе ингредиенты для пирога со шпинатом – любимого блюда Ады, о котором она поведала, когда я подвозил ее в город.

Я решил последовать совету Дасти – делом показать Аде, что все время о ней думаю. Например, угостить любимым пирогом.

Есть лишь одна загвоздка: не то чтобы я хороший повар.

Нет, готовить мне иногда случается. Порой даже удается сварганить что-то более или менее съедобное. Папа всем нам, особенно Густу и мне, преподал азы кулинарного искусства. С детских лет он нам твердил: рано или поздно вы начнете с кем-то жить вместе, и всю домашнюю работу – готовку, уборку и так далее – придется делить на двоих.

Густ похож на папу: любит готовить, и у него отлично получается. Еще одно дело, в котором он меня превосходит. Что ж, оно и к лучшему: ведь теперь у него есть дочка, и ее надо кормить.

А я могу сделать что-то самое простое – яичницу, пасту, курицу на гриле. Могу нарезать все, что найду в холодильнике, смешать – получится салат. Но спанакопита, то есть греческий пирог со шпинатом, – задача не совсем моего уровня. Особенно когда рецепт начинается со слов: «Приготовьте тесто фило…»^[9] Насколько я понимаю, напортачить с тестом фило – проще простого.

Ну и ладно!

Ничего сверхъестественного в этом нет – и я, в конце концов, не безрукий. Сказано «приготовить тесто» – значит, приготовлю.

Ада отправилась к Эгги, чтобы обсудить заказ на мебель для гостевого ранчо. За ней заехала Тедди, и я так понял, что дальше они отправятся по магазинам. Так что часа четыре у меня точно было.

Впрочем, из них прошло уже больше часа – а добился я только того, что вся кухня теперь в муке.

Вдруг открылась входная дверь, а затем донесся голос Густа:

– Эй, кто-нибудь дома?

– Я тут, – откликнулся я.

– А какого это хрена ты тут творишь? – поинтересовался Густ, входя на кухню и переводя изумленный взгляд с меня на сугробы муки и обратно.

– Не видишь, что ли? Пирог пеку!

– Не-а. Чего не вижу, того не вижу.

– Ну хорошо, пытаюсь печь, – сдался я. – Ада как-то упоминала, что любит пирог со шпинатом, который делает ее мама. Вот и решил ее порадовать.

Густ подошел ближе, перебрал все ингредиенты, не преминул проинспектировать и жалкого вида шматки теста, которые у меня никак не склеивались вместе.

– Ты только не обижайся, – сказал он, – но что-то у тебя пошло не так.

– Спасибо, Густ, ты мне очень помог, – отрезал я.

Густ снова удивленно расширил глаза. Обычно на критику я реагирую куда спокойнее.

– Сделай-ка перерыв, – сказал он. – И объясни, чего ты хочешь. Может, я помогу.

С этими словами Густ подошел к кухонной раковине и принялся мыть руки. Видимо, не шутит.

– В теории все проще простого, – начал я, проводя по лицу испачканной в муке рукой. Не хочу даже думать о том, на что я в результате стал похож. – Режешь шпинат и прочее, смешиваешь, берешь тесто фило…

– Ага, – кивнул он. – И где тесто?

– Ну вот… я его делаю, – ответил я без особой уверенности. Наверное, пора было признать, что тесто у меня не выходит.

Густ, кажется, немного смутился, но затем сказал:

– Хочешь сделать фило? Сам? Ты что, никогда не смотрел «Лучший пекарь Британии»?

– Что? Нет! А ты смотришь «Лучший пекарь Британии»? Зачем?!

Хотя мой старший брат умеет удивлять, не могу его себе представить за вдумчивым просмотром реалити-шоу про пекарей.

– Райли его любит, – пожал он плечами. – А мне нравится британский выговор. Он успокаивает. – Я смотрел на него, разинув рот. – Ладно, неважно, – отмахнулся он. – Я не об этом. Речь вот о чем: фило надо брать готовое – ты сам ни за что не сумеешь раскатать его достаточно тонким слоем.

«Да я его вообще раскатать не сумею!» – мысленно поправил я, глядя на горы муки и бесформенные ошметки теста вокруг.

– Но у меня нет готового фило.

– Я позвоню Эмми.

– Зачем звонить Эмми?

А она-то тут при чем? Моя сестра – эксперт по тесту фило? У нее есть какие-то неизвестные мне способности?

– Потому что она как раз сейчас в магазине.

Я закатил глаза. Разумеется, Густ в курсе – он знает обо всех наших передвижениях. В прошлом месяце Эмми одна перегоняла коров на другое пастбище, а рацию с собой не взяла. Мы не могли ее отыскать, и я сделал то же, что любой нормальный человек на моем месте: проверил локацию ее телефона.

Густ, как видно, не знал, что так можно. А теперь вошел во вкус и начал постоянно смотреть наши локации. Честное слово, стоит мне выйти из дому, как от него приходит сообщение: куда идешь? Зачем?

– Слушай, хватит все время проверять, где мы. Следишь за нами, как какой-то маньяк, – сказал я.

Но Густ уже набирал номер Эмми. Поднося телефон к уху, он ответил:

– За тобой больше не слежу. И так понятно: где Ада, там и ты.

Вот сукин сын!

Я услышал, как Эмми взяла трубку.

– Привет, ты еще в магазине? – спросил Густ. Пауза. – Можешь взять упаковку или две теста фило и привезти домой? Тут у нас Уэст решил поиграть в храброго кулинара.

В трубке послышался приглушенный голос Эмми.

– Ну да, – сказал Густ. – Пытался сам замесить фило. А все потому, что не смотрит телевизор!

Боже правый!

– Ладно, увидимся. – Густ дал отбой. – Эмми приедет через двадцать минут. А пока займемся начинкой.

Густ начал резать лук, чеснок и перья зеленого лука, а я, найдя самую большую сковородку, принялся тушить там нарезанный шпинат. Неприятно это признавать, но с Густом дела пошли на лад. Прочитав рецепт, он сразу понял, что и как делать, и мне оставалось лишь выполнять его указания.

Минут через двадцать на кухне появилась Эмми, нагруженная покупками.

– Вот и я! – объявила она. – По голосу поняла, что дела у вас плохи, так что принесла пять упаковок фило. – Такова уж Эмми – любит драматизировать. – Еще захватила буханку хлеба из кислого теста и пакет мармеладок со вкусом арбуза.

– Зачем? – спросил я.

– Вчера мы с Адой выяснили, что обе обожаем и то и другое. Я подумала, на случай, если не удастся испечь что-то съедобное, лучше тебе подготовить план Б.

Я хотел было поспорить, но подумал, что в этом есть резон, – и сказал только:

– Спасибо.

– Всегда пожалуйста. И вот тебе еще «Ризес». – О, мои любимые – идеальное сочетание шоколада с арахисовым маслом!

– Эмми, – сказал Густ, – сможешь заняться тестом? Оливковое масло и кисточку я тебе принес.

Эмми взяла под козырек. Перед тем, как начать работу, она подсоединила свой телефон к кухонному динамику и нашла радио с музыкой кантри. Эмми любит работать под музыку – проигрыватель, радио или хотя бы телевизор. Говорит, это помогает ей сосредоточиться.

– Слушаюсь, кэп!

Дальше мы все молча работали вместе. Кажется, в первый раз после приезда Эмми все собрались и что-то делали втроем – и это было здорово.

Надо признать, с братом и сестрой мне повезло. Быть может, обидно жить в чьей-то тени – но я рад, что это их тень.

– Кстати, Густ, – заговорила Эмми, – а ты Кэм как-то предупредил, что Дасти возвращается в Мидоуларк?

– Что? – с недоумением переспросил Густ. – А зачем ее предупреждать?

– Ну ты и дурень, – покачав головой, исчерпывающе ответила Эмми.

Я тоже не подумал, что Кэм стоит предупредить. Дело в том, что они с Дасти встречались в старших классах, и это плохо кончилось. С тех пор, насколько понимаю, серьезных отношений у Дасти не было. Однако мне не пришло в голову, что Кэм нужно о нем предупреждать.

Вместе мы смешали шпинат с прочими овощами и уложили начинку между слоями теста. Дойдя до последнего слоя. Эмми сбрызнула пирог оливковым маслом, мы поставили его в духовку, и я включил таймер на двадцать пять минут.

Отлично, что брат с сестрой решили поддержать меня с пирогом, но еще больше я был благодарен за то, что они остались и помогли прибраться на кухне. Вы бы видели, какой бардак я там устроил!

– Итак, – сказала Эмми, как только мы избавились от всех следов муки, – что же вдохновило тебя на этот приступ безответной любви к кулинарии? У вас с Адой что-то произошло? Я имею в виду, после того, первого раза.

Я, к сожалению, не сразу сообразил, что ответить – молчал целую секунду, так что у Эмми загорелись глаза, и она завопила:

– Я знала! Так и знала!

Больше она ничего не успела сказать – в этот миг распахнулась входная дверь. Черт, неужели уже Ада?! Я глянул время на микроволновке (сразу вспомнив, как это устройство подгадило нам ночью) – вот блин! С начала работы прошло уже несколько часов.

Однако первым до меня донесся голос Тедди.

– Как же классно на тебе смотрится этот корсетный топик! – громко объявила она, входя на кухню.

Ада шла следом; едва я ее увидел, сердце начало отбивать барабанную дробь. Ее мешковатый черный свитер сполз с плеча – и мне сразу вспомнилось, как прошлой ночью я целовал это самое место…

Черт! От этой мысли в джинсах сразу стало тесно.

Волосы Ада стянула в короткий хвостик; выбившиеся из него пряди падали на затылок. На ней были джинсы, узкие на бедрах, а во всех прочих местах просторные. Почувствовав на себе мой взгляд, она подняла глаза и улыбнулась.

Боже, какая же она красавица!

– А чем это пахнет? – поинтересовалась Тедди, оглядываясь вокруг. Заметив Густа, скорчила гримасу: – Тьфу, блин, неужели тобой?

Густ поднял глаза к потолку:

– И это все, на что ты способна, Теодора?

– Не все, – ответила Тедди. – Но тебе повезло – сегодня я не в настроении слушать мужские рыдания.

Ада переводила взгляд с Густа на Тедди и обратно, словно следила за теннисным матчем.

– Ладно! – хлопнув в ладоши, проговорила Эмми. – Чем тут пахнет – не наше дело, и вообще мы все сейчас уходим. – Она подтолкнула Густа к дверям, добавив: – Кроме тебя, Ада – ты остаешься! – И подмигнула ей.

Очень тонко.

– С чего это мне уходить? – не понял Густ.

– У тебя очень много дел, – откликнулась Эмми, направляя его к двери.

– Нет у меня никаких дел… – возмутился Густ, единственный, кто тут ничего не понял.

– Господи боже, что за идиот! – простонала Тедди. – Пошли, ковбой, я тебе дело найду. Усы будем брить!

– Да отгребись ты… – рявкнул Густ – но Эмми и Тедди уже вытолкали его за дверь.

– Пока, ребята! – крикнула Эмми.

Дверь за ними захлопнулась, и мы с Адой остались вдвоем. Как всегда, на кухне вдруг стало очень тесно.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – ответила она, заправляя за ухо выбившуюся прядь черных волос.

Мне хотелось подойти и сжать ее в объятиях, но я не хотел на нее давить. Да и не очень понимал, как вести себя после прошлой ночи.

– Как съездила? Пообщалась с Эгги?

Ада просияла.

– Да, все отлично! Она просто прелесть. Я ей заказала два книжных шкафа, кухонный стол, кофейный столик, и еще она готова обить нам кожей ручки на дверях.

– Звучит впечатляюще, – искренне ответил я. Мне очень нравилось, с каким энтузиазмом Ада обсуждает перемены в Небесном доме. – И рад, что ты встретилась с Тедди.

– Кстати, об этом. – Ада присела за кухонный стол, напротив меня. – Что это у нее с твоим братом?

Кажется, никогда в жизни я не испытывал такого недоумения.

– Э-э… ты вообще о чем?

Ада подняла брови.

– Ну, между ними определенно что-то происходит. Они раньше встречались или что?

Я расхохотался.

– Тедди и Густ?! Ты серьезно считаешь, между Теодорой Андерсен и Августом Райдером что-то есть?

Ада энергично закивала.

– Конечно, есть! Неужели сам не видишь, как между ними искры летят?

– Разумеется – они ведь ненавидят друг друга! – ответил я, совершенно сбитый с толку. – Серьезно, они друг друга терпеть не могут.

Кажется, Аду это не слишком убедило.

– Я бы все свои сбережения поставила, – объявила она, – на то, что между этой парочкой что-то происходит – или очень скоро произойдет.

Хм, мне нравится ее уверенность!

– Скорее ад замерзнет, – возразил я.

– Хочешь поспорить? – игриво улыбнулась она.

– Спорим, – ответил я и протянул ей руку.

Секунду она задумчиво смотрела на мою руку, затем сжала ее в своей. Мы смотрели друг на друга; я заметил, что грудь у нее вздымается сильнее обычного.

Вспомнила прошлую ночь?

Я-то точно вспомнил!

– Ладно, – сказала она, как-то чересчур поспешно выдернув руку. – Так чем тут у тебя пахнет? Аромат изумительный!

Тут, словно по сигналу, зазвонил таймер на телефоне. Я, вооружившись прихватками, вытащил из духовки блюдо и поставил на деревянную подставку прямо перед Адой.

– Спанакопита! – объявил я, вдруг занервничав из-за… да из-за всего.

Ада взглянула на пирог с золотистой корочкой, потом снова на меня.

– Правда? – воскликнула она с такой широкой улыбкой, какой я у нее с первой встречи в баре не видывал.

От этой улыбки все слова вылетели из головы, и я просто кивнул. Она снова взглянула на блюдо и спросила, уже тише:

– Ты это сделал для меня?

– Да, – ответил я.

Она прикусила губу.

– Почему?

Нелегкий вопрос. Как ответить? Потому что постоянно о ней думаю. Хочу, чтобы здесь, на «Ребел блю», она была счастлива. Чтобы думала обо мне так же, как я о ней.

– Просто ты говорила, что это твое любимое блюдо, – ответил я наконец. Что ж, тоже правда.

– Можно попробовать? – замирающим от восторга голосом спросила она.

– Ну конечно! – Я достал из буфета нож и передал ей, вместе с тарелкой и парой вилок. – На здоровье!

– Мама меня просто убила бы за то, что не даю пирогу постоять минутку, но…

Она отрезала кусок и положила на тарелку между нами. От пирога валил горячий пар. Ада взялась за вилку, жестом пригласила меня взять другую.

Оба мы отломили по кусочку, синхронно подули каждый на свой, чтобы остыл. Я ждал, чтобы Ада попробовала первой – хотел посмотреть на ее реакцию. Она сунула пирог в рот – и заулыбалась. Прикрыла рот рукой, прожевала.

– Отлично! – сказала она, кивнув.

Я сунул в рот свой кусочек, не ожидая, что мне понравится – однако понравилось. Пирог был теплый, хрусткий, в меру соленый… в общем, то что надо.

– А тебе нравится?

– Да, – ответил я со смешком, – смотри-ка, неплохо вышло!

– Пожалуй, даже моя мама сказала бы: «Приемлемо», – недоверчиво покачав головой, заметила Ада.

– «Приемлемо»? – Я поднял глаза к потолку. – Вот так комплимент!

– Поверь, от Талии Харт слово «приемлемо» равнозначно Нобелевской премии мира!

– Ты мне о ней расскажешь? – спросил я вдруг. Как-то само вырвалось.

Ада замерла с полным ртом и, должно быть, целую минуту молчала, уставившись в тарелку.

– Мама… очень сильная, – тихо ответила она наконец. – Ничего не боится, всегда говорит что думает. Она хорошая мама – по-своему. Не такая веселая и ласковая, как твои родные. Зато она всегда рядом, даже если этого не хочет.

– От меня она всегда ждет очень многого, – продолжала Ада, – и чаще всего я чувствую, что ее разочаровываю.

Эти слова пронзили мне сердце, словно ножом. Ада чудесная девушка, я это вижу – почему же не видит ее собственная мать?

– Она все бросила и уехала в США. Здесь начала с нуля. Всем, что у нее есть, обязана самой себе. Она мечтала, чтобы мне никогда не пришлось тяжело работать, как ей в молодости. Наверное, я всегда буду чувствовать себя немного виноватой из-за того, что следую своим, а не ее мечтам.

– Что она сказала, узнав, что ты едешь в Вайоминг? – спросил я.

– Что это пустая трата времени. Однако мои соцсети она читает внимательно. Иногда даже пишет мне и что-то хвалит. Хотя гораздо чаще ругает.

Она вздохнула, а потом добавила серьезно:

– На самом деле мама хорошая. И папа у меня хороший.

– А о папе расскажешь? – спросил я.

Ада немного подумала.

– Папа тихий, спокойный, очень любит свою работу. Людей, пожалуй, не очень. Пока я росла, он очень много работал, и чаще всего его не было дома. Но я знаю, что ради мамы он готов на все.

Я кивнул и, потянувшись к Аде через стол, взял ее за руку. Хорошо, что она мне все это рассказала. Я словно стал к ней ближе, и это радовало.

Ада не отстранилась. Вместо этого сказала:

– А теперь можно я задам тебе вопрос?

– Валяй, – ответил я.

Ее губы растянулись в улыбке.

– Почему у тебя лицо в муке?

19. Ада

Между Уэстом и мной все изменилось. Теперь, бывая вместе, мы постоянно прикасались друг к другу. Ничего из ряда вон: то задевали друг друга плечами, то он брал меня за локоть или клал руку пониже спины, отодвигая с дороги – что-нибудь в этом роде.

В Большом доме мы теперь ужинали вместе. Один раз смотрели кино, сидя рядышком на диване, и Уэст меня приобнимал.

А я не возражала.

Не понимаю, почему и как такое возможно, но мне это нравилось. Такое ощущение, словно я впервые в жизни влюбилась – совсем по-девчачьи таяла и млела, когда предмет моего обожания рядом. Это было непривычно, волновало и радовало – и в то же время казалось чем-то естественным и надежным. Будто начало чего-то такого, что не оборвется и не умрет.

Как раз об этом я думала, когда в конце рабочего дня Уэст зашел к нам (без Вейлона, как я заметила) и сказал:

– Могу я тебя куда-нибудь вывести?

Я подняла голову от телефона, оторвавшись от соцсети, в которой выкладывала фотки новых сводчатых потолков и отремонтированной ванной. Уэст был в обычной своей «униформе», как я ее мысленно называла – белой футболке и джинсах, явно находившихся на последнем издыхании; но на Уэсте эти ветхие джинсы смотрелись великолепно, словно на обложке альбома Брюса Спрингстина.

– Вывести? Из строя, что ли?

Уэст багрово покраснел, и в животе у меня забили крыльями сотни крохотных бабочек.

– Да нет, просто типа сходить на свидание.

– Э-э… – ответила я, удивленная таким предложением. – М-м…

Хотелось ответить «да», но я не понимала, что повлечет за собой это «свидание». Вдруг после него все изменится? Вдруг, проведя несколько часов со мной наедине, Уэст, как и все остальное человечество, поймет, что от меня лучше держаться подальше?

Как мой бывший муж.

Ему ведь я тоже нравилась. Поначалу. А потом перестала.

И, не знаю уж почему, я чувствовала: если разонравлюсь Уэсту, этот удар окажется куда тяжелее, чем разочарование Ченса. Хоть Ченс и выразил свое разочарование тем, что однажды ушел на работу и не вернулся, а документы о разводе прислал мне по почте.

Однако вспоминать о Ченсе и моем злосчастном замужестве сейчас точно не стоит! Не потому, конечно, что в самом факте замужества есть что-то плохое. Просто я совсем не горжусь тем, какой тогда была. Не меньше месяца после свадьбы понадобилось мне, чтобы понять: все «знаки внимания» со стороны Ченса – не что иное, как способы меня контролировать.

К сожалению, сделанного не воротишь. Вот бы сейчас вернуться в прошлое – тогда я сказала бы себе: не борись с собой, не старайся так себя подавлять, чтобы «стать нормальной»! Не загоняй себя на прокрустово ложе, не отрезай от себя все, что кажется лишним. В те дни я слишком многое от себя отрезала – и теперь с трудом приживляла эти ампутированные части личности назад.

– Можешь подумать, я тебя не тороплю, – сказал Уэст, поняв, что я замолчала надолго.

– Нет! – ответила я. И, увидев, как у него поникло лицо, поспешила исправиться: – То есть – да, хочу пойти на свидание, и нет, мне не надо об этом думать. – В конце концов, Уэст – не Ченс, а я – не та Ада, какой была несколько лет назад.

Он снова просиял – точно солнышко выглянуло из-за туч.

– Тогда в субботу?

– В субботу, – ответила я. Тихо, словно загадывала желание.

Уэст улыбнулся – на щеках появились ямочки, и мне страшно захотелось одну из них поцеловать. Прямо здесь, на рабочем месте. Он наверняка покраснеет, а краснеющий Уэст – мой любимый Уэст!

– Ада! – послышался голос Эвана, и солнце по имени Уэстон Райдер скрылось за облаком.

К нам подошел Эван; вид у него был обеспокоенный.

– Что такое? – спросила я.

– Штормовое предупреждение, – ответил он. – Сейчас пришло всем на телефоны. В течение следующего часа разразится буря. Велят найти укрытие.

Взглянув на экран своего телефона, я обнаружила на нем такое же извещение. Должно быть, пропустила его, увлеченная ямочками Уэста.

– Ясно, – сказала я. – Все, что можем, прикрываем брезентом и распускаем всех по домам.

Уэст и Эван со скоростью молнии взялись за дело. Закрыли все, что могли – Уэст даже распорядился затянуть брезентом окна на случай сильного ветра. Окна мы пока не заменили – это планировалось на завтра, – так что от бури они могли пострадать с большей вероятностью, чем новые. А на старые окна у меня были кое-какие планы, и для этого требовалось сохранить их целыми и невредимыми.

Не прошло и двадцати минут, как бригада разъехалась по домам – а небо уже сильно потемнело.

– Не хочешь остаться? – спросил Уэст у Эвана, который покидал дом последним, вместе с нами. – Похоже, польет с минуты на минуту – а мы в Большом доме тебе всегда рады.

Эван покачал головой.

– Спасибо, но я как-то прикипел душой к своему гостиничному номеру. Ничего, все будет нормально.

Я подошла, чтобы его обнять. Вообще-то я так делаю не слишком часто, и по реакции Эвана это было заметно – он замер на секунду, а затем неловко обнял меня в ответ.

– Напиши, когда доберешься, ладно?

– Непременно, – ответил Эван. – И вы двое берегите себя.

Он выпутался из моих объятий, пожал руку Уэсту и направился к дверям.

– Не возражаешь, если сейчас поведу я? – спросил Уэст.

Несколько раз в неделю я сама отвозила нас в Большой дом, чтобы потренироваться в езде на механике. Получалось все лучше и лучше; однако вести машину в бурю я определенно была не готова, так что благодарно кивнула.

– Ну что, готова ехать?

Я огляделась вокруг, проверяя, все ли в порядке и не забыла ли чего-нибудь. Не то чтобы я хорошо понимала, как следует готовиться к буре – скорее, ориентировалась на интуицию. И была очень рада, что Уэст рядом.

– Да, пошли, – ответила я.

Уэст отворил новенькую входную дверь – в том, что она выдержит бурю, я не сомневалась, – приобняв меня пониже талии, выпроводил за порог и запер за нами дверь. На крыльце взял меня за руку, переплетя пальцы с моими – и я не противилась.

Хотя уже лил дождь, Уэст открыл для меня пассажирскую дверцу и подождал, пока я сяду – лишь после этого захлопнул дверь и направился к сиденью водителя. Под открытым небом мы провели не больше десяти секунд, но я успела промокнуть насквозь, а с полей ковбойской шляпы Уэста капала вода.

– Что ж, поехали домой, – сказал Уэст, захлопывая дверь.

Словно подчеркивая его слова, вдалеке прогремел гром. Мы двинулись к Большому дому; чем дальше, тем сильнее дождь барабанил в ветровое стекло.

Снова прогремел гром, на этот раз так близко, что я подпрыгнула. Уэст протянул руку и опять сжал мою ладонь.

И опять я не возражала.

Большим пальцем он успокаивающе поглаживал меня по руке, а когда хотел переключить скорость, клал мою ладонь на рычаг, а свою поверх нее, как и в мой первый день «учебы».

Но сколько изменилось с того дня!

Ветровое стекло заливал дождь. Вдоль дороги качались деревья, на горизонте сверкали молнии.

«Дворники» машины не справлялись с ливнем, и когда что-то маленькое и бурое выскочило на дорогу, я почти его не разглядела. Но Уэст заметил. Он резко повернул, и я едва не ткнулась лбом в стекло.

Уэст остановил машину, отстегнул ремень безопасности и перегнулся ко мне. Не успела я понять, что происходит, как он уже сжал мое лицо в ладонях.

– Прости, милая! – воскликнул он, судорожно ощупывая мое лицо, шею, плечи. – Ты в порядке?

Я кивнула. Со мной все было в порядке – да, тряхнуло, но едва ли сильнее, чем случается в Сан-Франциско в час пик.

– Мне пришлось свернуть. Там, кажется, теленок на дороге. – Он вновь принялся меня ощупывать, словно искал повреждения.

– Со мной все хорошо, – сказала я. – Правда! – Но он все блуждал ладонями по моему телу, будто не верил. – Уэст! – сказала я твердо, а затем наклонилась к нему и поцеловала в щеку. Он застыл как статуя. – Все хорошо. Я цела. – А теперь в другую щеку. – Ты сказал, там теленок выскочил на дорогу?

– Да… кажется, да. Не уверен. Надо проверить.

– Ладно, – ответила я, по-прежнему почти соприкасаясь с ним носами. – Тогда давай проверим.

Услышав предложение вместе отправиться под дождь искать теленка, Уэст вышел из транса (или не знаю уж, что это с ним было, когда он подумал, что я ранена).

– Подожди здесь, – сказал он. – Сейчас вернусь.

Возразить я не успела – он распахнул дверь и был таков.

– Да черта с два! – заявила я себе, ибо в кабине больше никого не было, и выскочила за ним.

С небес лились потоки ледяной воды. Действительно ледяной, чтоб ее – через несколько секунд я промерзла до костей! Уэст направлялся к небольшой рощице; чтобы его догнать, мне пришлось перейти на бег.

Я схватила его за руку (не знаю, когда успела стать такой любительницей держаться за руки), и он немедленно обернулся.

– Я же просил тебя оставаться в машине! – сказал он сурово, но в глазах читалась мольба.

– А я хочу помочь, – ответила я, выдвинув подбородок. – И все равно я уже здесь.

Уэст шумно вздохнул. Этот вздох я расслышала сквозь вой ветра и шум ливня – поверьте, это что-то да значило.

– Ладно, идем. – И он пошел дальше, под сень деревьев.

Уэст оказался прав. Через несколько минут мы нашли теленка – крохотное создание, сжавшееся в комок около поваленного дерева. Медленно, чтобы не напугать, Уэст подобрался к нему и присел рядом.

Бедное создание было совсем крошечным – куда меньше, чем я ожидала – и страшно напуганным. Мне показалось, что оно еще и ранено, и сердце у меня болезненно сжалось.

– Привет, малышка, – ласково заговорил Уэст. – Как ты сюда попала?

Тут я заметила на шее и на груди у телочки что-то блестящее, металлическое.

Колючая проволока?

Уэст поднялся и, повернувшись к телочке спиной, зашагал обратно. Какого черта?

Я побежала за ним. Он что, собирается бросить эту несчастную малышку здесь? Ни за что! Я ему не позволю!

– Что ты делаешь? – завопила я во весь голос, не зная, слышит ли он меня сквозь ветер и дождь. Уэст шел дальше. – Уэстон!

Господи, давно ли у него такие длинные ноги? Когда он научился так стремительно шагать?

И почему уходит?

Наконец я догнала его, схватила за руку и развернула лицом к себе.

– Нельзя бросать ее тут! – закричала я. – Без тебя она пропадет! – От внезапно хлынувших слез защипало глаза. – Нельзя оставлять ее одну! Только не в такую бурю! Вдруг она погибнет? – Не дожидаясь ответа, я взмолилась: – Пожалуйста, не бросай ее!

Уэст молчал, устремив на меня нежный взгляд зеленых глаз.

Горячие слезы уже текли по щекам, мешаясь с холодным дождем. Не припомню, когда я в последний раз плакала – и в голове мелькнуло, что сейчас оплакиваю не только отбившегося от матери теленка.

– Пожалуйста! – повторила я.

Уэст привлек меня к себе и крепко обнял.

– Милая, я ее не оставлю, – прошептал он мне в самое ухо. – Ни за что.

Я отстранилась и взглянула ему в лицо.

– Тогда почему ты ушел? – всхлипнула я.

– Пошел за кусачками. Снимем с нее колючую проволоку, погрузим в машину и отвезем домой.

Вот оно что! Кусачки!

– Д-домой? – дрожащим голосом повторила я.

– Ну конечно, куда же еще?

Хм, хороший вопрос! Уэст поцеловал меня в висок.

– Под откидным сиденьем одеяло. Достань, хорошо? – Он отпустил меня и, нагнувшись, извлек из ящика с инструментами под водительским сиденьем кусачки. – Сейчас вернусь.

Я стояла под дождем и смотрела, как Уэст идет обратно к рощице. Когда он скрылся из виду, я залезла в кабину и разыскала одеяло, о котором он говорил.

Не прошло и пяти минут, как Уэст показался снова, теперь с телочкой на руках.

Увидев его под дождем, я, должно быть, ощутила то же, что чувствуют некоторые при виде мужчины с младенцем. Не могу назвать себя фанаткой младенцев, но, похоже, коровьи дети – совсем другое дело. Никогда еще на моей памяти Уэст не выглядел так хорошо.

Ковбой в мокрой белой футболке, липнущей к телу, в коричневой ковбойской шляпе, несет на руках маленького теленка, которого только что спас от бури…

Что тут еще сказать? Да и нужны ли слова?

Он подошел к машине. Я открыла пассажирскую дверь и выпрыгнула ему навстречу, но одеяло оставила в кабине – не хотела, чтобы оно намокло.

– Милая, тебе придется перелезть назад, – сказал Уэст.

Не возражаю против акробатических упражнений – хотя, конечно, предпочла бы демонстрировать Уэсту ловкость и гибкость совсем в другой обстановке! Однако делать было нечего. Не слишком грациозно я перебралась в заднюю часть кабины.

Уэст осторожно положил телочку на застеленное одеялом сиденье и накрыл тем же одеялом сверху. Она смотрела на него, как Вейлон – с таким же абсолютным обожанием.

Уэст бегом обошел машину, прыгнул за руль и захлопнул дверь. Лишь тогда я заметила, что на рубашке у него расплывается багровое пятно.

– Что случилось? – спросила я, даже не стараясь скрыть беспокойство в голосе.

– А что? – ответил он.

– У тебя кровь, – сказала я. – Здесь, на ребрах.

Уэст взглянул на себя и тяжело вздохнул.

– Должно быть, на проволоку наткнулся. Даже не почувствовал. Приедем домой – разберусь.

С этими словами он завел мотор, и мы рванулись с места. Всю дорогу я смотрела то на телочку – должно быть, самое милое существо на свете, то на Уэстона – несомненно, лучшего в моей жизни человека.

Когда мы завели машину в гараж, раскаты грома раздавались уже над самой головой. Я заметила, что в гараже нет машины Амоса, и от души понадеялась, что он сейчас где-нибудь в безопасности.

Уэст вышел из машины, открыл дверь, ведущую в дом, затем вернулся и взял на руки телочку. Я шла следом.

Виляя хвостом, выбежал Вейлон – хорошо, что сегодня он остался дома! Я присела и хорошенько почесала его за ушами.

Уэст опустил телочку на собачью подстилку у двери, ведущей в дом. Потом отправился куда-то в глубину гаража и вернулся оттуда с обогревателем и стопкой одеял. Обогреватель он включил в сеть, из одеял соорудил уютное гнездышко.

– Милая! – позвал он. Это меня. – В холле в стенном шкафу есть грелка. Принесешь? Она будет справа, как только откроешь дверь.

Я кивнула, побежала в дом за грелкой, нашла ее и как можно быстрее вернулась в гараж.

Уэст и Вейлон устроились рядом с телочкой. Уэст, как видно, уже промыл ее раны – шоколадная шерсть больше не слипалась от крови, на ней не было видно темных пятен. Быстро, пока он не заметил, я достала из кармана телефон и сделала снимок.

Хотелось сохранить этот момент.

– Спасибо! – сказал Уэст, увидев меня с грелкой.

Я протянула ему грелку, он включил ее на малую мощность и положил рядом с телочкой, у которой уже закрывались глаза.

– И что дальше? – спросила я.

– Дальше надо дать ей имя, – ответил он.

Я ожидала любого ответа, только не этого! Должно быть, заметив мое недоумение, он объяснил:

– Отбившихся от стада малышей мы приносим домой и выращиваем сами. У всех таких телят есть имена. Пока я рос, у нас жили Долли, Пэтси, Тэмми и Риба.

Я не большой знаток кантри-музыки, однако принцип уловила. Так что назвала имя первой же певицы, пришедшей в голову:

– Может быть, Лоретта?

Уэст улыбнулся в ответ.

– Лоретта? По-моему, отлично!

Протянув руку, он почесал Лоретту за ушком, а она ткнулась носом ему в ладонь.

– Ближе к ночи мы ее покормим. А сейчас надо, чтобы она согрелась и отдохнула. – Словно по его команде, телочка закрыла глаза. – И завтра покажем ее ветеринару.

Я кивнула: звучало вполне разумно.

– Но сейчас с ней все в порядке? – спросила я.

– Все хорошо, – ответил он. – Вейлон за ней приглядит. Если что-то будет не так, он даст знать. Я оставлю ей возле лежанки сухой корм, а попозже принесу бутылочку.

– Но с ней все хорошо? – снова спросила я. – Сейчас мы сделали для нее все, что нужно?

– Ну да, а что?

Я взяла Уэста за руку и потянула к двери.

– А то, что теперь пора позаботиться о тебе!

20. Ада

– Снимай футболку, – приказала я.

Мы с Уэстом стояли в ванной на первом этаже, где имелась аптечка первой помощи. Об этом он мне рассказал в первый же день. Не то чтобы я умела перевязывать раны – честно говоря, никогда этим не занималась, но для Уэста твердо решила сделать все, что в моих силах.

Пожалуй, в первый раз в жизни я хотела о ком-то позаботиться. В прошлом по большей части думала о себе – не из эгоизма, а по необходимости. Если бы я не заботилась о себе сама, быть может, просто не выжила бы. Но, кажется, пребывание на «Ребел блю» меня исцелило – я набралась сил и теперь была готова заботиться о ком-то еще.

– Ада, я сам этим займусь, – ответил он, указав на кровавое пятно, которое за это время заметно увеличилось. – Ты, должно быть, совсем замерзла. Не хочешь принять ванну? У тебя в ванной должен быть банный халат. Могу включить…

Звучало соблазнительно, но я не дала ему закончить.

– Уэстон как-тебя-там Райдер, снимай эту чертову футболку немедленно!

Он шумно вздохнул и потащил мокрую футболку вверх через голову. Я очень старалась на него не пялиться: момент был уж больно неподходящий. И все же прекрасно разглядела и широкую мускулистую грудь с легкой порослью темных волос, и заметные, но не слишком подчеркнутые мышцы живота. Не знаю, долго ли могла бы стоять и глазеть на Уэста, если бы ничто не мешало – опасаюсь, что не один час.

Слава богу, порез выглядел не так уж страшно. Я осторожно коснулась кожи рядом с ним, и Уэст зашипел сквозь зубы.

– Черт, у тебя руки ледяные! – прошипел он.

– Извини, – пробормотала я. – Больно?

Уэст помотал головой.

– Да в общем, нет.

– Хорошо, – ответила я. – Наверное, сначала надо промыть, так?

Уэст неохотно улыбнулся.

– Да, сначала промыть. Только, может, промою я, а ты все-таки пойдешь примешь ванну и согреешь свои ледышки?

– Ну уж нет! – ответила я.

Найдя под раковиной чистую тряпочку, намочила ее в горячей воде. Сделала глубокий вдох – и промокнула тряпочкой порез в пару дюймов длиной. В первый миг Уэст отпрянул, но дальше стоял смирно. Заглянув в аптечку, я обнаружила там флакончик с надписью «АНТИСЕПТИЧЕСКИЙ СПРЕЙ» – звучало многообещающе. «Если что-то сделаю не так, наверное, Уэст мне скажет», – подумала я, но он молчал, так что я взяла флакончик, стараясь не замечать, как сгустился воздух вокруг нас.

Я брызнула на рану серебристой жидкостью, и Уэст поморщился. Дальше я достала знакомую на вид желтую мазь с антибиотиком и наложила по всей длине пореза ватным тампоном.

– Так хорошо? – спросила я.

– Хорошо, – выдохнул Уэст.

Настала очередь пластыря. Я разыскала в аптечке самый большой, открыла и задумалась над тем, как его лучше наклеить. Наверное, лучше всего старым испытанным способом: приложить пластырь к ране, затем медленно потянуть за бумагу, одновременно прижимая к коже клейкую часть пластыря. И как только бумага отлипнет, а пластырь останется на месте, еще раз хорошенько прижать.

Так я и сделала… и тут погас свет.

Тьма напоила воздух вокруг нас электрическими разрядами; казалось, я ощущала электричество даже в костях. В темноте я услышала, как Уэст сглотнул, а затем пробормотал:

– Родс.

– Что? – спросила я шепотом, не убирая рук.

– Мое второе имя – Родс, – ответил он.

Уэстон Родс Райдер. Красиво, подумала я.

И это последнее, что помню – потому что дальше он меня поцеловал.

Поцелуй был недолгим. Всего через несколько секунд Уэст отстранился – и я немедленно ощутила, как не хватает мне его губ. Но долго скучать в одиночестве не пришлось: Уэст поцеловал меня снова, и снова, и снова. Время между поцелуями сокращалось, сами поцелуи становились все дольше, все неторопливее.

На этот раз было не так, как в баре или на кухне. Никакой спешки. Только мы – и поцелуи, и готовность неторопливо наслаждаться друг другом.

Я провела ладонями по груди Уэста, положила руки на плечи, согреваясь его теплом.

Он запустил пальцы в мои влажные волосы, слегка оттянул голову назад, открывая себе более удобный доступ к моим губам. Наши языки сплелись. Как я желала его – страстно, отчаянно! Хотела быть к нему ближе. Я приподнялась на цыпочки, и Уэст подхватил меня под ягодицы. Я подняла ногу, а он, подхватив ее под бедро, закинул себе на пояс.

– Отнеси меня к себе! – попросила я, не отрываясь от его губ.

Он стиснул мои волосы, двинул бедрами.

– Уверена? – выдохнул он.

– Да! – Ни в чем и никогда я не была так уверена!

Я хотела опустить ногу, закинутую на его бедро, но вместо этого Уэст поддернул меня вверх, и я инстинктивно обхватила его обеими ногами.

Он понес меня в холл. По дороге я целовала, лизала, посасывала его шею. Услышала, как он открывает дверь – и, несмотря на темноту и на то, что я никогда раньше здесь не была, сразу догадалась, что мы у него в спальне.

Здесь пахло кедром. Аромат Уэста.

Вместо того, чтобы отнести меня в свою постель, куда я отчаянно хотела попасть, Уэст опустил меня на пол и отступил на шаг. Погладил по щеке, по шее, провел рукой по груди и животу – такими легкими прикосновениями, что я едва не вскрикнула.

Дойдя до края моей футболки, он остановился.

– Можно? – спросил он.

– Пожалуйста! – выдохнула я.

Он взялся за край футболки обеими руками и осторожно потянул вверх. Я мысленно возблагодарила судьбу за то, что сегодня на мне более или менее приличный черный лифчик. Уэст смотрел на меня в полумраке, и ноздри его раздувались.

Я даже не хотела знать, на кого похожа – должно быть, на мокрую крысу; но, как видно, Уэста это не волновало. А раз так, меня не волновало тоже.

Уэст отбросил мою футболку и опустился на колени. Руки положил мне на бедра и, покрывая поцелуями живот, начал медленно, мучительно медленно стягивать легинсы. С трусами мне не так повезло, как с лифчиком – тоже черные, но ветхие, с несколькими дырочками – но, похоже, он этого даже не заметил.

Я положила руки Уэсту на плечи, чтобы не упасть, и он помог мне выйти из упавших на пол легинсов. Потом отбросил их туда же, куда и футболку, и снова взглянул на меня. Боже, этот мужчина передо мной на коленях – и смотрит на меня, словно на величайшую драгоценность в мире! Так же, с благоговением, он и касался меня – гладил бедра, обводил пальцами резинки трусов.

– Ты прекрасна! – сказал он наконец, поцеловал меня в начало левого бедра, затем в начало правого и поднялся на ноги.

Его слова поразили меня в самое сердце. Не то чтобы я считала себя уродиной, но солгу, если скажу, что моя самооценка не получила тяжелый удар после истории с Ченсом – особенно после того, что было (точнее, чего не было) у нас в постели.

С Ченсом мы были вместе – в широком смысле слова – два года, потом три с половиной месяца женаты. И за все эти два с половиной года занимались сексом… ну, хорошо, если раз десять. Пока мы просто встречались, это меня не беспокоило, но когда поженились, начало давить за самооценку. Мне казалось, что он меня не хочет, что я ему противна; а всякий раз, когда я пыталась об этом заговорить, он просто отмахивался.

Теперь же я не сомневалась, что Уэст хочет меня не меньше, чем я его – и это расковывало и освобождало, словно дарило крылья.

Так что я поцеловала его еще раз. Обвила руками и прижала к себе, желая соприкоснуться с ним как можно теснее. Он сжал меня в объятиях, оторвал от пола и понес в постель. Уложил нежно и осторожно: никто и никогда не обращался со мной с такой заботой, не только во время секса, но и вообще.

– Только об этом я и думал с того самого вечера в баре, – прошептал Уэст, склонившись надо мной. – А ты воображала, что бы было дальше, если бы нас не спугнули?

Я молча кивнула. Еще бы! За последние месяцы я проигрывала в голове эту фантазию много-много раз.

– Я хотел прижать тебя к стене и отыметь прямо там! – Уэст легко прикусил меня за шею. – Когда Брукс нас спугнул, я как раз собирался назвать свое имя – потому что хотел услышать, как ты выстанываешь его снова и снова, пока я врываюсь в тебя… – Он облизнул мне шею, и я шумно втянула в себя воздух. – А потом ты появилась здесь – и в первый раз в жизни я почувствовал, что мне повезло.

Я рассмеялась неровным, задыхающимся смехом.

– Прости, что держалась с тобой так грубо…

– Не извиняйся, – ответил Уэст, двинув бедрами так, что от этого застонали мы оба. – Странно сказать, но меня это заводило.

– Уэст… – заговорила я, вдруг занервничав. – Прежде чем начнем, я… я… – Говорить об этом было нелегко, но я хотела разделаться с этим как можно скорее, так что выпалила: – Знаешь, иногда я долго остаюсь сухой – это не потому, что тебя не хочу, не потому, что ты меня не привлекаешь, не думай, просто… просто я вот так устроена.

Уэст, занятый лизанием и покусыванием моей шеи, ответил не сразу.

Наконец, не отрываясь от меня, он прошептал:

– У меня иногда тоже долго не встает – от антидепрессанта. Это не потому, что я тебя не хочу. Честно говоря, по-моему, никогда и ничего я не хотел так, как тебя.

В этот глубокий и трогательный миг – миг, когда мы обнажили друг перед другом свои слабости – мне хотелось смотреть ему в глаза. Я запустила пальцы ему в волосы и заставила поднять голову.

– Значит, – сказала я, – просто не будем торопиться?

Он сглотнул и кивнул.

– Скажи, что ты любишь, – попросил он.

Тут я ненадолго задумалась. То, что я любила в постели в прошлом, не имело значения – прошлое ушло, важен был только Уэст. С ним все по-другому.

– Люблю целоваться, – призналась я – и тут же получила в награду сверкающую ямочками улыбку и, конечно, поцелуй.

– Принято, – откликнулся он.

– Люблю, когда ты со мной говоришь, – продолжала я. – И когда кусаешься, это мне тоже нравится.

Уэст медленно провел ладонью по моему телу – по груди, по животу – и наконец подцепил мизинцем резинку трусов. Везде, где он ко мне прикасался, по телу разливался жар.

– Что же тебе сказать? Быть может, рассказать, как в тот раз на кухне я едва не кончил прямо в джинсы – просто от того, что трогал тебя? – Он прильнул губами к моим губам, разжал их, проник языком внутрь. – Или рассказать, что после этого мне пришлось пойти в душ и подрочить в кулак, представляя, как ты извиваешься на кухонном столе? – С этими словами Уэст начал стягивать с меня трусы. – Или о том, как сладко твоя киска сжимала мои пальцы – так что теперь я умираю от желания узнать, каково погрузить в нее член? – Наполовину скатившись с меня, он стащил трусы и швырнул их через всю комнату, а потом потянул меня за собой и уложил на себя. – Или сказать, что еще много дней после этого я ощущал на пальцах твой вкус?

Боже правый! Уэст не просто спросил, что мне нравится в постели – действительно начал делать то, что мне нравится! Этот мужчина – и вправду что-то особенное. Я склонилась к нему и прильнула к его губам. Бедра задвигались, будто по собственной воле. Уэст, обхватив большими сильными ладонями мой зад, прижимал меня к своей ширинке – и это было так хорошо, господи, так хорошо!

Я чувствовала, как отвечает ему мое тело – словно обжигающая лава текла вниз по позвоночнику и скапливалась между ног.

– Да, милая, вот так! – шептал он мне между поцелуями. – Возьми то, что тебе нужно!

«Ты. Мне нужен только ты».

Я села и потянула его за собой; теперь мы оба сидели, по-прежнему сплетясь друг с другом. Я царапнула ногтями по спине, запустила пальцы ему в волосы. Он, по-прежнему придерживая меня одной рукой, другой расстегнул лифчик. Бретельки соскользнули с плеч, и от этого я едва не вскрикнула.

Рядом с ним все ощущалось слишком сильно, слишком остро, слишком… Или, может быть, не слишком? Возможно, так и должно быть?

Теперь я была обнажена – и истекала влагой, но Уэст по-прежнему не спешил. Целовал меня, ласкал, давал тереться о него бедрами. Через несколько минут снова перевернул меня на спину, а сам поднялся. Я потянулась к нему.

– Секунду, милая, – сказал он. – Что-то на мне многовато надето!

Он расстегнул джинсы, стянул их с себя и перешагнул через них. Я видела, как вздуваются вены у него на руках, как рвется из плена восставший член. Похоже, долгая прелюдия для нас обоих сработала на славу!

– А трусы?.. – выдохнула я.

Уэст сверкнул лукавой улыбкой, от которой внутри у меня запылал пожар – кажется, от одной этой улыбки я могла бы испытать оргазм! Но он послушался меня: сбросил трусы и, стоя у кровати, глядя на меня, нагую и распростертую перед ним, сжал себя в кулак и несколько раз провел ладонью по всей своей длине. От этого рот у меня наполнился слюной.

– Ты великолепна! – благоговейно прошептал он.

Такие слова, произнеси их кто угодно другой, заставили бы меня сжаться в комок и забиться под одеяло. Но сейчас это говорил Уэст, мое солнце, а Уэст – совсем другое дело. Я расцветала от его похвалы, купалась в его сиянии.

Снова он лег на меня и начал целовать, теперь жестче и требовательнее. Его член прижался к моей киске, и оба мы ахнули. Уэст начал двигать бедрами, а я отвечала на каждое его движение.

– Черт, Ада! – выдохнул он. – Ты не представляешь, что со мной делаешь!

– Так покажи! – ответила я.

Он взял меня за руку и положил ее на свой член. Я обхватила его ладонью, провела вверх-вниз по всей длине. Уэст застонал. Я повторила еще раз, и еще – и увидела, что его руки, которыми он опирается о кровать, задрожали. Как мне это нравилось – видеть, что я с ним делаю! Это придавало мне уверенность в себе. И безумно заводило.

– Черт, черт, черт! – простонал он, отводя мою руку. – Можно мне тебя потрогать? Боже, пожалуйста, дай мне тебя потрогать!

Я раздвинула ноги еще шире, молчаливо приглашая его исполнить свое желание.

– Скажи, что разрешаешь! – выдохнул он.

– Можешь меня потрогать, – ответила я.

Не теряя времени, Уэст погрузил в меня палец, и я ахнула. До сих пор я только чувствовала, что истекаю влагой – теперь это и слышала, ибо его палец, к которому секунду спустя присоединился и второй, входил и выходил из меня с невероятным развратным хлюпаньем.

– Ты совершенство, Ада, ты само совершенство! – шептал он. – Хочу, чтобы ты кончила от моих пальцев, как тогда на кухне!

Не прекращая двигать пальцами туда-сюда, большим пальцем он потер мой клитор. Я вздрогнула всем телом – он улыбнулся, видя, что свернул на правильный путь. Согнул пальцы внутри меня – и я снова содрогнулась.

– Будь хорошей девочкой! – прошептал он, другой рукой придерживая мои бедра и не давая его сбросить.

Длинные пальцы Уэста нащупали внутри меня потаенное место, до которого сама я достать не могла – и, клянусь, этот человек сделал именно то, что обещал! Похоже, он и вправду решил довести меня до оргазма одними пальцами. Он двигался во мне размеренно и плавно, не замедляя и не ускоряя ход; и я ощутила, как растет во мне наслаждение – чуждое, всеобъемлющее, волшебное.

– Уэст!.. – простонала я, тяжело дыша.

– Черт! – ответил он. – Все хорошо, милая! Давай! Откройся для меня! Покажи мне, как ты это делаешь!

Я рвалась и билась у него в руках, но он крепко держал меня за бедра. Вновь нащупал то самое заветное местечко – и внутри меня что-то взорвалось, а дальше я уже ничего не помнила.

– Боже мой! – простонала я, качаясь на волнах оргазма.

Уэст не отпускал меня и не бросал свое дело – продолжал ласкать меня так же, как до кульминации. Меня словно било молниями, казалось, собственное тело больше мне не принадлежит. Из последних сил я схватила подушку и прижала к груди, чувствуя, что должна за что-то держаться – иначе просто поднимусь в воздух и улечу.

По мере того, как стихал мой оргазм, замедлялись и движения Уэста. Он наклонился меня поцеловать, и я ощутила, как к бедру прижимается его член – длинный, мощный, твердый как скала. Отстранившись, Уэст поднес пальцы к губам и прикрыл глаза, будто наслаждаясь вкусом. Я почувствовала, что краснею.

Вот черт!

– Я хочу тебя! – воскликнула я, вцепляясь ему в плечи. – Пожалуйста! Мне нужно больше! Хочу твой член внутри!

Уэст снова прильнул к моим губам и крепко поцеловал, дав мне ощутить свой собственный вкус.

– Я недавно проходил медосмотр, – сказал он. – И после этого сексом не занимался. Венерических болезней у меня точно нет, а презервативы есть.

– Я тоже чистая, – ответила я. Все анализы я сдала сразу после развода. – Но давай лучше в презервативе – так мне будет спокойнее. – Я никогда не занималась сексом без презерватива, даже в браке.

Уэст поцеловал меня в висок и кивнул.

– Хорошо. Не шевелись, – ответил он.

Он подошел к шкафу и достал из ящика серебристую упаковку, а, вернувшись, присел на край кровати. Я жадно следила за тем, как он вскрывает упаковку зубами и натягивает «резинку» на всю свою длину.

Он не отрывал от меня глаз, наблюдая за тем, как я наблюдаю за ним. Рядом с этим человеком все начинало сиять и искрить, все наполнялось силой и страстью. Надев презерватив, он опять взобрался на меня – медленно, почти лениво продвигался снизу вверх, и по дороге целовал, лизал, посасывал. Когда его член придвинулся к моей киске вплотную и нацелился на вход, я уже снова тяжело дышала.

Как же он меня возбуждает! Все в нем.

– Так хорошо? – спросил он, и я энергично закивала, не желая ждать больше ни секунды.

Головка его члена проскользнула внутрь – и, казалось, все кости мои расплавились.

– Ада, – прошептал он, медленно продвигаясь все глубже, – по-моему, ты создана для меня!

Вход был тугим, и он двигался медленно, шаг за шажком продвигаясь вперед, подаваясь назад и с каждым рывком заходя чуть глубже.

Я дрожала всем телом; у него на лбу выступил пот. Наконец он вошел в меня на всю длину – и рухнул, уткнувшись лицом мне в шею.

– Черт! – простонал он, целуя меня. – Подожди секунду…

Я чувствовала его сердцебиение и не сомневалась, что он чувствует мое – сердце колотилось о ребра так, словно вот-вот взломает грудную клетку.

Наконец Уэст начал двигаться – и мир для меня остановился. Поначалу он входил и выходил медленно, неторопливо, доставляя мне невероятное блаженство.

– Миллион раз, – простонал он, – я мечтал о том, каково оказаться внутри тебя. Но мои мечты даже отдаленно не походили на реальность!

Он начал ускорять темп. Я шарила руками по его голове, спине, заду – везде, куда могла дотянуться; хотелось ощутить его всего и сразу.

– Уэст! – простонала я. – Как же хорошо! – И сама не узнала собственного голоса.

– Повтори мое имя! – потребовал он.

– Уэст! – повторила я.

Я твердила его имя, как молитву – а он все быстрее, все яростнее двигал бедрами. Я закрыла глаза, уже готовая снова рассыпаться на миллион искр. Но он крепко взял меня за подбородок.

– Открой глаза, Ада! Никто не придет, никто нас не застанет. А от меня бежать не нужно. Я хочу, чтобы ты смотрела на меня, когда мы кончим вместе.

Я повиновалась – и теперь смотрела только на Уэста. Он выглядел безумным, казалось, он одержим, но одержим каким-то светлым духом. Никогда еще я не видела его таким – диким, яростным, самозабвенным; но, быть может, такой Уэстон Райдер нравился мне больше всех прочих.

В основании позвоночника росло знакомое давление. Видя, что я близка к оргазму, Уэст начал наращивать темп.

– Я чувствую, ты уже вот-вот… – шептал он. – Черт, я это чувствую!

Я стонала все громче, он тоже. Оба мы наперегонки мчались к краю обрыва в отчаянной жажде взлететь. Уэст начал меня целовать – яростно, грубо, – и, когда укусил за нижнюю губу, это свершилось. Все тело свела сладкая судорога, поджались пальцы на ногах. Мои стоны переросли в крики – а Уэст принялся вбиваться в меня все жестче, все быстрее, торопясь достичь финишной черты, чтобы кончить со мной вместе.

– Черт, Ада!.. – отчаянно выкрикнул он – а затем замер, по инерции еще пару раз толкнулся в меня и рухнул. – Никогда не думал… что это может быть так… – прошептал он, уткнувшись мне в шею.

– Я тоже, – выдохнула я.

Никто из нас не шевелился. Хотелось остаться в объятиях друг друга на целую вечность.

21. Уэст

Судя по всему, я влюбился в Аду Харт – и понятия не имел, что с этим делать. Уже некоторое время это понимал, но сегодня прошел точку невозврата.

Мы все еще лежали в постели, запутанные в простынях и сплетенные друг с другом – и я мог бы лежать так до конца жизни, если бы вдруг не заметил, что Ада дрожит.

Вот черт!

Ни она, ни я так и не приняли душ. Заняты были… всяким. И теперь только вопрос времени, когда попадание под ледяной дождь обернется простудой.

Я теснее прижал Аду к себе, натянул ей на плечи одеяло. Отпускать ее не хотелось – кто знает, когда она захочет повторить?

– Замерзла? – спросил я.

– Я вечно мерзну, – ответила она. – Но вообще-то да.

Ну вот! И что делать? Не хватало еще, чтобы она замерзла насмерть прямо у меня в руках!

– Готова принять ванну? – спросил я, целуя ее в макушку.

– Только вместе с тобой, – игриво ответила она.

Такого тона я у Ады прежде не слышал. Эта игривость согрела мне сердце – и направила фантазию по опасным путям, о которым ей лучше не рассказывать, если я не хочу, чтобы она с криком убежала.

Откровенно говоря, направление моих мыслей пугало и меня самого. Как-то стремно испытывать чувства, на которые искренне считал себя неспособным.

– Это можно устроить, – ответил я. Снова ее поцеловал, теперь медленно и нежно, и не без труда вытащил себя из кровати. – Подожди здесь. Я все организую.

Ада перекатилась на бок, чтобы посмотреть на меня. Голову положила на руку, тело – но отнюдь не все тело – было прикрыто одеялом.

Лучше, чем в самом прекрасном сне!

Верхний ящик шкафа был открыт, и я, не глядя, нашарил там трусы. Натянул их, посмотрел в последний раз на Аду – она улыбалась мне так, что от этой улыбки сердце в груди пустилось вскачь, словно табун мустангов – и отправился в ванную.

Света по-прежнему не было. За окнами – непроглядная темень, хотя нет еще и девяти. Телефон лежал в ванной, там же, где я его оставил.

Проверив телефон, я обнаружил целую кучу посланий от родственников. Первое сообщение от папы:

Папа: Я поехал к Хэнку и Тедди, помогу им подготовиться к буре. Останусь у них, пока не развиднеется. Береги себя.

Следующие – из нашего семейного чатика:

Эмми: пропущенный звонок.

Густ: Мы с Райли дома, в порядке.

Люк: Я тут, сладкая!

Эмми: Люк, ты вообще-то рядом со мной сидишь.

Густ: Тьфу на вас.

Тедди: У нас с папой все норм!

Густ: Тьфу два раза.

Тедди:

Густ: Что она вообще делает в нашем семейном чате?

Тедди Андерсен удалила Густа Райдера из чата.

Эмми Райдер добавила Густа Райдера в чат.

Эмми: Уэст! Ты там как?

Эмми: Земля вызывает Уэстона. Ты где?

Густ: Да что ему сделается. Уэст, скажи сестренки, что ты в порядке.

Тедди: СестренкЕ, грамотей!

Густ: Опять ты?!

Люк: Серьезно, Уэст, проявись. Эмми тут с ума сходит.

Последнее сообщение пришло всего несколько минут назад.

Эмми: Уэст, если не ответишь через десять минут – звоню в Национальную гвардию.

Это было уже лишнее, так что я быстро набил ответ:

Уэст: Дома, все хорошо.

Тедди: Живой!!!

Тедди: А Ада с тобой?

Тедди:

Эмми: Ага, теперь понятно.

Тедди: Хорошо вам повеселиться! Зажгите свечи! Не забудьте презервативы!

Люк: Ну зашибись.

Я отложил телефон и попытался стереть с лица широченную дурацкую ухмылку. Что за счастливый день сегодня! Поставив наполняться ванну, я заглянул в комнату Ады. Помнится, у Эмми есть соли для ванны. Я тоже люблю принимать ванну с солью после тяжелого дня, это снимает усталость и боль в мышцах.

Захватив соль и «бомбочку» с тем же запахом – эвкалипт или что-то в этом роде, – я вернулся в ванную и растворил то и другое в горячей воде.

Насчет свечей Тедди подсказала хорошую идею. В конце концов, электричества-то нет. Я помнил, что в аварийном наборе у нас были свечки – и, убедившись, что ванне пока не грозит перелиться через край, отправился в холл на поиски.

Открыв стенной шкаф, сразу же увидел внушительный пакет со свечами, а рядом с ним зажигалку.

В яблочко!

Спустя несколько минут (и такое количество зажженных свечей, какое вызвало бы сердечный приступ у пожарного) я вернулся к Аде.

Она была там же, где я ее оставил – раскинулась, словно нагая нимфа, на моей постели.

Я опустился перед ней на колени, принялся покрывать поцелуями и легкими укусами, начиная от ног и выше. Дойдя до талии, сжал ладонью бок – и Ада захихикала.

Захихикала! Мог ли я на такое надеяться? Чтобы почаще слышать этот тихий, задыхающийся девчачий смешок, я готов был убиться об стену… в хорошем смысле.

– Щекотно! – пожаловалась она.

Тут уж мне ничего не оставалось, как защекотать ее до полусмерти. Она отбивалась и смеялась, а потом сказала с широкой улыбкой: «Ну ты и мерзавец!» – и тогда я ее поцеловал.

– Посмотрим, что ты обо мне подумаешь, когда увидишь, что я приготовил в ванной!

Я встал с постели и подхватил ее на руки, вместе с одеялом и всем прочим. За это был вознагражден новым приступом хохота – и не мог поверить своему счастью.

Дойдя до ванной, я поставил Аду на ноги. Она выпустила из рук одеяло и молча, широко раскрытыми глазами смотрела на открывшуюся сцену – горящие свечи, разноцветные пузырьки. Будь у меня розовые лепестки, я бы и их разбросал, но нет в мире совершенства.

– Вот это да! – сказала она. – Хорошо бы у вас почаще выключали свет!

«Согласен», – подумал я.

Она взяла меня за руку и потянула за собой. Ванна была просторная – хватит места для обоих.

Ада уже хотела шагнуть в ванну, но я ее остановил. Сперва наклонился и потрогал воду: не слишком ли горячая? При этом на лице у нее промелькнуло выражение, которого я прежде не видел и не понял, что оно означает – а выяснять сейчас не хотелось.

– Все хорошо, – сказал я, и Ада шагнула в ванну и присела, почти погрузившись в воду.

Я сбросил трусы и шагнул следом. Устроился в ванне, усадил Аду на себя, прижал к груди – и оба мы расслабились, нежась в ароматной воде.

Ада тихо застонала – для моих ушей этот стон прозвучал сладостной музыкой.

– Как же хорошо! Просто идеально!

«Как и ты», – подумал я.

Мы с Адой сидели в ванне, пока вода не начала остывать; после этого я заставил ее вылезти – не хотел, чтобы она простыла на моем попечении.

Я отправил ее в комнату одеваться (можно сказать, наступив на горло собственным желаниям); в это время прибежал Вейлон, и я понял, что пора проведать Лоретту.

Лоретту.

Эта женщина уверяла, что не любит кантри, а сама назвала телочку в честь Лоретты Линн!

Вейлон повел меня в гараж. Лоретта по-прежнему лежала в своем «гнездышке», но уже не спала. Увидев меня, телочка неуверенно поднялась на ножки. Вот и хорошо – значит, она в полном сознании, и рефлексы работают как надо.

– Привет, детка! – сказал я, подходя ближе. – Кушать хочешь?

Лоретта была еще кроха. Совсем маленькая. Нечего и надеяться, что она сможет есть сухой корм: пока что ей нужен заменитель молока. При мысли о крохотном теленке, отбившемся от матери, у меня сжимается сердце, но на ранчо это обычное дело. Такое происходит по миллиону разных причин, особенно у впервые отелившихся коров, и это никак не предотвратить.

Однако можно подобрать теленка и не дать ему умереть голодной смертью. К нам на «Ребел блю» то и дело попадают телята-младенцы, которых мы выкармливаем из бутылочки – и, признаюсь по секрету, я этому только рад. Мне нравится о ком-то заботиться.

Я отправился в глубину гаража, где у нас хранится множество разных припасов – не так много, как на конюшне, но тоже порядочно.

Разыскав примус, вскипятил в чайнике воду. Дал ей остыть, проверил температуру, капнув себе на запястье, замешал молочную смесь и хорошенько ее потряс. Затем присел рядом с Лореттой и принялся поить ее из бутылочки. Соски для коров пока не изобрели, так что приучение телячьего младенца к искусственному молоку требует ловкости рук и немалого терпения.

Когда Лоретта наконец присосалась к бутылочке, я услышал, как открывается дверь в гараж. Сердце подпрыгнуло и сильно забилось; я понимал, что сюда может идти лишь один человек.

Даже в трениках и в толстовке с капюшоном Ада оставалась самой прекрасной женщиной, которую я встречал. Увидев меня с Лореттой на коленях, она замерла на пороге.

– Серьезно? – сказала она наконец. – Сидишь тут без рубашки и кормишь из бутылочки маленького теленочка? Да ты понимаешь, что со мной делаешь?

Я только подмигнул в ответ.

– Совести у тебя нет! – простонала она.

– Иди сюда, – пригласил я, – посиди со мной.

Она села рядом, опершись спиной о стену. Подбежал Вейлон, положил голову ей на колени, и Ада начала гладить его по голове.

– У тебя там просто молоко? – спросила Ада, указав на бутылочку.

Я покачал головой.

– Заменитель молока. Вроде детской смеси, только для телят.

– Каждый день узнаю что-то новое! – пробормотала Ада, и некоторое время мы оба сидели тихо.

– Как ты, нормально? – спросил я, вдруг испугавшись, что она снова от меня бежит, пусть и только в мыслях.

Она кивнула.

– Можно тебя кое о чем спросить?

– Конечно, о чем хочешь, – искренне ответил я.

– Я хотела узнать… – Она поколебалась и после долгой паузы закончила: – О депрессии.

Вот оно что! Теперь понятно, почему смущается. Людям обычно неловко говорить на эту тему, но я ничего неудобного в этом не вижу. Депрессия – часть моей жизни, такая же, как семья, увлечения, мечты. Я стараюсь говорить о ней так же, как и обо всем остальном – с уважением и заботой.

– Спрашивай, – подбодрил я Аду, постаравшись, чтобы это прозвучало помягче.

– Ты… – она снова остановилась; я видел, что она тщательно подбирает слова, – все время так себя чувствуешь?

Хороший вопрос.

– Нет, – ответил я. – В последнюю пару лет все не так уж плохо. Я нашел работающие методы – подобрал себе таблетки, терапию, режим дня, – и стало намного лучше. Вейлон тоже очень помогает. Не знаю, что бы я без него делал.

Мне вспомнились времена, когда было гораздо, гораздо хуже. Я всегда плохо переносил перемены. Любые резкие изменения выбивают меня из колеи. И еще, наверное, мне жизненно необходимо о ком-то заботиться. Пока Эмми не уехала учиться, я заботился о ней. Пожалуй, мы с Густом чувствовали особенную ответственность за сестру из-за того, что мамы с нами уже не было. Густ охранял и защищал ее – в самом буквальном смысле; я просто был рядом.

Но Эмми подросла и твердо решила уехать из Мидоуларка. Когда она выбрала колледж подальше от дома, это никого не удивило, но без нее дом словно опустел. Эмми уехала – и мы с Густом не знали, куда себя деть. Я всегда воспринимал себя именно как «брата» – и, лишившись сестры, словно бы перестал понимать, кто я такой.

Кроме того, я всегда был склонен «загоняться» и переживать. Но теперь одиночество, тоска, безнадега сделались почти физически ощутимы… и это пугало.

– По-настоящему худо мне стало, когда Эмми уехала учиться. В то время я еще не понимал, что такое депрессия. Бывали депрессивные эпизоды и раньше, но не такие тяжелые, и я не знал, как их назвать. Просто чувствовал: мне плохо. Папа и Густ были рядом, видели, что со мной что-то не так, и наконец папа предложил мне сходить к доктору. Просто счастье, что кто-то мне это сказал! И еще очень повезло с Вейлоном.

Он появился в моей жизни тогда же: я пошел волонтерить в собачий приют – и вернулся с трогательным комочком белой шерсти. Щенка кто-то оставил в пожарной части. Едва я его увидел, понял, что он мой. Этому псу я буду благодарен до конца жизни. Он – мой страховочный канат. Что бы ни творилось вокруг, как бы мне ни было худо, стоит Вейлону подойти и подставить голову мне под ладонь – становится легче, хотя бы на несколько минут.

Сейчас звучит глупо, но тогда я и вправду не догадывался, что возвращение к нормальной жизни окажется таким… сложным делом. Теперь-то со мной все в порядке, – продолжал я. – То, что я для себя делаю, работает. Но рано или поздно наступит день, когда заноют кости – знаешь, как у папы кости ноют перед бурей, – все, что я делаю, перестанет работать, и придется заново вытаскивать себя из тьмы. И это страшно. По-настоящему страшно.

Ада положила голову мне на плечо. Ничего не сказала – слова здесь были не нужны.

Много лет я отчаянно этого желал: чтобы кто-то просто был со мной. Чтобы, когда гаснет свет, кто-то садился рядом и помогал мне пережить бурю.

22. Ада

Эмми и Тедди, сидя на кровати у меня за спиной, смотрели, как я примеряю перед ростовым зеркалом очередной наряд. Какой по счету, не знаю: после десяти я бросила считать. Очевидно, Уэст кому-то проболтался, что сегодня мы идем на свидание – и Эмми с Тедди, разумеется, примчались помочь. По крайней мере, так они мне сказали, появившись в дверях с банками диет-колы и огромными сумками, полными разнообразных шмоток.

Я просто приняла правила игры. Не знаю точно, так ли положено поступать подругам – но я была счастлива, что они здесь. Хотя, пожалуй, не хватало Кэм. В последнее время мы с ней регулярно болтали, и я начала думать, что ее тоже можно назвать подругой.

– Попробуй-ка юбку, которую мы купили в прошлые выходные! – предложила Тедди. Длинная замшевая юбка с бахромой в несколько рядов – очень в стиле Дикого Запада… но, пожалуй, слишком уж прямолинейно.

– Ты ведь ее еще не надевала? – уточнила Эмми.

Я покачала головой.

– Нет, но, мне кажется, для нынешнего вечера не подойдет. Не тот стиль.

– Бахрома подойдет куда угодно! – объявила Тедди и, встав с кровати, направилась к стоящей на полу сумке. Хоть у меня здесь и был одежный шкаф, новые покупки я пока не распаковывала. Распаковать вещи и развесить в шкафу – словно признать, что я решила поселиться здесь навеки; к такому я пока была не готова.

Тедди вытащила из сумки юбку, и Эмми издала восхищенное: «О-о-о!»

– То что надо! – объявила она. – Вот ее и надень!

Тедди сунула юбку мне в руки.

– Давай-давай! – Она подтолкнула меня к ванной. – Просто примерь. Что ты теряешь?

– Ладно, – согласилась я и скрылась в ванной.

Стянув привычные джинсы, я заменила их юбкой. Смотреть на себя в зеркало не трудилась – просто открыла дверь и вернулась в комнату. При моем появлении Эмми и Тедди прервали разговор, вскочили и разразились восторженными воплями. Им бы работать в группе поддержки – очень искренне выходит!

– Ада, в этой юбке ты просто огонь! – объявила Эмми и принялась обмахиваться первым, что попалось под руку.

– Вот так всегда и ходи! – подхватила Тедди. – Серьезно. Она как будто для тебя сшита, в буквальном смысле – и смотрится на тебе как ручная работа, а это чего-то стоит!

И Тедди развернула меня к зеркалу.

Юбка в самом деле сидела идеально.

Плотно обхватывала мои широкие бедра, но не слишком их обтягивала. А бахрома колыхалась при каждом малейшем движении – будто меня беспрерывно обвевал легкий ветерок.

И еще: в этой юбке я чувствовала себя уверенно.

– Потрясающе выглядишь! – с улыбкой сказала Эмми. Она стояла у меня за спиной, а Тедди вернулась на кровать.

– Теперь надо подобрать верх… – объявила она, роясь в куче принесенных с собой блузок и футболок. – Что бы ты хотела подчеркнуть у себя выше пояса?

Об этом мне пришлось поразмыслить. Никто и никогда до сих пор не задавал мне таких вопросов, да и сама я не особо об этом задумывалась.

– Если честно, – ответила я, – наверное, сиськи. В самом деле, кажется, они у меня довольно-таки ничего! – И еще тату.

– Отличный выбор! – похвалила Тедди. – И ты лучше всего себя чувствуешь в черном? – Я кивнула, не зная, радоваться или огорчаться тому, что она это заметила. Тедди вытащила из кучи топик и бросила мне. – Ну-ка примерь!

Я снова отправилась в ванную и натянула топик поверх розового кружевного лифчика, выбранного на сегодня – для меня довольно смелого. Трусы, кстати, тоже были кружевные и розовые.

Ну, знаете, просто на всякий случай.

На этот раз перед тем, как идти к Эмми и Тедди, я взглянула в зеркало. Тедди выбрала для меня облегающий черный топ с короткими рукавами и швом посредине: благодаря этому шву вырез на мне казался глубже, чем на вешалке. Очень простой топик – он не должен был отвлекать внимание от юбки.

Я открыла дверь – и раздались аплодисменты. Я невольно заулыбалась. Не знаю, со всеми ли своими подругами Эмми и Тедди так себя ведут – но я в их компании чувствовала себя особенной, и мне это было очень по душе.

– К такому комплекту и обувь нужна подходящая, – заметила Эмми, доставая пару черных ковбойских сапожек. – Примерь-ка!

Я достала из верхнего ящика гардероба пару носков, натянула их, а затем надела сапоги.

Никогда прежде я не носила ковбойских сапог, тем более таких китчевых и выпендрежных – но они мне сразу понравились.

– Наше лучшее произведение! – объявила Тедди, обращаясь к Эмми, а потом снова повернулась ко мне. – Выглядишь потрясающе. Правда-правда. Уэсту лучше сегодня с тебя глаз не спускать: к тебе сбегутся все ковбои в радиусе тридцати миль!

Облачившись полностью, я опять встала перед ростовым зеркалом. В последний раз я внимательно смотрела на себя в зеркало в мотеле, в первое утро в Мидоуларке. Не могу сказать, что с тех пор сильно изменилась – так, по мелочам: от долгого пребывания на солнце появилось несколько веснушек, немного отросла челка, округлились щеки. Однако чувствовала я себя совершенно другим человеком.

Женщине, смотревшей на меня из зеркала, было хорошо. Она по-прежнему наслаждалась уединением и все же не чувствовала себя одинокой – для того, кто страдал от одиночества всю жизнь, разница колоссальная! Не то чтобы я росла абсолютно несчастным ребенком, но всегда чувствовала: мое место не здесь. Может быть, где-то очень далеко…

А что, если мое место – на ранчо «Ребел блю»?

С Уэстом?

И с Эмми, и с Тедди, и с Кэм? И даже с Амосом?

Послышался стук в дверь.

– Ада, – раздался из-за двери голос Уэста, – можно надеяться, что ты уже почти готова?

Ответить я не успела – Тедди и Эмми завопили в унисон: «Вали отсюда!» а потом Эмми добавила:

– Она сама к тебе спустится.

– И юбка на ней просто огонь, так что готовься! – предупредила Тедди.

– Не могу дождаться! – ответил Уэст; в его голосе я расслышала улыбку. Затем раздались удаляющиеся шаги.

– Жакет и сумка! – С этими словами Тедди подала мне мой потертый кожаный пиджак и сумочку. Я взяла то и другое. Вдруг ощутила, что нервничаю. Даже и не помню, когда я в последний раз по-настоящему ходила на свидание?

– Глубокий вдох! – приказала Эмми, почувствовав мою нервозность. Шумно вздохнула сама – и я последовала ее примеру, втянула в себя воздух и вместе с ней выдохнула. – Все будет зашибись!

С таким напутствием я вышла из спальни и спустилась в холл. Уэст ждал меня в прихожей. Не сразу он услышал мои шаги. Я видела, как он приглаживает волосы, поправляет фланелевую рубашку, надетую поверх футболки. Джинсы на нем были сегодня новые, а этих сапог я еще не видела.

Уэстон Райдер, самый красивый из известных мне мужчин – и снаружи, и внутри.

Увидев меня, он расплылся в улыбке, продемонстрировав классическую пару ямочек, а потом театрально поднес руку ко рту, словно мой вид поразил его до глубины души, и он не знал, что делать с такой красоткой.

– Бог ты мой, до чего же ты хороша! – сказал он и, наклонившись, поцеловал меня в шею. – И как, интересно, я должен с собой справиться и держать руки от тебя подальше?

От этих слов, произнесенных низким хрипловатым голосом, меня бросило в жар.

– А кто сказал, что надо держать руки подальше? – спросила я.

– Тоже верно, – заметил он и снова меня поцеловал, теперь в щеку. Потом поднял мою голову за подбородок, прильнул к губам – и не отрывался, пока из-за спины не донеслось выразительное:

«Кхм-кхм!»

Это была Эмми, и она сияла. Тедди, стоявшая тут же, помахала нам рукой и провозгласила:

– Веселитесь, мои крошки! Только ведите себя прилично – не делайте ничего такого, чего не сделала бы я!

Что ж, такое условие оставляло нам с Уэстом богатый выбор.

– И что мы будем делать с двадцатью разными пирогами? – спросила я у Уэста, пока мы шли к его пикапу.

С собой он нес узел с несколькими пластиковыми контейнерами, а в них – двадцать порций разных пирогов. Уэст заказал в «Кафе Мидоуларк» образчики пирогов со всеми двадцатью начинками, какие там продаются.

– Очевидно, съедим.

– Уэст, это очень много! – предупредила я.

– А я в нас верю, – просто ответил он. – Может быть, подержишь пироги, пока мы будем ехать? Постарайся не трясти. Если пирог с кокосовыми сливками измажется о черничное варенье, не стану врать, я не сдержу слез.

– Ты не любитель кулинарных экспериментов? – спросила я.

– Не любитель ничего, способного погубить чудный вкус пирога с кокосовыми сливками! – объявил он.

Только представьте, я даже не сказала ему «Ах ты мой кокосик!» Решила приберечь это на потом.

– Сделаю все возможное, чтобы довезти все пироги в первозданном виде, – шутливо отсалютовав, ответила я.

Он открыл дверцу с пассажирской стороны, и я залезла внутрь. Уэст сгрузил узел с пирогами мне на колени, поцеловал в висок и закрыл дверь.

– А куда мы едем?

– Увидишь, – загадочно улыбнувшись, ответил он. – Расскажи мне пока, как прошел остаток недели.

Видимо, он имел в виду вторую половину, начиная со среды – дня, когда разразилась буря и в доме погас свет, и мы… ну… короче… в общем, мы с ним потрахались.

Следующую пару дней мы почти не виделись друг с другом. Я знала, что Уэст очень занят на ранчо, устраняет последствия бури, но в подробности не вникала.

Откровенно говоря, мне хватало и своих забот. До сих пор на работе все шло более или менее гладко – но я не расслаблялась, зная, что ни один ремонт не обходится без приключений. Вот сразу после бури приключения и начались.

– Буря сорвала с крыши чертову прорву кровельной дранки, и обнаружилось, что в нескольких местах крыша протекает – раньше мы этого не замечали. Теперь придется ее перекрывать. Но мне повезло быстро найти кровельщиков, они начнут работу на следующей неделе. Приехали встроенные шкафы для кухни, но оказались не того цвета – их тоже придется менять. – Я покачала головой. – Ах да, еще нам не хватило досок для пола – ошиблись при измерении площади, и еще я уронила и разбила целый ящик плитки.

Едва окончив эту скорбную повесть, я спросила себя, не лучше ли было несколько затушевать масштаб бедствий. Не слишком ли я расслабилась рядом с Уэстом? Вот, пожалуйста: жалуюсь ему на проблемы на работе, совсем забыв, что он вообще-то мой босс!

Перекрывать крышу, даже частично, – дело серьезное. Откровенно признаться заказчику, что мы напортачили с измерением площади – вообще-то тоже. Разумеется, я обо всем уже позаботилась. О том, что крышу понадобится менять, подозревала еще до приезда сюда, так что заранее заложила эту статью в бюджет – осталось только проверить, что эти деньги не потрачены на что-нибудь другое. Дополнительные доски для полов прибыли в пятницу, кухонные шкафы оказалось несложно перекрасить, а ящик с плиткой был запасной, и я несла его в подвал. К тому же у меня оставалось две недели форы – и теперь я уже знала, что, как минимум, несколько дней из этого запаса придется использовать. В основном на окраску шкафов.

Затаив дыхание, я ждала ответа Уэста.

Уэст негромко присвистнул:

– Да уж, нелегкая выдалась неделька.

Это еще мягко сказано! Но вот что странно: все эти происшествия случались, только когда Уэста не было рядом.

Как будто он приносил с собой удачу.

– Тебя это вообще беспокоит? – поинтересовалась я, пытаясь понять, в самом ли деле он так философски к этому относится или просто хорошо владеет собой.

– А тебя? – отозвался он.

– Меня – нет, – ответила я вполне искренне. Со всеми этими неприятностями я справлялась в рабочем порядке.

– Ну и хорошо. Ада, я тебе доверяю. Ты знаешь, как делать свою работу. Если ты не беспокоишься – не беспокоюсь и я. – Уэст пожал плечами. – А если что-то будет тебя волновать, разберемся с этим вместе. Это же наш общий проект.

Я испустила вздох облегчения – тихий, но Уэст, похоже, его услышал; он потянулся ко мне и сжал мою руку.

– А ты где пропадал на этой неделе?

С самого утра четверга я его практически не видела. Ночь мы провели в его постели, утром, когда дали свет, вместе приготовили завтрак. В это время вернулся Амос, мы позавтракали втроем, а потом они оба отправились смотреть, каких дел натворила на ранчо буря. Вечером Уэст заглянул посмотреть, как идет работа, так что я смогла вернуться в Большой дом за рулем его грузовика – но приехал он позже обычного и, добравшись до Большого дома, сразу снова куда-то исчез.

– Буря натворила бед, – ответил он со вздохом. – Да и зима принесла нам немало неприятностей, – тут я вспомнила затопленный домик, в которой должна была жить, – и мы пока не успели все исправить, а теперь ветер и ливень усугубили ситуацию. К тому же такие грозы пугают скот, он разбредается по всему ранчо; приходится отыскивать заблудившихся коров и возвращать на пастбища. Еще нужно убирать упавшие деревья и сломанные ветки. Так что после таких сильных бурь всегда дел хватает.

– Поэтому каждое утро, уезжая на работу, я вижу возле Большого дома грузовики Брукса и Эмми?

– Ну да. Эмми по-прежнему проводит на ранчо минимум четыре дня в неделю – кроме уроков верховой езды она объезжает лошадей; но на этой неделе и ей, и Бруксу пришлось заниматься и многим другим. Брукс всегда у нас на подхвате – он умеет чинить все на свете, и на этой неделе работы у него хватало!

Мне вспомнилась первая встреча с Эмми. Интересно, починил ли Брукс ее грузовик?

Хоть я и прожила на «Ребел блю» уже несколько месяцев, все еще не имела понятия, что значит управлять ранчо изо дня в день. Лишь одно могу сказать: на Райдеров я смотрела с благоговением! Все четверо были очень разными – но все обожали свое ранчо и трудились не покладая рук, заботясь здесь обо всех и каждом – о коровах, овцах, лошадях, конюшнях, наемных работниках и так далее.

Я ими восхищалась. Казалось, чтобы любить что-то с такой необыкновенной страстью, надо и самому быть необыкновенным человеком.

Уэст свернул на грунтовку, ведущую в гору. Дорога оказалась довольно крутой – пару раз ему приходилось сбрасывать скорость.

– И все же, Уэст, куда ты меня везешь?

– Мы уже почти на месте, – ответил он. – Честное слово!

Дорога, с обеих сторон окруженная плотным строем деревьев, напоминала тоннель. Никогда еще я не видела ничего подобного.

– Через полминуты кончатся деревья, – сообщил Уэст, – и перед тобой предстанет лучший вид в Мидоуларке – а может быть, и во всем Вайоминге!

Он нетерпеливо барабанил пальцами по рулю, словно не мог сдержать нетерпения, и, кажется, даже затаил дыхание.

Уэст еще говорил – а между деревьями впереди уже замаячил просвет, и несколько секунд спустя мы вырвались на открытую площадку на краю утеса. Хоть до обрыва отсюда было куда ближе, чем хотелось бы, Уэст оказался прав: открывшийся вид поразил меня до глубины души. Кажется, даже челюсть отвисла, в прямом смысле. Вряд ли я когда-нибудь забиралась так высоко! Казалось, передо мной распростерся весь штат Вайоминг. Садилось солнце, и небо над зелеными склонами гор окрасилось всеми оттенками пурпура и розового. Внизу виднелись разноцветные лоскуты лесов и полей, голубые нити рек, лужицы озер, а между ними – крошечные, словно кукольные, домики. Дикие цветы усеивали луга, словно капли краски, сорвавшиеся с кисти художника.

Прежде чем я успела все это как следует разглядеть, Уэст развернул грузовик. Положив одну руку на спинку моего сиденья и оглядываясь назад, принялся пятиться задом к обрыву. То, как умело Уэст двигался задним ходом, наверняка навело бы меня на сотню фривольных ассоциаций – не будь я так напугана тем, что мы того и гляди сверзимся вниз.

– Какого черта ты творишь?! – воскликнула я, едва грузовик остановился.

– Пошли, – ответил он. – Сейчас все поймешь.

Он забрал у меня узел с пирогами и вышел из машины. Мне ничего не оставалось, кроме как вылезти следом.

Выбравшись наружу, я обнаружила, что грузовик стоит не так близко к обрыву, как казалось из кабины (и это большое облегчение!), но все же и совсем не далеко. Уэст ничего не объяснял, но мне подумалось, что он, похоже, любитель рисковать.

Высоты я не боюсь – еще чего! – однако не лишена инстинкта самосохранения; так что, когда глянула с обрыва вниз, в животе у меня что-то сжалось.

Уэст откинул борт кузова, загрузил внутрь узел с пирогами. Потом легко запрыгнул сам (этот прыжок у меня в мозгу еще долго будет проигрываться на повторе!), открыл металлический контейнер за кабиной, начал доставать оттуда одеяла вместе с подушками и расстилать их в кузове. Неужели он все это приготовил… для меня?

Я еще размышляла об этом, когда он протянул мне руку.

– Становись на шину, а дальше я тебя подсажу, – сказал он, улыбаясь своей доброй, теплой улыбкой.

Добрый Уэстон Райдер. Наверное, лучшей похвалы для мужчины я не подберу.

Схватившись за его руку, я влезла на шину – так грациозно, как только могла (то есть не грациозно совсем), а дальше Уэст подхватил меня, потянул вверх и перенес через бортик кузова. Должно быть, на целую минуту я замерла в его объятиях, глядя снизу вверх на этого ковбоя, который всего несколько месяцев назад был для меня чужим.

А теперь я спрашивала себя, смогу ли жить дальше без него?

От этой мысли я похолодела – и поспешно выкинула ее из головы. Не хочу об этом думать. Только не сегодня!

Мы устроились на одеялах, и Уэст принялся распаковывать пироги. Всего было три упаковки, в двух по восемь порций и в одной четыре.

– Возможно, ты не в курсе, – сказал Уэст, – но вообще-то Мидоуларк – пироговая столица Дикого Запада!

– Правда?

– Неправда! – рассмеялся Уэст. – Но этот титул наш город честно заслужил.

Он передал мне вилку и начал показывать, что принес. Все пироги я не запомнила, но были среди них земляничный, черничный, персиковый, с банановым кремом, с фисташковым кремом, бататовый, тыквенный, пекановый, лаймовый, вишневый, а также любимчик Уэста – пирог с кокосовыми сливками.

– Какой попробуешь первым?

Его радостное возбуждение передалось и мне. Не могу сказать, что обожаю сладкие пироги – нормально к ним отношусь, хотя ем довольно редко и по ним не скучаю, – но Уэст как-то умудрялся заражать меня своей страстью ко всему, что любил.

Так что я совсем не исключала, что сегодняшний вечер превратит меня в пироговую маньячку.

Целую минуту я изучала пироги, и наконец остановилась на лаймовом. Отломила кусочек вилкой и отправила в рот.

Мать честная! Должно быть, я очень широко открыла глаза, потому что Уэст, просияв, заметил:

– Я же тебе говорил!

– Лучше пирога я в жизни не пробовала!

Так начался наш пироговый марафон. Уэст даже принес из грузовика свой блокнот для рисования, чтобы на чистой страничке вести счет съеденному.

Пока он листал блокнот, я бросила взгляд на некоторые его рисунки – и они оказались хороши. Серьезно, очень хороши.

Мы ели, смеялись и болтали.

– Часто здесь устраивают пикники? – спросила я.

– Раньше нередко бывало. Когда я учился в старших классах, этот обрыв носил неофициальное название «поляна для свиданок». – Тут Уэст лукаво улыбнулся и поиграл бровями так, что сердце у меня затрепетало. – Но теперь, похоже, это в прошлом – иначе вокруг стояли бы ряды машин с запотевшими стеклами.

Я невольно рассмеялась.

– А ты сам часто сюда наведывался?

Уэст покачал головой.

– Не особенно. Но когда мне было лет шестнадцать, мы с Густом водили одну машину на двоих. Как-то раз вечером, когда наш грузовик стоял возле Большого дома, лежу я в кузове, любуюсь луной и звездами – и вдруг слышу, Густ тихонько выскальзывает из дома. Мне стало любопытно, куда это он собрался, так что я сидел тихо и не подавал голоса. И тут он залезает в кабину и куда-то отчаливает.

– А ты все сидишь в кузове? – воскликнула я сквозь смех.

– Ну да! Он останавливается и подбирает одну девчонку, Мэнди Миллер. Тут я уже понимаю: дело неладно, я попал – но мне кажется, что признаваться уже поздно. Он привозит Мэнди сюда – и вместо того, чтобы заняться своим делом в кабине, как все нормальные люди, они выходят и опускают борт!

Тут я захохотала, держась за живот. Стоило вообразить себе несчастного Уэста, который обломал свиданку старшему брату, – и едва не упала от хохота.

– Когда Густ меня увидел… Бог ты мой, у него чуть дым из ушей не пошел!

– А ты что? – спросила я, задыхаясь от смеха.

– Просто им помахал: мол, привет, ребята, – пожал плечами Уэст. – А как насчет тебя? – спросил он. – Попадала в истории?

– Много раз, – ответила я. – Но совсем не такие смешные.

Уэст потянулся ко мне, заправил за ухо выбившуюся прядь волос.

– Тогда расскажи что-нибудь другое, – попросил он.

– Что ты хочешь узнать?

– Тебя, – просто ответил он. – Расскажи о себе то, чего никто больше не знает.

Я откусила кусочек пеканового пирога и задумалась.

Пожалуй, есть множество вещей, которых никто обо мне не знает – просто потому, что никто никогда не спрашивал. Вряд ли кто-то знает меня по-настоящему. Пожалуй, никто до сих пор и не стремился узнать.

И если это так – я счастлива, что Уэст стал первым.

– Когда я была маленькой, то хотела сниматься в «Верной цене»^[10], – выпалила я. Ну да, разумеется, из всех моих секретов первым пришел на ум самый дурацкий! – Запускать шар, показывать блендер последней модели, гладить по капоту новенький «вольво» – мне казалось, ничего лучше и быть не может!

Уэст улыбался до ушей – удивительно, как у него не заболели щеки.

– Ада Харт, – серьезно сказал он, – из тебя вышла бы лучшая ведущая «Верной цены» за всю историю передачи!

– Да брось! – рассмеялась я и толкнула его плечом.

Вот так мы провели следующую пару часов. Рассказывали друг другу забавные истории, и я бережно собирала все новое, что узнавала об Уэсте, и сохраняла у самого сердца.

23. Уэст

В четверг я забежал в Большой дом покормить Лоретту, а потом вернуться на ранчо, когда зазвонил телефон.

Ада.

– Привет, милая! – поздоровался я.

– Привет, ковбой!

И снова от одного звука ее голоса сердце подпрыгнуло до небес. Пару недель назад я говорил себе, что «кажется, влюбляюсь» в Аду – теперь не сомневался, что влюблен в нее по уши.

Но ей об этом знать не стоит. Еще рано.

– Что такое? – спросил я. – У тебя ничего не случилось?

– Да нет, просто хочу узнать, не заедешь ли ты сегодня к нам? На следующей неделе начнем расставлять мебель, и до этого хотелось бы кое-что с тобой обсудить.

Трудно было поверить, что наш проект скоро завершается! До конца работы оставался примерно месяц, и Ада была чертовски занята. С каждым днем она уходила из Небесного дома все позже и позже. Я знал, что она устает, и мечтал чем-нибудь ей помочь.

В последнее время, приползая в Большой дом на ночь глядя и в полном изнеможении, она начала приходить ко мне в спальню. Несколько ночей в неделю мы проводили вместе: я обнимал ее и легонько гладил по спине, пока она не засыпала.

– Могу заехать в Небесный дом прямо сейчас, – ответил я.

В трубке наступила тишина. Вот черт! Что я такое брякнул?

– Уэстон! – заговорила она. – Мне показалось или ты только что назвал наше будущее гостевое ранчо «Небесным домом»?

Черт, неужели я произнес это вслух?

– М-м… ага, – ответил я.

– То есть ты все это время так его называл про себя?

Я сглотнул.

– Ну да.

Она помолчала еще несколько секунд, а потом сказала:

– Знаешь что? За всю свою жизнь я еще не слышала более удачного названия! Не могу поверить, что все эти месяцы ты его скрывал!

– Что, прости?

– Правильно извиняешься! А теперь тащи сюда, прямиком на небеса, свою задницу в кожаных штанах – и я лицом к лицу скажу все, что о тебе думаю!

Ответить я не успел – она повесила трубку.

Сегодня я вернулся в Большой дом верхом на Зигги, так что, вместо того чтобы брать машину, снова вскочил в седло и тронулся в путь. Вейлон бежал с нами рядом. С начала ремонта я стал меньше ездить верхом – до Небесного дома было удобнее добираться на колесах.

К тому же автомобиль обеспечивал мне возможность по вечерам оставаться с Адой в одной кабине.

Не знаю, ездила ли Ада когда-нибудь верхом. Что-то мне подсказывает, что нет. На миг представилось, как мы с ней скачем вдвоем на одном коне: она прижимается ко мне спиной, ногами я обхватываю ее ноги…

Что ж, может, сегодня и попробуем?

Прибыв на место, мы с Зигги и Вейлоном увидели, как шестеро рабочих втаскивают в дом какой-то огромный прямоугольник. Я заподозрил, что это кухонная стойка: Ада выбрала для нее зеленый мрамор, и в самом деле, между слоями упаковочной ткани мелькало что-то зеленое.

Привязав Зигги к столбу возле дома, я вошел вслед за рабочими внутрь. Командовал здесь Эван: под его «Легче, легче!», «Не так быстро!» и, наконец, «Вот теперь хорошо!» – мраморная стойка водворилась там, где ей предстояло остаться на много лет.

Я несколько дней здесь не был – и теперь, оглядываясь вокруг, удивлялся тому, как быстро меняется дом. Особенно после всех «тормозов» на прошлой неделе.

Полы уже почти готовы – их заканчивают настилать прямо сейчас. Оштукатуренные стены просохли, готовы к покраске и поклейке обоев. Кухонные шкафы нужного цвета будут здесь завтра, а встроенный гардероб уже в гостиной. Сводчатые потолки с дубовыми балками и участки оголенной кирпичной кладки на стенах придают дому какую-то особую атмосферу – сочетание первозданной простоты и уюта.

Но больше всего мне нравился камин. Сколько я себя помнил, он был обшит досками, но в прошлом году на чердаке я раскопал старую фотографию, на которой камин выглядел каменным. Увидев это фото, Ада сняла деревянные панели, хоть это и потребовало немало труда. Теперь величественный домашний очаг, с винтажными мраморными уголками и позолотой, восстановленный во всем своем первоначальном блеске, стал естественным центром гостиной.

В каждой детали – ощущение «еще немного, и закончим!», от которого у меня радостно сжималось сердце. Я гордился тем, как мы сумели преобразить этот дом, и еще больше – женщиной, без которой ничего бы не вышло. Она в самом деле гениальный дизайнер; все, что я вижу вокруг, – ее достижение, а я счастлив стать ступенькой к ее успеху.

Кстати, об этой женщине: сейчас она стояла в углу, с карандашом за каждым ухом и со стилусом во рту, и смотрела что-то у себя в айпаде.

Словно почувствовав мой взгляд, она подняла глаза. Увидела меня – и одарила тихой улыбкой, моей любимой. Ада так мне улыбается, как будто напоминает о секрете, известном только нам двоим.

Я подошел к ней не раздумывая, наклонился и поцеловал в висок. Она не возражала.

– Что ты тут так увлеченно разглядываешь? – спросил я.

Повернув айпад, она показала мне цифровую визуализацию комнаты, в которой мы стояли.

– Завтра начнем обшивать стены панелями, – объяснила она, указав на соседнюю комнату, где двое мужчин прикладывали к верхней части стены бело-голубые обои в цветочек; их оттенок пришелся мне очень по душе. – Не доверху, – продолжала она. – Пожалуй, нижние две трети. Что скажешь?

– Цвет будет такой же, как у этих обоев? – спросил я.

– Чуть потемнее, – ответила она. – Но ненамного.

– Да, две трети стены – самое то, – согласился я. – Стойка выглядит просто потрясающе! – добавил я, указав на мраморную махину. – Вообще все цвета здесь так подобраны, что получается очень… – я замешкался, подыскивая слово, – очень по-домашнему.

Ада улыбнулась.

– В этом-то и смысл, ковбой! Пойдем, покажу тебе спальни, – добавила она и направилась в заднюю часть дома. – Я решила придерживаться винтажной цветовой палитры, так что здесь много бирюзового – очевидное решение, несколько зеленых акцентов и несколько розовых, в честь нашей любимой плитки в ванной.

«НАШЕЙ любимой», – сказала она, и меня это очень порадовало!

Ада провела меня через все шесть спален, пока не обставленных, но в остальном законченных. Стены представляли собой смесь разных стилей: обои, краска, панели, кое-где участки обнаженной кирпичной кладки. В результате у каждой спальни было свое лицо, каждая выглядела уникальной – такими бывали в старину номера в мотелях; однако ни в одной не ощущалось стилевой мешанины или безвкусицы, все производили впечатление свежести и чистоты.

В самой большой спальне имелись «французские окна», выходящие во внутренний дворик. Его тоже привели в порядок; я знал, что ландшафтные работы стоят у нас в самом конце плана – но на дворик уже было приятно взглянуть.

Стеклянные двери обрамляли белые льняные шторы, на которых словно расцвел целый луг диких цветов. И не только диких: приглядевшись, я заметил розы.

– Откуда ты их взяла? – спросил я, указав на шторы. – Очень симпатичные!

У Ады порозовели щеки – такое с ней не часто случается.

– Мы сами их сделали. Эмми, Тедди, Кэм и я. Этим мы и занимались в тот вечер, помнишь, на девичнике. Дикие цветы – с полей на ранчо, а розы – с кустов вокруг Большого дома.

Розовые кусты моей матери?

– Они великолепны, – искренне сказал я, чувствуя, что теперь люблю эти шторы всем сердцем.

– Цветы, которые мы использовали в этой работе, я сохранила и засушила. Разложила по баночкам из эпоксидной смолы и хочу использовать для декора: насыпать в вазы, украсить ими свечи и так далее. Может выйти какой-то китч, но надеюсь на лучшее. И, кстати, о декоре: вот о чем хотела тебя спросить, – добавила она. – Есть ли какие-то особые предметы интерьера – картины, книги, безделушки и так далее, – которые ты хочешь разместить здесь? Частицы «Ребел блю», которым стоит дать новую жизнь на новом месте?

– Надо бы порыться на чердаке Большого дома, – заметил я. – Большая часть вещей отсюда в итоге оказалась там. Но… – Тут в горле встал ком, и мне пришлось остановиться.

– Но что? – мягко спросила Ада.

– Есть несколько вещей, которые я точно хочу сюда вернуть, – ответил я.

Ада кивнула и молча ждала продолжения.

– Мама писала картины. Прекрасные картины, серьезно. Сейчас все они сложены на чердаке. Слишком долго мы прятали их от света, и, думаю… – Я попытался проглотить комок в горле, но этот мелкий засранец все не желал уходить… – Думаю, она была бы счастлива узнать, что ее картины снова здесь.

Ада обняла меня за пояс и положила голову мне на грудь.

– По-моему, Уэст, – сказала она, – ничего лучше и придумать нельзя.

24. Ада

В последнее время я совсем забросила соцсети – и очень зря, если учесть, что на них строится вся моя карьера.

У меня нет ни диплома, ни степени; есть только портфолио, а оно основано на социальных сетях.

Была пятница. Я сказала Эвану, что сегодня утром займусь Инстаграмом^[11], почтой и кое-какой админской работой; он был только рад на время взять всю рабочую суету в свои руки.

«Небесный дом», – думала я. Поверить не могу, что Уэст об этом молчал – много месяцев, а возможно, и много лет!

Потрясающее название. И как ему подходит!

Устроившись за кухонным столом в Большом доме с телефоном, ноутбуком и айпадом, я трудилась как пчелка. Для начала выложила сториз о прошлой неделе и отредактировала три видео к посту. Еще отредактировала несколько фоток и придумала к ним подписи. Честно говоря, фото и видео тоже было меньше, чем обычно, но, к счастью, Эван давно со мной работает и знает, что мне нужно – на прошлой неделе снимал в основном он, мне же осталось только выложить его фото и видео у себя.

Скоро я вошла в рабочий ритм, и дело пошло на лад. Так часто бывает в середине проекта. Когда я не работаю – не знаю, о чем писать, и блогерство превращается в нудную обязаловку, а вот когда дело на мази – идеи приходят одна за другой, контент льется потоком, и, кажется, ничто не может меня остановить.

Кроме того, занятость блогом – хорошее оправдание для того, чтобы подольше не заглядывать в почту. Я ведь не сижу без дела, я работаю, создаю контент – значит, прокрастинацией это уже не назовешь.

По-моему, логично.

Еще два часа я потратила на заготовку публикаций на следующие две недели – но, когда с этим разделалась, вздохнула с облегчением. Просто гора с плеч! На сердце стало намного спокойнее.

Это хорошая новость, а плохая в том, что отговорки закончились и смотреть почту все-таки придется.

Я взглянула на часы, стоящие на духовке. Пять минут одиннадцатого. Ладно… Налила себе еще кофе, сделала глубокий вдох и открыла почтовый ящик на ноутбуке.

Так… Несколько писем от Эвана – он просто пересылал мне счета и другие документы. Ничего сложного, убираем в соответствующую папку. Послания от компаний, заинтересованных в том, чтобы я использовала в оформлении домов их товары. Приятно! Здорово, что их много. Но дальше шло письмо с неизвестного адреса, с заголовком: «Предложение работы – Таксон, штат Аризона». Я осторожно его открыла.

Здравствуйте, Ада!

Меня зовут Айри Фокс, пишу вам из солнечного Таксона, Аризона. Прежде всего хочу сказать, что я большая фанатка вашей работы! Читаю ваш Инстаграм^[12] с самого начала, и так круто смотреть, как вы развиваетесь! Особенно впечатляет масштаб проекта, которым вы заняты сейчас – ранчо «Ребел блю» в Вайоминге. Никогда не была в Вайоминге, но, глядя на ваши фото, понимаю, что эту ошибку надо исправить как можно скорее!

Ладно, не буду попусту болтать, перейду к делу. Недавно я стала владелицей небольшого мотеля. Он в хорошем состоянии, в нем есть своя прелесть. Мне кажется, из него можно сделать классное местечко, но одна я с этим не справлюсь. И, по-моему, именно вы мне и нужны!

Готовы ли вы сейчас взяться за новый проект? Начать я хотела бы в августе. Если вам это интересно, пожалуйста, сообщите, когда вам лучше позвонить.

С дружеским приветом,
Айри

Такое письмо должно было меня обрадовать. В конце концов, именно на такой результат я рассчитывала, соглашаясь на работу в «Ребел блю».

Почему же чувствую себя так, словно мне выплеснули в лицо ушат ледяной воды?

Я сразу закрыла ноутбук. Не буду отвечать сразу, не буду сейчас даже об этом думать. В любом случае, на «Ребел блю» мне предстоит провести еще несколько недель. Немалый срок, чтобы обдумать, что делать дальше.

Еще несколько недель с Уэстом…

От этой мысли сердце превратилось в груду битого стекла, и все осколки вонзились мне в грудь.

«Не думай об этом, Ада! Не думай о том, каково будет с ним расстаться…»

Господи, какая же я дура!

Ведь по приезде я четко обозначила границы. У меня был план. Была мечта – и решимость никому не позволить встать у меня на пути. И Уэст согласился с моим решением. Он уважал меня, уважал мои планы – и не пытался нарушать границу, пока я первая ее не перешагнула.

А теперь граница стерлась. Между нами больше нет преград. Нельзя вернуться к прежним отношениям… да, честно говоря, и совсем не хочется.

Но что будет со мной – и с моими мечтами, – когда всему этому придет конец?

Черт! Надо срочно подышать свежим воздухом. Я сунула ноги в потертые сапоги, стоящие у задней двери. По размеру они мне подошли – должно быть, старая обувь Эмми. Выскользнула из задней двери Большого дома, которой обычно не пользовалась, и пошла куда глаза глядят по тропинке, прочь от заднего крыльца.

Голова кружилась, но я упрямо переставляла ноги, сама не зная, куда иду – просто не могла оставаться на одном месте. В доме я чувствовала себя словно в клетке. А снова оказаться в капкане не хотела ни за что и никогда.

Я дошла до места, где тропа разветвлялась. В конце дороги с правой стороны виднелась хижина, так что я свернула налево.

Я шла и шла, а голова наливалась тяжестью, и в конце концов я пошатнулась. Пришлось остановиться. Я присела на корточки, обняла колени руками и сунула голову между колен.

Так и сидела, пока не услышала голос.

– Ада! – Это оказалась Эмми. – У тебя все хорошо?

По грязной тропе чавкали ее сапоги – все ближе и ближе.

– Все нормально, – ответила я, не поднимая головы.

Эмми присела рядом. Положила ладонь мне на голову, легонько провела по волосам. Я не отстранялась и не противилась.

– Да уж, по тебе сразу видно, – заметила она с иронией, но и с неподдельной тревогой в голосе. – Абсолютно нормальное дело – в пятницу с утра пораньше сидеть, свернувшись в клубок, на тропинке к конюшне.

Она все гладила меня по голове – и, как ни странно, это и вправду успокаивало. Эмми умела быть по-матерински нежной. Сама я этим достоинством не обладаю, но, кажется, научилась восхищаться им в других.

В прошлом году я сосредоточилась на том, чтобы стать сильной. Все говорили, что это мне и требуется. «Будь сильной, и ты это преодолеешь», – твердили мне люди. Только приехав в «Ребел блю» и начав общаться с другими женщинами, я поняла, что мягкость – тоже сила; и Эмми этой силой владела в совершенстве.

Рядом с Эмми, Тедди и Кэм я впервые спросила себя, почему одно исключает другое. С чего я решила, что должна быть только «сильной женщиной» – и больше никем и ничем иным?

И теперь я сидела тихо, а Эмми все так же гладила меня по голове. На несколько минут я разрешила себе побыть слабой.

Подняв наконец голову, я увидела, что Эмми смотрит на меня заботливо и с тревогой.

– Хочешь об этом поговорить? – спросила она.

Я покачала головой.

– Не особенно.

Эмми кивнула.

– Мы с Люком в прошлом году, когда стали жить вместе, договорились так. Видишь ли, всякого дерьма в жизни, с которым нужно разбираться, хватает у нас обоих. И мы решили: если кого-то из нас что-то беспокоит, но он не готов говорить об этом прямо сейчас – отлично, только пусть поклянется на мизинчике, что рано или поздно об этом расскажет. – И Эмми вытянула мизинец. – Поклянись на мизинчике, что когда-нибудь все расскажешь!

Мы сцепили мизинцы.

– Мы с Люком обычно скрепляем клятву поцелуем, но с тобой, пожалуй, это лишнее, – добавила она, и я невольно улыбнулась.

– Хочешь побыть одна? – спросила Эмми.

– Не знаю, – честно ответила я.

Эмми посмотрела на меня задумчиво – так, словно поняла, что я хочу сказать (хотя, по правде, я и сама этого не понимала).

– Что ж, я как раз направляюсь в конюшню. Не хочешь прокатиться верхом?

– На лошади?

– Ну да, на лошади, – рассмеялась она.

– Я… э-э… просто никогда этого не делала… – Так и есть: никогда не сидела в седле, даже верхом на пони на какой-нибудь ярмарке.

– Не беспокойся, у нас найдется лошадка как раз для тебя! – ответила Эмми. – Вот увидишь, намного сложнее забивать себе голову разными проблемами, когда скачешь по месту вроде нашего «Ребел блю». – Она взглянула вверх, в бескрайнее синее небо, и улыбнулась. – Ну, что скажешь?

Я закусила нижнюю губу, подумала, а потом сказала:

– А давай!

Мне позарез нужно было выкинуть из головы Таксон – и чем этот способ хуже любого другого?

– Вот и отлично! – просияла Эмми.

Она поднялась, и я за ней. Вместе мы пошли по тропинке – и скоро пришли к зданию, которое, по ее словам, и было конюшней. Хотя, должна признаться, конюшню я себе представляла совсем иначе. А это… скорее уж, пятизвездочный отель для лошадей. Да что там лошади – и я бы здесь пожить не отказалась!

Эмми прошла мимо длинного ряда стойл, открыла одно из них, вошла и через несколько секунд снова появилась с лошадью в поводу.

– Это Верба, – представила она лошадку. Подвела ее ближе, привязала к скобе, торчащей из стены. – Она мой ангел! – Верба ткнула Эмми мордой в шею, а потом потянулась носом к ее карману. – Сейчас, сейчас! – откликнулась Эмми. – Не надо меня умасливать, и так угощу! – Она достала что-то из кармана и протянула Вербе.

Верба была каштановой, с гладкой блестящей шкурой. Я не слишком-то много знаю о лошадях (честно сказать, лошадей боюсь!), но животных люблю – и в курсе, что гладкая шелковистая шерсть обычно говорит о крепком здоровье.

– Теперь пойду выведу Фантазию. Сегодня ты поедешь на ней.

Эмми скрылась в другом стойле. Верба уставилась на меня.

А я на нее.

Минуту спустя Эмми вернулась вместе с Фантазией. Эта была светлой, в белых пятнышках, и при взгляде на нее мне первым делом пришло на ум слово «мудрая». Старая мудрая кобыла. Нос у нее будто поседел, как бывает у пожилых собак. Но главное – глаза. Добрый, мягкий, понимающий взгляд.

– Фантазия хорошо подходит для новичков, – объяснила Эмми. – Ей нравится заботиться о людях.

Она почесала Фантазию за ухом.

– Хочешь ее погладить? – спросила Эмми – и, к собственному удивлению, я тут же согласилась.

Я медленно приблизилась к Фантазии. Подойдя к ней совсем близко, остановилась, неуверенно взглянула на Эмми – та кивнула, молчаливо подбадривая. Я положила руку на морду Фантазии. Она оказалась удивительно мягкой.

– Держи, – сказала Эмми, протянув мне лошадиное лакомство, какие носила в карманах джинсов. – Дай ей на открытой ладони.

Так я и сделала – и Фантазия слизнула лакомство у меня с руки. До чего же странное ощущение, когда тебя облизывает лошадь! Я невольно рассмеялась.

Потом Эмми протянула мне щетку и сказала:

– Делай как я.

Я смотрела, как она вычесывает Вербу, и старалась делать то же самое с Фантазией.

– Уэст говорил, ты даешь уроки верховой езды? – спросила я. – И объезжаешь лошадей?

Эмми кивнула.

– Угу. Правда, не слишком долго. Я вообще только в прошлом июле вернулась из Денвера. Говорила себе, что это временно, но, похоже, останусь здесь насовсем. – Она улыбнулась самой себе, продолжая расчесывать шкуру Вербы. – Давать уроки начала в ноябре, а объезжать лошадей – в начале этого года. Уроки даю с конца осени, а объезжать лошадей начала с января этого года, переняла одного из папиных клиентов.

Я и не знала, что Эмми уезжала из Мидоуларка и вернулась – мне казалось, она была здесь всегда. Хоть я и мало знала Эмми, но не могла себе представить «Ребел блю» без нее.

– А с Бруксом? – Я заметила, что все называют его по фамилии – «Люком» зовет только Эмми. – Вы с ним давно вместе?

Эмми улыбнулась.

– Да вот с тех пор, как вернулась, – ответила она.

– А раньше вы не встречались? – удивленно спросила я. Видя их вдвоем, я не сомневалась, что Эмми с Бруксом вместе с рождения – хотя сейчас смутно вспомнила, что, кажется, Дасти удивился, услышав, что они теперь пара.

Она покачала головой.

– Нет, мы с Люком, пока росли, друг с другом не ладили. А потом я уехала и лет десять просто его не видела – ну, может, пару раз по пять минут. – Взяв какую-то крючковатую палочку, она начала чистить Вербе копыта. – Домой я вернулась не совсем по своей воле, обстоятельства были далеко не идеальные… но через все это я с радостью прошла бы еще раз, лишь бы остаться с ним.

– Странно это, правда? – сказала я. – Когда оглядываешься назад и вдруг понимаешь: этот человек всегда был твоей родственной душой – а ты и не подозревала?

Эмми перешла к Фантазии и начала чистить копыта ей. Подняла голову и, взглянув на меня, с широкой улыбкой ответила:

– Люк Брукс, конечно, любовь всей моей жизни, но родственная душа у меня только одна, и это Тедди Андерсен!

Я рассмеялась в ответ, хотя в сердце кольнула зависть. Ни об одном своем друге я не могла сказать то же самое – да, в сущности, и друзей-то у меня не было.

Эмми выпрямилась и пошла за седлами, висящими на стене.

Я и не представляла, как сложно, оказывается, оседлать лошадь! Казалось бы, чего тут сложного – надел, сел и поехал. Но Эмми трудилась в молчании несколько минут, а закончив наконец с седлами, отвязала лошадей от вбитых в стену скоб и сказала:

– Теперь выведем их на улицу. Возьми Фантазию за узду и потяни. Она пойдет за тобой.

Одной рукой Эмми подхватила что-то вроде деревянного ящика, другой взяла за уздечку Вербу и повела ее к дверям конюшни. Мы с Фантазией двинулись за ними.

Когда мы вышли наружу, Эмми поставила ящик на землю, и Фантазия пошла прямо к нему.

– Это подставка для посадки, – объяснила Эмми. – С нее проще забраться в седло, чем с земли.

– То есть мне надо будет… просто встать на эту подставку? Или от нее оттолкнуться?

– Просто встань. – Так я и сделала. – Теперь левую ногу в стремя… кстати, отличные сапоги! – так, молодец. Одну руку на переднюю луку седла – вот этот небольшой выступ, – другую на заднюю… да, так… а теперь отталкиваешься правой ногой и перемахиваешь через седло!

– В теории-то все просто… – промямлила я дрожащим голосом.

– Если умеешь садиться на велосипед – и на лошадь сядешь, – заверила Эмми. – Честное слово!

Я попыталась вспомнить, когда в последний раз ездила на велосипеде, и не смогла.

– Ты знаешь, что делать! – успокаивающе сказала Эмми. – Хочешь на счет «три»? Это иногда помогает.

Я кивнула. Сейчас готова была на что угодно, лишь бы помогло.

– Помни, просто отталкиваешься правой ногой и перекидываешь ногу через седло. – Я снова кивнула. – Ладно, начали: один… два… три… пошла!

По команде Эмми я оттолкнулась правой ногой от подставки и вознесла ее над лошадиным крупом.

Но, кажется, оттолкнулась слишком сильно. И едва не «перемахнула через седло» в самом буквальном смысле.

Начала валиться на другую сторону, думала уже, что сейчас упаду – но тут подбежала Эмми и подтолкнула меня с другой стороны, придав вертикальное положение.

Вот я и сижу… Боже мой, сижу на лошади!

– Отличный мах ногой, молодчина! – со смехом воскликнула Эмми.

– Извини… – пробормотала я.

– Нет, честно, все хорошо! Немного неуклюже, но для первого раза сойдет. И мне нравится твоя энергия!

«Энергия? – подумала я. – Звучит как комплимент!»

– А дальше что делать? – спросила я.

Широко улыбнувшись, Эмми ответила:

– Ноги держи по сторонам, а голову посередине!

Уж не знаю, чем такой совет должен был мне помочь.

Эмми подошла к Вербе – и дальше я сгорела со стыда. Все, что она делала с лошадью – делала легко, без малейших усилий. Помнится, впервые увидев Эмми, я подумала: какой же свободной она выглядит! Но здесь, с лошадьми, она не только выглядела – была свободной.

– Фантазия пойдет следом за Вербой, но она хорошо слушается поводьев. Если захочешь повернуть, просто потяни за узду в нужную сторону, и она послушается, – сказала Эмми.

Я кивнула.

Верба пошла вперед, а Фантазия за ней. Мамочки, эта громадина подо мной двигается! Шаг, еще шаг… и я с ней вместе…

Спасите!..

Фантазия шла за Вербой вплотную, не обгоняя, не отставая – так, что ее голова и шея оставались на уровне ляжек впереди идущей лошади.

– Как у тебя дела с проектом? – спросила Эмми через пару десятков шагов. – Много работы осталось?

– На несколько недель, – ответила я. – Остались последние штрихи – но эти последние недели всегда самые сложные. Миллион мелочей, и непременно что-нибудь забудешь.

– Да, могу себе представить, – сказала Эмми. – У тебя это первый проект такого масштаба, верно?

Ох-ох-ох!

– Ну да, первый. В Сан-Франциско я в основном обставляла частные дома или комнаты в домах. Хотя однажды декорировала кофейню.

– Как думаешь, ты вернешься в Сан-Франциско? – спросила Эмми.

Такой невинный вопрос! Самый естественный в разговоре. И все же у меня сжалось горло.

– Нет, – честно ответила я.

Эмми молчала – быть может, ждала пояснений.

– Я приняла это предложение, потому что решила начать сначала. Дать себе шанс погнаться за мечтой. – Вот только теперь, кажется, гонюсь за чем-то гораздо большим. – Остался долг за квартиру, но его смогу выплатить с гонорара за этот проект. А больше меня в Сан-Франциско ничего не держит.

– Забавно, – протянула Эмми. – Понимаю, о чем ты. Я тоже вернулась в Мидоуларк, чтобы здесь начать сначала.

Разница между нами в том, что ей было где остаться.

– Уэст говорил, что Мидоуларк – столица пирогов, но, может быть, он еще и столица новых начинаний, – пошутила я, не желая углубляться в эту тему.

Наши лошади шли гуськом по тропинке к рощице, что виднелась впереди.

– Пироги ему очень нравятся, – кивнула Эмми. – И ты тоже… ну, сама знаешь.

Я молчала, должно быть, целую минуту, а потом прошептала:

– И он мне…

Поначалу даже не поняла, расслышала ли меня Эмми. Но она ответила:

– Ты из-за этого сидела на тропинке в позе дохлого жука?

– Откуда ты знаешь? – вздохнула я.

– Просто догадалась, – ответила она.

– Не знаю, – сказала я. – Мне неловко с тобой об этом говорить, он все-таки твой брат… но, по-моему, Уэст замечательный. По-настоящему замечательный. Только я не знаю, к чему это все приведет.

– А есть какая-то причина, по которой ты, при замечательном настоящем, так беспокоишься о будущем? – спросила Эмми.

– Не хочу снова оказаться в ловушке, – ответила я. – Влюбляться я уже пробовала. Даже замужем побывала. Отчаянно надеялась, что это сделает меня счастливой. Да и сейчас об этом мечтаю, хотя… понимаешь, ради этой чертовой любви я так себя обкорнала и изуродовала, что перестала понимать, кто я вообще. – Начав откровенничать, я уже не могла остановиться. – А теперь вроде бы во всем разобралась – и поняла: я просто не из тех, кто всем нравится. Скорее, из тех, кого терпят. – Я глубоко вздохнула. – Ну хорошо, ничего страшного, сама-то я себя вполне устраиваю, а все остальное можно пережить… но, видишь ли, это лишь вопрос времени, когда Уэст тоже начнет меня… просто терпеть.

От того, как жалко, испуганно прозвучали последние слова, меня саму чуть не стошнило.

Эмми ответила мне серьезным взглядом.

– Если ты сама себе нравишься, почему так трудно поверить, что и другие разделяют твои чувства?

Она отвернулась и ускорила шаг, оставив меня поразмыслить над этим вопросом.

Ответа у меня не было.

Между нами воцарилось молчание, но в нем не было неловкости – оно было дружелюбным и задумчивым. Быть может, это и значит иметь друга? Того, с кем можно поговорить, кто будет давать неожиданные ответы и заставлять тебя думать? Того, кому ты небезразличен, кто готов тратить время на копание в тебе?

Подъезжая к рощице, я оглядывалась вокруг. Когда я приехала на «Ребел блю», уже стояла весна, но земля тут и там была еще покрыта снегом. Теперь же все вокруг росло и цвело, и прекрасные сосны, словно мачты, гордо вздымали зеленые вершины к небесам.

Ехать на лошади оказалось совсем не так страшно, как я думала – быть может, потому, что всю работу за меня выполняли Фантазия и Эмми. Мне оставалось только сидеть и не падать. Однако я поняла, что, пожалуй – не сегодня, но когда-нибудь, – попробую научиться ездить верхом самостоятельно.

– Ада, – заговорила Эмми, немного помолчав, – пожалуйста, не пойми меня неправильно, но у меня к тебе одна просьба.

– Какая? – настороженно спросила я.

– Очень прошу, не пойми меня неправильно! Вы с Уэстом взрослые люди, и я терпеть не могу лезть в чужие дела, но… – Она шумно вздохнула. – Если Уэст для тебя – лишь остановка на пути, не веди себя с ним так, будто он твоя конечная станция. Боюсь, от такого удара он не оправится.

На меня она не смотрела – и не видела, что я кивнула в ответ.

Я, наверное, тоже от этого не оправлюсь.

25. Уэст

Прошлой ночью Ада уснула в моей постели. Обычно, засыпая, она меня отпихивает – Ада из тех, кто ценит личное пространство; но, чем ближе рассвет, тем теснее прижимается ко мне, и, проснувшись, я обнаруживаю, что она свернулась клубочком у меня под боком, словно малютка-коала.

Вчера она вернулась в Большой дом уже после десяти, а в постель ко мне забралась в половине двенадцатого. Прежде Ада больше времени проводила в своей спальне, но в последнюю неделю ночевала у меня каждую ночь.

А мне все было мало!

Я почувствовал, как она ворочается, просыпаясь. Вставала Ада рано, хоть и позже меня – жизнь, проведенная на ранчо, приучает к суперранним подъемам. Я открыл глаза еще в половине пятого – и почти час ожидал ее пробуждения.

Но что за беда? Ведь я уже не сомневался, что ждал Аду всю жизнь.

Я притянул ее к себе еще теснее и начал целовать куда придется – в шею, в лоб, в татуированные цветы. Ада не открывала глаз, но я видел, что она с трудом сдерживает улыбку.

– Я знаю, что ты проснулась! – сказал я, запечатлев на ее шее еще один поцелуй.

– Не знаешь, – пробормотала она. – Может, я хочу еще поспать?

– Милая, как можно спать в такое прекрасное утро? Ты знаешь, что сегодня День Райдеров? День Райдеров – это наша семейная традиция. Один из главных праздников в календаре ранчо «Ребел блю». Каждый год его отмечаем.

Ада широко раскрыла глаза.

– День Райдеров? А это еще что такое?

– День знакомства моих родителей, – объяснил я. – День, когда мама въехала в город на ржавом «фольксваген-кабриолете», от которого на ходу отлетали гайки, и папа бросился ее спасать, а мама послала его куда подальше.

На последних словах у Ады заблестели глаза.

– Они правда так познакомились? – спросила она.

– Ну да. И поженились в тот же день, ровно через год – под тем дубом, что ты видишь каждый раз, когда выходишь через заднюю дверь.

– Прямо как в кино! – заметила Ада, уютно сворачиваясь у меня под боком. – И как вы отмечаете День Райдеров?

– В основном едим, – признался я. – По большим праздникам – в Рождество, на День благодарения – папа всегда дает рабочим выходной, так что в эти дни все на ранчо делаем мы сами. А в День Райдеров наслаждаемся бездельем.

– А День Райдеров – только для Райдеров? – спросила она.

Я покачал головой.

– Это праздник нашей семьи, но в семью входят не только те, кто в ней родился, – объяснил я, повторяя слова отца. – Так что приедут Тедди и Хэнк, ее отец. Может прийти Кэм – но, видимо, без жениха, его мы вообще еще не видели. Дасти сейчас дома, так что в какой-то момент подъедет и он вместе с Эгги.

– Ты хочешь, чтобы и я праздновала с вами? – спросила она.

Перекатившись на живот, я придавил ее своим телом, схватил за руки и прижал их над головой.

– Очень хочу, – ответил я. – Пожалуйста!

– Ну… – выдохнула она, – раз ты так вежливо просишь…

Я наклонился к ней и поцеловал. Медленно. Тщательно. Она закинула одну ногу мне на пояс и прикусила за нижнюю губу.

Ох, блин!

Я целовал ее все жестче, а руки отпустил, чтобы своими руками свободно блуждать по ее телу – безумному телу, воплощению всех моих эротических фантазий. Она пробежала пальцами по моей спине, а затем нырнула под резинку трусов.

– Ада! – прорычал я, не отрываясь от ее губ.

Она по-девчачьи захихикала – и от этого звука, созданного будто специально для меня, мой член вскочил, словно солдат на побудке.

– Ада, не начинай того, чего не сможешь закончить!

– Поверь мне, – ответила она, – кончить я смогу!

Проверить это смелое утверждение на практике я не успел – зажужжал телефон. Я взглянул на тумбочку. Звонили Аде. Я потянулся за телефоном, взял и протянул ей.

– Кто это тебе звонит в такую рань? – спросил я.

– Эван, наверное, – ответила она.

Эван дорабатывал на месте последнюю неделю, и я догадывался, что им есть о чем поговорить.

Ада взглянула на экран – и я увидел, как вся кровь отхлынула от ее лица.

– Это… не может быть! – пробормотала она. Мне показалось, что Ада не собиралась говорить это вслух – само вырвалось.

– В чем дело? – Кто бы это ни был – такая реакция моей девушки на телефонный звонок мне совсем не понравилась. За несколько секунд из нее как будто всю кровь выкачали.

Ада не отвечала. Просто держала телефон в руке и смотрела на экран. Заговорила, только когда он перестал звонить.

– Это мой бывший муж, – объяснила она шепотом.

«Чтоб его черти унесли!» – мысленно добавил я.

– Вы с ним общаетесь? – спросил я.

Не потому, что это меня беспокоило – я чувствовал себя вполне уверенно и ревновать не собирался. Этот звонок меня смутил, но только тем, какое действие произвел на Аду. Пусть я почти ничего не знал о ее бывшем – помнил, что рядом с ним она чувствовала себя пойманной в капкан, и этого было достаточно.

Ада покачала головой.

– Нет, совсем не общаемся, – ответила она, невидящим взором глядя перед собой. – В последний раз мы разговаривали, когда я пожелала ему спокойной ночи. Проснулась утром – а его уже не было. Бумаги о разводе он через неделю прислал мне по почте.

Черт! Да он просто скотина!

Я заключил Аду в объятия – и ощутил облегчение, когда она прильнула ко мне.

– Ты такого не заслужила, – прошептал я ей в волосы.

– Знаю, – ответила она. – Спасибо за эти слова.

Я молчал и гладил ее по плечам, сам не зная, кого больше хочу успокоить – ее или себя.

– Можно рассказать тебе кое-что? – спросила она.

– Все, что захочешь.

– В тот день, когда мы ездили на пикник, ты сказал: хочешь узнать обо мне то, чего никто больше не знает. Помнишь?

Конечно. Вообще-то я хотел знать о ней все.

– Так вот: когда я поняла, что он не вернется, испытала только облегчение. Хотя потом очень горевала. Но не по нашим отношениям: я оплакивала все частицы себя, которыми пожертвовала ради комфорта, потому что в какой-то момент решила, что счастье неважно – важен комфорт. Выбрала ложное чувство безопасности. И принесла себя ему в жертву.

Она глубоко вздохнула, а затем продолжила:

– Мне было стыдно за себя. Я позволила Ченсу контролировать все стороны моей жизни, потому что мне самой для этого не хватало уверенности. Ничто в жизни я не воспринимала как свое и только свое – поэтому и полная зависимость от другого меня не тревожила. Я даже не знала ПИН-код нашей банковской карты!

Я попытался представить себе эту другую Аду – робкую, пассивную, беспомощную – и не смог. Но теперь, зная, из какой ямы она выбралась, зная, что всю свою силу, резкость, решительность она развила в себе сознательно, еще более ею восхищался.

– Наверное, – заключила она со вздохом, – наверное, Ченсу просто нужно было чувствовать себя главным. А я приняла желание властвовать за заботу.

У меня заныло в груди. Что я мог? Лишь теснее сжать ее в объятиях. Так и сделал. Мы еще немного полежали в постели; я старался не думать о том, как опустеют без нее мои руки.

26. Ада

Похоже, День Райдеров был обречен стать моим любимым праздником.

После неожиданно эмоционального начала мы с Уэстом неохотно вылезли из кровати и занялись обычной рутиной. Он пошел проведать Лоретту и помочь Густу кое с чем на ранчо, прежде чем оба вернутся в Большой дом, чтобы отмечать День Райдеров со всей семьей.

Пока мы с Уэстом одевались, он спросил, не хочу ли я перезвонить Ченсу. Добавил: если нужно, он готов побыть рядом. Я бы солгала, сказав, что мне не любопытно, зачем звонил Ченс – но все же не до такой степени любопытно, чтобы ему перезванивать.

Так что ответила «нет».

Если у него что-то срочное и неотложное (хотя не могу даже предположить, что) – пусть сам позвонит еще раз, или напишет, или еще как-нибудь со мной свяжется.

Несколько месяцев после того, как все пошло прахом, я размышляла, что стану делать, если Ченс вдруг возникнет из небытия. В первые недели после его исчезновения пыталась с ним связаться, но тщетно. Он не хотел со мной разговаривать. И почему-то захотел сейчас, почти два года спустя.

Теперь, задним числом, думаю, что мне не хватало финала, какого-то завершения истории. Но завершения я за последний год благополучно достигла сама – и теперь совсем не хочу, чтобы эта история продолжилась.

Что я почувствовала, когда раздался этот неожиданный звонок? Потрясение. По вполне понятным причинам.

А к человеку, который звонил? Ничего. Не пустоту, не боль – просто… просто равнодушие.

Полная противоположность тому, что испытываю к Уэсту… однако отправляться мыслями в эту сторону я была пока не готова, тем более что мне не давало покоя предложение из Аризоны.

Я вышла на кухню и встретила там Амоса. Он читал газету и пил смузи, судя по цвету (густой осенней грязи), состоящий исключительно из полезных веществ.

Когда я вошла, Амос поздоровался:

– Доброе утро, Ада!

Я редко видела Амоса по утрам. Могу поклясться, этот человек встает в три часа ночи!

– Доброе утро, – ответила я. – Или лучше сказать: поздравляю с Днем Райдеров? Сегодня ведь тот самый день?

Амос рассмеялся.

– Именно так! И тебя с Днем Райдеров!

– Почему вы решили обзавестись собственным праздником? – спросила я с улыбкой. Мне было действительно интересно это знать, а кроме того, просто нравилось слушать Амоса.

В ответ он улыбнулся тепло, по-доброму, и подтолкнул ко мне через стол чашку кофе.

– А знаешь, – сказал он, – ты ведь первый человек, который меня об этом спрашивает.

– Серьезно?

Амос пожал плечами.

– Мои дети День Райдеров отмечают с рождения, так что вряд ли задаются вопросом «почему?» – самое большее «кто?» и «что?».

Я села рядом с ним и отпила кофе.

– Так расскажите!

– Это была идея Стеллы, – задумчиво сказал Амос.

Стелла, его покойная жена. Мать Уэста. Амос откинулся в кресле и продолжал:

– Когда я был мальцом, мой отец отмечал День Ранчера – фактически просто еще один выходной. У отца вообще были… другие приоритеты. – Амос заметно помрачнел, углы губ опустились. – Он не был хорошим человеком. Изменял матери, не заботился особо ни обо мне, ни о братьях. Так что, унаследовав «Ребел блю» – чего вообще-то не должно было произойти, ведь я был младшим в семье, – я решил, что буду жить совсем по-другому. Стелла об этом знала, – продолжал он. – Вот почему в нашу первую годовщину объявила, что отныне этот день станет Днем Райдеров – праздником нас, нашей семьи, этого места, которое мы любим и которое любит нас.

Взгляд Амоса смягчился, в голосе зазвучало глубокое чувство. Я привыкла сомневаться в Уэсте, но, чем больше времени проводила с Райдерами, тем лучше понимала, что все трое – даже угрюмый ворчун Густ – дети такого любящего отца, с которым просто невозможно не вырасти хорошими людьми.

– Какая чудесная мысль! – сказала я. – Спасибо, что позволили мне отпраздновать вместе с вами! – Надеюсь, в этих словах прозвучало чувство, переполнявшее мое сердце.

– Мы все счастливы, что ты здесь, – ответил он. – Ты теперь – тоже часть «Ребел блю».

Слова Амоса вонзились мне в самое сердце; хотелось сохранить их там навечно. Он сказал, что я теперь – часть «Ребел блю»; мне же казалось, что «Ребел блю» стало частью меня.

Как странно: всю жизнь я прожила словно не на своем месте. Не только потому, что сложно было находить общий язык со сверстниками, не только потому, что страдала от одиночества. Кроме всего этого, было и четкое ощущение, что мой настоящий дом – где-то еще.

Но я не знала где.

Возможно ли, что я тосковала по «Ребел блю», еще не зная о его существовании?

Несколько часов спустя мы с Эмми поставили снаружи стол и принесли из сарая несколько складных табуреток, чтобы расставить их вокруг кострища. Алый сарафан Эмми смотрелся так, словно на нее и был сшит. Пока все мы рассаживались, она включила беспроводную колонку, и в воздухе поплыли неизвестные мне кантри-мелодии.

– А на «Ребел блю» обязательно любить кантри? – шутливо спросила я.

– В общем, да, – ответила она. – И еще олдскульный рок-н-ролл.

– Рок-н-ролл – еще куда ни шло, но это… – Я махнула рукой в сторону динамика. – Точно не по мне.

– Хм, ну посмотрим, скоро ли ты сдашься, – с улыбкой ответила она.

Я хотела ответить: «Никогда! Ни за что! Скорее умру, чем обращусь в кантри-веру!» – но вечер был такой мирный, что не хотелось спорить.

Хотя некоторые из этих песен, пожалуй, были ничего.

Брукс и Амос принялись накрывать на стол. Амос готовил с раннего утра, а после полудня к нему присоединилась Эмми. Пока они работали, я то и дело заглядывала на кухню, слушала их разговоры, иногда и сама что-нибудь вставляла. Люк появился около часа назад и тоже встал за плиту.

Уэста я не видела с самого утра, однако он написал сообщение – мол, они с Густом скоро приедут.

– Салют Райдерам! – послышался от задней двери голос Тедди.

Подняв глаза от стола, где раскладывала вилки и ножи, я увидела в дверях Тедди, а перед ней – мужчину в кресле-каталке. Должно быть, это и был Хэнк, ее папа. У него была длинная борода, седые волосы стянуты в хвост. Даже со своего места я заметила, что весь он, не исключая и рук, покрыт татуировками. Одет в черную футболку «Led Zeppelin», словно прямиком из 1972 года.

Короче говоря, сразу ясно, что папа у Тедди крутой!

На коленях у него лежала трость – и тут же гитара в чехле.

Все помахали Тедди и Хэнку, а Люк поспешил на крыльцо, чтобы помочь спустить кресло-каталку.

Амос подошел к ним и пожал Хэнку руку. Эмми поцеловала его в щеку. Тедди подвезла Хэнка к тому краю стола, где трудилась я, и нас познакомила.

– Папа, – сказала она, – это Ада, дизайнер интерьеров, она помогает Уэсту.

– А-а, – кивнул он. – Та самая девчонка, что нашего Уэста приручила!

Да уж, в том, что Тедди его дочь, сомневаться не приходится! Я стояла, открыв рот, не понимая, что на это ответить.

– Богом клянусь, – простонала Тедди, – никогда больше ничего тебе не расскажу!

У Хэнка заблестели глаза, того же цвета, что у Тедди, – голубые с серебристым отливом. Он протянул мне морщинистую руку. На костяшках у него я заметила вытатуированные буквы, но не смогла их прочитать.

– Рад с вами познакомиться, Ада. Я Хэнк.

– Ты смотри, какой он теперь вежливый! – проворчала Тедди. И, поймав мой взгляд, одними губами добавила: «Извини».

Я пожала Хэнку руку.

– И я рада знакомству, – сказала я, неуверенно улыбаясь.

– Тедди мне много о вас рассказывала!

– Я так и поняла, – с нервным смешком ответила я. И, стараясь отвлечься от сумятицы собственных чувств, добавила: – Только не уверена, что «приручила» – подходящее слово.

– А вот я уверен!

Голос Уэста. Я обернулась и увидела, что он идет от задней двери ко мне, а в фарватере у него, как обычно, трусит Вейлон. Я и не слышала, как он приехал! Подойдя вплотную, Уэст приобнял меня пониже спины и поцеловал в висок. Его прикосновение, от которого меня словно током прошило, отвлекло все внимание на себя и не дало ужаснуться тому, что Уэст меня трогает и целует у всех на глазах.

Или тому, что мне это нравится. Даже очень.

На крыльце появился Густ с Райли на плечах. Увидев меня, Райли энергично замахала и закричала:

– Привет, Ада Алтея Харт!

Оказывается, у этой малышки отличная память!

– Привет, Райли Амос Райдер! – крикнула я в ответ.

Густ ссадил Райли с плеч и, взъерошив ей волосы, сообщил:

– А ты знаешь, что дядя Уэст недавно привез домой телочку? – Тут глаза у Райли сделались как блюдца. – Она сейчас пасется с другой стороны дома. Хочешь пойти с ней поздороваться?

Райли даже не ответила – умчалась пулей.

Густ присоединился к нам и протянул руку Хэнку. Тот пожал ее, сказав:

– Рад тебя видеть, Густ.

– И я тебя, – ответил Густ. И, могу поклясться, улыбнулся! Хоть и совсем чуть-чуть.

Тедди повернулась ко мне.

– Ада, – сказала она, – можешь меня ущипнуть? Только поскорее! Можно прямо за щеку!

Я непонимающе захлопала глазами.

– Этот парень, что разговаривает с папой, выглядит точь-в-точь как монстр из моих страшных снов! Надо проснуться, пока он не подошел слишком близко!

Густ закатил глаза.

– Ничего не хочу знать о том, что за сны с моим участием тебе снятся, Теодора.

– Исключительно кошмары! – уточнила Тедди.

Я посмотрела на Хэнка. Он переводил взгляд с дочери на Густа и обратно, и на губах его играла легкая усмешка.

– А Кэм приедет? – вмешался Уэст. Я уже усвоила, что Густа и Тедди надо останавливать, иначе они могут вести словесную дуэль до бесконечности.

– Нет, – со вздохом ответил Густ. – У нее что-то случилось. По телефону говорила расстроенно и попросила меня забрать Райли на выходные. – Густ покачал головой. – Если честно, я за нее беспокоюсь.

– А она получила результаты экзамена? – спросила Тедди. Насмешливо-снисходительный тон, которым она обычно разговаривала с Густом, исчез, сменившись неподдельным беспокойством о Кэм.

– Ничего об этом не говорила, – ответил Густ.

Очевидно было, что Кэм ему не безразлична, и не только как мать его ребенка. Судя по всему, что видела и слышала раньше, я заключила, что они с Кэм хорошие друзья.

Тедди протянула руку и слегка сжала плечо Густа. Тот поднял глаза… но стоило мне моргнуть – рука Тедди уже вернулась на место, а Густ опять смотрел в другую сторону. Быть может, мне просто почудилось.

– Уверена, у нее все будет хорошо, – сказала Тедди, вроде бы ни к кому конкретно не обращаясь. По крайней мере, мне кажется, она хотела, чтобы это так выглядело – словно ни к кому не обращается.

Я сделала себе мысленную заметку: завтра написать Кэм и спросить, как у нее дела.

– Ужин готов! – объявила Эмми. Она, Амос и Брукс вынесли из дома и расставили на столе последние блюда.

Еды было столько, что я не представляла, как мы все это съедим! Картофельный салат, печеная морковь, кабачки на гриле и кукуруза. Фаршированные яйца, фрукты, домашние роллы. Венчала праздничный ужин жареная курица. И все – накрытый стол, обстановка, люди – казалось таким, что лучше и быть не может.

Все мы расселись. Амос и Хэнк заняли места во главе стола, Густ рядом с Амосом, Райли рядом с Густом, дальше шли Эмми и Брукс. С другой стороны возле своего отца села Тедди. Дальше я и Уэст – который весь вечер поглаживал под столом мою коленку, что не ускользнуло от взора Эмми.

Я старалась не думать о том, что она сказала, когда мы катались верхом, – что, если я планирую двигаться дальше, не надо обращаться с Уэстом, словно с конечной точкой маршрута. Я понимала, о чем она – не понимала лишь, как увидеть в Уэсте «временный вариант», когда ничего временного в нем нет.

Но это не отменяет того, что все это не продлится вечно.

От этой мысли в животе у меня что-то болезненно сжалось, и я отложила вилку. Все вокруг весело болтали, никто ничего не заметил – кроме Уэста.

Он всегда замечал.

– Ты как, нормально? – прошептал он.

Я кивнула и сверкнула самой беззаботной своей улыбкой. Уэст явно не поверил, но не стал настаивать – только ободряюще сжал мне ногу под столом.

Ужин растянулся до заката. Небеса пылали оранжевым, розовым, пурпурным огнем. В последние несколько месяцев мне довелось видеть немало вайомингских закатов – и, кажется, каждый был еще красивее предыдущего.

После ужина Уэст, Брукс и Густ убрали со стола и вернулись с одеялами и припасами для сморсов.

Все мы расселись на складных стульях вокруг костра.

– Ну, как тебе твой первый День Райдеров? – спросил Уэст, укутывая меня пледом.

«Первый День Райдеров», сказал он. Словно будут и другие. И сердце у меня подпрыгнуло, а затем тяжело ухнуло вниз.

– Кажется, я полюбила этот праздник, – ответила я.

Уэст смотрел на меня, как я на закат; хотелось бежать, скрыться от этого взгляда. Слишком много в нем было… чувств. И в Уэсте, и во мне.

Я отвернулась и достала пастилку из пакета, который протянула мне Тедди. Под треск огня Хэнк начал перебирать струны гитары. С мастерством профессионального музыканта он заиграл мелодию, прекрасную, задумчивую и печальную.

Я слушала, и казалось, что эта мелодия обнимает меня со всех сторон.

– Что это за песня? – спросила я у Уэста, который поджаривал на огне свою пастилку.

– «Позволь называть тебя “милой”», – не раздумывая, ответил он.

У меня сжалось сердце. Уэст просто ответил на вопрос – но ясно было, что эти слова о чем-то большем.

Он весь – о чем-то большем.

И это место, эта семья – все они о чем-то большем. В этот миг я почти видела, о чем – видела желанное для меня будущее. Будущее, где сижу у костра рядом с Уэстом, окруженная людьми, которые кажутся уже почти родными…

Как я тосковала об этом будущем, не привязанном к прошлому!

К прошлому, заставившему меня бежать, и бежать, и бежать, лишь бы не чувствовать себя в капкане – бежать, даже когда бегство оставляет ссадины на сердце и сквозняк на душе.

Вдруг я поняла, что ни минуты больше здесь не выдержу.

– Я… мне что-то нехорошо, – прошептала я Уэсту. – Пойду прилягу.

– Точно ничего страшного? Может, мне пойти с тобой? – спросил он.

– Нет-нет, – ответила я, – ничего такого, просто надо отдохнуть.

Я встала. Было то же чувство, что тогда на тропе с Эмми – словно голова до краев наполнена водой и в любой момент может пролиться.

– Уже на боковую? – спросила Тедди. – Да ведь еще даже Эгги и Дасти не приехали!

Я кивнула.

– Мне что-то нехорошо, – повторила я. И добавила: – Спасибо, что позволили мне поучаствовать в вашем празднике. Это было чудесно!

Чистая правда – вот только ни одно чудо не длится вечно.

Я пошла к дверям, держась изо всех сил, чтобы никто не заметил, что со мной что-то неладно.

– Если тебе что-нибудь понадобится, скажи! – крикнула Эмми мне вслед.

Я не ответила. Просто шла дальше. Не останавливалась, пока не оказалась у себя и не захлопнула за собой дверь.

Здесь прислонилась спиной к двери, бессильно сползла на пол, подняла глаза… и тут обнаружила, что вместо своей спальни спряталась в спальне у Уэста.

Оставаться здесь было нельзя, так что я со вздохом поднялась на ноги. Уже готова была открыть дверь и идти к себе, как вдруг мое внимание привлек блокнот Уэста, брошенный на кровать. Кожаная обложка была мне знакома. Это его альбом для рисования.

Не знаю, что заставило меня пересечь комнату и взять блокнот в руки и тем более – его открыть. Любопытство, должно быть. Или то, что я привыкла тянуться к Уэсту за утешением – но самого его здесь не было.

Так или иначе, я его открыла. На случайной странице, ближе к середине. Никогда до сих пор я не разглядывала рисунки Уэста, видела их только мельком, так что не знала, чего ожидать. Но, взглянув на рисунок, сразу же подумала: он прекрасен.

Разумеется, так оно и было.

Страницу украшало сложное переплетение роз, шипов и листьев. Почти абстрактный узор – но растения реалистичные, с проработанными контурами и четкими тенями. Стиль показался мне знакомым, вот только я не могла вспомнить, где такое видела.

Перевернув страницу, обнаружила очень похожий рисунок, только в цвете – с пылающими розами, алыми, как кровь.

Листая страницу за страницей, везде видела розы, листья и шипы. Снова, снова и снова.

И каждая страница казалась очень знакомой, словно я все это уже где-то встречала, и много раз. Но только добравшись до рисунка, на котором розы, листья и шипы обвивали человеческое плечо, вдруг поняла, откуда их знаю.

Эти розы, эти шипы я каждый день вижу в зеркале.

В этот миг открылась дверь – и я застыла на месте.

Не обернулась, чтобы на него взглянуть. Даже не закрыла блокнот. Просто стояла, не сводя глаз с рисунка.

Дверь со щелчком закрылась, а через несколько мгновений Уэст уже стоял позади меня, так близко, что я чувствовала его дыхание. Все мои нервы словно превратились в оголенные провода.

– Эти рисунки, – прошептала я. – Они…

– Да, – выдохнул он прежде, чем я успела закончить.

– Но почему? – тихо спросила я.

– Ты знаешь, – ответил он.

Я крепко зажмурилась. Это больше, чем я смогу вынести!

– Милая, что не так?

«Все так, в том-то и беда, – думала я. – Все слишком так!» Но вслух сказала другое.

– Я так не могу, – сказала я, повернувшись к нему.

– Объясни мне почему, – ответил он.

– Да потому, Уэст, что я уезжаю через несколько недель! Мы же с самого начала знали, что это не навсегда. – Голос звучал как-то пусто, неубедительно даже для меня самой. – Вообще не стоило все это начинать! – добавила я.

– И ты хочешь со мной порвать из-за того, что мы живем не совсем рядом? – спросил он с таким видом, будто я сказала какую-то несусветную глупость.

– Я уезжаю в Аризону, – выпалила я, хотя еще не приняла предложения и даже не ответила на письмо Айри. – Получила предложение работы. Заказчик хочет, чтобы я начала в августе.

На лице Уэста отразилось изумление, затем боль.

– Почему ты мне не сказала?

– Потому что тебя это не касается. – От этих слов, как от желчи, горчило во рту. – Ты мой начальник. Я согласилась поработать над твоим проектом, а как только закончу – все, попрощаюсь и пойду дальше. И начальник у меня будет другой.

Боль на лице Уэста медленно сменялась гневом.

– И это все, что я для тебя значу?

– Ну почему же, еще ты в постели неплох, – пожала я плечами, изо всех сил стараясь не показывать, что каждым словом наношу кровоточащие раны самой себе. Черт, да что со мной такое?!

Уэст рассмеялся горьким, невеселым смехом.

– Так вот что ты пытаешься сделать – оттолкнуть меня! – «Конечно», – мысленно ответила я. – Но знаешь что, милая? Толкайся сколько захочешь – а я никуда не уйду.

– Зато я уйду. Я уезжаю, Уэст. Что неясно?

– Знала бы ты, как я тобой горжусь! – ответил Уэст. – Ты заслужила это новое предложение. Я хочу, чтобы ты его приняла. И не собираюсь вставать на пути у твоей мечты.

Я недоуменно заморгала. Вообще-то я ожидала совсем… совсем другого ответа.

– Вижу, ты меня не понимаешь. – Он шагнул ближе. – Раз так, давай кое-что объясню. Ада, я от тебя без ума. Ты, без сомнения, самая талантливая и целеустремленная женщина из всех, кого я встречал – и я буду величайшим на свете кретином, если позволю такой ничтожной ерунде, как расстояние, тебя у меня отнять.

– Но ты меня даже не знаешь, – сказала я.

Уэст глубоко вздохнул.

– Я знаю, что руки и ноги у тебя холодные в любую погоду. Знаю, что ты предпочитаешь рано вставать, даже по выходным – лучше поспишь днем, но с утра не будешь залеживаться в постели. Знаю, что любишь мармеладные колечки и ненавидишь повторять дважды. Знаю, что всегда приходишь вовремя; знаю, что говоришь, будто терпеть не можешь кантри – и знаю, что это неправда… – Помолчав немного, он добавил: – Я знаю тебя.

– Нет, не знаешь. Все это мелочи. Они ничего не значат.

– Эти-то мелочи, Ада, и важны по-настоящему. Мы состоим из таких мелочей. Может быть, я не знаю тебя с головы до пят – но хочу узнать и прошу, чтобы ты дала мне шанс.

Я покачала головой.

– Неправда, Уэст. На самом деле не хочешь. Тебе только сейчас так кажется. Я не та, кто тебе нужен. – Сердце мое разрывалось от боли; я смотрела в пол, понимая, что, едва подниму глаза на Уэста – разревусь. – Как только я уеду, ты это поймешь. А потом найдешь свою женщину – такую же светлую и теплую, как ты сам.

Он молчал – и в этом молчании я ощутила вес собственных слов, тяжелых, как валуны, грозящих меня раздавить. А через несколько секунд Уэст аккуратно приподнял мою голову за подбородок и заставил на себя посмотреть.

Я думала, он сердится – но Уэст вовсе не выглядел сердитым. Только очень искренним.

– Ты говоришь, – начал он, – что ты не милая, не теплая, не светлая – в общем, к тебе не подходят все эти дурацкие словечки, которыми люди обычно описывают солнце. Но кто сказал, что мне нужно солнце? – Я завела глаза кверху, надеясь, что так слезы не польются по щекам. – Вообще-то я всегда предпочитал луну.

Я криво усмехнулась. Единственная защита, которая у меня осталась, – делать вид, что он несет какую-то ересь.

– И я, по-твоему, луна? – саркастически спросила я.

– Да, ты луна, – ответил он. – А я прилив. Ты притягиваешь меня, даже не желая того – и я с радостью стремлюсь к тебе, и буду стремиться вечно.

Слезы все-таки хлынули через край; я рухнула на пол и закрыла лицо руками. Уэст присел рядом.

– Милая моя, – заговорил он, – мне нужно, чтобы ты была со мной честной. Скажи, ты сама этого хочешь? Хочешь меня?

Думаю, он уже знал ответ – просто хотел, чтобы я произнесла это вслух и сама в этом убедилась.

Не доверяя голосу, я просто кивнула.

– Значит, мы просто обязаны попробовать. – Я молчала, и по лицу моему катились слезы. – Пожалуйста, Ада, скажи мне, что готова попробовать!

– Хорошо, – ответила я так тихо, что, казалось, он не мог меня услышать.

Но, должно быть, услышал – сжал в объятиях, и я прильнула к нему. Я не хотела бороться с Уэстом, хоть сама начала эту борьбу. Но начала ее от безысходности.

Позже в тот же вечер, засыпая в его объятиях, я позволила себе поверить, что, может быть – только может быть, – у нас с Уэстом все получится.

27. Уэст

Меня всегда тянуло к опасности и риску – нравилось ощущать себя неуязвимым. Я считал, что мне нечего терять, поэтому был бесстрашным.

Пока не встретил Аду Харт.

Теперь у меня есть то, что я смертельно боюсь потерять.

До окончания работы осталось меньше недели. Вот-вот Небесный дом будет закончен – а вместе с этим станет вполне реальным и окончание наших отношений.

Ни расстояние, ни работа в Аризоне сами по себе меня не беспокоили – беспокоило то, как на это смотрит Ада. Похоже, она в самом деле считала, что, стоит нам разъехаться на сотню миль, как я выброшу ее из своей жизни.

И я не понимал, как доказать, что это не так.

После Дня Райдеров, когда мы согласились «попробовать», все шло хорошо. Даже отлично. И было ощущение, что это только начало – что мы стоим на краю чего-то очень большого и серьезного.

Был вечер, начало восьмого. Ада все еще работала в Небесном доме – я знал, что она там одна. Сам я после рабочего дня завернул в Большой дом, чтобы захватить там еды, отвезти ей и поужинать вместе. Сегодня мы с ней еще не виделись.

Я упаковывал бутерброды, чипсы, мармеладные колечки со вкусом дыни, пару банок диет-колы, когда на кухню вошел папа. В полном ковбойском облачении, даже не сняв свою знаменитую черную шляпу.

– Уэстон, – сказал он, – найдется у тебя минутка?

– Вообще-то я собирался поужинать с Адой… – начал я, но папа поднял ладонь.

– Я тебя долго не задержу, – сказал он. – Обещаю.

Я кивнул и приготовился слушать. Он выдвинул себе стул и сел за стол.

– Когда я решил построить этот дом, – начал папа, обведя широким жестом стены вокруг нас, – то, честно тебе скажу, прежний Большой дом хотел попросту сровнять с землей.

Такое начало меня удивило. Сколько я себя помнил, папа очень бережно относился ко всем старым строениям на ранчо. Для него было важно не строить новое, пока можно пользоваться старым, и не оставлять заброшенные постройки в небрежении только потому, что это проще и дешевле, чем за ними присматривать.

– Но так и не смог решиться, хоть воспоминания об этом доме были не самые радостные, – продолжал отец. – Но ты, Уэстон – ты смог разглядеть в нем то, чего не видел я. И я так тобой горжусь!

С этими словами он вытащил из кармана своей джинсовой куртки и положил передо мной бумажный конверт.

Я взял его в руки.

– Что это? – спросил я, вскрывая конверт.

– Договор дарения, – ответил он.

Я застыл на месте. Верно ли я расслышал?

– Договор дарения? – повторил я медленно, не уверенный в том, что правильно его понял.

– На твое имя. На этот дом и пятнадцать акров вокруг него.

Что-то сжало мне горло. Я стиснул конверт в руках.

– Пусть у тебя будет личный уголок «Ребел блю» – твой, и только твой.

Слезы защипали мне глаза.

– Ты серьезно? – перепросил я дрожащим голосом.

– Если бы моя жизнь шла по плану, «Ребел блю» никогда не стало бы моим, – сказал папа. – А жизнь без «Ребел блю»… зачем она вообще нужна? Рано или поздно, – продолжал он, – ранчо унаследует Август. И станет здесь отличным хозяином.

Я молча кивнул. Все верно: я никогда не хотел владеть «Ребел блю» – это мечта Августа. Но мне хотелось быть частью «Ребел блю».

– Но и ты заслуживаешь своего уголка на этой земле.

Я медленно открыл конверт, достал из него бумаги, на которых стояло мое имя. Все правда: Небесный дом теперь мой! Я поднял глаза к потолку, пытаясь сморгнуть слезы.

Наконец-то исполнилось мое заветное желание. Доказать себе: я способен на то, чем и я сам, и мои родные будут гордиться.

– Спасибо, папа! – вот и все, что мне удалось выдавить. – Это… это просто… спасибо!

– Я горжусь тобой, Уэстон, – с хрипотцой в голосе ответил он. – И мама тобой бы тоже гордилась.

Черт, это выстрел прямо в сердце! Он что, хочет, чтобы я разревелся прямо у него на глазах? Я знал, что отец упоминает маму лишь в самых серьезных случаях.

Несколько мгновений мы оба молчали; мне нужно было пережить этот миг, и папа, должно быть, это понимал. Затем он кивнул в сторону еды, собранной мною для Ады.

– Ладно, – сказал он, – иди, не заставляй девушку ждать.

Я улыбнулся. Повторять это дважды ему бы точно не потребовалось!

Когда я вошел в Небесный дом, Ада снимала полиэтилен с большого зеркала, только что повешенного на стену в гостиной. Даже полиэтилен не мешал заметить, что с зеркалом комната выглядит намного просторнее.

Дом был прекрасен – но его красота бледнела рядом с красотой Ады Харт, в черной майке-безрукавке и линялом комбинезоне.

В зеркале она увидела меня, и ее отражение улыбнулось моему. Только мне Ада улыбалась так тепло и открыто – и как же мне это нравилось!

– Что ты здесь делаешь? – спросила она.

– Вот, ужин тебе принес, – ответил я, показывая ей пакет с едой.

– А от чего улыбка шире лица? – поинтересовалась она. Я поставил пакет на пол и подошел к ней сзади. – Серьезно, – продолжала она, – по-моему, у тебя сейчас щеки треснут.

Я обнял ее за талию, и она прижалась ко мне. Я поцеловал ее в плечо – прямо в одну из татуированных розочек.

– Просто я счастлив, – ответил я.

Достал из заднего кармана конверт, протянул ей. Прищурившись, она взяла у меня документ. Я видел в зеркале, как она развернула договор, начала читать – и глаза у нее изумленно и радостно расширились.

– Ух ты! – воскликнула она. – Уэст, я так за тебя счастлива! – Глаза ее сияли почти ослепительным светом.

Я покрыл ее плечо и щеки быстрыми поцелуями, потом сжал за бока – и она взвизгнула и дернулась, пытаясь вырваться.

– Уэст, щекотно же! – воскликнула она, задыхаясь от смеха.

Боже, как же здорово слышать от Ады свое имя! Я провел ладонями вдоль по ее телу; и, когда наши взгляды в зеркале снова встретились, что-то изменилось. Я вдруг очень ясно осознал, что прижимаю к себе самую прекрасную женщину на свете и что грудь ее бурно вздымается.

Мы не сводили друг с друга глаз. Мои руки замерли у нее на бедрах; миг спустя я притянул ее к себе вплотную, чтобы она ощутила силу моего желания. Ада изумленно расширила карие глаза, приоткрыла рот.

Я скользнул ладонями выше, обхватил груди, сжал – без этого просто не мог! – а затем отстегнул сперва одну лямку комбинезона, потом другую. Лямки упали с плеч. Я стянул с Ады комбинезон, под конец присев, чтобы она смогла через него перешагнуть.

Господи, какая же у нее офигительно нежная кожа! Поднимаясь, я легонько провел пальцами по внутренней стороне ее бедра – и с удовлетворением ощутил мурашки. Добравшись до края ее майки, стянул ее через голову и бросил на пол.

Скользнул пальцами под резинку трусов, по-прежнему глядя на ее отражение в зеркале. Лицо у Ады уже пылало, взгляд остекленел.

– Ты меня искушаешь! – прошептал я.

Она повернулась ко мне лицом. Скользнула руками под футболку – и я едва не подпрыгнул. Опять эти ледяные руки! Ада понимающе улыбнулась.

– Хочешь отметить свое приобретение? – игриво спросила она, хотя выпирающий из-под ширинки бугор лучше всяких слов сообщал о том, чего я хочу.

– Боже, еще как! – простонал я.

Ада царапнула меня ногтями по спине. Я положил руку ей на затылок, прижал спиной к зеркалу и припал к ее губам. Едва наши губы встретились, оба мы застонали. Ада вцепилась в меня, я другой рукой сдвинул в сторону ее трусики. Господи, она уже мокрая – так хочет меня! Похоже, чем свободнее и увереннее мы чувствовали себя друг с другом, тем лучше откликались наши тела. А это что-то да значит, если вспомнить, что еще никто и никогда не сводил меня с ума так, как Ада.

Я вставил в нее два пальца, а она прикусила меня за нижнюю губу. Судя по тому, как вцепилась мне в плечи, на них непременно останутся следы ногтей!

Я не мог больше ждать.

Большим пальцем я потер ее клитор, и она выдохнула мое имя. Но мне хотелось большего.

Я вытащил пальцы – Ада протестующе хныкнула. Я крепко обхватил ее обеими руками за зад – надеясь тоже оставить на ней след – и поднял в воздух. Поднес к дивану, уложил туда. Начал целовать ее бедра, живот, грудь, остановившись лишь для того, чтобы снять белый кружевной лифчик. Втянул в рот ее сосок – и Ада выгнулась подо мной.

– Можно мне тебя вылизать? – спросил я, не отрываясь от нее.

– Ч-что? – перепросила Ада, приподняв голову. Кажется, она уже мало что понимала.

– Милая, я хочу тебя вылизать, – повторил я. – Пожалуйста, я готов переписать дарственную на тебя, только позволь мне! – Честно говоря, я даже не был уверен, что шучу.

– Какой же ты смешной! – выдохнула Ада.

Да, так и есть. Рядом с ней я становлюсь смешным – и этому радуюсь.

– Милая, скажи «да»! – взмолился я, целуя ее живот, сначала прямо под пупком, потом все ниже, ниже… Когда я поцеловал ее сквозь тонкую ткань трусиков, Ада громко застонала.

– Да! – воскликнула она. – О да! Пожалуйста… скорее…

– Как же мне повезло с тобой! – хрипло воскликнул я.

Стянул с нее трусы, бросил в угол… и в этот миг краем глаза заметил какое-то движение в другом конце комнаты.

Да это же мы! Наше отражение в зеркале. Хм…

Я встал с дивана и подтащил Аду к самому его краю.

– Что ты… – начала она.

Я опустился перед ней на колени. Стянул с себя футболку и сказал:

– Подними глаза, милая. Наслаждайся видом.

Она закинула ноги мне на плечи, а я подтянул ее к себе и в первый раз неторопливо провел языком по самой середине ее существа. Она испустила тихое изумленное: «О-о-о!» Я улыбнулся, не отрываясь от нее, уже зная, что бесконечное разнообразие любовных игр никогда не надоест ни мне, ни ей.

Член уже болезненно распирал джинсы – а ведь я к ней еще почти не притронулся!

Я лизнул ее еще раз, затем остановился. Чуть отодвинувшись, зарылся лицом между ее ног, вдыхая чудный аромат, вкушая ее соки жадно, словно умирающий от жажды.

Впрочем, так и было – я умирал от жажды по ней.

– О боже! – стонала Ада. – Уэст! Боже мой! Уэст!..

Она запуталась пальцами у меня в волосах, сжала бедрами мою голову. Я раздвинул их руками, втянул в рот ее клитор – и Ада приподняла бедра мне навстречу.

Я поднял голову и взглянул на нее. Ее взгляд не отрывался от зеркала на противоположной стене. О черт! Я начал сосать ее клитор сильнее – и Ада приоткрыла рот и откинула голову назад. Грудь ее вздымалась все чаще. Я видел, что она близка к кульминации.

Не переставая сосать и лизать, я начал трахать ее пальцами. Она крепче схватила меня за волосы, начала содрогаться и подмахивать мне бедрами. Своего имени я больше не слышал – теперь с уст ее слетали лишь нечленораздельные вздохи и стоны.

Все тело ее напряглось, киска сжала мои пальцы. Я ощутил на языке соленую влагу ее оргазма – но не останавливался, продолжал дарить ей наслаждение, и лишь когда она обессиленно рухнула на диван – поднял голову и отстранился, присев на пятки.

Ада смотрела на меня, не упуская ни одного движения, пока я вытирал ее влагу с губ и слизывал с пальцев.

– Вот это да! – прошептала она.

Больше всего мне сейчас хотелось забраться к ней на диван и полежать немного, но у Ады были другие планы. Она обхватила ладонями мое лицо и потянула к себе. Хочет попробовать свой собственный вкус?

– Уэст, – воскликнула она, вплотную приблизив губы к моим губам, – я хочу ощутить тебя в себе! И на это тоже хочу смотреть!

Боже правый!

Я оторвался от ее губ, а она принялась покрывать поцелуями мою шею и плечи, одновременно расстегивая на мне джинсы. Теперь настала моя очередь застонать.

– Милая!.. – простонал я, а затем с мукой выговорил три самых страшных слова во всем богатстве английского языка: – Я без презерватива.

Ну что я за идиот! Какого хрена не взял с собой?..

– Плевать! – ответила я. Я застыл как статуя. – Мы оба чисты, я пью противозачаточные.

– Ада… – Я поколебался, не желая на нее давить – или даже соглашаться на то, что она предлагает в горячке момента, а дальше, возможно, об этом пожалеет.

– Прошу тебя, Уэст! – Она спустила с меня джинсы и обхватила член через трусы. – Я хочу тебя почувствовать!

– Уверена, что это не временное помрачение после оргазма? – сделал я последнюю попытку. Удивительно, что мне вообще удалось что-то сказать, если учесть, что в этот момент Ада стянула с меня трусы и схватилась за освобожденный член.

– Даже если и так, что с того? – Она лизнула мне шею снизу вверх, почти до мочки уха. Не знаю, как мне удалось устоять на ногах. – В помрачении или нет, но я хочу ощутить твой член внутри себя. И хочу, чтобы ничто нас не разделяло.

О черт! В Аде я любил все – но больше всего любил эту ее сторону. Отважную, решительную. Ту, что целовалась со мной в баре, что со мной спорила, что всегда умела настоять на своем – и мне оставалось только подчиняться.

Я снова поцеловал ее, жарко и страстно.

– Уверена? – спросил я.

– Да, с восторгом даю добровольное согласие! – отчеканила она, почти не отрываясь от моих губ.

Я улыбнулся и повел ее назад к зеркалу.

Подойдя вплотную, я развернул ее спиной к себе.

– Руки на зеркало, милая, – прошептал я ей в самое ухо, а потом прикусил за шею.

Ада наклонилась вперед и уперлась ладонями в зеркало. Наши взгляды в отражении встретились.

– Ноги пошире, – приказал я.

Провел ладонями по ее спине, обхватил бедра, а затем вошел в нее.

Входил медленно – как ради нее, так и ради себя: мне хотелось, чтобы это длилось вечно. Ада смотрела на нас не отрываясь. Теперь пылало не только лицо – горела она вся.

– Какой же ты… – простонала она, пока я медленно вдвигался в нее, – какой же ты большой!

От этих слов я невольно двинул бедрами – и оказался в ней полностью.

Дыхание с хрипом вырывалось из груди. Я уронил голову Аде на плечо и прикрыл глаза. «Дыши, – думал я, – дыши».

– Уэст, посмотри на нас! – прошептала Ада, и я поднял голову. – Посмотри, как мы хорошо смотримся вдвоем!

В этот миг я едва не выпалил то, что чувствовал к ней на самом деле, но вовремя прикусил язык. Вместо этого начал неторопливо входить и выходить – снова, снова и снова.

Стоны Ады переросли в крики; мы не отрывали глаз друг от друга, пока обоих не начала бить дрожь.

– Я сейчас, Уэст… сейчас, сейчас…

Я начал входить в нее сильнее, глубже, однако не убыстряя темп. Взгляд Ады остекленел.

– Скажи, куда мне кончить! – хрипло попросил я. Мы с ней обговорили начало – но не конец.

– В м-меня, – пролепетала Ада.

– О черт! – прорычал я. Ада начала закатывать глаза, и я, протянув руку, крепко взял ее за подбородок. – Ада, не отводи взгляд! – Ее карие глаза удивленно распахнулись. – Смотри на меня, пока я буду наполнять тебя!

Все тело ее напряглось; я ощутил, как вокруг меня сжимаются мягкие стенки ее киски. Оба мы на всех парах спешили к кульминации. Забыв обо всем, я вбивался в нее мощными толчками. Мы затерялись в море вздохов и стонов.

А потом – вместе содрогнувшись, оба в один миг достигли вершины.

Немного спустя мы с Адой лежали на диване, тесно сплетясь друг с другом. Я запустил одну руку ей в волосы и легонько массировал кожу головы. Она лежала с блаженно прикрытыми глазами.

– М-м-м… – вздохнула она. – Ты, кажется, что-то говорил про ужин?

Я рассмеялся.

– Рад видеть, что мозги у тебя не расплавились! Сейчас принесу. – Выпутавшись из ее объятий, я встал, чтобы принести пакет с едой.

Когда я обернулся, чтобы взглянуть на Аду, сердце опять мустангом пустилось вскачь.

Уютно пригревшаяся на диване, она выглядела такой довольной! И что-то почти первобытное, собственническое согрело мне сердце при мысли, что это я подарил ей счастье и спокойствие.

Вернувшись к Аде, я поставил пакет на диван, сам присел на пол рядом и положил голову ей на колени. Она погладила меня по голове.

– Ада… – начал я. Сердце сильно билось, в горле теснились невысказанные чувства.

– Чего тебе, ковбой? – спросила она.

– Хочу тебе кое в чем признаться, – ответил я, не поднимая головы с ее колен.

Я понимал: если сейчас промолчу, потом об этом пожалею. Ведь уже точно знал, что ни с кем, кроме Ады Харт, не буду счастлив.

– Ну давай, – настороженно откликнулась Ада.

Я глубоко вздохнул и, подняв голову, взглянул прямо в ее задумчивые темные глаза.

– Того, что хочу сказать на самом деле, я говорить не стану – понимаю, что ты пока не готова это услышать. Но вот что ты должна знать: я здесь. И жду.

Она молча вглядывалась мне в лицо. Я видел, что она борется с судорожным желанием бежать, и радовался этому – тому, что борется.

Я снова положил голову ей на колени, чтобы не смущать ее пристальным взглядом, и Ада снова принялась гладить меня по волосам.

– Хорошо, – прошептала она.

Я знал, что лучшего ответа пока не будет – и даже от такого ответа сердце наполнилось радостью и благодарностью.

– Хорошо, – повторил я.

28. Ада

Вот и наступил знаменательный день – день вступления Небесного дома в новую жизнь. Я старалась сохранять хладнокровие, но без толку. Всегда немного нервничаю, когда показываю законченный проект, но этот проект воспринимался совсем по-особому.

Он и стал для меня особенным.

С самого начала он был для меня важен. Как способ выбраться из Калифорнии, как трамплин для будущей карьеры. Но теперь стал чем-то намного большим.

Небесный дом – часть семьи. Сбывшаяся мечта человека, которого я… который мне… нравится. Очень. Человека, который уже намекнул, что чувствует ко мне нечто очень серьезное и подождет, пока я не буду готова выслушать его признание.

Я не могла сказать ему, что можно уже не ждать.

Если я уже готова, если чувствую то же самое – значит, мне придется остаться здесь; а эта мысль чертовски пугала.

Я знала: если останусь, уже никуда не уеду. Почти видела нашу будущую жизнь. Мы с Уэстом поселимся в одном из этих домиков, что стоят на его земле. Воскресным утром будем слушать виниловые пластинки. По вечерам он будет рисовать, а я что-нибудь мастерить. Я буду сидеть с Лореттой, а он – бросать палку Вейлону. И каждый год второго июня все мы будем собираться в Большом доме, чтобы отпраздновать День Райдеров.

И никогда больше мне не придется спрашивать себя, каково быть любимой! Об этом расскажет любовь Уэстона Райдера…

Тут я тряхнула головой. Не стоит углубляться в такие размышления, особенно сегодня. Я плеснула себе в лицо водой из раковины и достала из шкафчика полотенце.

Но когда взглянула в зеркало, собственное отражение напомнило мне о недавнем вечере в Небесном доме. Сперва вспомнилось, как Уэст стоял передо мной на коленях, зарывшись лицом в самую середину меня, и на спине у него сокращались могучие мускулы. «Подними глаза, милая. Наслаждайся видом». Потом – как мы вместе стояли перед зеркалом, как я ощущала его внутри себя. «Ада, не отводи взгляд! Смотри на меня!»

Я ощутила, что заливаюсь румянцем. Боже правый! Ада Харт, ну-ка возьми себя в руки и надень деловое лицо!

Передернула плечами, подпрыгнула несколько раз – не помогло.

Все вокруг воспринималось как-то странно, словно я стою на краю обрыва, готовая прыгнуть в неизвестность. То же чувство я испытывала три месяца назад, впервые переступив порог Небесного дома.

И еще раньше – в баре, когда в первый раз увидела Уэста. Только тогда не поняла, что со мной.

Внешность моя с приезда в Вайоминг почти не изменилась. Волосы немного отросли, на носу и на щеках выступило несколько веснушек – здесь я чаще бывала на солнце.

Никаких заметных изменений, ничего такого, во что можно пальцем ткнуть. И все же я выглядела совсем по-другому. Спокойнее и счастливее.

Три месяца я провела за любимым делом – и теперь старалась уверить себя, что это единственная причина. Ведь любимой работой можно заниматься где угодно. И если поверю, что выгляжу (да и чувствую себя) счастливее только из-за работы, мне будет намного проще отправиться в Таксон.

К чему мне все эти треклятые чувства? Насколько проще было бы без них! И хватит уже вести утомительные диалоги с собственным отражением!

Я развернулась и пошла прочь от зеркала, не желая продолжать этот сеанс самопсихоанализа.

Но и в спальне навязчивые мысли не оставляли в покое. Начать с того, что эту комнату едва ли можно называть «моей спальней». Когда я вообще в последний раз здесь спала?

От мысли о том, чтобы вновь спать одной, мне стало грустно. Уэст такой теплый – и никогда не сердится, если я во сне закидываю на него ледяную ногу…

Так, все, хватит об Уэсте!

Я натянула джинсы и простую черную футболку. Одно о Вайоминге могу сказать точно: нигде больше я не встречалась с такими резкими переменами погоды. Иной раз, кажется, здесь за один день сменяются все четыре сезона! Когда я приехала, во многих местах еще лежал снег – но теперь от него не осталось и следа, все вокруг в зелени и в цвету.

Хотелось бы знать, какова в Вайоминге осень?

Если все получится, осень я проведу в Аризоне – буду превращать в конфетку милый старый мотель. От этой мысли следовало бы расправить плечи – но ничего подобного, мои плечи заметно поникли. С каких пор меня перестали радовать милые старые мотели?

С тех самых пор, как встретила Уэстона Родса Райдера.

Свои чувства ко мне Уэст высказывал предельно ясно; но сейчас, когда я об этом задумалась, у меня заколотилось сердце.

Неприятно заколотилось.

Разом всплыли все его слова – и «расстояние не важно», и «я буду тебя ждать», и как он называл меня луной. От всего этого голова пошла кругом.

И почему в такой неподходящий момент?!

Мой мозг перебирал эти слова – и искажал их, превращал во что-то иное. В то, что я уже слышала. От другого мужчины.

От того, с кем приняла жажду власти за заботу, а зависимость за любовь.

Ложное, несправедливое сравнение: но оно металось у меня в мозгу, словно бильярдный шар, с грохотом ударялось о стенки черепа, отскакивало – и я не могла его остановить. А вдруг в нем есть и правда? Все произошло слишком быстро, я не могла отделить правду от лжи.

Неужели я выпуталась из полной зависимости от одного мужчины лишь для того, чтобы тут же попасть в такую же зависимость от другого? Вырвалась из капкана лишь для того, чтобы угодить в новый?

Я села на пол и сжалась в комок.

Подняв взгляд, заметила на тумбочке ключи от «хонды». Той, что сломалась – и с тех пор бесполезно стояла в гараже.

Уэст обещал ее починить, но пока не починил. Я знала об этом, потому что он сам спрашивал, насколько срочно мне нужна машина. Зная, что он занят на ранчо, я ответила: совсем не срочно, может подождать. Однако теперь, вспомнив, что снова не могу сесть за руль собственной машины, я могла думать только в координатах прежней жизни – до «Ребел блю», до людей, с которыми здесь познакомилась.

Но Уэст хороший человек! Добрый, внимательный. Отчего же мне так страшно?

Потому что, охваченная желанием бежать, я уже не могла остановиться. Уэст умел меня останавливать – но Уэста сейчас здесь не было. Прежде чем поняла, что делаю, я вскочила и схватила свою сумку, висевшую на крюке с внешней стороны двери в ванную.

Вышла из холла и открыла гаражную дверь уже спокойно. Надела маску – и знала по опыту, что она не соскользнет.

Старый пикап Уэста – тот самый, что я не умела водить – стоял незапертым, с ключами в зажигании.

Что ж, пора проверить, пригодились ли мне уроки вождения с ручной коробкой передач.

29. Уэст

Я знал, что расплываюсь в широченной дурацкой ухмылке. Ну и плевать! Сегодня, черт возьми, мой день – и никому и ничему я не позволю его испортить!

Серьезно, пусть хоть Атлант сбежит с рабочего места и небо обрушится мне на голову – даже глазом не моргну.

Кому нужно небо, если есть Ада Харт?

Последнюю пару дней она не пускала меня в Небесный дом – хотела, чтобы законченный облик нашего проекта стал для меня сюрпризом. Остались кое-какие мелочи: расставить недостающую мебель, постелить белье и скатерти, все такое. А главное, оба мы хотели услышать мнение других членов семьи – и, возможно, по их совету добавить к интерьерам Небесного дома еще какие-то символы «Ребел блю».

Верхом на Зигги я вернулся в Большой дом и оставил жеребца пастись на соседней лужайке. Кажется, Ада раз или два каталась верхом вместе с Эмми, но ездить со мной ей еще не случалось. А я с тех пор, как вообразил ее в седле, уже не мог выкинуть эту картинку из головы.

Пожалуй, сегодня прекрасный случай. Проехать вместе с моей женщиной через все «Ребел блю» к дому, которому мы вместе подарили новую жизнь? Который к тому же теперь стоит на моей земле? Ничего лучше и вообразить нельзя!

К тому же я так гордился Адой! Она и вправду невероятно талантлива, настоящий гений дизайна – и я не мог дождаться, когда все увидят плоды ее трудов. Честно говоря, меня только радовало, что дальше она отправится в Аризону и сотворит там еще одно чудо.

Верно, нам пришлось выработать план. Гостевое ранчо в любом случае не откроется до следующего лета, так что я смогу ездить к ней в Аризону – а она сможет всегда, когда пожелает, навещать меня.

Конечно, не хочется, чтобы так продолжалось вечно, но на первое время сойдет. Так сказать, краткосрочный план для долгосрочных отношений.

Уже подходя к дверям Большого дома, я заметил: что-то не так. Но в тот момент не понял, что именно.

– Ада! – позвал я.

Нет ответа. Хм. Я проверил обе наши комнаты. Никаких признаков Ады.

Я-то думал, она уже здесь.

Входная дверь отворилась, послышались шаги. Несколько человек прошли на кухню. Я тоже пошел туда, чтобы с ними поздороваться.

– …поставишь посреди бара механического быка, серьезно? – Это Густ.

– Ну да, у нас же весь второй этаж пустует. Конечно, кое-что там придется переоборудовать… – А это Брукс.

– Я беспокоюсь за клиентов, особенно за тех, кто полезет на этого быка первым, – заметила Эмми. – Наверное, надо будет надевать на них страховку, а внизу положить такой большой мат, знаете, какими каскадеры пользуются.

– Просто разложим по полу картонные коробки, наверху их полно, – возразил Брукс.

– Хорошая мысль, заодно и ноги к полу перестанут прилипать, – вставил я, входя на кухню. – Всем привет!

Эмми вскочила со стула и поспешила меня обнять.

– Привет, незнакомец! – воскликнула она. – Сколько мы уже с тобой не виделись?

В самом деле, давненько – в последнее время мы все время работали в разных концах ранчо. Однако переписывались каждый день. В основном Эмми изводила меня вопросами о том, что там у нас с Адой.

В прошлом году, когда Эмми вернулась домой, я не сразу привык к тому, что она снова здесь. Оба мы с Густом как будто ждали, когда «упадет второй ботинок» – когда она снова уедет. Но она не уехала, и этому я очень рад. Пожалуй, мы трое идеально уравновешиваем друг друга.

– Кстати, – сказал Брукс, – прибыла та деталь, которую ты заказывал для Адиной машины. Лежит у меня в кабине.

Мне самому было неловко, что я так затянул с ремонтом. Но сперва потребовалось помощь Брукса, чтобы поставить «хонде» диагноз. Для Брукса автомобильный мотор был любимой головоломкой, вроде кубика Рубика, и вообще он обожал чинить все на свете – поэтому и у нас на ранчо вечно что-то латал и подправлял. Дальше оказалось, что нужно заменить одну деталь, а детали на замену для «хонды» начала 1990-х в Мидоуларке так просто не найдешь.

– Спасибо, дружище. Ты меня очень выручил.

– А где папа? – спросил, взглянув на часы, Густ.

До назначенного времени оставалось десять минут – а папа обычно всюду приходит с запасом.

Как и Ада Харт.

– Вот он я! – послышался папин голос от задней двери. – Привез сегодня старую кобылу, устраивал ее на конюшне.

– Папа! – простонал Густ. – Если ты решил все-таки подарить Райли лошадь, богом клянусь…

Папа улыбнулся своей самой невинной улыбкой.

– Видишь ли, – сказал он, – я ведь уже дал приют трем коням-пенсионерам – а тут узнал про эту кобылу, которой тоже нужен дом.

Папа не любил, когда на конюшне остаются пустые стойла – и, как правило, заполнял их престарелыми лошадьми, которым нужно было дожить остаток дней в любви и покое.

Густ подозрительно прищурился.

– И это не имеет никакого отношения к тому, что вы с Эмми, – он метнул взгляд на сестру, – на прошлой неделе все уши мне прожужжали, что Райли пора обзавестись собственной лошадью?

– Ни малейшего, – твердо ответил папа. – Просто не мог бросить старушку на произвол судьбы. А если Райли согласится помогать мне за ней ухаживать – что ж, это будет ее решение.

– Вы оба просто невыносимы! – объявил Густ, поочередно сверля папу и Эмми убийственным взглядом.

Едва он отвернулся, папа подмигнул Эмми. Интересно, подумал я, что эти двое замышляют?

– Что ж, – заговорила Эмми, меняя тему, – может, пойдем?

Я взглянул на часы. В самом деле, уже пора.

– Ады еще нет, – сказал я.

– Ты уверен, что она не ждет нас там? – спросила Эмми.

– Уверен.

Я в самом деле был в этом уверен. Сам видел, как Ада заносит сегодняшнее мероприятие в свой календарь – записывает и точное время, и место встречи. А своего календаря она строго придерживалась. Я достал телефон и отошел от родных, чтобы ей позвонить.

Гудок. Еще гудок. И еще. И дальше автоответчик. Я попробовал еще раз – то же самое.

«Не спеши сходить с ума, просто позвони еще раз», – приказал я себе.

Снова набрал номер – и теперь услышал автоответчик сразу, без всяких гудков. Значит, она выключила телефон.

Кажется, у меня поникли плечи – и точно упало сердце.

Все-таки она сбежала.

– Ну как, нашел ее? – спросила Эмми.

Я мог только покачать головой. Глубоко вздохнул и повернулся к своим родным.

Эмми увидела выражение моего лица – и, кажется, у нее внутри все оборвалось.

– Уэст, я…

Но я затряс головой, не давая ей договорить. Просто не мог сейчас слышать соболезнований.

Мне нужно было убраться отсюда, как можно скорее.

Так я и сделал. Под недоуменными взглядами всех, кроме Эмми, сорвал с крюка шляпу и направился к двери гаража.

– Ты поедешь за ней? – крикнула Эмми мне вслед.

– Нет, – ответил я. – Я ее подожду.

Войдя в гараж, я сразу заметил, что здесь не хватает одной машины – моего старого пикапа.

Того, что с ручной коробкой передач.

Смотри-ка, не зря я ее учил!

30. Ада

Намного легче было бы гнать прочь из города на растреклятом старом грузовике, если бы голос Уэста: «Сцепление, милая!» – не звучал у меня в голове всякий раз, когда приходилось что-то делать с этим чертовым сцеплением.

А еще не помешало бы проявить предусмотрительность и отключить телефон заранее, не дожидаясь, пока Уэст начнет мне звонить.

Сейчас он, наверное, на кухне со всей семьей. И должен как-то им объяснить, куда я делась и почему не приду…

В это время я проезжала мимо знака «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МИДОУЛАРК!», только теперь видела его с обратной стороны. Знак извещал, что я покидаю город.

Внезапная слабость и крупная дрожь – вот чем запомнилось мне пересечение границы.

Как ни старалась я думать о чем-нибудь другом, в голове крутились слова Эмми: не подавай Уэсту ложных надежд, если он для тебя – всего лишь остановка на пути.

Сердце ныло в груди; я понимала, что именно так и сделала.

В последние несколько недель вместо того, чтобы сохранять дистанцию, все глубже и глубже погружалась в… то, что было между нами.

И расставаться с ним теперь чертовски больно.

Почему я не сделала, как говорила? Почему не держалась от него подальше? Зачем ввязалась в историю, у которой просто не могло быть хорошего конца?

Потому что желала Уэста. Хотя бы ненадолго.

Но за это недолгое время получила гораздо больше, чем просила.

А потом исчезла без единого слова.

В точности как Ченс.

До сих пор такое сравнение не приходило мне в голову. Это совсем другое, казалось мне – я ведь не стремлюсь причинить Уэсту боль… Но в кабине грузовика, где рев мотора и биение сердца были единственными моими спутниками, я начала понимать, что поступила попросту подло.

Исчезла, не сказав ни слова, испугавшись, что Уэст не захочет меня отпускать. Взяла лучшее из обоих миров – и отказалась платить по счетам.

Сбежала, оставив после себя месиво обломков с острыми гвоздями; пусть разгребает сам, это уже не моя ответственность…

Эта мысль врезалась в меня, словно товарный поезд на полном ходу. Черт, как больно! От открытия, что я сделала с Уэстом то же, что и Ченс со мной, меня едва не вырвало.

Я свернула с дороги на грунтовую обочину. Затормозила, забыв выжать сцепление, и грузовик затрясся и заглох – очень похоже на мои нынешние ощущения.

Слезы хлынули из глаз, словно дождь из прорех в крыше. Я уронила голову на руль и разревелась.

Меня сотрясали рыдания. Как, как я умудрилась за несколько часов тотально все испортить? Почему бросилась бежать от человека, который мне нужен? Из дома, который за три месяца стал и моим домом? Зачем растоптала собственное счастье?

Неужели я так боюсь своих чувств к Уэсту, что предпочту превратиться в человека, мерзкого для себя самой? Я в самом деле готова бросить мужчину, которого люблю, из-за того, что настоящее счастье не совпало с моими представлениями о нем, – и жить с этим всю оставшуюся жизнь?

Нет! Не хочу так жить!

Мне нужен Уэст.

Не хочу появиться в его жизни два года спустя, позвонить как ни в чем не бывало и ждать, что он ответит. Я так и не знала, зачем Ченс мне звонил, да и не хотела знать. Мерзко было от одной мысли: этот человек считает, что со мной можно так обращаться. Меньше всего на свете хотела я сама стать таким человеком для Уэста.

И вот что всего отвратительнее: я знала, если дойдет до такого, Уэст меня простит. Сейчас уеду, появлюсь у него на пороге через несколько месяцев или через год – и он примет меня, ни слова не сказав в упрек. Снимет с моих плеч ношу вины, преподаст отпущение грехов.

Будет вести себя со мной, будто ничего не случилось.

Потому что он – по-настоящему хороший человек. Добрый, заботливый, великодушный. Часто взваливает на себя ношу, слишком тяжелую для других. Не ради признания или похвалы – просто потому, что ему не все равно.

Но я не могу ему этого позволить. Не со мной, не сейчас.

Бросив Уэста, я совершила самую идиотскую глупость в своей жизни.

Однажды он назвал меня луной, а я только посмеялась. Но это правда. Я луна – и не могу светить без солнца.

А мое солнце осталось в Мидоуларке, штат Вайоминг.

Все это страшная ошибка.

Нужно вернуться! Я не смогу жить, помня, что бросила Уэста. Да и не захочу.

Ранчо «Ребел блю» стало мне домом. Первое место в жизни, где я наконец почувствовала себя дома! Какой же надо быть идиоткой, чтобы даже думать оттуда сбежать!

Я выжала сцепление, завела двигатель и снова вырулила на шоссе. Грязь и камни полетели из-под колес, и я возблагодарила небо за то, что еще ни разу не встречала в Мидоуларке дорожный патруль.

Я повернула и помчалась обратно. Теперь все было иначе: казалось, мир вокруг одобряет мое решение. Горы Вайоминга смотрели на меня ласково, как друзья, сосны приветственно качали ветвями, свежий ветер подгонял в спину – все словно говорило: «Скорее, скорее, не медли – Уэст ждет!»

Оказывается, я отъехала от города дальше, чем думала. Почти через полчаса гор и пылающего заката за спиной передо мною вновь вырос знак: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МИДОУЛАРК!»

А, подъехав ближе, прямо перед ним я разглядела очень знакомый грузовик.

Не может быть!

Однако так и было. На капоте грузовика сидел ковбой, а рядом с ним – пушистый белый пес.

Этого ковбоя и его пса я узнала бы где угодно.

Во второй раз за сегодняшний день я свернула на обочину. Остановила машину, всей кожей ощущая на себе пристальный взгляд Уэста.

Глубоко вздохнув, открыла дверь. Боялась прочесть на лице Уэста гнев или боль – но не увидела ни того, ни другого.

Уэст улыбался, демонстрируя свои знаменитые ямочки.

Я вышла из кабины – и в то же время он спрыгнул с капота и направился ко мне. Но Вейлон его обогнал – подбежал, отчаянно виляя хвостом, и я присела и почесала его за мохнатым белым ухом.

– У него слабость к красивым женщинам, – все еще улыбаясь, сказал Уэст.

Та же фраза, что тогда в баре! И я ответила так же, как тогда:

– Вы всем это говорите? И как, работает?

– С тобой сработало – ты же вернулась!

Мы не бежали друг к другу, не сливались в объятиях. Не было ни драматических жестов, ни какого-то фейерверка чувств. Просто оба шли друг к другу, осторожно, шаг за шагом – пока не встретились на середине.

– Привет! – выдохнула я.

– Привет! – по-прежнему улыбаясь, ответил он.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я. Не мог же он знать, что я надумаю вернуться!

– Тебя жду. – Нет, как ни удивительно, все-таки знал.

Я не представляла, что сказать, и решила, что лучше всего начать с извинений:

– Прости, что я сбежала.

Уэст кивнул, но не стал отвечать немедленно. Улыбка померкла, меж бровей прорезалась морщинка – казалось, он о чем-то задумался.

– Ада, – поколебавшись, заговорил он, – прости, если я заставил тебя думать, что буду спокойно смотреть, как ты отказываешься от своей мечты.

Должно быть, на моем лице отразилось глубокое недоумение.

– Я хочу, чтобы ты поехала в Аризону, – сказал он. – Хочу, чтобы приняла это предложение, если ты действительно этого хочешь.

Да, я действительно этого хотела. Работа на «Ребел блю» многому меня научила – и теперь руки чесались от желания применить полученный опыт где-то еще. Теперь я ясно понимала: дарить старым домам вторую жизнь, создавать места, где люди действительно будут чувствовать себя как дома, – мое призвание.

Но было то, чего я хотела еще сильнее.

– Я хочу тебя, – сказала я. – Хочу быть с тобой.

Уэст смотрел на меня так, словно не мог взять в толк, о чем я. Через пару мгновений он ответил:

– Но ведь у тебя может быть и то и другое. Не нужно выбирать между мной и работой. Незачем отказываться от одного, чтобы получить другое взамен.

Я изумленно заморгала.

– Поезжай в Аризону. Поезжай куда хочешь, – продолжал он. – Я буду приезжать к тебе, когда смогу. А потом, закончив свой проект, ты сможешь вернуться сюда – так, как все возвращаются домой с работы.

– Но так ведь нельзя жить вечно! – воскликнула я и тут только поняла, что проговорилась о своем истинном желании.

– Знаю, – кивнул он. Поднял руку, заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос. – Настанет время, когда придется выбрать что-то одно. Но прямо сейчас выбирать не нужно – так зачем торопить события?

Я крепко обняла его, уткнулась в плечо, и он прижал меня к себе.

– Ты серьезно? – спросила я.

– Абсолютно, – ответил он, касаясь губами моих волос.

Немного отстранившись, я взглянула ему в лицо. А затем из груди как-то само вырвалось:

– Я люблю тебя!

Едва произнеся эти слова, я сообразила, что сделала – и застыла, словно ледяная статуя.

На щеках у Уэста появились знакомые ямочки, зеленые глаза заблестели.

– Вообще-то первым это хотел сказать я, – ответил он.

– Тебе не нужно говорить, – пожала я плечами. – Ты уже доказал на деле.

Он поцеловал меня, так бережно и неторопливо, будто перед нами раскинулась целая вечность. Впрочем, во многих смыслах так оно и было. Новая жизнь начиналась для меня – непривычная, неизведанная, и все же та самая, о которой я мечтала, пересекая границу Вайоминга.

Мы прижались друг к другу лбами, и Уэст сказал:

– Я люблю тебя, Ада. Доказывал это и дальше буду доказывать, но об этом нужно еще и говорить.

В ответ я снова его поцеловала.

– А если когда-нибудь тебе снова захочется сбежать, – добавил он, – можно попросить, чтобы ты по крайней мере оставалась в границах округа?

Я рассмеялась. С первой встречи в баре, с первого нашего взгляда друг на друга мне казалось, что Уэст понимает меня, как никто другой, и этот вопрос стал еще одним доказательством. Он знает, что мне страшно, понимает мой страх – и принимает.

Видит меня именно такой, как есть – и любит за то, кто я есть, а не вопреки этому.

Он – мое солнце, и в его сиянии не жаль провести всю жизнь.

Эпилог. Уэст

Восемь месяцев спустя

Я ждал прилета Ады в аэропорту Джексон. Притоптывал ногами, крутил большими пальцами, то и дело поправлял шляпу. Мы не виделись уже добрых два месяца – самый долгий срок разлуки с тех пор, как в июле она покинула «Ребел блю» и улетела в Таксон.

С тех пор Ада закончила еще два проекта, в штатах Юта и Нью-Мексико. Все были связаны с гостиничным бизнесом – мотели, гостевые дома, все в таком роде. Ада нашла свою нишу – и в ней оказалась чертовски хороша. На каждом месте работы я навещал ее по несколько раз – иначе говоря, за последние месяцы путешествовал больше, чем за всю предыдущую жизнь.

В Юте мы даже провели длинные выходные и побывали в нескольких национальных парках. Особенно мне понравился Брайс-Каньон.

Все эти места прекрасны – но моим домом всегда останется Вайоминг, и Ада об этом знала. Знала и то, что Мидоуларк ждет ее, как жду и я. Терпеливо ждем, когда она будет готова остаться с нами насовсем.

Между своими проектами Ада всегда возвращалась в «Ребел блю» и проводила несколько недель с нами. Я уже начал обновлять домик на дальнем краю своего участка, рассчитывая, что здесь мы с ней будем жить вместе. Однако прочно там поселиться пока не получалось; я метался между ним и Большим домом. Когда папа спросил почему, я ответил: новый дом не стал для меня настоящим домом, пока в нем нет Ады.

Боже, как я по ней скучал!

Мы сделали все так, как собирались. У нас все получилось. Но, видит бог, это оказалось нелегко. Всякий раз, когда она уезжала, в моей жизни, в моей душе оставалась пустота – дыра в форме Ады.

Но я заполнял эту пустоту воспоминаниями о ней. О нас. Заполнял гордостью за нее, радостью от того, что она следует своим желаниям и гонится за мечтой. Любовью, которая нам обоим казалась чем-то совершенно естественным – и в то же время невероятным чудом.

Тридцать лет я удивлялся, что ни в кого не влюбляюсь, что даже как-то и не тянет. Гадал, что со мной не так. А оказывается, все эти три десятилетия просто ждал ее. Срок немалый – но я с радостью прошел бы тот же путь заново, зная, что в конце пути встречу Аду Харт.

И не просто «встречу» – в конце пути она станет моей.

Так и вышло. Она – моя, я – ее, мы вместе навсегда.

Такие мысли мелькали у меня в голове, когда в толпе пассажиров показалась фигурка, которую ни с кем не спутаешь – знакомая грива сияющих черных волос и татуировка на плече. Ада бежала ко мне. Не успел я и рта раскрыть, как она уронила сумку, прыгнула в мои объятия, обвила ногами за пояс. Я пошатнулся, но сумел сохранить равновесие.

Пока мы не целовались – для этого еще придет время.

Я просто прижал ее к себе, уткнулся лицом в шею; то же сделала и она. На секунду-другую мы замерли, просто вдыхая запах друг друга. Каждая встреча после долгой разлуки казалась нам чудом – каждый из нас словно заново вспоминал, что другой существует не только в его воображении.

– Мне не хватало тебя, – прошептала Ада.

– Добро пожаловать домой, милая!

Она откинула голову и встретилась со мной взглядом. Я смотрел в ее карие глаза, она – в мои, и, как всегда, мы не могли насмотреться друг на друга. Ада вернулась из Нью-Мексико, и, должно быть, немало бывала на солнце: на носу у нее я заметил пару веснушек.

Рассмотрев меня как следует, Ада потянулась ко мне и крепко поцеловала. Вот что больше всего меня в ней заводит – ее готовность сделать первый шаг. Сразу вспомнился тот первый вечер в баре, когда она сама схватила меня за грудки, притянула к себе и впилась мне в губы.

Помню, тогда я сказал: «Что ты со мной делаешь?!»

Я знал ее (конечно, «знал» – здесь слишком сильное слово) всего пять минут, и она уже держала меня за яйца!

Целовались мы достаточно долго, чтобы люди вокруг начали присвистывать и подбадривать нас разными возгласами. Наверняка я покраснел – ну и плевать.

Наконец Ада оторвалась от моих губ. На мгновение это показалось мне страшной потерей – но в следующий миг я обнаружил, что просто прижиматься лбом ко лбу, пожалуй, тоже неплохо.

– Мне тебя не хватало! – повторила она.

– Я люблю тебя, – откликнулся я. – И безумно по тебе скучал.

– Давай никогда больше не расставаться так надолго, идет?

– Идет, – ответил я. Ни один договор за всю жизнь я не заключал с такой радостью.

Ада в последний раз прильнула ко мне, крепко сжав ногами, а затем расплела ноги и соскользнула наземь.

Я подхватил ее сумку, повесил на плечо, и вместе мы двинулись к месту выдачи багажа. А багаж у моей девушки всегда солидный!

– Сколько сумок на этот раз? – спросил я. Ада обожала покупать в поездках разные вещички, антиквариат и прочее, и привозить домой.

– Всего две, – улыбнулась она.

Первую сумку я заметил, как только она появилась на «карусели» – та же, с которой Ада приехала в «Ребел блю». Только теперь на ней красовался оранжевый ярлык, обозначающий «тяжелый груз».

Ада указала на следующую сумку с таким же ярлыком. Господи Иисусе! Поднимать их, как видно, придется из полуприседа!

В самом деле, сумки оказались тяжелые как черти.

– Знаешь, – сказал я, – я бы не удивился, если бы самолет упал, не выдержав такой ноши.

Ада только отмахнулась.

– Ради редкого винтажного набора деревянной посуды от «Пирекс», который я купила для нашего дома, стоило рискнуть!

«Для нашего дома».

Не впервые она называла дом «нашим», но всякий раз это как-то заново меня поражало. Должно быть, я все не мог привыкнуть к мысли, что мы с Адой Харт – одно целое.

– Ладно, поверю на слово, – ответил я, открывая для нее пассажирскую дверцу пикапа.

Ада чмокнула меня в щеку и запрыгнула внутрь. Я обогнул машину с другой стороны и сел за руль, а Ада придвинулась ко мне поближе – точно так, как я люблю.

Я включил Джеймса Тейлора, и мы отправились в трехчасовое путешествие до Мидоуларка и «Ребел блю». По дороге говорили о законченном проекте Ады; она рассказывала о своем последнем увлечении – украшении ванных комнат и душевых декоративными валунами, я о ковбоях, которых нанял на лето для работы с туристами на нашем гостевом ранчо.

Открытие Небесного дома – так наш проект назывался уже вполне официально – было назначено на 15 июня. С этого числа и до последней недели августа у нас будут жить гости из разных штатов, желающие приобщиться к ковбойской романтике. Каждый день в течение недели смогут кататься верхом, бродить по горным тропам, удить рыбу – или, если пожелают, просто отдыхать на свежем воздухе. Все недели до конца лета были уже забронированы, и значительная часть клиентов пришла ко мне из блога Ады.

Мы нашли отличных сезонных гидов и тренеров, разработали туристические маршруты, которые не будут пересекаться с маршрутами наших рабочих – хотя и для туристов оставалась немалая вероятность пересечься на какой-нибудь горной дороге со стадом упрямых коров.

Что ж, пусть ощутят атмосферу жизни на ранчо!

– Как думаешь, сможешь быть здесь во время открытия? – спросил я с показным безразличием, не желая выдавать, как это для меня важно – хотя, быть может, она и так знала.

Ада потянулась ко мне, поцеловала в щеку.

– Ни за что на свете не пропущу! – ответила она. – И потом, кто же еще проверит, все ли в порядке с обстановкой?

Меня охватила радость и облегчение. Ада будет здесь, будет стоять у входа и приветствовать первых гостей нашего общего проекта! Проекта, для нас обоих ставшего трамплином исполнения мечты.

Восемь месяцев назад, когда Ада вернулась из своего краткосрочного побега, мы вместе показали Небесный дом моим родным. Они пришли в восторг от каждого квадратного дюйма. Особенно порадовала их картина в прихожей, которую видишь, едва войдя – одно из маминых полотен, пейзаж, изображающий ворота ранчо «Ребел блю» в свете заходящего солнца.

Увидев эту картину, папа прослезился – как и Густ с Эмми.

– Ну что, – спросил я, – когда ты уезжаешь на этот раз? Уже взяла следующий заказ?

Я вдруг сообразил, что это мы еще не обсуждали – ни в переписке, ни по телефону, ни во время видеозвонков. Как правило, Ада договаривалась о следующем проекте месяца за два до завершения предыдущего.

Вместо ответа она просто сказала:

– Останови-ка здесь.

Странно, но я так и сделал. Грузовик остановился на обочине почти на самом въезде в Мидоуларк. Ада повернулась ко мне всем телом и положила ладонь мне на щеку.

– Я больше никуда не уеду, – просто сказала она.

Сердце у меня в груди забухало отбойным молотком. Неужели она хочет сказать… то, что я подумал?

Устремив на меня нежный взгляд карих глаз, Ада продолжала:

– Ты сказал однажды, что никогда не встанешь на пути у моей мечты. Уэст, моя мечта – ты. Ты, а еще Вейлон, и Лоретта, и Небесный дом.

Кажется, я забыл, как дышать.

– Я уже связалась с «Поппи-меллоу-инн» и согласилась обновить обстановку у них в номерах. Видишь, я следовала за своей мечтой – и мечта привела меня назад, к тебе.

И тогда я ее поцеловал. Страстным, неверящим, почти безумным поцелуем. Неужели это правда? Ада остается со мной?

Остается навсегда?!

Обняв меня за шею, Ада прильнула ко мне всем телом. Наши поцелуи стали жадными; миг – и она принялась расстегивать на мне рубашку. Я скользнул ладонями под ее облегающую футболку, гладил и ласкал, заново узнавая, каково прикасаться к ее божественному телу…

Рай. Просто рай.

Я скользнул языком ей в рот, и Ада застонала. Боже, как я скучал по ее стонам и вздохам! Как люблю их! Люблю в ней все – и тело, и душу.

Она потянулась к моему ремню.

– Ада! – предупредил я.

– Ты мне нужен! – выдохнула она. – Я люблю тебя, Уэст!

Не стыжусь признаться: каждый раз, когда она так произносит мое имя, член у меня вскакивает по стойке «смирно» – и, надеюсь, так будет всегда. Я снова начал ее целовать: шею, горло, ямку над ключицами…

Табун мустангов под ребрами уже мчался галопом, когда я уложил Аду на заднее сиденье. Приподнял футболку, чтобы видеть ее идеальные груди, и вошел в нее. Я видел, как она закатила глаза и приоткрыла рот.

– Черт, Ада! – прорычал я. – Все это время я мечтал о тебе… мечтал об этом… – Ее дыхание все учащалось. – Но реальность в тысячу раз лучше мечты!

Она потянула меня к себе, чтобы поцеловать. Я хотел снять шляпу, но она меня остановила.

– Шляпу оставь, ковбой! – приказала она с порочной улыбкой, от которой я совсем потерял голову!

И, разумеется, остался в шляпе.

Почти два часа спустя мы въехали на территорию «Ребел блю». Солнце садилось за горы, и я ощущал себя словно на вершине мира.

– Надеюсь, мы ничего не пропустили, – с беспокойством заметила Ада. – Будет очень стыдно, если окажется, что они уже приехали!

– Если так, – ухмыльнувшись, ответил я, – тебе некого винить, кроме себя самой!

Но я знал: мы ничего не пропустили. Правда, не успеем заехать в наш домик и оставить там Адины вещи, как планировали – но Брукс и Эмми точно не появятся в ближайшие пятнадцать минут.

Я припарковал грузовик перед Большим домом. Судя по параду автомобилей, Густ, Тедди и Дасти были уже здесь. Когда мы вышли из машины, я переплел пальцы с пальцами Ады.

В доме негромко играло задумчивое старое кантри. Музыку перекрывал гул голосов. Из кухни доносился аромат любимых блюд Эмми и Брукса: тушеной курицы, картофельного пюре, свежевыпеченного хлеба, моркови в меду.

Все, что любят эти двое.

Мы с Адой вошли на кухню; там нас встретили папа, Густ, Райли, Тедди и Хэнк. Все по очереди обняли Аду и поздравили с возвращением – а она обняла каждого в ответ. И улыбалась искренне: не припомню, когда в последний раз я видел на ее лице ту натянутую «рабочую» улыбку, с которой она появилась на «Ребел блю».

Теперь все было по-другому. И сама она, и все мы знали: здесь ее дом.

– Вы бы еще позже приехали! – проворчал Густ.

– Да, чем это вы, ребятишки, занимались по дороге? – подмигнув, поинтересовалась Тедди.

Ответить мы не успели: входная дверь снова отворилась, и все мы замерли в ожидании Эмми и Брукса.

Они вошли, держась за руки, с сияющими глазами, с такими широкими улыбками, от которых, казалось, должны заболеть щеки. Глядя на нас, оба заулыбались еще шире – и мне показалось, что сердце сейчас вырвется из груди и вспорхнет в небеса. Даже не думал, что можно так радоваться чужой радостью!

– Ну что? – первой поинтересовалась неугомонная Тедди.

Хихикнув, Эмми отпустила Брукса и подняла левую руку всем нам на обозрение.

Безымянный палец ее украшало простое золотое кольцо, инкрустированное крошечными бриллиантами. Мамино кольцо.

Я знал, что вскоре после окончания спортивной карьеры Эмми это кольцо перешло в собственность Брукса.

Все мы разразились радостными возгласами; дальше снова начались объятия и слезы. Папа не плакал, но морщил нос – верный признак сильных переживаний.

Эмми сияла, а Брукс купался в ее сиянии. Господи, как же я был за них рад! И снова слезы, объятия, смех… вот Густ хлопает Брукса по плечу, вот Тедди бросается Эмми на шею и звучно чмокает куда придется…

Когда все немного улеглось и мы сели ужинать, Ада наклонилась ко мне и прошептала:

– Пожалуй, в один прекрасный день и я бы от этого не отказалась.

Я посмотрел на нее вопросительно. О чем это она? Должно быть, она прочла на моем лице недоумение, потому что пояснила:

– Выйти замуж! За тебя, естественно.

Мир для меня остановился. А когда вернулась способность шевелиться и разговаривать, я ответил:

– Принято, мэм!

И поцеловал ее в висок.

Благодарности

Писать книгу нелегко. Еще сложнее писать вторую. Во время работы над «Ранчо горячих свиданий» мне много раз приходило в голову, что я не создана для писательского ремесла. Так что смиренно и глубоко благодарю судьбу за семью, друзей и читателей, подтолкнувших меня написать книгу, которой теперь горжусь.

С тех пор, как я писала благодарности к «Ранчо одиноких сердец», изменилось многое, но одно осталось и вечно останется прежним: моя благодарность и любовь к родителям – черной кошке-маме и золотистому ретриверу-папе. Я стала тем, кто я есть, благодаря вам, мои дорогие – благодаря тому, как вы любите друг друга и меня. Спасибо вам за то, что все преодолели.

Над этой книгой я пролила немало слез – и все их утирала мне Стелла. Спасибо, мой ангел!

Нельзя просто взять и написать книгу о ранчо «Ребел блю», не поблагодарив мою дорогую Лекси! Когда я пишу, ты постоянно со мной рядом, хоть об этом и не подозреваешь. В самые темные дни твоя вера в меня освещает и согревает, как солнышко. Всем, с кем меня знакомишь, ты первым делом сообщаешь, что я писательница, – спасибо за это!

Благодарю Сидни, у которой всегда находилось время и силы меня слушать. Спасибо, что помогла мне разобраться в сумятице идей и создать из них нечто прекрасное.

Спасибо Кэндис за то, что с самого начала от меня не отлипала. Ты моя опора, я так счастлива, что знакома с тобой!

Тайлер, я невероятно благодарна судьбе за возможность работать вместе с тобой! В дни, когда я не могла положиться даже на собственные мозги, оставалось полагаться на тебя. Не знаю, как выразить благодарность за то, что ты полюбил «Ребел блю» так же, как я. Спасибо тебе, что познакомил меня со своей семьей, и твоим родным, что так радушно меня принимали.

Энджи, ты поддерживала и продолжаешь поддерживать меня такими способами, каких я и вообразить не могла! Простого «спасибо» здесь слишком мало – но, надеюсь, пока хватит.

Остин, ты неизменно меня восхищаешь. Спасибо за то, что поделился своим талантом со мной и моими историями. Твои обложки – настоящее чудо!

Джесс, я не шучу, когда говорю, что ты лучший на свете агент. Спасибо, что меня рекламируешь, что ищешь для меня новые возможности; спасибо, что веришь в меня. Писательство – рискованная карьера, но рядом с тобой я меньше боюсь. Спасибо, что создаешь впечатление, будто я знаю, что делаю.

Эмма, спасибо, что разглядела во мне то, чего я сама разглядеть не могла. Ты изменила мою жизнь. Не могу дождаться, когда встречу тебя на ранчо «Ребел блю» с распростертыми объятиями и с парой ковбойских сапог!

И самое важное: спасибо вам, мои читатели! Были ли вы со мной с самых первых дней на «Ребел блю» или эта книга – ваше первое приключение в Мидоуларке, я так счастлива, что вы здесь! Ничто на свете не сравнится с созданием собственного мира – и я счастливейший человек на свете, раз могу разделить этот мир с вами.

Всех и каждого из вас я бережно храню в сердце. Каждый появился в моей жизни так, что иначе как чудом это не назовешь. Многие из вас не только читают мои книги, но и рекомендуют своим друзьям, и черпают из них вдохновение для создания чего-то прекрасного. Тут я теряю все слова! Остаются только восторженные вопли. Спасибо за то, что так любите мои книги; спасибо за то, что не скрываете свою любовь. Мое сердце бьется за всех вас – и, конечно, за «Ребел блю».

И наконец, гип-гип-ура Хьюи, Тамперу, Бриндлу, Спэнки, Джуэл и всей команде ранчо «Абсарока». Спасибо, что меня поддерживали! Никогда не забуду миг, когда приложила файл с этой книгой к письму и нажала «Отправить» – среди вас, друзья мои, среди гор, под бескрайними синими небесами.

Приложение Спанакопита – пирог со шпинатом, который готовил Уэст

Рецепт прямо из уст мамы Сейдж (только, учтите, она все делает на глазок!)

Ингредиенты:

1 упаковка готового теста фило

900 г мелко нарезанного шпината (мама Сейдж любит резать мелко, так его проще есть)

3 мелко нарезанные луковицы (целиком – и сама луковица, и перья)

Полстакана мелко нарезанной петрушки

220 г сыра фета (тут мама считает нужным добавить: «Хорошего сыра фета!»)

3 яйца

Соль

Оливковое масло (и здесь мама тоже подчеркивает, что оливковое масло надо брать хорошее)

Приготовление:

1. Разогрейте духовку до 180 градусов по Цельсию.

2. Вымойте шпинат, лук, петрушку, тщательно просушите. Для начала сложите большую часть ингредиентов для начинки (нарезанный шпинат, лук, петрушку, яйца, соль по вкусу) в самую большую миску, какую найдете, и хорошенько перемешайте. Некоторые сначала тушат шпинат, но мама считает, что это лишнее (только не говорите об этом бабушке!).

3. Добавьте в миску четверть стакана оливкового масла (хорошего!) и потрите туда сыр фета. Снова перемешайте. Мама говорит, лучше всего перемешивать руками.

4. Смажьте противень (примерно 30 на 23 см) оливковым маслом (хорошим, не забудьте!).

5. Немного оливкового масла (вы уже знаете какого) налейте в миску поменьше. В это масло вы будете обмакивать листы теста перед тем, как класть на противень. Тесто фило – продукт капризный. Достав из упаковки и развернув, закройте его пищевой пленкой, а сверху укройте кухонным полотенцем, чтобы оно не растрескалось.

6. Смажьте лист теста оливковым маслом и положите на противень. Постарайтесь, чтобы оно на несколько дюймов выступало за край. Продолжайте, пока не заполните весь противень, а по краям у вас не образуется рамка из теста.

7. Выложите на тесто начинку и равномерно распределите ее по противню.

8. Берите новые листы теста, смазывайте маслом и прикрывайте ими начинку. Когда закроете ее всю, соедините и защипните края пирога. Эти хрустящие корочки – самое вкусное в спанакопите, наша семья всегда чуть не дерется за них.

9. Верхнюю часть спанакопиты тоже смажьте оливковым (хорошим!) маслом. Мама иногда добавляет немного сливочного масла, но этому она научилась уже в Америке.

10. Острым ножом аккуратно надрежьте верхнюю часть пирога на порционные куски, только не прорезайте до конца. Из этих надрезов во время готовки будет выходить пар, а готовый пирог будет легче резать.

11. Выпекайте от 30 до 45 минут. (Время указано очень приблизительно – но более точных сведений я от мамы не добилась.)

12. Приятного аппетита!

Сноски

1

В оригинале игра слов: sage – это и шалфей, и фамилия автора. (Здесь и далее – прим. перев.)

(обратно)

2

«В сторону, сука, свали с дороги!»

(обратно)

3

«Там, где сердце» («Heartland») – популярный сериал о нескольких поколениях семьи, владеющей конным ранчо в канадской глубинке.

(обратно)

4

Клементин – разновидность мандарина.

(обратно)

5

Около 325 кв. м.

(обратно)

6

Шесть футов = 180 см; рост Ады – 168–170 см.

(обратно)

7

Ставшая крылатой фраза, которую произнес Мэттью Макконахи при получении «Оскара».

(обратно)

8

Традиционный американский десерт, который готовится на костре: поджаренная пастилка маршмеллоу и кусочек шоколада между двумя крекерами.

(обратно)

9

Очень тонкие листы пресного теста, употребляются в балканской кухне для приготовления пирогов и другой выпечки.

(обратно)

10

Американское игровое телешоу, в котором нужно угадать цену товара.

(обратно)

11

Instagram – проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена в России.

(обратно)

12

Instagram – проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена в России.

(обратно)

Лайла Сэйдж Ранчо горячих свиданий

* * *

1. Ада

2. Ада

3. Уэст

4. Ада

5. Ада

6. Уэст

7. Ада

8. Уэст

9. Ада

10. Уэст

11. Ада

12. Ада

13. Уэст

14. Ада

15. Ада

16. Уэст

17. Ада

18. Уэст

19. Ада

20. Ада

21. Уэст

22. Ада

23. Уэст

24. Ада

25. Уэст

26. Ада

27. Уэст

28. Ада

29. Уэст

30. Ада

Эпилог. Уэст

Восемь месяцев спустя

Благодарности

Приложение Спанакопита – пирог со шпинатом, который готовил Уэст

Сноски

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Оглавление

Лайла Сэйдж
Ранчо горячих свиданий