Нана Рай
Расшатанные люди

Я – человек. Я создаю себя сам

© Нана Рай, текст, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Пролог. Похититель памяти

В жизни бывают моменты, которые хочется вычеркнуть из памяти. Но в ее случае память сама вычеркнула кусок жизни. С чьей-то помощью.

Сейчас, сидя в мрачной зловонной комнатушке, она касается пальцами обожженной кожи на голове. Местами они натыкаются на торчащие клочья волос и глубокие порезы. Тот, кто обрил ее наголо, не слишком старался.

Но страшно не это. Страшно то, что она впервые видит эту комнату. И как ни старайся, ей не вспомнить ничего, что произошло за последние дни или недели. Ее воспоминания обрываются осенним вечером, когда она вышла с работы, намереваясь зайти в гости к сестре. Когда это было? И было ли вообще?

Она пытается встать, но ноги не держат. Все тело болит так, словно кости покрылись сетью трещин. Она судорожно вздыхает и прислоняется к стене, по которой ползет черная плесень, оставляя за собой едкие разводы. И только теперь до затуманенного сознания доходит, что это не плесень. Это слова.

«Твоя память принадлежит мне».

Глава 1. Забыть нельзя помнить

I

Странно, что она заметила эту коробку лишь сегодня. Коробка красная, из потертого картона, пахнет пылью и затхлостью. На ощупь чуть шершавая. Обычная обувная коробка, которая лежит на верхней полке стеллажа много лет. Точнее, лежала.

Юлиана оглядывается на вход в гардеробную и облегченно выдыхает. Дверь в спальню открыта, а значит, это вовсе не замкнутое пространство полтора на полтора метра. Нечего опасаться.

– Что ты делаешь? – громкий голос мужа раздается над ухом, и от неожиданности Юлиана роняет коробку на пол.

Она испуганно оборачивается. Сердце рвется из груди, и мелкие капельки пота предательски холодят виски. А все из-за того, что Илья закрывает собой дверной проем, и стены вдруг начинают сжиматься вокруг Юлианы, как кокон бабочки, который невозможно разорвать.

– Пусти! – Она отталкивает Илью и вырывается в просторную светлую спальню.

Безликие обои, молочный паркет и шторы из воздушного шифона придают Юлиане сил. Приступ клаустрофобии проходит так же быстро, как начался.

– Хотела взять твою черную рубашку, – уже спокойнее произносит она.

– Я ее бросил в стирку.

Илья поспешно закидывает рассыпавшиеся фотографии с газетными вырезками в коробку и ставит ее обратно на верхнюю полку.

– Что это?

– Да так… Материалы по старым делам. Надо будет выбросить.

Он улыбается Юлиане, но на его лице странная печать усталости. Она подчеркивает новые морщинки, которые появились за последний год. Но, если не вглядываться, перед ней все тот же Илья. В белом махровом полотенце на бедрах он выглядит так же элегантно, как и в деловом костюме. Капельки воды скатываются по плоскому животу с мокрых волос, по цвету напоминающих жженое пшено.

– Ну, одолжи хоть белую рубашку, – Юлиана с трудом вспоминает изначальную цель.

Мысли перепрыгивают с красной коробки на клаустрофобию. С плоского живота Ильи на его голубые глаза. Она улавливает в расплывчатых воспоминаниях занятный вопрос: а когда в последний раз у них был секс?

– Может, тебе пора обновить гардероб и перестать таскать у меня одежду? – Илья с усмешкой снимает с плечиков рубашку и кидает Юлиане.

– Ты не понимаешь… Только твои вещи сидят на мне идеально.

Она вытаскивает из шкафа кремовые брюки и прикладывает к рубашке:

– Видишь? Безупречное сочетание. А теперь не мешай, я спешу.

Уже восьмой час, а в десять первые клиенты. Семейная пара, еще студенты, а уже проблемы… И зачем жениться в таком возрасте? Юлиана вышла замуж намного позже, но ее все равно не оставляет мысль, что она поступила так, лишь бы быть как все.

– … не хочешь задержаться минут на пятнадцать?

Она слышит лишь конец вопроса, очнувшись от раздумий, когда Илья губами касается ее шеи. По коже бегут мурашки, и Юлиана томно вздыхает, но когда теплая ладонь Ильи скользит под рубашку, вздрагивает. Муж замирает.

– Может, хватит? Уже месяц прошел. – Илья отстраняется от нее, и его ладонь сжимается в кулак.

– Месяц? – Вот и ответ на ее вопрос. – Не думала, что так долго.

– Хватит уже себя винить. Я стараюсь быть терпеливым, но… – Голос Ильи обрывается в темной комнате, куда он ушел переодеваться.

– Прости. Я понимаю, ты хочешь, чтобы все было как раньше. – Взгляд Юлианы замирает на зеркале. – Но я словно больше не имею права на счастье.

Отговорки, отговорки, отговорки… Дело не только в ее проблемах. Дело в Илье.

Она – успешный психотерапевт, но боится вызвать мужа на откровенный разговор. Задать вопрос: что его мучает, почему он так изменился? Боится услышать ответ.

Юлиане нравится выглядеть элегантно. Наряд подобран скрупулезно вплоть до золотой цепочки на шее. Темно-каштановые локоны уложены один к одному. Неизменная прическа изо дня в день, на которую она тратит минимум полчаса из утренних сборов – ее личный ритуал, придающий уверенности и спокойствия. Но последний месяц… За последний месяц все изменилось.

– Я просто хочу, чтобы моя жена вернулась. Да, возможно, ты виновата, – отзывается Илья. Он возвращается, уже одетый в темно-синий костюм с безупречными стрелками на брюках. – Но лишь отчасти. А возможно, и не виновата.

Он обхватывает ее лицо ладонями и нежно целует. Сейчас это тот же Илья, в которого она когда-то влюбилась.

– Та женщина страдала шизофренией, но от тебя скрыли этот факт. Ты помогала обычной семейной паре наладить отношения. И справилась на отлично. Кто знал, что после этого у нее окончательно снесет крышу? – Илья снова улыбается, и Юлиана не может не улыбнуться в ответ. Он говорит ей то, что она и так знает, но почему-то только после его слов становится легче. – Прошел почти год. Если бы этот случай не всплыл на телевидении, ты жила бы себе спокойно и ни о чем не знала. Не надо зацикливаться на прошлом. Хотя бы ради меня, – после короткой паузы добавляет он.

– Ты уверен, что правильно выбрал профессию? – усмехается Юлиана.

– Одного психотерапевта в нашей семье с головой хватает. К тому же мне больше нравится защищать интересы людей, а не править им мозги. – Илья снова целует ее и, шлепнув по ягодицам, выходит из комнаты. – Сегодня на ужин заказываю клубнику, взбитые сливки и секс. Возражения не принимаются! – кричит он уже из кухни.

– Озабоченный, – добродушно роняет Юлиана и со вздохом поправляет волосы.

Возможно, ей и правда стоило пойти по стопам отца и возглавить юридическую фирму, которой сейчас руководил ее муж. Но… всегда есть это «но». Маленькое, короткое, противное.

А в остальном Илья прав. Почти во всем, кроме одного. Она знала, что у пациентки были проблемы с психикой, и все равно использовала запрещенный прием. Добилась гармонии в отношениях супругов, но не предвидела побочного эффекта. Хотя должна была.

Юлиана достает из косметички темно-зеленый карандаш в тон глазам и подводит нижние веки. Нужно двигаться дальше. Это не первая и не последняя ошибка в ее практике. В конце концов, она всего лишь человек. А человеку свойственно ошибаться.

Она заставляет себя улыбнуться отражению. На щеках появляются задорные ямочки. Хм, может, у нее и правда есть лишние пятнадцать минут? Может, и не нужен откровенный разговор с мужем, чтобы растопить лед в их отношениях? Подумаешь, обойдется без утреннего кофе.

Юлиана вытаскивает рубашку из брюк и решительно идет следом за мужем.

– Ты что будешь на завтрак: крепкий кофе или горький кофе? – слышится довольный голос Ильи.

– Взбитые сливки с клубникой.

* * *

Новоград осенью похож на златокудрую девицу, которая смущенно прикрывается рваным платьем, а под ее босыми ступнями безжизненно лежат обрезанные локоны. Картина не меняется от одного микрорайона к другому. Двухцветные многоэтажные дома, забитые людьми, как метро в час пик, утопают в красных и желтых, пожухлых и едва облетевших листьях. Небольшой город с населением около полумиллиона человек кажется кому-то мегаполисом из-за обилия разноцветных зданий, красочных вывесок, рекламных щитов, витрин магазинов, украшенных цветами и огнями.

Юлиана паркует двухдверный «Мини Купер» на стоянке перед частным психотерапевтическим центром «Санитатем». Каждый раз, приезжая на работу, она любуется лаконичным трехэтажным зданием с французскими окнами и серебристой, переливающейся на солнце облицовкой стен. В отличие от других клиник, где до сих пор живет дух Советского Союза, здесь современному человеку ничто не внушает ужас, что его сразу упекут в дурдом.

Юлиана закидывает на плечо черную лакированную сумку, глядит на наручные часики с бриллиантовыми цифрами, которые Илья подарил ей на день рождения, и раздосадованно вздыхает. Опоздала на двадцать минут. «Завтрак» продлился дольше, чем она планировала.

– Юлиана Владимировна! – за стойкой регистратуры вскакивает молоденькая администраторша Инга.

Забавная карешка до ушей и личико сердечком, которое сейчас скрыто за медицинской маской, – почти единственные причины, по которым ее взяли на работу. Администратор должен располагать к себе потенциальных пациентов, мило щебетать и рассказывать о том, какие чудесные профессионалы работают в их центре. Чтобы напряженные клиенты почувствовали себя более расслабленно, на стойке горят ароматические свечи, и тонкий запах ванили, лаванды или жасмина изо дня в день наполняет холл с высокими потолками и светлыми стенами.

– Семейная пара на десять утра уже здесь. Ждет вас возле кабинета.

– Ох, – Юлиана мельком смотрит на чопорную старушку, которая сидит в фойе на бежевом диване. – А я еще и опоздала. – Досада становится еще сильнее.

Старушка осуждающе прищелкивает языком и поправляет слуховой аппарат.

Юлиана мысленно закатывает глаза:

– Евгений Анатольевич не злился, что я задерживаюсь? – шепчет она Инге.

– Я ему сказала, что вы уже на месте, – так же шепотом отвечает та и лукаво подмигивает.

– С меня шоколадка.

Юлиана поднимается на второй этаж по широкой лестнице со свеженамытыми ступенями и спешит по длинному коридору к кабинету. Стук каблуков приглушается персиковым ковролином. На мягкой софе возле ее двери сидит молодая пара: ссутулившийся парень в бесформенной черной футболке и яркая рыжеволосая девушка, погруженная в смартфон.

– Здравствуйте, – мягко здоровается Юлиана и с улыбкой протягивает руку парню. – Меня зовут Юлиана Владимировна. Я так понимаю, вы ко мне?

Молодой человек поднимает на нее черные глаза и крепко пожимает ей руку. Медицинская маска легкомысленно сдвинута на подбородок. Странно, но от его изучающего взгляда Юлиане становится не по себе, будто она столкнулась с чем-то потусторонним и необъяснимым.

– Да, мы к вам, – тихо, с легкой хрипотцой отзывается он.

Юлиана переводит взгляд на его жену, но та не отрывается от мобильного, губами пожевывая маску.

– Подождите пару минут, и я вас вызову.

Она достает ключи из сумочки, но не успевает вставить в замок:

– Внутрь зашел мужчина. – Парень продолжает глядеть на Юлиану так пристально, что та на секунду забывает, куда шла.

– А? Хорошо, спасибо.

Мужчина… Наверняка директор.

Набравшись смелости, Юлиана заходит в кабинет, оставив странную пару в коридоре.

Евгений Анатольевич и правда дожидается ее на просторном диванчике и задумчиво пролистывает журналы, изредка поглаживая черные усы и ухоженную бородку.

– Здравствуйте, – она как школьница застывает возле двери, но тут же расправляет плечи и садится напротив директора в кресло, в котором ведет прием. – Простите, я сегодня задержалась. Этого больше не…

Он не дает ей договорить шаблонную фразу и перебивает:

– Твое опоздание и даже детская ложь Инги меня пока что мало заботят.

Евгений Анатольевич разбил много женских сердец. Этот смуглый брюнет с глубоко посаженными синими глазами, убежденный холостяк в сорок лет, посвятил жизнь работе. Но был между ним и Юлианой один секрет, который она предпочла бы забыть.

– Тогда что?

Евгений сцепляет пальцы и тяжело вздыхает:

– Ты была такой легкомысленной, когда пришла сюда работать. Незамужняя и ветреная, но при этом тонко чувствовала человеческие души. Дар, который не отнять.

Привычка Евгения Анатольевича погружаться в прошлое безумно тяготит. Юлиана стискивает зубы, а он продолжает:

– Ты талантливый психотерапевт и уже в тридцать один год успела сделать себе имя…. А сейчас все трещит и находится на грани…

– Евгений Анатольевич, вы все-таки решили меня уволить?

Юлиана поморщилась. Несколько недель назад она сама пришла к нему с заявлением на увольнение. Но Евгений заявил, что она слишком ценный сотрудник, чтобы ею разбрасываться, и они больше не будут обсуждать этот вопрос. Но, видимо…

Он взмахивает рукой:

– Не перебивай. Вчера ко мне снова приходили журналисты.

– Опять?! Спустя месяц? Я думала…

– Я тоже так считал, но эта трагедия многим не дает покоя. Недавно опять крутили шоу, в котором разбирали подобные случаи, и, разумеется, вспомнили про нас. – Евгений Анатольевич щурится и устремляет взгляд поверх плеча Юлианы, в сторону окна, едва прикрытого полупрозрачным тюлем. – Журналисты хотели с тобой поговорить, но я в сотый раз сослался на то, что мы не разглашаем тайны пациентов. Пускай даже один из них давно в могиле, а другая потерялась в своем безумии.

– Пусть мучают их родственников, – невольно огрызается Юлиана. В животе заново скручивается тугой узел вины, который она наивно пыталась развязать сегодня утром.

– Видимо, они тоже прячутся от журналистов. Неважно. Кроме домыслов, у них ничего нет. Но наша репутация висит на волоске. И восстанавливать ее предстоит тебе. – Он встает и наклоняется к Юлиане, легким движением проводит по щеке, но его прикосновения уже давно не вызывают никаких эмоций. – То, что ты сделала, – тихо произносит Евгений, так, что даже Юлиане приходится напрягать слух, – останется между нами. Но не допускай подобных ошибок. Больше. Никогда.

Евгений поджимает губы, а его взгляд делается жестким, напоминая о том, что произошло шесть лет назад и какие последствия повлечет за собой новая ошибка.

II

Он уходит, оставляя в напоминание лишь едкий аромат парфюма – запах костра. Несколько секунд Юлиана не двигается, в глухой тишине оглядывая кабинет. Опустевший диван с бежевой кожаной обивкой, еще сохранивший вмятины на том месте, где сидел Евгений Анатольевич, теперь выглядит злобным чудищем. Да и сама комната вдруг становится крохотной и недружелюбной. Даже картина с разноцветными бабочками, которую она с такой любовью выбирала пару лет назад, теперь кажется уродливой.

Юлиана шумно выдыхает и потирает ладони, пытаясь согреться. Ничего не случилось. Все хорошо. То, что было в прошлом, останется в прошлом. Главное, чтобы оно вдруг не ожило.

Она вешает в угловой шкаф плащ и обрабатывает руки антисептиком. Приоткрывает окно, впуская прохладный осенний воздух. Десять глубоких вдохов и выдохов. Постепенно сердцебиение успокаивается. Неважно, какие проблемы у нее. Сейчас она должна решать чужие.

С мягкой улыбкой Юлиана открывает дверь и приглашает молодую пару войти:

– Спасибо, что дождались. Проходите. Маски можно снять, между нами больше двух метров.

Пока молодые люди располагаются на диване, Юлиана усаживается в кресло и находит в планшете информацию о клиентах: Колесниковы, Валентин и Алла. Двадцать один и двадцать лет соответственно. В браке два месяца. Детей нет. А затем привычным жестом создает новый документ для заметок.

– Итак, Валентин, Алла, вы не возражаете, если я буду звать вас по именам?

– Как скажете, – сухо отзывается Валентин.

Он так и сидит с медицинской маской на подбородке, то ли действительно забыв про нее, то ли демонстрируя пренебрежение к словам Юлианы. Зато его жена поспешно избавляется от маски, испачканной с внутренней стороны губной помадой, и запихивает ее в сумочку. Молодая женщина ерзает на диване, то пододвигаясь к мужу ближе, то снова отстраняясь, словно никак не определится, на одной они стороне или нет.

– Я очень рада, что вы решили доверить мне свои семейные проблемы. Мы постараемся во всем разобраться и попробуем преодолеть любые разногласия.

Алла проводит ладонями по бедрам, чтобы успокоиться, и в итоге сцепляет руки, но указательный палец правой руки продолжает нервно подергиваться. Кабинет наполняется интересной смесью клубничного аромата и запаха натуральной кожи, и у Юлианы усиливается чувство, что более неподходящих друг другу людей она до сих пор не встречала.

Валентин хмурый, замкнутый. Его длинные черные волосы слегка вьются на кончиках, а глаза непонятного цвета. Такие темные, что нельзя с уверенностью сказать, карие они или синие. Зато Алла весьма живая, энергичная девушка с пышной грудью. Рыжие кудряшки подпрыгивают на плечах, ясные голубые глаза едва подведены серым карандашом.

Юлиана начинает сеанс с вводных вопросов, чтобы определить психотипы и акцентуации характеров. Благодаря этому она сможет подобрать подход к каждому из молодых супругов. Даже прожив вместе много лет, разные люди остаются разными.

Покончив с вводной частью, на которую ушло больше времени, чем ожидала Юлиана, она осторожно подбирается к главной теме – что сподвигло пару прийти к ней на прием?

– Я вообще не хотела идти, – заявляет Алла и тут же испуганно отодвигается от Валентина по дивану. – Но он сказал, что иначе наш брак развалится!

– Можно подумать, тебе плевать на то, что мы собачимся каждый день? Ах да, я забыл. Такая обстановка очень типична для твоей семьи, – саркастично замечает Валентин.

– Ну, конечно! Зато твои родители – святые. Я бы ни за что не вышла за тебя, если бы знала, что ты так изменишься.

Алла скрещивает на груди руки и отворачивается от мужа. Валентин только ухмыляется.

– Давайте успокоимся, – мягко просит Юлиана. – То, что вы пришли ко мне, уже говорит о том, что вам небезразличны ваши отношения.

Валентин с Аллой слушают не перебивая, и она продолжает уже увереннее:

– Вы еще молоды, и, возможно, причины, по которым вы ссоритесь, можно устранить легко и безболезненно. Но я бы хотела…

– Вот именно! – со слезами на глазах перебивает ее Алла. – Мы молоды, а наши родители решили нас поженить, чтобы Валентин остепенился. А кто сказал, что я готова к браку? Я ненавижу готовить и убираться, и Валик прекрасно знал это, но теперь требует, чтобы я превратилась в типичную домохозяйку!

– Не называй меня Валиком! – ревет Валентин и стискивает кулаки. Он угрожающе выпячивает нижнюю челюсть и сверлит жену взглядом, от которого даже Юлиане становится не по себе. – У замужней женщины есть обязанности. Не я их придумал! Зато проматывать мои деньги тебе очень даже нравится!

– Опять ты за свое!

Обстановка накаляется, и вот уже открытое окно не спасает от жары, стоящей в кабинете. Душно настолько, что Юлиана откладывает планшет. Все равно в такой атмосфере ей не удастся провести беседу и сделать пометки.

– Прошу вас не забывать, что вы сейчас не дома, – тихо, но настойчиво произносит она и глазами ловит сначала взгляд Валентина, а затем и Аллы. – Вам всего по двадцать лет. Весьма юный возраст для женитьбы по современным меркам, и все же достаточный, чтобы вести себя как взрослые люди. Возможно, ваши родители настояли на браке, но вряд ли они силой тащили вас в ЗАГС.

– Скажите это ему! Он как был ребенком, так и остался, – фыркает Алла.

– Алла, пожалуйста, давайте без оскорблений. Вы же умеете держать себя в руках?

– Умела бы, не пришла бы сюда, – ехидничает Валентин.

– К вам это тоже относится.

Юлиана мысленно досчитывает до трех. Прием у психотерапевта начинает напоминать разговор классной руководительницы с учениками.

– Следующие два сеанса я намерена провести по отдельности с вами, Валентин, и с вашей женой, – она обращается к парню, намеренно выделяя его как главу семьи. – Если, конечно, вы захотите продолжать работу именно со мной.

– Захотим, – резко отвечает Валентин. – Нам вас рекомендовали знакомые.

– Что ж, спасибо, – Юлиана благодарно наклоняет голову. – А теперь, раз вы уже успели показать, как ссоритесь дома, хотелось бы услышать конкретные претензии друг к другу. Валентин?

Удивительно, он такой молодой, двадцать один год, даже тело еще худощавое, как у подростка, а взгляд – тяжелый, надменный. Взгляд мужчины, который знает, чего хочет; знает, как этого добиться.

– Алла не умеет экономить. Тратит деньги впустую. Не готовит, дома постоянный бардак. Да, родители поженили нас, чтобы угомонить именно меня, но все-таки не такую семейную жизнь я себе представлял.

– А как же любовь? Ты же говорил: «Аллочка, мне плевать, что ты не умеешь готовить, я так люблю тебя, хочу быть с тобой вечно», – тонким голосом передразнивает мужа Алла. – А теперь требуешь, требуешь и требуешь!

– Но я же изменился ради тебя, почему ты хотя бы не попытаешься сделать то же самое?! – вскипает Валентин.

– А может, я не хочу?! Ты об этом подумал? Может, меня все устраивает? – Алла вскакивает с дивана и хватает леопардовую сумочку. – Знаете, боюсь, у нас не получится сегодня диалога. До свидания, – выпаливает она и вылетает из кабинета.

Импульсивность Аллы бьет через край, а показное спокойствие Валентина – типичная стена, которую воздвигает супруг, чтобы отгородиться от истерик жены.

– Не забудьте записаться на сеанс у администратора, – лишь успевает крикнуть Юлиана, но быстрый стук каблуков Аллы заставляет усомниться в том, что та услышала.

Валентин глубоко вздыхает и прячет лицо в ладонях, впервые за весь прием проявляя слабость.

– Не расстраивайтесь, Валентин. Это хорошо, что вы сбросили отрицательную энергию. Теперь мы знаем, с чем работать. Я постараюсь сделать все, чтобы ваши отношения с Аллой наладились.

Она улыбается, чтобы его приободрить.

– Обещаете? – с тоской спрашивает он, как пятилетний ребенок.

– Результата обещать не могу, но мне как правило удается помочь семейным парам, – уклончиво отвечает Юлиана.

А в голове проносится гнусность: я либо помогаю, либо уничтожаю.

– Перед тем как закончить первый сеанс, – она старается, чтобы эта мысль не отразилась у нее на лице, – могу я уточнить, что именно в вашем поведении не нравилось родителям, что они решили вас остепенить?

– Я фанател по ночным гонкам, и они переживали, что однажды я разобьюсь, – неохотно признается он.

– И после свадьбы вы перестали участвовать в подобных мероприятиях?

– Можно сказать и так. Разок-другой, наверное, было. Но появилась какая-то ответственность за Аллу, и я решил завязать. Хотя теперь думаю, может и зря. – Он откидывается на спинку дивана. – Тяжело, когда игра идет в одни ворота. А ведь мы планировали обвенчаться. Браки должны заключаться на небесах. – Он трет глаза. – Но сейчас меня все чаще посещает мысль, что я больше не люблю Аллу. Что наша семья – это огромная ошибка. Что все зря…

– В этом мире ничто не бывает зря, – улыбается Юлиана и встает. – Запишитесь на следующий сеанс, и мы шаг за шагом со всем разберемся.

Валентин тоже поднимается и запоздало снимает маску. Комкает ее и засовывает в задний карман черных джинсов. А затем неуверенно протягивает Юлиане руку, видимо, окончательно позабыв о бушующем коронавирусе и методах профилактики.

– Рад с вами познакомиться, – произносит он, когда Юлиана отвечает на его рукопожатие.

На секунду время замедляется, и теперь, когда клубничный аромат Аллы выветрился из кабинета, Юлиана еще острее чувствует необычный парфюм Валентина. Кожаный аромат. Никогда раньше она не сталкивалась с такими духами. Трепетное волнение охватывает ее, электрическим разрядом пробегая от кончиков пальцев до позвонков на шее.

Когда он уходит, она еще некоторое время смотрит на ладонь, не решаясь воспользоваться антисептиком. Валентин очень крепко сжал ее руку, словно хотел убедиться, что она настоящая.

Так! Соберись!

Юлиана встряхивает головой. Она замужем, и ее не должен волновать другой мужчина. Даже Евгений не вызывает у нее ничего, кроме презрения, а ведь они бывшие любовники. А этот молодой парень… Ей никогда не нравились тщедушные юнцы.

Юлиана подходит к окну, чтобы закрыть форточку, и замирает. Среди осенних деревьев она замечает яркую фигуру Аллы. Та стоит на тротуаре и перетаптывается с ноги на ногу. Тонкая кожанка не вполне защищает ее от холода. Почему она до сих пор не ушла? Вылетела из кабинета в такой ярости, но все еще мается возле центра?

Вот к ней подходит Валентин в черной косухе. И Алла пытается взять его за руку, но он поспешно вырывает ладонь и что-то говорит ей, сердито жестикулируя. Сквозь открытое окно до Юлианы доносится лишь шум деревьев и опадающей листвы да звук проезжающих мимо машин. Валентин оставляет Аллу одну и уходит прочь, сутулый и мрачный.

Ветер лениво треплет рыжие кудряшки девушки, которая порывисто вытирает слезы. Что с ней произошло за десять минут после ее ухода? Куда только исчезла злобная валькирия! Юлиана закрывает окно и молча наблюдает, как Алла понуро плетется следом за мужем, а тот, кажется, и не думает ее подождать.

Видимо, между ними все еще более запутанно, чем показалось на первый взгляд. На сеансе они продемонстрировали внешний конфликт, но существует еще один: внутренний. И Юлиана обязательно в нем разберется.

III

Нужно было выбросить чертову коробку. А он повел себя как слабовольный дурак. Все внутри у него сжалось при виде этого «ящика Пандоры» в руках Юлианы, и единственное, что смог – поспешно забросить его обратно.

– Илья Сергеевич, к вам клиентка, – в кабинет заглядывает помощница Анна. – И ваш кофе, – она ставит на его стол поднос с одинокой чашкой. Кофе выглядит еще черней на контрасте с белым фарфором.

Сегодня пояс на тонкой талии Анны красный. Вчера был ядовито-зеленый, а позавчера – лиловый. А вот юбка-карандаш неизменно черного цвета, как и белая классическая блузка. И почему он обращает внимание на наряды помощницы? Она работает в фирме всего два месяца, но уже успела осточертеть ему вечной заискивающей улыбкой и выбеленными до седины волосами.

– Пускай ее примет Корольков, – отмахивается Илья. – Сегодня я не в настроении работать с людьми.

– Оу-у. – Анна растерянно замирает посреди кабинета. Ее лакированные туфли утопают в мягком сером ковре. – Но эта женщина настаивала, что хочет встретиться именно с вами.

– Она по записи?

– Нет.

Илья допивает кофе и морщится. Слишком горький. Анна никак не может запомнить, какую крепость он предпочитает. Юлиана, в отличие от нее, научилась варить с первого раза.

– Зови, – раздраженно откликается он.

Может, лучше будет погрузиться в работу. Меньше мыслей о том, во что он вляпался и как из этого теперь выпутываться.

– К тебе пробиться сложнее, чем к президенту, – с трагическим стоном в кабинет заходит красивая женщина.

Ну, или красивая на свой особый лад. Лицо у Лидии Александровны с тонкими чертами, изящное, несмотря на запудренную сетку морщин, которая покрывает пергаментную кожу. Золотистые, не раз окрашенные локоны залиты лаком. Чтобы выглядеть в точности как американская кинодива из сороковых, ей не хватает лишь сигареты с мундштуком, хотя Илья знает – дома она частенько предается вредной привычке.

Что ни говори, а он очень похож на мать.

– Привет, мама. – Илья встает из-за стола и в невесомом поцелуе прикасается к ее сухой щеке. От нее пахнет дорогими духами, яркий аромат корицы щекочет ноздри. – Надо познакомить тебя с Анной. Хотя могла и сама ее просветить.

– Так неинтересно, – отмахивается мать и присаживается на кожаный стул возле его стола.

– У тебя не жизнь, а водевиль. Нечасто заходишь в мою контору. Есть особая причина? – Илья возвращается в кресло.

– В твою контору? – Она скептически прищуривается и оглядывает кабинет так, будто находится на выставке, где ничего нельзя трогать. – Напомни-ка мне, какая доля тебе принадлежит?

Илья шумно выдыхает. От вопроса судорогой сводит пальцы. Усилием воли он расправляет их и выдерживает прямой взгляд матери.

– Двадцать пять процентов.

Замечательно. Голос звучит совершенно буднично.

– А у твоей жены, стало быть, семьдесят пять, – глубокомысленно кивает Лидия.

– Вот именно: у моей жены, – цедит Илья.

– И когда она перепишет на тебя все остальное?

Вопрос звучит так невинно, что Илью передергивает.

– А почему она должна это делать?

– Потому что именно ты впахиваешь на этой работе, пока она ведет умные беседы с неумными людьми, – презрительно отзывается Лидия.

– Снова старая песня. А ведь поначалу я, как дурак, радовался, что тебе нравится Юлиана. Надеялся, что смог тебе угодить.

– Ох! Ты, как и твой отец, земля ему пухом, вечно судишь меня слишком строго. Юлиана и правда неплохая девочка. Красивая, а главное, богатая.

– Действительно, это самое главное, – язвит Илья, но мать игнорирует его слова.

– Жаль только, упрямится и не родит тебе наследников. Слава богу, ты-то не женщина и твои биологические часы никуда не убегут…

– Прекрати! Я и так постоянно потакаю твоим прихотям. Однажды ты уже втянула меня в свои игры… До сих пор не могу смотреть в зеркало без отвращения.

– Мы не сделали ничего ужасного, – пожимает плечами Лидия. – Всего лишь слегка…

– Замолчи! Я не хочу об этом говорить, – отрезает Илья. – Наши с Юлианой отношения тебя не касаются. И перестань уже переживать, какая доля бизнеса мне принадлежит. Я люблю свою жену и счастлив с ней. Остальное не должно тебя волновать.

Тирада Ильи, кажется, не производит на Лидию ни малейшего впечатления. Она вновь пожимает плечами и встает:

– Хорошо, я подожду, пока ты сам все поймешь. И если тебе понадобится моя помощь, ты знаешь, где меня искать.

После ее ухода Илья еще долго пытается замедлить учащенный пульс, но последние слова матери продолжают навязчиво стучать в голове. А ведь и правда, может статься, что совсем скоро ему понадобится ее помощь.

* * *

Юлиана устало потирает переносицу. Последний клиент замучил нерешительностью и неспособностью признаться жене в том, что разлюбил ее. И в то же время жить с ней он не в состоянии… Почему люди никак не могут понять, что жизнь – одна? Издеваясь над собой, ты издеваешься над другими тоже. Ее отец часто приговаривал: этот мир создан для счастья, хотя иногда бывает больно.

Юлиана вздыхает и находит в смартфоне фотографию отца. Она сделала этот снимок за год до его смерти и с тех пор трепетно им дорожила. Папа стоит на фоне заката и, как всегда, улыбается, весело сощурившись. Любимая рубашка в желтую клетку натянута на животе, и одна пуговица грозит оторваться. Зато стрелки на серых брюках безупречно отутюжены.

– Ох, папа, знал бы ты, что я натворила. Я чувствую себя убийцей, который не понес наказания. – Она стискивает мобильный, до рези в глазах всматриваясь в экран.

«Жизнь все расставит по своим местам, кнопка», – звучит в голове поставленный голос отца. Голос защитника, голос настоящего юриста.

– Да, но иногда этого приходится слишком долго ждать, – качает головой Юлиана и откладывает смартфон.

День уже клонится к вечеру, но после разговора с Евгением домой не хочется. Преследует другое желание – вернуться на шесть лет назад и выбрать для работы другой психотерапевтический центр, не «Санитатем». Тогда у нее не хватило духу признаться отцу, что ее шантажируют, и она предпочла роль жертвы.

Спустя столько лет Юлиана задается вопросом: почему? Почему она не стала бороться? Не противостояла Евгению и позволила загнать себя в ловушку? И все ждала, когда появится добрый волшебник, который сам узнает о ее проблемах и разрешит их?

Смартфон разражается гитарной мелодией, и на экране, оборвав очередной сеанс самобичевания, высвечивается неизвестный номер.

– Чертовы банки… Достали со своими кредитами, – бурчит она и отвечает на звонок, чтобы убедиться в своей правоте: – Алло!

Тихое шипение на том конце слегка напрягает, но затихает почти сразу, и в мобильном звучит вкрадчивое:

– Здравствуй, Юлиана.

В горле пересыхает, и на некоторое время она теряется, не в силах ответить. Ну, нет. Это невозможно. Этого не может быть!

– Разумеется, ты узнала меня? – прерывая затянувшееся молчание, повторяет мужчина.

У него мягкий голос с грассирующим французским «р», таким несвойственным для русской речи. Когда Юлиана впервые его услышала, то была очарована. А обладатель голоса излучал обаяние, которое пленяло с первой же улыбки, пусть та и выглядела печальной.

– Нет, – сухо отвечает она.

Вдруг ошибка, вдруг игра воображения? Он не может звонить. Он не знает ее номера. Он…

– Жаль, жаль… А я так надеялся. Даже предположений нет?

Юлиана нервно облизывает губы. Она ни за что не произнесет вслух то, что думает, потому что это значит автоматически записать себя в клиенты дурдома. Собеседник вздыхает, даже не скрывая разочарования:

– Моя фамилия Никольский. И мне хотелось сказать «спасибо», ведь благодаря тебе я мертв…

– Дурацкая шутка! Если вам нечем заняться, можете записаться на прием к психиатру, чтобы он вправил вам мозги! – истерично выкрикивает Юлиана и сбрасывает вызов.

Руки дрожат, а в груди клокочет нестерпимая ярость, которая отдает пульсацией в висках. Это же надо! Отыскать ее номер, придумать такую дурацкую шутку, абсолютно невразумительную, сымитировать голос Никольского… На что только не готовы пойти журналисты ради хайпа!

Злость стихает, освобождая место тревоге. А ведь, если подумать, голос очень похож. Но Никольский звонить не может! К тому же она не слышала его год и почти наверняка ошиблась. От усталости воображение дорисовало детали, а на самом деле ее бывший пациент говорил иначе.

Юлиана шумно выдыхает и точными движениями находит в планшете аудиозаписи. Она иногда записывала приемы с пациентами, если они разрешали. При повторном анализе разговора можно было выловить важную информацию. Никольский не был исключением.

Вот она! Запись, сделанная в начале две тысячи девятнадцатого года. Юлиана нажимает на нее, проматывает на середину дорожки и слышит…

– Моя жена порой импульсивна, но я все равно ее люблю. Эти ссоры доводят меня до исступления. Сын говорит, во время наших стычек кажется, что мы готовы скальпы друг с друга поснимать…

Стоп. Пауза. Юлиана прикрывает ладонью рот, чтобы сдержать рвотный позыв.

Голоса идентичны. Настолько, что живот скручивает от вызванной страхом боли. Юлиана откладывает в сторону планшет и едва добирается до окна, чтобы распахнуть его и сделать жадный вздох. Головокружение постепенно проходит, но тут раздается очередной звонок смартфона, и Юлиана вскрикивает.

– Черт возьми! – ругается она, когда видит на экране имя подруги. – Лиза, привет. Что? Да нет, просто душно в кабинете. – Фоном, как всегда, пищит один из детей Лизы. – Да, конечно. С удовольствием. Тогда до встречи.

Юлиана сбрасывает вызов и растерянно смотрит на легкое подрагивание собственной руки. Скрыть дрожь в голосе удалось, путь и с трудом, зато теперь ей кажется, что у нее сотрясается все тело. Нет, она на такое не подписывалась. Юлиана решительно нажимает на номер шутника, но, как и ожидалось, «абонент недоступен». Скорее всего, одноразовая сим-карта уже сломана и выброшена. Не хватало, чтобы Юлиану начали преследовать. Интересно, откуда вообще стало известно, что именно она вела пару Никольских?

– Ах да, – раздосадованно морщится Юлиана. Перед глазами проплывают строки одной интернет-статьи, где сын Никольских Матвей называет имя психотерапевта.

Может, стоит его найти? Под ложечкой неприятно сосет.

Найти, чтобы что? Чтобы он плюнул ей в лицо? Конечно, прямых доказательств ее вины нет. Юлиану нельзя посадить за то, что жена Никольского спустя некоторое время после терапии вдруг вышла из ремиссии и зарезала мужа. С Юлианой не пытались связаться или написать на нее заявление в полицию. Если бы не шумиха по телевидению, никто бы и не связал ее лечение и страшную трагедию. Даже сама Юлиана не знала, что произошло.

Но теперь-то знает? И как жить дальше? Как жить, если при одном воспоминании о том, что она сделала, ей хочется завершить карьеру психотерапевта? Возможно, стоило послушать папу и пойти в юристы.

Какая разница… Уже слишком поздно. Самое страшное Юлиана успела натворить. И можно сколько угодно притворяться, что будто хорошо и жизнь не изменилась, но совесть не обманешь – она знает правду. Как и тот человек, который представился убитым Никольским…

IV

– Да вы издеваетесь!

У машины спустило переднее колесо. До Ильи не дозвониться – он никогда не снимает трубку, если работает с клиентом. Что в таких случаях делать, она не знает, а через полчаса в кафе ее ждет Лиза. Она уже наверняка в дороге со своей оравой детей и точно взбесится, если узнает, что Юлиана не сможет прийти.

– Черт!

Юлиана кидает мобильный в сумочку и кутается в плащ под холодным порывом ветра. Что ж, придется брать такси, а потом возвращаться за машиной.

– Проблемы?

Рядом на парковке тормозит мотоцикл и, когда его хозяин снимает шлем, Юлиана узнает Валентина. Ее сердце начинает биться учащенно. Черная косуха, растрепанные волосы и тяжелый, раздевающий взгляд. Такой взгляд обычно у мужчин старше тридцати лет, но никак не у студентов.

– Колесо спустило. Не знаю, как я так умудрилась… И как назло, опаздываю на встречу.

– Подвезти? – и Валентин с ухмылкой крутит газ. Мотоцикл приветливо рычит, и этот звук горячит кровь, возвращая в буйную молодость.

Юлиана вскидывает брови и улыбается, но почти сразу улыбка исчезает.

– А что вы здесь делаете? Я думала, вы уехали с женой.

– Уехал, – кивает он. – А потом вернулся. Мне показалось, мы не договорили.

И он снова прожигает ее взглядом.

– Но у нас же будет сеанс, и не один. – Юлиана закидывает на плечо сумочку.

– Знаю. Но на них мы будем обсуждать мои отношения с Аллой. А мне сейчас не хочется об этом говорить. – Он протягивает Юлиане руку. – Если доверяете, можете оставить ключи от машины и я ее подлатаю. Найдете потом здесь, целую и невредимую.

Юлиана прикусывает нижнюю губу:

– Заманчивое предложение.

Возиться с машиной поздно вечером ей ой как не хочется.

– Так и быть, – она вытаскивает ключи из сумочки и отдает Валентину. – В конце концов, у администратора есть ваши паспортные данные. Так что я буду знать, кто виноват, если мою машину угонят. – Она прячет игривую улыбку за воротником плаща.

– Супер. – Он убирает ключи в карман косухи и достает из сиденья женский шлем черно-красной расцветки. – А теперь садитесь.

– Что?

Валентин кидает ей шлем, который она едва успевает поймать.

– Садитесь-садитесь. Вы даже не в юбке, так что у вас нет уважительной причины для отказа.

– Нет, Валентин, – твердо отвечает Юлиана. – Я и так уже переступила границы дозволенного. А если сяду к вам, меня точно уволят.

Но он лишь ухмыляется уголками губ, и у Юлианы слегка кружится голова.

– Садитесь, я никому не скажу.

– А как же Алла? – щурится Юлиана.

– И ей тоже, – дерзит Валентин и кивает на ее часы. – Тик-так, тик-так.

Он прав. Юлиана опоздает, если станет ждать такси, а опаздывать она не привыкла. Но еще… Она так давно не каталась на мотоцикле. Соблазн оказывается слишком сладок.

– Хорошо.

Юлиана надевает шлем и застегивает его с первой же попытки. Пальцы помнят. Разум твердит: «Ты совершаешь ошибку!» Но несмотря ни на что Юлиана садится позади Валентина и неловко обнимает его за талию. Снова чувствует этот мужской, резкий аромат натуральной кожи и, забываясь, с упоением вдыхает его.

– Куда едем?

– Торговый центр «Пантеон».

– Тогда держитесь!

Мотоцикл с рыком срывается с места, и осторожные объятия превращаются в железную хватку. В ушах сливаются шум города и рев мотора. Шлем защищает от хлесткого ветра. Адреналин вливается в кровь, и Юлиана не может сдержать восторженного смеха. Поэтому, когда они, маневрируя между машинами, останавливаются напротив крутящихся дверей «Пантеона», ее с головой накрывает волна сожаления.

– Спасибо, – охрипшим голосом произносит она и снимает шлем. – В юности любила мотоциклы. Даже под дождем нравилось кататься.

– На случай плохой погоды у меня припрятана машина, – хмыкает Валентин. – Ваша «птичка» будет ждать там же, ключи завезу завтра с утра и оставлю у администратора.

– Спасибо, Валентин, вы меня очень выручили.

Она встречается с ним взглядом и не может отвести глаза.

– Юлиана, а вы верите в любовь с первого взгляда?

Вопрос Валентина застает ее врасплох:

– Не знаю. Не думала над этим. А вы? – Она сама не понимает, зачем спросила. Из вежливости или от проклятого любопытства?

– Верю…

* * *

Они часто встречались в торговом центре «Пантеон» по двум причинам. Во-первых, из-за игровой комнаты для троих детей Елизаветы, во-вторых, потому что как раз напротив игровой находилась «Кукушка», любимое кафе подруги. Если из детского уголка выбегала перепуганная нянечка, Лиза уже знала, что там начудили именно ее дети. Она с царственным видом вставала из-за столика и неспешной походкой шла к детскому центру, чтобы утихомирить сорванцов: пятилетнюю Дашу и трехлетних близнецов.

Порой Юлиане казалось, что Лиза не зря держится так величественно и среди ее предков наверняка были дворяне. Полная, с покатыми плечами и широким ртом, она важно рассуждала о классовых различиях, а в ее рыжих волосах, туго стянутых в пучок на затылке, отражались огни витрин.

– Привет, дорогая, – Лиза слегка поворачивает голову в сторону Юлианы, но все ее внимание сосредоточено на вишневом пироге. Один кусок отправляется в ее рот, второй – в рот Митьки, младшего из близнецов.

– А этот почему не в ссылке?

Юлиана усаживается за стол и быстро оглядывается, но нигде не видит остальных детей Лизы. Только спешащие люди, нагруженные покупками – кто-то в масках, кто-то без, – и эскалаторы, беспрерывно тянущиеся вверх и вниз.

«Кукушка» как всегда переполнена, но любимый столик Лизы ее дождался. Он всегда свободен для нее.

Митька с перемазанным вареньем ртом выпучивает на Юлиану глаза. Она в ответ лишь кривится.

– Он сегодня капризный жуть, аниматор тут же сдала его обратно, – вздыхает Лиза.

– Правильно. Вряд ли в детской комнате дают пироги.

Юлиана заказывает эспрессо и проверяет в телефоне уведомления – ни одного нового. Задумчиво проматывает переписку с Ильей. Раньше он часто звонил или писал среди дня. А потом что-то изменилось.

Но ведь сегодня утро началось изумительно, и на какой-то миг она позволила себе поверить, что секс добавит тепла в их отношения. Но нет, весь день муж все так же ее игнорировал. Видимо, их брак начинает изживать себя. Еще этот несчастный звонок выбил Юлиану из колеи… и Валентин.

– Митя весь в отца, – снова вздыхает Лиза, словно эта фраза объясняла поведение сына.

Юлиана разглядывает малыша, у которого до сих пор вместо волос рыжий пушок, а щеки – самая большая часть лица. Нет, определенно, все дети Лизы в мужа. В них нет ни капли материнского обаяния, даже в старшей Даше.

Она прокручивает в голове воспоминание о том, как Лиза с мужем пришли к ней на сеанс, чтобы наладить отношения. Потребовалось всего пять приемов, чтобы решить их проблемы. А потом, незаметно для себя, Юлиана с Лизой стали общаться вне работы, хотя двух более непохожих женщин тяжело сыскать. Но Юлиана была довольна их странной дружбой. Теперь она и правда могла излить кому-то душу и поведать секреты, а Илья перестал нудеть, что у нее совсем нет подруг.

Лиза делится похождениями Даши в садике и тем, как она отбивается от непрошеных советов воспитателей. Юлиана слушает ее вполуха, не желая ни перебивать, ни комментировать. Ей просто приятно слышать хоть что-то, не относящееся напрямую к работе и таинственным звонкам с того света.

– А когда у вас ждать прибавления в семействе? – Лиза ехидно улыбается и, не глядя, засовывает мелкому в рот последний кусок десерта.

Коварный вопрос заставляет Юлиану снова вернуться к разговору:

– Ох, Лиза! И ты туда же? Я так радовалась, что ты единственная не донимаешь меня этим вопросом. Как же быстро ты… очеловечилась. Ты ведь знаешь, дети – это не мое, – категорично добавляет Юлиана.

– Ты не можешь быть так уверена. Я тоже не выношу чужих детей. Более того, я даже не понимаю, как их родители терпят этих маленьких чудовищ, хотя сама мать троих. А все потому, что свое – это свое. Пока не родишь, не знаешь, любишь ты детей или нет.

– Спасибо, что напомнила. Беременность и роды – это еще одна причина, по которой я не спешу становиться матерью.

Юлиане приносят эспрессо, и она с благодарностью переключает внимание на кофе. Его терпкий аромат на время отключает шум торгового центра вместе с недовольным писком Митьки, которому не дают попить, и стирает горький осадок от неприятного разговора.

– Знаешь, мы знакомы всего год, может меньше, – Лиза сует сыну поильник и игрушечного робота, чтобы отвлечь его внимание, – но сдается мне, твоя проблема глубже банального нехотения. Кажется, ты упоминала, что страдаешь клаустрофобией? Не расскажешь, как именно заработала такую «особенность»?

Юлиана стискивает маленькую чашку с эмблемой кафе – желтой кукушкой – и одним глотком допивает напиток.

– Нет. – От воспоминаний бросает в холодный пот. Она вновь превращается в маленькую девочку, которую…

Усилием воли Юлиана обрывает собственные воспоминания и встает из-за стола.

– Лиза, если я захочу записаться к психологу, то не волнуйся, у меня много знакомых из этой сферы.

– Юлиана, ты что? Я не хотела тебя обидеть. – Лиза тоже поднимается, но Митя дергает ее за широкий рукав.

– Знаю, просто сегодня был тяжелый день. К тому же твой сын вряд ли даст нам посплетничать. – Юлиана легким поцелуем касается полной щеки Лизы и заставляет себя улыбнуться малышу. – До встречи, дорогая.

В ответ Лиза молчит и провожает Юлиану тяжелым взглядом, который та чувствует печатью между лопаток, пока не выходит из торгового центра.

* * *

Юлиана скидывает ботильоны на тонком каблуке и блаженно разминает ступни, сидя на бежевом пуфике в прихожей. В квартире, несмотря на поздний час, тихо. Так тихо, что кроме собственного сердцебиения и дыхания ничего не слышно. Она не выдерживает и набирает номер Ильи. После пары длинных гудков, эхом отзвучавших в голове, он отвечает:

– Привет-привет.

– Ты где?

– Как злобно, – смеется Илья. – Приезжай ко мне на работу и увидишь, где я нахожусь. Если ты, конечно, еще помнишь дорогу.

Юлиана мысленно осаживает себя и вздыхает:

– Не переживай, помню. Я, считай, там выросла. И да, я злая. У меня колесо спустило, а муж не отвечает и не перезванивает. Хорошо, что клиент вызвался помочь. Ты вообще дома появишься?

– Прости, детка, мне следовало перезвонить. Но доверитель за сегодня уже вынес мне мозг. Ненавижу разводы… – Илья горестно вздыхает. – Через час буду дома, надеюсь… Так что с машиной?

– Уже все улажено.

– Мне следует ревновать к столь обходительному пациенту? – вкрадчиво интересуется муж.

– Ты же знаешь, у меня одни семейные пары. Я, как и ты, ненавижу разводы и стараюсь их предотвращать, – хмыкает Юлиана. Она плечом зажимает мобильный и вешает плащ в шкаф-купе. – Ладно, пойду приготовлю ужин.

– Ты сегодня меня удивишь? У нас будет домашняя еда? – смеется Илья.

Юлиана усмехается и, перед тем как сбросить вызов, отвечает:

– Да, называется пельмени «Моя хозяюшка».

Она смотрит на почерневший экран монитора. Да, ревновать и правда не к чему. Валентин всего лишь подвез ее, ну и наплел ерунды насчет любви с первого взгляда.

Она поворачивается к спальне, но краем глаза замечает, что дверь в угловую комнату с эркером приоткрыта. Нахмурившись, Юлиана раскрывает ее шире и включает свет, который озаряет пустое помещение. Голый пол, белые стены. И окно без занавесок, словно обнаженная девица.

Раньше тут был домашний кабинет Ильи, но месяца три назад он заявил, что ему хватает работы в офисе, и нанял друга сделать ремонт, пока они отдыхали в Крыму. Тот переклеил обои, убрал мебель. Зачем?

Юлиана морщится, когда на ум приходит Лизин вопрос. Не дай бог, Илья захочет детей. Тогда их спокойной жизни придет конец.

Юлиана захлопывает дверь, с треском отсекая ворох беспокойных дум. В спальне она снимает рубашку Ильи и мнет в руках. Взгляд задерживается на двери в гардеробную. Одиночество и тишина делают свое черное дело, навевая гнусные воспоминания. От них не спрятаться.

Чулан. Ей шесть лет. Дверь закрывается.

Темно.

Холодно.

Страшно.

Она кричит, но никто не слышит. Не слышит самый главный человек в мире.

Мама.

Не слышит или не хочет слышать? Ведь она совсем рядом. Там, с той стороны, где нет жуткой темноты, от которой рябит в глазах…

Юлиана отшатывается от двери, к которой подошла почти вплотную, и вытирает ладонью покрытый испариной лоб.

– Все в прошлом…

Обычно, когда у нее случается приступ клаустрофобии, эти слова произносит Илья, но сейчас она одна. Как в детстве.

Страх, который невозможно побороть гипнозом, психоанализом или ворожбой… Что только Юлиана не испробовала! Мысль, что блок в голове мешает избавиться от клаустрофобии, приводила в бешенство, и поэтому она с яростью принялась изучать психологию, надеясь, что сумеет помочь себе сама. Но ошиблась.

Юлиана открывает дверь в гардеробную на максимум и через силу заставляет себя войти. Вешает рубашку на плечики и уже собирается выйти, как голова сама запрокидывается и взгляд устремляется на верх стеллажа, где лежит та самая коробка, с которой началось утро. Юлиана приподнимается на носочки и дрожащими пальцами стаскивает ее с полки. Быстро, на одном вдохе выбегает из гардеробной, спотыкается о ковер и летит на пол вместе с коробкой.

Удар – саднящая боль в колене.

Крышка слетает с коробки, и содержимое вырывается наружу. Фотографии, газетные вырезки, мягкая кукла с пуговицами вместо глаз. От неожиданности Юлиана отползает назад и замирает на четвереньках, диким взглядом поедая фотографии.

Вдох, выдох, вдох, выдох… Осторожно, будто трогает холодный труп, одним указательным пальцем Юлиана придвигает к себе верхнее фото и рассматривает его в мельчайших деталях.

Раскидистое дерево, которое растет на даче матери Ильи. Юлиана любила устраивать под ним пикники. Часто стелила плед в зелено-коричневую клетку и приносила корзинку с едой. Она не помнит, когда Илья сделал это фото. Яркий солнечный день, она сидит под деревом и улыбается. А рядом с ней годовалая малышка с синими бантиками на голове.

Еще одна фотография. Зима. Горы. Юлиана с Ильей стоят на лыжах, а на животе Ильи в эргорюкзаке висит та же девочка. Она в смешном оранжевом комбинезоне и шапке, которая завязывается под подбородком. Малышку можно узнать лишь по голубым глазам. Они точно такие же, как на предыдущей фотографии.

Юлиана не помнит, чтобы они с Ильей ездили в горы. И в животе скручивается нервный узел. Ни одну из фотографий, которые спрятаны в коробке, она не помнит. Но на каждой из них запечатлены либо Юлиана с незнакомой девочкой, либо еще и Илья.

Она раскидывает снимки, жадно вглядывается в изображения, но не помнит, не помнит… Ни черта не помнит!

Юлиана берет в руки тряпичную куклу, местами потертую, и тут же кулаком прикрывает рот, стараясь сдержать рвотный позыв. Детская игрушка летит на пол, а Юлиана на мгновение прикрывает глаза. Пытается успокоиться с помощью глубокого дыхания, но кровь издевательски стучит в висках, а перед глазами мелькает множество чужих, и в то же время своих фотографий. Юлиана опирается ладонью на пол и случайно сминает газетную вырезку. Подносит ее ближе к глазам и понимает, что это распечатанный скриншот из Интернета. Она вчитывается в черные буковки, такие мелкие, что становится дурно. В затылке разрастается головная боль, которая грозится задержаться надолго.

Июль две тысячи восемнадцатого года. Женщина с маленькой дочкой попала в автокатастрофу. Они ехали по трассе поздней ночью. Был дождь. Навстречу им вылетел пьяный водитель на старой иномарке. Столкновение. Выжила только мать.

Выжила только Юлиана.

V

Однажды у моря…

– Это тебе, – долговязый парень смущенно протягивает Ангелине сорванную ромашку.

Ангелина подтягивает к себе колени. Голые ступни зарываются в горячий песок. Здесь, на берегу моря, где соленый ветер игриво путается в волосах, она чувствует себя по-настоящему свободной. А теперь на ее свободу посягнули. Кажется…

– Где ты нашел цветок?

Ангелина бросает робкий взгляд на свой дом, стоящий в двадцати метрах позади нее, такой милый и приветливый снаружи. Идеальный образчик лицемерия. И она замечает, как занавески на окнах шевелятся.

– Секрет, – парень улыбается и садится рядом. – Я знаю, что тебя зовут Ангелина. Парни говорили, что к тебе не стоит подходить. А я рискнул.

Слова незнакомца ранят. Ангелина осторожно сжимает ромашку пальцами и прикусывает нижнюю губу, чтобы не расплакаться.

– Потому что ты – дочка Кристины Альбертовны. И вы – фанатики.

Честность парня поражает. И в то же время подкупает.

– Все мы – христиане. Просто кто-то верует сильнее, – осторожно поправляет Ангелина, все еще не понимая, как к нему относиться. – А кто ты?

– Олег.

Он улыбается, и передний кривоватый зуб бросается в глаза. Но это смотрится мило. Да, вот так можно описать и самого Олега. Он ни красивый, ни страшный, а милый.

– И каково быть истовыми верующими? – продолжает допытываться он.

Ангелина пожимает плечами:

– Нормально. Но мне не с чем сравнить. Я слышала, нас называют чокнутыми. Но… это не из-за того, что мы… – Она переводит дыхание. – В общем, есть много причин. Но мы вовсе не такие плохие, как все думают.

– Я не верю, что есть плохие люди. Скорее несчастные, – тихо признается Олег, и его признание заставляет Ангелину взглянуть на него внимательней.

– Почему ты подошел ко мне? – вырывается у нее.

Ладони потеют, и одинокая ромашка в руках вянет на глазах. Ангелина устремляет взгляд в бескрайнее море. Так хочется сбежать! Она снова смотрит на дом. Занавески больше не шевелятся, но Ангелина знает, что она там и наблюдает.

– Ты мне нравишься. Я бы подошел раньше, но друзья утверждали, что тебе нельзя разговаривать с чужими.

– Но ведь мы познакомились, а значит, больше не чужие?

Олег смеется, и Ангелина робко улыбается в ответ. А он действительно милый.

* * *

Пальцы, сжимающие вилку, нервно дрожат. Щека непроизвольно дергается. Губы вытягиваются в трубочку, и гримаса тут же искажает лицо. Ангелина ерзает на стуле, и в итоге вилка падает на стол, ударяясь о край пустой тарелки.

– Контролируй себя, – холодно замечает мать.

Ангелина поднимает взгляд и упрямо вскидывает голову:

– А то что? Отстегаешь меня ремнем, как в детстве? – Она скрипит зубами. – Рискни, я ведь потом и в суд могу подать.

Кристина Альбертовна поджимает губы и ставит на стол жаркое. Аромат тушеной свинины с картофелем заставляет желудок урчать. Что ни говори, а мать – превосходная кухарка. Точнее, Кристина Альбертовна. Стоит один раз, пусть мысленно, назвать ее по имени-отчеству, как в следующий раз уже легче. А однажды Ангелина и вовсе перестанет ее как-либо называть.

– Ты утрируешь. Но Бог уже покарал тебя за своеволие. Теперь я бессильна и не смогу тебя защитить.

– Это не Бог меня покарал, а твое эгоистичное желание иметь детей.

– Значит, я виновата в том, что дала тебе жизнь? – Мать с грохотом ставит стакан с домашним лимонадом, и прозрачные капли летят на стол. – Ты вся в отца. Он говорил нечто подобное. Но я благодарна Христу за то, что твой отец умер. После его смерти я обрела веру в Бога, который даровал мне исцеление. – Постепенно успокаиваясь, она протирает стол тряпкой в красный цветочек.

Ее любимый узор. На скатерти голубые ромашки, на занавесках синие васильки. И только в спальнях царит монастырский аскетизм.

– Ты стала фанатичкой.

Почему, когда слезы наворачиваются на глаза, кажется, что веки горят?

– Лучше быть здоровой верующей, чем больной атеисткой, – равнодушно роняет Кристина Альбертовна. – Ты должна родить ребенка, пока можешь. Судя по симптомам, тебе недолго осталось.

– Господи, я твоя дочь, а не инкубатор! – Ангелина вскакивает из-за стола, так и не съев ни кусочка. – Тебе что, совсем все равно – умру я или нет?!

– Зачем лить слезы из-за неизбежного? Лучше сделать то, что в наших силах. Если ты родишь мне внука, я выращу его в истинной любви к Богу и наше проклятие прервется.

Кристина Альбертовна невозмутимо накладывает жаркое в тарелку и принимается есть маленькими кусочками. Чинно промокает уголки губ салфеткой, как будто обсуждает погоду, а не смертельную болезнь, которая досталась Ангелине по наследству.

– Со мной у тебя не вышло, почему ты веришь, что с внуком получится? – фыркает она.

Аппетит пропадает окончательно, и еще недавно урчавший желудок теперь болезненно сжимается.

– Учту свои ошибки, не буду столь мягкотелой.

Ангелина выдерживает равнодушный взгляд матери.

– Значит, со мной ты была мягкой… Неважно. – Она поворачивается к двери, чтобы не видеть холодного, зловещего лица Кристины Альбертовны. – Я умру девственницей, а раз уж я атеистка, то вряд ли Иисус одарит меня непорочным зачатием, – с горьким смешком добавляет она и выбегает из дома.

На море бушует сильный ветер. Он гонит пенистые волны на берег и прибивает мокрый песок к камням. На горизонте синеет небо, и похожая тьма накрывает душу Ангелины. Глубокий вдох наполняет легкие солью и кислородом, от которого кружится голова.

Ангелина кутается в старую шерстяную шаль и идет вдоль берега, не обращая внимания на ледяные брызги. Они орошают ноги до тех пор, пока сандалии не промокают насквозь, а ткань длинного монашеского платья становится невыносимо тяжелой для плеч Ангелины. В семнадцать лет последнее, о чем хочется думать, – это смерть. Собственная смерть.

– Лина! – громкий окрик заставляет поднять голову и быстро утереть слезы, которые стали еще солоней из-за морского ветра.

Олег бежит к ней через безлюдный пляж, и его тощая фигура кажется такой забавной в широких джинсах, которые явно ему велики, и толстовке с капюшоном.

– Я так и знал, что ты обязательно выйдешь гулять в такую погоду! – довольный собой Олег улыбается.

– Почему? – Ангелина сама поражается тому, как тихо и надрывно звучит голос.

Олег замечает ее состояние и хмурится:

– Потому что на пляже сейчас пусто. Что-то случилось?

Обыденный вопрос уничтожает остатки Ангелининого самообладания. Она с горьким возгласом закрывает лицо руками, но слезы уже не остановить, они льются, прожигая на лице соленые дорожки. А вслед за ними начинает накрапывать дождь.

– Пойдем, – Олег бережно обнимает ее за плечи, – я знаю одно место, где очень вкусное какао и никто тебя не обидит.

Глава 2. Любить нельзя ненавидеть

I

Звук хлопнувшей двери доносится словно из другого измерения. Последний час, или два, или три – время потеряло четкие границы – Юлиана провела, сидя на полу, перебирая фотографии и вчитываясь в распечатки статей из Интернета. Их содержание мало чем различалось и сводилось к одному и тому же: два года назад Юлиана попала в автокатастрофу. Кроме нее в машине была ее двухлетняя дочь. К тому времени, когда полиция прибыла на место ДТП, девочка умерла…

– Юля?

Юлиана нервно дергает головой:

– Не называй меня так.

Она смотрит на Илью, который замер на пороге их спальни, будто сквозь пелену тумана. Приходится часто моргать, но предметы все равно расплываются перед глазами. Чувства вдруг обостряются. Юлиана, наконец, замечает, что ее бьет дрожь от холода, ведь она сидит на полу и на ней только бюстгальтер и брюки.

– Прости.

Илья стаскивает с постели велюровое покрывало и подходит к Юлиане так, словно она – дикое животное. Одно неверное движение, и оно набросится на него, выпустив острые когти.

– Что это?

На плечи опускается шершавая ткань. Илья так тщательно расправляет складки, как будто это бальное платье. Затем задерживает на затылке Юлианы тяжелую ладонь.

– Ответишь?

Он лишь тяжело вздыхает:

– То, что ты не должна была найти.

Юлиана вскидывает голову, чувствуя, как холодеют и без того ледяные пальцы. Как неистово бьется сердце, пульсируя в груди.

– Ты издеваешься? – Она цепляется за его руку и встает на негнущиеся ноги. – Что это? Откуда эти фотографии?

Юлиана припечатывает к груди Ильи снимок трех людей, трех незнакомцев, пусть даже когда-то она знала двоих из них.

– Юлиана, прошу тебя, успокойся. – Глаза мужа мечутся, а на лбу выступают бисеринки пота. Его лицо сейчас белее извести, почти серого цвета. – Тебе стоит лечь в постель, а завтра я позвоню Евгению Анатольевичу…

– При чем здесь мой начальник?!

Юлиана отталкивает Илью и сама чуть не валится на пол. Живот скручивает от тупой боли, заставившей ее согнуться пополам. Взгляд вновь упирается в распечатки фотографий с места аварии. От машины живого места не осталось, непонятно даже, что это за модель. Зад полностью разворочен, капот смят.

Юлиана всхлипывает и на секунду закрывает глаза. Нужно взять себя в руки. Этого не было. Она ничего не помнит, а значит, этого не было. Надо дышать, главное, не забывать дышать. Раз, два, три, четыре… На цифре десять боль в животе отпускает, и Юлиана медленно разгибается.

Только теперь до нее доносятся слова Ильи:

– …я боялся тебя потерять. Если бы не он, ты бы свела счеты с жизнью.

– Евгений? – непонимающе переспрашивает она.

– Да. Именно он вывел тебя из депрессии, а потом… Потом произошло странное. Я не знаю, как это объяснить, но Евгений утверждал, что ты сама вытеснила страшное воспоминание из памяти. Причем не только факт аварии, но и… – Его голос срывается.

– Но и что?

Юлиана берет Илью за подбородок и заставляет посмотреть себе в глаза.

– Но и нашу дочь. Зою, – опустошенно добавляет он, словно понимает: после этих слов прошлой жизни уже не вернуть. Ни вымышленной, ни реальной. Ни-ка-кой.

Юлиана отпускает Илью и скидывает покрывало на кровать. На полном автомате переодевается в элегантный домашний костюм черного цвета, и тот холодным шелком льнет к коже.

Она замерзла не только снаружи, но и внутри. И теперь ей уже не хочется ни тепла, ни прикосновений мужа. Внезапно ее пробирает смех, и Юлиана опирается на комод, пытаясь сдержать истерические смешки, но затем сдается, и сдавленное хихиканье превращается в громогласный хохот.

– Юлиана, тебе надо успокоиться. – Голос Ильи кажется раздражающим шумом. – Хочешь, заварю тебе ромашку? Тебе не помешает поспать, а утром, когда придешь в себя, мы…

– Придешь в себя? – перебивает его Юлиана. – Я в себе. Абсолютно. А вот чего ты пытаешься добиться этими жалкими манипуляциями, для меня загадка. Думаешь, я такая дура, что могла забыть собственную дочь? Забыть, как ходила беременная, рожала, воспитывала ее два года, забыла чертову аварию? Илья, я – психотерапевт. Ты пытаешься обвести меня вокруг пальца на моей же территории, – усмехается она. – Не смешно ли?

Каждое ее слово бьет Илью похлеще оплеухи. Даже избей она его по-настоящему, это не возымело бы такого эффекта. Он съеживается на глазах. Становится прозрачным, хрупким. Остаются только огромные глаза с лопнувшими сосудами. А в остальном – жалкая тень от спортивного и крепкого мужа. Эта тень стоит, поджав губы, и трясется. Неизвестно, от страха или от боли. Впрочем, Юлиане все равно.

– Что ты молчишь? Думал провести меня фотошопом? – Юлиана встает на фотографии, и они прилипают к босым ступням. – Где еще доказательства? Видео, свидетельства о рождении и смерти? Господи, да зачем я вообще требую что-то доказывать мне, я ведь еще в своем уме! – Юлиана вцепляется пальцами в волосы.

На смену истерике приходит мигрень. Она расползается от висков к затылку, щемящей болью заглатывая рассудок.

– Документы в коробке, ты еще… – Илья прокашливается, – не до конца просмотрела. Видео нет. Здесь все, что я смог спасти. Остальное, что было на компьютере и смартфонах, ты удалила.

– Спасти? От меня? – Юлиана подходит почти вплотную к Илье. О, этот знакомый океанический аромат, от которого кружится голова. Но сейчас он вызывает тошноту. – Я – всемирное зло, получается?

– Можешь прекратить? Я тоже потерял дочь, но, в отличие от тебя, не свихнулся!

Крик Ильи отрезвляет, и от неожиданности Юлиана чуть не поскальзывается на разбросанных фотографиях. Илья ловит ее и прижимает к груди, где рвется на куски его сердце.

– Ты кричала, что начнешь новую жизнь. С чистого листа. Я едва успел спрятать от тебя часть фотографий, потому что ты уничтожила почти все. А на следующий день проснулась счастливая, будто и не было ничего, – тараторит он, словно она отвела ему ровно минуту на признание. – Это произошло примерно через две недели после… трагедии. Евгений предположил, что ты не выдержала горя. Ведь за неделю до этого мы похоронили твоего отца. И лишиться в одно лето двух любимых людей… Не каждый здоровый человек способен это вынести. К тому же… – Он резко замолкает.

– К тому же что? – хрипит она.

Слова Ильи едва долетают до ее сознания. Юлиана силится вспомнить, но любая попытка сродни заглядыванию в бездонный колодец. Блики солнца на поверхности, а дальше тьма.

Дети? У нее была дочь? Юлиана не любит детей. И не представляет себя матерью. А почему?

– Полиция ехала очень долго. Водитель, который в вас врезался, погиб на месте. Ночью на той дороге безлюдно. Ты была зажата в машине все время, что ждала помощи, – шепчет Илья. – И не могла помочь Зое. После этого у тебя начались приступы клаустрофобии.

– Что? – Юлиана пытается вырваться, но Илья сильнее сжимает ее в объятиях. – Ты прекрасно знаешь, что клаустрофобия у меня из-за матери…

– Ты все выдумала, Юлиана. Ты даже не помнишь, что в пустой комнате была детская, хотя сама заставила меня выбросить всю мебель и переклеить обои. Я не знаю, что произошло. Это необъяснимо. Но лучше жить с тобой, которая ничего не помнит, чем с той, такой ты была раньше, когда сходила с ума от горя и пыталась повеситься.

Юлиана изворачивается и кусает Илью за ладонь, заставляя его вскрикнуть от боли. Она не удерживается на ногах и падает на пол, фотографии разлетаются в разные стороны.

– Иди на хрен! – орет Юлиана, захлебываясь слезами. – Я прекрасно знаю, что такое вымышленные воспоминания. И сама могу внушить тебе все что хочешь. Но со мной провернуть такое не получится!

– Прошу тебя, – Илья зажимает кровоточащую руку.

Юлиана даже не поняла, что прокусила ему кожу, и лишь сейчас чувствует неприятный металлический привкус, но ей кажется, что этого мало, и она готова разорвать мужа на куски.

– Убирайся! – цедит она сквозь зубы.

Почему ей так больно? Словно у нее и правда умерла дочь, а она целых два года преспокойно жила в полном неведении.

– Хорошо, – Илья отступает назад. – Я переночую у матери. Вернусь завтра. Только, пожалуйста, не ходи на работу, я все объясню Евгению. Он предупреждал меня, что такое может случиться.

Он уходит в коридор, дверь гардероба тихо хлопает.

– Ничего бы не случилось, не найди я коробку, – орет ему вслед Юлиана. – Но ты хотел, чтобы я ее нашла! Ты все подстроил! Ненавижу… – от усталости она оседает на пол. – Можешь не возвращаться от своей мамаши. Я вас ненавижу! Обоих! И не смей звонить моему начальнику… – Но последние слова повисают в гудящей тишине пустой квартиры.

Он ушел, она сама его выгнала, и лишь теперь поняла, что у нее осталось еще так много вопросов. Однако абсолютно нет сил, нет желания бежать следом за Ильей и пытаться повернуть их разговор в цивилизованное русло. Да и не способна она сейчас вести себя как адекватный человек. Ее пальцы трясутся и хочется выпить чего-нибудь покрепче, так, чтоб отшибло… память?

Юлиана тихо смеется. Судя по словам Ильи, это уже произошло. Память отшибло так, что она переписала два годы своей жизни. Если бы это и правда можно было сделать! Взять видеозапись всех лет и в специальной программе обрезать, перекроить, удалить лишние кадры, добавить новые. Но, увы, так не бывает. Это невозможно, как и то, о чем говорит Илья.

Но ты ведь уже так поступала, Юлиана?

Вкрадчивый голос совести просыпается на задворках сознания.

Ты же влезала в голову к другим людям. А чем твое сознание отличается от их?

Юлиана потирает переносицу и собирает в кучу разлетевшиеся фотографии. Взгляд замирает на том снимке, где она сидит под деревом с девочкой.

– Зоя, – примеряет короткое имя к маленькой незнакомке, и оно на удивление очень хорошо той подходит. Как Золушке ее туфелька.

Юлиана забрасывает фото в коробку и закрывает ее крышкой. Не сейчас. Пока что она не способна мыслить здраво, а от головной боли хочется лезть на стену.

Юлиана достает из тумбочки начатую пачку обезболивающих таблеток и закидывает пару в рот. Без воды разом проглатывает их и молча забирается в кровать. Холодную кровать, такую чужую и пустую без Ильи.

Зачем Юлиана его прогнала? Сейчас ей как никогда нужен близкий человек.

Но ведь он лжет? Или нет? А если да, то зачем?

Юлиана сжимает в объятиях подушку Ильи, вдыхая родной запах, и засыпает с мокрыми от слез щеками.

II

– Мама, мама…

Тихий шепот проникает в уши.

– Мама, мама…

Юлиана дергает головой, пытаясь прогнать его, но он только усиливается. Надо разлепить глаза, заставить себя вырваться из сна или, скорее, транса, но ей сложно даже пальцем пошевелить.

– Мам, больно! – детский голос усиливается, превращается в крик.

Юлиана оказывается посреди пустынной дороги. Туманные уличные фонари светят через один, слепящий дождь накрапывает, но с каждой минутой усиливается, ухудшая и без того плохую видимость. Юлиана стоит и не может двинуться с места, будто ее ноги приклеены к асфальту. А навстречу ей мчатся яркие пятна светодиодных фар. И рев мотора накрывает с головой, как цунами, затягивая в бездонную пропасть.

– Нет!

Юлиана с криком вырывается из сна, и даже ненавязчивые звуки природы, поставленные в качестве сигнала будильника, вызывают отвращение. Пижама прилипла к мокрому от пота телу. Дрожащими пальцами Юлиана расстегивает пуговицы и подставляет разгоряченную кожу прохладному воздуху. Подсознание превратило вчерашний разговор с Ильей в ночной кошмар, заставив Юлиану долгие часы метаться в постели.

Она пытается выбраться из кровати, но скрученная простыня цепляется за щиколотки. После минутной борьбы все же удается высвободиться и доковылять до ванной комнаты.

Сидя на краю ванны, Юлиана равнодушно смотрит, как набирается вода. Мягкое журчание успокаивает и помогает расслабиться, хотя в голове до сих пор сумятица. Со вчерашнего дня ее отлаженная жизнь перевернулась. Сначала злой шутник представился по телефону мертвым Никольским, затем она вскрыла проклятую коробку, поссорилась с мужем… Юлиана упирается затылком в холодную плитку. Если подумать, все покатилось под откос после той телевизионной передачи.

В обычном ток-шоу, которых пруд пруди, разбирали скандал с одним психотерапевтом. Юлиана смотрела вполглаза. Вроде бы действия врача привели к попыткам суицида у его пациента, но все обошлось. Было ли шоу постановочным, неизвестно, однако его участники вели себя неестественно. А затем, в самом конце, ведущий стал перечислять ужасные трагедии, которые происходили якобы по вине психотерапевтов. И произнес роковые для Юлианы слова: «… почти год назад страшная драма разыгралась в семье Никольских, которые посещали психотерапевтический центр, чтобы спасти свой брак. Жена сошла с ума и зарезала мужа, а сама коротает дни в психбольнице, окончательно потерявшись в своих фантазиях…»

А потом сын Никольских слил журналистам, что именно Юлиана лечила его родителей, и началась осада центра с целью выудить подробности. Неизвестно как, но Евгений сумел приструнить репортеров, и спустя неделю они вроде бы успокоились. Но на их место пришли новые, и теперь кажется, что из этого ада не вырваться.

Хотя жизнь дала трещину еще раньше, когда Илья впервые не пришел ночевать домой. А ведь, если автокатастрофа не вымысел, он два года жил с мыслью, что их дочь погибла…

…Вода льется через край, и пижамные штаны Юлианы намокают.

– Черт! – Она поспешно выключает кран и спускает лишнее.

Сейчас Юлиана примет ванну, и ей станет легче. Конечно, она не смоет грязь с измученной совести, но станет мыслить здраво, а не считать себя безумной, как Вера… Когда Юлиана погружается с головой в теплую воду, в памяти всплывает бледное лицо жены Никольского. Под ее темными прекрасными глазами от недосыпа залегли круги. Черные короткие волосы подстрижены рвано и выглядят неряшливо, как и растянутая вязаная кофта. А еще от Веры всегда пахло мятным кремом для рук. Простушка вроде бы, но было в этом мышином личике без косметики что-то необъяснимое, такое, что взгляд не оторвешь. А ее муж при личной беседе с Юлианой доверительно произнес своим чувственным голосом с французским «р»: «Моя жена порой слишком импульсивна».

Эта импульсивность стоила ему жизни.

* * *

Юлиана закидывает в сумочку мобильный телефон и с опаской поглядывает на коробку. Но нет, сейчас у нее нет сил копаться в прошлом. К тому же большой вопрос – прошлое ли это?

Она надевает пальто, однако перед самым выходом ее останавливает звонок смартфона.

– Алло? – Юлиана даже не пытается скрыть раздражение.

Да, ночью ей не хватало Ильи. Но сейчас разговаривать с ним – все равно что слышать лязг ножа о точильный камень.

– Мы можем поговорить? – Из-за волнения голос Ильи звучит прерывисто.

– Я опаздываю на работу.

– Юлиана, тебе не стоит никуда идти в таком состоянии…

– Ты все-таки позвонил Евгению?

– Нет, но лучше тебе остаться дома. Я могу с ним поговорить, он все поймет.

Это что, отчаяние сквозит в его голосе? Юлиана упрямо поджимает губы:

– Не смей. Я сама с ним поговорю. А с тобой… – она сдерживает очередную грубость, готовую сорваться с языка. – Если хочешь, приезжай вечером. И захвати вина. Бутылки две красного не помешают.

Ответ ее мало интересует. Она и так знает, что он приедет, поэтому сбрасывает вызов и выходит в сырой подъезд. Бетонные ступени отзываются на ее шаги глухим стуком каблуков, который назойливо застревает в ушах. На улице Юлиана невольно замирает при виде снежинок, мечущихся по воздуху под порывами ветра. Снег? В октябре? Еще вчера стояла невообразимая духота.

Холодные капли оседают на губах.

– Снеговик! Снеговик! – звучит в голове звонкий детский голос.

Юлиану передергивает от внезапного отголоска воспоминания. О нет! Она знает, как устроена память. На фальшивое фото с мужем и неизвестной девочкой в горах наложились вкус снега плюс этот умоляющий голос Ильи, и все… Подсознание начинает подготавливать почву для вымышленных воспоминаний. Черта с два она позволит своему разуму себя обмануть!

Приехав в «Санитатем» на такси, она даже не здоровается с Ингой, лишь бросив сухое:

– Для меня привозили ключи от машины?

– Да.

Инга настороженно протягивает Юлиане брелок от «Мини Купера», и та коротко приказывает:

– Отмени все приемы на сегодня.

– Что? Но…

Ее слова уже не достигают сознания Юлианы. Даже если все это всего лишь дурацкий розыгрыш Ильи, она не в состоянии принимать пациентов, когда мысли полностью заняты… Зоей.

Возле кабинета Евгения Анатольевича она останавливается и некоторое время старательно дышит, словно опасаясь, что следующий вдох будет последним. А затем стучится костяшками пальцев.

– Войдите.

Евгений принимал клиентов не так часто, как остальные психотерапевты центра, но все же время от времени проводил сеансы и зарекомендовал себя компетентным профессионалом. Правда, порой Юлиане казалось, что те женщины, которые записывались к нему на прием, вовсе не были его пациентками. Однажды она заметила, как у одной из них мелькнул под плащом черный пеньюар. Хотя, кто знает, может, это такой фетиш.

Но кто станет критиковать работу начальника? Центр принадлежит ему, и правила устанавливает тоже он.

– Надо поговорить, – с порога заявляет Юлиана.

– Удивительно, как это ты дверь с ноги не вышибла, – язвит Евгений и отрывает взгляд от кожаной папки, в которой бухгалтер обычно приносит ему отчеты за предыдущий месяц.

– Не то настроение.

Юлиана закрывает за собой двери и садится в удобное глубокое кресло напротив стола Евгения. Ноги она закидывает на пуфик и на минуту прикрывает глаза, пытаясь расслабиться. Вдох – и выдох в два раза длиннее. Обычно спокойное дыхание помогает ей быстро погрузиться в легкий транс и привести мысли в порядок. Но сегодня она не позавтракала, лишь выпила на голодный желудок чашку горького кофе, нервы натянуты так же, как вчера, и дыхательная практика не помогает.

– Я отменила все сегодняшние приемы, – наконец сообщает она и открывает глаза.

– Причина?

– Вчера Илья заявил, что у нас была дочь, – на одном дыхании выпаливает Юлиана.

Холодное спокойствие на лице Евгения дает трещину. Он поспешно кладет папку на стол, чтобы скрыть нервную дрожь в руках, которая выдает его с головой, и откидывается в кресле, приглаживая пальцами усы. Потом он несколько раз сглатывает, и видно, как дергается его кадык.

– Почему он… вдруг так сказал? – медленно уточняет Евгений.

– Я нашла коробку с фотографиями… Он сказал, что я вытеснила дочь из памяти. Сказал, что ты лечил меня, и… – Юлиана захлебывается словами.

Она мчалась на работу, надеясь, что увидит в глазах Евгения одно лишь недоумение. Что он засмеется, услышав ее абсурдный рассказ. А вместо этого начальник ведет себя так, будто это все правда.

Юлиана сжимает подлокотники кресла, вдруг осознав, что быть пациентом, а не психотерапевтом, не слишком приятно.

– Пожалуйста, скажи, что он лжет, – вдруг просит она, и сама не узнает свой тонкий молящий голос.

– Хочешь, чтобы я обвинил твоего мужа во лжи? – качает головой Евгений. – Разве он не единственный, кому ты можешь доверять, Юлиана? У него нет причин лгать. Илья правда любит тебя, хотя и мог бы спрятать фотографии понадежнее, – раздраженно замечает он.

У Юлианы нет слов. Она смотрит на Евгения, как маленькая девочка на чужого дядю, который вдруг представился ее отцом. Отцом, встречи с которым она вовсе не ждала.

– Но я ничего не помню, – шепчет она.

– Ты уверена? – Евгений облокачивается на стол. – Уверена, что ничего не помнишь? А может быть, не хочешь вспоминать? – Он вздыхает. – Если честно, Юлиана, когда ты стерла из своей памяти настолько значительный кусок жизни, я был в шоке. Даже хотел исследовать этот феномен, но твой муж категорически возражал. Он радовался, что ты вновь стала прежней. Из уважения я не стал настаивать. Все же вы потеряли дочь, но теперь, раз все вскрылось, я…

– Евгений, я прекрасно знаю, что вытесненных воспоминаний не существует! – Юлиана почти рычит. – Ты еще скажи, что я в детстве подверглась инцесту, но подавила в себе знание о таком жутком событии. К сожалению, наша память не способна на такое. Самое ужасное она сохраняет в мелочах!

Она вскакивает с места и мечется по кабинету. Как доказать, как объяснить? Она не сумасшедшая…

– Способна, не способна, – пожимает плечами Евгений. – Эта область еще недостаточно изучена. Каждый день возникают новые прецеденты, которые меняют наши представления.

– Но у меня даже нет отметки в паспорте о детях! – Юлиана взмахивает руками и растерянно замирает на месте. В начале года у нее украли сумку, и ей пришлось восстанавливать документы. Она уже не знала, где искать доказательства.

– Отметку необязательно делают в паспорте. Не веришь мужу и мне, сходи к гинекологу. Думаю, они могут определять такие вещи, – кривит губы Евгений. – Ну, были роды или нет.

Элементарное предложение вселяет в Юлиану надежду, и она даже позволяет себе робкую улыбку:

– А что я скажу врачу? Извините, но у меня проблемы с головой, не могли бы вы проверить, рожала я или нет? – Из груди у нее вырывается истерический смех, который заканчивается тихими всхлипами.

Евгений с тяжелым вздохом тянется к своему смартфону:

– У меня есть знакомая, Инесса. Она гинеколог. Я ей позвоню и расскажу про твою ситуацию, чтобы она не пугалась твоих вопросов.

– Спасибо, – обессиленно произносит Юлиана и снова падает в кресло. – Даже не думала, что получу от тебя помощь. Мне казалось, после того, что между нами было…

– Короткий роман шестилетней давности? Умоляю тебя, Юлиана, – он хмыкает. – Возможно, я поступил с тобой жестоко, но хорошими психотерапевтами не разбрасываются из-за интрижки. Да и ты, признайся, еще надеялась, что наши отношения возродятся.

Юлиана лишь вздыхает. Он не просто поступил жестоко, он даже не дал ей шанса сбежать от него.

– Я уже не берусь утверждать, что помню то время, Женя.

От сокращенного имени он ненадолго застывает, и на его лице проскальзывает тень ностальгии. В нахмуренных бровях, в опущенных уголках губ.

– Я… – Он прочищает горло. – Я созвонюсь с Инессой. А ты сделай одолжение: не приставай с расспросами к коллегам. Тем более что большинство работают здесь недавно. Старожилам я запретил говорить с тобой на эту тему. Еще и повышенный интерес журналистов… Не дай бог, что пронюхают.

Юлиана усмехается и разглядывает красивое лицо Евгения. Когда-то она не могла им налюбоваться.

– Скажи, а если вернуть все вспять, ты бы отпустил меня? – вопрос вырывается так неожиданно, что она сама пугается.

Евгений поднимает на нее взгляд и долго молчит, прежде чем, наконец, ответить:

– Да. Отпустил бы. А еще лучше бы не знать тебя вовсе.

От его странного ответа на душе появляется тяжесть, и Юлиана сглатывает комок обиды, не в силах продолжать разговор.

III

Юлиана натягивает на лицо медицинскую маску и поглядывает на белую дверь с табличкой: «Гинеколог Осипова И. Д.» От нее так и веет ледяной отрешенностью. Знакомый врач Евгения смогла выкроить для Юлианы десять минут во время обеденного перерыва и попросила подъехать в частный медицинский центр «ЛаВита», недалеко от драмтеатра.

Все бы ничего, но Юлиану не покидает чувство, что она ступает на тонкий лед. И воочию видит, как он трескается под ее ногами.

Зачем она сюда пришла? Разве у нее есть сомнения в собственной памяти? Юлиана стискивает зубы. Сложно настаивать на своем, когда все вокруг твердят, что она забыла несколько лет жизни.

Из кабинета выходит стройная женщина в белом халате. Да, стоило учесть, что она – знакомая Евгения, а его знакомые априори не бывают серыми мышками. Черные кудряшки кокетливо обрамляют лицо, и, хотя оно наполовину скрыто маской, раскосые темные глаза с неброским смоки выдают в Инессе восточную кровь.

– Юлиана? – Вопросительный взгляд замирает на ней, и, дождавшись кивка, Инесса продолжает: – Входите.

В небольшом чистом кабинете Юлиана молча раздевается и устраивается в гинекологическом кресле. За все время ни слова не произнесено. Да и зачем? Евгений должен был объяснить Инессе щекотливую ситуацию сам, потому что Юлиана не понимает, как сказать что-то вроде: «Знаете, все пытаются выставить меня умалишенной. Помогите доказать обратное».

– Кроме… – Инесса запинается. – Кроме той проблемы, которую упомянул Евгений, есть жалобы? – Она натягивает белые перчатки, которые плотно облегают тонкие пальцы.

Юлиана закрывает глаза. Не впервые ей сидеть в кресле у гинеколога, но сейчас она словно школьница, которая стесняется признаться в том, что уже давно не девственница.

– Нет, – хрипит она.

– Хорошо.

Юлиана вздрагивает от прикосновений Инессы, но заставляет себя расслабиться. Вдоооххх… Выыыдооох….

– Можете одеваться, – вдруг произносит врач, и на мгновение Юлиана теряется:

– В смысле?

– Я закончила осмотр, – бормочет Инесса и смотрит на Юлиану так, будто хочет провести еще и осмотр души. Но почти сразу отворачивается.

Юлиана быстро слезает и одевается, тщательно расправляет складки трикотажного платья, застегивает обувь… Тишина. Почему Инесса молчит? Сердцебиение неумолимо начинает набирать обороты.

– Вы скажете мне или нет? – грубо интересуется Юлиана, и Инесса наконец поворачивается к ней лицом. Стягивает маску, оголяя полные, чувственные губы.

– Я… не могу поверить, что вы забыли свою беременность, – шепчет она, а лицо бледное, и даже румяна будто исчезли. – Евгений объяснил, что это особая форма амнезии, но рождение малыша! Такой опыт ни одна женщина не должна забывать.

Ноги подкашиваются, и Юлиана оседает на кушетку. Уже не помогает дыхание, наоборот, от него становится лишь хуже. Комната плывет перед глазами, а красивое лицо Инессы смазывается. Не надо было приходить сюда. Не надо было… Ошибка, огромная ошибка…

Резкий запах нашатыря приводит Юлиану в чувство, и она неуверенно приоткрывает глаза. Ее маска свисает с уха, а сама она лежит на кушетке. Над ней склонилась Инесса, и беспокойные морщинки портят ее покатый лоб.

– Вам стало плохо… Ох, говорила я Евгению, что не желаю в этом участвовать, но ему сложно отказать, – раздосадованно произносит она. – Хочу, чтобы вы знали, мне очень жаль.

Последние ее слова звучат не к месту.

– Ничего страшного. – Юлиана медленно садится, сосредоточив взгляд на ватке, пропитанной нашатырем, которую держит Инесса. – Скажите, я правильно поняла: я… У меня был ребенок?

Инесса отворачивается:

– Да, – глухо выдавливает она.

В горле пересыхает. Надо уйти, зачем вываливать на человека свои проблемы. Юлиана спускает ноги на пол, но не может встать. Интересно, парализованные так же себя чувствуют?

– Держите.

Перед носом возникает пластиковый стаканчик с водой.

– Спасибо.

Юлиана сминает маску в кулаке и залпом осушает стакан. Чего бы покрепче… Может, позвонить Илье и попросить вместо вина привезти ядреного коньяка? Но, если напиться в хлам, проблема не уйдет. Станет лишь хуже.

– Я пойду, – произносит Юлиана и уходит, не глядя на Инессу.

Страшно увидеть в ее глазах осуждение или, хуже того, жалость. Перед выходом смятый стаканчик летит в мусорное ведро, и вместе с ним исчезает прежняя размеренная жизнь.

* * *

Снежный октябрь и правда дикость. Но утренний снег, который, похоже, выпал по ошибке, успел растаять, оставив после себя лишь лужи. Юлиана доехала до дома, как черепаха, ей не сигналил разве что велосипедист. И то лишь потому, что у него не было гудка. Но лучше так, чем поцеловаться с первым встречным столбом.

Наконец она паркуется в пустом дворе и опирается на машину, не решаясь подняться на свой этаж. Скользит затуманенным взглядом по темным окнам угловой пятиэтажки. Никак не найти нужный балкон. А зачем идти домой? Кроме вороха воспоминаний в красной коробке, ее ничего не ждет. Подумать только, она забыла собственную дочь. Неужели это правда? До сих пор не верится. Будто некто приписывает ей чужую жизнь.

Юлиана вдыхает влажный осенний воздух и ступает на асфальт, по которому разметались потрепанные листья.

– Юлиана Владимировна? – Тонкий окрик, больше напоминающий писк мыши, раздается со стороны подъезда.

Юлиана щурится, когда из тени козырька выходит девочка-подросток в рваной джинсовой куртке и синих леггинсах. На шее намотан желтый шарф, и на его фоне смешно выделяется красный нос незнакомки.

– Меня зовут Мария, я из газеты «Рассвет Новограда». Можно взять у вас интервью?

– Подождите, минуточку. – Юлиана еще раз окидывает взглядом худощавую фигурку Марии и копну белобрысых волос. – Хотите сказать, вы – журналист?

– Да, мне двадцать пять, – смущенно признается она и тут же улыбается. – Я просто выгляжу на десять лет моложе.

Юлиана настороженно подтягивает к груди ремень сумки:

– Откуда вы знаете, где я живу?

Плохое предчувствие не обмануло. Не стоило ей идти домой.

– Я бы хотела, чтобы вы прокомментировали трагедию, которая произошла с четой Никольских, – нагло игнорирует вопрос Мария.

– Много хотите, – отрезает Юлиана и пытается пройти мимо, но прыткая журналистка заступает дорогу.

– Ну, пожалуйста, всего пару слов! Мне известно, что вы были их лечащим врачом, – и она сует ей в лицо смартфон с включенным диктофоном.

– У вас ошибочные сведения, – едко замечает Юлиана.

А в висках стучит: одна маленькая статья принесла такой вред. Если бы сын Никольских не раскрыл имя Юлианы, сейчас ее бы не осаждали подобные личности. Но он был вправе это сделать, его никто не осудит. А вот ее осудят, и поделом.

– Пустите, – Юлиана обходит Марию, но та скачет рядом и тараторит в смартфон быстрее пулемета:

– Вы были психотерапевтом Алексея и Веры Никольских. Они пытались спасти свой брак. Какие методы лечения вы применяли? Вы знали, что Вера страдала шизофренией? Могло ли ваше лечение обострить симптомы? Что вы почувствовали, когда узнали, что Вера Никольская зарезала мужа, а сама попала в психушку?

– Сгиньте! – рычит Юлиана и выбрасывает руку, стараясь выбить у Марии смартфон. Та уворачивается, но неуклюжая оплеуха прилетает ей в лицо.

Секунду они молча смотрят друг на друга.

О господи, она ударила человека? И это Юлиана, которая всегда гордилась спокойствием и уравновешенностью? Черт возьми, что с ней творится?

– Простите…

В груди становится тесно. Мария озадаченно потирает щеку и выключает мобильный.

– Вы ведь не ответите ни на один вопрос, – то ли утверждая, то ли спрашивая, произносит она. В звонком голосе слышатся нотки раздражения.

– А с чего вы взяли, что я буду разговорчивой?

Усталость подминает под себя остатки злости, и Юлиана разглядывает Марию уже без прежнего гнева.

– Мне так сказали, – она пожимает плечами и вытаскивает из нагрудного кармана разноцветную визитку. – Мало ли, измените свое решение.

– Кто сказал? – Юлиана на автомате сжимает визитку, однако Мария словно не слышит.

Она отворачивается и делает шаг, но Юлиана хватает ее за плечо:

– Кто вам про меня рассказал?

Мария раздраженно сбрасывает руку и бросает на Юлиану колкий взгляд:

– Секретная информация. Позвоните, когда захотите облегчить совесть. – И она быстро шагает прочь, ссутулившись под холодными порывами ветра.

– Черт возьми!

Юлиана забегает внутрь подъезда и прижимается спиной к стене.

– Что за дичь творится?!

Звонок мобильного пугает до чертиков, и от неожиданности Юлиана прикусывает язык и вместо «алло» невнятно мычит в трубку.

– Юлиана? – Евгений произносит ее имя с таким беспокойством, что становится тошно. – Мне звонила Инесса. С тобой все в порядке?

– Да, – коротко отзывается она.

В нерешительности разглядывает визитку Марии – рассказать или нет? – но в итоге молча засовывает ее в сумку.

– Ты уверена? Она сказала, ты потеряла сознание.

– Сейчас я точно не в том состоянии, чтобы это обсуждать.

Подъем по лестнице оказывается невероятно тяжелым. Все проблемы будто навалились на плечи и теперь давят своей тяжестью, вынуждая Юлиану сопротивляться не только гравитации.

– Ты уверена…

– Не будь назойливым психотерапевтом, который начинает беседу с вопроса: «Вы хотите об этом поговорить?» – ехидничает Юлиана.

– Ну, если ты еще способна шутить, значит, все не так плохо. Когда захочешь об этом поговорить, – с нажимом проговаривает Евгений, – ты знаешь, где мой кабинет. И жду тебя завтра на работу.

В мобильном слышатся короткие гудки. Вот так из заботливого друга и бывшего любовника Евгений превратился в начальника-сухаря.

Юлиана фыркает и с облегчением вваливается в квартиру. Скидывает на пол пальто, поверх него летит сумка. Шаг – и один ботильон с глухим ударом падает на паркет. Второй шаг – и его напарник падает рядом. Юлиана проходит в пустую комнату с эркером и оглядывает обои.

– Значит, здесь была детская комната? – хрипло смеется она. – Ну-ну.

Она подходит к стене и хватает за край обоев, где они внахлест заходят друг на друга. С треском отрывает неровный кусок и замирает с ним в руках, не зная, плакать ей или кричать.

Под белыми обоями оказываются розовые пони. Их улыбки точно приснятся Юлиане в ночном кошмаре.

IV

Январь, 2019 год.

Аудиозапись сеанса с Верой Никольской.

– Расскажите, что именно беспокоит вас в отношениях с мужем?

– Он слишком хороший. – Пауза. – Иногда хочется, чтобы он накричал на меня, ведь порой я веду себя ужасно.

– В чем это выражается?

– Мое поведение?

– Да.

– Ну… – долгая пауза. – Могу разбить вазу. Просто потому, что мне так захотелось. Недавно я разбила фарфоровый сервиз, который нам подарили еще на свадьбу. Мне нравится звук бьющегося стекла. В этом звоне очень многое можно расслышать…

– А почему вы его разбили? Вы злились на Алексея, он что-то сделал?

– Нет, нет. Я же говорю… Мне просто захотелось. И ему бы разозлиться, а он обнял меня и стал убаюкивать, как младенца. Это раздражает.

– Вы раньше били посуду?

– Нет.

– А что изменилось? Это стало происходить после какого-то события? Возможно, вы пережили стресс?

– Нет.

Длительная пауза, в течение которой слышится тяжелое дыхание Веры.

– Ничего не изменилось. Раньше я сдерживалась. А теперь перестала.

– А что заставляло вас сдерживаться?

– Хм… Дайте подумать… Ребенок, условности, родители. Не хотелось, чтобы они видели, какая я настоящая. А потом сын вырос. Родителей не стало. Я постарела. Жизнь уходит, и я устала притворяться.

– Вам всего лишь сорок лет. Думаю, рано говорить о старости.

– Это только видимость. На самом деле я – дряхлая старуха. Порой мне кажется, что я безумно устала от жизни. И возможно, с ней стоит расстаться.

– Вас посещают мысли о суициде?

Глубокий вздох:

– Сложно сказать. Но в такие моменты мне хочется бить, крушить, ломать все вокруг.

– И эта разрушительная сила распространяется на ваш брак. Скажите, а раньше вы обращались к помощи квалифицированного специалиста?

– Нет, Юлиана. Вы – первая.

– Понятно. Чего вы хотите от вашего брака? Ваше поведение стало провокационным, вы ждете, когда Алексей не выдержит и даст волю чувствам, накричит, возможно, ударит вас. Словом, перестанет вести себя «хорошо». Предположим, это произошло. Что вы станете делать после этого? Вы успокоитесь, сможете жить дальше?

Невероятно долгая пауза.

– Вряд ли.

– Тогда ваш вариант.

– Ну…

– Смелее.

– Чисто гипотетически?

– Разумеется. Мы не допустим, чтобы это случилось на самом деле.

– Ну, если чисто гипотетически… Тогда у меня появился бы повод его убить.

* * *

Свидетельство о рождении.

Свидетельство о смерти.

Везде одно и то же имя. Евсеева Зоя Ильинична. Ей едва исполнилось два года, когда произошла автокатастрофа.

Юлиана поправляет указательным пальцем одну из фотографий, которые она ровными рядами разложила на столе. Сладкая видимость контроля над происходящим. Но каждый снимок вызывает в ней бурю эмоций. Эту бурю можно усмирить лишь транквилизаторами. И то, если вколоть их прямо в вену. Но никакой горький кофе не способен унять расшатанные нервы.

Юлиана обхватывает кружку руками, на дне которой осталась черная жижа. Пятая по счету за этот вечер, и каждый раз гадание на кофейной гуще заканчивается одинаково. Юлиана предсказывает себе томительное будущее, полное неясности и страхов.

Она окидывает кухню взглядом, но не может сосредоточиться на мелочах. Все как в тумане. Неужели она варила на этой старомодной газовой плите с позолоченными вентилями кашу для ребенка? А здесь, под винтажной картиной с молоденькой вертихвосткой из двадцатых – стоял детский стульчик? Интересно, Илья избавился от всех детских вещей, когда она потеряла память? Оставил лишь эти фотографии да куклу. Видимо, ту самую, которая была с Зоей во время аварии. Но зачем?

Юлиана прижимает мягкую игрушку к лицу и вдыхает. Но ничего не чувствует. Почему она смотрит явно на столь дорогую сердцу вещь и ничего не испытывает? Со вздохом она кладет куклу обратно в коробку.

Да. Илья тщательно замел следы. Даже красная коробка из-под обуви… Юлиана ведь так редко заходила в его темную комнату из-за клаустрофобии. Один шанс на миллион, что она наткнется на коробку. Но в тот день…

– Может, тебе не стоит вспоминать? – Хриплый голос Ильи нарушает уединение Юлианы. Он стоит в дверях, зажав под мышкой бутылку вина. – Многие продали бы душу, лишь бы забыть такое горе. Я, например.

– Для горюющего ты слишком хорошо выглядишь, – то ли с иронией, то ли с недоумением произносит Юлиана.

Илья и правда выглядит первоклассно в сером костюме-тройке, хотя и видно, что тот уже не первой свежести.

– Ты многое не замечала. – Илья достает два бокала и разливает красное вино.

Судя по этикетке – дорогое, но Юлиана так редко пьет спиртное, что различает его лишь по цветам и крепости. Остальное – букеты вкусов, выдержка, названия марок – для нее все равно что для балетмейстера инженерные термины.

– Не чокаясь, – он ставит перед ней полный бокал и залпом опустошает свой.

– Лихо. Это кто из нас страдает из-за того, что он ни черта не помнит?

– К сожалению, не я, – с кривой усмешкой выдавливает Илья.

Он садится напротив, но избегает смотреть на фотографии, а лицо у него такое же бледное, как вчера вечером.

– Евгений звонил. Говорил, ты ходила к гинекологу, и та не оправдала твоих надежд.

– Не хочу об этом думать. Нет ничего хуже, чем когда тебя жалеют чужие люди. Скрывают равнодушие под вымученным состраданием. Хотя она была достаточно искренна… – Юлиана подносит к губам бокал и медленно перекатывает вино по языку. Интересно, какой эффект на нее возымеет спиртное поверх литра крепкого кофе на голодный желудок?

– Хорошо. А о чем ты хочешь поговорить?

– Об аварии, – Юлиана впивается в него взглядом. – Расскажи, как это было? Куда мы ехали? Несмотря на уйму доказательств, я все еще не верю. И не знаю, хочу ли поверить.

– Хорошо, – Илья кивает так серьезно, будто соглашается продать почку. – Закрой глаза и слушай мой голос. Это то, что знаю я. Многое так и осталось неизвестным.

– Ну, что ж… – Юлиана опирается спиной о стену и послушно закрывает глаза. – Добивай меня.

– Был поздний вечер…

Голос Ильи звучит мягко и тихо. С закрытыми глазами он уже не вызывает у нее раздражения и злости. Наоборот. Хочется, чтобы он говорил и говорил, несмотря на то, что с каждым сказанным словом по телу пробегает озноб.

– Мы поругались. Ты все еще не пришла в себя после смерти отца, он ведь так скоропостижно скончался. В тот день мы ссорились с самого утра. Я даже уже не вспомню, из-за чего. Вроде бы сперва я неправильно одел Зою. Потом ты опаздывала на работу… Не знаю. Причин было столько, и они были до такой степени мелкими и несущественными, что противно вспоминать. В общем… Поздним вечером, где-то в одиннадцатом часу, ты собрала Зою и решила отвезти ее к моей маме. Шел дождь….

– К твоей маме? – Юлиана широко раскрывает глаза, вырываясь из гипнотического транса, куда ее ввел монотонным рассказом Илья. – Шутишь? Я уже не помню, когда мы в последний раз с ней общались. Кажется, на нашей свадьбе, – она фыркает.

– Ты утрируешь. – Илья наливает себе еще один бокал. Вина в бутылке остается совсем немного, а Юлиана сделала всего один глоток. – Вы общались, особенно пока Зоя была жива. Но да, ты права. Ваше общение сводилось к скупому обмену любезностями. Но кроме нее в тот вечер тебе не с кем было оставить дочь.

– А почему я вдруг на ночь глядя решила отвезти… Зою?

Илья отводит глаза и потирает дрожащими пальцами переносицу:

– К концу дня мы разругались так, что Зоя долго плакала и никак не могла успокоиться. – Он нервно выдыхает. – И я сказал… сказал…

– Ну же, не томи! – вырывается у Юлианы.

Илья переводит на нее затравленный взгляд:

– Что мне осточертела жизнь с истеричкой, и я лучше найду нормальную женщину, которая будет сидеть дома с ребенком.

От шока Юлиана некоторое время молчит, потом замечает:

– Грубо. Черт, допустим. И на чьей машине мы разбились? На фото явно не мой «купер».

– Это была моя машина, потому что твоя стояла в ремонте.

– Хм, – Юлиана вглядывается в фотографию с места аварии.

Она ремонтировала «купер»? Боже, неужели ее память стерла все подчистую? Мурашки жути проскальзывают по запястьям и вверх, добираются до шеи и окольцовывают ее холодным прикосновением.

– Но твоя мать живет за городом. Почему я не оставила дочь с тобой? И не уехала сама?

Илья тяжело вздыхает и прячет лицо в ладонях. Невооруженным глазом видно, что он не хочет погружаться в прошлое и буквально заставляет себя нырять туда, каждый раз делая вдох все глубже и глубже.

– Потому что ты на меня обиделась.

– И только?

– Чтоб тебя, Юлиана, – Илья бьет кулаком по столу, едва не опрокидывая бокал с вином, – я не знаю, что творилось в тот вечер у тебя в голове! До сих пор казню себя за то, что позволил увезти Зою. – Он порывисто встает со стула и мечется по кухне, не в силах успокоиться.

– Эй, тише, тише.

Юлиана подходит к нему и заключает в объятья. Он прижимается к ней, спрятав лицо у нее на плече. Такой высокий, взрослый мужчина, он вдруг превратился в малыша. Юлиана целует его в шею и вдыхает любимый океанический запах.

– Думаю, на сегодня хватит, – шепчет она, а перед глазами проносится сумасшедший день.

Евгений, гинеколог, журналистка….

– Я могу остаться, или снова прогонишь?

– Оставайся, – Юлиана слабо улыбается, но, когда Илья пытается ее поцеловать, отворачивается. – Это ведь и твоя квартира.

Она отходит от мужа и задумчиво смотрит на его сильные руки. Спрятаться бы в них от всего мира. Но недоверие вкупе с растерянностью воздвигает между ними стену.

– Я в душ, – шепчет Юлиана. – Завтра на работу.

– Так что ты решила? – бросает ей вдогонку Илья. – Будешь и дальше ворошить прошлое?

Она замирает в дверном проеме, потом на мгновение оборачивается:

– А у меня есть выбор? Я забыла значительную часть жизни, и уже не смогу дальше жить, зная, что мое нынешнее «я» насквозь фальшиво.

И впервые Юлиана допускает мысль, что она и правда вытеснила ужасное воспоминание, лишь бы не испытывать боль.

Но ведь это невозможно?

Тогда почему все вокруг твердят об обратном?

* * *

Илья допивает вино, в том числе почти нетронутый бокал Юлианы, и, не глядя, закидывает фотографии в коробку.

Дерьмо, полнейшее дерьмо.

Лишь эта мысль вертится в голове. А вот Юлиана такая спокойная, словно это он забыл свою жизнь и пришел к ней на сеанс терапии.

Надо выспаться. Теперь все позади. Самое страшное свершилось.

Илья останавливается возле закрытой двери в пустую комнату, и любопытство толкает внутрь…. Включает свет и застывает на месте. Спокойствие Юлианы вдруг становится ясным. Белые обои, наклеенные поверх детских, порваны в клочья. Кривыми зубьями свисают на пол, почему-то напоминая злобную усмешку, которая пробирает до дрожи.

По комнате прошелся смерч боли и отчаяния. И этот смерч таился в его «спокойной» жене.

V

Однажды у моря…

Комната Олега разительно отличается от спальни Ангелины. На окне зеленые занавески, застиранные, но по-домашнему уютные. Леопардовое покрывало он поспешно набрасывает на кровать. На стенах постеры с музыкальными группами, которых Лина в жизни не слышала и не видела. А письменный стол завален учебниками и тетрадками. Одна из них, видимо, по русскому языку, лежит раскрытая на середине, а в ней – написанное корявым почерком сочинение на тему первой любви.

– Хочешь, я с тобой позанимаюсь? – предлагает Ангелина, заметив в первом же предложении три ошибки.

– Что, все так плохо? – Олег ерошит волосы на затылке, пытаясь прикрыть смущение ироничной улыбкой. – Видимо, у меня не такие дотошные учителя, как у тебя.

– Я на домашнем обучении. Меня учит мама.

Ангелина растерянно оглядывается, но единственный стул завален одеждой Олега: джинсы, футболки, носки… Поэтому она осторожно садится на край кровати.

– Это круто, – с натянутым весельем произносит Олег. – Я сейчас, сбегаю за какао.

Его нет больше пяти минут, за это время Ангелина успевает прийти в себя. И когда комнату наполняет сладкий аромат шоколада и сливок, она даже улыбается. Словно и не было обидного разговора с матерью.

– Значит, в этом кафе ты – шеф-повар?

– О да, мадемуазель, – Олег галантно кланяется. – Прошу вас отведать вкуснейший напиток богов.

Ангелина смеется и делает пару глотков. Горячее какао волной прокатывается по горлу, но взбитые сливки, которыми украшен верх, приглушают огонь.

– И правда, очень вкусно! А твои родители не против того, что я пришла к вам в гости? – с запозданием напоминает о себе воспитание.

Олег со смехом смотрит в окно, где хлещет непроглядный ливень:

– Учитывая погоду, вряд ли. К тому же отец умер, когда мне было пять. А мама… – его голос обрывается. – Она сейчас очень больна, и поэтому, можно сказать, я в доме за старшего. Раньше такое какао делала она…

Он задумчиво разглядывает почти пустую кружку. В уголке его губ остается белая полоска взбитых сливок, и Ангелина порывисто вытирает ее большим пальцем.

– Прости. – Ангелинины щеки вспыхивают под удивленным взглядом Олега.

Господи, что она сделала?! Прикоснулась к чужому человеку… так… так не по-христиански. А все потому, что хоть они и знакомы всего ничего, но ей кажется, что никого ближе у нее нет.

– Мне жаль твою маму. Надеюсь, она поправится.

– Ну, – он опускает голову, – говорят, рак груди можно побороть. Но для этого надо много денег, много лекарств.

– Поэтому ты работаешь официантом после колледжа?

– И грузчиком по выходным, – смеется Олег. – Из-за этого у меня мало свободного времени, которое я бы хотел провести с тобой.

– О-о-о, – Ангелина ставит кружку на край стола и нервно переплетает пальцы.

Она чувствует кожей, как Олег придвигается ближе и ближе, и слышит его низкий голос:

– Кажется, я в тебя влюбился.

– Что?! – Она вздрагивает, но видит на его лице лишь задорную улыбку.

Он быстро становится серьезным:

– Расскажи, что у тебя случилось?

– Ты уверен, что хочешь знать?

Олег кивает.

Ангелина переводит дыхание, словно решает для себя раз и навсегда, чего хочет в этой жизни.

– Тогда перед тем, как я расскажу, я хочу, чтобы ты кое-что сделал. Потому что потом ты, возможно, не захочешь меня больше знать.

– Да ну… И что же?

– Поцелуй меня.

Олег озадаченно смотрит на Ангелину, а затем его губы расползаются в улыбке.

* * *

– Завтра на тебя не рассчитывать?

Олег загружает последнюю коробку с товаром в «газель» и потирает ноющую поясницу. Завтра воскресенье, и он договорился провести весь день с Ангелиной.

– Не-а, – он улыбается Володе – высокому бородатому мужику, чей насупленный взгляд пугает многих. Но не Олега. – Хочу сводить девушку в кино. Она ни разу не была.

– Ни хрена себе! – больше для виду удивляется Володя и передает папку с документами водителю. – Отчаливай!

«Газель» заводится и с натужным рычанием выезжает с заднего двора оптовой базы, на которой Олег подрабатывает грузчиком.

– Ты впервые пропускаешь работу.

– Решил, что я заслужил выходной. Да и мама ругается, что сутками учусь и работаю. – Олег тщательно моет руки в покосившемся умывальнике.

– А денег все равно не хватает, – со вздохом бормочет Володя, видимо, размышляя о своих проблемах, но его слова режут Олега без ножа, и решение пропустить работу уже не кажется столь разумным.

В угрюмом настроении Олег покидает склад, но проходит лишь с десяток метров, как ему преграждает дорогу женщина, не узнать которую невозможно.

– Здравствуйте, – Олег хмурится и пробегает взглядом по длинному платью Кристины Альбертовны.

Позади нее вдоль дороги высятся голые деревья, сбросившие осенью листья. И кажется, будто лысые ветви растут прямо из ее спины.

– Здравствуй, мальчик. Вижу, ты узнал меня. – Она улыбается, а вот глаза неприятно колючие. В них глядеть – все равно что ежа гладить.

– Вас сложно не узнать.

Темные с проседью волосы Кристины Альбертовны забраны в прилизанный пучок, и кажется, что она сошла со страниц альбома Ангелины, в котором та зарисовывает яркие события.

Лина все рассказала Олегу о своем детстве. Про постоянные молитвы, посты, про наказания в виде побоев или стояния в углу на гречке голыми коленями. Как ни странно, Ангелину спасла ее болезнь. Когда мать поняла, что дочь унаследовала заболевание, то утратила к ней всякий интерес. Так, словно бы Лины и не существовало.

– Я хочу с тобой поговорить. Предложить сделку. – Сумасбродный ветер швыряет подол платья из стороны в сторону, оголяя стоптанные черные туфли.

– Не думаю, что захочу о чем-либо с вами договариваться.

Олег делает шаг назад, но Кристина Альбертовна невозмутимо раскрывает сумку и, убедившись, что на пустынной улице они одни, достает пачку денег. Какую Олег сроду не видел.

– У каждого есть цена. У тебя – здоровье матери…

* * *

Она позволила себе быть счастливой. На короткие два месяца. Они казались вечностью. Но даже вечность рано или поздно заканчивается.

Ангелина засовывает ледяные пальцы в карман черного пальто и нащупывает тест-полоску. Если бы не фильмы, которые девушка посмотрела в кино вместе с Олегом, она даже не знала бы, что делать в таких случаях. Ангелина будет рада забыть поход в аптеку, где она, обливаясь потом, купила тест на беременность. И заплатила деньгами, которые украла у матери.

– Ангелина?

Окно на втором этаже раскрывается, из него выглядывает Олег. Господи, она дошла до его пятиэтажки и даже не помнит, как переходила дорогу, останавливалась ли на красный свет?

– Случайно увидел тебя. Заходи, сейчас открою, – и он снова прячется в квартире.

Ангелина выдыхает и ступает в промозглое нутро подъезда. Еще недавно она взбегала по этим ступеням, смеясь над шутками Олега. И когда ложилась к нему в постель, думала лишь о том, чтобы успеть взять от жизни все, что сможет.

А сейчас ее трясет то ли от холода, то ли от ужаса перед тем, что она наделала. И негнущиеся пальцы ложатся на живот.

– Не ожидал, что ты сегодня придешь. Я только недавно со смены…

Лина проходит в узкий, но зато теплый коридор. Олег поспешно снимает с нее пальто и вешает в шкаф. В квартире чисто: настолько, насколько может прибрать семнадцатилетний парень.

Они проходят мимо закрытой комнаты – там спальня матери Олега, которую Ангелина в глаза не видела.

– Чай?

– Мне надо с тобой серьезно поговорить.

Олег чешет затылок и внимательно вглядывается в ее лицо. Странно, но в его глазах Ангелина замечает вину. Вот она – прячется в зрачках.

– Тогда проходи.

Ангелина садится на его кровать, потому что стул, как обычно, завален одеждой. Но на этот раз вместо того, чтобы сесть рядом, Олег перекладывает штаны с майкой на стол и садится напротив Лины.

– Я беременна.

Ну вот и все. Случилось то, чего она боялась больше всего на свете.

– Я… я предохранялся, – мямлит Олег.

– Разве? – Ангелина облизывает пересохшие губы и впервые в жизни жалеет о своей наивности. А еще жалеет, что у нее нет опытной подруги, которая рассказала бы, как надо предохраняться.

– Ты мне не веришь?

А ведь он знал, что рано или поздно она придет к нему с этой проблемой. Ангелина догадывается об этом, потому что он не смотрит ей в глаза.

– Я беременна, – вместо ответа повторяет Ангелина, словно надеется добиться от него иной реакции.

– Прости, – Олег валится перед ней на колени и зарывается лицом в ее юбку. – Я знаю, что ты не хочешь детей. Может быть, аборт? – последнее слово Олег шепчет, но для Ангелины оно гремит подобно выстрелу.

Она скидывает его руки с колен и встает, а ноги ватные, будто приделанные к ней от другого туловища.

– Да, я не хотела детей, и ты знаешь почему. – Ее голос дрожит. – Но теперь уже поздно. Я не смогу убить дитя в утробе и лишить его шанса на… жизнь. Ведь, возможно, ему повезет больше, чем мне.

Ангелина подбегает к двери, но Олег перехватывает ее за руку.

– Прости! Я не хотел тебя обидеть… Я знаю, что ты не способна на такое.

– Ты допустил мысль!

Олег выглядит так, будто его избивают палками, и каждый удар болезненней предыдущего.

– Просто я надеялся, что… – Он не договаривает. – Пойми, я не потяну. Все деньги уходят на лечение матери, я ведь еще и несовершеннолетний. Мне нужно учиться…

Тошнота подкатывает к горлу, еще чуть-чуть – и Ангелине станет плохо. Она вырывает руку и утирает бегущие слезы.

– Вот и сказке конец, а кто слушал… – усмехается она, представляя, как будет рада мама. – Прощай, Олег. Мы больше не увидимся.

Она уходит, зная, что сдержит обещание, хотя образ Олега навсегда высечен в ее сердце. Она его не забудет. До самой смерти…

Глава 3. Молчать нельзя говорить

I

Она чувствует себя случайной любовницей на одну ночь. Уходит ранним утром из своей же квартиры. Ради чего? Чтобы избежать неприятного разговора с мужем?

Юлиана бросает на спящего Илью усталый взгляд. Еще только семь. Скоро зазвонит будильник, Илья проснется и не увидит ее рядом. Он не узнает, что она спала от силы часа три, а с пяти утра не смогла сомкнуть глаз. Потому что стоило погрузиться в вязкую дремоту, как перед внутренним взором начинали мелькать несуразные сцены. Бессонные ночи с младенцем на руках; детская комната, заваленная игрушками; плюшевые комбинезончики…

Неясно одно: эти образы порождены памятью или воображением?

На цыпочках Юлиана пробирается в коридор, застегивает осенние сапоги на тонких щиколотках и, стянув с вешалки пальто, выходит из квартиры. Только в подъезде она позволяет себе глубокий вздох, не боясь разбудить мужа. Сегодня у нее будет обычный день из обычной жизни. Проведет сеансы с клиентами, затем договорится о встрече с Лизой.

Лиза… Как жаль, что они знакомы меньше года. Будь их дружбе много лет, Лиза могла бы… Юлиана сама себя обрывает. Могла бы что? Подтвердить то, о чем ей уже сказали три человека? Сколько еще доказательств нужно? Она сердито продевает руки в рукава пальто. Пора признаться себе: она ищет не доказательств того, что у нее была дочь. Она хочет найти хоть одну тонкую соломинку, за которую можно ухватиться и не утонуть в собственном безумии.

На улице ветрено и зябко, но Юлиана трогает автомобиль с места, даже не дав двигателю прогреться. И ловит себя на том, что у нее начинается паранойя. Ей все время кажется, что сейчас из-за угла выпрыгнет журналистка или покойный Никольский.

Она включает ближний свет и вливается в интенсивный дорожный поток. Едва начинает светать, к тому же моросящий дождь убивает и без того плохую видимость. Интересно, в ту ночь, когда случилась авария, она видела машину, которая неслась навстречу, или заметила ту перед самым столкновением?

– Черт! – цедит Юлиана и делает музыку громче. Ведь обещала же себе.

Обычный день, сегодня обычный день.

Она тормозит на перекрестке. Дождь усиливается, и дворники мельтешат перед глазами, размазывая красный свет светофора. Юлиана моргает, но зрение теряет резкость. Сказывается бессонная ночь, натянутые нервы. Она крепче вцепляется в руль. Красный сменяется желтым, а после и зеленым, но правая нога отказывается слушаться. На Юлиану наваливается слабость и удушье. Дрожащими пальцами она нащупывает кнопку и открывает окно. Холодный воздух врывается в салон вместе с городским шумом. Позади нее гневно сигналят, в итоге объезжают, но Юлиане все равно. Она просто сидит, уткнувшись лбом в руль, и глубоко дышит.

Паническая атака, а это именно она, окончательно выбивает ее из колеи. Страх сойти с ума вдруг становится близким, осязаемым, и тело начинает реагировать. Если так пойдет дальше, она не сможет водить машину.

– Юлиана Владимировна! – приглушенный крик доносится в открытое окно, чудом перебивая звук машин и шум дождя.

Юлиана приподнимает голову и поворачивается на голос. Рядом с ней стоит старый «Форд Фокус», а за рулем… От удивления она вскидывает брови.

– Валентин?

– Вам плохо? Сможете съехать на стоянку? – он кивает на ближайшую парковку перед продуктовым магазином и небольшой кафешкой.

Нужно лишь перестроиться вправо. Включить поворотник и повернуть руль… Словно в тумане, Юлиана кивает и спустя минут пять кое-как паркуется на свободном месте. Дышать уже легче, но слабость не отступает. Голову продолжает вести, будто ее залили бетоном.

Дверь раскрывается, и Валентин присаживается перед ней на корточки, не обращая внимания на дождь. Капли стекают по черным волосам, цепляются за кудри. Падают на кожаную куртку. На остром лице знакомое выражение темных глаз, вызывающее чувство, будто их взгляд проникает ей в самую душу.

– Не ожидал встретить вас в таком месте.

Он заправляет ее волосы за уши. Несмотря на тоскливо-мрачную погоду и сизую хмарь вокруг, его чуть шершавые пальцы теплые.

– Никуда не уходите, – вдруг бросает он и исчезает из поля зрения.

Уходить? Юлиана находит в себе силы усмехнуться. Уйти? Куда?

– У них нет кофе навынос. Сможете зайти внутрь? – Валентин возникает рядом так же резко, как и исчез до этого.

Юлиана настороженно опирается на протянутую руку и выбирается из машины под моросящий дождь. Он мгновенно приносит облегчение. Легкие раскрываются и наполняются кислородом. Капли холодной воды скатываются по лицу, и Юлиана с благодарностью ловит их ртом. Вместе с ними в тело возвращаются силы.

Она открывает глаза и с удивлением обнаруживает Валентина совсем близко, буквально в паре сантиметров от себя. Его глаза абсолютно непроницаемы, и в их темных зеркалах она видит лишь свое маленькое отражение. Ни малейшего намека на то, о чем он сейчас думает.

– Да, пойдемте, – выдыхает Юлиана.

В маленьком кафе на пять столиков, мимо которого она ездила каждый день и не замечала, безлюдно. Угрюмая официантка с большой родинкой на щеке приносит ламинированные меню завтраков и тихо бубнит, что они только-только открылись.

– Неожиданная встреча. – Юлиана потирает глянцевую столешницу и смущенно сосредотачивает взгляд на маникюре – нежный персиковый цвет переливается на ногтях.

– Вообще-то я ехал в универ. – Валентин кивает официантке: – Два крепких кофе и омлет с беконом, пожалуйста, – и вновь смотрит на Юлиану. – Надеюсь, вы не против завтрака? Выглядите так, словно сбежали из концлагеря.

– Я забыла накраситься? – шутливо ужасается она.

Валентин лишь улыбается, и у Юлианы возникает ощущение, что он позволяет себе эту улыбку, только чтобы приободрить собеседницу. Она замечает на столе трещинку и задумчиво царапает ее ногтем.

– Вы живете в этом районе?

– Да, на Ноябрьском проспекте. Сегодня из-за погоды не удалось выгулять байк, – он хмыкает. – И тут посреди дороги стоит знакомый «Мини Купер», и даже аварийка не мигает.

– У меня случилась паническая атака, – тихо признается Юлиана. – Такого раньше не было, и я растерялась. Не знала, как прийти в себя…

Официантка приносит кофе на подносе и аккуратно переставляет чашки на стол, но у нее не получается скрыть дрожь в руках. Горячий напиток расплескивается, и капля падает на руку Валентина.

– Простите, – испуганно выдыхает официантка, но Валентин никак не реагирует. Молча забирает кофе и жестом отсылает нерадивую девушку прочь.

– Не обожглись? – беспокоится Юлиана.

– Нет. Значит, у вас была паническая атака. Я предполагал что-то подобное. Видел в одном сериале, – добавляет он, заметив вопрос в глазах Юлианы.

– О, понимаю, – она отпивает кофе, а затем в три глотка допивает горькую жидкость.

Бодрость разливается по венам, и становится легче думать, легче говорить. Легче жить…

– Мое состояние ведь не повлияет на наши сеансы? Такое со мной впервые. И, надеюсь, больше не повторится.

– Нет, – Валентин умолкает, когда официантка приносит заказ.

От запаха бекона у Юлианы скручивает желудок. Ну да. Не есть со вчерашнего обеда, не спать ночь. Неудивительно, что организм дал сбой.

– Мне неудобно, что я ем, а вы нет.

– Я позавтракал дома, пока Алла спала. Кажется, сегодня она снова забила на пары. – В его голосе сквозит раздражение, и он сердито стискивает пальцами полупустую чашку с кофе.

– Ваши отношения все так же натянуты? – Юлиана прокручивает в голове воспоминание: Алла тянется к Валентину, а он проходит мимо.

– У нас с вами завтра сеанс. Там и поговорим. Не хочу обсуждать личное вне приемов, – криво улыбается он. – А как ваша машина? Смотрю, проблем с колесами больше нет.

– Да, все замечательно, – Юлиана закидывает в рот пару кусочков омлета, чтобы скрыть смущение. – Кстати, я ведь должна вам деньги за шиномонтаж. В прошлый раз поездка на байке выветрила у меня все мысли из головы.

Валентин только хмыкает:

– Я справился своими силами, так что ничего вы мне не должны.

Он продолжает внимательно изучать Юлиану так, словно та принадлежит ему. Она не уточняет, как это – своими силами? Его отказ от денег приводит в еще большее смущение.

Неожиданная мысль заставляет Юлиану дернуться:

– Подождите, вы сказали, что живете на Ноябрьском проспекте? А какой дом?

– Пять «А», корпус три.

– Так это напротив моего дома, – Юлиана улыбается. – Значит, мы соседи.

Губы Валентина растягиваются в ответной улыбке:

– Похоже на то. Не расскажете, что у вас случилось? Позавчера вы выглядели намного бодрее.

От его прямого взгляда кусок встает поперек горла. Юлиана прокашливается и смотрит на часы. Восемь утра.

– Боюсь, мне надо спешить. Да и у вас занятия. Девушка, принесите счет, пожалуйста. Я буду платить картой.

– Я оплачу. К тому же вы толком ничего не съели. – Валентин встает из-за стола вместе с Юлианой.

– Нет, – твердо заявляет та. – Я и так уже многим вам обязана.

Юлиана прикладывает смартфон к терминалу, который приносит официантка, и тот радушно пищит.

– Вы уверены, что нормально доедете до работы? Может быть, вас подвезти, а потом заберете отсюда машину? – Валентин как бы невзначай касается ее плеча, а затем открывает двери.

– Справлюсь. Кофе вернул мне силы. Да и бекона, признаюсь, не ела сто лет. Спасибо вам, Валентин. Это прямо судьба, что мне встретились именно вы.

– Ну, раз мы выяснили, что живем по соседству, подозреваю, теперь наши встречи станут чаще. – От его слов, сказанных тихим голосом с хрипотцой, по телу Юлианы бегут теплые мурашки.

Приятно разговаривать с человеком, который не смотрит на тебя так жалостливо, что начинает тошнить. За последние сутки она и забыла, каково это – не видеть в глазах затаенное осуждение.

– Тогда жду вас на сеансе, – Юлиана протягивает Валентину руку, и он пожимает ее, слегка задержав в своей ладони. От его прикосновения бросает в жар, и Юлиана поспешно отступает, чтобы увеличить расстояние между ними.

– До встречи, – кивает Валентин, и Юлиана быстро прячется в «купере», по крыше которого стучит дождь.

Ах, Юлиана, Юлиана! Что ты творишь? Вспомнила шальную юность? Он моложе тебя на десять лет!

Но она не отводит взгляда от худощавой фигуры Валентина, пока тот садится в свою машину. За все время он даже мимолетно не смотрит на нее, и Юлиана поджимает губы, когда его старый «форд» уезжает с парковки.

– Дура! – Она бьет по рулю ладонью и заглядывает в зеркало заднего вида. Ее отражение в целом выглядит неплохо для тридцатилетней женщины.

В сумке вибрирует мобильный, и она неохотно вспоминает о реальной жизни. Три пропущенных от Ильи. Да, она все еще замужем. И все так же ни черта не помнит из прошлого.

– Привет, ты звонил? – устало интересуется она, зажимая смартфон плечом.

– Привет-привет. Конечно. Ты ведь исчезла! Черт возьми, Юлиана, почему ты избегаешь меня? Я ведь тебе не враг.

– Знаю, прости, – она медленно сдает назад. – Я сама сейчас не понимаю, чего хочу. Пыталась сегодня обмануть себя и провести день как обычно, но все полетело в тартарары еще до того, как я приехала на работу. Так что… – Она ненадолго умолкает, выезжая на дорогу. – Послушай, раз у нас была дочь…. Не мог бы ты сводить меня на ее могилу?

В телефоне повисает угрюмая тишина, и Юлиана сама поражается, каким равнодушным тоном она задала вопрос.

– Да, – хрипит Илья. – Конечно, я тебя отведу.

После его слов Юлиана почти физически ощущает, как отдаляется муж. Будто от нее только что оторвали половину, которую уже никогда не вернуть.

II

1996 год. Новоград.

– Прекрати строить из себя психопатку!

Гневный окрик отца режет уши. Непривычно слышать столько злости в обычно мягком голосе. Юлиана прижимается ухом к двери, страшась приоткрыть дверь, ведь родители думают, что она спит. И в то же время хочется разобрать каждое слово.

– Никто и не строит, – холодно отвечает мама. – Это все в воспитательных целях. Ты же не хочешь, чтобы твоя дочь выросла раздолбайкой.

– Ты называешь это воспитанием? Закрывать маленькую девочку в темном чулане? Не знаю, каким образом психиатр признал тебя вменяемой, но меня это уже достало. Я не позволю издеваться над Юлианой.

– Ты преувеличиваешь. Никто не издевается. Юля прекрасно понимает, что это – наказание за провинность.

Даже сейчас, когда они говорят на повышенных тонах, мама не кричит. Юлиана ни разу не слышала, чтобы она кричала. Но она говорит так тихо и отчетливо, что становится жутко.

– Я подаю на развод, – устало бросает папа.

Юлиана зажимает рот ладонью. Родители разводятся? Юлиана до конца не понимает, что это означает, но в школе у одноклассницы Дианки папа с мамой развелись, и теперь Диане приходится по выходным жить у отца. Она часто говорит, что ее поделили, как торт, на две неравные половинки. Неужели с Юлианой случится то же самое?.. На глаза наворачиваются слезы. Она хватается за ручку двери, но не осмеливается на нее нажать. Родители поделят ее, и в этом виновата только она.

– Ты не отберешь у меня Юлю.

– А, то есть теперь ты вспомнила про материнские чувства? – ерничает отец. – Нет, дорогая, Юлиана будет жить со мной. Максимум, что я тебе позволю, это видеться с ней в моем присутствии.

– Закон на стороне матери! Ты не посмеешь…

– Я юрист, я прекрасно знаю закон. И если ты добровольно не подпишешь отказ, то, поверь, на этот раз я найду такого психиатра, который докажет твою невменяемость и неспособность воспитывать дочь. И ты не только лишишься возможности встречаться с Юлианой, но и загремишь в психушку.

– Но… – в голосе матери слышится явное сомнение. – А как же содержание? Я ведь не работаю.

Отец тихо смеется, но не как обычно, по-доброму. Сейчас он смеется горько, с надрывом. Юлиана смеялась так же, когда пыталась скрыть от него, что мама в очередной раз закрывала ее в чулане. Она не хотела, чтобы родители ссорились. И сегодня тоже стоило промолчать. Но Юлиана не смогла обмануть папу.

– Какой тонкий намек. Когда-то я любил в тебе эту прямоту. Прекрасно! – Он громко хлопает в ладоши. – Если не станешь чинить препятствия при разводе и оформлении прав на ребенка, будешь получать ежемесячные выплаты. На твои расходы хватит. Можем даже составить договор, чтобы ты не переживала.

– Другой разговор.

– И каково тебе продавать свою дочь?

– О, как грубо. Я ее не продаю, но ты прав. С тобой ей будет намного лучше. Из меня вышла не очень хорошая мать.

Юлиана сжимается в комок, уткнувшись носом в щель под дверью, откуда льется тусклый свет. Она виновата, что родители разводятся. Дети всегда виноваты. Зачем взрослые их заводят? Если бы не она, у папы с мамой не было бы причин ссориться. Если бы не она…

* * *

Солнце медленно опускается за горизонт и забирает с собой не только дневной свет, но и надежду на то, что жизнь вернется в прежнее русло. Мантра «Сегодня обычный день» не помогла. В обычный день Юлиана не стояла бы перед домом свекрови, нервно перетаптываясь с ноги на ногу.

«Я думаю, нам надо поговорить, дорогая».

Час назад Лидия Александровна начала разговор по телефону с этих слов, опустив приветствие. Ласковое «дорогая» вызвало у Юлианы приступ зубной боли, хотя месяц назад она была у стоматолога, который сказал, что с ней все в порядке.

И вот сейчас, стоя на гравийной парковке перед миниатюрным одноэтажным домом, Юлиана отчаянно пытается успокоить участившееся сердцебиение. Поговорить? С Лидией Александровной? Они прекрасно ладили, когда не виделись друг с другом. А то, что мать Ильи жила за городом, лишь усиливало их взаимопонимание. Что ж, видимо, их встреча была лишь вопросом времени.

Юлиана подходит к простой двери белого цвета, по пути заглянув в арочное окно, которое занимает почти весь главный фасад дома. Но оно занавешено плотным кружевным тюлем, и даже теплый свет, льющийся на ухоженный газон, не дает ни намека на то, что происходит внутри.

Входная дверь раскрывается прежде, чем Юлиана успевает нажать на звонок.

– Ты так задержалась, дорогая. Заходи уже, а то ночь скоро, – и Лидия Александровна улыбается красными губами, зажав в зубах мундштук с сигаретой.

Ее суховатую фигуру скрывает просторный пеньюар с белыми кружевами, а золотистые локоны завиты на бигуди и спрятаны под сеточкой. Когда Юлиана только познакомилась с Лидией Александровной, то сразу подумала, что она сбежала из голливудского фильма пятидесятых годов. Все еще феноменально грациозная, она могла очаровать кого угодно. Только не Юлиану и не ее отца.

«Высушенное яблоко» – так величал папа Лидию Александровну. А уж он разбирался в людях, проработав юристом всю жизнь.

– Я и забыла, как у вас уютно, – Юлиана натянуто улыбается и проходит в прихожую, где ее окутывают запахи сигаретного дыма и корицы.

– Ну, разумеется, у меня уютно, дорогая. Мы должны уметь скрашивать свою жизнь. Я всегда говорю Илье, что вам не хватает в интерьере домашних ноток. Все так официозно! Кроме кухни. Да, ретро-кухня – моя любовь. – Она проплывает в гостиную, откуда доносится треск патефона. Небольшая пауза, и дом заливает бархатный женский голос.

Лидия Александровна вообще любит все, что связано с ретро. Недаром Илья шутит, что она родом из водевиля.

Юлиана сует ноги в пушистые белые тапочки и осторожно заходит в гостиную. Пытаться расслабиться бессмысленно. Тело напряжено так, словно готовится скрутиться в морской узел.

– Ох, дорогая, Илья просил меня молчать, но я не могу. Это выше моих сил! – театрально вздыхает Лидия Александровна.

Она сливается с белым диваном, который словно только что доставили из элитного мебельного салона. Юлиана даже боится предположить, сколько сил свекровь тратит на то, чтобы сохранить его первозданную снежную белизну.

– О чем вы?

Юлиана садится в одно из кресел без подлокотников, украшенное винтажными золотыми лепестками. Да. Патефон, старинная музыка, узорчатые маленькие зеркала на стенах и черно-белые фотографии. Каждая деталь подобрана со вкусом и выверена настолько идеально, что того уюта, которым так хвастается хозяйка дома, нет и в помине. Дом напоминает декорации к фильму.

– О чем я? Детка, ну давай не будем устраивать тут угадайку. Я о Зое. Знаешь, с меня хватит того, что я два года не вмешивалась в ваши игры. Хотя в голове не укладывалось, как можно забыть собственного ребенка! Я просила Илью, чтобы вы родили еще… Да, это, безусловно, ужасная трагедия, но ведь надо жить дальше. Впереди еще столько черных полос, нельзя споткнуться на первой же и поставить на себе крест. А эта твоя амнезия…

– Стойте! – испуганно выкрикивает Юлиана.

Поток слов, который вдруг вырвался из Лидии Александровны, оглушает. Лишает дыхания. Юлиана не способна переварить столько за один раз и лишь отчаянно вжимается в спинку кресла, не отводя от свекрови затравленного взгляда. Та задумчиво качает зажатый между пальцами мундштук и кладет его в стеклянную пепельницу.

– Принесу травяного чая, – заключает она и оставляет Юлиану в одиночестве.

Короткая передышка необходима, чтобы не закричать и удержать себя в руках. Подумать только, она ведь даже не собиралась встречаться с Лидией Александровной, хотя это еще один человек, способный подтвердить или опровергнуть ее амнезию. И вот, пожалуйста…

Взгляд Юлианы спотыкается о белый стеллаж, на котором нарочито хаотично расставлены книги. Она срывается с кресла и бросается к нему в отчаянной попытке убедиться, что на фотографии в траурной рамке запечатлена ее дочь. Чудесная светловолосая девочка с голубыми глазами.

– О господи…

– Да-да, дорогая, я тоже потеряла родного человечка.

Лидия Александровна возвращается с серебряным подносом, на котором дымится чай в двух миниатюрных чашках из голубого фарфора.

Юлиана через силу отрывается от фотографии, впервые испытывая душевую боль при мысли о дочери. Словно от пореза бумагой.

– Зачем вы мне это говорите? – шепчет она и снова садится напротив Лидии.

– Чтобы ты перестала мучать моего сына. Мальчику гораздо больнее, чем тебе, ведь он все помнит. А ты прешь напролом, наплевав на чувства мужа. – Лидия Александровна щурится, но в уголках глаз все равно блестят слезы.

– Но как я могу жить дальше… Ведь я ничего не помню.

– Ты еще в полицию сходи за доказательствами и окончательно опозорь нашу семью! – вдруг взрывается Лидия и бьет маленьким кулаком по кофейному столику. Чашки со звоном подпрыгивают на подносе, расплескивая содержимое. – Тебе мало всей этой истории с твоим центром?! Давай, засветись как женщина, которая позабыла смерть родной дочери! – Ее голос полнится ядом, и Юлиана вжимается в кресло, чувствуя, что она здесь в роли мышки перед питоном.

– Я даже не думала об этом, – оправдывается она.

– Пока что. Уверена, завтра утром ты была бы уже в участке. В принципе, мне все равно. Делай, что хочешь. Но тогда уходи от моего сына. Я хочу, чтобы у него была нормальная, вменяемая жена, которая родит ему еще одного малыша и залечит его раны. Он столько лет играл счастливого мужа, скрывая от тебя свою боль. И все потому, что он безумно тебя любит. – Лидия Александровна отпивает из своей чашки, переводя дыхание. – Ох, я не смогу убедить его бросить тебя, но если ты уйдешь, это другой вопрос…

От неожиданного предложения свекрови Юлиана делает большой глоток обжигающего ромашкового чая и со слезами на глазах проглатывает его.

– Так вот чего вы добиваетесь? Развода?

– Дорогая, ты вроде умница, но иногда перегибаешь палку, – фыркает Лидия Александровна. – Я хочу, чтобы ты перестала ворошить прошлое и родила Илье ребенка. Все. Если ты не в состоянии, тогда да. Уходи.

– А если я не соглашусь ни на один из вариантов? – Юлиана поджимает губы и ставит пустую чашку на поднос.

В ответ Лидия Александровна скрещивает ноги и пронзает Юлиану таким взглядом, что внутри все замерзает. Не помогает даже горячий напиток, который она только что выпила.

– Значит, ты его не любишь. И я этого так не оставлю.

Услышав неприкрытую угрозу, Юлиана отводит взгляд. А что, если Лидия Александровна права? За последние дни жизнь изменилась дичайшим образом. Не изменились ли и ее чувства к мужу?

III

С третьей попытки Лиза попадает маленьким ключом в почтовый ящик и открывает дверцу. В последние дни проверка почты превратилась в пытку. В первый раз она нашла анонимное письмо с фотографиями расчлененных тел детей. От этого зрелища ее чуть не стошнило. Во второй раз – перечисленные по пунктам зверства, которыми прославились маньяки-педофилы. В третий – детский рисунок ее семьи, вот только у детей не было голов.

Когда она показала страшные послания мужу, тот, конечно, нахмурился и оторвался от просмотра футбольного матча. Но идти с этим в полицию счел бессмысленной тратой времени.

Чья-то злая шутка…

Да, именно так он сказал. После этих слов Лизе снова захотелось подать на развод.

С другой стороны, он прав. Что сделает полиция? У нее нет ни предполагаемых врагов, ни хотя бы одной зацепки, способной привести к тому, кто взялся третировать ее семью. Непонятно даже, чего именно добивается этот «шутник».

Лиза тяжело вздыхает и вытаскивает счета за прошлый месяц. Как и ожидалось, вместе с ними лежит белый неподписанный конверт. Сердце замирает, когда она дрожащими пальцами достает оттуда короткую записку, на этот раз без фотографий и рисунков. В записке всего пара фраз, напечатанных на компьютере:

Если не хочешь потерять детей, жди указаний… И только посмей их не выполнить.

Листок выпадает из рук и планирует на лестничную площадку в ворохе счетов за коммунальные услуги. И лишь одна мысль целиком заполняет сознание: «Это только начало…»

* * *

– Давай сходим на кладбище в субботу утром? Не хочу идти туда после работы, сейчас рано темнеет.

Юлиана упирается лбом в кухонный шкафчик и лениво помешивает спагетти в кипящей воде. Наверное, надо убавить огонь? Хотя какая разница. Зальет томатной пастой и подаст блюдо под эффектным названием «спагетти болоньезе». Вроде оно так звучит…

– Юлиана, ты меня слышишь?

Она неохотно оборачивается к Илье, который сидит за столом и буравит ее взглядом. Из-за встречи с Лидией Александровной она приехала поздно, но Илья даже не поинтересовался, где она была. Видимо, мама уже поведала сыну по телефону итог их беседы. Причем в красках.

Итог… Какое громкое слово. На деле же Юлиана прошептала свекрови, что поняла ее, и молча ушла.

– Как скажешь.

Илья отводит глаза и чуть ли не утыкается носом в кружку с чаем. Он съежился и выглядит несчастным. Раньше бы Юлиана подошла и поцеловала его в макушку. А теперь только подавляет раздраженный вздох, злясь больше на себя, чем на него.

В спальне звенит ее мобильный, и она удивленно вскидывает брови. Десять вечера. Кому понадобилось звонить так поздно?

– Последи за макаронами, – бросает Юлиана.

По дуге обходит дверь в пустую комнату с рваными обоями, мысленно приказывая себе не думать о Зое.

– О нет, – сердце обрывается, когда Юлиана видит на экране неизвестный номер.

Смартфон продолжает трезвонить, и некогда любимая мелодия, сладкая, как шоколад, теперь вызывает зубную боль и ненависть.

– Кто бы ты ни был, сгинь! – шепчет Юлиана, и после этих слов мобильный замолкает.

В повисшей тишине она слышит, как шумит кровь в ушах, как бьется сердце, как Илья на кухне с кем-то говорит.

Нет.

У нее определенно нет желания завершать этот ужасный день звонком от анонима.

– Юлиана, мне надо отъехать. Звонил Зубов, требует немедленной встречи. – Расстроенный Илья появляется в дверях.

– Зубов? – Она морщится. – Тот самый важный клиент?

– Да, он платит достаточно, чтобы срываться на ночь глядя, – вздыхает Илья и быстро целует Юлиану в щеку. – Не жди меня, боюсь, буду поздно.

Она лишь кивает. В обычной жизни в голову закрались бы коварные мысли о любовнице. Но не сейчас. Сейчас она обрадовалась бы, тревожь ее настолько приземленные проблемы.

Юлиана слышит, как хлопает входная дверь, и остается в одиночестве, которое нарушается далеким бульканьем на кухне, где явно переваривались спагетти.

Дзынь…

Она вздрагивает и широко раскрытыми глазами смотрит на вновь оживший мобильный. На этот раз пришла эсэмэска. И снова с неизвестного номера.

Юлиана глубоко вздыхает и нажимает на уведомление. Маленькое сообщение, всего несколько строчек, но столько насмешки в каждом слове!

Тик-так, тик-так.

Ты совсем одна.

За дверью прошлое поджидает.

Ложись спать.

Во снах правда оживает.

Корявые стихи, написанные на скорую руку, пробирают до дрожи. Со злости Юлиана набирает номер, но в ответ слышит знакомое: абонент недоступен.

Ложиться спать в таком состоянии? Она смотрит на пустую кровать, поверх которой валяется скомканное покрывало. Скорее всего, сегодня ее вновь ждет бессонная ночь. Интересно, как долго Юлиана протянет в таком режиме?

* * *

Он перебирает порезанные сим-карты, затем осторожно складывает их стопочкой посредине стола. Маленькая настольная лампа освещает небольшой круг, свет падает на еще не активированные симки, которые он с легкостью купил в метро. И на руки – худосочные, с длинными кривыми пальцами, похожими на старые ветви дерева. Только в маленьком ореоле света кажется, что это и есть жизнь, а все, что за ним – тьма. И его это вполне устраивает.

Он берет в руки старый кнопочный мобильный – мощнейшее психологическое оружие. Как хорошо, что у него уже есть готовый план и не приходится ломать голову над тем, что делать дальше. И в то же время он получает огромное удовольствие, издеваясь над великим психотерапевтом.

Кривая усмешка искажает губы, и пальцы тянутся к выключателю лампы. На сегодня хватит.

Щелк.

И маленький кусочек света гаснет. Тьма накрывает с головой.

* * *

Алла заглядывает Валентину через плечо, стараясь уловить смысл текста книги, которую он сейчас читает. Но судя по названию и по отрывкам, которые удается ухватить, это ей не по силам. Они же только что занимались любовью, а теперь Валентин вновь уплыл в дебри философии.

Она поправляет махровое полотенце, которое норовит сползти с тяжелой груди, и встряхивает мокрыми волосами. Капли попадают на щеку Валентина, и он нервно дергает уголком рта.

– Отойди, – холодно велит он, словно она и не жена ему вовсе.

Алла обиженно поджимает губы. Ее взгляд скользит по обнаженной груди Валентина, по острым ключицам, крепкому прессу. Он даже не застегнул джинсы до конца, ремень так и продолжает болтаться и раздражает Аллу.

– Можно быть полюбезнее, – фыркает она, подходит к комоду, на котором разбросана косметика, открывает тушь и начинает красить ресницы. – Ай! – Неловкое движение, и щеточка попадает в глаз.

– Ты уже опаздываешь, – коротко замечает Валентин, не отрываясь от чтения.

Он так и сидит в старом кресле с затертыми подлокотниками и читает при дневном свете, который едва пробивается сквозь мглистые тучи.

– У меня отменили первую пару, не то что у некоторых, которые прогуливают.

– Я не хожу на те лекции, где «льют воду» и зря тратят мое время.

– Разумеется. Никто и не сомневается, – ехидничает Алла.

– Кажется, тебя что-то не устраивает. – Валентин впервые отрывается от книги и устремляет на нее темные глаза.

По спине бегут мурашки. Когда он так смотрит, хочется лишь одного – стать его частью, впитать в себя его запах, насытиться его вкусом.

– Не устраивает!

Алла откладывает тушь. С накрашенными ресницами и еще влажными волосами она выглядит даже привлекательнее, чем обычно. Но интуиция подсказывает ей, что муж не замечает разницы.

– Я хочу твоего внимания, ведь я – твоя жена! – Алла выхватывает из рук Валентина книгу и бесцеремонно усаживается к нему на колени. – А иногда мне кажется, что ты женат на науке.

– Ты даже не представляешь, насколько права. – Валентин позволяет себе короткую усмешку и забирает у Аллы книгу. Видимо, боится, что она ее порвет. – Сколько еще внимания ты хочешь получить? Одного секса мало?

– Отношения строятся не только на этом. Общение – тоже важная часть.

– Мне сейчас не до разговоров. Сегодня у меня сеанс с Юлианой Евсеевой. Я должен подготовиться, так что слезь с колен, пожалуйста. – Его голос звучит очень вежливо. Настолько, что Алла кожей ощущает равнодушие Валентина.

Она быстро встает и смаргивает сердитые слезы.

– Я уже жалею, что ввязалась во все это, – цедит она. Натягивает джинсы и оглядывается в поисках свитера.

– Я тебя не заставлял.

– Знаю! – отрезает Алла.

Сердце ухает в груди и болезненно сжимается. Господи, на что только она надеялась? Алла знает Валентина с детства. Знает и обожает. Для нее на всем свете не существует мужчины красивее, умнее, сильнее, чем он. Для нее в принципе не существует других мужчин. Но иногда… Алла украдкой бросает на Валентина взгляд и тут же отворачивается. Он мучает ее безбожно.

– Когда это все закончится? – устало спрашивает она.

Валентин вновь отрывается от книги, уже с явным недовольством.

– А ты куда-то спешишь? Наслаждайся, пока я твой.

– Ненавижу тебя, – шепчет Алла и хватает сумку.

И вновь на губах мужа появляется знакомая ухмылка, а темные глаза щурятся, как у кота:

– Врунишка.

IV

– Что значит – отменил сеанс?

Телефонный звонок с работы застал Юлиану возле входной двери. На кухне слышится тихое пение Ильи. Для человека, вернувшегося далеко за полночь, у него удивительно хорошее настроение. Видимо, не зря он потратил на Зубова несколько часов своей жизни.

– Позвонил буквально пять минут назад и сказал, что больше не будет у вас лечиться. – Голос Инги звучит горько. – Это всё журналисты! Они околачивались возле центра, могли что-то наплести клиентам. Им так хочется пикантных подробностей, что они ни перед чем не остановятся.

Журналисты… Юлиана вспоминает Марию. Они ошиваются не только возле ее работы, но и возле дома.

– Поэтому у вас следующий прием только через три часа. А я сейчас пойду докладывать ситуацию Евгению Анатольевичу, и меня уже начинает тошнить от страха.

– Хорошо, Инга. Спасибо, что предупредила, – отстраненно произносит Юлиана и выключает смартфон.

– Плохие новости? – посвежевший после душа Илья появляется в прихожей.

В руках у него небольшая чашечка дымящегося эспрессо. Еще влажные волосы зачесаны назад, и вообще он выглядит так, будто начал новую жизнь.

– Кажется, моя карьера психотерапевта катится коту под хвост.

– Не переживай, я уверен, все наладится, – он подходит ближе и обнимает Юлиану за плечо.

Она утыкается носом ему в шею. Морской аромат укутывает ее нежными объятьями, разрушая напряжение, которое в последние дни выросло между ними, будто крепостная стена.

– А ты не думала переехать в другой город?

– Что? – вопрос мужа застает Юлиану врасплох.

Она отстраняется, чтобы заглянуть Илье в лицо, надеясь увидеть смешливый прищур, но он абсолютно серьезен.

– Начнешь частную практику, а я создам маленькую юридическую фирму. Не такую масштабную, как у твоего отца, но все же. – Его взгляд устремлен в неизвестную точку на стене, и лишь кружка с эспрессо слегка подрагивает в руке.

– Подожди. А твоя мама? А наша фирма?

– Многие живут в разных городах с родителями, и ничего страшного. Фирму продадим, на эти деньги начнем новую жизнь.

– Как-то ты не вовремя завел этот разговор. – Юлиана выскальзывает из его объятий.

В руке вибрирует смартфон, и она краем глаза успевает прочитать сообщение от Лизы:

«Надо встретиться. Давай в нашем кафе?»

– А мне кажется, очень вовремя. Ты все вспомнила, жизнь продолжается. Я не хочу, чтобы наш брак лопнул как мыльный пузырь. – Илья, наконец, переводит напряженный взгляд на Юлиану.

– В том-то и дело, что я не вспомнила, – отрезает она и накидывает на плечи плащ. – Извини, мне надо идти.

На прощание она неловко целует его в подбородок и уходит, по пути набирая номер подруги.

* * *

Лиза чуть запаздывает, а когда приходит, в глаза Юлиане первым дело бросаются ее растрепанные рыжие волосы – обычно она забирает их в тугой пучок. Покрасневшие глаза подруги бегают, а губы отливают синевой на бледном лице.

– Ты уже сделала заказ? – Она грузно садится напротив Юлианы и стягивает с себя безразмерную куртку с клетчатым воротником.

– Да, заказала нам по эклеру и чай с жасмином, чтобы не заставляли надевать маски.

Юлиана улыбается, но Лиза не замечает этого и только подозрительно обводит взглядом полупустое в ранний час кафе и тихий, еще не начавший бурлить жизнью торговый центр.

– Непривычно видеть тебя без детей.

– Сдала их в аренду бабушке, – отмахивается подруга и впервые улыбается. Потом потирает широкой ладонью шею и шумно выдыхает.

– Рассказывай. Мы никогда не встречались так рано и так экстренно.

Юлиана поглядывает на часики. Почти десять. Через пару часов надо быть на работе. По идее, ее и сейчас никто не отпускал, но чутье подсказывало, что Евгений не посмеет звонить с упреками.

– У меня проблема, – выпаливает Лиза и вытаскивает из мешковатой сумки тонкую стопку писем. Складывает их на столе, придавливая ладонями.

Официант приносит заказ, и сладкий аромат эклеров смешивается с ванильными духами Лизы. Однако никто из женщин не спешит приступить к десерту.

Юлиана с любопытством смотрит на таинственные записки. Вопросительно вскидывает брови.

– Он называет себя Гроссмейстером, – сдавленно шепчет Лиза. – А ты же психолог, я подумала, сможешь разобраться с этим психом.

– Психотерапевт, – машинально поправляет Юлиана и почти силой вытаскивает из-под ее ладоней письма. Чужие проблемы – лишний повод не думать о собственных. Возможно, это одна из причин, по которой она выбрала свою профессию. – О-о-о!

Фотографии с расчлененными телами напрочь отбивают аппетит, и Юлиана быстро переворачивает их лицевой стороной вниз. Список извращений, корявый рисунок с детьми, которым забыли дорисовать головы. У автора явно проблемы с головой. Но от последнего послания сводит желудок.

Я уничтожу тебя. Уничтожу твою семью. Ты не сбежишь от меня, Лиза.

Гроссмейстер

– А теперь рассказывай подробнее, – Юлиана пьет кофе, и он бодрит, но холодные мурашки не проходят. – Как давно ты получаешь подобные анонимки?

– Где-то с месяц. Сначала не придавала им значения. Но последнее письмо уже перешло все границы. Хотела пойти в полицию, но… – Лиза запихивает в рот половину эклера и смачно жует, словно пытается заесть нервозность. На губах остается шоколад. – Толку от того, что я напишу заявление? – бросает она, прожевав. – Они же не будут круглосуточно следить за моим домом, чтобы выяснить, кто именно приносит записки.

– А муж что?

– А то ты не знаешь моего мужа! – фыркает Лиза. – Нет, конечно, после твоих сеансов наши отношения наладились, но я всего лишь научилась принимать его таким, какой он есть – флегматиком, которого интересуют только футбол и пиво.

– Не горячись, – Юлиана касается обручального кольца и задумчиво вертит его на пальце.

Если поставить на одну чашу весов амнезию с забытой дочерью, а на другую – какого-то доморощенного психопата, который преследует твою семью, что перевесит?

– Это может быть кто угодно. Даже подросток из соседней квартиры. Слежка не поможет. Но камеру поставить напротив почтовых ящиков можно.

– Ох, – в глазах Лизы загорается оживление, – я об этом не думала. А ведь это идея! Это вполне может быть Денис с первого этажа, он очень замкнутый подросток.

– Которому захотелось изобразить себя более значимой персоной, чем он есть на самом деле. Только взгляни на подпись – «Гроссмейстер». Он явно считает себя очень умным. Но даже гении совершают ошибки. – Юлиана видит, как Лиза расцветает от ее слов.

Страх стирается с лица подруги, и она с детской радостью подзывает официанта, чтобы заказать еще один эклер. Жаль, что Юлиана не может вернуть память с помощью сладкого. Она вздыхает и скользит взглядом по центру торгового зала. Тяжело жить, когда все вокруг твердят, что она придумала свою жизнь.

Мимо бутиков спешит молодая женщина и тянет за руку маленькую белокурую девочку лет четырех-пяти. Маска на лице девочки натянута почти до глаз, из-под нее доносится непрерывное хныканье. Малышка спотыкается, не поспевая за спешащей матерью, и падает на коленки в рыжих колготках.

– Зоя! – крик матери проникает в душу Юлианы, вызывая в ней вихрь.

Женщина срывает с лица маску. От резкого движения каштановые волосы рассыпаются по плечам, и мелькает странная, будто чужая мысль, что Юлиана и незнакомка очень похожи.

– Зоя, ну почему ты такая неуклюжая, – причитает женщина.

Юлиана поджимает губы. А в воспоминаниях возникает другое лицо. Лицо матери, скривившееся от раздражения.

Юля, встань и отряхни юбку. Ты же девочка!

А что, если подсознательный страх сбылся и она стала такой же ужасной мамашей, какой была ее мать? Что, если после автокатастрофы она и правда предпочла забыть неудачное материнство?

Юлиана жмурится и вдруг вздрагивает, как от удара обухом. Она в растерянности смотрит на ладонь. Почему ей кажется, что она помнит, каково это – сжимать в руке детскую ладошку? Такую маленькую, такую доверчивую…

– Эй, Юлиана? Ты эклером подавилась?

Вопрос Лизы возвращает ее в реальность. Она фокусирует взгляд на подруге, нервно выдыхает и ищет глазами женщину с девочкой Зоей. Но они уже затерялись в глубине торгового центра.

Зоя… Почему именно это имя?

– Скажи, а ты могла бы забыть кого-то из своих детей? Из-за амнезии?

– Ну ты даешь, – усмехается Лиза. – Амнезия ведь от человека не зависит. Ты знаешь это не хуже меня. Специально, разумеется, я не забуду, но в результате травмы…

– Травмы… – Юлиана облизывает губы. У нее не было травмы. Если только не сказалась с запозданием авария. – Значит, вполне реально забыть и не вспомнить даже беременность. – Последняя фраза была произнесена больше для себя.

– Забыть роды – это лихо, – смеется Лиза и надкусывает второй эклер. – Но, если такое произойдет, ты точно много не потеряешь. А что за странные вопросы? У тебя случилось что-то, чего я не знаю?

Юлиана допивает кофе и ноготком отталкивает недоеденный эклер. Рассказать или умолчать? Рассказывать придется во всех деталях. Возможно, стоит пропустить это через себя еще раз, но она боится. Это как пытаться соединить фарш после мясорубки обратно в цельный кусок.

– Да нет, все в порядке. Пишу научную работу по восстановлению памяти. Вот и задаю непонятные вопросы.

Если бы, если бы…

* * *

Лиза залезает в старенький минивэн, где на заднем сиденье из крошек и фантиков можно было бы собрать коробку конфет и пачку печенья. Из ее груди вырывается отчаянный стон. Во что она влипла? Зачем повелась на махинации этого «Гроссмейстера»? Почему сразу же не догадалась поставить камеру, как предложила Юлиана?

Лиза откидывается на спинку сиденья и глубоко дышит, но чувство, что она чертова предательница, не отпускает. Однако ничего не случилось. Может, и правда это Дениска? Издевается над ней, а она ведется, как последняя дурочка. Но та записка…

Дрожащими пальцами Лиза вытаскивает из сумочки записку, которую не показала Юлиане. Это было последней каплей.

Приведи Юлиану в ваше кафе и отдай ей второе письмо. Дату и время получишь в эсэмэс.

Не смей меня игнорировать, не испытывай судьбу.

Ведь у твоей дочери такие красивые глаза. Чистый голубой цвет… Я готов любоваться ими вечно.

Все, что тебе нужно знать: моя цель – не ты. Моя цель – она. Записку уничтожь и никому не показывай.

Гроссмейстер

P. S. За непослушание тебе грозит наказание. Ошибка может стоить жизни одного из трех… Я ведь не много прошу?

V

Однажды у моря…

Дом похож на пряничный домик из сказки о Гензеле и Гретель. Такой же сладкий и милый снаружи. Вот только это все показуха, и в нем точно живет Баба-яга. Пусть окна задернуты занавесками в синий цветочек, а стены выкрашены в небесный цвет, это не скроет истинный облик дома. Стены раньше были покрыты плесенью, а окна скалились разбитым стеклом. Откуда Юлиана знает? Просто знает, и от этого становится не по себе.

Она с любопытством смотрит на отца. Интересно, он замечает то же, что она?

Но он разговаривает с хозяйкой дома, улыбается и смеется. И хозяйка улыбается ему намного чаще, чем стоило бы. Хотя она очень старая. Ее зовут Кристина Альбертовна. Она говорит, ее имя означает «посвященная Христу», словно родители еще до ее рождения знали, как сильно она полюбит Бога. Странная тетя… И взгляд у нее недобрый. Нечто жуткое в прищуренных темных глазах. И волосы, местами белые, как будто их забыли закрасить, местами коричневые, убраны в бабушкин пучок. А одежда, как у учительницы: старушечий белый воротничок и черная вязаная жилетка.

– Юлиана, чувствуешь соленый запах?

Папа кивает в сторону моря, которое виднеется чуть ниже за дорогой. Узкая полоса белого песка и заманчивый блеск воды. Юлиана блаженно вдыхает. Она приехала сюда ради моря. И никакая страшная хозяйка пряничного домика ее не испугает.

– Судя по вздоху, ты уже мечтаешь искупаться, – смеется отец.

– О-о-очень, – тянет Юлиана.

Когда уже ее отпустят на пляж? Вместо этого Кристина Альбертовна наклоняется к Юлиане и заискивающе улыбается, приподнимая уголки губ, но глаза ее остаются мертвыми. Похожая улыбка была у мамы, пока та не ушла.

– Зайчик, беги в дом, в зал. Там прохладно. А мы с твоим отцом пока решим взрослые вопросы.

Юлиана поджимает губы и только после кивка папы бредет к дому. Рюкзак-медведь бьет по спине, как будто подталкивает. Хотя заходить в дом Бабы-яги до жути не хочется, но Юлиана ничего не боится. Она не даст себя запугать!

Взрослые вопросы… Какая важность! Папа уже все рассказал Юлиане. Они будут жить на море две недели, но вместо гостиницы снимут комнату у тети его друга. Потому что так дешевле, потому что Кристина Альбертовна вкусно готовит и потому что ее дочь научит Юлиану играть на пианино. Впрочем, пианино ее не интересовало, в отличие от вкусной еды и купания.

Именно эти причины привел папа, когда объяснял, куда они едут. Но Юлиана знала, на самом деле он будет работать, потому что дочь Кристины Альбертовны обидел один парень, и теперь у них будет суд.

Юлиана заходит в узкий коридор. Пахнет выпечкой, ванилью и яблоками. Но вот обои в черно-красную полоску надвигаются друг на друга, стискивая Юлиану в мрачных объятиях.

Она быстро пробегает коридор, двигаясь на звук мягкой, завораживающей мелодии. Потом заглядывает в зал – крохотную комнату, едва вместившую в себя диван и фортепиано сладкого, шоколадного цвета. За ним сидит черноволосая девушка с орлиным носом. Про такие носы Юлиана читала лишь в книгах. Тонкий, длинный, он портит ее худое лицо с прозрачной кожей. Но еще сильнее смущает выпирающий под просторным темно-синим платьем живот. Как будто она запихнула туда арбуз.

– О, привет, – девушка замечает Юлиану, и ее пальцы перестают порхать над клавишами. – Ты, должно быть, Юля?

Юлиана вздрагивает и спотыкается о край вылинявшего ковра. Ее так называет только мама. Называла…

– Юлиана, – бубнит она, пытаясь побороть в себе неприязнь к беременной незнакомке.

– А меня зовут Ангелина, но можно просто Лина, – с улыбкой произносит та, словно не замечает насупленных бровей Юлианы. – Видимо, это тебя я буду учить музыке.

– Видимо…

Юлиана подходит к окну, едва протиснувшись мимо Лины, и находит взглядом отца. Он как раз вытаскивает чемодан из машины, а Кристина Альбертовна яростно жестикулирует и что-то рассказывает. Как же Юлиане хочется услышать, о чем они говорят…

– У вас будет мальчик или девочка? – разочарованно скривившись, она садится на диван и стаскивает с плеч плюшевый рюкзак.

– О, – Лина смущенно краснеет, – я еще не знаю. Мама запрещает делать УЗИ, говорит, это грех. – Румянец уходит, и ее лицо снова бледнеет. – Она возлагает на малыша большие надежды, потому что он явился в этот мир по Божьей воле. У меня не должно было быть детей. Я не хотела, чтобы…

Лина не договаривает. Странно, но в ее голосе нет радости. Юлиана думала, что все беременные женщины радуются малышу, но не Лина. Да она и сама выглядит ненамного старше Юлианы.

– Возлагает надежды? Это что значит?

– Ну, – Лина опускает взгляд, – сложно объяснить. Я вот не оправдала ее ожиданий. Была слишком строптивой, и Бог покарал меня за самомнение. Думаю, мне осталось не так уж много. – Она тут же улыбается, хотя глаза неподвижные, как у куклы. – Если бы у меня было лекарство… – с сожалением добавляет Лина.

Чего именно осталось немного, Юлиана спросить не рискует, боясь показаться совсем дурочкой.

– А сколько вам? – Юлиана подозрительно ищет морщины на лице Ангелины. Такие странные разговоры обычно ведут бабушки.

– Восемнадцать.

Юлиана понятливо кивает. Ей всегда казалось, что старость начинается после тридцати, а в восемнадцать ты просто становишься взрослым.

– Так купите это… лекарство.

Ангелина неожиданно смеется. И ее смех напоминает пение птиц за окном. Юлиана завороженно слушает, пока он резко не обрывается и в коридоре не раздаются тяжелые шаги Кристины Альбертовны.

* * *

Юлиана лежит в маленькой темной комнате и изо всех сил старается уснуть. Кристина Альбертовна оказалась щедрой женщиной и выделила им аж две спальни, но Юлиана предпочла бы спать под боком у отца. Однако, когда тот спросил дочку, согласна ли она ночевать в этой комнатушке с крохотным круглым окном, Юлиана не смогла сказать правду. И ответила: «Конечно, папа».

При лунном свете комната кажется еще страшнее. Узоры зигзагами извиваются на стенах, в темноте думается, что это змеи шипят со всех сторон. И как Юлиана ни старается жмуриться, глаза поневоле открываются, а воображение дорисовывает шевеление теней и тихий рокот под кроватью.

Юлиана зарывается в одеяло и вдыхает плесневелый запах. Здесь давно не спали. И этот затхлый воздух щекочет ноздри.

– Я смелая девочка, – шепчет себе под нос Юлиана, повторяя папины слова. – Я ничего не боюсь. Я смелая…

Странно, но, когда это говорит папа, ей и правда становится легче. От собственного голоса в ночной тишине у нее по телу ползут мурашки.

Она не выдерживает и решительно откидывает одеяло. Лучше сдаться сейчас и признаться в трусости, чем бояться всю ночь. Папа поймет. В отличие от мамы, он всегда понимал страхи Юлианы.

Она пытается нащупать на тумбочке настольную лампу, но вспоминает, что, кроме извилистой, похожей на осьминога люстры, в комнате нет источников света. Стиснув зубы, она спрыгивает босыми ногами на пол и семенит в коридор, слабо освещенный настенными бра. Так громко бьется в груди сердце, что его, кажется, слышат все в доме.

Юлиана чуть не спотыкается на ступеньках, а когда добирается до первого этажа, ноги у нее дрожат, а грудь ходит ходуном. В этом доме, где за красивой оберткой явно прячется гниль, пугает любая мелочь. Даже собственная тень.

Юлиана не понимает, почему отец этого не замечает. Может, взрослые видят по-другому? Неважно, главное – найти папу. Он должен пить чай с мелиссой, как всегда в это время.

– Вы хотите засадить его за решетку?

Голос папы, который просачивается сквозь тонкую щель из-под кухонной двери, звучит почти грубо. Так он обычно разговаривал с мамой.

– Разумеется! Что здесь непонятного? Он изнасиловал мою девочку!

Юлиана хмурится. Кажется, в школе девчонки что-то шептались об этом. Изнасиловали – это когда занимаются сексом без согласия. Только вот что такое «секс», Юлиана спросить постеснялась. Наверное, какая-нибудь взрослая игра. Выглядеть дурой в глазах одноклассниц не очень-то хотелось.

– А как же заповедь Библии о прощении?

– Давайте не будем утрировать… Нехорошо насмехаться над чужим горем. Моя Ангелина на девятом месяце, не замужем и глубоко травмирована случившимся.

Слышатся всхлипы, и некоторое время на кухне полная тишина.

– Я понимаю, простите, – наконец произносит отец. – Я бы убил, если бы кто-то причинил боль моей Юлиане. Но меня смущает, что этот мальчик, Олег… Он не похож на насильника. Его мать больна раком, получает пособие по потере кормильца. Непьющая. Да и Олег только закончил школу, учился хорошо, поступил в колледж. Вы уверены, что у них с Ангелиной не было романа? Все-таки на момент насилия, – в последнем слове отец растягивает гласные, – ей уже исполнилось восемнадцать. И, возможно, все было по взаимной симпатии.

– Вы хотите сказать, – голос Кристины Альбертовны дрожит, и некоторые звуки она проглатывает, – что моя девочка, которая выросла в послушании и любви к Богу, добровольно согласилась на блуд?!

– На блуд – нет. На любовь – да, – снова этот холодный, злой голос, от которого Юлиана всегда хочет спрятаться под кровать.

– Любовь может быть только к Богу. И матери к ребенку. Любовь же между мужчиной и женщиной ни к чему другому, кроме как к греху, не приводит.

Юлиана представляет, как буравчатые глаза Кристины Альбертовны превращаются в узкие щелки, и поеживается. Нервно перетаптывается с ноги на ногу. Уже и забыла, зачем спускалась. Уйти не может, но и оставаться неправильно.

– Очень жаль, что наши взгляды в этом вопросе расходятся. – Отец вдруг начинает говорить, как уставший учитель в конце последнего урока. – Я считаю себя христианином, но мои взгляды далеки от вашей радикальной веры. Религия не должна быть столь фанатичной и темной. Но, увы, наши убеждения определяют нас.

– А мне жаль, что Игорь не сказал, как вы любите допрашивать тех, кто платит вам деньги.

– Во-первых, вы мне пока что не платите. Во-вторых, мне тоже жаль, что Игорь не предупредил вас о том, что я берусь не за каждое дело, и да, допрашивать – это моя работа. В-третьих, я еще изучу вашу проблему с другой стороны и только потом скажу, стану ли представлять ваши интересы в суде. На этом и порешим, – холодно заявляет отец. – А сейчас я собираюсь отдохнуть после дороги. Доброй ночи вам, Кристина Альбертовна.

Видимо, хозяйка страшного домика проглотила язык, потому что в ответ Юлиана не слышит ни слова. Она не успевает отпрыгнуть в сторону, как дверь на кухню распахивается, и отец удивленно замирает.

– Юлиана? Ты не спишь?

По лицу непонятно, сердится ли он. И, конечно, он наверняка не поверит, что Юлиана не подслушивала, на это и рассчитывать не приходится.

– Я хотела… – мямлит Юлиана.

– Точно, мы же договорились дочитать сегодня Шерлока Холмса, – отец подмигивает ей и оборачивается к Кристине Альбертовне, которая бледной тенью стоит в углу кухни. – Еще раз спокойной ночи. Завтра я обязательно поговорю с вашей дочерью. И не только с ней.

Последняя фраза звучит зловеще, и даже Юлиане становится страшно.

Глава 4. Солгать нельзя признаться

I

Когда жизнь несется под откос, хочется махнуть рукой и позволить себе свалиться в яму. По крайней мере, именно так Юлиана поступала в студенческие годы. Она меняла одного парня на другого, играла чувствами однокурсников и никогда не воспринимала мужчин всерьез. А все потому, что казалось, стоит остановиться, и сразу придется нести ответственность за свои поступки, и уже нельзя будет отмахнуться от проблем как от назойливой мухи.

Сейчас Юлиана осознала, что перемены в ее жизни достигли апогея, и игнорировать их уже невозможно. Поэтому предложение Ильи переехать в новый город и начать жизнь с чистого листа кажется ей смешным и абсурдным. Хотя, возможно, сейчас даже Евгений, который раньше прибегал к шантажу и угрозам, стоило Юлиане заикнуться об увольнении, отпустит ее с легкостью, лишь бы не впутываться в ее проблемы.

Однако слишком поздно.

– Итак, мы снова встретились.

Тихий голос с хрипотцой вырывает Юлиану из задумчивости. Она даже не заметила, как открылась дверь в кабинет и на пороге появился Валентин Гордеев. Первый сеанс тет-а-тет, а она совершенно не готова. Ни морально, ни физически.

– Здравствуйте. Рада вас видеть, – она улыбается и кивает на диван. – Присаживайтесь.

Сердце ускоряет темп. Нужно сосредоточиться на работе. Она – психотерапевт, а Валентин – ее пациент. Но тогда почему она так ярко чувствует мужской парфюм и ловит на себе его взгляды, ища в них двусмысленность?

– Валентин, сегодня я бы хотела поговорить о вашем прошлом с Аллой. Расскажите мне о самых счастливых моментах ваших отношений.

Из огня да в полымя. Юлиана утыкается носом в планшет, готовясь делать записи. Она задает этот вопрос всем парам. И в случае с Никольскими было так же. Она спросила у Веры, но в ответ услышала лишь невнятное бормотание про первый поцелуй… И поэтому Юлиана подкорректировала ей память. Да, именно так. Она внушила Вере то, чего не было на самом деле. И все ради того, что спасти брак сходящей с ума женщины.

А теперь она спрашивает себя: если бы она не зациклилась на собственной профессиональной непогрешимости, возможно, Никольский был бы до сих пор жив?

Валентин молчит, только водит ладонями по бедрам, обтянутым джинсами. Из его кармана торчит помятая маска, синяя рубашка с заломами застегнута не на ту пуговицу и перекошена на груди.

– Я слушаю, – мягко напоминает Юлиана.

С начала сеанса проходит уже пять минут, а он еще не сказал ни слова. Только смотрит на нее так, будто она принадлежит ему раз и навсегда.

– Что вам это даст? – наконец уточняет он.

– К примеру, я пойму, смогу ли спасти ваш брак. По статистике у пар, которые способны вспомнить счастливые моменты своих отношений, есть неплохой шанс сохранить брак даже на самой грани развода. В противном случае все очень печально.

Валентин кивает и задумчиво смотрит в потолок, прежде чем произнести:

– Сложно.

– В смысле?

– Мы женаты всего ничего, а мне сложно припомнить хоть один счастливый момент. – Валентин равнодушно пожимает плечами и наклоняется вперед. – В этом есть и ваша вина.

Она вздрагивает. Его тонкое лицо в обрамлении волнистых волос кажется восковым.

– Не понимаю, о чем вы.

Чтобы скрыть волнение, Юлиана вновь утыкается взглядом в планшет. Перед глазами мигает чистый экран, а ведь обычно она успевает к этой стадии консультации сделать несколько записей.

– Я все думал над вашими словами, – Валентин подрывается с места и нависает над Юлианой. – Что мы слишком юны для женитьбы, и этот никому не нужный фарс не стоит того, чтобы его спасали.

– Не помню, чтобы говорила что-то подобное, – бормочет Юлиана и вжимается в кресло.

И снова его одурманивающий парфюм кружит голову. Запах кожи. Стоит его вдохнуть, как в воображении вспыхивает огонь, который и пожирает ее заживо. Планшет с колен куда-то исчез. Кажется, Валентин переложил его на стол. А сам наклонился еще ниже.

– От тебя пахнет только что скошенной травой, – шепчет он. – Мне нравится, когда от женщины веет свежестью. Ненавижу приторные духи. Ненавижу вульгарный макияж. Ненавижу крашеные волосы. Если и существует на свете идеал женщины, то его назвали твоим именем.

– Валентин…

Это все, что она успевает произнести. Их горячие губы сливаются, сталкиваются в бесстыжем поединке.

Юлиана толкает ладонями в грудь Валентина, отчаянно цепляясь за остатки здравомыслия и чувствуя, как звенит в ушах. Но ее пальцы при этом впиваются в его рубашку, и вот Юлиана, сама не понимая, как это случилось, прижимается к юноше, вместо того чтобы его оттолкнуть. Этому притяжению невозможно сопротивляться.

Невозможно сопротивляться жестким пальцам Валентина, которые, как тисками, сжали плечи; у нее точно останутся синяки. Невозможно, да она и не хочет. Хотя должна.

Юлиана не поняла, кто из них прервал поцелуй. Просто в какой-то миг Валентин отстраняется от нее, оставив с припухшими губами и в смятой блузке. И тут же зарывается носом в ее волосы, вдыхая их аромат. Лишь после этого он отступает и садится на диван. На его лице такая задумчивость, словно он только что решал сложную математическую задачу и так и не решил.

– Я… – Юлиана сглатывает и смотрит на дрожащие руки. – Мы не сможем продолжать сеансы, – неожиданно твердо произносит она.

– Почему? – Легкомысленный вопрос Валентина убивает наповал.

– Почему? Как я могу спасать ваш брак после того, что случилось? Как мне смотреть в глаза Алле?..

Голос срывается на шепот, и Юлиана сцепляет руки на коленях, чтобы придать себе видимость уверенности.

– Да, ты права. Спасать нечего. Но проведи хотя бы следующий сеанс с Аллой. Не хочу, чтобы она что-то заподозрила. Мне нужно время, чтобы подготовить ее к разводу.

– Черт, что ты творишь? – Юлиана вскакивает на ноги, которые кажутся ватными. – Если ты изначально собирался разводиться, зачем пришел?

– Почему собирался? Я был искренен в своем желании, пока не увидел тебя. А потом что-то засело вот здесь, – он стучит себя по виску. – Знаешь, когда постоянно думаешь об одном человеке и не можешь отвязаться от мыслей.

– Не знаю. Мне сейчас не до интрижки на стороне, – отрезает Юлиана. – У меня есть муж. И достаточно проблем без тебя.

– Расскажи.

– Что?

Просьба Валентина так неожиданна, что злость Юлианы на саму себя за то, что дала слабину, улетучивается.

– Поделись тем, что у тебя происходит. И я помогу решить твои проблемы, – самоуверенно заявляет Валентин.

– Не могу. Тебе лучше уйти. Навсегда. Не стоит доламывать то, что еще можно исправить.

– Уже ничего не исправить, Юлиана. И, – он смотрит на часы, – наш сеанс еще не закончен. Почему ты меня прогоняешь?

Валентин снова встает и подходит ближе. Странно, раньше она не замечала, что он выше нее на полголовы.

– Ты моложе меня на десять лет.

– Вот именно, всего лишь на десять, – усмехается он и обнимает Юлиану за талию.

– Ты женат, я замужем.

– Это поправимо.

Валентин целует ее в шею, а его пальцы скользят вдоль спины, заставляя выгнуться.

– Я же сказала, – слабым голосом произносит Юлиана, – я не могу. Не хочу прятаться от мужа, у меня столько проблем… Ты не вписываешься в мои планы.

– Как и ты в мои. Но я не привык отказывать себе в желаниях, – он хватает Юлиану за подбородок и заставляет заглянуть себе в глаза. – Я хочу тебя. Просто скажи, что не испытываешь ответных чувств, – и я уйду.

Юлиана тяжело вздыхает. В этих черных глазах, что сейчас смотрят на нее, написан ответ. Она всегда была слабой и, как Валентин, не могла сопротивляться своим желаниям…

* * *

Он ускользает из ее рук. Она ощущает это не только на эмоциональном уровне, но и на физическом.

Алла вертит на пальце обручальное кольцо, а слова лектора не долетают до сознания. В огромной аудитории довольно пусто и холодно. На некоторых рядах сидят по два-три студента. Давно пора перевести всех на дистанционное обучение, но власти в их области старательно делают вид, что все хорошо и никакой пандемии нет и в помине. Просто всем вдруг вздумалось носить маски, в большинстве своем на подбородке.

Алла переводит взгляд на окно, за которым лишь серость и туман. Какая к черту разница. Даже будь она на дистанционке, Валентин не стал бы ближе.

Еще недавно она хвасталась подругам, что вышла замуж за того единственного, о ком мечтала с детства. И не лгала. Вряд ли на земле найдется женщина, которая может любить сильнее, чем Алла. Потому что она даже сама понимает, что порой ее любовь доходит до крайности, превращаясь в зависимость. В готовность все прощать, все принимать и на все соглашаться. Но ведь иногда хочется быть просто любимой…

Согнутым пальцем Алла вытирает уголок глаза, где щекочет слеза. Валентин сейчас на приеме у Евсеевой. И да, Алла сама согласилась пойти к психотерапевту, но на душе тошно. Эта Юлиана… Женщина-хищница.

Алла готова зуб отдать, что у Юлианы список любовников длиннее, чем у самой отъявленной эскортницы. И неважно, что она якобы помогает семьям сохранять брак. Всем известно, что сапожники вечно без сапог.

Долгожданный звонок разносится по пустой аудитории, окончательно заглушив последние слова преподавателя. Одной из первых Алла вскакивает со скамьи и стремительно выходит в коридор, стуча каблучками по обшарпанному линолеуму. На сегодня хватит зря терять время. Еще предстоит…

Алла останавливается перед выходом, замечая возле колонны за турникетами знакомую фигуру бывшего сокурсника.

– Матвей? Что ты здесь делаешь? – Она проводит пропуском и выходит к парню.

Карие глаза этого тощего неврастеника вечно влажные – смотришь на него, и кажется, что он вот-вот расплачется. Алла и раньше не питала к нему дружеских чувств, а после того, как он отчислился из группы Валентина, и думать о нем забыла.

– Соскучился по тебе, – судорожно улыбается Матвей и разворачивает зеленую бейсболку с грязным козырьком задом наперед.

– Ну, а если серьезно?

Алла застегивает белую кожанку до горла. Так и не скажешь, что он стремный. Даже наоборот. Симпатичный, молодой. Слегка излишне худощав, но мышцы – дело наживное. А поближе узнаешь – и жутко становится. Он из тех парней, которые даже в элементарной вежливости видят намек на любовь.

– На самом деле… Валика искал.

Алла морщится:

– Его нет в инсте. И ты знаешь, что он не любит, когда его так называют.

– Да, но он же все равно не слышит, – Матвей оголяет в улыбке верхние десны.

– Если хочешь, передам, что ты его искал. А вообще… У тебя что, нет его телефона?

– Есть, – уклончиво отвечает Матвей и опускает глаза. – Просто… Думал, вдруг тебя увижу. – Видимо, из-за волнения Матвей картавит сильнее обычного, и его речь царапает слух.

Алла не выдерживает, и угрюмый вздох выдает ее раздражение:

– Матвей, ты вообще в курсе, что я вышла замуж за Валентина?

– Замуж?

Похоже, это единственное слово, которое Матвей улавливает в ее вопросе. Его глаза становятся больше, и снова кажется, будто они на мокром месте.

– Судя по всему, не знал.

Он выглядит таким несчастным, что Алла виновато обхватывает себя за плечи:

– Слушай, так надо что-то передать Валентину?

– Нет, – коротко мотает головой Матвей. – Лучше даже не говори ему о нашем разговоре. – Он избегает встречаться с ней взглядом.

– Как скажешь.

С долей облегчения Алла проскальзывает мимо него к выходу и только на улице оглядывается на здание, где остался Матвей. Они учились с ним на разных факультетах, но он умудрялся попадаться ей на глаза чаще, чем парни из ее группы. Странно, что он не знал про их свадьбу. Ей казалось, они хорошо общались с Валентином. Видимо, она многого не знает не только о муже, но и о Матвее.

II

Дождливая осень, душная осень, снежная осень… Юлиана уже устала от такого разнообразия. Словно погода сговорилась с людьми и решила помочь ей, Юлиане, потерять рассудок. И сейчас, шагая по кладбищу, где ноги в резиновых сапожках на каблуках утопают в вязкой грязи, она вообще не понимает, что здесь забыла. Они с мужем собирались выехать еще утром, но лишь к обеду она нашла в себе смелость отправиться на могилу дочери.

Маяком служит высокая фигура Ильи, который идет впереди. Хотя он ссутулился так, что стал на голову ниже ростом. По сгорбленной спине, обтянутой ветровкой, стекают капли недавнего дождя, да и сам Илья выглядит неуместно среди могил. Наверное, это правильно, когда живые кажутся чужеродными рядом с мертвыми.

Интересно, его тоже беспокоит холод в их отношениях? Вчера они даже не пожелали друг другу спокойной ночи. По взгляду Ильи она догадалась, что он ждал от нее первого шага, но не была готова его делать. И не потому, что до сих пор обижалась на Илью за прошлое, о котором тот умалчивал. А потому, что в душе появилась странная пустота. Которая, правда, исчезала, стоило подумать о Валентине и о том, какая химия случилась между ними в кабинете.

Так что, в отличие от мужа, Юлиана прекрасно понимает, что происходит. Из-за амнезии она потеряла контроль над жизнью, и теперь пытается создать нечто новое, чем точно сможет управлять.

– Скоро придем, – не оборачиваясь, бросает Илья.

После его слов Юлиана вновь оглядывается и будто видит кладбище впервые. Гранитные памятники чередуются со свежими могилами. Узкие дорожки между ними ведут от одной боли к другой. Земля здесь окроплена слезами, ветер насыщен горестными вздохами.

Нет, Юлиана никогда не любила приходить на кладбище, будь то могила отца или матери. Мертвым уже не помочь. К ним не заглянешь в душу. Не раскроешь их тайн. Не излечишь их раны.

– Я думала, могила будет неподалеку от отцовской, – замечает Юлиана, лишь бы заполнить паузу. Молчание на кладбище становится еще более мрачным и тягостным.

– Похоронами занимался я, и тогда было туго со свободным местом.

– Рядом с папой есть.

– Да, и ты сказала, что оно твое, – равнодушно роняет Илья и неожиданно останавливается. Смотрит Юлиане в глаза, словно видит впервые, и спрашивает, наверное, в третий раз: – Ты уверена?

– Нет, но я должна.

После ее слов он отступает в сторону, и глазам открывается одинокая могила с ажурным металлическим крестом. Сама площадка усыпана гравием, на могиле жалкие искусственные цветы. Все аккуратно, чисто и… бездушно. Вместо портрета на кресте овальный медальон с ангелом, именем и годами жизни.

Юлиану передергивает от роя мурашек, и веки вдруг щиплет от слез. Она переступает через черную оградку и растерянно смотрит на пустые руки. Ничего не взяла, ни цветов, ни конфет. Ни даже мягкой игрушки… Пришла с пустыми руками. Мать, позабывшая свое дитя.

– Как я могла… – шепчет она и зажимает ладонью губы, но нельзя сдержать той боли, что рвется прямо из сердца.

– Юлиана, ты не виновата. Это все амнезия.

Илья оказывается рядом и прижимает ее к себе. Сейчас тепло его тела кажется благословением. На мгновение стена, которая выросла между ними, рушится, и два одиноких человека, потерявших ребенка, вдруг обретают друг друга. Ненадолго, лишь на время, пока они здесь. В этом месте невыносимо притворяться.

– Знаешь, я почти не сплю, потому что стоит заснуть, и мне снятся сны о ней, – шепчет Юлиана. – Я не знаю, это реальность или вымысел, и поэтому боюсь спать. И в то же время кажется, лишь тогда я могу снова все вспомнить.

– Хочешь, попробуем гипноз?

– Нет, вряд ли он вернет мне достоверную память. Это все внушение. Она восстановится сама, если я… – Юлиана умолкает.

Если она будет постоянно об этом думать. Если она будет представлять Зою перед мысленным взором. Тогда память вернется.

Именно так Юлиана говорила своим пациентам, когда внушала им что-то. Именно так она заставила Веру Никольскую поверить, будто ее брак полон счастливых воспоминаний и за него стоит бороться. А на самом деле она заставляла поверить в ложь. Во имя спасения.

А сейчас сама оказалась на месте своих пациентов. Илья, его мать, Евгений и даже гинеколог Инесса – все они твердят об одном: у нее была дочь. И у них нет резона врать. А значит, это правда, которую надо принять. Вспомнить. И пережить боль заново.

– Ты все еще против того, чтобы уехать в другой город?

Вопрос Ильи отзывается легкой досадой, больше напоминающей ссадину на ладони.

– А ты все еще наивно веришь, что место жительства играет роль в наших отношениях? Ну, переедем мы в Москву, и что? Я продолжу изводить себя тем, что ничего не помню. И рано или поздно ты устанешь от моей депрессии.

– Не надо решать за меня. Я просто хочу спасти наш брак!

– Наш брак похоронен здесь, – Юлиана кивает на могилу. – А последние два года мы украли у судьбы. И должны быть благодарны хотя бы за это.

Илья молча проглатывает ее слова и вглядывается в сереющее небо:

– Может, пойдем домой? Скоро дождь вернется и польет в два раза сильнее.

– Да, – помертвевшим голосом произносит Юлиана, – конечно.

Она отступает назад и еще раз бросает взгляд на одинокую могилку маленького человечка:

– Почему нет ее портрета?

Илья вздыхает, и его голос дрожит от слез:

– Я не мог смотреть на фотографию Зои. Это было выше моих сил.

Он отворачивается и уходит по дорожкам между могил, даже не дожидаясь Юлиану. Она смотрит ему вслед, а внутри все переворачивается от горечи. Шесть лет назад она встретила мужчину, который казался ей спасителем. А теперь сама все разрушила.

* * *

Шесть лет назад…

Тик-так, тик-так.

Звук часов бьет по ушам. Юлиана стоит посреди кабинета Евгения и глубоко вдыхает насыщенный, будоражащий аромат его одеколона. Ей стоило бы уйти, но взгляд мужчины пригвоздил ее ноги к полу. Сердце болит. Кажется, его выдрали из груди – и вот оно лежит на столе и истекает кровью. Еще бьется, но с каждым ударом все медленней и безнадежней.

– Очень жаль, что мы не поняли друг друга, – наконец вздыхает Евгений. – Я ведь никогда не говорил, что люблю тебя. И не давал повода думать, что наши отношения – нечто более серьезное, чем приятный, но короткий роман.

Не давал. Он прав. Наоборот, при каждом свидании подчеркивал свою свободу и независимость, а Юлиана молчала и улыбалась, поскольку наивно надеялась, что с ней он передумает. Что она особенная. И сама же захлопнула ловушку для дурочек, которая называется «со мной будет иначе».

– Значит, ты всем отводишь на любовь один месяц? – Голос подводит и дрожит, как затихающая струна гитары.

Евгений устало потирает лицо ладонью, скользит пальцами по усам и черной бородке.

– Зачем ты так? С некоторыми мне хватает и ночи. Это пустой разговор. Юлиана, дорогая, давай забудем, что было, и продолжим работать, как взрослые люди.

– Работать и изредка спать вместе?

– Сколько яда. Нет. Я не возвращаюсь в старые отношения. Просто работать, – холодно замечает Евгений.

– А если я не хочу и не могу так? – Юлиана вскидывает бровь.

– Только не говори, что собираешься уволиться спустя месяц после того, как устроилась. Сразу после ординатуры… Подумай о карьере.

– Спать с директором – обычно хорошее начало карьерного роста, да вот только не в моем случае, – язвит Юлиана. – Я сегодня же напишу заявление. Надеюсь, я могу рассчитывать на увольнение одним днем? Тогда завтра меня здесь уже не будет.

Какие внутренние силы удержали ее от того, чтобы разрыдаться, Юлиана не знает, хотя обстановка кабинета и даже лицо Евгения давно смазались из-за пелены невыплаканных слез.

– Юлиана, ты не поняла. Я не позволю тебе уволиться. Ты слишком талантлива. «Санитатем» нуждается в таких талантах. – Он говорит тихо и вроде бы спокойно, но именно в этом спокойствии и кроется главная угроза.

– И как же ты меня остановишь?

– Никак. Можешь уволиться. Но репутацию я тебе испорчу. Мне не составит труда уничтожить твою карьеру психотерапевта одним щелчком. В наш центр мечтают попасть хотя бы уборщицей. С нашим мнением считаются. Да ты и сама это знаешь. – Евгений покачивает головой с такой безнадежностью, будто разговаривает с ребенком. – Иди домой, Юлиана. Я дам тебе неделю отпуска, чтобы ты пришла в себя, а потом жду на работе. Надеюсь, мы поняли друг друга и я больше не услышу от тебя слово «увольнение».

После его тирады у Юлианы не остается ни желания, ни сил что-либо говорить. Ноги сами выносят ее из кабинета Евгения, и она под порывами ветра идет по осенним улицам прочь от центра. Хочется кричать, но из груди вырывается лишь хриплое дыхание. Она сама не понимает, как оказывается на пороге юридической фирмы отца, а ведь до него от психотерапевтического центра пешком больше часа. И правда… Юлиана оглядывается в сгущающихся сумерках. Она и не заметила, куда делось время.

Только в фойе отцовской конторы, где ее окутывает тепло и встречает приветливая улыбка администратора Нины, Юлиана понимает, насколько продрогла. Идти к отцу в таком жалком виде не хочется, и она, приютившись на кожаном диванчике, с благодарностью принимает от Нины кружку горячего чая.

В голове пусто. На удивление, в душе тоже. Будто длинная прогулка по промозглому городу убила ее печаль. Хотя Юлиана подозревает, что это временный эффект от усталости.

– Привет-привет, – рядом с ней присаживается молодой парень с коротким блондинистым ежиком на голове. Голубые глаза такие яркие и солнечные, что Юлиана не может выдержать его взгляд.

– Мы знакомы? – хрипит она.

– Я знаю, что ты дочка моего босса. Поэтому заочно знакомы, – и снова улыбка, открывающая белоснежные зубы.

– Значит, ты тоже юрист?

Странно, но фамильярность блондина не раздражает. Наоборот, отвлекает от переживаний.

– Да. Меня зовут Илья, кстати.

Он протягивает Юлиане руку, которую она неуверенно пожимает. Рука теплая, широкая, мягкая. Рука человека, занимающегося умственным трудом.

– Ты не подумай, я не подкатываю. Но у тебя чертовски ведьмовские глаза. Такого темно-зеленого цвета я еще не встречал. Они меня околдовали.

– Думаешь, я помогу тебе построить карьеру? – хмыкает Юлиана, даже не задумавшись, звучит ее вопрос обидно или нет.

Какая разница. К черту мужчин. К черту вежливость.

– Боюсь, как бы не вышло наоборот, – Илья наигранно округляет глаза и оглядывается в сторону кабинета отца Юлианы. – Твой отец на собеседовании так и сказал: будешь приставать к моей дочери – огребешь выше крыши.

Юлиана не выдерживает и смеется, впервые за день ощущая, как напряжение перестает сковывать плечи.

– Значит, захотелось огрести? – игриво интересуется она.

Илья кивает, задорно улыбаясь:

– По полной.

III

– Ты не пойдешь домой?

Юлиана выбирается из аутлендера Ильи и бросает на мужа усталый взгляд. Она надеялась, что обойдется без допроса.

– Мне нужно пройтись, проветрить голову.

– До сих пор мало доказательств?

Илья с грохотом захлопывает водительскую дверь и смотрит на Юлиану через капот, сощурив голубые глаза. В сумерках он уже не выглядит так дружелюбно и знакомо, как обычно. В надвигающейся темноте в нем проступают доселе неведомые ей черты, опасные и пугающие.

– Почему же… – Она кутается в плащ. – Вот именно что достаточно. Поэтому я хочу побыть одна.

На самом деле Юлиана вовсе не жаждет одиночества. Все, чего ей хочется – это позвонить Валентину. Попросить его приехать. Но вдруг то, что случилось между ними в кабинете, для него ничего не значит? Всего лишь поспешный секс с женщиной на десять лет старше себя.

Она роется в сумке в поисках телефона, но пальцы натыкаются на плотный картон. Это визитка журналистки Марии, которая выглядит как подросток. Чертова девчонка!

Юлиана закидывает визитку обратно. Где журналистка раздобыла ее адрес, с чего решила, что она готова к диалогу? Удивительно, что Мария больше не осаждает ее и не преследует. А может быть, она и вовсе не журналистка, и все это – дикий фарс?

Юлиана выходит на тротуар и вслушивается в длинные гудки телефона. Ну, ответь же… Спустя шесть или семь томительных секунд ожидания она слышит знакомый голос с хрипотцой, от которой бегут мурашки:

– Слушаю.

– А я уже подумала, ты дал мне свой номер, чтобы игнорировать звонки.

Юлиана переходит через оживленную улицу по пешеходному переходу и останавливается возле черного фонаря, который отбрасывает на мокрый газон желтые лучи. Отыскивает дом Валентина и скользит взглядом по блеклым окнам, пытаясь угадать, какое из них принадлежит ему.

– Это не входило в мои планы, – тихо смеется Валентин.

– Ты дома?

Он не сразу отвечает. Короткое мгновение Юлиана слышит лишь его дыхание.

– Да. А ты выглядишь одиноко.

– Ты меня видишь?

– Еще как.

– Сможешь выйти, или… – горло сдавливает от безысходности.

Что она творит? Он женат. Она замужем. И все равно стоит здесь и просит его о встрече.

– Скоро буду, – коротко отвечает Валентин и обрывает звонок.

Юлиана отходит от фонаря, скрываясь в тени дома, и невольно оглядывается. Но Ильи нигде не видно. Да и не в его стиле следить за неверной женой.

– Откуда столько печали на лице?

Юлиана улыбается Валентину. В черной косухе он выглядит весьма колоритно в вечерних сумерках.

– Так заметно?

Валентин вместо ответа подхватывает ее руку и тянет за собой в глубь дворов, подальше от окон своего дома.

– Рассказывай.

Они останавливаются в темной арке, куда едва проникает городское освещение. Тишина вокруг такая, будто человечество вымерло, ведь до этого закутка не долетают даже звуки дорожного движения.

Валентин ласково касается щеки Юлианы, убирает выбившийся локон.

– Я всего лишь хотела тебя увидеть.

– Да? Тогда почему у меня чувство, будто ты вот-вот расплачешься? – произносит он будничным тоном, но этот вопрос пробивает брешь в броне Юлианы.

Она прикусывает нижнюю губу и крепко жмурится, но слезы проникают сквозь ресницы и скатываются по лицу. Юлиана сама не замечает, как оказывается в объятиях Валентина и судорожно рыдает. Все напряжение последних дней выходит из нее сдавленными всхлипами и короткими фразами о том, что произошло. О том, как она вытеснила из памяти ужасную трагедию, как выдумала другую жизнь, стерев все напоминания о дочери.

Валентин слушает молча и словно не дышит. Лишь когда рыдания Юлианы затихают, с его губ срываются слова:

– И ты уверена, что это правда?

– Столько доказательств! Ты думаешь, это невозможно? Я изучала вытесненные воспоминания, но считала их мифом. Пока не столкнулась с ними сама.

– Человеку можно внушить фальшивые воспоминания, если хорошо постараться, – задумчиво произносит Валентин и неожиданно целует Юлиану.

От короткого, но теплого поцелуя по телу разливается благодарное тепло. Вот почему ее так непреодолимо тянет к Валентину. Когда он рядом, любая проблема кажется решаемой.

– С другой стороны, наша память такая ненадежная. – Он вдруг горько усмехается. – Моя собственная мать постоянно забывала обо мне.

– Почему? – Юлиана заглядывает в его темные глаза, но не находит ответа.

– Долгая история, – отмахивается Валентин. – Если все, что ты узнала, – правда, прими ее и живи дальше.

– Но…

– Но проблема ведь не только в этом? – он с улыбкой перебивает Юлиану, и та нервно сглатывает.

Да, теперь проблема не только в памяти. И даже не в Никольских. Дело в Валентине. В том, что у нее поехала крыша и она цепляется за совсем молодого парня. Юлиана как зачарованная смотрит, как он наклоняется к ней, как его губы становятся все ближе. И она не может противиться. Не может, не хочет. Она…

Звук, напоминающий хлесткий удар плетью, раздается над ухом и оседает звоном на барабанных перепонках.

– Пригнись! – кричит Валентин и наваливается на Юлиану.

Она даже не понимает, как оказывается прижата к асфальту. В нос врезается сырой запах земли, легкие сжимаются от испуга. И снова звук, от которого волосы шевелятся на затылке.

– Не шевелись, – шепчет Валентин и исчезает из поля зрения.

Юлиана оглядывается и замечает лишь, как он скрывается за углом. В них стреляли. Это все, что ей сейчас понятно. Она поднимается на ноги и едва их чувствует. На стене, к которой Валентин совсем недавно ее прижимал, остались две вмятины. Еще чуть-чуть, немного левее… И ее проблемы закончились бы.

Смерть, вдруг прошедшая так близко, лишает сил. К горлу подкатывает горячий ком. Перед глазами плывет.

– Юлиана, – Валентин подхватывает ее за талию.

Он тяжело дышит. Волосы взмокли и закрутились в кудри, а на щеках легкий румянец.

– Пытался догнать подонка, но не смог. Он растворился, черт подери!

– Ты видел его?

– Только силуэт. – Валентин хмурится. – Пойдем отсюда.

Юлиана кивает. Протирает ладони и нервно проводит ими по плащу, но тот не отряхивается.

– Меня пытались убить, – хмыкает она. – И я даже не могу заявить в полицию, потому что была с любовником. А даже если и заявила бы, толку? Я никого не видела. И даже предположить не могу, кто… – Юлиана замолкает.

Они опускаются на ближайшую скамью. Становится еще темнее, чем каких-то полчаса назад, и мрак пугает до жути. Но здесь, возле дороги, кипит городская жизнь. Спешат пешеходы, сигналят машины, лениво переключаются светофоры. Никто и не знает, что кто-то недавно стрелял в Юлиану с Валентином.

– Думаешь, целились в тебя? Я бы не был так уверен. – Валентин садится рядом.

Невооруженным глазом заметно, как он напряжен и готов сорваться с места. Так и происходит. Буквально через пару секунд он вскакивает и, коротко бросив, что сейчас вернется, бежит туда, где в них стреляли. Юлиана начинает бояться, что Валентин не вернется, но вот она со вздохом облегчения видит его стоящим на тротуаре.

– Думал, найду где-нибудь камеры, – фыркает Валентин и разочарованно потирает переносицу. – Вокруг ни одного магазина, а во дворах даже света толком нет.

– У тебя что, есть смертельные враги? – Юлиану лихорадит.

Мимо проходят люди и окидывают их недоуменными взглядами. Да, наверное, она даже приблизительно не представляет, как выглядит со стороны.

– Нет. Хочешь сказать, у тебя они есть?

Юлиана лишь вздыхает. В том-то и дело, что нет. И все же кого-то из них пытались убить.

* * *

Пусто на кухне, когда нет Юлианы. Пусть она не домохозяйка, но Илью всегда забавляло ее чертыхание, стоило ей вновь потерять специи или мучительно задуматься о том, сколько пельменей сварить на ужин.

А сейчас Илья одинок, как кусок сыра в холодильнике. И мысль, что жена для него потеряна навсегда, как бы он ни пытался ее удержать, бьет невыносимо больно.

В заварнике настаивается черный чай, и, не дожидаясь, пока закипит вода, он наливает в кружку крепкий чифир, от которого наверняка сведет зубы. Три куска сахара – заглушить горечь. Жаль, нельзя посыпать сахарной пудрой душу, чтобы она стала белая и сладкая и была не видна ее порочная чернота.

Два с половиной года назад мать пришла к нему и рассказала историю о смерти императора Клавдия. По одной из версий, его отравили бледными поганками. Сначала Илья не придал этому значения, но когда мать решила посвятить его в свой замысел…

А теперь, спустя столько лет, грязный секрет разрушил его семью окончательно. И в этом нет вины матери. Илья виноват сам. Илья сделал выбор, и этот выбор погубил все.

Легкий, едва заметный скрип входной двери заставляет Илью насторожиться. Но затем он слышит тяжелый вздох Юлианы.

– Я думал, ты еще долго будешь гуля… – незаконченное предложение обрывается на полуслове.

Илья растерянно смотрит на жену, пытаясь увязать спокойную вечернюю прогулку с грязным плащом, растрепанными волосами и безумными глазами цвета мокрой темной зелени. Она сидит на пуфе, молча разглядывая ссадины на ладонях. И лишь раз рискнула поднять на него взгляд.

– Что стряслось? – Илья ставит кружку с чаем на тумбу и опускается перед Юлианой на корточки.

На ее бледном лице сложно прочитать эмоции. Кажется, она совершенно опустошена.

– В меня стреляли, – нерешительно шепчет Юлиана, будто сознавалась в убийстве. – Не видела кто. Чудом… уцелела.

Илья цепенеет:

– Что ты такое говоришь?

– Я хочу спать, – вместо ответа Юлиана скидывает плащ в потеках от грязной воды на пол.

– Там должны быть камеры… – не сдается Илья. – Собирайся, покажешь мне это место, и поедем в полицию. Пускай посмотрят записи с ближайших камер, уверен, он где-то засветился!

– Нет! – истерически кричит Юлиана и цепляется за руку Ильи.

– А что если это сын Никольских? Что если он решил тебе отомстить? Нельзя закрывать на это глаза!

– Я и не закрываю.

Она проходит в спальню, и Илья не сразу понимает, что она собирает свой глянцевый гламурный чемодан. Без разбору закидывает нижнее белье, костюмы, платья, такой же неопрятной кучей летит обувь. Завершает сбор вещей косметичка и… ненавистная красная коробка, которую Юлиана кладет в чемодан после мучительных раздумий.

– Ты уходишь? – во рту пересыхает.

– Мне надо пожить одной и привести мысли в порядок, – безразлично сообщает Юлиана.

– Мысли? О чем?

– О том, что два года моей жизни – фарс. И продолжать его больше не имеет смысла.

Она закрывает чемодан и катит на колесиках мимо Ильи. Он лишь улавливает любимый аромат духов Юлианы. Травяной унисекс.

– Стой, стой! – вдруг кричит он и догоняет ее уже в прихожей.

Юлиана накидывает на плечи голубое пальто и замирает, в ожидании глядя на него.

– Не уходи, – беспомощно шепчет Илья.

Лицо Юлианы морщится, и она прикрывает тыльной стороной руки дрожащие губы:

– Как ты можешь, Илья? Как ты мог жить два года с женщиной, которая убила твоего ребенка? Ты должен был возненавидеть меня, развестись, а не подыгрывать моей психической болезни. Как ты мог?! – в отчаянии кричит она.

– Я люблю тебя.

– А Зою? Ее ты любил?

Вопрос Юлианы сводит с ума. Илья бессильно закрывает глаза и глухо рычит. Он должен, он должен сказать ей…

– Я… – слова примерзают к губам. – Я…

Надежда в глазах Юлианы тает, и она бессильно качает головой:

– Нам лучше пожить отдельно.

Она уходит. На полу остается грязный плащ. Он точно издевается над Ильей, напоминая о том, что ложью невозможно удержать любимого человека.

IV

В темном узком коридоре не хватает света. Единственная лампочка на потолке жалобно мигает и грозит в любой момент перегореть, но пока что каким-то чудом держится. Мария уже давно собирается сделать косметический ремонт и добавить уюта в свою однокомнатную квартиру с высокими потолками и старинной лепниной на стенах. Точнее, так она говорит сестре Инге, а на самом деле ей глубоко наплевать на то, что дверь в туалете скрипит, а в душевой течет поддон. Квартира нужна, чтобы ночевать не под открытым небом. И чтобы было куда заказать пиццу или роллы.

Мария скидывает стоптанные кроссовки и падает в комнате на разложенный диван под скомканным одеялом. Вот на что она не пожалела денег – это купила дорогой диван, из которого не торчат пружины, потому что сон – единственное, чем Мария не готова жертвовать.

Она отыскивает в подушках ноутбук, но не успевает зайти в Интернет, как раздается звонок скайпа, и на экране высвечивается кукольное личико сестры.

– Ну, наконец я до тебя дозвонилась! – Разговор начинается с капризного голоса Инги.

В руках у нее плойка, которой сестра обычно выпрямляет каре. Но сейчас Инга сердито тычет ею в экран.

– По телефону с тобой не поговорить, вечно занята. Домой к тебе как ни приду, никого нет.

– Было много работы, – вяло отзывается Мария и подпирает кулаком щеку. – Что хотела?

– Как это, что хотела?! А кто дал тебе адрес Юлианы Владимировны? Меня бухгалтер чуть не застукал, пока я рылась в ее кабинете и искала данные сотрудников! Хочу узнать, чем закончился ваш разговор.

– Да ничем. Она отказалась говорить и даже не позвонила. Хотя я закинула удочку…

– Удочку? – Инга замирает от любопытства.

– Ну, типа мне обещали, что она будет разговорчивой. Думала, ей станет интересно, кто слил про нее инфу, но ошиблась.

Мария усмехается при виде побледневшего лица Инги.

– Надеюсь, ты не расскажешь, что это я?

– Конечно, нет. Да и звучит неинтересно. Юлиана точно ничего не скажет, если узнает, что ее сдал администратор клиники.

– А с чего ты вообще решила, что Юлиана Владимировна поможет тебе… с твоей проблемой? – Инга долго раздумывала, какое слово подобрать, чтобы завершить вопрос.

Проблема… Да нет, это далеко не проблема. Это кусок жизни, вырванный с корнем. Это страстное желание вспомнить и дикий страх, что так и случится. Это обожженный череп, на котором не растут волосы. Это дешевые парики. Это абсолютная пустота в памяти, как ее ни напрягай. И мигрени.

– Я встречалась с Верой Никольской и ее сынком. От самой Веры уже ничего не добиться. Она ушла в свой мир, а вот сын сказал любопытную вещь. – Мария стаскивает с головы белокурый парик и швыряет на край дивана.

В глазах Инги мелькает интересная смесь сожаления и смущения. И все же она отводит взгляд.

– Он сказал, что маме внушили ложные воспоминания, слишком счастливые, чтобы быть правдой. И когда Вера поняла это, остатки хрупкого разума не выдержали. Если Юлиана может так манипулировать памятью, я хочу, чтобы она научила и меня.

– Обратилась бы напрямую.

– Ага, – хмыкает Мария и разглядывает свои худосочные ноги в красных леггинсах. – Тогда почему же твои работодатели так старательно заминают это дело и не хотят сделать хотя бы маленькое заявление в свое оправдание? Ты представляешь, какой удар по центру? По репутации? Я уже предвижу заголовки в СМИ: «Психотерапевт, который подменяет твои воспоминания». А мне нужна ее помощь, а не ненависть. Придется встретиться еще раз. Инга, – Мария стучит по экрану, привлекая внимание сестры, – запомни: я найду этого ублюдка. И отомщу!

– Но ведь полиция не смогла его найти…

– Потому что я ни черта не помню. Но вспомню, это лишь вопрос времени, – шипит Мария.

На этом разговор заканчивается. Мария захлопывает ноутбук и спрыгивает с дивана. Да, она вспомнит. Плевать, что прошло два года, а результатов нет. Она не сдастся.

Мария задумчиво разглядывает свое отражение в заляпанном отпечатками зеркале. У нее довольно милое, как у сестры, лицо. Но кожа на голове, покрытая шрамами от ожогов, и пучки волос, которые Мария предпочитает стричь наголо – убивают все сходство.

Полиция не смогла, а она сможет.

* * *

Ночь была ужасной.

Небольшой номер в первом попавшемся отеле пах дешевыми ароматизаторами, чтобы перебить вонь прокуренных штор, но в остальном все было терпимо. Свежее постельное белье, протертая пыль на пустых полках в шкафу. В выключенном мини-баре – теплая бутылка воды.

Юлиана надеялась, что уснет беспробудным сном, но стоило голове коснуться подушки, как перед глазами стали проноситься обрывки, скорее даже лоскуты воспоминаний. День рождения – малышке Зое исполняется год. Сначала Юлиана ухватилась за цвет детского платья. Светло-голубой. А затем кропотливыми стежками стала дополнять вышивку. Шоколадный торт, который скорее для взрослых, чем для именинницы. Илья с подарком в нарядной упаковке, сверху криво прилеплен огромный бант.

Юлиана лежала с раскрытыми глазами и вглядывалась в темный потолок, пытаясь понять – реальные это воспоминания или она сама себе их внушила, потому что очень хотела в них поверить? Ведь все вокруг твердят одно и то же.

Сейчас утро, и она сидит на полу среди разложенных фотографий и документов из красной коробки, касающихся ее дочери. И отчаянно ищет хоть одну зацепку, которая докажет, что Юлиана не безумна.

Стационарный телефон на тумбочке звенит, и Юлиана срывается с места:

– Слушаю. Да, это ко мне. Пропустите, пожалуйста.

Буквально через пару минут после разговора в номер стучатся, и Юлиана втягивает внутрь Лизу.

– Спасибо, что пришла.

– Сложно было не прийти, когда ты звонишь в шесть утра и зловещим шепотом умоляешь приехать. – Лиза снимает берет, и становятся видны гладко зачесанные в пучок рыжие волосы. – Дети в саду, муж на работе, я в твоем распоряжении.

– Сначала расскажи, как твои дела с тем преследователем – Гроссмейстером?

Юлиана садится на край кровати рядом с Лизой, под весом которой матрас прогибается в два раза сильнее.

– А, с ним… – растерянно бормочет Лиза. – Поставила камеру в тот же вечер, как ты и посоветовала. Это действительно оказался Денис. Я показала запись его родителям, и они устроили ему взбучку. Оказывается, мальчик решил поиграть в триллер. – Она закатывает глаза.

– Хорошо, хорошо, – лихорадочно произносит Юлиана и сжимает теплые руки Лизы. – Мне надо кое-что тебе рассказать, потому что я хочу услышать твое мнение, мнение незаинтересованного человека.

– В твоем рассказе будет объяснение тому, что ты живешь в гостинице, а не в своей квартире с мужем?

– Да, и это тоже, – выдыхает Юлиана.

Сначала она медлит, не зная, как подступиться к мрачной истории, а потом начинает рассказ с того, как обнаружила коробку с фотографиями из жизни, о которой ничего не помнит. Юлиана опускает свою измену с Валентином и детали грязной истории с четой Никольских. Оставляет лишь то, что касается Зои. Маленькой голубоглазой девочки.

Лиза сначала слушает спокойно, но с каждым словом запинающейся Юлианы ее лицо бледнеет. В конце концов она не выдерживает и опускается на пол, внимательно разглядывая фотографии и распечатки интернет-статей с кадрами с места аварии.

– Из-за этого я ночую здесь. – Юлиана садится рядом с Лизой и поджимает к груди колени. – Не могу простить Илью, что он так долго молчал и поддерживал во мне иллюзию счастливой жизни. Я жила во лжи и сама об этом не подозревала.

– Кто бы мог подумать, что у семейного психотерапевта будут проблемы в браке, – задумчиво замечает Лиза и тут же ойкает. – Прости, я не хотела…

– Ничего страшного, – усмехается Юлиана. – Вечная история: сапожник без сапог.

– Так ты ничего не помнишь?

– Кажется, начинаю вспоминать какие-то моменты прошлого, о которых раньше и не подозревала. К тому же я видела могилу, которой явно несколько лет. И фотографии, осмотр у гинеколога, а также заверения Ильи, его матери и даже моего начальника, – горько усмехается Юлиана. – Мне тяжело бороться с этим, поэтому я и позвала тебя.

Лиза откладывает в сторону фотографию Зои и тревожно вглядывается в лицо Юлианы:

– Чем я могу помочь?

– Мы познакомились с тобой недавно, и ты никак не можешь быть замешана в этом… всем, – она коротким жестом указывает на разбросанные документы. – Я хочу, чтобы ты помогла мне удостовериться в том, что все это ложь.

– Ложь?

– Да, я не могу… Не могу поверить, что вытеснила из памяти и заменила вымышленными воспоминаниями больше двух лет жизни. Почему я не забыла смерть отца? Он умирал тяжело, мучительно. Врачи даже не смогли поставить ему диагноз. А гибель дочери мой разум уже не смог пережить? – Юлиана сглатывает слезы. – Я ведь человек. И вся моя жизнь состоит из воспоминаний. Но я хочу быть уверена, что они настоящие.

– И что ты не создала их, потому что все убеждают тебя в этом? – Лиза будто читает ее мысли.

– Верно.

Лиза вздыхает и некоторое время молчит, ведь в такой обстановке сложно подобрать слова. К тому же до Юлианы начинает доходить, что она просит у подруги слишком много.

– Прости, я не должна была вываливать на тебя свое безумие, – Юлиана пытается разрядить напряжение улыбкой, но Лиза не улыбается в ответ.

– На самом деле мне и правда сложно убедить тебя, что это ложь, ведь мы с тобой тогда еще не были знакомы. Но, – Лиза по-матерински обнимает Юлиану за плечи, – я знаю, твоя семья говорит, что это правда. Думаю, тебе стоит им поверить. К тому же ты сама упомянула, что воспоминания начинают постепенно возвращаться.

Юлиана затихает в ее объятиях и закрывает глаза.

– Тебе страшно, я понимаю. Страшно вспоминать такое. Поэтому ты и ищешь любую зацепку, лишь бы не поверить, что это правда. Но я просто не понимаю, зачем устраивать такой розыгрыш. Я, конечно, видела твоего мужа всего раз, но могу точно сказать, что он тебя любит. – Лиза тихо смеется. – Не то что мой оболтус. И если ты считаешь иначе, назови хоть одну причину, по которой Илье понадобилось придумывать настолько невероятную историю?

Юлиана качает головой.

– Ну, вот видишь. Он же не пытается засадить тебя в психушку. Наоборот, делает все, чтобы ты как можно мягче приняла реальность. Возможно, твоя свекровь права. Вам надо смириться с правдой, пусть и с запозданием, и жить дальше. Роди ему еще одного ребенка и увидишь – в жизни наступят светлые дни, – продолжает увещевать Лиза, и от ее низкого грудного тембра голова Юлианы наливается приятной тяжестью.

– Я всегда думала, что не хочу детей, потому что боялась стать такой же бездушной матерью, как моя. А оказывается, причина кроется в Зое, – наконец шепчет она и чувствует, как слезы сбегают по щекам. Странно, но с каждой слезинкой ей становится легче. Вот сбегает еще одна, и с души будто сваливается камень.

– Прости, если не оправдала твои надежды, – в голосе Лизы проскальзывает сожаление.

– Нет. Я хотела услышать твое мнение и очень за него благодарна.

* * *

Лиза устало бросает сумку за тумбочку и закрывает входную дверь на щеколду. Без детей в квартире неестественно тихо. Впереди целый день, столько дел надо переделать, а Лиза морально опустошена настолько, что не может пошевелиться. С трудом доходит до продавленного мужем дивана и садится прямо в выемку. На подлокотнике лежит старый пульт со стертыми от постоянного нажатия кнопками переключения каналов. Иногда Лиза задумывалась: если у мужа отобрать телевизор, он покончит с собой? Или все-таки вспомнит о семье?

Она вздыхает и засовывает руку в складку между диванными подушками. Достает оттуда конверт, который получила на днях.

Лиза ведь и правда поставила беспроводную камеру на лестничной площадке. Пришлось заплатить соседу Вове, который понимал в технике и за деньги готов был молчать. Лишние траты того стоили. Вот только не Дениску с первого этажа она увидела, а длинного худого мужчину в надвинутой на лоб кепке и черной толстовке с натянутым на голову капюшоном. Лиза пронаблюдала, как он пришел, закинул очередной неподписанный конверт в ее почтовый ящик и так же молча удалился, не показав лицо.

А вот содержимое конверта повергло Лизу в такой шок, что она до сих пор ходила как сомнамбула. Внутри она нашла отрезанный локон. А потом нашла у Даши за ухом короткую кудряшку, ровно состриженную. Как она ни пыталась добиться от удивленной Даши ответа, кто и когда срезал его, девочка ничего не знала. А это значит, Гроссмейстер подобрался к ее семье слишком близко. Возможно, заплатил нянечке из детского сада или медсестре. Уже неважно. Он лишь доказал, что не шутит.

Поэтому, прежде чем перевести детей в другой детский сад, Лизе пришлось выполнить последнее требование Гроссмейстера. Сначала оно показалось бессмысленным, но сегодня все встало на свои места.

Лиза всхлипывает, чувствуя, что ее вываляли в грязи, от которой уже никогда не отмыться. Но она сделала это ради детей, да простит ее Юлиана. Она бы поняла. Лиза вытаскивает из кармана широкой юбки мобильный и открывает записи диктофона. Их утренний разговор был сохранен, но прослушивать его заново у Лизы нет сил. Она отправит запись по указанному адресу электронной почты и забудет все как страшный сон. Да, все будет именно так.

Если ты сделаешь то, о чем я прошу, я навсегда оставлю тебя в покое. Это моя последняя просьба.

Гроссмейстер

V

Однажды у моря…

Отец обещал, что вечером они пойдут купаться, а пока Юлиане остается лишь смотреть на море и любоваться переливами на волнах, которые видны прямо из маленького окна ее комнаты.

– Тухлый отдых, – бормочет Юлиана себе под нос и подпрыгивает на месте от испуга, когда позади нее раздается смех.

На пороге комнаты стоит Ангелина, руками придерживая большой живот. В ее наряде со вчерашнего дня ничего не изменилось. Все то же мрачное платье, которое больше напоминает мешок из-под картошки.

– Не хочешь заняться музыкой? – предлагает она.

Улыбка преображает некрасивое лицо, и вот уже в нем нет ничего птичьего.

Юлиана морщится. Как отказаться, чтобы не обидеть Ангелину, которая теперь кажется ей очень милой? Но Лина понимает все без слов и снова улыбается:

– Ладно. А хочешь, покажу тебе свои рисунки?

Последнее предложение звучит заманчивее, и Юлиана спрыгивает со стула.

Комната Ангелины находится напротив гостевой спальни отца, но в ней нет ничего девчачьего. Юлиана ожидает увидеть постер с любимым певцом на стене и стопку зачитанных любовных романов. Так рассказывала о комнате своей старшей сестры школьная подруга Маришка.

Спальня Ангелины совсем не такая, как у Маришкиной сестры. Похоже, здесь живет монахиня, хотя им вряд ли можно беременеть. Но это определенно келья. Одноместная узкая кровать застелена чопорным коричневым покрывалом, которое словно царапает кожу при одном взгляде на него. Массивный серебряный крест над изголовьем подозрительно сверкает. Видимо, Ангелина натирает его каждый день.

Этих двух предметов достаточно, чтобы Юлиане захотелось сбежать из спальни, но она неуверенно замирает посреди комнаты. Сесть на единственный стул возле скромного столика не позволяет воспитание.

– Смотри, – Ангелина достает из тумбочки альбом для рисования и протягивает Юлиане, избегая смотреть ей в глаза.

Юлиана с любопытством раскрывает на первой странице и сразу узнает море и одиноко идущую по пляжу девушку, отдаленно напоминающую Ангелину, только без живота.

– Красиво… я не умею рисовать. Тем более цветными карандашами, – вздыхает Юлиана и переворачивает лист.

На этот раз нарисована девушка и молодой парень, который смущенно протягивает ей сорванную ромашку.

– Мне пришлось научиться, – грустно замечает Ангелина. При виде второго рисунка ее лицо бледнеет и вновь теряет миловидность, приобретая хищные черты. – Я не могу полагаться на свою память…

– Почему?

– Потому что воспоминания – это мутная вода. Ты постоянно добавляешь в нее красок, но от этого становится только хуже. Мы не в силах запомнить все, как было на самом деле. Уже на следующий день детали трансформируются, и с каждым разом изменений будет больше и больше. А затем они начинают тускнеть и растворяться в сознании. – Она печально улыбается. – Я спасаю их с помощью рисунков. И, если начинаю сомневаться, было ли мое воспоминание реальным, пересматриваю свои альбомы.

– О-о-о.

Юлиана ничего не понимает из того, что говорит Ангелина. Так зацикливаться на памяти – глупо. Но, похоже, Лина думает об этом постоянно.

На последнем рисунке девушка вновь одна на берегу моря, а на заднем плане виден дом Кристины Альбертовны, похожий на крепость. Юлиана закрывает альбом и возвращает Ангелине.

– Ты боишься что-то забыть?

– Да, – Ангелина прижимает к груди альбом и горестно вздыхает, – я боюсь забыть всё. Именно поэтому я не хотела иметь детей. Моя болезнь должна была остановиться на мне. Но Господь распорядился иначе.

– Ты болеешь?

Юлиана наклоняет голову и внимательно присматривается к Ангелине. Но по внешнему виду и не скажешь, что она больна. Когда у Юлианы была температура, папа говорил, что у нее блестят глаза и нос красный из-за насморка.

– У тебя температура? – продолжает допытываться Юлиана.

– Если бы… – Ангелина улыбается так, что становится грустно. – У меня хорея… Наследственное заболевание.

Разговор становится все труднее, и Юлиане хочется быстрее уйти. Рисунки больше ее не интересуют, как и воспоминания Ангелины.

– А-а-а, – протягивает Юлиана, надеясь, что Лина догадается закончить странную беседу.

Но та, кажется, погружена так глубоко в себя, что уже не замечает, с кем вообще разговаривает.

– Это ужасная болезнь. И самое страшное, что она вызывает деменцию. Я не хочу, чтобы мой ребенок унаследовал ее, но аборт – это грех. А жизнь, пусть и короткая, все равно остается жизнью.

Наконец Ангелина возвращается к реальности и поспешно прячет альбом в тумбочку.

– Прости, не стоило мучить тебя своими проблемами. – Она порывисто гладит Юлиану по голове и отворачивается в сторону окна. – Кажется, твой отец вернулся. Так что беги к нему, наверное, скоро пойдете на пляж.

Стоит выйти из комнаты Ангелины, как дышать становится легче. Деменция, хорея… Юлиана никогда не считала себя глупой, но сейчас ей кажется, что она и правда маленькая девочка. Так ее называла мама. И, видимо, так оно и есть.

Из всего разговора с Ангелиной Юлиана поняла одно: та не хотела ребенка. И даже думала об аборте. Но если не хотела, зачем тогда завела? Или дети не спрашивают взрослых, когда им появиться на свет?

* * *

Отпуск, о котором мечтала Юлиана, не состоялся. Ей удалось урвать лишь пару вечеров на море в компании отца. На третий день он явился в дом Кристины Альбертовны мрачнее тучи. Велел Юлиане собирать вещи, а сам отправился искать хозяйку.

Любопытство – пагубная вещь. Юлиана ставит маленький рюкзак на пол и мышью проскальзывает на первый этаж, ожидая найти взрослых там же, где и в первый вечер – на кухне. Так оно и есть, но помимо Юлианы в коридоре стоит и Ангелина. Прижимаясь к стене, она руками держится за живот, а на лице гримаса то ли боли, то ли отвращения.

– Ой, – Юлиана собирается быстро ретироваться, но тихий голос Ангелины ее останавливает:

– Подожди. Можешь послушать, что со мной сделала собственная мать, – безнадежно шепчет она. – Надеюсь, твоя так не поступит. И надеюсь, в твоей жизни не будет предательства за тридцать сребреников.

Где ее мать сейчас, Юлиана понятия не имеет. И о каком предательстве говорит Лина – тоже. Но она остается в коридоре, а голоса за дверью тем временем становятся все яростнее.

– Вы не должны были разговаривать с этим подонком! – визжит Кристина Альбертовна, видимо, уже не беспокоясь, что ее услышат.

– Я хотел получить полную картину произошедшего, я ее получил, – отрезает отец. – Повторяю, если в первый раз вы не поняли. Олег сказал, что очень нуждался в деньгах, и вы предложили ему сделку. Деньги взамен на то, что ваша дочь забеременеет. Вы знали, что они встречались, хотя Ангелина пыталась скрыть их отношения. По сути, вы дали ему официальное разрешение на секс с дочерью, да еще и заплатили. А теперь решили засадить в тюрьму. Это не просто мерзко, это… Я впервые не могу подобрать подходящего слова!

Слышно, как отец задыхается от злости. Юлиана испуганно глядит на Ангелину, но та будто тонет в своем сознании. Ее взгляд настолько пустой, что в нем не разглядеть ни искорки жизни. Ангелина отталкивается от стены и покачивающейся походкой идет мимо Юлианы. Та с молчаливым сожалением смотрит ей вслед.

– Почему вы так поступили со своей дочерью? – за дверью кухни отец продолжает пытать Кристину Альбертовну.

– Потому что вы не знаете, что такое жить под гнетом наследственной болезни, от которой нет лекарства. Вы что-нибудь слышали про хорею Гентингтона? – шепчет она, но Юлиана прекрасно разбирает каждое слово. – Это генетическое заболевание нервной системы. Психические нарушения, потеря памяти – лишь часть того, что ждет больного. А исход один – смерть. Мой отец умер в сорок пять лет после долгих лет болезни. Бабушка дотянула до пятидесяти. Благодаря вере в Бога и молитвам я избежала тяжкой участи и не унаследовала хорею. А моя дочь, к сожалению, не избежала.

Повисает тишина. Но ненадолго. Кристина Альбертовна медленно продолжает:

– Ангелину ждет короткая жизнь, потому что болезнь стала проявляться очень рано. Но она отказывалась рожать детей. А я не могла поверить, что Бог окончательно покинул наш род, ведь меня же он благословил здоровьем! Поэтому я взяла все в свои руки. Я воспитаю внука правильно, и он не будет болеть. Не будет…

– Вы серьезно верите, что своими молитвами убережете маленького ребенка от генетики? – На этот раз отец скорее изумляется, чем злится.

Юлиана прижимается ухом к двери, стараясь разобраться, о чем они толкуют. Пока понятно одно – Ангелина умирает.

– Мне жаль Ангелину, но ее решение не рожать было более здравым, чем ваши интриги, – продолжает отец. – Вы заключили с Олегом сделку, хотя то, что он согласился, больше смахивает на поступок Иуды. Но сейчас это неважно. Почему потом вы решили посадить его? Он стал шантажировать вас и угрожать, что все расскажет Ангелине?

– Хуже… По условиям сделки он должен был бросить Лину после того, как… сделает свое дело, – с отвращением цедит Кристина Альбертовна. – Но в нем проснулась совесть. Он захотел жениться на Лине.

– Понятно, – папа смеется, однако его всегда заразительный смех звучит горько. – А вы ни с кем не хотите делить вашу внучку или внука.

– Чужое влияние может спровоцировать заболевание, – холодно замечает ужасная хозяйка дома.

– Боюсь, вам надо к психологу. В любом случае, я умываю руки. А вам советую оставить парня в покое. Он достаточно наказал себя сам. Если будете и дальше гнуть свое, во время следствия условия вашей сделки обязательно всплывут, и вряд ли вы добьетесь желаемого. Только потеряете дочь.

– То есть вы отказываетесь?

– Вот именно.

Юлиана отпрыгивает от двери и быстро мчится наверх, страшась, что ее второй раз поймают на подслушивании. Вряд ли отец сейчас в настроении снова ее простить.

Наверху она останавливается напротив комнаты Ангелины. Дверь открыта, а девушка сидит на кровати и держит в руках альбом. Он раскрыт на чистом листе, над ним дрожит карандаш, но Ангелина ничего не рисует, словно боится коснуться бумаги грифелем. Ее лицо страшно искажено, причем гримасы сменяют друг друга так, будто она не управляет собой. То правый уголок рта потянется вниз, то левый глаз непроизвольно моргнет. Подобное Юлиана видела в фильмах про экзорцистов и одержимых бесами.

Внезапно Ангелина вскидывает голову и устремляет на Юлиану опустошенный взгляд. Надо бы сказать что-то в утешение. Вроде «мне жаль», или «моя мама тоже меня не любит». Но вопрос Ангелины вышибает из Юлианы весь дух.

– Кто ты?

Глава 5. Воскреснуть нельзя умереть

I

Разговор с Лизой заставил Юлиану одуматься. И правда, на каком основании она, как шпион, подозревает всех и каждого. Только на том, что сама изменяет мужу?

Юлиана скрипит зубами и опускается на колени, чтобы в последний раз собрать фотографии из забытой жизни. Воспоминания вернутся. Они уже возвращаются, хотя она не хочет себе в этом признаться. Опадают на ее память, как лепестки увядшей розы. Почерневшие по краям, но еще хранящие в себе цвет прошлого.

Юлиана берет распечатку с места аварии, и блуждающий взгляд в очередной раз пробегает по тексту. Странно, но появляется чувство, будто она что-то упускает. Нечто важное, скрытое от глаз, но при этом лежащее на поверхности.

Звонок мобильного прерывает скачущие мысли, и Юлиана кидает документ поверх коробки. Подозрительно смотрит на неизвестный номер. Опять звонят с того света?

– Слушаю! – рявкает она, намереваясь высказать накипевшую злость на весь мир.

– О, день добрый! Или не очень? – звонкий знакомый голос неприятно бьет по ушам.

– Кто это? – Юлиана спрашивает скорее для того, чтобы потянуть время и успокоить нервы. Но пронзительный подростковый голос не узнать невозможно.

– Мария, журналистка. Помните, мы с вами на днях встречались.

– То есть помимо адреса у вас еще и номер мой имеется, – кривит губы Юлиана.

– Не злитесь. Мне всего лишь нужно с вами поговорить. И вовсе не о том, о чем вы сейчас подумали.

Хотя тонкий голосок журналистки вроде бы не изменился, в нем теперь звенит сталь. Таким тоном говорят начальники, не терпящие возражений. Или деспотичные мужья своим забитым женам.

– Кто вам сказал, что я буду с вами разговаривать? Кто дал мои данные?

– Никто, – устало отвечает Мария. – Я сама на вас вышла. Меня зацепил случай с Никольскими, потому что у него есть нечто общее с моей историей.

– И что же?

– Игры с памятью. Остальное расскажу при встрече. Я пришлю вам эсэмэс с адресом и буду надеяться, вы придете.

– Я… – начатая фраза обрывается короткими гудками, и Юлиана раздраженно смотрит на мобильный.

Чтобы куда-то отправиться, нужно выйти из номера. А выйти… Она переводит взгляд на окно и словно наяву вновь слышит выстрелы. По телу пробегает волна мурашек.

Юлиана поджимает губы. Прятаться она точно не собирается. К тому же неизвестно, кто был целью стрелка – она или Валентин. Он упоминал, что в прошлом был связан с нелегальными гонками. У него могли быть опасные знакомства.

Мир порою несправедлив, кнопка. Наверное поэтому я выбрал такую профессию. Хотел помочь ему стать честнее. Но запомни, если ты вдруг столкнешься со злом во плоти, самое главное – не дать себя запугать.

Да, папа, это и правда самое главное. И при этом самое сложное.

Однажды она уже проиграла битву с Евгением, когда испугалась и не захотела признавать, что сможет добиться успеха и без его протекции. Но больше она так не струсит.

* * *

Юлиана не ожидала, что Мария выберет для встречи кафе, стилизованное под мрачное средневековье. Антураж не на шутку щекочет нервы, хотя, может, Юлиана уже просто слишком стара для искусственной паутины на криво сколоченных стульях и имитации витражных окон. Она проскальзывает за дальний столик, где, кроме огарка свечи на деревянной столешнице и таких же кривых свечей в настенном бра, другого освещения не наблюдается.

– Извини, пробки.

Не успевает Юлиана осмотреться, как напротив нее садится белокурая журналистка, у которой так и подмывает спросить паспорт и убедиться, что она точно окончила школу.

– Очаровательное местечко, – Юлиана нервно обводит кафе рукой.

За одним из столиков сидит парочка готов, и от их вида становится еще больше не по себе. Нет, Юлиана явно не целевая аудитория этого кафе.

– Люблю здесь работать над статьями, – кивает Мария, – никто не отвлекает. Тихо и мрачно, как раз для меня. И вай-фай отлично ловит. – Она криво усмехается.

– Рада за тебя, – Юлиана с трудом заставляет себя поддерживать неофициальный тон, но желание встать и уйти становится все сильнее. – Я слушаю, – резче, чем собиралась, произносит она, когда официант принимает у них заказ.

– О, моя история укладывается в пару фраз, но сначала ответь: ты правда можешь подправить человеческую память? – В сумраке радужки Марии кажутся неестественно синими. Будто на Юлиану смотрит не живой человек, а кукла с пластиковыми глазами.

– Можно точнее выражаться?

– Я общалась с Верой Никольской. Она точно ку-ку и вряд ли к нам вернется. А вот от ее сына был толк, – щурится Мария. – Он сказал, что после лечения у вас мама стала вспоминать то, чего не было. Это так?

– Почему я должна отвечать? – Юлиана откидывается на спинку стула, и та больно впивается в лопатки.

Официант в костюме пажа приносит деревянную кружку, в которой дымится нечто похожее на черный кофе. А перед журналисткой ставит изогнутый бокал с «Кровавой Мэри».

– Где гарантии, что у тебя под курткой не спрятан диктофон?

Неприглядная жижа оказывается весьма приятной на вкус. Действительно кофе!

– Хочешь гарантию, что мой интерес к этой истории личный, а не профессиональный? – Мария улыбается, но из-за развязной речи и юной внешности улыбка выходит слишком наглой.

Она быстро оглядывается, словно хочет убедиться, что на них никто не смотрит, и цепляется пальцами за кончики кудряшек. Тянет вниз, и волосы медленно сползают набок, оголяя обезображенную ожогами кожу головы.

Юлиана лицезрит тошнотворную картину несколько секунд, и вот уже перед ней вновь сидит белокурая девчонка с кривой ухмылкой на маленьких губах.

– Это подарок от человека, о котором я ни черта не помню. Было только одно короткое послание: «Твоя память принадлежит мне», – пренебрежительно объясняет Мария, будто говорит не о своей жизни. – Теперь ты понимаешь, почему меня интересуют твои способности? Я хочу выяснить, как можно внушить человеку вымышленные воспоминания. И если реально манипулировать памятью, значит, реально и восстановить ее утраченный фрагмент?

– Я…

Юлиана делает несколько глотков кофе, надеясь, что крепкий напиток приведет ее в чувство после увиденного. В последние дни она выпила кофе больше, чем за всю жизнь.

– Что он с тобой сотворил? – Из уст вырываются совсем не те слова, которые она должна была произнести.

– Точно не знаю, – Мария пожимает плечами и ловит губами трубочку с черепушками от «Кровавой Мэри» – Но полиция предположила, что похититель пытался прожарить мне мозги электрошокером. Причем экспериментировал по полной, не заботясь, выживу я или нет.

Она хмыкает и некоторое время буравит взглядом бокал:

– Я ничего не помню о тех месяцах, что пробыла в плену. Все, что знаю, мне рассказали уже после того, как я оказалась на свободе. Видимо, психопату удалось то, ради чего он все затеял, и поэтому он отпустил меня. Прошло два года, и до сих пор по этому делу нет ни единой зацепки. Кто меня похитил, неизвестно. Все спрятано здесь, – она стучит острым ноготком по виску, – и я хочу, чтобы ты помогла мне вскрыть этот ящик Пандоры.

– А ты…

– Я даже к экстрасенсам ходила, – Мария опережает вопрос Юлианы. – Гипноз, долгие сеансы психотерапии, снова попытки воздействовать на память с помощью электричества… Я перепробовала все!

Она бьет кулаком по столу. Из-за грохота в их сторону устремляются косые взгляды.

Юлиану охватывает чувство дежавю, и она не сразу понимает, что повторяет слова Ильи:

– А ты уверена, что хочешь вспомнить? Ты подвергалась пыткам, и кто знает, что там было еще. Организм защитил тебя с помощью амнезии, а ты пытаешься ее побороть.

– Это часть моей жизни, – цедит Мария. – Он забрал ее у меня, и я не успокоюсь, пока не отомщу. Эта тварь должна сидеть в тюрьме! А единственная улика – в моей голове.

– Резонно.

– Теперь веришь, что я стараюсь не ради карьеры?

Юлиана сталкивается с ней взглядом и нервно выдыхает. Столько агрессии и скрытой боли таится в глазах Марии! Она умело прячет чувства за фальшивыми улыбками, но травма гораздо глубже, чем считает сама девушка.

– Верю, но, боюсь, помочь не смогу. Я не волшебница и не верну тебе память, – Юлиана понуро качает головой. – Я в похожей ситуации, – признается она. – Если память захочет, то вернется сама. Просто ты не должна этому препятствовать.

Мария удивленно вскидывает брови:

– Какой неожиданный поворот! И не подумала бы, что ты страдаешь амнезией. Но, – она поднимает ладонь вверх, предупреждая ответную реплику Юлианы, – обо всем по порядку. Сначала я хочу услышать, что ты сделала с Верой Никольской?

Юлиана потирает глаза, забыв про тушь, и машет официанту:

– Тогда мне нужен еще один кофе.

Все время, пока Юлиана ждет второй заказ, Мария молчит. Она погружается в себя, отсутствующий взгляд пугает, будто ее выключили. А губы машинально мнут трубочку коктейля. Но как только перед Юлианой ставят вторую кружку, Мария оживает.

– Хочу сразу сказать, я не знала, что все так обернется, – начинает Юлиана, но кривая ухмылочка Марии заставляет прикусить язык.

– И даже не подозревала? Почти за год лечения даже мысли не возникло?

– Ну, хорошо, – почти рычит Юлиана. – Вера и правда выказывала некоторые признаки вялотекущей шизофрении и признавалась, что фантазирует об убийстве мужа, но Никольский знал об этом и был готов на любые риски, лишь бы спасти их брак. Он очень любил жену и не хотел, чтобы она попала в психушку.

Как только Юлиана делает это признание, ей становится легче. Наконец-то она снова может дышать полной грудью.

– Так они пришли спасти свой брак, или Никольский хотел уберечь Веру от дурдома? – Мария с шумом втягивает через трубочку остатки коктейля и тут же заказывает еще один.

– Первое плавно перетекло во второе.

– И что сделала ты?

– Единственное возможное в их случае, – вздыхает Юлиана. – Подарила Вере счастливые воспоминания об их совместной жизни, в которых она так нуждалась.

От волнения Мария продолжает вертеть в ладонях черный бокал из-под «Кровавой Мэри», не сводя с Юлианы глаз.

– Как? – наконец, хрипло выдыхает она.

– Ну, в случае с Верой все оказалось просто. Она очень сильно мне доверяла, и я стала мягко подталкивать ее сознание к тому, что из-за депрессии она забыла много счастливых моментов, но если их вспомнить, жизнь переменится к лучшему. – От напряжения у Юлианы сводит челюсть. С каждым произнесенным словом она чувствует, что обманулась сама и теперь расплачивается за то, что сделала с Верой. – Я предлагала ей думать об этом перед сном, представлять в деталях, что бы такого прекрасного ей хотелось добавить в свою жизнь. Практиковали с ней методы свободного письма, даже гипноза, и результаты не заставили себя ждать. Ближе к концу терапии она начала «вспоминать». – Юлиана нервно крутит обручальное кольцо на пальце. – Только я недооценила степень Вериного душевного расстройства. Видимо, в какой-то момент она все же осознала, что это ложь. И сделала то, к чему стремилась ее больная душа. Взяла самый большой кухонный нож и… перерезала мужу горло, пока тот спал. – Юлиана закрывает глаза, чтобы восстановить самообладание. – Нужно было настоять на том, чтобы Веру положили в лечебницу. Но Никольский умолял помочь… И я взялась за непосильную задачу.

– То есть вот так просто? Берешь и придумываешь себе воспоминания?

Марии приносят второй коктейль, но она этого не замечает. Ее глаза широко распахнуты, в них плещется недоверие.

– Любому человеку легко внушить вымышленные воспоминания, если это делает авторитетный для него человек. Достаточно сказать: эй, помнишь, лет десять назад мы катались на лыжах в горах. И все, ты уже начинаешь сомневаться, а где сомнения, там и вымысел. На самом деле возможности нашей памяти до сих пор до конца не изучены, потому что они безграничны.

Именно поэтому я так сопротивляюсь словам Ильи.

Юлиана хмурится и не сразу отвечает на вопрос Марии:

– Ну, а ты? Ты сказала, что тоже не помнишь своего прошлого?

Юлиана поднимает на нее тяжелый взгляд, впервые за последние дни осознав, что попала в жуткую паутину лжи.

– Знаешь, после разговора с тобой я уже не уверена, что у меня амнезия.

II

Юлиана задумчиво крутит в руках мобильный, борясь с диким желанием позвонить Валентину. Сейчас, когда в голове сумятица после разговора с Марией, хочется забыться в его объятиях. Именно его, а не мужа. Потому что Илья – последний человек, которому она может доверять.

– Подожди, – Мария поднимает руки, словно признавая поражение в их негласном поединке «Чья история амнезии звучит круче?» – то есть всë говорит о том, что ты забыла родную дочь? Есть документы, фотографии, могила, даже заключение гинеколога, плюс три человека утверждают, что Зоя существовала, но ты все равно сомневаешься?

– И ты туда же, – устало отмахивается Юлиана. Разговор с Лизой завел ее в те же дебри.

– Я хотела сказать, что тебе надо сходить к другому гинекологу.

Перед Марией стоит огромная тарелка со свиным стейком, в котором та лениво ковыряется. Странное меню: сначала алкоголь на пустой желудок и только потом еда.

– Ты серьезно допускаешь мысль, что вокруг меня заговор? – Юлиана с жадностью хватается за подобную возможность.

– Такая уж у меня профессия: сомневаться во всем и все перепроверять. В твоей истории есть существенный момент: муж, свекровь, твой начальник – они знают друг друга и могут иметь общие интересы. И даже к гинекологу тебя директор направил, я ведь правильно уловила?

– Да, – потухшим голосом соглашается Юлиана.

Она, наконец, услышала то, о чем просила, но мысль, что родные люди сознательно обманывают – душит.

– Зачем? – шепчет она. – Зачем им этот спектакль?

– Откуда мне знать? – фыркает Мария. – Ты уверена, что до Валентина не изменяла мужу? Может, это месть? А может, ты просто спятила от горя и отрицаешь очевидное. Во всяком случае, версия с погибшей дочерью звучит убедительно.

Юлиана хватается за голову. Мнение Марии меняется по щелчку пальцев. С другой стороны, какая Юлиане разница? Ей надо принять собственное решение, на чьей она стороне. На их или на своей.

– Нет, не изменяла. Хотя до Ильи жила не как пай-девочка. Я бы и сейчас даже не подумала изменить ему, но столько всего произошло. История с Зоей, неизвестный, который прикидывается умершим Никольским, появление в моей жизни Валентина… Все наложилось одно на другое. – Когда Юлиана начала рассказывать свою историю, она сама не заметила, как с ее губ сорвалось имя Валентина, а потом уже было поздно идти на попятную.

– Точнее, вы с Валентином наложились друг на друга, – хихикает Мария и снова напоминает старшеклассницу, которую допустили до взрослых разговоров. – Ты хоть его любишь?

Отрезвляющий вопрос, ничего не скажешь. Юлиана вздыхает:

– Вряд ли мне сейчас до любви. Теперь я даже не уверена, способна ли на нее. Думала, что люблю Илью и была счастлива все эти годы, но после вскрывшейся правды, если это действительно правда, я не смогу с ним остаться. Мне всегда будет казаться, что он что-то утаивает от меня. А Валентин… Это лишь попытка найти кого-то, кому можно доверять.

– Ну да, ваша история жутко романтична. Секс на рабочем столе, перестрелка в подворотне… – Мария жует кусок мяса с таким видом, будто это изысканный и редкий деликатес.

– В твоих устах это звучит скорее пошло, чем романтично. – Юлиана чувствует, как щеки горят от стыда. – И перестрелки не было, только два выстрела, – быстро переводит она тему.

– Хм, ну, если ты поможешь мне, я дам тебе адрес возможного кандидата в стрелки.

От неожиданности Юлиана забывает дышать. В голове миллион вопросов, а в реальности она лишь беззвучно раскрывает рот.

– Хорошо, – смягчается Мария. – Если не учитывать, что мишенью мог быть твой любовник, то остается лишь один человек, который может желать тебе смерти.

– Сын Никольских, – выдыхает Юлиана.

– Ага, он самый.

– И что ты хочешь в обмен на его адрес?

– Проведи для меня несколько сеансов. Помоги вспомнить. Не знаю, внуши мне мысль о том, что я хоть что-то помню. Мне все равно, я готова на любые эксперименты! – страстно произносит Мария, и от ее лихорадочного взгляда становится не по себе. – Пойми, я не смогу спокойно жить, пока не узнаю, кто меня похитил!

– А если у меня не получится тебе помочь?

– Но попытаться ты можешь…

Кажется, Юлиана подписалась на нечто невыполнимое. Восстановить память – за такое она еще не бралась. А если эта затея провалится? Она всерьез опасается за душевное здоровье Марии. Повторять опыт с Верой Никольской ну никак не хочется.

И все же сейчас в сумке прячется клочок бумаги с адресом. Вот только вряд ли она соберется с духом поехать туда одна.

Мобильный звонит, и от неожиданности Юлиана чуть не роняет его на колени. Она так задумалась, что забыла завести машину, и теперь ледяными пальцами едва может принять вызов:

– Здравствуй, Илья, – устало произносит она.

– Привет. Ты как? В порядке? – то ли сердито, то ли взволнованно спрашивает Илья.

– Да, все о’кей.

– Я бы хотел, чтобы ты вернулась домой. После вчерашнего тебе безопаснее рядом со мной.

– Илья, – Юлиана заставляет себя говорить ровно, игнорируя слова мужа, – скажи, какого цвета были глаза у нашей дочери?

– Не понял…

– Просто ответь. Неужели для тебя это сложный вопрос?

В телефоне угрюмое молчание, и Юлиана задерживает дыхание, стараясь в звуках тишины разгадать мысли Ильи.

– Мне надоело твое недоверие, – глухо произносит Илья. – Голубые. У Зои были голубые глаза.

И в телефоне слышны короткие гудки. Мерзкое завершение разговора.

Юлиана прикусывает нижнюю губу, воскрешая в памяти фотографию дочери. Она надеялась, что неожиданный вопрос поможет поймать Илью на лжи. Но он сказал правду. У Зои были голубые глаза. Такие же, как у ее отца.

* * *

От него пахло горящим костром. Этот едкий, насыщенный аромат Лидия запомнила лучше всего, так, словно воспоминание о любовнике превратилось в невесомую дымку от тлеющих поленьев.

Их последняя встреча состоялась больше полугода назад. А если точнее – девять месяцев и девять дней. Короткий роман до сих пор жжет в груди незаживающей раной.

Сейчас, в полумраке гостиной Лидия вертит мундштук между тонкими, сухими пальцами и пытается извлечь из помутневшей памяти нечто большее, чем аромат костра. Но ее попытки заранее обречены на провал. А вспомнить она должна. Потому что каждый раз, погружаясь в прошлое, она думает, что допустила огромную ошибку. Смертельную.

В коридоре хлопает дверь, и Лидия в который раз жалеет, что не забрала у сына ключи. Его бесцеремонные вторжения в ее личную жизнь начинают бесить.

Лидия подхватывает бокал с красным вином и пытается спрятать взгляд на его дне. Илья падает на диван рядом с ней и сжимает голову ладонями, всем видом демонстрируя глубину своего отчаяния.

– Это конец, – шепчет он, и Лидия едва разбирает слова.

– Тогда начни с начала, – холодно отрезает она, не совсем понимая, о чем говорит Илья.

Он поднимает на нее помутневшие голубые глаза, и впервые за всю жизнь вместо обожания в них светится ярость. А по лицу пробегает тень ненависти.

– Ты даже не представляешь, во что я ввязался! И все из-за тебя! – шипит он. – Я люблю Юлиану, а теперь мой брак развалился. Хотя я сделал все, чтобы его сохранить.

– Не понимаю, зачем держаться за девчонку, которая после смерти отца так и не отдала тебе еще двадцать пять процентов юридической фирмы, чтобы вы стали равнозначными владельцами, – фыркает Лидия.

– Тебя всегда интересовали лишь деньги…

Илья говорит на удивление спокойно, но даже не пытается скрыть презрение.

– А ты, как обычно, прячешь голову в песок. Страусы и то ведут себя смелее, – отрезает Лидия. – Хорошо прятаться за маминой юбкой. Прикидываешься, что у тебя не было выбора? – Она наклоняется к нему ближе, и его лицо бледнеет. – Почему ты не послал меня подальше, когда я впервые рассказала тебе историю об отравлении императора Клавдия?

Илья нервно сглатывает. По его лицу катятся крупицы пота. Они искрятся в свете бра, как дешевые блестки.

– Ты моя мать, я не мог тебе перечить, – слабым голосом шепчет он.

Лидия усмехается и вскидывает брови:

– И поэтому ты согласился избавиться от отца любимой женщины… – Она закатывает глаза. – А сейчас приходишь и обвиняешь меня, что твой брак разрушен? Объясни-ка, почему снова виновата я? Ведь я сделала все, как ты просил, и не задала ни единого вопроса, хотя твоя афера еще омерзительнее, чем убийство тестя. Знаешь, если ты и правда любишь Юлиану, то твоя любовь – это любовь больного человека, – спокойно заключает Лидия.

– Виновата ты, потому что только мы двое знали, как на самом деле умер отец Юлианы! – гнев рвется из Ильи истошным криком. – Я не сказал ни одной живой душе, но он знал! И загнал меня в угол!

– Знал что?

По длинному мундштуку с сигаретой пробегает дрожь. Лидия старается сдержать порывистый вдох, но он все равно выдает ее волнение.

– Всё, мама, – с едкой усмешкой цедит Илья. – Что мы – убийцы…

– Какая глупость… – Лидия зубами зажимает мундштук и делает долгую затяжку. – Это невозможно. Кто он? Откуда знает? Я никому не говорила! – голос от волнения хрипнет.

– Он называет себя Гроссмейстером, – Илья откидывается на диван и устало потирает глаза.

– Гроссмейстером? И чего он хо… – Вопрос замирает на губах, когда встревоженная память вдруг подкидывает образ из прошлого.

Лидия застывает, а затем залпом допивает вино. Она вспоминает, как допустила смертельную ошибку.

III

Спорт помогает Алле вытравить из головы лишние мысли, а протеиновые батончики – восполнить потерянные калории. Худеть она не собирается и за модой на худосочных девиц не гонится. Сейчас ее вполне устраивает, что она такая же девчонка, как все, и у нее нет брекетов, а вместо уродских очков – линзы.

Жаль, что память нельзя подвергнуть изменениям так же, как внешность. Переиграть половину жизни. Правда, кое-кто считает иначе…

Алла достает из сумки связку ключей. Над ухом раздается громкий окрик, и она чуть не роняет их на землю.

– Алла! О, прости, – Матвей смущенно отступает в тень дома. – Не хотел тебя напугать.

– Да уж, – бурчит Алла, стараясь выровнять дыхание. – Ты меня караулишь, что ли? Откуда ты вообще узнал, где я сейчас живу?

– Я следил за Валентином, – признается Матвей и натягивает бейсболку на глаза. – Ну, а ты живешь с ним и…

– Следил?! Смеешься? Попахивает сталкерством…

– Знаю… Просто… Ты знаешь, я не знал, – мямлит он.

– В твоем словаре есть еще какие-нибудь слова?

– Я лишь недавно узнал, что вы женаты, – скороговоркой произносит Матвей. – От тебя.

– И? – Беседа начинает напрягать.

Какого черта он хочет? Вид Матвея пугает, кажется, что этот парень побывал по ту сторону жизни. А его разговоры только добавляют жути.

Матвей тяжело вздыхает:

– Я всегда считал, что Валентин не заслужил тебя, и даже завидовал тому, как сильно ты его любишь. А теперь я лишь уверился, что прав. – Он поднимает на Аллу воспаленные глаза.

– О чем ты?

Алла обхватывает себя на плечи. Хотя на улице довольно тепло, но рядом с Матвеем другая температура. Градусов на пять ниже.

– Я видел его с другой женщиной. Он тебе изменяет!

Алла отшатывается и презрительно морщится:

– Что за бред ты несешь?!

– Это правда! – Матвей хватает ее за плечо. Костлявые пальцы оказываются на удивление сильными. – Ты должна развестись с ним и…

– Уйти к тебе? – договаривает за него Алла.

– Нет, – Матвей тут же ее отпускает и снова прячется в тени дома. – О таком я и не мечтаю. Но ты достойна лучшего.

Алла подавляет вздох и затравленно оглядывается. Быстро смотрит на окна их квартиры, но они закрыты неподвижными шторами.

– Зачем ты вообще за ним следил?

– Потому что он знал, что я люблю тебя! – выкрикивает Матвей, и его гневный голос пробирает до нутра. – И все равно женился, хотя обещал… – Он испуганно зажимает себе рот, а глаза лишь чудом не выпадают из орбит.

– Что обещал?

Признание Матвея в любви для нее не секрет. Нужно было быть полной дурой, чтобы не заметить вечно влажный взгляд Матвея. Еще в институте он каждый раз краснел, стоило ей подойти. А она отнюдь не дура, только вот чувства Матвея для нее ничего не значат. По крайней мере, не значили до сих пор.

– Раз начал, договаривай, – грозно наступает на него Алла. – Иначе расскажу Валентину про твои выходки, а ты знаешь, что его лучше не злить.

– Он обещал помочь мне, – понуро сообщает Матвей, – сделать так, чтобы ты в меня влюбилась.

Алла прикусывает нижнюю губу, зная, каким оскорбительным покажется ему смех.

– И ты повелся на это? Начитался бульварных романов для девочек-подростков? Как вообще можно заставить кого-то полюбить? Это… Это так не работает.

– Знаю, но приз был слишком желанным, – сознается Матвей.

Алла видит лишь его макушку, потому что он не решается поднять на нее взгляд.

– Супер, – едко произносит она. – Я стала еще и призом.

Она быстро протирает глаза, чтобы смахнуть слезы, и тут же с досадой ищет в сумке зеркальце, опасаясь, что размазала тушь. Вот она – награда за многолетнюю дружбу, за верность… за любовь. Может быть, родители были правы и Алле не стоило ехать следом за Валентином. Надо было в кои-то веки подумать о себе.

– И за какие же заслуги он обещал тебе такой шикарный «приз»? – Ее голос все равно хрипит от сдерживаемых слез.

– Неважно, – неожиданно отрезает Матвей.

Алла невольно отшатывается. Запихивает уже ненужное зеркало в сумку и фыркает:

– Какого черта Валентин вообще распоряжается мной, как захочет? Ведь я его жена! Впрочем, это я спрошу у него.

– Нет! Просто брось его, и все.

– Он что, камень?! – Алла поправляет на плече сумку. – Я сама решу. Для начала скажи, с какой женщиной ты его видел? Ты ее знаешь?

– Нет, – бормочет Матвей.

– Очень удобно. Тогда с какой стати я должна тебе верить?

– Потому что я не стал бы тебя обманывать! Я видел его с женщиной. Красивой, еще у нее темные волосы… и… и она старше его! – с жаром заявляет Матвей и снова заглядывает Алле в глаза, словно надеется найти в них то, что она дать не в силах.

– Сам же сказал, что любишь меня. Вот и решил отбить таким тупым способом. – Усталость наваливается на Аллу, которая больше не в состоянии вести этот бессмысленный разговор. – Иди домой, Матвей. Спасибо, что предупредил, но с этим я разберусь без тебя. – Она открывает дверь подъезда, а потом захлопывает за собой, даже не оглянувшись.

От короткого разговора с Матвеем гудит голова, ноет сердце и болит душа. А ведь каких-то десять минут назад она была почти счастлива.

Алла быстро взлетает по лестнице и с облегчением закрывается в квартире. Все же этот Матвей до жути странный. От него можно ожидать чего угодно.

– Вернулась? – из ванной комнаты выходит Валентин.

На его лице как всегда нет и тени улыбки. Чаще он задумчив, даже печален, порой рассеян до такой степени, что не слышит, что ему говорят.

Он редко улыбается. Усмехнется, фыркнет, но только не улыбнется.

И все же Алла любит Валентина так сильно, что от этой любви сгорает сердце.

На нем лишь домашние штаны в черную клетку, а черные волосы мокрыми прядями падают на плечи. Кое-где на груди блестят капельки воды, и Алла подавляет в себе желание подойти и слизать их.

– Знаешь, кого я встретила возле дома? – Алла стаскивает кеды и идет на кухню. Организм требует кофе, и немедленно. – Матвея, твоего бывшего одногруппника.

Валентин следует за ней, но вместо того, чтобы налить кофе, моет красное яблоко. Тщательно, даже педантично его вытирает, внимательно рассматривает и только после этого кусает.

– И что? – безразлично бросает он.

– Да он сталкер. Я еще с ним в институте виделась. Типа, тебя искал. А в итоге сегодня подкараулил меня и начал затирать, что видел тебя с какой-то бабой, – как можно безразличнее произносит Алла.

– Он знает, где мы живем?

– Ага, я же говорю – следит. То ли за тобой, то ли за мной. Он не знал, что мы женаты, и, судя по всему, эта новость его не обрадовала.

Валентин задерживает на Алле взгляд, и она отводит глаза в сторону. Ее прошибает холодный пот, она остро чувствует, как неуютно и тесно ей в крохотной кухне съемной квартиры.

– Значит, знает… – задумчиво произносит он.

– Так ты и правда мне изменяешь?

Господи, что Алла творит?.. У нее нет права на ревность. Их брак – это сделка. И сейчас она нагло нарушает условия. По взгляду Валентина понятно, что он думает так же.

– Нет. Ты же знаешь, я не могу тебе изменить, – отрезает он. – А если изменю, то это будет такая же фальшивая измена, как и весь наш брак.

Алла шумно вдыхает воздух. Она сама не заметила, как развела в кружке бурую жижу, мало похожую на кофе. Жутко захотелось вернуться в детство. Там было все просто. Был мальчик, была девочка. Они дружили. А затем в их дружбу вмешалась безответная любовь. И один стал эксплуатировать другую.

Она смотрит в окно, где впервые за последние дни светит солнце и погода по-осеннему солнечная. Какая ирония, что на душе у нее настоящая снежная вьюга.

– Не стоило мне соглашаться на все это. – Усталость в ней берет верх над всем остальным.

Нет сил плакать или закатывать истерики. Нет сил драться, нет сил ублажать. Она могла бы взять и уйти. Но уже на улице ее сердце заноет, а завтра Алла проснется от боли, и болеть будет все тело. Даже если она вернется к родителям, мама не поможет залечить невидимые раны. И Аллу продолжит выворачивать наизнанку, ломать от нехватки наркотика, имя которому – Валентин. Она знает, она проверяла. И не раз.

В итоге Алла вернется, а он словно бы и не заметит ее отсутствия, которое длилось месяц или даже два. И снова в ней разгорится страсть на грани безумия. А Валентин будет почти равнодушен.

– Ты официально стала моей женой. Разве ты не об этом мечтала?

Валентин кидает огрызок в урну и прислоняется плечом к косяку двери. Скрещивает на груди руки, и Алла отмечает, какие они худые. А ведь он даже не красавец. Но почему-то ее неизменно тянет к нему, и не только ее.

– Я мечтала, чтобы ты любил меня.

– Боюсь, я не способен на любовь.

– А на дружбу? – Алла делает шаг к нему. – А на уважение? – Второй шаг, и она замирает напротив.

– Чего ты добиваешься?

Вот теперь он смотрит на нее с раздражением. Это единственное чувство, помимо похоти, которое она еще способна в нем вызывать.

– Ты правда ничего не чувствуешь? Неужели твое детство так повлияло…

– Частично – да, но процентов на шестьдесят я просто такой, какой есть. – Валентин двумя пальцами приподнимает ее лицо за подбородок. – А ты – единственная, с кем я могу не притворяться. Разве этого недостаточно, чтобы ты чувствовала себя особенной? – Он с легкой усмешкой уходит в спальню.

Алла хмурится и делает глоток кофе, с трудом проглатывает горькую жидкость. Как чувствовать себя особенной, если тебя можно пообещать другому? Она поджимает губы. Хоть Валентин и не признался, но она чувствует: Матвей сказал правду.

Женщина, другая женщина… Интересно, а какой он с ней? И кто она? Почему у Аллы такое чувство, что она знает ответ?

Она с грохотом ставит кружку на стол, дыхание становится прерывистым. Надо добиться от него хоть каких-то чувств. Ей нужен хоть один взгляд, наполненный лаской, хоть одно нежное слово. Иначе она сойдет с ума. Если уже не помешалась.

IV

Юлиану встречает пустой холодный номер. Одиночество витает в каждой пылинке. Вот что происходит с человеком, когда он начинает опасаться за собственный рассудок. Он загоняет себя в угол.

Юлиана бросает на кровать сумочку и подходит к столу, где оставила красную коробку. В голове, будто на повторе, крутится их разговор с Марией. Вновь и вновь встает перед глазами обезображенный скальп, скрытый париком.

А потом, незаметно для самой Юлианы, ее мысли углубляются в прошлое. И она как наяву слышит голос матери.

– Когда станешь взрослой, Юля, и у тебя появятся дети, ты поймешь, почему я так поступаю. – Мама заслоняет собой дверной проход чулана, не позволяя Юлиане выйти оттуда. – Иногда дети ведут себя ужасно, и их надо наказывать, но это вовсе не означает, что я тебя не люблю. Нет, как раз наоборот. Мне приходится закрывать тебя в темной комнате, чтобы ты обдумала свои поступки. И больше не ошибалась. В темноте думается лучше. Поверь мне, Юля, когда вырастешь, ты будешь делать так же, как я, – мама улыбается, но слепящий свет за ее спиной мешает разглядеть улыбку, и Юлиане кажется, что на лице у нее оскал. – А теперь посиди здесь и подумай над своим поведением.

Дверь закрывается, оставляя маленькую Юлиану наедине с чудовищами, которые скрываются в темноте.

Юлиана протирает глаза, прогоняя дрянные воспоминания. Она всегда считала, что именно мать виновата в том, что у нее клаустрофобия, и именно из-за матери она не хочет детей. Не хочет их родить, а потом закрывать в темной комнате, потому что не знает, как иначе.

А теперь, получается, виновата автокатастрофа и амнезия? Если верить Илье, это так.

Юлиана кладет в коробку распечатку из Интернета, на которой остановилась, когда позвонила Мария, и вдруг замирает. Она внимательно вчитывается в текст, а волосы на затылке шевелятся от ужаса. О нет, неужели?

Не раздумывая, Юлиана хватает статью, сумку и выбегает из номера. Садится в «Мини Купер» и газует с места, едва он заводится. Нужно кое-что проверить, нужно убедиться, что она права!

Воскресный поток машин еще плотнее, чем в будний день, но Юлиана этого почти не замечает. Она со свистом вырывается из него и давит на газ, уже не контролируя скорость.

Трасса, которая указана в статье… На ней произошла авария, но…

Юлиана наклоняется к лобовому стеклу и разглядывает знаки. С двух сторон от дороги зеленой полосой тянется еловый лес. Неухоженный и когтистый, он смыкается позади Юлианы. А не ко времени начавшийся дождь быстро залепляет стекла.

Наконец Юлиана замечает знак с фотографии – поворот на село Плюхново. И тормозит на обочине. Выходит из теплого салона под колкий дождь, неуверенно оглядывается, ожидая, что в голове вдруг вспыхнут воспоминания, но тщетно. И даже сердце не екает.

Волосы давно намокли, да и сама Юлиана продрогла, но она продолжает стоять на дороге, пытаясь разгадать смысл жестокого обмана, который закрутился вокруг нее.

Ведь если бы в тот вечер она ехала к матери Ильи, то направлялась бы совсем в другую сторону.

На душе странная смесь радости и обиды на Илью. Зачем он затеял эту игру? Зачем разрушил их брак? Множество вопросов, на которые пока что нет ответа.

В кармане раздается звонок, и замерзшими пальцами она вытаскивает мобильный, но при виде неизвестного номера лишь усмехается.

– Алло.

– Здравствуй, Юлиана, – снова поддельный голос мертвого Никольского с этой мягкой журчащей «р». – Расскажи, каково это: сходить с ума?

– Ты немного опоздал, – хмыкает она. – Примерно на полчаса. Сейчас я уже полностью контролирую свой разум, – и она сбрасывает звонок.

Они хотели свести ее с ума. Илья, Лидия, даже Евгений оказался в этом замешан. Что ж, пора потребовать объяснений. Но пока следует собрать как можно больше доказательств.

* * *

Впервые за последние дни Юлиана чувствует себя живой. Она пьет крепкий кофе в своем любимом кафе, а перед этим даже плотно пообедала, хотя уже забыла, что такое аппетит. На столе перед ней лежит планшет, и на экране та самая статья, которую она до этого читала лишь в распечатке. И вот уже битых полчаса Юлиана задает себе один и тот же вопрос: почему она не сделала этого раньше? Почему не попыталась отыскать в Интернете посвященную аварии статью из газеты? Тогда бы она увидела, что там совсем иные слова. Видимо, в глубине души Юлиане хотелось верить мужу.

Юлиана еще раз перечитывает статью, пытаясь свыкнуться с действительностью. Авария произошла два года назад, лобовое столкновение, в котором чудом выжила лишь двухлетняя девочка Зоя. Родители погибли на месте, виновник автокатастрофы – водитель «Киа Спортедж» – тоже. В другой статье Юлиана находит, что Зою поместили в детдом, поскольку о ней некому оказалось позаботиться. Вот так из мертвой девочка она превратилась в очень даже живую.

Юлиана глушит в себе желание увидеть настоящую Зою, а не могилу с крестом, в которой на самом деле лежит непонятно кто.

А Евгений? Ему какая выгода от этой огромной лжи? Подумать только, все они пытались ради шутки переписать ее жизнь!

Юлиана звонит Илье. Пора расставить все точки над «и».

Он отвечает быстро, но вместо знакомого «Привет-привет», она слышит усталое:

– Здравствуй…

– Я сегодня была на месте аварии, – с ходу начинает Юлиана, – и знаешь, вряд ли по той дороге я бы доехала до твоей матери.

Илья напряженно молчит, и она продолжает:

– А сейчас я смотрю на настоящую статью из Интернета, и там нет ни слова обо мне.

– Значит, ты узнала правду, – выдыхает Илья, и Юлиана слышит в его голосе откровенную радость и долгожданное облегчение. – Я бы все равно не смог дальше это скрывать.

– Так, может, объяснишь?! Зачем понадобилось убивать наш брак ложью?

– Объясню, но не по телефону. Это все Гроссмейстер… Где ты сейчас?

– В торговом центре «Пантеон», – напряженно отвечает Юлиана.

Гроссмейстер… Где-то она уже слышала это имя.

– Я приеду через пару часов. Дождись меня и… Юлиана?

– Да?

– Я люблю тебя.

Юлиана поджимает губы и сбрасывает вызов.

* * *

Лидия слишком стара для подобных игр. Еще пару лет назад у нее были силы и энергия, однако непутевый сын не смог довести дело до конца. Хотя ей казалось, что она воспитала его сильным и жестким. Но он не рос в беспробудной нищете, как она, не знал, что такое вечная нужда, и поэтому не понимал, как важно порой бывает заглушить совесть.

Позавчера Лидия провела вечер, утешая Илью и стараясь не вспоминать, что именно она стала причиной его проблем. Чертова любовь, чертова наркота!

Лидия откидывает покрывало и впервые за день встает из постели. Уже поздний вечер, и если открыть окно, то можно вдохнуть холодную изморось, покрывшую деревья и траву. С сумеречного неба стерты все звезды. Вот и в темных глубинах ее души девять месяцев назад разыгрались нешуточные страсти, которые задушили в зародыше осторожность.

Лидия разглядывает в зеркале свое уставшее лицо. Нельзя лечить мигрень красным вином. Побочный эффект сразу выползает в виде мешков под глазами и гадких брыльев, которых еще вчера не было. Она вздыхает. Молодость не вернуть, даже если в тебя влюбляется красивый, сильный мужчина. Как же его звали? Теперь, когда она вспомнила, что под действием наркотиков рассказала любовнику о том, как отравила отца Юлианы, постепенно стали всплывать и другие детали. Евгений, да, его звали Евгений, и от его насыщенных духов, напоминающих запах костра, пробирала дрожь.

Что еще?.. Еще она помнит, как он целовал ее и шептал, что у него никогда не было подобной женщины. И Лидия повелась, словно молодая дурочка. Ей хотелось ему верить, и она поверила. В угаре, в дыму наркотического бреда – господи, Лидия даже не может вспомнить, какую дурь они курили! – она провела незабываемый месяц. А потом он исчез. Теперь она сообразила, что это случилось на следующий же день после того, как она рассказала про Клавдия и бледные поганки. Попеременно хохоча и плача над своей погубленной душой, душой убийцы.

Тогда она не связала эти два события. А стоило бы…

И сейчас Евгений, взяв пафосный псевдоним Гроссмейстер, шантажировал Илью. Да, у него не было официальных доказательств, в тюрьму их не засадят, но Юлиана будет в ужасе от такой правды. Это скажется на отношениях сына и невестки, хотя, похоже, их уже и так не спасти, каких отчаянных усилий ни прилагал бы к этому Илья. Похоже, его обвели вокруг пальца, заставив плясать под чужую дудку.

Размеренный стук в дверь заставляет Лидию напряженно замереть. Слишком поздно для гостей. У Ильи есть ключ. К тому же на двери висит звонок.

Лидия накидывает на плечи пеньюар и в домашних меховых тапочках выходит в коридор. Одинокой женщине жить в загородном доме сложно. И страшно.

Она смотрит в глазок, но фонарь освещает пустую подъездную дорожку. Никого. Может, она перепила вина?

Лидия осторожно приоткрывает дверь и замечает на пороге черный конверт. На нем белыми прописными буквами выведено: От Клавдия…

От страха перед глазами проносятся золотые искры. Лидия быстро поднимает конверт и закрывает дверной замок на три оборота. Сердце ускоряет бег, пульс просто зашкаливает. Руки дрожат так, будто она неделю пьет не просыхая. Лидия вскрывает письмо и достает белый квадрат. На нем безликим почерком написано: Молчи, иначе…

Что иначе – догадайся сама, но как только Лидия переворачивает послание, все становится ясно. Ком встает в горле, а желудок скручивает от острой боли. Она видит фотографию своего сына. На ней избитый до крови Илья привязан к стулу, его голова измученно опущена на грудь.

Молчи, иначе твоего сына убьют.

V

Однажды у моря…

Богдан ненавидит церковь. Бабушка пытается ему внушить, что спасение лишь в любви к Богу, однако уже сейчас, в свои десять лет, он понимает, что бабушка просто фанатичная дура. Но стоит Богдану ослушаться, как бабушка ведет его в комнату матери. Он боится туда заходить. Мама всегда его пугает. Она лежит, привязанная к кровати. Ее тело дергается, лицо тоже. Бабушка говорит, что так выглядят одержимые бесом. На вопрос: «Почему мама?», ответ один – она прогневила Бога.

Несмотря на это, Богдан, зазубривая молитвы наизусть, продолжает ненавидеть церковь. Просто потому, что ее обожает бабушка, а он все делает ей наперекор.

Иногда к ним приходят люди в белых халатах. В такие дни бабушка отвязывает маму от кровати и пишет отказ. Так называется бумажка, которую она отдает этим людям. А ведь они настаивают, что его маме будет у них лучше. Лучше дожидаться смерти…

Однажды Богдан набрался смелости и зашел к маме без бабушки. Это случилось несколько лет назад. Он хотел, чтобы она вспомнила его и обняла, как в далеком детстве. Но мама не вспомнила. Она смотрела на него равнодушно, почти безжалостно. А он не мог понять, почему ее память перестала работать? Почему из маминой головы стерся родной сын? Бабушка обвиняла во всем своих любимых бесов, но он не верил…

– Зайчик, ты сделал домашнее задание?

Бабушка заглядывает в комнату. Ее приторный голос царапает слух.

– Сделал. – Он разглядывает ровные, округлые буквы в тетради. Русский язык, потом математика, а завтра утро снова начнется с изучения Библии.

Иногда ребята, с которыми Богдан знакомился на пляже, приходили в восторг, узнавая, что он на домашнем обучении. Для них не ходить в школу – рай. Но потом он видел на их лицах шок, когда они понимали, что он не знает, что такое Интернет, что у него нет даже захудалого компьютера, зато он может процитировать любую строку из Библии.

После этого Богдан осознал, в какой информационной яме живет. И принялся собирать знания по крупицам. Втайне от бабушки.

– Это хорошо. Вечером пойдем гулять по пляжу. Морской воздух очень полезен для здоровья.

Как будто бы он сам не знает!

– А сейчас навести маму. Кажется, у нее период Божьего благословения.

Богдан в ужасе смотрит на бабушку, а пальцами впивается в сиденье своего деревянного стула. Божье благословение – это еще одна вещь, которую он ненавидит. В такие моменты мама может произносить отдельные фразы, изредка вспоминая что-то из прошлого. Она вспоминает все что угодно, кроме него. Сначала он радовался, что к ней возвращается память, но потом ему стало больно каждый раз слышать от матери вопрос: кто ты? Боль постепенно превратилась в безразличие.

– Можно, я не пойду? – бормочет Богдан, заранее зная ответ.

– Нет, – жестко отрезает бабушка, и ее черные глаза становятся похожи на чернильные кляксы. – Пойми, зайчик, это для твоего блага, – ее голос смягчается. – Ты должен видеть, что происходит с нашим родом, если мы идем против Бога. Твоя мать вела себя ужасно. Сбегала из церкви, не слушалась, отреклась от веры. Видишь, что с ней стало? А теперь посмотри на меня, – горделиво добавляет она. – Ты сам видишь результат Божьей любви.

– Вижу, – хмуро отвечает Богдан, но желания пойти к матери у него не появляется. Наоборот, хочется бежать куда глаза глядят из этого дома. Из этой жизни, что ему досталась.

Бабушка уходит, показывая, что доверяет ему. Верит, что он и сам навестит мать.

Ничего другого не остается. Богдан выходит из комнаты, и, хотя до спальни матери всего несколько шагов, этот путь кажется бесконечно долгим. Наконец он нерешительно толкает дверь и заходит внутрь кельи. Пахнет больницей, и стены такие же белые, как там. Настроение стремительно падает. Мать лежит на кровати, ее руки привязаны мягкой лентой к изголовью. Глаза открыты, и взгляд проникает в самое нутро Богдана.

Он поворачивается, чтобы уйти, и тут тихий, слабый мамин голос останавливает его:

– Мальчик мой… Богдан.

Он удивленно смотрит на нее, впервые за долгие годы услышав, как она зовет его по имени.

– Мама?

Он не уверен. Вдруг с ним говорит один из бесов, которые захватили ее душу и о которых постоянно твердила бабушка?

– Иди сюда.

Ее исхудалое тело дергается, но у нее все равно нет сил даже пошевелить пальцем. И сделать глубокий вдох.

– Мама, ты помнишь меня?

Он нерешительно подходит ближе, но не рискует к ней прикоснуться.

– Беги.

Еще одно слово, и Богдану становится холодно. Бежать? Куда? И главное, от кого?

– Беги. Живи. У тебя… мало времени.

Богдан вглядывается в худое лицо матери. Ее слова звучат жутко. Он хочет сбежать. Но единственный человек, который мог бы ему помочь, скоро умрет. Его заберут бесы.

Глаза мамы снова пустеют. Нечистая сила опять овладела ею, но, кажется, самое главное она успела сказать.

Беги.

Короткое слово отзывается в Богдане страхом. Холодными мурашками по телу, которые застревают в кончиках пальцев.

Это был последний раз, когда мама вспомнила Богдана. На следующий день она умерла.

Глава 6. Исчезнуть нельзя явиться

I

Утро встречает ее редкими солнечными лучами. Последнее тепло в этом году. В квартире тихо. Никто не варит крепкий кофе и не предлагает, полушутя-полусерьезно, на ужин свежую клубнику со взбитыми сливками. Этот «никто» исчез. Вчера он так и не явился на встречу. Лидия не отвечала, и Юлиана рискнула прийти домой, но и здесь ее встретили лишь пустые, холодные комнаты.

Беспокойная ночь прошла в ожидании. И сейчас Юлиана стоит возле окна, разбитая и физически, и морально. Вместо того чтобы ехать и что-то делать, выяснять, искать ответы, она чувствует, как ее охватывает ностальгическая грусть по прошлому, которое еще совсем недавно было настоящим. В том мире она не изменяла мужу, а он ей не врал.

– Куда же ты исчез? – цедит Юлиана и с грохотом ставит кружку на подоконник. Черные капли кофе летят на белый пластик.

«Я люблю тебя» – эта фраза банальна до скрипа в зубах, но никогда не теряет своей актуальности. Это все, что Илья сказал ей перед исчезновением. Нет, не все. Еще он упомянул Гроссмейстера. Того самого, который запугивал Лизу? Ее мальчишку-соседа по подъезду?

– Бред…

Юлиана одевается в черное платье. Остатки разума, мысль, что она оказалась права и вовсе не спятила, – единственное, что поддерживает в ней силы идти до конца. Распутать чертов клубок тайн и понять, наконец, почему Илья испоганил их жизнь. Поэтому, несмотря ни на что, она должна оставаться собой. И Юлиана прыскает на шею из флакона лимитированные французские духи с ароматом свежескошенной травы. На плечи накидывает теплое клетчатое пальто, поверх каштановых кудрей надевает синий берет. Как легко начать сомневаться в себе, когда все вокруг твердят, что ты сумасшедшая!

Она спускается во двор и садится в машину. Дворники смахивают пожухлые листья и, как только машина прогревается, Юлиана выруливает на дорогу, но едет в противоположную от работы сторону. Ранним осенним утром лишь дороги в центре города запружены автомобилями. Но стоит свернуть на песчанку к пригороду, в сторону кладбища, как вокруг становится до жути тихо. Юлиана паркуется возле черных ворот и, заглушив машину, слышит тихое урчание мотоцикла. Рядом с ней останавливается парень в кожаной косухе и шлеме. Юлиана порывисто вздыхает.

– Ты следил за мной? – Она вылезает из машины.

Валентин стаскивает с головы шлем и прячет его в сиденье.

– А как иначе? Я звонил тебе вчера целый день, но ты ни разу не ответила.

Он не делает попытки притянуть ее к себе и поцеловать. Скрещивает на груди руки, всем видом демонстрируя обиду. Юлиана хмурится и, действительно, припоминает пропущенные от Валентина.

– Зачем ты сюда приехала? – Он с любопытством разглядывает распахнутые ворота кладбища.

– Раз ты здесь, пойдем, покажу.

Она протягивает Валентину ладонь, но он только хмыкает и рывком прижимает Юлиану к себе.

– Сначала извинения, – шепчет он.

Мягкие губы Валентина целуют ее, и тело будто пронзают электрические импульсы. Юлиана забывается в поцелуе и пытается насытиться Валентином наперед. Прочь нелепые мысли о том, что он моложе! В этом мире условности придумали люди, которые завидуют чужому счастью.

– У меня еще не было свидания романтичнее прогулки по кладбищу, – чуть позже шутит Валентин.

Юлиана тащит его за собой, по памяти петляя между могилами в поисках одной-единственной.

– Куда мы идем?

– Хочу найти еще одно доказательство своей правоты.

Юлиана останавливается возле до жути знакомой и одновременно незнакомой могилы. Все то же самое, вот только нет больше ажурного креста с ангелом. Нет оградки, почти не осталось гравия. Кто-то замел все следы.

На самой могиле стоит тонкий крест с чужим именем: Катюха. Он просто воткнут в землю, и одного взгляда достаточно, чтобы понять: легкого дуновения ветра достаточно, чтобы его свалить. Здесь явно покоится не двухлетняя девочка, а неизвестный некто, которому даже не указали годы жизни.

– Ну вот, – облегченно вздыхает Юлиана, – это не могила моей дочери.

– Может, объяснишь?

Валентин ловит взгляд Юлианы, и она на одном дыхании вываливает на него все, что произошло за выходные, вплоть до исчезновения Ильи.

– Ты понимаешь, что это заговор?! – восклицает она.

– Понимаю. А еще я понимаю, что тебе не следует быть такой беспечной. Твой муж исчез, его мать не выходит на связь. – Валентин хмурится. Ветер ласково перебирает его черные волосы, а мраморные памятники на заднем плане смотрятся весьма уместно. – Кто еще внушал тебе идею о существовании дочери? Кажется, начальник?

Юлиану пробивает холодный пот:

– Думаешь, он и есть Гроссмейстер?

– Вполне возможно. Но последнее, что тебе стоит делать, это идти к нему и требовать объяснений. Человек, который создал настолько масштабную ложь, способен на все.

Юлиана оборачивается к могиле:

– Но зачем ему это понадобилось?

– А на этот вопрос мы найдем ответ вместе. – Валентин берет ее за руку и нежно целует пальцы, глядя в глаза. – Только обещай ничего не предпринимать без меня. Договорились?

Юлиана кивает, чувствуя приятную слабость в ногах. Она не одна, с ней Валентин.

* * *

Когда в жизни царит полный хаос, так интересно притворяться, что у тебя все в порядке. Юлиана смогла провести все сеансы в обычном режиме. Она улыбалась, шутила, внимательно слушала и даже давала дельные советы. И не замечала, что в зеркале отражается закостенелый взгляд, а на любой шум она реагирует, как на удар электрического тока.

Напряжение от неизвестности сковывает не хуже наручников. Илья так и не объявился, в сумке валяется скомканный клочок бумаги с адресом сына Никольских, которого Юлиана никак не решается навестить. Зато Мария звонит не переставая, и в итоге они договариваются встретиться завтра вечером. Юлиана не очень представляет, как будет возвращать журналистке память, но уговор есть уговор. Она не может в последний момент отказаться.

Юлиана откладывает планшет и задумчиво смотрит на дверь. Навестить Евгения? Валентин просил ее не действовать без него, и в этом есть рациональное зерно. Если за всем стоит директор, что она сделает против больного на голову мужчины?

– Невыносимо. – Это слово невольно срывается с ее губ.

Она закрывает глаза и откидывается на спинку кресла. Из приоткрытого окна веет прохладным воздухом, несущим аромат осени, в котором сочетаются запах опавших листьев, луж и бесконечного дождя.

Зачем Евгений это затеял? Зачем решил свести ее с ума? Они долго работали вместе, когда-то между ними был роман, и вдруг на ровном месте он решил поставить над ней эксперимент? Юлиана стискивает кулаки. Сложно подавить в себе желание ворваться к нему и потребовать объяснений… Еще сложнее понять, почему Илья ему подыгрывал.

Дверь распахивается без стука – холодно и непоколебимо. Точно так же мысленно Юлиана входила в кабинет к Евгению, только в реальности это к ней вторглись на личную территорию. И далеко не начальник.

Юлиана оторопело разглядывает Лидию Александровну и не узнает в ней женщину, какой та была раньше. Однозначное нет – платьям по фигуре. Да – мешковатому спортивному костюму. Нет – изящным лодочкам на маленьком каблуке. Да – старым изношенным кроссовкам. И волосы! Тонкий, прилизанный хвост с секущимися концами не может принадлежать элегантной матери Ильи. К ее возрасту вдруг прибавляется десяток лет. Сухое лицо сплошь покрыто морщинами, и без косметики настолько бесцветное, что взгляду не за что зацепиться.

– Лидия Александровна?

Юлиана осторожно встает, не зная, предложить ли ей чай или кофе. Кто она: враг или друг? Но Лидия Александровна сама подсказывает ответ…

– Во что ты впутала моего сына?!

– Я? – Юлиана настолько шокирована, что не в состоянии связать и трех слов.

– Конечно, ты! Ты во всем виновата! – Она швыряет на стол фотографию Ильи, и Юлиана в ужасе смотрит на снимок.

Сердце щемит. Илья – красивый, сильный, он не может стать таким, как на фото!

– Кто это с ним сделал?

– Если бы я знала, то не пришла бы к тебе! – Лидия падает на диванчик и вздыхает, словно в последний раз в жизни.

– А чем я могу помочь? – как можно безразличнее произносит Юлиана, но отвести взгляд от фотографии не может. – Мы договорились вчера встретиться, но он не пришел.

– Потому что его похитили!

– Так идите в полицию!

Они на короткое время замолкают.

– Он ведь муж тебе, – укоряет Лидия Александровна.

– А вам – сын.

Юлиана откладывает фотографию в сторону. Переводит дыхание и мысленно напоминает себе, что не стоит срываться на грубость. Она прежде всего профессионал.

– Илья пытался выставить меня сумасшедшей. Откуда мне знать, что это не очередной обман?

– Ты знаешь? – с губ Лидии Александровны срывается вздох облегчения.

– Вы этому рады? Может, тогда объясните, наконец, ради чего он все это затеял?

Но Лидия мотает головой и устало потирает ненакрашенные глаза:

– Он попросил меня разыграть с тобой ту сцену насчет гибели Зои. Обещал потом все объяснить, но не успел. Сказал, что его шантажировал некий Гроссмейстер.

– Я уже слышала это имя, – угрюмо шепчет Юлиана. Она нервно барабанит пальцами по коленям. – И чем же Илью шантажировали?

Свекровь вздрагивает, поспешно прячет фотографию в сумку, отводит взгляд.

– Без понятия.

– По-моему, вы лжете, но дело ваше. Это вашего ребенка похитили. – Юлиана встает и поворачивается к окну. Сердце неистово стучит в груди.

– Ты так запросто отрекаешься от Ильи? И не поможешь мне его отыскать? Ты ведь понимаешь, что я не могу пойти в полицию, иначе Илью убьют!

В окне Юлиана различает блеклое отражение Лидии Александровны. Но не оборачивается. Лишь крепче сцепляет пальцы. Никому нельзя доверять.

– Его шантажировали. Вероятно, чем-то таким ужасным, что он не смог мне рассказать и предпочел разыграть эту дешевую трагикомедию, лишь бы скрыть свой грех. Я даже боюсь предположить, что именно он скрывает. Так что вы правы. Я отрекаюсь от Ильи.

В горле пересыхает. Пальцы крутят обручальное кольцо, а затем с болезненной решимостью стягивают его.

Лидия Александровна молчит. Но вскоре хлопает дверь и ставит точку не только в разговоре, но и в отношениях.

II

Поздняя осень словно насмехается над Лидией. Швыряет в нее листья, как негодующая толпа кидает в актеров помидоры. Низкие тучи лопаются от переполняющей их воды, которая вот-вот прольется на землю, ей на голову.

Она привыкла контролировать жизнь, привыкла быть ведущей, а не ведомой. Но фотография сына лишила ее власти, и сейчас она чувствует себя одной из пешек, которую случайно поставили на шахматную доску вместо королевы. Жизнь, как тягучая трясина, засосала ее и не дает надежды вырваться.

Возле «Санитатема» паркуется синий «ауди», и в голове Лидии проносится ворох воспоминаний. Из автомобиля выбирается статный мужчина, а сердце делает непроизвольный кульбит. Черная шевелюра, усы и аккуратная бородка – именно эта деталь внешности в прошлый раз свела ее с ума.

– Евгений? – шепчет она, когда он проходит мимо, скользнув равнодушным взглядом.

Мужчина замирает и пораженно вглядывается в Лидию. Ну да, сейчас в ней сложно узнать ту элегантную женщину, с которой он крутил роман.

– Лида? – Евгений нервно прочищает горло и оттягивает узел пурпурного галстука от шеи.

– Ты… – шипит Лидия, в одночасье растеряв все слова. – Гроссмейстер! – выплевывает она, будто ругательство.

Евгений вздрагивает и затравленно оглядывается по сторонам:

– Я могу все объяснить, только давай сядем ко мне в машину.

Идущие мимо люди превращаются в тени. Весь мир Лидии сужается до одного человека, который в смятении стоит перед ней.

– Объяснить, как накачал меня дурью, чтобы добыть компромат? – громко шипит она.

– Заткнись!

Евгений хватает ее за руку, до боли стискивая сухое запястье, и запихивает в «ауди». От шока Лидия не сопротивляется. Ее окружает кожаный запах дорогого салона, и раньше бы она восхитилась машиной, но только не теперь. Она молча следит за тем, как мужчина обходит автомобиль и садится за руль.

– Я с тобой никуда не поеду! – верещит Лидия, наконец осознав, какую глупость совершила. Она дергает за ручку, но двери заблокированы, а через секунду Евгений резко сдает назад и выруливает на дорогу.

– Верни мне сына…

Лидия меняет тактику и дрожащими руками достает фотографию Ильи. Евгений мельком смотрит на нее и ругается сквозь зубы.

– Я заплачу, я сделаю все, что ты хочешь! Илье принадлежит доля в юридической фирме Юлианы, она твоя! – умоляет Лидия.

– Ты все не так поняла, Лида. И мне очень жаль, что мы столкнулись. Мы не должны были больше встретиться.

Он заезжает в ближайший безлюдный двор и паркуется возле раскидистого дерева.

– Сколько? – шепчет Лидия, пропуская его слова мимо ушей.

– Я похож на человека, которому нужны деньги? – Евгений закатывает глаза.

– Денег всегда мало. Но если не они, тогда что? И почему ты сразу не выдвинул свои условия? Зачем было похищать и избивать Илью? Мы бы и так заплатили…

– Я не похищал Илью, – цедит Евгений. – И сдается мне, его никто не похищал.

– Что?

Евгений задумчиво смотрит на нее, проводит рукой по ее щеке, и поневоле по телу Лидии пробегает давно забытый трепет.

– Мне жаль тебя, Лида. Хотя ты убийца, но я тоже не без греха.

Он запускает пальцы в ее волосы.

– Где мой сын? – дрожащим голосом шепчет Лидия.

Вместо ответа Евгений вцепляется ей в шевелюру и бьет головой об автомобильную панель. Лоб взрывается дичайшей болью, и все меркнет.

* * *

Душное маленькое помещение больше напоминает погреб. Даже потолок здесь слишком низкий. Стены земляные, а единственный провод вьется по ним, как червь, к висящей посередине лампочке. Еще больше таких же «червей» уползают под деревянную дверь, за которой явно гудит генератор.

Лидия привязана к стулу, причем профессионально. Ей не пошевелиться. А голова звенит, и кажется, что это не ее тело здесь находится, что на самом деле она где-то далеко. В голове навязчиво пульсирует мысль: Евгений ее похитил.

На лицо падают спутанные волосы. Она встряхивает головой, и тут же охает от слепящей боли. К горлу подкатывает тошнота. Когда зрение более-менее нормализуется, Лидия замечает, что черви-провода из-под двери тянутся к ней, а на голове затянута лента, от которой боль лишь усиливается.

Дверь со скрипом отворяется, и в комнату заходит человек в черном комбинезоне. На голове у него черная маска, как у грабителей, глаза скрыты непроницаемыми солнцезащитными очками. Даже на руках кожаные перчатки. Взгляду не за что зацепиться, и Лидии кажется, что перед ней сам дьявол во плоти.

– Всегда считал, что электросудорожную терапию напрасно перестали использовать.

Мужчина садится напротив Лидии на низенький табурет, потому что стоять в полный рост здесь невозможно. В правой руке он вертит маленький пульт управления, явно от той самодельной штуковины, что подключена к Лидии.

– Евгений, прошу тебя…

Ее перебивает низкий смех мужчины. К ногам Лидии летит фотография Ильи.

– Нет-нет, тебе разрешено лишь отвечать на вопросы. Ты узнаешь человека на фотографии?

Лидия еще раз смотрит себе под ноги и всхлипывает:

– Это мой сын.

– Ответ неверный.

Евгений достает из кармана отшлифованную палку и насильно засовывает ее между зубов Лидии.

– В твоих же интересах прикусить ее покрепче.

После этих слов он нажимает на кнопку, и сотни, нет, тысячи игл пронзают виски. Из горла Лидии вырывается полукрик-полурычание, и она превращается в один сплошной комок боли.

III

Жизнь Юлианы – это череда мужчин. И Илья был самой значимой ее частью. Он – первый, за кого она согласилась выйти замуж. Первый, с кем была вместе дольше года. Да что там! Дольше месяца! Первый, кто попытался свести ее с ума. Первый, кому она изменила.

Его нет уже вторые сутки, и совесть скребет под ложечкой, неприятно напоминая о себе. А белая полоска на безымянном пальце горит огнем. Он все еще муж. И неважно, почему он поступил так, как поступил; нужно сделать хоть что-то, чтобы его отыскать.

Юлиана переводит взгляд с остывшего кофе в руках на окно. Снаружи мимо «Санитатема» спешат люди, и среди них она замечает девочку с отцом. Когда-то и она держала папу за руку и пищала от восторга, когда тот водил ее на аттракционы. Им было хорошо вместе. Главное, чтобы рядом не было матери.

Позже, когда Юлиана пошла учиться на психотерапевта, она поняла, что весь длинный список ее ухажеров – это попытка восполнить нехватку материнской любви. Да, отец был не в восторге от этого способа, но еще больше его угнетало, что Юлиана не водила дружбу с девочками, сторонилась женского общества, и, даже когда она выросла, ничего не изменилось.

Лиза – единственная подруга, которую она впервые за долгие годы подпустила ближе, чем прочих знакомых. И как ни прискорбно, Лиза тоже оказалась связана с Гроссмейстером.

Гроссмейстер?

Или Евгений?

Сегодня Юлиана нарушила данное Валентину обещание и постучалась в кабинет к директору, но того не оказалось на месте. Инга сказала, что и вчера он не приходил. Его исчезновение одновременно с Ильей порождает еще больше вопросов, и Юлиана удивляется, как она до сих пор может работать, ведь ее мозг фактически двадцать четыре часа в сутки ищет разгадку. И не находит.

– Здравствуйте. Можно зайти?

Юлиана оборачивается на звук голоса и сталкивается взглядом с глазами Аллы Гордеевой. Ее глаза густо накрашены тушью и подведены стрелками на египетский манер. Рыжие волосы все так же вульгарны, вот только на лице больше нет той дерзости, что при первой встрече. Сейчас перед ней усталая, смирившаяся с жизнью женщина. Слишком взрослая для своего юного возраста.

А ведь прошла всего неделя с тех пор, как Юлиана сблизилась с ее мужем настолько, что умудрилась переспать. И более того, продолжить тайные отношения. Она облизывает вдруг пересохшие губы, мечтая принять душ. Хотя наивно верить, что вода смоет слой грязи, которой Юлиана запятнала душу и тело.

– Конечно, проходите.

В гнетущем молчании они садятся друг против друга, и в голову Юлианы приходит странное сравнение: они как дуэлянты. И первый выстрел за Аллой.

– Как ваши отношения с Валентином? – как можно более будничным тоном спрашивает Юлиана.

Она пальцем скользит по планшету, выискивая нужный файл. Сложно сосредоточиться на работе, когда при одном имени Валентина внутри все дрожит.

– Изменились в лучшую или худшую сторону? – уточняет она, когда Алла ничего не отвечает.

– Изменились. Мы еще больше отдалились друг от друга, – наконец выдыхает та.

– В чем это проявляется?

Юлиана делает пометку в документе и готовится внести туда ответ Аллы.

– У него появилась другая женщина.

Рука безвольно зависает над планшетом, и Юлиана поднимает на Аллу ошеломленный взгляд.

Надо что-то сказать, но зубы сцепились друг с другом, словно разум знает: стоит Юлиане открыть рот, как с губ слетит признание.

– Откуда… – сипит она и тут же кашляет в кулак, прочищая горло. – Откуда вы знаете? Он сам вам сказал?

– Нет. Мой друг видел его с другой женщиной.

Алла так пристально смотрит на Юлиану, что та не выдерживает ее взгляда.

– И вы предпочитаете верить другу, а не мужу?

– Я не спрашивала Валентина. Не хочу слышать ложь.

Юлиана дрожащими пальцами проводит по волосам.

– Вот видите, вы уже навесили на него табличку «Виновен» и даже не дали шанса оправдаться.

Она пытается быть психотерапевтом, но кнопка «вкл/выкл» заедает, включая женщину.

– Сначала посмотрю в глаза любовнице, а потом поговорю с ним, – холодно замечает Алла.

Юлиана откладывает планшет в сторону и заставляет себя встретиться с Аллой взглядом:

– Вы ее знаете?

Алла медленно качает головой:

– Нет. Друг описал ее. Сказал, что она темноволосая. Красивая, элегантно одевается, прямо как вы. – Она закидывает ногу на ногу и покачивает носком высокого сапога. – Ах да, еще она старше Валентина.

Юлиана задерживает дыхание:

– Старше?

– Да. Как думаете, это любовь? Все-таки когда молодой парень спит с женщиной старше, то тут либо любовь, либо деньги, – рассуждает Алла. – Зная Валентина, скажу, что он вряд ли позарится на деньги. А вот возомнить, что влюбился, – это он может…

Юлиана глубоко дышит и тщательно подбирает слова, но Алла вдруг сбрасывает с себя маску хладнокровия и порывисто наклоняется вперед, чуть ли не хватая Юлиану за руки. Ее глаза лихорадочно блестят.

– Давай начистоту. Это ведь ты? Только ты подходишь под описание. У него больше нет знакомых красивых женщин, которые его старше.

От ее прямоты у Юлианы пересыхает в горле.

– Я бы хотела сказать «нет», – в итоге признается она, потому что в глазах Аллы видит себя.

Давным-давно она так же цеплялась за Евгения. А у него появилась другая женщина…

Алла всхлипывает. Видимо, она до последнего надеялась, что ошибается.

– Но почему он? Хотя… – она вытирает слезы, – глупый вопрос. Это же Валентин. Есть мужчины, перед которыми трудно устоять.

– Мне очень стыдно, но я правда ничего не могла поделать, – шепчет Юлиана.

Алла поджимает губы.

Смешно, но их диалог напоминает деловой разговор. К примеру, кто купит товар? И возможно ли приобретение на паях?

– Не забирай его. Он мне нужен, а тебе нет, – после раздумий признается Алла, и ее слова больно ранят Юлиану. Как если бы дочь просила не забирать у нее отца.

– Знаю, я – ужасный человек и даже не пытаюсь оправдаться, но моя жизнь рухнула. Валентин нужен и мне тоже… он – единственное, что осталось в моей жизни правдивого. Все остальное заполнилось ложью. Он – мое спасение.

– Валентин? – неожиданно Алла заливается истерическим смехом. Затихнув, она смотрит на Юлиану с мрачным удовольствием: – Поверь, Валентин – последний человек на свете, который может тебе помочь. Скорее он окончательно разрушит твою жизнь, не оставив камня на камне. Но вряд ли спасет.

* * *

Дверь в туалет со скрипом открывается, и Юлиана озадаченно разглядывает маленькую раковину, которую даже детской не назовешь. И унитаз с оторванной крышкой.

Да и в остальном такое чувство, что в однокомнатной квартире Марии никто не живет. В коридоре вечный полумрак из-за мигающей лампочки. А в спальне единственный разложенный диван, заваленный скомканной одеждой и одеялами.

Мария поспешно сгребает вещи в кучу и накрывает их покрывалом, создавая видимость порядка. А для Юлианы ставит в центр комнаты хлипкий стул.

– Я готова, – она ложится на диван и вытягивает руки вдоль туловища.

Юлиана шатает стул и, убедившись, что он ее выдержит, осторожно присаживается на край.

– К чему?

Мария отрывает голову от подушки и негодующе смотрит на Юлиану:

– К твоим экспериментам! Ты внушаешь ложные воспоминания, неужели не можешь вернуть настоящие?

– Это долгий процесс, он может занять месяцы.

– У меня огромная мотивация! – яростно кивает Мария.

Юлиана вздыхает:

– Хорошо. Расскажи мне все, что помнишь.

– О, мало что… Я очнулась в комнате, которую видела впервые, а на стене черным, типа углем, написано: «Твоя память принадлежит мне». Я тогда еще сперва подумала, что это черная плесень. Ну и всё, – она прикусывает нижнюю губу и добавляет: – Еще кожа на голове превратилась в месиво.

– А как выглядел преступник?

– Откуда мне знать! – Мария бросает на Юлиану косой взгляд.

– Знаешь. Просто не помнишь, – вздыхает Юлиана. – Закрой глаза и постарайся максимально расслабиться, а то ты натянута похлеще гитарной струны.

Мария шумно выдыхает через рот и трясет руками. Следующие пять минут она то потягивается, то ерзает, пока, наконец, не замирает, и вскоре ее дыхание выравнивается.

– Хорошо, – Юлиана внимательно следит за Марией. – А теперь представь, что ты снова в той комнате… И вдруг заходит твой похититель. Как он выглядит?

Мария протяжно выдыхает:

– Ну-у-у, думаю, он высокий и очень сильный. Я девка бойкая и точно стала бы сопротивляться. Но, видимо, ему не составило труда со мной справиться.

Юлиана скептически оглядывает щуплое тельце Марии.

– Хорошо, что еще? Представь детали.

– Но это ведь все мое воображение?

– Неважно. Если ты будешь постоянно об этом думать и представлять, то вскоре реальность займет место фантазии.

– Уговорила, – фыркает Мария. – О’кей, пусть будет блондином. Нет, брюнетом! Все плохиши темноволосые.

Юлиана вспоминает русые волосы Ильи. Кажется, прошла вечность с тех пор, как они виделись в последний раз. С Ильей все в порядке, иначе и быть не может. Это лишь часть его игры. Сердце щемит от невольной грусти. Больше не будет совместных просмотров фильмов по вечерам, походов в рестораны, разговоров глубоко за полночь…

Затем на ум приходят Валентин, Алла, даже Зоя. Господи, а ведь эта девочка не вымышленная! Она существует, живет в детдоме, и если постараться, можно ее отыскать.

– Ты меня слушаешь? – до Юлианы долетает возмущенный голос Марии. – Я говорю, он стопудово урод конченый, потому что только уродливый мужик будет похищать девушек.

– То есть ты уверена, что это был именно мужчина?

Мария озадаченно молчит.

– Ну да, – после короткой паузы произносит она. – Все эти годы я думала о нем как о мужчине, потому что… – снова тишина.

– Потому что ты знаешь, что это был мужчина, вот и уверена. Что еще? Его глаза, голос? Возможно татуировки, пирсинг?

– Стой, стой, не спеши. – Мария садится на диване и вытирает ладонью вспотевший лоб. – Я не могу так быстро. Чем дольше представляю его, тем страшнее становится.

Юлиана смотрит на часы. Шестой час. Сегодня они с Валентином собирались навестить сына Никольских, и не хотелось бы явиться к нему слишком поздно. Но… Она гасит свои желания:

– Не волнуйся, у нас достаточно времени. Спешить некуда.

* * *

Спустя час Мария буквально сползает с дивана на пол.

– Я больше не могу придумывать. Уже кожей чувствую, будто я снова в той комнате. Невыносимо!

– Это называется детализировать, – объясняет Юлиана. – И очень хорошо, что ты все так остро чувствуешь. Значит, дело пойдет быстро.

– А мигрень прилагается?

Мария сидит на полу, по-турецки скрестив ноги, и трет виски. Парик слегка съехал набок, но она, кажется, не переживает за внешний вид.

– Нет, но думаю, это тоже хороший знак.

Юлиана отправляет сообщение Валентину и встает со стула. За час непрерывной работы у нее онемело все тело и до безумия хочется пройтись.

– А что дальше? – Мария энергично вскакивает на ноги, словно не умирала только что от головной боли.

– А дальше продолжай детализировать, особенно перед сном. Чем дольше ты будешь думать об этом,

тем больше шансов, что память вернется. Еще попробуй метод свободного письма. Опиши свое заточение, пиши первое, что приходит в голову, даже если сначала это будет список продуктов.

– Черт, это сложнее, чем я думала, – кривится Мария. – Когда мы встретимся в следующий раз? Ты ведь одним сеансом не ограничишься?

Юлиана вздыхает:

– Созвонимся через пару дней. Хочу посмотреть твою динамику.

– А сейчас ты куда?

От наглости Марии хочется скрежетать зубами.

– Пройдусь, пока жду Валентина. К тебе я приехала на такси, потому что… – Она на секунду задумывается, стоит ли говорить Марии об их планах. – Потому что мы с Валентином хотим навестить сына Никольских.

– Ох, как развиваются события! Я с тобой прогуляюсь, а то голова до сих пор чугунная.

Мария поправляет парик перед зеркалом и быстро натягивает хрустящую ветровку, пока Юлиана надевает двубортное бежевое пальто.

– Любопытно взглянуть на этого твоего Валентина, – щебечет Мария, пока они спускаются на первый этаж подъезда.

– Можно без подколов? У меня и без того тяжелые дни.

На улице теплый ветер подхватывает распущенные волосы Юлианы и швыряет их ей прямо в лицо.

– Ну да. Лживый муженек пропал, жена Валентина плешь проела, я со своими тараканами, а теперь еще и Никольские.

Юлиана мысленно жалеет, что даже вкратце обрисовала Марии ситуацию.

– Их сын – моя единственная зацепка, потому что Евгений тоже пропал. Я даже звонила ему сегодня. Думаю, отсиживается дома.

– Любопытно, чем же все закончится? – Мария пинает красные листья, которые мечутся по тротуару. – Ощущение, будто ты стала жертвой клуба фанатиков, которым интересно сводить людей с ума.

– Я уже перестала строить догадки. Хочу лишь тишины и спокойствия.

– А если ты найдешь эту девочку Зою и окажется, что она – все-таки твоя дочь?

Юлиана ошалело смотрит на Марию:

– Тогда я добровольно сдамся в дурдом.

– Да уж, – цокает языком Мария. – Зато теперь ты меня понимаешь. Лучше знать страшную правду, чем жить в неведении.

– Лучше позвони мне, если что-нибудь вспомнишь.

На тихой улочке возле детского садика, где они оказались, раздается рев мотоцикла. Из-за угла выруливает Валентин на черном байке. Он останавливается и снимает шлем. Темные волосы взъерошены, а точеные скулы даже на вид слишком острые.

Мария с ухмылкой отвечает:

– Позвоню, не волнуйся. Зато теперь я вижу, почему ты никому не захотела отдавать этого красавца. Я, конечно, не видела твоего мужа, но он, в любом случае, старый козел. Этот тоже, возможно, козел, но хоть молодой, – хохочет она.

– Спасибо, – угрюмо произносит Юлиана, – что бы я делала без твоей оценки.

Они подходят к Валентину, и он коротко велит:

– Запрыгивай.

Юлиана послушно садится позади него. Даже не взглянув напоследок на Марию, которая еле слышно говорит ей вслед:

– Пока.

IV

Однажды у моря…

Мама часто говорила Ляле, что в жизни каждого человека однажды появляется кто-то особенный, и тогда его судьба меняется. Своего особенного Ляля встретила в десять лет.

Они переехали жить на море, чтобы осуществить мечту отца. Конечно, купаться – это круто, только вот все Лялины друзья остались там, в Новограде. А здесь…

– Эй, четырехглазая!

Ляля притягивает колени к груди и зарывает ступни в горячий песок. Море светится от солнечных зайчиков, берег усыпан отдыхающими, но Ляля даже здесь бросается в глаза. Ну, правда. Кому понравится белобрысая толстая девчонка с брекетами и в огромных круглых очках, как у Гарри Поттера? Для полного счастья не хватает только шрама на лбу.

– Четырехглазая, смотри сюда!

Ляля уже два раза пожалела, что не села ближе к людям, а предпочла уединенный клочок берега возле огромных камней, нагроможденных по кромке моря. Но здесь так красиво разбиваются волны. И кажется, что солоноватый воздух принадлежит ей одной. Хотя теперь уже все равно.

Ляля хмурится при виде двух мальчишек чуть старше нее. Костлявые руки-ноги, выглаженные рубашки. Прямо пай-мальчики. И сразу заметно, что братья.

– Отстаньте, – бормочет она, но они заливаются смехом.

– Глянь, у нее еще и зубы железные!

Ляля отворачивается, ругая себя за ошибку. С такими дураками бесполезно разговаривать. Есть люди, которым просто нравится издеваться над другими.

Она встает, но тут же получает тычок в спину и ничком падает на песок. За спиной раздается очередной взрыв хохота.

– Отстаньте, или я пожалуюсь папе! – кричит Ляля и вскакивает на ноги.

Она пытается прорваться мимо обидчиков, но те хватают ее за волосы и тянут назад. Она снова падает, на этот раз на спину. На глаза наворачиваются обидные слезы.

– Давай, жалуйся!

Ну да. Она для них идеальная жертва. Страшная, да еще и чужачка. Они ее не выпустят, пока не наиграются.

Непонятно откуда прилетает камешек и бьет одного из мальчишек по ноге. Тот ойкает и потирает ушибленное место.

– Черт! Кто это сделал?

Из-за камней появляется невысокий мальчик с темными волосами и бросает в них второй камень. На этот раз целью служит другой брат, который с воплем хватается за плечо.

Ляля никогда раньше не видела, чтобы камни кидали так метко. Она завороженно следит за незнакомцем, за его отрешенным лицом, на котором горят черные глаза.

– Богдан?! – со смесью страха и удивления восклицают братья.

– Могу снова кинуть в голову, – спокойно отвечает Богдан, явно намекая на прошлые разборки. – На этот раз крови будет больше, обещаю.

– Валим от этого придурка, – скрипит зубами один из братьев, и буквально через пару минут их уже не видно нигде на пляже.

Богдан останавливается рядом с Лялей, но не торопится помочь ей встать. Тогда она поднимается сама, однако держится с опаской. Вдруг он такой же, как те мальчишки?

– Это братья Гришаевы. Пока не сделаешь им больно, они не отцепятся, – спокойно объясняет он и кидает последний камень в море.

– Ты уже делал им больно?

– Приходилось, – зловеще ухмыляется Богдан.

Ляля завороженно смотрит ему в глаза:

– Но почему? Ты ведь нормальный.

– Ты тоже, но это не помешало им смеяться над тобой.

Ляля смущенно смотрит себе под ноги. Ее мало кто называл нормальной. Родители постарались (конечно, из лучших побуждений) сделать так, чтобы Ляля соответствовала всем стереотипам круглой отличницы. Но из-за этого ей пришлось сменить две школы, прежде чем она нашла друзей, которые не стали над ней смеяться.

– Меня зовут Ляля, – она протягивает ему руку, и он с явным нежеланием ее пожимает.

– Странное имя.

– Домашнее прозвище, – она еще больше смущается и опускает взгляд. – Не люблю свое настоящее имя.

Ляля надеется, что он спросит, какое именно, но он только понимающе кивает.

– А ты – Богдан? – уточняет Ляля, так и не дождавшись, когда он представится.

– Ну да. Ты же слышала.

И правда, зачем только спросила? Богдан засовывает руки с обкусанными ногтями в карманы шорт и медленно идет вдоль моря. Он не попрощался, и поэтому Ляля следует за ним.

– Ты давно здесь живешь? – интересуется она.

– С рождения.

– А мы вот недавно переехали.

Богдан в ответ лишь мычит, и диалог снова прерывается.

– А в какой школе ты учишься? Может быть, я тоже туда пойду.

– Ни в какой.

Такого Ляля точно не ожидала.

– Как это?

– Вот так. Моя бабушка не любит школы, поэтому учит меня дома. Ее самый любимый предмет – богословие. Ты ходишь в церковь?

– Нет.

– Значит, тебе повезло, – задумчиво произносит он, но в голосе не слышно грусти.

Ляля быстро говорит первое, что приходит в голову, чтобы сгладить неловкий момент:

– Твоя бабушка, наверное, очень умная.

– Нет. Она полная дура.

Ляля удивленно смотрит на Богдана:

– А твои родители не против, что ты учишься дома?

– У меня нет родителей.

Разговор стопорится окончательно. Богдан молчит, и Ляля тоже. Они бредут вдоль моря и, несмотря на странное общение, гулять с этим мальчиком Ляле хорошо. Они как будто на одной волне. Оба неприкаянные. Оба во власти удушающей заботы. И после знакомства с Богданом Ляля даже не знает, кому из них повезло меньше.

Вот так она и встретила своего особенного человека. Только мама не предупредила Лялю, что, вполне возможно, она не будет особенной для него.

Глава 7. Жить нельзя погибнуть

I

Пятиэтажка, в котором живет Матвей Никольский, такая же серая и безликая, как остальные. Двор заставлен автомобилями, некоторые втиснуты даже на пешеходные дорожки. Валентин едва находит место припарковать мотоцикл.

– Ты сегодня какая-то тихая, – замечает он, когда Юлиана слезает и молча протягивает ему шлем.

– Алла знает, – вырывается у нее, будто все это время она ждала разрешения поделиться своими новостями. – Знает о нас. Сегодня приходила ко мне на прием и… Это было ужасно. Я пытаюсь не думать об этом, но на душе все равно так мерзко, словно я помоев наелась.

Валентин со вздохом прячет шлемы в сиденье и привлекает ее к себе:

– Не переживай, это должно было случиться. Не стоило мне поддаваться на уговоры родителей и жениться на Алле. Наверное, я никогда ее и не любил по-настоящему. Мы с ней разные, – говорит он в макушку Юлиане. – А вот ты словно создана для меня. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

Юлиана запрокидывает голову:

– Ты не представляешь, как важно мне было услышать это от тебя. В последнее время я напоминаю себе поплавок, который оторвался от лески и никак не может отыскать берег.

– Ну что ж, тогда цепляйся за меня и не утонешь, – ухмыляется Валентин. – А вопрос с Аллой я решу. Наш брак не удалось спасти, зато судьба подарила мне тебя.

– Мою совесть это не успокоит. Я должна сохранять браки, а не разрушать чужие жизни. Но в последнее время только это мне и удается.

– Просто выбрось из головы. Я так часто поступаю, и сразу легчает.

Валентин берет ее за руку, и они в тишине идут к подъезду. Их отношения так же обречены, как брак Ильи и Юлианы или Валентина и Аллы. Да и что такое любовь? Она проходит, обнажая черные пятна – изъяны людей, которые ни смыть, ни закрасить. Кому-то везет, и он находит пару на всю жизнь, а кто-то терпит чужое счастье. Лишь немногие решаются жить свободно. И для себя.

Юлиана отметает лишние мысли. Она здесь и сейчас. И ей надо разобраться с той чертовщиной, которая возникла в ее жизни.

Они находят нужный подъезд, и некоторое время Юлиана в нерешительности смотрит на домофон.

– Спасибо, что пошел со мной.

– Я бы ни за что не отпустил тебя одну. Даже если этот Никольский не Гроссмейстер, у него точно имеется на тебя зуб.

– Я не хотела, чтобы так вышло с его семьей, – хмурится Юлиана.

Когда она посвящала Валентина в детали своей взаимосвязи с Никольскими, челюсти сводило, будто от зубной боли. Зато теперь Валентин знает все ее прегрешения.

– Я это понимаю, ты это понимаешь. А он – вряд ли.

Юлиана вздыхает и протягивает руку к домофону, но кисть безвольно падает, так и не дотянувшись до цели.

– Его может не быть дома, – шепчет она.

– Не узнаешь, пока не позвонишь.

– Он может не открыть.

– И может вообще оказаться ни при чем, – усмехается Валентин. – Какая квартира?

– Двадцать девять.

Он быстро набирает цифры, и раздается характерный сигнал. Юлиана задерживает дыхание, сама не зная, чего ждет. Но когда из домофона слышится молодой мужской голос, она на мгновение теряется и не находит что сказать. Почему ей казалось, что на нее начнут орать заранее, еще до того, как она представится?

– Слушаю.

Юлиана прочищает горло и осторожно произносит:

– Здравствуйте. Меня… кхм… зовут Юлиана Евсеева. Я бы… Я бы хотела встретиться с Матвеем Никольским. Я…

Она не успевает договорить, как дверь пищит, и Валентин поспешно дергает за ручку, пока замок разблокирован.

– Так просто?

Юлиана в растерянности смотрит на Валентина, а тот подталкивает ее внутрь.

– Я думала, он мне не откроет. Особенно когда узнает, кто я.

– Не обольщайся. Возможно, он подготовил для тебя томагавк, – ухмыляется Валентин.

– Спасибо за поддержку, – бубнит Юлиана, но послушно входит в серый подъезд.

В нем явно недавно курили, потому что ядовитый запах моментально въедается в волосы. Мелкий ремонт, как нерадивая хозяйка, пытается навести лоск, но на стенах перед глазами мельтешат белые пятна известки в местах сколов, а под ногами ощущаются неравномерно сбитые ступени.

– Не хочу подниматься! – выдает Юлиана и пытается развернуться, но Валентин стискивает ее плечи и толкает вперед.

– Если ты хочешь узнать правду, то должна это сделать.

– Лучше бы я узнала, куда пропал Илья. Он обещал все рассказать. А Матвей вряд ли чем-то поможет, – бормочет она.

Если бы рядом был отец, она бы, как трусливая девчонка, спряталась за его спиной. Но отца нет. А Валентин упорно толкает Юлиану вверх и не позволяет сдаться под натиском страха.

– У меня дурное предчувствие, – шепчет она. – Не стоит нам туда идти.

– Остался последний пролет, – отвечает Валентин.

Они поднимаются на третий этаж, и Юлиана замирает перед квартирой под номером двадцать девять. На этот раз она прячется за спиной Валентина, однако легче не становится. Дверь приглашающе приоткрыта. Но за ней кромешная темнота. И тишина.

– Идем.

Валентин толкает дверь и медленно, походкой хищника заходит внутрь. Их встречает удушливый запах старости, которым пахнут вещи, годами не видевшие свежего воздуха.

В квартире тихо. Так тихо, наверное, бывает лишь в морге. Зато сердце Юлианы извивается за ребрами, как будто змею бросили на раскаленный камень. Она выдыхает, и эхо вздоха прокатывается по узкому коридору, где пол завален обувью, а стены стыдливо прячутся за старыми куртками.

– Здравствуйте! – Юлиана не выдерживает тишины, и на ее приветствие в дальней комнате кто-то шуршит. – Матвей? Меня зовут Юлиана, я была психотерапевтом у ваших родителей…

– Ты так быстро тараторишь, боюсь, он ничего не понял. И судя по тому, что нас не встречают, вряд ли у него все в порядке с головой, – шипит ей на ухо Валентин.

В комнате раздаются торопливые шаги и снова затихают.

– Я пойду первым. А ты стой здесь, – велит Валентин.

Юлиана не успевает поймать его руку, и он скрывается в страшной комнате. Почти сразу раздается звук, больше похожий на рычание тигра. И крик:

– Она должна была прийти одна!

Грохот, пыхтение, кажется, на пол полетел стул. Юлиана слышит, как Валентин чертыхается. Она не выдерживает и бросается в комнату, холодея от мысли о том, что может увидеть.

Комната и правда выглядит так, будто в ней уже год никто не живет. Хотя, судя по распластавшемуся на полу парню, это не так.

Валентин стоит, потирая правое плечо, и хмуро глядит на Матвея. Тот лежит на животе, лицом к Юлиане, и его худые черты невольно вызывают ассоциацию с вампиром. Рядом валяется зеленая бейсболка, края ее козырька засалены так, что невооруженным глазом видны отпечатки пальцев.

– Это он? – неуверенно уточняет Юлиана, хотя вопросы излишни.

Парень до ужаса похож на мать. Перед глазами снова встает бледное мышиное лицо Веры Никольской.

– Думаю, да. Похоже, забаррикадировался здесь и ждал тебя, – фыркает Валентин. – Дурак надеялся, что ты одна явишься. – Он подходит к окну, плотно занавешенному черными шторами, и раскрывает их. Дневной свет высвечивает клубы пыли, которая заполняет воздух. – Пришлось его утихомирить.

Юлиана подходит к покосившемуся столу, заваленному пустыми упаковками от сим-карт. Вдоль стены лежат сами симки, поломанные надвое. И старый, со стертыми кнопками мобильный, с которого он звонил и писал дурацкие эсэмэски.

– Я ведь могла и не прийти, – словно во сне произносит Юлиана. Касается пальцами семейной фотографии: чета Никольских и их сын Матвей посередине. А позади счастливой семьи цветут розы. Под их сенью дремлет дикий шиповник, который только и ждет, когда сможет вырваться на волю.

– Думаю, псих видит мир в другом свете. Наверное, унаследовал шизофрению матери.

Юлиана вздрагивает. Порой она забывает, что исповедовалась Валентину.

– Ясно одно – он ждал тебя.

– И это пугает.

Юлиана опасливо притрагивается ногой к пистолету. Валентин отбросил его подальше от Матвея, и теперь оружие, будто черный паук, застыло на покрытом разводами линолеуме.

– Что будем делать? – Юлиана присаживается на край единственного стула. – Я бы хотела узнать у него, где он держит Илью? Да и вообще, как он все провернул? Причина мне ясна, – вздыхает она. – Жажда мести затмила ему разум.

– Хочешь, вылью на него ведро воды? – Валентин направляется к двери, но Юлиана вскрикивает:

– Нет! Не оставляй меня с ним!

– Да он вряд ли тебе навредит, – ухмыляется Валентин. – Я быстро.

Он уходит, и Юлиана остается наедине с Матвеем. Пусть тот без сознания, но по коже у нее бегут мурашки. И воздух такой густой, тягучий, сладкий, как ваниль, что даже не продохнуть.

Юлиана складывает руки на коленях, как прилежная школьница, и пытается сосредоточиться на сердцебиении. Один удар, второй… Сердце бьется, значит, она жива. На кухне слышится бормотание Валентина и грохот посуды. Третий удар…

Матвей срывается с места, набрасывается на Юлиану и опрокидывает ее навзничь. Трещит стул, кто-то кричит, кажется, это она сама. Ледяные пальцы сдавливают шею, острые ногти впиваются в кожу. А затем худое лицо Матвея исчезает из поля зрения, и она, наконец, может вздохнуть полной грудью. Но не решается подняться. Так и лежит на грязном полу, пытаясь осознать, жива ли? И что случилось? Сколько прошло времени, она не знает. Просто над ней вдруг нависает Валентин, подхватывает под мышки и ставит на ноги.

– Жить будешь, – он осматривает ее шею. – Царапины неглубокие, но лучше обработать. Неизвестно, когда он в последний раз мыл руки. – Валентин раскраснелся, а глаза как две узкие щелки. – Не смог догнать урода!

– Быстро бегает? – Юлиане плевать на это, но надо что-то сказать, чтобы доказать себе, что она еще человек.

– На удивление, да, – Валентин внимательно на нее смотрит и качает головой. – Ты измотана. Иди домой и выспись. А на работе лучше не появляйся.

Она представляет пустую, холодную квартиру, которую оболгали, испоганили так же, как ее собственные воспоминания, и морщится.

– Я не хочу домой.

– Тогда куда? У меня дома Алла… к сожалению, – последние слова он шепчет.

Но Юлиане все равно. Ее сознание отказывается воспринимать действительность, но последнее, чего она сейчас хочет, это остаться одной.

– Отвези меня к Лизе. Она – моя единственная подруга. И тоже связана с Гроссмейстером.

* * *

Лиза впускает ее, несмотря на поздний вечер. Наверное, ошалелый вид Юлианы смущает подругу, потому что она теряет боевой вид и вместо тысячи вопросов молча проводит Юлиану на кухню. Дети спят, муж сидит перед телевизором и смотрит футбол. Несмотря на терапию Юлианы, функция интерьера его вполне устраивает. Зато Лизе стало легче. Она больше не требует от мужа того, чего тот априори не в состоянии дать. Терпит, молчит и ждет, когда дети подрастут и она сможет развестись.

– У тебя все в порядке? – смущенно интересуется Лиза.

Она выглядит несколько неуклюжей на маленькой кухне, обставленной с большой любовью. Желтые занавески с рюшами, кружевная скатерть без единого пятнышка и соринки. Вот она – настоящая хозяйка дома. Порой Юлиана жалела, что не обладает и толикой таланта Лизы создавать уют. Возможно, будь она более домашней и хозяйственной, Илья не стал бы участвовать в дурацкой игре с воспоминаниями. Игре, в которой оказалась замешана даже Лиза.

– Какой порядок, если я никому не могу доверять?

Рука Лизы дрожит, пока она разливает чай по кружкам, и несколько капель падают на безупречную скатерть. Юлиана вдыхает насыщенный аромат роз. Блекло-розовые лепестки плавают даже в чае.

– Юлиана, – осторожно начинает Лиза, но не договаривает.

– Ты так настойчиво убеждала меня, что я неправа и мне стоит поверить мужу. – Юлиана сжимает кружку, хотя та обжигает пальцы. – Все пытались внушить мне заведомо лживую историю, да только не вышло, – она усмехается. – Хотя, если так подумать, я почти поверила. Еще пару дней, и я бы «вспомнила». Но кто-то недоглядел «легенду». Из-за одной детали весь карточный домик развалился.

– Юлиана, я понимаю, ты злишься… Поверь, если бы я хоть на минуту подумала, что ты пострадаешь, я бы призналась! Но он изводил меня несколько месяцев, я спать не могла, я боялась за детей, я… – Голос Лизы дрожит, и она нервно сглатывает. – Я не понимала, что происходит, я запуталась…

– Ты сказала, что Гроссмейстер – твой сосед, – замечает Юлиана.

– Он так приказал. Сначала велел привести тебя в кафе в определенный день и в определенное время, потом – убедить, что твой муж говорит правду. Я и сама до конца не знала, обман это или нет. А зачем мы ходили тогда в кафе, я до сих пор не понимаю.

«Зоя!»

Юлиана снова слышит крик проходившей мимо «Кукушки» женщины. Он все подстроил, все рассчитал. Воссоздал сцену из вымышленного прошлого, чтобы подстегнуть ее разум. Как грамотно, как точно… Неужели Матвей Никольский способен на такое? Он похож на наркомана и доходягу, и все же именно он звонил ей от лица убитого отца. Еще один способ поколебать уверенность в себе, заставить сомневаться в собственной адекватности.

Юлиана вздыхает:

– Ты пыталась защитить семью, – и в знак примирения делает глоток чая.

– Все разрешилось? – наивно интересуется Лиза.

– Если бы… Боюсь, все лишь начинается. И становится только хуже.

– А Илья что говорит?

– Уже ничего. Я не знаю, где он…

– О господи!

Юлиана кидает в рот печенье. Она не ела целый день, даже не вспоминала про еду.

– У тебя есть перекись водорода? Хочу обработать царапины, – она откидывает волосы, обнажая шею.

Глаза Лизы округляются, она поспешно приносит вату и перекись, бормочет:

– Я помогу, – и в попытке хоть как-то загладить свою вину обрабатывает раны Юлианы. – Кто это сделал?

– Подарок от Матвея Никольского. Я думаю, он и есть Гроссмейстер. Можешь показать письма, что он тебе слал?

– Я все выкинула, – качает головой Лиза и прячет перекись в аптечку.

Пучок растрепался до такой степени, что рыжие волосы облаком стоят вокруг головы.

– Но у меня есть кое-что другое. – Она вдруг срывается с места и вскоре возвращается на кухню с ноутбуком. – Я ведь и правда поставила камеру, и один раз засекла Гроссмейстера. Правда, мне это ничего не дало, но вдруг тебе поможет.

Она включает ноутбук и выводит на экран видео. Юлиана жадно разглядывает лестничную площадку и почтовые ящики. Слава богу, камера цветная, но, когда в кадре появляется парень – весь в черном, – по спине бегут мурашки.

Это точно не Матвей. Судя по грязной бейсболке, тот никогда ее не снимал. Возможно, даже ночью. А на экране – человек в черной кепке и с капюшоном на голове.

– Ну? – нетерпеливо интересуется Лиза.

– Нет, я его не знаю. – Юлиана пересматривает видео. – И по телосложению сложно понять. Худощавый, похож на моего начальника, но это не доказательство, – вздыхает она. – Видимо, Гроссмейстер действовал не один. Ему кто-то помогал, может даже несколько человек.

– Господи, – шепотом повторяет Лиза, и в ее глазах отражаются все страхи Юлианы.

– Ты не против, если я переночую у тебя?

– Конечно, нет, – улыбается Лиза. – Только закроюсь на все замки. Так спокойнее.

II

Юлиана отменила все сеансы на неделю вперед. Заболела. Такое ведь бывает у обычных людей? Изображать внимательного психотерапевта, когда шарахаешься от любого звука, не лучший вариант. Да и кто ее упрекнет, раз даже сам директор вот уже третий день не появляется в центре?

Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы вернуться домой. Больше нельзя подвергать опасности семью Лизы. Подруга и так натерпелась из-за нее страху. Юлиана со всем разберется сама, пусть пока и не знает как. Пусть ей и хочется забраться под одеяло и представлять, что она вернулась в детство.

Горячий душ и плотный обед через не хочу помогли ей успокоиться. А затем пришел на удивление крепкий сон, больше напоминающий кому.

Утренний телефонный разговор с Валентином крутится в голове, словно песня на повторе.

– Ты уверена, что хочешь с ним встретиться? Не забывай, Матвей сбежал, а значит, ты все еще в опасности. Мы даже полиции ничего не можем предъявить, кроме того что влезли в чужую квартиру.

– Не уверена. Но я точно знаю, что больше не могу оставаться в неведении. Все, что у меня есть, – это несколько шахматных фигур. Евгений, Матвей, Илья и Гроссмейстер… Я должна расставить их на доске.

В телефоне повисает гнетущая тишина.

– Хорошо, я согласен. Вечером заеду за тобой, и ты поговоришь со своим начальником.

– Нет, это плохая идея. Вряд ли он мне что-то расскажет.

– Тогда что ты хочешь?

– Проследить.

Разговор состоялся всего несколько часов назад, но томительное ожидание превращает их в годы. Поэтому, когда они, наконец, подъезжают к дому Евгения, Юлиана не верит, что все это происходит с ней. Она – и слежка… а что дальше? Кража, убийство?

– Как Алла?

Юлиана теребит пальцами ремень сумки. Не хватает сил, чтобы разорвать его в клочья.

– Не знаю. Мы еще не разговаривали. Скорее всего, она ночевала у своих родителей, которые уже и не рады, что нас поженили.

По крыше автомобиля стучат капли дождя. Он крадется, как бесшумный хищник, нарастает и застает врасплох. Буквально через пару минут морось превращается в ливень, который с оглушающей яростью обрушивается на землю. Ветви деревьев порывисто колышутся на ветру, а неудачники, которых непогода застала на улице, бегут по двору, уже не надеясь добраться домой сухими.

– Когда вспоминаю наш разговор, хочется провалиться сквозь землю от стыда.

– А ты забудь, и жизнь станет проще, – хмыкает Валентин.

– Единственное оправдание – ты вскружил мне голову. Но ты ведь на десять лет моложе, а значит, ответственность за наши отношения на мне. Великовозрастная дура. Никогда не думала, что моя карьера психотерапевта закончится так печально…

– В смысле? – Валентин оборачивается к ней, и черные брови сходятся на переносице.

В надвигающихся сумерках на его лицо падают тени. Они придают резкость чертам, делают Валентина еще притягательнее. Он похож на плохиша, он и есть плохиш. Видимо, Юлиана, как и многие женщины во все времена, повелась на темную красоту.

– А ты думал, я смогу работать по специальности после того, как разрушила ваш брак?

– Ты ничего не разрушала, – цедит Валентин.

– Позволь мне самой решать.

С минуту они буравят друг друга взглядами, но в итоге Валентин, фыркнув, отворачивается.

Юлиана вздыхает. Становится слишком темно, и слабый свет фонарей едва пробивается сквозь мрак и дождь.

– Сколько времени? Я уже устала… Глупо следить за ним в такую погоду. Поехали по домам.

На Юлиану наваливается апатия и желание зарыться в гору из одеял на месяц. А затем проснуться и понять, что все проблемы решились сами собой.

– Сейчас почти одиннадцать, подождем еще, – отвечает Валентин и пригибается к лобовому стеклу. – Смотри, это не твой начальник? Садится в «ауди».

– Да!

От неожиданности Юлиана подпрыгивает на сиденье и нетерпеливо стучит ладонью по панели:

– Поехали за ним! Он уезжает!

Валентин заводит машину и едет за «ауди» на некотором отдалении. Он очень грамотно следит за Евгением, не приближается на опасное расстояние и в то же время успевает повернуть следом, не потерять на перекрестке. Затихающий дождь играет на руку, дымкой заслоняя их от Евгения. А ночь прикрывает там, где не справляется дождь.

Их путешествие заканчивается возле ночного клуба, куда только-только начинают съезжаться посетители. Неоновая вывеска режет глаза вульгарностью, а название «Распутье» говорит само за себя.

– Не помню, когда в последний раз была в клубе.

Юлиана наблюдает за Евгением, бодро заходящим внутрь. По нему и не скажешь, что он чем-то встревожен или есть причины, по которым он не появляется в собственном медицинском центре.

– Напомни-ка, разве сейчас клубы не закрыты из-за пандемии?

– Закрыты. Но этот работает. Догадайся, кому он принадлежит? – усмехается Валентин и глушит машину.

– Очередному чиновнику. Можешь не продолжать, – кривится Юлиана и выбирается под мелкий дождь, который, впрочем, почти закончился – лишь редкие капли холодными иголочками впиваются в кожу.

Они заходят в клуб, где нет привычной духоты и толчеи. На танцполе всего пара девушек, на их лицах черные маски с ультрафиолетовыми узорами. Компанию им составляет безнадежно пьяный мужик, едва стоящий на ногах. У барной стойки Юлиана замечает Евгения. Тот о чем-то переговаривается с барменом сквозь грохочущую музыку, затем показывает ему большой палец и идет к одной из девиц в маске.

Валентин хватает Юлиану за руку и увлекает за широкую колонну, откуда они в безопасности могут наблюдать за Евгением и дальше. От басов в груди ухает сердце, по полу стелется густой дым, он же наполняет легкие. Светомузыка цветными линиями прорезает искрящийся полумрак, и в глазах мельтешат бесконечные огни.

– Смотри, они уходят, – кричит Валентин на ухо Юлиане, но та и без него видит, что Евгений вместе с девицей уходят с танцпола, лишь несколько минут потоптавшись под модные ремиксы.

Они осторожно следуют за этой парочкой. Евгений сворачивает в узкий коридор, крепко держа за руку длинноногую девушку в серебристом платье. Ее светлые волосы колышутся вдоль спины.

– Кажется, идут в туалет.

Так и есть. Евгений и незнакомка скрываются в мужском туалете, и Юлиана в нерешительности замирает перед красной дверью с большой буквой «М».

– Я проверю, – криво улыбается Валентин и заглядывает в туалет, а затем скрывается внутри.

Юлиана остается одна и устало прислоняется к стене. В коридоре музыка с танцпола доносится слабым биением. Хотя это, похоже, единственный работающий клуб в городе, многочисленными посетителями он похвастаться не может. Что Евгений забыл в этой дыре – большой вопрос.

Когда они встречались, пусть и недолго, он водил Юлиану в дорогие рестораны, где подают морепродукты и коллекционное вино, где скатерти белее снега, а столовые приборы сверкают почище бриллиантов в ушах женщин. Нет, этот ночной клуб определенно не уровня Евгения. И все же он был здесь и прятался с неизвестной девицей в туалете, как озабоченный школьник.

Валентин выходит из туалета довольно быстро. На лице кривая ухмылка:

– Закрылись в кабинке и точно не книги читают.

– Но это же общественный туалет, – морщится Юлиана.

– Некоторые не такие брезгливые, как ты. Будем ждать, или на сегодня хватит? У тебя вид, будто ты разгружала фуры несколько суток без перерыва.

– Ты прав. Я устала от этой бессмысленной слежки. Отвези меня домой, а завтра я позвоню ему либо заявлюсь в гости.

– Без меня – не вздумай.

– Хорошо.

Юлиана пытается улыбнуться, но губы не слушаются, они онемели, словно под анестезией.

В зале она не сразу идет к выходу, а сначала заворачивает к бармену. Валентин держится за ее спиной, и Юлиана ловит себя на мысли, что начинает привыкать – он всегда рядом. Неужели их отношения не просто пустышка?

– Эй, – Юлиана окликает высокого парня с выбритыми висками, и когда тот подходит ближе, замечает, что его карие глаза подведены черным карандашом, делая взгляд глубже. – Тот мужчина, в синем пиджаке, что он у тебя просил?

Бармен хитро улыбается и кивает на напитки у себя за спиной:

– Выпить, что же еще?

Юлиана тяжело вздыхает. Она прекрасно помнит, что Евгений ничего не пил. Она выуживает из сумочки тысячную купюру и плашмя кладет на стол:

– А так?

– А-а-а, – протягивает бармен и ловкими пальцами прячет деньги в задний карман джинсов. – Не сразу понял, про кого говорите. Евгений – наш завсегдатай, он часто здесь бывает. Когда не в духе или, как он сам выражается, «в полной заднице».

– И? – торопит его Юлиана.

– Что – и? – Снова глуповатый взгляд, от которого возникает жгучее желание дать бармену в морду.

Юлиана скрипит зубами и вновь открывает сумку, но холодный голос Валентина звучит неожиданно четко среди грохочущей музыки и неразборчивых выкриков диджея:

– И ты сейчас скажешь, для чего он сюда приходит, иначе после работы с тобой может приключиться беда.

И бармен, и Юлиана вздрагивают и молча смотрят на Валентина. Его глаза кажутся совсем черными, почти бездонными.

Бармен поджимает губы и обиженно поводит плечом:

– Он снимает девочек легкого поведения. Развлекается с ними всю ночь, платит щедрые чаевые и сваливает. У меня спрашивает, кого можно подцепить, – коротко, сухо и, наконец, по делу отвечает он.

Юлиана не успевает сказать спасибо, потому что Валентин разворачивает ее и мягко подталкивает в сторону дверей.

Они выходят в ночной город, и Юлиана с облегчением вдыхает свежий после дождя воздух. От него приятно кружится голова, как от легкого шампанского на пустой желудок.

– Точно мы узнали только одно: Евгений в полной заднице, – довольно заявляет Валентин.

– Не ожидала от тебя угроз.

– С некоторыми людьми по-другому никак…

Валентин притягивает к себе Юлиану, и у нее перед носом возникает купюра в тысячу рублей:

– Кажется, это твое.

– Как?..

– Считай, что бармена замучила совесть и он сам вернул деньги, – усмехается Валентин и накрывает ее губы поцелуем.

На короткое мгновение Юлиана теряется в пространстве, растворяясь в ощущениях. Но когда Валентин отрывается от нее, она вновь возвращается в реальность, и сомнения, словно хищные птицы, окружают ее. Стервятники, не иначе… Вот только она еще жива.

– Может, стоит дождаться Евгения?

– Пьяного, после бурного секса? Думаю, его машина здесь не первую ночь будет ночевать, – Валентин кивает на «ауди» и садится в свой старенький «Форд Фокус». – Так что вряд ли это хорошая идея, – добавляет он, когда Юлиана устраивается на пассажирском сиденье.

– Тогда вези меня домой, – шепчет она. – На сегодня хватит.

Валентин молчит, но в его молчании кроется гораздо больше смысла, чем в любых словах.

– Знаешь… Наверное, мне стоит ее навестить, – произносит Юлиана, когда он тормозит возле пятиэтажки.

– Кого «ее»?

– Зою. Ее ведь на самом деле зовут Зоя. Она осталась сиротой. И я… По сути, я тоже сирота. У меня никого нет, – задумчиво говорит Юлиана, вглядываясь в темноту двора.

– Как хочешь, – пожимает плечами Валентин. – Здесь я тебе не помощник – ничего не понимаю в детях.

– Я тоже. Я вообще их не люблю.

– А что они тебе такого сделали, что ты их не любишь?

Юлиана открывает дверь и впускает холодный осенний воздух. Ответ не идет на ум.

– Вот видишь, – улыбается Валентин. – Думаю, дети здесь ни при чем. Настоящая причина кроется в твоем прошлом.

* * *

Звонок в дверь посреди ночи – к беде. Он проникает тревожным гудением в самое сердце, и его отголоски еще долго дребезжат в ушах, заставляя бояться.

Юлиана открывает глаза и садится в кровати, взволнованно вслушиваясь в тишину. Но кроме собственного сердцебиения и тяжелого дыхания ничего не слышит.

Показалось?

Она почти готова снова лечь, когда очередной звонок сбрасывает ее с кровати на пол. Дрожащими руками она включает настольную лампу и вглядывается в темный коридор. На часах четыре утра. В такое время не ждешь гостей.

Юлиана встает и на цыпочках подходит к двери. Ошиблись дверью? Подростки хулиганят? Сосед из тридцать четвертой опять по пьяни перепутал этаж? В голове рой предположений, но когда Юлиана заглядывает в глазок, то, что она видит на освещенной лестничной площадке, лишает ее рассудка. Из груди вырывается дикий полустон-полувсхлип, она поспешно открывает двери и бросается к недвижимому телу на грязной плитке подъезда.

– Илья? – шепчет Юлиана и нежно прикасается к изуродованному лицу мужа.

Господи! А ведь она думала, это очередной обман… Но нет: по всему телу у него кровоподтеки, а на висках характерные следы от ожогов. Его пытали, и долго…

Грудь мерно вздымается, и Илья стонет. Кажется, его ресницы трепещут.

Живой!

Звук его голоса заставляет Юлиану действовать. Она вытирает слезы и бежит в квартиру. Вызвать скорую, надеть спортивный костюм, деньги, документы Ильи… На пол летят ненужные папки, пока она, наконец, не находит в шкафу его паспорт и медицинский полис.

Юлиана возвращается к Илье и бережно подносит к его губам стакан с водой:

– Попей, милый, попей… Тебе станет легче…

Но вода течет по его подбородку и лицу, лишь смочив губы. Юлиана вздыхает и отставляет стакан в сторону. А затем закрывает квартиру и садится на пол рядом с мужем, мысленно считая секунды в ожидании скорой.

На площадке тихо, дом спит, а Юлиана отчаянно гонит от себя мысли, что Илью сюда кто-то принес.

Кто-то позвонил в ее дверь. Кто-то хотел, чтобы она его нашла. И этот кто-то – Гроссмейстер. Человек без имени.

Юлиана осторожно берет руку Ильи и сжимает. Вдруг у него сломан позвоночник? Вдруг он уже никогда не очнется? В горле встает ком, и слезы снова катятся по лицу. Быть сильной и сдержанной не получается. Да, он обманывал Юлиану, но он хотел сказать правду и поплатился за это. А скорая, как обычно, едет так долго. Даже ее истерические крики в телефон, что человек при смерти, вряд ли подстегнули медиков. Остается уповать на то, что больница совсем рядом. И что у скорой найдется свободная машина.

Юлиана еще раз оглядывает мужа и впервые замечает в его нагрудном кармане сложенный вдвое лист бумаги. Она вытягивает его двумя пальцами и видит слово «Гроссмейстер». Сердце делает сальто.

Звенит домофон. Господи, неужели случилось чудо и скорая проскочила все светофоры? Юлиана срывается с места и открывает двери подъезда. Внизу раздается писк магнитного замка, слышится топот.

Юлиана прячет письмо в карман. Потом, все потом.

Дальше все происходит как в тумане. Медики кладут Илью на носилки и спускаются на лифте, а Юлиана, спотыкаясь на каждой ступеньке, едва добирается до первого этажа и садится в карету скорой помощи.

Ее заваливают вопросами, но что она может сказать? Что ее муж исчез, а она даже не попыталась его найти? Конечно, тут не обойтись без полиции. Да, Юлиана расскажет все, что знает. Но не сейчас. Сейчас спасите Илью. Он умирает…

В больнице она оплачивает отдельную палату, за которую приходится выложить круглую сумму. В ковидное время отдельная палата – роскошь. Весьма популярная роскошь, если главврач больницы закрывает глаза на лежащих в коридорах больных ради возможности заработать.

Вновь тянутся томительные часы ожидания. Юлиана сидит на обшарпанной кушетке в коридоре. До нее доносятся кашель, хрипы, но она словно выпала из реальности. Лишь изредка машинально поправляет маску на лице и вдыхает смешанный запах медикаментов. Ждет, когда ее пустят к мужу, и пытается дозвониться до Лидии, но та недоступна. После десятой попытки Юлиана сдается.

Она дождалась. Уже рассвело, когда ее отводят в палату. Она комкает в руках письмо от Гроссмейстера, которое уже успела прочитать, и жалеет, что не сделала этого раньше. Тогда она не волновалась бы о том, выживет Илья или нет.

«Юлиана, здравствуй.

Мы с тобой еще не встречались, но я знаю о твоей жизни столько, что мне кажется, я тебя вырастил. Кое-чего не знаешь даже ты. А сейчас хочу открыть тебе маленький секрет, связанный с твоим мужем. Кстати, как он? Надеюсь, ему уже лучше.

Я не хотел, чтобы с ним все так вышло. Но он нарушил правила игры, решив рассказать тебе правду. А ты была к ней не готова. Поэтому мне пришлось забрать его память, так что не удивляйся, что, очнувшись, Илья тебя не вспомнит. Я похитил его воспоминания…»

После этой фразы Юлиана вспомнила Марию. Оказалось, ее история связана с историей Юлианы гораздо теснее, чем думали они обе.

«…Правда, не знаю, все ли. Но последние годы он точно забыл. И тебя вместе с ними.

А еще у меня его мать. Ты ведь пыталась позвонить Лидии? Так вот, она – моя гостья. Не стоило ей приходить к тебе с той фотографией. Я надеялся припугнуть Лидию, но не учел ее боевой характер. Память твоей свекрови мне тоже придется подкорректировать. Если она выживет (а мои опыты довольно непредсказуемы), я верну ее вам с Ильей почти целую и почти невредимую…»

Манера маньяка писать о пытках, как о погоде, выводит Юлиану из себя. Как можно быть таким самодовольным, когда от твоих рук страдают люди? Причем этот негодяй выражается так вежливо и вычурно, будто они находятся на светском приеме в окружении сливок общества.

«…И не рассказывай обо мне полиции. Не люблю светиться, сама понимаешь. Если на Лидию тебе наплевать, подумай о Лизе и ее беззащитных детках. С ее дочерью я успел познакомиться. Милая девочка, совсем как ты…»

Юлиана простонала ругательство, понимая, что Гроссмейстер крепко держит ее за горло.

«…А теперь – десерт. Знаешь, чтобы вынудить всех разыграть этот провинциальный спектакль, пришлось изрядно потрудиться. Особенно с твоим мужем. Заставить его сотрудничать было нелегко, ведь он так тебя любит. И правда любит, даже несмотря на то, что сделал. А сделал он нечто ужасное.

Я был вынужден вплотную подобраться к его матери, этой увядающей кокетке. Но игра стоила свеч. Она покаялась мне в своих грехах, благодаря чему я смог договориться с Ильей. Но он пошел против правил. Жаль, жаль… Я ведь считал, что он сильный мужчина и с ним точно не возникнет проблем. Потому что как иначе они с Лидией смогли бы отравить твоего отца, а затем бесстыже лгать тебе в глаза целых два года? По сравнению с ними я – божий одуванчик…»

На этих словах Юлиана стиснула письмо. Буквы стали расплываться перед глазами, но она продолжала читать, хотя каждое слово вонзалось в нее, будто нож.

«…Лидии пришла в голову чудная идея подмешать твоему отцу в пищу ядовитые грибы – бледные поганки. Они действуют чрезвычайно быстро, и их трудно обнаружить в крови. Никто так и не понял, что твоего отца отравили, даже он сам. Лидия так хотела, чтобы юридическая фирма принадлежала ее сыну, что была готова на все. Вот только она думала, что ты отпишешь Илье ненужный тебе бизнес, но просчиталась. Потому что любящий муженек был не готов причинить тебе вред. От такой заботы веет гнилью, не правда ли?

Здесь мое письмо заканчивается. Я и без того рассказал тебе больше, чем нужно. Дальше решай сама.

Очень жаль, что мой эксперимент провалился. Я вложил в тебя столько сил и труда, а итог оказался прискорбным. Но я все еще не теряю надежды поставить новый опыт. Поэтому…

С нетерпением жду встречи.

Твой Гроссмейстер»

Юлиана стоит перед койкой Ильи, а перед глазами от ярости пляшут красные круги. Ей хочется выплеснуть на него всю злобу, ненависть, но, когда муж поднимает веки, она читает в его голубых глазах непонимание.

– Где я?

В этом вопросе столько боли, что даже при большом желании она не может заподозрить Илью в притворстве. И не поверить письму тоже не может. Ведь это все объясняет: Илья боялся, что она узнает правду, поэтому лгал. Убийца ее отца – ее собственный муж.

– Ты правда ничего не помнишь?

Кажется, она смотрит ему в душу, исследует самые темные уголки его сердца, но там лишь пустота. Пустота сквозит и у него во взгляде. Пустотой пропитаны слова мужа. Нет больше Ильи – весельчака и задорного парня, который когда-то за руку вывел ее из бездны отчаяния. Перед ней потерянный человек – без прошлого, без имени.

– Ты знаешь, кто я? – с надеждой спрашивает он, и в душе Юлианы шевелится крошечный комок жалости, который она тут же топчет.

Хочется не верить письму, но в нем содержится единственное разумное объяснение тому, что Илья ввязался в игру Гроссмейстера. И единственное разумное объяснение трагической скоропостижной кончины отца. Да, Юлиана никогда не искала в его смерти подвох, но он ушел слишком внезапно, заставив ее погрузиться в бездну отчаяния. И теперь она припоминает странное поведение Ильи. Бессонницу, которой он страдал после смерти свекра. Его ночные кошмары, его попытки что-то рассказать ей, которые он тут же переводил в шутку. Она была так поглощена своим горем, что не обращала внимания на мужа. А стоило бы.

– Нет, не знаю, – шепчет Юлиана и выходит из палаты.

Конечно, потом ее отыщут, ведь она его жена. Но рано или поздно Юлиана с ним разведется и больше никогда в жизни не увидит. У Ильи есть мать, есть двоюродные братья, с которыми он редко, но все же общался. Это их воз, пусть они его и тянут. Без нее.

Юлиана спускается на первый этаж, выходит на улицу. Уже день, и ноги отказываются ходить из-за усталости. Холодный ветер пронизывает тонкий костюм, но это все ерунда.

Внутри Юлианы тихо и пусто. Она изводила себя тем, что изменяет мужу, а ведь тот совершил куда более ужасное прегрешение. Убил единственного человека, который действительно любил Юлиану.

Нет сил даже плакать. Или просто нет слез. Она их выплакала раньше, когда боялась, что Илья умрет. Горькая усмешка искажает губы. Какая она дура!

Юлиана опускает голову и утыкается взглядом в скомканное письмо. Столько слов, а самого главного Гроссмейстер так и не сказал.

Он не ответил: зачем ему Юлиана?

III

По тротуару стелется туман, напоминающий бесконечный сигаретный дым. Он холодит ноги, да и в целом на улице довольно зябко. Осень заканчивается, сдает позиции надвигающейся зиме.

Утренняя пробежка прочистила голову, но вот жизнь привести в порядок так просто не получится. Вчерашний день был адом. После больницы Юлиане не удалось отдохнуть. Ее вызвали в полицию и несколько часов мучили допросом. Знает ли она, кто мог сотворить такое с ее мужем? Скорее всего, его пытали электрошокером, к тому же у него сотрясение. Кто-то очень хотел, чтобы Илья потерял память. Неужели Юлиана даже не подозревает кто? У него есть враги? Возможно, клиент, который остался недоволен его работой? Какие отношения у вас в браке? Любовница? Его мать исчезла, это явно звенья одной цепи, что вам об этом известно? Почему вы не сразу заявили о пропаже мужа? Поссорились? Какова причина? Вы ведь совладельцы бизнеса?

Вопросы сменяли друг друга, но Юлиана выдержала и ни словом не обмолвилась о Гроссмейстере. С этим психопатом шутки плохи. Если она расскажет правду, пострадает не только семья Лизы…

Юлиана сворачивает во двор и трусцой добегает до своего подъезда. С губ срывается облачко пара. Помнится, в детстве она представляла, что курит и выдыхает дым. Так хотелось поскорее стать взрослой. Кто бы теперь забрал ее обратно в детство? Пусть там и была мать, которая не понимала, зачем ей нужен ребенок.

Юлиана прикладывает ключ к домофону и под бодрый писк замка заходит в подъезд, где еще холоднее, чем на улице. Вся будущая жизнь представляется в черном свете. Еще пару недель назад она была счастливой замужней женщиной. А теперь? Ее муж под влиянием шантажиста сначала пытался свести Юлиану с ума, а потом сам превратился в жертву. А ее начальник, скорее всего, психопат. И она боится общаться с единственной подругой, чтобы не навлечь на ее семью еще больше проблем. Подводя итог: ни семьи, ни работы, ни друзей. Но, помимо ее бед, есть еще одна, которая не идет из головы уже несколько дней: девочка Зоя, живущая в детдоме. Девочка, которая оказалась реальней, чем вся жизнь Юлианы.

Она протирает глаза – в них будто песок – и снова набирает номер Валентина. Абонент недоступен. Она не может дозвониться до него уже второй день, и страх холодной рукой уже держит за горло.

Из тени подъезда выступает мужской силуэт, и от неожиданности Юлиана отшатывается к стене. Хватает доли секунды, чтобы понять, кто это. Тот самый человек с видеозаписи Лизы. Та самая толстовка, кепка. Такой же высокий, худой.

Ноги сами срываются с места, и вот уже Юлиана несется наверх, стремясь как можно скорее спрятаться за дверью квартиры. Она слышит позади тяжелые шаги, но не смеет даже обернуться, чтобы не потерять драгоценные секунды. От ужаса голосовые связки сжимаются, и вместо истошного крика из груди вырывается лишь хриплый писк.

Юлиана на ходу вытаскивает ключи и на удивление с первого раза попадает в замочную скважину. Вваливается внутрь квартиры и…

Следом за ней неспешной поступью, словно прогуливаясь, заходит Гроссмейстер. Дверь захлопывается. И Юлиана остается заперта с ним один на один.

Связка ключей выпадает из рук. От громкого звона она вздрагивает, отступает и упирается спиной в стену. Если это конец, то, по крайней мере, она умрет достойно.

Гроссмейстер поднимает лицо, и только сейчас Юлиана видит знакомые ухоженную бородку и усы.

– Евгений? – выдыхает она. – Я так и знала…

– Что ты знала? – рычит он. – Может, просветишь меня, потому что по твоей вине моя жизнь превратилась в сущий ад?

– По моей вине?..

Что-то в его голосе заставляет Юлиану усомниться в своих догадках. Видя, что она молчит, начальник отодвигает ее в сторону и, не разуваясь, идет в коридор.

– Где кухня? – не оборачиваясь, кричит он. – А, вот она. После вчерашнего сушит до невозможности.

Когда Юлиана тоже приходит на кухню, ее босс жадно пьет воду, будто только что вернулся из путешествия по Сахаре.

– После вчерашнего? – Юлиана проскальзывает за стол, потому что ноги уже не держат.

– Хватит притворяться. Сейчас здесь только ты и я, а не психотерапевт и начальник. Видишь, я даже не спрашиваю, почему ты не на работе, хотя Инга мне весь телефон оборвала.

Евгений устремляет на нее синие глаза. Раньше от этого глубокого взгляда у нее мурашки бегали по телу, а теперь ей абсолютно все равно.

– Я видел тебя в клубе. Но когда освободился, ты уже ушла.

Хотя он и попросил оставить притворство, Юлиана не осмеливается уточнить, чем же он был занят.

– Ну, так что ты знала? – он возвращает ее к разговору и снова набирает стакан воды.

– Видимо, уже ничего. Почему ты скрываешься? Напугал до чертиков! Это же надо такое придумать!!

Когда шок отступает, Юлиану охватывает ярость и желание расцарапать Евгению лицо.

– Потому что он не должен знать, что мы виделись. Кстати… Ты никого из посторонних не приводила домой? – Евгений настороженно осматривается. – Здесь может быть прослушка? Черт, сам же Илья мог поставить! – Он с грохотом отставляет стакан и матерится. – Хотя тогда компромат на меня уже выложен в Сети и терять нечего. – Он неожиданно переходит от злости к истерическому смеху и громогласно хохочет.

– Кажется, тебе не помешает консультация специалиста. – Юлиана шумно выдыхает и переплетает пальцы.

– Не мне одному. Где Илья?

– Делаешь вид, что не знаешь? – Юлиана из вредности отвечает ему вопросом на вопрос.

Евгений хмурится:

– Последние три дня я толком не выходил из дома. Только вчера… Нужно было выпустить пар.

Юлиана хмыкает. Все мужчины почему-то выпускают пар именно так, будто других способов в помине нет.

– Он в больнице. Черепно-мозговая травма и амнезия. Очень удобно для убийцы моего отца, – выплевывает Юлиана.

Она вскакивает со стула и находит в шкафчике недопитую бутылку коньяка, которую мучила уже который день. Не церемонясь, делает глоток прямо из горлышка. Огненный напиток прокатывается по пищеводу и падает в пустой желудок, но пройдет еще какое-то время, прежде чем Юлиана ощутит хоть каплю фальшивого облегчения. Евгений отбирает у нее бутылку и тоже пьет, даже не морщась.

– Никогда не думал, что буду распивать с тобой спиртное на кухне, – тихо роняет он. – Ты серьезно? Насчет Ильи. Он в больнице?

– Серьезней некуда.

– Тогда дело дрянь. Я думал, что он инсценировал свое похищение. У меня-то на кону всего лишь репутация и бизнес, а здесь… – Взгляд шефа задерживается на Юлиане, и в нем столько сожаления, что она отводит глаза. – Мне правда жаль. Узнать, что твой муж оказался способен на убийство…

– Вместе с моей свекровью, – мрачно добавляет она.

– На самом деле я знал, что они сделали.

Юлиана вскидывает голову, не веря своим ушам. Евгений снова делает глоток и протягивает ей бутылку, на которую она даже не смотрит.

– Где-то год назад, может месяцев девять-десять, я попался на крючок шантажиста. Некто, назвавшийся Гроссмейстером, заставил меня соблазнить Лидию и накопать на нее грязи. Тогда я еще не знал, что вы родственницы, – вздыхает он. – Пришлось согласиться. В ход пошло все, даже наркотики. Они-то и развязали ей язык.

Юлиана слушает его, еле дыша. Она боится, что лишний вздох спугнет Евгения, и тот замкнется в себе.

– Честно говоря, не думал, что узнаю такое, – продолжает он. – После ее исповеди я долго не мог отмыться. Кстати, только тогда и понял, что она – твоя свекровь. Сначала думал, однофамилицы. Рассказать тебе правду побоялся. Ну а потом объявился Илья, прижученный тем же Гроссмейстером, и мы начали дурить тебе голову… Гребаные марионетки, – горько усмехается Евгений. – Последние пару месяцев я носил письма твоей подруге, Лизавете. Слава богу, меня не заставляли их писать. Я просто брал их в условленном месте и бросал в почтовый ящик.

– И чем же он шантажировал тебя?

– Скажем так… Есть некие фотографии, которые никто не должен увидеть, – видимо, Евгений замечает непонимание в ее глазах и сухо поясняет: – Я – сексоголик, Юлиана. И никогда этого не скрывал, хотя ты и пыталась обмануться. А еще я люблю пожестче. Так ясно?

– Да я сразу поняла, мог не продолжать.

Она допивает остатки коньяка, не обращая внимания на недовольное лицо Евгения. Злость притупляется спиртным, голова приятно тяжелеет, и разговор перестает казаться серьезным.

– Я до сих пор не могу собрать картину воедино.

– Разве? Тогда объясню. Один психопат вознамерился свести тебя с ума и потратил на это целый чертов год жизни. И поверь мне, он не отступит даже сейчас, когда ты знаешь правду.

Юлиана морщится, вспоминая вчерашнее письмо.

– Поэтому беги, детка, пока есть возможность. Лично я уже выставил «Санитатем» на продажу и надеюсь успеть продать, пока мое имя не опозорено. А потом свалю из этого города и подумаю, чем заняться дальше.

– Не верится, что ты продаешь центр. Ты столько души в него вложил.

Евгений усмехается. Несмотря на внешнюю браваду, в его глазах читаются страх и грусть. Да, до сих пор он мог называть себя счастливым человеком и очень любил свою жизнь. Любил настолько сильно, что целый год колебался, расстаться с ней или нет. И даже попытался спасти ее, выполняя грязные поручения Гроссмейстера.

Он будто читает мысли Юлианы и отводит взгляд, чтобы она не заглянула на самое дно его души и не ужаснулась тому хаосу, что там царит.

– Не смотри на меня так. Я год жил в таком напряжении, которое тебе и не снилось. Боялся зайти в соцсети и увидеть, что мои слабости меня же и погубили. Ведь не было никаких гарантий, что шантажист сдержит слово, – он говорит взахлеб, будто до этого сдерживал поток слов, а теперь, дав слабину, уже не мог остановиться.

– Похоже, он тебя конкретно прижал…

– Не то слово. Я проклинал тот день, когда не разрешил тебе уволиться. Проклинал себя за бесхребетность. Пытался найти ответы, узнать, кто такой этот Гроссмейстер… Но он гениально провел игру и не сделал ни единой ошибки, не дал мне шанса взять реванш. Он не человек, он – чертова машина, которая все просчитала… А я… Я – трус.

– Любой бы на твоем месте был трусом, – Юлиана делает слабую попытку его утешить, но Евгений только хмыкает:

– Уже неважно. Я устал бояться. Да, на новом месте придется тяжело, но, по крайней мере, мне нечего будет терять. Страх уйдет. Вот увидишь, уйдет, – сам себе повторяет Евгений. – Я не хочу оказаться на соседней койке с Ильей. Он это заслужил, а я нет. Я никому не причинял боли, только если по согласию. – Впервые на его лице проскальзывает знакомая улыбка, на короткое мгновение вернувшая былого Евгения. – Не хочу быть пешкой.

Он замолкает, и они вдвоем слушают тишину, надеясь найти в ней ответы, но слышат лишь гулкий стук сердец да тревожное щелканье стрелок на часах.

– Хотя я все же сделал кое-что не очень хорошее, – уныло признается Евгений.

Юлиана боится даже посмотреть на него. Длинная исповедь Евгения до сих пор эхом отзывается в голове, и она сомневается, что выдержит еще одно признание.

– Я сдал ему Лидию. Она могла раскрыть аферу Гроссмейстера, притянуть полицию, и тогда бы полетели головы. А я ведь выполнил все чертовы условия шантажиста! И не хотел, чтобы меня раскрыли, потому что Лидия сломалась. Потратить столько сил, чтобы все погорело из-за этой сушеной воблы! – Он вдруг резко сплевывает в раковину.

Юлиана морщится:

– Ну, она – убийца. Знаешь, мне ее абсолютно не жаль. Тем более после того, что ты рассказал. Наверное, где-то в глубине души у меня оставалась надежда, что Гроссмейстер просто очернил моего мужа. Но раз Лидия сама призналась в убийстве… – Она вздыхает, не зная, как закончить предложение.

– Мне жаль, – повторяет Евгений.

– Не стоит.

И снова тишина, которая как бальзам охлаждает и залечивает их сердца. Но не снимает тяжесть с плеч.

– А знаешь, он ведь не машина, – задумчиво произносит Юлиана.

– В смысле?

– Ну, ты сказал, что Гроссмейстер настолько безупречно все рассчитал, каждый шаг, словно он не человек, а машина. Так вот, одну ошибку он все-таки допустил.

Евгений выжидающе смотрит на нее, и Юлиана тихо отвечает:

– Гроссмейстер не довел легенду до идеала. Он пытался убедить меня, что в тот вечер я ехала к Лидии, но авария произошла на совершенно другой дороге. У меня уже были сомнения, но эта ошибка подтвердила – я не сумасшедшая.

– Ошибка, – бормочет Евгений. – А что, если это не ошибка? Что, если он, как серийный убийца, всегда оставляет для жертвы крохотный выход, создает иллюзию свободы, а затем захлопывает дверь перед самым носом, когда до спасения остается всего шаг?

– Тогда я не понимаю, к чему вся эта игра.

– И не поймешь. Психопатов не просто так называют психопатами. Они не такие, как мы. И мир видят совершенно в других красках. Только черное и белое. И полное игнорирование других цветов. – Евгений роется в кармане толстовки и достает газовый баллончик. – Держи! Надеюсь, ты умеешь им пользоваться. – Он кладет баллончик на столешницу. – Носи с собой. Ради твоей же безопасности.

Юлиана скептически смотрит на «подарок»:

– Интересный способ самозащиты. Можно дважды умереть, пока впопыхах ищешь его в сумке.

– Зато не посадят за превышение самообороны, – язвит Евгений. – Лучше бы сказала спасибо.

Юлиана со вздохом ставит на плиту кастрюлю с водой. Пустой желудок требует еды, а в холодильнике только завалявшиеся пельмени. Ее коронное блюдо, как любил подтрунивать Илья.

– Знаешь, что ты можешь сделать в качестве извинения?

– Не думал, что вообще должен извиняться, – бубнит Евгений.

Юлиана пропускает его слова мимо ушей и закидывает в кастрюлю пельмени, снова позабыв дождаться, пока вода закипит.

– Найди мне Зою.

– Зою? Девочку, что ли?.. Не думал, что она жива.

– Да, она выжила в той аварии, но попала в детдом. Отыщи ее, я знаю, у тебя полно связей.

– П-ф-ф, хорошо. Напиши мне все, что о ней известно. Но не понимаю, зачем она тебе? Ты же не любишь детей!

– Просто один человек навел меня на мысль, что дело не в нелюбви к детям. На самом деле я не люблю ту девочку, которую мама запирала в темном чулане. Не люблю, потому что не могла ее защитить. И все равно продолжала любить маму. – Юлиана переводит дыхание. – Зоя – сирота. Я теперь тоже. И я хочу ее найти.

IV

Однажды у моря…

Они повздорили с Лялей и не разговаривали уже несколько дней. Она почему-то возомнила, что ее первый секс должен быть при луне на берегу моря, а Богдан не понимал, зачем так заморачиваться. Это же Ляля. Пяти минут впопыхах в темной кладовке вполне достаточно. В конце концов, могла бы не соглашаться, если не хотела. Впрочем, Богдан не переживает насчет их ссоры. Ляля всегда его простит, что бы он ни сделал. За последние пять лет она словно превратилась в его тень, а поскольку у него больше не было друзей, Ляля стала тем необходимым источником информации, который он так искал. К тому же в шестнадцать она расцвела: детский жирок перебрался в грудь, белесые волосы Ляля выкрасила в огненно-рыжий, а брекеты ей, наконец, сняли.

Но сейчас Богдана беспокоит совсем другое. Бабка стала очень плоха, у нее начали проявляться симптомы хореи. От горя она погрязла в бесконечных молитвах, как будто они кому-то вообще помогали. Богдан пока что был здоров. Но кто знает, сколько ему отмерено. Может, он сгорит, как мать, в двадцать шесть, а может, дотянет до пятидесяти пяти. В любом случае Богдан старается не думать об этом и жить полной жизнью, пока это возможно. Через год нужно поступить в институт и найти ответ на вопрос, который мучает его с детства: как устроена наша память?

Но сперва надо не загреметь в детдом, если бабка помрет до его восемнадцатилетия. В ее нынешнем состоянии она не сможет воспротивиться переезду Богдана в другой город ради высшего образования. Но если она умрет, понадобится опекун. И он уже решил, к кому обратиться.

Про отца Богдан узнал пару лет назад. Когда у бабки проявились первые симптомы, она в отчаянии рассказала про Олега и велела обращаться к нему только в крайнем случае. Что в ее представлении было крайним случаем, Богдан не знал, но решил, что это как раз он.

Уже три недели Богдан следит за Олегом и за это время выяснил, что у того есть семья, пятилетняя дочь, что он работает программистом. В целом это среднестатистический мужчина с лысиной и небольшим животом. Интересно, каково ему жилось эти годы? Ведь он продал любимую за тридцать сребреников и только благодаря юристу Белозерскому не попал в тюрьму. Эту фамилию Богдан тоже запомнил. На всякий случай.

Не было смысла отрицать, что на месте отца Богдан поступил бы так же. Если выбирать между любовью и деньгами, он выберет последнее. Столь меркантильный подход Ляля никогда не одобряла. Дурочка. Как будто Богдан нуждается в одобрении. А все-таки непривычно, что ее нет рядом…

Богдан раскрывает над собой черный зонт и поспешно переходит дорогу. Сейчас из заурядного серого офисного здания выйдет Олег, поэтому нужно не упустить шанс с ним встретиться. Пора. Сегодняшний день расставит все точки над «и».

Олег выскакивает из вращающихся дверей ровно в шесть пятнадцать вечера. Более предсказуемого человека, наверное, не существует. При виде Богдана мужчина застывает, как восковая фигура. Ну да. Их сходство очевидно. Пусть глаза и волосы у него материнские, но сложно не понять, что они отец и сын.

– Здравствуй, папа.

И вот они сидят в кафе, глядят друг на друга.

– Значит, старая карга все же не избежала хореи. Интересно, каково это, когда всю жизнь мешаешь других людей с говном, а потом сам же в него и падаешь?

– Думаю, мало приятного, – ухмыляется Богдан.

Отец ему уже нравится.

– Не думал, что ты захочешь встретиться, – продолжает Олег и вертит в руках чашку с зеленым чаем. – После того, что я сделал. Мне очень нужны были деньги. На лекарства. – Он потирает вспотевший лоб. – Хочу, чтобы ты знал, я действительно любил твою маму. Ангелина на самом деле была ангелом. И… Боюсь, я так и не смог полюбить свою жену так, как любил Лину.

– Закончил эту душераздирающую историю? – Богдан широко зевает.

Олег теряется от его безразличия и замолкает.

– Мне все равно, что было между вами с мамой и какова истинная причина моего появления на свет. Но раз я есть, а ты ни капли не участвовал в моей жизни, то ты мне должен.

Такая простая логика обескураживает Олега еще больше.

– И чего ты хочешь?

– Если бабушка умрет или станет невменяемой раньше, чем мне стукнет восемнадцать, ты должен стать моим опекуном. Не хочу загреметь в детдом. В любом случае через год я планирую свалить в другой город и поступить в институт.

– О-о-о… Конечно, я помогу.

Богдан удовлетворенно улыбается. Он не ожидал, что отец примет его без пререканий, и подготовил несколько сценариев развития беседы, в каждом из которых он добивался желаемого. Но все оказалось намного проще. Даже не понадобился компромат, который он успел собрать на отца. Маленькие секретики есть у каждого человека.

– А на кого ты собираешься поступать? – с вежливой улыбкой интересуется отец.

– На психолога.

– Здорово. Я вот программист. Хотя ты, наверное, уже знаешь, раз встретил меня возле работы. – Олег кашляет, прочищая горло. – Не хочешь как-нибудь… Ну, провести вместе выходные или прийти к нам на ужин?

– Ни к чему лишние сантименты. – Богдан встает из-за стола. – Ах да. Есть еще кое-что, о чем я хотел попросить… – Он задумчиво приглаживает волосы. Но в ответ на вопросительный взгляд отца качает головой. – Но это потом. Все потом.

Ну что ж. Согласие отца он получил. Теперь можно приблизить встречу бабушки с ее любимым создателем.

Глава 8. Открыться нельзя скрыть

I

– Это ваша свекровь. При ней были документы, мы установили, что она – мать вашего мужа, Евсеева Ильи Сергеевича. Но, учитывая его амнезию, вы – единственная родственница. Кажется, у нее помутнение рассудка. Не могли бы вы приехать в больницу? Да, она ведет себя неадекватно.

Всю дорогу до больницы Юлиана прокручивает в голове разговор с полицией. Мысли так и кружатся в ее сознании в виде разрозненных фраз, как маленькие птицы, оторвавшиеся от стаи. Да и серая, душная погода нагоняет меланхолию, в ее мареве дрейфуешь, словно утопленник.

В стерильном здании больницы, из которого она вышла лишь вчера, ее самочувствие не улучшается. Запах медикаментов мгновенно въедается в кожу, вытравливая другие ароматы. И даже медицинская маска на лице не может перебить этот гадкий запах болезни.

Юлиана уточняет в регистратуре, в какую палату поместили Лидию, и молча поднимается на третий этаж. Платное крыло находится в другой части здания, и все же мысли постоянно возвращаются к Илье. Он лежит там один, беспомощный, ничего не помнит, а Юлиана даже не может поручить его заботам матери. Хочется ненавидеть Илью, но вместо ненависти приходит дикая боль, как от рваной раны, сшитой наживую. Последний год муж нес наказание не хуже тюремного заключения. Страх, что Юлиана узнает правду, преследовал его и днем, и ночью, не давал расслабиться ни на мгновение. И все же амнезию Илья не заслужил. Он должен помнить все и страдать из-за того, что совершил.

Юлиана останавливается перед открытой дверью в палату, где из пяти коек заняты лишь две. На одной спит дородная женщина с замотанной бинтами головой, а в углу, хватаясь за высокую спинку кровати, сидит Лидия. Точнее, женщина, которая когда-то носила это имя.

– Лидия Александровна?

Перебарывая омерзение, Юлиана подходит ближе. Эта женщина жила бок о бок с Юлианой, утешала ее на похоронах отца, которого сама же и убила, подыгрывала сыну, выдавая себя за скорбящую бабушку. Господи, да она состоит из лжи. Даже внешность этой женщины без косметики, без ежедневного ухода, мгновенно утратила свой лоск и превратила ее в тощую подзаборную кошку с облезлой шерстью и потускневшими глазами.

При виде Юлианы Лидия Александровна оживляется и еще сильнее стискивает поручни кровати:

– Деточка, как я рада тебя видеть. Я так напугана! Меня похитили, пытали, а теперь еще полиция пыталась выставить меня сумасшедшей!

На ее висках ужасные ожоги, небрежно обработанные зеленкой; на затылке местами сбриты волосы, кожа содрана до мяса. Все это напоминает случай Марии, только в более легкой форме. Но рука психопата, сотворившего подобное, угадывается сразу.

– Мне сказали, вы отрицаете, что Илья – ваш сын? – холодно спрашивает Юлиана, не обращая внимания на выражение глаз Лидии.

Облегчение и радость уходят из них, возвращается испуг и еще какое-то чувство, которое Юлиана никак не может узнать. Есть в ней что-то от затравленного зверя.

– Что же вы заладили? Нет у меня сына. Илью знаю, он твой муж, но никак не мой сын! – восклицает Лидия. – Мой мальчик погиб еще ребенком. – Она всхлипывает так искренне, что даже Юлиана чувствует укол сомнения.

– Случайно не грибами отравился? – не может удержаться от шпильки она.

Лидия, и без того бледная, становится мертвенно-синей. Заострившиеся черты лица выдают ее вину. Значит, помнит.

– Нет, – шепчет она. – Утонул.

Юлиана кивает. Хочется развернуться и уйти, но полиция просила ее постараться заставить Лидию узнать сына и рассказать, что с ней произошло. Они полагали, что их пытал один и тот же человек.

– Если Илья не ваш сын, тогда кто же я вам?

– Я… – Лидия умолкает.

Юлиана оглядывается, нет ли кого из медперсонала, и наклоняется к Лидии ближе:

– Если я вам никто, тогда зачем вы убили моего отца? – шипит она.

– Деточка, я так сожал…

– Бросьте! О каком сожалении идет речь? Вы отравили его вместе со своим сыном. Хотели прибрать к рукам юридическую фирму, хотели денег. Вы настолько беспринципный человек, что не погнушались убийством. Но, кажется, вам отомстили за меня, – с удовлетворением замечает Юлиана и выпрямляется.

– Илья не мой сын, – отупело повторяет Лидия, и снова в глазах то выражение, которое Юлиана никак не может разгадать.

– Это пустая затея. Если Гроссмейстер сделал с вами то же самое, что с Марией, так легко вы не вспомните. Если вспомните вообще… Тогда примите как факт: Илья – ваш сын. Он сейчас здесь, с амнезией, тоже ни черта не помнит. Как только вас выпишут, можете забирать его и жить долго и счастливо. Но без меня.

Юлиана разворачивается к двери, но до нее долетает усталый голос Лидии, который все повторяет и повторяет, как барабанщик отбивает дробь:

– Не мой сын. Не мой сын. Не мой сын…

Уже на выходе из больницы Юлиана понимает, что именно разглядела в глазах свекрови. Вовсе не страх. Нет. То были обреченность и смирение зомби – целый коктейль сходных чувств, заставляющих ее отвергать родного сына.

* * *

Адрес, который прислал ей Евгений в эсэмэс-сообщении через пару часов после ухода, приводит Юлиану к скромному двухэтажному зданию, выкрашенному в теплый сливовый цвет. Перед входом ровные ряды клумб, поросших сиреневыми астрами, а над дверью старая, но обновленная казенной желтой краской табличка: «Детский дом „Солнечный“».

Евгений не только добыл адрес, но и договорился с директором детского дома, чтобы Юлиану провели к девочке. Видимо, совесть мучила его сильнее, чем он был готов признать.

– Удивительно, что вы хотите познакомиться с Зоей. Она – круглая сирота, за два года после той ужасной аварии к ней так никто и не приходил.

Директриса, высокая, полная женщина, своей монументальностью похожая на «Титаник», плывет перед Юлианой по светлому коридору. Изредка она оборачивается и широко улыбается такой нежной улыбкой, будто готова удочерить и Юлиану.

Та и не думала, что существуют подобные детские дома. В ее представлении это закрытые концлагеря для детей, но либо она сильно ошибалась, либо Зое повезло очутиться именно в «Солнечном».

– Да, я тоже сирота. Когда решила изучить свое генеалогическое древо, оказалось, что мы с Зоей в дальнем родстве, – бормочет Юлиана, когда директриса во второй раз уточняет причину визита. – Мама девочки была троюродной племянницей двоюродного дяди моего отца. При ее жизни мы не были знакомы, к сожалению.

Столь сложное объяснение устраивает директрису, и она снова улыбается, растягивая пухлые губы в широкой улыбке.

– Это печально, но одновременно радостно, что вы теперь нашлись. Возможно, вы захотите удочерить Зою. Она очень тихая и милая, порой бывает упряма, но в целом славная.

Странное описание девочки смущает, но Юлиана лишь молча кивает. Директриса приводит ее в большой зал, где дети примерно Зоиного возраста шумно играют под неусыпным контролем воспитательниц.

– Скоро будет обед, но у вас есть немного времени, чтобы познакомиться. В следующий раз приходите в часы визита.

– Да, конечно.

– Зоя! – директриса подзывает светловолосую девочку в синем платье до колен. Все девочки в комнате одеты в такую же униформу детского сада.

Когда Зоя подходит ближе, на Юлиану смотрят знакомые голубые глаза, которые до сих пор она видела лишь на слепленных в фотошопе снимках. Волосы заплетены в длинную косичку, а на руках зеленые полоски. Она только что рисовала, и следы краски видны даже на подбородке. Забавная мордашка морщится от длинных объяснений директрисы и расслабляется, только когда та оставляет их в покое.

Юлиана озадаченно разглядывает Зою, и Зоя отвечает тем же. Прошло не так много времени с тех пор, как Юлиана впервые увидела фотографию девочки, а вся жизнь перевернулась, чтобы, в конечном итоге, привести ее сюда.

– Привет. Извини, что с пустыми руками. Все вышло очень спонтанно, и я не хотела откладывать наше знакомство, – признается Юлиана.

Зоя садится рядом с ней на длинную низенькую скамью и подтягивает к себе худые колени в бежевых колготках.

– Зоя, – наконец произносит она и протягивает Юлиане крохотную ручку.

Горло сжимается от подступивших слез, потому что и голос, и выражение лица слишком взрослые для такой малютки. В шуме детских криков и звонких голосов воспитательниц она говорит четко и серьезно.

Не обращая внимания на любопытные взгляды других малышей, Юлиана с улыбкой пожимает ручку Зои:

– Юлиана.

На лице девочки мелькает улыбка, как бы говоря: давай дружить. И Юлиана вдруг задает вопрос, который сама от себя не ожидала:

– Ты не против, если я буду тебя навещать?

II

Теперь он боится находиться в собственной квартире. Хоть Валентин и обещал позвонить, если эта дамочка вновь соберется прийти, напряжение от этого никуда не уходит. Оно, как раскаленная спица, пронзает позвоночник, проникает прямо в спинной мозг и парализует.

Матвей выбросил все сим-карты, телефон, вычистил личные дневники, где смаковал каждый звонок и эсэмэску, которые отправлял Юлиане. Месть сладка, но на большее у него никогда не хватило бы смелости.

К тому же, когда он схватил ее и повалил на пол, то вдруг осознал, что она – живая. Из плоти и крови. И это все не игра. Не детское дурачество. И ему впервые стало страшно, так страшно, что сладкие обещания Валентина стали горчить. Пойдя на поводу у приятеля, он стал совершать необдуманные поступки. Даже стрелять…

Матвей ежится, вспоминая, как Валентин ворвался к нему в квартиру.

– Ты нарушил наш уговор. Когда я предлагал тебе отомстить, то четко определил границы, – голос Валентина наждачной бумагой ездит по ушам. – Никаких убийств. Это слишком просто… и опасно.

– Я… я…

Матвей садится на единственный стул в комнате, робея перед высоким Валентином. В тот вечер, когда он стрелял, Валентин не казался страшным, а выглядел обычным парнем, с которым его объединяет общая тайна. Вот только руки дрожали так сильно, что Матвей промазал. Дважды.

– Тебе повезло, что ты не умеешь стрелять. На всякий случай напоминаю: хоть один волос упадет с головы Юлианы – и тебе не жить.

– Я думал…

– Ты думал, что я не узнаю. В таком случае тебе не стоило лезть к Алле с расспросами. Этим ты выдал себя с потрохами.

Валентин еще раз окидывает Матвея презрительным взглядом:

– На днях мы с Юлианой к тебе зайдем. Ты должен выглядеть сумасшедшим. В какой-то момент накинешься на нее и сбежишь. Она должна поверить, что за всем этим стоишь только ты. Ясно тебе?!

Матвей испуганно выдыхает и кивает. Валентин улыбается своей полуухмылкой и продолжает:

– Будешь вести себя хорошо, я разведусь с Аллой, и тогда она – твоя. Наш фиктивный брак мне больше ни к чему.

От радости Матвей вдруг начинает икать, и у него прибавляется храбрости:

– С-скажи, зачем тебе Юлиана? Он-на ведь тебе н-ничего не сдела-ла.

Валентин пожимает плечами:

– А разве на все должна быть причина?

Слава богу, Валентин не догадался, что Матвей на самом деле целился в него. Злость из-за того, что «друг» женился на той, которую обещал ему, да еще и изменяет ей, затмила рассудок. Да, все и правда обошлось. Но, кажется, Матвея снова провели. Валентин еще ни разу не сдержал своих обещаний. И не сдержит впредь.

От дверного звонка Матвей подскакивает и падает с кровати на пол, больно ударяясь коленями. Звонок не стихает, а он отупело смотрит в коридор сквозь приоткрытую дверь и пытается решить: открывать или затаиться.

Все-таки он встает на ноги, медленно подкрадывается ко входу, осторожно заглядывает в глазок и испускает крик:

– Алла!

Он порывисто открывает дверь. На пороге и правда стоит она. Яркая, как бабочка, и такая же неуловимая, невесомая. Матвей жалеет, что не до конца прибрался в комнате, и поспешно приглаживает сальные волосы, ведь у него на голове в кои-то веки нет бейсболки.

– Алла! – повторяет он, будто это единственное слово, которое ему по силам произнести.

Она тяжело вздыхает и отодвигает Матвея в сторону. Ей не нужно приглашения, чтобы войти в эту запущенную квартиру.

– Откуда… – с трудом сбросив с себя оцепенение, Матвей закрывает двери, но Алла не дает ему договорить.

– Пришлось расспросить твоих бывших одногруппников. Типа, ты занял у меня денег и слился. Один сердобольный парень, кажется Костя, рассказал, как тебя найти. – Она идет на кухню. – Угостишь чаем?

– Чай? Костя?

У него не было первого, он не помнил второго.

Алла уже вовсю хозяйничает на кухне. Вместо заварки находит растворимый кофе и ставит на газовую плиту чайник. Сердце щемит. Так непривычно видеть ее в своей квартире, но вот она здесь, и кажется, так и должно быть. Тут ее место.

Не уходи, останься…

Но Матвей выпаливает:

– Зачем пришла?

– За правдой.

Алла поворачивается к нему, и он наконец замечает покрасневшие глаза, отсутствие косметики. Так она даже прекраснее, чем раньше. Естественнее.

– Я…

– Ты расскажешь мне все, Матвей. Без всяких увиливаний, иначе я тебя прибью, – шипит Алла, и злость пожирает ее красоту, искажая черты лица.

Матвей вздыхает. Вряд ли с Валентином она разговаривает так же.

– Не думаю, что ты хочешь услышать правду, – бормочет он и садится на табурет.

Алла насыпает в чашку три чайные ложки кофе, на пару секунд замирает и добавляет еще две. Затем льет туда кипяток до тех пор, пока вода не начинает переливаться через край, но Матвей не решается ее остановить и терпеливо ждет, пока Алла сама заметит, что натворила. Она с грохотом отставляет чайник и упирается ладонями в стол.

Только сейчас Матвей замечает, что столешница разбухла, а в раковине залежалась посуда, отчего в маленькой кухне стоит тухлый запах, которого он не чувствовал раньше. А вот теперь почувствовал, и стыд змеей заползает в душу. Но этого мало… На дверце холодильника отпечатки грязных пальцев, плита заросла жиром, а окна без занавесок какие-то голые и обиженные.

Да, Матвей все видит, но не Алла. Ее безжизненный взгляд направлен в стену, рука машинально мешает сомнительный кофе.

– Последние дни я не живу, а существую, – признается она. – А самое обидное, что я и на ревность-то не имею права. Это все фальшивка. Мой брак, моя жизнь, даже причины, по которым мы пришли к ней…

Алла запрокидывает голову и громко дышит. Ее дыхание эхом отзывается в Матвее, и он сам не замечает, как начинает дышать с ней в унисон. Вдох и выдох… Так бы всю жизнь и дышал с ней. Дышал, говорил, любил…

– Я знаю, с кем мне изменяет Валентин. Но это уже не имеет значения. – Она смотрит на Матвея. – Расскажи про вашу сделку, где я была призом. Пожалуйста.

Последнее слово звучит так неподдельно грустно, что он не в силах сопротивляться:

– Я расскажу, что знаю. Но знаю я немного.

– Поверь, это уж точно больше, чем известно мне. – Она садится напротив Матвея, забыв про загубленный кофе. – Я, как дура, согласилась выйти за него замуж. Ему понадобилась фиктивная жена, но я-то с детства мечтаю быть настоящей. И вдруг появляется шанс, пусть и малюсенький. – Алла пальцами показывает крохотное расстояние, чтобы Матвей оценил ее перспективы. – Так и помню, как он мне сказал: «Ляля, выходи за меня. Ты же этого хочешь?» Я забила и на гордость, и на семью, которая не выносит Валентина.

Алла закрывает лицо ладонями, будто прячется от реальности.

– Он пришел ко мне после того, как я отчислился, – неуверенно произносит Матвей, уже не зная, нужен ли Алле его ответ. – Сказал, что краем уха слышал, что случилось с моей семьей, и что в этом виновен психотерапевт.

Алла снова поднимает на него взгляд.

– Ну, я обрадовался, что хоть кому-то не плевать на меня, и выложил все начистоту, – уже смелее продолжает Матвей. – Сказал, что не могу больше учиться на психолога после того, что сделали с моими родителями. Ну да, у матери, конечно, была шизофрения, но эта женщина – Юлиана – влезла ей в голову и окончательно смешала хорошее с плохим. Раньше у меня была хоть какая-то семья. Да, не идеальная. Но теперь нет и такой.

Исповедуясь перед Аллой, Матвей как никогда чувствует свое одиночество. Ощущение, словно он посреди бескрайнего моря отчаянно цепляется за обломок доски – все, что осталось от лодки. Под ним бездна и неизведанный мир, а вокруг только глубокая синь, что режет глаза.

– Ну, в общем, спустя какое-то время Валентин снова объявился и спросил, не хочу ли я отомстить. А кто бы не хотел на моем месте? Я поверил, что у меня появился друг, и даже не поинтересовался, а на кой ему все это сдалось. К тому же ничего глобального от меня не требовалось: он дал мне левые сим-карты и сообщал, когда звонить и что говорить. Да еще обещал замолвить перед тобой словечко за меня. – Матвей надеется, что не краснеет. – Я ведь круто подделываю отцовский голос, и Валентин уверял, что типа Юлиана с ума сойдет, когда ей позвонят с того света. Ну, этим я и занимался. – Он вдруг смущается, потому что Алла не отрывает от него взгляда и жадно впитывает каждое слово.

– А ты узнал, зачем ему это было нужно? – шепчет она, но Матвей качает головой:

– Не-а. Ну, короче, мне это все быстро надоело, к тому же Юлиана оказалась не из пугливых. Я решил сказать Валентину – хватит. Поджидал его в институте, потому что он запрещал звонить. Мол, доверять телефонам нельзя. Ну, я-то не промах. – Матвей вдруг гордо расправляет плечи. – Я знаешь как следить умею! Никто не заметит. Вот и Валентин тоже меня не засек.

– Так ты его ждал в тот день, когда мы с тобой встретились?

К сожалению, Алла совершенно не обращает внимания на его хвастовство.

– Да-да. И узнал, что вы уже женаты. Это меня потрясло. Даже не так – убило.

Матвей замолкает, минуту раздумывая, выпить или нет кофейную жижу, которую сделала Алла, и решает, что пиво ничто не заменит.

– Ну, короче, все. Потом я проследил за ним и увидел, что он встречается с Юлианой. Решил предупредить тебя. А потом Валентин заявился ко мне и сказал, что разведется с тобой, если я изображу конченого психа, когда Юлиана придет меня навестить, – тараторит Матвей. Исповедь дается тяжело, поэтому он хочет поскорее ее закончить. Про стрельбу он не упоминает, чтобы Алла и правда не сочла его психом. А на самом деле он всего лишь любит ее. – Я сдержал слово. Вот только не уверен, что он сдержит свое.

– Но ты даже не представляешь, зачем ему эта Юлиана? – после длительного молчания снова спрашивает Алла.

Она устало потирает ладонями лицо, словно жалеет, что не может сорвать с себя маску обреченности.

– Не-а.

Алла вздыхает.

– Чувствую себя проституткой, которая влюбилась в постоянного клиента.

– Если бы я был твоим постоянным клиентом, то не позволил бы тебе страдать! – пылко возражает Матвей и тут же прикусывает язык. – То есть… Я не хотел сказать, что ты проститутка.

– Забей…

Алла встает и поправляет платье, набираясь уверенности.

– Спасибо за правду. Теперь хоть буду знать, кому обязана своим разводом, – хрипло смеется она.

– Но… но ведь он тебе изменяет. Теперь ты уйдешь от него?

Она задерживает на нем взгляд и вместо ответа усмехается. И ее усмешка настолько откровенная, что больше не нужно никаких слов.

* * *

Мир вокруг сжимается до больших глаз четырехлетней Зои. Будь у них с Ильей дочь, она непременно выглядела бы так же. Но вот только эта печаль в не по-детски серьезном взгляде режет сердце на куски.

До этого дня Юлиана не хотела детей, потому что боялась их возненавидеть, как ее собственная мать. Но сегодня она впервые задумалась, что отец заложил в нее больше, чем мама. Конечно, он не смог уберечь дочь от всех ошибок. Какие-то оказались роковыми, какие-то стали лишь пылью на жизненном пути. Но Юлиана не настолько слабый человек, чтобы навсегда зажать себя в тисках неуверенности и страха.

Она паркуется во дворе, правда вместо того, чтобы подняться в квартиру, перебегает через дорогу и находит подъезд Валентина. Косой дождь облепляет лицо тонкой пленкой, от него не спрятаться даже под козырьком. Наконец домофон отвечает властным голосом Валентина:

– Да?

В коротком слове раздражение заглушает усталость.

– Впустишь или продолжишь игнорировать?

Юлиана сама не знает, чего хочет больше – чтобы он прогнал ее или впустил, обнял, приласкал…

Но домофон пищит, и она поспешно заходит в подъезд. На третьем этаже в дверном проеме стоит Валентин. Он явно после душа. На плечи накинута мятая рубашка цвета лайма, небрежно застегнутая на одну пуговицу. Влажные волосы вьются мелким барашком, отчего его суровое лицо уже не кажется таким пугающим.

При виде Юлианы он лениво улыбается и тянет ее за открытую дверь.

– Ты вся промокла, – замечает он. – Откуда узнала номер квартиры?

Он помогает Юлиане снять плащ.

– Инга из центра подсказала. Администратор которая. Ты один?

Она нервно оглядывается, опасаясь увидеть, как из-за угла выходит Алла.

– Уже несколько дней как. Я же говорил, Алла уехала к родителям. А что? Меня ждет сцена ревности?

Валентин притягивает Юлиану к себе и вместо поцелуя прикусывает ее нижнюю губу, заставляя на минуту забыть все вопросы, что крутились в голове.

– Нет, я слишком устала, чтобы выяснять отношения. Но я скучала… – Юлиана прижимается головой к его груди. – Где ты был? Почему не отвечал на звонки? Ты был мне нужен…

– Возникли кое-какие дела, пришлось уехать на пару дней. – Он обхватывает ее за талию и ведет на кухню. – Я как раз собирался ужинать и заказал пиццу. А еще у меня есть красное вино, и оно тебе точно не повредит.

– Не повредит, – послушно повторяет Юлиана и садится на стул на кухне, в которой и развернуться-то негде.

Валентин так легко ответил на ее вопрос, даже не утруждая себя объяснениями, что она не решается их требовать, а вместо этого вываливает на него все, что произошло за последние два дня.

– Илья вернулся. Он в больнице, и у него амнезия, а его мать сошла с ума и твердит, что у нее больше нет сына. Еще я была в детдоме у Зои. Ее так и зовут – Зоя, представляешь? – слова вылетают из Юлианы пулеметной очередью.

Валентин внимательно слушает, одновременно наполняя бокалы, а Юлиана все говорит и говорит, и невольные слезы орошают губы солью.

– И эта девочка такая прелестная, но одинокая, как и я. А еще… – Она вдруг захлебывается словами и закрывает лицо руками, не в силах рассказать про встречу с Евгением.

Плечи сотрясаются от рыданий. Словно в тумане, она чувствует, как Валентин подхватывает ее на руки и целует в макушку.

– Все наладится, – шепчет он. – Вот увидишь. Наша жизнь в наших руках, и будущее, и даже прошлое. Стоит тебе только захотеть, и мы его перепишем.

Юлиане хочется ответить, но вместо этого она устало закрывает глаза.

Переписать прошлое. Разве это возможно?

* * *

Инга бежит по улице глубокой ночью, а ледяной воздух ласкает ее обнаженную шею, как чувственный любовник. Те же мурашки, вот только от таких поцелуев недолго и слечь с температурой.

Пришлось сказать парню, что маме стало плохо. Если он узнает, что причина ночного звонка – кошмары Марии, придется объяснить, почему взрослая Маша не может справиться с ними сама. А раскрывать секрет сестры без разрешения Инга не готова, потому что боится огрести по полной, ведь Мария вспыльчива. Да и самой слишком сложно произнести фразу: «Моя сестра побывала в плену у психопата и теперь страдает от панических атак и кошмаров».

Вот только… Неужели снова? Мария утверждала, что справилась с ними. Но полчаса назад она рыдала в трубку, умоляя Ингу срочно приехать. Благо ночью такси пруд пруди.

Инга на ходу достает ключи от подъезда сестры и забегает внутрь. Наверх, вот знакомая дверь. Не заперто…

– Маша! – окликает она и нашаривает выключатель.

Слабый пульсирующий свет озаряет прихожую. Инга закрывает двери на все замки, быстро скидывает на стул уличную одежду и проходит в спальню. Так и есть: посреди разложенного дивана дрожит на простынях худенькая фигурка Маши. Тонкие ручки-ножки, острые ключицы, торчащие колени. Вместо пижамы растянутая футболка с черепами и черные стринги.

– Маша, – ласково шепчет Инга и забирается к сестре. Накрывает их одеялом и крепко обнимает.

В окно без занавесок смотрит луна, и в мигающем свете из прихожей их мир сужается до пространства одного дивана, на территории которого живут лишь они вдвоем. Инга с содроганием вспоминает долгие дни, когда Машу не могли найти. Отчаяние, безысходность, и сумасшедшая радость, когда полиция, наконец, ее отыскала.

– Ты напугала меня. Давненько не было у тебя кошмаров.

Маша постепенно перестает всхлипывать и теснее прижимается к Инге. Еще чуть-чуть, и они одно целое. Как в детстве. Она что-то бормочет.

– Что?

Инга слегка отстраняется, и Маша повторяет:

– Мне приснился сон. Сначала та девица из института. Ну, помнишь, которая… – Ее дыхание сбивается.

– Которая покончила с собой, и все считали, что в этом виновна ты?

– Да. Сначала она кричала на меня, что я – убийца. Царапала мне кожу на голове, выдирала волосы… А затем я вдруг вспомнила…

Ее голос уже не дрожит от слез и страха. Он обретает доселе неведомую Инге жестокость.

– Знаешь, если я и правда виновата, то уже свое выстрадала, – цедит сквозь зубы Маша. – Но это не мешает мне жаждать возмездия.

– Так что ты вспомнила? – Инга нервно сглатывает.

– Вспомнила все. Вспомнила, кто меня пытал, – шипит в темноте Маша и запрокидывает голову, чтобы посмотреть на Ингу. – Но самое главное – я знаю, где его найти. Я знаю, кто он.

III

Четыре года назад…

– Сколько лет парню?

– Семнадцать…

– Да, в таком возрасте на год загреметь в детдом. К тому же бабка, считай, растила его в изоляции да еще на религии была помешана. Любому ребенку в детдоме будет несладко, а этому вдвойне.

– Он уже не ребенок. Смотри, какой взгляд… прям до мурашек. Но бабуля его учудила. Такая верующая, а покончила с собой, наглотавшись таблеток.

– Все они, фанатики, на своей волне…

– Кстати, в детдом он не попадет. Говорят, объявился его папаша и хочет оформить над ним опекунство.

– О как! Отец года прям. Жаль, я раньше не знал, что так тоже можно растить детей.

– Точно-точно.

Тихие пересуды окружают Богдана повсюду, куда бы он ни пошел. В маленьком городе жизнь их семьи и без того всегда была на виду, и мерзкие слухи сдерживал лишь грозный нрав Кристины Альбертовны. Теперь она мертва, и люди сплетничают направо и налево, а косые взгляды встречают Богдана везде.

Но его это не волнует. Он знал, на что шел, когда подмешал бабке в питье убойную дозу снотворного. Она все равно умирала, а он лишь облегчил ее страдания.

Вскоре Богдан уедет, а следом за ним и Ляля. И жизнь заиграет новыми красками. Сколько бы ему ни осталось – десять, двадцать или даже тридцать лет – он посвятит это время изучению памяти. И его интересы распространяются далеко за пределы теории.

– Ты уже получил паспорт?

Отец замирает на пороге комнаты Богдана, и в его взгляде читается явный испуг при виде тусклых стен, чопорного покрывала, голого окна. Богдан с легкостью читает его мысли и ухмыляется.

– Бабушка придерживалась своеобразной аскезы. Она отвергала любой уют, но при этом пользовалась стиральной машинкой. – Он раскрывает шкаф, где на паре вешалок размещен весь его скудный гардероб. – Да, я забрал новый паспорт.

После похорон бабушки прошло уже два месяца. Все это время Богдан жил один в доме, а отец довольно часто навещал его, что не могло не раздражать. Он оформил опекунство, оплатил бабушкины похороны, содержал Богдана и каждый раз при встрече, казалось, пытался восполнить потерянные годы. А когда Богдан увидел, как отец плачет над разбившейся птичкой, то окончательно уверился, что тот не мог изнасиловать его мать.

– Ангелина рассказывала, что Кристина Альбертовна не разрешала ей смотреть телевизор, потому что боялась, что он развратит ее ум, – неожиданно вспоминает Олег. – Помню, как Ангелина впервые пришла ко мне в гости и я включил наш телик. Столько восторга я не видел больше ни у кого и никогда. Она любила жизнь, а я любил ее. Любил и предал… – с горечью добавляет он.

– Не хочу вспоминать прошлое, – почти огрызается Богдан. – К тому же наша память слишком ненадежна. Как можно ей доверять? Последние годы перед смертью мама не могла даже вспомнить, кто я.

Он сгребает в охапку одежду, кидает на кровать и начинает тщательно складывать брюки в новую спортивную сумку, которую купил на деньги отца.

– Ясно, – неловко бормочет Олег. – На кого будешь поступать? – меняет он тему.

– На психолога.

– Из-за хореи?

– Да, меня всегда интересовало, как устроена наша память. – Богдан мельком смотрит на отца. – Представляешь, если бы человек научился ею управлять. Он бы мог создавать себя сам. Удалять плохие воспоминания, внушать счастливые. Мог бы полностью перестроить свою жизнь и не зависеть от других людей.

– Звучит как фантастический роман. Кажется, даже был похожий фильм, – невпопад замечает Олег.

– Пока что это фантастика, но я хочу превратить ее в реальность.

Богдан оглядывает свои скромные пожитки. Странно, он уезжает из дома, и нет ни одной фотографии, которую можно взять с собой. Которую он хотел бы взять.

– Я надеялся, ты побудешь здесь подольше, чтобы мы могли пообщаться. – Олег чешет затылок. Он такой неуклюжий и некрасивый. И что в нем нашла мама?

– Наше общение заключается в деньгах, которые ты мне даешь. Но не переживай. Как только я обустроюсь в Новограде, я найду работу и слезу с твоей шеи.

– Мне совсем не тяжело, – протестует Олег. – Я так много тебе должен, что… – Он запинается, не зная, как продолжить. – Почему именно Новоград? Почему не Москва или, например, не Питер?

– Не люблю шумные города. А в Новограде есть институт с кафедрами психологии и физики. Ляля хочет стать физиком, хотя более глупого желания я и представить не могу.

Богдан открывает комод, и взгляд натыкается на старый альбом. Он нашел его в комнате матери после ее смерти.

– Она хорошая девочка, не обижай ее.

– Не буду. – Богдан вытаскивает альбом и быстро пролистывает.

Каждый раз, открывая его, прикасаясь к шершавым страницам, часами разглядывая рисунки мамы, Богдан думал, что он залезает к ней в голову. Черно-белые и цветные изображения могли о многом поведать. На этих страницах раскрывалась история любви и предательства, одиночества и жажды жизни… Последний рисунок был не закончен, но в неуверенных штрихах Богдан узнает себя. Таким он и остался в ее памяти. Наполовину недорисованным.

Богдан захлопывает альбом и глубоко вздыхает, борясь с желанием забрать его с собой. Но потом протягивает отцу:

– Это принадлежало маме. Пусть будет у тебя. Она рисовала до последнего, пока могла держать карандаш и контролировать свой разум.

Богдан старается говорить сухо. Прочь человеческие эмоции. От них только боль. Он оставит этот город и из прошлой жизни возьмет с собой лишь Лялю. Больше ничего и никого.

Олег растерянно перелистывает листы альбома и отступает в сторону, когда Богдан проходит мимо.

– Если что-то понадобится, звони. Хорошо, Богдан? – дрожащим голосом бросает он в спину сына.

Богдан замирает, раздумывая над последними словами отца, и неуверенно кивает:

– Хорошо, только, – он оглядывается, – теперь меня зовут Валентин.

Новое имя – новая жизнь.

Глава 9. Похитить нельзя вернуть

I

Юлиана просыпается от вибрации смартфона. Она сонно потирает глаза и приподнимается на кровати. Нет, не на кровати. Разложенный диван, незнакомое постельное белье с абстрактным рисунком. И худощавое мужское тело, которое вытянулось рядом с Юлианой.

В похмельную голову возвращаются мутные воспоминания вчерашнего вечера. Она давно так не напивалась, но тут вдруг захотелось, а Валентин только поддержал ее желание. Кажется, Юлиана танцевала полуголая под французскую музыку и представляла, что она в Париже, а за окном – Эйфелева башня, и чтобы ее увидеть, достаточно сдвинуть занавеску.

Юлиана старалась забыть, что муж и свекровь отравили ее отца, а за ней самой охотится маньяк, называющий себя Гроссмейстером. И постаралась до такой степени, что память услужливо стерла все, что последовало за танцами.

Смартфон снова вибрирует, и Юлиана тихо выскальзывает из постели, стараясь не разбудить Валентина. Натягивает на себя черную мужскую футболку, чтобы хоть как-то прикрыть наготу, и даже находит нижнее белье. Голова гудит, во рту сухо, язык превратился в наждачку, но в остальном она чувствует себя сносно. В бурной молодости бывало и похуже.

– Алло?

Звонит Мария. За последние дни столько всего произошло, что Юлиана совершенно про нее забыла.

– Наконец-то! Я уже думала, что опоздала! – Голос звучит с надрывом, будто готов вот-вот перейти в истерический визг.

– Куда опоздала?

Юлиана зажимает телефон плечом и достает из холодильника бутылку с холодной минералкой. Жадно выпивает половину, прослушав нервное бормотание Марии.

– Что? Прости, можешь повторить? Я сейчас неважно себя чувствую…

– Я говорю: если ты с Валентином, то вали скорее! – орет Мария.

– Черт! – Юлиана от неожиданности едва не роняет смартфон. – Что ты несешь?

– Это он! Я вспомнила! Я все вспомнила! – визжит Мария. – Наши занятия помогли. Я все думала, думала о том времени, когда была в плену. Представляла, фантазировала, и вот сегодня ночью мне приснился сон – и я увидела в нем твоего Валентина! То-то у меня было чувство, что я его где-то видела, но никак не могла вспомнить где, но теперь увер…

– Стоп! – приказывает Юлиана и переводит дыхание, одновременно пытаясь собраться с мыслями. – Наша память – это последняя вещь, которой стоит доверять, – ровным голосом продолжает она, хотя голова буквально вибрирует, как и смартфон пару минут назад. – Мы с тобой провели сеанс, а сразу же после него я познакомила тебя с Валентином. Он подходил под твое вымышленное воспоминание, только и всего. В итоге фантазия наложилась на реальность и вылилась в ночной кошмар. Но это еще не значит, что Валентин и есть твой похититель памяти.

– Что-то случилось?

Позади раздается мягкий голос Валентина, и Юлиана испуганно оглядывается. Обнаженный Валентин проходит на кухню и забирает у нее бутылку с водой. Жадно припадает губами к горлышку, но пьет, не сводя с Юлианы темных глаз. Кажется, его ни капли не смущает сложившаяся ситуация, зато под его взглядом хочется быть одетой с головы до ног.

– Н-нет, – она овладевает голосом и отвечает уже Марии: – Ты меня поняла? В этом проблема вымышленных воспоминаний. Никогда не знаешь, реальны они или нет. Потому что они яркие, детальные, прямо дышат жизнью.

– Ты – идиотка! Я говорю: вали от него, пока не поздно. Уверена, что именно он в ответе за ту чертовщину, что творится сейчас в твоей жизни!

– Прекрати, Мария. В моем случае это банальная месть со стороны Матвея. Думаю, на этом мой долг перед тобой можно считать погашенным, – холодно отрезает Юлиана. – Не звони мне больше. До свидания.

Она сбрасывает вызов, не дожидаясь ответа, и переводит дыхание.

– Представляешь, моя пациентка решила, что ты – психопат, который лишил ее памяти несколько лет назад, – фыркает Юлиана. – Хочу крепкого кофе. Скажи, что у тебя есть? – Она целует Валентина в уголок улыбающегося рта.

– Маньяком я еще не был, – усмехается он и достает растворимый кофе. – Пять минут – и тебя ждет самый вкусный кофе на свете.

– Супер! Пойду оденусь, да и тебе не помешало бы, – хмыкает она и шлепает Валентина по голой заднице.

– Я уже в домашнем костюме.

Юлиана с улыбкой возвращается в спальню и сгибается пополам, позволяя страху выплеснуться наружу. Губы нервно подрагивают, а сердце стучит как ошалелое. Мечется в груди и бьется о ребра в отчаянных попытках найти выход. Ей стоило огромных усилий изобразить в присутствии Валентина беспечность. Да, она не поверила словам Марии, точнее, не хотела им верить. И сон журналистки действительно может оказаться игрой воображения. Скорее всего, так оно и есть. Но безотчетный страх уже проник в кровь, и сейчас им дышит каждая клеточка тела Юлианы.

Она разгибается и подбирает разбросанную по полу одежду. Натягивает на себя платье, дрожащими пальцами пытается распутать волосы. Мельком глядит в зеркало и видит бледное подобие себя. Каштановые волосы растрепаны, искусанные губы кажутся слишком красными на посеревшем лице, словно вся кровь прилила к ним или сам Дьявол этой ночью поставил на них свою печать.

В глаза бросаются ровные стопки книг на полках в книжном шкафу, стоящем в углу спальни. Она пробегает взглядом по названиям, и к горлу подступает желчь.

«Память», «Извлечение воспоминаний», «Жизнь как один миг», «Перепиши свое прошлое»…

Множество книг по психологии – и все, как на подбор, связаны с памятью.

Он похитил мою память…

У вашего мужа амнезия…

Она не помнит собственного сына…

До Юлианы долетают разрозненные отголоски прошлого, кружат вокруг нее, как коршуны. Она и правда чувствует себя живым куском мяса. Оголенные нервы потрескивают в мозгу. Юлиана готова взвыть от напряжения.

Вокруг талии скользят теплые руки, затем плечо взрывается острой болью. Юлиана даже не может дернуться и лишь успевает заметить, как Валентин выдергивает из ее руки иглу пустого шприца.

– Что ты мне вколол?! – взвизгивает она.

– Скоро узнаешь, детка, – спокойно говорит Валентин, выкидывает шприц и достает из шкафа джинсы.

Юлианой овладевает странное отупение. Губы медленно немеют, язык еле ворочается. Она почти не может пошевелиться. Только смотрит, как Валентин одевается, а на душе пусто и тихо. Сил хватает лишь на одно слово:

– Гроссмейстер…

По губам Валентина скользит полуулыбка, но в ней нет ни радости, ни удовлетворения от того, что мышка попалась в мышеловку. Скорее смирение.

– Верно. Но ты не бойся. Я тебя не обижу.

Он подходит к ней, но его черты уже расплываются перед глазами. Юлиана пошатывается, и Валентин нежно подхватывает ее на руки.

– Я тебя не обижу… – шепчет он и растворяется в тумане.

* * *

Мария заходит в провонявший носками и сигаретами подъезд. Морщится и зажимает нос рукой. В таком месте не только коронавирус подцепишь, но и бубонную чуму.

Еще никогда в жизни она не собиралась так быстро, но в итоге добралась до жилища Матвея Никольского только через час. Зато ей повезло: из подъезда как раз выходили, и она успела нырнуть внутрь, пока не закрылась дверь. Сейчас, перед его квартирой, на нее вдруг накатывает страх. Что, если она ошиблась? Что, если Матвей здесь ни при чем, и Юлиана упомянула его, лишь бы отвязаться от Марии?

– Дура! – цедит она сквозь зубы, уже не зная, как еще обозвать Юлиану.

Мария звонила ей раз десять, но ответ был неизменен: аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия Сети.

– Ай, к черту…

Мария давит на звонок, но он настолько тихий, что лучше барабанить кулаком. Вскоре внутри раздаются шаркающие шаги, и дверь открывается, а на пороге появляется болезненно худой парень с грустным, даже затравленным взглядом.

– Вы кто? – безразлично спрашивает он и чешет затылок. Сальные волосы слиплись настолько, что кажется, будто он пользуется гелем.

– Забыл?! Я – Мария, журналистка, которой ты рассказал про Юлиану. А она сейчас в опасности! – рявкает Мария и неожиданно для себя и для Матвея припирает его к стене с ободранными обоями. – Я знаю, ты, упырь, заодно с Гроссмейстером. Ты его знаешь как Валентина. Поэтому либо говори, где их искать, либо пеняй на себя!

На лице Матвея отражается легкое замешательство.

– Я неясно выразилась? Не знаю, насколько ты в курсе делишек Валентина, но поверь мне, он – страшный человек! И Юлиана сейчас с ним.

– Я… – робко начинает Матвей и снова замолкает.

– Ну же! – орет Мария и трясет его за шиворот. Заглядывает ему в глаза, пытаясь отыскать в них хоть искорку жизни. – Помоги нам… Прошу тебя…

II

Призрачная вода, даже на вид ледяная, тихо колышется возле кромки травянистого берега. На поверхности озера плавают жухлые листья, а над головой высятся голые островерхие деревья, нагоняя своим видом тоску. Лишь по-осеннему теплый ветер спасает от грусти, и можно было бы насладиться этим днем, но… нельзя.

Нельзя, потому что на плечи Юлианы накинут шерстяной плед, принадлежащий психопату, который обожает экспериментировать с памятью. Нельзя, потому что ее ноги и руки связаны кабельными стяжками, и они безжалостно впиваются в кожу на запястьях и щиколотках. Нельзя, потому что Юлиана только что очнулась от сна, и ей хочется размяться, но все, что она может, это покрутить головой и выгнуть спину.

– Надеюсь, сон был приятным?

Рядом с ней на скамью опускается Валентин и подносит к ее губам бутылку воды с трубочкой. Юлиана опасливо смотрит на нее, но жажда пересиливает. Только напившись вдоволь, она находит силы на иронию:

– В связанном виде, да еще и сидя на деревянной скамье? Ты всегда так спишь? Если нет, то попробуй, и перестанешь задавать тупые вопросы.

Юлиана оглядывается. Неподалеку стоит старый одноэтажный дом, явно сохранившийся с советских времен. Возможно, когда-то здесь была дача какого-нибудь чиновника, но сейчас это не более чем хибара, которая грозит в любой момент рухнуть под тяжестью прогнившей и замшелой крыши. Вокруг дома торчат голые деревья, такие же, как на берегу. Летом здесь должно быть хорошо.

– Чей это дом?

Она хмурится и с надеждой вглядывается в мертвые окна, но не видит ни единой живой души. Кроме Валентина. А стоит взглянуть на него, как сердце снова заходится от страха и боли.

– Мой. Мама жила здесь в детстве, прежде чем переехать на море. Знаешь, мой дед был очень обеспеченным человеком. Оставил приличное наследство, хоть и умер рано. А может, наоборот, благодаря этому не смог промотать все деньги, – размышляет Валентин.

– И зачем ты привел меня сюда? Провести романтические выходные?

– Я думал, тебя гложут вопросы, – пожимает плечами Валентин.

Черный свитер с высоким воротником оттеняет его бледную кожу. На фоне заброшенного особняка со своими небрежно лежащими волосами и темными глазищами Валентин выглядит совсем как вампир-аристократ. Вот только питается он не кровью, а чужими воспоминаниями.

– Я и так знаю, что ты – Гроссмейстер, – огрызается Юлиана. – Меня больше интересует, что за гадость ты мне вколол?

– Я догадался, что ты поверила своей подруге. Не быть тебе актрисой. А что вколол… – снисходительно добавляет Валентин, словно Юлиана спросила его о погоде. – Знаешь, чтобы быстро усыпить человека, нет лучше способа, чем сделать ему инъекцию снотворного. Хотя бы внутримышечно. Это безвредно, в отличие от того же хлороформа, который надо вдыхать некоторое время, чтобы он подействовал, – хмыкает он и, не дождавшись реакции, продолжает: – Так ты хочешь узнать всю правду?

Юлиана молчит, только втягивает носом свежий озерный воздух. И Валентин принимает ее молчание за согласие.

– Ты, наверное, удивишься, если узнаешь, что когда-то давным-давно мы с тобой уже встречались.

Фраза Валентина сбивает Юлиану с толку, и на мгновение она забывает о страхе, вновь взглянув на него как на мужчину, с которым изменяла мужу.

– Тебе было лет десять. А я еще жил в животе у матери. Ее звали Ангелина.

Память неохотно начинает работать, и в голове воскресает давний неудавшийся отпуск на море.

– Невозможно…

– Что мы встретились вновь? – усмехается Валентин и с нежностью поправляет на плечах Юлианы плед. – Я сам не поверил, когда выяснил, что твоя девичья фамилия Белозерская, а твой отец был тем юристом, который отказался потакать прихотям моей бабки. И я понял, что это знак.

– Знак?

Разговор идет по неуютному, какому-то однобокому сценарию. Валентин медленно, наслаждаясь каждым словом, рассказывает свою историю. Которая стала историей и Юлианы тоже. А она лишь изредка вставляет слово, в то время как голова гудит после той дряни, что ей вкололи. Что это?.. Кетамин? Нет, что-то помощнее.

– Да, знак, что я должен провести эксперимент. Самое главное дело моей жизни. На подготовку мне потребовался год. Но оно того стоило, пусть результат и вышел не таким, как я предполагал.

– Странное у тебя хобби – ставить опыты над людьми. Сначала Мария, потом Илья и Лидия. А я на закуску, – храбрится Юлиана.

– Пф-ф, – отмахивается он. – Мария довела до суицида однокурсницу. Родственники отравили твоего отца. Самый безобидный из всех – твой босс-извращенец. Ну и Лизавета. Пришлось припугнуть ее, чтобы она выполнила мою просьбу.

Просьба… Юлиана скрипит зубами.

– А наука всегда требует жертв, – пожимает плечами Валентин. – Наш мозг потому и не изучен до конца, что все эксперименты нарушают права человека и признаны незаконными. Я решил идти своим путем.

– Ты просто одержим идеей памяти.

– Верно. Отчасти в этом виновато наше наследственное заболевание – хорея Гентингтона. Один из симптомов – ранняя деменция. Мать не могла вспомнить, кто я такой. Смотрела на меня – и не узнавала. Отчасти – моя религиозная бабушка-сектантка, которая считала, что наша память и есть наша душа. Отчасти – мое диссоциальное расстройство личности и полное безразличие к человеческим страданиям. Видишь, как сошлись звезды, чтобы получился Я. – Последнюю фразу он произносит с тихой гордостью, и Юлиане снова становится холодно от ужаса.

– И в чем заключался твой опыт надо мной?

– О, – оживляется Валентин и придвигается ближе к Юлиане. Она чувствует, как его дыхание теплым дуновением касается ее лица, – Матвей рассказал мне свою историю. Нет нужды тебе ее пересказывать. – От иронии в его голосе Юлиану передергивает. – Я сразу понял, что хочу сделать то же самое. С тобой. Почему бы и нет? Это ведь так интересно. Изменить память профессионального психотерапевта.

– Действительно, – Юлиана отворачивается, не в силах смотреть на кривую улыбку на губах Валентина.

– А дальше я подергал за ниточки. Некоторое время следил за твоим окружением, чтобы узнать слабые места тех, кто рядом с тобой. Потом подослал к Евгению проститутку и сделал пикантные кадры. Он первым попался на крючок. С его помощью через Лидию я нашел компромат на твоего мужа. Матвей хотел отомстить, но он не знает и половины. Ему казалось забавным разыгрывать тебя, изображая собственного отца. Он же слил информацию о тебе журналистам. А Лиза была нужна мне, чтобы ты оказалась в нужное время в нужном месте и увидела там важные вещи, – загадочно говорит он.

– Ты про ту сцену в торговом центре? С девочкой Зоей?

Валентин только улыбается:

– Да. Для этого пришлось запугать одного из твоих клиентов, чтобы он отменил сеансы и ты освободилась.

Юлиана морщится, но Валентин продолжает так, словно долго репетировал речь и наконец может ею насладиться:

– Найти подходящую актрису с девочкой и заставить их разыграть нужную сцену – дело техники. Понимаешь, это все детали пазла.

– Не знала, что ты любитель собирать мозаики, – цедит Юлиана.

Валентин криво улыбается и продолжает:

– Матвей должен был заставить тебя нервничать, чтобы ты начала сомневаться в себе. Илья и Евгений – внушить тебе вымышленное воспоминание. От лица Гроссмейстера я диктовал им, что говорить. Когда ты захотела посмотреть на могилу, им пришлось попотеть, создавая в ночи подделку. Алла… Я женился на ней, чтобы подобраться ближе к тебе. А еще проколол колесо твоей машины, когда понял, что лучше пообщаться неофициально. Не думал, что наши отношения зайдут так далеко, но твой благополучный брак оказался видимостью. Я был уверен, что продумал все мелочи, даже выкрал твой старый паспорт, чтобы ты не искала там пометку о детях.

– И несмотря на все старания, у тебя ничего не вышло, – бросает Юлиана, впервые ощущая нечто похожее на гордость.

– Да, я поздно заметил нестыковку в статье. Слишком поздно. И когда ты раскусила мой план, я был вынужден импровизировать. Даже пытался подставить Евгения. А слабак Илья именно в этот момент решил облегчить совесть. И с Лидией я прокололся. Пытался ее запугать, чтобы не высовывалась, а у нее снесло крышу.

– Обидно, когда все усилия коту под хвост.

– Обидно. Но зато передо мной открылись другие перспективы, – нежно шепчет Валентин и проводит пальцами по ее щеке.

– О чем ты?

Валентин пробегает по Юлиане внимательным взглядом и откидывается на спинку скамьи. Смотрит вдаль на озеро. Вокруг него высятся те же мрачные деревья, голые и будто костлявые, теснящиеся друг к другу.

– Я ведь пытался внушить тебе вымысел, как ты – Вере Никольской. У тебя это получилось даже без той глобальной подготовки, которую провел я. В случае с твоей пациенткой дело испортила ее шизофрения.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что у тебя получилось, а у меня нет, хотя я приложил гораздо больше усилий. Возможно, будь все идеально, ты бы поверила в смерть Зои, но я не смог всего учесть. – Юлиана впервые замечает в его голосе печаль. – Я мечтаю переписывать прошлое людей одним словом. Без доказательств. Ты только представь, – он снова поворачивается к ней, и в его глазах зажигается огонь страсти, – детство, полное унижений, можно не просто забыть, можно создать новые воспоминания, новую жизнь, где были любящие родители. Разве это не стоит того, чтобы пожертвовать несколькими людьми?

Вместо матери, которая запирала маленькую дочь в темной комнате, была бы другая – любящая, добрая. Та, кто называла бы ее сладкой булочкой и щелкала по носу, чтобы рассмешить. Та, кто перед сном гладила бы по голове и говорила…

– Несколькими? – Юлиана трясет головой, чтобы избавиться от воображаемого образа, столь желанного и недосягаемого. – Чтобы добиться того, о чем ты говоришь, понадобятся годы и десятки, сотни поломанных судеб. К тому же пытка электрошоком не слишком похожа на переписывание прошлого одним словом! – Юлиана яростно пытается освободиться от пут, но они прочно стискивают запястья.

– Поэтому мне нужна ты! – Валентин хватает ее за плечи и прижимается лбом к ее лбу так, что их глаза оказываются на одном уровне. – Если мы объединим наши знания, мне не придется прибегать к пыткам. Научи меня тому, что знаешь сама, и обещаю, ты не пожалеешь.

– Я?

Такого Юлиана не ожидала, но Валентин даже не слушает ее ответ и проворно развязывает руки, а следом и ноги.

– Я покажу тебе свою лабораторию, и ты скажешь, да или нет.

* * *

В доме царит полнейшее запустение. Мебель покрыта серыми рваными тряпками. Пепельная пыль лежит на подоконниках, на полу, на стенах, в каждой трещине, даже на паутинах. Половицы отзываются плачем на самый легкий, осторожный шаг. Когда они спускались по шаткой, дребезжащей, скрипящей и стонущей лестнице в подвал, где потолок буквально наседает на голову, Юлиана не думала, что увидит там что-то иное. Но увидела.

– Ты здесь основательно обжился.

Она озирается. Стеллажи заставлены книгами по психологии, часть из которых она уже видела у Валентина дома. Посередине стол, к которому сверху и снизу приделаны кожаные ремни, и Юлиана страшится подумать, для чего он. Еще один стол заставлен пробирками с непонятными жидкостями, на нем разбросаны записные книжки, исчерканные кривым почерком Валентина. В дальнем углу маленькая комнатка, наподобие чулана, куда ползут провода. В кругу света видны стул и головной убор, явно предназначенный для электрошоковой терапии.

– Так, значит, здесь ты ставил свои опыты над Ильей и Лидией?

Да, Валентин развязал Юлиану, но ужас вернулся, и теперь она чувствует каждое движение маньяка, каждый вздох, а мозг неповоротливо ищет пути к спасению, но сонное сознание не способно даже предложить варианты, не то что осуществить их.

– И над Марией. Она была моей первой пациенткой. Конечно, я позаботился о том, чтобы в результате ее нашли в другом месте, – гордо заявляет Валентин. – Были и другие, но, как видишь, пока я не достиг особых успехов. Рано или поздно память возвращается ко всем. Даже к этой журналистке.

– Ты рисковал, когда показался ей на глаза.

– Нарочно, – Валентин замирает посреди комнаты и проводит пальцами по столу. – Надеялся закрепить успех, но не вышло. Поэтому мне нужны твои знания, Юлиана. Вместе мы достигнем величия. Человек сможет создавать себя заново с помощью новых воспоминаний.

Новые воспоминания о счастливом детстве. Юность без лихорадочных поисков утешения в мужчинах. Брак без лжи. Карьера без роковых ошибок. Тогда Юлиана могла бы…

Она медленно качает головой и отступает спиной к выходу. При мысли о том, чтобы проводить жуткие эксперименты над людьми, в животе начинаются рези.

– Юлиана, – Валентин протягивает ладонь, и в темных глазах замирает мольба. – Прошу, присоединись ко мне.

Вместо ответа воздух разрывает гром выстрела, который оглушает Юлиану. На черном свитере Валентина расползается блестящее пятно. Черное на черном, но кровь заметна всегда. Поражает другое. Его удивленный взгляд скользит за спину Юлианы. Лицо Валентина бледнеет, цвет сбегает с кожи, с глаз, с губ. И мужчина, который недавно внушал ужас, больше не внушает ничего. Он падает на пол.

Мертвый. Так и не исполнивший свою мечту.

Юлиана с ужасом оборачивается и видит Аллу. В ее руках пистолет, а лицо… Лицо такое же, как у мертвого Валентина. За ней маячат Мария и Матвей, хотя Юлиана не уверена. Она ни в чем больше не уверена.

– Ты как? – Мария протискивается мимо Аллы, которая до сих пор не двигается, и нависает над Валентином. Толкает его тело носком обуви и хмыкает. – Сдох, тварь. Так ему и надо. – Она снова смотрит на Юлиану и повторяет свой вопрос: – Ты как?

– Устала, – шепчет Юлиана и закрывает глаза.

Игра окончена. Шах и мат.

Эпилог. Казнить нельзя помиловать

Год спустя…

– Зоя, не спеши, а то упадешь!

У них под ногами скользит лед, но светловолосой девочке в шапке-ушанке цвета фуксии все нипочем. Она крепко держится за руку Юлианы и тащит ее по заснеженному тротуару, то ли хныча, то ли пища от восторга:

– Но мы уже почти пришли!

Месяц назад они переехали, чтобы начать новую жизнь. Последний год для Юлианы был не из легких, поэтому она больше не хотела жить в родном городе и как только официально удочерила Зою, стала готовиться к переезду. А до этого…

До этого был развод с Ильей, к которому вернулась память. Бывший муж взял заботу о Лидии на себя. Илья не пытался оправдаться или вымолить прощение, хотя в его глазах читалось неприкрытое страдание. А Юлиана не пыталась написать на них с Лидией заявление, понимая, что вряд ли добьется чистосердечного признания от бывшей свекрови, которую признали невменяемой. Достаточно было того, что Илья выкупил у Юлианы ее долю юридической фирмы, причем заплатил в три раза больше рыночной цены. В какие кредиты он для этого влез, ее не интересовало. Главное, что на эти деньги они с Зоей переехали в маленький город с горнолыжным курортом и уютным названием «Снежный».

Нашли ли тело Валентина, Юлиана не знала. Кажется, он был сиротой, а значит, никто не стал бы его искать, поэтому Алла, скорее всего, не получит срок за убийство этого психопата. Но Юлиана не хотела даже вспоминать о недавних событиях. Она больше никогда не видела ни Марии, ни Аллы, ни, тем более, Матвея Никольского. И надеялась, что они навсегда останутся в прошлом, как и дикие эксперименты Валентина над человеческой памятью.

Евгений дал ей отличную рекомендацию, счастливый оттого, что ему не пришлось продавать «Санитатем» и менять образ жизни. Перед отъездом он попросил Юлиану больше никогда не напоминать о себе, и на этот раз она была с ним солидарна. Забыть все, что случилось в Новограде, стало пределом ее мечтаний.

После того как все закончилось, Юлиана провела три недели в больнице. Сказалось нервное перенапряжение. Она даже не знает, кто из ребят ее довез до больницы. Возможно, Мария. В любом случае, никто из них ни разу ее не навестил, и долгие дни Юлиана вообще провела в беспамятстве, сраженная лихорадкой. А стоило ей открыть глаза, как на нее обрушились допросы полиции.

Но она ничего не знала.

Ей не хотелось быть замешанной в истории с опасным социопатом, который к тому же уже был мертв. Прошлое осталось в прошлом, а грезы Валентина – всего лишь грезами. Смерть не перепишешь.

– Вот она! – Зоя показывает полосатой варежкой на вывеску «Школа рисования „Малютка“». – Нашли!

Юлиана улыбается, отвлекаясь от тяжких дум. Внутри на них обрушиваются сладкий, ванильный аромат соевых свечей, он перебивает запах масляных красок; топот маленьких ножек детей, которые резвятся на перемене; мольберты с неуклюжими очаровательными рисунками.

Их замечает невысокая молодая женщина в свободном свитере цвета морской волны – тот скрывает пополневшую из-за беременности фигуру. Русая коса беременной обернута вокруг головы, а в глазах будто два бриллианта – в их блеске отражается истинное счастье.

– Здравствуйте! Меня зовут Галина. Временно заменяю мужа, пока он в отъезде, – нежно щебечет она. – Он у меня художник, сейчас у него выставка в Москве. Даниил Агеев, может, слышали?

– Ага! – с готовностью отвечает Зоя и стягивает шапку.

Юлиана прячет улыбку, зная наперед, что дочь вряд ли понимает, о чем говорит Галина.

– Дети! Ч-ш-ш, – мягко журит она подопечных.

Удивительно: они все засмеялись, но быстро расселись по своим местам, посылая друг другу хитрые взгляды.

– Вы, наверное, хотите ходить к нам на занятия? – оборачивается к Юлиане Галина.

Позади них снова звенит мелодичный колокольчик.

– Галя, я обежал весь город, но купил. Теперь ты – моя должница, потому что захотеть клубнику в это время года – жесть!

Рядом с Юлианой останавливается молодой мужчина в драповом пальто. На темных взъерошенных волосах белеют снежинки, а вокруг рта от улыбки собираются мелкие морщинки.

– Клим, ты – лучший брат на свете. – Галя забирает у него продуктовый пакет и блаженно стонет. – Кли-и-м?

Но он просто завис, не в силах оторвать взгляд от Юлианы.

– Скажите, что вы не бабник! – вдруг вырывается у него изо рта, и он заливается краской. – То есть холосты. Не замужем, в смысле. Черт, давно я себя не вел, как последний девственник на земле.

Юлиана прищуривает один глаз, не зная, смеяться или плакать.

– Клим, сам ты бабник, – фыркает Галя и подмигивает Юлиане. – Но очень верный. А давайте попьем чая и познакомимся поближе! – радостно предлагает она и поворачивается к детям. – Что скажете, зайчики?

Зал оглашается довольным хором звонких голосов.

* * *

Мы с тобой одно целое.

Именно эти слова услышала Алла от Валентина, когда пришла к нему после разговора с Матвеем. А ведь она была почти готова разорвать с ним отношения. Почти…

Но после его признания недобрые чувства растворились. Исчезли боль, обида, злость. Алла осознала, что только она способна понять и принять Валентина таким, какой он есть на самом деле. И никто, кроме нее, не полюбит его так, как она. Какое бы имя он ни носил. Будь он Богданом или Валентином, даже измени он пол, его суть останется неизменной, и она принадлежит ему.

Алла улыбается и вылезает из ванны. Оборачивает махровое полотенце вокруг тела и, слегка подсушив волосы, возвращается в спальню. Ей нравится, что Валентин решил превратить их фальшивый брак в настоящий и предложил устроить медовый месяц. Пусть не на Мальдивах, но горнолыжный курорт в городе Снежный тоже весьма неплохой вариант. Тем более в декабре.

– О чем ты снова задумался? – Алла обвивается вокруг Валентина, который лежит на кровати, закинув руки за голову.

Его взгляд устремлен в потолок, но она знает – в его голове снова рождается гениальный план. Когда-нибудь Валентин изменит человечество и все забудут о том, какие просчеты он допускал. И когда это произойдет, Алла будет рядом с ним. Всегда.

– Знаешь, я обожаю твой костюм Адама, – она игриво пробегает пальцами по его груди, но Валентин перехватывает ее руку:

– Ляля, помнишь, год назад я провел свой самый лучший эксперимент? – Неожиданный вопрос гасит детскую радость Аллы.

Юлиана…. И в сердце снова буря. Ревность крысой вгрызается ей в плоть.

– Да, – Алла хмурится.

– Она ведь до сих пор ничего не вспомнила.

– Ты следишь за ней?

– А как иначе мне узнать результат? Конечно, слежу. Я потратил на нее две недели. Использовал новейшие методы электрошоковой терапии. От них практически не остается шрамов. Психотропные вещества, внушение. Иногда я перечитываю журнал наблюдений и поражаюсь тому, как Юлиана не умерла.

– Что она помнит? Ты никогда не отвечал мне на этот вопрос. – Алла скатывается с Валентина и устраивается рядом, положив голову ему на плечо.

В окно номера льется мягкий утренний свет. Сейчас достаточно тепло, чтобы провести день, катаясь на лыжах, но, похоже, Валентин не в том настроении.

– Возле озера ее настоящие воспоминания обрываются, а дальше я внушил ей, что ты меня застрелила.

– Я?!

– А что? Я изменял тебе, такую версию событий было проще всего внедрить в ее сознание. Еще там был Матвей с Марией, той журналисткой. Но их внезапное появление тоже вымысел. – В голосе Валентина звучит гордость.

– А что с ними стало? – вяло интересуется Алла.

Не хочется возвращаться в прошлое. Но ее Валентин не умеет жить по-другому.

– Когда Мария позвонила Юлиане и предупредила обо мне, я отправил Матвею весточку для нее. Резонно было предположить, что журналистка ухватится за единственную ниточку, которая нас связывала.

– Весточку?

– Послание. Мол, если она не прекратит меня искать, то с ее сестрой случится то же, что и с ней. Угроза мгновенно сработала. Ну, а Матвей и без того трусливый идиот, единственный талант которого – пародировать голос умершего отца.

– Откуда ты знаешь, что Юлиана запомнила все именно так, как ты внушил?

– После больницы она ходила к психотерапевту. Я выкрал записи с ее сеансами. Конечно, Юлиана не говорила всей правды, но по отдельным фразам понятно, что она живет именно в такой реальности. – Валентин вдруг вскакивает с кровати и начинает быстро одеваться, взбудораженный своей гениальностью больше, чем следовало бы.

– Надеюсь, я не была у тебя подопытным кроликом?

Алла хмурится, пытаясь припомнить, были ли в ее жизни подозрительные события, которым она не может дать объяснение.

Валентин бросает на нее странный взгляд и улыбается так, что и не поймешь, улыбка ли это на самом деле.

– Надейся, Ляля.

– Спасибо, – она фыркает. – Почему ты вдруг вспомнил о Юлиане?

– Потому что это мой лучший эксперимент. Дело всей моей жизни. Да, у меня не получилось изменить ее память без физического воздействия, она оказалась слишком умна. Но в итоге я все равно победил. И это только начало.

– Тогда зачем ты ее отпустил, а не продолжил свои опыты? – ворчит Алла и натягивает на себя одеяло.

Валентин со смехом сдергивает его и наваливается на нее сверху:

– А кто сказал, что я ее отпустил?

* * *

Юлиана проходит в маленькую комнату, смутно похожую на ее кабинет в «Санитатеме», и садится в кресло, которое скрипит даже от дуновения ветра. В полумраке она разглядывает психолога, худощавую женщину в круглых очках, поблескивающих в темноте.

– Слушаю вас, – ее голос напоминает мягкий шелест листьев, и Юлиана невольно успокаивается:

– Знаете, я убеждена, что человек создает себя сам. Мы то, во что мы верим и что помним.

– И что вы помните?

Юлиана касается пальцами крохотных шрамов на висках, которые она заметила уже давно, но не решалась себе в этом признаться, предпочитая слепоту. Однако, когда она набралась смелости, в глаза бросились и другие несостыковки. Слишком долгое пребывание в больнице из-за банального переутомления, мигрени, кошмары, отсутствие приступа клаустрофобии, когда она спускалась по узкой лестнице в подвал Валентина…

А самое главное – полиция просветила ее, что, прежде чем попасть в больницу, она на две недели исчезла. Словно Юлиана переместилась в будущее, по пути потеряв кусок жизни.

Она глубоко вздыхает и впервые проговаривает свой самый главный страх:

– Мне кажется, я помню ложь.

Оглавление

Начало

Пролог. Похититель памяти

Глава 1. Забыть нельзя помнить

  I

  II

  III

  IV

  V

Глава 2. Любить нельзя ненавидеть

  I

  II

  III

  IV

  V

Глава 3. Молчать нельзя говорить

  I

  II

  III

  IV

  V

Глава 4. Солгать нельзя признаться

  I

  II

  III

  IV

  V

Глава 5. Воскреснуть нельзя умереть

  I

  II

  III

  IV

  V

Глава 6. Исчезнуть нельзя явиться

  I

  II

  III

  IV

Глава 7. Жить нельзя погибнуть

  I

  II

  III

  IV

Глава 8. Открыться нельзя скрыть

  I

  II

  III

Глава 9. Похитить нельзя вернуть

  I

  II

Эпилог. Казнить нельзя помиловать