Карл Густав Юнг
Символическая жизнь. Тавистокские лекции

Серия «Философия – Neoclassic»

C. G. Jung

DAS SYMBOLISCHE LEBEN (18/1)

Перевод В. Желнинова и А. Чечиной

Печатается при содействии агентства Paul & Peter Fritz Agency.

© Walter Verlag AG, Olten, 1981

© Foundation of the Works of C. G. Jung, Zürich, 2007

© Перевод. А. Чечина, 2020

© Издание на русском языке AST Publishers, 2024

От редакции издания на немецком языке

При обсуждении состава данного собрания сочинений^[1] в конце 1940-х годов редакционная группа по согласованию с профессором Юнгом предусмотрела публикацию заключительного тома, куда предполагалось включить «обзоры, короткие статьи и прочие материалы времен психоаналитического периода, более поздние предисловия и т. д., библиографию сочинений Юнга и общий указатель работ к собранию сочинений». Однако в итоге сборник Miscellanea [разных материалов. – Ред.] оказался самым большим по объему текстов в настоящем издании; библиография и общий указатель отнесены, соответственно, к томам XIX и XX настоящего издания.

Том XVIII содержит в двух частях более ста тридцати текстов автора, датируемых разными годами – от 1901 года, когда 26-летний Юнг только что получил свою первую должность ассистента врача в клинике Бургхольцли^[2], до 1961 года, незадолго до смерти ученого. Этот сборник затрагивает практически все профессиональные и интеллектуальные интересы Юнга на протяжении его долгой жизни, которую он посвятил истолкованию символов, и потому получил именно такое, вполне обоснованное название – по названию одной из работ автора, показательной для среднего периода его изысканий (имеется в виду выступление на семинаре Гильдии пасторской психологии в Лондоне в 1939 году).

Изобилие материалов объясняется сразу тремя факторами. Отказавшись от активной медицинской практики в начале 1950-х годов, Юнг вплоть до кончины в 1961 году уделял много времени сочинительству, причем из-под его пера выходили не только более крупные работы, опубликованные в других томах настоящего издания в соответствии с первоначальным планом, но и неожиданно многочисленные предисловия к книгам учеников и коллег, а еще он отвечал на вопросы журналистов, писал энциклопедические статьи, выступал с речами и вел обширную переписку (некоторые из этих писем в силу их технического содержания и вследствие факта публикации в конкретных источниках включены именно в том XVIII, а не в тома с перепиской). Всего после 1950 года Юнг написал около пятидесяти работ такого типа.

Во-вторых, поиск материалов для последних томов настоящего собрания сочинений и для публикации «Писем» (включая переписку Фрейда и Юнга) и общей библиографии позволил выявить множество обзоров, коротких статей, отчетов и т. д., датируемых ранними годами ученой карьеры Юнга. Немалое количество психиатрических обзоров за период 1906–1910 годов было обнаружено профессором Анри Ф. Элленбергером, который передал все материалы редакции, за что мы его сердечно благодарим.

В-третьих, в архивах Юнга в Кюснахте^[3] нашлись многочисленные рукописи и машинописные копии (ныне все они находятся на хранении в Швейцарском федеральном технологическом институте в Цюрихе), и наиболее ранним из этих текстов является заметка о фрейдовской статье «О сновидениях» (Бургхольцли,1901). Кроме того, к указанным материалам относятся выдержки из лекций (рукописей с полными вариантами не сохранилось), которые показались достаточно интересными по своему содержанию для того, чтобы включить их в состав данного тома.

«Тавистокские лекции» по основаниям аналитической психологии и семинар в Гильдии пасторской психологии («Символическая жизнь») представляют собой воспроизведение стенограмм заседаний, просмотренное и одобренное Юнгом. Тот раздел в сборнике «Человек и его символы», который был написан Юнгом (на английском языке), но так и не получил окончательную форму, несколько раз правился автором по стилю и структуре. Публикуемый в настоящем издании вариант этой работы был написан по-немецки и содержит черновые материалы к очерку, а работа «Символы и толкование сновидений» в целом соответствует тому варианту, который ранее был опубликован отдельно^[4].

По техническим причинам данный том, в англо-американском издании единый, было решено разделить на два в немецком – приблизительно равного объема: первый том включает в себя разделы I–VI, второй – все остальные^[5].

За более обширными и общими по содержанию разделами I, II и III следуют другие разделы, нумерация которых соответствует порядку томов в настоящем собрании сочинений, где работы автора объединены по тематическому признаку; внутри каждого раздела тексты располагаются в хронологической последовательности. Отчасти такой подход может показаться произволом со стороны редакционной группы, поскольку некоторые произведения автора можно отнести тематически сразу к нескольким томам собрания сочинений. Отдельные работы публиковались в составе более ранних соответствующих томов настоящего собрания сочинений (или будут еще опубликованы в соответствующих томах): это «Реалии психотерапевтической практики» (том XVI, приложение ко второму изданию англо-американского варианта собрания сочинений Юнга); предисловие к английскому изданию работы «Психология и алхимия» (том XII, второе издание); предисловие автора к первому американскому – англоязычному – изданию «Психологии бессознательного» (1916, том V собрания сочинений, второе издание 1974 г.).

С удовольствием воспользуемся возможностью поблагодарить в этом заключительном текстовом томе собрания сочинений переводчика Р. Ф. К. Холла (ум. в декабре 1974 г.) и всю англо-американскую редакцию собрания сочинений Юнга за их превосходную, незаменимую, продуманную и кропотливую работу. Мы также выражаем особую благодарность Уильяму Макгуайру, представителю Боллингеновского фонда и издательства Принстонского университета, за тщательное исследование материала, вошедшего в данным том; не подлежит сомнению, что мистер Макгуайр – лучший специалист по наследию Юнга.

Доктор Сабрина Лукас выполнила все переводы с английского языка в данном томе, где иноязычные тексты встречаются столь часто. Госпожа Магда Кереньи с неизменно присущими ей скрупулезностью и скоростью составила предметный и именной указатели. Мы искренне благодарим обеих дам за их чрезвычайно полезный вклад.

Редакторы

Кюснахт, весна 1980 г.

I. Об основаниях аналитической психологии (Тавистокские лекции)

Вступление к первому изданию

Эта запись лекций профессора Юнга в Институте медицинской психологии отредактирована стараниями лондонского Клуба аналитической психологии.

В целом лекции записаны дословно, хотя было сочтено целесообразным изменить построение некоторых предложений во избежание ненужных двусмысленностей. Редакция лишь надеется, что, внося эти незначительные изменения, не погубила сугубо индивидуальный характер самих лекций.

В некоторых случаях оказалось невозможным установить имена тех, кто принимал участие в обсуждениях, а также не всегда удавалось соотнести задаваемые вопросы с конкретными выступавшими. За это упущение и за любые возможные ошибки в изложении вопросов мы приносим свои извинения.

Трафареты схем, диаграмм и рисунков были перерисованы с разрешения профессора Юнга из имеющихся у него оригиналов.

Мы благодарим Институт медицинской психологии за разрешение Клубу аналитической психологии вести запись лекций и за всемерное содействие нашей работе. Особо хотим выразить признательность мисс Тони Вольф, которая оказала нам существенную поддержку. С нашей стороны будет уместно, конечно же, поблагодарить профессора Юнга за разъяснение спорных мест в записи и за передачу нам текста в окончательной форме.

Мэри Баркер

Маргарет Гейм

Лондон, октябрь 1935 г.

Из предисловия Э. А. Беннета^[6]

В 1935 году профессор К. Г. Юнг, которому было тогда шестьдесят лет, прочитал пять лекций для приблизительно двухсот врачей в Тавистокской клинике в Лондоне^[7]. Лекции и последующие обсуждения были позднее воспроизведены в машинописи Мэри Баркер и Маргарет Гейм. Их записи ныне публикуются в виде книги.

Разумеется, работы Юнга были известны широкой публике, но мало кто из присутствовавших ранее слышал его выступления вживую. На лекции собралось значительное число психиатров и психотерапевтов всех школ, а также много врачей из психиатрических больниц и ряд врачей общей практики. Обычно Юнг читал одну лекцию около часа, а затем еще час велась дискуссия. С самого начала необычный материал, неформальная манера поведения лектора и удивительно свободное владение сленговым английским языком обеспечили неформальную творческую атмосферу, и потому дискуссии нередко затягивались далеко за пределы отведенного времени. Юнг оказался умелым и убедительным оратором: он тщательно подбирал слова и превосходно выражал именно то, что имел в виду, – в понятной, доступной форме и без доктринерского жаргона.

В своих лекциях Юнг ограничился изложением принципов, лежавших в основе его собственных взглядов, и разделил их на две основные категории – структура и содержание психики и методы, используемые в изучении психики.

Сознание он определял как отношение психических фактов к «факту, называемому эго», характер которого зависит от общего типа установки индивидуума – экстравертного или интровертного. «Я», или эго, связано с внешним миром посредством четырех функций: мышления, чувства, восприятия и интуиции. Будучи центром сознания, «я» возникает из бессознательного, а значит, сознание и его функции возможно понять, лишь опираясь на гипотезу личного и коллективного бессознательного. Эти допущения, наряду с природой функций, вызвали у слушателей множество вопросов, но Юнг ясно и строго объяснил, что конкретно понимается под терминами, многие из которых он сам ввел в аналитическую психологию.

Разъясняя методы, применяемые при изучении бессознательной психической деятельности, Юнг рассуждал об ассоциативном эксперименте, анализе сновидений и активном воображении. Некоторые слушатели удивлялись столь пристальному вниманию к ассоциативному эксперименту, поскольку этот метод уже давно используется в терапии. Однако Юнг ссылался на этот метод главным образом потому, что ассоциативный эксперимент играл ключевую роль в его ранних исследованиях. Когда молодым ассистентом в клинике Бургхольцли в Цюрихе он приступил к исследованию тайн психических заболеваний, у него не было никаких устоявшихся психологических знаний. Изучение словесных ассоциаций принесло неожиданные и крайне важные результаты, среди которых особенно выделяется открытие автономной природы бессознательного. Вообще, предположение о том, что психическая деятельность существует вне сознания, выдвигалось задолго до того, как Фрейд и Юнг обосновали его клиническую применимость. Но Юнг подтвердил эту давнюю гипотезу искусными трактовками ассоциативного эксперимента, а также посредством выявления и обсуждения эмоциональных комплексов доказал фрейдовскую теорию вытеснения. Первоначально реакция на слово-стимул предусматривала всего одно слово, однако Юнг посчитал, что данное условие снижает ценность эксперимента, и внес в процедуру кое-какие технические усовершенствования. Эксперимент и далее проводился в привычной форме с измерением времени реакции испытуемого, но также велась механическая запись, графически отображавшая воздействие эмоций на частоту пульса и дыхание, а еще фиксировались количественные изменения электрического сопротивления кожи. Было установлено, что разум и тело реагируют как единое целое, и это открытие позволило Юнгу первым среди клиницистов признать физиологическую значимость сопутствующих эмоций (ныне мы говорим о психосоматических явлениях).

Пересекая границу страны снов, если цитировать его слова, Юнг рассуждал о личностных и коллективных элементах в сновидении – в частности, об анализе сновидений, важнейшем терапевтическом инструменте; он считал, что «сновидение выполняет всю необходимую работу». Как-то раз Юнг ответил на довольно трудный вопрос по-немецки – к ужасу спрашивающего! Когда председатель указал ему на этот факт, он с улыбкой заметил: «Видите ли, бессознательное и вправду действует автономно!»

В своей четвертой лекции Юнг изложил интерпретацию сновидения с архетипическими мотивами и объяснил применяемый им метод амплификации. Он показал, что выявление параллелей при толковании сновидений соответствует сравнительному методу в филологии. Ввиду компенсаторных отношений между сознательным и бессознательным психика, в его понимании, представала саморегулирующейся системой, которую вполне можно сравнивать с гомеостатическими механизмами тела.

К сожалению, для завершения анализа необычайно интересного сна не хватило отведенного времени, и Юнг намеревался продолжить изложение в своей последней лекции. Однако взамен доктор Хью Крайтон-Миллер^[8] предложил докладчику обсудить сложную проблему переноса, и это предложение горячо поддержали слушатели. С точки зрения Юнга, перенос является частным случаем более общего процесса проекции; было отмечено, что перенос способен стать главным затруднением при анализе. Юнг особо отметил опыт и навыки аналитика в работе с контрпереносом.

Происхождение переноса, его полностью спонтанное и ничем не спровоцированное возникновение – вот, по Юнгу, причины, побуждающие предпринимать длительную и непростую «терапию переноса».

При всей своей краткости этот юнговский обзор проблемы переноса послужил замечательной прелюдией к более поздней и гораздо более подробной работе – в 1946 году на немецком языке увидела свет книга «Психология переноса». Нельзя утверждать, что Юнг отверг собственные прежние воззрения, но понимание переноса, несомненно, стало более глубоким. В более поздней публикации «Mysterium Coniunctionis» он рассуждал о структуре самости и личности, природе переноса и контрпереноса и процессе индивидуации.

В заключение Юнга попросили разъяснить термин «активное воображение», и он сделал это довольно подробно, описал целенаправленную и творческую природу активного воображения в анализе, показал, как можно использовать это воображение в терапевтических целях в сочетании со спонтанным рисованием. Некоторые слушатели немало удивились, узнав, что Юнг часто советует своим пациентам выражать мысли с помощью карандаша или кисти. Эта практика оказалась очень и очень полезной, особенно в общении с людьми, которые не могли выражать свои фантазии словами; кроме того, рисование позволяло пациентам деятельно участвовать в собственном лечении в форме досуга.

Юнг умер в 1961 году, в возрасте восьмидесяти шести лет, то есть через двадцать с лишним лет после того, как прочитал эти лондонские лекции. За два минувших десятилетия он опубликовал множество работ, уточняющих и углубляющих рассматриваемые им темы, в особенности применительно к изучению бессознательного и непосредственного влияния бессознательного на возникновение и лечение душевных расстройств. Тавистокские лекции представляют собой отменное введение в основы аналитической психологии, составлявшей область деятельности Юнга: они систематичны, но неформальны, а запись собственных слов докладчика прекрасно передает масштаб его личности.^[9]

Основания аналитической психологии

Лекция первая

[Председатель (доктор Х. Крайтон-Миллер)]

¹ Дамы и господа, с превеликим удовольствием приветствую от вашего имени профессора Юнга. Мы ждали вашего приезда, профессор, несколько долгих месяцев и с радостным нетерпением предвкушали встречу. Многие из нас, без сомнения, уповают на то, что ваши лекции прольют новый свет на психологию, а большинство и вовсе полагает, что сумеет благодаря вашим лекциям лучше познать себя. Многие приехали сюда потому, что в вас они видят человека, который сумел спасти современную психологию от опасной самоизоляции в той области человеческого знания и человеческой науки, куда она постепенно сдвигалась. Некоторые пришли сюда потому, что мы уважаем и восхищаемся той широтой видения, с которой вы смело объявили о союзе между философией и психологией, несмотря на осуждающие голоса. Вы вернули нам идею ценности и понятие свободы человека в психологическом мышлении; вы предложили ряд новых гипотез, чрезвычайно важных для нашей деятельности; самое же главное то, что вы продолжаете изучать человеческую психику, не останавливаясь в точке, где заканчивается всякая наука. За это стремление и за все прочее, хорошо известное каждому из нас по отдельности и всем вместе, мы вам крайне признательны – и готовы слушать, преисполнившись благих ожиданий.

[К. Г. Юнг]

² Дамы и господа! Позвольте прежде всего заметить, что мой родной язык – не английский; ввиду этого обстоятельства заранее прошу прощения за возможные ошибки, которые могу допускать.

³ Как вам известно, моя цель состоит в том, чтобы кратко охарактеризовать некоторые фундаментальные понятия психологии. То обстоятельство, что в изложении я буду опираться главным образом на мои собственные принципы и взгляды, вовсе не означает, что я пренебрегаю вкладом других исследователей в этой области. Нисколько не намереваясь переоценивать себя, я надеюсь, что мои слушатели в той же мере осознают заслуги Фрейда и Адлера^[10], как и я сам.

⁴ Что касается самой лекции, позвольте уточнить содержание нашей программы. Нам предстоит рассмотреть две главные темы, а именно, понятия, затрагивающие структуру бессознательного и его наполнение, а также методы изучения этого наполнения, обусловленного бессознательными психическими процессами. Вторая тема как бы распадается на три части – сначала мы поговорим о методе словесных ассоциаций, затем о толковании сновидений и наконец о методе активного воображения.

⁵ Разумеется, я отдают себе отчет в том, что при всем желании не смогу раскрыть полностью столь серьезные темы, как, например, философские, религиозные, этические и социальные проблемы, свойственные коллективному сознанию нашего времени, или же процессы коллективного бессознательного и сравнительные мифологические и исторические исследования, необходимые для их разъяснения. Эти темы, при всей их очевидной отдаленности от нашего предмета, выступают основными факторами возникновения, регуляции и нарушения личных душевных состояний, а еще служат источником разногласий в психологических теориях. Сам я медик и потому занимаюсь прежде всего психопатологией, но при этом я убежден, что данная частная область психологии может развиваться только благодаря глубоким и обширным знаниям о человеческой психике в целом. Врач никогда не должен забывать, что болезни суть нарушения нормальных процессов, а не entia per se^[11] с какой-то собственной психологией. Similia similibus curantur^[12] – замечательная истина древней медицины, но, подобно всякой великой истине, она, увы, подвержена превращению в столь же великую нелепость. Следовательно, медицинской психологии нужно проявлять осторожность, чтобы не утратить смысл, ведь однобокость и сужение горизонтов – хорошо известные невротические свойства.

⁶ Что бы я ни сказал вам сегодня, все сказанное неминуемо окажется лишь неким общим наброском. К сожалению, в моем распоряжении мало новых теорий, поскольку мой эмпирический темперамент больше побуждает к накоплению новых фактов, чем к рассуждениям о них, хотя не стану отрицать, что такие рассуждения – приятное интеллектуальное развлечение. Каждый новый случай для меня почти равнозначен новой теории, и, честно говоря, я не считаю такой подход прискорбным, особенно если учитывать крайнюю молодость современной психологии, которая, на мой взгляд, еще не покинула колыбель. Мне кажется, что гениальные теории еще не вызрели, а порой я даже думаю, что психология до сих пор не осознала ни размаха стоящих перед нею задач, ни запутанной сути своего предмета, то бишь психики как таковой. Мы едва начинаем, по-моему, двигаться к пониманию этого факта, и нам очень далеко до постижения той истины, что психика, будучи объектом научного наблюдения и суждения, одновременно является их субъектом, средством, с помощью которого наблюдения и производятся. Угроза возникновения столь зловещего порочного круга заставляет меня проявлять крайнюю осмотрительность и высказываться релятивистски (что зачастую воспринимается неверно).

⁷ Не стану затруднять наше рассмотрение, приводя критические мнения, способные обеспокоить слушателей. Отмечу только, что они суть своего рода предвосхищающие оправдания возможных проблем с пониманием предмета. Повторюсь: меня интересуют не теории, а факты, и прошу поэтому помнить, что срок, отведенный для лекции, не позволяет мне представить необходимые дополнительные доказательства для подтверждения моих выводов. В первую очередь это касается хитросплетений толкования сновидений, а также сравнительного метода изучения бессознательных процессов. Если коротко, я надеюсь на ваше доброе расположение, прекрасно понимая, что моя первейшая задача – излагать материал как можно яснее.

⁸ Психология – прежде всего наука о сознании. А еще она изучает плоды того, что мы называем бессознательной психикой. У нас нет возможности непосредственно исследовать бессознательную психику, поскольку та именно бессознательна, а мы никак с нею не связаны, и потому нам приходится иметь дело с плодами сознания, которые, как можно полагать, происходят из области, именуемой бессознательным, или из области «смутных представлений», которая, согласно философу Канту и его «Антропологии», занимает половину мироздания^[13]. Все, что мы утверждаем о бессознательном, будет суждением сознающего разума. Бессознательная психика, полностью неведомой нам природы, всегда выражается через сознание и посредством сознания; иного нам попросту не дано, пойти дальше мы не можем, и об этом нужно помнить как о неопровержимом доводе в критике наших суждений.

⁹ Сознание чрезвычайно своеобразно. Оно, если угодно, прерывисто: одна пятая или одна третья, возможно, даже половина человеческой жизни протекает в бессознательном состоянии. Раннее детство человека целиком бессознательно. Каждую ночь мы погружаемся в бессознательное, и только между пробуждением и сном более или менее ощущаем себя в сознательном состоянии. До некоторой степени спорно само понятие ясности сознания. Предполагается, к примеру, что десятилетние мальчик или девочка обладают сознанием, но легко доказать, что здесь налицо специфический вид сознания без осознания своего «я». Мне известен ряд случаев – это дети от одиннадцати до четырнадцати лет и даже старше, – когда внезапно приходит постижение: «Я есть». Впервые в жизни дети осознают, что именно они переживают нечто; они оглядываются на прошлое и могут вспомнить давние события, но самих себя в этом прошлом вспомнить не получается.

¹⁰ Необходимо признать, что мы, произнося «Я», не располагаем непогрешимым критерием для оценки полноты своего переживания. Не исключено, что наше представление о «я» остается фрагментарным, что лишь в отдаленном будущем людям суждено узнать о значении «я» для человека намного больше нашего. Фактически мы не в силах понять, где этот процесс узнавания может завершиться.

¹¹ Сознание похоже на поверхность или оболочку обширного бессознательного пространства неизвестного размера. Мы не знаем, как далеко простирается власть бессознательного, потому что ничего не знаем о нем самом. Что можно сказать о том, о чем не знаешь? Употребляя слово «бессознательное», мы часто желаем передать этим термином некий смысл, но фактически сообщаем, что ничего не знаем о бессознательном. У нас имеются лишь косвенные доказательства существования душевной области по ту сторону сознания. Также встречаются научные обоснования этого вывода о существовании бессознательного. Из плодов деятельности бессознательного можно вывести определенные умозаключения относительно его возможной природы. Но тут нужно проявлять осторожность и не впадать в излишний антропоморфизм в своих заключениях, ибо действительность может сильно отличаться от представлений в нашем сознании.

¹² Если, к примеру, мы смотрим на реальный мир и сравниваем картину перед глазами с нашими представлениями об этом мире, то нам предстоит узреть множество умственных образов, которые не являются объективными фактами. Скажем, мы видим цвета и слышим звуки, но на самом деле это колебания воздуха. Вообще, понадобится лаборатория с обилием сложных устройств, чтобы выстроить картину мира, обособленную от наших ощущений и от нашей психики; полагаю, что сходным образом обстоит дело и с нашим бессознательным – нужна лаборатория, посредством которой мы объективными методами будем устанавливать положение вещей в бессознательном состоянии. Так что любое заключение, любое суждение о бессознательном из моих уст в ходе этой лекции необходимо оценивать, памятуя об этом обстоятельстве. Мы лишь предполагаем, а не знаем наверняка; этого нельзя забывать.

¹³ Сознательный разум, помимо прочего, характеризуется известной узостью. Он способен удерживать лишь малое число содержаний одномоментно. Все остальное пребывает в бессознательном, и ощущение непрерывности, общего понимания или осведомленности об осознаваемом мире складывается только благодаря последовательности сознательных мгновений. Мы не можем удерживать целостный образ, ибо сознание слишком узко; мы видим лишь проблески существования, как будто наблюдаем через узкую щель и прозреваем отдельные моменты, а все остальное пребывает в темноте неосознавания. Пространство бессознательного громадно и непрерывно, тогда как область сознания представляет собой ограниченное поле моментального видения.

¹⁴ Сознание во многом является плодом восприятия и ориентации во внешнем мире. Возможно, что оно находится в головном мозге, который имеет эктодермическое^[14] происхождение и был, по всей видимости, органом чувств кожи у наших далеких предшественников. Сознание, проистекающее из местонахождения в мозге, сохранило, быть может, свойства ощущения и ориентации. Забавно, что французские и английские психологи в семнадцатом и начале восемнадцатого столетия пытались выводить сознание из ощущений, как если бы оно состояло целиком из чувственных данных. Так родилась знаменитая формула «Nihil est in intellectu quod non fuerit in sensu»^[15]. Нечто подобное встречается и в современных психологических теориях. Фрейд, к примеру, не выводит сознание из чувственных данных, зато выводит бессознательное из сознания, следуя тому же самому рациональному принципу.

¹⁵ Я ставлю вопрос иначе, от обратного, и говорю, что первым идет, безусловно, бессознательное и что сознание на самом деле обуславливается неосознанным состоянием. В раннем детстве мы все бессознательны; большинство главных функций инстинктивной природы тоже бессознательно, и сознание, в общем-то, выглядит плодом бессознательного. Оно требует значительных усилий. Человек устает от пребывания в сознательном состоянии. Он истощается сознанием. Сознание почти противоестественно. Когда наблюдаешь дикарей, то замечаешь, что при любом удобном поводе или даже без повода они впадают в дремоту и исчезают, так сказать, из яви. Они могут сидеть часами без дела; когда спрашиваешь: «Что вы делаете? О чем думаете?», то они обижаются, потому что «одни безумцы думают – держат мысли в своей голове. Мы не думаем». Если они вообще думают, то скорее животом или сердцем. Некоторые негритянские племена станут уверять, что мысли помещаются в желудке, ведь осознаются только те мысли, которые действительно беспокоят печень, почки, кишки или желудок. Иными словами, они осознают лишь эмоциональные мысли. Эмоции и аффекты всегда сопровождаются явными физиологическими иннервациями.

¹⁶ Индейцы пуэбло рассказывали мне, что все американцы сумасшедшие; разумеется, я, несколько удивившись, спросил – почему? «Потому что они говорят, будто думают головой. Здоровый человек не думает головой. Мы думаем сердцем». Это прямая перекличка с гомеровской эпохой, когда средоточием психической активности считалась диафрагма (phren = разум, душа). Это означало психическую локализацию иной природы. Наше понятие о сознании предполагает, что мысли располагаются в почтенном месте – в голове. Но индейцы пуэбло выводят сознание из насыщенности чувств. Абстрактная мысль для них не существует. Они поклоняются солнцу, и я немного поспорил с ними, повторив слова Августина Блаженного: «Господь не солнце, а Тот, Кто сотворил солнце»^[16]. Они не смогли принять этот довод, поскольку оказались не в состоянии пойти дальше своих ощущений и чувств. Вот почему сознание и мысли для них сосредотачиваются в сердце. Мы же, в свою очередь, пренебрегаем психической активностью; мы думаем, будто сны и фантазии располагаются «внизу» («tief unten»), вот почему говорят о под-сознательном разуме, то есть о том, что располагается ниже сознания.

¹⁷ Эти своеобразные местонахождения играют немалую роль в так называемой первобытной психологии, которая ни в коей мере не является первобытной. Например, изучая тантрическую йогу или индусскую психологию, мы находим чрезвычайно тонко проработанную иерархию психических пластов, и сознание перемещается вверх, от области промежности до макушки. Эти центры, или чакры, можно отыскать не только в йогических текстах; сходные представления обнаруживаются в старинных немецких алхимических^[17] книгах, явно не имеющих ничего общего с йогой.

¹⁸ Важным фактом сознания является то обстоятельство, что ничто не может быть осознано без «я», с которым сознание соотносится. Если что-либо не связано с «я», то оно не осознается. Поэтому сознание можно трактовать как отношение психических фактов к «я». Но что же такое «я»? Это совокупность данных, порождаемая прежде всего общей осведомленностью о своем теле, своем бытии, а также воспоминаниями: человек обладает некими представлениями о прошлом, длинной последовательностью воспоминаний. Вот две главные составляющие «я». Поэтому можно назвать «я» комплексом психических фактов. Этот комплекс сильно притягивает к себе, как магнит; он притягивает содержания бессознательного, темной области, нам неведомой; еще он притягивает впечатления извне, и те, вступая в связь с «я», осознаются. Если же связь не возникает, то осознания не происходит.

¹⁹ Для меня «я» представляется своего рода комплексом. Разумеется, наше эго – ближайший к нам и наиболее любовно лелеемый комплекс, средоточие нашего внимания и наших желаний, неустранимый центр нашего сознания. Если «я» по какой-то причине расщепляется, как происходит при шизофрении, то исчезает всякое осознание ценностей, а также утрачивается возможность сознательного воспроизводства действий, поскольку средоточие расколото, и определенные части психики обращаются к одному фрагменту «я», а другие – к другому. Именно поэтому при шизофрении часто можно наблюдать быстрый переход от одной личности к другой.

²⁰ В сознании можно выделить целый ряд функций. Эти функции позволяют сознанию ориентироваться в областях эктопсихических и эндопсихических факторов. Под эктопсихикой я понимаю систему отношений между содержаниями сознания и фактами (данными), поступающими извне. То есть система ориентации обеспечивает человеку взаимодействие с внешними фактами, получаемыми посредством органов чувств. Эндопсихика же – система отношений между содержаниями сознания и предполагаемыми процессами в бессознательном.

²¹ Прежде всего рассмотрим эктопсихические функции. Начнем с ощущений, иначе чувствования^[18]. Под ощущением я понимаю то, что французские психологи называют «la fonction du reel»^[19], итог моей осведомленности о внешних фактах, получаемых через функции моих чувств. Полагаю, что французский термин можно назвать наиболее исчерпывающим. Ощущения говорят мне, что нечто существует, но не сообщают, что это такое и каково оно; они лишь подтверждают наличие чего-то.

²² Далее мы выделяем мышление. Если спросить философа, мышление окажется явлением, едва ли подвластным определению, так что лучше его об этом не спрашивать, ибо философ – единственный на свете человек, который не знает, что такое мышление. Все остальные знают. Когда вы говорите кому-то: «А теперь давай-ка подумаем как следует», ваш собеседник вполне понимает, о чем речь, в отличие от философа. Мышление в своей простейшей форме сообщает о сути чего-либо. Оно именует и вводит понятия, поскольку мышление представляет собой восприятие и суждение. (Немецкая психология предпочитает говорить об апперцепции.)

²³ Третья функция, подлежащая выделению и находящая себе имя в языке, – это чувство. Здесь разум начинает путаться, а люди раздражаются, когда я принимаюсь рассуждать о чувстве, ведь, по их мнению, я говорю нечто жуткое и невообразимое. Посредством своих чувственных тонов чувство сообщает нам о ценности чего-либо. Скажем, оно подсказывает нам, приемлемо ли для нас что-либо или нет, а также дает знать, полезно что-то для нас или нет. В согласии с этим попросту невозможно воспринять нечто или помыслить о чем-либо без определенной чувственной реакции. Всегда наличествует определенный чувственный тон, что не составит труда показать посредством эксперимента, но об этом мы подробнее поговорим далее. Что касается «невообразимого» в моих рассуждениях, то я утверждаю, что чувство, подобно мышлению, является рациональной функцией. Все мыслящие люди при этом убеждены в том, что чувство нисколько не рационально, что оно, напротив, в высшей степени иррационально. Скажу так: потерпите немного, примите как факт, что человек не может быть совершенен во всех отношениях. Если он мыслит совершенно, то не может быть совершенен в чувственности, поскольку нельзя одновременно мыслить и чувствовать в полной мере; эти два свойства замедляют друг друга. Поэтому, желая размышлять беспристрастно, то бишь научно или философски, следует избавиться от всех чувственных оценок. Нельзя мыслить и заодно прислушиваться к чувствам, иначе неизбежно начнешь ощущать, что важнее думать о свободе воли, например, а не о классификации личинок. При рассмотрении с чувственной точки зрения любая пара объектов будет различаться, конечно же, не только фактически, но ценностно. Оценки – вовсе не якорь для интеллекта, но мы их выносим и они выполняют важную психологическую функцию. Если мы хотим составить полное представление о мире, нам необходимо учитывать оценки. Пренебрежение ими ведет к неприятностям. Многим людям чувство кажется наиболее иррациональным психическим явлением, ибо нас, когда мы дурачимся, посещают самые разные чувства; посему все убеждены, особенно в этой стране^[20], что нужно управлять собственными чувствами. Я вполне согласен с тем, что это хорошая привычка, и восхищаюсь этим умением англичан. Но чувства все же существуют, и мне доводилось встречать людей, которые великолепно управляются со своими чувствами, но сильно от них страдают.

²⁴ Теперь поговорим о четвертой функции. Ощущения говорят нам, что нечто существует. Мышление определяет суть этого нечто, чувство сообщает, насколько оно ценно. Однако имеется еще одна категория [понимания мира. – Ред.] – время. У всего есть прошлое и будущее, все откуда-то появляется, куда-то движется, и нельзя догадаться, откуда это все берется и куда направляется; зато мы испытываем предчувствие – hunch, как говорят американцы. Допустим, вы торгуете предметами искусства или старой мебелью, и вас посещает предчувствие: некий предмет изготовлен заведомо хорошим мастером в 1720 году; вы предчувствуете, что вам повезет с этим предметом. Или вы не знаете, каков будет курс акций, но у вас есть предчувствие, что он пойдет в рост. Это и называется интуицией, пророческим, мистическим, чудесным даром. Например, вам неведомо, что у вашего пациента есть какое-то болезненное воспоминание, но вы угадываете этот факт, он «приходит в голову», «возникает определенное чувство»: мы выражаемся именно так, потому что обычный язык пока не развился до подходящей степени. Слово «интуиция» все чаще употребляется в английском языке, и в этом отношении за англичан можно порадоваться, ибо в других языках такого слова нет. Немцы не способны даже провести лингвистическое различие между «ощущением» (Empfinden) и «чувством» (Fühlen). Во Франции дело обстоит иначе: тот, кто говорит по-французски, не скажет, что испытывает «sentiment dans l’estomac»^[21], но употребит слово «sensation». В английском имеются отдельные слова для обозначения ощущения (sensation) и чувства (feeling), зато легко спутать чувство и интуицию (intuition). Поэтому я провожу фактически почти искусственное разграничение, благо для практических целей очень важно различать указанные понятия в научном языке. Мы должны четко устанавливать значение применяемых терминов, в противном случае окажется, что мы говорим на невразумительном языке, а для психологии это – просто беда. В повседневной речи, когда кто-то говорит о чувстве, он может подразумевать нечто полностью противоположное смыслу высказываний другого человека по тому же поводу. Некоторые психологи используют понятие «чувство», но трактуют последнее как «ущербную» мысль. «Чувство – всего-навсего незаконченная мысль» – эта фраза принадлежит некоему именитому психологу. Но подлинное чувство неподдельно, это функция, и потому мы характеризуем ее особым словом. Инстинктивный природный разум всегда находит слова для обозначения реально существующих явлений. Одни только психологи изобретают слова для того, что не существует.

²⁵ Последняя выделенная функция, то есть интуиция, кажется крайне загадочной, а я, смею заметить, «склонен к мистике» («sehr mystisch»), как принято говорить. Это лишь одно из проявлений моего мистицизма. Интуиция есть функция, которая позволяет, так сказать, заглядывать за угол, что в обычной жизни невозможно (впрочем, кое-кто на это способен, и люди таким доверяют). Данной функцией практически не пользуются, когда живут обыденной жизнью в четырех стенах и выполняют рутинную работу, но вот на фондовой бирже или в Центральной Африке без предчувствия не обойтись. Нельзя вычислить, попадется ли вам в буше^[22] за следующим кустом носорог или тигр; приходится полагаться на предчувствие, которое может спасти жизнь. Потому-то к интуиции нередко прибегают люди, живущие в суровых условиях, а также те, кто отваживается ступать в неведомое, своего рода пионеры-первопроходцы, – а также изобретатели и судьи. В любой непонятной ситуации, где не действуют установленные понятия и оценки, человек вынужден опираться на интуицию.

²⁶ Я попытался описать данную функцию довольно подробно, однако все же, боюсь, не преуспел. Интуиция – особый вид восприятия, она не подпитывается напрямую органами чувств, но проходит через бессознательное. Здесь придется остановиться и сказать: «Как действует эта функция, я не знаю». Я не знаю, что происходит, когда человек обретает некое знание, которого у него не должно быть. Я не знаю, как это у него получается, но все же получается неплохо, и человек может действовать, полагаясь на такое знание. Можно тут вспомнить «вещие» сны, телепатические и прочие подобные явления. Я видел воочию достаточно свидетельств и убежден в том, что данные явления реальны. Сходного мнения придерживаются первобытные племена, да и вокруг нас нетрудно углядеть признаки этих явлений, если присматриваться внимательнее и ловить восприятия, каким-то образом проникающие через подсознание, – чувственные восприятия, настолько слабые, что наше сознание попросту их не замечает. Порой, как бывает при криптомнезии^[23], нечто все-таки прокрадывается в сознание, или мы «ловим намек» в словах, дающий нам подсказку, но это всегда будет что-то бессознательное, как будто «свалившееся с небес». В немецком есть слово Einfall, означающее мысль, которая пришла на ум словно из ниоткуда. Отчасти похоже на откровение. В действительности же интуиция – природная, естественная функция, совершенно необходимая, ибо она восполняет недостаток восприятия, помышления или ощущения, обусловленный нереальностью чего-либо. Ведь прошлое утрачивает реальность, а будущее не настолько реально, как мы думаем. Поэтому надо поблагодарить небеса за такую функцию, которая частично освещает то, что таится за углом. Врачи, конечно, немало нуждаются в интуиции, поскольку часто сталкиваются с самыми неслыханными ситуациями. Множество верных диагнозов удалось поставить именно с опорой на эту «таинственную» функцию.

²⁷ Психологические функции обычно подчиняются человеческой воле; во всяком случае, мы на это надеемся, потому что боимся всего, что способно действовать самостоятельно. Подчиненными функциями можно управлять, их можно подавлять, отбирать, усиливать их насыщенность, направлять силой воли (намерение). Однако функции также могут действовать непроизвольно – мыслить за нас, чувствовать за нас; очень часто так и бывает, и помешать этому невозможно. Или же они действуют бессознательно, а мы ни о чем не догадываемся, хотя, например, можем вдруг получить результат чувственного процесса, протекавшего в бессознательном. Быть может, позднее кто-то скажет: «Просто вы злились, или вас обидели, и потому вы отреагировали так-то и так-то». Кто-то и вправду настолько бессознателен, что чувствует именно так, но в целом подобная реакция вполне жизненна. Психологические функции, как и чувственные, обладают специфической энергией. Нельзя избавиться от чувств, мыслей – от любой из четырех названных функций. Никто не может сказать: «Я не буду думать», ибо думать он все равно будет. Не заявляют: «Я не буду чувствовать», – ибо люди чувствуют благодаря тому, что специфическая энергия, заключенная в каждой функции, выражает себя и не подлежит замене на другую.

²⁸ Разумеется, у каждого человека есть свои предпочтения. Люди мыслящие предпочитают думать и так приспосабливаются к обстоятельствам. Другие, с развитой чувственной функцией, уверенно ведут себя в обществе, отлично сознают ценности, великолепно умеют создавать чувственные ситуации и проживать эти ситуации. Человек с острым восприятием (объективная наблюдательность) будет полагаться в основном на ощущения, и так далее. Преобладающая функция определяет собственный психологический тип индивидуума. Например, если человек пользуется преимущественно своим интеллектом, его можно отнести к так называемому «безошибочному» типу, и отсюда мы можем проследить состояние его чувств: когда мышление преобладает или главенствует, чувство неизменно занимает подчиненное положение. То же правило применимо к трем остальным функциям, и я объясню это утверждение с помощью схемы.

Рис. 1. Функции

²⁹ Нарисуем так называемый крест функций (рис. 1). В центре помещается «я», которое обладает определенным запасом энергии, что воплощается в силе воли. В случае мыслительного типа эта сила воли может быть направлена к мышлению (М). Тогда мы должны расположить чувство (Ч) внизу, под М, поскольку оно оказывается здесь подчиненной функцией. Это проистекает из следующего факта: когда человек думает, он должен забыть о чувствах, а когда чувствует, должен забыть о мыслях. Когда мы думаем, нужно вычеркнуть чувства и чувственные оценки, поскольку чувства разрушительно воздействуют на мысли. С другой стороны, люди, склонные опираться на чувственные оценки, пренебрегают мышлением – и они совершенно правы, ибо эти две функции отрицают друг друга. Порой приходится слышать, что, мол, мышление разнообразно, как и чувствование, но я в это не верю, поскольку индивидууму не дано одновременно владеть в совершенстве двумя противоположными качествами.

³⁰ То же самое верно для ощущения (О) и интуиции (И). Как они воздействуют друг на друга? Наблюдая физические факты, нельзя при этом заглядывать за углы. Когда видишь того, кто полагается на органы чувств, нетрудно заметить, если присмотреться, что он сосредотачивает взгляд на каком-либо предмете, в какой-либо одной точке. А вот если проследить за взглядом человека интуитивного типа, то мы заметим, что такие люди смотрят мельком, не приглядываются, лишь окидывают взором, потому что воспринимают полную картину, а среди множества предметов в поле своего зрения выбирают нечто периферийное, и так рождается предчувствие. По взгляду человека нередко можно понять, интуитивен он или нет. При интуитивной установке обыкновенно не уделяют внимания подробностям, стараются ухватить ситуацию в целом, и внезапно из этого целого прорывается нечто особенное. У того, кто привержен ощущениям, выражена склонность подмечать факты, но отсутствует интуиция, только потому, что нельзя делать два дела сразу. Это чересчур трудно, ведь принцип одной функции исключает действие другой. Именно поэтому я и поместил их на схеме друг против друга.

³¹ Что ж, с помощью этой простой схемы можно сделать целый ряд важных выводов о структуре сознания отдельного человека. Например, если выясняется, что мышление сильно дифференцировано, то чувство будет недифференцированным. Что это значит? Означает ли это, что у таких людей нет чувств? Вовсе нет. Они говорят: «Я во власти сильных чувств. Я переполнен эмоциями и темпераментом». Эти люди подвержены эмоциям, захвачены своими эмоциями, даже порой ими одержимы. Если заняться, к примеру, изучением частной жизни профессуры, нас ожидают прелюбопытные открытия. Если хотите узнать, как интеллектуал ведет себя дома, спросите его жену – она расскажет много интересного!

³² Для чувствующего типа верно обратное: в естественном состоянии этот тип никогда не будет утруждать себя мыслью, но вот под влиянием глубоких чувств и отчасти невротично он способен предаться мышлению. Последнее в данном случае приобретает навязчивый характер, и человек попросту не может избавиться от определенных мыслей. Он, быть может, отличный парень (netter Mensch, very nice chap), но находится под влиянием экстраординарных убеждений и идей и тяготеет к низовому, скажем так, мышлению. Он захвачен мыслями, запутался в них, и выбраться невозможно, ибо о рациональном суждении речи не идет, его мысли недвижимы. С другой стороны, интеллектуал, захваченный чувствами, говорит: «Я просто так чувствую», – и на это трудно возразить. Лишь когда он полностью отдается эмоциям, то в конце концов от них освобождается. Он не сумеет освободиться от чувства силой разума, а если все же принудит себя к этому, то окажется глубоко неполноценным человеком.

³³ Подобное происходит и с людьми, принадлежащими к интуитивному и «ощущательному» (сенситивному) типам. Интуитивный тип всегда озабочен достоверностью явлений; он обманывается в своих представлениях о реальности и перебирает возможности, предоставляемые жизнью. Это человек, который возделывает поле и, не дождавшись созревшего урожая, переходит на новое. За спиной возделанное поле, впереди – новые надежды, но результатов не было и нет. Сенситивный же тип привержен своему окружению: он остается в заданной реальности, для него истинно то, что реально. Вспомним, каково реальное для интуитивного типа: это неправда, так не должно быть, будет иначе. Когда сенситивный тип лишается заданной реальности – четырех стен для жизни, – он заболевает. Однако поместите в четыре стены человека интуитивного типа, и он тут же примется искать, как из них выбраться, ибо для него любая заданная ситуация сродни тюрьме, из которой нужно в кратчайший срок сбежать навстречу новым возможностям.

³⁴ Эти различия играют немаловажную роль в практической психологии. Не сочтите, будто я распределяю всех людей по категориям и ставлю метку: «Это вот интуитивный, а это – мыслительный тип». Меня часто спрашивают: «Может, такой-то принадлежит к мыслительному типу?» Я обычно отвечаю, что никогда об этом не задумывался, – и ничуть не лукавлю. Не имеет смысла навешивать ярлыки, но при обилии эмпирического материала все же необходимы принципы упорядочивания для его классификации. Без преувеличения скажу, что для меня крайне важно привести эмпирический материал в порядок, особенно когда сталкиваешься со смущенными и обеспокоенными пациентами или когда нужно объяснить их состояние кому-то еще. Скажем, если нужно растолковать состояние мужа жене, или наоборот, полезно опираться на объективные критерии, иначе все сведется к обыденному противопоставлению «он сказал – она сказала».

³⁵ Как правило, подчиненная функция лишена свойств сознательной дифференцированной функции. Последняя обыкновенно регулируется намерением и волей. Настоящему мыслителю свойственно направлять мышление силой воли, он способен управлять собственными мыслями. Он не раб своих мыслей и может думать о чем угодно, он говорит себе: «Я могу думать иначе, думать обратное». Чувствующий же тип никогда так не поступит, поскольку не может избавиться от своих мыслей. Он одержим мыслями, они им владеют, прельщают его, и он их боится. Интеллектуал опасается чувств, ибо те для него архаичны, и в этом он подобен древнему человеку, становится беспомощной жертвой своих эмоций. Именно по этой причине первобытный человек чрезвычайно вежлив и старается не тревожить чувства своих соплеменников, ведь это опасно. Многие наши обычаи объясняются такой «архаичной учтивостью»: так, не принято, обмениваясь рукопожатием, держать левую руку в кармане или за спиной, поскольку надлежало показать, что в ней нет оружия. Восточное приветствие, поклон с вытянутыми вперед руками, ладонями вперед, означает «Мои руки пусты». Простираясь ниц перед другим, вы как бы кладете свою голову к ногам этого другого, обозначая свою полную беззащитность и веру в могущество другого. Изучая поведенческие символы дикарей, начинаешь понимать, почему они страшатся соплеменников (а мы испытываем сходный страх перед подчиненными функциями). Возьмем типичного интеллектуала, который боится влюбиться, и нам его опасения покажутся глупостью, но он, скорее всего, прав, потому что наверняка примется чудить, если влюбится. Он наверняка угодит в ловушку, его чувства откликнутся именно на архаичный или опасный тип женщин. Вот почему многие интеллектуалы склонны заключать неравные браки: их покоряют домохозяйки или кухарки^[24], потому что эти мужчины не осознают собственных архаических чувств, которые и проявляются таким образом. Но они справедливо опасаются брака, ибо в чувствах заключается их погибель. В интеллекте у них нет соперников, но в чувствах они подвержены чужому влиянию, их легко обвести вокруг пальца и заманить в засаду – и они это знают. Поэтому никогда не «давите» на чувства интеллектуала: он держит свои порывы в узде, осознавая степень угрозы.

³⁶ Это правило применимо ко всем функциям. Подчиненная функция всегда ассоциируется с архаической личностью в человеке, и в этой функции мы остаемся первобытными людьми. В дифференцированных функциях мы развиваемся и предположительно обладаем свободой выбора, но на это нет и намека в функциях подчиненных. Здесь налицо открытая рана – или, по крайней мере, открытая дверь, сквозь которую может проникнуть что угодно.

³⁷ Теперь рассмотрим эндопсихические функции сознания. Функции, о которых было сказано ранее, управляют нашей сознательной ориентацией во взаимоотношениях с внешней средой или помогают ориентироваться, но они не неприменимы к тому, что составляет область под «я». Эго – всего лишь кусочек сознания, плавающий по океану смутных явлений, каковые суть внутренние явления. В этой внутренней области лежит пласт психических событий, формирующих нечто вроде края сознания вокруг «я». Проиллюстрирую сказанное схемой.

Рис. 2. «Я»

³⁸ Если признать отрезок АА’ порогом сознания, тогда D будет областью сознания, связанной с эндопсихическим пространством В, где правят функции, о которых мы только что говорили. С другой же стороны находится теневое пространство C. Там «я» отчасти смутное, мы не можем заглянуть в него – и остаемся загадкой для самих себя. «Я» познаваемо для нас только в области D, но не в области С. Поэтому мы постоянно узнаем что-то новое о себе. Мы часто думаем, что достигли предела открытий, но это не так: продолжая находить в себе то, другое, третье и так далее, мы порой приобретаем удивительный опыт. Следовательно, часть нашей личности пребывает в неосознаваемом состоянии и в стадии становления; мы не достигли полноты, мы растем и изменяемся. При этом будущая личность, которая возникнет, положим, через год, уже здесь, но пока прячется в тени. «Я» подобно движущемуся кадру из фильма. Будущая личность еще не видна, но движение происходит и постепенно будущее проступает. Эти возможности развития принадлежат темной стороне эго; мы хорошо осознаем, кем были в прошлом, но не догадываемся о том, кем станем.

³⁹ Поэтому первая функция эндопсихической стороны – память. Функция памяти, или воспроизведения, связывает нас с тем, что выпало из сознания, очутилось в подсознании, было подавленно или отброшено. То, что мы называем памятью, есть способность воспроизводить бессознательные содержания, и это первая функция, которая четко выделяется во взаимосвязи нашего сознания и содержаниями, недоступными взору.

⁴⁰ Вторую эндопсихическую функцию разъяснить несколько затруднительно. Мы заплываем в глубокие воды, идем дальше во мрак. Для начала определим, о чем речь, – о субъективном элементе сознательных функций. Надеюсь, примеры помогут понять, что имеется в виду. Допустим, вы встречаете какого-либо человека, которого прежде не видели, и, естественно, что-то думаете по его поводу. Причем не всегда эти ваши мысли относятся к разряду тех, что уместно тотчас же высказать вслух; не исключено также, что у вас сложилось ошибочное впечатление, которое будет опровергнуто. Если коротко, налицо субъективная реакция. Это может происходить с людьми, предметами и ситуациями. Любое действие сознательной функции, каков бы ни был ее объект, всегда сопровождается субъективной реакцией, в той или иной степени непозволительной, несправедливой и неточной. Каждому человеку болезненно знакомо это ощущение, но никто не готов признавать за собой такой грешок. Индивидуум предпочитает скрывать свои размышления подобного рода, тем самым доказывая самому себе собственную безобидность и честность – дескать, я хороший человек, ни о чем таком не помышляю и пр. (список любезностей тут длинный). Вообще-то, на самом деле все не так: у всякого индивидуума достаточно субъективных реакций, но признаваться в них он стесняется. Вот что я называю субъективными элементами, которые являются важной составляющей во взаимоотношении с внутренней стороной «я». Они определенно мучительны, и потому мы норовим отвернуться от теневой стороны эго; нам не нравится созерцать собственную тень; многие люди в нашем цивилизованном (zivilisierten) обществе полностью утратили свою тень, избавились от нее. Теперь они двумерны, лишились третьего измерения, а с ним обыкновенно теряется и тело. По правде говоря, тело – друг крайне сомнительный, оно выполняет действия, которые нам претят, а о ряде телесных действий и подавно не принято упоминать. Само тело нередко выступает олицетворением этой тени «я». Порой оно оказывается этаким скелетом в шкафу, от которого, вполне естественно, хочется отделаться. Пожалуй, сказанного достаточно для разъяснения идеи субъективных элементов. Как правило, это некая предрасположенность действовать определенным образом, зачастую неблагоприятная.

⁴¹ Из этого определения имеется единственное исключение: речь о тех, кто не живет, в отличие от всех нас, на позитивной стороне (как мы думаем), кто вечно попадают впросак. Таких людей у нас в Швейцарии называют «растяпами» (Pechvögel); они постоянно влипают в неприятности и доставляют беспокойство другим, поскольку живут в своей собственной тени, как бы проживают собственное отрицание. Это те самые люди, которые вечно опаздывают на концерт или на лекцию; в силу своей скромности, не желая мешать всем остальным, они прокрадываются в зал под конец мероприятия, спотыкаются и роняют стулья, поднимая жуткий грохот, из-за чего все на них оборачиваются. Таковы эти «растяпы».

⁴² Теперь перед нами третий эндопсихический элемент – о функции уже говорить не приходится. Когда речь заходит о памяти, это точно функция, но даже память лишь до некоторой степени произвольна и управляема. Очень часто она крайне своенравна, будто капризная лошадь, которую никак не усмирить. Ей случается отказывать нам, ввергая в смущение. Субъективные элементы и реакции в этом отношении еще более самовластны. Когда же мы сталкиваемся с эмоциями и аффектами, становится совсем скверно. Это явно не функции, а просто события, ведь само слово «эмоция» означает смещение^[25], сдвиг прочь, благопристойное «я» отодвигается, а его место занимает нечто другое. Мы говорим: «В него вселился бес», «Он вышел из себя» или «Что на него сегодня нашло?», подразумевая, что человек ведет себя как одержимый. Дикарь не скажет, что он сердит без меры; он заявит, что в него вселился дух, полностью изменивший его характер. Нечто в этом духе происходит и с эмоциями: вы больше не в себе, вы одержимы, власть над собой почти исчезла. В таком состоянии внутренняя сторона человека берет верх, чему не удается помешать. Конечно, можно долго сжимать кулаки и внешне вести себя спокойно, однако главной в индивидууме будет тень.

⁴³ Четвертый важный эндопсихический фактор я называю инвазией, или вторжением (Einbruch). Теневая, бессознательная сторона торжествует и непосредственно вторгается в сознание. Сознательное поведение минимизируется. Сюда относятся и те состояния человеческой жизни, которые необязательно характеризовать как патологические: они патологичны лишь в старом смысле этого слова, когда патология означала науку о страстях. В этом значении можно, конечно, говорить о патологичности, но на самом деле это экстраординарные состояния, когда индивидуум целиком подвластен бессознательному и способен вытворить что угодно. Любой может лишиться сознания более или менее нормальным образом. Например, не стоит утверждать, будто истории, хорошо известные нашим предкам, аномальны, ибо они повествуют о вполне обыденных явлениях в кругу первобытных людей. Те рассуждали о бесах, об инкубах, о духе, вселившемся в человека, о бегстве души из тела (одной из душ, каковых всего насчитывали до шести). Когда душа покидает человека, тот оказывается в изменившемся состоянии, лишается самого себя и страдает от утраты личности. Подобное нередко наблюдается среди пациентов-невротиков. В отдельные дни или время от времени они вдруг теряют силы, теряют себя, подпадают под чужое, непривычное влияние. Эти явления сами по себе не патологичны, они относятся к общей феноменологии человека, однако если они становятся привычными, то впору говорить о неврозе. Все перечисленное ведет к неврозам, но также встречается и у нормальных людей. Поддаваться непреодолимым эмоциям – не патология, это просто нежелательно. Нет нужды применять слово «патология» к нежелательным явлениям, ведь на свете хватает всего такого, что нежелательно, но обыденно (в частности, сборщики налогов).

Обсуждение

[Доктор Дж. А. Хэдфилд]

⁴⁴ Какой смысл вы вкладываете в слово «эмоция»? Мне показалось, что вы называете «чувством» именно то, что многие из присутствующих считают «эмоцией». Вы придаете термину «эмоция» особое значение?

[К. Г. Юнг]

⁴⁵ Я рад, что вы задали этот вопрос, потому что употребление слова «эмоция» нередко приводит к обилию ошибок и недоразумений. Разумеется, каждый волен использовать те или иные слова по своему усмотрению, но в научном языке мы обязаны придерживаться определенных правил, чтобы все понимали, о чем идет речь. Напомню, что я трактовал «чувство» как функцию оценки, самому чувству я не придаю особого значения. Я считаю, что чувство выступает как рациональная функция, когда оно дифференцировано. Когда оно не дифференцировано, мы просто чувствуем, и тогда чувство обладает всеми архаическими качествами, которые можно суммировать словом «неразумность». Но сознательное чувство – это рациональная функция различения ценности.

⁴⁶ При изучении эмоций вы непременно осознаете, что употребляете слово «эмоциональный», когда пытаетесь описать состояние, характеризуемое физиологической иннервацией. Поэтому эмоции возможно в какой-то мере измерять, не в психическом, а в физиологическом отношении. Думаю, всем известна теория аффекта Джеймса – Ланге^[26]. Я принимаю эмоцию за аффект, ведь она воздействует на человека. Она что-то делает с нами, вмешивается в нашу жизнь. Эмоции нас как бы уносят, увлекают прочь, мы оказываемся вне себя, словно увлеченные взрывной волной и выброшенные из тела. При этом наблюдается вполне осязаемое физиологическое состояние. Следовательно, различие состоит в следующем: чувство не имеет физического или осязаемого физиологического проявления, тогда как эмоция характеризуется изменением физиологического состояния. Как вы знаете, теория аффекта Джеймса – Ланге гласит, что человек испытывает подлинные эмоции только тогда, когда осознает физиологические изменения собственного общего состояния. Примером может служить ситуация, в которой бы вы, скорее всего, разозлились. Вы знаете, что будете злиться, и чувствуете, как кровь приливает к голове, после чего и вправду начинаете злиться, – но не раньше. До того вы лишь намеревались разозлиться, а вот с приливом крови к голове угодили в ловушку собственного гнева, произошло воздействие на тело; понимая, что возбуждаетесь, вы злитесь вдвое сильнее желаемого. Вот реальное проявление эмоции. А чувствами мы все-таки управляем. Мы полностью владеем ситуацией и можем сказать: «У меня очень хорошее предчувствие или очень плохое предчувствие по этому поводу». Все спокойно, ничего не происходит. Вы можете тихо и вежливо сказать кому-нибудь: «Я тебя ненавижу». Но если вы произносите эти слова злобно, возникает эмоция. Сказать тихо и вежливо значит не вызвать эмоций ни у самого себя, ни у другого человека. Эмоции поистине заразительны, это настоящие разносчики психической заразы. Например, если вы очутились в толпе, которая пребывает в эмоциональном возбуждении, у вас не получится отстраниться, – вы примкнете к остальным, вас тоже захватит эта эмоция. Но чувства других людей вас нисколько не заботят, и по этой причине дифференцированный чувствующий тип обыкновенно остужает пыл спора, а вот эмоциональный человек, наоборот, его распаляет, ведь огонь исходит у него изнутри. Пламя эмоций проступает в его лице. Ваша симпатическая система откликается на этот жар, и некоторое время спустя вы сами воспламенитесь почти столь же сильно. С чувствами дело обстоит иначе. Я понятно объяснил?

[Доктор Генри В. Дикс]

⁴⁷ Могу я уточнить, в продолжение предыдущего вопроса, каково, по вашему мнению, отношение между аффектами и чувствами?

[К. Г. Юнг]

⁴⁸ Все дело в степени. Если некая ценность для вас чрезвычайно важна, она неизбежно породит эмоцию, когда достигнет такой насыщенности, что начнет вызывать физиологическую иннервацию. Все наши психические процессы чреваты, по-видимому, легкими физиологическими расстройствами, настолько незначительными, что мы не в состоянии их заметить. Зато у нас имеется довольно чуткий способ измерения эмоций в их физиологической части – психогальванический рефлекс^[27]. Если коротко, все сводится к тому, что электрическое сопротивление кожи уменьшается под воздействием эмоций, но никак не реагирует на чувства.

⁴⁹ Приведу такой пример. Я провел эксперимент со своим бывшим коллегой в клинике. Он был моим напарником, и однажды мы вместе проверяли работу аппарата для измерения психогальванического эффекта. Я предложил ему вообразить нечто крайне неприятное для него, причем такое, о чем я бы не подозревал, то есть тайное и чрезвычайно болезненное. Он послушался. Вообще он поднаторел в таких опытах и умел сосредотачиваться, так что выполнил мое задание. Электрическое сопротивление кожи почти не изменилось; ток и вовсе не увеличился. Тогда я кое-что придумал. В тот же день я заметил некоторые признаки того, что в клинике что-то происходит, и догадался, что это что-то должно быть чертовски неприятно моему коллеге. Так что я решил предпринять новую попытку и спросил у напарника, как бы между прочим: «Разве не так было с таким-то и таким-то?», назвав человека по имени. Эмоции хлынули волной. Именно эмоции, а раньше были чувства.

⁵⁰ Любопытно, что истерическая боль не вызывает сужения зрачков, не сопровождается физиологической иннервацией, при всей своей несомненной интенсивности. А физическая боль вызывает сужение зрачков. Возможны сильные чувства без физиологических изменений; но каждое физиологическое изменение – это одержимость, диссоциация, изгнание из собственного дома, куда гурьбой ломятся бесы.

[Доктор Эрик Грэм Хоу]

⁵¹ Можно ли сопоставить эмоции и чувства со знанием и побуждением соответственно? Чувство соответствует знанию, а эмоция имеет побудительный аспект.

[К. Г. Юнг]

⁵² Да, можно сказать и так, прибегая к философской терминологии. У меня нет возражений.

[Доктор Хоу]

⁵³ Могу я еще кое-что уточнить? Ваше выделение четырех функций, а именно функций ощущения, мышления, чувства и интуиции, кажется мне соответствующей классификации по мерности – одномерность, двумерность, трехмерность и четырехмерность. Вы сами упомянули о «трехмерности», когда говорили о человеческом теле, и сказали, что интуиция отличается от трех других функций тем, что учитывает время. Может быть, поэтому она соответствует четвертому измерению? Если так, то «ощущение», полагаю, соотносится с одномерностью, «перцептивное познание» – с двумерностью, «концептуальное познание» (которое, возможно, соответствует вашему «чувству») – с трехмерностью, а «интуиция» – с четырехмерностью в рамках этой системы.

[К. Г. Юнг]

⁵⁴ Как пожелаете. Поскольку порой кажется, что интуиция игнорирует пространство, а порой она словно игнорирует время, можно и вправду сказать, что я внес в свою схему что-то вроде четвертого измерения. Но не следует заходить слишком далеко. Понятие четвертого измерения не подкреплено фактами. Интуиция – нечто наподобие машины времени Герберта Уэллса. Вспомните эту машину, этот своеобразный аппарат, который, когда вы садитесь в него, движется вместе с вами во времени, а не в пространстве. Он состоит из четырех опор, три из которых видны всегда, а четвертая видится смутно, поскольку отражает именно время. Увы, вся беда в том, что интуиция на самом деле сродни этой четвертой опоре. Имеется, позволю себе указать, бессознательное восприятие, или восприятие неосознаваемым способом. Мы располагаем эмпирическим материалом в доказательство существования этой функции. Как ни жаль, конечно. Мой разум жаждет обозревать ясное мироздание без темных углов, но в космосе хватает мрака и паутины. Тем не менее, лично я не вижу чего-то мистического в интуиции. Можете ли вы объяснить – так, чтобы не осталось сомнений, – почему, например, некоторые птицы преодолевают огромные расстояния или почему гусеницы, бабочки, муравьи и термиты ведут себя так, как ведут? Предстоит ответить на много вопросов, верно? Или возьмем тот факт, что вода имеет наибольшую плотность при температуре 4 градуса по Цельсию. Почему? Почему энергия исчислима? Это неловко признавать, это неправильно, но так все и есть. Поневоле вспоминается древний анекдот: «Зачем Господь сотворил мух? – Захотелось».

[Доктор Уилфред Р. Бион]

⁵⁵ Почему в своем эксперименте вы просили коллегу подумать о переживании, болезненном для него самого и неведомом вам? Как вы думаете, имеет ли какое-то значение тот факт, что он знал, что вам известен его неприятный опыт, – речь о второй проверке? Это как-то сказалось на эмоциональной реакции в двух описанных вами примерах?

[К. Г. Юнг]

⁵⁶ Да, конечно. Я исходил из того, что он будет чувствовать себя спокойно, зная, что мне неизвестно то плохое, о чем он будет думать в первом эпизоде. Если бы это было нечто, известное нам обоим, ему было бы неприятно. В жизни любого врача случаются более или менее неприятные эпизоды, известные коллегам, и во втором эпизоде я почти не сомневался: если я намекну на некое общее знание, он взорвется, как мина. В общем, я поступил так сознательно.

[Доктор Эрик Б. Штраус]

⁵⁷ Не мог бы доктор Юнг пояснить, что он имеет в виду, когда говорит, что чувство является рациональной функцией? Кроме того, я не совсем понимаю, что доктор Юнг подразумевает под чувством. Большинство из нас, употребляя термин «чувство», объединяет под ним такие противоположности, как удовольствие, боль, напряжение и расслабление. Далее, доктор Юнг утверждает, что различие между чувствами и эмоциями заключается только в степени проявления. Если так, то почему он помещает эти явления, образно выражаясь, по разные стороны границы? Более того, доктор Юнг заявил, что один из отличительных признаков, едва ли не главный, – тот факт, что чувства не сопровождаются физиологическими изменениями, тогда как эмоции влекут такие изменения. Эксперименты профессора Фрейдлихера^[28] в Берлине вполне ясно, на мой взгляд, показали, что простые ощущения – удовольствие, боль, напряжение и расслабление – действительно сопровождаются физиологическими изменениями, скажем, перепадами кровяного давления, которые сегодня можно достаточно точно замерить.

[К. Г. Юнг]

⁵⁸ Безусловно, чувства, если они носят эмоциональный характер, сопровождаются физиологическими последствиями; но есть и такие чувства, которые не изменяют физиологического состояния. Эти чувства сугубо душевны, если угодно, и лишены эмоционального оттенка. Вот в чем различие. Поскольку чувство есть функция ценности, легко понять, что это – не физиологическое состояние. Оно, полагаю, столь же абстрактно, как абстрактное мышление. Вы же не называете абстрактное мышление физиологическим состоянием. Абстрактное мышление – ровно то, чем оно является. Дифференцированное мышление рационально; чувство может быть рациональным, несмотря на то, что многие путаются в терминологии.

⁵⁹ Очень хочется придумать слово для придания ценности. Мы должны обозначить эту конкретную функцию как отдельную от других, и слово «чувство» кажется подходящим. Конечно, можно выбрать любое другое слово, которое вам нравится, только не забудьте предупредить других ученых. Я нисколько не буду возражать, если большинство мыслящих людей придет к заключению, что «чувство» – крайне неудачное слово. Но если вы говорите: «Мы предпочитаем другой термин», то вам придется выбрать иное обозначение для функции оценки, потому что сама ценность никуда не пропадает и мы можем как-то ее охарактеризовать. Обычно смысл ценностей выражается термином «чувство», но я, скажу прямо, не цепляюсь за термин. Я свободно использую самые разные, только даю определения, чтобы сказать ровно то, что мне требуется, когда употребляю тот или иной термин. Если кто-нибудь скажет, что чувство – это эмоция или что чувство вызывает повышение кровяного давления, я не стану возражать. В лекции я разъяснил, какой смысл вкладываю в это слово. Если другие согласятся с тем, что следует запретить употреблять слово «чувство» в моем понимании, я не буду спорить. В немецком языке есть слова Empfindung и Gefühl. Когда вы читаете Гёте или Шиллера, то бросается в глаза, что и великие поэты смешивали эти две функции. Немецкие психологи уже высказались – мол, надо отказаться от слова Empfindung в значении «чувство» и впредь использовать слово Gefühl, а за словом Empfindung оставить значение «ощущение». В наши дни ни один психолог не скажет: «Чувства моих глаз, ушей, кожи». Люди, конечно, говорят, что чуют большим пальцем ноги или ухом, но в науке такой язык невозможен. Принимая эти два слова как тождественные, можно выражать наиболее возвышенные настроения словом Empfindung, но вообразите, что француз вдруг примется рассуждать о «les sensations les plus nobles de l’amour»^[29]. Люди станут смеяться, знаете ли. Это совершенно невозможно, право слово!

[Доктор Э. А. Беннет]

⁶⁰ Считаете ли вы, что высшая функция у человека, страдающего маниакально-депрессивным психозом, остается сознательной в период депрессии?

[К. Г. Юнг]

⁶¹ Я бы так не сказал. Если изучить случаи маниакально-депрессивного помешательства, мы установим, что в маниакальной фазе преобладает одна функция, а в депрессивной – другая. Например, люди веселые, оптимистичные, милые и добрые в маниакальной фазе и мало думающие внезапно становятся очень задумчивыми, когда начинается депрессия, а затем у них появляются навязчивые мысли, и наоборот. Могу вспомнить сразу несколько историй об интеллектуалах с маниакально-депрессивной предрасположенностью. В маниакальной фазе они мыслят свободно и четко, они продуктивны и предельно абстрактны. Затем наступает депрессивная фаза, и приходят навязчивые чувства; они одержимы жуткими перепадами настроения, эмоциями, а не мыслями. Это, конечно, психологические подробности. Наиболее заметно это у мужчин сорока лет и чуть старше, которые вели определенный образ жизни, которые тяготели к интеллектуальности и отстаиванию ценностей; внезапно все меняется, причем радикально. Бывают очень интересные случаи – например, Ницше. Это поистине поразительный образец изменения личной психологии на противоположную в среднем возрасте. В молодые годы он практиковался в афоризмах во французском стиле; в более поздние годы, в 38 лет, сочинил «Так говорил Заратустра» и заразился дионисийским настроением, совершенно противоположным всему, чем руководствовался прежде.

[Доктор Беннет]

⁶² Меланхолия не экстравертна?

[К. Г. Юнг]

⁶³ Нельзя так говорить, потому что это сопоставление несоизмеримого. Меланхолию можно назвать интровертным состоянием, но это не установка личного предпочтения. Когда вы называете кого-то интровертом, то имеете в виду, что он предпочитает некую интровертную привычку, но у него есть и экстравертная сторона. У всех есть обе стороны, иначе мы вообще не смогли бы приспособиться к жизни, оказывать влияние и быть собой. Депрессия – это всегда интровертное состояние. А меланхолия возвращает, по сути, к своего рода эмбриональному состоянию, потому-то в ней и встречается столько специфических физических симптомов.

[Доктор Мэри К. Луфф]

⁶⁴ Профессор Юнг объяснил эмоцию как нечто навязчивое, овладевающее индивидуумом, и в этой связи мне непонятно, как он отличает так называемое «вторжение» от «аффектов».

[К. Г. Юнг]

⁶⁵ Порой мы испытываем «патологические», как принято говорить, эмоции, и наблюдаем самые необычные содержания, проникающие сквозь эти эмоции: мысли, которых ранее никогда не возникало, довольно жуткие фантазии… Например, у некоторых людей, когда они сильно злятся, вместо обычного желания отомстить в мелочах возникают кровавые фантазии насчет убийства, отрубания рук и ног и прочего. Это вторгающиеся фрагменты бессознательного; если взять полностью сформировавшуюся патологическую эмоцию, она действительно схожа с затмением сознания, когда люди на время сходят с ума и творят различные безумства. Вот что такое вторжение. Это патологический случай, но фантазии такого рода могут встречаться и в пределах нормы. Я сам слышал, как вполне милые люди сулили разрезать кого-то на кусочки и лелеяли кровавые фантазии – о «головах вдребезги» и тому подобном; они воображают эти действия, хладнокровно употребляя такие метафоры. Когда эти фантазии становятся яркими и люди начинают пугаться самих себя, мы говорим о вторжении.

[Доктор Луфф]

⁶⁶ Вы такое состояние называете спутанным психозом?

[К. Г. Юнг]

⁶⁷ Вовсе не обязательно это должен быть психоз. Еще раз, не нужно сводить все к патологии; подобное можно наблюдать и среди нормальных людей, когда те находятся под влиянием определенной эмоции. Однажды мне довелось пережить очень сильное землетрясение. Впервые в жизни, честное слово. Меня не отпускала мысль, что земля утратила прочность, что это шкура огромного животного, которое сотрясается и ходит ходуном, как лошадь. Некоторое время я просто млел от этой мысли, но все же отделался от фантазии, когда вспомнил, как японцы отзываются о землетрясениях: мол, перевернулась большая саламандра – та самая, что держит на себе землю. Тогда я сообразил, что эта архаичная идея проникла в мое сознание. Знаете, это было замечательно и вовсе не патологично.

[Доктор Б. Д. Хенди]

⁶⁸ Считает ли профессор Юнг, что аффект, в его определении, вызывается характерным физиологическим состоянием, или он полагает, что указанное физиологическое изменение есть результат, скажем, вторжения?

[К. Г. Юнг]

⁶⁹ Отношение тела и разума – очень сложный вопрос. Вы знаете, что теория Джеймса-Ланге утверждает, будто аффект есть результат физиологических изменений. Ответ на вопрос, кто, собственно, главный, тело или разум, всегда будет зависеть от различий в темпераменте. Те, кто по темпераменту предпочитает теорию господства тела, скажут, что психические процессы суть эпифеномены физиологической химии. Те же, кто больше верит в дух, скажут обратное, для них тело – лишь приложение к разуму, а причинность заключается в духе. Это поистине философский вопрос, а я, не будучи философом, не притязаю на окончательное решение. Мы можем установить эмпирически, что процессы, происходящие в теле, и процессы ума протекают совместно, что они взаимосвязаны неким загадочным для нас образом. Именно ввиду нашего прискорбного ума мы не можем думать о теле и разуме как о едином целом; возможно, они едины, но мы не в силах это вообразить. Современная физика сталкивается с тем же затруднением; вспомним хотя бы все те преобразования, которые претерпевает свет! Он ведет себя так, как если бы его составляли колебания среды, но еще он заставляет говорить о «корпускулах». Потребовалась очень сложная математическая формула господина де Бройля^[30], чтобы человеческий разум наконец осознал: колебания и корпускулы – это два наблюдаемых в разных условиях проявления одной и той же конечной реальности. Человек сам до этого не додумается, но вынужден признавать формулу как постулат.

⁷⁰ Точно такой же неразрешимой проблемой выступает так называемый психофизический параллелизм. Возьмем, например, случай брюшного тифа с сопутствующими психологическими заболеваниями. Будь психический фактор ошибочно принят за причинно-следственную связь, мы пришли бы к самым нелепым выводам. Все, что мы можем сказать, сводится к следующему: есть определенные физиологические состояния, явно вызванные душевным расстройством, и есть некоторые другие, которые просто сопровождаются психическими процессами. Тело и разум – две стороны живого существа, и это все, что мы знаем. Поэтому я предпочитаю говорить, что эти две стороны сосуществуют чудесным образом; нам лучше здесь остановиться, потому что мы не в силах воображать их совместно. Для собственного употребления я придумал термин для характеристики этого единства; я утверждаю, что в мире действует своеобразный принцип синхронистичности^[31], благодаря чему что-то происходит заодно, как если бы все было одним и тем же, но для обыденного понимания это не так. Возможно, когда-нибудь мы откроем новый математический метод, с помощью которого сможем доказать, что именно так все и обстоит. Пока же я совершенно не могу сказать, преобладает ли тело над разумом или они просто сосуществуют.

[Доктор Л. Дж. Бендит]

⁷¹ Мне не совсем ясно, когда вторжение становится патологией. Вы сказали в первой части выступления, что вторжение становится патологией всякий раз, когда перерастает в привычку. В чем различие между патологическим вторжением и художественным вдохновением и созданием идей?

[К. Г. Юнг]

⁷² Между художественным вдохновением и вторжением нет абсолютно никакой разницы. Вот почему я избегаю слова «патология». Я никогда бы не сказал, что художественное вдохновение патологично, и потому делаю исключение для вторжений, ибо считаю вдохновение совершенно нормальным фактом. В нем нет ничего плохого, ничего необычного. К счастью для рода человеческого, вдохновение случается изредка, оно не посещает нас постоянно. Но совершенно очевидно, что патологии протекают приблизительно таким же образом, поэтому нужно где-то провести разделительную черту. Если соберутся вместе алиенисты^[32], рассмотрению которых я предложу некий клинический случай, то мне могут сказать, что мой пациент – сумасшедший. Но я не считаю его сумасшедшим до тех пор, пока он может объяснить свое поведение, пока у нас с ним сохраняется контакт; для меня он – не безумец. Вообще, сумасшествие – очень относительное понятие. Например, когда негр ведет себя определенным образом, мы говорим: «Ну, это всего лишь негр»; но если белый человек поведет себя так же, мы скажем: «Он спятил», потому что белый человек попросту не может так себя вести. От негра ожидают подобного поведения, а вот от белого человека – нет. «Сумасшествие» – социальное понятие; мы пользуемся социальными ограничениями и определениями, чтобы различать психические расстройства. Вы можете сказать, что человек своеобразен, что он ведет себя неожиданно и выражает забавные идеи; а если ему случится жить в маленьком городке во Франции или Швейцарии, вы скажете: «Какой оригинал! Настоящий коренной житель этого местечка». Зато если вывести того же человека на Харли-стрит^[33], его тут же окрестят безумцем. Или пусть некий индивидуум будет художником; вы считаете его оригинальным мастером, однако если он подвизается кассиром в большом банке, и данный банк пострадает по его вине, то беднягу точно назовут сумасшедшим. Повторюсь, дело в социальных конвенциях. То же самое наблюдается в лечебницах для душевнобольных. Вовсе не повальное безумие населения заставляет наши лечебницы раздуваться, чтобы вместить новых пациентов; всему виной то, что мы отказываемся терпеть ненормальных людей, а потому сумасшедших стало, по-видимому, гораздо больше, чем раньше. Помню, в юности я встречал людей, которых сам потом признавал шизофрениками, но мы думали: «Что ж, Такой-то очень своеобразный человек». В моем родном городе проживали несколько идиотов, но никто не называл их «ослами»; все отзывались о них как об «очень милых». Еще в ходу было словечко «кретин», оно происходит от выражения «il est bon chrétien»^[34]. Ничего другого о них и не скажешь; по крайней мере, они были добрыми христианами.

Председатель:

⁷³ Дамы и господа, давайте поблагодарим профессора Юнга за сегодняшний вечер и наконец его отпустим.

Лекция вторая

[Председатель (доктор Дж. А. Хэдфилд)]

⁷⁴ Дамы и господа, мы все уже познакомились с доктором Юнгом и чрезвычайно высоко оценили его вклад в нашу науку, причем те, кто присутствовал на заседании вчера вечером, полагаю, согласятся со мною в том, что в прозвучавших похвалах нет и толики преувеличения. Вчера вечером доктор Юнг поведал нам о функциях человеческого разума, таких как чувство, мышление, интуиция и ощущение, и я не могу отделаться от мысли, что все эти функции, вопреки тому, что мы слышали, на самом деле очень хорошо дифференцированы. Еще мне почему-то кажется, что они взаимосвязаны посредством чувства юмора. Ничто не убеждает меня в истинности какой-либо теории сильнее, чем готовность автора немного над нею посмеяться, а доктор Юнг проделал именно это прошлым вечером. Чрезмерная серьезность в отношении любого предмета очень часто свидетельствует о том, что человек сомневается и беспокоится об истинности и достоверности своих рассуждений.

[К. Г. Юнг]

⁷⁵ Дамы и господа, вчера мы рассматривали функции сознания. Сегодня же я хочу завершить обсуждение структуры психики. Разговор о человеческом разуме не охватит последний целиком и полностью, если мы не признаем существование бессознательных процессов. Для начала позвольте вкратце напомнить основные соображения, высказанные накануне.

⁷⁶ Мы лишены возможности непосредственно наблюдать бессознательные процессы, они для нас недостижимы и непостижимы. Они проявляют себя только в своих плодах, из особых характеристик которых мы выводим наличие чего-то, стоящего за ними, чего-то, причастного к их возникновению. Эту темную область мы и называем бессознательной психикой.

⁷⁷ Эктопсихические содержания сознания порождаются прежде всего окружающей средой, то есть органами чувств. Впрочем, у них имеются и другие источники, в том числе память и процессы суждения, принадлежащие к эндопсихической области. Третьим источником осознанных содержаний выступает темная область разума, иначе – бессознательное. Мы приближаемся к ней благодаря особенностям эндопсихических функций, которые неподвластны нашей воле. Эти функции являются тем средством, которое способствует перемещению бессознательных содержаний к поверхности сознания.

⁷⁸ Бессознательные процессы, повторюсь, не подлежат непосредственному наблюдению, а вот те их результаты, что пересекают порог сознания, можно разделить на две категории. К первой относится осознаваемый материал сугубо личностного происхождения; эти содержания суть индивидуальные приобретения или плоды инстинктивных процессов, формирующих личность как целое. Кроме того, нужно упомянуть о забытых или подавленных содержаниях и содержаниях творческих. В них, в общем-то, нет ничего особенного. Некоторые люди способны осознавать такие содержания – ведь одни из нас вполне осознают нечто, не осознаваемое другими. Данную категорию содержаний я называю подсознательным разумом, или личностным бессознательным, потому что, насколько можно судить, оно всецело состоит из личностных элементов, составляющих человеческую личность как целое.

⁷⁹ Происхождение другой категории содержаний психики нам неизвестно; события этой категории восходят к источнику, которому нельзя приписать индивидуальное происхождение. Эти содержания обладают характерной особенностью: они мифологичны, они словно принадлежат как бы к типу, который не свойственен отдельному разуму или отдельному человеку, но который, скорее, присущ роду человеческому как таковому. Впервые столкнувшись с подобными содержаниями, я стал задаваться вопросом, не следует ли объявить их, если угодно, наследственными; тогда мне казалось, что их можно объяснить некими расовыми признаками. В поисках ответа на этот вопрос я отправился в Соединенные Штаты Америки, где изучал сновидения представителей чистой негроидной расы, и по итогам исследования убедился, что эти образы никак не связаны с так называемым кровным, или расовым, наследием и что они не приобретаются индивидуально. Они принадлежат человечеству в целом и потому должны считаться коллективными по своей природе.

⁸⁰ Эти коллективные содержания я назвал архетипами, следуя выражению святого Августина^[35]. За каждым архетипом стоит typos (впечатление), определенное сочетание архаических образов, охватывающее по форме и по содержанию мифологические мотивы. В чистом виде мифологические мотивы предстают в сказках, мифах, легендах и фольклоре^[36]. Вот некоторые хорошо известные мотивы: фигуры героя, искупителя, дракона (он всегда связан с героем, который должен его победить), кита или чудовища, которое проглатывает героя^[37]. Другим вариантом мотива героя и дракона является катабасис, спуск в пещеру, или Некия^[38]. Вы наверняка помните, что в «Одиссее» Одиссей спускается ad inferos^[39] ради беседы с провидцем Тиресием. Этот мотив Некии был широко – фактически повсеместно – распространен в Античности. Перед нами психологический механизм интроверсии сознательного разума в глубинные пласты бессознательной психики. Из этих пластов приходят содержания безличностного, мифологического характера, иными словами, архетипы, и потому я называю их безличностными или коллективным бессознательным.

⁸¹ Конечно, сейчас я могу лишь обрисовать в самых общих чертах это понятие коллективного бессознательного, но позвольте привести пример его символизма и тех действий, которые я предпринимаю для отделения коллективного бессознательного от личностного. Отправляясь в Америку изучать бессознательные явления у негров, я исходил из того соображения, что коллективные содержания наследуются через расовые признаки – либо что это «априорные категории воображения», как, совершенно независимо от меня, их назвали французы Юбер и Мосс^[40]. Один негр поведал мне свой сон, в котором была фигура человека, распятого на колесе^[41]. Здесь нет нужды пересказывать весь сон, поскольку остальное не имеет значения. Разумеется, в сновидении имелся личностный смысл, наряду с намеками на безличные идеи, но я сосредоточился всего на одном мотиве. Мой собеседник, негр-южанин, был крайне невежественным и у него не наблюдалось развитого интеллекта. Потому, учитывая хорошо известную религиозность негроидной расы, ему, скорее, должен был присниться человек, распятый на кресте. Последний символ имел бы свойство личностного приобретения. А вот увидеть во сне человека, распятого на колесе, довольно необычно. Данный образ не очень-то распространен. Конечно, я не могу доказать, что по некоей случайности этот негр не увидел сходный образ на картине или не услышал о таком явлении от кого-либо еще, а затем ему приснился соответствующий сон; но если у него не было никакой модели для подражания, то перед нами архетипический образ, ибо распятие на колесе – мифологический мотив. Это древнее солнечное колесо, и распятие означает жертву богу солнца, которого нужно умилостивить; человеческие и животные жертвоприношения издавна совершались ради плодородия земли. Солнечное колесо – чрезвычайно архаичная идея, древнейшее, быть может, среди всех религиозных представлений. Ее можно возвести к эпохам мезолита и палеолита, подтверждением чему служат родезийские рисунки^[42]. Вообще настоящее колесо появилось лишь в бронзовом веке; в палеолите колес еще не изобрели. Родезийское солнечное колесо по своему возрасту как будто соответствует крайне натуралистичным наскальным изображениям животных, в частности, знаменитому изображению носорога с птицами^[43], подлинному шедевру древности. Следовательно, это некое оригинальное прозрение – не исключено, что так воображали архетипическое солнце^[44]. Причем данный образ не является натуралистическим, он неизменно делится на четыре или восемь частей (см. рис. 3). Этот образ, разделенный круг, есть символ, который мы встречаем на протяжении всей истории человечества, а также в сновидениях наших современников.

Можно предположить, что изобретение колеса началось с этого образа. Многие изобретения, кстати, обусловлены мифологическими предвидениями и первобытными образами. К примеру, искусство алхимии – мать современной химии. Наш сознательный научный разум зародился в колыбели бессознательного ума.

Рис. 3. Солнечное колесо

⁸² Человек на колесе из сновидения негра – воспроизведение греческого мифологического мотива Иксиона^[45], который оскорбил людей и богов и был прикован по воле Зевса к бесконечно вращающемуся колесу. Я привожу этот пример мифологического мотива во сне лишь для того, чтобы очертить идею коллективного бессознательного. Разумеется, одного примера для убедительного доказательства мало. Но здесь нельзя предполагать, что наш негр изучал греческую мифологию, и уж всяко он не мог видеть какие-либо изображения греческих мифологических фигур. К слову, изображения Иксиона встречаются редко.

⁸³ Я мог бы предоставить вам убедительные и подробные доказательства существования мифологических содержаний в бессознательном разуме. Но для ясного изложения материала пришлось бы читать лекции добрую пару недель, объяснить сначала значение сновидений и последовательностей снов, а затем перечислить все исторические параллели и раскрыть их значимость, ведь символизм этих идей и образов не преподают в школах и университетах, даже специалисты мало о нем знают. Я сам изучал и собирал материал долгие годы, так что не жду от слушателей, пусть сколь угодно образованных, au courant ^[46] по столь запутанному вопросу. Когда станем обсуждать технику анализа сновидений, я поневоле более подробно разберу мифологический материал, и вы получите представление о том, на что похожа работа по выявлению исторических параллелей к плодам бессознательного. Сейчас же довольствуюсь тем замечанием, что в слое бессознательного находятся мифологические содержания, что бессознательное производит содержания, которые невозможно приписать индивидуальному сознанию и которые, более того, могут полностью противоречить личностной психологии сновидца. Например, изумляет, когда узнаешь, что совершенно невежественный человек видит сны, для него, казалось бы, невозможные, поскольку в них столько всего скрыто! А детские сновидения и подавно поражают глубиной мысли, и приходится давать себе передышку после шока от знакомства с ними, ибо символика этих сновидений поистине неисчерпаема; невольно спрашиваешь себя: да как это возможно, чтобы ребенку такое приснилось?

⁸⁴ В действительности все достаточно просто. Наш разум имеет собственную историю, подобно нашему телу. Возможно, кому-то покажется удивительным, что у человека есть аппендикс. А знает ли человек, что ему положено иметь аппендикс? Он просто с ним рождается. Миллионы людей не ведают о наличии вилочковой железы, но в их телах она присутствует. Те же люди не знают, что в отдельных проявлениях наша анатомия сходна с рыбьей, но это именно так. А наш бессознательный разум, подобно телу, является хранилищем реликтов и воспоминаний о прошлом. Изучение структуры коллективного бессознательного может привести к открытиям сродни тем, какие делаются в сравнительной анатомии. Не следует думать, что в этом ощущается что-то мистическое. Однако меня, раз я говорю о коллективном бессознательном, обвиняют в обскурантизме. Повторюсь, в коллективном бессознательном нет ничего мистического; речь идет всего-навсего о новой области науки, и допущение существования коллективных бессознательных процессов диктуется тривиальным здравым смыслом. Ведь ребенок от рождения лишен сознания, но его разум – вовсе не tabula rasa^[47]. У младенца имеется мозг, а мозг английского ребенка будет развиваться не как у чернокожего австралийца, а под влиянием современных англичан. Сам мозг рождается с готовой структурой, он работает по-современному, и все же у него есть своя история. Он складывался на протяжении миллионов лет и содержит в себе историю, результатом которой является. Вполне естественно, что он содержит следы этой истории, в точности как наше тело, и, если порыться в основаниях мозговой структуры, мы отыщем следы архаического разума.

⁸⁵ Идея коллективного бессознательного на самом деле чрезвычайно проста. Будь иначе, мы говорили бы о чуде, но я не торгую чудесами, а исхожу из опыта. При моем опыте вы сами пришли бы к таким же выводам по поводу этих архаических мотивов. Однажды я случайно «натолкнулся» на мифологию и прочитал, быть может, больше книг по теме, чем мои слушатели. Как-то, когда я еще работал в клинике, мне довелось наблюдать пациента с шизофренией, страдавшего крайне своеобразными видениями. Он рассказывал мне об этих видениях и предлагал «тоже взглянуть», но я лишь скучал и ничего не «прозревал»; более того, я думал: «Этот человек безумен, а я нормален, так что его видения не должны меня заботить». Однако они меня преследовали, и я спросил себя: что они означают? Рассуждения о безумии меня не удовлетворяли, а чуть позже мне попала в руки книга немецкого исследователя Альбрехта Дитриха^[48], который опубликовал фрагмент магического папируса. Я прочитал ее с большим интересом и на седьмой странице обнаружил видение моего лунатика «слово в слово». Это открытие меня потрясло. Я воскликнул: «Как вообще возможно, чтобы этого человека могло посетить такое видение?» Причем речь шла не о единичном образе, а о целой последовательности, которая повторялась. Не стану углубляться в подробности, не то мы уйдем очень далеко, но случай крайне любопытный, и он описан в моих «Символах трансформации»^[49].

⁸⁶ Этот пример удивительного параллелизма заставил меня задуматься. Вероятно, мало кто из вас читал книгу ученого профессора Дитриха, но, приведись вам читать те же книги, что и мне, и сталкиваться с такими же случаями, вы бы тоже, думаю, пришли к идее коллективного бессознательного.

⁸⁷ Наиболее глубоко лежащий слой, в который мы можем проникнуть при изучении бессознательного, лишает человека отчетливо выраженной индивидуальности, там его разум расширяется до области общечеловеческого разума, не сознательного, а бессознательного, в котором мы все одинаковы, и смешивается с этим разумом. Наше тело наделено анатомической схожестью (два глаза, два уха, одно сердце и так далее) с несущественными индивидуальными различиями, и разум также характеризуется этим качеством. На коллективном уровне мы перестаем быть отдельными личностями и становимся чем-то единым. Это легко понять, изучая психологию первобытных людей. В мышлении дикарей бросается в глаза отсутствие различия между индивидуумами, совпадение субъекта с объектом, или, как выразился Леви-Брюль, мистическая сопричастность (participation mystique^[50]). Первобытное мышление отражает основную структуру нашего разума, тот психологический пласт, который составляет в нас коллективное бессознательное, тот нижний его уровень, который одинаков у всех. Поскольку базовая структура разума одна и та же, мы не в силах проводить различия, когда оказываемся на этом уровне. Здесь мы не осознаем, происходит ли что-либо со мной или с другим. На нижнем коллективном уровне царит целостность, которая не подлежит разделению. Если начинаешь думать о сопричастности как о факте, означающем, что в своей основе мы тождественны друг другу во всех своих проявлениях, то неизбежно приходишь к крайне специфическим теоретическим выводам. Дальнейшие рассуждения уже нежелательны из-за их опасности. Но некоторые выводы нужно использовать на практике, поскольку они помогают в объяснении множества событий в человеческой жизни.

⁸⁸ Подытожу сказанное. Вот схема (рис. 4 на с.60), которая выглядит довольно громоздкой, однако она, в сущности, достаточно проста. Вообразите, что наша духовно-душевная область (geistige-seelische Welt) похожа на светящийся шар. Поверхность, от которой исходит свет, есть функция, помогающая приспособиться. Если вам свойственно приспосабливаться преимущественно посредством мышления, то ваша поверхность будет поверхностью мыслящего человека. Ведь вы изучаете мир через осмысление и предъявляете другим тоже, соответственно, мышление. Если же вы принадлежите к другому типу, то поверхность шара будет обозначать другую функцию^[51].

⁸⁹ На схеме ощущение представлено в виде периферической функции. С его помощью человек получает сведения из мира внешних объектов. С помощью второго круга, или мышления, он усваивает то, что сообщают органы чувств, и дает предметам имена. Затем возникает чувство, которое будет сопутствовать своим тоном его наблюдениям. А в конце концов он обретает толику знания о том, откуда берутся те или иные явления и что может произойти с ними в дальнейшем. Это интуиция, с помощью которой можно заглянуть за угол. В совокупности четыре функции образуют эктопсихическую систему.

⁹⁰ Следующая окружность на схеме отображает сознательный «я»-комплекс, с которым соотносятся функции. Внутри эндопсихики первой замечается память, или функция, все еще подвластная воле; она подчиняется «я»-комплексу. Далее расположены субъективные элементы функций; к ним нельзя обратиться непосредственно волевым усилием, зато они могут быть подавлены, устранены или усилены волей. Эти элементы, в отличие от памяти, менее послушны, пусть и сама память, как вы знаете, несколько причудлива. Далее идут аффекты и вторжения, которые покорны только силе. Их можно лишь подавить. Сожмите кулаки, чтобы не взорваться от эмоций, ведь они могут оказаться сильнее вашего «я»-комплекса.

⁹¹ Разумеется, никакую психическую систему невозможно внятно отобразить посредством столь грубой схемы. Это скорее шкала ценностей, показывающая, как энергия (или насыщенность) «я»-комплекса, проявляемая в волевом усилии, постепенно уменьшается по мере приближения к нижней части – к бессознательному. Первым идет личностное подсознание, персональное бессознательное, или та часть психики, которая содержит все элементы, доступные осознанию. Как вы знаете, многое на свете принято определять как бессознательное, но все относительно. В данной области нет ничего такого, что принадлежало бы к бессознательному у всех. Да, встречаются люди, осознающие практически все, что вообще способен осознать человек. Между тем в нашем цивилизованном мире хватает бессознательности, но у других народов, например среди индийцев и китайцев, мы видим, что они вполне осознают то, до чего нашим собственным психоаналитикам приходится додумываться месяцами. Более того, человек, живущий в естественных, природных условиях, нередко отличается удивительным осознанием всего того, о чем городской житель попросту не догадывается, а если и вспоминает, то лишь во сне и под влиянием психоанализа. Я установил этот факт еще в школе. Я жил в сельской местности среди крестьян и осознавал многое из того, о чем не знали другие мальчишки. Мне, что называется, выпал случай, и я не был подвержен предрассудкам. Анализируя сны, симптомы или фантазии невротиков или обычных людей, погружаешься в область бессознательного и переступаешь искусственный порог. Личное бессознательное, к слову, – штука относительная, его окружность можно изрядно сузить, почти до нулевой. Показательно, что человек может развить собственное сознание до такой степени, что будет вправе заявить: «Nihil humanum a me alienum puto»^[52].

⁹² Наконец мы приблизились к ядру, которое вообще не может быть осознано, – к области архетипического разума. Его предполагаемые содержания проявляются в форме образов, которые возможно понять лишь путем сопоставления с историческими параллелями. Если не распознать тот или иной материал как исторический и не подобрать параллели, то мы не сможем вставить эти содержания в сознание, и они останутся проецируемыми. Содержания коллективного бессознательного не подвластны произволу воли и ей не подчиняются; вообще, они ведут себя так, словно и не существуют, – их замечаешь в ближних, но не в себе самом. Когда содержания коллективного бессознательного проявляются, мы замечаем кое-что в наших ближних. Например, начинаем осознавать, что плохие абиссинцы нападают на итальянцев^[53]. Помните известный рассказ Анатоля Франса^[54] о двух крестьянах, непрерывно враждующих между собой? Некто захотел узнать причины вражды и спросил одного: «Почему ты ненавидишь своего соседа и его задираешь?» В ответ прозвучало: «Mais il est de l’autre côté de la rivière!»^[55] Похоже на Францию с Германией, верно? Нам, швейцарцам, как известно, в годы Великой войны предоставилась отличная возможность читать газеты и изучать действие этого вот механизма, когда большие пушки палят по обоим берегам Рейна; было ясно, что люди усматривают в своих соседях ровно то, чего не признают в самих себе.

⁹³ Как правило, когда коллективное бессознательное констеллируется^[56] в больших социальных группах, результатом становится публичное помешательство, душевная эпидемия, способная привести к революции, войне или чему-то подобному. Эти движения очень заразительны – поистине ядовиты, ибо при пробуждении коллективного бессознательного человек перестает быть самим собой. Он не просто участвует в движении, а сам становится этим движением. Если живешь в Германии или провел там какое-то время, все потуги защититься напрасны, и немецкий дух проникает, как говорится, под кожу. Мы – люди, где бы мы ни жили, защититься можно, лишь ограничивая собственное сознание, опустошая себя, насколько получится, и лишая себя души. Теряя душу, становишься пылинкой, крупицей сознания в океане жизни, протекающей мимо. Но если остаться самим собой, то неизбежно заметишь, что коллективная атмосфера проникает под кожу. Нельзя жить в Африке или где-то еще без таких последствий. Живя рядом с желтокожими, сам мало-помалу становишься желтокожим. Этого не избежать, потому что отчасти ты един с неграми, китайцами и всеми прочими; вы – человеческие существа. В коллективном бессознательном ты схож с представителем другой расы, у вас одни и те же архетипы, а также особенности анатомии – два глаза, сердце, печень и прочее. Не имеет значения, что другой – чернокожий. Точнее, кое-какое значение это обстоятельство имеет, ведь другой, быть может, уступает тебе в исторической глубине: различные уровни мышления соответствуют истории рас.

⁹⁴ При изучении народов и рас, чем я тоже занимался, совершаешь удивительные открытия. Поделюсь, к примеру, своими наблюдениями о Северной Америке. Американец ввиду того, что живет на девственной почве, как бы содержит в себе краснокожего индейца. Краснокожий, которого американец, не исключено, никогда воочию не видел, и негр, несмотря на всевозможные препоны и трамваи «только для белых», прочно вошли в американца, и постепенно понимаешь, что он принадлежит отчасти к цветной нации^[57]. Это все полностью бессознательно, и обсуждать подобное можно лишь с просвещенными и культурными людьми. Это ничуть не проще, чем, скажем, обсуждать с французом или немцем причины взаимной враждебности.

⁹⁵ Не так давно я провел приятный вечер в обществе нескольких утонченных людей, с которыми мы вели занимательную беседу. Меня спросили о национальных различиях, и я счел возможным ответить честно: «Вы цените la clarté latine, la clarté de l’esprit latin^[58]. Это потому, что ваше мышление ущербно. Латинский мыслитель уступает в сравнении с немецким». Все насторожились, а я продолжил: «Зато ваша чувственность непревзойденна и абсолютно дифференцирована». Посыпались вопросы, и я пояснил: «Ступайте в кафе, в кабаре или туда, где поют и играют на сцене, и вы заметите крайне любопытное явление. Там хватает гротескных и циничных номеров, но вдруг случается нечто сентиментальное: мать теряет свое дитя, влюбленные расстаются навсегда, либо происходит что-то ура-патриотическое – и все принимаются рыдать. Вы вкушаете вместе сладкое и соленое. Немец же целый вечер способен объедаться сладким, тогда как французу необходима хотя бы щепотка соли. При встрече слышишь: enchanté de faire votre connaissance^[59], даже если никто не enchanté, даже если все готовы послать встречного к черту. Но вас и вашего собеседника это не смущает. Однако не стоит говорить такое немцу, поскольку тот поверит в искренность этих слов. Он пришлет вам из лавки пару подтяжек и будет ждать за этот дар не только платы, что естественно, но и вашей любви».

⁹⁶ Немцам вообще присуща ущербность чувственной функции, которая у них не дифференцирована. Если сказать об этом немцу, он оскорбится. Я бы тоже обиделся. Немец очень привязан к уюту (Gemütlichkeit); если в помещении полным-полно табачного дыма, но все настроены дружески, – это уютно и нельзя такой уют нарушать. Именно так и никак иначе, все четко. Вот la clarté germanique du sentiment ^[60] во всей своей ущербности. С другой стороны, для француза будет обидным всякое парадоксальное высказывание, потому что оно неоднозначно. Один английский философ сказал, что лучший на свете разум всегда смутен^[61]. Верно подмечено, да и с лучшими на свете чувствами та же история. Чувством по-настоящему наслаждаешься, когда слегка в нем сомневаешься, а мысль, в которой нет хотя бы намека на противоречие, не убедительна.

⁹⁷ Далее нам предстоит выяснить, как именно возможно приблизиться к темной области человеческого разума. Я уже говорил, что здесь помогут три метода анализа – проверка словесных ассоциаций, анализ сновидений и метод активного воображения. Начнем с проверки словесных ассоциаций^[62]. Многим из вас он наверняка покажется старомодным, но раз он до сих пор в ходу, то придется о нем упомянуть. Сам я использую этот метод не с пациентами, а при работе с преступниками.

⁹⁸ В ходе проверки – конечно, я повторяю хорошо всем известное – составляется список из ста, допустим, слов. Испытуемому велят отвечать на каждое произнесенное слово первым словом, пришедшим на ум. Убедившись, что испытуемый все понял, приступаем к эксперименту, причем замеряем время каждой реакции при помощи секундомера. Когда сотня слов пройдена, начинаем другой эксперимент: мы повторяем слова-стимулы, а испытуемый должен повторить свои предыдущие ответы. В некоторых случаях память его подводит, воспроизведение сбивается или затрудняется. Подобные ошибки крайне важны.

⁹⁹ Исходно такие проверки предназначались совсем для другой цели – метод предполагалось применять для изучения умственных ассоциаций. Разумеется, это намерение было сугубо утопичным, ибо подобными примитивными средствами нельзя изучать нечто столь затейливое. Однако ошибки испытуемого и сбои в эксперименте позволяют кое-что узнать. Вы произносите элементарное слово, знакомое даже ребенку, а разумный, казалось бы, человек затрудняется с ответом. Почему? Потому что это слово натолкнулось на то, что я называю комплексом, то есть на скопление психических содержаний, отмеченных специфическим или, быть может, болезненным чувственным тоном, на что-то, скрытое из виду. Как будто молния пронзает толстый слой persona (личности)^[63] и попадает в темный пласт разума. Человек с комплексом денег, например, запнется на словах «покупать», «деньги», «платить». Это помеха реакции.

¹⁰⁰ Имеется около дюжины или даже более типов таких помех, и я кратко обозначу некоторые из них, чтобы разъяснить их практическую ценность. Затягивание реакции важнее всего. Понимаешь, что реакция затягивается, когда прилагаешь к поведению испытуемого средний показатель времени ответа. Другие характерные помехи таковы: реакция более чем одним словом, вопреки правилу; ошибки в повторении слов; реакция мимикой, смехом, движением рук, ног или корпуса, покашливание, запинание и тому подобное; недостаточная реакция (ответы «да» или «нет); отсутствие реакции на истинное значение слова-стимула; использование одних и тех же слов; использование иностранных слов – это, кстати, не слишком важно для английского, но в немецком доставляет немало хлопот; неправильное воспроизведение, когда память начинает подводить при повторном эксперименте, полное отсутствие реакции.

¹⁰¹ Все эти реакции неподвластны воле. Если согласился на проверку, тебя выведут на чистую воду; а если не согласился, то тоже выведут, ведь понятно, почему ты отказываешься. При общении с преступником тот может отказаться, и всем ясны причины отказа в этом случае. А если он соглашается, то сам фактически выносит себе приговор. В Цюрихе меня обычно вызывают в суд при затруднениях; я – последняя, так сказать, соломинка.

¹⁰² Результаты ассоциативных проверок можно наглядно отразить в следующей схеме (рис. 5 на с. 68). Высота колонок отражает фактическое время реакции испытуемого. Пунктирная горизонтальная линия показывает среднее время реакции. Незаштрихованные колонки обозначают реакции без помех, а заштрихованные – нарушенные реакции. В реакциях 7–10 наблюдается, например, целая серия нарушений; слово-стимул 7 важно для эксперимента, а когда испытуемый этого не замечает, реакция на три последующих слова-стимула оказывается затянутой вследствие непроизвольного повторения. Испытуемый вдобавок не осознает тот факт, что испытывает некую эмоцию. Реакция 13 показывает обособленную помеху, а совокупность помех 16–20 оказывается еще одной последовательностью нарушений. Сильнее всего помехи в примерах 18 и 19. Здесь нам предстоит иметь дело с так называемым возрастанием чувствительности вследствие отягощающего воздействия неосознаваемой эмоции: когда важное слово-стимул возбуждает непроизвольную эмоциональную реакцию и когда следующее важное слово-стимул попадает в тот же эмоциональный промежуток, тогда воздействие на испытуемого может быть сильнее, чем при последовательности безэмоциональных ассоциаций. Перед нами отягощающее влияние непроизвольной эмоции.

¹⁰³ В общении с преступниками можно использовать это отягощающее воздействие, расположив слова-стимулы в таком порядке, чтобы они более или менее попадали в предполагаемый промежуток непроизвольности. Это делается для усиления влияния важных слов-стимулов. При опросе подозреваемых в преступлениях важные слова-стимулы – те, что намекают на совершенные преступления.

¹⁰⁴ Испытуемый, которого опрашивали в ходе эксперимента, приведенного на рис. 5, был достойным человеком тридцати пяти лет, одним из моих обычных испытуемых. Конечно, мне пришлось провести немало экспериментов с обычными людьми до того, как я научился делать выводы из патологического материала. Если хотите узнать, что конкретно беспокоило этого человека, перечитайте слова, которые обернулись помехами. Получается занятная история, не правда ли? Сейчас я ее поведаю.

Рис. 5. Ассоциативный эксперимент

¹⁰⁵ Итак, первым вызвало сразу четыре нарушенных реакции слово «нож». Следующие помехи возникали на словах «пика», «бить», «острый» и «бутылка». Оказалось достаточно короткой серии из пятидесяти слов-стимулов, чтобы описать ситуацию, в которую угодил этот человек. Я сказал ему: «Вот уж не думал, что с вами могла приключиться такая беда». Он недоуменно посмотрел на меня и ответил: «Не понимаю, о чем вы говорите». Я: «Вы знаете, что крепко выпили, с кем-то поссорились и воткнули в него нож». Потрясенный моими выводами, он во всем мне признался. Он рос в приличной семье, простой, но вполне милой. За границей он попал в пьяную ссору, достал нож, кого-то ударил и провел год в тюрьме. Всю историю он старательно скрывал, не желая бросать тень на свою жизнь. Никто в городке, где он проживал, или в окрестностях не был об этом осведомлен, и я единственный сумел разгадать его тайну. На своем семинаре в Цюрихе я тоже ставлю такие опыты. Тех, кому хочется исповедаться, с удовольствием приглашаю на них побывать. Впрочем, я всегда прошу, чтобы участники запасались историями о своих знакомых, мне неведомых, и показываю, как правильно читать жизни этих людей. Очень любопытное занятие, которое порой позволяет совершать неожиданные открытия.

¹⁰⁶ Вот еще примеры. Много лет назад, когда я только начинал свой путь в медицине, пожилой профессор криминологии спросил меня об экспериментах со словами и заявил, что сам в них не верит. Я ответил: «Что ж, если захотите попробовать, то я к вашим услугам». Он пригласил меня к себе домой, и мы приступили к анализу; уже после десятого слова он утомился и спросил: «Что скажете? Как по мне, ничего у нас не вышло». Я возразил, что нелепо ожидать результата от десяти-двенадцати слов; нужна хотя бы сотня. Он не унимался: «Но что-то вы можете установить?» Я ответил: «Разве только кое-что. Совсем недавно вас беспокоили денежные дела, вы опасаетесь, что финансов у вас мало. Вы боитесь умереть от сердечного приступа. Вы наверняка учились во Франции, и там у вас была интрижка, которая вам вспомнилась, как часто бывает, когда человеку приходят в голову мысли о смерти; память приносит светлые воспоминания из пучины времени». Он изумился: «Как вы это узнали?» Да тут справился бы и ребенок! Человеку семидесяти двух лет естественно ассоциировать слово «сердце» с «болью» (страх умереть от болезни сердца); «смерть» он связывал с «умирать» (естественная реакция), а на слово «деньги» отреагировал вполне обычно – словами «слишком мало». Зато следующие ассоциации меня изумили: на слово «платить» он после раздумья ответил «La Semeuse». Это известное изображение на французской монете^[64]. Мы говорили по-немецки, почему же он употребил французское словечко «La Semeuse»? Дальше было слово «поцелуй», и снова последовала заминка, после которой он произнес с блеском в глазах: «Красиво». Так у меня сложился весь сюжет. Он ни за что бы не использовал французский, не будь тот связан с определенными чувствами. Значит, надо искать причину. Может, ему случилось потерять деньги во французских франках? Нет, в те дни об инфляции или девальвации франка не было и речи. Какие еще варианты? Я выбирал между деньгами и любовью, а пара «поцелуй» – «красиво» склонила меня к выбору любви. Причем профессор явно не из тех, кто ездит во Францию в зрелые годы, зато учился в Париже юриспруденции – быть может, в Сорбонне. Остальное уже не составляло труда.

¹⁰⁷ Порой же открывается подлинная трагедия. На рис. 6 представлены результаты проверки женщины в возрасте около тридцати лет. Она лежала в клинике, ей диагностировали шизофрению депрессивного свойства, и прогноз был удручающим. Она была моей подопечной, и я ей сочувствовал, не совсем соглашаясь с печальным прогнозом, ибо уже тогда шизофрения казалась мне понятием относительным: я считал, что все люди в какой-то мере безумны. Эта женщина выделялась из числа прочих пациентов, и я не желал принимать ее диагноз. В те дни мы, напомню, мало разбирались в душевных расстройствах. Конечно, я составил анамнез, но не выяснил каких-либо подробностей, способных пролить свет на ее болезнь. Тогда я провел ассоциативный эксперимент и наконец-то сделал немаловажное открытие. Первое нарушение случилось на слове «ангел», затем было полное отсутствие реакции на слово «упрямый». Дальше заминки случались на словах «зло», «богатый», «деньги», «глупый», «дорогой» и «жениться». Эта женщина была замужем за преуспевающим мужчиной, он занимал значимую должность и был, по-видимому, доволен жизнью. Я расспросил ее мужа, и тот сообщил мне, подтвердив рассказ пациентки, что депрессия началась спустя два месяца после смерти их старшей четырехлетней дочери. Ничего больше из этиологии вывести не удавалось. Эксперимент же предъявил мне сбивающие с толку реакции, которые я никак не мог свести воедино. Это не редкость, особенно если нет привычки к такого рода исследованиям. Полагается начинать с расспросов о словах, которые не связаны напрямую с предполагаемым ядром ситуации. Если начинать непосредственно с сильнейших раздражителей, ответы будут ложными, так что сначала пусть идут безобидные слова, на которые, скорее всего, поступят честные отклики. Я спросил: «Что насчет ангела? Значит ли что-нибудь для вас это слово?». Она ответила: «Конечно! Это мой ребенок, которого я потеряла», – и залилась слезами. Когда она чуть успокоилась, я уточнил, что означает для нее слово «упрямый», и пациентка ответила, что ровным счетом ничего. Но я возразил: «Вы запнулись на этом слове; то есть с ним наверняка что-то связано». Она продолжала отрицать, и мы перешли к слову «зло»; сознательно она отнекивалась, но серьезная негативная реакция показывала, что она что-то скрывает. Я назвал слово «синий», и она воскликнула: «Такого цвета были глазки моего умершего ребенка!» Я уточнил: «Они вам так запомнились?», и она ответила: «Конечно! Такие удивительно яркие, когда она родилась…» Я заметил, как изменилось ее лицо, и спросил: «Что вас смущает?» Она призналась: «Это не цвет глаз моего мужа». Так мы установили, что глаза девочки напоминали синевой глаза бывшего возлюбленного ее матери. В итоге я все же сумел установить истину.

¹⁰⁸ В городке, где она росла, жил богатый молодой человек. Она происходила из обеспеченной, но не именитой семьи, а он был богатым аристократом и героем целого городка, о котором грезила каждая девочка. Она была хорошенькой и надеялась на удачный исход, но потом поняла, что мечтать бессмысленно, а семья твердила ей: «Сколько можно тосковать по нему? Он богат и вовсе не думает о тебе. А вот господин такой-то – достойный мужчина, почему бы тебе не выйти за него?» Она послушалась и даже была счастлива первые пять лет своего супружества, пока ее не навестил старый друг детства. Когда муж вышел из комнаты, он сказал ей: «Ты причинила боль одному господину» (имелся в виду городской герой). Она удивилась, и друг ответил: «Разве ты не знала, что он был влюблен в тебя, и твой брак стал для него ударом?» Это известие воспламенило искру в ее душе, но она сумела взять себя в руки. Спустя две недели она купала своих детей – двухлетнего мальчика и четырехлетнюю девочку. Городская вода – дело было не в Швейцарии – вызывала некоторые подозрения; потом выяснилось, что в ней присутствовала тифозная палочка. Мать заметила, что девочка тянет в рот губку для мытья, но не вмешалась, а когда сынишка захотел пить, сама налила ему ядовитую воду. В итоге дочь заболела тифом и умерла, мальчика же спасли. Случилось ровно то, чего она втайне желала (или желал сидевший в ней бес): она отвергла свой брак с тем, чтобы выйти замуж за другого. Ради этого она совершила убийство. Сама она того не знала и лишь излагала только факты, не делая выводов о своей причастности к смерти дочери (раз уж знала, что вода может быть зараженной). Предо мной встал вопрос, заявить ли ей, что она – убийца, или следует промолчать? (Поясню, что преследование по закону ей не грозило.) Я решил, что если открою правду, то это способно усугубить ее состояние; с другой стороны, при неблагоприятном прогнозе истина могла помочь: если она осознает свой поступок, то выздоровление возможно. Я собрался с духом и сказал: «Вы убили своего ребенка». Она буквально взвилась в воздух от бури эмоций, но затем все же смирилась с фактами. Через три недели мы ее выписали, и больше она к нам не возвращалась. Я наблюдал ее полтора десятка лет и могу заверить, что рецидива не было. Депрессия психологически соответствовала ее случаю: она – убийца и при иных обстоятельствах должна была бы понести наказание. Вместо тюрьмы ее отправили в психиатрическую лечебницу. Я фактически спас ее от кары безумия, обременив тягостной ношей совесть. Признание греха дает силы жить дальше, а в противном случае человек обрекает себя на неизбежные страдания.

Обсуждение

[Доктор Джордж Саймон]

¹⁰⁹ Хотелось бы вернуться к вчерашней лекции. Ближе к завершению доктор Юнг рассуждал о высших и низших функциях и заявил, что мыслящий тип использует свою чувствующую функцию архаичным образом. Можем ли мы столь же уверенно утверждать обратное? Верно ли, что чувствующий тип, когда пытается мыслить, мыслит архаично? Иными словами, всегда ли мышление с интуицией являются более «возвышенными» функциями, нежели чувство и ощущение? Я спрашиваю об этом, потому что из других лекций вынес убеждение, будто ощущение – низшая из сознательных функций, а мышление – высшая. Недаром в повседневной жизни мышление кажется нам первостепенным, если угодно, свойством. Ученый, который мыслит в тиши своего кабинета, сам считает себя и воспринимается со стороны как некий высший тип, не то что сельский житель, который признается: «Бывает, конечно, что я думаю, но порой я просто сижу».

[К. Г. Юнг]

¹¹⁰ Надеюсь, из моих слов у вас не создалось впечатления, будто я отдаю предпочтение какой-либо из функций. Главенствующей у данного индивидуума всегда выступает наиболее дифференцированная функция, а таковой может оказаться любая. У нас нет ни единого критерия, по которому мы могли бы сказать, что та или иная функция – лучшая сама по себе. Можно лишь отметить, что дифференцированная функция лучше всего подходит для приспособления к жизненным условиям, а та, которая в наибольшей степени исключается высшей функцией, оказывается низшей – вследствие того, что ею пренебрегают. Некоторые современные люди заявляют, будто интуиция – высшая функция по определению. Привередливые индивидуумы предпочитают интуицию, потому что так модно! Сенситивный тип всегда считает других ничтожными, ведь они менее реальны, чем он сам. Он-то настоящий, а все остальные измышлены и нереальны. Все уверены, что высшая функция конкретного индивидуума – предел развития. В этом отношении мы подвержены самым жутким ошибкам. Чтобы осознать истинный порядок функций в нашем сознании, необходима суровая психологическая критика. Многие люди верят, что мировые проблемы возможно устранить посредством мышления. Но никакая истина не может быть установлена без применения всех четырех функций. Размышляя о мире, вы выполняете задачу ровно на четверть его; остальные же три четверти могут быть против вас.

[Доктор Эрик Б. Штраус]

¹¹¹ Профессор Юнг сказал, что проверка на словесные ассоциации – инструмент, с помощью которого можно изучать содержание личного бессознательного. Из примеров, которые он привел, следовало, что выявленные содержания пребывали все-таки в сознании пациента, а не в его бессознательном. Конечно, в поисках бессознательного материала надлежало идти дальше и побуждать пациента к свободным ассоциациям при аномальных реакциях. Вспоминаю отклик на слово «нож» и не премину отметить, что профессор Юнг очень ловко вывел из него историю происшествия. Это содержание, несомненно, находилось в сознании пациента, иначе, вызывай слово «нож» некие бессознательные ассоциации, мы могли бы, будучи фрейдистами, предположить, что оно связано с бессознательным комплексом кастрации или чем-то еще в этом роде. Я не утверждаю, что все обстоит именно так, просто не понимаю, что подразумевает профессор Юнг, когда говорит, будто ассоциативный эксперимент призван раскрыть нам бессознательное пациента. Безусловно, в приведенном сегодня примере эта проверка применяется для обращения к сознанию – как сказал бы, полагаю, Фрейд, к предсознательному.

[К. Г. Юнг]

¹¹² Я был бы рад, если бы сказанному мною уделялось больше внимания. Я ведь сказал, что применительно к бессознательному все очень относительно. Когда я не осознаю чего-либо, то это относительно; в некоторых других проявлениях то же самое может быть мне известно. Содержимое личного бессознательного полностью осознается в ряде случаев, но вы не в состоянии познать его в конкретном отношении или в конкретное время.

¹¹³ Как можно установить, сознается что-либо или пребывает в бессознательном? Берете и спрашиваете у окружающих. У нас нет другого способа выяснить, является ли нечто сознательным или бессознательным. Вы спрашиваете: «Вы помните, что почему-то замешкались?» Вам отвечают: «Нет, такого не было; насколько могу судить, я реагировал с одинаковой скоростью». – «Вы осознаете, что вам что-то мешает?» – «Да не было такого!» – «Вы помните свой отклик на слово “нож”?» – «Нет, не помню». Подобное забвение фактов широко распространено. Когда меня спрашивают, знаю ли я такого-то человека, я могу сказать «нет», потому что я ничего о нем не помню, а, значит, не осознаю, что мы знакомы; но когда мне говорят, что я встречался с ним два года назад, что это господин Такой-то, который сделал то-то и то-то, я отвечаю: «Конечно, я его знаю». Я одновременно знаю этого человека и не знаю. Все содержание личного бессознательного относительно бессознательно, даже комплекс кастрации и комплекс инцеста. Они прекрасно проявляются в определенных случаях, но в других остаются бессознательными. Эта относительность осознания чего-либо наглядно проявляет себя в истерических заболеваниях: довольно часто понимаешь, что будто бы бессознательные явления предстают таковыми лишь для врача, но не для медсестер и не для родственников больного.

¹¹⁴ Однажды мне выпало наблюдать любопытный случай в известной берлинской клинике – случай множественного саркоматоза спинного мозга^[65]; поскольку диагноз ставил знаменитый невролог, я, разумеется, робел, но все же попросил составить анамнез, и мою просьбу выполнили. Я уточнил, когда начали замечать симптомы заболевания, и выяснил, что всё отсылает к тому дню, когда единственный сын пациентки женился. Сама пациентка, вдова, была совершенно очевидно влюблена в своего сына. В итоге я заявил: «Это не саркоматоз, а обычная истерия, что мы сейчас и докажем». Именитый невролог настолько возмутился, увы, моей глупостью (или нетактичностью), что мне пришлось уйти. Но меня догнала на улице медсестра из клиники, которая сказала: «Доктор, хочу поблагодарить вас за то, что вы определили истерию. Я сама тоже так думала».

[Доктор Эрик Грэм Хоу]

¹¹⁵ Разрешите продолжить тему, которую затронул доктор Штраус. Вчера вечером профессор Юнг упрекнул меня в излишнем внимании к словам, но ведь, думаю, очень важно, чтобы любые слова были ясно поняты. Скажите, не проводили ли вы ассоциативные эксперименты со словами «мистика» или «четвертое измерение»? Почему-то мне кажется, что, нас ожидают замедленная реакция испытуемых на эти слова и выплеск негодования с их стороны. Что касается четвертого измерения, это, на мой взгляд, связующее звено, крайне необходимое для нашего понимания. Доктор Штраус употребил слово «бессознательное», но, насколько я понял из слов профессора Юнга, такого явления не существует, есть лишь относительная бессознательность, зависящая от относительности сознания. По мнению же фрейдистов, бессознательное – это некая сущность, помещаемая в определенном месте разума. Но, по словам профессора Юнга, повторюсь, такого явления не существует. Наш лектор обитает в текучей среде отношений, тогда как Фрейд мыслит в статичной среде не связанных друг с другом сущностей. Если коротко: Фрейд трехмерен, а профессор Юнг со своей психологией четырехмерен. По этой причине я позволю себе покритиковать все предъявленные нам схемы, потому что они предлагают трехмерные представления четырехмерной системы, статические представления подвижности; если на это не указать, то легко удариться во фрейдистскую терминологию и окончательно запутаться. Так что я настаиваю, доктор, на необходимости пристального внимания к словам.

[К. Г. Юнг]

¹¹⁶ Мне жаль, что доктор Грэм Хоу столь прямолинеен. Вполне возможно, что вы правы, но зачем хвастаться? Как объяснялось, я попытался начать с самых простых вариантов, а вы требуете от меня рассуждений о четырех измерениях, предлагаете провести эксперимент со словом «мистика» и утверждаете, что у всех испытуемых окажется замедленная реакция на подобные слова-стимулы. Вы совершенно правы, но следует помнить, что мы все – по сути, новички в своей области. Я согласен с тем, что очень трудно воспринимать психологию как нечто живое и текучее, что куда проще усматривать повсюду статичные сущности. Безусловно, мы должны учитывать фактор четвертого измерения, если вводим время в трехмерную систему. Тому, кто рассуждает о динамике и процессах, необходим фактор времени, но будьте готовы столкнуться с предубеждениями и негодованием из-за употребления слова «четырехмерный». Это табуированное слово, его нельзя произносить. Вообще с такими словами нужно быть чрезвычайно тактичными. Чем лучше, кстати, становится понимание психики, тем больше осторожности требуется в терминологии, ведь та опирается на исторические корни и отчасти предвзята. Чем больше мы постигаем основные проблемы психологии, тем чаще сталкиваемся с идеями, которые кажутся философски, религиозно и морально предвзятыми. Поэтому тут необходимо проявлять особую бдительность и осмотрительность.

[Доктор Хоу]

¹¹⁷ Скажу за всех слушателей – мы ждем от вас каких-то провокаций, и потому позволю себе сделать спорное заявление. Мы ведь не считаем, что «я» графически представляется прямой линией, так? Мы готовы признать сферу истинной формой «я» в четырех измерениях, одно из которых – трехмерный контур. Если согласны, то как вы ответите на такой вопрос: «Каковы масштабы того “я”, которое в четырех измерениях предстает движущейся сферой?» Я бы сам сказал следующее: «Это масштабы мироздания, каковое заключает в себе в том числе представление о коллективном расовом бессознательном».

[К. Г. Юнг]

¹¹⁸ Буду крайне признателен, если вы повторите свой вопрос.

[Доктор Хоу]

¹¹⁹ Насколько велика сфера, представляющая четырехмерное «я»? Мне не терпится подсказать вам ответ – размерами со вселенную.

[К. Г. Юнг]

¹²⁰ Это поистине философский вопрос, и для ответа на него потребуется глубоко погрузиться в теорию познания. Мы видим мир вокруг себя, но только инфантильные люди воображают, будто мир на самом деле таков, каким мы его себе представляем. Образ мира – это проекция мира «я», а последнее есть интроекция мира. Лишь человек с философским складом ума способен выйти за пределы обыденной картины мира, которая содержит обособленные статичные сущности. Если выйти за пределы этой картины, случится землетрясение в обычном сознании, весь космос содрогнется, самые священные убеждения и надежды разрушатся; лично я не понимаю этого желания все непременно расшевелить. Это ведь скверно и для пациентов, и для врачей – а полезно, может быть, разве что для философов.

[Доктор Иэн Сатти]

¹²¹ Я хотел бы вернуться к вопросу доктора Штрауса. Мне понятно, что он имел в виду, и, кажется, я понимаю точку зрения профессора Юнга. Насколько я могу судить, профессор Юнг не находит какой-либо связи между своим утверждением и замечанием доктора Штрауса. А доктор Штраус хочет знать, каким образом ассоциативный эксперимент может обнажить фрейдистское бессознательное, или тот материал, который на самом деле вытеснен из сознания. Мне представляется, что профессор Юнг рассуждает о том, что Фрейд называл «Оно». По-моему, нужно четче определить наши идеи, чтобы сравнивать их между собой, а не просто использовать одно и то же понятие в рамках собственных школ.

[К. Г. Юнг]

¹²² Позвольте еще раз повторить: мои методы не призваны творить теории, их назначение – раскрывать факты, и в лекциях я излагаю те факты, которые мне удалось обнаружить при помощи этих методов. Я не нахожу комплексов кастрации, вытесненных инцестов и тому подобного, мне открываются лишь психологические факты, а не теории. Боюсь, вы намеренно путаете теорию с фактами, а потому разочаровываетесь из-за того, что эксперимент не выявляет комплекса кастрации или чего-то еще; что ж, комплекс кастрации – это теория. Метод словесных ассоциаций предъявляет нам определенные факты, о которых мы не были осведомлены и которые сам испытуемый не осознавал в конкретном отношении (хотя, конечно, мог осознавать в иных отношениях). Занимаясь своим делом, вы узнаете много такого, что вряд ли понадобится вам дома, зато дома вам известно много такого, что вряд ли понадобится на работе. Что-то ведомо в одном месте и неведомо в другом месте. Вот что мы называем бессознательным. Напоминаю, мы не в силах эмпирически проникнуть в бессознательное и отыскать там, например, фрейдовскую теорию комплекса кастрации. Вообще, комплекс кастрации – это мифологическая идея, в чистом виде нигде не представленная. На самом деле мы находим те или иные факты, определенным образом сгруппированные, и называем их в соответствии с мифологическими или историческими параллелями. Нельзя отыскать мифологический мотив, можно выявить только личный мотив, и он выступает не в форме теории, а как живой факт человеческой жизни. Вот из него-то уже можно выводить теорию – фрейдовскую, адлеровскую, какую угодно. Вы вольны трактовать факты, как вам заблагорассудится, и почему бы, в конце концов, не иметь столько теорий, сколько на свете есть ученых, их выдвигающих?

[Доктор Сатти]

¹²³ Прошу прощения! Меня не интересуют теории, мне безразлично, выявлены факты или нет, но я хочу располагать средствами связи, с помощью которых каждый из нас мог бы знать, о чем думают другие. Именно поэтому я настаиваю на том, что всякое понятие требует четкого определения. Мы должны понимать, что имеет в виду другой человек под тем или иным словом – примером служит бессознательное у Фрейда. Что же касается самого слова «бессознательное», то оно сегодня распространяется все шире. Следовательно, оно несет определенную социальную или наглядную ценность, но профессор Юнг отказывается признать слово «бессознательное» в том значении, которое вкладывал в него Фрейд, и использует это слово в значении, которое, как мы уяснили, совпадает с фрейдовским «Оно».

[К. Г. Юнг]

¹²⁴ Слово «бессознательное» не придумано Фрейдом. Явление и само слово были давно известны немецкой философии, о нем рассуждали Кант, Лейбниц и другие мыслители, причем каждый из них давал собственное определение этого термина. Я согласен с тем, что существует множество различных концепций бессознательного, но лишь скромно попытался поделиться с вами своим мнением. Нелепо утверждать, будто я недооцениваю заслуги Лейбница, Канта, фон Гартмана^[66] или любого другого великого мыслителя, к числу которых принадлежат также Фрейд, Адлер и прочие. Я только постарался объяснить, что сам понимаю под бессознательным; думаю, все вы знаете, что подразумевал под этим словом Фрейд. Я не ставил себе задачу разъяснить теорию таким образом, чтобы некто, ранее приверженный идеям Фрейда и убежденный в его правоте, разочаровался в своей вере. У меня нет желания опровергать ваши убеждения, я просто делюсь своей точкой зрения; если кому-то покажется, что сказанное мною звучит разумно, это будет для меня отменным результатом. Мне совершенно безразлично, что люди думают о бессознательном вообще, иначе пришлось бы готовить толстую диссертацию о понятии бессознательного у Лейбница, Канта и фон Гартмана.

[Доктор Сатти]

¹²⁵ Доктор Штраус спрашивал о различиях в трактовке бессознательного у вас и у Фрейда. Можно ли дать сейчас точные определения и оценить соотношение?

[К. Г. Юнг]

¹²⁶ Доктор Грэм Хоу уже ответил на этот вопрос. Фрейд рассматривает психические процессы как статичные, а я говорю о динамике и об отношениях. Для меня все относительно. Нет ничего определенно бессознательного, есть то, что не проявляется в сознании при конкретных условиях. Возможно множество объяснений того, почему что-то, известное в одних обстоятельствах, остается неизвестным в других. Единственным исключением, которое я делаю, выступает мифологический образ, который глубоко бессознателен, что доказывается фактами.

[Доктор Штраус]

¹²⁷ Понятно, что имеется существенное различие между применением ассоциативного эксперимента для выявления преступления и для раскрытия, скажем так, неосознанной вины. Преступник сознает свою вину и не хочет, чтобы о ней узнали, но невротик-то не знает за собой вины и ее потому не боится. Допустимо ли применять один и тот же метод в двух столь разных случаях?

[Председатель}

¹²⁸ Как мы помним из лекции, женщина не осознавала свою вину, хотя позволила дочери играть с ядовитой губкой.

[К. Г. Юнг]

¹²⁹ Будет проще показать это различие эмпирически. На рисунке 7 представлено изображение частоты дыхания при ассоциативном эксперименте. Имеются четыре последовательности из семи дыхательных движений, зарегистрированных после слов-стимулов. Мы видим, как меняется дыхание после неважных и после важных слов-раздражителей у большого числа испытуемых.

¹³⁰ Последовательность «А» – дыхание после неважных слов-раздражителей. Первый вдох после слова-стимула короче, но следующие имеют нормальную длительность.

¹³¹ В последовательности «В», где звучало важное слово-стимул, дыхание заметно чаще, порой вдвое против нормального.

¹³² В последовательности «C» отражена частота дыхания после слова-стимула, относящегося к комплексу, который осознается испытуемым. Первый вдох почти нормален, но позже наблюдается некоторое учащение.

¹³³ В последовательности «D» представлено дыхание после слова-раздражителя, связанного с бессознательным комплексом. В этом случае первый вдох удивительно краток.

¹³⁴ Эти схемы наглядно показывают различие в реакциях между сознательными и бессознательными комплексами. В последовательности «С», например, комплекс осознается. Испытуемый слышит слово-стимул и глубоко вдыхает. Но когда слово-стимул наталкивается на бессознательный комплекс, дыхание учащается, что видно из последовательности «D». В грудной клетке возникает спазм, дыхание затруднено. Вот эмпирическое доказательство физиологического различия между сознательной и бессознательной реакциями^[67].

[Доктор Уилфред Р. Бион]

¹³⁵ Вы проводите аналогию между архаичными формами тела и архаичным формами разума. Это именно аналогия, или здесь на самом деле существует более тесная связь? Вчера вы сказали кое-что, из чего следовало, будто, по-вашему, существует непосредственная связь между разумом и мозгом, а недавно в «Британском медицинском журнале» была опубликована ваша статья с диагнозом на основании сновидения о физическом расстройстве^[68]. Если все правильно перевели, в этой статье выдвигается очень важное предположение. Хотелось бы узнать, считаете ли вы, что существует некая более тесная связь между двумя формами архаических остатков.

[К. Г. Юнг]

¹³⁶ Вы снова затрагиваете спорную тему психофизического параллелизма и задаете вопрос, на который я не знаю ответа, ибо разобраться в этом человеческому познанию не дано. Как я пытался объяснить вчера, два факта – психический и физиологический – сходятся воедино особым образом. Они происходят одновременно и, полагаю, суть просто разные стороны нашего разума, но не действительности. Мы воспринимаем их как различные из-за полной неспособности нашего ума помыслить эти факты вместе. Вследствие возможного единства этих двух фактов можно ожидать, что найдутся такие сновидения, которые будут относиться скорее к физиологической, а не к психической стороне, поскольку есть и другие сны, скорее психические, нежели физиологические. Сон, о котором вы говорите, явно отражал органическое расстройство. Эти «органические представления» были хорошо известны уже в древности. Врачи в Античности и в Средневековье полагались на сновидения в диагностике заболеваний. Я не проводил медицинского осмотра того человека, о котором мы говорим. Я только слышал его историю, и мне пересказали сон, о котором я высказал свое мнение. У меня были и другие случаи, например, очень сомнительный случай прогрессирующей мышечной атрофии у молодой девушки. Я спросил ее о сновидениях, и она призналась, что ей приснились два очень красочных сна. Коллега, который кое-что знал о психологии, предположил, что перед нами образчик истерии. Действительно, истерические симптомы были налицо, и потому мы сомневались, что наблюдаем прогрессирующую мышечную атрофию; из сновидений же пациентки я пришел к выводу, что мы столкнулись с органическим заболеванием, и в конце мой диагноз подтвердился. Случилось органическое нарушение, и сны определенно относились к органическому состоянию больной^[69]. В согласии с моей идеей об общности психики и живого тела так и должно быть, и я удивился бы, будь все иначе.

[Доктор Бион]

¹³⁷ Будете ли вы говорить об этом позже, когда станете рассказывать о снах?

[К. Г. Юнг]

¹³⁸ Боюсь, мне не хватит времени на такие подробности; все-таки это уже частности. На самом деле все упирается в особый опыт, представить который в публичной лекции довольно затруднительно. Невозможно ведь кратко перечислить критерии, по которым я оцениваю такие сны. Сон, вами упомянутый, был, как вы, возможно, помните, сновидением о маленьком мастодонте. Объяснение того, что означает эта фигура во сне в органическом отношении и почему я должен принять этот сон за органический симптом, неизбежно привело бы к спору, причем меня наверняка обвинили бы в жутком мракобесии. Все это, увы, едва постижимо. Мне пришлось рассуждать с точки зрения здравого смысла, который опирается на архетипические модели. Когда я говорю об архетипах, все, кто осведомлен в этом вопросе, меня понимают; но другие, неосведомленные, думают: «Этот тип точно спятил, твердит о каких-то мастодонтах и о том, чем они отличаются от змей и лошадей». В общем, начинать следовало бы с курса символики длительностью в четыре семестра, чтобы вы правильно оценили мои слова.

¹³⁹ В том-то и беда, что существует пропасть между общими представлениями об этих вещах и моими собственными мыслями на сей счет. Даже выступай я перед врачами общей практики, мне пришлось бы рассказывать об особенностях niveau mental (умственного уровня), как выражался Жане^[70], и я с тем же успехом мог бы говорить по-китайски. Например, я бы сказал, что abaissement du niveau mental^[71] в одном случае снизился до уровня манипура-чакры^[72], то есть до пупка. Мы, европейцы, далеко не единственные люди на земле. Европа – всего лишь полуостров Евразии, а на Азиатском континенте сохранились древние культуры, где на протяжении тысячелетий люди развивали интроспективную психологию, тогда как мы начали постигать психологию даже, так сказать, не вчера, а только сегодня утром. Люди в Азии обладают поистине сказочной проницательностью, и мне пришлось изучать восточную культуру и погрузиться в восточную символику, чтобы понять некоторые факты бессознательного. Я собираюсь опубликовать небольшую работу, посвященную одному-единственному символическому мотиву^[73], и смею заверить, что читателей ждет много интересного. Понадобилось изучать не только китайскую и индуистскую, но и санскритскую литературу и средневековые латинские рукописи, которые не известны даже специалистам, так что нужно рыться в запасниках Британского музея. Лишь при наличии такого аппарата параллелизма возможно ставить диагнозы и заявлять, что один сон органичен, а другой – нет. Пока люди не обретут подобные знания, я буду казаться кем-то вроде колдуна. В общем, сплошная un tour de passe-passe^[74], как говорили в Средневековье. Если спросят: «С чего вы взяли, будто у Юпитера есть спутники?», а вы ответите, что смотрели в телескоп, поймет ли этот ответ средневековая публика?

¹⁴⁰ Я вовсе не хвастаюсь, поверьте. На самом деле я неизменно досадую, когда мои коллеги спрашивают: «Как вы поставили такой-то диагноз или сделали такой-то вывод?» Я отвечаю: «Что ж, объясню, если вы позволите изложить все то, что вы должны знать, чтобы понять». Схожие ощущения я испытал на себе, когда знаменитый Эйнштейн работал в Цюрихе. Мы часто сталкивались, как раз тогда он начинал работать над своей теорией относительности. Он заходил ко мне домой, и я расспрашивал его о теории относительности. С математикой у меня непростые отношения, так что можете вообразить, какие трудности поджидали беднягу профессора, который пытался объяснить мне свою теорию. Он был в полной растерянности, а я, когда понял это, знать не знал, куда спрятаться от стыда за собственное невежество. Впрочем, однажды он задал мне какой-то вопрос из области психологии, и тогда я ему отомстил.

¹⁴¹ Специальные знания – ужасный недостаток. Они способны завести слишком далеко, туда, где уже нет возможности что-либо объяснить. Да, мы с вами здесь говорим об элементарных, казалось бы, фактах, но если вы примете эту точку зрения, то, думаю, поймете, почему я делаю те или иные выводы. Мне жаль, что у нас мало времени, что я не могу поделиться всеми своими познаниями. Когда дойдем до анализа сновидений, мне придется рискнуть: не исключено, что меня сочтут глупцом и невеждой, поскольку я физически не могу перечислить все исторические свидетельства, которые обусловили мои выводы в этом отношении. Пришлось бы по крупицам цитировать китайскую и индуистскую литературу, средневековые тексты и все прочее, чего вы не знаете. Да и откуда вам знать? Я сотрудничаю со специалистами в других областях знания, они мне помогают. Так, мы работали с моим покойным другом профессором Вильгельмом^[75], замечательным китаистом. Он перевел очередной даосский текст и попросил меня прокомментировать перевод с психологической точки зрения, что я и сделал^[76]. Китаистика для меня – темный лес, и любые сведения из этой области будут для нас в новинку. Китайские философы, уж поверьте, знали, о чем говорили. Нам привычно снисходительно насмехаться над древними, но они были ничуть не глупее нас. Они были изрядно умны, и нам, психологам, найдется чему поучиться у древних цивилизаций, в особенности у Индии и Китая. Бывший председатель Британского антропологического общества как-то спросил меня: «Почему у столь интеллектуального народа, как китайцы, нет науки?» Я ответил: «У них есть наука, но вы ее не понимаете. Она не сводится к принципу причинности. Принцип причинности – не единственный принцип на свете, ведь все относительно».

¹⁴² Наверняка кто-то воскликнет: вот же олух! как можно говорить, что причинность относительна?! Но посмотрите на современную физику! Восток в своем мышлении и своей оценке фактов исходит из другого, нежели мы, принципа. У нас нет даже подходящего слова для его обозначения. А на Востоке, естественно, такое слово есть, но мы его не понимаем. Это восточное слово – дао. У моего друга Макдугалла^[77] имеется ученик-китаец, которого как-то спросили: «Что конкретно вы понимаете под дао?» Типичный для Запада вопрос! Китаец стал объяснять, но Макдугалл ответил: «Все равно не понимаю». Китаец вышел на балкон и сказал: «Что вы видите?» – «Я вижу улицу, дома, идущих людей и проезжающие трамваи». – «Что еще?» – «Холм». – «А еще?» – «Деревья». – «Еще?» – «Ветки шевелятся от ветра». Китаец раскинул руки в стороны и изрек: «Это и есть дао».

¹⁴³ Понимаете, дао можно отыскать где угодно. Я использую другое слово для обозначения этого явления, но наш язык достаточно беден. Я говорю о синхронистичности. Восточный разум, взирая на совокупность фактов, принимает эту совокупность такой, какова она есть, тогда как ум западный делит ее на сущности и малые количества. Например, мы смотрим на присутствующих и думаем: «Откуда взялись все эти люди? Почему они собрались вместе?» Восточному разуму это нисколько не интересно. Он задается вопросом: «Что означает, что эти люди собрались вместе?» Для западного ума проблема не в этом, нас интересует, зачем люди сюда пришли и что они тут делают. Восточный разум не таков; ему любопытна цельность.

¹⁴⁴ Можно прибегнуть к такому образу: стоишь на берегу моря, а волны выносят к твоим ногам старую шляпу, ветхую коробку, башмак и дохлую рыбу, и все это очутилось на песке. Мы обычно отмахиваемся: «Хлам, ерунда!» Но китайский разум спросит, что означает, что все эти вещи соединились в одном месте? Китайский разум экспериментирует с цельностью, с единением в нужный миг, и у него есть экспериментальный метод, неведомый Западу, но играющий немалую роль в философии Востока. Это метод предсказания возможностей, который до сих пор используется японским правительством применительно к политическим прогнозам; в частности, он применялся в годы Великой войны. Этот метод был составлен в 1143 году до нашей эры^[78].

Лекция третья

[Председатель (доктор Морис Б. Райт)]

¹⁴⁵ Дамы и господа, для меня большая честь председательствовать на лекции профессора Юнга сегодняшним вечером. Двадцать один год назад мне посчастливилось встретиться с профессором Юнгом, когда он приехал в Лондон прочитать ряд лекций^[79], но тогда в Англии имелся очень узкий кружок желавших обратиться к психологии врачей. Помню, как после лекций мы ходили в ресторанчик в Сохо и беседовали до тех пор, пока нас не выгоняли. Естественно, мы изо всех сил старались расспросить профессора Юнга обо всем на свете. Когда я прощался с профессором Юнгом, он сказал мне – полагаю, все-таки не всерьез: «Думаю, вы экстраверт, который стал интровертом». Честно сказать, я размышляю над этими его словами с тех самых пор!

¹⁴⁶ Что ж, дамы и господа, теперь позвольте несколько слов о вчерашней лекции. На мой взгляд, профессор Юнг вполне подробно и доходчиво изложил нам свои принципы и подходы к работе, особенно когда рассуждал о ценности телескопа. Человек с телескопом, разумеется, способен увидеть куда больше, чем тот, кто смотрит невооруженным глазом. Именно такова позиция профессора Юнга. Он взирает на мир сквозь особые очки, он ведет крайне специализированные исследования, благодаря чему приобрел знание и видение, познал глубины человеческой души, которые многим из нас очень трудно даже принять. Конечно, за несколько лекций он физически не сможет найти время для чего-либо, кроме краткого очерка своей деятельности. Поэтому, как мне кажется, любые обращенные к нему упреки в размытости или невнятности определений свидетельствуют не об обскурантизме нашего лектора, а об отсутствии у нас самих нужных очков. Лично мне, признаюсь, довольно затруднительно, поскольку в силу возраста мои глазные мышцы уже затвердели, ясно разглядеть общую картину, которую нам рисуют, даже если профессор Юнг вручит мне собственные очки. Как бы то ни было, выражу, думаю, мнение всех, если скажу, что мы с нетерпением ловим каждое слово нашего гостя, ибо отлично знаем, что его мысли стимулируют наше собственное мышление, прежде всего там, где умозрительные спекуляции так часты, а доказательства требуют кропотливых усилий.

[К. Г. Юнг]

¹⁴⁷ Дамы и господа, об ассоциативных экспериментах мы говорили вчера, и мне следовало бы исчерпать эту тему, но тогда мы закончили бы очень поздно. Поэтому, уж простите, я позволю себе кратко подытожить сказанное накануне. Дело вовсе не в какой-то особой моей привязанности к этим экспериментам: я прибегаю к ним, когда вынуждают обстоятельства, однако они, при всем том, являются безусловными основаниями ряда психологических понятий. Вчера я рассказывал о характерных нарушениях и помехах, и будет полезно и уместно, по-моему, коротко подвести итоги вчерашнего обсуждения, в первую очередь применительно к комплексам.

¹⁴⁸ Комплекс представляет собой скопление ассоциаций, нечто вроде картины более или менее сложной психологической породы; порой он носит травматический характер, а порой оказывается просто болезненным и аффектированным. Вообще все, что заряжено чувством, скверно поддается управлению. Например, если что-то для меня важно, я мешкаю, прежде чем подступиться к делу, и вы, быть может, заметили это, наверное, задавая свои непростые вопросы, на которые я не могу ответить мгновенно: тема, затронутая вашими вопросами, важна для меня, и время моей реакции увеличивается. Я начинаю запинаться, а моя память не снабжает меня необходимым материалом. Подобные нарушения комплексны, пусть даже их нельзя объяснить наличием у меня такого персонального комплекса. Всему виной важность дела, и всякое действие, сопровождаемое эмоциями, едва поддается управлению, поскольку его содержание связано с физиологическими реакциями – с сердечной деятельностью, с состоянием кровеносных сосудов и желудочного тракта, с дыханием и с иннервацией кожи. При любой эмоции комплекс словно начинает действовать самостоятельно, как если бы он прятался где-то в моем теле, и проявляет своеволие, ведь нечто, досаждающее моему телу, невозможно удалить – оно коренится в моем теле и теребит мои нервы. А то, что вызывает слабый эмоциональный отклик и имеет слабый тонус, с легкостью устраняется, потому что у него нет корней. Оно не столь «прилипчиво» и «приставуче».

¹⁴⁹ Отсюда, дамы и господа, напрашивается важный вывод – что комплекс с присущим ему напряжением (или энергией) склонен образовывать как бы обособленную малую личность. У него есть некое собственное тело, есть некий набор собственных физиологических признаков. Он вызывает расстройство желудка, может нарушить дыхание, изменить сердечный ритм, – словом, он ведет себя как парциальная личность. К примеру, когда вы хотите сказать или сделать что-либо и комплекс, к несчастью, вмешивается в ваше намерение, то вы говорите или делаете совсем не то, что собирались. Вас прерывают, ваши благие намерения разрушаются комплексом, как если бы вмешался кто-то посторонний или некая внешняя сила обстоятельств. При данных условиях мы фактически вынуждены говорить о склонности комплексов действовать так, словно у них имеется определенная сила воли. Употребляя этот термин, уместно задаться вопросом о наличии «я». Каково тогда «я», которое выражает силу воли комплексов? Нам известен наш собственный эго-комплекс, которому как будто подчиняется тело целиком. На самом деле все иначе, но давайте вообразим, что он – средоточие воли, повелевающей телом, что наличествует такое средоточие, которое мы называем «я», и что «я» наделено волей и способно управлять ее составными частями. Вдобавок «я» – скопление эмоциональных содержаний, а потому нет принципиальной разницы между эго-комплексом и прочими комплексами.

¹⁵⁰ Ввиду наличия у комплексов проявлений воли и подобия «я» мы выясняем, что у шизофреников комплексы освобождаются из-под власти сознания до такой степени, что становятся видимыми и слышимыми. Они предстают как видения, говорят с больным голосами, схожими с голосами реальных людей. Такая персонификация комплексов сама по себе еще не является патологическим состоянием. В сновидениях, например, наши комплексы часто принимают персонифицированную форму. Можно научиться улавливать их столь ловко, что они будут видимыми и слышимыми даже в бодрствующем состоянии. Этому учит, в частности, йога, где объясняют, как расщеплять сознание на составные части, каждая из которых будет олицетворять отдельную личность. В психологии бессознательного известны типические фигуры, живущие как бы собственной жизнью^[80].

¹⁵¹ Все это объясняется тем фактом, что так называемое единство сознания есть иллюзия. Здесь желаемое принимается за действительное. Нам хотелось бы думать, что мы едины, но это вовсе и совсем не так. На самом деле мы – отнюдь не хозяева в собственном доме. Нам хотелось бы верить в силу воли, энергию и способность действовать, однако на практике быстро становится ясно, что мы вольны поступать так-то и так-то лишь в известных пределах, поскольку нам мешают мелкие бесы – комплексы. Это автономные группы ассоциаций, склонные к самостоятельности, живущие собственной жизнью, отдельно от наших намерений. Я утверждаю, что личностное бессознательное, равно как и коллективное, состоит из неопределенного (в силу нашего неведения) числа комплексов, или фрагментарных личностей.

¹⁵² Эта картина многое объясняет. Скажем, становится понятным, почему поэт обладает даром драматизировать и персонифицировать свои умственные содержания. Когда он создает персонажа для сцены или в поэтическом произведении, драме или романе, то считает оного лишь плодом своего воображения; однако персонаж в некотором смысле творит сам себя. Автор будет отрицать, что эти персонажи имеют какое-либо психологическое значение, но фактически нам известно, что это значение присутствует. Поэтому можно «прочитать» авторский разум, когда изучаешь придуманных им персонажей.

¹⁵³ Итак, комплексы суть частичные (парциальные) или фрагментарные личности. Когда говорим об эго-комплексе, мы, естественно, предполагаем, что он обладает сознанием, так как взаимосвязь различных содержаний с центром, иными словами, с эго, и есть сознание. Но еще наблюдается расположение содержаний вокруг центров, наблюдаются своего рода ядра в других комплексах. Поэтому позволительно спросить: обладают ли комплексы собственным сознанием? Всякий, кто изучал спиритизм, подтвердит, что так называемые духи, проявляющие себя в автоматическом письме или говорящие через медиума, как будто и вправду обладают обособленным сознанием. Потому люди непредубежденные склонны верить в духов и призраков покойных тетушек, дедушек и прочих родичей, – именно в силу того, что в этих проявлениях потустороннего отчетливо проступает более или менее выраженная личность. Конечно, имея дело с безумцами, мы меньше склонны верить в общение с призраками, и вот тогда впору говорить о патологии.

¹⁵⁴ Что ж, таковы комплексы. Я подчеркиваю наличие самостоятельного сознания у комплексов только потому, что комплексы играют существенную роль в анализе сновидений. Напомню схему (рис. 4) с указанием различных областей сознания и темного средоточия бессознательного посередине. Чем ближе мы к средоточию, тем сильнее ощущается, цитируя Жане, abaissement du niveau mental: сознательная автономия начинает исчезать, мы все больше и больше подвергаемся воздействию бессознательных содержаний. Сознательная автономия теряет свое напряжение и энергию, и эта энергия вновь проявляется в возрастающей активности бессознательных содержаний. Этот процесс в своей крайней форме можно наблюдать при тщательном изучении случаев безумия. Очарование бессознательными содержаниями постепенно нарастает, а власть сознания пропорционально ослабевает до степени, когда пациент в конце концов погружается полностью в бессознательное и оказывается его жертвой. Теперь он – жертва новой автономной активности, которая восходит не к «я», а к темному средоточию.

Рис. 8. Семейный ассоциативный эксперимент

¹⁵⁵ Чтобы завершить разговор о словесных ассоциациях, нужно упомянуть о совершенно другом эксперименте. Прошу прощения за то, что ради сбережения времени не стану вдаваться в его подробности, скажу лишь, что схемы (рис. 8, 9, 10 и 11) отражают результаты скрупулезного исследования семейной жизни^[81]. Так, малый всплеск на рис. 8, обозначенный числом XI, представляет собой отдельную группу (или категорию) ассоциаций. Принцип классификации здесь – логический и лингвистический. Подробностей не будет, примите как данность то, что я выделил пятнадцать категорий для ассоциаций. Мы изучили множество семей, причем выбирали по ряду причин людей малообразованных, и выяснили, что типы ассоциаций и реакций наглядно совпадают у каких-то членов семьи – например, у отца и матери, у двух братьев, у матери и ребенка (тут налицо почти тождественная реакция).

¹⁵⁶ Попробую объяснить ситуацию по рисунку 8. Линия точек (…) обозначает мать, пунктирная линия (– – -) – ее шестнадцатилетнюю дочь, а сплошная линия (—) – отца. Этот брак выдался крайне неудачным: отец был алкоголиком, а мать отличалась странностями (merkwürdig). По рисунку видно, что шестнадцатилетняя дочь почти полностью повторяет материнские реакции. Около тридцати процентов всех ассоциаций у них выражалось одинаковыми словами. Это удивительный случай партиципации, или умственного заражения. Сорокапятилетняя мать оказалась замужем за алкоголиком, ее жизнь не удалась, но дочь откликалась на испытание так же, как ее мать. Если она вступит во взрослую жизнь с установками сорокапятилетней жены алкоголика, попробуйте вообразить, что ее ожидает! Такая партиципация объясняет, почему дочь алкоголика, пережившая сущий ад в детстве, будет искать алкоголика себе в мужья; если по какой-то случайности ее муж будет склонен к трезвости, она все равно превратит его в алкоголика вследствие отождествления себя с матерью.

¹⁵⁷ На рисунке 9 изображен не менее поразительный случай. Отец-вдовец и две его дочери продемонстрировали полное тождество реакций. Конечно, это совершенно неестественно, поскольку либо он реагировал по-девичьи, либо девочки реагировали по-мужски, что выражалось даже в манере общения. Вся картина душевного мира испорчена привнесением чуждого элемента, ведь юная дочь никак не может быть целиком схожей с отцом.

¹⁵⁸ Рисунок 10 отображает случай мужа и жены и вносит нотку оптимизма в мое сугубо пессимистическое представление. Тут наблюдается полная гармония, но не нужно допускать ошибку и думать, что эта гармония – рай, поскольку наша пара неизбежно начнет ссориться именно из-за своей чрезмерной гармоничности. Сколько-нибудь полная гармония в семье, с опорой на партиципацию, быстро ведет к отчаянным попыткам супругов оторваться, освободиться друг от друга, и тогда они начинают выдумывать раздражающие обоих темы для споров, чтобы получить причину чувствовать себя непонятым. Тому, кто изучал обыденную психологию брака, известно, что большинство неприятностей семейной жизни обусловлено таким вот хитроумным измысливанием раздражающих тем, которые не имеют под собой никаких оснований.

¹⁵⁹ Рисунок 11 не менее любопытен. Две сестры живут вместе, одна из них одинока, вторая замужем. Предел их реакции обозначен цифрой V. Жена с предыдущего рисунка – сестра этих двух женщин, и, пусть они, возможно, все принадлежат к одному и тому же типу, вышла замуж за человека иного типа. Их предел обозначен цифрой III. Состояние тождества, или партиципации, выявленное в ходе ассоциативного эксперимента, может быть подтверждено принципиально иными экспериментами – например с помощью графологии. Почерк жен, в особенности молодых, часто похож на почерк мужей. Не знаю, так ли это сегодня, но человеческая природа, на мой взгляд, остается во многом неизменной. Порой, кстати, влияние бывает обратным, потому что так называемый «слабый пол» иногда пересиливает.

¹⁶⁰ Дамы и господа, далее мы пересекаем рубеж и ступаем на почву сновидений. Не вижу смысла делать какое-то особое вступление к этой теме^[82]. Думаю, что лучше всего будет просто показать вам, как я работаю со сновидениями, тогда мы обойдемся без обширных разъяснений теоретического свойства, поскольку вы воочию увидите, каковы мои основополагающие принципы. Разумеется, я часто обращаюсь к сновидениям, ибо сны – объективный источник сведений для психотерапевтического лечения. При встрече с пациентом врачу редко удается воздержаться от какого-либо предварительного диагноза. Но чем больше случаев болезни изучил, тем чаще приходится делать над собой героическое усилие, чтобы сохранить беспристрастность. Лично я всегда стремлюсь избегать предубеждений. Куда проще расписаться в собственном неведении или выставить себя глупцом, дабы пациент ощутил свободу и поделился с тобой сокровенным материалом. Но это вовсе не означает, что врач должен прятаться бесконечно.

¹⁶¹ Вот случай с мужчиной сорока лет, женатым и прежде не болевшим. Внешне он вполне здоров, возглавляет достойную общественную школу, хорошо образован и ранее изучал отдельные направления старомодной психологии, в частности, вундтовскую^[83], ничего общего не имеющую с мгновениями человеческой жизни, зато уводящую в стратосферу абстрактных идей. В последнее время этого человека изрядно донимали невротические симптомы. У него то и дело возникало своеобразное головокружение, учащалось сердцебиение, случались приступы тошноты и слабости, он чувствовал себя изнуренным. Эти симптомы вполне соответствуют болезни, хорошо известной в Швейцарии, – горной болезни, которой подвержены люди, непривычные к условиям высокогорья и потому заболевающие при восхождениях. Так что я спросил: «А не горная ли у вас болезнь?», и он ответил: «Да, вы правы. Очень на нее похоже». Я уточнил, снятся ли ему сны, и он сказал, что недавно было сразу три сновидения.

¹⁶² Мне не нравится анализировать единичные сны, поскольку всякий единичный сон подлежит произвольному толкованию. По поводу отдельно взятого сна можно нафантазировать что угодно, зато если сравнить последовательность из двух десятков или даже сотни сновидений, то начинаешь замечать кое-что любопытное. Видишь те процессы, что протекают в бессознательном еженощно, и понимаешь, что непрерывность бессознательной психики простирается бесконечно, не обрываясь ни днем, ни ночью. Предположительно мы грезим постоянно, но не осознаем этого днем, ибо разум привержен четкому восприятию. Однако ночью, когда происходит подавление ментального уровня, сновидения прорываются вовне и становятся видимыми.

¹⁶³ В первом сне пациент попадает в крохотную швейцарскую деревушку. Он видит самого себя – чинную черную фигуру в длинном пальто и с несколькими толстыми книгами под мышкой. Его окружает группа молодых людей, в которых он узнает своих бывших одноклассников. Все они смотрят на него и говорят: «Этот тип нечасто тут появляется».

¹⁶⁴ Чтобы понять этот сон, необходимо вспомнить, что пациент занимает важную должность и хорошо образован. Правда, начинать ему пришлось с самого дна, то есть он – что называется, selfmade-man^[84]. Его родители были бедными крестьянами, и он был вынужден упорно пробивать себе дорогу в жизни. Преисполненный честолюбия, он надеется, что сможет подняться еще выше. Он похож на человека, что вскарабкался однажды от уровня моря до высоты в 2000 метров и видит перед собой окрестные вершины высотой в 4000 метров. Он стоит там, откуда идут покорять более высокие вершины, и уже забыл о прежних своих достижениях; он немедленно приступает к новому подъему. При этом он не осознает, что устал и прямо сейчас не способен идти дальше. Это отсутствие осознания и является причиной возникновения симптомов горной болезни. Сон раскрывает ему фактическую психологическую ситуацию. Во сне он сам предстает чинной черной фигурой с толстыми книжками в родной деревне, среди деревенских мальчишек, ворчащих, что он нечасто тут появляется; это означает, что он редко вспоминает о своем происхождении (напротив, помышляет о дальнейшей карьере и метит на должность профессора). Вот почему сон помещает его в былое окружение: он должен оценить свои текущие достижения, вспомнить, с чего начинал, и понять, что существуют пределы естественным человеческим усилиям.

^{165/166 [85]} Начало второго сна – типичный пример того сновидения, когда сознательная установка такова, как у нашего пациента. Он знает, что должен отправиться на важную конференцию, и готовит документы. Потом вдруг понимает, что время поджимает, что поезд скоро уйдет, и начинает суетиться, боясь опоздать, как обычно и бывает. Он пытается одеться, но шляпы нигде нет, а пальто почему-то не висит на месте, и он бегает по дому в поисках того и другого и кричит: «Где мои вещи?» В конце концов все находится, и он выбегает из дома, но спохватывается, что забыл папку с документами. Он возвращается за папкой, смотрит на часы, проверяя, успевает ли на поезд, далее бежит на станцию по дороге, но почему-то ноги вязнут в дороге, словно он движется по болоту, а не по городской улице. Запыхавшийся, он все же добирается до станции и видит, что поезд тронулся. Тут его внимание привлекает железнодорожное полотно, которое выглядит приблизительно вот так:

Рис 12

Сам он находится в точке А, хвост поезда уже в точке В, а паровоз – в точке С. Он глядит на длинный состав, идущий по кривой, и думает при этом следующее: «Если машинисту достанет ума, то в точке D он сообразит не давать полный ход, иначе длинный состав, ползущий по кривой, неминуемо сойдет с рельсов». В этот миг паровоз подходит к точке D, машинист дает полный ход, и состав устремляется вперед. Сновидец предвидит грядущую катастрофу, в которой состав сходит с рельсов, кричит и просыпается в страхе, как обыкновенно случается при кошмарах.

¹⁶⁷ Всякий раз, когда кому-то снится, что он опаздывает, что ему мешают многочисленные препятствия, это значит, что сон воспроизводит фактическое положение дел наяву, когда человек чем-то озабочен. Факт озабоченности же объясняется бессознательным сопротивлением сознательному намерению. Досаднее всего то, что сознательно вы сильно чего-то хотите, но незримый бес внутри вас всячески противится, и этот бес, к слову, – не кто иной, как вы сами. Вы стараетесь одолеть беса, прилагаете нервические усилия в нервической спешке и суете. Что касается нашего сновидца, движение во сне происходит против его воли. Он не хочет покидать дом, но одновременно этого и хочет, а потому все помехи и затруднения на своем пути создает для себя сам. Он и есть тот машинист, который думает: «Что ж, кривая позади, впереди прямой участок и можно дать полный ход». Прямая линия за кривой соответствует 4000-метровым вершинам из первого сна, которые ждут покорения.

¹⁶⁸ Разумеется, любой, кому выпадает такая возможность, поспешит ее воплотить, ибо в голове крутится: «Почему бы не двинуться дальше, ведь иного случая может и не быть?» Сновидец не понимает, почему что-то в нем сопротивляется этому желанию. 0днако сон предупреждает, что не следует уподобляться машинисту, что дает полный ход, когда хвост состава еще не вышел из поворота. Именно об этом мы постоянно забываем: наше сознание – всего лишь поверхность, предвестие, если угодно, нашего психического бытия. Разум – всего-навсего паровоз, а за ним тянется длинный исторический «хвост» сомнений, слабостей, комплексов, предрассудков и унаследованных качеств, хотя мы почти всегда принимаем решения, пренебрегая этими факторами. Мы мыслим так, будто движемся по прямой, невзирая на все затруднения, а они нас отягощают, и нередко мы сходим с рельсов, прежде чем достигаем цели, – потому что забыли о длинном составе позади.

¹⁶⁹ Я повторял и повторяю, что наша психология тянет за собой, как ящерица, длинный хвост, заключающий в себе всю историю – историю семьи, народа, Европы и человечества в целом. Мы – только люди, мы не должны забывать, что влачим бремя человеческого существования. Будь у нас одни лишь головы, мы были бы схожи с теми ангелами, у которых имеются голова да крылья, и они-то вольны делать все, что захотят, ибо их не отягощают тела, вынужденные обитать в бренном мире. Еще отмечу – кстати, это важно скорее не для сновидца, а для меня самого, – что причудливое движение состава напоминает формой змею. Далее я объясню, почему это значимо.

¹⁷⁰ Следующий сон – наиважнейший, и здесь придется дать некоторые пояснения. В этом сне мы встречаемся с необычным животным – наполовину ящерицей, наполовину крабом. Перед тем, как приступить к изложению сновидения, я хотел бы кое-что разъяснить по поводу метода выявления значения сновидений. Как вы знаете, тут имеется множество различных точек зрения и множество ложных путей к пониманию снов.

¹⁷¹ Так, ранее мы обсуждали метод свободных ассоциаций; он в этом случае выглядит крайне сомнительным, насколько подсказывает мой опыт. Свободные ассоциации означают, что вы открыты любому количеству и любым разновидностям ассоциаций, а те, разумеется, обнажают ваши комплексы. Но дело в том, что я не хочу вызнавать комплексы моих пациентов, они мне не интересны. Я хочу знать, что говорят об этих комплексах сновидения, а не выявлять суть комплексов. Я хочу знать, как бессознательное индивидуума обращается с комплексами, хочу установить, к чему этот индивидуум готовит сам себя. Вот что я вычитываю из сновидений пациентов. При использовании метода свободных ассоциаций сновидения бы мне не понадобились. Я поставил бы указатель – скажем, «Дорога туда-то» – и позволил бы пациентам самостоятельно изливать свободные ассоциации, с тем, чтобы они в итоге непременно пришли к собственным комплексам. Тому, кто едет в венгерском или русском поезде и видит диковинные вывески на непонятном языке, доступно постижение своих комплексов: позвольте себе увлечься – и вы наверняка придете к своим комплексам.

¹⁷² Я избегаю метода свободных ассоциаций, ведь у меня иная цель: я не стремлюсь познать комплексы, но хочу узнать содержание снов. Поэтому я трактую сновидение как некий текст, который не совсем понимаю, – скажем, текст на латыни, на греческом или на санскрите, где отдельные слова мне неведомы или где текст обрывочен; я просто прибегаю к обычным методам языкознания при чтении подобных текстов. Моя идея заключается в том, что сам сон ничего не скрывает, это мы не понимаем его язык. Допустим, я процитирую латинский или греческий отрывок, и часть присутствующих его не поймет; дело же не в том, что текст что-то прячет или утаивает, а в том, что кое-кто из вас не знает латыни или греческого. Точно так же спутанность мыслей пациента не обязательно означает болезни; не исключено, что врач не в состоянии разобраться в материале. Считать, будто сон норовит нечто скрывать, значит предаваться антропоморфической иллюзии. Ни одному языковеду не придет на ум, что отрывок на санскрите или в клинописи нечто скрывает. В Талмуде встречается очень мудрое замечание, гласящее, что в самом сновидении заключено его толкование. Сон – целостная картина, а если думать, будто за ним что-то таится или будто он что-то прячет за собой, это лишь докажет, что мы ничего не понимаем.

¹⁷³ Поэтому, приступая к работе со сновидением, прежде всего говоришь себе: «Здесь я не понимаю ни слова». Обожаю чувство собственной некомпетентности, так как знаю, что мне предстоит потрудиться, чтобы понять сновидение. Итак, я поступаю следующим образом: я применяю метод языкознания, далекий от свободных ассоциаций, и еще опираюсь на логический принцип амплификации. Это не более чем поиск параллелей. К примеру, при встрече с редким словом, ранее не попадавшимся, вы пытаетесь найти параллельные куски текста, где это слово тоже встречается, а затем подставляете формулу, извлеченную ранее из других отрывков, в нужный кусок. Если удается прочитать новый текст, мы говорим: «Теперь все понятно». Так мы научились читать иероглифы и клинопись; схожим образом можно научиться читать сны.

¹⁷⁴ Как именно я выявляю контекст? Здесь необходимо следовать принципу ассоциативного эксперимента. Пусть некий мужчина видит во сне убогий деревенский дом. Откуда мне знать, с чем связан простой крестьянский дом в мышлении этого человека? Разумеется, этого мне знать не дано. Известно ли мне, что простой деревенский дом означает для него в общем? Тоже нет. Тогда я прямо спрашиваю: «Откуда у вас взялся этот образ?» – или, иными словами, каков контекст, какова та душевная почва, из которой проросло представление о «простом крестьянском доме»? Почти наверняка ваш собеседник поведает вам нечто удивительное. Например, кто-то скажет: «Вода». Знаю ли я, что конкретно имеется в виду? Вовсе нет. Если я произнесу это слово или сходное с ним в ходе эксперимента, один испытуемый ответит: «Зеленая», другой упомянет Н₂О (что уже совершенно другое по смыслу), третий назовет ртуть^[86] или откликнется словом «самоубийство». В каждом случае я устанавливаю почву, из которой проросли слово или образ. Это и есть амплификация, хорошо известная логическая процедура, которую мы применяем и которая позволяет нам выяснять необходимый контекст.

¹⁷⁵ Конечно, здесь нельзя обойти вниманием заслуги Фрейда, который вообще заставил нас задуматься о сновидениях и открыл нам простор для толкования сновидений. Как вы знаете, он утверждал, что сновидение – это искаженное представление тайного несовместимого желания, которое не согласуется с сознательной установкой, а потому цензурируется, то бишь искажается, чтобы сознание его не узнало, однако оно продолжает жить и стремится проявиться. Далее, по логике Фрейда, мы должны сказать: давайте переосмыслим это искажение; давайте будем естественными, откажемся от искаженных склонностей и позволим ассоциациям течь свободно, благодаря чему придем к естественным фактам, то есть к своим комплексам. В этом мы с Фрейдом принципиально расходимся: он ищет комплексы, а я – нет. Вот в чем различие. Я стараюсь выяснить, что бессознательное делает с комплексами, ибо это меня интересует гораздо сильнее, нежели мысль, что люди обладают комплексами. У нас всех есть комплексы, данный факт совершенно банален и скучен. Даже комплекс инцеста, который при желании отыскивается у всех, стоит только поискать, жутко банален и не вызывает любопытства. Куда занятнее вызнавать, как люди уживаются со своими комплексами; это, по крайней мере, практический вопрос. Фрейд использует метод свободных ассоциаций и опирается на иной логический принцип, который в логике называется reductio in primam figuram, возвращение или сведение (редукции) к первой фигуре. Это так называемый силлогизм, затейливая последовательность логических заключений, когда начинаешь с вполне рационального суждения и путем различных допущений и уточнений постепенно изменяешь разумное основание своей исходной посылки до полной, неузнаваемой противоположности. Такое именно искажение, по Фрейду, присуще сновидениям; сны искусно затеняют исходную посылку, и нужно лишь смахнуть паутину образов, чтобы добраться до первого суждения, которое может гласить: «Я хочу сделать то-то или то-то; у меня есть такое-то и такое-то несовместимое желание». Начнем с очевидного и осмысленного предположения: «Всякое разумное бытие свободно», то есть подразумевает свободу воли. Первый шаг к заблуждению таков: «Следовательно, нет свободного неразумного бытия». На это уже хочется возразить, потому что мы ощущаем здесь некий трюк. Но продолжаем: «Все люди свободны» (то есть все обладают свободой воли). А далее следует торжественный вывод: «Значит, неразумных людей нет». Это полная ерунда.

¹⁷⁶ Предположим, что сновидение и вправду – сугубо бессмысленное изложение. Это вполне логично, ведь сон на самом деле предстает как нечто бессмысленное, иначе его не составило бы труда понять. Как правило, сновидения непостижимы; едва ли возможно отыскать сон, ясный с начала и до конца. Обычные сны кажутся полнейшей бессмыслицей и потому отвергаются. Даже в первобытных племенах, где к сновидениям принято относиться с вниманием, такие обыденные сны считаются ничего не значащими. Но есть особые, «большие сны»; они снятся вождям и колдунам (знахарям), но не простым дикарям. В этом суждения дикарей схожи с мнением европейцев. Столкнувшись с нелепым сном, вы скажете: «Эта ерунда наверняка – печальное искажение или перетасовка вполне разумных суждений». Вы разбираете сновидение, используя reductio in primam figuram, и приходите к первоначальному, неискаженному суждению. Так вы убеждаетесь, что фрейдовский способ толкования сновидений, безусловно, логичен, если принимать содержание снов за бессмыслицу.

¹⁷⁷ Однако не будем забывать, что, называя что-либо бессмысленным, мы всего-навсего расписываемся, быть может, в собственном непонимании; ведь мы – не боги, напротив, мы – только грешные люди с ущербным умом. Когда душевнобольной пациент рассказывает мне о чем-то, я могу подумать: «Он несет какую-то чушь». Человек, занятый в науке, здесь скажет, что не понимает; а тот, кому наука чужда, сочтет говорящего безумцем, который донимает разумных людей. Такие доводы являются причиной того, что люди душевно неуравновешенные нередко желают стать психиатрами. По-человечески это понятно, ведь так обретаешь величайшее удовлетворение: будучи не слишком-то уверен в себе самом, можешь смело заявлять, что другие еще хуже.

¹⁷⁸ Но все равно требуется ответить на вопрос: можно ли с уверенностью говорить, будто сновидение бессмысленно? Готовы ли мы в том поклясться? Уверены ли мы, что сон искажает реальность? А если встречается нечто, прямо противоположное нашим ожиданиям, продолжим ли мы рассуждать об искажении? Природа не совершает ошибок. Правильное и неправильное – человеческие категории. Естественный процесс таков, каков он есть, и ничего больше; его нельзя называть бессмыслицей или характеризовать как неразумный. Единственный несомненный факт состоит в том, что мы не понимаем. Не будучи богом, располагая лишь крайне ограниченными человеческими способностями, я предпочитаю думать, что попросту не понимаю сновидения. Потому я отвергаю предубежденное мнение, будто сны суть искажения, и говорю, что непонятный сон – плод искажений в моем разуме, в силу чего я и не могу его понять.

¹⁷⁹ Итак, я перенимаю у языковедов метод, с которым они подступаются к трудным текстам, и применяю его к сновидениям. Конечно, в целом все делается несколько более углубленно, однако смею заверить, что результаты куда любопытнее, когда изучаешь что-либо своеобразно человеческое, чем когда предлагаешь скучное и рутинное толкование. Ненавижу скуку и рутину! Разумеется, здесь недопустимо вдаваться в спекуляции и теоретизирование, имея дело со столь загадочным явлением, как сновидения. Нельзя забывать, что на протяжении тысячелетий люди великого ума и великого знания, а также с обширным опытом, придерживались совершенно различных взглядов на сны. Лишь совсем недавно родилась теория, доказывающая ничтожность сновидений. Во всех других культурах к снам относятся по-другому.

¹⁸⁰ Вернемся к «большому» сну моего пациента. «Я нахожусь в сельской местности, в простом крестьянском доме, и рядом со мной пожилая крестьянка материнского облика. Я рассказываю ей о грядущем путешествии, которое намерен предпринять: мол, пойду пешком из Швейцарии в Лейпциг. Она изумленно ахает, что очень меня радует. Тут я бросаю взгляд за окно, на сельский луг, где крестьяне сгребают сено. Сцена внезапно меняется, откуда-то появляется чудовище – огромный краб-ящерица. Оно движется сначала влево, затем вправо, и в конце концов я оказываюсь между его клешнями, словно между лезвиями раскрытых ножниц. В моей руке возникает прут или палка, я едва прикасаюсь ей к голове чудовища, и оно умирает. Я долго стою и созерцаю это чудище».

¹⁸¹ Прежде чем углубляться в изучение подобных сновидений, я всегда стараюсь выстроить последовательность, ибо всякий сон имеет свою предысторию и будет продолжаться по завершении. Его непрерывность – свойство нашей психической ткани, и нет оснований считать, будто в психических процессах нет непрерывности, как нет и причин думать, будто существуют какие-либо «пробелы» в природных процессах. Природа – это континуум, так что наша психика тоже должна быть континуумом. Сновидение – лишь проблеск или одно наблюдение психического континуума, зримое в данный миг. В своей непрерывности оно связано с предшествующими снами. Напомню, что в предыдущем сне имелось специфическое, змееподобное движение поезда. Дальнейшее рассуждение – только гипотеза, но мне хочется ею поделиться.

¹⁸² После сна с поездом сновидец возвращается в окружение своего раннего детства, оказывается рядом с крестьянкой материнского облика (конечно, это намек на его собственную мать). В предыдущем сне он внушал уважение деревенским мальчишкам, перед которыми представал в длинном «профессорском» пальто. Теперь же он поражает сельскую простушку своим величием и величием честолюбивого намерения дойти до Лейпцига (за этим образом таится надежда на должность). Чудовищный краб-ящерица приходит извне нашего эмпирического опыта, это, очевидно, творение бессознательного. Все перечисленное выясняется без особых усилий.

¹⁸³ Теперь мы беремся за фактический контекст. Я спрашиваю: «Какие чувства вызывает у вас простой крестьянский дом?» К моему несказанному удивлению, ответ таков: «Это лепрозорий Святого Иакова неподалеку от Базеля». Несмотря на древность постройки, здание сохранилось до сих пор. Еще место прославилось тем, что в 1444 году там состоялось большое сражение между швейцарцами и силами герцога Бургундского, которые пытались прорваться в Швейцарию, но были остановлены передовыми отрядами швейцарцев: 1300 человек успешно отразили натиск 30 000 бургундцев у лепрозория Святого Иакова. Швейцарцы пали, все до единого, но своей жертвой предотвратили дальнейшее продвижение врага. Героическая смерть воинов – важное событие в истории Швейцарии, и каждый швейцарец исполняется гордостью за соотечественников, вспоминая о ней.

¹⁸⁴ Всякий раз, когда сновидец сообщает нечто подобное, нужно помещать такие сведения в контекст самого сновидения. В данном случае это означает, что сновидец находился в лепрозории. Лечебница называется «больничный дом» (Siechenhaus), а по-немецки слово «больной» (Siechen) означает также «прокаженный». То есть сновидец страдает мерзкой и заразной хворью, его изгоняют из общества и отправляют в лечебницу. Ко всему прочему, эта лечебница связана местом нахождения с отчаянным сражением, в котором погибло 1300 человек и которое началось из-за того, что отряд не подчинился приказу (им наказали не ввязываться в бой и ждать подхода всего швейцарского войска, но они, едва завидев врага, не сдержали боевой порыв и, вопреки приказу, ринулись в бой, из-за чего и погибли). Вновь перед нами образ опрометчивого стремления вперед, пренебрежения «хвостом», и снова действие заканчивается фатально. Меня посетило неприятное чувство, и я спросил себя: «Что суждено этому человеку, какая опасность его подстерегает?» Речь не только о честолюбии или о том, что он жаждет воссоединиться с матерью и совершить инцест или что-то в этом духе. Вспомним глупого машиниста, который рвется вперед, не задумываясь о том, что состав не успел миновать кривую; он не ждет «хвоста», мчится дальше, забывая о поезде в целом. То есть сновидец склонен к опрометчивым действиям, ведет себя так, словно состоит из одной только головы (а швейцарский отряд возомнил себя войском и не стал дожидаться подмоги, из-за чего и полег на поле боя). Такая установка пациента объясняет симптомы горной болезни. Он забрался слишком высоко, не подготовился к высоте, забыл, откуда он начал свое восхождение.

¹⁸⁵ Возможно, вам известен роман Поля Бурже «Этап», лейтмотив которого – тот факт, что низкое происхождение всегда остается с человеком, а потому имеется четко выраженный предел, до которого можно подняться по социальной лестнице. Именно об этом сновидение пыталось напомнить моему пациенту. Сельский дом и пожилая крестьянка как бы возвращали его в детство, следовательно, эта женщина могла напоминать ему его мать. Впрочем, с допущениями нужно проявлять осмотрительность. Когда я спросил, что это за женщина, сновидец ответил: «Это моя хозяйка». Он подразумевал пожилую вдову, старомодную и необразованную даму, которая сдавала ему жилье и сама вела, разумеется, куда более простую, чем он, жизнь. Он забрался чересчур высоко, забыл о том, что частью незримого «я» выступает семья. Будучи человеком интеллектуального типа, он, естественно, отводил чувству второстепенное положение. То не было дифференцированным, обрело в сновидении облик хозяйки, а попыткой произвести впечатление на хозяйку он сам себя убеждал в грандиозности намерения дойти пешком до Лейпцига.

¹⁸⁶ Кстати, по поводу этого путешествия в Лейпциг он сказал: «О, это моя цель! Я хочу отправиться дальше, хочу получить кафедру». Налицо безудержное стремление вперед, глупый порыв, горная болезнь: он хочет вскарабкаться слишком высоко. Сон приснился ему еще до войны^[87], а в ту пору быть профессором в Лейпциге значило немало. Он старательно и неосознанно подавлял чувство, поскольку оно не содержало верных оценок и оставалось слишком наивным. Отсюда пожилая крестьянка, отсюда ее тождество с собственной матерью. Вообще, на свете немало способных и образованных людей, чувства которых не дифференцированы, и потому их чувство привязано к памяти о матери; оно – сама мать, тождественно матери, у них материнские чувства, они искренне привязаны к детям, обожают украшать дом и комнаты и наводить порядок. Порой такие индивидуумы к сорока годам вдруг начинают проявлять мужские чувства, из-за чего случаются неприятности.

¹⁸⁷ Чувства мужчины оказываются, так сказать, женскими и предстают таковыми в сновидениях. Я обозначаю эту женскую фигуру словом «анима», поскольку она представляет собой олицетворение низших функций, связывающих мужчину с коллективным бессознательным. Коллективное бессознательное в целом предъявляется мужчине в женском образе. У женщин оно имеет мужской облик, и тогда я говорю об «анимусе». Данный термин я выбрал потому, что он неизменно характеризует один и тот же психологический факт. Анима – олицетворение коллективного бессознательного в сновидениях^[88]. Я располагаю обширной статистикой по поводу появления этой фигуры – таким способом, кстати, подобные выводы подтверждаются эмпирически.

¹⁸⁸ Когда я спросил сновидца, что он хотел сказать, когда заявил, что поразил крестьянку своим намерением, он ответил: «А, это по поводу моего хвастовства. Я люблю прихвастнуть перед теми, кто ниже меня, чтобы показать, кто я такой; общаясь с малообразованными людьми, я норовлю выпятить себя. К несчастью, мне почти всегда приходится жить в низшем окружении». Когда человек досадует на «низость» своего окружения и чувствует, что он слишком хорош для этого круга, его собственная внутренняя неполноценность проецируется вовне, и он начинает обращать внимание на то, что ему следовало бы уладить в себе самом. Когда он говорит, что недоволен низким окружением, ему надлежит сказать: «Я отдаю себе отчет в том, что мое собственное внутреннее окружение явно ниже нормы». Он не располагает правильными оценками, отсюда неполноценность чувственной жизни. Вот его беда.

¹⁸⁹ Во сне, бросая взгляд за окно, он видит крестьян, собирающих сено. Это опять-таки напоминание о событиях прошлого, возвращение к схожим картинам и ситуациям детства. Снова лето, приходится рано вставать и идти ворошить сено днем, а вечером собирать. Конечно, это простой и честный крестьянский труд. Сновидец забыл, что как раз такой труд и вознес его, а отнюдь не выдающийся ум. Он также утверждает (это нужно отметить), что в нынешнем доме на стене висит картина с изображением крестьян, собирающих сено. «Сон – просто память о картине, в нем нет ничего особенного, как мне кажется». Далее в сновидении сцена меняется, а по смене сцены всегда можно смело заключать, что некое бессознательное содержание получило полное воплощение, что его дальнейшее воспроизведение невозможно.

¹⁹⁰ Теперь сновидение как бы затуманивается, появляется крабоящерица – явное чудовище. Я спрашиваю: «Что насчет краба? Откуда, ради всего святого, он взялся?» Сновидец отвечает: «Это мифическое чудовище, которое ходит задом наперед. Все крабы так ходят. Откуда оно взялось, мне неведомо, должно быть, из сказок или откуда-то еще». Все, о чем он говорил ранее, относилось к предметам и событиям реальной жизни, к тому, что существует на самом деле. А краб очевидно не является личным опытом, это архетип. Сталкиваясь с архетипами, аналитик вынужден размышлять. При изучении личностного бессознательного непозволительно слишком много думать и дополнять ассоциации пациента. Как можно прибавлять что-либо к личности другого? Сами вы – тоже личность. Другой человек живет собственной жизнью и собственным разумом в той степени, в какой является личностью. Но если смотреть обезличенно, если отождествлять другого с собой, мы все обладаем одинаковым устройством разума, сознания, и вот тут впору начинать думать и ассоциировать за другого. Можно даже обеспечить этому другому необходимый контекст, которого у него самого нет: он не знает, откуда появилась крабоящерица, и не понимает, что этот образ означает, а я знаю и могу предоставить нужный материал.

¹⁹¹ Я указал сновидцу на то, что в снах присутствует мотив героя. Он воображает себя героем, и эта фантазия вышла на поверхность в последнем сновидении. Он предстает героем в длинном пальто и в намерении отправиться в путь, он героически погибает на поле славного боя неподалеку от лечебницы Святого Иакова, он намерен доказать миру свое величие и, конечно же, победить чудовище. Мотив героя неизменно сопровождается мотивом дракона: дракон и герой, его одолевающий, – две фигуры одного и того же мифа.

¹⁹² Здесь дракон возникает в виде крабоящерицы. Это утверждение, разумеется, не объясняет того факта, что дракон предстает образом психологической ситуации сновидца. Поэтому последующие ассоциации разворачиваются вокруг чудовища. Когда оно движется то влево, то вправо, у сновидца возникает ощущение, будто он стоит посреди раскрытых ножниц, лезвия которых грозят сомкнуться и обречь его на гибель. Мой пациент читал Фрейда и потому толковал эту ситуацию из сна как инцестуозное желание: чудовище – мать, раскрытые ножницы – ноги матери, а он, стоящий между ними, только-только родился или намерен вернуться обратно в утробу.

¹⁹³ Как ни удивительно, в мифологии дракон и вправду олицетворяет мать. Этот мотив встречается по всему миру, а само чудовище зовется драконьей матерью^[89]. Она пожирает свое дитя, засасывает его обратно после того, как родила. «Чудовищная мать», как ее иначе называют, ждет с широко разинутой пастью в западных морях^[90]; человек приближается, пасть смыкается, и с ним покончено. Чудовищный образ – это «мать саркофагов», пожирательница плоти или, в иной форме, Матута, мать мертвых и богиня смерти^[91].

¹⁹⁴ Увы, этих параллелей недостаточно для объяснения того, почему в данном сне возник такой образ. Я придерживаюсь (на это есть свои причины) мнения, что представления психических фактов в образах, подобных змее, ящерице, крабу, мастодонту или аналогичным животным, отражают органические явления. К примеру, змея очень часто символизирует цереброспинальную систему, особенно нижние мозговые центры, в частности, продолговатый мозг и спинной мозг. Краб, с другой стороны, наделен только симпатической системой; он символизирует преимущественно симпатику и парасимпатику живота; он абдоминален. Поэтому при «переводе» текста сновидения можно прочесть его следующим образом: если продолжишь в том же духе, твои симпатическая и цереброспинальная системы восстанут против тебя и «проглотят». Именно это и происходило. Симптомы невроза у сновидца выражали недовольство симпатических функций и цереброспинальной системы его сознательной установкой.

¹⁹⁵ Крабоящерица привносит в сновидение архетипическое противостояние героя и дракона как заклятых врагов. Но в отдельных мифах, что любопытно, герой связывается с драконом не только как с противником. Напротив, есть указания, что герой сам является драконом. В скандинавской мифологии героя узнают по змеиным глазам^[92]: такие глаза у него потому, что он – змей. Во множестве других мифов и легенд излагается то же представление. Кекропс, основатель Афин, изображался мужчиной со змеиным хвостом вместо ног. Души героев нередко после смерти появляются в виде змей.

¹⁹⁶ Во сне чудовище движется сначала налево; я спрашиваю сновидца об этом, и он говорит: «По-видимому, краб не знал дороги. Левая сторона – неудачная, неблагоприятная». Вообще, зловещее не сродни неблагоприятному и левому, да и правая сторона чудовищу не помогла: свернув направо, оно натыкается на прут и погибает. Тут у нас образ героя между клешнями чудовища, ситуация, которую сновидец предпочел истолковать как попытку. Он говорит: «Фактически я чувствовал себя окруженным со всех сторон, как герой, которому предстоит сразиться с драконом». То есть он самостоятельно осознал мотив героя.

¹⁹⁷ Но, в отличие от мифического героя, он сразил чудовище не оружием, а прутом или палкой. Вот его слова: «Если судить по результату, это была, наверное, волшебная палочка». Он определенно победил краба неким магическим способом. Прут – очередной мифологический символ. Часто он намекает на сексуальность, а сексуальная магия призвана защищать от опасностей. Напомню, кстати, что при землетрясении в Мессине природа побуждала к некоторым инстинктивным реакциям ради спасения от катастрофы.

¹⁹⁸ Прут – инструмент, а инструменты в сновидениях означают ровно то, чем они в действительности и являются: это средства, которыми человек конкретизирует свое волевое намерение. К примеру, нож выражает стремление резать; когда я беру копье, то удлиняю свою руку; с помощью ружья можно проецировать свое влияние и действия на большое расстояние; с помощью телескопа тому же воздействию подвергается зрение. Инструмент есть механизм, отражающий мое желание, волю, способности и навыки. Инструменты в сновидениях символизируют аналогичный психологический механизм. Инструмент нашего сновидца – магический прут. Он использует нечто волшебное, чтобы одолеть чудовище, то есть низовую нервную систему. От подобной ерунды он может избавиться когда угодно и безо всякого труда.

¹⁹⁹ Что все это означает? Пациент, получается, уверен в том, что никакой опасности нет и в помине. Это обычное явление. Думаешь, что чего-то не существует, и это что-то пропадает. Так ведут себя люди, состоящие из одной только головы. Они полагаются на свой интеллект, осмысляют мир и прогоняют то, что им не по нраву. Они говорят: «Этого не может быть, потому что это полная ерунда». Так поступил и наш сновидец, просто отмахнулся от чудовища размышлением: «Крабоящериц не бывает, следовательно, нет противоположного желания, и я избавлюсь от него, если задумаюсь. Это мать, с которой я хочу совершить инцест, и на этом все, ибо ничего подобного я делать не стану». Я спросил: «Вы убили чудовище? Как по-вашему, почему вам понадобилось столько времени на размышление?» Он ответил: «Знаете, теперь я радуюсь тому, что прикончить эту тварь оказалось так просто». Я с ним согласился – чем не повод для радости, в самом-то деле?

²⁰⁰ Потом я поделился своей оценкой ситуации: итак, лучший способ разобраться в сновидении – это вообразить себя несмышленым ребенком, который пришел к двухмиллионолетнему старику или к старухе, ветхой днями (Urmutter), с вопросом: а как я смотрюсь со стороны? И они вам скажут: «Твое намерение честолюбиво, и это глупо, ибо ты идешь против собственных инстинктов. Твои собственные ограниченные возможности преграждают тебе путь. Ты хочешь устранить препятствия магией своего мышления. Ты веришь, что рассудком со всем справишься, но стоило бы, уж послушай, подумать еще раз». Я также добавил: «Ваши сны предостерегают. Вы ведете себя как тот машинист или как швейцарские воины, что кинулись на врага без поддержки; если и дальше будете вести себя так, то вас ждет катастрофа».

²⁰¹ Он ответил, что я чрезмерно серьезен в своих выводах. Дескать, сновидения, скорее всего, порождаются несовместимыми желаниями, а у него и вправду имеется некое инцестуозное устремление, лежащее в основе сновидения; теперь он осознал этот факт, избавился от него и готов отправляться в Лейпциг. Я пожелал ему счастливого пути. Что ж, он продолжил выполнять намеченное, и ему понадобилось всего три месяца, чтобы потерять работу и исчезнуть без следа. Так печально все закончилось. Он пошел против роковой опасности, которую сулила крабоящерица, и не пожелал внять предупреждению. Впрочем, не хотелось бы заканчивать выступление на столь пессимистической ноте. Порой люди прислушиваются к сновидениям и делают правильные выводы, что помогает им удачно разрешать свои проблемы.

Обсуждение

[Доктор Чарльз Брантон]

²⁰² Не знаю, уместно ли спрашивать о снах человека, которого здесь нет, но моей маленькой дочери – ей пять с половиной лет – недавно приснились два сна, от которых она просыпалась. Первый сон был в середине августа, и она сказала мне так: «Я видела колесо, оно катилось по дороге и обжигало». Больше я не смог ничего из нее вытянуть. Я попросил ее нарисовать картинку на следующий день, но она отказалась, и я не стал настаивать. Другой сон был около недели назад, на сей раз с «жуком, который щипался». Иных подробностей нет. Быть может, вы как-то прокомментируете эти видения? Да, добавлю, что моя дочь не путает жуков с крабами. Она очень любит животных.

[К. Г. Юнг]

²⁰³ Нужно, конечно, учитывать, что непросто и не совсем уместно толковать сны незнакомого человека; но я все же отвечу – во всяком случае, по поводу символизма. Жук, насколько мне известно, связан с симпатической системой, так что из этого сна напрашивается вывод, что у вашего ребенка налицо своеобразные психические процессы, затрагивающие симпатическую систему, чреватые, быть может, кишечным расстройством или иными неприятностями с желудком. Пожалуй, осмелюсь предположить, что в симпатической системе наблюдается накапливание энергии, способное вызвать легкие нарушения. Подтверждением служит и символика огненного колеса. Колесо во сне девочки видится символом солнца, а огонь в тантрической философии соответствует так называемой манипура-чакре, помещаемой в животе. Среди продромальных симптомов^[93] эпилепсии иногда встречается образ вращающегося колеса. Также это симптом симпатического характера. Образ вращающегося колеса напоминает о распятии Иксиона. Сон маленькой девочки – явно архетипический, один из тех странных архетипических снов, которые порой снятся детям.

²⁰⁴ Эти архетипические детские сны я объясняю тем обстоятельством, что с обретением сознательности, когда ребенок начинает осознавать себя, он на первых порах остается близок к первоначальному психологическому миру, из которого только что вышел, то есть к состоянию глубокой бессознательности. Поэтому у многих детей мы находим осознание содержаний коллективного бессознательного, и данный факт в некоторых восточных верованиях толкуется как воспоминания о прошлых жизнях. Тибетская философия, например, говорит о «Бардо»^[94], о состоянии разума между смертью и рождением. Идея прошлой жизни – проекция психологического состояния раннего детства. Очень маленькие дети осознают мифологические содержания, а если те задерживаются в сознании надолго, индивидуум может оказаться неприспособленным к жизни в реальном мире; его будет преследовать постоянное стремление сохранить первоначальное видение или вернуться к нему. Имеются очень красивые описания этих переживаний мистиками и поэтами.

²⁰⁵ Обычно в возрасте от четырех до шести лет пелена забывчивости окутывает эти переживания. Однако мне известны случаи, когда воздушные, так сказать, дети выказывали экстраординарные познания в таких психических фактах, жили в архетипических снах и не могли приспособиться к реальной жизни. Недавно я ознакомился со случаем десятилетней девочки, которой снились поразительные мифологические сны^[95]. Ее отец обратился ко мне за консультацией. Я не мог сказать ему прямо, что не жду ничего хорошего. Эта девочка умерла через год от инфекционного заболевания. Она так и не успела родиться полностью.

[Доктор Леонард Ф. Браун]

²⁰⁶ Я хотел бы задать профессору Юнгу вопрос относительно толкования сновидений, о которых говорилось сегодня. Ввиду того, что пациент отказался принимать ваше толкование, можно ли утверждать, что его удалось бы переубедить, отчасти изменив саму процедуру анализа?

[К. Г. Юнг]

²⁰⁷ Будь у меня намерение стать миссионером или спасителем, я бы воспользовался следующим хитрым приемом. Я мог бы сказать пациенту: «Да, это в самом деле материнский комплекс», и мы продолжали бы общаться на таком жаргоне несколько месяцев, благодаря чему мне, возможно, в конце концов, удалось бы его переубедить. Но я знаю по опыту, что ни к чему хорошему это не приведет; не нужно обманывать других, даже во благо. Я не хочу мошенничать с ошибочной верой. На мой взгляд, для этого человека было лучше исчезнуть навсегда, чем быть спасенным посредством обмана. Я никогда не останавливаю людей. Когда кто-то говорит: «Я покончу жизнь самоубийством, если…», я обычно отвечаю: «Если вы твердо решили, то не возражаю».

[Доктор Браун]

²⁰⁸ А были ли у вас доказательства того, что симптомы горной болезни удалось устранить?

[К. Г. Юнг]

²⁰⁹ Пациент справился с неврозом, пустив жизнь под откос. Он не принадлежал высоте в 2000 метров, ему следовало обитать ниже. Он перестал быть невротиком, опустившись. Однажды я разговаривал с руководителем крупного американского учреждения по воспитанию детей-преступников, и он поделился со мной крайне любопытным опытом. Их дети делятся на две категории. Большинство, попадая в интернат, чувствуют себя неплохо, развиваются в пределах нормы и в конечном счете перерастают свои исходные пороки и дурные наклонности. Другая же категория, меньшинство, впадает в истерику, когда их заставляют быть нормальными. Это прирожденные преступники, которых не перевоспитать. Они блюдут норму, когда поступают дурно. Мы тоже ощущаем некоторую неловкость, когда ведем себя идеально, нам гораздо лучше, если наши поступки слегка отклоняются от идеала. Все дело в нашем несовершенстве. Индусы при возведении храмов оставляют один угол незавершенным, ибо лишь богам доступно совершенство, а человек на него не способен. Понимая, что ты несовершенен, жить намного проще. Такова картина с этими детьми и с нашими пациентами. Неправильно обманывать судьбу, неправильно помогать людям подняться выше назначенного им уровня. Если у человека есть желание приспособиться к жизни, то, конечно, надо ему помочь; но если он наотрез отказывается приспосабливаться, то поддержите его в этом стремлении, ибо так будет лучше для всех.

²¹⁰ Каков был бы наш мир, умей все люди приспосабливаться? Думаю, скучным до отвращения. Всегда должны быть те, кто ведет себя неправильно; они – своего рода козлы отпущения и подопытные образцы для нормальных. Вспомним детективные романы и репортажи в газетах – это благодаря им мы можем воскликнуть: «Хвала небесам, что я не тот парень, который совершил преступление! Я ни в чем не повинен». Вы ощущаете удовлетворение, потому что злодеи творят зло вместо вас. Здесь, кстати, скрыто глубинное значение того факта, что Христа-Искупителя распяли между двумя разбойниками. Эти воры тоже отчасти спасители человечества, козлы отпущения.

[Доктор Браун]

²¹¹ Еще я хотел бы уточнить по поводу психологических функций, хотя тема обсуждалась уже давно. Отвечая вчера на один из вопросов, вы сказали, что нет критерия, по которому какая-либо из четырех функций признавалась бы высшей, и добавили, что все четыре функции должны быть дифференцированы одинаково, чтобы мы обрели полное и истинное знание о мире. Значит ли это, что все четыре функции в каждом индивидуальном случае возможно одинаково дифференцировать или прийти к такому результату через воспитание?

[К. Г. Юнг]

²¹² Я не верю, что для человека возможно дифференцировать все четыре функции в равной степени, не то мы были бы совершенны, как Господь, а до этого нам, конечно же, очень далеко. В кристалле всегда найдется изъян. Мы никогда не достигнем совершенства. Более того, если бы нам удалось одинаково дифференцировать все четыре функции, пришлось бы сделать их сознательно доступными. Тогда мы утратили бы драгоценную связь с бессознательным через второстепенную функцию, или самую слабую; лишь по причине нашей слабости и неприспособленности мы связаны с бессознательным, с низшим миром инстинктов и с нашими собратьями по мирозданию. Наши добродетели позволяют нам сохранять обособленность – мы ни в ком не нуждаемся, царим и властвуем, но в своей неполноценности мы связаны с остальным человечеством и с миром наших влечений. Думаю, развить все функции до совершенства – отнюдь не преимущество, ведь такое состояние равносильно полной отчужденности. У меня самого нет стремления к совершенству. Мой принцип таков: ради всего святого, не будь совершенным, но всеми силами старайся им стать, – что бы это ни значило.

[Вопрос]

²¹³ Могу я спросить, что значит быть цельным? Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

[К. Г. Юнг]

²¹⁴ Надо оставить кое-что без разъяснений, чтобы вы подумали самостоятельно. Полагаю, будет крайне занятно сегодня по пути домой поразмышлять над тем, что значит быть цельным. Нельзя лишать людей удовольствия от самостоятельных открытий. Цельность – важная проблема; рассуждать об этом занятно, однако стать цельным дано далеко не каждому.

[Вопрос]

²¹⁵ Как в вашу схему вписывается мистика?

[К. Г. Юнг]

²¹⁶ В какую схему?

[Вопрос]

²¹⁷ В схему психологии и психического.

[К. Г. Юнг]

²¹⁸ Для начала хорошо бы определить, что конкретно подразумевается под мистикой. Предположим, что речь о людях, переживших мистический опыт. Мистики суть люди, особенно ярко переживающие процессы коллективного бессознательного. Мистический опыт – это познание архетипов.

[Вопрос]

²¹⁹ Имеется ли различие между архетипическими и мистическими формами?

[К. Г. Юнг]

²²⁰ Я их не разделяю. Тот, кто изучает феноменологию мистического опыта, непременно сталкивается с рядом крайне любопытных явлений. Например, всем известно, что наш христианский рай – это мужская услада, что женское начало там едва терпится. Богоматерь не божественна, она лишь пресвятая. Она ходатайствует за нас у престола Божия, но не принадлежит к Божеству. Она – не часть Троицы.

²²¹ Однако некоторые христианские мистики обладают иным опытом. Возьмем, к примеру, швейцарского мистика Никлауса фон дер Флюэ^[96]. Он мистически познал Господа и Богиню. А мистик тринадцатого века Гийом де Дегилевиль, автор сочинения «Pèlerinage de la vie humaine, de l’âme et de Jèsus Christ»^[97], узрел, подобно Данте, небесные просторы, «le ciel d’or» («золотой небосвод»), где на троне в тысячу раз ярче солнца восседает le Roi (король), то есть Господь, а рядом, на хрустальном троне коричневатого оттенка, сидит la Reine (королева) – предположительно, Земля. Это видение выходит за пределы представления о Троице, это мистический опыт архетипической природы, охватывающий женское начало. Троица – догматический образ, восходящий к архетипу исключительно мужской природы. В ранней церкви гностическое толкование Святого Духа как женского начала признавалось ересью^[98].

²²² Догматические образы наподобие Троицы суть архетипы, превратившиеся в абстрактные идеи. Однако церковь располагает и рядом мистических переживаний, архетипический характер которых до сих пор очевиден, вследствие чего порой в них отыскивается еретический или языческий элемент. Вспомните, например, святого Франциска Ассизского. Только благодаря незаурядным дипломатическим способностям папы Бонифация VIII святому Франциску удалось примкнуть к церкви. Вспомните хотя бы его отношение к животным^[99], и вы поймете, насколько это трудная задача. Животные, как и природа в целом, для церкви под запретом, при том, что имеются священные животные – Агнец, голубка и рыбы в ранней церкви, – которым поклоняются.

[Вопрос]

²²³ Поделится ли профессор Юнг своим мнением о психологических различиях между диссоциацией при истерии и при шизофрении?

[К. Г. Юнг]

²²⁴ При истерии диссоциированные личности все еще пребывают в своего рода взаимодействии, отчего сохраняется впечатление цельного человека. С истериком возможен раппорт^[100], можно получить чувственную реакцию цельного человека. Налицо лишь поверхностное разделение между определенными участками памяти, но основная личность присутствует всегда. В случае шизофрении это не так. Там имеются лишь фрагменты, целого нет. Поэтому, если ваш друг или близкий родственник сходит с ума, вы испытаете сильнейший шок, когда столкнетесь с фрагментарной личностью, полностью расколотой. Здесь получится общаться всего с одним фрагментом личности зараз, как с осколками стекла. Цельность личности уже не ощущается. А при истерии вы обыкновенно думаете – эх, вот бы избавиться от этого умопомрачения или от этого сомнамбулизма, тогда вернулась бы цельная личность. Но при шизофрении наблюдается глубокая диссоциация личности; фрагменты больше не могут собраться вместе.

[Вопрос]

²²⁵ Существуют ли некие строгие психологические понятия, при помощи которых это различие может быть проявлено?

[К. Г. Юнг]

²²⁶ Встречаются так называемые пограничные случаи, когда еще возможно собрать осколки воедино, если получится восстановить утраченное содержание. Вот случай из моей практики. Одну даму дважды помещали в лечебницу для душевнобольных с типичным шизофреническим приступом. Когда ее привели ко мне, ей уже стало лучше, но она все еще галлюцинировала. Я счел, что можно попробовать добраться до отколовшихся частей личности. Я начал подробно рассказывать ей о переживаниях, которые выпали ей в лечебнице; мы обсудили все голоса, которые она слышала, и все заблуждения, и я объяснил ей каждый факт, дабы она смогла увязать все это в общую картину в своем сознании. Я разъяснил, что это за бессознательные содержания всплывали у нее в ходе приступов; поскольку она была человеком образованным, я давал ей книги для чтения, дабы она пополняла запас знаний, главным образом мифологических, с помощью которых сама сумела бы объединить свою личность. Разрывы, конечно, еще имелись, и всякий раз, когда впоследствии у нее начиналась новая волна распада, я просил ее попытаться воспроизвести в рисунках конкретную ситуацию, чтобы получить общую картину, которая объективировала бы ее состояние. Она так и делала. У меня накопилось немало выполненных ее рукой рисунков, которые неизменно помогали ей, когда она чувствовала, что опять распадается на части. Так продолжалось около двенадцати лет, и у нее больше не было приступов, которые потребовали бы помещения в лечебницу. Ей всегда удавалось справляться с приступами, объективируя их содержание. Еще она рассказала мне, что после каждого нового рисунка бралась за книги и читала раздел, посвященный описанию таких проявлений, чтобы осознать свою связь с человечеством, с набором человеческих знаний, с коллективным сознанием, – и ей становилось лучше. Она уверяла, что чувствует себя приспособленной и избавилась от гнета коллективного бессознательного.

²²⁷ Сами понимаете, далеко не все случаи столь благополучны, а шизофрения в принципе не поддается лечению. Порой, при крайне удачном стечении обстоятельств, личность удается воссоединить. Но я не люблю этим заниматься, потому что это жутко трудная и муторная работа.

Лекция четвертая

[Председатель (доктор Эмануэль Миллер)]

²²⁸ Не буду отнимать время у профессора Юнга, просто признаюсь, что искренне рад возможности председательствовать на заседании сегодня вечером. Увы, я нахожусь в невыгодном положении, поскольку вынужденно пропустил предыдущие лекции и поэтому не знаю, в какие глубины бессознательного уже успел погрузить всех остальных профессор Юнг. Полагаю, сегодня он продолжит рассказывать нам о своем методе анализа сновидений.

[К. Г. Юнг]

²²⁹ Истолкование «большого» сна, подобного рассмотренному вчера, не будет исчерпывающим, если останется в пределах личностных представлений. Такие сновидения содержат архетипические образы, и это прямое указание на тот факт, что психологическая ситуация сновидца выходит за пределы личностного слоя бессознательного. Теперь это уже не только частное дело, теперь мы оказываемся в поле общечеловеческих проблем. Символ, о котором говорилось ранее, служит тому подтверждением. Данный символ отсылает к героическому мифу, а последующая привязка к местоположению лечебницы Святого Иакова также отражает некий общий интерес.

²³⁰ Способность проникаться общей точкой зрения обладает значительной терапевтической силой. Современная терапия не слишком хорошо о том осведомлена, а вот древние медики отлично знали, что возвышение индивидуальной болезни до более высокого и безличного уровня сулит целебный эффект. В Древнем Египте, например, если кого-либо кусала змея, немедленно звали жреца-лекаря, а тот приносил из храмовой библиотеки папирус с изложением мифа о боге Ра и его матери Исиде и зачитывал текст. Исида сотворила ядовитого змея и спрятала того в песке, а бог Ра наступил на него и был укушен, после чего страдал от жуткой боли и едва не умер. Его спасло вмешательство других богов, которые настояли на том, чтобы Исида прочла заклинание, извлекающее яд из тела^[101]. Предполагалось, что пациент под впечатлением от услышанного сумеет исцелиться. Нам с вами это кажется совершенно невозможным. Мы не в состоянии вообразить, будто от чтения вслух сказок братьев Гримм можно вылечиться от тифозной лихорадки или воспаления легких. Но нужно помнить о воздействии современной рациональной психологии: чтобы понять эффект исцеления, необходимо принять во внимание психологию древних египтян, которая сильно отличалась от нашей. С другой стороны, египтяне тоже были людьми, как и мы, и даже сегодня порой случаются чудеса, когда простое утешение, сочувствие или иное сострадание лечит – или, по крайней мере, облегчает течение болезни. Ровно так же обстояло дело у древних людей, более примитивных в своем развитии и обладавших более архаической психикой.

²³¹ На Востоке практическая терапия во многом строится на принципе превращения личного исцеления в общественно значимую ситуацию, да и в древнегреческой медицине тоже применялся этот метод. Разумеется, нужно, чтобы коллективный образ в своем применении совпадал с частным психологическим состоянием пациента. Миф и легенда возникают из архетипического материала, констеллируемого болезнью, а психологическое следствие состоит в том, чтобы раскрыть пациенту общечеловеческое значение конкретной ситуации. Скажем, укус змеи – это архетипическая ситуация, она встречается в виде мотива в изрядном числе преданий старины. Если архетипическую ситуацию, подразумевающую болезнь, удается выразить верно, то пациент выздоравливает. В отсутствие же верного выражения индивидуум предоставлен сам себе и сражается с хворью в одиночку, лишенный общности с миром. Если показать, что в этой схватке он не одинок, что это не личная, а общая болезнь (ей даже боги подвержены), то он попадает в компанию других людей и богов, и осознание этого факта исцеляет. Современная духовная терапия опирается на тот же прием: боль и страдание уподобляются мукам Христовым, тем самым принося утешение. Индивидуум возвышается над своим жалким одиночеством и как будто перенимает великую героическую судьбу, важную для всего мироздания (страдает и гибнет, как бог). Когда древнему египтянину сообщали, что он повторяет участь Ра, бога солнца, то любой простой человек оказывался вровень с фараоном, сыном и проводником воли божества, то есть обычный человек сам как бы становился богом, из-за чего обильно выплескивалась психическая энергия, благодаря чему и происходило возвышение над болью. В особом состоянии ума люди способны вытерпеть многое: так, дикари ходят босыми ногами по тлеющим угольям и наносят себе тяжкие увечья при определенных обстоятельствах, вовсе не испытывая болевых ощущений. По-видимому, глубинные, подходящие к ситуации символы мобилизуют бессознательные силы до такой степени, что затрагивается даже нервная система, а тело вновь начинает реагировать нормальным образом.

²³² При психологических страданиях, которые неизменно обособляют индивидуума от сообщества так называемых нормальных людей, очень важно понимать, что этот конфликт – не просто индивидуальная трагедия, а одновременно форма страдания, общая для всех, этакая общая тягота данной эпохи. Подобное обобщенное понимание возвышает человека над собой и связывает его с остальным человечеством. Не обязательно трактовать страдание как невроз, ибо подчас похожие проявления наблюдаются и в самых обычных обстоятельствах. Например, если тот, кто проживает в зажиточном сообществе, вдруг потеряет деньги, для него вполне естественно будет посчитать это событие огорчительным и постыдным: мол, ты единственный такой глупец, который остался ни с чем. А вот если все теряют деньги, это утешает и позволяет мириться с потерями. Когда другие тоже страдают, как и ты сам, чувствуешь себя намного лучше. Если заблудился в пустыне или застрял в одиночестве на леднике, если тебе выпало вести некую группу, угодившую в опасную ситуацию, поневоле будешь чувствовать себя скверно. Но если ты – солдат, и твой батальон заблудился целиком, то вместе с остальными ты будешь шутить и подбадривать товарищей, пренебрегая опасностью. Сама угроза никуда не делась, однако индивидуум в группе ощущает себя совершенно иначе, нежели когда сталкивается с опасностью в одиночку.

²³³ Всякий раз при появлении архетипических фигур в сновидениях, в особенности на последних стадиях анализа, я объясняю пациенту, что его случай не уникален, не является частным, что его психика приближается к уровню, близкому к общечеловеческому. Это крайне важно, поскольку невротик остро осознает собственную отчужденность и стыдится своего невроза. Если он узнает, что страдает от чего-то общего, а не просто личного, то заметно приободряется. Что касается нашего сновидца, то я, доведись мне продолжить лечение, привлек бы его внимание к тому факту, что в последнем сне ему открылась общечеловеческая ситуация: он самостоятельно осознал через ассоциации историю героя и дракона.

²³⁴ Схватка с драконом, символ типичной человеческой ситуации, довольно часто оказывается мифологическим мотивом. Одним из древнейших его литературных воплощений выступает вавилонский миф Творения, в котором герой-бог Мардук сражается с драконом Тиамат. Мардук – бог весны, а Тиамат – мать-драконица, первозданный хаос; Мардук убивает ее и разрубает на части. Из одной половины он создает небеса, а из другой – землю^[102].

²³⁵ Более удачной параллелью, впрочем, представляется великий вавилонский эпос о Гильгамеше^[103]. Герой – arriviste par excellence^[104], человек честолюбивых замыслов, как и наш сновидец, великий царь и воитель. Подданные-мужчины рабским трудом возводят для него город с могучими стенами. Женщины, ощущая себя забытыми, взывают к богам с мольбой освободить их от безрассудного тирана. Боги решают, что пора что-то предпринять. На психологическом языке это означает, что Гильгамеш пользуется исключительно своим сознанием, что его голова имеет крылья и отделена от тела, а тело возражает против такого отношения. Оно откликается неврозом через констеллирование противоположного фактора. Как этот невроз описывается в поэме? Боги намереваются «призвать», сотворить другого человека, подобного Гильгамешу, и создают Энкиду, который, правда, кое в чем отличается. У него длинные волосы, он выглядит как пещерный человек, живет с дикими животными в степи, пьет воду из источников, где утоляют жажду газели. Гильгамеш, пребывающий пока в норме, видит вполне нормальный сон, раскрывающий намерения богов. Ему снится, что на спину падает звезда, превращается в крепкого воина, и приходится с тем сражаться, но никак не получается освободиться. В конце концов Гильгамеш все же побеждает и бросает противника к ногам своей матери, а та «равняет» обоих воинов. Будучи мудрой женщиной, мать толкует этот сон как знак того, что Гильгамеш готов столкнуться с угрозой. Энкиду суждено схватиться с Гильгамешем и его повергнуть, однако Гильгамеш чрезвычайно хитроумным способом превращает противника в друга. Он преодолевает реакцию бессознательного своей хитростью и настойчивостью, убеждает противника в том, что они с ним друзья и могут сотрудничать. Далее положение усугубляется.

²³⁶ Самому Энкиду снится гнетущий сон о подземном мире, где обитают мертвые; а Гильгамеш готовится к великому приключению. Как и подобает героям, вдвоем с Энкиду он жаждет победить Хумбабу, грозное чудовище, поставленное богами охранять святилище на кедровой горе. Рык Хумбабы «как ураган», и всякого, кто приближается к кедровой роще, охватывает слабость. Энкиду отважен и очень силен, однако эта затея его пугает. Он видит дурные сны, к которым прислушивается, точно подавленный человек в нас самих, над которым мы смеемся, когда эта подавленная часть нашего «я» вспоминает суеверия по поводу определенных дат и прочего; тем не менее, этот подавленный человек продолжает испытывать нервозность. Энкиду крайне суеверен, на пути в лес его преследуют дурные сны и предчувствия беды. Но Гильгамеш толкует эти сновидения оптимистически. Вновь реакция бессознательного не подтверждается, ибо двое добиваются успеха и триумфально доставляют голову Хумбабы в свой город.

²³⁷ Но тут вмешиваются боги – сама богиня Иштар, которая норовит расправиться с Гильгамешем. Основополагающий принцип бессознательного – вечная женственность, и богиня Иштар с подлинно женской хитростью сулит Гильгамешу все на свете, если он станет ее возлюбленным: он уподобится богам, его власть и богатства безмерно возрастут. Но Гильгамеш не верит ни единому слову, грубо отвергает посулы и сам обвиняет богиню в коварстве и жестокости по отношению к любовникам. Иштар в ярости уговаривает остальных богов сотворить исполинского быка, который спускается с небес и принимается опустошать владения Гильгамеша. Начинается великая битва, сотни людей погибают, отравленные ядовитым дыханием божественного быка. Однако Гильгамеш с помощью Энкиду все же убивает быка и празднует победу.

²³⁸ Иштар, уязвленная и разгневанная, опускается^[105] на стену города, и тут уже Энкиду ее оскорбляет – он осыпает бранью и бросает ей в лицо «корень» убитого быка. Это важнейший миг, далее идут последствия: Энкиду видит новые зловещие сны, серьезно заболевает и умирает.

²³⁹ Это означает, что сознательное полностью отделилось от бессознательного, что последнее, так сказать, отдалилось, и Гильгамеш остался в одиночестве оплакивать утрату. Он скорбит о смерти друга, но сильнее всего его терзает страх собственной смерти. Он видел, как умирал друг, и вынужден осознать, что тоже смертен. Его снедает новое желание – добиться бессмертия. Он прилагает героические усилия к поискам снадобья от смерти, ибо слышал о некоем старике, своем предке, что обрел вечную жизнь и обитает где-то далеко на западе. Начинается путешествие в подземный мир, Некию, и Гильгамеш идет на запад, вслед за солнцем, через двери небесной горы. Он справляется с неслыханными трудностями, и даже боги не смеют ему противодействовать, хотя и дают понять знамениями, что его поиски напрасны. Наконец он достигает цели своего путешествия и убеждает старика поведать о снадобье. На дне моря он добывает магическую траву бессмертия, pharmakon athanasias (снадобье бессмертия), и возвращается с нею домой. Утомленный странствиями, но все равно исполнен радости, потому что добыл чудесное лекарство, и ему больше не надо бояться смерти. Он отдыхает и омывается с дороги, но тут змея вынюхивает цветок бессмертия и выкрадывает добычу Гильгамеша. Сам герой принимается далее укреплять свой город, но не ведает покоя, ибо жаждет знать, что случается с человеком после смерти; ему удается призвать дух Энкиду, тот появляется из дыры в земле и сообщает Гильгамешу крайне неутешительные сведения. На сем эпос заканчивается. Окончательная победа достается холоднокровной твари.

²⁴⁰ Сохранилось немалое количество снов, записанных в древности, где прослеживаются параллельные мотивы. Я приведу короткий пример того, как разгадывали сны наши древние коллеги, толкователи сновидений первого столетия нашей эры. Эту историю рассказывает Иосиф Флавий в «Иудейской войне», где, помимо прочего, повествуется о разрушении Иерусалима^[106].

²⁴¹ Тетрарх Палестины по имени Архелай, римский наместник, отличался жестокостью и, подобно почти всем провинциальным правителям, воспринимал свою должность как отменный способ обогатиться и украсть все, на что удавалось наложить руки. Как следствие, к императору Августу направилась делегация местных жителей с жалобой на тетрарха. Это случилось на десятый год правления Архелая. Приблизительно тогда же наместнику приснилось, будто голодные быки пожирают девять больших и полных колосьев пшеницы. Архелай встревожился и немедленно призвал к себе придворного «психоаналитика». Тот не смог установить смысл сновидения – или просто побоялся сказать правду и отделался общими словами. Архелай созвал других «психоаналитиков» для консультации, но и те ничего полезного не сообщили.

²⁴² В ту пору в Египте проживала любопытная секта ессеев, склонных к вольнодумству. Они жили неподалеку от Мертвого моря, и не исключено, что к их сообществу принадлежали Иоанн Креститель и Симон волхв^[107]. В общем, наместник велел призвать некоего Шимона-ессея, и тот поведал Архелаю, что пшеничные колосья означают годы правления, а быки – грядущие перемены. Дескать, по прошествии девяти лет наместника ожидает значимое изменение в судьбе, а голодная скотина предвещает его падение. Подобная сельскохозяйственная образность в тех краях вполне понятна. Поля надлежало оберегать от пасущегося скота. В условиях недостатка корма будет катастрофой, если бык среди ночи вытопчет поле и утром выяснится, что погиб весь годичный урожай. Через несколько дней прибыл посланник из Рима, провел расследование, сместил Архелая, лишил того имущества и сослал в Галлию.

²⁴³ Архелай был женат, и его жене Глафире тоже приснился сон. Естественно, она переживала за мужа. Во сне ей явился первый муж – Архелай был третьим по счету, – от которого в свое время избавились жестоко: а именно убили, причем сделал это как раз Архелай (что ж, нравы тогда были суровые). Этот первый муж по имени Александр воззвал во сне к Глафире, обвинил ту в недостойном поведении и поведал, что намерен увлечь ее к себе в царство мертвых. Шимон-ессей не стал толковать этот сон, потому мы вольны предпринять собственный анализ. Важно, что Александр погиб и что Глафира узрела его во сне. В те дни подобное видение, конечно же, означало встречу с призраком. Когда бывший муж заявил, что хочет забрать женщину к себе, отсюда следовало, что он намерен увести ее в загробный мир. Через несколько дней Глафира совершила самоубийство.

²⁴⁴ Способ, который применял толкователь сновидений, выглядит вполне разумным. Он толковал сон ровно так, как делаем сегодня мы, пусть это сновидение по своему содержанию было куда проще большинства нынешних снов. Вообще я не раз замечал, что сны по своей простоте или громоздкости соответствуют самому сновидцу, вот только они всегда чуть опережают сознание сновидца. Собственные сны я не способен истолковать лучше, чем кто-либо из вас, они всегда превосходят мое понимание и я неизбежно испытываю те же затруднения, что и человек, несведущий в толковании сновидений. Знание – вовсе не преимущество, когда речь заходит о собственных снах.

²⁴⁵ Другая любопытная параллель к нашему случаю – это всем известная история из четвертой главы книги пророка Даниила^[108]. Когда царь Навуходоносор покорил Месопотамию и Египет, он возомнил себя величайшим среди людей, ибо ему сделался подвластен весь знакомый мир. Тогда ему приснился сон, типичный для arriviste^[109], который взобрался слишком высоко. Он увидел дерево необыкновенной высоты, достигающее небес и отбрасывающее тень на всю землю. Далее «Бодрствующий и Святый», наблюдавший с небес, велел повалить дерево, обрубить сучья и ветки и сорвать листья, чтобы остался лишь пень: «пусть он в узах железных и медных среди полевой травы орошается небесною росою, и с животными пусть будет часть его в траве земной», а «сердце человеческое отнимется от него и дастся ему сердце звериное»^[110].

²⁴⁶ Разумеется, все астрологи, мудрецы и прорицатели отказались разгадывать этот сон, один лишь Даниил (ранее, во второй главе книги, он уже выказал себя дерзновенным аналитиком и имел видение о сне, которого сам царь не помнил) сумел понять значение сновидения. Он предостерег царя от алчности и несправедливости, иначе сон может сбыться. Но царь, гордый своей властью, пренебрег этим советом. Тогда голос с небес проклял его и повторил пророчество из сна. Вышло в итоге так, как было предсказано: Навуходоносора изгнали, как дикого зверя, и он уподобился животным – «ел траву, как вол, и орошалось тело его росою небесною, так что волосы у него выросли как у льва, и ногти у него – как у птицы»^[111]. Он пал даже ниже дикаря и утратил все человеческое в себе; он сделался чудовищем Хумбабой. История эта символизирует полную деградацию человека, вознесшегося над собой.

²⁴⁷ Этот случай, наряду с историей нашего пациента, олицетворяет вечную участь преуспевающего человека, который рвется выше положенного и наталкивается на сопротивление бессознательного. Противоречие впервые ощущается в сновидениях; если оно не принимается во внимание, то переносится в реальность, где воплощается самым печальным образом. Эти исторические сны, подобно всем прочим, наделены компенсаторной функцией, служат указанием – симптомом, если угодно, на тот факт, что индивидуум где-то разошелся со своим бессознательным, где-то отклонился от естественного пути, почему-то пал жертвой собственного честолюбия и нелепых в тщеславности замыслов; если продолжит пренебрегать такими указаниями, то пропасть будет расширяться, и он рухнет в нее, как случилось с нашим пациентом.

²⁴⁸ Хочу подчеркнуть, что небезопасно истолковывать сновидения без пристального внимания к их контексту. Ни в коем случае нельзя прилагать к ним какую-либо теорию, но всегда нужно спрашивать сновидца, каковы для него самого те или иные образы. Сны всегда связаны с какой-либо частной проблемой индивидуума, по поводу которой он выносит неверное сознательное суждение. Они неизменно выражают реакцию на нашу сознательную установку, подобно тому, как тело реагирует на переедание или недоедание (или на иное злоупотребление). Сны – естественная реакция саморегулируемой психической системы. Эта формулировка ближе всего к выведению теории о структуре и функции сновидений. Я придерживаюсь той точки зрения, что сны многомерны, непредсказуемы и неисчислимы, как и сам человек, за которым мы наблюдаем днем. Если проследить за кем-либо довольно долго, мы увидим и услышим самые разнообразные реакции; так же обстоит дело со снами. В сновидениях мы столь же разносторонни, как и наяву; невозможно составить и обосновать теорию множества проявлений сознательной личности и невозможно выстроить общую теорию сновидений. Иначе мы обрели бы почти божественное всеведение о человеческом разуме, но у нас его, конечно же, нет. Нам известно о разуме крайне мало, из-за чего мы и называем то, чего не ведаем, бессознательным.

²⁴⁹ Впрочем, сегодня я намерен опровергнуть сам себя и нарушить все свои заповеди: я буду толковать единичный сон, более того, я не знаком со сновидцем и не располагаю необходимыми ассоциациями. Поэтому мое истолкование будет произвольным, и тому имеется убедительное оправдание. Если сон искусно составлен из личностного материала, приходится полагаться на индивидуальные ассоциации, а вот если сон обладает выраженной мифологической структурой (это различие сразу бросается в глаза), то он взывает к нам на универсальном языке, и любой может подобрать параллели для выстраивания контекста – при условии, конечно, что располагает необходимыми знаниями. Например, если во сне разыгрывается схватка между героем и драконом, каждый способен кое-что сказать по этому поводу: все мы читали сказки и легенды и знаем кое-что о героях и драконах. На коллективном уровне сновидений практически нет различия между людьми, тогда как на персональном уровне налицо полнейший разброд.

²⁵⁰ Главная составляющая сновидения, которое я собираюсь вам поведать, мифологична. Здесь мы сталкиваемся со следующим вопросом: при каких условиях снятся мифологические сны? Нас они посещают крайне редко, так как наше сознание в значительной степени оторвано от подспудного архетипического разума. Мифологические сновидения поэтому воспринимаются нами как сугубо чуждый элемент. Но это не так для тех людей, чье сознание ближе к первобытной психике. Дикари уделяют немалое внимание таким сновидениям и называют их «большими» снами, в противоположность обыденным. Они чувствуют, что эти сны значимы и содержат некий общий для всех смысл. Поэтому в племенной общине сновидец всякий раз считает себя обязанным поделиться «большим сном», выслушать который созывают специальный совет. «Большие сны» также излагались на заседаниях римского сената. В первом столетии до нашей эры одной дочери сенатора приснилось, будто богиня Минерва^[112] сошла к ней и пожаловалась, что римляне совсем забросили ее храм. Эта дама сочла необходимым пересказать сон сенату, и тот проголосовал выделить определенную сумму денег на восстановление храма. Схожую историю излагает Софокл: о краже драгоценного золотого сосуда из храма Геракла. Во сне Софоклу явился бог и назвал имя вора^[113]. Когда сон повторился в третий раз, Софокл счел нужным известить ареопаг^[114]. Подозреваемого задержали, и в ходе расследования он признался и вернул украденный сосуд. Эти мифологические, или коллективные, сновидения обладают свойствами, вынуждающими людей инстинктивно их рассказывать. Инстинкт здесь вполне уместен, ибо такие сны не принадлежат индивидууму – они имеют коллективное значение. Они истинны сами по себе, в особенности же они истинны для ряда людей в определенных обстоятельствах. Вот почему в Античности и в Средние века сны высоко чтились. Тогда думали, что они выражают коллективную человеческую истину.

²⁵¹ Что ж, обратимся к нашему сновидению. Его сообщил мне один коллега несколько лет назад и добавил при этом некоторые подробности о самом сновидце. Мой коллега – клинический психиатр, а пациентом оказался достойный молодой француз двадцати двух лет, образованный и подкованный эстетически. Он путешествовал по Испании и вернулся подавленным, а в его состоянии опознали маниакально-депрессивный психоз в депрессивной форме. Вообще заболевание было легким, но для него самого оно обернулось пребыванием в клинике. Спустя полгода его выписали, а через несколько месяцев он покончил с собой, хотя почти полностью излечился от депрессии, то есть совершил самоубийство, находясь в полном сознании. Мы поймем причину самоубийства по сну, который приснился этому человеку в самом начале депрессии. Под большим собором Толедо находится полость с водой, сообщающаяся с рекой Тахо, которая опоясывает город. Эта полость занимает небольшое темное помещение. В воде живет огромный змей, его глаза сверкают, как бриллианты. Поблизости хранится золотой кувшин, в котором спрятан золотой кинжал. Этот кинжал – ключ к городу, его обладатель получает полную власть над Толедо. Сновидец знает, что змей – друг и защитник Б. С., его юного приятеля, который тоже появляется во сне. Б. С. опускает босую ногу в пасть змея, тот дружелюбно ее лижет, а Б. С. весело играет со змеем; в нем нет и тени страха, он невинен, как дитя. Во сне Б. С. около семи лет, он и вправду приятель сновидца из времен раннего детства. С той поры, как извещает сон, змея забыли, и никто не осмеливается спускаться в его обитель.

²⁵² Это своего рода вступление, затем начинается действие. Сновидец наедине со змеем, беседует почтительно, но без страха. Змей говорит, что Испания принадлежит ему, раз он – друг Б. С., и просит вернуть мальчика. Сновидец отказывается, но взамен обещает сам спуститься в темноту пещеры и подружиться со змеем. Позже он меняет решение и вместо исполнения обещания хочет отправить вниз своего приятеля, господина С. Тот происходит из испанских мавров, и для спуска в подземную полость ему нужно восстановить в себе исконную храбрость этого народа. Сновидец советует ему прихватить меч с красной рукояткой, якобы найденный в оружейной мастерской на другом берегу Тахо. Это как будто очень древний меч, когда-то выкованный фокейцами^[115]. Господин С. берет меч и спускается в полость, а сновидец велит ему пронзить мечом левую ладонь. С. соглашается, но не может сохранить самообладание в присутствии могучего змея. Охваченный болью и страхом, он вскрикивает и кое-как поднимается наверх – без кинжала. Сновидец не властен над Толедо, не сможет ничего с этим поделать – и бросает своего друга, который вдруг становится простым украшением (Wanddekoration) на стене собора. На этом сон обрывается. Разумеется, оригинальный рассказ был на французском языке. Каков тут контекст? Он выявляется в фигурах друзей: Б. С. – друг раннего детства, немного старше, чем сам сновидец, который проецирует на другого все обаяние и очарование тех лет и превращает другого в героя. Позже он теряет того из виду; возможно, мальчик умер. Господин С. – друг более недавнего времени. Особо отмечается его происхождение от испанских мавров. С ним я не знаком, зато знаю его семью. Это древнее и почтенное семейство с юга Франции, а семейное имя и вправду может восходить к маврам. Сновидцу известна легенда о мавританском происхождении семьи.

²⁵³ Как я говорил, сновидец недавно был в Испании и, конечно, посещал Толедо, а сон ему приснился по возвращении домой, когда он уже очутился в клинике. Ему было плохо, он практически пребывал в отчаянии и не смог удержаться от того, чтобы не пересказать свой сон врачу. Мой коллега не знал, как поступить, но ощутил потребность поделиться этим сновидением со мной, полагая, что сон чем-то важен. Сам я разобрался во всем далеко не сразу. Тем не менее, мне показалось, что, знай я больше о такого рода снах и занимайся этим случаем сам, я сумел бы помочь молодому человеку и предотвратить, быть может, его самоубийство. С тех пор я сталкивался с рядом подобных случаев, когда понимание таких сновидений выявляло глубинную проблему. С чувствительным и утонченным индивидуумом, изучавшим историю искусств, человеком образованным и необычайно талантливым следовало проявлять особую осмотрительность и скрупулезность. Банальности здесь неуместны, требовалось провести серьезные изыскания и углубиться в материал.

^253а Не будет ошибкой предположить, что сновидец выбрал Толедо по какой-то особой причине, одновременно как город, в котором ему довелось побывать, и как место сновидения, а сон извлек на поверхность материал, доступный фактически любому, кто видел этот город в том же душевном состоянии и кто мог похвастаться схожей образованностью, утонченностью эстетического восприятия и запасом знаний. Толедо и вправду поразительный город. Там находится один из наиболее изумительных готических соборов. Это место имеет богатейшую традицию, древнеримский Толетум на протяжении веков служил местопребыванием архиепископа и примаса Испании. С шестого по восьмое столетие он был столицей визиготов, с восьмого по одиннадцатое столетие – столицей мавританского королевства, а с одиннадцатого по шестнадцатое столетие – столицей Кастилии. Толедский собор – прекрасное и внушительное сооружение, олицетворяющее мощь, величие, красоту и тайну средневекового христианства, нашедшую свое сущностное выражение в церкви. Если коротко, этот собор является воплощением, олицетворением духовного царства, ибо в Средние века мир управлялся императором и Господом. Потому собор выражает христианскую философию, или мировоззрение Средневековья.

²⁵⁴ Во сне утверждается, что под собором находится некое загадочное место, и это утверждение, вообще-то, не соответствует христианским постройкам. Что могло находиться под собором тех столетий? В древности всегда помещали внизу подземную часовню, или крипту. Полагаю, вам известна большая крипта в Шартрском соборе; она дает неплохое представление о мистическом значении крипт. В Шартре первоначально располагалось святилище с источником, там совершались поклонения деве – не Деве Марии, как сейчас, а некоей кельтской богине. Под каждой христианской церковью в Средние века имелось потаенное место, где прежде совершались мистериальные таинства. То, что сейчас мы называем церковными таинствами, в раннем христианстве было таинствами мистериальным. В Провансе крипта называется le musset, что означает «тайна», и само слово, возможно, восходит к слову mysteria и означает «тайное место». В итальянской Аосте, где говорят на провансальском диалекте, есть такое musset под собором.

²⁵⁵ Крипта, может быть, ведет свое начало от культа Митры. В митраизме главная религиозная церемония совершалась в сводчатом склепе, наполовину скрытом под землей, а прихожане находились в основной части наверху. Сквозь смотровые щели они могли видеть и слышать, как священнослужители и избранные распевают песнопения и творят обряды внизу, куда вход разрешался только посвященным. Отделение крестилен в христианской церкви от основного молитвенного зала храма служит той же цели, так как крещение, наряду с причастием, есть мистерия, о которой запрещено говорить прямо. Предлагалось использовать аллегорические намеки, чтобы сохранить тайну; последняя окружала и имя Христа, которое возбранялось произносить вслух – вместо него употреблялось имя Ихтис, Рыба. Полагаю, кому-то из вас довелось видеть репродукции раннехристианской живописи, где Христос предстает в виде рыбы. Тайна священного имени выступает возможной причиной того, почему имя Христа не упоминается в раннем христианском документе 140 года, известном как «Пастырь Гермы»^[116]. Это важная веха христианской литературы, почитавшейся церковью до пятого столетия. Автор этой книги видений был, как считается, братом римского епископа Пия. Духовного учителя, явившегося Герме, звали Поймен, Пастырь, но никак не Христос.

²⁵⁶ Идея крипты, или потаенного места, побуждает уйти далее, к предыстории христианского мировоззрения, к чему-то более древнему, чем само христианство, к духовному аналогу языческого источника под собором в Шартре или античной пещеры со змеем. Разумеется, наш сновидец не видел воочию источника со змеем, когда путешествовал по Испании. Этот образ из сновидения – вовсе не плод индивидуального опыта, поэтому к нему возможно подобрать мифологические и археологические параллели. Некоторые примеры такого параллелизма я сейчас приведу, чтобы вы поняли, в каком контексте предстает символика, изучаемая сравнительным методом. Известно, что каждая церковь имеет купель для крещения, ее прообразом была piscina, водоем, в который погружали и символически топили посвящаемых. После метафорической смерти при крещении они преображались quasi modo geniti^[117], перерождались. Можно поэтому предположить, что крипта, или крестильная купель, означала ужас и смерть, а также перерождение; это место, где совершается тайное посвящение.

²⁵⁷ Змей в пещере – это образ, имевший широкое распространение в древности. Важно отметить, что в классической античности, как и в других культурах, змей не только возбуждал отвращение и страх, но и означал исцеление. Поэтому Асклепий, бог врачевания, связан со змеем; вам всем хорошо знакома его эмблема, которая до сих пор в ходу. В храмах Асклепия, или Асклепионах, располагались древние клиники, и в каждом имелась дыра в земляном полу, заложенная камнем, а в этой дыре обитала священная змея. В камне имелась щель, куда люди, приходившие в место исцеления, опускали плату для врачей. Змея одновременно являлась как бы кассиром клиники и собирателем даров, бросаемых в ее нору. Когда в эпоху правления Диоклетиана разразилась страшная чума, знаменитую змею из Асклепиона в Эпидавре доставили в Рим в качестве средства против эпидемии: она олицетворяла само божество.

²⁵⁸ Помимо целительства, змей также символизирует мудрость и пророчества. В знаменитом Кастальском ключе некогда жил питон. Бог Аполлон его победил, и с тех пор Дельфы сделались местом пребывания знаменитого оракула, а Аполлон оставался главным тамошним божеством, пока ему не пришлось поделиться половиной своего могущества с Дионисом, пришельцем с Востока. Под землей, где обитают духи мертвых, змеи и вода всегда вместе, о чем упоминает Аристофан в пьесе «Лягушки». В легендах змея нередко подменяет дракон; латинское слово draco обозначает именно дракона. Особенно наглядной параллелью к нашему сновидению можно посчитать христианскую легенду пятого столетия о святом Сильвестре^[118]: в пещере под Тарпейской скалой в Риме обитал страшный дракон, в жертву которому приносили девственниц. Еще говорят, что этот дракон был не настоящим, что его искусно изготовили; когда некий монах, желая это доказать, спустился в пещеру, то увидел торчавший из пасти дракона меч, а вместо глаз у чудовища были самоцветные каменья.

²⁵⁹ В мистериальных пещерах, как в той же Кастальской, нередко били ключи и родники. Они играли очень важную роль в культе Митры, из которого произошли многие ритуальные элементы ранней церкви. Порфирий^[119] рассказывает, что Зороастр, основатель персидской религии, посвятил Митре пещеру со множеством источников. Те, кто бывал в Германии и видел Заальбург под Франкфуртом, наверняка замечали источник неподалеку от пещеры Митры. Культ этого божества всегда подразумевал источники. В Провансе есть один чудесный Митреум^[120] с большим бассейном, где плещется кристально чистая вода, а за ним высится скала с резным изображением сцены Mithras Tauroktonos – Митры, убивающего быка. Подобные святилища постоянно смущали ранних христиан. Те ненавидели все эти укромные и естественные местечки, ибо сами чурались природы. В Риме нашли митреум четырьмя метрами ниже пола церкви Сан-Клементе; он неплохо сохранился, хоть и был полностью заполнен, а вода, когда ее откачали, стала набираться вновь, поскольку где-то рядом находился источник (но его так и не отыскали). Известны и другие религиозные идеи Античности, например орфический культ, всегда связывавший подземный мир с водой.

²⁶⁰ Этот материал дает представление о том, что змей в пещере, полной воды, – образ, распространенный повсеместно и почитавшийся издревле. Как вы могли заметить, я брал примеры из античных времен, но можно было бы подобрать параллели из других культур, где выяснилось бы то же самое. Вода в недрах символизирует бессознательное. Там, как правило, сокрыто сокровище, охраняемое змеем или драконом; в нашем сновидении таким сокровищем является золотой кувшин с кинжалом. Чтобы завладеть сокровищем, надо победить дракона. Сокровище – нечто загадочное. Особый характер образа змея показывает, что змей и сокровище едины и неразделимы. Зачастую золотой змей сам оказывается сокровищем. Золото нужно всякому, и можно сказать, что змей воплощает собой сокровище, источник власти и могущества. В ранних греческих мифах, к примеру, в пещере обитал герой – скажем, Кекропс, основатель Афин, наполовину мужчина, а наполовину – женщина, гермафродит; нижняя часть тела у него змеевидная, то есть он – чудовище. То же верно и применительно к Эрехтею, другому мифологическому царю Афин^[121].

²⁶¹ Тем самым мы приближаемся к уяснению значения золотого кувшина и кинжала. Те, кто видел постановку вагнеровского «Парсифаля», знают, что кувшин (чаша) соответствует Граалю, а кинжал – копью; они едины, это мужское и женское начала, образующие единство противоположностей. Пещера, или подземный мир, представляет собой слой бессознательного, в котором нет разделения, даже различия на мужское и женское, хотя это первая дифференциация в обществе первобытных людей (так они проводят различение, да и люди культурные отчасти привержены этой привычке. Например, некоторые ключи имеют отверстие, а другие – сплошные; их нередко называют мужскими и женскими. В Италии выпуклую черепицу кладут сверху, а вогнутую – под нее; первая – это монах, а вторая – монахиня. Казалось бы, неприличная шутка итальянцев, но это выражение сути разделения целого).

²⁶² Бессознательное, сводя вместе мужское и женское, делает все совершенно неразличимым, поэтому невозможно сказать, что мужское, а что женское; тот же Кекропс прибыл из такой мифической дали, что невозможно распознать в нем мужчину или женщину, человека или змея. В нашем сновидении дно подземной полости тоже характеризуется полным единством противоположностей. Это первичное единение элементов и одновременно величайшее достижение, ведь налицо соединение вечно противоположного. Конфликт угасает, все по-прежнему пребывает или вновь оказывается в первоначальном состоянии нерасчленимой гармонии. Сходную идею мы находим в древнекитайской философии. Идеальное состояние именуется дао, это полная гармония между небом и землей. На рисунке 13 (см. с. 144) представлен символ дао – белая часть с черным пятном и черная часть с белым пятном. Белая сторона – горячая, сухая, огненная, южная; черная – холодная, влажная, темная, северная. Состояние дао – это начало мира, в котором еще ничего не было, а также состояние, обретаемое через высшую мудрость. Идея единства двух противоположностей, принципов мужского и женского – образ архетипический. Однажды я сам наблюдал бытование первобытной архетипической формы. В армии – я служил в годы войны – меня отправили в горную артиллерию, и там солдатам приходилось выкапывать глубокие укрытия для тяжелых пушек. Почва была твердой, так что они непрестанно бранились, выворачивая огромные камни. Я как раз присел неподалеку и подслушал такой разговор. Один произнес: «Проклятье, за что нас только заставили ковыряться в этой треклятой долине, где когда-то жили духи и где отец с матерью до сих пор спят вместе». Вот наша мысль, выраженная крайне наивным образом. Негритянский миф гласит, что первые мужчина и женщина спали вместе в тыкве; они ничего не замечали до тех пор, пока не поняли, что разделились и что между ними лежит их сын. Человек – посередине, и с того мгновения мужчина и женщина разделены и познают друг друга. Первоначальное сознание абсолютного бессознательного выражается как состояние полного покоя, когда ничего не происходит.

Рис. 13. Дао

²⁶³ Когда сновидец доходит до этих символов, он вступает в область полного бессознательного, которое представляется величайшим сокровищем. Таков лейтмотив вагнеровского «Парцифаля»: копье нужно возвратить чаше Грааля, потому что они извечно вместе. Этот союз – символ целостного завершения, вечность до и после творения мира, потенциальное условие бытия. Вот, быть может, идеал, которого так страстно ищет человек. Вот почему он спускается в пещеру с драконом, ибо жаждет обрести состояние, когда сознание и бессознательное объединяются полностью, так что сам человек оказывается сознающим и несознающим одновременно. При чрезмерном же разделении сознание ищет способы объединиться вновь, спускаясь в недра былого единства. Тантрическая йога, или йога Кундалини, есть попытка достичь состояния, в котором Шива находится в вечном союзе с Шакти^[122]. Шива – вечная сжатая точка, окруженная женским принципом Шакти в виде змеи.

²⁶⁴ Не составит труда продолжить перечисление сходных образов. Они чрезвычайно важны в эзотерической традиции Средневековья. В алхимических текстах тех лет встречаются изображения слияния Солнца и Луны, мужского и женского начал. Аналогичный символизм прослеживается в сообщениях христиан о древних мистериях. Так, некий епископ Астерий отмечал, что в Элевсине каждый год жрецы совершали катабасис, или спуск в пещеру. А жрец Аполлона и жрицы Деметры, матери-земли, праздновали иерогамию (hierosgamos), священный брак во имя плодородия. Это христианское свидетельство, впрочем, считается не целиком достоверным. Посвященные в элевсинские мистерии обязывались сохранять строжайшую тайну, а разгласивших ожидала смерть. Поэтому нет никаких конкретных сведений о содержании ритуала. С другой стороны, известно, что на мистериях в честь Деметры устраивались всяческие непристойности, якобы полезные для плодородия земли. Собирались достойные жительницы Афин во главе со жрицами Деметры, начиналась обильная трапеза, вино лилось рекой, а затем совершался ритуал aischrologia. Участницы обменивались неприличными шутками, это считалось религиозным долгом, полезным для урожая следующего года^[123]. Аналогичный обряд отправляли в египетском Бубастисе на мистериях в честь Исиды: жители деревень по берегам Верхнего Нила спускались вниз по течению, и женщины на ладьях красовались перед женщинами на берегу. Это делалось, по всей видимости, с той же целью, что и в обряде aischologia (букв. «поливания бранью». – Ред.), – дабы обеспечить плодородие земли^[124]. Об этом можно прочесть у Геродота. В южной Германии вплоть до девятнадцатого столетия для увеличения плодородия почвы крестьянин каждый год вел жену в поле и совокуплялся с нею на борозде. Перед нами образчик симпатической магии.

²⁶⁵ Кувшин – сосуд, который вмещает или получает; это женское начало, символ тела, содержащего аниму, дыхание и живительную влагу жизни. Кинжал же, обладая колющими, проникающими свойствами, есть мужское начало. Он режет, разделяет, расщепляет, следовательно символизирует мужской принцип Логоса.

²⁶⁶ В разбираемом сне кинжал называется ключом к Толедо. Идея ключа часто связывается с мистериями в пещере. В культе Митры существовал даже отдельный бог-ключарь Айон; объяснений его фигуре нет, но понять ее, думаю, нетрудно. Его изображали в виде крылатого человека с головой льва, а вокруг торса обвивалась змея, вздымаясь над его головой^[125]. Такое изображение имеется в Британском музее. Он олицетворяет Бесконечное время и Длящуюся вечность; это верховный бог в иерархии митраизма, он созидает и разрушает все сущее, бергсонианское durée créatrice^[126]. Также это бог солнца. Лев – зодиакальный знак, в котором солнце обитает летом, а змея символизирует зиму, или влажный сезон. Поэтому Айон, львиноголовый бог, обвитый змеей, воплощает искомое единство противоположностей, свет и тьму, мужское и женское, созидание и разрушение. Его изображают со скрещенными руками, держащим ключи в каждой руке. Он – как бы духовный предшественник святого Петра, у него ключи – к прошлому и будущему.

²⁶⁷ Древние мистериальные культы неизменно связаны с божествами-психопомпами^[127]. Некоторые из них владели ключами к подземному царству, ибо, будучи хранителями врат, наблюдали за сошествием посвященных во тьму и возглавляли мистерии. Богиня Геката – одно из таких божеств.

²⁶⁸ В нашем сновидении ключ – это ключ к городу Толедо, поэтому нужно рассмотреть символическое значение Толедо и символику самого города. Являясь древней столицей Испании, Толедо располагал могучими стенами, был прибежищем и оплотом, который не так-то просто захватить извне. Это некая целостность, замкнутая на самое себя; несокрушимая власть, существовавшая веками и призванная существовать впредь. Поэтому город символизирует целостность человека, установку цельности, которая не может распасться.

²⁶⁹ Город как синоним самости, психической целостности есть, вообще говоря, старый и хорошо известный образ. Например, в оксиринхских сказаниях об Иисусе говорится: «Город, построенный на высокой горе, укрепленный, не может пасть, и он не может быть тайным»^[128]. И еще: «Возжаждайте потому познать самих себя, и познаете, что вы суть дети Отца Всемогущего, и постигнете, что вы в граде Божьем, вы – сам город». В коптском тексте из Codex Brucianus^[129] излагается представление о Моногене, единственном сыне Бога, который также – Антропос, Человек^[130]. Он зовется городом с четырьмя воротами. Такой город символизирует идею целостности; это индивидуум, обладающий четырьмя вратами в мир, четырьмя психологическими функциями, присущими самости. Город с четырьмя воротами – неразрушимая целостность, единство бессознательного и сознания.

²⁷⁰ Итак, слой абсолютного бессознательного в нашем сне содержит при этом ключ к индивидуальной полноте и целостности, иными словами, к исцелению. Значение цельности состоит в обретении святости или исцеления. Погружение в глубины приносит исцеление. Это путь к целостному бытию, к сокровищу, которое страждущее человечество ищет непрестанно и которое пребывает в укромном месте среди жутких опасностей. Это место первичного бессознательного, а еще место исцеления и спасения, ибо там хранится бриллиант целостности. Это пещера, где обитает дракон хаоса, и одновременно это неразрушимый город, магический круг, или temenos, священный придел, где сливаются воедино расщепленные части личности.

²⁷¹ Использование магического круга, или мандалы, как говорят на Востоке, в лечебных целях – идея архетипическая. Когда человек болен, индейцы пуэбло из Нью-Мексико рисуют на песке мандалу с четырьмя воротами. В центре они возводят так называемый «потный дом», или лечебницу, где пациент подвергается потолечению. На полу лечебницы рисуется другой магический круг, как бы посреди большей мандалы, а в его центр ставится кувшин с целебной водой. Вода символизирует вход в подземный мир. Процесс исцеления здесь явно уподобляется символике, выявленной нами в коллективном бессознательном. Это процесс индивидуации, отождествление с целостной личностью, с самостью. В христианском символизме целостность – это Христос, а процесс исцеления заключается в imitatio Christi ^[131]. Ворота заменяются четырьмя осями креста.

²⁷² Змей из пещеры в нашем сне оказывается другом Б. С., героем раннего детства сновидца, и на него тот проецирует все идеалы, к которым стремился сам, и все добродетели, которыми воодушевлялся. Этот юный друг дружит со змеем. Он – невинное, непорочное дитя, не вступавшее в конфликты. Потому он обладает ключом к Испании и властью над всеми четырьмя воротами.

Обсуждение

[Доктор Дэвид Йеллоулиз]

²⁷³ Едва ли нужно уточнять, что я вряд ли спрошу что-то такое, что касается услышанного сегодня. Мы, конечно, очень рады, что профессор Юнг необычайно увлекательно изложил нам свои взгляды и не стал тратить время на спорные вопросы. Но, думаю, некоторым из нас понравилось бы, согласись он признать, что мы подходим к психологии и психотерапии не только и не столько в соответствии с мнением Фрейда, но и в соответствии с рядом конкретных фундаментальных установок, к которым, несомненно, причастен и Фрейд, пусть не он их выдвигал. Мы благодарны профессору Юнгу за его поистине широчайший охват материала. Кое-кто из нас предпочитает именно такую точку зрения; быть может, убежденные фрейдисты могли бы объяснить, почему так происходит. Что ж, на днях задавали вопрос о понимании бессознательного, которого придерживается профессор Юнг, и понятием бессознательного у Фрейда. Буду признателен, если профессор Юнг сочтет возможным просветить нас немного подробнее в этом отношении. Разумеется, я вполне могу ошибаться, но вчера вечером у меня сложилось впечатление, будто он, по его собственным словам, имеет дело с фактами, а Фрейд занимается теоретизированием. Полагаю, это откровенное заявление в самом деле требует какого-то разъяснения; мне хотелось бы услышать, к примеру, как следует поступать терапевту, когда сталкиваешься с пациентом, который спонтанно производит, назовем так, явно фрейдистский материал. Вообще правильно ли считать фрейдистские теории просто теориями ввиду фактов, которые могут быть подтверждены таким материалом, как инфантильная фиксация либидо, – оральная, анальная, фаллическая и так далее? Если профессор Юнг согласится еще немного поговорить на эту тему, все, думаю, только порадуются.

[К. Г. Юнг]

²⁷⁴ Я начал с заявления, что не хочу заниматься критикой. Я просто хочу изложить вам свою точку зрения на понимание психологического материала; как мне кажется, когда это будет сделано, вы сможете составить собственное мнение обо всем, в том числе о теориях Фрейда, Адлера, кого-то еще и моих выводах. Сами выбирайте, кому из нас верить. Но если вы просите разъяснить мое отношение к Фрейду, я охотно выполню вашу просьбу. Сам я начинал как записной фрейдист, даже считался его лучшим учеником. Мы сохраняли тесную связь до тех пор, пока ко мне не пришло понимание общего символизма явлений. Фрейд с этим не соглашался, он отождествлял свой метод с теорией, а теорию – с методом. Но так нельзя, нельзя отождествлять конкретный метод с наукой в целом. Я заявил, что не могу продолжать издавать «Ежегодник»^[132], и ушел.

²⁷⁵ При этом мне отлично известны заслуги Фрейда, и я не хочу их умалять. Я знаю, что слова и выводы Фрейда находят отклик у множества людей; полагаю, что этим людям свойственна именно та психология, которую он описывает. У Адлера, который высказывает совершенно иные взгляды, также много последователей, и я убежден, что многие люди имеют адлеровскую психологию. У меня тоже есть свои последователи – меньше, чем у Фрейда, – и это, по-видимому, люди, разделяющие мою психологию. Свой вклад в психологию я считаю субъективной исповедью. Это моя личная психология, мое предубеждение, что я вижу психологические факты вот так. Признаю, что смотрю над мир под таким-то углом. Но при этом я ожидаю, что Фрейд и Адлер сделают то же самое, признают, что их идеи – тоже субъективные точки зрения. Сознаваясь в личных предубеждениях, мы, в конце концов, действительно вносим вклад в объективную психологию. Нельзя обойтись без предрассудков со стороны наших предков, которые привыкли взирать на все определенным образом, потому-то мы инстинктивно тяготеем к тому или иному мнению. Будет невротично оценивать мир иначе, нежели подсказывает мне мой инстинкт; не то моя змея, как говорят дикари, обратится против меня. Когда Фрейд заявляет то-то и то-то, моя змея возражает. Я выбираю путь, на котором настаивает моя змея, потому что так правильно для меня. Но с рядом пациентов приходится проводить фрейдистский анализ и вникать во все подробности, столь старательно и верно описанные Фрейдом. Другие случаи вынуждают меня выбирать адлеровский подход, ведь тут налицо комплекс власти. Люди, способные приспосабливаться и в целом успешные, более склонны к фрейдистской психологии, поскольку человек в таком положении ищет удовлетворения своих желаний, а человеку, не добившемуся успеха, о желаниях думать некогда. У него одно-единственное желание – прийти к успеху, а это уже адлеровская психология, ведь у того, кто всегда второй, неизбежно развивается комплекс власти.

²⁷⁶ В этом смысле мне повезло, я довольно успешен в жизни и почти всегда ухитрялся приспосабливаться. Если даже весь мир против, мне это совершенно безразлично. Я живу в прекрасной Швейцарии, получаю удовольствие от жизни, а мои тексты нравятся мне самому, хотя могут не нравиться кому-то другому. Идеальный досуг для меня – сидеть в своей библиотеке; если удается сделать какое-либо открытие, я этому радуюсь, но и только. Не могу сказать, что у меня фрейдистская психология, потому что у меня никогда не было затруднений с осуществлением желаний. Мальчиком я жил в деревне и воспринимал все вполне естественно, а то естественное и неестественное, о котором рассуждает Фрейд, меня не интересовало. Честно сказать, обсуждать комплекс инцеста невыразимо скучно. Но я точно знаю, как мог бы сделаться невротиком: надо всего лишь поверить во что-то, чуждое для меня. Я описываю то, что вижу; если кто-то соглашается со мной, это радует, а если никто не соглашается, то мне это безразлично. Я не могу присоединиться ни к адлеровскому, ни к фрейдистскому исповеданию. Для меня приемлемо лишь юнгианское исповедание, поскольку я смотрю на мир вот так, пусть даже никто другой на свете не разделяет мои взгляды. Сюда я прибыл поделиться с вами рядом любопытных наблюдений и показать, как я веду дела.

²⁷⁷ Мне всегда интересно смотреть за работой мастера. Его навыки придают ремеслу очарование. Психотерапия – безусловно, ремесло, и я, по-моему, неплохо справляюсь с теми задачами, которые решаю, пусть скромно и без особых изысков. Разумеется, я ни на йоту не верю в собственную непогрешимость. Нет никого, кто добился бы абсолютной правоты в психологических вопросах. Не забывайте, что в психологии средство, с помощью которого вы судите о психике и наблюдаете ее, – это сама психика. Вам доводилось слышать, чтобы молот колотил сам себя? В психологии наблюдатель тождественен наблюдаемому. Психика – не только объект, но и субъект нашей науки. Как видите, получается замкнутый круг, так что надо вести себя смиренно. Лучшее из доступного нам в психологии – это манера, когда каждый исследователь выкладывает свои карты на стол и признается: «Я поступаю так-то и так-то и вот как я вижу мир». А дальше можно сравнивать заметки.

²⁷⁸ Я всегда сравнивал свои заметки с теориями Фрейда и Адлера. Целых три книги по этому поводу написаны моими учениками, которые пытались кратко изложить наши различные точки зрения^[133].Но другая сторона хранила молчание. Во всем виноват наш швейцарский темперамент. Мы либералы и пытаемся рассматривать явления совместно. По-моему, точнее всего будет сказать, что на свете живут тысячи людей с психологией Фрейда и тысячи – с психологией Адлера. Одни ищут удовлетворения желаний, другие добиваются власти, а вот третьи хотят видеть мир таким, каков он есть, и оставить все в покое. Мы не хотим ничего менять. Мир хорош и без нашего участия.

²⁷⁹ Вообще имеется множество различных психологий. Один американский университет ежегодно выпускает сборники по психологии – за 1934 год, за 1935-й и так далее. В психологии как науке царит полный хаос, так что не надо относиться столь серьезно к психологическим теориям. Психология – не религиозное кредо, а точка зрения; воспринимая ее по-человечески, мы сможем понять друг друга. Да, у некоторых людей имеются проблемы сексуального толка, а у кого-то – проблемы иного рода. В частности, у меня. Теперь вы имеете представление о том, как я смотрю на мир. Моя главная задача – бороться с чудовищем исторического прошлого, великим многовековым змеем, с этим бременем человеческого разума, с проблемой христианства. Было бы намного проще, не располагай я знаниями, но я, увы, знаю слишком много благодаря своим предкам и собственному образованию. Других мои заботы не интересуют, им нет дела до исторической ноши, которой нас обременило христианство. Правда, все-таки встречаются люди, обеспокоенные масштабной битвой между настоящим и прошлым – или будущим. Вот подлинная человеческая проблема. Некоторые творят историю, а кто-то строит уютный домик в пригороде. По поводу Муссолини мало установить, что у него комплекс власти. Он занимается политикой, она – его жизнь и смерть. Мир огромен, и нет одной теории, которая могла бы все объяснить.

²⁸⁰ Для Фрейда бессознательное – это главным образом вместилище вытесненных содержаний. Он смотрит на него из угла детской комнаты. Для меня же это огромная историческая кладовая. Да, у меня тоже есть детская, но она ничтожна в сравнении с обширным пространством истории, которое с детства занимало меня куда сильнее. Таких, как я, довольно много, и я настроен оптимистично в этом отношении. Когда-то я думал, что таких, как я, больше нет; наверное, говорил я себе, думать так – это мания величия. Однако постепенно мне стали встречаться люди, разделявшие мою точку зрения, и я начал радоваться тому, что представляю некое, быть может, меньшинство, основные психологические факты жизни которого более или менее удачно сумел обозначить; если проанализировать этих людей, вы поймете, что они отвергают мнения Фрейда и Адлера, но согласны с моим. Меня упрекали в наивности. Что ж, когда не уверен в пациенте, я даю тому книги Фрейда и Адлера и говорю: «Выбирайте», рассчитывая, что мы нащупаем верный путь. Порой, конечно, вместо этого мы движемся по ложному следу. Как правило, с моей точкой зрения соглашаются люди, достигшие определенной зрелости, мыслящие философски, достаточно успешные в жизни и не слишком невротические. Но не надо делать из моих слов тот вывод, что я всегда выкладываю карты на стол и, что называется, изливаю пациенту душу. Нет, мне не хватило бы времени на лечение, вздумай я вдаваться в столь подробное истолкование. Но в отдельных случаях требуются обширные познания, и такие пациенты благодарят за возможность раздвинуть границы своего бытия.

²⁸¹ При всем желании я не могу найти общий язык с Фрейдом, который выделяет часть бессознательного и называет ее «Оно». К чему это смешное название? Бессознательное – то, что нам неведомо. Откуда берется какое-то «Оно»? Конечно, разница темпераментов порождает разные мнения. Я никогда не мог заставить себя пристально интересоваться сексуальными расстройствами. Они и вправду существуют, хватает людей с невротической сексуальной жизнью, с ними можно и нужно говорить о сексуальности, пока им не надоест, и они не избавят вас от этой скуки. Естественно, мой темперамент побуждает как можно скорее отделаться от такого материала. Это невротические явления, и ни один разумный, нормальный человек не обсуждает их на протяжении длительного времени. Пожалуй, даже противоестественно на них задерживаться. Дикари, кстати, очень неохотно говорят о сексе. Они намекают на половой акт словечком, которое можно перевести как «ш-ш». Сексуальное для них – табу, как и для нас, если мы ведем себя естественно. Но табуированное, будь то явление или место, легко становится вместилищем всевозможных проекций. Поэтому очень часто настоящая проблема заключается вовсе не в этом. Многие люди устраивают суету вокруг сексуальности, хотя их подлинные проблемы – совсем другой природы.

²⁸² Однажды ко мне пришел молодой человек с неврозом навязчивости. Он принес рукопись на ста сорока страницах с полным фрейдистским анализом своего случая. Технически этот анализ вполне годился для публикации в «Ежегоднике». Молодой человек попросил меня прочесть сей труд и объяснить, почему он не смог излечиться, хотя проделал полный психоанализ. Я ответил: «В самом деле, это непонятно. Судя по всему, вы должны были исцелиться, но говорите, что не излечились, и приходится вам верить. Он все твердил: «Почему я не излечился, даже целиком осознав свой невроз?» Я сказал ему: «Мне не пристало критиковать ваш подход и его теоретические основания. Но у меня есть один, может быть, совсем глупый вопрос – вы не упомянули, откуда вы родом и кто ваши родители. Вы говорите, что провели прошлую зиму на Ривьере, а лето в Санкт-Морице. Значит, вам повезло с родителями?» – «Нет, нисколько». – «У вас отличный бизнес, и вы неплохо зарабатываете?» – «Нет, я не зарабатываю». – «Значит, вам перепало состояние от дяди?» – «Нет». – «Тогда на что вы живете?» Он ответил: «Мне помогает знакомая… подруга, которая дает мне деньги». Наверное, замечательная подруга, сказал я, и он согласился. Выяснилось, что она намного старше, ей тридцать шесть, учительница начальной школы с небольшим окладом; эта старая дева и синий чулок влюбилась в молодого мужчину двадцати восьми лет от роду. Сама она питалась хлебом и молоком, чтобы он мог проводить зиму на Ривьере, а лето в Санкт-Морице. Я воскликнул: «Вот! А вы спрашиваете, почему болеете!» Он возмутился: «Вы привержены моралистической точке зрения; это ненаучно». Я не отступал: «Деньги в ваших карманах – это деньги женщины, которую вы обманываете». Он упорствовал: «Нет, мы обо всем договорились. У нас был серьезный разговор, и дело не в том, что я беру у нее деньги». Я сказал: «Вы притворяетесь, будто это ваши деньги, и тратите их. Это аморально. Вот причина вашего невроза навязчивости. Это компенсация и наказание за аморальное отношение». Совершенно ненаучно так говорить, конечно, но я убежден, что этот молодой человек заслужил свой невроз навязчивости и будет страдать им до последнего дня своей жизни, если продолжит вести себя как свинья.

[Доктор Т. А. Росс]

²⁸³ Разве это не аналитический материал?

[К. Г. Юнг]

²⁸⁴ Он вошел ко мне с видом бога, спустившегося с небес, и явно думал: «Доктор Юнг всего-навсего моралист, а не ученый. Любой другой заинтересовался бы моим нетипичным случаем, а не искал бы простых ответов». Он совершает преступление и крадет сбережения всей жизни у честной женщины, чтобы иметь возможность хорошо проводить время. Этому человеку место в тюрьме, и свой невроз навязчивых состояний он сполна заслужил.

[Доктор П. У. Л. Кэмпс]

²⁸⁵ Я скромный врач общей практики, а не психолог, а еще меня можно назвать загородным врачом. Я тут посторонний. В первый вечер я думал, что не имею права здесь находиться, но пришел во второй раз и в третий, чему порадовался, а сегодня заблудился в лабиринте мифологии.

²⁸⁶ Если позволите, я хотел бы кое-что уточнить по поводу вчерашнего. Вы сказали под конец, что совершенство крайне нежелательно, что завершение – итог и цель существования. Я крепко спал прошлой ночью, но все же чувствовал, что испытал этический шок. Возможно, мой интеллект тоже невелик, так что я пережил и интеллектуальный шок. Профессор Юнг объявляет себя детерминистом или фаталистом. Он проанализировал поведение молодого человека, который ушел разочарованным и жизнь которого разбилась вдребезги, но профессор Юнг счел правильным, что так и должно было случиться. Вы, как психолог, стремитесь, насколько я понимаю, лечить людей, у вас есть практическая цель в жизни, а не просто какой-то свой интерес, будь то мифология или изучение человеческой природы. Вы хотите докопаться до сути человеческой природы и попытаться ее улучшить.

²⁸⁷ Я с величайшим интересом слушал ясное изложение профессора Юнга и наслаждался услышанным. Признаюсь, путаюсь во всей этой новой терминологии. Ваше разделение на ощущение, мышление, чувство и интуицию – к которым, возможно, добавится еще что-то, – было для меня, обычного человека, очень поучительно.

²⁸⁸ Но, как мне кажется, мы обошли вопрос о том, как развивается сознание – точнее, бессознательное ребенка. Вообще о детях говорилось очень мало. Я хотел бы спросить профессора Юнга: когда бессознательное у ребенка становится сознательным?

²⁸⁹ Еще я хотел бы узнать, не вводит ли нас в заблуждение обилие схем, барьеров, «я», «оно» и прочего, о чем шла речь; может, стоило бы предусмотреть какую-то градацию стадий познания?

²⁹⁰ Как указал профессор Юнг, мы унаследовали наши лица, глаза и уши, а также разнообразие лиц и психологических типов. Разве не разумно предположить, что, по всей видимости, ростки из почвы этого наследия будут своего рода ситом, которое позволяет получать и просеивать впечатления в бессознательные, ранние годы жизни, с тем чтобы позднее обрести сознание? Я хотел бы спросить профессора Юнга, задумывался ли он об этом как выдающийся психолог, величайший, на мой взгляд, среди всех?

[К. Г. Юнг]

²⁹¹ После столь сурового упрека в безнравственности я должен объяснить свои циничные вчерашние высказывания. На самом деле я вовсе не так плох. Естественно, я стараюсь делать все возможное для своих пациентов, но в психологии очень важно, чтобы врач не стремился вылечить больного любой ценой. Нужно быть чрезвычайно осторожным, чтобы не навязать пациенту свою волю и свои убеждения. Мы должны предоставлять определенную свободу. Нельзя лишать людей их судьбы, это бессмысленно, как бессмысленно и бесполезно лечить больного, если сама природа хочет, чтобы он умер. Порой и вправду задаешься вопросом, позволено ли тебе спасти человека от участи, которую он должен претерпеть ради своего дальнейшего развития. Как ни старайся, не получится уберечь отдельных людей от совершения ужасных глупостей, уж такова их натура. Если ее отнять, они лишатся себя. Мы достигаем чего-либо и развиваемся в психологическом отношении, лишь принимая себя такими, каковы мы есть, и достаточно серьезно воспринимая жизнь, чтобы ее проживать. Нам необходимы наши грехи, заблуждения и ошибки, иначе мы лишаем себя драгоценнейших стимулов к развитию. Когда человек уходит, услышав то, что противоречит его мнению, я не стараюсь переманить его на свою сторону. Можете обвинить меня в том, что это не по-христиански, но мне все равно. Я на стороне природы. В старой китайской «Книге мудрости»^[134] сказано: «Учитель говорит один раз». Он не бегает за людьми, в том нет пользы. Кому предназначено слышать, те поймут, а кому не предназначено понять, не услышат.

²⁹² У меня сложилось впечатление, что здесь собрались преимущественно психотерапевты. Если бы я знал, что присутствуют и врачи общей практики, то изъяснялся бы менее резко. Но психотерапевты меня поймут. Фрейд, цитируя его собственные слова, заявлял, что не нужно пытаться вылечить любой ценой. Он часто это повторял – и был, безусловно, прав.

²⁹³ Психологические истины обоюдоострые, и все, мною сказанное, может быть обращено во зло, может причинять величайший урон, вызывать нестерпимое опустошение, превращаться, в конце концов, в бессмыслицу. Всякое мое утверждение можно исказить до полной противоположности, поэтому я на них не настаиваю. Вы можете мне поверить, но можете и не верить – ваше право. Наверное, кто-то меня упрекнет, но я считаю, что каждый человек обладает волей к жизни, которая помогает выбрать подходящую точку зрения. Когда я лечу кого-то, мне следует проявлять чрезвычайную осторожность, чтобы не сбить пациента с толку своими взглядами или своей личностью, ведь ему и без того приходится вести одинокую борьбу по жизни, значит, он должен быть в состоянии доверять своим непрочным, может быть, доспехам и стремиться к собственной, пусть несовершенной, цели. Когда я говорю: «Это плохо, должно быть лучше», то лишаю пациента мужества. Пусть сам пашет свое поле, тем плугом, какой у него имеется; мой, смею надеяться, будет получше, но какая ему от того польза? У него же нет моего плуга. Он не может его одолжить; он должен использовать свои собственные, сколь угодно несовершенные инструменты, должен применять свои собственные унаследованные способности, каковы бы те ни были. Я помогаю ему и могу, конечно, сказать: «Вы мыслите верно, однако стоило бы присмотреться к иному направлению действий». Если он не прислушается, я не буду настаивать – ни к чему сбивать его с пути.

[Доктор Мэрион Маккензи]

²⁹⁴ Как с тем богатым юношей, которого не позвали обратно, и он ушел в печали?^[135]

[К. Г. Юнг]

²⁹⁵ Да, именно так. Если я скажу: «Вам не следует уходить», он никогда не вернется. Я говорю: «Решайте сами». Тогда пациент начинает мне доверять.

²⁹⁶ Что касается детей, то в последние десятилетия вокруг них подняли столько шума, что я нередко чешу в затылке и спрашиваю: «Разве у нас вокруг одни акушерки и медсестры?» Разве мир не состоит в основном из родителей, бабушек и дедушек? У взрослых свои проблемы. Оставьте бедных детей в покое. Я лечу мать, а не ребенка. Это родители несут ответственность за неврозы у детей.

²⁹⁷ Безусловно, крайне любопытно вести исследования в области развития сознания. Зарождение сознания – текучее состояние, и нельзя сказать точно, когда ребенок действительно становится сознательным. Но это совершенно другая область, психология поколений. Есть детская психология, которая, по-видимому, состоит в установлении психологии родителей; психология поры от раннего детства до полового созревания; психология полового созревания, психология молодого человека, психология взрослого мужчины тридцати пяти лет, психология второй половины жизни, психология старости. Это отдельные области, я не сумел бы охватить их все при всем желании. Сами видели, сколько времени понадобилось на анализ одного-единственного сновидения. Наука широка. Вы же не ждете от физика, чтобы он, рассуждая о теории света, одновременно разъяснил всю механическую физику. Это попросту невозможно. Психология – не вводный курс для медсестер; это серьезная наука, предполагающая глубокие познания, так что не стоит ожидать от меня слишком многого. Я делаю все, что в моих силах, чтобы разобраться со снами и рассказать кое-что о них. Разумеется, я наверняка не оправдаю всех ожиданий.

²⁹⁸ По поводу вопроса о стремлении к совершенству. Совершенство – высший идеал. Я лишь говорю: «Делайте то, что вы в состоянии сделать, и не гонитесь за тем, чего никогда не добьетесь». Никто не идеален. Помните умные слова: «Никто не благ, как только один Бог»?^[136] Никто не может быть таковым. Это иллюзия. Нам дано разве что смиренно пытаться воплотить себя и стать как можно полноценнее, и здесь нам вполне достаточно хлопот.

[Доктор Эрик Б. Штраус]

²⁹⁹ Намерен ли профессор Юнг разъяснить причины, по которым он отождествляет определенные архетипические символы с физиологическими процессами?

[К. Г. Юнг]

³⁰⁰ Случай, о котором вы говорите, мне сообщил доктор Дэви, а впоследствии он опубликовал эти изыскания без моего ведома^[137]. Я не хочу больше говорить об этом, поскольку еще не утвердился в своих выводах. Вопросы дифференциальной диагностики, различения органических заболеваний и психологических символов крайне затруднительны, так что я предпочитаю избегать спешки.

[Доктор Штраус]

³⁰¹ Но вы поставили диагноз по фактам сновидения?

[К. Г. Юнг]

³⁰² Да, ведь органическое расстройство нарушало психическую деятельность. Пациент страдал депрессией, а также, предположительно, имелось глубинное нарушение работы симпатической системы.

[Доктор Хью Крайтон-Миллер]

³⁰³ Завтра последний семинар, и всех нас интересует кое-что, о чем пока не было сказано. Речь, как вы понимаете, о проблеме переноса. Быть может, профессор Юнг сочтет уместным изложить нам завтра свой взгляд – не обязательно затрагивая взгляды других школ – на перенос и правильную его трактовку.

Лекция пятая

[Председатель (доктор Дж. Р. Рис)]

³⁰⁴ Дамы и господа! Вы наверняка заметили, что вступление председателя с каждым вечером становится все короче. Вчера профессор Юнг прервал свою лекцию в разгар интереснейшего обсуждения, и, думаю, все мы хотим, чтобы он поскорее продолжил.

[К. Г. Юнг]

³⁰⁵ Дамы и господа, как вы помните, я начал излагать материал, связанный с конкретным сновидением, и остановился на середине обсуждения, так что с этим сном мы еще не закончили. Но под конец вчерашней лекции доктор Крайтон-Миллер попросил меня сказать несколько слов о психологии переноса. Эта его просьба привлекла мое внимание к следующим соображениям практического свойства. При тщательном анализе сновидений, когда проделывается изрядная работа, нередко случается так, что мои коллеги начинают спрашивать, зачем я вообще прикладываю столько сил. Они думают: «Ладно, он показал нам свое рвение и готовность заниматься снами, но есть ли толк от всех этих параллелей и какой?»

³⁰⁶ Меня ничуть не смущают эти сомнения, зато я как раз намеревался разъяснить вам свою точку зрения – и тут вмешался доктор Крайтон-Миллер и задал тот вопрос, который вполне мог бы задать любой практикующий врач. Таких врачей заботят прежде всего практические проблемы, а вовсе не теоретические рассуждения, поэтому они неизменно проявляют толику нетерпения, когда сталкиваются с обсуждением каких-либо теоретических положений. Больше всего, разумеется, их интересует проблема переноса, сама по себе отчасти забавная, а отчасти болезненная и даже трагичная. Будь у вас чуть больше терпения, вы бы постепенно догадались, что я излагаю тот самый материал, посредством которого возможно анализировать явление переноса. Но раз уж вопрос прозвучал, то я, пожалуй, пойду вам навстречу и буду говорить сегодня о психологии переноса и его терапии. Впрочем, решать вам, хотя лично мне кажется, что доктор Крайтон-Миллер выразил мнение большинства. Я прав в своем предположении?

[Слушатели]

³⁰⁷ Да.

[К. Г. Юнг]

³⁰⁸ Что ж, решение принято, и оно, смею сказать, разумно, ведь когда я буду рассказывать о переносе, мне неизбежно выпадет случай вернуться к тому, что я первоначально собирался обсуждать, имея в виду завершение анализа нашего сновидения. Боюсь, за недостатком времени до самого конца мы так и не дойдем, но полезнее, конечно, будет обсудить фактические затруднения врачебной практики.

³⁰⁹ Сам я, полагаю, никогда и ни за что не взялся бы за изучение хитросплетений символизма и тщательный поиск параллелей, не терзай меня глубоко внутри проблема переноса. Так что при обсуждении этой проблемы все равно придется перебросить мостик к моей текущей деятельности, о которой я рассказывал вам вчера вечером. Помните, в самом начале я предупреждал, что мои лекции – не более чем краткое введение в тему? За пять вечеров невозможно, при всем желании, сколько-нибудь подробно изложить мой материал даже в предельно сжатом виде.

³¹⁰ Раз мы заговорили о переносе, вначале следует определить само понятие, чтобы все мы отдавали себе отчет в том, о чем пойдет речь. Вы знаете, что слово «перенос» (Übertragung), придуманное Фрейдом, сделалось сегодня общеупотребительным и получило признание у широкой публики. Обыкновенно под переносом подразумевается неуклюжая попытка отождествления, такое отношение, когда ты как будто «цепляешься» к кому-либо.

³¹¹ Буквально слово Übertragung означает перетаскивание чего-то из одного места в другое. Также слово используется в образном («переносном») смысле для обозначения того явления, что нечто изменило свою форму. Поэтому в немецком языке у него имеется синоним – Übersetzung (передача, трансляция).

³¹² Психологический процесс переноса представляет собой частный случай более общего процесса проецирования. Важно совместить эти два понятия и понять, что перенос – именно частный случай проецирования, по крайней мере, для меня. Конечно, кто-то другой волен использовать этот термин в ином значении.

³¹³ Проецирование – это общий психологический механизм по переносу субъективных содержаний любого качества на объект. Например, когда я говорю: «Эта комната желтого цвета», то проецирую свои ощущения, поскольку объект сам по себе не желтый – таков он лишь для нас. Цвет, как вы знаете, относится к нашему субъективному опыту. То же самое происходит со звуком, он тоже проецируется, ибо звук не существует обособленно, он раздается в моей голове; это психическое событие, которое я проецирую.

³¹⁴ Перенос обычно воплощается в процессе взаимодействия между двумя людьми, а не между человеческим субъектом и физическим объектом, хотя бывают исключения, ведь более общий процесс проецирования охватывает, как мы видели, и физические объекты. Механизм проецирования, посредством которого субъективные содержания переносятся на объект и предстают как бы тому присущими, не является произвольным действием; перенос, будучи специфической формой проекции, тоже подчиняется этому правилу. Нельзя сознательно и преднамеренно проецировать, поскольку иначе индивидуум будет осознавать, что проецирует собственные субъективные содержания, а потому не сможет отыскать их в объекте, ибо они по-прежнему принадлежат самому индивидууму. При проекции тот очевидный факт, что человек сталкивается с реальным объектом, оборачивается иллюзией, но мы, тем не менее, признаем наблюдаемые свойства объекта не субъективными, а объективно существующими. Потому-то проецирование исключается, когда устанавливаешь, что якобы очевидные и объективные факты суть субъективные содержания. Когда указанные содержания связываются с особенностями собственной психологии, они перестают быть свойствами объекта.

³¹⁵ Порой индивидуум вполне осознает собственные проекции, пусть и не в полной мере. Та их часть, которая все-таки не осознается, пребывает в бессознательном и по-прежнему воспринимается как принадлежащая объекту. Так часто случается в практическом анализе. Например, я говорю: «Послушайте, вы просто проецируете образ своего отца на этого человека (или на меня)» и считаете сказанное удовлетворительным объяснением и достаточным поводом для устранения проекции. Что ж, такое объяснение может удовлетворять врача, но не удовлетворит пациента. Ведь если в проекции содержится что-то еще, пациент продолжит проецировать, отнюдь не по желанию; проекция будет самовоспроизводиться. Это спонтанное, автоматическое явление. Она просто случается, мы не знаем, как и почему. Мы просто ее находим. Это правило, верное для проекции в целом, справедливо и для переноса. Если перенос вообще возникает, то он априорен. Проекция – механизм бессознательный, и осознание, принятие факта проекции, ее разрушает.

³¹⁶ Перенос, говоря строго, есть проекция между двумя индивидуумами, причем обыкновенно это проекция эмоционального и принудительного свойства. Эмоции как таковые в некоторой степени всегда поглощают субъекта, ведь они суть непроизвольные психические состояния, преодолевающие намерения «я». Более того, они как бы прилегают к субъекту, и тот не в силах их отделить. Одновременно это непроизвольное состояние субъекта проецируется на объект, из-за чего возникает связь, которую нельзя разорвать, и происходит принудительное воздействие на субъекта.

³¹⁷ Эмоции неотчуждаемы, сродни идеям и мыслям, ибо они тождественны ряду физических состояний и потому глубоко укоренены в материи человеческого тела. Эмоция проецируемого содержания потому всегда образует связь, своего рода динамическое отношение между субъектом и объектом; это и есть перенос. Очевидно, что эта эмоциональная связь (или «мостик», или «упругий шнур») может быть негативной или позитивной.

³¹⁸ Проецирование эмоциональных содержаний неизменно сопровождается специфическим влиянием. Эмоции заразительны вследствие того, что они коренятся в глубинах симпатической системы; отсюда само слово sympathicus. Любой эмоциональный процесс незамедлительно вызывает сходные явления у других людей. Посреди толпы, обуянной какой-либо эмоцией, невозможно игнорировать этот эмоциональный порыв. Вообразите, что очутились в стране, где говорят на языке, которого вы не знаете; кто-то местный отпускает шутку, вокруг смеются, и вы тоже невольно начинаете смеяться, по-глупому, просто потому, что не в силах удержаться. А в толпе, возбудившейся по политическому поводу, невозможно не разделить общее возбуждение, даже если вы не разделяете этот настрой, потому что эмоция оказывает внушающее воздействие. Французские психологи говорят о contagion mentale^[138]; из ряда замечательных работ на эту тему особо упомяну книгу Лебона «Психология масс».

³¹⁹ В психотерапии, пусть врачу удалось полностью освободиться от эмоциональных содержаний пациента, сам факт наличия эмоций у пациента все же существенно сказывается. Будет большой ошибкой посчитать, что врач способен вырваться самостоятельно. В лучшем случае он лишь осознает, что подвергается воздействию. Если он этого не заметит, то, значит, витает в облаках и ведет разговоры впустую. В конце концов, его обязанность заключается в том, чтобы воспринимать эмоции пациента и их отражать. Вот почему мне претит мысль уложить пациента на кушетку и самому присесть рядом. Я усаживаю пациентов перед собой и разговариваю с ними так, как обычные люди говорят между собой; так я выражаю себя полностью и реагирую без ограничений.

³²⁰ Очень хорошо помню случай с одной пожилой дамой (лет, пожалуй, пятидесяти восьми), тоже врачом, из США. Она приехала в Цюрих в состоянии крайнего замешательства и вела себя настолько нелепо, что я поначалу счел ее безумной, но потом узнал, что она выполняет аналитическое исследование. Она рассказала мне некоторые подробности своего поведения, и стало совершенно ясно, что такого замешательства никогда бы не случилось, будь ее психотерапевт нормальным человеком, а не мистиком-кудесником, бесстрастно сидящим рядом и время от времени изрекающим мудрые слова с высоты своего положения. После общения с этим врачом дама окончательно заблудилась в пелене своего сознания и наделала немало глупостей, которые вполне можно было предотвратить, веди себя ее врач по-человечески. Когда я все это услышал, у меня произошла естественная эмоциональная реакция, и я, помнится, выругался. На это она, вскочив со стула, укоризненно заметила: «Ах, до чего же вы эмоциональны!» Я не смог скрыть удивления: «А что? По-моему, это подходящий повод». Она возразила: «Но вы же аналитик!» – «Да. Я аналитик, и у меня есть эмоции. Или вы считаете меня идиотом?^[139] Кататоником?» – «Но аналитикам не положено проявлять эмоции». На это я ответил: «По всей видимости, так говорит ваш врач, но тогда, уж простите, он – болван». Тут-то для нее все и прояснилось, после чего она словно сделалась другим человеком. «Боже! – воскликнула она. – Теперь я поняла, где нахожусь. Я вижу перед собой нормального человека с человеческими эмоциями». Моя эмоциональная реакция придала ей ориентацию. Сама дама принадлежала к чувственному, а не к мыслительному типу, и потому нуждалась именно в подобной ориентации. Но ее аналитиком был мужчина, привыкший мыслить, живший по интеллекту и никак не воспринимавший чувственную жизнь. При этом дама была эмоциональной и жизнерадостной натурой, ей требовались эмоциональные отклики и чувственные жесты других, чтобы не ощущать собственного одиночества. При общении с людьми чувственного типа беседовать исключительно на интеллектуальные темы – все равно что интеллектуалу оказаться в компании «чувствующих». Ты теряешься, тебя словно забрасывает на Северный полюс, никто тебя не понимает и никто не реагирует на твои высказывания. В остальном окружающие могут проявлять искреннее дружелюбие, но ты ощущаешь себя по-дурацки, потому что они не откликаются на твой образ мышления.

³²¹ Необходимо всегда стараться отвечать главной психической функции собеседника, иначе контакт не состоится. Потому, чтобы показать пациентам, что их реакции мною улавливаются и воспринимаются, я сажусь напротив, и они получают возможность прочесть эти реакции на моем лице и убедиться, что я слушаю. А если сесть позади, то можно зевать, дремать, погружаться в собственные размышления и вообще делать все, что заблагорассудится. Пациенты все равно не узнают, пребывая в аутоэротическом, обособленном состоянии, находиться в котором обычному человеку вредно. Разумеется, готовься они отшельничать где-нибудь в Гималаях, все обстояло бы по-другому.

³²² Эмоции пациентов всегда слегка заразительны, но становятся чрезвычайно заразными в том случае, когда содержание, проецируемое пациентом на аналитика, совпадает с собственными бессознательными содержаниями последнего. Здесь уже оба они погружаются в темную дыру бессознательного, и возникает партиципация. Это явление Фрейд охарактеризовал как контрперенос. Оно заключается во взаимном проецировании друг в друга и в единении посредством общего бессознательного. Партиципация, как я разъяснял ранее, есть признак первобытной психологии, того психологического уровня, на котором отсутствует осознанное различие между субъектом и объектом. Общее бессознательное, конечно, полностью запутывает пациента и аналитика; всякая ориентация теряется, исходом лечения будет катастрофа.

³²³ Аналитики – вовсе не предел совершенства, и может случиться так, что в некоторых отношениях они остаются существами бессознательными. Поэтому я уже давно предложил анализировать самих аналитиков: у них должны быть свои духовные отцы и матери. Даже римский папа, при всей своей непогрешимости, регулярно исповедуется, причем не монсеньору и не кардиналу^[140], а простому священнику. Если аналитик не взаимодействует со своим бессознательным объективно, то нельзя исключать вторжения пациента в бессознательное аналитика. Возможно, многим известны такие пациенты, которые с поистине дьявольским чутьем умудряются находить слабину и уязвимые места в психике аналитика. В эти точки они норовят проецировать собственное бессознательное. Кое-кто считает, что данное качество больше свойственно женщинам, но на самом деле мужчины ничуть не лучше: они безошибочно находят уязвимое место аналитика, и тот может быть уверен, что любое стороннее, чуждое влияние проникает в него именно там, где защита всего слабее. Там он бессознателен и склонен к тем же проекциям, что и пациент. Так возникает партиципация, или, точнее говоря, происходит заражение личности через общее бессознательное.

³²⁴ Конечно, каждый из нас имеет собственное мнение о переносе, да к тому же мы разделяем предубеждение, сложившееся под влиянием определения, которое дал Фрейд. Индивидуум склонен думать, что всегда наблюдается эротический перенос. Но мой опыт не подтверждает теорию, согласно которой проецируются исключительно эротические содержания или инфантильные переживания. Я считаю, что проецироваться может что угодно, а эротический перенос – лишь одна из множества возможных форм переноса. В человеческом бессознательном имеется обилие иных содержаний, тоже эмоционально заряженных, и они способны проецировать себя ничуть не меньше сексуальности. Все пробужденные содержания бессознательного тяготеют к проецированию. Это скорее даже правило, – констеллированное бессознательное содержание проявляет себя прежде всего в виде проекции. Любой пробужденный архетип предстает как проекция, либо во внешнюю ситуацию, либо в окружающих, либо в обстоятельства – если коротко, во все объекты. Известны даже переносы на животных и на предметы.

³²⁵ Не так давно у меня был любопытный случай с очень образованным человеком. Я объяснил ему ту проекцию, которая от него исходила: он проецировал свой бессознательный образ женщины на реальную женщину, а сны ясно показывали, насколько разительно реальная личность отличается от той, какую он ожидал увидеть. Мое объяснение вроде бы приняли, но потом пациент сказал: «Узнай я это два года назад, то сумел бы сэкономить 40 000 франков!» Я уточнил, как именно, и он ответил: «Кто-то показал мне древнюю египетскую статуэтку, и я тотчас в нее влюбился. Это статуэтка египетской кошки, очень красивая». Пациент отдал 40 000 франков и поставил статуэтку на камин в гостиной, но быстро понял, что потерял покой. Его кабинет находился этажом ниже, и буквально каждый час он вскакивал, отвлекался от работы и мчался взглянуть на статуэтку, потом, наглядевшись, шел обратно вниз, чтобы вновь вернуться некоторое время спустя. Эта суета настолько его раздосадовала, что он в конце концов водрузил статуэтку прямо на свой стол; но выяснилось, что теперь он не может работать! Пришлось унести ее на чердак, дабы избавиться от назойливого влияния, и постоянно давить в себе искушение открыть сундук и бросить очередной взгляд на кошку. Когда он осознал собственную проекцию женского образа – ведь кошка, разумеется, символизирует женщину, – то всякое очарование статуэтки сгинуло без следа.

³²⁶ Перед нами проекция на физический объект: статуэтка словно ожила, и пациента к ней непрестанно тянуло (так некоторых, кстати, тянет снова и снова навещать аналитика). Как вы знаете, аналитиков часто винят за «змеиный взгляд», за способность магнетизировать^[141] и гипнотизировать людей, за умение заставлять пациентов приходить повторно, как бы против их воли. Имеется ряд исключительно неблагоприятных случаев контрпереноса, когда аналитик и вправду не позволяет пациенту уйти, но в целом подобные обвинения отражают нежелательную проекцию со стороны пациента, приводящую порой к навязчивой мысли о преследовании.

³²⁷ Насыщенность отношений переноса всегда соответствует степени значимости субъективных содержаний. При особо выраженном переносе можно не сомневаться в том, что проецируемые содержания, когда они выделены и осознаны, окажутся для пациента не менее важными, чем сам перенос. Когда последний исчезает, то не растворяется в воздухе; его насыщенность, то есть соответствующее количество энергии, проявится где-то еще – например, в другом отношении или в иной психологической форме. Насыщенность переноса – бурная эмоция, присущая самому пациенту. Если перенос исчезает, вся проецируемая энергия возвращается к субъекту, наделяя того сокровищем, которое ранее, при переносе, попросту тратилось впустую.

³²⁸ Теперь нужно сказать несколько слов по поводу этиологии переноса. Возможны полностью спонтанные, неспровоцированные реакции, нечто вроде «любви с первого взгляда». Конечно, перенос нельзя путать с любовью, с которой он ничего общего не имеет. Он лишь рядится в одежды любви, и порой его принимают за любовь, так что малоопытные аналитики совершают ошибку, да и сами пациенты тоже ошибаются и уверяют, будто влюблены в аналитиков. На самом деле о любви речи не идет.

³²⁹ Иногда перенос возникает до первой личной встречи, до начала лечения. Это случается с людьми, которые впоследствии избегают посещать аналитика, непонятно по каким причинам. Отсюда ясно, что с личностью аналитика такое поведение никак не связано.

³³⁰ Однажды ко мне пришла дама, которую недели за три до того я встретил на каком-то приеме. Тогда мы даже не поговорили, я беседовал с ее мужем, с которым был знаком поверхностно. Позже она записалась на консультацию, и я назначил ей время. Итак, она пришла – и уже у двери в приемную внезапно заявила: «Не хочу входить!» Я отозвался: «Вам не нужно себя заставлять. Можете уйти, если хотите. Мне ничуть не интересно вас уговаривать». На что она возразила: «Но я должна!» Я удивился: «Почему? Я же вас не принуждаю». – «Нет, вы вынудили меня прийти». – «Это каким же образом?» Я было подумал, что она сумасшедшая, но это оказалось не так. Просто-напросто эта женщина испытала перенос, который потянул ее ко мне. Она ухитрилась выполнить проекцию, причем столь заряженную эмоционально, что не могла той сопротивляться; ее магически влекло ко мне, «упругий шнур» буквально притягивал. В ходе анализа мы, естественно, выяснили, каковы были содержания этого неспровоцированного переноса.

³³¹ Обыкновенно перенос возникает только в процессе анализа. Зачастую все объясняется затруднениями при установлении контакта, при создании эмоциональной гармонии между врачом и пациентом (французские психологи эпохи увлечения гипнозом и внушением говорили о le rapport ^[142]). Хороший раппорт означает, что пациент и врач отлично ладят, беседуют содержательно и во многом доверяют друг другу. Безусловно, в эпоху лечения гипнозом эффект внушения зависел от наличия или отсутствия раппорта. В аналитическом же лечении, когда раппорт между аналитиком и пациентом затруднен ввиду личностных различий или ввиду возникновения иных психологических препятствий, бессознательное пациента пытается «преодолеть» это расстояние и возводит компенсаторный мост. В отсутствие общих интересов невозможно установить какие бы то ни было отношения, и брешь заполняется пылкими чувствами или эротическими фантазиями.

³³² Так нередко происходит с людьми, привыкшими сопротивляться другим, – либо из-за комплекса неполноценности, либо из-за мании величия или чего-то еще. Психологически они чрезвычайно одиноки. Страх запутаться в жизненных перипетиях ведет к бурному выплеску эмоций, нацеленных на аналитика. Такие люди склонны отчаиваться при мысли, что аналитик тоже не сможет их понять. Они поэтому «подгоняют» обстоятельства, фигуру аналитика или собственное нежелание лечиться под сексуальную притягательность.

³³³ Все образчики и направления компенсации в равной степени применимы и к аналитику. Допустим, аналитику предстоит лечить женщину, которая не вызывает у него интереса, однако вдруг он понимает, что его одолевают сексуальные фантазии на ее счет. Я вовсе не утверждаю, что аналитику непременно свойственны такие фантазии, но если это случилось, то ему лучше с ними разобраться, поскольку это важное сообщение бессознательного о слабости человеческого контакта с пациентом, о помехе для раппорта. Бессознательное аналитика маскирует недостаток полноценного раппорта, насылая фантазии, чтобы преодолеть разрыв и построить мостик. Такие фантазии могут быть визуальными, чувственными или сенситивными, например в сексуальных ощущениях. Все это предупреждения о неправильном отношении к пациенту, аналитик переоценивает себя или недооценивает пациента, не уделяет тому должного внимания. Схожая потребность в исправлении установки может, кстати, проявляться и в сновидениях. Так что, если вам снится ваш пациент, беритесь за дело, старайтесь понять, не указывает ли сон на вашу ошибку. Пациенты бесконечно благодарны за честное и внимательное отношение к себе и прекрасно чувствуют фальшь и небрежность.

³³⁴ Некогда со мною произошел крайне поучительный случай. Я наблюдал девушку то ли двадцати, то ли двадцати четырех лет. Детство у нее было своеобразное, она родилась на Яве в хорошей европейской семье, а воспитывала ее местная няня^[143]. Как бывает с детьми, родившимися в колониях, экзотическое окружение и даже варварская культура, как здесь, наложили свой отпечаток на ее сознание, так что эмоциональная и инстинктивная жизнь ребенка сполна отразила особую тамошнюю атмосферу (белому человеку эту атмосферу трудно понять, в ней царит всеобщий страх – перед жестокостью, безрассудством и неоспоримой властью белых, и данная атмосфера заражает детей, рожденных на Востоке; страх проникает в них и наполняет их души бессознательными фантазиями о жестокости белых, а их психология искажается, да и сексуальная жизнь нередко идет насмарку, они страдают от беспричинных кошмаров, подвержены приступам паники, не умеют приспосабливаться к обстоятельствам, когда дело касается любви, брака и пр.).

³³⁵ Именно так все и было с моей пациенткой. Она безнадежно заблудилась, попадала в рискованные эротические ситуации и приобрела дурную репутацию. Она приспосабливалась, как могла: красилась и пудрилась сверх всякой меры, носила огромные украшения, чтобы удовлетворить потребности дикарки в своей душе, как будто та могла ей чем-то помочь в этой жизни. Она не могла и не желала обходиться без своих примитивных влечений, а потому творила разные безумства и потакала низменным вкусам – к примеру, носила платья жуткой расцветки, чтобы задобрить свое примитивное бессознательное и тем самым привлекать мужские взоры. Да и мужчин она выбирала так, что ее выбор всегда оставлял желать лучшего и заканчивался безобразными ссорами. Ее прозвали вавилонской блудницей, и все перечисленное было, разумеется, сущим бедствием для этой достойной в прочих отношениях девушки. Когда она пришла ко мне, то выглядела попросту отталкивающе, так что мне даже стало стыдно перед моими собственными помощницами – а ведь она провела у меня около часа. Я сказал ей: «Нет, так ходить нельзя, вы же выглядите как…» – а далее прибавил нечто нелестное, и она сильно расстроилась.

³³⁶ В те дни она даже как-то мне приснилась. Я стоял на автодороге у подножия высокой горы, на вершине которой высился замок, а в замке имелась главная башня, или донжон. На самой макушке башни имелась открытая площадка с колоннами и красивой мраморной балюстрадой, откуда глядела окрест элегантная дама. Я запрокинул голову, чтобы ее рассмотреть, да так резко, что ощутил боль в шее. В женской фигуре наверху я узнал свою пациентку. Когда проснулся, я сразу подумал: «Боже всемогущий, почему мое бессознательное поместило эту девочку так высоко?» На ум немедленно пришла следующая мысль: «Это я смотрю на нее сверху вниз, я дурно о ней думаю». Сон показывал мне мою ошибку, и я понял, что оказался никудышным врачом. На следующем приеме я сказал пациентке: «Вы мне снились, я глядел на вас снизу вверх, даже шея заболела, и причина сновидения в том, что наяву я смотрю на вас сверху вниз». Далее случилось чудо, честное слово! Перенос растаял без следа, ибо я стал общаться с пациенткой ровно так, как следовало.

³³⁷ Располагай я временем, можно было бы пересказать вам целый ряд поучительных сновидений о собственной установке врача. Когда он в самом деле пытается встать вровень с пациентом – не слишком высоко и не слишком низко, – когда задает себе правильную установку, то о переносе беспокоится куда меньше. Конечно, полностью от проблемы не избавиться, однако можно таким вот образом обезопасить себя от наиболее скверных проявлений переноса, которые фактически компенсируют отсутствие раппорта.

³³⁸ Также избыточная компенсация посредством переноса может возникнуть у пациентов с полной аутоэротической установкой, у тех, кто возводит вокруг себя непробиваемую аутоэротическую стену, обособляясь от общества, и как бы рядится в толстые и прочные доспехи. При этом такие люди отчаянно жаждут близости, начинают, что вполне естественно, тосковать по общению за пределами стен, но сами ничего для этого не делают, даже пальцем не пошевелят, и других тоже отталкивают; итогом подобной установки становится чреватый бедами перенос. Его непросто выявить, ибо пациенты прячутся за стенами, которые сами и возвели; более того, если врач попробует что-то сделать, это будет воспринято как проявление агрессии, появятся новые укрепления, и потому приходится ждать, пока пациенты не удовлетворятся достигнутым и не выйдут добровольно из своих крепостей. Да, они станут непрерывно сетовать, что никто их не понимает, но единственное, что врач может сделать – это запастись терпением и сказать: «Что ж, вы сидите внутри, вы все скрываете, и пока это будет продолжаться, я ничем не смогу помочь».

³³⁹ В таких случаях перенос может дойти, что называется, до точки кипения, ведь только сильный пожар способен побудить человека бежать из крепости. Надо готовиться к взрыву, и врачу надлежит с этим смириться, а пациент впоследствии будет крайне признателен за то, что его заявления не были восприняты буквально. Помню историю моей коллеги – думаю, что вправе рассказать, благо эта коллега-американка уже умерла; она пришла ко мне и пожаловалась на чрезвычайно неблагоприятные обстоятельства. Поначалу-то все обстояло благополучно. Вам наверняка известно, что в Америке хватает особых заведений, так называемых университетов и колледжей для женщин; в своем кругу мы называем эти заведения инкубаторами анимуса, и они ежегодно выпускают в свет немало боязливых девиц. К их числу принадлежала и моя коллега. Она была «вполне компетентна», но угодила в достаточно неприятную ситуацию переноса: анализировала случай женатого мужчины, и тот безумно в нее влюбился. Это была, конечно, не любовь, а перенос; мужчина вообразил, будто она желает выйти за него замуж, но не готова признать свои чувства, и принялся задаривать ее цветами, шоколадом, украшениями, а в конце концов даже угрожал ей револьвером. В результате она была вынуждена уехать и обратиться ко мне.

³⁴⁰ Быстро выяснилось, что она не имеет никакого представления о чувственной жизни женщин. Как врач она и вправду была на высоте, однако все, связанное с мужчинами, было ей чуждым, она даже пребывала в неведении по поводу мужской анатомии, потому что в ее университете изучали только женское тело. Можете сами вообразить, с какой ситуацией я столкнулся.

³⁴¹ Разумеется, я оценил общую картину и догадался, почему, собственно, тот мужчина угодил в ловушку. Моя пациентка вовсе не осознавала себя женщиной, у нее был мужской склад ума (помните, голова с крылышками?), а женское тело для нее как бы не существовало, так что сама природа заставила ее подопечного стремиться заполнить эту брешь. Ему предстояло доказать ей, что мужчины существуют, что они имеют основания кое на что притязать, что она – женщина и должна реагировать на мужское внимание. Отсутствие же в ней женского послужило ловушкой. Подопечный, конечно, того не осознавал, не замечал, что его аналитик не является женщиной, поскольку и сам относился к разряду тех самых голов с крылышками, поскольку не был полноценным мужчиной. Вообще американцам свойственно выказывать полную бессознательность относительно самих себя. Порою, впрочем, их вдруг настигает понимание, и тогда появляются чрезвычайно познавательные истории – скажем, о достойных юных девушках, которые принимаются развлекаться с китайцами или с неграми, ведь для американцев примитивный уровень сознания, отчасти затрудняющий нам жизнь, решительно неприемлем в силу своего низового характера. Для них это все равно что «почернеть» или «сделаться дикарем» в Африке^[144].

³⁴² Но вернемся к нашему случаю. Итак, сложилась негативная ситуация переноса, и могло показаться, что оба наших героя спятили, а женщине в итоге пришлось бежать. С лечением все было предельно понятно. Следовало побудить ее осознать себя женщиной, а женщина, как известно, неспособна осознать себя до тех пор, пока не признает свои женские чувства и качества. Поэтому бессознательное моей пациентки обеспечило великолепный перенос на меня, чего она, естественно, принять не могла; я со своей стороны никакого давления не оказывал. Вот образчик полной обособленности; если бы я раскрыл перед нею факт переноса, это лишь заставило бы ее укрепить защиту, а результатом оказался бы крах лечения. Поэтому я не заговаривал с нею о переносе и продолжал изучать ее сновидения. Как всегда и бывает, сны сообщали о развитии ее переноса. Я чувствовал, что приближается выплеск чувств, и знал, что рано или поздно произойдет взрыв, который будет довольно неприятным и чрезмерно эмоциональным – полагаю, кое-кто из вас согласится с этим по собственному опыту, – и предвидел возникновение трогательной, сентиментальной ситуации. Приходилось просто ждать, ибо поделать ничего было нельзя. После полугода старательных систематических усилий пациентка наконец перестала сдерживать себя и внезапно воскликнула: «Но я же люблю вас!», а затем разрыдалась, упала на колени и устроила безобразную сцену.

³⁴³ Попробуйте вообразить себя на ее месте. Вам тридцать четыре года, и вы вдруг осознаете себя человеком. Конечно, все это обрушилось на нее как снег на голову, а такое трудно принять. Скажи я полгода назад, что наступит день, когда она признается мне в любви, она бы, что называется, подпрыгнула до луны. Она пребывала в аутоэротической обособленности, а подступающий пожар, пламя ее эмоций, все нарастал, и таки прорвался наружу через все стены, подобно извержению. Ей повезло, что случилось именно так, и в тот миг даже ситуация с американским переносом была улажена.

³⁴⁴ Быть может, кого-то возмутит мое показное хладнокровие. Однако с таким вот раскладом возможно справиться подобающим образом, лишь полностью отказавшись от позиции какого-либо превосходства. Ты наблюдаешь за процессом, «приспускаешь» свое сознание, подстраиваясь под ситуацию, дабы не сильно отличаться от своего пациента; в противном случае он ощутит неловкость и впоследствии будет слишком глубоко сожалеть и обижаться. Вообще неплохо располагать «запасом» чувств, которые порой стоит проявлять в подобном общении. Конечно, тут требуется определенный опыт и привычка. Не всегда получается легко и просто, но все же нужно учиться преодолевать такие болезненные мгновения, чтобы не вызывать у пациентов чересчур уж негативных реакций.

³⁴⁵ Я уже упоминал о дополнительной причине переноса, об общем бессознательном и контаминации^[145]. Приведенный случай выступает наглядным тому примером. Контаминация через общее бессознательное происходит, как правило, когда аналитик тоже недостаточно приспособлен к жизни – иными словами, когда он невротичен. Пока это так, то – вне зависимости от того, хорош или плох его невроз – налицо зияющая рана, некая распахнутая дверь, за которой он не следит, и пациент может свободно зайти, после чего аналитик заражается. Потому-то для аналитика крайне важно знать о себе как можно больше.

³⁴⁶ Помню случай с молодой девушкой, которая до меня посещала двух аналитиков. Каждый раз перед началом анализа ей снился один и тот же сон. Она приезжает на границу и хочет ту пересечь, но не может найти таможню, чтобы декларировать свое имущество. В первом сне она искала границу, но никак не могла к ней приблизиться. Сон заставлял думать, что она никогда не составит правильного отношения к своему аналитику, но ввиду чувства собственной неполноценности и недоверия к собственным суждениям она не прерывала общения с аналитиком – разумеется, бесплодного. Так продолжалось два месяца, после чего она все же ушла.

³⁴⁷ Затем был другой аналитик, и снова ей приснилось, что она подходит к границе. Ночь, кругом темно, лишь мерцает вдалеке какой-то тусклый свет. Кто-то говорит, что это светится окно таможни. Она пытается туда добраться, спускается с холма и пересекает овраг. В овраге встает темный лес, и она боится идти дальше, но справляется со страхом; тут вдруг кто-то хватает ее в темноте. Она пытается освободиться, но хватка лишь усиливается, и вдруг ей открывается, что держит ее как раз психоаналитик. Приблизительно через три месяца работы у этого аналитика развился стойкий контрперенос, предсказанный сновидением.

³⁴⁸ Когда она пришла ко мне – мы до того пообщались на лекции и договорились о сотрудничестве, – ей приснился очередной сон. Она подходит к швейцарской границе. Светло, день, видно здание таможни. Она пересекает границу и входит в таможню, где находится швейцарский чиновник. Какая-то женщина протискивается вперед, она позволяет ей пройти, а потом настает ее очередь. У нее при себе только маленькая сумочка, и она думает, что пройдет без остановки, но чиновник смотрит на ее и спрашивает: «Что у вас в сумке?» Она отвечает: «Ерунда, всякая мелочь» и раскрывает сумку. Чиновник запускает руку внутрь и начинает вытаскивать что-то такое, что растет на глазах и превращается в две кровати. Проблема этой пациентки состояла в том, что она имела предубеждение против брака, была помолвлена, но не желала выходить замуж по определенным причинам, а кровати из сна олицетворяли брачное ложе. Я избавил ее от этого комплекса, и вскоре, разобравшись в себе, она вышла замуж.

³⁴⁹ Такие начальные сны нередко оказываются вполне содержательными. Поэтому я всегда спрашиваю нового пациента: «Вы уже знали, что придете ко мне? Вы уже встречались со мной? Что вам снилось вчерашней ночью?» Если он видел такой сон, то я получаю необходимые и неоценимые подробности его установки. При плотном взаимодействии с бессознательным удается огибать множество острых углов. Перенос – это всегда помеха, он никогда не бывает преимуществом: мы привязываемся к чему-либо вопреки переносу, а не из-за него.

³⁵⁰ Еще одной причиной переноса, в особенности в отягощенной форме, выступает провокация со стороны аналитика. Печально это признавать, но есть аналитики, которые целенаправленно добиваются переноса, ибо считают тот полезной и даже необходимой частью лечения. Это глубоко ошибочное мнение. Мне доводилось иметь дело с теми пациентами, кто после пары недель такого лечения впадал едва ли не в отчаяние. Скажем, все у нас шло успешно, я не сомневался в том, что мой анализ принесет плоды, но вдруг пациент заявляет, что больше не может лечиться, и заливается слезами. Я спрашиваю: «Почему? В чем дело? Может, у вас нет денег?» – «Нет-нет, дело не в этом. Просто у меня нет переноса!» На что я отвечаю: «Рад это слышать. Ведь перенос – это болезнь, у нормальных людей его не бывает». После чего анализ возобновляется и идет великолепно.

³⁵¹ Мы нуждаемся в переносе ничуть не больше, чем в проекции. Разумеется, они никуда не денутся. Люди продолжат проецировать, но не так, как принято ожидать. Они начитались Фрейда о переносе или пообщались с другими аналитиками, и им внушили, что перенос необходим, иначе они ни за что не вылечатся. Это полная ерунда. Перенос не имеет ни малейшего отношения к исцелению, он всего-навсего обусловлен особым психическим состоянием, когда возникают проекции; индивидуум рассеивает проекции через их осознание, и точно так же надо поступать с переносом. Если переноса нет, то тем лучше для вас, материал-то все равно будет. Вовсе не наличие переноса позволяет пациенту извлекать подсознательный материал; нет, то, что нам нужно, мы получаем из сновидений. Именно они предоставляют нам все необходимое. Если искать перенос, то вы, скорее всего, его спровоцируете, и анализ окажется неудовлетворительным; ведь для провоцирования переноса требуется внушать ложные надежды, не имеющие под собой оснований. Нельзя завести интрижку с десятком тысяч девственниц, вы обманываете людей, если уверяете их в этом. Аналитику возбраняется быть чрезмерно дружелюбным, не то он попадет в ловушку и окажется целью устремлений пациента. Конечно, эти устремления будут отвергнуты, так что не надо провоцировать потуги, которых сам не желаешь. Даже если аналитик думает, что действует во благо пациенту, это заблуждение и серьезная ошибка. Люди таковы, каковы они есть. Не имеет значения, любят они аналитика или нет. Мы же не немцы, жаждущие любви покупателя, которому они продают подтяжки. Это слишком уж сентиментально. Главное для пациента – разобраться в своей жизни, и вы не поможете ему в этом своим вмешательством.

³⁵² Таковы некоторые причины переноса. Общим психологическим основанием для проекции всегда является пробужденное бессознательное, которое ищет способ выразить себя. Насыщенность переноса соответствует значимости проецируемого содержания. Сильный перенос насильственной природы соотносится с бурным содержанием, содержит в себе нечто, значимое для пациента. Пока перенос наблюдается, аналитик как будто воплощает в себе это значимое, это сокровенное. Увы, избежать подобного аналитику не дано, однако ему следует возвратить присвоенное пациенту, анализ не завершится, пока пациент не вернет себе сокровище. К примеру, если пациент проецирует на вас комплекс спасителя, вы должны вернуть ему именно спасителя, что бы за этой фигурой ни скрывалось. Но вы – отнюдь не спаситель, можете не сомневаться.

³⁵³ Проекции архетипической природы вызывают у аналитиков затруднения особого рода. Любая профессия характеризуется теми или иными трудностями, и опасность анализа заключается в возможности заразиться проекциями переноса, прежде всего архетипическими содержаниями. Когда пациент решит, что в аналитике воплощаются все его грезы, что перед ним не просто врач, а духовный герой и даже спаситель, то аналитик, конечно, скажет: «Какая чушь! Это просто нелепо. Это истерическое преувеличение». При этом он ощутит приятное тепло в груди, ведь такое отношение ему льстит, да и сам аналитик, не будем забывать, хранит в себе те же самые архетипы. Мало-помалу он начинает думать: «Если спасители и существуют, то не исключено, что я – один из них»; он колеблется, но постепенно убеждает себя в том, что является этаким экстраординарным индивидуумом. Он медленно поддается этому очарованию собственной исключительности, остро его ощущает, принимает как данность – и становится, быть может, досадной помехой для работы медицинских обществ. Он уже не в состоянии разговаривать со своими коллегами, так как стал не понятно кем. Он делается неприятным или избегает общения, отчуждается, и ему в конце концов открывается истина: он – очень важная фигура, исполненная высокого духовного смысла, сродни гималайским махатмам; возможно, он тоже принадлежит к некоему высшему братству. В итоге такой человек пропадает для своей профессии.

³⁵⁴ Мы все располагаем печальными примерами такого рода. В частности, целый ряд моих коллег двинулся по этой дорожке. Они не смогли устоять под непрерывным натиском коллективного бессознательного пациентов, когда раз за разом на них проецировались комплекс спасителя и религиозные упования заодно с надеждами, что аналитик с его «тайными знаниями» может владеть ключом, потерянным церковью, и отпереть дверь, за которой спрятана искупительная истина. Они поддались этому тонкому и крайне соблазнительному искушению. Они отождествили себя с архетипом, нашли собственную веру, а поскольку им требовались ученики, которые верили бы в них, они создали секты.

³⁵⁵ Та же картина объясняет те своеобразные затруднения, с которыми сталкиваются психологи разных школ при разумном и даже дружеском обсуждении несовпадающих идей, а также склонность, свойственная нашей области науки, разбиваться на малочисленные группы и научные секты, провозглашающие собственные кредо. На самом деле все они сомневаются в исключительности своей истины, вследствие чего исправно собираются вместе и твердят одно и то же, пока не уверуют окончательно. Фанатизм – всегда признак подавленного сомнения, что подтверждает история христианской церкви. Когда положение церкви становилось шатким, неизменно возникали фанатические секты, ибо тайные сомнения надлежало подавлять. Тому, кто искренне убежден в своей правоте, присуще полное спокойствие, он способен обсуждать вопросы веры как личную точку зрения и без тени негодования.

³⁵⁶ В профессии психотерапевта всегда имеется опасность физически заразиться, отравиться проекциями, перед которыми ты уязвим. Нужно постоянно проявлять бдительность и опасаться инфляции^[146]. Вот только «яд» действует как психологически, так и через симпатическую систему. Мне довелось наблюдать немало экстраординарных случаев физических заболеваний среди психотерапевтов, причем хворь сопровождалась неведомыми современной медицине симптомами; сам я склонен приписывать их непрерывному воздействию проекций, когда аналитик не в состоянии обособить собственную психологию. Определенные эмоциональные состояния пациента оказывают заражающее воздействие; можно даже сказать, что нервная система аналитика откликается сходными вибрациями. Подобно психиатрам, психотерапевты порой становятся поэтому «людьми со странностями». Об этом следует помнить, и данное обстоятельство совершенно точно связано с проблемой переноса.

³⁵⁷ Теперь поговорим о терапии переноса^[147]. Это крайне трудный и запутанный предмет; боюсь, вы услышите от меня много такого, о чем уже осведомлены, но логика изложения все равно побуждает меня затрагивать эти темы.

³⁵⁸ Ясно, что перенос подлежит устранению, что с ним обходятся точно так же, как поступают с любой другой проекцией. На практике это означает следующее: нужно побудить пациента к осознанию субъективной ценности личностных и безличных содержаний переноса. Ведь он проецирует не только личностный материал. Как отмечалось ранее, проецируемые содержания могут иметь безличную, то бишь архетипическую природу. Комплекс спасителя – отнюдь не личностный мотив; это повсеместное ожидание, предвосхищение, которое встречается повсюду, в каждой эпохе мировой истории. Это архетипическая идея магической личности^[148].

³⁵⁹ Изначально проекции переноса предстают аналитику неизменными воспроизведениями личного опыта пациента. Здесь нужно принять во внимание все былые отношения пациента. Допустим, пациент часто посещал курорты и общался с врачами, которые там подвизаются. Свой опыт общения с ними он будет проецировать на аналитика, так что придется перво-наперво отсеять фигуры наших коллег с морских побережий и из санаториев, получающих немалые гонорары и склонных к театральности. Пациент, что вполне естественно с его стороны, будет принимать аналитика за птицу того же полета. Затем предстоит выявить всех тех, с кем пациент взаимодействовал в жизни, – врачей, юристов, школьных учителей, дядюшек, кузенов, братьев и отца. Пройдя по длинному списку и добравшись наконец до детской, вы решите, что во всем разобрались, но это будет ошибкой. На отце список, похоже, не заканчивается, и вы начинаете подозревать, что проецируется даже образ дедушки. Такое вполне возможно. Лично я никогда не сталкивался с проекцией прадедушки, но вот дедушек на меня проецировали. Когда дойдете до детской и сможете, так сказать, заглянуть на другую сторону бытия, этим исчерпаются возможности сознания; если перенос не исчезнет, несмотря на все ваши усилия, значит, всему виной проекции безличных содержаний. Их наличие опознается по специфической безличной природе содержаний – например, по комплексу спасителя или по архаическому образу божества. Архетипический характер этих образов распространяет «магию», оказывает сверхмощное воздействие. Наше рациональное сознание не приемлет такого хода событий. Ведь божество, к примеру, – дух, а дух для нас лишен субстанциальности и динамики. Но если изучить первоначальное значение этих образов, то выяснится подлинная основа подспудного опыта, и мы поймем, как воспринимает все это первобытный разум и как реагирует первобытная психика в нас самих. Дух, spiritus, или pneuma – это воздух, ветер, дыхание; spiritus и pneuma по своему архетипическому характеру динамичны и наполовину субстанциальны, мы движимы ими, как ветром, они вдыхаются в нас, и мы ими наполняемся.

³⁶⁰ Проецируемые архетипические фигуры вполне могут быть негативными – скажем, это образы колдуна, дьявола, демонов и так далее. Даже сами аналитики отчасти подвержены подобному влиянию. Я знаком с коллегами, распространяющими поистине диковинные фантазии обо мне; они верят, что я заключил союз с дьяволом и занимаюсь черной магией. У людей, которые ранее никогда не задумывались о существовании дьявола, могут возникать самые немыслимые фигуры при переносе безличных содержаний. Проекция образов родительского наследия обыкновенно исчезает под воздействием нормального мышления и здравого смысла, но безличные образы рассудку не подвластны. Более того, уничтожать их будет неправильно, так как они чрезвычайно значимы. Чтобы разъяснить сказанное, мне придется, боюсь, снова вернуться к истории человеческого разума.

³⁶¹ Давно известно, что архетипические образы проецируются. Они фактически подлежат проецированию, иначе наводнили бы собой сознание. Проблема заключается в форме, которая послужила бы подходящим для них вместилищем. Испокон веку мы располагаем институцией, которая помогает людям проецировать безличные образы. Все вы хорошо ее знаете; быть может, и сами подвергались соответствующей процедуре, но, поскольку это происходило в раннем детстве, не придали ей особого значения. Я имею в виду религиозное посвящение, для христиан это крещение. Когда пленяющее и неповторимое влияние родительских образов ослабевает, когда ребенок освобождается от первоначальной биологической партиципации с родителями, тогда природа, то есть бессознательная человеческая природа, в своей бесконечной мудрости осуществляет ряд посвящений. Взгляните на первобытные племена: тут и посвящение в мужчины, и участие в духовной и социальной жизни племени. В ходе дифференциации сознания посвящение подвергается множеству изменений формы, пока не приобретает в христианстве облик таинства крещения. При крещении необходимы двое – крестный отец и крестная мать. На швейцарском наречии они носят имена Бога – Götti и Gotte. Götti – мужская форма, означающая прародителя; Gotte – женская форма. Слово «Бог» (Gott) никак не связано с благом (gut); это именно прародитель, зачинатель. Крещение и духовные родители (крестные отец и мать) выражают тайну двойного рождения. Известно, что все высшие касты в Индии носят титул «дваждырожденных». Да и египетские фараоны считались дваждырожденными. Поэтому в египетских храмах очень часто рядом с главным помещением можно встретить так называемую «родильню» из одной-двух комнат, специально предназначенных для этого обряда. По рисункам на стенах прослеживается второе рождение фараона: рожденный во плоти, как человеческое существо, он еще сотворен богом, выношен и рожден богиней. Следовательно, он – сын одновременно человека и бога.

³⁶² Наше крещение означает отчуждение ребенка от естественных родителей и освобождение от влияния родительских образов. С этой целью биологические родители заменяются родителями духовными: крестные отец и мать олицетворяют intercessio divina^[149] при посредстве церкви, которая выступает здесь зримой формой духовного царства. В католическом ритуале даже брак (предполагается важным, что вот этот мужчина и вот эта женщина соединяются друг с другом) осуществляется в церкви; intercessio sacerdotis^[150] препятствует непосредственному единению пары. Священник выступает от имени церкви, а церковь неизменно занимает промежуточное положение, навязывая исповедь, которая является обязанностью. Это вмешательство объясняется не какой-то особой хитростью церкви; скорее тут проявляется ее великая мудрость, а сама идея восходит к истокам христианства: уже тогда люди вступали в брак не просто как мужчина и женщина, но in Christo^[151]. У меня есть античная ваза, на которой изображено раннее христианское бракосочетание. Мужчина и женщина держат друг друга за руку в символе рыбы, который находится между ними, и эта рыба – Христос, который соединяет двоих в рыбе. Они разделяются и объединяются во Христе. Христос между ними это воплощение власти, призванной отделить человека от простых природных сил.

³⁶³ Процесс отделения от природного мира протекает и в хорошо известных обрядах инициации, то есть в обрядах посвящения для подростков, в первобытных племенах. По достижении половой зрелости мальчиков внезапно созывают и уводят из селения. Среди ночи они слышат голоса духов, трещотки (Brüllen der Stiere), а женщинам под страхом смерти запрещается выходить из дома. Далее мальчиков отводят в лесную хижину, где они подвергаются всевозможным жутким испытаниям. Возбраняется разговаривать; им сообщают, что они умерли, а затем говорят, что они снова родились, и они получают новые имена в доказательство того, что отреклись от себя прежних. Теперь они – уже не дети своих родителей. Инициация может зайти настолько далеко, что после возвращения юношей в селение матерям не разрешают заговаривать со своими сыновьями, так как молодые люди – уже не их дети. Некогда у готтентотов мальчика порой заставляли совершать инцест с матерью, чтобы доказать, что она ему больше не мать, а лишь одна женщина в числе прочих.

³⁶⁴ Соответствующий христианский обряд во многом утратил свою значимость, но, изучая символику крещения, можно выявить некоторые следы его первоначального смысла. «Родильня» – в нашем случае купель для крещения; это piscina, рыбный садок, в котором каждый человек подобен малой рыбке: он символически тонет, а затем воскресает. Известно, что ранних христиан на самом деле погружали в крещенскую купель, которая по размерам была гораздо больше нынешних; во многих старых храмах баптистерий возводили отдельно, причем неизменно придавали ему круглую форму. Накануне Пасхи католическая церковь совершает особую церемонию освящения крестильной купели, Benedictio Fontis, обычную воду очищают от дурного воздействия, вызванного злыми духами, и она превращается в обновленный и светлый источник жизни, в чистое, незапятнанное чрево божественности. Далее священник делит воду на четыре части, по форме креста, дует на нее три раза и трижды погружает в нее священную пасхальную свечу, символ вечного света, а песнопение призывает добродетель и силу Святого Духа снизойти на купель. Из этой иерогамии, святого брака между Святым Духом и крещенской водой как чревом церкви, человек возрождался в истинной невинности нового детства. Пятно греха смывается с него, и в своей природе он сочетается с образом Господа. Он больше не осквернен природными силами, он переродился в духовное существо.

³⁶⁵ Известны и другие институции, которые помогают отчуждать человека от естественных условий. Не стану вдаваться в подробности, скажу лишь, что при изучении психологии первобытных людей выясняется: все важные события жизни увязываются с тщательно разработанными церемониями, цель которых заключается в отделении человека от предшествующей стадии бытия и в содействии перемещению психической энергии на следующую стадию. Когда девушка выходит замуж, ей предстоит освободиться от давления родительских образов и избежать проецирования образа отца на мужа. Для этого в Вавилонии прибегали к особому ритуалу, посредством которого молодых девушек отлучали от отцовского образа. Речь о ритуале храмовой проституции, когда девушки из знатных семейств отдавались незнакомцам в храмах божеств, проводили ночи с теми, кто, скорее всего, никогда больше не вернется в город. Также можно вспомнить средневековый институт jus primae noctis^[152], по которому правитель-феодал распоряжался жизнями своих сервов: любой невесте полагалось в первую брачную ночь возлечь с господином. Через ритуал храмовой проституции создавался убедительный новый образ, чуждый образу того мужчины, за которого девушка собиралась замуж, и если в браке случались проблемы – даже в те дни такое бывало, – то регрессия, естественный результат конфликта, шла не к образу отца, а к образу единожды встреченного чужеземца, возлюбленного из неведомых земель. Тем самым женщина не окуналась снова в мир детских впечатлений, а оставалась существом собственного возраста, благодаря чему в достаточной степени защищалась от инфантильной регрессии.

³⁶⁶ Данный ритуал зримо обнажает перед нами изумительное качество человеческой психики. Вот архетипический образ возлюбленного из отдаленной, неведомой земли, мужчины из-за морей, встреченного однажды и сгинувшего навсегда. Этот мотив известен из вагнеровского «Летучего голландца» и из ибсеновской «Женщины с моря». В обеих драмах героиня поджидает чужеземца, который должен приплыть издалека, из-за моря, чтобы подарить ей великую любовь. В опере Вагнера она по-настоящему влюбляется в образ, который ей предстает, еще до того, как появляется сам герой. У Ибсена она встречает своего избранника один раз и затем вынуждена ходить на берег моря в ожидании его возвращения. В вавилонском ритуале этот архетипический образ воспроизводился для вызволения женщины из тисков родительских образов, тоже архетипических и потому чрезвычайно могущественных. Я написал небольшую книгу о взаимоотношениях «я» и бессознательного^[153], где, в частности, упомянул о проекции отцовского образа у женщины, которую я наблюдал; в ходе анализа архетипического образа, лежавшего в основе этого переноса, нам удалось справиться с задачей.

³⁶⁷ Первый этап лечения переноса требует не только осознания пациентом того факта, что он все еще взирает на мир из детской или классной комнаты, проецируя при этом все положительные и отрицательные авторитарные фигуры личного опыта и ожидая их появления; такое осознание лишь отражает объективную сторону процесса. Для установления зрелого отношения нужно увидеть субъективную оценку всех тех образов, которые как будто и порождают проблемы. Пациент должен совместить их с собственным психическим бытием, должен понять, в каком смысле они являются частью его самого, как именно он приписывает, например, положительную оценку тому или иному объекту, когда фактически сам эту оценку выставляет. Точно так же он, проецируя негативные качества и, соответственно, испытывая ненависть и отвращение к их предмету, должен уяснить, что сам проецирует собственную низменную сторону, свою тень, так сказать, сам предпочитает выдвигать оптимистический и односторонний образ себя самого. Фрейд, как вы знаете, изучает только объективную сторону. Но ведь невозможно помочь пациенту в усвоении содержания невроза, потакая инфантильной безответственности или смиренно соглашаясь со слепой судьбой, жертвой которой он стал. Его невроз означает движение к целостности, а последняя подразумевает осознание и ответственность за целостное бытие, за его хорошие и плохие стороны, за возвышенные и низменные функции.

³⁶⁸ Пусть проекция личностных образов состоялась и мы с нею разобрались, но все равно сохраняется перенос, который невозможно устранить. Начинается второй этап терапии переноса – разделение личностных и безличных содержаний. Личностные проекции, как мы видели, подлежат устранению и устранимы посредством осознания. А вот безличные проекции разрушить нельзя, так как они принадлежат структурным элементам психики. Это не остатки прошлого, которое было прожито и забыто, а целенаправленные компенсаторные функции чрезвычайной важности, надежная защита в ситуациях, когда индивидуум вполне способен потерять голову. При любой панике, внутренней или внешней, архетипы вмешиваются и позволяют реагировать инстинктивно, приспосабливаясь к происходящему, как если бы мы заранее знали ту или иную ситуацию. Индивидуум реагирует так, как вообще заведено у людей, то есть перед нами некий жизненно важный механизм.

³⁶⁹ Не подлежит сомнению, что проекция этих безличных образов на аналитика подлежит устранению. Но изымается сам акт проецирования, а не содержание, чего ни в коем случае не нужно делать. Да и пациент, разумеется, не сможет воспринять безличные содержания в свое сознание. Тот факт, что они безличны, как раз и является причиной их проецирования: человек чувствует, что эти содержания не принадлежат конкретному субъективному разуму, что они должны находиться где-то вовне единичного «я», и в отсутствие подходящей формы их вместилищем становится человеческий объект. Поэтому необходима крайняя внимательность при работе с безличными проекциями. Например, будет большой ошибкой сказать пациенту: «Вы просто проецируете на меня образ спасителя. Нелепо уповать на спасителя и возлагать ответственность на меня». При встрече с подобным упованием нужно принимать его всерьез, это вовсе не глупость. Мир жаждет спасения, ожидание разлито повсюду. Взглянем хотя бы на Италию или на Германию^[154]. Сегодня у вас в Англии нет спасителя, нет его и у нас, в Швейцарии, но я не верю, что мы так уж сильно отличаемся от остальной Европы. Наше положение лишь чуточку иное, чем у итальянцев или немцев; возможно, они чуть менее уравновешены, но даже у нас далеко не все гладко. В этих странах комплекс спасителя присутствует в психологии масс. Комплекс спасителя – архетипический образ коллективного бессознательного, и совершенно естественно, что он пробуждается в эпоху, столь насыщенную невзгодами и дезориентацией, как наша. В коллективных событиях довольно легко увидеть, как сквозь увеличительное стекло, что может произойти с отдельным индивидуумом. В мгновения паники вступают в действие компенсаторные психические элементы. Это ничуть не патологическое явление. Возможно, нам покажется странным, что коллективное бессознательное выражается в политической форме. Но коллективное сознание сугубо иррационально, и наше рациональное сознание не в силах указывать ему, какими должны быть его проявления. Конечно, само по себе всякое его пробуждение может оказаться поистине губительным, может, к примеру, обернуться массовым психозом. Поэтому связь человека с коллективным бессознательным всегда регулируется; имеется особая форма для выражения архетипических образов, ибо коллективное бессознательное – это функция, действующая непрерывно, и человеку нужно постоянно с нею взаимодействовать. Психическое и душевное здоровье индивидуума зависит от сотрудничества с безличными образами. Вот почему везде и всегда мы находим какую-либо религию.

³⁷⁰ Что такое религия? Это психотерапевтическая система. Что делают психотерапевты? Мы пытаемся исцелить от страданий человеческий разум, человеческую психику или душу, но религия занимается ровно тем же самым. Поэтому наш Господь – еще и целитель, врач, Он излечивает больных и рассеивает душевные затруднения, как и полагается психотерапии. Когда я называю религию психотерапевтической системой, то нисколько не играю словами. Религия – утонченная психотерапевтическая система, за нею стоит неоспоримая практическая истина. Моя клиентура достаточно обширная и охватывает разные континенты, а там, где живу я сам, обитают преимущественно католики, но за последние тридцать лет ко мне обратилось разве что шестеро ревностных католиков. Подавляющее большинство пациентов составляли протестанты и иудеи. Однажды я разослал опросник людям, которых не знал лично, и задал вопрос: «Как бы вы поступили в психологическом затруднении? Предпочли бы врача, священника или пастора?^[155]» Не помню точных цифр, но могу сказать, что около двадцати процентов протестантов высказалось за пастора. Остальные яростно возражали против пастора и ратовали за врача, причем самую горячую поддержку врачам оказывали родственники и дети священнослужителей. Откликнулся и один китаец, который ответил затейливо: «Когда молод, я иду к врачу, а когда стар – к философу». Среди же католиков то ли пятьдесят восемь, то ли все шестьдесят процентов написали, что пойдут, вне всякого сомнения, к священнику. Это доказывает, что католическая церковь с ее строгой системой религиозных предписаний и наставлений к образу мышления – терапевтическая институция. У меня было несколько пациентов, прошедших курс аналитического лечения и после этого примкнувших к католической церкви; а другие вступили в так называемую «Оксфордскую группу»^[156] – с моего благословения! Полагаю, что нам необходимо пользоваться теми психотерапевтическими институтами, которыми нас оделила история. Будь я сам человеком средневекового склада мышления, то охотно принял бы подобное вероучение. К несчастью, тут требуется именно средневековый образ мыслей, а я, увы, не могу назвать себя в достаточной степени средневековым человеком. Но и из сказанного ясно, что я подхожу к архетипическим образам и проекциям вполне серьезно, потому что коллективное бессознательное – и вправду важная составляющая человеческой психики.

³⁷¹ Все личностные проявления, наподобие склонности к инцесту и прочих инфантильных позывов, сугубо поверхностны; бессознательное в действительности содержит великие коллективные события человеческой истории. В коллективном бессознательном индивидуума фактически хранится сама история; когда у отдельных людей начинают пробуждаться архетипы, мы оказываемся посреди истории, оставаясь в настоящем; архетипический образ, диктуемый мгновением истории, входит в жизнь, и каждый им захвачен. Кстати, это мы наблюдаем прямо сейчас. Я предвидел наступление таких времен в 1918 году, когда писал, что «белокурая бестия» шевелится во сне и что нечто должно произойти в Германии^[157]. Никто из психологов тогда не понял, на что я намекаю, поскольку никто не мог вообразить, что наша личностная психология – не более чем тонкая оболочка, рябь на океанской толще коллективной психологии. Коллективная психология – могучий фактор, изменяющий всю нашу жизнь, искажающий поверхность знакомого нам мира, творящий историю. Она подчиняется законам, принципиально отличным от тех, которые повелевают нашим сознанием. Архетипы суть могучие действующие силы, они влекут за собой реальные события, их не свести к индивидуальному разуму и практическому рассудку. Перед Великой войной все культурные люди говорили: «Войны не будет, мы слишком разумны для того, чтобы позволить ей случиться, наши торговля и финансы столь переплетены в международных связях, что война категорически невозможна». Но далее разразилась страшнейшая война в истории человечества. Сегодня вновь звучат те же глупые заклинания к разуму, рассуждения о мирных планах и тому подобном; мы завязали себе глаза, цепляясь за инфантильный оптимизм, но пора взглянуть реальности в лицо! Совершенно очевидно, что архетипические образы решают судьбу человека. Бессознательная психология определяет бытие, а все прочее, все наши мысли и слова в совещательных комнатах, – лишь наносное.

³⁷² Кто в 1900 году мог подумать, что через тридцать лет окажется возможным происходящее в Германии прямо сейчас? Могли бы вы поверить тогда, что целый народ, все образованные и воспитанные люди, поддастся умопомрачающему влиянию архетипа? Я предвидел это, я понимал, к чему все идет, ибо осведомлен о могуществе коллективного бессознательного. На поверхности же все кажется каким-то немыслимым. Даже мои близкие друзья подпали под это чарующее влияние архетипа, и, находясь в Германии, я сам в него верю; я все понимаю и знаю, что иначе быть не может. Мы не в состоянии сопротивляться. Нас бьют ниже пояса, а не в голову; мозг работает впустую, ибо воздействие ведется на симпатическую систему. Это сила, которая очаровывает людей изнутри, пробужденное коллективное бессознательное, архетип, общий для всех тех, кто призван к жизни. Именно потому, что это архетип, налицо исторические проявления, и мы не можем понять те или иные события, не зная истории^[158]. Происходящее сегодня – это проживаемая история Германии, а фашизм – живая итальянская история. Не следует впадать в детское неведение, изрекать интеллектуальные и разумные идеи и утверждать, что такого попросту не может быть. Звучит совершенно по-детски. Перед нами подлинная история, ожившая на наших глазах, она куда важнее личных горестей и личных убеждений. Мне знакомы хорошо образованные немцы, столь же разумные, полагаю, как и мы с вами, но они захвачены волной общего возбуждения, которое смыло их рассудок, так что, беседуя с ними, приходится признавать бессилие личности в схватке с непостижимой судьбой. Это не плохо и не хорошо, тут не до рациональных суждений, это просто история. Когда при переносе пациент добирается до архетипов, вы словно наступаете на мину, которая может взорваться, как случается с коллективными ожиданиями. Безличные образы содержат громадную динамическую энергию. Бернард Шоу в «Человеке и сверхчеловеке» писал: «Любого из этих трусов можно превратить в храбреца, внушив ему некоторую идею»^[159]. Конечно, фашизм и гитлеризм – не идеи, а архетипы, и потому можно сказать так: дайте людям архетип, и масса сдвинется в едином порыве, не ведая преград.

³⁷³ Вследствие чудовищной динамической силы архетипических образов с ними не справиться рассудком. Поэтому единственной мерой на третьем этапе терапии переноса будет отделение личного отношения к аналитику от безличных факторов. Очевидно, что при честной и скрупулезной работе с пациентом возникают теплые чувства к аналитику, а пациент, с которым вы столько возились, нравится вам, будь он мужчиной или женщиной. Совершенно противоестественно и даже невротично для пациента не испытывать никаких личных чувств к врачу. Обычная человеческая реакция вполне нормальна и естественна, она допустима, и это ни в коей мере не перенос. Но подобное отношение к аналитику возможно лишь до тех пор, пока его не отяготят безличные оценки. Это означает, с другой стороны, необходимость полного признания значимости архетипических образов, многие из которых носят религиозный характер. Допускаете ли вы, что ураган нацизма в Германии отчасти религиозен, или нет, уже не важно. Считаете ли вы дуче религиозной фигурой, тоже не имеет значения, потому что он – именно такая фигура. Подтверждением тому служат современные газеты, где цитируется стих, посвященный римскому цезарю: esse deus, deus ille, Menalka!^[160] Фашизм – латинская форма религии, и его религиозный характер объясняет, почему дело в целом приняло столь чудовищный размах.

³⁷⁴ Следствием осознания значимости безличных оценок может стать присоединение вашего пациента к какой-либо церкви или обращение к какому-то религиозному вероучению. Если он не сможет вместить опыт коллективного бессознательного в пределы той или иной религиозной формы, то столкнется с немалыми трудностями. Тогда, в отсутствие вместилища для безличных содержаний, пациент вновь оказывается во власти переноса, а архетипические образы отравляют человеческое отношение к аналитику. Последний воспринимается как спаситель или не выдерживает критики в этом качестве – проклятие! – хотя по всем признакам должен был им стать. Аналитик – всего лишь человек, он не может быть ни спасителем, ни любым другим архетипическим образом из пробужденного бессознательного пациента.

³⁷⁵ Осознавая все хитросплетения и всю значимость этой проблемы, я разработал особую методику восстановления проецируемых безличных оценок. Это непростой способ, и на прошлой лекции я привел кое-какие его подробности, когда мы обсуждали сновидение. Если бессознательное говорит, что под христианским храмом находится тайное помещение с золотым сосудом и золотым кинжалом, то оно не лжет. Бессознательное вообще не лжет, оно природно, а природа не умеет лгать. Есть золото, есть сокровище и величайшая цена за него.

³⁷⁶ Будь у меня больше времени, я мог бы продолжить эту тему и подробно рассказать о сокровищах и способах обеспечить их безопасность. Тогда вы убедились бы в обоснованности метода, позволяющего человеку сохранять связь с безличными образами. Увы, ввиду обстоятельств я вынужден отослать интересующихся к моим публикациям по этому поводу^[161].

³⁷⁷ Четвертый этап терапии переноса я называю объективизацией безличных образов. Это – существенная часть процесса индивидуации^[162]. Здесь преследуется цель отделить сознание от объекта настолько, чтобы индивидуум впредь не полагался в достижении счастья и в проживании жизни в целом на неких внешних посредников, будь то люди, идеи или обстоятельства, но чтобы он осознал, что все упирается в простой факт – владеет он сокровищем или не владеет. Если он чувствует, что сокровище в его руках, тогда центр тяжести находится в самом индивидууме, а не в объекте, от которого он зависит. Достичь состояния такого освобождения призваны духовные практики Востока и к тому же зовет во всех своих наставлениях христианская церковь. В различных религиях сокровище проецируется через фигуры святых, но подобное гипостазирование уже невозможно для современного просвещенного разума. Огромное число людей не способно выражать безличные оценки в исторических символах.

³⁷⁸ Они поэтому сталкиваются с необходимостью изыскивать индивидуальные способы придания формы безличным образам. Последним суждено обрести форму, прожить свою своеобразную жизнь, иначе индивидуум окажется отчужденным от основных функций психики и неизбежно сделается невротиком, утратит ориентацию и вступит в конфликт с самим собой. Но если он способен объективировать безличные образы и соотнестись с ними, то он соприкоснется с той жизненно важной психологической функцией, которая с момента пробуждения человеческого сознания находилась под попечением религии.

³⁷⁹ Сейчас неуместно углубляться в данную тему – не только потому, что время лекции истекло, но и потому, что дать надлежащее выражение живому психическому опыту при посредстве научных понятий невозможно. Рациональное высказывание по поводу состояния отделенности будет гласить, что мы можем определить его как некий центр внутри психики индивидуума, но не внутри его «я». Это не эго-центр. Боюсь, что придется представить целую диссертацию по сравнительному религиоведению, чтобы более или менее полно выразить то, что я имею в виду под иным центром^[163]. Я лишь отмечу наличие такой проблемы, по-настоящему существенной для значительного числа людей, которые обращаются к аналитикам; следовательно, психотерапевт должен попытаться найти способ, посредством которого он сумеет оказать необходимую помощь.

³⁸⁰ Принимая такой метод, мы поднимаем факел, отброшенный нашими коллегами семнадцатого столетия, когда они увлеклись химией. Мы, психологи, опираясь на химические и материальные понятия о психике и освобождаясь от них, зажигаем этот факел вновь, продолжая труд, который на Западе начался еще в двенадцатом веке, – ибо алхимия была делом целителей, принимавших в расчет человеческий разум.

Обсуждение

[Вопрос]

³⁸¹ Могу ли я задать совершенно элементарный вопрос – что такое невроз в понимании профессора Юнга?

[К. Г. Юнг]

³⁸² Невроз – это диссоциация личности вследствие наличия комплексов. Вообще наличие комплексов само по себе нормально; но если комплексы несовместимы, то отщепляется та часть личности, которая слишком уж противоположна сознательной части. Если расщепление достигает органической структуры, диссоциация превращается в психоз, в шизофреническое состояние, на что указывает термин. Тогда каждый комплекс живет как бы сам по себе, пропадает личность, которая связывает их воедино.

³⁸³ Поскольку отделившиеся комплексы бессознательны, они находят лишь косвенное выражение через невротические симптомы. Вместо того, чтобы страдать от психологического конфликта, человек страдает неврозом. Любая несовместимость характеров может вызвать диссоциацию, а чересчур большой разрыв между мыслительной и чувствительной функциями, например, уже оказывается легким неврозом. Когда вы не вполне едины с самим собой в конкретном вопросе, то приближаетесь к невротическому состоянию. Идея психической диссоциации – это наиболее общий и осторожный способ определить невроз. Конечно, остается еще симптоматология и феноменология невроза; это самая общая психологическая формулировка, которую я могу дать.

[Доктор Х. Г. Бейнс]

³⁸⁴ Вы сказали, что перенос не имеет практической ценности при анализе. Но можно ли придавать ему телеологическое значение?

[К. Г. Юнг]

³⁸⁵ Я не сказал об этом прямо, однако телеологическая ценность переноса становится очевидной из анализа его архетипического содержания. Его целенаправленность также проявляется в моих словах о переносе как функции компенсации отсутствия раппорта между аналитиком и пациентом – по крайней мере, если предположить, что для людей нормально иметь раппорт друг с другом. Конечно, нетрудно вообразить, что философ-интроверт сочтет скорее, что люди избегают ближних. Тот же Шопенгауэр утверждал, что человеческий эгоизм избыточен – мол, некто готов даже убить своего брата, чтобы намазать сапоги жиром его тела^[164].

[Доктор Генри В. Дикс]

³⁸⁶ Значит, можно предположить, что, по мнению профессора Юнга, возникновение невроза есть попытка самоизлечения, попытка компенсации через выявление низшей функции?

[К. Г. Юнг]

³⁸⁷ Так и есть.

[Доктор Дикс]

³⁸⁸ Тогда получается, что невротическое заболевание благоприятно для развития человека?

[К. Г. Юнг]

³⁸⁹ Да, это так, и я рад, что вы затронули этот вопрос. Я настаиваю на такой точке зрения. У меня нет чрезмерного пессимизма по поводу неврозов. Во многих случаях нужно радоваться: «Слава богу, он решился стать невротиком». Невроз и в самом деле представляет собой попытку самолечения, да и любое физическое заболевание вообще есть попытка самоисцеления. Мы ведь уже не считаем болезнь ens per se^[165], чем-то обособленным, хотя еще недавно воспринимали ее именно так. Современная медицина – например, терапия внутренних органов – трактует болезнь системно, как сочетание вредоносного и исцеляющего факторов. Так же обстоит дело с неврозом. Это попытка саморегулирующейся психической системы восстановить свое равновесие, схожая с функцией сновидений, только более выраженная и резкая.

[Доктор Дж. А. Хэдфилд]

³⁹⁰ Не мог бы профессор Юнг кратко остановиться на технике активного воображения?

[К. Г. Юнг]

³⁹¹ Вот об этом я исходно намеревался рассказать вам сегодня, по следам изучения сновидения о Толедо, поэтому я с удовольствием откликнусь на вашу просьбу. Конечно, у меня нет сейчас под рукой никакого эмпирического материала, но надеюсь, что сумею дать вам хотя бы общее представление о методе. Пожалуй, разумнее всего поведать вам случай, когда я затруднился обучить своего пациента этому методу.

³⁹² Я наблюдал одного молодого художника, который никак не мог взять в толк, что имеется в виду под обозначением «активное воображение». Он пробовал так и этак, но, сколько бы ни старался, у него ничего не получалось. Его беда была в том, что он не умел. Вообще музыкантам, живописцам, художникам всех мастей зачастую не свойственно мыслить, поскольку они не пользуются своим разумом преднамеренно. Мозг этого человека работал как бы сам по себе; он привык полагаться на свое художественное воображение, но у него не выходило перестроить сознание на психологический лад, и потому он не понимал, о чем я говорю. Мы с ним перепробовали все, по-моему, возможные трюки. Не стану подробно перечислять, что конкретно он делал, зато расскажу, как ему наконец удалось использовать свое воображение психологически.

³⁹³ Я живу за городом, так что ему приходилось добираться ко мне поездом от маленькой станции, где на стене висел некий плакат. Всякий раз в ожидании поезда мой пациент рассматривал этот плакат, звавший в деревушку Мюррен в Бернских Альпах; его взору представало красочное изображение водопадов, зеленого луга и холма, на котором паслось несколько коров. Он разглядывал этот плакат и размышлял над понятием активного воображения. Как-то раз, по его собственным словам, он подумал: «Быть может, нужно начать с фантазии об этом плакате. Я мог бы, скажем, вообразить, что перенесся в плакат, очутился там и могу подняться на холм к коровам, а затем бросить взгляд вниз с другой стороны и увидеть, что скрывается за холмом».

³⁹⁴ Если коротко, он так и сделал, вообразил, что очутился в плакате. Оглядел луг и дорогу, поднялся по склону холма к коровам, постоял на вершине и оттуда окинул взором окрестности – тот же луг, покато сбегающий к реке, и какую-то изгородь. Тогда он начал спускаться туда, по тропинке, что огибала овраг и бежала вдоль изгороди; дальше нашлась часовенка, дверь которой была приоткрыта. Он решил, что ему хочется войти внутрь, толкнул дверь и вошел, и на алтаре, усыпанном свежими цветами, увидел деревянную фигуру Богоматери. Он взглянул в ее лицо, и в этот миг за алтарем промелькнула какая-то тень с заостренными ушами. Он мысленно воскликнул: «Господи, что за чушь!», и фантазия тут же рассеялась.

³⁹⁵ Мой пациент продолжал думать, что по-прежнему не в состоянии понять суть активного воображения. Но тут вдруг его как осенило: «Может, это оно и было – та тень за алтарем с Богородицей, тень с острыми ушами, что мелькнула и исчезла?» Поразмыслив, он решил еще раз все проверить: опять вообразил, что пришел на станцию и смотрит на плакат, а затем переносится в картину и поднимается по склону холма. Ближе к вершине холма он задался вопросом, что теперь увидит с другой стороны, и ему вновь открылись изгородь, овраг и покатый луг. Тогда сказал себе – что ж, пока ничто вроде бы не поменялось. Он обогнул овраг и достиг часовни, которая выглядела вполне реальной и ничуть не походила на иллюзию. Дверь, как и в прошлый раз, была приоткрыта, и мой пациент этому порадовался, помедлил немного и сказал себе: «Итак, если я зайду внутрь и увижу Богоматерь на алтаре, то существо с заостренными ушами должно прошмыгнуть вдоль стены. А если не прошмыгнет, значит, я все выдумал!» Он распахнул дверь настежь – и все повторилось, неведомое существо метнулось прочь, и он убедился в цельности фантазии. С тех пор он обрел ключ, уверился в достоверности воображения и научился им пользоваться.

³⁹⁶ К сожалению, сейчас нет возможности подробно рассказать о том, как развивались эти образы в разуме моего пациента, да и поведать о том, как другие пациенты приходят к пониманию воображения, я тоже не успеваю. Отмечу лишь, что у каждого человека здесь свой путь. Например, кто-то опирается на сновидения или впечатления гипнагогического^[166] характера, которые способны пробудить активное воображение. Сам я предпочитаю говорить о воображении, а не о фантазии, поскольку значения этих слов различаются; недаром в старину врачи утверждали, что opus nostrum, «наша работа», должна совершаться per veram immaginationem et non phantastica – «посредством истинного воображения, а не в фантазиях»^[167]. Иными словами, если вдуматься в определения, фантазия – попросту бессмыслица, фантазм, мимолетное впечатление, зато воображение активно, они сродни целенаправленному творчеству. Вот то различие, которого придерживаюсь и я.

³⁹⁷ Фантазия – во многом сугубо человеческое изобретение, она остается на поверхности личных мнений и осознанных ожиданий. Но активное воображение, на что указывает сам термин, подразумевает, что образы живут собственной жизнью, что символические события развиваются в соответствии с собственной логикой – конечно, если в происходящее не вмешивается сознательный разум. Для начала нужно сосредоточиться на отправной точке. Приведу пример из собственного опыта. В раннем детстве я бывал у своей незамужней тетки, которая проживала в чудесном старинном доме, полном красивых и древних цветных гравюр. Среди них имелось изображение моего деда по маминой линии. Он был, если упростить церковный порядок, своего рода епископом и на картине стоял на крохотной террасе возле дома. Оттуда лесенка с перилами вела к тропинке, что тянулась до собора. Итак, мой дед в полном облачении стоял на этой террасе. По утрам в воскресенье мне разрешали навестить тетку, и, приходя к ней, я забирался с коленями на стул и разглядывал изображение своего деда, воображая, как он спускается по ступенькам. А тетушка неизменно говорила: «Право же, голубчик, он не может ходить, он стоит на месте». Но я знал, что на самом деле мой дед передвигается.

³⁹⁸ Словом, для меня эта картина начинала оживать. Так же обстоит дело с мысленными образами: когда мы сосредоточиваемся на какой-либо мысленной картине, она вдруг приходит в движение, образ обогащается подробностями, движется, развивается. Разумеется, вы реагируете недоверчиво и думаете, что все выдумали, что это наваждение, плод разгоряченной фантазии. Однако нужно преодолеть это сомнение, ибо оно ложно. Наш сознательный разум в действительности мало на что способен, мы во многом зависим от того, что буквально попадает в наше сознание извне (в немецком, кстати, имеется удачное словечко Einfälle^[168]). Так, сочти мое бессознательное, что я не нуждаюсь в идеях, я не смог бы продолжить свою лекцию, поскольку не сумел бы придумать, о чем говорить после сказанного. Всем вам наверняка знакомо ощущение, когда хочется назвать кого-то по имени или употребить хорошо известное слово, но память вас подводит, – а какое-то время спустя это имя или слово снова всплывает в памяти. Мы полностью зависим от благожелательности нашего бессознательного. Если оно отказывается сотрудничать, мы впадаем в полную растерянность. Потому-то я считаю, что влияние сознательных изобретений ничтожно; мы переоцениваем силу намерения и воли. На деле же именно бессознательное, когда мы сосредотачиваемся на мысленной картине и стараемся следовать естественному ходу событий, предъявляет нам последовательность образов, выстраивая законченную историю.

³⁹⁹ Я применял этот подход ко многим пациентам на протяжении многих лет и собрал большую коллекции таких вот opera^[169]. Любопытнее всего наблюдать за протеканием процесса. Конечно, я вовсе не считаю активное воображение панацеей; если имеются определенные признаки того, что этот метод подходит конкретному индивидууму, тогда я его применяю, а некоторым пациентам он фактически противопоказан. Нередко на более поздней стадии анализа сновидения заменяются объективацией образов. Вообще образы предвосхищают сны, поэтому сновидческий материал постепенно начинает иссякать. Бессознательное как бы отступает перед сознательным разумом. Но весь материал для анализа предстает в творческой форме, и это немалое преимущество в сравнении с материалом сновидений. Творчество ускоряет процесс созревания; можно сказать, что анализ – это ускоренное созревание образов. Данное определение я позаимствовал у почтенного профессора Стэнли Холла^[170], который ввел его в употребление.

⁴⁰⁰ Раз уж при активном воображении весь материал оказывается осознаваемым, он гораздо более четок и ясен, нежели материал сновидений с их невнятным языком. Вдобавок он содержит куда больше значений, чем сны; например, здесь присутствуют ценностные суждения, выражаемые чувственно. Довольно часто сами пациенты ощущают, что тот или иной материал тяготеет к наглядности. Они говорят, например: «Этот сон был настолько поразительным, что, умей я рисовать, я попытался бы передать его атмосферу». Или им кажется, что некая идея должна выражаться не рационально, а посредством символов. Или их охватывают эмоции, которые можно было бы объяснить, только если бы они приняли какую-то форму, и так далее. Тогда пациенты и вправду принимаются рисовать или создают пластические изображения, а женщины порой берутся за шитье. Помнится, одна или две пациентки пробовали передать свои неосознаваемые образы через танцы. Разумеется, тут возможна еще и письменная, текстовая форма.

⁴⁰¹ У меня имеется немало полных подборок таких рисунков. Они содержат поистине неисчерпаемое богатство архетипического материала. Сейчас я работаю над историческими параллелями к ряду подобных образов, сопоставляю их с изобразительным материалом, созданным в прошлые столетия, прежде всего в период раннего Средневековья. Некоторые элементы этого символизма, к слову, уходят корнями в Древний Египет. На Востоке мы находим много интересных параллелей с нашим бессознательным материалом, вплоть до мельчайших подробностей. Эта сравнительная работа существенно уточняет наше представление о структуре бессознательного. Так что не пренебрегайте изучением параллелей вместе с пациентами – конечно, не углубляясь при этом в формулировки, достойные научного исследования, но уделяя им, тем не менее, столько внимания, сколько потребуется конкретному человеку для постижения своих архетипических образов. Индивидуум осознает подлинное значение этих образов только тогда, когда они воспринимаются не как диковинное субъективное переживание, лишенное внешних связей, а как типичное, регулярное воспроизводимое выражение объективных фактов и процессов человеческой психики. Объективируя свои безличные образы и постигая связанные с ними идеи, пациент сможет разобраться в содержаниях своего архетипического материала. Тогда он и вправду придет к пониманию, тогда бессознательное в самом деле станет для него понятным. Более того, эта работа окажет на него целебное воздействие: все приложенные им усилия принесут пользу и будут способствовать изменению установки, – о чем я упомянул выше, когда говорил об ином центре личности.

⁴⁰² Приведу, пожалуй, следующий любопытный пример. Ко мне обратился ученый из университета, сугубо односторонний интеллектуал. Его бессознательное вдруг пробудилось и обеспокоилось, начало проецироваться на окружающих, все казались ему врагами, и он чувствовал себя ужасно одиноким, потому что весь мир как будто ополчился против него. Он пристрастился к вину, пытаясь отрешиться от этого ощущения, сделался чрезвычайно раздражительным и в таком настроении затевал ссоры со всеми подряд; несколько раз случались крайне неприятные выяснения отношений, а однажды его выгнали из ресторана и побили. Причем ситуация усугублялась, он в итоге не вытерпел и обратился ко мне за советом. В ходе нашей предварительной беседы у меня сложилось о нем вполне четкое впечатление; я понял, что этот человек буквально переполнен и архаичным материалом, и сказал себе: «Что ж, устроим-ка интересный эксперимент по выделению этого материала в чистом виде, без всяких примесей моего влияния». Ради этого я перенаправил пациента к своей коллеге-женщине, новенькой в нашей профессии. Поскольку она мало что знала об архетипическом материале, можно было не сомневаться, что она не станет вмешиваться в ход эксперимента. Больной же пребывал в столь подавленном настроении, что ничуть не возражал. Они начали работать вместе, и он покорно выполнял все предписания моей коллеги^[171].

⁴⁰³ Та велела ему, в частности, записывать свои сновидения, и он исправно это делал, старательно излагая сны на бумаге, от первого до последнего. В моем распоряжении сегодня находятся около тысячи трехсот его сновидений – истинный клад архетипических образов. Помимо этого, он сам, без указаний врача, стал рисовать – перерисовывать изображения, являвшиеся ему во снах, – потому что ощущал их значимость для своего состояния. Трудясь над записью сновидений и над этими рисунками, он проделывал ровно ту работу, которая у других пациентов протекает при посредничестве активного воображения. Он даже сам пришел к активному воображению, с помощью этого метода решая отдельные сложнейшие задачи из своих сновидений, – например, как обеспечить равновесие для содержимого круга, и так далее. А задачу вечного двигателя он разрешил чисто символическим способом! Он столкнулся со всеми теми проблемами, над которыми увлеченно билась средневековая философия и о которых наш современный разум отзывается пренебрежительно (это мнение, кстати, доказывает, что мы, в отличие от наших предков, не понимаем особенностей устройства человеческой психики).

⁴⁰⁴ В ходе этого анализа, который охватывал приблизительно четыре сотни сновидений, пациент не оказывался под моим наблюдением. После предварительной беседы мы с ним расстались на добрые восемь месяцев. На протяжении пяти месяцев он посещал мою коллегу, а еще три месяца трудился самостоятельно, скрупулезно продолжая наблюдать за собственным бессознательным. Надо признать, что он выказал при этом отменную наблюдательность. Затем, на протяжении двух месяцев, мы с ним несколько раз общались, но, что важно, мне почти не пришлось растолковывать ему значения символики его сновидений.

⁴⁰⁵ В результате такой работы по изучению собственного бессознательного он снова стал вполне нормальным и разумным человеком. Бросил пить, проявлял себя совершенно приспособленным к жизни и нормальным во всех отношениях. Причина данной перемены вполне очевидна: этот человек – он не был женат – жил очень однобоко, во власти интеллекта, но, естественно, имел все-таки определенные желания и потребности. Ему совсем не везло с женщинами, поскольку он не пережил дифференциацию чувств. Потому он выставлял себя глупцом перед женщинами, и ему не хватало терпения исправлять допущенные ошибки, а с мужчинами он вел себя дерзко – и в итоге жутко страдал от одиночества. Теперь же он отыскал себе увлекательное занятие, новое средоточие интересов. Быстро выяснилось, что его сновидения указывают на нечто крайне значимое, и это обстоятельство пробудило в нем как интуитивную, так и научную любознательность. Вместо того, чтобы чувствовать себя и дальше заблудшей овцой, он начал думать: «Вечером после работы я пойду в свой кабинет и продолжу изыскания. Я буду изучать свои сны, и мне откроется что-то необычайное». Так и вышло. Конечно, рациональное суждение будет утверждать, что этот человек просто-напросто ушел с головой в свои нелепые фантазии. Но на самом деле все не так. Он тщательно исследовал собственное бессознательное и научно обрабатывал образы, которые ему являлись. Когда он пришел ко мне после трех месяцев самостоятельного труда, то был уже почти нормальным человеком. Разве что чувствовал себя немного неуверенно и беспокоился по поводу того, что до сих пор не мог уяснить часть изученного материала. Он попросил у меня совета по этому поводу, и я очень осторожно дал ему ряд намеков – лишь в той мере, в какой это могло помочь ему довести исследование до конца.

⁴⁰⁶ В конце года я опубликую выборку из первых четырехсот его сновидений, показывая развитие одного-единственного, центрального мотива этих архетипических образов^[172]. Перевод на английский тоже предполагается, так что со временем вам представится возможность увидеть, как работает мой метод в случае, где я почти не вмешивался, где почти не было постороннего вмешательства. Эта удивительная последовательность изображений дает понять, на что в самом деле способно активное воображение. В данном случае, разумеется, перед нами частичная объективация образов в пластической форме, многие символы являлись моему пациенту непосредственно в сновидениях; но все равно по ним видно, какая атмосфера может сложиться благодаря активному воображению. У меня немало пациентов, которые вечер за вечером трудятся над подобными образами, рисуют, записывают свои наблюдения и переживания. Работа их увлекает; это увлечение обуславливается архетипами, неизменно воздействующими на сознание. Объективация образов позволяет предотвратить угрозу «затопления» сознания и приносит тем самым положительный результат. Последний практически невозможно выразить в рациональных терминах; это своего рода «магия», некое внушение, осуществляемое через образы и обуревающее индивидуума. Так его бессознательное расширяется и изменяется.

⁴⁰⁷ Мне подсказывают, что доктор Беннет принес несколько рисунков своего пациента. Будет ли он столь любезен, чтобы показать эти рисунки всем?

На этом вот рисунке (см. рис. 14) изображена чаша или ваза. Конечно, манера корявая, своего рода проба пера, это лишь намек на вазу или чашу. Мотив сосуда сам по себе – архетипический образ, отражающий определенную цель, и на примере этого изображения можно разъяснить, какова эта цель. Сосуд есть средство хранения чего-либо. Он содержит, например, жидкости и предотвращает их растекание. Немецкое слово для обозначения сосуда Gefäss – производное от глагола fassen: «ставить, помещать, владеть». Слово Fassung означает обстановку, а в переносном смысле – что-то такое, что нужно собрать. То есть сосуд на этом рисунке указывает на стремление вмещаемого собраться, удержаться вместе. Надо сохранять цельность, иначе все развалится. По манере рисунка и по некоторым ее чертам очевидно, что психика автора работы содержит ряд разрозненных элементов. Этот рисунок характерен для шизофренического состояния. Я не видел пациента и не читал его историю, но доктор Беннет, полагаю, подтвердит правоту моего вывода. Рисунок пестрит разрозненными элементами, отдельные его части как будто ничем не мотивированы и не связаны друг с другом. Более того, вы видите вон те линии, разделяющие общее поле. Это тоже характерно для шизофренического склада ума; я называю такие линии разрывными. Когда шизофреник рисует, то, естественно, выражает шизофреническое расщепление собственной психической структуры; отсюда и берутся разрывные линии, нередко проходящие прямиком через ту или иную фигуру, как в кривом зеркале. На этом рисунке, кстати, фигуры не затронуты линиями; те пролегают по общему полю.

⁴⁰⁸ Можно допустить, что этот человек пытается собрать воедино разрозненные элементы, поместить их в сосуд. Последний служит вместилищем всего его естества, всех несовместимых единиц. Попытайся он собрать их в своем «я», задача оказалась бы невыполнимой, поскольку «я» способно на тождество лишь с какой-то одной частью в каждый момент времени. Значит, сосуд указывает, что человек пытается найти вместилище для всей личности, и намекает на иной ее центр с помощью вот этого как бы шара посередине.

⁴⁰⁹ Перед нами попытка самолечения. Она обнажает все разрозненные элементы и пытается соединить их в сосуде. Идея вместилища архетипична. Мы встречаем ее повсюду, это один из главных бессознательных образов. Это идея магического круга, очерченного вокруг чего-то, что нужно любой ценой сохранить или защитить от враждебных влияний. Магический круг как апотропейный^[173] амулет – архаическая идея, хорошо известная в фольклоре. Например, если выкапываешь клад, следует начертить магический круг, чтобы не подпустить к себе беса. Когда раньше делали план города, то обычно совершали ритуальный обход или объезд по окружности, чтобы защитить место поселения. В некоторых швейцарских деревнях до сих пор принято, чтобы священник и магистраты объезжали поля, благословляя грядущий урожай. В центре магического круга или священного участка находится храм. Пожалуй, одно из ярчайших практических воплощений этой идеи – храмовый комплекс Боробудур на острове Ява. Обход вокруг, circambulatio, совершается по спирали: паломники проходят мимо статуй, отражающих различные жизни Будды, а на вершине их ожидает незримый Будда – или Будда, которому только предстоит прийти. В плане Боробудур представляет собой круг внутри квадрата. Эта структура называется на санскрите мандалой. Слово означает круг, прежде всего магический. На Востоке мандала употребляется не только при строительстве храмов, ее можно встретить на храмовых изображениях, а еще ее рисуют в дни религиозных праздников. В самом центре мандалы находится бог – или символ божественной энергии, алмазный перун. Вокруг этого внутреннего круга располагается как бы ограда с четырьмя вратами. Далее идет сад, а вокруг него пролегает еще один круг, или внешняя окружность.

⁴¹⁰ Символ мандалы относится к святому месту, temenos, где нужно защищать центр. Это один из важнейших символов объективации бессознательных образов^[174], способ сохранения центра личности, подверженной внешним влияниям.

⁴¹¹ Этот рисунок пациента доктора Беннета фактически является попыткой изобразить мандалу. У него есть центр, он содержит все психические элементы, а ваза – это магический круг, temenos, вокруг которого производится circambulatio. Тем самым внимание обращается на центр, но в то же время все разрозненные элементы попадают в поле зрения и предпринимается попытка их объединить. Cirumambulatio всегда совершается по часовой стрелке. Движение в противоположную сторону крайне неблагоприятно. Идея circambulatio, отображенная на рисунке, – первая попытка пациента найти центр и вместилище своей психики в целом. Но попытка безуспешна, о чем можно судить по отсутствию равновесия, ведь ваза опрокидывается. Причем опрокидывается влево, в сторону бессознательного. То есть бессознательное по-прежнему преобладает. Если пациент хочет, чтобы его апотропейная магия сработала, он должен поступать по-другому. Как именно, мы увидим на следующем рисунке.

⁴¹² Здесь (рис. 15 на с. 210) уже налицо попытка добиться симметрии. Все те разрозненные и чудовищные элементы, которые прежде «бежали» от пациента, собраны вместе, им приданы более благоприятные, менее патологические формы. Теперь живые единицы своего бессознательного в облике змей стекаются в священный сосуд, а последний стоит прямо и больше не опрокидывается, да и форма улучшилась. Пациент движется в правильном направлении, может, по крайней мере, придавать своим животным символам некую форму. Все это существа подземного мира – рыбы, обитающие в морских глубинах, и змеи, то есть тьма. Они символизируют низшие центры психики, симпатическую систему. Самое примечательное на рисунке – скопление звезд, которое означает, что космос, или мир, собирается воедино. Это намек на бессознательную астрологию, которая живет внутри нас, пусть мы того не осознаем. Вверху располагается олицетворение бессознательного, обнаженная анима, повернутая к нам спиной. Это типичное положение анимы; на первой стадии объективации образов она, как правило, изображается именно так. У подножия вазы мы видим восемь полумесяцев; луна также выступает символом бессознательного. Бессознательное мужчины – это лунный мир, мир ночи, где властвует луна; Luna – обозначение женщины, ведь бессознательное женственно по своей сути. Мы видим отдельные разрывные линии, которые нарушают общую гармонию. Но можно допустить, что, если не случится никакого обострения или расстройства, пациент, скорее всего, продолжит исцеляться. Смею думать, что он вполне способен вообще прийти в норму, поскольку появление на рисунке анимы – это положительный признак. Она тоже своего рода сосуд, вмещает в себя бессознательное как таковое, не дает тому рассеяться отдельными фрагментами. Еще пациент старается разделить мотивы правого и левого, что свидетельствует о попытке сознательной ориентировки. Шар, или глобус, с первого рисунка исчезает, но это хорошо. Теперь весь сосуд является центром, он не опрокидывается, стоит довольно прочно на своем основании. Все сказанное дает понять, что пациент и вправду исцеляется, выправляется.

⁴¹³ Оба рисунка нужно возвратить пациенту, потому что они очень важны. При необходимости можно попросить копии (пациенты любят делать копии для врачей). Но оригиналы следует оставлять пациентам, дабы те на них смотрели; так они будут чувствовать, что выражают свое бессознательное. Объективная форма, безусловно, воздействует, зачаровывает. Суггестивное воздействие рисунков сказывается на психологической системе больного и вызывает те же следствия, которые наблюдаются на самих рисунках. Для этого, кстати, и ставили идолов, той же цели служит магическое использование священных образов на иконах. Магия этих образов проникает в нас и меняет к лучшему – при условии, что мы искренне предаемся этим образам. Если поместить себя в икону, икона заговорит с тобой. А ламаистская мандала, в центре которой находится Будда или Шива, тоже откликнется, в той мере, в какой человек сможет вложить себя в нее. Таков магический эффект.

⁴¹⁴ Поскольку эти бессознательные рисунки отражают фактическое психологическое состояние личности, их можно применять для диагностики. По таком рисунку сразу можно определить, что с человеком, подвержен ли он шизофрении или у него всего-навсего невроз. Можно даже выдвигать прогнозы восстановления. Требуется лишь некоторый опыт, чтобы эти рисунки оказались чрезвычайно полезными. Но, конечно, необходима известная осторожность. Не нужно впадать в догматизм и настаивать, чтобы пациент непременно рисовал. Кое-кто утверждает, будто способ лечения доктора Юнга состоит в том, что он велит своим пациентам рисовать, а раньше утверждали, будто я делю пациентов на интровертов и экстравертов и обязываю их жить так-то и так-то, потому что они принадлежат к тому или иному типу. Это вовсе не так. Каждый больной – новый вызов для врача, он избавится от своего невроза только в том случае, если мы поможем ему отыскать индивидуальный путь к преодолению внутреннего конфликта.

[Председатель]

⁴¹⁵ Дамы и господа, ваши аплодисменты – явный знак одобрения и нашего общего уважения профессору Юнгу. Что ж, сегодня мы, увы, в последний раз имеем честь, удовольствие и привилегию слушать профессора Юнга. Думаю, мы все безмерно ему признательны за эти лекции, такие воодушевляющие, такие содержательные, оставившие множество вопросов для самостоятельных размышлений, ведь все мы, а в особенности те, кто специализируется в психотерапии, желаем развиваться и становиться лучше. Большое вам спасибо, господин профессор, за все, что вы для нас сделали. Безусловно, мы горды тем, что вы откликнулись на наше приглашение; полагаю, все согласятся со мною в том, что нам очень хочется надеяться на ваше скорое возвращение в Англию, и тогда наше общение продолжится, а мы получим новые поводы задуматься о важнейших проблемах.

II. Символы и толкование сновидений

Этот очерк был написан на английском языке и завершен незадолго до кончины Юнга в июне 1961 года. Текст без названия предназначался для сборника «Человек и его символы» (Aldus Books, Лондон, 1964), куда, помимо данного очерка, вошли работы других ученых под общей редакцией Юнга. После смерти Юнга сборник был выпущен Марией-Луизой фон Франц и Джоном Фрименом. В английском варианте данный текст получил название «Приближение к бессознательному» («Approaching the Unconscious»), а начальный раздел подвергся существенной правке; в настоящем издании воспроизводится текст немецкого перевода 1968 года (Walter, Olten), выходивший под названием «На подступах к бессознательному» («Zugang zum Unbewußten»), представляющий собой оригинальный текст Юнга с незначительными исправлениями.

1. Значение сновидений

⁴¹⁷ Язык позволяет человеку давать названия вещам и явлениям окружающего мира и с помощью слов передавать смысл того, что он намеревается сообщить. Но иногда мы используем термины или образы, которые не являются сугубо описательными и могут быть поняты лишь при определенных условиях. Возьмем, к примеру, многочисленные аббревиатуры, такие как ООН, ЮНЕСКО, НАТО и т. д., которыми изобилуют наши газеты, или торговые марки, или названия патентованных лекарств. Хотя сами по себе они бессодержательны, они все же несут определенный смысл, если вы знаете, о чем идет речь. Это не символы, это знаки. А символ представляет собой термин, имя или образ, знакомые нам в своем первичном значении, но имеющие также специфические содержание и применение, в которых есть некий скрытый, неявный или не известный нам смысл. В качестве примера можно привести изображение двойной секиры, которое часто встречается на критских памятниках. Сам объект нам знаком, но мы не знаем его символического значения. Или представим себе индуса, который, вернувшись из Англии, рассказывает друзьям, что англичане поклоняются животным: в их старых церквях и соборах он видел орлов, львов и быков. Как и многие христиане, он не знает, что эти животные – символы евангелистов, восходящие к виде´нию Иезекииля, которое, в свою очередь, содержит явные параллели с египетским Гором и его четырьмя сыновьями. Другие примеры – колесо и крест. Хотя эти предметы известны повсеместно, при определенных обстоятельствах они приобретают символическое значение. То, что они символизируют, до сих пор остается предметом противоречивых спекуляций.

⁴¹⁸ Термин или образ символичны, если подразумевают больше, чем они обозначают или выражают. Иначе говоря, им присущ более широкий «бессознательный» аспект – аспект, которому нельзя дать точное определение или исчерпывающее объяснение. Данная особенность обусловлена тем, что, анализируя символ, разум в конце концов приходит к идеям трансцендентальной природы и вынужден капитулировать. Колесо, например, может привести нас к концепции «божественного» солнца, но тут разум должен признать свою некомпетентность, ибо мы не в состоянии ни определить «божественное» существо, ни доказать его реальность. Мы всего лишь люди, и наши интеллектуальные возможности ограниченны. Мы можем называть что-либо «божественным», но это просто имя, faςon de parler^[175], основанная на вере, но не на фактах.

⁴¹⁹ Существует бесчисленное множество явлений, выходящих за рамки человеческого понимания. Говоря о них, мы прибегаем к символическим выражениям и образам (особенно богат символами церковный язык). Однако сознательное использование символов является лишь одним из аспектов психологического феномена большой важности: помимо прочего мы продуцируем символы бессознательно и спонтанно в наших сновидениях.

⁴²⁰ Любой акт апперцепции или познания выполняет свою задачу лишь частично; он всегда неполон. Прежде всего, чувственное восприятие, фундаментальное для всякого опыта, ограничено возможностями наших органов чувств. Их несовершенство может быть в известной степени компенсировано различными приборами и инструментами, но не настолько, чтобы полностью устранить неопределенность. Более того: акт апперцепции переводит наблюдаемый факт в кажущуюся несоизмеримой среду – в психическое событие. Природа последнего непознаваема, ибо познание не может познать само себя – психика не может познать собственную психическую сущность. Таким образом, каждый опыт содержит неопределенное число неизвестных факторов. Вдобавок ко всему в некоторых отношениях объект познания всегда будет непостижим, поскольку непостижима конечная природа самой материи.

⁴²¹ Следовательно, каждому сознательному акту или событию присуща бессознательная составляющая точно так же, как каждому акту чувственного восприятия присущ сублиминальный (подпороговый) аспект: например, звук может быть ниже или выше порога слышимости, а свет – ниже или выше порога видимости. Бессознательная часть психического события достигает сознания только косвенно, если достигает его вообще. Событие обнаруживает существование своего бессознательного аспекта лишь в той мере, в какой оно характеризуется неосознаваемой эмоциональностью или жизненной важностью. Бессознательная часть – своего рода запоздалая мысль, которая может быть осознана с течением времени, благодаря интуиции или глубоким размышлениям. Однако событие также может проявить свой бессознательный аспект в сновидении, что происходит достаточно часто. В сновидении бессознательный аспект предстает в форме символического образа, а не как рациональная мысль. Именно анализ сновидений впервые позволил исследовать бессознательный аспект сознательных психических событий и раскрыть их природу.

⁴²² Человеческому разуму потребовалось много времени, чтобы прийти к более или менее рациональному и научному пониманию функционального значения сновидений. Фрейд первым попытался эмпирически объяснить бессознательный фон сознания. Он исходил из общего предположения о том, что содержание сновидений не случайно и связано с сознательными репрезентациями через закон ассоциации. Данное допущение отнюдь не произвольно; оно основано на связи невротических симптомов с определенным сознательным опытом, давно установленной неврологами (в том числе Пьером Жане). Эти симптомы представляются отщепленными участками сознательного разума, которые в другое время и при других условиях могли быть сознательными. Нечто подобное мы наблюдаем в случае истерической анестезии, которая то возникает, то исчезает. Более пятидесяти лет назад Брейер и Фрейд пришли к выводу, что невротические симптомы значимы и имеют смысл постольку, поскольку выражают некую мысль. Другими словами, они функционируют точно так же, как и сновидения: они несут символическое значение. Например, у одного пациента, столкнувшегося с невыносимой ситуацией, возникают спазмы при глотании: он в буквальном смысле не может «проглотить», то есть принять, случившееся. В сходных обстоятельствах у другого пациента развивается астма: атмосфера дома душит его. Третий страдает особой формой паралича ног: он больше не может «идти вперед», то есть продолжать жить прежним образом. Четвертого мучают приступы рвоты во время еды: он не может «переварить» некий неприятный факт. И так далее. С равным успехом все они могли видеть соответствующего рода сны.

⁴²³ Хотя сновидения отличаются большим разнообразием и часто содержат живописные и красочные фантазии, все они могут быть сведены к одной и той же основной мысли, если применить предложенный Фрейдом метод «свободных ассоциаций». Этот метод состоит в том, чтобы поощрить пациента рассказывать о своих сновидениях. К сожалению, именно этим чаще всего пренебрегает врач-непсихолог. Вечно испытывая нехватку времени, он не может позволить пациенту рассуждать о своих фантазиях без конца. Он не знает, что таким образом больной способен раскрыть бессознательный фон своего недуга. Всякий, кто говорит достаточно долго, неизбежно выдаст себя как тем, что он говорит, так и тем, о чем он намеренно умалчивает. Как бы он ни старался увести доктора и себя от реальных фактов, через некоторое время становится очевидно, чего именно он пытается избежать. В кажущемся бессвязным и иррациональным монологе пациент бессознательно очерчивает определенную область, к которой постоянно возвращается в упрямых попытках ее скрыть. В своей речи он даже использует изрядную долю символизма, позволяющего замаскировать подлинную проблему, но вместе с тем ясно указывающего на ее суть.

⁴²⁴ Таким образом, если врач проявит достаточное терпение, он услышит множество символических подробностей, на первый взгляд призванных воспрепятствовать осознанию некой тайны. Впрочем, врач так часто сталкивается с изнанкой жизни, что редко ошибается, толкуя исходящие от пациента намеки как признаки неспокойной совести. То, что он в конце концов обнаруживает, к несчастью, подтверждает его предположения. До сих пор никто не может что-либо возразить против фрейдовской теории вытеснения и исполнения желаний как очевидных причин символизма сновидений.

⁴²⁵ Следующий пример, однако, может вселить в нас определенный скепсис. Один мой друг и коллега, путешествовавший по России, коротал время в поезде, пытаясь разгадать смысл увиденных им железнодорожных объявлений, написанных на кириллице. Сидя в своем купе, он фантазировал о том, что могут значить эти странные буквы и что они ему напоминают, как вдруг обнаружил, что «свободные ассоциации» пробудили самые разные воспоминания. Среди них, к его великому неудовольствию, оказались и неприятные спутники прежних бессонных ночей, его «комплексы» – вытесненные и тщательно избегаемые темы, на которые доктор с радостью указал бы как на наиболее вероятные причины невроза или наиболее правдоподобный смысл сновидения.

⁴²⁶ Однако это был не сон; это были всего лишь «свободные ассоциации» на непонятные буквы. Это означает, что достичь центра напрямую можно из любой точки окружности. Свободные ассоциации ведут к ключевым тайным мыслям, независимо от того, с чего вы начинаете: с симптомов, сновидений, фантазий, слов на кириллице или с произведений современного искусства. Как бы там ни было, данный факт ничего не доказывает относительно сновидений и их реального значения. Он только свидетельствует о существовании ассоциативного материала, доступного для анализа. Зачастую сновидения обладают очень четкой, значимой структурой, указывающей на лежащую в основе мысль или намерение, хотя последнее, как правило, сразу распознать невозможно.

⁴²⁷ Опыт моего друга открыл мне глаза. Не отказываясь полностью от идеи «ассоциаций», я тем не менее предпочел сосредоточиться на самом сновидении, то есть на его фактической форме и посыле. Например, одному моему пациенту приснилась пьяная, растрепанная, вульгарная женщина, которую во сне он называл «женой» (хотя на самом деле его жена была совсем другой). Содержание подобного сновидения настолько шокирует и противоречит действительности, что представляется неприемлемым и немедленно отвергается как бессмыслица. Если позволить пациенту углубиться в поток свободных ассоциаций, то он, скорее всего, постарается уйти как можно дальше от столь неприятной для него мысли и в конечном итоге придет к одному из своих устоявшихся комплексов. Однако в таком случае мы ничего не узнаем о значении данного конкретного сна. Что пытается передать бессознательное с помощью образов, столь вопиюще не соответствующих реальному положению вещей?

⁴²⁸ Неопытный и плохо разбирающийся в сновидениях человек может подумать – и имеет на то полное право, – что сновидения суть просто случайные и хаотические нагромождения образов, лишенные всякого значения. Однако допустив, что они совершенно нормальны и возникают регулярно, а на самом деле так оно и есть, он будет вынужден признать, что они либо каузальны, то есть обусловлены некой рациональной причиной, либо служат определенной цели, либо и то и другое одновременно. Иными словами, они несут в себе некий смысл.

⁴²⁹ Безусловно, описанное выше сновидение стремится выразить идею опустившейся женщины, которая тесно связана со сновидцем. Эта идея проецируется на его жену, но такой ее образ недостоверен. С чем же тогда ее следует соотнести?

⁴³⁰ Более острые умы уже в Средние века знали, что каждый мужчина «несет в своем теле Еву, жену свою»^[176]. Именно этот женский элемент в каждом мужчине (обусловленный меньшим числом женских генов в его биологической структуре) я назвал анимой. «Она» состоит, по существу, в некой связи с окружением, и особенно с женщинами, которая тщательно скрывается как от других, так и от себя самого. Видимая личность мужчины может казаться вполне нормальной, в то время как его анима пребывает в удручающем состоянии. Так произошло и с нашим сновидцем. Относительно его анимы сон фактически говорит ему: «Ты ведешь себя как падшая женщина». Как и следовало ожидать, это сильно его задело. Впрочем, подобные сновидения не следует понимать как свидетельство нравственной природы бессознательного. Это всего лишь попытка уравновесить однобокость сознательного разума, верящего в миф о том, что пациент – джентльмен (Gentleman) до мозга костей.

⁴³¹ Подобный опыт научил меня не доверять свободным ассоциациям, уводящим слишком далеко от явного значения сновидения. Вместо этого я счел необходимым сосредоточиться на фактическом содержании, считая его посланием бессознательного, и предпочитаю изучать сон со всех сторон – так человек вертит в руках неизвестный предмет, пока не изучит все его детали.

⁴³² Но зачем вообще анализировать сновидения – эти хрупкие, неуловимые, ненадежные, смутные и неопределенные фантазмы? Достойны ли они нашего внимания? Наш рационализм, безусловно, ответил бы на этот вопрос отрицательно. Что же касается истории толкования сновидений, то это воистину больная тема; до Фрейда сны толковали самым обескураживающим, самым «ненаучным» образом, если не сказать больше. И все же сновидения – это самый распространенный и общедоступный источник материала для исследования человеческой способности к символизации, если не считать содержаний психозов, неврозов, мифов и произведений искусства. Все эти явления, однако, характеризуются большей сложностью, и понять их гораздо труднее: никто не отважится интерпретировать индивидуальную природу таких бессознательных продуктов без помощи автора. Посему сновидения были и остаются главным источником всех наших знаний о символизме.

⁴³³Изобрести символы невозможно; где бы они ни появлялись, они не есть плод сознательного намерения и умышленного отбора, ибо в противном случае они были бы не чем иным, как знаками и аббревиатурами сознательных мыслей. Символы приходят к нам самопроизвольно, как это случается в сновидениях. Они не всегда понятны сразу и требуют тщательного анализа посредством ассоциаций, но, как я уже говорил, не «свободных ассоциаций», которые, как мы знаем, в конечном счете всегда приводят к эмоциональным мыслям или комплексам, бессознательно пленяющим наш разум. Чтобы добраться до них, сновидения не нужны. Хотя на ранних этапах развития медицинской психологии считалось, что сновидения анализируются с целью обнаружения комплексов, я показал, что для этого достаточно провести ассоциативный эксперимент, который даст все необходимые подсказки. Впрочем, можно обойтись и без эксперимента: позвольте людям говорить относительно долго – и вы получите тот же результат.

⁴³⁴ Не может быть никаких сомнений в том, что сновидения часто проистекают из эмоционального расстройства, в которое вовлечены привычные комплексы. Привычные комплексы суть нежные участки психики, наиболее быстро реагирующие на проблематичную внешнюю ситуацию. Однако у меня возникло подозрение, что сны могут иметь и другую, более интересную функцию. Тот факт, что рано или поздно они приводят обратно к комплексам, не относится к числу их специфических преимуществ. Если мы хотим узнать, что означает сновидение и какую конкретную функцию оно выполняет, мы должны проигнорировать его неизбежный результат – комплекс и отказаться от «свободных» ассоциаций. Следуя за «свободными» ассоциациями, мы отдаляемся от индивидуальных образов сновидения и теряем их из виду. Нам же, напротив, следует держаться как можно ближе к сновидению и его индивидуальной форме. Сновидение ограничивает себя само. Оно само есть критерий того, что к нему относится, а что уводит в сторону. Любой материал, который не входит в сферу сновидения или выходит за рамки, установленные его индивидуальной формой, вводит в заблуждение и продуцирует только комплексы. Мы не знаем, принадлежат они сновидению или нет, ибо они могут возникать множеством других способов. Существует, например, почти бесконечное разнообразие образов, которые могут «символизировать» или, точнее, аллегоризировать половой акт. Сновидению, однако, присуще его собственное специфическое выражение, тогда как соответствующие ассоциации неизбежно приведут к идее полового акта. Все это не ново; реальная задача состоит в том, чтобы понять, почему сновидение выбрало данный конкретный способ выражения.

⁴³⁵ Для толкования следует использовать только тот материал, который совершенно ясно и очевидно принадлежит к сновидению, о чем свидетельствуют содержащиеся в нем образы. Если «свободные ассоциации» увлекают нас прочь от темы сновидения по зигзагообразной траектории, мой метод, как я всегда говорил, больше похож на движение по окружности. В центре этой окружности находятся сновидческие образы. Необходимо сосредоточиться на конкретных темах, на самом сновидении и игнорировать частые попытки сновидца отвлечься. Эта вездесущая «невротическая» диссоциативная предрасположенность имеет множество проявлений, но в основе своей, по-видимому, состоит в базовом сопротивлении сознательного разума всему бессознательному и неизвестному. Как мы знаем, это сопротивление – зачастую достаточно яростное – типично для психологии примитивных обществ, которым, как правило, свойственен консерватизм и ярко выраженные мизонеистические^[177] наклонности. Все новое и неизвестное вызывает смутный и даже суеверный страх. На нежелательные или неприятные события первобытный человек реагирует как дикое животное. Впрочем, представители нашей высокодифференцированной культуры ведут себя точно так же. Всякая новая идея, не соответствующая общим ожиданиям, наталкивается на самые серьезные препятствия психологического характера. Ей не доверяют, ее боятся, с ней борются, ее всячески презирают. Многие новаторы пали жертвой примитивного мизонеизма своих современников. Когда речь заходит о психологии, одной из самых молодых наук, вы можете увидеть мизонеизм в действии и, анализируя сновидения, понаблюдать за собственной реакцией на неприятные мысли. Прежде всего, именно страх перед неожиданным и неизвестным заставляет людей охотно обращаться к «свободным» ассоциациям как к средству убежать от действительности. Не знаю, сколько раз в своей профессиональной деятельности мне приходилось повторять слова: «А теперь вернемся к сновидению. Что говорит ваш сон?»

⁴³⁶ Если мы хотим понять сновидение, к нему необходимо отнестись со всей серьезностью, а также допустить, что оно означает именно то, что говорит, ибо у нас нет никаких оснований полагать, что это не так. Однако очевидная бессмысленность сновидений настолько сбивает с толку, что и сновидец, и толкователь зачастую склоняются к самому простому объяснению: «Это же только сон!» Всякий раз, когда сон упрямо не поддается толкованию, возникает соблазн отмахнуться от него как от нелепицы.

⁴³⁷ Изучая первобытное племя в Восточной Африке, я с удивлением обнаружил, что его представители вообще отрицают существование сновидений. В ходе терпеливых и осторожных расспросов я выяснил, что они, как и все, видят сны, но не придают им значения. «Сны обычных людей ничего не значат», – сказали мне. Сны, которые видели вождь или знахарь, могли что-то означать, но только в том случае, если касались благополучия племени. Такие сны высоко ценились. Единственной проблемой было то, что и вождь, и знахарь отрицали, что видели сны «с тех пор, как пришли англичане». Функции «большого сновидения» взял на себя комиссар округа.

⁴³⁸ Этот пример показывает, что даже в примитивном обществе отношение к сновидениям двойственное. Аналогично обстоят дела и в нашем обществе: большинство людей не придает снам никакого значения, тогда как меньшинство считает их крайне важными. Церковь, например, давно знает о somnia a Deo missa (сновидениях, ниспосланных Богом). В наше время мы наблюдаем стремительное развитие научной дисциплины, призванной исследовать обширную область бессознательных процессов. Однако обыватель мало интересуется снами или вообще не задумывается о них; образованные люди, и те разделяют общее невежество и недооценивают все, что даже отдаленно связано с «бессознательным».

⁴³⁹ Многие ученые и философы отрицают само существование бессознательной психики. В поддержку своей позиции они приводят следующий наивный аргумент: если бы существовала бессознательная психика, то внутри индивида было бы два субъекта вместо одного. Именно так оно и есть, несмотря на предполагаемое единство личности. Беда нашего времени состоит в том, что у столь многих людей правая рука не ведает, что творит левая. В таком затруднительном положении оказываются не только невротики. Это явление возникло не вчера, и христианская мораль тут ни при чем; напротив, это симптом общей бессознательности – наследия всего человеческого рода.

⁴⁴⁰ Развитие сознания – медленный и трудоемкий процесс. Прошли века, прежде чем человек достиг культурного состояния (которое мы несколько произвольно датируем изобретением письменности, то есть четвертым тысячелетием до нашей эры). Хотя с тех пор мы добились существенных успехов, эволюция сознания все еще далека от завершения. Значительные области человеческого разума до сих пор покрыты мраком. То, что мы называем «психикой», никоим образом не тождественно сознанию и его содержимому. Те, кто не верит в существование бессознательного, не понимают, что тем самым признают наше нынешнее знание о психике полным и отрицают саму возможность дальнейших открытий. С равным успехом можно заявить, что современный человек познал природу до конца. Наша психика – часть природы, и ее тайна столь же безгранична. Мы не можем дать исчерпывающее определение «природе» или «психике»; мы можем лишь описать, какими они представляются нам в настоящее время. Следовательно, ни один человек в здравом уме не вправе утверждать, что бессознательного не существует, тем более что на сегодняшний день медицинской наукой накоплены многочисленные и весьма убедительные доказательства обратного. Разумеется, подобное сопротивление вызывает не научная ответственность или честность, а вековой мизонеизм, страх перед всем новым и неизвестным.

⁴⁴¹ Данное специфическое сопротивление неизвестной части психики обусловлено историческими причинами. Сознание – недавнее приобретение человечества и как таковое все еще пребывает в «экспериментальном состоянии». Оно хрупко, подвержено разного рода специфическим опасностям и легкоранимо. На самом деле одно из самых распространенных психических расстройств у первобытных людей состоит в «потере души», что, как следует из самого названия, означает заметную диссоциацию сознания. На примитивном уровне психика (или душа) отнюдь не считается единой. Многие первобытные люди верят, что человек, помимо собственной души, наделен еще и второй, внешней, или «лесной», душой, воплощенной в диком животном или дереве, с которым его связывает своего рода психическое тождество. Именно это Леви-Брюль называл participation mystique^[178]. В случае с животным оно считается своего рода братом. Предполагается, что человек, чей брат крокодил, может спокойно плавать в кишащей крокодилами реке. Душа-дерево оказывает на человека влияние, подобное влиянию родителей. Ущерб, нанесенный внешней душе, истолковывается как нанесенный самому человеку. Представители других племен полагают, что у человека есть несколько душ. Таким образом, первобытный человек явственно ощущает, что состоит из нескольких частей. Это означает, что его психика далека от безопасной целостности; напротив, она может легко распасться под натиском неуправляемых эмоций.

⁴⁴² То, что мы наблюдаем в сфере примитивного разума, никоим образом не исчезло в нашей развитой кульутре. Как я уже отмечал, наша правая рука часто не ведает, что творит левая. В состоянии сильного аффекта человек склонен забывать, кто он, причем до такой степени, что окружающие недоуменно восклицают: «Что за дьявол в тебя вселился?» Нами управляют наши настроения, мы нередко теряем благоразумие и не можем вспомнить важные факты. Мы утверждаем, что умеем владеть собой, но самодисциплина – редкая добродетель. Наши друзья и родственники могут рассказать о нас такое, о чем мы сами не имеем ни малейшего представления. Мы почти никогда не критикуем себя, зато охотно критикуем других, завороженные соринкой в глазу нашего ближнего.

⁴⁴³ Все эти общеизвестные факты свидетельствуют о том, что даже в нашей культуре человеческое сознание еще не достигло надлежащей степени целостности. Оно по-прежнему подвержено фрагментации и уязвимо. В некотором смысле это к счастью, ибо способность психики к диссоциации – большое преимущество: она позволяет сосредоточиться на одном предмете, отбросив все прочее, что могло потребовать внимания. Тем не менее существует огромная разница между намеренным отщеплением сознания, временно подавляющим некую часть психики, и самопроизвольным расщеплением психики, происходящим без вашего ведома и согласия, или даже против вашей воли. Первое – достижение культуры, второе – примитивное и архаичное состояние или патологическое событие и причина невроза. Это «потеря души», симптом умственной примитивности, до сих пор свойственной человеку.

⁴⁴⁴ От примитивного мышления до сознания, прочно связанного воедино, долгий путь. Даже в наши дни единство сознания весьма ненадежно: нарушить его целостность под силу даже незначительному аффекту. С другой стороны, безупречное владение эмоциями, каким бы желательным оно ни было с одной точки зрения, – сомнительное достижение, ибо оно способно лишить человеческие взаимодействия всякого разнообразия, цвета, теплоты и очарования.

2. Функции бессознательного

⁴⁴⁵ В рамках нового метода сновидение рассматривается как спонтанный продукт психики, относительно которого нельзя сделать никаких предварительных предположений, кроме того, что оно имеет некий смысл. Это не более чем предположение всякой науки, а именно, что ее объект достоин исследования. Каким бы невысоким ни было мнение человека о бессознательном, бессознательное заслуживает изучения, по меньшей мере, как вошь, которая, при всем нашем презрении к ней, вызывает искренний интерес энтомолога. Что касается предполагаемой смелости гипотезы о существовании бессознательной психики, то я должен подчеркнуть, что более скромную формулировку трудно вообразить. Она настолько проста, что граничит с тавтологией: содержание сознания исчезает и не может быть воспроизведено. Самое большее, что мы можем сказать, это что мысль стала бессознательной или была отрезана от сознания, вследствие чего ее нельзя даже вспомнить. Или же может случиться так, что у нас возникает смутное ощущение или предчувствие чего-то, что вот-вот прорвется в сознание: «идея витает в воздухе», «тут что-то не так» и т. д. В таких обстоятельствах гипотезу о латентных (скрытых), или бессознательных, содержаниях едва ли можно считать чересчур смелой.

⁴⁴⁶ Когда нечто исчезает из сознания, оно не растворяется в воздухе и не перестает существовать, как не перестает существовать исчезающий за поворотом автомобиль. Оно просто оказывается вне поля видимости; однажды мы можем снова увидеть эту машину и снова натолкнуться на мысль, забытую ранее. То же самое мы наблюдаем в области ощущений, о чем свидетельствует следующий эксперимент. Если вы прислушаетесь к какому-нибудь долгому, едва слышному звуку, то заметите, что через равные промежутки времени он то пропадает, то появляется вновь. Эти колебания обусловлены периодическим усилением и ослаблением внимания. Звук не перестает существовать; его «полнота звучания» всегда одинакова. Кажущееся исчезновение объясняется всего-навсего смещением внимания.

⁴⁴⁷ Таким образом, бессознательное состоит прежде всего из множества временно затемненных содержаний, которые, как показывает опыт, продолжают оказывать влияние на сознательные процессы. Представим себе человека, который пересекает комнату, чтобы что-то взять. Внезапно он останавливается в недоумении: он забыл, зачем встал из-за стола и что ему понадобилось. Он рассеянно перебирает предметы, совершенно не понимая, что ищет. Наконец он находит то, что нужно, и память возвращается к нему. Он ведет себя подобно лунатику, забывшему о своей первоначальной цели, но бессознательно движимому ею. Если вы понаблюдаете за невротиком, то неизбежно придете к выводу, что он совершает явно сознательные и целенаправленные действия. Однако если спросить его, окажется, что он либо не осознавал их, либо имел в виду нечто совершенно иное. Он слушает, но не слышит; смотрит, но не видит; знает, но не осознает. Тысячи таких наблюдений убедили специалистов в том, что бессознательные содержания проявляют себя так, как если бы они были сознательными, и что никогда нельзя сказать наверняка, сознательны мысли, слова и действия или нет. То, что очевидно для вас, может не существовать для других; тем не менее они ведут себя так, словно осознают это так же, как вы.

⁴⁴⁸ Подобное поведение привело к тому, что многие врачи считают истерических пациентов отъявленными лжецами. Такие люди действительно говорят неправду чаще, чем большинство из нас, однако это обусловлено не чем иным, как неопределенностью их психического состояния. Их сознание подвержено непредсказуемым затемнениям точно так же, как кожа – локальным изменениям болевой чувствительности. Если минуту назад такой пациент ощутил укол иглой, это вовсе не означает, что он ощутит его сейчас. Если его внимание сосредоточено на определенной точке, вся остальная поверхность его тела может утратить чувствительность. Как только внимание ослабевает, чувственное восприятие восстанавливается. Более того, в состоянии гипноза такие пациенты осознают не только все манипуляции врача в зоне анестезии, но и все, что происходило во время затемнения сознания. Они помнят каждую деталь так же ясно, как если бы во время эксперимента находились в сознании. Я вспоминаю случай с женщиной, которая поступила в клинику в состоянии полного ступора. На следующий день, когда она пришла в себя, она знала, кто она, но не помнила, какой сегодня день, где она, как и почему здесь очутилась. Я ввел ее в гипнотическое состояние, и она подробно рассказала мне, почему заболела, как попала в клинику и кто ее принимал. Поскольку в вестибюле висели часы, хотя и не на самом видном месте, она также помнила время своего поступления – минута в минуту. Все выглядело так, будто она находилась в совершенно нормальном состоянии.

⁴⁴⁹ Надо признать, что бо`льшая часть наших свидетельств исходит из клинических наблюдений. Вот почему многие критики полагают, что бессознательное и его проявления принадлежат к области психопатологии как невротические или психотические симптомы и в нормальном психическом состоянии не возникают. Однако, как было отмечено уже давно, невротические явления никоим образом не являются исключительно продуктами болезни. Фактически они представляют собой нормальные явления, но патологически преувеличенные, а потому и более выраженные, чем их нормальные аналоги. На самом деле у нормальных людей можно наблюдать все истерические симптомы, но они столь незначительны, что обычно остаются незамеченными. В этом отношении повседневная жизнь – кладезь доказательного материала.

⁴⁵⁰ Сознательные содержания способны не только исчезать в бессознательном, но и возникать из него. Помимо простых воспоминаний, могут появляться совершенно новые мысли и творческие идеи, которые никогда раньше не были сознательными. Они вырастают из темных глубин разума, подобно лотосу, и составляют важную часть сублиминальной (подпороговой) психики. Данный аспект бессознательного особенно важен при анализе сновидений. Не следует забывать, что материал сновидения не обязательно состоит только из воспоминаний; кроме них, он может содержать новые, пока не осознанные мысли.

⁴⁵¹ Забывание – нормальный процесс, при котором определенные сознательные содержания теряют свою специфическую энергию из-за переключения внимания. Когда фокус нашего внимания смещается, прежние содержания погружаются в тень. Так луч прожектора высвечивает одну область, оставляя другую в темноте. Это неизбежно, ибо одновременно мы можем удерживать в сознании всего несколько образов, но, как я уже упоминал, даже их четкость подвержена колебаниям. Следовательно, «забывание» можно определить как временно сублиминальные содержания, остающиеся вне поля зрения против нашей воли. Однако забытые содержания не перестают существовать. Хотя они не могут быть воспроизведены, они сохраняются под порогом сознания, откуда могут самопроизвольно всплыть в любое время, часто спустя годы забвения. Кроме того, их можно вернуть в сознание с помощью гипноза.

⁴⁵² Помимо нормального забывания, Фрейд описал процесс забывания неприятных воспоминаний, которые человек стремится забыть. Как заметил Ницше, когда гордость остается непреклонной, память уступает. Таким образом, среди утраченных воспоминаний мы встречаем немало таких, которые обязаны своим сублиминальным состоянием (и невозможностью быть воспроизведенными по желанию) собственной неприятной и невыносимой природе. Это так называемые вытесненные содержания.

⁴⁵³ В качестве параллели к нормальному забыванию следует упомянуть сублиминальное чувственное восприятие, ибо оно играет немаловажную роль в нашей повседневной жизни. Мы видим, слышим, ощущаем запах и вкус многого, не замечая этого либо потому, что наше внимание поглощено чем-то другим, либо потому, что раздражитель слишком слаб, чтобы произвести сознательное впечатление. Однако эти сведения – в наличии и способны влиять на сознание. Особенно показателен в этом плане случай, произошедший с одним профессором, что как-то раз прогуливался за городом со своим учеником. Поглощенный беседой, профессор вдруг заметил, что в его мысли неожиданно вторгся поток воспоминаний из раннего детства. Он не мог этого объяснить, ибо не мог обнаружить никакой ассоциативной связи с предметом разговора. Профессор остановился и обернулся: вдалеке виднелась ферма, мимо которой они недавно проходили. «Вернемся на ферму, – предложил он своему ученику. – Воспоминания нахлынули на меня там». Оказавшись на ферме, он почувствовал запах гусей и догадался, что именно этот запах вызвал поток воспоминаний: в детстве он жил на ферме, где держали гусей, и их характерный запах навсегда врезался ему в память. Проходя мимо фермы, он ощутил этот запах сублиминально, и это неосознанное восприятие пробудило давно забытые воспоминания.

⁴⁵⁴ Данный пример показывает, как подпороговое восприятие высвободило воспоминания раннего детства, энергетическое напряжение которых оказалось достаточно сильным, чтобы прервать беседу. Восприятие было сублиминальным, поскольку внимание в тот момент было занято другим, а сам стимул был слишком слабым, чтобы привлечь внимание и достичь сознания напрямую. Подобное часто происходит в повседневной жизни, но обычно остается незамеченным.

⁴⁵⁵ Относительно редкий, но не менее удивительный феномен, относящийся к той же категории, представляет собой криптомнезия, или «скрытое припоминание». Явление криптомнезии состоит в том, что внезапно, главным образом в потоке творческого письма, возникает слово, предложение, образ, метафора или даже целая история, которые могут носить странный или иным образом примечательный характер. Если вы спросите автора, откуда взялся данный фрагмент, он ответит, что не знает. Сам он не видит в нем ничего особенного. В качестве примера я процитирую отрывок из философского романа Ницше «Так говорил Заратустра». Описывая «сошествие в ад» Заратустры, автор упоминает подробности, которые почти слово в слово совпадают с записью в одном корабельном журнале за 1686 год.

Ницше, «Так говорил Заратустра» (1883)

И вот, в ту пору, когда Заратустра пребывал на блаженных островах, случилось так, что один корабль бросил якорь у острова, на котором высится дымящийся вулкан; и команда сошла с корабля на берег, чтобы поохотиться на кроликов. А когда ближе к полудню капитан и его люди снова собрались вместе, они вдруг увидели, что кто-то приближается к ним по воздуху, и какой-то голос явственно произнес: «Пора! Давно пора!» Когда же призрак этот приблизился к ним – а он быстро, подобно тени, летел по направлению к вулкану, – они, пораженные, узнали в нем Заратустру; ибо все, кроме капитана, видели его не раз и любили, как любит народ – соединяя любовь с робостью. «Посмотрите-ка, – сказал старый рулевой, – Заратустра отправляется в ад!»^[179]

Юстинус Кернер, «Провидица из Преворста» (1831–1839)

Четыре капитана и торговец, господин Белл, сошли на берег острова-горы Стромболи, дабы поохотиться на кроликов. В три часа дня они принялись созывать команду, чтобы вернуться на борт корабля, как вдруг, к их неописуемому удивлению, увидели двух людей, стремительно летящих к ним по воздуху. Один был облачен в черное, другой – в серое. Они пронеслись совсем рядом и спустились, к величайшему изумлению собравшихся, прямо в жерло ужасного вулкана Стромболи. В них капитан и матросы узнали своих знакомых из Лондона^[180].

⁴⁵⁶ Когда я прочел описание в «Заратустре», я был поражен особым стилем изложения, столь сильно отличавшимся от свойственного Ницше, странными образами корабля, бросившего якорь у мифологического острова, капитана, матросов, отправившихся поохотиться на кроликов, и нисхождения в ад человека, который оказался им знаком. Параллели с Кернером не могли быть простым совпадением. Собрание Кернера датируется примерно 1835 годом и, вероятно, представляет собой единственный дошедший до нас источник морских историй. Я был уверен, что Ницше почерпнул вдохновение оттуда. Он пересказывает эту историю с несколькими существенными отклонениями, как будто придумал ее сам. Поскольку все это происходило в 1902 году, я написал письмо Элизабет Ферстер-Ницше, сестре автора, которая в то время была еще жива, и она подтвердила, что вместе с братом действительно читала Кернера (в то время Ницше было одиннадцать лет), хотя эту конкретную историю не помнит. Я сам вспомнил о ней только потому, что четырьмя годами ранее наткнулся на собрание Кернера в одной частной библиотеке. Надеясь отыскать в трудах врачей того времени зачатки медицинской психологии, я прочел все тома «Провидицы из Преворста». Естественно, со временем я наверняка забыл бы этот рассказ, ибо он меня совершенно не интересовал. Но читая Ницше, я вдруг испытал сильнейшее чувство déjà vu, и в мое сознание постепенно просочился образ книги Кернера.

⁴⁵⁷ Бенуа, которого обвинили в плагиате, поскольку его роман «Атлантида» оказался удивительно похож на роман Райдера Хаггарда «Она», настаивал, что никогда не видел книгу Райдера Хаггарда и даже понятия не имел о ее существовании. Этот случай также мог быть проявлением криптомнезии, если бы не был своего рода représentation collective^[181], как Леви-Брюль назвал некоторые общие идеи, характерные для первобытных обществ.

⁴⁵⁸ То, что я сказал о бессознательном, даст читателю ясное представление о сублиминальном материале, на котором основано спонтанное порождение символов сновидений. Очевидно, что этот материал обязан своей бессознательностью главным образом тому факту, что определенные сознательные содержания неизбежно должны утратить свою энергию, то есть уделяемое им внимание, или свой специфический эмоциональный тон, дабы освободить место для новых содержаний. Если бы они сохранили свою энергию, то остались бы выше порога, и избавиться от них было бы невозможно. В этом отношении сознание напоминает своего рода прожектор, высвечивающий (посредством внимания или интереса) новые ощущения, а также следы прежних чувственных впечатлений, пребывающих в спящем состоянии. Как сознательный акт данный процесс можно полагать преднамеренным и добровольным. Впрочем, не менее часто сознание вынуждено включать свой свет под действием сильного внешнего или внутреннего стимула.

⁴⁵⁹ Это важное наблюдение, ибо многие люди переоценивают роль силы воли и полагают, будто все, что происходит в их разуме, происходит исключительно по их желанию. Необходимо научиться различать намеренные и ненамеренные содержания. Первые проистекают из эго-личности, тогда как вторые возникают из источника, который не тождественен «Я», то есть из сублиминальной части эго, из его «другой стороны», которая в некотором смысле представляет собой второго субъекта. Существование этого другого субъекта ни в коем случае не является патологическим симптомом; это совершенно нормальное явление, которое можно наблюдать в любое время и в любом месте.

⁴⁶⁰ Однажды мы с моим коллегой обсуждали поступок другого доктора, который я охарактеризовал как «совершенно идиотский». Этот доктор был другом моего коллеги и, кроме того, приверженцем несколько фанатичной идеи, которой придерживался и мой коллега. Они были убежденными трезвенниками. В ответ на мое критическое высказывание он воскликнул: «Конечно, он осел! – Тут он осекся. – Очень умный человек, я хотел сказать». Я мягко заметил, что «осел» был первым, на что мой коллега рассерженно заявил, что никогда бы не назвал так своего друга, к тому же в присутствии «неверного». Этот человек был уважаемым ученым, но его правая рука не ведала, что творила левая. Такие люди не готовы к психологии и, как правило, не жалуют ее. Но именно так обычно относятся к голосу другой стороны: «Я не это имел в виду, я никогда этого не говорил». В конце концов, как заметил Ницше, память уступает.

3. Язык сновидений

⁴⁶¹ Все содержания сознания были или могут стать сублиминальными, образуя таким образом ту часть психической сферы, которую мы называем бессознательным. Все побуждения, позывы, намерения, аффекты, все ощущения и интуитивные представления, все рациональные и иррациональные мысли, выводы, индуктивные и дедуктивные умозаключения, предположения и т. д., а также чувства всех категорий имеют сублиминальные соответствия, которые могут частично, временно или постоянно пребывать в бессознательном состоянии. Например, человек может употребить слово или понятие, которые в другом контексте имеют совершенно иное значение, в тот момент им не осознаваемое, что нередко приводит к нелепой, если не катастрофической ситуации. Даже тщательно определенное философское или математическое понятие, которое, как нам кажется, не содержит в себе ничего, кроме того, что мы в него вложили, тем не менее несет в себе гораздо больше, чем предполагалось изначально. Это по меньшей мере психическое явление, природа которого фактически непознаваема. Даже числа, которыми мы пользуемся при счете, суть не просто числа. Они одновременно являют собой мифологические сущности (пифагорейцы даже считали их божественными), хотя, пользуясь ими в повседневной жизни, мы, разумеется, этого не осознаем.

⁴⁶² Мы также не осознаем, что содержание таких общих терминов, как «государство», «деньги», «здоровье», «общество» и т. д., обычно шире их первоначального значения. Они считаются общепринятыми только потому, что мы предполагаем их таковыми, однако на практике им присущи разные оттенки значения. Я имею в виду не преднамеренное искажение таких понятий коммунистами^[182], а тот факт, что даже в своем буквальном значении они несут разный смысл для разных людей. Причина подобных вариаций состоит в том, что общее понятие воспринимается в индивидуальном контексте, а потому каждым человеком понимается и используется по-своему. До тех пор, пока понятия тождественны простым словам, вариации несущественны и не играют никакой практической роли. Однако когда требуется дать точное определение или тщательное объяснение, мы можем обнаружить поразительные различия не только в сугубо интеллектуальном понимании термина, но и в его эмоциональной окраске и употреблении. Как правило, такие вариации сублиминальны и, следовательно, никогда не осознаются.

⁴⁶³ Хотя от этих различий можно отмахнуться как от слишком тонких или надуманных, сам факт их существования свидетельствует о том, что даже самые тривиальные содержания сознания окутаны полумраком неопределенности. Это дает нам основание полагать, что каждое из них несет определенный сублиминальный заряд. Хотя данный аспект играет незначительную роль в повседневной жизни, его следует иметь в виду при анализе сновидений.

⁴⁶⁴ Я вспоминаю свой собственный сон, который немало меня озадачил. Мне снилось, что какой-то человек пытается подойти ко мне сзади и запрыгнуть мне на спину. Я ничего не знал о нем, кроме того, что однажды он переиначил одно из моих высказываний, превратив его в жалкую пародию на первоначальный смысл. Подобное часто случалось со мной в моей профессиональной жизни, но я никогда не задумывался о том, какие чувства это у меня вызывает. Поскольку поддержание сознательного контроля над эмоциями имеет важное практическое значение, сновидение напомнило мне об этом инциденте, представив его в образе просторечного высказывания. Эта фраза, достаточно распространенная в быту, звучит так: «Du kannst mir auf den Buckel steigen» (букв. «Можешь залезть мне на спину»), что означает: «Мне все равно, что ты говоришь». Можно сказать, что данный сновидческий образ был символическим, ибо он выражал ситуацию не прямо, а косвенно, через конкретизированную разговорную метафору, поначалу мне недоступную. Поскольку у меня нет никаких оснований полагать, будто бессознательное стремится скрыть что-либо, я не должен проецировать подобное намерение на его активность. Сновидениям свойственно предпочитать яркое и живописное выражение бесцветным и сугубо рациональным утверждениям. Это, безусловно, не преднамеренное сокрытие; все дело в нашей неспособности понять их эмоционально заряженный, образный язык.

⁴⁶⁵ Поскольку ежедневное приспособление к реальности требует от нас точности формулировок, мы научились отбрасывать мишуру фантазий и, таким образом, утратили качество, столь характерное для первобытного разума. Примитивное мышление видит объект в ореоле ассоциаций, которые у культурного человека стали более или менее бессознательными. В результате животные, растения и неодушевленные предметы могут приобретать свойства, которые белому человеку кажутся в высшей степени неожиданными. Увидев ночное животное днем, первобытный человек не сомневается, что на самом деле это знахарь, временно изменивший свой облик, или это животное-лекарь, или животное-предок, или чья-то лесная душа. У дерева есть душа и голос, а его судьба неразрывно связана с судьбой человека. Некоторые южноамериканские индейцы уверяют, что они – красные арары (попугаи), хотя прекрасно знают, что у них нет перьев и они не похожи на птиц. В первобытном мире вещи не имеют таких четких границ, как в нашем. То, что мы называем психическим тождеством или participation mystique, исчезло из нашего вещного мира. Однако именно этот ореол, или «периферия сознания», как его называет Уильям Джеймс, придает красочность и фантастичность миру первобытного человека. Мы утратили этот ореол до такой степени, что, столкнувшись с ним, уже не в состоянии его распознать. Он кажется нам невразумительным, непостижимым. У нас все это остается ниже порога; когда же нечто подобное появляется вновь, мы убеждены, что здесь что-то не так.

⁴⁶⁶ Ко мне не раз обращались образованные и во всех других отношениях умные люди с жалобами на странные сны, непроизвольные фантазии или даже видения, которые шокировали и пугали их. Они полагали, что никто в здравом уме не может испытывать ничего подобного и что человек, которого посещают видения, явно не в своем уме. Один мой знакомый богослов однажды заявил, что, по его глубочайшему убеждению, виде´ния Иезекииля были симптомами болезни, а «голоса», которые слышали Моисей и другие пророки, – галлюцинациями. Естественно, когда нечто подобное случилось с ним самим, его охватила паника. Мы настолько привыкли к рациональной наружности нашего мира, что уже не можем представить себе ничего, что выходило бы за рамки здравого смысла. Когда наш разум делает что-то совершенно неожиданное (а это случается время от времени), мы приходим в ужас и сразу же думаем о патологическом расстройстве, тогда как первобытный человек думал бы о фетишах, духах или богах, но ни на мгновение не усомнился бы в собственном здравомыслии. Положение современного человека во многом напоминает положение одного старого врача, который сам страдал психозом. Когда я спросил его, как он себя чувствует, он ответил, что всю ночь дезинфицировал небо хлоридом ртути, но не нашел никаких следов Бога. Вместо Бога современный человек находит невроз или что похуже, а страх перед Богом превращается в фобию или патологическую тревожность. Эмоция осталась той же самой, только ее объект сменил название и природу.

⁴⁶⁷ Я припоминаю одного преподавателя философии, который консультировался у меня по поводу канцерофобии. Он был убежден, что у него злокачественная опухоль, хотя на десятках рентгеновских снимков не было обнаружено ничего подобного. «О, я знаю, что на снимках ничего нет, – говорил он, – но ведь могло быть». Подобное признание, конечно, гораздо унизительнее для развитого интеллекта, нежели вера первобытного человека в то, что его преследует призрак. Если злонамеренные духи – вполне допустимая гипотеза в примитивном обществе, то для культурного человека необходимость признать, что он стал жертвой игры воображения, – крайне болезненное переживание. Первобытный феномен одержимости не исчез, он остался таким же, как прежде. Он только трактуется иным, более предосудительным образом.

⁴⁶⁸ Многие сновидения содержат образы и ассоциации, аналогичные примитивным идеям, мифам и обрядам. Эти образы Фрейд назвал «архаическими чертами». Согласно его теории, это психические элементы, сохранившиеся в нашем разуме с давних времен. Данная точка зрения характерна для понимания бессознательного как простого придатка к сознанию или, выражаясь более образно, мусорного ведра, в которое сознательный разум сбрасывает все ненужное, неиспользуемое, бесполезное, забытое или вытесненное.

⁴⁶⁹ Не так давно от этого мнения пришлось отказаться, ибо дальнейшие исследования показали, что такие образы и ассоциации составляют неотъемлемую часть структуры бессознательного и могут возникать в сновидениях любого человека – образованного и безграмотного, умного и глупого. Их отнюдь нельзя считать мертвыми или бессмысленными «пережитками»; напротив, они продолжают функционировать и, следовательно, крайне важны именно в силу своей «исторической» природы. Это своего рода язык, который образует мост между способом, которым мы сознательно выражаем наши мысли, и более примитивной, более красочной и живописной формой выражения – языком, который непосредственно взывает к чувствам и эмоциям. Такой язык необходим для перевода некоторых истин из их «культурной» формы (в каковой они совершенно неэффективны) в форму, которая бьет прямо в цель. В частности, я знаю одну даму, известную своими глупыми предрассудками и упрямством. Доктор тщетно пытается внушить ей хоть какое-то понимание. Он говорит: «Дорогуша, ваши взгляды весьма любопытны и оригинальны. Но видите ли, есть много людей, которые, к сожалению, не разделяют ваших убеждений и нуждаются в снисходительности. Не могли бы вы…» и т. д. С равным успехом он мог бы разговаривать с камнем. Сновидение выбрало иной метод. Однажды ей приснилось, что ее пригласили на важный прием. В дверях ее встречает хозяйка (очень умная женщина) и говорит: «Ах, как хорошо, что вы пришли, все ваши друзья уже здесь и ждут вас». Она подводит ее к двери, и дама входит… в коровник.

⁴⁷⁰ Этот язык более конкретен и достаточно прост, чтобы его понял даже глупец. Хотя дама и не желала признавать смысл сна, он все же достиг своей цели, и через некоторое время она была вынуждена принять его.

⁴⁷¹ Послания бессознательного имеют гораздо большее значение, чем это осознает большинство людей. Поскольку сознание подвергается воздействию всевозможных внешних привлекающих и отвлекающих факторов, оно легко может сбиться и выбрать путь, не соответствующий его индивидуальности. Общая функция сновидений состоит в том, чтобы уравновешивать такие нарушения психического равновесия, продуцируя содержания дополняющего или компенсаторного характера. Сновидения о высоких местах, воздушных шарах, самолетах, полетах и падениях часто сопровождают состояния сознания, характеризующиеся ложными допущениями, переоценкой себя, нереалистичными мнениями и грандиозными планами. Если к предостережению сна не прислушиваются, его место занимают реальные несчастные случаи. Человек может споткнуться, упасть с лестницы, попасть в автомобильную катастрофу и т. д. Помню случай с одним мужчиной, который безнадежно запутался в каких-то темных делишках. В качестве своеобразной компенсации у него развилась почти болезненная страсть к альпинизму: он пытался «подняться над собой». В одном сне он увидел, как шагает с вершины высокой горы в пустоту^[183]. Когда он рассказал мне свой сон, я сразу понял, какой опасности он подвергается, и попытался убедить его отказаться от восхождений. Я даже сказал ему, что этот сон предвещает гибель в горах. Но все было напрасно. Через полгода он «шагнул в пустоту». Проводник видел, как он и его друг спускались по веревке в трудном месте. Друг нашел вре´менную опору на одном из выступов, и сновидец последовал за ним вниз. Внезапно он отпустил веревку и, по словам проводника, «будто прыгнул в воздух». Он упал на своего друга, оба сорвались и разбились насмерть.

⁴⁷² Другой типичный случай произошел с дамой, мнившей себя в высшей степени высоконравственной особой. Но ей снились шокирующие сны, напоминавшие о самых разных неприятностях и неприличностях. Когда я указал на них, она с негодованием отказалась их признать. Затем сны стали угрожающими; обычно они касались долгих одиноких прогулок по лесу, которые она совершала регулярно и во время которых предавалась сентиментальным размышлениям. Я усмотрел в этом опасность и неоднократно предупреждал ее, но она не слушала. Неделю спустя на нее напал сексуальный маньяк. К счастью, какие-то люди услышали крики и в самый последний момент спасли ее от неминуемой гибели. Очевидно, она втайне мечтала о подобном приключении и предпочла заплатить за него двумя сломанными ребрами и переломом гортанного хряща – так же, как альпинист, нашедший самый верный выход из своего затруднительного положения.

⁴⁷³ Сновидения оповещают или предупреждают о некоторых ситуациях – часто задолго до того, как те произойдут в реальности. Это вовсе не чудо или предвидение. Большинство кризисов или опасных ситуаций зреют в течение длительного времени, только сознательный разум ничего о них не знает. Сны могут выдать тайну. Иногда они так и делают, иногда – нет. Посему предположение о благожелательной «руке», которая вовремя нас останавливает, весьма сомнительно. Или, выражаясь в более позитивном ключе, некая благожелательная сила действительно существует, но работает она не всегда. Таинственный перст может даже указать путь к гибели. Сновидения не прощают наивности. Они суть порождения духа, который не совсем человек, но скорее дыхание природы – прекрасной, щедрой, но жестокой богини. Если мы хотим охарактеризовать этот дух, лучше обратиться к древним мифологиям и сказкам первозданного леса. Культура – дорогостоящий процесс; все ее блага достались человеку ценой огромных потерь, масштабы которых он забыл или никогда не осознавал.

⁴⁷⁴ Благодаря попыткам понять сновидения мы знакомимся с тем, что Уильям Джеймс метко назвал «периферией сознания». Сопутствующие элементы, на первый взгляд – случайные и нежелательные, при более близком рассмотрении оказываются почти невидимыми корнями сознательных содержаний, то есть их сублиминальными аспектами. Они образуют психический материал, который должен рассматриваться как посредник между бессознательными и сознательными содержаниями, или как мост, перекинутый через пропасть между сознанием и физиологическими основами психики. Практическую значимость такого моста едва ли можно переоценить. Это необходимое звено между рациональным миром сознания и миром инстинкта. Чем больше наше сознание подвержено влиянию предрассудков, фантазий, инфантильных желаний и притягательной силы внешних объектов, тем шире становится уже существующий разрыв, что в конечном итоге может привести к невротической диссоциации и неестественной жизни, оторванной от здоровых инстинктов, природы и истины. Сновидения пытаются восстановить равновесие с помощью образов и эмоций, выражающих состояние бессознательного. Едва ли можно восстановить первоначальное состояние рациональными аргументами: они слишком плоски и бесцветны. Однако, как показывают приведенные мною примеры, язык сновидений содержит именно те образы, которые обращаются к более глубинным слоям психики. Можно даже сказать, что толкование сновидений обогащает сознание до такой степени, что оно заново учится понимать забытый язык инстинктов.

⁴⁷⁵ Поскольку инстинкты суть физиологические побуждения, они регистрируются органами чувств и в то же время проявляются как фантазии. Однако в той мере, в какой они не воспринимаются чувственно, они обнаруживают свое присутствие только в образах. Подавляющее большинство инстинктивных явлений состоит из образов, многие из которых носят символический характер. Значение таких образов не поддается мгновенному распознаванию. Обычно мы находим их в сумеречном царстве между смутным сознанием и бессознательным фоном сновидения. Иногда сновидение настолько важно, что его посыл достигает сознания, каким бы неприятным или шокирующим он ни был. С точки зрения психического равновесия и физиологического здоровья в целом гораздо лучше, если сознательное и бессознательное будут тесно связаны и параллельны, а не расщеплены или диссоциированы. В этом отношении порождение символов можно считать наиболее ценной функцией.

⁴⁷⁶ Естественно, возникает вопрос: какой смысл в этой функции, если ее символы остаются незамеченными или непонятыми? Однако отсутствие осознанного понимания вовсе не означает, что сновидение не возымело эффекта. Даже культурный человек иногда замечает, что сон, который он не может вспомнить, слегка меняет его настроение, будь то в лучшую или в худшую сторону. В некоторой степени сновидения могут быть «поняты» сублиминально; именно так они в основном и работают. Только когда сновидение производит особенно сильное впечатление или часто повторяется, желательны интерпретация и осознанное понимание. В патологических случаях интерпретация – настоятельная необходимость, если, конечно, отсутствуют явные противопоказания, например наличие латентного психоза, который только и ждет подходящего высвобождающего случая, чтобы проявиться в полную силу. Непродуманное и некомпетентное применение анализа и толкования сновидений не рекомендуется, тем более в случаях выраженной диссоциации между крайне однобоким сознанием и соответственно иррациональным или «безумным» бессознательным.

⁴⁷⁷ Вследствие бесконечного разнообразия сознательных содержаний и их отклонения от идеальной средней линии, бессознательная компенсация принимает не менее разнообразные формы. По этой причине трудно сказать, возможно ли каким-то образом классифицировать сновидения и их символы. Хотя некоторые сны и символы – в данном случае я бы предпочел называть их мотивами – довольно типичны и встречаются часто, большинство сновидений индивидуальны и атипичны. Типичные мотивы таковы: вы падаете, летаете, вас преследуют дикие звери или люди, вы оказываетесь в общественном месте в полуголом или нелепом виде, куда-то торопитесь или теряетесь в бурлящей толпе, сражаетесь бесполезным оружием или вообще без него, бежите, но никуда не прибегаете, и т. д. Типичный инфантильный мотив – сон о превращении в лилипута, или в великана, или то в одного, то в другого попеременно.

⁴⁷⁸ Особого внимания заслуживают повторяющиеся сновидения. Известны случаи, когда один и тот же сон снится человеку с детства и до преклонных лет. Такие сновидения, как правило, либо компенсируют некий дефект в сознательной установке человека, либо восходят к травмирующему опыту, оставившему после себя определенные специфические предубеждения, либо предвосхищают важные события в будущем. Несколько лет подряд мне самому снился сон, в котором я находил в своем доме помещения, о существовании которых даже не подозревал. Иногда это были комнаты, где жили мои давно умершие родители: отец, к моему величайшему удивлению, устроил себе лабораторию, в которой изучал сравнительную анатомию рыб, а мать держала гостиницу для посетителей-призраков. Обычно это неизвестное мне крыло или отдельный гостевой дом представляли собой древнее сооружение, построенное несколько веков назад – давно заброшенное и перешедшее мне по наследству. Внутри находилась любопытная старинная мебель, а ближе к концу этой серии снов я обнаружил старую библиотеку с неизвестными мне книгами. Наконец, в последнем сне я открыл один из томов и нашел в нем множество самых чудесных символических рисунков. Когда я проснулся, мое сердце взволнованно билось.

⁴⁷⁹ Незадолго до этого я заказал заграничному букинисту один из классических алхимических трактатов, ибо наткнулся на цитату, которая, как мне казалось, могла быть связана с ранней византийской алхимией, и мне захотелось проверить ее. Спустя несколько недель после того, как я увидел во сне неизвестную книгу, пришла посылка с пергаментным фолиантом шестнадцатого века, украшенным множеством завораживающих символических рисунков. Я мгновенно вспомнил библиотеку из моего сновидения. Поскольку повторное открытие принципов алхимии составляет важную часть моей жизни как пионера психологии, мотив неизвестной пристройки в моем доме легко может быть истолкован как предвосхищение новых интересов и исследований. Во всяком случае, больше этого сна – а с того момента прошло тридцать лет – я не видел.

⁴⁸⁰ Символы, как и сновидения, представляют собой естественные продукты, но появляются не только в сновидениях. Они могут возникать в самых разных психических проявлениях: бывают символические мысли и чувства, символические действия и ситуации. Нередко создается впечатление, что не только бессознательное, но и неодушевленные предметы играют важную роль в символических паттернах. Известно множество достоверных историй о часах, которые останавливались в момент смерти своего владельца, как, например, маятниковые часы Фридриха Великого в Сан-Суси; о разбивающихся зеркалах или кипящих кофейниках, которые взрываются незадолго до кризиса или во время него, и т. д. Даже если скептик отказывается в них верить, истории такого рода возникают и рассказываются снова и снова, что является убедительным доказательством их психологической значимости, хотя невежественные люди и отрицают их фактическое существование.

⁴⁸¹ Наиболее важные символы, однако, не индивидуальны, а коллективны по своей природе и происхождению. Чаще всего мы обнаруживаем их в религиях. Верующий убежден, что они имеют божественный источник – что они суть откровения, данные свыше. Скептик полагает, что они придуманы человеком. И тот и другой неправы. С одной стороны, такие символы действительно подвергались тщательному и вполне осознанному совершенствованию на протяжении веков, как и религиозные догмы. С другой стороны, это représentations collectives, восходящие к далекому прошлому; их в самом деле можно считать «откровениями», но только в том смысле, что они суть образы, берущие начало в сновидениях и творческих фантазиях. Последние представляют собой безотчетные, спонтанные манифестации, а вовсе не произвольные и преднамеренные изобретения.

⁴⁸² Никогда на свете не существовало гения, который бы взялся за перо и сказал: «Сейчас я придумаю символ». Никто не может взять более или менее рациональную мысль, возникшую как логический вывод или сознательно выбранную, а затем представить ее как «символическую» фантасмагорию. Какой бы фантастической ни казалась обертка, все равно это будет не символ, а знак, намекающий на сознательную мысль. Знак всегда меньше того, на что он указывает, а символ всегда заключает в себе больше, чем предполагает его очевидное значение. Посему мы никогда не останавливаемся на знаке, но идем прямиком к цели, которую он обозначает; символ же представляется нам достаточным сам по себе, ибо он обещает гораздо больше, чем выражает непосредственно.

⁴⁸³ Если содержание сновидения согласуется с сексуальной теорией, то мы заранее знаем его суть; если же оно символично, мы по меньшей мере можем сказать, что пока не понимаем его. Символ ничего не маскирует, он раскрывается во времени. Очевидно, что толкование даст один результат, если вы считаете сновидение символическим, и совершенно другой, если вы предполагаете, что основная мысль просто замаскирована, но уже известна в принципе. В последнем случае толкование не имеет смысла, ибо вы находите только то, что и так уже известно. По этой причине я всегда советую своим ученикам: «Узнайте о символизме как можно больше, но забудьте все это, когда анализируете сновидение». Этот совет настолько важен на практике, что я сам взял за правило напоминать себе, что никогда не смогу понять сновидение настолько, чтобы истолковать его верно. Я делаю это с целью приостановить поток собственных ассоциаций и реакций, которые в противном случае могли бы затмить неуверенность и колебания моего пациента. Поскольку для аналитика чрезвычайно важно получить как можно более точное представление о посыле сновидения, контекст его образов необходимо исследовать с максимальной тщательностью. Когда я работал с Фрейдом, мне приснился один сон, весьма показательный в этом отношении.

⁴⁸⁴ Мне снилось, что я в «своем доме», по всей видимости, на втором этаже, в уютной гостиной, обставленной в стиле восемнадцатого века. Я удивлен, потому что никогда раньше этой комнаты не видел. Мне интересно, как выглядит первый этаж. Я спускаюсь вниз и обнаруживаю, что там довольно темно. Стены обшиты панелями, а тяжелая мебель явно датируется шестнадцатым веком, если не раньше. Мое удивление и любопытство усиливаются. Я хочу узнать, как устроен весь дом, и решаю спуститься в подвал. Я нахожу дверь, а за ней – каменные ступени, которые ведут в большую сводчатую комнату. Пол выложен каменными плитами, а стены выглядят совсем старыми. Я разглядываю кладку и понимаю, что раствор смешан с битым кирпичом. Очевидно, это древнеримская стена. Мое возбуждение нарастает. Я замечаю железное кольцо, вделанное в одну из каменных плит в углу. Я поднимаю ее и вижу еще одну узкую лестницу, ведущую вниз, в какую-то пещеру. Очевидно, это доисторическая гробница. В ней я нахожу два черепа, несколько костей и осколки керамики. На этом я просыпаюсь.

⁴⁸⁵ Если бы Фрейд, анализируя это сновидение, следовал моему методу изучения контекста, он бы услышал крайне любопытную и многозначительную историю. Впрочем, скорее всего, он бы списал мой рассказ на попытку уйти от проблемы, которая в действительности была его собственной. На самом деле этот сон представлял собой краткое изложение моей жизни – жизни моего разума. Я вырос в доме, построенном двести лет назад, большинство предметов мебели насчитывало лет сто, а самым захватывающим интеллектуальным приключением было чтение Канта и Шопенгауэра. Труды Чарльза Дарвина стали для меня величайшим открытием. Прежде я жил со своими родителями в Средневековье, где миром и человеком управляли божественное всемогущество и провидение. Этот мир устарел. Знакомство с восточными религиями и греческой философией релятивизировали мою христианскую веру. Именно по этой причине первый этаж был таким тихим, темным и явно необитаемым.

⁴⁸⁶ Мои тогдашние исторические интересы развились из давнего увлечения сравнительной анатомией и палеонтологией. В то время я трудился ассистентом в Анатомическом институте. Я живо интересовался останками ископаемого человека, особенно вызвавшим столько дискуссий Neander-thalensis и еще более спорным черепом питекантропа Дюбуа. Собственно говоря, таковы были мои настоящие ассоциации со сном. Но я не осмелился сказать о них Фрейду, поскольку знал, что он не любит упоминаний о черепах, скелетах и трупах. Он пребывал в странном убеждении, будто я предвижу его раннюю кончину. Этот вывод он сделал из моего интереса к мумифицированным телам, выставленным в бременском музее Блайкеллер, который мы вместе посетили в 1909 году, перед нашим отбытием в Америку^[184].

⁴⁸⁷ Одним словом, мне не хотелось высказывать свои мысли: недавний опыт заставил меня осознать всю глубину пропасти между моими воззрениями и воззрениями Фрейда. Я боялся, что потеряю его дружбу, если открою ему свой внутренний мир, который мог показаться ему в высшей степени странным. Чувствуя себя весьма неуверенно относительно собственной психологии, я почти автоматически солгал ему о своих «свободных ассоциациях», дабы избежать непосильной для меня задачи: растолковать ему основы моей очень личной и совершенно иной психической конституции.

⁴⁸⁸ Догадавшись, что Фрейд ищет во мне какое-то недопустимое желание, я предположил, что черепа могут относиться к некоторым членам моей семьи, чьей смерти я по каким-то причинам мог желать. Он согласился, что это возможно, но я был неудовлетворен такой «липовой» разгадкой.

⁴⁸⁹ Пока я пытался найти подходящие ответы на вопросы Фрейда, ко мне вдруг пришло интуитивное понимание той роли, которую субъективный фактор играет в психологическом понимании. Я был настолько ошеломлен, что только и думал, как бы побыстрее выпутаться из этой щекотливой ситуации. В конце концов я выбрал самый легкий путь и прибегнул ко лжи. Моя ложь была неуклюжей и не имела морального оправдания, но в противном случае я рисковал крупной ссорой с Фрейдом, а этого мне не хотелось по многим причинам.

⁴⁹⁰ Меня вдруг осенило, что мой сон означал меня самого, мою жизнь и мой мир, противопоставленные теоретическим построениям, воздвигнутым иным, чуждым мне разумом сообразно с его собственными целями и задачами. Это был мой сон, а не Фрейда, и внезапно я понял его значение.

⁴⁹¹ Я должен извиниться за это довольно пространное описание того затруднительного положения, в которое я попал, рассказав Фрейду свой сон. Однако это хороший пример тех трудностей, с которыми сталкивается всякий, кто занимается профессиональным анализом сновидений. Слишком многое зависит от индивидуальных различий между аналитиком и анализантом.

⁴⁹² Анализ сновидений на этом уровне не столько технический прием, сколько диалектический процесс между двумя личностями. Если рассматривать его как прием, уникальность субъекта как индивидуума исключается, а терапевтическая проблема сводится к простому вопросу: кто будет доминировать? Именно по этой причине я отказался от гипноза, ибо не желал навязывать свою волю другим. Мне хотелось, чтобы исцеляющие процессы проистекали из личности самого пациента, а не из моих внушений, которые имели бы лишь преходящий эффект. Я стремился защитить и сохранить достоинство и свободу моих пациентов, чтобы они могли жить так, как им того хотелось.

⁴⁹³ Я не разделял взглядов Фрейда, придававшего чрезвычайно важное значение сексу. Безусловно, секс играет существенную роль среди человеческих мотивов, однако во многих случаях он вторичен по отношению к голоду, жажде власти, честолюбию, фанатизму, зависти, мести или всепоглощающей страсти творческого импульса и религиозного духа.

⁴⁹⁴ Впервые мне пришло в голову, что прежде чем строить общие теории о человеке и его психике, необходимо как можно больше узнать о реальных людях, а не об абстрактной идее Homo sapiens.

4. Проблема типов в толковании сновидений

⁴⁹⁵ Во всех других отраслях науки допустимо применение гипотезы к обезличенному объекту. Психология, однако, неизбежно сталкивает нас с живыми отношениями между двумя индивидуумами, ни один из которых не может быть лишен своей субъективности или деперсонализирован каким-либо образом. Участники могут договориться о безличном и объективном подходе, но если предметом обсуждения является вся личность, два отдельных субъекта противостоят друг другу, и применение одностороннего правила исключено. Прогресс возможен только в том случае, если достижимо взаимное согласие. Объективность конечного результата может быть установлена только путем сравнения со стандартами, общепринятыми в социальной среде, к которой принадлежат индивидуумы. Кроме того, мы должны принимать во внимание их собственное психическое равновесие, или «здравомыслие». Это не означает, что конечным результатом должна быть полная коллективизация ииндивидуума, ибо это было бы самым противоестественным условием. Напротив, разумное и нормальное общество – это общество, в котором люди, как правило, расходятся во мнениях. Вне области инстинктивных качеств общее согласие встречается относительно редко. Несогласие служит своего рода движущей силой психических процессов в обществе, но не есть самоцель; в равной степени важно и согласие. Поскольку психология в основном опирается на равновесие противоположностей, никакое суждение не может считаться окончательным, если не принята во внимание его обратимость. Причина такого специфического подхода заключается в том, что не существует никакой опорной точки над психологией или вне ее, которая позволила бы нам сформулировать окончательное суждение о том, что есть психика. Все, что мы можем себе представить, находится в психическом состоянии, то есть в состоянии сознательного представления. Выйти за пределы этого состояния – труднейшая задача, стоящая перед естественными науками.

⁴⁹⁶ Несмотря на то, что единственная реальность – это индивидуум, некоторые обобщения необходимы, дабы прояснить и классифицировать эмпирический материал, ибо невозможно сформулировать какую-либо психологическую теорию или обучить ей, описывая отдельных людей. В качестве принципа классификации можно выбрать любое анатомическое, физиологическое или психологическое сходство или различие, если, конечно, оно носит достаточно общий характер. Поскольку здесь нас прежде всего интересует психология, мы воспользуемся психологическим критерием экстраверсии—интроверсии. Подробно объяснять эти термины нет необходимости, так как они давно стали общеупотребительными.

⁴⁹⁷ Это лишь одна из многих возможных классификаций, но она вполне подходит для наших целей, если мы стремимся описать метод и подход к пониманию сновидений как основного источника естественных символов. Как я уже говорил, процесс истолкования состоит в противостоянии двух разумов, аналитика и анализанта, а не в применении некой заранее составленной теории. Разум аналитика характеризуется рядом индивидуальных особенностей, равно как и разум анализанта. Эти особенности выполняют функцию предубеждений. Нельзя считать аналитика сверхчеловеком только потому, что он – врач, владеющий теорией и соответствующими приемами. Он может только воображать себя таковым, если полагает, что его теория и техника являются абсолютной истиной, способной охватить всю психику в целом. Поскольку такое предположение более чем сомнительно, он не может быть до конца в нем уверен. Как следствие, его будут одолевать тайные сомнения в принятии такой установки, то есть в правомерности противопоставления человеческой целостности анализанта теории и техники (которые суть всего лишь гипотезы) вместо его собственной живой целостности. Только последнее можно считать эквивалентом личности анализанта. Психологический опыт и знания не более чем профессиональные преимущества со стороны аналитика, которые не позволяют ему оставаться в стороне от схватки. Он будет подвергнут испытанию точно так же, как и анализант.

⁴⁹⁸ Поскольку систематический анализ сновидений требует конфронтации двух индивидуумов, многое зависит от того, к какому поведенческому типу они принадлежат: одному или разным. Если оба принадлежат к одному типу, то их «совместное путешествие» может быть долгим и приятным. Но если один из них экстраверт, а другой интроверт, их различные и противоположные взгляды могут привести к столкновению, особенно в том случае, если они не осознают, к какому типу относятся, или же убеждены, что их тип – единственно правильный. Такая ошибка вполне вероятна, ибо то, что ценно для одного, лишено ценности для другого. Один выберет точку зрения большинства, другой отвергнет ее просто потому, что она привлекательна для всех. Фрейд интерпретировал интровертный тип как болезненную зацикленность на себе. Однако интроспекция и знание самого себя равным образом могут оказаться в высшей степени ценными качествами.

⁴⁹⁹ Будто бы незначительное различие между экстравертом, который акцентирует внешнее, и интровертом, который акцентирует собственное восприятие ситуации, играет крайне важную роль в анализе сновидений. С самого начала вы должны иметь в виду следующее: то, что ценит один, у другого может вызывать отвращение. Особенно очевидным это становится по мере того, как вы углубляетесь в детали различий между типами. Экстраверсия и интроверсия – всего лишь две из многих особенностей человеческого поведения. Зачастую они ярко выражены и легко узнаваемы. Тем не менее, изучая экстравертов, например, вы вскоре обнаружите, что они во многом отличаются друг от друга и что экстравертность – поверхностный и слишком общий критерий. Вот почему некоторое время назад я попытался выявить другие базовые характеристики, которые позволили бы хоть как-то упорядочить кажущиеся безграничными вариации человеческой личности.

⁵⁰⁰ Меня всегда поражал тот факт, что на свете существует столько отнюдь не глупых людей, которые не используют свой ум, за исключением тех случаев, когда использовать его просто необходимо, и столько же людей, которые используют свой ум, но на редкость глупым образом. С не меньшим удивлением я обнаружил много умных и активных людей, которые жили так, будто совершенно не умели пользоваться органами чувств. Они не видели того, что было прямо у них перед глазами, не слышали слов, звучащих в их ушах, не замечали того, к чему прикасались или что пробовали на вкус, не осознавали своего собственного тела. Были и другие, которые, казалось, пребывали в крайне странном состоянии сознания: они вели себя так, будто положение, в котором они сегодня очутились, уже не изменится никогда, или будто мир и психика статичны. Они были лишены всякого воображения и полностью зависели от чувственного восприятия. Случайностей и возможностей в их мире не существовало, а у их «сегодня» отсутствовало подлинное «завтра». Будущее для них было лишь повторением прошлого.

⁵⁰¹ То, что я пытаюсь донести до читателя, суть первые впечатления, сложившиеся у меня, когда я только начинал наблюдать за людьми. Вскоре мне стало ясно, что одни из них думают, используют свои интеллектуальные способности, пытаясь приспособиться к другим людям и обстоятельствам; тогда как другие – не менее умные – ищут и находят свой путь с помощью чувств. Слово «чувство» нуждается в некотором пояснении. Так, о «чувстве» можно говорить, когда имеется в виду нечто сентиментальное (от французского sentiment). Однако это же слово применяется и в отношении мнений. Сообщение из Белого дома, например, может начинаться так: «Президент чувствует, что…» Или это слово можно использовать для выражения интуитивных догадок: «У меня такое чувство, что…» Наконец, чувство часто путают с ощущением.

⁵⁰² Когда я употребляю термин «чувство» в противоположность термину «мышление», то имею в виду ценностное суждение: приятно или неприятно, хорошо или плохо и т. д. Чувство, определяемое таким образом, не тождественно эмоции или аффекту, возникающим и проявляющимся непроизвольно. Чувство, как понимаю его я, – это суждение без каких-либо очевидных телесных реакций, которые характеризуют эмоцию. Подобно мышлению, это рациональная функция, тогда как интуиция, подобно ощущению, иррациональна. Интуиция как «предчувствие» не является результатом волевого акта; скорее это непроизвольное событие, зависящее от различных внешних или внутренних обстоятельств, но никак не от акта суждения. Интуиция больше сродни чувственному восприятию, которое тоже иррационально, ибо в основном зависит от внешних или внутренних стимулов физического, а не психического происхождения.

⁵⁰³ Эти четыре функциональных типа соответствуют четырем механизмам, посредством которых сознание ориентируется в окружающем мире. Ощущение (или чувственное восприятие) дает понять, что нечто существует; мышление помогает определить, что это такое; чувство говорит, приятно это или нет; а интуиция подсказывает, откуда оно взялось и к чему приведет.

⁵⁰⁴ Читатель должен понимать, что эти четыре критерия – просто четыре точки отсчета среди многих других, таких как сила воли, темперамент, воображение, память, нравственность, религиозность и т. д. В них нет ничего догматического; не претендуют они и на то, чтобы считаться истиной в последней инстанции; тем не менее, в силу самой своей природы они представляются весьма подходящими критериями для классификации. Классификация бесполезна, если она не обеспечивает средства ориентации и практическую терминологию. Я нахожу классификацию на типы особенно полезной, когда мне приходится объяснять детям поступки родителей, женам – поведение их мужей, и наоборот. Кроме того, она помогает понять собственные предубеждения.

⁵⁰⁵ Таким образом, если вы хотите понять сон другого человека, вы должны пожертвовать собственными предпочтениями и подавить свои предубеждения – по крайней мере на некоторое время. Это не легко и не приятно, ибо требует нравственного усилия, которое не всем по вкусу. Но если вы не приложите усилий – если не подвергнете критике собственную точку зрения и не признаете ее относительность, – вы не получите ни правдивой информации о психике анализанта, ни достаточно полного представления о ней. Поскольку вы ожидаете хотя бы минимальной готовности выслушать ваше мнение и отнестись к нему серьезно, то и пациенту должно быть предоставлено аналогичное право. Хотя подобные отношения обязательны для любого понимания и, следовательно, самоочевидны, необходимо снова и снова напоминать себе, что в терапии понимание пациента важнее, чем то, сбудутся теоретические ожидания аналитика или нет. Сопротивление пациента аналитику не всегда плохой знак; скорее, это признак «нестыковки», ошибки. Либо пациент еще не достиг стадии, на которой возможно понимание, либо интерпретация не подходит.

⁵⁰⁶ В попытках истолковать символы сновидений другого человека нам особенно мешает почти непреодолимая склонность заполнять пробелы проекцией – предположением, что аналитик и анализант мыслят одинаково. Этого источника ошибок можно избежать, установив контекст сновидческих образов и исключив все теоретические допущения – за исключением эвристической гипотезы, что в сновидениях заключен некий смысл.

⁵⁰⁷ Не существует никаких правил, не говоря уже о законах, толкования сновидений, хотя на первый взгляд кажется, будто все они выполняют одну общую функцию. Эта функция – компенсация. По крайней мере, компенсацию можно считать самой многообещающей и самой плодотворной гипотезой. Иногда явное сновидение с самого начала демонстрирует свой компенсаторный характер. Например, одному пациенту, которому было свойственно весьма высокое мнение о себе, приснился пьяный бродяга, валяющийся в придорожной канаве. Сновидец говорит (во сне): «Ужасно видеть, как низко может пасть человек!» Совершенно очевидно, что этот сон пытался поколебать его уверенность в собственном превосходстве. Но дело было не только в этом. Оказалось, что у него был младший брат, опустившийся алкоголик. Сон также показал, что его завышенная самооценка компенсировала неполноценность его брата – и его самого.

⁵⁰⁸ Приведу другой пример. Одной даме, которая очень гордилась своим пониманием психологии, постоянно снилась некая женщина, которую она иногда встречала в обществе. В реальной жизни она ей не нравилась и казалась тщеславной бесчестной интриганкой. Дама не понимала, почему ей снится женщина, столь не похожая на нее, хотя во сне она всегда была мила и ласкова, как сестра. Несомненно, сон означал, что на ней лежит «тень» бессознательной фигуры, похожей на ту женщину. Поскольку у нее было очень четкое представление о себе, она не осознавала собственный комплекс власти и скрытые мотивы, не раз приводившие к неприятным сценам, в которых она всегда винила других, но не себя.

⁵⁰⁹ Человек может не замечать, игнорировать и подавлять не только свою теневую сторону, но и положительные качества. Примером может служить внешне скромный, нетребовательный человек с приятными манерами, часто извиняющийся или заискивающий. Он всегда занимает место в задних рядах, хотя из кажущейся вежливости никогда не упускает возможности присутствовать. Его суждения здравы, даже компетентны, однако неизменно содержат намек на некий более высокий уровень, на котором рассматриваемый вопрос можно решить более эффективно. В своих сновидениях он постоянно встречается с великими людьми, такими как Наполеон или Александр Македонский. Столь важные посетители явно компенсируют его очевидный комплекс неполноценности. В то же время сны поднимают ключевой вопрос: что я за человек, если ко мне приходят такие знаменитые гости? В этом отношении сны показывают, что сновидец лелеет тайную мегаломанию как противоядие от своего комплекса неполноценности. Хотя он этого и не осознает, идея grandeur^[185] позволяет ему выработать иммунитет против всех влияний окружающей среды; ничто не проникает под его кожу, благодаря чему он может держаться в стороне от обязательств, связывающих других людей. Он ни в коей мере не чувствует необходимости доказывать себе или своим ближним, что его высшее суждение основано на соответствующих достоинствах. Он не только холостяк, но и психически стерилен. Он владеет искусством распространения слухов о своей важности, но ни один памятник не свидетельствует о его деяниях. Он играет в эту глупую игру совершенно бессознательно, а потому сны пытаются донести это до него окольным путем, в соответствии с древней поговоркой: Ducunt volentem fata, nolentem trahunt (Желающего судьба ведет, нежелающего – тащит). Панибратство с Наполеоном или дружеские отношения с Александром Македонским – как раз то, о чем может мечтать человек с комплексом неполноценности, убедительное доказательство скрытого величия. Это истинное исполнение желаний, предвосхищающее заслуги в отсутствие добродетелей, которые могли бы к ним привести. Но почему, спросит читатель, сновидения не могут прямо и открыто заявить об этом, без всяких ухищрений, которые только вводят в заблуждение?

⁵¹⁰ Меня нередко спрашивали об этом, да и сам я не раз задавал такой вопрос. Меня часто поражает, как ловко сновидения избегают определенных тем или обходят главное. Фрейд предполагал существование особого фактора, так называемого «цензора», призванного искажать сновидческие образы и намеренно делать их неузнаваемыми или сбивающими с толку с тем, чтобы обмануть спящее сознание относительно реального предмета сновидения: недопустимого желания. Предполагалось, что, скрывая ключевую мысль от спящего, «цензор» тем самым оберегает его сон от шока неприятных реминисценций. Но сновидение как хранитель сна – маловероятная гипотеза, ибо сновидения часто нарушают сон.

⁵¹¹ Скорее, вместо бессознательного цензора сознание само оказывает «стирающее» воздействие на сублиминальные содержания. Сублиминальность соответствует тому, что Жане называл abais-sement du niveau mental^[186]. Это понижение энергетического напряжения, при котором психические содержания опускаются ниже порога сознания и теряют качества, которыми они обладают в своем сознательном состоянии. Они утрачивают свою определенность и ясность, а связи между ними, прежде рациональные и постижимые, приобретают аналоговый характер. Данный феномен можно наблюдать во всех сноподобных состояниях, будь то вызванных усталостью, лихорадкой или интоксикацией. Однако как только напряжение возрастает, они становятся менее сублиминальными, более определенными и, следовательно, более сознательными. Нет никаких оснований полагать, что abaissement препятствует обнаружению недопустимых желаний, хотя может случиться так, что недопустимое желание исчезает вместе с меркнущим сознанием. Сновидение, будучи по существу сублиминальным процессом, не способно породить четкую мысль. Это возможно только в одном случае: если оно перестанет быть сновидением, мгновенно став сознательным содержанием. Сновидение не может не опустить все те моменты, которые особенно важны для сознательного разума. Оно предъявляет нам «периферию сознания», подобно слабому мерцанию звезд во время полного солнечного затмения.

⁵¹² Символы сновидений по большей части представляют собой проявления той области психического, которая находится вне власти сознания. Смысл и целенаправленность отнюдь не являются прерогативами сознательного разума; они пронизывают всю живую природу. Между органическими и психическими образованиями нет принципиальной разницы. Как растение порождает цветок, так и психика продуцирует свои символы. Любой сон свидетельствует об этом процессе. Посредством сновидений, интуиции, позывов и других спонтанных событий инстинктивные силы влияют на сознание. Будет ли результат такого влияния положительным или отрицательным, зависит от фактического состояния бессознательного. Если оно содержит слишком много того, что должно быть сознательным, его функция искажается; появляются мотивы, основанные не на истинных влечениях, но обязанные своей активностью тем, что они оказались в бессознательном в результате вытеснения или пренебрежения. Они как бы накладываются на нормальную бессознательную психику и искажают ее естественную символическую функцию.

⁵¹³ По этой причине психотерапевт, интересующийся причинами расстройства, обычно начинает с того, что добивается от пациента более или менее добровольного признания всего того, что не нравится пациенту, чего он стыдится или боится. Это похоже на церковную исповедь, которая во многом предвосхитила современные психологические методы. На практике, однако, всепоглощающее чувство неполноценности или слабости может привести к тому, что столкновение с еще большей темнотой и никчемностью будет существенно затруднено или вообще невозможно. Посему я часто нахожу целесообразным сначала привить пациенту позитивный настрой, обеспечить ему фундамент, на котором он мог бы стоять, прежде чем мы приблизимся к более болезненным открытиям.

⁵¹⁴ Возьмем в качестве примера сон о «самовозвеличивании», в котором сновидец пьет чай с английской королевой или состоит в дружеских отношениях с папой римским. Если сновидец не страдает шизофренией, практическое толкование символа во многом зависит от состояния его сознания. Если он явно убежден в своем величии, показано угнетающее воздействие; если же речь идет о черве, уже раздавленном чувством неполноценности, то дальнейшее понижение ценностей будет граничить с жестокостью. В первом случае рекомендовано редуктивное лечение; на ассоциативном материале легко показать, насколько неуместны и инфантильны намерения сновидца, а также в какой степени они проистекают из инфантильных желаний быть равным своим родителям или превзойти их. Во втором случае, когда всепроникающее чувство никчемности уже обесценило все положительные стороны, показывать сновидцу вдобавок ко всему, насколько он инфантилен, смешон или даже извращен, абсолютно неуместно. Такая процедура только усилит его чувство неполноценности, а также вызовет нежелательное и совершенно ненужное сопротивление лечению.

⁵¹⁵ Не существует некоего универсального терапевтического метода или универсальной доктрины, ибо каждый человек, который обращается за лечением, уникален, как уникально его состояние. Я помню одного пациента, лечение которого заняло девять лет. Я видел его всего несколько недель в году, так как он жил за границей. С самого начала я знал, в чем его подлинная проблема, но видел, что даже малейшая попытка приблизиться к истине вызывала бурную защитную реакцию, угрожавшую разрывом наших отношений. Нравилось мне это или нет, но я был вынужден делать все возможное, чтобы поддерживать нашу связь, и следовать его настроениям, подкрепленным снами, хотя они уводили нас в сторону от центральной проблемы, которую, согласно всем разумным ожиданиям, мы должны были обсуждать на сеансах. Ситуация зашла так далеко, что я часто обвинял себя в том, что ввожу своего пациента в заблуждение, и лишь то обстоятельство, что его состояние медленно, но явно улучшалось, удерживало меня от того, чтобы раскрыть ему правду.

⁵¹⁶ На десятом году, однако, пациент объявил, что излечился и избавился от всех симптомов. Я был удивлен и усомнился в его словах, ибо теоретически он был неизлечим. Заметив мое удивление, он улыбнулся и сказал: «Больше всего я благодарен вам за неизменный такт и терпение, которые вы проявили, помогая мне обойти болезненную причину моего невроза. Теперь я готов рассказать вам все. Если бы я мог, я так бы и сделал на первой же консультации. Но это разрушило бы мою связь с вами, и что сталось бы со мной тогда? Я бы сделался моральным банкротом и утратил почву под ногами. У меня не было бы ничего, на что я мог бы опереться. С годами я научился доверять вам, и по мере того, как моя уверенность росла, мое состояние улучшалось. Я выздоровел, потому что снова начал верить в себя. Теперь я достаточно силен, чтобы обсудить проблему, которая мучила меня столько лет».

⁵¹⁷ Откровенное признание, которое за этим последовало, помогло мне понять, почему лечение приняло столь необычную форму. Первоначальный шок оказался настолько силен, что мой пациент не мог справиться с ним в одиночку. Для этого были нужны мы оба. Именно в этом состояла терапевтическая задача, а вовсе не в реализации тех или иных теоретических допущений.

⁵¹⁸ Благодаря подобным случаям я научился придерживаться направления, уже намеченного в предоставленном пациентом материале и его настрое, а не связывать себя общими теоретическими соображениями, которые могут оказаться неприменимыми в данной конкретной ситуации. Практические знания о человеческой природе, накопленные мною за шестьдесят лет, научили меня рассматривать каждый случай как новый опыт, требующий, прежде всего, индивидуального подхода. Иногда я без колебаний погружаюсь в тщательное изучение событий и фантазий детства; в других случаях я начинаю с самого верха, даже если это означает блуждание в тумане самых неправдоподобных метафизических спекуляций. Все зависит от того, сумею ли я постичь язык пациента и, следуя за его бессознательным, на ощупь пробраться к свету. Одни требуют одного, другие – другого. Таковы различия между индивидуумами.

⁵¹⁹ Особенно это верно в отношении истолкования символов. Два разных человека могут видеть похожие сны, но, если один из них молод, а другой стар, беспокоящие их проблемы будут разными, а значит, было бы абсурдно толковать оба сна одинаково. Хороший пример – сон, в котором компания молодых людей едет верхом по широкому полю. Сновидец скачет впереди и перепрыгивает через большую канаву. Остальные падают в воду. Юноша, рассказавший мне этот сон, принадлежал к осторожному, интровертному типу и боялся любых авантюр. Тот же сон видел старик, который не ведал страха и прожил активную предприимчивую жизнь. Когда ему приснился этот сон, он был неугомонным инвалидом, доставлявшим массу хлопот своему врачу и сиделке. Непослушание и беспокойность явно шли ему во вред. Очевидно, сновидение подсказывало молодому человеку, что он должен делать, а старику – чего он делать не должен. Нерешительного молодого человека оно воодушевляло и поощряло к прыжку, а старый охотно прыгнул бы и сам. Однако этот еще тлеющий в нем дух приключений и составлял его главную проблему.

⁵²⁰ Данный пример показывает, насколько сильно истолкование сновидений и символов зависит от индивидуальных особенностей сновидца. Символы многозначны и часто представляют противоположности, как, например, stella matutina, утренняя звезда, которая символизирует не только Христа, но и дьявола (Люцифера). То же самое относится и ко льву. Правильная интерпретация зависит от контекста, то есть от ассоциаций, связанных с образом, и от фактического состояния разума сновидца.

5. Архетип в символике сновидений

⁵²¹ Выдвинутая нами гипотеза о том, что сновидения служат цели компенсации, – очень широкое и всеохватывающее предположение. Оно означает, что мы считаем сновидение нормальным психическим явлением, заключающимся в передаче бессознательных реакций и спонтанных импульсов сознательному разуму. Поскольку лишь немногие сновидения носят явно компенсаторный характер, мы вынуждены обращать особое внимание на язык сновидений, который мы считаем символическим. Изучение этого языка – почти наука. Как мы уже убедились, ему свойственно бесконечное разнообразие индивидуальных выражений. Они могут быть расшифрованы с помощью самого сновидца, который предоставляет ассоциативный материал, или контекст сновидческого образа, благодаря чему мы можем рассмотреть все его проявления, как бы обходя вокруг. Данный метод пригоден во всех обычных случаях – например, когда родственник, друг или пациент рассказывает вам сон в ходе беседы. Но когда речь идет о навязчивых, повторяющихся или эмоционально заряженных сновидениях, личных ассоциаций сновидца уже недостаточно для удовлетворительного толкования. В таких ситуациях мы должны принять во внимание тот факт, что в сновидении часто встречаются элементы, которые не принадлежат личности сновидца и не могут быть выведены из его личного опыта. Фрейд, который первым заметил и описал эти элементы, назвал их «архаическими чертами». Архаические черты суть мыслеформы, необъяснимые сквозь призму собственной жизни индивидуума. Скорее, они представляют собой исконные, врожденные и унаследованные от наших предков составляющие человеческого разума.

⁵²² Если человеческое тело состоит из органов, имеющих долгую эволюционную историю, логично ожидать, что и разум организован похожим способом и тоже имеет свою историю. Под «историей» я понимаю не тот факт, что разум строит себя сам посредством сознательных традиций (язык и т. д.), но скорее его биологическое, доисторическое и бессознательное развитие, начавшееся с архаического человека, чья психика была подобна психике животного. Эта чрезвычайно древняя психическая материя образует основу нашего разума точно так же, как строение нашего тела восходит к общей анатомии млекопитающих. Опытный глаз морфолога везде обнаруживает следы этой исходной модели. Равным образом, опытный исследователь психики не может не видеть аналогий между сновидческими образами и продуктами примитивного разума, его représentations collectives или мифологическими мотивами. Но как морфолог нуждается в науке сравнительной анатомии, так и психолог не может обойтись без «сравнительной анатомии психики». Он должен обладать не только достаточным опытом толкования сновидений и других продуктов бессознательного, но и глубокими познаниями в мифологии в ее самом широком смысле. Не владея этими знаниями, он даже не увидит параллелей между неврозом навязчивых состояний, шизофренией или истерией и классической одержимостью демонами.

⁵²³ Мои взгляды на «архаические черты», которые я назвал «архетипами»^[187], или «первообразами», постоянно подвергаются критике со стороны людей, плохо разбирающихся и в психологии сновидений, и в мифологии. Термин «архетип» часто понимают неправильно – как означающий некий определенный мифологический образ или мотив. И образы, и мотивы, однако, не более чем сознательные, а потому крайне изменчивые представления; было бы абсурдно полагать, что они могут наследоваться. Архетип, напротив, есть унаследованная человеческим разумом предрасположенность формировать представления мифологических мотивов – представления, которые сильно варьируются, но не теряют при этом своей исходной структуры. Существуют, например, многочисленные представления мотива враждующих братьев, но сам мотив остается неизменным. Эта унаследованная склонность инстинктивна, как, например, витье гнезд или миграция у птиц. Такие représentations collectives встречаются практически повсеместно и характеризуются одними и теми же или сходными мотивами. Они не могут быть отнесены к какому-либо определенному времени, региону или расе. Они не имеют известного источника и могут возникать даже там, где передача посредством миграции исключена.

⁵²⁴ Другие мои критики сочли, что под архетипами я подразумеваю «унаследованные идеи», и на этом основании отвергли концепцию архетипа как простое суеверие. Но если архетипы были бы идеями, порожденными или приобретенными нашим сознательным разумом, то мы, конечно, понимали бы их, а не удивлялись и недоумевали, когда они внезапно возникают в нашем сознании. Я помню много случаев, когда ко мне за консультацией обращались люди, озадаченные собственными сновидениями или сновидениями своих детей. Причина их недоумения заключалась в том, что сны содержали образы, которые нельзя было соотнести ни с одним из жизненных событий, сохранившихся в их памяти. Они не могли объяснить, откуда их дети могли почерпнуть такие странные и непонятные представления. Эти люди были умными и образованными, некоторые были даже психиатрами. Один профессор, переживший внезапное виде´ние, например, испугался, что сошел с ума. Он пришел ко мне в состоянии полной паники. Я снял с полки фолиант четырехсотлетней давности и показал ему одну древнюю гравюру на дереве. «Вы вовсе не сумасшедший, – сказал я ему. – О вашем виде´нии было известно еще четыреста лет назад». После этого он опустился в кресло совершенно опустошенный, но вновь нормальный.

⁵²⁵ Особенно мне запомнился случай с одним психиатром. Он принес мне книжечку, которую получил в подарок на Рождество от своей десятилетней дочери. В книжечке она описала сны, которые видела в возрасте восьми лет. Это была самая странная серия сновидений, с которой мне доводилось сталкиваться, и я хорошо понимал, почему они так озадачили ее отца. Несмотря на свою детскость, эти сны производили жутковатое впечатление и содержали образы, происхождение которых было совершенно непонятно отцу девочки. Основные мотивы этих сновидений таковы:

1. «Плохое животное»: змееподобное чудище с множеством рогов, которое убивает и пожирает всех других животных. Но из четырех углов появляется Бог и, обернувшись четырьмя богами, воскрешает мертвых животных.

2. Вознесение на небеса, где танцуют язычники, и сошествие в ад, где ангелы творят добрые дела.

3. Орда мелких животных пугает сновидицу. Животные вырастают до огромных размеров, и один из них пожирает ее.

4. В маленькую мышку проникают черви, змеи, рыбы и люди. Так мышь превращается в человека. Это четыре стадии происхождения человечества.

5. На каплю воды смотрят словно через микроскоп: она полна ветвей. Это происхождение мира.

6. Плохой мальчик держит ком земли. Он бросает землей в прохожих, и они все становятся плохими.

7. Пьяная женщина падает в воду и выходит из нее трезвой и обновленной.

8. В Америке люди катаются по муравьиной куче, их жалят муравьи. Сновидица в панике падает в реку.

9. Сновидица находится в пустыне на Луне. Она так глубоко погружается в грунт, что попадает в ад.

10. Сновидица касается светящегося шара. Из него идет пар. Потом появляется мужчина и убивает ее.

11. Сновидица опасно больна. Внезапно из ее кожи вылетают птицы и полностью покрывают ее тело.

12. Рой комаров скрывает солнце, луну и звезды – все, кроме одной, которая падает на сновидицу.

⁵²⁶ В рукописной книжечке все сновидения начинаются словами из сказки: «Однажды, давным-давно…» Этим маленькая сновидица дает понять, что каждый свой сон она воспринимает как своего рода сказку, которую хочет рассказать отцу в качестве рождественского подарка. Ее отец не смог установить смысл сновидений на основе контекста, поскольку личные ассоциации отсутствовали. И действительно, такого рода детские сны часто кажутся «просто сказкой»^[188], с очень немногочисленными спонтанными ассоциациями или вообще без них. Разумеется, исключить возможность того, что эти сновидения были сознательными творениями, мог только тот, кто хорошо знал характер девочки и не сомневался в ее правдивости. Впрочем, даже будь они фантазиями, возникшими в бодрствующем состоянии, это едва ли облегчило бы их понимание. Так или иначе, отец был убежден, что сновидения подлинные, и у меня нет причин в этом сомневаться. Я сам видел эту девочку, но это было до того, как она подарила свои сны отцу, и у меня не было возможности ее расспросить: она жила далеко от Швейцарии и умерла от инфекционной болезни примерно через год после того Рождества.

⁵²⁷ Ее сновидения носили явно специфический характер, ибо их главные мысли в некотором смысле были сродни философским проблемам. В первом сновидении, например, говорится о злом чудище, убивающем всех других животных, но Бог воскрешает их посредством своего рода апокатастасиса, то есть восстановления. В западном мире это понятие известно благодаря христианской традиции. В частности, его можно найти в Деяниях апостолов (3:21): ««предназначенного вам Иисуса Христа, которого небо должно было принять до времен совершения всего, что говорил Бог, когда Бог восстановит все…» Древнегреческие отцы церкви (Ориген, например) в особенности настаивали на идее, что в конце времен все будет восстановлено Искупителем до своего первоначального и совершенного состояния. Согласно Евангелию от Матфея (17:11), существовало древнееврейское предание, что Илия «должен прийти прежде и устроить все». В Первом послании к коринфянам (15:22) об этой же идее говорится так: «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут».

⁵²⁸ Можно было бы возразить, что ребенок усвоил эту мысль в ходе своего религиозного воспитания. Однако религиозная подготовка девочки оставляла желать лучшего, ибо ее родители (протестанты) принадлежали к тому широко распространенному ныне типу людей, которые знакомы с Библией только понаслышке. Кроме того, маловероятно, что девочке объяснили понятие апокатастасиса, и оно вызвало у нее явный интерес. Ее отец во всяком случае ничего не знал об этом мифическом учении.

⁵²⁹ Девять из двенадцати снов связаны с темой разрушения и восстановления. Ту же связь мы находим в Первом послании к коринфянам (15:22), где Адам и Христос, то есть смерть и воскресение, соединены вместе. Ни одно из этих сновидений, однако, не содержит ничего, кроме поверхностных следов христианского воспитания или влияния. Напротив, они гораздо ближе к первобытным сказкам. Это подтверждается другим мотивом – космогоническим мифом о сотворении мира и человека, который появляется в сновидениях 4 и 5.

⁵³⁰ Идея Христа-Искупителя принадлежит к общемировому и дохристианскому мотиву героя и спасителя, который, будучи съеден чудовищем, чудесным образом появляется вновь, победив проглотившее его существо (дракона, кита и т. д.). Как, когда и где возник этот мотив, неизвестно. Мы даже не знаем, как подступиться к изучению этой проблемы. Несомненно одно: каждое поколение, насколько мы можем судить, видит в нем старую традицию. Таким образом, мы можем с уверенностью предположить, что мотив «возник» в то время, когда человек еще не знал, что у него есть миф о герое, – в эпоху, следовательно, когда он еще не мог сознательно размышлять над тем, что говорил. Фигура героя – типичный образ, архетип, который существует с незапамятных времен.

⁵³¹ Лучшие примеры спонтанного порождения архетипических образов обнаруживаются среди людей, особенно детей, живущих в среде, где о каком-либо непосредственном знании традиций не может быть и речи. Окружение нашей маленькой сновидицы было знакомо только с христианской традицией, да и то крайне поверхностно. Христианские следы могли быть представлены в ее снах такими понятиями, как Бог, ангелы, небеса, ад и зло, но то, как они преподносятся, указывает на традицию явно нехристианского происхождения.

⁵³² Возьмем первый сон, в котором Бог в облике четырех богов появляется из «четырех углов». Углов чего? В сновидении не упоминается комната. Комната вообще не вписывается в общую картину, ибо речь явно идет о некоем космическом событии. Кватерность (четвертичность) сама по себе странная идея, но она играет большую роль в восточных религиях и философиях. В христианской традиции она была вытеснена Троицей – понятием, которое наверняка было девочке известно. Но кто из современных представителей среднего класса знает о божественной четвертичности? В Средние века эта идея была достаточно распространена среди приверженцев герменевтической философии, но в начале восемнадцатого века исчерпала свой потенциал и вот уже два столетия пребывает в полном забвении. Откуда же тогда ее могла почерпнуть девочка? Из виде´ния Иезекииля? Но нет такого христианского учения, которое отождествляло бы херувима с Богом.

⁵³³ Тот же вопрос можно задать и по поводу рогатого змея. В Библии, правда, встречается много рогатых животных, например в Откровении (гл. 13). Но все они явно четвероногие, хотя их повелитель – дракон, что по-гречески (drakon) означает «змей». В латинской алхимии рогатый змей фигурирует как quadricornutus serpens (четырехрогий змей), символ Меркурия и антагонист христианской Троицы. Однако это весьма слабый аргумент. Насколько мне известно, об этом упоминает только один автор^[189].

⁵³⁴ Во втором сне появляется определенно нехристианский мотив, представляющий собой взаимообращение ценностей: языческие пляски на небесах и благодеяния ангелов в аду. Это явно свидетельствует о релятивизации моральных ценностей. Откуда ребенок мог взять столь революционную и современную идею, достойную гения Ницше? Такая идея не чужда философским воззрениям Востока, но где найти ее среди детей и каково ее место в сознании восьмилетней девочки?

⁵³⁵ Этот вопрос влечет за собой следующий: каков компенсаторный смысл сновидений, которым девочка придавала столь важное значение, что подарила их отцу на Рождество?

⁵³⁶ Если бы сновидец был первобытным знахарем, можно было бы предположить, что это вариации на философские темы смерти, воскресения или восстановления, происхождения мира, сотворения человека и относительности ценностей (Лао-цзы: «Высокое покоится на низком»). Бесполезно искать в них смысл, если пытаться толковать их с позиций личного опыта. Однако, как я уже говорил, эти сновидения, несомненно, содержат représentations collectives и в некотором роде аналогичны поучениям перед обрядом инициации в первобытных племенах. В это время юноши узнают о Боге, богах или животных, от которых происходит их племя, о том, как были сотворены мир и человек, каким будет конец света и в чем смысл смерти. А когда мы, в нашей христианской культуре, рассказываем о подобных вещах? В начале подросткового возраста. Однако многие люди вновь задумываются об этом в старости, при приближении смерти.

⁵³⁷ Так получилось, что наша сновидица находилась в обеих этих ситуациях сразу: она приближалась к половой зрелости и в то же время к концу своей жизни. Практически ничто в символике сновидений не указывает на начало нормальной взрослой жизни, зато есть множество аллюзий на разрушение и восстановление. Когда я впервые прочитал эти сны, у меня возникло жуткое чувство, что они предвещают беду. Причина этого чувства заключалась в особом характере компенсации, которую я вывел из их символики. Она была противоположна всему тому, что можно ожидать найти в сознании восьмилетней девочки. Ее сны раскрывали новое и довольно пугающее видение жизни и смерти. Последнее свойственно тем, кто оглядывается на прожитую жизнь, а не смотрит вперед на ее естественное продолжение. Атмосфера этих снов скорее была созвучна старой римской поговорке vita somnium breve (жизнь – это краткий сон) и не содержала ни единого намека на радость и изобилие весны жизни. Для этого ребенка жизнь была ver sacrum vovendum, обетом весеннего жертвоприношения. Опыт показывает, что приближение смерти отбрасывает на жизнь и сны жертвы adumbratio, предваряющую тень. Даже алтарь в наших христианских церквях представляет собой, с одной стороны, гробницу, а с другой – место воскресения, то есть трансформации смерти в вечную жизнь.

⁵³⁸ Таковы основные мысли, которые содержали сновидения ребенка. Они были подготовкой к смерти, выраженной в коротких историях наподобие сказок, которые рассказывают во время первобытного обряда инициации, или дзен-буддистских коанов. Подобные наставления не похожи на ортодоксальное христианское учение, но больше напоминают примитивное мышление. По всей вероятности, они возникли вне исторической традиции, в том средоточии, что с незапамятных времен питало философские и религиозные размышления о жизни и смерти.

⁵³⁹ В случае с этой девочкой будущие события словно отбрасывали свою тень в настоящее, пробуждая обычно дремлющие мыслеформы, которые описывают или сопровождают приближение фатального исхода. Эти мыслеформы обнаруживаются везде и во все времена. Хотя конкретная форма их выражения носит более или менее личностный характер, их общая структура коллективна, подобно тому как инстинкты различаются у разных видов животных и все же служат одной и той же общей цели. Мы не считаем, что каждое новорожденное животное приобретает свои инстинкты индивидуально. Следовательно, мы не должны полагать, что и человек, родившись, заново изобретает присущие его виду способы реагирования. Подобно инстинктам, коллективные мыслеобразы человеческого разума присутствуют с рождения, наследуются и функционируют, при возникновении соответствующих обстоятельств, более или менее одинаковым образом у всех нас.

⁵⁴⁰ Эмоциональные проявления основаны на аналогичных моделях и одинаковы во всем мире. Мы понимаем их даже у животных, и сами животные понимают друг друга, даже если они принадлежат к разным видам. А как насчет насекомых с их сложными симбиотическими функциями? Большинство из них не знает своих родителей, и учить их некому. Почему же тогда мы должны считать, что человек – единственное существо, лишенное специфических инстинктов, или что его психика не содержит следов своей эволюции? Естественно, если вы отождествляете психику с сознанием, вы легко можете прийти к ошибочному выводу, что новорожденная психика – это tabula rasa, чистый лист, и что позже она содержит только то, что усвоила из индивидуального опыта. Но психика – это нечто большее, чем сознание. У животных мало сознания, но много позывов и реакций, которые указывают на существование психики; первобытные люди часто совершают действия, смысл которых им неизвестен. Спросите любого культурного человека о значении рождественской елки или крашеных пасхальных яиц. Едва ли вам ответят – многие понятия не имеют о смысле этих обычаев. Люди делают многое, совершенно не зная зачем. Я склонен полагать, что сначала человек что-то делал и лишь спустя долгое время начал задаваться вопросом «зачем?». Медицинский психолог постоянно сталкивается с пациентами, которые ведут себя определенным образом, но не имеют ни малейшего представления о том, что они говорят или делают. Мы видим сны, значение которых ускользает от нас, даже если мы твердо убеждены, что сновидение несет некий смысл. Мы чувствуем, что оно важно, но почему?

⁵⁴¹ Регулярное наблюдение таких фактов говорит в пользу гипотезы о бессознательной психике, содержания которой, по-видимому, столь же разнообразны, как и содержания сознания. Мы знаем, что сознание в значительной мере зависит от поддержки бессознательного. В то время, когда вы произносите одно предложение, в бессознательном уже готовится следующее. Если бессознательное отказывается сотрудничать и не подсказывает следующую фразу, вы умолкаете. Вы хотите назвать имя или термин, которые вам хорошо известны, но ничего не происходит. Бессознательное не выдает нужное слово. Вы хотите представить своего знакомого, но его имя исчезло из вашей памяти, будто вы его никогда не знали. Таким образом, вы зависите от доброй воли вашего бессознательного. В любой момент бессознательное может стереть вашу память или заставить вас сказать нечто такое, чего вы вовсе не собирались говорить. Оно может вызывать непредсказуемые и неразумные настроения и аффекты и тем самым приводить ко всевозможным осложнениям и неприятностям.

⁵⁴² На первый взгляд такие реакции и позывы кажутся глубоко личными по своей природе и потому считаются исключительно индивидуальными. В действительности же они основаны на ранее сформированной и уже готовой инстинктивной системе со своими собственными характерными и универсально понятными мыслеформами, рефлексами, установками и жестами. Все они следуют модели, заложенной задолго до того, как появились какие-либо признаки рефлективного сознания. Можно даже предположить, что последнее есть порождение жестоких эмоциональных конфликтов и их часто катастрофических последствий. Возьмем дикаря, который в состоянии гнева и разочарования от того, что не поймал ни одной рыбины, задушил своего единственного и горячо любимого сына, а затем, держа на руках его мертвое тельце, горько сожалеет о содеянном. Такой человек, скорее всего, навсегда запомнит душевную боль, которую он испытал в тот момент. Нечто подобное вполне могло положить начало рефлективному сознанию. Во всяком случае, сильные эмоциональные переживания часто необходимы, чтобы человек очнулся и обратил внимание на то, что он делает. В этой связи я бы упомянул случай, произошедший с испанским идальго Раймундом Луллием^[190], которому после долгих ухаживаний наконец удалось добиться тайного свидания с дамой своего сердца. Она молча расстегнула платье и показала ему свою обезображенную раком грудь. Это потрясение изменило его жизнь: он стал праведником.

⁵⁴³ В случае таких внезапных трансформаций часто можно доказать, что в бессознательном уже давно действует архетип, умело выстраивающий цепочку обстоятельств, которые неизбежно ведут к кризису. Нередко это проявляется настолько ясно (например, в серии сновидений), что катастрофу можно предсказать с достаточной степенью уверенности. Подобный опыт подсказывает нам, что архетипические формы не просто статичные образы. Они суть динамические факторы, проявляющиеся в спонтанных порывах, подобно влечениям. Некоторые сны, видения или мысли могут возникать внезапно, но что их вызвало, установить невозможно. Это не значит, что у них нет причины; она есть, но настолько отдалена или расплывчата, что ускользает даже от самого тщательного анализа. Необходимо подождать, пока сновидение и его значение не будут достаточно поняты, или пока не произойдет некое внешнее событие, которое их объяснит.

⁵⁴⁴ Наши сознательные мысли часто посвящены будущему и его возможностям. То же свойственно бессознательному и его сновидениям. Издавна люди верили, что главная функция сновидений – предсказывание будущего. Во времена Античности и даже в Средние века сновидения играли важную роль в медицинских прогнозах. Я могу подтвердить на примере современного сна элемент прогноза (или прекогниции) в старом сне, о котором упоминает Артемидор Далдианский^[191] во II веке до н. э. Одному человеку приснилось, как его отец погибает при пожаре. Вскоре он сам умер от флегмоны (огонь, жар), то есть предположительно от пневмонии. Так случилось, что один мой коллега подхватил смертельную гангренозную лихорадку – по сути, флегмону. Один из его бывших пациентов, не знавший о природе болезни доктора, увидел сон, в котором доктор погибает в огне. Этот сон приснился ему за три недели до смерти доктора, когда он только поступил в больницу. Сновидец не знал ничего, кроме того, что доктор заболел и попал в больницу.

⁵⁴⁵ Как показывает этот пример, сновидения могут содержать предвосхищающий или прогностический элемент. Всякому, кто пытается толковать сны, желательно принять его во внимание, особенно в тех случаях, когда очевидно значимое сновидение не обеспечивает контекста, достаточного для его объяснения. Такой сон часто возникает совершенно неожиданно, и сновидец не понимает, что могло его спровоцировать. Конечно, если бы он знал его скрытый смысл, причина была бы ясна. На самом деле не знает только сознание, бессознательное же владеет всеми необходимыми сведениями и уже подвергло ситуацию тщательному прогностическому анализу более или менее так, как это сделало бы сознание, располагай оно соответствующими фактами. Однако, будучи сублиминальными, они были восприняты бессознательным, которое тщательно их изучило и предвосхитило последствия. Насколько можно судить по сновидениям, бессознательное «мыслит» скорее инстинктивно, чем рационально. Рациональность – прерогатива сознания, которое делает свой выбор на основе здравого смысла и знаний. Бессознательное, напротив, руководствуется главным образом инстинктивными позывами, представленными соответствующими мыслеформами – архетипами. В этом отношении оно ближе к поэту, чем к рациональному доктору. Если врач стал бы говорить об инфекции, лихорадке, токсинах и т. д., то сон представляет больное тело как земной дом человека, а лихорадку как жар пламени, пожирающего дом и его обитателя.

⁵⁴⁶ Как показывает этот сон, архетипический разум подошел к ситуации точно так же, как и во времена Артемидора. Бессознательное интуитивно уловило нечто более или менее неизвестной природы и подвергло его архетипической обработке. Это свидетельствует о том, что вместо raisonnement^[192], к которому прибегло бы сознание, архетипический разум автономно взял на себя задачу прогнозирования. Архетипы могут действовать по собственной инициативе и обладают собственной специфической энергией, позволяющей им не только интерпретировать ситуацию (в присущем им стиле), но и вмешиваться в нее со своими собственными позывами и мыслеформами. В этом отношении они функционируют как комплексы, которые в повседневной жизни также пользуются определенной автономией. Они появляются и исчезают, когда им заблагорассудится, и часто вступают в конфликт с сознательными намерениями.

⁵⁴⁷ Ощутить специфическую энергию архетипов можно благодаря сопровождающему их особому чувству нуминозности – они словно очаровывают, завораживают. То же характерно и для личностных комплексов, поведение которых можно сравнить с той ролью, которую играли архетипические représentations collectives в общественной жизни во все времена. И личностные комплексы, и социальные комплексы архетипического характера имеют свою индивидуальную историю. Но если личностные комплексы могут породить лишь личные предубеждения, архетипы создают мифы, религии и философские идеи, которые влияют и накладывают свой отпечаток на целые народы и эпохи. Точно так же, как продукты личностных комплексов могут рассматриваться как компенсации однобоких или ошибочных установок сознания, так и мифы религиозного толка могут быть интерпретированы как своего рода духовная терапия от страданий человечества, включая голод, войну, болезни, старость и смерть.

⁵⁴⁸ Повсеместно распространенный миф о герое, например, изображает могучего человека или богочеловека, который побеждает зло в виде драконов, змей, чудовищ, врагов и демонов и спасает свой народ от разрушений и гибели. Повествование или ритуальное повторение священных текстов и церемоний, а также поклонение такой фигуре посредством танцев, музыки, гимнов, молитв и жертвоприношений вызывает у участников нуминозные эмоции и способствует отождествлению с героем. Если посмотреть на такую ситуацию глазами верующего, можно понять, как обычный человек, будучи захвачен происходящим, освобождается от бремени своего бессилия и невзгод и возвышается почти до сверхчеловеческого статуса – по крайней мере на некоторое время. Достаточно часто подобное убеждение поддерживает его в течение длительного периода. Посвящение такого рода производит неизгладимое впечатление и может даже создать установку, которая определяет форму и стиль жизни целого общества. В качестве примера я бы привел элевсинские мистерии, которые были окончательно запрещены в начале седьмого века. Вместе с Дельфийским оракулом они составляли сущность и дух Древней Греции. Христианская эпоха обязана своим названием и значением другой античной мистерии – тайне богочеловека, уходящей своими корнями в древнеегипетский архетипический миф об Осирисе-Горе.

⁵⁴⁹ В наши дни бытует ошибочное мнение, будто когда-то, в смутное доисторическое время, основные мифологические идеи были «изобретены» мудрым старым философом или пророком. Впоследствии в них «поверили» доверчивые и простодушные люди, хотя истории, рассказываемые стремящимися к власти жрецами, на самом деле представляли собой вовсе не «истину», а попытки выдать желаемое за действительное. Латинский глагол invenire («изобретать») имеет двоякое значение: случайно «натыкаться» на что-то и находить что-то в результате целенаправленных поисков. Второе значение предполагает элемент предвидения или слабого предчувствия того, что хотят найти.

⁵⁵⁰ Когда мы анализируем странные идеи в снах маленькой девочки, кажется маловероятным, что она сама искала их: в противном случае они бы не вызвали у нее удивления. Скорее, они приходили к ней как необычные и неожиданные истории, которые казались достаточно интересными, чтобы преподнести их отцу в качестве рождественского подарка. Тем самым она перенесла их в сферу нашей еще живой христианской тайны, рождения нашего Господа, вместе с тайной вечнозеленого дерева, несущего новорожденный Свет. Хотя существует множество исторических свидетельств символической связи между Христом и символом дерева, родители девочки едва ли сумели бы объяснить, зачем они украшают дерево горящими свечами на Рождество Христово. «О, это просто рождественский обычай!» – сказали бы они. Более или менее обстоятельный ответ на этот вопрос потребовал бы целой диссертации о древней символике умирающего бога на Ближнем Востоке и ее связи с культом Великой Матери, символом которой является дерево, а ведь это только один из аспектов данной сложнейшей проблемы.

⁵⁵¹ Чем глубже мы погружаемся в истоки représentation collective, или, говоря церковным языком, догмы, тем больше мы обнаруживаем кажущуюся безграничной паутину архетипических образов, которые до Нового времени никогда не были объектом сознательного размышления. Таким образом, как это ни парадоксально, мы знаем о мифологическом символизме больше, чем все предшествующие поколения. Дело в том, что в прежние времена люди скорее жили своими символами, чем задумывались над ними. Я проиллюстрирую это на примере дикарей, обитающих на горе Элгон в Восточной Африке. Каждое утро на рассвете они выходят из своих хижин и, подышав или плюнув себе в ладони, простирают их первым лучам солнца, будто предлагая свое дыхание или слюну восходящему богу – мунгу. (Это суахилийское слово происходит от полинезийского корня, эквивалентного мане или мулунгу, означающим «силу» необычайной действенности, всепроникающую сущность, которую мы бы назвали божественной. Таким образом, мунгу является местным подобием Аллаха или Господа.) Когда я спросил их, что они подразумевают под этим ритуалом и зачем они его совершают, они растерялись. «Мы всегда это делали, – сказали мне. – Это всегда делалось при восходе солнца». Очевидный вывод, что солнце – это мунгу, вызвал у них смех. Солнце не мунгу, когда оно находится над горизонтом; мунгу – сам момент восхода.

⁵⁵² То, что они делали, было очевидно для меня, но не для них. Они никогда не размышляли о том, что делают, и, следовательно, не могли объяснить свои действия. Они просто повторяли то, что «всегда» делали на восходе солнца – без сомнения, с определенной эмоцией и ни в коем случае не механически, потому что они жили этим, а мы размышляем об этом. Я знал, что они предлагают мунгу свои души, потому что дыхание (жизни) и слюна обозначают «субстанцию души». Дыхание или плевок передают «магический» эффект – так, например, Иисус вылечил незрячего, поплевав ему на глаза, а сын стремится уловить последний вздох умирающего отца, дабы принять в себя его душу. Крайне маловероятно, что эти первобытные люди когда-либо, даже в далеком прошлом, знали о значении этой церемонии нечто большее. Напротив, их предки, по всей видимости, знали еще меньше: они были более бессознательны и еще меньше думали о своих поступках.

⁵⁵³ Фауст метко говорит: «Im Anfang war die Tat» («В начале было дело»). Дела никогда не изобретались; их совершали. С другой стороны, мысли – это относительно позднее открытие; их искали и нашли. Но все же неотраженная жизнь существовала задолго до человека; она не была изобретена, но в ней человек нашел себя «задним числом». Сначала его побуждали к поступкам бессознательные факторы, и только спустя долгое время он начал размышлять о причинах, которые двигали им; ему потребовалось много времени, чтобы прийти к нелепой мысли, что он, должно быть, двигался сам – его разум не был способен увидеть какую-либо иную мотивирующую силу, кроме собственной. Сегодня мы бы посмеялись над идеей растения или животного, изобретающего себя, но есть много людей, которые верят, будто психика или разум придумали и создали себя сами. В действительности разум достиг своего нынешнего состояния сознания точно так же, как желудь вырастает в дуб или как ящеры развились в млекопитающих. Как было, так и остается; нами движут как внутренние, так и внешние силы.

⁵⁵⁴ В мифологическую эпоху эти силы называли мана^[193], духами, демонами или богами. Сегодня они так же активны, как и прежде. Если они совпадают с нашими желаниями, мы называем их счастливыми предчувствиями и радуемся собственной проницательности. Если же они направлены против нас, мы говорим, что нам просто не везет, что кто-то строит нам козни или что в нашей жизни просто началась черная полоса. Единственное, что мы отказываемся признать, так это свою зависимость от «сил», не поддающихся нашему контролю.

⁵⁵⁵ Правда, культурный человек обрел известное количество силы воли, которую он может применять там, где пожелает. Мы научились выполнять свою работу эффективно, не прибегая к пению и барабанам, чтобы погрузиться в рабочее состояние. Мы можем даже обойтись без ежедневной молитвы о божественной помощи. Мы можем осуществить то, что наметили, и беспрепятственно перейти от слов к делу, тогда как первобытного человека на каждом шагу подстерегают сомнения, страхи и суеверия. Девиз «Где есть воля, там есть и путь» – не просто германский предрассудок; это суеверие современного человека вообще. Чтобы сохранить свое кредо, он культивирует в себе заметное отсутствие самоанализа. Он упрямо не замечает, что при всей своей рациональности и эффективности он одержим силами, находящимися вне его власти. Боги и демоны вовсе не исчезли, они просто обрели новые имена. Они держат его в постоянном движении вечным беспокойством, смутными предчувствиями, психологическими сложностями, непреодолимой потребностью в таблетках, алкоголе, табаке, диетических и других гигиенических системах – и прежде всего поистине поразительным набором неврозов.

⁵⁵⁶ Яркий пример этого я встретил у профессора философии и «психологии» – психологии, в которой бессознательное еще не появилось. Это был тот самый человек, о котором я уже упоминал и который был одержим идеей, будто у него рак, хотя рентген показал, что это всего лишь его фантазии. Кто или что натолкнуло его на эту идею? Очевидно, она проистекала из страха, который не был вызван реальными фактами. Страх внезапно охватил его и уже не отпускал. Симптомы такого рода чрезвычайно устойчивы и довольно часто мешают пациенту получить надлежащее лечение. Какая польза от психотерапии при злокачественной опухоли? Такую опасную штуку необходимо оперировать без промедления. Каждый новый специалист уверял профессора, что никаких признаков рака нет. Всякий раз он испытывал облегчение, но уже на следующий день сомнения вновь начинали терзать его, и он снова погружался в ночь нескончаемого страха.

⁵⁵⁷ Эта болезненная мысль обладала собственной силой, которую он не мог подчинить. Она не была предусмотрена в его философской отрасли психологии, где все вытекало из сознания и чувственного восприятия. Профессор признал, что его случай патологический, но дальше этих размышлений дело не шло, ибо он вплотную приблизился к священной границе между философией и медициной. Первая изучала нормальные, вторая – ненормальные содержания, неизвестные в мире философа.

⁵⁵⁸ Эта psychologie a compartiments («ящичная» психология) напоминает мне случай одного алкоголика, который, попав под благотворное влияние некоего религиозного движения, так вдохновился пылом его участников, что совершенно забыл о выпивке. Вне всякого сомнения, он был чудесным образом исцелен Иисусом; в нем видели живое доказательство Божественной благодати и могущества упомянутой организации. Впрочем, спустя несколько недель новизна публичных покаяний поблекла, и, дабы восстановить силы, он вновь обратился к бутылке. На этот раз члены организации пришли к выводу, что случай явно «патологический» и не заслуживает божественного вмешательства. В конце концов они поместили его в клинику, справедливо рассудив, что с такой проблемой врач справится куда лучше, нежели божественный целитель.

⁵⁵⁹ На этот аспект современного «культурного» сознания следует обратить особое внимание. Он свидетельствует о пугающей степени диссоциации и психологической путаницы. Мы верим исключительно в сознание и свободную волю и больше не осознаем сил, которые управляют нами за пределами той узкой области, в которой мы прислушиваемся к здравому смыслу, пользуемся определенной свободой выбора и более или менее управляем своим поведением. В наше время всеобщей дезориентации необходимо знать об истинном положении дел в человеческом обществе, которое так сильно зависит от умственных и нравственных качеств индивида и человеческой психики в целом. Однако если мы хотим видеть мир в истинном свете, мы должны понимать прошлое человека так же хорошо, как и его настоящее. Вот почему правильное толкование мифов и символов имеет первостепенное значение.

6. Функция религиозных символов

⁵⁶⁰ Хотя наше цивилизованное сознание отделилось от инстинктов, инстинкты не исчезли; они просто утратили связь с сознанием. Как следствие, они вынуждены заявлять о себе косвенным образом, через то, что Жане называл автоматизмами. Последние принимают форму симптомов в случае невроза, а у здоровых людей – различного рода инцидентов, таких как необъяснимые настроения, неожиданная забывчивость, оговорки и т. д. Подобные проявления ясно свидетельствуют об автономии архетипов. Человеку нравится верить, что он хозяин в собственном доме, но пока мы не способны управлять своими эмоциями и настроениями или осознать всё множество тайных способов, которыми бессознательные факторы проникают в наши планы и решения, это, разумеется, не так. Напротив, у нас столько причин для неуверенности, что нам следует основательно поразмыслить над тем, что мы делаем.

⁵⁶¹ Исследование собственной совести, однако, не самое популярное времяпрепровождение, хотя оно крайне необходимо, особенно в наше время, когда человеку угрожают им же порожденные смертельные опасности, готовые вот-вот выйти из-под его власти. Если мы взглянем на человечество как на индивидуума, то увидим, что оно подобно человеку, находящемуся во власти бессознательных сил. Его личность так же раздвоена, как личность невротика. Условная разделительная черта – «железный занавес». Западный человек, представляющий тот тип сознания, который до сих пор считался здравым и адекватным, все больше осознает агрессивную волю к власти на Востоке и ощущает себя вынужденным принимать чрезвычайные меры защиты. Чего он не видит, так это того, что Восток швыряет ему в лицо его же собственные пороки, публично осуждаемые и скрытые под дипломатическим этикетом. То, что Запад допускал под завесой секретности и с некоторой стыдливостью (дипломатическая ложь, двуличие, завуалированные угрозы), возвращается открыто и в полном объеме и лишает нас покоя – в точности случай невротика! Из-за «железного занавеса» на Запад глядит, ухмыляясь, его собственная тень.

⁵⁶² Такое положение дел объясняет особое чувство беспомощности, которое охватывает наше западное сознание. Мы начинаем понимать, что конфликт на самом деле представляет собой нравственную и психическую проблему, и пытаемся найти хоть какое-то решение. Мы все больше осознаем, что ядерное сдерживание – отчаянная и нежелательная мера, которая не приведет ни к чему хорошему, ибо это палка о двух концах. Мы отдаем себе отчет, что моральные и психические средства были бы полезнее, ибо они могли бы обеспечить психический иммунитет к нескончаемо множащейся инфекции. Однако до сих пор все наши попытки оказывались безрезультатными, и так будет продолжаться и впредь, пока мы будем пытаться убедить себя и мир, что только они, наши противники, неправы морально и философски. Мы ждем, что они увидят и поймут свою неправоту, вместо того чтобы приложить усилие самим и распознать собственную тень и ее гнусные деяния. Если бы мы только могли увидеть свою тень, мы стали бы невосприимчивы к любым нравственным и психическим инфекциям и махинациям. Пока это не так, мы уязвимы, поскольку делаем практически то же самое, что и они. Впрочем, наше положение еще хуже: в отличие от них, мы не понимаем и не желаем понимать, что творим, прикрываясь хорошими манерами.

⁵⁶³ На Востоке существует один миф, который мы называем иллюзией в тщетной надежде, что это заставит его кануть в небытие. Этот миф – освященная временем архетипическая мечта о золотом веке или рае на земле, где у всех все есть и где правит один справедливый и мудрый вождь, главный воспитатель в этом человеческом детском саду. В своей инфантильной форме данный архетип наделен громадной силой и не исчезнет под влиянием нашей высокомерной точки зрения. Мы и сами подпитываем его собственным ребячеством, ибо наша западная цивилизация находится во власти той же самой мифологии. Мы лелеем те же предрассудки, надежды и ожидания. Мы верим в государство всеобщего благоденствия, во всеобщий мир, в равенство, в вечные права человека, в справедливость и истину и (не заявляя об этом громогласно) в Царство Божие на земле.

⁵⁶⁴ Печальная истина заключается в том, что реальная жизнь человека состоит из неумолимых противоположностей – дня и ночи, благополучия и страдания, рождения и смерти, добра и зла. Мы даже не уверены, что одно победит другое, что добро одержит верх над злом, а радость – над болью. Жизнь и мир – это поле боя. Так всегда было и всегда будет. В противном случае жизнь бы прекратилась. Именно по этой причине христианство всегда предостерегало о скором конце света, а буддизм фактически кладет предел мирозданию, поворачиваясь спиной ко всем желаниям. Эти положения были бы откровенно самоубийственными, не будь они связаны с особыми нравственными идеями и практиками, составляющими основу обеих религий.

⁵⁶⁵ Я говорю об этом потому, что в наше время бесчисленное множество людей утратили веру в мировые религии. Они больше не понимают их. Пока все идет гладко, потеря остается почти незаметной. Но когда приходит страдание, все меняется. Человек ищет выход и начинает размышлять о смысле жизни и переживаниях, которые приводят его в замешательство. Показательно, что, согласно статистике, протестанты и иудеи обращаются к психиатру чаще, чем католики. Хотя это вполне предсказуемо, поскольку католическая церковь до сих пор считает себя ответственной за cura animarum, заботу о душе, в наш научный век психиатру часто задают вопросы, которые когда-то относились к области теологии. Люди ощущают потребность в позитивной вере в значимый образ жизни, или в Бога, или в бессмертие. Призрак смерти, маячащий перед ними, нередко побуждает к таким мыслям. С незапамятных времен люди верили в высшее существо (одно или несколько) и в загробный мир. Только современный человек думает, что может обойтись без них. Поскольку он не может обнаружить Божий престол на небесах с помощью телескопа или радара или установить с определенной степенью уверенности, что дорогие отец или мать по-прежнему существуют в более или менее телесной форме, он предполагает, что такие идеи «не соответствуют истине». Я бы сказал, что они недостаточно «истинны». Они сопровождали человеческую жизнь с доисторических времен и до сих пор готовы прорваться в сознание при каждом удобном случае.

⁵⁶⁶ В действительности современный человек сожалеет об утрате таких убеждений. Поскольку речь идет о невидимом и непостижимом (Бог находится за пределами человеческого понимания, и бессмертие не может быть доказано), почему мы должны беспокоиться о доказательствах или истине? Даже если бы мы не знали или не понимали, зачем нужна соль в нашем рационе, мы все равно извлекли бы пользу из ее употребления. Даже если мы предположим, что соль – это иллюзия наших вкусовых рецепторов или суеверие, она не перестанет благотворно влиять на наш организм. Почему же тогда мы должны лишать себя воззрений, которые доказали свою действенность в кризисных ситуациях и придают смысл нашему существованию? Да и откуда мы знаем, что они неверны? Многие люди согласились бы со мной, если бы я прямо заявил, что такие идеи суть иллюзии. Чего они не понимают, так это того, что это отрицание сравнимо с «верой»; его так же невозможно доказать, как и религиозное утверждение. Мы абсолютно свободны в выборе собственной точки зрения; в любом случае это будет субъективное решение. Однако существует веская эмпирическая причина, по которой нам следует придерживаться убеждений, которые, как мы знаем, никогда не могут быть доказаны. Они нам жизненно необходимы. Человек положительно нуждается в общих идеях и верованиях, которые придадут смысл его жизни и позволят ему найти свое место во Вселенной. Он способен преодолеть самые невероятные трудности, если убежден, что они имеют смысл; но он сломлен, когда в довершение всех своих несчастий вынужден признать, что играет роль в «повести, пересказанной дураком»^[194].

⁵⁶⁷ Назначение религиозных символов как раз и состоит в придании смысла человеческой жизни. Индейцы пуэбло верят, что они – сыновья Отца-Солнца, и эта вера придает их жизни цель, выходящую далеко за пределы индивидуального и ограниченного существования. Она оставляет достаточно места для раскрытия их личности, и это приносит бесконечно большее удовлетворение, нежели уверенность в том, что человек есть и всегда будет нищим в универсальном магазине. Будь святой Павел убежден, что его призвание – шить палатки, он, несомненно, никогда не стал бы тем, кем стал. Его подлинная и полная смысла жизнь заключалась в уверенности, что он – посланник Господа. Вы можете обвинить его в мании величия, но ваше мнение меркнет перед свидетельством истории и consensus omnium^[195]. Благодаря овладевшему им мифу он достиг гораздо больших высот, чем это было возможно для простого ремесленника.

⁵⁶⁸ Мифы, однако, состоят из символов, которые не были выдуманы, но возникли сами собой. Не человек Иисус создал миф о Богочеловеке; этот миф существовал за много веков до его рождения. Он сам был захвачен этой символической идеей, которая, как говорит нам святой Марк, вырвала его из плотницкой мастерской и умственной узости его окружения. Мифы восходят к первобытным сказителям и их сновидениям, к людям, движимым воображением, которые мало чем отличались от поэтов и философов более поздних эпох. Первобытные сказители никогда не задумывались об источнике своих фантазий; лишь много позже человечество начало задаваться вопросом, откуда взялась та или иная история. Древние греки считали, что рассказы о богах были не чем иным, как старыми и преувеличенными повествованиями о древних царях и их деяниях. Уже тогда люди предполагали, что миф означал не то, о чем в нем говорилось, ибо это было слишком неправдоподобно, и старались свести его к небылице или сказке, понятной всем. То же самое в наше время пытаются проделать с символикой сновидения: предполагается, что она выражает нечто общеизвестное и понятное, хотя и не признаваемое открыто из-за своего низшего статуса. Для тех, кто избавился от традиционных шор, больше не существовало загадок. Казалось несомненным, что подлинный смысл снов отличается от их явного содержания.

⁵⁶⁹ Это предположение совершенно произвольно. Талмуд говорит более точно: «Сновидение есть свое собственное толкование». Почему смысл снов должен отличаться от их очевидного содержания? Разве в природе встречается что-либо подобное? Например, утконос, это странное существо с утиным клювом, которое не выдумал бы ни один зоолог, – это утконос, а не что-то совсем другое. Сновидение – нормальное и естественное явление, которое, безусловно, является тем, чем оно является, и не может означать того, чего нет. Мы называем его содержание символическим, потому что оно имеет не одно-единственное значение, но указывает в разных направлениях и, следовательно, должно означать нечто бессознательное или, по крайней мере, не осознанное во всех своих проявлениях.

⁵⁷⁰ Для ученого ума нет ничего более раздражающего, нежели символические идеи, поскольку никакая их формулировка не может удовлетворить интеллект и логику. Впрочем, в этом отношении они отнюдь не уникальны. Сложности начинаются уже с феномена аффекта или эмоции, который ускользает от всех попыток психолога зафиксировать его в рамках некой универсальной концепции. Причина затруднения в обоих случаях одна и та же – вмешательство бессознательного. Я достаточно знаком с позицией науки, чтобы понять, как досадно иметь дело с фактами, которые не могут быть постигнуты до конца или, во всяком случае, в достаточной степени. Проблема в обоих случаях состоит в том, что факты неоспоримы и все же не могут быть сформулированы интеллектуально. В эмоциях и символических идеях мы наблюдаем не четко различимые детали с характерными признаками, но бурление самой жизни. Во многих случаях эмоция и символ фактически одно и то же. Не существует интеллектуальной формулы, способной представить такое сложное явление более или менее удовлетворительным образом.

⁵⁷¹ Академический психолог волен исключить из рассмотрения эмоции, или бессознательное, или и то и другое вместе. И все же они остаются фактами, от которых не вправе отмахнуться медицинский психолог, ибо эмоциональные конфликты и вмешательство бессознательного суть классические составляющие его науки. Если он лечит пациента, то так или иначе сталкивается с подобными иррациональностями, независимо от того, может он сформулировать их интеллектуально или нет. Вольно или невольно он вынужден признать их существование. Посему вполне естественно, что людям без медико-психоло-гического опыта трудно понять, о чем он говорит. Тот, кто не имел случая или несчастья пережить тот же или аналогичный опыт, едва ли способен понять, что происходит, когда психология уже не ограничивается спокойными размышлениями в лаборатории и превращается в жизненное приключение. Стрельба по мишеням на стрельбище и настоящий бой – не одно и то же; врачу же приходится иметь дело с жертвами реальных сражений. По этой причине ему приходится иметь дело с психическими реалиями, даже если он не может определить их научно. Он может их назвать, но знает, что все термины, которые он использует для обозначения сущностей жизни, не более чем слова: факты, которые стоят за ними, должны быть пережиты сами по себе, ибо не могут быть воспроизведены посредством одного только упоминания о них. Ни один учебник не может научить психологии; овладеть ею можно только через фактический опыт. Запоминание слов не дает никакого понимания, ибо символы – это живые факты жизни.

⁵⁷² Крест в христианской религии, например, является значимым символом, выражающим множество смыслов, идей и эмоций, но крест перед чьим-то именем просто указывает на то, что этот человек мертв. Лингам, или фаллос, функционирует как всеобъемлющий символ в индуистской религии, но если мальчишка рисует его на заборе, он просто означает интерес к собственному пенису. Поскольку детские и подростковые фантазии часто сохраняются и во взрослой жизни, многие сны содержат безошибочные сексуальные аллюзии. Было бы абсурдно искать в них какой-то иной смысл. Но когда каменщик говорит о монахах и монахинях, лежащих друг на друге, или электрик – о «папе» и «маме», нелепо предполагать, что он предается пылким подростковым фантазиям. Он просто имеет в виду определенный вид кладки или разъема, которому дали красочное название. Если же образованный индус заговорит с вами о лингаме, вы услышите то, что западный человек никогда бы не связал с пенисом. Возможно, вам даже будет трудно догадаться, что именно он подразумевает под этим словом, и вы естественным образом придете к выводу, что лингам символизирует множество самых разных явлений. Это, конечно, не непристойная аллюзия; и крест не просто знак смерти, но символ многих других идей. Посему многое зависит от зрелости сновидца, продуцирующего образ.

⁵⁷³ Толкование снов и символов требует определенного ума. Оно не может быть механизировано и втиснуто в глупый и лишенный воображения мозг. Оно требует не только знания индивидуальности сновидца, но и самосознания со стороны толкователя. Ни один опытный специалист в этой области не станет отрицать, что существуют эмпирические правила, которые могут оказаться полезными, но применять их следует с большой осторожностью. Не каждый может овладеть этой «техникой». Вы можете следовать всем необходимым правилам и внешне безопасному пути познания, и все же попадете в трясину самой ужасающей бессмыслицы, проглядев кажущуюся незначительной деталь. Даже человек с высокоразвитым интеллектом может сбиться с пути, потому что никогда не учился пользоваться интуицией или чувствами, которые могут у него оказаться на прискорбно низком уровне развития.

⁵⁷⁴ Попытка понять символы сталкивает нас не только с самим символом, но и с целостностью личности, его породившей. Если аналитик готов к этому, он может добиться успеха. Как правило, необходимо тщательное исследование пациента и его культурного багажа. В процессе можно многому научиться и таким образом заполнить пробелы в собственном образовании. Я сам взял себе за правило рассматривать каждый случай как совершенно новое явление, о котором мне неизвестно решительно ничего. Стандартные процедуры часто бывают полезны, пока аналитик имеет дело с поверхностным уровнем, но как только он соприкасается с жизненными проблемами, жизнь берет верх, и даже самые блестящие теоретические построения обращаются в пустой звук.

⁵⁷⁵ Это существенно осложняет обучение различным методам и приемам. Как я уже говорил, ученик должен приобрести множество специализированных знаний. Это даст ему необходимый умственный и духовный инструментарий, но главным – умением обращаться с этими инструментами – можно овладеть только в том случае, если ученик сам подвергнется анализу, который познакомит его с собственным конфликтом. Это весьма сложная задача для некоторых так называемых нормальных, но лишенных воображения людей. Они просто не способны осознать, например, тот очевидный факт, что все психические явления происходят спонтанно. Такие люди предпочитают полагать, что все происходящее есть либо результат их собственных действий, либо патология, лечить которую необходимо таблетками или инъекциями. Они – живое доказательство того, как близка блеклая нормальность к неврозу. Более того, именно такие люди легче всего становятся жертвами психических эпидемий.

⁵⁷⁶ На всех высших уровнях науки воображение и интуиция дополняют интеллект. Даже физика, самая строгая из всех прикладных наук, в значительной степени зависит от наития, обусловленного бессознательными процессами, а не логическими умозаключениями (хотя впоследствии всегда можно продемонстрировать, какая логическая процедура могла привести к тому же результату).

⁵⁷⁷ Интуиция играет важнейшую роль при толковании символов и может обеспечить немедленное принятие со стороны сновидца. Хотя такие догадки субъективно убедительны, в действительности они весьма опасны, ибо ведут к ложному чувству уверенности. Они могут заставить толкователя и сновидца продолжать крайне поверхностный обмен идеями, который нередко выливается в нечто сродни совместному сновидению. Надежная основа подлинного интеллектуального и нравственного знания теряется, если человек довольствуется смутным чувством понимания. Обычно, когда людей спрашивают о причинах их так называемого понимания, они не в состоянии дать объяснение. Понять и объяснить можно только тогда, когда интуиция сведена к точному знанию фактов и их логических связей. Честный исследователь признает, что в некоторых случаях это невозможно, однако с его стороны было бы непорядочно отказываться от анализа на таком основании. Даже ученый – человек, а потому вполне естественно, что он, как и все, ненавидит вещи, которые не может объяснить, и, следовательно, разделяет распространенную иллюзию, что современная наука познала все, что только можно познать. Нет ничего более хрупкого и эфемерного, нежели научные теории, которые суть лишь инструменты, а не вечные истины.

7. Исцеление расщепления

⁵⁷⁸ Когда медицинский психолог увлекается символами, в первую очередь его интересуют «естественные» символы в отличие от символов «культурных». Первые происходят из бессознательных содержаний психики и, соответственно, представляют бесчисленные вариации основных архетипических мотивов. Во многих случаях они могут быть прослежены к своим архаическим корням, то есть к идеям и образам, которые мы встречаем в самых древних записях и в первобытных обществах. В этой связи я бы хотел обратить внимание читателя на такие книги, как исследование шаманизма Мирчи Элиаде^[196], содержащее множество занимательных и поучительных примеров.

⁵⁷⁹ «Культурные» символы, напротив, выражают «вечные истины» и до сих пор используются во многих религиях. Они подверглись множеству трансформаций и даже процессу более или менее сознательной проработки и, таким образом, стали représentations collectives культурных обществ. Тем не менее они сохранили львиную долю своей первоначальной нуминозности и функционируют как положительные или отрицательные «предубеждения», с которыми обязан считаться всякий психолог.

⁵⁸⁰ Никто не имеет права отмахиваться от этих нуминозных факторов на сугубо рациональных основаниях. Они являются важными составляющими нашего психического устройства и движущими силами в построении человеческого общества, а потому не могут быть устранены без значительных потерь. Там, где они подавляются или игнорируются, их специфическая энергия исчезает в бессознательном, что ведет к непредсказуемым последствиям. Энергия, которая казалась утраченной, оживляет и усиливает материал, преобладающий в бессознательном, – предрасположенности, которые до сих пор не имели возможности проявиться или были лишены возможности свободно существовать в нашем сознании. Они образуют вездесущую разрушительную «тень». Даже те склонности, которые могли бы оказать благотворное влияние, при вытеснении превращаются в истинных демонов. Вот почему многие благонамеренные люди по понятным причинам боятся бессознательного, а вместе с ним и психологии.

⁵⁸¹ Наше время показало, что` бывает, когда врата психической преисподней распахивают настежь. То, что никто не мог себе представить в идиллической невинности первого десятилетия нашего столетия, свершилось и перевернуло мир. С тех пор мир пребывает в состоянии шизофрении. Не только культурная Германия извергла свою примитивность, но и Россия находится под ее властью. Даже Африка уже охвачена огнем. Неудивительно, что западный мир чувствует себя неспокойно, ибо он не знает, до какой степени подпал под влияние необузданного подземного мира и что потерял из-за уничтожения всего нуминозного. Он утратил свои моральные и духовные ценности и подошел к опасной черте. Его моральная и духовная традиции рухнули, оставив после себя всеобщую дезориентацию и разобщенность.

⁵⁸² Что означает утрата нуминозности, мы можем видеть на примере примитивных обществ: они теряют свой raison d’etre^[197], порядок своих социальных организаций, а затем распадаются и разлагаются. Сейчас мы находимся в аналогичном состоянии. Мы потеряли нечто такое, чего никогда не понимали по-настоящему. Наши духовные лидеры больше озабочены защитой своих институтов, нежели постижением тайны, которую представляют символы. Вера не исключает мысли (самого мощного оружия человека), но, к сожалению, многие верующие настолько боятся науки, а также психологии, что закрывают глаза на нуминозные психические силы, которые управляют их судьбой. Мы лишили все на свете таинственности и нуминозности; ничто больше не свято.

⁵⁸³ Массы и их вожаки не понимают, что не существует принципиального различия между тем, как называть мировое начало: отцом (духом) или матерью (материей). В сущности, мы мало знаем и о том и о другом. С момента зарождения человеческого разума оба были нуминозными символами, значение которых заключалось в их нуминозности, а не в половой принадлежности или других случайных атрибутах. Поскольку энергия никуда не пропадает, эмоциональная энергия всех нуминозных феноменов, исчезая из сознания, не перестает существовать. Как я уже говорил, она вновь возникает в бессознательных проявлениях, в символических событиях, которые компенсируют нарушения сознательной психики. Наша психика глубоко обеспокоена потерей моральных и духовных ценностей, которые до сих пор упорядочивали нашу жизнь. Наше сознание больше не способно воспринимать естественный приток сопутствующих инстинктивных событий, который питает нашу сознательную психическую деятельность. Этот процесс уже не может протекать так, как прежде, ибо наше сознание лишилось органов, с помощью которых оно могло бы усваивать дополнительный вклад влечений и бессознательного. Этими органами усвоения были нуминозные символы, святость которых признавалась всеми.

⁵⁸⁴ Такое понятие, как «физическая материя», лишенное своей нуминозной составляющей – «Великой Матери», больше не выражает эмоционального значения «Матери-Земли». Это просто интеллектуальный термин, сухой, как пыль, и совершенно нечеловечный. Точно так же «дух», отождествляемый с «разумом», перестает быть Отцом Всего Сущего. Он вырождается в ограниченный разум человека, и колоссальная эмоциональная энергия, выраженная в образе «Отца нашего», исчезает в песках интеллектуальной пустыни.

⁵⁸⁵ По мере развития наук наш мир дегуманизируется. Человек чувствует себя одиноким в космосе. Он перестал принимать участие в природе и утратил эмоциональную связь с ее явлениями, которые прежде имели для него символическое значение. Гром больше не глас Божий, а молния не кара Господня. В реке больше не живет дух, дерево уже не означает человеческую жизнь, змея не воплощает мудрость, а в горах не прячется великий демон. Ни объекты не говорят с человеком, ни он не может говорить с объектами – камнями, источниками, растениями или зверями. У него больше нет внешней души, отождествляющей его с диким животным. Его непосредственная связь с природой исчезла навсегда, а эмоциональная энергия, которую она порождала, погрузилась в бессознательное.

⁵⁸⁶ Эта чудовищная утрата компенсируется символами в наших сновидениях. Они поднимают на поверхность нашу изначальную природу, ее инстинкты и специфическое мышление. К несчастью, они выражают свое содержание на языке природы, который нам чужд и непонятен. Как следствие, перед нами стоит задача перевести этот язык в рациональные слова и понятия современной речи, которая освободилась от примитивных обременений, в частности от мистической сопричастности объектам. В наши дни говорить о призраках и других нуминозных фигурах не значит призывать их к жизни. Мы перестали верить в магические формулы; осталось не так много табу и подобных ограничений; наш мир избавлен от таких cверхъестественных существ (numina), как «кобольды»^[198], не говоря уже об оборотнях, вампирах, древесных духах и всех других необычных существах, населяющих первобытный лес.

⁵⁸⁷ По крайней мере, внешне наш мир кажется очищенным от всех суеверных и иррациональных примесей. Другой вопрос – очищен ли от примитивности внутренний мир человека (реальный, а не тот, каким мы его себе представляем, выдавая желаемое за действительное). Разве число 13 до сих пор не является табу для многих людей? Разве мало людей по-прежнему одержимы смешными предрассудками, проекциями и иллюзиями? Реалистическая картина человеческого разума обнаруживает многие примитивные черты и пережитки, которые все еще играют свою роль, словно за последние пятьсот лет ничего толком не изменилось. Современный человек представляет собой любопытную смесь черт, приобретенных за долгие века умственного развития. Именно с этим человеком и его символами нам приходится иметь дело, а потому исследовать плоды деятельности его разума необходимо со всей возможной тщательностью. Скептические взгляды и научные убеждения существуют в нем бок о бок со старомодными предрассудками, устаревшими привычками мышления и чувствования, ошибочными толкованиями и слепым невежеством.

⁵⁸⁸ Таковы люди, продуцирующие символы, которые мы анализируем в их сновидениях. Чтобы объяснить символы и их значение, необходимо выяснить, остаются ли эти представления такими же, какими они были прежде, или же они выбраны сновидением для своей особой цели из хранилища общечеловеческого сознательного знания. Если, например, в сновидении встречается число 13, возникает вопрос: верит ли сновидец в несчастливую природу числа, или сновидение просто намекает на людей, которые разделяют подобные суеверия? От ответа на этот вопрос и будет зависеть истолкование. В первом случае сновидец по-прежнему находится под чарами несчастливого числа 13, а значит, будет чувствовать себя неуютно в номере 13 или за столом в компании из 13 человек. Во втором случае число 13 может быть не более чем упреком или осуждением. В первом случае это нуминозное представление; во втором случае оно лишено своей первоначальной эмоциональности и приняло безобидный характер бесстрастного содержания.

⁵⁸⁹ Данный пример иллюстрирует два способа проявления архетипов в повседневной жизни. В первом случае они предстают в своей первоначальной форме – это образы и в то же время эмоции. Об архетипе можно говорить только тогда, когда эти две стороны совпадают. Когда есть только образ, это просто слово, как частица без электрического заряда. Тогда оно не имеет большого значения – это просто слово и ничего больше. Но если образ заряжен нуминозностью, то есть психической энергией, то он становится динамичным и влечет за собой определенные последствия. На практике было бы большой ошибкой относиться к архетипу как к простому названию, слову или понятию. Это нечто гораздо большее: это часть жизни, образ, связанный с живым человеком посредством эмоций. Слово само по себе – простая абстракция, разменная монета в интеллектуальной торговле. Но архетип – это живая материя. Она всегда принадлежит живому человеку, от которого ее нельзя отделить и использовать произвольно для разных целей. Она не может быть объяснена никаким иным способом, кроме способа, определяемого данным конкретным индивидуумом. Так, символ креста в случае доброго христианина следует толковать исключительно в христианском ключе, если только сон не дает веских оснований рассматривать его иначе, хотя даже тогда не следует упускать из виду его специфически христианский смысл.

⁵⁹⁰ Слова бесполезны, если вы не знаете, что они означают. Это особенно верно в психологии, где мы говорим об архетипах, таких как анима и анимус, мудрый старец, великая мать и т. д. Вы можете знать обо всех святых, мудрецах, пророках и других богоугодных людях, а также обо всех великих матерях мира, но если это всего лишь образы, нуминозность которых вы никогда не переживали, то вы не знаете, о чем говорите. Слова, которые вы используете, сами по себе пусты и бесполезны; они обретут жизнь и смысл только тогда, когда вы попытаетесь прочувствовать их нуминозность, их связь с живым человеком. Только тогда вы начнете понимать, что имена значат очень мало. То, как они связаны с вами, – вот что важно.

⁵⁹¹ Символопорождающая функция наших сновидений – это попытка вернуть изначальный разум в наше сознание, в котором он никогда не был прежде и в котором никогда не подвергался критическому самоанализу. Мы были этим разумом, но никогда его не знали. Мы избавились от него прежде, чем успели понять. Он поднялся из своей колыбели, отбросив примитивные характеристики, как громоздкую и бесполезную шелуху. Очевидно, бессознательное сохранило их остатки. Сновидения и их символы постоянно ссылаются на них, словно пытаясь возродить все старые примитивные привязанности, от которых разум освободился в ходе своей эволюции: иллюзии, детские фантазии, архаические мыслеформы, примитивные инстинкты. В действительности так и есть. Именно это объясняет сопротивление, даже страх и ужас, которые человек испытывает, приближаясь к бессознательному. Шокирует не столько примитивность его содержаний, сколько их эмоциональность. Они не просто нейтральны или индифферентны, они настолько заряжены аффектом, что часто вызывают крайнее неудобство. Они даже могут вызвать настоящую панику, и чем сильнее они подавляются, тем быстрее распространяются по всей личности в форме невроза.

⁵⁹² Однако именно их эмоциональность придает им столь важное значение. Вообразите человека, который, прожив часть своей жизни в бессознательном состоянии, вдруг осознал, что в его памяти образовался провал – что произошли какие-то важные события, которые он не может вспомнить. Поскольку он полагает, что психика носит исключительно личностный характер (а так полагает большинство людей), он будет пытаться восстановить явно утраченные детские воспоминания. Но пробелы в его детских воспоминаниях – лишь симптомы гораздо большей утраты, утраты первобытной психики – психики, которая жила и функционировала до того, как была отражена сознанием.

⁵⁹³ Как эмбрион повторяет эволюцию своего вида, так и разум в своем развитии проходит через ряд доисторических стадий. По всей видимости, основная задача сновидений состоит в том, чтобы возродить своего рода память о доисторическом мире и мире детства, вплоть до самых примитивных инстинктов, как будто такие воспоминания – бесценное сокровище. В некоторых случаях эти воспоминания действительно могут оказывать целебное действие, как давным-давно заметил Фрейд. Подобные наблюдения подтверждают мнение о том, что провалы в детских воспоминаниях (так называемая амнезия) представляют собой утрату некоего материала и что его восстановление положительно сказывается на жизненных силах и общем благополучии. Поскольку мы судим о психической жизни ребенка по скудости и простоте ее сознательных содержаний, мы не можем оценить усложнения детского разума, проистекающие из его изначального тождества с доисторической психикой. Этот «изначальный разум» так же присутствует и продолжает функционировать в ребенке, как эволюционные стадии в эмбрионе. Если читатель помнит, что я говорил ранее о девочке, которая подарила свои сновидения отцу, он поймет, что я имею в виду.

⁵⁹⁴ В детской амнезии встречаются странные примеси мифологических фрагментов, которые часто наблюдаются и при психозах в более старшем возрасте. Образы такого рода в высшей степени нуминозны и, следовательно, очень важны. Если такие воспоминания вновь появляются во взрослой жизни, они могут как вызвать глубокие психологические расстройства, так и привести к удивительному исцелению или обращению в другую веру. Нередко с ними возвращается давно утраченный пласт жизни, обогащающий жизнь индивидуума.

⁵⁹⁵ Возвращение детских воспоминаний, а также воспроизведение архетипических способов психического функционирования расширяет пределы сознания при условии, что человеку удается усвоить и воспринять утраченные и вновь обретенные содержания. Поскольку эти содержания не нейтральны, их усвоение изменяет личность, даже если при этом они сами подвергнутся определенным трансформациям. В этой части процесса индивидуации толкование символов играет важную практическую роль: символы суть естественные попытки примирить и воссоединить противоположности, что очевидно из противоречивой природы многих символов. Было бы вопиющей ошибкой, если бы толкователь считал «истинными» или «реальными» только сознательные воспоминания, а архетипические содержания рассматривал просто как фантастические представления. Сновидения и их неоднозначные символы обязаны своими формами, с одной стороны, вытесненным содержаниям, а с другой – архетипам. Таким образом, они имеют две стороны и допускают двоякое истолкование – с упором на личностное или архетипическое выражение. Первый демонстрирует болезненное влияние вытесненного материала и детских желаний, в то время как второй указывает на здоровую инстинктивную основу. Какими бы фантастическими ни были архетипические содержания, они представляют собой эмоциональные силы, или «нуминозности». Попытки отмахнуться от них приведут всего лишь к их вытеснению и возврату прежнего невротического состояния. Нуминозность придает содержаниям автономную природу. Это психологический факт, который нельзя отрицать. Если он все же отрицается, то вновь обретенные содержания уничтожаются, и любая попытка синтеза оказывается тщетной. Впрочем, этот выход настолько соблазнителен, что его выбирают достаточно часто.

⁵⁹⁶ Отрицается не только существование архетипов. Даже те люди, которые признают их существование, обычно относятся к ним как к простым образам и забывают, что они суть живые сущности, составляющие бо`льшую часть человеческой психики. Как только толкователь лишает их нуминозности, они гибнут и становятся просто словами. В этом случае их достаточно легко связать с другими мифологическими представлениями, и начинается бесконечное замещение; человек переходит от архетипа к архетипу, все означает все, и процесс доходит до абсурда. Все мертвые тела в мире химически тождественны, но живые люди – нет. Верно, что формы архетипов в значительной степени взаимозаменяемы, но их нуминозность была и остается фактом. Она выражает ценность архетипического события. Эту эмоциональную ценность необходимо помнить и учитывать на протяжении всего интеллектуального процесса истолкования. Риск упустить ее из виду велик, ибо мышление и чувство настолько противоположны, что мысль устраняет чувственные ценности, и наоборот. Психология – единственная наука, которой приходится принимать в расчет фактор ценности (чувства), ибо он образует связь между психическими событиями, с одной стороны, и смыслом и жизнью – с другой.

⁵⁹⁷ Наш интеллект создал новый мир, который господствует над природой, и населил его чудовищными машинами. Последние так полезны и необходимы, что мы не видим ни малейшей возможности избавиться от них или от нашего отвратительного раболепия перед ними. Человек не может не следовать за своим научным и изобретательным умом и не восхищаться собственными грандиозными достижениями. В то же время он не может не признать, что его гений проявляет жуткую склонность изобретать вещи, которые становятся все более и более опасными, ибо они представляют собой все более и более совершенные орудия для массового самоубийства. Ввиду лавинообразного роста численности мирового населения мы уже начали искать пути и средства сдерживания этого людского потока. Но природа может предвосхитить все наши попытки, обратив против человека его же собственный созидательный разум. Водородная бомба или какое-нибудь столь же катастрофическое устройство, например, определенно положили бы конец проблеме перенаселенности. Хотя мы гордимся тем, что покорили природу, мы по-прежнему остаемся ее жертвами и пока даже не научились владеть собственной сущностью, которая медленно, но неотвратимо ведет нас к гибели.

⁵⁹⁸ Больше нет богов, к которым мы могли бы обратиться за помощью. Основные религии мира страдают прогрессирующей анемией, ибо отзывчивые и добрые нумены покинули леса, реки, горы и животных, а богочеловеки исчезли в глубинах бессознательного. Там, как мы полагаем, они влачат бесславное существование среди пережитков прошлого, в то время как мы остаемся во власти Великой Deesse Raison^[199], нашей величайшей иллюзии. С ее помощью мы совершаем благие дела: мы избавляем мир от малярии и повсюду насаждаем гигиену, в результате чего население недоразвитых стран растет с такой скоростью, что пищи уже не хватает. «Мы победили природу» – просто лозунг. В реальности перед нами стоят тревожные вопросы, ответов на которые, кажется, нигде не видно. Так называемое завоевание природы оборачивается перенаселенностью, а наиболее актуальные проблемы грозят вот-вот выйти из-под контроля. Виной тому – наша психологическая неспособность достичь необходимых политических соглашений. Для людей остается вполне естественным ссориться, драться и сражаться за превосходство друг над другом. Так в чем же мы «победили природу»?

⁵⁹⁹ Поскольку всякое изменение должно с чего-то начинаться, в первую очередь ему должен подвергнуться индивидуум. Изменение должно начаться внутри самого человека – любого из нас. Мы не можем позволить себе оглядываться вокруг и ждать, пока кто-то другой сделает то, что сами мы делать не хотим. Раз уж никто не знает, как быть, возможно, следует набраться храбрости и спросить себя, не подскажет ли что-нибудь бессознательное, ибо сознание не в состоянии предложить никакого удовлетворительного решения. Сегодня человек болезненно осознает тот факт, что ни его основные религии, ни его различные философии не содержат тех могущественных идей, которые одни способны внушить ему уверенность и обеспечить безопасность, в которых он так нуждается в свете текущего состояния мира.

⁶⁰⁰ «Если бы только люди следовали благородному восьмеричному пути дхармы (доктрины, закона) и истинно понимали себя», – сказали бы буддисты; «Если бы только люди подлинно верили в Господа», – сказали бы христиане; «Если бы только люди были умнее и разумнее», – сказали бы рационалисты, – тогда все проблемы можно было бы решить. Беда в том, что никому из них не удается решить эти проблемы в одиночку. Христиане часто удивляются, почему Бог не говорит с ними, как Он это делал в прежние времена. Когда я слышу такие вопросы, то всегда вспоминаю раввина, которого спросили, как могло случиться так, что Бог часто являл себя людям раньше, но теперь Его больше никто не видит. Раввин ответил: «Просто в наши дни не осталось никого, кто мог бы склониться так низко».

⁶⁰¹ В этом ответе кроется суть проблемы. Мы настолько поглощены своим субъективным сознанием, что просто забыли, что Бог главным образом говорит через сны и виде´ния. Буддист отбрасывает бессознательные фантазии как «отвлекающие факторы» и бесполезные иллюзии; христианин ставит свою церковь и Библию между собой и своим бессознательным; а интеллектуал-рационалист еще не знает, что его сознание – это не вся его психика, хотя уже более семидесяти лет «бессознательное» признано базовым научным понятием, без которого не может обойтись ни один психолог.

⁶⁰² Мы больше не можем позволить себе играть роль всемогущего Бога, рассуждая о достоинствах или недостатках естественных явлений. Мы не делим растения на полезные и бесполезные, а животных – на безвредных и опасных. Но мы по-прежнему беспечно полагаем, будто сознание – это смысл, а бессознательное – бессмыслица, как будто можно доподлинно установить, имеет какое-либо естественное явление смысл или нет! Микробы, например, имеют смысл или они бессмысленны? Подобные оценки лишь демонстрируют плачевное состояние нашего разума, который скрывает свое невежество и некомпетентность под покровом мании величия. Конечно, микробы очень малы и достойны всяческого презрения, но было бы глупо ничего о них не знать.

⁶⁰³ Чем бы ни было бессознательное, это естественный феномен, порождающий символы, и эти символы несут определенный смысл. Как тот, кто никогда не смотрел в микроскоп, не может быть специалистом по микробам, так и тот, кто никогда не занимался серьезным изучением естественных символов, не может считаться компетентным судьей в этом вопросе. К сожалению, общая недооценка человеческой психики столь велика, что ни основные религии, ни философия, ни научный рационализм не изъявили желания присмотреться к ней повнимательнее. Несмотря на то что католическая церковь допускает существование снов, ниспосланных Богом, большинство мыслителей не предпринимают попыток их понять. Я также сомневаюсь, существует ли протестантский трактат по догматике, который «склонился бы так низко», чтобы признать саму возможность услышать vox Dei^[200] во сне. Но если человек по-настоящему верит в Бога, то на каких основаниях он полагает, что Бог не способен говорить через сны?

⁶⁰⁴ Я посвятил более полувека анализу естественных символов и пришел к выводу, что сновидения и их символы вовсе не глупость и не бессмыслица. Напротив, вы можете почерпнуть из снов самые любопытные сведения, если только потрудитесь понять их символику. Результаты, правда, имеют мало общего с такими мирскими заботами, как купля-продажа. Но смысл жизни не может быть сведен к одной только деловой активности, равно как сокровенные желания человеческого сердца не могут быть удовлетворены банковским счетом, даже если вы никогда не слышали ни о чем другом.

⁶⁰⁵ В то время, когда вся доступная энергия тратится на изучение природы, очень мало внимания уделяется сущности человека, то есть его психике. Хотя сознательным функциям посвящены многочисленные исследования, самая загадочная и неведомая область психики, продуцирующая символы, до сих пор практически не изучена. Мы получаем от нее сигналы каждую ночь, но расшифровка этих сигналов кажется такой одиозной задачей, что ее решением озабочены единицы. О величайшем инструменте человека – его психике – почти не задумываются; ей не доверяют и даже презирают. Выражение «это все психология» чаще всего означает: это все ерунда.

⁶⁰⁶ Откуда же берется столь вопиющее предубеждение? Очевидно, мы так поглощены вопросом о том, что думаем мы, что совершенно забываем спросить, что бессознательная психика думает о нас. Фрейд предпринял попытку показать, почему бессознательное не заслуживает лучшего отношения, и его идеи невольно усилили и подтвердили существующее презрение к психике. До него ее просто не замечали и не брали в расчет; теперь же она стала вместилищем нравственного мусора и источником страха.

⁶⁰⁷ Данная точка зрения, несомненно, однобока и несправедлива. Она даже не согласуется с известными фактами. Наше фактическое знание бессознательного показывает, что это естественное явление, как и сама природа, по меньшей мере нейтрально. Бессознательное содержит все проявления человеческой природы – свет и тьму, красоту и уродство, добро и зло, мудрость и глупость. Изучение индивидуальной и коллективной символики – труднейшая задача, и она еще не решена. Но начало уже положено. Полученные на сегодняшний день результаты обнадеживают и подсказывают ответы на многие вопросы, волнующие современное человечество.

III. Символическая жизнь
(семинар Гильдии пасторской психологии, 1939)

[Выступление на семинаре Гильдии пасторской психологии 5 апреля 1939 года в Лондоне. Опубликовано частным образом в номере 80 журнала «Guild Lecture» на основании стенографических заметок Дерека Китчина (Лондон, 1954) с одобрения К. Г. Юнга. Впоследствии опубликовано в сокращенном виде в журнале «Darshana» (Морадабад, Индия), ном. 1, вып. 3 (август 1961 г., с. 11–22); выпуск был посвящен памяти К. Г. Юнга, скончавшегося 6 июня того же года.]

Профессору Юнгу задали два вопроса:

Во-первых, сложилось ли у него собственное мнение на возможное дальнейшее развитие религии? Скажем, считает ли он, что грядет некое новое откровение; ждать ли нам, как уверяют некоторые, нового воплощения Мирового Учителя^[201], овеществления новой коллективной фантазии? Или же, скорее, предстоит увидеть переосмысление и новую трактовку эзотерического значения христианства – быть может, при посредстве психологии? Либо же пропадет коллективная форма выражения, и каждый индивидуум вынужден будет устанавливать индивидуальный контакт с религией и проживать ее как собственный опыт?

Во-вторых, может ли профессор Юнг объяснить, почему истовые католики не подвержены неврозам и что необходимо делать протестантским церквям для противодействия склонности своей паствы к невротическим состояниям?

⁶⁰⁸ Право слово, я сам куда менее амбициозен, чем вопросы, которые мне задали! Если позволите, начну с ответа на второй вопрос, о римском католичестве; его задали как бы вдогонку, но лично мне представляется, что по своей значимости он заслуживает пристального внимания.

⁶⁰⁹ Я уже отметил, что католики подвержены неврозу в меньшей степени, нежели приверженцы других религиозных конфессий. Конечно, и среди католиков встречаются невротики, но факт неоспорим: за сорок лет врачебной практики ко мне, при всем обилии моих пациентов, обратились всего-навсего шестеро истовых католиков. Естественно, я не учитываю тут тех, кто был католиком раньше или кто называет себя католиком, не соблюдая правил исповедания веры; речь о ревностных католиках, которых у меня было всего шестеро. Сходным опытом могут поделиться и мои коллеги. В Цюрихе мы живем в окружении католических кантонов; около двух третей населения Швейцарии составляют протестанты, но остальные верны католицизму. А по ту сторону границы лежит южная Германия, преимущественно католическая. Следовательно, пациентов-католиков должно бы, казалось, быть достаточно, однако их практически нет, если не брать в расчет редчайшие исключения.

⁶¹⁰ Однажды я услышал от изучающих богословие очень интересный вопрос: не думаю ли я, что современные люди, если у них вдруг возникнут психологические проблемы, обратятся скорее к врачу, а не к пастору или к священнику? Я признался, что не могу ответить на этот вопрос, но очень хотел бы узнать, так ли это на самом деле. Позднее я разослал анкету с соответствующими вопросами, причем опрашивать людей лично счел в данном случае некорректным: ведь, спрашивая кого-то о чем-либо, я тем самым внушаю предубеждение, то есть ответы будут заведомо предвзятыми. Итак, я раздал свою анкету нескольким людям, которых вряд ли можно заподозрить в близком знакомстве или в каких-либо иных отношениях со мною, и они разослали документ далее; мы получили сотни крайне любопытных ответов, в которых я нашел подтверждение уже известному мне факту: немалое число – можно сказать, подавляющее большинство – католиков ответило, что обратится со своими психологическими проблемами к священнику, а не к врачу. А подавляющее большинство заявило, что выберет врача; мол, как же иначе? Среди откликов было множество ответов от членов пасторских семей, и почти в каждом утверждалось, что такие проблемы следует поверять не пастору, а врачу. Меня это ничуть не удивило. Я и сам – сын священника, мой дед был своего рода епископом, да и пятеро дядьев тоже священники, так что я кое-что знаю об умонастроениях этого люда! Мною движет, кстати, вовсе не враждебное отношение к духовенству, совсем наоборот. Также поступило какое-то количество ответов от иудеев, и ни один иудей не вызвался пойти к раввину (они даже не задумывались об этом). А еще откликнулся один китаец, который дал классический восточный ответ: «Когда молод, я иду к врачу, а когда стар – к философу».

⁶¹¹ Отвечали и представители духовенства, и нужно здесь, пожалуй, привести один такой ответ; надеюсь, он ни в коей мере не отражает общее мнение, зато позволяет оценить умонастроения теологов определенного типа. Этот ответ гласил: «Богословие не имеет ничего общего с практикой». А каков же тогда его предмет, спросим мы. Нам скажут: «Бог»; но разве можно утверждать, будто богословие непосредственно взывает к Богу? На самом деле богословие – это опора для человека, сугубо человеческое занятие, ибо Господь, уж простите, нисколько не нуждается в богословии. Этот ответ наглядно выражает бытующее среди части верующих отношение, которое многое объясняет.

⁶¹² Что ж, я поделился с вами собственным опытом в этой области, но недавно в Америке проводили статистическое исследование – по той же самой теме, взятой под немного другим углом. Была предпринята попытка оценить количество комплексов, или комплексных проявлений, у религиозных людей. Выяснилось, что меньше всего таких проявлений – у ревностных католиков, что их гораздо больше у протестантов, а больше всего – у иудеев. К этому исследованию я совершенно непричастен, его проводил мой коллега в Соединенных Штатах Америки^[202], и результаты этого исследования убедительно подтверждают мои слова.

⁶¹³ Значит, в католической церкви должно быть нечто особенное, способное объяснить этот своеобразный факт. Разумеется, в первую очередь на ум приходит практика исповеди. Но эта практика – лишь внешняя сторона данного явления. Вообще я неплохо осведомлен об исповеди, мне довольно часто приходилось иметь дело с католическим духовенством, в особенности с иезуитами, которые практикуют психотерапию. На протяжении многих лет католическое духовенство изучало психотерапию и очень внимательно следило за ее развитием. Старательнее прочих были иезуиты, а недавно я услышал, что к психотерапии стали присматриваться и бенедиктинцы. В католической церкви издавна принято внимать directeur de conscience^[203], этакому вожаку душ. Подобные люди обладают огромным опытом и подготовкой, и меня нередко поражало, сколь мудро иезуиты и прочие католические священники консультируют своих пациентов.

⁶¹⁴ На днях одна моя пациентка, женщина из знатных, обсуждала со своим духовником-иезуитом важнейшие пункты анализа собственной личности, выполненного под моим руководством. Конечно, многое в результатах анализа не вполне соответствовало церковной ортодоксии, и я, отлично понимая, сколь широк разлом в ее душе, сам посоветовал ей обсудить эти вопросы с духовником. (Это знаменитый иезуит, недавно скончавшийся.) После предельно откровенной беседы с духовником она передала мне его слова, и вышло так, он подтвердил буквально каждое сказанное мною слово – в это едва ли можно поверить, особенно когда получаешь подтверждение из уст иезуита. Данный факт лишний раз напомнил мне о необычайной мудрости и высокой культуре католического directeur de conscience. Вот почему, если обобщать, истовый католик предпочитает обращаться к священнику, а не к врачу.

⁶¹⁵ Дело в том, что католиков-невротиков на свете сравнительно немного, а те, что все-таки встречаются, живут в тех же условиях, что и мы с вами. Предположительно, они страдают от тех же социальных факторов, и потому, кажется, можно было бы ожидать не меньшего количества неврозов. Но есть что-то такое в католическом культе, в реальной религиозной практике, объясняющее тот непреложный факт, что комплексов у католиков меньше или эти комплексы проявляются куда реже, чем у других людей. Это нечто не сводится к исповеди; здесь действует культ как таковой. Возьмем, к примеру, мессу, в которой прячется живое таинство, – и оно покоряет человека. Под живым таинством я не имею в виду ничего мистического; речь о тайне в строгом смысле этого слова, – о mysterium tremendum^[204]. При этом месса – далеко не единственная тайна католической церкви. Имеются и другие. Все начинается с житейских приготовлений, с простой подготовки к обрядам. Вспомним приготовление воды для крещения – обряд benedictio fontis (major или minor^[205]) в ночь на субботу перед Пасхой. Из него очевидно, что в этом обряде частично воспроизводится таинство элевсинских мистерий^[206].

⁶¹⁶ Если спросить типичного священника, он не сможет ничего рассказать или объяснить, поскольку сам не знает. Однажды я у себя в Швейцарии попросил епископа Фрибургского прислать человека, который сумел бы хорошо разъяснить суть таинства мессы. Затея окончилась полным провалом; этот человек не смог ничего рассказать, только твердил о несказанном блаженстве, о чудесном мистическом чувстве, но не мог объяснить, откуда это чувство берется. Иными словами, он изливал на нас сантименты, а нам требовалось совсем другое. Но если углубиться в историю обряда, если попытаться уловить и понять целиком его структуру, в том числе с учетом обрядов, окружающих мессу, то мы догадаемся, что это таинство уходит корнями глубоко в историю человеческого разума; оно зародилось намного ранее самого христианства. Мы осознаем, что отдельные составные элементы мессы – к примеру, гостия – восходят к культу Митры. В этом культе было принято жевать хлеб, помеченный крестом или разделенный на четыре части; еще использовались маленькие колокольцы и особая вода для крещения – так сказать, дохристианская вода. Сохранились тексты, которые подтверждают эти выводы. Ритуал божественной воды, или aqua permanens – «вечной воды», – алхимическая практика, более древняя, чем христианское ее применение; изучая обряд benedictio fontis, фактического приготовления воды для крещения, понимаешь, что описывается алхимическая процедура; текст первого века, принадлежавший псевдо-Демокриту^[207], открывает, для чего именно произносилось благословение.

⁶¹⁷ Таковы неоспоримые, совершенно точно установленные факты. Они указывают на предысторию, на преемственность традиции, насчитывавшей, быть может, сотни лет до пришествия христианства. Эти мистерии всегда выражали некое основополагающее психическое состояние. Посредством этого ритуала, этой магии – как ни назови – человек передавал собственное основополагающее и важнейшее психическое состояние. Ритуал же представляет собой культовое воплощение основных психологических фактов. Вот почему не следует ничего менять в ритуале. Тут надлежит придерживаться традиции: стоит изменить какую-то крохотную подробность, как все пойдет насмарку. Нельзя позволять разуму играть с ритуалом. Возьмем, например, труднейший для понимания церковный догмат о непорочном зачатии: рационализировать его будет категорически неправильно. Если оставить это знание в том виде, в каком оно передавалось, то оно будет истинным; если же его рационализировать, все исказится, будучи переведенным на язык нашего игривого (spielerischen) разума, который не постигает таинств. Перед нами тайна девственности и непорочного зачатия, крайне важный психологический факт. Увы, мы более не в состоянии, как ни жаль, его принять и воспринять. Однако нужно напомнить, что в предыдущие столетия человек вполне обходился без интеллектуального понимания. Мы гордимся своим разумом, но гордиться-то, к сожалению, нечем. Наш разум не способен понять таинства. Мы еще недостаточно развились психологически, чтобы постигать истину – экстраординарную истину ритуала и догмата. Поэтому подобные догматы никогда не должны подвергаться какой бы то ни было критике.

⁶¹⁸ Итак, при общении с настоящим христианином, с ревностным католиком я неизменно стараюсь сохранять близость к догматам и говорю: «Держитесь за них! Если приметесь их критиковать, поддаваясь разуму, то мне придется подвергнуть вас анализу, и тогда вы пожалеете!» Когда ко мне приходит ревностный католик, я обычно спрашиваю: «Вы уже исповедовались своему духовнику?» Естественно, он отвечает: «Нет, духовник меня не поймет». – «Тогда в чем вы ему признаетесь?» – «Да во всяких мелочах, которые ничего не значат». Понимаете, о своих главных грехах он умалчивает! Как уже было сказано, католиков у меня на приеме было довольно много – целых шесть. Я сильно гордился тем, что их так много, и говорил каждому: «Видите ли, ваш рассказ обнажает действительно серьезную проблему. Ступайте теперь к своему духовнику и исповедуйтесь ему, не убеждайте себя заранее, что он ничего не понимает. Понимание не имеет значения. Вам надлежит сознаться перед Богом; если вы этого не сделаете, то изгоните себя за пределы церкви, и тогда начнется анализ, а накал страстей наверняка заставит вас пожалеть о расставании с церковью». В общем, я вернул этих людей церкви, и сам папа римский лично благословил меня за обучение нескольких важных католиков правильному исповеданию веры.

⁶¹⁹ Например, одна дама, изрядно отличившаяся в годы недавней войны, была истовой католичкой; летом она обыкновенно приезжала в Швейцарию в отпуск. У нас имеется знаменитый монастырь, где проживает множество монахов, и она ходила туда на исповедь и за духовным советом. А потом, будучи особой привлекательной, чрезмерно прикипела сердцем к своему духовнику, да и тот воспылал к ней, как говорится, чувствами. Разгорелся конфликт, духовника перевели в клаузуру^[208], а дама, естественно, сильно расстроилась, и ей посоветовали обратиться ко мне. Она пришла ко мне возбужденная, твердо намеренная стойко сопротивляться мирским властям, которые вмешались в ее сердечные дела, а я убедил ее вновь воззвать к духовному авторитету и во всем признаться. Она возвратилась в Рим, где проживала постоянно, и духовник спросил ее: «Я знаю вас уже много лет; как так вышло, что вы ныне исповедуетесь столь свободно?» Она ответила, что слушается наставлений врача. Вот как я получил личное благословение папы римского.

⁶²⁰ Мое отношение к этим вопросам таково: пока пациент по-настоящему принадлежит церкви, он должен вести себя соответственно, должен быть полноценным и искренним приверженцем этой церкви, и ему не следует обращаться к врачу за разрешением душевных конфликтов, ведь для этого достаточно воззвать к Господу. Скажем, если ко мне приходит член Оксфордской группы^[209] и хочет пройти курс лечения, я говорю: «Вы состоите в Оксфордской группе; пока вы в ней, улаживайте свои дела в этой группе. Я вряд ли могу соперничать с Иисусом».

⁶²¹ Будет уместно, думаю, изложить вам следующий случай. Члены группы сумели вылечить истеричного алкоголика и начали использовать его как своего рода образец, возили по всей Европе, а он публично сознавался в былом пороке, говорил, что вел себя неправильно, но вылечился благодаря Оксфордской группе. Впрочем, когда пришлось повторить эту историю в двадцатый, если не в пятидесятый раз, то он понял, что ему все надоело, и снова запил. Всякое духовное возвышение над собой попросту исчезло. Что с ним следовало делать? Решили, что это форма патологии, и надо идти к врачу. То есть сначала этого человека лечил Иисус, а дальше должен лечить врач! Разумеется, я отказался вмешиваться, когда обратились ко мне. Я отослал пациента обратно к его духовным наставникам и сказал: «Если вы верите, что Иисус его исцелил, то исцеление произойдет снова. А если ничего не выйдет, то где уж мне состязаться с Христом?» Но почему-то именно этого такие люди и ожидают: при патологиях помогает не Иисус, а врач.

⁶²² Пока кто-то верит в идеи Оксфордской группы, он остается в ней и с нею; пока он верит в заповеди в католической церкви, то остается в католической церкви, к лучшему или к худшему, и ему предстоит исцеляться церковными средствами. Причем, не стану отрицать, я не раз наблюдал такое исцеление! Отпущение грехов и святое причастие способны излечивать даже тяжкие случаи. Если опыт святого причастия реален, если ритуал и догмат полностью выражают психологическую ситуацию индивидуума, то он может излечиться. А вот если ритуал и догмат отражают психологическое состояние индивидуума не полностью, вылечить его нельзя. Вот откуда берется протестантизм, вот почему протестантизм столь многолик, разобщен и не уверен в себе. Я вовсе не пытаюсь опорочить протестантизм; просто бросается в глаза сходство с кодексом Наполеона^[210].

⁶²³ Этот кодекс действовал уже год, и тот, кому доверили руководить его внедрением, пришел к Наполеону с огромным портфелем. Наполеон посмотрел на него и спросил: «Mais comment? Est-ce que le Code est mort?» (он имел в виду обилие документов). Но ответ был таков: «Au contraire, Sire; il vit!»^[211].

⁶²⁴ Раскол протестантизма на новые деноминации – сегодня их четыре сотни или больше – это признак жизни. Но, увы, это далеко не приятный признак жизни с точки зрения церкви, потому что нет ни общего догмата, ни ритуала – нет типичной символической жизни.

⁶²⁵ Видите ли, человек нуждается – отчаянно нуждается – в символической жизни. Мы проживаем банальные, обыденные, житейские, рациональные или иррациональные явления, причем все они, разумеется, относятся к области рационализма, иначе никто не рассуждал бы об иррациональности. Но у нас нет символической жизни. Где мы живем символически? Нигде за пределами ритуалов жизни. Но кто из нас в самом-то деле участвует в таких ритуалах? Разве что немногие. Если присмотреться к обрядовой стороне протестантской церкви, мы увидим, что таких людей – считаные единицы. Даже святое причастие сегодня рационализировано. Я говорю, конечно, о швейцарской церкви: в нашей цвинглианской церкви^[212] святое причастие – вовсе не причастие, а памятная еда. Мессы тоже нет, как и исповеди, ритуальная, или символическая, жизнь отсутствует.

⁶²⁶ Найдется ли в европейском доме уголок для совершения обрядов, как принято по сей день в Индии? Там даже в домишках бедняков отыщется отделенный занавеской уголок, в котором домочадцы могут вести символическую жизнь, приносить клятвы и обеты или медитировать. У нас такого уголка нет. Есть, конечно, личные комнаты, но в любой миг может зазвонить телефон, так что приходится постоянно быть наготове. У нас нет ни времени, ни места для уединения. Откуда же взяться догматическим или мистериальным образам? Попросту неоткуда! Да, у нас есть художественные галереи, где мы убиваем богов сотнями и тысячами. Мы разграбили церкви, лишили их таинственных и волшебных образов, которые ныне размещаются в художественных галереях. Это хуже убийства трехсот отроков в Вифлееме^[213]; это богохульство.

⁶²⁷ Мы избавились от символической жизни, но по-прежнему остро в ней нуждаемся. Одна только символическая жизнь способна выражать потребности души – заметьте, ежедневные потребности. А в отсутствие такой жизни люди не в состоянии вырваться из жутких жерновов тусклой, отвратительной, пошлой обыденной жизни, где они просто «не что иное, как» (nichts als)^[214]. В ритуале они встают вровень с божеством и даже приобщаются божественности. Вообразите священника католической церкви, который «пребывает в Господе»: он приносит себя в жертву на алтаре, совершает собственное жертвоприношение. А что делаем мы? Как мы поступаем? Правильно, никак! Все банально и обыденно, «ничего, кроме»; вот причина, по которой люди становятся невротичными. Им надоедает банальная жизнь, и потому они жаждут сенсаций. Они даже согласны на войну и хотят войны. Все радуются, когда война начинается, и восклицают: «Хвала небесам, сейчас наконец что-то произойдет – явится нечто большее, чем мы сами!»

⁶²⁸ Все это сидит довольно глубоко, и потому не удивительно, что люди становятся невротиками. Жизнь слишком рациональна, в ней нет места символическому существованию, в котором индивидуум превращается во что-то еще, исполняет роль одного из действующих лиц в божественной драме жизни.

⁶²⁹ Однажды я беседовал с распорядителем церемоний (Zeremonienmeister) индейского племени пуэбло^[215], и он поведал мне кое-что любопытное. Он сказал: «Да, мы маленькое племя, а эти американцы все норовят вмешаться в нашу веру. Они не должны этого делать, потому что мы – сыновья Отца, Солнца. Того, Кто ходит вон там (тут он указал вверх), это наш Отец. Мы должны ежедневно помогать ему подниматься над краем земли и ходить по небесам. Мы делаем это не только для себя, мы делаем это для всей Америки, мы делаем это для всего мира. Если американские миссионеры продолжат досаждать нашей вере, они все испортят: через десять лет Отец-Солнце больше не взойдет, потому что мы не можем ему помогать».

⁶³⁰ Конечно, можно заявить, что это просто легкая форма безумия. Но, уверяю вас, все совершенно не так! У этих людей нет проблем. Они живут своей повседневной, своей символической жизнью. Они встают утром с ощущением великой, божественной ответственности: они – сыновья Солнца, Отца, их долг – ежедневно помогать Отцу, причем не для себя одних, а для всего мира. Вы бы видели этих людей: им присуще естественное, осознанное достоинство. Я вполне понял, что имелось в виду, когда мне сказали: «Посмотри на этих американцев – они вечно чего-то ищут. Всегда полны беспокойства, всегда суетятся. Что они ищут? Тут нечего искать!» То-то и оно. Вспомните этих неугомонных туристов, которые неизменно куда-то стремятся в тщетной надежде что-то найти. В своих многочисленных скитаниях я встречал людей, совершавших уже третье кругосветное путешествие – без перерыва. Они просто путешествуют ради пути, ищут ради поисков. В Центральной Африке мне встретилась женщина: в одиночку она приехала на машине из Кейптауна и хотела отправиться в Каир. Я спросил: «Зачем? Что вами движет?» Меня изумил ее взгляд; это был взгляд загнанного, затравленного зверя, который мечется туда и сюда в неуемной надежде. Я продолжал расспрашивать: «Чего вы добиваетесь? Чего ищете, за чем охотитесь?» Эта женщина фактически была одержима; над нею властвовали бесы, которые ее преследовали. А почему она одержима? Потому, что не живет той жизнью, которая имеет смысл. Ее жизнь полностью, до смешного, банальна, скудна и бессмысленна, лишена всякого значения. Доведись ей погибнуть, ничего не произойдет, ничего не исчезнет, ведь она сама – ничто! Но если бы она могла сказать: «Я дочь Луны. Каждую ночь я должна помогать Луне, моей Матери, за краем земли», – ах, сколько бы в этом было смысла! Тогда она жила бы полноценно, тогда ее жизнь имела бы смысл во всей своей непрерывности и для всего человечества. Умиротворяет, когда чувствуешь, что живешь символической жизнью, что ты – актер в божественной драме. Так возникает единственный смысл человеческой жизни; все остальное банально, всем можно пренебречь. Карьера, рождение детей – все это майя^[216] рядом с тем фактом, что жизнь наполняется смыслом.

⁶³¹ В том и состоит секрет католической церкви: по сей день католики – до определенной степени, конечно, – способны жить осмысленной жизнью. Например, если ежедневно наблюдаешь жертву Господа и причащаешься Его телом, то наполняешься Божеством и ежедневно воспроизводишь вечную жертву Христа. Да, все это лишь слова, но для человека, который ими живет, они выражают целый огромный мир. Они даже больше мира, потому что в них скрыт смысл. Таково желание души, таково выражение подлинных фактов нашей бессознательной жизни. Когда мудрец сказал: «Природа требует смерти», он имел в виду именно это^[217].

⁶³² Что ж, пора, полагаю, переходить к следующему вопросу. Сказанное до сих пор во многом, увы, относилось к прошлому. Нам не дано повернуть вспять колесо времени; мы не можем вернуться к вышедшей из употребления символике. Как только узнаешь, что перед тобою символ, то, как правило, говоришь: «Это, по-видимому, означает что-то еще». Сомнение убило и поглотило символы, возвращение невозможно. Я не могу вернуться в лоно католической церкви, не могу заново приобщиться чуду мессы; я слишком много обо всем этом знаю. Признавая истинность веры, я отдаю себе отчет в том, что правда предстает в форме, для меня уже неприемлемой. Я не могу сказать: «Это жертва Христа» и увидеть Спасителя – просто не могу, это утверждение перестало отражать мое психическое состояние. Моя душа хочет иного. Нужна ситуация, в которой прежнее утверждение вновь станет истинным. Нужна новая форма. Когда кому-то выпало, на его беду, быть изгнанным из церкви или когда кто-то решает «покончить с ерундой» и забыть о вере, в том нет никакой заслуги. Но вот оставаться в вере и вынужденно, скажем, ее отринуть – это обоснованное, законное extra ecclesiam^[218]. Хотя, как известно, extra ecclesiam nulla salus^[219]; все становится совсем плохо, человек лишается защиты, больше не находится в согласии с gentium^[220], больше не восседает на коленях Всесострадательной Матери. Он одинок, и ему противостоят все демоны ада. Об этом люди не подозревают. Ставят диагноз тревожного невроза, ночных страхов, навязчивых состояний – или какой угодно еще, а дело в том, что душа стала одинокой; это extra ecclesiam, состояние без спасения. Но люди о том не подозревают. Они считают такое состояние патологическим, а врачи их в том убеждают. Когда говорят и когда все думают, что налицо признаки невроза и патологии, то, конечно, приходится разговаривать на этом языке. Я всегда говорю на языке своих пациентов. Когда разговариваю с лунатиками, то говорю на их языке, иначе они меня не поймут. Когда разговариваю с невротиками, то веду себя соответственно. Правда, говорить невротически значит предаваться невротической болтовне. На самом же деле человека обуревает жуткий страх одиночества. Это галлюцинация одиночества, это одиночество, которое никак и ничем не умалить. Можно состоять в обществе с тысячью членов и при этом оставаться одиноким. Одиноко наше внутреннее нечто; оно незримо и неосязаемо, вы сами о нем не догадываетесь, но оно продолжает страдать и беспокоить вас, терзает и изводит.

⁶³³ По сути, пациенты буквально заставляют меня пытаться отыскать способы устранения такого состоянии. Я не намерен основывать новую религию, я ничего не знаю о религиях будущего. Но мне известно, что в таких-то и таких-то случаях у человека развиваются такие-то и такие-то ощущения. Возьмем в качестве примера любой случай; если рассмотрение уведет меня достаточно далеко, если потребуется диагноз или если благоприятно сложатся определенные условия, то я безошибочно замечу некоторые факты – что бессознательные содержания всплывают на поверхность и приобретают угрожающую четкость. Это очень неприятно. Потому-то Фрейду и пришлось изобрести свою систему, чтобы защитить людей и самого себя от реальности бессознательного, пришлось дать всему этому уничижительное объяснение – мол, это «не что иное, как». Объяснения невротических симптомов бытуют давным-давно. У нас есть теория на этот счет: все происходит из-за фиксации на отце или матери; это ерунда, не бери, как говорится, в голову. Поэтому мы забываем о душе: «А, я привязан к матери; если осознаю, что меня одолевают невозможные фантазии о моей матери, то освобожусь от этой привязанности». Если пациент добивается своего, он теряет душу. Всякий раз, принимая подобное объяснение, вы теряете частичку души. Вы не помогаете своей душе, а подменяете ее объяснением или теорией.

⁶³⁴ Хорошо помню очень простой случай из времен начала моей врачебной карьеры^[221]. Ко мне привели студентку философского факультета, очень умную девушку. Я был тогда молодым врачом и слепо следовал методам Фрейда. Мне достался не слишком серьезный невроз, и я не сомневался, что он излечим, но вышло иначе: у девушки выявился поистине кошмарный перенос – она спроецировала на меня образ своего отца. Я сказал: «Помилуйте, я вам не отец!» Она ответила: «Я знаю, что вы мне не отец, но мне кажется, что вы всегда им были». Она вела себя соответственно, влюбилась в меня, я стал ей отцом, братом, сыном, любовником, мужем – и, конечно, еще героем и спасителем, то есть все, что только можно помыслить! Тогда я сказал: «Видите ли, это полная ерунда!», на что мне ответили: «Но я не могу жить без вас». Что прикажете поделать? Никакие уничижительные объяснения тут не помогли бы. Она заявила: «Можете уверять меня в чем угодно, но я-то знаю!» Она пребывала во власти бессознательного образа. Тогда я подумал вот о чем: если кому и ведомо что-либо, то это бессознательное, которое и подстроило столь неловкую ситуацию. Я начал анализировать сновидения, не просто чтобы прояснить какие-то фантазии, а чтобы постараться понять, как психическая система девушки реагирует на эту ненормальную ситуацию (или на вполне нормальную, ведь подобные ситуации возникают повсеместно). Она поведала мне сон, в котором я представал ее отцом, и с этим мы разобрались. Далее я сделался возлюбленным, затем мужем, и все, казалось бы, шло по обычной дорожке. Но потом я начал меняться в размерах – то становился намного крупнее обычного человека, то уменьшался, а то и вовсе приобретал некие божественные качества. Ага, сказал себе, это же знакомая идея спасителя. А дальше со мной в сновидениях этой девушки стали случаться самые удивительные превращения: например, я вырос до бога, вышел в поле с девушкой на руках, будто несу младенца, а вокруг задувает ветер, и колосья колышутся, точно волны, между тем как я качаю пациентку на руках. Это описание дало мне подсказку: вот чего на самом деле добивается бессознательное – оно хочет сделать из меня бога; этой девушке нужен бог – по крайней мере, нужен ее бессознательному. Ее бессознательное хочет найти бога и, за неимением иного выбора, уверяет, что этот бог – доктор Юнг. Так что я сказал пациентке: «Я, конечно, не бог, но ваше бессознательное ищет бога. Это серьезная, реальная потребность. Сколько бы мы ни работали вместе, эту потребность нам не удовлетворить; мы с вами оба глупцы, хоть о том и не догадываемся». Ситуация полностью преобразилась, обрела совершенно иной облик. Девушка в итоге исцелилась, поскольку нам удалось удовлетворить потребность ее бессознательного.

⁶³⁵ Приведу еще один случай – с пациенткой-еврейкой, очень забавной, привлекательной и элегантной^[222]; при встрече мне сразу подумалось: «Что за бесполезная штучка!» Она страдала от жуткого невроза, ее одолевало беспокойство, перераставшее порой в настоящие приступы страха, и так продолжалось много лет. До меня она ходила к другому аналитику – и лишила того ума: он влюбился в нее и ничем не мог помочь. Тогда она обратилась ко мне. В ночь перед ее первым посещением – а раньше мы никогда не виделись, – мне приснился сон, в котором хорошенькая молодая девушка пришла ко мне на прием, но я не смог распознать ее заболевание. Правда, потом меня посетила мысль, что это же необыкновенно сильный отцовский комплекс, и это открытие стало для меня своего рода откровением. Сон запомнился, хотя я ведать не ведал, к чему он относится. А когда на следующий день пришла пациентка, я сразу вспомнил этот сон и сказал себе – неужели та самая девушка? Она рассказала о себе, и я никак не мог понять, в чем, собственно, дело, а потом подумал: «А не отцовский ли это комплекс?» В ее рассказе ничто не наводило на мысль об отцовском комплексе, но я все же принялся аккуратно расспрашивать пациентку об истории ее семьи. Выяснилось, что она из хасидов – это великие еврейские мистики, – что ее дед-раввин славился умением видеть человека насквозь (ясновидение), но отец откололся от этого мистического сообщества и воспитывал дочь в скептицизме и научном здравомыслии. Девушка была очень умна и щеголяла тем убийственным интеллектом, который нередко наблюдается у евреев. Я задался вопросом: что это может значить применительно к ее неврозу? почему она страдает от бездонного страха? Я сказал ей: «Послушайте, я намерен кое-что вам изложить; быть может, вы решите, что все это глупости, но дело в том, что вы согрешили перед своим Богом. Ваш дед вел праведную жизнь, а вы – хуже еретика; вы отринули таинства своего народа. Вы принадлежите к роду святых, а сами как живете? Выходит, вы боитесь Бога и страдаете из-за страха Божия».

⁶³⁶ Всего за неделю мне удалось вылечить этот ее невроз, и я не преувеличиваю (я слишком стар, чтобы лгать!). Ранее она подвергала себя многомесячному истязанию сеансами анализа, но все протекало слишком уж рационально. Мое наблюдение помогло ей, что называется, свернуть за угол, где ее настигло внезапное понимание, и невроз сгинул без следа. В нем больше не было смысла, ведь он проистекал из ошибочной уверенности в том, будто возможно жить, полагаясь только на жалкий разум, в совершенно банальном мире, тогда как на самом деле она была чадом Божьим и ей следовало жить символической жизнью, исполняя тайную волю небес, в соответствии с семейным долгом. Она же забыла обо всем этом и жила в полном противоречии с собственным природным естеством. Но вдруг ее жизнь заново обрела смысл, и она рассталась с неврозом в мгновение ока.

⁶³⁷ В других случаях, конечно, все обстоит не так легко и просто (хотя и тут было не совсем просто, знаете ли, но не буду вдаваться в подробности этого случая, при всей его поучительности). Располагай я временем, можно было бы рассказать о других случаях, когда все запутывается, когда приходится вести пациента мучительно долго и ждать, пока бессознательное не произведет символы, способные вернуть страждущего в исходное состояние символической жизни. Необходимо углубленно изучать язык бессознательного – язык сновидений. Благодаря ему мы видим, как сны начинают создавать необычные фигуры. Все они встречаются в истории под разными именами. Это неизвестные величины, но эти цифры приводятся в литературе, которая в остальном, увы, совершенно устарела. Зная эти символы, вы сможете объяснить своим пациентам, чего добивается бессознательное.

⁶³⁸ Разумеется, я не смогу полностью описать все это, но не упомянуть было бы с моей стороны неправильно. Из своих наблюдений я узнал, что современное бессознательное склонно порождать психологическое состояние, сходное с тем, каковое встречается нам, например, в средневековом мистицизме. Почитайте проповеди Майстера Экхарта^[223], загляните в труды гностиков (это своего рода эзотерическое христианство). В каждом человеке присутствует Адам Кадмон^[224] – внутренний Христос, а сам Христос – второй Адам, или, в экзотических религиях^[225], Атман, цельный человек, изначальный, «всесторонний» человек Платона, символизируемый кругом или очертаниями круга. Все эти идеи налицо в средневековом мистицизме, ими полнится алхимическая литература – буквально с первого века после Рождества Христова. Еще они изобилуют в гностицизме, а многое находится в Новом Завете, прежде всего у апостола Павла. Это совершенно последовательное развитие представления о внутреннем Христе – не историческом, внешнем, а именно о внутреннем Христе; утверждается, будто аморально позволять Христу страдать за нас, что Он и без того достаточно настрадался, потому мы должны отвечать за собственные грехи, а не перекладывать их на Христа, должны сами претерпевать и страдать. Христос выражает ту же мысль, когда говорит: «Как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне»^[226]; что с того, милый мой, если меньшим из братьев окажешься ты сам, – что с того? Становится ясно, что Христос не должен быть меньшим в нашей жизни, что у нас есть брат в нас самих, наименьший из наших братьев, хуже нищего, которому мы подаем. В нас есть наша тень; очень скверный и бедный человек, которого нужно принять как себя самого. Что сотворил Христос – уж простите за эту банальность, – что такого сделал Христос, чтобы считаться человеческим существом? Он ослушался матери, отринул собственную традицию, предал себя и дошел до горького конца, испытал на прочность и воплотил на деле свою фантазию. Как Христос родился? В величайшей скудости. Кем был его земной отец? Он же внебрачный ребенок, а это самая печальная, по человеческим меркам, ситуация: нищая простушка остается одна с маленьким ребенком. Вот наш символ, вот мы сами, такие, какие есть. Всякий, кто стоит на своем до конца (и платит смертью, может быть), может быть уверен, что Христос – его брат.

⁶³⁹ Такова современная психология, таково будущее. Это истинное будущее, которое видится мне, но, конечно, историческое будущее может быть совсем другим. Мы не знаем, не католическая ли церковь пожнет урожай, который ныне предстоит собирать. Мы этого не знаем. Мы не знаем, намерен ли Гитлер учредить новый ислам. (Он уже в каком-то смысле уподобился Мухаммаду: в Германии бушуют исламские эмоции, звучат воинственные исламские кличи, люди одурманены диким богом.) Это тоже версия исторического будущего. Но меня нисколько не интересует историческое будущее, мне все равно, каким оно окажется. Меня заботит лишь воплощение воли, скрытой в каждом человеке. Моя история – это история тех личностей, которые стремятся осуществлять свое предназначение. В том-то и суть, как сказали бы индейцы племени пуэбло: сегодня я делаю все необходимое, чтобы Отец мог подняться над краем земли. Такова моя точка зрения. На сем я заканчиваю, ибо, наговорил, по-моему, достаточно!

Обсуждение

[Каноник Г. Ингленд]

⁶⁴⁰ В англиканской литургии после святого причастия произносится: «Сим приносим и вверяем Тебе, Господи, себя, наши души и тела, совершая разумную, святую и живую жертву». Эти жертвоприношение и ритуал, получается, призваны удовлетворять требованиям, которые вы выдвигаете?

[Профессор Юнг]

⁶⁴¹ Именно так. Отдаю должное англиканской церкви в этом отношении. Разумеется, она не вправе говорить за весь протестантский мир, да и в Англии она все же не целиком протестантская.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁴² А существует ли вообще протестантский мир?

[Профессор Юнг]

⁶⁴³ Как будет угодно, однако я вынужден признать англиканскую церковь подлинной церковью. Протестантизм же сам по себе отнюдь не является церковью.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁴⁴ Но и в других частях протестантского мира имеются свои церкви. Взять хотя бы Швецию с лютеранами – чем не пример реформированной церкви? Во многом, кстати, их положение сходно с нашим собственным. А что вы скажете по поводу православного обряда? Вы его изучали? Он оказывает такое же воздействие?

[Профессор Юнг]

⁶⁴⁵ Боюсь, что в силу исторических причин и известных событий эта традиция прервалась. Я встречал нескольких православных, но смею заметить, что их вера явно ослабла.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁴⁶ В Париже проживает немало русских изгнанников, там их целая колония, и они вполне осознанно стараются сохранять былую русскую религиозную жизнь, почти в неизменном виде.

[Профессор Юнг]

⁶⁴⁷ Знаете, я никогда не встречал истинного прихожанина православной церкви, но я искренне убежден в том, что, раз такой человек ведет символическую жизнь в лоне этой церкви, с ним все в порядке.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁴⁸ Мы, англикане, поддерживаем куда более тесные отношения с православной церковью, нежели с католиками, и православные кажутся нам слишком символичными, если можно так сказать: они почему-то предпочитают обходные пути, иначе воспринимают факты, с которыми им следует иметь дело. У них скорее психология изгнанников, они обитают в собственном мире, и меня отчасти пугает, когда я наблюдаю проявления такой психологии у некоторых англикан – они, судя по всему, норовят найти в символизме убежище от житейских обязанностей.

[Профессор Юнг]

⁶⁴⁹ Даже полная правда способна обманывать; вообще обман присутствует во всем, и не удивительно, что отдельные люди используют символизм не по назначению. Скажем, в монастырях в избытке тех, кто бежит от реальной жизни и ее обязательств ради символической жизни, но это символическая жизнь прошлого. Такие плуты неизменно страдают, но вот что странно – они при этом ухитряются не впадать в нервическое состояние. В символической жизни заключается особая ценность. Известно, что первобытные австралийцы отдают ей две трети доступного им времени, причем поступают так вполне сознательно.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁵⁰ Король Альфред Великий вел себя очень похоже^[227].

Профессор Юнг:

⁶⁵¹ Да, это общее явление для примитивных культур.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁵² Вообще-то Альфред был очень практичным и культурным человеком.

[Профессор Юнг]

⁶⁵³ Сам факт того, что вы живете символической жизнью, оказывает на человека сильнейшее культурное воздействие. Такие люди – намного более просвещенные и творческие, именно благодаря символической жизни. А вот люди сугубо рациональные едва ли способны увлечь других – они ведут разговоры, а разговорами ничего не добьешься.

[Каноник Ингленд]

⁶⁵⁴ Но ведь символы при всем том взывают к разуму – скажем так, к просвещенному разуму.

[Профессор Юнг]

⁶⁵⁵ Разумеется! Символы нередко провоцируют усиление, насыщение умственной деятельности и даже интеллектуальной жизни. Если просмотреть святоотеческую литературу, мы отыщем множество эмоций, подпитываемых символизмом.

[Преподобный Д. Глан Морган]

⁶⁵⁶ Но как быть протестантам, в особенности нам, левым, то бишь свободным церквям^[228], или нонконформистам? У нас нет никакой символики, мы все отвергли, отказались напрочь. Наши часовни мертвы, наши кафедры – просто тумбы.

[Профессор Юнг]

⁶⁵⁷ Прошу прощения, вы ошибаетесь. У вас достаточно символизма. Вы же проповедуете о Боге или Иисусе? Вот и доказательство! Что может быть символичнее? Бог – это символ символов!

[Преподобный Морган]

⁶⁵⁸ Даже этот символ вызывает противоречивый отклик. Вдобавок в наших храмах собираются люди, которые могут верить в Иисуса Христа, но не верят в Бога.

[Профессор Юнг]

⁶⁵⁹ В католической церкви тоже хватает тех, кто верит в саму церковь, но не верит ни в Бога, ни во что-то еще!

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁶⁰ При чем здесь это? Римская католическая церковь не только воплощает собой полноценную символическую систему, но и опирается на свидетельство абсолютной уверенности – на догмат непогрешимости. Наверняка с этим догматом как-то связано значение их символов.

[Профессор Юнг]

⁶⁶¹ Очень важное замечание! Церковь права, совершенно права, когда настаивает на полной достоверности вероучения, ведь в противном случае она сама побуждала бы к сомнениям.

[Доктор Энн Харлинг]

⁶⁶² То есть к конфликту или к неврозу?

[Профессор Юнг]

⁶⁶³ Да-да. Отсюда принцип extra ecclesiam nulla salus.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁶⁴ Все ли формы конфликтов невротичны?

[Профессор Юнг]

⁶⁶⁵ Мы говорим о неврозе, когда разум отвергает свидетельства символического созерцания. Если разум не служит символической жизни, он превращается в беса и делает человека невротиком.

[Преподобный Морган]

⁶⁶⁶ А возможно ли постоянно переходить из одной системы в другую и не быть при этом невротиком?

[Профессор Юнг]

⁶⁶⁷ Невроз сам по себе – переходная фаза, промежуточное положение между двумя позициями.

[Преподобный Морган]

⁶⁶⁹ Я спрашиваю потому, что, как мне кажется, среди протестантов сегодня немало невротиков – из-за цены, которую приходится платить за переход из одного состояния в другое.

[Профессор Юнг]

⁶⁶⁹ Потому-то я и говорю: «Еxtra ecclesiam nulla salus». Покидая церковь, вы отправляетесь прямиком на адскую сковородку, и такой участи я никому не желаю. Я лишь указываю на ценность ранней, исходной церкви.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁷⁰ А как прикажете быть с подавляющим большинством прихожан из числа тех, с кем нам приходится иметь дело? Они не принадлежат ни к какой церкви. На словах они поддерживают англиканство, однако подлинно верующими их не назовешь при всем желании.

[Профессор Юнг]

⁶⁷¹ Боюсь, с такими людьми ничего не поделать. Церковь же воздействует лишь на тех, кто уже в ней. А людей, пребывающих вне церковных стен, нельзя вернуть в церковь обычными средствами. Но как хотелось бы, чтобы священнослужители понимали язык души, чтобы они сделались directeur de conscience! Почему от меня требуют быть этим directeur de conscience? Я врач, у меня нет нужной подготовки. А для священнослужителя это естественное призвание, он сам к тому стремится. Потому-то я и хочу, чтобы новое поколение священнослужителей последовало примеру католической церкви, попыталось перевести язык бессознательного, даже язык сновидений, на общепонятный язык. Например, в настоящее время в Германии действует Бернойхенский кружок^[229], литургическое движение, и среди его вожаков есть человек, отменно подкованный в символизме. В нашем с ним разговоре он привел довольно много случаев, вполне подлежащих проверке, когда ему удавалось успешно переводить образы сновидений на догматический язык и тем самым незаметно возвращать слушателей в лоно церкви. У них нет права быть невротиками. Они принадлежат церкви и нуждаются в помощи, которую вы в состоянии им оказать. Несколько моих пациентов стали католиками, другие просто вернулись в церковную организацию. Но тут требуется что-то субстанциальное, наделенное формой. Будет серьезной ошибкой думать, что в процессе анализа человек непременно совершает прыжок в будущее. Возможно, этот человек предназначен для церкви, и если он сможет вернуться туда, то это, пожалуй, лучшее, что могло бы с ним случиться.

[Преподобный Морган]

⁶⁷² А если не сможет?

[Профессор Юнг]

⁶⁷³ Тогда беды не миновать, и этому человеку предстоят длительные поиски: он должен выяснить, о чем вещает его душа, и выдержать в одиночестве испытание той землей, что не сотворена. Я приводил пример такого испытания в своих лекциях – пример великого ученого, очень известного человека, нашего современника^[230]. Он решил прислушаться к своему бессознательному и так получил поистине замечательную наводку. Он стал цельным, ибо постепенно принял символические факты, и ныне ведет религиозную жизнь внимательного и любознательного созерцателя. Религия – это тщательное созерцание фактов. Мой коллега отслеживает теперь все свои сновидения, это единственное его руководство в жизни.

⁶⁷⁴ Так мы открываем для себя новый мир, понимаем, что ничем не отличаемся от дикарей. Будучи в Восточной Африке, я побывал в гостях у крохотного племени, живущего на горе Элгон^[231], и спросил местного знахаря о снах. Он сказал: «Я понимаю, что ты хочешь узнать. У моего отца были сны». Я удивился: «Но ты снов не видишь?» Он ответил со слезами на глазах: «Нет, мне сны больше не снятся». Я уточнил, почему, и он объяснил: «С тех пор, как англичане пришли сюда, мои сны пропали». Я попросил разъяснить, и он сказал: «Окружной комиссар знает, когда начнется война, когда придет болезнь, знает, где нам жить, и не разрешает переселяться». Политическое наставление воплощается в фигуре окружного комиссара, в превосходящем интеллекте белого человека, поэтому сны дикарям больше не нужны? Сновидения – первоначальное руководство человека в великой тьме. Прочитайте книгу Расмуссена о полярных эскимосах^[232], где описывается, как знахарь стал вождем племени благодаря своему видению. Когда человек обитает в природе, тьма приносит сны – somnia a Deo missa^[233], – которые дают подсказки. Так было всегда. Первобытный человек внемлет не какой-то там мудрости, он внемлет сновидениям. Стыдно в том признаваться, но я сам примитивен, как любой негр^[234], потому что ничего не знаю! Во тьме, без сознания, вы принимаете первую же подсказку, которая приходит из снов. Для дикаря сновидение – ближайший друг и наставник; вообще сны важны для тех, кто отвергает традиционные истины и оказывается вследствие этого в одиночестве. Так было с древними философами-алхимиками, и в «Золотом трактате» (Tractatus Aureus) Гермеса Трисмегиста^[235] мы находим тому подтверждение. Там говорится: «(Deus) in quo est adiuvatio^[236] cuiuslibet sequestrati» («Господь, в Ком оный есть, помогает всем отчужденным»). Гермес при этом – подлинный вождь, олицетворение вдохновения и воодушевления; он представляет бессознательное, говорящее с нами в сновидениях. Итак, если кто идет по жизни в одиночку, без наставлений, то его посещают somnia a Deo missa, и никакой окружной комиссар ему не указ. А при наличии комиссара сны уже ни к чему, зато когда мы одни, все обстоит иначе.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁷⁵ У практикующего священника в католицизме есть комиссар, есть верховная власть, и он не нуждается в сновидениях.

[Профессор Юнг]

⁶⁷⁶ Совершенно верно! Тем не менее, отдельным людям в лоне церкви приходят somnia a Deo missa, и церковь старательно за ними следит, признавая значимость таких сновидений. Никто не отрицает сам факт somnia a Deo missa; церковь оставляет за собой право судить об этих снах, но не отвергает их.

[Подполковник Г. М. Эдвардс]

⁶⁷⁷ Обучаются ли католические священники психотерапии?

[Профессор Юнг]

⁶⁷⁸ Да.

[Подполковник Эдвардс]

⁶⁷⁹ Но не в этой стране?

[Профессор Юнг]

⁶⁸⁰ Нет, речь об иезуитах^[237]. Например, главный духовник Йены – иезуит, который изучал основы психотерапии.

[Доктор А. Д. Белилиос]

⁶⁸¹ Юнгианской психотерапии?

[Профессор Юнг]

⁶⁸² Всех направлений. Сдается мне, что далеко он не продвинулся – во всяком случае, дальше меня не зашел. Я как-то спросил, как он относится к сновидениям, и он ответил: «Тут надо соблюдать осторожность, мы и без того уже вызываем кое-какие подозрения. В конце концов, нам потворствует церковная благодать». – «Вы правы, – сказал я, – вам не нужны сны. А я не даю отпущения грехов и лишен благодати, поэтому мне приходится изучать сновидения. Я дикарь, а вы – культурный человек». В каком-то смысле этот человек намного лучше меня. Он может стать святым, а мне этого не суждено: я сродни негру, примитивному и, похоже, крайне суеверному.

[Командор Т. С. Риппон]

⁶⁸³ Как вы относитесь к теории жизни после смерти?

[Профессор Юнг]

⁶⁸⁴ Мне пока не довелось побывать на той стороне. Когда умру, я скажу себе: «Теперь давай-ка оглядимся!» Пока же, пребывая в бренном теле, я говорю: «Что тут такое? Покуда живы, давайте брать от жизни все возможное». Если за порогом смерти и вправду откроется новая жизнь, то я воскликну: «Будем жить дальше – encore une fois^[238]!» Так что могу сказать разве вот что: у бессознательного нет времени. В бессознательном состоянии время не существует. Часть нашей психики находится вне времени и пространства. Время и пространство – лишь иллюзия, поэтому для определенной части нашей психики времени попросту нет.

[Мистер Дерек Китчин]

⁶⁸⁵ Профессор, в одной из ваших работ утверждалось, что для многих людей вера в загробную жизнь является необходимым условием психического здоровья.

[Профессор Юнг]

⁶⁸⁶ Так и есть. Человек окажется не в ладу с самим собой, отрицая бессмертие, хотя сновидения убеждают в обратном; приходится выбирать. Если таких снов нет, значит, не о чем и говорить; но если они приходят, если нарастает душевный конфликт, то нужно сказать себе: «Надо попробовать, надо проверить себя. Допустим, нет ни бессмертия, ни жизни после смерти; как я к этому отношусь? Как мне жить с таким убеждением?» Быть может, у индивидуума случится после этого расстройство желудка, и он скажет: «Что ж, теперь предположим, что я бессмертен». Вы моментально выздоравливаете, и сам собою напрашивается вывод: «Должно быть, все верно». Откуда нам знать? Откуда животному знать, что вон тот стебелек травы не ядовит? Как вообще животные опознают яды? Методом проб и ошибок. Точно так же мы постигаем истину: истинно то, что помогает нам жить – жить правильно.

[Преподобный Фрэнсис Бойд]

⁶⁸⁷ Звучит как прагматический тест.

[Профессор Юнг]

⁶⁸⁸ Он действительно полезен. У человека нет внятных мыслей по этому поводу. Откуда бы им взяться? Я только знаю, что, живя определенным образом, я живу неправильно; я хвораю телесно и душевно. А если живу по-другому, то мне хорошо. Например, пуэбло верят, что являются сыновьями Отца-Солнца, и им хорошо. Поэтому я говорю: «Хотел бы и я стать сыном Солнца». Увы, мне этого не дано; я не могу себе этого позволить, разум препятствует. Приходится искать иные формы. Зато у пуэбло все хорошо, и было бы величайшей ошибкой уверять этих людей в том, что они вовсе не сыновья Солнца. Скажем, я цитировал им блаженного Августина: «Non est Dominus Sol factus, sed per quem Sol factus est» («Не солнце Господь, а Тот, Кто сотворил солнце»)^[239]. Но пуэбло впали в неимоверный страх, для них это было откровенное богохульство. Мне сказали: «Это наш Отец; за ним нет другого Отца. Как мы можем думать об Отце, которого не видим?» Для них, живущих в своей вере, это справедливо. Все сущее и насущное истинно. Словом, христианский догмат верен, при всех сомнениях, которыми он окружен. Мы привыкли считать себя умными, умнее древних. Сами того не замечая, мы не догадываемся, куда может завести наше самомнение, и у нас нет видимых причин от него отказываться. Если же мы начинаем понимать, тогда появляется, как говорят, превосходящая точка зрения, и все меняется. Анализ – просто способ заставить нас лучше осознать наше замешательство; мы все пребываем в поиске.

[Епископ Саутуоркский]

⁶⁸⁹ А о нацистах^[240] или мусульманах вы тоже скажете, что они правы, придерживаясь своей веры?

[Профессор Юнг]

⁶⁹⁰ Бог грозен; живой Господь – это оживший страх. На мой взгляд, это инструмент, и Мухаммад был таковым для своего народа. Все люди, например, исполненные этой сверхъестественной силы, всегда вызывают у других отторжение. Я совершенно уверен в том, что отдельные личности из Ветхого Завета были крайне неприятными людьми.

[Преподобный У. Хопкинс]

⁶⁹¹ Очевидно, что существует и всегда существовал конфликт между наукой и религией. Сейчас, быть может, он сделался менее острым, чем ранее. Как добиться примирения, очевидно необходимого?

[Профессор Юнг]

⁶⁹² Между религией и наукой нет конфликта. Это устаревшее представление. Наука должна учитывать то, что есть на свете. Религия существует, является одним из наиболее значительных достижений человеческого разума. Это факт, и науке нечего о нем сказать; она просто подтверждает наличие этого факта. Наука всегда направлена на признание, она не пытается объяснять явления. Наука не может установить религиозную истину. Ведь последняя – это, в сущности, опыт, а не мнение. Религия – абсолютный опыт. Такой опыт абсолютен настолько, что его нельзя обсуждать. Возьмем, например, человека, пережившего религиозный опыт: с ним это было, и никто не сможет лишить его тех ощущений.

[Преподобный Хопкинс]

⁶⁹³ В девятнадцатом столетии ученые были гораздо догматичнее, чем сегодня, и отвергали всякую религию как иллюзию. А ныне они признают веру и испытывают ее на самих себе.

[Профессор Юнг]

⁶⁹⁴ Наша наука – феноменология. В девятнадцатом столетии наука следовала иллюзии, будто она способна установить истину. Но ни одна наука не может установить истину.

[Преподобный У. Хопкинс]

⁶⁹⁵ Однако большинство нынешних людей живет по заветам науки девятнадцатого столетия. Вот в чем беда.

[Профессор Юнг]

⁶⁹⁶ Да, вы правы. Эта старинная установка просочилась в низшие слои населения, и это грозит обществу неизбывным злом. Когда глупцы начинают рассуждать о науке, ничего хорошего ждать не приходится. Нас застигла великая духовная эпидемия; масса попросту безумна!

IV. Об оккультизме [к тому 1 полного собрания сочинений К. Г. Юнга]

О спиритических явлениях

⁶⁹⁷ В одну короткую лекцию невозможно, естественно, вместить сколько-нибудь подробную характеристику такой сложной исторической и психологической проблемы, как спиритуализм^[241] (от spiritus – дух). Поэтому придется довольствоваться тем, что мы прольем немного света на разные стороны этого запутанного вопроса. Тем самым слушатель хотя бы получит приблизительное представление о многообразности спиритуализма, ведь спиритуализм – не только теория (сторонники неизменно подчеркивают ее «научность»), но и религиозное верование, которое, как и всякое другое религиозное верование, составляет духовное ядро религиозного движения. Секта приверженцев спиритуализма верит в реальное и осязаемое вмешательство духовного мира в дела мира посюстороннего и, следовательно, следует религиозной практике общения с духами. Двойственная природа спиритуализма дает ему преимущество перед прочими религиозными движениями: здесь налицо как убеждения, которые не поддаются доказательствам, так и ссылки на совокупность якобы изучаемых наукой физических явлений, природа которых совершенно необъяснима без гипотезы о вмешательстве духов. В силу своей двойственной природы спиритуализм – будучи одновременно религиозной сектой и научным направлением – охватывает различные области повседневной жизни, не имеющие, казалось бы, между собой ничего общего.

⁶⁹⁸ Спиритуализм как секта зародился в Америке в 1848 году. История его происхождения довольно странная^[242]. Две девочки из методистской семьи Фокс, проживавшей в Хайдсвилле, недалеко от Рочестера (штат Нью-Йорк), каждую ночь просыпались от пугавшего их стука. Сначала поднялся большой переполох, соседи решили, что это дьявол опять затеял свои обычные игрища. Однако постепенно в стуках распознали форму общения, выяснилось, что, если задать тот или иной вопрос, некто незримый отвечает на них определенным числом стуков. Посредством такой «стуковой азбуки» удалось узнать, что в доме Фоксов был убит человек и что его тело зарыто в подвале. Полицейское расследование будто бы подтвердило этот факт.

⁶⁹⁹ Таковы факты. Мало-помалу сообщения о полтергейсте вроде того, который донимал семейство Фокс, стали поступать из других протестантских общин. Вновь приобрело популярность подзабытое столоверчение. Повсюду разыскивали и находили многочисленных медиумов, то есть лица, в присутствии которых случались загадочные явления (тот же стук). Движение быстро распространялось, перекинулось в Англию и на континент. В Европе спиритуализм чаще всего выражался в столоверчении; началось настоящие поветрие, фактически на любой вечеринке или на балу гости ускользали гурьбой в укромный уголок, чтобы расспросить тот или иной столик. Этот специфический симптом спиритуализма наблюдался повсеместно. Религиозные секты тоже вносили свою лепту, их ряды неуклонно пополнялись. Сегодня в каждом крупном городе имеется достаточно многочисленное сообщество практикующих спиритуалистов.

⁷⁰⁰ В Америке, буквально кишащей местными религиозными движениями, всплеск любопытства в отношении к спиритуализму вполне понятен. У нас же благосклонный прием, оказанный этому движению, можно объяснить только тем, что почва для него была подготовлена исторически. Начало девятнадцатого века ознаменовалось пришествием романтизма в литературу, и это направление отражало всеобщий и глубоко укоренившийся интерес ко всему необычному и ненормальному. Люди купались в оссиановских страстях^[243], сходили с ума от романов, действие которых разворачивалось в старинных замках и разрушенных монастырях. Повсюду на передний план выдвигалось нечто мистическое и истерическое; везде читались лекции о жизни после смерти, о лунатиках и провидцах, о животном магнетизме и месмеризме. Всему этому сумасшествию Шопенгауэр посвятил длинную главу в своих «Парергах и паралипоменах», а также вспоминал о них в разных местах своего главного труда^[244]. Даже важное шопенгауэровское понятие «святости» на самом деле – надуманный, мистико-эстетический идеал. Поветрие затронуло и католическую церковь, где сторонники нового движения объединялись вокруг странноватой личности Иоганна Йозефа фон Герреса^[245] (1776–1848). Особенно показательным в интересующем нас отношении был его четырехтомный труд «Христианская мистика» (1836–1842), но схожие рассуждения присутствовали и в более ранней работе «Эммануил Сведенборг, его видения и его отношение к церкви» (1827). Протестантская публика восторгалась проникновенной поэзией Юстинуса Кернера и его ясновидящей, фрау Фридерики Гауффе^[246], а отдельные богословы вспоминали собственное католическое прошлое и брались изгонять духов. К тому же времени относится значительное число замечательных психологических описаний людей ненормальных – экстатиков, сомнамбул, сенситивов. Они пользовались большим спросом, их всячески пестовали и лелеяли. Хороший пример – сама фрау Гауффе, «ясновидящая из Преворста», собравшая целый кружок поклонников. В католицизме ей соответствовала Катарина Эммерих, подверженная экстатическим припадкам монахиня из Дульмена. Сообщения о личностях такого рода некий анонимный составитель собрал в увесистый том под названием «Экстатические девственницы Тироля. Путеводные звезды на темном небосводе мистицизма»^[247].

⁷⁰¹ Когда эти диковинные личности – сенситивы, сомнамбулы и прочие – были изучены, были выявлены следующие сверхчувственные процессы:

1. «Магнетические» явления.

2. Ясновидение и пророчества.

3. Видения.

⁷⁰² 1. Животный магнетизм, как его понимали в начале девятнадцатого столетия, подразумевал нечетко очерченную область физиологических и психологических явлений, которые, как считалось, подлежали «магнетическому» объяснению. Вообще животный магнетизм, что называется, витал в воздухе еще со времен блестящих экспериментов Франца Антона Месмера, который возвел в искусство умение усыплять людей легкими движениями рук. У одних этот наведенный сон был подобен естественному, а у других превращался в «сны наяву»; то есть они становились лунатиками, часть их естества спала, а некоторые чувства бодрствовали. Такой полусон также называли «магнетическим сном» или сомнамбулизмом. Люди в этом состоянии находились всецело под властью магнетизера, как бы им «намагничивались». Сегодня мы знаем наверняка, что в этом состоянии нет ничего чудесного; гипноз сделался обыденностью, а месмерические пассы мы используем как ценное дополнение к другим способам внушения. Восторг перед пассами быстро привел к их чрезмерному превознесению: слышались рассуждения об открытии некоей витальной силы, поговаривали о «магнитной жидкости», которая будто бы течет от магнетизера к пациенту и разрушает пораженную болезнью ткань. Также ссылались на магнетизм в попытках объяснить переворачивание столов, воображали, будто стол оживляется возложением рук и обретает способность двигаться, как живое существо. Таким же образом объяснялись явление лозоходства и «автоматическое» раскачивание маятника. Даже совершенно безумные истории широко освещались и получали веру. Так, газета «Нойе прейссише цайтунг» сообщала, что в померанской деревне Бармен группа из семи человек уселась вокруг стола в лодке и намагнитила мебель. «За первые 20 минут лодку унесло на 50 футов вниз по течению. Затем она начала вращаться с постоянно возраставшей скоростью, и это вращательное движение проволокло ее по дуге в 180 градусов за 3 минуты. В конце концов, умело управляя рулем, получилось направить лодку вперед, и она прошла полмили вверх по течению за 40 минут, а на обратном пути преодолела то же расстояние за 26 минут. Толпа зрителей, наблюдавших за экспериментом с берегов реки, с ликованием встретила «столопутешественников» (Tischfahrer)». Поистине мистическая моторная лодка! Согласно отчету, идею эксперимента выдвинул профессор Нэгели из Фрайбурга-им-Брайсгау.

⁷⁰³ Опыты по дивинации известны с самой зари человеческой истории. Так, Аммиан Марцеллин в 371 году сообщал, что некие Патриций и Гиларий, жившие в правление императора Валента (364–378), прибегли к «таинственным заклинаниям», дабы узнать, кому предстоит унаследовать престол. Для этого они использовали металлическое блюдо с вырезанными по окружностями буквами алфавита, а над блюдом, повторяя магические формулы, подвесили на нитке кольцо. Кольцо, раскачиваясь, указало на буквы, из которых сложилось имя «Феодор». Когда гадателей поймали, то арестовали и казнили^[248].

⁷⁰⁴ Обыкновенно эксперименты с автоматическими движениями столов, волшебными рамками (прутьями) и маятниками не столь странные, как в первом примере выше, и не такие опасные, как во втором примере. Различные явления, сопутствующие столоверчению, описаны Юстинусом Кернером в трактате с многозначительным названием: «Сомнамбулические таблицы. История и объяснение этих явлений» (1853). Также им посвятил свою работу покойный профессор Тюри из Женевы, автор книги «Les Tables parlées au point de la physique générale» («Разговорные таблицы с точки зрения общей физики», 1855).

⁷⁰⁵ 2. Ясновидение и пророчество – тоже признаки сомнамбулизма. Ясновидение является важной приметой великих людей, о чем свидетельствуют их биографии и иные описания таких случаев. Вообще литература изобилует более или менее достоверными сообщениями на сей счет, и большинство из них Э. Герни, Ф. Майерс и Ф. Подмор собрали в книге «Фантазмы живого» (1886; в немецком переводе 1896 г. книга получила многозначительный подзаголовок «Призраки живых и другие телепатические явления»).

⁷⁰⁶ Прекрасный образчик ясновидения сохранился для нас в философской литературе, и он особенно любопытен тем обстоятельством, что на него собственноручно откликнулся Иммануил Кант. В недатированном письме к Шарлотте фон Кноблох Кант так писал о духовидце Сведенборге:

^707–709 «Следующее происшествие кажется мне наиболее достоверным из всех и действительно устраняет всякие сомнения. Это было в 1756 году. В конце сентября, в субботу, в четыре часа дня господин Сведенборг прибыл из Англии в Готенбург. Здесь господин Уильям Касл пригласил к себе в гости его и еще пятнадцать человек. В шесть часов вечера господин Сведенборг вышел из гостиной и вскоре возвратился бледный и взволнованный. Он заявил, что в Стокгольме, на Зюдермальме, вспыхнул страшный пожар (Готенбург отстоит от Стокгольма на расстоянии свыше 50 миль) и что огонь быстро распространяется. Он очень беспокоился и часто выходил из комнаты. Он сказал, что дом одного из его друзей, которого назвал по имени, уже превратился в пепел и что опасность грозит его собственному дому. В восемь часов, снова войдя в комнату, он радостно воскликнул: «Слава Богу, пожар потушен недалеко от моего дома!» Весь город, и в особенности гостей, собравшихся у Касла, сильно взволновало это известие о пожаре, и в тот же вечер сообщили о нем губернатору. В воскресенье утром Сведенборг был вызван к губернатору. Тот расспросил его о случившемся. Сведенборг подробно описал пожар, рассказав, как он начался, как закончился и сколько времени продолжался. В тот же день известие облетело весь город и вызвало тем большую тревогу, что на это сам губернатор обратил внимание, и многие опасались за своих друзей и за свое имущество. В понедельник вечером прибыла в Готенбург эстафета, отправленная во время пожара стокгольмским купечеством. В письмах о пожаре рассказывалось точь-в-точь, как описал его Сведенборг. Во вторник утром к губернатору прибыл королевский курьер с донесением о пожаре, о причиненном им ущербе, о сгоревших домах. Донесение ничем не отличалось от сообщения, сделанного Сведенборгом; пожар действительно был потушен часов в восемь. Что можно сказать против достоверности этого происшествия? Приятель, пишущий мне об этом, проверил все не только в Стокгольме, но месяца два тому назад и в Готенбурге, где он хорошо знаком с лучшими семьями и мог получить исчерпывающие сведения и где живет еще большинство очевидцев происшествия 1756 года»^[249].

⁷¹⁰ Пророчества– явление, столь хорошо известное из религиозных учений, что нет необходимости приводить здесь какие-либо примеры.

⁷¹¹ 3. Видения присутствуют главным образом в рассказах о чудесах, будь то в форме призрачного или экстатического видения. Наука трактует видения как заблуждения чувств или галлюцинации. Последние, к слову, очень широко распространены среди душевнобольных. Приведу пример из психиатрической литературы^[250]:

⁷¹² Двадцатичетырехлетняя служанка, чей отец алкоголик, а мать страдает неврозом, внезапно начинает впадать в особое душевное и физическое состояние. Время от времени с нею случается так, что все, приходящее на ум, как бы предстает перед нею воочию, словно возникая на самом деле. Причем образы меняются с захватывающей дух быстротой, сохраняя жизнеподобие. Больная, вообще-то простая деревенская девушка, вдруг становится этакой вдохновенной провидицей. Черты ее лица преображаются, движения преисполняются изящества. Перед ее мысленным взором проходят известные люди – так, поэт Шиллер является ей лично и затевает игру, читает ей свои стихи. Затем она сама начинает декламировать, перекладывая в стихи все то, о чем читала, что переживала и о чем думала. Наконец она приходит в сознание, утомленная и измученная; болит голова, на душе тоскливо, сохранились лишь смутные воспоминания о том, что недавно произошло. В иных случаях ее второе сознание как бы темнеет: она видит призрачные фигуры, предвещающие беду, шествия духов, караваны странных и ужасающих звероподобных форм, зрит, как ее собственное тело опускают в могилу, и т. д.

⁷¹³ Визионерский экстаз обычно свойственен этому типу. Из истории нам известно множество провидцев, в том числе немало ветхозаветных пророков. Вспомним и о видении святого Павла по дороге в Дамаск, за которым последовала слепота, прервавшаяся в важный психологический момент. Эта слепота напоминает нам, с одной стороны, слепоту от суггестии, а с другой стороны, ту слепоту, что спонтанно возникает у некоторых истерических больных и снова исчезает в подходящий психологический момент. Лучшие видения, те, что психологически являются наиболее четкими, встречаются в легендах о святых, причем они наиболее красочны у святых женщин, проживающих опыт небесного брака. Выдающейся провидицей была Орлеанская дева, которой бессознательно подражал набожный мечтатель Томас Игнац Мартин во времена Людовика XVIII^[251].

⁷¹⁴ Сведенборг (1689–1772), ученый и очень образованный человек, отличался несравненной плодовитостью видений. О значении этой личности свидетельствует тот факт, что он оказал существенное влияние на Канта^[252].

⁷¹⁵ Мои замечания не претендуют на окончательность суждений, они призваны лишь обрисовать в общих чертах состояние знаний того времени и его мистическую направленность. Они дают некоторое представление о психологических предпосылках, объясняющих быстрое распространение американского спиритуализма в Европе. Ранее упоминалась эпидемия столоверчения в тысяча восемьсот пятидесятых годах. Она достигла своего пика в шестидесятых и семидесятых годах. В Париже спиритические сеансы проводились при дворе Наполеона III. Публика восторгалась известными (порой печально известными) медиумами – Камберлендом, братьями Давенпорт, Хоумом, Слейдом, мисс Кук. Наступил подлинный расцвет спиритуализма, эти медиумы совершали настоящие чудеса, творили нечто необыкновенное, их деяния настолько превосходили пределы правдоподобия, что человек мыслящий, не будучи очевидцем событий, попросту не мог не воспринимать подобные истории скептически. Происходило невозможное: человеческие тела и части тел возникали сами по себе из воздуха, причем эти тела обладали собственным разумом и объявляли себя духами мертвых. Они выполняли сомнительные просьбы зевак и даже соглашались на экспериментальные проверки; исчезая из этого мира, они оставляли клочья своих белых и прозрачных одежд, отпечатки рук и ног, надписи от руки на внутренней стороне двух скрепленных вместе грифельных дощечек – и даже позволяли себя фотографировать.

⁷¹⁶ Но полное воздействие этой шумихи, сколько бы она ни длилась, не было осознано до тех пор, пока знаменитый английский физик Уильям Крукс^[253] в своем «Ежеквартальном научном журнале» не опубликовал отчет о наблюдениях на протяжении последних восьми лет, убедивших его самого в реальности рассматриваемых явлений. Поскольку отчет касается наблюдений, при которых никто из нас не присутствовал, в условиях, которые уже невозможно проверить, не остается ничего другого, кроме как позволить самому наблюдателю поведать, как эти наблюдения были им восприняты. Тон отчета, по крайней мере, позволяет высказать предположение о состояние чувств автора следующих строк. Приведу дословно отрывок из исследования 1870–1873 годов^[254].

⁷¹⁷ «Класс VI. Человеческая левитация. Она происходила в моем присутствии четыре раза в темноте. Условия проводившихся испытаний были вполне удовлетворительными для вынесения суждения: но все-таки лицезрение подобных фактов настолько необходимо, чтобы поколебать наше предвзятое мнение об естественно возможном и невозможном, что я упомяну только те, когда выводы разума подкреплялись зрением.

⁷¹⁸ Однажды я стал свидетелем того, как стул, на котором сидела некая дама, воспарил на несколько сантиметров от земли. В другой раз, чтобы не вызывать подозрений, будто она каким-то образом причастна к происходящему, дама встала на стул коленями, и нам были видны все четыре его ножки. Стул поднялся приблизительно на десяток сантиметров, пробыл в подвешенном состоянии около десяти секунд, а затем медленно опустился. Как-то еще двое детей, в разных случаях, взмыли вверх вместе со стульями при свете дня, то есть при наиболее благоприятных (для меня) условиях; сам я на коленях внимательно следил за ножками стула, чтобы к тем никто не прикасался.

⁷¹⁹ Самый поразительный случай левитации на моих глазах произошел с мистером Хоумом. Трижды я видел, как стул под ним полностью отрывался от пола комнаты. Один раз он сидел на стуле, затем встал на колени, а на третий раз стоял рядом. При этом у меня была отменная возможность наблюдать за происходящим.

⁷²⁰ Известно по меньшей мере сто зафиксированных случаев вознесения мистера Хоума в воздух в присутствии множества наблюдателей, и я слышал из уст сразу трех очевидцев наиболее поразительного происшествия такого рода – от графа Данрейвена, от лорда Линдсея и от капитана К. – чрезвычайно подробные сообщения. Отвергать письменные свидетельства таких событий – значит отрицать человеческие свидетельства как таковые, ибо ни один факт священной или мирской истории не подтверждается более сильным набором доказательств.

⁷²¹ Накопленные свидетельства, подтверждающие левитацию мистера Хоума, попросту подавляют. Очень желательно, чтобы тот, чьи доказательства научный мир признает убедительными – если есть вообще на свете человек, чьи показания в пользу таких явлений будут приняты, – серьезно и терпеливо изучил предполагаемые факты. Большинство очевидцев указанных левитаций живо и поныне. Несомненно, они захотят дать свои показания. Но через несколько лет получить прямые доказательства будет уже затруднительно или вовсе невозможно».

⁷²² По тону этого отрывка очевидно, что Крукс был полностью убежден в подлинности своих наблюдений. Воздержусь от дальнейших цитат, они не скажут нам ничего нового. Достаточно будет отметить, что Крукс довольно хорошо и собственными глазами видел события, в которых участвовали эти великие медиумы. Едва ли нужно уточнять, что если указанные беспрецедентные события реальны, то мир как таковой и человеческая наука обогатились опытом величайшей важности. По целому ряду причин невозможно критиковать способности Крукса к восприятию и оценке увиденного с психиатрической точки зрения. Известно лишь, что в те годы Крукс пребывал во вполне здравом уме. Его наблюдения на данный момент остаются неразрешимой психологической загадкой. То же самое можно сказать о ряде других наблюдателей, чей авторитет не хочется оспаривать без веской причины. О тех же многих, кто прославился в истории своими предрассудками, некритичностью мнения и буйным воображением, не скажу ничего: их мы исключили из рассмотрения с самого начала.

⁷²³ Нет нужды изводить себя сомнениями по поводу того, действительно ли наше познание мира в двадцатом столетии достигло наивысшей возможной вершины, чтобы ощутить некую общечеловеческую близость и связь с этими откровенными суждениями выдающегося ученого. Впрочем, несмотря на все сочувствие, придется вынести за скобки вопрос о физической реальности подобных явлений и задаться сугубо психологическим вопросом: как человек мыслящий, проявивший трезвость мысли и способность к полезным научным наблюдениям в других областях знания, приходит к утверждению, будто нечто непостижимое реально?

⁷²⁴ Этот психологический интерес побудил меня обращать внимание на людей, одаренных медиумическими способностями. Профессия психиатра открывала для этого широкие возможности, особенно в таком городе, как Цюрих, ведь такого обилия замечательных элементов на столь крохотном пространстве не найдешь, пожалуй, больше нигде в Европе. За последние несколько лет я изучил восьмерых медиумов – шестерых женщин и двоих мужчин. Общее впечатление от этих исследований можно выразить так: к медиуму нужно подходить с минимумом ожиданий, если не хочешь разочароваться. Результаты моей работы будут полезны только психологам, никаких физических или физиологических новшеств выявить не удалось. Все, что можно посчитать научно установленными фактами, относится к области психических и мозговых процессов и вполне объяснимо в рамках уже известных науке законов.

⁷²⁵ Все явления, которые спиритуалисты считают свидетельством деятельности духов, связаны с присутствием на месте определенных лиц – самих медиумов. Мне ни разу не посчастливилось наблюдать события из разряда «духовных» там и тогда, где и когда рядом не было медиума. Как правило, все медиумы слегка ненормальны психически. Например, фрау Роте^[255], пусть судебные психиатры не смогли признать ее non compos mentis (недееспособной), проявляла целый ряд истерических симптомов. Семь моих медиумов выказывали легкие симптомы истерии (которые, кстати, необычайно распространены и в других областях жизни). Одним из медиумов был американский мошенник, его ненормальность проявлялась главным образом в наглости действий. Остальные семеро вели себя добропорядочно. Лишь одна, женщина средних лет, родилась со своим даром: с раннего детства она страдала изменениями сознания (нередко впадала в отчасти истерическое сумеречное состояние). Она превратила необходимость в добродетель, как говорится, научилась вызывать изменение сознания посредством самовнушения и в этом состоянии могла пророчествовать. Другие медиумы открыли в себе дар через общение с ближними и развивали его на спиритических сеансах, что не составляет особого труда: опираясь всего на нескольких умелых советов, удивительно большое число людей, особенно женщин, можно обучить простым спиритическим манипуляциям, например столоверчению и, реже, автоматическому письму.

⁷²⁶ Обычные явления, с которыми сталкиваются медиумы, – это столоверчение, автоматическое письмо и вещание в трансе.

⁷²⁷ Столоверчение подразумевает, что один человек (или несколько) кладут руки на стол, который можно легко передвигать. Спустя некоторое время – от пары минут до часа – этот стол начинает двигаться, вращается или покачивается. Это явление также наблюдается у иных объектов, подвергаемых воздействию. «Автоматический» маятник и гадательная рамка используют тот же самый принцип. Следовательно, по-детски наивно думать, повторяя ошибку предыдущих десятилетий, будто объекты, к которым прилагают усилия, движутся сами по себе, словно живые. Если выбран довольно тяжелый предмет и держать пальцы на мышцах медиума при перемещении этого предмета, то сразу станет очевидным мышечное напряжение, то есть стремление медиума сдвинуть предмет с места. Замечательно то, что медиумы, по их собственным словам, ничего не ощущают при этих усилиях; им кажется, что предмет движется сам по себе – или что их рука (пальцы) действует самостоятельно. Эта психологическая загадка может смутить только тех, кто ничего не смыслит в гипнозе. Загипнотизированного человека нетрудно убедить в том, что он, очнувшись, забудет все, случившееся под гипнозом, но по определенному знаку затем, вопреки воле, вдруг поднимет правую руку. Действительно, он все забывает, но по знаку поднимает правую руку, сам не ведая почему, – его рука «просто сама поднялась в воздух».

⁷²⁸ Спонтанные явления такого рода порой отмечаются у истериков – вспомним, например, паралич или своеобразные автоматические движения руки. Больные либо не могут объяснить причины этих внезапных симптомов, либо называют неверные причины – скажем, винят свою простуду или перенапряжение. Достаточно загипнотизировать пациента, чтобы выявить истинную причину и значение симптома. Одна молодая девушка просыпается утром и понимает, что ее правая рука парализована. Она в ужасе бежит к врачу и сообщает, что не знает, как так вышло; наверное, она накануне днем перетрудилась, прибираясь в доме. Это единственная причина, которая приходит ей на ум. Под гипнозом выясняется, что вчера у нее случилась бурная ссора с родителями, отец схватил ее за правую руку и вытолкал за дверь. Паралич руки получил объяснение; он связан с бессознательным воспоминанием о вчерашней сцене, отсутствующей в ее бодрствующем сознании. (Существование «бессознательных идей» отдельно обсуждается в моей статье^[256].)

⁷²⁹ Из этих фактов явствует, что наши тела легко выполняют автоматические движения, причина и происхождение которых нам неизвестны. Если бы наука не обратила на этот факт наше внимание, мы не знали бы, что наши руки и кисти постоянно совершают легкие движения, так называемый «преднамеренный тремор», сопровождая наши мысли. Если, например, живо вообразить простую геометрическую фигуру, скажем, треугольник, то тремор вытянутой руки тоже будет описывать треугольник, что совсем не трудно показать с помощью соответствующего аппарата. Следовательно, если сесть за стол, с нетерпением ожидая автоматических движений, преднамеренный тремор воспроизведет это ожидание и постепенно заставит стол двигаться. Но, едва ощутив это, казалось бы, автоматическое движение, мы тут же убеждаемся, что «все работает». Внушение затуманивает наше суждение и наблюдение, мы не замечаем, как дрожь, поначалу почти мнимая, постепенно перерастает в мышечные сокращения, которые затем, естественным образом, способствуют все более наглядным последствиям.

⁷³⁰ Что ж, если обычный стол, простой предмет мебели, может совершать некие движения как бы по собственной воле и вести себя как живой, то человеческая фантазия вполне готова поверить, будто причиной движения выступает какой-то мистический флюид – или даже воздушный дух. А если, как обычно и бывает, движения стола составляют предложения с понятным содержанием из букв алфавита, то выглядит доказанным вне всяких сомнений воздействие «чужого разума». Однако известно, что первоначальные автоматические движения в значительной степени зависят от наших представлений. Если это помогает сдвинуть стол с места, то ничто не мешает и направлять его движения таким образом, чтобы составлялись слова и целые предложения. Нет ни малейшей необходимости воображать фразы заранее. Бессознательная часть психики, управляющая автоматическими движениями, очень быстро как бы вливает в них разумное содержание^[257]. Как и следовало ожидать, это содержание обыкновенно не блещет качеством и лишь в исключительных случаях превышает уровень среднего интеллекта. Хороший пример скудости «застольных бесед» дан в «Книге медиумов» Аллана Кардека.

⁷³¹ Автоматическое письмо следует тем же принципам, что и столоверчение. Содержание такого письма никоим образом не превосходит содержание «застольных бесед». То же можно сказать и о вещании в трансе (в экстазе). Вместо мышц руки и кисти самостоятельно функционируют мышцы речевого аппарата. Содержание этих высказываний, естественно, соответствует плодам прочих «автоматизмов».

⁷³² Эти явления статистически наиболее часто наблюдаются среди медиумов. Ясновидение встречается гораздо реже. Всего двое из моих медиумов прославились как ясновидящие. Одна из них добилась немалой известности и уже успела выставить себя на посмешище в разных городах Швейцарии. Чтобы максимально объективно оценить ее психическое состояние, мы провели около тридцати сеансов на протяжении полугода. Результаты исследования применительно к ясновидению можно изложить очень кратко: не было выявлено ничего, что совершенно бесспорно выходило бы за пределы нормальных психологических способностей. С другой стороны, в некоторых случаях она и вправду выказывала замечательный дар бессознательного комбинирования, сочетая «малые ощущения» и догадки и искусно их толкуя, чаще всего в состоянии легкого помутнения сознания. В этом состоянии нет ничего сверхъестественного; напротив, это хорошо известный предмет психологических исследований.

⁷³³ Насколько деликатна способность к бессознательному восприятию, показывает эксперимент со вторым медиумом. Все происходило следующим образом: медиум садился напротив меня за маленький столик, стоявший на толстом и мягком ковре (для большей подвижности мебели), и мы оба клали руки на стол. Пока разум медиума был занят разговором с третьим лицом, я усиленно думал о числе от 0 до 10, например о числе 3. Стол должен был указать на задуманное число. В том, что число угадывалось верно всякий раз, когда я держал руки на столе на протяжении всего эксперимента, нет ничего примечательного. Зато примечательно, что в 77 % случаев правильное число угадывалось и тогда, когда я убирал руки со стола сразу после первого движения. Если мои руки вообще не касались стола, правильных догадок не было. Результаты многочисленных опытов показали, что с помощью преднамеренного тремора можно сообщить другому человеку число от 0 до 10 так, что этот человек, не опознав число разумом, сумеет его воспроизвести посредством автоматических движений. К моему удовлетворению, я смог установить, что сознательный разум медиума не имеет ни малейшего представления о числе, мною задуманном. Числа больше 10 воспроизводились очень неуверенно, порой угадывалась всего одна цифра из двух. Если я думал о римских, а не об арабских цифрах, то результат был значительно хуже. Вышеуказанные 77 % правильных догадок относятся только к экспериментам с арабскими цифрами. Отсюда можно сделать вывод, что мои бессознательные движения должны были передавать некий наглядный образ цифр. Хуже обстояло дело с более сложными и менее привычными изображениями римских цифр, как и с числами больше 10.

⁷³⁴ Нельзя рассказывать об этих экспериментах, не припомнив любопытное и поучительное наблюдение, которое я сделал однажды, когда все наши психологические эксперименты с медиумом давали сбой – даже эксперименты с цифрами никак не получались. Тут я наконец использовал следующий прием из схожего по духу эксперимента: я сказал медиуму, что число, о котором я думаю (3), находится между 2 и 5. Затем стол отвечал мне десяток раз. Числа, им воспроизводимые, неизменно и последовательно принадлежали к набору 2, 4 и 5, но никогда не выпадало 3; значит, совершенно ясно, что стол (скорее бессознательное медиума) хорошо знал о числе, мною задуманном, но избегал его по простой прихоти. О капризности бессознательного спиритуалисты могли бы многое рассказать; на своем языке они заявили бы, что добрые духи вытеснены проказливыми насмешниками, которые и испортили эксперимент.

⁷³⁵ Чуткое восприятие бессознательного, проявляющееся в его способности переводить тремор другого человека в цифры – поразительный, но ни в коем случае не беспрецедентный факт. В научной литературе имеется множество подтверждающих примеров. Но если бессознательное, как доказывают мои опыты, способно усваивать и воспроизводить нечто без вмешательства сознательного разума, то при оценке ясновидческих действий необходима величайшая осторожность. Прежде чем выносить заключение, будто мысль летит сквозь время и пространство, свободно от мозга, мы должны попытаться обнаружить с помощью тщательного психологического исследования скрытые источники мнимого сверхъестественным знания.

⁷³⁶ С другой стороны, любой непредубежденный исследователь с готовностью признает, что сегодня мы далеки от вершин мудрости, что у природы в запасе бесконечные возможности, которые могут раскрыться в грядущие счастливые дни. Поэтому я ограничусь указанием на то, что случаи предполагаемого ясновидения, которым был свидетелем, легко объяснить другим, более понятным способом, а не настаивать на допущении мистических способностей познания. О мнимых и необъяснимых случаях ясновидения я знаю только понаслышке или читал о них в книгах.

⁷³⁷ То же верно для обширной группы спиритуалистических проявлений – к физическим явлениям. Я видел кое-какие из них, и они считались чудесами, но по факту таковыми не были. Вообще среди бесчисленных верующих в чудеса наших дней очень немногие в самом деле наблюдали что-либо явно сверхъестественное. А среди этих немногих еще меньше тех, кто не страдает разгоряченным воображением и не подменяет критическое наблюдение верой. Тем не менее есть ряд свидетелей, к которым не следует придираться, и в их число я включил бы Крукса.

⁷³⁸ Все люди скверно оценивают незнакомые явления, и Крукс, конечно, тоже человек. Не существует общего дара наблюдения, который притязал бы на высшую степень достоверности без специальной подготовки. Человеческое наблюдение достигает желаемого только после обучения, причем в специфической области. Оторвите внимательного наблюдателя от микроскопа, заставьте его ощутить ветер и погоду, и он окажется беспомощнее любого охотника или крестьянина. Если погрузить достойного физика в обманчиво волшебную тьму спиритического сеанса, где истерические медиумы занимаются своими делами с поистине дьявольской утонченностью (это вовсе не преувеличение), его наблюдения вряд ли превзойдут точностью наблюдения дилетанта. Все будет зависеть от силы предубеждения, от того, насколько он открыт сторонним веяниям. В этом отношении психическое состояние такого человека, как Крукс, заслуживает изучения. Если под воздействием среды и воспитания (или в силу врожденного темперамента) он не откажется верить в чудеса, то явление призрака будет для него убедительным. Но если он с самого начала не склонен верить в чудеса, то сохранит скептицизм, сколько бы призраков ему ни являлось, и это отношение разделяют многие другие люди, тоже очевидцы подобных штучек медиума.

⁷³⁹ Человеческое наблюдение легко нарушить бесчисленными способами, и многие из них до сих пор совершенно неизвестны. Например, целая школа экспериментальной психологии сейчас занимается «психологией доказательств», то есть именно проблемой наблюдения. Профессор Вильям Штерн^[258], основатель этой школы, опубликовал результаты экспериментов, в которых человеческая наблюдательность предстает в дурном свете. А ведь Штерн работал с образованными людьми! На мой взгляд, нам суждено еще несколько лет терпеливо работать в направлении, заданном школой Штерна, прежде чем мы сможем подступиться к трудному вопросу о реальности спиритуалистических явлений.

⁷⁴⁰ Что касается сообщений о чудесах в литературе, то мы не должны, несмотря на всю нашу критику, упускать из вида ограниченность наших знаний, иначе может произойти нечто постыдно человеческое, и мы окажемся в таком же неловком положении, как академики, внимавшие «сказкам» Хладни о метеорах, или уважаемый Баварский совет врачей^[259]. Тем не менее нынешнее положение дел дает достаточно оснований спокойно дожидаться появления более убедительных физических доказательств. Если, сделав поправку на сознательную и бессознательную ложь, самообман, предубеждение и прочее, мы все же отыщем нечто положительное, то точные науки непременно покорят эту область экспериментами и проверками, как бывало во всякой другой области человеческого опыта. Пусть многие спиритуалисты хвастаются своей «наукой» и «научным знанием»; это, конечно, раздражающая чепуха. Им недостает самокритики и элементарных познаний психологии. В сущности, они не хотят, чтобы их учили чему-то лучшему; они жаждут и впредь верить – не понимая, что это крайне наивно ввиду наших человеческих недостатков.

Предисловие к книге К. Г. Юнга «Phénomènes occultes»^[260]

⁷⁴¹ Очерки, собранные в этой маленькой книжице, были написаны в тридцатилетнем промежутке – первый, «Оккультные явления», в 1902 году, а последний, «Душа и смерть», в 1932 году. Причина, по которой я счел возможным их объединить под одной обложкой, заключается в том, что все три очерка связаны с определенными пограничными проблемами человеческой психики, с вопросом существования души после смерти. В первом очерке рассказывается о молодой девушке, страдавшей сомнамбулизмом и утверждавшей, будто она общается с духами умерших. Второй очерк рассматривает проблематику диссоциации и вопрос о «частичных» душах (то есть о расщеплении личности). В третьем очерке обсуждается психология веры в бессмертие и возможность продолжения жизни души после смерти тела.

⁷⁴² Точка зрения, которой я придерживаюсь, – это точка зрения современной эмпирической психологии, подкрепленной научным методом. Пусть все три очерка затрагивают темы, которые принято относить, как правило, к области философии или богословия, будет ошибкой полагать, что психология интересуется метафизической природой проблемы бессмертия. Никаких метафизических «истин» психология установить не может и даже не пытается. Ее интересует исключительно феноменология психики. Идея бессмертия – это психическое явление, с которым мы сталкиваемся повсеместно. Всякая «идея», с психологической точки зрения, есть феномен, точно так же, как «философия» или «богословие». В понимании современной психологии идеи – сущности, подобно животным или растениям. Научный же метод состоит в описании природы. Все мифологические идеи по своей сути реальны, они намного старше любой философии. Как и наши знания о физической природе, изначально они были восприятиями и переживаниями. Поскольку такие идеи универсальны, они суть симптомы, характеристики или нормативные показатели психической жизни; они присутствуют у нас естественным образом и не нуждаются в доказательствах своей «истинности». Единственный вопрос, который мы можем с пользой для себя обсудить, таков: в самом ли деле они универсальны? Если отвечать утвердительно, значит, идеи принадлежат к природным составляющим нормальной структуры психики. Даже если их почему-то не удается отыскать в сознании конкретного индивидуума, они все присутствуют в бессознательном, но такой случай – уже аномалия. Чем меньше этих универсальных идей выявляется в сознании, тем больше их будет в бессознательном и тем сильнее оказывается их влияние на сознательный разум. Такое положение дел поневоле побуждает устанавливать сходство с невротическим расстройством.

⁷⁴³ Нормально думать о бессмертии и ненормально не делать этого или вообще не задумываться по этому поводу. Если все употребляют соль в пищу, то это нормально, и ненормально этого не делать. Но данный факт ничего не сообщает нам о «правильности» употребления соли или об идее бессмертия. Строго говоря, этот вопрос не имеет ничего общего с психологией. Бессмертие, как и существование Бога, невозможно доказать ни философски, ни эмпирически. Мы знаем, что соль необходима для нашего физиологического здоровья, однако едим ее вовсе не по этой причине, а потому, что пища с солью становится вкуснее. Нетрудно вообразить, что задолго до возникновения какой-либо философии люди инстинктивно выяснили, какие именно идеи необходимы для нормального функционирования психики. Только довольно глупый разум пытается идти дальше этого и высказывать мнение о том, возможно бессмертие или нет. Этот вопрос нельзя задавать по той простой причине, что тут нечего обсуждать. Что еще важнее, упускается из виду столь существенное обстоятельство, как функциональная ценность идеи самой по себе.

⁷⁴⁴ Если некто не «верит» в соль, врач должен разъяснить, что соль необходима для физиологического здоровья человека. Точно так же, на мой взгляд, врачевателю душ не пристало соглашаться с модными глупостями; он должен напоминать пациентам о норме структурных элементов психики. Из соображений душевной гигиены лучше не забывать об этих оригинальных и универсальных идеях; там, где они исчезают, ввиду пренебрежения или засилья интеллектуального фанатизма, следует восстановить их как можно быстрее, невзирая на любые «философские» доказательства в пользу этих идей или против них (что, в общем-то, невозможно). Как представляется, наше сердце лучше помнит о том, что полезно для психики, а вот голове присуща довольно нездоровая склонность вести «абстрактное» существование и легко забывать непреложный факт: сознание угасает в тот миг, когда сердце перестает справляться со своими обязанностями.

⁷⁴⁵ Идеи – не просто счетчики, используемые расчетливым умом; это еще и золотые сосуды, полные живого чувства. «Свобода» – не просто абстракция, но также эмоция. Разум становится неразумием, будучи отделен от сердца, и душевная жизнь, лишенная всеобщих идей, страдает от недостатка «питания». Будда однажды сказал: «Монахи, есть четыре вида питания для поддержания существ, которые уже возникли, и для содействия тем, которым предстоит возникнуть… Первая пища – съедобная, грубая или мелкого помола; вторая – прикосновение; третья – мыслительная способность ума; а четвертая – сознание»^[261].

К. Г. Юнг

Психология и спиритизм^[262]

⁷⁴⁶ Читатель не должен снисходительно откладывать эту книгу в сторону, узнав, что речь пойдет о «невидимках», то есть о духах, и потому предположив, что это сочинение относится к разряду спиритуалистических. Эта книга отлично читается без обращений к какой-либо такой гипотезе или теории, если трактовать ее просто как описание психологических фактов или как непрерывный ряд сообщений бессознательного (о чем, собственно, в ней и рассказывается). Даже духи предстают психическими явлениями, истоки которых скрыты в бессознательном. Так или иначе, «невидимки», сообщения которых и положены в основу этой книги, суть теневые персонификации содержаний бессознательного, соответствующие тому правилу, что пробужденные элементы бессознательного как бы становятся личностями, когда они воспринимаются сознательным разумом. По этой причине голоса, которые слышатся душевнобольным, как будто принадлежат определенным личностям, и тех зачастую можно отождествить и приписать им некие личные намерения. В самом деле, если наблюдатель сумеет (хотя это не всегда легко) собрать изрядное количество таких словесных галлюцинаций, он отыщет в них близкое подобие мотивов и намерений личного свойства.

⁷⁴⁷ То же самое верно, еще даже в большей степени, для «управления» медиумическими сеансами, посредством которых осуществляется «общение» с духами. Все в нашей психике неизбежно начинается с личного, и придется долго и старательно изучать какую-либо тему, прежде чем мы натолкнемся на элементы, которые уже не будут личными. «Я» и «мы» в приводимых сообщениях различаются чисто грамматически и ни в коей мере не являются доказательством существования духов; это всего-навсего доказательство физического бытия медиума или медиумов. Имея дело с «доказательствами личности» вроде тех, которые представлены в данной книге, следует помнить, что доказательства такого рода кажутся теоретически невозможными, если принимать во внимание огромное количество возможных заблуждений. Мы точно знаем, что бессознательное способно к подсознательному восприятию и служит сокровищницей потерянных воспоминаний. Кроме того, экспериментально доказано, что время и пространство для бессознательного относительны, так что бессознательное восприятие, избегая соприкосновения с пространственно-временным барьером, способно получать переживания, недоступные для сознательного разума. В этой связи я сошлюсь на эксперименты Райна^[263], проведенные в Университете Дьюка и в других местах^[264].

⁷⁴⁸ С учетом сказанного доказательство личности выглядит бесплодной надеждой – во всяком случае, в теории. Однако на практике дело обстоит несколько иначе, ведь известно немало поистине поразительных историй, непререкаемо убедительных для тех людей, которые оказываются в них вовлечены. Пусть даже наши критические доводы могут поставить под сомнение каждый отдельный случай, нет ни единого основания для утверждения, будто духов не существует. Посему в данном отношении мы должны руководствоваться принципом non liquet^[265]. Всякому, убежденному в реальности духов, следует знать, что это субъективное мнение, подверженное нападкам по самым разным поводам. А тем, кто убежден в обратном, следует остерегаться наивного предположения, будто ответ на вопрос о духах и привидениях заведомо известен и будто все явления подобного рода – бессмысленное мошенничество. Это вовсе не так. Указанные явления существуют сами по себе, независимо от того, как их истолковывают; не подлежит сомнению, что они суть подлинные проявления бессознательного. Сообщения «духов» – это высказывания бессознательной психики, при условии, что они действительно спонтанны и не измышлены сознательным разумом. Это качество объединяет их со сновидениями, ибо сны тоже отражают бессознательное; вот почему психотерапевт активно использует то и другое в своей работе.

⁷⁴⁹ Следовательно, книга Э. Уайта может рассматриваться как источник ценных сведений о самом бессознательном и его проявлениях. Она выгодно отличается от потока обычной спиритической литературы тем, что избегает всякой назидательной велеречивости и банальных фантазий и сосредотачивается вместо этого на ряде общих представлений. Это приятное отличие можно приписать тому счастливому стечению обстоятельств, что истинным автором книги является медиум Бетти, покойная жена Э. Уайта. Именно ее «дух» пронизывает всю книгу. Мы знакомы с нею по более ранним сочинениям господина Уайта^[266], и нам известно, сколь велико было ее воспитательное влияние на окружающих, сколь умело она констеллировала в их бессознательном содержания всех сообщений.

⁷⁵⁰ Воспитательная цель деятельности Бетти в целом соответствует общему направлению спиритической литературы. «Духи» стремятся развивать человеческое сознание и сблизить его с бессознательным, а Бетти, по ее собственному признанию, преследует ту же цель. Любопытно отметить, что зарождение американского спиритуализма совпало с ростом научного материализма в середине девятнадцатого столетия. То есть спиритуализм во всех своих формах имеет компенсаторное значение. Не следует также забывать, что целый ряд выдающихся ученых, врачей и философов подтверждает подлинность некоторых явлений, отображающих крайне своеобразное влияние психики на материю. Среди них Фридрих Целльнер, Уильям Крукс, Альфред Рише, Камиль Фламмарион, Джованни Скиапарелли, сэр Оливер Лодж и наш цюрихский психиатр Эйген Блейлер, если называть только широко известные имена. Сам я не проводил самостоятельных исследований в этой области знаний, однако без колебаний заявляю, что воочию наблюдал достаточное количество таких явлений и полностью убедился в их реальности. Для меня они необъяснимы, поэтому я не могу принять решения в пользу какого-либо из привычных истолкований.

⁷⁵¹ Нисколько не желая внушать предубеждения читателям этой книги, я все же не могу не привлечь внимания к некоторым поднимаемым ею вопросам. Прежде всего, мне кажется чрезвычайно важным – особенно ввиду того факта, что автор незнаком с современной психологией, – что «невидимки» как будто поддерживают энергетическое представление о психике, раскрытое в недавних психологических исследованиях. Пожалуй, аналогией может служить понятие «частоты». Но здесь мы сталкиваемся и с различием, которым нельзя пренебрегать: если психолог полагает, что сознание обладает бо`льшим запасом энергии, нежели бессознательное, то «невидимки» приписывают духам усопших, то бишь персонифицированным бессознательным содержаниям, частоту более высокую, чем та, что свойственна живой психике. Впрочем, не следует придавать чрезмерное значение тому факту, что в обоих случаях используется понятие энергии, так как это основная категория мышления для всех современных наук.

⁷⁵² Еще «невидимки» утверждают, что мир человеческого сознания и «Потустороннее» вместе образуют единый космос, а потому нельзя говорить, что мертвые находятся в каком-то другом месте по сравнению с живыми. Различаются только «частоты», которые можно уподобить оборотам пропеллера: на малых скоростях лопасти видны, а на больших как бы исчезают. В психологических терминах это означает, что сознательная и бессознательная психика едины, но разделяются по объему энергии. Наука может согласиться с этим утверждением, хотя не приемлет заявлений, будто бессознательное обладает большим запасом энергии (это не подтверждается экспериментально).

⁷⁵³ Согласно «невидимкам», «Потустороннее» – все тот же космос, лишенный ограничений, которые налагаются на бренное тело пространством и временем. Поэтому и говорится о «беспрепятственной вселенной». Наш мир включается в этот высший порядок и обязан своим существованием в первую очередь тому факту, что телесный человек наделен низкой «частотой», благодаря чему ограничивающие факторы пространства и времени становятся сильнее. Мир без ограничений зовется «Ортосом», то есть «правильным», «истинным» миром. Отсюда достаточно ясно, сколь важное значение приписывается «Потустороннему», хотя следует подчеркнуть, что это отнюдь не подразумевает обесценивания, умаления нашего мира. Мне вспоминается философская загадка, которую задал мне мой проводник-араб (драгоман – Dragoman^[267]) при посещении гробниц халифов в Каире^[268]: «Кто умнее – тот, кто строит свой дом там, где проживет долго, или тот, кто строит дом там, где пробудет всего ничего?» Бетти не сомневается, что ограниченную человеческую жизнь следует проживать как можно полнее, ибо обретение максимально полного сознания на земле – необходимое условие грядущей жизни в «Ортосе». Тем самым она соглашается не только с общим направлением спиритуалистической философии, но и с Платоном, который считал философию способом приготовиться к смерти^[269].

⁷⁵⁴ Современная психология может утверждать, что для многих эта проблема возникает лишь во второй половине жизни, когда бессознательное нередко проявляет себя особенно настойчиво. Бессознательное – это край сновидений, а для первобытных дикарей область сновидений была также обителью мертвых и владениями предков. Из всего, что нам известно, бессознательное и вправду кажется относительно независимым от пространства и времени, так что нет ничего предосудительного в мысли, будто сознание окружено морем бессознательного (подобно тому, как человеческий мир содержится в «Ортосе»). Размеры бессознательного неведомы, и оно, быть может, важнее сознания. Так или иначе, роль сознания в жизни первобытных людей и приматов незначительна по сравнению с ролью бессознательного. События в нашем современном мире, когда человечество слепо бредет от одной катастрофы к другой, вряд ли способны укрепить веру в ценность сознания и свободу воли. Сознание, конечно, должно иметь первостепенное значение, раз уж оно – единственный залог нашей свободы, раз только оно предоставляет возможность избежать катастрофы. Но полагаться на него целиком, по-видимому, значит тешить себя благими надеждами.

⁷⁵⁵ Цель Бетти состоит в максимальном расширении сознания через объединение с «Ортосом». Для этого нужно научиться прислушиваться к бессознательной психике, заручиться сотрудничеством «невидимок». Цели современной психотерапии сходны – она тоже стремится восполнить односторонность и узость сознательного разума посредством углубления знаний о бессознательном.

⁷⁵⁶ Однако сходство целей не должно затенять от нас принципиального расхождения точек зрения. Психология «книг Бетти» ничем существенным не отличается от дикарского взгляда на мир, когда все содержания бессознательного проецируются на внешние объекты. То, что первобытный человек принимает за «духа», на более высоком уровне сознания может сделаться абстрактной мыслью; так, боги древности превратились в философские идеи в начале нашей эры. Примитивная проекция психологических факторов роднит между собой спиритуализм и теософию^[270]. Преимущества проекции очевидны: проецируемое содержимое «зримо» находится в объекте и не требует дальнейшего осмысления. Но поскольку проекция и в самом деле отчасти сближает бессознательное и сознание, даже такое сближение уже лучше, чем отторжение. Книга господина Уайта, безусловно, заставляет задуматься, но вот способ мышления, к которому она обращается, не является психологическим; она механистична и потому едва ли окажется полезным подспорьем тому, кто поставит перед собой задачу сочетания проекций^[271].

Июль 1948 г.

Предисловие и замечания к книге Ф. Мозер «Призраки: реальность или вымысел?»

⁷⁵⁷ Автор этой книги попросила меня сделать небольшое вступление, и я с удовольствием согласился, поскольку ее предыдущая работа по оккультизму^[272], чрезвычайно скрупулезная и свидетельствовавшая о глубоком знании предмета, еще была свежа в моей памяти. Я горячо одобряю публикацию этой новой книги – старательно документированного сборника парапсихологических опытов; это необыкновенно ценный вклад в психологическую литературу как таковую. Экстраординарные и загадочные истории – вовсе не обязательно вымысел или фантазия. «Остроумные, любопытные и поучительные рассказы» обильно печатались в предшествующие столетия, и среди них были наблюдения, научную достоверность которых удалось впоследствии подтвердить. Современное психологическое описание человека как целостного явления восходит к многочисленным биографическим описания необычных людей, например сомнамбул и тому подобных, которыми пестрит начало девятнадцатого века. Нужно отметить, что, пусть открытием бессознательного мы обязаны именно этим старым, донаучным наблюдениям, наше исследование парапсихологических явлений все еще находится в зачаточном состоянии. Мы пока толком не изучили даже местность, на которой ведем свои исследования. Поэтому накопление наблюдений и достоверных материалов представляется очень важным и полезным делом. Подступаясь к такой задаче, нужно, безусловно, обладать немалым мужеством и четко видеть цель, чтобы избежать плутания в разнообразных трудностях, помехах и возможных ошибках, неизменно сопровождающих такие начинания; да и читателю надлежит набраться достаточного интереса и терпения, чтобы воспринимать этот порой вводящий в заблуждение материал объективно, независимо от любых предубеждений. В этом обширном и сумрачном краю, где все, кажется, возможно и где нет ничего неправдоподобного, требуется лично наблюдать множество странных происшествий, выслушивать, читать и, если получается, проверять множество историй и свидетельств, чтобы составить хотя бы отчасти верное и справедливое суждение.

⁷⁵⁸ Несмотря на такие достижения, как учреждение Британского и Американского обществ психических исследований, несмотря на наличие обширной и довольно богатой на документальные факты литературы, мы до сих пор сталкиваемся с предвзятостью – даже в кругу хорошо осведомленных людей, – и сообщения подобного рода нередко встречают недоверие, лишь частично обоснованное. Похоже, по сей день остается верным замечание Канта, обронившего почти двести лет назад: «Таким образом, подобного рода рассказам всегда верят только тайно, а публично они отвергаются в силу господствующей моды неверия»^[273]. При этом сам о себе он замечал следующее: «Из-за того же поведения я не решаюсь полностью отрицать всякую истинность различных рассказов о духах, сохраняя, однако, за собой естественное, хотя и странное, право сомневаться в каждом из них в отдельности, в то же время допуская долю правды во всех этих рассказах, взятых вместе^[274]». Хотелось бы, чтобы наши многочисленные лицемеры приняли во внимание мудрость великого мыслителя.

⁷⁵⁹ Боюсь, впрочем, что это будет непросто, ведь наше рационалистическое предубеждение опирается – lucus a non lucendo^[275] – не на разум, а на нечто гораздо более глубинное и архаическое, то есть на первобытный инстинкт, который подразумевал Гёте, когда говорил в «Фаусте»: «Не призывай знакомый этот рой, / Разлитый в воздухе, носящийся над нами…»^[276] Однажды мне довелось воочию наблюдать этот инстинкт в действии. Я гостил у дикарского племени на горе Элгон в Восточной Африке; большинство этих дикарей никогда прежде не видели белого человека. Как-то в разговоре я неосторожно произнес слово «selelteni», которое можно перевести как «призраки». Внезапно воцарилась гробовая тишина. Мужчины отводили взгляды, смотрели куда угодно, только не на меня, а некоторые и вовсе поднялись и ушли. Мой сомалийский проводник потолковал о чем-то с вождем, а потом прошептал мне на ухо: «Зачем ты это сказал? Теперь придется закончить беседу». Это событие научило меня ни в коем случае не упоминать о призраках вслух. Тот же первобытный страх перед призраками сидит у нас внутри, но он бессознателен. Рационализм и суеверия дополняют друг друга. Существует психологическое правило: чем ярче свет, тем чернее тень; иными словами, чем более рационалистичен наш сознательный разум, тем живее становится призрачный мир бессознательного. Ведь очевидно, что рациональность – это в значительной мере апотропейная по своей сути защита от суеверий, вездесущих и неизбежных. Демонический мир первобытных людей отстоит от нас всего на несколько поколений, а то, что происходило и продолжает происходить в диктаторских государствах, показывает, насколько ужасающе он близок. Приходится постоянно напоминать себе, что последнюю ведьму в Европе сожгли в год рождения моего дедушки.

⁷⁶⁰ Широко распространенное предубеждение против фактических сообщений, обсуждаемых в этой книге, обнажает едва ли не все симптомы первобытного страха перед призраками. Даже образованные люди, которые, казалось бы, сведущи в этом отношении, нередко выдвигают откровенно бессмысленные доводы, громоздят нелепые оправдания и отвергают свидетельства собственного зрения. Они вписывают свои имена в списки участников спиритических сеансов, а затем – как бывало не раз – отзывают подписи, потому что видели и тем подтверждали нечто невозможное (как будто кто-то знает наверняка, что возможно, а что – нет!).

⁷⁶¹ Истории о призраках и спиритуалистические явления практически никогда ничего не доказывают. Они не предлагают доказательств бессмертия души, каковое по понятным причинам недоказуемо. Зато они представляют неоспоримый интерес для психолога с нескольких точек зрения. Они сообщают о том, что неведомо обычному человеку, например об экстериоризации бессознательных процессов, о содержаниях этих процессов, о возможных источниках парапсихологических явлений. Они имеют особое значение для изучения места бессознательного в психике и для объяснения феномена синхронистичности, указывающего на относительность пространства и времени, а заодно и материи. Да, при помощи статистического метода возможно доказать подлинность таких событий, что подтвердили Райн^[277] и другие исследователи. Но индивидуальная природа более сложных явлений подобного рода запрещает использование статистического метода, так как он накладывается на явление синхронистичности и по необходимости его разрушает (статистик обязан не принимать его во внимание как случайность). Следовательно, мы всецело зависим от наблюдаемых и удовлетворительно описанных отдельных случаев, а психологу предназначено лишь тепло приветствовать новые объективные отчеты.

⁷⁶² Автору удалось собрать в своей книге внушительную коллекцию фактического материала. От других сочинений такого рода книга отличается тщательной и подробной сопроводительной документацией, благодаря чему читатель получает полное представление о ситуации, чего зачастую заметно недостает в других отчетах. Несмотря на то, что призраки обладают некоторыми универсальными чертами, являются они в индивидуальной форме, а условия их появления бесконечно разнообразны и особенно важны для исследователя. Данный сборник изобилует сведениями, столь необходимыми науке.

⁷⁶³ Обсуждаемый в книге вопрос является немаловажным для будущего. Наука едва-едва заинтересовалась всерьез человеческой психикой как таковой и бессознательным в частности. Широкая область психических явлений также охватывает парапсихологию, которая открывает нашему взору поистине неизведанный простор. Человечеству давно пора осознать природу психики, ибо становится все более и более очевидным, что величайшая опасность, угрожающая человеку, исходит от его собственной психики и, следовательно, от той части эмпирического мира, о которой мы меньше всего знаем. Психология нуждается в колоссальном расширении своего предмета. Данная книга – важная веха на долгом пути к познанию психической природы человека.

К. Г. Юнг,

апрель 1950 г.

Сообщение профессора К. Г. Юнга из Цюриха

⁷⁶⁴ Летом 1920 года я отправился в Лондон читать лекции по приглашению доктора Х. Мой коллега сообщил, что в преддверии моего приезда нашел подходящее место для летнего отдыха. По его словам, это было непросто, поскольку почти все дома были уже либо сданы, либо слишком дороги, либо слишком плохи, так что он фактически утратил надежду. Но все же, по счастливой случайности, ему встретился очаровательный коттедж, который вполне нам подходил, причем по смехотворно низкой цене. Коротко говоря, нам достался красивый и старый фермерский дом в Букингемшире, и мы увидели его собственными глазами, когда приехали туда под конец нашей первой рабочей недели, в пятницу вечером. Доктор X. нанял кухаркой местную девушку из соседней деревни, а ее подруга вызвалась добровольно помогать по хозяйству и приходила после обеда. Дом был просторный, двухэтажный, две его половины сходились под прямым углом. Мы заняли одно крыло, этого было для нас достаточно. На первом этаже располагались оранжерея с дверью сад, кухня, столовая и гостиная. Лестница из оранжереи вела на верхний этаж, к коридору и большой спальне, занимавшей всю переднюю часть крыла. Эта спальня досталась мне, окна ее выходили на восток и запад, у северной стены имелся камин. Слева от двери стояла кровать, напротив камина возвышался большой старинный комод, а справа помещались шкаф и стол. Иной обстановки, не считая нескольких стульев, не было. Коридор тянулся дальше, там были спальни, которые занимали доктор Х. и навещавшие нас гости.

⁷⁶⁵ Первую ночь, утомленный тяжкими трудами на неделе, я спал крепко. Следующий день прошел в прогулках и беседах. Вечером, ощущая некоторую усталость, я пошел спать около одиннадцати, но сумел разве что задремать – в действительности я впал в некое оцепенение; чувствовать, что не можешь пошевелиться, было неприятно. Еще мне показалось, что воздух сделался спертым, по комнате разлился непонятный противный запах. Я подумал, что забыл открыть окно, а потом отчасти преодолел оцепенение и сумел зажечь свечу; выяснилось, что оба окна открыты, и дует ночной ветерок, наполняя помещение цветочными ароматами лета. От неприятного запаха не осталось и следа. В этом полусонном странном состоянии я пролежал до той поры, пока за восточным окном не посерело. Лишь тогда оцепенение исчезло, как по волшебству, и я погрузился в глубокий сон, от которого очнулся только к девяти часам утра.

⁷⁶⁶ В воскресенье вечером я мимоходом упомянул доктору Х., что прошлой ночью спал очень плохо. Он посоветовал выпить перед сном бутылку пива, что я и сделал. Но, стоило мне лечь, повторилось то же самое: накатила невнятная дремота. Оба окна были открыты, и поначалу дышалось легко, но приблизительно через полчаса воздух изменился, приобрел некий несвежий привкус, сделался затхлым, в нем проявилось нечто отталкивающее. Несмотря на мои попытки установить природу запаха, установить, чем пахнет, никак не получалось; мне разве что пришло на ум, что в этом запахе ощущается что-то болезненное. Я искал подсказку, перебирая в голове все запахи, с которыми неизбежно сталкивался за восемь лет работы в психиатрической клинике. Внезапно мне вспомнилась одна пожилая пациентка, страдавшая открытой карциномой. Запах в комнате в точности соответствовал тому тошнотворному запаху, что нередко ощущался в ее палате.

⁷⁶⁷ Как и полагалось психологу, я задался вопросом – что вообще может послужить причиной столь своеобразной обонятельной галлюцинации. Увы, мне не удалось установить сколько-нибудь убедительную связь между этим воспоминанием и моим текущим состоянием. Я чувствовал себя крайне неловко, не в последнюю очередь потому, что оказался словно парализованным. Постепенно мысли улеглись, и я впал в подобие лихорадочной дремоты. Тут внезапно где-то закапала вода. Неужели, подумалось мне, я не потрудился завернуть кран? Но постойте, в комнате же нет рукомойника. Значит, пошел дождь. Странно, вечер-то был ясным. А незримая вода все капала, размеренно и громко, одна капля каждые две секунды. Я вообразил лужицу слева от моей кровати, возле комода. Наверное, крыша протекла… Наконец, совершив героическое усилие над собой, я встал, зажег свечу и сделал шаг к комоду. На полу воды не было, никаких сырых пятен на оштукатуренном потолке не наблюдалось. Я выглянул в окно и убедился, что небо усыпано звездами. А капание все продолжалось. Сосредоточившись, я определил место на полу, в полуметре от комода, откуда доносился звук. При желании я мог бы коснуться этого места рукой. Вдруг звук стих – и больше не возобновлялся. Ближе к трем часам, с первыми проблесками рассвета, я погрузился в глубокий сон. Но даже во сне слышал, как трудятся жуки-точильщики, причем этот шум отличался от обычного, более резкого: нынешний глухой стук был именно похож на стук от капель воды, что падают с потолка.

⁷⁶⁸ Из-за этих неприятностей полноценно отдохнуть за выходные не получилось, но я не стал жаловаться доктору Х. В следующие выходные, после напряженной и насыщенной событиями недели, я напрочь забыл о предыдущем негативном опыте. Однако не пролежал я в постели и получаса, как все началось сызнова: напало оцепенение, возник отвратительный запах, застучали капли. Добавилось и кое-что другое – шорохи в стенах, скрип мебели, шуршание в углах. Мною овладело непонятное беспокойство. Я было подумал, что поднялся ветер, а потому зажег свечу и пошел закрывать окна. Но ночь выдалась тихая, ветра не было и в помине. Пока горел свет, воздух оставался свежим, а странные звуки прекратились. Однако стоило задуть свечу, как оцепенение медленно возвратилось, воздух опять сделался спертым, скрипы и шорохи послышались снова. Я решил, что шумит у меня в ушах, но в три часа ночи все стихло – попросту оборвалось, как и в прошлый раз.

⁷⁶⁹ На следующий вечер я вновь попытал счастья с бутылкой пива. В Лондоне я спал хорошо, так что, сколько ни ломал голову, не мог понять, откуда взялась бессонница в столь, казалось бы, тихом и спокойном месте. Ночью все повторилось, причем звуки стали громче. Наконец мне пришло на ум, что объяснение может быть связано с парапсихологией. По опыту я знал, что неосознаваемые проблемы могут порождать явления экстериоризации, ибо констеллированные бессознательные содержания нередко норовят так или иначе проявляться вовне. Впрочем, заботы текущих обитателей дома были мне отлично известны, и я не смог отыскать никаких поводов для экстериоризации. Утром я спросил остальных, как им спалось, и все ответили, что отменно выспались.

⁷⁷⁰ На третью ночь стало еще хуже. Стук был таким громким, что мне чудилось, будто какое-то животное размером с собаку в панике мечется по комнате. Как и повелось, шум резко оборвался с первыми лучами рассвета.

⁷⁷¹ В следующие выходные положение усугубилось: прежние шорохи переросли в чудовищный грохот, сходный с раскатами грома. Стук теперь доносился не только изнутри, но и снаружи, как если бы кто-то колотил молотком, обернутым тканью, по кирпичным стенам. Несколько раз за ночь приходилось вставать, чтобы удостовериться, что никакой бури нет и никто на самом деле не стучит в стену снаружи.

⁷⁷² В следующие выходные, четвертые по счету, я в беседе с доктором Х. осторожно предположил, что в доме могут водиться привидения, что и объясняет удивительно низкую арендную плату. Разумеется, коллега посмеялся надо мною, хотя и высказал полнейшее недоумение по поводу моей бессонницы. Мне еще бросилось в глаза, как быстро обе девушки из прислуги убираются по вечерам после ужина и неизменно торопятся уйти задолго до заката. К восьми часам вечера они оставляли нас в одиночестве. Я в шутку сказал кухарке, что она, должно быть, почему-то боится нас, раз каждый вечер убегает вместе с подругой и спешит домой. Она засмеялась и ответила, что нисколько нас не боится, но вот задержаться в доме ее ничто не заставит, в особенности после захода солнца. «А почему?» – уточнил я. «Здесь же полным-полно привидений, разве вы не знаете? Потому-то дом и сдают задешево. Никто тут не задерживается». Так было всегда, сколько она себя помнила. Увы, мне не удалось выяснить происхождение этих слухов. Вторая девушка решительно подтвердила сказанное ее подругой.

⁷⁷³ Будучи в гостях в чужой стране, я, естественно, не имел возможности навести справки в деревне. Мой хозяин был настроен скептически, но согласился тщательно осмотреть дом. Мы не нашли внизу ничего примечательного, а вот чердак оказался с сюрпризом. Между двумя крыльями дома отыскалась перегородка, а в ней кто-то сравнительно недавно, судя по виду, установил дверь – около сантиметра толщиной, с увесистым замком и двумя огромными засовами; дверь отделяла наше крыло от второй, пустовавшей половины дома. Девушки страшно удивились, о наличии двери они не догадывались. Вообще ее назначение выглядело загадочным, ведь оба крыла сообщались друг с другом, на нижнем и на верхнем этажах, а на чердаке не было ни комнат, которые следовало бы запирать, ни каких-либо иных следов человеческого присутствия. Словом, назначение двери казалось необъяснимым.

⁷⁷⁴ Пятые выходные выдались столь невыносимыми, что я попросил хозяина переселить меня в другую комнату. Случилось вот что: стояла прекрасная лунная ночь, царило полное безветрие, а в комнате слышались шорохи и скрипы, тогда как снаружи раздавались удары по стенам. Я вдруг почувствовал, что рядом со мной кто-то есть, и открыл глаза. На своей подушке я увидел голову старухи, ее правый глаз, широко открытый, смотрел на меня. Левая половина лица, ниже глаза, отсутствовала. Это зрелище было таким чудовищно неожиданным, что я прыжком вскочил с постели, зажег свечу и провел остаток ночи в кресле. На следующий день я перебрался в соседнюю комнату, где прекрасно выспался, и галлюцинации меня больше не беспокоили – ни в эти, ни в следующие выходные.

⁷⁷⁵ Я сказал своему хозяину, что теперь уверен – в доме обитают привидения; он встретил мои слова скептической улыбкой. Такое поведение, пускай вполне понятное, изрядно раздражало, поскольку сам я сознавал, что мое душевное здоровье пострадало от этих переживаний. Я ощущал неестественную усталость, ничего подобного раньше мне испытывать не доводилось. Поэтому я предложил доктору X. самому попробовать переночевать в комнате с привидениями. Он согласился и пообещал прислать подробный и честный отчет о своих наблюдениях. Сказал, что для чистоты эксперимента приедет один и проведет в доме целые выходные, чтобы «меня утешить».

⁷⁷⁶ На следующее утро я уехал. Десять дней спустя пришло письмо от доктора X., который действительно провел выходные в летнем доме в полном одиночестве. Вечером было очень тихо, и он подумал, что ему вовсе не обязательно подниматься на верхний этаж – ведь призраки могут проявиться где угодно, если они населяют дом. Поэтому он поставил раскладушку в оранжерее и на всякий случай – коттедж стоял на отшибе – положил рядом заряженный дробовик. К ночи установилась мертвенная тишина. Мой коллега ощущал легкое беспокойство, но все же через некоторое время почти ухитрился заснуть. Вдруг ему почудились шаги в коридоре. Он тут же зажег свечу и распахнул дверь, но никого не увидел. Обругав себя (и меня) за глупость, он вернулся в постель, однако вскоре опять послышались шаги; тут он вспомнил, что дверь не запирается, и малодушно подпер ее стулом, после чего снова лег. Спустя какое-то время снаружи донесся топот ног, причем незримый гость остановился как раз перед дверью; стул заскрипел, как будто кто-то толкнул дверь с другой стороны. Тогда мой коллега вынес раскладушку в сад, и там отлично выспался. На следующую ночь он вновь подумал лечь в саду, но в час ночи пошел дождь, поэтому он задвинул изголовье под карниз оранжереи, а изножье накрыл непромокаемым одеялом. Иных неприятностей не случилось, но, как он сам написал, теперь ничто на свете не побудит его ночевать в самой оранжерее. Позднее он вообще отказался от коттеджа.

⁷⁷⁷ Чуть позже я узнал от доктора Х., что коттедж снесли, так как этот дом отпугивал жильцов, и владелец попросту отчаялся. К сожалению, письмо коллеги не сохранилось, но его содержание неизгладимо запечатлелось в моей памяти. Надо признать, я получил немалое удовлетворение от ощущений коллеги, который ранее ехидно посмеялся над моей боязнью привидений.

* * *

⁷⁷⁸ Подводя итоги, я хотел бы сделать следующие замечания. У меня нет объяснения звукам капели. Услышав их, я проснулся, встал и внимательно осмотрел пол. То есть обман чувств здесь исключается. Что касается шорохов и скрипов, то, думаю, это как раз не объективные звуки, а шум в ушах, который мое сознание распространяло, так сказать, по комнате. В том своеобразном гипноидном состоянии, которое на меня нашло, они казались преувеличенно громкими. Я вовсе не уверен, что стук по стенам был объективным звуком. Вполне может быть, что это стучало мое сердце, а мне казалось, что стук идет извне. Оцепенение проистекало из внутреннего возбуждения, по всей видимости, соответствовавшего страху. Я не осознавал этот свой страх вплоть до самого видения с головой старухи – только тогда он прорвался в мое сознание. Видение имело характер гипнагогической галлюцинации и представляло собой, полагаю, реконструкцию воспоминания о пожилой женщине с карциномой.

⁷⁷⁹ Перейдем теперь к обонятельной галлюцинации: у меня сложилось впечатление, что мое присутствие в комнате постепенно пробуждало нечто, так или иначе крывшееся в стенах. Быть может, животное (собака), что металось в панике по комнате, олицетворяло мою интуицию. Обыденная речь связывает интуицию с носом: мы что-то «чуем». Не будь человеческий орган обоняния столь безнадежно вырожденным, будь наш нюх таким же острым, как у собаки, то я, несомненно, составил бы более ясное представление о тех, кто проживал в этой комнате ранее. Первобытные знахари способны не только распознавать вора, но и «чуять» духов и призраков.

⁷⁸⁰ Гипноидная каталепсия, всякий раз сопровождавшая эти явления, была сродни полной сосредоточенности, объектом которой выступало подсознательное – и потому «очаровательное» – обонятельное переживание. В совокупности эти два фактора имеют некоторое сходство с физическим и психическим состоянием пойнтера, учуявшего запах. Однако источник «очарования», как мне кажется, имел особую природу, которую не объяснить наличием какого-либо вещества, испускающего запах. Последний мог всего-навсего «воплотить» психическую ситуацию возбуждающего свойства и донести ее до воспринимающего. Это вполне возможно, если принять во внимание исключительную важность обоняния у животных. Не исключено также, что интуиция заняла у человека место мира запахов, утраченного из-за вырождения органа обоняния. Воздействие интуиции на человека и вправду схоже с тем мгновенным очарованием, которое испытывают животные, воспринимая запахи. Мне самому довелось пережить несколько случаев, когда «психические запахи», то есть обонятельные галлюцинации, оказывались подсознательным интуитивным прозрением, в ценности которого я убеждался впоследствии.

⁷⁸¹ Эта гипотеза, разумеется, не притязает на объяснение всех явлений, в лучшем случае она позволяет объяснить определенную их категорию. Я слышал и читал очень много историй о привидениях, и среди них встречались такие, которые поддаются подобному объяснению. Например, все истории о призраках в помещениях, где было совершено убийство. В одном случае под ковром сохранились пятна крови. Собака наверняка учуяла бы кровь и, может быть, опознала бы человеческую кровь; будь у нее человеческое воображение, она смогла бы далее восстановить существенные черты преступления. Наше бессознательное, обладающее гораздо более утонченными способностями к восприятию и реконструкции, чем наш сознательный разум, способно делать то же самое и проецировать призрачную картину психической ситуации, которая его будоражит. Например, родственник однажды рассказал мне, что, когда он остановился в гостинице, будучи за границей, ему приснился страшный сон: будто бы в его номере убивают женщину. На следующее утро он узнал, что в ночь перед его прибытием там действительно убили женщину. Эти замечания имеют своей целью показать, что парапсихология должна учитывать современную психологию бессознательного.

К. Г. Юнг,

апрель 1950 г.

Комментарий редактора из книги Фанни Мозер:

Откликнувшись на анкету, профессор Юнг добавил к этому сообщению о своем странном опыте в английском доме с привидениями следующее:

«Это был старый фермерский дом, по всей видимости, семнадцатого или восемнадцатого столетия, стоявший уединенно в пятнадцати минутах ходьбы от ближайшей деревни. Сам дом был кирпичным, а местность вокруг представляла собой пологие холмы с лугами между ними, живыми изгородями и несколькими большими деревьями. Крупного водоема поблизости не было».

На вопрос, прекращалась ли «капель» сразу после того, как загоралась свеча, он ответил: «Нет, продолжалась еще не менее трех минут».

Наиболее важен следующий комментарий: «Видение головы случилось ночью, когда меня разбудил сильнейший стук. Но когда я зажег свечу, все исчезло. Голова выглядела довольно живой, не слишком большой и вполне телесной. Она возникла справа от меня, приблизительно в сорока сантиметрах. В итоге, повторюсь, она исчезла, едва загорелась свеча. Конечно, все это застало меня врасплох. Думаю, видение длилось чуть долее секунды или двух»; но его воздействие на такого человека, как профессор Юнг, было столь сильным, что заставило встать с постели, и он предпочел провести остаток ночи в кресле, а потом попросил переселить его в другую комнату! Это крайне примечательно. Еще обращает на себя внимание тот факт, что английский коллега долго потешался над этой «боязнью привидений», но сам не осмелился спать в «haunted room»^[278], а вместо этого под надуманным предлогом предпочел спать в саду, когда выполнял свое обещание, причем под дождем; он, напомним, заверил, что даст профессору «fair chance»^[279], а затем опишет все «подробно и честно». То есть на сознательном уровне профессор Юнг был для него «fool»^[280], но подсознательно он, видимо, верил в призраков, и этот страх победил!

Данный случай, пожалуй, поистине ужасен, если учесть внезапное появление женской головы на подушке, «довольно живой, не слишком большой и вполне телесной», с широко открытым правым глазом.

Предисловие к книге А. Яффе «Явления духов и предвидение. Опыт психологического описания»

⁷⁸² Автор этой книги уже сделала себе имя своим ценным вкладом в литературу по аналитической психологии. Здесь же она передает странные истории, настолько раздражающие людей суеверных, что все другие пересказывают их тайно. На дневной свет эти истории удалось извлечь благодаря вопроснику, составленному газетой «Швейцаришер беобахтер», которая теперь может хвастаться, что оказала немалую услугу обществу. Весь обильный материал поступал сначала на мой адрес. Увы, возраст и постоянная необходимость заниматься другими делами не позволяли мне обременять себя дальнейшей работой, так что задача по разбору материала и составлению психологической оценки выпала моей коллеге, которая очень достойно с нею справилась. Она проявила столько психологического такта, понимания и проницательности в своей трактовке родственной темы – в истолковании сочинения Э. Т. А. Гофмана «Золотой горшок»^[281], – что я ни разу не усомнился в правильности сделанного выбора.

⁷⁸³ Как ни удивительно, проблематика волшебных сказок в том виде, в каком они рассказываются ныне – не имеет значения, затронуло их просвещение или нет, – никогда ранее не рассматривалась с психологической точки зрения. Естественно, мы не берем в расчет мифологию, хотя принято думать, будто мифология – это, по сути, древняя история, что в наши дни ничего подобного уже не происходит. В качестве психического явления современности она воспринимается как этакое охотничье угодье для экономики. Тем не менее постоянно поступают сообщения о призраках, о предупреждающих видениях и прочих странных происшествиях, а количество людей, с которыми что-то однажды «произошло», поразительно велико. Более того, несмотря на неодобрительное молчание «просвещенных» кругов, от широкой публики не укрылось появление некоторое время назад вполне серьезной науки, именуемой парапсихологией. Этот факт, возможно, способствовал привлечению внимания к упомянутому вопроснику.

⁷⁸⁴ Среди множества результатов опроса наиболее примечательным видится тот факт, что у швейцарцев, которых обыкновенно мнят флегматичными, лишенными воображения рационалистами и материалистами, в ходу столько же историй о привидениях, сколько их бытует, скажем, в Англии или Ирландии. Насколько мне известно по собственному опыту и из сочинений других исследователей, магия в том виде, в котором ее практиковали в Средние века, восходящая к гораздо более отдаленным временам, никоим образом не вымерла сегодня; она по-прежнему живет и здравствует, столь же безудержно, как и столетия назад. Однако об этом предпочитают умалчивать. Магические события «просто случаются», интеллектуалы ничего о них не знают, поскольку не знают ни самих себя, ни окружающих. А в повседневном мире продолжается – о чем мы даже не догадываемся – извечная жизнь, там непрерывно происходит все то, что с незапамятных времен сопровождало человека на жизненном пути: наблюдаются предчувствия и предвидение, проявляет себя второе зрение, встречаются привидения и призраки, мертвые возвращаются, творятся волшба, колдовство, магические заклинания и так далее.

⁷⁸⁵ Вполне естественно, что наш научный век хочет знать, насколько все перечисленное «истинно», однако он не принимает во внимание природу любого доказательства подобного и способы его получения. Ведь тогда пришлось бы взглянуть на рассматриваемые события прямо и здраво, но взамен принято считать, что наиболее захватывающие истории при анализе их достоверности попросту рассыпаются, как песок, а о том, что остается, «не стоит и говорить». Никому не приходит на ум задать основополагающий вопрос: по какой, собственно, причине древние истории переживаются и воспроизводятся снова и снова, ничуть не утрачивая при этом своего значения? Почему они возвращаются в сиянии, так сказать, юношеской жизненной силы, обновляемой и свежей, как «в первый день творения»?

⁷⁸⁶ Автор поставила перед собой задачу принять сказки именно такими, каковы они есть, то есть как психические факты, а не отвергать их из-за того, что они якобы не вписываются в привычный миропорядок. В этом случае вполне логично вынести за скобки вопрос об истинности сказок, как уже давно поступили в мифологии, и попытаться вместо этого изучить сугубо психологические факторы – кому именно являются призраки, в каких психических состояниях, что обозначает призрак содержательно, то есть как символ?

⁷⁸⁷ Автор владеет искусством предъявлять историю в ее первозданном виде, со всеми сверхъестественными подробностями, столь оскорбительными для рационалиста. Тем самым сохраняется атмосфера сумеречности (Zwielicht), насущно необходимая для этих историй. Неотъемлемым элементом любого «ночного», нуминозного^[282] переживания выступает помрачение сознания, ощущение того, что человек находится во власти некоей превосходящей его силы, невозможность критики и паралич воли. Под воздействием этого переживания разум словно испаряется, и спонтанно берет верх сторонняя власть; это поистине удивительное чувство, и человек поневоле накапливает подобный опыт, как тайное сокровище, невзирая на все возражения разума. В том и заключается непостижимая цель такого переживания – заставить нас ощутить непреодолимое присутствие тайны.

⁷⁸⁸ Автор сумела сохранить всеобъемлющий характер такого опыта, несмотря на разнообразие сообщений, и сделать его предметом исследования. Всякий, кто ожидает найти в этой книге ответ на вопрос о парапсихологической истине, будет разочарован. Психолога мало заботит, какие факты могут быть установлены в общепринятом смысле; ему важно лишь, готов ли индивидуум поручиться за подлинность своего опыта независимо от любых истолкований. В этом не остается никаких сомнений; сверх того, для большинства случаев подлинность сообщений независимо подтверждается параллельными историями. Можно смело утверждать, что подобные сообщения встречаются повсеместно и во все эпохи. Следовательно, у нас нет достаточных оснований сомневаться в правдивости отдельных сообщений. Сомнение оправданно лишь тогда, когда речь идет об умышленной лжи. Таких случаев становится все меньше, ибо авторы подобных фальсификаций слишком невежественны, чтобы лгать убедительно.

⁷⁸⁹ Психология бессознательного пролила столько света в укромные уголки нашей психики, что от нее можно ожидать и успешного проникновения в темный мир вечно юных волшебных сказок. Из обширного материала, собранного в этой книге, все те, кто хочет познакомиться с «глубинной» психологией, получит, безусловно, важные сведения, заслуживающие самого пристального внимания. Советую эту книгу всем, кто умеет ценить иное, прорывающееся порой сквозь монотонность повседневной жизни, и благотворно (пусть и не всегда!) колеблет нашу самоуверенность, окрыляя воображение.

К. Г. Юнг,

август 1957 г.

V. Психогенез душевных расстройств
[к тому 3 полного собрания сочинений К. Г. Юнга]

Текущее состояние прикладной психологии^[283]
Немецкоязычная Швейцария

⁷⁹⁰ Хотя психологию не преподают ни в Базеле, ни во Фрибурге, совсем недавно открылся психологический институт в Берне под руководством профессора Дюрра. В зимнем семестре 1907 года он прочитал курс общей психологии и курс по педагогике с опорой на психологию, а также курс по введению в экспериментальную психологию.

⁷⁹¹ Что касается Цюриха, там профессор Шуман читает курс по специальной психологии и ведет семинар для интересующихся студентов в университетской лаборатории экспериментальной психологии. Приват-доцент Врешнер читает этой зимой лекции по физиологии и психологии голоса и языка и вводный курс (с наглядной демонстрацией) по экспериментальной психологии в психологической лаборатории. В психологической лаборатории университетской психиатрической клиники, основанной в 1906 году, я веду семинар для интересующихся студентов. В программе – нормальная и патологическая психология.

⁷⁹² По поводу объединений, связанных с психологией, то в Берне и Базеле их нет (о Фрибурге вообще можно не упоминать).

⁷⁹³ В Цюрихе уже несколько лет существуют:

1. Ассоциация судебной психиатрии, председателем которой я являюсь с начала 1907 года^[284].

2. Уже много лет существует психолого-неврологическое общество, где время от времени можно прослушать лекции по психологии. Председатель общества – профессор фон Монаков.

3. Кроме того, осенью 1907 года было учреждено Общество фрейдистских исследований (до 20 участников). Председатель – профессор Блейлер.

К. Г. Юнг (Бургхольцли – Цюрих)

О раннем слабоумии^[285]

⁷⁹⁴ Сначала описываются аналогии между явно психогенными заболеваниями и ранним слабоумием, возникающие в результате применения психоанализа к психозам, дабы побудить к обсуждению всех тех особенностей раннего слабоумия, которые (по сей день!) еще не поддаются психологическому анализу. Ослабление ассоциативных процессов, или abaissement du niveau mental, которое в результате имеет полное сходство со сном, указывает, по-видимому, на то, что патоген [Noxe] способствует раннему слабоумию, в отличие от, допустим, случаев истерии. Признаки abaissement приписывались патогену, который трактовался как органически обусловленный и уподоблялся симптому отравления (ср., например, параноидные состояния при хроническом отравлении).

(Автореферат)

Обзор книги И. Садгера «Конрад Фердинанд Майер. Патографически-психологическое исследование»

⁷⁹⁵ Новое искусство написания биографий с психологической точки зрения уже принесло некоторые плоды в виде умеренно удачных исследований. Достаточно вспомнить работы Мёбиуса о Гёте, Шопенгауэре, Шумане и Ницше и книгу Ланге о Гельдерлине^[286]. Среди этих «патографий» книга Садгера занимает особое положение. Она вовсе не выделяется дотошным раскрытием диагноза и не пытается поместить патологию поэта в отдельную клиническую систему, как поступил, прискорбно признавать, Мёбиус в случае с Гёте. Цель Садгера состоит скорее в том, чтобы постичь развитие личности в целом как психологический процесс и взглянуть на него как бы изнутри. Вообще говоря, не приходится сожалеть о том, что психиатрической классификации уделяется мало внимания. Наше понимание никоим образом не развивается вследствие того, что мы твердо устанавливаем как медики душевное состояние субъекта. Признание того, что Шуман страдал от раннего слабоумия, а К. Ф. Майер – от периодической меланхолии, совершенно не способствует пониманию их психики. Люди слишком готовы верить диагнозам, ибо думают, что без дальнейшего изучения ситуации вполне можно обойтись. Но именно здесь и начинается настоящий труд патографа, который хочет, как ему, собственно, и положено, понять больше, чем понимает обычный биограф. Последний избегает проникать слишком глубоко в некоторые области жизни, а потому не в силах оценить происходящее в них и не может выявить ничего странного; в итоге он называет эти области «безумными» или «патологическими». Мёбиус раздает психиатрические ярлыки и сообщает кое-что о географии. Однако подлинная задача патографа состоит в том, чтобы описать понятным языком происходящее в этих замкнутых областях психики, показать, какие могучие течения пролегают между миром понятного и миром непонятого. До сих пор психология терпела оглушительные неудачи, пребывая в уверенности, что выполняет свою задачу, диагностируя безумие; этому есть некоторое оправдание, ибо многие виднейшие современные психиатры искренне убеждены в том, что безумие не поддается дальнейшему пониманию. Однако достоверность этого утверждения чисто субъективна: все, чего не понимаем, мы обыкновенно склонны именовать безумием. Ввиду такой ограниченности не следует заходить столь далеко, не говоря уже о том, чтобы утверждать, будто непонятное нам сегодня не подлежит пониманию в принципе. Оно на самом деле понятно и понимаемо, вот только интеллектуально мы еще не созрели: мы просто ждем чего-то, наши уши не слышат, наш ум не может постигнуть тайны, о которых вещают безумцы. Кое-что, впрочем, мы действительно понимаем, а порой улавливаем мельком внутренние связи между откровенно, казалось бы, случайными событиями, благодаря чему удается выстраивать правильные причинно-следственные цепи. Этим прозрением мы обязаны гению Зигмунда Фрейда и его психологии, которая сегодня безжалостно третируется учеными-филистимлянами (обычная участь любого нового открытия)^[287].

⁷⁹⁶ Всякому, кто захочет сполна насладиться книгой Садгера, следует прежде ознакомиться с психологией Фрейда, иначе у читателя сложится предвзятое мнение о том чрезмерном значении, которое автор придает участию матери в судьбе поэта. Не обладая необходимыми знаниями, читатель также столкнется с трудностями в понимании многих вводных замечаний, касающихся отношений отца с сыном и матери с сыном, как и в оценке их общей значимости. Отсюда становится очевидным, что книга Садгера по праву может притязать на особое место в ряду «патографий», поскольку, в отличие от других авторов, он углубляется в тему, стараясь добраться до самых корней патологий, и присоединяет обширные области темного мира непонятости к миру понятных явлений. Всякий, кто имел возможность изучить произведения Фрейда, наверняка с немалым интересом прочитает о том, как чувствительная душа поэта постепенно освобождалась от сокрушительного груза материнской любви и сопутствующих ей эмоциональных конфликтов и как в результате этого освобождения забил прежде скрытый родник поэтического творчества. Мы в долгу перед автором за такой взгляд на жизнь художника, чье развитие ставит перед нами столько вопросов. Читателей же, не удосужившихся получить предварительные знания, эта книга может побудить к первому знакомству с предметом.

Обзор работы Л. Уолдстайна «Бессознательное “Я” и его отношение к образованию и здоровью»^[288]

⁷⁹⁷ По целому ряду причин можно порадоваться тому, что книга Уолдстайна «The Subconscious Self» оказалась спасена от забвения и стала доступной для широкой публики в превосходном переводе. Содержательно эта книга безусловно полезна и местами крайне важна. В своем предисловии к немецкому изданию доктор Верагут^[289] из Цюриха отмечает, что данную книгу, впервые опубликованную более десяти лет назад, следует воспринимать прежде всего как исторический документ. К сожалению, с этим выводом не поспоришь, ибо нигде настоящее не заканчивается, а прошлое не начинается раньше, чем в медицинской литературе. Английское издание книги увидело свет в ту пору, когда в Германии только завершился очередной виток восходящей спирали научных знаний. Ученые снова достигли точки, которая уже была покорена восемьюдесятью годами ранее, стараниями замечательного исследователя Франца Антона Месмера, который, быть может, первым в немецкоязычном мире заметил, что, вооружившись необходимой самоуверенностью, практически каждый может подражать чудесным исцелениям в местах паломничества, совершаемым священниками, французскими королями и чародеями в овечьих шкурах (примером тут служит пастух Аст, избавивший свое окружение от нескольких миллионов марок^[290]). Это искусство получило название «месмеризм». Его нельзя называть мошенничеством, ибо с его помощью удалось принести много пользы. Месмер предложил считать свое изобретение наукой и даже основал школу, но он пренебрег тем фактом, что с самого зарождения науки в ней существует и бессмертная элита, восседающая на «небесах», что этой элите ведомо все, куда лучше, чем кому-либо еще, и что она время от времени оберегает человечество от различных пагубных заблуждений. В частности, она не позволила нам своевременно узнать, что у Юпитера есть спутники, что метеоры падают с небосвода, что причиной послеродовой лихорадки становятся грязные руки повитух и что мозг имеет волокнистую структуру. Добрые восемьдесят лет эта элита защищала психологию от гипноза, выказывая пренебрежительное отношение к «животному магнетизму» Месмера. Тем не менее, нашлось несколько немецких «безумцев и мракобесов» эпохи романтизма, сумевших сохранить учение Месмера; они проводили тайные опыты и собирали наблюдения, а современники их высмеивали, усматривая во всем этом чистое суеверие. Невзирая на издевательства и насмешки, многочисленные книги из-под пера Юстинуса Кернера, Эшенмайера, Эннемозера, Хорста и многих других авторов, с изложением «любопытных рассказов сомнамбул», содержали, наряду с откровенным вздором, очевидные истины, которым пришлось пролежать под спудом еще шестьдесят лет. Французский сельский врач Льебо^[291], предпринявший в 1860-х годах робкую попытку издать небольшую книжку по этой теме, прождал целых двадцать лет, пока издатель пробовал распродать тираж. Тридцать лет спустя появилось отдельное направление литературы с сотнями книг и рядом периодических изданий. Спираль совершила очередной виток. Внезапно стало ясно, что при помощи давнего «месмеризма» возможно добиваться многого как в теории, так и на практике; что мнимо опасные симптомы нервных заболеваний, будь то парез, контрактура, парестезия или иное, могут вызываться внушением, а затем снова исчезать, – словом, что все воинство неврозов (а это, по меньшей мере, около восьмидесяти процентов неврологических пациентов) составляют нарушения психического характера. (Осознание этого факта сегодня преподносится как величайшее свершение, а те, кто заново его открыл, прославляются как великие благодетели человечества.)

⁷⁹⁸ В своей непостижимой мудрости элита мгновенно догадалась, что человечеству грозит страшная опасность, и объявило, что 1) суггестивная терапия – мошенничество, бесполезное по своей сути; 2) что она чрезвычайно опасна; 3) что открытия, полученные при посредстве гипнотических методов, – чистейшая выдумка, плоды буйного воображения и внушения; и 4) что неврозы суть органические заболевания головного мозга. Между тем было заново открыто, что наше сознание, очевидно, не охватывает всю глубину психики, что психический фактор существует и действует в областях, недоступных для сознания. Этот психический фактор за пределами сознания называли подсознанием, вторым «я», бессознательной личностью и так далее. В Германии «еретиками» выступали Дессуар, Форель, Молль, Фогт и Шренк – Нотцинг, не говоря о прочих, а во Франции – Бине, Жане и их школы. Книга Уолдстайна о «подсознательном» была опубликована как раз тогда, когда новое научное движение в Германии достигло своего расцвета. Все честные исследователи с энтузиазмом приветствовали это возрождение знаний, но элита справедливо считала его вредным для развития логического мышления. Поэтому ведущие авторитеты тех лет утверждали, что подсознание 1) не существует, 2) относится не к психике, а к физиологии и, следовательно, непроницаемо; что 3) оно лишь слабо осознается – настолько слабо, что индивидуум попросту его не замечает. С той поры исследователей «бессознательного» клеймили как противников науки: мол, «бессознательного» вообще не существует, это всего-навсего слабое мерцание сознания. Или же оно физиологично, в противоположность психологическому, и потому не может интересовать ни психолога, ни кого-либо еще. Тем самым исследования фактически возбранялись.

⁷⁹⁹ Но на сей раз, несмотря на все старания элиты, семя не погибло. Направление неуклонно и упорно развивалось, и сегодня мы продвинулись гораздо дальше, если вспоминать картину десятилетней давности. Тем не менее, это продвижение достигнуто усилиями тех немногих, кто не позволил себе озлобиться и продолжает неустанно трудится над тем, чтобы открыть сознанию бездны человеческой психики. Для этих немногих книга Уолдстайна, конечно, не будет в новинку и мало что добавит к их знаниям; но для всех остальных она раскроет множество тайн и важных вопросов. В ней, помимо всего, говорится об эстетике и о рождении произведений искусства. В ней наглядно представлено психологическое описание неврозов, которое, смею надеяться, получит широкое распространение, пусть элита по-прежнему твердо стоит на том, что истерия и нервные расстройства возникают в результате изменений в мозгу. К сожалению, многие заурядные врачи до сих пор верят этому «евангелию» в ущерб своим невротическим пациентам, бичу нашего столетия. Почти все эти пациенты под влиянием медицинской догматики уверены в том, что их болезнь имеет физическую природу. Снова и снова врачи подкрепляют эту чепуху, а само лечение, когда пичкают лекарствами и волшебными снадобьями, идет попросту бестолково. Едва ли удивительно, что в настоящее время «Христианская наука»^[292] приносит лучшие результаты, если сравнивать с достижениями многих неврологов. Эта маленькая книжица пригодится хотя бы тем, что поможет пролить свет на темные уголки души, из которых в конечном счете и проистекают все человеческие свершения, будь то художественные творения или нервные расстройства. Льщу себя надеждой, что книги такого рода будут тепло встречены образованной публикой и постепенно подготовят почву для более глубокого понимания человеческой психики, а также освободят умы здоровых и больных людей от грубого материализма цереброорганической догматики. Конечно, его анализ не сравнится по глубине с исследованиями Фрейда, но чувствительная психологическая нотка, которую задевает Уолдстайн, придает его книге особую привлекательность.

Взгляд в душу преступника^[293]

⁸⁰⁰ Раздвоение личности преступника нередко предстает очевидным с первого взгляда. Нет нужды пробираться по извилистому пути его психологических переживаний, срывать обличья и преодолевать страх разоблачения, ведь история двойственного существования вполне наглядна. Вообще говоря, каждый преступник, внешне старательно воспроизводя нормы достойного поведения, носит довольно простую и легко опознаваемую маску. Конечно, этого не скажешь о подонках преступной братии – о тех мужчинах и женщинах, что стали изгоями всего обычного человеческого общества. Однако, как правило, преступники, равно мужчины и женщины, честолюбиво норовят доказать свою принадлежность к почтенным слоям (Bürgerlichkeit) и всячески подчеркивают это стремление. «Романтика» преступного существования лишь изредка бывает по-настоящему романтической. Очень многие преступники ведут вполне буржуазный образ жизни и совершают преступления как бы при посредстве своего второго «я». Лишь немногим удается достичь полного разрыва между стремлением к буржуазной почтенности, с одной стороны, и преступным инстинктом, с другой стороны.

⁸⁰¹ Беда в том, что преступление словно подкрадывается к преступнику извне, постепенно им завладевает, и в конце концов он попросту перестает понимать сам, что намерен сделать. Позвольте разъяснить это утверждение ярким примером из моего собственного опыта.

⁸⁰² Девятилетний мальчик ткнул младшую сестру ножницами в бровь, рана оказалась глубокой, до мозговой оболочки. Войди острие на полмиллиметра глубже, девочка мгновенно бы умерла. Двумя годами ранее, когда мальчику было семь, его мать сказала мне, что с ним что-то не так. Он проявлял странные наклонности: в школе на уроках вдруг вскакивал из-за парты и льнул к учителю, будто от чего-то спасаясь; дома часто убегал от игрушек и прятался на чердаке. На просьбу объяснить причину своего поведения он не ответил. Когда я разговаривал с мальчиком, он сказал, что у него часто бывают судороги, а затем состоялся следующий диалог:

^[294] «Почему ты всего боишься?» – Молчание; я понял, что он не хочет говорить, поэтому попытался его растормошить. Наконец мне сказали: «Я не должен вам говорить». – «Почему же?» Все мои дальнейшие попытки наталкивались на тот же ответ, но наконец он выпалил: «Мне не велит один человек». – «Что за человек?» Снова молчание; но все же, долгое время спустя, мне удалось завоевать его доверие. Он рассказал, что в возрасте семи лет увидел крохотного человечка с бородой (были и другие подробности облика). Этот человечек ему подмигнул, и он сильно испугался, потому-то и льнул к учителю в школе и убегал от домашних игр, чтобы спрятаться на чердаке. «Чего хотел от тебя этот маленький человечек?» – «Он хотел сделать меня виноватым». – «Виноватым? За что именно?» Мальчик не смог ответить, только все твердил про «вину». Мол, с каждой новой встречей человечек подходил все ближе, а в прошлый раз подступил совсем близко, и тогда мальчик ударил свою сестру. Облик этого человечка – не что иное, как олицетворение преступного инстинкта, а под «виной» подразумевалось второе «я», ведущее к гибели.

⁸¹⁵ После преступления у мальчика начались эпилептические припадки. С тех пор он не совершал иных преступлений. В этом случае, как и во многих других, эпилепсия стала способом уклониться от преступления, вытеснением преступного инстинкта. Бессознательно люди пытаются избежать внутреннего побуждения к преступлению, прячась за болезнью.

⁸¹⁶ В иных случаях люди, внешне нормальные, как бы передают дурные влечения, скрытые под видимой нормой, другим людям и часто подталкивают тех (совершенно бессознательно) к поступкам, которых они сами никогда не совершили бы, но которыми тайно грезили.

⁸¹⁷ Вот пример: некоторое время назад в Рейнской области случилось убийство, вызвавшее большой переполох. Некий мужчина, без единого пятнышка на совести, убил всю свою семью – и даже собаку. Никто не понимал причину, никто ранее не замечал признаков ненормальности в этом человеке. Он сам сказал мне, что однажды купил нож, просто так, не имея в виду какой-либо конкретной цели. Как-то позднее он заснул в гостиной, где стояли часы с маятником. Тиканье часов напоминало чеканный шаг батальона марширующих солдат. Постепенно оно утихало, как будто батальон отдалялся. Когда звук полностью исчез, этот мужчина внезапно осознал, что должен кое-что сделать – и принялся убивать. Свою жену он ударил ножом одиннадцать раз.

⁸¹⁸ Согласно моим последующим исследованиям, именно погибшая женщина была в первую очередь виновата в случившемся. Она состояла в религиозной секте, члены которой считали всех, кто не молится с ними заодно, чужаками и детьми дьявола, а себя причисляли к святым. Эта женщина передала зло, которое крылось в ней (передала, быть может, бессознательно, но факт остается фактом) своему мужу, убедила его в том, что он плох, тогда как она непременно спасется, и внушила ему в подсознание преступный инстинкт. Характерно, что при каждом ударе муж повторял изречение из Библии, которое лучше всего указывает на происхождение его враждебности.

⁸¹⁹ В человеческой душе происходит гораздо больше преступлений, наблюдается куда больше жестокости и ужаса, чем во внешнем мире. Душа преступника, проявляющаяся в его поступках, нередко позволяет заглянуть в глубочайшие психологические процессы человечества в целом. Порой оказывается поистине поразительным, какую подоплеку имеют убийства и как, собственно, люди берутся за действия, которые в другое время и по собственной воле они никогда бы не совершили.

⁸²⁰ Однажды некий пекарь отправился на воскресную прогулку. Следующее, что он увидел, когда очнулся, – что сидит в камере в полицейском участке со скованными руками и ногами. От неожиданности он решил, что спит и видит сон, – и, конечно, понятия не имел, почему его заперли. Между тем за промежуток своего беспамятства он убил троих человек и серьезно ранил еще двоих. Несомненно, он совершил эти преступления в каталептическом состоянии. Воскресная прогулка обернулась совсем не так, как он предполагал, выходя из дома. Жена этого пекаря состояла в той же секте, что и жертва, о которой говорилось выше, – тоже являлась «святой», так что мотив этого преступления аналогичен описанному ранее.

⁸²¹ Чем дурнее и злее человек, тем сильнее он старается навязать другим свою злобу, которую сам не хочет показывать внешнему миру. Булочник и житель Рейнской области были прежде уважаемыми людьми. До того, как они совершили свои преступления, они наверняка изумились бы, предположи кто-нибудь, что они способны на нечто подобное. Они определенно никогда не помышляли об убийстве сознательно. Эта идея внушалась им бессознательно как средство воспроизведения злых инстинктов их жен. Человек – очень сложное существо; да, он много знает о мире вокруг, но очень мало знает о самом себе.

К вопросу о врачебном вмешательстве

[На 66-м конгрессе психиатров и неврологов юго-запада Германии в Баденвайлере выступил с докладом доктор Медард Босс, изложивший участникам конгресса, среди прочего, историю одного трансвестита «с точки зрения экзистенциально-аналитического подходов». Лечение завершилось полной кастрацией, в том числе ампутацией пениса и внедрением искусственных половых губ. Доклад вызвал критические комментарии со стороны ряда коллег^[295] (см. журнал Psyche, IV, 4, с. 229 и далее). Помимо этого, журнал разослал двадцати восьми врачам анкету с вопросами по поводу доклада доктора Босса, а последний счел возможным дать отдельный комментарий на результаты опроса (см. журнал Psyche, IV, 7, с. 394 и далее). Ввиду важности этого случая для взаимоотношений врача и пациента редакторы журнала задали врачам, имена которых назвал доктор Босс, следующие вопросы:

1. Считаете ли вы допустимым, с общемедицинской точки зрения, вмешательство, к которому прибегнул доктор Босс?

2. Считаете ли вы такое вмешательство допустимым с точки зрения психотерапевта?]

К. Г. Юнг (Кюснахт – Цюрих):

⁸²² Начну с того, что мне пришлось долго продираться сквозь страницы доклада. Экзистенциалистский жаргон, на мой взгляд, совершенно здесь излишний, чрезмерно усложняет ситуацию и нисколько не облегчает чтение. Пациент явно стремился превратиться в женщину, насколько это возможно, и намеревался в равной степени стойко противостоять любому другому влиянию. Вполне ясно, что с этим ничего нельзя было поделать психотерапевтически. Вот ответ на вопрос 2. Подобная операция не имеет ничего общего с психотерапией, ведь любой, включая пациента, мог бы посоветовать себе обратиться к хирургу за кастрацией. Если доктор Босс дал пациенту такой совет, то это его личное дело, и об этом не пристало рассуждать во всеуслышание на публике.

⁸²³ На вопрос 1 ответить не так просто. По принципу nulla poena sine lege^[296] вмешательство такого рода видится «оправданным», если закон его либо разрешает, либо прямо не запрещает. Косметические операции не находятся вне закона, и если мне удастся убедить хирурга ампутировать мне палец, это его и мое личное дело, проблема индивидуальной этики. Если кто-то в состоянии compos mentis^[297] желает быть кастрированным, а после операции чувствует себя счастливее, чем прежде, то в его поступке не так уж много того, против чего можно было бы справедливо возразить. Если врач убежден, что такая операция действительно поможет пациенту и никому не причинит вреда, этическая установка на всемерную помощь ближнему вполне может побудить его выполнить операцию, и никто не вправе против этого возражать. Правда, он должен осознавать, что этой несколько необычной и нетрадиционной процедурой он опасно оскорбляет коллективную профессиональную этику сообщества врачей. Более того, операция затрагивает орган, который служит предметом коллективного табу; иными словами, кастрация есть мистическое увечье, производящее сильное впечатление и потому отягощенное эмоциональными соображениями всякого рода. Врач, отважившийся на подобное вмешательство, не должен удивляться коллективной негативной реакции. Он может оправдаться перед собственной совестью, но ставит на кон репутацию, нарушая коллективные нормы и чувство. (Палач находится приблизительно в том же положении.) Оскорбления такого рода не в интересах медицинской профессии, поэтому они совершенно справедливо вызывают отвращение.

⁸²⁴ Доктор Босс поступил бы разумнее, храня приличествующее этой щекотливой истории молчание, а не предавая его urbi et orbi и не похваляясь каким-то там «аналитическим» подходом, как бы он ни стремился оправдать себя в глазах своей профессии. Очевидно, он имеет крайне смутное представление о том, насколько его действия оскорбляют чувства профессионалов от медицины.

⁸²⁵ Таким образом, я могу ответить на вопрос 1 следующим образом: по вышеуказанным причинам я считаю вмешательство с медицинской точки зрения опасным, если вообще допустимым. С личной же точки зрения я бы посоветовал признать за доктором Боссом презумпцию невиновности.

Предисловие к книге Дж. Кастэнса «Мудрость, безумие и глупость»

⁸²⁶ Когда я работал в 1906 году над своей книгой «Психология раннего слабоумия»^[298] (так тогда называли шизофрению), то никак не мог предположить, что в последующие полстолетия психологические исследования психозов и их содержаний практически не будут развиваться. Догмат (или интеллектуальное суеверие), гласящий, что действенны исключительно физические причины, до сих пор преграждает путь к психике пациента и побуждает психиатра к самым безрассудным и разнообразным вольностям в работе с этим самым деликатным из всех наших органов, хотя ему следовало бы задуматься о возможности подлинно психических причин и следствий, вполне очевидных для непредубежденного ума. Требуется лишь обращать на них внимание, но именно этому и препятствуют материалистические предрассудки, даже когда осознается вся тщетность метафизических допущений. Органическое, пусть его природа в значительной степени неизвестна и сугубо гипотетична, кажется гораздо более убедительной причиной, нежели психическая реальность, ибо последняя не существует сама по себе и потому рассматривается как некий пар, как след дыхания, так сказать, белковой схемы мироздания. Откуда вообще известно, что единственной на свете реальностью является физический атом, если его существование невозможно доказать без участия психики? Если и есть что-то такое, что может быть признано первичным, то это, несомненно, психика, а не атом, который, как и все остальное в нашем опыте, непосредственно воспринимается нами лишь как психическая модель или образ.

⁸²⁷ До сих пор живо помню то потрясающее ощущение, которое постигло меня, когда я впервые сумел расшифровать полную, казалось бы, бессмыслицу шизофренических неологизмов. Полагаю, это все же было несравненно легче, чем расшифровывать иероглифы или клинопись. Пусть иероглифы и прочие надписи открывают нам подлинную картину интеллектуальной культуры древнего человека – достижение, которое, безусловно, нельзя недооценивать, – но расшифровка плодов безумия и иных проявлений бессознательного раскрывает смысл гораздо более древних и основополагающих психических процессов, распахивает дверь в подземный (или внутренний) мир психики, средоточие не только психических продуктов прошлого, но и самого сознания. Впрочем, это почему-то меньше всего интересует психиатра, меньше всего его заботит, как если бы нам было чрезвычайно важно знать наверняка, откуда брали камень для строительства наших средневековых соборов, но мы ничуть не хотели бы выяснить, что означают эти постройки и чему они служат.

⁸²⁸ Половины столетия оказалось мало для того, чтобы психиатр, «врачеватель душ», успел ознакомиться со строением и содержанием психики. Нет нужды оправдываться за внимание к мозгу, поскольку его действительно можно рассмотреть под микроскопом. Психика же здесь проигрывает, потому что она недостаточно физиологична, ее нельзя изъять и поместить на предметное стекло. Люди по-прежнему продолжают презирать то, о чем не осведомлены, и то, о чем почти не знают, но в чем считают себя всецело сведущими. Сама попытка внести хоть какой-то порядок в хаос психологического опыта считается «ненаучной», ибо критерии физической реальности невозможно приложить непосредственно к реальности психической. Документальные свидетельства, столь ценные при изучении истории и юриспруденции, по-прежнему остаются неизвестной величиной в области психиатрии.

⁸²⁹ По этой причине книга, подобная той, которую читатель держит в руках, должна быть полезной для психологов. Это document humain^[299], к сожалению, один из немногих. Мне известно не более полудюжины таких автохтонных описаний психоза, а среди них это единственное посвящено маниакально-депрессивному безумию, тогда как все остальные обращаются к шизофрении. По моему опыту, смею сказать, это совершенно уникальный случай. Конечно, в многочисленных историях болезни есть сопоставимые описания со слов самих пациентов, но нам никогда не увидеть их в печатной публикации; кроме того, немногие из названных источников сравнятся с автобиографией нашего автора по образности, общей образованности, широте читательского кругозора, глубине мышления и самокритике. Ценность этой книги тем выше, что в ней, независимо от какого-либо внешнего влияния, описывается открытие – скорее, повторное открытие – некоторых фундаментальных и типичных психических структур. Хотя я сам годами изучал одни и те же явления и неоднократно их описывал, для меня все же было приятной неожиданностью увидеть, как бредовый полет фантазии и раскованность мышления маниакального состояния понижают порог сознательности до такой степени, что, как и при abaissement du niveau mental при шизофрении, бессознательное обнажается и становится понятным. Выявленное автором в маниакальном состоянии полностью согласуется с моими собственными результатами. Имеется в виду, в частности, структура противоположностей и их символика, архетип анимы и наконец неизбежное признание реальности души. Как известно, эти три основных пункта играют существенную роль в моей психологии, с которой, однако, автор книги познакомился уже впоследствии.

⁸³⁰ Особый интерес, в первую очередь для специалистов в этой области, представляет общая картина, которая возникает, когда при мании устраняются запреты, налагаемые сознательным разумом на бессознательное. Мы видим грубую и суровую систему противоположностей всех мыслимых цветов и форм, и она простирается, так сказать, от высот до глубин. Символизм носит преимущественно коллективный и архетипический характер, он явно мифологичен или религиозен. Выраженные признаки процесса индивидуации отсутствуют, так как диалектическая драма разворачивается в стихийном, внутреннем противостоянии противоположностей перед глазами воспринимающего и рефлексирующего субъекта. Он не состоит ни в каких диалектических отношениях с ближними; диалога нет. Ценности очерчиваются в недифференцированной системе черного и белого, проблема дифференцирования функций не ставится. Отсюда отсутствие сколько-нибудь явных признаков индивидуации; как известно, предпосылкой для нее выступают прочные отношения с другим индивидуумом, примирение с ним. Вопрос отношений, или Эроса, нигде в этой книге не рассматривается как проблема. Вместо того психическая реальность – как пишет сам автор, насущность – удостаивается изрядного внимания, и это очень важно и уместно.

⁸³¹ Как и следовало ожидать по богатому содержанию психоза, сам автор испытал углубленное воздействие своего заболевания. Это своего рода лейтмотив всей книги, звучащий от начала и до конца, превращающий ее в исповедальный монолог, который обращен к анонимному кругу слушателей – и в то же время взывает к столь же анонимному духу времени. Интеллектуальный охват широк и делает честь «логосу» автора. Не знаю, какое впечатление книга произведет на «нормального» читателя, которому никогда ничего не навязывали «по ту сторону барьера». Могу только сказать, что психиатры и практикующие психологи должны искренне поблагодарить автора за подробности, раскрытые без всякого принуждения. Как вклад в наше понимание тех в высшей степени значимых психических содержаний, которые проявляются в патологических состояниях или лежат в их основе, эта книга ценна и уникальна.

Предисловие к книге Дж. Перри «Личность в психотическом процессе»

⁸³² При чтении рукописи доктора Перри я поневоле вспоминал те времена, когда, будучи молодым и начинающим психиатром, тщетно искал способы разобраться в устройстве и проявлениях нездорового разума. Простые клинические наблюдения – и последующие вскрытия, когда видишь перед собою мозг, который явно должен чем-то отличаться, но не видишь ни малейших признаков аномалии, – здесь помогали мало. «Психические болезни суть болезни мозга» – гласила общепринятая аксиома, которая фактически ничего не разъясняла. Уже в первые месяцы работы в клинике^[300] я осознал, что мне отчаянно недостает подлинной психопатологии, то есть науки, раскрывающей, что конкретно происходит в сознании при психозах. Я наотрез отказывался признавать, что больные, в особенности шизофреники, способны лишь нести вздор и хаотично изрекать тарабарщину. Напротив – и в том мне вскоре предстояло убедиться, – их поведение и речи были вполне разборчивы и подлежали истолкованию. В 1901 году я начал свои ассоциативные эксперименты с нормальными испытуемыми, чтобы установить норму и получить основу для сравнения. Выяснилось, что ход экспериментов почти постоянно нарушается некими психическими факторами, неподвластными сознанию. Я назвал эти факторы комплексами. Мне не терпелось применить свое открытие к случаям истерии и шизофрении, и для обоих заболеваний нашлось значительное, даже избыточное количество таких нарушений; это означало, что бессознательное в данных условиях не только противопоставляет себя сознанию, но и содержит в себе необычайно мощный энергетический заряд. У невротиков комплексы состоят из расщепленных содержаний, упорядоченных в систему и потому легко опознаваемых, а вот у шизофреников бессознательное оказывается неуправляемым, автономным, в высшей степени бессистемным, беспорядочным и даже хаотичным. Более того, ему свойственна своеобразная «сновидческая» склонность, его ассоциации и причудливые идеи схожи с теми, что являются нам в сновидениях. Моим попыткам разобраться в содержаниях шизофренических психозов очень помогла только что вышедшая книга Фрейда о толковании сновидений (1900). К 1905 году я накопил столько достоверных знаний о психологии шизофрении (тогда именовавшейся «ранним слабоумием»), что опубликовал сразу две научные статьи^[301]. Работа «Психология раннего слабоумия» (1906) осталась фактически незамеченной, поскольку никто тогда не интересовался патологической психологией – кроме Фрейда, с которым я имел честь сотрудничать следующие семь лет.

⁸³³ Доктор Перри в своей книге наглядно показывает образцы тех психических содержаний, с которыми мне выпало столкнуться. Поначалу я совершенно не понимал те ассоциации, которые ежедневно рождались у моих пациентов. Я не знал тогда, что ключ к тайне давно лежал у меня в кармане, хотя замечал, разумеется, часто бросавшийся в глаза параллелизм между бредом больных и мифологическими мотивами. Но я долго не решался предположить наличие какой-либо связи между мифологическими образами и отдельными болезненными заблуждениями. Более того, мои познания в фольклоре, мифологии и первобытной психологии были, к сожалению, недостаточными, так что я крайне медленно двигался к пониманию того факта, насколько распространены эти параллели. Наш клинический подход к человеческому разуму был сугубо медицинским, то есть приблизительно таким же полезным, как профессиональное мнение минералога о Шартрском соборе. Обучение психиатров было направлено прежде всего на изучение анатомии человеческого мозга, а вовсе не на постижение человеческой психики. В те дни, когда даже неврозы с их обилием психологического материала оставались еще психологической terra incognita^[302], ожидать большего было нелепо. Главное умение психиатра (в чем, собственно, и натаскивали студентов) заключалось в том, чтобы не слушать своих пациентов.

⁸³⁴ Что ж, мы с Фрейдом, в отличие от других, стали прислушиваться. Сам Фрейд, пораженный рядом фактов из области невротической психологии, даже удостоил эту особенность именем в честь известного мифологического персонажа^[303], а я с головой погрузился в изучение «исторического» материала, порождаемого психотическим сознанием. С 1906 по 1912 год я приобретал все новые и новые познания в мифологии, первобытной психологии и сравнительном религиоведении. Это дополнительное образование позволило приблизиться к пониманию более глубоких слоев психики, и в итоге я опубликовал работу «Трансформации и символы либидо». Название было не совсем корректным, поскольку в книге анализировалось шизофреническое состояние, предшествующее болезни. Книга вышла сорок лет назад, а в прошлом году было опубликовано четвертое, исправленное издание под названием «Символы трансформации». Будет преувеличением заявлять, будто эта публикация оказала сколько-нибудь заметное влияние на психиатрию. Отсутствие интереса к психологии среди психиатров роднит последних со многими другими дисциплинами, будь то богословие, философия, политическая экономия, история или медицина; все перечисленные направления науки нуждаются в психологическом понимании, но, тем не менее, относятся к психологии с предубеждением и даже гордятся своим неведением. Медицина, к примеру, только в последние годы сочла возможным признать существование «психосоматики».

⁸³⁵ Психиатрия же по-прежнему пренебрегает изучением психотического ума, несмотря на то обстоятельство, что исследования такого рода, важные с научной и теоретической точек зрения, чрезвычайно полезны для терапевтической практики.

⁸³⁶ Поэтому я приветствую появление книги доктора Перри и вижу в ней залог тех лучших времен, когда психика душевнобольного наконец-то удостоится заслуженного внимания. Автор точно описывает типичный случай шизофрении, выделяет ее своеобразную психическую структуру и одновременно сообщает читателю все, что требуется знать о психологии человека в целом, если имеется желание понять будто бы хаотические искажения и гротескные «bizarrerie» больного ума. Вообще внимание и понимание со стороны зачастую само по себе оказывает замечательное терапевтическое воздействие – в более простых случаях, когда, разумеется, пациенты не ложатся в психиатрические клиники, зато толпятся в приемных частных специалистов. Не следует недооценивать тот катастрофический шок, который пациенты переживают, когда на них обрушиваются причудливые содержания, не поддающиеся разумному истолкованию. Само возникновение таких содержаний как бы обособляет их от ближних и ввергает в непреодолимую панику, нередко знаменующую собой начало явного психоза. Если, с другой стороны, они встречают понимание со стороны врача, то паники удается избежать, ведь индивидуум, получается, находит отклик у ближнего и тем самым ускользает от гибельного потрясения полной обособленности.

⁸³⁷ Причудливые содержания, которые вторгаются в сознание, редко встречаются при неврозах – по крайней мере, напрямую, и вот причина того, почему столько психотерапевтов до сих пор не осведомлено о более глубоких слоях человеческой психики. С другой стороны, психиатр нечасто располагает достаточным временем или необходимым научным оборудованием для изучения психологии своих пациентов или хотя бы для интереса к ней. В этом отношении настоящая книга заполняет зияющий пробел. Читателя не должно вводить в заблуждение распространенное мнение – дескать, все это только теории. Мои так называемые теории – не выдумка, а факты, которые можно проверить, если взять на себя соответствующий труд (что с успехом и проделал автор), если выслушать пациента доброжелательно и заинтересованно – это по-человечески очень важно, – если придавать значение его речам и поощрять, насколько возможно, его к самовыражению. Автор доказывает, что рисование, живопись и прочие творческие методы порой приобретают немалую ценность, дополняя и усиливая словесное выражение. Чрезвычайно важно для исследователя быть достаточно сведущим в истории и феноменологии сознания, иначе он не сможет понять символический язык бессознательного, а потому, следовательно, будет не в состоянии подсказать пациенту, как правильно усваивать иррациональные образы, сбивающие с толку и путающие сознание. Дело вовсе не в каком-то «особом историческом восприятии», не в каком-то моем пристрастии к собиранию исторических диковинок, как принято считать, а в искреннем стремлении помочь постижению больного ума. Психика, как и тело, – безусловно историческая структура.

⁸³⁸ Надеюсь, что книга доктора Перри пробудит интерес психиатров к психологической стороне их деятельности. Психология столь же важна для них, сколь анатомия и физиология важны для хирургов.

Предисловие к книге Г. Шмальца «Комплексная психология и телесный симптом»^[304]

⁸³⁹ Прочитав эту книгу с неподдельным интересом и целиком соглашаясь с ее выводами, я охотно откликаюсь на просьбу автора сказать несколько слов в качестве вступления. Автор взялся за психологическое лечение случая из области психосоматической медицины в сотрудничестве со специалистом по психиатрии, преуспел в своем начинании и подробно описал весь ход лечения вплоть до полного выздоровления. Клиническое описание выглядит безупречным и тщательным, и мне кажется, что психологическое объяснение и истолкование этого случая в равной степени удовлетворительны. Нигде нет и следа теоретической предвзятости; все выводы автора скрупулезно обосновываются с подобающей и заслуживающей одобрения старательностью и осмотрительностью. Клиническое описание подразумевает один из довольно частых случаев сердечной недостаточности; эта болезнь связана с поражением чувств, столь характерным для нашего времени. Отдельно автора нужно похвалить за то, что он бесстрашно указывает на более глубокие причины невроза и помещает болезнь в общие рамки психосоматики. Невроз есть выражение «аффектов» человека как такового, а последнего нельзя лечить исключительно по какому-то отдельному направлению врачебной специализации. Психогенные причины неразрывно связаны с психикой, а та по самой своей природе не просто выходит за пределы сугубо медицинского знания, но и, будучи средоточием всех без исключения психических явлений, превосходит научное понимание. Конечно, этиология должна прорабатываться на основании специфического метода, но вот психология и терапия невроза требуют внешней «архимедовой точки»^[305], без которой все превращается в движение по замкнутому кругу. По правде говоря, медицина как наука смогла добиться успехов в своем развитии лишь потому, что она щедро заимствовала знания у других наук. Ей пришлось опираться на достижения физики, химии и биологии, если брать именно соматическую медицину, а психология неврозов попросту не сможет обойтись без заимствований из духовных (Geisteswissenschaften) наук.

⁸⁴⁰ Решающее значение для этиологии и терапии неврозов имеет собственное поведение индивидуума. При тщательном анализе выясняется, что это поведение обусловливается личными и коллективными предпосылками, которые могут оказаться как патогенными, так и целительными по своему воздействию. Современная медицина уже не довольствуется установлением того факта, что больной заразился брюшным тифом, и проверяет водопровод на причастность к распространению инфекции; точно так же психология неврозов не может довольствоваться этиологией, сводящей все к травмам и инфантильным фантазиям. Давно известно, что детские неврозы проистекают из психического состояния родителей. Еще мы на собственном опыте знаем, в какой степени эти «психические ситуации» обусловлены не только личными недостатками, но и коллективными психическими установками. Сказанного вполне достаточно для того, чтобы специалист обратил внимание на эти коллективные установки (ведь эпидемию брюшного тифа не победить и самой кропотливой диагностикой, если лечить только отдельные случаи). Старая медицина довольствовалась выписыванием снадобий – и радовалась, если какое-либо из них помогало. Благодаря вспомогательным наукам современная медицина в состоянии познать истинную природу своих «зелий». Но каково лекарство от неврозов? Чтобы найти подлинный ответ на этот вопрос, психология неврозов должна оставить далеко позади сугубо медицинские рамки. Некоторые врачи уже начали это подозревать, и автор настоящей книги оказывает им заметную поддержку.

К. Г. Юнг,

Кюснахт – Цюрих

VI. Фрейд и психоанализ
[к тому 4 полного собрания сочинений К. Г. Юнга]

«О сновидениях» Зигмунда Фрейда (заметки) 25 января 1901 г

⁸⁴¹ Фрейд начинает с краткого изложения своей работы. Прежде всего он выделяет различные исторические истолкования проблемы сновидений.

1. Старая «мифологическая» или, вернее, мистическая гипотеза гласила, что сновидения суть осмысленные высказывания души, освобожденной от оков чувств. Душа понимается как трансцендентная сущность, которая либо порождает сны самостоятельно, как еще предполагал Шуберт^[306], либо представляет собой средство связи между сознательным умом и божественным откровением.

2. Новейшая гипотеза Шернера и Фолькельта^[307] утверждает, что сновидения обязаны своим существованием воздействию психических сил, сдерживаемых в течение дня.

3. Критический современный взгляд заключается в том, что сновидения можно проследить вплоть до периферических раздражителей, которые частично воздействуют на кору головного мозга и тем самым вызывают активность сновидений.

4. Общераспространенное мнение сводится к тому, что сны имеют более глубокое значение и способны даже предсказывать будущее. Фрейд с оговорками склоняется к этой точке зрения. Он не отрицает более глубокого смысла сновидений и признает правильность общепринятого метода их толкования, принимая сновидческие образы за символы скрытого и осмысленного содержания.

⁸⁴² В своих начальных наблюдениях Фрейд сравнивает сновидения с навязчивыми состояниями, которые, как и сны, кажутся странными и необъяснимыми сознательному разуму.

⁸⁴³ Психотерапия навязчивых идей может быть полезной для разгадки образов сновидений. Опираясь на обследование пациентов, одержимо стремящихся воспринимать все идеи, которые как-то связаны с господствующей идеей, мы можем поставить на себе опыт наблюдения всего, что рассматривается как связанное с образами сновидений, если обойдемся без критики и позволим проявиться всему тому, что обыкновенно подавляем как бесполезное и тревожное. Мы принимаем поэтому во внимание все психически бесполезные идеи, мгновенные восприятия и мысли, которые не сопровождаются каким-либо более глубоким чувством ценности и которые производятся каждый день в нескончаемых количествах.

⁸⁴⁴ Пример, с. 310. Исходя из применения этого метода, Фрейд предполагает, что сновидение выступает своего рода заменой, то есть символическим представлением цепочек мыслей, имеющих значение и часто связанных с подлинными аффектами. Механизм этой замены пока не прояснен, но, во всяком случае, мы можем считать ее чрезвычайно важным психологическим процессом, установив начало и конец замены посредством только что описанного метода. Фрейд называет содержание сновидения, которое проявляется в сознании, явным содержанием. Материал сновидения, психологические предпосылки, иначе говоря, все цепочки мыслей, которые скрыты от сновидящего сознания и могут быть выявлены только путем анализа, он называет скрытым содержанием сновидения. Синтетический процесс, превращающий разрозненные или лишь поверхностно связанные идеи в относительно единый образ сновидения, именуется работой сновидения.

⁸⁴⁵ Теперь перед нами встают два важнейших вопроса:

1. Какой именно психический процесс превращает скрытое содержание сновидения в явное?

2. Какова мотивация этого изменения?

⁸⁴⁶ Бывают сны, скрытое содержание которых вовсе не скрыто или почти не скрыто; сами по себе они логичны и понятны, ибо скрытое их содержание фактически полностью совпадает с явным содержанием. Зачастую таковы детские сновидения, потому что у детей мир мыслей наполнен преимущественно чувственными, конкретными образами. Чем сложнее и абстрактнее мысли взрослого человека, тем больше путаются его сновидения. У взрослого редко можно встретить совершенно прозрачный и связный сон. Как правило, сновидения взрослых относятся к тому разряду снов, которые, значимые и логичные сами по себе, ничуть не понятны, ибо их значение никоим образом не соответствует мыслительным процессам бодрствующего сознания. Однако подавляющее большинство сновидений – это спутанные, бессвязные сны, удивляющие нас своими абсурдными или невозможными сюжетами. Это сновидения, наиболее удаленные от своих предпосылок, от скрытого материала сновидений, имеющие наименьшее с ним сходство и потому едва поддающиеся анализу; они требуют для своего синтеза величайших затрат преобразующей психической энергии.

⁸⁴⁷ Детские сны, с их ясностью и прозрачностью смысла, наименее подвержены преобразующей деятельности работы сновидения. Следовательно, их природа вполне очевидна; большинство из них – это грезы об исполнении желаний.

⁸⁴⁸ Ребенку, который голоден, снится еда, снится удовольствие, которого его лишали днем, накануне сна, и так далее. Детей интересуют простые чувственные объекты и простые желания, а потому их сны тоже предельно просты. Когда взрослым досаждают те же хлопоты, их сны также оказываются очень простыми. Сюда относятся так называемые «уютные» сны, большинство из которых случается незадолго до пробуждения. Например, пора вставать, а тебе снится, что ты уже встал, умылся, оделся и отправился на работу. Или, если предстоит какое-либо испытание, индивидуум видит себя в нем, и пр. Однако у взрослых очень простые на вид сновидения нередко оказываются на деле довольно сложными, потому что несколько желаний вступают в противоречие и влияют на общую образность сновидений.

⁸⁴⁹ Для детских снов и взрослых «уютных» снов автор предлагает следующую формулу: мысль, выраженная в оптативном наклонении, заменяется представлением в настоящем времени^[308].

⁸⁵⁰ На второй из заданных нами вопросов, по поводу мотива превращения скрытого содержания в конкретный образ сновидения, легче всего ответить именно в этих простых случаях. Очевидно, что исполнение желания смягчает аффективность ситуации; вследствие этого желанию не удается преодолеть торможение и пробудить спящий организм. Значит, в данном случае сновидение выполняет функцию хранителя сна.

⁸⁵¹ Первый же вопрос, касающийся процесса работы сновидения, лучше всего разъясняется при изучении спутанных снов.

⁸⁵² При рассмотрении спутанного сна первым бросается в глаза, насколько скрытый материал сновидения богаче воссозданного из него образа сновидения. Каждая идея явного сновидения при анализе оказывается связанной по крайней мере с тремя или четырьмя другими идеями, имеющими нечто общее. Соответствующий образ сновидения часто сочетает в себе различные характеристики лежащих в его основе индивидуальных идей. Фрейд сравнивает такое изображение с семейными фотографиями Гальтона^[309], на которых накладывались друг на друга несколько кадров. Такое сочетание различных идей Фрейд называет уплотнением. Этим процессом обуславливается неопределенность, расплывчатость многих образов сновидения. Сновидению неведом принцип «или – или», оно опирается лишь на объединяющее «и».

⁸⁵³ Часто при поверхностном рассмотрении двух идей, объединенных в одном образе, общее между ними найти не удается. Но, проникнув глубже, мы поймем, что всякий раз, когда tertium comparationis^[310] отсутствует, сновидение само его создает – и обыкновенно прибегает для этого к манипуляциям с языковым выражением рассматриваемых идей. Иногда несхожие идеи звучат сходно, иногда рифмуются, или их можно спутать друг с другом при беглом взгляде. Сновидение использует эти возможности как quid pro quo^[311] и так объединяет разнородные элементы. В иных случаях оно действует не просто остроумно, но и положительно поэтически, изъясняется тропами и метафорами, создает символы и аллегории, дабы скрыть суть под обманчивыми покровами. Процесс уплотнения порождает чудовищные фигуры, намного превосходящие жутью баснословных существ из восточных сказок. Некий современный философ считает, что причина, по которой мы столь прозаичны в повседневной жизни, очевидна: мы растрачиваем слишком много поэтических фантазий впустую в сновидениях. Итак, фигуры в спутанных снах представляют собой в основном составные структуры. (Пример на стр. 321.)

⁸⁵⁴ В явном сновидении скрытый материал выражается этими составными структурами, которые Фрейд называет элементами сновидения. Последние отнюдь не разрозненны, они связаны между собой общей мыслью сновидения, то есть нередко оказываются различными способами выражения одной и той же господствующей идеи.

⁸⁵⁵ Эта довольно сложная ситуация во многом объясняет спутанность и невнятность сновидений, однако не в состоянии объяснить их целиком. До сих пор мы рассматривали только зримое воплощение сновидений. Но еще предстоит обсудить чувства и аффекты, которые тоже играют важную роль.

⁸⁵⁶ Принимаясь анализировать одно из собственных сновидений, мы в конце концов придем через свободные ассоциации к цепочкам мыслей, которые значимы (или были значимы) для нас и которые обладают некоей ценностью. В процессе уплотнения и переосмысления некоторые мысли выдвигаются на передний план сновидения, а их особый характер вполне способен побудить сновидца к критике и вытеснению, что обычно и происходит в бодрствующем состоянии. Однако аффективная сторона сновидения препятствует этому вытеснению, наполняя элементы сновидения чувствами, которые выступают могучим противовесом всякой критике. Навязчивые идеи действуют сходным образом. Например, агорафобия проявляется в виде подавляющего страха и тем самым сохраняет узурпированное ею ранее положение в сознании.

⁸⁵⁷ Фрейд полагает, что аффекты, связанные с составляющими скрытого материала сновидения, переносятся на элементы явного содержания, усугубляя вследствие этого различия между скрытым и явным содержанием. Он называет этот процесс смещением, а на языке современной психологии мы говорим о переоценке психических ценностей.

⁸⁵⁸ Посредством этих двух принципов, по мнению автора, можно составить разумное объяснение расплывчатости и путаницы в сновидениях, построенных из простого и конкретного мыслительного материала. Эти две гипотезы проливают новый свет на вопрос о поводах для сновидения и о связи между сном и бодрствованием. Бывают сновидения, связь которых с бодрствованием совершенно очевидна и причиной которых является некое сильное впечатление, полученное наяву. Однако гораздо чаще поводом к сновидению оказывается событие, само по себе достаточно тривиальное (и даже порой откровенно нелепое); несмотря на свою полную, казалось бы, бесполезность, оно порождает длительное и яркое аффективное сновидение. В этих случаях анализ возвращает нас к комплексам идей, которые малозначительны сами по себе, но тем или иным случайным отношением связаны с некими существенными впечатлениями наяву. В сновидении второстепенные элементы занимают важное место, а значимые элементы полностью скрыты от сознания сновидца. То есть подлинным «зачинщиком» сновидения является не тривиальный случайный элемент, а некий выраженный аффект. Почему же тогда аффект отделяется от связанных с ним идей, место которых в сознании занимают ничтожные, лишенные ценности элементы? Почему разум сновидца утруждает себя извлечением забытого, случайного и маловажного из укромных уголков нашей памяти и выстраивает из всего этого сложные и затейливые образы?

⁸⁵⁹ Прежде чем перейти к ответу на этот вопрос, Фрейд пытается описать дальнейшие действия работы сновидения, чтобы разъяснить целесообразность и целенаправленность функций сновидения.

⁸⁶⁰ У взрослых, помимо зрительных и слуховых памятных образов, материал в основе сновидений охватывает и многочисленные абстрактные элементы, которые не так уж легко вообразить в конкретной форме. При рассмотрении представимости содержания сновидений возникает новое затруднение, которое тоже сказывается на происходящем. Здесь автор несколько отвлекает и описывает сновидение как логические отношения в чувственной образности. Эти его наблюдения не получают дальнейшего теоретического развития; они призваны всего-навсего показать, сколь снисходительно публика воспринимает сновидения как таковые.

⁸⁶¹ Одним из чрезвычайно важных следствий работы сновидения оказывается, как выражается Фрейд, состав (композиция) сновидения. Это, по его определению, своего рода ревизия, которой подвергается беспорядочная масса элементов сновидения в миг своего зарождения, – исправно происходит драматизация, зачастую соответствующая всем правилам художественного изложения, развития и разрешения конфликта. Тем самым сновидение приобретает, как говорит автор, фасад, который, конечно, не прячет его полностью. Этот фасад, по мнению Фрейда, и несет прежде всего ответственность за неправильное понимание сновидений, поскольку он систематизирует обманчивую игру элементов сновидения и приводит их в правдоподобный вид. Фрейд полагает, что причиной такого окончательного оформления содержания сновидения является стремление к понятности. Он воображает «творца» сновидений этаким шутником-даймоном^[312], желающим в чем-то убедить сновидца.

⁸⁶² Если оставить в стороне последний результат работы сновидения, то выясняется, что в сновидении не создается ничего нового или интеллектуально превосходящего былые впечатления. Анализ показывает, что все ценное в образе сновидения уже присутствует в скрытом материале. Вполне можно посчитать, что композиция сновидения есть не более чем непосредственное следствие ослабления сознания, мимолетная попытка объяснить галлюцинации сна.

⁸⁶³ Теперь мы подходим к последнему вопросу: почему это происходит? При анализе собственных сновидений автор обычно выявляет быстро забываемые и неожиданные мысли отчетливо неприятного характера, которые поступали в бодрствующее сознание только для того, чтобы тотчас же быть подавленными вновь. Такое состояние он обозначает как вытеснение.

⁸⁶⁴ Дабы разъяснить понятие вытеснения, автор предполагает наличие двух мыслительных систем, одна из которых имеет свободный доступ к сознанию, а другая может достичь сознания только при посредстве первой. Выражаясь яснее, на всем протяжении бодрствования на границе между сознательным и бессознательным располагается цензор, управляющий притоком мыслей к сознанию таким образом, что отсекаются все случайные мысли, которые по каким-либо причинам признаются лишними, зато допускаются те, которые одобрены этой цензурой. Во сне наблюдается мимолетное преобладание всего того, что вытесняется наяву; цензор должен в ходе своей работы обеспечить компромисс – то есть сон. Автор согласен, что схема довольно схематична и антропоморфна, однако выражает надежду, что когда-нибудь удастся выявить ее объективное воплощение – в органической или функциональной форме.

⁸⁶⁵ Отдельные мысли, как правило, эгоистического свойства, способны ускользнуть от этической цензуры и критики во время сна. Впрочем, цензор продолжает бдить, он просто немного ослабляет внимание, но все еще оказывает воздействие на формирование мыслей сновидения. Сон представляет собой реакцию личности на вторжение непослушных мыслей. Его содержанием являются вытесненные мысли, предстающие в искаженной или замаскированной форме.

⁸⁶⁶ На примере снов, которые понятны и имеют значение, очевидно, что их содержанием обычно является исполнившееся желание. Так же обстоит дело со спутанными сновидениями, которые трудно понять. В них тоже содержится исполнение вытесненных желаний.

⁸⁶⁷ Таким образом, сны можно разделить на три разряда:

1. Отражающие невытесненное желание в явной форме сновидения инфантильного типа.

2. Отражающие исполнение вытесненного желания в неявной форме. По Фрейду, к этому разряду принадлежит большинство сновидений.

3. Отражающие вытесненное желание в явной форме. Считается, что такие сны сопровождаются страхом, причем страх заменяет искажение сновидения.

⁸⁶⁸ Понимая сновидение как компромисс, мы приходим к объяснению снов в целом. Когда бодрствующее сознание погружается в сон, энергия, необходимая для поддержания запрета на воспроизведение подавляемого материала, ослабевает. При этом спящий все равно уделяет толику внимания сенсорным раздражителям и сигналам, поступающим извне; потому он может устранять мешающие сну влияния, сплетая пелену сновидений. А раздражения изнутри, приходящие из бессознательной психической области, парализуются аналогичным, «сплетенным» сновидением. Цель в обоих случаях одна и та же, а именно сохранение сна, и потому Фрейд называет сновидение «хранителем сна». Прекрасным примером этого являются сны наяву, изобилующие «сплетениями» образов, которые призваны придать этим грезам правдоподобие.

⁸⁶⁹ Спутанные сновидения в этом отношении менее ясны, однако Фрейд утверждает, что при достаточном усердии и желании в них тоже можно выявить подавленные желания. Здесь он занимает довольно одностороннюю позицию, так как вместо желания причиной сновидения легко может оказаться прямая противоположность – вытесненный страх, который, проявляясь в явной, часто преувеличенной форме, обнажает сомнительность целеполагающего объяснения.

⁸⁷⁰ Фрейд. Сновидения

Содержание

Введение.

1. Пример из анализа. Некритическое прослеживание ассоциаций.

а) Явное содержания сновидения.

б) Скрытое содержание сновидения.

2. Классификация сновидений.

а) Содержательные и понятные.

б) Содержательные и непонятные.

в) Спутанные.

3. Детские сны.

4. Взрослые. «Уютные» сны и сны об исполнении желаний.

5. Причины странности сновидений.

а) Уплотнение

I. Посредством естественного общего фактора.

II. Посредством общего фактора, созданного самим сновидением.

б) Смещение. Сон-искажение. Искажение запретных мыслей.

в) Конкретное представление отвергаемых идей и метафоры.

Чувственная метаморфоза логических отношений.

Причинность: изменение или простое сопоставление.

Выбор = «и».

Сходство, общий фактор, совпадение.

Противоречие, насмешка, презрение = нелепость явного содержания.

г) Составление сновидения для лучшего понимания.

д) Представление вытесненных желаний и мыслей.

6. Целенаправленность: сновидение как хранитель сна

Обзор книги В. Хеллпаха «Очерк психологии истерии» (1905)^[313]

⁸⁷¹ Все те коллеги-медики, которых занимает насущная проблема лечения истерии, с радостью и нетерпением встретят работу, обещающую, если судить по объему текста, основательное рассмотрение психологии истерии в самом широком понимании. Всякий, кто знаком с нынешним положением дел в теории истерии, а в особенности с психологией истерии, хорошо знает, что наши познания в этой темной области, к сожалению, минимальны. Исследования Фрейда, получившие крайне скудное признание, но все же не отвергнутые, подготовили почву для размышлений о том, что будущие изыскания по истерии окажутся исследованиями психологического характера. Книга Хеллпаха оправдывает, как кажется, эти ожидания. Бросив беглый взгляд на указатель имен в конце книги, мы находим упоминания о следующих авторах цитат: Архимед, Беринг, Бильрот, Будда, Бюхнер, Галилей, Галль, Гёте, Гербарт, Дарвин, Деламетри, Кювье, Кеплер, Лаплас, Ньютон, Руссо, Фихте, Шеллинг, Юм, Эйлер – и множество других; все это имена выдающихся людей, среди которых изредка встречаются психиатры и неврологи. Не подлежит сомнению тот факт, что будущая теория истерии выйдет далеко за узкие рамки психиатрии и неврологии. Чем глубже мы проникаем в загадку истерии, тем больше расширяются ее границы. Следовательно, автор действительно вправе начинать рассмотрение предмета издалека. Впрочем, если принять во внимание поистине неохватный корпус знаний, к которому отсылают имена в указателе и который, похоже, учтен в книге, поневоле складывается впечатление, что автор опасно увлекся поисками общих оснований для психологии истерии.

⁸⁷² Из различных намеков, разбросанных автором по тексту, мы заключаем, что он склонен подозревать враждебно настроенных критиков в злонамеренности. Поэтому оговорюсь сразу, что у меня нет никаких предубеждений против автора. Наоборот, я прочитал его книгу sine ira^[314] и внимательно, искренне желая понять и воздать по справедливости. Текст до стр. 146 можно считать введением – это рассуждения о понятиях, теориях и истории науки, затрагивающие все мыслимые области знания, которые, на первый взгляд, не имеют ничего общего с истерией. Лишь горстка афоризмов из теории истерии – главным образом по поводу достижений Шарко и прочих исследователей – выглядит близкой к заявленной теме. Я не чувствую себя достаточно компетентным для оценки крайне общих по содержанию дискуссий о теориях научных исследований. Выдержки же из истории исследования истерии не предлагают исчерпывающего изложения предмета, не открывают специалисту ничего нового и, выходит, не вносят вклад в развитие психологии.

⁸⁷³ Далее начинается фактическое рассмотрение темы, и первым идет обсуждение внушаемости. Можно и нужно похвалить автора за образ мышления и уверенность в себе, ведь эта тема относится к числу сложнейших разделов теории истерии. Сразу становится очевидным, что современная концепция внушаемости довольно расплывчата и, следовательно, неудовлетворительна. Автор пытается исследовать проблему воли и мотивации, анализируя понятия «приказ» и «внушение». Анализ приводит к обсуждению механизации и демотивации, освобождения акта воли от мотива. Следуя прихотливым извивам мысли, мы приходим затем к проблеме апперцепции (в понимании Вундта^[315]), которая тесно связана с проблемой воли. Автор придает особое значение конкретному признаку апперцепции, а именно, угасанию ощущения. Раздражители, едва заметные на периферии поля зрения, могут при известных условиях исчезнуть, а вот источник раздражения (звездочки и т. д.) пропадает в результате сосредоточения. Это наблюдение расширяется по аналогии с апперцепцией, так называемая активная апперцепция принимает на себя обязанность сосредоточения. В итоге угасание ощущений приписывается апперцепции. Автор подробно останавливается на этом понятии, к сожалению, не приводя внятных обоснований и достаточно убедительных выводов. Угасание ощущений видится ему вполне обычным и регулярным явлением. Но на самом деле это исключение, ибо апперцепция отнюдь не ослабляет ощущения – совсем наоборот. Обсуждение апперцепции завершается так: «В более пассивном состоянии апперцепции подвластным управлению выступает все поле сознания, но оно сужается при возрастании активности апперцепции. Это порождает отвлекающие действия».

⁸⁷⁴ Еще одно «состояние апперцепции» автор находит в «пустоте сознания». Здесь он предпринимает, помимо прочего, короткую вылазку в невозделанные пустоши, так сказать, раннего слабоумия и обретает в качестве трофея негативизм как проявление внушаемости в пустом сознании кататоника – как будто хоть кто-то имеет малейшее представление о сознании кататоника!

⁸⁷⁵ Следующее предложение может быть воспринято как окончательный итог анализа внушаемости: «На мой взгляд, признаком всех психических явлений, которые могут подходить под определение внушения, выступает полная их бессмысленность или полная свобода». К сожалению, я не могу с этим согласиться. В ходе пятидесятистраничного анализа понятие внушаемости почему-то превратилось в столь расплывчатую формулировку, неизвестно по какой причине. Вместо строгого понятия нам выдают два своеобразных признака внушаемости, причем оба они принадлежат к области непонятного.

⁸⁷⁶ Далее следует глава об одном из тысячи симптомов истерии – атаксии-абазии^[316]. Суть этой главы состоит в повышенном внимании к значению истерического паралича. В другой главе рассматривается значение истерического расстройства чувствительности. Автор трактует истерическую болевую апраксию^[317] как самостоятельную болезнь, но не приводит никаких доказательств. Сходным образом он рассматривает истерическую гиперестезию^[318] как физиологическую, а не психологическую проблему – снова без убедительных причин. Однако, особенно при истерии, не нужно, как известно, множить объяснительные принципы сверх необходимости^[319]. Для объяснения анестезии автор ссылается на угасание ощущений при апперцепции (упомянутое выше парадоксальное явление, которое представляет собой не что иное, как простой и достоверный факт). Утверждение, будто истерики перестают что-либо чувствовать, заслуживает одобрения. Но эту особенность нет нужды подкреплять более невнятным и необоснованным наблюдением.

⁸⁷⁷ Автор полагает, что истерическому разуму присущи фантастическая апперцепция и уступчивость. Фантастическая апперцепция – это психологическое состояние, при котором «мнимая активность связана со склонностью к пассивизации апперцепции». Можно смутно догадываться, что конкретно имеется в виду под этим напыщенным заявлением, но я должен признать, что не способен составить здесь сколько-нибудь ясное суждение. Не думаю, что автор понимает сказанное лучше меня, иначе он наверняка нашел бы более доступные слова для внимательного читателя.

⁸⁷⁸ Уступчивость он определяет следующим образом: «Уступчивым мы называем того, кто откликается на выдвигаемые требования добровольно или реагирует равнодушно – по крайней мере, без ожесточенного преодоления внутреннего сопротивления». Внушаемость, которая в предыдущей главе исчезла под нагромождениями психологического и понятийного словоблудия, неожиданно всплывает в безобидном обличии «уступчивости».

⁸⁷⁹ В главе под названием «Психологические преграды для психологии истерии» нас ожидает встреча с «корневым явлением истерии». По словам автора, «несоответствие между незначительностью аффекта и насыщенностью выражения» должно служить ядром истерической психической аномалии.

⁸⁸⁰ Последний раздел книги посвящен дальнейшей разработке и применению принципов, изложенных ранее, – частично с обсуждением учения Фрейда о происхождении истерии. К чести автора, надо отметить, что он понимает взгляды Фрейда и способен развенчивать и «уравновешивать» отдельные преувеличения фрейдовской школы. Правда, в том, что касается происхождения истерии, он попросту следует за Фрейдом, которому сильно уступает в ясности изложения.

⁸⁸¹ Время от времени автор позволяет себе выпады против «бессознательного». Он ясно дает понять, что намерен разъяснять различные формы выражения при истерии без учета этого фактора. Такая попытка, безусловно, заслуживает того, чтобы прочитать оригинал (стр. 401 и далее). Мне его выводы кажутся спорными и ничуть не убеждают. Более того, формы выражения в их большинстве вряд ли относятся к числу проявлений бессознательного. Известно, что гипотеза психологического бессознательного опирается совсем на другие факты, которые автор не рассматривает. Тем не менее, он несколько раз использует понятие бессознательного – по всей видимости, потому, что не знает, чем его можно было бы заменить.

⁸⁸² Стремление автора в заключительных главах разъяснить социологическую и историческую стороны проблемы истерии заслуживают одобрения за желание выявить общее направление развития; становится ясно, что автору присущ необычный, размашистый, если угодно, подход к материалу. Увы, он неизменно выражает приверженность наиболее общим и неопределенным понятиям, а в результате его старания приносят ничтожные, по сути, плоды. Психологическая выгода сводится к заявлениям о благих намерениях и ряду проницательных наблюдений и толкований. Виной тому во многом крайне неудачный для восприятия авторский стиль. Если читатель все же сумеет ухватить нить рассуждения или вопроса и понадеется найти следствие или ответ в следующем предложении, то его поджидает жестокое разочарование: автор снова и снова объясняет, как именно пришел к первому суждению, и воспроизводит, если коротко, все, что только может быть сказано об этом первом суждении. Изложение в итоге получается отрывочным и в конце концов становится невыносимо утомительным. Уклонов от темы рассуждений столько, что не перестаешь этому поражаться, а еще автор обстоятельно перечисляет, в какие другие стороны мог бы свернуть. Потому-то ему частенько приходится оправдываться, почему он снова возвращается к своей теме. Книга страдает очевидной непрозрачностью (Unübersichtlichkeit), что чрезвычайно затрудняет чтение.

⁸⁸³ Кроме того, автор впадает в тяжкий грех упущения, не приводя фактически ни единого примера. Это упущение кажется особенно болезненным в случаях, когда речь идет о патологических явлениях. Тот, кто хочет научить чему-то новому, должен показать другим, как увидеть новое, а без примеров это невозможно. Может быть, автор сумел бы сделать несколько хороших и свежих выводов, спустись он в низовые области эмпирических материалов и экспериментальных исследований. Если в будущем ему все-таки захочется обратиться к эмпирике, этот совет должен пойти на пользу.

Юнг (клиника Бургхольцли)

Обзоры психиатрической литературы (1906–1910)^[320]

⁸⁸⁴ Брунс Л. Детская истерия (Die Hysterie im Kindesalter). 2-е исправленное изд., Галле, 1906 г. – Автор, известный своими исследованиями симптоматологии и терапии истерии, опубликовал второе издание книги об истерии в детском возрасте, знакомой большинству медиков. После краткого исторического введения он дает сжатый обзор симптоматики, придерживаясь эмпирических основ и с похвальной сдержанностью оставляя в стороне все редкости и курьезы. Опираясь на четко очерченные случаи, он приводит краткую характеристику различных форм и проявлений параличей и спазмов, тиков и хореических поражений; сомнамбулизм, вялость и одержимость рассматриваются более поверхностно, поскольку встречаются реже. Болевые симптомы (невралгия и пр.) и расстройства мочевого пузыря, а в особенности психические симптомы, столь важные при истерии, представлены довольно плохо. В обсуждении этиологии автор, в отличие от Шарко, придерживается мнения, что не следует придавать чрезмерного значения наследственности. Более значимы, как ему кажется (думаю, это правильный взгляд), психические причины у конкретного индивидуума, прежде всего подражание дурным примерам, влияние дурного воспитания, испуг, страх и так далее. Во многих случаях влияние родителей прямо носит психогенный характер.

⁸⁸⁵ Ввиду допущенной частоты детской истерии диагноз приобретает большое значение, так как во многих случаях лечение не только замедляется из-за ошибочного диагноза, но и фактически полностью отменяется. Автор занимает твердую позицию в отношении психогенеза: явно опознаваемый психический элемент в истерических симптомах имеет исключительное значение для дифференциальной диагностики. Часто здесь приходится полагаться на собственные впечатления; автор цитирует слова классика (Мёбиуса): «Согласно сложившемуся у меня взгляду на природу истерии, многие симптомы могут быть истерическими, а многие – нет». Поэтому нередко диагностика истерии предстает не столько наукой, сколько искусством. Похвально, отметим, что автор призывает к величайшей осторожности в рассуждениях о симуляции.

⁸⁸⁶ Лечение в основе своей всегда будет психическим; такие методы, как водолечение, электротерапия и пр., будут полезными, только если сработало внушение. Эта превосходно написанная глава представляет собой ценное руководство для практикующего врача, но здесь неуместно вдаваться в подробности.

⁸⁸⁷ Книга написана практиком для практиков; вовсе не недостаток, следовательно, что теоретическая сторона изложена несколько афористично и не принимает во внимание новейшие аналитические взгляды Фрейда.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁸⁸⁸ Блейлер Э. Аффективность, внушение, паранойя (Affektivität, Suggestibilität, Paranoia). Галле, 1906 г. – Эта работа, обращенная преимущественно к психологам и психиатрам, отличается, как и все публикации Блейлера, ясностью формулировок; тема, им затронутая, все больше и больше выходит на передний план психологического интереса, – речь об аффектах и их воздействии на психику. Эта область исследований, как и некоторые другие области психологии, сильно страдает от смешения понятий. Поэтому Блейлер начинает с четкого различения собственно аффектов и интеллектуальных чувств; данное различие в понятиях принципиально важно для научных дискуссий. Аффективность, охватывающая сами аффекты в их совокупности и сторонние процессы аффективного толка, представляет собой всеобъемлющее понятие, подразумевающее все неинтеллектуальные психические процессы, такие как воля, чувство, внушаемость, внимание и так далее. Это психический фактор, воздействующий на психику и на тело.

⁸⁸⁹ В первой и второй частях своей книги Блейлер применяет свой понятийный аппарат к области нормальной психологии. В третьей же части он обсуждает патологические изменения аффективности. Вообще аффективность чрезвычайно важна в психопатологии. Помимо аффективных психозов как таковых (маниакально-депрессивное умопомешательство), она играет значительную роль при психозах, которые принято рассматривать как психозы преимущественно интеллектуальные. Блейлер в качестве примера приводит ряд подробных клинических историй ординарной паранойи^[321]. Согласно его выводам, параноидальная картина развивается из чувственно настроенного комплекса, то есть из идей, сопровождаемых сильными аффектами; такие идеи поэтому оказывают аномально сильное воздействие на психику. Таков лейтмотив книги.

⁸⁹⁰ Невозможно в кратком обзоре воздать должное многочисленным возможностям, которые раскрывает книга Блейлера, и богатому эмпирическому материалу, в ней рассмотренному. Настоятельно рекомендую этот труд в первую очередь специалистам, но и те, кто интересуется общими проблемами психопатологии, наверняка после прочтения существенно обогатят свой запас психологических прозрений.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁸⁹¹ Вернике Карл. Основания психиатрии в клиническом рассмотрении (Grundriss der Psychiatrie in klinischen Vorlesungen). 2-е исправленное изд., Лейпциг, 1906 г. – После внезапной смерти Вернике Липманн и Кнапп^[322] приложили усилия для публикации второго издания этой важной книги, которая для современной психиатрии стала своего рода питательным элементом. Можно сказать, что Вернике олицетворял собой ту школу психопатологии, которая утверждает, что возможно опираться исключительно на анатомические данные. Его книга – блестящий образчик такого мышления; помимо обилия эмпирического материала, в ней предлагается изрядное число оригинальных умственных выводов, неизменной отправной точкой которых выступает анатомия. Эта книга – творение совершенно уникального разума, который пытался на основании клинических данных и сведений о строении мозга привнести нечто новое в психотерапию, произвести окончательный синтез этих двух взаимно противоположных дисциплин – анатомии мозга и психологии. Рассуждения Вернике наиболее убедительны там, где психопатологические события оказываются ближе всего к анатомическим, в первую очередь в проблематике лечения афазии. «Психофизиологическое введение», где он пытается ответить на вопросы по поводу связи между мозгом и психофизиологическими данными, представляет особый интерес даже для неспециалиста и по праву может считаться одним из лучших образцов современной медицинской литературы.

⁸⁹² Следующий раздел, «Параноидальные состояния», знакомит читателя со знаменитой теорией сейюнкции^[323], этим краеугольным камнем системы взглядов Вернике. Третий и самый большой раздел посвящен «острым психозам и дефективным состояниям». Здесь, приводя многочисленные примеры, Вернике развивает свой революционный клинический подход, который встретил, надо признать, крайне осторожное одобрение коллег и до сих пор не привел к созданию школы. Следует отметить, что идеи Вернике при всем их блеске слишком узкие: анатомия мозга и клиническая психиатрия, безусловно, важны для психопатологии, но еще важнее для нее психология, а вот ее Вернике недостает. Опасность впасть в догматический схематизм для того, кто пойдет по стопам Вернике, не обладая талантами этого исследователя, слишком велика. Поэтому следует искренне надеяться, что эта замечательная книга не породит научной школы.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁸⁹³ Молль Альберт. Гипнотизм, в том числе в основных положениях психотерапии и оккультизма (Der Hypnotismus, mit Einschluss der Hauptpunkte der Psychotherapie und des Occultismu). 4-е дополненное изд., Берлин, 1907 г. – Известная книга Молля теперь увеличилась в толщине почти вдвое по сравнению с первым изданием. Начальный, исторический раздел чрезвычайно содержателен и охватывает все многообразие гипнотического движения. Второй раздел представляет собой ясное и с дидактической точки зрения очень полезное введение в различные формы и приемы гипноза, а далее следует обсуждение работы гипнотизера и природы внушения. Молль определяет последнее следующим образом: «Внушение есть процесс, при котором в неподходящих условиях цель достигается посредством пробуждения мысли, что данная цель будет достигнута». Третий раздел, посвященный симптоматике, очень обстоятелен и предлагает также критические мнения, а кроме того, учитывает свежие плоды изысканий в области гипноза, в том числе случаи мадам Мадлен и «Умного Ганса»^[324]. Однако для меня остается совершенно непонятным, почему Молль, рассуждая о сновидениях, пренебрегает новаторскими исследованиями Фрейда, приводит всего-навсего несколько скудных цитат из фрейдовских работ. Обсуждая связь между отдельными психическими расстройствами (особенно кататонией) и сходными гипнотическими состояниями, Молль упускает из виду труд Рагнара Фогта^[325], крайне важный в этом отношении. В целом рассмотрение связи патологических психических состояний с гипнозом и обусловленными им функциональными явлениями не является исчерпывающим и не дает ощутимых результатов, как, впрочем, и во всех современных учебниках гипноза. Случай эхолалии, описанный на с. 200, вполне может быть простой кататонией, и такой же вывод можно сделать по поводу множества так называемых «подражательных болезней», хорошо знакомых врачам, не осведомленным о симптоматике кататонии. Сам Молль бойко рассуждает об изрядной внушаемости во сне, и это означает, что само представление о внушаемости нуждается в радикальном пересмотре. В рассуждениях о подсознании снова упускаются из виду ценнейшие исследования Фрейда. В разделе VIII «Медицина» дается очень полезный отчет о влиянии «авторитетов» на восприятие гипноза и его предполагаемой опасности. Перечисляя гипнотические методы лечения, Молль затрагивает и метод катарсиса: здесь он опирается на оригинальные публикации Брейера и Фрейда («Исследования по истерии»), хотя Фрейд, как известно, уже давно превзошел этот уровень, и его текущая методика отличается от метода, описываемого Моллем. Недавно Левенфельд^[326] отказался от своего отрицательного отношения к Фрейду, по крайней мере, применительно к тревожным неврозам (см. Muenchner Wohenschrifrt, 1906). Остальные главы дают всесторонний обзор различных психотерапевтических методов. Судебно-медицинское значение гипноза также обсуждается довольно подробно. Последняя глава, «Оккультизм», представляет собой критический обзор наиболее важных «оккультных» явлений.

⁸⁹⁴ Помимо сочинения Левенфельда^[327], работа Молля является лучшим и самым полным введением в гипнотическую психотерапию. Она настоятельно рекомендуется всем врачам, а особенно специалистам по нервным заболеваниям.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁸⁹⁵ Кнапп Альберт. Полиневротические психозы (Die poly-neuritischen Psychosen). Висбаден, 1906 г. – Первые 85 страниц книги посвящены подробным историям болезней и эпикризам. Следующие 50 страниц содержат общее описание соответствующих симптомов на понятном языке, что обеспечивает простоту усвоения материала. В номенклатуре автор находится под сильным влиянием Вернике, что вряд ли встретит всеобщее одобрение. Предпочтение, отдаваемое термину «акинетический двигательный психоз» для кататонии и пр., едва ли выглядит приемлемым, особенно если учесть, что описывается только состояние, которое в следующий миг способно принять совершенно иной вид. Книга должна быть особенно полезной для психиатров.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁸⁹⁶ Райххардт М. Путеводитель по психиатрической клинике (Leitfaden zur psychiatrischen Klinik). Йена, б. г. – Это полезное введение в основы психиатрии. Автор обсуждает три основных направления:

⁸⁹⁷ Общая симптоматология с четкими и ясными определениями.

⁸⁹⁸ Исследовательские методы с подробным описанием многочисленных способов проверки интеллекта и восприятия.

⁸⁹⁹ Специальная психиатрия. Здесь автор ограничивается основополагающими рассуждениями. При обсуждении спорного вопроса пристальное внимание уделяется dementia simplex^[328], кататонии и паранойе, причем последняя трактуется in globo^[329], без ссылки на специфические диагнозы школы Крепелина^[330], которые, впрочем, не слишком-то важны на практике. Хороший указатель способствует удобству чтения. Помимо четкого изложения, одним из основных достоинств книги кажется стремление автора не выходить за рамки основополагающих суждений. Юридические определения безумия взяты прямиком из немецких сводов законов. Что касается проверки интеллектуальных способностей, не упоминается почему-то немаловажный способ чтения басни с последующим свободным воспроизведением текста. Утверждение, будто в сельской местности учреждения на 1000–1500 коек достаточно для миллиона жителей, заведомо ошибочно для Швейцарии. Помимо частных учреждений, у нас в кантоне Цюрих около 1300 мест в общественных клиниках, и этого недостаточно для удовлетворения спроса. В остальном книга настоятельно рекомендуется не только исследователям, но всем врачам, призванным давать юридические заключения о всякого рода психических отклонениях.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁹⁰⁰ Эшле Франц К. Р. Основания психиатрии (Grundzüge der Psychiatrie). Вена, 1907 г. – Автор, директор санатория в Зинсхайме (Баден), попытался изложить основы психиатрии в виде пособия, опираясь на свой многолетний опыт психиатрической работы. В первой части рассматриваются природа и развитие безумия. В качестве общих форм психической аномалии автор различает обособляющую, аффективную и аппетитивную^[331] недостаточность, приблизительно соответствующие старой психологии Канта. Эта глава довольно тяжела для восприятия: расположение материала довольно сумбурное – вот, например, цитата со с. 37: «В гипнотическом сне, каковой представляет собой наиболее насыщенную и стойкую форму искусственной суггестивной недостаточности психосоматического механизма, психический орган, как утверждает Розенбах^[332], не способен достичь дифференцирующего единства, которое находится в противоположном отношении к другим частям тела (и внешнему миру) как “Я”, хотя оно, тем не менее, выражает данное единство», и т. д. Это всего лишь один пример из многих!

⁹⁰¹ Во второй части, «Клинические картины безумия», автор приводит описания специфических болезней с большим количеством интересного материала и излагает оригинальные взгляды, далеко не всегда убедительные: скажем, он следом за Розенбахом утверждает, что широкое применение гипноза приведет к общему отупению публики. Его классификация психозов представляет собой смесь старой и современной точек зрения; он объединяет острую галлюцинаторную спутанность сознания и острую деменцию (излечимую тупость) с ранним слабоумием, различая при этом паранойю и параноидальное слабоумие.

⁹⁰² Третья часть содержит судебно-медицинскую оценку сомнительных психических состояний. Это полезный указатель авторов и тем обсуждения. В целом книга, по существу, эклектична и пытается отобрать лучшее из старой и новой психиатрии и объединить фрагменты в нечто общее, в чем присутствует еще нотка философии. Поэтому она должна оказаться поучительным чтением для санаторных врачей, которые не осведомлены о новейших достижениях психиатрии.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁹⁰³ Дюбуа П. Воображение как причина болезни (Die Einbildung als Krankheitsursache). Висбаден, 1907 г. – Дюбуа^[333] в общих чертах излагает свой взгляд на природу и лечение психоневрозов. Он начинает с ясного и четкого определения «воображения», а затем переходит к обсуждению патологических следствий воображения, привлекая многочисленные и поучительные примеры. Его терапия, также обусловленная этой точкой зрения и вполне ясно изложенная, заключается фактически в просвещении пациентов по поводу природы их симптомов и в перевоспитании их мышления. Будем надеяться, что эта выдающаяся книга будет способствовать общему прорыву в понимании психогенной природы большинства неврозов! Как и все прочие сочинения Дюбуа, она настоятельно рекомендуется практикующему врачу. Хотя метод Дюбуа не может быть успешным при всех неврозах без исключения, он в высшей степени подходит для профилактики, и потому случаи, когда симптомы возникают из-за неосторожного внушения со стороны врача, могут постепенно сократиться в распространенности. В заключение Дюбуа намекает на возможное применение своей терапии к психозам, но в этом вопросе психиатры не столь оптимистичны.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁹⁰⁴ Ломер Георг. Жизнь и психоз (Liebe und Psychose). Висбаден, 1907 г. – Книга Ломера представляет собой, скорее, образец художественной литературы, а не научный взгляд на сексуальность и ее психологические производные. Во многом в ней рассматриваются нормальные психосексуальные процессы, которые автор стремится предъявить вниманию просвещенной публике. Читатели, которым хотелось бы получить углубленное понимание, должны обратиться к трудам Хейвлока Эллиса^[334] и Фрейда. Патология секса обсуждается в приложении, что свидетельствует о здоровой сдержанности автора в изложении пикантных подробностей. Можно было бы пожелать более глубокого понимания проблем психосексуальной патологии, ведь в этой области проделана уже прекрасная подготовительная работа, о чем говорят хотя бы сочинения Фрейда.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁹⁰⁵ Мейер Э. Причины психических заболеваний (Die Ursachen der Geisteskrankheiten). Йена, 1907 г. – Книга Мейера вышла в нужное время и будет тепло встречена не только психиатрами, но и всеми, кто интересуется причинами психических заболеваний в самом широком смысле. Она успешно восполняет ощутимый дефицит исчерпывающего описания этиологии психозов. Автор очень подробно рассматривает многочисленные факторы, которые необходимо учитывать при анализе причинно-следственных связей. Глава об интоксикациях написана с особой тщательностью. Обсуждая психические причины, которые в настоящее время являются предметом ожесточенных споров, автор проявляет спокойную беспристрастность, воздавая психическим элементам должное в сравнении с некоторыми иными мнениями, сводящими всю этиологию к непсихическим причинам. Необходимо лишь исправить одну малую неточность: Фрейд и цюрихская школа^[335] видят в психологической предрасположенности материальную обусловленность позднейших симптомов, но не считают ее единственной причиной психозов. Автор сделал исключительно удачную выборку из обширной литературы, посвященной вопросу этиологии, и отличный указатель помогает без труда отыскать нужный источник.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁹⁰⁶ Фрейд Зигмунд. Психопатология обыденной жизни. 2-е расширенное изд., Берлин, 1907 г. – Несказанно радует, что эта важная книга вышла вторым изданием. Это практически единственная крупная работа Фрейда, которая излагает его идеи ясно и доступно – настолько просто и легко она написана. Следовательно, она хорошо подходит для знакомства неспециалиста (а в этой области мало кто является специалистом) с фрейдовской психологией. Книга посвящена не теоретическим рассуждениям, а рассмотрению психологического материала, взятого из повседневной жизни. Именно будто бы малозначительные случаи повседневной жизни Фрейд сделал темой своих исследований, показывая с помощью многочисленных примеров, как бессознательное неожиданным образом влияет на наши мысли и действия на каждом шагу. Многие примеры выглядят неправдоподобно, но это не должно никого смущать, ибо все бессознательные цепочки мыслей отдельного человека на бумаге всегда выглядят неправдоподобно. Глубокая истинность идей Фрейда станет убедительной только тогда, когда проверишь их на себе. Даже для тех, кто не особенно интересуется психологическими вопросами, книга Фрейда будет познавательной; для тех же, кто мыслит более глубоко, кто по склонности или по роду занятий интересуется психическими процессами, это настоящий кладезь дальновидных прозрений, значение которых едва ли можно оценить в настоящее время, применимых ко всему обилию психических и нервных заболеваний. В этом отношении книга представляет собой удобный путеводитель по последним работам Фрейда по истерии^[336] (жаль, что они, при всей важности данной темы, до сих пор встречают фанатичное сопротивление и упорное непонимание). Поэтому книга настоятельно рекомендуется психиатрам и в особенности неврологам.

Юнг (клиника Бургхольцли)

⁹⁰⁷ Левенфельд Л. Гомосексуальность и уголовное право (Homosexualität und Strafgesetz). Висбаден, 1908 г. – Эту книгу вызвала к жизни развернувшаяся в немецком обществе схватка вокруг статьи 175 уголовного кодекса. Данная статья, как известно, касается противоестественных людских пороков, а также порочных привязанностей к животным. Автор дает краткую историю клинического представления о гомосексуализме. Нынешнее состояние дел он подытоживает следующим образом: «Хотя гомосексуализм и есть аномалия, которая может проявляться в физической области из-за болезни и вырождения, все же в большинстве случаев это обособленное психическое отклонение от нормы, которое нельзя рассматривать как патологическое или дегенеративное; оно вряд ли понижает ценность человека как члена общества». Статья 175, ставшая законом только под давлением ортодоксов и несмотря на противодействие влиятельных сил, выглядит не только бесполезной и бесчеловечной, но и прямо вредной, поскольку открывает простор для врачебного вымогательства, со всеми его трагическими и отталкивающими последствиями. Книга дает очень хороший обзор вопроса о гомосексуализме.

Юнг

⁹⁰⁸ Клейст Карл. Изучение представлений о психомоторных двигательных расстройствах у психически больных (Unter-suchungen zur Kenntnis der psychomotorischen Bewegungsstörun-gen bei Geisteskranken). Лейпциг, 1908 г. – В книге представлена история болезни двигательного психоза, также известного как кататония, с подробным эпикритическим обсуждением. Автор во многом опирается на взгляды Вернике, вследствие чего книга оказывается посвященной главным образом физическим (мозговым) проявлениям. Делается вывод, что психомоторные нарушения при кататонии обусловлены двумя факторами – иннервацией и психикой. Предполагается, что очагом заболевания является конечный пункт мозжечково-корковых путей, то есть лобная кора больших полушарий. Поскольку у больных иногда возникают ощущения напряжения и утомления при выполнении поставленных перед ними задач, а психомоторные симптомы обусловлены нарушением согласованных с этими ощущениями двигательных реакций, то фактор психической обусловленности также указывает на мозжечково-лобную систему. Этот вывод логичен, если рассматривать психические функциональные комплексы с самого начала как придаток исполнительных органов (Exeku-tionsorgane). Книга рекомендуется специалистам как пособие по анализу острой дифференциально-диагностической апраксии и связанных с нею двигательных нарушений.

Юнг

⁹⁰⁹ Бумке Освальд. Распространенные ошибки при оценке душевных заболеваний (Landläufige Irrtümer in der Beurteilung von Geisteskranken). Висбаден, 1908 г. – Эта небольшая книжица не вполне соответствует своему названию: перед нами краткий и ясно написанный очерк развития психиатрии; пусть в ней не найти элементарного описания психозов, она предлагает читателю общее представление об основных типах болезни, а этим знанием обладает сегодня едва ли не каждый практикующий врач. Исходя из этого, автор обсуждает вопросы, которые обычно вызывают затруднения у врачей, не имеющих психиатрической подготовки, при оценке психических расстройств. Этиология, диагностика, прогноз и терапия обсуждаются с данной точки зрения, автор дает ценные советы и подсказки из собственного практического опыта. В конце книги есть глава о судебно-медицинской экспертизе душевнобольных.

⁹¹⁰ Эта малая книжица, содержательная и полезная, настоятельно рекомендуется к прочтению.

Юнг

⁹¹¹ Эренфельс Кристиан фон. Основания этики (Grundbegriffe der Ethik). Висбаден, 1907 г. – Автор, профессор философии в Праге, предлагает философское, но вполне понятное изложение своих основных этических понятий. Обоснования достигают предела в столкновении между социальной и индивидуальной моралью, которые вновь сделались предметом ожесточенных споров. Итоговый вывод, соответствующий общему тону книги, вряд ли можно назвать положительным: «Нормативная мораль тождественна правильной общественной морали с единственной оговоркой, что каждый индивидуум должен иметь право на видоизменение общественной морали не по собственной прихоти, а так, чтобы он мог защищаться перед судом вечного и непостижимого».

Юнг

⁹¹² Эренфельс Кристиан фон. Половая этика (Sexualethik). Висбаден, 1907 г. – Если книга «Основания этики» того же автора представляет в основном теоретический интерес, то данная работа имеет большое практическое значение. Это самое ясное и лучшее из известных мне объяснений сексуальной этики и ее принципов. Автор начинает с глубоко продуманного и ясного изложения природной и культурной сексуальной морали. В следующей главе «Современная сексуальная мораль на Западе» обсуждаются противоречия между принципами природной и культурной сексуальности, рассматриваются, с одной стороны, общественно полезные следствия моногамии, и принимается во внимание ее теневая сторона (проституция, двойная половая мораль общества и ее пагубное влияние на культуру). При разговоре о реформаторских движениях автор занимает осторожную и сдержанную позицию, далекую как от обывательского одобрения текущего положения дел, так и от некоторых современных порывов, направленных на уничтожение всех преград. Хотя у него самого нет определенной программы реформ (лишнее доказательство того, что он – не мечтатель!), автор придерживается в целом либеральных взглядов и полагает, что такой подход, несомненно, поможет в решении этой острейшей социальной проблемы, а начинать надо с личности. Его книга, которая, в отличие от других в своем роде, вовсе не сводится к выставлению напоказ обнаженных тел под покровом науки, заслуживает самой широкой похвалы за непретенциозную и разумную попытку найти возможные решения наболевшего вопроса.

Юнг (Кюснахт, Цюрих)

⁹¹³ Дост Макс. Краткое изложение психологии, психиатрии и судебной психиатрии (Kurzer Abriss der Psychologie, Psychiatrie und gerichtlichen Psychiatrie). Лейпциг, 1908 г. – Эта небольшая книжица относится к тому новому направлению психиатрической литературы, в котором особое внимание уделяется проверке интеллекта. Психология предстает в ней чрезмерно легкомысленной. Однако главы по психиатрии действительно содержат весь материал, необходимый для краткого очерка. Для психиатра перечисление различных методов исследования психики будет особенно полезным, ибо сегодня непросто найти столь же удобное описание в иных сочинениях.

Юнг (Кюснахт, Цюрих)

⁹¹⁴ Пильц Александр. Учебное пособие по специальной психиатрии для студентов и врачей (Lehrbuch der speziellen Psychiatrie für Studierende und Aerzt). 2-е исправленное изд., Лейпциг и Вена, 1909 г. – Не всякая отрасль медицины находится в таком младенческом состоянии развития, как психиатрия, где учебник, который призван иметь, казалось бы, общее значение, получает лишь местное признание. Если принять во внимание тот факт, что раннее слабоумие – это болезнь, которая в Цюрихе составляет половину госпитализаций, но в Мюнхене число больных неуклонно снижается (результат применения новых теорий), что в Вене она не распространена, в Берлине встречается редко, а в Париже ее почти не найти, то рецензенту учебника по психиатрии придется игнорировать это вавилонское смешение языков и понятий и просто исходить из точки зрения рассматриваемого учебника. Книга Пильца, вышедшая вторым изданием, представляет собой замечательную работу, которая полностью выполняет свою задачу, которая написана прозрачно и которая содержит все существенное. Материал упорядочен и четко изложен. Книга настоятельно рекомендуется.

Юнг (Кюснахт, Цюрих)

⁹¹⁵ Бехтерев В. фон. Психика и жизнь (Psyche und Leben). 2-е изд., Висбаден, 1908 г. – Эта книга^[337] не рассматривает психологические проблемы на основе широкого изучения литературы по предмету, как можно было бы предположить из названия; она посвящена общим вопросам психофизиологических отношений, которые оцениваются теоретически и философски, а далее следует обсуждение отношения энергии к психике и самой психики к физиологии и биологии. Стиль изложения афористичный; главы, числом тридцать одна, довольно слабо связаны между собой. Главная ценность книги заключается в многочисленных пересказах взглядов самых разных специалистов-исследователей и в обилии ссылок на литературу. Читатели, жаждущие синтетического или критического разъяснения психофизиологических проблем, будут разочарованы. Но всем, кто ищет ориентиры в этой интересной области и ее обильной и разрозненной литературе, эта вдохновляющая книга настоятельно рекомендуется.

Юнг (Кюснахт, Цюрих)

⁹¹⁶ Урштейн М. Dementia praecox и ее положение в ряду маниакально-депрессивных безумств (Die Dementia praecox und ihre Stellung zum manisch-depressiven Irresei). Вена, 1909 г. – Как видно из названия, это клиническое исследование диагноза раннего слабоумия; данная тема снова вышла на передний план благодаря недавним исследованиям школы Крепелина. Не каждый сможет подражать той легкости, с которой маниакально-депрессивное умопомешательство теперь отделяют от раннего слабоумия, но автору это удалось. Он резко критикует Вильманса и Дрейфюса^[338], которые норовят сузить диагноз раннего слабоумия в пользу маниакально-депрессивного помешательства. Его книга может рассчитывать на решительное сочувствие всех, кто сомневается в тщательности диагностики Крепелина и не готов соглашаться с тем, что кататония отныне признается маниакально-депрессивным расстройством. Страницы 125–372 заполнены историями болезни, которые выглядят ненужным дополнением ввиду специализированной читательской аудитории, для которой предназначена эта книга.

Юнг (Кюснахт, Цюрих)

⁹¹⁷ Рейбмайер Альберт. История развития таланта и гениальности (Die Entwicklungsgeschichte des Talentes und Genies). Мюнхен, 1908 г. – В настоящее время доступен только первый том этой книги, но несмотря на указанный недостаток, уже очевидно, что исследование будет широким и всесторонним. Настоящий том представляет собой, по существу, теоретический, но содержательный обзор проблемы, с естественными и обширными отступлениями в области биологии и истории. Если во втором томе окажутся необходимые биографии и тому подобные материалы, мы получим важную работу, заслуживающую самого широкого внимания.

Юнг (Кюснахт, Цюрих)

⁹¹⁸ Нэкке П. Об убийстве семьи психически больным (Über Familienmord durch Geisteskranke). Галле, 1908 г. – Перед нами сочинение о семейных убийствах. Автор описывает 161 случай, распределяя их по соответствующим особенностям. Он считает, что количество семейных убийств сейчас увеличивается. Автор различает «полное» и «неполное» семейное убийство. Первое чаще встречается среди относительно здоровых лиц; второе же распространено среди душевнобольных. Убийцами обыкновенно оказываются мужчины в самом расцвете сил, а жертвами обычно становятся их жены, если же убийца – женщина, то дети. Наиболее распространенными причинами убийств выступают хронический алкоголизм, паранойя и эпилепсия у мужчин; меланхолия, паранойя и раннее слабоумие у женщин.

Юнг (Кюснахт, Цюрих)

⁹¹⁹ Беккер Т. Введение в психиатрию. 4-е изд., пересмотренное и дополненное (Einführung in die Psychiatrie). Лейпциг, 1908 г. – Эта небольшая, но содержательная книжица представляет собой ясное и краткое введение в психиатрию. Что касается классификации психозов, автор проявляет здоровый консерватизм, уделяя достаточно внимания паранойе наряду с ранним слабоумием. Книгу можно посоветовать как введение в тему, если не принимать во внимание главу об истерии, которая уже не отвечает современным требованиям.

Юнг

⁹²⁰ Крамер А. Судебная психиатрия (Gerichtliche Psychiatrie). 4-е исправленное и дополненное изд. Йена, 1908 г. – Руководство Крамера по судебной психиатрии, выходящее сейчас четвертым изданием, является одним из лучших в своем роде; это тщательная и всеобъемлющая работа, а по сравнению с руководством Хохе^[339] оно выгодно отличается последовательностью изложения. Как ведется сегодня в психиатрии, приходится пожалеть об отсутствии внятной классификации заболеваний, но это вина не автора, а самой дисциплины. Если бы не это неудобное обстоятельство, книгу Крамера можно было бы рекомендовать всем; как бы то ни было, новичок может полностью полагаться на данное руководство только в том случае, если склонен доверять конкретному подходу. В остальном книга окажется полезной специалистам-психиатрам.

Юнг

⁹²¹ Форель Огюст. Этнические и правовые конфликты в половой жизни в браке и вне брака (Ethische und rechtliche Konflikte im Sexualleben in-und ausserhalb der Ehe). Мюнхен, 1909 г. – Автор предваряет свою книгу следующими словами: «Нижеследующие страницы представляют собой по большей части нападки, основанные на документальном материале, на лицемерие, нечестность и жестокость нашей теперешней морали и наши почти несуществующие права в вопросах половой жизни». Из чего видно, что эта работа представляет собой очередной вклад в решение великой общественной задачи, которой Форель уже оказал выдающуюся услугу^[340]. По сути, книга описывает множество психосексуальных конфликтов морального или правового характера, знание которых необходимо не только неврологу, но и каждому врачу, вынужденному консультировать своих пациентов в трудных жизненных ситуациях.

Юнг

Значение учения Фрейда для неврологии и психиатрии (1907)^[341]

⁹²² С медицинской точки зрения достижения Фрейда как таковые ограничиваются областью истерии и навязчивых неврозов. Его исследования начинаются с психогенетического объяснения истерического симптома, сформулированного Мёбиусом и проверенного экспериментально Пьером Жане. Согласно этой точке зрения, каждый физический симптом истерического характера каузально связан с соответствующим психологическим событием. Данное утверждение можно подтвердить критическим анализом истерического симптома, который становится понятным только при учете психологического фактора (примером здесь служат многочисленные парадоксальные явления кожной и сенсорной анестезии). Но теория психогенеза не способна объяснить отдельные условия возникновения истерического симптома. Воодушевленный открытием Брейера, который выявил психологическую связь, Фрейд восполнил этот большой пробел в наших знаниях своим методом психоанализа и показал, что для каждого симптома можно найти определяющий психологический фактор. Детерминация всегда проистекает из вытесненного чувственно окрашенного комплекса представлений. (Лектор доказывает это утверждение несколькими историями болезни, взятыми частично у Фрейда, частично же из собственного опыта.) Тот же принцип применим к неврозу навязчивых состояний, индивидуальное проявление которого определяется очень похожими механизмами. (Лектор приводит ряд примеров.) Как утверждает Фрейд, сексуальность в самом широком смысле играет значительную роль в генезисе невроза, что вполне понятно, поскольку сексуальность важна для интимной жизни психики. Психоанализ, кроме того, во многих случаях оказывает безошибочное терапевтическое воздействие, что, однако, не означает, будто это единственный способ лечения неврозов. Благодаря своей теории психологической детерминации Фрейд занял место в истории психиатрии, его исследования особенно полезны для прояснения по-прежнему совершенно непонятных симптомов раннего слабоумия. Анализ этой болезни раскрывает те же психологические механизмы, которые действуют при неврозах, и позволяет нам понять отдельные формы иллюзорных идей, галлюцинаций, парестезий и причудливых гебефренических^[342] фантазий. Обширная область психиатрии, до сих пор темная, внезапно освещается. (В качестве примера лектор приводит два случая раннего слабоумия.)

Обзор книги В. Штекеля^[343] «Нервическая тревожность и ее лечение»

⁹²³ Книга содержит описание состояний нервного беспокойства, подкрепленное обилием практического материала: в первой части рассматриваются тревожные неврозы, а во второй части – тревожная истерия. Клинические границы для каждой группы раздвигаются широко – гораздо шире, чем принято сегодня в клинических методах. Тревожный невроз, в частности, обогащается многими новыми категориями болезней, симптомы которых принимаются за отражения беспокойства. Тревожная же истерия по самой своей природе имеет изменчивые границы и склонна к слиянию с другими формами истерии. Третья часть книги посвящена общей диагностике тревожных состояний, а также общей терапии и особенно технике психотерапии. Особенно привлекательной эту книгу делает то обстоятельство, что Штекель, ученик Фрейда, предпринимает похвальную попытку открыть широкой медицинской общественности суть психологической структуры неврозов. В изложении историй болезни он не довольствуется поверхностным описанием проявлений (как было принято до сих пор), а, прослеживая самые деликатные индивидуальные реакции больных, рисует убедительную картину психогенеза и дальнейшего развития болезни вплоть до психоаналитической терапии. Многие случаи автор анализирует с большим мастерством и богатым опытом и в мельчайших подробностях, однако другие предстают лишь в виде психологических набросков, уловить за которыми методику для неспециалиста-психолога может быть затруднительно. Таких набросков, к сожалению, нельзя избежать, если не растягивать книгу бесконечно, однако отдельные приведенные случаи такого разряда вполне могут привести к неправильному толкованию и к упрекам автору за необдуманные примеры. На основе своего метода, рассматривающего каждого индивидуума как бы на его собственных условиях, Штекель показывает, что все без исключения состояния нервного беспокойства определяются психосексуальными конфликтами самого интимного свойства, лишний раз подтверждая утверждение Фрейда о том, что невротическая тревога есть не что иное, как преобразованное половое влечение.

⁹²⁴ До сих пор мы испытывали недостаток материала для фрейдистского анализа. В какой-то степени книга Штекеля заполняет этот пробел. Она очень просто написана и потому настоятельно рекомендуется всем практикующим врачам, а не только специалистам, ибо явных и скрытых неврозов очень много, и каждому врачу приходится с ними справляться.

Юнг

Предисловие редакции к «Ежегоднику» 1909 г.^[344]

⁹²⁵ Весной 1908 года в Зальцбурге состоялась частная встреча тех, кто интересуется трудами Зигмунда Фрейда в области психологии и применением его открытий к нервным и психическим заболеваниям. На этой встрече было признано, что трактовка рассматриваемых проблем уже начинает выходить за рамки чисто медицинского интереса, что налицо потребность в публикации периодического издания, которое объединило бы исследования в этой области, до сих пор разбросанные по случайности здесь и там. Результатом этой встречи стало появление нашего «Ежегодника». Задача журнала состоит в постепенной публикации всех научных статей, связанных с более глубоким пониманием и решением указанных проблем. Таким образом, «Ежегодник» позволит публике следить за продолжением работ в области, которую, несомненно, ожидает большое будущее, а еще предложит ориентиры для понимания текущего состояния и проблематики, имеющих первостепенное значение для всех наук о человеке.

Доктор К. Г. Юнг,

Цюрих, январь 1909 г.

Примечания на полях книги Ф. Виттельса «Половые расстройства»^[345]

⁹²⁶ Эта книга написана с неподдельной страстью – и с умом. В ней обсуждаются такие вопросы, как аборт, сифилис, семья, ребенок, женщины и профессии для женщин. Ее девиз гласит: «Люди должны проживать свою сексуальность, иначе их жизнь будет искажена». Соответственно, Виттельс возвышает голос за освобождение сексуальности в самом широком смысле. Он говорит на языке, который редко слышишь, на языке беспощадной, почти фанатичной правдивости, который звучит неприятно, потому что срывает все покровы притворства и разоблачает всякую культурную ложь. Не мое дело судить о нравственности автора. Науке стоит прислушаться к этому голосу и молчаливо признать, что перед нами вовсе не глас вопиющего в пустыне, что сей голос может созвать многих, вступающих на этот путь, что перед нами движение, порождаемое незримыми источниками, и оно день ото дня превращается во все более полноводный поток. Наука должна проверять и взвешивать доказательства – и понимать эти доказательства.

⁹²⁷ Книга посвящена Фрейду и во многом опирается на труды Фрейда, психология которого фактически служит научной рационализацией упомянутого современного движения. Для социального психолога общественное движение – всегда интеллектуальная проблема, а для социального моралиста – это вызов. Автор отвечает на этот вызов одним образом, другие же будут отвечать иначе. Нужно слушать всех. Здесь как нельзя более уместным будет предостережение против, с одной стороны, чрезмерных выражений и восторга и, с другой стороны, против приступов слепого негодования. Мы должны совершенно беспристрастно осознать следующее: наши устремления во внешнем мире отражают конфликты внутри нас. В конце концов придется признать, что человечество – это не просто скопление индивидуумов, совершенно отличных друг от друга, что оно обладает высокой степенью психологической общности, в сравнении с которой индивидуум предстает всего-навсего незначительным вариантом. Как мы можем справедливо судить об этом, не будучи в состоянии признать, что такова наша собственная проблема? Кто с этим смирится, тот сначала станет искать решение в самом себе. В общем-то, так и рождаются все великие решения.

⁹²⁸ Впрочем, большинству людей как будто присуща тайная любовь к подглядыванию: они наблюдают за происходящим так, словно сидят в цирке, и желают сей же час установить раз и навсегда, кто в конце концов прав, а кто виноват. Но тот, кто научился исследовать подоплеку собственных мыслей и действий и получил прочное и благотворное впечатление о том, как наши бессознательные биологические позывы искажают логику суждений, очень быстро теряет удовольствие от этих гладиаторских боев и публичных диспутов и предается им уже в себе и с собой. Так мы сохраняем нужный взгляд, особенно необходимый нам в эпоху, предзнаменованием которой послужили сочинения Ницше. Виттельс наверняка не останется одинок; он – лишь первый из многих, способных сделать «этические» выводы из подлинно биологической психологии Фрейда, выводы, которые потрясут до основания прежние «нормы приличия» и «блага». Как заметил один французский остроумец, среди всех изобретателей моралистам тяжелее всего, так как их новшества неизменно безнравственны. Это абсурдное и в то же время грустное положение дел показывает, насколько устарели наши представления о морали. Им не хватает лучших достижений современной мысли – биологического и исторического сознания. Эта неприспособленность должна рано или поздно привести к падению морали, и ничто не в силах предотвратить это. Тут поневоле вспоминаются мудрые слова Анатоля Франса: «Несмотря на прошедшее, показывающее им непрерывное движение и смену прав и обязанностей, они сочли бы себя одураченными, если бы предвидели, как будущее человечество создаст себе иные права, иные обязанности и иных богов. Наконец они боятся лишить себя уважения в глазах современников, принимая на себя ту ужасающую безнравственность, какой явится будущая нравственность. Вот препятствия, которые нам мешают исследовать будущее»^[346].

⁹²⁹ Опасность нашего старомодного понимания морали состоит в том, что наши взоры закрыты от новшеств, каковые, сколь угодно уместные и полезные, всегда несут в себе примету безнравственности. Именно здесь наш взор должен быть ясным, мы должны заглядывать далеко вперед. Движение, о котором я говорил, стремление реформировать сексуальную мораль, не является выдумкой нескольких капризных сомнамбул; нет, оно обладает всеми признаками природной силы. Никакие доводы или придирки к raison d’etre^[347] морали здесь не годятся; мы должны принять то, что наиболее разумно, и извлечь из него максимум пользы, выполняя тяжелую и грязную работу. Книга Виттельса предвещает грядущее, многих этим шокирует и пугает. Длинная тень этого страха, естественно, падет на психологию Фрейда, которую, конечно же, обвинят в распространении беззакония. Желая это предвосхитить, я хочу сказать слово в ее защиту. Наша психология – это наука, которую можно в лучшем случае обвинить в том, что она изобрела динамит, теперь доступный террористам. Как поступают моралисты и врачи общей практики – не наше дело, мы не собираемся вмешиваться. Множество неспециалистов непременно все равно хлынет в движение и примется творить несусветные глупости, но это нас тоже не касается. Наша цель состоит исключительно в обретении научного знания, и нам не нужно беспокоиться о шумихе, которая поднимается вокруг. Если религии и морали суждено вследствие этого пасть, то тем хуже для них, что они не озаботились подкреплением. Знание – как сила природы, непреодолимо идущая своим путем по внутренней необходимости. Невозможно ни замалчивание, ни уступки – подразумевается лишь безоговорочное подчинение.

⁹³⁰ Это знание не следует отождествлять с изменчивыми взглядами обычного медика, и потому оно не подвержено оценке нравственных принципов. Нужно говорить об этом вслух, поскольку и сегодня достаточно тех, кто притязает считаться ученым, но переносит свои моральные опасения даже на научные открытия. Как и всякая настоящая наука, психоанализ находится за пределами морали; он рационализирует бессознательное и тем самым приспосабливает прежде автономные и бессознательные инстинктивные силы к психической иерархии. Различие между «до» и «после» заключается в том, что индивидуум теперь и вправду хочет быть тем, кто он есть, не желает оставлять ничего на волю слепой предрасположенности бессознательного. На немедленно встающее возражение, что тогда мир расколется вдребезги, и должен ответить прежде всего психоанализ; за ним последнее слово, но только в уединении консультационного кабинета, потому что этот страх индивидуален. Хватит и того, что целью психоанализа является психическое состояние, в котором «ты должен» и «тебе придется» заменяются на «я буду», а в итоге, как говорит Ницше, человек становится господином не только своих пороков, но и достоинств. Поскольку психоанализ сугубо рационален – а он именно таков по самой своей природе, – в нем нет ни морали, ни аморальности; он не выдает ни предписаний, ни указаний «ты должен». Несомненно, очевидная потребность масс быть ведомыми заставит многих людей отказаться от точки зрения психоаналитика и начать «предписывать»: один предпишет нравственность, другой будет ратовать за распущенность. Оба они служат массе и оба следуют течениям, гоняющим массу туда и сюда. Наука стоит выше этого и дарит силу своих доспехов как христианам, так и антихристианам. У нее нет конфессиональной цели.

⁹³¹ Прежде мне не доводилось читать книги о сексуальности, столь беспощадно суровые к нынешней морали, но в целом, бесспорно, истинные. По этой причине книга Виттельса заслуживает того, чтобы быть прочитанной, как и многие другие, посвященные тем же вопросам, ибо важна не отдельная книга, а общая проблема.

Обзор книги Э. Вульфена «Половые преступления»

⁹³² Содержательный рассказ Вульфена о половых преступлениях не ограничивается изложением уголовных дел, но стремится выявить психологические и социальные основы этой преступности. Целых 250 страниц отведены рассуждениям о половой биологии как таковой, половой психологии, характерологии и патологии. В главе о сексуальной психологии сам автор наверняка пожалел о невозможности предъявить психоаналитическую точку зрения. Другие главы по криминологии, написанные опытным криминологом, представляют немалый интерес и побуждают исследователя в этой области продолжать изыскания. Иллюстрации тоже хороши, причем некоторые из них явно имеют большую психологическую ценность.

⁹³³ Для будущего психоаналитического исследования предмета книга Вульфена должна послужить ценнейшим источником наряду со сборниками Питаваля^[348].

Юнг

Рефераты к психологическим сочинениям швейцарских авторов (до 1909 г. включительно)

⁹³⁴ Эта подборка содержит, среди прочего, все работы представителей цюрихской школы, которые либо непосредственно связаны с психоанализом, либо существенно с ним соприкасаются. Работы клинического или психологического содержания, не связанные с психоанализом, в список не вошли. Работы Абрахама^[349], в том числе написанные в Цюрихе, реферируются в «Ежегоднике» за 1909 год. Вскользь отмечены несколько работ немецких авторов, близкие по своим выводам к «Diagnostische Assoziationsstudien» (см. ниже. – Ред.). Рассмотрение критической литературы и мнений противников, к сожалению, невозможно, пока ставится под вопрос научная обоснованность наших принципов исследования^[350].

⁹³⁵ Беццола Д. (ранее Шлосс-Хард, Эрматинген). «Об анализе психотравмирующего симптома», Journal für Psychologie und Neurologie, VIII (1907). – Автор по-прежнему целиком опирается на теорию травмы. Его процедура в точности соответствует методу Брейера – Фрейда, который получил название «катарсического». Автор не имеет подлинного представления о более поздних методах. Он советует применять модификацию, которую именует психосинтезом. «Всякое психически действенное переживание достигает сознания в виде диссоциированных возбуждений чувств. Чтобы стать понятиями, эти возбуждения должны быть связаны между собой, а также с сознанием. Но вследствие узости сознания этот процесс не может завершиться полностью, отдельные элементы остаются в бессознательном или осознаются посредством ложных ассоциаций. Психосинтез состоит в подкреплении этих обособленных сознательных элементов эмпатией до тех пор, пока не пробудятся заново подсознательно связанные с ними элементы, после чего развитие всего процесса достигает сознания и наступает растворение психотравмирующих симптомов». Эта теория подтверждается рядом случаев, причем последние, что вполне естественно, представлены в работе с полным неведением фактической психосексуальной подоплеки. Эпилог содержит нападки на сексуальную теорию Фрейда – в обычном нервическом тоне и с соответствующими доводами.

Бинсвангер: см. Юнг: Diagnostische Assoziationsstudien, XI.

⁹³⁶ Блейлер (Цюрих). «Фрейдовские механизмы в симптоматике психозов». Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift (1906). – Анализ симптомов и ассоциаций при различных психотических состояниях.

⁹³⁷ Блейлер и Юнг. «Комплексы и причины болезни при Dementia praecox». Zentralblatt für Nervenheilkunde und Psychiatrie, XXXI (1908), с. 220 и далее. – Авторы стремятся прояснить этиологическую точку зрения в свете критики Мейером юнговской теории раннего слабоумия. Они впервые показывают, что новая точка зрения является не этиологической, а симптоматической. Вопросы этиологии сложны и отходят на второй план. Блейлер проводит строгое различие между физическим процессом болезни и психологической детерминацией симптомов и ввиду важности первого не придает второму этиологического значения. В противоположность этому Юнг оставляет вопрос об идеогенной этиологии открытым, поскольку в физических процессах болезни физическое проявление аффекта может играть этиологически значимую роль.

⁹³⁸ Блейлер. «Аффективность, внушаемость, паранойя». Галле, 1906. – В этой книге Блейлер предпринимает попытку дать общее психологическое описание и определение аффективных процессов и соотнести их с очерком фрейдистской психологии. Понятия внимания и внушаемости как особых случаев или частичных проявлений аффективности – приятное упрощение вавилонского смешения языков и понятий, преобладающего сегодня в психологии и психиатрии. Хотя последнее слово еще не сказано, Блейлер предлагает простое, основанное на опыте истолкование сложных психических процессов. В этом остро нуждается психиатрия, поскольку психиатр вынужден думать и взаимодействовать со сложными психическими сущностями. В ожидании подобного результата от экспериментальной психологии может пройти и сотня лет. Взяв за основание аффективность, Блейлер посвящает зарождению параноидальных идей необычайно важную главу, показывая в четырех случаях, что в основе бреда лежит чувственно окрашенный комплекс.

⁹³⁹ Рецензент должен довольствоваться этим общим наброском книги и ее целей. Обилие же подробностей в ней не поддается краткому обобщению. Мы можем сказать, что книга Блейлера – лучшее на сегодняшний день общее описание психологии аффекта. Настоятельно рекомендуется всем, особенно новичкам.

⁹⁴⁰ Он же. «Сексуальные отклонения в детском возрасте». Jahrbuch der Schweizerischen Gesellschaft für Schulge-sundheitspflege, IX (1908), с. 623 и далее. – Живое и ясное описание сексуальных извращений у детей. Часто присутствуют ссылки на психологию Фрейда. Автор выступает за сексуальное просвещение в форме массового полового воспитания, но не в школе, а дома, причем родители должны тактично выбирать подходящий момент.

См. также Юнг. Diagnostische Assoziationsstudien, V.

⁹⁴¹ Больте (Бремен). «Ассоциативные эксперименты как диагностический инструмент». Allgemeine Zeitschrift für Psychiatrie, LXIV (1907). – Автор приводит примеры использования ассоциативного эксперимента в диагностических целях. В основном он соглашается с выводами «Diagnostische Assoziations-studien». Некоторые любопытные примеры зримо воплощают идеи, изложенные в этой книге.

⁹⁴² Чалевски (Цюрих). «Излечение истерического ядра посредством психоанализа». Zentralblatt für Nervenheilkunde und Psy-chiatrie, ХХ (1909). [Реферат Мэдера^[351], не публикуется. – Ред.]

⁹⁴³ Клапаред (Женева). «Quelques mots sur la définition de l’hysterie». Archives de psychologie, VII (1908), с. 1969 и далее. – Автор^[352] крайне умело критикует недавнюю теорию истерии, предложенную Бабинским^[353]. В заключительной главе он развивает свои взгляды в представление, которое, по большому счету, сводится к ряду вопросительных знаков. Он признает значение фрейдовского вытеснения и наделяет его биологическим значением. Психоаналитическое сопротивление, о котором он узнал из первых рук, является для него защитной реакцией. Он придерживается того же взгляда на globus [hystericus = ком в горле], рвоту, спазмы пищевода, ложь, симуляцию и т. д. Он рассматривает телесные симптомы как возрождение наследственных реакций, которые когда-то были полезными. Следовательно, истерогенный механизм понимается как «tendance à la réversion»^[354], как атавистический способ реакции. Инфантильный характер и «disposition ludique»^[355] кажутся автору подтверждением этой теории. Его доводам недостает необходимых эмпирических оснований, которые, конечно, можно получить только с помощью психоанализа.

⁹⁴⁴ Эбершвайлер (Цюрих). «Исследования языкового элемента ассоциаций». Allgemeine Zeitschrift für Psychiatrie (1908). – Кропотливое и тщательное исследование, предпринятое по совету настоящего рецензента. Одно открытие представляет особый интерес для комплексной психологии: было показано, что в ассоциативном эксперименте встречаются определенные последовательности гласных, то есть что последовательные реакции имеют один и тот же гласный звук. Теперь, если эти «персеверации» соотнести с комплексными указателями, мы установим, что при среднем процентном соотношении 0,36 процента комплексных указателей на реакцию сразу 0,65 процента приходятся на слово в указанной последовательности гласных. Если взять две ассоциации, предшествующие последовательностям гласных и лишенные очевидного сходства, мы придем к следующему результату:

а) Ассоциация без последовательности гласных: 0,10 процента комплексных указателей.

б) Ассоциация без последовательности гласных: 0,58 процента комплексных указателей.

1. Начало гласного ряда (сохранение ассоциации с гласным звуком в последующем ряду): 0,91 процента комплексных указателей.

2-й член в последовательности гласных: 0,68 процента.

3-й член в последовательности гласных: 0,10 процента.

4-й член в последовательности гласных: 0,05 процента.

⁹⁴⁵ Видно, что после комплексов-нарушений налицо склонность к похожим персеверациям, и это важное открытие, касающееся механизма каламбура и рифмовки.

⁹⁴⁶ Флурнуа^[356] (Женева). Das Indes à la Planète Mars. Étude sur un cas de somnambulisme avec glossolalie. 3-е изд., Париж, 1900 г. / Nouvelles observations sur un cas de somnambulisme avec glossolalie // Archives de psychologie, I (1901). – Содержательная и чрезвычайно важная работа Флурнуа о случае истерического сомнамбулизма предлагает ценный материал по системам фантазии и заслуживает внимания не только психоаналитиков, но и широкой публики. Излагая свой случай, Флурнуа очень близко подходит к некоторым взглядам Фрейда, хотя и чурается более поздних открытий.

⁹⁴⁷ Франк (Цюрих). «О психоанализе» (комментарий к работе Фореля). Journal für Psychologie und Neurologie, XIII (1908). – После краткого исторического предисловия, основанного на исследованиях Брейера и Фрейда, автор выражает сожаление по поводу того, что Фрейд отказался от своего оригинального метода без объяснения причин. Внимательное прочтение последующих работ Фрейда довольно быстро раскрывает, почему он предпочитал усовершенствованную методику изначальной и несовершенной. Автор ограничивается применением оригинального катарсического метода в сочетании с гипнозом, и его материалы доказывают, что он работает с ценным, практически полезным методом, приносящим значимые результаты. Следовательно, неизбежные нападки на фрейдовскую теорию сексуальности излагаются в более умеренном тоне. Автор ставит вопрос: «Почему именно половые аффекты среди многих других, которыми наделена психика, должны вызывать нарушения, или половой аффект должен быть корнем всех других?» (Роль сексуальности в неврозах не выдумана априори, она была открыта эмпирически с помощью психоанализа, а это нечто совершенно отличное от катарсического метода.) Автор не использует психоанализ, поскольку «практикующий врач не должен быть обязан в каждом случае доводить психоанализ до конца по сугубо теоретическим соображениям». Этого обязательства нет нигде, но сегодня сама практика вынуждает идти дальше по сравнению с 1895 годом; если бы метод того времени был совершенен, такой потребности вовсе бы не возникло. У автора складывается впечатление, что Фрейд очень хорошо владел гипнозом и внушением теоретически, но путался в них на практике. «Я могу понять постоянную смену метода только в том случае, если предположить, что из-за недостаточно тщательного гипнотического лечения и неудовлетворительных результатов он как теоретик упорно пытался найти новые методы» (курсив рецензента). Чуть же ранее автор говорит, что «Фрейд отказался от этих методов, несмотря на свои успехи». В связи с указанным противоречием следует отметить, что Франк совершенно игнорирует более поздние работы Фрейда, а также труды других авторов и цюрихскую клинику в целом, иначе он не мог бы утверждать – в 1908 году! – что катарсический метод и его результаты остались «незамеченными» и подвергались лишь «отдельным проверкам».

⁹⁴⁸ (Рецензент не может не отметить, насколько просто получить нужные сведения по таким, казалось бы, сложным вопросам. Если, например, перед автором встает вопрос, почему Фрейд мог отказаться от гипноза, достаточно написать письмо профессору Фрейду и спросить напрямую. Здесь рецензент выражает недоумение давней болезнью немецкой психиатрии, представители которой не стремятся понять, зато нередко понимают неправильно. Необходимы личные беседы для устранения ненужных затруднений и недоразумений. Будь этот принцип, безоговорочно принятый в Америке, признан на нашем континенте, мы бы не стали свидетелями того, сколько в остальном заслуженных авторов выставляют себя на посмешище своей критикой, часто столь косноязычной, что отвечать на нее попросту невозможно.)

Фюрст; см. Юнг. Diagnostische Assoziationsstudien, Х.

⁹⁴⁹ Херманн (Галькхаузен). «Эмоциональные комплексы в психической жизни ребенка, в быту и в сумасшествии». Zeitschrift für Kinderforschung, XIII, 129–143. – Четко написанное введение в теорию комплексов и ее применение к различным нормальным и патологическим психическим состояниям.

⁹⁵⁰ Иссерлин (Мюнхен). «Диагностическое значение ассоциативных экспериментов». Münchner medizinische Wochenschrift, № 27 (1907). – В этом критическом отчете об ассоциативных исследованиях в Цюрихе автор признает ряд важных выводов. Но там, где начинается психология Фрейда, его одобрение заканчивается.

⁹⁵¹ Юнг (Цюрих). «О психологии и патологии так называемых оккультных явлений». Лейпциг, 1902. – Помимо клинических и психологических дискуссий о природе истерического сомнамбулизма, эта работа содержит подробные наблюдения над случаем спиритуалистического медиумизма. Расщепление личности проистекает из инфантильных склонностей, системы фантазий оказываются укорененными в бреде сексуальных желаний. Примеры невротических автоматизмов включают случай криптомнезии, выявленный автором в «Заратустре» Ницше.

⁹⁵² Он же. «Случай истерического ступора у заключенного под стражу». Journal für Psychologie und Neurologie, I (1902). – Описание патологического намерения пациента, желания заболеть, фрейдистского вытеснения чего-либо неприятного и бреда исполнения желаний в случае сумеречного состояния Ганзера – Рэке^[357].

⁹⁵³ Он же. «Психопатологическое значение ассоциативных экспериментов». Archiv für Kriminalanthropologie, XX (1906), с. 145 и далее. – Общее введение в ассоциативный эксперимент и теорию комплексов.

⁹⁵⁴ Он же. «Экспериментальные наблюдения за работой памяти». Zentralblatt für Nervenheilkunde und Psychiatrie, XXVIII (1905), с. 653 и далее. – Автор описывает процедуру воспроизводства, им самим возбужденную. Если по окончании ассоциативного эксперимента испытуемого спрашивают, помнит ли он свою предыдущую реакцию на каждое из слов-раздражителей, то оказывается, что забывание обычно происходит при комплексных нарушениях или сразу после них. Следовательно, это «фрейдистское забывание». Процедура имеет практическое значение для выявления комплексных указателей.

⁹⁵⁵ Он же. «Фрейдовская теория истерии. Ответ на критику Ашаффенбурга». Münchner medizinische Wochenschrift, LIII: 47 (1906). – Как видно из названия, это полемика, цель которой – побудить нашего оппонента лучше познакомиться с психоаналитическим методом, прежде чем выносить суждение. Сегодня эта статья представляет разве что историческую ценность, знаменуя, можно сказать, отправную точку расцвета фрейдистского движения.

⁹⁵⁶ Он же. «Фрейдовская теория истерии». Monatsschrift für Psychiatrie und Neurologie, XXIII:4 (1908), с. 310 и далее. – Доклад, подготовленный по просьбе председателя Международного конгресса по психиатрии в Амстердаме (1907). Автор опирается в своих замечаниях на самые элементарные принципы и знания того времени; с тех пор они значительно расширились благодаря накоплению опыта. Исторически теорию Фрейда можно рассматривать как трансформацию катарсического метода в психоаналитический. Психоаналитическое понятие истерии рассматривается на примере, который может считаться образцом для толкований. Если коротко, то вывод таков: некоторые преждевременные половые акты более или менее извращенного характера проистекают из конституции индивидуума. В период полового созревания фантазии имеют направленность, обусловленную инфантильной сексуальной активностью. Фантазии приводят к образованию комплексов идей, несовместимых с другими содержаниями сознания и потому вытесняемых. Это вытеснение влечет за собой перенос либидо на объект любви, вызывая тем самым сильный эмоциональный конфликт, который затем дает повод для настоящей болезни.

⁹⁵⁷ Он же. «Associations d’idées familiales» (avec 5 graphiques). Archives de psychologie, VII (1907). – На примере материала Э. Фюрста (см. Diagnostische Assoziationsstudien, X) автор оценивает средние различия между конкретными типами ассоциаций. Результаты приводятся в процентах и на схемах.

⁹⁵⁸ Он же. «L’analyse des rêves». Année psychologique, опубликовано Альфредом Бине, V (1909), с. 160 и далее. – Краткое изложение фрейдовской схемы толкования сновидений, с примерами из собственного опыта автора.

⁹⁵⁹ Он же. О психологии раннего слабоумия. Галле, 1907.

Книга состоит из пяти глав:

I. Критический обзор теоретических взглядов на психологию раннего слабоумия в литературе до 1909 года. В целом признается наличие некоего главного расстройства, которое разные авторы называют по-разному, некоторые также упоминают «фиксацию» и «расщепление последовательности мыслей». Фрейд первым показал психогенный механизм параноидного слабоумия.

II. Чувственно окрашенный комплекс и его общее воздействие на психику. Различают острое и хроническое действие комплекса, то есть непосредственное и длительное усвоение содержимого.

III. Влияние чувственно окрашенного комплекса на ценность ассоциаций. Этот вопрос обсуждается достаточно подробно, причем основной упор делается на биологическую сторону проработки комплекса и психологическое приспособление к окружающей среде.

IV. Раннее слабоумие и истерия: параллели. Подробное описание сходств и различий обоих заболеваний. Вывод: истерия содержит в своем ядре комплекс, который никогда не может быть полностью преодолен, хотя возможность его преодоления присутствует in potentia^[358]. Слабоумие характеризуется наличием комплекса, который закрепился и не может быть преодолен.

V. Анализ случая параноидального слабоумия как образца. Совершенно типичный случай пожилого пациента, предположительно слабоумного, обильно выдававшего неологизмы, которые могли получить удовлетворительное объяснение при анализе и подтверждали содержание предыдущих глав.

⁹⁶⁰ Книга была переведена на английский язык Ф. Питерсоном и А. Бриллом с вступлением от переводчиков. Название: C. G. Jung: The Psychology of Dementia Praecox. Nervous and Mental Diseases. Monograph Series No. 3. Authorized translation with an introduction by Frederick Peterson, M.D., and A. A. Brill, Ph.B., M. D. New York, 1909.

⁹⁶¹ Он же. «Диагностические исследования ассоциаций (Diagnostische Assoziationsstudien). Известия экспериментальной психопатологии». Под редакцией К. Г. Юнга. Т. 1. Лейпциг, 1906. – Этот том содержит подборку работ Цюрихской клиники по ассоциациям и ассоциативным экспериментам, ранее опубликованных по отдельности в Journal für Psychologie und Neurologie. Даже если оставить в стороне психологическую точку зрения, эти работы представляют практический и медицинский интерес, ведь именно на основе этих исследований был разработан диагностический ассоциативный эксперимент, способ быстрого и верного толкования наиболее важных комплексов. Диагностическое использование эксперимента имеет первостепенное значение; менее значимо его применение в качестве клинического вспомогательного средства для дифференциальной диагностики в тех случаях, когда диагноз неясен. [Содержание сборника следующее.]

⁹⁶² Предисловие: профессор Блейлер, «О значении ассоциативного эксперимента», с. 1–6. – Словесная ассоциация – одно из немногих психологических явлений, которые можно оценить экспериментально. От этих опытов можно ожидать многого, ибо психические прошлое и настоящее со всеми их переживаниями и стремлениями отражаются в ассоциативной деятельности. Это «указатель всех психических процессов, и нам достаточно его расшифровать, чтобы познать человека в целом».

⁹⁶³ I. К. Г. Юнг и Франц Риклин (Цюрих), «Экспериментальное исследование ассоциаций у здоровых людей», с. 7–145. – Цель этой статьи состояла в том, чтобы собрать и представить большое количество ассоциаций нормальных субъектов. Для статистической оценки материала требовалась система классификации, которая представляла бы собой расширение и усовершенствование системы Крепелина – Ашаффенбурга^[359]. Система, принятая авторами, следует логическим лингвистическим принципам и допускает статистическую оценку, которая при всем своем несовершенстве достаточна для настоящих целей. Первый вопрос, который нужно обсудить, заключался в том, происходят ли, и если да, то какие типы реакций в нормальном состоянии. Оказалось, что в среднем образованные испытуемые проявляют более поверхностный тип реакции, чем люди необразованные; далее, что испытуемые распадаются на две основные категории, склонные переходить друг в друга: на объективный и эгоцентрический типы. Первый реагирует с малым количеством эмоций, второй – более эмоционально. Второй тип представляет особый интерес с практической точки зрения и делится сам на две дополнительных категории – на так называемый констелляционный (или комплексно-констелляционный) и предикатный тип. Первый пытается подавить эмоции, второй их проявляет.

⁹⁶⁴ Усталость, сонливость, алкогольное опьянение и мания вызывают поверхностную реакцию, причем эта поверхностность обусловлена прежде всего нарушением внимания в таких состояниях. Это доказано специальным экспериментом, направленным на отвлечение внимания испытуемого, при продолжении ассоциативного эксперимента в указанных условиях. Опыты дали положительные результаты.

⁹⁶⁵ II. К. Верлин (Цюрих). «Об ассоциациях у имбецилов и идиотов», с. 146–174. – Автор сообщает о результатах своих ассоциативных экспериментов с 13 имбецилами. Ассоциации наиболее слабоумных обнажают особый тип, так называемый определенный. Вот характерные реакции:

Зима: состоит из снега.

Пение: состоит из нот и песенников.

Отец: член рядом с матерью.

Вишня: что-то из сада.

⁹⁶⁶ Имбецилы тем самым проявляют необычайно насыщенное восприятие интеллектуального значения слова-раздражителя. Характерно, что этот тип встречается именно среди слабоумных.

⁹⁶⁷ III. К. Г. Юнг. «Анализ ассоциаций у эпилептиков», с. 175–192. – Ассоциации пациента-эпилептика явно принадлежат к определенному типу, у них нескладный и громоздкий характер, подтверждающий и дополняющий собственную реакцию субъекта:

Плод: плод, фруктовый плод.

Сильный: я сильный, это сильно.

Веселый: я весел, мне хорошо.

⁹⁶⁸ Существует также огромное количество чувственно окрашенных эгоцентричных ассоциаций, которые выражаются непосредственно. Некоторые признаки позволяют выдвинуть идею, что эпилептический чувственный тон носит выраженно стойкий характер.

⁹⁶⁹ IV. К. Г. Юнг. «О времени реакции в ассоциативных экспериментах», с. 193–228. – Здесь исследуются неизвестные до сих пор причины ненормального удлинения некоторых реакций со следующими результатами: образованные субъекты реагируют в среднем быстрее, чем необразованные; время реакции у испытуемых женского пола в среднем значительно больше, чем у мужчин; грамматические свойства слова-раздражителя оказывают определенное влияние на время реакции, как и логическое лингвистическое качество ассоциаций. Время реакции, превышающее ожидаемое среднее значение, по большей части вызвано вмешательством бессознательного вытесненного комплекса. Следовательно, этот показатель – важное подспорье для выявления вытесненных комплексов. Это подтверждается многочисленными примерами анализа ассоциаций, построенных сходным образом.

⁹⁷⁰ V. Э. Блейлер. «Бессознательное и ассоциации», с. 229–257. – Опираясь на литературный материал, а также на конкретные случаи из жизни пациентов, эта статья призвана доказать, что, «насколько было замечено, невозможно провести четкое различение между сознательным и бессознательным», и что те же самые функциональные структуры и механизмы, которые мы находим в нашем сознании, можно выявить вовне; они влияют на психику в той же мере, что и аналогичные сознательные процессы. «В этом смысле существуют бессознательные ощущения, восприятия, выводы, чувства, страхи и надежды, которые отличаются от своих сознательных аналогов только тем, что качество сознания у них отсутствует». Блейлер ссылается, в частности, на случаи множественной личности и замечает, что «мы не должны говорить просто о бессознательном», что возможно почти бесконечное число различных бессознательных группировок. Группировка элементов памяти по личностям всегда обусловлена преобладающим влиянием аффектов.

⁹⁷¹ Блейлер рассматривает качество сознания как нечто второстепенное, так как психические процессы должны стать осознанными только при известных условиях, то есть вступая в связь с «теми представлениями, ощущениями, стремлениями, которые в данный миг составляют нашу личность».

⁹⁷² VI. К. Г. Юнг. «Психоанализ и ассоциативный эксперимент», с. 258–281. – Эта статья обнажает по-прежнему сильное воздействие исходной теории неврозов Брейера – Фрейда, а именно, теории психической травмы. Невротические симптомы, по существу, представляют собой символы вытесненных комплексов. Нарушенные реакции в ассоциативном эксперименте выявляют слова и предметы, открывающие путь непосредственно к неизвестному комплексу. До сих пор эксперимент может быть ценным подспорьем в анализе. Эта возможность обсуждается на практическом примере невроза навязчивых состояний. Выстраивание тревожных реакций в легенду доказывает существование обширного эротического комплекса, содержащего ряд индивидуальных особенностей. Тем самым мы получаем глубокое понимание реальной личности. Последующий психоанализ оправдал ожидания, порожденные ассоциативным экспериментом, и позволил сделать вывод, что эксперимент обнажает для исследования комплекс, спрятанный за невротическими симптомами. Каждый невроз таит в себе комплекс, который оказывает значительное влияние на эксперимент и, как показывают бесчисленные опыты, должен иметь каузальную значимость.

Статьи VII–XI недавно опубликованы во втором томе «Диагностического исследования ассоциаций».

⁹⁷³ VII. Ф. Риклин. «Казуистический вклад в изучение истерических ассоциативных явлений», с. 1–30. – Автор исследует ассоциативные явления у восьми истериков и приходит к следующим выводам: при истерическом типе реакции преобладают более или менее автономные комплексы большой аффективной силы, развитие которых, по-видимому, гораздо более заметно, чем у нормальных субъектов. Тот или иной комплекс господствует в реакции, исключая все прочее, так что эксперимент оказывается буквально усеян комплексами-нарушениями. Господство какого-то одного комплекса является отличительной чертой истерической психологии; вполне возможно, что вообще все симптомы могут быть выведены непосредственно из комплекса.

⁹⁷⁴ VIII. К. Г. Юнг. «Ассоциация, травма и истерический симптом», с. 31–66. – В этой статье предпринимается попытка описать и определить различные способы проявления эротического комплекса в случае истерии. Во-первых, анализ ассоциаций показывает, как именно они сочетаются с эротическим комплексом; затем следует анализ трансформаций комплекса в серии сновидений; затем наконец комплекс предстает как ядро невроза. При истерии комплекс обладает ненормальной степенью автономии и склонен вести активное существование самостоятельно, что постепенно ослабляет и вытесняет силу «я». Так возникает новая, патологическая личность, склонности, суждения и решения которой направлены в сторону патологической воли. Вторая личность поглощает нормальный остаток «я» и навязывает ему роль вторичного (подчиненного) комплекса.

⁹⁷⁵ IX. К. Г. Юнг. «О репродукционных нарушениях в ассоциативном эксперименте», с. 67–76. – Предметом данной статьи является рассмотренный выше метод воспроизводства (репродукции). На обширном патологическом материале показано, что неправильно воспроизведенная ассоциация имеет время реакции, превышающее ожидаемое среднее значение, и обладает, как правило, минимум вдвое большим числом комплексных признаков, нежели правильно воспроизведенная ассоциация. Отсюда видно, что нарушение репродукции – еще один признак вмешательства комплекса.

⁹⁷⁶ X. Эмма Фюрст (Шаффхаузен): «Статистические исследования словесных ассоциаций и семейного примирения в типе реакции у необразованных людей», с. 77–112. – Проведены ассоциативные эксперименты с 24 семьями, всего охвачено 100 человек; в этом промежуточном документе представлены результаты 9 необразованных семей, всего 37 испытуемых. Оценка оставшегося материала еще не завершена.

⁹⁷⁷ Было установлено, что мужья куда более склонны к внешним ассоциациям, чем их жены, а сыновья более склонны, чем их сестры (дочери. – Ред.). В целом 54 % испытуемых, в основном женщины, принадлежат к ярко выраженному предикативному типу. Склонность к формированию оценочных суждений больше выражена в зрелом возрасте, нежели в юности; у женщин такой возраст начинается с 40 лет, а у мужчин – с 60 лет. Родственники имеют склонность объединяться по типу реакции на созвучие ассоциаций. Самое поразительное и регулярное сходство наблюдается между родителями и детьми одного пола.

⁹⁷⁸ XI. Людвиг Бинсвангер (Кройцлинген): «О психогальванических явлениях в ассоциативном эксперименте», с. 113–195. [Аннотация Бинсвангера, опущена.]

Следующие работы Цюрихской клиники посвящены диагностическому использованию ассоциативного эксперимента:

⁹⁷⁹ Юнг К. Г. «Психологическая диагностика фактов». Галле, 1906. – Общее описание и истолкование эксперимента. Практическое применение к делу о краже.

⁹⁸⁰ Он же. «Le nuove vedute della psicologia criminale. Contributo al metodo della ‘Diagnosi della conoscenza del fatto». Rivista di psicologia applicata, IV (1908), с. 285–304. – Практическое применение теории к реальному делу о краже с несколькими подозреваемыми.

⁹⁸¹ Штайн Филипп (Будапешт). «Фактодиагностические попытки у подследственных». Zeitschrift für Psychologie und Physiologie der Sinnesorgane (1909). – Исследование представленных фактических данных от виновных, подозреваемых и невиновных лиц. Материал собран частично в психиатрической клинике и частично у заключенных, содержащихся под стражей в Цюрихе; он представляет особый интерес как отражение подлинной уголовной практики.

⁹⁸² Юнг К. Г. «Содержание психоза». Freuds Schriften zur angewandten Seelenkunde, № 3, 1908. – В этой статье, представляющей собой академическую лекцию, обсуждается то существенное изменение, которое внесло в нашу психологическую концепцию психозов появление фрейдистской психологии. Сначала дается простое описание перехода от анатомического к психологическому подходу; затем следует описание психологической структуры раннего слабоумия с рядом конкретных случаев. Статья не притязает на что-либо большее, кроме как служить введением в современные проблемы психологической психиатрии. Ее опубликовали на русском и польском языках в 1909 году.

⁹⁸³ Ладам (Женева). «L’association des idées et son utilisation comme méthode d’examen dans les maladies mentales.” L’Encéphale, journal mensuel de neurologie et de psychiatrie. No. 8, 1908). – Чрезвычайно объективный отчет о результатах ассоциативных исследований.

⁹⁸⁴ Он же. Рецензия на «Психологию раннего слабоумия» Юнга. Archives de psychologie, IX, 1909. – Автор довольно подробно излагает содержание книги, но воздерживается от критики и лишь добавляет в конце следующее: «В заключение отметим, сколь плодотворны попытки такого рода… Прочитав такое, уже невозможно мысленно засыпать и спокойно или снисходительно взирать на бесчисленных больных ранним слабоумием, населяющих наши приюты. Чувствуешь непреодолимую потребность искать что-то другое за банальными симптомами психоза, открывать самого индивидуума, его нормальную и ненормальную личность».

⁹⁸⁵ Мэдер Альфонс (Цюрих). «Contributions à la psychopathologie de la vie quotidienne». Archives de psychologie. VI / «Nouvelles contributions à la psychopathologie». Archives de psychologie. VII. – Простой анализ оговорок по Фрейду, забывчивости, faux pas^[360], доказывающий наличие вытесненной идеи с негативным эмоциональным оттенком. Во второй работе автор приводит примеры различного рода забывания, вызванного «изоляцией» и «деривацией», обсуждает «décharge émotionnelle^[361]» применительно к понятию комплекса, приводит доказательства диссоциации у нормальных людей, в том числе механизмы смещения, «иррадиации» и отождествления. Обращается внимание на «музыкальный автоматизм» и на косвенные средства выражения, используемые бессознательным. Автор подчеркивает плодотворность этого направления психопатологии.

⁹⁸⁶ Он же. «Essai d’interprétation de quelques rêves». Archives de psychologie, VI. – Краткое введение в теорию толкования сновидений и психоанализ Фрейда, дополненное четырьмя авторскими анализами сновидений. Показано, что одни и те же символы зачастую используются в снах, легендах и мифах совершенно одинаковым образом (в частности, змея, собака, птица, сад, дом, ящик).

⁹⁸⁷ Он же. «Символика в легендах, сказках, обычаях и сновидениях». Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift, X. – Мышление символами – это низшая стадия ассоциаций, которая приравнивает сходство к тождеству; нередко это признак бессознательной деятельности (отсюда его роль в сновидениях, галлюцинациях, бредовых идеях, а также в поэзии). Примеры берутся из эпилептических сумеречных состояний. Автор обсуждает склонность сексуального комплекса подстраиваться под образование символов. Толкование рыбы как сексуального символа дает разгадку многочисленным обычаям, народным поверьям (рыба в пятницу, первоапрельская рыба = первоапрельская игра, игра в пепельную среду), легендам и сказкам («Золотая рыбка» братьев Гримм^[362]).

⁹⁸⁸ Он же. Une voie nouvelle en psychologie. Coenobium. Лугано – Милан, 1909. – Содержательный очерк по фрейдистской психологии (исключая психопатологию). Раскрывая бессознательные мотивы, психоанализ дает целостное представление о том, как человек думает и действует.

⁹⁸⁹ Нарушения бессознательной деятельности обсуждаются с привлечением собственных анализов автора. Эти расстройства следует рассматривать как проявления бессознательного, как выражение отвергаемых склонностей. Постепенный переход к патологическому подчеркнуто проявляется во всем. Сновидения тесно связаны с реальными конфликтами человека; это решения, предлагаемые бессознательным, которые впоследствии часто принимаются и становятся реальностью. Конфликты отчасти вызваны напряжением, внушаемым культурой.

⁹⁹⁰ Раздел III посвящен символам сновидений, галлюцинаций, сказок и легенд, а также обыденной речи. Символ – это особая форма мыслительной ассоциации, характеризующаяся неточностью: смутные аналогии принимаются за тождества. Видимо, это типично для бессознательного: в нем есть что-то инфантильное и примитивное. Символизм в просторечии (Рабле, фольклор), в легендах, в языке первобытных людей выявляет сходство с ассоциациями при утомлении, при abaissement du niveau mental, в симптоматических действиях при рассеянности внимания, в сновидениях, психозах, неврозах.

⁹⁹¹ Он же. «A propos des Symboles». Journal de Psychologie normale et pathologique, 1909. [Аннотация Мэдера, опущена.]

⁹⁹² Мюллер Герман (Цюрих). «Вклад в изучение гиперемезиса беременных». Psychiatrische-Neurologische Wochenschrift, X. – На основании тщательных клинических наблюдений за рядом случаев автор приходит к следующим выводам:

1. Vomitus matutinus gravidarum^[363] – психогенный симптом.

2. Гиперемезис в большинстве случаев психогенен.

⁹⁹³ Хотя автор не предлагает полного анализа, в нескольких случаях он неявно допускает психологическое прозрение. Во всем тексте уделяется внимание взглядам школы Фрейда.

⁹⁹⁴ Он же. «Случай искусственного помешательства с последующим обсуждением». Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift, XI. – Случай религиозной экзальтации у фанатично верующей женщины вызвал психоз у жившей с нею истерички по причине «той же этиологической потребности». Анализ обоих случаев выполнен ясно и убедительно благодаря применению методики Фрейда.

⁹⁹⁵ Пфистер Оскар (Цюрих). «Бред и студенческий суицид. Освещается на основе анализа сновидения». Schweizerische Blätter für Schulgesundheitspflege, I (1909). / «Психоаналитическое пастырское попечение и экспериментальное нравственное воспитание». Protestantische Monatshefte, I (1909). / «Случай психоаналитического консультирования и исцеления души». Evangelische Freiheit. Monatsschrift für die kirchliche Praxis in der gegenwärtigen Kultur, II – V (1909). [Аннотация Пфистера^[364] ко всем трем работам, опущена.]

⁹⁹⁶ Потоцкий (Берлин). «Использование ассоциативного эксперимента для оценки травматических неврозов». Monatsschrift für Psychiatrie und Neurologie, XXV, с. 521 и далее. – Автор применил ассоциативный эксперимент к двум пациентам с неврозами, возникшими вследствие несчастного случая. В первом случае имело место подавляющее преобладание компенсаторного комплекса, во втором – поразительное отсутствие того же комплекса. На основании этих данных делаются прогностические выводы.

⁹⁹⁷ Риклин (Цюрих): «Возрастание эпилептической амнезии при гипнозе». Journal für Psychiatrie und Neurologie, 1: 5/6 (1903). – Успешное прояснение случаев амнезии у эпилептиков под гипнозом показывает родство этих историй с истерической амнезией. Также сообщается об ассоциативных экспериментах, представляющих клинический и диагностический интерес.

⁹⁹⁸ Он же. «К применению гипноза при эпилептической амнезии». Journal für Psychiatrie und Neurologie, II (1903). – Сообщение о другом случае эпилептического сумеречного состояния и исчезновения амнезии, хотя, к сожалению, без анализа протекания болезни. Сообщается, что больной любовно гладил кошку, а порой и козу. В дальнейшем выяснилось, что эти поглаживания напоминали ему о детском эротическом опыте.

⁹⁹⁹ Он же. «К психологии истерических сумеречных состояний и симптомов Ганзера». Psychiatrisch-Neurologische Wochens-chrift, № 22 (1904). – Ганзер описал симптом «неуместных разговоров» при истерических сумеречных состояниях. В дальнейшем понятие симптома Ганзера принималось различными авторами (в частности, Рэке) то более широко, то в более узком смысле. Еще утверждалось, что этот симптом связан исключительно с возникновением сумеречных состояний у заключенных под стражу. Психологическое родство между неуместными разговорами истериков и механизмом симуляции навязывалось во многом благодаря этому факту. Юнг^[365] первым применил здесь фрейдистскую психологию и тем самым способствовал правильной оценке и толкованию симптома Ганзера и сумеречных состояний.

¹⁰⁰⁰ В статье сообщается о четырех случаях истерических сумеречных состояний с проявлением симптома Ганзера. Лишь один пациент пребывал под стражей, остальные оставались на свободе. Психическое положение задержанного исключительно: он загнан в угол, дает ложные ответы, лжет и в крайнем отчаянии впадает в сумеречное состояние; только при этих условиях симптом «автоматической симуляции», незнания и непонимания выступает на передний план. Общая ситуация в начале сумеречного состояния Ганзера такова, что болезненное событие немедленно вытесняется и предается забвению, ибо оно несовместимо с другими содержаниями сознания. Мотив неведения или нежелания знать порождает симптом неуместного разговора. Нарушение ориентировки проявляется в желании отбрасывать текущую ситуацию. В сумеречных состояниях неведение также может заменяться компенсирующими фантазиями об исполнении желаний. Выраженное «ограничение сознания» служит для отчуждения нестерпимо болезненной идеи и для возникновения отцензурированных ситуаций по исполнению желаний.

¹⁰⁰¹ Он же. «Аналитическое исследование симптомов и ассоциаций в случае истерии». Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift, № 46 (1905). – По большей части анализ относится к 1902–1903 годам и затрагивает типичный тяжелый случай конверсионной истерии^[366]. В то время исследования Брейера и Фрейда по истерии еще служили нам теоретическим и техническим образцом. Терапевтические результаты должны оцениваться как вполне хорошие; на протяжении шести или семи лет после терапии физические симптомы пациентки возвращались редко. Однако личность пациентки выказывала признаки морального упадка. Быть может, сегодня мы не нашли бы в себе ни мужества, ни желания анализировать столь малоценную и малоразвитую личность, почти лишенную надежд на будущее. Если коротко, результаты анализа заслуживают самой высокой оценки. Важным сопутствующим фактором оказался перенос на аналитика. Хотя автор установил, что абреакции^[367] недостаточно для объяснения терапевтического результата, прийти к правильным выводам ему помешала недостаточная осведомленность о природе переноса.

¹⁰⁰² Вдобавок автор в ту пору был недостаточно осведомлен о толковании сновидений, а потому не сумел извлечь пользу из снов пациентки.

¹⁰⁰³ В ходе анализа была изучена структура симптомов и выявлен ряд психических травм. Раннее детство пациентки подверглось тщательному рассмотрению; с другой стороны, механизм, посредством которого возникают истерические заболевания тела, получил достаточное обоснование.

¹⁰⁰⁴ Один раздел текста посвящен ассоциативным экспериментам. Тогда было очень важно показать, что в ассоциативном эксперименте задействуются те же механизмы, что и при истерических явлениях, и что правила проявления комплекса при эксперименте те же, что и у нормальных людей, однако здесь комплекс проявляется более ясно.

¹⁰⁰⁵ Другой раздел посвящен механизму ассоциаций, приводящих к конверсионной истерии, а также теории абреакции. Автор остро осознает наличие пропасти между теорией и фактами, но с тех пор удалось заполнить этот пробел благодаря появлению понятий переноса, либидо и инфантильной сексуальности.

¹⁰⁰⁶ Он же. «О диагностическом значении ассоциативных экспериментов при истерии». – Лекция, прочитанная на 35-м собрании Общества швейцарских психиатров в Санкт-Урбане, 1904 г. Выдержки: годовой отчет Общества; см. также Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift, № 29 (1904). См. Юнг. Diagnostische Assoziationsstudien, VII.

¹⁰⁰⁷ Он же. «О преимуществах переселения». Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift, № 16/18 (1905). – Расширение санатория Рейнау (кантон Цюрих) предоставило возможность наблюдать за последствиями переселения душевнобольных из одного учреждения в другое. Наблюдения охватывают 85 пациентов, которых автор ранее осматривал в клинике Бургхольцли; более чем в половине случаев отмечено улучшение состояния.

¹⁰⁰⁸ Приспособлению к действительности помогают как свобода передвижения, так и, прежде всего, трудотерапия. Тем самым пациент выводится из своей интроверсии и начинает проявлять интерес к реальности, особенно при самом распространенном заболевании – раннем слабоумии. Чтобы показать, как больные осваиваются в новой среде, автор кратко описывает психологическое значение наиболее важных симптомов раннего слабоумия (негативизм, заторможенность, исполнение желаний в бредовых идеях, психоз прислуги^[368], символы плодородия, ошибочное отождествление под влиянием комплексов, религиозный бред как перевод фантазий об исполнении желаний в параноидальные представления; уточнение последних, сгущение, стереотипизация, подчиненность двигательного аппарата воздействию комплексного автоматизма).

¹⁰⁰⁹ Наилучшие результаты приносит проработка комплексов идей и функций, сохранивших нормальность. Не менее полезными оказываются ранняя выписка, замена (по возможности) постельного режима, усугубляющего интроверсию и «сонливость», трудотерапией, как бы извлекающей больных изнутри себя.

¹⁰¹⁰ На двух историях болезни показано, как развивается интроверсия, когда перенос внимания на внешний мир терпит неудачу, и как процесс интроверсии заходит гораздо дальше, чем требуется для простого исполнения желаний в фантазиях. Во втором случае попытка исполнения желания наяву не могла воспрепятствовать интроверсии; бессознательное порождало мысли о саморазрушении, которым пациент поддался настолько, что совершил самоубийство.

¹⁰¹¹ Перенос приблизительно в половине случаев не оказал заметного влияния.

¹⁰¹² Последствия переноса показаны на примере нескольких историй болезни с аналитическим толкованием.

¹⁰¹³ Он же. «О психологии каталептических состояний при кататонии». Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift, № 32/33 (1906). – Автору удалось наладить общение с пациентом в тяжелом каталептическом состоянии и кое-что узнать о его опыте в этом состоянии. Из анамнеза мы узнаем, что данное состояние явилось следствием растянувшегося на четыре года психоза. Впервые психоз проявил себя в форме аутоэротического самовозвеличивания в 18 лет. Пациент пытался добиться руки дочери богатого родственника, напрочь игнорируя невозможность этого союза. Несмотря на отказ, он неустрашимо продолжал свои попытки. Каталептические симптомы уже отмечались при помещении в клинику, наряду с очевидной склонностью к побегу в желании вернуться к кузине.

¹⁰¹⁴ Состояние больного можно охарактеризовать следующим образом: каталепсия – сильная склонность ко сну, к «омертвению», как следует из собственных утверждений пациента. В результате возникает состояние, схожее с естественным сном, но на самом деле оно больше походит на засыпание под гипнозом. Объясняется это вытеснением комплекса, желанием забыть.

¹⁰¹⁵ Автору удалось отчасти нарушить эту склонность к засыпанию, однако успех был именно частичным, так что наряду с надлежащей разрядкой аффекта – например, с оплакиванием своей участи ввиду невозможности добраться до возлюбленной – можно было наблюдать своеобразный компромисс между разрядкой аффекта и склонностью к засыпанию в выражении лица и поведении пациента. Два элемента порой как бы проявлялись одновременно на лице – одна половина рыдала, тогда как другая изучала мир вовне. Открытый глаз подразумевал взаимопонимание с исследователем; когда глаза закрывались, происходил разрыв раппорта, брала верх склонность к засыпанию (забвению).

¹⁰¹⁶ На протяжении всего обследования пациент не расставался с мыслью о том, что он намерен жениться на Эмме С. или любит Эмму С., но она уравновешивалась другой мыслью, которая воспроизводила склонность к засыпанию как своего рода защиту и озвучивала предполагаемый ответ кузины: «Не уповай на будущее».

¹⁰¹⁷ Пациент охотно воображал ситуации исполнения желаний, в которых возлюбленная появлялась перед ним, он подходил к ней, пытался ее обнять, воспринимал других присутствующих (врача, смотрителя) в качестве замены себя (ошибочное отождествление), и все это неизменно происходило в пелене каталептического сна.

¹⁰¹⁸ Сквозь эту пелену прорывалась наглядная и глубокая разрядка аффекта.

¹⁰¹⁹ Оценка поведения и способов реагирования пациента проводилась в соответствии с правилами рассмотрения комплексных реакций в ассоциативных экспериментах.

¹⁰²⁰ Это исследование предполагает, что кататонические явления при раннем слабоумии оправдывают то значение, которое им приписывается.

¹⁰²¹ Он же. «О тюремных психозах». Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift, XI, Nos. 30/37. – Попытка объяснить и классифицировать клинические картины тюремного психоза с психоаналитической точки зрения. Тюрьма – это психологическая ситуация, которая, несмотря на различия телесных конституций заключенных в диагностическом смысле, высвобождает более или менее однородные психологические и патологические реакции.

¹⁰²² Он же. «Психология и сексуальная символика сказок». Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift, IX, № 22/24. – Отрывок из работы автора «Исполнение желаний и символика в сказках». (см. Schriften zur angewandten Seelenkunde, под редакцией Фрейда, № 2, 1908). [Аннотация Риклина, опущена.]

¹⁰²³ Шнайдер (Берн). Définition et nature de l’hystérie. (Congrès des médecins aliénistes et neurologistes de France et des pays de langue française, XVIIième Session.) Geneva, 1907. – В этой книге тщательно анализируются теоретические положения с привлечением обширной литературы. Среди прочего присутствует объективное описание метода Брейера – Фрейда, а также теории комплексов. Шнайдер отвергает современные точки зрения. «Идеи Фрейда и его сторонников, безусловно, являются важным вкладом в решение проблемы истерии. Однако венского мудреца можно укорить в том, что он произвольно механизировал психологическое понятие истерии и полагался на гипотезы, которые при всем их остроумии носят слишком субъективный характер, чтобы притязать на неоспоримую научную ценность».

¹⁰²⁴ Шварцвальд (Лозанна). «К психопатологии истерических сумеречных состояний и автоматизмов». Journal für Psychiatrie und Neurologie, XV (1909). – Исследование психогенного сумеречного состояния, в котором больной поджег собственный дом. Материал позволяет заглянуть внутрь психологического механизма этого поступка и самой болезни. Инфантильная история, к сожалению, неполная; автор совершает ошибку, пренебрегая детством пациента, ведь оно имеет огромное значение для последующего развития невроза – по крайней мере, ничуть не меньшее, чем взрослая жизнь.

¹⁰²⁵ Усовершенствование психоаналитической техники автора показало бы обоснованность этой точки зрения. Сон о мальчике-с-пальчик, приснившийся больному за день до поджога, очень многозначителен и ясно указывает на обусловленность поступка инфантильными воспоминаниями. Это обстоятельство ускользнуло от внимания автора. Анализ детства и правильная оценка его результатов – одна из самых сложных составляющих психоаналитической техники, особенно для новичка.

Обзор книги Э. Хитшманна «Фрейдовская теория невроза»

¹⁰²⁶ Книга Хитшманна^[369] удовлетворяет нашу давнюю потребность в сочинении, которое знакомило бы новичков с проблематикой психоанализа в ясной и простой форме. Хитшманн сумел решить эту задачу наиболее подходящим образом. Наверняка ему было непросто изложить многочисленные открытия и выводы психоанализа систематически и упорядоченно, ведь, вопреки уверениям наших противников, речь идет вовсе не о какой-то измышленной теории, которая без малейших затруднений поддается дальнейшему развитию, но о чрезвычайно сложном материале, который требует рассмотрения всей совокупности сведений, выявляемых кропотливыми эмпирическими исследованиями (при условии, конечно, если специалист подвизается в этой области). Содержание книги разнообразно, но путаницы не возникает. Автор ограничился изложением существенных вопросов, а там, где проблематика остается под сомнением, довольствуется намеками. Он преуспел в намерении нарисовать превосходную картину современного состояния психоанализа и размаха его задач. Следует надеяться, что книга дойдет до самой широкой публики; это важно не в последнюю очередь потому, что она рассеивает многочисленные предрассудки и ложные мнения, возникшие среди медиков ввиду недостаточного знакомства с литературой. Еще будем надеяться, что вскоре эту книгу переведут на иностранные языки, ведь она для этого подходит куда лучше, нежели многие оригинальные исследования, настолько специализированные, что их крайне трудно понять.

Ежегодный отчет (1910/1911) председателя Международной психоаналитической ассоциации

¹⁰²⁷ Полтора года назад на конгрессе в Нюрнберге было принято решение создать международную ассоциацию; вскоре были учреждены местные отделения в Вене, Берлине и Цюрихе. Берлинское отделение в составе девяти членов было создано в марте 1910 года под председательством доктора Абрахама; в апреле появилось венское, двадцать четыре участника под председательством доктора Адлера; отделение в Цюрихе возникло в июне, объединило девятнадцать участников под руководством доктора Бинсвангера^[370]. Эти отделения составили основу нашей Международной психоаналитической ассоциации, которая исходно насчитывала 52 члена из трех стран и потому являлась, по сути, только побегом дерева, которому предстояло еще вырасти. С большим удовольствием и удовлетворением могу сообщить, что в прошлом году наша ассоциация вела крайне активную деятельность. В феврале проросли семена, брошенные в почву Америки: в Нью-Йорке было создано местное отделение в составе двадцати одного члена под председательством доктора Брилла^[371]. А затем к нам наконец-то присоединилась южная Германия: в марте начало работать мюнхенское отделение – шесть участников и доктор Зайф^[372] как председатель.

¹⁰²⁸ За 1911 год количество участников в соответствующих отделениях возросло следующим образом: в Берлине с 9 до 12 человек; в Вене с 24 до 38 человек; в Цюрихе с 19 до 29 человек. Следовательно, общая численность ассоциации увеличилась с 52 до 106 человек. Иными словами, более чем удвоилась.

¹⁰²⁹ Цюрихская группа глубоко признательна за то воодушевление, которое внушили нам научные теории Фрейда. До некоторой степени наш долг благодарности может уменьшиться, если мы отметим, что основатели отделений в Берлине, Мюнхене и Нью-Йорке принадлежат именно к цюрихской школе.

¹⁰³⁰ Обнадеживающее распространение ассоциации по миру сопровождается бурной научной деятельностью ее отделений. Имеется в виду прежде всего разнообразие тем, по которым читались лекции в отдельных группах. Однако положительного вклада в науку в целом можно ожидать только тогда, когда богатый опыт каждого отдельного участника будет использован для решения поставленных перед ассоциацией задач. Разумеется, такого идеального состояния достичь непросто; например, те группы, у которых нет долгой местной традиции психоанализа, справедливо будут считать своей первостепенной задачей просвещение и обучение участников. В настоящее время психоанализ требует от всякого, кто хочет им овладеть, необычайного усердия и научной сосредоточенности, если данное направление желает стать чем-то большим, а не свободным научным поиском со стороны обособленных талантливых индивидов. Соблазн отказаться от эмпирического материала в психоаналитической работе чрезвычайно велик, особенно потому, что научная псевдоточность (Pseudoexaktikät), подобно прочим культурным нелепостям, рушится под взглядом аналитика и обращается в ничто. Однако это не отменяет необходимости систематического планирования научных исследований и предъявления их результатов, хорошо продуманного и зримо убедительного. Мы, те, кому выпало покорять эти недавно открытые территории, обязаны принуждать себя к самодисциплине, чтобы не допустить истощения новых земель, к которому может привести необузданность нашего воображения. Нельзя забывать, что все нами придуманное и созданное хорошо лишь тогда, когда оно обращается к человечеству, причем на понятном человеку языке. Нам назначено судьбой верно хранить огромный запас знаний, обеспеченных открытиями Фрейда, и передавать эти знания своим ближним, а не искажать их для удовлетворения наших собственных честолюбивых устремлений. Эта задача требует от каждого из нас не только высокой степени самокритики, но и основательной психоаналитической подготовки. Мы вполне осознаем тот факт, что такое обучение затруднительно осуществлять самостоятельно, и все становится куда проще, когда множество умов трудится совместно. Эта задача обучения и подготовки является одной из главных целей для отделений нашей ассоциации, и я хотел бы обратить на нее пристальное внимание местных председателей. Наряду с результатами новых исследований обсуждение элементарных вопросов должно быть включено в повестку дня местных групп; это позволит новичкам усваивать знания об основных идеях и принципах психоанализа, тщательное знакомство с которыми является непременным условием научного метода. Такие начальные обсуждения позволят избавиться от многих теоретических и практических заблуждений. Также мне кажется очень важным немедленно и обстоятельно выявлять расхождения во мнениях, чтобы не допускать бессмысленной траты сил на малозначимые вопросы. (Эта опасность, как показали события в Вене^[373], вполне реальна, а нынешняя разнузданность (derzeitige Schrankenlosigkeit) психоаналитических исследований и широта рассматриваемых проблем побуждают к столь же революционным, сколь и неоправданным изменениям в подходе к неврозам, теорию которых Фрейд предложил после десятилетий упорного труда.) Сталкиваясь с подобными искушениями, мы, полагаю, должны всегда помнить, что нашей ассоциации, помимо прочего, надлежит искоренять «дикий» психоанализ и не допускать его представителей в свои ряды. Нам не нужно опасаться того, что догматизм, заветная цель наших оппонентов, неизбежно проникнет в психоанализ; скорее, сказанное означает, что мы твердо придерживаемся принципов, которые усвоили и которым будем верны до тех пор, пока они либо полностью не подтвердятся, либо не будут признаны целиком и полностью ложными.

¹⁰³¹ После этих замечаний и пожеланий по поводу развития науки в наших местных отделениях необходимо также осветить издательскую деятельность в области психоанализа. В прошлом году к «Ежегоднику» добавилось издание «Zentralblatt für Psychoanalyse»^[374]; стараниями своих бдительных и настойчивых редакторов новый журнал уже опубликовал множество материалов, разнообразие которых наглядно отражает пестроту психоанализа. В следующем году появится еще одно издание^[375], более общего, а не сугубо медицинского содержания.

¹⁰³² В этом году я воочию наблюдал, сколь внушительное впечатление во всем мире произвели наши усилия. Знание и понимание психоанализа распространены куда шире, чем принято думать.

¹⁰³³ Увы, прошлый год принес Цюриху потерю, особенно горькую ввиду надежд на наше общее научное будущее. Скончался наш друг Хонеггер^[376], прекрасно проявивший себя перед членами группы своим остроумным докладом в Нюрнберге.

Два письма о психоанализе

10 января 1912 г.

¹⁰³⁴ В сообщении о докладе доктора Кессельринга и доктора Б. в Кеплербунде^[377], опубликованном в этой колонке, присутствовало следующее замечание репортера: «Доктор Кессельринг, как он сам сказал, выступает по просьбе Кеплербунда и как противник психоаналитического метода Фрейда. Указанное общество отвергает тенденциозно-материалистическое занятие естественными науками и намерено бороться с ошибочным представлением о том, будто научное знание стоит на пути религиозной веры. Поэтому вполне понятно то впечатление, которое докладчик желал произвести на своих слушателей».

¹⁰³⁵ Этими словами репортер вовсе не «опорочил» доктора Кессельринга за его готовность говорить о Фрейде в Кеплербунде, не опорочил и деятельность этого общества как таковую – он просто отметил нечто самоочевидное. Вообще в программе Кеплербунда говорится, что общество опирается в своей работе на «научно и этически неопровержимые основания»: «Кеплербунд придерживается убеждения, что истина содержит в себе гармонию научных фактов, философского знания и религиозного опыта». Далее сказано: «Кеплербунд сознательно расходится с материалистической догмой монизма и борется с проистекающей из нее атеистической пропагандой, ошибочно ищущей опоры в открытиях естествознания».

¹⁰³⁶ В соответствии с этой программой Кеплербунд не просто выступает поборником просвещения и массового образования – он предстает воинствующей организацией. Поскольку учение Фрейда резко противоречит «гармонии», к которой стремился Кеплербунд, то каждый мыслящий человек должен знать, что общество, по его собственному признанию, должно с ним враждовать. Когда некое учреждение объявляет лекцию, оно обычно заранее удостоверяется в точке зрения лектора, вне зависимости от того, руководствуется ли оно при этом религиозным, политическим, художественным или научным интересом. Всякий, кто знает, что доктор Кессельринг был учеником Фрейда, должен понимать – или, по крайней мере, предполагать, – что докладчик окажется противником Фрейда в теории и на практике. А репортер, приглашенный Кеплербундом, должен знать, что для него невозможно защищать «пансексуализм» Фрейда в своих стенах. В данном случае, впрочем, репортер – не фрейдист и не противник Кеплербунда – не стал легковерно полагаться на чужое мнение, а в меру своих возможностей заранее изучил тему доклада, принципы Кеплербунда и взгляды доктора Кессельринга.

¹⁰³⁷ По тому же поводу было еще одно сообщение: «К изумлению специалистов, доклад доктора Кессельринга о психоанализе, прочитанный в Schwurgerichtssaal^[378], предъявил публике новые направления в медицинских исследованиях, в том числе то, которое, среди прочего, призвано охватывать своими аналитическими усилиями самые сокровенные и отвратительные из всех человеческих фантазий. Ожесточенные споры по поводу результатов таких исследований не прекращаются в медицинских кругах, и мнения очень сильно расходятся. Но при всей остроте научного обсуждения и противники, и сторонники психоанализа сходятся в том, что подобное, хотя бы по соображениям приличия, не следует выставлять напоказ перед публикой в Schwurgerichtssaal, не говоря уже о том, что и самая образованная публика не способна к здравому суждению по этим вопросам. Столь же разумно, пожалуй, проводить гинекологические осмотры в Schwurgerichts-saal, чтобы возбудить общественное недовольство отдельными результатами медицинских исследований».

¹⁰³⁸ В остальном доклад, необъективность которого должна была поразить даже неспециалиста, содержал столько искажений, что со стороны могло показаться, будто докладчик преднамеренно путает слушателей и распространяет заблуждения. Тем, кто хочет узнать, каков на самом деле психоанализ, советую прочитать работу Фрейда «О психоанализе»^[379], в которой автор характеризует свои взгляды и методы достаточно простым языком. Сошлюсь также на важнейшую работу «О психоанализе Фрейда»^[380] Эйгена Блейлера, профессора психиатрии в Цюрихе, который беспристрастно и критически обсуждает плюсы и минусы психоанализа. Репутация и известность на континенте этого выдающегося ученого – залог того, что образованная публика получит более содержательный взгляд на психоанализ, чем вытекает из утверждений доктора Кессельринга.

Д-р Ю.

17 января 1912 г.

¹⁰³⁹ В связи со статьей о «психоанализе», которая была опубликована в вашей колонке в прошлую субботу, я хотел бы отметить, что представление о сексуальности, используемое Фрейдом и мною, на самом деле гораздо шире, чем принято считать. Как я уже неоднократно указывал, под «сексуальностью» мы понимаем все те инстинктивные силы, которые выходят за пределы инстинкта самосохранения. Здесь не место для обсуждения научной обоснованности данного мнения, о нем можно узнать из трудов Фрейда и моих сочинений. Смешение общепринятого представления и нашего биологического представления о сексуальности ведет, вполне естественно, к величайшим недоразумениям.

¹⁰⁴⁰ Далее позволю себе заметить, что недопустимо возлагать на нас вину за все незрелые исследования, предпринятые менее сведущими и опытными аналитиками. Мы готовы взять на себя ответственность только за то, что написали сами, а отнюдь не за многочисленные грехи других авторов. С тем же успехом можно утверждать, что христианство ответственно за мерзости инквизиции, захоти кто-либо изъявить такую вот точку зрения. Конечно, я имею в виду не важные исследования доктора Риклина, с которыми полностью согласен, а книгу Михельсена^[381], упомянутую моим критиком Ф. М.^[382], и ряд других работ, неприемлемых для меня по своему посылу и методу изложения материала.

Д-р Юнг

О психоаналитическом лечении нервных расстройств^[383]

¹⁰⁴¹ Психоанализ отличается от прочих психотерапевтических методов тем, что что он предпочитает брать за отправную точку исследования те плоды человеческой психики, которые возникают вне избирательного воздействия внимания, – обмолвки и описки, будто бы бессмысленные фантазии наяву, ночные сновидения и так далее. Основателю метода, профессору Фрейду из Вены, удалось показать и доказать на этом материале существование некоего общего начала психических явлений – принципа детерминации. Следовательно, указанные плоды появляются не случайно, они причинно обусловлены – или детерминированы в психологическом смысле этого слова. Они складываются под влиянием чувственно окрашенных бессознательных представлений.

¹⁰⁴² Применение нашего метода к патологическим содержаниям разума психоневротика показало, что те складываются сходным образом, только устроены гораздо сложнее. Первой формулировкой открытий в этой области стала теория травмы, предложенная Брейером и Фрейдом в «Исследовании истерии», опубликованном в 1895 году.

¹⁰⁴³ Однако дальнейшие исследования дали понять, что травма менее значима патологически, чем конфликт, или, скорее, что большинство переживаний приобретает травматическую силу только тогда, когда происходит высвобождение конфликта внутри пациента. Эти конфликты в подавляющем большинстве случаев вызываются напряженностью между сексуальными (в самом широком смысле) желаниями и противоположными устремлениями морально-эстетического свойства. Итогом таких конфликтов, воздействующих на аффективную жизнь, становится целый ряд патологических процессов, или механизмов, вполне сопоставимых с защитными мерами, к которым организм прибегает в противостоянии вредоносной инстанции.

¹⁰⁴⁴ Проследить эти механизмы надлежит терапии, конечная цель которой состоит в избавлении психики от конфликта.

¹⁰⁴⁵ В случае 35-летней истерички, замужней матери нескольких детей, у которой с 20-летнего возраста проявлялся ряд истерических соматических симптомов, психоанализ провели после того, как многие другие методы лечения не принесли результата. Три симптома, все связанные с дыханием, восходят, как выяснилось, к травме в период полового созревания – к попытке изнасилования, когда давление мужского тела как бы сплющило грудную клетку пациентки. Но все же подлинную причину следует искать в переживаниях самого раннего детства, когда пациентка испытывала сексуальное возбуждение, наблюдая за половым соитием родителей. То есть симптом, который внешне выглядел как внезапный и непроизвольный выдох с одновременным замыканием голосовой щели, был повторением следующей сцены: мать как-то среди ночи встала и подошла к ее постели, отчего девочка вздрогнула, ей захотелось закричать, и она едва сумела сдержаться. Обе противоположные по значению иннервации сохранялись в виде указанного выше симптома.

¹⁰⁴⁶ Когда в результате неблагоприятного опыта индивидуум не получает достаточного сексуального удовлетворения в дальнейшей жизни, происходит то, что Фрейд называет регрессией: взамен отказа от удовлетворения пациент возвращается к более раннему, инфантильному удовлетворению.

¹⁰⁴⁷ Однако это инфантильное удовлетворение не переживается повторно в исходной форме, оно воспринимается как соматическое, физиологическое дополнение. Наблюдается превращение полового возбуждения в сомато-моторное возбуждение (конверсия).

¹⁰⁴⁸ У нашей пациентки нарушение дыхания, вызванное двумя противоположными по значению иннервациями, закрепилось не из-за пережитого ею испуга, а из-за сексуального возбуждения, которым в детстве сопровождалось подглядывание.

¹⁰⁴⁹ Начало расстройства было напрямую связано у нее с замужеством, которое принесло пациентке разочарование, и при половой близости она оставалась холодной. Либидо, которое все равно в ней копилось, избрало, следовательно, путь регрессии, что и привело к пробуждению прошлых, забытых переживаний удовлетворения (скорее, к воспоминанию о сопутствовавших им физиологических факторах).

¹⁰⁵⁰ В результате лечения все симптомы исчезли, не считая ряда мелких проявлений.

[Далее развернулась дискуссия, которая не касалась конкретного примера, приведенного Юнгом. Выступавшие, в том числе Поль-Шарль Дюбуа из Берна, делились собственными историями исцеления посредством иных, не имевших отношениях к психоанализу способов, а также отпускали критические замечания. Юнг подвел итог обсуждению].

¹⁰⁵¹ Жаль, что наша дискуссия не затронула напрямую тот анализ, который я предложил собранию. Метод психоаналитического исследования и лечения не может быть отвергнут, если только при рассмотрении не окажется, что он ущербен, но в описанном мною случае этого не произошло. Психоанализ представляет собой радикальную терапию (Radikaltherapie), которую следует использовать вместе с другими методами.

¹⁰⁵² Утверждение, будто его не следует применять потому, что полезность психоанализа не доказана и не установлена теоретически, не подкрепляется фактами и выглядит нарушением принципа научного исследования, согласно которому практическим экспериментам нужно отдавать предпочтение перед теоретическими соображениями.

¹⁰⁵³ Неудачи, естественно, случаются и будут случаться, но, как и в других областях знания, это не повод к выводам общего характера.

¹⁰⁵⁴ Обсуждение сексуальных вопросов, по общему признанию, – дело непростое и бросает вызов приличиям, но при должном такте оно выступает важным элементом всякого психотерапевтического лечения. – Сны нередко передаются неточно или дополняются; эти дополнения, как показал Фрейд, не являются случайными совпадениями, они подчиняются тем же бессознательным идеям, что сотворяют само сновидение. Не подлежит сомнению, что детские впечатления сохраняются на всю жизнь, даже если они кажутся незначительными. Объяснение этому заключается в том, что такие впечатления вытесняются вследствие сочетания и наложения неких значительных образов; именно по этой причине они сохраняются в бессознательном до тех пор, пока не выявляются при анализе.

Замечания к критике Тауска на работу Нелькена

¹⁰⁵⁵ В первом номере настоящего журнала была опубликована рецензия Тауска на работу Нелькена «Аналитические наблюдения над фантазиями шизофреника»^[384]. В этой рецензии мне встретилось следующее утверждение: «При первом кататоническом приступе у больного возникла фантазия о том, будто мыши и крысы грызут его гениталии. Нелькен выводит символическое значение этих животных из допущения Юнга, который видит в них символ ночных страхов. Нет сомнений в правильности такого истолкования, однако оно опирается на более позднюю проработку этого символа и преграждает путь к углубленному пониманию. Анализ сновидений и неврозов убедительно доказывает – и я нахожу, что мою точку зрения разделяют другие психоаналитики, – что мыши и крысы суть клоакальные животные и что они выражают в символической форме комплекс дефекации (анальный комплекс)».

¹⁰⁵⁶ Я хотел бы защитить мнение Нелькена от нападок Тауска. Ничуть не сомневаюсь, отмечу сразу, что точка зрения Тауска вполне справедлива. То, на что он указывает, известно давно и получило наглядное подтверждение при изучении Фрейдом человека-крысы^[385]. Еще мы очень хорошо знаем, что кататоническая интроверсия и регрессия пробуждают все инфантильные позывы, как видно из многочисленных наблюдений в анализе Нелькена. Следовательно, можно быть уверенным в том, что эта сторона дела не ускользнула от нас; она попросту не имеет значения ввиду своей очевидности. Пусть анальный комплекс способен замещать нормальные способы переноса или приспособления – это для нас уже не столь важно, ибо мы знаем, что патологическая регрессия либидо пробуждает все разнообразие инфантильной сексуальности и порождает инфантильные фантазии всех мыслимых видов. Тот, кто до сих пор думает, будто выделяется определенная группа фантазий, или «комплекс», фактически не сталкивался с достаточным количеством случаев. Поэтому мы считаем ненужным упоминать о кастрации, производимой клоакальными животными. Мыши, к слову, отнюдь не «клоакальные животные», а существа, живущие в норах, и это более широкое понятие, чем «клоакальные животные».

¹⁰⁵⁷ Единственный факт, проистекающий из данного толкования, гласит, что инфантильный комплекс (или инфантильный интерес) занимает место нормального интереса. Для специалиста может быть полезным узнать, что в конкретном случае именно анальная фантазия внесла в видение толику символизма для выражения интроверсии и регрессии либидо. Но это толкование не становится общеприменимым объяснением, когда мы подходим к важнейшей задаче раскрытия подлинного, функционального значения мотива кастрации. Мы не можем ограничиться простой редукцией к инфантильным механизмам и на том остановиться.

¹⁰⁵⁸ Однажды мне привели очень наглядный пример такого рода толкования. При обсуждении исторического символа рыбы один из присутствующих заметил, что рыба, исчезающая в море, – это просто отцовский пенис, исчезающий во влагалище матери. Такое истолкование, явно бесплодное и бессмысленное, я называю сексуальным конкретизмом. Мне кажется, что перед психоаналитиками стоит гораздо более важная и насущная задача – понять, что эти аналогии пытаются нам сказать. Что именно люди разного происхождения и разных эпох подразумевали под символом рыбы? Почему – если уж на то пошло, и в данном случае – вновь и вновь пробуждаются эти инфантильные интересы? Что означает извлечение на поверхность инфантильного материала? Вот какова, на мой взгляд, настоящая проблема. Утверждать, что детские воспоминания всплывают на поверхность, будет бессодержательно и самоочевидно. Вдобавок это утверждение уводит нас в сторону от истинного смысла образов. В случае Нелькена дело не в происхождении символа крысы из анального комплекса, а в мотиве кастрации, к которому, несомненно, тяготеет эта фантазия. Крысы и мыши – инструмент кастрации, но имеется также много других инструментов кастрации, которые никоим образом не определяются анально. Замечание Тауска полезно для специалиста, но непригодно для анализа проблемы жертвоприношения, о которой идет речь.

¹⁰⁵⁹ Цюрихская школа, естественно, признает, что психический материал возможно свести к более простым инфантильным содержаниям, но на этом не останавливается. Она принимает эти содержания за то, чем они являются, то есть за образы, посредством которых бессознательный разум выражает себя. Так, в отношении символа рыбы мы бы рассуждали по следующей линии мысли: мы не отрицаем утверждения венской школы, будто символ рыбы может быть в конечном счете сведен к родительскому соитию; мы готовы это допускать при наличии достаточно веских причин. Но, не будучи удовлетворены этой относительно малой редукцией, мы спрашиваем себя, что значит для пациента воспоминание о родительском соитии или чем-то подобном. Тем самым наше допущение поднимается на ступень выше, ведь редукцией к инфантильному содержанию мы не достигли понимания реального значения того факта, что воспоминание пробудилось регрессивно. Будь мы довольны редукцией, то снова и снова возвращались бы к давно принятой истине, что инфантильность лежит в основе психического мира, а взрослая психическая жизнь строится на фундаменте инфантильной психики.

¹⁰⁶⁰ Даже на задворках психоаналитической школы не следует удивляться тому факту, что, например, художник использует образы, относящиеся к комплексу инцеста. Естественно, каждое желание опирается на инфантильные содержания, которые оно использует во всех мыслимых вариациях, чтобы выразить себя. Но если бы эти инфантильные содержания оставались действенными (а не просто пробуждались регрессивно), все плоды нашей психики оказались бы предельно тривиальными и смертельно однообразными – они были бы неизменной, всегда одной и той же инфантильной историей, обуславливающей все без исключения плоды умственной деятельности. К счастью, инфантильные мотивы не являются существенными; по большей части, они пробуждаются регрессивно и используются надлежащим образом для выражения настроений и склонностей в фактическом настоящем – причем особенно отчетливо тогда, когда то, что требует выражения, столь же далеко от нас и неосязаемо, как самое детство от взрослых людей. Не следует также забывать, что, помимо прошлого, есть и будущее. Редукция к инфантильному материалу делает несущественное в искусстве – ограниченное человеческое выражение – сущностью искусства, состоящей именно в стремлении к наибольшему разнообразию форм и наибольшей свободе от ограничений условного и данного.

¹⁰⁶¹ Герберт Зильберер^[386] как-то метко заметил, что существует мифологический этап познания, постигаемый символически. Это высказывание применимо и к использованию детских воспоминаний: они помогают познанию или восприятию и выступают выразительными символами. Несомненно, инфантильное воспоминание или склонность все еще частично действует в нас и потому оказывает необычайно тревожащее, препятствующее воздействие на реальную жизнь. Вот почему, кстати, его настолько просто найти. Но было бы ошибкой рассматривать его на этом основании как источник энергии; оно, в первую очередь, – ограничение и препятствие. При этом, в силу самого факта своего неоспоримого существования, оно является необходимым средством выражения по аналогии, ибо самые отдаленные уголки фантазии не могут предложить никакого другого материала для этих целей. Соответственно, даже если подходить к первобытным образам аналитически, мы не довольствуемся редукцией и установлением их самоочевидного существования; мы сравниваем их с подобным материалом и пытаемся, скорее, восстановить подлинную проблему, которая привела к использованию этих примитивных содержаний и ищет в них выражение. В этом смысле мы понимаем инцест прежде всего как символ, как средство выражения, как и предлагал Адлер.

¹⁰⁶² Поэтому я не могу согласиться с Тауском, когда тот говорит, что сравнение с аналогичным материалом «преграждает путь к углубленному пониманию». Мы не считаем открытие анальной фантазии прозрением, которое можно сравнить по значимости с пониманием мотива кастрации. Поэтому я должен похвалить Нелькена за попытку установить общие связи и более широкие рамки. Вряд ли можно ожидать, что доказательство самоочевидного существования инфантильных фантазий прольет свет на общую проблему жертвоприношения, в которой среди прочего используется мотив кастрации. То, что Нелькен имеет это в виду, явствует из сноски, в которой он называет змею и скорпиона историческими животными церемонии кастрации.

¹⁰⁶³ Я взял на себя смелость подробно остановиться на комментарии Тауска потому, что усмотрел здесь благоприятный повод для беглого описания различий в наших подходах. Мы никоим образом не отрицаем возможности редукции по Тауску, это должно быть очевидно. Но в названной и во всех подобных редукциях мы не находим ничего полезного, ни следа удовлетворительного объяснения. Напротив, мы считаем, что удовлетворительное объяснение должно прояснять телеологическое значение мотива кастрации. В психологии, как известно, на сугубо причинных объяснениях далеко не уйти, ведь изрядное число психических явлений можно удовлетворительно объяснить только посредством выявления целеполагания (сказанное никоим образом не меняет и не умаляет чрезвычайную ценность открытий школы Фрейда – мы просто добавляем факт телеологического наблюдения к прочим; я посвятил этому вопросу специальное исследование, которое вскоре появится в «Ежегоднике»^[387]).

¹⁰⁶⁴ Наши попытки развить и расширить идеи предшественников порождают нелепые слухи о расколе. Что-либо в этом роде возможно только в фантазиях людей, принимающих свои рабочие гипотезы за символ веры. Эту довольно детскую точку зрения я не разделяю. Мои научные взгляды меняются вместе с моим опытом и накоплением знаний, как всегда было, есть и будет в науке в целом. Какие-либо подозрения могли бы иметь основания лишь в том случае, если бы дело обстояло иначе.

Ответы на вопросы о Фрейде^[388]

[24 июля 1953 г. корреспондент «Нью-Йорк таймс» в Женеве Майкл Л. Хоффман отправил Юнгу следующую анкету в связи с планируемой статьей о Фрейде:

1. В какой части вы принимаете работы Фрейда?

2. Какова была роль работ и взглядов Фрейда в развитии вашей собственной аналитической психологии?

3. По вашему мнению, играет ли фрейдистская сексуальность какую-либо роль в этиологии неврозов?

4. Не могли бы вы оценить вклад Фрейда в наши знания о психике?

5. Не могли бы вы прокомментировать значение методики Фрейда как терапевтической процедуры?]

¹⁰⁶⁵ Поскольку критику работы Фрейда невозможно изложить в короткой статье, я вынужден ограничиться краткими ответами.

¹⁰⁶⁶   1. Я принимаю факты, открытые Фрейдом, но вот его теорию принимаю только частично.

¹⁰⁶⁷   2. Факты вытеснения, подмены, символизации и систематической амнезии, описанные Фрейдом, совпадают с результатами моих ассоциативных экспериментов (1902–1904). Позднее (1906) я выявил аналогичные явления и при шизофрении. В те годы я разделял взгляды Фрейда, но никак не мог заставить себя принять сексуальную теорию неврозов, а тем более психозов, сколько бы я ни старался. Я пришел к выводу (1910), что односторонняя увлеченность Фрейда половым вопросом является субъективным предубеждением.

¹⁰⁶⁸   3. Очевидно, что половое влечение играет немалую роль в нашей жизни, следовательно, и в неврозах, и столь же очевидно, что стремление к власти, многочисленные формы страха и индивидуальные потребности одинаково важны. Я возражаю только против чрезмерного внимания к сексуальности в теории Фрейда.

¹⁰⁶⁹   4. Вклад Фрейда в наши знания о психике не имеет себе равных, это величайшее достижение. Он предоставил нам возможность заглянуть в темные тайники человеческого разума и характера, и этот прорыв можно сравнить разве что с «Генеалогией морали» Ницше^[389]. В этом отношении Фрейд – безусловно, одна из важнейших фигур культуры девятнадцатого столетия. А его специфическое недовольство объясняет односторонность объяснительного принципа.

¹⁰⁷⁰ Нельзя сказать, что Фрейд – первооткрыватель бессознательного. Ему предшествовали К. Г. Карус и Эдуард фон Гартман^[390], а Пьер Жане был его современником, но Фрейд, вне сомнения, указал путь к бессознательному и установил саму возможность изучения бессознательных содержаний. В этом отношении его книга о толковании сновидений оказалась крайне полезной, хотя с научной точки зрения она вызывает множество вопросов.

5. Что касается психологической терапии, это чрезвычайно щекотливая тема. Мы точно знаем, что любой метод, любая процедура и любая теория, ставшие предметом веры, добросовестно применяемые и поддерживаемые человеческим пониманием, могут иметь поистине замечательные терапевтические следствия. Терапевтическая польза ни в коем случае не является достоинством какой-либо конкретной системы; имеет значение прежде всего нрав терапевта и его отношение к пациенту. По этой причине я говорю своим ученикам: вы должны знать как можно больше о психологии невротиков, а также о самих себе. Если что-либо кажется превосходным многим, лучше в это поверить, и тогда вы сможете с достаточной степенью серьезности применять свои знания искренне и ответственно. Если же что-либо кажется превосходным лично вам, то у вас всегда будут обоснованные сомнения в том, что кто-то другой может вас превзойти, и из чистого сострадания к своему пациенту вы будете следить за тем, чтобы не ввести того в заблуждение. Поэтому вы никогда не забудете уточнить, насколько он согласен и насколько не согласен с вами. Когда пациент не соглашается, анализ останавливается, а если этот факт упускается из виду, то оба, врач и пациент, оказываются одураченными.

¹⁰⁷² Теория важна в первую очередь для науки. На практике вы можете применять столько теорий, сколько есть на свете людей. Честный человек всегда будет проповедовать собственное евангелие, даже сам о том не подозревая. Если вы правы, этого вполне достаточно. Если вы ошибаетесь, даже самая лучшая теория все равно будет ошибочной. Нет ничего хуже правильного средства в руках неправильного человека. Не забывайте, что при анализе пациента вы анализируете и сами себя, так как вы вовлечены в процесс ничуть не меньше, чем пациент.

¹⁰⁷³ Боюсь, психотерапия – дело очень ответственное, беспристрастное применение удобного медицинского метода. Ранее хирург и не думал мыть руки перед операцией, а сегодня врачи убеждены, что не проявляют личного интереса, применяя психотерапевтические методы.

¹⁰⁷⁴ По этой причине я возражаю против любых предубеждений в терапевтическом подходе. В случае Фрейда я не согласен с его материализмом, его доверчивостью (теория травм), причудливыми допущениями (теория тотемов и табу) и асоциальной, сугубо биологической точкой зрения (теория неврозов).

¹⁰⁷⁵ Это просто беглый перечень критических замечаний. Сам я полагаю такие замечания бесполезными, ведь гораздо важнее выдвигать факты, которые требуют совершенно иного понимания психики, то есть новые факты, не известные Фрейду и его школе.

¹⁰⁷⁶ У меня никогда не было цели огульно критиковать Фрейда, которому я стольким обязан. Куда больше меня интересовало продолжение пути, которым он пытался идти, а именно дальнейшее исследование бессознательного, чем, увы, пренебрегала его собственная школа.

Примечания

1

В переводе на русский язык публикуются отдельные тома из с/с; название на немецком языке и номер тома см. в выходных данных. – Примеч. ред.

(обратно)

2

Психиатрическая клиника в Цюрихе, где трудились в свое время столь маститые исследователи, как Э. Блейлер, В. Гризингер, Л. Бинсвангер, Г. Роршах, молодой К. Г. Юнг и С. Шпильрейн. – Примеч. пер.

(обратно)

3

Городок в кантоне Цюрих, в нескольких километрах от центра самого Цюриха; Юнг проживал там с 1909 г. до кончины. Сегодня в Кюснахте действует Институт К. Г. Юнга, основанный в 1948 г. самим Юнгом. – Примеч. пер.

(обратно)

4

См.: Символы и толкование сновидений / Юнг К. Г. Нераскрытая самость. М.: АСТ, 2021. С. 113–253. – Примеч. ред.

(обратно)

5

Настоящий сборник соответствует тому 18/1.

(обратно)

6

Британский богослов и священник Эдвард А. Беннет получил дополнительное медицинское образование и трудился в клинике нервных болезней в Лондоне; в начале 1930-х гг. он познакомился с К. Г. Юнгом и пригласил того в Лондон с лекциями. – Примеч. пер.

(обратно)

7

Основана в 1920 г. как клиника на площади Тависток-сквер, в 1931 г. перепрофилирована в Институт медицинской психологии, а спустя несколько лет – в Тавистокскую клинику. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

8

Шотландский врач, психиатр, один из основателей Тавистокской клиники, популяризатор «новой психологии», под которой имелась в виду аналитическая психология К. Г. Юнга. – Примеч. пер.

(обратно)

9

Поскольку немецкое издание работы появилось только после смерти К. Г. Юнга, отдельные термины, позже автором уточненные и видоизмененные, оставлены в том виде, в каком их употребляли при чтении лекций. [В настоящем издании терминология переведена с английского языка доктором Хильдегардой Бинсвангер. – Примеч. ред. оригинального издания.]

(обратно)

10

Австрийский психиатр А. Адлер, основоположник психотерапевтической системы индивидуальной психологии, противопоставлял «бессознательным влечениям» З. Фрейда представление о «жизненном стиле», то есть о социальном факторе в жизни каждого человека. – Примеч. пер.

(обратно)

11

Сущность как таковая (лат.), термин средневековой схоластики. – Примеч. ред.

(обратно)

12

Подобное лечится подобным (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

13

См. Кант И. Антропология с прагматической точки зрения // Сочинения в 6 томах. М.: Мысль, 1966. Т. 6. С. 349–587. – Примеч. ред.

(обратно)

14

Эктодерма – наружная оболочка эмбриона на ранних стадиях развития, формирует нервную систему (спинной и головной мозг и периферические нервы). – Примеч. пер.

(обратно)

15

«Нет ничего в душе, чего не было бы раньше в чувствах» (лат.). Цитата из работы Г. В. Лейбница «Новые опыты о человеческом разумении» (перевод П. Юшкевича), восходящая к афоризму средневекового схоласта Дунса Скотта (Super universalibus Porphyrii). – Примеч. пер.

(обратно)

16

См. Августин Блаженный. Толкование на Евангелие от Иоанна. М.: Сибирская благозвонница, 2020, кн. XXXIV. – Примеч. ред. См. работу Юнга «Символы трансформации», абз. 162. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

17

См.: Психология и религия, абз. 113 / Юнг К. Г. О психологии западных и восточных религий. М.: АСТ, 2022, а также работу автора «Психология и алхимия» (рис. 156). – Примеч. ред.

(обратно)

18

См. «Психологические типы», раздел «Определения». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

19

Функцией реальности (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

20

В Великобритании. – Примеч. ред.

(обратно)

21

Букв. «ощущение в желудке» (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

22

Здесь: неосвоенные африканские территории, поросшие кустарником. – Примеч. пер.

(обратно)

23

Разновидность провалов в памяти, когда человек не может вспомнить, например, происходило событие во сне или наяву, то есть не может опознать источник своих сведений; термин предложен швейцарским психиатром Т. Флурнуа. – Примеч. пер.

(обратно)

24

В оригинале «von der Vermieterin oder von der Koch» – букв. «домовладелицы и кухарки»; поскольку русское слово «домовладелица» обладает несколько более высоким социальным статусом, чем «квартирная хозяйка», а в тексте подразумеваются, скорее, последние (типаж знаменитой миссис Хадсон из рассказов о Шерлоке Холмсе), было решено употребить при переводе более широкий по значению термин «домохозяйка». – Примеч. пер.

(обратно)

25

От лат. Emovere – потрясать, букв. «смещать (movere) вовне (e-)». – Примеч. ред.

(обратно)

26

Эту теорию, независимо друг от друга, выдвинули американский психолог У. Джеймс, основоположник прагматизма, и датский психолог К. Г. Ланге; согласно их гипотезам, эмоции возникают вследствие осознания человеком рефлекторных физиологических изменений в организме. – Примеч. пер.

(обратно)

27

Снижение электрической сопротивляемости кожи в состоянии психического возбуждения из-за изменения секреции потовых желез. – Примеч. пер. См. работы автора (обе 1907) «Психофизическое исследование состояния нормальных и душевнобольных людей при помощи гальванометра и пневмографа» и «Дальнейшее исследования гальванического феномена и дыхания у нормальных и душевнобольных людей» (т. 2 собрания сочинений К. Г. Юнга). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

28

Ошибка стенографирования; скорее всего, имелся в виду венский врач Я. Фрейндлих, проводивший эксперименты с электрокардиограммами; см. его статью: Deutsches Archiv für klinische Medizin (Berlin), 177:4 (1934), 449–457. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

29

Самых благородных чувствах любви (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

30

Французский физик, лауреат Нобелевской премии за 1929 г. Л. В. де Бройль открыл волновую природу электронов. См. его работу «Свет и материя. Достижения новейшей физики»; в немецком переводе (1949) глава «О значении волн и корпускул» получила подзаголовок «Написано в соавторстве с Морисом де Бройлем». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

31

См. работу автора «Синхронистичность как принцип акаузальной взаимосвязи» (Юнг К. Г. Динамика бессознательного. М.: АСТ, 2022; с. 541–652). – Примеч. ред.

(обратно)

32

То есть психиатры (Irrenärzte – букв. «безумные врачи»); слово «алиенист» получило распространение в европейских языках от фр. alieniste, производного от alienation – «безумие, утрата рассудка». – Примеч. ред.

(обратно)

33

Улица в центральном Лондоне, в XIX и первой половине XX в. была известна тем, что на ней располагалось множество врачебных кабинетов. – Примеч. пер.

(обратно)

34

«Он – добрый христианин» (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

35

Подробнее см. работу автора «Архетипы и коллективное бессознательное», абз. 5. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

36

Так в оригинале; скорее всего, тут имеются в виду иные, кроме сказок и легенд, фольклорные формы (песни, былички, поговорки и пр.). – Примеч. пер.

(обратно)

37

Подробнее см. работу автора «Символы трансформации» (т. 5 с/с). – Примеч. ред. оригинального издания. Здесь и далее в ссылках на с/с имеется в виду собрание сочинений в 20 томах на немецком языке. – Примеч ред.

(обратно)

38

Примерами такого сошествия в ад служат шумерские сказания о Гильгамеше, египетский миф об Осирисе, греческие мистериальные культы и пр. Некия – в Древней Греции обряд призывания духов, к которым обращались с вопросами о будущем (фактически некромантия); Юнг понимал под Некией «проникновение сознательного разума в глубинные слои бессознательной психики» («К психологии и патологии так называемых оккультных феноменов»). – Примеч. пер.

(обратно)

39

В преисподнюю (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

40

Французские социологи, авторы одного из первых научных исследований первобытного мышления. – Примеч. пер. См. Henri Hubert, Marcel Mauss. Mélanges d’histoire des religions, 1909. – Примеч. ред.

(обратно)

41

См. работу автора «Символы трансформации», абз. 154. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

42

Имеются в виду наскальные рисунки с изображением солнечного диска, обнаруженные в Южной Африке. Подробнее см., например: Summers R. Environment and Culture in Southern Rhodesia: A Study in the “Personality” of a Land-Locked Country // Proceedings of the American Philosophical Society Vol. 104, No. 3 (Jun. 15, 1960), pp. 266–292. – Примеч. пер.

(обратно)

43

В работе «Психология и литература» (Юнг К. Г. О духовных явлениях в искусстве и науке М.: АСТ, 2023) автор уточнял, что это «знаменитый носорог с восседающей на его спине птицей волоклюем, которая истребляет клещей». – Примеч. ред.

(обратно)

44

См. работы автора «Психология и литература» (Юнг К. Г. О духовных явлениях в искусстве и науке. М.: АСТ, 2023, абз. 150), «Психология и религия» (абз. 100) и «Брат Клаус» (абз. 484; две последние работы см. в: Юнг К. Г. О психологии западных и восточных религий. М.: АСТ, 2022. – Ред.). Изображения родезийских «солнечных колес» см. в: Willcox. The Rock Art of South Africa, рис. 23 и табл. XVII–XX. Их датировка сомнительна. Носорог с птицей – экспонат музея в Претории; его нашли в 1928 г., и изображение широко публиковалось. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

45

В греческой мифологии царь, отличавшийся дерзостью и нечестивостью; за это боги привязали его к вечно крутящемуся колесу в преисподней. – Примеч. пер.

(обратно)

46

Осведомленных (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

47

Чистая доска (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

48

См. Albrecht Dieterich. Eine Mithrasliturgie. 1903. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

49

См. абз. 115 и далее; также см. Юнг К. Г. Динамика бессознательного, М.: АСТ, 2022, абз. 228, 318 и далее. – Примеч. ред.

(обратно)

50

Этим термином французский этнограф Л. Леви-Брюль характеризовал «дологическое» первобытное мышление. – Примеч. пер.

(обратно)

51

См. работу автора «Психологические типы», где приводится общее описание типов и функций. – Примеч. ред.

(обратно)

52

«Ничто человеческое мне не чуждо» (лат.). Эта сентенция восходит к изречению римского драматурга Теренция (пьеса «Самоистязатель»): «Homo sum; humani nil a me alienum puto» – «Я – человек! Не чуждо человеческое мне ничто» (перевод А. Артюшкова). – Примеч. ред.

(обратно)

53

Имеются в виду события середины 1930-х гг., когда итальянская армия вторглась в Эфиопию. – Примеч. пер.

(обратно)

54

См. «Остров пингвинов», предисловие. – Примеч. ред.

(обратно)

55

Букв. «Он же за рекой!» (фр.).

(обратно)

56

Понятие «констелляции» широко применяется в аналитической (юнгианской) психологии; под ним подразумевается совокупность психических состояний и сопровождающих эти состояния аффектов. – Примеч. пер.

(обратно)

57

См. работы автора «Душа и земля» и «Затруднения американской психотерапии» (том 16 собрания сочинений К. Г. Юнга). – Примеч. ред.

(обратно)

58

Латинскую ясность, ясность латинского духа (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

59

Рад познакомиться (фр.), букв. «очарован знакомством». – Примеч. ред.

(обратно)

60

Немецкая ясность чувств (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

61

Свободный авторский пересказ мысли Д. Юма: «Покажите какой-нибудь объект человеку с самым сильным природным разумом и незаурядными способностями: если этот объект будет для него совершенно нов, то, как бы он ни исследовал его доступные восприятию качества, он не в состоянии будет открыть ни его причин, ни его действий» («Исследование о человеческом разумении», гл. 4; перевод С. Церетели). – Примеч. ред.

(обратно)

62

См. работы автора по ассоциативным экспериментам (том 2 собрания сочинений К. Г. Юнга). – Примеч. ред.

(обратно)

63

См.: «Аналитическая психология» (М.: АСТ, 2023), абз. 345 и далее, 304 и далее. – Примеч. ред.

(обратно)

64

Имеется в виду изображение сеятельницы на монете достоинством в 1 франк. – Примеч. пер.

(обратно)

65

То есть обширное поражение спинного мозга метастазами саркомы. – Примеч. пер.

(обратно)

66

Э. фон Гартман – немецкий философ, один из основоположников представления о важности бессознательного в человеческой жизни. – Примеч. пер.

(обратно)

67

См абз. 48 и далее в настоящем томе. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

68

См. Davie T. M. Comments upon a Case of Periventricular Epilepsy // British Medical Journal, no. 3893 (Aug. 17, 1935), 293–297. Свое сновидение пациент Дэви изложил так: «Кто-то поблизости все расспрашивает меня, как правильно смазывать механизмы. Лучшей смазкой называют молоко. Я сам, по всей видимости, предлагаю применять сырую слизь (feuchter Schlamm). Осушается водоем, и в слизи находят двух вымерших животных: одно – крохотный мастодонт, а какое второе, я подзабыл». Дэви (британский психиатр. – Ред.) комментирует этот сон: «Я счел этот случай небезынтересным для Юнга и спросил, какое толкование он может предложить. Он без колебаний ответил, что видит указание на некое органическое расстройство, что болезнь явно нельзя отнести к сугубо психическим, хотя, конечно, в сновидении налицо многочисленные психологические производные. Осушение водоема было истолковано как возведение преграды для циркуляции спинномозговой жидкости». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

69

См. работу автора «Практическое использование анализа сновидений» (т. 16 с/с К. Г. Юнга), абз. 343 и далее. – Примеч. ред.

(обратно)

70

П. Жане – французский психиатр, создатель общей теории неврозов. – Примеч. пер.

(обратно)

71

Термин французского врача-психиатра П. Жане, букв. «понижение умственного уровня». – Примеч. ред.

(обратно)

72

В теософии и теориях альтернативной медицины манипура – третья чакра (психоэнергетическое средоточие) организма, расположенная на два пальца выше пупка; теоретики «проникновения в чакры» возводят свои квазифилософские «духовные» системы к позднеиндуистскому канону, прежде всего к йогическим и тантрическим практикам. – Примеч. пер.

(обратно)

73

См. работу автора о мотиве мандалы. Эту тему Юнг затронул в лекции о символике сновидений, прочитанной на заседании общества «Эранос». В 1935 году работа была опубликована в ежегоднике общества под названием «Символика сновидений и процесс индивидуации», а позднее вошла в качестве части 2 в работу «Психология и алхимия». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

74

Ловкость рук, фокус (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

75

Немецкий синолог, с которым Юнг активно сотрудничал и работы которого высокого ценил. См. работу автора «Памяти Рихарда Вильгельма» (т. 15 с/с К. Г. Юнга). – Примеч. пер.

(обратно)

76

См.: «Комментарии к “Тайне Золотого цветка”» (т. 13 с/с К. Г. Юнга). – Примеч. ред.

(обратно)

77

Американский психиатр. См. работы автора «О психогенезе шизофрении» (т. 3 с/с К. Г. Юнга) и «Терапевтическая ценность отреагирования» (т. 16 с/с). – Примеч. ред.

(обратно)

78

Имеется в виду «И-цзин», или «Книга перемен». – Примеч. пер.

(обратно)

79

Юнг прочитал лекции о значимости понятия бессознательного в психопатологии и о психологическом понимании (см. т. 3 с/с К. Г. Юнга). – Примеч. ред.

(обратно)

80

Например, фигуры анимы и анимуса; см. сборник «Аналитическая психология», абз. 296 и далее. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

81

См. работы автора «Семейные констелляции» (том 2 собрания сочинений) и «Значение отца в судьбе индивида». – Примеч. ред. оригинального издания. (Вторую работу см. в сборнике «Фрейд и психоанализ». – М.: АСТ, 2021. – Ред.)

(обратно)

82

См. работы автора «Практическое использование анализа сновидений» (т. 16 с/с К. Г. Юнга), «Общий взгляд на психологию сновидений» и «О природе сновидений» (т. 8 с/с К. Г. Юнга). – Примеч. ред. оригинального издания. (Последние две работы см. в сб. Динамика бессознательного. М.: АСТ, 2022. – Ред.)

(обратно)

83

В. Вундт – немецкий физиолог и психолог, один из столпов экспериментальной и социальной психологии, а также психологии народов; считал, что сознание, подобно предметам физики или химии, разложимо на опознаваемые составные части. – Примеч. пер.

(обратно)

84

Человек, сделавший себя сам (англ.). – Примеч. ред.

(обратно)

85

В немецком оригинале этот параграф имеет сдвоенную нумерацию. – Примеч. ред.

(обратно)

86

Имеется в виду ртуть как «живая вода» алхимии. – Примеч. пер.

(обратно)

87

Имеется в виду Первая мировая война. – Примеч. пер.

(обратно)

88

См. по этому поводу: «Психологические типы», сборник «Аналитическая психология» (абз. 296 и далее) и работу «Эон» (гл. 3; М.: АСТ, 2020). – Примеч. ред.

(обратно)

89

См. «Символы трансформации», абз. 395. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

90

Отсылка к античной и средневековой географической образности, населявшей неизведанные моря всевозможными чудовищами. – Примеч. пер.

(обратно)

91

У италийских племен и в Древнем Риме Матута (Матер Матута) – богиня плодородия, материнства и брака; на какие источники опирался автор, остается лишь догадываться, но ту же характеристику богини он выдвигает и в работе «Символы трансформации» (абз. 536). – Примеч. пер.

(обратно)

92

По всей видимости, это отсылка к образу викинга Сигурда Змееглазого, предпринявшего в свое время набег на Британские острова; о нем рассказывается в сагах о Рагнаре Меховые Штаны и сыновьях Рагнара. – Примеч. пер.

(обратно)

93

То есть симптомов, которые появляются в промежутке между инкубационным периодом заболевания и собственно болезнью. – Примеч. пер.

(обратно)

94

Бардо – в тибетском буддизме состояние между одной и следующей жизнями; судя по ответу автора, он имел в виду книгу «Бардо Тхедол», иначе тибетскую Книгу мертвых, где описывается поэтапный переход сознания к следующему воплощению. См. работу «Психологический комментарий к тибетской Книге мертвых» (сборник «О психологии западных и восточных религий»). – Примеч. пер.

(обратно)

95

См. абз. 525 и далее настоящего тома. Также см. Jacobi J. Complex/Archetype/Symbol in the Psychology of C. G. Jung. 1971. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

96

См. работу «Брат Клаус» в сборнике «О психологии западных и восточных религий». – Примеч. ред.

(обратно)

97

«Странствия жизни человеческой, души и Иисуса Христа» (фр.); о Гийоме см. работу автора «Психология и религия» в сборнике «О психологии западных и восточных религий» (абз. 115–122). – Примеч. ред.

(обратно)

98

Имеется в виду осуждение валентиниан, учивших, что София (мудрость, мысль) воплощает в себе Святого Духа. – Примеч. пер.

(обратно)

99

По многочисленным легендам, Франциск проявлял сострадание ко всему живому и даже в животных и растениях видел «братьев и сестер». – Примеч. пер.

(обратно)

100

Психологический термин, обозначающий установление доверительных отношений между врачом и пациентом. – Примеч. пер.

(обратно)

101

См.: «Символы трансформации», абз. 451 и далее; «Структура психического», абз. 307 (Юнг К.Г. Динамика бессознательного, М.: АСТ, 2022). – Примеч. ред.

(обратно)

102

См.: «Символы трансформации», абз. 375 и далее. – Примеч. ред.

(обратно)

103

См.: Эпос о Гильгамеше (СПб.: Азбука-классика, 2022). – Примеч. ред.

(обратно)

104

Дерзкий сверх всякой меры (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

105

В русском переводе богиня поднимается на стену. – Примеч. пер.

(обратно)

106

См.: Иосиф Флавий. Иудейская война. СПб.: Азбука-классика, 2020. Гл. XVII. – Примеч. ред.

(обратно)

107

Гностик, проповедник и лжемессия, «отец всех ересей», о котором рассказывается в том числе в библейских Деяниях апостолов. – Примеч. пер.

(обратно)

108

См.: «Общий взгляд на психологию сновидений», абз. 484 и далее. – Примеч. ред.

(обратно)

109

Здесь: выскочки (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

110

Дан. 4: 12–13. – Примеч. ред.

(обратно)

111

Дан. 4: 30. – Примеч. ред.

(обратно)

112

В Древнем Риме – богиня мудрости и войны, покровительница ремесленников, учителей и врачей. – Примеч. пер.

(обратно)

113

См. собрание пьес Софокла под ред. Шнайдевина. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

114

В Древних Афинах – совет старейшин. – Примеч. пер.

(обратно)

115

То есть жителями древней Фокеи на побережье Малой Азии, основавшими колонии в Массилии (Марсель) и на восточном побережье Испании. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

116

«Пастырь Гермы» (тж. «Пастырь Ермы») – раннехристианское сочинение, обыкновенно датируется II веком, почитаемое среди верующих, но не принятое церковью в канон священных книг; этот текст предрекает скорое второе пришествие Христа и Страшный суд. – Примеч. пер. См. «Психологические типы», абз. 430 и далее. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

117

Как бы рождаясь заново (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

118

См.: «Символы трансформации», абз. 572 и далее. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

119

Там же, абз. 484. Также см.: Dieterich. Eine Mithrasliturgie. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

120

Святилище Митры. – Примеч. пер.

(обратно)

121

Эрехтей в некоторых версиях мифа – отец (или брат) Кекропса. – Примеч. пер.

(обратно)

122

Шакти в шиваизме и тантре – супруга Шивы или Вишну, олицетворение разрушительной и творческой женской силы. В индуизме у каждого мужского божества имеется своя шакти. – Примеч. пер.

(обратно)

123

См. История, кн. 2, 60. – Примеч. ред.

(обратно)

124

См.: «Психология и алхимия», абз. 105. Также см.: Foucart. Les Mystères d’Eleusis. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

125

См.: «Символы трансформации». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

126

Творческая длительность (фр.), одно из основных понятий французского философа А. Бергсона, который учил, что жизнь именно длится, что прошлое, настоящее и будущее сливаются неразличимо в единое целое. – Примеч. пер.

(обратно)

127

Психопомп – в античной мифологии проводник в царство мертвых. – Примеч. пер.

(обратно)

128

Евангелие от Фомы. Цит. по: Апокрифы древних христиан. М.: Мысль, 1989. – Примеч. ред.

(обратно)

129

Кодекс Брюса, свод коптских текстов, в свое время вывезенный в Великобританию путешественником Дж. Брюсом. – Примеч. пер.

(обратно)

130

См.: «Психология и алхимия», абз. 138 и далее. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

131

Подражании Христу (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

132

Имеется в виду «Ежегодник психоаналитических и психопатологических исследований» (Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen), выходивший в Лейпциге и Вене. Юнг перестал быть его редактором в 1913 году. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

133

См.: Kranefeldt W. M. Die Psychoanalyse: Psychoanalytische Psycholoigie (1930); Heyer G. R. Der Organismus der Seele (1932); Adler Gerhard. Entdeckung der Seele (1934). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

134

Имеется в виду «Книга перемен», или «И-цзин». – Примеч. ред.

(обратно)

135

Мф. 19: 16–22. – Примеч. ред.

(обратно)

136

Лк. 18: 19. – Примеч. ред.

(обратно)

137

См. выше, абз. 135. – Примеч. ред.

(обратно)

138

Умственном заражении (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

139

Здесь: медицинский термин: идиотизм – одна из форм олигофрении. – Примеч. ред.

(обратно)

140

Монсеньор – почетное титулование титулярных епископов и архиепископов, а также прелатов и аббатов, отмеченных за особые заслуги, тогда как кардинал – высший после папского духовный сан католической церкви. – Примеч. пер.

(обратно)

141

То есть подчинять себе чужую волю посредством «животного магнетизма»; о последнем см. подробнее работы в разделе IV настоящего издания. – Примеч. ред.

(обратно)

142

Раппорте (фр.); см. примечание к абз. 224. – Примеч. ред.

(обратно)

143

Случай описывается более подробно в работе «Реалии практической терапии» (т. 16 с/с) на основании доклада, прочитанного в Берне 28 мая 1937 г. Также см. работу «О символизме мандалы» (Юнг К. Г. О психологии западных и восточных религий, М.: АСТ, 2022), где приводятся рисунки этой пациентки. – Примеч. ред.

(обратно)

144

Об этом подробнее см. работы автора в: Юнг. К. Г. Цивилизация в переходное время. М.: АСТ, 2023. – Примеч. ред.

(обратно)

145

Здесь: умственном заражении. – Примеч. ред.

(обратно)

146

В психологии под инфляцией понимается расширение личности за пределы индивидуального сознания, будь то вследствие отождествления с архетипом или под патологическим / истерическим воздействием. – Примеч. пер.

(обратно)

147

См. подробнее: «Психология переноса» (т. 16 с/с). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

148

См.: Юнг К. Г. Аналитическая психология», М.: АСТ, 2023 (абз. 374 и далее). – Примеч. ред.

(обратно)

149

Божественное ходатайство (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

150

Священное ходатайство (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

151

Во Христе (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

152

Права первой ночи (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

153

См. абз. 206 и далее сборника «Аналитическая психология». – Примеч. ред.

(обратно)

154

Следует помнить, что лекции читались в 1935 г., когда у власти в указанных странах уже находились А. Гитлер и Б. Муссолини. – Примеч. пер.

(обратно)

155

Первый священнослужитель относится к католической церкви, второй – к протестантской. – Примеч. пер.

(обратно)

156

Оксфордской группой, или движением, как отмечал сам Юнг, «исходно называлось католическое движение в рядах англиканской церкви; во главе стояли священники из Оксфорда» (примечание к одной из работ в сборнике «О психологии западных и восточных религий»). – Примеч. пер.

(обратно)

157

См.: «О бессознательном» (том 10 собрания сочинений К. Г. Юнга), где, в том числе, прослеживается развитие представления о «белокурой бестии» Ницше. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

158

См.: «Вотан» в: Юнг. К. Г. Цивилизация в переходное время. М.: АСТ, 2023. – Примеч. ред.

(обратно)

159

Перевод Е. Калашниковой. – Примеч. ред.

(обратно)

160

Цитата из V эклоги Вергилия: «Даже кустарник гласит: он – бессмертный, Меналк, он бессмертный!» (перевод С. Ошерова), в латинском оригинале «ipsa sonant arbusta: ‘deus, deus ille, Menalca!». – Примеч. ред.

(обратно)

161

См. в особенности «Комментарий к Золотому цветку» (т. 13 с/с) и «Цели психотерапии» (т. 16 с/с). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

162

См.: «Психологические типы» и сборник «Аналитическая психология», абз. 266 и далее. Также см. работу «Об эмпирике процесса индивидуации»: Юнг К. Г. Архетипы и коллективное бессознательное. М.: АСТ, 2019. – Примеч. ред.

(обратно)

163

См.: «Психология и алхимия», абз. 44, 126, 129, 135, а также 325 и далее. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

164

См.: Parerga und Paralipomena, гл. 8. – Примеч. ред.

(обратно)

165

Самостоятельной сущностью (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

166

Между сном и явью. – Примеч. ред.

(обратно)

167

См.: «Психология и алхимия», абз. 360; цитируется алхимический текст Artis auriferae. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

168

Идея, мысль; букв. «то, что падает в голову». – Примеч. ред.

(обратно)

169

Здесь: исходов (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

170

Американский философ и психолог. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

171

Этот случай предоставил материал для второй части работы «Психология и алхимия». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

172

См.: «Символика сновидений и процесс индивидуации» (часть 2 «Психологии и алхимии»). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

173

То есть отгоняющий зло, оберегающий, отвращающий. – Примеч. ред.

(обратно)

174

См.: «Комментарий к тайне Золотого цветка»; «О символизме мандалы». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

175

Фигура речи (фр.). – Примеч. пер.

(обратно)

176

См.: Dominicus Gnosius. Hermetis Trismegisti Tractatus vere Aureus de Lapide philosophici secreto (1610), с. 101. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

177

Мизонеизм – боязнь и отрицание нового. – Примеч. ред.

(обратно)

178

[Мистическая сопричастность (фр.). – Примеч. пер.] Позже Леви-Брюль отказался от этого термина под давлением враждебной критики. Его оппоненты были неправы, ибо бессознательное тождество – установленный психологический факт. – Примеч. авт.

(обратно)

179

Перевод Ю. Антоновского. См.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра. М.: АСТ, 2022. – Примеч. ред. См. также: т. 1 с/с. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

180

Т. IV, с. 57, «Отрывок из внушающей благоговейный ужас записи, сделанной в бортовом журнале судна “Сфинкс”, бороздившего в 1686 году воды Средиземного моря». – Примеч. авт.

(обратно)

181

Коллективное представление (фр.). – Примеч. пер.

(обратно)

182

Имеются в виду лозунги советской пропаганды. – Примеч. ред.

(обратно)

183

См. т. 16 с/с, абз. 324, и т. 8 с/с, абз. 164. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

184

Более подробно см. мои «Воспоминания, сновидения, размышления», гл. «Зигмунд Фрейд». – Примеч. авт.

(обратно)

185

Величие (фр.). – Примеч. пер.

(обратно)

186

Понижение ментального уровня (фр.) – ментальное и эмоциональное состояние, переживаемое как «потеря души».

(обратно)

187

От греческих archē, «происхождение», и tupos, «отпечаток». – Примеч. авт.

(обратно)

188

Отсылка к одноименному сборнику сказок Редьярда Киплинга, опубликованному в 1902 г. – Примеч. пер.

(обратно)

189

Имеется в виду Герхард Дорн (ок. 1530–1584 гг.) – немецкий философ, врачеватель, алхимик и редактор трудов Парацельса. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

190

Раймунд Луллий (1235–1315) – видный испанский философ и богослов, один из наиболее влиятельных мыслителей Средневековья. – Примеч. ред.

(обратно)

191

Древнегреческий писатель, автор сочинения «Онейрокритика» (книга о толковании сновидений). Не следует путать этого автора с античным географом Артемидором Эфесским. – Примеч. ред.

(обратно)

192

Рассуждение (фр.). – Примеч. пер.

(обратно)

193

Термин «мана» получил широкое распространение в европейской науке после публикации ряда работ британских и немецких этнографов, изучавших первобытные верования народов Полинезии и Меланезии. Кроме того, этим термином широко пользовался британский этнограф Э. Б. Тайлор в своем популярном труде «Первобытная культура». Мана – существующая в природе сверхъестественная сила, носителями которой могут быть отдельные люди, животные, различные предметы, а также «духи». – Примеч. ред.

(обратно)

194

Перевод Ю. Корнеева. См.: Шекспир У. Макбет. Акт 5, сц. 5. – Примеч. пер.

(обратно)

195

Букв. «общее согласие» (лат.). – Примеч. пер.

(обратно)

196

Shamanism: Archaic Techniques of Ecstasy (1964) / Рус.: Элиаде М. Шама-низм. Архаические техники экстаза. М.: Академический проект, 2022. – Примеч. ред.

(обратно)

197

Смысл существования (фр.). – Примеч. пер.

(обратно)

198

Кобольды – здесь: общее обозначение проказливых и злокозненных духов; любопытно, что в английском тексте этой работы употребляется словечко worricows – букв. «беспокойные соседи» (шотландский диалект). Источник цитаты установить не удалось. – Примеч. ред.

(обратно)

199

Богиня Разума (фр.). Отсылка к антихристианскому движению во Франции конца XVIII столетия: после революции вместо христианства был введен культ Разума, а в Париже в 1793 г. устроили «Праздник свободы», на котором артистку Парижской оперы Т. Обри короновали в соборе Нотр-Дам как «Богиню Разума». – Примеч. ред.

(обратно)

200

Глас Божий (лат.). – Примеч. пер.

(обратно)

201

Распространившееся в европейской теософии стараниями Е. Блаватской, А. Безант и Ч. Ледбитера представление о человеке, достигшем высот духовного познания (Матрейя) и обретшем всю мудрость древних; существовал даже «Проект Мировой Учитель», в котором главная роль – роль Матрейи – отводилась выходцу из Индии Дж. Кришнамурти. Со временем выражение «Мировой Учитель» (а также Учителя Мира) сделалось расхожим и позднее получило широкое употребление в культурном движении нью-эйдж. – Примеч. пер.

(обратно)

202

См.: Мюррей Генри А. Заключение // Explorations in Personality: A Clinical and Experimental Study of Fifty Men of College Age, by the Workers at the Harvard Psychological Clinic, под общей редакцией Мюррея (1938). С. 739. См. также: Юнг К. Г. Психотерапия сегодня (1941) (т. 16 с/с, абз. 218). – Примеч. ред.

(обратно)

203

Букв. «наставитель в совести» (фр.), духовный наставник, от исповедника отличается тем, что не обязан хранить тайну исповеди. – Примеч. ред.

(обратно)

204

Жуткой тайне (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

205

Большой и малый обряды благословления воды (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

206

Подробнее см. работу автора «Трансформационный символизм в мессе» (сборник «О психологии западных и восточных религий»). – Примеч. ред.

(обратно)

207

Античный алхимик из Египта, отдельные сочинения которого довольно долго приписывались знаменитому древнегреческому философу Демокриту. – Примеч. пер.

(обратно)

208

То есть в ту часть монастыря, куда запрещен доступ лицам противоположного пола. – Примеч. пер.

(обратно)

209

См. примечание к абз. 370 в настоящем издании. – Примеч. ред.

(обратно)

210

Имеется в виду свод гражданского права, кодифицированный при Наполеоне Бонапарте и заменивший многочисленные разрозненные сборники правил, действовавшие прежде в отдельных областях Франции. – Примеч. пер.

(обратно)

211

«Что стряслось? Кодекса больше нет?» – «Напротив, сир, он жив, и еще как!» (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

212

То есть реформированной; гуманист и философ У. Цвингли – главный идеолог реформации и создатель союза протестантских кантонов в Швейцарии. – Примеч. пер.

(обратно)

213

Имеется в виду новозаветный рассказ об избиении младенцев (см. Мф. 2: 15–18). – Примеч. ред.

(обратно)

214

Это сопоставление часто встречается у З. Фрейда: см., например, «Введение в психоанализ» и «Психопатологию обыденной жизни». – Примеч. ред.

(обратно)

215

В 1924–1925 гг. Юнг совершил продолжительную поездку по США и побывал, в частности, у индейцев пуэбло в штате Нью-Мексико. В последней своей книге «Воспоминания. Сновидения. Размышления» он подробно воспроизвел несколько бесед с вождем Горное Озеро. Под «церемониймейстером» в данном случае имеется в виду, скорее всего, шаман, отвечавший за правильное выполнение обрядов. – Примеч. пер.

(обратно)

216

В индийской философии майя – особая сила, скрывающая истинный мир («пелена майя»), преходящая иллюзия, которую надлежит рассеять. Это представление позднее было усвоено европейской философией и теософией. – Примеч. пер.

(обратно)

217

Скорее всего, имеется в виду псевдо-Демокрит и его рассуждения о природе (см. работу автора «Архетипы коллективного бессознательного»). – Примеч. ред.

(обратно)

218

(пребывание) вне церкви (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

219

Вне церкви нет спасения (лат.); утверждение восходит к святоотеческой литературе. – Примеч. ред.

(обратно)

220

Народом, обществом, коллективом (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

221

См.: «Аналитическая психология», абз. 206 и далее. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

222

См.: «Воспоминания, сновидения, размышления». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

223

Майстер Экхарт – немецкий богослов и философ, один из крупнейших христианских мистиков. – Примеч. пер.

(обратно)

224

Здесь: первоначальный, «небесный» человек в понимании гностиков; см. работу автора «Психология и религия». – Примеч. ред.

(обратно)

225

То есть за пределами христианства и иудаизма, в первую очередь в индуизме. Атман – в древнеиндийской философии неизменная духовная сущность, высшее «Я» человека и прочих живых существ. Юнг отождествлял атмана с самостью. – Примеч. пер.

(обратно)

226

Мф. 25: 40. – Примеч. ред.

(обратно)

227

По преданию, день этого англосаксонского правителя делился на три равные части: первая отводилась еде и отдыху, вторая – государственным делам, третья – молитве и ученым занятиям. – Примеч. пер.

(обратно)

228

Имеются в виду деноминации, отделенные от государства (от англиканской церкви как государственной), – пресвитериане, методисты и пр. – Примеч. пер.

(обратно)

229

Немецкая протестантская деноминация, учрежденная в городке Бернойхен (земля Бранденбург) и призывавшая к усугублению духовности религиозной жизни. – Примеч. пер.

(обратно)

230

Подразумевается швейцарский физик В. Паули; лекции, о которых упоминает автор, составили вторую часть работы «Психология и алхимия». – Примеч. ред.

(обратно)

231

В 1925–1926 гг. автор предпринял «большую психологическую экспедицию» в Восточную Африку, чтобы пополнить на практике свои познания в «первобытной психологии» за счет общения с «дикарями» Кении и Уганды. Гора Элгон расположена на границе Уганды и Кении. – Примеч. пер.

(обратно)

232

См.: Rasmussen Knud. Across Arctic America. 1927. Гл. III «Чародей и его домашнее хозяйство». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

233

Сны, ниспосланные Господом (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

234

В английском оригинале, с которого был позднее выполнен немецкий перевод, употреблено словечко «nigger», тогда еще не имевшее такого уничижительного значения, как сегодня. – Примеч. пер.

(обратно)

235

Гермес Трисмегист – легендарный философ и пророк. «Золотой трактат» из состава «Герметического корпуса» (Corpus Hermeticum) существует в переводе на русский язык; см.: Гермес Трисмегист. Aureus Tractatus / Studia Culturae. Вып. 9. СПб., 2006. – Примеч. ред.

(обратно)

236

В экземпляре текста (1566) из библиотеки К. Г. Юнга в Кюснахте имеется пометка: «adiuvatio, adunatio – союз, объединение». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

237

В начале XX в. иезуиты стали проявлять интерес к психологии, было опубликовано несколько работ и даже учебных пособий; подробнее см., например: Massimi M. Appropriation of experimental psychology by two Jesuit authors in the first decades of the twentieth century. Temas psicol. [online]. 2018, vol.26, n.1, pp. 481–494. Любопытно, что впоследствии, как утверждает публицист П. Ликудис (The Wanderer, январь 1995 г.), среди католического духовенства утвердился «культ юнгианства». При этом еще в 1954 г. психиатр-католик К. Штерн заявлял, что «Юнг и католицизм несовместимы»: юнгианец начинает рассматривать религию как стоящую на одном уровне с психологией и заканчивает тем, что признает все известные религии несущественными. «Духовные материи становятся объектами беспристрастного терапевтического воздействия, и в результате Иаков уже не борется с ангелом, а просто-напросто ежедневно занимается в гимнастическом зале». – Примеч. пер.

(обратно)

238

Еще раз, заново (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

239

См. примечание к абз. 16 в настоящем издании. – Примеч. ред.

(обратно)

240

В данном случае нацизм трактуется как «атеистическая религия» с признаками религиозного культа: поклонение «высшему существу», соответствующая литургика и т. д. – Примеч. пер.

(обратно)

241

[Лекция, прочитанная в базельском Бернуллиануме [дворец в университете г. Базель. – Ред.] 5 февраля 1905 г. Первая публикация в газете Basler Nachrichten, номера 311–316 (12–17 ноября 1905 г.).]

Чаще встречается обозначение «спиритизм», однако автор предпочитал именно термин «спиритуализм». – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

242

Подробнее см.: Capron. Modern Spiritualism, Its Facts and Fanaticisms (Boston, 1885); обзор: Aksakow. Animismus und Spiritismus (Leipzig, 1894). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

243

Оссиан – древний кельтский бард, за сочинения которого шотландец Дж. Макферсон выдал свою знаменитую литературную мистификацию «Поэмы Оссиана». Этим поэмам свойственны романтическая героика и высокий пафос, отчего, вследствие широкой популярности текстов Макферсона в Европе, выражение «оссиановские страсти» сделалось употребительным в европейских языках. – Примеч. пер.

(обратно)

244

Имеется в виду работа «Мир как воля и представление». – Примеч. ред.

(обратно)

245

Немецкий политический мыслитель и публицист, увлекался романтизмом и мифологическими изысканиями. – Примеч. пер.

(обратно)

246

Ю. Кернер – немецкий врач и поэт; Ф. Гауффе (Хауффе) – немецкая крестьянка-ясновидящая, с детства видела «пророческие» сны и впадала в сомнамбулический транс. Славу этой женщине принесла книга Кернера «Пророчица из Преворста» (1829). – Примеч. пер.

(обратно)

247

См.: Die Tyroler ekstatischen Jungfrauen. Leitsterne in die dunklen Gebiete der Mystik (Regensburg, 1843). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

248

См.: Аммиан Марцеллин. Римская история. Кн. XXIX, разд. 1. – Примеч. ред.

(обратно)

249

Перевод Ю. Каган. Цит. по: Письмо г-же фон Кноблох // Кант И. Собрание сочинений в 8 т. М.: Чоро, 1994. Т. 8. С. 468–469. – Примеч. ред.

(обратно)

250

См.: Krafft-Ebing. Lehrbuch der Psychiatrie (Buch III, Teil III. cap. 3, Beob. 68). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

251

См.: Kerner. Die Geschichte des Thomas Ignaz Martin, Landsmanns zu Gallardon, über Frankreich und dessen Zukunft im Jahre 1816 geschaut (Heilbronn, 1835). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

252

См.: Ballet Gilbert. Swedenborg: Histoire d’un visionnaire au XVIII siècle (Paris, 1899). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

253

Как ученый прославился открытием таллия и получением гелия в лабораторных условиях. – Примеч. пер.

(обратно)

254

См.: Crookes W. Notes of an Enquiry into the Phenomena called Spiritual, during the years 1870–73 // Quarterly Journal of Science (London), XI (n. s., IV) (1874), 85–86. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

255

А. Роте, немецкая работница и ясновидящая, медиумическая карьера которой завершилась шумным судебным процессом и тюремным приговором. – Примеч. пер.

(обратно)

256

См.: «Соотношение времени реакции в ассоциативном эксперименте» (т. 2 с/с). – Примеч. ред.

(обратно)

257

См. работу автора «К психологии и патологии так называемых оккультных феноменов» (т. 1 с/с). – Примеч. ред.

(обратно)

258

Уильям (Вильям) Л. Штерн – немецкий и американский психолог и философ, один из основоположников психологии личности. – Примеч. пер. См. переписку Фрейда и Юнга, а также работу автора «К психологической оценке фактов» (т. 1 с/с). – Примеч. ред.

(обратно)

259

Немецкий физик Э. Хладни защищал теорию о внеземном происхождении метеоритов, тогда как астрономы вплоть до середины XIX в. не сомневались в их земном происхождении. А Баварский совет врачей в год открытия железнодорожного сообщения между Нюрнбергом и Фюртом (1835) заявил, что скорость перемещения поезда будет вызывать головокружение у путников и зевак, а у коров, пасущихся вблизи полотна, скиснет молоко. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

260

[Опубликована в Париже в 1939 г. в переводе Э. Годе и И. Лефэя. В сборник вошли работы «К психологии и патологии так называемых оккультных феноменов» (том 1 с/с), «Дух и жизнь» и «Психологические основания веры в духов» (обе – том 8 с/с). Текст приводится по немецкой рукописи.]

«Оккультные феномены» (фр).

(обратно)

261

См.: Самьюта-никая: Ахара сутта: Питание. – Примеч. ред.

(обратно)

262

[Предисловие к книге: Stewart Edward White. Uneingeschränktes Weltall (Zurich, 1948). Опубликовано в периодическом издании Neue Schweizer Rundschau, n. s., XVI: 7 (Цюрих, ноябрь 1948), 430–435. Американец Уайт (1873–1946) был известен в основном приключенческими рассказами о фронтире, но на склоне лет увлекся спиритизмом. Юнг узнал о его книге в 1946 г. от американского психотерапевта Фритца Кюнкеля; см. письмо Кюнкелю от 10 июля 1946 г. с обсуждением текста Уайта.]

(обратно)

263

Дж. Б. Райн – американский ботаник и парапсихолог, прославился своими исследованиями в области экстрасенсорного восприятия. – Примеч. пер.

(обратно)

264

См.: Rhine J. B. New Frontiers of the Mind (1937); The Reach of the Mind (1948). Также см.: Tyrrell G. N.M. The Personality of Man (1947). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

265

Букв. «не ясно» (лат.); в юриспруденции обозначение ситуации, для которой нет применимого права. – Примеч. ред.

(обратно)

266

См.: The Betty Book (1937): Across the Unknown (1939): The Road I Know (1942). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

267

Официальный переводчик и посредник у европейцев на Ближнем Востоке и в Передней Азии. – Примеч. пер.

(обратно)

268

Имеются в виду захоронения исламских правителей Египта. – Примеч. пер.

(обратно)

269

См. диалог «Федон». – Примеч. ред.

(обратно)

270

Здесь речь скорее не о «классической» философии Е. П. Блаватской, а о более поздних ее «модификациях» – системах А. Безант и Р. Штайнера. – Примеч. пер.

(обратно)

271

В англо-американском издании этого тома собрания сочинений К. Г. Юнга текст завершается следующим рассуждением: «Механистическое мышление – один из множества американизмов, выдающих в этой книге типичный продукт американского мышления и не оставляющих сомнения в ее происхождении. Но все же стоит ознакомиться с этой стороной американской психики, поскольку, уверен, в скором будущем миру предстоит услышать о ней гораздо больше». – Примеч. ред.

(обратно)

272

[Книга опубликована в Бадене в 1950 г.]

См.: Okkultismus: Täuschungen und Tatsachen (1935).

(обратно)

273

Здесь и далее перевод Н. Лосского. Цит. по: Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики // Кант И. Собрание сочинений в 8 т. М.: Чоро, 1994. Т. 4, с. 244. – Примеч. ред.

(обратно)

274

Там же, с. 242.

(обратно)

275

Букв. «Роща, ибо не светит» (лат.). – Примеч. ред. Lucus (лат. «роща») будто бы происходит от lucere («светить»), ведь в роще под деревьями света нет. (Объяснение приписывается Квинтилиану, римскому ритору, автору учебника ораторского искусства. – Примеч. пер.

(обратно)

276

Перевод Н. Холодковского. – Примеч. ред.

(обратно)

277

См. примечание к абз. 747 настоящего издания. – Примеч. ред.

(обратно)

278

Комнате с призраками (англ). – Примеч. ред.

(обратно)

279

Здесь: возможность судить непредвзято (англ.). – Примеч. ред.

(обратно)

280

Глупцом (англ.). – Примеч. ред.

(обратно)

281

[К книге швейцарского психоаналитика и помощницы Юнга Аниэлы Яффе, опубликованной в Цюрихе в 1958 г.]

См.: Bilder und Symbole aus E.T.A. Hoffmanns Märchen “Der goldne Topf” // Jung. Gestaltungen des Unbewussten (1950). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

282

Термин «нуминозис» (или «нуминозное») предложил немецкий богослов Р. Отто, основоположник феноменологической теологии. Нуминозное есть ощущение божественного присутствия в мире: это иррациональное ощущение, которое остается у человека, если исключить из понятия святости представления о рациональности и морали. – Примеч. пер.

(обратно)

283

[Опубликовано в: Zeitschrift für angewandte Psychologie und psychologische Sammelforschung (Leipzig), I (1907–1908), с. 466 и далее. Помимо «заметок» Юнга, там же публиковались сообщения из Франции, франкоязычной Швейцарии и Соединенных Штатов Америки.]

(обратно)

284

См. переписку Юнга и Фрейда. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

285

[Аннотация Юнга к докладу О. Ранка на Первом международном психоаналитическом конгрессе (Зальцбург, 27 апреля 1908 г.); опубликована: Zentralblatt für Psychoanalyse (Wiesbaden), I:3 (декабрь 1910 г.), с. 128. Рукопись утрачена.]

(обратно)

286

[Опубликовано в: Basler Nachrichten, ноябрь 1909 г. Книга Садгера увидела свет в серии Grenzfragen des Nerven– und Seelenlebens (59; Wiesbaden, 1908). В частности, в ней обсуждалось влияние матери и сестры на половую жизнь цюрихского поэта Майера (1825–1898).]

П. Мёбиус – невролог из Лейпцига, опубликовал ряд сочинений-биографий указанных и других авторов. В. Ланге – немецкий исследователь, автор книги Hölderlin: eine Pathographie (1909). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

287

Франс А. «Остров пингвинов», предисловие: «Ведь если вы выскажете новую точку зрения, какую-нибудь оригинальную мысль, если изобразите людей и обстоятельства в каком-нибудь неожиданном свете, вы приведете читателя в удивление. А читатель не любит удивляться. В истории он ищет только вздора, издавна ему известного. Пытаясь чему-нибудь научить читателя, вы лишь обидите и рассердите его. Не пробуйте просвещать его, он завопит, что вы оскорбляете его верования» (перевод В. Дынник. – Ред.). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

288

[Опубликовано в: Basler Nachrichten, 9 декабря 1909 г. Рецензируемый текст: Louis Waldstein. The Subconscious Self and Its Relation to Education and Health. New York, 1897; немецкий перевод: Висбаден, 1908. Л. Уолдстайн (1853–1915) – американский невролог.]

(обратно)

289

О. Верагут – швейцарский невролог, супруг переводчицы работы Уолдстайна на немецкий язык. – Примеч. пер.

(обратно)

290

Имеется в виду немецкий крестьянин Ф. Аст (по прозвищу Пастух Аст), который, помимо ухода за скотом, занимался и целительством, как было заведено в их семействе. Его слава со временем сделалась так велика, что страждущие прибывали по тысяче человек в день, и Асту приходилось принимать по десятку пациентов одновременно. Целительство в конце концов принесло ему богатство, хотя просвещенная публика конца XIX столетия относилась к его «дару» крайне скептически. – Примеч. пер.

(обратно)

291

О. А. Льебо (1823–1904) – французский врач и гипнотизер. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

292

«Христианская наука» – религиозное движение на основе либерального протестантизма, проповедует возможность обретения человеком «разума Христа» и подлинно духовного состояния вне телесных (бренных) ограничений. – Примеч. пер.

(обратно)

293

[Опубликовано в: Wiener Journal, X/84, 15 января 1933 г.

(обратно)

294

В англо-американском издании данного тома с/с этот абзац разделен по репликам собеседников с соответствующей нумерацией, однако в немецкой публикации абзац приведен целиком. – Примеч. ред.

(обратно)

295

[Опубликовано в: Psyche, IV:8 (Heidelberg) 1950–1951, с. 464–465.]

В частности, доктора Александра Мицшерлиха из Гейдельберга. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

296

Букв. «нет наказания вне закона» (лат.), в юриспруденции принцип, не допускающий наказания за поступок, не запрещенный законом. – Примеч. ред.

(обратно)

297

В здравом уме (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

298

[Исходный текст: Custance John. Wisdom, Madness and Folly (New York, 1952). Предисловие Юнга опубликовано вместе с переводом автобиографии американского лунатика Кастэнса в 1954 г.]

См. т. 2 с/с. – Примеч. ред.

(обратно)

299

Букв. «человеческий документ» (фр.), свидетельство человеческой жизни. – Примеч. ред.

(обратно)

300

[Исходный текст: Perry John Weir. The Self in Psychotic Process. Berkeley and Los Angeles: University of California Press; London: Cambridge University Press, 1953. Подзаголовок: Символизм в шизофрении.]

Имеется в виду клиника Бургхольцли в Цюрихе. – Примеч. пер.

(обратно)

301

Вторая статья – вероятно, работа «Содержание психоза» (т. 3 с/с). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

302

Неизведанной территорией (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

303

Имеется в виду эдипов комплекс. – Примеч. ред.

(обратно)

304

[Исходный текст: Schmaltz Gustav. Komplexe Psychologie und körperliches Synptom. Stuttgart, 1955.]

(обратно)

305

То есть точки опоры. – Примеч. ред.

(обратно)

306

[Найдено в рукописи в архиве Юнга с указанной датой. По всей видимости, это доклад перед коллегами по клинике Бургхольцли, где Юнг начал трудиться в должности помощника врача 10 декабря 1900 г. (См. работу «Воспоминания, сновидения, размышления», раздел «Студенческие годы».) Текст Фрейда был опубликован в серийном издании Grenzfragen des Nerven– und Seelenlebens под ред. Л. Левенфельда и Г. Куреллы (Wiesbaden, 1901); с. 307–344.]

Г. Г. Шуберт – немецкий философ-мистик и естествоиспытатель. – Примеч. пер.

(обратно)

307

К. А. Шернер – немецкий философ и психолог; Г. Фолькельт – немецкий психолог и педагог. – Примеч. пер.

(обратно)

308

Оптатив – желательное наклонение: «Захоти он это сделать, то сделал бы». Имеется в виду, что во сне происходит осуществление желания. – Примеч. пер.

(обратно)

309

Ф. Гальтон – английский исследователь, основатель дифференциальной психологии и психометрики, также основоположник евгеники; здесь автор имеет в виду статью Гальтона «Составные портреты» (1878), где предлагалось объединять на одной фотографии лица разных людей для выявления общих черт. Тем самым предпринималась попытка создать типичные портреты для различных профессий и портреты типичных преступников. – Примеч. пер.

(обратно)

310

Третье сравнимое (лат.), нечто, объединяющее две позиции сравнения. – Примеч. ред.

(обратно)

311

Кто вместо кого (лат.), принцип «услуга за услугу». – Примеч. ред.

(обратно)

312

Здесь подразумевается тот «демон», который советовал Сократу, какую линию поведения выбирать. – Примеч. пер.

(обратно)

313

[Исходный текст: Hellpach Willy. Grundlinien einer Psychologie der Hysterie (Leipzig, 1904). Опубликовано в: Zentralblatt für Nervenheilkunde und Psychiatrie (Berlin), XXVIII (1905), с. 318–321.]

(обратно)

314

Без гнева (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

315

О В. Вундте см. примечание к абз. 161 настоящего издания. – Примеч. ред.

(обратно)

316

Иначе корковая атаксия, специфическое нарушение походки и координации движений. – Примеч. пер.

(обратно)

317

Нарушение целенаправленных движений и действий вследствие болевого синдрома. – Примеч. пер.

(обратно)

318

Гиперестезия – повышенная чувствительность. – Примеч. пер.

(обратно)

319

Имеется в виду знаменитый принцип («бритва») Оккама. – Примеч. ред.

(обратно)

320

[Опубликовано в: Correspondenz-Blatt für Schweizer Ärzte (Basel), XXVI–XL (1906–1910); обзоры выявлены Генри Ф. Эленнбергером в ходе поиска материалов для книги «Открытие бессознательного» (Discovery of the Unconscious, New York and London, 1970).]

(обратно)

321

Подобно ординарному психозу, это болезнь без очевидного безумия. – Примеч. пер.

(обратно)

322

Х. Липманн, А. Кнапп – немецкие неврологи и психиатры. – Примеч. пер.

(обратно)

323

По К. Вернике, сейюнкция представляет собой поражения системы ассоциативных связей головного мозга психическими наслоениями. – Примеч. пер.

(обратно)

324

Мадам Мадлен (или Магдалин) – танцовщица, «автоматический» танец которой фотографировали на Парфеноне для книги Э. Маньяна «Искусство гипноза»; позднее было установлено, что эта танцовщица двигалась вовсе не по «гипнотическому наитию», а брала ранее уроки танца у знаменитого композитора Э. Жака-Далькроза. Умный Ганс – лошадь, якобы умевшая выполнять арифметические действия; немецкий психолог О. Пфунгст в начале XX столетия доказал, что животное всего-навсего реагировало на поведение своего хозяина и зрителей. После расследования Пфунгста в психологии закрепился термин «эффект Умного Ганса». – Примеч. пер.

(обратно)

325

Р. Фогт (Вогт) – норвежский психиатр; о работе, которая упоминается, см. переписку Фрейда и Юнга. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

326

Л. Левенфельд – немецкий врач, автор множества работ по психиатрии и неврологии. – Примеч. пер.

(обратно)

327

См.: Der Hypnotismus: Handbuch der Lehre von der Hypnose und der Suggestion. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

328

Простому слабоумию (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

329

Целостно, широко (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

330

Э. Крепелин – немецкий психиатр, который, собственно, и выдвинул гипотезу о раннем слабоумии как предвестии шизофрении. – Примеч. пер.

(обратно)

331

По Аристотелю, аппетитивное поведение направлено на удовлетворение желаний и потребностей. – Примеч. пер.

(обратно)

332

О. Розенбах – немецкий врач и ученый, убежденный противник гипноза. – Примеч. пер.

(обратно)

333

Швейцарский невропатолог, прибегал в лечении к рациональным беседам («менторское убеждение»), а позднее свел полученный опыт в метод «психической ортопедии», или «убедительной диалектики». – Примеч. пер.

(обратно)

334

Хейвлок Эллис (тж. «Хэвлок») – английский врач, основатель сексологии как научной дисциплины. – Примеч. пер.

(обратно)

335

То есть будущая школа аналитической (юнгианской) психологии. – Примеч. пер.

(обратно)

336

Имеются в виду работы «Фрагмент анализа истерии» и «Три очерка по теории сексуальности» (обе 1905). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

337

Рецензируется книга выдающегося русского ученого В. М. Бехтерева. – Примеч. пер.

(обратно)

338

К. Вильманс – немецкий психиатр, Ж. Дрейфюс – французский невролог; оба принадлежали к сторонникам теории Э. Крепелина о раннем слабоумии. – Примеч. пер.

(обратно)

339

См.: Hoche Alfred E. Handbuch der gerichtlichen Psychiatrie. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

340

Имеется в виду деятельность О. Фореля по борьбе с пьянством. – Примеч. пер.

(обратно)

341

[Автореферат лекции на заседании Кантонального медицинского общества в Цюрихе 26 ноября 1907 г. Опубликовано в: Correspondenz-Blatt für Schweizer Ärzte, XXXVIII (1908), с. 218.]

(обратно)

342

Проявление детских черт в поведении взрослого человека. – Примеч. пер.

(обратно)

343

[Исходный текст: Stekel Wilhelm. Nervöse Angstzustände und ihre Behandlung. Berlin und Wien, 1908, с предисловием З. Фрейда. Во 2-м издании это предисловие было опущено ввиду постепенного отхода Штекеля от ортодоксального психоанализа. Опубликовано в: Medizinische Klinik (Berlin), IV/45 (8 ноября 1908 г.]

В. Штекель – австрийский психиатр, один из первых психоаналитиков, автор работы о сновидениях, в которой пытался свести все содержание снов к набору фаллических символов. – Примеч. пер.

(обратно)

344

[Имеется в виду «Ежегодник психоаналитических и психопатологических исслелдований» (Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen), где Юнг был редактором, а Фрейд и Блейлер выступали как двое управляющих. Об учреждении издания и его истории см. переписку Фрейда и Юнга. В пятом номере «Ежегодника» (1913) были опубликованы заявления Юнга и Блейлера об отставке, см. указанную переписку, сообщения от 27 октября 1913 г.]

(обратно)

345

[Источник: Wittels Fritz. Die sexuelle Not. Vienna und Leipzig, 1909. Опубликовано в: Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen, II: 1 (1910), 312–315.]

(обратно)

346

«На белом камне» / Перевод И. Аксенова. – Примеч. ред.

(обратно)

347

Здесь: обоснованию (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

348

[Источник: Wulffen Erich. Der Sexualverbrecher. Berlin, 1910. Книга имела подзаголовок: «Учебное пособие для юристов, градоправителей и врачей, с приложением многочисленных криминальных фотографий». Опубликовано в: Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschun-gen, II:2 (1910), с. 747.]

Ф. Г. де Питаваль – французский стряпчий и ученый, составитель 20-томного «Собрания знаменитых и любопытных случаев» (Causes célèbres et intéressantes, 1734–1743). – Примеч. пер.

(обратно)

349

[Опубликовано в: Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen, II:1 (1910), 356–388. Авторы многих текстов и сами сочинения упоминаются в переписке Юнга и Фрейда. Не удалось, увы, найти никаких сведений о следующих авторах: Эбершвайлер, Херманн, Г. Мюллер, Потоцкий, Шнидер и Шварцвальд. При Юнге-редакторе в «Ежегоднике» были также опубликованы отзывы на работы Фрейда (К. Абрахам), обзоры австрийской и немецкой психоаналитической литературы (он же), английской и американской литературы по клинической психологии и психопатологии (Э. Джонс), фрейдистском движении в России (С. Нейдич) и отношения к учению Фрейда в Италии (Р. Ассаджоли).]

К. Абрахам – венгерский психоаналитик, к сборнику его работ Фрейд написал предисловие. – Примеч. пер.

(обратно)

350

Первоначально обзоры идут в алфавитном порядке по фамилиям авторов, но далее этот принцип нарушается; в настоящем издании сохранен порядок оригинала. – Примеч. ред.

(обратно)

351

А. Мэдер – швейцарский психиатр и психоаналитик, был помощником Юнга, а ранее помогал «изобретателю» шизофрении Э. Блейлеру. – Примеч. пер.

(обратно)

352

Э. Клапаред – швейцарский невролог, один из пионеров детской психологии. – Примеч. пер.

(обратно)

353

Ж. Бабинский – французский невропатолог и хирург. – Примеч. пер.

(обратно)

354

Склонность к обратному (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

355

Предрасположенность к игре (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

356

Видный швейцарский психолог, автор книги «От Индии до планеты Марс» (Des Indes a la Planete Mars), 1900. – Примеч. пер.

(обратно)

357

Иначе тюремный психоз; помрачение сознания, описанное немецким психиатром Й. Ганзером и дополненное К. Рэке. – Примеч. пер.

(обратно)

358

Потенциально (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

359

Г. Ашаффенбург – немецкий психиатр, ярый противник психоанализа. – Примеч. пер. Об Э. Крепелине см. прим. к абз. 899 в настоящем издании. – Примеч. ред.

(обратно)

360

Оплошностей (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

361

Эмоциональную разрядку (фр.). – Примеч. ред.

(обратно)

362

Это сказка «О рыбаке и его жене», к которой, по-видимому, восходит «Сказка о рыбаке и рыбке» А. С. Пушкина. – Примеч. пер.

(обратно)

363

Утренняя тошнота при беременности (лат.). – Примеч. ред.

(обратно)

364

О. Пфистер – богослов и психоаналитик, практиковал религиозную психотерапию; на немецком опубликована его переписка с Фрейдом. – Примеч. пер.

(обратно)

365

См. выше, абз. 952. – Примеч. ред.

(обратно)

366

Случаи, когда вытесненный душевный конфликт получает соматическое выражение. – Примеч. пер.

(обратно)

367

Тж. отреагирования; этот психоаналитический термин обозначает повторное переживание травматического события ради выплеска сдерживаемых чувств. – Примеч. пер.

(обратно)

368

Считается, что прислуга более предрасположена к шизофрении ввиду избытка домашней работы. – Примеч. пер.

(обратно)

369

[Опубликовано в: Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen, III:1 (1911), с. 480. Книга Хитшманна с подзаголовком «Полное истолкование текущего состояния фрейдовского учения» вышла в 1911 году (Лейпциг и Вена).]

Тж. Хичман; австрийский врач и психоаналитик. – Примеч. пер.

(обратно)

370

[Часть доклада на Третьем психоаналитическом конгрессе в Веймаре, 21–22 сентября 1911 г. Опубликовано в: Bulletin der Korrespondenzblatt der internationalen psychoanalytischen Vereinigung, а также в: Zentralblatt für Psychoanalyse (Wiesbaden), II:3 (Dec. 1911), с. 233–234. Юнга трижды избирали председателем Международной психоаналитической ассоциации с момента ее учреждения на Втором психоаналитическом конгрессе в Нюрнберге, 30–31 марта 1910 г.]

Л. Бинсвангер – швейцарский психиатр, основоположник экзистенциальной психологии. – Примеч. пер.

(обратно)

371

А. Брилл – американский психиатр, ученик Фрейда, основоположник психоанализа в США. – Примеч. пер.

(обратно)

372

Л. Зайф – немецкий психоаналитик. – Примеч. пер.

(обратно)

373

Имеется в виду выход А. Адлера и его сторонников из венского отделения. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

374

Над первым выпуском работали З. Фрейд, А. Адлер и В. Штекель. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

375

Имеется в виду журнал Imago: Zeitschrift für Anwendung der Psychoanalyse auf die Geisteswissenschaften во главе с психоаналитиками О. Ранком и Г. Заксом; первый номер увидел свет в марте 1912 г. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

376

Й. Хонеггер покончил с собой 28 марта 1911 г. См. по этому поводу переписку Юнга с Фрейдом, а также Walser H. H. Ein Beitrag zur Geschichte der Psychoanalyse // Schweizer Archiv für Neurologie, Neurochirurgie und Psychiatrie, 112/1, Цюрих, 1973, с. 107–113. Сам доклад не сохранился. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

377

[Опубликовано в: Neue Zürcher Zeitung в указанные даты. Статья Юнга «Новые пути в психологии» (том 7 собрания сочинений) в Raschers Jahrbuch für Schweizer Art und Kunst, 1912, вызвала разноречивые отклики, которые привели к публичным нападкам в лекции доктора медицины невролога М. Кессельринга, прочитанной в Цюрихе 15 декабря 1911 года по приглашению и за счет местного отделения Кеплербунда. В январе 1912 года продолжали выходить статьи с новыми нападками, и Юнг ответил на них своими письмами, а также опубликовал статью, призванную покончить с обсуждением этого вопроса («О психоанализе» // Wissen und Leben, 15 февраля 1912 г.; см. том 4 собрания сочинений). Подробно о конфликте см. Ellenberger H. F. The Discovery of the Unconscious, с. 810–814.]

Ассоциация имени Кеплера по распространению знаний о природе (сокр. Кеплербунд), основана в 1907 г. Боролась с дарвиновской теорией эволюции и «материалистическим монизмом». – Примеч. пер.

(обратно)

378

Зал суда в Цюрихе, место общественных собраний. – Примеч. пер.

(обратно)

379

Лекции Фрейда, прочитанные в университете Кларк (1910). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

380

См.: Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen, II:2 (1910). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

381

См.: Michelsen Johann. Ein Wort an geistigen Adel deutscher Nation (Munich, 1911). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

382

Фриц Марти, редактор газеты Neue Zürcher Zeitung. – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

383

[Выдержки из доклада на заседании Медицинско-фармацевтического общества Берна 4 июня 1912 г. Опубликовано вместе с обсуждением в: Correspondenzblatt für Schweizer Ärzte, XLII (1 октября 1912 г.), с. 1079–1084. См. переписку Фрейда и Юнга по поводу «эпизода в Кройцлингене», который случился незадолго до доклада.]

(обратно)

384

[Опубликовано в: Internationale Zeitschrift für ärztliche Psychoanalyse (Vienna und Leipzig), I:3 (1913), с. 285–288. В. Тауск – венский психиатр; Я. Нелькен – психиатр цюрихской школы. См. о них переписку Фрейда и Юнга.]

См.: Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen, IV:1 (1912). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

385

См.: Фрейд З. Заметки о случае невроза навязчивости («человек-крыса»). – Примеч. ред.

(обратно)

386

Австрийский психоаналитик, автор ряда исследований по взаимосвязи современной психологии, христианской мистики, эзотерической и алхимической традиций. – Примеч. пер. См.: Über die Symbolbildung // Jahrbuch, III: 1 (1911); Von den Kategorien der Symbolik // Zentralblatt für Psychoanalyse, II: 4 (1912). – Примеч. ред. оригинального издания.

(обратно)

387

См.: Теория психоанализа // Jahrbuch, V:1 (1913) (т. 4 с/с). – Примеч. ред.

(обратно)

388

[Юнг написал эти ответы по-английски 7 августа 1953 г. Насколько известно, в газете они так и не были опубликованы. Первое издание: Spring, 1968.]

(обратно)

389

Именно в этой работе появился образ «белокурой бестии», и вообще она стала потрясением основ для буржуазного общества. – Примеч. пер.

(обратно)

390

К. Г. Карус – немецкий художник, врач и психолог, автор таких сочинений, как «Лекции по психологии» (1831) и «Психея: по истории развития души» (1846). Э. фон Гартман – немецкий философ, один из основоположников представления о важности бессознательного в человеческой жизни. – Примеч. пер.

(обратно)

Оглавление

Начало

От редакции издания на немецком языке

I. Об основаниях аналитической психологии (Тавистокские лекции)

  Вступление к первому изданию

  Из предисловия Э. А. Беннета[6]

  Основания аналитической психологии

    Лекция первая

    Лекция вторая

    Лекция третья

    Лекция четвертая

    Лекция пятая

II. Символы и толкование сновидений

  1. Значение сновидений

  2. Функции бессознательного

  3. Язык сновидений

  4. Проблема типов в толковании сновидений

  5. Архетип в символике сновидений

  6. Функция религиозных символов

  7. Исцеление расщепления

III. Символическая жизнь (семинар Гильдии пасторской психологии, 1939)

IV. Об оккультизме [к тому 1 полного собрания сочинений К. Г. Юнга]

  О спиритических явлениях

  Предисловие к книге К. Г. Юнга «Phénomènes occultes»[260]

  Психология и спиритизм[262]

  Предисловие и замечания к книге Ф. Мозер «Призраки: реальность или вымысел?»

  Предисловие к книге А. Яффе «Явления духов и предвидение. Опыт психологического описания»

V. Психогенез душевных расстройств [к тому 3 полного собрания сочинений К. Г. Юнга]

  Текущее состояние прикладной психологии[283] Немецкоязычная Швейцария

  О раннем слабоумии[285]

  Обзор книги И. Садгера «Конрад Фердинанд Майер. Патографически-психологическое исследование»

  Обзор работы Л. Уолдстайна «Бессознательное “Я” и его отношение к образованию и здоровью»[288]

  Взгляд в душу преступника[293]

  К вопросу о врачебном вмешательстве

  Предисловие к книге Дж. Кастэнса «Мудрость, безумие и глупость»

  Предисловие к книге Дж. Перри «Личность в психотическом процессе»

  Предисловие к книге Г. Шмальца «Комплексная психология и телесный симптом»[304]

VI. Фрейд и психоанализ [к тому 4 полного собрания сочинений К. Г. Юнга]

  «О сновидениях» Зигмунда Фрейда (заметки) 25 января 1901 г

  Обзор книги В. Хеллпаха «Очерк психологии истерии» (1905)[313]

  Обзоры психиатрической литературы (1906–1910)[320]

  Значение учения Фрейда для неврологии и психиатрии (1907)[341]

  Обзор книги В. Штекеля[343] «Нервическая тревожность и ее лечение»

  Предисловие редакции к «Ежегоднику» 1909 г.[344]

  Примечания на полях книги Ф. Виттельса «Половые расстройства»[345]

  Обзор книги Э. Вульфена «Половые преступления»

  Рефераты к психологическим сочинениям швейцарских авторов (до 1909 г. включительно)

  Обзор книги Э. Хитшманна «Фрейдовская теория невроза»

  Ежегодный отчет (1910/1911) председателя Международной психоаналитической ассоциации

  Два письма о психоанализе

  О психоаналитическом лечении нервных расстройств[383]

  Замечания к критике Тауска на работу Нелькена

  Ответы на вопросы о Фрейде[388]