Григорий Шаргородский
Слишком смышленый дурачок

Пролог

На первый взгляд это помещение могло показаться больничной палатой из-за большого количества специфической аппаратуры, да и постель продвинутой модели точно предназначалась для больного. Но в остальном весь интерьер говорил о богатстве и даже наличии определённого вкуса у хозяина, ну или об удачном выборе дизайнера. На самом деле ввиду определённых печальных обстоятельств комната стала гибридом рабочего кабинета и больничной палаты. Впрочем, то, что здесь происходило, огорчало далеко не всех. Множество людей с надеждой ждали, когда лежащий в постели, опутанный проводами и трубками человек наконец-то сдохнет.

Воронцов Юрий Сергеевич, в определённых кругах известный как Ворон, успел испортить жизнь большому количеству людей. Многие не пережили знакомства с этим опасным человеком, что не могло не иметь последствий. В этот раз карма показала себя любительницей индийского кино. Сын одного из ныне покойных партнёров Ворона долго копил в себе ненависть и всё же сумел добраться до убийцы отца. Увы, эта история имела совсем не болливудский финал — семнадцатилетнего парня буквально изрешетили охранники олигарха.

Пять пуль выковыряли врачи из Ворона и буквально чудом сумели удержать его на кромке бытия. Но чудес в этом мире не бывает. Счёт шёл даже не на дни, а на часы. Несмотря на это, хозяин огромной империи, некогда преступной, а теперь вполне законной, точнее плотно аффилированной как с властными, так и с правоохранительными структурами, не собирался отчаиваться и тем более каяться перед встречей с Господом. Он был занят разбором дел, принимая отчёт от финансового директора его корпорации.

— Лёша, что там с пропавшей партией золота? — тихо прошептал Ворон, чуть дрожавшей рукой убрав от лица кислородную маску.

— Ищут, Юрий Сергеевич, — практически по-японски поклонился субтильный, явно даже не заглядывавший в тренажёрный зал мужчина средних лет. — И наши ищут, и полиция, но пока ничего толкового сказать не могут.

— Ждут, пока сдохну, — криво ухмыльнулся Ворон и хрипло закашлялся, снова прижав маску к лицу.

Медицинские приборы отреагировали на его состояние тревожным писком. В комнату заглянул человек в белом халате. На его появление Ворон лишь махнул рукой, и доктор покладисто закрыл дверь. Ни у самого хирурга, ни у двоих его коллег не было ни малейшего желания находиться здесь, несмотря на бешеные деньги, которые им причитались за хлопоты. Какие бы клятвы они ни давали, вторя древнему целителю, их вряд ли опечалит смерть старого бандита. Но Ворон, похоже, был готов пойти на любые ухищрения, чтобы задержаться на этом свете. Сидевшие в приёмной врачи ошарашенно смотрели на то, как в кабинет прошла целая делегация.

Удивления не вызывали лишь двое одетых в дорогие костюмы телохранителей, а вот остальные пятеро смотрелись в этой обстановке диковато. Трое на вид были классическими наёмниками — полный обвес, включая автоматы, при этом некая небрежность и разносортица в тактической одежде. Так что это точно не спецназ какой-то государственной структуры. Впрочем, сейчас время такое, что наёмники с автоматическим оружием уже никого не удивляли. Практически каждый, у кого имелась хоть толика власти, стремился создать свою пусть крошечную, но вполне зубастую ЧВК.

Но больше всего врачей удивила совершенно непохожая друг на друга парочка мужчин, которых плотно опекали наёмники. Один был совсем молодым, бедновато одетым парнем. Судя по его походке и тому, как наёмник поддерживал бедолагу под локоть, юноша был либо пьян, либо под наркотой. Последний представитель этой странной компании совсем уж выпадал из всех разумных норм. И колоритная одежда, и явно подкрашенные до радикально-чёрного цвета волосы и борода — всё кричало, что в кабинет прошёл самый настоящий колдун, ну или рядившийся под него шарлатан.

Когда дверь кабинета снова закрылась, хирург повернулся к реаниматологу и явно хотел что-то спросить, но так и не произнёс ни слова, наткнувшись на жёсткий взгляд старого врача. Опытный доктор ещё в девяностые латал как бандитов, так и их жертв, поэтому научился не только ничему не удивляться, но и держать рот на замке. Реаниматолог лишь едва заметно качнул головой. Выражение его лица заставило молодых коллег замереть в недобром предчувствии. А в это время в кабинете шёл очень странный разговор.

— Итак, господин Кощеев, он же Синичкин, — Ворон заговорил чуть громче, но всё ещё с натугой. — У вас есть шанс провести ритуал, которым вы так бахвалились. Если, конечно, это не разводка.

— Что вы, — тут же вскинулся изрядно пропотевший в своём неудобном костюме то ли настоящий колдун, то ли ловкий мошенник. — Я нашёл точное описание ритуала в личном дневнике цюрихского магистра тёмной ложи, так же как и подтверждение успешного перехода души. Я до сих пор не повторил его исключительно потому, что не имел доступа к определённым ингредиентам.

— Ну что же, теперь… — Ворон не смог договорить, снова закашлявшись.

Приборы, как и прежде, отреагировали на ухудшение состояния пациента, но врачи даже не стали подниматься со своих мест. Стоявший перед дверью охранник мрачно посмотрел на них и угрюмо покачал головой. Тревожные сигналы вскоре стихли. В кабинете вместо временно потерявшего возможность говорить хозяина беседу с колдуном продолжил его ближайший помощник по прозвищу Секач:

— Хорошо, что ты так уверен. Значит, поживёшь ещё. Начинай. У нас мало времени.

Справившийся с кашлем Ворон укоризненно посмотрел на своего старого друга и соратника, которому не хватило актёрского таланта, чтобы раньше времени не пугать колдуна. Впрочем, нужно отдать должное Кощееву: он сумел собраться и перейти к делу. Наёмники притащили с собой два чемодана со всем необходимым. Из одного колдун достал большой кусок красного мела и начал чертить непонятные фигуры прямо по паркету вокруг кровати больного. Кощеев дураком не был и понимал всю степень риска, но при этом истово верил в свои силы. Да, вот этот вот звероподобный мужик, со шрамом от уха до брови, явно намерен его убить, но, если всё пройдёт так, как задумано, специалист по переселению душ в молодые тела станет очень ценным ресурсом. После этого они будут пылинки с него сдувать! Он станет первым! У него всё получится!

Раньше, разводя старых богатеев на перспективу получить ещё одну жизнь в молодом теле, Кощеев действительно не переходил к практике исключительно по причине дороговизны одних ингредиентов и полной незаконности других. К примеру, как он мог заполучить такой важный атрибут ритуала, как вот этот юноша, являвшийся дальним родственником Ворона?

Без малейших угрызений совести колдун выводил второй пентаграммный контур вокруг отключившегося и теперь лежавшего прямо на полу парня. Две нарисованные фигуры он соединил третьей. В центре объединяющего рисунка было оставлено место. Для чего именно — стало понятно, когда колдун достал из чемодана большую чашу из какого-то желтоватого металла со странными знаками.

И тут случился небольшой затык. Кощеев выразительно посмотрел на больного, который всё это время внимательно следил за происходящим. Ворон перевёл взгляд на Секача и кивнул. Это эстафетное переглядывание закончилось на одном из охранников, стоявших позади финансиста Алексея. Бедолага не успел даже вскрикнуть, лишь крякнул и выронил папку, когда два здоровяка в костюмах вывернули ему руки, заставив нагнуться вперёд. Директор попытался задрать голову, чтобы посмотреть на своего босса:

— Юрий Сергеевич?!

— А как ты хотел, Лёшенька? — Даже пребывая в крайне плачевном состоянии, Волков словно превратился в хищного зверя. Казалось, будто черты его лица вытянулись и вот-вот начнётся превращение как у настоящего оборотня. Взгляд стал жёстким, а глаза поблёскивали лёгким безумием. — Думал, я не узнаю, что это ты навёл крестовских на золото? Надеялся, что я загнусь раньше, чем мы во всём разберёмся? Зря, крыса ты поганая! Не знаю, сколько проживу я, но ты по-любому сдохнешь раньше.

Закончив свою пламенную речь, Ворон перевёл взгляд почему-то не на Кощеева, а на одного из наёмников. Тот лишь дёрнул углом рта и шагнул к раскоряченному финансисту. Мужчина обладал загаром на зависть любой моднице, но явно получил его не на дорогом курорте. Двигался боец плавно и стремительно, как матёрый хищник. Одной рукой наёмник достал из ножен на поясе изогнутый восточный кинжал, а другой прихватил из рук колдуна чашу. Затем словно перетёк ближе к финансисту и одним плавным движением вскрыл ему глотку. Поросячий визг обречённой жертвы прервался жутким клокотанием. В чашу ударила алая струя, но часть крови всё же пролилась на паркет. Впрочем, это никого не волновало.

— Достаточно, — подал голос бледный от волнения, но решительно настроенный колдун, когда в чаше оказалось больше литра крови.

Он перехватил ёмкость из рук наёмника и, сделав пару быстрых шагов, водрузил её на оставленный в пентаграмме пятачок. Читать заклинания на не понятном никому, кроме него самого, языке Кощеев начал, как только чаша оказалась у него, и продолжил, когда она заняла ключевое место в сложном рисунке. Практически для всех присутствующих это выглядело сущим фарсом, но их скепсис уменьшился, когда тени в комнате сгустились и удлинились, а зловещий речитатив колдуна начал эхом отражаться от стен кабинета, будто эти слова звучали в большой пещере. Кровь в чаше забурлила и вспухла алой пеной, словно её мгновенно довели до кипения.

Если бы в комнате находился кто-то отстранённый и внимательный, он бы заметил, что это кипение вызвало у колдуна удивление, граничащее с шоком. А затем события резко ускорились. Всё ещё висевшее в руках побледневших и явно испытывающих тошноту охранников тело финансиста вдруг вздрогнуло, распрямилось и раскидало здоровяков, как детей малых. Превратившийся в умертвие человек прыгнул к чаше с собственной кровью, словно она могла вернуть его к жизни.

Это был самый эпический и последний просчёт в непростой жизни колдуна. Кощееву нужно было настоять на проверке жертвы. В венах невзрачного человека, который всегда находился в тени сильных мира сего, нашлась пара капель древней колдовской крови. Она и проснулась в момент наивысшей опасности, породив овеянного тысячами книг и фильмов зомби. Правда, устроить зомби-апокалипсис ему не дали. Загорелый наёмник мгновенно оказался рядом с замершей над опрокинувшейся чашей нежитью и дважды выстрелил бывшему финансисту в затылок.

И всё же дважды убиенный Лёша таки сумел навредить именно тому, кого в момент смерти ненавидел больше всего. Когда ситуация наконец-то пришла в равновесие, в воцарившейся тишине прозвучал заунывный и ровный писк кардиомонитора, а затем послышался растерянный голос паренька, всё это время пролежавшего на полу без сознания:

— Где я? Кто вы такие? Что вам нужно?

В обычной жизни Секач был тугодумом, но в стрессовых ситуациях умел принимать решения очень быстро.

— Всех зачистить, — приказал он смуглому наёмнику, и тут же троица профессионалов пришла в движение.

Автоматы глухо закашляли, и через три секунды в комнате, кроме наёмников, из живых остался лишь сам Секач. Не пожалели даже увидевших слишком многое охранников.

— Что делаем с врачами? — абсолютно спокойно спросил смуглый.

Секач на секунду задумался и мотнул головой:

— Дай лепилам денег и выпроводи. Не будем брать грех на душу. Пугни хорошенько, чтобы не болтали лишнего.

Наёмник равнодушно кивнул и, прихватив с собой напарников, вышел в приёмную, где его ждали бледные от ужаса врачи. А как тут не испугаешься, если из кабинета даже через закрытую дверь веяло запредельной жутью.

Секач обречённо вздохнул и посмотрел на теперь уже окончательно мёртвого босса. Он изначально не верил в эту тупую затею, но въевшаяся за долгие годы привычка не позволила возразить. Он всегда был ведомым и не стыдился этого — следовать за таким боссом не обидно. Ворон был уникальным человеком. Обширные знания, высокий интеллект и стальная воля позволяли ему на одном языке общаться как с интеллигентами, так и с самыми отмороженными урками. Теперь без такого хозяина Секачу будет очень тяжко.

Вывод старого бандита о том, что Ворон навсегда покинул этот мир, вообще-то, был верен, но кое в чём Секач ошибался. Ритуал сработал, но из-за сбоя и слишком мощной жертвы покинувшая тело душа получила чрезмерный импульс и пробила грань между мирами, отправившись в скитание по иной реальности. Там она либо найдёт себе новое тело, либо уйдёт туда, куда её распределит высший суд. Тот самый суд, который не подкупить и не запугать.

Глава 1

Мне очень хотелось проснуться, но было боязно. Совсем как тогда, когда Варька Заноза с подружками подкараулила меня у пруда. Стоят, нехорошие такие, хохочут. В пруду холодно, а показываться голышом срамно, чай не малец какой. Вот и сейчас просыпаться совершенно не хотелось, там ведь жуткое творится — нечистая сила напала на наш кораблик, но и дремать тоже не хочется, вдруг опять утащит в тот жуткий сон. А снилось мне, будто я испуганным зайчишкой бегу по полю от страшного волка. Забился в норку. Закрылся скорлупкой, чтобы не достали. Но то был не волк, а кто-то куда страшнее. Дьявольская тварь со множеством рук. Она рвалась ко мне и жутко рычала:

— Всё равно сожру тебя, огрызок, и заберу твоё тело!

Тварь прогрызла скорлупку и схватила зубами моё заячье тельце. Больно не было, но оцепенел так, что даже Боженьке помолиться не смог. Чудище почти сожрало меня, но тут послышался рёв куда страшнее прежнего. Теперь уже завыла вцепившаяся в меня тварь. Задёргалась. Её потащило обратно, тварь старалась не выпустить меня из своих похожих на плети рук, уволакивая за собой. Тот, неведомый, дёрнул этого страшного сильнее и вырвал из него какую-то светящуюся искорку. Чудище обмякло, как тряпка, а затем начало растекаться чёрной жижей, облеплявшей меня, словно грязь. Стало очень страшно, а опосля всё завертелось, как на карусели, куда меня водила тётушка вместе со своими сынками. Мне на той дьявольской крутилке стало худо, а сейчас и подавно. Хорошо, что проснулся, пусть и не до конца, вот теперича и думай, что делать. А думать я не люблю. Лучше полежу тихонько. Может, всё как-то обойдётся само собой.

Не обошлось. Меня тут же начали тормошить и о чём-то спрашивать:

— Стёпка, Стёпка! Ты живой?! Вот же взял на свою голову дурачка. Стёпка!

Обычно, когда меня называли дурачком, я даже не обижался. Ну а что такого? Дурачок и есть. Все, кого знаю, куда умнее меня, так чего ж тогда пыжиться и доказывать, что не глупый? Но сейчас почему-то задело. Почему-то захотелось сказать дядьке, что сам он дурак, но с капитаном так нельзя. Да и хороший он, хоть и строгий. А ещё жуть какой крикливый.

— Живой я, дядька Захар, живой. — Ответ явно устроил капитана, и он перестал меня тормошить.

Я попытался пошевелиться и почувствовал, что живым быть не так сладко, как хотелось бы. Понял, что лежу, уткнувшись лицом в палубу, а голова болит, словно по ней веслом шарахнули.

— Вот дурень, прости господи, — ругнулся капитан, но было видно, как сильно он обрадовался тому, что его непутёвый матрос таки не издох. И тут же у дядьки Захара появились другие заботы.

— А где Осип? Кто видел Осипку?! — заорал капитан и добавил чуть тише, но я его услышал: — Вот бедовая семейка. Зачем только связался?

На корабле начали перекликаться, и через минуту стало понятно, что Осипки нигде нету. Опечалиться бы такой вести, родич всё-таки, но почему-то не печалилось. И вообще я чувствовал себя очень странно. Мыслей в голову набилось, как пчёл в улей, и все они так же тревожно гудели. Никогда там столько не водилось. Частенько я застывал, глядючи на тучки. Благостно было и легко, а сейчас тяжко и суетно. В голове постоянно появлялись какие-то незнакомые слова и новая информация. Вот опять! Сроду не слыхивал такого заковыристого словца. Хотя, может, и слышал, но пропускал мимо ушей и знать не знал, что оно означает. Сейчас же знаю, а ещё уверен, что смогу вставить к месту и не насмешить никого.

Этой самой информации было неожиданно много. Мысли, словно репей, цеплялись ко всему непонятному. Раньше ежели не понимал чего, то и бес с ним. Зачем морочить головушку? А сейчас всё странное манит, как свечка мушку. Например, почему я лежу лицом вниз, а шишка у меня на затылке?

Только подумал о ней, как рука сама потянулась. Ещё с минуту пялился на запачканные кровью пальцы. Как это я умудрился так удариться? И обо что? Или меня кто-то стукнул? Причём сзади! Там ведь как раз Осипка и стоял!

Да, братец не сильно меня жаловал, но чтобы попытаться живота лишить… Мысли забегали ещё шустрее, но при этом легко, а не как раньше — лениво и нехотя. Память вообще превратилась из мутного пруда, в котором оброненную вещь не сразу и нашаришь, в чистый ручей, где каждый камешек виден и взять можно именно то, что нужно. Начали вспоминаться странные взгляды Осипки, бросаемые на меня в последние дни. Да и вообще зачем он согласился просить за меня дядьку Захара? Раньше ведь говорил, что такого дурня не то что на ушкуй не возьмут, даже в гнилую лодку не пустят, сорную речную траву тягать. А потом вдруг и капитана уговорил в ватажку принять, и обидно обзываться перестал.

Я чувствовал, что вот-вот нащупаю верную мысль и пойму причину непонятного поведения двоюродного братца, но тут дядька Захар встряхнул меня сильнее, вызвав вспышку боли в голове, и куда-то убежал. Вставать по-прежнему не хотелось, но отлежаться не получилось, потому что тут же меня грубо пнули под рёбра.

— Чего расселси, дурак? Все корячатся, а он дрыхнуть удумал!

Подняв голову, я увидел нависшего надо мной Чухоню. Умом старый, но всё ещё крепкий ушкуйник тоже не особо блистал, так что дураками были мы оба. Непонятно откуда взявшийся гнев, одновременно и напугавший меня, и придавший сил, заставил вскочить. Теперь уже я нависал над невысоким матросом. Кулаки невольно сжались, но тут же разжались обратно.

Что это? Может, в меня вселился демон и толкает на то, чтобы ударить Чухоню? Впрочем, ушкуйника, прошедшего через такие приключения, что даже подумать страшно, испугать не так-то просто. Ума в нём не то что палаты, и чуланчика не наберётся, но отваги старик имел с избытком. Я ещё раз испугался, потому что следом за гневом накатила гордыня оттого, что мыслей у меня теперича поболе, чем у него дури. А ведь отец Никодим предупреждал, что гнев и гордыня — два наипервейших греха.

Чухоня как-то странно хмыкнул и заорал:

— Чего пялишься?! Хватай багор и помогай колесо чистить, лягуха ты речная!

Смотри ты, раньше он меня береговой крысой называл, а теперь повысил до лягухи, как обзывал Осипку.

Осипка! Я уже и забыл о пропавшем невесть куда кузене… Кузене? А, понятно, так у французов называют двоюродных братьев. Только где та Франция, а где Стёпка-дурачок? Или уже не дурачок? Вона чего теперь знаю!

Мысли опять заскакали, как кузнечики в банке, которых мы с Петрухой ловили прошлым летом. Понять бы ещё, зачем это делали.

Голова кружиться уже перестала, да и вообще я чувствовал себя вполне сносно, поэтому подхватил валявшийся на палубе картуз и побежал к специальным зажимам, где рядами были выставлены острые багры. Остальная команда уже вовсю шуровала этими штуками, освобождая правое гребное колесо от навязших на нём водорослей.

Справились быстро, и остававшийся за штурвалом кормчий дал полный ход. Радость от уже нечаянного спасения он выразил громким гудком, заглушившим даже первые хлопки лопастей по воде.

— Ты чего дудишь, бестолочь?! — вызверился дядька Захар, как только стих звон в ушах от громкого сигнала. — Мало тебе водяного, хочешь ещё какую нечисть приманить?

Пока работали, все лишние мысли вылетели из головы и не докучали мне, но едва остался не у дел, тут же назойливые думы полезли обратно. С гудка и кормчего они перескочили на паровую машину, которая раньше казалась почти живым чудищем с таинственно-волшебным нутром. Теперь же я непонятно откуда знал, что это всего лишь сложный механизм. Да и не такой уж сложный.

И тут я испугался по-настоящему. Не было раньше этого знания в моей голове и быть там не могло. Ещё и память, зараза шустрая, подбросила тревожные слова батюшки Никодима о том, что за пределами охраняемого церковью и верой людской города в слабого духом человека может вселиться нечистый бес. Может, и в меня такой вселился?! Господи, спаси и сохрани!

Я вцепился руками в железный борт и начал по привычке шептать молитвы, которые отец Никодим вбивал в нерадивых учеников отмоченными розгами. «Отче наш», а за ним «Верую» ни облегчения, ни корчей засевшего во мне беса не вызвали. Мысли продолжали роиться в голове, выматывая похлеще полной загрузки трюма «Селезня», а наш паровой ушкуй хоть сильно меньше селивановского «Тура», но брюхо имеет изрядное. Я уже отчаялся хоть как-то определить свой нынешний статус… Тьфу ты, опять новое словечко залетело, как муха в удивлённо открытый рот! В общем, не зная, что делать, я спросил напрямую, хорошо хоть мысленно, а не ляпнул вслух: «Дядька бес, ты там есть?» Тупо? А что взять с дурачка?

Конечно же, никто мне не ответил. Батюшка Никодим говорил, что бесы бывают коварны и не сразу подчиняют оступившегося, а исподволь совращают, нашёптывая и толкая на грех. Но я не слышу никаких голосов и шепотков, только незнамо откуда выскакивают странные слова, да та самая информация, будь она неладна! Вот такая чехарда окаянная! Нужно на что-то отвлечься, иначе башка треснет.

Отвлекающая тема нашлась сразу, словно поджидала где-то в уголке сознания. А что случилось с Осипкой? Не желая никому докучать, я побежал на корму потихоньку набирающего ход ушкуя и посмотрел на поверхность неширокой речки, но никаких следов своего кузена не заметил, лишь лёгкие водовороты. Ни русалок, ни Осипки. Не стал долго пялиться на воду, быстро метнулся в рубку, где капитан по-прежнему костерил штурмана, который также являлся его же племянником:

— Полон ушкуй дураков! Повёлся на посулы родни и взял вас, молодых лоботрясов. Вы ж меня угробите вместе с кораблём!

— А кто вам, дядя, виноват? — вдруг огрызнулся Данилка, который ростом и шириной плеч родственнику почти не уступал. — Хотели сэкономить, вот на других и не пеняйте.

— Да я тебя! — аж побледнел от ярости капитан.

Пришлось вмешаться, потому что эта свара явно надолго.

— Дядька Захар! — закричал я почти в ухо капитану, дёргая его за рукав куртки.

— Чего тебе, дурында? — вызверился он на меня.

Ничего, стерплю. Не впервой.

— А как же Осипка? — быстро спросил я, чтобы успеть перед очередной порцией капитанской ругани.

Весь гнев вытек из хозяина ушкуя, словно вода из дырявого горшка. Он мгновенно посмурнел и тяжело вздохнул:

— Нету боле тваво Осипки, забудь.

— Как «нету»?! А может, ещё можно его спасти? — невольно вырвалось из меня.

— Ты дурак, что ли? Хотя да, дурак. Его русалка утащила. Видишь где над водой Осипку? Нет? Значит, он уже на дне. Я за ним нырять не буду. А ты? — Последнее капитан произнёс почему-то с угрозой, и я сразу же представил, как он выбрасывает меня за борт.

Знакомиться с русалками так близко у меня не было ни малейшего желания. Да и вообще гибель кузена почему-то не вызывала особой печали. Казалось, будто какая-то мысль, затёртая более наглыми и сильными товарками, пыталась пробиться наверх, но у неё никак не получалось. Зато было предчувствие, что именно она может объяснить моё странное отношение к гибели Осипки.

Не знаю, что там прочитал на моём лице дядька Захар, но положил руку мне на плечо и легонько сжал.

— Соболезную, Степан. — Потом, явно тяготясь этим разговором, повернулся к племяннику и продолжил пенять ему, но уже намного спокойнее.

Тут и дураку ясно, что в тесной рубке ушкуя я лишний, так что вышел на палубу. Капитан не любит, когда кто-то торчит на носу, мозоля ему глаза, но мне не хотелось идти на корму и тем более спускаться в тесный, пропитанный не всегда приятными запахами трюм. Так что решил, что капитан немножко потерпит.

Хотелось подумать, отрешившись от всего и всё-таки выловить ту странную мысль, не дававшую мне покоя. Впрочем, сейчас для меня любая мысль странная. Не особо заморачиваясь, я уселся на станину якорной катапульты. Ещё вчера это словосочетание для меня ничего не значило, теперь же, отвлекая от важного, в голову полезли мысли о Древней Греции и каком-то Архимеде, но понять, кто это такой и к чему вспомнился, так и не удалось.

Пробравшись сквозь путаницу мыслей, я всё же сумел ухватить скользкую догадку и понять, почему гибель Осипки меня совершенно не взволновала. Конечно, это всё домыслы, но штука со странным именем логика не давала отмахнуться от очевидных фактов. Чудные слова уже перестали удивлять, поэтому лишь отмечал их необычность, а порой и красоту. Тут же подумалось о том, что факты — вещь упрямая. Как тут отмахнёшься от уверенности, что именно Осипка стукнул меня по голове чем-то тяжёлым?!

Зачем он это сделал, совершенно непонятно. Да, оба кузена явно не любили меня — постоянно шпыняли и оскорбляли, но убийство — это уже перебор. Или нет? Теперь, переосмыслив своё прошлое, я на многое посмотрел иначе. Воспоминания оказались тяжелее, чем даже странные, какие-то чужие мысли. Они давили угрюмостью и своей неправильностью. Откуда-то возникла уверенность, что нельзя кормить близкого родственника из отдельной посуды и в уголке на лавке, а не за общим столом. Нельзя стирать его вещи намного реже, чем одёжку остальных. И спать сын родного, пусть и покойного, брата должен не на чердаке. Да, кузены жили в тесной комнате на двоих, но там не было столько пыли, а зимой намного теплее, чем на продуваемом чердаке, где нельзя нормально встать в полный рост.

В голову полезли совсем уж какие-то непонятные вещи. Вот кто такой Гарри Поттер и почему я о нём сейчас подумал? Как ни силился, так и не смог уразуметь, что за непонятный немчура.

Несмотря на ясность в голове и шустрость мыслей, к которым я уже начал привыкать, понять, почему Осип хотел меня убить, так и не получилось. Лишь появилась догадка, что и на ушкуй он меня устроил лишь для того, чтобы при случае спихнуть за борт, на поживу тем же русалкам. Кстати, а жрут ли эти твари человеческое мясо, или питаются как-то по-другому? Вёрткие мысли опять увели куда-то в сторону. Ни о чём подобном я раньше не задумывался. Нежить, и нежить страшная, губит люд православный, а ест ли она свои жертвы, или как-то по-другому пользует, совершенно непонятно.

Не знаю, долго бы я думал о странностях мироздания, но тут палуба подо мной легонько вздрогнула.

— Всё, сели! — как-то даже весело и задорно заявил Данила, но его оптимизм был тут же разрушен ворчливым приказом капитана.

— Иди помогай, а то без Осипки им тяжко будет. Чухоня! — ещё громче заорал дядька Захар, но без особой надобности.

Старый матрос уже спешил на нос корабля, чтобы помочь ему слезть с мели, на которую мы только что взгромоздились. Вообще-то «Селезень» мог протиснуться там, где другим ушкуям и делать нечего, но в таких маленьких реках и ему было тяжко. Впрочем, тяготы эти вот-вот закончатся, потому что мы уже преодолели широкий, заросший водорослями затон. Сейчас перевалим через песчаную банку и выйдем на вольные просторы Погост-озера.

Возникшая в голове информация в этот раз пришла не из непонятного ниоткуда, а из моей внезапно просветлевшей памяти. Всё это вчера пояснил словоохотливый Данила, когда ему стало скучно, а других свободных ушей рядом не нашлось. Подолгу он молчать неспособен, но это не такой уж большой недостаток. Тогда я пропустил всё сказанное мимо ушей, а сейчас вот вспомнилось. Как и то, что идём мы в деревню язычников под настораживающим названием Крачай.

В памяти я копался, одновременно вскакивая со станины, на которой до времени покоился наш якорь. Скоро ему придётся немножко полетать, но для этого нам нужно постараться. Без Осипки это действительно будет сложновато. Чухоня хоть и шустрый да цепкий, как репей, но силушки у него в руках не так уж много, так что помощь Данилы точно не помешает. Считавший себя выше по чину всех остальных на ушкуе, конечно, кроме дяди, парень не любил работать, но приказ есть приказ, и придётся подчиниться.

Не дожидаясь понукания, я выдвинул из станины железную загогулину и ухватился за её рукоять. Опять в голове возник странный термин «кривой стартер».

За такую же загогулину с другой стороны станины ухватился Данила, и мы начали вращать набор шестерёнок, натягивая четыре мощные пружины. Пришлось попотеть, и, когда послышался щелчок стопора, у меня вырвался облегчённый вздох. Данила посмотрел в сторону рубки и, дождавшись кивка дяди, дёрнул за спусковой рычаг. Пружины тут же распрямились, запуская тяжеленный якорь в полёт. Улетел он, конечно, недалеко — саженей на семь, которые я зачем-то тут же пересчитал в без малого пятнадцать метров. Оказывается, сейчас считать получается куда лучше, чем прежде. Вот батюшка Никодим обрадуется… а может, вызовет бесогонов, и придёт конец болтливому Стёпке-дурачку.

И опять я застыл соляным столбом, пытаясь разобраться в себе. Хорошо хоть, дальше моя помощь не требовалась. Якорь утащил за собой свёрнутый кольцами стальной трос, и сейчас Чухоня заправлял его в барабан.

Через минуту зарокотал шестернями передач паровик, начав наматывать трос на барабан. Благодаря его усилиям и цепкости вгрызшегося в дно озера якоря плоскодонный ушкуй без особых проблем перевалил через мель и закачался на глубокой воде. Дальше работы стало ещё больше — якорь нужно достать из воды и вернуть на станину, а также аккуратно уложить трос в специальный короб. Пока мы всё это делали, дядька Захар уверенно вёл ушкуй по радовавшему глаз простору озера. Я на секунду замешкался, уставившись на водную гладь, местами украшенную зарослями камышей.

— Чего застыл, дармоед? Работай давай, — пихнул меня кулаком под ребро Чухоня.

Работы осталось всего ничего, мог бы и сам закончить. Всё равно ему пришлось делать это в одиночку, потому что я на тычки никак не отреагировал. В голове словно колокольчиком прозвенело слово «дармоед», оно разбудило в памяти случайно подслушанный и давно забытый разговор тётушки с батюшкой Никодимом. Тётушка тогда обозвала меня этим самым дармоедом, обжорой и ленивым неряхой. Пожаловалась, что моё содержание скоро разорит её. Высказала она это, потому что батюшка упрекнул мою родственницу в плохом отношении к племяннику, находящемуся на её попечении. На вопли тётушки священник никак не отреагировал, лишь сказал, что на моё содержание банк выделяет не так уж мало денег, да и терпеть осталось недолго — всего-то год, до моего совершеннолетия. А ведь разговор этот состоялся как раз почти год назад.

Это что же получается, мне скоро стукнет семнадцать? И что тогда будет? Банк перестанет выделять деньги тётушке, а она выпнет меня под зад из своего дома? Где же я буду жить и что есть?! Сознание затопила паника ребёнка, от которого вот-вот откажутся единственные родственники, но затем снова завертелись непрошено-назойливые мысли, вырисовывая совсем иную картину.

Очень сомневаюсь, что банк занимается благотворительностью, значит, кто-то оставил там деньги на моё содержание до совершеннолетия. Скорее всего, этот кто-то — мой отец. Значит, голодранцем он, как любила поговаривать тётушка, не был и вполне возможно, что в этом самом банке до срока ждёт некая сумма, которую я получу после своего семнадцатого дня рождения. А если не дождётся? Если сгину в этом походе? Кому всё достанется? Скорее всего, деньги получит тётушка как единственная родственница.

Вот теперь поведение кузена совсем не кажется странным. Верить в это очень не хотелось, но факты вырисовывались действительно крайне упрямые. Ох, как же легко мне жилось раньше, когда я всего такого попросту не замечал, а внимание привлекали лишь яркие птички, по праздникам достававшиеся конфеты и игры с малышнёй на улице. Сейчас-то я понимаю, как нелепо смотрелся в компании десятилетних пацанов. Мне вдруг захотелось вернуться в то благостное состояние и спрятаться от реальности под одеялом глупости, но в то же время новый я себе очень нравился. Особенно радовала просто волшебная способность видеть то, что не всякий заметит, и решать ранее неподъёмные умственные задачи. Но при этом пугала причина этих изменений. Неужели в меня действительно что-то вселилось и исподволь подстёгивает… как там это называется? Во, мозговую активность!

Опять стало страшно, правда куда меньше, чем раньше, да и вообще, немного подумав, я решил, что коль уж с этим ничего не поделаешь, то чего дёргаться? Если почую что-то неладное, сам подойду к батюшке Никодиму. Он умный и добрый — разберётся.

— Ты что, оглох, дуралей? Не слышишь, что тебе сказано? — закончив с укладкой троса самостоятельно, Чухоня не удержался от того, чтобы не высказать своё недовольство.

Тут же захотелось огрызнуться. Ведь теперь я точно не дурнее его, но понял, что если сделаю это, то действительно окажусь дурнем. На тесном ушкуе скрыть что-либо очень трудно, и, если не буду острожен, ушкуйники точно заподозрят неладное, и к бесогонам я отправлюсь уже не по собственной воле. А может, вообще не станут заморачиваться и решат дело простым отрезанием головы. Так что поменьше слов и побольше глупости во взгляде. Уподоблюсь-ка я хитрому Кусаке. Эта псина на базаре порой умудрялась получать даже пирожки, когда подползала к залётным торговцам, жалобно скуля и волоча за собой якобы перебитые задние лапы. Старожилы его закидоны знали, и поэтому от них он удирал на всех четырёх конечностях, да с такой скоростью, что не всякий догонит.

Вспомнив хитрого пса, я улыбнулся, чуть подумал и добавил в улыбку придурковатости, а затем посмотрел в глаза Чухони.

— Тьфу ты, — изобразил он плевок, но, как настоящий ушкуйник, не посмел осквернить палубу, тем более плюнуть за борт. — Одно слово — убогий. И как только атаман взял тебя на ушкуй?

Продолжая ворчать, недовольный и мной, и собой, мужик ушёл куда-то на корму. Я же остался стоять на носу, глядя на просторы большого озера. Похоже, у меня появилось новое хобби… не, слово получается какое-то неуклюжее и явно нерусское. Во! Увлечение, страсть! Да, так правильнее будет назвать то, что теперь мне нравится больше всего. Думать и смотреть, смотреть и думать. Говорить тоже очень хочется, чтобы поделиться новыми словами со всем миром, но тут лучше знать меру, а то и вовсе уподобиться тому же Гордею. Немой механик даже во время нападения водяного не удосужился выбраться из железного брюха «Селезня». Он вообще оттуда редко вылезал, потому что свою паровую машину любит куда больше людей, а духота металлической утробы ему милее открытых просторов и свежего воздуха.

Вот уж в чём уподобляться ему я точно не собираюсь. Так что просто стоял на носу ушкуя, который резво двигался вперёд под быстрые хлопки лопастей водяных колёс, и смотрел на окружающее великолепие. И так до самого обеда, благо капитан то ли из жалости, то ли по какой другой причине не погнал меня на корму. Стоял, думал и смотрел. Смотрел и думал обо всём на свете — о Солнце, звёздах и Земле, в смысле планете. Впервые поверил в то, что говорил нам на уроках в церковной школе батюшка Никодим. Раньше как-то не верилось, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Да и как она могла быть круглой? Мы же попадали бы с неё! Более правдивым казалось то, что говорил блаженный Никитка о тверди земной, трёх слонах и ките. Теперь же с необычайной ясностью представил не только Солнечную систему, но и галактику Млечный Путь, о которой нам батюшка, кстати, никогда не рассказывал.

Всё было настолько необъятно-пугающим, что даже закружилась голова. Помог перезвон обеденного колокола, да и желудок так заурчал, что распугал все досужие размышления.

Чухоня хоть и не был семи пядей во лбу, но на ушкуе заменить его было бы очень сложно. За штурвал не становился и в машинное отделение не совался, но всё, что нужно делать на палубе, делал очень быстро и качественно. И, что самое главное, неплохо кашеварил. Места под палубой и так было очень мало, поэтому кухня с железной печкой находилась на корме. Уже на подходе я почувствовал очень приятные запахи. Обычно первым туда прибегал Осип, а сейчас, получается, я. Чухоня, всё ещё недовольный моим странным поведением, шмякнул в глубокую жестяную миску изрядное количество каши с салом и протянул мне. От залётной и совершенно непонятной мысли, что это, конечно, не мишленовский уровень, я отмахнулся даже с каким-то раздражением.

Не едали мы ваших мышиленов, мне и чухонская кашка очень даже в радость. Дома кормили куда хуже и в основном остывшими да подсохшими остатками того, что подавали в тётушкином трактире. Впрочем, кузены ели то же самое. А учитывая, что тётушкин трактир — ещё тот клоповник, переход на ушкуй в плане питания был оценён мною по достоинству.

Я взял протянутую тарелку и тут словно получил первое реальное подтверждение, что в меня действительно кто-то вселился. Прямо бешеный бес какой-то! А всё потому, что я начал заглатывать кашу с невероятной скоростью, практически не пережёвывая. Словно боров какой. Видел однажды, как они жрут. И только замерев с не донесённой до цели ложкой и полным ртом каши, осознал, что я всегда так ел, точнее жрал. Почему же теперь мне это кажется странным и неестественным? Возможно, потому, что вспомнил, как чинно и не спеша едят те же дядька Захар и Данила?

С трудом проглотив кашу, я почувствовал на себя насторожённый взгляд Чухони, так что пришлось продолжить в прежнем духе. Впрочем, это было не так уж сложно — едва расслабился, как снова проснулся прожорливый зверь, причём не вселившийся, а тот, который жил во мне с рождения. Тарелка быстро опустела. К этому времени как раз подошёл капитан и, получив свою порцию, уселся за столиком у борта. Он как-то странно посмотрел на меня, и я осознал, что моя компания явно не улучшает ему и без того не очень хороший аппетит. Проблему решил Чухоня. Он заполнил ещё одну миску, воткнул в кашу ложку и протянул мне. Обрадоваться я не успел, потому что старый ушкуйник строго сказал:

— Отнеси Гордею и не вздумай приложиться к чужому. Вернёшься, и я отдам тебе порцию Осипки.

В первый момент я хотел возмутиться, затем понял, что не поймут. Даже простое «хорошо» показалось мне лишним, поэтому просто кивнул.

В тёмное Гордеево царство спускался с некоей опаской, при этом костеря себя за необоснованные опасения. Раньше я здесь не бывал. Гордею, который на палубу выбирался крайне редко, еду относил Осипка. Да и вообще, кузен являлся эдаким поводырём для туповатого родственника. Практически все приказы от капитана ко мне приходили через двоюродного братца, который чуть ли не на пальцах объяснял, что нужно брать и куда тащить. Теперь понятно, почему так напряглись ушкуйники. Они просто не знали, как теперь вести себя со мной. Надеюсь, успешный эксперимент с переносом тарелки каши немного их успокоит. Обдумывая это, я ещё больше уверился в том, что не нужно показывать, насколько поумнел. Ничем хорошим это не закончится.

Несмотря на все мои опасения, внизу оказалось не только не страшно, но даже не очень темно. Правда, тесновато для меня, а вот невысокий и кряжистый Гордей, казалось, сидел тут как влитой. Сидел в прямом смысле, потому что он как раз плюхнулся на низенький табурет, перед этим закрыв массивную дверку топки.

Привыкнув к искусственному освещению тускловатых лампочек, я понял, что был не прав в ещё одном предположении, причём ошибались и старый я, и новый. В машинном отделении, которое, если прикинуть, вместе с дровяным бункером занимало как минимум треть корпуса ушкуя, было необычайно чисто. Нигде ни копоти, ни потёков мазута, лишь лёгкий и не такой уж неприятный запах. Иногда прорывались тоненькие струйки пара да натужно ухали какие-то механизмы за тонкой переборкой.

Гордей с удивлением уставился на меня и вдруг поднял руку к груди. Чуть провернув кисть, он изобразил какой-то знак большим и указательным пальцем. Затем сделал ещё пару жестов, но тут же прервал себя и обречённо махнул рукой. Удивительно, но первый знак я понял. Его можно было перевести как вопрос «где?». Остальное разобрать не получилось, но и так всё ясно. Гордей спрашивал, где Осипка.

Как ответить глухонемому, я понятия не имел, поэтому показательно ухватил себя левой рукой за горло, затем махнул в сторону борта и, старательно открывая рот как можно шире, сказал чуть ли не по буквам:

— Утащили. Русалки.

Гордей поражённо охнул и перекрестился. Я тут же последовал его примеру, едва успев переложить тарелку в левую руку, при этом чуть её не выронив. Закончив крестное знамение, тут же от греха подальше сунул подношение механику.

Гордей принял тарелку, а я ещё раз осмотрелся вокруг. Всё здесь мне было очень интересно, и хотелось поглядеть поближе, особенно на то, что творится за тонкой переборкой. Взгляд, переходящий с одного механизма на другой, вдруг наткнулся на недовольное лицо Гордея, который так и не начал есть свою кашу. Похоже, мне здесь не рады. Ну что же, вернусь на корму, хотя и там моему появлению никто обрадуется.

Внезапно интересная мысль заставила меня замереть, едва я выбрался на палубу. А ведь Гордей раньше со мной почти не общался, и некоторые изменения не покажутся ему странными. По крайней мере, удивится он меньше остальных. К тому же, после того как я узнал один из жестов языка глухонемых, во мне возникло жгучее желание выучить его полностью. Судя по тому, что помню, даже капитан общался с механиком в основном с помощью надписей на специальной дощечке.

Что же, это похоже на простенький план, имея который даже как-то дышать стало легче. Нужно вплотную заняться построением новых планов. Они явно облегчают жизнь и придают уверенности. То, что я довольно быстро справился с заданием, явно приободрило и капитана, и Чухоню. Когда я доел вторую тарелку каши, они снова отправили меня в машинный отсек, но теперь уже с большой кружкой чая и печатным медовым пряником. Вот тут, чтобы сдержаться и не откусить половину, пришлось приложить изрядное усилие воли. Похоже, даже когда то, что могло вселиться в меня, проявит себя по полной, бороться с ним будет легче, чем с собственной прожорливостью.

Ускорившись, я чуть не расплескал чай, но донёс всё в целости и сохранности. А ещё через минуту понял, что если бы позарился на чужое, то последствия были бы печальными. Гордей аккуратно взял в руки кружку, снял с неё пряник и с наслаждением вдохнул его запах. Затем, в предвкушении прикрыв глаза, откусил кусок. Похоже, наш механик ещё тот сладкоежка. У меня тут же зародился ещё один план, и в этот раз всё моё нутро чуть не взбунтовалось. Пойти на такие жертвы внутренний проглот был не готов.

Поздно, дружок, это раньше ты мог мной управлять, а сейчас я думаю не желудком, а головой. Десерт мне выдали только в одном экземпляре. Очень хотелось потребовать ещё один пряник, но по угрюмой физиономии Чухони понял — не даст. Печально, учитывая то, что я запланировал сделать через пару минут.

Я не стал пить чай на корме и отправился к Гордею. Механик, когда увидел, что спускаюсь к нему в третий раз, наградил меня раздражённым взглядом, который тут же сменился на удивлённый, потому что я без лишних затей протянул ему свой печатный, медовый и очень вкусный… да успокойся ты уже!

Свой десерт Гордей уже доел. Знак, который он мне показал, я не понял, но догадался, что немого интересуют причины, по которым я пошёл на такие жертвы. Старательно… как же это называется? Во! Старательно артикулируя губами, я произнёс:

— Научи.

Для убедительности начал показывать кистями рук всякие кракозябры, чем вызвал недовольную гримасу на лице Гордея. Он с минуту думал, затем неожиданно для своей вечной суровости улыбнулся, взял пряник и, разломив его, половину протянул мне.

После того как мы молча закончили обедать, он достал кусок чёрной фанеры и особый, похожий на карандаш мелок. Повесив эту штуку на переборку, за которой продолжали ухать работающие механизмы, механик написал мелком «я». Затем ткнул пальцем себе в грудь.

Первые знаки оказались предельно простыми, но сложность стремительно нарастала. Через десять минут встала проблема даже не в запоминании, а в недостаточной ловкости моих пальцев.

— Стёпка! — вдруг заорал над головой Чухоня, заглянувший в люк моторного отсека.

Я даже подумал, что на нас опять кто-то напал, и пулей выскочил на палубу, но всё оказалось не так страшно.

— Ищу тебя, дурака, ищу. Думал уже, что ты обожрался и за борт упал. Ты чего это к Гордею полез? — непонятно почему ярился старый ушкуйник. — Раньше боялся его как чёрта, а теперь словно мёдом намазано. Что, нашёл себе новую няньку? А работать за тебя, дармоеда, кто будет? Хватай Машку за ляжку и смывай грязюку, что нанесли русалки.

Это изречение я слышал не первый раз, но раньше пояснений Осипа так толком и не понял. Теперь дошло окончательно. Так что быстро нашёл ведро вместе с названной женским именем шваброй и принялся драить палубу. При этом пытался задавить в себе разгорающуюся злобу на Чухоню. После недавнего копания в памяти слово «дармоед» мне очень не нравилось. Но злость — это не непонятно откуда взявшиеся новые слова и знания. Её в себе нужно гасить всеми силами и даже бояться, так как это верный признак того, что в меня всё же кто-то вселился.

То, что я всё ещё продолжаю меняться, было понятно по тому, что тяжёлая работа теперь совершенно не отвлекала от роящихся мыслей. Это приносило настоящее наслаждение. Я специально выстраивал мысленные фразы в как можно более длинные предложения, используя максимально сложные слова. Когда сильно увлекался, даже начинала болеть голова, но эта боль была приятной. Чудно! Словно мазохист какой-то. О, ещё одно диковинное слово, но почему-то с каким-то неприятным привкусом. Почему так, пока непонятно.

А ещё я заметил, что за отвлечёнными размышлениями нудная работа протекала плавно и как-то даже незаметно. Поэтому даже удивился, когда понял, что вымыл всю палубу. Больше наблюдавший за мной, чем работавший, Чухоня явно надумал выдать ещё какое-нибудь совершенно бесполезное задание, но, наткнувшись на мой угрюмый взгляд, решил, что не стоит.

Эта его робость точно ненадолго, так что лучше куда-то спрятаться. Наш «Селезень», конечно, слишком маленький для игры в прятки, но я уже нашёл место, где можно отсидеться, так что вернулся к Гордею, и мы продолжили наши уроки.

Глава 2

Где-то через час занятия снова прервали. Лампочка над головой вдруг мигнула, и я даже испугался, что произошла какая-то поломка, но, как оказалось, это всего лишь сигнал, которым капитан привлекал внимание глухого механика. После двойного мигания стрелка на странной половинке часов с надписями, указывавшая на «полный ход», перескочила на «средний ход».

Гордей засуетился, прокручивая какие-то вентили и переводя здоровенные рычаги из одного положения в другое. Мне было безумно интересно наблюдать за происходящим, но я понимал, что снаружи точно творится нечто более увлекательное. Разобраться в работе этой чудесной машины я всегда успею. Так что тут же выскочил на палубу и не прогадал. Поражавшие своей дикой красотой просторы озера не особо изменились, но как-то очеловечились, что ли. Я заметил две маленькие лодки, тянувшие за собой сеть. На берегу из кустов выглядывала любопытная детвора, а прямо по курсу движения нашего ушкуя виднелась расположившаяся у самой воды деревня. Рассмотреть можно было лишь часть её, остальное скрывал густой лес. Так что непонятно, насколько она большая.

Бревенчатой конструкции, расположенной на берегу озера, в плане надёжности было очень далеко до каменных пирсов речного порта Пинска, но под уверенной рукой капитана «Селезень» встал как влитой. Мне вообще показалось, что строилось всё это специально под наш ушкуй.

Вид раскинувшейся на берегу деревушки вызывал у меня двоякие эмоции. С одной стороны, для меня, как городского жителя, всё было в диковинку, особенно обилие дерева. У нас весь город был построен в лучшем случае из кирпича, а в худшем вообще из самана. Здесь же кирпичными были только печные трубы. При этом деревня казалась вполне обычной, будто я уже видел множество таких же, разве что жители одеты слегка несовременно. Даже я на их фоне смотрелся настоящим модником. Мои картуз и куртка хоть и были сильно потрёпанными, и донашивал я их после того же Осипки, но пошиты на фабрике, а у местных большая часть нарядов явно смётана своими руками. Взрослые смотрели в сторону корабля насторожённо, а вот вездесущая детвора стесняться не собиралась, хоть и подходить слишком близко не спешила.

— Проклятые язычники, — прошипел стоящий неподалёку Чухоня.

Я с удивлением повернулся и увидел, что вышедший из двери рубки Данила тоже смотрел на берег как-то слушком уж враждебно. Честно говоря, их реакция меня слегка удивила. С чего такая злоба? Но затем где-то из глубин моей души поднялась какая-то мутная волна, а в памяти всплыло всё то, что о язычниках рассказывали в тётушкином кабаке. А ещё страшные сказки, гулявшие среди детворы. Удивительно, но, когда я снова посмотрел на деревню, она словно изменилась. Будто кто-то то ли стёр с неё радужный флёр, то ли накрыл омрачающим покрывалом. Казавшиеся минуту назад светло-серыми бока бревенчатых изб стали угрюмо-грязными, а стоящие там люди из любопытных и чуточку недоверчивых превратились в откровенно озлобленных и явно желающих зла чужакам.

От удивления я даже закрыл глаза и потряс головой, пытаясь настроиться на то, первое впечатление и абстрагироваться… во какое красивое слово… от своих суеверий. Открыв глаза, понял, что помогло. Обычная деревня, обычные люди, за исключением того, что под рубахами носят не кресты, а свои языческие знаки. Если отбросить всё наносное и подумать о том, что они сами лишают себя защиты и благодати Господа, то деревенских можно даже пожалеть.

От этих явно лишних в данный момент размышлений меня отвлёк крик капитана, после которого Данила с Чухоней спрыгнули на бревенчатый причал и начали наматывать стянутые с корабля канаты на торчащие над настилом верхушки опорных свай. Я почему-то подумал, что нужно запомнить, как именно закрепляются эти самые канаты. Раньше Чухоня делал всё на пару с Осипкой. В следующий раз лучше самому проявить инициативу, а то вон как Данилка зыркает на меня.

Закончив с работой, племянник капитана так шустро запрыгнул обратно на борт судна, словно на причале его мог кто-то укусить. А вот капитан не проявил ни малейшего беспокойства и, сохраняя солидный вид, перебрался на пристань. Затем он перешёл на берег и уверенно зашагал по ведущей в центр селения дороге. Причём я подметил, что оружия у него с собой не было. Не прихватил даже револьвер, который дядька Захар не снимал и во сне. Мне дико захотелось пойти вместе с ним, но, так как никто не звал, пришлось умерить свои желания.

Как ни пытался сохранить объективную оценку, но воцарившееся на «Селезне» напряжение потихоньку захватывало и меня. Стало даже жаль, что под рукой нет хоть какого-то оружия. Это тоже странно, потому что раньше я ничем опаснее кухонного ножа не пользовался, да и то после того, как порезался, пытаясь чистить картошку, на кухню трактира меня больше не пускали. Напряжённое ожидание угнетало, и даже захотелось спрятаться в машинном отделении Гордея, но я пересилил себя и остался на палубе.

Минут через пятнадцать на дороге наконец-то появился наш капитан. Шёл он достаточно быстро, но при этом сохраняя достоинство и стараясь не показывать поспешности. А ещё, когда дядька Захар подошёл ближе, я увидел на его лице крайнюю озабоченность.

— Ох, чую, недобро всё пошло. Что-то атаман смурной совсем. Как бы не пришлось удирать отсюда несолоно хлебавши, — проворчал Чухоня, на что оставшийся как бы за старшего Данилка злобно зашипел:

— Хватит каркать, ворона старая.

Опытный ушкуйник не показал свою обиду, ведь понимал, что имеет дело с племянником капитана, да и парень был куда крупнее его. Впрочем, случись драка на ножах, я бы поставил как раз на Чухоню. Поговаривали, что в этом деле он мастер.

Наконец-то капитан забрался на борт и почему-то тут же уставился на меня. Даже стало как-то неуютно.

— Что? — не выдержал я этих странных гляделок, и мой голос словно вырвал капитана из какого-то транса.

— Пойдёшь со мной, — буркнул он и вновь вернулся на пристань.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Мой так и невысказанный вопрос произнёс Данилка:

— Дядь, а куда ты его тащишь?

— Рот закрой, — почему-то вызверился на племянника капитан и нарочито уверенным шагом двинулся по дороге.

Я какое-то время плёлся сзади, потом догнал и пошёл рядом, за что получил угрюмый взгляд капитана. Очень хотелось всё-таки узнать, куда он меня ведёт, но что-то подсказывало, что ответа я не получу. Максимум такой же рык, которым капитан наградил Данилку. Оставалось лишь идти вперёд и насторожённо осматриваться по сторонам. Настроение стремительно ухудшалось, и мрачно-суеверное впечатление от деревни начинало заполнять меня без остатка. Язычники больше не казались такими уж безобидными. Такое впечатление, что мы идём не по деревне, где живут обычные люди, а попали в логово оборотней и вурдалаков.

В центре деревни возвышалась парочка бревенчатых домов, которые так и хотелось назвать теремами. Могло показаться странным, что чужаки, к тому же православные, вот так свободно гуляют по поселению язычников без сопровождения, но вид словно случайно отиравшихся то тут, то там угрюмых мужиков с ружьями и даже револьверами на поясах намекал на то, что пара шагов не туда может закончиться для нас крайне плачевно.

Капитан смотрел не по сторонам, а только вперёд. Наконец-то мои нервы не выдержали, и я тихонько позвал:

— Дядька Захар…

— Заткнись, — ожидаемо зашипел на меня мой работодатель, но тут же добавил: — Говори, только когда спросят. Старайся отвечать только «да» или «нет». Первым рот не открывай, а если будет невмоготу, лучше откуси себе язык.

Говорил он всё это, не глядя на меня, и точно не шутил.

Наконец-то стало понятно, что мы направляемся к большому дому, стоявшему практически на окраине деревни у самой кромки дремучего леса. Он был не таким, как терема в центре, и тем более не походил на более скромные приземистые избы. Это строение поражало своей приземистой мощью. Сруб был собран из брёвен чуть ли не в два обхвата и покрыт не черепицей или соломой, а потемневшим от времени дубовым тёсом.

Внутрь здания можно было попасть через невысокое крыльцо под массивным навесом с тяжёлой, обитой металлом дверью, но мы почему-то двинулись к боковому спуску в полуподвал.

Все эти архитектурные изыски я отметил краем сознания, а основное внимание привлёк сидящий на завалинке персонаж. На первый взгляд это был обычный, хоть и крупный, мужик в расшитой красными узорами тускло-зелёной домотканой рубахе и серых портках. На этом всё — больше из одежды он ничего не носил. Обуви тоже не было. Имелось ли бельё, я не знаю и знать не хочу. Впрочем, даже не босые ноги и нарочито скромная одежда настораживали больше всего. Было в его чертах что-то звериное, причём настолько явно выраженное, что делало лицо незнакомца не совсем человеческим, а может, и совсем не человеческим.

Я никогда не видел даже рисунков оборотней в их человеческой ипостаси, но расшалившаяся чуйка вопила, что это он и есть. Зато страшных сказок про этих ребят я наслушался чуть ли не с пелёнок. И все сводились к одному — оборотни очень сильные, быстрые, жестокие и крайне непредсказуемые ребята. Даже просто находиться в поле их зрения смертельно опасно.

Не знаю, насколько эти сказки правдивы, но капитан явно напрягся, подходя ближе. Причём я был уверен, что они друг друга неплохо знают.

— Вот, привёл, — чуть хриплым от волнения голосом сказал дядька Захар, и от этого заявления у меня по спине пробежалась волна противного холода. Как и от показного равнодушия, казалось бы, полностью расслабленного оборотня. Пугающий меня до чёртиков мужик ничего так и не сказал, лишь едва заметно кивнул в сторону двери, явно дозволяя капитану пройти дальше.

Мне очень не хотелось входить в этот дико пугающий полуподвал, но оставаться наедине с оборотнем было ещё страшнее. Вот бы сорваться с места испуганным зайцем, промчаться обратно через деревню, заскочить в трюм ушкуя и вцепиться в металлическую стойку так сильно, чтобы не оторвали всем экипажем. Не рванул только благодаря тому, что память тут же подсунула образы мужиков с ружьями и револьверами. Единственным маяком нормальности в этом кошмаре оставался лишь наш капитан. Я постарался быть к нему поближе и, почти наступая на пятки, спустился следом в полуподвал.

Оценив обстановку, в которую попал, я понял, что ещё пара секунд — и окончательно рехнусь. Лишь какое-то совсем уж нездоровое любопытство не давало впасть в панику. Взгляд цеплялся за интересные детали, а жужжащие в голове мысли принимались обгладывать новую информацию, как выводок подросших щенят бычью кость — не очень умело, но с большим задором. А посмотреть в этом месте было на что. Солнечный свет проникал в этот мрачный полуподвал лишь через маленькие окошки под потолком. Почти всё пространство вокруг занимали предметы, ни один из которых нельзя было назвать обычным. Множество пучков трав на потолочных балках удивляло своей диковинной расцветкой, яркой даже в высушенном состоянии. Змеиные шкурки свисали, скалясь высушенными, но от этого не менее пугающими головами. А ещё на полках у стен рядами выстроились бутыли с мутным содержимым и плавающим в этой мути чем-то таинственно-кошмарным. Добил смотрящий на меня прямо из литровой банки глаз. Мне даже показалось, что он немного шевельнулся. Было ещё много чего интересного, и я долго стоял бы истуканом, пялясь на эти диковинки, но дядька Захар явно хотел убраться отсюда как можно быстрее, так что торопливо заговорил:

— Я привёл его, как ты и просила, Виринея Гораздовна.

— Вижу, не слепая, — донёсся до меня каркающий голос. Та, кого капитан назвал Виринеей, тихонько рассмеялась, и от этого смеха у меня волосы на голове чуть картуз не подняли. — Молоденький какой, мягонький.

А затем я увидел шевельнувшуюся тень, и стало совсем плохо. Это точно Баба-яга — главный персонаж всех самых страшных сказок! Страшнее неё только Кощей.

Не знаю, что со мной случилось бы через пару секунд такой жути, возможно даже испачкал бы портки, но тут зловещий смех превратился во вполне нормальный. Причём смеялась явно ещё нестарая женщина. Непоседливые мысли тут же вцепились в это изменение, вытащив мою трусливую душонку из пучины отчаяния. Отсмеявшись, женщина вышла на тусклый свет, попадавший сюда через узкие окна.

И никакая это не Баба-яга, да вообще не баба, а женщина, пусть в возрасте, но живая и с озорным взглядом. Похоже, любит пошутить, правда, от её шуток я чуть не сомлел.

— Ну, здравствуй, добрый молодец. Вот какой ты, оказывается… — одетая хоть и в явно традиционный для язычников наряд, но точно фабричного пошива женщина осеклась и посмотрела на капитана. Задор и даже теплота ушли из её взгляда, и он стал колючим. — Можешь идти, Захар. Староста займётся тобой и проведёт торг. Всё как обычно.

— А как же… — капитан покосился на меня, но, когда вновь посмотрел в глаза женщины, тут же замолчал.

— Иди, Захар. Вечер уже недалече, и я не думаю, что ты захочешь ночевать на нашем озере, даже в своей железной лодке.

Её голос похолодел и погрубел. Казавшаяся вполне нормальной женщина словно превратилась в зловещее существо из сказок. Нет, Баба-ягой не стала, но жутью от неё повеяло. Но нашего капитана, пусть и ведущего себя сейчас непривычно угодливо и даже робко, испугать оказалось не так-то просто.

— А что насчёт водяного? — чуть отступив к выходу, но всё же упрямо набычившись, спросил опытный ушкуйник.

— Всё после, — уже не зловеще, а раздражённо отмахнулась от него женщина. — Приду провожать, тогда и расскажу. Не бойся, водяной теперь не твоя забота.

Бросив на меня какой-то даже виноватый взгляд, словно прощаясь, капитан вздохнул и вышел наружу. Я же растерянно посмотрел на явно изучавшую меня ведьму, ведь никем другим она быть не могла.

— Ну что, добрый молодец, расскажи мне, как ты умудрился отбиться от залётной души?

— Ась? — растерянно переспросил я. Шустро бегающие мысли тут же позволили быстро оценить обстановку, перебив страх и растерянность. Так что дальше пришлось подпускать в голос придурковатости. — О чём это вы, тётенька?

— Не скоморошничай, — всё ещё доброжелательно, но уже с лёгким нетерпением сказала ведьма. — После той схватки твой дух усилился и окреп, так что жить дальше блаженным дурачком не получится. Придётся корячиться как всем нормальным людям.

Что же, она права. Так что я перестал изображать из себя недоумка и ответил внимательным взглядом. С одной стороны, было всё ещё страшно и непонятно, а с другой — ведьма, похоже, что-то знает о том, что со мной произошло.

— Вы ведь знаете, что именно там случилось?

— Знаю, — спокойно ответила ведьма и ехидно улыбнулась, — но захочу ли делиться этой информацией с тобой?

Внимательный взгляд ведьмы с лёгкостью считывал мои реакции, а может, и мысли, потому что она тут же расплылась в довольной улыбке:

— Вижу, заковыристыми словечками тебя не удивить. Что ещё ты знаешь из того, чего знать не должен?

Я тоже внимательно следил за её реакциями, и прорезавшееся любопытство не укрылось от моего ставшего цепким взгляда. Возможно, есть смысл поторговаться.

— А давайте меняться, — набравшись храбрости, предложил я. — Вы мне то, что знаете, а в ответ я расскажу всё, что спросите.

— Смотри как быстро научился слова складывать. Хапнул не только силу духа, но и чуток памяти. Надеюсь, понимаешь, что нужно скрывать свою соображалку, особенно от попов? Ведь и на костёр могут потащить как бесноватого.

Я уже как-то пригасил свои страхи и сомнения по поводу возможного присутствия внутри меня кого-то чужого, но от слов ведьмы опасения тут же всплыли на поверхность, и всего обдало холодом страха.

— Не дёргайся, нет в тебе ничего лишнего, — облегчила мои страдания ведьма.

Теперь вспыхнувшая надежда бросила в другую крайность. И похоже, в глазах отразилась такая мольба, что женщина не выдержала:

— Хорошо, расскажу всё, что видела, и в ответ потребую такую же откровенность. Был у меня ночью сон, что водяной зачем-то попрётся из своего глубокого логова в речной затон. Пусть он и невеликий дух, но и немалый, посему бед наворотить мог изрядно. Пришлось посылать сороку, чтобы посмотреть, с чего этот мокрыш надумал путешествовать. Ты ведь знаешь, что сороки — птицы непростые и могут видеть духов? — Не дожидаясь ответа на вопрос, ведьма продолжила: — Вот через неё всё и наблюдала. Водяного выманила незнамо откуда провалившаяся к нам чужая душа, а значит, запрета на её пожирание нет. Вот водяной и позарился. И всё же не успел бы он схарчить чужака, потому что тот лихо полез в тебя. Получись у чужака задуманное, то спрятался бы в твоём теле, оставив водяного с носом. А твою душонку запихнул бы так глубоко, что света белого ты не увидел бы до самой кончины. Но у тебя как-то получилось отбиться, да ещё и втянуть в себя часть духа чужака, когда водяной пожрал его душу.

Похоже, поумнел я не так сильно, как мне казалось, потому что от рассказов ведьмы начал заходить ум за разум. А попытки неугомонных мыслей тут же приступить к анализу услышанного лишь усугубили неразбериху. Я даже по старой привычке два раза стукнул себя кулаком по голове. Мысли не особо угомонились, но чуток полегче всё же стало. Ладно, обдумаем всё позже, благо новая память ничего не упустит. К тому же ведьма уже замолчала, явно ожидая ответной откровенности.

Ну а что, мне не жалко. Так что я выложил всё как есть, начиная с той странной заварухи, в которой чувствовал себя загнанным зайцем, и заканчивая последующей трансформацией с обновлением. Честно рассказал, что воспоминания залётной души не сохранились, лишь выскакивающая как чёрт из табакерки информация и пугающие своей необычностью слова.

Откровенничал я не потому, что доверял этой ведьме, но так уж сложилось, что она является единственным человеком, с которым можно поговорить о моём новом состоянии. А поговорить очень хотелось. Слова буквально пёрли из меня, и, освободившись от них, я почувствовал необычайное облегчение.

Мой рассказ явно заставил ведьму задуматься. Продолжая размышлять, она жестом предложила мне присесть за тяжёлый дубовый стол. На нём стоял кувшин, из которого хозяйка и налила мне чего-то в большую глиняную кружку.

Я тут же напомнил себе, что не в гостях у родственницы сижу, а за одним столом с ведьмой, поэтому для начала заглянул в кружку, затем понюхал содержимое. Судя по всему, мои действия вывели Виринею из задумчивости и даже немного рассмешили:

— Не бойся, нет там приворотного зелья. Молод ты ещё для меня.

Кровь прилила мне к лицу, и наверняка я сделался похожим на помидор, который пробовал всего пару раз в жизни. Это ещё больше развеселило мою собеседницу.

— Пей уж. Это укрепляющий отвар. Ты мне не соврал, и это хорошо, потому что с вруном я точно не стала бы работать.

Я тут же вычленил ключевое слово, причём сделал это с такой лёгкостью, словно всю жизнь занимался анализом чужих речей. И опять собственные возможности изрядно меня напугали, несмотря на уверения ведьмы. В общем, не удержался и уточнил:

— Виринея Гораздовна, а вы точно знаете, что мной сейчас никто не управляет?

Ведьма на удивление мило и даже как-то по-матерински улыбнулась:

— Точно. Нет в тебе чужой души. — Тут где-то от окна, словно подтверждая слова женщины, прострекотала сорока. — Вот, слышишь, Воруха не даст соврать. В тебе сейчас от чужака лишь остатки духа, которые ты уже успел срастить со своим. А дух человеческий, он всего лишь прокладка между бренным телом и вечной душой. В нём многое хранится. Он сильно влияет на ум и решительность человека, но собственного разумения у него нет. Всё зависит от души. У чужака она была чёрной, а твоя светлая и уже почти отбелила чужой мутный дух. Скоро даже бесогоны не почуют в тебе ничего чуждого.

— Тогда зачем скрывать свой ум? — чуть успокоившись, спросил я.

— Затем, что грамотного бесогона ещё найти нужно. В Пинске такие только проездом бывают. Вот посчитают тебя простые попы одержимым и утопят в реке без всяких проверок, как говорится, от греха подальше.

От подобных перспектив меня всего передёрнуло, и на всякий случай спросил:

— А если бы он всё же вселился, вы смогли бы выгнать чужака из меня? Рассмотреть же его у вас получилось.

— Не у меня. Всё видела Воруха, я смотрела её глазами, — с непонятной для меня печалью покачала головой ведьма. — Случись худшее, ничем помочь бы не смогла. Это вашим христианским бесогонам дозволено изгонять духов из одержимых людей. Наши боги дали своим слугам право занимать понравившиеся им тела, конечно, если силёнок хватит. Так что экзорцизм верующим в старых богов запрещён, и тот, кто нарушит сей запрет, будет жестоко покаран. Да и не умею я такого. Так что считай, тебе очень повезло.

Я снова вычленил из речи Виринеи главное:

— Что значит «право занимать понравившиеся тела»? — Похоже, я снова побледнел от осознания того, что недавняя ситуация может повториться, причём уже не так удачно для меня, но мои страхи лишь рассмешили ведьму:

— Вот как раз тебе бояться уже нечего. Твой дух настолько усилился, что сквозь него младшим свободным духам не пробиться, а старшие в тебя не поместятся, да и запрещено это им.

— Свободные духи? — ошарашенно переспросил я.

Виринея лишь обречённо вздохнула и сказала:

— У меня нет ни времени, ни желания читать тебе лекции. Когда вернёшься в Пинск, найди книгу Гжегожа Корчака «Одержимый мир». Там всё описано почти верно и очень доходчиво. — Сказав это, ведьма всем своим видом показала, что терзать её вопросами о духах не стоит. Так что я вернулся к зацепившему меня ранее слову:

— А что вы там говорили о делах?

— Вот хочу помочь тебе встать на ноги, — демонстративно осмотрев меня, она добавила: — Вижу, что ты точно не богатей.

Я посмотрел в чуть прищуренные глаза некогда очень красивой женщины, которая от явно приятного для неё разговора даже немного помолодела. Но ни приятная улыбка, ни мягкий взгляд не остановили движение моих мыслей, которые быстро пришли к однозначному выводу. Я вообще начал подозревать, что доверие — это всего лишь результат недостаточно вдумчивого анализа ситуации, даже касаемо самых близких людей.

Крамольные мысли тут же поползли с подобными выводами к вере в Господа, но я их решительно отогнал, причём вполне логичным доводом — невозможно проанализировать то, о чём знаешь меньше, чем воробей, севший на носовую катапульту, об устройстве корабельной паровой машины. Я и о мотивах ведьмы ничего не знаю, но тут можно спросить напрямую:

— А вам оно зачем?

— С умным и светлым человеком всегда приятнее и надёжнее вести дела, чем с таким, как Захар. Он хоть и не дурак, но жаден без меры и тёмен душой, а ты…

Похоже, неприятные выводы, которые тут же были подсунуты мне шустрыми мыслями, отразились в моём взгляде, и ведьма прекратила юлить.

— Хорошо, давай играть в открытую. Ваши танцы с чужаком и водяным я до конца так и не досмотрела, потому что меня из транса связи с сорокой сразу утащило в видение будущего. Без перерыва это очень неприятно, и сама я бы на такое не пошла. Да и вообще, я травница, а не прорицательница. Но если получается заглянуть в грядущее, то всё сбывается. В том видении я просила тебя о помощи.

— И чем же я смогу помочь вам? — На словах «я» и «вам» сделал выразительный нажим, чтобы подчеркнуть пропасть между нашими возможностями.

И ведьма с этим была согласна.

— Не знаю, но я ощутила безмерное отчаяние, значит, беда придёт великая. А ещё верила в то, что ты справишься. Да и в моём видении ты был совсем другим — уверенным и сильным. Так что ты мне нужен больше, чем я тебе. Достаточно откровенно?

— Достаточно, — с серьёзным видом кивнул я, хотя внутренне чувствовал себя нелепо. Словно маленький мальчик, который уселся за стол переговоров со взрослой тётей и пытается строить из себя невесть что.

Такие приступы неуверенности накатывали на меня в течение всего нашего разговора. Но мыслям, которые, казалось, жили своей собственной жизнью, это совершенно не мешало. Так что они быстро свернули в деловое русло.

— Ну и как вы видите наше сотрудничество?

— Ничего сложного, но и просто тоже не будет, — не очень понятно выразилась ведьма, затем поднялась со своего стула и ушла куда-то вглубь помещения.

Пошуршав то ли травами, то ли какими-то бумагами, она вернулась к столу с небольшим кошелём, листком бумаги и карандашом. Кошель она сразу перебросила на мою сторону стола, а на листке начала что-то писать, одновременно давая мне пояснения:

— Тут орехи голубой лещины. Растёт она лишь в особых местах, а плоды даёт редко и понемногу, так что цены они немалой. Отнесёшь их аптекарю в дом на Сенной под номером 35. Зовут его Артемий Фёдорович. Скажешь, что тебя прислала Лиса. У него же купишь всё по этому списку и привезёшь мне. — Виринея закончила писать и передвинула бумагу ко мне. — Если нормально сторгуешься, на закупку хватит половины полученных денег. Остальное тебе. А если не станешь ушами хлопать, на месяц нормальной жизни тебе хватит. За каждый орех проси не меньше червонца.

Я взял записку, где, помимо названий на латыни, был написан адрес аптеки. Затем посмотрел на таинственный кошель, в котором вполне может оказаться какое-то жутко богопротивное колдунство.

— А меня не потащат на костёр за связь с ведьмой и колдуном, который рядится под аптекаря?

Через секунду я забыл о своих прежних опасениях, потому что Виринея напугала меня куда сильнее. Она вновь стала жуткой и зашипела как змея:

— Никогда не называй ведунью ведьмой! И уж тем более ведуна колдуном. Заруби это себе на носу. Нам пора возвращаться к Захару, пока он не надумал чего лишнего.

Похоже, что жуть она нагоняла специально, так сказать, для закрепления внушения. Получалось неплохо, но вопросы у меня остались, причём один из них зудел, как укус пчелы. Задать его я решился уже на ходу.

— Виринея Гораздовна, — спросил я, спрятав кошель во внутренний карман пиджака вместе с запиской, благо карман был большим и застёгивался на пуговицу. — А как вы познакомились с пинским аптекарем, да и некоторые ваши слова… Откуда их беру я, мы уже выяснили, а откуда их знает ведунья, живущая в глухой языческой деревне?

Виринея замерла на месте и посмотрела мне в глаза с таким выражением на лице, что мне стало не по себе.

— А может, в тебе всё-таки сидит кто-то чужой? Слишком любопытный и не очень умный.

В этот раз не испугался, потому что видел, что она шутит.

— Думаешь, я родилась в этой глуши? Нет, Степан, родом я из Новгорода, где и училась в медицинской академии. Сокурсники называли меня Лисой. Остальное тебе знать незачем. Может, когда-нибудь, когда мы станем друзьями, а бывший дурачок Стёпка научится держать язык за зубами, ты узнаешь мою историю полностью.

Мне стало стыдно за свою назойливость, и я опять покраснел, чем снова рассмешил ведунью. И это не так уж и плохо.

Полуподвал, который мы покинули, уже не казался мне зловещим, но под ярким солнышком было намного лучше. Правда, радовался я недолго — ровно до того момента, как вспомнил, что совсем недалеко, на завалинке, сидит всамделишный оборотень. А взгляд на него окончательно разогнал всю благость.

Увидев ведунью, оборотень вскочил на ноги, точнее перетёк из сидячего положения в стоячее, да так плавно и незаметно, что это показалось мне волшебством — красивым, но зловещим. На этом чудеса не закончились. Виринея посмотрела сначала на оборотня, а затем на меня и сказала:

— Познакомься, Степан, это Здебор.

Оборотень мягкой звериной походкой приблизился, посмотрел на ведунью и, дождавшись её кивка, протянул мне руку. И тут на его лице расцвела улыбка. Смотрелось это абсолютно дико, с его-то почти звериной мордой, но при этом получилось настолько искренне, что веявшая от оборотня жуть куда-то подевалась.

И вот что теперь делать? Понятия не имею, как у язычников, а у нас рукопожатие являлось знаком доверия. Обычно обходились поклонами. И вообще, можно ли мне как православному ручкаться с оборотнем? Хотя чего мудрить? Выбора-то всё равно нет.

Моя нерешительная пауза явно не понравилась оборотню, и его лицо снова стало угрюмым. Будто кто-то стёр весёлые краски с демонического идола. Я поспешно протянул руку, и цепкие пальцы с какими-то странными наростами вместо ногтей схватили меня чуть вышел запястья. Хватка была сильной, но не болезненной.

Оборотень подступил ещё ближе и заглянул мне в глаза, заставив застыть испуганным котёнком, которого вздумала обнюхать здоровенная псина. Через мгновение наваждение ушло, а оборотень отпустил мою руку и отступил назад.

Виринея наблюдала за всем этим с весёлыми искорками в глазах, но без ехидства.

— Пошли, а то Захар уже заждался и может нафантазировать себе много чего нехорошего. Оно тебе точно не нужно.

И снова, словно подтверждая слова хозяйки, над нами застрекотала сорока, а затем и вовсе села Виринее на плечо.

Мы пошли по улице, не особо спеша, но и не задерживаясь. Здебор двигался следом, выдерживая почтительную дистанцию. А мне в голову опять полезли непрошеные мысли, порождая кучу вопросов. Пришлось сортировать их, чтобы успеть задать самые важные:

— А почему вы не продадите орехи через дядьку Захара?

— Говорила же, что он жадный, а ещё трусливый, и рассказывать ему о моей связи с Арсением опасно.

— А я, значит, надёжный и мне можно доверить безопасность вашего друга? — мой голос был пропитан сомнениями.

— Не такой уж он мне друг, но да, ты куда надёжнее. Опыта у тебя очень мало, да что уж там, его вообще нет, но душа светлая, и ум развивается быстро. К тому же другого варианта всё равно нет. Мне нужны реактивы, которых здесь не найти, так что скоро пришлось бы довериться Захару. У того парня, которого я просила о помощи в своём видении, точно всё получится.

— Ну, мне до него ещё далеко, — с непритворным сожалением вздохнул я, действительно не понимая, как смогу стать тем, на кого надеется ведунья.

На это она ничего не сказала, лишь загадочно улыбнулась, одновременно кивая людям, мимо которых мы проходили. В ответ они отвешивали практически земные поклоны. Ведунью здесь явно уважали. А ведь в историях, ходивших среди детворы и посетителей тётушкиного трактира, ведьм в деревнях не любили и жили они всегда на отшибе, да ещё и, так сказать, в чёрном теле. То ли разница между ведуньями и ведьмами действительно огромна, то ли все те россказни очень далеки от реальности.

Мы наконец-то дошли до пристани, где уже вовсю шёл торг. Местные по-прежнему не приближались к берегу, а наши старались не высовываться из ушкуя. Лишь дядька Захар и какой-то бородатый мужик в костюме городского кроя, правда, с домотканой рубахой под пиджаком, вели переговоры на нейтральной территории, которой стал бревенчатый причал.

А нет, вон ещё два крупных парня взбежали на пристань и, подхватив по ящику, умчались обратно к росшей на берегу горке товара. Рядом крутилась какая-то то ли слишком смелая, то ли чересчур наглая девчонка. Нашим было чуть проще. Всё необходимое из трюма поднималось и переносилось на пристань с помощью крана, которым управлял Данилка, хотя это работа Чухони, а он сейчас наверняка впахивал в трюме, загружая подъёмные поддоны.

Тут же заскакавшие от одного факта к другому мысли принесли понимание, что если задержусь возле ведуньи и буду наблюдать за разгрузкой со стороны, то работавший буквально за троих Чухоня возненавидит меня навсегда. Поэтому я повернулся к Виринее и сказал:

— Мне нужно идти. Не стоит злить ушкуйников.

— Хорошо, беги. Всё, что тебе нужно знать, я вроде сказала. Остальное обсужу с Захаром. Ты с ним не особо откровенничай и уж точно не доверяй ему. Старайся жить своим умом, теперь его у тебя хватает, но будет очень непросто.

Поняв, что на этом напутственная речь ведуньи закончилась, я почтительно поклонился, пусть и не так глубоко, как делали это деревенские, и помчался к пристани. На бегу мельком глянул на наглую девчонку, которая с любопытством уставилась на меня, но, похоже, не увидела ничего интересного и снова вернулась к копанию в куче товара. Одета она была намного лучше других деревенских детей и подростков, но кем является, мне узнать вряд ли удастся. По крайней мере, до следующего визита в это селение.

Миновав недовольно зыркнувшего на меня капитана, я запрыгнул на борт. Быстро снял пиджак и замер, не решаясь оставлять его, а точнее то, что находится в кармане, в ненадёжном месте. Так что в трюм сиганул вместе с пиджаком, сунув ценную ношу в канатный ящик.

Обстановка в трюме была даже хуже предполагаемой, потому что капитан привлёк к работе Гордея. Вот уж с кем мне не хотелось бы ссориться.

— Где тебя носит?! — тут же вызверился на меня Чухоня.

Очень хотелось в ответ сказать, чтобы спросил у капитана, но предпочёл промолчать. Да и вообще, за последние пару минут сумел переосмыслить поговорку о том, что молчание — золото. За работу взялся с небывалым энтузиазмом, причём старался оттереть от дел именно Гордея. Чухоне это не понравилось, но вот уж на чьё мнение мне наплевать с самой высокой колокольни Пинска. Немой механик, оставшись не у дел, довольно оскалился и покинул трюм.

Разгрузку закончили где-то через полчаса, но не успели толком передохнуть, как сверху опустился поддон уже с деревенскими товарами. Тут были и кипы шкур, и мешки с орехами, наверняка вполне себе обычными, а не голубыми. Особенно тяжко было с бочонками, в которых плескалась медовуха.

Наконец-то и загрузка осталась позади. Едва вниз спустился последний поддон, как загудели механизмы машины и захлопали по воде лопасти колёс. Похоже, дядька Захар действительно не имел ни малейшего желания задерживаться в деревне. Понять бы ещё, по какой причине, но почему-то была уверенность, что пояснять что-либо, да и вообще разговаривать со мной, капитан захочет нескоро.

Как только раскидали последний поддон, я вытащил из ящика пиджак и по лесенке выбрался на палубу. Мы уже отошли от пристани, на которой, кроме старосты, стояла ведунья и прижимавшаяся к ней нахальная девчонка. Казалось, что сейчас Виринея помашет мне рукой, но я тут же понял, что это было бы с её стороны крайне неразумно. А разумения у ведуньи хватит на десяток таких, как я.

Кстати, насчёт предположений о настроении капитана я ошибся. Заметив моё появление на палубе, он вышел из рубки и уставился на меня тяжёлым взглядом:

— Чего от тебя хотела ведьма?

Было желание поправить его насчёт неправильного термина, но я опять сдержался, радуюсь, что это получается у меня всё лучше и лучше. Ответил, старательно выбирая слова попроще:

— Не знаю. Спрашивала, кто такой, откуда.

Капитан явно не поверил и, зло прищурив глаза, уточнил:

— А не врёшь ли ты мне, Стёпка?

— Я? — для достоверности сделал большие глаза и, мотнув головой, добавил: — Не.

— Что «не»?

— Не вру, дядька Захар.

Опять не поверил. В голове возникла идея, но не факт, что разумная, хотя скормить ему хоть что-то всё же нужно, иначе своими сомнениями он действительно может дойти до крайностей. Изобразив мучительный мыслительный процесс, я вдруг весь просиял и сказал:

— Она сказала, что видела меня в этом, как его…

— В видении? — проявил прозорливость капитан, и я тут же всем своим видом выразил восторг:

— Да, точно! В увидении.

— Ага, вот оно как, — задумчиво произнёс капитан.

Кажется, получилось. Я дал ему пищу для размышлений, которые меня касаются лишь опосредованно.

О, ещё одно красивое слово! После пояснений ведуньи новые знания не настораживали, а поднимали настроение, которое особо-то можно и не скрывать — что с дурачка возьмёшь, радуется каждой мелочи.

Да, ведунья права, и мне придётся старательно изображать из себя недоумка. Тяжко придётся, зато на ушкуе есть отдушина в виде общения с Гордеем. Будь он менее нелюдим, то даже с помощью дощечки мог бы поделиться сомнениями с капитаном, но будем надеяться, что мизантропия механика окажется сильнее подозрительности. Улыбнувшись ещё одному диковинному слову, я побежал на корму, умылся под рукомойником, а затем нырнул в машинный отсек, чтобы продолжить обучение языку жестов.

Одним из недостатков моего нового состояния было то, что всегда хочется свежих впечатлений. Красоты озера уже немного приелись, и бездумно пялиться за борт больше не хотелось, разве что решая какую-то задачку. Зато пока ещё не освоенный язык манил, а его сложность лишь раззадоривала.

Похоже, Гордей не сильно обиделся за то, что пришлось на время покинуть свою уютную норку, да и моё желание научиться общаться с ним напрямую тоже смягчало механика. Обучение шло почти до самого вечера. Временами я отвлекался, чтобы подкинуть дров в топку, это и было моей платой за науку.

Нас снова прервал Чухоня, который сунул голову в люк и недовольно заявил:

— Пошли готовить катапульту. Опять Данилка у штурвала. Как пить дать сядем на мель.

Спорить я, конечно же, не стал и побежал на подмогу ушкуйнику. Мы замерли у катапульты, внимательно наблюдая за тем местом, где из озера вытекала река. Я так и не понял, почему капитан не хочет заночевать на просторах Погоста, где можно отойти подальше от берега. Терпеть любопытство становилось всё сложнее, поэтому рискнул задать вопрос Чухоне и сделал это почти шёпотом, чтобы не услышали в рубке:

— А почему не ночуем на озере?

— Вот ты дурачок, прости господи, — пусть и с недовольной рожей, но ушкуйник всё же ответил. — Нечисть ведь какую воду не любит?

— Какую? — поддержал я игру старика.

— Текучую. А в озере вода стоит. Там и мокриц полно, и всяких других тварей. На Бобрике тоже не сахар: берега близко и кто угодно может запрыгнуть, но вода там текучая, и капитану так спокойнее.

Пока я слушал пояснения ушкуйника, «Селезень», пыхтя и виляя задом, как дородная торговка, всё же протиснулся в реку Бобрик. Даже не сели на мель, что вызвало уважительное хмыканье старого ушкуйника. Впрочем, пока не доберёмся до Припяти, нам ещё не раз придётся поработать с катапультой, потому что некоторые мели не сможем преодолеть, даже если у штурвала встанет опытный дядька Захар. Впрочем, и сейчас не стоило расслабляться, ведь ещё предстоит пересечь затон, в котором на нас напал водяной.

«Селезень» прошёл между обширными зарослями камыша, и, когда выбрался на открытую воду, мы увидели посреди большого разлива одинокую лодочку и сидевшего в ней мужика. Чего от него ожидать, было непонятно, но капитан не всполошился, так что и мне не стоит нервничать. Когда подошли ближе, в потускневшем свете уже ушедшего за верхушку леса солнца стало видно, как незнакомец поднёс к губам какую-то дудку, и над водой разлилась плавная, даже какая-то тягучая мелодия.

Не скажу, что меня вот прямо начало клонить в сон, но захотелось присесть на станину катапульты, подпереть голову кулаком и, закрыв глаза, просто слушать завораживающие звуки. Пыхтение паровой машины и шлепки лопастей немножко мешали, но мелодия спокойно проходила сквозь лишние звуки, давая возможность всем желающим насладиться её красотой. Больше отвлекали неугомонные мысли, тут же подсунувшие идею, что дудочник тут старается не ради любви к искусству. Он явно пытается как-то повлиять на водяного.

И ведь у него получилось! Затон мы прошли на малом ходу и без каких-либо проблем.

Чего только капитан напрягался? Да и Чухоня весь бледный вцепился в дробовик, на который я почему-то не обратил внимания, и смотрит в сторону кормы. Дядька Захар сквозь зарешеченное стекло окна рубки тоже выглядит довольно болезненно. Что-то они сильно переполошились. Да, ещё сегодня утром на нас напали, но, если не считать гибель Осипки, вроде ничего страшного там не случилось.

И тут меня словно кто-то опять стукнул по голове. Вот оно, оказывается, как бывает. Память способна не только быстро извлекать из своих глубин то, что нужно, но и прятать там то, что может свести с ума. Моя спрятала, а вот у остальных ушкуйников воспоминания чёткие и очень свежие, что явно не добавляло им оптимизма. Через секунду поплохело и мне, потому что вспомнил, как всё было.

Словно пойманный в паутину жук, стальной ушкуй натужно застонал паровой машиной, не в силах провернуть вдруг завившиеся в водорослях колёса. Я в это время помогал Чухоне мыть посуду после завтрака, так что хорошо видел, как за кормой вздыбился водяной горб и из него прямо на палубу выпрыгнуло нечто уродливое и совсем не похожее на русалку. Сам-то я их, конечно же, никогда не видел, но много слышал от подвыпивших посетителей тётушкиного трактира. В их рассказах всё начиналось с того, что пьяный мужик, зачем-то сунувшийся ночью к реке, встречал там прекрасных купальщиц. А потом, когда было слишком поздно, всё менялось, и он видел вот это. Бывшая некогда обычной девушкой нагая утопленница, очевидно давно уже неживая, просто не могла выглядеть привлекательно. К тому же острые звериные клыки во рту, белёсые глаза и жуткие когти на руках превращали её в сущий кошмар.

Я застыл соляным столбом, глядя на приближающуюся смерть, и пошёл бы с русалкой в гости к водяному, но тут со стороны что-то оглушительно бахнуло. Русалку отбросило к борту. Следующий выстрел добавил на теле нежити жутких, не кровоточащих, а исходящих какой-то тёмной слизью ран и выбросил тварь обратно в реку.

— Беги! — крикнул Чухоня, который и спас меня от верной смерти.

Затем старый ушкуйник развернул свой дробовик в сторону ещё одного набухающего водяного горба и выстрелил туда. Его приказ вытряхнул меня из ступора, заставив сорваться с места, как кошака, которого тётушка застала за поеданием предназначенной для посетителей рыбы. Грузовой люк в трюм был закрыт тяжёлой металлической крышкой, так что в безопасное нутро корабля можно было попасть только через рубку. Слушая, как бахает дробовик Чухони, а ему вторит откуда-то справа стрельба кого-то ещё, я протиснулся в проход между бортом и рубкой. Внезапно впереди показался вышедший в этот же проход Осипка. В руках он сжимал такой же дробовик, как и у старого ушкуйника. Двоюродный брат тут же пальнул куда-то вниз за борт, затем резко повернулся, наставив оружие прямо мне в лицо. Причём, даже когда понял, кто именно подбежал к нему, ещё пару секунд не убирал дробовик, сверля меня почему-то злобным взглядом. Затем лицо кузена перекосилось в непонятной гримасе, и он заорал:

— Сзади!

Я рефлекторно развернулся и тут же почувствовал удар по затылку.

Провалившись в воспоминания, я, оказывается, зажмурился и вцепился в борт, как клещ. Когда наконец-то открыл глаза, то посмотрел на этот мир совсем по-другому. Чухоня уже не удивлял своей пугливостью, да и вообще к нему у меня не осталось никаких отрицательных чувств, лишь искренняя благодарность.

Теперь-то я, хоть и запоздало, полностью разделял с ватажниками напряжение прохождения через опасное место, как и облегчение, которое отразилось на лицах ушкуйников, когда мы всё же прошли разлив и двинулись по тесноватому руслу реки с необычным названием Бобрик. Правда, когда немного успокоился, неугомонные мысли начали нашёптывать, что Виринея могла специально устроить это представление, чтобы набить себе цену в глазах капитана. Как я понял с её слов, водяной не очень любит покидать своё логово в глубинах озера. Тогда зачем ему задерживаться в затоне, когда там уже нет ничего интересного?

Сгустившиеся сумерки не остановили капитана, и на носу зажглись два мощных прожектора. Дядька Захар явно решил уйти подальше от места, где уснул водяной, и я это решение полностью одобрял. Но, похоже, ночные путешествия по таким узким рекам не самое безопасное занятие, поэтому, когда мы добрались до места, где деревья не очень сильно нависали над водой, капитан приказал остановить машину.

К этому времени Чухоня уже успел приготовить очень поздний ужин, правда, делал это на скорую руку, и нам пришлось хлебать гороховый суп. Я его никогда не любил, потому что как раз такой чаще всего подавали в трактире тётушки. Соответственно, его остатками мы с кузенами в основном и питались. Причём я почти всегда в холодном виде. Мясо если и попадало на кухню, то выедалось посетителями подчистую. Так что поужинал я без особого энтузиазма, за пару секунд выхлебав обжигающее содержимое миски. Затем дважды сбегал на камбуз, в итоге чай с пряником мы поедали вместе с Гордеем. Я бы и ночевать остался в машинном отделении, но места там маловато, так что перебрался в трюм, где в проходе мы с Чухоней развесили свои гамаки. Капитан с племянником спали на откидных полках в рубке.

Глава 3

Ночью снилось что-то совсем уж бредово-жуткое. Я куда-то бежал, с кем-то ссорился, кого-то убивал и даже пытал. Проснулся с криком и в холодном поту, чем, конечно же, вызвал бурное возмущение старого ушкуйника. Пришлось выслушать его длинную, изобилующую заковыристыми словами речь. Нужно запомнить. Конечно, в присутствии капитана, тётушки и тем более отца Никодима такое не повторишь, но когда-нибудь может и пригодится. Не знаю, услышали ли мои сонные крики наверху, но ругань Чухони наверняка разбудила капитана, который тут же развил бурную деятельность.

Снаружи лишь начало светать, но после завтрака вполне можно будет отправляться дальше. Мы попили травяного чая с пряником, а затем взялись за работу. «Селезень» рванул вниз по течению с максимально возможной для таких условий скоростью, так что на мели мы налетали даже там, где, двигаясь не спеша, можно было проскочить.

Ближе к обеду ситуация стала намного лучше, так что мы спокойно поели. А когда я по уже устоявшейся привычке пил чай с Гордеем, снаружи послышался радостный крик:

— Припять!

Кричал Чухоня, а Данила поддержал его длинным гудком. А может, это был и сам капитан.

Я пулей выскочил на палубу и побежал на нос, где и стоял старый ушкуйник. Впереди действительно виднелось русло Припяти. Не сказать, что такое уж широкое, — Пина рядом с родным городом была ненамного уже, но по сравнению с измотавшим нас своим вихлянием Бобриком прямо море разливное. Теперь уж точно не придётся мучиться с якорной катапультой.

Вскоре, разведя пары по максимуму и натужно ухая, «Селезень» потащил нас против течения. Здесь Припять немного виляла и к тому же имела местами заболоченные, местами густо поросшие вековым лесом берега, так что вокруг царила сплошная дичь, и даже поселений язычников не было видно. Впрочем, насколько я помню уроки отца Никодима, они не любили селиться по берегам больших рек, которые давно стали главными транспортными путями христиан. В принципе, раньше при таких раскладах можно было бы сидеть у борта и любоваться окрестностями, поплёвывая за борт… Вот что за дикая мысль в голову залетела?! Никто из ушкуйников в здравом уме не станет плевать в воду, раздражая водяного и его слуг.

В общем, раньше бы я бездельничал, но теперь, напросившись в ученики к Гордею, пришлось впахивать пуще прежнего. Это у простых матросов работы стало меньше, а вот механик на полном ходу судна работал как биндюжник в Пинском порту. Приходилось следить за котлом, постоянно проверять работу цилиндров и механизмов передачи. Так что Гордей буквально разрывался, зато с помощником дело пошло лучше.

Мне там было настолько интересно, что даже не заметил, как пролетели несколько часов, и опомнился, лишь когда механик похлопал меня по плечу и показал знаками, что можно сходить наверх и проветриться.

Да уж, не помешает, потому что вспотел я, как загнанная лошадь, и дышалось в замкнутом пространстве, наполненном паром и запахом перегретого масла, трудновато. Когда выбрался на свежий воздух, понял, насколько он может быть сладким и упоительным. Да и вообще мир вокруг налился новыми красками и новыми смыслами.

Пока ковырялся внизу, лес по берегам Припяти стал не таким дремучим, а ещё через полчаса вообще отодвинулся от воды, уступив место полям. На правом берегу Припяти, который сейчас от меня находился слева, до самого Пинска раскинулись родовые боярские земли.

Удивительно, как много я услышал на уроках в церковной школе от отца Никодима. И как оказалось, всё осталось в памяти, а не, как любил выражаться сварливый учитель, влетело в одно ухо и тут же вылетело в другое. Сразу вспомнилась рассказанная им история о том, как Туровский князь Юрий Ярославович посадил на княжий стол в почти полностью языческом Пинске своего сына Ярослава Юрьевича. Достойный потомок великого Владимира Крестителя с дружиной православных богатырей изгнал из города и окрестностей всю нечисть, приведя люд местный к истинной вере в Господа нашего. Немногие из выживших героев-дружинников и стали первыми боярами Пинского удельного княжества, получив в наследное владение богатые земли. Почему я при своём скудном уме умудрился запомнить так много имён? Потому что отец Никодим рассказывал всё с таким пылом и даже фанатичным огнём в глазах, что прямо выжег в наших недоразвитых мозгах исторические факты. А ещё всё это запомнилось потому, что после того урока, вернувшись домой, я поделился новыми знаниями с уже покойным сторожем Ерофеем. Он же, будучи в изрядном подпитии, заявил, что князя Ярослава в этих местах прозвали Корчевателем и он действительно стоил своего предка Владимира Топителя. Мои мозги тогда чуть не треснули, и, похоже, сознание постаралось выкинуть из памяти такой опасный раздражитель. Но избавиться от тревожных сведений полностью явно не получилось, так что просто всё увязло в иле памяти. Теперь же всплыло на поверхность.

Вспомнилось ещё, как после смерти Ерофея тётушка нашла в его вещах нечистые амулеты. Пришлось позвать отца Никодима. Он их и сжёг на заднем дворе трактира вместе со всем имуществом тайного язычника. А там были не такие уж старые вещи. Как же злобно тогда шипела скупая тётушка.

Налюбовавшись окрестными пейзажами, я решил, что уже достаточно проветрился, и вернулся в машинное отделение, но пробыл там недолго, потому что Гордей знаками отправил меня обратно. Текущего знания языка немых было ещё недостаточно, поэтому удалось разобрать лишь то, что вскоре мне придётся поработать, так что нужно отдохнуть. Ну, отдых — дело всегда приятное, поэтому я вернулся к наблюдениям и размышлениям о всяком разном.

Поля, которые поначалу шли лишь отдельными лоскутами на наиболее удобных участках берега, постепенно увеличивались, примыкая друг к другу, а затем я увидел вдали поднимающийся к небу купол церкви. Он был хорошо виден благодаря тому, что все остальные строения то ли большой деревни, то ли уже небольшого городка были значительно ниже. Лишь парочка достигала трёх этажей, а основная масса — одноэтажные.

«Селезень» начал сворачивать к берегу. Через пятнадцать минут мы аккуратно встали у одного из четырёх причалов. Они, как и в деревне язычников, были бревенчатыми, но выглядели основательнее. И всё же по размаху складов и людности этому месту очень далеко до моего родного города. Меня никто не трогал, поэтому я продолжал наблюдать за происходящим и хорошо рассмотрел, как спустившийся на пристань дядька Захар ушёл куда-то в сторону складов. Пока его не было, я заметил, как повеселели и Данила, и Чухоня. Казалось, что они предвкушали какое-то радостное событие, но я терялся в догадках, какое именно. Ещё больше озадачился непонятным весельем ушкуйников, когда вернувшийся капитан объявил, что сейчас будем догружаться. Вот уж не думал, что кто-то станет радоваться тяжёлой работе.

Всё прояснилось, когда мы загрузились, да так, что ушкуй просел явно больше, чем положено, а мешки с зерном заняли всю палубу. Ящики с чем-то ценным забили не только трюм, но и часть рубки. Похоже, дальше нам с Чухоней придётся путешествовать верхом на мешках, что уж говорить о том, что возникнут проблемы с ночёвкой. Это важно, потому что вечерело, а ночи пока ещё прохладные, особенно на воде. Вот тут я и узнал, чему так радовались ушкуйники, а заодно и стало понятно, где мы будем ночевать. Когда последний мешок перебрался на борт, приободрившийся капитан громко сказал:

— Всё, шабаш. А теперь пошли в трактир. Гуляем!

Чухоня и Данила весёлыми козликами перепрыгнули через борт ушкуя, а я остался на месте. Капитан с сомнением посмотрел в мою сторону, затем перевёл взгляд на мешки, которые я таскал не менее усердно, чем другие, и всё же смилостивился:

— Идём, Стёпка, хоть нормально поешь и выпьешь, но чуть-чуть, ты и так дурной. Да и поспишь в мягкой постели.

Ну что же, насчёт поесть я всегда был не дурак, даже когда им и являлся. Да и попробовать алкоголь, чисто ради эксперимента, тоже не повредит… Наверное.

Опять непонятно, откуда пришла уверенность, что в моём случае много пить не стоит. Я в жизни не пробовал ничего крепче кваса. Однажды кузены хотели подпоить меня перекисшим пивом, которое отказывались лакать даже самые пропойные клиенты тётушки, но повариха Фёкла вовремя вмешалась и погнала хозяйских сынков самой грязной тряпкой из имеющихся в её арсенале.

Я последовал за развеселившейся компанией ушкуйников, лишь на мгновение придержав Чухоню, чтобы уточнить:

— А дядька Гордей?

— Да забудь ты про этого бирюка, — отмахнулся старый ушкуйник. — Он почти не пьёт, да и на люди выбираться не любит.

Далеко идти не пришлось. Двухэтажное здание трактира находилось сразу же за складами. Заведению тётушки до него было ещё дальше, чем местным причалам до Пинского порта. Публика, в принципе, такая же, но размах куда больше, и всё аккуратнее да чище. Прямо ресторан какой-то.

Внезапная мысль озадачила. О ресторациях в центре города я лишь слышал, и вряд ли их можно сравнить с этим хоть и солидным, но всё же просто трактиром.

— Ну что, ватажники, отпразднуем удачный поход!

Какой-то совсем уж раздухарившийся и раскрасневшийся капитан уселся во главе прямоугольного стола на крепком стуле, как на троне. Мы же заняли боковые лавки. Мои спутники довольно заулыбались. Дядька Захар, приосанившись, повернулся к подбежавшему вертлявому пареньку:

— Мечи на стол мяса побольше да лучшего вашего пива.

Щедрого задора капитана хватило ненадолго, и он принялся вполголоса обсуждать с пареньком, что именно подразумевалось под фразами «мяса побольше» и «лучшее пиво». Впрочем, я не особо расстроился, потому что даже то, что через пару минут дородная деваха притащила на наш стол, вызвало у меня сильное слюноотделение.

Слово-то какое затейливое для простого пускания слюней!

А затем мы дружно набросились на разносолы. Я от удовольствия даже замычал.

— Что, Стёпка, не так тебя кормит тётушка в своём клоповнике?

Отвечать не пришлось из-за плотно набитого рта, поэтому лишь мотнул головой, а затем, чуть подумав, пару раз кивнул. Моя неопределённость в суждениях вызвала у ушкуйников приступ смеха. Несмотря на его громкость, никто на нас внимания не обращал, потому что таких же компаний в помещении хватало. Почему-то подумалось, что обязательно должна случиться драка, но даже в заведении тётушки потасовки происходили крайне редко, а здесь и подавно. Вон какой детина сидит у входа, внимательно наблюдая за происходящим.

Не успели мы толком поесть, как нам принесли большие глиняные кружки с высокими шапками пены. Скорее всего, это пиво. Сомневался я потому, что тётушкино пиво не пенилось вообще.

— Ну что же, други, помянем почившего Осипа. Ушёл он в реку как настоящий ушкуйник, а чтобы душенька его не маялась, как только доберёмся до Пинска, лично закажу молебен в храме.

Мои посмурневшие соседи по столу дружно выпили до дна и тут же ухватились за новые кружки, благо разносчица притащила сразу восемь штук. Я ещё удивился, как это у неё получилось. С такой силищей и биндюжником работать можно. Что же касается меня, то хватило пары глотков, чтобы оценить очень неплохой вкус напитка и понять, что всю кружку пить не стоит. Хмель сразу ударил в голову, да так, что она закружилась.

Увидев, что я выпил не до дна, капитан чуть нахмурился, а потом кивнул своим мыслям, наверняка подумав, что дури у меня и без лишнего хмеля хватает. Через пару минут капитан провозгласил ещё один тост за удачный поход и добавил кое-что непонятное:

— Так что гульнём, пока можно. В Пинске-то не особо разгуляешься. Да, племяш? — Захар выразительно посмотрел на Данилу, который вдруг густо покраснел.

Если подумать, а это дело я сейчас очень любил, то можно предположить, что обоим родственникам в городе не позволяют нормально выпить. Вот они и решили оторваться, находясь подальше от контролирующих органов, в роли которых выступали супруга капитана и его же сестра — мать Данилы.

Я краем уха прислушивался к разговорам, которые постепенно свелись к байкам Чухони, а сам с любопытством осматривался вокруг. В основном тарелки с едой и кружки с пивом разносили три здоровенные девахи, как говорится, кровь с молоком, да ещё и норовистые, словно лошадки биндюжников. Вон какую оплеуху отвесила разносчица посетителю, решившему хлопнуть её по необъятной корме. До скандала не дошло, потому что собутыльники похабника дружно заржали, переводя всё в шутку. Вышибала лишь приподнялся со своего стула, чтобы было лучше видно, а затем плюхнулся обратно.

Что же касается грязной посуды, то её убирала невысокая девчушка в потрёпанном платьице. Она складывала всё в большое жестяное ведро и тащила его куда-то в дальний конец зала. Удивительно, как вообще поднимала такую тяжесть. Девочке было лет двенадцать, не больше. Она не поднимала взгляда и вообще вела себя как затравленный зверёк. Похоже, это моя местная сестра по несчастью. Я ощутил сочувствие и жалость. Увы, помочь бедняжке не получится, только огребу неприятностей на голову и себе, и капитану, а вот этого точно не нужно.

Вид девушки испортил мне аппетит, как и желание пить пиво. Я сделал ещё один глоток и отодвинул кружку от себя. Чухоня это тут же заметил:

— Не будешь допивать?

— Не.

— Ну а я допью. Небрезгливый, да и ты вроде не шибко слюнявый, — хохотнул уже явно захмелевший ушкуйник и опорожнил мою кружку.

Постепенно вместе с угасанием света за небольшими окнами зал заполнился до отказа. Посетители явно только входили во вкус разгула, а вот за нашим столом такой задор был урезан ровно наполовину — я вообще не пил, а Данилке хватило двух кружек. Капитан хохотнул и потрепал племянника по макушке, а затем повернулся ко мне:

— Стёпка, помоги Данилке. Наш номер двенадцать. Ты хоть считать-то умеешь?

— Умею! И читать тоже! — Хмель сыграл со мной злую шутку, и я ответил даже с каким-то вызовом, но быстро поправился и добавил в голос самонадеянной придурковатости: — До трёх десятков.

— О, да ты у нас цельный академик, — рассмеялся капитан, которому вторил Чухоня. — Значит, не заблудитесь, а если и заблудитесь, то получите пару раз по шее. Будет вам наука. Идите спать, а мы тут вспомним былые деньки.

Данила был чуть крупнее меня, так что повезло, что до третьей кружки он не добрался. Мне пришлось лишь направлять его, а не нести на себе. Разве что пару раз поддержал на лестнице.

Номер двенадцатый я нашёл без всяких проблем. Он был не заперт. В небольшой комнате стояло четыре кровати. Я сгрузил окончательно поплывшего парня на ту, что справа у окна, а сам решил лечь у двери. Что-то мне подсказывало, что капитану не понравится, если тоже лягу у окна. Спать с открытой дверью почему-то не хотелось, и я подошёл, чтобы рассмотреть замок. Неплохая вещь. Его можно было закрыть изнутри на защёлку, а тот, у кого был ключ, без проблем откроет снаружи. Ключ у капитана точно был.

Хмель уже практически выветрился, зато никуда не делась усталость, да и сытость клонила в сон. Так что я быстро разделся до исподнего, сложил вещи в шкаф на нижнюю полку и завалился на кровать, которая действительно оказалась очень мягкой. Засыпая, подумал, что не проснусь, даже если рядом кто-то выстрелит из пушки. Так что утром у капитана будут проблемы с моей побудкой.

Но всё оказалось ровно наоборот. Разбудил меня не гром небесный, а очень тихий звук. Лишь через пару секунду лежания в полной тишине и частичной темноте, которую разбавлял свет луны за окном, я осознал, что это простонал Данилка. И вроде что тут такого? Просто стонет подвыпивший парень. Голова у него наверняка больная. Но почему-то от этого тихого звука у меня не только мурашки по телу побежали, но и волосы на голове зашевелились.

Очень осторожно, чтобы, боже упаси, не издать ни малейшего звука, я повернул голову и посмотрел в сторону кровати, на которой спал племянник капитана. От того, что увидел, меня всего словно заморозило. На стене, прямо над головой Данилы, вверх ногами, как паучиха, раскорячилась та самая девчушка-замарашка. Платье, по которому я узнал ночную гостью, облепляло её тело словно мокрое, так что даже в такой позе оно не оголило ноги. А ведь совсем недавно вид девочки вызывал во мне жалость. Теперь же я не чувствовал ничего, кроме страха и омерзения.

Тут не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — эта тварь что-то делала с Данилкой. Одной рукой она опиралась на изголовье кровати, второй цеплялась за стену, как и босыми ногами, а головой практически касалась головы Данилы.

Больше всего хотелось затаиться и дождаться, пока эта тварь не уберётся из комнаты, даже если это случится после смерти штурмана. Но что-то внутри меня противилось такому решению. Это неправильно — не до́лжно позволять нечисти губить душу брата во Христе. Вряд ли во мне заговорили остатки тёмного духа чужака, скорее сказались наставления отца Никодима. К тому же неожиданно вмешались неуёмные мысли, которые быстро привели к выводу, что непонятная тварь действует слишком уж осторожно. Она дождалась, когда все уснут, а значит, вполне может сбежать при малейшей опасности. Всё ещё сомневаясь, пересилил себя и резко встал.

— Пошла отсюда! — почему-то не во весь голос, а громким шёпотом сказал я. Затем зачем-то перекрестил распластанную на стене тварь и добавил чуть громче: — Изыди!

Да уж, бесогон из меня никакой, но реакция нечисти всё же воспоследовала. Она, как паук, засеменила по стене, подобравшись ближе к окну, зато оставила в покое мечущегося словно в бреду, всего вспотевшего парня. Но просто так непонятное существо уходить не собиралось. Изогнувшись, оно спрыгнуло на пол и, приникнув к нему, задрало голову так, чтобы я хорошенько рассмотрел его лицо. Детские черты, полускрытые сальными волосами, резко изменились. Точнее, на лицо девочки словно легла маска жуткого зубастого существа. Маска ощерилась, и послышался пробирающий до дрожи трескуче-шипящий звук. Стало страшно, но почему-то не так сильно, как раньше. Возможно, потому что я видел под маской монстра лицо ребёнка, которое было каким-то безучастным, словно спящим.

Тварь явно почуяла что-то неладное, потому что тут же подобралась и мячиком выпрыгнула в окно. Я подбежал следом и выглянул наружу, но внизу уже никого не было. На всякий случай высунулся дальше, чтобы посмотреть на стены по бокам и под крышу. Там тоже никого не обнаружилось.

Первым желанием, после того как плотно закрыл окно, было поднять шум, растормошить Данилу и вообще устроить настоящий переполох. Но решил не торопиться и всё хорошенько обдумать. Привычка новая, но, как по мне, от неё куда больше пользы, чем вреда. Дав полную волю неугомонным мыслям, я по большому счёту лишь следил за их почти хаотическим полётом и оценивал выводы, а они казались вполне разумными.

Вот что я скажу прибежавшим на шум работникам постоялого двора? Поверят ли они моему рассказу, особенно после того, как капитан сообщит всем, что Стёпка у нас дурачок со стажем. К тому же не факт, что услышанное вообще понравится владельцам заведения. Ведь возникают очень нехорошие вопросы. Как в поселении христиан с большой церковью посередине могла завестись нечисть и даже вселиться в девочку? А может, хозяин пригрел у себя тайную язычницу? Или же дурачку просто что-то приснилось и он несёт всякий бред, отвлекая серьёзных людей от важных дел?

Тут и гадать нечего, какой именно вариант будет выбран явившимися на шум людьми. Но как же тогда поступить? Вдруг эта тварь явится к кому-то другому и таки погубит христианскую душу? Та же часть меня, которая предлагала лежать на кровати и не шевелиться, сразу возразила, и теперь здравый смысл был уже на её стороне. Не похоже, что одержимая девочка кого-то убивала раньше, иначе об этом заведении ходили бы дурные слухи. Чухоня точно не преминул бы ими поделиться. Похоже, она тянет силы из подвыпивших гостей, а наутро всё списывают на похмелье.

Ещё раз всё обдумав, я всё же принял решение. Сейчас не стану ничего говорить, а как только доберёмся домой, сразу же пойду к отцу Никодиму и выложу всё как есть. В конце концов, церковь обязана защищать паству от всякой нечисти, и возможностей у неё для этого богоугодного дела очень много. Так что пусть решают эту проблему сами.

Определился я незадолго до того, как в номер ввалились пьяные капитан и Чухоня, так что не стал их беспокоить и вскоре имел сомнительное счастье слушать храп, исполненный дуэтом. Странно, что на ушкуе Чухоня так не храпел.

Как ни старался, уснуть не получилось. Новой, рациональной частью себя понимал, что тварь к нам точно не вернётся, но маленький внутренний и очень перепуганный зверёк заставлял прислушиваться к каждому шороху как внутри комнаты, так и за окном. В итоге до утра провёл время в какой-то полудрёме и после побудки выглядел немногим краше Данилы.

Капитан и Чухоня, явно привычные к похмелью, выпили принесённого вечером с собой кваса и быстро приободрились. А вот Данила выглядел скверно — бледный и весь трясущийся. Даже квас не помог. Капитана его вид не особо смутил. Он хлопнул племянника по спине, чем даже вызвал у того рвотный позыв.

— Да уж, молод ты ещё пить. Тут не только привычка нужна, но и сноровка. Ну, ничего, ещё привыкнешь.

Обнадёжив своего подопечного, дядька Захар погнал нас всех на судно. Завтрак Чухоня прихватил с собой в картонной коробке, так что отчалили мы, едва рассвело. Старый ушкуйник, кроме продуктов, принёс с трактирной кухни ещё и интересные новости. Я уже хотел сбежать с нашей долей завтрака к Гордею, но задержался.

— Переполох там у них случился. Пропала судомойка. Сиротка. Так-то никому до неё и дела нет, но ежели кто начал детишек малых скрадывать, то жди беды. Вдруг какая нечисть завелась неподалёку. Или же больной урод девочек убивает. Был у нас один такой в Пинске, ну ты помнишь, Андроныч?

— Да уж, тёмное было дело, — прихлебнув чай из кружки, солидно ответил капитан. — Тогда дьяк городового приказа испросил у князя подмоги дружинников. Олег Дорохов, тот, что по прозвищу Блискавица, случайно увидел убивца на старых складах, прямо над телом выпотрошенной девчонки. Думал он недолго и тут же влепил уроду пулю в его больную башку. Блискавица вообще стреляет раньше, чем думает, но ему за то от князя никакого порицания не было, только награда, причём немалая.

Разговор свернул на другие городские легенды, так что я всё же ушёл к Гордею и закончил завтрак в его компании. В присутствии немого, руки которого заняты едой, неплохо думалось, потому что никто не отвлекает.

Верно ли я поступил, не сообщив о бесноватой? Скорее да, чем нет, особенно учитывая то, что рассказал Чухоня. Вполне возможно, мысль о маньяке подбросили ему поварихи вместе с новостью о пропавшей посудомойке. А что, если бы все посчитали меня не только дурачком, но и больным на голову, да кинули бы в холодную, пока будут разбираться, не убил ли я девчонку. А потом начал выдумывать всякие небылицы, чтобы отвести от себя подозрения. Даже возник вопрос, стоит ли вообще говорить о ней с отцом Никодимом, но это решение я отложил до вечера. Неразумно оценивать священника по одним воспоминаниям тех времён, когда меня летающая по классу муха интересовала куда больше, чем личность учителя. Нужно посмотреть на него, так сказать, новым взглядом, пообщаться, оценить реакции.

Приняв решение, я успокоился и вновь принялся помогать Гордею, потому что «Селезень» набрал полный ход и даже сильно перегруженный довольно шустро устремился к Пинску. Казалось, что этой железяке тоже не терпится вернуться домой.

Время от времени сердобольной механик выгонял меня на палубу, а после обеда снова показал знаками, что мне не помешает отдохнуть перед разгрузкой. Не сказать, что я сильно устал, но совет действительно неплохой. Как раз вдали показался родной Пинск. Я замер на палубе, глядя на приближающийся город. И дело даже не в том, что теперь начал замечать многие детали, до которых мне раньше не было никакого дела. По большому счёту Пинск с этой стороны я видел второй раз в жизни. Да и то, когда мы уходили от города, а я был жуть какой уставший. Да и вообще раньше я не видел ничего, кроме припортового квартала, в котором жил с семи лет.

Сравнивать мне было не с чем, и поэтому город казался огромным, но при этом что-то внутри откликалось лёгким пренебрежением. И всё же назвать родной Пинск маленьким или захолустным не поворачивался язык. Весь берег Пины у слияния с Припятью заполонили серые крыши огромных складов. Порт находился выше по реке, но его территория тянулась на десятки вёрст. Справа, в глубине города, возвышались несколько семиэтажных домов и один десятиэтажный, но ещё не достроенный. Далеко впереди виднелись высокие трубы заводов, которые исторгали длиннющие шлейфы чёрного дыма. Чем дольше я смотрел на город, тем больше понимал, что ничего о нём не знаю. Придётся знакомиться заново, значительно расширяя круг своих интересов. Тем более что у меня появились дела, решить которые можно, лишь изрядно побегав по городу.

Пройдя слияние рек, мы двинулись вверх по Пине и уже через десяток минут приблизились к ощерившемуся множеством причалов речному порту. Ближнюю часть, у которой швартовались огромные сухогрузы, пришедшие сюда аж от Чёрного моря, мы миновали и встали возле дальних складов, чтобы не мешать речным гигантам. Они были способны перевозить намного больше, чем «Селезень», но утратили право называться ушкуями. И работающих там матросов никто не станет величать ушкуйниками. Тут же возник вопрос, а имею ли я право на такое звание? Вроде там должна быть какая-то бумажка, но, хоть убейте, не знаю какая.

Времени на размышления у меня уже не было, потому что началась суета разгрузки. Таскать грузы по пристани, отправляя их в склады, здесь имели право только биндюжники, и они готовы драться за эту привилегию буквально до смерти. Так что нам оставалось лишь загружать товар на поддоны, которые кран передавал в цепкие руки портовых грузчиков. Они, как муравьи, перетаскивали всё на свои подводы-биндюги и отвозили куда-то в дебри бескрайних складов. Надеюсь, дядька Захар знает, что делает, и его товар не исчезнет бесследно.

Если честно, я пока не понимал, что буду делать, когда закончится разгрузка и сойду на берег. До трактира тётушки доберусь даже без Осипа, но что будет дальше, совершенно непонятно. Принятие решения малодушно откладывал до последнего момента, но реальность свалилась на меня намного раньше в виде знакомого до боли голоса, заходившегося в истерическом крике:

— Осип! Осипка! Сыночек! Где мой сын?!

Такой тётушку я ещё никогда не видел. Она была сварлива и много ругалась, но в основном цедила слова сквозь зубы и шипела, а голос повышала, лишь когда серьёзно выходила из себя, но сейчас это был совсем другой человек. Она билась в истерике, размазывала по лицу слёзы и рвалась пройти на борт ушкуя. Её притормозили два биндюжника, а через минуту им на помощь пришёл сам капитан:

— Крепись, Варвара. Твоего сына больше нет. Он ушёл в реку как настоящий ушкуйник.

Если во время импровизированных поминок на постоялом дворе эти слова как-то успокоили команду, то у женщины они вызвали совсем другую реакцию.

— Как ты это допустил?! Почему не уберёг моего сына?! — Тётушка попыталась вцепиться ногтями в лицо капитана, но тот был настороже и перехватил её руки.

— Успокойся! Ты сама упросила меня взять его. Такая уж доля у ушкуйников.

Неизвестно, что именно ответила бы на этот довод убитая горем женщина, но тут её взгляд зацепился за меня:

— Это ты убил его! Тварь! Выродок! Ты убил!

Я и раньше был в лёгком шоке, но от подобного заявления вообще впал ступор и стоял на палубе, не в силах ни пошевелиться, ни хоть что-то сказать. Зато высказался капитан:

— Успокойся, кому говорю! При чём здесь Стёпка? Осипа утащила русалка. Парень и сам чудом выжил.

— Это он убил! Я знаю! Он… — дальше вопли тётушки стали совсем невнятными.

Подбежавший Кирьян, младший, а теперь уже единственный мой кузен, подхватил начавшую падать на землю мать. Меня он обжёг таким ненавидящим взглядом, что даже стало обидно.

Чего они на меня взъелись-то? Ответ на самом деле был прост, как мычание, и осознал я его ещё вчера. И кузен, и тётка знали, что должно произойти в этом походе. Они были уверены в том, что из нас двоих вернётся только один, правда, не предполагали, что это буду я. Так что вывод напрашивается сам собой, особенно для тех, кто не хочет чувствовать себя виноватым, — кто выжил, тот и убийца.

По-прежнему стоя на палубе солевым столбом, я никак не мог заставить себя сдвинуться с места и ошарашенно пялился на происходящее на пристани. А там собралось много людей из нашего района. Похоже, вести о гибели Осипа разбежались по окрестностям быстрее, чем мы закончили разгрузку. Вон даже отец Никодим пытается что-то втолковать тётушке, но та окончательно потеряла связь с реальностью.

Было ли мне её жалко? Конечно, родной ведь человек, пусть и никогда меня не любивший. Но в этой жалости была изрядная такая червоточина, и она с каждой секундой делалась больше. Эти уроды хотели моей смерти, и нужно ответить им тем же!

Казалось, что всё это время я не дышал и лишь теперь смог сделать глубокий вдох. Нет, так дело не пойдёт. Виринея говорила, что у меня светлая душа, так что тёмные мысли точно от мутного духа чужака, и нужно гнать их прочь. В голове загудел голос отца Никодима, читавшего нам Священное Писание: «Мне отмщение, и аз воздам». Нельзя копить зло внутри себя даже против тех, кто этого заслуживает. Нужно верить в Господа и его справедливость, тем более он уже воздал злоумышленникам прямо на этом свете, не дожидаясь прихода грешников на его суд.

Словно почувствовав, что я о нём думаю, священник повернулся ко мне и наградил строгим, но явно ободряющим взглядом. Стало легче. Злоба перестала душить. Правда, и жалость скукожилась. Теперь я смотрел на потерявшую сознание женщину как на совсем чужого человека, попавшего в неприятную ситуацию. На причале творилось сущее столпотворение, и это явно не нравится местным хозяевам — биндюжникам. Старший артели тут же отдал приказ, и плечистые парни оттёрли посторонних к широкому проходу между складами. Не стали делать исключения и для тётушки с кузеном, а вот отца Никодима тронуть побоялись. Он спокойно взошёл на борт «Селезня» и подошёл ко мне.

— Стёпа, ты как? — участливо, но в то же время сохраняя серьёзный вид, спросил священник.

Этот худенький, согбенный возрастом и невзгодами старичок, который совсем не походил на попов из центральных приходов города, всегда вёл себя сдержанно, говорил сухо, но все ученики приходской школы чувствовали его искреннее участие и заботу.

— Не знаю, батюшка. Не знаю.

Священник явно воспринял мои слова по-своему:

— Да уж, теперь тебе к тётушке точно нельзя.

— Нельзя, — мотнул я головой, всё ещё пребывая в растерянности, поэтому ляпнул не подумав: — Они хотели убить меня.

— Ох ты ж, господи прости, — мелко перекрестился священник и даже отпрянул от меня. — Да что ты такое говоришь?

Он осмотрелся вокруг, дабы убедиться, что мои слова не слышал никто другой, а затем, приобняв за плечи, сказал:

— Давай-ка мы пойдём ко мне, и ты всё расскажешь. — Повысив голос, батюшка добавил: — Захарий, я заберу Стёпу?

— Конечно, батюшка. Тут и делов-то всего ничего осталось, — охотно согласился капитан. — Возьмёте долю парней?

Было видно, что капитан не хочет сейчас относить заработанные Осипкой деньги убитой горем матери, но и мой заработок почему-то не передал напрямую. Отец Никодим лишь согласно кивнул и быстро забрал монеты из руки капитана. Мне даже не удалось рассмотреть, сколько там.

Пока я собирал свои вещи, которых и было-то всего ничего, Чухоня подсуетился и притащил с собой мешок Осипки. Надеюсь, что и имущество моего кузена родственникам тоже передаст отец Никодим. Мне ничего не оставалось, как прихватить обе котомки. Дождавшийся меня на причале священник молча кивнул и пошёл вперёд. Так мы и добрались до небольшой церквушки, стоявшей в центре припортового района. Тётушкин трактир находился ближе к докам, и сейчас я впервые порадовался тому, что до него отсюда шагать и шагать.

И раньше этот храм смотрелся не особо впечатляюще. Ремонт проводили давно, да и изначально он был построен с явной экономией средств. Сейчас же я посмотрел на обшарпанные стены и облезлую позолоту купола и ощутил какую-то неправильность. По словам того же отца Никодима, храм и искренние молитвы прихожан, произнесённые в нём, охраняли нас от засилья нечисти, но чем больше я смотрю на всё это обновлённым взглядом, тем больше понимаю, что не всё так благостно, как описывал старый священник.

Батюшка не пошёл к главному входу в храм, а двинулся к отдельному домику, больше похожему на сарай. Пристройка разделялась на две части — меньшую, где жил священник, и большую, где проходили занятия церковно-приходской школы нашего района.

Когда мы вошли внутрь, я посмотрел на помещение с рядами длинных, грубо сколоченных столов, за которыми сам когда-то постигал грамоту, и мне показалось, что за два года комната почему-то сильно скукожилась.

— Поживёшь пока тут, а там посмотрим. К тётушке идти тебе пока не стоит. Сейчас перекусим, чем бог послал, и ты расскажешь мне всё, что гнетёт твою душу.

Поели мы прямо в классе, и вряд ли потому, что батюшка стеснялся показать мне своё жилье. Скорее всего, там и места для двоих не хватит. Священник, конечно, прав — любая пища достаётся нам милостью Божьей, но в данном случае подношение было сделано руками прихожан, и щедрым его не назовёшь. Несколько варёных яиц, холодная печёная картошка да пара кусков сала. Я знал, что иногда сердобольные прихожанки приносят отцу Никодиму, который почему-то был не женат, горячую пищу, но сейчас явно неподходящее время.

Ел я медленно, чтобы хоть как-то отсрочить неприятный разговор, и уже этим насторожил священника. Аппетит пропал окончательно. Отложив половинку разломанной картофелины, я начал делиться своими подозрениями в отношении родственников.

— Это тяжкое обвинение, сын мой. У тебя нет ни свидетелей, ни доказательств, чтобы подтвердить его. Только твои домыслы. — Последнее слово он произнёс с таким нажимом, что я понял бессмысленность своей конспирации.

Хоть и старался подбирать слова попроще и предложения делал покороче, но он знает меня с детства. Взгляд священника становился всё жёстче и холоднее, глаза словно потемнели, а черты заострились ещё больше. Стало страшновато и понятно, что тянуть не стоит.

— Это не всё, батюшка. Со мной произошло ещё кое-что… — я замолчал, пытаясь перебороть охватившую меня дрожь.

Отец Никодим верно понял причину заминки:

— Степан, ежели ты не предавал Господа нашего и волею своей не ступил на путь зла, я не нарушу таинства исповеди и поддержу тебя, что бы ни случилось. А теперь говори.

Такая уверенность и искренность отразились в его взгляде, что я запел как соловей, не скрывая вообще ничего — ни своих домыслов и опасений, ни слов Виринеи. Каким-то чудом сумел удержать в себе информацию о нашей договорённости с ведуньей и о том, что собираюсь по её указанию посетить аптекаря. Не забыл упомянуть бесноватую девочку в боярском поселении, но на это священник отреагировал как-то невнятно. Да и вообще он слушал меня с абсолютно каменным лицом и застывшим взглядом. При этом угрозы я от него не чувствовал, впрочем, как и особого сочувствия. Когда воцарилась тишина, он вдруг плавно встал. Я дёрнулся тоже, но был тут же пригвождён к лавке строгим, но тихим словом:

— Сиди.

И снова я почувствовал себя испуганным и беспомощным, как тогда при знакомстве с оборотнем. Мало того, казавшийся мне ранее совершенно безобидным священник двигался совсем как Здебор, и от этого становилось совсем жутко. Приказ старца словно приморозил меня к дубовой доске скамьи. Он обошёл стол, у края которого мы сидели, и встал за моей спиной. Затем положил руки на мои плечи и зашептал что-то на ненашенском языке. Я даже не удивился, когда вдруг понял, что это латынь. Впрочем, не в первый раз. Когда рассматривал записку Виринеи, тоже легко опознал в надписях латинский язык, хотя и не смог прочесть.

Слова молитвы, а это, скорее всего, была именно она, постепенно нарастали, но до крика батюшка не дошёл. Его пальцы болезненно вцепились мне в плечи всего лишь на секунду, а затем резко отпустили, и снова в помещении стало тихо. Отец Никодим вернулся на своё место, но теперь двигался, как и положено старому, да к тому же уставшему человеку.

Пару минут он молчал, отрешённо уставившись в исцарапанные и потемневшие от времени доски стола, а затем поднял голову и посмотрел мне в глаза:

— Чудные вещи ты рассказываешь, Степан. Небывалые. Поверить в них трудно, как и принять. Но тьмы в тебе я не почувствовал. Нет в тебе ни бесов, ни проклятия какого. Оно надо бы вызвать братьев скорби, от греха подальше, но права твоя ведьма, нет в Пинске истинно верующих сподвижников. Так, слабосилки сомневающиеся. А они, как только углядят что-то странное и непонятное, сразу тащат на костёр или топить в реке. Тоже от греха подальше. Я поступлю иначе, хоть и боюсь ошибиться. Запомни, Степан, для тех, кто сомневается и не знает, что делать, есть Священное Писание, а там сказано: «На всё воля Божья» и «Неисповедимы пути Господни». Но знай, ежели оступишься и осквернишь свою душу, рука моя не дрогнет.

Тяжёлый взгляд старика вынести было трудно, мне хотелось отвести глаза, но я понимал, что делать этого не стоит. Впрочем, скрывать мне нечего, ну, кроме некоторых мелочей, и я точно не собираюсь делать ничего плохого.

— Хорошо, — кивнул батюшка каким-то своим мыслям и продолжил разговор, будто мы и прежде говорили о чём-то обыденном. — Насчёт твоих предположений, что тётушка позарилась на оставленные отцом богатства, то в этом я сильно сомневаюсь. Не похож он был на богатея, когда вернулся из Новгорода. Я вообще дивлюсь, что оставленного в банке золота хватило на целых одиннадцать лет. Варвара получала червонец в месяц на твоё содержание. Подмастерье на заводе зарабатывает меньше двух, если перевести с ассигнаций. Так что дитё кормить и одевать хватило бы, но она всё равно держала тебя в чёрном теле. У Варвары жадность уже давно не дружит с разумом, так что вполне могла вбить себе в башку всё что угодно. Но ты не жди больших богатств. Уверен, там остались сущие крохи. Роман точно не думал, что погибнет так рано, и завещание составил просто на всякий случай. Но чего гадать, сам скоро всё узнаешь. У тебя когда именины? Двадцатого? Через три дня?

Батюшка сказал всё правильно, так что я в ответ лишь кивнул.

— Вот тогда всё и прояснится. Правда, ещё нужно забрать твои документы у тётушки, и будет это непросто. Я сейчас пойду к ней, отнесу вещи Осипки и его деньги. Вот твоя доля. — С этими словами он положил передо мной жёлтый кругляш.

Видеть червонец вживую мне ещё не доводилось, но и так было понятно, что это такое.

— Ладно, пойду я. Потом договорим, — явно намеренно скомкал разговор отец Никодим, судя по всему, не желал развивать неприятную для него тему, но у меня были другие мысли по этому поводу:

— Как погиб мой отец?

Уже собиравшийся встать с лавки старик сел обратно и тяжело вздохнул:

— Когда ты был дурачком, было проще. Причём и мне, и тебе. Помнишь, что я говорил о многих знаниях?

— Да, что в них многие печали, но если знаний слишком мало, разве не поменяются печали на беды?

Во как я выдал! И это не навеяно откуда-то со стороны, а сам сплёл такую словесную загогулину. Правда, моя речистость не понравилась отцу Никодиму. Его взгляд вновь стал холодным и колючим.

— Ты бы, Стёпка, поменьше балагурил, а то накличешь на свою голову скорбников.

— Ну я же только с вами…

— И со мной до времени погоди, ибо начинаю жалеть о своём решении. Отца твоего, Романа, убили лихие люди, когда он исполнял чей-то заказ. Что за заказ и чем именно занимался твой отец на самом деле, не спрашивай. Даже знай я о том, всё едино не сказал бы. Был он то ли охотником за головами, то ли вообще каких-то тёмных дел мастером. Говорил я ему, чтобы поклонился князю и попросился в дружину. Бывшего десятника новгородской дружины, пусть и с непонятной репутацией, точно взяли бы рядовым, но он не хотел опять в ряд становиться! Ладно, не о том мы говорим. То дело прошлое, а нам нужно беспокоиться о будущем. Я запру тебя, а ты постарайся уснуть. Оно полезно будет.

Сказав это, священник ушёл на свою половину и вернулся оттуда со скатанным в рулон матрасом. Затем вышел наружу, заперев за собой входную дверь на замок.

Я раскатал матрас у стены и прилёг на него, чтобы дать отдых уставшим ногам и спине. Честно говоря, думал, что не усну. Не давали покоя мысли о таинственной смерти отца и о своём собственном будущем. Заработанный червонец позволит как-то прожить месяц, а если учесть, что подмастерье получает два таких, то и меньше. Оставалась надежда на наследство, да вот слова священника её омрачали. Но больше всего меня почему-то будоражили метаморфозы старика, окормлявшего никому не нужный, почти заброшенный приход. Кто он вообще такой?

Глава 4

Вопреки ожиданиям, сам не заметил, как уснул, и проспал до самой вечерней службы. Уж её-то проспать не получилось бы при всём желании. Пусть церквушка у нас запущенная, но колокол на звоннице стоит громкий и звонкий. На саму службу я не пошёл, потому что дверь всё ещё оставалась закрытой, да и не хотелось никого видеть.

Каждый день на службу ходили далеко не все жители квартала. И лишь на церковные праздники они не только заполняли небольшой храм, но и забивали весь двор вокруг него. Но все без исключения, заслышав колокольный звон, пролетавший над этой частью припортового района, приступали к молитве. Я тоже опустился на колени и зашептал знакомые с детства слова.

Обычно отец Никодим не затягивал службы, чтобы не делать их обременительными. Больше времени занимали исповеди, и тут священник не оставлял без заботы никого из страждущих. Входную дверь учебного класса он отпер уже в полной темноте. Но внутрь входить не стал.

— Идём, Стёпа, помолимся вместе. Уверен, тебе это сейчас очень нужно.

Честно говоря, я не был с ним согласен, потому что помолился не так уж давно, но, как оказалось, совместное бдение в нашем не очень богато украшенном храме действительно пошло на пользу. Я ощутил удивительное спокойствие и умиротворение. Наконец-то удалось примириться с собой и отринуть страхи, тени которых всё ещё оставались даже после разговора с Виринеей и проверки священника. Я принял себя таким, какой есть. Прошлое осталось в прошлом, а будущее теперь зависит только от меня, ну и, конечно же, от милости Божией. Но самое главное, что отец Никодим, похоже, как-то почувствовал моё состояние, и, когда мы уже почти под утро возвращались в дом, он смотрел на меня куда благосклоннее, чем раньше.

— Так, Стёпа, начну с неприятных новостей, — печально и даже как-то виновато сказал священник, когда мы уселись за тот же стол, за которым обедали. — Тётушка твоя совсем уж обезумела и порвала твои документы. Я ей говорил, что делать такое с бумагами, на которых стоит печать князя, не стоит, но горе помутило её разум. То небольшая беда. Я дам тебе выписку из церковной книги, и на первое время она сойдёт за документ. А через три дня тебе всё равно нужно делать взрослый паспорт. Ещё плохо то, что она накрутила всех соседей, особенно тех, кто ходит к ней в трактир. Теперь тебе в нашем районе будет небезопасно. Думал приютить тебя на пару месяцев, но, увы, нужно искать жильё в другом месте. Дам тебе записку к одному своему знакомцу в Дымах. Ты знаешь, где это?

— Да, — кивнул я, вспоминая разговоры мелких пацанов, с которыми дружил. Хотя вряд ли это можно было назвать дружбой. — Там живут рабочие с заводов.

— Истинно так. Мой знакомый держит доходный дом. Много не возьмёт и присмотрит за тобой. Условия там так себе, но всяко лучше, чем на чердаке, — улыбнувшись, заявил священник. — Денег тебе хватит недели на три, а там решится вопрос с отцовским наследством. Так что будет время поискать работу. Ну или снова уйдёшь в рейс. Как я понял из твоего рассказа, Захар не откажет, чтобы не злить ведьму. Но всё же я советовал бы тебе найти работу в городе. Не нравится мне вся эта история с предсказаниями. Незачем тебе водиться с язычниками. Но если будет совсем туго, то пару раз сходить можно. Ты же теперь почти ушкуйник, а с вас патриарх снял грех общения с идолопоклонниками ради общего блага.

Ответить мне на это было нечего, особенно на заявление о странном решении патриарха, поэтому я лишь снова кивнул.

— Да, ещё кое-что, — спохватился отец Никодим. — Давай разменяю тебе твой червонец. Незачем в заводских районах светить золотом. Там вообще в основном платят ассигнациями.

Я тут же протянул ему хранившуюся в кармане пиджака монету. Через пару минут, когда священник вернулся со своей половины, получил обратно горсть серебра, а ещё пригоршню меди. Считать, конечно же, не стал. Если не доверять таким людям, как отец Никодим, то проще сразу дойти до Пины и утопиться.

Мы проговорили почти до рассвета, и этот разговор был похож на экзамен. Батюшка задавал разные вопросы, испытывая мои знания и способность принимать взрослые решения, но я чувствовал, что это не очередная проверка, а желание убедиться, что он отпускает в мир не беспомощного дурачка, а кого-то здравомыслящего.

Здраво рассуждать я вроде способен, но для взрослой жизни этого, как оказалось, слишком мало. Нужна ещё хоть толика везения, а вот как раз его мне этим утром и не хватило, несмотря на напутствие и благословение батюшки. Прихватив свою котомку, чтобы не мозолить людям глаза, я выбрался с церковного двора через заднюю калитку. Тропинка шла вдоль ограды погоста, через заросли сирени на боковую улицу, по которой можно было выбраться из нашего квартала, не особо привлекая внимания.

Увы, сегодня чужое внимание моей персоне было обеспечено заранее, вне зависимости от моих стараний.

— Как знал, что попытаешься улизнуть, как тать до восхода, — послышался позади знакомый голос кузена Кирьяна.

Была мысль тут же рвануть вперёд, но передо мной из кустов на тропинку вышел дружок кузена по прозвищу Бычок. Чтобы никто не мог напасть сзади, я повернулся спиной к кустам и отошёл чуть назад, упираясь в пружинившие ветки.

— Я не убивал Осипа, — мои попытки оправдаться лишь вызвали гримасу ярости у потерявшего родного брата парня.

— Да даже если его прибрала русалка, виноват всё равно ты. Это ты должен был сдохнуть, а не брат. Сейчас я это исправлю. — Сжав кулаки, Кирьян шагнул ко мне, но тут подал голос обычно молчаливый Бычок:

— Не, Кир, я на мокруху не подписывался.

— Ссыкло, — сквозь зубы процедил мой кузен и попытался меня ударить. Он хоть и был моложе и мельче Осипа, но славился драчливостью.

Каким-то чудом мне удалось увернуться от его удара. Возможно, как-то сработала возникшая уверенность, что я умею драться. Нужно просто сгруппироваться и, сбив в сторону следующий удар, выдать хук слева. Потом лоу-кик по ноге, на которую он перенесёт вес, и…

Увы, умные слова в голове, как оказалось, в реальной драке не особо помогают. Никакого удара отвести не получилось, и кулак Кирьяна врезался мне в скулу. Затем тут же ещё один в челюсть с другой стороны. От третьего я тоже не увернулся, но принял его вскользь, потому что начал заваливаться в кусты. Меня всё равно мотнуло, и в сирень я упал боком вперёд, добавив к повреждениям на морде царапины от веток. Меня обуял какой-то совсем уж животный страх, и я попробовал улизнуть в кусты на четвереньках. Но не тут-то было.

— Куда, крыса поганая! — заорал Кирьян и, ухватив меня за ботинок, вытащил обратно на тропинку.

Я даже успел пожалеть, что так хорошо зашнуровал драную обувь. Затем кузен начал избивать меня ногами. Один удар пришёлся в голову, и я на секунду, что называется, поплыл — ещё один совершенно бесполезный термин вдогонку к таким же никчёмным, возникшим в голове несколькими секундами ранее.

Как ни странно, спас меня Бычок:

— Хватит, ты же его убьёшь! Я не хочу попасть в боярскую шахту.

Меня тут же перестали избивать, но не потому, что кузена образумили слова дружка. Скорее всего, Бычок сумел оттащить его, так как был крупнее своего подельника. Это тут же подтвердило злобное шипение Кирьяна:

— Отпусти! Не буду я его убивать. Нужно забрать деньги. Поп отдал только Осипкину долю, значит, остальное у этого урода.

Мысль, что сейчас он залезет в мой карман и вместе с серебром вытащит кошель Виринеи, испугала меня даже больше, чем возможность быть забитым насмерть. От ужаса я весь заледенел, но тут внутри вспыхнул такой дикий огонь ярости, что не выдержал бы никакой лёд страха. В этот раз заповеди Божьи не остановили меня, потому что всему есть предел. Я открыл глаза и увидел, что Кирьян перед обыском явно собрался ударить меня ещё раз ногой в живот. Удар я смягчил руками, которыми до этого инстинктивно прикрывал голову, а затем ими же вцепился в конечность супостата. Ярость вряд ли помогла бы мне победить, но она сорвала все тормоза, ну и крышу заодно. Не особо понимая, что творю, я вцепился зубами в лодыжку кузена. Ох, как же он заорал! Затем дёрнул ногой так, что, кажется, оставил кусок своего мяса у меня в зубах.

Не, это штанина. Я с омерзением выплюнул обрывок ткани и перевернулся на живот, приподнимаясь на четырёх конечностях. В памяти почему-то вспыхнул образ одержимой девочки. Опять же, на одних инстинктах я посмотрел на опешивших парней снизу вверх и, исказив болевшее от побоев лицо в жуткой гримасе, попытался скопировать то жуткое шипение. Затея явно безумная, но эффект вышел поразительным. Оба супостата смертельно побледнели.

— Бесноватый! — совсем по-девчачьи взвизгнул необычайно говорливый нынче Бычок. Затем с поразительной для его габаритов ловкостью извернулся и побежал по тропинке.

Кирьян оказался не таким шустрым, но, даже прихрамывая, не особо отставал от подельника. Я устало завалился на бок, но тут же начал подниматься на ноги. Мысли в пусть и отбитой голове летали шустро, словно встревоженные пчёлы. Они тут же выдали неприятный вердикт. Если сейчас эти придурки выбегут на людное место, вопя о нападении бесноватого, то на меня начнётся охота. Нужно срочно валить из этого района, причём как можно дальше.

Бежать пришлось по той же тропинке, по которой умчались Кирьян и Бычок. Так что на улицу из-за угла пока ещё закрытого магазина я выглядывал с опаской. Откуда-то справа слышались заполошные вопли, но, к счастью, мне нужно было в другую сторону. Через два дома свернул во дворы и кривыми проулками выбрался на большую улицу с трамвайными путями, которая уже не относилась к припортовому району. Тут проживала публика побогаче. Относительно, конечно, всякие там приказчики, прислуга и мелкие подьячие.

Мне повезло, к остановке как раз подходил трамвай, куда я и заскочил. Пассажиров было мало, лишь две какие-то горничные, накинувшие поверх своей формы серые пальтишки. Они испуганно посмотрели на меня. Оно и понятно, сейчас моей рожей можно пугать не только детей, но и девиц постарше. А вот кондуктора таким не проймёшь, поэтому девчата тут же с надеждой посмотрели на него. Мужик хоть и в годах, но явно калач тёртый. Он грозно двинулся в мою сторону с явным намерением высадить подозрительного пассажира.

Я даже прикрыл глаза, чтобы окружающее не отвлекало мысли от поиска правильного решения. Помогло. Кондуктора встретил жалостливой улыбкой и протянутым пятаком за проезд. Дядька насторожённо принюхался и, не уловив запаха алкоголя, резко подобрел:

— Эк тебя, паря, отоварили.

— Не повезло. Их было больше, — печально вздохнул я.

— Приложи холодное к синяку, — посоветовал он, явно намекая на другой пятак, потому что этот же забрал, отдарившись билетом.

Похоже, молодость у кондуктора тоже была бурной.

— Тебе куда надо-то?

— На Сенную.

— По Сенной мы не идём, но там полквартала пройти. Ехать ещё долго. Вон можешь прикорнуть на задней лавке. Разбужу, если что.

Я благодарно кивнул и перебрался на заднее, самое широкое сиденье. Правда, ложиться не стал, чай не ночлежка, а примостился в уголке, прислонившись головой к стенке. Так и задремал. Улицу, где живёт сокурсник Виринеи, я назвал потому, что из двух мест, которые мне нужно сегодня посетить, аптека в данной ситуации показалась наиболее уместной. Да и соваться в доходный дом с такой рожей не очень-то хотелось.

Казалось, что кондуктор начал тормошить меня через минуту после закрытия глаз, но, судя по набитому трамваю, времени прошло куда больше. Он разбудил меня чуть раньше остановки, чтобы было время объяснить, как пройти на нужную улицу. Когда трамвай остановился, я, перед тем как спрыгнуть с него, низко поклонился смутившемуся старику:

— Благодарствую за заботу и науку. Дай вам бог здоровья.

— Беги уж, балагур, — по-доброму улыбнулся кондуктор и даже перекрестил меня.

Правду говорил отец Никодим — будь добр и обходителен с другими, и добро вернётся сторицей.

Оказавшись в незнакомой части города, я немного растерялся, что неудивительно. Такие высокие дома вблизи видеть ещё не приходилось. А ведь это даже не центр далеко не самого большого города на Руси. Даже боюсь представить, как живут люди в Москве, Киеве и тем более в Великом Новгороде. Раньше для меня эти названия были лишь случайными словами, услышанными в тётушкином трактире, а сейчас даже страшно представить, что творится в населённых пунктах, где проживает в десять раз больше людей, чем в Пинске. Вообще-то мне даже неизвестно, сколько именно народу живёт в родном городе.

Я на секунду замер на месте в ожидании того, что ответы на возникшие вопросы сейчас появится, как обычно, из ниоткуда. А вот фиг тебе, Стёпушка. Похоже, дальше придётся добывать информацию самостоятельно. Жаль. Раньше-то как хорошо было. Словно в сказке — по щучьему велению, по моему хотению явитесь, новые знания сами.

Улыбнувшись, возможно, своей первой более-менее нормальной шутке, я приободрился и уже более уверенным шагом направился по указанному кондуктором маршруту. Через какое-то время действительно вышел на широкую улицу. Сызнова одолела недолгая растерянность, пока не догадался посмотреть на стену дома. Там обнаружилась табличка, сообщающая, что это пятнадцатый дом по улице Сенной. Пройдясь по выделенному для пешеходов тротуару, я добрался до следующего дома, и очередная табличка подтвердила, что двигаюсь в нужном направлении. Так и добрался до трёхэтажного здания, нижнюю часть которого занимала аптека.

Оплетающая чашу змея в моём понимании почему-то была связана именно с лекарями и лекарствами, ну а для особо догадливых имелась здоровенная надпись на окне. Солнце давно взошло, так что аптека уже открыта. Я вздохнул для решимости и вошёл внутрь. Над дверью звякнул колокольчик, привлекая внимание аптекаря за стойкой. Пожилой мужчина в явно дорогом костюме, поверх которого был надет белый распахнутый халат, по возрасту как раз подходил Виринее. Скорее всего, это именно тот, кто мне нужен. Он внимательно осмотрел меня через круглые очки и кивнул каким-то своим мыслям:

— Доброе утро, молодой человек. Я вижу, что вам нужны лекарства, хотя лучше бы всё же сходили в больницу.

— Доброе утро. — От волнения мой голос прозвучал хрипло, так что я прокашлялся и от нетерпения сразу перешёл к делу: — Вам привет от Лисы.

— Какой Лисы? О чём вы? Я не знаю никого с таким именем.

Знает, причём и сокурсницу помнит, и ведает, кем она стала. Вон как задёргался.

— Думаю, вам стоит обратиться к доктору. На соседней улице есть фельдшерский пункт.

Смотри ты какой сердобольный — не выгнал раненого человека взашей, грозясь городовым, а направил туда, где смогут обработать раны. Почему-то захотелось поскоморошничать. Я изобразил вселенскую печаль и со вздохом сказал:

— Ну, если вам не нужна голубая лещина, то… — Не закончив предложения, я развернулся и направился к двери.

Даже успел взяться за ручку и испугаться, что перегнул палку, как за спиной послышался голос:

— Подождите, молодой человек.

Почему бы не подождать? Даже вернусь обратно к стойке.

Аптекарь ещё раз окинул меня взглядом, явно отмечая разодранную и поношенную одежду, а также повреждения на лице. Мне почему-то показалось, что именно мой потрёпанный вид и помог ему преодолеть сомнения.

— Как сейчас называют Лису?

А это у нас проверка? Ладно, не такая уж сложная.

— Виринея Гораздовна, — ответил я, глядя в глаза аптекарю.

Мужчина совсем растерял свою явно напускную солидность. Он торопливо обошёл стойку, открыв небольшую дверцу в её конце. Затем запер входную дверь и развернул висящую там табличку. После вернулся на прежнее место. Похоже, ему там было уютнее.

— Показывайте, — немного резковатым тоном потребовал аптекарь.

Я видел, что ему не по себе, поэтому выделываться не стал и достал из кармана кошель ведуньи. Сам себе удивляюсь, как до сих пор не осмотрел товар. Впрочем, приключений за эти сутки было столько, что не до праздного любопытства. Открыв кошель, я высыпал из него кругляши небольших орешков с кожурой голубого цвета. Аптекарь тут же с нетерпением вцепился в один из них. Достал из-под стойки лупу и внимательно рассмотрел кожуру, затем оттуда же извлёк ступку с пестиком.

Названия неизвестных мне ранее предметов выскакивали, как перепуганные лягухи из лужи, и я даже порадовался, что снова появилась такая опция. Во! Ещё одно, теперь точно нерусское словно, но при этом с хорошо понятным смыслом.

Пока я смаковал новые знания, аптекарь пестиком расколол орех, аккуратно извлёк ядрышко и растёр его в ступке, а затем, прикрыв глаза, с явным наслаждением втянул запах из каменной ёмкости.

— Это оно, — расплылся в блаженной улыбке аптекарь, но тут же стёр её с лица.

Я, конечно, не специалист, но, кажется, сейчас начнётся торг. Что там Виринея говорила о цене за один орешек?

— Так, тут у нас двенадцать штук. Маловато, конечно, но сгодится, — тон мужчины стал небрежным и даже слегка скучающим, словно товар ему хоть и нужен, но он прекрасно без него обойдётся. — Предлагаю вам за всё пять червонцев.

У меня не было ни малейшего желания торговаться, потому что в этой игре опытный человек меня точно переиграет.

— Нет, господин хороший, двенадцать. По червонцу за штуку. Так мне сказала Виринея.

— Двенадцать точно не дам. Дам восемь.

— Двенадцать, — упрямо мотнул я головой и, чтобы усилить свою позицию, добавил: — Вы сейчас лучше подумайте не о паре лишних золотых, а о том, что, кроме меня, такой товар вам никто не доставит. Если оно мне будет невыгодно, то в пролёте окажемся мы оба.

Сам заслушался речью, на которую сподобился.

— Хорошо. Десять, иначе для меня действительно не будет смысла в дальнейшем сотрудничестве.

Вот врёт же гад! По глазам вижу, но при этом чувствую, что аптекарь пошёл на принцип, а ещё его глаза снова забегали. Он явно вспомнил о рисках этого самого сотрудничества. Ладно, будем сдаваться.

— Хорошо, десять.

Аптекарь тут же спрятал орехи под стойку и с почти искренней вежливостью заявил:

— Думаю, вашей хозяйке нужен кое-какой товар.

Догадливый, но не очень умный. Опять эта ярость. Сейчас она может навредить, но чуточку злости, думаю, не помешает.

— Ещё раз назовёте меня чьим-то слугой, и мы с вами поссоримся.

Думаю, опять помогли ссадины на моей роже, да и взгляд у меня наверняка был очень неприятным.

— Извините, сказал не подумав, — проявил гибкость аптекарь и тут же вернулся к делу: — Так что насчёт товара?

Я молча передал ему записку от Виринеи. Он немного подумал, рассматривая список. Пощёлкал на счётах и вынес свой вердикт.

— У меня есть всё из списка. Вам это обойдётся в шесть червонцев и десять новгородок.

А вот тут я, похоже, немного встрял. Точно помню, что соотношение червонца к деньге постоянно меняется, но сколько серебрушек дают за один золотой, не помню, хоть убейте. Кажется, сейчас меня знатно обуют. Так что решил пойти ва-банк.

— Пять червонцев.

Аптекарь хищно ухмыльнулся и вернул мне мою же подачу:

— Вы сейчас лучше подумайте не о лишнем червонце, а о том, что, кроме меня, такой товар вам никто не продаст.

— Ой ли? — выдал я больше от растерянности, чем желая впечатлить.

— Не продаст, — твёрдо повторил аптекарь. — Тут некоторые ингредиенты используются для приготовления ядов. Пойди вы с данным списком в другую аптеку, провизор тут же вызвал бы городового стражника. Так что шесть червонцев и десять денег. В качестве презента дам вам мазь от царапин и синяков. Причём лучшую из имеющихся у меня.

Понимая, что явно лопухнулся, я решил напоследок хоть как-то сохранить лицо, поэтому достал из кармана пригоршню монет и выудил десять мелких серебрушек. Аптекарь всё понял правильно и выложил на стойку четыре золотые монеты, а также баночку с каким-то желтоватым кремом.

— Советую прямо сейчас обработать раны на лице. Вон там есть зеркало. Затем сходите в баню, но используйте просто тёплую воду. Хорошо оботритесь и нанесите крем повторно. Повторять дважды в день и пару дней не мочить раны. Пока занимаетесь собой, я подготовлю заказ.

Справились мы почти одновременно, но только потому, что я задержался у зеркала, разглядывая своё лицо. Конечно, я видел его и раньше, но только в луже или в бочке с водой. Зеркало у тётушки было, и не одно, но кто бы меня к ним пустил. К тому же лишь сейчас я сумел не только хорошо рассмотреть себя, но и оценить, как-то интуитивно понимая, что не красавец, но выразительные голубые глаза и светло-русая шевелюра должны понравиться дамам. Почему и как — пока непонятно, просто так казалось, и всё тут.

Закончив обрабатывать ссадины, я вернулся к стойке и практически сразу с другой стороны подошёл аптекарь. В руках он держал небольшой, размером с кирпич, свёрток.

— Тут всё, что нужно, а это записка Лисе с моими пожеланиями насчёт товара. Вы скоро окажетесь у неё?

Я задумался, вспоминая то, что мельком слышал от дядьки Захара, и не очень уверенно ответил:

— Недели через две, не раньше.

Сроки аптекаря явно не впечатлили, но и особо не огорчили. Он ещё раз окинул меня взглядом и неожиданно заявил:

— Думаю, нам, как деловым партнёрам, нужно представиться друг другу. Честь имею, Артемий Фёдорович Киров.

Аптекарь кивком изобразил поклон.

— Степан Романович Чекан, — постарался я отзеркалить его движение и, уловив лёгкую улыбку, добавил: — Можете называть Степаном. Стёпка, думаю, будет слишком фамильярно.

Последнее предложение добавил как-то по наитию и, судя по всему, чуток вырос в глазах собеседника. Он даже немного озадачился, но быстро спохватился и вежливо сказал:

— Позвольте дать ещё один совет, Степан Романович. Вам нужно сменить одежду. Удивляюсь, как городовой не остановил вас прямо на улице и не утащил в околоток для выяснения личности. Если пойдёте направо, то в конце улицы увидите двухэтажное здание Соломоновых бань.

Первая часть названия показалась мне знакомой и даже имеющей особое значение, но не понял, какое именно. Похоже, удивление отразилось на моём лице, и аптекарь пояснил:

— К царю Соломону бани никакого отношения не имеют. Так звали прадеда нынешнего владельца. Там же есть недорогой магазин готового платья.

Я по достоинству оценил совет аптекаря и теперь изобразил чуть более низкий поклон:

— Благодарствую, Артемий Фёдорович. Всего вам доброго.

— И вам не хворать, молодой человек.

Спрятав свёрток в торбу, я сам отпер дверь аптеки и вышел наружу. Новая манера общения с людьми, которую я частично скопировал у аптекаря, а частично выдал по наитию, мне очень понравилась. Она была куда лучше того, как разговаривали друг с другом жители нашего квартала. Правда, мой внешний вид в данный момент совершенно не соответствовал этой манере, да городовые вряд ли станут со мной общаться, а сразу встретят по одёжке. К счастью, до конца улицы я добрался, так и не столкнувшись с блюстителями порядка.

Когда вошёл в пугающе богато украшенный позолоченными вензелями вестибюль бани, немного заробел. От угрюмого взгляда распорядителя стало не по себе, но тут же появилась дельная мысль. Выуженная из кармана пригоршня перемешанного с медью серебра тут же превратила угрюмого дяденьку в прямо-таки отца родного. Мне тут же всё объяснили и даже провели в помывочную. От парилки с банщиком я отказался и по совету аптекаря помылся просто тёплой водой. Затем обработал синяки по всему телу мазью.

Грязное исподнее надевать на чистое тело не хотелось, но и тут подсуетился распорядитель, послав помощника за обновкой. Посетителей утром было мало, так что он уделил мне много времени. Магазин готового платья находился в этом же здании, так что я прошёл туда прямо в банных тапочках и щеголяя белоснежным исподним. А вот тут пришлось поскромничать, потому что цены кусались. Тратить на одежду все свои деньги я не собирался. Продавец был не менее шустрым, чем распорядитель бани, и перенаправил меня в отдел, где продавались ношенные, но хорошо постиранные и отремонтированные вещи.

В итоге, потратив почти золотой, я вышел на улицу без страха быть остановленным городовым. Конечно, до хорошо одетых господ мне было далеко, но и босяком уже не выглядел. Добротные портки, косоворотка и почти новый пиджак по размеру делали меня то ли подмастерьем в выходном наряде, то ли снявшим надоевшую форму гимназистом. На последний вариант намекала кожаная сумка на длинном ремне через плечо. В таких школяры и гимназисты носили свои книги, а также прочие принадлежности для учёбы. Старая котомка и грязные вещи с совсем уж усталыми башмаками остались в магазине. Оказалось, что и им найдётся применение. Мне же на память досталось двадцать медных копеек.

Оказавшись на улице, я прищурился на солнце, снял новый картуз и пригладил облагороженные цирюльником волосы. Как сказал этот вёрткий и какой-то скользко-напомаженный типчик, такая причёска сейчас очень популярна у студентов. Проблем с тем, что делать дальше, не было. Пока шёл сюда, успел отметить два места, которые просто необходимо посетить. И начну я с кафе, где продавалось пирожное. Самым вкусным, что я ел в своей жизни, был медовый пряник, выдаваемый на ушкуе. О пирожных только слышал и увидел их сегодня впервые. Публика в кафе была одета побогаче меня, но никто не стал обращать на нового посетителя никакого внимания, и рядом с выбранным столиком тут же появился официант.

— Чего желаете, сударь?

Честно, я растерялся даже больше, чем когда торговался с аптекарем. Из памяти удалось выудить лишь хвастливый рассказ подруги тётушки, которая рассказывала, как один купец позвал её в ресторан. Жрали они много чего непонятного, но на десерт заказали бисквитное пирожное и кофе с молоком.

— Бисквитное пирожное и кофе с молоком.

— Сей момент, — тут же улыбнулся официант и сразу же напряг меня пугающей фразой: — Могу предложить ещё и нашу новинку птифур ассорти.

Вот ведь зараза такая! И что самое печальное, из незнакомых слов сознание откликнулось только на ассорти. Что такое птифур, так и осталось неизвестным. Но внутренний сластёна тут же заявил: «Дай!» В конце-то концов, зря я, что ли, рисковал в походе? Не сдерут же с меня за сладости золотой? Или сдерут? А! Была не была!

— Несите.

— Утреннюю газету? — не унимался официант.

Я уже начал злиться, но понял, что газета мне действительно не помешает. Так что просто кивнул. Назойливый парень наконец-то ушёл, и я немного расслабился.

Сначала он принёс навязанную газету и кофе. Горячую жидкость из чашки я попробовал с осторожностью и лёгким недоверием. Очень вкусно, хотя могло быть и лучше. Да уж, порой информация из ниоткуда становится лишней и даже портит удовольствие. Чтобы отвлечься, я раскрыл газету, копируя деда Прохора из соседнего с трактиром дома. Старик любил читать её, сидя на лавочке.

После нападения чужака я читал лишь записку ведуньи, и то она была на чужом языке. Сейчас же окончательно уверился, что прежние мучения, когда приходилось осиливать слова по слогам, уже в прошлом. Я словно не замечал текст, напрямую впитывая информацию.

Ни городские новости, ни даже сообщения из старшего княжьего града Турова особо не увлекли. Зато изрядно напрягала вторая страница со всякими там происшествиями. Картина мира, которую на своих уроках рисовал отец Никодим, начала трескаться. Одержимая девочка в боярском поселении ещё ладно. Там до языческих земель доплюнуть можно, но здесь, в городе, где церкви стоят в каждом квартале!

Я оторвал взгляд от газеты и с удивлением посмотрел на совершенно мирную улицу за большим окном. Там беззаботно прогуливались дамочки в кокетливых шляпках, прикрываясь от солнца какими-то игрушечными зонтиками. С ними раскланивались спешившие на службу подьячие разных мастей. Такое впечатление, что в газете врут. Там писалось о том, что только этой ночью стражники застрелили как минимум двоих одержимых. Погибло трое гражданских, и ранен городовой. А ещё автор статьи отметил, что всё закончилось не так уж плохо. Для сравнения он напоминал читателям, как на прошлой неделе городовые пытались обезвредить одержимого, в котором поселилась сильная нечисть. Трое стражников были убиты, ещё пятеро серьёзно ранены, и лишь вызванные из детинца княжьи дружинники смогли упокоить тварь, нашпиговав её серебряными пулями. Тогда ещё был скандал по поводу того, что дьяк городового приказа сэкономил на особых боеприпасах для патрульных.

Что-то тут не сходится. Да, все случаи происходили на окраинах и в не самых богатых районах. Один из вчерашних так вообще в Дымах, куда меня направил отец Никодим. Но почему тогда я, прожив всю жизнь в нашем не самом благополучном районе, ни разу вживую не сталкивался с бесноватыми? Поножовщины сколько угодно, причём часто прямо у меня на глазах, а вот одержимых бесами не видал. Раньше все рассказы о них казались какими-то выдуманными страшилками. А выходит так, что в нашем городе подобное не в диковинку. Возможно, именно поэтому батюшка так спокойно отреагировал на новость о той бесноватой девочке.

Как ни суетились мысли в моей голове, которыми я потихоньку учился управлять, но ответа на этот вопрос не находили. Была лишь смутная и совсем уж безумная догадка, связанная со странностями нашего батюшки. Неужели именно он как-то отпугивал нечисть от нашего района?

Я так задумался, что не заметил появления пирожных на столе и чуть не дождался остывания кофе. Захотелось даже по прежней привычке стукнуть себя кулаком по голове, чтобы вытряхнуть лишние мысли, но сдержался. Статус у меня уже не тот, да и место для таких действий крайне неподходящее.

Зря я боялся, что заказал слишком много, потому что и пирожное с белой розочкой сверху на одном блюдечке, и полдюжины разномастных кубиков на другой удручали своими малыми размерами. То, что наверняка было бисквитом, оказалось просто великолепным. Я даже приложил усилие, чтобы не застонать от удовольствия. А вот ассорти из разных по цвету и консистенции кубиков понравилось не так сильно, но порадовало разнообразием. К моему удивлению, получилось насытиться, и это учитывая то, что я толком не ел со вчерашнего обеда.

Ещё немного почитав газету, я подозвал официанта и неуклюже попросил его «порадовать» меня ценой угощения. В принципе, всё оказалось не так уж страшно, но две деньги и двадцать копеек даже за такое удовольствие всё же многовато.

Ладно, с этим закончили, теперь перейдём к другому делу, которое появилось у меня, когда я, внимательно осматриваясь вокруг, двигался к баням. Кроме кафе, был замечен и галантерейный магазин, в витрине которого большая часть была отведена книгам. Виринея настоятельно советовала прочитать одну книжку, так что можно поискать её именно там. Сомнения в том, что такую вещь удастся обнаружить в галантерейной лавке, снова выскочили из ниоткуда, но так как они не были подкреплены разумными доводами, я всё же решил зайти.

В отличие от витрины, в самом магазине большую часть места занимала именно галантерея и лишь небольшой уголок отведён под книги. Они были выставлены так, чтобы можно было рассмотреть обложки, с которых на меня взирали ярко одетые парочки на разных фонах и в мало отличимых позах. Продавец был занят дородной тётушкой, судя по одежде, скорее всего, из прислуги. Так что никто пока ко мне с советами не лез.

Подойдя ближе, я внимательнее рассмотрел обложки и взял первую попавшуюся книгу. Открыл и начал читать. «Софи выглянула в окно, но весь мир показался ей серым и унылым. В груди разгоралось тягостное томление, не дававшее дышать. Как же жестока к ней судьба!»

Дальше шло примерно в том же духе, и лишь к двадцатой странице Софи прекратила терзать себя страданиями и решила выйти из дома. Сам не знаю почему, но вспомнилась приторность недавно съеденных пирожных. Да, они очень вкусные, но наелся я ими только из-за их чрезмерной сладости. Хватило пройти какую-то сотню метров по свежему воздуху, и снова захотелось есть, причём чего-то мясного. Вот и тут примерно так же. Я взял другую книгу, где на обложке красовался широкоплечий мужчина с револьверным ружьём и повисшая на нём девица. Тут герой не страдал, радостно умерщвлял врагов пачками, причём с первой же страницы. Даже захотелось вернуться к страданиям Софи.

Хорошо, что не вернулся, потому что услышал за спиной чуточку ехидный вопрос, заставивший меня вздрогнуть:

— Интересуетесь бульварными романами?

Я повернулся к незаметно подкравшемуся продавцу и поборол желание тут же поставить книгу на место.

— Любопытствую, — постарался я скопировать манеру речи Артемия Фёдоровича. — Интересуюсь же немного другой книгой.

— Позвольте полюбопытствовать, какой именно? — уже без издёвки спросил продавец.

— Я ищу «Одержимый мир» Гжегожа Корчака.

Продавец нахмурился, но испуганным не выглядел, зато стало понятно, что он знает как минимум о существовании такой книги.

— Ну, с этим вам точно не ко мне. Я лишь недавно занялся продажей бульварных романов и другой литературы не держу. Всё-таки прежде всего это галантерейный магазин.

— Но название вам знакомо.

— Да, научной и прочей серьёзной литературой я тоже интересуюсь, поэтому и позволил себе вот такие вольности, но упомянутую книгу лично не читал, только слышал о ней.

— Не подскажете, где я могу её найти?

— Разве что в княжеской библиотеке или в коммерческой библиотеке Спаноса.

— И как мне туда попасть?

— Я так понимаю, в нашем городе вы недавно? — Заявление спорное, но сейчас это не так уж важно. Дождавшись моего кивка, продавец продолжил: — Кроме книг, я продаю путеводители по городу и карты с трамвайными маршрутами. Не желаете?

Продавец вёл себя уважительно, и захотелось сделать ему приятное. К тому же страдания Софи чем-то зацепили. Купив книгу и карту, я покинул магазин. Карта была составлена для таких, как я, — не совсем тупых, но пока ещё не очень умных.

До цели, которую на карте отметил продавец, получилось добраться без труда со всего лишь одной пересадкой. Покинув трамвай и осмотревшись, я поражённо замер. По широкой улице почти друг другу навстречу с пугающей скоростью двигались железные телеги. Я даже дышать от страха перестал, но при этом почему-то подумал, что трафик так себе, да и машины сущий примитив. Ухватившись за эти мысли, получилось расслабиться, и всё стало на удивление привычным. Даже почувствовал, что зря сэкономил в магазине готового платья. Двигавшаяся по тротуару публика вырядилась словно на бал, ну или мне так показалось с непривычки. Затем внимание привлекали видневшийся впереди купол центрального собора и возвышавшийся на холме детинец. Не очень высокие, но толстенные стены бастионов словно нависали над центром города, закрывая собой всё, что было за ними. С моего места была видна лишь верхушка княжьего дворца.

Выглядело всё это более чем монументально, и даже новые высотки, самая большая из которых пока ещё не достроена, были выше, но на фоне древней крепости выглядели как-то несерьёзно. Впрочем, многоэтажки находились далеко, а весь старый центр был застроен домами не выше четырёх этажей.

Нужный мне дом находился хоть и не у главной соборной площади, но и не так уж далеко от неё. Фасад двухэтажного здания выглядел солидно и необычно. Необычность подчёркивали два почти голых мужика, поддерживающих крышу каменного крыльца. На возникшее понимание того, что крыльцо называется портиком, а держат его атланты, я особого внимания не обратил. Привык уже.

Когда вошёл, очень удивился какому-то странному запустению внутри. Большой зал, дальнюю часть которого занимали огромные стеллажи с книгами, выглядел вполне пристойно. Ближнее пространство заставлено длинными столами, хорошо освещёнными множеством потолочных ламп, но всё равно ощущалась какая-то безнадёга, которую усиливал едва уловимый запах гари и даже затхлости. Сидевший за стойкой у входа парень примерно моих лет являл собой олицетворение царившей в этом месте унылой атмосферы. Он с явным усилием оторвался от чтения книги, поднял на меня тоскливые глаза и как-то вымученно произнёс:

— Здравствуйте.

— Добрый день, — отреагировал я, увидев по глазам собеседника, что он этот самый день таковым точно не считает.

— Чем могу помочь? — встрепенулся парень, явно вспомнив о вежливости, но, присмотревшись к моей поцарапанной физиономии, вдруг скис. И всё же интерес к нему вернулся после моих дальнейших слов:

— Я ищу книгу Гжегожа Корчака «Одержимый мир».

Парень какое-то время смотрел на меня с явным недоверием, затем уточнил:

— Хотите её купить? — Вопрос явно подразумевал, что книга у него есть.

— И сколько она стоит?

— Ну-у, это дорогое издание, но я готов продать его вам за пятнадцать червонцев. Увы, ассигнации принять не могу.

Таких денег у меня нет, да и не факт, что в ближайшее время смогу потратить столько на книгу. Мысли в голове заполошно заметались, пытаясь найти какой-то выход.

— А у вас разве нельзя прочитать книгу прямо здесь?

— Да, у нас имеется библиотечный фонд, но «Одержимый мир» в него не входит.

Не знаю почему, но у меня возникла такая обида, что хоть плачь. До этого момента всё шло очень неплохо. Я чувствовал себя крутым взрослым, а сейчас словно снова вернулся во времена, когда все меня шпыняли и называли нахлебником. А и ладно. Пойду сейчас в городской парк, обозначенный на карте, и дочитаю историю Софи. С нахлынувшими чувствами удалось справиться быстро, но, похоже, моё искреннее расстройство не укрылось от парня.

— Подождите, — окликнул он меня, а потом сказал скорее самому себе, чем мне: — Чего уж там жалеть, всё и так пошло прахом. Присаживайтесь, сейчас принесу эту книгу.

Далеко ходить я не стал и устроился на стуле у края ближайшего стола. Ещё раз удивило то, что здесь, кроме меня, не видно других посетителей. Да, день только начался, но всё равно странно. Да ещё и этот запах.

Наконец-то парень принёс книгу. Она действительно выглядела солидно, так что мне даже страшно было прикасаться к её страницам. На всякий случай вытер руки платком, который кокетливо выглядывал из нагрудного кармана пиджака и продавался, так сказать, в комплекте. Моя растерянность продлилась недолго, потому что я с первых же страниц с головой ушёл в очень увлекательное повествование.

То, что описывал в своём труде естествоиспытатель, ломало мои представления об окружающем мире. Хотя не всё и не полностью, но книга показывала реальность совсем с другой стороны. По уверениям Корчака, нынешний уклад образовался больше тысячи лет назад, когда Владимир Креститель принёс на эту землю православную веру. Но языческие боги не собирались уходить просто так, даже проиграв войну с новой верой. Древние кумиры оставили кое-что для потомков своих почитателей, причём как тех, кто сохранит старую веру, так и тех, кто отринет её ради заступничества Господа нашего.

У языческих богов были не только человеческие последователи, но и слуги — бестелесные духи, которых они возвысили для служения себе. Уходя, старые боги усилили их настолько, что некоторых пришлось ввергать в спячку, дабы они не уничтожили всё живое вокруг. Другие же духи, те, что послабее, получили возможность овладевать телами людей и таким образом вредить тем, кто принял истинную веру.

Владимир Креститель всё равно сумел разрушить самые крупные капища и лишил старых богов их силы, но его успех был неполным — под руку великого князя ушли лишь крупные города, а племенные земли остались верны язычеству. Конечно, за прошедшие века было множество попыток силой привести блуждающих во тьме язычества несчастных к истинной вере, и кое-где это получилось. Так случилось в моём родном Пинске. Первый Пинский князь и его богатыри-бояре огнём и мечом выкорчевали всю ересь в граде, но в других местах православные крестоносцы были не так успешны. Порой гибель множества язычников пробуждала старших духов, и тогда гибло уже православное воинство. Кстати, автор книги не всегда считал такие пробуждения чистым злом. Иногда в том было благо как для язычников, так и для православных.

В качестве одного из самых ярких примеров он привёл нашествие хана Батыя. Внук Чингисхана пришёл на Русь и осадил Козельск. Разозлённые упорством обороняющихся монголы уничтожили и город, и его жителей. Но это не утолило их ярости. Захватчики дошли до ближайшего большого поселения язычников и также убили там всех от мала до велика. Они бы и дальше несли погибель всем на своём пути, но пролитая кровь почитателей старых богов разбудила спящего неподалёку Карачуна. Разразилась жуткая снежная буря. Ударили трескучие морозы, погубив многих захватчиков. Возможно, часть армии Батыя и пережила бы эту напасть, но они сделали ещё одну ошибку. Главой того поселения был сильный ведун. Татары, которые пока не особо разбирались в разнице между язычниками и православными, словно в насмешку распяли ведуна на кресте. Умирая в мучениях, ведун не отпустил сидящего в нём духа-побратима, а с его помощью переродился в Кощея.

Могущественная нежить, которую в Европе называли личем, подняла мёртвых язычников и погибшую от холода часть монгольского войска и натравила умертвий на живых татар. В итоге не ушёл никто и сам Батый сложил голову в языческом поселении неподалёку от непокорного Козельска. Потом ещё сотню лет в тех местах никто не жил, а волхвам пришлось принести множество жертв, чтобы усыпить Карачуна и упокоить Кощея. Это событие сильно повлияло на дальнейшую историю. Распространение христианства замедлилось, а затем и вовсе всё пришло в своеобразное равновесие.

Ну, дальнейшее я уже знал из того, что рассказывал отец Никодим. Православная вера утвердилась в городах и их окрестностях, а дальние селения всё ещё прозябали во тьме язычества. Страх пробудить древних демонов, того же Карачуна или, избави Господи, Мару, сказался и на междоусобицах Рюриковичей. После ухода в мир иной Владимира и сына его Ярослава Ярославичи поделили Русь на вольные княжества и правят ими до сих пор. Собранное Владимиром Святославовичем государство формально считалось единым, правда, с одним небольшим таким нюансом. Великим князем себя считал и князь Владимирский и князь Киевский. И оба напрочь игнорировали мнение оппонента по данному поводу. За Киевским была древность главного города славян, а за Владимирским — богатство самого большого удельного княжества — купеческой Москвы, озолотившейся и сильно разросшейся благодаря торговле с Золотой Ордой. А в это время посадник Новгородский тихонько посмеивался над обоими.

Стряхнув с себя муть воспоминаний, я вернулся к книге, ведь там было ещё много интересного и кроме предисловия. Корчак очень подробно описывал разновидности и особенности духов — как тех, кто предпочитал быть свободным, так и любивших подселяться в человеческие тела. Увы, такое не осилишь за один день и тем более не запомнишь даже самое важное. Я и так засиделся до боли в спине и ворчанья желудка. Хотя, может, читал бы и дальше, но отвлёк звук открываемой двери, который в гнетущей тишине зала прозвучал особо громко.

Новый посетитель вряд ли привлёк бы моё внимание надолго, но его вид оказался даже более неуместным в этой обстановке, чем мой собственный, — в зал вошёл откровенный урка. И что самое любопытное, юный библиотекарь явно его знал. Лицо бедного парня перекосилось, что вызвало ехидную ухмылку посетителя. Дальше — ещё больше странностей. Урка не стал ничего говорить напрягшемуся библиотекарю, а почему-то сразу направился в мою сторону.

Ну вот опять на меня навалился страх и заныли уже поджившие синяки. Но хуже всего то, что резко замедлились мысли. От ощущения того, что я снова тупею, стало совсем худо. С этим надо что-то делать. Детский приём, который помогал мне, когда совсем уж становилось тяжко в тётушкином трактире, — закрываем глаза, и окружающий мир перестаёт существовать вместе со всеми его неприятными особенностями.

Помогло. Мысли забегали куда шустрее, и, когда я снова открыл глаза, увидев, что непонятный типчик стоит практически надо мной, левая рука уже извлекла из кармана платок и намотала на костяшки правой. За эти пару мгновений форы незаторможенные страхом мысли привели к выводу, что наличие синяков без сбитых кулаков — это признак терпилы.

Слово-то какое неприятное, липкое.

— Чаво такого интересного читаем? — ехидно поинтересовался шустрила.

Второй более осмысленный взгляд позволил отметить детали, по которым стало понятно — это не боец, а один из тех, кто задирает прохожих, давая своим более мощным напарникам повод для драки. Ничего нового. В нашем районе я знал как минимум две такие банды.

Я угрюмо посмотрел на непрошеного собеседника, одновременно выставляя на столешницу оба кулака. Надеюсь, выглядело увесисто. Постарался вспомнить интонации, с которыми говорили самые отбитые посетители тётушкиного трактира, а ещё представил, что рядом не незнакомый хулиган, а кузен Кирьян:

— Проблемы?

— Не, — ответил настырный парень.

Судя по всему, представление всё же удалось. В его голосе было больше растерянности, чем наглости. Ладно, попробуем дожать:

— А надо?

— Чего?

— Проблем, — на всякий случай уточнил я.

— Не надо. Просто поинтересовался.

Парень явно решил сдать назад, так что я ему помог в этом благородном деле:

— Молодец. Любопытство — дело хорошее. Теперь можешь идти.

Произошедшее ему явно не нравилось, но это всё же не боец, поэтому шустрила лишь выдавил из себя ухмылку и сквозь зубы сплюнул на чистый мраморный пол. Затем сунул руки в карманы порток и вихляющей походкой двинулся на выход. На прощание бросил сидевшему удивлённым истуканом библиотекарю:

— Увидимся ещё. Не скучай.

Ситуация с библиотекой становилась с каждой секундой всё более странной, а непонятные вещи в последнее время вызывали у меня какой-то зуд и острое желание удовлетворить любопытство прямо здесь и сейчас. Правда, как это сделать, непонятно. Не идти же к библиотекарю и просто так в лоб задавать вопрос — а что у вас тут творится? К счастью, мучился я недолго, потому что он сам подошёл ко мне и присел на соседний стул. Похоже, случившееся дало ему повод думать, что мы теперь в какой-то степени союзники. Судя по всему, любопытство засело не только у меня:

— Простите, что отвлекаю, но почему вас заинтересовала именно эта книга?

— В ней есть важная для меня информация. Может пригодиться.

— Где пригодиться? — не унимался он.

— В походе.

— Вы ушкуйник? — недоверчиво прищурился парень.

— Не похож? — спросил я и почему-то подумал, что отвечать вопросом на вопрос не совсем правильно, но мой собеседник не обиделся. Мало того, удивил своей прямотой:

— Не очень. — Он тут же покраснел. — Простите. Но всё же почему именно «Одержимый мир»?

— Мне её посоветовал знающий человек.

— Вы хотите сказать, что написанное в книге соответствует действительности? — В его голосе как-то странно смешались удивление и возмущение. А мне стало интересно, как он умудрился сохранить в этом городе такую наивность. Неужели даже газет не читает? С другой стороны, в прочитанной мною утром статье подселение духов описывалось как бесноватость, а убийца стражников представлялся как некто, в кого вселился демон из преисподней.

— Я почти в этом уверен.

— Почти? — недоверчиво прищурился мой собеседник. — Так не бывает. Можно либо быть полностью уверенным, либо неуверенным.

— Бывает, — не согласился я, чувствуя, что наш разговор захватывает меня. Раньше из хоть сколь-нибудь умных людей общался только с отцом Никодимом. — Если то, что рассказывают надёжные и умные люди, подтверждается личным опытом, то это хоть и порождает уверенность, но ведь нельзя исключать того, что все мы ошибаемся.

О как завернул, аж сам заслушался!

— Лично мне приходилось сталкиваться лишь с водяным и русалками, — заявил я тоном опытного ушкуйника и даже немного стало стыдно за хвастовство. — Насчёт остального приходится верить на слово.

— Лично?! — ещё больше удивился парень и, не дожидаясь ответа, тут же попросил: — Расскажи… те.

— Хорошо, расскажу. И можно на «ты».

А затем я действительно поведал ему не только о бое с русалками, но и о странной сиротке в гостином дворе. После этого мы принялись обсуждать книгу, которую представившийся Димой библиотекарь тоже читал, причём довольно внимательно.

Так увлеклись беседой, что моему желудку пришлось довольно грубо напоминать о том, что с самого утра ему перепала только пара пирожных. Нужно пойти и пообедать.

Я не успел ничего сказать, как Дима тут же предложил:

— Слушай, давай пообедаем у меня. — И добавил, заметив в моих глазах сомнение и смущение: — Пожалуйста. После смерти отца мать почти ничего не ест. Приготовит мне и уйдёт к себе молиться. А мне в одиночку кусок в горло не лезет.

Мне всё ещё было неловко лезть в жизнь человека, которого я знаю всего-то пару часов, но уж очень хотелось даже не есть, прямо-таки жрать.

А ещё было огромное желание продолжить общение с человеком, которого с удовольствием назвал бы своим другом — первым в моей жизни. Мы поднялись на второй этаж, и Дима свернул налево по коридору второго этажа. Столовая находилась за ближайшей дверью. Большая и очень уютная. С одной стороны, я чувствовал, что особой роскоши здесь нет, а с другой — робел, впервые попав в такое чистое и красивое место.

Посреди помещения располагался прямоугольный стол с шестью стульями вокруг него. Но две тарелки стояли только слева от главного места в торце. Посреди стола возвышалась очень красивая фарфоровая штука. Кажется, это супница. А ещё несколько тарелок были заполнены пирожками, свежим хлебом и каким-то мясным рулетом. Желудок от таких потрясений даже не заурчал, а прямо взвыл.

Дима фыркнул от смеха и, быстро подойдя к большому застеклённому шкафу с посудой, достал оттуда тарелки для меня. Главное украшение стола действительно оказалось супницей, а его содержимое привело меня в полный восторг. Похоже, мой зверский аппетит заразил и Диму — он тоже принялся уплетать снедь, приготовленную его матушкой, не менее жадно, чем я. Такое впечатление, что парня несколько дней не кормили. В итоге мы оба объелись и устало отдувались, облокотившись на лишь казавшимися хрупкими спинки красивых стульев.

— Спасибо тебе, Стёпа. Давно я не ел с таким удовольствием.

— Мне спасибо? — искренне удивился я. — Это вам спасибо. Благослови Господь и тебя, и твою матушку. Такой вкуснятины я не ел никогда в жизни.

Мои пожелания почему-то омрачили Диму:

— Боюсь, Господь не услышит тебя. Забыл он о нас с матушкой.

Сам не знаю почему, но я испытал искреннее возмущение, и тут же вспомнились слова отца Никодима.

— Это ты зря. Господь никогда не оставляет нас милостью своей. А беды сваливаются на тех, кто потерял веру и оступился.

— Серьёзно?! — Человек, который, вполне возможно, так и не станет моим другом, обжёг меня взглядом, совершенно не подходившим его незлобивой натуре. Похоже, парню многое пришлось пережить, чтобы так ожесточиться. — Матушка молится день и ночь. В нашей семье никто не крал, не убивал, не распутничал. Тогда за что нам всё это?!

Я почувствовал, как напряжённой струной натянулась нить нашей едва зародившейся дружбы, грозя лопнуть в любую секунду. Мысли суетно забегали, и я ляпнул первое, что пришло в голову:

— Дима, это, конечно, не моё дело, но если хочешь рассказать… Вижу, что дела у вас не очень хороши.

— Это долгая история, — уже без злобы, но всё ещё с раздражением ответил парень.

— А мы куда-то спешим? — спросил я, сделав своё лицо максимально простецким, и тогда его прямо прорвало.

Видно, он давно хотел высказаться, но было некому:

— Понимаешь, всё так хорошо начиналось. Когда мне было семь лет, отец держал в Турове книжную лавку, и однажды к нему зашёл ещё старый Пинский князь, приезжавший к старшему брату по делам. Они с отцом разговорились, и князь посетовал, что в Пинске нет своей общественной библиотеки, только княжеская, в которую простому люду хода нет. Тогда отец предложил организовать частную, а за это попросил кое-какие льготы. Они сговорились. Отец быстро закупил много как новых, так и подержанных книг в хорошем состоянии, и мы переехали сюда. Князь дал послабление по налогам, а также выделил в аренду этот дом, закрепив княжьим указом небольшую ренту на целых пятьдесят лет. Мы прожили тут прекрасные одиннадцать лет. Многие из тех, кто приходил в библиотеку, становились покупателями новых книг. Ну а потом отец заболел и умер. Почти все деньги ушли на лечение. Через неделю после его смерти пришёл управляющий одного купца и предложил мне добровольно расторгнуть договор аренды. Хочет здесь большой магазин женского платья устроить. Ну а мне что делать? Я тут вырос и привык к этому дому. Так что отказал. А потом на нас посыпались несчастья одно за одним. Сгорела в подвале новая партия книг для продажи. Пожарные приехали вовремя, но залили все книги, испортив их окончательно. Там только часть получилось пристроить в библиотечный фонд. Думал, пока выкручусь на плате за пользование библиотекой. Она хоть и небольшая, но на аренду хватало с лихвой. Не вышло, сюда начали ходить какие-то странные люди. Как тот, которого ты спугнул. Никого не били, ничего не портили. Только лезли к посетителям с вопросами, вот те и перестали ходить.

— А к стражникам ты обращался? — осторожно спросил я, но всё равно вызвал у него волну негодования:

— Конечно! И не раз, но они сказали, что если ущерба нет, то и поделать ничего не могут. Вот ежели мне морду набьют или мебель сломают, ужо они проказникам покажут. — В конце он явно цитировал несговорчивого стражника.

— А если нанять вышибалу, я даже могу найти кое-кого за недорого.

— А толку? — обречённо отмахнулся Дима. — Я не могу никого выгнать из библиотеки и отказать в членстве. Это условие договора, как и то, что библиотека должна быть открыта все будние дни с десяти утра до шести вечера. С часовым перерывом на обед, который, кстати, скоро закончится. Если трижды нарушу эти условия, то договор будет расторгнут уже без моего согласия. Чего они и добиваются. Пойти бы к хорошему стряпчему, но на хорошего нет денег, а дешёвого тут же перекупят. Вот так и живём. Точнее, доживаем.

Дима поднялся из-за стола, и я тоже вскочил:

— Что ж, и мне пора.

— Куда? — испуганно замер парень.

— Искать себе жильё. Меня ведь тётушка выгнала, объявив убийцей кузена.

— Вот это да! — ошалело выдохнул Дима и снова присел на стул. — Расскажи.

В ответ я лишь улыбнулся. Ну, после его откровений отнекиваться как минимум нечестно. Так что поведал почти всё.

— Да уж, — мотнул головой Дима, дослушав мой рассказ. — И это я тебе жаловался на сложную жизнь. Да доведись мне прожить как ты хоть год, уже прыгнул бы в реку к твоим русалкам.

— Так, во-первых, русалки не мои. А во-вторых, самоубийство — тяжкий грех, и не смей о нём даже думать. Из любой ситуации можно найти выход.

— Даже из моей? — снова поскучнев, спросил парень.

— Даже из твоей. И мы вместе об этом подумаем. Сам знаешь, что две головы куда лучше, чем одна. Я только найду себе жильё и вернусь.

— А зачем что-то искать, оставайся у нас, — предложил он то, на что я втайне надеялся, но даже боялся об этом думать.

Уверен, в доходном доме знакомца отца Никодима ещё те условия. Это же Дымы. Да, мне не привыкать, но, боже мой, как же здесь уютно!

— Ну это как-то… — попытался я изобразить из себя скромника, но был тут же перебит:

— И слушать ничего не хочу. Сестра давно уехала. Правда, ей не понравится, что кто-то чужой будет жить в её комнате, так что я переселюсь туда, а ты в мою. Так, хватит спорить попусту. Давай лучше вернёмся в читальный зал. Эти сволочи всегда в одну минуту второго присылают кого-то приличного. Уже написали две жалобы.

Он как в воду глядел, хотя кое в чём и ошибся. Через минуту после того, как Дима отпер дверь, она резко открылась. Мы лишь успели зайти за стойку регистратора, благо там хватало места для двоих. Да и вообще деревянная конструкция неплохо подходила для обороны. Я теперь понимаю, почему аптекарь предпочёл разговаривать со мной через прилавок.

Это были два крупных мужика средних лет в практически одинаковых клетчатых пиджаках. Один на голове носил кепку, а второй изрядно потрёпанный котелок. Тот, что в котелке, сразу же начал бычить:

— Это ты, чё ли, тут сильно борзый?

— А с какой целью интересуетесь? — вежливо уточнил я.

— Чё? — немного растерялся агрессор, дав мне возможность развить свою мысль.

— Говорю, чем могу помочь, уважаемые господа?

— Ты кто такой? — дёрнув головой, начал злиться не очень привыкший к нестандартным диалогам боец.

— Я новый работник библиотеки, а вы, наверное, хотите что-то почитать?

Сам не понимаю, откуда такая храбрость, то ли благодаря крепкой стойке, из-за которой меня трудновато будет достать, то ли просто понесло:

— Могу предложить чудесную вещь. Называется «Страдания Софи». — Сумку с посылкой для Виринеи я старался держать рядом, так что и в столовую, и за стойку принёс с собой. Из неё и выудил, к удивлению всех зрителей, включая моего нового друга, книжицу с яркой обложкой. — Она точно понравится тем, кто знает цену настоящей любви.

— Ты что несёшь, убогий?! — начал сатанеть обладатель котелка и изрядного шрама на щеке. — А ну пошли выйдем.

— Зачем? — почти искренне удивившись, спросил я.

— Поговорим.

— Мы и здесь неплохо разговариваем.

— Шрам, да чё ты с ним базлаешь, — влез в разговор носитель кепки и продемонстрировал мне самую настоящую наваху.

То, что нож с откидным лезвием как у бритвы, называется именно так, я понял, как только его увидел.

— Осади, Пика. Мы с этим щеглом потом разберёмся.

Как я и думал, у них были строгие инструкции от заказчика. Вполне возможно, им запретили кого-либо бить и портить имущество, но основной задачей явно было не привлекать внимания стражников. Не зная, куда выплеснуть злобу, Шрам пнул ногой стойку.

— Дима, — встревоженно повернулся я к, казалось, даже переставшему дышать и побледневшему другу. — Ты слышал треск? Кажется, он сломал стойку.

— Ну, сявка, тебе не жить, — прошипел Шрам и, пихнув локтем своего друга, пошёл к входной двери.

— Т-ты зачем их так разозлил? — запинаясь, спросил Дима.

— Потому что по-другому они не понимают, — высказал я даже не свою мысль, а однажды услышанные от ныне покойного Осипки слова. У него тогда случилась ссора с бандой малолеток из нашего района. Тётушка конфликт погасила взяткой старшакам, но слова я запомнил. — Хотя ты прав, слегка перестарался.

Действительно, прощальный взгляд Шрама заставил меня изрядно напрячься. Логика подсказывала, что сейчас он мне ничего не сделает, потому что действительно имел чёткие инструкции, но не сидеть же теперь в библиотеке безвылазно. Стало как-то не по себе, но я постарался не показать свой страх и без того перепуганному Диме. Он тоже почувствовал неловкость и постарался сменить тему, благо повод, причём очень яркий, всё ещё находился у меня в руках.

— Ты что, читаешь бульварные романы?

— А что с ними не так? — искренне недоумевал я.

— Это же полная безвкусица.

— Хочешь сказать, что у тебя такого в продаже нет?

— Конечно же нет, — возмущённо заявил библиотекарь. — Такой товар повредил бы нашей репутации.

Что-то в его словах задело меня, и это точно не обвинение в отсутствии вкуса. Я посмотрел на книгу в своих руках, затем на Диму и постарался выудить какую-то важную мысль из целого вороха других, совершенно бесполезных.

О, поймал! Галантерейщик совсем не казался дураком, но всё же выделил половину витрины бульварным романам. А значит, на них есть немалый спрос.

— Дима, ты меня, конечно, извини, но вашей репутации уже ничего не повредит, а вот деньги за бульварные романы были бы очень кстати.

— Да какая разница, — не стал спорить он, — всё равно не на что их закупить.

Он был прав, так что мы закрыли тему и вернулись к прерванному перед обедом разговору. Спешить мне теперь некуда, так что я с удовольствием снова погрузился в спор на очень интересовавшую меня тему.

Наш диспут разгорелся так сильно, что Дима иногда бегал к полкам за книгами, в которых тут же находил доказательства своей правоты. Мне не хватало начитанности и элементарного жизненного опыта, но простая логика частенько пересиливала его заблуждения.

Мы бы так и до ночи проболтали, но вдруг он осёкся и посмотрел в сторону лестницы. Я проследил за его взглядом и увидел наверху силуэт худой женщины в чёрной одежде. Она была так похожа на призрак из страшилок, что мне даже стало не по себе. Но Дима не испугался и громко сказал:

— Мы уже заканчиваем, матушка.

Женщина сразу же ушла. Выяснилось, что мы засиделись почти дотемна. Затем был ужин, такой же вкусный, как обед. Я ещё подумал, что, несмотря на плачевное положение семьи, в пропитании они себя не особо стесняли. Что примечательно, ели мы снова только вдвоём. После ужина Дима показал мне теперь уже мою комнату и помог постелить на кровать новое бельё.

— Я заберу свои вещи завтра, а ты пока устраивайся.

После этого он ушёл, аккуратно прикрыв дверь. У меня снова возникло какое-то раздвоение — с одной стороны, чувствовал, что обстановка довольно скромненькая, а с другой — я поверить не мог, что сегодня буду спать в этом удивительном, можно сказать, сказочном месте. Да здесь даже есть радио! Впрочем, включать его на ночь глядя, да ещё в доме, где по-прежнему сохраняется траур, конечно же, не стал. Просто быстро разделся и лёг в постель.

Как же хорошо, что успел посетить баню, да ещё и купил чистое исподнее!

Уснул мгновенно, глупо улыбаясь от ощущения невесомости в мягкой постели и упоения какими-то цветочными запахами чистого белья.

Глава 5

Мне снился совершенно не запомнившийся, но запредельно прекрасный сон, и тем более было странно, что он так резко прервался. Я пару минут пялился в потолок, едва подсвеченный пробивающимся в щель плотных штор светом уличных фонарей. Сердце бешено колотилось, но быстро пришло в норму. Это что, из-за непривычно мягкой постели? Не похоже.

Я снова прикрыл глаза и постарался прислушаться к собственным ощущениям. Помогло. Повеяло какой-то угрозой, при этом я чувствовал, но далёкой и не направленной на меня. Прежний я накрылся бы одеялом с головой и постарался переждать до утра. Но с одной стороны, любопытство толкало узнать, что же происходит, а с другой, возможно, опасность грозила тем, кто меня приютил. До сих пор не понимаю, что заставило Диму пустить ночевать в дом совершенно незнакомого человека, да ещё и разукрашенного синяками, как последний босяк. Но он это сделал, и я впервые в жизни сплю в мягкой постели после сытного ужина из трёх блюд. Так что точно не смогу отсидеться в стороне. Вдруг Диму сейчас мучает какая-то тварь, как та, что присосалась к Даниле? Ощущение угрозы очень похожее. Тогда я спугнул нечисть, может, получится и сейчас?

Не давая собственным трусости и сомнениям одолеть меня, встал, натянул портки и босиком вышел в коридор, благо тут был расстелен ковёр. Угрозой тянуло от дальней части коридора, где располагались спальня Диминой мамы и кабинет покойного отца. Сам он спал в комнате напротив моей. Слева находилась ванная. Ещё одна была в противоположном торце коридора — там, откуда веяло угрозой.

Очень не хотелось идти туда, но при этом не на шутку разошедшееся любопытство чуть ли не волоком тащило к неведомому. На цыпочках, как вор, я прокрался мимо столовой и лестницы, подойдя к расположенным друг напротив друга большим дверям. Я замер между ними, моля Господа о том, чтобы сейчас меня никто не увидел. Выгонят взашей, а мне в этом доме очень нравится, несмотря на все его странности.

Уже думал отправиться обратно, но тут в звенящей тишине за левой дверью кто-то протяжно застонал. Волосы на затылке зашевелились, и меня всего затрясло от странного предчувствия. Это было очень похоже на то, как стонал Данила, только женским голосом. Меня словно притянуло к полотну двери. Я прижался к нему ухом, чтобы расслышать происходящее внутри. Стон так и не повторился, но внезапно появилось ощущение, что ко мне приближается нечто опасное. Не особо контролируя своё тело, я отскочил ближе к туалету, чтобы не оказаться на пути чего-то невидимого, перелетевшего из спальни хозяйки дома в кабинет её покойного мужа.

Коридор освещался тусклой лапочкой у лестницы, но мне бы это и не помогло. Просто всем своим естеством почувствовал, что прямо передо мной что-то пролетело. Что-то запредельно опасное. Можно было бы списать всё на прочитанные вечером книги, многие из которых были жутковатыми, но пережитое ощущалось так ярко, что не отмахнёшься. Меня даже холодом обдало от близости невидимой жути.

Я прислушался к себе и отметил, что, несмотря на пережитое, все опасения куда-то исчезли. Неужели я всё же спугнул нечто терзавшее матушку Димы? В голове воцарился сущий бедлам. Одни мысли подтверждали догадку, а иначе как объяснить внезапно исчезнувший страх? А другие уверяли, что всё это бред и выдумки воспалённого сознания.

В таком вот раздрае я по-прежнему осторожно, на цыпочках вернулся обратно в выделенную мне комнату и забрался в кровать. Уснуть с таким галдежом в голове было невозможно, и я решил воспользоваться единственным отвлекающим средством, имеющимся под рукой, а именно страданиями Софи.

Колбасило бедняжку нещадно, но всё же, несмотря на презрительное отношение ценителей серьёзной литературы к этим книгам, написано увлекательно. Я бы даже сказал, талантливо, так что через какое-то время удалось отрешиться от тревожных и противоречивых мыслей в собственной голове.

Увы, уснуть так и не смог, потому что, как только закончились страдания Софи, снова начались мои собственные. А других книг под рукой не было, так что, едва дождавшись рассвета, я оделся и решил прошмыгнуть вниз, чтобы взять себе что-то свеженькое с полок библиотеки. Но не добрался даже до лестницы. На выходе из спальни я замер, глядя на худую женщину в чёрном, как раз собравшуюся пройти на кухню, расположенную напротив столовой.

— Здравствуйте, — сдавленно пискнул я, но в ответ получил лишь равнодушный, можно даже сказать, пустой взгляд женщины.

Выглядела она очень скверно. Да что уж там, матушка Димы была похожа на ходячий труп. Сразу вспомнилась русалка, забравшаяся на борт «Селезня». Конечно, тут всё не так плохо, но всё же…

Спускаться вниз я передумал и решительно подошёл к двери в спальню моего нового друга. Кроме него, в доме уже никто не спал, поэтому я постучал без особого стеснения.

Пришлось повторить стук дважды, потому что просыпаться в такую рань Дима явно не любил. Наконец-то щёлкнул замок, и в открывшийся проём просунулось недовольное лицо парня.

— Стёпа? Тебе чего не спится?

— Разговор есть, — сразу перешёл я к делу и, увидев страдальчески сморщившееся лицо друга, добавил со всей доступной мне серьёзностью, хотя и понизив голос до шёпота: — Это очень важно. Касается твоей матушки.

Сонливость тут же слетела с лица Димы, и он отступил назад и в сторону:

— Заходи.

Его тревога стремительно нарастала, так что я сразу перешёл к делу и рассказал как о своих ночных приключениях, так и о выводах, которые сделал, дожидаясь рассвета. А думал я много — времени хватало. В книге Корчака было описание особого вида духов, которых сильные колдуны запирали в предметах. Чаще всего это были языческие истуканы, но порой узилищами становились и вещи попроще.

— Ты опять за своё? — Теперь к тревоге в его голосе добавилось раздражение.

— Да плевать на наши с тобой споры, Дима, — разозлился я. — Даже если есть хотя бы крохотный шанс сделать жизнь твоей матушки лучше, неужели оно не стоит толики твоего времени и усилий?

Мой первый и потому лучший друг, несмотря на всё своё упрямство, дураком точно не был, поэтому мне и было так интересно с ним общаться. Он пару минут молча пялился куда-то себе под ноги, затем почесал макушку и, зябко переступив босыми ступнями по ковру, решительно кивнул:

— Ты прав. С мамой точно что-то не так. Я сам тоскую по отцу, но у неё это уже что-то совсем страшное. Она со мной давно не разговаривает. Только готовит и убирает. Даже думал, что её одолел какой-то бес, но матушка каждое утро ходит в церковь, вот я и успокоился.

— Тем логичнее выглядит моя теория о том, что дух в неё не вселился, а приходит лишь по ночам, на время покидая своё узилище, — постарался я подтолкнуть его размышление в нужном направлении.

Сомнения всё ещё терзали Диму, но любящий сын увидел крохотный шанс сделать хоть что-то и ухватился за эту соломинку обеими руками.

— Хорошо, — сказал он, посмотрев на настенные часы с качающимся маятником. — Через двадцать минут она уйдёт на утреннюю службу, и мы осмотрим кабинет отца.

Спрашивать, почему не сделать это прямо сейчас, я не стал, потому что и сам понимал, что могут возникнуть непредвиденные трудности. Либо его матушка вдруг начнёт задавать ненужные вопросы, либо как-то проявит себя терзающая её мерзость, и чем это всё закончится, совершенно непонятно. Так что рисковать действительно не стоит.

Дима оделся и присел на кровать. Я занял стул у изящного столика с зеркалом. Только теперь удосужился присмотреться к обстановке в комнате. Всё в ней говорило о том, что тут жила девушка. Кокетливые бежевые шторы, светлая обивка стен, покрывала с рюшками и всё такое прочее. Заметив мои взгляды, Дима почему-то покраснел. И напрасно. Да, обстановка непривычная, но даже я заночевал бы здесь с неменьшим комфортом, чем в более сдержанно оформленной комнате парня.

Наконец-то прошли отведённые Димой двадцать минут. Он глянул на часы, вскочил с кровати и, осторожно открыв дверь, вышел в коридор. Через минуту мой друг вернулся.

— Всё, ушла.

Мы тут же направились к кабинету покойного хозяина дома. Дверь оказалась не заперта, так что мы спокойно вошли внутрь. Здесь обстановка была куда интереснее. Возле большого резного стола прямо на полу стоял огромный глобус на резных же ножках. За столом на стене висела карта Руси с явным разделением на княжества. И то и другое сильно манило меня, но я одёрнул своё любопытство. Мы здесь не за этим.

Имелся в кабинете и большой книжный шкаф, полки которого оказались практически пустыми. Похоже, содержимое пришлось продать, чтобы рассчитаться с долгами. Последним из особо привлекающих внимание объектов был большой сейф в углу.

Я осмотрелся вокруг, чувствуя растерянность, особенно под требовательным взглядом Димы. Он пока не понукал меня, но явно был близок к этому.

Ну а что я? Откуда мне знать, что делать и как искать опасный предмет, особенно учитывая то, что его здесь может и не быть вовсе. Ладно, обратимся к единственной вещи, которая пока ещё меня не подводила, а именно к логике. Дима говорил, что их жизнь была радостной до недавнего времени, так что…

— Есть ли тут вещи, которые попали в дом незадолго до начала болезни отца?

— Из тех, о которых я точно знаю, только рукописная копия откровений Илиана Страстотерпца, — чуть подумав, ответил мой друг.

— Где она?

— Наверняка в сейфе.

— Ты читал её? — насторожённо спросил я.

— Нет, — отрицательно мотнул головой Дима. — Страстотерпец был совершенно безумен. Даже отец просмотрел книгу просто для интереса. Но планы на неё у меня имеются. Продавать пока не стал — вещь редкая и дорогая. В Пинске такое точно никто не купит. Разве что церковники, но они наверняка потребует её в качестве пожертвования. Это слова отца. Я думал, если нас с матушкой всё же выгонят из дома, заберу книгу с собой в Туров. Продам, чтобы хватило денег устроиться на новом месте.

— Ты можешь открыть сейф?

— Да, я знаю, где отец хранил ключи, — кивнул Дима и тут же пошёл к столу.

Там он провернул какую-то деталь резьбы и открыл потайной ящичек. Я лишь удручённо вздохнул, поражаясь неосмотрительности моего друга. А если бы вместо меня тут стоял кто-то из подручных того зловредного купца? Ладно, теперь-то у него есть друг, который наивностью не страдает. По крайней мере, мне так хочется думать.

Достав из ящика связку ключей, Дима быстро нашёл нужный и отпер сейф. Как только он открыл дверь, у меня появилось такое ощущение, будто вижу перед собой человека, который вот-вот сунет руку в змеиное гнездо.

— Дима, — поспешно сказал я, чем напряг парня, и это хорошо. — Отойди, пожалуйста, от сейфа.

Он насторожённо посмотрел на меня, но всё же послушался. Я с опаской заглянул за приоткрытую дверцу и увидел внутри пустые полки сверху и лежащую в нижнем отделении толстую книгу в кожаном переплёте. Кожа местами потрескалась, а медные пластины креплений покрыла зеленоватая паутина. Вещь явно древняя и, что самое главное, очень непростая. Похоже, мне повезло — первая же догадка оказалась верной. Правда, я не чувствовал ничего сверхъестественного или похожего на пережитый ночью страх, но, как только подумал о том, чтобы взять книгу в руки, меня пробила внезапная дрожь, а ладони тут же вспотели. Даже невольно убрал их за спину. Затем всё же осторожно закрыл массивную дверцу. Повернулся к Диме и сказал, глядя ему прямо в глаза:

— Я, конечно, могу ошибаться, но это оно. Это то, что сгубило твоего отца и сейчас убивает мать.

— Ты уверен? — недоверчиво уточнил мой друг, явно не собираясь отказываться от ценной книги просто так.

— Нет, конечно! — вырвался из меня эмоциональный ответ. — Кто я, по-твоему, бесогон, что ли? Говорю то, что чувствую. Могу ошибаться. А если всё же не ошибаюсь?

— И что теперь делать? — тоже начал яриться парень, пребывая в растерянности, и я его понимал. — Позвать городских бесогонов? Одна такая наивная уже позвала. — Видя моё недоумение, он пояснил: — Со мной в гимназии училась девочка. Ей кто-то подсунул книжицу, в которой было описано, как вызвать демона, который поможет приворожить парня. Её мать нашла книгу и позвала бесогонов. Те перевернули всё в доме вверх тормашками. Даже обои порезали. Девочку упекли в монастырь. А я точно знаю, что она никакая не сатанистка. Просто дура набитая.

— Ну, тогда, может, оставим всё как есть? — с иронией предложил я. — Вдруг повезёт, и ты успеешь продать книгу до того, как твоей матушке станет ещё хуже. Да только как будешь жить дальше, зная, что по твоей вине эта тварь грызёт чью-то православную душу?

Дима застыл с открытым ртом, так и не высказав очередной довод в свою защиту. Да и мне стало не по себе, ведь парень прав. Даже отец Никодим говорил, что бесогоны могут перестараться «от греха подальше». Так, стоп, отец Никодим!

— Дима, — окликнул я всё так же стоящего с полуоткрытым ртом товарища. — Есть вариант. Можно обратиться к отцу Никодиму. Скорее всего, книгу он сожжёт, но точно только после того, как подтвердит, что она представляет угрозу. К тому же не побежит к бесогонам.

— Ты уверен? — оживился мой друг, скорее всего понадеявшись на то, что знающий священник может и сказать, что с книгой всё в порядке.

— Нет, конечно, но я точно знаю, что это лучше, чем продать опасную вещь какому-то бедолаге, взяв на душу тяжкий грех.

Дима снова застыл с открытым ртом. Мелькнула ехидная мысль, что это уже входит у него в привычку, но я тут же отогнал её. Сейчас точно не до шуточек. Затем мой друг поник, словно из него выдернули стержень, и посмотрел на меня с какой-то бесконечной тоской в глазах:

— Наверное, ты прав. Нельзя перекладывать свои беды на чужие плечи. Зови своего попа. Вон можешь воспользоваться телефоном.

Мне стало очень жаль его и немного стыдно за то, что именно я стал причиной таких переживаний. С другой стороны, вполне возможно, мне удалось отвести от него беду, более страшную, чем смерть матери и перспектива бедности. Я печально улыбнулся и сказал:

— Телефон — это хорошо, но в нашем районе такая роскошь может быть только в околотке, и то не факт. В общем, ты пока готовься к открытию, а я побежал. Закрой и сейф, и кабинет. Ключи держи у себя и не давай матушке, как бы она ни просила.

Задержавшись ещё немного, я написал записку. Уже выскочив из дома, подумал о том, что остался без завтрака. Но мне не привыкать, а дело не терпит отлагательств. До остановки было рукой подать, к тому же туда как раз подъезжал трамвай. Я неплохо изучил карту города с трамвайными маршрутами, так что сориентировался быстро и у здания речного вокзала сошёл, когда солнце ещё толком не поднялось над горизонтом. Утренняя служба наверняка ещё идёт, но это не значит, что можно тормозить. Придётся ещё побегать. Мой путь лежал мимо каменной ограды складского комплекса аж до старых причалов, у которых по утрам частенько рыбачил Андрюха Заяц.

По тропинке между пустырём и оградой складов я двигался с определённой опаской. Рабочий день у биндюжников уже начался, но всё равно был шанс наткнуться на одного из них. Парни они резкие, а репутация у меня после того, как укусил Кирьяна, наверняка не самая лучшая.

Сегодня мне определённо везло — по пути не наткнулся ни на кого агрессивного и застал Андрюху на месте рыбалки. Немного понаблюдал за ним из кустов, которыми поросла вся территория старых причалов. Заяц, получивший своё прозвище за два выдающихся зуба, пожалуй, был единственным человеком из всего проживающего в нашем портале молодняка, не вызывавшим у меня неприязни. Он, как и все, называл меня дурачком, но получалось это как-то сочувственно, что ли. К тому же пару раз шебутной парнишка разгонял малышню, когда она совсем уж теряла берега в издевательствах надо мной.

Я раздражённо дёрнул головой, разгоняя неприятные воспоминания. Они словно всплыли из какого-то страшного сна. Казалось, что это происходило не со мной и совсем в другой жизни. Ладно, хватит сидеть в кустах. Время поджимает. Я вышел на подгнившие доски причала и окликнул паренька:

— Привет, Андрюха.

Заяц резко подскочил, разворачиваясь чуть ли не в воздухе, и тут же в его руке появился заточенный кусок металла, обмотанный бечёвкой в качестве рукояти. Парнишка даже ощерился как кот, которого в подворотне зажали собаки. Я смотрел на Андрюху словно в первый раз. Раньше он казался мне взрослее, что ли, а сейчас я видел пацана, которому вряд ли больше двенадцати. К тому же явно недокормленного, отчего он казался ещё моложе. Но при этом слабым его точно не назовёшь. Пацан умудрялся как-то увиливать от вступления в банду малолеток и держаться особняком. Пару раз его за это били, но после того, как Заяц порезал одного из обидчиков, оставили в покое.

— Дурачок? — удивлённо распахнул глаза паренёк и даже опустил своё оружие, но затем явно вспомнил то, что обо мне говорят на районе, снова ткнул в мою сторону заточенной железякой:

— Не подходи, нечисть, порежу!

— С чего это я нечисть? Хочешь перекрещусь? — изобразил я обиду и тут же осенил себя крестным знамением, но, похоже, не особо убедил накрутившего себя подростка.

— А с того, что ты чуть не загрыз Кирьяна и Бычка.

— Да ладно. Вот прямо-таки загрыз? Их, наверное, уже отпевают, — ехидно сказал я и снова не убедил.

— Ну, не загрыз, так покусал.

— А ты вон тоже шипишь на меня, аки зверь дикий, и ножиком тычешь. Я же тебя нечистью за это не называю. Андрюха, ты не такой глупый, чтобы слушать Кирьяна. Ему соврать, что высморкаться.

— Я-то, вестимо, не глупый, а вот ты чего такой умный стал, а, дурачок?

Наш разговор нравился мне всё меньше и меньше. Особенно тем, что слишком затянулся. Лопухнулся я. Привык свободно болтать с Димкой, вот и выпал из образа дурачка. Ладно, что уж тут поделаешь.

— Если сомневаешься, спроси отца Никодима. Вот прямо сейчас и сбегай. Заодно и записку от меня отнесёшь.

— А с чего это ты распоряжаешься? Я у тебя чай не на посылках.

— А с того, что у меня есть вот это, — в тон ответил я, демонстрируя парню деньгу. — Видишь, серебро меня не жжёт. Какая же я тогда нечисть?

У Андрюхи глаза загорелись, и было от чего. На деньгу он сможет несколько дней кормить и сестру, и мать. Видя его сомнения, я положил на доски под ногами записку и прижал её сверху монетой, а затем отошёл от причала.

— Так что, уговор?

Не только зубы намекали на его прозвище, но и скорость. Пацан сорвался с места, умудрившись на бегу подхватить и монету, и записку. К его чести, пробегая мимо меня, он всё же крикнул:

— Уговор!

Мне тоже оставаться здесь не с руки. Вряд ли парень приведёт с собой охотников на бесноватых, но рисковать всё равно не хочется. Так что я тут же отправился в обратный путь.

Когда добрался до библиотеки, сидевший за стойкой Дима огорчил тем, что отец Никодим так и не позвонил, а ведь в записке, кроме адреса и просьбы о помощи в очень важном деле, был ещё и номер телефона. Пропустить звонок мы не боялись, потому что, кроме кабинета, ещё один аппарат стоял прямо в библиотеке.

Через час вернулась матушка Димы и пугающей тенью прошла мимо, даже не глянув в нашу сторону. Мой друг дёрнулся подойти к ней, но я удержал его за руку. До прихода отца Никодима нам лучше ничего не предпринимать. В том, что священник не отмахнётся от чужой беды, я не сомневался, как и в честности Андрюхи, но всё равно стоит морально готовить себя к походу в родной квартал с непредсказуемыми последствиями.

Чтобы отвлечься от тягостного ожидания, мы начали обсуждать проблему с бандитами, ведь оба понимали, что рано или поздно от хулиганства они могут перейти к действиям. Бойцы из нас никакие, и тут я подумал о другой возможности:

— Слушай, Дима, а у вас в доме разве нет оружия для самозащиты?

— О чём ты? Какое оружие? Мещанам владеть им запрещено. Это дозволено лишь дружинникам, детям боярским и ушкуй… подожди, ты же ушкуйник!

— Честно говоря, не совсем в этом уверен, — немного смутился я, ведь мне нечем подтвердить свой статус. И вообще, кроме справки от священника, не имею никаких документов. — Да, я ходил в поход на ушкуе, но понятия не имею, как доказать право на ношение оружия.

Дима погрустнел и, печально вздохнув, выдал не совсем понятную фразу:

— Вот бы с Настей посоветоваться.

— Кто такая Настя и почему это она может дать совет по поводу оружия? Дима, а что это ты так покраснел-то? А ну давай рассказывай.

Дима сделался ещё краснее, что только раззадорило моё любопытство, так что я требовательно уставился на него, всем своим видом показывая, что отвертеться не получится.

— Мы с Анастасией учились в городской гимназии и были немножко дружны.

Очень хотелось уточнить, как можно немножко дружить, но я боялся нарушить доверительную атмосферу.

— После окончания гимназии я остался в городе помогать отцу, а она уехала в Новгород, чтобы окончить юридические курсы. — Дима всё же поборол смущение и заговорил с определённой гордостью, явно радуясь успехам своей немножко подружки: — Она окончила их не просто с отличием, но и на год раньше срока. Два месяца назад вернулась в Пинск и теперь служит в конторе своего отца.

Из меня прямо пёр вопрос — не влюбился ли мой друг в эту самую Анастасию, но такие откровения могут и подождать.

— Я так и не понял, как твоя расчудесная Настя поможет нам в вопросах оружия?

— В оружии она ничего не понимает, — с лёгким недовольством ответил Дима. — А вот в оформлении разных разрешений и вообще во всяких юридических хитростях очень даже разбирается.

Я на секунду замер, пытаясь поймать промелькнувшую в голове и явно очень важную мысль.

— А почему тогда ты не пошёл к ней со своими проблемами?

Дима опять густо покраснел, и стало понятно, что он готов разориться и вообще уехать из этого города, но не опозориться перед своей любовью. Лично меня такой расклад совершенно не устраивал. Взгляд на телефонный аппарат подсказал вариант разрешения этой странной ситуации.

— Так, прямо сейчас звони ей и договаривайся о встрече. К примеру, предложи перекусить в обеденный перерыв в каком-нибудь кафе неподалёку от её конторы.

— Что ты! Как же можно так бесцеремонно?!

— Что значит «бесцеремонно»? Я так понимаю, её папенька работает стряпчим и она ему помогает? — Дождавшись кивка Димы, я продолжил: — Значит, это её работа.

— Отец Насти лучший стряпчий города и очень дорогой, — вяло отбивался мой друг. — У меня нет на него денег.

— А мы не будем приглашать отца. Зачем нам отец? — попытался я перевести всё в шутку, правда, не уверен, что получилось смешно. — Он наверняка старый и некрасивый. Думаю, начинающей… — запнулся я, потому что не хотелось произносить слово «стряпчая». Слишком уж похоже на «стряпуха», и тут снова помогло словарное наследие чужака: — …начинающей адвокатессе не помешает опыт работы над необычным делом. Да и не может она брать за обычную консультацию так же много, как её батюшка.

— Всё равно как-то неловко.

И вот как его переубедить? Хотя…

— Но ты ведь не для себя просишь. Просто хочешь помочь другу решить его, в смысле мои, проблемы. Как мне вообще жить на белом свете с одной бумажкой от священника?

Кажется, догадка оказалась верной. Дима весь как-то подобрался и решительно ухватился за трубку телефона. Набрав номер, он дождался ответа и сказал:

— Здравствуйте, могу я поговорить с Анастасией Николаевной? Кто спрашивает? Дмитрий Георгиевич Спанос.

Его явно попросили подождать, потому что Дима тут же скис. Я постарался взглядом приободрить его.

— Анастасия Николаевна? Это Дмитри… Дима Спанос. — Мой друг вдруг расплылся в улыбке. Похоже, девушка сразу узнала его. — Да, конечно, мне… точнее моему другу, нужна ваша помощь. Нет, думаю, вашего папеньку такими мелочами беспокоить не стоит. Просто… если бы вы могли… дать нам небольшую консультацию… — Дима опять начал мямлить, и мои строгие взгляды на него уже не действовали, но помощь пришла откуда не ждали. Точнее, ждали, но как-то отвлеклись.

Внешняя дверь открылась, и в зал вошёл отец Никодим. Мой друг моментально подобрался и, скажем так, на грани вежливости завершал разговор с девушкой, успев договориться с ней о встрече в кафе неподалёку от стряпчей конторы.

Я дослушивал краем уха, потому что поспешил навстречу священнику.

— Ну и что тут у тебя случилось, бедовый ты наш? — с доброй улыбкой спросил отец Никодим, и у меня на душе потеплело, а также появилась уверенность, что с его помощью мы одолеем любую напасть. Поэтому начал быстро и максимально подробно пересказывать свои ночные приключения.

Дима в наш разговор не вмешивался и лишь временами кивал. Священник внимательно посмотрел на моего друга, затем вновь перевёл взгляд на меня.

— Понятно, — задумчиво сказал он. — Что же, показывайте эту вашу страшную книгу.

Я боялся, что похожая на призрак женщина как-то помешает нам, но мы без проблем попали в кабинет. Когда подошли к сейфу, я не позволил Диме выйти вперёд, а забрал у него ключи и сам открыл железный ящик. И тут с батюшкой снова случилась уже знакомая метаморфоза. Возникшее в голове слово идеально подходило под то, что я сейчас видел. Да кто же всё-таки скрывается под личной тихого настоятеля проблемного прихода на окраине?! В том, что он может быть одержим, я не верил ни секунды, но преображение впечатляло и даже немножко пугало.

Движения отца Никодима снова стали какими-то хищными. Он весь подобрался и мягким, словно стелющимся шагом подошёл к зеву железного ящика. Заставив нас вздрогнуть, священник заговорил непривычно грубым и даже рокочущим голосом, произнося слова на латыни. От пугающих звуков меня пробила мелкая дрожь. Очень надеюсь, что это всё-таки молитва.

Снова отбросив ненужные сомнения, я продолжил внимательно следить за происходящим. К счастью, продлилось это недолго. Отец Никодим потянулся руками к книге, но так и не прикоснулся к ней, а затем сделал пару шагов назад и прекратил молитву. Затем повернулся к нам. Сначала впился в меня своим пугающе острым взглядом. После этого таким же наградил и Диму, причём изучал его намного дольше. Зато, когда снова посмотрел на меня, во взгляде священника, кроме усталости, чувствовались лишь сочувствие и доброта. Вот таким он мне нравится куда больше.

— Ну что, дети мои, дело очень нехорошее. Книга хоть и написана о достойном человеке, но кто-то осквернил её. То, что вы не вызвали скорбников, конечно, плохо, но всё же разумно. Неладное что-то творится в Пинском отделении братства Скорби. — Священник ещё раз пристально посмотрел на Диму. — В тебе, отрок, не чую тьмы и поэтому не желаю того, что может случиться, когда сюда явятся скорбные братья. Буде на то воля Господня, сих испытаний всё равно не избежать. Так что вы поступили правильно. У вас в доме есть ведро, желательно побольше, и спирт из аптеки?

Переход с вдохновенно-мрачной речи на какой-то простецкий слог ошарашил Диму, и он с трудом выдавил:

— Д-да. А зачем?

— Спалим эту мерзость, и вся недолга, — просто и по-доброму ответил отец Никодим и, кажется, зря прекратил нагонять жути.

— А нельзя её как-то очистить? Вещь-то дорогая.

— Можно, — всё так же по-простецки и открыто сказал священник, но его взгляд вновь стал холодным и колючим. — В братстве Скорби есть люди, которые занимаются такими вещами, но книгу они тебе всё равно не вернут, а затем долго и со всем пылом своей истовой веры станут искать в доме сем следы скверны и пытать домочадцев о том, не пустили ли они тьму в сердце своё.

Особенно на меня подействовало слово «пытать». Думаю, Дима тоже проникся.

— Сейчас всё принесу! — поспешно выпалил мой друг и убежал.

Вернулся он быстро, притащив большое ведро и изрядную ёмкость с прозрачной жидкостью. Такие же пузатые бутылочки я видел в аптеке. Отец Никодим забрал всё из рук смущённого парня. Ведро поместил прямо у сейфа, а баночку со спиртом поставил на верх железного ящика. Затем снова начал говорить на латыни. Ощущение было уже не таким острым, но всё равно морозец по спине пробежался. С молитвой на устах батюшка смело взял в руки книгу и бросил её в ведро. Затем, не прекращая молиться, полил сверху спиртом. Я уже начал беспокоиться о том, что отец Никодим забыл попросить спички, но у этого любителя жечь всё, что вызывает хоть малейшие подозрения, они были с собой. В голове шустрым сусликом выскочило слово «пироман», но я посчитал его слишком уж резким и несправедливым.

Продолжая говорить, священник чиркнул спичкой и тут же бросил её в ведро. Вверх взметнулось синеватое пламя и тут же опало. Книга горела неохотно, и даже показалось, что сейчас огонь погаснет, но вдруг пламя снова ударило вверх. Теперь оно было не синим, а ярко-белым. Голос отца Никодима окреп и усилился. Он почти кричал, и непонятные слова молитвы звучали очень пугающе. Да и атмосфера в кабинете потемнела и сгустилась так сильно, что дышать стало тяжело. Казалось, что за окном не позднее утро с безоблачным небом, а глухая ночь со зловещей полной луной на небосводе. Мне даже почудилось, что кто-то пронзительно и яростно закричал, словно проклиная своих мучителей.

Всё прекратилось так же внезапно, как и началось. Солнце снова заглянуло к нам через большие окна кабинета, разгоняя страх и непонятно откуда взявшийся холод. В ведре вместо книги остался лишь белёсый пепел, а ещё дым в воздухе. Сразу захотелось проветрить комнату, но я бросился не к окну, а к пошатнувшемуся священнику. Успел поддержать его под руку, хотя он вряд ли бы упал. Отец Никодим выглядел так, будто в одиночку разгрузил трюм «Селезня», да ещё и без помощи крана.

— Батюшка, вам плохо?

— Ничего, сейчас всё пройдёт, — тяжело дыша, сказал священник, но я всё равно помог ему присесть на стул.

Затем осмотрелся и не увидел Димы. Хотел уже позвать его, но макушка парня показалась из-за массивного рабочего стола. Он как-то умудрился нырнуть туда и спрятаться.

— Всё уже закончилось? — с робкой надеждой поинтересовался мой друг, но строгий голос священника заставил его втянуть голову плечи:

— Нет, всё не так просто, как кажется. Зло, которое твой отец сам принёс в этот дом, пустило тут толстые корни. Сейчас передохну и пойду исповедую твою матушку. Приход, конечно, не мой, но ваш настоятель явно не справляется. Так что окажу посильную помощь брату во Христе. Завтра после утренней службы приду и ещё раз освящу весь дом. Так что, отрок, ничего не закончилось.

Недолгий отдых пошёл священнику на пользу. Он встал, повёл плечами, словно встряхиваясь, и в приказном тоне сказал Диме:

— Проведи меня к своей матушке.

Они ушли, а я остался в кабинете. На всякий случай открыл все окна и аккуратно вынес ведро с пеплом. Предосторожности были явно ненужными, потому что никакой угрозы от своей ноши я не чувствовал. Теперь-то я буду верить своим ощущениям, какими бы странными они ни были.

Оставив ведро на кухне, я вспомнил, что мы не заперли дверь в библиотеку, так что быстро спустился вниз. К счастью, за время нашего отсутствия посетителей не было. Я уселся за стойку и снова открыл всё ещё находящуюся там книгу Корчака. Через минуту ко мне присоединился бледный Дима.

— Ну, как там? — спросил я, на что он лишь пожал плечами:

— Не знаю. Твой поп сразу выгнал меня.

— Не называй его так, — недовольно мотнул я головой, и Дима сразу стушевался:

— Извини, это нервное.

И без того скупой разговор утих. Каждый думал о чём-то своём. Так мы и просидели, пока по лестнице не спустился отец Никодим. Он встал перед стойкой и устало сказал:

— Тьмы в ней я тоже не заметил. Прочитал очищающие молитвы. Теперь она спит. Беспокоить не нужно. Пусть наберётся сил. Утром посмотрим её состояние и будем решать, что делать дальше. Если не станет лучше, возможно, ей придётся какое-то время побыть в женском монастыре. Степан, к нам больше не ходи. Даже краем. В порт тоже не суйся. Что-то твоя тётушка притихла, и мне это не нравится. С неё станется затеять какую каверзу. Ей бы сына нормально оплакать, а она козни строит, — вздохнув, сокрушённо покачал головой священник. — Если что-то понадобится, позвонишь в наш околоток. Попросишь дежурного передать мне привет от… — отец Никодим задумался, глянул на Диму и продолжил: — …от библиотекаря. Я предупрежу околоточного.

Взяв со стойки ручку и карточку для регистрации новых читателей, батюшка записал номер и попрощался с нами. Мы же продолжали сидеть в гнетущей тишине. Честно, я был бы даже рад приходу бандитов. Чтобы занять себя, снова взялся за книгу Корчака, а Дима уткнулся в большой справочник. Так и просидели до момента, когда стоявшие в библиотеке большие часы с боем сообщили нам, что пора готовиться к встрече с адвокатом. Я в очередной раз пожалел, что не потратил больше денег на одежду. С другой стороны, ещё нужно как-то оплатить услуги этой самой Насти. Да и за угощение тоже рассчитываться мне, ведь решать будем именно мои проблемы, по крайней мере поначалу.

— Всё, пора собираться.

— А может, ты сам пойдёшь? Мне нужно быть рядом с матушкой, — начал канючить совсем упавший духом Дима.

— Ну, во-первых, ты и сейчас не рядом с ней, а во-вторых, отец Никодим сказал, что беспокоить её не нужно. Пусть спит. К тому же мы ненадолго.

Возразить было нечего, так что он обречённо кивнул. Мы рискнули закрыться на пять минут раньше. Дима уверял, что за это время без проблем дойдём до нужного места — благо и сами находились почти в центре города. Как выяснилось, кафе выбирала девушка, и было оно… как там это слово? Во, каким-то гламурным. В основном там угощались мороженым хорошо одетые барышни. В общем, если мой друг и вписывался в интерьер, то я тут смотрелся не очень. Хорошо хоть, не попросили на выход.

Анастасия оказалась девушкой пунктуальной и явилась ровно в пять минут первого, как и договаривались. Мы тут же вежливо вскочили со стульев.

— Здравствуй, Дима. Очень рада тебя видеть, — мило улыбнулась девушка, на что мой друг поклонился каким-то деревянным болванчиком. С такими в нашем районе игрались дети бригадиров, которым доходы позволяли покупать подобные игрушки.

Затем Анастасия перевела взгляд на меня и оценивающе осмотрела. Я приложил неимоверные усилия, чтобы не начать дёргаться или вообще сбежать от смущения.

— А вы, как я понимаю… — в голосе девушки прорезались строгие нотки, заставившие Диму выйти из ступора.

— Простите. Позвольте представить вам моего друга Степана… — он снова завис, пришлось вмешиваться.

Пусть что угодно говорят о бульварных романах, но сейчас «страдания Софи» спасли меня.

— Степан Романович Чекан. Рад знакомству. — Я изобразил лёгкий поклон, очень надеясь, что он выглядел уместным.

Думал даже помочь даме со стулом, не будучи уверенным, что справлюсь, но Дима всё же отмер и сделал это сам. Наконец-то мы расселись и даже сделали заказ, так что пора переходить к делу. Девушка снова порадовала, начав разговор сама:

— Итак, господин Чекан, чем я могу вам помочь?

Бойкая девица, и это хорошо. Её деловой тон позволил мне собраться.

— Для начала хотелось бы узнать, во сколько мне обойдутся ваши услуги?

Она снова оценивающе пробежалась взглядом по моей одежде, затем посмотрела на густо покрасневшего Диму и спокойно ответила:

— Давайте, пока не станет понятен масштаб проблемы, сойдёмся на предоплате в одну серебряную деньгу. Это даст мне право сохранять ваши тайны в секрете даже от властей.

Судя по её снисходительному тону, деньга для неё сущий пустяк, сродни медной копейке. И всё же я быстро достал из подаренного Виринеей кошеля серебряную монету и положил её на белую скатерть. Увидев расшитый затейливыми узорами кошель, девушки восхищённо приподняла брови, но я тут же малодушно спрятал кошель обратно в карман. Вдруг захочет в подарок, а передаривать ведь нельзя.

— Теперь можете быть со мной совершенно откровенны, — чуть нахмурившись, заявила Анастасия.

Ну, я и не стал сдерживаться, рассказав практически обо всех своих невзгодах, начиная с конфликта с тётушкой и заканчивая сложностями с оформлением статуса ушкуйника. Заодно через необходимость получить разрешение на оружие притянул проблемы Димы. Сам не заметил, как невольно перенял стиль, которым была написана книжка о Софи, и, кажется, правильно сделал. Когда дошёл до момента первой ночёвки в доме покойного книготорговца, сделал паузу и вопросительно посмотрел на Диму. К этому моменту он успел несколько раз поменять цвет лица с бледного на пунцовый. Бедолага явно не ждал, что я вот так, напрямую вывалю на девушку все его тёмные тайны. А всё дело в том, что я видел, как Анастасию захватил мой рассказ и что она искренне сопереживает своему однокласснику по гимназии. Какое-то наитие подсказывало, что если привлечь её к нашей мистической тайне, то мы заполучим не просто юридического консультанта, но и друга, а может, даже соратника.

Дима мой взгляд понял правильно и весь скукожился, отрицательно мотнув головой. Настя прозорливо заподозрила какую-то тайну и умоляюще посмотрела на парня. Он обречённо вздохнул и кивнул.

Я же разошёлся не на шутку и, почувствовав какое-то вдохновение, заливался соловьём, точнее зловещим вороном. Так что рассказ об изгнании духа, а также страданиях матушки Димы получился очень красочным. Может быть, даже на уровне хорошего бульварного романа. В ход пошли не только словечки из романтической книжки, но и всё то, что оперативно возникало в моей голове. Под конец Анастасия так расчувствовалась, что накрыла своей ладошкой судорожно комкавший салфетку кулак Димы. Парня снова затрясло, но при этом он расплылся в какой-то блаженной улыбке.

Вот-вот, именно на блаженного он сейчас и походил. Эва как корёжит бедолагу! Софи в книжке тоже колбасило неслабо. Если это и есть любовь, то мне такого «добра» точно не надо. Я даже оценивающе посмотрел на Анастасию, заставившую моего друга терпеть такие мучения. Да, очень приятная девушка, особенно в прекрасно смотревшемся на ней комплекте из курточки поверх белоснежной блузки с кружевным воротником и длинной юбки. Изящная шляпка добавляла образу кокетства, но очень сдержанного. Что же касается других достоинств, то красавицей её не назовёшь. Слишком худа и с резковатыми чертами лица. Та же Даша, дочь хозяина продуктовой лавки в нашем районе, выглядела куда привлекательнее.

Почувствовав мой взгляд, Анастасия посмотрела на меня с вызовом. Я же в ответ постарался нацепить на лицо простодушную улыбку. Получилось плохо, и доверительный момент был немного подпорчен.

— Так, господа, — с показной деловитой строгостью резюмировала юная адвокатесса. — Если я всё правильно поняла, вам сейчас необходимо находиться в библиотеке и присматривать за Агнессой Георгиевной.

Только после этих слов я понял, что так и не удосужился узнать имя Диминой мамы. Стало стыдно, так что пришлось приложить усилие, чтобы не упустить то, что говорит Анастасия:

— Я пока постараюсь выяснить способы решения ваших проблем. Как освобожусь, зайду к вам в гости. Дима, будь добр приготовь договор аренды, чтобы я могла его просмотреть. А теперь давайте пообедаем. У нас всех сегодня много работы, и сил понадобится много.

Обедом это, конечно, не назовёшь. Девушка немного поклевала своё пирожное. Дима вообще от смущения потерял аппетит, и только я внаглую сожрал свою порцию, запив её чаем. На этом мы и попрощались. Мне пришлось буквально вытаскивать друга из кафе, потому что он был не совсем адекватен и, только когда добрались до библиотеки, немного пришёл в себя. Правда, теперь выглядел совершенно ошарашенным от того, что разговор с предметом его воздыханий произошёл на самом деле, а не в его воспалённом воображении.

Да уж, прав был кузен Софи, говоривший ей, что такая любовь сродни сумасшествию. Сначала за стойкой остался я, а Дима сходил посмотреть, что там с матушкой. Затем мы поменялись местами, и я сбегал в трактир, где купил нам мясной пирог. Мы наконец-то нормально поели.

Чтобы скоротать время, вернулись к чтению, но теперь я взял предложенную более опытным читателем книгу об известном голландском путешественнике Абеле Тасмане. Этот человек побывал во множестве диковинных стран. Он отбивался от морских сирен на побережье Франции, помогал африканской деревне ловить оборотней-людоедов, превращавшихся в подобие горилл, и подносил подарки царю обезьян в Бхарате. Причём это действительно была разумная обезьяна, а не обезьяний оборотень, которых в джунглях далёкого материка тоже хватало. И правил этот царь целым народом таких же, как и он, существ.

Приключения мореплавателя так увлекли, что оторвался, лишь когда Дима начал дёргать меня за рукав. Сначала я испугался, что снова явились бандиты, но с удивлением увидел подошедшую к стойке Анастасию. На всякий случай посмотрел на часы и понял, что провалился в увлекательнейшую историю почти на шесть часов.

Машинально кивнув поздоровавшейся со мной Насте, я перевёл взгляд на полки библиотечного фонда и ошарашенно подумал, что передо мной открывается не просто целый удивительный мир, а бесконечная вселенная, от предстоящего знакомства с которой аж дух захватывало. Увы, провести всю оставшуюся жизнь, путешествуя вместе с героями тысяч историй, не получится — реальность упрямо тащила меня в обычную серую жизнь. Как жаль, что сейчас её инструментом выступала симпатичная девушка.

Время посещения библиотеки уже закончилось, так что мы закрыли внешнюю дверь и перебрались за ближайший стол, на который Настя начала выкладывать документы из принесённой с собой папки.

— Начнём с вас, Степан Романович. Я сделала выписки из законов Туровского княжества, которые распространяются и на наш удел. По большому счёту они копируют Новгородскую Правду. Проблем с вашим статусом ушкуйника и разрешением на владение оружием не должно быть. Когда вам исполняется семнадцать?

— Послезавтра, — тут же ответил я.

— В принципе, это не так уж критично. Вы действием подтвердили свою самостоятельность и можете требовать процедуру досрочной эмансипации. Но так как осталось два дня, не будем усложнять. Чтобы подтвердить статус ушкуйника, вам нужно получить у капитана ушкуя справку о вашем деятельном участии в полноценном походе. Надеюсь, вы сможете это сделать?

Я машинально кивнул, совершенно не будучи уверен, что у меня получится.

— Значит, послезавтра оформим вам и паспорт, и лицензию ушкуйника.

— А сколько всё это будет стоить, включая оплату ваших услуг? — наконец-то оправился я от её бешеного делового напора.

Девушка в который раз осмотрела мою одежду, и я дал себе обещание, что, как только получу хоть какие-то свободные средства, оденусь максимально прилично.

— Вы, кажется, говорили, что должны получить наследство?

— Да, отец оставил мне какие-то деньги, но я не уверен, что их там так уж много.

— Значит, отложим разговор о моём гонораре до выяснения вашей платёжеспособности. Паспорт получим сразу, там фиксированная плата в десять рублей.

От её уверенности в том, что для меня выложить такую сумму не проблема, немного покоробило. Снова возникла своевольная мысль о том, что Анастасии не хватает опыта общения с клиентами. Впрочем, не мне её судить — у самого этот самый опыт, если верить ведунье, вообще заёмный, а может, даже является бредом сумасшедшего. Я уже начал забывать, каким был всего несколько дней назад. Нет, с памятью всё в порядке, но прошлая жизнь казалась чужой, словно я прочитал о ней в какой-то книге, причём далеко не такой интересной, как приключения великого мореплавателя.

Снова по детской привычке захотелось постучать себя кулаком по голове, но удалось погасить этот нездоровый порыв. Пока я пытался разобраться в том, что творится в моей голове, Анастасия успела перейти к проблемам Димы и чуть ли не силой отобрала у него договор аренды.

Минут пять она изучала документ, затем, отложив его в сторону, подняла на нас печальный взгляд:

— Увы, господа, ничего хорошего сообщить не могу. Договор составлен грамотно, и, если будет нарушен хотя бы один пункт, приказ градоуправления имеет право расторгнуть его в одностороннем порядке. Дима, ты ведь понимаешь, что максимум через шесть дней должен уплатить в кассу приказа триста рублей на ассигнации?

Мой друг лишь обречённо кивнул, а я автоматически перевёл сумму в червонцы. Если верить тому, что сказала девушка, когда мы сидели в кафе, — это почти пятнадцать золотых монет. Теперь понятно, откуда взялась такая цена на книгу Корчака. Пока считал чужие деньги, девушка продолжила говорить, явно не собираясь отчаиваться и оставлять дело на самотёк. Лично я был ей за это благодарен, в отличие от Димы, который совсем поник.

— Я могла бы предложить тебе необходимую сумму в долг, но ты наверняка откажешься. К тому же это всего лишь временное решение проблемы. Тут нужен более серьёзный подход. Это место должно приносить доход, но в договоре чётко сказано, что торговать можно лишь книгами. Поэтому и будем планировать в данном направлении.

Похоже, отчаяние придушило в душе моего друга чувственные порывы, и он с лёгким раздражением заявил:

— Мне нечего продавать. Всё испорчено. Минимальный ассортимент, чтобы получить хоть какую-то прибыль в ближайший месяц, потребует вложения как минимум пары сотен червонцев. Серьёзная литература стоит дорого.

Сказав это, он замолчал, зато зажужжали мысли в моей голове. Казалось, что даже череп завибрировал от их гула. Наконец-то удалось вычленить из мысленного хаоса главную идею:

— А несерьёзная?

— Ты это о чём? — понуро спросил Дима.

В глазах Анастасии светился тот же вопрос.

— О бульварных романах, — пояснил я и тут же спросил у девушки, надеясь на её поддержку: — Анастасия, вы читаете бульварные романы?

Девушка внезапно едва заметно покраснела, но всё же справилась с необычным для такой деловитой особы смущением и искренне ответила:

— Да, иногда читаю, чтобы скрасить досуг.

Услышав такое, Дима посмотрел на предмет своего обожания с явным удивлением и даже некоторым осуждением.

— Я тоже прочитал один и нашёл его интересным, — поспешил я на помощь девушке, за что было вознаграждён благодарным взглядом. — Уверен, не только нам с Анастасией нравится подобная литература, почему бы не продавать такие книги в этом магазине.

Не давая парню сразу отвергнуть идею, Настя поспешила добавить от себя:

— Думаю, на закупку таких романов потребуется куда меньше средств. Если ты не хочешь брать в долг, можно найти деловых партнёров. Я, к примеру, смогу вложить в общее дело пятьдесят червонцев из того, что мне оставила бабушка. Да и у господина Чекана тоже намечается получение наследства.

Что-то дамочка совсем уж разошлась в распоряжении чужими деньгами. Похоже, сдержанности и строгости ей хватает только на первое время, а когда заносит, то наружу лезет её истинная, явно взбалмошная натура. В принципе, то, что она предложила, меня вполне устраивало, но всё равно нужно немного охладить её пыл:

— Не уверен, что меня ждёт большое богатство, но, если там будет хоть что-то, я с удовольствием войду в общее дело.

Дима хлопал глазами, не зная, как реагировать на все эти заявления, но всё же взял себя в руки и показал, что у отца был не просто на побегушках, а неплохо разобрался в деле:

— Всё равно не получится. Главные покупатели таких романов — это женщины с невысоким достатком. Они не будут тащиться в центр города только для того, чтобы купить книгу. Скорее прикупят искомое, когда пойдут либо в бакалею, либо в галантерею, где подобным вещам и место. Да и вообще, это очень проблемные покупатели. Простите, Анастасия, — растеряв профессионально-уверенный настрой, скомканно закончил свою речь Дима.

— Хватит уже выкать, — возмутилась девушка. — Забыл, как называл меня в первом классе синицей?

Уверен, мой друг покраснел как помидор, но мне было не до этого, потому что в голове опять зажужжали не на шутку разошедшиеся мысли. Как же тяжело выуживать идею, которая, как мне казалось, ни на что не опирается. Не давали покоя прилепившиеся друг к другу слова «книги» и «женщины». Уверен, заработал бы себе головную боль, но краем уха услышал, как Анастасия убеждает Диму в том, что бульварные романы покупают и дамы из высшего городского общества. Она упомянула, что на приёме у жены градоначальника обсуждалась новинка известного романиста Этьена Лаву. И тут столкнувшиеся друг с другом мысли выдали странное словосочетание, которое я невольно высказал вслух:

— Женский клуб!

— Что? — почти хором переспросили мои собеседники.

— Женский книжный клуб, — спокойнее сказал я. Ухватив главную мысль, остальные удалось легко выстроить в стройном и радующем душу порядке. — Мы будем приглашать раз или два в неделю всех желающих дам на обсуждение новинок бульварных романов. Каждая сможет рассказать о своих впечатлениях, ну и заодно купит себе что-нибудь новенькое.

Они смотрели меня как на заговорившего кота. Дима сразу недовольно сморщился, а вот глаза Насти загорелись:

— А ведь может сработать! Устроим чаепитие. Сейчас очень популярны разные травяные смеси.

А затем её понесло. Мы с Димой смотрели на то, как возбудившаяся девушка, чуть ли не размахивая руками, начала расписывать перспективы нашего совместного дела. Составление списка минимально необходимых книг она сразу взяла на себя. Конечно, были споры, но всё проходило в таком приподнятом настроении, что я чувствовал себя совершенно счастливым. Особенно порадовало, что в процессе и мне было позволено обращаться к девушке на «ты».

Мы даже не заметили, как наступил поздний вечер, и лишь звон часов, возвестивших о том, что мы сильно засиделись, заставил вернуться к реальности. Настя ойкнула, испуганно заявив, что отец её выпорет. Но деятельная натура быстро поборола страх, и девушка убежала к стойке кому-то звонить.

— Я попросила тётушку забрать меня, — пояснила она, вернувшись обратно к столу. — Тётя Элен у меня просто удивительная.

Увидев наше недоумение, пояснила:

— Тётя долго жила в Париже, но сейчас вернулась домой. Все, кроме меня, называют её Еленой, но ей это не нравится. Для вас она Елена Кирилловна.

Дальше наше общение как-то скомкалось, и неловкость нарастала с каждой минутой, так что все с радостью отреагировали на стук в закрытую дверь. Дима быстро подсуетился и открыл замок, впуская внутрь женщину. Да уж, слово «удивительная» явно недостаточный эпитет для этой дамы. Высокая, одетая в… мысли что-то забуксовали, но всё же нужные слова появились. Она была одета в брючный костюм, причём пиджак надет на голое тело. Высокие каблуки и отсутствие головного убора наверняка являлись вызовом обществу. Женщина, которая была старше нас максимум лет на десять, внешне походила на Настю, но задорный, на грани безумия огонёк в светло-голубых глазах преображал её лицо, делая необычайно притягательным. Да и формы там такие…

Что-то я себя нехорошо чувствую. Меня вдруг бросило в жар, и даже дышать стало трудновато. Теперь я понимаю Диму. Впрочем, что-то мне подсказывало, что это нечто другое — не любовь, а… я опять не находил верного слова. Со скрипом провернувшиеся мысли выдали целый пук — страсть, вожделение, похоть! Похоть — это плохо, как и то, что мне стало трудно думать. Неожиданно понял, что просто ненавижу, когда снова становлюсь тупым. Я даже прикрыл глаза и в который раз подавил желание постучать себя кулаком по голове.

Справился на удивление быстро и, когда снова посмотрел на женщину, разглядывающую меня с весёлым любопытством, но без насмешки и надменности, смог выдать приветственную улыбку. Настя представила нас своей тёте, и мы церемонно поклонились. Это действо почему-то вызвало у неё необидный и заразительный смех.

Да что же меня корёжит-то так? Почти так же, как бедную Софи. А я ещё думал, что героиня романа сильно странная и в реальной жизни таких заморочек не бывает.

— Рада знакомству, мальчики, — изобразила шутливый реверанс женщина. — Поболтала бы с вами, но нам пора. Насте и так достанется от моего старшего братишки. Но мы ещё обязательно пообщаемся.

Мне показалось или она сказала это именно для меня?

Когда обе дамы покинули библиотечный зал, он вдруг стал каким-то совсем унылым. Разговаривать совсем не хотелось, и мы, взяв по паре книг, разошлись по своим комнатам, при этом дружно не вспомнив об ужине.

Я долго не мог уснуть, и даже нормально читать не получалось. Мысли почему-то постоянно возвращались к тётушке Насти. Действительно, удивительная женщина. Трудно представить, что какой-то мужчина стал бы терпеть подобное поведение своей жены, но спросить у Анастасии о семейном положении родственницы я не успел, да и вряд ли решился бы на такую бестактность. Попытка не думать об этой женщине провалилась, и стало ещё хуже, потому что в голове замелькали такие образы, о существовании которых я раньше не имел ни малейшего понятия. Нечто отдалённо похожее видел на картинке, которую Осипка прятал под крышей пристройки у чёрного хода трактира.

Успокоиться удалось лишь к полуночи, а затем ещё пару часов я чутко прислушивался к тишине. Теперь меня волновали не соблазнительные образы, а, возможно, притаившаяся в доме угроза иного плана. Ведь отец Никодим освятит здесь всё лишь завтра утром. Вдруг что-то осталось после книжного аутодафе.

Уснуть всё-таки удалось, но сон был переполнен эротическими кошмарами, но даже этим, новым для меня заковыристым словосочетанием увиденное не передать.

Глава 6

Несмотря на странные сны, утро выдалось чудесным. Немного смутили подпорченные кальсоны, но в голове тут же возникла мысль, что для моего возраста такое дело вполне себе житейское. А ещё в комнату проникали чудесные запахи наверняка вкусного завтрака. Я быстро оделся, нацепив портки без исподнего, заодно подумав, что нужно купить себе ещё много чего необходимого для жизни. К примеру, бритву, потому что юношеский пушок начал оформляться в неприятную редкую бородёнку. Цирюльник в банном комплексе предлагал побрить меня, но я тогда отмахнулся, и сделал это напрасно.

Наконец-то собравшись, осторожно вышел из спальни и направился в сторону кухни. Чудесные запахи, а ещё приглушенный бубнёж двух голосов вселяли определённые надежды. Мне очень хотелось, чтобы Агнессе Георгиевне стало лучше. Всё так сложилось, что я уже не мог относиться к ней как к незнакомому человеку. Даже дышать перестал, когда шагнул в кухню, и не сдержал улыбки, увидев женщину, подкладывавшую оладушки в тарелку Димы. Парень сидел за столом с совершенно идиотской улыбкой на лице. Женщина по-прежнему носила траур и была необычайна бледна, но ещё вчера её глаза были совершенно пустыми, а сейчас там хоть и отражалась печаль, но уже вместе с нежностью и любовью. Она даже позволила себе скупую улыбку, взъерошив волосы сына.

— Ну, мама, — продолжая лыбиться, совершенно по-детски заворчал парень и постарался пригладить испорченную причёску.

А затем они увидели меня. Я даже напрягся, внезапно подумав, что им может не понравиться моё вторжение в узкий семейный круг, но улыбка Агнессы Георгиевны стала чуть шире:

— Здравствуй, Степан. Присаживайся, будем завтракать.

Я смущённо занял прежнее место за столом и с непонятной дрожью замер. Матушка Димы, видя моё замешательство, подошла ближе и пододвинула ко мне блюдо с оладьями.

— Не стесняйся. Чувствуй себя как дома. — Затем она осеклась. Дима явно рассказал матери всё, что знал обо мне и моей прежней жизни. Женщина быстро справилась со смущением и твёрдо добавила: — Теперь ты дома, дорогой.

А затем погладила меня по голове. Я пытался как-то успокоиться, но куда там! Слёзы сами потекли из глаз, а попытка сдержать их вылилась в совсем уж детские всхлипывания. Никто и никогда не гладил меня по голове с такой нежностью и не называл так ласково. Я закрыл лицо ладонями. Расчувствовавшаяся женщина приобняла меня, но стало только хуже. Пришлось очень мягко высвобождаться из её объятий, чтобы сбежать из столовой. В панике запершись в ванной комнате, я умылся и посмотрел в зеркало. Успокоиться всё же удалось, но глаза по-прежнему были красными, а к лицу словно приклеилась совершенно тупая улыбка.

Неужели у меня теперь есть дом, а может, даже и семья? В смысле, нормальная семья, а не злобная тётка и садисты-кузены, правда, теперь уже в единственном экземпляре. Тут же вспомнились проблемы так хорошо отнёсшейся ко мне семьи, и моя улыбка из глупой стала какой-то хищной. Я даже сам испугался заворочавшейся в груди тёмной ярости. Возникла непробиваемая уверенность, что перегрызу глотку любому, кто попробует причинить им зло. И сейчас тот гнев на врагов приютившей меня семьи не казался греховным.

Ещё раз умывшись, вернулся в столовую и с порога сказал:

— Извините. Просто мне это как-то непривычно.

Затем решительно сел за стол и начал накладывать себе блинчиков. Агнесса Георгиевна сама налила мне чаю, а затем наконец-то присела, перестав смущать чрезмерной заботой. А дальше пошёл неспешный семейный разговор, от которого я просто млел. Обсуждали почти всё, включая Анастасию и наше деловое партнёрство. По поводу денежных дел женщина ничего не сказала. Было видно, что она классическая домохозяйка, хоть и с определённой долей мягкой властности. Увы, эту чудесную атмосферу испортил именно я, невзначай взглянув на настенные часы и поняв, что утренняя служба закончилась полчаса назад.

— Отец Никодим! — выпалил я, и все тут же тревожно засуетились.

К счастью, внешнюю дверь мы успели открыть вовремя — священник вошёл в неё через десять минут после этого и сразу развил бурную деятельность. Два часа он освящал дом, начиная с чердака и заканчивая подвалом, в котором всё ещё находились залитые водой полусгоревшие, полусгнившие книги. Теперь я понял, откуда несло лёгким запахом гари и затхлости. Увиденное священнику совершенно не понравилось, и он строго посмотрел на Диму как на нынешнего главу семейства.

— Почему не прибрано? В доме, как и в душе человека, всё должно быть чисто.

— Никто из уборщиков нашего района не согласился на эту работу. Похоже, Калашников запретил им это, — вяло попытался оправдаться Дима.

— А сами что? — хмуро посмотрев на нас обоих, спросил отец Никодим. — Два здоровенных лба. Или вам невместно ручки марать?

Мне стало стыдно. Ведь действительно, тут работы куда меньше, чем при разгрузке «Селезня». Грязи, конечно, много, но давно ли я вырядился в чистенький костюмчик? В трактире тётушка заставляла оттирать куда более мерзкие вещи. Даже вспоминать не хочется.

— Простите, батюшка, не подумал, — повинно склонил голову я, а Дима опять покраснел, посчитав это дополнительным упрёком.

Ещё раз исповедав Агнессу Георгиевну и раздражённо отказавшись от предложенных денег, священник собрался уходить, но я вспомнил о словах Анастасии, которые входили в конфликт с наставлениями священника.

— Батюшка, у меня возникла небольшая проблема, и я не знаю, как поступить.

— В чём дело, Степан? — напрягся отец Никодим.

— Мне нужно получить статус ушкуйника, а для этого взять справку у Захара Андроновича о том, что я полноценно участвовал в походе. Но вы запретили мне ходить в порт.

Отец Никодим строго посмотрел на меня, а потом перевёл взгляд на Диму с тётей Агнессой. Они всё поняли правильно и тут же ушли на второй этаж.

— Ты уверен, что тебе нужен этот статус? — спросил он и, увидев мой решительный кивок, добавил скорее самому себе: — Ну уж коли не передумал якшаться с язычниками, то оружие точно понадобится. Не для того Господь даровал тебе жизнь, чтобы её отобрала какая-нибудь нечистая тварь. Но помни, что убийство человека — это страшный грех, даже во спасение своей жизни. Я бы сам забрал у Захара эту справку, но боюсь, просто так он её не даст. Как бы вообще не погнал тебя из ватаги. Так что тебе придётся надавить именем той ведьмы. Насколько я знаю, с неё он имеет свой основной прибыток.

И тут я всё-таки не удержался:

— Батюшка, вы же знаете, что она не ведьма.

От вспыхнувшего в глазах священника огня стало жутковато, но он всё же взял себя в руки и тихо, но проникновенно сказал:

— Это ничего не меняет. Да, от ведуний зла куда меньше, но все они отринули Господа и отдали души свои в лапы нечистых демонов. Помни об этом постоянно.

Вспышка ярости священника прошла, и он снова стал привычным для меня батюшкой. Только после этого мне удалось нормально вздохнуть.

— Ладно, собирайся, поймаем пролётку и поедем в порт, а затем я уже сам зайду к нашему околоточному надзирателю, чтобы он составил протокол с моих слов о порче тётушкой твоих документов. Без этого подьячие городского приказа тебе всю душу вымотают. Собирайся, чего стоишь?

В ответ я лишь развёл руками, показывая, что мне собраться как тому нищему из пословицы. Несмотря на обилие в центре города мобилей, тут хватало и конных извозчиков. Одного из них мы и наняли, чтобы добраться до порта. Захар Андронович обычно весь день проводил на ушкуе, так что там мы его, скорее всего, и найдём.

Ездить по-барски на пролётках — это вам не в трамвае с пересадками ползти, так что до порта мы добрались необычайно быстро. И что самое главное, ни у вокзала, ни по пути к частным причалам нас никто не заметил благодаря предусмотрительно поднятому пологу пролётки. Теперь я понял, почему отец Никодим решил использовать такой дорогой транспорт. У причала, где обычно в ожидании нового похода отстаивался «Селезень», никого не было. Я даже подумал, что капитан где-то в другом месте, но, как только подъехали, из рубки вышел дядька Захар.

Мне он явно был не рад, но в присутствии батюшки гнать не решился, хотя и не сдержал раздражения:

— Чего явился?

Я решил начать с более простого:

— Хочу узнать, когда в следующий раз пойдём в Крачай. А ещё мне нужна справка об участии в походе, чтобы получить статус ушкуйника.

— Какой статус? — всё же не выдержал капитан даже под строгим взглядом священника. — Какой с тебя ушкуйник? Я не потерплю в команде бесноватого.

И тут вмешался отец Никодим:

— Ты почто хулу напрасную возводишь на православного?

— А разве не бесноватый? — не унимался капитан, которому явно не хотелось за меня отвечать.

— Нет, — жёстко ответил священник. — Я лично проверил его.

— Проверили? А разве вы бесогон?

Зря он это сказал. От одеревеневшей в какой-то хищной гримасе лица отца Никодима стало муторно даже мне, что уж говорить о капитане, которому и предназначался гневный взгляд священника и его скрипучие слова:

— Ты хорошо подумал, сын мой, перед тем как это сказать?

— Простите, отче. Действительно, не подумал. Грешен. — Капитан даже покаянно склонил голову, затем поднял взгляд и всё же продолжил гнуть свою линию: — Но люди говорят разное. И как прикажете мне после этого оставить его в ватажке даже простым грузчиком, не то что полноценным ушкуйником.

— То твоя воля, — вернул себе благообразный вид священник. От этих его метаморфоз я скоро заикаться начну. — Ты — капитан, тебе и решать.

Похоже, они сошлись в своём нежелании видеть меня ушкуйником, но меня такой расклад совершенно не устраивал.

— Виринее это не понравится, — осторожно, но достаточно громко сказал я.

— Уболтаю как-то. Баба всё же, — самонадеянно вскинул голову капитан.

— Не уболтаете, — жёстче заявил я и прямо посмотрел в глаза капитану. — Я ей очень нужен, и, если не передадите от меня записку, что добровольно отказываюсь иметь с ней дела, вам придётся туго. А я писать такое не собираюсь.

Капитан с какой-то беспомощностью перевёл взгляд на священника и сказал, словно прося у него поддержки:

— И вы хотите сказать, что он не бесноватый? Раньше же был дурак дураком, а сейчас вон как поумнел и охамел.

Священнику тоже не понравились мои слова, но он всё равно заявил таким тоном, будто читал проповедь:

— Человек своего ума имеет с маково зёрнышко, и лишь Господь способен даровать нам, сирым и убогим, разумение по воле своей и тому, кто достоин милости Божьей. Не нам о том судить.

Эти слова явно добили сомневающегося человека, в котором жадность боролась со страхом перед реакцией общества на странного дурачка в его подчинении. Молча махнув рукой, он ушёл в рубку, а мы сочли это приглашением и двинулись следом. Внутри за небольшим столом капитан быстро оформил какой-то документ и заверил его сначала подписью, а затем и печатью, которую достал из маленького сейфа. Затем передал мне бумагу и недовольно проворчал:

— Выходим через пять дней, в среду. Будь на месте в семь утра, иначе уйдём без тебя, и плевать, что скажет ведьма.

На этом он счёл разговор законченными и даже отвернулся к окну. Я очень обрадовался тому, что дело сладилось, но радость моя продлилась не так уж долго. Когда мы вышли из рубки, стало понятно, что извозчик куда-то подевался, а к трапу от складов уже подтянулась небольшая толпа человек в тридцать, и, вполне возможно, вскоре она станет куда больше. Отец Никодим решительно отодвинул меня в сторону и спустился по трапу первым.

— Почто собрались, люд православный? — громко спросил он, окидывая собравшихся биндюжников строгим взглядом.

— Бесноватого убить, — послышался крик из задних рядов.

Я, даже находясь выше толпы, не смог определить, кто именно это сказал.

— Да с чего вы взяли, что тут есть бесноватый? — грозно вопрошал священник, но, увы, его строгость тут не сработала.

Толпа оказалась зверем, который был не по зубам отцу Никодиму даже в его гневной ипостаси.

— Так вон же он стоит — Стёпка-дурачок, — крикнул ещё кто-то, и толпа заурчала, словно разбуженный зимой медведь, и двинулась к трапу.

Отец Никодим что-то крикнул и, раскинув руки в стороны, словно чёрная птица, преградил им путь, но тут толпу прорвало бешенством, словно летнюю грозовую тучу дождём. От направленной на меня ненависти душу сковал страх, напрочь выбивая мысли из головы. Хотелось сбежать и забиться в самую глубину такого знакомого и безопасного трюма, но тут же в голову ударила волна ярости. Я! Не! Хочу! Быть! Тупым!!! Всё, что мешает моим мыслям двигаться пусть порой и хаотично, но свободно, начало вызывать во мне прямо звериную злость.

Сначала ярость помогла, и мыслить стало легче, но затем её пелена стала туманить голову не хуже страха и вожделения. Осознав это, я быстро успокоился и только после этого заметил, что сжал кулаки и даже шагнул вперёд по трапу, к сдерживающему толпу священнику. Дела у него были плохи, и кто-то наглый даже посмел толкнуть батюшку в грудь. Пока только слегка, но, похоже, дальше будет хуже.

Внезапно по ушам ударил хлёсткий звук ружейного выстрела. Все тут же замолчали и уставились на ушкуй. Я тоже повернулся и увидел, что возле рубки с ружьём, пока ещё смотрящим стволом вверх, стоит дядька Захар:

— Совсем страх потеряли, работяги?! Забыли, с кем дело имеете?! Это мой ушкуй и мой ватажник! Пошли вон!

На этом красноречие капитана иссякло. Мало того, я прямо кожей чувствовал, что он не так уверен в себе, как хочет показать. Похоже, толпа тоже это почуяла. Биндюжники снова загомонили. Они сейчас были похожи на базарную тётку, которая перестала кричать, только чтобы вдохнуть побольше воздуха для ещё более громких воплей. И всё же отец Никодим воспользовался шансом, который дал ему капитан:

— Молчать! Прокляну, нехристи! Бесноватых ищете?! Так не туда смотрите. Вокруг оглянитесь. Вы же в зверьё превратились! Готовы на людей кидаться, аки псы бешеные. Бесноватые и есть! — Разъярённый до крайней степени батюшка, похоже, попал в нужную болевую точку. Толпа притихла, но кое-кто не хотел успокаиваться:

— Но он же детей покусал. Пускай бесогоны его испытают.

— Бесогоны? — переспросил отец Никодим голосом, наполненным ядом, непривычным для благостного даже во гневе священника. — Хорошо! Заодно скорбные братья и вас испытают, ведь то, что я вижу перед собой, очень похоже на массовую одержимость, а такое уже сатанинской сектой попахивает.

Всё. Шах и мат. Кстати, нужно попросить Диму научить меня играть в шахматы. Термины знаю, а как двигать фигуры, понятия не имею, и такая половинчатость дико бесит. За те пару секунд, пока я думал о древней игре, толпа вдруг растеряла единство, и каждый подумал о себе. Похоже, мысли эти были невесёлыми, так что биндюжники как-то разом вспомнили о более важных делах и начали расходиться.

Странное зрелище. Словно все вдруг забыли, зачем вообще пришли сюда, и озирались с некоторым недоумением. Неужели догадка отца Никодима насчёт массовой одержимости верна? Мысли в голове, радуя меня своей шустростью, суетно забегали и всё же привели к выводу, что вряд ли тут дело в мистике. Люди и без всяких бесов ещё то зверьё. Уж это я хорошо знал, даже когда был дурачком.

Буквально через десяток секунд толпа словно растворилась, причём так быстро, что на месте остался только замешкавшийся паренёк, в котором я с удивлением узнал Данилу. Не меньше меня удивился и капитан.

— Так это ты их привёл?

Данила ожёг меня ненавидящим взглядом и ощерился, как дворовый кот:

— А чего этот бесноватый на ушкуй полез? Вдруг бы кинулся на тебя.

Он явно не собирался раскаиваться в своём поступке, и я понял, что моя карьера ушкуйника лёгкой точно не будет.

— Какой бесноватый? Его же батюшка привёл! — заорал капитан, явно выплёскивая накопившееся напряжение. — Пошёл вон, жабий ты огузок! — Затем дядька Захар посмотрел на меня. — Всё, хватит с тебя и справки. Плевать мне, что скажет ведьма, лучше буду возить зерно из Карпова. Не приходи сюда больше.

А вот это мне совсем не нравится. Нужно что-то делать. Появилась уверенность, что если капитан сейчас вернётся в рубку, то больше я Виринею не увижу, и такая перспектива меня почему-то очень сильно опечалила. Так что я выпалил едва зародившуюся, толком необдуманную идею:

— Один поход — и я договорюсь с Виринеей, чтобы вам и меня возить не пришлось, и доход не потеряли. Даже больше станете зарабатывать.

Последнее ляпнул сгоряча, можно сказать, от отчаяния. И всё же жадность ушкуйника оказалась сильнее страха. Он с минуту думал и, словно пересиливая себя, прогудел:

— Ладно. Один поход. Подберу тебя с лодки у Лебяжьей косы. Не сможешь туда добраться, значит, не судьба.

Где находится эта коса и как мне раздобыть лодку, он, конечно же, пояснять не собирался. Да и отец Никодим уже тянул меня за рукав, намекая, что нам пора уходить.

К счастью, на этом неприятности, по крайней мере на территории портовых складов, закончились. Похоже, слова батюшки сильно напугали даже кичащихся своей дурной лихостью ушкуйников, и мы пусть и пешком, но всё же без проблем добрались до речного вокзала. Там я сел на трамвай, а отец Никодим зашагал в направлении своего храма, благо было недалеко.

За всё это время он даже не попытался отговорить меня от рискованной затеи. Был задумчив и лишь под конец ещё раз пообещал нынче же с почтовым посыльным прислать справку от околоточного надзирателя по поводу уничтоженных тётушкой документов.

Мне тоже было о чём подумать. К примеру, о том, как вести дела с Виринеей. В принципе, можно будет использовать капитана как посредника. Ему и знать не нужно, что будет находиться в перевозимых посылках. Но при этом я ощущал дикое разочарование, что лично не смогу посещать ведунью. Почему-то очень хотелось понаблюдать за жизнью язычников, при этом даже мысли не было, чтобы отринуть Господа и поменять веру. Просто сказывалась тяга ко всему необычному и… как же это слово, вроде только что мелькало. Во! Исследовательский зуд не давал покоя. К тому же вспоминались слова ведуньи о том, что в видении я спас её от какой-то большой беды. И как мне это сделать, находясь в городе? Идея, как решить эту проблему, уже была, но пока она казалась совершенно невыполнимой. Тут нужно посоветоваться кое с кем, а это станет возможным, только если удастся добраться до непонятной Лебяжьей косы, а затем попасть на ушкуй.

Сразу в библиотеку я не поехал, а направился по указанному Настей адресу, где находилось фотоателье. Там очень обходительный старик-фотограф сделал снимок на документы. Мне даже выдали неплохой пиджак по размеру и странную конструкцию под названием манишка, имитировавшую рубашку с галстуком. Получив две деньги, мастер пообещал сделать всё уже к завтрашнему утру. Затем мой путь лежал к уже знакомому банному комплексу, правда, не с целью понежиться в тёплом бассейне. Меня интересовал магазин готового платья. Наверняка можно было бы найти подобное место куда ближе, но цены в центре наверняка будут посерьёзнее. Да и как-то проще мне в знакомом месте. На более серьёзную одежду денег по-прежнему не было, но вот купить мелочи для удобства повседневной жизни всё же следовало. Продавец оказался тем самым, и он меня даже узнал. Ну, или сделал вид, желая порадовать клиента. Взяв пару исподних рубашек, я задумался при выборе нижней части белья. Почему-то внимание привлекли не знакомые с детства кальсоны, а новомодные трусы. Их я и купил. Затем пришёл черед принадлежностей для бритья, и на этом деньги у меня почти закончились. Остались лишь десять серебряных монет и пригоршня медных копеек, так сказать, на всякий случай. Всё равно скоро получу наследство, сколько бы там ни было. А на жильё и даже пропитание тратиться не придётся. Я, конечно, понимаю, что объедать приютившую меня семью не очень хорошо, но уже знаю, что сделать, чтобы не мучила совесть. Для этого и был потрачен последний серебристый кругляш из перешедших в руки продавца. За него я получил чистый, но потрёпанный комплект из куртки и портков. В таких любили расхаживать биндюжники. Больше всего меня порадовали мои же старые ботинки, вычищенные и отремонтированные. Даже не жалко было выкупить их в десять раз дороже, чем продал.

Когда наконец-то ввалился в читальный зал с целым мешком всяких вещей, то наткнулся на немного удивлённый, но вполне благостный взгляд Димы. В библиотеке было спокойно, в смысле, не видно ни читателей, ни наглых хулиганов, так что можно спокойно приступать ко второй части моего плана на день. Для этого нужно переодеться.

Любопытство друга всё же взяло верх над вежливой сдержанностью, когда он увидел меня в купленной одежде.

— Ну и куда ты собрался в таком виде? — спросил Дима, окидывая меня с ног до головы немного шокированным взглядом. — На паперть милостыню просить? Ты меня прости за резкость, но и раньше твоя одежда была не очень, а сейчас…

— А сейчас, — не дал я договорить заскучавшему в одиночестве товарищу, — в этом шикарном фраке я отправлюсь в подвал.

— О-о, — растерянно протянул Дима и тут же спохватился: — Я тоже…

— Ты продолжишь сидеть, где сидел, — снова не позволил я ему развить мысль. — Как любит говорить мой капитан, каждый должен заниматься своим делом и тогда на ушкуе будет порядок.

У меня даже мысли не было привлекать к уборке Диму, потому что видел его лицо, когда мы с отцом Никодимом спускались в подвал. Там была такая смесь шока, брезгливости и беспомощности, что подвергать подобному испытанию своего друга, воспитанного в совершенно других условиях, я не собирался. Меня же ни копоть на стенах, ни чёрная грязь под ногами совершенно не смущали. Да, работы много, но чувство, что я смогу хоть как-то отплатить за доброту приютившей меня семье, делало задачу даже приятной. Так что к сбору остатков некогда ценной партии книг я приступил в бодром настроении, даже насвистывая приятный мотивчик.

Первый раз меня прервал голос Димы, приглашавший на обед. Оставив грязные ботинки на верхних ступенях каменной лестницы, я босиком взбежал на второй этаж и заперся в ванной комнате, где помылся и переоделся. Так что за стол явился весь из себя благообразный и немного благоухающий мыльно-цветочными ароматами. Агнесса Георгиевна на этот раз приготовила удивительно вкусный суп с фрикадельками, а на второе был пирог с овощами и мясом под названием мусака. Я и раньше думал, что хозяйка этого дома вкусно готовит, но, скорее всего, сравнивал с едой из тётушкиного трактира. Сейчас же, полностью оправившись, Агнесса Георгиевна показала, какая она на самом деле искусница. Такое наверняка и в лучших ресторациях не подадут. Или мне просто действительно не с чем сравнивать? Да и не так уж это важно. Главное, что удовольствие я получил неземное.

Тётя Агнес — как она попросила себя называть — одинакова умилительно смотрела на нас, что ещё больше роднило меня с этими людьми. Так что после обеда и короткого отдыха за чтением новой книги я с прежним энтузиазмом взялся за работу. Правда, возникла проблема заполненного мусорного ящика у чёрного хода дома. Оказалось, что его уже пару дней не вывозят. Ну, ничего, завтра встану пораньше и решу этот вопрос. Дима пояснил, что старик, обычно забиравший мусор на своей телеге, отказался делать свою работу. Пусть он теперь попробует помешать мне сделать это самому.

Второй раз от работы меня снова отвлёк Дима:

— Стёпа, там почтовый посыльный принёс пакет от некоего Никодима Зернова. Это же наш батюшка?

Я порылся в памяти и таки вспомнил, как как-то называл священника именно так.

— Да, это он. Сейчас поднимусь, — сказал я и тут же задумался. В принципе, на сегодня можно было и закончить, потому что мусорный ящик полон, как и несколько мешков рядом с ним, да и выходить к посыльному в таком виде негоже, к тому же он мог меня знать в лицо, а новое место жительства всё же лучше держать в секрете. — Прими письмо сам.

— Хорошо, — кивнул Дима и убежал.

До послания священника я добрался только минут через пятнадцать, приведя себя в нормальный вид. Дима, конечно же, не стал вскрывать большой конверт и дожидался меня. Содержимое откровенно порадовало. Там, кроме справки от околоточного надзирателя и записки от самого священника, имелся чуть меньший конверт с бумажными обрывками. Из послания отца Никодима стало понятно, что явившийся в трактир околоточный застращал тётушку наказанием за порчу документов. Он обещал ей такую княжью виру, что для покрытия её не хватит и продажи трактира. Так что грозит моей родственнице работа в какой-нибудь из боярских шахт. А это, по сути, временное рабство, причём в местах, где вокруг маленького христианского поселения на многие сотни вёрст сплошная нехристь и нечисть. Это в прибрежных боярских землях почти тишь и благодать, хотя и там хватает опасностей, как я успел убедиться лично. На месторождениях полезных руд боярские вотчинники живут как на непрекращающейся войне и помереть могут в любой момент. Возвращаются немногие. По крайней мере, если верить людской молве.

В общем, испугалась тётушка и отдала испорченные документы, которые, к счастью, не додумалась сжечь в печке. Что делать с этими обрывками, я не знал, как и мой друг, но явившаяся после закрытия библиотеки Анастасия была полна идей, причём не только по данному поводу.

— Это нам очень поможет, — радостно заявила она, увидев клочки бумаги. — Нужно наклеить их на лист в правильном порядке, чтобы всё выглядело читаемо.

Она тут же погнала Диму за клеем, а мне предоставила чистый лист нужного размера из своей папки. Паспорт отца был сделан из жёсткого картона, и тётушка лишь оторвала друг от друга две половинки. Меня слегка царапнули командные нотки в голосе девушки и то, с какой покорностью ей подчинялся мой друг, но отреагировал я на это лишь доброй и открытой улыбкой. Как и надеялся, это заставило девушку смутиться, и дальше она вела себя мило и мягко.

После подготовки документов к завтрашнему походу в город мы снова вернулись к обсуждению совместного бизнеса. Настя не хотела ждать, пока мы получим первую партию книг, и предложила выкупить у других торговцев по паре экземпляров самых модных бульварных романов из новинок:

— Всё равно на первое заседание клуба придёт не так уж много дам. В крайнем случае пусть делают заказ. Точно! Мы ведь можем браться за доставку редких экземпляров по особой цене! — Оригинальность идеи вызвала бурный восторг Насти, который не испортило даже ворчанье Димы:

— А бывают редкие бульварные романы?

— Даже не представляешь насколько, — с полной уверенностью в своих словах заявила девушка. — И платить за право первой в городе прочитать новую книгу того же Германа Готтса много кто выложит кругленькую сумму. Нужно только придумать, как это организовать.

Мне было жаль портить ей настроение, но я всё же напомнил о проблеме с хулиганами. Мои разошедшиеся в творческом порыве товарищи об этом как-то подзабыли:

— Я не уверен, что, пока не решим дело с назойливым купцом и его подсылами, стоит подвергать женщин таким нервным потрясениям.

Удивительно, но Анастасию это предупреждение совершенно не смутило. Мало того, она загадочно улыбнулась и заявила:

— Не беспокойся, проблем точно не будет. Я тебе обещаю.

Как мы ни пытались, но выудить из девушки подробности её тайного плана так и не получилось. Она отбивалась изо всех сил. Поняв тщетность своих попыток, мы перешли к другим деталям плана. Наш весёлый и очень приятный спор прервала тётя Агнес, позвав на ужин. Настя попыталась сбежать, но у Диминой мамы житейского опыта было куда больше, и выпускать гостью из своих цепких ручек она не собиралась. Так что и вечер прошёл не менее приятно.

В этот раз Настя ушла, не дожидаясь сумерек, в сопровождении Димы, вызвавшегося проводить её до дома. Тем более тут было недалеко. Я же, взяв парочку книг, ушёл в свою комнату. Утренние приключения и усталость от не самой лёгкой работы не дали засидеться за чтением допоздна, так что уснул рано, едва заставив себя раздеться и лечь в постель, а не прямо за столом лицом на книге.

Глава 7

Выспался прекрасно, даже удалось проснуться к намеченному сроку, а именно в предрассветных сумерках. Но это не давало повода залёживаться, так что быстро оделся в робу и нацепил свои старые ботинки. Тётя Агнес была уже на ногах, я кивнул ей и убежал к чёрному ходу. И ведь чуть не опоздал. По улице ехала большая телега с неопрятно одетым мужиком, который, к моей радости, был не очень стар. Иначе мой план мог и не сработать. Мне совсем не хотелось обижать старика.

— А ну стоять! — грозно заявил я, когда понял, что мусорщик не собирается останавливаться у нашего дома, даже видя полный ящик у двери.

— Не замай! — вскинулся мужик и даже замахнулся плёткой, которой иногда понукал свою флегматичную лошадку.

— Стой! Куда поехал? Почему мусор не забрал?

— Ты кто такой, чтобы меня спрашивать? — неожиданно окрысился мужичок, до этого казавшийся совершенно безобидным и даже запуганным. — Не твоё дело!

— Правильно, не моё, — согласился я и тут же добавил: — А твоё! Именно ты должен вывозить этот мусор.

— Ничего я не должен! — совсем впадая в истерику, заорал мусорщик и даже замахнулся на меня кнутом.

А ведь он не мог не понимать, что при желании я способен прихлопнуть его, как муху. От взмаха кнута лошадка оживилась и потащила наполовину заполненную мусором телегу шустрее, а я остался стоять на том же месте, чувствуя себя совершенно нелепо. Мне очень хотелось догнать этого наглого уродца и дать ему в морду, но шустро забегавшие мысли тут же нарисовали картину, в которой он начинает вопить во всю глотку, затем прибегает городовой и у меня возникают большие проблемы. Тот факт, что жертва избиения отказывается выполнять свои прямые обязанности, мне совершенно не поможет.

И вот почему эти самые мысли всего пару минут назад рисовали мне совсем другие образы? В них я лихо грозил мусорщику и либо заставлял его опустошить ящик, либо в крайнем случае делал это сам под его испуганным взглядом. Насчёт страха я тоже лопухнулся, потому что тех, кто строил козни семье Спанос, мужик явно боялся куда больше, чем меня.

Вот в таком состоянии моральной оплёванности я и вернулся в дом. Тётя Агнес выглянула из кухни и встревоженно посмотрела на меня.

— Всё нормально, — успокаивающе кивнул я и тут же обозвал себя дураком.

А всё потому, что вспомнил слова Насти о том, что лбом в закрытые ворота бьются только бараны. Она вообще много умных вещей говорила, возможно цитируя своего отца. Одно воспоминание потянуло за собой другое, а именно как девушка изучала арендный договор. Я приободрился и радостно разбудил друга требовательным стуком.

— Ну вот чего тебе не спится в такую рань? — недовольно проворчал Дима, открывая дверь спальни.

— Мне нужен договор аренды, который ты показывал Анастасии.

— В кабинете в столе с правой стороны верхний ящик, — сонно пробурчал мой друг и пытался закрыть дверь.

Я не позволил ему это сделать и спросил:

— Можно просто так пойти и взять?

— Конечно! Или тебя за ручку отвести? — зевнул Дима и всё-таки закрыл дверь перед моим лицом.

Я отправился в кабинет и быстро нашёл необходимый документ, а затем, сидя в кресле покойного хозяина этого дома, с минуту недоумённо пялился на бумаги. Как бы шустро ни бегали мысли в моей голове, они не могли найти объяснение тому, что сейчас произошло. Простейшая, не нуждающаяся в глубоком анализе логика говорила, что это неразумно. Людям вообще нельзя доверять, а если кто и достоин доверия, то только такие личности, как отец Никодим, годами доказавший свою честность и надёжность. Вот как можно взять и довериться практически чужому человеку?! Да, я ни за что не обижу ни Диму, ни тётю Агнес. Мало того, сделаю всё возможное, чтобы этого не сделал никто другой. Но почему они мне доверяют? Это либо запредельная наивность, либо то, чего я попросту не способен осознать, даже став сильно умнее, чем раньше.

Тряхнув головой, я постарался избавиться от лишних мыслей. Привычка мотать своей башкой, как битюг биндюжников, не самая правильная, но это лучше, чем лупить себя кулаком по бестолковке, как делал это раньше.

Вернувшись к возникшей проблеме, я быстро прочитал договор, данное умение успел развить до уровня, удивлявшего даже книгомана Диму. Нужный пункт нашёл без проблем и хищно улыбнулся. Конечно, стоит ещё посоветоваться с Настей, но проблемы с мусором как таковой не было изначально. Взгляд на часы тут же стёр улыбку, заставив резко ускориться, дабы не опоздать на встречу с нетерпеливым и скорым на колкие замечания адвокатом. В очередной раз пожалел о скудости своего гардероба, но пока с этим ничего не поделаешь.

В контору отца Насти я добрался бегом, несмотря на недоумённые взгляды прохожих, так что ворвался туда, изрядно запыхавшись. Внутри меня встретил строгий взгляд секретаря, ставший ещё и насторожённым, когда я попросил направить меня к Анастасии Николаевне. Мне кажется или в его глазах даже мелькнула ревность?

— А по какому поводу вам понадобилась госпожа Шарова?

Я растерялся, не зная, что ответить. Точнее, знал, но не был уверен, что сказанное не принесёт больше вреда, чем пользы. К счастью, ничего говорить и не пришлось.

— Юрий, а почему это вы интересуетесь вещами, которые вас совершенно не касаются? — послышался сдержанный, но пропитанный холодом голос Насти.

— Простите, Анастасия Николаевна. Я не подумал…

— Вот именно, вы не подумали. В следующий раз будьте любезны сделать это, вместо того чтобы докучать клиентам. — И тут же без паузы, словно демонстрируя резкость перехода в интонациях, благожелательно обратилась ко мне: — Степан Романович, доброе утро. Прошу вас пройти в мой кабинет.

— Доброе утро, Анастасия Николаевна, — отразил я её вежливую улыбку.

Закрыв за собой дверь в маленький, но уютный кабинетик, Настя тут же растеряла всю свою строгость и скорчила на личике какую-то совсем уж недовольно-детскую гримасу:

— Давай быстро подписываем договор на предоставление услуг и бежим отсюда, пока этот надоеда не наябедничал папеньке. Хотя вряд ли у него что получится. Сейчас папа занят с клиентом.

Чем бы там ни занимался грозный родитель Насти, напряжение всё равно сохранялось. Я быстро, практически не читая, подписал какой-то документ и вместе с девушкой с удовольствием вышел обратно под радостное весеннее солнышко. Кстати, секретаря на прежнем месте не было.

Настя подозвала извозчика, и мы отправились решать мои проблемы. После того как я поставил в договоре закорючку, которую придумал-то только вчера под надзором девушки и тренировал, исписав три листа, мой новый поверенный взяла всё в свои изящные, но цепкие пальчики. Странное ощущение, когда от тебя уже почти ничего не зависит и приходится плыть на буксире, не прилагая практически никаких усилий. С одной стороны, появилось ощущение неуютной беспомощности, а с другой — абсолютное спокойствие и расслабленность — почти как раньше. Даже не знаю, как к этому относиться.

А вот у кого сомнений не было и в помине, так это у Насти. С пугающим задором она сначала потащила меня в фотоателье, где мы забрали мою фотокарточку, а затем в земский приказ, и вот там я мысленно, с трудом сдержавшись, чтобы не сделать это в голос, возблагодарил Господа за то, что в моей жизни появилась эта барышня. Даже ей пришлось приложить изрядные усилия, чтобы пробиться сквозь какую-то вязкую атмосферу этого пугающего места, что уж говорить обо мне.

Какой-то тусклый подьячий среднего возраста с невыразительным взглядом, в кабинет которого мы в итоге попали, начал заунывно вещать, что на проверку личности при порче документов уйдёт как минимум две недели. Аппликация из моего разорванного свидетельства о рождении, да ещё и выданного в Новгороде, его не впечатлила. И пришлось бы мне заплатить за новый паспорт не только изрядную сумму, но и ведро крови для этого упыря, если бы не девушка, которая, как говорится, зашла с козырей:

— Ну, тогда я пойду к Митрофану Аркадьевичу.

— Вот зачем так сразу-то, барышня, — вдруг оживился подьячий и посмотрел на Настю с какой-то даже обидой. — Нехорошо это, нарушать положенный порядок вещей, особенно используя личные знакомства. Думаю, вашему батюшке такое не понравится.

Похоже, чиновник прекрасно знал, с кем разговаривает, но смутить мою защитницу у него не получилось.

— А вы уверены, что Митрофану Аркадьевичу понравится устроенная вами волокита? Какая ещё проверка личности? У вас есть хоть и повреждённый, но вполне читаемый документ. А ещё заверенные по всей форме свидетельства отца Никодима и околоточного надзирателя. Если вы и в их подлинности сомневаетесь…

— Я такого не говорил, — тут же вскинулся подьячий, растеряв свою явно профессиональную сонливость и медлительность. — Хорошо, ввиду особых обстоятельств могу выдать паспорт в четверг.

— Нам нужно в понедельник, — не унималась Настя.

— Ну, это совсем ни в какие ворота не лезет! — даже возмутился чиновник. — Существует же процедура…

— Да, — не очень вежливо перебила чиновника вошедшая в раж Настя, — существует процедура ускоренной выдачи по особым обстоятельствам.

— Что это за обстоятельства такие, позвольте полюбопытствовать? — теперь в голосе подьячего прорезалась злость.

— Степан Романович лишился опеки, оказавшись без средств к существованию и крыши над головой. А без паспорта он не сможет получить наследство отца. Прикажете ему до четверга спать в подворотне? Думаю, это более чем весомая причина.

Что-то с подьячим творилось неладное — его лицо вдруг налилось нездоровой краской и, мне кажется, даже послышалось скрежетание зубов. Чиновник быстро взял себя в руки и прикрыл глаза. По его лицу было видно, что он сейчас принимает для себя какое-то неприятное решение. Через минуту чиновник открыл глаза и устало посмотрел на мою защитницу. Затем резко поднялся, заставив нас даже дёрнуться.

— Пишите прошение об ускорении процедуры, — выдавил из себя чиновник и покинул комнату.

Настя тут же, не особо стесняясь, взяла со стопки чистый лист и чужую чернильную ручку. Затем быстро набросала текст прошения, мне же осталось лишь подписаться. После этого мы ещё двадцать минут просидели в молчании, но наше терпение было вознаграждено сторицей. Вернувшийся чиновник мрачно посмотрел на нас тяжёлым взглядом, затем, позвенев ключами, достал из сейфа книжечку, очень похожую на разорванный отцовский паспорт. Прямо у нас на глазах он заполнил удостоверение личности, вклеил в него фотокарточку и ударил сверху печатью с таким усердием, словно бил ею меня по голове. На саму возмутительницу его чиновничьего покоя он вряд ли мог замахнуться даже мысленно.

Всё это время Настя сидела с совершенно невозмутимым лицом, но как только мы, скупо поблагодарив хозяина кабинета, вышли в коридор, расплылась в счастливой улыбке.

— Получилось! — шёпотом выпалила девушка и даже победно топнула ножкой, но затем смутилась, взглянула на дверь кабинета и потащила меня дальше по коридору. Когда отошли, добавила уже чуть громче: — Теперь мы сможем прямо сегодня пойти в банк.

— А он ничего не напортачил в такой спешке? Или, может, пакость какую устроил? — с подозрением спросил я, разглядывая паспорт в своей руке.

Настя посмотрела на меня с каким-то снисходительным удивлением:

— Что ты?! Не рискнёт, а подсуетился он, лишь чтобы больше не видеть меня ни в понедельник, ни даже в четверг. Я ему как кость в горле. Выдача паспортов приносит этому сухарю дополнительный прибыток, но вымучивать подношение с дочери Мозголома — дело опасное. Вот и психанул.

Последнее она добавила почти шёпотом. Переспрашивать, почему её отца называют Мозголомом, было неловко, да и так можно догадаться, хотя бы глядя на поведение дочери. У кого-то же она всего этого нахваталась.

Увы, на этом адвокатская звезда, по крайней мере в стенах этого заведения, для нас закатилась. Выдающий лицензии ушкуйников и разрешения на владение оружием седой и сухой, как осиновая коряга, подьячий был равнодушен ко всем ухищрениям Насти — начиная с острого взгляда юридической хищницы и заканчивая милой, обезоруживающей улыбкой. Так что за документами он приказал мне прийти в понедельник. Ну хотя бы не через неделю, и то хлеб.

Явно чтобы не растерять победный настрой, Настя потащила меня сразу в банк. Благо он находился неподалёку и назывался «Первым Пинским». Там тоже прекрасно знали, чьей дочерью является моя защитница, и, как только она представилась, нас тут же проводили к заместителю управляющего, который отвечал за наследственные распоряжения клиентов. Этот субчик как раз не был ни сухим, ни скучным. Представившийся нам Сергеем Олеговичем Кировым молодой человек, в явно дорогом костюме и с модными тонкими усиками, который был старше Насти от силы лет на пять, прямо соловьём заливался:

— Анастасия Николаевна, я так рад возможности познакомиться с вами лично и тем более поработать вместе. Уверен, ваш клиент осознает, в какие надёжные и прелестные ручки он попал.

— Ах, оставьте, — с удивившей меня жеманностью ответила Настя.

Ни в нашей маленькой компании, ни в земском приказе она себя так не вела. Неужели ей понравился этот хлыщ? Я, конечно, удивился, но вида не подал и, усевшись в предложенное кресло, застыл там любопытным истуканом.

Банковский служащий продолжал осыпать Настю комплиментами, заполняя этим время ожидания прихода клерка из архива. Наконец-то запыхавшийся мужчина в жилетке и с тёмными нарукавниками на белой рубашке принёс явно неновую папку и передал её Сергею Олеговичу. Он тут же развязал завязки и вчитался в документы.

Я в это время был занят рассматриванием кабинета, но вдруг почувствовал какое-то беспокойство. Оно было мимолётным, как и промелькнувшая на лице Кирова тень. Сергей Олегович посмотрел на Настю, всё ещё непонятно почему маявшуюся кокетством, и снова ей улыбнулся, правда, эта улыбка была уже не такая лучезарная, но через секунду разгорелась до прежней яркости. Переведя взгляд на меня, Киров бодро заявил:

— Что же, могу поздравить вас с неплохим наследством. — Он с явным намёком окинул меня взглядом и добавил: — Думаю, какое-то время эти средства позволят вам вести вполне пристойную жизнь. Мне искренне жаль, что ваш отец ушёл из жизни так рано и большая часть оставленной им суммы уже потрачена на ваше содержание.

— И сколько осталось? — не удержался я от вопроса и посмотрел на Настю, но она никак не отреагировала на моё нетерпение.

— В червонцах ровно сорок с остатком в двенадцать серебряных денег и восемьдесят семь копеек. Вот выписка. Если желаете, то прямо сейчас можем оформить счёт на ваше имя и перевести туда ваше наследство.

Если честно, я не знал, чего хочу прямо сейчас, потому что цифра оказалась не такая, как я наделся. Впрочем, не особенно расстроился, ведь это в десять раз больше, чем удалось заработать на довольно рискованной сделке с ведуньей и аптекарем. С другой стороны, не хватит, чтобы на равных войти в долю книжного бизнеса, но деньги всё равно немалые. Всё ещё пребывая в растерянности, я посмотрел на мою защитницу. В ответ она захлопала ресницами, затем потупила взгляд и начала что-то шептать, даже загибала пальцы, затем как-то опасливо задала Кирову вопрос:

— А разве после вычета за одиннадцать лет по червонцу в месяц не должно остаться немножко больше?

— Тут нет никакой ошибки, Анастасия Николаевна, — с лёгкой снисходительностью и мягкой улыбкой ответил Киров. — Дабы компенсировать дополнительные усилия по контролю выплат, банк берёт два процента комиссии ежегодно.

— Да? — удивлённо переспросила Настя с таким видом, будто ей было стыдно за своё неведение, но тут же хищно улыбнулась.

Мне кажется или её глаза заблестели от неслабого такого возбуждения?

— Могу ли я посмотреть договор, который был заключён с отцом моего клиента?

— Ну, не знаю, — начал юлить банковский служащий и наградил мою защитницу взглядом, в котором от прежней симпатии не осталось и следа. — Дело было семнадцать лет назад.

— А вы поищите прямо в этой папочке, — с напрочь фальшивой заботливостью предложила девушка. — Могу помочь. Как поверенный господина Чекана, я имею на это полное право.

Она даже протянула руку к папке, но Киров справился и сам. Он почти не глядя выудил нужную бумагу и протянул Насте. Она быстро прочитала документ, и её улыбка стала не только хищной, но и торжествующей.

— Господин Киров, насколько мне известно, при внесении средств золотым векселем Новгородского Купеческого банка у вас все дополнительные услуги по любым договорам проводятся безвозмездно. Значит, моему клиенту полагается ровно шестьдесят восемь золотых. — Затем она, чуть прищурившись, посмотрела на потолок и добавила: — На двадцать семь золотых и девять серебряных с медной мелочью больше, чем вы сказали. Я нигде не ошиблась?

Киров попытался прикрыть отразившуюся на его лице злость маской безмерного удивления. Взял протянутый обратно документ и с удручённым видом вчитался в него, хотя и дураку понятно, что ничего нового для себя он там увидеть не может.

— Вы совершенно правы, Анастасия Николаевна. Это чудовищная ошибка, которую мы немедленно исправим. Господин Чекан, приношу вам искренние извинения.

— Мы принимаем ваши извинения, — вклинилась в речь Кирова Настя, не дав мне даже рта открыть, — так же как и компенсацию от банка.

— Компенсацию? — удивлённо спросил Киров, правда, теперь уже вполне искренне.

— Да, компенсацию, — жёстко сказала Анастасия и снова применила трюк со сменой интонаций, обратившись ко мне с мягкостью и даже нотками покаяния в голосе: — Степан Романович, я понимаю, что, обратившись в княжий суд, мы можем получить даже сто золотых, но это бросит тень на репутацию владельца данного банка, которого я безмерно уважаю как очень достойного человека. Так что прошу вас ограничиться всего лишь тридцатью червонцами личной компенсации от господина Кирова.

Я вообще запутался, и лишь спасительная мысль, что Настя точно знает, что делает, удерживала меня на плаву. Так что просто кивнул. Девушка лучезарно улыбнулась и повернулась к ошалевшему Кирову:

— Или всё же придётся огорчать вашего дядюшку?

— Не придётся, — обречённо вздохнул зарвавшийся махинатор.

В итоге через полчаса я покинул банк вполне довольный сложившейся ситуацией. Спускаясь по широким ступеням, Настя покачнулась, и мне пришлось подхватить её под локоть. Она была бледна и часто дышала, словно не пришла сюда, а прибежала.

— Ты в порядке? — обеспокоенно спросил я.

— Всё хорошо. Сейчас станет легче, просто сама до сих пор не верю, что смогла переиграть этого хитрована. Говорят, он ещё тот прохвост. Но я это сделала!

От переизбытка чувств девушка даже тихонько взвизгнула и тут же прикрыла рот ладошкой. Затем вернула себе строгую осанку и горделиво заявила:

— Итак, милостивый государь, теперь вы просто обязаны угостить барышню мороженым. Мне нужно остыть, пока не вспыхнула как спичка.

Я с удовольствием предложил ей согнутую кренделем руку, хотя в своём неказистом наряде рядом с изысканно одетой девушкой выглядел совершенно нелепо.

Долго искать место, где можно поесть мороженого, нам не пришлось, потому что в центре города кафешки располагались практически на каждом шагу. Когда устроились за столиком в ожидании заказанного мороженого, я решил полностью завершить наши дела:

— Итак, госпожа Шарова, сколько я должен вам за ваш поистине эпический подвиг?

— Ну, договор ты не читал, так что придётся поверить мне на слово, — с показным коварством заявила девушка. — У нас положено платить десять рублей за час работы в кабинете и двадцать в сопровождении клиента за пределами конторы. Резвились мы с вами, Степан Романович, два часа, и это сорок рублей на ассигнации из вашего кармана в мой. Плюс десять процентов от того, что удалось получить исключительно благодаря моему вмешательству, а это пятьдесят семь золотых и двадцать серебряных, но мы ведь друзья, поэтому сделаем вид, что всё прошло гладко, и с тебя просто сорок рублей. Выпиши чеком, хочу сунуть его отцу под нос и показать, что есть в городе клиенты-мужчины, готовые иметь дело с невесть что возомнившей о себе девицей, — явно процитировала своего родителя девушка.

Достав из сумочки перьевую ручку, она передала её мне.

— Хорошо, — кивнул я, буквально всем своим естеством почувствовав, что именно нужно сделать.

В банке мне выдали чековую книжку с лимитом в треть находящейся на счету суммы. Написав на листке цифру, я расписался, оторвал чек и передал его девушке. А затем с наслаждением смотрел на её округлившиеся от удивления глаза. Настя быстро справилась с собой и, нахмурившись, сказала:

— Ты ошибся. Придётся переписывать. Даже если строго следовать договору, мне полагается сто шестьдесят семь рублей, а никак не четыреста тридцать один. Откуда вообще такая цифра? Переписывай.

— Нет, — с улыбкой ответил я, спрятав чековую книжку в карман. — Тридцать золотых, которые ты вытрясла из этого хитрована, к наследству моего отца не имеют никакого отношения. Это наша общая добыча, а у ушкуйников её принято делить поровну. Что с бою взято, то свято.

Настя ещё с секунду сомневалась, но затем на её лице отразилось такое запредельное счастье и предвкушение ещё большего удовольствия в скором будущем, что не жалко никаких денег. Не думаю, что для неё это запредельная цифра, всё же отец девушки наверняка богат, но важен сам факт заработка.

Деловая натура не позволила Насте долго наслаждаться успехом:

— Давай заверим чек банке, чтобы отец не придрался.

— Конечно, без проблем.

И проблемой это действительно не стало. Мы, толком не доев мороженое, вернулись в банк, где служащий быстро поставил штемпель на чеке. Я не удержался и дополнительно попросил выдать мне пять золотых и сотню рублей ассигнациями.

После этого девушка, суетно попрощавшись, умчалась тыкать в отца чеком, а я посмотрел ей вслед с мимолётной печалью. Она даже не поздравила меня с именинами. Впрочем, я прожил семнадцать лет без такой радости, так что не очень-то и обидно. Домой вернулся с лёгкой надеждой на то, что уж Дима-то порадует меня поздравлением. Когда вошёл в библиотечный зал и увидел отца Никодима, сначала обрадовался, что батюшка не забыл о важной для меня дате, но тревожное выражение на лице священника быстро заморозило всю радость.

— Что случилось? — спросил я, замирая в предчувствии беды.

Отец Никодим удручённо качнул головой и печально сказал:

— Мне жаль, Степан, но тётушка всё же сумела подгадить. Тебя ищут скорбные братья.

Я весь внутренне сжался и ощутил дикое желание сорваться и бежать куда глаза глядят.

Странно, что, когда попёрли биндюжники, страх придавил все мысли, вгоняя тело в ступор, а сейчас ужас разогнал их до безумного мельтешения, делая совершенно бесполезными. Оказывается, слишком быстро думать тоже не очень хорошо.

Похоже, отец Никодим понял по моим совершенно безумным глазам, что я сейчас сделаю какую-то глупость, и тут же поспешил успокоить:

— Не переживай, Стёпа, всё не так плохо, как кажется. Они пришли ко мне и потребовали выдать тебя, а я выдвинул своё условие. Пускай сначала тебя посмотрит благочинный.

Слова священника если и успокоили меня, то ненамного, но, по крайней мере, вернулась возможность хоть и заполошного, но всё же относительно здравого мышления.

— И как он сможет защитить меня? Сами же говорили, что у бесогонов слишком много власти.

— Говорил, — не стал отрицать батюшка, — но не наперекор благочинному. Иногда ему приходится закрывать глаза на перегибы скорбников, но нарушить прямую волю его высокопреподобия они не решатся. Ежели благочинный скажет, что ты не бесноватый, то скорбные братья не посмеют тебя преследовать.

— А он скажет? — Слишком суетные мысли раздули во мне сомнения.

— Не смей сомневаться в этом святом человеке! — словно прочитав мои мысли, вспылил священник. — Ежели он учует тьму в твоей душе, то я просто признаю свою ошибку и сам отдам тебя братьям скорби, но то будет лишь для твоего блага.

От внезапно разгоревшегося фанатичного огня в глазах отца Никодима мне стало ещё страшнее. Внезапно священник зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул. Я же, почуяв взгляд со стороны, посмотрел на лестницу и увидел там напряжённо замерших Спаносов. Дима явно порывался спуститься вниз, но тётя Агнес удерживала его. И оба очень тревожно смотрели на меня, но ни страха, ни омерзения в их взглядах я не заметил, только сопереживание. А может, мне просто хочется в это верить?

Внезапно лёгшая на моё плечо ладонь отца Никодима заставила вздрогнуть, но мягкие слова батюшки тут же успокоили:

— Не сомневайся, Стёпа, он примет верное решение и подтвердит мои слова. Нам пора.

Как бы мне ни хотелось избежать очередной проверки, но священник был прав. Заручиться поддержкой главы духовной власти в Пинске точно не помешает. Ну а если и батюшка, и ведунья ошиблись, пропустив червоточину мрака в моей душе, то, может, оно и к лучшему будет предать себя в руки братьев скорби, чтобы спасти бессмертную душу.

С этими мыслями я шагал рядом с отцом Никодимом по ведущей к храму и княжьему замку улице. Душу всё ещё терзали сомнения, но они постепенно уходили, потому что вера в праведность отца Никодима, подтверждённую годами безупречного служения, стала для меня якорем.

Когда уже подходили к главному храму города, я даже не заметил, а скорее ощутил не то чтобы злое, но какое-то угрюмо-решительное внимание к своей персоне. Невольно задёргался, оглядываясь, и таки заметил, как от обрамляющих практически пустую сейчас церковную площадь зданий к нам двигаются четверо людей в чёрных подрясниках, но при этом с непокрытыми скуфьями головами. Каждый из них опирался на посох с крестом в навершии. И об остроте граней покрытых серебром стальных крестов ходили жуткие байки, которых я наслушался ещё в детстве. Постепенно монахи брали нас в окружение, да так плотно, что казалось, будто сейчас нападут. Веяло от них яростью, а отнюдь не скорбью. Сразу стало интересно, почему этих агрессивных ребят так называют.

Отцу Никодиму такая плотная опека тоже не понравилась. Он остановился и посмотрел на самого молодого из монахов.

— Почто препятствуешь мне, брат Аркадий?

Статный блондин, немногим старше меня по возрасту, посмотрел на священника долгим и колючим взглядом. Почему-то в моей голове мелькнула мысль, что ему с такой внешностью не подрясник носить, а в модном костюме барышень смущать. От этой крамольной мысли стало совсем не по себе, и я даже втянул голову в плечи.

— Я не препятствую, — ответил молодой монах и перевёл взгляд на меня. — Всего лишь хочу убедиться, что он не сбежит до встречи с его высокопреподобием. Вон как его бесы корёжат.

— О чём ты говоришь? — возмутился отец Никодим. — Чист он от бесовского наваждения.

— А я чую совсем другое, — не унимался блондин.

— Чуешь? — начал злиться мой защитник. — Без обряда и молитвы? Ты что, уподобил себя святому Никону, который видел бесов и изгонял их одним крестным знамением?

— Не тебе о том судить, отступник! — в тон ответил блондин.

— Не мне, — внезапно успокоившись, с искренним смирением ответил отец Никодим. — Но и не тебе. Я приму волю его высокопреподобия, как и ты, брат скорби. Не препятствуй нам.

Упоминание благочинного отрезвило блондина, и он отошёл в сторону, давая нам пройти. Я уже не знал, что и думать, поэтому просто поплёлся следом за священником. Через центральные врата собора мы не пошли, а, обогнув величественное здание, направились к боковому входу. Едва зашли за угол здания, стало понятно, что ситуация даже хуже, чем я предполагал. У крылечка, ведущего к небольшой двери, стояла группа людей, вызвавшая у меня очень неоднозначные чувства. Пришли не только тётушка с кузеном, но и полдюжины самых отъявленных бузотёров нашего района. Только двое из них являлись биндюжниками, но все до единого были завсегдатаями тётушкиного трактира и за деньги всегда готовы влезть в любой блудняк.

Вот не думал, что стану радоваться присутствию рядом со мной бесогонов. Возглавляемые тётушкой бузотёры, начав орать что-то невнятное, двинулись к нам, но идущий впереди скорбник ускорил шаг и приподнял свой посох, расположив его горизонтально, как некую преграду. Это действо быстро остудило не только горячие головы мужиков, но и слегка помешавшуюся от горя тётушку. А Кирьян так вообще постарался отойти за спины остальных. Слава у бесогонов была поистине жуткой и могла отрезвить кого угодно. Воспользовавшись этой заминкой, мы с отцом Никодимом поднялись по ступеням крыльца и прошли внутрь церковной пристройки. За нами последовал лишь блондин, прочие остались снаружи.

Благочинный, невысокий, худощавый старик с не очень густой седой бородой, облачённый в серый подрясник и чёрный жилет, молился, стоя на коленях перед подставкой с раскрытой книгой. Едва мы вошли, он перекрестился, встал с колен и повернулся к нам. Моё настроение резко улучшилось, ведь не мог человек с таким преисполненным благодати лицом и безмерной мудростью в глазах сотворить несправедливость.

Увы, радость продлилась недолго. Шустрые не к месту мысли тут же привели к выводу, что как раз справедливое решение тоже может стать для меня плачевным. Ведь если наружу вылезет всё тайное, то даже отсутствие внутри моей души темноты не убережёт от беды. Не попаду в руки бесогонов, так окажусь под следствием стражников. Ведь откуда мне знать, что аптекарь сделает с ядрышками голубой лещины? Вдруг он из них изготовит какой-то жуткий яд для убийства. И что теперь делать, глядя в не только мудрые, но и жуть какие проницательные глаза благочинного? Я понимал, что утаить от него хоть что-то вряд ли получится. Так что, когда он окинул нас взглядом и попросил всех, кроме меня, покинуть комнату, стало совсем печально.

Мы остались одни, он повернулся ко мне, пристально посмотрел в глаза и произнёс:

— Тяжкие обвинения возведены на тебя, чадо, потому будь искренен в словах своих, и да поможет тебе Господь, просветивший каждое сердце, познать грехи свои и уповать на его милосердие. — Затем так глянул, что меня словно прорвало.

И всё же прорыв оказался каким-то однобоким. Я буквально засыпал священника своими переживаниями о том, что действительно могу быть одержимым изощрённым демоном. Что греховные мысли стали одолевать намного чаще, чем раньше. А многие знания воистину принесли многие печали. Даже помянул своё влечение к Элен, семейный статус которой был мне по-прежнему неизвестен. Выплеснув эти откровения, невольно замер, ожидая, что благочинный устроит мне допрос похлеще того, которым изматывал отец Никодим. И был премного удивлён, когда священник всего лишь переспросил о некоторых деталях моих душевных терзаний, совершенно не касаясь отношений с язычниками. Это было так странно, что я не сразу понял, что наш разговор закончился. Даже вздрогнул, когда благочинный отошёл к двери и постучал в неё. Внутрь тут же просунулась голова блондина.

— Приведи сюда рабу Божью Варвару и чадо её. — Голос священника был слегка раздражённым, возможно, потому что вместо назойливого белобрысого он рассчитывал увидеть отца Никодима.

Впрочем, батюшка вошёл сразу же за моими родственниками и блондином, который прихватил с собой одного из своих подручных. И ведь не напрасно, потому что моя тётушка прямо с порога бросилась к благочинному, упала на колени и обхватила его ноги. Чуть не повалила старика на пол. Она продолжала причитать, даже когда блондин с помощником оттащили её:

— Святой отец! Спаси нашу семью от козней этого демона! Изведёт! Уморит и меня, и дитятко моё. Убил старшенького, Кирюшеньку покусал, аспид ядовитый! Умирает кровинушка моя, душа в тельце едва держится.

Опыт общения с прихожанами у благочинного наверняка огромный, но тётушка сумела его удивить, как и остальных служителей церкви. Они дружно посмотрели на Кирьяна, который умирающим совсем не выглядел. Благочинный быстро опомнился и грозно глянул на моего кузена:

— Ответствуй, отрок, как всё было. Но помни девятую заповедь Господа нашего и не ввергай себя в грех тяжкий.

Тётушка попыталась что-то сказать, но её, не особо церемонясь, встряхнул помощник главного бесогона, заставив заткнуться. Кирюха без поддержки матери растерялся и жалко проблеял:

— Я… мы… просто шли, а он… — под строгим взглядом священника кузен совсем стушевался, но вдруг вскинул голову и чётко сказал: — Он убил моего брата, и я хотел отомстить. Око за око…

— Мне отмщение, и аз воздам! — резко процитировал благочинный послание к римлянам, которое я помню из уроков батюшки, но тётушка поняла всё совсем по-другому.

— Воздайте, ваше преподобие! Воздайте убийце! Прикажите бесогонам пытать его, чтобы сознался!

Такое требование явно смутило благочинного, но тут вмешался отец Никодим:

— А может, заодно пускай поспрошают и тебя, не подговаривала ли ты сына сбросить Степана в реку на поживу нечисти, чтобы самой получить деньги брата?

Благочинному явно не понравилось вмешательство моего заступника, но реакция тётушки заинтересовала его куда больше. Женщина смертельно побледнела и затравленно посмотрела на нависшего над ней бесогона. Похоже, её воображение уже рисовало картины дыбы и прижигания огнём. Рассказы о методах работы этих фанатиков в народе ходили очень красочные.

— Достаточно! — громогласно изрёк благочинный, внезапно показавшийся мне настоящим гигантом, несмотря на невеликий рост. Затем он начал говорить отрывистыми фразами, словно гвозди забивал. — Злонамерения искупляются покаянием, а доказательств преступлений, как и одержимости, я не вижу. Так что иди, дочь моя, и молись истово, чтобы спасти душу свою от грехов страшных. А ежели не выпросишь у Господа смирения и будешь упорствовать, придётся братьям скорби узнать, что мешает душе твоей обрести покой. Ступай.

Намёк был таким толстым, что тётушка, как была на коленках, начала отползать к двери. Затем вскочила, схватила Кирьяна за руку и утащила наружу.

— Теперь ты, брат Аркадий. Ценю твоё усердие в поисках нечисти и стремление уничтожать бесов до того, как они начнут губить люд православный, но нельзя преступать грань дозволенного. Нет в этом юноше тьмы, — явно заметив упрямый огонёк в глазах бесогона, священник добавил: — Верю я суждению отца Никодима.

— Он отступник, потерявший силу и…

— …опыта имеет столько, сколько тебе даже не снилось, — не дал договорить бесогону священник. — Но, если ты сомневаешься, проверь юношу сам.

Я, конечно, напрягся от этих слов, но страх был не очень сильным. В конце концов, отец Никодим рядом, да и благочинный настроен вполне благосклонно. Он милостиво кивнул мне и указал рукой на то место, где недавно молился сам:

— Преклони колени для молитвы, сын мой. Прими испытание со смирением и верой в безмерную милость Господа.

Я повиновался и стал на колени. Сзади подошёл бесогон и положил одну руку мне на плечо, а вторую почему-то на голову. Затем он начал читать уже знакомую молитву на латыни. Правда, в этот раз, кроме вполне объяснимого мандража, я ничего не испытал. В финале молитвы бесогон почти кричал, но желаемого явно не добился.

— Достаточно, — строго сказал благочинный, жестом приказывая мне подняться. — Я не обучался в братстве Скорби, но знаю, как одержимый реагирует на такую молитву.

— Некоторые бесы могут сидеть очень глубоко. Телесные муки заставят его вылезти наружу.

А вот это мне совсем не понравилось. Я с надеждой посмотрел на священника, и он меня не подвёл:

— Не произноси подобную ересь в моём присутствии. Новые методы скорбников говорят о вашем бессилии и отпугивают паству от церкви и даже веры в Господа. Тебя обуяла гордыня, брат Аркадий. Гордыня и отчаяние. Смирись с участью своей и прими мой суд как старшего над собой. Теперь выйдете все и дайте сказать слова напутствия юноше.

Когда все вышли, благочинный посмотрел на меня так, что я сразу понял — он мне не друг, но и, слава Господу, не враг, просто тот, кому моё преображение доставило много хлопот.

— Сын мой, приключившееся с тобой не подвластно моему разумению. Я не знаю, была ли то воля Господа, али козни нечистого. Так что буду наблюдать за тобой. «По плодам их узнаете их». Помни об этих словах из Писания. Обдумывай каждый свой шаг, ибо, ежели ступишь на тёмный путь, я не стану сдерживать брата Аркадия, но благословлю его.

После этого он, явно устав от напряжённых событий, перекрестил меня, дал приложиться к руке и отпустил.

На свежий воздух я вышел словно из казематов бесогонов. Весенний ветерок показал, что одежда на мне изрядно пропиталась потом, но это терпимо, чай не кровь из пыточных ран. Снаружи меня ждал только отец Никодим, к которому имелась куча вопросов, но нужно быть набитым дураком, чтобы задавать их именно сейчас. Так что возвращались молча, оба пребывая в тягостных раздумьях. Но как только вошли в библиотеку, все мрачные мысли мигом покинули меня, потому что здесь были все самые близкие мне люди — и Спаносы, и Анастасия.

Как только они поняли по нашим лицам, что беда прошла стороной, тут же загомонили, поздравляя с именинами. Тётя Агнес потащила всех в столовую за праздничный стол, и от увиденного изобилия я снова чуть не расплакался. Совесть кольнуло то, что так и не узнал, откуда у почти разорившейся семьи продукты, но теперь это уже не имеет значения. Полученных в наследство денег хватит надолго, а там и общее дело пойдёт, так что бедствовать нам не придётся. От этого «нам» снова защипало в глазах, но я справился с нахлынувшими эмоциями.

Всю вторую половину дня мы провели в радостном возбуждении семейного праздника. Дима подарил мне «Одержимый мир», а Настя явно дорогой портфель. На кой мне эта штука, я совершенно не понимал, но искренне поблагодарил девушку. Настя даже намекнула, что можно втроём посетить ресторан, но я остудил её пыл, пообещав, что сделаем это завтра, когда разберёмся с первым заседанием книжного клуба и куплю себе приличную одежду.

Отец Никодим почти сразу попытался сбежать, но тётушка Агнес была бдительна, так что вырвался он только под предлогом проведения вечерней службы.

Засыпал я со счастливой улыбкой, думая о том, что, как бы ни сложился завтрашний день, по насыщенности ему не переплюнуть день сегодняшний.

Ох как же я ошибался!

Глава 8

Засыпал-то счастливым, а вот снилась всю ночь жуть жуткая, и главным лицом в этих кошмарах был белобрысый монах. Если вчера у меня к нему была определённая неприязнь, то, проснувшись несколько раз за ночь, я понял, что ощущаю уже жгучую ненависть. Наверное, глупо ненавидеть человека только из-за снов, но почему-то я был уверен, что, не защити меня благочинный, всё увиденное в кошмарах показалось бы игрой в ладушки.

В общем, не выспался совершенно, к тому же надежду подремать подольше в воскресенье утром напрочь разбил звонкий голосок Анастасии. Девушка явилась в наш дом ни свет ни заря и взбаламутила привычно тихую и степенную атмосферу. Хуже всего то, что тётя Агнес тоже воодушевилась, и нам с Димой пришлось воплощать в жизнь все их фантазии. Хорошо хоть, Настя притащила с собой двух горничных из собственного дома, так что уборкой занялись они, а нам осталось лишь таскать мебель, чтобы отгородить от читального зала небольшой закуток. В нём женщины постарались создать очень уютную обстановку эдакой гостиной. От случайных взглядов всё закрывал полог из штор, снятых со всего второго этажа.

Чуть легче стало, когда явилась Элен и забрала Настю с собой. Они собирались объехать почти все места в городе, где продавались бульварные романы, чтобы создать видимость ассортимента. Явление эффектной женщины, одетой в подчёркивающий её прекрасную фигуру псевдоохотничий дамский костюм, снова напрягло меня, что не укрылось от взгляда её завораживающих светло-голубых глаз. Элен хитро улыбнулась и неожиданно подмигнула мне, окончательно запутав и без того панически мельтешившие мысли.

В общем, когда дамы уехали, стало куда спокойнее. Я наконец-то смог побриться, почистить зубы и даже принять душ, что делал каждое утро, наслаждаясь тем, чего был лишён с детства. А ещё тётя Агнес накормила и нас, и смешливых горничных чудесным завтраком.

С устройством места проведения собрания первого в городе книжного клуба провозились всё утро. Происходящее для меня имело мало смысла, кроме подготовки к предстоящей чайной церемонии. Тётя Агнес выставила чайный сервиз, со слов Димы являвшийся реликвией её семьи, но больше сервиза меня заинтересовал мешочек с какими-то травами.

— Это чай? — спросил я у женщины и ожидаемо получил отрицательный ответ:

— Нет, это смесь особых трав. Их закупают у язычников. Сейчас в высшем обществе Новгорода мода на такие напитки. Вот наши дамы и попугайничают. Лично я предпочитаю просто чёрный циньский чай.

Мои мысли тут же забегали, быстро выдав идею. Ведь можно вместе с заказами аптекаря возить в город ещё и травяные сборы. Уверен, у Виринеи они получаются просто волшебными. Груз получится нетяжёлым, а стоить будет наверняка немало. Тут же вспомнилось, что предстоящий поход станет для меня последним в составе ватаги дядьки Захара. Виринея наверняка попробует его прижать и переубедить, но не факт, что получится, к тому же я обещал капитану, что решу этот вопрос полюбовно. И всё же, так как я не собираюсь отказываться от этого дела, рано или поздно проблему с транспортом решу, поэтому и насчёт товара думать нужно пораньше, хотя и не прямо сейчас.

В данный момент важнее что-то делать с моим не очень солидным внешним видом. Даже тётя Агнес, готовясь к встрече гостей, переоделась в свой лучший наряд. Дима тоже прифрантился, что уж говорить о Насте и Элен, те вообще выглядели как барышни с обложек модных журналов, которые я видел в той же галантерее, где продавались бульварные романы. Так что следует поторопиться и наведаться в какой-нибудь магазин готового платья, только уровнем повыше, чем лавка при банях.

Не успел, потому что вернулись наши книжные добытчицы, поломав мне все планы. Точнее, скорректировав их. Я сидел за одним из столов, в который раз перечитывая «Одержимый мир», и немало напрягся, когда вошедшие в зал барышни почему-то направились прямо ко мне.

— Стёпа, ты ведь собирался покупать себе новую одежду? — почему-то с какой-то виноватой интонацией спросила Настя.

— Д-да, — с трудом справившись со смущением, ответил я.

— Я рассказала об этом тёте, и она вызвалась помочь.

Ох, что-то мне нехорошо, особенно под искрящимся весельем взглядом этой модницы. Мне и без её пристального внимания было трудно справляться с чувствами.

— Не бойтесь, Степан Романович, я вас не разорю, наоборот, сделаю так, что вам не будет стыдно показаться в приличном обществе, при этом не сильно потратившись.

Судя по тому, как покраснела Настя, она явно нарушила адвокатскую тайну и разгласила состояние моего счёта. Очень хотелось куда-нибудь сбежать, но это точно не выход, так что я, сдержав печальный вздох, судорожно покопался в памяти, а именно в уже не раз спасавших меня страданиях Софи:

— Благодарю вас, сударыня, за вашу заботу и готов безоглядно отдать себя в ваши прекрасные руки.

Настя от неожиданности даже икнула, а Элен звонко рассмеялась. Похоже, я ляпнул что-то не то.

— Я поеду с вами, — справившись с собой, заявила Анастасия.

— Зачем? — удивилась Элен.

— А ты не понимаешь? Как, по-твоему, это будет выглядеть со стороны?

Похоже, молодая женщина сообразила, на что именно намекает племянница, а вот я ничего не понял. Меня тут же взяли в оборот, удалось только сбегать наверх за кошелём Виринеи, в котором было удобно хранить не только орехи, но и монеты с ассигнациями. Сложенные вчетверо бумажки, которые я почему-то всё время норовил мысленно обозвать диковинным словом «купюры», хорошо помещались в отдельный кармашек.

Ох, чувствую, плакали мои денежки. Недолго я пробуду богатеем. Главное, чтобы осталось на взнос в общее дело. Была мысль случайно забыть дома чековую книжку, но я её мужественно поборол.

Когда мы наконец-то выбрались наружу, вид стоящего у входа в библиотеку чуда заставил меня замереть на месте. Конечно, мне уже доводилось издали видеть мобили, разъезжающие по центру города наравне с конными колясками, но отмечал их только мельком, причём почему-то относился с каким-то лёгким пренебрежением. Сейчас же, вплотную рассматривая эту шикарную колесницу, не мог не восхититься её изяществом. Аппарат был похож на приплюснутую сверху пролётку, к которой приделали куда меньшие колёса и боковые дверки. Место кучера сильно увеличилось и заполучило кожаный диван, а вот пассажирское скукожилось до таких размеров, что и непонятно, как там сидеть.

Водителя нигде не видно, рядом находились лишь горничные, заканчивавшие освобождать задний диванчик мобиля от стопок книг. Поразив меня в самое сердце, Элен уверенным и явно привычным движением открыла дверцу, усевшись за руль. Настя так же беззаботно забралась на передний диванчик с другой стороны. Мне же было указано на заднее место, куда удалось попасть, с трудом справившись с куцей дверкой.

Повернув какой-то рычажок, Элен заставила мобиль громко зарычать и тревожно завибрировать, уподобив хищному зверю. Внутри меня зародилась паника, но начавшие возникать в голове мысли о принципе работы двигателя внутреннего сгорания и несовершенстве данного аппарата отодвинули переживания куда-то в сторону. Впрочем, ненадолго. Элен так лихо сорвала машину с места, что тут же возникли тревожные мысли, причём не только у меня, но и у других участников дорожного движения. Это было видно по лицам водителей, двигавшихся навстречу мобилей, кучеров пролёток и даже мордам их лошадей.

Водила Элен очень резво. Одно хорошо — ехать нам было недалеко. Добрались буквально за несколько минут. Можно было бы вообще пешком дойти, но я подозреваю, что для Настиной тётушки, обладающей таким средством передвижения, напрягать ножки было невместно.

Остановились мы перед трёхэтажным зданием с лепниной и огромными витринами, занимавшими почти всю поверхность фасада первого уровня. Швейцар угодливо открыл перед дамами дверь. На меня он взглянул лишь мельком, но сумел сдержать эмоции, не отразив их на лице. За это я ему был благодарен, ведь чувствовал себя крайне неловко.

Большой магазин предлагал огромный ассортимент товаров — от косметики до различных готовых нарядов, в основном женских. Не успел я испугаться, как дамы подхватили меня под руки и утащили в дальнюю часть, где продавалась мужская одежда.

Тут распоряжались мужчина-консультант и девушка, стоящая за кассой. Если барышня окинула меня любопытным и слегка озадаченным взглядом, то расфуфыренный мо́лодец со странно вертлявыми замашками окатил откровенным презрением. И тут до меня дошло, о чём говорила Настя. Выгляжу я как форменный альфонс, которого покровительница решила приодеть, дабы не позорил её. Не будь здесь Анастасии, то сходство было бы полным, а так впечатление смазывалось. Взгляды консультанта не укрылись от Элен, и она довольно грубо отослала его, чтобы не мешал.

Затем мои спутницы загнали меня в примерочную и начали таскать туда различные комплекты одежды. Первые пару раз я честно нацепил на себя предложенный наряд и вышел на их суд, удостоившись лишь разочарованных покачиваний головами. Затем одёрнул себя, инстинктивно понимая, что мужчине так вести себя неправильно. Так что самостоятельно выбрал из предложенного вороха понравившийся мне костюм с жилеткой и решительно вышел из примерочной. Кто бы сомневался, что и этот вариант им не понравится. Меня отослали обратно, но пришлось их разочаровать:

— Возьму этот.

— Но можно же лучше, — заявила Элен, а Настя согласна кивнула.

— Тогда зачем вы мне его принесли? Сочли приличным? Мне тоже понравилось. Что ещё-то нужно?

Настя, кажется, обиделась, а вот Элен посмотрела каким-то загадочным взглядом.

— Думаю, Степан Романович прав, — удивила она племянницу своим суждением. — Это магазин готового платья, и идеально сидеть ничего не может.

Наблюдавший за нами исподтишка консультант сдавленно крякнул, но возразить не посмел.

— Свезу-ка я вас, сударь, к своей модистке, и она подгонит всё, словно было на вас шито. Так, любезный, — щёлкнув пальцами, подозвала Элен расфуфыренного. — Нам ещё три пары белых рубашек и классические туфли под размер. Надеюсь, с этим вы справитесь?

Он уже собрался уходить, но я поманил его жестом руки и тихо сказал:

— И три комплекта нижнего белья.

— Предпочитаете классику? — уже растеряв уверенность, он всё же попытался меня поддеть.

— Нет, нужны ти-шертс и боксерс.

Лицо насмешника удивлённо вытянулось, а я мысленно поблагодарил продавца одёжной лавки при Соломоновых банях за то, что он поделился так к месту пришедшимися знаниями.

Вырядившись в новый, хоть и не идеально сидевший наряд, и обувшись в действительно оказавшиеся впору туфли, я уже не чувствовал себя нелепо в компании таких изысканных дам. Окончательно добил продавцов, особенно девушку за кассой, когда спокойно воспринял сумму в сто девяносто пять рублей и выписал чек. Кассирша было дёрнулась, но консультант тут же заверил, что они готовы принять чек, точнее два чека, на которые по правилам банка пришлось разделить сумму. Судя по его взгляду на Элен, она вполне подходила на роль гаранта.

Наконец-то мы выбрались из магазина и загрузились в мобиль. Затем, после ещё одной стремительной, хорошо хоть короткой поездки, остановились у библиотеки, но когда я начал собирать пакеты с обновками и старой одеждой, Элен сказала:

— Подождите. — Затем повернулась к Насте. — Ты пока заканчивай приготовления, а я отвезу Степана Романовича к своей модистке. У нас есть ещё три часа, так что успеем подогнать всё по размеру.

Насте этот расклад явно не понравился, хотя я и не понял, чем именно. Она всё же вышла из машины, но внезапно поманила меня за собой:

— Степан, отойдём на минутку.

Элен насмешливо фыркнула, но ничего не сказала. Пришлось мне вылезать через неудобную дверцу и подходить к замершей у двери в библиотеку девушке.

— Что случилось? — изобразил я удивление, хотя уже догадывался, о чём пойдёт речь.

— Степан, я даже не знаю, как сказать, но будь осторожен с моей тётушкой.

— Думаешь, что я её скомпрометирую? Могут быть проблемы с мужем?

Вопрос заставил девушку удивлённо посмотреть на меня, но затем она просто сказала:

— Элен уже два года как вдовая. — Затем, сдерживая улыбку, добавила: — А что касаемо компрометации, она и сама с этим прекрасно справляется. Просто хочу, чтобы ты не сильно обольщался. Её увлечения всегда мимолётны, и мне не хочется, чтобы ты пострадал.

Я несколько секунд гонял в голове мысль о том, как могу пострадать в этой ситуации, и, не придя ни к какому выводу, сказал:

— Настя, я же не девица, которую потом никто замуж не возьмёт.

Такое прямое заявление вызвало искреннее возмущение девушки, она даже ножкой притопнула:

— Я не о том. Ты можешь влюбиться в неё и потом будешь страдать.

Вон оно как… Знать бы вообще, какая она, эта любовь. Я даже прислушался к своим эмоциям и понял, что не испытываю ни к Элен, ни к её племяннице ничего и близко похожего на то, чем маялась бедная Софи. Понять-то понял, но что сказать Насте?

Так ничего и не придумал, поэтому просто мягко улыбнулся и произнёс:

— Не беспокойся, я постараюсь не поддаваться её чарам.

Девушка хотела сказать что-то ещё, но не успела, потому что нетерпение её тёти вылилось в громкий сигнал мобиля, который заставил нас дружно вздрогнуть. Я поспешил вернуться на прежнее место, и мы снова лихо понеслись по городу. Теперь пришлось проехать немножко дальше, покинув центральный район.

Вокруг всё те же пятиэтажки, но было видно, что народ здесь живёт попроще. Мы заехали в закольцованный двор дома, где явно обитали прачки, потому что почти всё пространство в несколько уровней было завешено сохнущим бельём. К нужной двери пробирались, лавируя между белоснежными полотнищами простыней. Элен прокрутила механический звонок, и нам почти сразу открыли. Выглянула женщина средних лет и тут же расплылась в улыбке:

— О, мадмуазель Элен! Рада вас видеть. Проходите. — Говорила она с едва заметным акцентом, что выдавало в ней иностранку.

Непонятно, почему она назвала мою спутницу мадмуазелью, а не мадам? Возможно, просто хотела польстить постоянной заказчице. Внезапно мелькнула мысль, что незамысловатый и наверняка не самый лучший в жанре бульварный роман стал настоящим путеводителем по новой жизни. Уже в который раз замечаю, что прочитанное в «Страданиях Софи» не только спасает меня в непонятных ситуациях, но и отвечает на многие вопросы. Словарный запас, конечно, не пополняет, но в плане общения, особенно с женщинами, очень помогает.

Мы вошли в скромно обставленную, но уютную гостиную. Было видно, что здесь живёт модистка. Даже имелся манекен. Элен быстро пояснила женщине, которую называла Лизетт, что именно нужно сделать. Модистка тут же вооружилась пучком булавок и закружила вокруг меня. Это выглядело как какой-то ритуал. Со стороны наверняка казалось, будто она нашёптывает наговоры и втыкает в меня острые иглы. Я так напрягся, что стоял деревянным истуканом, боясь пошевелиться.

Наконец-то странное действо закончилось, и Лизетт помогла мне аккуратно снять пиджак, затем воткнула пару булавок и в рубашку. После сняла и её, но, когда потянулась к поясу брюк, я тут же отступил. Понимающе улыбнувшись, женщина жестом предложила мне пройти за ширму. Там имелся странный, обшитый тканью табурет, на который можно было сесть, но я справился и без него. Перебросив через ширму брюки и рубашку, я уже хотел попросить, чтобы мне принесли мои старые вещи, но тут за ширму зашла Элен.

В лицо изнутри ударила волна жара, наверняка раскрасившая мою морду в цвет помидора. Я так смутился, что резко развернулся, скрывая некую резко изменившуюся деталь, которую приличному мужчине следует демонстрировать исключительно супруге. Впрочем, с приличиями я, кажется, уже опоздал. На мою спину легли тонкие, прохладные пальчики, сделав ситуацию ещё хуже. Только через пару секунд мне удалось совладать с паническим мельтешением мыслей в голове, не дававшим прийти к вполне логичному выводу, что на самом деле всё к этому и шло, так что теряться просто глупо.

Я развернулся и тут же ощутил поцелуй на своих губах. Дальше всё было прямо так, как писали в бульварном романе — словно в тумане. Хорошо хоть, Элен взяла всё в свои руки, причём во всех смыслах этого слова. Она толчком посадила меня на тот странный табурет и, подобрав юбку уселась сверху, лицом ко мне. В себя я пришёл, только когда всё закончилось, и тут же стало невыносимо стыдно. Интимные сцены в прочитанном мной романе были без особых подробностей, но я всем своим естеством чувствовал, что где-то напортачил. И обнимавшая меня женщина тут же подтвердила эту догадку, тихо нашёптывая на ухо:

— Ничего страшного. В первый раз у всех так.

Не знаю почему, но её слова так взбесили меня, что откуда-то взялись не только силы на вторую попытку, но и понимание того, что и как нужно делать. Я резко встал, всё ещё удерживая женщину на весу, отчего она тихо пискнула, а затем прижал её спиной к стене и взял дело уже в свои руки. Понимание того, что нужно держаться как можно дольше, не давало в полной мере насладиться процессом, и, только после того как Элен вся задрожала и чуть ли не взвыла, все стопоры слетели.

Ещё какое-то время мы простояли у стены, так сильно прижимаясь друг к другу, словно пытались слиться воедино. Затем Элен, отдышавшись, сказала:

— А ты полон сюрпризов. Хочешь сказать, что я у тебя первая?

— Мне вообще не хочется говорить на эту тему, но ты действительно первая.

Она заглянула мне в глаза, словно пытаясь отыскать там ложь, но не нашла, и всё же момент запредельного единения был нарушен. Мы оторвались друг от друга, и Элен, поправив юбку и застегнув блузку, вышла из-за ширмы, а мне пришлось остаться на месте.

Какое-то время я сидел на этом странном табурете, не зная, что делать, но тут хлопнула дверь, и через пару секунд на ширму сверху легли мои старые вещи. Так быстро я ещё никогда не одевался. Когда наконец-то выбрался из-за ширмы и увидел чинно сидевшую за столом Элен, к моему большому облегчению, модистки нигде не было видно.

Минут десять мы просидели молча, затем, справившись с неловкостью, поговорили о пустяках, но иногда то я, то она осторожно задавали личные вопросы. Через полчаса явилась Лизетт с перешитыми вещами и предложила их примерить, но Элен сказала, что времени у нас мало, и потащила меня обратно в свою машину.

Когда подъехали к библиотеке, женщина не стала покидать авто и попросила меня передать Насте, что скоро приедет. Я прекрасно её понимал, потому что сам ощущал острую необходимость воспользоваться душем. От меня исходила непривычная смесь ароматов приятных, конечно, но лучше всё это поскорее смыть. Так что, прошмыгнув мимо всё ещё суетящихся в основном зале людей, я поднялся наверх и закрылся в ванной комнате. Через полчаса, оставив старые вещи в своей спальне, спустился в зал и тут же услышал слова одной из горничных:

— Какой красавчик.

— Клавдия, тебе заняться нечем? — тут же строго спросила Настя, но тоже окинула меня оценивающим взглядом, и увиденное ей явно понравилось. Зеркало в ванной было недостаточно большим, но всё, что нужно, рассмотреть получилось. После доработки вещи сидели на мне идеально. Если раньше на фоне одетого в парадный костюм Димы я казался бедным родственником, то теперь уже он проигрывал на моём фоне. Кстати, это может стать проблемой. Посмотрев на друга, я понял, что так оно и получается. Дима перевёл взгляд с Насти на меня, и в его глазах мелькнуло что-то нехорошее.

Ёшки-матрёшки! Нужно срочно заняться серьёзной литературой, а то как-то странно черпать жизненную мудрость из бульварного романа. Но там тоже было много жизненно важного — главный вывод, который я сделал после прочтения этой книги, заключался в том, что недомолвки порождают неверные мысли, а те, в свою очередь, приводят к искажённым выводам и фатальным поступкам. Так что, не став заговаривать со всё ещё рассматривающей меня девушкой, я подхватил друга под локоток и отвёл к полкам с книгами.

Пока шли, всё думал, что и как сказать. Ничего не придумал, поэтому заявил в лоб как есть:

— У меня только что была близость с Настиной тётушкой.

И ведь, что самое интересное, угадал! Сказанное самому показалось нелепым, но ведь сработало. Глаза друга удивлённо и немного завистливо округлились, зато из них ушла ревность, а это самое главное.

Дальше стало совсем не до всяких там моральных терзаний, потому что в зал вошла незнакомая женщина в недешёвом, но немного безвкусном наряде, хотя с каких это пор я стал экспертом по женской моде? Настя взглянула на неё несколько беспомощно, но поспешила навстречу и после недолгого разговора отвела за ширму в условно отдельный кабинет. Там она и оставалась, пока не появилась Элен, ни взглядом, ни словом не давшая понять, что между нами вообще что-то было. Она сменила Настю в кабинете, и девушка облегчённо присоединилась к нам с Димой за регистрационной стойкой.

— Почему с ними не осталась? — спросил я, на что девушка лишь отмахнулась:

— Это всё клиентела тётушки. Она давно хотела организовать некое сообщество, скажем так, не очень популярных в свете дам в пику тем матронам, которые отказывают им в приёме на вечерах в малом кругу. Вот и воспользовалась подвернувшейся возможностью. Но они все действительно любят бульварные романы.

Честно говоря, не совсем понял, о чём говорит Настя, но в данный момент это не так уж важно. Главное, что это потенциальные покупательницы. За полчаса их набралось как минимум два десятка, и я даже начал переживать, вместит ли всех отгороженный закуток.

Особенно привлекла внимание дородная, точнее сказать, крупная женщина лет тридцати со слегка грубоватыми повадками, но точно не базарная хабалка. Окинув нас загадочным взглядом, Настя поспешила ей навстречу, радостно поприветствовала и провела к остальным. И только после этого наша компаньонка окончательно успокоилась.

Из-за полога штор доносились оживлённые обсуждения, а порой и дружный смех. Я даже было подумал, что всё пройдёт успешно и без каких-либо происшествий, но тут в дверь, которую мы не закрыли в ожидании ещё нескольких припозднившихся любительниц бульварных романов, прошёл уже знакомый хлыщ. Теперь с ним был ещё и парень покрепче, но он остался у входа.

Странное оживление в библиотеке закономерно привлекло внимание наших недругов. Хлыщ, окинув нас насмешливо-презрительным взглядом, хотел что-то сказать, но любопытство неумолимо влекло его к раздававшимся из-за штор голосам. Я со вздохом начал вставать, чтобы не допустить краха нашей задумки, но Настя внезапно придержала меня за рукав:

— Останься. Всё нормально.

Я совершенно не считал происходящее нормальным, но решил положиться на слишком уверенно ведущую себя девушку. Она явно что-то задумала. Так что я сел обратно на стул и напряжённым взглядом проводил подошедшего к занавесям шныря. Он сначала заглянул внутрь и, не увидев там ничего опасного, шагнул за занавес с коронным вопросом:

— А чё вы тут делаете?

Весело гомонившие женщины тут же замолчали, но не все. Послышался низкий, но явно не мужской голос, который до этого был едва слышен на общем фоне, сейчас же прозвучал громко и резко:

— Ты чего сюда припёрся?

— Имею право, это общественное место, — нагло заявил шнырь, явно по наущению кого-то хитро выдуманного.

— Что?! — возмутилась обладательница солидного голоса. — Пшёл вон отсюда, мозгляк!

— Захлопнись, корова. — А вот теперь приблатнённый явно нарушил выданные ему инструкции, но это как раз и не удивительно.

Обычная реакция для жителя бедных районов — на любой наезд нужно отвечать максимально резко, иначе зачмырят.

— Корова?! — теперь вообще не сдерживаясь, медведем взревела дама.

Затем послышался звук хлёсткой пощёчины. Я даже не успел испугаться, что этот придурок мог поднять руку на женщину, как он сам вылетел из-за занавеси спиной вперёд и, не сумев удержаться на ногах, грохнулся на пол. Следом вышла обладательница внушительного голоса, в которой я без удивления узнал нашу крупногабаритную гостью. В этот момент она выглядела куда привлекательнее, чем когда пыталась изображать серую мышку. В голове возникло слово «валькирия» и даже послышалась какая-то торжественно-грозная мелодия. Разъярённая фурия никак не унималась, продолжая оглашать зал своими громогласными заявлениями:

— Совсем страх потеряли, шаромыжники?! Ещё раз здесь увижу, заставлю братца содрать с каждого шкуру, вывернуть и напялить обратно.

Судя по всему, бандиты догадались, кого именно невзначай задели, потому что оба выглядели бледными и явно мечтали только об одном — убраться отсюда как можно быстрее и как можно дальше. А вот я всё ещё пребывал в неведении, поэтому посмотрел на Настю, чьи глаза горели восторгом и самодовольством. Похоже, её план сработал на все сто процентов.

— И кто у нас братец? — тихо спросил я у девушки, и она таким же шёпотом ответила:

— Городской исправник. Думаю, теперь эти сюда точно не сунутся.

Увы, я не мог разделить её восторг, потому что неугомонные мысли тут же начали рисовать альтернативные перспективы. Так нагло, как раньше, конечно, не сунутся, но могут начать гадить по-другому и намного резче. Впрочем, говорить Насте ничего не стал, просто наслаждался развернувшейся картинкой. На лицах женщин, выбежавших следом за сестрой исправника, отражался шок и страх, но всё быстро сменилось восторгом. Они дружно захлопали, воздавая почести своей защитнице. Героиня совершенно растерялась и покраснела, как маков цвет. Затем все дружно убрались обратно за штору. Есть у меня подозрение, что к обсуждению книг они вернутся нескоро.

В итоге наша задумка увенчалась оглушительным успехом. Привезённые из других магазинов книги были раскуплены с серьёзной наценкой, и даже были сделаны заказы на редкие новинки, которые ещё предстоит доставить. Часть придёт из Турова, а некоторые придётся доставлять из самого Новгорода. Впрочем, со связями, перешедшими к Диме от отца, это не такая уж большая проблема. Предварительные заказы мой друг уже сделал по беспроводному телеграфу. Как только в понедельник банк сделает перевод, первая партия книг отравится к нам.

Проводив гостей, все участники этого «заговора» так возбудились, что даже меня покинули дурные предчувствия. Элен тут же предложила отпраздновать этот знаменательный день в ресторации. Даже пригласила тётушку Агнес, но та благоразумно отказалась. Ну а остальные с восторгом приняли эту идею.

Кто бы сомневался, что Элен выберет французское заведение под названием «Манифик». Официант, откликавшийся исключительно на «гарсона», обеспечил нам прекрасный ужин, правда выглядевший слишком уж утончённо. А мне хотелось не просто есть, а прямо-таки жрать. Даже возникло желание оказаться где-нибудь в приличном трактире с нашей родной кухней. Чтобы пироги потолще да мясо пожирнее. Но и так получилось очень неплохо. Я первый раз в своей жизни попробовал шампанское. Возможно познав другие напитки, изменю своё мнение, но сейчас именно французское игристое вино стало моим фаворитом — очень вкусно, а опьянение какое-то лёгкое и порождающее любовь ко всем вокруг.

Хотя нет, вот эта троица мне сразу не понравилась. Когда уже поздним вечером мы вышли из ресторации и, пребывая в совершенно беззаботном настроении, направились к развозному мобилю, услугами которого посоветовал воспользоваться распорядитель ресторации, к нам приблизились трое мужчин очень подозрительного вида. Впрочем, ничего непонятного в этих упырях не было. Таких я не раз видел в родном квартале. Правда, не очень часто. Всё же в Речном жили в основном работяги-биндюжники, а вот в одном из рабочих районов под названием Хлыстовка работного люда было куда меньше, чем вот такого отребья. Хотя эти были одеты довольно прилично, но одежда не особо скрывала их настоящую сущность. Может, эта встреча — чистая случайность, но что-то я сильно сомневаюсь.

— О, смотри, какие крали! — весело заявил один из троицы, и подельники поддержали его громким смехом. — Таким лохам они точно не по масти. Эй, красавицы, бросайте своих хиляков и пошли гулять с настоящими мужчинами.

— Это ты-то настоящий мужчина? — тоном, способным взбесить любого мужика, спросила Элен.

— Тебе бы свой ротик пореже открывать, целее будешь.

Нужно было что-то сказать, но я понимал, что смысла всё равно нет. Нам с Димой не вывезти ситуацию, и остаётся только надеяться, что, когда мы будем валяться без сознания, уроды посчитают дело сделанным и не причинят девушкам особого вреда.

Ох, нужно учиться драться, иначе меня так и будут бить все кому не лень. Конечно же, несмотря на безнадёжность расклада, когда разозлённый бандит шагнул к отшатнувшейся Элен, я всё же сдвинулся так, чтобы встать у него на пути. Продолжая движение, он резко ускорился и вдруг оказался вплотную ко мне, напрочь лишая возможности сделать даже самый простецкий и неуклюжий удар. Бандит тут же схватил меня за грудки. В прошлый раз чужие знания без нужных навыков не помогли. Сейчас я тоже сразу понял, что меня будут бить головой в лицо, и даже осознал, что нужно сделать. Повезло, что само действие очень простое — я просто чуть отвернулся и дёрнул рукой, словно пытаясь ударить противника в пах. Дотянуться до цели шансов изначально не было, но сама угроза заставила бандита убрать сокровенное подальше, что сбило задуманную атаку.

Увы, на этом всё — бандит рассвирепел и так влепил мне кулаком в живот, что я сложился, словно деревянная игрушка кукольника, которой обрезали ниточки. Мир поплыл, а чуйка завопила, что меня сейчас будут добивать ногами. Внезапно я услышал возмущённо-истерический крик Элен и злобный отклик уже один раз пнувшего меня бандита. Очень хотелось и дальше лежать, свернувшись калачиком, особенно когда уже не бьют, но нельзя. Пересиливая боль, я встал на четвереньки и осмотрелся. Как-то получилось одним взглядом охватить всё поле боя. Один из бандитов бил закрывшегося руками Диму, но не очень сильно, словно забавляясь. Второй пытался обнять отбрыкивавшуюся от него Настю. А вот тот, от кого досталось лично мне, схватил Элен за волосы и примерялся, чтобы дать ей пощёчину. Дальше я действовал, не особо задумываясь. Раз не умею пользоваться головой так, как задумано Господом, значит, буду использовать по-другому. Прямо с четверенек, словно профессиональный бегун, я рванул вперёд и после короткого разгона тупым, но свирепым бычком врезался башкой в неприкрытый замахнувшейся рукой правый бок бандита.

В голове загудело, как в колоколе, но парень я немаленький, и удар получился мощным. Кажется, даже услышал треск сломанных рёбер. Бандит тут же отпустил волосы Элен и попытался схватить меня, но мне помогла инерция. Мы упали на мостовую, и я оказался сверху, так что сразу начал бить по его голове кулаком. Получалось плохо — и костяшки отбил, и попадал даже реже, чем через раз, но дури у меня много, да и болевой шок от сломанных рёбер не давал супостату опомниться. В итоге особо удачный удар всё же вырубил бандита, но это всё равно не повод расслабляться.

Выбор следующего соперника был очевидным. Диму жаль, но спасать прежде всего нужно девушку. В том, что получится намного хуже, чем в первый раз, я не сомневался, да и вряд ли удастся ударить головой. Просто попробую с разгона свалить бандита на дорогу, благо он поменьше, чем тот, кого я уже одолел. Плохо, что он уже заметил мой успех и, отпустив Настю, приготовился к нападению.

— Эй, — вдруг привлекла девушка внимание уже отвернувшегося бандита и, когда он посмотрел на неё, вытянула руку и что-то сделала.

Бандит завопил, и, перед тем как я врезался в него, в голове мелькнула совершенно непонятная мысль — перцовый баллончик!

Когда мы упали на землю, я почувствовал сильный цветочный запах и понял, что Настя прыснула в глаза бандиту своими духами. Увы, на этом мой успех и закончился. Несмотря на ослепление, вёрткий и умелый противник умудрился заехать мне по носу, затем спихнул меня с себя и вскочил на ноги. А вот у меня на то, чтобы вставать, уже не было никаких сил, но я всё же попробовал.

Скорее всего, забили бы меня до смерти, мстя за увечья товарища, но тут наконец-то проявил себя водитель развозного мобиля. Он выбрался наружу и, сунув в рот свисток, пронзительно засвистел. Лезть в драку мужчина явно не собирался, но и на том спасибо. Мы всё же находились почти в самом центре города, и ближайшие городовые тут же отозвались не менее заливистыми трелями. От дальнейших избиений меня спасла сообразительность нападавших. Они явно поняли, что если задержатся для мести, то не успеют утащить за собой отключившегося и ставшего обузой подельника. Подхватив под руки безвольное тело, бандиты потащили его к ближайшей подворотне.

Настя дёрнулась было ко мне, но её тётушка резким жестом отогнала девушку, перенаправив в сторону ворочавшегося на мостовой Димы. Моя тайная любовница, не особо беспокоясь за дорогое платье, встала на колени рядом со мной и начала вытирать кровь платком. Шок вырвался из неё не очень весёлым юмором:

— Вот тебе и ушкуйник. Похоже, любовник из тебя куда лучше, чем боец.

Это заявление меня совершенно не обидело, так что в ответ просто отшутился:

— Предпочитаешь, чтобы было наоборот?

— Нет уж, лучше так. Ты мне нужен не для того, чтобы кулаками махать.

Мы дружно рассмеялись, заставив хлопотавшую возле Димы Настю бросить на нас озадаченный взгляд.

Прибежавшие городовые задержались лишь для того, чтобы узнать направление, в котором исчезли преступники, а затем умчались вслед за ними. Правда, я сомневаюсь, что их охота окажется успешной. Чуть позже явился дежурный следователь городового приказа. Он опросил нас и записал приметы нападавших. Что интересно, водитель развозного мобиля хоть и помог нам спастись, но заявил, что не разглядел лиц преступников. Претензий к нему у меня не было, лишь сдержанная благодарность.

К этому времени мы окончательно поняли, что в лечебницу ехать не нужно. Серьёзных травм ни у меня, ни у Димы не было — так, ссадины и синяки. В моей комнате оставалось ещё немного мази, так что даже в аптеку не нужно. Наши спутницы хотели сопроводить нас домой, но я решительно отправил их восвояси на всё том же развозном мобиле, а сам подозвал клевавшего носом у ресторации извозчика. Незамужней барышне точно не стоит появляться поздно вечером в доме, где проживает два молодых парня. Уверен, ей даже за посещение ресторации влетит от папеньки. К тому же были у меня опасения похуже, которыми я и поделился с Димой, пока ехали на пролётке:

— Ты ведь понимаешь, что сегодня мы разворошили осиное гнездо?

— В смысле? — переспросил мой друг.

— Калашников теперь знает, что мы не собираемся отступать, так что, возможно, станет действовать жёстче, а у нас даже нечем отбиваться. Оружие я смогу купить только завтра.

Нужно отдать должное, Дима не стал паниковать даже после избиения. Ну а я в очередной раз дал себе уже набивший оскомину зарок научиться драться. Да и Диме это тоже не помешает. Но самостоятельно обучиться таким вещам практически нереально, а где найти хорошего наставника, пока совершенно непонятно.

Тётя Агнес, конечно же, встретила нас заполошными охами и ахами и тут же лично обработала наши раны и моей мазью, и чем-то из собственной аптечки. Пугать её ещё больше я не стал, лишь попросил в ближайшее время на ночь запирать в спальне и окна, и двери. Порадовало то, что женщина не стала спорить и расспрашивать, лишь согласно кивнула.

Отправив всех по спальням и проверив, заперли ли они двери, я спустился в читальный зал. Затем заглянул в подвал, где подобрал ножку от одного из обгоревших столов, и устроился на удобном стуле за стойкой администратора. Удобным он был в плане посидеть, а вот спать на таком, конечно же, совсем неуютно. Впрочем, усталость и истрёпанные нервы сделали своё дело, и бдительности мне хватило только до середины ночи, а затем я уснул.

Глава 9

К моему большому облегчению, подраться в эту ночь пришлось лишь во сне. Да и там я побеждал всех супостатов, так что настроение с утра было не таким уж плохим, несмотря на боль во всём теле и лёгкую головную боль. Впрочем, даже это не помешало мне проспать рассвет, а ведь хотел встать значительно раньше. К этому времени тётя Агнес не только приготовила завтрак, но и сумела очистить и заштопать повреждения на моём единственном приличном костюме, который я вчера сменил на старые одёжки. Получилось у неё не то чтобы очень хорошо, но из земского приказа точно не выгонят, да и в оружейном магазине должны принять вполне благосклонно. И всё равно нужно будет заехать к модистке. Уверен, она справится намного лучше.

Позавтракав и поблагодарив тётушку Агнес, я сунул нужные бумаги в подаренный Настей портфель и выбежал из дома. Торопился зря, потому что чиновник, который должен был выдать мне лицензию ушкуйника и разрешение на владение оружием, ещё не пришёл. Затем он заставил меня ещё час просидеть возле кабинета, и лишь к десяти утра я оказался в оружейном магазине. Оставалось надеяться, что бандиты любят поспать подольше и заявятся в библиотеку как минимум после обеда.

Войдя в магазин под перезвон дверного колокольчика, я буквально замер с открытым ртом и несколько минут пялился на выставленное здесь богатство. Тут даже чучело медведя имелось! Время для данного заведения явно неурочное, так что седовласый, весь какой-то морщинистый, но всё ещё крепкий продавец уделил мне всё своё внимание:

— Доброго утречка, молодой человек. Чем интересуетесь?

Только сейчас я задал себе вопрос, с ответом на который должен был определиться давным-давно. Действительно, а чем я, собственно говоря, интересуюсь? Взгляд сразу же прикипел к револьверам, но по здравому размышлению с ними ещё нужно научиться обращаться. К тому же очень не хотелось кого-то убивать. Ну а как тогда? Напрашивался вариант дробовика, который можно зарядить чем-нибудь типа мелкой дроби, но это тоже опасно, ведь дробью и даже солью, если неудачно попасть, тоже можно покалечить. А если не попасть вовсе, то покалечат уже меня.

Настя доходчиво пояснила все ограничения по использованию огнестрельного оружия. Люди благородного происхождения, как те же бояре и дети боярские, к коим с определёнными оговорками можно было причислить и княжеских дружинников, имели право где угодно носить как холодное, так и огнестрельное оружие и применять его по своему разумению. Обывателям это было строго запрещено. Что же касается ушкуйников и воев купеческой охраны, то тут всё было немного сложнее. Носить по улицам я имел право только холодное оружие. Это, конечно, большая привилегия, но, честно говоря, не представляю себя постоянно таскающим с собой саблю. Что касается огнестрела, то переносить его в общественных местах я мог только в объёмном мешке ушкуйника, да и то по делу — в дни выхода или прибытия из похода. У нас вообще ситуация непонятная. По договору первый этаж библиотеки считается условно общественным местом. В неурочное время я мог делать с непрошеным гостем всё что угодно хоть на первом этаже, хоть на втором. А вот в часы приёма читателей, даже по договору на охрану, который вполне законно оформила Настя, если убью или серьёзно покалечу кого-то безоружного либо вооружённого лишь ножом, то будет серьёзная вира. Своих денег у меня не так уж много, поэтому нужно хорошенько подумать, чтобы не загреметь на боярские шахты где-то в дальних поселениях. Впрочем, дробовик мне нужен в любом случае, ведь скоро предстоит отправиться в поход к язычникам.

Продавец, видя мою растерянность, не торопил меня, но промедление с приветствием выглядело невежливо:

— Простите, нужно было собраться с мыслями. Доброго утра и вам.

Оружейник благосклонно кивнул, приготовившись слушать.

— Мне нужен дробовик.

Мужчина удивлённо поднял брови. В ответ я молча достал из портфеля и лицензию ушкуйника, и разрешение на оружие.

— Вот оно как, — посерьёзнел оружейник и, быстро изучив документы, вернул их мне. — Тогда ваш выбор вполне оправдан. Что же, могу предложить два варианта, в зависимости от ваших финансовых возможностей. Первый — это обычное двуствольное ружьё, самое популярное у начинающих ушкуйников. Конструкция настолько простая, что даже не требуется напыления серебром от сглаза. Достаточно обработки боеприпасов. Есть модели с горизонтальным расположением ствола, есть с вертикальным, но они дороже, потому что некоторые детали всё-таки приходится напылять. Ну и вариант подороже с трубчатым магазином.

Он выжидающе посмотрел на меня, давая возможность сразу же отказаться от слишком дорогой покупки. Но я на всякий случай поинтересовался:

— А какая цена на магазинный?

— От двадцати червонцев и выше.

Это, конечно, очень дорого, даже с учётом отцовского наследства. С другой стороны, я только на одежду потратил почти десять червонцев, а тут вопрос стоит о моём выживании, и если продешевлю, то, вполне возможно, деньги мне уже не понадобятся.

— Давайте поговорим о магазинном.

Продавец тут же оживился и наградил меня выразительным взглядом.

— Что же, думаю, парадные модели для боярской охоты сразу отметаем, но всё же хочу предложить новинку. Она дороже более старых моделей всего на полтора червонца, но имеет важные преимущества. — Продолжая говорить, он снял с выставочной стены за спиной шикарно выглядевшее ружьё. — Дополнительное напыление некоторых частей, которое сделали по моему личному заказу, а также более удобное заряжание. Поверьте, оно того стоит.

Его слова и вообще манера речи, а также уверенное обращение с оружием натолкнули меня на интересную мысль.

— Вы тоже раньше были ушкуйником?

— Да, в молодости мне довелось походить на ушкуе «Верный» в ватаге капитана Караваева. Думаю, вы слышали о нём.

Я не слышал, но на всякий случай кивнул и сделал большие глаза:

— Тогда буду благодарен за любой совет и, конечно же, доверюсь вашим рекомендациям.

Старик, сдерживая улыбку, благосклонно кивнул. Не зря в народе говорят, что доброе слов и кошке приятно. От меня не убудет, а там, глядишь, и на пользу пойдёт.

— Особенно это ружьё будет полезно для не очень опытного ушкуйника, — продолжал поучать меня старик. — Имеется возможность произвести шесть выстрелов подряд, да и перезарядка дополнительными патронами куда быстрее, чем в однозарядном ружье. И вот вам мой первый совет. Уделите как можно больше времени тренировкам быстрого заряжания. Вы уже стреляли раньше из такого оружия?

— Нет, — честно признался я, хотя и пришлось делать над собой лёгкое усилие.

— Тогда я напишу вам адресок. Это в пригороде. Там вас за небольшую плату обучат и стрелять, и ухаживать за ружьём. Но быструю перезарядку советую тренировать прямо дома и как можно чаще. Для этого можете взять у меня несколько пустых гильз. Всего по десять копеек за штуку. Делается это примерно так.

Он нарочито медленно достал из-под прилавка картонную коробку с гильзами. Затем, явно красуясь, резко подхватил ружьё. Наклонил оружие и левой рукой воткнул гильзу в боковое окошко. Затем оружейник передёрнул рифлёную трубку под стволом, причём так лихо, что вылетевшая обратно гильза эффектно упала обратно в коробку.

— Второй вариант, — с задором провозгласил продавец и ещё быстрее зарядил оружие уже правой рукой, проделав это трижды.

Да уж, у меня что-то подобное если и получится, то очень нескоро.

— Ну и третий, он же основной и самый скучный.

Теперь старик не торопился и, перевернув ружьё брюхом вверх, показал мне нижнее окошко, в которое не торопясь пропихнул пять гильз. Шестая после очередного переворота снова ушла через боковой проём прямо в ствол.

— Конечно, с таким оружием потом придётся подбирать гильзы, и не все получится найти, но, согласитесь, молодой человек, жизнь всё же подороже будет даже десятка утерянных гильз.

— Соглашусь, — не стал я его разочаровывать. — И с вашими доводами, и с предложением. Беру.

— Так, а теперь по боевому припасу, — как мне показалось, едва сдержавшись, чтобы не потереть руки, сказал продавец. — Раз уж вы решились воспользоваться моим опытом, посоветую вам такой расклад. В глубину магазинной трубки два дорогих картечных заряда с серебряным покрытием. Дальше две турбинные пули с насечкой, ну и закрываем магазин простой картечью, и такую же в ствол. Но делать так следует лишь в походе, во избежание, так сказать.

Произнёс он это как бы шутя, но совет я воспринял серьёзно. Не хватало ещё подстрелить кого-то прямо в городе.

— Палить непонятно во что дорогой картечью неразумно, — продолжил поучения оружейник. — Конечно, без серебра в потрохах нечисть может добраться до вас даже с оторванной конечностью и дырищей в груди. Но два выстрела простой картечью и две пули в семь золотников свинца каждая отбросят любого, а там, если нечисть окажется упорной, в дело пойдёт серебро. На патронташ тоже советую как минимум пяток особых картечных и десяток пулевых. И ещё совет. Постарайтесь взять за привычку до того, как хвататься за ружьё, цеплять на себя патронный пояс. Заряды в магазине заканчиваются на удивление быстро. Если ваш капитан не собирается лезть в совсем уж дьявольские дебри, этого должно хватить. Вы с кем ходите, молодой человек?

Продавец выдал мне такое количество полезной информации, что не представиться ему было бы как минимум невежливо:

— Меня зовут Степан Чекан. Хожу на «Селезне» в ватаге Захара Андроновича Рябинина.

— Что ж, Захар — капитан осторожный, но справному ушкуйнику боевой запас никогда не в тягость, — как-то задумчиво проговорил продавец, и мне показалось, что размышляет он сейчас совсем о другом. — Скажите, Степан Романович, а дружинник Роман Чекан кем вам приходился?

— Это мой отец, — признался я, не считая нужным скрывать такие вещи.

Оружейник ещё немножко подумал, затем сказал:

— Серьёзный был человек.

Меня насторожило, что использовал он именно слово «серьёзный», а не «достойный» или «уважаемый».

— Я его не помню и почти ничего о нём не знаю.

Кажется, это замечание немного успокоило продавца.

— Меня можете называть Олегом Остаповичем. К вашим услугам.

— Очень приятно, — для приличия сказал я, а продавец решил сменить тему, точнее вернуться к прежней:

— Думаю, с припасом мы закончили.

После этих слов я вдруг осознал, что совершенно забыл о том, зачем мне так срочно понадобилось оружие, а ещё об оставленном в библиотеке Диме. Так что разговор о патронах ещё не окончен. Знать бы, что мне вообще нужно под такой расклад? Не стрелять же в хулиганов свинцовой пулей? Оружейник очень красочно описал последствия. И тут в моей голове, как два барана, столкнулись противоречивые мысли:

«А если не свинцовой?»

«А какой тогда? Деревянной, что ли?»

И тут как-то вальяжно из уже привычно-непонятных глубин всплыла третья мысль:

«Резиновой».

— С вами всё в порядке? — поинтересовался оружейник, потому что на моём лице явно отразилась вся степень испытанного шока от этого внутреннего диалога на грани шизофрении.

Вот ещё одно новое слово! Неприятное такое, особенно своим пугающим смыслом.

— Всё хорошо, — поспешно ответил я и тут же спросил, боясь, что нежелание выглядеть нелепо может взять верх: — Скажите, а у вас пули только из свинца или есть какие-то другие?

Ёшки-матрёшки, сейчас он обзовёт меня дурачком! К моему облегчению, продавец лишь уточнил:

— Вы имеете в виду резиновые?

Внутри меня смешались два чувства — облегчение и какое-то разочарование оттого, что не стану изобретателем нового боеприпаса.

— Да, именно они.

Олег Остапович задумался и после короткой паузы произнёс:

— Нам их заказывают из городового приказа. Запрета продавать на сторону вроде нет… Хорошо, продам пять штук, но только если поясните, для чего они вам понадобились.

— Конечно, — без заминки ответил я. — Для обороны в своём доме.

— Так по закону вы имеете полное право убить любого супостата, удумавшего без дозволения проникнуть в ваш дом.

Объяснять всю ситуация ни времени, ни желания не было, поэтому я просто сказал:

— Не хочу лишней крови.

— Что же, намерение для ушкуйника необычное, но похвальное для доброго христианина. Так что сии патроны я вам продам. А ещё для походного припасу нужен патронный пояс. Предлагаю вам с дополнительными плечевыми ремнями, чтобы, когда и револьвер прикупите, не перекашивало. Да и охотничий нож с серебряной насечкой на него повесить тоже будет полезно. А если имеется запас по деньгам, то не помешает походная одежда и ботинки. Как я вижу, головные уборы по новой моде вы не очень признаёте.

Эти слова прозвучали с упрёком, но я решил не обращать внимания.

— Давайте с одеждой пока повременим. Сколько уже получается, а то золота у меня не так много, как хотелось бы.

— Что же, за ружьё, патроны и пояс выходит двадцать девять червонцев и пятнадцать новгородок.

Предлагать чек я благоразумно не стал, потому что, по слухам, в оружейных магазинах принимают только благородные металлы.

— Хорошо, тогда вот пять червонцев задатка. Сейчас сбегаю в банк и принесу остальное.

— Конечно, молодой человек, к этому времени мы всё упакуем в мешок ушкуйника, который я подарю вам как серьёзному и, надеюсь, постоянному клиенту.

Подарки — это хорошо, хотя я не думаю, что он сильно потратится на брезентовую торбу в виде трубы с завязкой на горловине и одной широкой лямкой для ношения на плече. По длине туда как раз входит ружьё. Подобную носил весь экипаж «Селезня», кроме меня и Осипки.

До банка можно было дойти и пешком, но я торопился, так что взял извозчика. Внутри задержался всего на несколько минут. Убедился, что уже обработали чек на шестьсот рублей, который я выдал Насте ещё вчера в качестве моего вклада в общее дело. Получилось даже меньше, чем собирался, потому что Элен тоже решила поучаствовать. В итоге, оставив на счету символическую дюжину червонцев, я вышел к поджидавшему меня извозчику с тридцатью двумя золотыми и пачкой мелких ассигнаций.

Ещё до возвращения в магазин я решил, что покупать походную одежду и обувь пока рановато. Хорошо отремонтированной старьёвщиками рабочей одежды и ботинок вполне достаточно, чтобы не выглядеть голодранцем, при этом не привлекая лишнего внимания. И так придётся прятать новое ружьё в мешке до крайнего случая, иначе мои отношения с другими ватажниками станут ещё хуже. А вот охотничий нож всё же решил купить и чуть не застрял в отделе с белым оружием, несмотря на то что на улице меня дожидался извозчик. Взгляд буквально прикипел к висящей практически под потолком необычного вида короткой сабле. В голове почему-то возникло слово «катана». Что именно оно значит, я так и не понял, но осознал, что это как-то связано с воинами из народа японцев.

— Не думаю, что вам в походе такое будет удобно, — с лёгкой усмешкой сказал Олег Остапович, проследив за моим взглядом.

Я и сам не понял, почему это оружие так привлекло моё внимание. Что-то в голове мелькало, причём цепляя мысли о необходимости научиться драться. Так и не сумев ухватить вёрткую идею, я отмахнулся от неё. Затем быстро обсудив с продавцом ассортимент, выбрал большой нож с серебряной насечкой и пилкой для костей на обухе. На этом мы и попрощались.

Когда ехал домой, едва сдерживался, чтобы не доплатить извозчику за скорость. Совесть стучала в голову упрёками за слишком большую задержку в магазине. К счастью, мои опасения оказались напрасными. В библиотеке обнаружился лишь скучающий Дима. Он тут же набросился на меня с вопросами и потребовал похвастаться обновкой.

Пришлось отбиваться обещанием всё рассмотреть и даже пощупать после закрытия библиотечного зала, а сейчас нужно срочно подготовиться к вероятному приходу незваных гостей.

Я быстро отнёс мешок ушкуйника в свою комнату, извлёк из него ружьё и, внимательно осмотрев упакованные отдельно патроны с резиновыми пулями, зарядил все пять в магазин. Очень хотелось выстрелить хотя бы одним, чтобы понять, как оно вообще работает, но сделать этого попросту негде. Не уверен, что даже в подвале получится пальнуть, не привлекая внимания с улицы.

Успокоился, только когда спустился вниз, уселся на уже ставший привычным стул и прислонил ружьё к стойке. Теперь мы готовы к любым гостям. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Чем меньше оставалось времени до закрытия, тем сильнее разгоралась робкая надежда, которую я постоянно гасил, и, как оказалось, не напрасно. Без пятнадцати шесть внешняя дверь распахнулась, явно открытая раздражённым пинком. В зал вошло четверо точно недобрых молодцов в не самой дешёвой одежде, которую они носили напоказ небрежно. То, что лица у всех были закрыты шейными платками, сразу расставило всё по своим местам. К тому же незваные гости сразу начали доставать из-под пиджаков и курток короткие дубинки.

Я даже не представлял, как сильно меняет самоощущение наличие в руках серьёзного оружия. Поднявшись со стула, подхватил ружьё, пока ещё скрытое стойкой от взглядов бандитов, и крепко сжал его обеими руками. Загонять патрон в ствол не стал, ведь помню, как на меня подействовала эта операция в исполнении Олега Остаповича. Так что есть крохотная надежда, что стрелять вообще не придётся. Ощущая солидную тяжесть и пока спящую смертоносность в своих руках, я позволил себе снисходительную улыбку. У Димы такой моральной подпорки не было, и сейчас он выглядел очень бледно. Но всё равно мой друг пытался храбриться и смотрел на супостатов с угрюмой решительностью.

— Чем я могу вам помочь, господа? — вежливо спросил я.

Такая встреча явно озадачила бандитов, особенно того, кто двигался первым. Судя по ссадинам на лбу и видневшимся над платком краям синяков, а также по немного перекошенной фигуре в смутно знакомой одежде, это вполне мог быть мой недавний соперник. Не нужно было видеть лица, чтобы ощутить его удивление. А как иначе, ведь я сейчас должен был весь затрястись и начать канючить. Не будь у меня в руках ружья, может, так оно и было бы. Ну, надеюсь, канючить не стал бы. Наверное. Но ружьё-то есть.

— Тем, что сдохнешь, фофан, — сказав это, бандит шагнул вперёд, примеряясь, как будет удобнее — обойти стойку или попытаться перепрыгнуть. Он успел сделать только шаг и тут же замер, как и его начавшие расходиться веером подельники. А всё оттого, что я приподнял над стойкой дробовик и с эффектным лязгом передёрнул подвижное цевьё.

— Это была угроза нашим жизням. Посему я требую, чтобы вы немедленно покинули помещение.

Не удержавшись, я снова добавил ехидную улыбку. Возможно, напрасно, потому что мой «знакомец» совсем уж взбеленился:

— Кишка тонка, шаврик вонючий.

Меня раньше ещё и не так называли, но сейчас почему-то не самое обидное оскорбление вызвало настолько дикую злобу, что я не стал больше оттягивать неизбежное и, быстро наведя ствол на бандита, нажал на спусковой крючок. Громкий выстрел наверняка испугал всех, причём больше всего Диму и меня. Снова навалилась паника, лишая возможности нормально думать, но остатков ярости хватило, чтобы одёрнуть истеричные мысли и заставить их двигаться в нужном направлении. Поэтому заминка получилась секундная, больше времени заняло перенаправление ствола на новую цель. Первая резиновая пуля попала в грудь говорливого, отбросив его назад. Промахнуться я не боялся, ведь стрелял почти в упор. А вот во второй раз даже попытался прицелиться, потому что расстояние было немного больше. Не хотелось испортить мебель или выбить окно, но всё обошлось — пуля угодила в мягкое тело бандита, не повредив ничего ценного… в смысле, ценного для меня. Правда, падая, этот урод чуть не сломал стул у ближайшего стола.

Затем все на какое-то время замерли, словно тут появился Карачун и заморозил библиотеку. Предводитель этой банды, раскинув конечности, неподвижно лежал на полу. Я даже испугался, что пуля случайно оказалась свинцовой, но тут же вспомнились рваные раны от картечи на телах русалок. Чай семь золотников свинца наделали бы бед посерьёзнее. А тут никаких видимых последствий, но остальные бандиты до этого явно не додумались. Им хватило грохота, резкого порохового запаха и вида неподвижно лежащего на полу тела. Все как-то разом передумали наносить нам с Димой малосовместимые с жизнью увечья и страстно возжелали оказаться на свежем воздухе. Последним из зала высочил тот, кому я угодил пулей в бок. Шёл он, пошатываясь, но довольно быстро. Хотя насчёт «последнего» я поторопился, потому что на полу всё ещё лежал «знакомец».

Снова появился страх, что пуля отбила ему нечто важное и он всё-таки подох, но бандит застонал, зашевелился, а затем перевернулся на живот и на карачках двинулся к выходу. Я обошёл стойку, продолжая держать его на прицеле. Так и проводил до всё ещё оставшейся открытой двери. По пути он как-то встал на ноги, но всё же двигался враскорячку и сильно сгорбившись. Очень хотелось напоследок наподдать ему ногой под корму, но сдержался. Всё же мне выпало родиться в не самом благополучном районе города, поэтому даже в бытность дурачком понимал, что такие оскорбления не прощаются никогда. Драка, даже такая, как сейчас, — это дело житейское, а унижение поверженного врага — совсем другое.

Как только я запер дверь на все замки, наконец-то отмер бледный Дима и тут же засуетился, предложив вызвать городовых, но я остановил его. Не хотелось никаких разбирательств. Хоть оружейник и говорил, что продажа резинового припаса не является запретной, но не исключено, что стражники могут придраться и к нему. Больше меня волновал вопрос, успокоятся ли на этом нанятые купцом бандиты, или решатся на более серьёзные действия. Может, действительно стоит заявить в городовой приказ о нападении, чтобы остудить пыл агрессора. Так что я даже испытал облегчение, когда оказалось, что тяжёлый выбор делать не придётся.

Минут через пятнадцать, когда мы уже смогли успокоить сильно перепуганную тётю Агнес, послышался звонок входной двери.

— Кто там? — насторожённо спросил я, не спеша открывать замки.

— Городовая стража, — грозно заявил стоящий по ту сторону человек.

Пришлось пускать, а затем объяснять, почему это прохожие жалуются на звуки выстрелов. От обвинения в применении боевого оружия в общественном месте открестился уверением, что стрелял холостыми. К счастью, магазин ружья проверять никто не стал, а вот лицензию ушкуйника, разрешение на оружие и договор на охрану библиотеки городовой прочитал очень внимательно. Под конец я всё-таки добавил:

— Кстати, господин городовой, в одном из нападавших я узнал того, кто вчера напал на дочь и сестру стряпчего Николая Кирилловича Шарова.

Судя по дёрнувшемуся лицу стражника, он прекрасно знает, кто такой Шаров, и точно не станет заминать данное происшествие. Возможно, более пристальное внимание городовой стражи, которую я почему-то постоянно норовил обозвать полицией, охладит наших недругов. Вдобавок я всё же позвонил Насте и попросил поставить в известность отца, но при этом строго запретил девушке даже приближаться к библиотеке.

Возможно, все эти действия принесут пользу, но расслабляться всё равно не стоило. Так что всё время до ужина, прошедшего в нервной обстановке, и после него я провёл в тренировке быстрой дозарядки. Даже порадовался, что начало неплохо получаться. Серьёзно испуганный недавно произошедшими событиями Дима и не вспомнил о моём обещании дать ему поиграться с ружьём, а сразу заперся у себя в спальне.

Работа с оружием оказала на меня успокаивающее воздействие и даже вызвала сонливость. Окончательно умаявшись, я зарядил дробовик, загнав в магазин три оставшихся патрона с резиновыми пулями. По-прежнему не хотелось никого убивать. Надеюсь, я не пожалею о своём человеколюбии.

Когда перестал возиться с оружием, сонливость куда-то подевалась. Воцарившаяся в доме тишина постепенно становилась гнетущей. В душу начали заползать страхи, опутывая её тёмной сетью. Ненавижу бояться! Липкая мерзость, отравившая мне всё детство, вызывала отвращение к самому себе. Поэтому я встал с кровати и взял прислонённое к ночному столику ружьё. Хорошо, что не раздевался и лёг прямо так, поверх покрывала.

Не нужно быть мудрецом, чтобы понять, что страхи как те пауки — если не гонять их, то постепенно оплетут паутиной и вылезут на голову. Осторожно, чтобы не потревожить, скорее всего, неспящих Спаносов, я вышел из своей комнаты и пошёл проверять дом.

Освещение мы оставили включённым почти везде, так что бороться с тревожностью было не так уж сложно. В доме было удивительно тихо, словно тут вообще никто не жил. Сквозь большие окна читального зала проникал сильно ослабленный горящей люстрой лунный свет. Пустое помещение выглядело уныло и даже как-то обиженно.

— Ничего, потерпите немного. Скоро к вам вернутся все, кому нужны знания, — сам не знаю почему, шёпотом пообещал я книгам, ждавшим своего часа на длинных полках.

Словно в качестве своеобразного задатка этому обещанию, я взял наугад один томик и вернулся в комнату. Книга оказалась пособием по математике. Я уже понял, что этот раздел человеческих знаний мне не близок, но всё же увлёкся чтением, правда, не настолько, чтобы побороть постепенно подкравшуюся дрёму. Казалось, лишь прикрыл веки, но когда снова открыл глаза, то понял, что прошло немало времени. И что важнее, обстановка в комнате сильно изменилась — пропало освещение. И это очень странно. Тётя Агнес говорила, что проблем с электричеством у них почти не бывает. Максимум срабатывает предохранительный рубильник. Сегодня ночью ни в какие случайности веры у меня нет, так что бесшумно сполз с кровати и потянулся за ружьём. Затем вспомнил совет оружейника и нацепил на себя пояс. Пришлось повозиться с лямками, но так действительно удобнее, особенно учитывая висевший на поясе тяжёлый нож. Гнёзда для патронов были заполнены так, как посоветовал Олег Остапович.

Оттягивающее руки увесистое ружьё снова придало уверенности. Я крадучись подошёл к двери и прислушался. В коридоре царила полная тишина, но на меня внезапно навалилось пугающее чувство. Пугало оно тем, что было знакомым. Нечто подобное я ощущал, когда зловредный дух покинул книгу, чтобы навредить тёте Агнес. Неужели освящение дома отцом Никодимом не сработало и к нам снова залетело что-то опасное? Страх сжал мою душу злобными тисками, но боялся я не за себя, так что открыл дверь и шагнул в тёмное пространство, словно кинувшись в омут.

В спальне лунный свет хоть как-то помогал, а здесь из-за отсутствия окон не было видно ни зги. Хотя нет, через пару секунд удалось привыкнуть к мраку, чуть подсвеченному со стороны лестницы. В читальном зале благодаря большим окнам луна вполне заменяла теперь не работавшую люстру. И всё же дальний конец коридора был погружён в более глубокую тень. Рассмотреть удалось лишь какой-то сгусток мрака у двери в спальню тёти Агнес. Нечто смутно похожее на скрюченную человеческую фигуру.

Лишь когда эта фигура выровнялась, я понял, что до этого она словно заглядывала в замочную скважину или же пыталась каким-то образом открыть запертый по моему настоянию замок. Несколько бесконечно долгих мгновений мы смотрели друг на друга, а затем одновременно произошло три вещи — едва уловимое ощущение присутствия опасного духа резко усилилось, тёмная фигура сорвалась с места и на её голове, там, где должны быть глаза, зажглись два голубоватых огонька. Я смотрел на бегущего ко мне человека с буквально пылающим взглядом и сам удивлялся происходящим в моей голове процессам. Сознание словно разделилось на две части — одна самозабвенно зашлась в приступе ужаса, сковывая тело, а вторая деловито выудила кое-что из памяти, где отложилось прочитанное в «Одержимом мире».

«Ырка — ночной дух со светящимися глазами. Вытягивает жизнь их своих жертв. В одержимости является духом-хозяином. Может усыплять или давить ужасом. При трансформации изменяет не только глаза человека, но и пальцы, превращая в когти, так что очень опасен в ближнем бою».

И как только осознал, кто именно явился по наши души, тиски страха, и без того не очень сильные, разжались полностью, так что без проблем получилось вскинуть ружьё и нажать на спусковой крючок. Чуть снова не сорвался в панику, когда услышал просто сухой щелчок. Похоже, в патронах, которые стражники применяли против обычных людей, какой-то умник решил обойтись без защиты капсюлей серебром от сглаза. Злость, которая пугающе часто начала выручать меня в сложных ситуациях, придала сил. Я резко передёрнул затвор и ещё раз нажал на спусковой крючок. Громыхнуло знатно. Пуля хоть и резиновая, но всё же затормозила практически добравшегося до меня бесноватого. Вторая и третья, полетевшие вдогонку, свалили его с ног. Бесноватый, извернувшись на полу, вскочил, но к этому моменту я уже, пусть и не так ловко, как Олег Остапович, успел дозарядиться, и в грудь почти дотянувшейся до меня когтями твари влетел заряд покрытой серебром картечи.

Бесноватый завизжал так сильно, что зазвенело в ушах. Он снова упал и начал корчиться на ковровой дорожке, заливая её кровью. Я дозарядил ещё один патрон с особой картечью, но так и не выстрелил. Внезапно ощущение присутствия духа ослабло, а затем и вовсе исчезло. Затихло и покинутое им тело. С развороченной картечью грудью простому человеку выжить невозможно. Если бы не серебро, ырка, может, и остался бы, не дав носителю умереть.

За спиной щёлкнул замок, но я тут же заорал:

— Сидите в спальнях! Двери не открывать! — Кричал громко, чтобы услышала и тётя Агнес. Затем спохватился и добавил: — Если услышали меня, постучите в дверь!

Из дальнего конца коридора донёсся отчётливый стук. Дима тоже отстучался, предварительно щёлкнув замком. Удивительное ощущение — когда защищаешь близких тебе людей, напрочь уходит страх за свою жизнь. Так что деловито дозарядившись ещё тремя патронами с особой картечью, я спустился в залитый лунным светом читальный зал. Ружьё держал у плеча и старался лихо наводить его на самые подозрительные места с густой тенью. Уверен, со стороны выгляжу совершенно нелепо, и этому тоже ещё предстоит учиться.

Наконец-то добравшись до рубильника у спуска в подвал, я убедился в верности своей догадки и вернул рычаг на прежнее место. Дом тут же залило электрическим светом, и стало намного легче. Правда, тут же навалились мысли о том, что делать дальше.

Без малейшей надежды на успех я подошёл к телефону и набрал номер околотка родного района. Через десяток секунд ответил сонный голос:

— Чаво там стряслось? — Затем человек на другом конце провода проснулся окончательно и ответил по форме: — Околоток Речного района. Дежурный городовой Сенцов. Слушаю вас.

— Здравствуйте. Понимаю, что просьба не ко времени, но не могли бы вы как-то изыскать возможность и передать отцу Никодиму привет от библиотекаря, — пока мой собеседник не начал возмущаться, я поспешил добавить: — Скажите батюшке, что на библиотеку напал бесноватый и нужна его помощь. Тот, кто потрудится доставить эту весть, получит червонец.

Было видно, что городовой собирался-таки мне наговорить нехороших слов, потому что он озадаченно крякнул и тут же уточнил:

— Вы сообщили о происшествии дежурному центрального околотка?

— Да, — на голубом глазу соврал я.

— Хорошо, — буркнул городовой и положил трубку.

Вот и думай теперь, что бы это значило. Хорошо хоть, успел сказать о награде. Уж за червонец он найдёт, кого послать к священнику, правда, не факт, что посланник получит больше серебрушки.

После того как уверил стражника, что уже позвонил в центральный околоток, других вариантов не оставалось. Правда, ещё пару минут выждал, лелея смутную надежду, что это даст мне хоть какую-то фору. Затем взялся за трубку телефона. Ответили мне быстро, выслушали внимательно, тут же пообещали прислать усиленную группу стражников и, что самое неприятное, сообщить о происшествии скорбным братьям.

Стражники явятся не прямо сейчас, так что я поднялся на второй этаж и подошёл к телу. С каким-то нездоровым любопытством присел рядом, чтобы внимательно изучить. Выглядел ночной гость жутковато, и дело даже не в развороченной картечью груди. Страшная рана перестала сочиться кровью, но ковровую дорожку, скорее всего, придётся выбросить. Одежда вполне обычная, тёмных тонов. На поясе, кроме короткого кинжала, висела связка странных ключей. Скорее всего, это отмычки. Но больше меня интересовали противоестественные изменения тела. Кончики пальцев хоть и почернели, но на когти уже не похожи. Оставшиеся открытыми глаза были абсолютно чёрными, а кожа вокруг них потемнела, словно была подведена краской. Раньше я думал, что после смерти одержимые, как бы ни менялись, снова становятся обычными людьми. Но Корчак в своей книге писал о другом. Да и сам я теперь убедился, что для обратной трансформации необходима сила духа, а он покинул бесноватого, как только почувствовал неприятное влияние серебра.

Появилась мысль показать всё это Диме, так сказать, в воспитательных целях, но здравый смысл победил, и я оставил всё как есть до прихода стражников. Сам же спустился в читальный зал, отпер входную дверь и провёл некоторые приготовления.

Чем дальше, тем больше я принимал как должное все странности, происходящие со мной. Долгие размышления привели к выводу, что никакой одержимости нет. Опасения, конечно же, время от времени всё ещё мелькали, но мне удавалось их успокаивать. И как ни странно, особенно учитывая название книги, в этом помог именно «Одержимый мир». Корчак описывал дух человека как некий аналог призрачной одежды. То, что мы носим на себе, с одной стороны, не есть часть нас, а с другой — это основа нашего образа. Особенно учитывая, что в карманах мы храним деньги, паспорт, а особо памятливые и записную книжку. Вот так и с духом. Он не есть наша суть, ею является душа, но при этом дух многое в себе несёт. Душу чужака, который пытался захватить моё тело, то ли сожрал, то ли поработил водяной, оставив мне в качестве трофея и компенсации части его духа. Заключённая в нём сила подпитала мой собственный дух, сделав меня сильнее и умнее. А то, что было в «карманах», дополнило мой скудный словарный запас, а также иногда подбрасывало полезные идеи, как, к примеру, то, что к приходу стражников нужно приготовиться особым образом.

Достав из портфеля документы, я аккуратно разложил их на читальном столе, рядом с разряженным ружьём. Там же оставил пояс с патронами и ножом. Пока далеко не отходил, мало ли кто сейчас войдёт в открытую дверь, но, когда услышал крик снаружи, тут же сделал пару шагов от стола и поднял руки чуть выше уровня плеч.

— Откройте! Городовая стража!

Дверь доблестные стражники открыли с пинка и ворвались в зал, удерживая меня под прицелом револьверов и дробовиков. Их было шестеро, да ещё и в сопровождении княжеского дружинника. Этот вёл себя нарочито спокойно, даже не достав массивный револьвер из поясной кобуры.

— На колени! Руки за голову! — орал на меня усатый городовой, но его тут же одёрнул дружинник:

— Успокойся, Матвей. Видишь же, что парень ведёт себя прилично, но обыскать его всё же следует.

Названный Матвеем усач кивком головы направил ко мне молодого городового, который сноровисто обыскал мою одежду. Затем отступил в сторону, отрицательно качнув головой.

— Вот и ладушки, — с видом эдакого добряка заявил дружинник, но и дураку было понятно, насколько фальшива эта маска.

В дружину князей, даже удельных, простые люди не попадали. Дёрнись я к ружью, и тяжёлая пуля развалит мне голову раньше, чем резкие городовые успеют испугаться. Или это я себя накручиваю?

— Что же, вьюнош, поведай нам, что тут у вас такого приключилось и где так называемый одержимый? Очень надеюсь, что ты не напрасно потревожил нас посреди ночи.

Через минуту, когда все дружно поднялись на второй этаж, его вальяжность слетела, обнажив хищное нутро. Дружинник даже ухватился за рукоять револьвера, но из кобуры не вытащил. Городовые тревожно загомонили и отошли подальше. А затем, когда по лестнице, словно учуявшие мертвечину чёрные вороны, взбежали бесогоны, стражники вообще сбежали в читальный зал. Дружинник наградил блондинистого монаха угрюмым взглядом, но уходить не стал. Чувствовалась между ними какая-то напряжённость, но мне это вряд ли поможет.

Скорбные братья быстро осмотрели труп, затем двое отправились проверять первый этаж, а блондин с помощником прошлись по комнатам второго. Не забыли проверить спальни Димы и тёти Агнес, к счастью особо там не задержавшись. Затем белобрысый поманил меня пальцем в сторону кабинета, где указал на заблаговременно выставленный посреди комнаты стул:

— Садись и начинай каяться.

В меня с детства вбивали суеверный страх перед беспощадными бесогонами, но теперь, когда я научился здраво мыслить, этот страх давил намного меньше. Так что приказу занять стул я подчинился, а вот насчёт второго указания всё же решил уточнить:

— И в чём именно я должен покаяться?

— В том, что отринул Господа нашего и продал душу нечистому.

— Вы сейчас серьёзно? — с искренним удивлением спросил я и даже попытался подняться со стула, но тяжёлая рука одного из помощников белобрысого легла мне на плечо, придавливая обратно.

— Ну а как иначе ты объяснишь появление в этом доме бесноватого?

— Очень просто. Он пришёл сюда, чтобы убить всех, кто здесь живёт.

— А может, это ты его привёл?

— Я? — Несмотря на активность мыслей, было совершенно непонятно, что вообще можно ответить на столь нелепое обвинение, но тут на помощь пришёл сам бесогон:

— А кто? — Вопрос он задал с явной издёвкой, словно ответ был очевиден, но не для меня:

— К примеру, купец Калашников.

Вместо ожидаемого покаяния я начал выливать на бесогона все беды, постигшие семью Спанос, да и меня заодно. Конечно, умолчал о проклятой книге и участии отца Никодима в её уничтожении. Впоследствии это может мне аукнуться, но сейчас другого выхода не было. Упомянул и неудачный налёт бандитов. Монах какое-то время угрюмо внимал, но хватило его ненадолго:

— Мне не интересно слушать о ваших мирских сварах с разбойниками и купцами.

— А вот мне как раз очень интересно, — послышался за спиной голос дружинника.

Честно говоря, этого я и добивался, заливаясь здесь соловьём. Правда, надежда была слабой, но ведь сработало!

— Хорошо, — неожиданно покладисто согласился молодой монах, что меня насторожило ещё больше. — Спрашивай обо всём что угодно и постарайся ничего не упустить, потому что после я заберу его в монастырь для искренней исповеди.

А вот теперь меня охватила даже большая жуть, чем тогда, когда увидел светящиеся в темноте глаза ырки. Поэтому был от всей души благодарен дружиннику за то, что он не стал затягивать с отповедью:

— Никуда он без приказа князя не пойдёт. Ушкуйники у господаря на особом счету.

— Ушкуйники? — раздражённо переспросил монах, и я с искренним удивлением посмотрел на его недовольное лицо.

Я его не видел, но уверен, что дружинник наградил бесогона точно таким же недоумённым взглядом. А ведь блондин казался куда умнее. Неужели испытывает ко мне столь ослепляющую ненависть? Ведь всё более чем очевидно. Бесноватый убит выстрелом в упор, значит, я использовал огнестрельное оружие, и если сейчас сижу перед ним не в кандалах, то и дружинник, и городовые спокойно отнеслись к наличию ружья в доме.

Похоже, действительно дело не в глупости, а во временном помешательстве на почве ненависти, густо замешанной на фанатизме. Глаза монаха сузились, блеснув лёгким безумием. Он даже скрипнул зубами, явно понимая, что сейчас меня укусить не получится.

— Не радуйся, бес, я получу разрешение и вернусь. Князю, как господарю этого города, не понравится, что здесь безнаказанно орудуют пособники нечистого.

— Ему это уже давно не нравится, — снова вмешался в разговор всё ещё находящийся вне поля моего зрения дружинник. — Особенно то, что вы, бесогоны, совсем мышей не ловите. Вот горожанам и приходится самим отбиваться. Хорошо, что бесноватый наткнулся на ушкуйника с ружьём, а не на обывателя с кухонным ножом.

Это, конечно, неправильно, но мне стало легче оттого, что теперь ненависть монаха направлена на кого-то другого. Но он всё же справился с яростью и спорить не стал.

— Чтобы этот отступник не сбежал, я оставлю своего брата наблюдать за домом.

— Ну и я от себя попрошу Матвея Ивановича присмотреть тут за всем, — с явно читающейся в голосе усмешкой сказал дружинник. — Надеюсь, Степан Романович не заставит его торчать до утра снаружи?

Сначала меня удивило то, что он знает, как меня зовут, а затем вспомнил, как дружинник мельком просматривал разложенные на столе документы. Судя по всему, и со зрением, и с памятью у него всё в порядке, что совсем не удивительного. Он точно не рядовой дружинник, а может, и вообще из ближников князя. Знаю ведь, что есть отличительные знаки, но так и не удосужился их изучить. Этот недочёт, как и многие другие, нужно срочно исправлять.

Уже не чувствуя на плече давления тяжёлой монашеской руки, я встал и повернулся к моему защитнику.

— Агнесса Георгиевна готовит на завтрак прекрасные оладьи. Думаю, Матвею Ивановичу они понравятся. А вот насчёт монаха не уверен. Им ведь полагается умерщвлять плоть и всё такое. — Сказав это, я по какому-то наитию приложил правую руку к левой груди и сделал лёгкий поклон дружиннику.

Он ответил благосклонным кивком. Затем всё вокруг снова стремительно завертелось, но минут через десять в доме воцарилась звенящая тишина. Дима находился в спальне своей матушки, а городовой скромно присел на стул в библиотечном зале. От бесноватого осталось лишь пятно на ковре. Тело забрали бесогоны. Я пару минут простоял в коридоре, не веря, что удалось отбиться даже без помощи отца Никодима, который так и не явился по моему зову. Впрочем, жаловаться грех — священник и без того сделал для меня больше, чем кто бы то ни было во всём мире, за исключением моей новой семьи.

Словно не желая больше терпеть эту гнетущую тишину, я постучался в спальню тёти Агнес и успокоил своих близких тем, что угроза миновала, а также попросил хозяйку приготовить нам что-нибудь, дабы задобрить городового. Как я и подозревал, необходимость кормёжки голодных из-за нервотрёпки мужчин тут же вымела из головы женщины все тревоги, заставив с энтузиазмом взяться за дело. Стражник со всем почтением был приглашён в столовую, и, пока готовился ранний завтрак, мы с Димой развлекали усача почти светской беседой.

То, что сердобольная хозяйка вынесла дежурившему снаружи монаху большой бутерброд и кружку чая, меня слегка покоробило, но я тут же одёрнул себя. Гнев и злоба — это как раз то, что ведёт на тёмную дорожку. Предупреждения отца Никодима и благочинного всё ещё свежи в моей памяти. Да и самому не хотелось пускать тьму в свою душу, так что будем опираться на всепрощение и понимание.

Это же касалось и неприятных мыслей по поводу бездействия отца Никодима, как оказалось, совершенно незаслуженных. Священник явился в наш дом сразу после полудня. Он сообщил и монаху, и городовому, что в присмотре за домом более нет никакой необходимости. Если бесогон тут же исчез, то на лице стражника отразилось разочарование, но пробыло там недолго, потому что тётя Агнес властно заявила, что отпустит его только после обеда. Так что обсуждение наших дел пришлось немного отложить. И только когда довольный жизнью стражник отбыл восвояси, отец Никодим сообщил о том, чем занимался первую половину дня.

— Ваш вопрос решали на самом верху. Правда, князь особо не вникал. Наговорил брату Аркадию много нехороших слов и попрекнул благочинного тем, что церковь совсем распустила своих псов. У братьев скорби не было ничего весомого против тебя, так что им приказано отступиться. Но есть в том, что случилось ночью, и положительная сторона, — позволил себе усталую улыбку священник. — Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Весть о бесчинствах бандитов в самом центре города взбесила князя, и он намылил холку дьяку городового приказа и исправнику, так что они тряхнули кого надо и быстро вышли на Калашникова. Правда, сейчас у него проблемы похуже обвинений в связи с бандитами. Раньше городовых у купца оказались братья скорби. Пытаются узнать, как он сумел натравить на вас бесноватого. Могут узнать и о проклятой книге, так что я подстраховался и всё рассказал благочинному. Он своей волей одобрил ритуал очищения огнём и проведение освящения дома мной, а не местным священником. В общем, теперь Калашникова можно не бояться, а с братьями скорби поможет благочинный.

Тётушка Агнес тут же бросилась благодарить батюшку, но тот пресёк её порыв и строго сказал:

— Теперь мне нужно побеседовать со Степаном. Позволите воспользоваться вашим кабинетом?

— Конечно, батюшка! Весь дом в вашем полном распоряжении.

Тот злополучный стул всё ещё находился посреди кабинета, так что я тут же передвинул его к рабочему столу. Место покойного хозяина никто из нас занять не решился, поэтому оба расположились на гостевых стульях. Некоторое время батюшка молчал, явно собираясь с мыслями, а затем горестно вздохнул и посмотрел на меня.

— Я долго отказывался видеть ниспосланные мне знаки, не желая тебе такой участи, но сопротивляться воли Его бессмысленно. Об одном уповаю, чтобы всё это не оказалось кознями нечистого. Ты слишком часто сталкиваешься с бесноватыми, чтобы это было случайностью. Дабы не запутать тебя, начну с самого начала. Родился я в Новгороде, в семье рабочего и прачки. Родители умерли рано, и уже в пять лет я оказался на улице. То были тёмные годы испытаний, и не все соблазны мне удалось отринуть. Я был чем-то похож на известного тебе Андрюшу Зайца. Потому и взял его под присмотр, как когда-то за мной присматривал священник из нашего района. Но я не поступлю с мальцом так, как поступил он. Не хочу для него своей судьбы. Отец Сергий, почуяв во мне необычайную силу духа, отправил меня в монастырь братьев скорби, где я и обучался делу защиты невинных от бесовской напасти. Для этого дела одной силы духа недостаточно, а укрепить его может лишь вера. И чем истовее она, тем лучше. Нас закаляли, как клинок, истязая тело и выжигая все сомнения. Они довели мою веру до высшего пика истовости. Я стал одним из лучших, но не сумел сохранить чистоту помыслов, и вера моя дала трещину, ибо шагнул я в ней за грань фанатизма.

Священник на некоторое время замолчал, затем задал мне неожиданный вопрос:

— Ты знаешь, почему братство Скорби называют именно так?

— Нет, — мотнул я головой и позволил себе быть откровенным: — Честно говоря, не вижу, чтобы они особо скорбели.

— Так и есть, — печально и с какой-то затаённой болью вздохнул батюшка. — Те, кто создавал братство, понимали, какой грех берут на себя. В шестой заповеди сказано — не убий. И тот, кто позволяет себе трактовать её, выдумывая исключения, губит душу свою. Первые скорбники это понимали. Когда не удаётся изгнать беса, ради спасения души одержимого приходится идти на смертоубийство. Мы скорбим прежде всего по своей загубленной душе, ибо никакое покаяние не искупит этот грех. Но со временем многое поменялось. Не думаю, что дело в кознях нечистого, просто братство ощутило, что проигрывает в этой войне. В городах всё больше появлялось бесноватых и всё реже удавались изгнания. Вера в свои силы слабла, и тогда мы провалились в фанатизм. Начали верить в то, что поступаем правильно, когда убиваем безнадёжных. Возомнили, что творим богоугодное дело. Я тоже в это верил и никогда не осознал бы своей ошибки, если бы не мой друг. Мы учились вместе, но подготовка псов церкви отличается от обучения церковных розмыслов. Они учились думать, а свободная мысль приводит к сомнениям, которыми Илья и делился со мной. Я чувствовал, что сила моя слабнет от этих сомнений, но отказаться от дружбы не смог. А затем случилось то, что сделало меня отступником и привело в самый захудалый приход провинциального городка.

Священник замолчал, а я вообще был не в силах сказать ни слова, лишь затаив дыхание ждал продолжения, и оно последовало:

— Илья занимался изучением всего непонятного, что попадало в руки нашего братства. Однажды, когда мы разорили капище идолопоклонников, среди подношений нечестивым богам обнаружили странный костяной нож с древними письменами. Нож был пропилен с обуха таким образом, что превращался почти в крюк. Вообще непонятно, как им можно орудовать. Воткнув такое в плоть, обратно уже не вытащишь. Вот и Илью этот нож сильно зацепил за живое. Он долго его изучал и даже испросил дозволения на допрос одного шамана. Никогда не видел его таким. Моего тихого друга, кроме диковинок всяких, обычно ничего не интересовало. Он всегда был против искренних исповедей, а тут…

— Искренних исповедей? — переспросил я, потому что эти два слова царапнули мне слух и напомнили о странных речах белобрысого.

— Так у нас иногда называли пытки на дыбе.

По спине пробежались холодные мурашки. Вот, оказывается, от чего меня избавил дружинник. Если бы не он, даже вмешательство отца Никодима и благочинного максимум помогло бы снять меня с дыбы в самом разгаре пыток. Моё отношение к белобрысому стало ещё хуже. Впрочем, это дело минувших, а может, и грядущих дней, сейчас важно выслушать батюшку. Так что я вынырнул из своих размышлений и состроил очень внимательное лицо.

Явно догадываясь, какие мысли бегают в моей черепушке, священник дал мне время прийти в себя и продолжил:

— Я был очень удивлён поведением своего друга, который коршуном вцепился в шамана и таки вытащил из него всё, что ему было нужно. Потом он, каясь, говорил мне, что не сдержался, почувствовав возможность облегчить изгнание бесов и тем самым избавить души наших братьев от греха. Илья был уверен, что сможет переделать тот костяной крюк так, чтобы им был способен воспользоваться даже православный. Но была одна преграда. Изгоняющему, взявшему в руки этот инструмент, нужно было выйти из себя. Причём буквально — его дух должен на время покинуть тело, а на подобное способны только шаманы. Я тоже загорелся этой мыслью, ведь чувствовал, что сила выжженных на мне молитв слабнет от сомнений в праведности нашего дела.

Похоже, вопрос так ярко отразился на моём лице, что батюшка кривовато улыбнулся и расстегнул ворот подрясника, обнажая свою грудь и часть левого плеча. Уже одрябшая старческая кожа была изуродована выжженными буквами. Именно выжженными, а не вытатуированными. Они шли так часто, связываясь в тексты молитв, что у меня самого начала зудеть кожа на груди. И что-то подсказывало мне, что наставники братства только этим участком тела не ограничились.

Когда отец Никодим говорил о том, что не хочет своей участи для Андрюхи Зайца, я было подумал, что вхождение в братство станет для парня лучшей долей, чем голодная жизнь на улице и постоянные побои, но теперь осознал — батюшка совершенно прав. Такая «радость» Зайцу точно не нужна. Застегнув подрясник, священник продолжил:

— Теперь ты понимаешь, почему мы ухватились за альтернативную возможность. Вижу, тебе знакомо это слово. — Было заметно, что моя эрудированность всё ещё напрягает священника, но он явно решил с этим смириться. — Увы, иерархи церкви сочли мысли Ильи ересью. Его приговорили к очищению огнём. И даже не за изучение запретного, а за то, что он, как-то почуяв опасность, спрятал костяной нож. Мой друг отказался отдавать скверную вещь и не рассказал о моём участии даже под пытками. Я не мог просто стоять в стороне. К этому времени мне удалось снискать славу опытного бесогона, так что кое-какие возможности и связи имелись. Я растратил их все, наступил на множество мозолей и разбередил кучу старых душевных ран, но всё-таки сумел заставить судей сменить очищение огнём на строгое послушание в дальнем скиту. Может, и сам бы присоединился к своему другу, что было бы не так уж плохо, но благочинный, который был одним из судей, вступился за меня. Он помог стать иеромонахом и нашёл такой приход, в котором даже разуверившийся отступник не сможет причинить много вреда своей пастве.

Последнюю фразу священник произнёс с такой горечью, что я удивился:

— О чём это вы, батюшка?

— О том, что я более не способен зажечь веру в душах своих прихожан и тем подвергаю их опасности падения во тьму.

— Да что вы такое говорите! — возмутился я. — Знаете, что мне стало понятно за эти дни, когда научился нормально думать и стал много читать, особенно газеты? В других районах, таких же небогатых, как наш Речной, бесноватые постоянно кого-то убивают. А я за одиннадцать лет ни разу не то что не видел одержимых, даже не слышал, чтобы они появлялись поблизости. Хотите сказать, что это не ваша заслуга?

— Река рядом, а духи её не любят.

Я сделал вид, что не заметил, как батюшка упомянул не бесов, а духов, и сразу парировал:

— Третьего дня у Белых доков бесноватый убил двоих на пришвартованном к пирсу сухогрузе.

Батюшка от моих слов лишь отмахнулся, но я почувствовал, что ему полегчало.

— Это всё пустое. Слушай дальше. Получив приход, я решил забыть обо всём, что было раньше, и просто служить Господу в меру скудных сил своих. Но потом появился юноша, который, как ты сам сказал, одиннадцать лет не видел бесноватых, а затем меньше чем за неделю встретил троих и одного даже убил. А ещё этот твой рассказ о ведьме и её видениях. Я долго думал, чем же ты сможешь ей помочь, и нашёл лишь один ответ. Язычникам запрещено изгонять бесов. Ведь отринувшие Господа добровольно отдали и души, и тела свои нечестивым идолам и слугам их. Но это не значит, что они жаждут лишаться власти над телом своим. И этим нежеланием мы воспользуемся на благо православного люда. Ведьма сможет свести тебя с шаманом, чтобы он научил твой дух покидать тело. Если сдюжишь, я найду способ поговорить с Ильёй и убедить его отдать нам нож. Он ещё жив, в том меня уверил благочинный.

Священник замолчал, но я нутром чувствовал, что он чего-то недоговаривает. Похоже, мой взгляд оказался слишком пристальным, и священник, обречённо вздохнув, сказал:

— Две недели назад один из иванов нашего города попросил меня изгнать беса из своего сына. К скорбникам он не хотел идти, и я его понимаю. Брат Аркадий слишком слаб, самоуверен и слишком полагается на искренние исповеди. Увы, мне тоже не хватило веры и сил. Мои молитвы ничего не смогли сделать с бесом. Поэтому жестокий и сильный муж, заливаясь слезами, на моих глазах вогнал покрытый серебром кинжал в сердце своего пятилетнего ребёнка, — последние слова священник произнёс шёпотом, а затем вскрикнул: — Так не должно быть, Степан! Прости, что толкаю тебя на этот путь, но сам я пройти его не способен.

— Это мой выбор, — возразил я.

— Но без меня ты бы далеко не ушёл и не изведал тех бед, кои могут на тебя свалиться.

— Вы сейчас о скорбниках? Думаю, им такая затея точно не понравится.

— Как раз скорбников можешь не опасаться, — насторожил меня своим ответом батюшка. — Я исповедался благочинному, и он благословил нас на сие деяние. Они с князем хоть и часто ругаются, но уважают друг друга безмерно. И оба понимают, что скорбники не справляются. Дела в городе очень плохи, так что они решили ухватиться даже за такую сомнительную соломинку.

Этот разговор серьёзно разбередил мне душу и не давал покоя весь день. Да и ночью уснуть удалось лишь под утро. Мысли разделились на две враждующие команды и сцепились в такой схватке, что загудела голова. Очень хотелось просто жить, тем более перспективы были довольно радужными. Удалось обрасти очень хорошими связями и удачно вложить отцовское наследство. Зачем рисковать жизнью непонятно за что? Хотя нет, вру. Есть за что. Прав отец Никодим, слишком многое свалилось на меня за последнюю неделю, чтобы счесть это случайностью. Кому много дано, с того много и спросится, а получил я запредельно много. И лучше будет, если сам пойду по верному пути, чем придётся возвращаться на него, получив увесистый пинок от заинтересованных сил. Очень уж не хочется оставаться один на один с этим белобрысым фанатиком. Да и чувствовал я, что уже не смогу жить простым обывателем, продающим книги. Возможность научиться тому, что не подвластно другим, будоражила куда сильнее шампанского и ласк Элен. Неизведанные тайны манили меня так сильно, что никакие страхи не могли побороть это неудержимое влечение.

Тьфу ты, сам заговорил, как герой бульварного романа. Нужно всё же побольше читать серьёзную литературу.

Глава 10

Казалось бы, как только главный недоброжелатель семьи Спанос был выведен на чистую воду, в доме должны были воцариться покой и благоденствие. Но не тут-то было. Дело в том, что этот самый недоброжелатель всё-таки смог договориться с князем и вывернуться. При этом ему поставили жёсткие условия, так что он явился к нам с извинениями и серьёзной вирой, которую лично притащил в тяжёлом саквояже. Вира на Руси всегда платится серебром, так что не так там было и много. Хотя какая разница, этот саквояж у нас не остался. Внезапно вспыхнувшая как спичка тётя Агнес превратилась в настоящую фурию и явно нецензурными словами на греческом погнала виновника гибели мужа вместе с его серебром.

Причастность Калашникова к проклятой книге и бесноватому доказать не удалось. Его обвинили лишь в найме бандитов, но никто из нас не поверил этой лживой твари. Не поверил и не простил. Не меньше нашего сомневались и скорбники, но брата Аркадия снова нагнули, теперь со стороны власти. В этот раз ослабление позиций бесогонов в Пинске меня совершенно не порадовало.

Тётушка слегла с нервным расстройством, но суматоха в доме всё не заканчивалась. Диме пришлось мучиться с нашими компаньонками, горящими желанием довести общее дело до совершенства. Зато я, отговорившись подготовкой к походу, просто сбежал на стрельбище, которое посоветовал мне оружейник. И там выяснилось, что обращаться с оружием я совершенно не умею. Удивительно, как вообще выжил в сшибке с одержимым, действуя даже не благодаря собственному разумению, а исключительно помощи свыше. Пришлось усердно учиться. Лихим стрелком за пару дней я не стал, но узнал очень многое.

Вопреки моим надеждам, наши дамы в деле подготовки к походу тоже не остались в стороне. Практически перед отбытием мне был преподнесён в подарок тот самый охотничий костюм с высокими ботинками, который я не хотел покупать, чтобы не нервировать других ушкуйников.

В итоге ранним утром назначенного капитаном дня я весь такой раздражающе красивый шёл по мосткам к прогулочной лодке. Сидевший на вёслах парень, позёвывая, смотрел на меня с немым удивлением, которое усилилось, когда я начал переодеваться в старую одежду. Новую запихнул в мешок ушкуйника.

— Чего уставился? Греби давай, — забравшись в лодку, дал я волю раздражению, хотя парень ни в чём не виноват.

Впрочем, за такие деньги потерпит. Пришлось расстаться с тремя новгородками, потому что в такую рань прогулки не проводятся. Хорошо, что успел выяснить это ещё вчера, иначе мог пролететь мимо всех своих замыслов. Как оказалось, место встречи дядька Захар выбрал не случайно. Он знал, что, благодаря лодочной станции в расположенном на берегу парке мне удастся добраться до места встречи без особых проблем. Зря я ворчал на капитана. В итоге и у меня всё вышло более или менее легко, и себя он обезопасил от недовольства тех же биндюжников.

Через пять минут, которые мне отсчитали купленные вчера карманные часы, нос нашей лодки уткнулся в песок Лебяжьей косы. Прибыли с небольшим запасом, так что пришлось ещё двадцать минут просидеть в лодке, пока, пыхтя и шлёпая лопастями по воде, к косе не приблизился «Селезень».

Я беспокоился, что разозлённый моей настойчивостью капитан устроит мне сложности с посадкой на корабль, но дядька Захар оказался не таким мелочным. Я даже представил себе, как он отвешивает подзатыльник своему племяннику, наверняка жаждущему устроить мне какую-нибудь каверзу.

Рассчитавшись с лодочником и шустро взобравшись по спущенной верёвочной лестнице на борт ушкуя, я приветственно кивнул хмурому капитану и тут же направился в машинное отделение. Судя по спокойному лицу Гордея, особый неприязни он ко мне не испытывал. Так что я быстро и, как мне казалось, ловко с помощью языка жестов поздоровался и даже был удостоен ответного приветствия.

Ну что же, всё не так уж плохо. Ушкую ещё предстояли определённые манёвры, поэтому я сразу отложил вещевой мешок в сторону и взялся за дело. Все неудобства переодевания прямо на мостках полностью себя оправдали — не пришлось пачкать новую одежду.

Переход до знакомой боярской вотчины прошёл незаметно. Здесь мы надолго не задержались, так что узнать, сработало ли моё предупреждение по поводу одержимой девочки, не получилось. С другой стороны, я уже не уверен, что хочу, чтобы до неё добрались бесогоны.

Мы быстро загрузились мешками с различным зерном и в ускоренном темпе двинулись дальше. Затем был вход в устье Бобрика, и к вечеру мы сумели пробраться вверх по течению вёрст на двадцать. Когда наконец-то встали для ночёвки, я понял, что устал, как ломовая лошадь. Плохо соображая, добрался до трюма и, не обращая внимания на ворчанье Чухони, сразу отключился в не очень-то удобном гамаке.

Утром забот было ещё больше. Дядька Захар, словно назло мне, так нагрузил ушкуй, что мы не пропускали ни одной мели, перебираясь через них с помощью выбрасываемого вперёд якоря. А ещё четыре раза наматывали на колёса водоросли. Хорошо хоть, это не было кознями водяного.

Когда наконец-то вышли на просторы Погост-озера, у меня не было ни малейшего желания ни с кем общаться. Наплевав на возможное недовольство капитана, я уселся на станину якорной катапульты и устало смотрел на водную гладь, пытаясь первым увидеть Крачай. Через некоторое время погрузился в свои мысли. Как бы ни прошли переговоры капитана с ведуньей, добираться сюда таким же способом я больше не хочу. Обговорить задумку нового способа передвижения с Гордеем толком не удалось, но ничего, обратный путь пройдёт куда легче, успеем всё обсудить. Правда, это случится, только если Виринея не сможет свести меня с шаманом, а если у неё получится, даже не знаю, когда увижу «Селезень» и вообще вернусь в Пинск. Будущее было угрожающе туманным, так что я обрадовался, увидев вдали дома Крачая. Это значит, что скоро всё прояснится, может, у ведуньи нет знакомых шаманов и я вообще вскоре вернусь в родной город, зажив жизнью обычного человека.

Наконец-то мы пришвартовались у бревенчатой пристани, и я поспешил навстречу Виринее, которая ждала меня вместе с той шебутной девчонкой. В прошлый раз я толком не рассмотрел её, зато сейчас она предстала передо мной, как говорится, во всей своей красе. Вырядилась как на праздник. Очень надеюсь, что не для меня прихорашивалась. Мне только этих проблем не хватало. Ещё раз порадовался, что одет почти в рубище и выгляжу как босяк. Во взгляде явно капризной девчонки отразилось лёгкое пренебрежение. Ну и слава Господу!

Подойдя к этой парочке, я поклонился и вежливо поздоровался:

— Здравы будьте, уважаемая Виринея Гораздовна.

Торжественность момента испортила присевшая на верхушку опорной сваи пристани сорока. Она пристально посмотрела на меня и вдруг оглушительно застрекотала. Виринея на мгновение прикрыла глаза, а когда снова открыла, взгляд её стал каким-то ехидно-озорным. Словно узнала обо мне что-то интересное. Откуда только? Сорока на хвосте принесла?

— И тебе не хворать, Степан Романович, — пытаясь сдержать непонятную улыбку, ответила ведунья. Её мой внешний вид совершенно не смутил. — Вижу, возмужал ты изрядно и даже заматерел.

На это заявление её юная спутница насмешливо фыркнула. Виринея же, растеряв некий озорной задор, наградила девушку недовольным взглядом и обречённо вздохнула:

— Знакомься, Степан Романович, это ученица моя, Василиса.

Барышня, которой при всех её стараниях подчеркнуть свою красоту можно было дать от силы лет пятнадцать, приосанилась. Имя-то почти сказочное, есть чем гордиться, но её наставница тоже та ещё язва и тут же посадила воспитанницу на мягкое место:

— Среди своих мы называем её Васькой.

Ох какие молнии засверкали в сузившихся глазах Васьки-Василисы! Это в тихом омуте могут черти водиться, а в таких бурных водах высшие демоны резвятся. Несмотря на отношения с Элен, знатоком женщин я не стал, но чуйка буквально вопила о том, что девица пребывает в очень опасном возрасте и нужно держаться от неё подальше. Почему-то в голове возникла фраза «обезьяна с гранатой». Как вообще ручная бомба может попасть в лапки этого зверька? Но если такое случится, то да, будет очень похоже.

— Приятно познакомиться, — тут же отвесил я лёгкий поклон и девушке.

Виринея веселилась, наблюдая за этой сценой, но время поджимало, и она сделала приглашающий жест:

— Что же, Степан Романович, будь моим гостем. Не на причале же дела обсуждать.

Я покосился на хмурого, как туча, капитана и всё же решил поступить по-своему:

— Виринея Гораздовна, если вы не против, я бы всё же сначала закончил свою работу на ушкуе. Но перед этим хочу спросить кое о чём важном. От этого будет зависеть, станет наш разговор обстоятельным или поспешным.

Ведунья ещё раз смерила меня взглядом и сказала:

— Ты изменился больше, чем мне показалось. О чём хочешь спросить?

Я снова посмотрел в сторону собравшихся на палубе насторожённо наблюдавших за нами ушкуйников, а ещё посмотрел на ученицу ведуньи:

— Мы можем отойти?

— Какой ты загадочный, — с улыбкой сказала Виринея, но её взгляд посерьёзнел. — Давай отойдём.

Мы спустились с причала и немного прошлись вдоль берега озера. На сунувшуюся было за нами Василису ведунья строго шикнула, и девушка с недовольной мордашкой отстала.

— Ну, что там за тайны такие у тебя?

— Виринея Гораздовна, скажите, вы сможете найти шамана, который согласится научить меня выводить собственный дух из тела?

— Однако, — ещё больше озадачилась и насторожилась ведунья. — И зачем тебе это?

Вот и как мне объясниться, не наговорив лишнего?

— Если получится, то появится шанс на то, что я смогу изгонять из людей насильно поселившихся в них духов.

— И каким это образом? Как вообще шаманские умения помогут тебе стать бесогоном? — её голос и взгляд стали откровенно враждебными.

— Я не собираюсь становиться бесогоном, и церковь здесь ни при чём. Точнее, почти ни при чём, — добавил я, чтобы не осложнять наши отношения ложью. — Это не моя тайна. Просто скажите, Виринея Гораздовна, сможете ли вы мне помочь и вообще нужен ли вам в друзьях изгоняющий духов? Если нет, то и говорить не о чем.

— Изменился, — с непонятной интонацией тихо сказала ведунья и добавила чуть громче: — Раньше ты был покладистей.

— Раньше я был глупее и знал меньше.

— Ты ведь понимаешь, что попы тебя используют?

— А вы нет? — ответил я с мягкой улыбкой и без малейшей враждебности.

— Хорошо, умник, иди работай, а я пока подумаю.

Оставив ведунью думать, я отправился в трюм, где совершенно некогда предаваться размышлениям, зато заметил, что злые взгляды ушкуйников стали не такими яростными. Вряд ли это принесёт мне хоть какую-то пользу, но всё равно чувствовал, что поступил правильно.

Когда наконец-то выбрался на палубу, испытывая лёгкую дрожь из-за забравшегося под вспотевшую одежду весеннего ветерка, Виринея как раз разговаривала с капитаном. Староста Крачая тёрся неподалёку и в разговор не лез. Василисы вообще не было. Видно, девушка заскучала и ушла куда-то в более интересное место. Заметив меня, Виринея строго посмотрела на дядьку Захара и сказала, словно припечатала:

— Всё, можете отправляться. Но как только разгрузишься в Пинске, сразу возвращайся. Соберу тебе по соседним общинам мёда и шкур. Заодно заберёшь обратно Степана. — Оставив капитана в недоумении хлопать глазами, ведунья повернулась ко мне и заявила практически приказным тоном: — Забирай свои вещи. Погостишь у меня немного.

— Это как так-то? — наконец-то снова обрёл дар речи капитан.

— А что тебе не нравится? — вроде спокойно спросила ведунья, но в её глазах появился нехороший блеск.

Было видно, что дядька Захар хочет ответить что-то резкое, но не решился и повернулся ко мне:

— Степан, ты обещал, что это будет твой последний поход со мной.

— Что значит «последний»? — тут же вклинилась Виринея, и я прямо нутром ощутил исходящую от неё опасность.

Схожесть с тем, что чувствовал во время нападения ырки, заставила поёжиться, но я поспешно разогнал панические мысли и начал с ответа капитану:

— Мы договаривались на один поход. А поход — это туда и обратно. Значит, просто разделим на два раза. Какая вам разница, когда везти меня домой?

— А что я скажу отцу Никодиму? — не унимался капитан.

Виринея слушала наш разговор, явно теряя терпение. Похоже, она не привыкла к тому, что ответы на её вопросы даются не сразу.

— Если спросит, скажите, что у меня всё получилось. Он поймёт.

— О чём это вы договаривались? — переспросила ведунья, и исходящее от неё ощущение угрозы усилилось, так что я примиряюще сказал:

— Виринея Гораздовна, всё в порядке. Я всё объясню, но давайте не здесь.

Наградив меня долгим и недоверчивым взглядом, ведунья проникновенно посмотрела в глаза капитану. Как мне кажется, он изрядно напрягся, хоть и постарался не показать этого внешне. Затем Виринея резко развернулась и пошла к спуску с пристани. Я поспешно вернулся на ушкуй и, подхватив свой мешок, собрался бежать следом, но был перехвачен капитаном:

— Степан, ты серьёзно собираешься здесь ночевать? На берегу Погоста?

— А что такого? — с искренним удивлением спросил я. — Тут тоже люди живут.

— Это не люди, — напряжённым шёпотом произнёс капитан. — Это язычники. Если примешь их веру, больше я тебя на ушкуй не пущу.

— Дядька Захар, не собираюсь я отрекаться от Господа нашего. Моя вера крепка как никогда. — Он всё ещё удерживал меня за руку, вцепившись так, что даже стало больно, но освобождаться силой не хотелось. Быстро обдумав ситуацию, я решился на маленькую ложь. Впрочем, как посмотреть. — Не беспокойтесь, я здесь по заданию отца Никодима.

Задумка сработала, потому что капитан поражённо открыл рот и отпустил меня. Я же сорвался с места, чтобы догнать хоть и неспешно двигавшуюся, но уже порядочно отошедшую от берега ведунью. Как бы ни храбрился перед ушкуйниками, но пока мне в окружении язычников было крайне неуютно, особенно чувствуя на себе их насторожённые, а порой и враждебные взгляды. Догнав ведунью, я зашагал рядом с ней, не решаясь начать разговор, да и она пока помалкивала.

Только теперь обратил внимание, что нигде не видно её ручного оборотня. Конечно же, ничего спрашивать не стал, чтобы не нарваться на неприятную отповедь. Наконец-то мы добрались до уже знакомого дома. В прошлый раз бревенчатое здание показалось мне огромным теремом какого-то зловещего великана. Теперь же я видел перед собой пусть и очень большую, но всё же вполне обычную избу. Права ведунья, изменился я, даже сам не заметив, как сильно. Осознал лишь сейчас, сравнивая ощущения.

Теперь мы воспользовались главным крыльцом и, пройдя через небольшие сени, оказались в просторной светлице, дальнюю часть которой занимала большая печь с двумя занавесями по обе стороны. Скорее всего, то были проходы в личные покои Виринеи и Василисы.

Осмотревшись, я понял, почему в прошлый раз она принимала меня в полуподвале. Тут нагнать жути никак не получится. Сквозь два больших окна солнце заливало своим весёлым светом комнату, в которой и без того было уютно и как-то радостно. Ещё я заметил, что под потолком нет ни люстры, ни лампочки. Лишь на стенах несколько подсвечников и держателей с керосиновыми лампами. Впрочем, удивляться нечему. Откуда у них тут может взяться электричество?

На большом столе с узорчатой скатертью возвышался пузатый самовар, а вокруг него расставлено многой всякой посуды с угощениями. Похоже, здесь меня ждали и даже готовились, что было очень приятно.

Тут же выяснилось, куда подевалась Василиса. Она как раз вынырнула из-за правой занавески и, наградив меня непонятно-недовольным взглядом, начала копаться у печи. Свою нарядную одежду девушка так и не сняла, прикрыв её сверху фартуком. Виринея всё это время с усмешкой наблюдала за моей реакцией, а затем широким жестом предложила занять место на лавке:

— Присаживайся, гость дорогой. Почаёвничаем, пока банька не поспеет. Она будет к месту, а то ароматы от тебя исходят как от ломовой лошади.

Мне стало на секунду стыдно, но Васька насмешливо фыркнула, и внутри вспыхнула даже не злость, а какая-то норовистость, что ли:

— Ну так поработать пришлось. То запах не позорный, чай не пьяный в канаве обделался.

Василиса захихикала, а Виринея одобрительно улыбнулась:

— Твоя правда, не позорный, но помыться всё же следует. Есть у тебя чистая одёжка?

Я тут же кивнул, радуясь, что и чистое исподнее с собой прихватил, и сверху накинуть есть что. Теперь-то таиться мне незачем, да и мысль, что смогу этаким щёголем предстать перед симпатичной девушкой, пускай даже такой малявкой, тоже грела душу.

Уточнить бы у Виринеи насчёт учёбы у шамана, но оно и так вроде понятно, раз уже оставила меня в гостях. И всё же хотелось определённости. Да только когда присел за стол и перед лицом оказалась большая глиняная миска с пирожками, все мысли вылетели вон. Давно так в голове пусто не было. Опомнился, лишь когда, почти не жуя, проглотил третий пирожок. Снова стало стыдно, но, увидев понимающий и по-матерински добрый взгляд Виринеи, сразу успокоился. Даже насмешливые взгляды Васьки не испортили момент.

Когда наконец-то набил свою ненасытную утробу, запивая всё это дело очень вкусным травяным чаем, который напомнил мне кое о чём, мы всё же перешли к делу:

— Ну что, купец-молодец, сумел провернуть наше дельце?

— Конечно, — кивнул я и, поспешно вскочив с лавки, подошёл к оставленному у двери мешку. Выудил оттуда свёрток аптекаря и передал его ведунье.

Очень хотелось, чтобы она тут же развернула его и убедилась, что всё правильно, но Виринея лишь благодарно кивнула и отложила посылку в сторону.

— Как всё прошло? Вспомнил ли меня свет мой Артёмушка?

— Так вы с ним это…

Васька тоже сделала стойку любопытной белки, но женщина в ответ лишь рассмеялась:

— Нет, не было у нас ничего, хотя он очень старался. — Затем ведунья с хитрым прищуром посмотрел на меня и сказала: — А ты, как я вижу, уже сподобился.

Пару секунд я не мог понять, о чём она говорит, а затем дошло, и почувствовал, как к лицу приливает кровь. Ох и краснющий я сейчас, наверное, сделался. То-то ведунья так заливисто засмеялась. Василиса ещё какое-то время тупила, затем всё поняла, но почему-то не засмущалась, а впилась в меня заинтересованным взглядом. И от её любопытства мне стало совсем неуютно.

Откуда она вообще узнала о моих постельных подвигах?! Тут же вспомнилось странное поведение сороки на пристани. Кажется, ведунья говорила, что эта птица способна видеть духов, а может, и дух человеческий. Возможно, моё становление мужчиной как-то на нём отразилось.

— Ладно, не смущайся, — пришла мне на помощь Виринея, — лучше расскажи, как жил, что делал, с кем интересным встречался.

Было видно, что обе слушательницы хотели развлечься, а мне и не жалко. Так что начал подробно пересказывать всё, что происходило со мной с момента отплытия «Селезня» от деревенской пристани.

Виринея слушала не перебивая, пока я не дошёл до ночного происшествия на постоялом дворе.

— Судя по тому, что ты описываешь, в девочку вселился окаяшка.

В книге я натыкался на это слово, но до подробного описания пока не добрался, так что спросил:

— А кто это?

— Дух. Не очень сильный и своеобразный. Может тянуть жизненную силу из людей, особенно тех, кто болен, ну и с пьяных тоже. Сам он в свободном состоянии тянет совсем мало, но если подселится к кому-то, то берёт побольше, хоть и без особого вреда. Бывает и так, что находит себе больного ребёнка — и сам кормится, и носителя подлечивает. Правда, потом эта твоя знакомая чертовкой станет, но и они для людей тоже не так уж опасны. Просто блудливы без меры, и проказы у них жестковаты.

— Ага, не опасные. Да она на меня чуть не кинулась, — не стал я скрывать свои мысли.

— Пугала только, — словно успокаивая меня, произнесла женщина. — Ей самой тогда было очень страшно. Ты ведь говорил, что девочка выглядела забитой и болезненной. Без окаяшки она, скорее всего, не выжила бы.

Видно, что-то отразилось на моём лице, потому что ведунья нахмурилась и спросила:

— Ты ведь не выдал её бесогонам?

Мысли в моей голове заполошно заметались и вступили в уже привычную схватку друг с другом. С одной стороны, то, что говорила ведунья, вызывало сочувствие к одержимой девушке и раскаяние. С другой — я помню, в каком состоянии утром проснулся Данила. Да, сейчас он мне совсем не друг, но это не значит, что стоит равнодушно смотреть, как какая-то нечисть забирает себе то, что ей не принадлежит. И всё же раскаяние победило, потому что я знал, как с одержимой девочкой поступят бесогоны. Жаль, что не спросил у отца Никодима, передал ли он мои слова скорбникам.

Голова как-то сама собой повинно склонилась.

— Да как ты мог?! Он же больное дитё спасал, выхаживал, а ты! — возмущённо закричала сидевшая напротив меня девушка.

Подняв голову, я увидел её исказившееся в гневе лицо.

— Василиса, замолчи! — резко сказала Виринея.

Похоже, несмотря на строптивость, Васька свою наставницу либо боялась, либо уважала. А может, и то и другое. Девушка притихла, продолжая сверлить меня злобным взглядом.

— Не спеши осуждать других, не подумав как следует. Слово не воробей, сколько можно тебе говорить? — продолжила поучать ученицу ведунья. — Степан не знал, с кем именно столкнулся. Сильный окаяшка может напугать любого, особенно когда много воли взял. У нас ему такого никто не позволит. К тому же дух сам полез в христианское поселение, так что они в своём праве.

Что-то не заметно, что слова наставницы как-то сильно подействовали на Василису. Она продолжала хмуриться, но меня волновало лишь понимание со стороны хозяйки дома, а с этой пигалицей как-то разберёмся. Но зря я спешил с выводами, потому что Виринея упрекнула и меня:

— А ты, Степан, тоже не торопись делать то, что потом будет трудно исправить. Раз уж собрался гонять духов, будь добр знать тех, с кем придётся иметь дело. Ты ведь достал ту книгу, что я советовала? — Увидев мой кивок, она продолжила: — Значит, должен был сам разобраться, а не ждать, пока я тебе разжую и в рот положу. Скажи, чем отличается дух-хозяин от духа-напарника.

Я немного опешил, потому что Виринея стала очень похожа на распекающего нерадивого школяра отца Никодима. Да и вообще у меня было такое чувство, словно отвечаю на уроке:

— Тем и отличается, что дух-напарник помогает человеку, а хозяин порабощает своего носителя.

— Правильно, — милостиво кивнула ведунья. — Корчак написал именно так, но он не знал, что дух-напарник, или, как говорят оборотни, побратим, и тем более дух-слуга никогда самовольно не вселяются в людское тело. Токмо по приглашению. Помни об этом и не спеши с выводами.

Виринея, конечно, права, но почему-то внутри разгорелось раздражение, и, посмотрев ей в глаза, я сказал:

— Запомню, раз уж взялся. А вы, коли имеете желание поучать, скажите, в чём разница между ведьмой и ведуньей. В книге о том ничего не написано.

Василиса неожиданно хрюкнула и тут же прикрыла рот ладошкой. Теперь в её глазах не было ненависти, лишь удивление с примесью лёгкой зависти. А вот Виринея казалась немного растерянной. Сначала она нахмурилась, а затем едва заметно улыбнулась.

— Ну что же, расскажу, — произнесла ведунья и добавила, копируя меня: — Раз уж взялась. Ведуны и ведуньи добровольно принимают в себя духов силы. Ведьмы же, как и колдуны, поклоняются Чернобогу и ритуалами искажают свой собственный дух, чтобы получить силы, которые мы лишь занимаем у своих подопечных.

В голове мелькало столько вопросов, что я немного растерялся, так что я выплеснул тот, что был на поверхности:

— Тогда кто такие волхвы?

Взгляд ведуньи стал хитрым, и она посмотрела на притихшую девушку.

— А вот об этом мы спросим у Василисы.

— Волхвы — это служители богов, — тут же выпалила Васька то, что я и сам знал.

— Подробнее, — с нажимом произнесла Виринея. — Чем они отличаются от ведунов и колдунов?

Василиса задумалась, явно боясь ошибиться, но всё же твёрдо ответила:

— Волхвы могут лишь просить милости у богов. Они всего лишь проводники их воли.

— Правильно, возьми вкусный пирожок, — удовлетворённо улыбнулась ведунья.

— Вот ещё, — возмутилась девушка и почему-то покосилась на меня. — Тоже мне подарок.

Не понял. Она что, рассчитывала, что я ей что-то подарю? И в честь чего, спрашивается? Я встретил взгляд этой нахалки с вызовом. И тут же за это поплатился.

— Если у тебя, Степан, больше нет вопросов, тогда продолжи свой рассказ.

Ёшки-матрёшки! Из-за этой пигалицы упустил такую возможность разжиться новыми знаниями, но перечить хозяйке дома не стал и вернулся к рассказу о своём житье-бытье.

Через некоторое время был вознаграждён уважительными взглядами за противостояние с бандитами и даже за убийство бесноватого. Почему-то ырка у них сочувствия не вызывал. Об этом я и спросил.

Виринея несколько секунд хмуро думала, а затем всё же сказала:

— В мире духов, как и в мире людей, есть добрые, точнее безвредные и злобные. Окаяшка, к примеру, берёт только то, что нужно для себя и здоровья ребёнка, а ырка — дух чёрный, живущий злобой и желанием убивать. Вот поэтому я и решила тебе помочь пройти по пути изгоняющего. Мы не можем вредить духам, ни добрым, ни злым. А вот тебе, как говорится, сам твой бог велел. Так что, если сподобишься, польза от тебя нашей общине может быть немалая. Поэтому и нянчусь с христианином, словно с единоверцем.

Разговор как-то сам собой увял. Я не знал, что сказать, потому что меня терзали сомнения, верно ли поступаю. Не совершаю ли грех, общаясь с идолопоклонниками и помогая им? Судя по лицам собеседниц, их мучили похожие вопросы. Так что все мы обрадовались, когда после стука в открывшуюся дверь вошёл благообразный старичок с седой бородой почти до пояса. Стащив с головы картуз, он вежливо поклонился хозяйке дома:

— Виринея Гораздовна, банька поспела, можно идти париться.

— Благодарствую, Доброслав, — кивнула Виринея старичку. — Помоги нашему гостю. Покажи поповцу, как у нас хворь да тоску веничком изгоняют.

И ведь показал пень старый, да так, что думал, забьёт меня до смерти. Но вырвавшись из паровой, которая стараниями старика показалась предбанником ада, и хлебнув холодного кваса, я почувствовал себя заново родившимся. Такая лёгкость образовалась, что действительно не оставалось в душе места для уныния, а хвори, какие и были в теле, разбежались куда глаза глядят.

Отдышавшись и попив ещё кваса, я вытерся, оделся во всё чистое и вернулся в дом. Как только оказался в светлице, услышал заявление ведуньи:

— Ты посмотри, Василиса, какой добрый молодец. Прямо царевич из сказки. Говорила тебе, что банька у нас волшебная, а ты всё «жарко да душно». Моешься, словно кошка лапой, и от веников шарахаешься, как от хворостины.

— Хватит меня позорить! — вскинулась Василиса, продолжая рассматривать меня каким-то жадным взглядом. — Нормально я моюсь.

Я сразу пожалел, что вырядился так перед девицей, которая явно переживает очень непростой пубертатный период. Диковинный термин выскочил в голове, как всегда, внезапно и очень кстати, но хвостом за ним пришло полное понимание того, что он значит, и стало совсем боязно. Теперь гадай, что может учудить сия неуравновешенная девица под влиянием гормональных бурь.

Я беспомощно перевёл взгляд на Виринею и увидел в её глазах понимание, а ещё какое-то ехидное предвкушение. Да она издевается! Точно ли передо мной ведунья, а не злобная ведьма? Впрочем, всё это шутки, и зла мне здесь никто не желает. Ну, по крайней мере, буду на это надеяться.

Закончив не столько восхищаться, сколько измываться над моим внешним видом, собеседницы наконец-то соизволили перейти к делу. Причём в разговоре неожиданно деловито поучаствовала и Василиса. Когда я попытался разузнать, можно ли раздобыть побольше того травяного чая, которым меня сейчас угощали, ну, или что-то похожее, выяснилась неожиданная вещь. Оказывается, у ученицы ведуньи прямо страсть к составлению всяких ароматных и приятных на вкус травяных сборов. Вся деревня пьёт и нахваливает. Наставница даже уколола свою подопечную тем, что она могла бы такое рвение проявлять и в приготовлении лечебных зелий. В общем, оказалось, что для ведения бизнеса придётся иметь дело именно с Василисой. И это не сказать чтобы хорошая новость, потому что в качестве платы за свой товар она выдала такой перечень разных женских штучек, что у меня голова кругом пошла. На помощь уже привычно пришла мудрая наставница.

— Прекрати, — с показной строгостью, при этом пряча улыбку, прервала она свою ученицу. — У него сейчас ум за разум зайдёт. Составь список, а он его кое-кому покажет. Уверена, там разберутся.

— Кому покажет? — тут же подозрительно прищурилась Васька и явно вспомнила о недавних намёках наставницы.

Девушка внезапно вскочила из-за стола и убежала к себе за ширму. Ну вот что ты будешь делать?! Такое впечатление, что я изменил ей с Элен и теперь должен извиняться.

Виринея лишь сокрушённо покачала головой и тут же спросила совсем о другом:

— Теперь рассказывай, что там за договоры у тебя с Захаром?

Пришлось признаваться и делиться планами на будущее, как именно я собираюсь без помощи ушкуйников добираться до деревни язычников и перевозить заказы в город и обратно. Благо получалось, что товар не будет ни тяжёлым, ни особо объёмным. Правда, для моих задумок нужны деньги, но Виринея тут же заявила, что вместе мы как-нибудь справимся.

За разговорами, обсуждениями, построением планов и не совсем прошеными наставлениями время бежало незаметно. Вскоре спохватившаяся ведунья принялась готовить ужин. Всё ещё дующаяся на меня Васька была вызвана на подмогу. Она иногда так зыркала в мою сторону, что я даже начал опасаться, что меня сегодня если не отравят, то точно до утра загонят в нужник маяться животом.

К счастью, ужин оказался очень вкусным и даже никто не отравил. Когда на улице солнце скрылось за лесом, хитро прищурившаяся Василиса вдруг заявила:

— Наставница, можно я покажу Степана своим друзьям?

— Что значит «покажу»? — с фальшивой строгостью, при этом едва сдерживая смех, спросила Виринея. — Еще скажи «выгуляю». Он что, щенок или котейка какой? Да и помять его могут твои ухажёры.

— Какие там ухажёры! — внезапно ощерилась девушка, словно недовольная кошка. — Ты же всех так запугала, что даже близко подойти боятся.

— Никого я не пугала, просто предупредила, чтобы дурью не маялись. Сама знаешь, рано тебе глупостями заниматься.

Я уже думал, что Васька сейчас вспыхнет как спичка и впадёт в истерику, но она справилась. Глубоко вздохнула и спокойно сказала:

— Хорошо, тогда я пойду одна, а он пускай сидит тут и старушку развлекает.

Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, хотелось пообщаться с местной молодёжью. С другой — понимал, что встреча с язычниками, да ещё и после захода солнца, когда духи особенно сильны, особенно в деревне, не защищённой церковью и верой прихожан, — это глупость несусветная.

Виринея не стала реагировать на обидные слова ученицы и задумчиво посмотрела сначала на меня, а потом и на Василису.

— Может, ты и права. Степан часто будет у нас появляться, так что пусть постепенно привыкают. Только не води его в центр. И за круг тоже не уходите. Где вы там обычно собираетесь? На Сиплом ручье? — Увидев кивок девушки, ведунья добавила приказным тоном: — Но дальше в лес не суйтесь.

Василиса радостно пискнула, но шальной огонёк в её глазах мне очень не понравился. Впрочем, отступать было как-то глупо. Они уже договорились, и если откажусь, то буду выглядеть нелепо.

— Но сначала покажи ему, где будет спать, а потом идите, — сказала Виринея, когда Василиса уже ухватила меня за руку и потащила к двери.

Я успел лишь подцепить свой мешок и был насильно выволочен на улицу. Так же, практически на поводке, эта егоза оттащила меня к пристройке. Внутри небольшой бревенчатой избушки всё оказалось очень скромно. У входа небольшая печка с запасом дров. А в глубине три лежанки у стен. Ни столов, ни стульев. Странная такая меблировка. Моё недоумение было замечено Васькой:

— Мы тут лежачих больных держим, ну и гостей тоже.

Не скажу, что меня такие условия проживания обрадовали, но тут же одёрнул себя. Зажрался ты, Стёпка. Привык к комфорту в доме Спаносов, а ведь не так давно спал на продуваемом чердаке и не особо жаловался.

Едва я успел закинуть мешок на ближайший топчан, Василиса потащила меня дальше. Весеннее солнце садится быстро, и, пока мы добирались до места назначения, пройдя у самой кромки леса, наступили сумерки.

Сначала я увидел отблески огня, а затем услышал довольно громкое журчание воды. Когда подошли ближе, стало понятно, что свет давал костёр в обложенном камнем кострище, а шумел протекающий рядом ручей. Он действительно оказался громким, потому что вода с трудом пробиралась среди множества камней. Вокруг костра на удобно расположенных брёвнах сидела компания подростков примерно одного с Василисой возраста. Разве что вон тому широкоплечему парню с русой кудрявой шевелюрой можно дать лет шестнадцать. Юноша и одеждой, и повадками явно старался прибавить себе солидности. Всего в компании было четверо парней и пять девушек, не считая Василисы. Встретили нас ожидаемо насторожённо, а кучерявый так вообще смотрел с угрюмой враждебностью.

— Что се за чужинец, Василиса? Почто привела? — на правах явного заводилы тут же потребовал ответа парень.

Зря старался, к будущей ведунье на кривой козе не подъедешь. Она одновременно и ответила на вопрос, и проигнорировала его требование. Просто сказала для всех разом:

— Знакомьтесь, се гость моей наставницы. Зовут Степан. Любить не прошу, но жаловать придётся. То воля не токмо Виринеи, но и моя.

Затем она начала перечислять имена сидящих вокруг костра. Я постарался запомнить, кто есть кто, но особо отметил, что кучерявого зовут Бурислав, а сидевшую рядом с ним и чем-то похожую на Бурислава симпатичную девушку Баженой. Ещё привлёк внимание коренастый со спокойным взглядом Гойник и худенькая, рыженькая и явно шебутная Зорица.

Едва дождавшись, пока Василиса закончит называть имена друзей, Бурислав тут же угрюмо заявил:

— Негоже привечать поповца.

— А что не так, Буря? Или ты у нас волхвом заделался, али в ярцы решил податься? Отцу-то се сказывал? Можа, и ушкуй мнишь утопить, дабы поповцев наказать?

От такого напора юноша опешил и замолчал, что тут же прокомментировала Васька:

— Вот и помалкивай, а то храбрый, когда не надо.

Парень ещё больше смутился и даже покраснел. Остальные начали отводить глаза. И лишь Зорица тихо хихикнула, да у субтильного Ждана на лице отразилась непонятная мне радость. Василиса почти силком усадила меня на свободное бревно, сама устроилась рядышком, причём плотно прижавшись боком. Было, конечно, приятно, но под чужими взглядами не очень уютно. Вокруг костра воцарилась тишина, пока её снова не нарушила ученица ведуньи:

— Ну и чего молчим? Почто никто ничего не спрашивает? Вечно мытарили меня, мол, поспрошай Виринею да нам поведай, яко там в городищах люди живут. Вот привела того, кому всё ведомо, а вы будто воды в рот набрали.

В голосе Василисы даже какая-то обида чувствовалась, мол, я вам игрушку притащила, а вы не играетесь. Кто бы сомневался, что первой не выдержит озорница Зорица:

— А истинно ли бают, что попы примучивают вас перед собой на карачках ползати?

Непосредственность, с которой девушка задала этот вопрос, заставила мою напарницу снова смешно хрюкнуть. Она ещё и пихнула меня острым локотком под рёбра, совершенно непонятно зачем. Ну не виноват же я в этой её потешной привычке. Да и звучало всё довольно мило и ничуть её не портило.

Народ смотрел на меня требовательно, так что я поспешил с ответом:

— Нет, на карачках не ползаем, а если становимся на колени, то не перед батюшкой, а пред Господом. По своей воле и только в молитве.

— А инако требы класть не леть?

— Можно по-разному, — ответил я не унимавшейся девчонке и добавил: — У вас ведь тоже в обрядах много такого, чего ты не понимаешь, но делаешь, потому что все так поступают.

Девчушка задумалась и согласно кивнула, то ли мне, то ли своим мыслям. А затем словно прорвало плотину. Спрашивали об электричестве, водопроводе и многоэтажных домах. Катался ли я на трамвае, говорил ли по телефону. Было немного странно слышать речь с множеством непривычных слов. Смысл некоторых я лишь угадывал. При этом понимал всё сказанное, как и они понимали меня. Только сейчас заметил, что и Виринея, и Василиса говорили так же, как и я. Правда, иногда, особенно с друзьями, Василиса сбивалась на старую речь. Постепенно недоверие в глазах ребят начало таять, и лишь Бурислав по-прежнему вёл себя крайне насторожённо. Он сподобился лишь на один вопрос, поинтересовавшись, ездил ли я на мобиле. Ответил честно, что ездил, но не за рулём, а только в качестве пассажира. И всё же, когда постепенно дошли до обсуждений женской моды, я начал немного смущаться. И вообще получилось так, что парни оказались не у дел и всё больше мрачнели вслед за своим предводителем.

Мои попытки как-то увести разговор к более нейтральным темам ни к чему не приводили. В основном из-за Василисы. А под конец, когда я начал путаться во всех этих деталях женского гардероба, она вообще неожиданно заявила:

— Ништо, вот Степан привезёт мне самое модное платье, тогда все сами и узреете.

Кто бы сомневался, что Бурислав не выдержит. Он резко встал с бревна и, глядя на меня сверху, сказал сквозь зубы:

— Мнишь, что сподобишься со своими тряпками подлезть Ваське под тёплый бочок? А ведунью прогневить не боязно?

Я прямо почувствовал, как от сидящей рядом со мной девушки повеяло холодом. Причём непонятно, чем он её больше разозлил — нападками на меня или тем, что при всех назвал Васькой. Ответить я не успел, потому что будущая ведунья вскочила и зашипела:

— Может, и сподобится. Не все же такие трусы, как ты.

А вот это совсем плохо. Бурислава прямо перекосило всего. Я даже через костёр и сквозь шум ручья услышал скрип его зубов. Так как всё это время где-то на задворках сознания мысли постоянно пытались разгадать тайну непонятных отношений этой парочки, новая порция информации тут же привела к определённому выводу. Вполне возможно, что у них намечались какие-то отношения, но Бурислава то ли ведунья пугнула, чтобы не зарился на её девство, то ли сам решил проявить благоразумие. А ещё стало кристально ясно, что меня сейчас будут бить, вполне возможно опять ногами. Как только вернусь домой, конечно если вернусь, первым делом начну учиться драться. А то вон даже парня моложе себя не осилю. Что уж говорить о троих сразу. А к этому всё и шло — рядом с предводителем юных язычников встали крепыш Гойник и тоже не выглядевший слабаком Радомысл. Субтильный Ждан следовать их примеру не спешил, а, наоборот, отодвинулся от костра, почти пропадая из виду. Пришлось подниматься и мне, а в это время выяснявшая отношения парочка продолжила распаляться:

— Не с тебя спрос, Васька. Али твой жених решил под бабским подолом схорониться?

— Нашёл, в чем пенять. Сам за родителем хоронился. Тятенька не велел! — явно передразнивая парня, с презрением выдала Василиса.

Очень не хотелось лезть в перебранку этой парочки, но Бурислав по-прежнему сверлил взглядом именно меня, и нужно было что-то говорить. Я уже набрал воздуха в грудь, чтобы дать отповедь, но не успел, потому что Васька испуганно взвизгнула:

— Нет! Ждан, не смей!

Оказалось, что опасность ко мне подбиралась совсем с другой стороны и бояться следовало самого невзрачного из этой компашки.

Из леса вдруг повеяло такое жутью, что всё происходящее до этого совершенно потеряло значение. К нам приближалось нечто крайне опасное. Ополчившаяся на меня компания вдруг решила, что им срочно нужно оказаться в совсем другом месте. Сильно побледневшие парни дружно побежали в сторону деревни. Девчата сделали это на пару мгновений раньше, оглашая окрестности визгом. Мне очень хотелось последовать их примеру, но Василиса стояла как вкопанная, и бросать её было бы неправильно. Да и что-то подсказывало, что от такой угрозы не убежишь. Похоже, так думала и будущая ведунья. Она посмотрела на меня каким-то затравленным взглядом, затем в её глазах блеснула решительно-безумная искорка, и девушка повернулась к лесу. Василиса раскинула руки в стороны, словно закрывая меня собой, и начала то ли петь, то ли читать какой-то стих.

Мелькнула странная мысль, что это похоже на рэп, но кто такой этот рэп и с чем его едят, совершенно непонятно. Этот язык был похож на старую речь ещё меньше, чем та, в свою очередь, походила на привычный мне говор. Я практически ничего не понимал и лишь смутно улавливал, что Василиса заговором пытается кого-то отогнать. А оно почему-то не отгонялось. Ощущение жути, переходящее в какую-то смертную тоску, лишь нарастало.

Василиса сорвалась на крик, а затем словно захлебнулась. Я даже услышал, как она зарычала, хоть и звучало это не очень убедительно — словно рык щенка, но чувствовалось, что девушка сильно разозлилась. Затем она снова заговорила, но теперь это был яростный, очень быстрый речитатив, почти сливавшийся в неразборчивое бормотание. А затем она резко свела руки и хлопнула в ладоши. И тут я ощутил, как давившая на меня жуть ослабевает и отступает куда-то в глубины леса.

Василиса покачнулась, и я едва успел придержать её. Но через секунду она встала на ноги крепче и почему-то раздражённо отпихнула меня в сторону. Девушка посмотрела на меня взглядом, который прочитать было совершенно невозможно — так много в нём было всего намешано. Уже не хватая меня за руку, она молча направилась обратно по знакомой тропинке. Я пошёл следом. Так и не сказав друг другу ни слова, мы добрались до дома Виринеи. Ведунья встречала нас у крыльца с керосиновой лампой в руке. Было видно, что женщина взволнована, но старалась этого не показывать:

— Ну и что ты там опять натворила?

— Не я! — яростно огрызнулась Василиса. — Ждан, недоумок малахольный, позвал ляда, а я прогнала.

— Понятно, — словно услышав о чём-то совершенно обычном, кивнула наставница, и Василису это разозлило ещё больше.

Девушка снова по-щенячьи зарычала, топнула ногой и, сжав кулаки, убежала в дом. А вот меня спокойствие ведуньи не обмануло. К тому же, когда девушка убежала, Виринея перестала сдерживать довольную улыбу. От неё буквально несло торжественным удовлетворением. Теперь происходящее начало злить и меня. Раздражение вырвалось закономерным вопросом:

— Вы знали, что так произойдёт?

— Нет, но надеялась, — спокойно ответила Виринея.

— Надеялись, что я окажусь вкусной приманкой?

Казалось, что ведунья витала где-то в своих мыслях и отвечала автоматически, но тут собралась и посмотрела на меня серьёзно:

— Нет, я вообще не думала, что это случится в ближайший год. Василиса в последнее время сильно замедлилась в развитии. Она была не способна принять и тем более подчинить себе дух силы.

— А теперь способна? — уточнил я, чтобы расставить всё по своим местам.

— Да, теперь у неё всё получится, раз уж сподобилась прогнать ляда одними лишь наговорами и силой своего собственного духа, — говорила Виринея с гордостью за ученицу, так что я не удержался и сунул в эту бочку мёда свою ложку дёгтя:

— Могли бы и похвалить её.

— Что ты понимаешь в наставничестве? — раздражённо бросила ведунья.

— Я? Вообще ничего. Но если бы так поступили со мной, то было бы обидно. Но вы же… умнее, и вам виднее.

С трудом удержал слово «старше», но Виринея всё поняла. Недовольно поморщившись, она проворчала:

— Уйди уж спать, обидчивый ты наш. Доброй ночи.

— Доброй ночи, Виринея Гораздовна.

На этом мы и разошлись. Не знаю, планировали ли хозяева обеспечивать меня постельным бельём и освещением, но сейчас им явно не до этого. Так что в хижину я забрался на ощупь и на топчан лёг как есть — прямо в одежде. Нервная встряска хоть и взбудоражила, но накопившаяся усталость взяла своё, и я начал проваливаться в сон, надеясь, что до утра меня не потревожат. Ага, как же! Поспать дали от силы полчаса.

Это уже какая-то традиция получается — просыпаться от ощущения присутствия рядом чего-то непонятного. Хорошо, что в этот раз, для разнообразия, не было навалившегося страха, только любопытство и раздражение. Я уже понял, что таким образом чувствую присутствие рядом свободного духа. Если он оказался в наверняка хорошо защищённом доме ведуньи, то, вполне возможно, это домовой. Гостям вроде бы он вредить не должен, но….

А дальше началось представление, которое в детстве напугало бы меня до полусмерти. Под потолком что-то с дробным цокотом пробежалось, словно огромный паук. Затем начало скрести в стенку почти над моей головой. Послышалось змеиное шипение из-под топчана. Под конец, когда меня всё это начало утомлять, кто-то невидимый зловеще прогудел прямо в ухо:

— Гу-у-у!

И тут я разозлился. Вот сколько можно издеваться?! В гости пригласили, а нормальных условий не обеспечили. Без постели, без света, ещё и гукает какая-то зараза. Я даже не успел вскочить на ноги, только поднял голову, как у уха кто-то заорал по-кошачьи с нотками панического визга, и ощущение чужого присутствия тут же пропало.

— Задолбали, уроды, — проворчал я себе под нос и, повернувшись к стенке, постарался расслабиться.

И ведь получилось — сон снова одолел меня, и опять ненадолго. Проснулся я от скрипнувшей двери и тихих шагов, так что этот визитёр, так сказать, пребывал во плоти. Да и не было ощущения присутствия рядом ни свободных духов, ни бесноватых. Кстати, Виринею как одержимую я совершенно не ощущал, а ведь она носительница духа-слуги. Я даже не начал гадать, кто это припёрся, как унюхал знакомый цветочный запах. Поэтому сделал вид, что сплю. Вдруг уйдёт.

Не ушла. Спокойно ориентируясь в темноте даже без лампы, Василиса подошла к моему топчану и присела на краешек. Я продолжал притворяться, пока она не погладила меня ладошкой по щеке. Вот уж когда порадовался, что лёг прямо в одежде, а не в одном исподнем.

— Васька, ты что тут делаешь? — постарался я сразу сбить её романтический настрой нелюбимым именем, но не получилось.

— Я тебе совсем не нравлюсь?

Опыт общения с дамами у меня куцый, но чуйка вопила, что на такие вопросы лучше не отвечать. Так что будем выкручиваться.

— А я тебе? — со вздохом повернулся я на спину.

— Нравишься, — совсем не помогала мне эта взбалмошная девица.

— Вот прям сильно-сильно? Прям любишь? Даже больше Бурислава?

Теперь вместо поглаживания щеки был довольно болезненный удар кулачком по груди.

— При чём тут это? — упрямо заявила она. — Чтобы возлечь с мужчиной, не нужна большая любовь. Разве у вас в городе не так? Сам-то ту, с кем кувыркался, сильно любишь?

— Не сильно, — не стал я врать. — Но она вдова без детей, а ты девица, ещё и слишком юная.

А ещё я очень не хотел ссориться с ведуньей. Мало ли, вдруг для того, чтобы принять дух силы, Василиса должна быть девственницей. А тут я такой возбуждённый нарисовался и всё испортил. Внезапно появились крамольные мысли, что получить удовольствие нам обоим можно и без лишения Василисы девственности, в смысле телесной, но я их отогнал как не просто греховные, а ещё и подлые. На мои слова она никак не отреагировала, так что пришлось добавлять:

— И почему именно я?

— Потому что другим страшно.

— А мне, думаешь, не страшно? — от негодования я даже закашлялся. — Не смотри, что иногда так дерзко говорю с твоей наставницей. На самом деле боюсь её так, что поджилки трясутся.

— Вот и ты такой, как все, а я тебя ещё защищала. — В голосе девушки послышалась нешуточная обида, но она не сбежала и, лишь скрипнув топчаном, отвернулась от меня.

Пришлось изворачиваться и садиться рядом, потому что разговаривать лёжа было неудобно во всех смыслах.

— Я не такой и боюсь не гнева твоей наставницы, а навредить тебе. Куда ты спешишь? Это дело от тебя никуда не денется. К тому же первый раз лучше с тем, кого ты действительно любишь, а не вот так, с незнакомцем, назло всем.

— А может, я тебя полюбила? — с раздражением и злостью заявила девушка.

— Ага, вот как раз таким тоном в любви и признаются.

Внезапно мы оба рассмеялись, и стало немного легче. И вообще мои чувства к этой девушке были скорее братскими, как к младшей сестре.

— Можешь хотя бы поцеловать меня по-настоящему? Я даже не знаю, как оно вообще.

Ну-у, в конце концов, она мне вовсе не сестра и даже не родственница…

Аккуратно извернувшись, я осторожно нащупал ладонью щёку девушки и привлёк её к себе. Поцелуй получился чувственный, а не простое тыканье губами, но не таким лихим, как бывало у нас с Элен. Когда почувствовал, как Василиса неумело отвечает и обнимает меня, мягко отстранился, вовремя разрушая то, что могло привести к чему-то большему. Девушка уже дрожала от возбуждения, впрочем, как и я. Так что смутились оба. Василиса судорожно вздохнула, вскочила с топчана и убежала. Я же испытал облегчение с изрядной долей разочарования. Впрочем, как только вспомнил о Виринее, разочарование тут же выветрилось. Улёгшись обратно, я уставился в невидимый в темноте потолок.

И вот как теперь уснуть?

Глава 11

Сон пришёл лишь глубокой ночью, да и то лишь до рассвета. Снова проснулся оттого, что замёрз. А чуть позже вопль петуха поставил точку в моих ночных мучениях. Так что, когда Василиса, не заходя в пристройку, позвала завтракать, я был готов, хоть и недостаточно бодр. Было непонятно, как общаться с девушкой после ночных приключений, но, как только вышел из пристройки, все досужие переживания мигом вылетели из головы. На явно любимой завалинке у входа в полуподвальную мастерскую сидел оборотень и с каким-то хищным любопытством наблюдал за нами. Васька тоже чувствовала себя некомфортно и недовольно хмурилась.

А если он был здесь всю ночь? Вдруг надумает перегрызть мне горло за покушение на честь ученицы своей хозяйки? Похоже, мысли отчётливо отпечатались на моём лице, потому что стоявшая неподалёку Василиса возмущённо фыркнула, шлёпнула меня полотенцем и с показным недовольством сказала:

— Пошли, покажу, где умыться.

Зато неловкость куда-то пропала, и всё стало на свои места. Романтики между нами нет, но и отношения стали более близкими. А сейчас для меня это наилучший вариант.

Железный рукомойник обнаружился у бани, где я с удовольствием умылся. Затем вытерся полотенцем, которое несла Василиса, перебросив через плечо. Я уже хотел потянуться за курткой, которую набросил на вбитый в брёвна стены колышек, но тут откуда-то сверху с громким стрекотом слетела Воруха. Сорока вцепилась в куртку как в насест и нагло влезла клювом в наружный внешний карман, а затем выудила оттуда мои часы с серебряным покрытием. Я аж задохнулся от такой наглости и дёрнулся, чтобы спасти собственное имущество, но эта пернатая скотина успела вцепиться в цепочку часов лапами и резко взлетела вверх. Впрочем, теперь неприятность случилась уже с ней, потому что часами я дорожил, и крючок на конце цепочки был зацеплен за пуговичную петлю. Так что птице пришлось тащить за собой и тяжёлую куртку. И что удивительно, дури у неё хватило. Она вполне могла унести и одёжку, но тут подскочил я, вцепился в куртку и потащил всю эту упряжку на себя. Сорока никак не успокаивалась и отпустила часы, только когда поняла, что я сейчас подтащу её достаточно близко, чтобы двинуть уже занесённым кулаком. Но и на этом недовольная сорока не успокоилась. Извернувшись в воздухе невообразимым образом, она пролетела над моей головой и двинула клювом в макушку.

— Чтобы тебя блохи сожрали, крыса ты с крыльями! — дал я волю своим чувствам, чем чуть не довёл уже заливавшуюся смехом Василису до истерики.

Она даже снова начала похрюкивать, что и успокоило её безудержное веселье. Я же испытывал противоречивые чувства — злился на сороку и одновременно был благодарен ей за разрядку обстановки.

Во время завтрака Виринея наблюдала за нами с хитрым прищуром, но без злобы, и это самое главное. Так что я решился на вопрос:

— Виринея Гораздовна, а что это было вчера вечером?

Я вот прямо почувствовал, как сильно ей хочется пошутить по поводу прихода Василисы ко мне, но сдержалась и всё же ответила без подколок:

— Дурость и ревность. Я уже поговорила с отцом Ждана, и он вколотил ему немного ума через одно место. А ещё разузнаю, кто научил парня жертвенному наговору, но это потом. В общем, этот дуралей позвал ляда, видно рассчитывая, что когда тот пройдёт через защитный круг, то сразу кинется на поповца, а остальных не заметит. Ляд — дух хоть и из младших, но не самый слабый и дюже пакостный. Залезть в тебя силёнок ему не хватило бы, но твой дух подпортить вполне мог. Так что благодари Ваську, что заступилась. — Заметив, как горделиво вскинула голову ученица, ведунья добавила: — Хотя она же тебя под своих ухажёров и подставила. Дразнит парней, а они потом беснуются.

— Никого я не дразнила! — вскинулась Василиса. — Нужен мне этот замухрышка.

— Хочешь сказать, что не замечала, как он по тебе сохнет? Тогда почему не пояснила парню, что ему ничего не светит? Понравилось чужое обожание, вот и игралась с влюблённым дурачком, как со щенком, — уже совсем не шутейно пеняла ученице Виринея.

Судя по тому, как потупилась Василиса, девушка понимала свою неправоту или делала вид, что понимает.

Мне захотелось ей как-то помочь, и ляпнул, не особо подумав:

— А ляда не могло привлечь то, что я православный?

— Глупости это, — отмахнулась ведунья, но перестала сверлить ученицу недовольным взглядом. — Страшилки для городских. Мы для духов почти одинаковые, как это ни странно. Просто наша защита получше вашей, вот и вся разница.

— А Корчак писал, что большое количество христиан, окажись они в заповедных местах, могут разбудить старшего духа.

— В этом он ошибался, — уверенно возразила ведунья. — Старшие просыпаются, только когда учуют рядом множество смертей, и без разницы, кто гибнет. А от младших отобьётся любой, кто духом силён да верой крепок, и не важно, что он носит — колядник, ладиней или крест. Но об этом в городе лучше не рассказывай. Нечего городским делать в наших лесах. И вам безопаснее, и нам спокойнее.

Дальше я больше думал, чем ел, и минут через десять Виринея, явно поняв, что толку от моего сидения за столом уже никакого, решительно завершила трапезу:

— Собирайся, Степан. Пора отплывать.

— Куда? — удивился я.

— К шаману. Или ты передумал идти к нему в ученики? Решил просто остаться у нас? Может, и в веру нашу перейдёшь? Жену возьмёшь? Вон хотя бы Ваську, раз уж она к тебе ластится. Правда, тихого семейного счастья не жди, зато будет весело.

Она явно знала о нашем ночном разговоре, а может, и подслушивала! Похоже, мы с Василисой синхронно покраснели, потому что Виринея заливисто рассмеялась:

— Пошли уже, барон де Лаваль. Пора заняться делом.

Что интересно, Василиса сделала недоумённое лицо, а вот мне стало любопытно, откуда ведунья знает героя-любовника из популярной серии бульварных романов, причём написанных не так уж давно. Сам я не читал, но Настя об этом бароне нам с Димой все уши прожужжала. Нужно будет в следующий раз привезти ведунье несколько новинок в подарок.

Через минуту мне стало не до досужих размышлений, потому что, как только мы вышли из дома, к нам подошёл оборотень. Одет он, как и прежде, в свободные портки и рубаху — без обуви и головного убора, но было заметно, что в таком виде ему вполне комфортно. Даже стало интересно, зимой он тоже босиком гуляет или всё же валенки надевает?

Под пристальным взглядом оборотня я быстро сбегал в пристройку и забрал свой мешок. Почти как в прошлый раз, мы втроём прошли по главной деревенской дороге до самого берега озера, где нас уже ждали две лодки и три местных мужика. На меня они смотрели с насторожённостью, но без агрессии. Возможно, исключительно потому, что рядом ведунья и её ручной оборотень. Для путешествия через озеро была приготовлена узкая двухместная лодка и ещё одна побольше, рассчитанная человек на пять. В меньшую сели Здебор и один из мужиков. В той, что побольше, за вёсла взялись двое других. Мы с Виринеей оказались простыми пассажирами. Как только уселись, мужики тут же начали грести, и лодки шустро заскользили по глади озера.

Ведунья окинула меня внимательным взглядом и поинтересовалась:

— Ты хоть оружие какое прикупил, кроме этого ножа?

— Прикупил, — тут же ответил я и добавил: — Дробовик.

— Хорошо. Доставай его, а то в наших местах мужчина без серьёзного оружия как баба без юбки — любой обидеть норовит.

Я быстро извлёк оружие из особого отделения в мешке ушкуйника. Затем достал патронташ и сразу нацепил на себя. Размер лодки позволял сделать всё без угрозы раскачать её слишком сильно.

Не услышав никаких предостерегающих возгласов, сноровисто зарядил дробовик и, лишь когда закончил, понял, что деревенские перестали грести. Даже оборотень из другой лодки внимательно рассматривал оружие в моих руках. Честно говоря, сначала струхнул, но успокоился, когда бородатый гребец в нашей лодке крякнул и сказал:

— Лепое ружжо.

Охотники явно оценили моё приобретение. У них при себе были лишь старенькие двустволки, а у одного вообще совсем уж древняя одностволка. Главное, чтобы их восхищение не переросло в желание заполучить такую игрушку себе, сняв с моего трупа. Очень надеюсь, что страх перед ведуньей окажется сильнее жадности. Лишь Здебор смотрел на мой дробовик не с вожделением, а, наоборот, с неприязнью. И это тоже не очень хорошо.

Дальше мы плыли молча, хотя в голове и крутилось множество вопросов. Но не задавать же их при посторонних. Постепенно перестал мучить себя и просто наслаждался видами озера. С борта железного ушкуя всё выглядело немного по-другому, а сейчас, когда мы скользили по едва тронутой утренним ветерком поверхности озера, ощущения были совсем другими. Даже странно, почему дядька Захар так боялся задерживаться здесь. Всё выглядело настолько мирно и красиво, что не верилось в какую-либо угрозу, но здравый смысл подсказывал, что капитан далеко не трус и уж точно не дурак. Судя по всему, плыть нам ещё долго, поэтому я тихо спросил у Виринеи:

— А насколько тут вообще безопасно?

Размышлявшая о чём-то своём ведунья перевела на меня взгляд и, неопределённо пожав плечами, ответила:

— Смотря когда и для кого. Под светом солнца духам неуютно, и они уходят на глубину, даже тем, кто нашёл себе тело. Но иногда и днём могут набедокурить. Но это бывает редко. А вот ночью даже наши стараются не подходить к воде. Так что, если останешься с Козулом, то по ночам к озеру не суйся. Да и днём тебе на берегу делать нечего.

— А что за козёл?

Губы Виринеи дёрнулись в улыбке, но глаза остались серьёзными, а тон холодным:

— Не вздумай его так назвать. Живьём я тебя обратно, может, и получу, но вот здоровым вряд ли. Шамана зовут Козул. Он — хуратанин. Выглядит и ведёт себя как блаженный, но упаси тебя твой бог хоть как-то проявить неуважение. Называть его следует либо почтенный Козул, либо, если разрешит, учитель. Старайся почаще кланяться, не переломишься. Он только делает вид, что плохо говорит, но прекрасно понимает и старую и новую речь. Посему хорошенько подумай перед тем, как что-то сказать и тем более сделать. Здебор останется с тобой и приглядит, но это не значит, что можно делать глупости.

— Даже не собирался, — тут же постарался я успокоить почему-то встревожившуюся ведунью.

— Ну, вчера ночью ты повёл себя благоразумно, может, и тут не опростоволосишься, — ещё раз намекнула она на то, что прекрасно знает о ночной вылазке Василисы и чем у нас там всё закончилось.

Меня распирало от любопытства, и боролся я с ним минут десять, не меньше.

— А если бы тогда повёл себя не благоразумно? Убили бы?

Ведунья приблизилась ко мне и таким же заговорщическим шёпотом сказала прямо в ухо:

— Нет, ведь ничего плохого там и не могло случиться, но стала бы относиться хуже. Оно тебе надо?

— Вообще не надо. — Для убедительности я сделал большие глаза и замотал головой, чем вызвал у ведуньи снисходительную улыбку.

Обиталище шамана находилось практически на противоположном берегу озера, и добирались мы до него почти два часа. Деревенские оказались жилистыми малыми и гребли без перерыва, хоть и довольно неспешно. Наконец-то мы причалили рядом с местом, где в озеро впадал небольшой ручей. То, что неподалёку кто-то живёт, было понятно по кривовато сделанным мосткам из тонких брёвнышек и лежащей на берегу вверх дном кожаной лодке. К мосткам подошёл только наш дощаник, а нос лодки с оборотнем ткнулся прямо в заросший травой берег. Здебору пришлось спрыгивать в воду, но не похоже, что ему это доставило хоть какое-то неудобство. Вообще казалось, он носил одежду чисто для приличия. В «Одержимом мире» я прочитал, что оборотни полностью превращаются в волка, даже покрываясь шерстью, только раз в месяц — в полнолуние. Обычно они не теряют человекоподобную форму, обращаясь частично. Так что одежду ему при этом сбрасывать не приходится. Похоже, просто сказывается дикарская натура истинного сына природы. Даже стало интересно, как они живут и что носят в своих стаях, куда не допускают чужаков. Да и вообще, каждый взгляд на Здебора вызывал у меня не только оторопь, но и кучу вопросов.

Один из наших гребцов тоже спрыгнул в довольно холодную весеннюю воду, чтобы лодка не раскачивалась и Виринея могла сойти на мостки, не рискуя упасть. Да уж, уважают деревенские свою ведунью. Относятся как к боярыне какой.

Задерживаться на берегу Виринея не стала и сразу пошла по неприметной тропинке в лесные заросли. Здебор отправился за нею, а я остался в компании трёх угрюмых мужиков. Лодку покидать не спешил — мало ли, вдруг ничего не сладится и придётся забираться обратно, а для меня качающееся судёнышко никто придерживать не станет. Да и вообще, стало как-то боязно, даже малодушно захотелось, чтобы у Виринеи ничего не получилось.

Все мои ребяческие надежды пошли прахом, когда через полчаса ведунья снова показалась на тропинке и остановилась на берегу, даже не думая подходить к мосткам. Так что мне пришлось выползать из лодки, едва не сверзившись в воду. Подойдя к поджидавшей меня женщине, я вопросительно посмотрел на неё.

— Он согласился. Этот старый пенёк должен мне столько, что вовек не рассчитается, — сказала Виринея, чуть сморщившись, словно ей в рот попало что-то кислое, и тут же спохватилась: — Но не вздумай хоть чем-то выказать неуважение. Он очень тщеславен и злобен. Если обидится, может уморить тебя так быстро, что Здебор и чихнуть не успеет. — Стоявший неподалёку волколак возмущённо рыкнул, но Виринея на него даже не взглянула, а продолжила наставлять меня: — Умом понимаю, что затея совершенно бредовая, но мой дух силы нашёптывает, что мы на правильном пути. Я знаю, что тебе сейчас страшно. Знаю, что здесь много прибавилось, — она прикоснулась к моей голове, словно погладила, а затем положила ладонь на середину груди. — Но здесь ты ещё совсем ребёнок. Будь острожен и терпелив. Не бойся и верь Здебору. Ты нам очень нужен.

И ведь помогло! На душе потеплело, и нервная дрожь прошла. У меня есть цель, и, достигнув её, я смогу помогать людям как никто другой, а не просто жить словно дурной воробей, у которого всех забот — найти место посуше да помойку побогаче. Так что, поклонившись Виринее, я решительно зашагал по тропинке. За мной бесшумно двинулся оборотень. Теперь ощущение его присутствия рядом не пугало, а вселяло уверенность.

Тропинка шла по густому лесу вдоль ручья и метров через двести вывела нас на красивую, заросшую почти нетронутой травой поляну. На другом конце у стены вековых дубов виднелись кусты малины. Такие же росли рядом с нашей церковью, и я тут же пожалел, что сейчас весна и на кустах лишь цветочки. Во рту даже возник малиновый привкус.

Из следов проживания человека имелся лишь грубый, крытый еловыми ветками навес над таким же неказистым очагом, а ещё подозрительный, поросший травой холм с тёмной дырой у основания. Словно наперекор окружающей красоте, у этой пугающей дыры стояло неряшливое нечто. Я даже замер на краю поляны, но, почувствовав тычок в спину от оборотня, подошёл ближе и поклонился шаману:

— Поздорову ли, почтенный Козул? Меня зовут Степаном…

Хотел ещё сказать, что буду рад учиться у такого мудрого человека, но этот неряха перебил меня и забормотал что-то маловразумительное. Я с трудом понял, что ему плевать на то, как меня зовут, а мне нужно помалкивать и делать то, что велят.

Вблизи он вызывал ещё более противоречивые чувства. Покрытые каким-то облезлым колпаком длинные спутанные волосы он явно не мыл лет десять, а то и вообще с рождения. Сморщенное и, вопреки моим ожиданиям, совсем не ускоглазое лицо было перепахано глубокими морщинами. Торчащая вперёд козлиная борода была похожа на паклю, а одет он в какую-то невообразимую хламиду, сплетённую из различной травы и ремешков, среди которых попадались различные кости, как обработанные в виде фигурок, так и вообще словно только что выдранные из звериной туши. Что там под хламидой, не видно.

Что самое интересное, хоть шаман и походил на бездомного юродивого, но при этом не вонял, как однажды явившийся к нашей церкви блаженный. Отец Никодим таких гостей не привечал, но и прогнать не мог. Зато прихожане нашего района встретили юродивого неласково, так что он у нас не задержался. Истово верующих в Речном не так уж много, поэтому воняющего так, что глаза слезились, и ведущего себя как умалишённый чужака быстро спровадили. Так вот, хоть шаман и был похож на того юродивого, но никаких неприятных запахов не издавал.

Я так задумался, что с трудом уловил приказ своего будущего учителя идти за ним, так что немного замешкался. Даже опасливо оглянулся на Здебора, который уже устроился на пеньке под навесом. Печально вздохнув, я полез за шаманом вглубь холма. Пришлось сильно пригнуться, потому что проход был делан не под таких, как я. Росточка Козул невеликого и макушкой доставал мне лишь до подбородка. При этом смотреть на него сверху вниз никак не получалось.

Пройдя по короткому и жутко неудобному проходу, я оказался в довольно просторной то ли землянке, то ли пещере. И было здесь не так уж страшно, даже в тусклом освещении двух масляных ламп и тлеющих в очаге угольев. Почему-то в голове появилась мысль, что это, конечно, не нора хоббита, но всё равно неплохо. Иногда получалось так, что из заёмной памяти всплывали какие-то слова и целые фразы, но вслед за ними не приходило понимание, что это вообще такое и к чему вспомнилось. Раньше подобный некомплект пугал, а сейчас просто раздражал.

Ничего, скоро у меня появится свой собственный багаж знаний, и доставшийся от чужака мусор просто перестанет всплывать по поводу и без.

— Эй. Чаво стоишь? Тупой совсем! — недовольно забубнил шаман и ткнул крючковатым пальцем на расстеленную перед выложенным камнем кострищем шкуру. Сам он сидел на точно такой же, но с другой стороны очага.

Погоняемый припекающим взглядом этого странного учителя, я сбросил свой мешок у входа и плюхнулся на кусок шкуры. Затем внимательно посмотрел на шамана. Он тоже с угрюмым интересом разглядывал меня, явно не наблюдая ничего для себя приятного. Впрочем, тут мы с ним солидарны. Игра в гляделки продлилась минут пять, а затем Козул просто сказал:

— Вторяти по мне.

Только благодаря тому, что по привычке сразу анализировал всё непонятное, я догадался, о чём он вообще. Так что начал хлопать в ладоши, повторяя за сидящим напротив стариком. Это игра в бессмысленные ладушки подзатянулась и постепенно начала меня утомлять, но тут уж ничего не поделаешь: взялся за гуж — не говори, что надоело.

— Жмурься, — продолжая хлопать, прокаркал шаман и демонстративно сам закрыл глаза.

Страшновато как-то не видеть, что делает это странный человек в не менее странном месте, но Виринея приказала слушаться, а я ей доверял. Так что продолжил хлопать уже с закрытыми глазами. Изменения, отражённые лишь звуком, происходили как-то плавно, даже не сразу осознал, что хлопки шамана сменились ударами в бубен. Приказа прекращать хлопать никто не давал, так что я продолжил делать то, что делал.

Ещё через несколько минут снова услышал сакральное «вторяти по мне», но теперь выполнить его было значительно сложнее, потому что шаман запел, точнее начал гортанно, вибрируя низким голосом гудеть какой-то сложный мотив, вплетающийся в наши дружные удары. Я честно старался, при этом вполне осознавая, что делаю всё неправильно, и даже немного втянул голову в плечи, ожидая прилёта бубна или, того хуже, колотушки. Но то ли шаман оказался учителем потерпеливее отца Никодима, то ли всё шло как надо.

Минут через десять я начал понимать, что у меня получается довольно справно подпевать шаману. Внезапно и гудение, и удары прекратились. Раз был приказ повторять, я тут же прекратил терзать своё горло и ладоши. А ещё, не удержавшись, открыл глаза, успев заметить, как шаман что-то сыпанул на угли костра. Дым с резким травяным запахом быстро заполонил всё пространство рукотворной пещерки, по форме чем-то напоминающей пузатую бутыль. Белёсое облако медленно закручивалось над кострищем, постепенно уходя вверх, в «бутылочное горлышко».

Навалилось странное ощущение. Образовалась какая-то лёгкость во всём организме и небольшое опьянение. Нечто подобное я испытывал, когда мы пили шампанское в ресторации. Шаман долго смотрел на меня, а затем взял стоящую рядом сделанную из тыквы флягу и перебросил её мне:

— Пей, — угрюмо и даже с какой-то угрозой сказал старик.

Здравый смысл опять завопил, что так же нельзя! С другой стороны, как тут отказаться? На удивление пойло оказалось не очень мерзким, но по голове двинуло куда резче, чем шампанское. Мир вокруг поплыл, и прежняя лёгкость сменилась ощущением, будто меня накачивают, словно лягушку через соломинку. Нет, живот не распирало, да и чувствовал я себя почти нормально. И всё же, казалось, что я стал немного больше, не телесно, а как-то по-другому. Тут же пришла догадка, что, возможно, это расширился мой дух. Дым и странное пойло туманили голову, но почему-то не замедляли мыслей, хоть и делали их какими-то извилистыми, что ли, что немногим лучше.

— Вторяти, — снова каркнул шаман и застучал в бубен.

Я вернулся к прежнему занятию, захлопав, а затем замычал вместе с шаманом. Причём мелодия и все гортанные вибрации неожиданно хорошо запомнились. Даже возникла уверенность, что смогу продолжить и без поддержки шамана. В теле или, скорее, за его пределами возникла вибрация и биение в такт хлопкам. Появилось чувство, что вот-вот выпрыгну из своего тела, точнее мне так казалось. На пике того, что можно было назвать духовным подъёмом, всё внезапно оборвалось, и я попросту потерял сознание.

Очнулся от яростного спора неподалёку. Звучало это довольно странно. Понимаемое только с большим трудом бормотание шамана сталкивалось с рокочущим, почти животным рыком, мало похожим на человеческую речь. И всё же это была она. Общий смысл улавливался крайне смутно, но если напрячь воображение, то спор сводился к тому, что рычащий был недоволен слишком опасными методами шамана. В ответ Козул крайне невежливо попросил критика не лезть в не своё дело. Я уже догадывался, кто тут такой заботливый. Правда, думал, что когда открою глаза, то увижу Здебора в волчьей ипостаси. Ну а как ещё объяснить его рычание вместо нормальной речи?

К моему большому удивлению, оборотень выглядел вполне обычным человеком, разве что черты лица заострились больше обычного. Находились мы не в подземном обиталище шамана, а под корявым навесом с очагом.

Несмотря на всю странность происходящего, меня почему-то больше всего заинтересовал запах жареного мяса. Внезапно осознал, что жрать хочу просто неимоверно. Скорее всего, со стороны я выглядел очень комично — как голодный щенок, шумно втягивающий носом воздух и утробно рычащий брюхом. Мои действия стали поводом для прекращения спора. Шаман сплюнул под ноги и ушёл в сторону холма, а оборотень сделал широкий жест рукой, явно намекая, что можно брать нанизанные на прутики куски жареного мяса.

Кого я там называл диким? Здебора? А сам сейчас выглядел как неделю не кормленный пёс. Мясо было горячим, сочным, частично сырым и запредельно вкусным. Съел бы всё, но мой предусмотрительный опекун отобрал очередной пруток, демонстративно покачал головой и хлопнул себя рукой по животу. Затем сжал кулак и провернул его, словно наматывая кишки. Очень красноречиво. Только почему он всё это не высказал вслух? А может, ему вообще больно говорить?

Внезапно я проникся к оборотню искренней симпатией. Только теперь понял, что он немногим старше меня. А всё потому, что сейчас смотрел на него прямо и пристально, а не как раньше, пугливо косясь и тут же отводя взгляд.

— Благодарствую, уважаемый Здебор, — сказал я и попытался встать, чтобы поклониться, но дурман всё ещё кружил голову, и я плюхнулся обратно.

Оборотень рыкающе засмеялся, но как-то совершенно не обидно. Дурь из моей головы постепенно выветривалась, да и голод уже не мешал нормально думать, и я отметил некую странность. Оказывается, что солнце уже ушло за верхушки окружавших поляну деревьев. Получается, мы просидели в той подземной бутылке почти весь день!

Свежий воздух, наполненный лесными ароматами, приводил меня в норму, но обрадовался я слишком рано. Внезапно явился шаман и призывно махнул рукой. Здебор попытался возразить, но я решительно встал и пошёл к холму. И это не от лихой удали и тяги к знаниям. Просто хотелось, чтобы мерзостный кошмар поскорее закончился.

Всё снова повторилось. Как только я уселся на прежнее место, заметил рядом знакомую бутылку. Шаман достал из небольшого туеска пучок измельчённый сухой травы и бросил в тлеющие угли. Воздух вокруг заполнился приторным запахом, а сверху я запил это дело горькой настойкой. Ощущение опьянения навалилось мгновенно, я даже не сразу понял, что пора бы начать гудеть и хлопать, но настойчивые удары в бубен повели меня за собой, как на поводке. Прикрыв глаза, я вернулся к монотонному действу, погружавшему меня в какие-то неведомо-пугающие пучины.

Ощущение лёгкости нарастало, но всё равно я интуитивно чувствовал, что пока не способен покинуть тело и, так сказать, выйти из себя. А ещё ощущал, как моя тупость злила шамана. Честно говоря, его ярость и настойчивость были мне непонятны. Возможно, долг старика перед Виринеей был таким жёстким и неприятным, что давил своей неизбежностью, заставляя ускорять обучение до предела. А ещё я вдруг осознал, что в таком состоянии получаю больший доступ к осколкам памяти чужака, прилипшим ко мне, как крошки съеденного пряника. Даже приходили яркие образы, в которых я разговаривал с какими-то женщинами, занимался с ними любовью и даже собственноручно пытал смуглого горбоносого мужчину. И при этом испытывал к нему жгучую ненависть и противоречивое желание, с одной стороны, вырвать жизнь из этой твари, а с другой — продлить его мучения как можно дольше.

Доступ к чужим знаниям тоже расширился, но, увы, они как-то не задерживались в моей голове. Лишь по-прежнему кузнечиками скакали необычные слова. Затяжной бед-трип слился в сплошную полосу растворившегося в пространстве времени. Было невозможно понять, сколько прошло — день или неделя. Лишь иногда дурман немного ослабевал, я подкреплялся приготовленным оборотнем мясом и снова возвращался к хлопанью и мычанию. Это дело стало для меня таким же привычным, как дыхание.

Наибольшее просветление случилось ближе к вечеру непонятно какого дня моего пребывания на этой уже осточертевшей поляне. И снова очнулся я под навесом, выслушивая яростный спор шамана и оборотня. По-прежнему смысл угадывался лишь отчасти. Этот козёл, точнее Козул, отправлял Здебора на охоту, говоря, что всем нам нужно больше мяса, чем тот уже приволок. Оборотень недовольно ворчал, но чувствовалось, что он и сам хочет сбежать от надоедливого старика подальше в лесную чащу.

Здебор ушёл, а я продолжил остервенелые попытки выйти из себя. Не знаю, сколько прошло времени, но внезапно почувствовал какое-то стеснение, словно меня укутали в какую-то дерюгу. В голове возникло слово «мумия» и образ человеческой фигуры, плотно замотанной белыми лентами. Стало труднее дышать, и я перестал мычать уже словно въевшуюся в меня гортанную мелодию. Даже рванул ворот рубахи, но не помогло. Захотелось выскочить из давящих тисков, и внезапно это получилось. Мир вокруг и даже моё самочувствие резко изменились. Ещё секунду назад я был одурманен дымом и странным напитком и мало что соображал, но теперь вернулась ясность мысли и удивительная чёткость зрения. Плохое освещение в землянке вдруг перестало мешать. При этом многие предметы имели прозрачную, слабо различимую оболочку. Снова выскочило незнакомое понятие «дополненная реальность», но разбираться, что оно может значить, времени не было.

Моё внимание полностью приковала к себе фигура шамана. Тело старика как будто обрело вторую одежду в виде словно подсвеченной изнутри прозрачной дымки грязно-коричневого цвета, но больше всего удивляло то, что на лице эта дымка была куда гуще, словно накрывая его маской. Нечто похожее я видел, когда на лице девочки с постоялого двора проступала маска окаяшки. Похоже, тогда дух выглянул из тела девочки и как-то проявился в реальности. Сейчас это происходило с шаманом, а может, и со мной. Моё предположение тут же подтвердил дух шамана, который отделился от тела, слезая с него словно с насеста. Призрачная фигура встала на ноги и подплыла ко мне. Шаман теперь выглядел по-другому — значительно моложе и был одет в удобный наряд, а не в странную хламиду. Старое тело, лишившись дымки, казалось мёртвым.

— Ну же, старайся! У тебя почти получилось! — услышал я густой и приятный голос без малейшего акцента и говоривший на абсолютно привычном мне современном языке. Причём я точно воспринимал его не ушами, а как-то по-другому.

Тут же отмахнувшись от любопытных мыслей, постарался приложить все усилия, чтобы выбраться из своего тела по примеру учителя. Похоже, начало получаться, потому что внезапно увидел свои сделавшиеся прозрачными руки. Они отделились от телесных копий, повергая меня в шок особенно своим отличием от духа шамана. Теперь понятно, о чём говорила ведунья. Мой дух действительно был светлым, куда светлее, чем у Козула, и даже светился ярче. Очень захотелось полностью покинуть тело, но что-то мешало. Я словно застрял нижней частью. Шаман шагнул ближе, и его голос усилился.

— Ну же, рвись сильнее!

Я честно старался, и даже что-то начало получаться, но старику вдруг изменила выдержка.

— Быстрее! — заорал он.

Его коричневая фигура начала наливаться алым светом и меняться. Он стал отдалённо похож на того монстра, который пытался сожрать меня на ушкуе. Призрачное тело оставалось человеческим, но возникшие щупальца наводили на очень неприятные мысли. Тут же захотелось спрятаться, и лучшим местом для этого было собственное тело. Похоже, моя идея шаману не понравилась, потому что его щупальца резко удлинились и вцепились в мои призрачные руки. Он словно пытался насильно выдернуть меня из тела, как репку из грядки. Страх навалился, путая мысли похлеще травяного дурмана, и я тут же заметил, что свечение моего духа стало слабее. Почему-то эта деталь разозлила меня не меньше, чем снижение умственной деятельности. Ярость усилила ненависть ко всем, кому моё существование на этом свете почему-то не даёт покоя. Вспомнилась тётушка и бесогон, да и бандиты с биндюжниками до кучи. Внезапно мой дух вспыхнул так ярко, что коричневый шаман отдёрнул свои щупальца, а я воспользовался его заминкой и юркнул в своё тело, как мышка в надёжную норку. Правда, особой радости это не принесло, потому что в теле оказалось не очень уютно. Хотелось вскочить и убежать, но не получалось.

Когда-то я смеялся, глядя, как перепившие в тётушкином трактире мужики барахтаются в канаве, не в силах выбраться из неё. Теперь смешно не было. А ещё я увидел, что шаман вернулся в своё тело и, покряхтывая, встал. Затем он вытащил из-под своего балахона изогнутый кинжал и двинулся ко мне в обход кострища. Он явно собирался зарезать одного наивного дурачка. У меня же не было никаких сил на сопротивление. Смог только выплеснуть свой страх самым привычным для слабого человека способом — криком. Многие кричат «мама», но из меня вылетело другое слово:

— Здебор!

Тут же вспомнил о том, что шаман отослал оборотня в лес. Похоже, он чувствовал, что скоро у меня случится прорыв. Ну что же, теперь точно всё — отбегался, Стёпушка. Лучше бы ты оставался дурачком.

Мои попытки отползти от шамана выглядели настолько жалко, что Козул отметил это издевательским хохотом. Но через мгновение смех словно застрял в его глотке. Позади меня послышалось утробное, наполненное звериной яростью рычание. В другое время я бы обгадился от такого звука, но сейчас он казался мне чудесной мелодией. Шаман подскочил, словно ему в мягкое место вогнали шило, и тут же рыбкой нырнул к стене землянки. Он словно пытался спрятаться под кучей каких-то шкур и тряпья, что выглядело совершенно нелепо. Правда, лишь до того момента, когда мощная фигура оборотня прыгнула следом и начала разбрасывать эту кучу.

Через пару секунд Здебор распрямился с хламидой шамана в когтистых лапах, а сам Козул куда-то исчез. От злобного рыка оборотня, казалось, задрожали стены землянки и даже что-то посыпалось нам на голову. Затем он справился со своей яростью и метнулся ко мне. Волколак снял с пояса маленькую флягу и, приподняв меня, приложил её горлышко к моим губам. От спасителя я готов был принять всё что угодно, поэтому не раздумывая выпил содержимое. И правильно сделал, потому что в голове тут же прояснилось и почти улетучилась сковывавшая тело слабость.

Оборотень рыкнул что-то совсем невнятное, но я прекрасно понял, что он предлагает убраться отсюда куда подальше. Мне очень хотелось покинуть это мерзкое место, но вновь засуетившиеся мысли заставили задержаться. Я пришёл сюда с определённой целью и просто так не уйду. Сам удивился своему упрямству, но разгоравшаяся злость не давала отступить. Так что прихватил туесок с травой и флягу с пойлом. Заодно посмотрел, куда делся этот козёл, — в стыке пола со стеной виднелась нора, в которую ни я, ни оборотень точно не пролезем, а вот мелкий шаман смог проползти шустрым червём.

Здебор нетерпеливо рыкнул на меня, но я всё же задержался ещё и у выхода. Достал из своего мешка патронташ и винтовку, а вместо них сунул туесок и флягу. Патронташ — на пояс, мешок — за спину, а дробовик изготовил к бою, благо в магазине уже находились пять патронов с покрытой серебром дробью. Наружу я вырвался, словно вынырнул из воды, упиваясь свежим воздухом и солнечным светом. Правда, светило уже пряталось за верхушки деревьев, так что нам нужно поспешить. Не уверен, что даже Здебор захочет оказаться посреди озера, когда его накроет тьма. Роившиеся мысли быстро обрисовали перспективы, но реальность показала, что это не самый плохой вариант из возможных событий.

Стоявший впереди меня Здебор вдруг начал меняться. Обнажённый до пояса торс посветлел, а вытянутая скорее морда, чем лицо, начала укорачиваться. Такое впечатление, что его дух-напарник вдруг испугался чего-то и спрятался глубоко внутри своего носителя. Эта догадка возникла, потому что я и сам почувствовал, как со стороны леса к нам двигается нечто пугающее. Я уже научился уверенно определять, когда чувствую приближение свободных духов, особенно опасных. Лицо Здебора стало практически человеческим. Он повернулся ко мне и как-то обречённо произнёс:

— Варг. — Затем оборотень нахмурился, зло блеснул глазами и относительно внятно прорычал: — Беги. Он на воду не пойдёт.

К моему стыду, слово «беги» подействовало на меня, как пинок под зад, и я не задумываясь рванул по ведущей к озеру тропинке. Чувство присутствия за спиной опасного духа усилилось, добавляя мне прыти, а также понимания, что сбежать не удастся. А ещё я не услышал шагов бегущего следом оборотня. Подумать о том, что он использовал меня для отвлечения внимания, так и не успел. Позади вдруг раздался протяжный волчий вой.

Ощущение духа за спиной ослабло, как и ощущение угрозы. Ответный вой варга я даже не услышал, а ощутил, как совсем недавно голос призрачного шамана. Оказавшись на опушке поляны, я осознал, что мешок нужно бросать, иначе вообще не добегу. Чтобы избавиться от ноши, пришлось остановиться, а затем какое-то нездоровое любопытство заставило оглянуться.

Призрачный волк не смог не ответить на вызов оборотня.

Вновь превратившийся в полуволка Здебор прыгнул вперёд на какую-то невидимую цель, но словно натолкнулся на прозрачную преграду, и его отбросило назад. Яростный рык сменился болезненным взвизгом, и я даже на таком расстоянии увидел, как брызнула кровь моего защитника.

Внезапно накатило какое-то странное спокойствие. Такое впечатление, что, когда я остановился, мой страх убежал дальше без меня. Освободившись от его тисков, ярость заставила до скрипа сжать зубы и даже зарычать.

— Думай, скотина ты тупая! — обозвал я сам себя и тут же вспомнил всё, что было написано в «Одержимом мире» о тотемных духах. Варг — это дух волка. Он, как и любая бестелесная сущность, не уязвим для физических атак, но при этом, если получит поддержку сильного шамана, получает возможность рвать плоть своих врагов. И что это нам даёт? А то, что без старого козла варг не сможет наносить раны Здебору. Вот бы сейчас на секундочку выглянуть из тела. Может, увижу связующую нить и пойму, где засел мерзкий старикашка. Даже попытался это сделать, но куда там! Возникла мысль отхлебнуть из спрятанной в мешке фляги, но времени копаться там нет, да и дурман может свалить с ног. Так что пришлось напрягать заёмный ум. Тут же всплыла какая-то насмешливая и малопонятная мысль, что не нужно быть профессором математики, чтобы вычислить местоположение шамана по вектору, направление которого почувствовал с появлением духа.

Расчёты делал уже на бегу, благоразумно отбросив желание рвануть по касательной через поляну. Пусть будет небольшой крюк, может, так увлёкшийся боем шаман заметит меня слишком поздно.

По лесу бежал с упорством бешеного лося, получая по морде ветками. Даже не успел испугаться, что собьюсь с направления, по причине полного неумения ходить по лесу и тут выскочил на небольшую прогалину. Когда-то здесь росло большое дерево, но многие годы назад оно упало. Ветки давно рассыпались трухой, а толстый ствол почти сгнил. Вывороченный корень кто-то стесал так, чтобы там образовалась удобная площадка. Там и сидел полуголый шаман, напряжённо наблюдая за поляной, откуда доносились смешанные с рычанием визги оборотня. И они становились слабее с каждой секундой.

Я пальнул, как только увидел шамана, и тут же отругал себя за тупость. Если его и заденет хоть одна картечина, то убить точно не сможет, что тут же подтвердил старый козёл, шустрой рыбкой нырнув за массив корня. Зарычав как оборотень, я с разгона запрыгнул на ствол. Перенапрягая жилы на ногах, пробежался по нему и, запрыгнув на освободившийся насест, пальнул в улепётывавшего на карачках шамана. Обрадоваться не успел, потому что был сбит чем-то тяжёлым, хоть и невидимым. Падение было болезненным, но ещё хуже стало, когда призрачный варг начал рвать меня на куски… Ну, может, и не на куски, но понял я это не сразу, так что страху натерпелся изрядно.

Лишь через десяток ударов заполошно колотившегося сердца осознал, что рывки духа быстро слабеют. А затем вообще дошло, что варг в основном растерзал лишь мою одежду, оставив на теле не такие уж глубокие борозды. А значит, нечего разлёживаться — дел ещё по горло, и сначала нужно добить шамана.

Я всё ещё чувствовал присутствие рядом варга, но он уже не мог рвать моё тело, поэтому бояться как-то перестал. И напрасно. Попытка подняться на ноги с первого раза не прошла. Казалось, будто я снова глотнул того явно настоянного на мухоморах пойла. Причём боли как таковой почти не было и тело двигалось нормально. Похоже, цепной волк шамана повредил мне ещё что-то. Скорее всего, истерзал дух и, возможно, продолжает это делать прямо сейчас. Почему-то понимание раздуло не страх, а уже почти угасшую ярость. Я злобно рыкнул и на четвереньках пополз к шаману. Дробовик уронил ещё в полёте, но у меня для такого благородного дела имелся нож на поясе патронташа. Такой способ передвижения в моём состоянии оказался вполне удобным, так что через несколько секунд я добрался до старикашки, который никак не хотел подыхать. Возможно, потому привязанный к нему дух как-то помогает восстанавливаться. Но до живучести оборотней шаману явно далеко. Покрытая серебром картечь разворотила Козулу спину, шею и затылок. Мне даже показалось, что вижу его мозги в кровавой каше на голове. А может, это просто куски черепа. Привстав на коленях, я рывком перевернул шамана и заворожённо уставился в его глаза, обжигавшие меня такой ненавистью, что отпали последние сомнения. Мой нож замер у горла шамана.

Увы, как оказалось, не все сомнения покинули мою бедовую голову. Тут же вспомнились наставления отца Никодима: «Убийство человека — это страшный грех, даже во спасение своей жизни». Мысли снова начали бодаться друг с другом. Одни требовали не оставлять за спиной такого опасного врага, а другие вторили священнику, убеждая, что нельзя марать свою бессмертную душу об эту погань.

Страх перед грехом оказался сильнее, и я убрал нож от горла старика. Он явно счёл это слабостью и, несмотря на боль, задёргался в смехе, став, как в той поговорке, последним смеющимся. Только ничем хорошим для него это не закончилось. Старик забулькал кровью, задёргался и в последнем усилии попытался приподняться, но я снова прижал его к земле.

Ещё пару секунд хрипов и клокотания, а затем глаза шамана остекленели. Правда, я почти не обратил на это внимания, потому что испытывал очень странные ощущения. По левой руке, прижимавшей к земле уже мёртвое тело, словно прошёлся освежающий холод, и я ощутил какой-то прилив сил. Да и сознание прояснилось. Подстёгнутые этим всем мысли быстро пришли к выводу, что объяснение такому может быть только одно — мой дух прямо сейчас пожирает распадающийся дух шамана.

Внезапно меня охватило омерзение от одной мысли, что мой чистый искрящийся дух будет замутнён коричневой грязью мерзкого старикашки, что заставило отпрыгнуть от трупа, благо слабость прошла и, кроме несильной боли от ран, ничего не мешало. Я тут же вспомнил, что кое у кого этих ран намного больше, чем у меня.

Подхватив дробовик, я побежал к лежащему на поляне Здебору. По пути успокаивал себя надеждой, что моя душа всё ещё достаточно светла и сможет очистить дух от шаманской грязи. Очень не хотелось носить на себе пятна, которые, судя по всему, смогут почувствовать и отец Никодим, и благочинный. Не говоря уже о белобрысом бесогоне.

Как я и боялся, Здебору было очень плохо. Похоже, прав был Корчак, когда писал, что мощная регенерация оборотней — вещь не бесконечная и, когда исчерпываются силы духа-побратима, носитель превращается в обычного человека. Судя по всему, так и случилось. Перепаханное когтями варга тело Здебора истекало кровью. И если большая часть ран едва сочилась, то голень правой ноги, разорванная до кости, кровила пугающе обильно. Хорошо, что в заёмной кладовой знаний нашлось то, что нужно именно сейчас. Я быстро стащил с оборотня пояс и пережал им ногу выше раны. Затем крякнув, взвалил тяжеленного мужика себе на плечи и побрёл в сторону озера. Бежать даже не пытался.

Солнце уже сползло к горизонту, когда я вышел на берег озера. К счастью, двухместная лодка осталась здесь. Так что на кожаном, а может, и дырявом убожестве плыть не придётся. Идея тащиться на лодке с окровавленным телом через кишащее одержимой живностью озеро казалась совершенно безумной. Но через два часа нужно ослабить жгут и что-то сделать с раной. Беда в том, что чужак, чей дух лишил меня спокойной участи дурачка, лекарем точно не был. А из личного прошлого в памяти всплывал только подорожник, на который нужно плюнуть и прижать к ране.

Чтобы погрузить тело в лодку, пришлось войти в озеро почти до пояса. Начавшая расплываться в воде кровь добавляла нехороших мыслей и без того зловещему хороводу в голове. Ещё сложнее было забраться самому. Пришлось покорячиться, но я справился и, неуклюже взявшись за вёсла, начал грести. Сюда мы добирались больше двух часов. У меня наверняка выйдет ещё медленнее, так что, даже если нас по пути не сожрёт озёрная нечисть, есть все шансы довести до деревни хладный труп. Но на этот счёт у меня всё же была одна идея. Если ничего не путаю, над водой звук расходится очень далеко. Так что, едва отплыв от берега, я выстрелил в воздух в первый раз.

Второй раз пальнул, когда солнце окончательно зашло и вскоре должна была навалиться тьма. О том, кто вместе с ней наведается к лодке, думать не хотелось. Через полчаса, когда грести уже не было никаких сил и хотелось просто лечь на дно рядом с непонятно живым или мёртвым Здебором, я решился выстрелить в третий раз. Но, как только поднял дробовик стволом вверх, чуть не расплакался от облегчения. А всё потому, что над головой послышался знакомый сорочий стрекот.

Даже когда эта летающая крыса тюкнула меня в макушку, ещё и задев по лицу крыльями, я не стал любить Воруху меньше. Сразу появились силы снова взяться за вёсла. Судя по поведению сороки, я всё же немного сбился с пути, и теперь она указывала мне верное направление. Взошедшая ещё вечером почти полная луна сейчас стала моим помощником, а не зловещим предвестником, как всего пару минут назад. Через некоторое время я услышал вдали голоса и, обернувшись, увидел отблески факелов. Вот теперь силы окончательно оставили меня, позволив с чувством выполненного долга завалиться на дно лодки и уснуть.

Эпилог

Господи, как же хорошо вот так сидеть на завалинке в лучах ласкового весеннего солнышка! Раны почти не болят, на душе благостно, а мерное урчание устроившегося на коленях рыжего кота лишь добавляло умиротворения. Даже недавние события уже не казались такими жуткими, ведь всё закончилось хорошо.

Поднявшая половину деревни ведунья всё же успела добраться до нас вовремя. Здебору, конечно, сильно досталось, но он выжил и даже сохранил все конечности. Вспоминая волколака, я лишь ухмыльнулся. Скажи мне кто ещё несколько дней назад, что у меня хватит смелости, вот так, внаглую, усесться на любимую завалинку оборотня, я лишь покрутил бы пальцем у виска.

Да уж, многое изменилось в моей жизни, да и во мне самом. Деревенские начали относиться к побратиму волколака с опасливой вежливостью, которую я совершенно не заслуживал. Да и ведунья с ученицей, оставаясь приветливыми, более не смотрели на меня как на несмышлёныша. Особенно после того, как я, очнувшись, немножко наорал на Виринею. Ну а что? Как вообще великая ведунья не смогла предсказать нападение шамана?!

— Что ты понимаешь в пророчествах?! — взвилась рассерженная моими обвинениями Виринея. — Мне и в голову не могло прийти, что Козул решится поглотить твой дух. Причём целиком, а не кусками, предварительно отравив тебя или прирезав. Он явно переоценил свои силы, ну и недооценил тебя.

Мне хотелось очень многое высказать ей, но уже остыл, и благоразумие взяло верх над негодованием. Так что просто вернулся к обсуждению странностей той схватки, описав свои странные ощущения после смерти шамана.

— Похоже, Стёпушка, из-за того, что твоему духу пришлось растворять в себе частицы духа чужака, он стал эдаким энергетическим упырём. Так что постарайся не обниматься с особо тёмными личностями, когда их чёрная душа соберётся отправляться в мир иной. А то достанется тебе в наследство грязное духовное исподнее. Сил это, конечно, прибавит, но как бы не запачкался сверх меры. И учись держать своего проглота на цепи. Зато теперь понятно, почему так испугался Ходар.

— А это ещё кто такой? — удивился я заковыристому слову. Особенно потому, что в этот раз ответ почему-то не выскочил сам собой в моём сознании, как чёртик из табакерки.

— Это наш домовой, — с улыбкой ответила Виринея. — Тот самый, что пытался пугнуть тебя ночью перед приходом нашей любвеобильной Васьки. Похоже, когда он подошёл слишком близко, твой дух решил им закусить, вот и струсил проказник. Зато теперь мы знаем, что младшие духи будут обходить стороной.

Вспоминая тот разговор, я ещё раз улыбнулся. Кстати, ласковость мурлыкавшего на моих коленях кота напрямую была связана со страхами домового. Как выяснилось, днём этому бестелесному юмористу тяжело находиться где-либо кроме подвалов дома. Вот он и приловчился вселяться в кота, иногда на весь день, чтобы совать свой любопытный нос в деревенские дела. Коту это дело, конечно же, не нравилось. Рыжий был не глупым малым и быстро сообразил, где можно прятаться от назойливости духа.

Погладив кота, я горестно вздохнул. Теперь бы ещё и мне понять, где спрятаться от Здебора. Виринея подтвердила моё предположение — оборотень действительно такой молчаливый из-за своих проблем с голосом. Его звериный рык пугает даже язычников, вот они и сторонятся волколака, а он в ответ всё больше уходит в себя. После того как Здебор сам предложил побрататься, я, не особо подумав, в порыве кровно-братских чувств начал учить бедолагу жестовому языку немых. Теперь его не остановить.

Ёшки-матрёшки! Лёгок на помине. Приковылял. Рядом послышалось кряхтенье, и доска завалинки скрипнула под весом усевшегося рядом со мной оборотня. Здебор требовательно рыкнул. Пришлось открывать глаза и прерывать благостную медитацию.

— Что?

Коряво, особенно учитывая серьёзное ранение правой руки, но вполне доходчиво Здебор показал мне, что ему скучно, тягостно и вообще хочется свежей зайчатинки. И поэтому просит меня пойти…

— Куда я должен пойти? — издевательски уточнил я, потому что знаками имя охотника Всеслава не покажешь.

В ответ оборотень грозно зарычал, и кого другого эти звуки напугали бы до икоты, а я лишь рассмеялся и замахал руками:

— Ладно, ладно. Пойду я, как тут не пойти, коль уж так вежливо посылают.

Коту смена позиции сильно не понравилась. Он возмущённо мяукнул, но всё равно побежал рядом со мной, боясь отходить слишком далеко. Теперь по деревне я передвигался совершенно без опасений, ведь кому в голову придёт задевать гостя ведуньи и побратима пусть пока и ослабленного ранами, но по-прежнему опасного оборотня.

Пройдя с полсотни метров, я решил провести один эксперимент. Украдкой достал из поясной сумочки маленький пузырёк с зеленоватой жидкостью и немного отпил. Это зелье сварила Виринея, изучив травы шамана. Она долго ругалась, костеря криворукого наркомана за вредные и, по её мнению, совершенно лишние ингредиенты. И действительно, зелье ведуньи лишь слегка дурманило, почти как шампанское, а работало не хуже.

Продолжая идти, хоть и замедлив шаг, я почти неслышными гортанными вибрациями начал немного расшатывать свой дух. Когда ощутил, что почти готов, остановился, повернулся к дому ведуньи и, расставив для устойчивости ноги, на мгновение выглянул из себя. Снова возник тот самый эффект дополненной реальности.

Вот хитрый симулянт! Расстояние было немалое, но я смог рассмотреть, что дух Здебора стал намного ярче, чем два дня назад. Тогда я, дождавшись, когда останусь один рядом с постелью спящего оборотня, провёл уже третью попытку «выглянуть». Правда, готовиться пришлось чуть дольше. Больше всего удивило то, что дух Здебора настолько светлый, лишь слегка сероватый. Это если не считать большого тёмно-серого пятна, словно короткая кираса, прикрывавшего грудь волколака. Тут даже подсказки не нужны, чтобы понять, что так выглядит дух волка-побратима.

Тогда у меня и зародилась идея научиться хоть на короткое мгновение выглядывать из себя, желательно без долгих приготовлений. Ведь по духу можно очень многое сказать о человеке. К примеру, вывести на чистую воду наглого симулянта. Хотя, если ему нравится забота, пускай потешится. Он заслужил, а с меня не убудет. Так что я с улыбкой снова развернулся и продолжил путь к дому охотника. Первые шаги были неуверенными, но всё быстро наладилось. Лёгкое опьянение от зелья быстро проходило, за что нужно благодарить мастерство ведуньи.

О том, что научился выглядывать из себя без долгих камланий, скорее всего благодаря части поглощённого мной духа шамана, я не расскажу ни Виринее, ни отцу Никодиму. Для ведуньи пришлось устроить целое представление с бубном, дымами и хлебаньем улучшенного зелья, и лишь потом позволил себе чуточку выглянуть из себя. Что интересно, дух силы у Виринеи был куда меньше «нагрудника» оборотня. Он располагался на уровне солнечного сплетения, и уже оттуда его лучи-щупальца разбегались по духу ведуньи целой сетью. Зато он был очень ярок.

От мысли, что придётся хранить свои тайны даже от самых близких и во многом разбираться самому без помощи старших, становилось страшновато и даже тоскливо. Но лучше уж так, чем оказаться в руках бесогонов. Так что уповать мне осталось только на помощь свыше, стараясь не растерять веру в Господа и в то, что всё происходит по воле его. Чувствую, идти мне по самой грани, постоянно рискуя оступиться и кануть во тьму.

Так я и шагал, отягощённый непростыми думами, но до дома охотника всё равно не дошёл. А всё потому, что сорочий стрекот над головой заставил замереть на месте. Я даже приподнял руки, чтобы подготовиться к обороне, — надоело получать клювом по макушке, но тут же опустил их. Сам не знаю, как научился понимать сороку. Да и понимание это было каким-то странным. Вот сейчас просто подумалось, что она стрекочет о приближении ушкуя. Что-то на уровне фантазии. Так что пришлось разворачиваться и идти обратно. Сегодня кое-кто обойдётся без свежей зайчатинки. А мне ещё нужно успеть собрать пожитки и изрядный груз моего личного товара. Его я наменял на свою долю того, что мы нашли в логове шамана и честно разделили, когда наведались с Виринеей и парой охотников на ту злополучную поляну.

Много чего ценного удалось выторговать как у ведуньи, так и у других жителей деревни. Так что повозиться придётся, а дядька Захар задерживаться только ради меня точно не станет. Потому я и брал лишь самое дорогое и компактное, зато заработанные деньги помогут мне вернуться сюда уже самостоятельно, на собственном ушкуе. Но пока всё это лишь мечты, которые я обязательно воплощу в реальность.

Оглавление

Начало

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Эпилог