Тайная история отечественной внешней разведки • Колпакиди Александр Иванович

Тайная история отечественной внешней разведки. Сборник
Автор-составитель Александр Колпакиди

Тайная история внешней разведки. Вместо предисловия

Ведяев А.,

к. т. и, член Общества изучения истории отечественных спецслужб, руководитель отдела информации Общероссийского Фонда ветеранов и сотрудников подразделений специального назначения и спецслужб органов государственной безопасности России “ВЫМПЕЛ-ГАРАНТ”

Говорить об истории внешней разведки можно лишь с известной долей условности, поскольку служба эта является закрытой и многие аспекты ее деятельности составляют предмет государственной тайны. Однако непрекращающаяся психологическая война с западными странами заставляет нас вновь и вновь обращаться к различным эпизодам деятельности отечестверазведчиков с целью раскрыть их вклад в дело обеспечения безопасности страны – в том числе и Победу в Великой Отечественной войне, – и дать отпор клеветническим измышлениям поборников свободы американского толка, пытающихся опорочить беззаветное служение долгу перед своим народом и одновременно оправдать агрессивное вмешательство в дела других стран, государственный терроризм и убийства, ставшие фирменным почерком западных спецслужб.

Внешнеполитическая разведка как единая централизованная служба отсутствовала в составе российских спецслужб до 1920 года, когда стало ясно, что неудача в Советско-польской войне 1919–1921 годов во многом была обусловлена именно недостатками в получении надежной разведывательной информации о намерениях противника. Для создания новой разведывательной службы была образована комиссия во главе со Сталиным и Дзержинским – закаленными бойцами, имеющими колоссальный опыт подпольной работы. На основании подготовленных комиссией предложений Председатель ВЧК Феликс Эдмундович Дзержинский 20 декабря 1920 года подписал приказ о создании Иностранного отдела (ИНО) ВЧК – первой в российской истории службы внешней разведки. На ИНО были возложены организация легальных и нелегальных разведаппаратов (резидентур) за кордоном и руководство ими, проведение агентурной работы среди иностранцев на территории своей страны и обеспечение паспортно-визового режима.

Практически одновременно с ИНО, в июле 1921 года, в структуре Исполкома Коминтерна, было создано секретное оперативное подразделение – Отдел международных связей (ОМС), который по своим функциям и своей структуре также являлся разведслужбой, располагая штатом оперативных работников, агентурой, курьерами, шифровальной службой и службой по изготовлению поддельных документов. Поскольку главной целью ОМС было создание политических и военных структур за кордоном для продвижения идеи мировой «перманентной» революции, большинство его сотрудников составляли интернационалисты, евреи по национальности, имевшие широкие деловые и родственные связи по всему миру. Между ОМС Коминтерна и ИНО ВЧК (ОГПУ) было налажено тесное взаимодействие, и, хотя сотрудникам запрещалось одновременно работать в обеих спецслужбах, наблюдались их частые переходы из одной службы в другую.

Председатель Исполкома Коминтерна Зиновьев (настоящее имя Евсей-Гершен Ааронович Радомысльский) и председатель Реввоенсовета, нарком по военным и морским делам Троцкий (настоящее имя Лейба Давидович Бронштейн) имели колоссальный авторитет в партии. Иногда на этом основании делается неверный вывод, что в 1917 году власть в стране была захвачена евреями. Это абсолютно не так, поскольку в первом советском правительстве (СНК) был только один еврей – Троцкий. Но трудно отрицать тот факт, что влияние их, в том числе в силовых структурах, неуклонно росло. Если в первом составе ВЧК (на 1 января 1918 года) из 11 человек семеро были русскими и не было ни одного еврея, то к моменту образования СССР (30 декабря 1922 года) в составе ГПУ (которое 15 ноября 1923 года было преобразовано в ОГПУ при СНК СССР) оставалось всего шестеро русских на 23 человека, из которых уже девять были евреями.

С наступлением мирного времени, когда потребовалось восстанавливать и отстраивать страну, разрушенную Империалистической и Гражданской войной, неожиданно выяснилось, что большинство революционных «пассионариев», этнически не связанных с русской духовно-исторической традицией, вовсе не рассматривают «эту страну» как свою конечную цель. Их интересы лежат за пределами России – в Европе, Азии и Америке, где только и возможно осуществление идеалов коммунизма, а отсталая аграрная Россия – всего лишь плацдарм, да еще человеческий материал, который можно бросить в топку «мировой революции».

Противоположную позицию занял Сталин. Впервые он озвучил ее в 1922 году, когда предложил план «автономизации», что означало включение национальных окраин в состав РСФСР на правах автономий. Этот план, фактически означавший возрождение Российской империи, встретил ожесточенное сопротивление на Украине и в Грузии, и окраины вошли в состав Союза на правах союзных республик. Из названия самой федерации «СССР» было устранено слово «Российский».

Однако, следуя своему курсу на построение русского социализма, Сталин собирает вокруг себя единомышленников, таких как Дзержинский, Молотов и Куйбышев. По настоянию Сталина Президиум ЦИК СССР назначает Дзержинского председателем комиссии по организации похорон Ленина, что резко поднимает статус Дзержинского в иерархии власти. Уже в феврале 1924 года Феликс Эдмундович становится во главе Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) СССР и начинает подготовку к индустриализации страны, в качестве основного звена которой были выбраны инвестиционные отрасли, такие как металлургия и машиностроение, на основе централизации управления экономикой и концентрации государственного капитала в едином промышленном бюджете. По инициативе Дзержинского вместо Главметалла ВСНХ была создана комиссия МеталлЧК, которую он же и возглавил.

В конце апреля 1925 года в Москве XIV партийная конференция одобрила выдвинутую Сталиным ещё в декабре 1924 года теорию построения социализма в одной стране. В резолюции «О задачах Коминтерна и РКП(б) в связи с расширенным Пленумом ИККИ» резкой критике был подвергнут тезис Троцкого о невозможности построения «полного социалистического общества в такой отсталой стране, как Россия, без “государственной помощи” более развитых в технико-экономическом отношении стран». Против Сталина выступил председатель Исполкома Коминтерна и Ленсовета Зиновьев (Радомысльский), поддержанный председателем Исполкома Моссовета Каменевым (Лев Розенфельд) и ленинградской делегацией. Сложившийся оппозиционный блок получил название «Новой оппозиции». В апреле 1926 года к «Новой оппозиции» присоединяется и сам Троцкий (Лейба Бронштейн), в результате чего сложилась так называемая «Объединённая оппозиция».

20 июля 1926 года, на пленуме ЦК ВКП(б), посвящённом состоянию экономики СССР, Дзержинский подверг резкой критике Пятакова, которого он назвал «самым крупным дезорганизатором промышленности», и Каменева, которого обвинил в том, что тот не работает, а занимается политиканством. Как пишет в своих воспоминаниях Анастас Иванович Микоян, «выступление Дзержинского было резким, острым… Речь его прерывалась частыми репликами со стороны оппозиции – Пятакова, Каменева, Троцкого. Дзержинский доказал, что все те доводы, которые приводила оппозиция, основаны не на фактических данных, а на желании во что бы то ни стало помешать той работе, которую ведут Пленум и Политбюро». Каменев в своем заключительном слове снова допустил грубые нападки на Дзержинского, который «почувствовал себя плохо и, не дождавшись конца заседания, вынужден был с нашей помощью перебраться в соседнюю комнату, где лежал некоторое время. Вызвали врачей. Часа через полтора ему стало получше, и он пошел домой. А через час после этого его не стало». Заседание было прервано, работа пленума приостановлена. В начавшейся суматохе кто-то быстро убрал стакан с водой, из которого во время выступления пил Дзержинский. Так что никаких следов не осталось.

Все дело в том, что на тот момент ни в ОГПУ, ни в Коминтерне, решения которого были обязательны для РКП(б)/ВКП(б), ни в его разведке – ОМС сторонников Сталина, да и русских вообще практически не было. В РККА также в значительной степени сохранялся авторитет Троцкого, который в 1918–1925 годах был председателем Реввоенсовета и наркомом по военным и морским делам. Говоря нынешним языком, у Сталина не было достаточной поддержки со стороны силовиков.

В этой ситуации, понимая серьезность своего положения, Сталин ищет поддержку в рядах партийцев (одним из тех, на кого он мог опереться, стал к 1930 году Ежов) и создает свою собственную спецслужбу – личную разведку, найдя сторонников в лице бывшей Имперской разведки Российской империи. Это была мощная глубоко законспирированная сеть, проникавшая во все властные структуры и масонские ложи западного мира. В числе ее агентов были влиятельные люди, такие, как, например, Николай Рерих. «Через военную и Имперскую разведки Российской империи, – пишет генерал-полковник Леонид Григорьевич Ивашов, – а не через ОГПУ Сталин владел информацией о тайных операциях первых чекистов за рубежом».

Но еще раньше именно так поступил и Дзержинский. В недрах ОГПУ он создал параллельную ИНО структуру нелегальной разведки глубокого залегания для проникновения на стратегические объекты потенциального противника и ликвидации наиболее опасных руководителей антисоветских террористических организаций, перебежчиков, шпионов и предателей. У истоков этой структуры, подчинявшейся лично Председателю ОГПУ и получившей название «группы Яши» (впоследствии СГОН – специальная группа особого назначения), стояли Яков Блюмкин, Яков Серебрянский и Наум Эйтингон. Все они в недавнем прошлом были эсерами крайне левого и максималистского толка, то есть сторонниками революционного крестьянства, ведущего против эксплуататоров беспощадную герилью в духе нынешних последователей Че Гевары и Мао Цзэдуна.

Осенью 1923 года Дзержинский отдает распоряжение о создании в Палестине нелегальной резидентуры, поручив выполнение этой задачи Якову Блюмкину (оперативные псевдонимы «Макс», «Исаев»). Своим заместителем Блюмкин берет Серебрянского, которого знал по штабу Персидской Красной Армии, ведущей партизанскую войну против шахского правительства и поддерживавших его англичан в иранской провинции Гилян. После отзыва Блюмкина в Москву в 1924 году руководителем резидентуры становится Серебрянский. Ему удалось внедриться в подпольное сионистское движение, боровшееся против экспансии англичан, рвавшихся к иракской нефти и контролю над Суэцким каналом. Он привлек к сотрудничеству с ОГПУ целый ряд действовавших там эмигрантов, обещая им по согласованию с руководством переброску в Россию. Именно они составили впоследствии ядро боевой группы, известной как «группа Яши».

В 1926 году Серебрянского направляют нелегальным резидентом в Бельгию, а затем в Париж, где он находится до 1929 года. После возвращения в Москву он был назначен начальником 1‑го отделения (нелегальная разведка) ИНО ОГПУ СССР. Теперь у него личный кабинет на Лубянке, свой аппарат сотрудников Центра и сеть созданных им нелегальных резидентур за кордоном, включающих многочисленных глубоко законспирированных агентов. Уникальность ситуации заключалась в том, что Серебрянскому и его заместителю Эйтингону, которого на работу в центральный аппарат разведки также пригласил лично Дзержинский, было дано право вербовки агентов без согласования с Центром. Такого в истории разведки не было ни до, ни после. Имя Серебрянского было настолько засекреченным, что, как пишет Павел Анатольевич Судоплатов, вернувшись из своей первой загранкомандировки, он не знал, что беседует с руководителем «группы Яши». Многие материалы, связанные с этой группой, находятся на особом хранении и не будут рассекречены никогда.

26 января 1930 года в Париже «группой Яши» была проведена операция по захвату и вывозу на советскую территорию председателя Российского общевоинского союза (РОВС) генерала Кутепова, развязавшего террор и диверсии в отношении СССР. Кутепова втолкнули в автомобиль и сделали инъекцию морфия. Генерал исчез бесследно, вызвав среди части эмиграции панику из-за «всемогущества ГПУ». За эту операцию Яков Серебрянский был награждён орденом Красного Знамени.

Тем временем Блюмкин, владея двумя десятками языков, в том числе восточных, по заданию ИНО ОГПУ 17 сентября 1925 года под видом паломника проникает на территорию Афганистана, а оттуда – в Индию. Там он изменяет свою внешность, став монгольским ламой, и прибывает в Лех, столицу княжества Ладакх, где встречается с экспедицией Рериха – который, как мы уже знаем, действовал по заданию Сталина. Вот как Рерих описывает эту встречу в своем дневнике: «Приходит монгольский лама и с ним новая волна вестей. В Лхасе ждут наш приезд. В монастырях толкуют о пророчествах. Отличный лама, уже побывал от Урги до Цейлона. Как глубоко проникающа эта организация лам!»

В 1928 году Блюмкин становится резидентом ИНО в Константинополе и на Ближнем Востоке. Когда в 1929 году здесь оказывается высланный из СССР Троцкий, Яша не может отказать своему бывшему покровителю. Он привозит в Москву письмо Троцкого Карлу Радеку и рассказывает обо всем своей возлюбленной, сотруднице ИНО ОГПУ Лизе Горской – будущей знаменитой советской разведчице Елизавете Зарубиной, королеве вербовки, которая отличится работой с самим Штирлицем (Вилли Леманом) и будет с легкостью похищать американские атомные секреты. Блюмкин не знал, что Лиза тут же сообщила об их разговоре руководству ИНО. Но он все же почувствовал что-то неладное, поскольку решил бежать. На Мясницкой такси остановили люди в штатском. Блюмкину предложили пересесть в другую машину. Он вышел молча. Потом обернулся к спутнице и сказал с улыбкой: «Ну, прощай, Лиза. Я ведь знаю, что это ты меня предала». Она не ответила – ведь они оба были профессионалами.

В справке, подписанной начальником ИНО Абрамом Ароновичем Слуцким, сказано: «…Зарубина была женой осужденного троцкиста Блюмкина. В 1928 году Блюмкин рассказал ей о своей связи с Троцким и подготовке побега за границу. Об этом Горская доложила Трилиссеру и приняла участие в аресте Блюмкина…».

В решении Политбюро ЦК ВКП(б) от 30 октября 1929 года в одном из пунктов значится:

«а) Поставить на вид ОГПУ, что оно не сумело в свое время открыть и ликвидировать антисоветскую работу Блюмкина.

б) Блюмкина расстрелять.

в) Поручить ОГПУ установить точно характер поведения Горской.

Выписка послана т. Ягоде».

Ягода провел расследование, которое пришло к выводу, что Лиза Горская в деле Блюмкина вела себя вполне достойно, о чем и было доложено Сталину. В итоге Лизу вместе с опытным нелегалом Василием Зарубиным направляют в Европу под видом супружеской четы, где они успешно работают во Франции и Германии с перерывами практически до самой войны. Осенью 1941 года Зарубин с женой едет резидентом в Нью-Йорк. «Берегите её», – напутствовал Сталин. Он никогда ничего не забывал.

Тридцатые годы ознаменовали собой дальнейшее нарастание пагубных тенденций в советских спецслужбах, объединенных в 1934 году в Народный комиссариат внутренних дел (НКВД СССР). В ноябре 1935 года сотрудникам НКВД были присвоены персональные звания. Это позволяет легко отследить национальный состав элиты госбезопасности на тот период. Высшее маршальское звание Генерального комиссара ГБ получил только Генрих (Енох) Григорьевич (Гершенович) Ягода – по национальности еврей.

Следующие сотрудники НКВД получили звание комиссара ГБ 1‑го ранга (генерал армии):

Агранов (Сорендзон) Яков Саулович (Янкель Шмаевич) еврей

Прокофьев Георгий Евгеньевич русский

Заковский Леонид Михайлович (Генрих Эрнестович Штубис) латыш

Реденс Станислав Францевич поляк

Балицкий Всеволод Аполлонович украинец

Дерибас Терентий Дмитриевич украинец

Звание комиссара ГБ 2‑го ранга (генерал-полковник) получили:

Паукер Карл Викторович еврей

Гай (Штоклянд) Марк Исаевич (Исаакович) еврей

Миронов (Коган) Самуил Леонидович еврей

Молчанов Георгий Андреевич русский

Шанин Александр Михайлович русский

Слуцкий Абрам Аронович еврей

Бельский (Левин) Лев (Абрам) Николаевич (Михайлович) еврей

Рудь Петр Гаврилович еврей

Залин (Левин) Лев (Зельман) Борисович (Маркович) еврей

Пилляр Роман Александрович (Ромуальд фон Пильхау) поляк

Леплевский Григорий (Израиль) Моисеевич еврей

Гоглидзе Сергей Арсеньевич грузин

Кацнельсон Зиновий Борисович (Борухович) еврей

Карлсон Карл Мартынович латыш

Звание комиссара ГБ 3‑го ранга (генерал-лейтенант) получили:

Бокий Глеб Иванович украинец

Берман Борис Давыдович еврей

Каруцкий Василий Абрамович еврей

Николаев-Журид Николай Галактионович украинец

Дагин Израиль Яковлевич еврей

Дейч Яков Абрамович еврей

Бак Соломон Аркадьевич еврей

Решетов Илья Федорович русский

Погребинский Матвей Самойлович еврей

Сумбатов-Топуридзе Ювельян Давидович грузин

Люшков Генрих Самойлович еврей

Мазо Соломон Самойлович еврей

Зирнис Ян (Иван) Петрович латыш

Стырне Владимир Андреевич латыш

Пузицкий Сергей Васильевич русский

Сюда еще нужно добавить Фриновского Михаила Петровича, получившего армейское звание комкора – по национальности русского. В целом складывающаяся картина национального состава элиты госбезопасности при Ягоде не требует особых пояснений: среди 37 человек шесть русских и 19 евреев.

По каналам своей разведки Сталин был хорошо информирован, что затевают троцкисты и другие оппозиционеры, в руках которых до сентября 1936 года оставался практически весь репрессивный аппарат. Но после смещения Ягоды с поста наркома они, чувствуя, что терпят поражение, пошли на открытое предательство. Начались побеги за кордон, где сдавали целые резидентуры. При этом для западной публики все это выставлялось как бегство от «кровавого сталинского режима».

Но на воре и шапка горит. Тот же Рейсс (Натан Маркович Порецкий), который готовил нелегалов, таких как Яков Блюмкин, Василий Зарубин, Шандор Радо и Рихард Зорге, попросил убежища в Париже и 17 июля 1937 года выступил во французских газетах с открытым письмом, обличавшим политику Сталина – по словам Рейсса, речь шла о массовых расстрелах. Но истина заключается в том, что совершенно секретный приказ НКВД № 00447»Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» вышел только 30 июля 1937 года, а до этого ни о каких массовых репрессиях и речи не шло – но Рейсс о них знал! Так кто же являлся инициатором «большого террора»: сталинисты или революционеры-интернационалисты?

Ночью 4 сентября 1937 года в Швейцарии, на дороге из Лозанны в Пулли, был найден труп Рейсса. Его ликвидировала оперативная группа НКВД – ведь трудно себе даже представить, что было бы, если бы предатель успел выдать, например, Рихарда Зорге. Смертный приговор невозвращенцу привел в исполнение болгарский коммунист, разведчик-нелегал Борис Афанасьев (Атанасов). С конца 1936 года по конец 1938 года он провел ряд успешных операций, в результате которых оказалось возможным изъять весь архив Троцкого, а также старый и текущий архивы сына Троцкого. Кроме того, под руководством Афанасьева был изъят весь архив Международного секретариата по организации IV Интернационала, ставившего своей целью мировой пожар.

Но предательства адептов мировой революции на этом не закончились. Осенью 1937 года бежит Кривицкий (Самуил Гершевич Гинзберг), высокопоставленный сотрудник ИНО. С 1938 года он проживал в США, где опубликовал книгу «Я был агентом Сталина». По данным историка спецслужб Александра Колпакиди, согласно рассекреченным документам британской разведки, Кривицкий выдал больше 100 советских агентов. 10 февраля 1941 года он был найден мертвым в гостинице «Беллвью» в Вашингтоне.

13 июля 1938 года бежит резидент НКВД в Испании Александр Орлов (настоящее имя Лейба Лазаревич Фельдбин). С 1924 года он работал в Экономическом управлении (ЭКУ) ОГПУ СССР, а уже в следующем году стал помощником начальника ЭКУ, причем этим начальником был его двоюродный брат – комиссар ГБ 2‑го ранга Зиновий Борухович Кацнельсон. В сентябре 1936 года Орлов был направлен в Мадрид в качестве представителя НКВД СССР по связи с министерством внутренних дел республиканского правительства. Весной 1937 года его назначают также резидентом НКВД СССР в Испании. Орлов лично руководил ликвидациями троцкистов, анархистов и вообще всех неугодных. Но вскоре до него доходят слухи, что его родственник и покровитель Зиновий Кацнельсон был снят с поста заместителя начальника ГУЛАГа. А когда ему самому приказывают прибыть на советское судно «Свирь», стоявшее в Антверпене, на встречу со Шпигельгласом, который после смерти своего предшественника Абрама Ароновича Слуцкого исполнял обязанности начальника ИНО, Орлов запаниковал и на встречу не явился. Вместо этого он похитил из сейфа советского консульства на Авенида дель Тибидабо в Барселоне 90,8 тыс. долларов (примерно 1,5 млн долларов по нынешнему курсу) и 13 июля 1938 года бежал через Францию в США вместе с женой, также сотрудницей резидентуры, и дочерью. В последующем он представил дело так, что опасался быть отозванным в Москву и подвергнуться репрессиям. Но в действительности, как утверждают Борис Володарский и Александр Колпакиди, его никто не отзывал из командировки и относительно него не было никаких подозрений. Ему всего лишь собирались вручить орден Ленина…

На самом деле уход Орлова был инициирован еще более ужасным предательством в среде высокопоставленных чекистов, которое произошло ровно за месяц до этого. Утром 13 июня 1938 года у города Хуньчунь сдался маньчжурским пограничникам и попросил политического убежища в Японии ни много ни мало начальник Управления НКВД по Дальневосточному краю (ДВК), комиссар госбезопасности 3‑го ранга Генрих Самойлович Люшков. И бежал он вовсе не из страха перед «массовыми расстрелами» – они его как раз обошли стороной. А вот сам он был рьяным организатором этих самых расстрелов и делал все, чтобы дестабилизировать внутреннюю политическую ситуацию и нанести максимальный урон безопасности советского государства.

Люшков, как и его покровитель Израиль Моисеевич Леплевский – выходец из бедной еврейской семьи. Последний, не имея образования, в 1929 году возглавил Секретно-политический отдел ГПУ Украины и забрал к себе Люшкова, а в 1931 году они оба вместе с Председателем ГПУ Украины Балицким оказались в Москве, где Балицкий стал заместителем Председателя ОГПУ СССР, Леплевский – начальником Особого отдела (ОО) ОГПУ СССР, а Люшков – помощником начальника Секретно-оперативного управления ОГПУ СССР, т. е. Ягоды.

Уже после своего бегства в Японию, 13 июля 1938 года, Люшков в интервью японской газете «Ёмиури симбун» заявил, что он «активно принимал участие в публичных процессах и казнях, проводившихся после кировского дела под руководством Ежова. … Перед всем миром я могу удостоверить с полной ответственностью, что все эти мнимые заговоры никогда не существовали и все они были преднамеренно сфабрикованы. … Обвинения в том, что троцкисты были связаны с германским гестапо, обвинения против Зиновьева и Каменева в шпионаже … – полностью сфабрикованы. Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Бухарин и многие другие были казнены как враги Сталина, противодействовавшие его разрушительной политике». Но парадокс заключается в том, что, как выяснилось уже гораздо позднее, Люшков сам готовил покушение на Сталина и перешел к японцам, чтобы они помогли ему осуществить задуманное. Как же в таком случае можно утверждать, что все эти заговоры «мнимые» и «никогда не существовали»? А те, кого выгораживает предатель, скорее всего являются такими же предателями.

В самом деле, в 1978 году японский журналист Ёсиаки Хияма опубликовал документальное расследование «План покушения на Сталина. Эмпирический разбор тайного замысла японской армии», из которого следует, что Люшков предложил японцам план убийства Сталина и даже выразил готовность участвовать в этой операции. Как оказалось, эта мысль пришла ему в голову, когда после окончания Первого московского процесса по делу «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» Люшков был назначен начальником УНКВД по Азово-Черноморскому краю (АЧК). В Ростове-на-Дону в его обязанности, помимо прочего, входило обеспечение безопасности Сталина во время отдыха вождя в Сочи. Именно Люшков курировал строительство дачи Сталина в Мацесте. Он устранил практически все недочеты в системе охраны водолечебницы, однако оставил одну единственную лазейку, через которую можно было подобраться к Сталину – и теперь такой случай представился.

Японцы сразу же приступили к разработке операции «Медведь», которая, как теперь считается, была одной из самых реальных попыток убить Сталина. Готовились всерьез – на японской разведбазе в Чаньчуне выстроили копию водолечебницы, на которой отрабатывались все детали операции. О том, чтобы остаться в живых, не было и речи – в число исполнителей набирали только добровольцев-смертников из числа русских эмигрантов. В начале 1939 года группу, которую, по одной из версий, возглавил сам Люшков, перебросили сначала в Неаполь, а затем к советско-турецкой границе.

Поскольку Люшков хорошо знал систему охраны границы, диверсанты уверенно продвигались по одному из ущелий. Уже казалось, опасное позади – и в этот момент раздался шквальный пулеметный огонь. Трое диверсантов были убиты на месте, остальным удалось уйти. Как сообщает Анатолий Кошкин, «о провале теракта 29 января 1939 года написала английская газета “Ньюс Кроникл”: “Как сообщило агентство ТАСС, 25 января погранвойска Грузинской ССР уничтожили трех человек, пытавшихся перейти границу со стороны Турции. Эти трое – троцкисты, пользующиеся поддержкой фашистов. У убитых найдены пистолеты, ручные гранаты и подробные карты местности. Целью преступной группы было убийство Иосифа Виссарионовича Сталина, находившегося в Сочи. Однако пограничники заблаговременно узнали о преступном плане и истребили злоумышленников. Нарком иностранных дел Литвинов выразил решительный протест в связи с тем, что Турция сделалась базой антисоветских провокаций”«.

Некоторые источники утверждают, что операция «Медведь» была раскрыта советской контрразведкой благодаря агенту «Лео», с самого начала внедренному в диверсионную группу Люшкова. Возможно, это произошло благодаря информации Рихарда Зорге, который имел доступ к материалам по Люшкову. Дело в том, что шеф немецкой разведки Абвер адмирал Канарис сразу направил в Японию своего представителя, с которым японцы обещали поделиться полученными от Люшкова сведениями. Зорге удалось скопировать наиболее важные страницы и отправить их в Москву.

На фоне этих событий не такими уж неправдоподобными выглядят обвинения, выдвинутые против бывших покровителей Люшкова – Ягоды и Леплевского. Первого обвинили в связях с Троцким, Бухариным и Рыковым, организации троцкистско-фашистского заговора в НКВД, подготовке покушения на Сталина, государственного переворота и интервенции. По словам жены Люшкова, когда в середине мая 1938 года ее муж узнал об аресте Леплевского, то «было видно, что он очень волнуется. С тех пор он стал задумчив и замкнут». В Хабаровске у них дома бывали только Каган Моисей Аронович и Осинин-Винницкий Григорий Маркович. Как теперь известно, вместе они арестовали только на Дальнем Востоке 200 тыс. человек, 7 тыс. из которых расстреляли. Как сообщила жена, не было случая, чтобы Люшков чем-нибудь выказывал свою радость по поводу достижений Советской власти. Более того, в его отношении к Советской власти сквозила ирония. По ее словам, он был страшным карьеристом, лицемером, злопамятным и завистливым чиновником.

13 июня 1938 года в 5 час. утра двое маньчжурских пограничников в утреннем тумане обнаружили Люшкова на территории Маньчжоу-Го. Он сразу же поднял руки, затем достал два пистолета и бросил их. Его доставили в штаб, где он показал, что является начальником Управления НКВД по Дальневосточному краю, комиссаром госбезопасности Люшковым. Всех это поразило. Люшков сразу стал сообщать важные военные сведения, о чем незамедлительно передали в штаб Корейской и Квантунской армий. После этого Люшкова на самолете доставили в Токио и поселили в отдельном особняке в районе Кудан. Он получил должность старшего консультанта в секретном отделе, который занимался пропагандой, разведкой и психологической войной против СССР. По данным Ёсиаки Хиямы, Люшков принял участие в ликвидации закордонной агентурной сети советских спецслужб на Дальнем Востоке, лично участвуя в допросах корейцев, русских и китайцев, применяя при этом самые изощренные пытки.

В частности, Люшков раскрыл операцию «Маки-Мираж», которая проводилась с 1924 года и была направлена на дезинформацию японских спецслужб с помощью легендированной организации в Хабаровске. Операция «Маки-Мираж» завершилась внезапно – после того, как японцам о ней рассказал Люшков, главный чекист Дальнего Востока. Уже фактически шла Вторая мировая война, японская Квантунская армия громила китайцев и готовилась к нападению на Советский Союз. Когда же японцы узнали, что все это время чекисты водили их за нос, они решили проверить силы Красной Армии боем – и уже в июле 1938 года, через месяц после бегства Люшкова, ударили у озера Хасан. И лишь благодаря своевременной информации Рихарда Зорге о времени и месте нападения Красная Армия сосредоточила силы именно там, где они требовались. Бои были кровопролитными, но японцы поверили, что восточные рубежи Советского Союза надежно защищены. А вот если бы этот наскок увенчался успехом, то Великая Отечественная война могла бы начаться на три года раньше. Причем не на западе, а на востоке – и именно из-за Люшкова. Такова цена предательства.

14 августа 1945 года имперский генеральный штаб по приказу императора Хирохито объявил о капитуляции Японии, после чего 16 августа командующий Квантунской армией генерал Ямада Отодзо приказал своей армии сдаться. Судьба Люшкова, который становился ненужным свидетелем, поскольку знал множество секретов японских спецслужб, теперь находилась в руках командующего Порт-Артуром, начальника штаба обороны Квантунского полуострова генерал-лейтенанта Гэндзо Янагита, который с 1940 по 1943 год возглавлял Японскую военную миссию в Харбине и был помощником начальника военной разведки Квантунской армии. Вердикт генерала Янагита был предельно жестким. В своем кратком разговоре с капитаном Такеока Юсаки он сказал: «Если Люшков откажется от самоубийства, необходимо его ликвидировать».

19 августа Люшкова вызвали в здание военной миссии в Дайрене. Как показал позднее на допросе Такеока Юсаки, «я стал вести разговор о том, чтобы он покончил жизнь самоубийством, указав на безвыходность создавшегося положения. Но Люшков отказался от самоубийства и опять настоятельно требовал создать ему условия для побега. Я предложил пойти вместе с ним в порт, якобы подыскать подходящее судно, на котором он мог бы уплыть в Китай. Спустившись со второго этажа, на ступеньках к выходу во двор я быстро зашел вперед и внезапно из имеющегося у меня браунинга выстрелил ему в левую сторону груди. Он упал. Это было примерно в 11 часов 30 минут вечера».

После этого Такеока распорядился добить раненого. Начальник разведывательного отделения миссии Аримица Кадзуо выполнил приказ: «Я взял… пистолет и выстрелом в висок добил этого человека насмерть». Сотрудникам миссии Такеока заявил, что «по приказу генерала Янагита был убит важный преступник, а сам этот факт является государственной тайной». Рано утром 20 августа 1945 года солдаты привезли в местный военный госпиталь замотанный в простыню труп. По распоряжению начальника госпиталя Иосимуры Фумио труп был кремирован. Урна с прахом была доставлена в военную миссию, а оттуда, по распоряжению Такеоки – в один из местных буддийских храмов.

Таким образом, вторую половину 1930-х годов в истории внешней разведки, ставшей 5-м отделом Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, с полным основанием можно назвать «эпохой великих провалов». В ходе расследования предательств и заговоров в высших эшелонах власти, лично Сталиным и Политбюро ЦК ВКП(б) по т. н. «сталинским расстрельным спискам» было осуждено 44 893 человека, в т. ч. в период «большого террора» 1937–1938 годов – 43 768 человек. В основной своей массе это были руководители различных рангов, в том числе силовых структур, прежде всего РККА. В этот период было расстреляно 78 % членов ЦК ВКП(б), т. е. партийной элиты. Самой жёсткой чистке подверглись органы НКВД.

17 ноября 1938 года вышло совместное Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», в котором говорилось: «Враги народа и шпионы иностранных разведок, пробравшиеся в органы НКВД как в центре, так и на местах, продолжая вести свою подрывную работу, старались всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, проводили массовые и необоснованные аресты, в тоже время спасая от разгрома своих сообщников, в особенности, засевших в органах НКВД».

23 ноября 1938 года Ежов написал в Политбюро ЦК ВКП (б) и лично Сталину прошение об отставке, в котором признал себя ответственным за вредительскую деятельность врагов народа, проникших в НКВД и прокуратуру, брал на себя вину за многочисленные побеги разведчиков и высокопоставленных сотрудников НКВД за кордон – прежде всего Люшкова. 24 ноября 1938 года Ежов был освобождён от обязанностей наркома внутренних дел СССР.

На следующий день, 25 ноября 1938 года, наркомом внутренних дел СССР был назначен Лаврентий Павлович Берия. С этого момента репрессивная политика Советской власти кардинально меняется. Ни о каком «большом терроре» речь больше не идет. Если за 1937 и 1938 годы было расстреляно 681 тыс. 692 человека, то в 1939 году по обвинению в контрреволюционных преступлениях были приговорены к высшей мере наказания 2 тыс. 600 человек, а в 1940 году – 1 тыс. 600 человек.

Результаты кадровой политики Берия выглядят весьма впечатляюще. Вначале посмотрим, как ситуация складывалась до его прихода. Согласно справочнику «Кто руководил НКВД. 1934–1941 годы», на момент создания НКВД СССР 10 июля 1934 года из 96 руководящих работников 37 (38,54 %) были евреями и 30 – русскими (31,25 %). Кроме того, насчитывалось 7 (7,29 %) латышей, 5 (5,21 %) украинцев, 4 (4,17 %) поляка, 3 (3,13 %) грузина, 2 (2,08 %) немца и еще ряд представителей других национальностей. В конце сентября 1936 года, т. е. в пиковый период активности Ягоды, когда его едва удалось остановить с помощью Ежова, из 110 руководителей НКВД СССР уже 43, т. е. почти 40 % были евреями. Среди остальных 33 (30,00 %) – русские, 9 (8,18 %) – латыши, 6 (5,45 %) – украинцы, 5 (4,55 %) – поляки, 4 (3,64 %) – грузины, 2 (1,82 %) – немцы и т. д.

На Украине ситуация складывалась еще более драматично. Как указывает Александр Север, здесь в 1935 году среди 90 высокопоставленных чекистов (т. е. тех, кто имел звание капитан ГБ и выше) евреев было 60 (66,67 %); русских – 13 (14,44 %); украинцев – 6 (6,67 %); латышей – 3 (3,33 %); поляков – 2 (2,22 %) и т. д.

После того, как наркомом внутренних дел был назначен Лаврентий Павлович Берия, ситуация радикально меняется. На 1 июля 1939 года среди 153 руководящих работников НКВД СССР насчитывалось уже 102 (66,67 %) русских, 19 (12,42 %) украинцев, 12 (7,84 %) грузин и только 6 (3,92 %) евреев при полном отсутствии поляков, латышей и немцев. На 26 февраля 1941 года картина была следующей: русских – 118 (64,84 %), украинцев – 28 (15,38 %), грузин – 12 (6,59 %), евреев – 10 (5,49 %), белорусов – 4 (2,20 %), нет данных – 4 (2,20 %), прочих – 3 (1,65 %), армян – 2 (1,10 %) и один латыш (0,55 %).

В результате проведенных чисток были арестованы бывшие начальники ИНО Трилиссер, Мессинг и Артузов (Фраучи). 17 февраля 1938 года скоропостижно скончался Абрам Слуцкий (существует версия его отравления), в октябре-ноябре 1938 года по обвинению в госизмене арестованы Пассов и Шпигельглас. В это же время из-за кордона для проверки с последующим арестом отзывают большинство сотрудников резидентур. Среди них резидент ИНО в Лондоне Адольф Сигизмундович Чапский (настоящие имя – Авраам Абба Давидович или Антон Вацлавович Шустер), сменивший его Григорий Борисович Графпен, руководитель лондонской нелегальной резидентуры Теодор Степанович Малли, резиденты в Париже Станислав Мартынович Глинский и Георгий Николаевич Косенко, руководитель нелегальной резидентуры в Риме Моисей Маркович Аксельрод, резидент в Берлине Борис Моисеевич Гордон, руководитель нелегальной резидентуры в Германии Файвель Калманович Парпаров, резидент в Вашингтоне Пётр Давидович Гутцайт, руководитель спецгруппы особого назначения (СГОН) при НКВД СССР Яков Исаакович Серебрянский, его помощник Альберт Иохимович Сыркин-Бернарди и многие другие. Всего в 1937–1938 годах из 450 сотрудников ИНО (включая загранаппарат) было арестовано 275 человек.

На высвобождающиеся места Лаврентий Павлович Берия расставляет не просто русских, а формирует специально подготовленную новую национальную элиту госбезопасности. В основном это были молодые сотрудники, выпускники Центральной школы (с 1939 года – Высшей школы НКВД), Школы особого назначения (ШОН) НКВД, межкраевых школ НКВД, а также молодые рабочие, комсомольские активисты, выпускники вузов. Этих людей отличали следующие принципиально новые качества:

1. Большинство из чекистов бериевского призыва были русскими, а также представителями других коренных народов России

2. Они выросли уже в советской стране, готовы были защищать завоевания русского социализма и были преданы лично Сталину

3. В отличие от первых чекистов, которые в основной своей массе не имели образования, новое поколение чекистов имело высшее образование, участвовало в индустриализации страны и было ориентировано на созидание нового мощного русского государства.

Наиболее ярким примером произошедшей кадровой революции является назначение начальником 5‑го отдела (внешняя разведка) ГУГБ НКВД СССР Павла Михайловича Фитина, который стал первым русским на этом посту с момента создания внешней разведки в 1920 году. В самом деле, до него внешнюю разведку возглавляли армянский революционер Яков Давтян (1888 года рождения), еще один армянин Рубен Катанян (1880 г.р.), еврейский революционер, соратник Ленина, участник Октябрьской революции Соломон Могилевский (1885 г.р.), еврейский революционер-подпольщик Меер Трилиссер (1883 г.р.), который наладил работу закордонной части (резидентур) и привел с собой в разведку целую плеяду соплеменников, среди которых Блюмкин, Слуцкий, Агабеков, Бустрем, Шпигельглас, Минскер, Нейман, Мюллер, Рейсс, Гинзберг, Аксельрод, Герт, Маневич, Розенгольц, Розенцвейг, Фельдбин, Нестерович, Гольденштейн, Гольдберг и другие. Затем внешнюю разведку возглавил выходец из еврейской семьи музыканта и акушерки, председатель Московской и Петроградской ЧК (Ленинградского ГПУ) в 1921–1929 гг. Станислав Мессинг (1890 г.р.), после него Артур Артузов (Фраучи), имевший итальяно-латышско-эстонские корни (1891 г.р.), затем еврей Абрам Слуцкий (1898 г.р.), еврей Сергей Шпигельглас (1897 г.р.), еврей Зельман Пассов (1905 г.р.) и грузин Владимир Деканозов (Деканозишвили), родившийся в Баку в 1898 году. В момент смещения Ежова и прихода к руководству НКВД Лаврентия Павловича Берия (25 ноября 1938 года) короткое время с 6 ноября по 2 декабря 1938 года обязанности начальника внешней разведки временно исполнял Павел Судоплатов (1907 г.р.), по паспорту украинец.

Павел Михайлович Фитин пришел в элиту советской разведки, в том числе и к добыванию секретов по атомной бомбе, буквально «от сохи». Он родился 28 декабря 1907 года в тюменской глубинке – в селе Ожогино Шатровской волости Ялуторовского уезда Тобольской губернии в семье крестьянина-бедняка Михаила Илларионовича Фитина, который в 1920 году стал организатором одного из первых колхозов во всей губернии – а год спустя в составе коммунистического отряда бедноты сражался против кулацких банд. Его сын Павел уже в 15 лет стал комсомольцем и пионервожатым, в 20 лет его избирают членом Шатровского райкома комсомола. В следующем году он на перекладных отправляется в Тюмень на подготовительные курсы для поступления в ВУЗ. Эти курсы находились в Тюмени на улице Республики – на той же улице находился и Тюменский сельхозтехникум, в котором в том же 1927 году учился будущий легендарный разведчик Николай Иванович Кузнецов. Так что вполне возможно, что два этих земляка встречались и даже были знакомы, не подозревая, что станут великими разведчиками.

Осенью 1928 года Фитин поступил на инженерный факультет Сельскохозяйственной академии имени К.А. Тимирязева в Москве – как раз в первый год Первой пятилетки, когда развернулась широкая индустриализация страны Советов. Достаточно сказать, что преддипломную практику в 1932 году Павел Фитин проходил на построенном за два года до этого Сталинградском тракторном заводе. Тем самым молодой специалист шагал в ногу со временем. После окончания академии он работал инженером лаборатории сельскохозяйственных машин Московского института механизации и электрификации сельского хозяйства, который был создан в 1930 году на базе факультета механизации и электрификации Тимирязевки и факультета электрификации Московского механико-электротехнического института. С октября 1932 по октябрь 1934 года – т. е. в годы Второй пятилетки – Фитин работал заведующим редакцией индустриальной литературы в издательстве «Сельхозгиз», а в ноябре 1936 года, после службы в армии, стал заместителем главного редактора этого издательства.

28 марта 1938 года Фитин был зачислен на службу в органы госбезопасности и направлен на учебу в Центральную школу НКВД СССР в Большом Кисельном переулке, а осенью того же года переведен на ускоренные курсы вновь созданной Школы особого назначения (ШОН) НКВД СССР. Как отмечал сам Павел Михайлович, «в октябре 1938 года я пришел на работу в Иностранный отдел оперативным уполномоченным отделения по разработке троцкистов и “правых” за кордоном, однако вскоре меня назначили начальником этого отделения. В январе 1939 года (по другим данным 1 ноября 1938 года. – А.В.) я стал заместителем начальника 5‑го отдела, а в мае 1939 года возглавил 5-ый отдел НКВД. На посту начальника внешней разведки находился до середины 1946 года».

Такая головокружительная карьера 30-летнего Павла Фитина – менее чем за год он прошел путь от сельхозслужащего до начальника внешней разведки Советского Союза – объясняется не недостатком кадров «расстрельной разведки», а их реформой, направленной на создание первой национальной разведывательной службы, которая 26 февраля 1941 года стала называться 1-м Управлением НКГБ СССР – предшественником Первого Главного Управления (ПГУ) КГБ СССР.

Заместителем Фитина 10 мая 1939 года был назначен Павел Анатольевич Судоплатов, который с 1935 года находился на нелегальной работе в Германии, под легендой участника антисоветского националистического подполья на Украине был внедрен в Организацию украинских националистов (ОУН), проник в ближайшее окружение ее лидера Евгена Коновальца и 23 августа 1938 года по личному поручению Сталина ликвидировал Коновальца в Роттердаме, передав ему коробку конфет с заложенным в нее взрывным устройством.

Одновременно со своим назначением заместителем начальника внешней разведки Судоплатов получил задание возглавить операцию по ликвидации Троцкого. В своих воспоминаниях он пишет: «Вход в здание Кремля, где работал Сталин, был мне знаком по прошлым встречам с ним. Мы поднялись по лестнице на второй этаж и пошли по длинному безлюдному коридору, устланному красным ковром… Нас с Берией пропустил тот же офицер охраны <…> Сталин посуровел и, чеканя слова, словно отдавая приказ, проговорил: “Троцкий должен быть устранен в течение года, прежде чем разразится неминуемая война. Без устранения Троцкого, как показывает испанский опыт, мы не можем быть уверены, в случае нападения империалистов на Советский Союз, в поддержке наших союзников по международному коммунистическому движению. Им будет очень трудно выполнить свой интернациональный долг по дестабилизации тылов противника, развернуть партизанскую войну. У нас нет исторического опыта построения мощной индустриальной и военной державы одновременно с укреплением диктатуры пролетариата, – продолжил Сталин, и после оценки международной обстановки и предстоящей войны в Европе он перешел к вопросу, непосредственно касавшемуся меня. Мне надлежало возглавить группу боевиков для проведения операции по ликвидации Троцкого, находившегося в это время в изгнании в Мексике. <…> Через десять минут по прямому проводу мне позвонил Берия и предложил: поскольку Эйтингон – подходящая кандидатура для известного мне дела, к концу дня он ждет нас обоих с предложениями. Когда появился Эйтингон, я рассказал о замысле операции в Мексике. Ему отводилась в ней ведущая роль. Он согласился без малейших колебаний. Эйтингон был идеальной фигурой для того, чтобы возглавить специальную нелегальную резидентуру в США и Мексике. Подобраться к Троцкому можно было только через нашу агентуру, осевшую в Мексике после окончания войны в Испании. Никто лучше его не знал этих людей. Работая вместе, мы стали близкими друзьями. Приказ о ликвидации Троцкого не удивил ни его, ни меня: уже больше десяти лет ОГПУ-НКВД вели против Троцкого и его организации настоящую войну».

Во исполнение приказа Сталина 9 июля 1939 года был доложен план агентурно-оперативных мероприятий по делу «Утка», в ходе которого агент Рамон Меркадер, завербованный резидентурой НКВД в Испании, которого с Эйтингоном связывала настоящая дружба, рано утром 20 августа 1940 года в Мексике на вилле в Койокане нанес Троцкому удар ледорубом. Эйтингон, как было условлено, дожидался Меркадера снаружи виллы в своей машине с работающим двигателем. Однако в момент удара Троцкий повернулся и был только ранен. Он громко завопил, зовя на помощь. Ворвавшиеся в комнату охранники сбили Меркадера с ног. Поняв, что тому не уйти, Эйтингон был вынужден уехать. Троцкий умер на следующий день, а Эйтингон покинул Мексику, добрался до Кубы и только спустя шесть месяцев оказался в Москве.

17 июня 1941 года Берия вызвал Судоплатова и отдал приказ о создании Особой группы на базе внешней разведки для проведения диверсий в тылу у наступающих войск противника. Заместителем Судоплатова был назначен Эйтингон. Кроме того, Судоплатов обратился к Берия с предложением вернуть из мест заключения и вынужденной отставки чекистов, имеющих опыт диверсионной и партизанской работы, таких как Серебрянский, Медведев, Мордвинов и другие. Начиная с 26 июня на московском стадионе «Динамо» началось формирование войск Особой группы, которые 3 октября 1941 года были сведены в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН) – спецназ госбезопасности. 18 января 1942 года приказом НКВД СССР № 00145 Особая группа при наркоме внутренних дел Берия была преобразована в 4-е Управление НКВД СССР, которое также возглавил старший майор ГБ, с 1943 года генерал-лейтенант Судоплатов.

Уже к началу осени 1942 года в тыл врага было заброшено 58 отрядов особого назначения. Как правило, они превращались затем в крупные партизанские бригады. За время войны было сформировано 212 отрядов и групп общей численностью 7316 человек, а также более 50 одиночных исполнителей. К числу основных задач относились: сбор разведывательных данных и информации военного, экономического и социально-политического характера; разрушение стратегических железнодорожных и шоссейных магистралей и других коммуникаций в прифронтовой зоне и в глубоком тылу противника, выведение из строя важных транспортных узлов; срыв железнодорожных и автоперевозок живой силы и техники противника на фронт; разрушение мостов, станционных сооружений; всяческое препятствие вывозу в Германию советских граждан, техники и награбленной немцами национальной собственности советского народа и имущества граждан; разгром военных, жандармских и полицейских гарнизонов; вывод из строя промышленных предприятий, электростанций, средств связи.

Общие итоги боевых действий ОМСБОН поражают всякое воображение – ни одно соединение Красной Армии не имело таких успехов. Было пущено под откос 1415 вражеских эшелонов с живой силой и техникой, уничтожено 1232 паровоза, 13181 вагонов и цистерн с горючим, взорвано 335 железнодорожных и шоссейных мостов, выведено из строя 92,2 км рельсов и около 700 км телефонного кабеля. Было проведено 1084 боевых столкновения с противником, разгромлено 122 гарнизона, жандармских и полицейских управления, комендатур и штабов. В открытом бою и в результате диверсионных актов было уничтожено 136 тыс. солдат и офицеров противника. Было ликвидировано 87 высших чиновников оккупационных властей, 2045 фашистских агентов и пособников врага. 25 омсбоновцев стали Героями Советского Союза и ещё двое – Героями России.

Во времена Андропова преемником ОМСБОН стала группа специального назначения Управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ СССР «Вымпел». Один из создателей этой группы, фронтовик, почетный сотрудник госбезопасности, полковник Иван Павлович Евтодьев, которому в 1950–1953 годах довелось работать под руководством Павла Анатольевича Судоплатова, утверждает, что «”Вымпел” был вершиной в очень нужной сфере деятельности для нашего Отечества. Но ведь и до него было много такого, чем можно гордиться. Взять, например, испанские события. Илья Григорьевич Старинов, его операции вошли в учебники спецслужб во всем мире. В Великую Отечественную войну такие личности, как генералы Судоплатов и Эйтингон в тяжелейших условиях создали крупное подразделение разведывательно-диверсионной деятельности, и заслуги их величайшие. Некоторые историки утверждают, что если брать стратегию, то в войну было три генерала, которые добились того, что мы победили. Это Жуков, Рокоссовский и Судоплатов. Причем Судоплатов с Эйтингоном воспитали целую плеяду Героев Советского Союза, которые действовали исключительно грамотно и исключительно полезно для страны – это и Ваупшасов, и Прокопюк, и Прудников, и Мирковский и многие другие. А такие личности, как Кузнецов, как Молодцов, как Лягин – этого никогда нельзя забывать и надо использовать в нашей повседневной работе».

После войны многие омсбоновцы продолжили службу во внешней разведке, став выдающимися разведчиками-нелегалами. Прежде всего это Вильям Генрихович Фишер (Рудольф Абель), о котором рассказывает сын Серебрянского – Анатолий Яковлевич: «Дядя Вилли был очень близок к отцу, был его подчиненным, и отец к нему очень хорошо относился. Фишер попал в группу отца еще до войны. Явно об этом нигде не пишут, поскольку принадлежность к “группе Яши” была глубоко засекречена, но отдельная информация всё же иногда просачивается… Когда отец в 1941 году вернулся на службу, он первым делом разыскал Фишера и снова взял его к себе в группу».

Вместе с Серебрянским Фишер участвовал в операциях «Монастырь» и «Березино» по проникновению в немецкую разведку Абвер с целью стратегической дезинформации немецкого командования. Как пишет Судоплатов, в Белоруссии «особо отличился В. Фишер, под видом немецкого офицера лично встречавший на полевом аэродроме диверсантов Скорцени». Был ли Фишер в ходе дальнейшей операции внедрен к немцам? Вполне возможно, и на это указывает фраза, брошенная в фильме «Мёртвый сезон» (1968), сценарий которого был написан на основе материалов, предоставленных КГБ СССР:

– Константин Тимофеич… Вы случайно не были в партизанах?

– Н-нет, не приходилось.

– А на каком фронте вы служили?

– Я при главном штабе служил. Шифровальщиком.

– Кто там у вас заправлял?

– Генерал Гальдер, а потом Йодль… Я ведь при немецком штабе служил…

В любом случае, когда Фишер был направлен по линии нелегальной разведки в США восстанавливать агентурные сети атомной разведки, порушенные в результате предательства Элизабет Бентли, поддержку с территории Южной Америки ему оказывали товарищи по ОМСБОН – Африка де лас Эрас, которая в отряде Медведева «Победители» отвечала за передачу в Центр информации, поступавшей от Николая Ивановича Кузнецова, действовавшего под видом немецкого офицера Пауля Зиберта, и Михаил Иванович Филоненко – комиссар отряда Карасёва «Олимп», в котором помощником командира по разведке был знаменитый Алексей Николаевич Ботян.

Беда пришла неожиданно и оттуда, откуда ее не ждали. 26 июня 1953 года Хрущёвым вместе с группой военных был совершен государственный переворот, в результате которого были уничтожены лучшие кадры разведки, и прежде всего тот, кто их создавал – Лаврентий Павлович Берия. Сотни чекистов были расстреляны, осуждены или уволены по «служебному несоответствию» – среди них генералы Судоплатов, Эйтингон, Дроздов, супруги Зарубины. Серебрянский умер на допросе в Бутырской тюрьме, генерал-лейтенант Амаяк Кобулов был расстрелян, полковник Зоя Ивановна Воскресенская-Рыбкина сослана в Воркуту. Гайк Бадалович Овакимян – автор агентурной операции «Энормоз» по проникновению в американские секреты атомной бомбы, лично завербовавший супругов Розенберг, в 1954 году решением ЦК КПСС был лишен воинского звания генерал-майора. Создатель национальной разведки, генерал-лейтенант Павел Михайлович Фитин был уволен из органов «по служебному несоответствию» – без пенсии, так как не имел необходимой выслуги лет… Подполковник Семён Маркович Семёнов, выпускник Массачусетского технологического института, создавший целую разведывательную сеть в США и первым установивший расположение ядерного центра в Лос-Аламосе в августе 1953 года был вышвырнут из органов без пенсии и с трудом нашел место кочегара на текстильной фабрике. Главный контрразведчик страны, а затем и начальник внешней разведки Пётр Васильевич Федотов был уволен в запас «по служебному несоответствию» и 23 мая 1959 года постановлением Совета министров СССР лишён звания генерал-лейтенанта, исключен из партии и вскоре умер. Когда 30 июня 1953 года пришли за бывшим начальником 3‑го Управления НКГБ СССР, генерал-лейтенантом Мильштейном, то он, уже в ранге заместителя министра внутренних дел Украинской ССР, оказал вооруженное сопротивление: стал стрелять через дверь, убив и ранив несколько оперативников, и сам погиб в завязавшейся перестрелке. Командующий войсками НКВД СССР, а затем и МВД, Герой Советского Союза, кавалер четырех орденов Ленина, четырех орденов Красного Знамени, ордена Красной Звезды, ордена Суворова I степени, двух орденов Кутузова I степени, генерал армии Иван Иванович Масленников не стал дожидаться, пока за ним придут, и 16 апреля 1954 года застрелился сам. 19 декабря 1954 года на Левашовской пустоши в Ленинграде был расстрелян легендарный начальник «Смерш», генерал-полковник Виктор Семёнович Абакумов, которому также вменили соучастие в «банде Берия». В конце того же 1954 года от сердечного приступа умер бывший командир отряда «Победители» 4‑го Управления НКВД СССР, Герой Советского Союза, полковник Дмитрий Николаевич Медведев, которому было 55 лет. По словам его сына Виктора Дмитриевича Медведева, последнее время перед смертью отца их квартира в Москве была переполнена сослуживцами Дмитрия Николаевича с Западной Украины, спасавшимися от репрессий… Голову во всю поднимали националисты, и это началось сразу после прихода к власти Хрущёва.

Суд над Эйтингоном, арестованным еще в 1951 году и «ошибочно и преступно» выпущенным Берией в 1953 году, состоялся только в 1957 году. Его приговорили к 12 годам лишения свободы. «Вы судите меня как “человека Берии”, – сказал он в своём последнем слове. – Но я не его человек. Если я чей-то, тогда считайте меня “человеком Дзержинского”. Но если быть более точным, то я человек Партии. Я выполнял её задания. И государственные. И с вами я о них говорить не буду».

Павел Анатольевич Судоплатов получил 15 лет тюрьмы, чудом избежав расстрела. С Эйтингоном они встретились во Владимирском централе. Сюда же Хрущёв на целых 8 лет упрятал и Василия Сталина, одного из самых популярных летчиков времен войны. Василий Сталин содержался во Владимирском централе под фамилией Васильев. Убили его в Казани, куда он был сослан позже… Ему предложили, как и сестре, отказаться от фамилии отца Джугашвили, на что он не согласился.

Иван Павлович Евтодьев вспоминает, как впервые увидел Судоплатова после его освобождения: «Один товарищ подходит ко мне в Клубе Дзержинского: “Палыч, П.А. пришел! Вон там в вестибюле его окружили”. Иду туда, пробиваюсь плечом через кольцо. Действительно, стоит Павел Анатольевич. Сильно изменился. Вдруг он повернулся и посмотрел на меня. Я говорю: “Здравствуйте, Павел Анатольевич!” – “Здравствуйте! Узнаю, узнаю. Вы пришли к нам в 1951-м? И мы Вас сразу отправили – забыл, куда”. Я говорю: “Точно, в Австрию!” – “А в опере были?” Я хотел было сказать, что опера тогда была разрушена. Но, видимо, он сам вспомнил, и ему стало неловко. Тут сын его Анатолий плечом толкает меня: «Не надо, чтобы он вспоминал»…

Это было время ренессанса внешней разведки, начало которому положило назначение 18 мая 1967 года Юрия Владимировича Андропова на пост Председателя КГБ СССР. Три предыдущих председателя были прямыми ставленниками Хрущёва и оказались на этом месте явно случайно. Так, по мнению помощника Андропова, фронтовика и опытного следователя, генерал-майора Николая Владимировича Губернаторова, «в работу разведки и контрразведки Семичастный не вникал, подготовкой и обновлением кадров не занимался… Начались громкие провалы в разведке. А когда Светлана Аллилуева бежала в США и объявила там о публикации написанных ею мемуаров, в ЦК КПСС решили Семичастного снять с должности Председателя КГБ и отправить на Украину заместителем главы правительства. Чекисты восприняли назначение Ю.В. Андропова с нескрываемым удовлетворением и надеждой, так как знали о его участии в партизанском движении и мужественном поведении в Венгерских событиях 1956 года. Надо сказать, Юрий Владимирович сполна оправдал наши надежды. Будучи его помощником с начала 1976 по 1982 год, я мог воочию видеть те положительные сдвиги и преобразования, которые он проводил в Комитете государственной безопасности».

На своей первой встрече с начальником ПГУ (внешняя разведка) КГБ СССР генерал-полковником Александром Михайловичем Сахаровским Юрий Владимирович попросил не просто рассказать о текущих делах, но представить долгосрочную стратегию по линии разведки, направленную на повышение эффективности внешней политики. После продолжительной паузы Сахаровский, как бы размышляя вслух, сказал:

– К сожалению, внешняя разведка до сих пор не оправилась от чисток и потрясений, имевших место после ареста Берии и его приближенных. Из разведки одних уволили, многих арестовали по необоснованным подозрениям – только за то, что они работали под руководством Берии по атомной проблематике, кризисной ситуации в ГДР. Были арестованы крупные руководители – П.А. Судоплатов, Л.Н. Эйтингон и другие мастера-аналитики в области разведки. У нас нет глубоких аналитиков, способных обобщать, предвидеть и прогнозировать развитие событий. Необходимо сформировать при руководителе Главка специальную аналитическую группу…

– Несомненно, это следует сделать, не откладывая, – заметил Андропов. – Однако это не кардинальное решение проблемы. В современных условиях в качестве такого решения я вижу создание научно-исследовательского института разведывательных проблем, который мог бы работать, например, по проблемам разоружения, переговорам с американской стороной. Или взять перспективы воссоединения Германии: возможно ли оно, когда и на каких условиях, с какими последствиями. По моим прогнозам, эта проблема быстро назревает.

– Создание такого НИИ было бы идеальным для разведки. Только вот где его разместить?

– Я планирую улучшить условия работы путем строительства новых зданий. Этот вопрос я обговорю с Л.И. Брежневым и добьюсь его рассмотрения на Политбюро.

– Считаю, – продолжал Андропов, – для Вашего Главка надо спроектировать комплекс зданий за городом, вместе с отдельным зданием для НИИ разведывательных проблем. В проекте следует предусмотреть все удобства жизнеобеспечения, а также возведение коттеджей для преподавательского состава.

Кроме того, 19 марта 1969 года закрытым постановлением Совета Министров СССР прошло организационное оформление Курсов усовершенствования офицерского состава (КУОС) в составе Высшей школы КГБ СССР им. Ф.Э. Дзержинского. В том же году для них был выделен сверхсекретный объект, расположенный на 25-м километре Горьковского шоссе, где располагалась знаменитая Школа особого назначения (ШОН). Принимая это решение, высшее политическое руководство СССР исходило из того, что в условиях «холодной войны» вокруг советских границ США и НАТО создали более пятисот военных баз, нацеленных на перевод войны из «холодной» фазы в «горячую». Кто должен был отражать эту угрозу? Армия для этого не подходит – это последний аргумент. Решение подсказали события в Чехословакии 1968 года, а за основу был взят опыт 4‑го Управления НКВД СССР Павла Анатольевича Судоплатова, в оперативном подчинении которого находилась Отдельная мотострелковая бригада особого назначения – знаменитый ОМСБОН, самое эффективное воинское формирование периода Великой Отечественной войны, представлявшее собой кадровый резерв сил спецопераций в тылу противника. Такими же резервистами на особый период стали слушатели КУОС. Это были действующие сотрудники территориальных управлений КГБ СССР, которые за 7 месяцев овладевали на КУОС навыками разведки и могли передавать шифротелеграммы по рации, минировать и качественно подрывать объекты взрывчаткой собственного изготовления, владели тактикой боя малыми группами, получали языковую подготовку. Слушатели обучались в реальных боевых условиях, с обозначенным противником, в экстремальных ситуациях. Их учили переносить жару, терпеть голод, действовать ночью, спать на снегу. После этого выпускники зачислялись в спецрезерв КГБ, продолжая службу там, откуда они были командированы.

События в Афганистане полностью подтвердили правильность данной концепции подготовки оперативно-боевых групп внешнеполитической разведки КГБ СССР. Многие выпускники КУОС прекрасно зарекомендовали себя при выполнении интернационального долга и в других странах и были награждены высокими наградами Родины. В 1981 году на базе КУОС по инициативе начальника Управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ СССР генерал-майора Юрия Ивановича Дроздова в составе 8‑го отдела этого управления была создана группа специального назначения «Вымпел», которая действовала уже на постоянной основе и стала кадровым боевым профессиональным подразделением, разведкой специального назначения.

Все складывалось как нельзя лучше – однако перемены стали ощущаться сразу после перехода Андропова в ЦК КПСС в 1982 году и особенно после его преждевременного и необъяснимого ухода в 1984 году. Прежде всего следует отметить, что у Андропова была так называемая «малая Коллегия». Обычно эти совещания он проводил в столовой за обедом, где ровно в 13.30 собирались все пять его заместителей. На этих совещаниях Андропов отрабатывал, обсуждал и решал крупные стратегические вопросы. Протокол «малой Коллегии» вел Николай Владимирович Губернаторов.

Зампредами, оставшимся от предыдущего председателя, были первый заместитель, генерал-полковник Николай Степанович Захаров, и генерал-майор Лев Иванович Панкратов. Два других заместителя Семичастного – начальник Второго Главка, генерал-лейтенант Сергей Григорьевич Банников и бывший председатель КГБ при СМ Белорусской ССР, генерал-лейтенант Александр Иванович Перепелицын лишились своей должности в июле-августе 1967 года. Вскоре после своего назначения Андропов пригласил работать одним из своих замов Ардалиона Николаевича Малыгина, который до этого был заведующим сектором органов госбезопасности Отдела административных органов ЦК КПСС. Еще два зама, генерал-майор Семён Кузьмич Цвигун и генерал-лейтенант Георгий Карпович Цинёв были рекомендованы непосредственно Брежневым. Вместе с Малыгиным они заняли смежные кабинеты на 4-м этаже в здании на Лубянке. Еще одним замом Андропова 4 сентября 1968 года был назначен также фронтовик, прошедший всю войну с первого дня до последнего, полковник, затем генерал-майор Виктор Михайлович Чебриков

Как видим, вырисовывается интересная закономерность – среди «мозгового штаба» Андропова нет ни одного представителя ПГУ, да и вообще разведчика – если не считать, что Цвигун, впоследствии первый заместитель Андропова, в 1942 году действовал по линии 4‑го Управления НКВД Судоплатова и занимался организацией партизанских отрядов, хотя затем был переведен в контрразведку «Смерш».

Лишь в 1978 году зампредом Андропова стал начальник ПГУ Владимир Александрович Крючков, который 1 октября 1988 года становится Председателем КГБ СССР. С этого момента роль разведчиков в руководстве КГБ стала стремительно возрастать. Зампредом стал новый начальник ПГУ Леонид Владимирович Шебаршин, а Второй Главк (контрразведку) возглавил бывший заместитель начальника ПГУ профессиональный разведчик Виктор Фёдорович Грушко, который даже стал первым заместителем Председателя. Начальником Аналитического управления КГБ СССР и членом Коллегии КГБ СССР был назначен еще один заместитель начальника ПГУ, профессиональный разведчик Николай Сергеевич Леонов. Начальником Секретариата КГБ СССР стал начальник Службы № 1 ПГУ профессиональный разведчик Александр Николаевич Бабушкин. Этот список можно продолжать.

17 июня 1991 года на закрытом заседании Верховного Совета СССР Крючков озвучил секретную записку Андропова «О планах ЦРУ по приобретению агентуры влияния среди советских граждан», датированную 1977 годом. В записке говорилось, что «американская разведка ставит задачу осуществлять вербовку агентуры влияния из числа советских граждан, проводить их обучение и в дальнейшем продвигать в сферу управления политикой, экономикой и наукой Советского Союза. ЦРУ разработало программу индивидуальной подготовки агентов влияния, предусматривающую приобретение ими навыков шпионской деятельности, а также их концентрированную политическую и идеологическую обработку». В записке подчеркивалось, что основное внимание ЦРУ будет обращено на советских граждан, «способных по своим личностным и деловым качествам в перспективе занять важные административные должности в партийном и советском аппаратах».

Существовал и список агентов влияния – это так называемый «Список 2200» или «Список Крючкова». Именно столько в нем фигурировало фамилий. Во главе списка, о чем можно догадаться по свидетельствам генерал-лейтенанта Николая Сергеевича Леонова и генерал-майора Юрия Ивановича Дроздова, находились имена А.Н. Яковлева и Э.А. Шеварднадзе. Оставалось «огласить весь список» и приступить к арестам. Почему этого не произошло?

Ведь ситуация развивалась стремительно, агенты влияния уже действовали открыто. К июлю 1991 года их усилиями в стране был создан искусственный дефицит товаров, особенно в магазинах. Еда, одежда, табак, водка – исчезло всё, и мы это хорошо помним. Зная о ситуации, Горбачёв и Крючков продолжали молчать. Впоследствии Комиссия по рассекречиванию документов КПСС обнаружила в архивах более десяти тысяч гневных телеграмм с выражением недоверия Политбюро и лично Генеральному секретарю ЦК КПСС с требованием проведения внеочередного съезда партии. Этот съезд стал бы для Горбачёва последним, причём простой отставкой он бы не отделался. Поэтому у Горбачёва и его окружения оставался единственный выход – ликвидация КПСС. Для этого и понадобился ГКЧП.

Конечно ГКЧП был провокацией, задуманной Крючковым и согласованной с Горбачёвым. Бывший премьер-министр СССР Валентин Павлов в 1996 году в интервью газете «Правда» указал, что «персональный состав комитета своей рукой написал сам Горбачёв». Он знал, что будущие члены ГКЧП 17 августа собрались на «объекте АБЦ» (служебная дача КГБ) и позвонил туда Крючкову, чтобы дать последние наставления.

Заместитель начальника УКГБ по Москве и Московской области, генерал-майор Виктор Кузьмич Кучеров 19 августа возглавил оперативный штаб. По его указанию в горрайорганы 19 августа была направлена шифротелеграмма «об уточнении наличия печатной базы, кабельного телевидения и взятия на контроль их работы». Группы сотрудников службы «З» УКГБ были направлены для доставки уведомлений в издательства о закрытии некоторых центральных, московских городских и областных изданий. Начальнику отделения Службы «З» А.И. Рязанову были даны указания о локализации деятельности радиостанции «Эхо Москвы».

Заместитель начальника УКГБ по Москве и Московской области, генерал-майор Александр Борисович Корсак осуществлял координацию действий с воздушно-десантными войсками по блокированию Моссовета, Останкинского телецентра, Госбанка и Гохрана СССР.

Начальник 7‑го Управления (наружное наблюдение) КГБ СССР, генерал-лейтенант Евгений Михайлович Расщепов 18 августа в 14 часов лично вручил группе руководителей подразделений наружной разведки списки и дал указание срочно взять под наружное наблюдение 63 человека, среди которых Руцкой, Хасбулатов, Бурбулис, Попов, Лужков, Яковлев, Шеварнадзе, Шахрай, Станкевич. 17 августа перед возвращением президента РСФСР Ельцина из Алма-Аты генерал-лейтенант Расщепов совместно с начальником группы «А» («Альфа») 7‑го Управления КГБ СССР, Героем Советского Союза, генерал-майором Виктором Фёдоровичем Карпухиным изучал условия для проведения мероприятий по возможному задержанию Ельцина в аэропорту «Чкаловский». Расщепов лично выезжал на место и поставил задачу подготовить для этого 25–30 сотрудников группы «Альфа». На следующий день аналогичные мероприятия проводились по комплексам «Сосенки-4» и «Архангельское-2». По особому указанию Расщепова силами наружного наблюдения 18 августа фиксировались прилет Ельцина в аэропорт Внуково и прибытие его на дачу в поселок «Архангельское-2».

Однако Крючков не дал команду на задержание Ельцина, позволив ему утром 19 августа выехать с дачи в Архангельском и беспрепятственно добраться до Белого дома. Вот как вспоминает об этом президент Международной Ассоциации ветеранов подразделения антитеррора «Альфа» полковник Сергей Алексеевич Гончаров: «Карпухин сообщил в штаб о том, что мы на месте и готовы выполнить приказ. Последовала команда, и я это отчетливо услышал: “Ждите указаний!” Начало светать. Я говорю Карпухину: “Фёдорыч! Ты доложи в штаб – рассвет скоро”. Опять команда: “Ждите! Свяжитесь позже”. Наш командир взял на себя ответственность: “А что ждать-то!” И мы передислоцировались в деревню, находившуюся рядом с Архангельским. Грибники пошли… Люди, увидев бойцов в необычной форме – в “сферах” и с оружием в руках, были напуганы и стали от нас шарахаться, возвращаться домой.

Как я понял, информация дошла до Коржакова. Говорю: “Фёдорыч, звони опять! Все понимают, что нас уже расшифровали!” Карпухин выходит на руководство. Ему формулируют новый приказ: “Выдвигайтесь на позиции варианта № 2” – это по захвату в момент выдвижения. Снимаем ребят, садимся опять в машины и выдвигаемся километра на два, начинаем маскироваться. … Проработали операцию, как блокировать выдвижение, и Карпухин доложил о готовности. Было 6 часов – светло, все видно, в Москву поток машин идет. Из штаба опять: “Ждите указаний, будет приказ!”

К 7 часам к Архангельскому начали стягиваться служебные машины с охраной. Видим, какие-то большие чины. Ладно, послали нашу разведку. Оказывается, это прибыли Хасбулатов, Полторанин и кто-то еще. Докладываем. Нам опять: “Ждите указаний!” Все! Мы не понимаем, что от нас хотят и как проводить операцию!

Где-то около 8 утра разведчики сообщают: “Колонна – два бронированных ЗИЛа, две “Волги” с охраной Ельцина и прибывших туда лиц выдвигается на трассу. Готовьтесь к операции!” Карпухин звонит в очередной раз в штаб и слышит: “Ждите команды!” – “Что ждать, колонна через пять минут проедет!” – “Ждите команды!” Когда мы уже их увидели, Фёдорыч опять сдергивает трубку. Ему опять: “Ждите команды!”

После того, как кортеж Ельцина на большой скорости проследовал мимо нас, Карпухин снимает трубку: “Что теперь делать?” – “Подождите, мы перезвоним!” Буквально через пять минут: “Возьмите частью ваших офицеров под охрану “Архангельское”. – “Зачем?!” – “Выполняйте, что вам сказали! Остальные – в подразделение!”«.

Газета «Бизнес Online» со ссылкой на Telegram-канал «Незыгарь» пишет 8 декабря 2019 года: «Американские спецслужбы находились в активном контакте с высокопоставленными сотрудниками ПГУ; активно в налаживании контактов с окружением самого Ельцина им помогало американское посольство. Вероятно, что об этих контактах знал и председатель КГБ Крючков, сам выходец из ПГУ. Интересно, что в самом ПГУ и в центральном аппарате КГБ произошёл раскол на западников и восточников. Первые были ориентированы на Запад и контакт с Америкой; вторые – на Пекин и на страны Ближнего Востока. <…> Считается, что основным инициатором и разработчиком проекта 19 августа был глава КГБ Крючков. Мало кто из членов ГКЧП понимали смысл проекта. Позднее всю суть провокации осознали министр обороны Язов (который срочно отозвал войска из Москвы) и министр внутренних дел Пуго (он застрелился). Возможно, что точкой начала операции стало 17 июня 1991 года, когда Крючков провёл элементарную операцию прикрытия (заявив о сети агентов влияния) и потребовал особых сверхполномочий для КГБ. С этого момента создавалась вся инфраструктура провокации 19 августа, направленная на слом СССР. При этом Крючков, группа Питовранова-ПГУ явно опасались своих оппонентов из контрразведки и ГРУ. Контрразведка и ГРУ активно пыталась вычищать сторонников переформатирования СССР. Но последние занимали практически основные места в коллегии КГБ СССР. В январе 91‑го произошла чистка сотрудников Бобкова, а самого его отправили в отставку. <…> Контроль за событиями в Москве перехватывали партнеры из ПГУ и группы Питовранова. Ельцина толкали во власть, хотя он был совершенно не готов для такой миссии».

Telegram-канал «Незыгарь» под шапкой «Нарративы» пишет про выбор между Горбачёвым и Ельциным, отмечая, что Валентин Юмашев в своих ретроспективных выступлениях наговорил лишнего про связь «Семьи» с ПГУ и участие внешней разведки в операциях ЦРУ в России по смене власти в тот период. После интервью Юмашева в украинской прессе вышел материал о том, что все руководство либеральным и оппозиционным «Ельцин-Центром» связано с ПГУ.

Считается, что Горбачёв был блокирован «путчистами» на госдаче № 11 в крымском поселке Форос (объект «Заря»). Однако проживающий в Дюссельдорфе журналист Григорий Крошин приводит слова участника тех событий, народного депутата РСФСР Владимира Лысенко. Согласно его данным, 21 августа в 17 часов на президентскую дачу прибыла делегация ГКЧП. Сам Лысенко прибыл туда чуть позже в составе другой делегации, которую по поручению Ельцина возглавили вице-президент РСФСР Руцкой и премьер-министр Силаев. В это время вице-президент СССР Янаев уже подписал указ, в котором ГКЧП объявлялся распущенным, а все его решения недействительными.

Руцкой, как он сам рассказал изданию «Sputnik Беларусь» 18 августа 2016 года, немало удивился, когда встретил у ворот двух членов ГКЧП: председателя КГБ СССР Владимира Крючкова и министра обороны СССР Дмитрия Язова. «Я подошел к ним и спросил: “А что вы стоите здесь и не заходите?” Они говорят: “Так нас туда не пускают”. Я думаю, как это так, он арестован, а министра обороны и председателя КГБ не пускают», – поделился своими воспоминаниями Руцкой. Он также опроверг устоявшийся факт, что Горбачев в Форосе был лишен связи с внешним миром. «Мы пришли на дачу, видим Горбачева, он был, правда, небрит, в пуловере, начал нам рассказывать, что у него связи нет. Я подошел к телефону, снял трубку, отвечает коммутатор. Я попросил соединить с Ельциным, меня соединяют. Ельцин сказал везти Горбачева в Москву», – рассказал Руцкой.

А теперь слово Владимиру Лысенко:

– Как вел себя Крючков?

– Крючкова близко я увидел уже тогда, когда была отдана команда «по машинам». Тут для меня была неожиданность: там стояло несколько черных машин, и я думал, что все их займет команда Горбачева, семья его, охрана, но… Вижу, что к одной из этих черных машин идет… Крючков! Причем кто-то из охранников, смотрю, любезно так провожает его к машине, и он садится в нее один, без какой-либо еще охраны. То есть в той же свите, в которой ехала команда Горбачева, ехал и Крючков… Все остальные преступники, видимо, ехали за нами в другой машине.

22 августа в 00:04 Горбачёв возвращается из Фороса в Москву вместе с Руцким, Силаевым и Крючковым на самолете Ту-134 руководства РСФСР.

– Как вы возвращались в Москву?

– Я летел в российском самолете. По прилету Силаев вышел через задний люк (а передний был пока закрыт), чтобы выяснить, какова ситуация на аэродроме. Я шел через этот люк последним и мог наблюдать, как в салоне подошел к Крючкову один человек в штатском из охраны Горбачева и еще двое в военной форме – из команды Руцкого и объявили: «Вы арестованы, просьба следовать за нами». Крючков безвольно встал с кресла и, совершенно не сопротивляясь, покорно пошел за ними. По словам многих, Крючков был одним из самых умных из всей бравой восьмёрки.

В 2009 году в программе «В гостях у Дмитрия Гордона» первый мэр Москвы Гавриил Попов рассказал об «интригах консерваторов вокруг Ельцина». По его словам, «Крючков Владимир Александрович хотел, чтобы Ельцин стал президентом» – «Крючков? Хотел заменить Горбачёва на Ельцина?» – «Да, совершенно верно. И это был самый правильный ход, который они могли придумать» – «Так это был план КГБ?» – «Да. Они же Ельцина не тронули, вы же заметили» – «Конечно» – «А почему не тронули? Потому что они должны были его ввести в игру, если у них бы начало не получаться. Но тут под нашим нажимом Ельцин принял решение совершенно на мой взгляд блестящее и дальновидное. Он объявил, что он будет бороться за возвращение Горбачёва» – «Коржаков знал, что у Крючкова такой план?» – «Я думаю, да. Я не могу точно сказать конкретно, знал ли лично Коржаков. Но что Борис Николаевич знал – это несомненно. При мне было два разговора» – «С Крючковым?» – «Даже в бункере. Борис Николаевич снял трубку и набрал телефон Владимира Александровича: “Вы нас скоро уничтожите?” А тот сказал: “Что за чушь. Штурма не будет”« – «И после этого Крючкова посадили в тюрьму. Где логика?» – «Какая логика? Его оставили в живых. Всё нормально».

В 2010 году Гордон в той же программе спросил уже самого Горбачёва: «Недавно Гавриил Попов сказал мне, что Крючков намечал Ельцина вместо Вас. И Ельцин об этом знал. Но в последний момент он всё-таки сыграл – и Вы подтверждали это – решающую роль в разгроме ГКЧП. Вероятно ли такое, что Крючков хотел, чтобы Ельцин занял пост Президента Советского Союза?» – «Когда дело дошло до того, что программа есть, Договор уже на подписание 20 августа поставлен, основные направления как бы проработаны, и страна движется в этом направлении, на путях демократизации – то в партии самые тогда и разыгрались страсти… Были несколько пленумов, где выдвигали вопрос о том, что Горбачёв должен уйти… Но ничего у них в открытой политической борьбе не получилось. Правда-то была на чьей стороне?» – «Михаил Сергеевич, мог Крючков выставить Ельцина на пост Президента Советского Союза?» – «Он пытался. Логически это: когда с Горбачёвым не получается, и реальным лицом, действующим, имеющим власть большую в руках, был Ельцин – то к нему подбрасывали эту идею» – «Это была спецоперация?» – «Слишком это высокое название»…

Как представляется, сговор Горбачёва и Крючкова с целью ликвидации КПСС и продвижения Ельцина достаточно очевиден. Рядовые коммунисты и сотрудники КГБ СССР здесь ни при чем. Их, как говорил Штирлиц, держали за болванов в старом польском преферансе. При этом для самого Крючкова ситуация вышла из-под контроля, и он нежданно-негаданно оказался в «Матросской тишине» по статье 64 УК РСФСР «Измена Родине». Правда, в отличие от всех предыдущих арестованных руководителей советских органов госбезопасности, Крючкова не расстреляли. В январе 1993 года он был освобожден под подписку о невыезде, а в феврале 1994 года амнистирован. Решили, видимо, что в сравнении с Берией или Абакумовым не та фигура. По словам Маркса, «Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса».

Советская внешняя разведка на Дальнем Востоке в 1920 – 1922 гг

Шинин О.В.,

д. и.н., профессор кафедры истории факультета социологии, экономики и права МГПУ

В 1920 г. на территориях РСФСР к востоку от озера Байкал была образована Дальневосточная республика. Создавая буферную республику, партийно-политическое руководство РСФСР решало основополагающую задачу – не допустить прямого военного столкновения с Японией, а также намеревалось при помощи ДВР добиваться международного признания советского государства.

С образованием ДВР разведывательную работу в отношении Китая, особенно Маньчжурии, Монголии, Кореи и Японии вели иностранное отделение при полномочном представительстве ВЧК в ДВР и Главное управление Государственной политической охраны ДВР.

Полпредство ВЧК и ГУ ГПО засылали на территорию Китая и Монголии штатных сотрудников и агентов по нелегальным каналам, в том числе и агентов-вербовщиков, которые приобретали ос-едомителей из местных жителей и представителей белой эмиграции, создавали небольшие агентурно-осведомительные группы.

Помимо этого, с декабря 1921 г. в Пекине под прикрытием представительства РСФСР во главе с А.К. Пайкесом действовала резидентура Иностранного отдела ВЧК. В этом же году ГУ ГПО организовало резидентуры на ст. Маньчжурия и в г. Харбине.

Основное внимание резидентур в Китае было направлено на сбор информации об организациях российской эмиграции и белогвардейских формированиях на территории Китая, выявление и пресечение их подрывной деятельности против ДВР и РСФСР, а также на выяснение военных планов Японии и объемов сотрудничества японских военных с военно-политическими группировками Китая.

Кроме этого, как свидетельствуют архивные документы, приоритетной для разведывательных органов являлась задача обеспечения внешнеполитической деятельности ДВР и РСФСР.

Резидентуры внешней разведки проводили весьма активную деятельность. Добывалась значимая, в том числе документальная, информация, проводились активные мероприятия по разложению эмиграции и ликвидации вожаков белогвардейских отрядов, обезвреживанию перебрасываемой в пределы ДВР агентуры японской и других иностранных разведок.

Резидентура ГПО в Харбине имела ценную агентуру как по белогвардейским, так и по китайским и японским объектам. В эти годы резидент И.И. Ангарский привлек к сотрудничеству И.Т. Иванова-Перекреста, сыгравшего позже ключевую роль в добывании особо важных документальных материалов харбинской японской военной миссии.

С февраля по октябрь 1921 г. резидентом ГПО на ст. Маньчжурия был С.И. Силкин. Он являлся содержателем явочного пункта для приезжавших партийных работников, представителей Коминтерна, секретных сотрудников военной разведки и ГПО, оказывал им разнообразное содействие, в том числе и материальную помощь¹.

Еще в 1920 г. С.И. Силкин участвовал в создании на ст. Маньчжурия партийной и комсомольской организаций, а также выступил инициатором объединения профессиональных союзов, вел работу по разложению семеновских и каппелевских частей в целях их реэвакуации в Россию. При содействии ячейки РКП(б) он организовал помощь партизанским отрядам и регулярным частям НРА, используя личные связи в штабе китайских войск. Для проведения военной работы 26 января 1921 г. командованием 2-й Верхнеудинской дивизии НРА Силкин был назначен представителем дивизии на ст. Маньчжурия, он способствовал началу переговоров представителей министерства транспорта ДВР с китайскими властями об открытии железнодорожного сообщения через российско-маньчжурскую границу, занимался распространением коммунистической литературы, переправлявшейся из Читы².

Однако исполнение Силкиным специальных обязанностей вскоре явилось причиной конфликта с представителем ДВР на ст. Маньчжурия П.Ф. Александровским (настоящая фамилия Жуйков – Авт.).

Суть конфликта представляется целесообразным изложить подробно, поскольку это даст достаточно рельефное представление о деятельности спецслужб ДВР в Маньчжурии. Так, в письме уполномоченному Дальбюро ЦК РКП(б) в полосе отчуждения КВЖД Силкин описывал сложившуюся конфликтную ситуацию следующим образом. При аресте китайскими властями сотрудников «госполитинспекции»³ Степанова и Берестнева, имевших при себе мандаты, исполненные на куске шелковой ткани, П.Ф. Александровский ограничился информированием МИД ДВР. Все необходимые меры по освобождению сотрудников предпринимал Силкин самостоятельно, в том числе информировал особоуполномоченного ДВР в Харбине, взаимодействовал со штабом китайских войск и пр.

Вся направлявшаяся из ДВР коммунистическая литература шла в адрес С.И. Силкина. Не имея средств для аренды помещения под склад и для того, чтобы минимизировать угрозу обыска китайской полицией, он использовал с ведома П.Ф. Александровского кладовую при арендованном под представительство помещении. Однако через некоторое время Александровский потребовал освободить указанное помещение⁴.

Далее С.И. Силкин, отмечал, что в условиях небольшого количества домов и множества различных белогвардейских организаций на ст. Маньчжурия приобретение явочной квартиры было затруднительно, поэтому он посчитал обоснованным использовать в этих целях помещения представительства ДВР. Поскольку в канцелярии уполномоченного ежедневно бывала масса посетителей, то Силкину представлялось посещение представительства тем или иным сотрудником мало заметным и не создающим угрозы компрометации уполномоченного. Сначала Александровский требовал, чтобы сотрудники являлись преимущественно по вечерам, а затем запретил посещение представительства на том основании, что за канцелярией, по его предположению, постоянно следили белогвардейцы⁵.

Силкин также указывал, что Александровский, получая сведения от сотрудников «госполитинспекции» и других лиц, по непонятной причине сообщал их представителям китайских военных и гражданских властей. Более того, через присутствовавшего на встречах переводчика командующего китайскими войсками Гунн, который, по мнению Силкина, являлся агентом атамана Г.М. Семенова, сведения становились известны белогвардейцам⁶.

Все лето 1921 г. этот конфликт разбирался в Дальбюро ЦК РКП(б) с участием заинтересованных сторон – МИД, ГПО и штаба НРА⁷. В результате в октябре 1921 г. С.И. Силкин был отозван из Маньчжурии, чуть позже был снят со своей должности и П.Ф. Александровский⁸.

В ноябре 1921 г. – начале 1922 г. резидентом на ст. Маньчжурия, по-видимому, был Михайлов, который в качестве прикрытия занимал указанную должность в представительстве ДВР. Неизвестно как долго он находился в Маньчжурии, но на одном из совещаний в МИД ДВР в начале 1922 г. было признано целесообразным заменить его на более опытного сотрудника ГПО⁹.

Придерживаясь политики ликвидации интервенции, прорыва политической и экономической блокады правительство ДВР стремилось продолжить международные переговоры и использовать не только разногласия великих держав, но и их заинтересованность в экономических отношениях с Россией и ДВР. Межгосударственные переговоры стали главным средством решения тех целей, ради которых была создана Дальневосточная республика¹⁰.

Советская разведка с целью решения основных задач внешней политики предпринимала экстраординарные усилия по выяснению намерений Японии и других государств в отношении ДВР и Советской России, в том числе в ходе конференций в Дайрене, Вашингтоне и Чанчуне.

В августе 1921 г. в Дайрене начались инициированные ДВР переговоры с Японией по наиболее важным вопросам двусторонних отношений: прекращение интервенции и вывод японских войск с российского Дальнего Востока, заключение экономического соглашения.

Подготавливая позицию российской стороны, ЦК РКП(б), Дальбюро ЦК, правительство ДВР располагали необходимой информацией, полученной по дипломатическим каналам, и добытой советской разведкой, которая свидетельствовала о том, что Япония пошла на Дайренскую конференцию ввиду финансовых трудностей, связанных с затратами на интервенцию.

В 1921 г. на нее было истрачено 100 млн. иен, а на 1922 г. планировалось израсходовать ещё 55 млн. 1921-й г. Япония закончила с бюджетным дефицитом в 400 млн. иен, внешняя торговля страны оказалась существенно подорвана, золотой запас уменьшился почти на 100 млн. иен. Интервенция унесла жизни несколько тысяч японских военнослужащих. В военных кругах наметился раскол: военное министерство стояло за сокращение интервенции, генеральный штаб – за ее эскалацию¹¹.

В Японии развивалось движение против интервенции в России. Оно было частью обширного движения пролетариата, выступавшего в разных странах под лозунгом «Руки прочь от Советской России!» с требованием прекратить войну против молодого государства трудящихся¹². Кроме этого Японии приходилось также учитывать и укрепление позиций Советской России на международной арене.

В преддверии конференции в Дайрене Дальбюро и правительство ДВР запросили Владивосток о возможности выяснения японской позиции на предстоящих переговорах. Эти сведения были получены осведомительным отделом подпольного Приморского облревкома. 8 июля 1921 г. его председатель В.П. Шишкин передавал: «Из имеющихся у нас документов, полученных из японских штабов, видно, что японцы считают правительство ДВР коммунистическим, а поэтому нежелательным для них, но все же намерены вести с ним переговоры, поддерживая одновременно антикоммунистические группировки. Если переговоры будут для них неблагоприятны, то они выдадут Приамурскому правительству оружие и дадут большую поддержку антикоммунистическим силам…»¹³.

Жесткая позиция японской стороны, занятая на Дайренской конференции, привела в феврале 1922 г. к ее закрытию. Не решив ни одного существенного вопроса, тем не менее, конференция дала важный опыт ведения переговоров с государством, реализующим в регионе политику непосредственной военной экспансии.

Еще до окончания дайренских переговоров, в ноябре 1921 г., в Вашингтоне открыла свою работу конференция по ограничению вооружений, тихоокеанскому и дальневосточному вопросам. В ней принимали участие США, Британская империя, Япония, Франция, Италия, Китай, а также имевшие интересы в АТР – Бельгия, Голландия и Португалия. Повестка дня конференции вышла за рамки ограничения вооружений и включала в себя неприкосновенность тихоокеанских владений, а также китайский и русский вопросы¹⁴.

Ни Советская Россия, ни ДВР не получили официального приглашения на конференцию. Несмотря на это в декабре делегация ДВР прибыла в Вашингтон и развернула активную антияпонскую пропагандистскую кампанию, используя добытые советской разведкой секретные документы о материально-финансовой поддержке Японией «контрреволюционного» режима в Приморье, а также о внешнеполитических антисоветских планах Японии и Франции.

Так, в январе 1922 г. делегация ДВР опубликовала ряд документов, разоблачавших экспансионистские планы великих держав на Дальнем Востоке. В частности, были преданы гласности материалы о секретном соглашении между Францией и Японией относительно создания на Дальнем Востоке государства, полностью зависимого от Японии, а также о существовании тайного дипломатического блока между Францией и Японией, направленного против Америки. Представители ДВР заявили также американской делегации, что «русский народ считает и американское правительство ответственным за проливаемую кровь мирного русского населения в результате продолжающейся империалистической интервенции»¹⁵.

Антисоветская политика, в том виде, как ее осуществляла Япония при помощи национальных вооруженных сил, не нашла поддержки ни в Вашингтоне, ни в Генуе в силу правильной дипломатической тактики РСФСР и ДВР, а также из-за укрепления международных позиций Советской России, близости окончания Гражданской войны и заинтересованности держав в экономических отношениях с РСФСР и ДВР.

Летом 1922 г. дипломатия ДВР активизировала усилия по решению вопроса о выводе японских войск с территории российского Дальнего Востока. После обращения к японскому правительству конференция была намечена на сентябрь 1922 г. в Чанчуне¹⁶.

В июле 1922 г. резидентуре ГПО в Харбине удалось получить копию переписки МИД Японии со своими дипломатическими представителями, которая была направлена в МИД ДВР¹⁷. Таким образом, в преддверии конференции советская сторона была в достаточной мере информирована о положении в Японии и ее приоритетах во внешней политике.

В августе 1922 г. были перехвачены письма посланника Японии в Польше Каваками, в которых он констатировал, что правительство ДВР обладает необходимыми документальными материалами о зверствах японских войск на российской земле, размере нанесенного России огромного материального ущерба, чтобы противопоставить претензиям Японии по «николаевскому инциденту» свои аргументы. Поэтому японскому правительству предпочтительнее отсрочить обсуждение этого «инцидента» до заключения договора, касавшегося вывода войск и возобновления торговых отношений. Политика Японии по отношению к России, как указывал Каваками, была непродуманной, что и привело к сложившемуся положению¹⁸.

В самой Японии политическая обстановка летом 1922 г. складывалась неблагоприятно для милитаристских кругов и иных сторонников интервенции. Экономический кризис, огромные, но безрезультатные затраты на интервенцию, достигшие полутора миллиардов иен, большие потери солдат, бесславно погибших в Дальневосточном крае, – все это возбуждало недовольство продолжавшейся интервенцией не только со стороны трудящихся, но и со стороны мелкой буржуазии Японии.

Попытки правящих кругов переложить бремя кризиса и военных расходов на плечи трудящихся лишь стимулировали рост революционного движения в Японии.

Особенно сильное влияние на пересмотр политики японских империалистов в отношении русского Дальнего Востока оказывало укрепление советского государства в результате окончания Гражданской войны в европейской части страны и все более увеличивающееся значение РСФСР на мировой арене. 1922 г. ознаменовался переломом в отношениях целого ряда капиталистических стран с Советской Россией. Началась полоса дипломатических и экономических переговоров¹⁹.

Летом 1922 г. ушло в отставку правительство Такахаси. Высший тайный совет и Высший совет при императоре предпочли уступить общественному мнению и сменить кабинет, связанный с интервенцией в Сибири. 23 июня 1922 г. новое правительство решило вывести войска из ДВР, за исключением северного Сахалина, до конца октября 1922 г²⁰.

Маньчжурская резидентура ГПО установила, что главным козырем в руках партии, настаивавшей на эвакуации японских войск, было возобновление торговых отношений с Советской Россией и ДВР. По этой же причине японскую сторону удалось склонить к проведению конференции в Чанчуне с участием не только представителей ДВР, но и РСФСР.

В то же время милитаристские круги Японии продолжали препятствовать выводу японских войск с российской территории. Они с тревогой отнеслись к ликвидации военно-политического союза Японии и Англии, заключенного в 1911 г., и сближению последней с США, которое проявилось на Вашингтонской конференции.

Как установила советская разведка, в августе 1922 г. в Мукдене представители японского генштаба заключили соглашение с китайским маршалом Чжан Цзолином. Главной целью соглашения являлась реализация японской экспансии менее затратным способом. Чжан Цзолину было передано оружие, а в сентябре японское правительство выплатило ему 11 млн. долларов на перевооружение и реорганизацию армии, а также направило японских военных советников. Кроме того, поддерживая Чжан Цзолина в борьбе с У Пейфу, японцы получили некоторое преимущество в сношениях с Пекинским правительством, в том числе для защиты своих экономических интересов в Маньчжурии. Помимо прочего, таким образом предполагалось сделать международный имидж Японии более позитивным²¹.

В августе 1922 г. были получены данные о том, что военное командование рассматривало предстоящие переговоры Японии с ДВР как исключительно торговые. Предполагалось, что японские представители во время переговоров будут получать инструкции только от МИД Японии. В отличие от Дайренской конференции военное командование не планировало принимать участие в переговорах.

В сентябре 1922 г. советская разведка получила информацию о том, что на заседании в военном министерстве по вопросу установления отношений с РСФСР Като сформулировал условия, на которых это было бы возможно. В частности предусматривалось объявить Владивосток международным торговым портом и образовать японский сеттльмент, эксплуатировать Уссурийскую железную дорогу только русскими и японскими компаниями, для установления связи проложить между Владивостоком и Токио кабель особого назначения. Кроме того, военное министерство предлагало в целях борьбы с влиянием Америки в Китае возобновить в какой-либо форме ранее расторгнутый по требованию США тайный англо-японский договор.

Советская разведка также установила, что в преддверии конференции японская военная миссия направила в Чанчунь секретных сотрудников, причем предпочтение было отдано агентам русской национальности²².

Располагая информацией по ключевым проблемам советско-японских отношений, объединенная советская делегация заняла на конференции достаточно выверенную и твердую позицию. Однако вследствие осложнения внутриполитической обстановки позиция Японии на переговорах в Чанчуне была противоречивой, что в конечном итоге привело к их безрезультатному завершению.

В сентябре 1922 г. после прекращения переговоров советской разведкой была перехвачена телеграмма начальника японского генерального штаба Уехара главнокомандующему японским экспедиционным корпусом в Приморье генералу Тачибана. Уехара информировал Тачибана о том, что МИД Японии совершенно потерял возможность самостоятельно решать дипломатические вопросы. Все проблемы внешней политики обсуждались на заседании кабинета и согласовывались с военным ведомством.

Провал Чанчуньской конференции произвел удручающее впечатление на торгово-промышленные круги Японии. Для выяснения вопроса о торговле с ДВР японские промышленники и владельцы концессий в Приморье буквально осаждали особоуполномоченного ДВР в Особом районе Восточных провинций Китая Э.К. Озарнина. Кроме того, стала поступать информация о том, что в Японии активно дискутировалась возможность частичной эвакуации войск, ряд воинских частей предполагалось оставить для охраны японских резидентов. Данный вопрос также обсуждался в ходе консультаций японского консульства с японскими предпринимателями, за чей счет предполагалось содержать эти части²³.

Однако, несмотря на противодействие «военной партии», Япония вывела военный контингент с российского Дальнего Востока, за исключением Сахалина. 21 октября 1922 г. Э.К. Озарнина посетил японский консул Яманучи. Консул отметил, что теперь Япония осознала цену белогвардейских правительств и эвакуация Приморья является отрадным для японцев событием. Он также отметил, что очевидно в ближайшем будущем могут состояться очередные переговоры с ДВР и РСФСР. По мнению Э.К. Озарнина, японцев очень беспокоила возможность бойкота японских товаров, а также затруднения для въезда японцев на советский Дальний Восток.

По данным советской разведки, уже в ноябре 1922 г. позиции «военной партии» в Японии существенно ослабли, в политических и промышленных кругах крепла идея установления нормальных торговых отношений. Япония даже была готова вложить в советский Дальний Восток до 50 млрд. иен, но под серьезные гарантии²⁴.

Полученная разведывательная информация военно-политического и экономического характера в последующем активно использовалась НКИД для формирования позиции СССР в ходе советско-китайских и советско-японских переговоров.

Пристальное внимание резидентуры в Китае уделяли сбору информации о деятельности белоэмигрантских групп, выявлению и пресечению их подрывной работы против Советской России и ДВР, а также на выяснении военных планов Японии и характера сотрудничества японцев с военно-политическими группировками Китая.

Так, 2 апреля 1920 г. начальник разведывательного отделения штаба сухопутных и морских сил Временного Приморского правительства К.А. Харнский обобщил всю собранную разведывательную информацию о планах японских милитаристских кругов на русском Дальнем Востоке в Ежедневной сводке разведывательного отделения. Из полученных данных следовало, что Япония стремилась стать хозяйкой всей территории от океана до Байкала. При этом в газете «Кокумин» речь шла «о создании буферного государства в этих пределах, как о средстве соблюсти международное приличие». В это же время в газете «Дзи-Дзи» появилось интервью с атаманом Г.М. Семеновым, в котором он говорил «о своем намерении создать независимое государство к востоку от Байкала» (в воинских частях Семенова и уцелевших частях Каппеля насчитывалось до 20 тыс. штыков и сабель). В этой же сводке говорилось о стремлении Японии распространить свое влияние на Монголию и прочно закрепиться во всей Маньчжурии. Причем подчеркивалось, что основным сторонником этой точки зрения являлся начальник японской разведки и контрразведки во Владивостоке генерал Такаянаги. Таким образом, стратегические планы Японии стали известны советской разведке еще задолго до «меморандума Танаки», принятого 7 июля 1927 г²⁵.

В агентурных сводках ГПО о военно-политическом положении на Дальнем Востоке за июль – август 1920 г. приводятся сведения о военной технике семеновских частей, положении на монгольской границе и об угрозе вторжения из-за рубежа русских белогвардейских отрядов. О качестве работы внешней разведки ДВР красноречиво свидетельствуют показания генерал-лейтенанта А.С. Бакича и генерал-майора Смольника в представительстве ГПУ по Сибири 5 мая 1922 г. о планах вторжения с китайской территории в августе – сентябре 1920 г. и об их связях с японцами, относившихся к августу – декабрю.

В середине 1921 г. на территории ДВР начались бои с отрядами выступившего из Монголии барона Р.Ф. Унгерна. Советская разведка разработала и реализовала план по его захвату. Разведчики среди бела дня на марше в монгольской степи «вынули» барона из белогвардейской колонны. Унгерн не мог и предполагать, что фон Зоммер, которому он доверял, на самом деле был сотрудником ЧК Б.Н. Алтайским. Операцию по внедрению Алтайского в окружение Унгерна проводил И.П. Павлуновсний, полпред ВЧК по Сибири²⁶.

Осуществляя мероприятия по борьбе с подрывной деятельностью белогвардейских эмиссаров в Маньчжурии против ДВР, разведывательные органы снабжали внешнеполитическое ведомство ДВР необходимой информацией для вынесения официальных протестов китайским властям.

Так, в июле 1922 г. резидент советской разведки на ст. Маньчжурия получил копию белогвардейского воззвания о свержении власти в ДВР и ряд других документов. Указанные материалы были использованы уполномоченным ДВР Б.А. Похвалинским для предъявления китайским властям требования о запрещении деятельности белогвардейских представителей.

Иногда протесты официальных лиц ДВР были результативными. Например, в октябре 1922 г. китайский командующий округа Чжу информировал заместителя уполномоченного ДВР в Харбине В.В. Гагельстрома о задержании белогвардейского генерала Шильникова вместе с некоторыми соратниками, которые планировали партизанские выступления в Забайкалье, о чем неоднократно представитель ДВР ставил в известность китайские власти²⁷.

В последующем МИД и ГПО ДВР попытались извлечь максимум выгоды из данной ситуации. В соответствии с указаниями директора ГПО Л.Н. Бельского заместитель уполномоченного правительства ДВР на ст. Маньчжурия провел встречу с представителем китайского комиссара по иностранным делам на ст. Маньчжурия Ци Джаоюй. В ходе встречи заместитель уполномоченного предложил выдать подлинные документы, изъятые китайцами у Шильникова. За это он предложил освободить арестованного в Чите в связи с этим делом китайского гражданина Лан Шинбы, а также снять арест с ряда китайских магазинов. Несмотря на то, что с Ци Джаоюй договориться не удалось, заместитель уполномоченного получил доступ к этим документам. Он смог скопировать документы об агентуре организации Шильникова на территории ДВР, о финансировании организации японской военной миссией, а также инструкции японского МИД (без реквизитов) генералу Тачибана о разжигании вражды между различными российскими политическими организациями и использовании столкновения между ними как повода для оккупации Приморья²⁸.

В сентябре 1922 г. советская разведка получила информацию о состоявшемся во Владивостоке совещании, на котором в соответствие с санкцией японского правительства было принято решение после ликвидации белого режима в Приморье перебросить белые части в Маньчжурию, где при участии Чжан Цзолина подготовить военную экспедицию против Красной армии на Дальнем Востоке и в Монголии.

При этом монгольская операция планировалась Чжан Цзолином при участии белых частей на средства купечества Хейлунцзянской провинции (10 процентов), монгольских князей (40 процентов), отчислений от соляных пошлин (15 процентов), особого военного налога на торговцев и промышленников трех восточных провинций Китая (5 процентов) и налога с населения Монголии по пути следования экспедиции (30 процентов).

Резидентуры разведывательного управления Народно-революционной армии и ГПО ДВР решали в числе других задачи обеспечения безопасности представителей ДВР и РСФСР в Китае. Так, в августе 1922 г. разведупр получил информацию о том, что в связи с приездом в Китай для участия в российско-японской конференции А.А. Иоффе, белогвардейцы планировали его убийство в случае его появления в Харбине.

В сентябре 1922 г. резидентура ГПО перехватила рапорт помощника начальника милиции Петрова в штаб китайских войск, в котором он сообщал, что коммунистическую работу на ст. Маньчжурия организует уполномоченный ДВР Б.А. Похвалинский. Кроме того, Петров указывал, что в доме, занимаемом представительством ДВР, имелось значительное количество огнестрельного оружия, включая гранаты. Петров предлагал провести обыски в представительстве, в конторах профсоюзов и других местах²⁹.

В тесной взаимосвязи с чекистами работал Дальневосточный секретариат Коминтерна, который направлял интернационалистов из разных стран в местные органы безопасности для работы, способствовал созданию иностранных коммунистических секций и партийных организаций от Верхнеудинска до Владивостока, командировал агентов в Японию, Китай, Корею, Монголию, помогал распропагандированию белогвардейских частей. Так, благодаря агитации засланных через Синьцзян коммунистов казахов и татар в августе 1920 г. на сторону Народно-революционной армии ДВР перешел 1-й Татарский конный полк Конно-азиатской дивизии Р.Ф. Унгерна в количестве около 200 человек³⁰.

В Китае в 1920–1922 гг. работало значительно число представителей всевозможных ведомств Советской России и ДВР, решавших разнообразные вопросы торговли двух стран. Регулярно резиденты ГПО и разведупра НРА сообщали о полнейшей несогласованности деятельности указанных представителей, а также о фактах злоупотребления ими своими полномочиями³¹.

Так, в 1920 г. контора Центросоюза при заготовительной цене сукна 4 рубля 50 копеек продавала его армии ДВР по 9 рублей. Весной 1921 г. на частном совещании во время съезда кооператоров во Владивостоке было признано необходимым провести тщательную ревизию всех операций Харбинской конторы Центросоюза. После проведенной инспекции управляющий Трофимов был уволен.

Имели также место случаи, когда торговые агенты, направленные в Маньчжурию для закупок товаров, отказывались возвращаться. Так, в апреле 1921 г. Дальбюро ЦК направило в Госполитохрану записку о том, что некто Шиловский, командированный в Харбин для организации поставок товаров и имевший при себе 50 тыс. рублей золотом, положил эту сумму в Русско-Азиатский банк на свое имя и отказался возвращаться в ДВР³².

Кроме того, в указанные годы отмечались случаи, когда представители некоторых организаций ДВР, которые вели секретную работу в Маньчжурии, при вербовке агентов заявляли, что они будут состоять на службе у представителя правительства ДВР и от него же получать жалованье. Подобные действия создавали потенциальную угрозу компрометации официальных представительств ДВР в Китае. Поэтому такие факты решительно пресекались совместными усилиями МИД и ГПО ДВР.

Однако, как свидетельствуют архивные документы, представители правительства ДВР самостоятельно приобретали конфиденциальных источников информации. Например, особоуполномоченный ДВР Э.К. Озарнин на регулярной основе направлял в ГПО сводки материалов, полученные от своих конфидентов.

В частности, в июне 1922 г. Э.К. Озарнин направил Директору ГПО Л.Н. Бельскому полученные его источниками во Владивостоке материалы переписки МИД Японии с официальными представителями и внешнеполитическими ведомствами Франции, Великобритании и США по поводу проекта «Предварительного протокола реформ, подлежащих введению на территории бывшей Российской империи, ныне именуемой Дальневосточная Республика», подготовленного на основе меморандума послов Японии и Франции в Вашингтоне, протокола Вашингтонской конференции по дальневосточному вопросу и заявлений политических групп и иностранных подданных, проживавших на указанной территории. Данный проект планировалось вынести на обсуждение международной конференции в Генуе³³.

Оценивая работу внешней разведки Дальневосточной республики, следует отметить, что она довольно широко развернула свою деятельность на территории ряда иностранных государств и добилась некоторых положительных результатов. Резидентуры сумели приобрести немало ценных агентов, через которых получали интересовавшую партийно‑государственное руководство политическую и военную информацию, сведения о подрывной деятельности разведывательных и контрразведывательных органов Японии, Китая и других государств, осуществили ряд активных мероприятий по пресечению подрывных акций противника. Достаточно значимых успехов внешняя разведка добилась в деле выявления организации, структуры, укомплектованности и планов белогвардейских вооруженных формирований, вскрытия кадрового состава, агентуры и конкретных разведывательных акций белогвардейских спецслужб. Немалая заслуга в этом принадлежит органам военной разведки НРА ДВР, а также Дальневосточным структурам Коминтерна, осуществлявшим взаимодействие с резидентурами внешней разведки при решении оперативных задач.

Кроме этого, можно констатировать, что советская разведка внесла существенный вклад в реализацию внешней политики РСФСР и ДВР на Дальнем Востоке, по крайней мере, с помощью разведки молодой советской дипломатии при выстраивании отношений с Японией и Китаем удалось избежать ряда серьезных ошибок.

Трое из многих. Агенты советских спецслужб Александр Севрюк, Александр Хомутов и Кондрат Полуведько

Кочик В. Я.,

историк отечественных спецслужб

Многие годы они работали в «поле» без провалов, хотя подозрения в отношении них возникали, время от времени. В чем же тут дело. Во-первых, за агентурой, как отмечал один из чекистов в повести Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого…», стоит государство, спецслужбы которого обеспечивают их подготовку и безопасность. Во-вторых, значительную роль играют личные качества агентов и сопутствующее им везение. В-третьих, обвинения в сотрудничестве с разведками СССР или других стран, звучали тогда довольно часто в эмигрантской среде, это оружие использовалось в политической и иной борьбе, да и просто при выяснения личных отношений. И тут вспоминается хорошо известная всем старинная притча о пастухе, который из баловства кричал: «Волки», когда же они появились, его крикам никто не поверил. Некоторые документы Российского государственного военного архива, а также и другие источники дают возможность уточнить некоторые детали биографий этих людей.

Человек, подписавший Брест-Литовское мирное соглашение

Польская военная разведка («офензива» – 2-й отдел Главного штаба), пристально следившая за деятельностью украинской эмиграции, неоднократно обращала внимание на Александра Севрюка, тем более что источники «офензивы» сообщали, что его подозревают в связях с большевиками. В 1937 году он числился у поляков как «крупный законспирированный большевистский агент».

Александр Александрович Севрюк родился в 1893 году в г. Бердичеве Киевской губернии в мещанской украинской семье. Высшее образование получил в Петрограде, где в 1917-м окончил Технологический институт. Этот год, да и последующие несколько лет, были насыщены событиями не только для всей страны, но и для него лично. Будучи членом Украинской партии социалистов-революционеров (УПСР), еще во время учебы он активно участвовал в работе Украинской студенческой громады и Информационного бюро украинских студенческих организаций Петрограда. Студенческие организации и делегировали его в апреле 1917‑го в Украинскую Центральную Раду (УЦР), орган государственной власти созданный на Украине за месяц до этого события. Ему удалось, как отмечала польская разведка, завоевать доверие главы УЦР профессора (и будущего академика) М. С. Грушевского и все это благодаря «необыкновенной общительности и незаурядной интеллигентности» Севрюка. Кроме того, на родине Александра Александровича избрали членом Учредительного собрания по Киевскому округу от украинских социалистов-революционеров, социал-демократов и сельской спилки.

В ноябре того же года Центральная Рада провозгласила образование Украинской Народной Республики (УНР) в составе России. Однако 1-й Всеукраинский съезд Советов, собравшийся в Харькове в декабре объявил УЦР вне закона и провозгласил в свою очередь Украинскую социалистическую советскую республику. К январю 1918 года, когда большевики смогли установить советскую власть в некоторых районах Украины, Центральная Рада заявила о независимости Республики от России.

Между тем Севрюк стал одним из ведущих деятелей партии социалистов-революционеров, членом ЦК УПСР, представителем партии в исполнительном комитете УЦР – Малой Раде. Когда формировалась делегация УНР на мирные переговоры в Брест-Литовске, он был назначен заместителем руководителя делегации В.А. Голубовича (декабрь 1917 – январь 1918 гг.) и возглавил её после назначения Голубовича председателем Совета народных министров УНР (январь – март 1918 г.). Севрюк от имени УНР 27 января (9 февраля) первым подписал Брест-Литовское мирное соглашение с Четверным союзом (Германия, Австро-Венгрия, Болгария, Турция). Вена и Берлин взяли на себя обязательство помогать Раде в борьбе против Советов. УЦР в свою очередь должна была снабжать Центральные державы продовольствием и стратегическим сырьем. «Австрийская пресса в то время с энтузиазмом расписывала его выступление в Бресте Литовском, позднее в Вене его считали persona gratissima [самое желательное лицо. – Авт.]», сообщал источник польской разведки «Приятель» в 1932 году.

С февраля по апрель 1918 он исполнял обязанности посла Республики в Германии, а в апреле 1918‑го побывал с дипломатической миссией в Бухаресте, где уполномочен был подписать мирный договор с Румынией. Будучи дипломатом, как сообщала агентура 2‑го отдела Главного штаба Польши, он завязал довольно широкие связи, которые использовал и в последующие годы. Среди них, в частности, будущий литовский премьер А. Вольдемарас, который тогда был всего лишь одним из подчиненных Севрюка в берлинском посольстве.

В феврале-апреле германо-австрийские войска выступили в поддержку Рады и оккупировали почти всю территорию Украины, но уже вскоре (29 апреля) разогнали её и передали власть гетману П. П. Скоропадскому единолично возглавившему Украинскую державу. Ноябрьская революция в Германии способствовала выводу немецких войск и образованию Директории УНР С. В. Петлюры.

После падения УЦР Севрюк выехал в Швейцарию, там его и разыскали представители Директории, которые поручили ему возглавить украинскую военно-санитарную миссию в Италии. Он должен был заниматься отправкой военнопленных украинцев, бывших солдат австро-венгерской армии, морем в Одессу. На этой должности Александр Александрович прослужил с февраля по июль 1919‑го. Согласно официальным документам, с этой задачей он не справился и был уволен. В составе украинской делегации участвовал в работе Парижской мирной конференции (январь 1919 – январь 1920 гг.), созванной державами победительницами в 1-й мировой войне для заключения мирных договоров с побежденными государствами. На её заседаниях присутствовали представители 27 стран, из которых непосредственное участие в войне принимали 10. Делегация УНР прибыла с намерением добиваться признания независимости Республики и вывода с её территории войск Антанты, польских и румынских частей. Но при этом они хотели получить помощь от Антанты в борьбе с Советской Россией и Добровольческой армией.

Последующие годы (1920-1922-й) отставной дипломат жил в Швейцарии в Лозанне. Сотрудничал в украинском пресс-бюро, которое возглавлял его друг и свойственник Владимир Степанкивский, они были женаты на сестрах – француженках. Вместе с М. С. Грушевским входил в состав Всеукраинской народной рады, образованной в Вене в 1920 году.

Перебравшись в 1922-м во Францию, Севрюк попробовал себя в бизнесе, но фортуна ему не улыбнулась. В те годы начинается переход его «на советскую платформу». После нескольких встреч с советским полпредом Х. Г. Раковским, он побывал на Украине. По возвращении редактировал в Париже просоветскую газету «Украинские вести», в которой опубликована серия его статей о мирных переговорах в Бресте. Впоследствии эти статьи вышли отдельной книгой под названием «Брестский мир». Состоял в Союзе украинских граждан вместе с известным художником и сотрудником ИНО ОГПУ с 1926 года Николаем Петровичем Глущенко («Ярема»).

Вновь выезжал на родину в конце двадцатых, а по возвращении был выслан из Франции, гражданином которой он уже был к тому времени. На сей раз из СССР (по данным поляков) он вернулся «якобы разочарованным и внешне отстал от большевиков». Видимо тогда он и стал советским разведчиком. Жил Александр Александрович в Германии и Австрии, бывал наездами во Франции и других странах Европы. Вместе со своим помощником доктором Железняком он развернул активную деятельность. Польский «Приятель» доносил: «В Вене он был несколько месяцев и выехал в Прагу, откуда возвратился сюда и в конце 1930 г. выехал в Берлин. В это время Железняк был в Польше, а потом в Румынии возможно по договоренности с Севрюком. Последний, будучи в Праге, часто писал Железняку письма на его постоянное место жительства. В них он все время повторял вопросы: «как обстоят дела в Польше и Румынии» и «когда он [т. е. Железняк – К. В.] сможет поехать в Рим». Агент отметил, что «в Румынию Железняк выезжал как представитель венской фирмы, на вывеске которой значится Hahn u. Goldmann, Opernring, директор фирмы Кенде, его личный друг, он бывший книготорговец и возможно сторонник коммунистов».

В это время агентура 2‑го отдела польского Главштаба установила, «что Севрюк поддерживает близкие отношения с советским военным атташе в Берлине Яковенко…, которому поручены, между прочим, и украинские дела». Речь шла о военном атташе при полпредстве СССР в Германии (в 1931–1932 гг.) Якове Ивановиче Зюзь-Яковенко, участнике Гражданской войны, затем находившегося на командной и штабной работе в РККА.

Хорошие связи у Александра Севрюка появились в Литве. Давняя знакомая бывшего дипломата – Ходаковская, руководившая в свое время литовским пресс-бюро в Германии (Берлин) и Швейцарии (Берн), вышла замуж за премьер-министра Литвы Ю. Тубелиса и познакомила его с Севрюком. Через него он вышел и на президента страны А. Сметону. Такие высокие знакомства позволили ему часто бывать в тогдашней столице государства Ковно и приобрести немало полезных контактов в литовском МИДе.

В августе 1931 года Севрюк «известный в украинских кругах как коммунист и агент Советов» появился в Вене, куда прибыл из Парижа вместе с графом Ларыш-Ларышенко. Через посредников он связался с представителями чехословацкой военной разведки (в частности, с военным атташе в Австрии полковником Сандером и капитаном Шландрой), которым после недолгих переговоров продал за 2 тысячи долларов подробные планы железнодорожных узловых станций Венгрии. Чехословацкую сторону заверили, что Севрюк может предоставить ЧСР и другие материалы, которые могут их заинтересовать. Чехи попытались выведать происхождение этих документов, однако получили от Севрюка категорический отказ назвать свои источники. Сотрудник 2‑го отдела польского Главштаба «Альберт» полагал: «Военные документы могут происходить от французского агента, который дружит с Севрюком, они были предназначены для Парижа». И продолжал: «Этот украинский сановник намеревается предпринять в Вене серьезные политические шаги, так, например, он, по его словам, имеет возможность раздобыть секретные польские и румынские документы». Наблюдение за бывшим дипломатом в Вене приводит поляков к «чрезвычайно интересной» мысли: «Севрюк принадлежит к одной из международных шпионских организаций, что не мешает ему выполнять задания и для Советов». Вполне возможно, что именно такой репутации он и добивался: если уж разведывательную работу нельзя скрыть, то лучше придать ей такой характер. Тот же сотрудник «офензивы» отметил интерес Севрюка к военной промышленности, в частности, к чехословацким заводам Шкода. И сообщил в Варшаву такую любопытную, по его мнению, деталь: иногда Севрюк в Вене появлялся на людях с какой-то пожилой, элегантно одетой женщиной, личность которой польской разведке установить не удалось.

Корреспонденцию в Вене, согласно тем же источникам, Александр Александрович получал до востребования на имя «Богуш», а в Германии использовал имя «Билый».

Тогда Севрюк был уже на связи у Игнатия Порецкого (Рейсс, «Людвиг»). Рейсс к тому времени был уже опытным разведчиком с более чем десятилетним стажем работы, главным образом за рубежом. В 1928 был награжден высшим тогда советским орденом Красного Знамени. Ранее он работал в военной разведке, а с 1931 года в ИНО ОГПУ-НКВД. Жена Порецкого Елизавета писала много лет спустя в своих воспоминаниях «Наши люди»: «Сотрудничество Людвига с Севрюком стало особенно важным после 1933 года. Севрюк остался в Германии и быстро занял очень высокий пост в немецком министерстве авиации. Он стал агентом Людвига. Один раз в месяц они конспиративно встречались в Швейцарии».

В июле 1937‑го И. Рейсс направил письмо в ЦК ВКП(б), заявив о своем разрыве с СССР и в том же году 4 сентября был убит в Швейцарии. 30 сентября в Мексике выступил с заявлением Лев Троцкий, который сказал: «Я надеюсь, что, сосредоточив внимание на этом деле, мы отговорим ГПУ от убийства миссис Рейсс. Однако если они все же убьют её, это станет таким же бесполезным делом, как и убийство её мужа, так как их документальные показания находятся сейчас в надежных руках и могут быть опубликованы».

Александр Александрович тем временем продолжал поставлять в Москву ценную информацию. 16 сентября 1937 года агент 2‑го отдела польского Главштаба докладывал начальству из Вены: «Сведущие тут украинцы полагают, что сейчас Севрюк является крупным законспирированным большевистским агентом».

Севрюк погиб в железнодорожной катастрофе в Германии близ Франкфурта-на-Одере, 26/27 декабря 1941 г.

Полковник Белой армии, агент «А/1»

В январе 1934 года германские власти выслали из страны нескольких эмигрантов, которых они подозревали в связях с большевиками. Среди них такие известные фигуры как Александр Кольберг, проходивший по делу изготовителя политических фальшивок Сергея Дружиловского и подполковник Магденко, упоминаемый в связи с похищением главы РОВСа генерала Е. К. Миллера. Среди этих 15 человек был и Александр Дмитриевич Хомутов.

Он родился 22.08.1886 г. в семье чиновника Министерства земледелия России, окончил Николаевский кадетский корпус и Павловское военное училище, служил в российской армии. Когда началась 1-я мировая война, его направили на фронт. В боях он дослужился до звания капитана.

После Октябрьской революции руководил подпольной организацией, которая переправляла офицеров на Дон (1917–1918 гг.). Бывший капитан измайловец А. А. Кованько на допросе в полпредстве ОГПУ по ЛВО 02.09.1930 года показал: «Возникновение известных мне контрреволюционных организаций относятся к периоду 1917 года. Прежде всего, общеполковая корпоративная – офицеров Измайловского полка. Все офицеры были распределены по батальонам и, таким образом, возникли 4 группы. Крупную руководящую роль играл генерал Разгильдеев и полковник Хомутов. Структурность организации разрушилась около 1919 года, но ещё в 1921 году у генерала Разгильдеева на день полкового праздника было собрание, на котором присутствовало около 20 человек. […]. Кроме того, были у наиболее активных лиц свои частные группировки, а именно, у Хомутова – монархист немецкой ориентации. […] Цели всех выше упомянутых организаций были различны: частные группировки (Хомутов, Веденягин и другие) преследовали активную цель борьбы с Временным правительством, причем Веденягин хотел даже принимать участие в событиях того времени. Эти организации прекратили свое существование около начала 1918 года, когда все эти лица уехали на юг». Через месяц, на другом допросе, тот же Кованько отметил, что Хомутов Александр Дмитриевич «был очень активным и представлял собой генерала Разгильдеева Вадима Петровича «в миниатюре»«(Тинченко Я. Голгофа русского офицерства в СССР, 1930–1931 годы. М., 2000. С.395, 396, 404).

А.Д. Хомутов был арестован ЧК в Петрограде 14 марта 1918 года, из захваченных документов чекистам стало известно о его подпольной антисоветской деятельности. Несмотря на то, что он отказался назвать офицеров, которые подлежали отправке на Дон в ближайшее время, его впоследствии выпустили на свободу. Далее он в звании полковника служил в Северо-Западной армии белых, в штабе которой он занимал пост начальника Военно-гражданской части (управления). Армия, сформированная в июне 1919 из Северного корпуса, вела бои в направлении на Петроград и в октябре подошла вплотную к городу, захватив Лугу, Гатчину, Царское Село. Но через месяц 7-я и 15-я армии красных разгромили Северо-Западную армию и остатки её отошли в Эстонию.

Через Финляндию Хомутов эмигрировал в Германию, где познакомился с немецким генералом Р. фон дер Гольцем, который воевал против большевиков в Прибалтике. Имел хорошие отношения с генералом П. В. Глазенапом, сменившим Н. Н. Юденича на посту командующего Северо-Западной армии и генералом В. В. Бискупским, бывшим командиром 3-й кавалерийской дивизии и командующим войсками гетмана Скоропадского. Впоследствии Бискупский участвовал в попытке государственного переворота в Германии (Капповский путч, 1920 г.), сотрудничал с гитлеровцами. Помимо этого, как утверждают информаторы польской военной разведки, Хомутов состоял информатором немецкой политической полиции.

В 1921 г. пронесся слух, что бывший полковник еще в начале предыдущего года продал нескольким иностранным посольствам секретные отчеты ликвидационной комиссии Северо-Западной армии генерала Юденича. Следствие подтвердило этот факт, и полковника исключили из списков Измайловского лейб-гвардии полка.

Советским разведчиком он стал, по версии руководителя реферата «W» 2‑го отдела польского ГШ поручика Е. А. Незбжицкого, в 1923 году: «Советский шпион Ремер познакомил Хомутова со Степановым, резидентом ГПУ в Берлине, который взял его к себе на службу с заданием шпионить за польскими и французскими кругами. Весной 1924 г. Степанов передал его своему преемнику Червякову. Этот последний направил его ротмистру Пфайлю, сотруднику резидентуры ГПУ в Вене». Одним из руководителей советской разведки в Германии (военной и внешней) был тогда Артур Карлович Сташевский (1921–1924 гг.), он же сотрудник советского полпредства в Берлине «Степанов».

По заданиям своих руководителей Хомутов работал в Австрии, Венгрии, Болгарии и Югославии. Был в самых тесных отношениях с берлинскими легитимистами и младороссами А. Л. Казем-Бека, которым покровительствовал великий князь Кирилл Владимирович. Стал отцом-основателем (Вена, 1925 г.) и руководителем «Лиги борьбы с коммунизмом и масонством» и «Унии за Веру, Царя и Отечество» (Берлин), которая имела свои филиалы в других городах и странах, в том числе и в Париже. С помощью Александра Кольберга он проник в тайную антисоветскую организацию «Братство Русской правды». Тогда же генерал Бискупский представил его Виктории Федоровне – жене великого князя Кирилла Владимировича.

Уже с начала 1930-х годов Хомутов подозревался в связях с советской разведкой, но это, по-видимому, не очень мешало ему продолжать свою деятельность в пользу СССР. В январе 1934 года начальник реферата «W» польской разведки сообщал своему начальству: «В 1932 г. Хомутов был назван одним из резидентов «К.Р.О.» (контрразведывательного отделения) с жалованием 600 марок в месяц. С согласия своих начальников из ГПУ он передавал немцам сведения о Польше, Румынии и Франции, получая за это 300 марок вознаграждения в месяц и 1.000 марок на оплату агентов. …Его личный бюджет можно оценить, как достаточно высокий. Как вытекает из вышеизложенного Хомутова следует считать весьма опасным советским агентом».

В эти годы он был на связи у сотрудника берлинской резидентуры, а затем руководителя внешней разведки в Австрии Василия Петровича Рощина («Туманова»), впоследствии вспоминавшего, что Александр Дмитриевич был «довольно эрудированным человеком», который «имел связи с немецкими националистическими кругами, настроенными антигитлеровски, как и большинство рейхсверовских офицеров в первый период. Он освещал также деятельность и политические настроения Рейнгольда Вулле, лидера «Немецкой партии народной свободы», бывшего члена рейхстага, автора многих политических брошюр и книг, в одной из которых он проводил историческую аналогию между римскими императорами и Гитлером. Аналогия была не в пользу Гитлера, и это подмечали некоторые критики. Когда я работал в Вене, Хомутов свел меня [весной 1936 года. – К. В.] с Вулле в чешском курортном городке Теплиц-Шенау» (Рощин В. «Кум» выходит на связь. М., 1992. С.12). Хотя встреча и была весьма перспективной, Центр на сообщение резидента о ней не ответил и отношения с Вулле, таким образом, развития не получили.

Источник «офензивы» доносил в Варшаву 26.VIII.1938 г.: «Из кругов чешской социал-демократии получена информация, что одним из наиболее активных агентов советской разведки в средней Европе был некий Василий Туманов, начальник отдела прессы бывшего советского посольства в Вене. Где сейчас Туманов находится не известно. Утверждают, что после ликвидации советского посольства в Вене он переведен в советское посольство в Берлине». На самом деле это было не так: Рощин был вызван на родину и в феврале 1938 г. уволен из разведки и восстановлен на работе лишь в начале Великой Отечественной войны.

Александр Хомутов также прибыл в Советскую Россию и стал там сотрудником НКВД. Арестован и осужден был в особом порядке 22.04.1938 г. и в тот же день расстрелян.

Комиссар, заключенный, разведчик

Фамилия этого агента мелькнула в воспоминаниях известного чекиста, одного из руководителей внешней разведки СССР Павла Анатольевича Судоплатова. Судьба свела их в июле 1935 года в Финляндии, куда Судоплатов прибыл с паспортом на имя Павла Грищенко для нелегальной работы в кругах Организации украинских националистов (ОУН). Сопровождал и представил руководству «молодого посланца украинских оуновцев» другой агент ИНО НКВД Василь Хомяк («Лебедь»). Он же передал приезжего на попечение Полуведько, который не знал об истинной роли «Грищенко».

Украинец Кондрат Никитович Полуведько родился в 1895 году, активно участвовал в революционном движении, вступил в партию большевиков. По окончании Харьковского педагогического училища учительствовал на селе, а отучившись в школе агитаторов был направлен на партийную работу в систему народного образования в Харькове. В период советско-польской войны 1920 года служил военным комиссаром в частях РККА.

Вернувшись после войны домой, опять работал учителем. Жил на ул. Лермонтовской, недалеко от дворца спорта «Динамо». Как отмечали А. Губанов и С. Штутман «он внимательно вглядывался в жизнь родного края…, всегда был близок к простым людям, жил их запросами и нуждами» (Ветеран. М., 1990. № 36. С.10). Но при этом авторы статьи «Вальс на лезвии бритвы» сообщают: Кондрат «многие годы боролся против Советской власти» и был «одним из главарей украинского националистического подполья», за что его и арестовали.

Однако сам Полуведько рассказывал впоследствии иную историю, отраженную в донесении агента польской разведки «Олека», который докладывал своему начальству в октябре 1934 года: «На каком-то небольшом собрании он выразил свое недовольство политикой Москвы по отношению к Украине (так он утверждает) и в результате доноса был арестован…».

Так или иначе, в тюрьме Полуведько предложили стать разведчиком, а когда он дал согласие и получил оперативный псевдоним «Павло», началась операция по выводу его за рубеж. Для начала его свели с одним интересным заключенным. «…Иващенко постоянно жил в Праге и учился в Украинском педагогическом институте им. Н. Шаповала…, – докладывал «Олек». У него был брат, доктор медицины, работающий сейчас на заводах Бати в Злине. В Праге Иващенко женился, но жена бросила его и ушла жить к Николаю Самойловичу. Озлобленный из-за этого Иващенко направился в советское консульство и попросил дать ему работу в России. Соответствующее разрешение он получил и выехал в Харьков, где через некоторое время его арестовали и около полугода держали в тюрьме. Потом его освободили, он женился и получил должность учителя в Мерефе под Харьковом. Прошло некоторое время и его вновь арестовали и выслали в Сибирь. Там он и познакомился с Полуведько. Они договорились бежать из тюрьмы, при этом Иващенко обещал через своего брата позаботиться о том, чтобы оба беженца были приняты в Чехословакии. Иващенко и Полуведько удалось бежать во время транспортировки ссыльных на Соловецкие острова и затем добраться до Гельсингфорса».

В столице Финляндии беглецов арестовала финская политическая полиция, которая потребовала от них подробного, исчерпывающего отчета: где были, что делали, откуда бежали и т. д. Тем временем сокамерник «Павло» выполнил свое обещание и написал брату, чтобы он походатайствовал о визах для них, а тот обратился с этой проблемой к председателю Украинской громады в Праге Николаю Галагану, который хорошо знал обоих братьев и добился для беженцев из СССР чехословацкой визы, а пока она не была получена, переписывался с беглецами. Финны, получив подтверждение о том, что Иващенко и Полуведько разрешен въезд в Чехословацкую Республику, не чинили им препятствий и они отчасти морем, а отчасти по суше, через Германию, добрались до Праги. Иващенко отправился к брату в Злин, а Кондрат остался в столице, вступил в Громаду и поселился на её квартире в Смихове, где хранились архивы Громады и других украинских организаций. Можно не сомневаться, «Павло» не преминул воспользоваться этим обстоятельством. Он быстро включился в жизнь украинской эмиграции и познакомился со многими людьми. Возникавшие время от времени слухи о его связях с органами НКВД СССР похоже не очень мешали «Павло» в работе. Также, как и предупреждение английской разведки о том, что «Полуведько – агент ГПУ».

Все тот же «Олек» дает такое описание Полуведько в те годы: «Это широкоплечий мужчина с широким монгольским лицом, рост выше среднего, волосы черные, коротко остриженные на русский манер. По-украински говорит плохо, по-русски хорошо. Других языков не знает… Очень интересуется политической жизнью украинской эмиграции. Весьма хорошо помнит все имена её активистов, изучает чешский, но сам не знает, что будет делать в будущем, поскольку неизвестно дадут ли ему разрешение на проживание в стране и нансеновский паспорт. Сейчас он живет, имея разрешение, полученное в Финляндии, и чешскую визу… Полуведько сейчас лет 36–37, он очень хитрый и осторожный…».

Спустя месяц «Павло» пришлось перебраться в Финляндию, поскольку срок его пребывания в Чехословакии закончился, а просьба о его продлении была отклонена властями. Но связей с Прагой он не терял и переписывался с Галаганом. В одном из первых своих писем он сообщил председателю Громады, что «по приезде в Финляндию отправился к директору разведывательной службы и попросил его помочь получить право на проживание в стране. Директор велел ему прийти на другой день. Когда в назначенное время Полуведько явился к директору, тот велел ему заполнить формуляр и Полуведько получил финский паспорт для иностранцев. Ему дано было право проживать и работать в Финляндии».

На новом месте в Хельсинки он быстро вошел в курс дела и скоро стал своим в рядах украинской эмиграции и её оуновской части. Поэтому не удивительно, что после гибели в 1935-м в Буэнос-Айресе под колёсами поезда полковника В. Баранецкого, его сменил на посту руководителя Украинской громады в Финляндии Кондрат Полуведько. Вошел он и в состав Центрального провода ОУН. Связь с Центром он поддерживал через помощницу легального резидента Зою Ивановну Рыбкину, руководительницу местного отделения советского агентства «Интурист». Она успела поработать в Китае, Германии, Ленинграде. Уже первые её шаги и в разведке, и по линии прикрытия оценивались хорошо.

Своего подопечного Рыбкина считала человеком, преданным делу, умным, осторожным, обладающим быстрой реакцией. Но отмечала у него один существенный недостаток: он мог забыть условия встречи, что в разведке совершенно недопустимо. Ей пришлось позаниматься с ним, чтобы избавить его раз и навсегда от этого недостатка. Сам же Полуведько признавался, что вполне «советским» стал лишь после того, как ему позволили встретиться в Финляндии с женой Оксаной, которая прибыла в советское посольство в качестве сестры Зои Рыбкиной. На родине у «Павло» оставались также двое детей.

Вот на попечении этого человека и оказался в 1935-м Павел Судоплатов. «Полуведько, ничего не знавший о моей истинной работе, – вспоминал он, – регулярно посылал обо мне отчеты в НКВД через Зою Воскресенскую – Рыбкину, отвечавшую за связь с ним. Мне надо было дать Центру знать, что со мной все в порядке, и, как условились заранее, я написал записку своей «девушке», а затем порвал её и бросил в корзинку для бумаг. Выступив в роли моего невольного помощника, Полуведько собрал обрывки и передал их Зое. А на каком-то этапе Полуведько вообще предложил меня убрать, о чем сообщал в одном из своих донесений, но, к счастью, решение этого вопроса зависело не от него. В Финляндии (а позднее и в Германии) я жил весьма скудно: у меня не было карманных денег, и я постоянно ходил голодный. Полуведько выделял мне всего десять финских марок в день, а их едва хватало на обед – при этом одну монетку надо было оставлять на вечер для газового счетчика, иначе не работали отопление и газовая плита».

В целом разведывательная работа «Павло» во второй половине 1930-х годов оценивалась довольно высоко. Современный финский исследователь П. Невалайнен писал, что, по мнению официальных лиц, достижения ОУН в области разведки против СССР «были скромными». Да и как иначе, ведь «деятельностью националов в Финляндии руководил Кондрат Полуведько, который имел связь с Ленинградом и был агентом советской разведки». «Павло» и «Лебедь» оказали помощь Судоплатову в продвижении его к руководству ОУН и осуществлении убийства 23 мая 1938 года руководителя этой организации полковника Евгения Коновальца. В Финляндии Кондрат Никитович проработал до июля 1941 года.

Оттуда Кондрат Полуведько прибыл во Львов как представитель ОУН, затем побывал в Житомире и, наконец, появился в Харькове, где стал секретарем городской управы и продолжал свою разведывательную деятельность. Арестован был немцами и, по некоторым данным, покончил жизнь самоубийством в тюрьме, не дожидаясь допросов с пристрастием.

Посмертно (26.12.1943 г.) Кондрата Полуведько наградили орденом Отечественной войны I степени.

Он имел полное право сказать: «Я счастлив, что…»
Непростая судьба одного из первых чекистов

Комиссаров В. М., Хлобустов О. М.

Жизнь этого человека, как и всего первого поколения чекистов– дзержинцев, была полна событий и героических, и трагических. Всезнающая Википедия сообщает о нем следующее: «Борис Игнатьевич Гудзь (19 августа 1902 – 27 декабря 2006) – советский разведчик. Последние годы жизни оставался единственным здравствующим чекистом первого призыва и последним живым участником Гражданской войны… В 1937 г. уволен из разведки и исключен из ВКП(б) с формулировкой «за профнепригодность, как не заслуживающий доверия работник, имевший тесную связь с врагами народа»³⁴.

Отец Бориса, Игнатий Корнилиевич, земский служащий, участвовал в революционной деятельности со студенческих лет, член РСДРП с 1908 г., арестовывался, находился под гласным надзором полиции. Был хорошо знаком со студентом социал– демократом Артуром Христиановичем Фраучи, впоследствии вошедшим в отечественную историю как прославленный чекист Артур Артузов. Мать – Антонина Эдуардовна, урожденная Гинце (именно под этой фамилией Борис Игнатьевич в 1933 г. отправится в свою последнюю загранкомандировку), из обрусевших немцев, работала в фирме «Зингер». В начале марта 1917 г. в Туле Борис принял участие в аресте местного жандармского начальника.

Борис Игнатьевич особенно гордился хранившейся в его личном архиве запиской– поручительством заместителю председателя ГПУ И. С. Уншлихту:

«Позвольте рекомендовать Гудзя Б. И.

Знаю лично как честного, преданного и старательного работника.

Зампред СНК А. Д. Цурюпа

28 марта 1923 года».

В неопубликованных воспоминаниях, Борис Игнатьевич писал о первых впечатлениях от знакомства с чекистским коллективом:

«И хотя я лично не общался с Дзержинским по работе, его дух как бы постоянно присутствовал среди нас, потому что и Менжинский, и Артузов, и другие начальники отделов, придерживались в работе стиля Дзержинского. Артузов говорил, что, когда случались какие-нибудь неприятности, например, провалы в работе, Феликс Эдмундович никогда не прибегал к крику и шуму, а всегда разбирался в причинах происшедшего. Даже если причина крылась в небрежности сотрудника, его бездумности, дело завершалось упреками, после которых люди лучше, чем после всякого разгона, осознавали ошибку и старались ее не повторять. Такого же стиля в работе придерживались Артузов, Ольский, Стырне, Федоров, Пузицкий и многие из нас, их учеников».

Когда в начале 1923 г. Гудзь был принят на работу в ОГПУ, Артур Христианович Артузов был уже авторитетным руководителем: с июля 1922 г. он являлся начальником контрразведывательного отдела (КРО) ГПУ, по сути дела, создавшим эту линию работы советской спецслужбы, а позднее – стал начальником Иностранного отдела (ИНО) и членом Коллегии ОГПУ.

Другими упомянутыми мемуаристом лицами были: Менжинский Вячеслав Рудольфович (1874–1934) – член ВЧК с 21 декабря 1917 г., с 1920 г. – начальник Секретно– оперативного управления ВЧК, с 30 июля 1926 г. до своей смерти 10 мая 1934 г. – председатель ОГПУ.

Ольский Ян Калистратович (1898–1937) – в органах ВЧК– ОГПУ в 1919 – 1931 гг. Арестован 31 мая 1937 г., расстрелян 27 ноября 1937 г. Реабилитирован 19 ноября 1955 г.

Стырне Владимир Андреевич (1897–1937) – с апреля 1921 г. в Особом отделе ВЧК. Арестован 22 октября, расстрелян 15 ноября 1937 г. Реабилитирован постановлением Военной коллегии Верховного Суда СССР 17 августа 1967 г.

Федоров Андрей Павлович (1888–1937) – в органах военной контрразведки ВЧК с января 1920 г. С 1922 г. – в КРО ГПУ, один из разработчиков и исполнитель «легендированной роли» в операции «Синдикат – 2», в рамках которой неоднократно выезжал в Париж и Варшаву, где встречался как с представителями белой эмиграции, так и с представителями иностранных спецслужб. В том числе, с кадровым сотрудником британской разведки «Сикрет Интеллидженс сервис» (СИС) Сиднеем Рейли. В 1933 – 1937 гг. – начальник разведывательного отдела УНКВД по Ленинградской области. Обвинен в троцкистской деятельности, расстрелян 20 сентября 1937 г. Реабилитирован в 1956 г.

Пузицкий Сергей Васильевич (1895–1937) – в органах ВЧК с мая 1920 г. До своего ареста 28 апреля 1937 г. по обвинению «в принадлежности к троцкистско– зиновьевскому блоку», занимал ряд руководящих должностей в ВЧК– ГПУ– ОГПУ– НКВД СССР. Являлся одним из разработчиков контрразведывательных операций ОГПУ «Синдикат – 2» и «Трест». Расстрелян 20 июня 1937 г. Определением Военной коллегии Верховного Суда СССР от 2 июня 1956 г. дело прекращено за отсутствием состава преступления и приговор отменен.

«Мы должны были быть собранными, постоянно развиваться политически и соответствовать тому уровню, который требовался от чекиста – политического деятеля первых десятилетий Советской власти, – вспоминал Гудзь. – Это была установка для всех нас. Одним удавалось добиться такого положения, другим нет, к сожалению. Слишком низок был уровень образования и развития у большинства чекистов того времени. Но, тем не менее, большая часть руководящих оперативных работников среднего звена подтягивалась до уровня живых примеров, каковыми являлись В. Р. Менжинский, М. А. Трилиссер³⁵, А. Х. Артузов, Я. К. Ольский, В. А. Стырне. Это были подлинные ленинцы. Не скажу, что они были святыми. Это были простые люди, как все мы, но у них были такие качества, которые преобладали над любой их отрицательной чертой. Это личная простота, вдумчивость, способность к глубокому политическому анализу, партийная принципиальность, отсутствие чванства.

И если говорить об Артузове, то у него был один единственный недостаток: он был слишком гуманным в отношениях с подчиненными. И надо сказать, что не все начальники одобряли его за это качество. Было немало людей, которые больше кулаком стучали, или пускали в ход ругань. Типичным в этом отношении был Ягода³⁶. Менжинский, Артузов, Трилиссер были высококультурными людьми. Их авторитет среди работников был настолько велик, что им не требовалось прибегать к грубому нажиму и грубому обращению, да они и по характеру не могли повышать голос и стучать кулаком по столу вместо убедительных аргументов.

Они рассчитывали на лучшие качества подчиненных им людей и никогда не применяли каких-либо нажимных методов в работе, сухих ЧИНОВНИЧЬИХ распоряжений или приказов. И Дзержинский, говорил Артузов, никогда не вел себя так со своими ближайшими помощниками, да и вообще с сотрудниками. А вот Ягода был совсем другого склада человек – он был способен на грубость, хамство, даже на подлость, унижение достоинства сотрудника. Коллектив его не любил. Его побаивались, зная, что он может сделать какую-нибудь неприятность, нанести оскорбление. Ягода легко подавался любым изуверским директивам, инсинуациям, принял принцип «цель оправдывает средства», стал с принципиально честной работы переходить на всякие фальсификации, и на этом скользком пути сам запутался. Сталин посчитал его недостаточно способным фальсификатором, за что Ягода и был уничтожен. В общем, это была личность ограниченная и не подходящая для такого высокого поста, на каком он оказался».

Придя на службу в ГПУ в начале 1923 г., Б. И. Гудзь был включен в оперативную группу А. Х. Артузова по обследованию советско– румынской и советско– польской границы. Ситуация на границе была крайне тяжелой: ее охрану несли малочисленные, слабо подготовленные подразделения пограничников. Между тем стояла задача так организовать охрану, чтобы держать границу «на замке». В этой связи возникла необходимость активно использовать и агентурно-оперативные методы. Вот тогда, на примере работы Артузова, взявшего его в качестве ученика, Борис Игнатьевич и начал на практике постигать чекистское ремесло и искусство.

В процессе обследования, А. Х. Артузов показывал молодым сотрудникам как создавать агентурные сети, как нужно относиться к «секретным сотрудникам», как решать возникающие вопросы. Артузов (одно время он даже читал лекции в Высшей пограничной школе ОГПУ), непрестанно внушал своим подчиненным, что отношения оперативного сотрудника и агента – это не отношения офицера и подчиненного, что секретного помощника нужно, прежде всего, убедить и зажечь на эту сложную и часто крайне опасную работу, которая не всем понятна, не всем приятна.

Артур Христианович показал себя как серьезный педагог и психолог: “Это его отношение к нашим секретным помощникам, – пишет Гудзь, – не изменялось на протяжении более чем 15 лет, пока мы работали вместе. С первых дней пребывания в Контрразведывательном отделе я понял, что агентурная работа является основной, и ей необходимо уделять самое пристальное внимание”.

Особое значение Артузов придавал психологическим моментам в работе оперативного сотрудника с потенциальными источниками информации, его способности и умению убедить собеседника в необходимости оказания помощи органам госбезопасности, а также вопросам соблюдения конспирации. Он считал идеальным в работе с агентами такое положение дел: если вы привлекли секретного помощника, сумели его убедить сотрудничать с нами, вы и должны с ним дальше работать. В крайних случаях, когда обстоятельства вынуждают передавать секретного помощника другому руководителю, необходимо было обеспечить всестороннюю преемственность, чтобы преемник знал об агенте буквально все, чтобы не начинать все сначала и не нервировать источника повторными расспросами. Считалось крайне нежелательным, когда сотрудник с более низкими интеллектуальными и политическими возможностями, чем у того сотрудника, который сумел завербовать агента и уже успешно работал с ним, продолжал дело.

Эти психологические моменты отношения к агентуре буквально разжевывались Артуром Христиановичем, и Борис Игнатьевич, как и другие его ученики, брали эти установки на вооружение, применяли их в собственной работе и передавали уже своим ученикам.

Но, в отличие от других молодых сотрудников, Борис Игнатьевич, знавший Артузова гораздо дольше и теснее, поражался, как этот дипломированный инженер– металлург, сумел за три года работы в ВЧК не только глубоко освоить эти психологические «секреты профессии», но и стать их главным преподавателем и пропагандистом.

Б. Гудзь: «Приведу пример. Я получил письмо от одного человека, привлеченного мной в качестве секретного помощника, более чем через 30 лет после того, как нам пришлось расстаться. Он писал: «Здравствуйте, Борис Игнатьевич. Добрый человек сообщил мне Ваш адрес. Я несказанно обрадовался. Вы ведь первый дали мне задание. Благодарю Вас за доверие. Задание я выполнил полностью. Троих диверсантов судили, двоих убили в перестрелке. С нашей стороны потерь не было».

Через некоторое время, продолжает Борис Игнатьевич, «я был переведен в 6– е отделение Контрразведывательного отдела (КРО), которое занималось крайне правой монархической контрреволюцией: николаевцами, врангелевцами, колчаковцами, кутеповцами, савинковцами³⁷, казачеством и тому подобной эмиграцией. Таким образом, я находился на участке, на котором осуществлялась операция «Синдикат– 2» по Савинкову. Непосредственно в этой операции я не участвовал, но был в курсе дела и учился на нем, тем более что моим учителем был один из ведущих участников операции – Андрей Павлович Федоров».

«Синдикат – 2» это одна из «головных» зарубежных операций ОГПУ, начатая в мае 1922 г. и знаменовавшая собой значительный рост оперативного искусства чекистов. Завершилась она серьезной деморализацией эмиграции после сообщения о приговоре арестованному в ходе нее известному террористу и политическому деятелю антисоветской эмиграции Борису Савинкову опубликования его обращения к эмигрантам «Почему я признал советскую власть». На этом, фактически завершилась деятельность созданного им «Народного союза защиты Родины и свободы» (НСЗРС) и тесно сотрудничавшего с польской разведкой³⁸.

«Обстановка в стране в начале 20– х годов сложилась довольно острая, – вспоминал Борис Игнатьевич, – в ряде мест прокатились восстания, спровоцированные контрреволюционными силами. И Савинков был особенно опасен тем, что он делал ставку на крестьянство, говорил, что оставит за ним помещичьи земли, внешне отмежевывался от помещиков и крайне правых».

Перед Ф. Э. Дзержинским ставилась задача найти способ завлечь Савинкова в Россию. И чекисты Артузов, Пузицкий, под руководством Менжинского, сумели так направить операцию, что ее ход оказал сильнейшее сдерживающее влияние на дальнейшую активность эмигрантских организаций. Для этого к Савинкову был направлен законспирированный под подпольщика– антисоветчика чекист (уже упоминавшийся А. П. Федоров), который сумел убедить Савинкова в том, что в России существует дееспособная организация «Либеральные демократы» («ЛД»), и она может успешно действовать, но нуждается в руководстве хорошего, сильного, авторитетного и опытного организатора, каким ее члены видят именно Бориса Викторовича.

После многочисленных проверок, несмотря на опасения ареста, Савинков все же решился на поездку в Москву. 16 августа 1924 г. Савинков и прибывшие с ним лица были арестованы в Минске на конспиративной квартире после праздничного обеда, сопровождавшегося непринужденным обменом гостей с хозяевами– чекистами последними новостями из– за кордона.

Немало удивленный и ошеломленный, Савинков пошел на чистосердечное сотрудничество со следствием.

Поскольку предыдущая враждебная деятельность возглавлявшегося Савинковым «Народного союза защиты Родины и свободы» была хорошо задокументирована ОГПУ, уже 28 августа 1924 г. в Политехническом музее в Москве начались заседания Верховного Суда СССР по обвинению Б. В. Савинкова (сопровождавшие его в нелегальном переходе в СССР А. А. Дикгоф-Деренталь и его жена Л. Е. Дикгоф-Деренталь к суду не привлекались. А. А. Дикгоф-Деренталь выступил на процессе лишь в качестве свидетеля). И уже 29 августа Верховный Суд объявляет приговор: – расстрел с конфискацией имущества.

И именно таким был конец шестисерийного телевизионного фильма «Синдикат – 2» (1981 г.). Однако, такой финал существенно искажал смысл и значение оперативной игры ОГПУ, поскольку отступал от исторической правды.

В действительности же, помимо приговора Военной Коллегией Верховного Суда СССР, в зале суда было также оглашено ходатайство суда перед Центральным исполнительным Комитетом (ЦИК) СССР о замене смертного приговора лишением свободы, поскольку подсудимый признал свою вину и заявил о готовности искупить ее перед Советской властью.

Это ходатайство было удовлетворено Президиумом ЦИК и Савинкову была назначена мера наказания в виде 10 лет лишения свободы.

Данный факт, а также опубликованное в советской и зарубежной прессе обращение Савинкова к единомышленникам за рубежом «Почему я признал Советскую власть», в котором он заявлял о своем «идеологическом и политическом разоружении», признании собственной вины за многочисленные преступления, приведшие к гибели многих мирных граждан, и призывал всех своих последователей прекратить борьбу против народа, поскольку эта борьба бесполезна и уже проиграна³⁹.

В опубликованной стенограмме судебного заседания приводился откровенный рассказ Савинкова о заданиях и планах иностранных разведок в отношении СССР (что уже, разумеется, было известно разведке ОГПУ), но в данном случае оглашалось последовательным и непримиримым участником антисоветского движения. И эти факты заставили задуматься многих эмигрантов и их единомышленников в нашей стране⁴⁰.

«И что вы думаете, – продолжал Б. И. Гудзь, – несмотря на то, что легендированная чекистами организация фактически была раскрыта перед всем миром, всего через год на этом же крючке оказался Сидней Рейли – видный британский разведчик, который после, процесса в Москве, предал анафеме своего «бывшего друга» Савинкова за то, что тот нанес такой сильный удар по контрреволюции своими признаниями и отказался от борьбы.

Контрреволюционеры, эмигрировавшие на Запад, не могли действовать против нас «с воздуха», им нужна была реальная почва, опора в стране, хоть какая-нибудь точка, какая-нибудь зацепка. Учитывая это, такая же «игра» была осуществлена с Рейли в рамках операции «Трест»«.

Борис Игнатьевич не только готовил документы в отношении фигурантов «Треста» С. Рейли и А. П. Кутепова, но и в 1926 г. по заданию В. А. Стырне выезжал под видом журналиста в первую загранкомандировку с разведывательным заданием по маршруту Одесса – Стамбул – Порт– Саид– Яффа – Пирей – Одесса.

Когда же на Лубянку был доставлен сам Сидней Рейли, вспоминал Б. И. Гудзь, «поначалу он держался крайне вызывающе, давая нам понять, что рано или поздно за него вступятся мощные силы Великобритании. Тогда ему сказали: «Господин Рейли, вы уже убиты!». Он удивленно спросил: «Как это понимать?» – A вот так, мы провели инсценировку на границе, что вы при попытке возвращения за границу были убиты. Об этом было официально объявлено ОГПУ. Так что ожидать помощи вам не приходится. Теперь все зависит от вас. Если вы раскроете все, что вам известно относительно английской и американской разведок, замыслов противника, тогда может быть другой разговор. Тогда будем думать, что с вами делать».

Вскоре после этого разговора Рейли написал Ф. Э.Дзержинскому письмо, в котором заявил, что готов раскрыть все известные ему сведения, в частности о подготовке империалистической агрессии против Советского Союза. И сообщил, надо сказать, весьма ценные сведения о коварных замыслах империалистов против нас.

Как негативный момент хотелось бы отметить неоправданную спешку, проявленную под давлением свыше, при приведении в исполнение приговора над Рейли. Его поимка не была использована в полной мере».

Доверялись Борису Игнатьевичу и другие ответственные задания, такие, как арест группы террористов Потехина– Потте.

Тогда же, в конце двадцатых годов, Борис Игнатьевич начал знакомиться с материалами по японской разведке, утвердившейся в Китае (будущей «марионеточной» империи Маньчжоу-Го), под видом японских военных миссий (самые крупные из них дислоцировались в Харбине и Хайларе).

А в 1932 г. он получает ответственное назначение на должность начальника разведки и контрразведки Полномочного Представительства ОГПУ в Восточно– Сибирском крае с центром в Иркутске. «Опыт операций «Трест» и «Синдикат», – вспоминал Борис Игнатьевич уже в конце жизни, – мне удалось использовать в работе в Восточной Сибири, где нам довелось «скрестить оружие» с японской разведкой. Там удалось создать легендированный «канал», по которому японцы, поверив в существование в Чите и Иркутске небольшой подпольной группы во главе с бывшими колчаковскими офицерами, стали направлять сначала антисоветскую литературу, затем оружие, деньги и различные задания.

Это было уже кое– что. Мы завербовали одного бывшего священника⁴¹, который настолько загорелся нашим делом, что, будучи посланным в Харбин якобы от контрреволюционной организации, сумел убедить японцев в том, что у «них» в Забайкалье действительно серьезное дело. Но, к сожалению, у них еще мало опыта. Нужны опытные люди, которые возглавили бы это перспективное дело. Игра была на подъеме, но в начале 1935 года мои товарищи (я к тому времени был уже в Японии) получили директиву Центра прекратить эту операцию («Мечтатели» – В. К.), ликвидировать группу террористов и диверсантов, которая пришла по нашему каналу, и на этом дело закончить».

Следует добавить, что 1 августа 1935 г. в Иркутске были осуждены выведенные на территорию СССР диверсанты И. Кобылкин и Е. Переладов. А сам этот эпизод как доказательство агрессивных приготовлений Японии фигурировал на заседаниях Международного военного трибунала для Дальнего Востока («Токийский процесс 1946–1948 гг.»). Наличие подобных планов был вынужден подтвердить и генерал японского Генерального штаба Кандо Масатане. (Содержание плана, конкретные директивы военной разведке касательно различных аспектов разведывательно-подрывной работы против СССР были известны ОГПУ еще в 1931 г.).

Причиной свертывания операции «Мечтатели» являлась часто встающая перед спецслужбами дилемма: с одной стороны, вести игру с противником – значит давать разведывательную информацию японцам. Но дезинформация предполагает передачу какой– то доли достоверной информации. Новые руководители в Центре рассуждали так: «А вдруг того, кто дает дезинформацию, обвинят в сознательной передаче ценной информации противнику?» Таким образом, проявилась перестраховка, боязнь ответственности.

Обстановка в Москве, в Центре уже характеризовалась полным отсутствием доверия друг к другу. Никто не знал, что завтра с ним произойдет. Таким образом, эта интересная и очень эффективная работа была прекращена на полдороге. А дальнейший расчет у нас был такой: зная установку японской разведки в случае необходимости в качестве разведчиков посылать в СССР нелегально офицеров Генштаба, мы хотели так повести нашу операцию в этом направлении, чтобы поймать именно японских разведчиков– генштабистов».

В определенном смысле, на перспективы этой операции повлияла и смена руководства ИНО в Москве: Артузов, который одобрительно относился к этой операции, в мае 1934 г. был назначен «по совместительству» заместителем начальника IV (разведывательного) управления Штаба РККА, а с мая 1935 г. уже полностью сосредоточился на вопросах военной разведки.

Но и сам Борис Игнатьевич уже в феврале 1933 г. направляется резидентом ИНО в Токио. В резидентуре было всего четыре сотрудника, считая резидента и шифровальщика. А работа имела преимущественно контрразведывательный характер, направленный на выявление планов японского руководства в отношении СССР, а также военно– политические аспекты. И все же Гудзю удалось приобрести несколько ценных источников информации, включая и одного сотрудника политической полиции Японии.

А по возвращению в Москву Гудзь узнал о произошедших на Лубянке переменах: «Дело в том, что Артузов был известен в ЦК партии и лично Сталину как опытный разведчик и контрразведчик, а Ягода имел коварную мысль избавиться от Артузова как от человека высоко морального, и поставил перед Сталиным вопрос о том, что в Разведуправлении плохо налажена работа, много провалов и что хорошо бы туда направить на усиление Артузова, чтобы он там навел порядок и продвинул дела военной разведки. А Артузова Ягода не терпел потому, что моральный облик Артузова был помехой нечистоплотной деятельности Ягоды по созданию «липовых дел». Сталин согласился с доводами Ягоды, пригласил Артузова в ЦК и обратился к нему с предложением (далее со слов Артузова):

– Товарищ Артузов, мы знаем вас как ценного работника, знаем вашу успешную работу на протяжении многих лет. Помогите передать свой опыт военной разведке. Нам это крайне необходимо. Мы посоветовались в Политбюро и решили узнать ваше мнение относительно этого предложения.

– Я солдат, товарищ Сталин, – вполне искренне ответил Артузов, – Если есть решение ЦК, я готов его выполнить и передать опыт своей работы: то, что я знаю, то, что нам, чекистам, оказалось под силу, мы передадим военным.

– Ну, вот и отлично. Здесь только одна деликатная деталь. По традиции сложилось так, что начальником Разведывательного управления должен быть человек военный, а вам мы предлагаем быть его первым заместителем. Начальником Разведуправления назначен Семен Петрович Урицкий⁴². Но вы будете главным руководящим работником по агентурной разведке.

– Меня это не смущает. Дело не в должности.

– Ну и прекрасно. У вас, может быть, в связи с этим имеются какие– нибудь просьбы?

– Просьба будет. Прошу разрешить взять с собой человек 15 – 20 опытных разведчиков-чекистов из Иностранного отдела ОГПУ для того, чтобы у меня была опора. Одному мне будет трудно быстро разобраться в этой работе и повысить уровень военных разведчиков.

На это Сталин ответил, что просьба его будет выполнена. Естественно, я не спрашивал Артузова, как так получилось, что Артур Христианович, начальник Иностранного отдела, вдруг оказался заместителем начальника Разведывательного управления РККА. Но Артузов, будучи хорошим психологом, прекрасно понимал, что у меня такой вопрос, несомненно, может возникнуть, и поэтому объяснил мне ситуацию, в результате которой он оказался в Разведуправлении.

Знал ли тогда Артур Христианович, что дело тут не только и, может быть, не столько в необходимости передачи опыта работы, а в том, что Ягода хотел освободиться от него? Думаю, что догадывался. Я же принял тогда информацию Артура Христиановича в прямом смысле и с воодушевлением изъявил готовность приступить к работе в Разведуправлении немедленно. Таким образом, я оказался в той двадцатке чекистов, которую Артузову было разрешено взять из Иностранного отдела».

В Разведуправлении РККА Борис Игнатьевич занимал должность заместителя начальника, длительное время исполняя обязанности начальника 2– го отдела – Дальний Восток. В сфере его деятельности, в частности, находилась и ставшая впоследствии всемирно известной разведывательная группа «Рамзая», руководителем которой был Рихард Зорге. И хотя с ним лично встречаться Борису Игнатьевичу не доводилось, но в течение 13 месяцев он курировал эту операцию и принимал непосредственное участие в ведении этой линии работы военной разведки.

Летом 1937 г. молох необоснованных репрессий обрушился и на Б. И. Гудзя: «Поскольку моя сестра (Александра Игнатьевна – В. К.), секретарь академика Баха в редакции журнала «Фронт науки и техники», тоже была арестована, меня вызвал начальник Разведуправления и сказал, что мне придется временно отойти от дел».

При увольнении, знакомый кадровик– направленец, показав Борису Игнатьевичу папку его личного дела с приобщенными документами, последние из которых он только что подписал, сказал:

– Смотри, Борис, я кладу ее в самый низ, – подсовывая ее в высокую стопку уже отложенных дел, возвышавшуюся у него в сейфе, и виновато добавил: – Это все, что я могу для вас сделать…

И еще один документ из личного архива разведчика:

«Гудзь Б. И. уволен из РУ РККА за невозможностью использования. Работа на секретных объектах нежелательна».

Подписи: начальник Второго отдела Хабазов, парторг Котляревский. 11 августа 1937 года».

До дня его тридцатипятилетия оставалась всего одна неделя.

За «связь с врагами народа» Борис Игнатьевич был исключен из ВКП(б), и, понимая всю абсурдность ситуации, ждал почти неизбежного ареста…

Лишь через полгода Борис Игнатьевич нашел работу – водителем в первом автобусном парке столице – водил автобусы по маршруту Белорусский вокзал – Черемушки…

В июне 1941 г. он всей душой рвался на фронт, но лукавое свидетельство о «политической неблагонадежности», не дало ему такой возможности. Правда, осенью тридцатидевятилетний бывший полковой комиссар вместе с коллективом парка выехал в Подмосковье для участия в возведении оборонительных сооружений.

Осенью 1944 г. на Бориса Игнатьевича обрушился еще один удар: на территории Венгрии в бою погиб его двадцатилетний сын, начальник разведки танковой бригады…

Свою трудовую деятельность Б.И. Гудзь закончил в 1962 г. на должности руководителя крупного транспортного предприятия столицы.

Наконец, в 1970– е годы Первое Главное управление КГБ СССР «вспомнило» о своем ветеране, отметило его чекистскую работу. Старейшего разведчика страны стали приглашать на юбилейные мероприятия, приглашать для выступлений перед молодыми чекистами.

В 2001 г. он стал первым лауреатом премии Общества изучения истории отечественных спецслужб имени А. Х. Артузова.

Также Борис Игнатьевич был награжден ведомственным нагрудным знаком ФСБ России «За службу в контрразведке» третьей степени.

А закончил Борис Игнатьевич цитировавшиеся нами воспоминания словами: «Я счастлив, что могу смотреть людям в глаза с чистой совестью за свою хотя и скромную, но честную работу по защите нашей Родины…».

Столетие со дня рождения Б. И. Гудзя было отмечено с его участием в августе 2002 г. уже ФСБ России на Лубянке. Поздравление старейшему чекисту страны прозвучало и на Первом телевизионном канале.

В этот год Евгений Горбунов, автор книги «Схватка с черным драконом», рассказывающей о противоборстве советской и японской спецслужб на Дальнем Востоке, посвятил ее Борису Игнатьевичу Гудзю. Борису Игнатьевичу также была посвящена отдельная глава в книге С. Голякова и М. Ильинского «Рихард Зорге: подвиг и трагедия разведчика» (М., 2001).

До конца своих дней Борис Игнатьевич сохранял прекрасную память, живой, аналитический ум. Вот почему столь многие журналисты и писатели стремились взять интервью у живой «легенды разведки».

Скончался Борис Игнатьевич Гудзь 26 декабря 2006 г. Похоронен старейший советский разведчик на Новодевичьем кладбище в Москве.

Операция «Трест»: Роман Бирк и другие

Кочик В. Я.,

историк отечественных спецслужб

Знаменитая операция «Трест», которая проводилась советскими чекистами в 1921–1927 годах, широко известна главным образом благодаря роману-хронике Льва Никулина «Мертвая зыбь» (1965) и одноименному телефильму (1967). О ней написано множество статей, но вместе с тем известно далеко не все. Время от времени в архивах отыскиваются новые, ранее не публиковавшиеся материалы. На таких документах из фондов Российского государственного военного архива и основана данная статья.

Начало этой истории было положено в 1921 году, когда ответственный работник Наркомата путей сообщения Александр Александрович Якушев (впоследствии «Федоров»), направляясь в командировку в Швецию, встретился в Таллине с представителем монархических эмигрантских организаций, бывшим корнетом лейб-гвардии конного полка, белогвардейским офицером Юрием Александровичем Артамоновым (затем фигурировал в «трестовской» переписке как «Липский» и «Александрович»). По данным польской разведки «Александрович познакомился с Федоровым в мае 1921 года в Ревеле [название Таллина до 1918 г. – В. К.], когда Федоров ехал в Скандинавию по командировке от Внешторга» и привез письмо от знакомых «Александровича».

В ноябре того же года советская внешняя разведка перехватила письмо Артамонова, где он излагал свои беседы с Якушевым о будущем России «после падения большевиков», когда «спецы станут у власти». По этому поводу В.В. Шульгин, о котором речь пойдет ниже, писал: «Каким образом это письмо попало к московским чекистам? По-видимому, через жену Липского… Я бывал у Липского несколько раз. Молодые супруги, люди, можно сказать светские, относились ко мне в высшей степени любезно, но я как бы, сверкавшей молнией, видел взаимную их ненависть…». Жену Артамонова звали Александра Кирилловна.

В то же время в ВЧК родилась идея о том, как лучше всего противостоять антисоветской деятельности белой эмиграции – нужно создать для этой цели легендированную контрреволюционную организацию. Начало операции было положено привлечением к сотрудничеству с Контрразведывательным отделом (КРО) ВЧК Александра Александровича Якушева, который, хорошо зная монархистов, настроенных против советской власти, помог в создании организации.

Теперь потребовалось наладить связь с эмиграцией, и в Таллин к Артамонову отправился чекист Виктор Станиславович Стецкевич – Кияковский, бывший поручик польской военной разведки. В «трестовском» досье 2‑го отдела Главного штаба Польши отмечалось: «В конце ноября 1921 года к Александровичу неожиданно явился молодой человек, назвавшийся Виктором Степановичем Колесниковым, приехавший из Москвы. Он передал короткое письмо от тех же знакомых Александровича». Визит был успешным, контакт был налажен.

Весной следующего года Ю. А. Артамонов получил сообщение, что в СССР 2 марта состоялся нелегальный съезд, где произошло слияние нескольких кружков и образовано Монархическое объединение центральной России (МОЦР), которое в переписке стало называться «Трестом».

Почетным главой МОЦР избран Андрей Медардович Зайончковский, генерал царской армии, профессор Военной академии РККА, автор многих исторических трудов о Крымской (1853–1856) и 1-й мировой войнах. Реально возглавлял объединение А. А. Якушев («Федоров», «Рабинович»), бывший чиновник Министерства путей сообщения, действительный статский советник, а в то время ответственный работник Наркомата путей сообщения. Начальником штаба при нем стал бывший генерал-лейтенант и начальник Главного управления Генерального штаба, а ныне работник Политуправления РККА Николай Михайлович Потапов («Волков»), имевший опыт разведывательной службы еще в дореволюционный период.

Неоднократно выезжая за рубеж, по легальным и нелегальным каналам, они сумели привлечь на свою сторону многие эмигрантские организации и убедить их, что обладают широкой сетью сотрудников в Советской России, которые готовы по первому сигналу принять участие в монархическом перевороте. В необыкновенные возможности «Треста» поверили и иностранные разведки. Начальник польского Главного штаба генерал Т. Пискор докладывал военному министру 21 мая 1927 года, что эстонский и польский штабы начали сотрудничать с МОЦР в 1922 году (причем эстонцы сделали это месяца на два раньше поляков), два года спустя к ним присоединились штабы Финляндии, Англии и Японии, а в 1925-м с «Трестом» наладили связь чехословаки.

Поверил в монархическое подполье в Советской России и руководитель Русского общевоинского союза (РОВС) Александр Павлович Кутепов («Бородин»), который прислал в Москву своих представителей Марию Владиславовну Захарченко и Георгия Николаевича Радкевича («Племянники», «Шульц», «Красноштановы»). Супруги Шульц прибыли в Москву в октябре 1923 года. Им была поручена важная конспиративная работа, отнимавшая много времени, они были одним из звеньев на линии связи МОЦР с представителями эстонской и польской разведок. От организации с ними повседневно встречался секретный сотрудник КРО Эдуард Оттович Опперпут («Стауниц», «Селянинов», «Касаткин», «Ринг» и др.). М. Захарченко и Г. Радкевич докладывали А. П. Кутепову, что имеют дело с серьезной организацией, с которой необходимо установить более тесные контакты.

Внедрились «трестовцы» и в евразийское движение, весьма популярное среди молодых русских монархистов. На встречу с ними выезжал в Польшу и Германию (1924–1925 гг.) глава евразийского отделения МОЦР и помощник начальника штаба организации Александр Алексеевич Ланговой («Денисов»), на самом деле начальник 5-й части 3‑го (информационно-статистического) отдела Разведупра Штаба РККА. К нему в качестве соратника впоследствии присоединился и помощник начальника КРО Владимир Андреевич Стырне («Козлов»).

Поступающая в КРО и ИНО информация и солидная репутация МОЦР давали возможность чекистам разработать и осуществить операцию против английского разведчика Сиднея Рейли («ST.1»), который ещё 3 декабря 1918 года был приговорен в РСФСР к смертной казни. Через различные каналы – эмигрантские и разведывательные – агенту ST.1 дали знать о существовании монархической организации в СССР, которая заинтересована в сотрудничестве с ним. С. Рейли, которого по-прежнему интересовала ситуация в России, прибыл на переговоры с А. А. Якушевым в Финляндию. И уже на следующий день (24.09.1925 г.) он перешел финскую границу через «окно» в районе станции Куоккала, неоднократно использовавшееся «Трестом». С соблюдением всех необходимых норм конспирации, что успокоило Рейли, его доставили сначала в Ленинград, а потом в Москву. На даче в подмосковной Малаховке для Рейли организовали заседание политсовета МОЦР, где он изложил свое понимание ситуации. Потом он отправил открытки в Англию и был арестован. Последовали допросы в ОГПУ, в ходе которых он согласился (30.10.1925 г.) дать «откровенные показания и сведения по вопросам, интересующим О.Г.П.У., относительно организации и состава великобританской разведки» и известные ему «сведения относительно американской разведки», а также данные о русских эмигрантах, с которыми он имел дело. 5 ноября 1925 года приговор, вынесенный Рейли семь лет назад был приведен в исполнение. Между тем на границе с Финляндией у деревни Ала-Кюль ещё 28 сентября была инсценирована гибель нескольких неизвестных, а соответствующее сообщение о происшествии поместили в советских газетах. И по сей день версия о гибели ST.1 в приграничном районе СССР гуляет по страницам некоторых отечественных и зарубежных публикаций.

Гибель С. Рейли не поколебала веру белой эмиграции в А. А. Якушева и его организацию, но, чтобы избежать даже малейших сомнений руководство ОГПУ приняло решение организовать нелегальный визит в СССР известного в эмиграции политического деятеля – монархиста, бывшего члена Государственной думы и редактора газеты «Киевлянин», автора воспоминаний «1920» (1921 г.) и «Дни» (1925 г.) Василия Витальевича Шульгина. И такая поездка состоялась. В течение двух месяцев (декабрь 1925 – февраль 1926 г.) Шульгин посетил Киев, Москву и Ленинград. Своими глазами он увидел жизнь в Советской России. Всюду его сопровождал секретный сотрудник ОГПУ, бывший товарищ прокурора Сергей Владимирович Дорожинский («Антон Антонович»). Во время пребывания В.В. Шульгина в СССР Якушев в личном разговоре сказал ему, что он должен написать книгу о своей поездке. После некоторых колебаний Шульгин согласился. Его книга «Три столицы», предварительно отредактированная руководством ОГПУ, вышла в начале 1927 года и значительно укрепила престиж «Треста».

За время существования МОЦР цели, поставленные руководителями разработки Артуром Христиановичем Артузовым, Владимиром Андреевичем Стырне, Романом Александровичем Пилляром, Виктором Станиславовичем Кияковским («Косинский», «Петровский», «Колесников», «Смирнов») и другими были достигнуты. Деятельность белой эмиграции в Советской России в значительной степени была парализована, работа иностранных разведок взята под контроль. От полученной в результате шестилетней работы информации в КРО и ИНО ОГПУ «ломились сейфы», а иностранные штабы были завалены дезинформацией.

Роман Густавович Бирк подключен был к операции «Трест» 18 апреля 1922 года, ему дали оперативный псевдоним «Груша».

Родился он 21 мая 1894 года в г. Балахна Нижегородской губернии. Крестили его по лютеранской вере Альфредом Рудольфом. Юридическое образование он получил в престижном Демидовском лицее в Ярославле, который ещё в 1811 году был приравнен к университету. На военную службу Бирк вступил добровольно в сентябре 1914 г., в самом начале 1-й мировой войны. После недолгой службы во 2-м запасном стрелковом полку он был направлен в Иркутское военное училище, которое окончил в мае 1915 г. и получил первый офицерский чин – прапорщик.

Воевал Роман Густавович на фронтах 1-й мировой войны в составе 38‑го Сибирского полка, 2‑го Сибирского саперного батальона, в штабе 5-й Сибирской стрелковой бригады, в 431-м Тихвинском полку. Неоднократно был ранен. В ноябре 1916 года Бирк был произведен в штабс-капитаны. В июле 1917‑го при Тарнопольском отступлении 3 раза ранен и эвакуирован, потом назначен в свой полк.

За боевые подвиги его наградили Георгиевским крестом 4-й ст. с лавровым венком, орденом Владимира 4-й ст. с мечами и лентой, орденом Анны 4-й ст., орденом Анны 4-й ст. на сабле, орденом Станислава 3-й ст.

В 1917 его полк преобразован в Малороссийскую воинскую часть. В послужном списке отмечено: «В конце октября 1917 года в посаде Малино во время отнятия у полка военного оружия ранен большевиками и приказом Украинской Рады 2/ХII-1917 г. произведен в капитаны». А через пять дней он был уволен с военной службы.

В апреле – сентябре 1919 г. Роман Густавович добровольцем служил в части полковника А. П. Перхурова, руководившего в 1918 г. антибольшевистским восстанием в Ярославле, и в Западной Добровольческой армии генерал-майора П. Р. Бермондта-Авалова.

С 25 сентября 1919‑го Альфред Рудольф Густавович Бирк стал капитаном эстонской армии, сначала состоял в офицерском резерве квартирмейстерства, затем в береговой охране и пограничной страже Эстонии. Бирк командовал ротой, был в распоряжении начальника 5‑го батальона пограничных стрелков и начальника Управления пограничной стражи. В мае 1920 – марте 1921 г. – он уже на гражданской службе: чиновник для особых поручений при министре внутренних дел, помощник начальника Главного полицейского управления, старший чиновник для особых поручений, адъютант министра внутренних дел страны. Когда по «своему собственному прошению» Бирк покинул МВД в марте 1921 г., ему были даны прекрасные характеристики. С ними он прибыл на службу в Генеральный штаб.

В 1921-м его направили в Москву как атташе по печати эстонской миссии, при этом он получил задания и от военной разведки Эстонии. По возвращении из СССР в 1923 году он работал дипкурьером, служил в Генштабе. Р. Г. Бирка в 1922-м привлек к сотрудничеству с КРО ВЧК, в рамках операции «Трест», В. С. Кияковский – Стецкевич. Л. В. Никулин в книге «Мертвая зыбь» писал, что в 1918 году «Бирк был красным командиром в эстонском коммунистическом полку» и «в глубине души остался верен идеям, во имя которых сражался в рядах эстонской Красной Армии», и сотрудником ОГПУ он стал в 1923 году по рекомендации бывшего своего командира А. И. Корка.

По версии Э. Опперпута это произошло иначе: «По прибытии в Москву Р. Бирк при содействии проживающих в Ревеле бывших офицеров армии Юденича Щ. и А. [видимо В. И. Щелгачева и Ю. А. Артамонова. – В. К.] вошел в соприкосновение с Монархическим Объединением Центральной России, фактически являвшемся легендой ГПУ под названием Центральная Разработка ОГПУ. О связи упомянутой организации с ГПУ не подозревал ни Щ., ни А. и эту связь не усмотрел и Р. Бирк. В сношениях с членами МОЦР Р. Бирк не оказался в должной степени осторожен, почему в руках ГПУ оказалось достаточное количество материалов, коими можно было скомпрометировать Бирка перед Эстонским правительством». В этой ситуации, согласно показаниям Опперпута, чекисты и предложили ему сотрудничать с ними, заверив Бирка, что против Эстонии он не будет работать.

И уже будучи секретным сотрудником КРО Роман Густавович поступил, возможно по указанию чекистов, на разведывательную службу во 2-й отдел Главного штаба Польши (ноябрь 1922 г.). Поляки дали ему псевдоним «Борисов».

Бирк передавал чекистам доступную ему информацию, через него шла связь МОЦР с эстонскими и другими военными кругами, которых он снабжал дезинформационными материалами. За заслуги перед советской властью Р. Бирка наградили золотыми часами, весьма распространенная в те годы награда.

Внезапно, весной 1927 года, «Трест» прекратил свое существование. Опперпуту было поручено переправить Марию Захарченко из Ленинграда в Финляндию. Воспользовавшись этим, он вместе с ней 12 апреля перешел границу и сдался властям соседней страны, рассказал им все, что знал об операции «Трест» и людях в ней участвовавших.

В своих показаниях финнам Э. Опперпут (теперь он называл себя Александр Упелниц) поведал, что «работа КРО руководится молодыми энергичными офицерами завербованными главным образом из сотрудников других штабов. Преобладают в КРО офицеры польского генерального штаба». Что же касается «системы и тактики работы КРО», то она «настолько совершенна, что раскрыть её извне почти что невозможно». В качестве примера он привел «случай разработки капитана Росс, английского представителя в Ревеле. Когда капитан Росс получил назначение в Ревель, он поставил в известность своего помощника г-на Житкова, что ему ассигнованы на разведку весьма крупные суммы и что он хочет получить хорошие источники осведомления. Г. Житков, зная, что сотрудник Эстонского генштаба Роман Бирк, находясь в России в должности атташе Эстонского посольства вел разведку и имел связь с русскими антисоветскими группами, обратился за помощью к нему. Р. Бирк следуя директивам КРО сообщил, что он никаких связей дать капитану Росс не может и что помимо этого он не считает возможным сотрудничать с другой разведкой уже потому, что он является сотрудником эстонского штаба. В то же время Р. Бирк направляется к своему приятелю майору Мазеру, бывшему эстонскому военному атташе в Москве, сообщил о намерениях Росса и дает понять Мазеру, что на этом деле можно кое-что подработать, что у него Р. Бирка имеются связи в Москве, но советует майору Мазеру не входить непосредственно в связь с капитаном Росс, а ввести ещё одно промежуточное звено, каковым должна быть соответствующая политическая фигура. В своем выборе они останавливаются на г. Вихмаре бывшем chargee d’affaires [поверенным в делах. – В. К.] Эстонии в Москве. Последний за вознаграждение в 100 долларов в месяц соглашается сотрудничать с майором Мазером. Следует отметить, что Р. Бирк по этому поводу сам с г. Вихмар не говорит, но в тоже самое время при случайной встрече с г. Житковым дает как бы невзначай последнему понять, что желательные ему осведомительные материалы он сможет, по всей вероятности, получить от г. Вихмара. Само собой, понятно, что г. Житков незамедлительно направляется к г. Вихмару и цепь замкнулась».

Документ подписанный А. Х. Артузовым, который обнаружил в фонде Дзержинского в бывшем Центральном партийном архиве современник и участник операции «Трест» Борис Игнатьевич Гудзь, свидетельствует: «КРО удалось поставить работу так, что в настоящее время главные штабы иногосударств снабжаются на 95 процентов материалами, которые разрабатываются контрразведкой, совместно с военным ведомством и Народным комиссариатом иностранных дел. Таким образом, иноштабы имеют о Красной Армии и ее дислокации те сведения, которые желательны нам. Это утверждение основано на доверительных данных. Кроме того, ряд иноразведок, как польская, эстонская, отчасти финская, находятся целиком в наших руках и действуют по нашим указаниям. За период с 1923–1924 год удалось разгромить эстонский шпионаж в Ленинграде, в значительной мере подорвать шпионскую деятельность польского штаба в Белоруссии, сосредоточить в своих руках японскую и финляндскую разведку. Нам удалось получить ряд шифров и кодов, на основании которых большинство телеграфных сношений иногосударств нам известны. И, наконец, пресечь в корне и сосредоточить в своих руках сношения ряда монархических организаций, осуществляющих через некоторые иномиссии технические связи. Техническому отделению удалось ряд миссий оборудовать специальными приспособлениями. КРО перлюстрирует периодически ряд дипломатических почт и также всю контрреволюцию отдельных государств, которые работают через иностранные миссии. Кроме того, производится специальная работа в заграничных представительствах…».

По этому же поводу Опперпут показал, что «в дезинформации достигнуты возможные кульминационные пункты. Если исходить из сведений оглашенных начальником КРО Артуром Христиановичем Артузовым на состоявшемся 3 недели тому назад съезде ответственных работников КРО, то уже в течение года из всех материалов, добытых иностранными штабами 80 % являются материалами изготовленными дезинформационным бюро при Разведупре. Только по германскому штабу количество дезинформационных материалов понижается до 70–75 %, что начальник КРО считает также весьма видным успехом, поскольку германская разведка находится в особо благоприятных перед другими условиях [имеется ввиду секретное советско-германское сотрудничество, начавшееся в 1923 году и продолжавшееся 10 лет. – В. К.]. Но понижение дезинформации по отношению к германскому штабу вполне компенсируется повышением количества дезинформации по отношению к наиболее активно настроенным странам: Польше, Эстонии и Румынии. В этих штабах количество дезинформационных материалов не опускалось ниже 85 %, а порой достигало 95 %».

Дезинформационное бюро при Разведупре было создано решением Политбюро от 11 января 1923 года. Кроме изготовления и передачи на Запад, теми или иными способами, дезинформации, бюро занималось, как писал в 1925 году начальник военной разведки Я. К. Берзин, «учетом и изучением данных об осведомленности наших возможных противников о Красной Армии (разведсводки Штабов иностранных государств)». С самого начала и в течение ряда лет ДБ возглавлял опытный военный разведчик Оскар Ансович Стигга, впоследствии нелегальный резидент в Германии. Помощником и заместителем его в бюро был Евгений Иванович Рея, многолетний работник 3‑го (информационно-статистического) отдела Разведупра Штаба РККА. Работала в отделении «Д» Разведупра и Надежда Ивановна Успенская, хорошо владевшая французским языком, она в 1923 году вернулась в Москву из Турции. По мере необходимости к работе привлекалось также руководство Штаба РККА и начальники различных подразделений Штаба.

Относительно работы ОГПУ по иностранным посольствам и миссиям Опперпут-Упелниц сообщал, что «значительные услуги ГПУ оказал также и Аавик, заведующий канцелярией эстонского посольства, который фактически выдал архивы эстонской миссии для фотографирования КРО ОГПУ. Неоднократно им передавалась для вскрытия и диппочта».

Отметил он заслуги В. С. Кияковского, который «составил себе исключительную репутацию действительно блестящей организацией Центральной Разработки. В этом деле им было высказано столько размаха, смелости, оригинальности и ловкости, что он всегда ставился, как и его разработки, в пример всем», потом он «получает командировку в Ригу в полпредство. Здесь он снова показывает себя с лучшей стороны и скоро переводится в Финляндию секретарем полпредства, с передачей ему руководства всей резидентурой ГПУ на Прибалтийские страны и Скандинавию. По возвращении в Россию (из Финляндии его убрали, потому что ему грозил провал) он становится во главе отделения КРО работающего против Англо-Саксонских стран (Англия и С.А.С.Ш.). Хотя во время работы в НКИД он несколько утерял смелость своих приемов и самостоятельность, но размах у него остался тот же. Английскую разведку ему удается разбить в 2 счета, а так как работа последней считается лучшей из европейских стран, то Кияковский выдвигается на исключительную высоту. Официально состоя в должности завед. отделением он фактически начинает руководить всей работой КРО. Его прямые начальники целиком попадают под его влияние и к настоящему времени он является фактическим руководителем КРО. К настоящему моменту Кияковский безусловно самый грозный противник всех штабов… Если после предстоящего разгрома КРО вообще сумеет сколько-нибудь оправиться от понесенного поражения, то это сумеет сделать только Кияковский. К его дискредитированию надо будет принять в ближайшем будущем самые серьезные шаги…».

Рассказывая о начальнике отделения КРО «одном из наиболее даровитых работников» Карле Францевиче Роллере, Опперпут отметил его «быстрые успехи в разработке итальянской миссии, повлекшие за собой завербование нескольких сотрудников итальянского посольства и потрясающий результат разработки французской миссии», которые «выдвинули Роллера в ряды первых работников КРО», «в лице его штабы Прибалтийских государств, – предупреждал перебежчик, – будут иметь весьма серьезного противника».

О «Денисове» он показал следующее: «Во главе Военного отдела Главлита (Начальник Военной Цензуры) был назначен заведующий до этого времени одним из отделов Разведупра (секретный сотрудник КРО ОГПУ по Центральной Разработке) Александр Алексеевич Ланговой… Как веселый курьез сообщаю, что Ланговой в прошлом году получил именные часы от эстонского штаба и почетное оружие (браунинг с золотой монограммой в золотой филигранной насечке) от польского штаба. От Р.В.С.Р. имеет орден Красного Знамени».

Вместе с тем Артура Христиановича Артузова, руководившего всей операцией «Трест», Опперпут явно недооценивал, сообщая, что он «хороший комбинатор и следователь, но никуда не годен как руководитель агентуры». Далее он отмечал: «Работает с начала основания ВЧК. Выдвигать его стал [М. С.] Кедров. Поимка начальника польской разведки бывшего ППСовца [члена Польской социалистической партии] – боевика Домбжинского [И. И. Добржинского] и произведенный при помощи последнего разгром польской разведки выдвинули Артузова на первое место в ВЧК. А потом и в ГПУ. За разгром польской разведки получил Орден Красного Знамени… Серьезным противником его считать нельзя».

Чтобы смягчить последствия провала КРО и ИНО по своим каналам дали знать эмиграции, что перебежчик провокатор. А. А. Якушев, в частности, передал через польского военного атташе в Москве (14.04.1927 г.): «Просим уведомить Бородина: Касаткин оказался агентом латышом по имени Опперпут-Упелниц, провокатором в деле Савинкова и Таганцева и вся линия левой группы Треста видимо работала по указаниям ГПУ в целях уничтожения монархистов. Расконспирированный нами и подвергнутый допросу Касаткин бежал в Финляндию. Здесь начались аресты, переходим на нелегальное положение. Управление треста постановило убрать К. Просим задержать выезд марсельцев. Шульц выехала с ним, находясь вероятно в неведении и под сильным его влиянием. Срочно сообщите обо всем Липскому». От себя военный атташе добавил: «Так как вся телеграфная корреспонденция поступала на имя Касаткина, возможно, наши шифры раскрыты».

Принимал участие в этой работе и Р. Г. Бирк. 7 мая 1927 года он прибыл из Таллина в Берлин для встречи с представителями русских монархических организаций. С той же целью он намеревался посетить и Париж.

Нужно отметить, что последние усилия «Треста» не пропали даром – в зарубежной русскоязычной прессе появились статьи с разоблачениями бывшего сотрудника ОГПУ. И мнения по поводу этой истории в белой эмиграции разделились.

Безусловно верила Опперпуту М. В. Захарченко. Из Хельсинки она писала в Варшаву Ю. А. Артамонову (8.05.1927 г.): «…Надеюсь, что когда вам будет ясно, что даже по приказанию А. П. [Кутепова. – В. К.] вам и придется ещё некоторое время поддерживать с Трестом связь, то верить им и исполняя их приказы, преследовать людей, вырвавшихся из их рук, честному русскому офицеру совсем ни к лицу. Не могу ещё ясно отдать себе отчета, какую роль играете вы в задержании наших людей. Не хочу допустить мысли, что зная все, вы бы продолжали творить их волю, но не нахожу объяснения вашего и Гоги [Радкевича. – В. К.] молчания. Неужели вы не могли дать ему возможности мне написать, если бы этого хотели. Все же думаю, что убедившись в их подлости, вы будете также как и мы стремиться к уничтожению этой заразы… Я считаю, что главным козырем в наших руках является сейчас Ринг, знающий всю технику их работы. Разбить их мы можем лишь с его помощью, без него мы будем опять лишь ветряными мельницами – это мое глубокое убеждение. Только сознание, что это мой долг, заставило меня пережить весь этот позор и выйти оттуда вместе с ним, я знаю, что я хочу и твердо верю, что мы сумеем этого добиться».

После разоблачений Э. Опперпута, который назвал Р. Бирка одним из секретных сотрудников ГПУ (№ 11 в его списке), Роман Густавович выехал в 1927 году в Вену. Учился в Консульской академии, был соучредителем и руководителем Американо-Европейского информационного агентства. Эстонским судом обвинения с него были сняты, однако и эстонская и польская разведки старались не выпускать его из поля зрения. Но, тем не менее, даже спустя несколько лет 2-й (разведывательный) отдел польского Главного штаба аттестовал его лишь как человека «известного по монархической афере».

С марта 1930‑го он находился в Германии, служил корреспондентом берлинского филиала американского агентства Херста. Его вновь привлекли к разведывательной деятельности, на этот раз по линии ИНО ОГПУ. Среди его источников были сотрудники германской разведки и аппарата нацистской партии. Из-за прихода гитлеровцев к власти, Бирк вынужден был покинуть Германию в 1934 году, и переехал в другую страну, по-видимому, в Чехословакию, где продолжал свою разведывательную деятельность ещё три года. С Генштабом ЧСР у него были давние связи. В 1937-м его отозвали в Москву и 23 июля арестовали. Роман Бирк был приговорен в особом порядке к расстрелу по обвинению в шпионаже и 22 апреля 1938 приговор был приведен в исполнение. Решением Военного трибунала Московского военного округа он реабилитирован 11 марта 1963 года.

Такая же судьба постигла А. Х. Артузова (начальника КРО, затем ИНО, заместителя начальника Разведупра РККА), В. А. Стырне (ответственного работника контрразведки и особых отделов ОГПУ, начальника УНКВД по Ивановской области), Р. А. Пилляра (полпреда ОГПУ по Западному краю, Северо-Кавказскому краю, Средней Азии, начальника УНКВД по Саратовской области), К. Ф. Роллера (ответственного сотрудника контрразведки и особых отделов ОГПУ-НКВД, начальника отдела мест заключения УНКВД Курской области), А. А. Якушева, который по-прежнему служил в Наркомате путей сообщения, О. А. Стиггу (нелегального резидента в Германии, начальника 3 отдела Разведупра РККА), Е. И. Рея (сотрудника Разведупра РККА, начальника особого отделения, заместителя начальника 8 отдела).

В. С. Кияковский погиб в 1932 году в Монголии, где был главным инструктором по линии ОГПУ.

А. А. Ланговой (начальник военно-экономического отдела Главлита, военный атташе в Персии, для особых поручений при Наркоме обороны) находился в заключении 15 лет (1940–1955 гг.), был реабилитирован, жил в Москве, умер в 1964 году.

Н. М. Потапов находился на военной службе до 1938 г., когда был отправлен в отставку по болезни, умер в 1946 году.

М. Захарченко и Э. Опперпут в конце мая 1927 года проникли на территорию СССР для совершения террористических актов и, согласно официальной версии, были убиты.

В. В. Шульгин перебрался на жительство в Югославию и в 1937-м отошел от политической деятельности. Арестован СМЕРШем в 1944 г. и отправлен в Москву. Отбывал заключение во Владимирской тюрьме (1945–1956 гг.). Освобожден в 1956-м и жил во Владимире, где и умер спустя 20 лет.

И, наконец, Ю. А. Артамонов, с которого, можно сказать, и началась вся эта история. С 1923‑го он жил в Варшаве. После провала «Треста» продолжал активное участие в деятельности монархических эмигрантских организаций. Одно время (после провала «Треста») он был на подозрении у польских спецслужб, которые вели за ним плотную слежку. Впоследствии перебрался в Бразилию, где и умер в 1971 году.

В заключение следует сказать, что операция «Трест» послужила образцом для многих других подобных разработок, осуществлявшихся на протяжении многих лет, от операций «Мечтатели» и «Маки-мираж» (1930-е годы) до совместной советско-польской разработки «Бумеранг» (1960-е – 1980-е годы).

Кто такой Андрия Пиклович? Малоизвестный персонаж весьма громкого дела 1930-х годов

Кочик В. Я.,

историк отечественных спецслужб

Кое-что удалось узнать о Бикловиче (так на самом деле пишется его фамилия) из его личного дела, находящегося в Архиве Коминтерна в Российском государственном архиве социально-политической истории и других документов того же архива, иных источников.

Это случилось в Вене, в районе Герстхоф 27 июля 1931 года. Неизвестный вошел в одну из квартир дома № 28, где проживал некий Георг Земмельман. После короткого разговора неизвестный, достав из карманов два пистолета, убил хозяина. Крики молодой жены погибшего привлекли внимание полицейского патруля, который и задержал стрелявшего.

В дальнейшем было установлено, что родившийся 12.01.1899 года аферист и мошенник Георг Земмельман из Мюнхена придерживался крайне правых взглядов, но его взгляды и репутация не помешали ему стать в 1923 г. агентом ИНО ОГПУ, а потом и сотрудничать с Компартией Германии в совершенно секретной области партийной деятельности.

Он был принят на работу в партийную Nachrichtendienst – разведывательную службу КПГ, которая включала в себя собственно разведку, контрразведку, охранную службу, и к тому же она вела антивоенную деятельность. Возможностями этого «военно-политического специального аппарата», который возглавлял много лет Ганс Киппенбергер, активно пользовались советские организации: ИНО ОГПУ («Грета»), Разведупр Штаба РККА («Клара»), Коминтерн («земляки»). Таким образом Земмельман («Блондин») стал еще и агентом КПГ. По этой своей деятельности он также подвергался аресту. Следствие по делу о пропаже в августе 1926 г. из Бюро немецкого офицерского союза в Баварии атласа рейхсвера и карты военных округов вышло на Земмельмана и 14.10.1926 г. он был арестован по обвинению в государственной измене. Но прошло всего около двух лет и его выпустили по амнистии.

Ему удалось много чего сделать для партии и разведки, не только в Германии, но и в Румынии, и в конце концов, он стал еще и сотрудником гамбургского филиала торгпредства СССР, где трудилось немало немцев. Помимо всего прочего торгпредство в то время призвано было «а) постоянно и планомерно вести изучение как текущего состояния рынка, так и общего экономического положения страны, с точки зрения выполнения данных заказов и мобилизационных предположений; б) собирать, проверять, систематизировать и изучать все материалы о новых научно-технических усовершенствованиях и достижениях, как применяемых, так и могущих быть примененными для военных целей и обороны страны» (1928 г.).

Все шло хорошо для Земмельмана пока не было принято решение об увольнении его со службы из-за неконспиративного поведения.

Разгневанный бывший агент обратился в одну из венских газет с предложением выложить все, что он знает (а знал он немало) о советской разведке и разведслужбе КПГ. Затем и последовал убийственный визит незнакомца, назвавшего себя в полиции Андрией Пикловичем. Возможно он умышленно изменил первую букву своей фамилии, а может быть ее неправильно записали в полиции, такое тоже случалось. В следующем году на судебном процессе он признал себя виновным в убийстве, но заявил, что тем самым он предотвратил предательство и гибель многих пролетарских борцов. Извне Пикловича всеми доступными им средствами поддержали коммунисты и суд присяжных постановил: по делу «об убийстве предателя – провокатора» обвиняемый приговаривался к 1 месяцу ареста «за нелегальное ношение оружия и фальшивую прописку» и тут же был освобожден. Об этом деле писали и тогда, и позднее, и много позднее. Но главным персонажем публикаций оставался всегда Земмельман, поскольку сведений о его жизни выявлено было довольно много, при этом Андрия Пиклович оставался в тени.

Настало время рассказать о нем больше. Андрия Биклович (в СССР Андрей Рудольфович) родился 20 сентября 1903 г. в Сербии в г. Пожаревац в семье преподавателя, профессора гимназии. По национальности он был сербом.

Жил на иждивении семьи (1922–1929 гг.), работал 8 месяцев продавцом в кооперативном магазине (1929–1930 гг.), затем «на материальном обеспечении партийной организации».

Будучи участником революционного движения, Биклович одновременно окончил гимназию в родном городе (1922), учился на медицинском факультете Венского университета (1922–1926). В Вене вступил в заграничную ячейку Компартии Югославии (1924 г.), позднее она реорганизована в «техническую помощную [так в тексте] группу КПЮ». Насколько известно подобные группы создавались в коммунистических партиях на случай войны против СССР. В той же Австрии возникали, например, «партийные группы содействия» Болгарской компартии. Состояли такие группы в основном из студентов, которые прибыли учиться в Альпийскую республику. И было их немало. Ожидая своего часа, они не теряли времени даром, помогая советской разведке. В 1925 г. все члены вышеупомянутой югославской ТПГ вошли в состав Компартии Австрии.

Занимался Андрия в Австрии редакторской, типографской, курьерской и др. работой. Среди его сослуживцев назван был и Мустафа Голубич, уже имевший связи с советской разведкой. В своей партийной работе тогда и в дальнейшем Биклович выступал как Эрнст Иванович Марулич.

Высланный из Австрии за коммунистическую деятельность, он перебрался в Париж (1926–1930 гг.), экстерном изучал там политэкономию, печатался в левых и коммунистических изданиях, вел партийную и профсоюзную работу среди югославских эмигрантов и др. Член Компартии Франции (1926–1930 гг.), главный редактор югославской партийно-профсоюзной газеты в Париже, секретарь югославской партийной секции Компартии Франции (1927–1929). Но и это еще не все.

Сотрудник ИККИ Кербер докладывал (15.05.1932 г.): «В январе 1930 г. бывший член партии Шумановац был убит в Париже двумя нашими людьми (Бикловичем и Антоновым – КУНМЗ). Шумановац (по его же собственным словам) поступил на службу в жандармерию или полицию в 1929 или 30 г. [в Загребе]… По этому делу могут дать справку следующие товарищи: Бошкович, Биклович, Антонов [Иван Сребреняк] (КУНМЗ), М. Голубич и Горкич». Среди организаторов этого убийства назван и Павле Бастаич.

Андрия арестован в марте 1930 г. немецкой пограничной полицией за нелегальный переход германо-французской границы, за что получил 14 дней ареста и высылку из Баварии. Март – июль того же года провел в Германии (Манхейм, Берлин, Гамбург), чем он там занимался не сказано, лишь отмечено, что он «политэмигрант с обеспечением от немецкой секции МОПР». Из Германии выслан властями в Австрию.

«На работе в К.П.Ю. и К.П. Франции тов. МАРУЛИЧ проявился как хороший и преданный коммунист. В Париже был руководителем работы в так называемой парижской группе, которая была распущена, и участники были направлены в эмиграцию в СССР». Какой работой Андрия занимался, помимо всего прочего, поясняет замечание сделанное в другом документе – «с 1930 г. по настоящее время находился на специальной работе» (11.02.1933 г.). К тому же, как сообщал в Отдел кадров Коминтерна член ИККИ З. И. Ангаретис (20.01.1936 г.) «Марулича знает бывший работник ОГПУ тов. Артузов».

В начале июля 1931 г. он вернулся в Вену с паспортом на имя Отто Шпильмана, «купца из Цюриха», Швейцария. Объяснение произошедшего затем дала его сестра (орфография оригинала сохранена): он «ликвидировал агента – предателя Земельмана (Semmelmann). Последний был платный курир [по-сербски – курьер] Румынской Компартии, одерживал связь между Веной и Бухарестом. Из-за некоторых причин он был уволен с курирской работы. Он тогда пошел в Румынское Посольство в Вене и предложил им продать секретные данные Румынской Компартии за большие деньги. Чтобы помешать передаче этих секретов мой брат Андрей ликвидировал его. Но при этом он был пойман и арестован. После следствия, которое длилось восемь с половиной месяцев, 4 марта 1932 г. его судили. На суде он вел себя хорошо, принял вину на себя. Суд присяжных заседателей освободил его. Через восемь дней он покинул Вену…». С мая 1932‑го сестра не имела о нем известий.

Андрия прибыл в СССР в июле 1932‑го как политэмигрант «через организацию Красной помощи Франции», хотя в целом ряде документов сообщается о приезде его в страну в июле 1930 г. Членом ВКП(б) Андрей Рудольфович Биклович числился с 1931 г. Сестра Бикловича писала, что «некоторые тов. видели его в Москве в 1933 и 1936 г.г. По слухам, потом он был послан на Дальний Восток». Действительно в 1932 – 1933-м он находился в столице, а затем командирован в Западную Сибирь, работал в г. Сталинске (Новокузнецке) в заводоуправлении, потом – чернорабочим на доломитном карьере рудника в г. Темир-Тау (февраль 1933 – март 1938).

Органами НКВД арестован 31.03 – 01.04.1938 г. и приговорен к ВМН 04.10.1938‑го.

Приговор приведен в исполнение. Постановление о смертной казни отменено 14.02.1958 г. и дело прекращено «за отсутствием состава преступления», признано, что «дело на него сфальсифицировано».

КГБ в Великобритании: что мы знаем об Оксфордской группе?

Гелибтер К. (Gеlibter Cyril),

эксперт по истории российской разведки

В течение 1930-х годов КГБ успешно завербовал в Великобритании многие источники, которые занимали должности в британской секретной службе, а также на военно-морском флоте и в дипломатии. Если с конца 1940-х и начала 1950-х годов МИ5 (британский контршпионаж) постепенно удавалось идентифицировать «Кембриджскую группу» (Филби, Берджесс, Маклин, Блант, Лонг, Кэрнкросс и т. д.), то офицер МИ5 Питер Райт справедливо отмечал в своих мемуарах⁴³, что этот вопрос возник и для Оксфорда.

Питер Райт утверждает в своей автобиографии, что именно из признаний Энтони Бланта, члена Кембриджской группы, что МИ5 также напал на Оксфорд. Но так же как и Кембриджская сеть хорошо известна, особенно широкой публике, Оксфордская сеть гораздо менее известна. Даже Райт, исследовавший этот вопрос, похоже, не полностью идентифицировал сеть, хотя было выявлено несколько важных звеньев.

В 1992 году русские власти впервые раскрыли некоторые детали «оксфордской сети», указав, что сеть управлялась групповодом, кодовое имя которого «Скотт». В отсутствие подробностей СМИ спекулировали о его личности, упоминая, например, дипломата Дэвида Скотта Фокса⁴⁴.

Тайна оксфордской сети еще больше углубилась, когда в 1990-х годах Найджел Уэст и Олег Царев опубликовали «КГБ в Англии «, в которой они дают псевдонимы нескольких источников КГБ, в том числе и членов оксфордской сети (Скотт, Люфт, Ом, Банни, Молли, Поэт, Мило), но без указания каких-либо идентифицирующих деталей. Известно, что «Скотт» создал сеть в Оксфорде, что самыми ценными источниками в его сети были «Люфт» и «Ом», а «Поэт» и «Молли» создали свои собственные расширения сети.

Сообщалось, что «Скотт» указывал на КГБ как на многообещающий источник тремя агентами: «Зенхен» (Филби), «Медхен» (Гай Берджесс) и «Эдит» (Эдит Тюдор-Харт). Как утверждается, его завербовал нелегал советской разведки, действовавший в то время в Великобритании, Арнольд Дойч, который курировал его с другим нелегалом, Теодором Мали⁴⁵. Лишь в 2009 году благодаря архивам Васильева «Скотт» был идентифицирован как Артур Винн.

Этот ученый по образованию, который в конце 1940-х годов стал директором по исследованиям безопасности горных работ в британском Министерстве топлива и энергетики, прежде чем стать членом Национального совета по углю, а затем старшим должностным лицом в Министерстве технологии до 1971 года, с 1950-х годов находился в поле зреня МИ5, которое впоследствии идентифицировало его как члена оксфордской группы. Это не помешало ему умереть в постели в 2001 году.

Ознакомившись с мемуарами Питера Райта, досье МИ5 в Национальном архиве Великобритании (Серия КV/2) и другими архивами, можно снять завесу, по крайней мере частично, об этой группы, чей ущерб Британии остается неизвестным и по сей день. Они также показывают, что Оксфордская группа начала идентифицироваться МИ5 еще в 1951 году, после дезертирства Гая Берджеса и Дональда Маклина, и мобилизовала два отделения МИ5: «F4», ответственную за Британскую коммунистическую партию – члены Оксфордской сети были членами или симпатизирующими ей – и «D3», отделение МИ5, ответственное за розыск советских шпионов. Возглавляемый Питером Райтом в 1960-х годах, D3 сосредоточился в основном на советское внедрение, начиная с 1930-х годов. Им помогала Полиция Королевства, в том числе Специальный отдел (Special Branch).

Поэтому сеть, как видно из архивов, была сформирована «Скоттом» (Артуром Винном), который был завербован по информации из «Эдит» Арнольдом Дойчем («Штефаном», еще один псевдоним «Отто») в октябре 1934 года. Винн – ярый коммунист, член Британской коммунистической партии, и, согласно докладу МИ5 от 1956 года, был дважды женат на женщинах, которые также были членами Британской коммунистической партии. Впервые Винн женился на немке Лишен Эльзе Гертруде Фридерике Остравки⁴⁶ в июне 1934 года, а затем повторно женился на Маргарет «Пегги» Моксон в 1938 году⁴⁷, также являющейся членом Октябрьского клуба, с которой он прожил до самой смерти.

Как лидер сети, Винн отвечал за поиск источников, которые могут представлять интерес для советской разведки. В своих мемуарах Питер Райт отмечает, что несколько членов оксфордской сети (Фиби Пул, Бернард и Питер Флуд, Дженифер Фишер Уильямс) были связаны с Кларендоном, оксфордским дискуссионным клубом в 1930-х годах, что, по словам Райта, «является первым весомым доказательством того, что этот клуб служил вербовочным центром для советского шпионажа». Похоже, что Винн также завербовал из Коммунистической партии людей, которым суждено было сделать блестящую карьеру и которых он знал, например, Дэвида Флойда. Проблема в том, что члены сети знают друг друга. Например, в рукописной записке из МИ5 говорится, что Пегги Моксон, жена Артура Винна, является «близкой подругой Эдит Тюдор-Харт», с которой она жила⁴⁸, или что Бернард Флуд, член Октябрьского клуба, знал ее⁴⁹. Если одно звено цепи упадет, оно может забрать с собой другие, что действительно произойдет позже.

Октябрьский клуб

По словам МИ5, основателем Октябрьского клуба является Франк Штраус Майер⁵⁰. Американский философ, родившийся в 1909 году в Нью-Джерси, сначала учился в Принстонском университете, а затем в Баллиол-колледж в Оксфорде с 1929 по 1932 год и затем в Лондонской школе экономики с 1932 по 1934 год⁵¹. Убежденный активист-коммунист, он отвернулся от коммунизма и дал показания для американского правительства в 1949 году в суде против коммунистов⁵², а затем, примерно в 1952 году, предоставил ФБР списки партийных активистов, в том числе в Великобритании⁵³. Он станет одним из мыслителей американского консерватизма, прежде чем умрет в 1972 году. Американский президент Рональд Рейган процитировал Мейера среди великих мыслителей консервативного движения вместе с Милтоном Фридманом и Фридрихом Хайеком во время конференции перед своими сторонниками 20 марта 1981 года⁵⁴.

Его досье МИ5, в настоящее время рассекреченное⁵⁵, показывает, что дело Фрэнка Мейера представляло большой интерес для британской контрразведки, которая неоднократно поднимало его в течение 1960-х и 1970-х годов, до 1983 года. С файлом Мейера в основном консультировалось отдел «F» (Работа по подрывной деятельностю) МИ5, реже – отдел «D» МИ5 (которое стало отдел «K» в 1968 г.), которое отвечало за контршпионаж.

В своем отчете 1952 года⁵⁶ (который ФБР направило в МИ5) Майер утверждает, что он основал Октябрьский клуб с Ричардом Гевином Фриманом в конце 1931 года, чтобы привлечь людей, заинтересованных в коммунизме, самостоятельно, вне официальных структур Компартии, которая первоначально с «презрением» относилась к этой инициативе, до того, как был установлен контакт с партийным чиновником Бернардом Эмилем Бернсом. Клуб служил, прежде всего, «инкубатором», для набора молодых студентов от имени Партии, а также, для проникновения в клуб Лейбористской партии через «тайных членов Партии». Клуб Мейера и Фримана быстро стал очень успешным, имея 150 членов в первый год. Несколько членов Клуба будут позже занимать ответственные посты.

Среди членов клуба в записках МИ5 упоминается Джайвант Кумарамангалам, который в то время учился в Церкви Христа (Christ Church) в Оксфорде и один из братьев которого, Сурендра, впоследствии стал членом Центрального комитета Индийской коммунистической партии⁵⁷… а затем вступил в Партию Индийского национального конгресса и стал министром черной металлургии в правительстве Индиры Ганди, с 1971 по 1973 год. Другой член Октябрьского клуба, Роберт Стюарт Кроуфорд, сделал крупную карьеру в британской администрации, сначала в Министерстве авиации с 1936 по 1946 год (в том числе в качестве личного секретаря начальника штаба ВВС), а затем в 1946 году перешел на работу в Министерство иностранных дел. Хотя МИ5 известен как член Октябрьского клуба (как и его будущая жена Мэри Кэтрин Корбетт) и имел крайне левые взгляды в начале 1930-х годов, это не помешало ему стать заместителем государственного секретаря МИДа с 1970 по 1973 год⁵⁸… Наконец, упомянем Альберта Генри Хэнсона, который учился в Колледже Хесуса в Оксфорде с 1931 по 1934 год, и который будет после войны профессором в Университете Лидса⁵⁹; Франсуа Лафитт, который учился в Вустерском колледже, Оксфорд, прежде чем работать в газете «Таймс», а затем перешел на преподавание; Рональд Питер Хьюетт, который потом стал учителем в Ипсвиче⁶⁰; голландец Джеффри Кокс⁶¹, который учился в колледже Ориэль, Оксфорд, прежде чем перейти в журналистику – где он освещал испанскую войну – прежде чем служить во время Второй мировой войны в разведывательном подразделении новозеландской армии, а затем в дипломатии, в том числе в качестве секретаря посольства в Вашингтоне. Совпадение это или нет, в 1956 году он присоединился к британскому телеканалу ITN. В 1959 году один из его товарищей по Октябрьскому клубу Бернард Флуд станет одним из руководителей этого телеканала…

Если в 1932 году Британская коммунистическая партия практически не присутствовала на территории кампуса, то в 1934 году, когда Мейер покинул Великобританию, в Оксфорде насчитывалось 75 членов Британской коммунистической партии.

Другие члены сети и расследование МИ5 про Оксфордскую группу

Дэвид Флойд родился в 1914 году, учился в Оксфорде, где выступал как ярый коммунист, секретарь Октябрьского клуба и организатор Оксфордского отделения Британской коммунистической партии. В 1939 году он женился на Джоан Диббс, также члене Коммунистической партии, которую он знал с Оксфорда. Мобилизация после начала Второй мировой войны не обошла стороной Флойда, который поступил на службу в Королевские военно-воздушные силы в 1941 году. После обучения в Школе славяноведения поступил на службу в разведку и в 1944 году был направлен в британскую военную миссию в Москве. Согласно признанию Флойда в МИ5 в 1951 году, перед отъездом в Москву он сообщил об этом Винну и попросил его предупредить советские власти о своем приезде – это означает, что, по крайней мере, в 1944 году Флойд был в курсе деятельности Винна, или, скорее всего, входил в его сеть. Перед отъездом в Москву Флойд встретился с советским разведчиком, который дал ему указания о контактах с советскими службами в СССР. В самой Москве куратором Флойда был «Виктор Николаевич», который получал от него информацию до того как Флойд был отправлен в Прагу и Белград⁶².

Первая тревога приходит в 1950 году, когда выпускник Оксфорда, работающий в британском Министерстве обороны, узнает Флойда и вспоминает, что он был коммунистом. Тогда Министерство иностранных дел поняло, что Флойд не был «проверен». По каким-то непонятным причинам именно Флойд в июле 1951 года признался офицерам МИ5 о сотрудничестве с советскими спецслужбами. Во время интервью Флойд четко указывает на то, что именно Винн помог ему вступить в контакт с советской разведкой. Опрошенный в июле 1951 года, Винн это отрицает. У МИ5 нет никаких доказательств против Винна, кроме того, что он был коммунистом и другом Флойда (он был свидетелем на своей свадьбе в 1939 году) ⁶³. Флойд будет работать с 1952 по 1979 год специалистом по СССР в газете «Дейли Телеграф». Несмотря на то, что он официально отказался от своих коммунистических убеждений, он будет продолжать привлекать подозрения некоторых государственных ведомств, а также некоторых советских диссидентов из-за определенной информации, которую он публикует: дезинформирует ли он, или его дезинформируют советские власти и их союзники, которые, кажется, служат источниками информации⁶⁴? Вопрос всё ещё открыт. Флойд умер в 1997 году.

Что касается Винна, этот скандал не помешает ему продолжить карьеру. Этот сын профессора, который учился в Кембридже и Оксфорде, работал во время Второй мировой войны в электронной компании A.C. Cossor, которая занималась проектами по радарам и навигационным системам для бомбардировщиков. После войны он работал в Министерстве энергетики и топлива, а затем перешел в Национальную угольную комиссию, где работает Якоб Броновски, о котором мы поговорим позже. Затем он работал в Министерство технологий, после чего ушел на пенсию в 1971 году и скончался в 2001 году. По словам Кристофера Эндрю, МИ5 в 1951 году считал, что Винн работал на советскую разведку, по крайней мере, до 1944 года⁶⁵.

Вторая тревога – побег Берджеса и Маклина в СССР в мае 1951 года. МИ5 тогда решил пересмотреть свои досье на коммунистических лидеров в Оксфорде и Кембридже в течение 1930-х годов. Источник назвал своему куратору из МИ5 Мейера ⁶⁶ «одним из основателей Оксфордского клуба» и «студенческого движения Коммунистической партии»⁶⁷. МИ5 отправило Мейеру через ФБР анкету⁶⁸. В своих показаниях ФБР в 1952 году, которые в том же году были переданы в МИ5, Фрэнк Мейер назвал несколько лиц, которые могли быть вовлечены в «подпольную» шпионскую деятельность среди членов Коммунистической партии. Одним из пяти человек, которых он называет, является Питер Флуд который, как он узнал во время Второй мировой войны, занимался «тайной деятельностью»⁶⁹. Питер Флуд уже находится под наблюдением МИ5, которая получила для него HOW (Home Office Warrant– мандат Министерства Внутренных Дел) для контроля за его деятельностю⁷⁰.

Питер Касл Флуд родился 1 июня 1911 года и учился в колледже Уэдхэм, Оксфордский университет. Он был членом студенческого бюро Британской коммунистической партии и вступил в Совет по образованию в 1935 году, а затем во время мобилизации 1939 года перешёл в службу гражданской обороны Лондона Министерства внутренней безопасности. С 1944 года он стал международным гражданским служащим и с 1944 по 1947 год был направлен на работу в Управления Организации Объединенных Наций по учету операций по оказанию помощи и восстановлению (ЮНРРА) в Каире, а затем в Белград. Вернувшись в Лондон в 1947 году, он работал в отделе тиражей «Виктория и Альберт», одновременно являясь активным членом Британско-югославской ассоциации. Примерно в 1951–1952 годах, по данным МИ5, он был разочарован расколом между Тито и Сталиным, и даже описывается Коммунистической партией как «титовский девиационист». По иронии судьбы, 5 мая 1951 года он обедал с Дональдом Маклином, который через несколько недель бежал в СССР⁷¹. С 1955 года он был директором Национального музея Уэльса, и умер в январе 1960 года.

Среди людей, оказавшихся под пристальным вниманием МИ5 при расследовании сетей Оксфорда и Кембриджа – по иронии судьбы в июле 1951 года, когда Флойд признался – был другой брат Флуд, Бернард, за которым МИ5 следовала с 1934 года⁷². В своем докладе от 24 июля 1951 года глава отделения B1F МИ5 Ричард Тистельвайт⁷³ отмечает, что Бернард Флуд, помимо того, что он посещал Джеймса Клюгмана (старшего чиновника Британской коммунистической партии, который служил вербовщиком советской разведки в 1930-х годах), описывается в докладе, полученном в декабре 1950 года британским контрразведчиком, как «фанатичный коммунист, у которого не было бы никаких сомнений в том, что он передаст конфиденциальную информацию русским, если бы она у него имелась». Несмотря на то, что Флуд не имеет доступа к секретной информации, его звание (помощник секретаря в Торговом совете) дает ему возможность получать информацию о том, что происходит в отделе⁷⁴. МИ5 пока не связывает Бернарда Флуда с оксфордской сетью или как «источник» советской разведки, но его дело вызывает большую озабоченность у Тистефвейта, который просит о дальнейшем расследовании его и Ордер на контроль за его корреспонденцией⁷⁵.

МИ5 снова интересуется оксфордской сетью в 1960– х годах, когда, как Питер Райт вспоминает в своих мемуарах, Энтони Блант признает, что одна из его коллег в Куртольдском институте, Фиби Пул, служила его курьером в 1930-е годы. Поскольку она в депрессии, МИ5 решила послать историка Аниту Брукнер, чтобы сообщить Фиби Пул, что в 1930-х годах были начаты новые расследования, и попросить от имени Энтони Бланта, кого следует уведомить. Фиби Пул отвечает Брукнеру, что дипломат Эндрю Коэн, Дженифер Фишер Уильямс и братья Флуд (Бернард и Питер) должны быть информированы⁷⁶.

Эндрю Коэн – самый удивительный случай, и Питер Райт в своих мемуарах не уточняет, как он был подключен к сети Оксфорда. Родился в октябре 1909 года, этот выпускник Кембриджского Тринити-колледжа поступил на службу в Колониальную канцелярию в 1933 году. Затем он сделал блестящую карьеру в британской администрации в качестве заместителя государственного секретаря в колониальном ведомстве с 1947 года и в качестве губернатора Уганды с 1952 года, после чего завершил свою карьеру в качестве постоянного секретаря в Министерстве иностранных дел с 1964 по 1968 год, в год, когда он скончался.

Допрошенная МИ5, Дженнифер Фишер Уильямс, впоследствии миссис Дженнифер Харт, представит много данных, подтверждающих претензии Фиби Пул. Она признается в том, что была членом партии, а также в том, что ее завербовал Бернар Флуд, который якобы посоветовал ей войти в правительственный департамент для получения информации для Коммунистической партии, а также стать тайным членом Коммунистической партии – таким образом, она больше не будет демонстрировать свою партийную принадлежность. «Среднеевропейская личность», «Отто» (Арнольд Дойч), обучала ее подполью, и на короткое время ее контролировал человек «из профсоюзов», с которым она встречается раз в месяц, человек по имени «Артур», которого она узнает на фотографиях: Артур Винн⁷⁷, глава Оксфордской сети. С другой стороны, Дженнифер Харт категорически отрицает, что передавала советской разведке какую-либо секретную информацию. По словам Питера Райта, она утверждала, что прекратила все контакты с советской разведкой, когда пришла в 1938 году в отдел перехвата телефонных разговоров министерства внутренних дел. В досье МИ5 Бернарда Флуда указано, что на самом деле Дженнифер Харт прекратила контакт с «Артуром» позже, когда в 1939 году стала «личным секретарем» (помощником) Александра Максвелла, тогдашнего постоянного заместителя государственного секретаря Министерства внутренних дел⁷⁸. В конце 1964 года МИ5 также узнал, что Бернард Флуд, когда он был членом Коммунистической партии в Оксфорде, отвечал за набор членов Коммунистической партии в Университете для поступления на государственную службу на долгосрочной основе⁷⁹.

Питер Флуд, в то время, когда МИ5 заинтересовалась сетью Оксфорда, умер. Но не его брат Бернард, которого Питер Райт (тогдашний глава «D3») и офицер «F4» МИ5 допрашивали несколько раз, как это видно из досье Бернарда Флуда на МИ5, которое сегодня рассекречено в Национальном архиве.

Сын британского министра сэра Фрэнсиса Флуда⁸⁰, Бернард Флуд учился в Грешамской школе до 1932 года, а затем провел 3 месяца в Германии, где стал свидетелем подъема нацистской партии. В 1933 году он поступил в колледж Уэдхам в Оксфорде, стал убежденным коммунистом и даже был избран в 1934 году секретарем Октябрьского клуба, в ходе одного из допросов которого признался, что его возглавляет «Коммунистическое собрание»⁸¹. Среди людей, с которыми он познакомился в клубе, были Дэвид Флойд⁸² и Артур Винн.

Именно в Бельгии в декабре 1934 года Флуд познакомился с Джеймсом Клюгманом, ветераном Британской коммунистической партии, который вербовал источников для НКВД⁸³. В 1938 году они даже совершили совместную поездку в Китай⁸⁴, где встретились, в частности, с Чжоу Эньлаем, будущим Премьер-министром Китайской Народной Республики с 1949 по 1976 год⁸⁵. Флуд, согласно его собственной биографии, много путешествовал в 1930-х годах по Европе, Азии, Ближнему Востоку и Северной Америке⁸⁶. В период 1937–1938 годов – теоретически Флуд уже работал на советскую разведку или служил вербовщиком для Британской коммунистической партии – ездил во Францию, Швейцарию, Чехословакию, Венгрию, США, Канаду, Китай, Югославию, Болгарию, Турцию, Ирак, Сирию, Ливан, Палестину, Египет, Индию, Цейлон и Гонконг⁸⁷.

Его симпатия к коммунизму является открытой тайной для МИ5, который отмечает, что в период его пребывания в Оксфорде с 1933 по 1937 год он принадлежал к коммунистическим кругам⁸⁸. В 1938 году, – возможно, как «прикрытие» – Флуд вступил в лейбористский профсоюз, хотя его коммунистические симпатии были обнаружены МИ5⁸⁹. Незадолго до декабря 1938 года, как узнало МИ5 во время допросов Бернарда Флуда, он также встретил кого-то из Центральной Европы, скорее всего, Арнольда Дойча⁹⁰.

Началась Вторая мировая война, и Флуд впервые был назначен в полицию по обеспечению безопасности на местах, где служил офицером по обеспечению безопасности на местах в штабе армейского корпуса, а затем перешел в разведывательный корпус в июле 1940 г⁹¹. Проведенная им конференция, посвященная России, которая была достаточно просоветской, примерно в 1941–1942 гг. привлекла внимание властей и заработала ему «неблагоприятный отчет по безопасности» за «подрывное влияние». Флуд был освобожден от службы в разведывательном корпусе и направлен в Китайскую секцию Министерства информации⁹², где проработал до 1945 года. Согласно отчету МИ5, Эмиль Бернс, тогдашний высокопоставленный чиновник Британской коммунистической партии, считал Бернарда Флуда «источником» в Министерстве информации⁹³.

В отчете МИ5 указывается, что в этот период он служил источником информации для британской компартии, прежде чем перешел в Совет по торговле в 1945 году, где участвовал в «тайных встречах с чиновниками, которые были коммунистами примерно до 1948 года», прежде чем покинуть Совет по торговле в феврале 1951 года и работать на ферме, а затем победить в номинации «Лейбористы» в Хелмсфордском избирательном округе в 1953 году⁹⁴. Около 1952 года Флуд по каким-то непонятным причинам обратился с просьбой о встрече с Генеральным секретарем Британской коммунистической партии. Начиная с того же года, МИ5 больше не получала никаких признаков коммунистических симпатий Флуда⁹⁵. Похоже, что с этой даты Флауд решил держаться в тени, вероятно, зная, что МИ5, возобновившая расследование коммунистического проникновения в Оксфорде и Кембридже, заинтересовалась им. С 1952 по 1955 г. он был членом Совета сельского округа Онгар⁹⁶, но снова начинает набирать оборот в 1955 г., когда он впервые вошел в состав исполнительного совета Гранадского телевидения, одновременно занимая другие должности в средствах массовой информации (директор ИТН Лимитед с 1959 по 1964 г.; директор Радиовещательной компании Северной Нигерии Лимитед с 1961 г.) ⁹⁷.

Случайно Бернард Флуд тогда оказался в списке будущих «младших министров» Премьер-министра Гарольда Вильсона. Как описал Питер Райт, Уилсон разрешил допрос Бернарда Флуда после прочтения отчета МИ5. В общей сложности Флуд пять раз допрашивался Питером Райтом и офицером F4, с августа 1966 года по март 1967 года, по-поводу обвинений, выдвинутых против него Дженнифер Харт. Только во время 4‑го и 5‑го допросов он подтвердил претензии Дженифер Харт к нему⁹⁸, но категорически отрицал, что работал на советскую разведку. Отчет МИ5, который был очень негативным по отношению к Флуду, который лгал или сводил к минимуму факты, не помог его политической карьере.

В ходе исследования «Оксфордской группы» появился еще один потенциальный член группы. Некролог Артура Винна указывает, что он похоронен рядом со своим другом Якобом Броновским на Воротном кладбище⁹⁹.

Яков Броновский родился в 1908 году в Лодзи, приехал в 1920 году с семьей в Великобританию, а в 1931 году был натурализован как британский гражданин¹⁰⁰. В октябре 1934 года он стал преподавателем математики в университетском колледже, а в 1939 году привлек внимание МИ5, который обнаружил его симпатии к Британской коммунистической партии¹⁰¹ и открыл на него досье. Это не помешало Броновскому с 1942 по 1945 год работать в Объединенной целевой группе «Вашингтон» и Миссии начальников штабов в Японии¹⁰². Он также совершил поездку в Японию в 1945 году для изучения последствий ядерной бомбардировки в Японии, перед тем как уйти из армии на работу в Министерство труда (правительственные строительные проекты), где он работал в области статистических исследований и в звании главного научного сотрудника¹⁰³. В то же время с 1948 г. он был руководителем проекта в ЮНЕСКО, а в 1950 г. был назначен директором Научно-исследовательского центра при Национальном совете по вопросам угля¹⁰⁴. В другой записке указывается, что он был «проверен» МИ-5 в том же году для работы в Управлении по атомной энергии¹⁰⁵ и что по совету британской контрразведке ему было отказано в допуске¹⁰⁶.

Однако, как указывает МИ5, нет никаких доказательств того, что Броновский был членом Коммунистической партии¹⁰⁷. Контрразведка считает, что, хотя Броновский формально не является членом Партии, он разделяет ее убеждения и никогда от них не отступал. В 1955 году Броновский выделялся также в защите физика Клауса Фукса¹⁰⁸, осужденного в 1950 году за передачу секретов ядерного оружия советским спецслужбам.

Убеждения Броновского беспокоили МИ5, который неоднократно отказывал ему в доступе к секретной информации. В 1943 году офицер отделения Ф2 МИ5 отметил, что его ведомству «не хватало сказать Министерству Внутренней Безопасности не нанимать его», но что Броновского все еще считают «человеком, который не может иметь доступ к самой секретной информации»¹⁰⁹. В 1945 году американский ОСС запросил информацию о Броновском. Соединенные Штаты намеревались пригласить Броновского – он поедет туда – для обсуждения вопросов гражданской обороны в качестве представителя британского Министерства внутренней безопасности¹¹⁰. Еще в 1957 году, когда Броновский входил в состав Национального совета по вопросам угля, МИ5 поинтересовался, есть ли у него доступ к какой-либо информации, касающейся ядерного оружия. Ответ был «нет»¹¹¹.

Скорее коммунистические убеждения Броновского были позже подтверждены в 1950-х годах, когда он стал членом Лондонской анархической группы, а позже – Спонсорского совета по ограничению секретных полицейских полномочий¹¹². В 1959 г. он также был членом Совета гуманистического вещания, социальная цель которого состояла в том, чтобы «консультировать телевизионные программы, давая им гуманистическую точку зрения»¹¹³. Это не помешало Броновскому в 1959 году стать генеральным директором Научно-исследовательского отдела Национального угольного совета¹¹⁴. Однако один из его коллег охарактеризовал его как «радикала»¹¹⁵, а его прокоммунистический антураж, в том числе и его семья, подвергся тщательной проверке¹¹⁶.

Если ничто не свидетельствует о членстве Броновского в Оксфордской сети, то несколько деталей удивляют: дружба между Броновским и Винном, которая нигде не фигурирует в досье, рассекреченном МИ5; прохождение Броновского к лейбористам, в то время как, согласно запискам МИ5, он остается убежденным коммунистом¹¹⁷; кроме того, из нескольких записок видно, что Броновский скрывает от некоторых своих коллег свои симпатии к Коммунистической партии когда он работал в Университете с 1934 по 1942 год¹¹⁸. Наконец, информация, полученная МИ5 в октябре 1942 года от «надежного источника», указывает на то, что Броновский оказывал «ценную помощь» Коммунистической партии в течение 1942 года или до этого, не уточняя характер этой помощи… ¹¹⁹. Несколько гипотез о нем могут быть применимы: Во-первых, Броновский никогда не имел никакой связи с советской разведкой и не передавал никакой информации британской Коммунистической партии; во-вторых, Броновский напрямую передавал информацию британской компартии или советской разведке; в-третьих, Броновский «передал» некоторую информацию Артуру Винну, так же как и Гай Берджесс из Кембриджской группы, который получал информацию от своих контактов в этих учреждениях¹²⁰.

Связи между сетью и Джеймсом Макгиббоном

Другой советский шпион появился во время наших исследований, как имеющий некоторые связи с Оксфордской группой: родившийся в феврале 1912 года, Джеймс Макгиббон вступил в Британскую Коммунистическую партию в 1936 году. Что не помешало ему присоединиться к британской военной разведке во время Второй мировой войны, из-за его знания немецкого языка¹²¹… Вторжение нацистской Германии в СССР и нежелание англичан помочь советскому режиму шокировало Макгиббона, который попросил… одного из братьев Флуд, с которым он служил в разведывательном корпусе, связать его с русскими. Вскоре после этого Макгиббон встретился с сотрудником ГРУ, вероятно, Иваном Козловым¹²². Что доказывает, что братья Флуд во время войны находились в контакте с советскими спецслужбами или имели возможность вступать с ними в контакт.

Другая – косвенная – связь между МакГиббон и оксфордской группой появилась во время исследования его досье: из перехвата МИ5 в 1950 году выяснилось, что MacGibbon является другом… Ричарда Гэвина Фримана, одного из основателей Октябрьского клуба¹²³. Но также и то, что Фримен хорошо осведомлен о разведывательной работе, которую МакГиббон проделал для русских во время войны, как следует из разговора, перехваченного МИ5, между Фрименом и другим чиновником британской компартий¹²⁴…

«Отто» – куратор группы

Если члены группы были установлены, МИ5 испытывала наибольшие трудности с идентификацией «Отто». В записке МИ5 от 23 марта 1967 г. дается физическое описание «Отто» и указывается, что он жил примерно в 1936–1937 гг. возле Лестерской площади/Ковент-Гарден¹²⁵. Специальный отдел работает, в частности, над бывшим актером Джеймсом Карденом и антикваром Ричардом Манди. В своих мемуарах сам Питер Райт признает, что МИ5 никогда не могла опознать «Отто». Однако у британской контрразведки была верная зацепка: в своем признании коллеге по МИ-6 Николасу Эллиоту Ким Филби указал, что видел фотографию «Отто» в файлах ФБР, и опознал его как Арнольда Дойча. Зацепка, которую Райт отвергает в своих мемуарах, так как в файлах ФБР не было найдено ни одной фотографии Дойча, утверждает он. Более того, у Дойча были кудрявые волосы. Досье МИ5 на Арнольда Дойча опровергает заявлений Райт¹²⁶: МИ5 нашла фотографию Дойча еще в 1940-х годах, так как «регистрационная карточка» на его пребывание на британской территории с его фотографией хранилась в архивах британской администрации. Эта фотография даже будет показана для опознания Анри Пику во время его допроса сотрудниками МИ5 в июне 1966….

В файле на Арнольда Дойча¹²⁷ также указано, что Вальтер Кривицкий сообщил МИ5 в январе 1940 г. о деятельности Дойча в Англии. В записке от апреля 1953 г. даже указывается, что Дойч действовал в Великобритании в качестве агента советских спецслужб в середине 1930-х гг¹²⁸. В 1965 году офицер МИ5 Эвелин МакБарнетт составила довольно полное резюме Дойча: его въезд на британскую территорию в апреле 1934 года – за ним последовала его жена Жозефина в феврале 1936 года – его адреса, его выезд с территории и его окончательный отъезд в ноябре 1937 года. Тем не менее, потребуется время, чтобы Дойч был идентифицирован как знаменитый «Отто»….

Соединения между Кембриджской и Оксфордской сетями

Последним моментом, который следует отметить, является взаимосвязь между Кембриджской и Оксфордской сетями, которая приведет к падению последней, как только первая попадёт под разработку контрразведки. Именно опросив Энтони Бланта, МИ5 идентифицирует Фиби Пул, которая не только служила курьером, но и находилась в контакте с оксфордской группой. В октябре 1967 года знакомая Питера Райта Тесс Ротшильд¹²⁹, спросила Бланта, знает ли он Бернарда Флуда. Блант ответил отрицательно, но помнит, что знал Флуда, который работал в музее Виктории и Альберта, и который был мертв уже несколько лет¹³⁰. Как упоминалось выше, именно члены Кембриджской группы рекомендовали Винна советским «кураторам». Опять же – как и в случае с так называемым «Красным оркестром» – слишком большая близость между участниками одной и той же разведывательной сети была бы для них фатальной.

Заключение

Хотя некоторые утверждения Питера Райта (о которых он подробно пишет в своих мемуарах), в частности, что директор МИ5 Роджер Холлис был «кротом» КГБ, будут отвергнуты учеными, следует признать, что Райт был прав в своих утверждениях об Оксфордской сети, которую МИ5 прекрасно идентифицировала, или, по крайней мере, частично. Кроме того, многие утверждения Райта, содержащиеся в его мемуарах по этому вопросу, подтверждаются в архивах, за исключением нескольких деталей, в которых автор, как представляется, ошибся.

Тем не менее, многие детали непонятны : кто стоит за псевдонимами? Если «Скотт» действительно Артур Винн, то мы можем только спекулировать про другие клички. «Люфт» и «Ом» могли бы быть Дженнифер Фишер Уильямс, хотя она всегда отрицала передачу секретной информации о своей работе в Министерство внутренних дел – и Дэвид Флойд, который работал в Москве на британскую военную миссию. Для «Поэта» и «Молли» подсказки слишком расплывчаты, если только это не два брата Флуда, по крайней мере один из которых, Бернард, похоже, служил вербовочным агентом.

Элементов, которые у нас есть в настоящее время, очень недостаточно для того, чтобы сделать окончательный вывод: мы не знаем, какой ущерб был нанесен Оксфордской группой, и не исключено, что некоторые члены группы до сих пор не идентифицированы. Но, учитывая информацию, которой мы располагаем на данный момент, и исключая любые неожиданности, оксфордская группа, кажется, «проникла» гораздо менее глубоко в сердце тайн Её Величества, чем кембриджская «пятерка».

Советские разведчики в королевстве Югославии по материалам белградских архивов

Тимофеев А.Ю.

д. и.н., проф. Центра по изучению России и Восточной Европы, отделение истории Белградский университет / Институт новейшей истории Сербии (Белград)

В период между двумя мировыми войнами Югославия не имела особого значения для обороны или стратегических планов Советского Союза. Это была второсортная сельскохозяйственная страна вдали от сухопутных границ с СССР. Антисоветски настроенное руководство Югославии не устанавливало с СССР дипломатических отношений вплоть до 1940 г. Неудачные попытки установления этих отношений предпринимались лишь в конце 20-ых годов, но вследствие ухудшения внутренней ситуации в Королевстве (перестрелка между депутатами в парламенте, в результате которой погибли лидеры оппозиционной хорватской антимонархической партии), этот процесс был прерван. Единственной явлением значимым (и опасным) для СССР в королевстве Югославии была активная деятельность белой эмиграции. Речь шла не только о стремлении крупных военных организаций эмигрантов к военному вторжению в СССР в рамках очередной иностранной интервенции, но и о сотрудничестве в антисоветских действиях с иностранными разведками ведущих европейских стран, а также о «прямых действиях» – террористических действиях на территории СССР. В этих условиях военизированные организации белой эмиграции оставались легитимными целями для деятельности советских разведывательных органов. Большинство опубликованных данных о деятельности ИНО ОГПУ и позднее 7‑го отдела ГУГБ НКВД СССР на территории королевства Югославии относятся к деятельности двух русских эмигрантов, начавших сотрудничество с ИНО ОГПУ с начала тридцатых годов.

Первый, наиболее известный из этих людей – доктор Леонид Леонидович Линицкий. Ему посвящен очерк Николая Антоновича Ермакова «Неповторимый путь Л. Л. Линицкого» в третьем томе «Очерков истории российской внешней разведки», опубликованного в 1997 г., а также статья Владимира Сергеевича Антонова «Разведчик, врач… И снова разведчик», опубликованная 25 апреля 2008 г. в «Независимом военном обозрении». Деятельность Л. Л. Линицкого в современной Сербии получила высокую оценку и известность благодаря получившему исключительное внимание сербской общественности авторскому тексту Сергея Евгеньевича Нарышкина, опубликованному 21 октября 2019 г. в самой многотиражной сербской газете «Вечерне новости». Упоминает о Л. Л. Линицком и Б. В. Прянишников, активно занимавшийся изучением действий советской разведки против русской эмиграции в 20-ые-30-ые годы в своем исследовании «Незримая паутина.» Вкратце довоенная деятельность Л. Л. Линицкого в Югославии сводилась к следующему. Бывший участник Гражданской войны на стороне красных двадцатилетним юношей Л. Л. Линицкий попал в эмиграцию, где в 1924–1930 гг. он смог закончить медицинский факультет Белградского университета. В пору обучения он вел себя в этом традиционно наэлектризированном политикой месте достаточно аполитично. С 1932 г. он начал сотрудничество с ИНО ОГПУ. Л. Л. Линицкий оперативно нарастил свою группу до десяти человек, сделал карьеру в Обществе галлиполийцев (дошел до действительного члена правления общества и некоторое время исполнял обязанности секретаря правления белградского отделения общества), стал вхожим в высшие круги эмиграции в Белграде, установил знакомства с начальником 4‑го отдела РОВС генерал-лейтенантом И. Г. Барбовичем и основателем НТС В. М. Байдалаковым. Провал стал результатом неудачного проникновения сотрудников Л. Л. Линицкого на частную квартиру с целью выемки документов НТС. Одним из мотивирующих фактов к установлению сотрудничества с ИНО ОГПУ для Л. Л. Линицкого стала помощь матери, оставшейся в СССР и проживавшей на Украине без средств к существованию. В 1937 г. она была расстреляна как «несознавшаяся польская шпионка». Сам Л. Л. Линицкий несмотря на жесткие методы допроса, применявшиеся к нему югославской полицией на следствии и суде вел себя по оценке Центра «достойно», не был осужден за действия против Югославии и поэтому отделался сравнительно мягким приговором в 2 года 8 месяцев, после чего был вывезен в СССР, куда уже отбыла его семья. Дальнейшая его богатая биография после многих перипетий привела к новой заброске в Югославию с парашютом к партизанам летом 1944 г., при штабах которых активно действовали союзнические офицеры связи. Детали этой миссии, продолжавшейся до апреля 1945 г., в открытых публикациях не освещаются.

Специфика сербской архивной сети сводится к тому, что, несмотря на то, что сербский Государственный архив была основана лишь в 1898 г., архивные фонды за минувший век пережили две оккупации и четыре бомбардировки (австро-венгерскую, кайзеровскую, нацистскую, англо-американскую и натовскую). Фонды военной контрразведки и Министерства внутренних дел королевства Югославии подвергались в преддверии войны строгому отбору, а во время скоротечной Апрельской войны – безжалостному уничтожению. Особенно это касалось оперативных документов тридцатых годов. Речь идёт об отсутствии крайне важных не только в историческом, но и в практическом смысле документов. Например, отсутствуют оригинальные документы и списки о предоставлении югославского подданства в 30-ые годы. Что уж говорить о полицейских протоколах и процессах по делам о шпионаже! Результатом безупречного поведения под следствием самого Л. Л. Линицкого, стало то, что, несмотря на провал и арест резидента и части его группы, этот случай вовсе не был воспринят местными полицейскими структурами, как некий экстраординарный и отнесён к частой категории «скандалов» в рядах русской эмиграции. Эти афёры частенько заполняли страницы желтой прессы или левых газет, но пропадали и терялись из памяти журналистов и читателей буквально на следующий день после публикации. В послевоенных отчетах, которые по требованию УДБ составляли сидевшие в тюрьме в г. Сремкска Митровица бывшие сотрудники югославских королевских спецслужб, курировавшие русскую эмиграцию, имя Л. Л. Линицкого и арест его группы даже не упоминается¹³¹. Всё ограничивается туманным признанием того, что видимо советские органы работали с советской эмиграцией, но как и по каким каналам выяснено не было¹³².

И все-таки в архивных фондах сохранилось несколько документов, связанных с деятельностью Л. Л. Линицкого. Во-первых, это хранящиеся в Историческом архиве Белграда отчёты т. н. «кредитного бюро», выполнявшего частные детективные проверки лиц, пожелавших взять кредит. В Белграде 1 сентября 1933 г. при попытке купить дорогостоящий аппарат фирмы «Elektro-lux» доктор Л. Л. Линицкий решил взять кредит в 2.700 динаров. Он проживал с 1932 г. в Белграде с супругой (Екатериной Федоровной, в девичестве Дракиной) и двумя детьми (Галиной и Борисом) в домике на уютной улочке тогдашней периферии центра города (ул. Кнез Милетина, 73). По данным детективов, наводивших о нём справки, по данному адресу находилась квартира и ординация др. Л. Л. Линицкого. «Дела его обстоят достаточно хорошо, как уважаемый доктор он сумел обзавестись хорошими клиентами. Его месячные доходы составляли 8.000-10.000 динар. Домашняя мебель и обстановка ординации составляла около 25–30.000 динар. Ежемесячную квартплату в размере 1.400 динар он платил регулярно, как и остальные ежемесячные счета. В личном плане соседи описывали его как положительного, заслуженного и уважаемого человека»¹³³.

Стоит отметить, что высоту официальных доходов Л. Л. Линицкого можно оценить исходя из следующих показателей. В 1933 г. биржевой курс 1 доллара США составлял 44 югославских динара. Монета в 50 динар чеканилась в 1932 г. из серебра 500 пробы и весила 22 г. Пару лет спустя представитель английской разведки Принн попытался завербовать главу русской эмиграции в Югославии с рангом и привилегиями посла, посулив ему 3 тысячи динаров в месяцев в качестве вознаграждения¹³⁴. Согласно данным калькулятора инфляции (https://www.usinflationcalculator.com), ежемесячные легальные доходы приносили Л. Л. Линицкому 3,6–4,5 тысяч долларов в ценах сегодняшнего дня. Это небольшое документальное свидетельство даёт нам возможность еще более реально оценить подвиг разведчика, готового жертвовать семьей, уютом и солидным уютом ради беззаветной преданности Родине. Слова, которые он писал из тюрьмы близким, не были пустыми словами¹³⁵.

Ещё одним документом, связанным с деятельностью группы Л. Л. Линицкого, является досье, появившееся в ходе позднейшего расследования немцами обстоятельств произошедшего и попыток установить, была ли полностью выявлена в 1933 г. эта группа¹³⁶. Расследование вёл размещавшийся в Белграде аппарат командующего полицией безопасности и СД в Сербии (BdS Serbien in Belgrad), значительная часть оригинальных документов которого хранится в настоящее время в Историческом архиве г. Белграда. Всё началось с поступившего в СД 15 ноября 1941 г. доноса осведомителя гестапо Сидорова на проходившего по делу с Л. Л. Линицким бывшего подпоручика югославской армии Николая Григорьевич Дарагана, о том, что последний является подозрительным субъектом и возможным коммунистическим агитатором¹³⁷. У заваленного работой аппарата СД руки до этого сообщения дошли лишь 30 ноября 1941 г. Гауптшарфюрер СС Апфельталер, рассмотревший донос, оценил его критически и приказал осведомителю доставить более подробное донесение, отрядив на это срок не более четырех недель. Уже 30 декабря 1941 г. Сидоров дополнил свой донос. Якобы в личной беседе Н. Г. Дараган сказал ему, что «Немцы скоро проиграют войну, и что не стоит идти в добровольческий корпус, а надо держаться с трудовыми массами народа, который победит при помощи Москвы». При этом второй секретный сотрудник СД, посланный для выяснения обстоятельств дела, не смог установить фактов пропаганды Н. Г. Дараганом среди рабочих на строительстве железнодорожной станции в Белграде, где работал этот бывший соратник Л. Л. Линицкого.

Для выяснения обстоятельств дела Н. Г. Дараган был задержан и допрошен 14 января 1942 г. Оказалось, что Н. Г. Дараган был земляком Л. Л. Линицкого из Ахтырки, который и попал в Югославию в результате эвакуации вместе с семьей. В Сербии Н. Г. Дараган закончил школу и учился на аргономическом факультете Белградского университета, после которого был в 1933 г. призван в армию и закончил школу резервных офицеров, получив звание подпоручика. С 1934 г. он проживал в Белграде, работая чиновником министерства транспорта в Белграде. По словам Н. Г. Дарагана, с Л. Л. Линицким сначала сблизилась его сестра Мария, ставшая его любовницей. Мария получала от Л. Л. Линицкого задания по сбору информации о русской эмиграции. В начале 1935 г. Л. Л. Линицкий привлёк к сотрудничеству и Н. Г. Дарагана, по заданию которого несостоявшийся агроном вступил в НТС. Среди известных ему сотрудников Л. Л. Линицкого Н. Г. Дараган назвал уже известных полиции Ивана Андреевича Шклярова (организатора неудачного ограбления, сдавшего на допросе в полиции резидентуру) и Альбина Николаевича Комаровского (секретаря четвертого отдела РОВСа, на которого, уходя от обвинений, переводил на допросах вину за организацию группы Л. Л. Линицкий). Стоит при этом отметить, что в годы Второй мировой войны немцам служили и бывший в 1935 г. начальником Общей полиции Белграда Драгомир Йованович и курировавший в то время в политическом отделении Общей полиции русскую эмиграции Николай Николаевич Губарев. Вскоре после оккупации немцами под руководством Д. Йовановича была создана просуществовавшая до конца оккупации, административно-полицейская организация – Управа города Белграда. Структурным подразделением этой организации была коллаборационистская Специальная полиция (преемник довоенной Общей полиции), где продолжил свою деятельность опытный полицейский Н.Н.Губарев¹³⁸. На допросе в СД Н.Г.Дараган сообщил, что после задержания и трехмесячного заключения из страны вместе с супругами Линицкого и Шклярова была изгнана и его сестра – Мария Дараган, которая «отправилась в Россию, так как была её гражданкой».

В распоряжении занимавшегося этим делом в СД Апфельталера оказались материалы судебного дела 1935 г. против группы Л. Л. Линицкого, но расхождений в этих показаниях с делом он не обнаружил, отметив, что Н. Г. Дараган не был тогда осужден по делу о Л. Л. Линицком, а пробыл в следственном изоляторе до конца января 1936 г. и был отпущен, без ограничения проживания в стране (так как принял до поступления в армию югославское подданство и не мог быть изгнан из страны, как его сестра). Обыск на квартире у Н.Г.Дарагана также ничего не дал. После этой констатации Н. Г. Дараган был отпущен на свободу по обычному протоколу – с подпиской о неразглашении повода ареста и вопросов, заданных ему на допросе. Потомки Н. Г. Дарагана (его внуки и правнуки) и до сих пор проживают в Белграде. Самая известная из них вероятно – нейропсихиатр Ясна Дараган, возглавлявшая в течении длительного времени Специальную больницу по наркозависимости в Белграде.

СД вернулось к делу о следах группы Л. Л. Линицкого в апреле 1942 г. после получения жалобы от Н. Н. Губарева, поступившей в результате кратковременного ареста адвоката Миодрага Живановича, который частенько защищал интересы коммунистических агитаторов¹³⁹ в королевстве Югославии и в том числе группы Л. Л. Линицкого.

Н. Н. Губарев занимал в то время пост начальника III отдела Специальной полиции, занимавшегося иностранцами (в основном русской эмиграцией) и пограничной полицией, и потому вновь напомнил сотрудникам СД об аресте группы Л. Л. Линицкого. Отметим, что Н. Н. Губарев занимал с апреля по ноябрь 1941 г. место начальника IV отдела сербской Специальной полиции, на котором его сменил Б. Бечаревич (бывший и.о. начальника этого отдела до начала оккупации). Так как IV отдел занимался борьбой с коммунистической деятельностью, то в его руках было сконцентрировано большинство ресурсов и кадровых ставок (до 80 %), а начальник IV отдела мог напрямую общаться с руководством СД в Сербии, минуя самого начальника Специальной полиции И. Параноса. Поэтому и начальник Специальной полиции И. Паранос и подсиженный недавним подчинённым Н. Н. Губарев испытывали к Б. Бечаревичу искреннюю антипатию.

Губарев подробно вспомнил об обстоятельствах успешного для него дела. Наиболее в этом деле важным он назвал не только задержание самого Л. Л. Линицкого, но и захват прибывшего в Белград 12 декабря 1935 г. Самуила Яковлевича Иншлихта, гражданина Австрии, исполнявшего согласно его признанию на допросе, роль советского курьера на маршруте Белград-Вена, Белград-Париж, Белград-Москва. Н. Н. Губарев уверенно заявил, что «настоящим первым человеком группы был др. Линицкий». Н. Н. Губареву было уже известно, что Л. Л. Линицкий служил в Красной армии, был взят в плен раненным и в горячке эвакуации попал на отходящий медицинский транспорт. Также Л. Л. Линицкий показал на допросе в 1936 г., что вступил в связь с советской разведкой самостоятельно, посетив посольство СССР в Вене. Своим заданием Л. Л. Линицкий назвал сбор данных о русской эмиграции в Белграде. Н. Н. Губарев с сожалением вспомнил, что благодаря ловкости адвоката М. Живановича Л. Л. Лииницкому после выхода из заключения удалось ускользнуть от мстительных боевиков РОВС из Югославии в Чехословакию на самолете, заказанном советским посольством в Праге. С. Я. Иншлихту спастись не удалось, так как после отбытия срока он как австрийский гражданин был лично передан Н. Н. Губаревым представителю гестапо штурмбаннфюреру СС Хельму, на самой границе Югославии с бывшей Австрией (это произошло уже после аншлюса). Н. Н. Губарев, возмущенный тем, что после 5 дней в следственном изоляторе М. Живановиич был выпущен на свободу, просил принять меры против слишком «мягкого решения коллег», подозревая их в тайном сговоре с коммунистами. Дело о группе Л. Л. Линицкого оставалось в работе сотрудников белградского СД до июля 1943 г. Впрочем, к весомым результатам это так и не привело. После войны и глава СД в Белграде В. Фукс, и глава Управы города Белграда Д. Йованович, и его подручные (Б. Бечаревич и Н. Н. Губарев) оказались в руках югославского Управления государственной безопасностию Они были «информационно» выжаты, осуждены и расстреляны по приговору суда. Их показания, доступные современным исследователям, не принесли ничего нового к уже известным данным о группе Л. Л. Линицкогоб которого они собственно даже не упоминают.

Интересным в доносе Н. Н. Губарева в СД является краткое содержимое показаний в сербском суде Л. Л. Линицкого. Какую же тайну не выдал югославской полиции Л. Л. Линицкй? Можно предположить, что речь шла о том, как и где на самом деле была установлена связь Л. Л. Линицкого с советской разведкой, т. е. о том, что согласие на сотрудничество было дано не в Вене, а в Белграде. Стоит отметить, что именно в 1932 г. в Белграде побывал с одной из первых миссий Роллан Аббиа, более известный под именем Владимир Сергеевич Правдин¹⁴⁰. Вероятно именно тогда В. С. Правдиным был завербован глава представительства «Земгор», единственной действовавшей в Белграде левой эмигрантской организации, – бывший эсер, полковник Ф. Е. Махин. Связь с ним упоминалась в шифровках, приходивших из центра на имя Ф. Е. Махина в штаб И. Б. Тито в 1942 г.

В сообщении от 31 августа 1942 г. Тито писал следующее: «У нас с самого начала партизанской войны находится русский эмигрант полковник Федор Махин. Он сначала был в Черногории, а теперь находится в нашем Штабе и занимается публицистикой. В Черногории его вместе с профессором Милошевичем захватили четники, но наши части их освободили. Он держится хорошо, сейчас намеревается писать книгу о боях в Югославии, о Драже Михаиловиче и т. д… Просим узнать мнение НКВД о нем и сообщить нам»¹⁴¹. Ответ ИККИ от 15 сентября 1942 г. гласил: «Поручите ответственному товарищу переговорить с русским эмигрантом Махиным и передать ему пароль наших соседей (зд. НКВД – А.Т.): ‘Привет от товарища Правдина. Я пришел продолжить работу, которую проводил с вами Правдин’. В разговоре с Махиным выяснить: 1. Имеет ли он что-либо передать для Правдина? 2. Какое положение он занимал у Михайловича и имеет ли возможность вновь войти в доверие к Михайловичу или кому-либо из его близкого окружения? 3. Может ли вернуться к Михайловичу или осесть на оккупированной территории и работать по заданию соседей и осуществлять оттуда связь? 4. Результат сообщить» ¹⁴².

Следующая радиограмма, связанная с Ф. Е. Махиным, ушла в Москву уже 19 сентября. В нем от лица Ф. Е. Махина было написано: «Товарищу Правдину. Преследуемый немцами и белогвардейцами я 23 июня прошлого г. скрылся в Черногории, где участвовал в партизанском движении с самого его начала и там себя достаточно скомпрометировал в глазах четников Дражи Михайловича. Был у них в плену и освобожден партизанами от выдачи итальянцам. После итальянско-четнического наступления в Черногории отступил с партизанами в Боснию, где присоединился к верховному штабу. Из окружения Михайловича хорошо знаком с его помощником Ильей Трифуновичем (Бирчанином), председателем Народной Одбраны, его характеристику, мне кажется, я Вам сообщил. Трифунович сейчас с помощью итальянцев ведет наступление против партизан со стороны Сплита. Попытаюсь при посредстве партизанского верховного штаба связаться с ним, и если удастся, то и устроить с ним свидание. В этом отношении желательны Ваши указания. Пробраться в оккупированные края при постоянной за мной слежке Гестапо сейчас невозможно. На днях пошлю подробную информацию о положении нашей здешней борьбы. Я очень обрадован возможностью нашей связи и работы. Горячий привет. Махин»¹⁴³. По словам приближенного в то время к Тито М. Джиласа лидер КПЮ смог помешать попытке установления разведывательных контактов СССР с ЮвВО (движением четников Д. Михайловича) под предлогом того, что Ф. Е. Махин уже слишком старый и болезненный, а его переход в штаб Д. Михайловича очень сложное задание¹⁴⁴. При этом в архиве ЦК КПЮ сохранилось данное от имени самого Ф. Е. Махина письмо, в котором возможность и надобность установления такого контакта была поставлена под сомнение¹⁴⁵. На этом радиосообщения Ф. Е. Махина через радиостанцию ЦК КПЮ были прекращены. Если эти сообщения действительно были составлены Ф. Е. Махиным, то можно было утверждать, что он полностью оказался под влиянием И. Б. Тито и не мог оставаться независимым источником информации для СССР о ситуации в Югославии.

Впрочем, наиболее интересным является довоенная деятельность Ф. Е. Махина. В 20-ые годы Ф. Е. Махин активно сотрудничал с сербскими военными кругами, помогал им в вербовке добровольцев для «албанской авантюры» по свержению Ф. Ноли и установлению власти А. Зогу, занимался сбором информации по интересующим сербское правительство вопросам межнациональной политики на территориях восточноевропейских государств – лимитрофов, а также улаживал «щекотливые вопросы» в печати. Это отражалось в месячных «доверительных» выплатах руководству Земгора. Ситуация была нарушена лишь в 1929 г., когда в стране было введено военное положение и фрондировавшего левыми взглядами Ф. Е. Махина хотели арестовать. Генеральный директор МИД Королевства Югославии С. А. Пеливанович спас его, указав на его «конфиденциальные» действия¹⁴⁶. Однако в результате этих событий привыкший жить на широкую ногу Ф. Е. Махин оказался на мели, вне сферы интересов (а значит и сферы финансирования) югославской элиты. Именно в это время с подыскивавшим новую сферу деятельности, склонного к авантюрам и придерживавшимся левых взглядов Ф. Е. Махиным вероятно и установила связи советская разведка.

Нет документальных данных о том, чем конкретно занимался Ф. Е. Махин в 30-ые годы в интересах советской разведки. Однако публичные направления деятельности Ф. Е. Махина, белградского представительства Земгора и его читальни были очевидны – они проводили активную пропаганду, которая влияла на эмигрантскую молодежь. Сам Ф. Е. Махин с 1934 г. стал активно публиковать просоветские статьи на русском (обычно вне Югославии) и на сербском языках. Он включился в пропаганду идеи «оборончества» и воспевал крепнувшие силы Красной армии, как единственной надежды народов России в грядущей борьбе против японцев и немцев. Пиком этой публицистики была публикация брошюр о Китае и Красной армии¹⁴⁷. Еще одной, несомненно, полезной для НКВД функцией Ф. Е. Махина было то, что в 1934–1938 гг. он на некоторое время фактически стал хранителем архива партии эсеров.

Наиболее важным направлением деятельность Ф. Е. Махина была подготовка к возникновению тайной организации русской эмигрантской молодежи. Эта организация начала деятельность с 1942 г. под названием Союз Советских Патриотов. Хотя сам Ф. Е. Махин и ушел с 1941 г. в партизаны, руководителем ССП стал Ф. Е. Висторопский, бывший библиотекарь и близкий соратник Ф. Е. Махина, который смог залегендировать продолжение своего пребывания в городе. В то же время сам Ф. Е. Махин после долгих скитаний по лесам и горам Черногории и Герцеговины попал в партизанский штаб Тито. Центр радиосвязи Коминтерна (с позывным «Дед») в шифровке от 26 сентября 1942 г. приказал Тито (с позывным «Вальтер») так обходиться с Ф. Е. Махины (с позывным «Марс»): «передать для работы товарищам, которые будут Вами выделены для специальной работы. Пока же держите связь с ним Вы. Если подходящих товарищей не подберете, то рацию и радиста передайте ему для связи с соседями. При этом учтите, что Марс хотя и проверен на работе соседями, но всё же он не является их кадровым представителем, поэтому за ним нужен контроль в форме, не могущей его обидеть. Шифр для него будет переслан через Вас»¹⁴⁸. Впрочем, седьмой десяток, который к тому времени уже разменял Ф. Е. Махин, отсутствие свободных радиостанций и нежелание Тито иметь рядом с собой соглядатая Москвы помешали Ф. Е. Махину продолжить свою разведывательную деятельность. После подтверждения статуса его поставили на уважаемую, но не столь заметную позицию начальника исторического отдела штаба, он занимался также организацией издательского дела, необходимого для набиравшего силу партизанского движения. В 1945 г. после присвоения звания генерал-лейтенанта и посещения Москвы, Ф. Е. Махин скончался.

Деятельность Союза Советских Патриотов в годы войны представляет собой отдельную страницу. До недавнего времени деятельность этой организации, её значение и вклад в борьбу против оккупантов были мало известны и практически не изучены. Причиной тому был нелегальный характер этой организации, а также аресты и гибель двух из трех ее руководителей в 1944 г. Террор против русских эмигрантов, развязанный в титовской Югославии в 1948–1953 гг., привел к тому, что были уничтожены и последние следы деятельности ССП в Сербии. После рассекречивания в Архиве Сербии материалов Управления государственной безопасности СФРЮ появилась возможность детальнее исследовать деятельность ССП¹⁴⁹. Агент УДБ /титовского КГБ/ «Марко» (Всеволод Тумин) вспоминал что о том, «как возник ССП, было много версий. Однако, исходя из всех полученных сведений, похоже, что дело обстояло следующим образом. Группа бывших учеников 1-ой русско-сербской гимназии в Белграде во главе с Висторопским и Лебедевым решила создать некую патриотическую организацию и начала искать контакты (с КПЮ. – А. Т.) для совместной деятельности еще в 1942 году»¹⁵⁰.

Наиболее детально и подробно причины возникновения ССП объяснил один из активных членов организации, близкий друг погибшего в нацистских застенках Ф. Висторопского, Павел Крат¹⁵¹. „После оккупации появились и такие русские, которые не соглашались с психозом, обуявшим большинство русских эмигрантов, – в поддержку немцев. Эти русские не были связаны друг с другом, и их объединение шло довольно медленно, на основании предыдущего знакомства и личного доверия. Еще до войны Федор Висторопский был известен как душа общества и человек левых убежденный, особенно его знали среди молодого поколения русских. До войны он работал библиотекарем в „Земгоре“, во главе которого стоял Федор Махин – позднее генерал партизанской армии. Незадолго до этого Федор Висторопский стал председателем общества выпускников русско-сербской гимназии в Белграде. Висторопский, которого мы звали Федя, был известен и тем, что до войны написал вместе с бывшим профессором гимназии Николаем Чернышевым книгу «Учите русский» – один из первых учебников русского языка, составленных в левом духе и полный новых советских текстов. Федя был известен среди югославских левых и студентов, поскольку давал уроки русского языка, например, Радовану Лаличу – будущему редактору газеты «Борба». Так, спонтанно, около него начали группироваться русские, сначала просто «для беседы». К нему в белградскую квартиру по адресу Приштинская, 17 стали приходить люди, чтобы посоветоваться и обменяться мыслями обо всем, что происходит. Первой идеей было по возможности отделиться и не участвовать во всех германофильских начинаниях остальных русских, и если сможем, еще кого-то уговорить, поддержать и привлечь на нашу сторону. Так продолжалось достаточно долго, пока не стало ясно, кто за кого. Нам не хватало только, чтобы кто-то из нас был настоящим коммунистом – членом партии, не хватало связи с движением, чтобы мы могли включиться в общую работу и знать, что и как нам делать. Мы приходили к Феде слушать по радио Москву и Лондон. Все, что я лично узнавал о последующей работе, – я узнавал, когда общался с Федей. Федя был моим другом и одноклассником по гимназии, мы жили вместе с ним в пансионе гимназии. Мы были близкими друзьями. Я был свидетелем на его свадьбе и крестил его ребенка. В конце 1942 г. вокруг Феди сформировалась еще более энергичная группа, которой руководил Алико Одишелидзе – тоже ученик нашей гимназии. Тогда в начале 1943 г., не могу сказать точнее, было принято решение, что группа будет называться Союз Советских Патриотов… Тогда же было отпечатано и воззвание ‘ССП’, в котором говорилось, что вследствие перерыва связи с партизанским движением была создана эта боевая антифашистская группа… Похоже, что Одишелидзе имел свою особую группу в рамках общей организации.“¹⁵² Согласно показаниям Анны Одишелидзе, уже в начале 1943 года к ним приходил Владимир Кароли, приятель И. Одишелидзе по факультету, „его связь с сербами, с сербским направлением деятельности“¹⁵³. Пользовавшийся среди молодежи авторитетом преподаватель Н. Чернышев способствовал формированию у них специфического «советского патриотизма» и, судя по послевоенным показаниям бывших гимназистов, сильно смахивал на А. Хованского, персонажа небезызвестной дилогии советского автора И. Дорбы¹⁵⁴…

По словам Н. Шепченко, “…душой организации был Федор Висторопский, который жил на улице Приштинской, 17 в доме то ли своей тещи, то ли тетки жены. Федя Висторопский еще до войны был сотрудником „Земгора“ у Федора Махина, позднее генерал-лейтенанта НОАЮ. Я знал Федора Висторопского задолго до войны. Он всегда был убежденным коммунистом. В начале войны он сгруппировал вокруг себя единомышленников. Был создан организационный комитет, который провозгласил себя Центральным комитетом организации.“ Шепченко также упомянул о том, что Ф. Висторопский был до войны серетарем в „Земгоре“¹⁵⁵. Агент „Марко“ (Вс. Тумин) утверждал, что Ф. Висторопский закончил до войны отделение истории философского (общегуманитарного) факультета Белградского университета, а после оккупации стал секретарем во Всеказачьем союзе (там он доставал удостоверения для партизан и красноармейцев и, пользуясь тем, что «вольные казаки» жили по всей Сербии, мог с полным основанием перемещаться по всей Сербии и Банату). Его соратник по „Центральной тройке“ И. Одишелидзе до войны учился на техническом факультете Белградского университета, а во время войны стал представителем немецкой автомобильной фирмы „Мотор“. Третий член «Верховной тройки» – др. Владимир Лебедев¹⁵⁶ являлся членом русской зарубежной организации Красного Креста и также был тесно связан с югославским представительством „Земгора“. ССП занимался типичной подпольной работой – сбором средств для партизанской организации, распространением листовок и другой агитации, укрывал бежавших из лагерей советских военнопленных и помогал переправить их и других, желавших уйти в партизанский отряд активистов.

Согласно показаниям Анны Одишелидзе, в марте 1944 был арестован соратник И. Одишелидзе В. Кароли, которого немецкие полицейские водили избитым по Белграду для выполнения неких следственных мероприятий, после чего его отправили в Маутхаузен, где ему удалось выжить, и после войны вернуться в Белград¹⁵⁷. В то же время были арестованы и несколько руководителей ССП. Н. Шепченко подробно вспоминал день провала: „…когда я пришел на договоренную встречу к Феде во двор в 7 часов утра, у дверей я увидел его жену с какой-то соседкой, узнав от них, что Федя арестован ‘вчера в 3 часа’. В самом доме находилась засада, и я лишь случайно ее избежал. Так как из разговора с Федей накануне я узнал, что он много работал с Костей Синельниковым, я сразу же побежал его предупредить. Прибежав на улицу Св. Николая, я еще издалека увидел, что что-то случилось, так как и здесь у ворот дома стояла мать Кости с соседкой, а на углу были какие-то люди. От Костиной матери я узнал, что его увели полчаса назад. Я потерял голову и поспешил в центр города. Мне хотелось бежать к Одишелидзе на улицу Пашича. На углу улицы Масарика и Милоша Великого я встретил Ивана Лаптия, который посоветовал мне скрыться, так как гестапо и специальная полиция уже много схватили и продолжают хватать русских. На мой вопрос, кто арестован, Лаптий мне ответил, что арестован Одишелидзе, доктор Лебедев и жена Заболоцкого, а Заболоцкий сумел сбежать. Я рассказал ему о Феде и о Косте Синельникове. Лаптий еще раз посоветовал бежать. Так как я потерял контакты в Белграде, я перебрался через Саву и сначала вступил в Десятую, а потом в Седьмую воеводинскую бригаду партизан…“¹⁵⁸ Об этих арестах В. Лебедева, Ф. Висторопского и других вспоминал также агент „Марко (Вс. Тумин). Висторопский и Синельников, против которых существовали неопровержимые улики (полученные при аресте), были убиты в Маутхаузене. Однако благодаря их стойкости остальные члены ССП смогли уцелеть и были отпущены¹⁵⁹.

После ареста Висторопского и других¹⁶⁰ оставшиеся на свободе члены ССП, опасаясь дальнейших арестов, решили перебраться в партизанские отряды. В партизаны ушли Николай Шепченко, Всеволод Тумин, Борис Марков, Мстислав Зилов, Степан Розов, Михаил Фемилиди, Владимир Пономарев, Илья Голенищев-Кутузов, Илья Одишелидзе, Александр Липский, Андрей Ефимовский и др¹⁶¹. Некоторые из членов ССП (как например, поэт Алексей Дураков) присоединились к НОАЮ ещё раньше. Согласно меморандуму ССП от 27 ноября 1944 г., в партизанских отрядах за годы войны погибли 6 членов ССП, а по состоянию на ноябрь 1944 г., сражались в частях НОАЮ 17 членов ССП. К моменту освобождения Сербии от оккупантов в Белграде оставались в живых и продолжали деятельность в рамках ССП всего 58 членов этой организации¹⁶².

В сентябре 1944 г., после выхода В. Лебедева из следственного изолятора Специальной полиции оставшиеся к тому времени в Белграде члены ССП связались с подпольными группами ССП через Михаила Бошковича в VIII районе Белграда. В этом состоянии ССП и пришел к октябрю 1944. „Во время освобождения Белграда члены ССП оказывали всю помощь как товарищам из НОАЮ (питание, бинты), так и бойцам Красной Армии, а особенно их штабам, проводя их через Белград во время боев и помогая им в качестве переводчиков“¹⁶³. Интересно при этом отметить, что ставший после провала руководителем ССП Владимир Лебедев, был связан не только с Ф. Е. Махиным, который возглавлял белградское представительство Земгора и был известен Москве, как «Марс».

По данным, сохранившимся в Историческом архиве Белграда¹⁶⁴, В. А. Лебедев закончил медицинский факультет Белградского университета в 1931 г. (год спустя после Л. Л. Линицкого), хотя и был моложе его на 6 лет. Трудно сказать, состояли ли они в дружеских отношениях, но то, что они были студентами сравнительно небольшого факультета, принадлежащими к одному национальному меньшинству, делает предположение об их знакомстве возможным. Впрочем, куда больше информации о деятельности советской разведки в Югославии будет известно в дальнейшем, когда отечественные историки, наконец, сдуют пыль с архивных папок в Москве.

Некоторые данные о деятельности советской внешней разведки в Болгарии перед войной (1935–1939 гг.)

Кочик В. Я.,

историк отечественных спецслужб

После государственного переворота в Болгарии 9 июня 1923 года и выдворения из страны миссии Красного Креста СССР, советская разведка там велась исключительно с нелегальных позиций, при этом использовались её позиции в соседних государствах: Турции, Греции, а также в Австрии. Новые возможности для легальной деятельности РУ и ИНО возникли лишь 11 лет спустя. С появлением советских учреждений в Софии, а затем и в Варне, за ними установлена слежка, продолжавшаяся вплоть до Сентябрьской революции 1944 года. Главным противником был Отдел государственной безопасности Дирекции полиции (ДП) Министерства внутренних дел и народного здоровья (МВДНЗ). Помимо полиции, работала военно-политическая контрразведка (РО-2, т. е. 2-й разведывательный отдел Генштаба), немецкие спецслужбы, особенно в предвоенные и военные годы, когда они чувствовали себя в Болгарии весьма вольготно. Приглядывала за советским посольством и русская военная эмиграция. Но, несмотря на усиленную работу и ряд успехов, окончательно пресечь деятельность советской разведки болгарским спецслужбам не удалось. В конце 1941‑го начальник одной из групп, осуществлявших слежку, так и доложил начальнику отделения «А» Отдела госбезопасности: советская разведка «действует в благоприятной обстановке», так как пользуется в стране широкой поддержкой «целой армии добровольных сотрудников и информаторов».

Некоторые новые данные о событиях тех лет автору удалось получить благодаря документам Российского государственного военного архива и другим материалам.

Под «крышами» Софии

«Линейными людьми» их называли кадровики ЦК ВКП(б), как «соседи» они проходили в Наркомате по иностранным делам, а сами себя они называли «крышевыми работниками». Им и предстояло делать свое дело в Болгарии, как и в других странах, уходя от контроля контрразведки.

Дипломатические отношения Советского Союза с Болгарией сначала на уровне миссий (а потом и посольств) были установлены в июле 1934 года. Болгарские власти освободили для советских дипломатов здание бывшего российского посольства на ул. Московской в Софии, где проживали белоэмигранты. Очистив здание от посторонних людей, спецслужбы оснастили его аппаратурой для подслушивания. Но этот их план внедрения в дипломатическое представительство Страны Советов не удался, поскольку новые обитатели тщательно обследовали весь дом и сменили в нем все, что было возможно – от электропроводки до мебели.

Полицейское наблюдение за посольством СССР в Софии началось в ноябре 1934 года. Раздел личных и обзорных политических досье, Центральная политическая картотека, которые велись в отделе госбезопасности ДП с 1924 года, довольно быстро заполнялись новыми данными слежки и допросов подозреваемых лиц. Сыщики взяли на карандаш не только сотрудников представительства, но и жителей столицы, поступивших туда на работу, его неофициальных посетителей. Регистрировались в ДП также все те, с кем так или иначе в неформальной обстановке общались советские люди.

Торжественное открытие советской миссии состоялось 15 апреля 1935 г.

К лету того же года в составе полпредства и других представительств СССР было 20 человек:

Федор Раскольников – полпред

Муза Раскольникова

Михаил Буравцев – 1-й секретарь

Евгения Буравцева – сотрудница

Николай Ткачев – 2-й секретарь

Таисия Скидан – заведующая канцелярией

Василий Яковлев – завхоз

Варвара Яковлева

Кузьма Митусов – помощник завхоза

Мария Митусова

Николай Чадин – сотрудник

Мария Чадина

Петр Афонин – охрана

* * *

Василий Сухоруков – военный атташе

Анастасия Сухорукова

Петр Райчев, полковник запаса – переводчик

* * *

Николай Мегалинский – торгпред

* * *

Владимир Григоренко – представитель ТАСС

Мария Григоренко

Любомир Огнянов – переводчик.

Резиденты советских разведслужб (внешней и военной) прибыли в страну еще весной, это – Василий Терентьевич Яковлев и Василий Тимофеевич Сухоруков. Сотрудников в их распоряжении, как мы видим, поначалу было немного. Оба они участники Гражданской войны и имели опыт работы в разведке и контрразведке. В.Т. Яковлев окончил два курса Смоленского политехнического института, служил в контрразведке, во внешнюю разведку направлен в 1931 году, был уполномоченным, помощником начальника отделения. Трижды награждался боевым оружием, а также серебряным портсигаром «за отличную работу», а «за выполнение специального задания» нагрудным знаком «Почетный чекист».

Раньше первых двух в Болгарии появился первый секретарь миссии СССР Михаил Васильевич Буравцев, которого полиция в разное время причисляла к разным советским разведслужбам или сообщала, что он отвечает за общее руководство разведывательной деятельностью. Как дипломат он уже работал в Новороссийске, Канаде, Эстонии, служил в отделе печати и информации НКИД. К первым легальным разведчикам болгарские сыщики причисляли и сотрудника ТАСС Владимира Васильевича Григоренко. Оба они в 1936-м покинули страну. Буравцев в октябре отправился в Москву, Григоренко в конце июля – в Испанию, где только что началась Гражданская война.

Согласно донесению полиции (1936 г.), «советская разведывательная тройка», т. е. Буравцев, Григоренко, Сухоруков «работали отдельно по различным линиям и втроем почти каждый день собирались на совещание в специальной комнате в советском посольстве. В эту комнату (со стальными стенами и дверьми) не имеет права входить никто кроме вышеупомянутых лиц и начальника шифра Николая Чадина. Решения принимались обычно после одного совещания». А о Яковлеве ДП в апреле 1936‑го сообщает лишь следующее: «Яковлев – завхоз посольства. Он бывший студент. Жена его очень интеллигентна и знает языки».

Поначалу болгарские спецслужбы зафиксировали два главных направления, по которым работала советская разведка:

1) сбор сведений о ситуации в стране;

2) разведка в рядах русской и украинской эмиграции.

Но позднее они выявили уже четыре вида «тайной разведывательной деятельности советского посольства»:

1) военную;

2) политическую;

3) экономическую;

4) в среде русской и украинской эмиграции.

Контрразведка констатировала: «Военная разведка, которой всегда руководили советские военные атташе, была направлена против болгарской военной мощи. Военным атташе помогали и другие линии советской разведки. Так, например, в 1935 г. Владимир Григоренко, представитель ТАСС, давал задания своей агентуре изучать организацию и дислокацию трудовых войск». А год спустя «агентуре Григоренко были даны следующие задания:

1) Организация, численный и командный состав, военная подготовка трудовых войск в Болгарии.

2) Сведения о русских белогвардейских и террористических организациях. Какие государства их финансируют. Какие лица из болгарского правительства, Дирекции полиции замешаны в этой комбинации.

3) Представители болгарского общества, известные своим отрицательным отношением к советской власти.

4) Русские, работающие в Дирекции полиции или связанные с ней.

5) Найти документы, компрометирующие болгарское правительство связями с белогвардейскими военными организациями.

6) Кто из служащих полпредства работает в пользу русских белогвардейских организаций.

7) Советское посольство имеет сведения, что японцы формируют в Болгарии, в среде русской эмиграции, диверсионные террористические группы, чтобы перебросить их потом в СССР. Где находятся эти группы.

8) Сведения о шпионской и экономической деятельности японцев в Болгарии». Активно велась с территории Болгарии и разведка против Германии, с которой у Болгарии были тесные связи.

Василий Яковлев, как и его коллега и тезка Сухоруков, создал широкую разведсеть в стране. К тому времени он стал уже атташе посольства. В официальном издании «Ветераны внешней разведки России» (М., 1995) сообщалось, что «возглавляемая им резидентура добилась значительных результатов в вербовочной работе». В апреле 1937‑го заместителем к нему и на должность завхоза прибыл под фамилией Павлов Василий Иванович Пудин, служивший ранее в контрразведке, затем в разведке, выезжавший в длительные специальные командировки в Китай и Монголию. Он пробыл в Болгарии около года.

Они помогали советской разведке

Яковлев с помощью связной и хозяйки явочной квартиры Цонки Тошевой Христовой завербовал чиновницу контрольно-пропагандистской службы ДП Елисавету Николову Атанасову. Она сообщала резиденту сведения о лицах, пересекающих государственную границу, о чиновниках своего ведомства, о русских и украинских эмигрантах. В 1937-м обе женщины были арестованы и осуждены за шпионаж на 12 лет тюремного заключения.

К резидентуре В.Т. Яковлева был подключен агент «Ворон», оперативный псевдоним Н.Ф. Абрамова, которого болгарская полиция характеризовала как «одного из самых лучших информаторов советского посольства». Отец его генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов возглавлял 3-й (балканский) отдел РОВС в Софии.

Николай Федорович родился в Варшаве в 1909 году в семье полковника российской армии Федора Федоровича Абрамова, выпускника Николаевской академии Генерального штаба, участника русско-японской войны. Впоследствии старший Абрамов дослужился до звания генерал-лейтенанта, командовал кавалерийскими дивизиями в период 1-й мировой и Гражданской войн. Вместе с Белой армией оказался в эмиграции в Турции, а потом в Болгарии.

Между тем, его сын Николай, которого генерал оставил у родственников, окончил среднюю школу и спустя три года был призван на военную службу. Служить ему пришлось на Черном море в ЭПРОНе – Экспедиции подводных работ особого назначения при ОГПУ СССР, которую возглавлял тогда известный чекист Л.Н. Захаров (Мейер). Николай Абрамов окончил Водолазную школу ЭПРОНА в Балаклаве, куда отбирали людей с особой тщательностью, и приступил к работе, но вскоре после этого получил контузию во время взрыва под водой. Для работы водолазом Николай оказался не пригоден, и его взяли в 1930-м на службу в другое подразделение ОГПУ – Иностранный отдел, где начали готовить для работы в Болгарии.

По завершении подготовки Николая Абрамова устроили матросом на советское торговое судно «Герцен», которое курсировало между Ленинградом и Гамбургом. В первом же рейсе осенью 1931 года в германском порту он «бежал» с корабля и с помощью начальника 2‑го (германского) отдела РОВС А.А. фон Лампе добрался до Болгарии.

Бегство из СССР в конце 1920-х – начале 1930-х годов не было таким уж редким явлением. Поэтому появление в Софии сына генерала Абрамова не вызвало подозрений. Он быстро освоился в белоэмигрантских кругах и вскоре был подключен к ровсовской работе, его непосредственным начальником стал капитан К.А. Фосс. «Ворон» «систематически направлял в Центр копии корреспонденций Фосса и генерала Абрамова. Передавал ценные сведения, которые в дальнейшем были использованы для компрометации Фосса и других руководящих деятелей РОВС… Став активным членом балканского филиала РОВС, «Ворон» получил доступ к весьма ценной информации о деятельности всей этой организации»¹⁶⁵. Весной 1933 года он женился. Молодая жена и её мать стали его надежными помощниками.

В начале мая 1936 года в Софию прибыла семья писателя И.Л. Солоневича, бежавшая из Советского Союза. Советская разведка всячески пыталась его дискредитировать, подбрасывая эмиграции сведения о работе писателя в пользу СССР. Принял в этом участие и Николай Абрамов. По его наводке в советских журналах, которые Солоневич получал из Финляндии, были обнаружены некие малозаметные наколки. Ровсовцам удалось зафиксировать встречу Бориса Солоневича с человеком, который, вопреки законам конспирации, пообщавшись с Борисом, отправился прямым ходом в советское полпредство. Вот тут военная эмиграция и болгарская полиция начали за Солоневичами охоту, которой руководили от РОВС К.А. Фосс и от полиции А.А. Браунер (кстати, именно он допрашивал потом Павла Кудинова, о нем ниже). Но планы ликвидировать эту семью удались лишь отчасти. 3 февраля 1938 года в редакции газеты «Голос России», которую издавали Солоневичи, раздался взрыв. В результате теракта погибла супруга писателя Тамара и находившийся там русский эмигрант Николай Михайлов. После такого происшествия Солоневичи уехали в Германию¹⁶⁶.

«Ворону» удалось предотвратить покушение на полпреда СССР Федора Федоровича Раскольникова, которое должна была осуществить боевая группа РОВС во главе с капитаном Фоссом. Этот провал породил у деятелей военной эмиграции и представителей болгарской политической полиции подозрения в отношении Николая. В доказательство его вины им удалось получить некоторые свидетельства, хотя и косвенные. У них Николай проходил под псевдонимом «Шипов».

Вместе с тем, через секретного сотрудника «Англичанина» (М. Минина) – о нем ниже – до резидента доводились сведения, что Николай якобы помирился с Фоссом, что они все время ведут какие-то доверительные беседы, возможно означающие, что Абрамов-младший получает инструкции РОВС перед отъездом из Софии. Но операция белых по дискредитации «Ворона» не удалась.

Полиция арестовала Абрамова-младшего в октябре 1938‑го и подвергла его допросам с пристрастием, но не получив желаемых результатов приняла решение выслать подозреваемого из страны. 13 ноября 1938 года, получив трехмесячные французские визы, супруги Абрамовы отбыли в Париж, а спустя несколько месяцев добрались до СССР.

В своих докладах начальству полицейские агенты неоднократно фиксировали посещение советского посольства болгарским гражданином, предпринимателем Гено Стефановым Цончевым. Делал он это вполне официально, поскольку не только возглавлял фирму «Импортекс», но и являлся посредником между другими болгарскими компаниями и советским представительством (его величали «вторым торгпредом»), он также являлся членом правлений местных отделений советских обществ «Морфлот» и «Аэрофлот». Всерьез Цончева в ДП, похоже, не воспринимали, подозревая его лишь в том, что он консультирует советских людей по экономическим вопросам. Видимо полиция была не в курсе того, что многие годы предпринимательская деятельность была прикрытием его разведывательной работы в Турции, Болгарии и некоторых других странах. Сообщая о его деятельности, полицейские добавляли: «неблагонадежен», хотя и признавали, что он «один из главных деятелей в области болгаро-советских торговых связей».

Гено Цончев родился 23 февраля 1893 года в Болгарии в г. Балчик в семье банковского чиновника. В 1908-м их семья переезжает в Варну, где он продолжает учебу и занимается в ученическом марксистском кружке. Как и многие другие болгары, желая стать инженером, продолжать обучение он отправился в Берлин. С восторгом принял Октябрьскую революцию в России и включился в конспиративную работу по её защите. В 1921–1923 гг. он входил в Варне в состав организации Григора Чочева, которая поддерживала каналы связи Варна – Севастополь, Варна – Одесса, Варна – Константинополь. Широкие возможности этой группы использовали БКП, Коминтерн и советские разведслужбы. В контакте с ней работали болгарские резиденты: Христо Боев, Борис Иванов, Федор Карин, Борис Базаров (Шпак), в Турции: Никола Трайчев. На этой работе его и приметили советские разведчики. И потому Гено Цончева пригласили в Страну Советов, переговоры с ним вел в Киеве Христиан Раковский, который был и одним из руководителей молодых советских разведслужб. Он и направил Гено с рекомендательным письмом в Москву к Феликсу Дзержинскому. По завершении переговоров, ему поручили для начала обосноваться в Турции и основать свое дело. В 1923 году недалеко от границы с СССР заработала сыроварня, владельцами которой были Цончев и турок Мехмед бей. Работа позволяла ему многое видеть и узнавать, в Центр пошли первые донесения. Дело разрастается, он становится известным предпринимателем, но власти на всякий случай запрещают ему работать в приграничном районе. Это не мешает Цончеву успешно продолжать свою основную и торговую деятельность в Эрзуруме (Эрзеруме), Константинополе и других городах страны.

Довелось Гено Стефанову выполнять задание и в Румынии в 1931–1932 годах. Группе агентов и сотрудников советской разведки было поручено похитить или ликвидировать их бывшего коллегу – перебежчика Георгия Агабекова. Одним из руководителей группы был знакомый ему Григор Чочев, работавший в то время от ИНО ОГПУ в Турции на должности коменданта полпредства СССР. Заманить Агабекова в Румынию в январе 1932‑го удалось, но там перебежчик почувствовал опасность и навел на разведчиков местную полицию. По этому делу, как сообщала тогда пресса, были арестованы 18 человек и среди них Григор и Гено. Последний просидел сравнительно недолго – полгода, адвокату Сабитаю Сабитаеву удалось убедить власти, не без помощи взяток, что его клиент исходил исключительно из коммерческих соображений и ничего другого здесь нет. Григор (по паспорту Григорий Васильевич Алексеев) «сидел 8 дней и 8 месяцев. Избивали и пытали, в одиночке в кандалах и наручниках», затем его выслали в СССР. Он «признал себя виновным только в принадлежности к коммунистической партии». Впоследствии болгарская полиция сообщала, что «в прошлом Гено Цончев был замешан в афере с похищением Агабекова (бывшего руководителя ГПУ на Кавказе) с участием советского парохода в Кюстендже [Констанце], в связи с чем он сидел в румынской тюрьме и был объектом отделения «Б» во время пребывания его в Греции». Интересно отметить, что отделение «Б» Отдела госбезопасности ДП занималось всеми разведками кроме советской. Ею ведало отделение «А».

Некоторое время Цончев пробыл в Греции, затем вернулся на свой пост в Турцию и еще почти семь лет занимался там прежними делами. И только весной 1939‑го власти страны, заподозрив что-то, выслали коммерсанта на родину. Он и там развил весьма бурную предпринимательскую деятельность, за которой отделение «А» не разглядело почти ничего предосудительного. Тем более, что среди его хороших знакомых полиция заприметила крупного полицейского чина Саву Куцарова, начальника канцелярии болгарского царя Бориса III‑го Павла Груева, резидента абвера, германской военной разведки и контрразведки, Отто Делиуса (Вагнера). Ценную помощь он получал от Мадлен Пырвановой, секретаря германского посла Адольфа Бекерле, хотя она и не знала о его истинной роли. Единичные контакты были у него и с некоторыми советскими разведывательными группами. Гено Стефанов Цончев погиб в Болгарии 12.07.1944 г. Его сбил немецкий грузовик, когда он ехал на мотоцикле. Следствие по этому делу не проводилось.

Александра Андреевна Опалкова, беженка из России, передавала информацию о деятельности организации русских фашистов. Завербовав служащего одного из почтовых отделений Софии, она дала возможность советским разведчикам контролировать переписку РОВС, которая шла через это отделение.

Семья Рыбалченко: Пантелеймон Федорович, его жена Евдокия Артемьевна и дочь – Татьяна занимались украинской эмиграцией, в том числе и ОУН. Татьяна по указанию Пудина выезжала по делам ОУН в Париж и Вену. Священник Пантелеймон Рыбалченко бежал в 1931-м из СССР в Румынию через реку Днестр вместе с женой и несовершеннолетней дочерью, как отмечали в полиции, «при весьма подозрительных обстоятельствах». Некоторое время спустя они переехали в Болгарию и поселились в Софии. Глава семьи стал священником в одном из сел Софийского округа. Но никаких сведений, свидетельствующих об их неблагонадежности, у полиции до 1937‑го не было. В тот год, в феврале, Татьяна дважды посетила советское посольство, а в ноябре агент полиции заметил, как «агент ИНО ГПУ» Павлов посетил квартиру Рыбалченко и находился там ровно три часа. В конце концов, всю семью выслали за границу.

Советская разведка в мае 1938 г. «сделала попытку завербовать Христо Христова Школского, чиновника болгарского посольства в Белграде. Христо Школски был задержан и уволен со службы, т. к. своевременно не уведомил власти о связях своих с [советским] посольством».

Ясон Станислав Цукер и Карл-Хайнц Станислав Цукер, евреи, польские граждане, связанные, по сведениям ДП, с болгарскими коммунистами и советским посольством. «Оба они пытались обмануть политическую полиция в деле покушения на квартиру Солоневича, направив ее по ложному пути. Оба высланы из страны».

В 1938 году, по свидетельству ДП, «был задержан Маркус Моис Нахимзон адвокат, атташе по печати турецкого посольства. При обыске у него было найдено большое количество подробных характеристик наших общественных деятелей, редакторов, министров и видных интеллектуалов. Все это было подготовлено для советского посольства».

В 1935–1937 годах ДП пять раз пыталась внедрить своих людей в агентурные сети советской разведки, выводя их на связь с представителями Советского Союза (Сухоруков, Григоренко и др.). Но все эти контакты были прерваны по инициативе советской стороны. В 1937 г., как говорится в одном из докладов полиции, из её крупных комбинаций действовала лишь «Украинская легенда».

Секретные сотрудники полиции докладывают

Политической полиции в 1937–1938 годах как будто удалось ввести своих агентов в окружение «Николая Николаевича» (В.И. Пудин) и «Александра Васильевича» (В.Т. Яковлев). Это были секретные сотрудники «Степаненко» он же П-7 (Донат Савич Криворучко) и «Англичанин» он же П-8 (Михаил Иванович Минин).

Из справок сотрудника советских органов госбезопасности, который просматривал их дела в 1947 году, следует: Криворучко «был привлечен для нашей работы сотрудником советского посольства Павловым В.И., в течение 1937–1938 гг. «Степаненко» сотрудничал с Павловым, а затем с Яковлевым и давал им «дезо» материалы составленные в политполиции», а Минин «был привлечен к нашей работе атташе советского посольства Яковлевым и в течение 1938 г. давал Яковлеву материалы «дезо» составленные политполицией». В указанных делах и содержатся сведения, речь о которых пойдет дальше.

ДП завербовала этих двух русских эмигрантов в качестве негласных сотрудников отделения «А». На их досье имеются надписи, сообщающие, что деятельность П-7 и П-8, внедренных в структуру советской разведки, была вполне успешной. Под наблюдением полиции они встречались с Яковлевым и Павловым всего более 40 раз. О том, что там происходило в ДП узнавали из отчетов «Степаненко» и «Англичанина» и от «разведчиков» (так в Болгарии называли сыщиков), которые издали наблюдали за этими контактами. В 1938-м П-7 (июль) и П-8 (сентябрь) сообщили Браунеру, что советские разведчики прервали с ними связь, заподозрив их в работе на полицию.

Бывший офицер Белой армии Донат Криворучко, оказавшись в Болгарии, вступил в ряды Организации украинских националистов (ОУН) и окончил филологический факультет Софийского университета. Но работать ему пришлось в церковной мастерской. Одновременно он сотрудничал в журнале «Украинское слово». В СССР у него осталась мать и сестра, вышедшая замуж за болгарского коммуниста Асена Скоротейкова. Асен в 1919–1923 работал у Григора Чочева на нелегальном морском канале связи Болгария – СССР, Болгария – Турция и эмигрировал в Советский Союз после подавления Сентябрьского восстания. В конце апреля 1937 года полиция получила сведения, что Криворучко ходит по ресторанам с неизвестным, который «сорит» деньгами. Его пригласил на беседу начальник группы отделения «А» А. Браунер. Донат рассказал соотечественнику, как в 1927 году оказался в тяжелом материальном положении и решил вернуться в СССР. Разрешение на въезд в страну с помощью сестры он получил довольно быстро, но передумал возвращаться и прервал переписку с родными. В конце февраля или начале марта 1937‑го, по словам Доната, к нему явился незнакомец, сообщивший о себе, что имеет отношение к советскому полпредству в Стамбуле. Неизвестный уговаривал его выехать на родину, но сначала поработать в пользу своей страны в Болгарии. Браунер завербовал Доната и на следующую встречу с не установленным лицом 28 июня он пошел уже с ведома полиции, с заданием дать согласие на работу с советской разведкой. Собеседник Криворучко привез ему из СССР деньги, фотографии семьи и письмо от матери. На следующий день, во время нового свидания, «разведчик» из группы наблюдения отделения «А», установил личность незнакомца, которого знал как «завхоза советского посольства Павлова». Согласно докладу П-7, Павлов дал ему указание заниматься ОУН и, в частности, «узнать адрес и страну, где сейчас находится полковник Коновалец». С февраля 1938‑го с ним встречался Яковлев.

Некоторые сообщения из отчетов «Степаненко» представляют интерес, в том числе и о Русском общевоинском союзе (РОВС), центр которого был в Париже. «Говорили о КУТЕПОВЕ. Я сказал, что Кутепов был похищен большевиками. Н.Н. признал это, сказав, что Кутепов был террористом и доставлял большие неприятности СССР, что два его крупных террористических акта были предотвращены ГПУ, однако пред третьим мы его убрали. Спросил Н.Н., интересуется ли он русской эмиграцией. Н.Н. ответил: «Там само идет» (29.06.37). «Н.Н.: РОВС для нас был опасен только до тех пор, пока жив был генерал Кутепов. На самом деле генерал Миллер – это бездарность, которая ничего не может сделать ни для себя, ни для других. Во всяком случае, он не способен к активной работе» (18.07.37). «Спросил его, что он скажет о похищении генерала Миллера. Он ответил мне, следующее: «Генерал Миллер для нас не важен, мы можем его использовать только для выставки в каком-нибудь музее. Генерал Абрамов для нас более серьезный противник, но и это не важно, потому что, если возникнет нужда, он однажды уедет куда-нибудь и не вернется» (27.09.37). «Занимайтесь только Ницкевичем [руководитель ОУН в Болгарии. – Авт.] и людьми, которые приходят к нему… Плюйте на РОВС, мы там лучше вас [все] знаем» (3.12.37). «Яковлев мне сообщил, что все написанное о Сухорукове в болгарских газетах неправда. Сухоруков на свободе и является командиром дивизии в Москве» (19.03.38). «Во время разговора Яковлев мне сказал, что Коновалец убит поляками» (14.06.38). «Еще в начале Яковлев стал меня расспрашивать о деле чиновницы арестованной за шпионаж. Он сказал, что сама чиновница его не интересует, т. к. он не имеет ничего общего с этим делом, но он хотел бы знать, кто помог полиции в разоблачении этой истории» (29.06.38).

26 февраля 1938 года рассыльный канцелярии 3‑го отдела РОВС Михаил Минин доложил своему начальнику капитану Фоссу, что его пытался завербовать советский агент, но он ответил категорическим отказом. Рапорт Минина был передан в полицию. Прошло без малого два месяца и попытка вербовки, как сообщил Минин, была возобновлена. На встречу с Яковлевым 21 апреля он шел уже в качестве «Англичанина» с рекомендацией Браунера согласиться на предложение о сотрудничестве «после некоторых колебаний».

Свои отчеты на русском языке П-8 направлял капитану Фоссу, который передавал их в ДП, где их переводили на болгарский. В донесении № 17 от 27.08.38 г. «Англичанин» поведал о том, как сообщил Яковлеву информацию о другом советском разведчике, предложенную ему, по всей вероятности, в полиции: «Я слыхал разговор БРАУНЕРА и ФОССА об аресте во вторник в «Овечьей купели» КУДИНОВА, пойманного и уличенного в связи с Яковлевым, что при нем нашли информации и большую сумму денег и что КУДИНОВ при допросе во всем сознался, что я по уходе БРАУНЕРА спросил ФОССА относительно наружности ЯКОВЛЕВА и что по описанию Фосса ЯКОВЛЕВ похож на этого типа. Тип на это меня спросил, а кто такой этот КУДИНОВ, – я ответил, что КУДИНОВ председатель казаков националистов, тогда тип сказал, что в Сербии тоже был арестован БИЛЫЙ и обвинен в сношениях с большевиками, что это ничего не доказывает. Тогда я сказал, что КУДИНОВ был пойман с поличным и во всем признался. Тип сказал, что признаться можно при том пристрастном допросе, который производится местной полицией… Что провалы всегда возможны, поэтому необходимо всегда быть осторожным».

В этом случае речь шла о сотруднике резидентуры (по сведениям полиции) П.Н. Кудинове, который является одним из персонажей романа М.А. Шолохова «Тихий Дон», где выведен под своим именем. В другом полицейском документе о нем сказано следующее: «Павел Назаров Кудинов – русский, болгарский гражданин, разъездной фотограф. Находясь на связи у резидента ИНО-ГПУ ВАСИЛИЯ ЯКОВЛЕВА (в советском посольстве), передавал информацию о русской и казачьей эмиграции, получая 5000 левов ежемесячно. Одновременно, по указанию посольства, издавал журнал, направленный против польской политики в отношении Украины».

Павел Назарьевич родился в 1891 году в станице Вёшенской Всевеликого Войска Донского в бедной казачьей семье. С малолетства занимался крестьянским трудом на хуторе Средне-Дударев родной станицы, когда пришло время, служил в армии. Вся его военная служба, которая началась в 1912 году, проходила в 12-м Донском казачьем полку. С 1914‑го участвовал в боях 1-й мировой войны на Западном фронте, был командиром сотни, дослужился до звания хорунжего (1917). Окончил Иркутское военное училище. За боевые заслуги награжден орденом Святого Георгия всех четырех степеней и орденом Святого Станислава.

В Гражданскую войну (лето – осень 1918 г.) воевал с красными, начальник пулеметной команды Вёшенского полка Донской армии, был ранен. Из-за конфликта с командованием белых армий казаки Верхне-Донского округа пошли на переговоры с большевиками. Поверив их обещанию прекратить движение на Дон, верхнедонцы разошлись в январе 1919‑го по домам. Штаб 28‑го полка, обосновавшийся в станице Вёшенской, объявил себя окружной властью. Но красные не сдержали своего слова и вторглись на донские земли. О дальнейшем сам Павел Назарьевич писал: «Во время квартирования в станице 15 инзенской дивизии красные солдаты держали себя нагло, немало причиняли «неприятностей» и притеснений. Вскоре 15-я дивизия была отправлена на фронт, а в станицу прибыла новая власть – террора и неописуемых бесчинств… Хотя комиссары и обезоружили казаков (под страхом смертной казни), но все-таки казаки часть оружия припрятали «на черный день». День этот близился. Возмущение и ненависть к разгулявшемуся террору росли». В феврале – марте 1919‑го началось описанное в «Тихом Доне» Вёшенское или Верхнедонское восстание, которое возглавил хорунжий Павел Кудинов. Полыхало оно три месяца до соединения повстанцев в июне с войсками Донской армии белых. В Добровольческой армии Кудинов дослужился до звания полковника, командовал отрядом, полком в Донской армии, в 1920 году, как и многие другие, оказался в эмиграции, сначала в Константинополе, а потом в Софии.

23 августа 1922 года газета «Известия ВЦИК» публикует письмо Павла Назарьевича, «бывшего командующего войсками восставшего верхне-донского округа»: «Я, как малый мира сего, будучи придушен извне за свои бесповоротные мышления, задыхаюсь под тяжестью несправедливого гонения. Я никогда не отказывался от той мысли, которая томилась в недрах моей души. Приказом Врангеля я, как малодушный, покинул армию и полтора года занимаюсь погоней за коркой хлеба на полях чужбины, не оставляя те ряды, которые будут служить опорой возродившегося родного края»¹⁶⁷. Тогда же он хотел вернуться на родной Дон, но новые власти его не пустили. Воспоминания Кудинова «Восстание верхнедонцев в 1919 году» были опубликованы в Праге в журнале «Вольное казачество» в 1931–1932 годах.

Новая казачья организация – Союз казаков самостийников, переименованная впоследствии в Союз казаков-националистов Болгарии – появилась в 1934-м. Председателем правления Союза назначен Павел Кудинов. Кроме того, он издает журнал «Казакия», а с 1937‑го «Вольный Дон». Возможно именно в те годы он и стал сотрудничать с советской разведкой. По признанию Кудинова, так утверждала полиция, у него было 15 встреч с людьми из посольства.

На след Кудинова ДП вышла в начале августа 1938‑го. Он был арестован 23 августа в софийском районе «Овча купел» и, согласно сведениям полиции, при нем была найдена информация для передачи Яковлеву и большая сумма денег. После ряда допросов лидер казаков националистов был выслан из столицы 03.09.1938 г. в провинцию в г. Ивайловград. В следующем году ему приказывают покинуть страну. Он с семьей переезжает на жительство в Румынию. В те дни он записал в дневнике фразу, сказанную им на допросе: «Партии всякий раз могут срывать друг другу головы, менять роли, но Россия остается Россией»¹⁶⁸. Потом ему разрешили вернуться в Болгарию, где он жил под надзором полиции на станции Александрово.

Сыщики доносят по начальству

Начальник одной из групп, осуществляющих слежку за полпредством СССР, А. Браунер докладывал начальнику отделения «А» ДП 25.05.1938 г.: «Наблюдением за советским посольством установлено, что чиновники его (ранее Григоренко и Павлов, а сейчас Яковлев) организуют встречи вне посольства с различными лицами, агентами их разведки. Яковлев выезжает обычно на одной из четырех машин посольства (чаще всего на ДТ-180 или ДТ-154), которая возвращается через 10–15 минут с шофером посольства, а сам он продолжает путь на такси или трамвае. Встречи происходят обычно вне города или на малолюдных улицах. Они происходят 3 – 4 раза в неделю. Отмечено также, что постоянно выезжает из посольства шофер военного атташе – [Иосиф Федорович] Шалыгин, который для своих поездок использует обычно мотоцикл».

3. I.1938 г. «Василий Павлов провел праздники вне города, куда отправился на машине ДТ № 180 1.I с.г. в 10 ч. Вернулся 2.I. в 16 часов. На въездных пунктах не отмечено где и когда была ДТ 180. Есть только сведения, что машина вернулась через пункт 4-й километр Цариградского шоссе 2.I. в 15.42 ч.».

III.1938 г. «Зарегистрирован бросок пакета из трамвая № 6 со стороны Яковлева неизвестному лицу в районе Вазовый квартал 10.III.с.г. С 10.III.с.г. никакие другие встречи Яковлева, несмотря на тщательное наблюдение, не зарегистрированы… 31.III.с.г. Яковлев выехал на автомобиле в 20.10 ч. Машина вернулась в 20.45 ч. только с шофером. Яковлев вернулся в посольство пешком в 24.50 ч.».

8. IV.1938 г. «В 19.25 ДТ 180 выехала [с территории посольства], в ней Шалыгин, один ребенок и один мужчина, которого я не распознал в темноте. Я последовал за авто на велосипеде: по ул. Раковского, свернул на лево на Гробарскую и когда достиг угла с ул. М.Луизы ДТ 180 уже исчезла в направлении рынка. Я продолжил свой путь по ул. М.Луизы, Тырговской, Московской, однако ДТ 180 мне больше не встретилась. В 19.55 ДТ 180 вернулась по ул. Раковского и остановилась перед посольством. Шалыгин вышел и открыл ворота, после него вышел Чадин, который закрыл ворота, когда ДТ 180 въехала внутрь… В 21.50 пешком со стороны пл. Александра I вернулся Яковлев. Видимо Яковлев высадился из ДТ 180 когда авто где-то остановилось, а в нее сел Чадин, вышедший ранее из посольства».

20. IV.1938 г. «В 20.35 выехала ДТ 180 с Шалыгиным и Яковлевым. Авто проехало по Бенковской в направлении Царя Освободителя. Проследить авто на велосипеде не удалось, поскольку дорога была мокрой – шел дождь. В 20.40 ДТ 180 вернулось с Шалыгиным. В 21.30 Яковлев вернулся пешком по Московской ул. со стороны пл. Александра I».

11. VI.1938 г. «В 18.20 выехала машина ДТ № 154 с Яковлевым, Прасоловым, Галкиным и еще одним лицом, которая по ул. Московской проехала в направлении пл. Александра I. Я последовал за авто пешком и увидел, что она остановилась возле магазина Командарева на ул. Царя Калояна. Я тотчас отправился туда, но нашел только Прасолова и Галкина, которые покупали ткани в указанном магазине, а авто с Яковлевым не было. После этого я дошел до пл. Македонии, чтобы проверить, не уехал ли он в Княжево. Там от шофера Бор. Инджева, нанятого две недели назад для того же задания, я узнал, что авто с Яковлевым проследовало через площадь около 18.40, проехало по бул. Хр. Ботева и ушло в направлении ул. Царя Симеона, дальнейшие его следы я не смог найти. К 22.10 авто с Яковлевым еще не вернулось в посольство».

24. IX.1938 г. «В 19.50 выехал автомобиль ДТ № 180 с Яковлевым и Галкиным. Она свернула на ул. Бенковскую и ушла в направлении ул. Аксакова. Я увидел ее на бул. Царя Освободителя, откуда она проехала на ул. Левского и на углу ул. Гурко возле центральной общины она повернула на право и поехала в направлении ул. Александра I. От постового полицейского на ул. Царицы Иоанны и ул. Алабинской я узнал, что машина прошла мимо него две минуты назад в направлении бул. Македонии. Однако постовой на пл. Македонии ее не видел. Он сказал мне, что не обращает внимания на номера машин, так как ему не давали такого задания. Поскольку был уже девятый час и постовые сменились, я не мог продолжать поиски. Вернулся к посольству и от постового полицейского узнал, что авто вернулось в 21.20 только с Галкиным. В 22.50 Яковлев вернулся пешком со стороны ул. Бенковской».

Полиция подводит итоги

Рассмотрев имеющиеся в ДП данные о деятельности советской разведки в период с 1934‑го по 1941-й год, автор одного из докладов начальству счел «необходимым подчеркнуть, что она [советская разведка] действует в благоприятной обстановке, а именно:

а) центр разведки экстерриториален;

б) большинство функционеров имеют дипломатический иммунитет;

в) советские автомобили имеют знак Д.Т.;

г) советский разведывательный и саботажный аппарат имеет в своем распоряжении целую армию добровольных сотрудников и информаторов из коммунистической и советофильской сред».

В обзорном докладе от 29.08.1941 г. начальник одной из групп отдела госбезопасности ДП сообщил начальнику отделения «А» о некоторых «наиболее интересных проявлениях деятельности советского посольства» в 1935 – 1939 гг.:

«1. Передача сведений Дирекции полиции советскому посольству – 1 чиновница осуждена на 12 лет тюрьмы.

2. Связь БКП и посольства с чиновницей из Дирекции полиции – 1 сотрудница осуждена на 12 лет тюрьмы.

3. Провокаторская и разведывательная деятельность в среде русской и украинской эмиграции под руководством советского посольства. Арестованы и высланы – 15 человек, выдворены из страны – 5 человек.

4. Экономическая разведка под руководством советского посольства – выслан 1 человек.

5. Политическая разведка под руководством советского посольства – выслан 1 человек.

6. Связь советского посольства с антифашистскими центрами за рубежом – направлен к прокурору 1 человек.

7. Попытка советской разведки использовать 1 чиновника из Болгарского царского посольства за рубежом. Уволен чиновник этого посольства…».

В.Т. Яковлев и В.И. Пудин были отозваны в СССР в 1938 году и покинули страну, первый в декабре, а второй в марте. Полковника В.Т. Сухорукова отозвали годом ранее, и к этому времени он уже был арестован по обвинению в троцкизме. Их дело продолжали в Болгарии другие люди. (К концу 1939 года в советском полпредстве работало более 40 человек). В дальнейшем от внешней разведки работали в стране: сотрудники посольства Борис Павлович Осокин, Борис Яковлевич Галкин, Владимир Андреевич Киреев, Александр Константинович Тринев, Павел Георгиевич Громушкин, Дмитрий Георгиевич Федичкин и другие. Сыщики тогда донесут по начальству: «Характер ухода чиновников посольства от наблюдения за ними (на автомобилях) говорит о широком масштабе их связей с агентурой».

Отмечается активизация деятельности «передвижного центра ГПУ» на пароходе «Сванетия», который из Одессы ходил в Египет, с остановками в Болгарии (Варна, Бургас). Среди членов экипажа этого судна ДП называет и «Александра Михайловича Сахаровского, политического комиссара». В.С. Антонов в своей книге «Начальники советской внешней разведки» (М., 2015) писал об А.М. Сахаровском: «В 1940 году он более семи месяцев находился в загранкомандировке с разведывательными целями: находился в плавании, будучи по легенде помощником капитана пассажирского судна». «Подвижными центрами», «связанными с центром ИНО ГПУ в г. Одессе», назывались также пароходы «Ногин» и «Жан Жорес».

В 1940-м обстановка в Болгарии осложнится, в страну войдут немецкие воинские части и прочно обоснуются спецслужбы Германии. В годы Великой Отечественной войны контрразведывательный режим там будет существенно ужесточен. Для лиц обвиняемых в шпионаже в пользу СССР, введут смертную казнь.

Время первых. К 115-летию первого руководителя ПГУ КГБ при СМ СССР А.С. Панюшкина

Всякая дипломатия есть продолжение войны иными средствами.

Чжоу Эньлай

Владимиров А.,

историк отечественных спецслужб

В 2020 году весь мир отметил 75-летний юбилей Великой Победы стран антигитлеровской коалиции над нацисткой Германией и милитаристской Японией. В этой связи вполне обоснованным является обращение к тем событиям и истории людей, беззаветно отдавших себя служению Отечеству. Сегодня опыт политического сотрудничества Советского Союза со странами антигитлеровской коалиции приобретает большое практическое значение. Важную роль в реализации этого сотрудничества играли советские дипломаты и разведчики, отстаивающие интересы социалистической Родины на дальних рубежах.

«Нет большей ценности, чем составить ясную картину происходящего», – 2500 лет назад писал китайский полководец Сунь-Цзы. Действительно, кто владеет информацией, тот управляет настоящим и владеет будущим. В связи с этим сбор информации, правильные выводы из неё, составление картины происходящего как предпосылки для принятия решения – вся эта работа сама по себе является неотъемлемой частью повседневной разведывательной и дипломатической деятельности. Если эта работа проделана качественно, то результат может дать верные ориентиры для последующего действия или даже предопределить его успех.

В первой половине ХХ‑го века ситуация на дальневосточных рубежах Советского Союза была сложной. Революция 1925–1927 гг. в Китае потерпела временное поражение. Во главе государства и армии стоит маршал Чан Кайши. Часть региона оккупирована Квантунской армией императорской Японии. 7 июля 1937 г. японские войска вторгаются в Северный Китай. За короткий срок они захватили столицу Китая Нанкин, а также крупнейшие центры восточного соседа СССР, такие, как Пекин, Тяньцзинь, Шанхай и другие. 21 августа 1937 г. в самый тяжелый для Китая момент СССР и Китайская Республика заключают договор о ненападении, что стало ударом по политике Японии, рассчитывающей на международную изоляцию Китая. Советский Союз первым пришел на помощь Китаю в его национально-освободительной борьбе против японских захватчиков. Это было выражением искреннего стремления поддержать дружественный китайский народ, ставший жертвой агрессии. Скоро Советский Союз еще раз показал, что он твердо стоит на стороне Китая, последовали советско-японские бои в районе озера Хасан (1938), а затем у Халхин-Гола (1939) на границе с Монголией.

В Кремле пристально наблюдали за тем, как развивались события в Китае. Необходимо пояснить, что вопрос о будущем Китая, о поддержки тех или иных политических сил и партий дискутировался в партии начиная с 20-х годов. Для руководства страны было не так важно, какое правительство окончательно обоснуется в Китае, – главное, чтобы оно являлось дружественным СССР. Чан Кайши долгое время воспринимался как самая значимая в Китае политическая фигура – он был признанным лидером и фактическим руководителем Китайской республики.

В августе 1937 г. китайские коммунисты выдвинули программу спасения страны, состоявшую из десяти пунктов. Программа предусматривала мобилизацию всех сил народа, всех ресурсов и возможностей Китая, сплочение всей нации во имя борьбы с японскими захватчиками и победы над ними; укрепления тыла путем очищения страны от предателей и прояпонских пособников; демократизацию государственного управления, улучшение условий жизни народа, проведение экономической политики, отвечающей целям войны; осуществление внешней политики, подчиненной борьбе с японцами¹⁶⁹.

В 1938 г. Чан Кайши выступил с предложением направить в Китай советские войска, а в августе того же года – заключить секретный политический договор, фактически являвшийся пактом о взаимопомощи, но без обязательства вступления СССР в войну с Японией. Советская сторона посчитала его заключение преждевременным.

Летом 1939 г. на китайской политической сцене появляется скромный, высокий и худощавый молодой человек с документами уполномоченного Совета Народных Комиссаров Советского Союза, направленного для реализации торгового соглашения с китайским правительством. Через несколько недель он становится Полномочным представителем СССР в Китае и, одновременно, главным резидентом НКВД, которому предстояло принять руководство разветвленной разведывательной сетью, охватывающей Маньчжурию, Восточный и Южный Китай с точками в Нанкине, Шанхае, Харбине, Мукдене, Кантоне и т. д. (в Китае работало более 12 легальных и несколько нелегальных резиндентур внешней разведки)¹⁷⁰.

Не секрет, что многие дипломаты были разведчиками, а разведчики, и не только советские, работали и продолжают работать под дипломатическим прикрытием. Но человеческая и профессиональная судьба героя нашего повествования уникальна, он трижды был представителем СССР в столицах двух мировых держав, из них дважды совмещал работу Чрезвычайного и Полномочного Посла Советского Союза с работой главного резидента внешней разведки, входил в состав советских делегаций на первых Генеральных Ассамблеях Организации Объединенных Наций, занимал крупные посты во внешней и партийной разведках, возглавлял внешнюю разведку страны, одновременно, был членом руководящих органов коммунистической партии, в разные периоды возглавлял самостоятельные направления в ЦК ВКП(б) и ЦК КПСС.

Полпред А.С. Панюшкин, 1939 г¹⁷¹.

Александр Семенович Панюшкин был сыном своего времени, а время было очень не простым, и вместе с тем, на редкость типичным для представителей своего поколения, чей характер и безграничная преданность коммунистическим идеалам оттачивались в грозные десятилетия истории нашей страны. Главными чертами Александра Семеновича и его сверстников были неуемная тяга к знаниям, чувство локтя и товарищеской взаимовыручки. Современники и коллеги подчеркивали, что А.С. Панюшкин был исключительно порядочным и по своему характеру мягким человеком, обладающим академическими знаниями и широким кругозором, верящим в идеалы социализма и отстаивающим их на всех этапах своего жизненного пути.

Родившись 2(14) августа 1905 г. в Самаре в семье простого рабочего, он даже не мог тогда представить, что со временем войдет в элиту мировой дипломатии и оставит яркий след в истории страны, при действующем тогда режиме таких шансов практически не было. Жила семья бедно, время было очень сложным, особенно для низов царской России. Учился в церковно-приходском училище, а после революции – в средней школе, которая тогда называлась единой трудовой советской школой.

Период его взросления и становления как человека и личности совпал с титаническим процессом первой и социалистической революций, коренным образом изменивших исторический вектор развития всего мира. В стране полыхала Гражданская война. Молодая советская республика отбивалась от белогвардейских полчищ, возглавляемых бывшими царскими генералами Деникиным, Юденичем, Врангелем, Колчаком, различных бандформирований и иностранных интервентов, переживала голод, разруху, эпидемии. Самара с июня по октябрь 1918 г. находилась под оккупацией белочехов (прим. авт. – чехословацкого корпуса легионеров, сформированного для боевых действий на Восточном фронте в Первой мировой войне, перешел в январе 1918 г. под командование Франции и стал авангардом интервенции), сопровождаемой массовыми акциями устрашения местного населения, публичными казнями и мародерством.

Именно тогда Александр Семенович принял единственно верное решение, предопределившее его дальнейшую судьбу и весь путь его служения коммунистической идее и своей стране. Уже 15-летним юношей он работает курьером амбулатории Заволжского окружного военно-санитарного управления, а вскоре уходит добровольцем в Красную Армию. Александр Панюшкин стремится попасть на фронт, но был определен красноармейцем-трубачом в один из отдельных дивизионов ГПУ (прим. авт. – Главное Политическое Управление – специальный орган советской власти для борьбы с контрреволюцией и охраны порядка).

В 1921 г. был направлен командованием на обучение на кавалерийские курсы, но через год, по причине тяжелого инфекционного заболевания демобилизуется. Александру Панюшкину можно сказать повезло, но перенесенное заболевание еще не раз будет давать знать о себе, оставив на его лице напоминание на всю жизнь в виде землисто-серого оттенка. Работает ремонтным рабочим на Самаро-Златоустовской железной дороге. В 1924 г. по путевке Самарского губернского комитета комсомола поступает в Ленинградскую кавалерийскую школу РККА, по окончании которой служит в 59-м Приморском кавалерийском пограничном отряде ОГПУ в должностях от помощника начальника погранзаставы, командира сабельного дивизиона маневренной группы, до коменданта Барабаш-Левадовского погранучастка Гродековского района Дальнего Востока. В 1927 г. был принят в партию¹⁷². Служба в пограничных войсках, структурно входивших в органы внутренних дел и госбезопасности, приучила Панюшкина к воинской дисциплине, собранности, требовательности к себе и к подчиненным. Неоднократно выполнял специальные задания, в том числе и с нелегальных позиций в сопредельной Маньчжурии.

В мае 1935 г. Александр Панюшкин был зачислен и приступил к обучению на Восточном факультете (прим. авт. – с 1937 г. специальный факультет, специализирующийся на подготовке профессиональных дипломатических работников, разведчиков и командиров разведывательной службы) Военной Академии РККА им. Фрунзе в Москве. Кроме двух обязательных языков, слушатели углубленно изучали географию (страноведение), цикл социально-политических и экономических наук, ведение войны на любых театрах военных действий, специальные (разведывательные) дисциплины. Задачей академии было готовить квалифицированные кадры, в которых нуждалась страна, чтобы выпускаемые специалисты в то же время являлись бы и генштабистами, получившими соответствующую высшую военную подготовку для службы в Генеральном штабе, с пониманием современных военных тенденций и способных добывать информацию, отражающую реальную военно-политическую ситуацию в регионе работы. Со всей присущей тому поколению страстью А.С. Панюшкин начинает «грызть гранит науки», овладевать знаниями и спецификой разведывательной деятельности.

После завершения обучения в августе 1938 г. в судьбе Александра Панюшкина произошел крутой поворот. По решению ЦК ВКП(б) его направляют для прохождения дальнейшей службы в 5-й (Иностранный) отдел ГУГБ НКВД СССР (прим. авт. – внешняя разведка Главного Управления Государственной безопасности Народного Комиссариата Внутренних дел), помощником начальника отделения. В результате репрессий, чисток и увольнений 1937–1938 гг. численность органов госбезопасности сократились на 7,3 тыс. человек. В соответствии с решениями Инстанции в жернова чистки наркомата, а особенно внешней разведки, попали поляки, латыши, эстонцы, немцы, венгры, резко сократилась численность лиц еврейской национальности. Всего за 1937–1938 гг. из 450 сотрудников внешней разведки чистке подверглись 275 человек, большая половина из которых была расстреляна. В зарубежных резидентурах ощущался весьма серьезный недостаток квалифицированных кадров. Все это сопровождалось чередой предательств ответственных сотрудников резидентур и провалами агентурных сетей.

Слушатели Военной Академии РККА им. Фрунзе в 30-х годах

Ища выход из положения, руководство страны принимает специальное решение об улучшении работы внешней разведки и подбирает новых сотрудников среди людей, чья профессия и образовательная подготовка зачастую имели мало или не имели ничего общего с подготовкой, необходимой для работы в разведке. Какая-то часть из них отсеивалась из-за своей очевидной непригодности, а другая все же вливалась в число чекистов-разведчиков. Так в марте 1938 г. в органы государственной безопасности ЦК партии мобилизовал около 800 коммунистов с высшим образованием, имевших опыт партийной и руководящей работы. 2 декабря 1938 г. начальником 5‑го отдела ГУГБ НКВД СССР и 17 декабря 1938 г. заместителем начальника ГУГБ НКВД СССР с совмещением должностей начальника 5‑го и 3‑го отделов был утвержден комиссар госбезопасности В.Г. Деканозов, близкий к Л.П. Берия¹⁷³ человек, но уже в мае 1939 г. его назначат заместителем наркома в Народном комиссариате иностранных дел СССР.

Будущий начальник советской внешней разведки Павел Михайлович Фитин, направленный в органы госбезопасности с должности заместителя главного редактора издательства «Сельхозгиз», так вспоминал то время:

«В октябре 1938 года я пришел на работу в Иностранный отдел оперативным уполномоченным отделением по разработке троцкистов и «правых» за кордоном, однако вскоре меня назначили начальником этого отделения. В январе 1939 года я стал заместителем начальника 5‑го отдела, а в мае 1939 года возглавил 5-й отдел НКВД (прим. авт. – на момент назначения П.М. Фитину был 31 год). На посту начальника внешней разведки находился до середины 1946 года.

Влившиеся в разведку новые кадры вместе с оставшимися на работе чекистами-разведчиками образовали монолитный сплав опыта и молодого задора. Их задача состояла в том, чтобы улучшить разведывательную работу за кордоном»¹⁷⁴.

В январе 1939 г. комиссия ЦК ВКП(б), изучавшая положение дел как в НКВД СССР в целом, так и во внешней разведке в частности, пришла к выводу о том, что за рубежом не имеется почти ни одного резидента и ни одного проверенного агента, работа иностранного отдела практически провалена и, по существу, ее нужно организовывать заново¹⁷⁵.

В кратчайшие сроки вчерашние новобранцы, выпускники ускоренных курсов, младшие лейтенанты госбезопасности становились руководителями самостоятельных направлений и отделов наркомата. Всего в 1939 г. на оперативные должности в наркомат было принято 14,5 тыс. человек, абсолютное большинство – из партийных и комсомольских органов. На первые роли во внешней разведке выдвинулись новые и, как правило, молодые сотрудники. И это принесло планируемый результат, – на протяжении всего предвоенного периода внешняя разведка добывала ценнейшую информацию, которая позволяла советскому руководству определять свои шаги в области внешней политики и обороны.

В тот первый раз А.С. Панюшкин прослужил в разведке только три месяца. Решением руководства наркомата он был переведен и назначен исполняющим обязанности, а через несколько недель начальником 3‑го (Оперативного) спецотдела НКВД СССР. В функции отдела входило сопровождение оперативно-следственных действий: наружное наблюдение, аресты, обыски.

20 декабря 1938 г. А.С. Панюшкина за беспощадную борьбу с контрреволюцией награждают высшей ведомственной наградой «Почетный работник ВЧК-ГПУ (XV)». А уже через несколько месяцев именно А.С. Панюшкин разработал и реализовал оперативные мероприятия, в том числе проведение ареста 10 апреля 1939 г., в отношении бывшего Народного комиссара внутренних дел СССР, генерального комиссара госбезопасности Н.И. Ежова.

По итогам переаттестации, полковнику А.С. Панюшкину 30 апреля 1939 г. было присвоено специальное звание – старший майор государственной безопасности (прим. авт. – соответствовало воинскому званию комдива РККА).

Как представляется, успешная карьера А.С. Панюшкина свидетельствует о личном доверии к нему со стороны наркома Л.П. Берия, который при прочих недостатках, обладал неоспоримым достоинством – он умел детально разбираться в людях, видеть их насквозь, каким-то природным чутьем определять их сильные и слабые стороны, и использовать их на тех участках чекистской работы, где они могли бы реализоваться полностью и с лучшей для страны стороны.

Работая с архивными материалами, нам удалось ознакомиться с одни документом, который в свете вышеизложенного и последующего повествования представляет значительный интерес для понимания политики руководящих органов в отношении разведывательной деятельности. Документ под название «Краткая запись указаний т. Сталина по разведке данных им 21 мая 1937 г.», содержит следующие указания:

1. Нужно иметь в разведке правильную цель и установку, определить кто наши враги… Мы забыли основные правила разведки: есть враги прямые и есть враги возможные. Все союзники возможные враги – и союзников тоже надо проверять. С точки зрения разведки у нас не может быть друзей, есть непосредственные враги, есть враги возможные. Поэтому никаких секретов никому не давать.

Необходимо полностью учесть урок сотрудничества с немцами. Рапалло, тесные взаимоотношения – создали иллюзию дружбы. Немцы же оставаясь нашими врагами, лезли к нам и насадили свою сеть. Разведупр проглядел со своим аппаратом, попал в руки немцев.

Буржуазные государства друг друга выдают, а нас наши «союзники» тем паче.

2. …Надо популяризовать работу разведки и контрразведки. Пропагандировать разведку значит привлечь молодежь, талантливых людей, девушек, ученых…

Разведчик настоящий патриот, герой, деятель своей страны. Надо разъяснять значение разведки и роль разведчика… Нужно изучить иностранный опыт разведки и богатую технику этого дела.

3. Необходимо провести грань между социалистической разведкой и буржуазной, между социалистическим и буржуазным разведчиком.

Буржуазные шпионы бесчестны, беспринципны, продажны, их вербуют на страхе, на их пороках, широко используют проституцию.

Наши провалы в большинстве своем происходят из-за отсутствия идейности. Мы, подбирая своих людей должны основательно прощупать идейность и преданность их.

Разведчик принципиальный, идейный, честный и преданный своей Родине.

Необходимо вести пропаганду о морали нашей разведки.

4. Надо усиленно готовить разведчиков. Необходимо школ побольше, необходимо количество школ увеличить. Школа не дает готового разведчика. Необходимо иметь два вида разведчиков: один вид – организация разведчиков замкнутая состоящая из опытных проверенных активных разведчиков; другой вид людей, которые находятся в сфере разведки, подготавливаются к работе в разведке исподволь, составляют большую среду вокруг разведки, посылаются за границу эти люди изучают страну, осваиваются, совершенствуют свои знания языка, приобретают необходимые навыки, они наблюдают, выполняют исключительно задания на которых не могут провалиться. После одного – двух лет этих людей вызывают обратно, проверяют, дают дополнительную подготовку, наиболее способных можно будет отправить на активную разведывательную работу. Если из ста человек таких людей можно будет отобрать 10 или 20 будет хорошо.

5. Сеть разведупра нужно распустить, лучше распустить всю. Вызвать людей присмотреться к ним и после тщательной проверки некоторых из них можно использовать в другом направлении, послать в другие места. Лучше меньше, но проверенные и здоровые. Центральный аппарат должен состоять только из своих людей…

7. Необходимо шире использовать легальные возможности, посадить военных разведчиков в корпус дипкурьеров, все наши дипломатические учреждения нужно насытить командирами. Разведка должна дать основной состав во все наши дипломатические страны.

Отъезжающих за границу приглашать инструктировать и если не подходит для использования предохранять от вербовки противника.

8. Надо значительную часть наших командиров провести через разведку. Необходимо разведывательную школу укомплектовать командирами военнограмотными людьми.

9. Необходимо иметь в военном ведомстве свою разведку и контрразведку. Необходимо чтобы военные люди вели наблюдение за армией. НКВД должен дать людей в разведку.

Это не исключает совершенно отдельную работу в этом направлении органов НКВД, но необходимо иметь органы для координации всей разведывательной работы.

10. Мы имеем крупные победы, мы сильнее всех политически, мы сильнее экономически, но в разведке нас разбили. Поймите, разбили нас в разведке.

Мы должны создавать свою разведку. Хорошая разведка может отсрочить войны. Сильная разведка врага и наша немощь – провокация войны.

Нельзя быть слепым, надо иметь глаза. Значит надо иметь сильную разведку и контрразведку¹⁷⁶.

Для истории останется загадкой, какие именно личные и профессиональные качества послужили основанием для руководства страны (прим. авт. – предполагаем, что данное решение относилось к компетенции трех человек: И.В. Сталина, В.М. Молотова¹⁷⁷ и Л.П. Берия), но оно остановило свой выбор именно на А.С. Панюшкине при рассмотрении кандидатов для работы в Китае. Отдельные исследователи считают, что именно в этот период был взят курс на выдвижение новых, молодых кадров на руководящие посты советских представителей за рубежом. Ряд вновь назначаемых полпредов и резидентов И.В. Сталин принимал и напутствовал лично.

Так, согласно Журналу регистрации лиц, принятых Сталиным И.В. в 1937–1940 гг., их первая встреча состоялась 17 июня 1939 г., но была непродолжительной, всего 5 минут¹⁷⁸. Тех, кто впервые посещали кабинет И.В. Сталина, поражала его простота и скромность. По воспоминаниям Председателя Совнаркома БССР К.В. Киселева, посещавшего Кремль в тот же период, стены кабинета были облицованы светлой дубовой панелью, через весь кабинет была постлана ковровая дорожка к письменному столу. Над письменным столом висел большой портрет В.И. Ленина, справа в углу – посмертная маска Ленина. На письменном столе лежали книги и папки, стоял чернильный прибор. За столом – кожаное кресло, возле него – столик с различного цвета телефонами, книжный шкаф и кожаный диван. Слева – длинный стол для заседаний, покрытый сукном, вокруг него стояли тяжелые стулья. На стенах висели географические карты, диаграммы¹⁷⁹.

Удостоверение А.С. Панюшкина

Но уже 2 и 9 июля 1939 г. А.С. Панюшкин совместно с наркомом Л.П. Берия был на повторных приемах, и данные встречи были длительными¹⁸⁰. Большую часть беседы И.В. Сталин стоял или делал несколько шагов взад и вперед перед посетителями.

Как писал сам А.С. Панюшкин в мемуарах, опубликованных после его смерти в 1981 г., при беседе 2 июля он честно сказал, что совершенно не представляет себя на таком сложном и ответственном посту, на что И.В. Сталин заметил: «Как мне представляется, пограничная служба не так уж далека от дипломатической и разведывательной»¹⁸¹. По воспоминаниям Александра Семеновича, И.В. Сталин поинтересовался, как у него обстоят дела с иностранными языками, и рекомендовал совершенствовать знания в этой области.

9 июля, поздоровавшись, И.В. Сталин сразу перешел к главной цели встречи:

Ранее рассматривалось Ваше назначение в качестве главного резидента разведки под прикрытием уполномоченного Совнаркома. Как Вы знаете вчера погиб в автокатастрофе наш полпред в Китае комбриг Иван Трофимович Луганец-Орельский¹⁸². Вам необходимо незамедлительно отправиться в Китай, когда Вы войдете в курс дел, планируется назначить Вас полпредом Советского Союза. Это назначение существенно повысит Ваш статус и оперативные возможности.

Ваша задача разобраться в реальной обстановке и, главное, в планах Чан Кайши, оценить и взвесить его силы.

Вместо того чтобы объединится в единый фронт борьбы против японского агрессора, Чан Кайши и китайские товарищи все еще выясняют отношения между собой. С той и другой стороны идет борьба за влияние и власть. Мао с недоверием относиться к Чан Кайши, последний отвечает ему тем же. Казалось бы, китайские коммунисты нам ближе, им и должны мы оказывать главную помощь… Но пока это преждевременно, мир будет рассматривать это как экспорт революции в страну, с которой мы связаны союзническими отношениями. КПК (прим. авт. – Коммунистическая партия Китая) пока не обладает ресурсами, чтобы единолично противостоять японским захватчикам. Главное – это объединить все силы Китая на отпор агрессору. Чан Кайши может легко объединиться против коммунистов с японцами, коммунисты с японцами объединиться не могут. Кроме того, именно Чан Кайши рассматривается правительствами США и Англии как единственная законная власть в Китае, с которой они могут сотрудничать.

Ваша задача, товарищ Панюшкин, – продолжил Сталин, – не только оценить реальную обстановку и расстановку сил, но и внушить Чан Кайши уверенность в победе над японскими захватчиками. Перед отправлением обязательно переговорите с Георгием Димитровым, у него есть ряд предложений.

На вопрос Панюшкина с кем из руководителей КПК при необходимости он мог мы говорить совершенно откровенно и доверительно, Сталин ответил, – Только с Ван Мином¹⁸³ (прим. авт. – член секретариата исполнительного комитета Коммунистического интернационала, один из руководителей КПК, исполнял обязанности генерального секретаря партии в 30-х годах).

Необходимо отметить, что решением ЦК ВКП(б) для работы в Китае было дополнительно отобрано еще 13 дипломатов, а общее число советских военных советников превышало 300 человек. С мая 1938 г. пост главного военного советника последовательно занимали М.И. Дратвин, А.И. Черепанов (08.1938-08.1939), К.М. Кочанов (09.1939-02.1941), В.И. Чуйков (02.1941-02.1942). Советские военные советники стали основной опорой и центром китайского военного командования по управлению войсками и разработке серьезных операций, непосредственно в зоне боевых действий сражалось около 5 тыс. советских военнослужащих-добровольцев (в основном летчиков, танкистов и артиллеристов).

Ряд предшествующих событий, а также архивные документы Народного комиссариата иностранных дел СССР указывают на то, что И.В. Сталин поставил перед начинающим дипломатом и разведчиком сложнейшую задачу – используя все оперативные возможности и инструментарий дипломатического и разведывательного искусства не допустить втягивания Советского Союза в полномасштабную войну с Японией. Речь шла о безопасности дальневосточных рубежей страны в условиях неминуемого столкновения с гитлеризмом, а к войне на два фронта Советский Союз был не готов. Москвой также ставилась задача любой ценой удержать центральное правительство Китая на позициях активного сопротивления японской агрессии. Особняком стояли вопросы поддержки рабочих и дружественных отношений с КПК, раздираемой внутренними противоречиями и борьбой отдельных группировок за влияние в партии и стране. Сегодня мы может утверждать, что 34-летний А.С. Панюшкин дополнительно отвечал за организацию личного канала связи между И.В. Сталиным и Чан Кайши, а также ЦК ВКП(б) и руководителями КПК.

Замнаркома иностранных дел С.А. Лозовский¹⁸⁴, выступая на совещании в Дальневосточном отделе НКИД СССР 27 июня 1939 г., так обрисовал ситуацию, – Мы как государство заинтересованы в победе Китая над японским агрессором, и вся работа полпредства должна быть подчинена этой нашей установке… Предпосылкой успешной войны против Японии является национальное единство… Хотя в правых кругах Гоминьдана имеется враждебное отношение к СССР, но в своём подавляющем большинстве китайский народ относится к СССР с величайшей любовью. По существу сейчас поставлен вопрос так: будет ли Япония владычицей Тихого океана и тихоокеанского побережья или нет. От исхода борьбы между Китаем и Японией – а я в этом не сомневаюсь – зависит судьба человечества на многие десятилетия¹⁸⁵.

История так распорядилась, что в силу объективных и субъективных обстоятельств, а также личных качеств, А.С. Панюшкин с этого момента становится одной из стратегических фигур советской дипломатии и разведки.

Летом 1939 г. обстановка в Китае крайне обострилась. Усилилось японское давление, центральное китайское правительство потеряло все важнейшие экономические районы и промышленные центры, в армии начался процесс брожения, часть командующих и генералов проводили собственную сепаратную политику, участились вооруженные столкновения «всех против всех», в воздухе витали капитулянтские тенденции, нарастала угроза срыва сотрудничества Гоминьдана с КПК, единого национального фронта фактически не было. При всем этом, в самом Гоминьдане шла жесткая фракционная борьба между сторонниками сближения с политическими и экономическими кругами Великобритании и(или) США, капитуляции перед Японией, запрет компартии и борьбу с ней и, с другой стороны, последовательными сторонниками сближения и ориентации на СССР, за совместную с КПК борьбу против японских оккупантов.

Конечно же, на плечи вчерашнего выпускника академии легла большая ответственность – Китай считался во всех отношениях самой сложной для работы и неблагоприятной для проживания страной, ситуация усложнялась еще и тем, что А.С. Панюшкин не имел требуемого практического опыта. Но справиться с возложенными на него задачами и быстро войти в курс профессиональных тонкостей помогли острый аналитический ум и знания, полученные в период учебы. Панюшкин отдает себе отчет, что предстоит разобраться в существе китайской политики, не показной, а реальной. Еще одной особенностью региональной политики являлось то, что Чан Кайши стремился использовать японский фактор как своего рода балансир при проведении политики подавления революционных сил, подчинения своим интересам вооруженных сил КПК и укрепления своего контроля над региональными группировками. Особняком стоял вопрос советской поддержки, а в отдельных случаях прямого военного присутствия в Монголии, Тибете и Синьцзяне. С 1933 г. провинция Синьзян управлялась генерал-губернатором Шэн Шицаем, отличавшимся независимостью от центрального правительства и проводившего курс на сближение с СССР. Несколько раз в провинцию направлялись части РККА, участвовавшие в подавлении мятежей мусульманских сепаратистов (уйгуров).

По прибытию в город Чунцин, именно там тогда располагались учреждения национального правительства и дипломатические миссии, А.С. Панюшкин сразу приступил к изучению и анализу непростой ситуации в Китае, его многовековых политических и культурных традиций, особенностей менталитета китайцев, началось его профессиональное погружение в материал.

Чунцин являл собой средоточие во многом разнонаправленных интересов представителей правительства Чан Кайши во главе с правящей партией Гоминьдан, соревнующихся с ними за внутрикитайскую повестку дня китайскими коммунистами и сотрудников иностранных посольств, в основном США, Англии и «стран Оси». Временная столица Китая, располагалась на гористом, левом берегу Янцзы, замыкаясь со всех сторон горными хребтами. Город был грязным, малоэтажным, дома до пяти этажей были редкостью и принадлежали либо представителям знати, либо занимались правительственными учреждениями, но со всех сторон были окружены настоящими лачугами. Население сталкивалось с постоянными перебоями подвоза продуктов и с отсутствием квалифицированной медицинской помощи, вспышки малярии, холеры и чумы были обыденными явлениями. Японцы почти ежедневно, в зависимости от погодных условий, совершали авиационные налеты на Чунцин, гибло мирное население, разрушались дома, бомбежки оказывали гнетущее воздействие и на моральное состояние жителей. Маршал Советского Союза В.И. Чуйков¹⁸⁶, бывший в тот период главным военным советником, вспоминал, что в 1941 г. в результате бомбежки были разрушены загородные резиденции полпреда и главного военного советника перед самым их приездом, буквально на их глазах¹⁸⁷.

25 августа 1939 г., когда вопрос о получении агремана был урегулирован дипломатическими ведомствами, состоялась первая встреча А.С. Панюшкина и маршала Чан Кайши, последнего интересовали вопросы политических последствий только что заключенного советско-германского договора о ненападении, в т. ч. судьба Польши, а также его влияние на ситуацию в азиатском регионе и советско-англо-французкие переговоры, но главный вопрос маршал задал в середине беседы, – Будет ли война в Европе¹⁸⁸?

Это вопрос сугубо академический, – ответил А.С. Панюшкин, – Для того чтобы ответить на него, надо иметь все положительные и отрицательные данные о взаимоотношениях государств и тщательно их изучить. Этими данными мы не располагаем сейчас. Без этого нельзя сказать, будет война или нет.

Мое личное мнение, если при оценке международного положения на данном этапе в умах соответствующих кругов будет господствовать голос благоразумия, то решение может быть одно, если же необходимого благоразумия не будет, то разрешение вопроса мирных взаимоотношений между различными странами Европы может быть диаметрально противоположным первому¹⁸⁹.

В завершении встречи Чан Кайши поинтересовался у Александра Семеновича о его возрасте, семейном положении, работе в других странах, попросил оказывать ему содействие советами по военным и политическим вопросам¹⁹⁰.

В конце августа состоялось назначение полпредом, а в день нападения Германии на Польшу, 1 сентября 1939 г., А.С. Панюшкин вручая верительные грамоты Президенту Китайской Республики Линь Сэню выступил с торжественной речью:

Вручая Вам верительные грамоты, коими Президиум Верховного Совета СССР аккредитует меня при китайском правительстве в качестве полномочного представителя и чрезвычайного посла Советского Союза в Китае, считаю своим долгом заявить, что народы СССР питают искреннюю дружбу к китайскому народу и с глубоким сочувствием оценивают его героическую борьбу за национальную независимость. Народы СССР твердо уверены в том, что эта борьба великого китайского народа увенчается полной победой…

В чрезвычайной напряженной международной обстановке наших дней последовательная миролюбивая политика СССР сочетается с дружественной помощью народам, подвергающимся агрессии…

Моей задачей полномочного представителя является дальнейшее развитие и укрепление дружественного сотрудничества между нашими странами. Я уверен, что Вы лично, господин президент, а также китайское правительство окажет мне в этом необходимое содействие и поддержку¹⁹¹.

Копия верительной грамоты полпреда А.С. Панюшкина¹⁹²

Через несколько дней прошел торжественный государственный прием в резиденции Чан Кайши, где полпреду представили ключевых игроков китайской политики.

Позднее полпред познакомился с представителями КПК, находившимися в Чунцине при ставке Чан Кайши. Главными фигурами были Чжоу Эньлай, Е Цзяньин и Дун Буи. Китайские товарищи имели налаженные контакты в китайской политической среде, пользовались авторитетом в прогрессивных военных кругах, которые помогали им в работе, а также предупреждали о возможных конфликтах и провокациях со стороны гоминьдановцев.

Полпред ясно осознавал, что без помощи специалистов, хорошо знающих обстановку и блестяще владеющих языками, спецификой страны являлось то, что множественность наречий иногда приводили к том, что сами китайцы не понимали друг друга, успехов не добиться и весь период своего пребывания в стране впитывает опыт профессиональных востоковедов —М.И. Сладковского¹⁹³, Н.Т. Федоренко¹⁹⁴, позднее С.Л. Тихвинского¹⁹⁵, М.С. Капицы¹⁹⁶ и других сотрудников миссии. В тот период основная тяжесть разведывательной работы приходилась на чунцинскую резидентуру, которая тогда насчитывала не более 7 человек, помимо полпреда в ее составе трудились: Л.М. Миклашевский, П.И. Кулков, В.А. Жунев, В.С. Смирнов, Ф.М. Щеглов. Характерно, что о каждом сотруднике миссии можно писать отдельную книгу – в последующем они стали послами, крупными руководителями направлений соответствующих ведомств, заместителями министра иностранных дел, академиками, докторами наук и профессорами МГУ, МГИМО и ИСАА, директорами научных институтов, главными редакторами уважаемых научных и литературных изданий.

Полпреду приходилось много путешествовать по стране, во многих случаях с риском для жизни. Не было ни дня, чтобы он не встречался с кем-либо из представителей Гоминьдана, КПК, авторитетными политическими и общественными деятелями, сотрудниками иностранного дипломатического корпуса. И все это одновременно с текущей работой в миссии, совещаниями и встречами с сотрудниками и аппаратом резидентур и военных советников, подготовкой материалов для Москвы и конспиративных контактов с источниками. Полпред работал на износ. А.С. Панюшкину удалось установить личные доверительные отношения с рядом государственных, политических и общественных деятелей Китая. К нему прислушивался Чан Кайши, его ключевые советники, члены правящей партии, министры и военные. При его непосредственном участии был разработан и успешно осуществлен план обороны города Чанша. Японцы потерпели поражение. В Китае Панюшкин завербовал сотрудника генштаба китайской армии, содействовал приобретению ценных источников в китайской разведке. На сугубо доверительной основе получал сведения от брата Я.М. Свердлова – Зиновия, являвшегося послом Франции в Китае¹⁹⁷. В миссию в любое время суток могла без предупреждения приехать супруга Чан Кайши «почаевничать» с полпредом, а заодно, как бы мимоходом, обсудить последние новости или передать личное послание своего супруга. Нередкими гостями полпреда были функционеры китайской компартии, последние старались не афишировать свои визиты.

Сегодня установлено, что именно из чунцинской резидентуры поступили одни из первых сообщений о неминуемом нападении Германии на СССР, но имени источника, добывшего столь ценную информацию, мы долго не знали. Генерал-майор Янь Баохан работал в Политическом отделе (прим. авт. – разведке) Военного комитета Центрального правительства, считался одним из внешнеполитических советников Чан Кайши, но на самом деле выполнял задание китайской компартии.

Янь Баохан родился в 1895 г., получил европейское образование в Эдинбургском университете в Шотландии. В круг его непосредственных контактов входили куратор гоминьдановских спецслужб Дай Ли и супруга Чан Кайши Сун Мэйлин, игравшую значимую роль в формировании китайской политики и приходившейся сестрой вдовы Сунь Ятсена. Генерал поддерживал товарищеские отношения с видным политиком, сыном основателя партии Гоминьдан и Китайской Республики Сунь Ятсена, Сунь Кэ, который представлял в Гоминьдане дружественное Советскому Союзу политическое крыло. У Янь Баохана были разветвленные связи и знакомства в среде западных дипломатов, прежде всего, в посольствах Германии, Италии, Великобритании и США. Именно от германского военного атташе Янь Баохан узнал дату готовящегося нападения гитлеровских войск на Советский Союз. Непосредственным руководителем разведчика был один из лидеров КПК Чжоу Эньлай. Согласно китайским источникам, за годы войны Янь Баохану удалось еще дважды получать сведения чрезвычайной важности. В 1944 г. он смог достать большое количество секретных документов, касающихся размещения японской Квантунской армии в Маньчжурии, в том числе, карты дислокации войск, планы фортификационных сооружений, перечень военной техники и списки высших офицеров японской императорской армии. После образования КНР Янь Баохан занимал скромные должности в МИД и архивной службе. Умер Янь Баохан 22 мая 1968 г. в тюрьме во время «культурной революции». Сегодня память о нем и его личном вкладе в общую победу бережно сохраняется специальным Фондом его имени и сотрудниками российского посольства в Пекине.

Другим ценнейшим источником резидентуры был «Друг», он же «Генрих», – Вальтер Штеннис (1895–1989), советник и начальник личной охраны Чан Кайши, немецкий аристократ, ветеран Первой мировой войны, кавалер всех возможных боевых наград и национальный герой Германии, один из значимых членов НСДАП и командир штурмового отряда «Ост» нацисткой партии, личный друг Геринга и Геббельса, непримиримый политический противник Гитлера, эмигрировавший в Китай в условиях своего неминуемого ареста и уничтожения, сознательно выбравшего путь сотрудничества с советской внешней разведкой. В своих беседах с советскими разведчиками Штеннес подчеркивал, что он располагает возможностями предоставлять информацию как по Азиатско-Тихоокеанскому региону, включая Японию, США и Австралию, так и по Германии и что он готов делиться ею на безвозмездной основе. Когда Гитлер будет низвергнут, необходимо, учитывая особенности нынешней международной обстановки, – говорил советским товарищам Штеннес в 1939 г., – заключить союз, какое-то соглашение между Германией, СССР и Китаем. Этот альянс станет базой их успешного экономического развития.

Янь Баохан в 50-х годах

В результате А.С. Панюшкин быстро вошел в курс происходящих в Китае событий и почти ежедневно информировал о них руководство страны и Центр. Информация, поступающая из резидентуры, была настолько важной, что уже в апреле 1940 г. Народный комиссар внутренних дел СССР Л.П. Берия ходатайствовал перед И.В. Сталиным и В.М. Молотовым о награждении полпреда в Китае А.С. Панюшкина орденом Боевого Красного Знамени¹⁹⁸.

Слева направо: советник Н.Т. Федоренко, военный атташе Н.В. Рощин (Рузанков)¹⁹⁹, полпред А.С. Панюшкин, главный военный советник Карпов (генерал-лейтенант В.И. Чуйков), П.П. Владимиров (Власов)²⁰⁰, маршал Чан Кайши, неустановленные лица. 1942 г.

В начале января 1941 г. отношения КПК и Гоминьдана обострились настолько, что войска Чан Кайши напали и уничтожили части и пленили старших командиров и штаб Новой 4-й армии КПК. В районах, подконтрольных национальному правительству, начались массовые аресты коммунистов и сочувствующих²⁰¹.

15 января 1941 г. в ходе беседы А.С. Панюшкина и главного военного советника В.И. Чуйкова с Чжоу Эньлаем, советские представители предположили, что Чан Кайши поняв, что ни СССР, ни США, ни Англия не будут оказывать вооруженную помощь Китаю в борьбе с Японией, решился на обострение отношений с КПК, что бы в дальнейшем получить свободу маневра, в зависимости от позиций держав. Китайских товарищей интересовал вопрос отношения советских представителей к возможному началу гражданской войны в стране, направленной против Гоминьдана. На что Панюшкин сказал, – Я считаю, что основным противником КПК в настоящее время является Япония. Если КПК начнет активные вооруженные действия против Гоминьдана, то это будет лишь способствовать расширению гражданской войны в Китае, что не в интересах войны сопротивления Китая. Нужно во что бы это ни стало сохранить сотрудничество. Однако это не значит, что Вы должны дать себя в обиду. Вы уже начали, как Вы говорите, политическое наступление против Гоминьдана. Вам, следовательно, необходимо продолжить его с тем, чтобы, с одной стороны, реабилитировать себя и показать широким народным массам подлинного виновника событий в южной части Аньхуа. А с другой стороны, в Вашей политике не следует ссылаться на Чан Кайши, как на организатора событий²⁰². Таким образом, советский представитель выступил за необходимость сохранения сотрудничества и единства КПК и Гоминьдана.

20 января Г. Димитров в телеграмме Мао Цзэдуну информировал, что Чан Кайши просил Москву рассматривать случившееся с Новой 4-ой армией как местный инцидент, не придавать ему политического значения и не оглашать широко²⁰³.

Как представляется, корень трудностей состоял непосредственно во внутрикитайских политических противоречиях. Политика «единого народного фронта», принятая Гоминьданом и КПК в 1937 г. в связи с японской агрессией, была связана с сотрудничеством слишком разнородных политических сил. О том, насколько натянутыми были их отношения, свидетельствует тот факт, что в КПК термин «народный фронт» с 1939 г. старались не употреблять. В.И. Чуйков в своих мемуарах писал, что вооруженные силы КПК с конца 1940 г. фактически не подчинялись центральному правительству и Чан Кайши как главкому²⁰⁴. В такой обстановке трения и конфликты между двумя партиями оказались неизбежны. Советский Союз, Коминтерн пытались способствовать нормализации ситуации, убеждая представителей КПК в необходимости сохранять единый фронт. Средством давления на Гоминьдан были угрозы прекращение советских военных поставок, составляющих в тот период около 80 % от всей иностранной помощи. Но преодолеть их взаимную неприязнь так и не удалось. Слова китайца – это одно, в его дела – совершенно другое.

На встречах А.С. Панюшкина с Чан Кайши 25 и 30 января 1941 г., последний заверил советского представителя, что при взаимоотношениях с КПК речь не идет о политическом мероприятии или смене курса²⁰⁵. В итоге многочисленных встреч и переговоров при советском посредничестве состоялось обсуждение наиболее острых и противоречивых вопросов между Чан Кайши и Чжоу Эньлаем, стороны подтвердили решимость сохранить единый фронт и бороться с Японией. К сожалению, Чан Кайши – являвшийся классическим китайским правителем, предчувствуя неизбежность большой войны, откровенно лукавил и фактически дезинформировал всех участников сложного процесса урегулирования.

Из личного дела:

Чжоу Эньлай (1898–1976), потомок в 33-м колене основателя неоконфуцианства Чжоу Дуньи.

С момента образования Китайской Народной Республики 1 октября 1949 г. и до своей кончины 8 января 1976 г. был одной из наиболее влиятельных фигур в высшем эшелоне первого поколения руководителей КПК и КНР. В официальной историографии КНР один из трех отцов-основателей современного Китая.

С юношеского возраста участвовал в студенческих антияпонских движениях, был арестован, провел в тюрьме полгода. В 1920–1924 гг. эмигрировал в Европу, жил и учился в Париже и Берлине, где познакомился с коммунистической идеологией и присоединился к мировому коммунистическому движению. В 1924–1926 гг. начальник политотдела Военной академии Вампу, начальником академии был Чан Кайши, с 1926 секретарь военного отдела ЦИК КПК. После военного переворота и захвата власти в стране Чан Кайши, руководил в 1927 г. вооруженным захватом Шанхая силами рабочих отрядов, однако Чан Кайши подавил выступление, приговорив его руководителей к сметной казни. Через несколько лет спасет жизнь своему палачу, когда взбунтовавшиеся генералы-милитаристы арестуют Чан Кайши и примут решение о его казни. Работал с нелегальных позиций, избран членом Политбюро ЦК КПК и членом Постоянного комитета Политбюро, впоследствии политкомиссар Красной армии КПК, сменив на этом посту Мао Цзэдуна, заместитель председателя Реввоенсовета.

После «Великого Похода» один из организаторов создания единого народного фронта, направленного на борьбу против японских оккупантов, с середины 30-х и до 1946 г. представитель КПК при Правительстве Китая и ставке Чан Кайши.

В период гражданской войны заместитель председателя Военного совета ЦК КПК и начальник Генерального штаба НОАК.

После победы КПК в гражданской войне первый глава Госсовета КНР (прим. авт. – Правительства).

Чжоу Эньлай, Мао Цзэдун и маршал Дун Буи в начале 70-х

С 1948 г. заместитель председателя КПК, с 1969 г. один из пяти членов Постоянного комитета политбюро ЦК КПК, органа фактически управляющего страной.

Ближайший соратник Мао Цзэдуна. По мнению ряда современников и исследователей, являясь самым образованным человеком в китайском руководстве, никогда не претендовал ни на ведущие роли в партии, ни на роль ее идеолога, избрав место незаменимого помощника при первом человеке в партии и государстве.

Чжоу Эньлай был проводником нормализации китайско-американских отношений, одновременно являлся мягким противовесом антисоветской политики китайского политического руководства, критически оценивал реальные военные и экономические возможности КНР.

Смертельно заболев в 1972 г. именно Чжоу Эньлай огласил на сессии Всекитайского собрания народных представителей 1975 г. программу будущих реформ – «четырех модернизаций».

У Чжоу Эньлая с супругой не было своих детей, но они воспитывали детей погибших товарищей, одним из которых был Ли Пэн, отца которого писателя-коммуниста в 1931 г. расстреляли гоминьдановцы.

Ли Пэн (1928–2019), с 1948 г. по 1955 гг. учился в Московском энергетическом институте, возвратившись в Китай, работал в энергетическом секторе, с 1979 г. занимал различные должности в правительстве КНР.

С 1982 г. на руководящих должностях в ЦК КПК, с 1987 г. член Политбюро ЦК КПК, премьер Госсовета КНР в 1988–1998 гг., с 1998 по 2003 гг. председатель Постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей, принадлежал к третьему поколению руководителей КПК и КНР. Именно Ли Пэн занял крайне жесткую позицию в отношении участников и организаторов событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 г.

Накануне нападения гитлеровской Германии на СССР между Советским Союзом и Японией был заключен пакт о нейтралитете. Советское правительство направило в Китай ряд телеграмм, в которых подчеркивалось, что курс и взаимоотношения с Китаем остаются прежними. Согласно записи беседы Чан Кайши и А.С. Панюшкина, состоявшейся 19 апреля 1941 г., Чан Кайши интересовался у полпреда его личной оценкой пакта о нейтралитете между СССР и Японией. Александр Семенович заверил, что пакт не вносит каких-либо изменений в советско-китайские отношения, что подтверждается тем, что при заключении пакта Китай совершенно не упоминается и не затрагивается, а с другой стороны – непрекращающейся помощью СССР²⁰⁶. Другое дело, что давая именно такой ответ, что реально думал полпред, а что старался донести до Чан Кайши. Нашему представителю можно было только посочувствовать, он попал в самый настоящий дипломатический цейтнот. Дело в том, что Договор о ненападении между СССР и Китаем от 21 августа 1937 г. выходил за рамки традиционно принятых и мог рассматриваться как о взаимной помощи сторон. Кроме того, подписавший его полпред Д.В. Богомолов сделал тогда устную декларацию о том, что СССР не заключит какого-либо договора о ненападении с Японией до того времени, пока нормальные отношения Китайской Республики и Японии не будут формально восстановлены.

А несколько ранее, в конце февраля 1941 г., замнаркома иностранных дел С.А. Лозовский запиской с грифом «Сов. Секретно» информирует В.М. Молотова о том, что согласно Договору о ненападении, заключенного между СССР и Китаем 21 августа 1937 г., стороны обязались воздерживаться от всяких действий или соглашений, которые могли бы быть использованы нападающим или нападающими к невыгоде стороны, подвергшейся нападению. При этом уполномоченные СССР и Китая обменялись специальной декларацией:

«УСТНАЯ ДЕКЛАРАЦИЯ, СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНАЯ И НИКОГДА НЕ ПОДЛЕЖАЩАЯ ОГЛАШЕНИЮ, НИ ОФИЦИАЛЬНО, НИ НЕОФИЦИАЛЬНО.

При подписании сегодня договора о ненападении уполномоченный Союза Советских Социалистических Республик заявляет от имени своего Правительства, что Союз Советских Социалистических Республик не заключит какого-либо договора о ненападении с Японией до времени, пока нормальные отношения Китайской республики и Японии не будут формально восстановлены /выделено мной. – А.Л./.

Уполномоченный Китайской республики заявляет от имени своего Правительства, что Китайская республика не заключит в течение действия договора о ненападении, подписанного сегодня, какого-либо договора с какой-либо третьей державой о так называемых совместных действиях против коммунизма, которые фактически направлены против СССР.» /выделено мной. – А.Л./». Далее замнаркома специально обращает внимание на то, «что из вышеуказанных документов видно, что СССР взял на себя обязательство не заключать с Японией договора о ненападении во время войны Китая с Японией»²⁰⁷.

Намного позже, после выхода в свет мемуаров Чан Кайши, мир узнал, что в тот момент он оценивал пакт СССР и Японии как вопиющее нарушение советско-китайского договора и всей политики поддержки Китае в его борьбе с Японией²⁰⁸.

А ситуация в мире с каждым днем становилась все тревожнее.

Согласно донесению шанхайской резидентуры от 17 июня 1941 г.: «На заседании японского правительства не было принято окончательного решения о войне с Советским Союзом, так как в ближайшее время вмешательство Японии в войну считалось нецелесообразным», эта информация была основана на данных Вальтера Штеннеса²⁰⁹. В донесении также высказывалось предположение о том, что Япония, возможно, воспользуется нападением Германии только в том случае, если СССР «проявит признаки слабости».

После нападения Германии на СССР для Москвы значение союза с Чан Кайши, армии которого сдерживали значительные силы японцев в Китае, еще более возросло, позиция, а главное действия, официального правительства снижали вероятность вторжения на Дальний Восток или полномасштабного вступления Японии в войну против СССР.

7 декабря 1941 г. японский императорский флот напал на американскую военно-морскую базу в Перл-Харбор, что послужило поводом для вступления США во Вторую мировую войну. Удар оказался абсолютно неожиданным для американского флота. Но в Центре о предстоящей атаке знали, но не от советского нелегала военной разведки Рихарда Зорге, который к этому моменту уже был арестован японской контрразведкой, а от китайских коммунистов, чью информацию подтверждали Вальтер Штеннес и Янь Баохан. Необходимо пояснить, что американское правительство, как это не покажется странным, считало, что нападение на базы ВМФ США в Тихом океане является хорошим поводом для начала против Японии военных действий и продолжением политики, направленной против японской экспансии в Юго-Восточной Азии.

8 декабря 1941 г., на следующий день после нападения Японии, Чан Кайши пригласив официальных представителей СССР, США и Великобритании, заявил, что Китай объявляет войну Германии, и пытается убедить А.С. Панюшкина, что Советскому Союзу совершенно необходимо незамедлительно вступить в войну против Японии. Чан Кайши обратился с просьбой немедленно проинформировать Москву о содержании этой встречи, подчеркнув, что его предложение имеет характер личного послания И.В. Сталину, равно как и президенту Ф. Рузвельту, и премьер-министру У. Черчиллю²¹⁰. Фактически Чан Кайши настаивал на принятии политического решения в пользу незамедлительного вступления СССР в войну с Японией. Александр Семенович ответил, что всю тяжесть войны против Германии несет СССР и советский народ, а победа на антигерманском фронте будет означать победу Англии, США и Китая против государств «Оси», и попросил не настаивать на том, чтобы Советский Союз немедля объявил войну Японии, отметив, что война с Японией неизбежна, но не сейчас, к ней необходимо готовиться²¹¹. А.С. Панюшкин полностью отдавал себе отчет, что на него и Советский Союз усиливается давление со стороны официального Китая, но война на два фронты могла стать для его страны совершенно губительной и, разумеется, в этих обстоятельствах позиция Чан Кайши и других лидеров Гоминьдана не могла найти поддержку в Москве. Позднее полпред лично озвучил Чан Кайши ответ И.В. Сталина о неприемлемости данного предложения в условиях войны с Германией, когда советский народ несет всю ее тяжесть на западном направлении.

Из личного дела:

Чан Кайши/Цзян Цзеши/ (1887–1975)

Профессиональный военный, в 1923 г. назначен Сунь Ятсеном начальником Генерального штаба и членом военного комитета партии Гоминьдан. В том же году глава китайской делегации в Москве, изучал советскую военную доктрину и методы политической работы, по отдельным данным закончил краткосрочные курсы при Военной Академии. С 1924 г. начальник военной академии Вампу, в 1926 г. главнокомандующий Национально-революционной армии Китая, возглавил «Северный поход».

12 апреля 1927 г. Чан Кайши совершает в Шанхае контрреволюционный переворот, устроив расправы с коммунистами.

К 1928 г. фактически сосредоточил в своих руках партийную, государственную, военную и финансовую власть. Позднее занимал почти все руководящие посты в государстве и вооруженных силах: председатель Национально-экономического совета, начальник Генерального штаба, член ЦИК Гоминьдана, член Центрального политического совета Гоминьдана, с 1937 г. председатель Высшего совета национальной обороны.

В сентябре 1943 г. избран президентом Китайской Республики. После поражения в Гражданской войне с КПК в 1949 г. с остатками войск и поддерживающего его населения перебазировался на остров Тайвань, где установил военно-авторитарный режим. Руководил страной и партией Гоминьдан до своей смерти.

Старший сын Чан Кайши, Цзян Цзинго (1910–1988), он же Елизаров Николай Владимирович, с 1925 г. долгие годы жил и работал на производстве в Советском Союзе, выпускник Коммунистического университета трудящихся Китая, Военно-политической академии им. В.И. Ленина. После контрреволюционного переворота порвал с отцом, но через несколько лет помирившись с ним, и под его влиянием стал последовательным антикоммунистом. Министр внутренних дел и обороны в правительствах Гоминьдана, с 1972 г. председатель Исполнительного Юаня Китайской Республики, с 1975 г. после смерти отца избран председателем ЦК и ЦИК Гоминьдана, в 1978–1988 гг. президент Тайваня.

Парадный портрет маршала Чан Кайши с супругой Сун Мэйлин

О результативной роли посла, а также о доверительном характере китайско-советских отношений свидетельствует личное обращение Чан Кайши к И.В. Сталину в конце 1942 г., в котором Чан Кайши пишет:

Глубокоуважаемый Господин Сталин!

Господин Панюшкин в течение трехлетнего с лишним пребывания в Китае в качестве Посла Советского Союза приложил много усилия в деле развития существующего между Китаем и Советским Союзом дружественного отношения, за что я ему выражаю благодарность и уважение.

Ныне пользуясь случаем его возвращения в Советский Союз по служебным делам, я уже лично просил его передать Вам то, что я хотел Вам изложить.

Между Китаем и Советским Союзом, как соседними странами, с давних пор существует дружественное отношение, тем более теперь, когда обе страны, находясь на одном фронте, как союзники, должны разделить друг с другом свое горе и радость. Я рад констатировать тот факт, что отношения между Китаем и Советским Союзом является самым дружным и тесным среди союзников.

В то время, когда Китай в одиночке сражался против его врага, Советский Союз первым выразил ему сочувствие и оказывал не только моральное, но и материальное содействие, о чем не забудет ни Китайское Правительство, ни его народ.

В настоящее время, когда мы находимся в одинаковом положении борьбы против агрессии, Китай, для выполнения долга союзника, готов приложить все возможности для того, чтобы помочь Советскому Союзу, если это потребуется.

Я должен сказать, что сотрудничество между Китаем и Советским Союзом во время нынешней войны является необходимым условием для обеспечения полной победы, а строительство постоянного мира во всем мире после этой войны также много зависит от этого сотрудничества.

Доблестное сражение Советских бойцов и командиров против агрессоров вносит одну из самых славных страниц в историю нынешней войны. Я от имени Китайского Правительства и его народа выражаю Вам, за Ваше блестящее руководство, а также преданность и героизм всего Советского народа, свои искреннее уважение и глубоко уверен, что окончательная победа несомненно принадлежит нам – союзникам.

Я буду очень рад и счастлив, если Вы изволите, при удобном случае, сообщить мне Ваше мнение.

Пользуясь случаем, прошу Вас принять от меня мои самые лучшие пожелания.

Глубокоуважающий Вас Чан Кайши

Примечание:

Перевод. Орфография и пунктуация оригинала. Помета в левом нижнем углу: «Разослано: т. Сталину, т. Молотову. Под ней карандашом: т. Панюшкину 5/XII т. Лозовскому 5/XII»²¹².

После возвращения А.С. Панюшкина в январе из Москвы, состоялась его встреча с Чан Кайши, на которой посол проинформировал маршала, что он встречался с Председателем ГКО И.В. Сталиным и передал от него благодарность за ранее направленное письмо (прим. авт. – указанное выше) и, что И.В. Сталин разделяет мнение, изложенное маршалом в его письме, и так же как и маршал считает существующие отношения между Китаем и СССР дружественными, отвечающими государственным интересам двух стран²¹³.

В 1943–1944 гг. в Китае продолжались переговоры между КПК и Гоминьданом. Руководство КПК поддерживало тесные контакты с Москвой и Коминтерном, рассчитывая на помощь в критической ситуации, дело в том, что заметно активизировались американские представители, с каждым днем нарастало их влияние, а лично Чан Кайши, руководство армии и Гоминьдана по многим вопросам внешней и внутренней политики стали отдавать предпочтение рекомендациям американской администрации. Необходимо указать и на то обстоятельство, что в тот период политика переориентации на США была присуща КПК и лично Мао Цзэдуну, тщательно скрывавшего это от советских товарищей. Одновременно, в КПК развернулась самая настоящая охота на просоветские и коминтерновские группы в руководстве.

Следующий этап советско-китайского сотрудничества был связан с непосредственной подготовкой и осуществлением вступления СССР в войну с Японией, но А.С. Панюшкин участвовал в нем уже из Москвы.

Колоссальные информационные потоки, физическое напряжение и интенсивные поездки по стране, ни с чем не сравнимые каждодневные эмоциональные и психологические нагрузки на протяжении почти 5-ти лет, неблагоприятные климатические и санитарные условия привели к рецидиву старого заболевания, на которое наложились новые болячки. Но ситуация была еще хуже… Среди иностранного дипломатического корпуса распространялись слухи о возможном отравлении советского посла, особенно с учетом исторических особенностей и китайского менталитета, оставался единственный вопрос – кто мог на такое пойти? В середине мая 1944 г. Александр Семенович вместе с семьей едет в Москву, где проходит полное медицинское обследование и длительное лечение. Несмотря на то, что молодой организм успешно справился с недугом, врачи запрещают ему продолжить работу в Китае.

Официально А.С. Панюшкин с 28 августа 1939 г. выполнял функции полномочного представителя СССР, с 16 февраля 1943 г. в ранге Чрезвычайного и Полномочного Посла Советского Союза, до 3 апреля 1945 г., в тот день центральные газеты информировали советский народ, что «Президиум Верховного Совета СССР освободил тов. Панюшкина Александра Семеновича от обязанностей Чрезвычайного и Полномочного Посла СССР в Китае в связи с его болезнью»²¹⁴.

Один из ветеранов внешней разведки, работавший в самом начале своего профессионального пути в чунцинской резидентуре с Александром Семеновичем, позже вспоминал, что Панюшкин был энергичным, обаятельным человеком, требовательным к себе и другим. Простота, скромность, принципиальность, чуткость и внимательность к людям, особенно к начинающим сотрудникам, снискали ему большое уважение коллектива советской колонии. Именно Панюшкин настоял перед Москвой о создании при посольстве специальных языковых курсов (школы) для обучения специалистов в «полевых условиях». Молодые сотрудники миссии называли его между собой не иначе как «сьеншэн» (учитель), что в Китае было священным понятием, а сотрудники постарше «наш комбриг».

Основным районом деятельности чунцинской резидентуры являлись территории, контролируемые гоминьдановским правительством. В 1942 г. ей была поручена организация работы в оккупированных японцами городах Нанкине, Тяньцзине, Пекине и Кантоне (Гуанчжоу). С 1941 г. резидентура эффективно осуществляла свою деятельность, информируя Центр по основным вопросам внутренней и внешней политики Китая, по позиции Чан Кайши и его сторонников (противников), деятельности политических, военных и специальных представителей японцев, англичан, американцев и немцев в Китае, пронемецких и просоветских группировок в Гоминьдане и их борьбе между собой, взаимоотношениях КПК с Гоминданом. Резидентура на постоянной основе сообщала информацию о военных планах Японии, дислокации и передвижениях японских войск в регионе. В 1942 г. собственными силами сформировала нелегальную резидентуру в Гонконге.

В 1944 г. Центр положительно оценил работу резидентуры, отметив значительное увеличение получаемых документированных материалов по основным вопросам политической жизни Китая. За достигнутые результаты в работе ряд разведчиков были награждены государственными наградами.

В 1944 г. Наркомат иностранных дел СССР предлагает отметить высокими государственными наградами дипломатов, внёсших значительный личный вклад, а достижений у них было немало, – А.С. Панюшкина орденом Боевого Красного Знамени. Как рассказывал сотрудникам своего аппарата В.Г. Деканозов, когда списки подали для утверждения И.В. Сталину, то он, зачеркнув это предложение, собственноручно написал: «Панюшкина – Орденом Ленина». В Указе Президиума Верховного Совета СССР указано, что награждение произведено за выдающиеся заслуги перед советским государством и успешное выполнение заданий Правительства. Кроме Панюшкина орденом Ленина были награждены А.А. Громыко, Ф.Т. Гусев, В.Г. Деканозов, С.И. Кавтарадце, С.А. Лозовский, Я.А. Малик, 48 сотрудников орденом Трудового Красного Знамени, 39 – орденом Красной Звезды, орденом Знак Почета – 47 человек²¹⁵.

Советские дипломаты на награждении в Кремле, 1944 г. Во втором ряду слева первый А.С. Панюшкин, в центре слева направо В.Г. Деканозов, М.И. Калинин, С.А. Лозовский, курировавший Азиатско-Тихоокеанский регион замнарком иностранных дел

Невзирая на незавершенное лечение, уже в августе 1944 г. Панюшкина приглашают на беседу в ЦК ВКП(б) и предлагают перейти на работу в центральный аппарат партии. Важно отметить, что А.С. Панюшкин уже с 1941 г. входил в высшие органы ЦК ВКП(б). В первых числах сентября Постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) он назначается на должность первого заместителя заведующего отделом международной информации ЦК ВКП(б), одновременно Постановлением Секретариата ЦК простыми заместителями в отдел были утверждены Б.Н. Пономарев²¹⁶ и Л.С. Баранов²¹⁷-²¹⁸. Руководил отделом сам Георгий Димитров²¹⁹, бывший председатель исполкома Коминтерна. По предложению Димитрова создается Бюро международной информации во главе с Панюшкиным²²⁰.

Отдел координировал деятельность международного коммунистического движения и поддерживал связи, в том числе конспиративные, с иностранными компартиями и национальными (рабочими) движениями. Нам не удалось найти рассекреченных архивных документов (прим. авт. – предполагаем, что они отнесены к категории «Особая папка»), определяющих функции отдела, но ряд косвенных его упоминаний в документах Политбюро и Секретариата ЦК ВКП(б), а также иных организаций позволили примерно реконструировать их следующим образом:

а) осуществление по поручению ЦК ВКП(б) связей с компартиями зарубежных стран, изучение руководящих кадров компартий, а также других деятелей рабочего движения и представление в ЦК своевременной и проверенной информации о деятельности компартий;

б) подготовка предложений и мероприятий, связанных с участием ВКП(б) в информационном бюро компартий;

в) пропаганда и агитация (Совинфорбюро, ТАСС и т. д.);

г) контроль за деятельностью советских общественных организаций в их внешних сношениях (ВЦСПС, ВОКС, Совинформбюро, антифашистские комитеты, Центросоюз, Союз писателей и др.);

д) контроль за политической работой не работающих в советских учреждениях советских граждан в других странах;

е) наблюдение за политической работой среди находящихся в СССР политэмигрантов;

ё) учет кадров;

ж) руководство деятельностью НИИ-100 (прим. авт. – Научно-исследовательский институт № 100 при ЦК ВКП(б), номерной секретный институт (почтовый ящик № 347) обеспечивал радиосвязь и нелегальные курьерские контакты с зарубежными компартиями, подготовку специальных кадров и документов прикрытия. Фактически выполнял задачи нелегальной работы за рубежом.).

В декабре 1945 г. решением Политбюро вместо Отдела международной информации создан Отдел внешней политики, во главе с М.А. Сусловым²²¹, задачей которого была подготовка и проверка кадров по внешним сношениям, связи с компартиями за границей и другими рабочими организациями. Помимо общих вопросов отдела А.С. Панюшкин, сохранив свои позиции, непосредственно курирует вопросы отдела в Китае, Югославии, Австрии, а по отдельным направлениям в Германии. Становится незаменимым помощником М.А. Суслова, не имевшего опыта работы в сфере международного коммунистического движения, внешнеполитической деятельности и информации.

С приходом М.А. Суслова отдел заметно расширил свои функции, ему предоставили право расстановки кадров, в том числе в МИД СССР, появился новый аспект деятельности «оперативная работа», предусматривающая наблюдение за методами пропаганды, изучение кадров в советских организациях за рубежом и др., руководство получило право знакомиться с материалами дипломатов и разведчиков: отчетами, докладами, шифрограммами послов и резидентов и т. д.

Комиссия отдела, ряд исследователей указывают на ее руководство А.С. Панюшкиным, проводила проверки деятельности советских антифашистских организаций, в том числе, Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Позднее материалы комиссии будут приняты за основу при решении о роспуске ЕАК и мероприятий МГБ СССР по уголовному преследованию его руководителей.

5 апреля 1945 г. Москва заявила о денонсации советско-японского пакта о ненападении. Сталин полагал, что потребуется полтора месяца, чтобы нанести «смертельный удар» Японии. Для этого у границ Северо-Восточного Китая сосредоточивались необходимые военные силы и средства. Ближе к началу военных действий Китай был проинформирован о намерениях СССР, и началась подготовка договора о совместном участии в войне и об отношениях двух стран в послевоенный период.

8 августа 1945 г. Советский Союз объявил Японии войну. В сообщении ТАСС в связи с этим говорилось: «После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Япония оказалась единственной великой державой, которая все еще стоит за продолжение войны. Требование трех держав Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Китая от 26 июля сего года о безоговорочной капитуляции японских вооруженных сил было отклонено Японией. Тем самым предложение японского правительства Советскому Союзу о посредничестве в войне на Дальнем Востоке теряет всякую почву. Учитывая отказ Японии капитулировать, союзники обратились к советскому правительству с предложением включиться в войну против японской агрессии и тем самым сократить сроки окончания войны, сократить количество жертв и содействовать скорейшему восстановлению всеобщего мира. Верное своему союзническому долгу, советское правительство приняло предложение союзников и присоединилось к заявлению союзных держав от 26 июля сего года. Советское правительство считает, что его политика является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после ее отказа от безоговорочной капитуляции. Ввиду изложенного советское правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то есть с 9‑го августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией».

9 августа 1945 г. СССР начал военные действия против вооруженных сил Японии в Северо-Восточном Китае и Корее, а 14 августа в Москве были заключены Договор о дружбе и союзе между СССР и Китайской Республикой, а также ряд дополнительных соглашении²²².

2 сентября 1945 г. на борту американского линкора «Миссури», стоявшего на якоре в Токийском заливе, был подписан Акт о капитуляции Японии. Церемония подписания акта началась в 9 часов утра. В 9 ч. 04 мин. он был подписан японскими представителями: министром иностранных дел Сигэмицу и начальником генерального штаба Умэдзу. В 9 ч. 08 мин. в качестве стороны, принимающей капитуляцию, акт подписал Верховный главнокомандующий союзных держав генерал Дуглас Макартур. Затем представители США, Китая, Англии, СССР, Австралии, Канады, Франции, Голландии и Новой Зеландии.

Плакат, посвященный странам-союзницам. 40-е годы

К этому времени в Китае существовало фактически два правительства, а его территория была разделена на две части. Одна из них контролировалась Гоминьданом, вторая, так называемые освобожденные территории, находилась под руководством КПК.

Признанным правительством Китая в международных отношениях считалось гоминьдановское правительство. Непризнанным было временное правительство, возглавляемое председателем Центрального комитета Коммунистической партии Китая Мао Цзэдуном. Столицей этого правительства являлся небольшой город в восточной части провинции Шэньси – Яньань. Номинально власть яньаньского правительства распространялась на девятнадцать освобожденных районов, большинство которых было в Северном, Северо-Западном и Восточно-Приморском Китае. На территории этих районов к осени 1945 г. проживало около 140 млн. человек.

После окончания Второй мировой войны обстановка в Китае оставалась чрезвычайно сложной. Две основные политические силы – КПК и Гоминьдан, располагающие собственными многомиллионными армиями выдвинули разные программы послевоенного развития страны, которые могли реализоваться только в условиях их вооруженной борьбы между собой. В стране развернулась гражданская война, длившаяся с лета 1946 по 1950 гг., завершившаяся победой китайской компартии.

Народный комиссар иностранных дел СССР В.М. Молотов подписывает Договор о дружбе и союзе между СССР и Китаем от 14 августа 1945 г. Присутствуют: Председатель Государственного комитета обороны, Председатель Совета народных комиссаров СССР И.В. Сталин (в центре), Председатель Исполнительного Юаня Китайской Республики Сун Цзывэнь (справа от Сталина), Министр иностранных дел Китая Ванг Шицзе (справа третий), посол Китая Фу Бинчан (справа второй), А.С. Панюшкин²²³ (справа первый)

30 сентября 1949 г. Народный политический консультативный совет Китая образовал Центрально народное правительство, а 1 октября было провозглашено образование Китайской Народной Республики (КНР). Уже на следующий день КНР была признана Советским Союзом. С этого момента начался новый этап советско-китайского сотрудничества и дипломатических отношений. Очень характерно, что первым послом Советского Союза в КНР был назначен соратник и товарищ А.С. Панюшкина генерал-майор Николай Васильевич Рощин, профессиональный военный разведчик, многолетний военный атташе в гоминьдановском Китае, что вызвало недоумение и разочарование у Мао Цзэдуна, последний знал о характере настоящей работы посла и надеялся, что Москва назначит послом представителя ВКП(б) высокого уровня. Но И.В. Сталин сознательно пошел на этот шаг, так как «питал большое доверие к Н.В. Рощину, высоко ценил его знание страны, китайцев и доверительные отношения, установившиеся у него с высшими руководителями КПК, включая Мао и его окружение»²²⁴.

После разгрома Японии А.С. Панюшкин представлял интересы Советского Союза в Дальневосточной комиссии, созданной державами-победительницами для урегулирования вопросов, касавшихся Японии после капитуляции, результатом работы комиссии стал Сан-Францисский договор 1951 г., не подписанный Советским Союзом в связи с многочисленными разногласиями²²⁵. По сообщению ТАСС от 22 января 1950 г. на заседании Дальневосточной комиссии представитель СССР А.С. Панюшкин заявил, что советская делегация считает представителя гоминьдановской группы неправомочным представлять Китай в Дальневосточной комиссии и считает незаконным пребывание представителей гоминьдановской группы в комиссии и ее комитетах. Панюшкин внес предложение об исключении представителей гоминьдановской группы из состава комиссии и ее комитетов.

После того, как Дальневосточная комиссия отказалась рассмотреть предложения делегации СССР, советская делегация во главе с Панюшкиным покинула заседание Дальневосточной комиссии.

В состав советской делегации на конференции в Сан-Франциско по вопросу о мирном договоре с Японией входили заместитель министра иностранных дел СССР А.А. Громыко, посол СССР в США А.С. Панюшкин, посол СССР в Великобритании Г.Н. Зарубин, член Коллегии МИД СССР С.А. Голунский. А.А. Громыко неоднократно выступал по процедурным вопросам, упорно настаивая на приглашении на конференцию делегации КНР, но из 52 стран участников, только Польша и Чехословакия поддержали советскую позицию. В этих условиях, Советский Союз не счел возможным без КНР подписывать разработанный США и Великобританией, отвечавший прежде всего их интересам, мирный договор.

Во второй половине 40-х годов, учитывая складывающуюся международную обстановку и в целях решения задач по обеспечению государственной безопасности в условиях новых вызовов и угроз, создания единой информационно-аналитической службы руководство страны проводит масштабную реорганизацию разведывательных служб, объединив их в одном органе. Первоначально предполагалось назвать этот орган Комитетом № 4 при Совете Министров СССР. Потом возник новый вариант – Комитет экономических исследований при Совете Министров, были уже заготовлены печати, бланки и папки с таким наименованием. В конце концов, остановились на названии – Комитет информации при Совете Министров СССР. Постановлением Совета Министров СССР № 1789-470сс от 30 мая 1947 г. создается новая разведывательная структура, куда вошли внешняя разведка МГБ, военная разведка Генерального штаба и разведка ВМФ СССР, разведывательные и информационные структуры ЦК ВКП(б), МИД и Министерства внешней торговли. Председателем Комитета назначается первый заместитель Председателя Совета Министров СССР и министр иностранных дел СССР В.М. Молотов, а повседневной работой руководят первые заместители – генерал-лейтенант П.В. Федотов, пришедший из МГБ, контр-адмирал К.К. Родионов, входивший в состав советских делегаций по вопросам учреждения ООН и обсуждению послевоенного мирового устройства, и генерал-полковник Ф.Ф. Кузнецов из военной разведки. А.С. Панюшкина назначается на пост главного секретаря (прим. авт. – руководитель секретариата, последнему вменялись функции контроля за прохождением и исполнением служебных документов, внутриведомственная и межведомственная координация) Комитета информации, с этой позиции он держит руку на пульсе деятельности всей огромной структуры. Принимается решение о введении института главных резидентов для руководства аппаратами за рубежом, которыми назначались, как правило, послы или посланники в стране пребывания.

В рассматриваемый период советская разведка располагал в США весьма разветвленной сетью резидентур, контролировавшей многочисленный агентурный аппарат. Так, только легальные резидентуры работали под прикрытием и в структурах посольства в Вашингтоне, генеральных консульств в Нью-Йорке, Сан-Франциско, Лос-Анджелесе, Постоянного Представительства СССР при ООН и в его секретариате, часть сотрудников числились представителями ТАСС, Амторга, работали в представительствах советского общества Красного Креста, Совэкспортфильма и т. п. Объем добываемой политической, военной, экономической и научной информации был чрезвычайно большим.

Вместе с тем, предательство советского агента и личного друга советского резидента Элизабет Бентли (прим. авт. – оперативный псевдоним «Мирна»), располагающей критически важной информацией об агентурной сети советской разведки (по оценкам историков спецслужб она выдала более 60 агентов и связей в американском высшем обществе и элите), активизация деятельности ФБР и усиление контрразведывательного режима, контрразведывательных операций по нейтрализации помощников и друзей Советского Союза, широкая общественная антисоветская кампания (вылившаяся в грязное политическое явление, получившее название «маккартизм»), гонение на членов коммунистической партии США и их уголовное преследование и т. д. существенно затруднили работу с источниками и вынудили провести консервацию наиболее ценного агентурного аппарата. По времени провалы в агентурных сетях в США совпали с предательством шифровальщика военного атташе СССР в Канаде И.С. Гузенко, что нанесло дополнительный урон советской разведке.

Фактически к 1947 г. советское руководство столкнулось с угрозой настоящего информационного голода на политическом направлении и было вынуждено компенсировать недостаток или полное отсутствие агентурной информации довольно противоречивыми сообщениями, поступавшими по дипломатическим каналам.

В этой связи руководство страны принимает ряд решений, направленных на скорейшее восстановление агентурных позиций и улучшение качества разведывательной деятельности в США. Одно из них, – утверждение в ноябре 1947 г. Чрезвычайным и Полномочным Послом Советского Союза в США 42-летнего А.С. Панюшкина с совмещением им обязанностей главного резидента советской разведки.

Безусловно это назначение согласовывалось И.В. Сталиным, который держал под постоянным личным контролем деятельность разведки, но скорее всего, предложение по кандидатуре исходило от В.М. Молотова, он давно знал А.С. Панюшкина, ценил его профессиональные качества, выдержку и широкий кругозор, кроме того В.М. Молотов, как руководитель Комитета информации и одновременно министр иностранных дел СССР, был административно заинтересован в установлении полного контроля как над источниками, так и над информацией, поступающей из США.

А кто же занимал тогда овальный кабинет Белого дома?

Гарри С. Трумэн, 33-й президент Соединенных Штатов, родился в 1884 г. в семье фермера в штате Миссури. Окончил юридическую школу, в 1918 г. обучался в школе полковой артиллерии. В конце Первой мировой войны служил в действующей армии, находившейся во Франции, в чине майора.

После войны занялся коммерцией, с 1922 по 1934 гг. судья, председатель суда в графстве Джексон (штат Миссури). Один из влиятельнейших людей Миссури, миллионер Пендергаст, обратил на него внимание и поддержал его кандидатуру на выборах в Сенат США. На съезде демократической партии в 1944 г. Трумэн был номинирован на пост вице-президента в администрации Рузвельта, был избран на этот пост и после смерти Президента Рузвельта автоматически занял пост Президента Соединенных Штатов. Американцы называли его «случайным президентом».

Будучи сенатором, Трумэн 23 июня 1941 г. заявил, – Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, а если будет выигрывать Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают как можно больше друг друга²²⁶.

Раздувание пожара «холодной войны», грубое давление и откровенный шантаж, экономическое давление и закабаление под видом помощи – были отличительными чертами внешней политики США в конце 40-х и начале 50-х годов.

Бывшие союзники стали рассматривать советскую сторону как угрозу всему «свободному» миру. Ситуация усилилась, когда Президент Трумэн назвал новую угрозу «настолько же серьезной, как и нацистская Германия с ее союзниками»²²⁷. В американской внешнеполитической стратегии с 1946 г. начала складываться концепция «сдерживания», которая была направлена на предотвращение распространения советского влияния и стала основой «доктрины Трумэна».

Трумэн одобрил и подписал в 1946–1947 гг. законопроекты Тафта-Хартли и другие, направленные против профсоюзного движения, он же своим указом о проверке лояльности открыл «охоту за ведьмами» в государственном аппарате.

Члены делегации Советского Союза на Генеральной Ассамблее ООН послы А.С. Панюшкин, А.А. Громыко, Я.А. Малик. Конец 40-х

Проблема иного характера, – вашингтонская резидентура, которую возглавил А.С. Панюшкин, по данным иностранных исследователей и источников, была немногочисленной, – всего несколько человек, а американская контрразведка буквально объявила настоящую охоту на советских представителей, с жестким режимом наружного наблюдения, прослушиванием помещений и квартир, нередкими грязными провокациями (советских дипломатов регулярно избивали представители «союзов за свободу» и иных правых организаций).

На первом этапе немногочисленный аппарат не мог справиться с реализацией главной задачи – проникновением в политические и экономические круги настоящих «королей Америки». Второй проблемой было проникновение в разведывательное и контрразведывательное сообщество.

Но товарищ «Владимир», именно такой оперативный псевдоним был присвоен Центром новому резиденту, с головой окунулся в океан стоящих перед ним вопросов.

А вопросы были очень не простыми, – ставилась задача агентурного проникновения в Госдепартамент и центральный аппарат американской разведки с целью получения точной и документированной информации о внешней политике США в отношении Советского Союза, Китая, Германии, подрывной деятельности против СССР и стран народной демократии; из числа американских граждан сформировать эффективный аппарат вербовщиков, способных вербовать ценную агентуру в госучреждениях, американских представительства за границей, среди студентов привилегированных университетов, имеющих связи и перспективы к поступлению на госслужбу и т. д.; считать разведку против США одной из главных задач работы.

Нужно отметить, что «Владимир» очень критически отнесся к наследию своих предшественников, так как их разведывательная информация касалась в основном научно-технической деятельности («проблемы номер один» – атомного оружия), но совершенно не давала реальной информации о фактических политических предпочтениях лиц, готовых применить атомную бомбу и начать «священную» войну на полное уничтожение идеологического противника (прим. авт. – Советского Союза) для переустройства картины мира.

Одним из сотрудников резидентуры, выполнявшим каждый день поручения резидента в самых рисковых операциях, был «Саша», он же Евгений Петрович Покровский, выпускник Военного Института иностранных языков, самый молодой сотрудник резидентуры и профессиональный японист, выросший позднее в блистательного международника, руководителя самостоятельной точки в стране потенциального противника, заслужено ставший генералом и заместителем руководителя внешней разведки.

По сообщению ТАСС корреспондент Ассошиэйтед Пресс Джон Скалли во время интервью 25 января 1948 г. с послом Советского Союза А.С. Панюшкиным поинтересовался, предвидит ли он улучшение в отношениях между нашими странами и считаете ли он, что возрастающие противоречия между Советским Союзом и США являются неизбежными ввиду различия двух политических систем. Александр Семенович ответил, что считает желательным улучшение отношений между Советским Союзом и США, тем более, что в улучшении этих отношений одинаково заинтересованы народы обеих стран. Внешняя политика Советского Союза исходит из факта сосуществования двух различных систем. Мы может сотрудничать друг с другом… Если две различные системы могли сотрудничать во время войны, то почему они не могут сотрудничать в мирное время? Таким образом, различие систем в наших странах не является препятствием для улучшения и развития политических, экономических и культурных отношений между нашими странами.

Рабочий момент посла А.С. Панюшкина

Резкое обострение «холодной войны» породило тенденцию к эскалации внешнеполитической напряженности. Джон Фостер Даллес, будущий государственный секретарь в администрации президента Д. Эйзенхауэра, в доверительном письме своему брату Аллену, будущему руководителю ЦРУ США, писал 4 августа 1949 г.: «Я полагаю, что «холодная война» – одна из разновидностей настоящих войн».

По поручению советского правительства А.С. Панюшкин 16 декабря 1949 г. подписал Конвенцию о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, продолжающей действовать и для Российской Федерации.

Что же касается дипломатических усилий Панюшкина, то, судя по его донесениям в Москву, они были направлены на оценку перспектив «холодной войны».

Посол в 1950 г. давал следующий анализ политики США в отношении СССР и стран народной демократии, – ситуация характеризуется форсированной подготовкой войны, причем на Дальнем Востоке Соединенные Штаты уже перешли от подготовки агрессии к прямым актам агрессии, начав вооруженную интервенцию в Корее и Китае.

В истекшем году Соединенные Штаты активно продолжали свою политику сколачивания агрессивных военно-политических блоков… Эта политика характеризовалась форсированием мероприятий по восстановлению военно-промышленного потенциала и возрождению вооруженных сил Японии с целью превращения ее в основную базу американского империализма на Дальнем Востоке.

Соединенные Штаты в 1950 г. продолжали избегать каких-либо переговоров с СССР для урегулирования основных международных проблем, так как такое урегулирование ослабило бы международную напряженность и поставило бы под угрозу осуществление агрессивных внешнеполитических планов США.

Соединенные Штаты усилили торговую дискриминацию по отношению к Советскому Союзу и странам народной демократии и принимали все меры к тому, чтобы вынудить все страны англо-американского блока действовать таким же образом.

Внутри страны в 1950 году правящие круги США форсировали проведение военно-мобилизационных мероприятий, рассчитанных на перевод в короткие строки страны на военные рельсы, а также проводили дальнейшую фашизацию страны.

Все внешнеполитические мероприятия, а также мероприятия внутри страны, направленные на проведение форсированной подготовки новой мировой войны, сопровождались разгулом враждебной Советскому Союзу пропаганды, пытавшейся представить Советский Союз «агрессивным государством» с целью оправдания агрессивной политики Соединенных Штатов.

Особое внимание уделялось анализу политических взглядов и действий потенциального кандидата в президенты генерала Д. Эйзенхауэра. Так, в политическом отчете посольства, подписанном А.С. Панюшкиным, указывалось: «Выступая 1 февраля 1951 года на неофициальном заседании конгресса, Эйзенхауэр фактически признал, что Североатлантический блок является для Соединенных Штатов средством использования людских и материальных ресурсов Западной Европы для осуществления американских военных планов». В подкрепление этого своего заключения посол сообщает, что Эйзенхауэр во время поездки в январе 1951 г. по европейским странам – членам блока потребовал от них быстрейшей передачи войск под его командование, увеличения численности вооруженных сил и военных бюджетов.

Ох уж эти журналисты…

Советские представители в США внимательно следили за ходом президентской избирательной кампании 1952 г. В отчете посольства за первый квартал 1952 года, подписанном А.С. Панюшкиным, отмечалось: «За выдвижение кандидатуры Эйзенхауэра выступают такие крупные финансовые и промышленные монополии, как группа Рокфеллеров, включая «Стандарт Ойл Компани», «Чейз Нэшнл Бэнк» и др., и группа Морганов, имеющие огромные инвестиции в Западной Европе и Германии»²²⁸. Из отчета посольства напрашивался вывод, что активные акции Эйзенхауэра в Западной Европе на посту Главнокомандующего американскими вооруженными силами в Европе и НАТО обеспечили ему на выборах 1952 г. активную поддержку компаний, имевших крупные вложения в экономику западноевропейских стран.

В отчете советского посольства в США за третий квартал 1952 г. отмечалось, что Эйзенхауэр в ходе избирательной кампании 1952 г. довольно откровенно заявлял, что западноевропейские союзники Соединенных Штатов без какого-либо энтузиазма воспринимают американское руководство в НАТО. В отчете говорилось: «Выступая в Цинциннати 22 сентября с речью по вопросам внешней политики Запада, Эйзенхауэр заявил, что после ряда лет, проведенных в Европе, он не может сказать, что США пользуются там «всеобщим уважением», даже среди своих друзей. Называя это «трагедией», Эйзенхауэр признал, что многие «союзники» привязаны к США больше займами, чем верой в американскую политику, и что многие из них опасаются того, что они используются Соединенными Штатами лишь в качестве «пешек»²²⁹.

В отчете указывалось на обострение противоречий между США и их союзниками по НАТО, о чем свидетельствовал, в частности, отказ стран – членов этого блока «увеличить срок военной службы до двух лет. Несмотря на давление со стороны США, эти страны приняли 12 августа на совещании членов «Европейского оборонительного сообщества» решение не увеличивать существующего срока военной службы. Главной причиной такого решения правительств Франции, Италии, Западной Германии и стран Бенилюкса явилось растущее сопротивление широких народных масс политике милитаризации, политике подготовки войны против Советского Союза и стран народной демократии»²³⁰.

Еще в сентябре 1946 г. Даллес, который уже в то время был кем-то вроде министра иностранных дел оппозиционной республиканской партии, писал сенатору Артуру Ванденбергу, одному из авторитетных лидеров республиканцев: «Я считаю, что американский народ должен пересмотреть свои воззрения о мире и осознать, что мы находимся и много лет будем находиться в состоянии войны, мировой по масштабам, социальной и политической по своему характеру».

Сам Даллес насчет политики «балансирования на грани войны» высказывался более определенно. Подводя итоги своей деятельности на посту госсекретаря, Даллес с гордостью говорил, что он трижды ставил мир «на грань войны». Его «заслуга» в этом действительно бесспорна. Черчилль с полным основанием утверждал, что Даллес был единственным слоном, который всегда таскал при себе посудную лавку²³¹.

По мнению американского профессора истории Герберта Пармета, некоторые критики Джона Фостера Даллеса считали его Распутиным при Эйзенхауэре²³².

Советское руководство рассматривало Д.Ф. Даллеса как главного поджигателя войны. В политическом отчете посольства СССР в США за III квартал 1952 г. говорилось: «Истерический призыв Эйзенхауэра об организации нового «крестового похода», с которым он выступил 25 августа на съезде Американского легиона и вслед за которым последовала серия других его поджигательских выступлений, свидетельствовали о том, что Эйзенхауэр полностью воспринял программу Даллеса, начавшего еще задолго до призыва Эйзенхауэра проповедовать так называемую «новую смелую политику». Печать отмечала, что влияние Даллеса на Эйзенхауэра возросло и что Эйзенхауэр мало или ничего не говорил по внешнеполитическим вопросам, не побеседовавши сперва с Даллесом».

Современники считали Александра Семеновича одним из «магистров» разведки, но его работу в США мы оцениваем в первую очередь на основе рассекреченных документов дипломатического ведомства.

Вместе с тем, в апреле 1949 г. А.С. Панюшкин информировал Центр, что он считает, что необходима реорганизация работы в США и предлагает ликвидировать должность главного резидента, а резидентуры в Вашингтоне и Нью-Йорке сделать самостоятельными с непосредственным подчинением их Центру.

В конце 1950 г. Центр принимает специальное решение о состоянии разведки по США и мерах ее улучшения, отмечая, что совершенно неудовлетворительно обстоит дело с выполнением решений Комитета информации об укреплении резидентур в Нью-Йорке и Вашингтоне квалифицированными разведчиками. Из намечавшихся к посылке в США 8 опытных оперативных работников направлено только 3 человека. Дальнейший подбор работников, отвечающих требованиям разведывательной работы в США, проводится медленно и неорганизованно. За шесть месяцев, прошедших после принятия решения об усилении разведки против США, резидентуры Комитета Информации в Вашингтоне и Нью-Йорке не проявили должной настойчивости в деле привлечения к разведывательной работе советских граждан в США.

Оперативные работники резидентур и советские граждане, ранее привлеченные к разведывательной работе, по-прежнему слабо расширяют свои внешние связи и знакомства с лицами, имеющими доступ в интересующие советскую разведку государственные учреждения.

Тем не менее, резидентура последовательно реализовывала поставленные перед ней Центром задачи.

Дин Ачесон, бывший госсекретарь в администрации президента Гарри Трумэна, отмечал, что часто виделся с Панюшкиным в деловой и неформальной обстановке, посол хорошо говорил по-английски, был быстр на реакцию, умен и деловит, всегда хорошо знал существо проблем. В тоже время, он отмечал, что все советские чиновники не могли делать ничего другого, кроме как проводить сталинскую политику, не задавая лишних вопросов. Мы не знаем, располагал ли Аченсон информацией о другой составляющей профессиональной деятельности Панюшкина, но предполагаем, его удивление от такого поворота дел. Как писал дипломат и публицист Чарлз Фриман, – Дипломаты, это узаконенные шпионы, а шпионы – это нередко неузаконенные дипломаты.

Летом 1952 г. А.С. Панюшкин возвратился в Москву, но был вновь направлен в Китай, но на сей раз он обязанности посла при коммунистическом правительстве Мао Цзэдуна не совмещал с должностью резидента внешней разведки. Тут целесообразно пояснить, что в соответствии с решением советского руководства с августа 1949 г. действовал запрет на осуществление разведывательной деятельности на территории стран с коммунистическими или народно-демократическими правительствами. Специальным постановлением предписывалось прекратить агентурно-разведывательную деятельность, распустить сеть действующих агентов и впредь не допускать вербовок, а на очередных встречах объявить каждому агенту, что он освобождается от обязательств вести работу в пользу СССР, так как отношения дружбы и доверия между СССР и его страной делают это ненужным²³³. Как правило, при органах госбезопасности действовали официальные представительства советских спецслужб, так в КНР для оказания помощи в работе органов госбезопасности были направлены советники А.А. Иванов и П.С. Великанов²³⁴. При этом им запрещалось подменять собой органы безопасности страны и навязывать им свое мнение.

Теперь Александр Семенович мог сконцентрироваться исключительно на функциях проводника политической линии и дипломатических установок Москвы, тем более, что задачи претерпели качественное изменение.

Согласно стенограмме беседы И.В. Сталина от 21 июня 1952 г. в присутствии В.М. Молотова и А.Я. Вышинского с послами А.А. Громыко (Великобритания), А.С. Панюшкиным (Китай) и Г.Н. Зарубиным (США), послам были даны такие указания:

1. Посол Советского Союза должен хорошо знать страну пребывания, ее государственных, политических, общественных деятелей и своевременно информировать советское правительство о происходящих в стране пребывания важнейших событиях. Послы недостаточно изучают экономику страны пребывания и политическую расстановку сил в ней. Между тем посол обязан хорошо разбираться в экономике страны, уметь делать анализ экономического и политического положения страны и знать ее деловые и политические круги, которые направляют политику страны.

Имеющиеся у послов связи среди политических и общественных кругов являются недостаточными. Отсутствие у посла связей ограничивает его возможности следить за происходящими важнейшими событиями в стране, т. к. в задачу посла входит изучать страну не только по прессе, но и путем контактов с соответствующими кругами. Посол должен быть общительным в своих отношениях с государственными, политическими и дипломатическими деятелями, не избегать этих связей, напротив, всячески их развивать; должен умело проводить беседы, выясняя во время этих бесед интересующие нас вопросы, больше слушать, ничего не обещать и не раскрывать нашу позицию по тому или другому вопросу, если она еще не выражена в соответствующих документах или в заявлениях советского правительства (прим. авт. – выделено мной). Он не должен высказывать в этих беседах какого-либо нашего враждебного отношения к стране собеседника, показывая себя покладистым; уметь расположить к себе собеседника и в то же время должен осторожно относиться к тому, чтобы не позволить собеседнику вовлечь себя в какие-либо интриги.

Посол не должен изолировать себя от различных организаций в стране пребывания и в тех случаях, когда это является выгодным для Советского Союза, принимать приглашения этих организаций и выступать на их собраниях и митингах по вопросу о мире и борьбе Советского Союза за мир.

Послы являются ответственными за работу всех советских организаций в стране пребывания. Поэтому они должны конкретно руководить этими организациями.

Послы не должны входить в контакт с лидерами компартии страны пребывания и в случае необходимости дать понять руководителям компартии, что это не входит в задачу послов.

В случае попыток того или другого деятеля страны пребывания вступить в разговоры по вопросу об улучшении отношений с Советским Союзом, то посол должен выслушать эти пожелания, немедленно доложить об этом советскому правительству и в дальнейшем действовать только по получении соответствующих указаний от правительства по этому вопросу.

2. Если в процессе бесед посла с деятелями страны пребывания последние поставят вопрос о Корее, то послы должны придерживаться той точки зрения, что предложения американцев относительно северокорейских и китайских военнопленных являются беспрецедентными. При этом следует указывать, что история не знает случаев, когда бы не возвращались на родину все военнопленные после прекращения военных действий.

3. По вопросу о Германии послам не следует ввязываться в дискуссию, имея в виду, что позиция советского правительства по вопросу о Германии ясно изложена в нотах СССР правительствам США, Великобритании и Франции²³⁵.

Советско-китайские отношения того периода на первый взгляд отличались высочайшей степенью интеграции и доверия, помноженной на единство идеологических взглядов, но действительность была сложней. Начиналась межпартийная дискуссия о дальнейшем пути мирового коммунистического движения, в которой амбиции отдельных руководителей мешали конструктивному и дружественному диалогу, инструментах противодействия враждебной политике капиталистических держав, в первую очередь, «американского империализма», шла тяжелая война на Корейском полуострове. Непосредственное участие китайских вооруженных сил (в официальных документах – «китайских добровольцев») в боевых операциях против американского контингента формировало дополнительную нервозность в мировой политике и дипломатии. Москва считала, что дальнейшее обострение со стороны Мао Цзэдуна международной обстановки в условиях уже идущей «холодной войны», чреватое прямым столкновением двух ядерных держав – СССР и США, не соответствует интересам Советского Союза.

Нерешенным оставался вопрос принятия коммунистического Китая в ООН и Совет безопасности. На сессии Генеральной Ассамблеи ООН советские представители обратили внимание на то, что совершенно недопустимо и нетерпимо такое положение, когда в ООН до сих пор не представлена Китайская Народная Республика, великая страна с почти 500-миллионым народом. Дело в том, что в ООН был представлен только Тайвань, как продолжатель Китайской Республики, являвшейся союзником стран-победительниц во Второй мировой войне, а вопрос о приеме КНР постоянно торпедировался представителями капиталистического блока²³⁶.

Кроме того, надежда китайского руководства на скорейшее освобождение Тайваня, находящегося под властью Чан Кайши и Гоминьдана, с каждым днем угасала. США развернули беспрецедентную в истории политику помощи Чан Кайши, превратившего Тайвань в «непотопляемый авианосец».

И тут скоропостижно умирает И.В. Сталин. Как вспоминал позднее один из советских дипломатов, – Вскоре после объявления о смерти Сталина к послу СССР Александру Семеновичу Панюшкину приехал глава правительства КНР Чжоу Эньлай. Оба расплакались. И лишь оправившись, начали беседу, обмен информацией. Панюшкин и Эньлай хорошо знали друг друга с 30-х годов. Позднее прибыл Мао Цзэдун в сопровождении всех членов Политбюро. Он старался быть сдержанным, не проявлять эмоций, но у него это не получалось. Судя по всему, Мао был искренне потрясен. В глазах стояли слезы, а некоторые из его соратников открыто плакали…²³⁷

Искренние, построенные на взаимном уважение и такте, товарищеские отношения А.С. Панюшкина с Чжоу Эньлаем не прекращались всю их жизнь, они состояли в частной переписке, созванивались, поздравляли друг друга с праздниками. Позднее Александр Семенович неоднократно выполнял неофициальные поручения Инстанции, особенно в тот период, когда в отношениях между странами и руководителями государств пролегла непреодолимая пропасть. Вместе с тем, в различные периоды их совместной работы А.С. Панюшкин имел серьезные претензии и выступал с критикой своего товарища. Так в начале лета 1942 г. А.С. Панюшкин, трезво оценивая складывающуюся в тот момент ситуацию, информировал Москву о недопустимости линии поведения Чжоу Эньлая:

Тенденции к сепаратизму, нежелание считаться с Чан Кайши, игнорирование его как лидера, возглавляющего антияпонскую борьбу, противопоставление Китайской компартии Гоминьдану – вот стиль поведения Чжоу Эньлая в Чунцине. Такое «драчливое» настроение Чжоу Эньлая является следствием того, что он считает, что как только Япония выступит против СССР, то Чан Кайши немедленно выступит против Особого района. А так как это выступление Японии (по оценке некоторых китайцев) предполагается летом текущего года, то и китайские коммунисты готовятся не к недопущению (как это нужно было бы) междоусобной драки между Гоминьданом и Китайской компартией, чтобы предотвратить развязку этой драки, а наоборот, как это видно из вышеизложенных фактов поведения Чжоу Эньлая, обостряют взаимоотношения с Чан Кайши и Гоминьданом, чем фактически способствуют разжиганию междоусобной драки.

Неправильным поведением Чжоу Эньлай уже нанес известный вред нашему делу, а если он будет оставаться здесь в Чунцине и вести себя по-старому, это нанесет непоправимый ущерб нам. Чжоу Эньлай (а также, видимо, и некоторые другие лидеры Китайской компартии) не понимают роли Китайской компартии в Китае и роли СССР в судьбе Китая и вообще угнетенных народов. Вместо того чтобы крепить единый фронт в Китае, идти на сближение с Чан Кайши, Чжоу Эньлай идет на ухудшение взаимоотношений с ним. Поэтому Чан Кайши не желает видеть Чжоу Эньлая и не принимает его уже 7 месяцев²³⁸.

Траурный митинг на площади Тяньаньмэнь, 9 марта 1953 г., слева направо: Мао Цзэдун, А.С. Панюшкин. На площади собралось около 1 млн. жителей Пекина и пригородов

Более того, А.С. Панюшкин поставил вопрос о незамедлительной замене Чжоу Эньлая в Чунцине «… а вместо него командировать видного представителя ЦК [КПК], который сумел бы объективно и более правильно разобраться в чунцинской обстановке, … наладить соответствующие взаимоотношения с Чан Кайши и гоминьдановскими лидерами; потребовать от ЦК Китайской компартии прекращения какой-то заговорщической деятельности Чжоу Эньлая. Указать ЦК на неправильность поведения Чжоу Эньлая …»²³⁹.

Считаем, что это был рабочий момент, вызванный сложнейшей внутрикитайской и международной обстановкой, и он не характеризует личные отношения А.С. Панюшкина с Чжоу Эньлаем. Посол следовал в фарватере директив Москвы и выполнял свою главную задачу – объединить все китайские силы для недопущения вступления Японии в войну с Советским Союзом. Как показала история, с этой задачей он справился более чем блестяще.

10 марта 1953 г., фактически сразу после смерти И.В. Сталина, посла отзывают в Москву²⁴⁰, где он находится в кадровом резерве и ожидает назначения. И получает его – Постановлением СМ СССР от 17 июня 1953 г. № 1820 его утверждают членом Коллегии МВД СССР, а 18 июня того же года Приказом МВД СССР № 677 он назначается начальником Второго главного управления МВД СССР, так тогда называлась внешняя разведка. При этом он сохраняет свои позиции в руководящих органах партии и, одновременно, занимает пост Председателя Комиссии по выездам за границу ЦК КПСС (прим. авт. – не позднее апреля 1953 г.).

Как нам представляется, данный скоропалительный отзыв не был связан с нареканиями к работе Александра Семеновича, а носил аппаратный характер. С одной стороны, А.С. Панюшкин являлся кандидатом в члены ЦК КПСС, а в Москве разворачивалась борьба за сталинское наследие, в которой даже один голос на Пленуме мог кардинально изменить ситуацию, а с другой стороны, в отношении него уже могли иметься намерения дальнейшего использования. В пользу аппаратного характера решения свидетельствует и то обстоятельство, что решение принималось на совместном заседании Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР 5 марта 1953 г., где в череде кадровых перестановок на высших постах в государстве и партии было признано «необходимым иметь в Китае в качестве Посла и Представителя ЦК КПСС члена ЦК КПСС и заместителя Министра иностранных дел СССР тов. Кузнецова В.В.»²⁴¹.

Когда 26 июня 1953 г. Первого заместителя Председателя Правительства СССР и, одновременно, министра внутренних дел СССР Л.П. Берия арестуют, под подозрения попадут все его заместители, назначенцы и близкие сотрудники. Большинство будут арестованы и позднее расстреляны вместе с ним, другие будут осуждены на длительные сроки заключения в тюрьме, третьих уволят из органов.

Против А.С. Панюшкина не нашлось компрометирующих материалов, либо он принадлежал к «лагерю победителей», и он был оставлен в разведке. Возглавляя разведку, А.С. Панюшкин обращает внимание на аналитическую и информационную составляющие спецслужбы, – лаконизм, четкость формулировок, максимальная достоверность информации, ясность выводов и рекомендаций, вот то, на что он постоянно указывает коллективу разведки.

Освещая работу А.С. Панюшкина в тот период, мы не может пройти мимо того обстоятельства, что в соответствии с решением руководства партии А.С. Панюшкин, как один из представителей ЦК КПСС в органах госбезопасности, возглавил комиссию по переаттестации работников, главной целью деятельности которой было выявление и увольнение из органов «сторонников и креатур «клики» Берия». Предполагаем, что в тот момент Александр Семенович, полностью отдавал себе отчет, что разведка – это внешнеполитический инструмент партии и аппарат в структуре власти, а новое время и пришедшее руководство неумолимо диктовали свои правила, требуя личной преданности, подчинения и беспрекословного выполнения своих решений. Судьба несогласных была незавидной, в лучшем случае их увольняли с лишением званий и пенсий, ряд высших руководителей разведки, проявившие себя в годы Великой Отечественной войны, выполнившие свой партийный и служебный долг, были осуждены на длительные сроки тюремного заключения.

Мне довелось непосредственно работать с А.С. Панюшкиным два года, – рассказывал позднее один из руководителей главного направления разведдеятельности в тот период и будущий резидент в Нью-Йорке в беседе с автором, – его богатейший практический опыт работы, доскональное знание американской специфики и реальных расстановок сил в политических, экономических и общественных кругах были для нас бесценными, а он щедро делился ими. При оценке политических событий и оперативной обстановки он видел перспективу их развития, задачи и инструментарий, вытекающие из них как для разведки, так и для внешнеполитических мероприятий в масштабе страны. В условиях политической борьбы в руководстве партии он своим авторитетом защитил нас, основной костяк разведки, от необоснованных подозрений и упреков. Как профессионал и политик, он понимал губительность для разведки ее вовлечения во внутриполитические, внутрипартийные интриги. До перехода в разведку, моя работа была связана с контрразведывательным сопровождением и оперативным противоборством с нашим главным противником. Для меня характер нашего профессионального и личностного взаимодействия с Александром Семеновичем раскрыли цели, задачи и инструментарий профессиональной деятельности с иной стороны. Панюшкин уважительно относился к сотрудникам, которые умели аргументировано отстаивать свою точку зрения при решении проблемных вопросов, всегда прислушивался к мнению и анализу ситуации профессионалов в регионах. Позднее, когда Александр Семенович перешел на работу в партийные органы, наши отношения переросли в по-настоящему теплые товарищеские и дружеские. Вспоминая те годы, считаю и профессионально настаиваю, что «школа Генерала» была уникальной, а многие ее выпускники через несколько лет добились самых высоких постов в советской разведке. Ровно, терпеливо и с подчеркнутым уважением относился к своим заместителям Александру Михайловичу Сахаровскому и Федору Константиновичу Мортину, хорошим администраторам и уважаемым ветеранам Великой Отечественной войны, но не имевшим ранее никакого отношения к вопросам политической составляющей деятельности главка (прим. авт. – А.М. Сахаровский и Ф.К. Мортин возглавят внешнюю разведку в последующем).

А.М. Сахаровский вспоминал, что А.С. Панюшкин был обаятельным человеком, опытным руководителем, прошедшим большую школу партийно-политической работы. Как политический работник он хорошо знал, какая информация нужна директивным органам. При Александре Семеновиче, – отмечал Сахаровский, – мы начали перестройку информационной работы, у нас укрепились хорошие деловые и товарищеские отношения в коллективе внешней разведки. Все это положительно влияло на повышение результативности в работе²⁴².

Через несколько лет в отчетном докладе ЦК КПСС на XX съезде КПСС отмечалось, что установлен надлежащий контроль партии и правительства за работой органов госбезопасности, проведена значительная работа по укреплению проверенными кадрами органов госбезопасности, суда и прокуратуры. Вместе с тем, в том же докладе осуждалось негативное восприятие органов госбезопасности, указывалось на то, что «чекисты в подавляющем своем большинстве состоят из честных преданных нашему общему делу работников, и доверяем этим кадрам», и предлагалось их дальнейшее укрепление.

Когда в марте 1954 г. был образован Комитет государственной безопасности при Совете министров СССР²⁴³, внешняя разведка стала Первым главным управлением. А.С. Панюшкина назначают членом Коллегии КГБ и начальником этого подразделения, с присвоением воинского звания генерал-майор (прим. авт. – специальное звание комиссара госбезопасности 3‑го ранга он получил 1 августа 1944 г.). В кабинет № 763 на седьмом этаже здания бывшего страхового общества «Россия» (прим. авт. – главное здание на бывшей площади Дзержинского, сейчас – Лубянка, но здание сегодня существенно перестроено) обосновался главный разведчик страны. Когда автору настоящего повествования пришлось впервые в нем оказаться в 1970-х годах, то впечатления сохранились на всю жизнь, – посетитель сначала попадал в довольно большую приемную со всегда дружелюбными и корректными дежурными офицерами, из которой можно было попасть в «святая-святых» только через двойные шлюзовые двери, разделенные между собой темным тамбуром. По советским меркам кабинет был огромным, но светлым и уютным, из его многочисленных окон открывался совершенно захватывающий вид на площадь Дзержинского, стены были выдержаны в приятных глазу светлых тонах, мебель, скорее всего, карельской березы или молодого дуба, половину объема занимал длинный массивный стол для совещаний, за которым одновременно могло разместиться человек двадцать, стену у рабочего стола (задник) украшал внушительный портрет Ф.Э. Дзержинского.

30 июля того же года ЦК КПСС принял Постановление «О мерах по усилению разведывательной работы органов госбезопасности за границей», партия требовала концентрации сил на работе против главных противников – США и Англии. Ведомствам, имевшим загранпредставительства, предписывалось оказать необходимую помощь для работы разведки.

В развитие указаний директивного органа, начальник разведки ориентирует своих коллег на необходимость приобретать источники, материалы и каналы для получения информации о секретных политических, экономических и военных планах, о намерениях и замыслах правительств и элит враждебных государств в отношении СССР и его союзников. В отношении стран-участниц военных блоков информацию, которая указывала бы на место и роль, отводимых каждому участнику блока в осуществлении военно-стратегических и политических планов, о каналах влияния, в отдельных случаях, механизмах шантажа или экономического давления, направленных на подчинение стран-участниц американцам и т. д.

В августе 1954 г. А.С. Панюшкин созвал совещание для рассмотрения предложений о будущем нелегальной составляющей разведки. Среди этих предложений была и идея создания отдельного управления нелегальной линии внутри Первого Главного управления. Это предложение было осуществлено, и родилось управлением «С».

В это время особенно большая ответственность за решение новых разведывательных задач ложилась на плечи начальника внешней разведки, и сегодня можно ответственно сказать, что А.С. Панюшкин выполнил свой долг и по праву занимает одно из самых почетных мест в истории советской внешней разведки.

Отдав работе в Первом главном управлении два года, А.С. Панюшкин окончательно перешел на весьма престижную должность Председателя Комиссии по выездам за границу и сконцентрировался на руководстве профильным отделом аппарата ЦК КПСС (прим. авт. – в разные периоды времени название отдела изменялось с Отдела кадров дипломатических и внешнеэкономических органов на Отдел заграничных кадров). Отдел обладал уникальным правом взаимодействия с органами власти, включая КГБ при СМ СССР, ГРУ ГШ МО СССР и иными организациями минуя Общий отдел ЦК КПСС. Сегодня можно утверждать, что деятельность этого отдела являлась одним из важных фильтров в системе допуска советских представителей (граждан) к работе за рубежом и международным поездкам.

Была ли обоснованной такая система и «фильтры» или они были явным атавизмом советской политической системы? Считаем, что скорее да, чем нет. Еще в 1951 г. Центральное разведывательное управление США разработало и запустило международную операцию REDCAP («Красный колпак») – систематическую и концентрированную программу по проникновению в советские структуры, находящиеся за рубежом, контролю деятельности советских граждан и мотивации их к предательству (измене Родине).

Александр Семенович Панюшкин в конце 60-х

Программа (прим. авт. – продолжающая действовать и сегодня в измененном виде, соответствующем новым вызовам международной обстановки и уровню технологического прогресса) предусматривала вербовку:

А.С. Панюшкин встречает в аэропорту иностранного гостя, 1969 г.

– агентов из числа эмигрантов и бывших советских граждан для использования на месте против СССР под контролем разведки и контрразведки;

– агентов из числа эмигрантов и бывших советских граждан для последующей нелегальной заброски в СССР; – советских официальных лиц для мотивации их незамедлительного бегства на Запад;

– советских официальных лиц для их агентурной работы после возвращения в СССР.

Фактически любой советский гражданин, находившийся за границей, автоматически становился объектом контроля и учёта с возможными вербовочными подходами и дискредитирующими мероприятиями со стороны американских спецслужб.

На последнем сталинском XIX съезде партии (1952) А.С. Панюкин избирался кандидатом в члены ЦК КПСС, а на ХХ-XXIII съездах членом Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС, отвечающей за финансово-хозяйственную деятельность партии и проверку работы аппарата Секретариата ЦК КПСС в отношении своевременности и правильности прохождения дел, неоднократно избирался депутатом Верховного Совета РСФСР.

Заслуги Александра Семеновича Панюшкина перед Родиной по праву отмечены высокими государственными наградами – тремя орденами Ленина, орденом Октябрьской революции, двумя орденами Боевого Красного Знамени, орденом Красной Звезды, многими медалями, в том числе «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» и «За победу над Японией», а также нагрудным знаком «Почетный работник ВЧК-ГПУ», многочисленными наградами иностранных государств.

В марте 1973 г. А.С. Панюшин вышел на пенсию, перенесенные им в юности и молодости заболевания окончательно подорвали его здоровье, стал ежедневно работать над своими воспоминаниями, но после продолжительной болезни скончался 12 ноября 1974 г. Некролог, опубликованный в центральной прессе, подписали все члены Политбюро ЦК КПСС и руководители Советского Союза.

В 100-летний юбилей внешней разведки настало время увековечить личный вклад Александра Семеновича Панюшкина в обеспечение безопасности нашего Отечества и его многолетнюю самоотверженную работу установкой памятной (мемориальной) доски на доме, где он жил, или на одном из зданий МИД России, СВР России или Российского исторического общества.

«Все кто меня знал, будут одного мнения – я честна» – жизнь и бессмертие «Альты»

Платошкин Н.Н.,

д. и. н., проф. Московского гуманитарного университета

Немка Ильзе Штебе, постоянно рискуя жизнью, работала на советскую военную разведку с 1931 года вплоть до своего ареста гестапо в 1942 году. Нацисты казнили эту красивую и гордую женщину на гильотине – обычно эту варварскую казнь приберегали для личных врагов Гитлера или особо опасных противников «третьего рейха». Когда она взошла на эшафот, ей исполнился всего 31 год.

Кто же была эта талантливая женщина, любившая нашу страну как свою вторую родину и отдавшая жизнь ради свободы и светлого будущего Германии?

Ильзе Фрида Гертруд Штебе родилась 17 мая 1911 года в Берлине в семье столяра Макса Штебе. Ее мать (урожденная Фрида Шуман) ранее уже была замужем, овдовела, и от ее первого брака у Ильзе был сводный брат Курт Мюллер. Семья жила в «красном» рабочем районе германской столицы – Лихтенберге – и Ильзе с юношеских лет придерживалась левых взглядов. Предполагалось, что с 1929 года Ильзе была членом компартии Германии (КПГ), однако партийного билета на ее имя не обнаружено. В любом случае и мать Ильзе и она сама с конца 20-х годов, бесспорно, симпатизировали коммунистам, а ее брат Курт стал членом партии в 1930 году.

В 1934 или 1935 году мать Ильзе развелась и Ильзе с братом остались с ней. Отец бросил семью, по-видимому, еще в 1927 году и мать едва сводила концы с концами. У брата Ильзе Курта дела тоже не ладились. В 1925 году он женился, но брак распался уже через год.

Тотальный и жестокий экономический кризис 1929 года поляризовал Германию: одна часть населения переходила под знамена компартии, другая верила демагогическим обещаниям нацистов («хлеб и свобода»). Ильзе понимала, что именно столкновение этих двух полярных сил определит будущее ее родины. И она, не колеблясь, заняла свою нишу в этой титанической схватке.

У семьи Штебе не было денег, и Ильзе не смогла учиться в гимназии, окончание которой давало право на поступление в университет. Тем не менее, благодаря своим отмеченным учителями способностям Ильзе смогла какое-то время посещать городской «Лицей Цецилии», где девочкам преподавали помимо немецкого языка историю, географию, математику, английский, французский, черчение и музыку.

Однако лицей пришлось бросить – у матери не было денег на содержание дочери. Брат Ильзе Курт тоже никак не мог найти нормальную работу.

Способной девушке пришлось окончить «народную школу» и поступить на курсы машинисток-стенографисток в торговое училище (примерный аналог советского ПТУ или техникума).

Получив диплом стенографистки, Ильзе смогла устроиться в престижный издательский дом Рудольфа Мосса²⁴⁴. Газеты Мосса придерживались либеральных взглядов и их ненавидели поднимавшие голову нацисты, которых, к тому же не устраивало то, что Мосс был евреем.

В 1931–1933 годы Ильзе работала секретарем очень известного в Германии писателя и журналиста Теодора Вольфа, главного редактора газеты «Берлинер Тагеблатт». ²⁴⁵ Вольф возглавлял газету с 1906 года и сделал ее самым влиятельным изданием Берлина – в начале 30-х годов тираж издания превысил 300 тысяч экземпляров. Каждый понедельник Вольф писал в своей газете колонку, о которой обычно говорил весь «просвещенный класс» Берлина. К мнению Вольфа прислушивались и за границей.

В целом Вольф ратовал за права человека и был ярым противником германского милитаризма. В 1918 году он стал одним из основателей Немецкой демократической партии – главной буржуазной либеральной партии, поддерживавшей Веймарскую республику²⁴⁶.

После поджога нацистами рейхстага в феврале 1933 года и запрета КПГ Вольф бежал в Швейцарию, а затем во Францию. Нацисты жгли книги Вольфа на площадях немецких городов. В 1937 году Вольфа и его жену лишили немецкого гражданства.

Свой последний роман «Пловчиха» (1937 год) Вольф посвятил Ильзе Штебе²⁴⁷. В книге можно прочесть об Ильзе: «Она обладала хорошей фигурой, светло-каштановыми спадающими волнами волосами и темными глазами. И вела она себя, если не становилась на минуту веселой школьницей или не впадала в моменты безудержной радости, не знавшей границ, как настоящая дама, имевшая прирожденную склонность к хорошим манерам»²⁴⁸. Вольф (который в романе выступает как банкир Ульрих Фабер) водит героиню (свою секретаршу) по роскошным ресторанам и театрам, устраивает ее на курсы английского и французского – т. е. «вводит ее в свет». Из романа создается впечатление, что Ильзе нашла в своем «шефе» старшего друга, нового отца, которого ей так не хватало. В романе подчеркивается, что отношения не переросли в роман – Ильзе всегда четко устанавливала границы дозволенного, и у нее был какой-то свой, неведомый ее другу мир.

Вольф хотел экранизировать роман с Гретой Гарбо в роли Ильзе, но не успел. После разгрома Франции в 1940 году он был арестован итальянскими оккупационными властями в Ницце в 1943 году (ранее ему было отказано американцами во въездной визе), которые выдали его немцам. В концлагере Заксенхаузен Вольф заболел и умер 23 сентября 1943 года.

Забегая вперед скажем, что Ильзе посетила Вольфа в эмиграции в Париже и он подарил ей «ее» книгу.

В 1961 году в ФРГ была учреждена премия имени Теодора Вольфа, которой отмечаются лучшие немецкие журналисты-газетчики.

Сначала (с апреля 1929 года) Ильзе работала в газете Вольфа в рекламном отделе. Вольфу Штебе приглянулась не только из-за своей приятной внешности – известный публицист ценил и поддерживал молодые таланты. Ему нравилось, что совсем еще молоденькая девушка интересуется политикой и любит поговорить на эту тему. Вольфа поразила и бескорыстная страсть, с которой девушка сочувствовала всем бедным и обездоленным. Они часто спорили – Ильзе считала либерализм Вольфа беспомощным на фоне надвигавшейся на Германию коричневой чумы.

В редакции «Берлинер Тагеблатт» Ильзе познакомилась с симпатичным и талантливым журналистом Рудольфом Херрнштадтом, с которым, по словам брата Ильзе она была помолвлена. Херрнштадт (еврей по национальности) родился в 1903 году в Глейвице в зажиточной семье торговца. Его отец получал в месяц как юрист и совладелец нескольких предприятий примерно 1200 марок, в то время как зарплата рабочего (например, отца Ильзе Штебе) не превышала 80-150 марок. По требованию отца Рудольф учился на юриста, но в 1922 году бросил учебу и хотел стать писателем. С 1928 года Херрнштадт работал техническим редактором в «Берлинер Тагеблатт».

В 1929 году его по требованию предпринимательских союзов выгнали с работы за статьи в пользу 240 тысяч подвергнутых локауту рабочих в Рурской области. Однако Вольф ценил журналистский талант Херрнштадта и снова принял его в газету.

В 1929 году под влиянием поразившего Германию кризиса Херрнштадт подал заявление на вступление в КПГ, где сначала колебались. Ведь неизвестный партии журналист предложил нечто почти провокационное: с помощью рабочих типографии издать воскресный номер «Берлинер Тагеблат» с полностью коммунистическим содержанием. Но в 1930 году Херрнштадт все же стал коммунистом и в партии ему рекомендовали не афишировать свое членство и продолжить работу во влиятельной буржуазной газете. Херрнштадт числился в нелегальной структуре КПГ с 1 июля 1931 года под именем Фридрих Брокман.

В 1930 году Херрнштадт добровольно стал работать на советскую военную разведку – Разведывательное управление (РУ, Разведупр) Генерального штаба РККА, получив псевдоним «Арбин». Контакт с РУ был установлен через руководителя тайного аппарата КПГ Вилли Мюнценберга. В Праге, где Херрнштадт работал корреспондентом с июня 1930 года, на него вышел чешский коммунист Людвиг Фрейка (Людвиг Фройнд), который познакомил Херрнштадта с советским «товарищем Альбертом» из ГРУ. Тот переадресовал Херрнштадта в резидентуру в Вене, а оттуда его передали на связь резиденту ГРУ в Берлине Оскару Стигге.

В 1930 году Херрнштадт привлек к работе на ГРУ и Ильзе Штебе, получившую сначала в Москве псевдоним «Арним» (заметим, что это немецкое мужское имя). И Рудольф и Ильзе работали на СССР по идейным мотивам. Они прекрасно понимали, что по-настоящему непримиримым противником нацистов является в мире лишь Советский Союз. Отсюда следовал логичный вывод– помощь СССР – лучший путь для разгрома нацизма. Заметим, что исходя из точно таких же соображений, стал в 30-е годы сотрудничать с советской разведок и потомственный британский аристократ Ким Филби, а также десятки людей из «высшего общества» по всему миру.

В июне-ноябре 1930 года Херрнштадт находился в командировке в Праге, и Ильзе напрямую контактировала с резидентом ГРУ в Берлине Яковом Брониным («Абрам»)²⁴⁹. Херрнштадт представил Ильзе Бронина как «доктора Боша». Свои первые впечатления Бронин описал следующим образом: «Когда я ее впервые встретил, ей шел двадцать первый год. Стройная, выше среднего роста, с правильными чертами продолговатого лица и живыми серыми глазами, она была, бесспорно, красивой женщиной. На нее обращали внимание, потому что у нее были заметные черты сходства с популярной тогда в Германии киноактрисой Бригиттой Хелм».

Характеризуя позднее нового сотрудника, Бронин сообщал в Москву: «…Беспартийная. Симпатизирует коммунистической партии. Работает с нами по убеждению. По профессии секретарь-машинистка главного редактора «Берлинер Тагеблатт» Теодора Вольфа. Связи ограничены составом редакционных работников. Главная связь – хорошие отношения с Вольфом, который ей доверяет и многое рассказывает…Возможности ее исчерпываются редакцией. Может давать отдельные, не предназначенные для публикации материалы на основании устных бесед»²⁵⁰.

Отметим, что все разведки того времени, включая и советскую, ценили, прежде всего, возможность получать документы. К «салонному шпионажу» – т. е. пересказу услышанной от других источников информации подходили с определенным недоверием – такие сведения обычно подлежали перепроверке.

«Абрам» и «Арним» встречались обычно раз в неделю.

«Арним» сначала должна была в основном помогать Херрнштадту, но вскоре в Разведупре стали думать и о ее самостоятельной роли, по достоинству оценив острый ум и аналитические способности молодой девушки. Бронин был о работе Ильзе очень высокого мнения и сообщил в Москву в ноябре 1932 года: «Арним» на работе доказал свою преданность делу… Все данные говорят о том, что при соответствующем политическом влиянии с нашей стороны из нее со временем выйдет хороший работник»²⁵¹.

В 1932 году Ильзе могла перейти на работу в немецкую военную разведку – абвер-, но в центре решили не рисковать: кандидаты на службу в абвере обычно проходили очень серьезную проверку и «Арнима» могли «засветить».

После эмиграции Вольфа Ильзе в 1933 году лишилась своего главного источника сведений. Херрнштадт в 1931 году был направлен на журналистскую работу в Прагу, затем в Варшаву, а в июне-сентябре 1933 года работал корреспондентом в Москве, где кураторы из РУ ГШ РККА рекомендовали ему писать побольше статей антисоветского содержания, чтобы заслужить доверие пришедших к власти в Берлине нацистов.

30 сентября 1933 года Херрнштадта и еще двух немецких корреспондентов выслали из Москвы после того, как журналистам «Правды» и «Известий» отказали в праве на освещение процесса в Лейпциге, где за поджог рейхстага судили лидера болгарских коммунистов Георгия Димитрова. «Высылка» из Москвы создала Херрнштадту как «жертве большевистского произвола» положительное реноме у нацистов.

Херрнштадт вернулся в Варшаву, где работал корреспондентом нескольких немецких газет.

Между тем в июне 1933 года куратор «Арнима» «Абрам» был направлен Центром новым резидентом в Шанхай. Прежний тамошний резидент Разведупра Рихард Зорге (тоже работавший как немецкий журналист) должен был выехать в Токио и создать там самостоятельную нелегальную резидентуру РУ ГШ РККА.

Резидентом ГРУ в Берлине стал уже упоминавшийся выше Оскар Стигга²⁵².

В марте 1933 года во время «стихийных» репрессий против компартии (КПГ обвинили в поджоге рейхстага) штурмовики из СА арестовали брата Ильзе Курта и зверски избили его, сломав челюсть. Три месяца он пролежал в больнице.

Компрометирующих данных на саму Ильзе у гестапо не было, и она после бегства Вольфа переехала в Бреслау, где работала в газете «Бреслауэр Нойесте Нахрихтен». Чтобы «понравиться» нацистам Ильзе начинает писать статьи о «бесправном» положении немцев в странах Восточной Европы.

По заданию Стигги Ильзе (которая в это время часто болеет) посещает в качестве курьера различные европейские страны (Австрию, Швейцарию, Францию, Италию, Польшу, Румынию, Чехословакию)²⁵³. Она пытается устроиться корреспондентом немецких газет в Бухаресте, но безуспешно – ее не берут без журналистского образования.

Работа на Стиггу обернулась для Штебе публичным скандалом. Во время одной из поездок в Чехословакию в сентябре 1935 года тамошняя газета «Лидове листы» опубликовала заметку «Красивая дама из Берлина – сообщница гестаповского агента Бертольда». В заметке говорилась, что красивая молодая немка Ильзе Штебе была замечена в обществе арестованного в Чехословакии опасного агента гестапо Бертольда. Газеты писали, что Штебе слишком часто приезжает в Чехословакию да еще «случайно» посещает те места, где живут немецкие эмигранты-антифашисты.

Германское посольство в Праге направило заметку в МИД Германии для передачи гестапо.

Дело было в том, что после прихода нацистов к власти в Чехословакии обосновалось много немецких антифашистов (например, все руководство Социал-демократической партии Германии, СДПГ). Местные и немецие антифашисты внимательно следили за всеми приезжими из «рейха» и жертвой их бдительности и стала Ильзе. 9 ноября 1935 года «Лидовы листы» извинились перед Штебе, и весь скандал вокруг «связи с гестапо» лишь пошел ей на пользу в Берлине.

Но в Разведупре решили пока не использовать Ильзе в Германии и отправили ее в Вену. Поездки в Чехословакию (во время которых она иногда встречалась и с Херрнштадтом) прекратились.

В июле 1936 года во время летних Олимпийских игр в Берлине Ильзе познакомилась с богатым швейцарцем, главным редактором газеты «Тургауэр Цайтунг» Рудольфом Хубером, который был старше ее на 12 лет. Они начали встречаться. Хубер был очарован умной и красивой женщиной и предложил ей руку и сердце. Ильзе могла принять предложение и уехать в спокойную, сытую нейтральную Швейцарию, но она решила продолжить борьбу. Хубер считал, что они помолвлены. В 1938 году он серьезно заболел (тяжелое расстройство почек, вызывавшее периодическую потерю речи) и Ильзе навещала его в Швейцарии. 7 января 1940 года он скончался на руках у своей любимой женщины. Позднее Ильзе вспоминала, что последние мысли и слова Рудольфа принадлежали ей.

Хубер завещал Ильзе практически все свое имущество в Швейцарии: издательский дом, квартиру и дом на озере. Он писал в завещании, что с радостью назвал бы Ильзе своей женой, но что их отношения были «безупречны и чисты»²⁵⁴. Чтобы не допустить принятия Ильзе наследства, сестры Хубера написали на нее анонимку в полицию, обвинив в шпионаже в пользу Польши. Издательский дом Ильзе сразу же продала обратно семье Хубера, загородный дом был в кадастре переписан на ее имя.

После завещания Хубера Ильзе могла безбедно прожить всю жизнь в полной безопасности. Но она опять выбрала борьбу, ставкой в которой была ее жизнь.

В ноябре 1935 года Центр направляет Ильзе в Варшаву (которую поляки гордо называли «Париж Востока») на помощь Херрнштадту. Несмотря на любовь друг к другу, Херрнштадт и Ильзе живут в разных квартирах и не могут заключить брак – еврею Херрнштадту по нацистским «нюрнбергским законам» 1935 года запрещена женитьба на «арийке». Министерство пропаганды Геббельса потребовало увольнения всех журналистов-евреев, но посол Германии в Польше фон Мольтке (как многие немецкие аристократы недолюбливавший «выскочек-нацистов») ценил Херрнштадта и спускал на тормозах указания из Берлина. Однако в марте 1936 года «Берлинер Тагеблатт» все же вынуждена была уволить Херрнштадта.

Ильзе, в том числе и для получения средств к существованию для себя и Рудольфа, начинает писать для нескольких швейцарских газет. Пресс-атташе германского посольства в Варшаве просил Берлин официально разрешить талантливой женщине работать в качестве корреспондента немецких изданий. Но министерство пропаганды Геббельса отказывало и наоборот предписало установить наблюдение за Штебе, так как она пишет для запрещенных в «рейхе» швейцарских газет.

Но Ильзе переходит в контрнаступление и в феврале 1938 года просит известного нациста Эвальда Кульшевски, представителя Германского союза прессы²⁵⁵ в Варшаве помочь ей по материальным соображениям перейти на работу в немецкую газету, ибо она вынуждена писать для швейцарцев просто, чтобы заработать себе на жизнь. Когда немецкая газета «Франкфуртер Генеральанцайгер» стала подыскивать корреспондента в Варшаве, и посольство и местная организация НСДАП рекомендовали Штебе. Причем парторганизация нацистов даже похвалила Штебе за работу на швейцарские «немецкоговорящие газеты»: она, мол, распространяет через них нужную Германии точку зрения на положение в Польше.

Такая симпатия местной организации НСДАП объясняется тем, что Ильзе «согласилась» занять в ней в начале 1939 года пост «референта по культурным вопросам». Каждый месяц на партийных собраниях должны были выступать с докладами по злободневным вопросам 3–4 женщины. Ильзе помогала не сильно искушенным в политике докладчицам (среди них были секретарши и жены сотрудников посольства Германии) включать в выступления «правильные» мысли.

Такая «общественная работа» себя оправдала и в марте 1939 года Ильзе стала корреспондентом сразу трех немецких газет.

В апреле 1939 года Гитлер берет курс на обострение отношений с Польшей и 19 мая 1939 года «Франкфуртер Генеральанцайгер» помещает материал своей варшавской корреспондентки «И.Шт.»«Польша нервничает» на первой полосе.

Между тем Херрнштадт смог создать в Варшаве сильную нелегальную резидентуру Разведупра. В нее входили сотрудники «ХВЦ» (дипломат из немецкого посольства в Варшаве Герхард Кегель), «АВС» (журналист Курт Велькиш), «ЛЦЛ» (его жена Маргарита Велькиш) и конечно Ильзе Штебе, которую в Центре теперь знали как «Альта». Попытка внедрить бывшего коммуниста Велькиша на работу в МИД Германии не удалась именно из-за его «красного» прошлого.

Ильзе готовила для Центра аналитические материалы на базе сведений, собранных резидентурой (в том числе и ей самой) и в 1931–1939 гг. 26 таких материалов получили очень высокую оценку в Москве. Например, 7 мая 1939 года она сообщила о планах Германии по отношению к Украине в случае начала германо-польской войны: Гитлер опасается России и поэтому намерен заверить ее в том, что не допустит создания на бывших польских землях самостоятельного украинского государства²⁵⁶.

Самым ценным источником варшавской резидентуры Херрнштадта был советник германского посольства в Варшаве Рудольф фон Шелиа²⁵⁷. Он искренне ненавидел нацистов. Когда Херрнштадта уволили в 1936 году за его «еврейство» посол фон Мольтке прекратил с ним всякие отношения, а фон Шелиа как бы «в пику» лишь усилил их. Хотя фон Шелиа был членом НСДАП, он не стеснялся в беседах с Херрнштадтом называть министра иностранных дел фон Риббентропа «трепачом». Впрочем, такое фрондерство по отношению к бывшему торговцу винами (получившему дворянскую приставку фон в результате выгодного брака) было модным среди немецких дипломатов из аристократических семейств.

Херрнштадт и фон Шелиа сблизились на почве совместной учебы в престижном «гуманитарном» университете Гейдельберга (хотя там они не были знакомы).

Фон Шелиа был с послом фон Мольтке на «ты» со студенческих лет, дружил со многими польскими аристократами. За легкий характер и светские манеры его любили в немецкой колонии и в дипломатическом корпусе. Это был прирожденный «источник».

Хотя фон Шелиа ненавидел нацистов, он как истинный немецкий барон, не любил и коммунистов. Но больше всего фон Шелиа опасался того, что Гитлер ввергнет Германию в войну против «демократических» западных стран. Тогда Херрнштадт едет летом 1937 года в Лондон, и, вернувшись оттуда, сообщает фон Шелиа, что английская разведка заинтересована в информации из Варшавы. В сентябре 1937 года фон Шелиа дал согласие работать на британскую разведку. Так, сам не зная того, советник посольства Германии в Польше стал источником РУ ГШ РККА с псевдонимом «Ариец».

С ноября 1937 по август 1939 года Разведупр получил от Херрнштадта 211 информаций, большинство из которых нашли в Москве высокую оценку. Между тем, на фон Шелиа Риббентропу поступил донос, что тот якшается с еврейским эмигрантом Херрнштадом и «польскими националистами», но фон Мольтке удалось замять скандал.

В середине августа 1939 года из Берлина поступило указание готовить посольство в Варшаве к эвакуации. Уже 16 августа 1939 года Херрнштадт передал в Москву данные фон Шелиа о том, что Гитлер нападет на Польшу 1 сентября.

В РУ ГШ РККА принимают решение в любом случае продолжить сотрудничество с фон Шелиа в Берлине и дают указание Херрнштадту срочно подыскать тому куратора вместо себя (ведь еврею Херрнштадту путь в «рейх» заказан). Херрнштадт предлагает на должность фактического резидента нелегальной резидентуры Разведупра в Берлине 28-летнюю Ильзе Штебе.

Фон Шелиа воспринял эту новость сначала без всякого энтузиазма: он не хотел, чтобы о его работе «на Лондон» узнал кто-либо еще кроме Херрнштадта. К тому же он сомневался, что Ильзе работает на «англичан». Не верил фон Шелиа и в то, что какая-то молодая женщина разбирается в столь сложных «мужских играх». Ильзе, искренняя и честная в своей борьбе, тоже поначалу не взлюбила аристократа фон Шелиа.

Херрнштадт в августе 1939 года уехал из Варшавы через Ригу и Таллин в СССР. Ильзе отправилась навстречу неизвестности в Берлин. Теперь она могла рассчитывать лишь на свои силы. На вокзале она сказала своему мужу, каковым всегда считала Херрнштадта: «Нам еще не удалось сказать друг другу все, что мы должны были сказать»²⁵⁸. Больше Рудольф и Ильзе уже не встретятся.

При прощании Херрнштадт сказал, что он восстановит с Ильзе связь через Маргариту Велькиш, к которой придет некий «Пауль» с письмом от него. Так 27 ноября 1939 года в одном из ресторанов в пригороде немецкой столицы Ильзе встретилась с советским военным разведчиком Николаем Зайцевым (псевдоним «Бине»)²⁵⁹, который работал под «крышей» советского торгпредства в Берлине.

Ильзе сообщила, что ей предложили поехать корреспондентом в Москву или сотрудницей министерства авиации Геринга в Будапешт. Но советской разведке она была нужна в Берлине, и Зайцев предложил ей попробовать устроиться в МИД. Так как все свои вещи Ильзе пришлось при поспешной эвакуации бросить в Варшаве, Зайцев передал ей 300 марок на неотложные расходы.

В Разведупре «Альтой» очень дорожили. Прежде чем встретиться с ней, Зайцев по пять часов кружил по Берлину, чтобы избавиться от возможной слежки. Зимой у него даже опухало от мороза лицо. «Альта» и «Бине» встречались обычно три раза в месяц.

В том же декабре 1939 года «Альта» передала фон Шелиа привет от Херрнштадта и несколько сотен марок от «английской разведки».

Между тем по заданию РУ ГШ РККА члены резидентуры «Альты» разъезжаются в сопредельные с СССР страны, которые возможно примут участие в нацистской агрессии против России. Например, Курт и Маргарита Велькиш выехали в Бухарест, где Курт стал работать корреспондентом. Он стал одним из самых ценных источников резидента ГРУ в Румынии «Ещенко» (полковник Г.М. Еремин).

Герхард Кегель работал в МИД Германии (в том числе участвовал в германо-советских торговых переговорах), а в 1940 году был переведен на должность советника по экономике немецкого посольства в Москве. Там он наладил регулярный контакт с Разведупром.

9 декабря 1939 года фон Шелиа через «Альту» передал свои первые и абсолютно точные сведения: весной 1940 года Гитлер намерен нанести удар по Бельгии, Голландии и Франции. С 1 января 1940 года фон Шелиа устроился на работу в информационное управление МИД. «Альта» на своей квартире с помощью специального аппарата копировала для передачи в Москву документы, которые ей сначала передавал Кегель.

В мае 1940 года Ильзе Штебе удалось устроиться референтом по связям с прессой информационного управления МИД – теперь они с фон Шелиа работали в одном подразделении. «Альта» готовила статьи для прессы, которые немецкие посольства за рубежом должны были продвигать в иностранные СМИ.

В мае-июне 1940 года английские, французские, бельгийские и голландские войска были легко разгромлены немцами, и весь мир ждал куда теперь направится победоносный вермахт. Вариантов было два: высадка в Англии или удар на Востоке, либо против СССР, либо через Турцию или Северную Африку на Ближний Восток (к нефтяным запасам Ирака и Ирана).

Но был и еще один, самый страшный для Москвы сценарий: Германия заключает мир с Англией, и они вместе выступают в «крестовый поход против большевизма». И этот сценарий был отнюдь не иллюзорным, так как в британских правящих кругах (включая королевскую семью) имелись его сторонники. Именно для переговоров с ними вылетел в Англию в мае 1941 года «наци номер два» Рудольф Гесс.

Советская разведка естественно прилагала все усилия, чтобы раскрыть планы немцев.

Ильзе работала так интенсивно, готовя по вечерам после работы донесения для Центра, что один раз от изнеможения упала прямо на улице. Она мало спала и ела, что придется. Врачи настоятельно рекомендовали ей отдохнуть и сменить работу. Но «Альта» продолжала опасную борьбу.

31 июля 1940 года на совещании в Бергхофе с высшим командованием вермахта Гитлер заявил, что «Россию надо уничтожить» весной 1941 года. Фон Шелиа сообщил «Альте» о неминуемом ухудшении советско-германских отношений, причем слова Гитлера были переданы практически текстуально.

В сентябре 1940 года резидент Разведупра в Берлине полковник Н. А Скорняков («Метеор», работал «под крышей» помощника советского военного атташе по авиации) развернуто сообщил в Москву данные «Альты» и «Арийца» о начавшейся переброске германских войск на границу с СССР. В сообщении говорилось о нервном истощении «Альты». Когда в августе 1940 года она уехала лечиться на воды в Карловы Вары, врач отказался прописывать ванны, так как Ильзе не могла даже ходить. У нее сильно болели почки и печень. Резидентура РУ ГШ РККА предоставила «Альте» деньги на лечение, но все же 12 октября 1940 года ей приходится взять отпуск по болезни, а затем с 1 января 1941 года она прекратила работу в МИД.

Ильзе просит Разведупр через Херрнштадта (они обменивались письмами, которые передавались во время личных встреч «Альты» с советскими разведчиками) разрешить ей на время уехать в Чехию, ближе к минеральным источникам. Но тучи вокруг СССР сгущались и военная разведка РККА не могла обойтись без нелегального резидента в Берлине.

18 декабря 1940 года Гитлер подписал директиву номер 21 о подготовке войны против СССР – «План Барбаросса». Вермахт должен был полностью изготовиться для удара в любой день, начиная с 15 мая 1941 года. Особое внимание фюрер приказал уделить маскировке и дезинформации противника. Директиву отпечатали лишь в 9 экземплярах

Тем не менее, 28 декабря 1940 года фон Шелиа сообщил о директиве Гитлера «Альте». Уже на следующий день эти сведения были доложены Сталину²⁶⁰. В Москве сначала не поверили – там считали, что визит наркома по иностранным делам В.М. Молотова в Берлин в ноябре 1940 года урегулировал все спорные вопросы с Германией. Начальник РУ ГШ РККА Ф.И. Голиков (занимал должность с июля 1940 года) поручил перепроверить эту информацию. 4 января 1941 год фон Шелиа подтвердил, что война против СССР запланирована на весну 1941 года, причем начнется она не по слухам, а на основании секретной директивы Гитлера. Эти сведения фон Шелиа получил от знакомого высокопоставленного военного.

В начале 1941 года встречи с «Альтой» были ограничены одной в месяц, а начиная с осени 1940 года рассматривался вопрос о наделении группы Штебе радиостанцией. Военному атташе в Берлине генерал-майору Тупикову поручили наладить работу рации к 1 июля 1941 года и обучить «Альту» в качестве радистки.

Между тем «Альта» продолжает бить тревогу. В конце февраля 1941 года со ссылкой на «высокопоставленные круги» в Москву передается чрезвычайно важная информация: Гитлер намерен начать войну против СССР 20 мая 1941 года. Причем на тот момент это было истиной – лишь удар вермахта по Югославии и Греции в апреле 1941 года (решение о нем было принято только 28 марта 1941 года) отодвинул сроки реализации «плана Барбаросса» примерно на месяц.

Информация «Альты» содержала удивительно точные подробности военных планов немцев: «Формируются три армейские группы под командованием маршалов Бока, Рундштедта и фон Лееба. Армейская группа Кенигсберг будет наступать в направлении на Петербург, армейская группа Варшава – в направлении на Москву, армейская группа Познань – в направлении на Киев. Сроком наступления необходимо считать 20 мая. Запланирована колоссальная битва на окружение Пинской области с участием 120 дивизий с немецкой стороны… Уже построены бронепоезда с русской колеей»²⁶¹.

Таким образом, Москва знала точный сценарий развития агрессии и даже имена командующий армейскими группами вермахта. Причем Гитлер как раз и распорядился уничтожить основные силы Красной Армии у границы, в Белоруссии севернее Пинска и припятских болот. Именно так все и произошло в страшном июне 1941 года.

Отметим что «Альта» первая сообщила в Москву направление главного удара вермахта – Белоруссия, в то время как многие кадровые разведчики РУ ГШ РККА стали жертвой дезинформации немцев о том, что основной удар придется по Украине.

С 1 марта 1941 года Штебе по протекции фон Шелиа устраивается на работу в фармацевтический концерн «Лингнерверке» в Дрездене. Там она занималась рекламой зубной пасты «Олдол» за границей. Она с гордостью писала Херрнштадту: «Теперь я из себя кое-что представлю. И жалование у меня соответствующее. Тебя это радует?»

В середине марта 1941 года «Альта» уточнила сроки предстоящей нацистской агрессии – война начнется от 15 мая до 15 июня. В любом случае войну следует ждать самое позднее в июне.

20 марта 1941 года начальник советской военной разведки генерал-лейтенант Голиков подготовил доклад для руководства страны «Высказывания (оргмероприятия) и варианты боевых действий германской армии против СССР». В нем были, в том числе, и процитированы сведения «Альты». Однако к счастью она так и не узнала, какой был сделан вывод в упомянутом докладе: «Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки»²⁶².

Тем самым Голиков просто привел в докладе известное ему мнение Сталина о том, что Гитлер не отважится напасть на СССР, предварительно не разгромив Англию.

В апреле 1941 года Сталин потребовал и от военной разведки и от разведки НКГБ²⁶³ предоставить документы, свидетельствующие о подготовке немцами войны. Ясно, что это было невозможно, учитывая крайне узкий круг лиц, имевших к таким документам непосредственный доступ.

Между тем 5 апреля Ильзе сообщила Зайцеву, что ночью начнется агрессия против Югославии, страны, с которой СССР в тот же день демонстративно подписал договор о дружбе и сотрудничестве.

25 апреля 1941 года Ильзе писала Рудольфу Херрнштадту: «…Как тяжело наблюдать всю подготовку к предстоящему конфликту, держите глаза открытыми и не обманывайте себя»²⁶⁴. Последние слова в письме были подчеркнуты.

В этот же день развернутую записку в Центр направил советский военный атташе в Берлине генерал-майор Тупиков, который безусловно доверял «Альте». В отличие от Голикова, который явно старался угодить Сталину, Тупиков назвал вещи своими именами: «1. В германских планах сейчас ведущейся войны СССР фигурирует как очередной противник. 2. Сроки начала столкновения – возможно более короткие и, безусловно, в пределах текущего года…»²⁶⁵.

В мае 1941 года с руководством Разведупра на конспиративной квартире в Москве встретился бывший член группы «Альты» Герхард Кегель, работавший в германском посольстве в Москве. Он подтвердил, что война начнется в ближайшие недели. И от него потребовали документов на сей счет.

10 мая «Альта» предупредила, что развертывание германской армии в Польше идет полным ходом, а все умиротворяющие заявления Берлина (что мол, войска в Польше отдыхают вне пределов действия английской авиации) являются дезинформацией.

7 июня 1941 года «Альта» сообщила при личной встрече, что на «…Восток ежедневно идет 50 составов…Фактом является то, что сроки кампании против России перенесены после 20 июня, что объясняется большими материальными потерями в Югославии. Никто из информированных инстанций не сомневается, что военные действия против России будут проведены». Это была последняя встреча «Альты» с «Бине» – Зайцева отзывали в Москву.

12 июня «Альта» встречается с новым куратором Разведупра (А.И. Старицкий, псевдоним «Таль»), который передает ей задание – освоить шифрованную радиосвязь. К сожалению Ильзе не успела этого сделать. Она передала «Талю» данные «Арийца» о том, что война начнется с 15 по 20 июня.

Между тем Голиков в специальном анализе всех сообщений военной разведки с 15 мая по 15 июня 1941 года опять делает вывод, что нападения немцев следует ожидать лишь после разгрома Англии.

На следующий день, 16 июня, «Альта» сообщает «Талю» сведения «Арийца» со ссылкой на верховное командование вермахта: война начнется между 22 и 25 июня. 20 июня «Ариец» сообщил точную дату – 22 июня. «Альта» вызвала «Таля» на встречу 21 июня, но тот не пришел. Тогда она сама отправилась к советскому посольству, но заметила, что за ним фактически демонстративно наблюдают сотрудники гестапо. Именно поэтому «Талю» в этот день и не разрешили покинуть дипмиссию.

Тем не менее, советский военный атташе генерал-майор В.И. Тупиков («Арнольд») радировал в Москву, что война начнется завтра. Нарком внутренних дел Л.П. Берия в докладной писал Сталину 21 июня 1941 года о Тупикове: «Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на берлинскую агентуру»²⁶⁶.

Когда Ильзе услышала 22 июня 1941 год сообщение по радио о начале войны, она заплакала.

В тот же день весь персонал посольства и торгпредства СССР был интернирован гестапо, а потом под усиленной охраной отправлен в Турцию, где наших дипломатов обменяли на сотрудников германского посольства в Москве. Между тем при отъезде германских дипломатов, на вокзале в Курске сотрудник Разведупра сумел сунуть Герхарду Кегелю записку с радиошифром и адресом «Альты». Там же и был адрес «музыканта» – радиста Курта Шульце («Берг»)²⁶⁷. Кегель запомнил шифр и уничтожил записку. Шульце с 1939 года жил в своем доме в Карове (под Берлином) и на его участке не было электричества, поэтому он не мог пользоваться рацией.

В августе 1941 года Кегель²⁶⁸, фон Шелиа и Штебе встретились в Берлине. «Альта» не решилась выйти на контакт с Шульце, которого лично никто из них не знал. Ильзе не знала, что к тому времени рация Шульце пришла в негодность.

Было решено попытаться найти прямой выход на Разведупр и с этой целью Ильзе хотела использовать работавшего в посольстве Германии в Бухаресте Велькиша. Но тот сообщил в мае 1942 года, что и его контакты с Разведупром оборвались 22 июня 1941 года.

На случай возможного ареста все трое договорились признавать лишь то, что гестапо уже смогло доказать.

Последующие месяцы были самыми страшными в жизни Ильзе. Она была готова по-прежнему давать Москве ценные сведения, но осталась без надежной связи. Между тем Красная Армия терпела чудовищные поражения, причем немцы наступали именно так, как она и сообщала еще весной 1941 года. Получалось, что ей не поверили. И все же Ильзе ни на минут не сомневалась, что Советский Союз победит. Отступление РККА она объясняла стремлением заманить вермахт глубже на советскую территорию и там разгромить его. Поражение нацистов в битве под Москвой стало для нее настоящим праздником.

В это страшное время ей как никогда было нужно крепкое мужское плечо. В апреле 1940 года «Альта» привлекла к работе журналиста Карла Хельфериха, которому в Центре присвоили псевдоним «Хир». Ильзе и Карл полюбили друг друга. Она сообщила об этом Херрнштадту, равно как и о том, что не может иметь детей (апрель 1941 года): «..Мы уже давно так далеки друг от друга…И я, мы оба знаем это, никогда полностью не принадлежала тебе. Человек, женой которого я скоро стану (в глазах общества), – один из нас…Он плавает, ходит на лыжах, смеется, играет в шахматы…У него такая же профессия как у тебя. Это – счастливая связь, синтез ума и сердца. Ты меня поймешь, если вспомнишь наши разговоры о жизни, счастье и человеческой судьбе. Я хочу заверить тебя, что не покидаю тебя навечно и навсегда. Ты останешься моим лучшим другом, которому я доверяю и на которого смогу положиться в трудных ситуациях»²⁶⁹.

Уже 23 июня 1941 года Ильзе предупредила Карла, что в случае ареста будет говорить, что он передавал ей лишь данные из иностранных газет, чтобы она лучше ориентировалась в своей рекламной деятельности. В 1942 году они стали жить вместе. Подруга Ильзе Урсула Шульц не понимала, почему Ильзе живет с мужчиной, которого она сильно превосходит по интеллекту. Она считала, что «Альте» просто страшно жить одной.

В конце августа 1941 года Разведупр шифровкой поручает своему резиденту в Брюсселе «Кенту» (Анатолий Гуревич) выехать в Берлин и восстановить там связь с резидентурами НКГБ («Старшина», «Корсиканец») и военной разведки («Альта»). В шифровке был указан адрес матери «Альты» и точное имя – Ильзе Штебе. «Кент» должен был передать Ильзе привет от Рудольфа Х., т. е. от Херрнштадта. Гуревич должен был также передать «Альте» свой радиошифр, а сам перейти на другой. Ему было поручено оказать «Альте» и материальную помощь (1000 марок). Гуревичу сообщили, что «Альта» может быть в Дрездене и приказали в случае необходимости съездить туда.

Если встреча с Ильзе не состоится, «Кенту» поручалось навестить радиста Шульце (в шифровке был указан его адрес и имя жены)

Гуревич работал под прикрытием легенды успешного уругвайского коммерсанта Висенте Сьерра и имел пропуск на передвижение по оккупированным немцами территориям, так как его фирма поставляла товары вермахту.

В Москве не знали, что оживленный радиообмен с Брюсселем 28 августа 1941 года запеленговали радиотехнические службы немцев в Праге. Радиограмму передали в Берлин, но она не поддавалась дешифровке.

29 октября 1941 года «Кент» приехал в Берлин и позвонил по указанному в шифровке телефону на квартиру матери Ильзе. Но там жила другая семья, которая сдавала Ильзе комнату, чего советский разведчик не знал. Какая-то женщина по телефону сообщила «Кенту», что Штебе в Дрездене и ее адрес ей неизвестен.

Несмотря на то, что «Кенту» предписывалось, в крайнем случае, искать «Альту» в Дрездене, он туда не поехал.

Зато Гуревич смог встретиться с Харро Шульце-Бойзеном. Тот передал связнику Центра ценную оперативную информацию и показал на карте Берлина, где живет Шульце. На следующий день «Кент» увиделся с «музыкантом» и передал ему шифр для «Альты», а также книгу «Ля фам», которая служила для шифровки радиосообщений. Но радист не знал ни саму «Альту», ни ее адреса.

12 декабря 1941 года немцы, установив точное местонахождение передатчика в Брюсселе, провели налет на явку и захватили несколько радистов резидентуры «Кента». Самому Гуревичу удалось бежать в Марсель.

Между тем ГРУ²⁷⁰ вновь попыталось наладить контакт с «Альтой». 17 мая 1942 года над Всточной Пруссией была сброшена группа в составе радистки Эрны Айфлер и Вильгельма Феллендорфа (оба члены КПГ). Предварительно Эрне показали фото Ильзе, она запомнила адрес, телефон и фамилию «Эльза Штабе» (в русском языке нет немецкого звука ц – Stцbe, поэтому кириллицей фамилию «Альты» в ГРУ видимо писали «Штабе»; Эльза и Ильзе – тоже абсолютно разные женские имена, хотя для русского звучат очень похоже). При встрече Эрна должна была назвать Ильзе ее псевдоним «Альта» и передать привет от «знакомого Рудольфа». 26 мая 1942 года Эрна и Вильгельм добрались до Берлина, и уже на следующий день Эрна позвонила по указанному ей телефону, но там ответили, что не знают никого с фамилией «Штабе». Эрна позвонила и во второй раз, но ей ответили уже угрожающе: «Вы разве не звонили недавно?».

В отличие от Гуревича, находившаяся на нелегальном положении и ежеминутно рисковавшая жизнью Эрна отправилась в Дрезден, но указанной ей в Москве улицы и дома (Франкфуртер Аллее 102) там просто не оказалось. Не было имени Эльза Штабе и в телефонном справочнике. В ГРУ видимо спутали адреса – по адресу Франкфуртер Аллее 202 жила мать Ильзе. Но не в Дрездене, а в Берлине.

Эрна и Вильгельм переехали в Гамбург, где укрывались у знакомых коммунистов. Они написали письмо своему куратору полковнику начальнику ГРУ И. Большакову (радиосвязи у них не было), сообщив, что указанный адрес «Альты» не верен. Письмо предполагалось передать через гамбургских коммунистов в советское посольство в Стокгольме, но сделать этого не удалось.

Между тем, Ильзе жила вместе с Хельфрихом в Берлине по адресу Ахорналлее 48.

8 августа 1942 года ГРУ направило на корабле в Англию немецкую коммунистку Эльзе Ноффке. Из Англии она должна была спрыгнуть с парашютом в Германии и установить связь с «Альтой». Но судно подверглось торпедной атаке, и Эльзе утратила рацию и шифр. Ее спасли и в феврале 1943 года по просьбе ГРУ англичане сбросили Эльзе над Южной Германией, но при выброске она утратила рацию. В апреле 1943 года Эльзе арестовало гестапо, установив ее адрес во Фрайбурге с помощью радиоигры с Москвой.

Между тем в апреле 1942 года фон Шелиа вновь устраивает Ильзе Штебе на работу в Информационное управление МИД.

Сама «Альта» тоже ищет контакты с Москвой. Она спросила своего друга Хельмута Киндлера из отдела пропаганды Верховного командования вермахта, могут ли ее направить на русский фронт корреспондентом женского журнала «Эрика» или забросить в тыл русских для ведения разведки. Однако начальство Киндлера отмахивается от этой просьбы.

Между тем после жестоких пыток один из радистов группы «Кента» немецкий коммунист Йоганн Венцель (псевдоним «Герман», его арестовали 30 июня 1942 года в Брюсселе, также запеленговав передатчик) в конце июля 1942 года раскрыл шифр. Прочитав перехваченные ранее радиограммы, гестапо с изумлением узнало о разветвленной сети советской разведки в Берлине и на оккупированных территориях Западной Европы, которую гестаповцы окрестили «Красной капеллой». Также была названа и специальная группа гестапо по расследованию «русского шпионажа».

Начались аресты, в ходе которых в Берлине гестаповцы взяли более сотни подпольщиков.

В августе 1942 года из одной из дешифрованных радиограмм гестапо установило фамилию и адрес Ильзе Штебе.

12 сентября 1942 года Ильзе Штебе и Карл Хельферих играли скромную свадьбу. Неожиданно в квартире появились гестаповцы. На Ильзе (одетую в красивое серое платье с белым воротничком) надели наручники и отвезли в тюрьму полицай-президиума на Александер-платц, куда доставили и еще примерно 40 женщин, проходивших по делу «Красной капеллы». Гестаповцы считали, что Ильзе входит в сеть Харнака и Шульце-Бойзена, но она не знала этих людей.

Ее избивали почти каждый день, обливали ледяной водой, не давали уснуть. Но Ильзе словно отключилась и игнорировала издевательства над собой: она не узнавала людей на фотокарточках, выдерживала перекрестные допросы и отрицала все. Она заявила, что не знает никаких «Альту» и «Кента».

Никаких улик у гестапо кроме одной радиограммы не было, и Ильзе надеялась, что ей удастся выйти сухой из воды. Но 15 октября 1942 года гестаповцам удалось в Гамбурге арестовать Эрну Айфлер, и под пытками она созналась, что шла на встречу с «Эльзой Штабе». Тогда сотрудник гестапо Хабекер (допрашивавший ранее «Альту») предъявил Эрне фото арестованных по делу «Красной капеллы» женщин и под номером 188 она узнала Ильзе Штебе, сообщив, что карточку этой женщины ей показали в Москве.

От имени Эрны Айфлер гестапо начинает радиоигру с «Директором» (ГРУ) и в середине октября 1942 года «Эрна» сообщает в Москву, что им с Вильгельмом удалось обосноваться в Гамбурге, и они ждут указаний. «Директор» ответил, что вскоре для установления контакта с «Альтой» прибудет «Генрих Кестер». Это был немецкий коммунист Генрих Кенен. Кенена опять снабдили неправильным адресом и телефоном Штебе, показали фото фон Шелиа и дали явки, уже проваленные гестапо после ареста радиста Венцеля. У Кенена с собой была даже квитанция с подписью фон Шелиа на получение средств за передачу им информации: «Кестер» в случае неудачи контакта с «Альтой» должен был сам установить прямой контакт с фон Шелиа.

23 октября 1942 года Кенен (подготовленный как радист берлинской резидентуры ГРУ) был сброшен с парашютом над Восточной Пруссией. В гестапо, получив сведения от «Директора», его уже ждали. В камеру к Штебе подсадили стенографистку гестапо Гертруд Брайтер, чтобы она могла увидеть ее. После этого Брайтер доставили на квартиру Штебе, где она ждала звонка Кенена. Кенен позвонил 28 октября и «Ильзе» (Брайтер) договорилась с ним о встрече на следующий день на станции городской электрички «Савиньи-платц». «Ильзе» и Кенен гуляли по парку Тиргартен, и посланец из Москвы попросил достать ему две рубашки. На следующий день в одном из берлинских кафе Кенена во время очередной встречи с «Ильзе» арестовало гестапо, найдя у него квитанцию с фамилией фон Шелиа.

Сам «Ариец», наверное, знал об аресте Ильзе Штебе и ее мужа Хельфериха, но зная «Альту», ее мужество, думал, что ему ничто не угрожает. 28 октября 1942 года фон Шелиа возвратился с женой из Швейцарии, где они навещали родственников. На следующий день гестапо арестовало его прямо в здании МИД.

30 октября 1942 года следователь гестапо Хабекер познакомил Ильзе с показаниями Эрны Айфлер и сообщил об аресте фон Шелиа и курьера из Москвы. Ей устроили очную ставку с фон Шелиа, который «сломался» и сознался во всем.

После этого по данным гестапо Ильзе призналась в работе на советскую разведку, но не назвала никого из «сообщников». Таким образом, она спасла жизнь Кегелю и супругам Велькиш. «Альта», как они с мужем уговаривались раньше, смогла убедить гестапо в полной невиновности Карла Хельфериха. Ее по-прежнему били и издевались психологически – мол, она работала на русских за деньги, потому что стала сексуальной рабыней еврея Херрнштадта.

12 декабря Ильзе в последний раз увиделась со своим мужем и братом. К грусти неизбежного вечного расставания примешивалась и радость – Ильзе улыбнулась, узнав, что немецкие войска окружены под Сталинградом. В камере Ильзе продолжала работать над книгой, романом о женщине, посвятившей жизнь высоким идеалам. Но книге этой так и не суждено было увидеть свет.

14 декабря 1942 года Ильзе Штебе и Рудольф фон Шелиа предстали перед нацистским судом. Причем обвиняемым особо инкриминировалось сообщение Москве точного «дня и часа» нападения Германии на СССР. Судьи управились на один день, приговорив Ильзе Штебе и Рудольфа фон Шелиа к смертной казни и лишению гражданства за измену родине. Из камеры Ильзе в тот день раздались слова грустной песни о вечном покое.

Гитлер отклонил помилование осужденных и лично утвердил приговор.

«Фюрер. Ставка фюрера, 21.12.1942 г.

I. Я утверждаю приговор Имперского военного суда от 14 декабря 1942 г., вынесенный бывшему легационному советнику Рудольфу фон Шелиа и журналистке Ильзе Штебе, а также приговор Имперского суда от 19 декабря 1942 г., вынесенный обер-лейтенанту Харро Шульце-Бойзену и другим, за исключением части приговора, касающейся жены Милдред Харнак и графини Эрики фон Брокдорф.

II. В помиловании отказываю.

III. Приговоры в отношении Рудольфа фон Шелиа, Харро Шульце-Бойзена, Арвида Харнака, Курта Шумахера и Иоганнеса Грауденца привести в исполнение через повешение. Остальные смертные приговоры привести в исполнение через обезглавливание…»²⁷¹.

22 декабря 1942 года Ильзе Штебе отрубили голову на гильотине в тюрьме Плетцензее в Берлине. В одном из ее писем на волю говорилось: «Я ничего другого не ждала от них. Теперь я довольна и совершенно спокойна…Все кто меня знал, будут одного мнения – я честна»²⁷². В этот же день казнили Арвида Харнака, Харро Шульце-Бойзена и Рудольфа фон Шелиа. Всего по делу «Красной капеллы» нацисты казнили 46 человек, в том числе 18 женщин.

Мать Ильзе отправили в женский концлагерь Равенсбрюк, где она погибла в 1943 году. Ее брат Курт Мюллер продолжал участвовать в движении Сопротивления в составе подпольной группы «Европейский союз», но в сентябре 1943 года был арестован и казнен. Таким образом, все родственники «Альты» пали в борьбе против гитлеризма.

После войны имя Ильзе Штебе впервые стало известно широкой советской общественности в июле 1967 года после публикации развернутого очерка о ней в газете «Правда». В 1969 году она как «советская разведчица» посмертно была награждена Орденом Боевого Красного Знамени.

В ГДР также чтили имя мужественной женщины, и именем Ильзе Штебе в 70-е годы была названа одна из школ Берлина. Но после объединения Германии в 1990 году школа была переименована, и в новой Германии об «Альте» стараются не вспоминать.

Ведь еще с послевоенных времен в ФРГ считали и Ильзе Штебе и Рудольфа фон Шелиа не борцами Сопротивления, а предателями на службе «сталинского режима». Фон Шелиа очистили от клейма «шпиона» лишь в 1995 году и его имя появилось на дополнительной памятной доске на здании МИД ФРГ. В 1997 году в его честь назвали одну из улиц Гамбурга.

А вот имени Ильзе Штебе нет на памятной доске немецкого МИД с именами немецких дипломатов, участников движения Сопротивления, хотя она сделала для предотвращения войны и для счастливого будущего своей родины больше, чем миллионы немцев в то страшное время. Ценой своей молодой жизни она спасла и честь немецкого народа, доказав, что не все в Германии были послушными и восторженными сторонниками Гитлера.

Память об этой прекрасной, доброй, талантливой и мужественной женщине должна возродиться вновь и уже никогда не угаснуть. Поэтому дело чести для России, ради которой Ильзе Штебе отдала свою жизнь, назвать ее именем одну из красивых улиц Москвы и присвоить ей давно заслуженное звание Героя Российской Федерации.

Трагедия 22 июня 1941 года. Что знал Сталин?

Хлобустов О. М.

Постижение истории – это бесконечный процесс узнавания и более глубокого понимания истории своей страны как подрастающими поколениями, так и более взрослыми согражданами. И понимание ее хода и логики чрезвычайно важно для будущего страны, ибо, как говорил наш великий соотечественник Николай Михайлович Карамзин: – История это единственная наука, превращающая человека в Гражданина!

Не только отдельные события, но и целые исторические эпохи по-прежнему остаются предметом жарких политических дискуссий. Одной из таких эпох стал трагический для многих государств Европы период 1938 – 1941 годов, начавшийся признанным ведущими мировыми державами аншлюсом Германией Австрии и завершившийся созданием антигитлеровской коалиции.

В настоящее время не только отдельные историки-ревизионисты, но и политическое руководство ряда государств, Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) пытаются «переписать» неудобную для них правду, возлагая ответственность за развязывание Второй мировой войны на Советский Союз.

Одной из активно дискутируемых до сих пор тем является степень осведомленности советского руководства об агрессивных намерениях, планах и военных приготовлениях Германии к нападению на СССР, а также о мерах, предпринимавшихся советским руководством в связи с этим.

В изданном в 2016 г. учебнике истории России для 10 классов (М.М. Горинова, А.А. Данилова, М.Ю. Морукова под редакцией академика РАН А.В. Торкунова), появился параграф, посвященный деятельности советской разведки и контрразведки в годы Великой Отечественной войны. Однако авторы оставили без внимания столь важный вопрос, как предупреждения советской разведки о возможном нападении Германии на Советский Союз.

Следует подчеркнуть, что, как обоснованно писал Герой Российской Федерации полковник КГБ СССР Юрий Колесников²⁷³, – «О разведке никогда не будет сказано последнего слова».

В недавнем интервью «Почему бы не предать гласности секретные документы?»²⁷⁴ полковник в отставке М. Любимов ратовал за широкую публикацию архивных документов. Читатели в большинстве своем склонны воспринимать слова любого профессионала, уже в силу его бывшей служебной принадлежности, как достоверные, правдивые, своевременные и обоснованные. Что далеко не всегда, как и в данном конкретном случае, соответствует действительности. Кому-то из не особо осведомленных читателей интервью Любимова может показаться аргументированным и обоснованным. Но это – только на первый взгляд.

«Призывая» вступить «на путь гласности и просветительства», М.П. Любимов в действительности демонстрирует полную и прискорбную неосведомленность по данному вопросу. Следует отметить, что, не считая даже весьма многочисленных документальных публикаций в прессе, нельзя также не сказать и о подготовленных СВР России сборниках архивных документов по интересующему нас периоду²⁷⁵.

Однако сообщения советской разведки, наряду с трофейными архивными документами, опубликованы и в подготовленном ФСБ России многотомном сборнике «Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. 1941 – 1945 гг.» (в одиннадцати книгах). Первый его том вышел из печати в 1995 г., а последний из шести томов, пришел к читателям в апреле 2014 г²⁷⁶.

Заметный вклад в информирование советского руководства о возникновении новых угроз безопасности страны внесла также и военная разведка, однако это – тема отдельного исследования²⁷⁷, которую мы не будем затрагивать в этой статье.

Подчеркнем, однако, что первый председатель КГБ при СМ СССР И.А. Серов в своих мемуарах вообще не посчитал нужным коснуться столь важного вопроса как причины трагедии лета 1941 г. и предупреждения разведкой НКВД руководства страны об угрозе вооруженной агрессии со стороны Германии. Хотя даже в мемуарах Г.К. Жукова «Воспоминания и размышления» этим вопросам посвящен не один десяток страниц²⁷⁸.

Причины постигших Советский Союз поражений начального периода Великой Отечественной войны имеют целый ряд составляющих. Среди них, бесспорно, и «кадровые чистки» и репрессии конца 1930-х годов как в Наркомате обороны СССР, РККА, так и в Разведывательном управлении НКО (РУ, привычное нам наименование Главное разведывательное управление (ГРУ) оно получило только в июне 1945 г.), и самом НКВД СССР.

Начало «чисткам» в органах военной разведки положило выступление И.В. Сталина 21 мая 1937 г. на совещании в НКВД, где он заявил, что «…управление разведки вместе со своим аппаратом попало в руки немцев. Разведсеть надо распустить. Лучше всего – всю».

2 июня, по сути, та же оценка прозвучала и на заседании Военного Совета наркомата обороны СССР: «Наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем…. Наша разведка по линии ГПУ возглавлялась шпионом Гаем²⁷⁹, и внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа хозяев этого дела, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу…. Разведка – это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение. И вот задача стоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши»²⁸⁰.

Заметим, что эти сталинские утверждения, как показали многие последующие события, были далеки от действительности, но за ними последовали аресты «врагов народа»: в июле 1937 г. были арестованы 20 сотрудников Разведупра, а с августа по октябрь того же года еще 23 сотрудника. Всего же в Разведывательном управлении РККА с 1937 г. по июнь 1941 г. были репрессированы 22 начальника и 12 заместителей начальников отделов, 33 – начальника отделений, а также 17 зарубежных резидентов, 16 военных атташе…

И это при том, что Разведуправление в это время имело в штате всего 403 сотрудника (234 из них были военнослужащими, а 169 – гражданскими служащими)²⁸¹!

За период с 1937 г. по июнь 1940 г. были последовательно арестованы и осуждены пять его руководителей: С.П. Урицкий (начальник Разведупра с апреля 1935 по июнь 1937 г.), Я.К. Берзин (возглавлял РУ РККА в 1924 – 1935 и 1937 гг.), С.Г. Гендин (сентябрь 1937 – май 1938 г.), А.Г. Орлов (1938–1939), И.И. Проскуров (апрель 1939 – июнь 1940 г.)²⁸².

Понятно, что эта волна репрессий представляла собой сильнейший удар по всей системе военной разведки.

И все же определенная доля правды, как и собственной вины, есть в словах наркома обороны К.Е. Ворошилова на Пленуме ЦК ВКП(б) 28 марта 1940 г.: «Разведки как органа, обслуживающего и снабжающего Генеральный штаб всеми нужными данными о наших соседях и вероятных противниках, их армиях, вооружениях, планах, а во время войны исполняющего роль глаз и ушей нашей армии, у нас нет или почти нет. Военную разведку, достойную нашей страны и армии, мы обязаны создать во что бы то ни стало и в возможно короткий срок. Необходимо ЦК выделить достаточно квалифицированную группу работников для этой цели»²⁸³.

На смену смещенным сотрудникам Разведывательного управления пришло молодое поколение офицеров – их средний возраст был около 35 лет, они имели за плечами академическое образование, но не имели опыта практической оперативной разведывательной работы. И именно им выпала непростая задача начать работу по восстановлению разведывательных позиций за границей, восстановлению связей со старыми и поиск новых источников информации.

Столь же печальная участь постигла и внешнюю разведку НКВД СССР. В 1937–1938 гг. из 450 штатных сотрудников Иностранного отдела (ИНО) НКВД, включая сотрудников ее загранаппаратов, были репрессированы 275 человек… В это время были ликвидированы многие зарубежные резидентуры не только Разведуправления НКО, но и НКВД СССР, что самым неблагоприятным образом сказалось на работоспособности советской разведки.

Понятно, что вызовы в центр, увольнения, аресты и осуждения сотрудников разведки, разрушали тонкий механизм систематического получения информации о процессах в разведываемых странах и планах их руководства. Вследствие этого, в 1938 г. в течение 127 дней кряду (более четырех месяцев!) разведка НЕ направила в ЦК ВКП(б) ни одного сообщения!

Таким образом, самые сильные удары в предвоенный период советская внешняя разведка Разведуправления НКО и НКВД получили отнюдь не со стороны противника. Достаточно сказать, что в 1941 г. в Берлине и Токио в составе резидентур НКВД имелось всего по три оперативных работника, причем некоторые из них даже не владели языком страны пребывания.

Следует также отметить, что после установления на западе в 1939 г. новой линии государственной границы СССР, в соответствии со стратегическими планами военного командования для ее войскового прикрытия началось строительство новой системы укрепленных районов (УРов) обороны. И, хотя многие из них к 22 июня 1941 г. не были еще даже оснащены артиллерийско-пулеметным вооружением, полностью оборудованы в инженерном отношении, а находившиеся в них гарнизоны были вооружены лишь легким стрелковым оружием, уже в 1940–1941 гг. старая система УРов уже была демонтирована.

Самое трагичное, пожалуй, заключалось в том, что в эти же годы также была уничтожена и созданная вдоль старой линии госграницы скрытая система развертывания партизанской борьбы для отпора агрессору в случае его возможного вторжения. (По линии НКО СССР она создавалась усилиями И.Г. Старинова, а по линии НКВД Я.И. Серебрянского)²⁸⁴. Она включала в себя как подготовленные, обученные кадры, так и заложенные тайные склады вооружения, обмундирования и продовольствия, системы связи и управления…

В канун десятилетия Победы над Германией первым изучением сообщений разведки о военных приготовлениях вермахта занялся заместитель председателя КГБ при СМ СССР Петр Иванович Ивашутин²⁸⁵. Он понимал, что из этих трагических уроков необходимо не просто сделать практические выводы, причем не только для КГБ или военной разведки, но и для высшего политического руководства страны, чтобы ничего подобного трагедии 22 июня 1941 г. не могло повториться и в будущем. Как настоящий исследователь, Ивашутин не только раскрывал и постигал тайны истории, учился на ее горьких уроках и примерах, но и делал из них необходимые выводы во имя будущего и сохранения безопасности своей страны, её народа.

Ну как тут не вспомнить мудро‑горестные слова нашего историка Василия Осиповича Ключевского: «История не учительница, а надзирательница, magistra vitae (наставница жизни): она ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков!».

13 мая 1939 г. внешнюю разведку НКВД – 5 отдел Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) возглавил 32-летний Павел Михайлович Фитин, к моменту назначения на эту должность прослуживший в разведке всего лишь… 7 месяцев²⁸⁶! Следует, однако, отметить, что это, почти случайное назначение на потенциально «расстрельную» должность – с 1937 по 1939 г. были приговорены к высшей мере наказания трое его предшественников (А.Х. Артузов, С.М. Шпигельглас, З.И. Пассов), оказалось весьма удачным: под руководством П.М. Фитина до 15 июня 1946 г. разведка НКВД-НКГБ не только добилась немалых успехов, но и создала сильные оперативные заделы на будущие годы.

Уже в 1940-м – первой половине 1941‑го года 1-м управлением НКГБ СССР были восстановлены 40 зарубежных резидентур, в том числе – и в Берлине. В 1941 г. в зарубежных резидентурах СССР работали всего 242 разведчика, которые имели на связи около 600 информаторов. Зато каких!²⁸⁷

И эти созданные разведчиками НКВД-НКГБ резидентуры, в том числе и берлинская нелегальная резидентура, в которую входили 14 немецких антифашистов, добывали в годы войны ценнейшую военно-стратегическую разведывательную информацию для советского командования.

И именно поэтому бывший директор ЦРУ США Аллен Даллес не без зависти позднее писал в своей известной книге «The Craft of Intelligence» (неточный русский перевод – «Искусство разведки», а надо бы – «Мощь разведки»!): «Информация, которую посредством секретных операций смогла добыть советская разведка во время Второй мировой войны, содействовала военным усилиям Советов и представляла собой такого рода материал, который является предметом мечтаний для разведки любой страны».

Исключительный личный вклад в восстановление разведывательной работы в Германии внес Александр Михайлович Коротков²⁸⁸, в августе – сентябре 1940 г., находясь в краткосрочной легальной командировке в Берлине, он возобновил связь с рядом законсервированных ценных источников НКВД. С февраля 1941 г. Коротков – заместитель резидента НКВД в Берлине, а 24 июня передал немецким антифашистам две радиостанции и блоки питания к ним, что позволило Москве оперативно получать разведывательную информацию из Берлина в первые месяцы Великой Отечественной войны. В связи с тем, что с августа 1941 г. прием радиопередач из Берлина прекратился, агентурная группа НКВД была замкнута на резидентуры Разведуправления НКО в Бельгии и Голландии.

Доверительные, откровенные беседы двух профессионалов – А.М. Короткова и П.И. Ивашутина, помогли последнему понять и осознать как весь трагизм деятельности советской разведки накануне нападения Германии на СССР, так и имевшиеся ошибки и недостатки в организации ее работы.

В Германии в 1939–1941 гг. также действовали 12 источников, замыкавшихся на Военных атташе посольства СССР в Берлине, а также три нелегальные резидентуры Разведупра, действовавшие автономно. С большой радостью Петр Иванович узнал, что некоторые из этих мужественных патриотов пережили тяжелые годы войны, оставаясь неуязвимыми для гестапо.

С болью Петр Иванович понимал, сколь тяжелым было положение в разведке, сколь значительная доля ответственности за разгром «Красной капеллы» и гибель ее героев лежит на …недостаточно профессиональном руководстве ею из Центра. И – лично товарище Сталине!

В начале сентября 1941 г. Сталиным было принято решение передать руководство всеми советскими агентами в Германии и других странах Западной Европы Разведывательному управлению НКО СССР. При этом сам его начальник Ф.И. Голиков более 2 месяцев находился в командировке в Великобритании и США, а исполнявший его обязанности заместитель генерал-майор А.П. Панфилов «стал военным разведчиком» только… 22 июня 1940 г.!

Петр Иванович узнал, что одно из первых разведывательных донесений о концентрации германских войск на территории оккупированной Польши датировано 16 февраля 1940 г. и поступило от закордонных источников разведотдела погранвойск НКВД Украинского пограничного округа.

С начала 1 сентября 1939 г. новой войны в Европе, ценная оперативная информация, в том числе и о политических и военных планах сопредельных государств, добывалась как разведывательными, так и контрразведывательными, транспортными подразделениями и разведкой погранвойск НКВД СССР. В этом плане понятия «разведывательная» и «контрразведывательная» информация являются до некоторой степени условными, и главным образом указывают на источник ее получения.

Понятно, что сообщения об усилении германской военной группировки в Восточной Пруссии, Генерал-губернаторстве (оккупированной Польше), Словакии, Румынии и Финляндии объективно составляли основной поток информации о военных приготовлениях Германии. Наиболее интенсивно, как об том свидетельствовали архивные документы, информация о подготовке Германии к нападению на СССР стала поступать в Москву с начала лета 1940 г.

Так, еще 9 июля 1940 г., задолго до утверждения Гитлером известной директивы № 21 («План «Барбаросса»), П.М. Фитин направил в Разведуправление РККА письмо с просьбой дать оценку полученным разведкой НКВД материалам о военных приготовлениях Германии.

В ответном письме РУ ГШ РККА от 7 августа 1940 г. подчеркивалось:

«Сведения о перебросках германских войск в восточном направлении представляют интерес и являются ценными. В основном они подтверждают имеющиеся у нас данные, а в некоторых случаях почти дублируют их. В дальнейшем желательно получить освещение следующих вопросов…».

В тот же день, в соответствии с высказанной просьбой, заместитель начальника 5 отдела ГУГБ НКВД СССР дал указание: «Вопросник срочно направить наркомам в Киев, Минск, начальнику УНКВД по Ленинградской области, а также начальникам ГУПВ, ГТУ (Главного транспортного управления – О.Х.) с просьбой ориентировать закордонную агентуру на добывание новых сведений о военных приготовлениях немцев на территории генерал-губернаторства…».

Подобный обмен разведданными между ГУГБ и Разведуправлением НКО СССР продолжался и далее, хотя необходимо подчеркнуть, что ряд разведывательных сообщений НКВД-НКГБ²⁸⁹ направлялся только И.В. Сталину и В.М. Молотову, минуя как Разведуправление, так и Генеральный штаб РККА.

В этой связи вряд ли можно считать объективной негативную оценку, данную работе Разведуправления 7 декабря 1940 г. в Акте о приемке наркомата обороны СССР маршалом С.К. Тимошенко «…организованной разведки и систематического поступления данных об иностранных армиях не имеется…К моменту приема наркомат Обороны такими данными не располагает».

Как отмечал по этому поводу в 1970-е годы маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков, являвшийся с 15 января по 30 июля 1941 г. начальником Генерального штаба РККА, – не вся, добываемая даже по линии военной разведки, информация поступала руководству Генштаба. Начальник Разведуправления НКО СССР Ф.И. Голиков стремился докладывать ее сначала напрямую Сталину, а последний оценивал ее, опираясь при этом на мнение Л.П. Берии. Только та информация, которая вызывала у Сталина полное доверие, считалась «проверенной» и представлялась Жукову, как начальнику Генерального штаба… (Об этом же писал в своих воспоминаниях и бывший в то время начальником Информационного отдела РУ РККА В.А. Новобранец²⁹⁰).

Ивашутин был поражен сообщением наркома Л.П. Берии Сталину о то, что, еще 6 марта 1941 г., английский посол в Москве С. Криппс на специальной пресс-конференции для британских и американских корреспондентов, предупредив их, что «его информация носит конфиденциальный характер и не подлежит использованию для печати. Далее он заявил: Советско-германская война неизбежна. Многие надежные дипломатические источники из Берлина сообщают, что Германия планирует нападение на Советский Союз в этом году, вероятно, летом… Другая причина, по которой советско-германская война должна начаться в этом году, заключается в том, что Красная Армия все время крепнет, тогда как мощь германской армии, если война с Англией затянется, будет ослаблена. Поэтому Гитлеру выгоднее попытаться сломить Красную Армию до того, как будет закончена ее реорганизация.

Отвечая на вопросы журналистов, Криппс пояснил, что германский генеральный штаб убежден, что Германия в состоянии захватить Украину и Кавказ вплоть до Баку, за 2 – 3 недели».

Ивашутин понял, что эта инициатива посла была санкционирована Лондоном именно в надежде на то, что НКГБ доложит информацию Сталину, который НЕ МОЖЕТ просто от нее отмахнуться (как это произошло в действительности). Это была еще одна тонкая дипломатическая попытка – после официальных нот британского и американского МИДов убедить Сталина в наличии военной угрозы со стороны Германии для СССР. Ведь в случае поражения Советского Союза в ходе блицкрига судьба Англии будет предрешена однозначно: скоротечный военный разгром и оккупация!

Однако Сталин расценил эту информацию только как стремление «столкнуть нас с Гитлером лбами!», назвав ее «провокацией Черчилля». Понятно, что ответственный политик, глава государства, не должен столь легкомысленно реагировать на тревожные сообщения своих спецслужб.

Петр Иванович с все возраставшим удивлением и волнением узнавал из архивных документов, что в среде дипломатического корпуса в Москве мнение о предстоящем нападении Германии на СССР начало распространяться еще в феврале 1941 г.! Ведь, одна из главных задач и миссий дипломатов – знать, предвидеть, и вовремя информировать свое правительство о возможных переменах в стране пребывания.

Мнения о предстоящем военном конфликте были настолько распространены среди иностранных дипломатов в Москве, что военно-морской атташе Германии Н. Баумбах даже вынужден был направить 24 апреля 1941 г. своему руководству следующую шифртеграмму:

«Слухи. 1. Циркулирующие здесь слухи говорят о якобы существующей опасности германо-советской войны, чему способствуют сообщения проезжающих через Германию.

2. По сведениям советника итальянского посольства, британский посол называет 22 июня как дату начала войны.

3. Другие называют 20 мая.

4. Я пытаюсь противодействовать слухам, явно нелепым».

…16 июня, ознакомившись с очередными разведывательными донесениями из Берлина, среди которых присутствовали и следующие строки: «1. Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены и удар можно ожидать в любое время…», Председатель Совета Народных Комиссаров СССР (с 6 мая 1941 г.) И.В. Сталин приказал вызвать к себе наркома госбезопасности В.Н. Меркулова и начальника разведки НКГБ П.М. Фитина.

Сталина интересовали подробности об источниках берлинской резидентуры НКГБ «Старшине» и «Корсиканце»²⁹¹, сообщения которых и ранее неоднократно докладывались ему. Отвечая на вопросы, Фитин объяснил, почему разведка им доверяет. Завершая беседу, Сталин заметил: «Идите, все уточните, еще раз перепроверьте эти сведения и доложите мне».

Следует отметить, что в то время специального аналитического подразделения в разведке не существовало, что не могло не порождать определенных трудностей и проблем в организации ее работы.

Вернувшись на Лубянку, Фитин тут же вызвал начальника немецкого отделения П.М. Журавлева и его заместителя З.И. Рыбкину²⁹² и поручил им срочно подготовить для Сталина обзорный документ по всем сообщениям из Германии о военных приготовлениях к войне с СССР. Подготовленный за три дня документ под названием «Календарь сообщений агентов берлинской резидентуры НКГБ СССР «Корсиканца» и «Старшины»«охватывал период с 6 сентября 1940 по 16 июня 1941 года».

В этом документе в хронологическом порядке были приведены выдержки из ВСЕХ разведывательных донесений НКВД – НКГБ СССР из Германии, предупреждавшие о подготовке к войне против СССР.

Следует также особо подчеркнуть, что информация «Старшины» и «Корсиканца» подтверждалась и многочисленными сообщениями иных источников, как разведывательных, так и контрразведывательных, а также данными разведотделов пограничных войск НКВД СССР, хотя начальник разведки П.М. Фитин, в отличие от наркома госбезопасности В.Н. Меркулова, не мог знать этого.

20 июня, подготовленный по прямому указанию Сталина, «Календарь сообщений агентов берлинской резидентуры НКГБ СССР…» был представлен Фитиным наркому госбезопасности для повторного доклада Сталину. Однако, опасаясь негативной реакции главы правительства, Меркулов отказался его докладывать!

Драгоценнейшие 50 часов на анализ ситуации и принятие ПОЛИТИЧЕСКОГО решения высшим политическим и военным руководством страны были потеряны по вине наркома госбезопасности!

…22 июня «Календарь сообщений…» был возвращен Фитиным начальнику немецкого отдела разведки со следующей резолюцией: «Журавлеву. Имейте у себя. П.Ф. 22.VI»²⁹³.

Есть основания полагать, что, этот документ спас жизни многим разведчикам, доказавшим как свой высочайший уровень профессионализма и преданность Родине, так и свою «невиновность» в стратегическом просчете, допущенном по вине высшего политического руководства страны²⁹⁴.

В целом же ныне опубликованные документы советских органов госбезопасности об агрессивных приготовлениях Германии к войне против СССР²⁹⁵ не оставляют «камня на камне» от так называемой «новой исторической концепции» изменника В. Резуна, укрывшегося под звучным псевдонимом «Суворов».

Так, в разведсводке НКГБ СССР N 1510 от 20 июня, направленной начальнику Разведуправления РККА, отмечалось «…Германская разведка направляет свою агентуру в СССР на короткие сроки – 3–4 дня. Агенты, следующие в СССР на более длительные сроки – 10–15 суток, инструктируются о том, что в случае перехода германскими войсками границ до их возвращения в Германию, они должны явиться в любую германскую часть, находящуюся на советской территории…».

И это был уже последний, третий звонок грядущей беды…

До сих пор многие современники задаются вопросом, ответ на который мучительно искал в далеком уже от нас 1954 г. зампред КГБ Петр Иванович Ивашутин: почему же Сталин, располагая информацией об агрессивных намерениях и подготовке Германии к нападению на Советский Союз, не предпринял адекватных и необходимых мер обороны?

На наш взгляд, одна из причин этого коренится в особенностях человеческой психологии, точнее, в том феномене, что получил у прогнозистов название «эффекта Эдипа». Суть его заключается в том, что, стремясь избежать нежелательных последствий, человек неосознанно лишь подталкивает, ускоряет их неизбежное приближение.

Конкретно, в анализируемой ситуации, «эффект Эдипа» состоял в том, что на протяжении длительного времени – более шести месяцев, в разведывательных донесениях в Москву фигурировали различные даты возможного нападения Германии на СССР. Если в сообщениях разведки за 1940 г. туманно называлось «начало следующего года», то в 1941 г. последовательно указывались: весна, затем март – апрель. Наконец, в сообщениях разведки появляются и иные даты – май, конкретно – 15 мая. Известно, что дата нападения на СССР 15 мая, была изменена Гитлером в середине апреля ввиду начала вермахтом военных действий в Югославии, которые ранее не входили в планы Гитлера.

И именно 15 мая Гитлер назвал окончательную дату «дня «Д», дату начала вторжения в СССР – 22 июня…

И подобные, объективно обусловленные, неоднократные переносы даты «дня «Д», чисто психологически, не могли не породить у Сталина, как и у любого другого человека на его месте, надежды на то, что и в этот раз судьба проявит к нему благосклонность, пронесет, что самые худшие предчувствия и ожидания все же НЕ станут реальностью… Отсюда – и известное «Заявление ТАСС» от 14 июня 1941 г. в отношении советско-германских отношений.

По-человечески понятно, что Сталин стремился таким образом еще раз отсрочить начало военных действий, надеясь, что планы Гитлера вновь могут измениться под воздействием каких-либо привходящих, внешних обстоятельств, например, начала британского наступления. И немедленного военного конфликта вновь удастся избежать.

Но понять – это еще не значит простить, освободить от исторической, политической и моральной ответственности за неоправданные ошибки, стоившие народу нашей страны десятков миллионов жизней!

И личная, персональная вина и ответственность будущего Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина за трагедии лета 1941 г. неоспорима!

В связи с появившейся в конце 1980-х годов исторической «версией» причин и условий нападения Германии на СССР перебежчика В. Резуна, укрывшегося под псевдонимом «Виктор Суворов», отметим два немаловажных обстоятельства.

Во-первых, это – отсутствие каких-либо упоминаний о якобы «вскрытых планах» военного «нападения на Германию со стороны СССР» в «Военном дневнике» начальника штаба сухопутных войск вермахта Ф. Гальдера.

Во-вторых, что информация о планах Гитлера по вероломному нападению на Советский Союз имеется в дипломатических, военных и разведывательных архивах США и Великобритании, а также давно введена в научный оборот.

И популяризация в нашей стране «версии» предателя Резуна объясняется исключительно политическими, идеологическими и пропагандистскими соображениями по дискредитации политики СССР в предвоенный период, попытками пересмотреть причины и итоги Второй мировой войны, возложить ответственность за ее развязывание на Советский Союз.

Остается только сожалеть и недоумевать по поводу того, что эта фальшивка, уже неоднократно разоблаченная ранее, способна до сих пор вызывать к себе интерес и пользуется читательским спросом.

Тайна человека из Люцерна

Хавкин Б. Л.,

д. и.н., профессор ИАИ РГГУ

«Люци», человек из Люцерна, он же немецкий журналист и издатель Рудольф Рёсслер, занимает особое место как в истории советской разведки во Второй мировой войне, так и Сопротивления немцев диктатуре Гитлера. Германские источники чрезвычайно ценной разведывательной информации Рёсслера остаются нераскрытыми до сих пор; неизвестен и способ передачи сведений для «Люци», которые весьма оперативно поступали из Германии в Швейцарию.

Резидент советской военной разведки в Швейцарии Шандор Радо («Дора»), который, впрочем, никогда лично не встречался со своим лучшим агентом, считал, что «разведывательная деятельность Рёсслера-Люци и его единомышленников должна оцениваться только однозначно: все они были истинными патриотами, стойкими борцами против черных сил фашизма и войны. Они желали видеть свою Германию не очагом дикого мракобесия и кровавых распрей, а страной свободы и прогресса, живущей в мире с другими народами»²⁹⁶.

О Рёсслере на Западе вышли десятки книг; одна из них называлась так: «Человек, который выиграл Вторую мировую войну». Британский разведчик Л. Фараго считал Рёсслера лучшим советским агентом в Европе. Американский исследователь Буранелли называл его «важнейшим источником информации о германском вермахте»²⁹⁷.

Высокую оценку Рёсслеру давал Аллен Даллес, руководитель действовавшей во время Второй мировой войны в Швейцарии резидентуры Управления стратегических служб США: «Если бы у меня была пара таких агентов (как Рёсслер. – Б.Х.), я бы мог ни о чём не беспокоиться». В книге «Искусство разведки» Даллес писал: «К концу 1942 года… советская разведка обзавелась новым фантастически эффективным агентом-информатором, обосновавшимся в Швейцарии. Этим человеком был некто Рудольф Рёсслер (зашифрованный под псевдонимом „Люци“). Через каналы, не выясненные до настоящего времени, Рёсслер, находясь в Швейцарии, умудрялся систематически получать разведывательную информацию из штаб-квартиры немецкого верховного командования в Берлине, причем зачастую ежедневные распоряжения немецкой ставки, касающиеся военных действий на Восточном фронте, поступали к Рёсслеру менее чем через 24 часа»²⁹⁸.

Радист резидентуры Александр Фут рассказывал о Рёсслере: «„Люци“… держал в своих руках нити, которые тянулись в Германию – во все три главных штаба немецких вооруженных сил, а также могли обеспечить – и обеспечивали – получение информации из других нацистских учреждений… Каждый, кто участвовал в руководстве боевыми операциями на уровне генерального штаба, поймет, чего стоит возможность точно нанести на карту флажки, положение войск противника и, следовательно, соответствующим образом планировать диспозицию собственных сил… „Люци“ часто предоставлял Москве такую возможность и внес неоценимый вклад в выработку стратегии Красной Армии и в окончательный разгром вермахта»²⁹⁹.

Внешне «Люци» не подходил под созданный авторами шпионских романов и детективных фильмов стереотип разведчика. «Рёсслер походил скорей на витающего в облаках литератора, а не на холодного расчетливого агента. Он был и до сих пор остается для меня самой большой психологической загадкой. Как этот человек попал в разведку?… Он был типичным немецким мечтателем», – писал историк и бывший офицер отдела пропаганды Верховного командования вермахта Вильгельм фон Шрамм, знавший Рёсслера с 20-х годов³⁰⁰.

Ханс Хауземан из Санкт-Галлена, во время войны возглавлявший секретный филиал швейцарской разведки «Бюро Ха», полагал, что «Рёсслер не соответствовал типичным представлениям о шпионе… Было бы совершенно неверно сравнивать Рёсслера с Зорге (речь идет о легендарном советском разведчике Рихарде Зорге. – Б.Х.)»³⁰¹.

Российский писатель и историк разведки Т.К. Гладков писал: «Будучи активным борцом с германским нацизмом, Рёсслер стал уникальным разведчиком-одиночкой, работавшим не на какую-то конкретную страну, а на любую, которая, по его представлениям, всегда трезвым и обоснованным, могла стать жертвой агрессии или находилась в состоянии войны с Третьим рейхом. Второго такого примера история мировой разведки не знает»³⁰².

Но был ли «Люци» таким уж асом разведки, как, например, Зорге?

Историк из ФРГ Хельмут Рёвер в книге «Красный оркестр и другие мифы секретных служб. Германский и советский шпионаж во Второй мировой войне, 1941–1945» утверждает, что оперативные сообщения «Люци», касавшихся России, были в своей массе неверны. Швейцарская разведка подсовывала Рёсслеру дезинформацию; остальное он выдумывал сам. Он умело связывал действительно поступающую информацию с сообщениями из газет. Рёсслер был беден и его разные хозяева, которые постоянно требовали от него новых сведений, платили бедному эмигранту высокие гонорары за работу. Вот это и есть, по мнению Рёвера, отрезвляющая правда о самой успешной агентурной сети Второй мировой войны³⁰³.

Рёверу вторит российский историк Б.В. Соколов, который отмечает, что нет ясных ответов на вопросы «кто были эти люди, как сложилась и действовала их антинацистская организация, каким путем сведения из Берлина попадали к Рёсслеру». Соколов считает, что «Люци» был «двойным немецким агентом и вступил в контакт с швейцарской, советской, британской и американской разведками под контролем абвера, гестапо или службы Шелленберга»³⁰⁴.

Таким образом, крайняя противоречивость точек зрения и оценок, данных «Люци» бывшими разведчиками и историками, делает его жизнь и деятельность еще более загадочной.

После Второй мировой войны о Рёсслере рассказывали самые диковинные истории. Например, что Рёсслер якобы был бывшим офицером австро-венгерского Генштаба родом из Богемии. Он якобы был знаком с Радо еще со времен Венгерской советской республики 1919 г.

Если поискать корни этой версии, которую сообщил публике немецкий журнал «Шпигель»³⁰⁵, мы наткнемся на так называемые «международные разведывательные круги», точнее, на генерала Рейнхарда Гелена, бывшего главу отдела «Иностранные армии Востока» Генштаба Верховного командования вермахта, а в ФРГ – руководителя Федеральной службы разведки (БНД).

Рёсслер родился 22 ноября 1897 г. в городе Кауфбойрен, Германская империя, в семье чиновника лесного ведомства. Окончил народную школу и в 1916 г. гимназию в Аугсбурге, Бавария. Солдатом-добровольцем ушел на Первую мировую войну.

В Веймарской республике Рёсслер активно занимался журналистикой и издательской деятельностью. Среди его друзей были известные литераторы, в частности, писатель Томас Манн. В отличие от многих разочарованных и озлобленных поражением в Первой мировой войне ветеранов, Рёсслер никогда не разделял нацистских взглядов; он активно выступал против нацизма в газетах «Мюнхен-Аугсбургер-Абендцайтунг» и «Альгемайне Цайтунг». В 1922 г. Рёсслер основал Аугсбургское литературное общество, с 1925 г. редактировал журнал «Форм унд Зинн» («Форма и содержание»), с 1929 г. руководил «Бюнефольксбундом» – Народным театральным союзом в Берлине и издавал журнал «Национальный театр».

После прихода Гитлера к власти профессиональная деятельность для Рёсслера в Германии стала невозможна. В 1934 г. Рёсслер, человек христианско-консервативных взглядов, немецкий националист и в то же время идейный противник нацизма, покинул родину и вместе с женой Ольгой Хофман поселился в нейтральной Швейцарии. В Люцерне он основал и возглавил литературное издательство «Вита Нова». Он издавал книги писателей, труды которых были запрещены в нацистской Германии: Рауля Клауделя, Стенли Болдуина, Николая Бердяева, Федора Степуна, Вальтера Шубарта, Вальдемара Гуриана³⁰⁶.

В 1939–1944 гг. Рёсслер сотрудничал со швейцарской разведкой. Для нее был счастливой находкой: когда он предложил свои услуги «Бюро Ха», то уже имел в Германии и Швейцарии надежных информаторов, готовых вести тайную борьбу против Третьего рейха.

Летом 1942 г. Рёсслер по собственной инициативе через посредников – Кристиана Шнайдера («Тейлор») и Рашель Дюбендорфер («Сиси») – начал передавать свои материалы нелегальной резидентуре советской военной разведки под руководством Шандора Радо («Дора»), а с осени 1942 г. тесно взаимодействовал с ней.

«Люци» поставил перед Радо единственное условие: не пытаться узнать, откуда и от кого он получает информацию. Источниками Рёсслера, как полагает Т.К. Гладков, «были его старые армейские друзья, такие же антинацисты, как и он, которые, скорее всего, (иначе и быть не могло) служили на высоких должностях в Генеральном штабе вермахта, а то и в ставке Гитлера. Случалось, что какой-то приказ ОКВ поступал в Москву даже раньше, чем к командующему какой-либо армией на Восточном фронте»³⁰⁷.

Информация «Люци», в частности, способствовала победе Красной Армии под Сталинградом. 22.01.1943 г. Центр радировал Радо: «Выразите Люци нашу благодарность за хорошую работу. Сведения вашей группы о Центральном участке фронта весьма существенны»³⁰⁸.

За ценную информацию «Директор» щедро платил «Люци»: «12 марта 1943 г. “Директор“ – „Доре“. Согласен. План Восточного вала³⁰⁹ покупаем за 3000 франков. Что известно Люци о подлинности и достоверности этих документов? Срочно узнайте, какие еще документы может достать Люци»³¹⁰.

Информация, полученная от «Люци», сыграла важную роль в разгроме вермахта под Курском в 1943 г. «Дора» передавал «Директору» (начальнику Главного разведывательного управления наркомата обороны СССР генерал-лейтенанту И.И. Ильичёву) информацию, добытую «Люци» с помощью своих источников в гитлеровском рейхе. В Москву были переданы дополнительные сведения о планах противника, данные о новых танках «Тигр» и «Пантера», истребителях «Мессершмитт 109 G-6», о другом вооружении и боевой технике³¹¹.

Предоставленные Рёсслером сведения касались также, как отмечал Радо, «политических и дипломатических маневров правителей гитлеровской Германии и ее сателлитов», а также заговора немецких военных против Гитлера. В радиограмме в Центр от 20 апреля 1943 г. говорилось, что «группа генералов, которая еще в январе хотела устранить Гитлера, теперь исполнена решимости ликвидировать не только Гитлера, но и поддерживающие его круги»³¹².

Информация советской разведки оперативно доходила до Верховного Главнокомандующего и членов Государственного комитета обороны (ГКО). По воспоминаниям члена ГКО А.И. Микояна, ещё 27 марта 1943 г. Сталин сообщил ему «в общих деталях» о немецких планах³¹³.

Накануне, 26 марта 1943 г. в Москву пришло сообщение Радо, содержавшее основные сведения о предстоящем немецком наступлении. 8 апреля тот же источник сообщил, что операция перенесена на начало мая. 20 апреля наступление было отсрочено до 12 июня, а затем – чуть ли не отменено вообще³¹⁴.

В итоге, немцы начали «Цитадель» лишь 5 июля. Но их уже ждали: на изготовившиеся к наступлению войска противника обрушился все сокрушающий огонь советской артиллерии.

В мае 1944 г. Рёсслер был арестован швейцарской контрразведкой в связи с делом «Доры». Это было сделано, чтобы в тюрьме спасти его от гестаповцев, которые могли выкрасть его и заставить признаться, что он работает на швейцарскую разведку, и раскрыть его источники. Спустя четыре месяца Рёсслер был освобожден³¹⁵.

Уже после войны, в октябре 1945 года, в Швейцарии состоялся судебный процесс по обвинению Ш. Радо, его жены Лены, Р. Дюбендорфер, А. Фута, Р. Ресслера, Х. Шнейдера и других. Их обвиняли в проведении разведывательной деятельности на территории Швейцарской конфедерации. Все обвиняемые были осуждены на разные сроки заключения, кроме Р. Ресслера, которого оправдали. Но в тюрьму никто не попал: одни были осуждены заочно, другие – условно, а Шнейдер освобождён с учётом проведённого в тюрьме времени.

В 1947–1953 гг. Рёсслер сотрудничал с чехословацкой разведкой, вновь был арестован 9 марта 1953 г. и предстал перед судом 2 ноября 1953 г.

На суде он так объяснил смысл своей деятельности: «Меня называют шпионом. Но, как известно, шпион – это такой человек, который, нарушая признанные нормы ведения войны, вводит в заблуждение противника, например, переодевшись в его форму, пробирается на территорию врага или же вообще путем обмана, а иногда и насилия и получает важные секретные данные. Однако даже в обвинении не утверждается, что я проводил такую или же подобную этой деятельность… Я с чистой совестью могу сказать, что не желал, чтобы возможные последствия моей деятельности нанесли ущерб внешним связям Швейцарии»³¹⁶.

В этой связи профессор истории Базельского университета Эдгар Бонжур в докладе о внешней политике Швейцарии во время Второй мировой войны писал, что Рёсслер, Радо, Отто Пюндер (владелец швейцарского информационного агентства «Инса», под псевдонимом «Пакбо» поставлявший Радо сведения из неустановленных источников, в частности от Рёсслера, «не могут быть названы шпионами в буквальном смысле этого слова. Сами они не занимались шпионской деятельностью, а собирали, систематизировали и оценивали полученную от их агентов информацию, которую затем частично по радио, а частично по почте направляли по назначению»³¹⁷.

Рёсслер был приговорен к одному году тюремного заключения. После освобождения он из-за финансовых трудностей вынужден был расстаться со своим издательством. Умер Рёсслер 11 декабря 1958 г. в городе Криенс, Швейцария³¹⁸. На надгробном памятнике надпись: «Рудольф Рёсслер 1897–1958».

У Рёсслера было два швейцарских заказчика: «Бюро Ха» в Люцерне и занимавшаяся Германией группа «NS-1» майора Макса Вайбеля из разведывательного управления армии.

В 1937 г. Рёсслер лишился гражданства Германии. Его деятельность как разведчика, вероятно, началась в 1938/39 гг. в связи с обострением ситуации вокруг Чехословакии и последовавшей нацистской оккупацией этой страны.

Британский политик Уинстон Черчилль в своих воспоминаниях подтверждает, что уже в 1938 г., перед нападением на Чехословакию, был заговор против Гитлера, в котором участвовали «генералы Гальдер, Бек, Штюльпнагель, Вицлебен (командующий берлинским гарнизоном), Томас (заведующий вооружением), Брокдорф (командующий потсдамским гарнизоном) и граф Гельдорф, стоявший во главе берлинской полиции. Главнокомандующий генерал фон Браухич был осведомлен и одобрил». Напомним, что летом 1938 г. Бек покинул свой пост начальника Генштаба сухопутных сил в знак протеста против агрессивных планов Гитлера в отношении Чехословакии, а Гальдер стал преемником Бека на этом посту; генерал Штюльпнагель был оберквартирмейстером (заместителем начальника) Генштаба.

Заговорщики собирались свергнуть Гитлера 14 сентября 1938 г. в 8 часов вечера. Танковая дивизия генерала Гёпнера должна была войти в Берлин и занять узловые пункты города. Гитлера намечалось захватить живым, судить Народным трибуналом, затем, признав душевнобольным, отправить в сумасшедший дом. Заговорщики пытались заручиться поддержкой Лондона. Однако британский премьер-министр Невилль Чемберлен трижды летал в Германию на переговоры с Гитлером, что нарушало планы заговорщиков. Поэтому реализация «Берлинского путча» была сначала отложена, а потом, как стало известно, что Чемберлен вылетает в Мюнхен для подписания соглашения с Гитлером, и вовсе отменена. 29 сентября 1938 г. состоялся «Мюнхенский сговор». Таким образом, Англия и Франция в 1938 г. не только отдали Гитлеру часть Чехословакии, но и спасли его самого. Однако о подготовке свержения Гитлера никто из генералов не проговорился: Гитлер о заговоре не узнал, а генералы стали искать другого случая «устранения» своего фюрера и Верховного главнокомандующего.

В литературе встречается утверждение, что источником информации Рёсслера был один из руководителей берлинской группы «Красной капеллы» обер-лейтенант люфтваффе Харро Шульце-Бойзен, служивший в министерстве авиации и пользовавшийся покровительством рейхсмаршала Германа Геринга³¹⁹.

Весной 1941 г. в издательстве Рёсслера была издана 84-х страничная брошюра «Театры военных действий и условия ведения войны». Автор, подписавшийся псевдонимом Роберт Александр Гермес, анализировал геополитическую ситуацию в 1941 г., приводил обширную информацию стратегического характера. Гермес приходил к выводу, что Германия готовится к развязыванию мировой войны, которая кончится для нее поражением и революционной катастрофой³²⁰.

Кто скрывался за псевдонимом Гермес? Это вымышленное имя принадлежало сразу двум лицам: Шульце-Бойзену и Рёсслеру. 15 карт, которыми была иллюстрирована брошюра Гермеса, были выполнены картографом Радо в его агентстве «Геопресс»³²¹. Так что Шульце-Бойзен и Рёсслер были, как минимум, знакомы. Однако прямых доказательств, что обер-лейтенант снабжал разведывательной информацией «Люци» нет. К тому же, Шульце-Бойзен был арестован 31 августа 1942 г. и казнен 22 декабря 1942 г., в то время как именно во второй половине 1942 г. разведывательная деятельность «Люци» приобретала широкий размах. Рёсслер с берлинской группой Шульце-Бойзена – Харнака, очевидно, связан не был, однако это не значит, что он не был связан с «Красной капеллой».

Термином «Красная капелла» («Красный оркестр») принято обозначать все радиостанции, во время Второй мировой войны выходившие в эфир с территории Германии, Италии, Франции, Бельгии, Голландии, Швейцарии и работавшие на советскую разведку. Рёсслер был непосредственно связан со швейцарской резидентурой Радо, которую нацистские спецслужбы рассматривали как часть «Красного оркестра».

В декабре 1942 г. шеф гестапо группенфюрер СС Генрих Мюллер подписал секретный отчет о «Красной капелле», текст которого сохранился в архивах ФРГ³²².

В 1979 г. был опубликован пространный доклада ЦРУ США «Красная капелла. История советской разведывательно-шпионской сети в Западной Европе. 1936–1945». В этом документе к материалам Главного управления имперской безопасности (РСХА) по «Красной капелле» прибавились донесения американской и британской разведок³²³.

В 1991 г. историк из ФРГ Юрген Даниель обнаружил в национальном архиве США в Вашингтоне копию 90-страничного доклада гестаповской зондеркоманды «Красная капелла» под названием «Большевистские организации изменников Родины, действовавшие в Рейхе и в Западной Европе (Красная капелла)», рассекреченного в 1950 г., но лишь в 1989 г. ставшего доступным исследователям³²⁴.

В 1994 г. в Германии Хансом Коппи, Юрием Зорей и автором этой статьи были опубликованы российские источники по «Красной капелле»³²⁵. Затем последовали публикации в России³²⁶.

Анализ документов позволяет сделать вывод, что «Люци» был скорее связан не с «Красной», а с «Черной капеллой» – группой германского консервативного Сопротивления, во главе которой был бывший обер-бургомистр Лейпцига и рейхскомиссар по ценам Карл Гёрделер. Он считался основным кандидатом на пост рейхсканцлера в послегитлеровском правительстве Германии. Рёсслер, по-видимому, ставил Гёрделера на первое место среди своих источников, поскольку знал его лично. Кроме Гёрделера, основными информаторами Рёсслера были Ханс Остер, Ханс-Бернд Гизевиус и Йозеф Вирт.

В историографии высказывается мнение, что Рёсслер, находясь в Швейцарии, располагал обширным доступом к информации, исходившей из берлинского «Клуба господ» (с 1933 г. он назывался «Германским клубом»). Членами этого клуба, осуществлявшего контакты между нацистами и представителями традиционных консервативных элит, были крупные германские промышленники и аграрии, банкиры, правительственные чиновники. Однако в клуб входили и представители консервативных кругов, оппозиционных Гитлеру, в частности Ульрих фон Хассель и Карл фон Йорданс. В 1938–1939 гг. фронда консервативных противников Гитлера стала преобразовываться в движение Сопротивления, в котором участвовали некоторые германские политики и военные, в частности и офицеры разведки. С ними и был связан Рёсслер.

Во главе заговорщиков стояли генерал-полковники Людвиг Бек, Курт фон Хаммерштейн, Франц Гальдер, а также шеф военной разведки (абвера) адмирал Вильгельм Канарис и начальник штаба абвера и заместитель Канариса полковник (с 1941 г. – генерал-майор) Ханс Остер. Причем «крышей» заговора служил абвер³²⁷.

В силу своего положения в абвере, Остер был очень хорошо информирован. Ему были известны многие государственные тайны рейха, даже те, которые охранялись конкурентами абвера из Главного управления имперской безопасности – гестапо и СД.

Остер играл важную роль среди офицеров, которые намеревались отстранить Гитлера от власти. Зимой 1939–1940 гг. он информировал голландское и норвежское правительства о том, что Гитлер планирует совершить агрессию против этих стран. После того, как вермахт летом 1940 г. нанес поражение западным державам, объектом пристального внимания Остера стала Швейцария.

Опасная игра Остера была прервана в апреле 1943 г.: он был отстранен от должности, а год спустя уволен из армии. После провала заговора 20 июля 1944 г. Остер был арестован и казнен вместе со своим шефом адмиралом Канарисом в концлагере Флоссенбург 9 апреля 1945 г.

Швейцарской разведке были известны планы подготовки германского нападения на Швейцарию. По этой причине швейцарской стороне было выгодно способствовать передаче информации о Германии странам, враждебным гитлеровскому рейху.

Чтобы разведывательные сообщения из нейтральной Швейцарии уходили в Советский Союз, с которым у Швейцарской Конфедерации тогда не было дипломатических отношений, швейцарским спецслужбам, как и немецким друзьям «Люци», нужен был «посредник не швейцарец»: Эту роль играл Рудольф Рёсслер.

О связи «Люци» с советской разведкой позаботился немецкий эмигрант и журналист д-р Кристиан Шнайдер, работавший сначала в Международной организации труда (МОТ) при Лиге наций в Женеве, а позже – в издательстве Рёсслера. В МОТ работали несколько советских агентов. Одной из них была Рашель Дюбендорфер. Она завербовала Шнайдера для советской военной разведки и дала ему псевдоним «Тэйлор» («Шнайдер» и «Тэйлор» означают соответственно на немецком и английском языках «портной».) Шнайдер-Тэйлор знал Рёсслера; таким образом, была установлена связь Рёсслера с советской военной разведкой – резидентурой «Дора».

Шнайдер был для Рёсслера «предохранителем», защищавшим его от стремления советской разведки узнать германские источники «Люци». Сообщения шли от Рёсслера к Шнайдеру, от него к Дюбендорфер, а уже от нее к Радо.

Историк Герхард Риттер (ФРГ) считает одним из источников Рёсслера бывшего канцлера Веймарской республики Йозефа Вирта, жившего в эмиграции в Швейцарии. Вирт получил от англичан предложение выступить посредником между ними и участниками немецкой оппозиции. В середине февраля 1940 г. два представителя британского «Форин Оффиса», Йозеф Вирт и третье лицо, хорошо известное в Лондоне, с начала войны жившее в Люцерне и с тех пор поддерживавшее связи со своими английскими друзьями, встретились в замке Уши. Этим господином из Люцерна и мог быть «Люци», лично знавший Вирта, который также жил в Люцерне³²⁸.

Имя Вирта упоминается в шифровках, которыми обменивались «Директор» и «Дора». 14 января 1943 г. «Директор» направил «Доре» радиограмму: «Просим сообщить о точном содержании переговоров между Лонгом (Жоржем Блэном, французским журналистом и важным информатором «Доры») и Виртом. Прежде всего, нас интересует содержание переговоров между Виртом и англосаксами и их отношение к переговорам с СССР. Какие практические меры он намерен принять, чтобы наладить контакт с нами?»³²⁹.

Таким образом, через «Люци» поддерживалась связь не только между немецкой консервативной оппозицией и Лондоном, но и между немецким Сопротивлением, Лондоном и Москвой.

В литературе встречаются утверждения, что «Люци» через Радо отправлял в Москву результаты британского радиоперехвата, полученного путем расшифровки немецких радиограмм. Об этом писал генерал-лейтенант П.А. Судоплатов, занимавший во время Великой Отечественной войны должность начальника IV (разведывательно-диверсионного) управления НКВД-НКГБ: «На самом деле Рёсслер передавал нам информацию, которую получал от англичан. Английская разведка знала о работе группы Радо, поскольку еще накануне войны внедрила своего агента в „Красную капеллу“ в Швейцарии. По дипломатическим каналам в Лондоне через английскую миссию связи в Москве англичане не передавали эту информацию, опасаясь, что мы не поверим и потребуем назвать источник. Мы не знали тогда, что у англичан есть аналог немецкой шифровальной машины „Enigma“, которую собрал в 1938 году для британской спецслужбы польский инженер… Англичане держали в строжайшем секрете существование „Enigm′ы“, дававшей им возможность дешифровать немецкие радиограммы. Сведения о ней поступили к нам в 1945 году от Филби и Кэрнкросса»³³⁰.

Анализ сообщений Радо и материалов, поступавших из Лондона, свидетельствует, об их «разительном совпадении». Однако, как отмечал Судоплатов, «информация из Лондона от кембриджской группы была более полной, а от группы „Люци“ явно отредактированной. Ясно было, что информация „Люци“ дозировалась и редактировалась британскими спецслужбами»³³¹. А Сталин, как известно, не очень доверял своему «злейшему союзнику» Черчиллю.

Когда англо-американцам после Второй мировой войны в ходе контрразведывательного проекта «Венона»³³² удалось заполучить советские шифры и ключи к ним, английские контрразведчики увидели, какую ценную информацию передавали русским их коллеги и одновременно советские агенты «Мольер» (Джон Кэрнкросс), «Ральф» (Лео Лонга) и «Зёнхен» (Ким Филби).

«Кембриджская группа»³³³ сумела получить доступ ко многим ценным материалам британского внешнеполитического ведомства и разведки (еженедельным сводкам, оперативным приказам германского командования, содержанию радиограмм, в которых раскрывалась осведомленность германского командования о состоянии войск Красной Армии). Офицер британской разведки Кэрнкросс, хорошо знавший немецкий язык и обладавший аналитическими способностями, с помощью аналога немецкой шифровальной машины «Энигма» смог прочитать немецкие секретные радиограммы. От Кэрнкросса и Филби в резидентуру НКГБ в Лондоне поступали сведения о планировании немецкого наступления под Курском³³⁴. Кэрнкросс передал советской разведке специальные сообщения люфтваффе в преддверии операции «Цитадель».

«Весной 1943 года, за несколько недель до начала Курской битвы, наша резидентура в Лондоне получила от кембриджской группы информацию о конкретных целях планировавшегося немецкого наступления под кодовым названием операция „Цитадель“… Сообщение из Лондона содержало более обстоятельные и точные планы немецкого наступления, чем полученные по линии военной разведки от „Люци“ из Женевы. Руководителям военной разведки и НКВД стало совершенно ясно, что англичане передают нам дозированную информацию, но в то же время хотят, чтобы мы сорвали немецкое наступление», – писал П.А. Судоплатов³³⁵.

Часть сведений Рёсслера шла от швейцарской разведслужбы, но там почти не было ничего существенного, что касалось русской кампании немцев, если не считать некритически передававшейся дезинформации. Главные источники «Люци» были в рейхе. Звали их Вертер, Ольга, Тедди, Штефан, Фанни, Фердинанд и Билл. Они фигурировали как источники в сообщениях «Доры». Псевдонимы должны были быть шифрами для Главнокомандования вермахта (Вертер), Главнокомандования люфтваффе (Ольга), Главнокомандования сухопутных войск (Тедди), группы атташе в имперском министерстве авиации (Штефан), Министерства иностранных дел (Фанни), командующего резервной армии (Фердинанд) и управления вооружений сухопутных войск (Билл).

Но основной вопрос остается: откуда Рёсслер брал свою информацию?

Источники Рёсслера следует искать в окружении Гёрделера – среди участников заговора против Гитлера. В этой связи назовем имя Ханса-Бернда Гизевиуса – видного деятеля германского консервативного Сопротивления и одного из руководителей антигитлеровского заговора. Гизевиус – чиновник гестапо, а с 1939 г. офицер «Абвер/Аусланд». В 1940–1944 гг. по заданию Остера он под именем зондерфюрера д-ра Шлиха служил вице-консулом в генеральном консульстве Германии в Цюрихе³³⁶.

Интересно отметить, что генеральным консулом Германии в Берне служил резидент VI управления РСХА (внешняя разведка СД Вальтера Шелленберга) Ханс Мейснер, который руководил охотой нацистских спецслужб за «Красной капеллой» в Швейцарии.

В Швейцарии Гизевиус занимался контрразведкой для абвера и поиском контактов с представителями стран антигитлеровской коалиции (в частности с А. Даллесом), а также с лицами, представлявшими интерес для германского консервативного Сопротивления. Среди них был и Рёсслер, которого также интересовал Гизевиус. В оставшихся после смерти Рёсслера бумагах сохранилось досье Гизевиуса.

Информация «Люци» проходившая по каналу Гизевиуса, исходила от Ханса Остера, поддерживавшего тесную связь с другими противниками гитлеровского режима: генералом Георгом Томасом (управление вооружения и экономики в Верховного командования вермахта) и генералом Фридрихом Ольбрихтом (начальником Общего управления сухопутных войск и заместителя командующего резервной армии). В книге воспоминаний Гизевиус отмечает: «У нас были информаторы повсюду – в военном ведомстве, на полицейских участках, в МВД и, прежде всего, в МИД. Все нити шли к Остеру» ³³⁷.

20 апреля 1943 г. Дора отправил в Центр следующее донесение: «От Рота. Через генерального директора… бургомистра Герделера. С Бендлерштрассе (ОКВ)… Генеральный штаб считает, что наступление может начаться, самое раннее, в конце апреля и должно произвести эффект снежного кома. Так называемый второй комплект генералов, которые уже в январе намеревались выступить против Гитлера, решил ликвидировать Гитлера и всех, кто его поддерживает. Более ранняя попытка не удалась, т. к. Гитлер был предупрежден о ней Манштейном»³³⁸.

На основании этой радиограммы и данных о деятельности Гизевиуса в Швейцарии можно предположить, что именно он скрывался под условным именем «Рот» («Красный»). Гизевиус был знаком с Рёсслером, знал Вирта, чья связь с участниками заговора 20 июля 1944 г. была подтверждена генералами Остером и Беком. Очевидно, он знал и Гёрделера, одного из самых убежденных заговорщиков. Гизевиус с симпатией относился к Советскому Союзу.

Если Гёрделер и большинство его сторонников ориентировались на США и Великобританию, то некоторые участники заговора, в частности, Гизевиус, Клаус граф фон Штауффенберг, Адам фон Тротт цу Зольц, Фридрих Вернер граф фон Шуленбург рассчитывали на послевоенное сотрудничество Германии с Советским Союзом³³⁹.

Кроме Гизевиуса, у «Люци» был и швейцарский канал Хауземана, по которому поступали сообщения, исходившие из штаба резервной армии рейха, которой командовал генерал-полковник Фридрих Фромм. Документы об этом есть в Федеральном архиве ФРГ. Информация, вероятно, исходила от офицера штаба Фромма капитана Германа Кайзера, который был связным между Гёрделером и военными участниками заговора³⁴⁰.

Рёсслер, обладая острым аналитическим умом, умел добывать информацию из открытых источников – прежде всего, из прессы. К примеру, он предсказал захват Германией Рейнской демилитаризованной зоны за месяц до того, как это произошло. В 1950-е годы швейцарская контрразведка при обыске в доме Рёсслера нашла обширный и упорядоченный газетный архив с тысячами заметок с политической и военной информацией.

Связь «Люци» с Германией осуществлялась при помощи Гизевиуса через курьерскую дипломатическую почту. Но курьерская связь была лишь одним из каналов; другим – было радио. Французские авторы Пьер Аккос и Пьер Кё в книге о Рёсслере³⁴¹ выдвигают, в частности, такую концепцию: берлинские единомышленники снабдили своего друга-эмигранта радиостанцией и шифром еще до начала Второй мировой войны. Рёсслеру, сотрудничавшему со швейцарской разведкой, незачем было опасаться доносчиков или полиции. Он мог свободно выходить на связь в любое время дня и ночи. Его друзья в рейхе пользовались служебной радиостанцией – они передавали зашифрованные сведения прямо из центра связи Верховного командования вермахта (ОКВ), расположенного в военном лагере Майбах в Цоссене, под Берлином. Причем на Рёсслера работали 5 генералов и еще 5 офицеров ОКВ. Никакой радиопеленгатор не смог бы выявить каких-либо подозрительных телеграмм в той огромной массе радиошифровок, которая непрерывно извергалась в эфир из главного узла связи ОКВ. Таким образом, между ОКВ и Рёсслером будто бы существовал неуязвимый радиомост.

Радо считал, что «это предположение не лишено убедительности, особенно если учесть, что один из источников Люци, которому я дал имя Ольга, служил в штабе связи ОКВ. Впрочем, возможно, связь с Рёсслером осуществлялась через радиостанцию другого ведомства и другими лицами. Известно, что начальником службы радиоперехвата в абвере был генерал-майор Эрих Фельгибель, казненный в 1944 году как активный участник оппозиционного „заговора генералов“«³⁴².

По-видимому, сам Рёсслер не работал на рации. Скорее всего, он пользовался узлом связи какого-то официального ведомства. Это могло быть немецкое консульство в Швейцарии (Гизевиус) или «Бюро-Ха». Пеленгаторы «Функ-абвера» натыкались в эфире на радиостанции официальных учреждений, но заподозрить немецкое консульство в шпионаже против Германии было трудно. Что касается «Бюро-Ха», то нацисты не могли ничего предпринять против него, не имея доказательств, что оно связано с разведывательными источниками в Германии. К тому же надежным прикрытием для «Люци» был второй человек в абвере – Ханс Остер.

Бернд Руланд – немецкий офицер, в годы Второй мировой войны служивший в телетайпном центре Верховного командования вермахта (ОКВ), в изданной в Швейцарии книге «Глаза Москвы» проливает свет на то, каким образом приказы, распоряжения и другие секретнейшие документы высшего гитлеровского командования попадали к «Люци».

Руланд рассказывает о действиях двух подчиненных ему вольнонаемных связисток, которые, рискуя жизнью, снимали копии со строго секретных документов и передавали их для использования в борьбе против нацизма. Как повествует Руланд, вечером 14 июня 1941 г., во время своего дежурства, он получил для зашифровки и передачи по телетайпу несколько строго секретных документов. И вот копию одной из телеграмм он обнаружил у связистки по имени Ангелика. Руланд был буквально потрясен тем, что эта девушка, отчетливо сознавая, что ее ждет за действия, квалифицируемые гитлеровскими законами как «государственная измена» и «шпионаж», из идейных антифашистских соображений ведет свою опасную работу. Выслушав Ангелику, Руланд дал ей слово, что не выдаст ее и в течение всей войны свое слово сдержал. После войны Руланд стал разыскивать Ангелику и в июне 1947 г. встретился с мужественной антифашисткой. Женщина рассказала, что действовала не одна, а со своей подругой телетайписткой по имени Мария. Ангелика и Мария скопировали 7 050 секретных директив ОКВ.

Уже после войны женщины, рассказав в деталях о своей работе против Гитлера, взяли с Руланда слово, что их подлинные имена и фамилии он откроет только после их смерти. Они сообщили также, что их связником был офицер общего управления вермахта, которого Руланд в книге назвал капитаном фон Кемпером. Оказалось, что для передачи информации в Швейцарию Кемпер использовал даже дипломатических курьеров германского министерства иностранных дел. Кемпер был не только передаточным звеном данных из радио– и телетайпного центра, но и сам собирал разведданные через своих многочисленных друзей в разных кругах Германии³⁴³.

Возможно, при всей кажущейся фантастичности рассказа Руланда, он раскрыл загадку Вертера и других источников «Люци». Но это лишь одна из возможных отгадок тайны человека из Люцерна.

Недоверчивая дружба: отношение западных разведок к СССР в 1939–1941 годах

Платошкин Н.Н.,

д. и. н., проф., Московский гуманитарный университет

После 1917 года именно США и Великобритания были главными врагами Советской России и Советского Союза, причем инициатива этой вражды исходила всецело от англосаксов.

С самого начала в США, например, пытались представить коммунистические и социалистические идеи чужеродными, не подходящими «американскому образу жизни». Соответственно их носителей считали опасными иностранцами или «чужаками» (aliens), а после 1917 года – еще и русскими агентами. По этой логике «нормальный» американец не мог быть коммунистом.

До Октябрьской революции в России практически никто в США, даже в левых кругах, не слышал имени Ленина. Русских левых в какой-то мере олицетворял живший в США Троцкий, который до августа 1917 года не состоял в партии большевиков. Сам Ленин (находившийся во время войны в эмиграции в нейтральной Швейцарии) не знал лично ни одного американского социалиста. Правда, узнав из прессы об образовании в США Лиги социалистической пропаганды, Ленин направил в ее адрес материалы на немецком языке и просил наладить с ним постоянный контакт. Однако Лига письмо неизвестного ей русского проигнорировала. Когда соратницу Ленина Александру Коллонтай пригласили выступить с лекциями в США (в основном как известную феминистку) Ленин по возвращении засыпал ее вопросами. Например, он хотел знать, кто такой Юджин Дебс (лидер соцпартии) и какие у него взгляды.

Сам Ленин всегда считал США самой прогрессивной страной тогдашнего капиталистического мира, противопоставляя «американскому пути развития капитализма» «прусский», отягощенный феодальными пережитками, по которому шла Россия. Уже став лидером России Ленин неоднократно призывал русских рабочих учиться работать у американцев. В 1918 год он писал: «Америка заняла первое место среди свободных и образованных стран по высоте развития производительных сил человеческого объединенного труда, по применению машин и всех чудес новейшей техники»³⁴⁴.

Высоко отзывался основатель советского государства и об американской войне за независимость³⁴⁵: «История новейшей, цивилизованной Америки открывается одной из тех великих, действительно освободительных, действительно революционных войн, которых было так немного среди громадной массы грабительских войн, вызванных… дракой между королями, помещиками, капиталистами из-за дележа захваченных земель или награбленных прибылей. Это была война американского народа против разбойников англичан, угнетавших и державших в колониальном рабстве Америку, как угнетают, как держат в колониальном рабстве еще теперь эти “цивилизованные” кровопийцы сотни миллионов людей в Индии, в Египте и во всех концах мира»³⁴⁶.

Американцы и англичане ответили Ленину известным «заговором послов», когда их официальные дипломатические представители в России Локкарт и Фрэнсис³⁴⁷ при поддержке «аса» британской разведки Сиднея Рейли попытались летом 1918 года не только свергнуть Ленина, но и убить его.

Кроме того и американцы и англичане открыто вмешались в гражданскую войну в России на стороне противников Советской власти.

Правительство США по личному указанию президента Вильсона решило финансово поддержать белых донских казаков атамана Каледина, которые 15 декабря 1917 года захватили Ростов-на-Дону. 17 декабря Вильсон официально распорядился оказать Каледину и Корнилову помощь. В распоряжение формирующейся на Дону белой Добровольческой армии Корнилова-Алексеева американцами было передано несколько миллионов рублей. Это позволило Алексееву наладить выплату постоянного жалования бойцам армии. Консул США в Москве Саммерс утверждал, что у Корнилова и Каледина 50 тысяч человек³⁴⁸, и они через пару недель возьмут Москву и Петроград.

В целом Вильсон (как и многие в мире) считали приход к власти большевиков досадной случайностью, которая скоро будет исправлена.

26 ноября 1917 года на заседании кабинета министров Вильсон заявил, что «действия Ленина и Троцкого напоминают оперу-буф»³⁴⁹. Через пару дней он назвал большевиков «наивными и обидными».

Хотя формально в то время у американцев не было даже постоянной разведслужбы, они провели первую спецоперацию против молодой республики Советов еще в начале 1918 года.

4 февраля 1918 года посла США Фрэнсиса посетил правый петроградский журналист Евгений Семенов, попросивший денег для Корнилова и Каледина. Семенов предъявил Фрэнсису копии неких документов, из которых следовало, что Ленин согласовал состав советского правительства с германским генштабом и регулярно получает от немцев указания.

Фрэнсис связал Семенова с Сиссоном и тот выразил желание купить сенсационные документы, которые Семенов в свою очередь обещал вынести прямо из Смольного. 2 марта 1918 года Сиссон пришел к Смольному, во дворе которого Семенов показал ему лежащие прямо на снегу взломанные ящики с какими-то бумагами. Мол, охрана уронила пару ящиков, они и разбились. Сиссон оптом купил ящики и через Финляндию вывез их в Норвегию. Когда 6 мая 1918 года Сиссон прибыл в Нью-Йорк, подготовленные газеты уже сообщали на первых полосах, что «Советские лидеры разоблачены как германские шпионы». Вильсон познакомился с бумагами 9 мая, и они его «впечатлили». Но понимая, что это, скорее всего фальшивка, президент пока запретил госдепартаменту публикацию «документов Сиссона».

Между тем немцы в ультимативном порядке предложили советскому правительству унизительные условия мира и после отказа большевиков начали наступление вглубь России. 5 марта 1918 года Троцкий (утверждавший, что говорит и от имени Ленина) попросил Робинса³⁵⁰ о срочной помощи со стороны США. В этом случае Россия была готова продолжать войну. Робинс направил сообщение Фрэнсису, но тот во время переезда из Петрограда в Вологду 27 февраля 1918 года³⁵¹ якобы куда-то дел шифровальный блокнот и долго не мог его найти. В результате шифровка ушла в Вашингтон лишь через 17 дней.

Робинс приехал на съезд Советов в Москву, где решался вопрос о заключении «похабного» (по словам Ленина) мира с Германией, мира вынужденного ввиду полного развала царской армии. К этому времени Робинс уже имел ответ Вильсона о том, что США «не в состоянии» оказать помощь (на Каледина у американцев деньги, как мы помним, нашлись). Прямо во время съезда Ленин пригласил Робинса на трибуну и спросил, есть ли вести из Вашингтона. Получив отрицательный ответ, лидер большевиков произнес: «Что ж придется ратифицировать мирный договор (с Германией)»³⁵². 16 марта 1918 года делегаты съезда скрепя сердце утвердили Брестский мир.

Встреча с Лениным дорого обошлась Робинсу – в мае 1918 года его отозвали в США за нарушение инструкции о запрете любых контактов с советским правительством. Правда возникал вопрос, а что собственно тогда делали посольство и консульства США в России? Ведь уезжать они почему-то не собирались, а большевики на этом и не настаивали.

Американские и английские войска высадились на территории России еще в марте 1918 года и оставались у нас до весны 1920 года, когда были вынуждены эвакуироваться под ударами возмужавшей в боях Красной Армии. Английских войск (с учетом доминионов) было более 30 тысяч человек, американских – примерно 15 тысяч.

В ноябре 1918 года адмирал Колчак (который в 1917 году хотел поступить на американскую военную службу) произвел в Омске военный переворот, установил диктатуру и объявил себя «верховным правителем» России. В декабре 1918 году консул США в Иркутске Харрис рекомендовал официально признать Колчака. Командующий американскими войсками в Сибири генерал Грейвс был решительно против – он считал адмирала «маленьким тираном», не пользующимся никакой поддержкой среди населения. Но в марте 1919 года Вильсон решил оказать Колчаку финансовую помощь и поставить его армии оружие. Уже летом 1919 года Колчак получил из США помощи на 25–30 миллионов долларов. Заметим, что Грейвс сообщал в Вашингтон о массовых репрессиях колчаковцев против крестьян, а белого атамана Семенова открыто называл «ужасным военным преступником». В ответ госдепартамент раскритиковал «негибкий и отрешенный нейтралитет» Грейвса.

16 сентября 1919 года Грейвс получил для уже деморализованной армии Колчака 50 тысяч винтовок, но сначала отказался их передать, так как японский ставленник Семенов (которого Грейвс считал палачом и садистом) требовал за «транзит» 15 тысяч из них. Настоящим шоком для Грейвса стало обнаружение при штабе Семенова…американского офицера связи, прибывшего из Иркутска, о чем командующий корпусом «Сибирь» (т. е. сам Грейвс) и не подозревал. Офицер спокойно сказал кипевшему от возмущения генералу («Вы что не знаете, что он убийца?»), что «Семенов – единственная преграда между цивилизацией и большевизмом»³⁵³. В январе 1920 года семеновцы даже открыли по американцам огонь, убив одного и ранив еще одного солдата.

Когда в сенат США был внесен запрос президенту с требованием объяснить, что собственно американские солдаты делают в далекой Сибири. Лансинг «разъяснил», что они поддерживают «свободу движения» по Транссибирской железнодорожной магистрали(!). Воистину предлоги для военных авантюр американцы по сей день так и не поменяли.

При этом красные партизаны в Сибири и на Дальнем Востоке по указанию Ленина старались не трогать американцев, декларировавших «нейтралитет» в российской гражданской войне, и те потеряли (в основном от болезней) вплоть до своего ухода в марте-апреле 1920 года всего 170 человек, 50 было ранено³⁵⁴. Грейвс в своих мемуарах назвал миссию корпуса «Сибирь» провальной, бесполезной и незаконной.

Позднее президент США Гардинг признал интервенцию американских войск в Россию ошибкой. Эта ошибка обошлась Америке примерно в 400 погибших от ран и болезней. Причем на родину удалось отправить лишь 86 тел. В Детройте был установлен памятник этим солдатам и офицерам 339‑го полка, бесславно погибшим на русском Севере.

Факт бесславно провалившейся англо-американской интервенции против Советской России очень важен еще и с той точки зрения, что в межвоенный период разведывательной работой против СССР в спецслужбах Англии и США занимались именно ветераны этих событий, считавшиеся самыми лучшими специалистами по России. Все эти люди были настроены резко антисоветски, а основную информацию о Советском Союзе черпали у белой эмиграции, чьи политические взгляды, мягко говоря, отнюдь не способствовали налаживанию доверительного сотрудничества между разведками СССР и стран Запада после начала Второй мировой войны.

Стоит лишь отметить, что первым главой полноценной разведслужбы США – Управления стратегических служб (УСС) – стал Уильям Донован, ярый антикоммунист, ветеран американского экспедиционного корпуса на Севере России в годы гражданской войны.

15 сентября 1918 года (через две недели после покушения на Ленина в Москве) Вильсон распорядился опубликовать упомянутые выше «документы Сиссона». Президент США объявил своему помощнику полковнику Хаузу, что опубликование документов означает «по сути объявление войны правительству большевиков»³⁵⁵. Однако уже на следующий день после опубликования многие американские журналисты охарактеризовали «документы» как грубо сработанные фальшивки.

19 сентября 1918 года американский посол в Лондоне сообщил в госдепартамент, что англичане еще раньше получили точно такие же документы и считают их «сомнительными». Например, документы из разных «источников» были напечатаны на одной и той же машинке. Посол сделал собственное заключение – все или почти все документы можно точно считать фальшивками.

Вильсон держал у себя «документы Сиссона» до своей смерти в 1924 году, после чего их следы затерялись. В 1955 их обнаружили в Национальном архиве, и год спустя главный специалист по России в госдепартаменте (и «идейный отец» «холодной войны») Джордж Кеннан официально признал их фальшивкой. Он легко установил, что все подписи сделаны одной рукой и абсолютно не совпадают с уже известными на тот момент подписями советских лидеров, например, Троцкого. Печати на «документах» тоже были грубо сработаны, причем явно в домашних условиях.

Однако «документы Сиссона» в 1918 году сыграли свою роль в развертывании новой волны антикоммунистической истерии в США.

19 сентября 1918 года сенат США образовал специальный комитет. У этого органа даже не было официального наименования и его назвали по имени председателя – сенатора Овермана. Сначала комитет преследовал всех американцев немецкого происхождения, например, пивоваров (еще шла Первая мировая война и Германия была противником США). Но в ноябре 1918 года война закончилась и с февраля 1919 года тот же комитет стал плавно заниматься расследованием «…любых усилий направленных на пропаганду в этой стране (т. е. США – примечание автора) принципов любой партии, которая имеет власть или утверждает, что имеет власть в России»³⁵⁶. Заметим, что в отличие от Германии Советская Россия никогда не находилась в состоянии войны с США.

Как и противники большевиков в самой России, члены комитета Овермана пытались представить антивоенную пропаганду коммунистов как дело рук германского генштаба, хотя к тому времени Советская Россия уже денонсировала навязанный ей немцами Брестский мир, а сама Германия капитулировала.

В феврале-марте 1919 года комитет Овермана заслушал более 20 «свидетелей»³⁵⁷, большинство из которых призвали США усилить военную интервенцию в России. При этом американские войска и так находились на территории России с лета 1918 года.

Интересно, что комитет специально исследовал такую тему как якобы решающую роль евреев в Октябрьской революции. Один из свидетелей (методистский священник) заявил, что 19 из 20 русских коммунистов – евреи. Другие на полном серьезе утверждали, что весь командный состав Красной Армии – это евреи из нью-йоркского района Ист-Сайд(!)³⁵⁸.

Об этом же («мировом жидо-большевизме») чуть позднее постоянно говорил Гитлер. Не случайно, что первыми спонсорами никому еще неизвестной НСДАП в Германии были белые эмигранты во главе с генерал-майором царской армии Василием Бискупским, а также некоторые члены царской фамилии Романовых. Есть даже сведения, что после провала «пивного путча» в ноябре 1923 года Бискупский укрывал у себя на квартире Гитлера³⁵⁹.

Не обошел комитет Овермана и такой злободневный вопрос как «национализация женщин» в Советской России. «Коронным свидетелем» комитета по данной проблеме выступил бывший сотрудник Бюро расследований (федеральная полиция США, предшественница ФБР) Арчибальд Стивенсон, считавшийся главным экспертом по большевизму, но в России никогда не бывавший.

«Оверман. У них (т. е. у большевиков – примечание автора) правда столько жен, сколько они хотят?

Стивенсон. По ротации.

Сенатор Нельсон. То есть, мужчина может жениться, а потом когда ему надоест развестись и жениться еще раз?

Стивенсон. Именно.

Майор Хюмс (эксперт комитета) То есть они по желанию могут расторгнуть узы брака?

Стивенсон. Именно»³⁶⁰.

В итоговом заключении комитета советскую власть назвали «царством террора, беспрецедентным в истории современной цивилизации»³⁶¹. Оверман даже предложил принять закон о запрете ношения на улицах красного флага.

В 1921–1923 гг. США через международный комитет Нансена с помощью своей организации Американская администрация помощи (АРА)³⁶² оказывали содействие голодающим в Советской России. Пищу с помощью или на деньги США получали до 10 миллионов советских граждан. При этом глава АРА Гувер пытался использовать помощь для вмешательства во внутренние дела РСФСР, что сам же и признавал. Еще в октябре 1918 года Гувер убедил госсекретаря США Лансинга, что «пустые желудки означают большевиков, а полные желудки – никаких большевиков»³⁶³.

Заметим, что в 1919 году Гувер оказывал материальную помощь армии Юденича и белым формированиям в Прибалтике, о чем до сих пор мало пишут.

Гувер называл большевизм «чумой» и пытался привлечь к распределению помощи в РСФСР антисоветские элементы (особенно эсеров, традиционно сильных в Поволжье), чтобы нарастить их авторитет среди населения. Например, даже американские служащие АРА жаловались, что нанятые Гувером для раздачи пищи голодающим дворянки приходили на работу в бриллиантовых колье и уже своим внешним видом вызывали возмущение толпившихся у кухонь голодных людей.

Отметим, что Ленин дал указание не брать никаких денег за транспортировку американской помощи от границы по российским железным дорогам. Сталин был поначалу против.

В 1922 году АРА прекратила кормить взрослых россиян, а госсекретарь США Хьюз заявил: «Основной доктриной людей, управляющих Россией, является… свержение и уничтожение правительства Соединенных Штатов. Англии, Франции и всех цивилизованных наций Западного мира»³⁶⁴.

До Второй мировой войны у США не было единой разведывательной службы, хотя сбором информации конспиративными методами занимались, специальные подразделения государственного департамента, министерства финансов, министерства обороны (т. е. на тот момент фактически сухопутных сил) и ВМС. В основном разведка состояла в попытках взломать дипломатические коды других государств, а также в так называемом «салонном шпионаже» – когда дипломаты и военные атташе США по всему миру собирали сплетни на различных светских мероприятиях.

Федеральное бюро расследований (ФБР) занималось борьбой со шпионажем на территории США (контрразведкой) и шпионажем в странах Латинской Америки, которые считались в США зависимым и подконтрольным «ближним зарубежьем».

Заметим, что ФБР задолго до ЦРУ была создана именно с целью борьбы против Советской России и мирового коммунизма.

Еще 16 мая 1918 года президент США Вильсон подписал закон с красноречивым названием «О подстрекательстве к мятежу» (Sedition Act). Согласно этому закону американцы высылали из страны всех «подозрительных» иностранцев, к которым относили коммунистов и социалистов. Так были вынуждены уехать из США родители будущего лидера Чехословакии Александра Дубчека. Но закон бил и по американцам – на 10 лет был осужден лидер Социалистической партии США Юджин Дебс, который до этого пять раз баллотировался на пост президента США, набирая десятки и сотни тысяч голосов.

В 1919 году американская полиция раскрыла заговор анархистов, которые планировали разослать по почте несколько бомб в разные государственные учреждения США. 2 июня 1919 года произошла серия взрывов в восьми городах Америки, включая Вашингтон, где одной бомбой был поврежден дом генерального прокурора США Палмера, а другая взорвалась недалеко от места, где в тот момент находился будущий президент США Франклин Рузвельт. На месте взрывов были найдены послания террористов, что позволило американским СМИ обвинить в организации терактов людей с левыми взглядами.

Ничего общего у этих террористов-анархистов (многие из которых были итальянцами) ни с коммунистами, ни с Советской Россией не было. Тем не менее, Палмер и американские газеты заговорили о «красной угрозе» (Red Scare). Были проведены так называемые «рейды Палмера», в ходе которых полиция картинно арестовала несколько сот «мятежных» иностранцев.

12 июня 1919 года полиция совершила налет на Бюро советского торгового представителя в Нью-Йорке Людвига Мартенса³⁶⁵. В комнатах бюро перерезали телефонные провода и стали изымать документацию. Однако никакого «компромата» при обыске так и не нашли. Газета «Нью-Йорк Таймс» 10 января 1920 года писала: «Под предлогом коммерческой деятельности советское бюро в Нью-Йорке служит ширмой для распространения писем Ленина американским рабочим и пропаганды, направленной против нашего правительства». СМИ требовали немедленного выдворения Мартенса из США.

Сенатский комитет по внешним сношениям в начале 1920 года образовал подкомитет по расследованию «подрывной» деятельности Мартенса, но никаких доказательств подобной деятельности так и не нашел. Тем не менее, в январе 1921 года Мартенса выслали из США.

После окончания Первой мировой войны в США начался экономический спад, который, в свою очередь вызвал мощное забастовочное движение. Борясь против увольнений и сокращения зарплаты, американские рабочие активно использовали лозунги большевиков, чтобы нагнать страх на работодателей.

6 февраля 1919 года первая в истории США всеобщая забастовка полностью парализовала Сиэтл. Под лозунгом «Вместе мы добьемся лучших экономических условий» в ней приняли участие 100 тысяч человек – от пекарей до учителей. Хотя никаких контактов у бастовавших с Советской Россией не было, власти немедленно окрестили стачку «революцией». Мэр Сиэтла Хансон заявил, что все происходящее напоминает ему «революцию в Петрограде»³⁶⁶ Конгрессмен Ройял Джонсон отметил, что среди лидеров стачки много подозрительных людей с такими именами как «Иван Керенский». Видимо малограмотный Джонсон считал Керенского опасным большевиком.

На улицы Сиэтла вывели усиленные наряды полиции с пулеметами, хотя бастующие вели себя мирно. «Большой бизнес» потребовал от властей навести в стране порядок, что и было сделано.

В 1919 году генеральный прокурор Палмер³⁶⁷ заявил в конгрессе, что США находятся на пороге красного переворота и попросил естественно увеличить расходы на федеральную полицию с 1.5 до 2 миллионов долларов³⁶⁸. Эту традицию – пугать общественность «красными» и «русскими» – американские спецслужбы сохранили и по сей день. Перед каждыми выборами в США – президентскими и т. н. «промежуточными» – в Америке разоблачают «русских шпионов». А теперь еще и «русских хакеров».

Таким образом, именно «красные» фактически создали ФБР США – американскую политическую полицию и контрразведку. 1 августа 1919 года Палмер назначил 24-летнего клерка Эдгара Гувера шефом специального «политического» подразделения Бюро расследований – Отдела общей разведки (Division of General Intelligence). Именно с тех пор и до 1972 года Гувер считал основной своей целью борьбу с коммунизмом в США, утверждая при этом, что мафия (и вообще организованная преступность) – всего лишь выдумка газетчиков.

Свою первую операцию Гувер наметил на 7 ноября 1919 года – вторую годовщину Октябрьской революции в России. Незаконно собрав досье на более чем 100 тысяч «красных», в этот день полиция штатов и люди Гувера в присутствии прессы и часто без санкции судов арестовали сотни «подозрительных», в основном опять-таки иностранцев. При этом почти всех жестоко били. Только в Нью-Йорке было задержано 650 «красных». Однако даже суды этого штата смогли признать виновными и депортировать из США лишь 43 человека.

Абсолютное большинство арестованных Гувером никаких законов США не нарушили.

На самом деле Палмер и Гувер провели рейды для того, чтобы сорвать намеченную на ноябрь 1919 года забастовку шахтеров и железнодорожников, к организации которой Москва не имела ни малейшего отношения. Но депутаты конгресса от затронутых забастовкой районов потребовали от Палмера «проявить жесткость», что и было сделано. Депутатов же в свою очередь попросил вмешаться «большой бизнес».

В декабре 1919 агенты Палмера и Гувера арестовали 249 человек, включая известных радикальных активистов Эмму Голдман и Александра Беркмана, посадили их на пароход и выслали в Советскую Россию (пароход «Бьюфорд» американская пресса окрестила «советским ковчегом»).

Так как с точки зрения пиара успех арестов был сомнительным, то 2 января 1920 года началась новая серия полицейских рейдов против «красных». За 6 недель было арестовано более 4 тысяч человек, причем многих неделями держали в тюрьмах, не предъявляя никаких обвинений. Даже Гувер позднее признал «несколько случаев жестокости» по отношению к арестованным³⁶⁹.

Для дальнейшего нагнетания антикоммунистической истерии весной 1920 года Палмер предсказал, что 1 мая в стране начнётся коммунистическая революция. Газеты запестрели аршинными заголовками типа «Грядет царство террора, говорит Палмер» и «Общенациональное восстание начнется в субботу»³⁷⁰. Некоторые штаты провели мобилизацию в Национальную гвардию. Полиция была приведена в состояние повышенной готовности. Например, в Нью-Йорке 11 тысяч полицейских непрерывно дежурили 32 часа. В Бостоне полиция установила на свои автомашины пулеметы.

29 апреля 1920 года Палмер истерически провозгласил, что в его руки попал список лиц, которых коммунисты обязательно убьют во время Первомая.

Но 1 мая 1920 года в США не произошло ни одного инцидента, и газеты вовсю потешались над Палмером, советуя ему лечиться от галлюцинаций.

16 сентября 1920 года серия взрывов потрясла деловой центр Нью-Йорка – Уолл-стрит (так называемая «бомбардировка Уолл-стрит»), погибло 38 человек и около 400 было ранено. Виновные в этом преступлении найдены не были, хотя его и пытались связать с анархистами, в основном, итальянскими.

Палмер использовал свои «успехи» в борьбе с «красными» для выдвижения своей кандидатуры на пост президента США, но предвыборный съезд демократической партии его не утвердил. Палмер позиционировал себя как «самый американский кандидат»: «Я сам американец и я люблю проповедовать свои взгляды лишь перед чистокровными и стопроцентными американцами, потому что моя платформа в одном слове – это чистый американизм и бессмертная лояльность по отношению к этой республике». Однако ксенофобская антииммигрантская истерия Палмера в стране иммигрантов выглядела нонсенсом.

Всего в 1919–1920 годах в ходе борьбы с «красной угрозой» в США задержали более 10 тысяч «подозрительных», из которых смогли депортировать лишь 556 человек. Более 2000 арестов впоследствии были признаны судами откровенно незаконными. Никогда ранее в истории США не было столь массовых репрессий.

В 1924 году Бюро расследований Гувера насчитывало 650 служащих, в том числе 441 специального агента. Свой пост Гувер занимал до 1972 года (!), став самым главным долгожителем на американской политической сцене. С 1935 года ведомство Гувера официально называлось Федеральным бюро расследований (ФБР).

В 1929 году голодать стали уже американцы и засуха здесь была ни при чем. В США разразился и перекинулся на весь капиталистический мир мощнейший финансовый и экономический кризис. ВВП Соединенных Штатов упал в два раза, в 1930 году 10 миллионов американцев остались без работы. Так как никакой системы социального обеспечения в США до 1935 года не существовало, люди голодали, лишались жилья, а фермеры – земли, которую с молотка продавали за долги. Более 100 тысяч американцев от безысходности покончили жизнь самоубийством.

В это же самое время экономика СССР развивалась невиданными в истории человечества темпами и тысячи американцев с удовольствием ехали на работу в Советский Союз. Причем предложение американской рабочей силы сильно превышало советский спрос. На 6 тысяч предложений «Амторга» о работе в СССР откликнулось в 1931 году более 100 тысяч желающих.

Например, именно американские рабочие и инженеры из компании «Форд» помогали возводить Горьковский автомобильный завод (ГАЗ) и переводчиком у них работал когда-то высланный из США и переселившийся в СССР отец Александра Дубчека. На ГАЗе трудился и будущий лидер американского профсоюза работников автомобильной промышленности, министр труда в правительстве Кеннеди Уолтер Ройтер. СССР обязался купить у компании «Форд» 72 тысячи автомашин, чем сохранил десятки тысяч рабочих мест в США.

Таким образом, теперь русские спасали американцев от голода.

Такой яркий диссонанс экономического положения в СССР и США привел к бурному росту рядов американской компартии, которая до 1929 года фактически находилась в подполье из-за постоянных преследований полиции³⁷¹. В 1930 году пионеры Нью-Йорка для своего слета сняли самый вместительный зал страны – Мэдисон-сквэр гарден³⁷². Во время первомайских демонстраций в школах города отсутствовало до 20 % учеников. В компартию США вступили видные деятели американской культуры, например, писатель Теодор Драйзер.

Однако для американского истеблишмента и спецслужб причины роста авторитета коммунистов были, конечно же, другими – вся компартия США была-де усеяна хитрыми советскими шпионами, которые вербовали доверчивых американцев на деньги из Москвы.

Для противодействия росту рядов компартии США (партия формально была абсолютно легальной с момента своего основания) решили прибегнуть к проверенному методу – запугиванию.

В мае 1930 года конгресс США создал специальный комитет по расследованию коммунистической деятельности. Его назвали по имени председателя – конгрессмена и ярого антикоммуниста Гамильтона Фиша. Фиш пытался представить угрозой для США даже обычный импорт советских товаров, например, древесины.

Комитет стремился «раскрыть» гнездо коммунистического шпионажа в США – государственную советскую внешнеторговую компанию «Амторг», легально работавшую в Нью-Йорке с 1924 года. Сам «Амторг» был учрежден по предложению известного американского бизнесмена Арманда Хаммера, которое он в личной беседе высказал Ленину. В отсутствие дипломатических отношений между СССР и США компания выполняла фактически функции торгпредства, а также через СМИ вербовала в Советский Союз на работу американских специалистов³⁷³. Фиш вызвал повесткой на допрос главу «Амторга» Петра Богданова, но тот, естественно, отказался.

39 сотрудников «Амторг» обвинили в том, что они въехали в США по поддельным или неточным документам, например куратор американский коммунистов, «комиссар» «товарищ Лиза». Были даже изготовлены фальшивки, так называемые «письма Амторга», призванные доказать вмешательство компании во внутренние дела США. Богданов в своих письменных показаниях комитету Фиша убедительно доказал сфабрикованность писем, что подтвердили и другие свидетели комитета.

Комитет Фиша потребовал также от военно-морской разведки США немедленно дешифровать примерно 3 тысячи радиограмм, которыми обменялись «Амторг» и Москва. Американские шифровальщики бились над телеграммами 5 месяцев, но успеха не достигли, заявив, что столкнулись с самым сложным шифром, который когда-либо видели. В комитете это тоже использовали против «Амторга» – мол, зачем коммерческой компании такой сложный шифр?

Комитет пытался представить советской агентурой чуть ли не всю американскую интеллигенцию, например, старейшую и самую авторитетную организацию по защите гражданских прав – Американский союз защиты гражданских прав (American Civil Liberties Union, ACLU)³⁷⁴. Была сделана попытка оказать давление и на кандидата в президенты от компартии США на выборах 1928 года, видного профсоюзного деятеля Уильяма Фостера. Фостер был брошен в тюрьму, а в 1932 году перенес инфаркт и был вынужден прекратить общественную деятельность.

Комитет Фиша предоставил министерству юстиции США дополнительные полномочия по расследованию коммунистической деятельности³⁷⁵.

В январе 1931 года, заслушав 275 свидетелей в 14 городах США, комитет Фиша представил свой доклад на 66 страницах. Причем было признано, что «письма Амторга» являются фальшивкой.

В 1933 году по инициативе нового президента Франклина Рузвельта США де-юре признали СССР. Рузвельт был реалистом и понимал, что главную угрозу для США представляют не мифические коммунистические шпионы, а фашистская Германия и милитаристская Япония (особенно последняя). Соответственно, СССР как активный противник и Берлина и Токио является прирожденным союзником США.

Для борьбы против «великой депрессии» Рузвельт стал использовать и советские методы – например, создание трудовых лагерей для безработной молодежи (по образцу трудовых колоний для беспризорников Макаренко и Дзержинского). В США в рамках «нового курса» Рузвельта были также введены трудовые пенсии и пособия по безработице, легализована в полном объеме деятельность профсоюзов.

Такая «левая» политика Рузвельта привела к новой волне роста популярности компартии США, которая всегда выступала именно за активное вмешательство государства в экономику. Еще больше вырос авторитет компартии и СССР после июля 1936 года – ведь только Советский Союз и мировое коммунистическое движение оказали реальную помощь законному республиканскому правительству Испании, против которого вспыхнул фашистский военный мятеж, поддержанный Гитлером и Муссолини. Американские коммунисты активно собирали средства в фонд помощи Испании, а сотни добровольцев-коммунистов дрались против Франко в рядах «батальона Авраама Линкольна»³⁷⁶. Из 2800 американцев, сражавшихся в Испании против фашизма бок о бок с советскими танкистами и летчиками, 700 погибли в боях или умерли от ран.

В 1936–1938 гг. численность рядов компартии США выросла до 100 тысяч человек и 30-е годы назвали в Америке «розовым десятилетием». Под влиянием партии находилась гильдия сценаристов Голливуда, союз американских писателей, многочисленные женские, молодежные и негритянские организации. В апреле 1938 года 150 видных писателей, деятелей искусств, композиторов США в открытом письме одобрили сталинские политические процессы в Москве.

Компартия США активно поддерживала политику Рузвельта и впервые не выставила своего кандидата на президентских выборах 1936 года. Рузвельт одержал невиданную доселе в истории США победу, выиграв в 46 штатах и набрав 523 голоса выборщиков. Его соперник-республиканец Лэндон, выступавший с антикоммунистических позиций победил лишь в двух штатах (8 выборщиков). Такая «прорузвельтовская» политика компартии США была прямым следствием установок Коминтерна – в 1935 году Коммунистический Интернационал принял программу народного антифашистского фронта. Задачи социальной революции отходили отныне на второй план, и главной целью была объявлена борьба против фашизма в союзе со всеми силами, в том числе, и с прогрессивной буржуазией.

Но ФБР Гувера (ненавидевшего самого Рузвельта) и большая часть американского истеблишмента не желали мириться с ростом авторитета компартии США.

26 мая 1938 году уже по «доброй традиции» нижняя палата конгресса США создала очередной «следственный» комитет – Комитет по расследованию антиамериканской деятельности, или «комитет Дайса». Председатель комитета Мартин Дайс был конгрессменом от самого реакционного американского штата – Техаса и как-то заявил, что господство белой расы на Юге США «столь же вечно и несокрушимо как сама вечность»³⁷⁷. Дайс считал всех американских коммунистов либо иностранцами, либо шпионами, либо и теми и другими вместе. 1 мая 1935 года он «с целью сбора доказательств» лично присутствовал на первомайской демонстрации в Нью-Йорке и узрел там 100 тысяч коммунистов: «Я не видел ни одного американца в этой толпе, они открыто оскорбляли все то, что мы считаем святым. Если бы решал я, то я бы депортировал всех их и лишил гражданства тех, кто успел его получить»³⁷⁸.

Формально комитет Дайса расследовал подрывную деятельность в США и нацистов и коммунистов, хотя СССР в отличие от Германии при Рузвельте считался другом США. Но на практике Дайс занялся лишь компартией. При этом предложение расследовать террористическую деятельность откровенно расистского и незаконного Ку-Клукс-Клана было комитетом отвергнуто.

Впервые в истории США Комитет Дайса перешел к открытым массовым «юридическим» репрессиям против инакомыслящих американцев. Если вызванный повесткой (subpoena) свидетель отказывался прибыть на слушания (на что имел по конституции США полное право), ему угрожал реальный тюремный срок. Если же свидетель являлся, но отказывался отвечать со ссылкой на Пятую поправку к конституции США³⁷⁹, то ему грозило как минимум увольнение с работы а как максимум – все то же уголовное преследование по другим мотивам.

Заметим, что Дайс ненавидел не только коммунистов, но и Рузвельта (которого тоже считал скрытым коммунистом). Поэтому именно Дайс впервые поднял долгоиграющую тему о «засилье» коммунистов в госаппарате США, которую после Второй мировой войны сделал своим коньком еще более известный «борец против красных» сенатор Маккарти. Например, Дайс призвал к импичменту министра труда в кабинете Рузвельта Перкинса за то, что тот потакает коммунистам в профсоюзах. Перкинс в ответ назвал Дайса идейным наследником разбитого в гражданской войне 1861–1865 гг. рабовладельческого Юга.

Об уровне комитета Дайса свидетельствует расследование так называемого «Федерального театрального проекта», основательницу которого Хэлли Флэнаган обвинили в том, что театры пропагандируют коммунистические ценности. При этом весь проект осуществлялся на деньги правительства США в рамках программы ликвидации безработицы в творческой среде. Целью проекта было создание в США престижного Национального драматического театра по образцу Франции («Комеди Франсэз») или Великобритании. В 1936–1939 гг. в рамках проекта были даны 60 тысяч представлений 1200 пьес, которые посмотрели более 30 миллионов американцев в 40 штатах.

Флэнаган вызвала ненависть американских правых тем, что хорошо отзывалась о советском театре, его новаторских тенденциях, и даже посетила СССР.

На слушаниях в комитете Дайса Флэнаган спросили, не является ли английский драматург Кристофер Марлоу (его пьесы тоже ставились в рамках проекта) коммунистом. Раздался смех – журналисты сообщили парламентариям, что Марлоу жил в XVI веке. Тем не менее, член комитета Старнс (конгрессмен от расистской в то время Алабамы) живо рассуждал о том, что «Мистер Эврипид проповедовал в своих пьесах классовую борьбу»³⁸⁰. То, что «мистер Эврипид» был современником Перикла и греко-персидских войн, борцов с коммунизмом не смутило.

На слушаниях комитета коммунистов обвинили даже в борьбе против Ку-Клукс-Клана– мол они лишь заманивают тем самым наивных «негров» в свои ряды³⁸¹.

Заметим, что комитет Дайса по расследованию антиамериканской деятельности просуществовал до 1946 года и боролся с коммунистами в то время, когда они миллионами гибли на советско-германском фронте, спасая США от фашизма. В то время как Рузвельт публично воздавал должное героизму Красной Армии и всего советского народа, Дайс все еще искал коммунистических агентов, ведущих в США подрывную деятельность.

Англичане до 1939 года не только отставали от американцев по части антисоветских провокаций, но британская разведка еще и учила заокеанских коллег, как их лучше организовывать.

Показательным в этом смысле являются т. н. «письмо Зиновьева» и «дело АРКОС».

15 сентября 1924 года британская контрразведка МИ 5 предоставила правительству Его Величества добытое спецслужбой (через некоего «рижского резидента») письмо председателя ИККИ Коминтерна Зиновьева. В этой неуклюже сработанной фальшивке Зиновьев настраивал английских коммунистов на разложение британских армии и флота с целью подготовки кадров для будущей гражданской войны в Великобритании.

Между тем как раз тогда первое в истории Англии лейбористское правительство Макдональда признало СССР, заключило англо-советский торговый договор, но 8 октября 1924 года было свергнуто объединенными усилиями либералов и консерваторов. В стране были объявлены новые парламентские выборы.

25 октября 1924 года за 4 дня до выборов, якобы «секретное» письмо Зиновьева было опубликовано в консервативной газете «Дейли Мейл». Советский поверенный в делах в Великобритании Раковский получил ноту протеста правительства Великобритании. Зиновьев в ответ заявил, что письмо – фальшивка³⁸². Бывший премьер-лейборист Макдональд открыто усомнился в аутентичности письма, но ему упрямо говорили, что самая лучшая в мире британская разведка не ошибается.

В СССР даже начался серьезный поиск автора письма. На заседании Политбюро 18 декабря 1924 года было предложено «лицу, доставившему «письмо Зиновьева», заявить о себе, причём ему «гарантируется безопасность и безнаказанность».

Между тем из-за публикации этого письма на парламентских выборах не очень популярные консерваторы (лидер – премьер Болдуин) одержали победу над лейбористами, выступавшими за сближение с СССР³⁸³. 21 ноября 1924 года был расторгнут заключенный Макдональдом англо-советский торговый договор. В это же время МИ 5 пришла к выводу, что письмо– фальшивка, но не сообщила об этом правительству – ведь «письмо» свое дело уже сделало.

Как и в случае с аналогичными по степени достоверности «документами Сиссона» автором фальшивки оказался белоэмигрант – Сергей Дружиловский. В 1925 году он был разоблачён публикациями газеты немецких коммунистов «Роте Фане «и выслан из Германии. В 1926 году Дружиловского арестовало ОГПУ после нелегального перехода латвийско-советской границы и на открытом процессе в Москве Военной коллегией Верховного суда СССР он был приговорён к расстрелу.

Организатором же скандальной провокации оказался британский разведчик и близкий друг Черчилля майор Десмонд Мортон³⁸⁴. Оригинал «письма Зиновьева» был обнаружен в 1965 году, результатом чего стала книга-расследование «Письмо Зиновьева», написанная тремя журналистами английской газеты «Санди Таймс». В феврале 1968 года в этой же газете появились публикации, связанные с обнаружением в архивах Гарвардского университета фотокопий рукописи «письма Зиновьева». Графологический анализ показал принадлежность «письма» Сиднею Рейли (архитектору «заговора послов» 1918 года), который таким образом тоже оказался причастен к фабрикации фальшивки.

В январе 1999 года главный историк МИД Великобритании Джил Беннет, изучив архивы МИ 5³⁸⁵, а также архивы Коминтерна в Москве пришла к выводу, что «письмо» – фальшивка. Источником, по мнению Беннет, скорее всего, были разведслужбы русской белой эмиграции в Берлине или Риге.

В конце XX века Робин Кук, министр иностранных дел лейбористского правительства Блэра, распорядился открыть некоторые британские архивы. Выяснилось, что письмо было передано рижской резидентуре английской разведки русским эмигрантом из Берлина, который зарабатывал деньги созданием подобных фальшивок. За письмом, согласно этой версии, стоял связанный с Десмондом Мортоном В.Г. Орлов, служивший в контрразведке Деникина и Врангеля. После разгрома белых он эмигрировал в Германию и оказывал там «экспертные услуги» по России германской разведке. В 1929 году он пытался сфабриковать компромат на американских сенаторов, поддерживавших признание СССР, за что предстал перед немецким судом.

На «письме Зиновьева» британские спецслужбы отнюдь не остановились.

АРКОС (от английской аббревиатуры Arcos – All Russian Cooperative Society Limited – Всероссийское кооперативное акционерное общество) была учреждена в Лондоне 11 июня 1920 года по английским законам советской делегацией для ведения торговли между РСФСР и Англией во главе с Л. Б. Красиным и зарегистрирована в английском министерстве торговли как частная компания с ограниченной ответственностью. Общество выступало генеральным представителем советских внешнеторговых организаций, осуществляла экспортные и импортные операции, имела конторы и отделения в ряде стран Европы, Северной Америки и Азии.

С 1922 года организация получила наименование Arcos Ltd. Постановлением Совета народных комиссаров (СНК) РСФСР от 6 марта 1923 года АРКОС был допущен к ведению операций на территории РСФСР. АРКОС вёл торговлю по поручениям советских хозяйственных органов (все импортные операции и значительная часть экспорта) и был крупнейшим импортно-экспортным объединением в Англии. Выручка компании в 1927 году превышала 100 млн. фунтов стерлингов.

Именно эта успешная советская торговая компания стала мишенью британской разведки.

Якобы британская контрразведка МИ 5 подозревала сотрудников АРКОС в шпионаже еще в 1925 году, когда один из агентов наружного наблюдения проследил некоего «подозреваемого» до офиса АРКОС. Британцы просушивали телефонные разговоры АРКОС (без всякого законного основания) и выяснили, что оттуда звонят в левое американское информационное агентство «Федерайтед Пресс Эйдженси» (ФПА). Для шпионской истерии этого оказалось вполне достаточно.

23 февраля 1927 года английский министр иностранных дел Джозеф Остин Чемберлен обратился к правительству СССР с нотой, где содержалось требование прекратить «антианглийскую пропаганду» и военную поддержку гоминьдановского правительства в Китае. В ноте содержалось отнюдь не дипломатическое предупреждение, что продолжение такой политики неизбежно повлечёт «аннулирование торгового соглашения, условия которого так явно нарушались, и даже разрыв обычных дипломатических отношений».

12 мая 1927 года в 16.20 английская полиция провела в помещениях АРКОС и советского торгового представительства в Лондоне настоящую «спецоперацию» в поисках компрометирующих документов, свидетельствовавших о шпионской деятельности ряда сотрудников компании. Арестовали без санкции суда или прокурора всех сотрудников АРКОС. Причем глава советской торговой делегации Хинчук имел дипломатический иммунитет, что англичан не смутило.

Полицейские принесли с собой даже дрели, чтобы высверлить все замки в кабинетах и сейфах.

17 мая 1927 года советское правительство выступило с нотой протеста. Английское правительство заявило о разрыве дипломатических отношений с СССР, деятельность АРКОС была почти полностью прекращена. Операция английской полиции в советской печати была совершенно справедливо охарактеризована как «налёт» и «провокационное нападение». Заместитель народного комиссара иностранных дел СССР M. M. Литвинов 26 июня 1927 года заявил, что «разрыв не является результатом налёта», а, наоборот, «самый налёт был предпринят для подготовки разрыва».

Премьер-министр Великобритании Болдуин обвинил СССР ни больше, ни меньше чем в подрыве Британской империи, Северной и Южной Америки (!) По наводке британских спецслужб налеты на советские торговые миссии и предприятии были организованы в Мексике и Аргентине.

Правда, никаких «украденных» русскими документов не обнаружили ни в Лондоне, ни в Мехико, ни в Буэнос-Айресе.

Американские спецслужбы не занимались подрывной деятельностью против СССР просто потому, что единой внешней разведки у США до 1941 года не существовало. Что касается разведывательных подразделений армии и флота США, то они в 30-е годы были немногочисленными и основные усилия направляли (абсолютно логично) на сбор сведений о наиболее вероятном будущем противнике – Японии.

В 1929 году госсекретарь США Генри Стимсон распорядился закрыть секретное подразделение госдепартамента МИ-8, (так называемую «черную комнату»), занимавшееся дешифровкой иностранной дипломатической корреспонденции. Стимсон заявил, что «джентльмены не читают писем других джентльменов».

В официальной истории американской военной разведки³⁸⁶, написанной по горячим следам Второй мировой войны о межвоенном периоде говорилось так: «Не было никакой разведки боевых порядков врага на суше и в воздухе; не существовало никакого справочного материала относительно вражеских сил, например, вооружения, знаков различия, укреплений и документов; не было никаких детально разработанных топографических планов для разработки десантных операций; существовали явно недостаточные факты – зато очень много мнений – о том, на чем базировать стратегические оценки; и не было хорошо подготовленного персонала ни для стратегической, ни для тактической разведки»³⁸⁷.

Так как в силу своего географического положения США ожидали мощной атаки только с моря (о реальной угрозе со стороны явно слабых Мексики и Канады не приходилось и думать), то основным ядром военной разведки США считался Офис военно-морской разведки³⁸⁸, основанный еще в 1882 году. Это была самая «древняя» американская разведслужба, причем она была на пять лет старше даже своего британского визави – Отдела морской разведки³⁸⁹.

После окончания Первой мировой войны и полного разоружения Германии США не ощущали для себя в мире никакой опасности, в том числе и на море. Именно поэтому численный состав Офиса уменьшился в феврале 1920 года до 70 офицеров, а еще через 8 месяцев – до 18³⁹⁰. В 1926 году в военно-морской разведке США служили 16 офицеров и 22 гражданских сотрудника. При этом собственно в отделе разведки офиса в 30-е годы работало 6 офицеров, и столько же (суммарно) – в отделе по связям с общественностью и в историческом отделе.

По одному офицеру Офиса было выделено в штабы всех трех военных флотов США того времени – Атлантического, Тихоокеанского и Азиатского. Там они собирали информацию по «своим» регионам и пытались наладить контрразведку.

До конца 20-х годов Офис возглавлял офицер в чине капитана (по советскому аналогу – капитан первого ранга), затем контр-адмирал. Сами кадры разведотдела офиса комплектовались обычно из числа военно-морских атташе (бывших или будущих). Но в общем Офис не считался каким-то важным звеном в карьере старших военно-морских офицеров, и его начальники (директора) обычно пребывали на своем посту в среднем 2 года. В ключевом для США 1941 году в военно-морской разведке сменилось целых четыре директора.

Офис считался концом активной службы, и офицеры называли назначение туда «поцелуем смерти». Ведь карьера на флоте шла быстрее на командных должностях на море, но никак не в скучном бюро на берегу.

До конца тридцатых годов офис следил в основном за Японией, от которой ждали неприятностей в Китае, а также в отношении американских колоний на Тихом океане (прежде всего, Филиппин).

Германию, несмотря на разрыв Гитлером в 1935 году положений Версальского договора и введение всеобщей воинской повинности, в Вашингтоне серьезной угрозой не считали. Ведь нацисты отказались от строительства большого надводного флота, а, следовательно, никак не могли перебросить в США или в их колонии какой-либо осязаемой военной группировки вермахта.

Офис добывал главным образом информацию об иностранных флотских новинках (зачастую – из открытх источников), но анализировать их обычно был не в состоянии. Сведения о новых пушках, торпедах или палубных самолетах передавались в профильные подразделения министерства флота³⁹¹ Часто ответы оттуда с оценкой добытой информации приходили через несколько месяцев, а то и не приходили вовсе.

Офис составил также объемистые монографии со сведениями о политике, экономике, географии и военно-морских силах основных государств (они постоянно обновлялись). В принципе в случае войны их можно было бы использовать для высадки сил США с моря.

С 1919 года Офис издавал также закрытый ежемесячный «Информационный бюллетень», в котором содержались свежие данные об иностранных флотах, полученные от военно-морских атташе. В основном писали об Англии (она хотя и не была врагом США, но ее флот по-прежнему считался лучшим в мире) и Японии. Например, в 1919–1929 гг. в бюллетене появилось 92 статьи о Великобритании и 122 – о Японии. Причем если в материалах об Англии упор делался на технические новинки флота Его Величества, то по Японии собирали материал стратегического характера – о программе кораблестроения, дислокации и военно-морских маневрах японского императорского флота. Анализировались и военные конфликты на море, особенно, опять-таки действия флота Японии против Китая.

Львиная доля сведений поступала от военно-морских атташе США за границей. Еще перед Первой мировой войной у США был четвертый по величине корпус военно-морских дипломатов (после Великобритании, России и Бразилии), но постоянно за границей работало в среднем 8 офицеров. И здесь свои резкие коррективы внесла Первая мировая война. К 1920 году уже 149 офицеров ВМС США прошли службу в посольствах в 23 странах (в т. ч. в 13 европейских, двух азиатских, 8 латиноамериканских).

После Версальского договора произошло большое сокращение штатов как в США, так и за границей. В 1920 году штатная численность Офиса оставила 42 человека. Сначала, например, военно-морской атташе США в Копенгагене отвечал за все скандинавские страны, а с 1925 года всю Скандинавию курировал уже военно-морской атташе США в Берлине. В 1926 году на Офис работали 16 военно-морских атташе, через пять лет – 18.

Агрессия Японии против Китая, начавшаяся в 1931 году, а также тесный союз Японии с фашистскими режимами в Берлине и Риме привели в 30-е году к росту численности американских военно-морских дипломатов. В 1938 году информацию давали уже 27 военно-морских атташе (включая и заместителей), которым в их работе за границей помогали примерно 30 гражданских сотрудников.

Накануне нападения японцев на Перл-Харбор аппарат американской военно-морской разведки за границей состоял уже из 133 офицеров и 200 гражданских служащих. При этом следует отметить, что в японской военно-морской разведке Соединенными Штатами всегда занималось гораздо больше людей, чем их насчитывалось в японском подразделении Офиса военно-морской разведки США.

7 марта 1934 года в Москву прибыло первое посольство США, в составе которого находился и военно-морской атташе, капитан морской пехоты Ниммер. Выбор на эту должность морского пехотинца (а не офицера ВМС) означал, что в Вашингтоне оценивали боевые возможности только что возрождавшегося советского флота как мизерные. Уже менее чем через год, 16 февраля 1935 года, офис военно-морского атташе был закрыт по странной официальной причине – из-за отказа советского правительства платить США по долгам царского режима. На самом деле Ниммер обиделся, что русские не давали ему по стране никакой свободы передвижения. К тому же в Вашингтоне решили, что малая ценность добытой в СССР информации не оправдывает издержек на содержание офиса военно-морского атташе в Москве³⁹².

Американская армейская разведка – Отдел военной разведки – была учреждена в 1885 году. После вступления в США в Первую мировую войну начальник генерального штаба сухопутных войск распорядился в апреле 1917 года учредить секцию разведки в военной академии. Затем ее оттуда вывели и официально назвали Отделом военной разведки (Military Intelligence Division, MID).

Окончание войны, как и в случае с военно-морской разведкой, ознаменовалось резким сокращением штатов: вместо 1144 сотрудников осталось 90 (1922 год). К 1936 году и этот весьма скромный уровень упал до 66 человек. Правда следует заметить, что и во французской военной разведке («Второе бюро») середины 30-х годов работало всего 75 человек. А ведь французская армия после 1918 года считалась сильнейшей в Европе.

В 1938 году в военной разведке США работало 18 офицеров действительной службы и 46 гражданских сотрудников.

Дело с анализом военно-технической информации в военном министерстве обстояло еще хуже, чем военно-морском. Бюджет на содержание сухопутных сил сокращался практически вплоть до Второй мировой войны, и армия не закупала даже собственные технические новинки, не говоря уже об иностранных.

Как и в случае с военно-морской разведкой практически единственным источником информации были военные атташе США за границей. К моменту начала Первой мировой войны их насчитывалось 15 (были аккредитованы в 19 странах). В 1918 году число военных дипломатов выросло до 111, но к 1922 году опять снизилось до 30. Были отозваны военные атташе из Чехословакии, Бельгии, Нидерландов, Египта, Эквадора, Швеции, Венгрии. Военный атташе в Германии, например, стал отвечать еще и за Швецию, Швейцарию и Голландию.

В 1933–1937 гг. США так и не вышли из Великой депрессии, и конгресс в целях экономии расходов установил верхнюю планку численности военных дипломатов в 32 офицера. Тем не менее, у США был третий по величине в мире корпус военных атташе после Франции и Великобритании. Информация шла из 44 стран.

Самыми престижными постами военных атташе считались Париж и Берлин (для военно-морского атташе – Лондон), так как Германию и Францию считали законодательницами мировой моды в вооружении и тактике.

Начало Второй мировой войны в Европе заставило конгресс США увеличить в 1940 году численность военной разведки с 69 до 80 штатных единиц. Но по-настоящему радикальный рост начался лишь в 1941 году. К моменту нападения Японии на США в армейской разведке было уже 848 сотрудников, в том числе 200 офицеров³⁹³.

Интересно, что посольство США в Берлине (включая военный атташат) было никак не встревожено приходом Гитлера к власти 30 января 1933 года. Временный поверенный в делах США в Германии Клифот обедал 1 февраля 1933 года с Ялмаром Шахтом³⁹⁴ (которого Гитлер в марте 1933 года сделал главой рейхсбанка) и тот от имени «фюрера» заверил, что американскому бизнесу в Германии нечего бояться³⁹⁵.

Для Вашингтона это было самым главным.

Ведущая американская газета «Нью-Йорк Таймс», комментируя 31 января 1933 года назначение Гитлера рейхсканцлером, писала, что никакого особого повода для тревоги нет³⁹⁶.

В целом можно отметить, что американская разведка всех видов к началу Второй мировой войны находилась в зачаточном состоянии, не имела единого центра руководства, нелегальной сети за границей и даже членораздельной установки от политического руководства страны, что и где собственно «разведывать». Такое положение дел отнюдь не объяснялось лишь бюрократическим головотяпством различных ведомств или неопытностью США во «второй древнейшей профессии».

Просто в Вашингтоне считали, что воевать на своей территории никогда не придется (этому препятствовала сама география), а в случае возникновения очередного конфликта в Европе можно будет дать соперникам обескровить друг друга и вмешаться на финальной стадии с минимальными потерями и максимальным выигрышем.

Что касается разведывательной деятельности СССР на территории США до Второй мировой войны, то следует в принципиальном плане подчеркнуть следующее.

И Ленин и Сталин (последний особенно) были решительно настроены на установление и поддержание самых добрых отношений с США. Америка рассматривалась в Москве как источник прогрессивных технологий для модернизации и индустриализации Советского Союза. Исходя из этого, категорически запрещалась любая подрывная деятельность советской разведки (как политической, так и военной), а также Коминтерна на территории США.

Сталин учитывал и особые интересы американцев в Латинской Америке. Например, когда между СССР и Мексикой в 1924 году были установлены дипломатические отношения, Сталин лично инструктировал первого советского полпреда в Мехико С. Пестковского насчет недопустимости поддержки любых антиамериканских революционных движений в Западном полушарии.

Что касается утверждения Гувера о том, что любой американский коммунист автоматически является агентом советской разведки, то как минимум, начиная с августа 1923 года это было абсолютно неверно. Именно в этом году на совещании руководства Коминтерна³⁹⁷, ИНО ОГПУ³⁹⁸ и советской военной разведки³⁹⁹ было решено не привлекать членов зарубежных компартий к работе на советскую разведку. Если Коминтерн и рекомендовал кого-нибудь из коммунистов для этих целей, то кандидат должен был выйти из компартии и прекратить всяческую связь с партийной организацией.

Первая нелегальная резидентура НКВД в США появилась лишь в 1934 году и ее возглавил бывший резидент в Берлине Б.Я.Базаров⁴⁰⁰

После прихода Гитлера к власти Сталин пытался как мог наладить с Англией и Францией взаимодействие по линии военных и специалистов разведки. Но безуспешно. Не помогли ни вступление СССР в Лигу наций, ни заключение договоров о ненападении с Францией и Чехословакией, ни свертывание под давлением Москвы социальной революции в республиканской Испании⁴⁰¹. Коминтерн в 1935 году, как упоминалось выше, официально провозгласил временный отказ от социалистических революций в пользу единого антифашистского Народного фронта, в том числе и с участием буржуазии.

В 1936 году военных специалистов из Англии и Франции впервые пригласили на маневры Красной Армии.

Но все эти попытки Сталина, включая односторонние уступки, создать единый фронт с западными странами против нацистской Германии окончились ничем по вине именно западной стороны.

Причем начиная с 1937 года, (т. е. после оккупации Гитлером Рейнской области, создания вермахта и разрыва Версальского договора), когда нацистская военная угроза стала явью, интерес к Советскому Союзу как к потенциальному союзнику в Лондоне еще больше ослаб, и виновата в этом была именно британская разведка.

После «дела Тухачевского» спецслужбы Великобритании пришли к выводу, что Красная Армия как серьезный военный фактор больше не существует, и поэтому нет практического смысла искать с русскими союза. И такая точка зрения превалировала до 22 июня 1941 года. Из крупных британских политиков к союзу с СССР призывал только Черчилль, но он до 1940 года не занимал никаких серьезных постов и многие считали его уже «отработанным политическим материалом».

После оккупации нацистами Чехии в марте 1939 года в Лондоне решили, наконец, согласиться на предложение Москвы о проведении советско-англо-французских военных переговоров. Но, как известно, московские переговоры провалились в начале августа 1939 года, причем именно из-за позиции Великобритании и союзной с ней Польши. Несмотря на просьбу Парижа, Польша наотрез отказалась дать гарантии пропуска советских войск через свою территорию в случае нападения Германии на Францию. Заметим, что французы умоляли англичан надавить в этом отношении на Варшаву, чего Лондон делать не стал. Видимо англичане полагали, что Ла-Манш надежно защитит Британские острова от вторжения вермахта без помощи якобы очень слабой Красной Армии.

Учитывая столь богатый опыт антисоветской деятельности американских и английских спецслужб против СССР, ярый антикоммунизм руководителей западных разведок, не приходилось рассчитывать на то, что даже после 1 сентября 1939 года негативное отношение к Москве среди британских и американских «рыцарей плаща и кинжала» как-то изменится.

В начале сентября 1939 года британская контрразведка и политическая полиция (Special Branch, Специальный отдел, СО) как ни в чем не бывало была занята главным образом слежкой за британскими коммунистами. Например, 3 сентября 1939 года (именно в этот день Англия и Франция объявили войну Германии) агент СО под прикрытием побывал на собрании компартии, и с удовлетворением доложил, что коммунисты преисполнены решимости оказать правительству всяческую поддержку в борьбе против Германии⁴⁰².

Как известно, ни Англия, ни Франция ничем не помогли Польше, но были готовы оказать содействие Финляндии в ее войне против СССР. Были разработаны планы бомбардировок британской и французской авиацией советских нефтепромыслов в Баку.

22 февраля 1940 года главком французской армии генерал Гамелен доложил премьер-министру Франции, что разрушение бакинских нефтяных месторождений не только полностью подорвет боевую мощь ВВС Красной Армии, но вызовет голод в СССР и даже может привести к распаду Советского Союза. В апреле 1940 года (Финляндия уже капитулировала) появились конкретные боевые планы ударов по Баку, Грозному и Батуми – «операция Пика» или «Западный воздушный план 106». Французы, над которыми уже навис германский дамоклов меч, требовали ускорить подготовку бомбежек. Англичане колебались – но лишь потому, что боялись в этом случае вступления СССР в войну на стороне Германии.

Сорвались все эти планы в конечном итоге только потому, что командование ВВС Великобритании доложило, что не располагает достаточным количеством бомбардировщиков большого радиуса действия. Однако заметим, что даже после разгрома немцами Франции летом 1940 года министерство ВВС Великобритании от «бакинского варианта» не отказалось. Соответствующие планы модифицировались и дорабатывались вплоть до конца 1941 года.

Помимо этого британские силы специальных операций (Special Operations Executive, SOE, Управление специальных операций, УСО)⁴⁰³ разрабатывали в 1940–1941 гг. планы диверсий против бакинских нефтепромыслов и оборонных объектов СССР.

Став премьер-министром в ходе разгрома Франции, Черчилль приложил много усилий, чтобы наладить доверительное сотрудничество с Москвой в военной сфере. Но все инициативы премьера торпедировались антисоветски настроенным аппаратом военного ведомства и разведслужб. Например, только под нажимом Черчилля английские военные дали добро на посещение советским военным атташе британской танковой части в декабре 1940 года. И только в обмен на аналогичный шаг русских.

Летом 1940 года Черчилль направил в Москву нового посла Стаффорда Криппса, дав ему четкое указание делать все, чтобы заключить военный союз с СССР. Характерно и очень важно, что Черчилль (понимая зоологически антисоветские настроения британского дипломатического и разведывательного сообщества) отправил в Москву левого лейбориста, который в 30-е годы был сторонником единого антифашистского фронта с коммунистами⁴⁰⁴. Причем Черчилль хотел, чтобы Криппс донес мысль о союзе лично до Сталина⁴⁰⁵. Но посол почему-то при личной аудиенции у Сталина настолько размыто изложил инициативу британского премьера, что советский лидер счел ее обычной дипломатической вежливостью.

С апреля 1941 года англичане с помощью дешифровки немецких кодов⁴⁰⁶ (эта операция с июня 1941 года получила кодовое наименование «Ультра») начали получать много информации о переброске немецких частей к границе с СССР. Черчилль (в отличие от британской разведки) сразу сделал вывод, что Гитлер готовит нападение на СССР и решил предупредить Сталина.

Однако специалисты по СССР в британской разведке и среди военных упорно отговаривали Черчилля. Разведчики утверждали, что коды самих русских настолько плохие, что если они начнут с их помощью передавать в войска полученную из Великобритании конкретную информацию о передвижении немецких частей, то немцы это прочтут, заподозрят неладное и сменят коды. Военные продолжали твердить, что русские все равно не выдержат удара немцев, предупреждай их или не предупреждай.

Тем не менее, Черчилль рискнул и 3 апреля 1941 года направил Криппсу для передачи лично Сталину добытую через «Ультра» информацию о передвижении к советской границе конкретных немецких дивизий (в частности речь шла о 3-ей танковой дивизии). В качестве источника был указан «агент, пользующийся доверием». Но тут Криппс пошел уже на прямой саботаж, не стал добиваться приема у Сталина, а как бы между делом передал данные заместителю наркома иностранных дел Вышинскому лишь 19 апреля 1941 года⁴⁰⁷. До Сталина, по всей видимости, эта важнейшая информация так и не дошла. Причем Криппс без санкции премьера угрожал Вышинскому, что Англия может заключить с Германией сепаратный мир, если СССР не вступит в войну.

Черчилль был взбешен таким поведением Криппса и даже после войны обвинял его в преступной халатности.

В отличие от Черчилля британская разведка, несмотря на однозначные данные в рамках проекта «Ультра», еще в мае 1941 года сомневалась в том, что Гитлер нападет на СССР. В то время главным аналитическим органом британского правительства был учрежденный в 1936 году Объединенный разведывательный комитет (ОРК, Joint Intelligence Committee). В него входили глава внешней разведки (МИ 6), глава контрразведки (МИ 5) и глава военной разведки министерства обороны⁴⁰⁸. 23 мая 1941 года ОРК пришел к выводу, что Гитлер может и не начать войну против Советского Союза⁴⁰⁹.

Интересно, что такую же мысль настойчиво внушал Черчиллю известный своими антисоветскими настроениями премьер польского эмигрантского правительства Владислав Сикорский. Черчилль был категорически не согласен ни с собственной разведкой, ни с Сикорским, наложив на донесение последнего резолюцию: «Меня это не убеждает. В любом случае либо война, либо силовой демарш (Германии) очень близки»⁴¹⁰.

10 мая 1941 года весь мир, включая Сталина, узнал о полете заместителя Гитлера Гесса в Англию⁴¹¹. Черчилль на сей раз почему-то решил не доводить до Сталина конфиденциальную информацию об этом инциденте⁴¹². И в Москве сильно заподозрили англичан в закулисной попытке через Гесса договориться с немцами о совместной войне против СССР⁴¹³. Тем более, что после 1 мая 1941 года люфтваффе фактически прекратили бомбить Англию⁴¹⁴.

Надо сказать, что Черчилль первоначально хотел издать официальное коммюнике, в котором говорилось, что Гесс прилетел в Англию «во имя гуманности, чтобы добиться мира между Великобританией и Германией» (так оно и было, если заменить «гуманность» на «антибольшевизм»). Однако министр иностранных дел Иден и его заместитель Кадоган отговорили премьера – они считали, что такое событие надо использовать политически для давления на русских. Поэтому 12 мая 1941 года было сообщено лишь о том, что чиновник МИД Великобритании, знавший Гесса с 30-х годов, проведет с ним беседу. Причем этого чиновника доставят в Шотландию специальным самолетом(!)⁴¹⁵.

Несложно представить, как на такую информацию должны были отреагировать в Москве. Но если англичане надеялись с помощью Гесса заставить Сталина вступить в войну на их стороне (иначе, мол, мы сговоримся в немцами и без вас), то преуспели они лишь в том, что недоверие в Москве к Лондону сильно выросло.

Надо сказать, что Гесс сообщил англичанам (Киркпатрику, см. сноску) примерно следующее: в ближайшее время Германия предъявит СССР некие требования и если они не будут удовлетворены по-хорошему, то русских ждет война. Однако о том, что нападение будет неожиданным и начнется на днях, мол, лишены любых оснований. Надо признать, что Гесс не лукавил – Гитлер действительно не принял на момент полета «заместителя фюрера» в Англию окончательного решения о приведении в действие «плана Барбаросса».

В любом случае все эти детали англичане в Москву не сообщили.

В начале июня 1941 года ОРК пришел к выводу, что у Красной Армии нет никаких шансов оказать сколь-нибудь серьезное сопротивление «такой высокомеханизированной армии, как германская».

Уже 11 июня 1941 года весь массив добытой с помощью «Ультра» информации убедил-таки британских разведчиков, что советско-германская война начнется в ближайшие дни. На следующий день кабинет министров поручил начальникам штабов родов войск проработать вопрос о направлении в Москву специальной военной миссии сразу же после немецкого нападения на СССР.

13 июня Иден сообщил советскому полпреду в Лондоне Майскому, что Германия в самое ближайшее время нападет на Советский Союз и что в этом случае англичане готовы направить в СССР военную миссию, чтобы поделиться опытом своих боевых действий против «рейха». В Москве после полета Гесса (нарочно, как мы помним, не разъясненного Сталину англичанами) сочли все это британской провокацией, после чего на свет 14 июня 1941 года появилось известное заявление ТАСС. Сталин хотел таким образом вынудить немцев на публичное прояснение своих позиций относительно СССР и своей цели добился – в Берлине демонстративно не стали опровергать приписываемые в заявлении ТАСС англичанам слухи о скорой войне между Германией и СССР. Таким образом, стало ясно, что война не за горами.

В этот же день, 14 июня 1941 года, ОРК предсказал, что Гитлер полностью разгромит русских в течение 6–8 недель. Заметим, что даже сами немцы не оценивали свои боевые возможности столь оптимистично. В этот же богатый событиями день 14 июня начальники штабов родов войск отдали формальный приказ готовить к отправке в СССР военную миссию, получившую кодовое наименование «миссия 30»⁴¹⁶. Цель этой миссии видели отнюдь не в конкретной помощи СССР – британские военные сами прекрасно понимали, что после недавнего позорного разгрома на Балканах и на Крите реально они помочь ничем не могут. Миссия должна была, прежде всего, …собирать разведанные по Красной Армии(!) и лишь во-вторых, не дать русским слишком уж быстро сдаться, «морально» ободряя их решимость сопротивляться. Британские военные снисходительно назвали все это «поддерживанием кипения в кастрюле» (to keep the pot boiling).

16 июня 1941 года Черчилль направил экстренное послание Рузвельту, сообщив о грядущем немецком нападении на СССР и указав, что в этом случае Британия окажет Советскому Союзу любую мыслимую помощь, «которую она сможет от себя оторвать».

После начала Второй мировой войны президент США Франклин Рузвельт (реальный и убежденный противник нацизма) по инициативе англичан решил создать единую разведывательную службу по образцу британской МИ-6. Президент поручил герою Первой мировой войны полковнику Уильяму Доновану (по кличке «Дикий Билл»)⁴¹⁷ составить меморандум с обзором угроз для национальной безопасности США и с предложениями по организации единой разведслужбы страны.

Хотя Донован был республиканцем и человеком откровенно правых взглядов, демократ Рузвельт ценил его внешнеполитический опыт (Донован много ездил по Европе и встречался с некоторыми лидерами Старого Света, например, с Муссолини).

К затее Рузвельта резко негативно отнесся глава ФБР Гувер, по-прежнему считавший главной угрозой для США не нацистов, а «красных».

Получив послание Черчилля от 16 июня 1941 года, Рузвельт дал указание военной разведке США срочно подготовить ему прогноз по советско-германской войне. Американские военные аналитики оказались не лучше английских – они даже предположили, что русские капитулируют уже при предъявлении какого-нибудь немецкого ультиматума и вермахту даже не придется вступать в дело⁴¹⁸. Поэтому-де и помогать Красной Армии не стоит – все равно это бесполезно.

Однако, как и Черчилль, Рузвельт оказался гораздо дальновиднее своих разведчиков, и ответил Черчиллю, что и он в случае советско-германской войны будет «приветствовать Россию как союзника».

А вот в британском правительстве в тот момент были озабочены внутриполитическими последствиями появления такого союзника как «красный» Советский Союз, который до этого десятилетиями обливали грязью (типа «письма Зиновьева» и т. д.). Министерство информации (отвечало за пропаганду как внутри Великобритании так на «внешнем фронте»), например, никак не могло решить вопрос: считать ли советского полпреда Майского после начала войны членом «группы союзных послов» при дворе Его Величества, вывешивать ли в его честь на правительственных зданиях красное знамя (официальный флаг СССР) и допустить ли британских коммунистов на съезд британского конгресса трейд-юнионов(!).

Решили пока называть русских не «союзниками», а «партнерами». Аргументацию для этого подкинули опять-таки аналитики британской разведки – мол, чудовищно слабая Красная Армия будет очень быстро разгромлена, поэтому такие хилые «союзники» лишь скомпрометируют «туманный Альбион».

19 и 20 июня 1941 года были окончательно утверждены задачи будущей британской военной миссии в России. Причем сами же начальники штабов родов войск⁴¹⁹ признавали, что толку от этой миссии для русских будет не много. Ведь англичане вели войну против немцев в основном на море (против немецких субмарин) и такого рода опыт был для советско-германского фронта не очень востребован. К тому же, по мнению начальников штабов, русские и с миссией и без миссии продержатся не более 3–6 недель. После неминуемого разгрома Красной Армии миссии предписывалось организовывать сопротивление немцам на не оккупированной вермахтом советской территории или пробираться в Индию через Среднюю Азию.

22 июня 1941 года Черчилль немедленно заявил, что Великобритания окажет СССР всю возможную помощь в борьбе против Германии. Он, как и военный министр США Стимсон, был уверен в том, что никакой легкой прогулки у немцев в России не будет. Американская военная разведка напротив 23 июня сообщила своему министру, что СССР будет полностью разбит за 1–3 месяца. Стимсон в этот прогноз не поверил.

Британская разведка в первые дни войны полностью разделяла пессимистические настроения своих американских коллег и в какой-то степени «развивала» их: англичане полагали, что «немецкая военная машина» даже не будет серьезно ослаблена после победы над Советским Союзом.

Первый сигнал относительно конкретного военного сотрудничества пришел в Лондон из Москвы уже 22 июня, и явно не свидетельствовал о панических настроениях русских. Командование РККФ предложило англичанам разграничить сферу действий в Северном Ледовитом океане, чтобы избежать столкновений. На такую «помощь» в Лондоне были готовы и уже 23 июня «согласились» признать северные моря исключительной оперативной зоной ВМС СССР.

23 июня Иден сказал Майскому, что Великобритания признает отныне СССР «партнером» (слова «союзник» глава Форин офис тщательно избегал) и готова направить в советскую столицу военную миссию в составе представителей трех родов войск. В Москве сразу согласились и логично предложили ненужную англичанам взаимность – направление советской военной миссии в Великобританию.

Англичанам крыть было нечем, и они вынужденно дали добро. Военному атташе при посольстве Великобритании в Москве Гриру немедленно дали указание делиться с русскими всей информацией относительно дислокации и количественного состава немецких частей и соединений. Сообщать данные о британских войсках и военных планах пока запретили.

Уже 22 июня 1941 года МИД Великобритании поручил Криппсу предупредить русских о слабой защите их военных кодов. Причем обоснование этого предупреждения было довольно странным: мол, англичанам известно (вопрос: откуда?), что финны в ходе советско-финской войны читали кодированные сообщения Красной Армии. Вот и сейчас, они расшифровали и передали немцам сообщение командования 3-й советской армии из Гродно о больших потерях советской авиации в первый день войны⁴²⁰. Трудно отделаться от предположения, что англичане сотрудничали с финнами в 1939–1940 гг. в расшифровке советских военных кодов.

В любом случае эта информация была для советской стороны полезной⁴²¹, чего не скажешь о планах «помощи» советским «партнерам» со стороны британской разведки. УСО разработало план подрыва диверсионными группами всех советских нефтяных месторождений в Бакинском промышленном районе и на Северном Кавказе, якобы, чтобы они не достались немцам. После подрыва МИД Великобритании изъявил готовность продавать (ни в коем случае не передавать бесплатно) русским британскую нефть через Владивосток(!)

Можно лишь порадоваться, что тогда у англичан хватило ума не сообщать весь этот бред Сталину. И это произошло лишь потому, что в начале июля 1941 года глава только что прибывшей в Москву «миссии 30» (об этом ниже) в секретной депеше в Лондон назвал подобные прожекты «серьезной психологической ошибкой», так как никого коллапса СССР не предвидится.

Тем не менее, НКВД выяснил, что эксперты по диверсиям именно против советских нефтяных объектов находятся в составе «миссии 30». Сталин распорядился шума не поднимать и занять непрошеных диверсантов полезной работой – им предложили наметить для советской авиации цели для бомбежек нефтяных месторождений союзной с Гитлером Румынии.

Однако посол Криппс продолжал свою весьма похожую на саботаж многотрудную деятельность и 22 июля 1941 года во время личной встречи со Сталиным навязчиво предложил советскому лидеру все же взорвать совместными усилиями советские нефтяные промыслы на Кавказе (напомним, что на тот момент немцы еще не взяли Киев и увязли под Смоленском). Сталин все же сдержался и вежливо, но твердо сказал Криппсу, что если и возникнет такая необходимость, то советские специалисты сделают все сами.

При этом ни Криппс, ни даже глава «миссии 30» ничего не знали о том, что Командование британскими войсками на Ближнем и Среднем Востоке (British Middle East Command) и УСО в обход Черчилля подготовили свой собственный план ликвидации советских нефтяных месторождений в районе Баку. Для этого предполагалось тайно воздухом забросить в СССР группы специально подготовленных курдов, армян и грузин (т. е. антисоветских эмигрантов) из Ирака (Mission G R 16). Пика подготовка операции достигла в августе 1941 года, причем именно в это время советская разведка в одностороннем порядке передала англичанам информацию о немецкой агентуре в Иране, Турции и Афганистане.

Черчилль в общем был в курсе планов по разрушению советских нефтяных месторождений и даже возмущался в узком кругу «неуступчивостью» Сталина в данном вопросе. Он приказал военным держать наготове в Ираке 4–5 эскадрилий тяжелых бомбардировщиков для этих целей. При этом они получили «зеленый свет» на подавление советской ПВО в этом районе⁴²².

С другой стороны предложение Черчилля перебросить на советско-германский фронт для обороны Кавказа одну-две британские дивизии с Ближнего Востока было отвергнуто английскими военными как «непрактичное».

После взятия немцами Киева в сентябре 1941 года англичане взялись за разработку планов уничтожения советских угольных шахт Донбасса. Лишь после того, как Красная Армия в ноябре 1941 года остановила вермахт в Донбассе и даже отбила Ростов-на-Дону, эти планы положили под сукно.

В конце июня 1941 года УСО рассматривало план формального сотрудничества с НКВД в деле координации пропаганды в оккупированных немцами славянских странах Восточной Европы, прежде всего, в Чехословакии. Но так как НКВД на берегах Темзы по-прежнему считали «исчадием ада», то план поначалу даже не довели до советских коллег. Однако в июне 1941 года в состав «миссии 30» все же откомандировали полковника инженерных войск Гиннеса как временного представителя УСО.

6 августа 1941 года вопрос о назначении постоянного и профессионально подготовленного представителя УСО в Москву обсуждали за обедом глава МИ 6 Стюарт Мензис и министр экономической войны Хью Далтон (ему подчинялось УСО). Сошлись на том, что сотрудничество с НКВД более полезно для самих англичан, чем для русских. Уже тогда была высказана успешно реализованная впоследствии идея о привлечении для работы в тылу немцев в Западной Европе отобранных с помощью советской разведки коммунистов и антифашистов-эмигрантов. В обмен британцы забрасывали советских разведчиков (немецких коммунистов) в Германию с территории Англии.

Правда, Далтон не нашел ничего лучшего как назначить представителем УСО в СССР еще одного «ветерана» русских дел бригадира Джорджа Хилла. Хилл не только был ярым антикоммунистом⁴²³, но и довольно красноречивым болтуном, написавшим даже две книги о своей борьбе против большевиков. Не удивительно, что до войны он одно время работал администратором в нескольких театрах и вернулся на службу в разведку в 1939 году в чине майора. Он преподавал в школе УСО (причем специализировался именно на подрыве объектов), где одним из его учеников был Ким Филби.

Но в Москве возражать и вспоминать былые грехи Хилла не стали и быстро дали ему разрешение на приезд в СССР, где Хилл стал представлять УСО как глава «миссии Сэм». Лихой шпион Хилл рисковать не стал и вместо опасного самолета прибыл в Советский Союз на корабле лишь в сентябре 1941 года. В этом же месяце было подписано соглашение о сотрудничестве с НКВД по координации пропаганды и саботажа в оккупированной немцами Европе. Реальные операции по заброске советских разведчиков в Европу с территории Великобритании начались лишь в 1942 году.

Уже в конце июня 1941 года через Архангельск в Москву прибыла передовая группа британской военной «миссии 30», состоявшая из 9 офицеров трех родов войск во главе с генералом Ноэлем Мейсоном-Макфарлейном (позднее глава «миссии 30»). Видимо причиной выбора именно Мейсона-Макфарлейна (ранее планировался другой генерал – Джонсон) стало то, что тот участвовал в англо-афганской войне 1919–1920 годов (Советская Россия тогда помогала Афганистану), а в 1937–1939 гг. служил военным атташе Великобритании в Берлине. Как и Хилл, бравый генерал, видимо, был не прочь приврать – согласно рассказу Макфарлейна своему биографу, он обдумывал возможность убить Гитлера из винтовки прямо из окна своего дома на Шарлоттенбургер-шоссе, что было вполне выполнимо. Якобы генерал сообщил план организации покушения на Гитлера в Лондон, но получил отказ.

Уже 28 июня 1941 года англичан приняли начальник генштаба РККА Г.К. Жуков и его заместитель, начальник ГРУ генерал-лейтенант Ф.И. Голиков. Вскоре Голикова отправили в Лондон в качестве главы советской военной миссии в Великобритании и США.

Сложно сказать, чем Мейсон-Макфарлейн мог помочь Жукову в плане боевого опыта – в 1939–1940 гг. генерал служил начальником разведки Британского экспедиционного корпуса во Франции, и весь его боевой опыт состоял лишь в позорной и поспешной эвакуации англичан из Дюнкерка (Мейсон-Макфарлейн отвечал при этом за правый фланг), да и то состоявшейся лишь по милости Гитлера, остановившего танки Гудериана.

Генерал Макфарлейн считался в британской армии человеком «эксцентричным», склонным к драматическим жестам (отсюда видимо и бестолковые прожекты по убийству «фюрера»). Прибыв в Москву, он торжественно обещал выучить русский язык, но слова своего, естественно, не сдержал. Справедливости ради надо сказать, что Мейсон-Макфарлейн очень просил не посылать его в СССР – мол, русские с учетом его биографии заподозрят в нем шпиона.

Остальной персонал «миссии 30» в Москву явно не торопился – некоторые офицеры добирались через Кейптаун и появились в Москве лишь в начале 1942 года. На тот момент у Красной Армии было куда как больше боевого опыта в сражениях с немцами (причем частично успешного), чем у «экспертов» из «миссии 30». А опыт у большинства офицеров «миссии 30» был все тот же – они участвовали в гражданской войне на территории России на стороне белых.

Главной задачей «миссии 30» определили содействие «русскому сопротивлению» – в Лондоне все еще полагали, что победа Германии очень близка. Второй по важности целью был сбор разведданных, причем как по немцам, так и по русским.

Англичане, правда, говорили, что готовы поделиться опытом (весьма для себя печальным) о немецкой воздушно-десантной операции на Крите (май-июнь 1941 года). Причем «миссии 30» строго приказали не распространяться о слабых сторонах самих англичан при обороне Крита. Однако Гитлер именно после Крита запретил проведение масштабных воздушно-десантных операций («фюрера» смутили неоправданно большие, по его мнению, потери немцев в ходе «операции Меркурий»). Так что критский опыт оказался бы в любом случае для Красной Армии бесполезным.

Таким образом, «миссия 30» в Москве выполняла скорее представительско-дипломатическую функцию и большой роли так и не сыграла. Советским людям, и прежде всего, Сталину, подстегивание в деле сопротивления нацистам оказалось без надобности.

Хотя англичане позднее образовали с американцами объединенное командование с целью координации военных операций против держав Оси (Combined Chiefs of Staff), такая идея в отношении СССР даже не рассматривалась, а советских офицеров связи в объединенное командование решили не допускать. Если СССР и был-таки «назначен» «союзником», то явно «второго сорта».

Что касается американцев, то их разведка вообще работала в годы войны под «крылом» англичан, а в страшное для нас лето 1941 года еще даже не существовала.

11 июля 1941 года Рузвельт назначил упомянутого выше «дикого Билла»-Донована на специально созданную должность Координатора по информации (Coordinator of Information). В октябре 1941 года Донован получил офис в Рокфеллеровском центре и стал набирать персонал из университетских профессоров, юристов крупных компаний и отпрысков из богатых семей, искавших приключений. Критерием отбора были личные связи Донована по университету, ордену мальтийских рыцарей («Дикий Билл» был его членом) и юридической практике в пользу крупных корпораций с Уолл-стрита. Именно из последней категории происходил Аллен Даллес, ставший правой рукой Донована. Заметим, что как и Донован, Даллес был правым республиканцем, и до войны яростно критиковал «новый курс» Рузвельта. Впрочем, с учетом того, что юрист Даллес всегда работал на крупные американские корпорации, это было неудивительно.

Позднее, будучи резидентом американской разведки в Берне, именно Даллес пытался сорвать согласованную Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем безоговорочную капитуляцию Германии, и отнюдь не только ранней весной 1945 года, а гораздо, гораздо раньше.

От союзнических отношений – к «холодной войне»

Хлобустов О. М.

Вероломное нападение Германии 22 июня 1941 г. на Советский Союз стало одним из значительных политических событий истории ХХ века. Вечером 22 июня премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль в выступлении по радио заявил, что нападение на Советский Союз является очередным актом агрессии и вероломства со стороны гитлеровцев и представляет собой один из поворотных моментов всей мировой истории войны. Он совершенно определенно высказался за поддержку СССР в войне против гитлеровской Германии.

Исполняющий обязанности государственного секретаря (т. е. министра иностранных дел) США С. Уэллес в своем заявлении также квалифицировал нападение на СССР «как предательский акт агрессии, непосредственным образом затрагивающий интересы обороны и безопасности США». Эту оценку подтвердил и президент Франклин Рузвельт, который заявил, что США предоставят Советскому Союзу всю возможную помощь.

Однако в Москве знали и иные настроения в США. В частности, опубликованное в газете «Нью-Йорк Таймс» 24 июня 1941 г. высказывание сенатора от Миссури Гарри Трумэна (20 января 1945 г. он станет вице-президентом, а с 12 апреля – президентом США): «Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам следует помогать России, если выигрывать будет Россия, то нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они убивают [друг друга] как можно больше»⁴²⁴.

Уже 12 июля было подписано советско-британское соглашение о сотрудничестве в борьбе с Германией, а 24 сентября Советский Союз в лице своего посла И.М. Майского присоединился к Атлантической хартии Великобритании и США, ставшей первым программным документом антигитлеровской коалиции (в тот же день, к этой хартии присоединились находившиеся в Лондоне «правительства с изгнании» Польши, Бельгии, Чехословакии, Греции, Люксембурга, Нидерландов, Норвегии, Югославии, а также «Сражающаяся Франция» во главе с Ш. де Голлем).

Однако налаживание реального союзнического сотрудничества в борьбе с агрессором шло отнюдь непросто⁴²⁵.

Здесь нам кажется уместным напомнить мнение бывшего руководителя германской разведки в годы первой мировой войны полковника Вальтера Николаи о том, что без знания роли разведки в конкретных событиях, история не может вынести своего правильного приговора, точно также, как и политика не может извлечь всей пользы из имеющегося опыта⁴²⁶.

Сразу же необходимо отметить, что по решению Государственного Комитета обороны (ГКО, И.В. Сталин, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, Г.М. Маленков, Л.П. Берия), 29 сентября 1941 г. в московской гостинице «Националь» представителем разведки НКВД СССР В.Н. Зарубиным и представителем британской «Спешиал оперейшен Экзекьютив» (СОЭ)⁴²⁷ подполковником Гиннесом были подписаны «Запись того, на чем согласились советские и британские представители в своих беседах по вопросу о подрывной работе против Германии и ее союзников» и «Предварительный план общей линии поведения в подрывной работе для руководства советской и британской секций связи». Эти документы положили начало сотрудничеству спецслужб СССР и Великобритании в годы Второй мировой войны⁴²⁸. И только 5 января 1944 г. аналогичное соглашение НКГБ СССР подписал с Уильямом Донованом, возглавлявшим созданное в США 13 июня 1942 г. Управление специальных служб (УСС), входившее в структуру Комитета начальников штабов, выполняющем в США функции генерального штаба вооруженных сил⁴²⁹.

Мог ли СССР полностью полагаться на порядочность и действия в соответствии с принятыми обязательствами известного своими антисоветскими настроениями и действиями У. Черчилля? Занимающих в то время нейтральную позицию невоюющей державы, Соединенных Штатов?

В этой связи в принятом ЦК ВКП(б) 18 июля 1941 г. постановлении о задачах разведки в условиях войны предписывалось также «выявлять истинные планы и намерения наших союзников, особенно США и Англии, по вопросам ведения войны, отношения к СССР и проблемам послевоенного устройства».

Это общее положение конкретизировалось в указаниях, направлявшихся в легальные и нелегальные резидентуры советской разведки за рубежом. Так, в директивном письме от 27 ноября в американские резидентуры подчеркивалось: «США в мировой политике капиталистических стран занимают в настоящее время ведущую роль. Поэтому очень важно для нас своевременно раскрыть политические и дипломатические планы и деятельность США как в отношении СССР, так и в отношении Англии, Японии, Германии и других стран».

Напутствуя перед выездом в США резидента В.М. Зарубина⁴³⁰, Сталин подчеркнул, что его главная задача заключается в том, чтобы «внимательно наблюдать за позицией правящих кругов США и вероятностью их договоренности с Германией с целью закончить войну сепаратным миром»⁴³¹.

И, как оказалось впоследствии, подобные суждения о сущности политики западных союзников в отношении СССР оказались отнюдь не беспочвенными. 15 июля разведка направила в Государственный комитет обороны СССР следующее сообщение: «Хотя английское правительство полностью осознает объем угрожающей Англии опасности в случае поражения СССР, и намерено оказывать помощь Советскому правительству в соответствии с декларацией Черчилля, тем не менее, все расчеты англичан базируются на неизбежности поражения Красной Армии в самом ближайшем будущем. В начале войны объединенный разведывательный комитет при военном кабинете, состоящий из представителей военной, морской, воздушной и политической разведок, пришел к выводу, что Москва будет захвачена немцами в три недели, сейчас же они увеличивают этот срок до пяти с половиной недель, считая с первого дня кампании»⁴³².

От резидентуры в Лондоне Центр требовал добывать разведывательные данные по Германии и оккупированным ею странам, быть в курсе подрывных планов и комбинаций прогерманских элементов в Англии, вскрывать планы английского правительства в отношении СССР и подрывную деятельность английской разведки против нашей страны. Резидентура была обязана следить за развитием отношений Англии с находившимися в изгнании правительствами Польши, Чехословакии, Югославии и других стран, за англо-американскими отношениями, выявлять противоречия между Англией и США по основным международным проблемам.

В целом добываемая советскими разведчиками в Лондоне и Вашингтоне информация свидетельствовала, что правительства западных союзников по антигитлеровской коалиции стремились не столько к оказанию помощи в борьбе с агрессором, сколько к истощению Германии и СССР в качестве геополитических соперников, а СССР – еще и как политического и идеологического противника империалистической системы мироустройства⁴³³.

Так, разведка установила, что вопреки обязательствам, Великобритания передавала СССР далеко не всю разведывательную информацию о военном потенциале, резервах, воинских группировках на советско-германском фронте, намерениях и планах военного командования Германии. (Эта информация поступала в Москву от одного из источников так называемой «Кембриджской пятерки» советской разведки «Каредиана»⁴³⁴).

Одна из немногих оценок разведки из уст Сталина, прозвучала на обеде 12 августа 1942 г. в честь первого посещения У. Черчиллем Советского Союза. Сначала Сталин произносил тосты в честь советских военачальников, находившихся в зале, а затем, совершенно неожиданно, сказал, что есть военная профессия, о которой он еще не упомянул. Вспоминает переводчик В.Н. Павлов: «Он, товарищ Сталин, пьет за морских, сухопутных и авиационных разведчиков. Они должны быть глазами и ушами для своего государства. О разведчиках почему-то не говорят. Это ложный стыд. За разведчиков, говорит товарищ Сталин, как друзей, честно и неутомимо служащих своему народу». Несколько позже товарищ Сталин, выступая, говорит, что он хотел бы сказать несколько слов о значении разведки. Он, товарищ Сталин, читал и читает историю разведки. Разведчики – хорошие люди, самоотверженно служащие своему государству. Когда они попадают к противнику, с ними, черт знает, что делают. Из истории военной разведки он, товарищ Сталин, знает один факт, из которого особенно хорошо видно значение разведки. Как всем известно, во время прошлой Мировой войны англичане хотели произвести операцию по овладению Дарданеллами. Однако союзники отступили, так как они преувеличили силы противника. В действительности же турки и немцы были на волосок от смерти и держали свои чемоданы упакованными. Это было результатом плохой разведки англичан, и если бы они обладали хорошей разведкой в этом районе, то этого бы не случилось».

Сам У. Черчилль в своих мемуарах об этом эпизоде вспоминал так: «…Сталин произнес довольно длинную речь в честь „Интеллидженс сервис“, в которой он сделал любопытное упоминание о Дарданеллах в 1915 году, сказав, что англичане победили, а немцы и турки уже отступили, но мы не знали этого потому, что наша разведка была несовершенной. Нарисованная им картина, хотя и была неточной, по-видимому, предназначалась для меня в качестве комплимента»⁴³⁵.

Авторы очерка, посвященного тайным контактам западных союзников СССР с представителями Германии, отмечали, что разведка информировала Москву (И.В. Сталина) примерно о десятке попыток инициировать сепаратные переговоры, призванные улучшить военно-стратегическое положение III Рейха. Но до 1944 г. Президент США Франклин Рузвельт и британский премьер-министр Черчилль не отходили от решения совещания глав государств в Касабланке о требовании безоговорочной капитуляции Германии⁴³⁶.

И, если первые зондажные попытки начать тайные переговоры с западными союзниками СССР исходили от не нацистских кругов Германии (находившихся в оппозиции к Гитлеру экономических, религиозных, общественных кругов и даже отдельных военных), тем не менее, фактом остается то, что США и Великобритания не информировали о них советское руководство.

В мае 1942 г. целый ряд попыток посеять раздор в рядах антигитлеровской коалиции предпринимает германский посол в Анкаре Ф. фон Папен. 12 мая из Швеции в Лондон инкогнито прибывает германский дипломат, который, ссылаясь на поручение фон Папена⁴³⁷, от имени оппозиционной группы «Германия без Гитлера, но с военным правительством», излагает предложения о заключении сепаратного мира. (Германский дипломат был отправлен английскими властями в лагерь для интернированных). Информация о данном предложении поступила в Москву из Лондона от членов «Кембриджской пятерки» советской разведки.

А уже 13 мая генеральный секретарь турецкого МИДа в беседе с английским послом доверительно сообщил, будто бы Советский Союз готов заключить мир с Германией и бросить Англию на произвол судьбы; а посему надо опередить русских и сообщить, на каких условиях Англия готова вести переговоры с немцами.

14 мая 1942 г. в Москву поступил сигнал из Швейцарии: один из руководителей швейцарской торговой делегации, только что побывавший в Берлине, сообщил англичанам, что немецкие промышленники опасаются проиграть войну. Они надеются, что «Англия и Америка воздержатся от нанесения удара по Германии до победы последней над СССР». Со своей стороны, они видят выход в замене режима Гитлера «ненацистской военной диктатурой», с которой надлежит вести дела. Иначе «социализм и коммунизм распространятся по Европе»⁴³⁸.

Данные попытки можно расценивать как попытку спецслужб Германии по внесению раздора в среду участников антигитлеровской коалиции.

Однако наличие тайных контактов германских эмиссаров с представителями «западных демократий», не являлось секретом для советского руководства. Малоизвестен, быть может, только тот факт, что первая попытка нацистов установить тайные сепаратные контакты с представителями западных держав была зафиксирована советской разведкой уже в июне 1942 г.: по сообщению посла вишистской Франции «крупные английские и американские банки отправили в Швейцарию своих представителей, которые уже имели несколько секретных встреч с представителями германских банков. На этих встречах обсуждались вопросы послевоенного финансирования Германии и экономического устройства Европы».

Другой дипломат так характеризовал внешнеполитические замыслы гитлеровцев в начале 1943 года: «Немцы думают, что союзники в конце концов усмотрят в советской победе опасность не только для Европы, но и для Англии и Америки. Немцы очень хорошо знают, что между англичанами и американцами, с одной стороны, и русскими, с другой, что-то не ладится. Немцы были бы плохими политиками, если бы не учитывали данные обстоятельства».

После появления в феврале 1943 г. в Берне некоего господина Балла (по этой фамилией в Швейцарии будет действовать главный резидент УСС в Европе Аллен Даллес), он станет «персоной притяжения» для многих германских эмиссаров, начиная от князя Гогенлоэ, до генералов вермахта и СС. Князь Гогенлоэ, представитель аристократических кругов Германии, предлагал Даллесу обсудить «планы создания «кордона против большевизма и панславизма» путем «расширения Польши на восток, сохранения румынского режима и сильной Венгрии».

В подготовленном летом 1944 г. для Государственного комитета обороны докладе разведслужбы НКГБ СССР отмечалось: «С самого начала мировой войны, а особенно в ходе советско-германской войны, усилия германской дипломатии были направлены на недопущение и срыв блока антифашистских государств, на ликвидацию угрозы войны на два фронта. Для достижения этих целей германская дипломатия действовала в двух направлениях:

а) распространение провокационных слухов о якобы ведущихся мирных переговорах с одной из стран антифашистского блока, чтобы посеять раздоры и недоверие в лагере союзников;

б) действительные попытки зондирования возможности заключения сепаратного мира с Англией и США… Все попытки фашистской Германии договориться с Англией и США за счет СССР успеха до сих пор не имели…

Группы крупных промышленников и банкиров и выражающие их интересы политические группы в Англии и США опасаются „советизации“ Германии и стремятся к сохранению в Германии реакционного режима.

Несомненно, что по мере приближения разгрома гитлеровской Германии мирные попытки ее правящей верхушки, а также торгово-промышленных, военных и церковных кругов будут актуализироваться».

В начале июля того же 1944 г. германский посланник в Швеции Ганс Томсен передал представителю Великобритании следующие предложения:

«Ввиду преобладающей необходимости для Германии защищать себя и Европу против большевистской угрозы, мы согласны допустить вступление в Германию англо-американских войск с Запада без сопротивления или только с показным сопротивлением».

За это Англия и США должны были гарантировать «категорический отказ в разрешении русским войскам вступить на германскую территорию к западу от линии, проходящей между Одером и Вислой. Англичане и американцы в своей послевоенной политике по отношению к Германии проявят разумную умеренность».

Обратим внимание на этот факт, поскольку он имел прямое продолжение. Выбор именно Великобритании Германией в качестве основного партнера для сепаратных переговоров объясняется как известными имперскими амбициями Лондона, так и тем обстоятельством, что США еще не вступили в войну на европейском театре военных действий.

В еженедельной разведывательной сводке Управления стратегических служб США от 21 июля 1944 г., как видим, такие документы также поступали в Москву, отмечалось: «Нацистские руководители намерены продолжать борьбу до конца в надежде, что упорное сопротивление ослабит англо-американскую решимость воевать, и что конфликт между западными державами и СССР будет развиваться в направлении, дающем возможность Германии маневрировать и добиться заключения компромиссного мира.

Пропаганда, рассчитанная на иностранцев, в основном проводит идею необходимости компромиссного мира, в то время как внутренняя пропаганда готовит население к дальнейшим военным поражениям.

Представляя большевизм как угрозу всему человечеству, немецкая пропаганда призывает западные страны прекратить „абсурдную“ войну».

Шаги гитлеровской дипломатии подчас находили поддержку и понимание на Западе. По сообщению советской разведки, в августе 1944 г. Черчилль, после аудиенции у папы римского, встретился с германским послом в Ватикане Эрнстом Вейцзекером, которому передал британские условия (что, по-видимому, являлось официальным ответом Лондона на ранее сделанные через Томсена предложения): полная капитуляция Германии, а также последующее сотрудничество немцев «в устранении опасности коммунизма».

От «Каредиана» в конце февраля 1945 г. поступил радиоперехват телеграммы министра иностранных дел Германии И. фон Риббентропа послам в Испании, Португалии, Ватикане и Ирландии. Парадоксальным образом, телеграмма эта имела гриф «совершенно секретно» как в Берлине, так равно и в Лондоне и Москве. Несмотря на то, что этот, чрезвычайно важный документ был известен западным исследователям еще в 1950-е годы, странным образом он не упоминается ни в одной из работ, посвященных как дипломатии III Рейха, так и биографии фон Риббентропа.

По своему содержанию, по существу, эта весьма пространная телеграмма являлась развернутым аргументированным ответом германского МИДа на послание Черчилля, переданное Вейцзекеру в Ватикане, последней отчаянной попыткой, опираясь на известные антисоветские воззрения британского премьера, склонить Лондон к заключению сепаратного мира на германских условиях.

Поскольку этот документ был опубликован⁴³⁹, обратим внимание только на отдельные смысловые, тематические и даже стилистические совпадения его текста с пресловуто известной речью Уинстона Черчилля в Вестминстерском колледже американского Фултона 5 марта 1946 г. На которые не мог не обратить внимание председатель Совета Народных Комиссаров СССР И.В. Сталин, и о чем не подозревал Черчилль.

Итак, цитируем телеграмму Риббентропа:

«…новым и самым важным фактом, вскрытым нынешней войной, является военная мощь Советского Союза. Насколько силен Советский Союз сегодня, свидетельствует его зимнее наступление… Наступление против Германии показывает, что Сталин добивается, помимо всего этого, осуществления более великой цели: он планирует завоевание и оккупацию Германии и этим думает завершить свою программу осуществления господства над Европой… Германия на сегодня является единственной силой, которая борется против Советского Союза. Германия представляет собой стену, которую Сталин должен разбить, если он хочет пробить себе путь в Европу. Если Сталину удастся сломить сопротивление Германии на Восточном фронте, то большевизация Германии, а отсюда и всей Европы, будет навсегда свершившимся фактом. Если один русский солдат когда-либо войдет в Берлин, тогда без всяких сомнений Европа станет коммунистической… Что это будет означать для Англии, довольно очевидно».

Ненадолго прервемся, чтобы сравнить данный пассаж казненного по приговору Международного трибунала для главных военных преступников германского министра Риббентропа со следующей выдержкой из Фултонской речи У. Черчилля⁴⁴⁰.

Итак:

«Сегодня на сцену послевоенной жизни, еще совсем недавно сиявшую в ярком свете союзнической победы, легла черная тень. Никто не может сказать, чего можно ожидать в ближайшем будущем от Советской России и руководимого ею международного коммунистического сообщества, и каковы пределы, если они вообще существуют, их экспансионистских устремлений и настойчивых стараний обратить весь мир в свою веру…

Протянувшись через весь континент от Штеттина на Балтийском море и до Триеста на Адриатическом море, на Европу опустился железный занавес. Столицы государств Центральной и Восточной Европы – государств, чья история насчитывает многие и многие века, – оказались по другую сторону занавеса. Варшава и Берлин, Прага и Вена, Будапешт и Белград, Бухарест и София – все эти славные столичные города со всеми своими жителями и со всем населением окружающих их городов и районов попали, как я бы это назвал, в сферу советского влияния. Влияние это проявляется в разных формах, но уйти от него не может никто. Более того, эти страны подвергаются все более ощутимому контролю, а нередко и прямому давлению со стороны Москвы…».

Как нетрудно заметить, ознакомившись с этим документом, доводы Черчилля о необходимости создания «антибольшевистского блока народов демократических государств» во многом, и с той же аргументацией, заимствованы им у Риббентропа.

Возвратимся, однако, непосредственно к посланию Риббентропа западным союзникам СССР:

«В данное время Сталин все еще осторожно продолжает вести дела с мистером Черчиллем. Но, как только германский противовес исчезнет с пути, Сталин покажет себя Черчиллю в своем настоящем виде… Нефтяной интерес Англии в Иране и на Ближнем Востоке будет потерян для нее в течение короткого времени, и никакая сила в мире не помешает Сталину пробить себе дорогу к Суэцкому каналу. Крайняя опасность для английского флота остаться без своей собственной нефти и опасность для империи встать перед фактом прерванного морского пути в Индию являются очевидными. Однако даже это не является конечной целью Кремля…».

А Черчилль данный пассаж излагает следующим образом:

«И если теперь Советское правительство попытается, вопреки желанию Запада, построить в своей оккупационной зоне прокоммунистическую Германию, то это приведет к возникновению в британской и американской зонах новых и очень серьезных проблем, поскольку проигравшие войну немцы увидят в этом возможность стать предметом торгов между Советами и странами западной демократии».

Вновь вернемся к телеграмме Риббентропа:

«Нет нужды вдаваться в подробности о том, что это будет значить для Америки в Восточной Азии: всякое влияние США в Восточной Азии сразу же прекратится, и большевизация самих США этим гигантским мировым блоком вновь будет только вопросом времени…… Единственным политическим и духовным противовесом несомненно грозной доктрине коммунизма является сейчас национал-социализм, то есть именно тот фактор, который англичане и американцы намерены уничтожить. Поэтому английская корона, английская консервативная партия и американские правительственные классы должны иметь только одно желание, а именно: чтобы не случилось никакого несчастья с Адольфом Гитлером…».

А вот как Черчилль вторил гитлеровскому министру:

«В целом ряде стран по всем миру, хотя они и находятся вдалеке от русских границ, создаются коммунистические пятые колонны, действующие удивительно слаженно и согласованно, в полном соответствии с руководящими указаниями, исходящими из коммунистического центра. Коммунистические партии и их пятые колонны во всех этих странах представляют собой огромную и, увы, растущую угрозу для христианской цивилизации, и исключением являются лишь Соединенные Штаты Америки и Британское Содружество наций, где коммунистические идеи пока что не получили широкого распространения».

И последний аргумент Риббентропа:

«По концепции Берлина, мировое равновесие не является обязательным фактором для того, чтобы предотвратить дальнейшее… В современном мире с существующим развитием техники никогда больше не может быть где-либо пустоты в политическом или военном отношении. Самая сильная держава все время будет заполнять такую пустоту своей силой. Поэтому если сила Германии в Европе будет когда-либо сломлена совместными усилиями союзников, то вакуум силы в Германии и в Европе будет автоматически заполнен самой сильной державой, то есть Советским Союзом».

А 5 марта 1946 года Черчилль интерпретировал эту «концепцию» так:

«Я не верю, что Советская Россия хочет новой войны. Скорее, она хочет, чтобы ей досталось побольше плодов прошлой войны и чтобы она могла бесконечно наращивать свою мощь с одновременной экспансией своей идеологии. Сегодня, пока еще остается время, наша главная задача состоит в предотвращении новой войны и в создании во всех странах необходимых условий для развития свободы и демократии, и решить эту задачу мы должны как можно быстрее. Мы не сможем уйти от трудностей и опасностей, если будем просто закрывать на них глаза. Мы не сможем от них уйти, если будем сидеть сложа руки и ждать у моря погоды. Точно так же мы не сможем от них уйти, если будем проводить политику бесконечных уступок и компромиссов. Нам нужна твердая и разумная политика соглашений и договоров на взаимоприемлемой основе, и чем дольше мы будем с этим медлить, тем больше новых трудностей и опасностей у нас возникнет.

Общаясь в годы войны с нашими русскими друзьями и союзниками, я пришел к выводу, что больше всего они восхищаются силой и меньше всего уважают слабость, в особенности военную. Поэтому мы должны отказаться от изжившей себя доктрины равновесия сил, или, как ее еще называют, доктрины политического равновесия между государствами. Мы не можем и не должны строить свою политику, исходя из минимального преимущества и тем самым провоцируя кого бы то ни было померяться с нами силами. Если страны Запада будут едины в своей неуклонной приверженности принципам, заложенным в устав Организации Объединенных Наций, то они своим примером научат уважать эти принципы и других. Если же они будут разобщены в своих действиях или станут пренебрегать своим долгом и упустят драгоценное время, то нас и в самом деле может ждать катастрофа».

Подчеркнем еще одно немаловажное обстоятельство. А именно: апеллируя за поддержкой к Рузвельту и Черчиллю, имперский министр иностранных дел Германии привел следующий единственный пассаж о «советской угрозе»: «в своей речи, произнесенной перед слушателями академии имени Фрунзе в мае 1941 года, он (Сталин, – О.Х.), совершенно открыто проповедовал войну против Германии. О последнем факте стало известно от трех русских офицеров, видных военных чинов, которые были взяты в плен в разное время, и допрашивались отдельно. Эти офицеры присутствовали на военном банкете и полностью подтвердили факты».

В действительности же, в выступлении И.В. Сталина перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 г. на торжественном приеме в Большом Кремлевском дворце говорилось о скорой возможности войны, и оно было основано на сообщениях советской разведки об агрессивных приготовлениях Германии⁴⁴¹.

Данный пассаж доказывает, что в действительности Германия не располагала никакими данными об «агрессивных намерениях СССР».

А ведь еще в июне 1941 г. Абвер создал специальную команду для поиска документов о, якобы, «планировавшемся нападении со стороны СССР». Однако, как показал на допросе в марте 1945 г. один из членов этой структуры, ей не удалось собрать никаких доказательств «наступательных военных приготовлений» Советского Союза⁴⁴². И данные факты являютсяеще одним убедительным опровержением мифа «Ледокола», созданного перебежчиком В. Резуном, и по-прежнему тиражируемого в нашей стране.

Однако, и задолго до выступления У. Черчилля в Фултоне, Сталин знал о кардинальном изменении позиций западных союзников в отношении Советского Союза. Так, еще осенью 1942 г. советской разведкой был добыт документ за подписью одного из заместителей руководителя СИС, который раскрывал подлинное отношение англичан к сотрудничеству с советской разведкой. В документе, датированном 8 июля 1942 г., в частности, говорилось: «Фактически противоречия между Британией и Советским Союзом так же велики, как между Британией и Германией. Не сомневаюсь, что Советская Россия является нашим другом только до тех пор, пока она может извлечь пользу из этой дружбы. Она не доверяет нам и приложит все усилия к разведывательной деятельности против нас… Мы не можем доверять русским так же, как, скажем, чехам или американцам, или давать им информацию, которая может выдать важный или деликатный источник»⁴⁴³.

В конце августа 1943 г. директором Управления стратегических служб Уильямом Дж. Донованом к встрече Рузвельта с Черчиллем в Квебеке был подготовлен одобренный Объединенным комитетом начальников штабов «Меморандум 121», определявший возможные направления политики США «в отношении Германии и России».

В нем с обескураживающей прямотой указывалось:

«Ввиду диспропорции между нашими целями и нашими возможностями предлагаются три альтернативных направления стратегии и политики в отношении Германии и России:

1. Немедленно предпринять попытку урегулировать наши расхождения с Советским Союзом и сосредоточить внимание на общих интересах, которые мы имеем с этой державой.

2. Америка и Великобритания продолжают следовать в течение некоторого времени стратегии и политике, в большой степени независимой от стратегии и политики Советского Союза, в надежде добиться таким путем как поражения Германии, так и укрепления наших позиций на переговорах для достижения некоего урегулирования, враждебного интересам России.

3. Попытаться повернуть против России всю мощь непобежденной Германии, все еще управляемой нацистами или генералами».

В то же время американские стратеги объективно признавали, что «имеется лишь один способ победить Советский Союз только силой: повернуть против него всю мощь все еще сильной Германии. Это, вероятно, приведет к завоеванию Советского Союза той самой могущественной и агрессивной Германией, которая объявила войну против России и против нас в 1941 году. Однако, чтобы не допустить последующего господства Германии над всей мощью Европы, мы вместе с Великобританией будем обязаны после завоевания России Германией взяться еще раз и без помощи России за трудную, а может быть, невыполнимую задачу нанести поражение Германии»⁴⁴⁴.

Однако советская разведка информировала военно-политическое руководство страны о подобных «стратегических соображениях» западных союзников. И они отнюдь не способствовать укреплению доверия к США и Великобритании с советской стороны.

Помимо этого, уже в январе 1945 г. Наркомат госбезопасности СССР располагал данными о том, что глава британской «Сикрет интеллидженс сервис» Стюарт Мензис дал указание резидентурам СИС в Европе «активно (хотя и осторожно!) вести разработку советских представительств в Польше, Румынии, Болгарии, Венгрии, Северном Иране». От зарубежных резидентур СИС требовалось «тщательно отобранные кандидатуры» агентов для внедрения в советские загранучреждения и воинские части представлять на утверждение в штаб-квартиру СИС в Лондоне. При этом «ни один агент не должен быть использован для проникновения в Советские Вооруженные силы, советские дипломатические и экономические миссии без разрешения центра». В заключительной части этого документа подчеркивалось: «все предыдущие указания, противоречащие вышеизложенному, аннулируются. Директивы о характере информации, которую необходимо получать, будут посылаться вам время от времени»⁴⁴⁵.

Следует также отметить, о чем было известно в Москве, близ английской столицы были созданы три специальные разведшколы для подготовки «квалифицированных» агентов для внедрения на советские объекты, в том числе из числа бывших военнопленных РККА, белоэмигрантов, а также граждан СССР, принудительно вывезенных в период оккупации в Германию.

13 марта в Москву поступила информация о переговорах начальника VI управления РСХА В. Шеленберга и Г. Гиммлера с Ф. Бернадоттом⁴⁴⁶.

6 марта 1945 г. главный европейский резидент УСС А. Даллес в Цюрихе начал переговоры о возможной капитуляции немецких войск, находящихся на итальянском фронте с уполномоченным СС при группе армий «С» генералом Карлом Вольфом (сюжет, хорошо знакомый российским гражданам по телефильму «Семнадцать мгновений весны»), информация о которых поступала на Лубянку⁴⁴⁷.

12 марта командующий союзными войсками в Италии фельдмаршал Г. Александер через посла Англии в Москве информировал советское руководство о прибытии представителей германского командующего А. Кессельринга для обсуждения условий капитуляции. В тот же день министр иностранных дел СССР высказался за участие в этих переговорах. Однако МИД Англии и госдепартамент США отклонили это предложение. Тогда Советский Союз потребовал прекращения этих переговоров, и союзники стали отрицать дальнейшее наличие контактов с немцами (25 марта об этом сообщал президент США, а 5 апреля – премьер-министр Англии).

На утверждение, что контакты продолжаются, союзники возразили, что «советские информаторы» вводят свое правительство в заблуждение.

По этому поводу И.В. Сталин 7 апреля 1945 г. отправил личное послание президенту США Ф.Д. Рузвельту в котором так оценивал работу советских разведчиков: «Что касается моих информаторов, то, уверяю Вас, это очень честные скромные люди, которые выполняют свои обязанности аккуратно и не имеют намерения оскорбить кого-либо. Эти люди многократно проверены нами на деле». Далее, в подтверждение, Сталин приводит эпизод, когда в феврале 1945 г. американцы передали Генштабу РККА неточные сведения о направлении удара, который готовили немцы, а советские разведчики сумели информировать маршала Ф.И. Толбухина, которому «удалось избегнуть катастрофы и потом разбить немцев наголову… Таким образом, я имел случай еще раз убедиться в аккуратности и осведомленности советских информаторов»⁴⁴⁸.

Руководитель разведки III Рейха Вальтер Шелленберг в своих мемуарах писал, что его служба поддерживала контакты с западными союзниками до конца апреля, то есть, почти до самого конца войны…

Парадоксально, но факт: в середине апреля Уинстон Черчилль дал указание Имперскому Генеральному штабу подготовить данные для возможного начала – ориентировочно 1 июля 1945 г.! – масштабных боевых действий против РККА на линии соприкосновения союзных войск в Германии с общим направлением через Польшу – на Белоруссию, Прибалтику, Украину…

По-видимому, в Генеральном штабе Великобритании также были немало обескуражены подобной директивой и, после некоторого размышления, назвали свою работу подготовкой «Операции «Немыслимое», тем самым еще раз подчеркивая полнейшую изначальную абсурдность данного замысла⁴⁴⁹.

22 мая 1945 г., то есть на 14 день после капитуляции Германии, Штаб объединенного планирования представил У. Черчиллю доклад о проделанной работе, в котором подчеркивал: «Общеполитическая цель – навязать русским волю Соединенных Штатов и Британской империи»! Как говорится, – умри, но откровеннее о замыслах Черчилля, не скажешь…

Далее британские штабные аналитики подчеркивали: «Быстрый [военный] успех может побудить русских хотя бы временно подчиниться нашей воле, но может и не побудить. Если они хотят тотальной войны, то они ее получат… вывести русских из игры можно только в результате:

а) оккупации столь [обширной] территории собственно России, чтобы свести военный потенциал страны до уровня, при котором дальнейшее сопротивление становится невозможным;

б) нанесения русским войскам на поле сражения такого поражения, которое бы сделало невозможным продолжение Советским Союзом войны…».

Однако профессиональные штабисты вынуждены были охладить пыл опьяненного недавней общей победой союзников по антигитлеровской коалиции над фашизмом Черчилля: на европейском театре военных действий 47 (14 из них бронетанковых) британским и их союзников – от США, польских и до немецких дивизиям⁴⁵⁰, противостоят 170 дивизий Красной Армии, в том числе 30 – танковых.

А, в целом безрадостный для Черчилля, общий вывод разработчиков «Операции «Немыслимое»«гласил: «Численный перевес русских на суше делает крайне сомнительным возможность достижения ограниченного и быстрого успеха, даже если, сообразно политическим взглядам, это будет соответствовать достижению наших политических целей…»⁴⁵¹.

Остается только добавить, что Кремль был информирован о подобных замыслах своими разведывательными источниками, равно как и об уже начатых союзниками военных приготовлениях.

Исторической правды ради подчеркнем, что Сталин также был информирован разведкой о том, что в западных, в том числе и британских правящих кругах нет полного единогласия в вопросе о политическом курсе в отношении СССР.

И хотя, по мнению лейбористов, сменивших в июле 1945 г. кабинет министров Черчилля, последний «сделал слишком большие уступки русским», влиятельный политик, министр иностранных дел Э. Бевин вполне отдавал себе отчет в том, что «политика России направлена на достижение двух целей: повышение жизненного уровня населения до уровня, существующего в США и Великобритании, и обеспечение безопасности страны».

Представляется необходимым отметить, что ныне в американской историографии начало холодной войны датируется 2 сентября 1945 г…

А весьма информированный бывший директор ЦРУ США Джеймс Вулси, выступая в Калифорнийском университете 3 апреля 2003 года, заявил: «Холодная война на самом деле была третьей мировой войной»⁴⁵².

Следует также отметить, что, до начала 1950-х годов американская разведка (с 18 сентября 1948 г. – Центральное разведывательное управление, ЦРУ), была достаточно слаба, малоопытна и фактически – пребывала в статусе «младшего партнера» британской Сикрет Интеллидженс сервис (СИС. Известна также как MI – 6).

В связи с ростом глобальных планов по установлению «нового мирового порядка» (Pax Amеricano), оперативных возможностей ЦРУ именно США и были определены советским руководством в 1951 г. в качестве «главного противника», могущего в одночасье превратиться из потенциального, в реального⁴⁵³.

По-своему интересны замечания И.В. Сталина к обсуждавшемуся в конце 1952 г. проекту Постановления ЦК КПСС о задачах разведывательной работы за рубежом:

«В разведке никогда не строить работу таким образом, чтобы направлять атаку в лоб. Разведка должна действовать обходом. Иначе будут провалы, и тяжелые провалы. Идти в лоб – это близорукая тактика.

Никогда не вербовать иностранца таким образом, чтобы были ущемлены его патриотические чувства. Не надо вербовать иностранца против своего отечества. Если агент будет завербован с ущемлением патриотических чувств, – это будет ненадежный агент.

Полностью изжить трафарет из разведки. Все время менять тактику, методы. Все время приспосабливаться к мировой обстановке. Использовать мировую обстановку. Вести атаку маневренную, разумную. Использовать то, что Бог нам предоставляет.

Самое главное, чтобы в разведке научились признавать свои ошибки. Человек сначала признает свои провалы и ошибки, а уже потом поправляется. Брать там, где слабо, где плохо охраняется. Исправлять разведку надо, прежде всего, с изжития лобовой атаки.

Главный наш враг – Америка. Но основной упор надо делать не собственно на Америку. Нелегальные резидентуры надо создавать, прежде всего, в приграничных государствах.

Первая база, где нужно иметь своих людей, – Западная Германия.

Нельзя быть наивным в политике, но особенно нельзя быть наивным в разведке.

Агенту нельзя давать таких поручений, к которым он не подготовлен, которые его дезорганизуют морально.

В разведке иметь агентов с большим культурным кругозором – профессоров… Разведка – святое, идеальное для нас дело. Надо приобретать авторитет. В разведке должно быть несколько сот человек друзей (это больше, чем агенты), готовых выполнить любое наше задание. Коммунистов, косо смотрящих на разведку, на работу в ЧК, боящихся запачкаться, надо бросать головой в колодец»⁴⁵⁴.

Загадка Отто Йона

Хавкин Б. Л.,

д. и.н., профессор ИАИ РГГУ

В 1954 года молодую Боннскую республику потрясла политическая сенсация: глава одной из западногерманских спецслужб д-р Отто Йон бежал из ФРГ в ГДР, а затем оказался в Советском Союзе. В связи с чрезвычайно важным положением, которое Йон занимал в западногерманских спецслужбах (в 1950–1954 гг. Йон был первым президентом Федеральной службы защиты конституции ФРГ), его появление в июле 1954 г. в ГДР вызвало самый большой в ранней истории ФРГ политический кризис и международный шпионский скандал, эхо которого не умолкает: журналисты и историки в книгах и фильмах до сих пор споят о том, чем был вызван уход Йона на Восток, совершил ли он этот поступок добровольно, или же его похитили разведки ГДР и СССР⁴⁵⁵.

Об этой загадочной истории я беседовал с Йоном в 1996 г. в Мюнхене в гостях у графа Генриха фон Айнзиделя – правнука князя Бисмарка и бывшего первого вице-президента антифашистского Национального комитета «Свободная Германия», созданного в 1943 г. в СССР. Айнзидель был одним из немногих людей, кто сохранял с Йоном, подвергшимся в ФРГ обструкции, дружеские отношения. Йон был уже стар (ему шел 86-й год) и тяжело болен, но не переставал говорить о том, что он невиновен и хочет при жизни успеть восстановить свое честное имя. К сожалению, сделать это ему не удалось. Йон так и остался жертвой раскола Германии и «холодной войны», а его «дело» стало одной из тайн борьбы спецслужб.

Кто вы, д-р Йон?

Отто Йон родился в 1909 г. в семье землемера в Марбурге, где окончил гимназию; изучал право в университетах Марбурга, Франкфурта и Берлина. Был членом социалистической молодежной организации «Молодые социалисты», а его младший брат Ханс, тоже дипломированный юрист, состоял в молодежной организации Коммунистической партии Германии. Отто Йон занимался адвокатской практикой и в 1935 г. защитил докторскую диссертацию по правоведению. С 1937 по 1944 гг. он работал синдиком (юрисконсультом) авиакомпании «Люфтханза». Его шефом в юридическом отделе «Люфтханзы» был противник Гитлера Клаус Бонхёфер – брат пастора и ученого-теолога Дитриха Бонхёфера, участника заговора против нацистского тирана. Дитриху Бонхёферу принадлежали слова, которыми руководствовались заговорщики: «попытка убрать Гитлера, даже если бы это означало убийство тирана, была бы по сути делом религиозного послушания; новые методы угнетения со стороны нацистов оправдывают новые способы неповиновения… Если мы утверждаем, что мы христиане, нечего рассуждать о целесообразности. Гитлер – это антихрист»⁴⁵⁶.

Через Клауса Бонхёфера Йон еще до войны вошел в контакт с противниками гитлеровского режима и вскоре стал курьером антинацистского Сопротивления: как юрист «Люфтханзы» Йон, свободно владевший английским языком, часто летал за границу, что давало ему возможность в нейтральных странах встречаться с британскими и американскими представителями. Судя по данным, полученным в 1939 г. советской разведкой из Берлина, к этому году Йон уже имел контакт с американским корреспондентом Луисом Лохнером, в котором немецкая антигитлеровская оппозиция видела связь президентом США Франклином Рузвельтом. Советские источники в британской разведке, а именно Ким Филби, доносили о тайных связях Йона с разведкой Великобритании⁴⁵⁷.

Эти контакты «прикрывал» абвер (германская военная разведка и контрразведка), сотрудником которой был юрист Ханс фон Донаньи – участник антигитлеровского заговора и племянник Бонхёфера. Заместитель начальника абвера генерал-майор Ханс Остер был одним из руководителей заговора – шеф абвера адмирал Вильгельм Канарис был, разумеется, в курсе дела. В марте 1942 г. Йон возглавил представительство «Люфтханзы» в Мадриде. Этот город, а так же Лиссабон – столица соседней с Испанией нейтральной Португалии, куда часто выезжал Йон «по делам службы», превратились в центры «тайной дипломатии» германских противников Гитлера. 1 июня 1944 г. Йон передал представителю Управления стратегических служб США в Мадриде письмо от группы Сопротивления, состоявшей из остатков Социалистической партии и партии Центра, адресованное поживавшему в эмиграции в США бывшему лидеру партии Центра и канцлеру Веймарской республики в 1930–1932 гг. Генриху Брюнингу: зондировался вопрос о готовности Брюнинга войти в правительство Германии, созданное после устранения Гитлера⁴⁵⁸.

«Теневой канцлер» антигитлеровской оппозиции Карл Гёрделер надеялся, что британское правительство поддержит немецкое Сопротивление. Однако Уинстон Черчилль, жаждавший уничтожить не только нацизм, но и так называемый «прусский милитаризм», категорически отказался принимать послания немецкой оппозиции, заявив: «Я абсолютно против самых незначительных контактов»⁴⁵⁹. Черчилль отказался поддержать немецких противников Гитлера, считая, что чем больше немцы убивают друг друга, тем лучше.

В день «икс» – 20 июля 1944 г. Йон оказался в Берлине, в самом центре драматических событий антигитлеровского заговора. Во второй половине дня ему позвонил его старый знакомый – адъютант фактического руководителя заговора полковника Клауса фон Штауффенберга обер-лейтенант Вернер фон Хефтен, который еще в 1942 г. спрашивал благословения пастора Бонхёфера на убийство Гитлера. «Приезжайте, мы берем власть в свои руки», – услышал Йон в телефонной трубке. Прибыв на Бендлер-штрассе, в штаб-квартиру Верховного командования германских сухопутных сил, Йон, надеявшийся, что с Гитлером, как уверял Штауффенберг, который в тот день взорвал бомбу в ставке фюрера «Волчье логово», покончено, стал свидетелем последних часов офицерского путча. «То, что я видел и слышал, – писал Йон в воспоминаниях, – являло собой шквал телефонных звонков и стремительную беготню офицеров». Когда ни у кого уже не осталось сомнений, что Гитлер уцелел и путч провалился, Йону удалось покинуть Бендлер-блок – огромное серое здание на Бендлер-штрассе, прежде чем дом оцепили эсэсовцы⁴⁶⁰.

Четыре дня спустя Йон на самолете «Люфтханзы» вылетел в Мадрид. Принадлежность Йона к кругу заговорщиков недолго оставалась тайной для гестапо. Не дожидаясь, когда франкистский режим выдаст его нацистам, Йон бежал в Португалию. Оттуда в ноябре 1944 г. ему удалось перебраться в Великобританию, где он служил надзирателем в лагере для немецких военнопленных. В декабре 1944 г. Йон начал сотрудничать с антинацистской радиостанцией союзников «Солдатское радио Кале», которой руководил уроженец Берлина англичанин Сефтон Делмер.

По иронии судьбы, эта радиостанция после провала антигитлеровского путча 20 июля 1944 г. передавала в эфир списки его участников. Делмер признавал, что это делалось с целью «упомянуть в связи с заговором тех немецких офицеров, на которых мы хотели навлечь подозрения гестапо и СД… Мы сумели представить в качестве участников «путча за мир» столько чинов из вермахта, МИД и вообще администрации, что количество названных имен почти сравнялось с общим фактическим числом заговорщиков»⁴⁶¹. Для участников немецкого Сопротивления, среди которых были и братья Йон, включение англичанами их имен в список заговорщиков фактически равнялось смертному приговору в рейхе. Канарис, Донаньи, Остер, братья Бонхёфер и Ханс Йон были расстреляны нацистами в апреле 1945 г., за несколько дней до конца войны.

После войны, вернувшись в Германию, Йон работал переводчиком британского обвинения на Нюрнбергском процессе, выступал как переводчик и свидетель обвинения на проходившем в 1949 г. в Гамбурге процессе против гитлеровского генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна. Йон представил суду выполненный им английский перевод военного дневника 2-й армии вермахта, который ежедневно визировал лично Манштейн. Йон обнаружил, что одно из мест в немецком оригинале дневника заклеено. Восстановленный им текст гласил: «Новый командующий (Манштейн) не желает, чтобы офицеры присутствовали при расстреле евреев. Такое зрелище недостойно немецкого офицера». Английский суд на основании этой записи обвинил Манштейна в соучастии в убийстве евреев и приговорил его к 18 годам заключения. Многие западные немцы сочли этот приговор слишком суровым, а Йона назвали предателем. Вскоре срок Манштейну сократили до 12 лет. Но бывший фельдмаршал отсидел всего два с половиной года, и в 1952 г. по состоянию здоровья был освобожден. После чего прожил еще более 20 лет.

Когда 24 мая 1949 г. вступил в силу Основной закон ФРГ и под контролем западных оккупационных властей была учреждена Боннская республика (7 октября 1949 г. под контролем советских оккупационных властей была провозглашена ГДР), возник вопрос о создании службы безопасности нового государства: Федеральной службы защиты конституции ФРГ. Этой службе поручили бороться с левым и правым экстремизмом, шпионажем и деятельностью иностранцев, представляющей опасность для республики. Кроме того, это ведомство давало допуск государственным служащим к секретной информации. Федеральные земли ФРГ добились того, что полномочия политической контрразведки были поделены: появились земельные отделы службы по защите конституции. Вся собранная ими информация заносилась в банк данных федерального ведомства, однако оно не имело права контролировать работу земельных отделов.

Канцлер ФРГ Конрад Аденауэр хотел иметь на посту начальника Федеральной службы защиты конституции своего человека, но канцлер не был полностью самостоятелен в принятии важнейших решений: приходилось прислушиваться к мнению разных внутриполитических сил, а главное – западных оккупационных держав. Аденауэр не смог возразить, когда в конце 1950 г. президент ФРГ Теодор Хойс выдвинул на пост начальника Федеральной службы защиты конституции креатуру Лондона – Отто Йона. За кандидатуру Йона выступил также министр по общегерманским вопросам Якоб Кайзер. Однако Аденауэр затаил обиду: он игнорировал Йона и по всем вопросам обращался к другой спецслужбе – Федеральной разведывательной службе, возглавляемой бывшим гитлеровским генералом Рейнхардом Геленом. Поскольку Гелен очень уважал Манштейна, который был его шефом в штабе верховного командования сухопутных сил, Гелен невзлюбил Йона, так как последний выступал на стороне обвинения на процессе Манштейна. Между Геленом и Йоном разгоралась скрытая вражда. За 4 года Йон ни разу не посетил Гелена в его штаб-квартире в пригороде Мюнхена Пуллахе, а Гелена не принимали в ведомстве Йона в Кёльне.

Йон, против воли Аденауэра, стал одним из немногих бывших участников антигитлеровского Сопротивления и антифашистов-эмигрантов, которые смогли занять высокие посты в молодом Западногерманском государстве. Однако Гелен и другие противники Йона из окружения Аденауэра вели против Йона скрытую борьбу. Гелен в 1950 г. подготовил донесение о симпатиях Йона к группе антигитлеровского Сопротивления «Красная капелла», которая во время войны была связана с советской разведкой и в которую среди прочих входили коммунисты.

Йону было очень сложно добиться признания политической элиты ранней ФРГ: на нём стояло клеймо участника заговора 20 июля 1944 г., который «нанес рейху удар ножом в спину», «либерального демократа», «человека, симпатизирующего коммунистам и, следовательно, Советскому Союзу». Ханс Глобке, который в Третьем рейхе разрабатывал антиеврейские законы, а в Боннской республике в должности статс-секретаря ведомства Федерального канцлера курировал западногерманские спецслужбы, презрительно называл Йона «розовым адвокатишкой».

Йон скоро осознал, что главными задачами спецслужб ФРГ не являются обеспечение национальной безопасности, денацификация государства, защита демократии и конституционных прав и свобод граждан. На практике речь шла о вытеснении из политической жизни страны левых демократических сил и о воссоздании армии, которая могла быть так же направлена против новой демократической Боннской республики, как в своё время реакционные силы в рейхсвере участвовали в борьбе против демократической Веймарской республики. Йон видел, что в правительстве и в секретных службах ФРГ получили влияние бывшие нацисты; чиновники, сделавшие карьеру при Гитлере, пользуются покровительством властей Боннской республики; в западногерманских судах заседают судьи, верно служившие Третьему рейху.

Йон считал обманом заявления Аденауэра относительно воссоединения Германии. Вопреки словесным заверениям о германском единстве, Аденауэр заключил соглашение с западными союзниками, что правительство ФРГ в любом случае заблокирует воссоединение трёх западных зон с восточной зоной, даже в том случае, если Советский Союз согласится на проведение свободных выборов под наблюдением ООН и взаимный допуск существования различных политических партий⁴⁶².

Йон знал, что его скоро снимут с должности главы Федеральной службы защиты конституции: в июне 1954 г. шеф Йона министр внутренних дел ФРГ Герхард Шредер заявил, что, как только ФРГ станет полностью независимой, будет назначен новый руководитель этого ведомства. Таким образом, Йон был «чужим среди своих»; в личном и политическом плане он находился под постоянным давлением «вечно вчерашних»: он начал испытывать растущую психологическую неустойчивость, страдать от тяжёлых депрессий, злоупотреблять алкоголем.

«Дело Отто Йона»

Разумеется, личность главы Федеральной службы защиты конституции интересовала советскую разведку. Советский агент в окружении Йона характеризовал его как «защитника идеи единства Германии, который с симпатией относится к усилиям Советов в этом направлении, и откровенного критика политики Аденауэра и привлечения нацистов в правительство». Сотрудники КГБ СССР в Берлине стали всерьез «разрабатывать» Йона, хотя делали это осторожно, подозревая в нем британского агента. Советские источники доносили, что «Йон бесхребетен относительно чужого влияния, непоследователен в своих действиях, невыдержан в употреблении алкоголя и неразборчив в выборе друзей»⁴⁶³. Вербовка шефа политической контрразведки ФРГ представляла КГБ возможность взять реванш за поражение, которое советские и восточногерманские спецслужбы потерпели в июне 1953 г., когда во время народного восстания в ГДР судьба правящего в Восточной Германии просоветского режима висела на волоске. «Работой по Йону» (условное имя «Келлер») руководил полковник КГБ Вадим Кучин, он же Владимир Карпов. Вскоре представился случай для его личной встречи с Йоном.

20 июля 1954 г. в Западном Берлине, в Бендлер-блоке, в бывшей штаб-квартире верховного командования германских сухопутных сил, впервые (как полагают, в связи с ремилитаризацией Германии), на уровне правительства ФРГ состоялось торжественное мероприятие, посвященное памяти деятелей немецкого антигитлеровского Сопротивления 20 июля 1944 г. В этой церемонии участвовал и Отто Йон – один из немногих участников заговора против Гитлера, оставшихся в живых, и единственный из них, кто сделал политическую карьеру в ФРГ.

Прибыв 14 июля 1954 г. рейсом из Кёльна в западноберлинский аэропорт Темпельхоф, Йон объявил сотрудникам своей охраны, что они могут быть свободны: «Я чувствую себя в достаточной степени мужчиной, чтобы суметь самому постоять за себя». График пребывания президента Федеральной службы защиты конституции в Западном Берлине был напряженным и включал многочисленные служебные совещания.

Для самого же Йона главным должен был стать день 20 июля – десятая годовщина неудавшегося антигитлеровского путча. В этот день в завершение чествования героев Сопротивления западноберлинский сенат устроил торжественный прием. Многие из гостей обратили внимание на поведение Йона, который много пил и был явно не в себе. Его старые друзья вспоминали: «Отто даже не поприветствовал никого из нас». Один из них трижды представил Йону свою жену, но тот, обычно большой любитель женщин, не обратил на даму никакого внимания. Наконец, в самый неподходящий момент Йон во всеуслышание заявил: «Здесь кругом одни нацисты!»

После приема Йон поехал в гостиницу, где запершись в комнате, опустошил карманы: бумажник, служебный паспорт, связка ключей, в том числе от кельнского кабинета и личного сейфа, были выложены на ночной столик. При Йоне остались 750 марок наличными и удостоверение личности на чужое имя, которых у шефа спецслужбы было в избытке.

Около 19.40 Йон вызвал такси и выехал в направлении улицы Курфюрстендамм. Машина остановилась у французского культурного центра «Maison de France», где на 20.00 была назначена встреча Йона с офицерами британской секретной службы. Однако англичане ждали напрасно: Йон направился на Уландштрассе и зашел в дом № 175, где жил его старинный приятель д-р Вольфганг Вольгемут – врач, музыкант-любитель и известный берлинский бонвиван по прозвищу «Во-Во». Вольгемут давно знал Отто Йона: в 1942 г. лечил его брата Ханса, тяжело раненного на Восточном фронте.

«Во-Во» считал себя коммунистом («банкетный партизан», как говорили берлинцы); был связан с советскими разведчиками в Восточном Берлине, но не являлся агентом КГБ в прямом значении этого слова: на профессиональном сленге это называется «доверительный контакт». Вольгемут обратил внимание друзей из КГБ на разочаровавшегося во всем Йона, у которого были крупные неприятности по службе и который был в плохих отношениях с влиятельными боннскими политиками: канцлером, статс-секретарем, министром внутренних дел и главой разведки.

Поздним вечером 20 июля 1954 г. на машине, которой управлял Вольгемут, Йон направился в Восточный Берлин. По свидетельству западноберлинских полицейских, в ответ на обычное в таких случаях предупреждение, что их маршрут ведет в Восточный сектор Берлина, оба сидевших в машине господина подтвердили, что туда-то им и надо: берлинской стены еще не было и проехать из одного сектора города в другой было несложно.

Прибыв в столицу ГДР, Йон пересел в оперативную машину КГБ, в которой находился Кучин, и был доставлен на явочную квартиру в берлинском пригороде Карлсхорст. Из официального доклада заместителя Верховного комиссара СССР в ГДР, уполномоченного КГБ при Министерстве государственной безопасности (МГБ) ГДР генерала Евгения Питовранова председателю КГБ СССР Ивану Серову следует, что «20 июля президент Западногерманского ведомства по защите конституции (политическая полиция) Отто Йон был привезен в Демократический Берлин западногерманским врачом Вольфгангом Вольгемутом, доверительным контактом разведывательного отдела Инспекции». Далее в докладе говорится о мотивах, побудивших Йона приехать в Восточный Берлин, о его желании установить контакт с Советским Союзом: Йон «желал установить с нами контакт, чтобы обсудить политические проблемы и общие действия против фашистов в Западной Германии». Однако Питовранов полагал, что «настоящая позиция Йона ненадежна: он также отказался дать информацию о деятельности боннских учреждений и агентурных операциях собственного ведомства, заявив, что не имеет доступа к этим материалам». Питовранов пришел к выводу, что «вербовка Йона нецелесообразна и нереальна. Мы приняли решение склонить его не возвращаться в Западную Германию и открыто порвать с Аденауэром, а для этого сделать соответствующие политические заявления» ⁴⁶⁴.

22 июля по радио ГДР прозвучало официальное сообщение: «Президент Федерального ведомства по охране конституции господин доктор Отто Йон по окончании выступления Хойса по случаю 10-й годовщины событий 20 июля 1944 года провел в демократическом секторе беседу с официальными представителями ГДР. Господин доктор Йон принял решение по политическим мотивам предложить свои услуги властям ГДР. Государственный секретариат госбезопасности анализирует в настоящее время детали, побудившие господина Йона установить контакт с представителями властей ГДР. Доктора Отто Йона сопровождает господин доктор Вольфганг Вольгемут, проживающий в берлинском районе Шарлоттенбург». Следом по радио передавали заявление от имени Йона: «Из-за конфронтации между Востоком и Западом Германии угрожает опасность остаться навеки разделенной. Назрела необходимость с помощью демонстративного поступка призвать всех немцев выступить за воссоединение страны. Поэтому в годовщину событий 20 июля я предпринял решительный шаг и установил контакт с немцами на Востоке»⁴⁶⁵.

11 августа 1954 г. на большой пресс-конференции в Восточном Берлине Йон обосновал свой переход в ГДР критическим отношением к Аденауэру, его политике ремилитаризации Западной Германии и привязки ФРГ к Западу, что не способствует достижению цели германского единства: «После долгих размышлений я решил уйти в ГДР и остаться здесь, так как я вижу здесь больше возможностей содействовать воссоединению Германии и борьбе против угрозы новой войны»⁴⁶⁶.

Кроме того, Йон обвинял власти ФРГ в росте влияния старых нацистов в Боннской республике. В качестве примера он назвал имена федерального министра по делам изгнанных Теодора Оберлендера – «убийцу из Лемберга», служившего в украинском карательном батальоне «Нахтигаль», и Рейнхарда Гелена – президента Федеральной разведывательной службы, который при нацистах возглавлял отдел «Иностранные армии Востока» Генерального штаба сухопутных сил и участвовал в разработке плана «Барбаросса» (нападения на СССР).

После пресс-конференции 11 августа 1954 г. с Йоном беседовал его бывший английский шеф Дельмер. Йон не произвел на него впечатления человека, на которого оказывается давление. «Доктор Йон подчеркнул, что он добровольно оставил свой пост шефа западногерманской контрразведки и перешёл к коммунистам, поскольку он уже давно был недоволен событиями в Боннской республике», – писала американская газета «Нью-Йорк Геральд Трибюн»⁴⁶⁷.

В ГДР Йону был организован ряд пропагандистских выступлений, включая забавную встречу с «главным пленником Сталинграда» генерал-фельдмаршалом Фридрихом Паулюсом, который в 1953 г. вернулся из советского плена и жил на вилле под Дрезденом.

Уход Йона в Восточный Берлин и его разоблачения нацистов на государственной службе ФРГ вызвали в Боннской республике тяжелый внутриполитический кризис, в центре которого находились канцлер Конрад Аденауэр и его министр внутренних дел Герхард Шрёдер. Впервые в послевоенные годы в ФРГ публично обсуждался вопрос, насколько между бывшей «Тайной государственной полицией» Третьего рейха (гестапо) и спецслужбами Боннской республики существует личная преемственность. Отвечая на разоблачения Йона, его старый недруг Райнхард Гелен припечатал коллегу из контрразведки словами: «Единожды предавший – предатель навсегда», припомнив Йону участие в антигитлеровском заговоре 20 июля.

Чтобы нейтрализовать эффект разорвавшейся бомбы, боннские власти поспешили заявить, что Йон стал жертвой похищения. Но это была не более чем попытка успокоить общественное мнение. Представители британских и американских оккупационных властей повторили было тезис о похищении, но почти сразу от него отказались. Только французский Верховный комиссар Франсуа-Понсе с самого начала склонялся к мнению, что Йон решился на отчаянный шаг добровольно.

Находясь в ГДР, Отто Йон написал ряд писем видным деятелям на Западе. Среди них было и написанное в конце 1954 г. письмо Фрицу Хейне, члену правления Социал-демократической партии Германии и, также как и Йон, активному борцу Сопротивления против Третьего рейха. «Когда я 20 июля ушел в Восточный сектор, – писал Йон в этом письме, – решающим для меня было воспоминание о моем последнем разговоре с Юлиусом Лебером (одним из лидеров “левого крыла” антигитлеровского заговора, которого заговорщики рассматривали как кандидата на пост министра внутренних дел. – Б.Х.) перед 20 июля 1944 г. […] Для него было делом само собой разумеющимся, что после устранения Гитлера в Германии должна была быть проведена “денацификация”. Но для него также было само собой разумеющимся участие коммунистов в строительстве новой Германии. […] Такой же точки зрения придерживался и Штауффенберг. Это потрясающая трагедия, что Лебер был выдан нацистским шпиком при попытке найти общую точку зрения с коммунистами. Но политическая цель, которой он тем самым хотел достичь, была верной. Я и сегодня считаю ее правильной. В конечном итоге, поэтому я и ушел в ГДР»⁴⁶⁸. Сильная эмоциональная привязанность Йона к идеям Сопротивления и контактам некоторых деятелей 20 июля 1944 г. с коммунистами свидетельствует о том, что Йон считал важным таким образом обосновывать свой переход в ГДР.

После месяца нахождения в Восточной Германии Йон был вывезен спецрейсом в СССР. С 25 августа по 12 декабря 1954 г. с ним много раз беседовали руководители внешней разведки КГБ, что, однако, не дало Советскому Союзу особых результатов. Копии протоколов этих допросов КГБ СССР передал МГБ ГДР; в дальнейшем уже в единой Германии они были частично опубликованы историком Берндом Штёвером.

В августе 1954 г. заместитель начальника внешней разведки КГБ генерал Александр Коротков с женой (оба прекрасно говорили по-немецки) проводил отпуск в санатории КГБ Гаграх, куда из Москвы был направлен Йон. Беседы с Короткова с Йоном мало напоминали праздные разговоры отдыхающих: они были долгими и напряженными, затрагивали многие темы, включая вопросы о «Красной Капелле», к которой Коротков имел прямое отношение: в августе 1940 г. он, под прикрытием должности 3‑го секретаря полпредства СССР в Берлине, (Коротков был тогда заместителем резидента легальной резидентуры советской внешней разведки в Германии), занимался восстановлением связи с «Красной Капеллой». Коротков пытался также выяснить отношения Йона с английской разведкой, требуя, чтобы Йон рассказал ему об «обязанностях, возложенных на него британцами, и о его начальнике в Лондоне»⁴⁶⁹. Однако западногерманский контрразведчик не сказал Короткову ничего того, что он не говорил бы раньше. Йона снова отправили в Москву.

После четырехмесячного пребывания в СССР, Йон был возвращен в Восточный Берлин, где власти ГДР предоставили в его распоряжение две комфортабельные квартиры и бюро. В Восточном Берлине, находясь под постоянным наблюдением МГБ ГДР, Йон занялся политической деятельностью, в ходе которой он во многих своих выступлениях и публикациях разоблачал милитаризацию ФРГ влияние старых нацистов в правительстве Аденауэра.

В это время наметился поворот в политике Советского Союза по германскому вопросу: от тезиса о германском единстве СССР перешел к признанию факта существования двух германских государств, что означало поддержку ГДР – «первого на немецкой земле государства рабочих и крестьян» и, в то же время, нормализацию отношений с ФРГ. В сентябре 1955 г. состоялся визит канцлера Аденауэра в СССР и его переговоры советскими руководителями Н.С. Хрущевым и Н.А. Булганиным, приведшие к установлению дипломатических отношений между Москвой и Бонном. В то время, когда в Бонн должен был впервые приехать советский посол, а в Москву – западногерманский, советская политическая разведка предоставила немцам самим решать проблему Йона: западногерманский беглец был полностью передан под опеку «друзей» из ГДР.

12 декабря 1955 г. произошло неожиданное для МГБ ГДР событие: Йон с помощью своего друга датского журналиста Хенрика Бонд-Хенриксена снова бежал: на сей раз из Восточного Берлина в Западный. Восточногерманский комитет за объединение Германии, в котором работал Йон, помещался в здании берлинского Гумбольдт-университета, недалеко от Бранденбургских ворот, где проходила граница между Восточным и Западным Берлином. Главный вход в университет был из-за ремонта закрыт строительными лесами. Однако, несмотря на ремонт, войти и выйти через этот вход было возможно. «Опекавшие» Йона сотрудники МГБ ГДР, полагая, что главный вход закрыт, охраняли только запасной вход, находившийся с другой стороны здания. 12 декабря 1955 г., завершив свой рабочий день, Йон вышел, как обычно, через запасной вход и заявил своим «прикрепленным», ждавшим его в машине у этого входа, что он забыл в помещении университета одну очень важную вещь. Затем он передал своим охранникам портфель и со словами «Я сейчас вернусь. Будьте повнимательнее: в портфеле – большая сумма денег», вновь зашел в здание университета. Через минуту Йон вышел, но уже через главный вход, где его ждал Бонд-Хенриксен на своей машине. Через 7 минут светло-зеленый «Форд» с датскими номерами был у Бранденбургских ворот. Служащие народной полиции ГДР уже привыкли видеть на границе машину датского журналиста, постоянно посещавшего Восточный Берлин. Офицер приветливо махнул рукой: «Проезжайте!»

О бегстве Йона из ГДР в советских архивах данных нет, разве что постоянно встречаются записи о том, что Йон «мог уехать в любое удобное для него время»⁴⁷⁰. Бонд-Хенриксен отмечал, что эта операция планировалась в тесном контакте с западноберлинским представительством разведки ФРГ, которое, в свою очередь, информировало о ней министра внутренних дел Шредера.

Из Западного Берлина Йон сразу же был доставлен в ФРГ. В Западной Германии он был обвинен в государственной измене и 22 декабря 1956 г. Третьим сенатом Федерального суда в Карлсруэ приговорен к четырем годам тюрьмы. 27 июля 1958 г. Йон был досрочно освобожден из заключения. Со своей женой Люси-Марлен он переселился в Австрию в Иннсбрук-Иглс, где жил в бывшей крепости «Хоэнбург»⁴⁷¹.

После освобождения и до конца жизни Йон безуспешно боролся за свою реабилитацию. Йон утверждал, что его похитили, что он находился под воздействием наркотического средства, когда при содействии Вольгемута его насильно увезли в Восточный сектор Берлина. Его выступления в ГДР перед мировой прессой имели целью усыпить бдительность его окружения, что и дало ему в дальнейшем возможность совершить побег. Известные западногерманские политики, такие как Герберт Венер, Вилли Брандт и Франц Йозеф Штраус выступали за возобновление процесса по «делу Йона».

Сефтон Дельмер, бывший шеф Йона на радиостанции ««Солдатское радио Кале», посвятил Йону две главы второй части своих мемуаров под названием «Немцы и я». Дельмер считает Йона жертвой: как выживший участник антигитлеровского Сопротивления Йон был превращен задающими в то время тон политиками и чиновниками ФРГ в «мальчика для битья» и «первую жертву Четвертого рейха«⁴⁷².

Тогдашний президент ФРГ Рихард фон Вайцзекер в 1986 г. назначил Йону персональную пенсию – 4200 марок в месяц, чтобы «посредством скромных средств, которые находятся в распоряжении моего ведомства, подвести в этом деле окончательную черту».

После воссоединения Германии многие думали, что власти новой Берлинской республики реабилитируют Йона. Ведь все обвинения Йона в предательстве остались недоказанными. По сути, его осудили за утверждение, что Боннская республика – это не более законное германское государство, чем ГДР: ФРГ и ГДР обладали одинаковой легитимностью. Однако в объединенной ФРГ правильность осуждения Йона была в декабре 1995 г. подтверждена Верховным судом, который отверг его очередную, пятую, апелляцию.

«Дело Йона просто, как апельсин»?

Современный германский политолог Хартмут Йекель на основе изучения доступных сегодня документов МГБ ГДР пришел к выводу, что «Весомые данные свидетельствуют: Отто Йон – лицо, имеющее доступ к секретной информации, 20 июля 1954 г. добровольно направился в Восточный Берлин для ведения переговоров. В наивно патриотическом внутреннем порыве желая собственными силами помочь германскому единству, он не принимал в расчет то, что ему помешают вернуться в Западный Берлин. Когда он это осознал, то подумал, что сможет исправить совершенную им большую ошибку с помощью еще бульшей ошибки»⁴⁷³.

Немецкий историк Эрик Гизекинг в своем изданном в 2005 г. более чем 600 страничном исследовании пришел, среди прочего, к такому выводу: «На основе существующего и сохраняющего правовую силу приговора Федерального суда от 1956 г. вина Йона, без сомнения, доказана юридически. Но оценка фактов может быть различной. До сих пор нет окончательного неоспоримого и ключевого доказательства того, что Йон добровольно ушел в Восточный Берлин и что он там стал предателем»⁴⁷⁴.

В российской историографии по «делу Йона» высказываются полярные мнения. Важное значение имеет свидетельство бывшего ответственного секретаря еженедельника «Новое время» Виталия Чернявского (псевдоним: Чернов), который в звании подполковника КГБ служил в должности начальника разведки в аппарате уполномоченного МВД (с 13 марта 1954 г. – KГБ) СССР в Берлин-Карлсхорсте. Чернявский признал, что Йон вечером 20 июля 1954 г. проснулся на конспиративной вилле в Восточном Берлине, где его ждали не советские дипломаты, а офицеры разведки, которые пытались завербовать его в качестве шпиона. Эти предложения Йон отклонил. Затем ему стали обещать должности в воссоединенной Германии, но Йон и на это не согласился. «Между тем частые возлияния (Йона обильно угощали крепкими спиртными напитками. – Б.Х.) привели к тому, что Йон сильно опьянел. Внезапно, как это с ним нередко бывало, он потерял контроль над собой, речь его стала бессвязной и он начал буйствовать»⁴⁷⁵. Тогда сотрудники советской разведки «успокоили» его с помощью таблеток. Йон прибыл в Восточный Берлин добровольно, но остался там отнюдь не по своей воле. Путь назад был ему сознательно отрезан прозвучавшим 22 июля 1954 г. по радио заявлением, что президент Федеральной службы защиты конституции добровольно перешел в ГДР.

По мнению Чернявского, «дело Йона» «просто, как апельсин». Вот его суть: президент Федеральной службы защиты конституции, недовольный Аденауэром, который безмерно потакал бывшим нацистам, а также проводил политику ремилитаризации Западной Германии и препятствовал объединению двух германских государств, «по доброй воле решил тайно встретиться с советскими представителями в Восточном Берлине, чтобы обсудить с ними вопрос о совместных действиях на политической арене. В ходе обсуждения, поняв, что его борьба против засилья неонацистов и милитаристов в боннской республике бесперспективна, он после нелегкого раздумья решил остаться в ГДР и принять активное участие в конкретных мероприятиях по быстрейшему воссоединению Германии и созданию нового демократического и нейтрального государства. Первые полгода все складывалось так, как задумал Йон. Но затем обстановка изменилась. Москва пересмотрела свой план объединения двух германских государств, взяв курс на укрепление социалистического строя в ГДР. Йон убедился, что ни советским властям, ни гэдээровским он уже не нужен. Йон страдал от одиночества в чуждом ему восточногерманском обществе. И он решил вернуться на Запад, где осталась его семья… надеясь, что боннская юстиция не осудит его жестко, так как он действовал в интересах своей немецкой родины и народа»⁴⁷⁶.

С высказываниями Чернявского перекликается свидетельство Кучина, опубликованное в 1971 г. в работе Ханса Фредерикса о «деле Йона». Согласно Кучину, КГБ давно интересовалось Йоном. В конце 1953 г. через Вольгемута удалось установить с ним контакт. Макс Вонзиг, агент «Штази» (МГБ ГДР) и КГБ, через свою сестру, работавшую у Вольгемута, организовал встречу с западноберлинским врачом, который выразил желание «сделать что-нибудь полезное для Советов». От Вольгемута КГБ и «Штази» узнали, что Йон заинтересован в контактах с «важными политическими деятелями» СССР. По показаниям Вонзига, он первый раз встретился с Вольгемутом 21 января 1954 г. Затем состоялась встреча Йона и представителем КГБ, во время которой сотрудник советской спецслужбы обещал организовать встречу президента Федеральной службы защиты конституции с «важным советским политическим деятелем». На этой встрече предполагалось обсудить «вопрос о прогрессивных группах в Западной Германии, способных действовать в интересах воссоединения Германии». Неожиданно для КГБ, Йон согласился и предложил для переговоров тему «совместные действия против нацистов в ФРГ». Встреча была назначена на 20 июля 1954 г., когда Йон будет в Берлине по случаю 10-летия событий 20 июля 1944 г. Организованная в этой связи встреча в Восточном Берлине, как предполагалось, вызовет меньше внимания общественности, чем специальный визит президента Федеральной службы защиты конституции в Берлин. «Мы хотели уговорить Йона […] не возвращаться в Западную Германию, а открыто порвать с Аденауэром и сделать соответствующее политическое заявление», – утверждал Кучин.

В совместном исследовании бывших противников по «холодной войне» – Джорджа Бейли (Радио «Свобода»), Сергея Кондрашева (КГБ СССР) и Девида Мёрфи (ЦРУ США) «Поле битвы – Берлин» частично представлены советские источники по «делу Йона» из архива Службы внешней разведки РФ. Из этой книги следует, что Йон, добровольно уйдя в Восточный Берлин, не совсем добровольно там остался. В Карлсхорсте Йон много пил; ему в кофе подмешали снотворное и он проспал около 30 часов. Затем под давлением КГБ он дал согласие остаться на Востоке⁴⁷⁷.

С воспоминаниями бывших разведчиков контрастируют показания бывшего ответственного сотрудника ЦК КПСС и советского посла в Бонне Валентина Фалина. Фалин, в 1954 г. работник Комитета информации МИД СССР (советской внешнеполитической контрразведки), в 1995 г. в показаниях, данных немецкому суду, свидетельствовал, что Йон стал жертвой операции КГБ. Фалин показал, что Йон был усыплен и похищен агентом КГБ; таким образом его доставили в Восточный сектор Берлина. Опасаясь за свою безопасность и жизнь, Йон выступил на искусно инсценированном Востоком пропагандистском мероприятии против политики Аденауэра по милитаризации Германии и ее включения в Западные союзы. Но он не выдал никаких государственных тайн.

Суть показаний Фалина в следующем: «Сразу же после начала всей афёры с Отто Йоном заместитель председателя Комитета информации Иван Тугаринов получил указание министра иностранных дел Молотова отправиться в Берлин для встречи с Йоном. После свого возвращения Тугаринов доверительно сообщил мне (т. е. Фалину. – Б.Х.) и некоторым другим членам Комитета: Отто Йон при загадочных обстоятельствах, т. е. против своего согласия, оказался на Востоке. Он заснул в Западном Берлине и проснулся в Восточном». Йон, согласно показаниям Фалина, принципиально не пошел тогда на тайное сотрудничество с Востоком. Однако оставались надежды вступить с Йоном в неформальный диалог. «Посредником должен был стать врач из Берлина, у которого с Йоном были не только профессиональные, но и дружеские отношения. Но этому врачу не удалось уговорить Йона прибыть в Восточный Берлин на встречу с советскими представителями. Когда стало ясно, что Йон не готов отправиться в Восточный Берлин, врач, не долго думая, решил сам доставить туда Отто Йона»⁴⁷⁸.

Однако показания Валентина Фалина были даны лишь в 1995 г. – слишком поздно, чтобы успеть повлиять на судьбу Йона. Отто Йон умер в 1997 г., так и не дождавшись своей реабилитации в ФРГ.

Архивы МГБ ГДР, содержащие около 900 млн. актов, среди которых – секретные материалы по «делу Йона», власти ФРГ начали расшифровывать лишь в 1999 г., когда Йона уже два года как не было в живых. Возглавлял эту работу бывший пастор-диссидент из Ростока Йоахим Гаук, избранный в марте 2012 г. президентом ФРГ. Ныне ведомство по документации бывшего МГБ ГДР находится в баварском городе Цирндорфе и насчитывает всего 40 сотрудников, которые обеспечены работой на десятки лет вперед; до «дела Йона» архивисты пока не дошли.

Йон считал, что ключ к его реабилитации лежит в Москве. Однако его неоднократные обращения в КГБ СССР, а затем в спецслужбы новой России, находившиеся в 1990-е годы в постоянной реорганизации, оставались без ответа. Разведки не дают справок о том, что «имярек – не шпион».

В начале 2011 г. я направил запрос по «делу Йона» в Службу внешней разведки (СВР) России. В официальном ответе СВР было сказано, что удовлетворить мою «просьбу об ознакомлении с материалами дела не представляется возможным», что «никакими архивными документами, подтверждающими участие Йона О. в заговоре 1944 г. против Гитлера СВР России не располагает. Иных сведений, касающихся обстоятельств перехода в 1954 г. Йона О. в ГДР, кроме опубликованных в “Очерках истории российской внешней разведки”, т.5,… СВР России не рассекречивалось», а книга Дж. Бейли, С. Кондрашева и Д. Мёрфи „Поле битвы Берлин“ комментариям не подлежит»⁴⁷⁹. Так что загадка Отто Йона пока еще полностью не разгадана.

«Киноактриса в контрразведке и нелегальной разведке». Биби-Иран (Ирина Каримовна) Алимова

Кочик В. Я.,

историк отечественных спецслужб

Многое в этой статье основано на воспоминаниях самой Ирины Каримовны, с которой автор имел счастье неоднократно общаться и беседовать о прошлом.

53 года назад Страну восходящего солнца покинула супружеская пара. Своим друзьям и знакомым они объяснили, что отправляются искать работу в Европе. Но вестей о себе не подавали, и больше их никто не видел. Попытка разыскать супругов Садык через Интерпол ничего не дала. Более двадцати лет прошло, прежде чем они вышли из тени и назвали свои настоящие имена – Ирина Каримовна Алимова и Шамиль Абдуллазянович Хамзин, советские разведчики «Бир» и «Халеф».

В 1880-е годы в состав Российской империи вошла Туркмения. Отчасти добровольно, отчасти в результате 2-й Ахалтекинской военной экспедиции, которую возглавлял генерал-лейтенант М.Д. Скобелев. Мервский оазис, например, стал российским 6 февраля 1884 года. Новая окраина империи получила название Закаспийская область, её административный центр – город Асхабад (ныне Ашхабад) вырос на месте бывшего аула.

Нужно было развивать и укреплять область в военном и экономическом отношении, для этого власти направляли в Туркмению рабочих и специалистов со всей страны. Так попал в те края и дед будущей разведчицы (по материнской линии) казанский татарин Гатаулла Салихов, который по профессии был техником – мостовиком. Вместе с семьей, в которой было шестеро детей, он поселился, и как оказалось навсегда, в старинном городе Мерв (впоследствии Мары), лежавшем на знаменитом «Великом шелковом пути».

Немало сил и средств было брошено тогда на строительство Закаспийской железной дороги, которое началось ещё в период подготовки экспедиции «белого генерала». Работать на дороге приходилось в тяжелых условиях. На втором этапе «особенно много усилий пришлось затратить строителям в борьбе с песчаными барханами, переносящимися ветром с места на место. Едва успевали сделать полотно, как ветер сдувал насыпи, выдувал песок из-под шпал и нагромождал горы песка на рельсах, а опыта постройки железной дороги по сплошным сыпучим пескам в мире не было. Приходилось пробовать всякие способы укрепления песков и предупреждения заносов… Благодаря умелой организации и большому числу рабочих, временами более 20.000 человек, строительство шло очень быстро. Работы начались в мае 1885 года. 30 ноября того же года паровоз достиг Асхабада, 2 июля 1886 года – Мерва и затем, пройдя самый трудный участок дороги по безводным летучим пескам пустыни Каракум, 30 ноября 1886 года дошел до Аму-Дарьи»⁴⁸⁰.

Главный руководитель дорожных работ генерал М.Н. Анненков решил строить в этом месте деревянный мост, хотя многие специалисты считали, что первый же паводок и ледоход его разрушат. Но прав оказался генерал, а не опытные инженеры. Строительство моста, в котором участвовал и техник Гатаулла Салихов, было завершено в январе 1887 года, и простоял он более 13 лет до сооружения его металлического собрата, «первого по длине в России». Построить эти замечательные сооружения также было делом далеко не простым. Достаточно сказать, что свыше трети всех средств, затраченных на возведение второго моста, «употреблено на регуляционные работы и укрепление берегов».

Отец её Карим Алимов родился в селе Старое Шаймурзино Казанской губернии. Родители Карима рано умерли и его взяли к себе дед и бабушка. Жили они бедно, но нашелся богатый человек, отправивший Карима учиться в Польшу, в Кракове Алимов освоил профессии ювелира и часовщика, которые помогли ему потом зарабатывать на жизнь и кормить семью.

Свою будущую жену он встретил в Мерве, они поженились, и поселились в купленном для этого домике. А 16 июня 1918 года у них родилась дочь, которую назвали Биби-Иран. Когда разразилась гражданская война, Карима мобилизовали в белую армию, но ему там не понравилось, с ним и представителями некоторых других национальностей обращались плохо. И тогда группа солдат, в их числе и Карим, бежала к красным, где отношение к ним было совершенно иным. В перерывах между боевыми действиями, за отличия в которых он неоднократно награждался, Алимов чинил все, что нуждалось в ремонте – боевую технику, оружие и даже обувь.

После войны семья Алимовых поселилась в Ашхабаде. Карим-ага занялся починкой часов и ювелирных изделий, владел вместе с партнером небольшим магазином. Его уважали и любили за мастерство и желание прийти на помощь. Постепенно времена менялись и на владельцев магазина, хоть и маленького, стали смотреть косо и потому Карим-ага стал работать самостоятельно.

Однако мастер он был известный и к нему, как к специалисту, обращались различные учреждения. Просьбы дать оценку тем или иным ювелирным изделиям поступали к нему неоднократно из «Торгсина». Была такая торговая организация в 1930-е годы, там за иностранную валюту, драгоценные металлы и изделия из них можно было купить многое из того, что отсутствовало в обычных магазинах.

Приезжали как-то и из ЦК Компартии Туркмении с просьбой починить старинные часы. На машине в особняк ЦК Карим взял с собой дочь Биби-Иран и её брата, тогда они впервые в жизни прокатились на автомобиле. Пока отец занимался делом, их отвели в детскую комнату, где они нашли множество игрушек, ими ранее невиданных.

А однажды в 1928 году к Алимовым пожаловали сотрудники персидского консульства и предложили главе семейства переселиться в эту страну, но Карим-ага отказался, сказав, что не хочет покидать свою родину. Маленькая Биби-Иран, которая играла в это время с куклой в той же комнате, видела и слышала все происходившее и запомнила это на всю жизнь.

После окончания семилетки в 1934 году Биби-Иран решила учиться дальше в сельскохозяйственном рабфаке, чтобы получить хорошую специальность, которая даст возможность обеспечить семье более или менее нормальную жизнь. Но тут возникли трудности. Она была дочерью частника – одиночки, и потому к ней отнеслись настороженно, и отказали в приёме в столь престижное тогда учебное заведение. Когда она пожаловалась отцу, тот понял все без лишних слов и вступил в артель. Он и там проявил себя наилучшим образом, не только как мастер, но и преподаватель, передающий свой большой опыт молодежи. За его трудовые достижения в артели им провели электричество.

На ветеринарном отделении, осваивая профессию хирурга, она училась хорошо, хотя и давалось ей это не легко, подрабатывала там же в рабфаке препаратором, а полученные за это деньги отсылала домой. Летом ездила в пионерлагерь вожатой, как и многие молодые люди в те годы. Увлекалась художественной самодеятельностью, любила танцы и кино, мечтала стать киноактрисой, хотя ей казалось, что это совершенно невозможно.

Однажды летом, как обычно, она отправилась в пионерлагерь в Фирюзе. В гости к детям, отдыхающим в лагере, приехал один из руководителей студии «Туркменфильм». Как вспоминает Биби-Иран, кинодеятель был восхищен ею и заметил: «Такая красота редко кому дается». Он пригласил девушку на съемки фильма «Умбар» (режиссер А. Маковский). После проб её утвердили на роль Гозели, возлюбленной главного героя картины Умбара. Фильм снимался в Туркмении и Москве и был окончен в 1936 году, в 1937-м картина вышла на экраны страны. К Биби-Иран пришла всесоюзная слава.

Молодую актрису отправили с рекомендациями от студии в Ленинград в Киноинститут. После сдачи экзаменов её приняли в мастерскую Григория Козинцева и Леонида Трауберга. В Ленинграде во время учебы она познакомилась с известными актерами и актрисами Верой Телегиной, Тамарой Макаровой, Петром Алейниковым, Зоей Федоровой и другими. Студенты общалась с известными режиссерами Михаилом Роммом и Сергеем Герасимовым. «Меня хвалили, – вспоминает она, – и прочили большую карьеру в кино». Уставшая, но вдохновленная на новые шаги в кино, она вернулась на студию «Туркменфильм». Однако там её не ждали, приняли прохладно и прямо сказали, что подозревают её в связях с «врагами народа» – опальными руководителями республики: председателем ЦИК Недирбаем Айтаковым и председателем СНК Кайгисызом Атабаевым, арестованными в июле 1937‑го. А она-то их видела только один раз на базаре, да и то издали.

Делать было нечего, и она поехала в Ташкент на соседнюю студию «Узбекфильм», там её приняли хорошо и отдали под опеку известному режиссеру Наби Ганиеву, который начал её готовить к съемкам в фильме про Алишера Навои. Как-то на съемочной площадке в 1938-м она познакомилась с актером Бари Хайдаровым, который уже снялся в фильме «Моя Родина» (1933) у А.Г. Зархи и И.Е. Хейфица. Вскоре молодые люди поженились и у них родилась дочь Рбно. Но брак оказался несчастливым и недолгим. К тому же тяжело заболела дифтеритом Рано, а врачи не сразу распознали болезнь, и девочка умерла в больнице у матери на руках. Выдержать все это ей помог сильный характер и большая общественная работа, которую она вела, будучи секретарем комсомольской организации студии.

Когда началась война, в Ташкент стали прибывать эвакуированные и раненные на фронтах люди, и в райкоме комсомола ей поручили организовать их размещение по домам. Ведь многие эвакуированные спали прямо на улицах. Среди прибывших в столицу Узбекистана она встречала и знакомых актеров. Тогда в республику переселялись целые театральные коллективы, учебные заведения, заводы.

Однажды она отправилась в райком комсомола и потребовала отправить её на фронт. Знакомый секретарь райкома попросил уточнить, какие языки она знает. Получив ответ: азербайджанский, татарский, туркменский, казахский, узбекский, секретарь направил девушку в распоряжение НКВД Узбекистана. Она окончила следовательские курсы НКВД и стала работать в группе цензуры, с рабочим днем 10–12 часов. Из писем, которые они просматривали, цензоры узнавали, в частности, о тяжелом положении, в котором жили люди и старались помочь им. Сама Биби-Иран несколько раз передавала по этому поводу начальству специальные меморандумы.

Но на фронт она все же попала, ей довелось служить в войсках НКВД, которые с первых дней войны «оказались на переднем крае борьбы с врагом, участвуя как в непосредственной защите городов, так и в обеспечении тыла действующей армии. Особое место отводилось войскам в предупреждении попыток фашистской агентуры и диверсантов проникнуть в расположение соединений и частей, в предупреждении диверсий врага на фронтовых коммуникациях. Деятельность всей системы государственного аппарата, войск и органов НКВД была подчинена единой цели – обеспечить необходимый режим для действующей армии и тыла» (Роль и задачи войск НКВД в годы Великой Отечественной войны / Санкт-Петербургская академия МВД России. СПб, 1999).

Боевой путь подразделения, в котором служила Ирина Каримовна, проходил через Харьков, Киев, Казахстан, Польшу (полгода они стояли в Кракове), там она встретила Победу. Потом были Дрезден, Лигниц (Легница), Чехословакия, Оппельн (Ополе), Берендорф, где находились заводы Круппа, потом несколько месяцев они стояли под Веной. Как-то уже в конце войны был взорван продовольственный склад, который обеспечивал продуктами её часть, и они целый месяц питались только горохом.

Когда их, наконец, демобилизовали, домой им пришлось добираться из Австрии своим ходом, но по пути на родину они надолго застряли в Будапеште. Однако и эта дорога, в конце концов, закончилось. Лейтенант Ирина Алимова приехала домой, а там шаром покати, поэтому её продовольственный паек пришелся очень кстати. Жила она в Ашхабаде с мамой и братьями, служила в контрразведке МГБ Туркменской ССР, в отделе наружного наблюдения. Работать приходилось по много часов, с раннего утра до позднего вечера. Она вспоминает один случай, когда сопровождала американца, довольно пожилого человека. В этот день Ирина Каримовна чувствовала себя плохо, у неё была высокая температура, а иностранец как нарочно всё водил её по городу. Не в силах идти за иностранцем тайно, она уже шла за ним не скрываясь. Однако американец не выдержал гонки первым, дойдя до пивной, он рухнул на траву, и заснул. Такое развитие событий дало ей возможность вызвать на смену коллег, и отправиться домой. Напряженная работа не прошла даром, она сильно похудела и осунулась, и потому ей дали путевку в дом отдыха МГБ в Кратово под Москвой, где она вскоре поправилась. Опыт контрразведывательной деятельности пригодился Биби-Иран в её последующей работе.

Вызов в Москву в начале 1947‑го стал для неё неожиданностью, но, как она узнала позднее, её тщательно изучили, прежде чем пригласить в столицу. На Лубянке её приняли в просторном кабинете полковники Рубен Агамалов и Петр Игнатьев. Расспросив гостью о самочувствии и дороге, московские начальники приступили к делу. Ирине предложили работу – очень тяжелую службу во внешней, заграничной разведке органов госбезопасности, на нелегальном её направлении. От кого-то, когда-то она слышала, что разведчиков, вернувшихся из-за границы, расстреливают, и ответила:

– Я знаю, мне грозит расстрел по возвращении, но я все равно согласна. Начальники настоятельно порекомендовали ей нигде и никогда больше не говорить такое, поскольку это не соответствует действительности.

В Москву из Ашхабада Ирина Каримовна перебралась вместе с мамой, для которой столичный климат оказался неподходящим. Врачи посоветовали маме вернуться в Туркмению, что она и сделала. А вскоре случилось страшное ашхабадское землетрясение. «В 1 час 14 минут ночи 6 октября 1948 года внезапно произошел, по словам местных жителей, сильный вертикальный толчок, а за ним два горизонтальных толчка большой силы, вызвавших разрушение города. Сила толчка была такова, что устоять на ногах было невозможно, затем наступила пауза, и последовал ряд других толчков меньшей силы порядка 6 – 7 баллов, которые завершили разрушения… Стены зданий рухнули, перекрытия обвалились внутрь, вызвав большое количество жертв среди населения…»⁴⁸¹.

В разрушенном городе погибли многие десятки тысяч людей, среди них были и родственники Ирины Каримовны. В родном доме упала несущая балка, но мама серьёзно не пострадала, она спаслась, спрятавшись под кроватью. В один момент был потерян дом и все имущество. Не сразу, через две недели, лейтенанта Алимову все же отпустили ненадолго повидать родных.

Ирину серьезно готовили для нелегальной работы в Австрии, знакомой ей по предыдущей службе. С 1950 года подготовка проходила в Берлине и Лейпциге, недалеко от места предстоящей работы. Обучением будущей разведчицы в тот период руководил опытный специалист Сергей Лузанов. Но ситуация тем временем в мире менялась. В послевоенный период весьма ограниченными оказались возможности для легальной работы в Японии. В стране, где иностранцам всегда было трудно работать, стали активно действовать не только японские, но и американские спецслужбы. Поэтому было принято решение направить Ирину Каримовну на нелегальную работу в Страну восходящего солнца.

На этом этапе к её обучению подключился Виталий Чернявский, уже побывавший в Японии и знающий обстановку в этой стране. Учили её и радиоделу, но эти знания ей не очень пригодились, из-за чрезвычайного режима безопасности радиосвязь Центра с Японией была односторонней.

Однажды в командировку приехал Б. Кобулов и увидел Алимову. Он предложил пройтись вместе с ним по магазинам. Но она срочно выехала в Лейпциг, где у неё действительно были дела. Начальство поездку одобрило – иначе он не отстанет, сказали ей.

К концу подготовки она уже владела татарским, турецким, уйгурским, узбекским, азербайджанским и немецким языками, немного знала английский. В сентябре 1953‑го ей объявили о завершении учебы и окончательно утвердили страну назначения. Когда Ирине Каримовне понадобилось имя, под которым ей предстояло действовать за рубежом, она взяла имя своей бабушки – Хатыча. Свои послания ей предстояло подписывать оперативным псевдонимом «Бир», возможно образованным от имени, данном ей при рождении – Биби-Иран. Перед самым отъездом ей разрешили ненадолго слетать к родным, которым она сообщила, что отправляется в длительную командировку в Закарпатье, и потому писем от неё возможно долго не будет.

Дорога к месту назначения не была простой. Поначалу в ноябре 1953 года она выехала в КНР в город Урумчи, административный центр китайской провинции Синьцзян, где компактно проживают уйгуры, исповедующие ислам. Там она детально познакомилась с местом действия своей легенды. С этого времени для всех она стала дочерью богатого торговца уйгура, покинувшего Россию ещё до революции и поселившегося с семьей в китайском Туркестане. Родилась Хатыча и жила в Урумчи и теперь, по легенде, собиралась в город Тяньцзинь к «жениху» Энверу Садыку, которого на самом деле она совсем не знала.

Билетов на поезд в тот день, когда ей следовало отправиться на оговоренную в Центре встречу, не оказалось. К счастью ей удалось найти человека, продавшего ей свой билет, однако она считает, что это не было случайностью. Видимо о ней позаботился сотрудник разведки, которому поручили опекать её на случай непредвиденных обстоятельств. Вечером она добралась до нужной станции, и тут возникло новое препятствие – её никто не встречал. Однако Хатыча не растерялась, взяла рикшу, и отправилась в центральную гостиницу. Ночь в своем номере она провела практически без сна, а утром случилось обычное для местных условий событие, о котором она не была осведомлена. Не торопясь в номер, который не запирался, вошел в нижнем белье истопник, быстро и ловко растопил печку и вышел. Она от изумления молча наблюдала эту сцену и, как оказалось, поступила совершенно правильно.

Новое испытание ждало её на улице. Когда она прогуливалась, ожидая встречи на условленном месте, к ней прицепились несколько китайцев, навязывая ей свое общество и привлекая внимание к иностранке, с трудом «Бир» удалось оторваться от преследователей. Вечером у магазина «Департамент – стор» встреча с «женихом», известным ей только по описанию, наконец, состоялась.

Энвер Садык, настоящее имя которого Шамиль Абдуллазянович Хамзин, родился 29 декабря 1915 года в Архангельске в трудовой татарской семье. С 1923‑го семья Хамзиных поселилась в Казани. Шамиль окончил школу и поступил в Ленинградский электротехнический институт им. В.И.Ульянова (Ленина) на факультет «Приборостроение», окончил в 1941-м году с дипломом инженера-электрика. Всю войну проработал на военном заводе в Москве, где его приняли в партию. На работу во внешнюю разведку Хамзина пригласили, после негласной проверки, в 1946 году. Четыре года он изучал языки и, получив оперативный псевдоним «Халеф», работал в Турции и на Ближнем Востоке, откуда прибыл летом 1952 года в Тяньцзинь. К прибытию «невесты» он уже обжился на новом месте и занял видное положение в местной мусульманской общине, и даже исполнял почетную роль муллы.

Спустя несколько месяцев состоялась свадьба и, забегая вперед скажем, что оперативный брак оказался настоящим, они счастливо прожили вместе много лет и за рубежом, и на родине. Полиция какое-то время проявляла интерес к супругам и расспрашивала о них знающих людей и отзывы были, по всей видимости, самыми благоприятными. У них была репутация щедрых, радушных и гостеприимных людей, готовых помогать эмигрантам – мусульманам. Это сыграло свою роль, когда «Бир» и «Халеф» обратились в Красный Крест с просьбой посодействовать им в переезде в Гонконг. Преодолеть последний этап Энверу и Хатыче позволили ещё два важных обстоятельства. Благодаря знакомой женщине, состоявшей в организации «Идель-Урал», они приобрели принадлежавший ей небольшой участок земли в Японии. А один влиятельный и богатый человек, семье которого они помогали в Китае, обеспечил Энверу и Хатыче японскую визу. Разрешение на проживание в стране было действительно 12 месяцев, и потом каждый год они продлевали его.

Перед отъездом они встретились в Тяньцзине с куратором из Центра, «который дал Халефу и Бир последние инструкции. ««Мы потеряли в Японии связь со всей своей агентурой», – сказал им Борис Лавров. – Информация из наших японских нелегальных источников не поступает в Москву вот уже несколько лет. На вас возлагаются большие надежды…»⁴⁸². Ситуацию с агентурой усугубляло и то, что незадолго до их приезда в Японию, в январе 1954 года, из токийской легальной резидентуры бежал в США подполковник Юрий Растворов. Перед войной он служил в 28-м отдельном батальоне связи, затем учился на военном факультете Московского института востоковедения, а в 1941 году был принят на работу в Первое (разведывательное) управление НКВД СССР, где занимался анализом информации по Японии. С 1950‑го работал в советском представительстве в Токио «под крышей» второго секретаря.

Ирина Каримовна и Шамиль Абдуллазянович

Осенью 1954 года они отплыли к месту назначения на голландском теплоходе, через неделю корабль прибыл в Японию. Поселились сначала в Кобэ, но Энвер чаще всего пропадал в Токио. А она торговала подержанными вещами, которые хранились на втором этаже дома, где они жили. Вскоре Энвер нашел себе компаньона в столице и открыл вместе с ним импортно-экспортную торговую фирму «Мухит и Садык компани». Когда ситуация позволила супруги Садык перебрались на постоянное место жительства в Токио.

Задачи, которые им предстояло выполнять в Стране цветущих хризантем, были конкретизированы в радиограмме из Москвы, подписанной начальником Первого главного управления КГБ при СМ СССР А.С. Панюшкиным. Упоминаемые в тексте условные наименования стран означают: Киронезе – Япония, Тирания – США, Аттика – СССР, Полинезия – Турция. Вот что писал начальник ПГУ: «…После того, как мы убедились, что дела у вас идут неплохо, просим внимательно следить за внутренними событиями в Киронезе, попытайтесь расстановку внутриполитических сил через агента «Комацу». Кроме того, необходимо приобрести источника в наиболее влиятельных организациях или в государственных политических ведомствах. Предметом особой заинтересованности на ближайшее время должны стать следующие вопросы:

1 – взаимоотношения Киронезы с Тиранией; насколько они тесны, в каком русле будут впредь развиваться;

2 – политика Киронезы в отношении Аттики;

3 – насколько сильны тенденции милитаризации экономики и воссоздания армии – её структура, финансирование, вооружение, возможные планы совместных учений и боевых действий с Тиранией.

Для получения информации по этому разделу используйте полинезийских офицеров, посещающих ваш офис. Сообщаемую вами информацию необходимо переносить на микроточки и, закамуфлировав её, закладывать в тайник». Радиосвязь с Центром, как уже говорилось, была односторонней. Добытая информация, адресованная «Георгу» – их куратору в Москве Аликперу Мамедову, в виде микроточек упаковывалась в специальные контейнеры и закладывалась в тайник. Через тайник же «Бир» и «Халеф» получали некоторые материалы и деньги из Центра.

Процесс создания микрофотографий описал рядовой 2‑го класса ВВС США Роберт Дж. Томпсон, который был арестован в 1965 году по обвинению в шпионаже в пользу СССР и осужден на 30 лет тюрьмы. В мае 1978 года его выслали в ГДР в результате обмена. Из его рассказа вытекало следующее: «Документ, подлежащий уменьшению, переснимался с помощью 35-мм однообъективной зеркальной фотокамеры (для изготовления промежуточного негатива Р. Томсон использовал зеркалку Exakta производства ГДР – легендарную фотокамеру высокого класса, истинное произведение инженерного искусства). Для этого достаточно было положить его на ровную поверхность, закрепить фотоаппарат на спинке стула при помощи струбцины и, что очень важно, организовать равномерное освещение оригинала. После проявления промежуточный негатив зажимался между двумя стеклами подобно обычному слайду.

Параллельно с этим из кусочка обыкновенного целлофана при помощи специальных химикатов, которыми агента снабдили его «кураторы», изготавливался светочувствительный материал.

На некоторую горизонтальную поверхность помещался лист белой бумаги, на который устанавливалось специальное устройство, назовем его условно – камера для микроточки или микрокамера (в своих показаниях Р. Томпсон так описал ее: небольшая бронзовая трубка длиной 35 мм, внутри которой размещена какая-то специальная оптическая система).

Параллельно этой поверхности на высоте 60 – 80 см располагался промежуточный негатив, зажатый между стекол. На него помещалась обыкновенная лупа силой 2,5 – 3х, выполнявшая роль конденсора. Над негативом устанавливалась электрическая лампа мощностью 100 Вт с прозрачной колбой.

Все это сооружение регулировалось таким образом, чтобы свет от лампы концентрировался лупой и, проходя через негатив, собирался узким пучком в линзовую систему микрокамеры. Приподымая и опуская стекла с негативом, следовало добиться, чтобы пучок света собирался в точку на листе белой бумаги. Это место помечалось крестиком.

После этого лампа выключалась. На место, отмеченное крестиком, помещался кусочек подготовленного указанным образом целлофана, а поверх него микрокамера (поскольку светочувствительный слой для изготовления микроточки имел очень малую светочувствительность, указанные манипуляции можно было выполнять при слабом комнатном освещении). Лампа снова включалась и производилась экспозиция, которая обычно составляла 3 мин. Проэкспонированный фотослой проявлялся в обычном черно-белом проявителе.

Изображение представляло собой микроскопическую черную точку (по словам Р. Томпсона обычными размерами микроточки были 1 х 1 мм. Для ее чтения не требовалось сложных оптических устройств, и в то же время ее легко было спрятать в почтовых отправлениях и других подходящих предметах).

С помощью кусочка бритвенного лезвия с отломанным острым концом эта точка вырезалась и с особыми предосторожностями пряталась в некотором заранее обусловленном с агентом месте (по словам Р. Томпсона, у каждого агента было свое заранее оговоренное определенное место, куда он вклеивал микроточку). Обычно для этого использовалась обычная почтовая открытка. Следовало расщепить ее угол на 2 – 3 мм, поместить в него микроточку и заклеить клеем из обыкновенной муки. В отличие от других видов клеев он не обладал эффектом люминесценции в ультрафиолетовых лучах и не создавал демаскирующих признаков.

Для хранения микроточек могли использоваться различные контейнеры в небольших бытовых предметах. Для чтения микроточек достаточно было небольшого микроскопа или специального приспособления, закамуфлированного даже в сигарете»⁴⁸³.

Контакты со старой агентурой удалось восстановить не в полной мере, но их отсутствие компенсировалось новыми вербовками и широким кругом друзей и знакомых. Очень ценная информация поступала от «Камацу» и «Тора», завербованных «Халефом». «Камацу», в частности, сообщал данные о создававшейся в тайне японской армии и её численности. Разведчикам удалось также получить информацию о секретных американо-японских контрактах, связанных с развитием военной промышленности, о подводных лодках, спущенных на воду и о многом другом.

«Георгу. Под видом создания новых полицейских отрядов началось интенсивное увеличение армии. Планы милитаризации держат в глубокой тайне, ибо это является серьезным нарушением взятых страной обязательств. В ближайшие годы предполагается увеличить таким образом численность армии вдвое. Заключены секретные контракты на развитие военной промышленности. В прессе по этим вопросам не появляется никакой информации. Бир».

«Георгу. Стало известно, что в обстановке секретности спущена на воду подводная лодка нового типа, оснащенная новейшим оборудованием. Бир».

Немало ценных данных удалось получить, общаясь с людьми разных национальностей, проживающих в Кобэ, Токио и других городах страны. Весьма тесные отношения сложились с турецкими дипломатами и военными, в том числе и с военным атташе Турции Инджоглу. Хатыча в Токио вступила в престижный американский женский клуб, который посещала раз в неделю, и стала его активисткой. Хорошие знакомые были у «Халефа» и «Бир» в местном отделении радио «Свобода», среди членов организации «Идель-Урал». Помимо прочего это давало им возможность пристально следить за антисоветской деятельностью.

Как-то раз хорошо информированные источники сообщили о планах создания замкнутой политической группировки, в состав которой могут войти Южная Корея, Южный Вьетнам, Тайвань, Япония, Таиланд, Филиппины, Новая Зеландия, Австралия, Малайзия. Переговоры о создании такого союза, по его же данным, могут состояться в Сеуле или Бангкоке. Сведения оказались совершенно точными. 14 – 16 июля 1966 года представители указанных стран собрались в Сеуле и договорились о создании АЗПАК (ASPAC) – Азиатско-Тихоокеанского совета, союза некоммунистических государств региона.

Поступала к супругам Садык серьезная информация о деятельности в Японии американцев, которые контролировали многое в этой стране, в том числе и спецслужбы. Кстати и среди американских военных у них были знакомые. Благодаря этим связям они приобрели сделанные с воздуха снимки страны. Сами нередко ездили по Стране цветущих хризантем и по возможности снимали военные объекты, наряду с видами природы и памятниками культуры.

Удачной для разведывательной работы стала и учеба «Бир» в начале 60-х годов в миссионерской школе, расположенной в токийском районе Шибуи. Среди учащихся школы были не только настоящие миссионеры, но и сотрудники спецслужб, которые, конечно, не афишировали себя. Но, тем не менее, ей удалось завязать дружеские связи с представителями ЦРУ и даже установить целый ряд их агентов.

С помощью турецкого военного атташе Ирине Каримовне удалось посетить новейший японский военный корабль. Однако, осматривать машинное отделение и оборудование судна его повели одного, а женщин (жену и ИК) оставили на палубе.

В тот день 12 апреля 1961 года, когда в космос полетел Юрий Гагарин, она занималась английским языком недалеко от Кобэ с одной американкой, которую эти события совершенно выбили из колеи. Ведь она была свято уверена, что в космос первыми полетят граждане США. Поведение учительницы было настолько безобразным, что Хатыча Садык прекратила свои занятия с ней. И эта женщина была не единственной среди американцев, кого потряс полет в космос нашего пилота.

В июне того же года в Йокогаме проходил Чемпионат мира по вольной борьбе, на котором выступали и советские борцы, в том числе известный уже в то время дагестанец Али Алиев и начинающий борец из Белоруссии Александр Медведь. К нашим Ирина Каримовна подойти, конечно, не могла, но видела их, когда помогала «своим» турецким борцам. Кроме того, «Бир» сняла многие моменты соревнований на пленку. Призовые места на том турнире заняли, в основном, советские, иранские и турецкие спортсмены.

В сентябре 1964‑го в СССР заговорили, наконец, о советском разведчике Рихарде Зорге, а в ноябре ему присвоили звание Героя Советского Союза. В то время интерес к Зорге вспыхнул снова и в Японии. Различные представители и делегации Советского Союза и социалистических стран стали посещать могилу разведчика на токийском кладбище Тама. Но ни Энвер, ни Хатыча прийти на его могилу не могли, их предупредили, что за всеми, кто туда ходит следит полиция и фотографирует посетителей.

Бизнес их был вполне удачным, ей очень помогло умение вышивать, которым она овладела в Китае, но все же иностранцам становилось все труднее работать в Японии и потому было принято решение об их отъезде из страны летом 1967 года. Они говорили знакомым, что в поисках работы поедут во Францию и посетили для этого турецкое консульство. У них к тому времени была, говоря нашим языком, прописка не только в Токио, но и в Стамбуле. С турецкими паспортами они действительно направились во Францию, но оттуда выехали в Москву через Италию, Швецию, Швейцарию и Болгарию. Знакомые и друзья, потеряв Энвера и Хатычу из виду, стали искать их, и в конце концов, обратились в Интерпол, но и он им не помог.

Вскоре Ирина Каримовна вышла в отставку и занялась общественной работой. Она работала в ЖЭКе, общалась с ветеранами и школьниками, выезжала в Туркмению и на родину отца в татарское селе Старое Шаймурзино, помогала тамошнему музею «Земля и люди», деятельно работала в благотворительной организации «Дети наше будущее», помогала дому сирот в Москве, в Алтуфьево. Коллеги по прежней работе не забывали Ирину Каримовну, поздравляли с праздниками, приглашали на театральные спектакли, на гостевую трибуну Красной площади, где она вместе с другими ветеранами смотрела военные парады.

А «Халеф» еще 13 лет проработал в ПГУ КГБ СССР, неоднократно выезжал за рубеж в краткосрочные командировки, в том числе в Великобританию и США. «В личном деле полковника разведки Шамиля Абдуллазяновича Хамзина (множество папок в прямоугольных картонных футлярах) хранятся любопытнейшие документы. Здесь разработки генеральных штабов о перспективах военного противостояния с СССР, тактико-технические данные разрабатываемых за рубежом стратегических и иных ракет, планы оперативных военных операций в ходе региональных военных конфликтов, цели и объекты промышленного шпионажа в СССР и ряде восточноевропейских стран и многое другое…» (Головачев В. 20 лет под чужим именем // Труд. М., 1990. 20 мая).

Шамиль Абдуллазянович умер 14 сентября 1991 года и был похоронен на мусульманском кладбище в Москве.

Ирина Каримовна умерла 30 декабря 2011, Москва и похоронена там же, где и ее муж.

Карибский кризис: за кулисами истории

Хлобустов О. М.

События осени 1962 г., получившие в США название Ракетного, на Кубе – Октябрьского, а в Советском Союзе – Карибского кризиса, относятся к числу важнейших международных событий второй половины ХХ века. При этом, в нашей стране, они имеют преимущественно негативную оценку, как «непростительная слабость, проявленная великой державой, согласившейся пойти на уступки» В то же время, о вкладе советской разведки в разрешение Карибского кризиса известно гораздо меньше, хотя вклад этот не только значителен, но и крайне важен. К сожалению, этот важный аспект не раскрыт также в весьма объемной монографии «Анатомия Карибского кризиса»⁴⁸⁴.

Сегодня не только американские, но и некоторые отечественные, источники ответственность за возникновение Карибского кризиса возлагают исключительно на СССР за его решение о создании на «острове Свободы», как тогда в советской печати именовалась Куба, военной базы. О чем должно было быть объявлено в ноябре 1962 г. в ходе официального визита в Гавану председателя Совета министров СССР Н.С. Хрущева. Отметим, что такое решение не противоречило ни принципам международного права, ни существовавшей тогда практике межгосударственных отношений. Решение создать на Кубе действенный фактор сдерживания агрессивных планов США, диктовалось отнюдь не только стратегическими соображениями советского военного командования, но и, далеко не в последнюю очередь, стремлением защитить Республику Куба от вторжения со стороны «северного соседа».

«На кубинскую революцию в нашей стране, – писал занимавший в то время пост председателя Комитета государственной безопасности В.Е. Семичастный, – сначала смотрели с любопытством и удивлением, однако и с уважением, несмотря на то что преобразования на Острове Свободы еще не были нацелены на коммунистическое будущее и не звучало никаких деклараций о дружбе с Советским Союзом»⁴⁸⁵.

Следует напомнить, что, после победы Джона Ф. Кеннеди на президентских выборах в ноябре 1960 г., он был проинформирован директором ЦРУ Алленом Даллесом и его заместителем Ричардом Бисселом о планировавшейся интервенции на Кубу подготовленных ЦРУ кубинских эмигрантов. Избранный президент США Кеннеди не возразил, и подготовка вторжения, впоследствии получившего наименование «Операция «Плутон», была продолжена.

4 апреля 1961 г., то есть через два месяца после инаугурации президента, Совет национальной безопасности США под председательством Джона Ф. Кеннеди принял решение о вторжении на Кубу не позднее весны этого года. Группа вторжения («бригада 2506»), численность которой была увеличена вдвое по настоянию президента, должна была продержаться 72 часа, после чего должны были высадиться главные силы – американские войска при поддержке ВМС и авиации⁴⁸⁶.

Следует, однако, заметить, что эти военные приготовления США не прошли мимо внимания советской и молодой кубинской разведки, которые начали налаживать на этой основе сотрудничество во взаимных интересах⁴⁸⁷.

Как отмечал бывший в то время резидентом КГБ в США Александр Семенович Феклисов⁴⁸⁸, «одной из главных задач, поставленных Центром нашей резидентуре в 1960 г. стало получение достоверной информации, раскрывающей тайные агрессивные планы Вашингтона в отношении Кубы»⁴⁸⁹.

И эта задача была решена: разведчикам в столице США удалось наладить оперативное получение ценной разведывательной информации, которая позволяла руководству СССР иметь полное представление о замыслах и планах действий администрации США⁴⁹⁰.

Утром 15 апреля 1961 г., в ходе начавшейся операции «Плутон», 8 американских бомбардировщиков В-26 с опознавательными знаками ВВС Кубы нанесли бомбовые удары по аэродромам на острове. Однако полученные Ф. Кастро разведывательные данные о подготовке высадки десанта «контрас», позволили рассредоточить и замаскировать 24 боевых самолета Республики Куба, вследствие чего ВВС Кубы потеряли только две машины.

Около полуночи 17 апреля с пяти десантных судов началась высадка на кубинский берег интервенционистской «бригады 2506» общей численность около полутора тысяч человек в районе бухты Кочинос (залив Свиней). Несмотря на авиационную поддержку вторжения (всего с 15 апреля ВВС Кубы сбили 12 бомбардировщиков, причем некоторые из них управлялись американскими экипажами), к 17 часам 19 апреля армия Кубы пленила около 1 200 «контрас». Полный и ошеломляющий провал этой «тайной операции» ЦРУ привел к отставке его многолетнего директора Аллена Даллеса.

Однако, оправившись от шока, президент Джон Кеннеди уже в августе 1961 г. санкционировал подготовку новой тайной операции ЦРУ против Кубы под кодовым названием «Мангуста», ответственным за проведение которой он назначил занимавшего пост министра юстиции собственного брата Роберта Кеннеди. Заметим, что осуществление операции «Мангуст» официально было обнародовано только в 1975 г., в ходе расследования деятельности ЦРУ комиссией сенатора Черча.

Оперативный план «Мангуст» непосредственно предусматривал:

– на первом этапе: август – сентябрь 1962 г. – подготовку и инспирирование антикастровского «повстанческого» движения на Кубе,

– на втором этапе: октябрь 1962 г. – организацию «народного восстания» при поддержке американских спецслужб и возможной высадке американского десанта на остров.

С мая 1962 г. к подготовке заключительной фазы операции «Мангуста», о чем знали не только в Москве, но и в Гаване, был подключен Пентагон, отвечавший непосредственно за организацию высадки новых отрядов «контрас» и их поддержку американскими войсками.

Следует, однако, обратить внимание на следующее чрезвычайно важное обстоятельство: американские (историки и их российские эпигоны) совершенно сознательно разрывают хронологическую последовательность и логику развития событий тех дней, чтобы вывести США из-под обвинений в провоцировании Карибского кризиса и возложить ответственность за него исключительно на Советский Союз. Так, авторы «Энциклопедии шпионажа» Н. Полмер и Т.Б. Аллен, писали, что, якобы, реализация плана «Мангуста» «не влияла на принятие советским руководством решения об оказании военной помощи Республике Куба».

А, тем не менее, лишь 16 октября 1962 г., уже располагая информацией о наличии советских войск на Кубе, президент Кеннеди отказался санкционировать начало завершающего этапа операции «Мангуста».

Тем не менее, уже в феврале 1962 г. советская разведка получила информацию о содержании плана «Мангуста», и о конкретных мерах ЦРУ, Государственного департамента США и Пентагона по его реализации. Аналогичной информацией располагала и разведывательная служба Республики Куба.

Вот как информировал об этом ЦК КПСС, министров обороны и иностранных дел СССР 21 февраля 1962 г. первый заместитель председателя КГБ при СМ СССР П.И. Ивашутин:

«По данным, полученным из кругов американского конгресса, Соединенные Штаты планируют спровоцировать правительство Кубы на такие действия, которые позволили бы американцам осуществить против Кубинской республики военную операцию и быстро, не более чем за одни сутки, покончить с правительством Ф. КАСТРО. В этих целях США намерены значительно усилить антикубинскую пропаганду, которая будет направлена в первую очередь против руководителей правительства Кубинской Республики – Фиделя КАСТРО, Рауля КАСТРО, Че ГЕВАРА и Бласа РОКА⁴⁹¹.

Военные специалисты США разработали план операции против Кубы, который, по тем же данным, поддерживает президент КЕННЕДИ. Согласно этому плану, основной удар по Кубе предполагается нанести с американской военной базы Гуантанамо при поддержке кораблей военно-морского флота, находящихся в Карибском море. Действия наземных сил будут поддерживаться военно-воздушными силами, базирующимися во Флориде и Техасе.

Осуществление указанного плана возложено на военного министра МАКНАМАРУ. Конкретная дата начала операции еще не намечена, хотя речь идет о ближайших месяцах.

По указанию КЕННЕДИ МАКНАМАРА проводит консультации с государственным секретарем РАСКОМ.

США осуществляют по всем линиям нажим на ряд стран Латинской Америки с целью заставить их разорвать дипломатические отношения с Кубой.

Госдепартамент США особенно усиливает давление на правительства тех стран Латинской Америки, которые на совещании министров иностранных дел государств-членов ОАГ⁴⁹² в Пунта-дель-Эсте воздержались при голосовании по вопросу об исключении Кубы из ОАГ. В этих странах США оказывают поддержку вооруженным силам и церкви с целью оказать через них влияние на колеблющихся руководящих государственных и политических деятелей.

Наряду с усилением пропаганды против правительства Ф. КАСТРО США в настоящее время изыскивают пути для того, чтобы представить свое вооруженное нападение на Кубу как столкновение всех или большинства стран Латинской Америки с правительством Ф. КАСТРО и «международным коммунизмом», что могло бы послужить юридическим оправданием в ООН агрессии США против Кубы.

Госдепартамент изучает несколько вариантов создания предлога для нападения на Кубинскую Республику. В частности, рассматривается возможность предоставления военной базы Гуантанамо в «распоряжение ОАГ», организация на ней учебного центра военного комитета ОАГ и размещение символических контингентов (рота, батальон) некоторых государств Центральной Америки «для обучения их приемам борьбы с партизанами». После этого США планируют инсценировать силами кубинской внутренней контрреволюции нападение воздушных сил Кубы на эту базу. Гватемала, Никарагуа, Венесуэла и Сальвадор заявили о готовности послать символические контингенты своих войск на базу Гуантанамо, и США ведут с представителями этих стран переговоры о путях осуществления своего плана.

В качестве другого варианта правительство США планирует инсценировать нападение революционной кубинской армии на какую-либо страну Центральной Америки, используя для этой цели кубинских эмигрантов, переодетых в форму революционной армии. После инсценировки нападения вооруженные силы «потерпевшей» страны оккупируют один из небольших прибрежных кубинских островов, на котором немедленно будет создано «правительство свободной Кубы». Последнее обратится с просьбой к ОАГ оказать ему военную помощь в борьбе с правительством Ф. КАСТРО. Совет ОАГ примет решение об оказании военной помощи «правительству свободной Кубы» со стороны всех членов ОАГ, включая и США, на основе чего последует открытая интервенция на Кубу.

Комитет госбезопасности принимает меры для проверки изложенных сведений»⁴⁹³.

Таким образом, для кубинского, да и советского руководства, к маю 1962 г. сложилась ситуация, во многом аналогичная периоду перед началом Великой Отечественной войны: они знали об агрессивных планах и приготовлениях «северного соседа» и должны были в этой связи принимать соответствующие политические и военные решения.

В своих мемуарах И.А. Серов подчеркивал: «Сводки ГРУ и КГБ говорили о неизбежности военного столкновения между Америкой и Кубой, поэтому Хрущев еще в начале 1962 г. вызвал меня, Бирюзова и Захарова на дачу и приказал подготовить предложения по размещению наших ракет и группировки войск на Кубе, чтобы вести переговоры на равных с Кеннеди»⁴⁹⁴.

Именно в такой обстановке Совет Обороны СССР 18 мая 1962 г. принял решение об оказании военной помощи Кубе и развертывании на ее территории Группы советских войск (ГСВК) численностью в 51 тысячу военнослужащих. Ее основной ударной силой должна была стать Отдельная ракетная дивизия, имеющая на вооружении ядерные боеголовки. (Реальная же численность ГСВК к середине октября составила около 41 тысячи военнослужащих).

В документах Генерального штаба СССР подготовка к созданию Группы советских войск на Кубе получила кодовое наименование «Стратегическое мероприятие «Анадырь»«. 10 июня Президиум ЦК КПСС и Совет министров СССР окончательно санкционировали начало проведение «стратегического мероприятия «Анадырь». Еще раз подчеркнем, что это решение Советского правительства, оправданное и с политической, и с военной точки зрения, не противоречило общепризнанным принципам и нормам международного права.

Обеспечение секретности и скрытности проведения операции «Анадырь» было возложено на военную контрразведку, и фактически всеми предпринимавшимися в этой связи мерами на протяжении шести месяцев руководил непосредственно Петр Иванович Ивашутин. Включая, непосредственно его доклады Президиуму ЦК КПСС об обстановке в мире в связи с вероятностью возникновения вооруженного конфликта.

Абсолютно скрытно для вероятного противника, первый эшелон советских войск прибыл на Кубу уже 26 июля и приступил к оборудованию стартовых позиций баллистических ракет Р-12 и Р-14, взлетно-посадочных полос для авиации, позиций ПВО, складов и военных городков.

И, несмотря на наличие у ЦРУ разведывательной сети на Кубе, вдоль маршрутов длинных морских коммуникаций, вовлечение в подготовку транспортных караванов десятков тысяч советских военнослужащих и гражданских специалистов, более сотни советских судов, американская разведка просмотрела переброску на Кубу многотысячного воинского контингента, и вооружений, включая ракетные комплексы и ядерные боезапасы бомбардировочную и истребительную авиацию, зенитные ракеты и танки.

Скажем честно: произойди утечка информации о плане «Стратегического мероприятия «Анадырь» и о конкретных шагах по его реализации – развитие советско-американских отношений, да и всей мировой истории, могло пойти по совершенно иным, причем гораздо более трагическим, сценариям.

До 16 октября 1962 г. Джон Кеннеди получил от ЦРУ четыре «оценки национальной разведки» – главный информационный документ разведсообщества для президента и других высших должностных лиц администрации США, – в которых ничего не говорилось о присутствии советских войск на Кубе или об угрозах безопасности США со стороны СССР.

И еще 22 августа, когда советские войска уже приступили к созданию боевых оборонительных позиций на Кубе, Кеннеди, санкционировал активизацию военных приготовлений по плану «Мангуста», а 21 сентября, по просьбе министра обороны Р. Макнамары, утвердил активизацию разведывательных полетов самолетов У-2 над Кубой.

Но только 14 октября 1962 г. самолеты разведки ВВС США зафиксировали на Кубе новые объекты, которые через два дня были уверено идентифицированы аналитиками ЦРУ как ракетные батареи ПВО. Более всего Пентагон и ЦРУ беспокоил тот факт, что, согласно имевшимся у них разведывательным сведениям, полученным от изменника Родины О. Пеньковского, обнаруженные позиции ПВО были характерны для района развертывания советской ракетной дивизии, присутствия которой, однако, американскими спецслужбами на этот момент установлено не было.

К 22 октября развернутая на Кубе 43-я ракетная дивизия имела в своем составе 5 ракетных полков, бомбардировщики ИЛ-28. А всего было доставлено, о чем американцам стало известно только в 1993 г., – 164 ядерные боеголовки для ракет и пусковых установок «Луна-М».

Это был крупный провал американской разведки – не только ЦРУ, но и Разведывательного управления министерства обороны (РУМО), Агентства национальной безопасности (АНБ), разведок видов вооруженных сил – ВВС и ВМС, корпуса морской пехоты, призванных заблаговременно выявлять военные угрозы безопасности и информировать о них президента США.

В этой связи только 17 октября было совершено 6 разведывательных полетов авиации США над Кубой. А всего с 4 октября по 8 ноября были зафиксированы 124 разведывательных полета авиации США, некоторые из которых совершались на сверхмалой высоте – 100–300 метров.

О крайне неприятном и тревожном открытии наличия на Кубе ракет ПВО 16 октября было доложено президенту Джону Кеннеди. В тот же день, в Овальном кабинете Белого дома состоялось первое заседание кризисного штаба в составе вице-президента США Л. Джонсона, госсекретаря Д. Раска, министров обороны Р. Макнамары и юстиции Р. Кеннеди, директора ЦРУ Д. Маккоуна. «Все были в шоке, – вспоминал об этом заседании его участник министр юстиции Роберт Кеннеди. – Такого поворота событий никто не ждал. Да, Хрущев обманул нас, но мы и сами себя обманули…». В ходе заседания был поставлен вопрос о возможности нанесения удара по Кубе и размещенным на ее территории советским войскам. И только отказ Роберта Макнамары «гарантировать уничтожение объектов бомбардировки», вынудило участников совещания принять более взвешенные решения.

В обращении к нации вечером 22 октября Джон Кеннеди заявил об установлении морской блокады с целью «остановить процесс размещения советских ракет на Кубе» и введении иных санкций против «острова Свободы».

Как известно, этот режим санкций против Кубы просуществовал 62 года: – только 17 декабря 2014 г. президент США Барак Обама объявил об отмене санкций и восстановлении дипломатических отношений с Гаваной.

А 24 октября советский резидент в Вашингтоне «Фомин» направил в Москву следующую шифртелеграмму, с которой были ознакомлены Председатель Совета министров и Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев, министры обороны Р.Я. Малиновский и иностранных дел А.А. Громыко, некоторые другие члены высшего руководства страны: «23 октября представитель Пентагона А. СИЛЬВЕСТР сообщил иностранному дипломату, что в операции по блокаде Кубы участвует 80 % кораблей второго флота США, в том числе авианосцы, крейсера, эсминцы и подводные лодки, объединенные в специальную группу под условным названием «Ударное подразделение 136». Пентагон отдал приказ командованию группы пропускать советские суда на Кубу с техническими специалистами, при отсутствии запрещенных грузов. Пентагоном сформирована группа американских и иностранных корреспондентов для отправки ее 26 и 27 октября на борт корабля спецгруппы с целью присутствия при операции захвата какого-либо судна социалистических стран или СССР»⁴⁹⁵.

В тот же день в Москву было отправлено и следующее сообщение об обстановке в стране после обращения 22 октября президента к нации «По словам ВИНЕРА – сотрудника американской миссии, – выступление КЕННЕДИ рассчитано на то, чтобы доказать простому американцу, что правительство КЕННЕДИ может успешно противостоять советскому нажиму и тем самым повысить престиж президента и его партии в глазах избирателей. В то же время американцы рассчитывают с помощью шантажа и нажима добиться поддержки своей политики со стороны стран Латинской Америки в случае применения силы в борьбе с Кубой. В этой связи в прессе, радио и по телевидению США, а также в кулуарах ООН ведется небывалая по своим масштабам антисоветская пропаганда, цель которой доказать наличие угрозы со стороны СССР и Кубы для США и всех стран Латинской Америки. В то же время делается попытка показать, что принимаемые американцами меры направлены на обеспечение безопасности прежде всего стран Латинской Америки. В кампанию военного психоза активно включились политические деятели штатов Нью-Джерси, Коннектикута и Нью-Йорка. Губернаторы этих штатов непрерывно проводят совещания со специалистами службы гражданской обороны с целью приведения в состояние боевой готовности противовоздушных средств в этих штатах. Состояние военного психоза в стране губернаторы стремятся использовать для увеличения ассигнований на нужды гражданской обороны и повысить тем самым деловую активность. РОКФЕЛЛЕР – губернатор штата Нью-Йорка прервал избирательную кампанию и возвратился в Олбани. Он отдал распоряжение, – после консультации с Вашингтоном, – привести в боевую готовность атомные бомбоубежища в школах и проверить готовность полиции штата заменить национальную гвардию в случае призыва последней в армию. РОКФЕЛЛЕР распорядился также ускорить окончание строительства подземного помещения для конгресса штата.

На 24 октября с.г. назначена премьера антисоветского фильма «Мы похороним вас», цель которого доказать американцу агрессивность советской политики, направленной на установление мирового господства».

Для советского военного и политического руководства безусловную ценность представляла и американская оценка ситуации, изложенная союзникам по НАТО, полученная от резидента в одной из европейских стран: «На заседании Совета НАТО 22 октября с.г. бывший государственный секретарь США АЧЕСОН в своем выступлении остановился главным образом на том, что в течение самых последних недель или, может быть в течение последних нескольких дней, американцы установили, что размещаемое Советским Союзом на Кубе оружие носит наступательный характер. Было оборудовано несколько баз со стартовыми площадками для ракет среднего радиуса действия двух типов. Одни из них имеют радиус действия 1000 миль, другие – 2200 миль. Эти ракеты могут поразить объекты, расположенные почти на всей территории США, в зоне Панамского канала и на части Канады. Размещение этих ракет на Кубе может привести к резкому изменению соотношения сил. Отныне эти ракеты представляют прямую угрозу США. Некоторые из стартовых площадок уже готовы, строительство других продолжается. Удалось также выявить склады для ядерного оружия. Затем АЧЕСОН сообщил о мерах, принятых правительством США. Американский флот через 24 часа будет останавливать и проверять каждое судно, которое, по его мнению, везет оружие на Кубу.

АЧЕСОН добавил, что Запад вступает в фазу дипломатической и военной напряженности. Он не исключает, что советские суда более или менее добровольно дадут потопить себя американским флотом. Возможно, также будет использовано оружие, размещенное на Кубе. Было бы удивительно, если бы СССР не предпринял ответных мер в Берлине. Американские войска во всем мире, кроме зоны НАТО, приведены в боевую готовность».

Необходимо сказать и о той роли, которую сыграл лично в мирном разрешении Карибского кризиса резидент советской разведки в Вашингтоне А.С. Феклисов.

22 октября советника посольства СССР «Фомина» – под этой фамилией Александр Семенович работал в Вашингтоне, попросил о незамедлительной встрече известный политический обозреватель телеканала Эй-би-си Джон Скали. После ряда зондажных бесед, 26 октября Скали, как он выразился, «по поручению высшей власти», передал «Фомину» американские предложения по урегулированию конфликта. Поясняя, по просьбе Александра Семеновича, кого он имеет в виду под «высшей властью», Скали торжественно отчеканил: – президента Соединенных Штатов Америки Джона Фитцжеральда Кеннеди.

При этом Скали подчеркнул, что президент США «не хочет войти в историю как второй Тодзио» и добивается разрешения кризиса мирным путем». (Тодзио Хидэки был в 1941–1944 годах военным министром и премьер-министром Японии, был казнен в 1948 г. как военный преступник по приговору Международного трибунала в Токио).

Вот как об этой встрече А.С. Феклисов информировал Москву:

«Резидент КГБ встретился с корреспондентом телевизионной компании Д. СКАЛИ, который рассказал, что в ближайшие 48 часов на Кубе произойдет высадка десанта после бомбардировки ракетных баз. Он поинтересовался, как встретит Советский Союз это решение, что произойдет с Западным Берлином. Резидент ответил, что Западный Берлин будет оккупирован, как минимум, что все социалистические страны, в том числе и Китай, поддержат СССР. СКАЛИ заметил, почему бы КАСТРО не выступить с заявлением о готовности демонтировать и вывезти ракетные установки, если президент США даст гарантию о ненападении на Кубу. Если бы КАСТРО сделал подобное заявление, то оно нашло бы благоприятный отклик в правительственных и военных кругах США. СКАЛИ уклонился назвать, кого из руководителей он имел в виду.

Вечером того же дня СКАЛИ попросил срочно встретиться. На встрече он заявил, что его уполномочили высшие власти в правительстве США сделать следующее предложение: США предлагают КАСТРО выступить с публичным заявлением о готовности демонтировать и вывезти с Кубы ракеты дальнего радиуса действия и никогда их не получать при условии предоставления Соединенными Штатами гарантии о ненападении на Кубу. КАСТРО должен согласиться на производство демонтажа под наблюдением нейтральных наблюдателей, выделенных ООН. В случае согласия Советского правительства на такое предложение, американское правительство предлагает срочно начать обсуждение этого предложения между ЗОРИНЫМ, СТИВЕНСОНОМ и У ТАНОМ⁴⁹⁶. Американское правительство не возражает против того, чтобы Куба сохранила ракеты оборонительного характера, например, зенитные ракеты «земля-воздух» и ракеты для защиты побережья от боевых кораблей.

Резидент высказал мнение о том, что было бы правильно отвести под контролем наблюдателей ООН американские войска, сконцентрированные на юге США и угрожающие Кубе. СКАЛИ заявил, что президент может дать негласное обязательство на отвод американских войск.

СКАЛИ еще раз подчеркнул, что он действительно уполномочен высшими властями сделать упомянутое выше предложение»⁴⁹⁷.

Американские предложения, как известно, были приняты в Москве, и на следующий день, 27 октября Н.С. Хрущев официально признал факт наличия советских ракет на Кубе и согласился на их эвакуацию под международным контролем, однако – на особых условиях, которые имели конфиденциальный характер и не были включены в официальный документ об урегулировании конфликта.

Это касалось обязательств демонтажа американских ракет в Турции и отказа от их развертывания в Италии и Японии.

Необходимо подчеркнуть, что первые лица администрации Кеннеди стремились сохранить в тайне американские инициативы по деэскалации кризиса, переданные Москве через Скали и подтвержденные Робертом Кеннеди. Необходимость соблюдения «конфиденциальности» взаимных обязательств и договоренностей в то время, хорошо понимали в Москве: она была необходима президенту Кеннеди для «сохранения лица» в период предстоящей избирательной кампании.

О том, что Кеннеди «был тверд», а Хрущев «уступил», свидетельствует и следующая телеграмма А.С. Феклисова на основе бесед с высокопоставленными должностными лицами администрации США от 29 октября:

«… Послание Н.С. ХРУЩЕВА КЕННЕДИ о ликвидации советских ракетных баз на Кубе под наблюдением ООН было неожиданным для КЕННЕДИ и его советников. В госдепартаменте и в Белом доме считают, что Н.С. ХРУЩЕВ сделал весьма своевременное предложение о ликвидации советских ракетных баз на Кубе взамен на сохранение коммунистического режима КАСТРО. Таким образом, Н.С. ХРУЩЕВ сумел предотвратить возникновение термоядерной войны и этим завоевал в сердцах американцев и других народов симпатию и уважение.

КЕННЕДИ от соглашения с Н.С. ХРУЩЕВЫМ по Кубе получил существенные политические выгоды, в частности симпатию внутри страны, которая обеспечит демократической партии победу на предстоящих выборах в конгресс и победу КЕННЕДИ на президентских выборах в 1964 году».

Кремлевскому руководству важно было знать и понимать реакцию на достигнутые соглашения в мире. Об этом Феклисов информировал Москву 29 октября так:

«Послание Н.С. ХРУЩЕВА КЕННЕДИ вызывает в целом благоприятную реакцию среди дипломатов, аккредитованных при ООН. Большинство представителей нейтральных стран расценивают предложения Н.С. ХРУЩЕВА как «образец классической дипломатии высшего типа».

Большинство дипломатов в ООН, несмотря на попытки американской пропаганды представить советские предложения по уменьшению напряженности как результат жесткого курса правительства США, считают, что, благодаря стабилизации обстановки вокруг Кубы СССР может открыть для себя перспективы по достижению новых успехов во внешней политике.

По сообщению испанского корреспондента Ги БУЭНО, среди некоторых американцев начинает преобладать мнение о том, что предложениями по Кубе СССР оградил Кубу от агрессии и достиг тем самым своей основной цели.

По мнению генерала РИКХИ (военный советник У ТАНА), Советский Союз выйдет из кубинского кризиса, значительно укрепив свои международные позиции, что даст ему возможность в дальнейшем требовать ликвидации военных баз в ряде стран. РИКХИ считает, что СССР может поставить вопрос о «демонтировании» военной базы на Окинаве, а для США будет трудно аргументировать свою позицию ввиду того, что эта база не входит в систему НАТО, а также ввиду антивоенных настроений населения Японии.

Дипломаты в ООН обращают внимание на большую выдержку Советского правительства в подходе к кубинскому вопросу. АЛЬСИВАР, советник делегации Эквадора при ООН, полагает, что американцы и не подозревают какой политический эффект на страны Латинской Америки производит выдержка Советского правительства в период кризиса.

ПАТЕНЬО – зам. постоянного представителя Колумбии при ООН подчеркнул, что первый этап кубинского кризиса выиграл СССР, ибо ему удалось «сохранить Кубу для коммунизма». По мнению ПАТЕНЬО, КЕННЕДИ не вполне доволен развертыванием событий вокруг Кубы, так как США не добились свержения правительства Кубы. Заявление США, как считает ПАТЕНЬО, о ненападении на Кубу будет сдерживать подготовку агрессии.

В неофициальных беседах дипломаты отмечают также, что заявление КЕННЕДИ о гарантиях в отношении Кубы было сделано в самой общей форме. Исполнительный секретарь экономической комиссии ООН для Латинской Америки ПРЕБИШ считает, что, несмотря на заявление КЕННЕДИ о ненападении на Кубу, остается вероятность проведения США политики свержения правительства КАСТРО вооруженным путем».

О реальных оперативных возможностях вашингтонской резидентуры свидетельствует и следующая телеграмма Феклисова, излагающая американскую оценку роли непосредственных участников геополитического противостояния от 30 октября 1962 г., излагающая выступление Государственного секретаря США перед американскими журналистами.

«…PACK заявил, что разрешение кубинского кризиса неверно оценивать как полную победу США, т. к. американцы были вынуждены дать гарантии о ненападении на Кубу, в результате чего в западном полушарии сохранится очаг распространения коммунизма. PACK предостерег от попытки изображать кубинский кризис как поражение ХРУЩЕВА и просил воздержаться от публикации статей, унизительных или оскорбительных для ХРУЩЕВА.

По словам РАСКА, у американского правительства имеется свидетельство того, что ХРУЩЕВ находился под сильным давлением советской военной группы, что подтверждается посланием ХРУЩЕВА от 27 октября, которое настолько отличается от послания от 26 октября, что трудно поверить, что они написаны одним человеком. Чтобы не ставить ХРУЩЕВА в неудобное положение, его послание от 26 октября не будет опубликовано. PACK заявил, что США должны «помочь» ХРУЩЕВУ и не должны предпринимать ничего такого, что ослабило бы его позиции, учитывая различия в позиции различных группировок в Советском правительстве в отношении кубинского вопроса. Американцы должны проявлять осторожность, поскольку Советский Союз возможно попытается в ближайшее время взять реванш в районах мира, где обстановка более благоприятна для него, чем она была на Кубе.

PACK указал на берлинский вопрос, причем, по его словам, твердая позиция США в кубинском вопросе отнюдь не должна быть образцом для позиции США по другим международным проблемам. Кубинский кризис дает основание надеяться, что советские позиции по другим вопросам, в том числе по берлинскому, будут такими же разумными и спокойными.

Американцы опасаются, что в ближайшие дни важнейшей проблемой может стать индийско-китайский конфликт, причем, по словам РАСКА, Советский Союз может оказаться вынужденным поддержать в этом конфликте Китай. В ближайшее время США, по словам РАСКА, не пойдут на совещание на высшем уровне или на личную встречу КЕННЕДИ с ХРУЩЕВЫМ, поскольку это может создать впечатление какого-либо сговора с Советским Союзом и вызовет беспокойство у союзников».

Каковы же общие итоги и уроки Карибского кризиса?

По нашему мнению, главный итог Карибского кризиса для всего мира состоял в том, что руководящие круги США внезапно осознали, что в мире появилась вторая сверхдержава – Советский Союз. И что отныне Вашингтону предстоит планировать, готовить и осуществлять свои внешнеполитические акции именно с учетом данного факта, с оглядкой на мнения и позицию СССР.

Принятое на себя администрацией США обязательство не вторгаться на Кубу соблюдалось даже после гибели президента Джона Кеннеди в ноябре 1963 г. в Далласе.

К его непосредственным итогам также с полным правом можно отнести и установление прямой «горячей линии» телефонной связи между руководителями двух мировых держав, между Белым домом и Кремлем, договоренность о чем была достигнута в ходе переговоров в Женеве 20 июня 1963 г.

Еще одним важным итогом и результатом Карибского кризиса стало заключение в последующие годы международных Договоров о запрете ядерных испытаний в трех средах (1963 г.), о нераспространении ядерного оружия (1964 г.), начало переговоров по сокращению запасов оружия массового поражения (ОМП).

Еще одним непосредственным результатом этого кризиса для СССР стало обнаружение в Атлантическом океане американской разведывательной системы SOSUS (Sound Surveillance System, системы донных микрофонов), предназначенной обнаруживать и отслеживать перемещение подводных целей, о чем американцы до сих пор предпочитают не вспоминать в открытой печати.

А все это в совокупности требовало пересмотра всей внешнеполитической доктрины США. Официально новая внешнеполитическая доктрина США была провозглашена новым президентом США Линдоном Джонсоном 23 мая 1964 г. Ее целью было объявлено «ослабление международной напряженности и устранение опасностей, связанных с «холодной войной» между государствами, придерживающимися различных идеологий».

А как же сложилась судьба одного из самых активных участников тех событий – советского резидента в Вашингтоне «Фомина»?

После возвращения в апреле 1964 г. в Москву, Александр Семенович продолжил работу в центральном аппарате разведки, а в 1968 г. был назначен заместителем начальника Краснознаменного института КГБ СССР, готовившего советских разведчиков. Вышел в отставку в 1974 г.

Указом Президента Российской Федерации от 15 июня 1996 г. за успешное выполнение специальных заданий по обеспечению государственной безопасности в условиях, сопряженных с риском для жизни, проявленные при этом героизм и мужество, Александру Семеновичу Феклисову было присвоено звание Героя Российской Федерации.

О трудной работе советских разведчиков он рассказал в принадлежащих его перу книгах «За океаном и на острове» (М., 1994, 1996), и «Признание разведчика» (М., 1999, 2016).

Время первых. Путь в разведку: Вашингтон – Дели – Токио

О, не думай, что ты из тех,

Кто следа не оставил в мире!

Поминовения день…

Японский поэт Мацуо Басё

Владимиров А.

До середины XIX века японские острова, окруженные со всех сторон морями, находились в полной изоляции от внешнего мира. «Гайдзинам» – иностранцам – доступ на остров «Дай Ниппон», в буквальном смысле «Великая Страна Восходящего солнца», был закрыт, что позволило сохранить самобытные особенности японского общества и его великой культуры, в т. ч. традиционный японский календарь. Этот лунный календарь ведет исчисление по срокам правления японских императоров. Вступая на престол, император должен был выбрать девиз своего правления, по которому получает свое название эпоха его властвования. Первым годом правления нового императора считается год вступления на престол. С 25 декабря 1926 г. началось правление императора Хирохито, 124‑го императора династии Ямато, под девизом «Сёва», что означает «Просвещенный мир».

По европейскому календарю 20-й год эпохи Сёва соответствовал 1945-му, а 31-й – 1956-му. Почему именно эти даты так обособлены и важны, мы расскажем в дальнейшем.

Не вдаваясь в анализ причин Второй мировой войны, роли Японии в оккупации части Китая, вооруженном захвате ряда тихоокеанских стран и крайне агрессивной экспансии в регионе, враждебной японской политики по отношению к Советскому Союзу, старых противоречий между двумя тихоокеанскими державами – США и Японией, создании военно-политического Антикоминтерновского пакта (Германия, Италия и Япония) и, как следствие, вступление Японии в мировую войну, подчеркнем, что именно в августе 1945 г. после сокрушительного разгрома советскими войсками многомиллионной японской Квантунской армии в Маньчжурии и Корее, высадки морского десанта на Южном Сахалине и Курильских островах император Хирохито, члены Кабинета министров и японский высший генералитет, десятилетиями определявший внешнюю политику страны, приняли решение о прекращение участия во Второй мировой войне и согласились на безоговорочную капитуляцию перед странами-союзниками: СССР, США, Великобританией, Китайской Республикой и др.

А тем временем в Москве японоведы, вчерашние слушатели Военного института иностранных языков Красной Армии, с полным пониманием слушали обращение к советскому народу Председателя Государственного Комитета Обороны И.В. Сталина, переданное по радио 2 сентября 1945 года, в день подписания Акта о безоговорочной капитуляции Японии.

Многим из них была близка та часть обращения, где говорилось об искуплении позора, испытанного Россией в 1904–1905 гг. в итоге бесславного поражения в войне с Японией и слова, что «поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания» и что эти переживания «легли на нашу страну черным пятном».

«Наш народ, – говорилось в обращении, – верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной и подписала акт о безоговорочной капитуляции. Это означает, что Южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу, и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии»⁴⁹⁸.

Но для одного из молодых офицеров эти слова были больше, чем признание правоты дела Ленина-Сталина и социалистической идеи, победы советского народа во Второй мировой войне, политического курса на превращение нацисткой Германии и милитаристской Японии в миролюбивые, нейтральные государства, неспособных к возобновлению агрессии против своих соседей и всего человечества. Дело в том, что незадолго до получения диплома и вручения офицерских погон, его пригласили на беседу, во время которой он дал согласие продолжить службу в советской внешней разведке. И именно в ее японском секторе. Для него это был осознанный выбор, и о таком выборе не жалели – видя ту высокую цену, которую заплатил весь советский народ в этой войне, целое поколение советских людей готово было сделать все, чтобы не допустить повторения в будущем такой страшной трагедии. Война закончилась, но не для многих выпускников ВИИЯ.

Возможно, что откажись он тогда от этого предложения, он смог бы реализоваться в совершенно других областях деятельности, как изучавшие в те годы японский язык в ВИИЯ блистательные дипломаты и неразлучные друзья Михаил Степанович Капица, ставший в 80-х годах заместителем министра иностранных дел СССР, и Иван Николаевич Цехоня, многолетний советник-посланник в Токио; участник войны с Японией, выдающийся ученый лингвист-японовед Игорь Фридрихович Вардуль; заместитель редактора газеты «Правда» и собственный корреспондент газеты в ряде стран Юрий Николаевич Яснев; журналист-международник и спецкор газеты «Правда», многолетний руководитель ее корпункта в Токио Всеволод Владимирович Овчинников, выпускник китайского отделения, но отдавший предпочтение своему второму языку, перековавшийся в признанного япониста; писатель-фантаст Аркадий Натанович Стругацкий и его соавтор Лев Сергеевич Петров; участник подписания Акта о капитуляции Японии, ученный и педагог, будущий заместитель начальника по учебной и научной работе своего родного института генерал-майор Алексей Антонович Пашковский и многие другие.

Все в его жизни могло сложиться по-другому, но выбрав стезю разведчика, он в совершенстве овладел навыками, которыми в силу профессионального погружения обладают дипломаты и журналисты, аналитики и писатели, профессиональные японоведы и международники, вырос в высококлассного специалиста не только по Японии, но и по другим странам, включая «главного противника» – США, большого руководителя внешней разведки, пользовавшегося заслуженным уважением не только среди своих коллег и руководителей органов госбезопасности, но в Министерстве иностранных дел СССР, Международном отделе ЦК КПСС, в профессиональной академической среде. Разведчику по роду его деятельности подчас приходится выступать в самых разных амплуа, но во все времена разведка – поле борьбы между интеллектуалами.

Необходимо вспомнить, что к поколению первых выпускников, а также фронтовиков, закончивших ВИИЯ, и послевоенных военных переводчиков относятся – резидент, руководитель самостоятельного направления и заместитель начальника внешней разведки генерал-майор Евгений Изотович Шишкин; резидент в Пекине и Нью-Йорке, начальник нелегальной разведки генерал-майор Юрий Иванович Дроздов; резидент, заместитель начальника внешней разведки по кадрам, начальник Краснознаменного института КГБ СССР им. Ю.В. Андропова генерал-майор Георгий Александрович Орлов; руководитель самостоятельного направления контрразведки генерал-майор Вячеслав Ервандович Кеворков; Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза Олег Александрович Трояновский; Герой Советского Союза генерал-майор Михаил Степанович Докучаев, ставший позднее сотрудником внешней разведки и одним из руководителей 9‑го Управления КГБ СССР; выдающийся востоковед, академик АН СССР (АН РФ) Евгений Петрович Челышев, единственный из академиков, кто участвовал в историческом Параде Победы 1945 г.; блистательный переводчик Виктор Михайлович Суходрев; замечательный актер театра и кино, народный артист СССР Владимир Абрамович Этуш и многие-многие другие обладатели «громких» и «тихих» профессий и имен.

В военные и в последующие годы кафедру японского языка возглавлял член-корреспондент Академии наук СССР Николай Иосифович Конрад, крупнейший отечественный специалист-японовед. Начальником ВИИЯ был генерал-лейтенант Николай Николаевич Биязи, потомок итальянских переселенцев, выпускник 1928 г. Восточного факультета Военной академии РККА им. М.В. Фрунзе, интеллектуал и аристократ духа, владевший четырнадцатью иностранными языками, из них в совершенстве французским и итальянским. На историческом Параде Победы 24 июня 1945 г. он командовал сводным расчетом своих подопечных-переводчиков, многие из которых были фронтовиками, Героями Советского Союза и кавалерами высших государственных наград⁴⁹⁹.

Военный институт иностранных языков с момента своего создания и на протяжении всей своей истории был, а сегодня в измененном формате остается уникальным высшим учебным заведением – на протяжении десятилетий мирной жизни нашей страны он был самым воющим. В соответствии с планами боевых стажировок – курсантов и слушателей, а также выпускников можно было встретить на всех театрах военных действий во всех уголкам планеты, в штабах, на передовой, в небе, на земле и под водой.

Слушатели и выпускники, отдавшие свои жизни в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, и погибшие позднее при выполнении интернационального долга занесены навечно в анналы памяти института. Их помнят и чтут. В 75-летний юбилейный год Великой Победы мы вспоминаем их подвиг и склоняем головы перед светлой памятью защитников Родины.

Так кто же персонаж нашего повествования?

Георгий Петрович Покровский родился 9 декабря 1923 г. в поселке Нея тогда еще Макарьевского уезда Иваново-Вознесенской губернии. Его отец, Петр Сильвестрович, в годы становления Советской власти и Гражданской войны руководил Красной рабоче-крестьянской милицией в Судае, Чухломе и Макарьеве. В поселке семья обосновалась, когда отца избрали председателем правления Нейско-Мантуровского районного комитета профессионального союза рабочих деревообделочников. В 1929 г. семья переехала в Москву, где Георгий Покровский пошел в первый класс средней школы⁵⁰⁰.

Закончив в июне 1941 г. среднюю школу в числе прочих московских выпускников, школьников старших классов, жителей города и пригородов, был мобилизован для строительства оборонительных сооружений на дальних подступах к Москве. Призыв: «Все для фронта! Все для Победы!» – находил широкий отклик среди населения. Вслед за старшим братом, пишет заявление об уходе на фронт добровольцем: «Прошу принять меня в ряды доблестной Красной армии, чтобы вместе со всем нашим народом защищать нашу священную Родину от фашистских захватчиков», – но попадает не в действующую армию, а направляется на учебу по специальности военный переводчик на Военный факультет восточных языков Московского института востоковедения.

Однако скоро учеба была заменена боевой подготовкой, обучающиеся были готовы в любой момент отправиться на передовую. Сегодня для нас особенно ценны воспоминания Н.Н. Биязи, передавшего накал того времени: «Когда фашистские полчища стали приближаться к Москве, слушатели факультета приняли энергичное участие в проведении окопных работ на подступах к столице. Юноши и девушки работали с увлечением, перевыполняя суточное задание. В это время я снова обратился к маршалу Шапошникову и доложил ему просьбу слушателей об отправке их на фронт, так как они не хотели отсиживаться в тылу. Борис Михайлович, улыбнувшись на это, ответил, – Патриотические чувства и воинственные настроения очень хороши, но на фронте нам нужны сейчас и будут еще больше нужны военные переводчики и не только мужчины, но и девушки.—Поэтому надо теперь же эвакуировать ваш факультет на Волгу, заняться ускоренной подготовкой и отправкой в действующие части достаточного количества военных переводчиков. Чтобы увеличить количество переводчиков – мужчин, я прикажу передать в ваше подчинение еще две роты курсантов»⁵⁰¹. Правда, генерал Биязи, построив вчерашних школьников для доведения решения, сразу предупредил, что каждого, кто произнесет слово «эвакуация», он отдаст под трибунал как паникера, рекомендовав употреблять военный термин «плановая передислокация»⁵⁰².

В октябре 1941 г. местом постоянной дислокацией факультета была определена Фергана, а в июне 1942 г. военный факультет при Московском институте востоковедения был расформирован. Постоянный и переменный состав прибыл в Ставрополь-на-Волге (сегодня – Тольятти) на доукомплектование уже функционировавшего Военного института иностранных языков. Институт стал полноценным военно-учебным заведением Красной Армии, в котором преподавалось 28 иностранных языков⁵⁰³.

Учебные группы были очень небольшими, поэтому все слушатели хорошо знали друг друга, независимо от курса и изучаемого языка, тем более что все тогда проживали в одной казарме. Особой сплоченностью отличались японисты, китаисты и арабисты, ввиду сложности изучаемых языков и событий в странах их регионов – это было дополнительными стимулами для формирования воинского и профессионального братства. Царила атмосфера взаимопомощи и полного доверия.

Осенью 1943 г. ВИИЯ вернулся в Москву и временно разместился в здании школы № 497 на Котельнической набережной, а весной 1944 г. получил свою постоянную прописку в Лефортово на Волочаевской улице⁵⁰⁴.

Генерал-лейтенант Н.Н. Биязи. 70-е годы

Отношение к учебе было чрезвычайно серьезным и ответственным. Все слушатели японского отделения штудировали по 50 иероглифов в день (плюс обязательный второй язык, как правило, английский, французский или китайский). Помимо профессора Н.И. Конрада японоведение и сам язык преподавали прямые носители – Ясуко (Ясу) Катаяма, дочь основателя японской компартии Сэна Катаямы, и Роман Николаевич Ким, выдающийся японист, ученый и сотрудник органов госбезопасности с фантастической биографией, изъясняющийся на языке выпускника университета «Кэйо дайгаку».

Завершив учебу в 1945 г. Георгий Покровский проходит курс специальной подготовки в Разведывательной школе МГБ СССР, более известной сегодня как 101-я разведывательная школа внешней разведки, стажируется в линейном отделе разведки, изучая политическую и оперативную обстановку в регионе предполагаемой работы.

Слушатель ВИИЯ Григорий Покровский. 40-е годы⁵⁰⁵

Информации, поступавшей с японских островов, было в то время недостаточной, но уже тогда явственно стало проявляться нежелание Вашингтона сотрудничать с Советским Союзом в деле выработки совместной программы преобразований японского общества, было ясно, что доступ советских граждан на японские острова, оккупированные американскими вооруженными силами, будет не расширяться, а ограничиваться.

В этих условиях разведчик делает первые шаги не в стране Микадо, Бусидо, самураев, синтоистских храмов, кимоно и икэбан, а в советском посольстве в Вашингтоне, куда его направляют для участия в работе Дальневосточной комиссии (ДВК) – международного органа, призванного выработать основы оккупационной политики союзных держав в отношении Японии и послевоенной политики стран-победительниц в регионе.

Список членов делегаций СССР, Великобритании и США в ДВК

Непосредственным начальником молодого оперативного работника стал Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза, он же главный резидент внешней разведки в Соединенных Штатах А.С. Панюшкин, одновременно являвшийся советским представителем в ДВК.

Начались каждодневные будни дипломатической и разведывательной работы. Политическая ситуация в стране, призрак «холодной войны», направленная против Советского Союза и стран народной демократии «доктрина Трумэна» и жесткий контрразведывательный режим американских спецслужб каждую минуту осложняли работу сотрудникам резидентуры.

В один из дней Г.П. Покровский получил задание найти бывшего соотечественника, который, судя по сообщениям американской прессы, был доброжелательно настроен к СССР. Сложность поиска заключалась в том, что соотечественник жил в глухой американской глубинке. Покровскому удалось «без хвоста» выехать из Вашингтона (одно это было уже грубым нарушением правил пребывания советских дипломатов на территории США, предписывавших предварительное оформление и согласование маршрута с Госдепартаментом) и с разными перипетиями добраться в требуемую точку, где ему удалось выйти на связь с соотечественником и обсудить ряд вопросов, интересующих советскую сторону.

Здание Посольства СССР в Вашингтоне. Конец 40-х

Было еще много острых оперативных моментов, включая конспиративные встречи с друзьями нашей разведки, тайниковые операции с агентурой и американскими коммунистами. Особняком была работа в японской и китайской диаспоре и эмигрантских кругах. Еще в 30-х годах советская внешняя разведка создала разветвленную сеть и надежную опору среди японских и китайских коммунистов, проживающих на американском континенте, которые считали своим долгом всецело помогать первому социалистическому государству.

В начале 1950 г. Президент США Гарри Трумэн назначил одного из наиболее воинствующих антикоммунистов, Джона Фостера Даллеса, главой американской миссии по заключению мирного договора с Японией. В июне 1950 г. вспыхнула война в

Корее, в ходе которой укрепился военно-политический союз правящих кругов Японии и США, получивший вскоре официальное оформление. Несмотря на неоднократные попытки советского правительства добиться созыва Совета министров иностранных дел для обсуждения условий мирного договора с Японией, США отказались от переговоров по данному вопросу, одновременно проводя активную работу по подготовке и заключению военного союза с Японией и по оставлению на ее территории американских войск, о чем открыто заявил Даллес в Токио в феврале 1951 г.

Оперативная ситуация еще больше обострилась с начала войны в Корее. От сотрудников резидентуры требовалось регулярно информировать Москву о решениях американского политического руководства и военного командования, о задачах и операциях центра управления разведывательными операциями на территории Кореи, созданного ЦРУ на острове Тайвань. Вряд ли мы узнаем обо всех операциях, которые провел в Соединенных Штатах наш разведчик, но об одной нужно упомянуть – информация, добытая Г.П. Покровским, позволила спасти от уничтожения личный состав и дорогостоящую технику крупного советского авиационного подразделения, воевавшего в Корее.

В марте 1951 г. правительство США разослало странам-членам Дальневосточной комиссии свой проект мирного договора с Японией, не обсудив его в предварительном порядке ни с Советским правительством, ни с правительством Китайской Народной Республики. 12 июля 1951 г. был опубликован совместный американо-английский проект мирного договора с года в Сан-Франциско конференции. К участию в ней не были допущены представители Китая, Кореи, Вьетнама и Монголии – стран, внесших существенный вклад в разгром Японии⁵⁰⁶.

От участия в ее работе отказались такие крупные государства, как Индия и Бирма, являвшиеся жертвами японской агрессии. Зато были представлены все латиноамериканские государства, а также Люксембург, Греция и другие страны, не воевавшие против Японии⁵⁰⁷.

Критикуя предложенный проект мирного договора, первый заместитель министра иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко в своем выступлении на конференции указал, что втягивание Японии в военные группировки не может не вызвать тревогу со стороны государств, действительно заинтересованных в сохранении и поддержании мира на Дальнем Востоке. По поручению Советского правительства он предложил включить в текст мирного договора обязательства о выводе с территории Японии в 90-дневный срок всех вооруженных сил союзных держав и статью, запрещающую размещать в Японии иностранные войска или морские базы⁵⁰⁸. Хотя позиция СССР и пользовалась поддержкой ряда делегаций, особенно азиатских стран, заинтересованных в том, чтобы Япония стала миролюбивой нейтральной страной, благодаря усилиям США и их союзников, а также правящих кругов Японии Сан-Францискский мирный договор был подписан 48 странами, в том числе Японией, и вступил в силу.

Безусловно, на позицию сторон, участвующих в конференции в Сан-Франциско, наложили отпечаток резкое обострение советско-американских отношений, вызванное разгаром «холодной войны» и кровопролитных сражений на Корейском полуострове, в которых американским войскам противостояли, наряду с северокорейской армией, крупные силы «китайских добровольцев» – регулярных частей Народно-освободительной армии Китая (НОАК). Между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой лишь за полтора года до этого, 14 февраля 1950 г., был заключен Договор о дружбе, союзе и взаимопомощи, направленный против любых попыток возрождения японского милитаризма со стороны как японской реакции, так и иностранных государств, которые способствовали бы этому возрождению. Это был недвусмысленный намек на США.

Фактически Соединенные Штаты отстранили от мирного урегулирования с Японией китайский и корейский народ. Не были на конференции в Сан-Франциско должным образом представлены и многие другие народы Азии, испытавшие на себе гнет японских оккупантов и боровшихся с ними.

Положения Сан-Францискского договора не гарантировали прочного мира ни народам стран Азии, ни самому японскому народу, они не содержали положений, направленных на подлинную демократизацию японского общества, на чем настаивала советская делегация на конференции в Сан-Франциско.

8 сентября 1951 г. через несколько часов после подписания Сан-Францисского мирного договора был оформлен американо-японский «договор безопасности». В соответствии с ним США получили «право размещать наземные, воздушные и морские силы в Японии и вблизи нее», которые «могут быть использованы» для «поддержания международного мира и безопасности на Дальнем Востоке», а также для «подавления крупных внутренних бунтов и беспорядков в Японии»⁵¹⁰.

28 февраля 1952 г. было подписано административное соглашение между Японией и США, которое вступило в силу 28 апреля одновременно с «договором безопасности». Соглашение предусматривало право американских военнослужащих пользоваться всеми занятыми ими объектами, в любое время свободно передвигаться по Японии и т. п. Военные базы, средства связи, коммунальные предприятия предоставлялись США на безвозмездной основе. Этими актами фактически закреплялась американская оккупация Японии, ее положение военно-стратегического плацдарма США на Дальнем Востоке⁵¹¹.

Коллектив посольства⁵⁰⁹. Вашингтон. 1953 г. В центре посол Г.Н. Зарубин, справа налево: атташе Г.П. Покровский и советник А.Ф. Добрынин, будущий посол в США с 1962 по 1986 гг.

Именно в этих условиях Москва, решение принималось лично И.В. Сталиным, направляет своим послом и представителем в ЦК КПК А.С. Панюшкина, стране повторно потребовались его уникальный опыт и знание китайской специфики и региона в условиях новых вызовов.

Проработав в Соединенных Штатах до 1954 гг. Г.П. Покровский возвращается в Москву. Через несколько лет работы в Центре командируется для долгосрочной работы в Индию, где работает в тесной связке с резидентом, ветераном Великой Отечественной войны Борисом Александровичем Соломатиным, в 70-х годах названного Председателем КГБ СССР Ю.В. Андроповым⁵¹² «классиком разведки»⁵¹³.

Важная деталь, Б.А. Соломатин, учивший японский и английский языки, после окончания МГИМО работал в МИД СССР на китайском направлении, а во время подготовки в разведывательной школе и работы в линейном отделе был ориентирован на Японию. Однако профессиональная судьба распорядилась по другому – две долгосрочные командировки в Индию и США, через несколько лет Италия, работа в Центре заместителем начальника советской внешней разведки по Ближнему/Среднему Востоку и Африке, нескрываемая зависть к достижениям и профессионализму со стороны отдельных руководителей разведки, последующая опала. Поистине, неисповедимы пути судеб разведчиков. Характерно, что с середины 70-х и начала 80-х годов основной костяк наиболее профессиональных резидентов и руководителей внешней разведки, как правило, ветеранов Великой Отечественной войны, создававших ее наступательный облик и вложивших в нее свои знания, души и сердца по субъективным причинам покинули разведку… Навсегда. Так решили назначенцы в разведке.

Рассказывая о том периоде, нельзя обойти вниманием Василия Иосифовича Старцева – двенадцать лет возглавлявшего линейный отдел, отвечающий за Южную и Юго-Восточную Азию, а затем четыре года работающий заместителем начальника внешней разведки по кадрам. Многие разведчики гордились тем, что являлись его учениками, одних генералов и крупных руководителей он воспитал не менее дюжины, в том числе Б.А. Соломатина, Г.П. Покровского, Ю.И. Попова, Л.В. Шебаршина, В.И. Гургенова. Недальновидные коллеги назовут эту когорту «индийской мафией», что не соответствовало действительности. «Мафий» в ПГУ не было, а характер взаимоотношений определялся не регионом работы, а контактами с первыми лицами руководства разведки.

В 1963 г. руководством органов госбезопасности и ЦК КПСС, сегодня нам сложно понять, но кандидатуры рассматривались, согласовывались Отделом административных органов, Международным отделом и утверждались специальным решением Политбюро, Г.П. Покровского назначали резидентом в Японии. И на этом высоком и ответственном посту для каждого сотрудника внешней разведки начался новый этап его профессионального служения Родине и погружения в удивительный и чарующий мир страны, в которую он влюбился с первых дней знакомства с ней.

В начале 60-х прямого авиасообщения Москва-Токио не было, семья отправилась в длительное путешествие: Москва-Хабаровск на самолете, Хабаровск-порт Находка на поезде, из Находки раз в неделю ходил пассажирский теплоход в порт Йокогама, из последнего в Токио добирались на машинах посольства. Были еще специальные правительственные авиарейсы и несколько маршрутов через территорию иностранных государств, но советские представители пользовались ими в самых экстренных случаях.

Коллектив «сорэн тайсикан» («советского посольства») радушно и по-домашнему встретил семью 1‑го секретаря, «ответственного за культурные связи». Посол Владимир Михайлович Виноградов⁵¹⁴ сразу сориентировал сотрудника по направлениям совместной работы, особо обратив внимание на развитие и укрепление бизнес связей и торговых отношений между странами, предложил обращаться к нему в любое время дня и ночи, если обстановка требовала незамедлительной реакции или информирования Москвы.

Рассказывая о работе в Японии нельзя не затронуть послевоенную историю советской дипломатической миссии в Токио, тем более что она тесно переплетается с деятельностью советской разведки в стране. В 1950-х годах в советском представительстве в Токио было всего шесть сотрудников: у одного был дипломатический иммунитет⁵¹⁵.

Такая ситуация была вызвана тем, что осенью 1945 г., после капитуляции Японии, посольство СССР было упразднено. В его здании временно располагались советские представители Союзного совета для Японии и Дальневосточной комиссии. В связи с тем, что в сентябре 1951 г. делегация СССР на переговорах в Сан-Франциско отказалась подписать мирный договор с Японией, японские власти, заручившись поддержкой США, сочли себя вправе потребовать высылки служащих советского представительства из страны. Сразу после вступления в силу Сан-Францисского договора заведующий протокольным отделом японского МИД посетил офис советских дипломатов в Токио, где устно заявил, что с 28 апреля 1952 г. японское правительство прекращает деятельность советской миссии, и что Япония отказывается признавать дипломатический статус его персонала и требует сократить его до 10 человек. Замена советских сотрудников, выезжающих из Японии, не предусматривалась. До 1956 г. МИД Японии неизменно отказывался принимать все поступавшие из представительства СССР письма и материалы⁵¹⁶.

Эти сложности поставили перед внешней разведкой задачи по осуществлению разведдеятельности с нелегальных позиций и с территории сопредельных стран, в тех условиях с территории Соединенных Штатов.

В 1954 г. Премьер-министром Японии стал Итиро Хатояма, сделавший главным лозунгом своего кабинета нормализацию отношений с СССР. Считается, что это была закономерная реакция на запросы японских деловых кругов, которые были заинтересованы в нормализации отношений с северным соседом. Это стремление поддерживали партии левого толка и умеренные силы, прежде всего те, кто был противником продолжавшейся оккупацией Японии американскими войсками. В ходе переговоров между советскими и японскими представителями было выработано компромиссное решение о приезде в Токио советского дипломата в качестве «представителя по урегулированию вопросов о рыболовстве и спасении на водах в северо-западной части Тихого океана». И им в ранге чрезвычайного и полномочного министра-посланника стал Сергей Леонидович Тихвинский, переброшенный на новый участок из Лондона⁵¹⁷.

Сегодня страницы официальной биографии, профессионального и творческого пути академика С.Л. Тихвинского известны востоковедам и доступны широкому кругу читателей, но они по-прежнему подчеркнуто не афишируют многолетнюю работу Сергея Леонидовича в советской внешней разведке, а история по-прежнему скрывает многие тайны противостояния советских и иностранных спецслужб с его непосредственным участием.

Будущий полковник, Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза С.Л. Тихвинский, как и будущие руководители внешней разведки П.М. Фитин, А.С. Панюшкин, А.М. Сахаровский и Б.С. Иванов, принадлежал к тому поколению, которое время призвало в органы госбезопасности в 1937–1939 гг.

Согласно различным источникам и архивным документам, работал с разных позиций в гоминдановском и коммунистическом Китае, возглавлял китайское направление внешней разведки, позднее в Нью-Йорке и Лондоне.

С его появлением в Токио началась точечная работа по формированию гласных и негласных каналов для зондирования настроений общественности, правящих и бизнес элит и обсуждения возможных ключевых положений мирного договора между Японией и Советским Союзом. Американцев, чувствующих себя полноценными хозяевами японских островов, это крайне нервировало. Под нажимом США японские власти отказывались признать наше официальное дипломатическое представительство и полномочия переговорщика.

Выступления С.Л. Тихвинского на собраниях различных обществ и организаций (Ассоциации содействия установлению дипломатических отношений с СССР и КНР, Общества японо-советской дружбы, Ассоциации содействия развитию международной торговли, общества «Красного Креста», Всеяпонской ассоциации рыбопромышленников, Ученого совета Японии), интервью корреспондентам японских газет, радио, телевидения широко освещались средствами массовой информации. Ведущие японские газеты «Асахи», «Майнити», «Иомиури», их провинциальные издания, местная муниципальная пресса и др. публиковали интервью и заявления советского представителя по вопросам, связанным с развитием культурных, научных и торговых связей между СССР и Японией. И это принесло закономерные результаты.

19 октября 1956 г., на 31 году эпохи Сёва, в Москве была подписана декларация о нормализации отношений с СССР, которая содержала главное для нормализации и двусторонних отношений – прекращение войны, восстановление дипотношений и экономическое сотрудничество. Когда премьер Хатояма вернулся из Москвы, ему была устроена торжественная встреча.

С.Л. Тихвинский стал временным поверенным советского посольства в Токио. Позднее С.Л. Тихвинский рассказывал, что был глубоко уверен, что Хатояма согласился бы и подписал бы не декларацию, а мирный договор, если бы не вмешательство США, отступивших от договоренностей в Ялте и Потсдаме⁵¹⁸.

Государственный секретарь США Дж. Ф. Даллес перед началом советско-японских переговоров в мае 1955 г. направил премьеру Хатояма послание, в котором указывалось, что линия японского правительства на расширение экономических связей с Китаем и Советским Союзом и восстановление с ними дипломатических отношений создает у Соединенных Штатов впечатление, что Япония ищет сближения с коммунистическими странами. В послании содержалось предупреждение, что это может стать препятствием для осуществления программы «помощи» Японии, разрабатываемой американским правительством⁵¹⁹.

Но в тот момент был найден компромисс, устраивавший все стороны, конечно не полностью, но хоть так. Начался новый этап двусторонних отношений. А что представляло тогда собой советское посольство?

Здание советского посольства было возведено еще в 1928 г. Вот его описание, сделанное С.Л.Тихвинским: «Здание посольства СССР располагалось неподалеку от центра Токио на холме Мамиана. Само двухэтажное продолговатое белое бетонное сооружение с широкими окнами было похоже на утопающий в зелени белый пароход с высокой трубой, возвышающейся над зданием. К тыльной стороне здания примыкал небольшой сад, а в правой части от въезда на территорию представительства располагались два небольших деревянных двухэтажных дома, в которых жили сотрудники представительства. Здание посольства было построено в начале 30-х годов при после Александре Антоновиче Трояновском и покоилось на массивной сейсмоустойчивой бетонной подушке, принимавшей не себя колебания почвы, часто сотрясавшие Токио»⁵²⁰.

Комплекс советского посольства в Токио. Справа старое здание в форме «парохода».

В 70-х годах посол Олег Александрович, сын А.А. Трояновского, начнет гигантское строительство нового комплекса советского посольства, который стоит без видимых архитектурных изменений и в наши дни.

Только с 1956 г. МИД Японии стал признавать дипломатический статус советского посольства, однако стал именовать его «Представительством Советского Союза по осуществлению соглашения о рыболовстве и спасении терпящих бедствие в северо-западной части Тихого океана», но через несколько лет ситуация изменилась.

С 50-х по 80-е годы в стенах посольства прошли дипломатическую школу блестящие в будущем дипломаты, многие из которых со временем стали послами Советского Союза и Российской Федерации, ключевыми руководителями направлений и заместителями министров внешнеполитических ведомств.

Долгие годы было принято считать, что лучшие кадры внешней и военной разведок работают на Западе, в первую очередь в США и Великобритании. Но Япония была уникальной страной для проведения оперативных игр и комбинаций, а направление научно-технической разведки в тот период могло смело поспорить за пальму первенства с коллегами, работавшими в ФРГ и США.

Оперативная обстановка и контрразведывательный режим был не легче, а в отдельных случаях намного профессиональней и тяжелее, чем в иных странах. Любое перемещение контролировалось. Без специального разрешения японского МИД советским гражданам, включая дипломатов, можно было свободно передвигаться только в самом Токио и 30-километровой зоне вокруг города. Для всех иных поездок необходимо было письменно обратиться в соответствующий департамент МИД с указанием цели поездки, маршрута и графика, что облегчало проведение наружного наблюдения за сотрудниками посольства.

И на это были причины.

Во-первых, европейцы резко контрастировали и выделялись среди японцев, срабатывал эффект узнаваемости.

Во-вторых, японская полиция и контрразведывательная служба обладали колоссальным опытом, сильной школой и многолетними традициями «противодействия иностранному проникновению». Препятствием работы резидентуры являлась постоянная слежка (наружное наблюдение) за сотрудниками посольства, торгпредства и многими советскими гражданами со стороны местной контрразведки и полиции, располагавшей разветвленной сетью осведомителей. Следует отметить, что многие сотрудники японской полиции и Управления расследований общественной безопасности Министерства юстиции (УРОБ) проходили подготовку и переподготовку в американских полицейских академиях, а также в ЦРУ.

В-третьих, против советских разведчиков работали сразу несколько сильнейших спецслужб. Запевалами были ЦРУ и различные подразделения армейской и флотской разведки и контрразведки американцев. От них не отставали лучшие специалисты Министерства общественной безопасности (МОБ) и Бюро расследований ЦК КПК (разведка) Китайской Народной Республики и тайваньской разведки, а также многочисленных правых и экстремистских организаций и «движений за возвращение северных территорий». В отдельных случаях все указанные организации не чурались привлекать молодчиков и «оябунов» («глав») Якудзы.

Резидентура ЦРУ в Японии традиционно являлась самой крупной в регионе. Учитывая особую роль японской резидентуры ЦРУ, ее руководителями в Токио обычно назначали разведчиков высокого ранга. Известно, что два из них впоследствии стали заместителями директора ЦРУ, возглавив Оперативный директорат (Уильям Нелсон и Уильям Уэллс). Сегодня установлено, что в начале 60-х годов общее количество сотрудников ЦРУ в Японии достигало 200 человек. Руководство резидентуры действовало под прикрытием посольства США, а сотрудники работали в многочисленных американских организациях и совместных фирмах.

По данным иностранных исследователей восемьдесят процентов работников советского посольства и генеральных консульств в Японии отнюдь не были дипломатами, хотя официально считались именно таковыми. Большинство составляли профессиональные разведчики – офицеры Первого главного управления Комитета государственной безопасности при СМ СССР, остальные представляли легендарное Главное разведывательное управление Генерального штаба Министерства обороны СССР.

Для любой разведки высшим пилотажем была и будет вербовка, но для советской разведки в Японии ее объектами выступали не только граждане страны пребывания, а в первую очередь американские дипломаты и разведчики, офицеры и военнослужащие многочисленных американских военно-морских и – воздушных баз, постов радиоэлектронной борьбы и перехватов, бизнесмены и студенты. Самостоятельным направлением была вербовка китайцев, и не только с материкового Китая, но и Тайваня, явного стратегического союзника США в регионе.

В резидентуре действовала исключительно сильная линия нелегальной разведки. В конце 90-х и совсем недавно были рассекречены нелегалы внешней разведки, десятилетиями осуществлявшие разведывательную деятельность с японских островов.

В числе объектов особого интереса советской разведки в Японии в этот период были подразделения радиоэлектронной разведки США, которые целенаправленно занимались перехватом и прослушиванием советских линий связи различной степени защищенности. К таким объектам прежде всего относился Дальневосточный филиал Агентства национальной безопасности (АНБ), располагавшийся на особо охраняемой базе Футинобэ в нескольких километров от Токио. Этот филиал подчинялся Тихоокеанскому центру АНБ на базе «Кэмп Смит» к северу от Пёрл-Харбора на Гаваях. На самой северной оконечности острова Хоккайдо в районе Вакканая в 40 милях от территории СССР оборудовала свой разведпункт Служба радиоэлектронной разведки армии США (Army Security Agency – ASA). Еще более крупный центр радиоперехвата ASA находился в южной части острова. Два других пункта находились на базах Саката (о. Хонсю) и Хаката (о. Кюсю). К середине 60-х годов на базе Камисэя был создан крупнейший в мире центр радиоэлектронной разведки ВМС США (Naval Security Group Activity), более тысячи сотрудников которого занимались перехватом советских и китайских линий связи. Его филиал находился также на острове Окинава, представляющий собой американский непотопляемый авианосец. На военно-воздушной базе Мисава подобной же деятельностью занимались сотрудники радиоэлектронной разведки ВВС США. Особый интерес представляли военно-морские базы США Йокосука и Сасэбо, где базировались корабли ВМС, включая атомные авианосцы и подводные лодки. Для того, чтобы получить доступ к тем секретам, которые находились на перечисленных выше американских объектах, советской разведке было необходимо преодолеть тщательно разработанную американцами систему безопасности, обеспечением которой помимо собственной службы безопасности объектов активно занимались армейская контрразведка (CIC), контрразведка ВВС (OSI) и контрразведка ВМС (NIS). Вот эти спецслужбы постоянно пытались внедрить в агентурную сеть советской разведки своих агентов-двойников, чтобы отвлечь ее внимание на подставы, довести до нее направленную дезинформацию, нанести ей максимальный ущерб, а если представится возможность, то организовать захват «с поличным» наших разведчиков. В этой связи нашей резидентуре приходилось тратить много усилий, чтобы разобраться, с кем она имеет дело: с подлинным инициативником, располагающим доступом к секретной информации, или же с подставой американских спецслужб. В конечном счете советской разведке удалось разработать довольно эффективную систему по быстрому выявлению «подстав» противника. Более того, учитывая настойчивое стремление американской разведки приобрести агентуру из числа граждан СССР, она «пошла навстречу» ЦРУ и успешно внедряла в его агентурную сеть свою проверенную агентуру. В случаях, когда советские разведчики попадались на подставах или в результате своих оперативных ошибок, то их выдворяли из Японии или арестовывали, а в местной прессе раздувалась кампания шпиономании против советской разведки.

Необходимо отметить, что токийской резидентуре в тот период также приходилось добывать информацию о Тайване, Южной Корее, Гонконге, Филиппинах, с которыми Советский Союз не поддерживал дипломатических отношений, и где отсутствовали советские официальные представители. Игра шла по крупному и, во многих случаях, без сантиментов со всех сторон.

Другими, не менее важными задачами было добывание секретной экономической, научно-технической информации, тайная закупка и отправка в СССР патентов, новейших разработок и образцов, в которых остро нуждались военные и гражданские сектора и отрасли промышленности.

Так, в начале 60-х годов от японского бизнесмена, проходившего под псевдонимом «Молчун», были получены материалы по производству каучуков для сверхнизких температур. А с помощью молодого ученого (псевдоним «Яги»), который работал в лаборатории одного из японских университетов, было получено большое число научных работ, касающихся исследований в области высокоимпульсного горения синтетических веществ, в том числе и пороха, а также производства твердых ракетных топлив. Причем работы эти были не только японские, но и американские⁵²¹.

Особняком стояла линия политической разведки, основными целями которой были:

не допустить дальнейшего углубления политического и военного сотрудничества между Японией и США;

постоянно подогревать атмосферу недоверие между политическими, экономическими и военными кругами Японии и США;

предотвратить дальнейшее развитие отношений между Японией и Китайской Народной Республикой, особенно в политической и экономической областях;

любыми способами исключить возможность создания антисоветского треугольника Вашингтон-Пекин-Токио;

создать новое просоветское лобби среди видных японских политиков, прежде всего в Либерально-демократической партии и Социалистической партии Японии, которое будет последовательным в своей деятельности по развитию тесного экономического и политического взаимодействия;

убедить руководителей японского правительства в необходимости кардинального расширения экономических связей с СССР через высокопоставленных агентов влияния, видных бизнесменов, СМИ и общественных деятелей;

организовать в японских политических кругах движение за подписание договора о дружбе и добрососедстве между Японией и СССР;

проникнуть и закрепиться в основных оппозиционных партиях, в первую очередь, Социалистической партии Японии, чтобы влиять на их политические платформы, чтобы помешать Либерально-демократической партии создать свою политическую монополию в японском парламенте;

не допустить создания коалиционного правительства с участием оппозиционных партий. СССР нужна была политически стабильная Японии.

Особенностью политической системы было то, что повестку дня страны фактически определяла одна семья, с каждым послевоенным годом укрепляющая свое могущество. Когда Г.П. Покровский прибыл в Японию, премьер-министром был Хаято Икэда, занявший этот пост после Киси Нобусукэ, ушедшего в отставку на волне беспорядков, вызванных подписанием обновленного договора безопасности с США.

В японской конституции нет ясного определения понятия «глава государства», полномочия, которые традиционно исполняет глава государства, принадлежат премьер-министру. Императора, являющегося «символом государства и единства народа», после войны лишили политических полномочий. По Конституции 1947 г. предусмотрено избрание премьер-министра из числа членов парламента, в результате тайного голосования в парламенте. По традиции и «выборным технологиям» главой кабинета министров становится лидер парламентского большинства.

В ноябре 1964 г. его сменил брат Нобусукэ Эйсаку Сато, занимавший ключевой пост в японской политике в течение следующих восьми лет.

Именно Сато одобрил бомбардировки Северного Вьетнама, препятствовал вступлению Китайской Народной Республики в ООН и восстановлению нормальных отношений с Пекином.

Синдзо Абэ, ушедший в 2020 г. с поста премьер-министра Японии, является сыном Синтаро Абэ, министра иностранных дел в 1982–1986 гг., и внуком Киси Нобусукэ.

В 1964 – 1965 гг. США, поддерживавшие сайгонский марионеточный режим в Южном Вьетнаме, во Вьетнаме развернули воздушную войну против ДРВ, а в 1965 г. ввели свои войска в Южный Вьетнам с целью подавления национально-патриотических сил этой страны.

Г.П. Покровского отличала редкая работоспособность, он засиживался в своём кабинете в резидентуре до глубокой ночи, но уже с утра был на месте, просматривая свежую прессу и принимая доклады сотрудников, задействованных в ночных операциях. Надо сказать, что антураж «святая святых» резидентуры никак не соответствовал радушному характеру его владельца: слабое освещение, окна наглухо закрыты тяжёлыми ставнями, зимой в кабинете стоял жуткий холод – из соображения безопасности отсутствовало центральное отопление. Здесь надо оговориться, что старое здание посольства капитально не ремонтировалось с момента постройки.

Киси Нобусукэ (в центре) среди родственников и сторонников.

На коленях у дедушки Синдзо Абэ и его младший брат Киси Нобуо.

Первый слева Синтаро Абэ

По воспоминаниям коллег, сотрудников посольства, представителей советских СМИ резидент обладал проницательным и живым умом, разносторонними интересами, эрудицией и острой наблюдательностью в сочетании с тонким юмором, что привлекало к нему людей. Беседуя, он умел терпеливо и внимательно слушать, рекомендовать наиболее оптимальный вариант реализации связей, поведения или решения острых вопросов.

Г.П. Покровский уделял огромное внимание информационной и аналитической работе, очень много писал сам – помимо шифрованных телеграмм он почти ежедневно сам составлял аналитические обзоры по наиболее острым вопросам текущей повестки и отчеты по итогам встреч с источниками, переписывался с руководящими сотрудниками Центра. И при анализе внутриполитических хитросплетений, и в оценке международной обстановки ему было присуще стремление докопаться до истины, разобраться в деталях, рассмотреть различные сценарии развития событий – знания, умения и компетенции, привитые А.С. Панюшкиным, не пропали даром, а реализовались в его ученике.

Обладая острым умом, Г.П. Покровский имел еще одну отличительную особенность: он считал необходимым докладывать все как есть, не сглаживая острых углов и не стараясь приукрасить действительность. Поэтому, наверное, так хлестко он, например, характеризовал отдельных руководителей Коммунистической партии Японии (КПЯ) и пагубное воздействие на них китайских товарищей, под влиянием которых Москву постоянно обвиняли в ревизионизме и отходе от основополагающих норм межпартийной дискуссии и т. д.

Не его вина, что накопившийся клубок проблем между руководящими органами КПСС, КПК и КПЯ, международного коммунистического движения приводил к тому, что руководители ЦК КПСС упорно закрывали глаза на то, что лидеры японской компартии с начала 60-х годов сознательно стремились дистанцироваться от Москвы, и осознано выискивали различные поводы для ссоры. Когда они подвергали нападкам советский курс на разрядку международной напряженности и достижение договоренности с США о запрещении ядерных испытаний в трех средах, ими двигали отнюдь не наивные идейные заблуждения, а холодные политические расчеты. В основе этих расчетов лежало стремление показать японской общественности и избирателям, что компартия Японии – это не марионетка Кремля, а самостоятельная сила, которая в отличие от «проамериканской» правящей либерально-демократической партии и «просоветской» социалистической партии представляет собой подлинно национальную партию. Это была сознательная игра на националистических настроениях японских обывателей, и эта игра приносила КПЯ определенные политические дивиденды. Москва же, будучи озабочена лишь тем, как бы сохранить КПЯ в орбите своего влияния и не позволить японским коммунистам примкнуть к КПК, прилагали все силы, чтобы воздействовать на лидеров КПЯ, рассеять их заблуждения и убедить их в своем дружелюбии и правильности курса КПСС. Но идти в тот момент на сближение и дружбу с КПСС лидеры КПЯ в лице Миямото Кэндзи и Хакамада Сатоми упорно не хотели, т. к. это противоречило бы их внутриполитическим расчетам⁵²². Поэтому все материалы с аргументами в пользу нормализации и упрочения отношений двух партий, которые готовились резидентурой, критично оценивались Политбюро ЦК КПСС.

И все это на фоне того, что лидеры КПЯ и соцпартии вполне определенно высказывалась за ликвидацию «договора безопасности» и вывод с территории Японии военных баз США, подчеркивая свое отрицательное отношение к участию Японии в любых военных блоках, высказывались за превращение региона в нейтральную безъядерную зону и за заключение Японией договоров о дружбе и ненападении с Китаем, США и Советским Союзом. Особенно они говорили о недопустимости любых испытаний ядерного оружия и также его производства, завоза и хранения на японской территории⁵²³.

Как тут не вспомнить, что во время официального визита члена Политбюро ЦК КПСС А.И. Микояна в мае 1964 г., последний встречаясь с сотрудниками посольства, порекомендовал им отдавать своих детей в японские начальные школы, чтобы по возращению домой можно было готовить из них высококлассных японистов. Воспользовавшись рекомендацией влиятельного члена Политбюро и урегулировав ряд формальностей, семья Покровских первыми в 1967 г. отдают свою дочь Анну в японскую школу, шла работа на будущее сотрудничество.

Георгий Петрович был человеком, много повидавшим на своем веку, самостоятельно мыслящим, знающим себе цену, с чувством собственного достоинства. Он имел свое мнение по многим вопросам внешней политики, разведдеятельности и жизни в целом, и как коммунист он считал необходимым это мнение отстаивать.

Мог ли он предполагать, что его принципиальность в этих вопросах раздражала Центр?

Инициативный резидент забрасывал Центр предложениями. Часть из них поддержаны не были, некоторые вызывали раздражение, так как вторгались в прерогативы других ведомств.

Деятельность токийской резидентуры была настолько активной, что в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли было принято решение о проведении акции по отношению к Покровскому, «рыцари холода» надумали его похитить. Специфическую миссию возложили на: Дэвида Мерфи, начальника советского отдела ЦРУ, Томаса Р. Райана, руководителя сектора КГБ того же отдела, и оперативного работника Калдерона. Как позднее выяснилось, тройку похитителей снабдили всем необходимым, среди прочего специальным мешком, куда предполагалось затолкать жертву, двумя кейсами с набором шприцев и ампул, предназначенных для «отключения» похищенного. Все трое были настоящими «американскими буйволами» – крепкими и спортивными, особенно Мерфи. К операции в Токио подключили и японского агента американской разведки Масаки Мацумото. В его задачу входил хронометраж жизни и работы советского резидента: в какое время выезжает из дома на работу, что делает в течение дня за пределами посольства, когда по вечерам возвращается домой. В дом, где снимал квартиру Покровский, подселили одного из тройки – Калдерона. Он должен был «по-соседски» познакомиться с ним, войти в доверие как приятный в общении человек. Казалось, учтено все, промахи исключены. По отдельным данным предполагалось применить специальный препарат. В Вашингтоне уже готовились к настоящей сенсации – в Токио резидент советской разведки перешел на сторону «свободного мира и демократии». О предстоящем успехе ЦРУ были информированы в строго секретном предварительном порядке трое особо доверенных журналистов в Америке и Европе. В их задачу входило после получения сигнала обрушить сенсацию на читателей в западных странах.

Но последующие события реализовались совершенно по иному сценарию, «мину подложили не под того Председателя».

Позднее Г.П. Покровский в красках рассказал весь хронометраж тех часов своим друзьям, руководителю Бюро АПН в Японии Михаилу Борисовичу Ефимову и журналисту-международнику Борису Ивановичу Чехонину, собкору ТАСС и газеты «Известия», которые в пересказе и донесли до нас подробности этого инцидента⁵²⁴. С их слов «инцидент» выгладил так.

Как-то, приехав около полуночи домой, я застал в коридоре Калдерона. Поздоровались и расстались, пожелав друг другу спокойной ночи. Через день или два встреча повторилась в то же самое время. Это не могло не насторожить. Когда то же случилось в третий раз, стало очевидным: будь готов ко всему! На этаже меня снова встретил сосед. Он стоял, согнувшись, и держался за грудь.

– Плохо с сердцем, – пожаловался он. – Не могу двигаться. Очень прошу, пройдите в квартиру, принесите лекарство. Оно в холодильнике. Вот ключ, держите.

Отказать в помощи нельзя, все мы люди. Но как не задуматься о странности таких встреч поздно ночью и предложении пройти одному в квартиру американского «бизнесмена»! И тогда я предложил проводить больного. Дверь открыли, и, несмотря на настойчивые предложения Калдерона войти первым, я все-таки последовал за ним. Дальше все произошло по законам детективного жанра. С лестницы двухэтажной квартиры бросился человек. Впоследствии выяснилось, что им был начальник русского отдела ЦРУ Дэвид Мерфи. Резидент смог увернуться, а нападавший врезался в прыжке в стену коридора, а предполагаемая жертва, воспользовавшись помехой в лице Карделона, сумела быстро покинуть опасную квартиру. Машина была тут же, у дома. Поворот ключа – и через пять минут посольство, что находилось рядом. Бывает же такое везение! Ворота почему-то оказались открытыми, а на первом этаже после полуночи шла азартная баталия двух бильярдистов, консула и сотрудника ГРУ. – Ребята, срочно в мою машину! На меня напали американцы. Надо их немедленно задержать! Попытаемся сдать в полицию! Через несколько минут машина была у двери дома. Надо же, опять повезло! На пороге советские дипломаты столкнулись с тремя американцами, которые, наспех собравшись, пытались поймать такси. Завязалась схватка. Целью было не дать похитителям уехать, задержать их и сдать в местное отделение полиции. Легко сказать – задержать троих крепких мужчин, особенно дюжего Мерфи! Его схватил консул Шаров (Прим. авт. – Александр Васильевич Шаров) и приемом повали на асфальт. Шеф русского отдела ЦРУ отчаянно сопротивлялся. Он, как завзятый борец, вскидывал ноги, с тем чтобы суметь через голову перевернуться. Не на того напал! Консул крепко удерживал его голову и шею. Мерфи захрипел, и тогда я крикнул: «Смотри не задуши!» На шум прибежала Муза. Она хотела сразу вернуться в квартиру за кухонным ножом, но я, удерживая Райана, крикнул: «Не трогай нож, позвони и срочно вызови полицию!».

О, эти жены разведчиков! Они привыкли не теряться в любой ситуации! Через пару минут Муза вновь появилась на поле брани. Вместо ножа она держала в руках зонтик и тут же обрушила его на головы Мерфи и Райана. Полиция не заставила себя долго ждать. Всех участников поединка доставили тут же в участок. У американцев изъяли мешок и атташе-кейсы. Но просьбу открыть чемоданчики отклонили. Это, мол, сделает следствие. Через считанные минуты появился какой-то важный чин в штатском. В ходе допроса советских граждан – обладателей дипломатических паспортов, гарантирующих личную неприкосновенность, проинформировали о нападении и поблагодарили за оперативно оказанную помощь. На этом все было закончено. В пять утра 17 марта 1966 г. мы вернулись домой, чтобы немного поспать перед работой, а американские «бизнесмены» стали звонить из участка в свое посольство. Их, конечно, выручили, и они тут же вылетели в Вашингтон.

Журналист газеты «Washington Post» («Вашингтон Пост») Стив Фогель так изложил те события со слов американских участников.

Георгий Петрович и Муза Константиновна во дворе посольства.

Токио. 1969 г.

Проблемы начались, когда Д. Мерфи прилетел в Токио, чтобы провести вербовку Г. П. Покровского… Для начальника отдела было необычно лично участвовать в полевой операции с высокой степенью риска, но Мерфи не был из тех, кто уклонялся от опасности или интриг (Прим. авт. – по официальной американской версии именно Д. Мерфи несколько годами ранее вербовал и работал с сотрудником госбезопасности Ю.И. Носенко⁵²⁵).

Джордж Кисевальтер вспомнил тот эпизод. Как начальник отдела Советская Россия, – сказал он, – Мерфи поехал в Японию, используя свое настоящее имя. Чтобы показать мальчикам, как это сделать. Он взял с собой оперативного сотрудника, которого ударили зонтиком по голове. Это был скандал, который попал в прессу.

Действительно, так оно и было, и новости были сосредоточены на некоторых странных событиях в апартаментах «Clean Breeze» в Токио в ночь на День Святого Патрика. Покровский, согласно опубликованным отчетам, вернулся в свою резиденцию в «Clean Breeze» и обнаружил в холле колумбийского соседа, некого Хосе Мигеля Монева Кальдерона, который, по-видимому, был болен. Колумбиец попросил Покровского помочь ему добраться до квартиры, чтобы получить лекарства. В этот момент на лестнице в апартаментах затаились двое американских «туристов» – Д. Мерфи и Томас А. Райан. Завязалась драка. Покровский ушел, но вернулся с подкреплением. Отряд головорезов КГБ натолкнулся на двух американцев возле квартиры, и произошла беспощадная драка. Покровский ударил Райана зонтом, и у одного из сотрудников ЦРУ были разбиты очки.

Покровский заявил, что американцы пытались его похитить. Японская полиция сгладила это дело, назвав его просто «ссорой с двумя американцами и колумбийцем». В Вашингтоне официального представителя Госдепартамента Роберта Дж. Макклоски спросили, были ли «причастны к этому какие-либо представители американского правительства».

«Нет, сэр», – твердо ответил он.

Шумиха вокруг акции ЦРУ не затихала долгие месяцы. Возмущались все. В японских правительственных и парламентских кругах были крайне недовольны беспардонным хозяйничаньем американцев, как будто бы они действовали у себя дома, а не в суверенной стране. Пресса под заголовками «Советский дипломат проявил находчивость», «Покровский благодарит японскую полицию за помощь» печатала многочисленные статьи, интервью и, естественно, фотографии советского «дипломата».

После инцидента с похищением ранее равные и уважительные отношения между резидентом и послом В.М. Виноградовым претерпели изменения, посол жестко отреагировал на случившееся и стал бомбардировать Москву шифровками с предложениями скорейшего отзыва резидента из страны. Как нам представляется, широкое освещение данного инцидента в японских СМИ и уважительные отзывы о поступке Покровского вызывали у посла смешанные чувства, а верх брала обыкновенная человеческая ревность или перестраховка.

В Японии популярно выражение: «Самурай холоден, как его меч, хотя и не забывает огня, в котором этот меч был выкован», но резидент оказался «между молотом и наковальней».

Американская пресса подробно следила за «событием» с Покровским.

В отпуске резидента вызвали на беседу в ЦК КПСС. Выслушав его объяснения, заведующий Отделом кадров дипломатических и внешнеэкономических органов А.С. Панюшкин, да – именно ему было поручено «провести разбор и вынести вердикт», с юмором и нескрываемой иронией охарактеризовал «эффективность» американских коллег и целиком одобрил поведение своего «вчерашнего ученика». То же сделали и непосредственные руководители резидента – Председатель КГБ при СМ СССР Владимир Ефимович Семичастный, руководитель внешней разведки генерал-лейтенант Александр Михайлович Сахаровский и генерал-майор Борис Семенович Иванов, куратор американского направления и противодействия спецслужбам главного противника.

В итоге резидента наградили орденом, он вернулся в Токио, а линию обеспечения безопасности и контрразведывательного обеспечения деятельности резидентуры существенно укрепили. Со временем Г.П. Покровский был награжден еще несколькими высокими государственными наградами.

А текущая работа резидентуры продолжилась. В эти годы удельный вес Японии в мировой экономике возрастал все больше. Быстро росли ее торговые связи с США, увеличивалось ее влияние на соседние страны Азии, все заметнее возрастал товарооборот с Советским Союзом. Обострение советско-китайских разногласий побуждало Москву уделять Японии большее, чем прежде, внимание, чтобы не толкнуть ее в объятия Китая, хотя по-прежнему, в политических заявлениях советского правительства осуждались японо-американский договор безопасности и курс Японии на расширение военного сотрудничества с США.

Одновременно, Международный отдел ЦК КПСС требовал все больше и больше информации о состоянии дел в политических кругах Японии и особенно внутри оппозиционных правительству партий, включая Социалистическую партию, Коммунистическую партию, Партию демократического социализма и партию Комэйто, возникшую на базе буддийской религиозной организации «Сока Гаккай».

Во дворе советского посольства перед приемом у Императора⁵²⁶. Слева направо: военно-морской атташе И. Смирнов, супруги Покровские, И. Ефимова, советник-посланник А. Оконишников с супругой, советник Е. Ястребов. Токио. 1969 г.

Возможно, именно эти факторы послужили основанием для приезда в 1967 г. нового посла – О.А. Трояновского⁵²⁷. Москве потребовался новый взгляд на разворачивающиеся события и процессы в двухсторонних отношениях, а главное на рекомендации выхода из явственного тупика. Современники подчеркивали, что отличительными чертами характера Олега Александровича были его врожденная интеллигентность, безупречная воспитанность, неизменная приветливость и улыбчивость со всеми, с кем бы он ни общался, завидное умение не поддаваться эмоциям и проявлять выдержку и невозмутимость в любых ситуациях. Бросалась в глаза его редкая способность схватывать на лету мысли своих собеседников, сочетавшаяся с еще более удивительной способностью избегать в беседах с кем-либо открытых столкновений во мнениях и растворять разногласия в шутках, переключая беседы на иные темы. За всем эти дипломатическим мастерством крылся огромный предшествовавший жизненный опыт Олега Александровича, многие годы работавшего либо личным секретарем, либо переводчиком высших руководителей нашей страны, включая И.В. Сталина, В.М. Молотова, А.И. Микояна, Н.С. Хрущева и А.Н. Косыгина⁵²⁸.

Двум военным переводчикам, выпускникам ВИИЯ, было просто найти общий язык, а их личные отношения базировались на взаимном уважении друг к другу и общем пониманием задач и целей, поставленных Москвой. Тем более, что их совместная работа пришлась на новый виток советско-американского противостояния в регионе – война во Вьетнаме вступила в самую жесткую стадию.

Новый посол явно выбивался из принятых стандартов. О находчивости и остроумии Олега Александровича ходили легенды. Одна из них относилась к периоду последующей работы О.А. Трояновского Постоянным Представителем СССР в ООН и стала хрестоматийной. Вот как о ней поведал сам «первоисточник» в своей книге «Через годы и расстояния» (1997): «Был еще и такой случай, когда в зале Совета Безопасности два экстремиста, принадлежавших к какой-то маоистской группировке, перед началом заседания облили меня и заместителя постоянного представителя США Ван ден Хювеля красной краской. Когда я, переодевшись, появился перед ожидавшими меня журналистами, то, отвечая на их вопросы, сказал: «Better red than dead» («Лучше быть красным, чем мертвым»). Эта фраза имела большой успех, так как в то время крайне правые в США провозгласили своим лозунгом слова «Better dead than red», то есть «Лучше мертвый, чем красный».

Так пролетели еще три года. Г.П. Покровский стал настоящим «сэмпаем» («товарищем») и «сэнсэем» («учителем») для «кохай» («учеников») – молодых и начинающих сотрудников резидентуры. Срок командировки закономерно подходил к завершению, началась подготовка к передаче дел и написанию развернутого отчета о многолетней деятельности резидентуры, ее успехов и, как это бывает в любой сложной структуре, неудачах.

Нужно отметить, что токийской резидентуре везло на руководителей, в последующие годы ее возглавляли генералы Юрий Иванович Попов и Дмитрий Александрович Ерохин, посменно сменявших друг друга и в резидентуре, и в руководстве линейного отдела ПГУ. При этом оба когда-то успешно работали в Индии, считались признанными мастерами «активных мероприятий» и агентурного проникновения.

В последующем Георгий Петрович несколько лет проработал в Центре на руководящих должностях, в т. ч. курировал регион со сложной оперативной обстановкой в условиях многочисленных гражданских войн, вооруженных и религиозных конфликтов. В 1977 г. Совет министров СССР присвоил ему высшее воинское звание «генерал-майор». Продуктивная работа продолжилась, на счету были мастерски проведенные операции и вербовки, но потом совершенно неожиданно для многих коллег он вышел в отставку в 1983 г.

Поздравительный адрес от Ю.В. Андропова⁵²⁹

Возможно, Г.П. Покровский кому-то очень мешал в руководстве разведки. Этот активный, напористый, зарекомендовавший себя многолетней результативной работой разведчик кого-то не устраивал своей масштабностью. Скорее всего, своего непосредственного начальника. Заместитель Председателя – начальник ПГУ КГБ СССР генерал-лейтенант В.А. Крючков⁵³⁰, по характеристикам многих его коллег, отличался идеологическим догматизмом, личной беспринципностью и ревностным отношением к успехам и профессионализму подчиненных. Видимо его раздражали доверительные и товарищеские отношения Г.П. Покровского с И. И. Коваленко⁵³¹ – заместителем заведующего Международным отделом ЦК КПСС, который десятилетиями фактически руководил политикой в отношении Токио. В.А. Крючков, сам по себе сложный и мелочный человек, набрав политический вес, пресекал любые инициативы подчиненных и считал, что только он мог определять стратегию и тактику разведдеятельности. Правы были греческие философы – власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно.

Г.П. Покровский в 80-х⁵³²

16 июлю 2016 г. в возрасте 93-х лет Георгий Петрович завершил свои земной путь. Сегодня самое время вспомнить об этом человеке, вклад которого в отстаивание интересов нашей Родины пока не до конца оценен. Возможно, итог его профессиональной жизни стал трагичен, особенно на фоне последовавших в конце 80-х и начале 90-х годов изменений, кардинально изменивших картину мира и его страны. Как на эти изменения отреагировал генерал, мы можем только догадываться. Автору приходилось общаться со многими руководителями советской внешней разведки, для которых события «новейшей истории России» были явным преступлением против воинской присяги и самой глубинной сущности служения народу. Народу, за который они проливали свою кровь в Великой Отечественной войне, народу – которому они без остатка посвятили свою послевоенную жизнь. Будучи коммунистами-интернационалистами не по формальному членству, а по личным убеждениям, они бескомпромиссно отнеслись к соглашательской позиции своих вчерашних коллег, пошедших на сотрудничество с властителями новой Россией и вчерашними противниками. Особенно негативное отношение в их среде было к ангажированным мемуаристам и «экспертам», вынесенных ветром истории на поверхность – «ветер истории еще не раз переменится, но ушат грязи уже вылит».

В 2017 г. в глубинке, в родных краях разведчика в городе Нея Костромской области, в краеведческом музее была открыта посвящённая ему экспозиция. Автор персонально благодарит директора МКУ «Нейский краеведческий музей» Тамару Викторовну Субботину за сохранение памяти о земляке, содействие в работе и предоставление документов для настоящей публикации.

Советская разведка и Китай при Андропове. 1967–1982 годы

Гелибтер К. (Gеlibter Cyril),

эксперт по истории российской разведки

Если советская одержимость в направлении США – «главный противник» – хорошо известна, то одержимость к Китаю – гораздо меньше. Когда Юрий Андропов был назначен председателем КГБ в мае 1967 года, он привел с собой двух специалистов по Китаю – дипломата Федора Мочульского, которого он назначил в ПГУ КГБ, а в 1975 отправил резидентом в Индонезии; и журналиста Виктора Шарапова, который стал его помощником. Многочисленные документы, касающиеся деятельности ПГУ КГБ, очень четко свидетельствуют о том, что приоритетом службы на протяжении всей Андроповской эпохи – и даже после нее – было «США-НАТО-Китай». Еще одним признаком важности, придаваемой Китаю, является забота КГБ о направлении в страну китайскоговорящих офицеров, о чем свидетельствует список советских дипломатов, в Пекине в 1970 году, в котором конкретно упоминаются те, кто говорит на этом языке. В этом списке и «советник» Михаил Турчак (резидент КГБ), «1-й секретарь» и консул Станислав Андросов, будущий резидент КГБ в Вашингтоне, а также «3-й секретарь по протоколу» Иван Григорьев, который работал резидентом в Пекине во время беспорядков на площади Тяньаньмэнь, и «2-ой секретарь» Ким Мартынов, который позже станет заместителем начальника аналитического управления ПГУ.

Тайные советники Андропова

Выходец из партийных и дипломатических кругов, Андропов имел контакты в этих кругах, а также в научной среде и в прессе, с которыми он неофициально консультировался по Китаю как Председатель КГБ. Как отмечает в своих воспоминаниях бывший помощник Андропова по делам Политбюро Игорь Синицын, «Юрий Владимирович не был специалистом по китайским делам, и ему требовались частые консультации по различным синологическим проблемам». Среди них Игорь Синицын цитирует своего друга, журналиста Конрада Смирнова, корреспондента «Правды» в Пекине во время культурной революции. Исследователь Юрий Галенович также цитирует в книге, посвященной бывшему генеральному секретарю Коммунистической партии Китая Ван Мину, контакты последнего с Андроповым, а бывший руководитель аналитического отдела ПГУ КГБ Николай Леонов указывает, что Галенович до того, как его заменил Виктор Шарапов, работал советником Андропова по китайским делам.

СССР тоже имел несколько научных специалистов, работавших по Китаю. Выходец из внешней разведки Сергей Тихвинский несколько раз служил в Китае, в том числе в качестве «советника» в советском посольстве в Пекине с 1949 по 1950 год, прежде чем перейти к научным исследованиям в конце 1950-х годов. Он руководил «Институтом китаеведения» с 1960 до его закрытия в 1961 под давлением китайцев, которые видели в этом форму «вмешательства во внутренние дела Китая «. Ставший директором китайского отдела Азиатского института, Тихвинский неоднократно предлагал ЦК партии создать «закрытый сектор» в рамках Академии наук по изучению Китая. После санкций сверху отдел был создан в 1965 году в рамках Института экономики мировой социалистической системы СССР и готовил записки для ЦК, КГБ и МИД. Выходец из прессы (корреспондент «Правды» в Пекине с 1950 по 1958 год), Лев Делюсин работал в команде Юрия Андропова в ЦК по делам Китая. С 1965 года он сделал карьеру в советских научно-исследовательских институтах, в том числе в качестве заведующего китайским отделом Института востоковедения с 1967 по 1990 год.

Приоритеты по Китаю

Интерес КГБ к Китаю со стороны внешней разведки касается многих аспектов, как это видно из годовых отчетов КГБ за 1976, 1977 и 1978 годы: внутренная политика и борьба кланов внутри китайского правительства, обстановка в армии, состояние экономики; отношения между Китаем и зарубежными странами, подрывная деятельность Китая в отношении СССР. В ежегодном отчете КГБ за 1980 год впервые отмечается интерес КГБ к китайским стратегическим вооружениям, развитию ядерной энергетики, радиоэлектронной промышленности и баллистическим ракетам.

План по взаимодействию между разведслужбами КГБ и болгарской КДС в области агентурно-оперативной работы по Китаю на 1981–1985, подписанный 4 марта 1981 года с советской стороны Владимиром Крючковым и начальником 6‑го отдела ПГУ КГБ Станиславом Андросовым, предусматривает вербовку иностранных дипломатов, работавших в Китае, а также граждан Китая за пределами КНР и иностранных граждан, которые будут представлять оперативный интерес к китайской проблематике. Среди приоритетов – планы Китая в отношении СССР и социалистического сообщества, деятельность Пекина по «борьбе с инициативами стран социалистического лагеря» и расколу коммунистического движения, ситуация внутри китайского руководства, внутриэкономическая и политическая ситуация, планы Китая по сближению с США, перспективы отношений Китая с НАТО, Японией, ЕЭС и крупнейшими державами Западной Европы; Политика Китая на Балканах, по сотрудничеству с Западом по военным вопросам; политика Китая на Ближнем и Среднем Востоке, в Азии и Индокитае; планы и меры по саботажу спецслужб Китая против граждан и представителей социалистического сообщества. Планируемые «активные меры» в отношении Китая направлены на дискредитацию китайской внешней политики и маоистских группировок, недопущение сближения Китая с США, Японией, Западной Европой и военного сотрудничества.

Трудности сбора разведданных по Китаю

Главными проблемами для деятельности КГБ в Китае в то время были антисоветизм китайских властей и жестокий контрразведывательный режим. В конце 1970-х годов китайцы даже сняли несколько фильмов про советскую разведку в Китае. Как было резюмировано в записке британского Министерства иностранных дел о советской разведке в Китае в феврале 1970 г., «русские хорошо знают об их недостатке информации о Китае», прежде чем заметить, что члены советского посольства испытывают большие трудности для поездок по стране.

До прихода Андропова во главе КГБ китайские власти выслали из страны несколько советских дипломатов и журналистов: В 1966 году корреспондент «Правды» Андрей Крушинский и его коллега из «Известий» (фактически сотрудник КГБ) Юрий Леонидович Косюков, который опубликует в 1968 году книгу «Зигзаги культурной революции», в 1967 году сотрудник КГБ Олег Александрович Еданов, находившийся в Пекине с 1964 года под прикрытием второго секретаря консульского отдела. В 70-х он будет работать в Вашингтоне. За ним последовали Николай Наташин и Валентин Пасенчук.

Пекинскую резидентуру в период 1964–1968 гг. возглавлял Юрий Иванович Дроздов. В своих воспоминаниях Дроздов отмечает ухудшение, начиная с мая 1966 года, советско-китайских отношений, трудности для разведывательных миссий малочисленной резидентуры КГБ, а также информацию, которую ему удалось получить, в том числе через представителя немецкой компании «Крупп» в КНР, а также представителей иностранных посольств в КНР, об увеличении численности китайских армейских войск на границе с СССР. Дроздов информирует Москву, но не получает ответа. Во время пребывания в СССР осенью 1967 года Дроздов узнал, что его сообщение было отправлено наверх и вернулось со следующим комментарием: «Проверьте. Если информация не подтвердится, накажите резидента». Информацию проверяют – Дроздов рекомендовал проверять ее с помощью военной разведки, пограничной службы, спутников и радиоперехвата – и подтверждается. Это не помешало конфликту на острове Даманском в марте 1969 года…

Андропову и специалистам КГБ в то время было неизвестно, что «крот» в сердце ГРУ передаёт ЦРУ массу секретов: Дмитрий Федорович Поляков, завербованный ФБР и ЦРУ в 1961 году, в декабре 1969 года был назначен руководителем китайского отдела ГРУ. По словам Владимира Чикова, Поляков передал резидентуре ЦРУ в Москве информацию не только об ухудшении советско-китайских отношений, но и о нелегале ГРУ «Лист» который вскоре будет отправлен в КНР. «Лист», наверное, Ли Хунг Шу. Этот китайский гражданин, перешедший в 1967 году в Советский Союз, с 1970 года проходил подготовку в ГРУ. Он пересекает границу в июне 1972 года и посылает информацию в СССР и советское посольство в Китае. 15 января 1974 года, когда Ли Хунг-Шу встречается в Пекине с 3-м секретарем посольства Семеновым и переводчиком военного атташе Колоссовым, они арестованы китайскими контрразведчиками. Арестован и 1-й секретарь Владимир Марченко, который возвращался на машине к месту встречи… Арест советских шпионов и огласка китайцами, приводят в ярость советских руководителей. Принято решение ответить. Пекин проинструктировал китайских дипломатов в Москве быть осторожными, не исключая провокацию КГБ. Но атташе Куан Хэн Куанг, который находился в поезде Москва-Пекин, не был проинформирован… и арестован и выслан за попытку «получить от советского гражданина информацию военного характера».

Эти трудности обязывают внешнюю разведку КГБ использовать все возможные средства получения информации: открытые источники, перехват сообщений, в том числе через создание пункта радиоперехвата КГБ под прикрытием посольства в Пекине, контакты с зарубежными представительствами в Китае, попытки завербовать китайцев за пределами Китая, а также иностранных специалистов по Китаю, как этот журналист из Азии, живущий в Европе, где его завербовало КГБ и который в начале 1970-х годов был отправлен в Китай в командировку. Особый интерес для КГБ представляют сотрудники иностранных спецслужб, работающие над Китаем. В 1960-х годах разведывательной службе одной из стран Азии удалось завербовать в Китае два источника. Поскольку КГБ завербовал одного из сотрудников этой службы, информация из китайских источников этой службы также направлялась в Москву. В другом случае КГБ удалось завербовать в конце 1960-х годов китайского специалиста из военной разведки другой азиатской страны.

При этом всегда есть риск быть мишенью «двойной игры» иностранных разведслужб. Так и произошло с Антонио Приори. Этот китайский эксперт из Института Азии в Италии имеет доступ к посольствам Китая в Албании и Риме, а также к итальянским организациям, работающим по Китаю. Резидентура КГБ в Риме его вербует в 1975 г. Но в 1980 году, ГРУ узнаёт, что спецслужбы Южной Кореи находятся в постоянном контакте с «Санином», которого КГБ идентифицирует как Приори.

Даже французский журналист Пьер-Шарль Пате, завербованный КГБ более десяти лет назад и использовавшийся в основном для «активных действий», пытался получить информацию о Китае, но был арестован французской контрразведкой ДСТ, прежде чем передать ее своему советскому куратору.

Несмотря на все эти попытки, успех был незначительным. Бывший офицер ПГУ КГБ Аркадий Жемчугов в своих воспоминаниях вспоминает, что в декабре 1974 года Юрий Андропов критиковал работу Пекинской резидентуры: «Китай остается большой загадкой. Посол Толстиков прислал в Политбюро письмо с предложениями, но как отреагирует Политбюро, если ситуация вокруг Китая неясна? «. Немного дальше Жемчугов указывает, что вскоре после этого ему удалось «пробить» этот барьер, и что благодаря ему Андропов стал получать «документы по вопросам китайской внутренней и внешней политики, а также по балансу сил вражеских фракций среди китайских лидеров». Как хороший профессионал, Жемчугов не раскрывает свои источники. Однако в книге Кристофера Эндрю и Василия Митрохина указано, что Жемчугов, находясь в Пекине, имел дело с северокорейским дипломатом под кодовым именем «Феникс».

Смерть Мао Цзэдуна 9 сентября 1976 года не изменила политику Китая в отношении СССР, которую КГБ охарактеризовал как «антисоветскую». На заседании органов государственной безопасности в Улан-Баторе (Монголия) в декабре 1980 г. было отмечено, что Китай прилагает усилия по обострению международной напряженности и, преследуя свои гегемонистские планы, стремится ослабить позиции международного социализма. На встрече глав внешнеполитических спецслужб социалистических стран в Москве в мае 1982 года Владимир Крючков был еще более жестким, охарактеризовав политику китайских лидеров как «дестабилизирующую для мира», прежде чем отметить, что «из последних решений и документов высших органов Коммунистической партии Китая вытекает, что борьба против СССР рассматривается китайскими лидерами как важнейшая миссия на 80-е годы». Даже политика «маленьких шагов» китайцев через желание Пекина расширить торговые отношения и отправить своих ученых и спортсменов в СССР вызывает недоверие руководителя внешней разведки, который видит в ней «вероятно, тактику лидеров КНР».

А после Андропова?

Если американцы открыли «дипломатию пинг-понга» с Китаем (приглашение в 1971 году американской команды по пинг-понгу), Советский Союз и Китай создали, с целью восстановления хороших отношений, «дипломатию киноканала», когда два советских дипломата, работавших в Пекине, и два дипломата Департамента СССР и Восточной Европы МИД КНР встречались, под предлогом передачи советских фильмов китайцам, в реальности, для регулярного обмена.

Вся проблема Андропова в годы его пребывания во главе КГБ заключалась в том, чтобы «плести» между различными советскими «тенденциями» по Китаю, между «голубями» и «ястребами». В своих мемуарах Николай Леонов отмечает, что «многие из пришедших из ЦК или контактировавших с «ястребами», имели радикально антикитайские взгляды». Те, кто держался вне политической кухни, кто имел свою точку зрения и основывал свои взгляды на конкретных отношениях между Китаем и СССР, как правило, были группой «голубей». Леонов и Синицын считают, что лидером «ястребов» был Олег Борисович Рахманин, дипломат по образованию с несколькими должностями в Китае, который с 1968 года являлся 1-ым заместителем начальника отдела по связям с коммунистическими партиями и трудящимися социалистических стран КПСС. Однако замечания Леонова могут касаться и двух ближайших советников Андропова – Мочульского и Шарапова, о которых Синицын в своих воспоминаниях говорит, что они принадлежали к «группе ястребов по советско-китайским отношениям», и в этом направлении советовали Юрию Владимировичу. Оба, как пишет Синицын, часто навещали Рахманина и были переносчиками влияния «ястребов» на Андропова и Крючкова. Но в то же время немало было «голубей» в МИДе и в ПГУ КГБ, особенно в его Аналитическом управлении, которым командовал генерал Николай Леонов. Наверняка Синицын имеет ввиду заместителей начальника аналитического управления ПГУ, курирующих Восток, Ким Александрович Мартынов и Владимир Александрович Королев, оба прекрасные специалисты по Китаю.

Когда в 1982 году Юрий Андропов стал генеральным секретарем ЦК КПСС, его желанием было улучшение отношений с КНР, а «Киноканал» был активирован, чтобы сообщить Пекину о готовности Москвы направить в Китай заместителя Председателя Совета Министров СССР Ивана Архипова, курирующего вопросы экономики и торговли. У Архипова преимущество: он хорошо знал страну, трижды работал в советском посольстве в Пекине (1950; 1954; 1957–1958). Китайские власти согласились, но визит был отменен с советской стороны «по техническим причинам»: новый генеральный секретарь партии Константин Черненко, назначенный в 1984 году, решил отложить поездку Архипова из-за напряженности на советско-китайской границе. Поездка Архипова состоится в конце 1984 года.

Уход Андропова с поста Председателя КГБ и его смерть в 1984 г. не изменили уровня приоритета, отведенного КГБ Китаю. Документ января 1985 г. в котором перечислены приоритетные военно-стратегические проблемы, подлежащие нформационному освещению внешней разведкой КГБ, ставит среди приоритетов китайскую военно-стратегическую доктрину и стратегию ядерного нападения на СССР и социалистические страны, наравне с США, НАТО, основными странами Западной Европы и Японией. В записке перечислены другие приоритеты, касающиеся Китая, в том числе китайский анализ и оценки военно-политической и стратегической ситуации в мире, перспективы сближения Китая с США, НАТО, Японией и Западной Европой на «антисоветской основе», а также военный потенциал Китая и производство новых военных технологий. В научно-технической сфере ПГУ КГБ, помимо потенциала вооружений и химического оружия, заинтересован в развитии потенциала Китая в области ракетно-ядерной, а также электроники, авиационной, ядерной и ракетной промышленности.

Поколение сотрудников КГБ, специализирующихся на Китае, которое начало развиваться до Андропова и набралось при нем сил, продолжило свою карьеру с разной степенью успеха: Михаил Турчак, после службы в качестве резидента в Пекине в 1970 году, возглавил 6-ой отдел ПГУ КГБ, которое охватывало Китай в числе других стран. В 1976 году вернулся в Пекин в качестве резидента, а по возвращении в Москву в 1981 году вновь возглавил 6-ой отдел, после чего выехал в новую длительную загранкомадировку, на этот раз как резидент в Японии. Он умер в 2010 году. Федор Мочульский после работы в КГБ вернулся к дипломатии, а в конце 1980-х годов служил в советском посольстве во Вьетнаме в качестве советника-посланника. Он умер в 1999 году.

Страсть Турчака и Мочульского к Азии повлияла на некоторых их детей, которые пошли по этому пути: Татьяна Михайловна Турчак поступила в 1981 году на работу в Дальневосточный институт Академии наук, где работала научным сотрудником. Алексей Федорович Мочульский вступил в дипломатию и четыре раза был направлен в Китай, первый раз с 1975 по 1978 год, когда его отец работал в КГБ по делам КНР с Андроповым. В 2006 году он перешёл в Центр исследований Восточной Азии и Шанхайской организации МГИМО. Он умер в 2015 году.

Станислав Андросов, который в 1970-е годы был подчиненным Турчака в Пекине, в конце 1970-х годов возглавлял 6-ой отдел ПГУ КГБ, а в 1982 году стал резидентом в Вашингтоне. По возвращении из США в 1986 году возглавил 1-ый отдел (США и Канада) ПГУ КГБ.

Виктор Шарапов последует за Юрием Андроповым на его различных должностях (секретарь ЦК, а затем с декабря 1982 г. генеральный секретарь ЦК) в качестве помощника. После смерти Андропова он оставался помощником Черненко, а затем Горбачева, после чего с 1988 по 1992 год уехал в Болгарию в качестве посла. Он умер в ноябре 2019 года.

Заключение

Из «братской страны» Китай постепенно эмансипировался из Советского Союза и стал страной, которая без колебаний критиковала «девиационизм» советского брата. «Десталинизация», «мирное сосуществование», уход советских технических специалистов из Китая в 1960 г., хрущевская «капитуляция» во время кубинского кризиса, по словам Мао, советская поддержка Индии во время ее конфликта с Китаем, советские попытки остановить китайскую программу создания ядерного оружия, и, наконец, китайская «культурная революция» привели к сильным антисоветским настроениям со стороны китайского руководства, что сказалось на работе КГБ в Китае.

Несмотря на многочисленные усилия, внешней разведке КГБ не удалось создать прочных агентурных позиций в КНР. Как отмечает генерал Николай Леонов, «Китай и вообще Восток оставались загадкой для всех нас, получивших академическую подготовку и работавших в странах христианской цивилизации. Это особый мир. Ему надо отдать всю жизнь без остатка, если хочешь научиться понимать его.»

Усилия КГБ носили многоплановый характер и продолжались в течение многих лет. Вся проблема, с которой КГБ столкнулся в своей миссии, заключалась в антисоветизме китайского руководства, а также в очень жестком контрразведывательном режиме в самом Китае, что затрудняло вербовку и обработку источников на местах. Достижение результатов в таком сложном контексте, когда китайско-советские отношения были напряженными и пагубными, было практически невозможной задачей. Как отмечает францизский журналист Рожер Фалиго в своей книге о китайских спецслужбах, именно от «разрядки» в отношениях между Москвой и Пекином при Горбачеве КГБ смог приобрести хорошие источники в Китае.

В то время как в различных ежегодных отчетах КГБ, которые Андропов адресовал Политбюро, упоминались успехи КГБ в работе с Китаем, нехватка китайских источников позволяет сделать вывод о том, что ПГУ могло рассчитывать в своей работе, помимо этих источников, только на иностранных граждан, предоставляющих информацию о Китае, а также на китайские издания (пресса, радио, телевидение). К счастью, за последние несколько лет КГБ подготовил несколько специалистов по китайской тематике, экспертов, которые замечательно говорили на этом языке, не говоря уже об академиках, работавших над этой темой, которые, несомненно, оказали большую помощь. Наверное, в отношении Китая, как и в отношении американских «кремлевщиков», ПГУ КГБ сводилось к работе, а именно к выявлению через прессу «сигналов» о тендециях, кто попал в немилость или поднимался по партийной лестнице, о политических, экономических и военных тенденциях.

Реализованные «активные мероприятия», вероятно, привели к некоторым успехам, например, «ложное завещание» Мао, но не смогли остановить своего рода «естественный маятник» истории: готовность Китая двигаться ближе к США, а затем к Европе и Японии, как противовес своему советскому соседу, добавила к мерам, принятым китайским руководством для развития экономического, военного и промышленного секторов Китая, а также внешнеэкономических и торговых отношений. Соединенные Штаты также взяли на себя обязательство сблизиться с Китаем, как в знак признания размера китайского рынка для американских компаний, так и в качестве противовеса СССР. Ничто так не демонстрирует этого прагматизма, как Директива № 14 по национальной безопасности, подписанная Рональдом Рейганом 21 апреля 1984 г., в которой изложены американские цели в отношении Китая, включая продвижение Китая «независимого от советской орбиты» и поощрение китайских усилий по изменению и либерализации его тоталитарной системы, введению рыночных сил в его экономику», а также «помощь Китаю в модернизации». Лишь с визитом нового Генерального секретаря Михаила Горбачева в Пекин в мае 1989 года китайско-советские отношения действительно улучшились.

Российская внешняя разведка после 1991 года

Гелибтер К. (Gеlibter Cyril),

эксперт по истории российской разведки

Сентябрь 1991 года. Начальник ПГУ КГБ Леонид Шебаршин уходит в отставку, и временно исполняет обязанности заместитель начальника ПГУ по странам Африки и Ближнего Востока Вячеслав Гургенов. О назначении «инсайдера» не может быть и речи у советских руководителей: доверие к КГБ было подорвано попыткой путча месяцем ранее. Михаил Горбачев и Борис Ельцин позаботились о назначении «чужаков» на ключевые посты, например, Вадима Бакатина, а также Евгения Севастьянова на пост главы управления КГБ по Москве и Московской области, или Сергея Степашина на пост директора УКГБ по Ленинградской области.

На должность директора ПГУ КГБ тоже было решено назначить аутсайдера: академик, посредник между СССР и странами арабского мира, Евгений Примаков возглавлял Институт востоковедения, а затем Институт мировой экономики и международных отношений. Примаков долгое время не остался во главе ПГУ КГБ: чтобы ограничить власть КГБ, было принято решение разделить его на несколько ведомств. Охрана руководителей страны была прикреплена к Президенту СССР, а также Пограничные войска, службы связи и электронной разведке.

ПГУ КГБ стало ЦСР СССР (Центральная служба разведки), а после распада СССР – СВР (Служба внешней разведки Российской Федерации). Примаков остаётся на посту начальника внешней разведки реформировать СВР. Изменения, которые Примаков и его команда вносят в СВР, касаются нескольких этапов: сокращение затрат и штатов; переопределение некоторых приоритетов в новом политическом контексте; определенная открытость для широкой общественности; развитие внешних связей. Примаков, похоже, также отдает приоритет при назначении на должностях оперативным сотрудникам, сделавших карьеру в «третьем мире».

Сокращение затрат

Примаков и его команда берутся за сокращение штатов СВР в связи с экономическим кризисом и сокращением бюджета. Были приведены различные данные. Часто приводяться следующие цифры: закрытие резидентур « в 30-ти странах и прекращение операций в большей части Африки и Юго-Восточной Азии. Число служащих за границей было сокращено в 2 раза ». Но достоверных данных по этому вопросу нет. Среди произведенных сокращений: закрытие резидентуры на Шпицбергене; сокращение штатов нескольких резидентур и, в штаб-квартире, закрытие Научно-исследовательского института при дирекции «I» (информатика) СВР. Наверняка СВР также закрыло некоторые резидентуры в связи с закрытием Посольств в этих странах, например в Сомали.

В своих воспоминаниях Примаков также упоминает молодых специалистов СВР, которые предпочитают уходить в более высокооплачиваемый частный сектор, но при этом игнорирует сотрудников, которые уходят из СВР, так как достигли пенсионного возраста.

Переопределение приоритетов

Появление нового контекста для российской внешней разведки заставляет СВР адаптироваться: конец коммунистической идеологии, в результате чего СВР служит государству, а не партии; развитие и углубление российских внешних связей с Израилем, Саудовской Аравией, ЮАР; установление дипломатических отношений с бывшими республиками СССР – и куда СВР направляет своих представителей под дипломатическим прикрытием; развитие международного сотрудничества с зарубежными странами; либерализация экономики.

Эти изменения приоритетов приводят и к структурным изменениям внутри СВР: сохраняются существующие подразделения («научно-техническая разведка», «активные мероприятия», отныне «мероприятия содействий», «нелегалы» и т. д.) – Примаков напоминает в своих воспоминаниях, что основным приоритетом СВР остается политическая разведка. Создаются также новые службы: Так, было создано Управление по борьбе с нераспространением ОМП и контролю над вооружениями (директор с 1992 по 2000 год Геннадий Евстафьев), а также Управление внешних связей СВР, которое обменивается с зарубежными коллегами информацией по вопросам терроризма, противодействия нераспространению оружия массового уничтожения, а также утечки российского капитала за рубеж, в то время как СВР создает представительства в различных странах (Франция, США, Великобритания и др…), в том числе и в странах бывшего Советского Союза.

Другая служба – Управление экономической разведки, созданное при Леониде Шебаршине, набирает силу в новых экономических и политических условиях России. Под руководством Владимира Рябихина с 1992 по 1997 год он будет следить за соблюдением экономических соглашений между Россией и зарубежными странами, целями зарубежных партнеров при подписании контрактов, а также оказывать содействие в экспорте российской продукции, например, в области вооружений.

Примаков также решает взяться за операцию «РЯН». Эта операция, начатая КГБ и ГРУ в 1981 году, формализует и совершенствует уже существующие процедуры с целью обнаружения любого сигнала о готовящемся ядерном нападении на СССР, включая подсчет количества освещенных окон за рубежом! Резиденты должны были каждые две недели посылать отчет по этому вопросу. Эта дорогостоящая с точки зрения человеческих и финансовых ресурсов операция была остановлена в ноябре 1991 года Примаковым, который в своих мемуарах охарактеризовал ее как «анахронизм» и чей формализм он также осудил.

Связь с общественностью: СВР приоткрывает двери

СВР продолжает начатую при КГБ тенденцию «открытости» по отношению к общественности и исследователям. Для исследователей СВР начинает открывать свои архивы с целью ассоциировать сотрудника СВР с иностранным исследователем для написания книг о советской разведке времен холодной войны. Это плодотворное сотрудничество приведет к публикации нескольких работ, таких как «КГБ в Англии» (Найджел Уэст и Олег Царев) или «Триплекс» (те же авторы), а также «Поле битвы – Берлин «, которое объединяет не двух, а трех авторов (Сергей Кондрашев, Дэвид Мерфи и Джордж Бейли) и освещает борьбу между КГБ и ЦРУ в Германии в 1945–1961 годах.

Рабочая комиссия ветеранов внешней разведки также работает над составлением официальной истории русской внешней разведки от царей до наших дней. Среди авторов – Эдуард Колбенев, бывший резидент КГБ в Эфиопии в 1980-х годах; бывший директор Института Андропова Георгий Орлов; Владимир Толстиков, возглавлявший в 1970-х годах латиноамериканский отдел ПГУ; Сергей Голубев, принимавший участие в расследовании предательства Олега Гордиевского; Олег Нажесткин, сделавший карьеру в Африке; Лев Костромин, чья карьера была в основном в Афганистане и Иране; ветеран научно-технической разведки Владимир Барковский. Литературным директором является Лолли Замойский, пришедший из аналитического управления; должность главного редактора занимает директор СВР (Примаков, затем Вячеслав Трубников, и, наконец, Сергей Лебедев), а должность заместителя главного редактора – Вадим Кирпиченко, руководитель группы консультантов СВР. Эта работа приводит к публикации шеститомника « Очерки истории российской внешней разведки », основанной на архивах внешней разведки, содержащей большое количество ценной информации для историков.

СВР также создаёт пресс-службу и должность пресс-секретаря директора Службы внешней разведки, и решает обнародовать некоторые доклады, например о распространение оружия массового уничтожения или о проблеме противопехотных мин, что приводит к напряженности в отношениях с МИД (Министерство иностранных дел). Министр иностранных дел России Андрей Козырев попросит Бориса Ельцина уволить Примакова, чего Ельцин делать не будет: в 1996 году Примаков заменит Козырева.

Развитие внешних связей

До распада СССР КГБ начал развивать отношения с «капиталистическими» странами, о чем свидетельствует поездка Шебаршина, тогдашнего директора ПГУ, в Южную Африку, или поездка делегации КГБ во Францию для встречи с руководством французской разведке ДЖСЕ в 1991 году. Примаков или Вадим Кирпиченко совершили несколько поездок за границу, чтобы встретиться со своими коллегами; то же самое делали иностранные разведки и контрразведки. Примаков рассказывает о визите в Россию директора Восточно-Европейского Управления МИ-6 Роберта Эндрю Фултона – будущий резидент в Вашингтоне – и Чарльза Блента из МИ-5.

Последние препятствия, похоже, устранены: коммунизма больше нет. Управление по внешним связям СВР укрепляет контакты, создавая представителей СВР за рубежом, а сотрудники по связям с иностранными спецслужбами встречаются в Москве со своими российскими коллегами. В то время как Примаков предлагал обмен данных со своими зарубежными коллегами по вопросам противодействия распространению ОМП, терроризму и организованной преступности, еще одним вопросом, вызывавшим большую озабоченность СВР в 1990-е годы, был бегство российского капитала за рубеж. В обмен на информацию о терроризме и распространении ОМП СВР получает данные по этому вопросу.

Со своими личными связями за рубежом и новыми контактами, Примаков также совершил несколько поездок за границу для выполнения секретных дипломатических миссий. Например, когда он отправился в Ливию, чтобы убедить Каддафи прекратить поддержку ряда террористических групп, таких как Главное командование НФОП; или, по просьбе Хасана II, в начале 1995 года в Марокко, чтобы тайно встретиться с королем Марокко, который в тот год председательствовал в Организации исламской конференции (ныне Организация исламского сотрудничества) и который не хотел, чтобы «радикалы» оказывали давление на Россию на следующей конференции Организации из-за конфликта в Чечне. Именно Примакову предстоит убедить короля и вместе с ним найти «формат», который пощадит русских, нейтрализуя при этом «радикалов». По словам российского посла Колотуши, Примаков успешно справился с этой задачей.

Все эти миссии за рубежом, установление контактов в Иране, на Кубе, в Палестине – в ущерб министру иностранных дел Андрею Козыреву, который не понимает, что СВР выражает свою точку зрения по таким важным вопросам, как НАТО или распространение через публичные заявления или сообщения в прессе…

Назначения

Примаков, похоже, отдал предпочтение людям, сделавшим карьеру в зонах Азия/Африка/Ближний Восток, в ущерб американистам и европеистам, таким как бывший резидент КГБ в Бангладеш, а затем в Индии Вячеслав Трубников, ставший первым заместителем директора СВР; Вячеслав Гургенов (до 1983 г. резидент в Пакистане) теперь заместитель директора СВР, или Юрий Котов (работал в Ливане, Израиле и резидент в Каире), который назначен советником директора, а затем представителем в Израиле. То же самое относится и к должностям за рубежом, о чем свидетельствуют назначения Андрея Зеленина (Тунис, Алжир, Марокко) в качестве представителя в Париже; Александра Лысенко а затем Бориса Воскобойникова в Вашингтоне; Ростислава Ющука в Лондоне. Среди назначенных за рубежом были также три начальника управлений СВР: начальник информационно-аналитического управления Михаил Дмитриев, который был направлен в ЮАР; начальник Управления кадров Анатолий Корендясев (Был выслан из Франции в 1980 году.) в Индию, и Владимир Зайцев (работал в Бейруте и Афганистане), в Югославию.

Однако «европеисты» и «американисты» не были забыты в назначениях, как, например, Юрий Зевакин (руководитель линии «X» в Париже, откуда был выслан в 1983 году), ставший начальником управления научно-технической разведки; Владимир Заверчинский, возглавлявший департамент «Нелегалы «в ГДР и ставший в 1994 году начальником нелегальной разведки; германист Сергей Лебедев, назначенный во главе отдела «Центральная и Восточная Европа» в 1995 году; или Григорий Рапота (поездки в США, Финляндии и Швеции), ставший в 1994 году заместителем директора СВР.

Примаков также взял к себе несколько людей вне СВР, например его помощник Роберт Маркарян или заместители директора СВР Юрий Зубаков и Иван Гореловский, оба выходцы из 3‑го Главка КГБ (военная контрразведка).

Внесенные изменения и новый контекст российской внешней политики, сильно ориентированный на США в ущерб «традиционным» союзникам, таким как Сирия, Ирак и Ливия, позволили повысить имидж российских дипломатов на Западе, в том числе офицеров СВР под прикрытием, которым легче налаживать контакты. Примаков стремился развивать внешние связи с иностранными спецслужбами в особенно сложных для России условиях.

Но СВР остается службой, отвечающей за внешнюю разведку, а значит, за «наступление», вербовку и работу с источниками. Шпионские скандалы, последовавшие друг за другом в 1990-е годы (высылка офицеров СВР из Франции и Бельгии в 1992 г; из Австралии в 1993 г.; дело Олдрича Эймса и высылка Александра Лысенко из США в 1994 г.; арест двух нелегалов в Канаде в 1996 г.; высылки в 1998 г. из Норвегии и Южной Кореи сотрудников СВР), напоминают о том, что российская СВР остаётся активной. Следует отметить, что иностранные спецслужбы также проявляли большую активность по вербовке источников в России, о чем свидетельствуют дела Синцова, Обухова и Финкеля.

Побеги бывших сотрудников КГБ и СВР в 90-х нанесли ущерб работе службы, потерявшей несколько источников, в чрезвычайно сложном политическом контексте: существенное падение российского ВВП, сильная напряженность в отношениях между президентом Ельциным и оппозицией, коррупционные скандалы, чеченская война. СВР, в отличие от ФСБ, предпочло не вмешиваться во внутриполитическую жизнь страны, даже несмотря на то, что у неё до сих пор есть управление, отвечающее за сбор разведданных с территории России.

Примаков также позаботился о подготовке преемника, его первого заместителя Вячеслава Трубникова. Трубников – профессионал до мозга костей, который всю свою карьеру проработал в ПГУ КГБ, в азиатской зоне, в том числе в качестве резидента в Бангладеш и Индии, затем как начальник 17-ого отдела ПГУ (Индия, Шри-Ланка, Пакистан, Непал, Бангладеш, Бирма, Камбоджа), а затем на короткое время – 1-ого отдела (США и Канада). Отношения между СВР и президентом, похоже, были более спокойные чем между Президентом и ФСБ, о чем свидетельствует доверие, которое Ельцин проявит в отношении Примакова в последующие годы (с 1996 по 1998 год – министр иностранных дел, с 1998 по 1999 год – премьер-министр), прежде чем их отношения ухудшатся.

В России, которая во времия «лихих 90х» пыталась найти свой курс и чуствовала себя униженным сильно ухудшившейся внутренней ситуацией, преимущество Примакова состоит в том, что он смог перенаправить СВР и удержать корабль на плаву.

Отсутствие революции в СВР

Гелибтер К. (Gеlibter Cyril),

эксперт по истории российской разведки

Каковы результаты спустя немногим больше года после прихода Сергея Нарышкина во главе СВР, российской внешней разведки?

Назначая Нарышкина, Путин апеллировал к соратнику и тяжеловесу – который был во главе могущественной президентской администрации с 2008 по 2011 год – и который хорошо знает вопросы разведки: помимо того, что он получал записки спецслужб, Нарышкин является членом Совета безопасности России по должности с 2008 года, а часть своей карьеры проработал во внешней разведке КГБ (с 1978 по начало 1990-х годов), занимая должность в Брюсселе с 1986 по 1989 г.

Следовательно, никакой революции для Ясенево – штаб-квартиры Службы, также прозванной «Лес» – не произошло. Структуры СВР прочно утвердились (географические отделы; управление нелегалов, экономическая разведка, научная разведка, аналитика, внешняя контрразведка, оперативные технологии; Антитеррористический центр). Служба имеет свой интернат для инвалидов, свою поликлинику, санатории и даже… футбольную команду «Динамо-21», которую много лет возглавляет опытный Дмитрий Фадеев, бывший руководитель СВР в Германии (2006–2008) который затем стал заместителем директора СВР, а с 2012 по 2015 год, первым заместителем директора СВР.

Никакой зачистки среди топ-менеджеров тоже нет, в отличие от 2000 и 2012 годов. Прибывший за несколько месяцев до Нарышкина, первый заместитель директора – Александр Смолков. 58-летний лысый мужчина, который представляет свою службу в Национальной антитеррористической комиссии и Межведомственной комиссии по государственной тайне, сделал карьеру в ФСБ. Как первый заместитель директора, он отвечает за 1-ю службу СВР, в которую входит внутренняя безопасность и элитное подразделение «Заслон». Другие заместители директора также были назначены ещё при Фрадкове: в первой половине 2016 года прибыл Александр Моряков, отвечающий за экономическую разведку; Михаил Максимович, занимающийся научными вопросами (5-я служба СВР), на должности с 2012 года; а очень опытный Александр Балакин (дважды представитель СВР в Вашингтоне, 2007–2008, затем 2012–2016, и первый заместитель директора с 2008 по 2012 год) отвечает за оперативные вопросы и связь с другими учреждениями. Нарышкин только взял с собой начальника штаба в Госдуме Вячеслава Моргачёва и назначил заместителем директора по кадрам юриста Сергея Герасимова, ранее заместителя министра внутренних дел, а затем юстиции. Герасимов сможет положиться на опытных руководителей, например, бывшего резидента СВР в Хорватии и Черногории, ныне высокопоставленного чиновника в Управлении кадров.

Когда в сентябре 2016 года его назначили главой СВР, Путин поставил Нарышкину следующие приоритеты: нейтрализация угроз до того, как они появятся; передача качественной информации Президенту и Правительству для принятия правильных решений; и уделять приоритетное внимание развитию сотрудничества с зарубежными спецслужбами. Косвенная критика Фрадкова? Путин уже несколько лет публично настаивает на первых двух пунктах, касающихся работы СВР, что в целом является неявным признаком неадекватности службы в указанной области. Российская пресса также упоминает поступившие в Кремль жалобы на отъезд Фрадкова, критикуя излишне оптимистичные доклады СВР о TAFTA. Принятие санкций ЕС и США против российских компаний и частных лиц также удивило власти.

Да, Михаилу Фрадкову пришлось нелегко: арест 10 нелегалов СВР в 2010 году привел к замене начальника управление кадров СВР. Добавились и внезапные публикации в российской прессе серий статей, даже слишком подробных, о некомпетентности службы внутренней безопасности СВР, которая подчиняется первому заместителю директора, по защите своих сотрудников. Украинский кризис бумерангом обрушился на СВР, где были опубликованы имена ее представителей в российском посольстве в Киеве, а в 2015 году в незамеченной статье были перечислены имена нескольких резидентов и сотрудников Службы в Европе. Хороший аргумент для Фрадкова: его службы якобы обменялись информацией о путче с Анкарой, как признал министр иностранных дел Турции в интервью российскому телевидению в ноябре 2016 года.

С приходом Нарышкина во главе службы следует отметить два изменения: в интервью, данном в конце декабря, директор СВР указал, что его служба «сейчас так же активно занимается устранением серьезных угроз в области кибербезопасности»; и он даёт гораздо больше интервью, чем его преемники, либо посредством коротких заявлений, либо в длинных интервью, в основном с журналистом Сергеем Брилёвым государственного телеканала «Россия 24».

Но последняя задача, поставленная перед Нарышкиным президентом, – укрепление сотрудничества с иностранными спецслужбами – осложняется двумя аспектами: первенство в борьбе с терроризмом имеет не СВР, а Национальный антитеррористический комитет (НАК), орган, возглавляемый директором ФСБ. А ФСБ имеет своих офицеров связи, в том числе в посольствах России за рубежом, а также свои базы данных, в том числе базу данных по терроризму, созданную ФСБ, и которая, по словам директора ФСБ, используется 34 спецслужбами из 26 государств. Второй аспект – сирийский и украинский конфликты, которые охлаждают политические отношения России с рядом иностранных государств.

Сотрудничество между российскими и зарубежными службами не новое явление: заместитель министра иностранных дел по борьбе с терроризмом Олег Сыромолотов заявил 16 ноября 2015 года, что сотрудничество с зарубежными службами продолжается, и напомнил, что российские службы предотвратили теракт перед Олимпиадой в Сочи в сотрудничестве с французскими и австрийскими службами, которые проводили аресты на своих территориях. Сразу после терактов в Париже координатор французких спецслужб Дидье Ле Бре встретился со своим российским коллегой Николаем Патрушевым 20 ноября 2015 года: отныне СВР передает французским службам информацию, полученную от своих сирийских коллег. Нарышкин продолжает это сотрудничество с зарубежными службами. И, как любой руководитель спецслужб, он должен выезжать за границу, чтобы встретиться со своими коллегами, но также и с лидерами: в Ташкенте для встречи с президентом Узбекистана в начале 2017 года; в Минске в октябре прошлого года, где его тепло встретил Александр Лукашенко, для обсуждения проблем координации с белорусским КГБ; или в Израиле, где он встречается с министром обороны и главой Моссада, чтобы проинформировать их, согласно израильской прессе, о результатах совместного саммита по Сирии между президентами Ирана, России и Турции, который состоялся накануне. (22 ноября 2017 г.), до встречи со своими палестинскими коллегами. А в странах НАТО, зная, что Нарышкин находится под санкциями США и ЕС с 2014 года? Ответ респондента: «Этот принцип не без исключений». На первом месте стоит сотрудничество между службами, например, с американскими службами, которое, по словам главы СВР, является «регулярным», даже если есть «потенциал его углубления». Например, по афганской проблеме?

С первой половины 2015 года появление ИГИЛ в Афганистане стало головной болью для российских властей: организация, по словам секретаря Совета безопасности России Николая Патрушева, насчитывает около 4000 членов в Афганистане и финансируется за счет незаконного оборота наркотиков. Она существует в провинциях Фарьяб (соседней с Туркменистаном), Сари-Пуль, Тахар (граница с Узбекистаном), Пактия и Нангархар (граница с Пакистаном). Власти не хотят отправить войска: война в Афганистане остается плохим воспоминанием. Москва предпочитает укреплять сотрудничество с Кабулом, а также с соседними странами. Не случайно Нарышкин заявил, что совершил 9 поездок в страны СНГ и Азии в качестве директора разведки. В том числе в Иран, где он встречался со своими коллегами в конце июля 2017 года.

Не случайно также и то, что директор Центра специального назначения СВР В.А.Бондарев присутствовал на одном из заседаний Государственного антинаркотического комитета в июне 2017 г., а на последующих заседаниях его заменил советник из Центра. Участвует ли в операциях против ИГИЛ знаменитое подразделение СВР «Заслон»? В конце 2016 года член этого подразделения признался, что его служба действовала в Афганистане. А когда в мае 2016 года Федеральная служба по борьбе с наркотиками (ФСКН) была распущена, некоторые члены его спецподразделения « Гром » перешли в « Заслон »..

В заключение, доволен ли Путин работой Нарышкина? Ответ кажется положительным: в своем выступлении по случаю 95-летия Управление нелегалов СВР 28 июня 2017 г. Президент России, говоря о нелегалах, отметил что что их «потенциал позволяет обнаруживать в реальном времени и блокировать внешние угрозы». Комплимент, который, кажется, касается всей работы СВР, тем более что хозяин Кремля хвалит анализы Ясенево, «которые служат основой для принятия стратегических решений в сферах обороны, внешней политики и безопасности страны».

Одно изображение прекрасно символизирует доверительные отношения между главой государства и его главным разведчиком: к 100-летию органов госбезопасности, 20 декабря, одна из редких фотографий опубликованных Кремлём показывает улыбающегося Путина, обменивающегося рукопожатием с руководителем Ясенево.

Примечания

¹ РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 2. Д. 15. Л. 18об, 21, 21об.

2 РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 2. Д. 15. Л. 18об, 21об, 22.

3 По-видимому имелось в виду Управление политической инспекции НРА, орган военной агентурной разведки – Авт.

4 РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 2. Д. 15. Л. 7.

5 РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 2. Д. 15. Л. 7об.

6 Там же. Л. 8.

7 РГВА. Ф. 221. Оп. 1. Д. 34. Л. 46; РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 2. Д. 15. Л. 41.

8 РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 1. Д. 54. Л. 135об, 156об.

9 Там же. Д. 552. Л. 164.

10 Ципкин Ю.Н., Орнацкая Т.А. Внешняя политика Дальневосточной республики (1920–1922 гг.). Хабаровск, 2008. С. 101.

11 Там же.

12 Кузнецов Ю.Д., Новлицкая Г.Б., Сырицын И.М. История Японии. М., 1988. С. 222.

13 Степанов Е. Красные разведчики // Красное Знамя (Владивосток). 1981. 16 августа.

14 Сидоров А.Ю. Внешняя политика Советской России на Дальнем Востоке (1917–1922 гг.). М., 1998. С. 86.

15 Шишкин С.Н. Гражданская война на Дальнем Востоке. М., 1957. URL: http://www.biografia.ru/arhiv/grvoyna.html (дата обращения: 10.09.2015).

16 Ципкин Ю.Н., Орнацкая Т.А. Указ. соч. С. 122.

17 Шинин О.В. Участие разведывательных органов в реализации внешней политики Советской России и Дальневосточной республики на Дальнем Востоке в 1920 – 1922 годах // Краеведение Приамурья. 2011. № 1. С. 52.

18 Там же. С. 52, 53.

19 Шишкин С.Н. Указ. соч. URL: http://www.biografia.ru/arhiv/grvoyna.html (дата обращения: 10.09.2015).

20 Ципкин Ю.Н., Орнацкая Т.А. Указ. соч. С. 124.

21 Шинин О.В. Указ соч. С. 53, 54.

22 Там же. С. 54.

23 Шинин О.В. Указ. соч. С. 54.

24 Шинин О.В. Указ. соч. С. 54, 55.

25 Курас Л.В., Тушемилов В.К. Строительство органов государственной безопасности ДВР. URL: http://sibir-ssylka.ucoz.com/publ/sovetskij_period/stroitelstvo_organov_gosudarstvennoj_bezopasnosti_dvr/5-1-0-7 (дата обращения: 03.04.2015).

26 Там же.

27 Шинин О.В. Указ. соч. С. 55.

28 Шинин О.В. Указ. соч. С. 55, 56.

29 Там же. С. 56.

30 Курас Л.В., Тушемилов В.К. Указ. соч. URL: http://sibir-ssylka.ucoz.com/publ/sovetskij_period/stroitelstvo_organov_gosudarstvennoj_bezopasnosti_dvr/5-1-0-7 (дата обращения: 03.04.2015).

31 Шинин О.В. Указ. соч. С. 56.

32 Залесская О.В. Приграничные отношения между Россией и Китаем на Дальнем Востоке в 1917–1924 гг.: исторический опыт. Монография. Благовещенск, 2006. С. 96.

33 Шинин О.В. Указ. соч. С. 57.

34 См. также на сайте СВР Михайлов И. Живая легенда разведки. // Парламентская газета, 20 декабря 2005. // http://svr.gov.ru/smi/2005/parlgaz20051220.htm. (Дата обращения 18.03.2016).

35 Трилиссер Мейер Абрамович (1883–1940) – с августа 1921 г. начальник отделения Особого отдела ВЧК, с декабря 1921 г. – на руководящих должностях в Иностранном отделе (ИНО) ГПУ– ОГПУ, с марта 1926 г. до 27 октября 1929 г. – заместитель председателя ОГПУ. Арестован 23 ноября 1938 г., расстрелян 2 февраля 1940 г. Реабилитирован 13 июня 1956 г.

36 Ягода Г. Г. – С 1918 г. служил в Петроградской ЧК, с конца 1919 г. – управляющий делами (зав. канцелярией) Особого отдела ВЧК. С 1920 г. – член Президиума ВЧК, затем – член Коллегии ГПУ, с сентября 1923 г. – второй заместитель председателя ОГПУ, с 1926 г. – первый заместитель председателя ОГПУ – начальник Секретно– оперативного управления. 10 июля 1934 г. назначен народным комиссаром внутренних дел. В следующем году ему первому было присвоено специальное звание генерального комиссара государственной безопасности. 26 сентября 1936 г. назначен наркомом связи. 28 марта 1937 г. арестован НКВД. 13 марта 1938 г. на судебном процессе по делу «право– троцкистского блока» приговорен к высшей мере социальной защиты (расстрелу). В апреле 2015 г. Верховный Суд России признал Г. Г. Ягоду не подлежащим реабилитации.

37 «Николаевцами» в Европе именовали русских эмигрантов, преимущественно военных, поддерживавших притязания на российский престол Н. Н. Романова– младшего (1856–1929). «Врангелевцы» и «кутеповцы» – члены «Русского общевоинского союза» (РОВС), самой крупной эмигрантской военной организации, возглавлявшейся генералами П. Н. Врангелем (1924–1928) и А. П. Кутеповым (1929–1930). РОВС являлся одним из объектов операции «Трест». С 1936 г. РОВС активно сотрудничал с германским абвером, после 1945 г. активность его деятельности существенно снизилась. Однако отдельные члены продолжали сотрудничество с разведслужбами капиталистических государств. «Савинковцы» – сторонники и участники организаций, созданных Б. В. Савинковым.

38 Савинков Борис Викторович (1879 – 1925) – эсер, участник – заместитель руководителя террористической «Боевой организации» (БО) партии социалистов– революционеров. В 1917 г. – комиссар Временного правительства. В феврале 1918 г. создал офицерский «Союз защиты Родины и свободы», организовавший летом ряд антисоветских выступлений (в Ярославле, Рыбинске, Муроме). В том же году выехал во Францию в качестве представителя Уфимской директории. В 1920 г. в Польше начинает формировать «Народный союз защиты Родины и свободы», совершавший рейды и диверсии на советской территории.

39 Подробнее см.: Дело Бориса Савинкова. Со статьей Б. Савинкова «Почему я признал Советскую власть». М., 1924.

40 Крайне интересный обзор операции «Трест» содержится в книге Флейшман Л. «В тисках провокации. Операция «Трест» и русская зарубежная печать». М., 2003. Обратим внимание на некорректность названия книги: в ней автор пишет не о «провокациях», а об высоком уровне агентурно– оперативной работы чекистов и ее влиянии на настроения в различных кругах русской послереволюционной эмиграции.

41 Речь идет о священнике Степане Тимофеевиче Мордвинове (отец Варсонофий, сотрудничал с ГПУ с 1922 г., оперативные псевдонимы «Симбирский», «Забайкальский»), с которым Б. И. Гудзь работал лично. В архиве УФСБ РФ по Свердловской области хранится рукопись воспоминаний «Забайкальского». На ее основе ветераном КГБ СССР А. Ф. Яровым в 2005 г. была написана неопубликованная книга «Отец Варсонофий. Исповедь сексота». «Забайкальский», будучи переводчиком при императоре Маньчжоу-Го Пу И, обеспечил его задержание советскими войсками 19 августа 1945 г. с целью защиты от ликвидации японскими спецслужбами, За что впоследствии секретным Указом Президиума Верховного Совета СССР был награжден орденом Ленина «за выдающийся вклад в дело укрепления госбезопасности, за многолетнее сотрудничество с органами ГПУ– ОГПУ– НКВД, за подвиги, совершенные в ходе проведения оперативных мероприятий с 1920 г. и в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг., связанные с риском для жизни…». Гудзь Б. И. «Окно» заработало, но Политбюро испугалось… //Официальный сайт ФСБ России. //http://www.fsb.ru/fsb/history/author/single.htm!id%3D10318019%40fsbPublication.html. (Дата обращения 12.10.2020).

42 Урицкий Семен Петрович (1895–1938) – член РСДРП с 1912 г. Участник Первой мировой (прапорщик) и Гражданской войн. В 1917 г. – один из создателей Красной Гвардии в Одессе. В 1918 – в Красной Армии. В 1922 – 1924 г. работал нелегально в Германии, Франции, Чехословакии. Затем на командных должностях в РККА. В апреле 1935 г. назначен начальником Разведывательного управления Штаба РККА. С июня 1937 г. – командующий войсками Московского военного округа. Арестован 1 ноября 1937 г. по обвинению в участии в антисоветском военном заговоре и шпионаже. 1 августа 1938 г. осужден к расстрелу, в тот же день приговор приведен в исполнение. Реабилитирован посмертно 7 марта 1956 г. определением Военной коллегии Верховного суда СССР.

43 KV 2/4428

44 “The Cloud of Treason Descends Upon Another Bastion of British Respectability: Espionage: Documents fresh from the KGB archives reveal a group of well-placed Soviet moles at Oxford. The government’s face is red”. Link: https://www.latimes.com/archives/la-xpm-1992-07-12-op-4049-story.html

45 “The Crown Jewels: The British Secrets at the Heart of the KGB’s Archives” by West, Nigel, Tsarev, Oleg. 1999

46 КV 2/4396. “Записка об интервью Бернарда Флуда 13 октября 1966 г. «.

47 В своей книге «Агент Сталина: жизнь и смерть Александра Орлова» Борис Володарский называет «Банни» Маргарет Моксон.

48 КV 2/4397. Записка мая 1967 г.; Интервью Бернарда Флуда МИ5, 4 августа 1966 г.

49 КV 2/4397. Интервью Бернарда Флуда МИ5, 4 августа 1966 г.; КV 2/4395 “Записка об интервью Бернарда Флуда в четверг, 4 августа 1966 года «.

50 КV 2/3501. Записка от 9 июня 1952 г..

51 КV 2/3501. Записка отдела «Б» МИ5 от 27 июня 1951 г.

52 КV 2/3501. Записка от 21 апреля 1949 г. Столичной полиции

53 КV 2/3501. Записка от 28 октября 1952 г. «Выписка из отчета о результатах и рекомендациях Комиссии по контролю за подрывной деятельностью по расследованию деятельности Коммунистической партии США»; меморандум от 16 октября 1952 г. от SLO (офицера связи безопасности) Вашингтону Джеффри Паттерсону; записка генерального директора МИ-5 от 11 октября 1952 г., направленная SLO Вашингтону; меморандум от 26 июня 1952 г. от SLO Вашингтон генеральному директору MI5; Записка генерального директора МИ5 от 9 мая 1952 г. для SLO Вашингтон.

54 “Обращение президента Рональда Рейгана к Консервативной конференции политических действий «. 20 марта 1981 г. Ссылка : https://web.archive.org/web/20120110134608/http://www.conservative.org/acuf/our-philosophy/

55 KV 2/3501.

56 КV 2/3501. Записка от 6 мая 1952 г. «Re: Франк Штраус Мейер»; «Анкета для Фрэнка Штрауса Мейера»

57 KV 2/4396. “Записка об интервью Бернарда Флуда в понедельник, 17 октября 1966 г.”.

58 KV 2/4396. “Записка об интервью Бернарда Флуда в понедельник, 17 октября 1966 г.”.

59 KV 2/4396. “Записка об интервью Бернарда Флуда в 13 октября 1966 г.”.

60 KV 2/4396. “Записка об интервью Бернарда Флуда в 13 октября 1966 г.”.

61 “Peripeteia: The Somersault Divine and England’s interwar Converts to Catholicism and Communism”. PhD. Paul Chigwidden B.A. (Hons) Charles Sturt University School of Humanities, March, 2015.

62 KV 3/417 “D3 обзор русского шпионажа в Соединенном Королевстве 1935–1955 гг. «; “Бывший журналист Daily Telegraph «шпионил в пользу коммунистической России», ссылка: https://www.independent.co.uk/news/uk/home-news/daily-telegraph-communist-spy-journalist-david-floyd-pink-secret-files-cold-war-kgb-jeremy-corbyn-a8227861.html;

63 KV 3/417 “D3 обзор русского шпионажа в Соединенном Королевстве 1935–1955 гг. «;

64 VOL. XVIII NO. 9 ST EDMUND HALL MAGAZINE. OCTOBER 2018; National archives, FCO 168/932

65 “Defend the Realm: The Authorized history of MI5”. Christopher Andrew.

66 KV 2/3501. Записка от 28 ноября 1951 года от офицера МИ5 Ричарда Тистлвейта (B1F)

67 KV 2/3501. Записка генерального директора МИ5 для SLO Вашингтона Джеффри Паттерсона от 28 ноября 1951 г.

68 KV 2/3501. «Анкета для Фрэнка Штрауса Мейера», записка генерального директора МИ5 для SLO Вашингтоне от 23 февраля 1952 года.

69 KV 2/3501. Записка от 6 мая 1952 г. «Re: Франк Штраус Мейер»;

70 KV 2/4393 Записка МИ5 от 26 июля 1951 г.

71 KV 2/4394. Карьера B.P.C. Флуд, Н. Дж. Клугман и П. К. Флуд «;записка из МИ5 от 18 августа 1953 года. Бернар Флауд заявит, что знал Дональда Маклина в школе, см. «Заметку об интервью с Бернардом Флаудом в четверг, 4 августа 1966 года»,KV 2/4395

72 KV 2/4393, «Резюме проверки B1a по Флуд», записка МИ5 от 12 июля 1950 г.

73 Кто позже будет играть важную роль в расследовании и допросе Бернарда Флуда в конце 1960-х годов в качестве директора агентства «F» МИ5.

74 KV 2/4393 Note du MI5 du 24 juillet 1951

75 ордер будет получен МИ5, но прерван в ноябре 1951 года из-за «непродуктивности» и потому, что Флуд больше не является государственным служащим. См. Примечание KV 2/4393 от 23.11.1951 от B1F MI5

76 В записке МИ5 указано, что Фиби Пул якобы сказала Блант, что она была курьером между Дженифер Фишер Уильямс и братьями Флауд, когда Дженифер Фишер Уильямс работала в Министерстве внутренних дел. См. KV 2/4397. «Записка об интервью с Бернаром Флаудом 20 марта 1967 г.» В файле KV 2/4394 также содержится отчет об интервью с Дженнифер Харт, датированный… октябрем 1964 г.

77 KV 2/4397. “Резюме пяти интервью с Бернаром Флудом. Пятое интервью 20 марта 1967 г. «; KV 2/4396 «Примечание к файлу. «Проблема Дженифер Харт», сообщение D3 MI5 от 6 марта 1967 г.

78 KV 2/4397. note du MI5 du 27 juin 1967; “Spycatcher”, Peter Wright. La note du MI5 indique que une “femme communiste”, dont la description corresponds а celle de Jennifer Hart, aurait йtй interviewйe en 1962– probablement par le MI5 et aurait indiquйe son recrutement par Floud. Reste а savoir pourquoi, si c’est bien elle, le MI5 a attendu 1966 pour la rйinterroger, avant d’interviewer Floud. La date de la rupture de contact entre Wynn et Jenifer Hart est indiquйe dans le document, “The Jenifer Hart issue”, rapport de D3 MI5 du 6 mars 1967, dossier KV 2/4396. Un autre document du MI5 confirme que Jenifer Hart a bien йtй interviewйe а deux reprises, d’abord le 6 aoыt 1962 puis le 31 octobre 1966. Cf “Note for file. The Jenifer Hart issue”, rapport de D3 MI5 du 6 mars 1967, dossier KV 2/4396 Le KV 2/4394 contient йgalement le rapport de l’interrogatoire de Jennifer Hart, date de… octobre 1964

79 KV 2/4394. “Примечание для файла. Бернарда Фрэнсис Флуд”.

80 KV 2/4393. Записка от 2 мая 1938 г. от майора Валентина Вивиана из СИС

81 KV 2/4397. записка МИ5 от 27 июня 1967 г.; Интервью с Бернаром Флаудом, проведенное MI5 4 августа 1966 года.

82 KV 2/4395 «Записка об интервью с Бернаром Флаудом в четверг, 4 августа 1966 года». МИ5 будет сильно подозревать Бернарда Флауда в причастности к вербовке Дэвида Флойда, cf KV 2/4396 “Записка об интервью Бернарда Флуда в понедельник, 17 октября 1966 г.”.

83 KV 2/4397. записка мая 1967 г

84 зн KV 2/4397. записка мая 1967 г.; записка МИ5 от 27 июня 1967 г.

85 KV 2/4395. «Записка об интервью с Бернаром Флаудом в четверг, 4 августа 1966 года».

86 Как показывают файлы Национального архива, МИ5 не допрашивала Флуда о его заграничных поездках в 1930-е годы, за исключением Китая. А также о контактах братьев Флуд с Джеймсом Макгиббоном, о котором пойдет речь ниже.

87 KV 2/4393 “Корпус военной полиции. Крыло полевой безопасности «. Записка от 5 октября 1939 г.

88 KV 2/4397. Записка Специального отдела от 10 октября 1967 г.; Записка МИ5 от 10 октября 1967 г.

89 KV 2/4394. Записка F4 МИ5 от 27 июля 1966 г.

90 KV 2/4397. Совместная записка D3 и F4 МИ5 от 1 мая 1967 г.; записка об интервью с Бернарда ФЛУДА 17 марта 1967 г.

91 KV 2/4394. “Примечание для файла. Бернарда Фрэнсис ФЛУД

92 KV 2/4393, Записка 6 мая 1942 г.

93 KV 2/4396. «Примечание для файла». Отчет D3 МИ5 от 19 января 1967 г.; “Записка об интервью Бернарда Флуда в понедельник, 17 октября 1966 г.”.

94 KV 2/4397. Записка МИ5 от 27 июня 1967 г.; KV 2/4394. «Примечание для файла. Бернард Фрэнсис Флуд”.

95 KV 2/4394. Записка МИ5 от мая 1966 года; «Резюме подготовлено по поручению генерального директора в рамках повторной оценки файлов М.П– члена парламента.». Затем, опрошенный MI5, Бернард Флауд укажет, что встречался с генеральным секретарем Коммунистической партии Великобритании Гарри Поллиттом, чтобы проконсультироваться с ним по его кандидатуре в депутаты от лейбористов. KV 2/4397, «Второе интервью 13 октября 1966 года».

96 KV 2/4394. «Копия записи в путеводителе Times для Палаты общин»1966.

97 KV 2/4394. Записка F4 МИ5 от 28 июля 1966

98 KV 2/4397. Записка F4 МИ5 от 10 мая 1967 г.

99 Некролог Артура Винна опубликован 29 сентября 2001 г.: https://www.theguardian.com/news/2001/sep/29/guardianobituaries.ianaitken

100 KV 2/3524. Записка МИ5 от 29 октября 1957 г.

101 KV 2/3523. Записка Специального отдела от 20 января 1940 г.

102 KV 2/3523. Записка МИ5 от 19 мая 1952 г.

103 KV 2/3524. Справка из отделения «F2» МИ5 от 8 февраля 1957 г.; КV 2/3523. Справка из отделения «B1b» МИ5 от 10 июля 1947 г.

104 KV 2/3524. Газета «Everybody «от 20 апреля 1957 г.

105 KV 2/3523. Нота от 28 февраля 1947 г.

106 KV 2/3523. Справка из отделения «B1» от 18 ноября 1952 г.

107 KV 2/3523. Справка из отделения «С1» МИ5, 4 декабря 1952 г.

108 KV 2/3524. статья Sunday Express 1955

109 KV 2/3523. Записка МИ5 от 7 мая 1943 г.

110 KV 2/3523. Справка из отделения С1 МИ5 от 19 декабря 1952 г.

111 KV 2/3524. Справка из отделения F2 МИ5 от 6 февраля 1957 г.

112 KV 2/3524. Записка Специального отдела от 28 сентября 1959 г.

113 KV 2/3524. Записка Специального отдела от 25 сентября 1959 г.

114 KV 2/3524. The Times, 18 апреля 1959 г.

115 KV 2/3524. Справка из отделения F4 МИ5 от 14 мая 1957 г.

116 KV 2/3524. Записка от 10 апреля 1957 г. от Департамента безопасности Управления по атомной энергии Великобритании; записка Министерства обороны от 16 ноября 1955 г. КV 2/3523, записка от 11 июня 1952 г. из отделения B1V МИ5

117 KV 2/3523. Записка Управления уголовного розыска от 5 апреля 1940 г.; Записка МИ5 от 29 марта 1940 г.

118 KV 2/3524. Справка из отделения F4 МИ5 от 25 марта 1957 г.

119 KV 2/3523. Записка из B1V МИ5 от 12 июня 1952 г. «Итоги проверки Броновского»

120 В своих мемуарах Питер Райт подробно описывает «источники» Берджесса через свои контакты в своих мемуарах. См. «Spycatcher..»

121 некролог Джеймса МакГиббона . Ссылка: https://www.theguardian.com/news/2000/mar/04/guardianobituaries

122 Ссылка: https://www.lrb.co.uk/the-paper/v33/n12/hamish-macgibbon/diary

123 KV 2/1670-2. “Копия Telecheck на MacGibbon с упоминанием ФРИМЕН «, 20 февраля 1950 г.; KV 2 / 1673-1, рапорт B2a MИ5 от 6 ноября 1950

124 KV 2/1670-2. Стенографический отчет о разговоре Боба СТЮАРТА и Дика ФРИМЕНА от 13 декабря 1949 года. Дата документа 21 января 1950 года.

125 KV 2/4397. Записка от 27 июня 1967 г. Специального отдела.

126 KV 2/4428

127 KV 2/4428

128 В беседе с Питером Райтом в феврале 1966 года жена Игнаса Рейсса Эльза также укажет, что Дойч находился в Англии. Записка Питера Райта от 23 февраля 1966 г,KV 2/4428

129 В своих мемуарах Питер Райт подробно возвращается к Виктору и Тесс Ротшильд и указывает, что они постоянно помогали D3 в его расследованиях на 1930-ые годы.

130 KV 2/4397. Записка от 10 октября 1967 г.

131 Црвена армија и руска емиграција у Југославији за време Другог светског рата у огледалу анти иб-овске пропаганде. Приредю А.Тимофејев, Београд: Укронија, 2018.

132 Архив Србије (далее АС), Ф.БИА, Збирка III-98, С.Голубјев, 1952.02.19.

133 Исторический архив Белграда (далее ИАБ), ф. Обавештајни и инкасо завод „Кредит-информ“, дос. 6528.

134 ИАБ, ф. BdS, д. St-131.

135 Из письма Линицкого матери, отправленного из тюрьмы 30 марта 1937 года: «…Врагов своих презираю. Пощады от них не жду, не прошу. В правоту свою верю. Отечества своего не продаю, как это делают некоторые, а люблю и горжусь им, считаю его самым передовым и культурным. Не знаю, как другие, а мне с его заклятыми врагами не по дороге. Если бы имел две жизни, отдал бы их обе за него. На крохи, упавшие со стола иностранных победителей и поработителей родного мне народа, никогда не рассчитывал. Не считаю себя способным для этого». И еще одно послание Леонида Леонидовича из тюрьмы, датированное 11 апреля 1937 года. Оно адресовано детям: «Дорогие мои Галочка и Борисик. Вот уже скоро год, как я вас не видел. Не забывайте своего папу и хотя бы изредка вспоминайте о нем… Любите свою Родину и свой народ и служите им честно. Знайте, что ваш папа отдал за них все, что имел. Целую и благословляю вас…» В. С. Антонов «Разведчик, врач… И снова разведчик», «Независимое военное обозрение»,25 апреля 2008 г.

136 ИАБ, ф. BdS, д. D-275.

137 Младший сын Григория Васильевича Дарагана. (1873–1926). Служил с 1892, офицером с 1895. Полковник, командир 10‑го уланского полка. Активный участник гражданской войны. В Русской Армии председатель 5-й ремонтной комиссии до эвакуации Крыма. Эвакуирован из Севастополя на корабле «Херсонес». Жена Екатерина Анатольевна (Чермисинова), р. ок. 1880, дети Мария, р. ок. 1907 и Николай (1911-?). Эвакуированы до осени 1920 из Батума на корабле «Отважный». С мая 1920 г. в Югославии. [Офицеры армейской кавалерии: Опыт мартиролога. М.: Русский путь, 2004]

138 Божовић Б. Специјална полиција у Београду 1941–1944. Београд: Завод за уџбенике, 2014.

139 С 1920 г. деятельность коммунистической партии в королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев (будущая Югославия) была запрещена.

140 Колпакиди А.И., Дегтярев К… Внешняя разведка СССР. М., Эксмо, 2009.

141 Архив Југославије (далее АЈ) АЈ, Ф.ЦК КПЈ – КОМИНТЕРНА, 1942/191.

142 АЈ, Ф.ЦК КПЈ – КОМИНТЕРНА, 1942/204.

143 АЈ, Ф.ЦК КПЈ – КОМИНТЕРНА, 1942/210.

144 Dedijer V., Novi prilozi za biografiju Josipa Broza Tita. Beograd, 1984, T.3. С. 154.

145 АЈ, Ф.ЦК КПЈ – КОМИНТЕРНА, 1942/219.

146 Архив Сербии (АС), ф. Марии и Максима Агаповых, [о Београдском Земгору] из неразобранного.

147 Makhine Th. L’Armйe Rouge: la puissance militaire de l’URSS. Paris, 1938; Махин Ф. Кина у пламену. Београд, 1939.

148 Фирсов Ф.И. Секретные коды истории Коминтерна. 1919–1943. Москва: АИРО, 2007. с. 440.

149 А. Тимофеев, Деятельность «Союза советских патриотов» в Сербии в период Второй мировой войны, Славянский альманах, 2012 (2013), с. 241–258; Тимофеев А.Ю., Сопротивление немецкой оккупации в Сербии и русская эмиграция в годы Второй мировой войны, Российская эмиграция в борьбе с фашизмом, Москвa, 2015, с. 238–271.

150 АС, ф. БИА, III-98. «Марко». 23.07.1948. С. 1–4.

151 АС, ф. БИА, III-98. Крат П., 31.08.1949, 1-13.

152 АС, ф. БИА, III-98. Крат П., 31.08.1949, 1–3.

153 АС, ф. БИА, III-98. Одишелидзе А., 13.09.1948, с.16.

154 Дорба И., «Белые тени», Москва, 1981; Дорба И., «Под опущенным забралом», Москва, 1983.

155 АС, ф. БИА, III-98. Шепченко Н., 22.08.1948., с. 1–17.

156 Јовановић М., «О једној забуни у нашој историографији или ко је В. Лебедев?», Споменица Радована Самарџића, Београд, 1994.

157 АС, ф. БИА, III-98. Одишелидзе А., 13.09.1948, с.18.

158 АС, ф. БИА, III-98. Шепченко Н., 22.08.1948., с. 11–14.

159 АС, ф. БИА, III-98. „Марко“, 23.07.1948., с. 3.

160 АС, ф. БИА, III-98. Шепченко Н., 22.08.1948., с. 1–6.

161 АС, ф. БИА, III-98. Шепченко Н., 22.08.1948., с. 1–6; Савченко Игор, s.d., с. 6–7.

162 АС, ф. БИА, III-98. Меморандум о делатности ССП у оквиру НОП Југославије, 27. 11. 1944, с. 6.

163 АС, ф. БИА, III-98. Извештај о раду ССП у Београду за ЦК ССП, s.d., 1.

164 ИАБ, ф. Лекарска комора, дос. 808/20

165 Антонов В.С., Карпов В.Н. Тайные информаторы Кремля. С них начиналась разведка. М., 2003. С. 126–127

166 Никандров Н. Иван Солоневич возвращается с чужбины… // Латинская Америка. М., 1997. № 2

167 Русская военная эмиграция 20 – 40-х годов. М., 2002. Т.3. С.180

168 Разогреева Л.П. П.Н. Кудинов в жизни и изображении М.А. Шолохова / Государственный музей – заповедник М.А. Шолохова // Интернет

169 Мао Цзэдун. Избранные произведения. Т.2. – М. 1953. С. 31–35.

17 °Cм.: Очерки истории российской внешней разведки: В 6 тт. Т. 4: 1941–1945 годы. – М.: Международные отношения. 2007. – 696 с.

171 Из собраний Архива внешней политик России (АВП РФ).

172 Очерки истории российской внешней разведки: В 6 тт. Т. 4: 1941–1945 годы. – М.: Международные отношения. 2007. С. 355–363.

173 Берия Лаврентий Павлович (1899–1953) – профессиональный революционер, один из руководителей советской Грузии, народный комиссар внутренних дел СССР (1938–1945), член Государственного Комитета Обороны (1941–1945), Маршал Советского Союза (1945), заместитель председателя СНК – СМ СССР (с 02.1941 по 03.1953), председатель Специального комитета при СМ СССР – Специального комитета № 1 при СМ СССР, член Постоянной комиссии по внешним делам при Политбюро ЦК ВКП(б)/КПСС (по 10.1952), член Политбюро ЦК ВКП(б)/КПСС (по 10.1952), член Бюро – Президиума СМ СССР, председатель Бюро СМ СССР по топливу и транспорту (по 02.1950), председатель Бюро СМ СССР по топливной промышленности (02.1950-03.1953), член Бюро – Президиума СМ СССР (04.1950-03.1953), член Президиума ЦК КПСС (с 10.1952), член Бюро Президиума ЦК КПСС (10.1952-03.1953), член Постоянной комиссии по вопросам обороны при Президиуме ЦК КПСС (10.1952-03.1953), член Постоянной комиссии по внешним делам при Президиуме ЦК КПСС (12.1952-03.1953), 1-й заместитель председателя СМ СССР (с 03.1953), министр внутренних дел СССР (с 03.1953). 23 декабря 1953 расстрелян по приговору Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР.

174 Очерки истории российской внешней разведки: В 6 тт. Т. 4: 1941–1945 годы. – М.: Международные отношения. 2007. С. 19.

175 Очерки истории российской разведки. Т.3. – М., 1997. С. 16–17.

176 Центральный архив Федеральной службы безопасности России (ЦА ФСБ). Ф. 6. Оп. 5. Д. 25. Л. 208–210. Копия. Машинопись. Помета на первом листе: «Материал поступил 26 декабря 1982 г. из аппарата тов. Цвигуна С.К.». В статье публикуется с изъятиями.

177 Молотов (настоящая фамилия – Скрябин) Вячеслав Михайлович (1890–1986) – профессиональный революционер, соратник В.И. Ленина (Ульянова) и И.В. Сталина, член ЦК ВКП(б) – КПСС, член Политбюро ЦК ВКП(б), член Государственного Комитета Обороны (1941–1945), член Постоянной комиссии по вопросам секретного характера и вопросам внешней политики при Политбюро ЦК ВКП(б), член Постоянной комиссии по вопросам хозяйственного характера при Политбюро ЦК ВКП(б), министр иностранных дел СССР (по 03.1949), член Постоянной комиссии по внешним делам при Политическом бюро ЦК ВКП(б) (по 10.1952), член Бюро – Президиума СМ СССР (по 03.1953), заместитель председателя Бюро СМ СССР (02.1947-04.1950), председатель Комитета информации (по 03.1949), председатель Бюро СМ СССР по металлургии и геологии (04–06.1949), председатель Бюро СМ СССР по транспорту и связи (02.1950-03.1953), член Бюро Президиума СМ СССР (04.1950-03.1953), член Президиума ЦК КПСС (с 10.1952), член Постоянной комиссии по внешним делам при Президиуме ЦК КПСС (10.1952-03.1953), министр иностранных дел СССР (с 03.1953).

178 См.: Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 558. Оп. 11. Д. 412.

179 Киселев К.В. Записки советского дипломата (О жизни и о себе). – М.: Политиздат, 1974. С. 28–29.

18 °Cм.: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 412.

181 См.: Панюшкин А.С. Записки посла: Китай 1939–1944 гг. – М. 1981. – 301 с.

182 Луганец-Орельский (настоящая фамилия – Бовкун) Иван Трофимович (1899–1939) – украинец, участник Гражданской войны, выпускник Восточного (разведывательного) факультета Военной академии РККА им. М.В. Фрунзе. Член партии украинских левых эсеров-боротьбистов, с 1920 г. член ВКП(б), с 1921 г. в органах ЧК-ГПУ-НКВД, служил на Украине, Урале, в Москве. С 1935 г. вице-консул в Синцзяне, с 1937 г. Полпред Советского Союза в Китайской Республике, одновременно главный резидент НКВД СССР. В мае 1939 г. был вызван в Москву, позднее отдыхал и лечился на курортах Северного Кавказа. Согласно некрологу, опубликованному в газете «Правда» от 11 июля 1939 г. № 190 (7875), погиб 8 июля в автокатастрофе. По версии российских исследователей после продолжительных допросов вместе с супругой Ниной Валентиновной, работавшей его личным шифровальщиком, были тайно убиты по указанию Л.П. Берия, с последующей инсценировкой автокатастрофы.

183 См.: Панюшкин А.С. Записки посла: Китай 1939–1944 гг. – М. 1981. – 301 с.

184 Лозовский (псевдоним – А. Лозовский, настоящая фамилия Дриздо) Соломон Абрамович (1878–1952) – профессиональный революционер, член РСДРП (1901), участник революции 1905 г., один из создателей Профинтерна и его генеральный секретарь (1921–1937), кандидат в члены, член ЦК ВКП(б) (с 1927, 1939–1949), заместитель наркома (министра) иностранных дел (1939–1946), одновременно заместитель, начальник Совинформбюро (1941–1948), курировал деятельность Еврейского антифашистского комитета (ЕАК). Расстрелян по делу ЕАК. Реабилитирован в 1955 г.

185 Цит. по: Ледовский А.М. СССР и Сталин в судьбах Китая. Документы и свидетельства участника событий 1937–1952. – М.: Памятники исторической мысли. 1999. С. 233–234.

186 Чуйков Василий Иванович (1900–1982) – участник Гражданской войны, выпускник Восточного (разведывательного) факультета Военной академии РККА им. М.В. Фрунзе (1927), генерал-лейтенант (1940), военный атташе и главный военный советник в Китае (1940–1942), участник Великой Отечественной войны (с 05.1942), руководил героической обороной Сталинграда, генерал-полковник, командующий 8-й гвардейской армией Группы советских оккупационных войск в Германии (по 07.1946), заместитель – 1-й заместитель Главнокомандующего Группой советских оккупационных войск в Германии (07.1946-03.1949), генерал армии (11.1948). Главнокомандующий Группой советских войск в Германии (с 03.1949), председатель Союзной контрольной комиссии в Германии (с 03.1949). Кандидат в члены ЦК КПСС (с 10.1952). Командующий Киевским военным округом (1953–1960), маршал Советского Союза (03.1955), Главнокомандующий Сухопутными войсками СССР – заместитель Министра обороны СССР (1960–1964), член ЦК КПСС (1961–1982).

187 См.: Чуйков В.И. Миссия в Китае. – М.: Воениздат. – 1983. – 252 с.

188 АВП РФ. Ф. 06. Оп. 1. П. 11. Д. 107. Л. 128–133. Подлинник. Машинопись.

189 Там же.

190 Там же.

191 АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 312. Д. 2145. Л. 46–47. Подлинник. Машинопись.

192 Из собраний АВП РФ.

193 Сладковский Михаил Иосифович (1906–1985) – основоположник современной китаистики, выдающийся экономист и востоковед. Окончил китайское отделение Дальневосточного университета (1930). Сотрудник ОГПУ, неоднократно выполнял специальные задания в Китае, в т. ч. с нелегальных позиций (1932–1935), уполномоченный торгпредства СССР в Персии (1937–1938), в аппарате полпредства (посольства) СССР в Китае (не позднее 1939), ответственный сотрудник Народного комиссариата внешней торговли СССР, торгпред СССР в Китае (1961–1965), заместитель заведующего Отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран ЦК КПСС (до назначения в 1966), директор Института Дальнего Востока Академии наук СССР (с 1966–1985). Доктор экономических наук (1959), член-корреспондент Академии наук СССР (1972). Автор многочисленных научных монографий, статей и книг по Китаю и экономическим отношениям.

194 Федоренко Николай Тимофеевич (1912–2000) – сотрудник НКИД СССР, в аппарате полпредства (посольства) СССР в Китае (1939–1946), выполнял функции личного переводчика А.С. Панюшкина и И.В. Сталина, советник Посольства СССР в Китае (1946–1948), заведующий 1-м Дальневосточным отделом МИД СССР (1948–1949), советник Посольства СССР в КНР (1950–1952), заведующий 1-м Дальневосточным отделом МИД СССР (1952–1953), заместитель министра иностранных дел СССР (1955–1958), Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Японии (1958–1962), Постоянный Представитель СССР при Организации Объединенных Наций (07.1962–1968), Главный редактор журнала «Иностранная литература» (1970–1988). Член Центральной Ревизионной Комиссии ЦК КПСС (1966–1971), член-корреспондент Академии наук СССР (1958), доктор филологических наук (1943), секретарь Союза писателей СССР (1971). Автор многочисленных научных работ, книг по истории и литературе стран Азиатского региона, воспоминаний о своей работе.

195 Тихвинский Сергей Леонидович (1918–2018) – профессиональный разведчик и востоковед, один из основоположников современной китаистики, сотрудник 5‑го Отдела ГУГБ НКВД СССР (с 08.1938), руководил самостоятельными направлениями внешней разведки (Китай, Синцзян, Монголия, Тува), неоднократно выезжал в служебные командировки в страны Азиатско-Тихоокеанского региона, в аппарате полпредства (посольства) и генконсульств СССР в Китае (12.1943–1950), советник Посольства СССР в Китае (1949–1950), на ответственных и руководящих должностях в Комитете информации и МВД СССР (1950–1953), советник Посольства СССР в Великобритании – резидент внешней разведки (1953–1955), полковник внешней разведки, на руководящих должностях в МИД СССР (с 1965), Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР (1967), член Коллегии МИД СССР (1977–1986). Доктор наук (1953), академик Академии наук СССР (1981), член Президиума Академии наук СССР (1982–1988), Главный редактор журнала «Новая и новейшая история» (1973–1982), Ректор Дипломатической Академии МИД СССР (1980–1988). Автор более 300 научных работ и книг по истории и международным отношениям стран Азиатского региона.

196 Капица Михаил Степанович (1921–1995) – окончил Московский государственный педагогический институт иностранных языков (1941), выпускник специального факультета Военного Института Иностранных Языков (1943), профессиональный переводчик и востоковед. В аппарате полпредства (посольства) СССР в Китае (1943–1947), советник Посольства СССР в Китае (1950–1954), Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Пакистане (02.1960-11.1961), заведующий Отделом Юго-Восточной Азии и 1-м Дальневосточным отделом МИД СССР (1966–1982), член Коллеги МИД СССР, заместитель министра иностранных дел СССР (1982–1987). Доктор исторических наук (1958), член-корреспондент Академии наук СССР (1987), директор Института востоковедения Академии наук СССР (1987–1994), Главный редактор журнала «Азия и Африка сегодня» (1989–1995), народный депутат Верховного Совета СССР последнего созыва. Автор многочисленных научных работ и книг по внешней политике Китая и стран Азиатско-Тихоокеанского региона.

197 См.: Очерки истории российской внешней разведки: В 6 тт. Т. 4: 1941–1945 годы. – М.: Международные отношения. 2007. – 696 с.

198 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1258. Л. 135–136. Подлинник. Машинопись.

199 Рощин (настоящая фамилия – Рузанков) Николай Васильевич (1901–1960). Русский. Член ВКП(б) с 1921 г. Окончил Сибирские пехотные курсы в 1922 г., пехотное училище и Восточный факультет Военной академии им. М.В. Фрунзе в 1939 г., после обучения сотрудник Разведывательного Управления РККА. С 1939 по 1942 гг. помощник военного атташе, а с 1942 по 1948 гг. военный атташе при Посольстве СССР в Китайской республике. С 16 октября 1948 г. первый Чрезвычайный и Полномочный посол Советского Союза в Китайской Народной Республике. С 1952 г. на различных руководящих должностях в МИД СССР и ГРУ ГШ МО СССР. Генерал-майор (20.04.1945), генерал-лейтенант (во второй половине 50-х).

20 °Cогласно справки начальника ГРУ ГШ КА Ф. Кузнецова от 28 ноября 1945 г. «Подполковник Власов Петр Парфенович находился в Яньани под фамилией Владимиров П.П. Родился в 1905 г. Член ВКП(б) с 1927 г. Русский. Окончил школу Военных летчиков в 1934 г. и Московский институт Востоковедения в 1937 г. Знает хорошо китайский язык и удовлетворительно английский. Был в командировке в Яньяни (Особый Район Китая) с апреля 1942 г. по ноябрь 1945 г. в качестве руководителя разведывательной группы ГРУ ГШ КА». Источник: АВП РФ. Ф. 06 «Секретариат В.М. Молотова». О.7. Д.503. П.35. Л.5. Подлинник. Машинопись.

201 ВКП(б), Коминтерн и Китай: Документы / Т. V. ВКП(б), Коминтерн и КПК в период антияпонской войны. 1937-май 1943 / Ред. коллегия: М.Л. Титоренко, М. Лёйтнер и др. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С. 471–477.

202 Лебедева Н.С., Наринский М.М. Коминтерн и Вторая мировая война. Ч. 1. До 22 июня 1941 г. – М. – 1994. – С. 500–501.

203 ВКП(б), Коминтерн и Китай: Документы / Т. V. ВКП(б), Коминтерн и КПК в период антияпонской войны. 1937-май 1943 / Ред. коллегия: М.Л. Титоренко, М. Лёйтнер и др. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С 478.

204 Чуйков В.И. Миссия в Китае. – М.: Воениздат. – 1983.

205 Лебедева Н.С., Наринский М.М. Коминтерн и Вторая мировая война. Ч. 1. До 22 июня 1941 г. – М. – 1994. – С. 501.

206 Там же.

207 АВП РФ. Ф.06 «Секретариат В.М. Молотова». О. 3. П. 28. Л.1–2. Машинопись. Помета на первом листе в верхнем правом углу карандашом: «Копия»; в верхнем левом углу: «Т. Сталину Прошу ознакомится». /В. Молотов/. Машинопись, подпись отсутствует.

208 Чан Кайши. Советская Россия в Китае. Воспоминания и размышления в 70 лет. – М. – 2009. – С. 121.

209 Пещерский Л. Сокровище по имени Отэ//Новое время. – 1995. – № 13. С. 31.

210 АВП РФ. Ф. 01000. Оп. 29. Д. 11, л. 37–41. Подлинник. Машинопись.

211 Там же.

212 АВП РФ. Ф. 06 «Секретариат В.М. Молотова». О. 4. Д. 8. П. 1. Л. 1–2. Перевод. Подлинник. Машинопись.

213 АВП РФ. Ф.0100. Оп. 31. П.20. Д.14. Л. 13–16. Подлинник. Машинопись.

214 Газета «Известия» 3 апреля 1945 г. № 78 (8688)

215 Газета «Известия» от 4 ноября 1944 г. № 263 (8565)

216 Пономарёв Борис Николаевич (1905–1995) – политреферент Исполкома Коминтерна (1936–1943), заместитель заведующего Отдела международной информации ЦК ВКП(б) (1944–1946), начальник Совинформбюро при СМ СССР (1947–1949), 1-й заместитель председателя Внешнеполитической комиссии – Отдела по связям с иностранными коммунистическими партиями ЦК КПСС (с 1948), кандидат в члены ЦК КПСС (с 1952), член Постоянной комиссии по внешним делам при Президиуме ЦК КПСС (1952–1953), завотделом по связям с иностранными компартиями (международным отделом) ЦК КПСС (с 1955), секретарь ЦК КПСС (1961–1986), кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС (1972–1986).

217 Баранов Леонид Семенович (1909–1953) – 2-й секретарь Челябинского областного комитета ВКП(б) (1941–1943), заместитель заведующего Отделом международной информации ЦК ВКП(б) (1944–1949), член Внешнеполитической комиссии – Отдела по связям с иностранными коммунистическими партиями ЦК ВКП(б) (1949), редактор Отдела стран народной демократии газеты «Правда» (1949–1951), заместитель заведующего Сектором Отдела партийных, комсомольских и профсоюзных органов ЦК КПСС (1953).

218 Дневник Георгия Димитрова (1941–1945)/Отв. сост. Т.Г. Зазерская. М.: Кучково поле. 2020. С. 521.

219 Димитров Георгий Михайлович (1882–1949) – выдающийся деятель коммунистического и рабочего движения, соратник В.И. Ленина (Ульянова) и И.В. Сталина, один из руководителей и создателей антифашистского международного движения, член ВКП (б) и Коминтерна (1935–1943), генеральный секретарь Исполкома Коминтерна, заведующий Отделом международной информации ЦК ВКП(б) (1944–1945), руководитель Отечественного фронта Болгарии, председатель Совета министров Болгарии (с 11.1946), генеральный секретарь ЦК БКП (с декабря 1948).

220 Дневник Георгия Димитрова (1941–1945)/Отв. сост. Т.Г. Зазерская. М.: Кучково поле. 2020. С. 559.

221 Суслов Михаил Андреевич (1902–1982) – член ЦК ВКП(б) – КПСС, член Оргбюро ЦК ВКП(б) (по 10.1952), заведующий Отделом внешней политики – Отделом внешних сношений ЦК ВКП(б) (1945 по 03.1949), секретарь ЦК ВКП(б) – КПСС (1947–1982), заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) – КПСС (07.1949-10.1952), главный редактор газеты «Правда» (07.1949-06.1951), член Президиума ЦК КПСС (10.1952-03.1953), член Постоянной комиссии по внешним делам при Президиуме ЦК КПСС (10.1952-03.1953), член Постоянной комиссии по идеологическим вопросам при Президиуме ЦК КПСС (10.1952-03.1953), с 1955 член Президиума, а с 1966 член Политбюро ЦК КПСС, фактически являлся вторым человеком в руководстве ЦК КПСС.

222 История внешней политики СССР: 1917–1966 гг. В 2-х частях. Под редакцией: Громыко А.А., Пономорева Б.Н., Хвостова В.М. – М.: Наука. – 1966. – С. 477.

223 Возможно, на фото изображен не Панюшкин А.С., а сменивший его посол Советского Союза в Китайской Республике Петров А.А.

224 Ледовский А.М. СССР и Сталин в судьбах Китая. Документы и свидетельства участника событий: 1937–1952. М.: Памятники исторической мысли. 1999. С. 211–212.

225 Там же.

226 The New York Times, 24 June 1941 г.

227 Truman H.S. 1946–1952. Years of trial and hope. Memoirs. Vol. II. New York: The New American Library, 1956. P. 124.

228 АВП РФ. Ф. 0129. Oп. 36. П. 254. Д. 10. Л. 34. Подлинник. Машинопись.

229 Там же. Л. 57.

230 Там же.

231 Townsend Hoopes. God and John Foster Dulles. Foreign Policy № 13. Pub. Slate Group, LLC. 1973. p. 154

232 Яковлев Н.Н. Новейшая история США. 1917–1960. М., 1961. С. 539.

233 Архив Президента России (АП РФ). Ф 93. Постановление Совета министров СССР «Вопросы разведки» № 3309-1385сс.

234 См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 40.

235 АВП РФ. Ф. 07. Оп. 25. П. 1. Д. 9. Л. 4–6. Копия.

236 См.: История внешней политики СССР: 1917–1966 гг… В 2-х частях. Под редакцией: Громыко А.А., Пономорева Б.Н., Хвостова В.М. – М.: Наука. – 1966. – 477 с.

237 Сталин и Мао. Беседа с Чрезвычайным и Полномочным Послом О. Рахманиным. Газета «Правда» от 17–20 декабря 2004 г. № 142 (28756).

238 ВКП(б), Коминтерн и Китай: Документы / Т. V. ВКП(б), Коминтерн и КПК в период антияпонской войны. 1937-май 1943 / Ред. коллегия: М.Л. Титоренко, М. Лёйтнер и др. – М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С. 604.

239 Там же.

240 АВП РФ. Ф. 57. Оп. 47. П. 260. Д. 2. Л. 153. Копия.

241 АП РФ. Ф.2. Оп. 2. Д. 196. Л. 1–7. Машинопись. Копия, заверенная печатью ЦК КПСС.

242 Прокофьев В.И. Александр Сахаровский. Начальник внешней разведки. – М.: Яуза, Эксмо. 2005. С. 60–61.

243 РГАНИ. Ф. 3. Оп. 8.Д. 84. Л. 22. Машинопись. Подлинник.

244 Мосс (родился в 1843 году) занялся издательским бизнесом еще в 60-е годы XIX века и основал целый ряд влиятельных берлинских газет и журналов. Умер в 1920 году. После прихода Гитлера к власти все имущество концерна «еврея» Мосса было экспроприировано нацистами.

245 Вольф (родился в 1868 году) был родственником Мосса и работал в его концерне с 19 лет.

246 Вышел из партии в 1926 году, когда ее часть поддержала усиление цензуры СМИ.

247 Она выведена в романе под именем секретарши из «берлинского пролетариата» Герды Рор.

248 http://rosalux.de/fileadmin/rls_uploads/pdfs/sonst_publikationen/VSA_Coppi_Kebir_Stoebe.pdf

249 Настоящая фамилия Лиштенштейн Яков Григорьевич.

250 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.76

251 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.77

252 Родился в 1904 году в Лифляндской губернии. Латыш. Во время гражданской войны воевал в составе латышских красных стрелков. В Разведупре – с ноября 1922 года. В 1937 году репрессирован.

253 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.78

254 http://rosalux.de/fileadmin/rls_uploads/pdfs/sonst_publikationen/VSA_Coppi_Kebir_Stoebe.pdf

255 Членство в этом союзе было предпосылкой для работы журналистом в нацистской Германии.

256 http://rosalux.de/fileadmin/rls_uploads/pdfs/sonst_publikationen/VSA_Coppi_Kebir_Stoebe.pdf

257 Родился в 1897 году в семье прусского помещика и офицера. Его мать была дочерью министра финансов Пруссии. Семья придерживалась националистических и консервативных взглядов. В 1915 году Рудольф ушел добровольцем на фронт и за храбрость был отмечен Железным Крестом. После войны изучал право в университетах Бреслау (ныне Вроцлав в Польше) и Гейдельберга. Получил в 1921 году высшее образование, поступил в МИД Германии и работал на разных должностях в Праге, Стамбуле, Анкаре и Варшаве. В 1933 году вступил в НСДАП.

258 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.81

259 «Пчела» по-немецки

260 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.84

261 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.84

262 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.184

263 Главными источниками внешней разведки НКГБ в Берлине были Арвид Харнак (советник министерства экономики, псевдоним «Корсиканец») и Харро Шульце-Бойзен (обер-лейтенант в министерстве авиации, псевдоним «Старшина»). Они и их соратники работали на СССР из идейных соображений и тоже предупреждали о грядущей войне. Никакого контакта между «Аьтой» и резидентурой НКГБ не было.

264 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.85

265 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.194

266 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.46

267 Родился в 1894 году в бедной семье булочника, служил на кайзеровском флоте, где получил специальность радиотелеграфиста. После войны в 1920 году вступил в КПГ и работал шофером грузовика. В 1929 году прошел в СССР обучение на радиста и стал сотрудником советской военной разведки. Казнен 22 декабря 1942 года.

268 Кегель стал сотрудником Управления информации МИД,

269 http://rosalux.de/fileadmin/rls_uploads/pdfs/sonst_publikationen/VSA_Coppi_Kebir_Stoebe.pdf

27 °C февраля 1942 года Разведывательное управление Генерального штаба РККА было переименовано в Главное разведывательное управление (ГРУ).

271 http://www.e-reading-lib.com/chapter.php/1017991/3/Kolpakidi_-_GRU_v_Velikoy_Otechestvennoy_voyne.html

272 Лота В., Секретный фронт Генерального штаба, М., 2005, С.427

273 Колесников Юрий Антонович (имя при рождении – Иойна Тойвович Гольдштейн, 1922–2013), сотрудник внешней разведки КГБ, полковник. Родился в Бессарабии в г. Болград (с сентября 1939 г. – районный центр Одесской области Украины). В 1940 г. призван на службу в Одесское областное управление НКВД сначала шофером, затем – на оперативных должностях. В начале Великой Отечественной войны зачислен в состав спецгруппы при штабе Кагульского пограничного отряда, затем – при штабе Южного фронта. В июле 1941 г. заброшен со спецзаданием в Румынию. По возвращению в августе в составе группы НКВД участвовал в рейдах по тылам противника. В ноябре зачислен в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН) НКВД СССР. С марта 1942 г. по октябрь 1943 г. воевал в Белоруссии в составе одной из оперативно-разведывательных групп НКВД. С ноября 1943 г. по июль 1944 г. воевал в составе 1-й Украинской партизанской дивизии С.А. Ковпака. В составе дивизии в июле 1944 г. принимал участие в стратегической наступательной операции «Багратион». В августе 1944 г. Колесников был зачислен в оперативный состав 1‑го управления НКГБ (с марта 1946 г. – Министерства государственной безопасности СССР). Работал в ряде стран Ближнего Востока с легальных и нелегальных позиций. Еще продолжая службу в разведке, опубликовал ряд романов о деятельности спецслужб. После выхода в отставку – член Союза писателей. Указом президента от 7 декабря 1995 г. № 1226 «за мужество и героизм, проявленные при выполнении специальных заданий в тылу врага в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 годов» Юрию Антоновичу было присвоено звание Героя Российской Федерации.

274 Аргументы и факты, М., 2019, № 52.

275 Прибалтика и геополитика. 1935 – 1945 гг. Рассекреченные документы Службы внешней разведки Российской Федерации. М., 2009; Секреты польской политики. 1935 – 1945 гг. М., 2010; Агрессия. Рассекреченные документы Службы внешней разведки Российской Федерации. М., 2011; Неизвестный сепаратизм: на службе СД и Абвера. М., 2003.

276 Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Том I. Накануне. Книга 1 (Ноябрь 1938 г. – декабрь 1940 г.); Кн. 2 (Январь 1941 г. – 21 июня 1941 г.). Том II. Начало. Кн. 1 (22 июня – 31 августа 1941 г.); Кн. 2 (1 сентября – 31 декабря 1941 г.); Том III Кн. 1 Крушение блицкрига (1 января – 30 июня 1942 г.); Кн. 2. От обороны – к наступлению. (1 июля – 31 декабря 1942 г.); Том IV. Кн. 1 Секреты операции «Цитадель» (1 января – 30 июня 1943 г.); Кн. 2. «Великий перелом». (1 июля – 31 декабря 1943 г.); Том V. Кн. 1. Вперед на Запад (1 января – 30 июня 1944 г.); Кн. 2. Границы СССР восстановлены (1 июля – 31 декабря 1944 г.); Том VI. Победа. (1 января – 9 мая 1945 г.). Некоторые тома доступны на различных электронных ресурсах.

277 Военная разведка информирует. Документы Разведуправления Красной Армии. Январь 1939 – июнь 1941 г. М., 2008.

278 Серов И.А. Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти. М., 2016. Первое издание книги Г.К. Жукова «Воспоминания и размышления» вышло в марте 1969 г.

279 Сталин ошибался: Гай Марк Исаевич (1898–1937), в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР с 1920 г. В 1932–1936 гг. – начальник Особого отдела НКВД. К разведывательным подразделения отношения не имел. Расстрелян. Не реабилитирован.

280 «Невольники в руках германского рейхсвера». Речь И.В. Сталина в Наркомате обороны. // Источник. М., 1994, N 3, с. 79).

281 Колпакиди А., Прохоров Д. История ГРУ: Очерки истории российской военной разведки. М., 2001, СС. 233–235.

282 Указанные руководители Разведуправления НКО СССР были реабилитированы в период с мая 1954 по июль 1956 г.

283 Уроки войны с Финляндией. Неопубликованный доклад Наркома обороны СССР К.Е.Ворошилова на пленуме ЦК ВКП(б) 28 марта 1940 г. // http://istor-44gsd.ru/Html_Fin/Prilog_fin/Uroki_Dkl_plzk.pdf. (Дата обращения 12.10.2020). // Архив Политбюро ЦК КПСС, ф. 3, оп. 50, д. 261, л. 114–158.

284 Старинов Илья Григорьевич (1900–2000), полковник. Участник Гражданской, Испанской и Великой Отечественной войн. Подробнее см.: Попов А.Ю., Цветков А.И. Русский диверсант Илья Старинов. М., 2001.

Серебрянский Яков Исаакович (1892–1956), полковник, сотрудник ИНО, в годы Великой Отечественной войны – начальник отдела 4‑го управления НКВД СССР. Подробнее см.: Линдер И.Б., Чуркин С.А. Легенда Лубянки Яков Серебрянский. М., 2011.

285 Хлобустов О.М. Петр Ивашутин. Жизнь отдана разведке. М., 2016.

286 Бондаренко А.Ю. Фитин. М., 2015.

287 Пещерский В.Л. «Враг моего врага…» // Военно-исторический журнал, 1998, № 3, с. 60.

288 Коротков Александр Михайлович (1909–1961), генерал-майор. В ИНО ОГПУ с декабря 1928 г. Работал в целом ряде стран Европы на нелегальном положении. В февраля 1941 г. – заместитель резидента НКГБ в Берлине. В дальнейшем – на руководящей работе в разведке. Подробнее см.: Гладков Т.К. Коротков. М., 2005.

289 Народный комиссариат государственной безопасности, в который из НКВД была передана и внешняя разведка, был образован 3 февраля 1941 г. 20 июля оба наркомата были вновь объединены в НКВД СССР под руководством Л.П. Берии.

290 Новобранец В.А. Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика. М., 2017.

291 Под псевдонимом «Старшина» в советской разведке был известен обер-лейтенант люфтваффе Харро Шульце-Бойзен (1909–1942). А «Корсиканцем» был Арвид Харнак (1901 – 1942), референт министерства экономики Германии, с 1935 г. поддерживавший связь с советской разведкой. Оба они были арестованы в сентябре 1942 г. и в декабре того же года казнены. Также были казнены и их жены, помогавшие мужьям в антифашистской борьбе.

292 Журавлев Павел Матвеевич (1998 – 1956), генерал-майор. В 1918 г. был мобилизован в органы ВЧК. За успешную борьбу с бандитизмом в 1922 г. награжден коллегией ВЧК знаком «Почетный чекист». В наградной грамоте, подписанной лично Ф.Э.Дзержинским, указано: «За беспощадную борьбу с контрреволюцией». С 1922 г. работал в Крыму, с 1926 г. – в ИНО ОГПУ. Работал в качестве резидента в Италии, других станах Европы, а также Ближнего и Среднего Востока. В характеристиках Центра отмечалось, что работа руководимых П.М. Журавлевым резидентур отличалась большой активностью и результативностью. В сложных условиях добывалась ценная разведывательная информация. После войны Журавлев П.М. работал заместителем председателя Комитета информации при МИД СССР (внешней разведке). Вышел на пенсию в 1954 г.

Зоя Ивановна Воскресенская (Рыбкина, оперативный псевдоним «Ирина», 1907–1992). В 1929 г. направлена на работу в ИНО ОГПУ. Выполняла разведывательные задания в Китае, Прибалтике, Германии, Австрии. В 1935 г. была направлена заместителем к резиденту НКВД в Финляндии Б.А. Рыбкину и впоследствии стала его женой. После возвращения в Москву – заместитель начальника немецкого отделения 5‑го отдела НКВД. С первых дней Великой Отечественной войны – в Особой группе при наркоме НКВД, занималась созданием разведывательных резидентур на оставляемой РККА территории. Подготовила проведение операции «Послушники» на территории Калининской (ныне Тверской) области. В 1943 г. вместе с мужем направляется для руководства легальной резидентурой НКГБ в Швецию. Эти разведчики обеспечили выход Финляндии из войны против СССР в августе 1944 г. В послевоенные годы вновь возглавляла немецкий отдел внешней разведки. После выхода в 1955 г. в отставку в звании полковника занялась литературным творчеством. Получила известность как детская и юношеская писательница, автор книг, переведенных на многие иностранные языки. В 1992 г. вышла биографическая книга З.И. Вознесенской «Теперь я могу сказать правду. Из воспоминаний разведчицы».

293 Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Том I. Книга II. (Январь 1941 г. – 21 июня 1941 г.). Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 октября 1969 года двадцать четыре иностранных участника «Красной капеллы» были награждены орденами Советского Союза (посмертно).

294 О том, что Сталин все же знакомился с этим документом, уже после начала войны, свидетельствует тот факт, что и Разведывательное управление НКО СССР подготовило аналогичный обзор, но он датирован 5 сентября 1941 г. См.: Военная разведка информирует. Документы Разведуправления Красной Армии. Январь 1939 – июнь 1941 г. М., 2008.

295 См.: Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март – июнь 1941 г. М., 1995.

296 Радо Ш. Под псевдонимом Дора. М., 1988. С. 161.

297 Цит. по: Дамаскин И.А. 100 великих разведчиков. М., 2007, с. 238.

298 Даллес А. Искусство разведки. М., 1992, с. 210–211.

299 Foote A. Handbook for Spies. London, 1949, p. 75.

300 Schramm W. Verrat im Zweiten Weltkrieg. Vom Kampf der Geheimdienste in Europa. Dьsseldorf, 1967.

301 Zehn kleine Negerlein // Der Spiegel, 1967, № 4.

302 http://historylib.org/historybooks/Teodor-Kirillovich-Gladkov_Tayny-spetssluzhb-III-Reykha-Informatsiya-k-razmyshleniyu/24

303 Roewer H. Die Rote Kapelle und andere Geheimdienstmythen. Spionage zwischen Deutschland und Russland im Zweiten Weltkrieg 1941–1945. Graz, 2010.

304 Соколов Б.В. Указ. соч., с. 136, 152.

305 Zehn kleine Negerlein // Der Spiegel, 1967, № 4.

306 Документы о Рудольфе Рёсслере и его издательстве сохранились в швейцарских архивах: Archiv fьr Zeitgeschichte der Eidgenцssischen Technischen Hochschule Zьrich (Nachlass: Strafprozesse, Dok.); Staatsarchiv Luzern (PA 215: Zeitung Artikel in der „Freien Innerschweiz“; PA Nachlass Xaver Schnieper; A 1044/12269: Handelsregisterbelege Vita Nova Verlag).

307 http://historylib.org/historybooks/Teodor-Kirillovich-Gladkov_Tayny-spetssluzhb-III-Reykha-Informatsiya-k-razmyshleniyu/24

308 Алексеев М.А., Колпакиди А.И., Кочик В.Я. Энциклопедия военной разведки. 1918–1945 гг. М., 2012, с. 650–651.

309 Восточный вал – стратегический оборонительный рубеж немецких войск на советско-германском фронте, построенный к осени 1943 г.

310 Rote Kapelle. Finale in Luzern // Der Spiegel, 1953, № 16.

311 Радо Ш. Под псевдонимом Дора. М., 1988. С. 201, 227–238, 235–239, 253–265.

312 Там же, с. 188.

313 Микоян. А.И. Так было. М., 1999. Глава 37. Создание Резервного (Степного) фронта в 1943 г.

314 Безыменский Л.А. Курский сигнал // Новое время, 2003, № 18/19, с. 37–39.

315 Лурье В.М., Кочик В.Я. ГРУ: дела и люди. М., 2002, с. 523.

316 Соколов Б.В. Разведка. Тайны Второй мировой войны, с. 136–137.

317 Там же.

318 Алексеев М.А., Колпакиди А.И., Кочик В.Я. Энциклопедия военной разведки. 1918–1945 гг. М., 2012, с. 650–651.

319 Schramm W. Op. cit.; Huber P. Sowjetische und parteikommunistische Nachrichtenkanдle in der Schweiz (1937–1944) // Krieg im Дther. Widerstand und Spionage im Zweiten Weltkrieg. Wien, 2004, S. 91.

320 Hermes R.A. Die Kriegsschauplatze und die Bedingungen der Kriegfuhrung. Luzern, 1941.

321 Бояджи Э. История шпионажа. В 2-х т. Т. 2, М., 2003, с. 104.

322 Niedersдchsisches Hauptstaatsarchiv Hannover, Nds, 721, Lьneburg, Acc.69/67. Bd.6, Bl.816 ff; Фотокопия: Bundesarchiv, R 58/1131, fol.37 ff.

323 U.S. Central Intelligence Agency. The Rote Kapelle: The CIA’s History of Soviet Intelligence and Espionage Networks in Western Europe. 1936–1945. Washington DC, 1979.

324 Tuchel J. Die Gestapo-Sonderkommision „Rote Kapelle“ // Die Rote Kapelle im Widerstand gegen den Nationalsozialismus. Berlin, 1994, S.152.

325 Chawkin B., Coppi H., Zorja J. Russische Quellen zur Roten Kapelle // Ibid., S. 104–144.

326 Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. М., 1995; Пещерский В. Л. Неразгаданные тайны “Красной капеллы” // Новая и новейшая история, 1996, № 3.

327 Метаксас Э. Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего рейха. М., 2012, с. 420.

328 Ritter G. Carl Goerdeler und die deutsche Widerstandsbewegung. Stuttgart, 1956.

329 Цит. по: Кузнецов В.В. НКВД против гестапо. М., 2008, с. 151–152.

33 °Cудоплатов П.А. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М., 1996, с. 169.

331 Там же.

332 О’Салливан Д. Проект «Венона»: неизвестные документы ЦРУ США // Новая и новейшая история, 2000, № 1.

333 Модин Ю.И. Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья. М., 1997.

334 Очерки истории российской внешней разведки, т. 4, с. 246–247.

335 Судоплатов П.А. Указ. соч., с. 169–170.

336 Узнав, что гестапо получило информацию о его участии в заговоре против Гитлера, Гизевиус 12 июля 1944 г. тайно вернулся в Берлин. 20 июля 1944 г. он находился в штабе путчистов на Бендлер-штрассе. После провала заговора скрывался в Германии, затем бежал в Швейцарию.

337 Gisevius Н.B. To the Bitter End. New York, 1947, p. 142. Русск. перев.: Гизевиус Г. До горького конца. Записки заговорщика. Смоленск, 2002.

338 Кузнецов В.В. Указ. соч., с. 152–153.

339 Хавкин Б.Л. Граф Шуленбург: «Сообщите господину Молотову, что я умер… за советско-германское сотрудничество» // Родина, 2011, № 1; его же. Германское консервативное Сопротивление и Россия // Копелевские чтения 2012. Россия и Германия: диалог культур. Липецк, 2012; его же. Сопротивление в рядах вермахта на Восточном фронте и генерал Х. фон Тресков // Новая и новейшая история, 2013, № 1.

340 Bundesarchiv, Freiburg. Nachlass: Kaiser, Hermann.

341 Accoce Р., Quet Р. A Man Called Lucy. New York, 1967.

342 Радо Ш. Указ. соч., с. 167.

343 Ruland В. Die Augen Moskaus. Fernschreibzentrale der Wehrmacht in Berlin. Zwei Mдdchen gegen Hitler. Zьrich, 1974.

344 http://libelli.ru/works/37-6.htm

345 Характерно, что в США ее официально называют Революционной войной или просто Американской революцией.

346 http://libelli.ru/works/37-6.htm

347 65-летний посол США в Петрограде Фрэнсис, бывший мэр Сент-Луиса, получил свое место как синекуру. Он приехал в Россию в марте 1916 года со своим чернокожим слугой и большими запасами жевательной резинки, которую он к ужасу остальных послов жевал на дипломатических приемах. Россию Фрэнсис презирал как полудикую страну, к тому же он увлекся в 1916 году некой Матильдой де Крам, которую военный атташе США в Петрограде Джадсон подозревал в шпионаже в пользу Германии. Дело дошло до того, что послы других держав Антанты перестали делиться с Фрэнсисом конфиденциальной информацией. Госсекретарь США Лансинг в шифровке потребовал от Фрэнсиса порвать с его любовницей, но посол указание проигнорировал и вообще перестал выходить из посольства.

348 На самом деле в Добровольческой армии в то время было менее 3 тысяч человек, и она не могла справиться даже с местными, наспех сформированными отрядами Красной гвардии.

349 Morgan T., Reds., New York, 2003, p. 26–27

350 Рэймонд Робинс – глава миссии американского Красного креста в России.

351 Посольства стран Антанты переехали из Петрограда в Вологду именно из-за начала немецкого наступления в районе Пскова и Нарвы.

352 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.35

353 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.51

354 Последний американский солдат покинул территорию России 1 апреля 1920 года.

355 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.43

356 http://en.wikipedia.org/wiki/Overman_Committee

357 Среди них преобладали белогвардейцы, бывшие чиновники царского и Временного правительств.

358 Hagedorn, Ann (2007). Savage Peace: Hope and Fear in America, 1919, New York, 2007, p.148

359 http://www.e-reading-lib.org/chapter.php/1003624/5/Kovtun_Ivan_-_Russkie_esesovcy.html

360 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.65

361 Schmidt, R., Red Scare: FBI and the Origins of Anticommunism in the United States, 1919–1943, University of Copenhagen, 200б, p.144

362 Ее возглавлял будущий президент США, республиканец Герберт Гувер. Первая благотворительная кухня АРА в Петрограде открылась 7 сентября 1921 года

363 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.91

364 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.105

365 Мартенс легально приехал в США еще до свержения царизма как коммерческий представитель русских фирм.

366 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.62

367 Родился в 1872 году. С 1909 года – член конгресса от демократической партии. Во время Первой мировой войны отвечал за конфискацию и управление «вражеской собственностью» – активами Германии и ее союзников на сумму в 500 миллионов долларов (более 5 миллиардов долларов в современных ценах)

368 Характерно, что американские парламентарии не слишком поверили в алармисткие заявления Палмера и увеличили его бюджет всего на 100 тысяч долларов.

369 Murray, Robert K., Red Scare: A Study in National Hysteria, 1919–1920 (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1955,р.227-229

370 http://en.wikipedia.org/wiki/Alexander_Mitchell_Palmer

371 Обе образованные в 1919 году компартии в 1920 году объединились. С 1921 по 1929 года коммунисты назывались Партией трудящихся Америки.

372 Заметим, что само название детской организации СССР и даже повязанный определенным образом красный галстук. были заимствованы из американской истории освоения «дикого Запада» пионерами-первопроходцами.

373 В 1971 и 1976 года здание «Амторга» в Нью-Йорке пытались взорвать террористы из «Вооруженного еврейского сопротивления». «Амторг» продолжал существовать даже после распада СССР.

374 В 2011 году в союзе было более 500 тысяч членов, а годовой бюджет организации превысил 100 миллионов долларов.

375 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.129

376 Иногда батальон называли и бригадой, но это неверно.

377 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.185

378 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.187

379 Согласно этой поправке никого нельзя принуждать давать показания против себя.

380 http://www.nytimes.com/1988/09/18/books/mr-euripides-goes-to-washington.html

381 Morgan T., Reds., New York, 2003, p.193

382 Лидер Коминтерна не без сарказма отметил, что в «письме» даже неправильно указан его титул: вместо «Коммунистический Интернационал» было написано «Третий Интернационал».

383 Консервативная партия дополнительно завоевала 155 мест, получив в общей сложности 413. Лейбористы потеряли 40 мест, сохранив 151.

384 В 1919 году Мортон возглавил разведслужбу МИД Великобритании (Secret Intelligence Service’s Section V), причем работал на этом посту в основном против Советской России. На связи с Мортоном были, в частности, Сидней Рейли и Владимир Орлов. В 1924 году Черчилль перевел его в военное министерство, назначив в 1929 году главой секции промышленного шпионажа (Industrial Intelligence Centre). На этом посту Мортон до 1939 года собирал информацию о производстве боеприпасов в других странах и «по дружбе» снабжал этими сведениями Черчилля, не занимавшего тогда никаких государственных постов.

385 Заметим, что некоторые документы британской разведки по «письму Зиновьева» были засекречены, и Беннет не смогла с ними ознакомиться.

386 Military Intelligence Division (MID)

387 Mahnken T. G., Uncovering Ways of War: U.S. Intelligence and Foreign Military Innovation, 1918–1941, Cornell University, 2002 p.18

388 Office of Naval Intelligence (ONI)

389 Naval Intelligence Division

390 Mahnken T. G., Uncovering Ways of War: U.S. Intelligence and Foreign Military Innovation, 1918–1941, Cornell University, 2002, p.19

391 Министерства обороны у США до войны не было. Каждый вид вооруженных сил имел свое министерство (за исключением авиации).

392 http://ibiblio.org/pha/A%2 °CENTURY%20OF%20US%20NAVAL%20INTELLIGENCE.pdf

393 Mahnken T. G., Uncovering Ways of War: U.S. Intelligence and Foreign Military Innovation, 1918–1941, Cornell University, 2002, p.25

394 Шахт (1877–1970 гг.) считался «отцом экономического чуда» при Гитлере. С Гитлером был знаком с января 1931 года и «фюрер» произвел на Шахта «большое впечатление». Обеспечивал финансирование восстановления германской военной мощи, в том числе и в нарушение Версальского договора. В январе 1937 года был награжден Гитлером золотым значком НСДАП. В 1934–1937 гг. был министром экономики Германии и одновременно (1935–1937 гг.) генеральным уполномоченным по военной промышленности. В 1938–1943 гг. – министр без портфеля. На Нюрнбергском трибунале главных нацистских преступников был оправдан, прежде всего, благодаря усилиям США. После массовых протестов населения был в 1947 году осужден на 8 лет трудового лагеря, но подал апелляцию и уже в сентябре 1948 года вышел на свободу.

395 http://images.library.wisc.edu/FRUS/EFacs/1933v02/reference/frus.frus1933v02.i0014.pdf

396 Rosenbaum R.A., Waking to Danger: Americans and Nazi Germany, 1933–1941, Santa Barbara,2010, p.4

397 «Разведкой» Коминтерна был созданный 8 августа 1920 года Секретный отдел, переименованный в июне 1921 года в Отдел международной связи (ОМС), Он занимался поддержанием конспиративных связей между штаб-квартирой Коминтерна в Москве и зарубежными коммунистическими партиями (например, передачей денежных средств, изготовлением фальшивых документов для членов зарубежных компартий, находившихся на нелегальном положении и т. д.).

398 20 декабря 1920 года глава ВЧК Ф.Э. Дзержинский подписал приказ по ВЧК об образовании первого органа советской политической разведки – Иностранного отдела (ИНО) ВЧК. Причем главной задачей ИНО был не шпионаж, а борьба против антисоветской белогвардейской эмиграции за рубежом. Общий штат ИНО составлял в 1922 году 70 человек, в 1930 – 122 (в том числе 62 сотрудника резидентур за рубежом).

399 5 ноября 1918 года при Полевом штабе Реввоенсовета Республики было сформировано Регистрационное управление (Региступр), ставшее первым центральным разведывательным органом Красной Армии. После окончания гражданской войны Региструпр переименовали в Разведывательное управление Штаба РККА, а с сентября 1926 года – в IV управление.

400 Настоящая фамилия Шпак. Родился в Виленской губернии в 1893 году. Кадровый офицер царской армии, в годы Первой мировой войны дослужился до командира роты. На службе в ОГПУ с 1921 года, работал в Болгарии, Югославии и Венгрии. В 1930 году награжден именным браунингом. Арестован в июле 1938 года, 21 февраля 1939 года расстрелян. Реабилитирован в 1956 году.

401 Троцкий назвал тогда Сталина лакеем англо-французского империализма.

402 Smith B.F., Sharing secrets with Stalin, University Press of Kansas, 1996, p.8

403 Организационно подчинялись министерству экономической войны. Управление было учреждено по инициативе ставшего премьером Черчилля 22 июля 1940 года. Для маскировки управление официально именовалось Inter Services Research Bureau (Межведомственное бюро исследований)

404 В 1939 году Криппс был исключен из лейбористкой партии именно как сторонник единства действий с коммунистами.

405 Чтобы подчеркнуть важность миссии Криппса Черчилль сначала хотел направить его в Москву не как посла, а как своего личного представителя, но Сталин на это не пошел, чтобы не провоцировать немцев.

406 Дешифровкой иностранных военных и дипломатических кодов занималось специальная британская государственная организация – Government Code and Cypher School (GC&CS) в Блетчли-парке. Причем следует подчеркнуть, что вплоть до 22 июня 1941 года британцы активно пытались взломать и коды Красной Армии. До июня 1941 года англичане смогли расшифровать код немецкой шифровальной машины для шифровки радиосообщений «Энигма», которой пользовался не только вермахт, но и МИД Германии, СС и СД. Со второй половины 1940 года вермахт для передачи сообщений стратегического характера стал использовать новую шифровальную телетайпную машину – «машину Лоренца» (официальное немецкое название Schlьssel-Zusatz 40 или SZ40). Немцы называли передачу сведений с помощью «машины Лоренца» «Рыба-пила».

407 http://www.ifz-muenchen.de/heftarchiv/1994_1_1_schmidt.pdf

408 В 1939–1945 гг. комитет возглавлял бывший дипломат 9-й герцог Портлэнда Виктор Кавендиш-Бентинк (он предпочитал, чтобы его назвали «Билл Бентинк»).

409 Smith B.F., Sharing secrets with Stalin, University Press of Kansas, 1996, p.12

410 Smith B.F., Sharing secrets with Stalin, University Press of Kansas, 1996, p.12

411 В Германии в то время ходила следующая шутка на сей счет: «Улетел коричневый волнистый попугайчик. Нашедшего просьба вернуть его рейхсканцлеру».

412 Офицеры МИ 6 плотно допрашивали Гесса, с ним беседовали британские политики (например, известный сторонник англо-германского сближения в 30-е годы лорд Саймон).

413 На самом деле, Гесс быстро понял безрезультатность своей миссии (заключение мира между Германией и Англией на антисоветской основе) и уже 15 июня 1941 года попытался совершить самоубийство.

414 День, когда Гесс спрыгнул с парашютом над Шотландией, ознаменовал собой пик немецких бомбежек Великобритании. 10 мая 1941 года 500 немецких самолетов сбросили на Англию 711 тонн взрывчатки и 2000 зажигательных зарядов. Погибли 1212 человек, 1800 получили тяжелые ранения. Был поврежден Британский музей.

415 Речь шла об Айвоне Киркпатрике, бывшем сотруднике британского посольства в Берлине, которого действительно доставили в Шотландию 13 июня. После трех раундов переговоров с Гессом Киркпатрик дожил Черчиллю, что «заместитель фюрера» (официальный титул Гесса) прилетел в Англию без санкции Гитлера.

416 До этого англичане уже направили в разные страны несколько военных миссий, которым были присвоены другие порядковые номера.

417 Донован родился в 1883 году. Его родители эмигрировали в США из Ирландии. В колледже активно играл в американский футбол и за ярость на поле получил свое прозвище. Окончил престижный Колумбийский университет и стал юристом на Уолл-стрит. Во время Первой мировой войны в чине майора пошел добровольцем в армию и был повышен до полковника. Затем вернулся к юридической карьере и с 1924 года работал в министерстве юстиции в отделе по борьбе с монополизмом. В 1932 году безуспешно баллотировался на пост губернатора штата Нью-Йорк.

418 Smith B.F., Sharing secrets with Stalin, University Press of Kansas, 1996, p.14

419 По англо-саксонской политической традиции именно начальники штабов родов войск являются высшими военными руководителями. Министры обороны – гражданские политики, как правило, не занимаются, повседневным управлением войсками.

420 Smith B.F., Sharing secrets with Stalin, University Press of Kansas, 1996, p.17

421 Заметим, что формально Финляндия объявила войну СССР лишь 25 июня 1941 года.

422 Osborn P., Operation Pike: Britain Versus the Soviet Union, 1939–1941, London, 1966 p.240

423 Хилл имел против большевиков личные материальные счеты. Его отец, Фредерик Хилл, по происхождению англичанин, родился в 1860 году в Казани и имел свой кирпичный завод. Семья Хиллов жила в Санкт-Петербурге до 1917 года. В июне 1917 года Хилл, как член миссии Королевского лётного корпуса, приехал в Россию, где в течение полутора лет якобы принимал активное участие во множестве операций британской разведки. Согласно мягко говоря сильно приукрашенным мемуарам самого Хилла, он помогал Троцкому организовать военную разведку и ВВС РККА. Вместе с Джозефом Бойлем Хилл участвовал в возвращении румынскому правительству румынских ценностей, эвакуированных в Москву во время Первой мировой войны. Как и Сидней Рейли Хилл изрядно приукрасил в написанной им книге свои «шпионские подвиги» против «красных».

424 Whitman Alden Harry S. Truman: Decisive President. // The New York Times, 27 декабря 1972 г. (Дата обращения 15.02.2020).

425 См. Голиков Ф.И. Записки начальника Разведупра. Июль 1940 года – июнь 1941 года. М., 2019

426 См.: Николаи В. Интернациональный шпионаж и борьба с ним во время мировой войны. (По изданию 1925 г., подготовленному Разведывательным управлением штаба РККА). М., с. 31.

427 Управление специальных операций (СОЭ) британская разведывательная служба, образованная 22 июля 1940 г. и действовавшая по 15 января 1946 г. Основными ее задачами были ведение разведки, проведение специально-агентурных (саботаж) и боевых (диверсии) мероприятий на территории оккупированных Германией государств и ее сателлитов, а также оказание помощи сторонникам и участникам Движения сопротивления в Европе.

428 Тернистый путь сотрудничества. // Очерки истории российской внешней разведки. Том IV. 1941–1945 годы. М., 2014.

429 Подробнее см.: Взаимодействие разведок СССР и США в годы войны. // Очерки истории российской внешней разведки. Том IV. 1941–1945 годы. М., 2014.

430 Зарубин Василий Михайлович (1894–1972), генерал-майор. В органах ВЧК с января 1921 г. В сентябре 1925 г. переведен в Иностранный отдел (ИНО) ОГПУ СССР. С 1925 по 1941 г. неоднократно выезжал в заграгкомандировки, где действовал и с легальных, и нелегальных позиций. С октября 1941 г. по апрель 1944 г. находился в США под дипломатическим прикрытием. Организовал добывание разведывательной информации по «Манхэттенскому проекту» – работам по созданию в США атомного оружия. После возвращения в СССР – на руководящих должностях в разведке до увольнения в отставку 27 января 1948 г.

431 См.: Официальный сайт СВР. https://web.archive.org/web/20100810213203/http://svr.gov.ru/history/zar.htm. (дата обращения 22.10.2020).

432 Проблемы межсоюзнических отношений. Очерки истории российской внешней разведки. Том IV. 1941–1945 годы. М., 2014. // https://military.wikireading.ru/25827. (Дата обращения 18.08.2020).

433 Подробнее см.: Проблемы межсоюзнических отношений. // Очерки истории российской внешней разведки. Том IV. 1941–1945 годы. М., 2014.

434 Кэрнкросс Джон (1913–1995), выпускник Кембриджского университета. С советской разведкой сотрудничал с середины 1930-х годов. В 1936 г. поступил на работу в министерство иностранных дел («форин-офис») Великобритании. В 1942 г. был переведен в Государственную кодо-шифровальную школу (ГКШ, дешифровальную службу), где занимался обработкой полученных в ходе операции «Ультра» материалов немецких радиоперехватов. Их содержание представляло значительный интерес для советского военного командования, но лишь частично передавалось СССР по линии «партнерских связей» СИС с НКВД. В 1944 г. был переведен в СИС, где координировал работу британской разведки в Югославии. Попал под подозрение контрразведки в мае 1951 г. в связи с побегом в СССР членов «Кембриджской пятерки» Гая Берджеса и Дональда Маклина. Будучи допрошенным в 1964 г британской контрразведкой МИ-6, Кэрнкросс подтвердил, что передавал СССР секретную информацию из ГКШ о планах и действиях германского командования, заявив, что помогал союзнику Великобритании по антигитлеровской коалиции, от которого западные державы несправедливо утаивали важную информацию. Кэрнкросса не стали привлекать к уголовной ответственности, посчитав, что он своей деятельностью не причинил ущерба интересам Великобритании. Подробнее см.: Модин Ю. И. Судьбы разведчиков: Мои кембриджские друзья. М., 1997.

435 Дамаскин И.А. Сталин и разведка. М., 2004, с. 371.

436 См.: Сепаратные игры. // Очерки истории российской внешней разведки. Том IV. 1941–1945 годы. М., 2014. // https://military.wikireading.ru/25838. (Дата обращения 19.08.2020).

437 Папен Франц, фон (1879–1969), влиятельный немецкий государственный и политический деятель, дипломат. С 1934 г. по март 1938 г. – посол Германии в Австрии, оказывал финансовую и политическую поддержку прогермански настроенным националистическим организациям. В 1939–1944 гг. – посол в Турции.

438 Сепаратные игры. // Очерки истории российской внешней разведки. Том IV. 1941–1945 годы. М., 2014.

439 Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Том VI. Победа. (1 января – 9 мая 1945 г.). М., 2014, СС. 156–165.

440 Изложение речи У. Черчилля было опубликовано в газете «Правда» 11 марта 1946 г. Мы цитируем перевод речи У. Черчилля с сайта Российского исторического общества. // https://historyrussia.org/tsekh-istorikov/archives/fultonskaya-rech-uinstona-cherchillya-1946-goda.html. (Дата обращения 23.10.2020).

441 Более подробно об этом см.: Секреты Гитлера на столе у Сталина. Разведка и контрразведка о подготовке германской агрессии против СССР. Март – июнь 1941 г. Документы из центрального архива ФСБ России. М., 1995; Органы государственной безопасности СССР в годы Великой Отечественной войны. Т.1. Накануне. Книги 1 и 2. М., 1995. Текст выступления И.В. Сталина см.: РГАСПИ, Ф. 558, оп. 1, д. 3808, лл. 1-12. Также см.: Секретное выступление Сталина. // Независимое военное обозрение. М., 2003, 25 апреля. // https://nvo.ng.ru/history/2003-04-25/1_stalin.html. (Дата обращения 26.10.2020).

442 Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Том VI. Победа. (1 января – 9 мая 1945 г.). М., 2014, СС. 294–295.

443 Тернистый путь сотрудничества. // Очерки истории российской внешней разведки. Том IV. 1941–1945 годы. М., 2014. // https://military.wikireading.ru/25836. (Дата обращения 19.10.2020).

444 Подробнее см.: Холодная война: истоки и следствия. // Очерки истории российской внешней разведки. Том V. М., 2014; Меморандум 121. // Безыменский Л. Тайный фронт против второго фронта. М., 1987.

445 См. Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. VI. М., 2014, сс. 87–88. Указание НКГБ СССР от 22 марта 1945 г. о розыске агентуры британской разведки см. там же, СС. 305–306.

446 Бернадотт Фолке (1895–1948), один морганатических представителей шведской королевской династии, влиятельный дипломат и общественный деятель, один из руководителей Международного Красного Креста. Подробнее см.: Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Том VI. Победа. (1 января – 9 мая 1945 г.). М., 2014, СС. 378–380.

447 Там же, СС. 361, 375. Так же см.: Даллес А. Тайная капитуляция. М., 2004.

448 См.: Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. М., 1958.

449 Подробнее см. Уолкер Д. «Операция «Немыслимое». Третья мировая война. М., 2016.

45 °Cогласно плану «Операция Немыслимое», генштаб Великобритании планировал использовать для ее проведения около 10 дивизий вермахта, интернированных, но не расформированных западными союзниками и находившихся под командованием фашистских офицеров и генералов. Сообщение агента НКГБ СССР о режиме содержания интернированных подразделений вермахта в британских лагерях военнопленных см.: Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Том VI. Победа. (1 января – 9 мая 1945 г.). М., 2014, СС. 436–437.

451 Подробнее см.: Секретные военные планы У. Черчилля против СССР в мае 1945 г. // Главный противник: Документы американской внешней политики и стратегии 1945–1950 гг. М., 2006, сс. 455–493.

452 Джеймс Вулси: США ведут четвертую мировую войну. // https://ria.ru/20030404/361901.html. (Дата обращения 22.10.2020).

453 Подробнее см.: Хлобустов О.М. Американская стратегия «холодной войны» против России: история и современность. // Исторические чтения на Лубянке. ХХ лет. М., 2017, СС. 281–291.

454 Цитируется по: Шебаршин Л.В. «Рука Москвы». Записки начальника советской разведки». М., 1996, с. 366.

455 Diels R. Der Fall Otto John, Hintergrьnde und Lehren. Gцttingen, 1954; Leiser E. Otto John: Eine deutsche Geschichte. Dokumentarfilm.1995; Stцver В. Der Fall Otto John. // Doppelte Zeitgeschichte. Deutsch-deutsche Beziehungen 1945–1990. Bonn, 1998; Stцver B. Der Fall Otto John. Neue Dokumente zu den Aussagen des deutschen Geheimdienstchefs gegenьber MfS und KGB. // Vierteljahrshefte fьr Zeitgeschichte. № 47/1999; Бейли Дж, Кондрашов С., Мерфи Д. Поле битвы Берлин. М., 2002; Очерки истории российской внешней разведки. Т.5. М., 2003; Чернявский В.Г. Разведка: вымыслы и правда. М., 2004; Gieseking E. Der Fall Otto John. Entfьhrung oder freiwilliger Ьbertritt in die DDR? // Subsidia Academica: Reihe A, Neuere und neueste Geschichte; Band 6. Lauf an der Pegnitz, 2005; Gieseking E. Otto John – Prдsident des Bundesamtes fьr Verfassungsschutz. Kommunist, Monarchist oder Demokrat? // Zum Ideologieproblem in der Geschichte. Subsidia Academica: Reihe A, Neuere und neueste Geschichte. Band 8. Lauf an der Pegnitz, 2006; Schaefer K. Der Prozess gegen Otto John. Zugleich ein Beitrag zur Justizgeschichte der frьhen Bundesrepublik Deutschland // Wissenschaftliche Beitrдge aus dem Tectum Verlag: Rechtswissenschaft, Band 32. Marburg, 2009; Хавкин Б.Л. Отто Йон: судьба человека между Западом и Востоком. // Россия и Германия в новой Европе: конец ХХ – начало ХХI вв. Череповец, 2012.

456 Bethge E. Dietrich Bonhoeffer. Man of Vision, Man of Courage. New York, 1977. P. 626–627; Метаксас Э. Дитрих Бонхёффер. Праведник мира против Третьего Рейха. М., 2012.

457 Об отношении К. Филби к немецкому Сопротивлению и, в частности, к Йону, см.: Knightly P. The Master Spy. New York, 1989. P. 108–109; Бейли Дж, Кондрашов С., Мерфи Д. Указ. соч. С.224.

458 Бейли Дж, Кондрашов С., Мерфи Д. Указ. соч. С. 239.

459 Ritter G. Carl Goerdeler und die deutsche Widerstandsbewegung. Mьnchen, 1964. S.551.

460 John O. Falsch und zu spдt. Der 20. Juli 1944. Epilog. Frankfurt/M, 1989.

461 Васильчикова М. Берлинский дневник 1940–1945. М., 1994. С.231.

462 John O. Zweimal kam ich heim. Vom Verschwцrer zum Schьtzer der Verfassung. Dьsseldorf – Wien, 1969.

463 Бейли Дж, Кондрашов С., Мерфи Д. Указ. соч. С. 226.

464 Инспекция – кодовое название аппарата КГБ в Берлине. Цит. по: Бейли Дж, Кондрашов С., Мерфи Д. Указ. соч. С 228.

465 Карпов М. Из Германии в Германию и обратно. // Совершенно секретно. 2004, № 11.

466 John O. Ich wдhlte Deutschland. Rechtfertigungsschrift des nach Ostberlin entsprungenen ersten Prдsidenten des BfV. Berlin 1954.

467 New York Herald Tribune. 12.08.1954.

468 Цит. по: Stцver B. Der Fall Otto John. Neue Dokumente zu den Aussagen des deutschen Geheimdienstchefsgegenьber MfS und KGB. S.110.

469 Бейли Дж, Кондрашов С., Мерфи Д. Указ. соч. С.234.

470 Там же. С. 237.

471 Witter B. Der Agent hinter den Bergen. // Die Zeit, 5. Oktober 1973. Nr. 41.

472 Delmer S. Die Deutschen und ich. Hamburg, 1962.

473 Jдckel. H. Das Geheimnis des Doktor John.// Die Zeit,1. Juli 2004. Nr. 28.

474 Gieseking E. Der Fall Otto John, S. 561.

475 Чернявский В.Г. Указ. соч. С.289.

476 Там же. С.301.

477 Бейли Дж, Кондрашов С., Мерфи Д. Указ. соч., с. 229–231.

478 Siebenmorgen P. Spionage Opfer von Agenten. // Focus Magazin. 10.07.1995. Nr. 28.

479 Письмо руководителя пресс-бюро СВР России С. Иванова Б. Хавкину от 17.03.2011. Архив автора.

480 Карпов В.В. Дальше Кушки не пошлют… // Гудок. М., 2003. 12 августа

481 Квитницкий Р.Н. Изучение последствий ашхабадского землетрясения: Результаты обследования 16–29 октября 1948 г. // Интернет

482 Совершенно секретно. М., 1994. № 5. С.20

483 Шелков В.А. История «микроточки»: «Микроточка» в годы «холодной войны» // Специальная техника. М., 1999. № 6

484 Микоян С.А. Анатомия Карибского кризиса. М., 2006.

485 Семичастный В.Е. Спецслужбы СССР в тайной войне. М., 2016, С. 309–310.

486 Подробнее об интервенционистских планах США в отношении Кубы см.: Хинкл У., Тёрнер У. Рыба красного цвета. История одной тайной войны. М., 1983.

487 Семичастный В.Е. Спецслужбы СССР в тайной войне. М., 2016, С. 312.

488 Феклисов Александр Семенович (1914–2007) полковник, Герой Российской Федерации (1996 г.). В органах госбезопасности с 1939 г., в 1940–1974 гг. – сотрудник ПГУ. Работал в легальных резидентурах в Нью-Йорке (1941–1946 гг.), Лондоне (1947–1950). Во время командировки в Лондон, Феклисов был руководителем, по зарубежной терминологии – «оператором», ценного советского источника физика Клауса Фукса. Назначение в качестве резидента в Вашингтон А.С. Феклисов получил в августе 1960 г. В Москву вернулся в апреле 1964 г.

489 Феклисов А.С. Признание разведчика. Миссии: Атомная бомба, Карибский кризис. М., 2016, с. 296.

490 Подробнее см.: Борьба у края ядерной пропасти. // Очерки истории российской внешней разведки. Том V. 1945–1965 годы. М., 2014. // https://military.wikireading.ru/29311. Феклисов А.С. Признание разведчика. Миссии: Атомная бомба, Карибский кризис. М., 2016, СС. 296–324; Семичастный В.Е. Спецслужбы СССР в тайной войне. М., 2016, СС. 308–326.

491 Кастро Фидель Александро Рус (1926–2016) – революционный, государственный и партийный деятель Кубы. В 1959–2008 гг. – председатель Совета министров Кубы, Первый секретарь Коммунистической партии Кубы.

Кастро Модесто Рауль Рус (1931) – революционный и государственный деятель Кубы, младший брат Фиделя Кастро. С 1959 г. – Главнокомандующий вооруженными силами, министр Революционных вооруженных сил Республики Куба. В 1962–1963 гг. – второй секретарь Национального руководства Объединенных революционных организаций Кубы (ОРО). 2008–2018 – председатель Государственного Совета Кубы.

Че Гевара Эрнесто (1928–1967) – политический и государственный деятель республики Куба. В 1961 г. – президент Национального банка Кубы.

Рок Бласа (1908–1987) – политический деятель Кубы. В 1961 г. – член Национального руководства ОРО, с 1962 г. – член Секретариата Национального руководства ОРО.

492 ОАГ – Организация американских государств.

493 История Российской внешней разведки. В 6 томах. Том V. М., 2014, сс. 706–707.

494 Серов И.А. Записки из чемодана. Тайные дневники первого председателя КГБ. М., 2016, сс. 567–568.

495 Этот и последующие цитируемые документы опубликованы: История Российской внешней разведки. В 6 томах. Том V. М., 2014.

496 Зорин В.А. – советский дипломат, в 1960–1963 гг. постоянный представитель СССР в ООН. Стивенсон Эдлай Эвинг (Второй) – американский политический и государственный деятель, в 1961–1965 гг. – постоянный представитель США при ООН. У Тан – с 3 ноября 1961 г. – исполняющий обязанности, с 30 ноября 1962 г. Генеральный секретарь ООН.

497 См.: https://military.wikireading.ru/29466. (Дата обращения 17.10.2020).

498 Газета «Правда». 3 сентября 1945 г.

499 Торсуков Е.Г. Альма-матер военных переводчиков. Вестник Московского университета. Сер.22. Теория перевода. 2010. № 2. С. 112–126.

500 По материалам публикации: 62 года на службе в органах госбезопасности: памяти советского разведчика и дипломата посвящена музейная выставка в Костромской области. [Электронный ресурс] URL: https//rvio.histrf.ru/soobshestvo/post-6659 (дата обращения: 28.09.2020 г.).

501 Цит. по истории Военного института иностранных языков [Электронный ресурс] URL: https//clubvi.ru/history/history03.htm (дата обращения: 28.09.2020 г.).

502 Цвиллинг М.Я. Как я выучил немецкий язык. Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2010. № 2. С. 130–131.

503 Летопись Военного университета: год за годом [Электронный ресурс] URL: https//vumo.mil.ru/VU-MO-100-let/Letopis-Voennogo-https://vumo.mil.ru/VU-MO-100-let/ Letopis-Voennogo-universiteta-god-za-godom (дата обращения: 28.09.2020 г.).

504 Там же.

505 Из собраний МКУ «Нейский краеведческий музей».

506 История внешней политики СССР в 2-х т. Т.2 1945–1980 гг. Изд. 4. Под ред.: А.А. Громыко, Б.Н. Пономорева. М.: Изд. Наука. 1981. С. 115–123.

507 American Foreign Policy. 1950 – 1955. Basic Documents. – Vol. I. – Wash., 1957. P. 426.

508 Выступление А.А. Громыко на конференции в Сан-Франциско 5 сентября 1951 года. Газета «Красный Север». 8 сентября 1951 г. № 177 (10141).

509 Из собраний МКУ «Нейский краеведческий музей».

510 American Foreign Policy. 1950 – 1955. Basic Documents. – Vol. I. – Wash., 1957. P. 426.

511 Там же. P. 885 – 886.

512 Андропов Юрий Владимирович (1914–1984). Член ВКП(б) с 1939 г. Секретарь ЦК КПСС (1962–1967; 1982), Председатель КГБ СССР (1967–1982). Кандидат в члены Политбюро (1967–1973), член Политбюро ЦК КПСС (1973-02.1984). Генеральный секретарь ЦК КПСС (11.1982 по 02.1984). Председатель Президиума Верховного Совета СССР (1983-02.1984).

513 См.: Снегирев В.Н. Генерал невидимого фронта. Он был одним из главных героев холодной войны. М.: Международные отношения. 2016. 168 с.

514 Виноградов Владимир Михайлович (1921–1997), участник Великой Отечественной войны. Окончил Московский химико-технологический институт им. Д.И. Менделеева и Всесоюзную академию внешней торговли. В 1948–1962 гг. работал на руководящих должностях, в т. ч. за рубежом, в Министерстве внешней торговли СССР. Посол в Японии (1962–1967). Заместитель министра иностранных дел СССР (1967–1970). Посол в Египте (1970–1974), до 1977 г. посол по особым поручениям МИД СССР, с 1977 по 1982 гг. посол в Иране. Министр иностранных дел РСФСР (1982–1990).

515 Панов А. Н. Советско-японская совместная декларация 1956 года: сложный путь к подписанию, нелегкая судьба после ратификации. Японские исследования. 2019. № 2. С.73.

516 См.: интервью Тихвинского С.Л. газете «Время новостей». 19 октября 2006 года. № 192.

517 Там же.

518 Там же.

519 См.: газета «Асахи». 23 мая 1955 г.

520 Цит. по материалам с официального сайта в сети Интернет Посольства Российской Федерации в Японии [Электронный ресурс] URL: https://tokyo.mid.ru/g.tokyo (дата обращения: 28.09.2020 г.).

521 См.: А.И. Колпакиди, Д.П. Прохоров. Все о внешней разведке. М.: АСТ. Олимп. 2002.

522 Панов А.Н. Очерки и исследования дипломата. М.: ОЛМА Медиа Группа. 2014. С. 191–208.

523 Там же.

524 См.: Чехонин Б.И. Журналистика и разведка. М.: Алгоритм. 2002. 348 с.; Ефимов М.Б. Записки у изголовья. Гэ-Пэ. [Электронный ресурс] URL: https//https://russiajapansociety.ru/?p=19215 (дата обращения: 28.09.2020 г.).

525 Автор рассматривал «дело Носенко» в своих публикациях [Электронный ресурс] URL:

https://xn-h1aagokeh.xn-p1ai/posts/2019/12/11/igra-tenej.html; [Электронный ресурс] URL:

https://xn-h1aagokeh.xn-p1ai/posts/2020/02/11/istoriya-odnoj-fotografii.html; [Электронный ресурс] URL: https://xn-h1aagokeh.xn-p1ai/posts/2020/04/10/prizraki-lengli-dzhejms-englton.html; [Электронный ресурс] URL: https://xn-h1aagokeh.xn-p1ai/posts/2020/03/05/prizraki-lengli-allen-dalles.html.

526 Из собраний МКУ «Нейский краеведческий музей».

527 Трояновский Олег Александрович (1919 – 2003). Сын революционера, соратника В.И. Ленина, И.В. Сталина, будущего советского дипломата А. А. Трояновского, посла в США и Японии. Среднее образование получил в США, учился на литературном факультете Моск. института философии, литературы и истории (1938-41), в годы войны в ВИИЯ, окончил Моск. гос. педагогич. институт иностр. языков (1956). В 1942–1944 гг. редактор-переводчик Совинформбюро. Затем сотрудник союзнического комитета по ведению психологической войны против Германии (1944–1945, Лондон), атташе посольства СССР в Великобритании (1945–1947). Участвовал в работе Международного военного трибунала на Нюрнбергском процессе 1945–1946 гг. в качестве помощника советского судьи. Переводчик на Парижской мирной конференции (1946). Сотрудник секретариата министра иностранных дел СССР (1947–1951), по отдельным данным работал в американском направлении Комитета информации (объединенной разведке), помощник В. М. Молотова (1953–1956). Член редколлегии журнала «News» (1951–1953). В 1958–1967 гг. помощник председателя СМ СССР. Личный переводчик А.И. Микояна, Ф.Р. Козлова и Н.С. Хрущева во время их визитов в США. Посол в Японии (1967–1976). Постоянный представитель СССР при ООН (1976–1986). Посол в КНР (1986–1990). Соавтор кн. «Лицом к лицу с Америкой» (1959) о визите Н. С. Хрущёва в США, автор воспоминаний «Через годы и расстояния» (1997).

528 См.: Панов А.Н. Очерки и исследования дипломата. М.: ОЛМА Медиа Группа. 2014. С. 563–570.

529 Из собраний МКУ «Нейский краеведческий музей».

530 Крючков Владимир Александрович (1924–2007). Член ВКП(б) с 1944 г. Во время войны на комсомольской работе. В 1949 г. окончил Всесоюзный заочный юридический институт, работал в прокуратуре, а в 1954 г. окончил Высшую дипломатическую школу МИД СССР. На дипломатической работе в МИД СССР и посольстве СССР в ВНР (1954–1959). В аппарате ЦК КПСС, референт, заведующий сектором, помощник секретаря ЦК КПСС Ю.В. Андропова (1960–1967). Помощник, начальник секретариата Председателя КГБ при СМ СССР (1967–1971). В 1971 г. назначен на должность первого заместителя начальника внешней разведки (ПГУ). С января по декабрь 1974 г. исполнял обязанности начальника внешней разведки, а затем по октябрь 1988 г. руководил внешней разведкой. С 1978 г. одновременно являлся заместителем председателя КГБ СССР. С 1986 г. член ЦК КПСС. В октябре 1988 г. в звании генерала армии возглавил КГБ. С сентября 1989 г. – член Политбюро ЦК КПСС. В связи с августовскими событиями 1991 г. был арестован и содержался в следственной тюрьме. В дальнейшем был амнистирован.

531 Коваленко Иван Иванович (1918–2005). Профессиональный референт-переводчик с японского языка, с 1939 г. в рядах РККА на офицерских должностях, ветеран Великой Отечественной войны. Личный переводчик маршала Советского Союза А.М. Василевского, главнокомандующего советскими войсками на Дальнем Востоке во время войны с Японией. Главный редактор газеты «Нихон Сим-бун», издававшейся для японских военнопленных. Начальник отдела политуправления Дальневосточного военного округа, полковник. С 1963 г. заведующий сектором, в 70-х заместитель заведующего Международного отдела ЦК КПСС. Доктор исторических наук, профессор Института востоковедения.

532 Из собраний МКУ «Нейский краеведческий музей».

Тайная история отечественной внешней разведки. Сборник Автор-составитель Александр Колпакиди

Тайная история внешней разведки. Вместо предисловия

Советская внешняя разведка на Дальнем Востоке в 1920 – 1922 гг

Трое из многих. Агенты советских спецслужб Александр Севрюк, Александр Хомутов и Кондрат Полуведько

Человек, подписавший Брест-Литовское мирное соглашение

Полковник Белой армии, агент «А/1»

Комиссар, заключенный, разведчик

Он имел полное право сказать: «Я счастлив, что…» Непростая судьба одного из первых чекистов

Операция «Трест»: Роман Бирк и другие

Кто такой Андрия Пиклович? Малоизвестный персонаж весьма громкого дела 1930-х годов

КГБ в Великобритании: что мы знаем об Оксфордской группе?

Октябрьский клуб

Другие члены сети и расследование МИ5 про Оксфордскую группу

Связи между сетью и Джеймсом Макгиббоном

Соединения между Кембриджской и Оксфордской сетями

Заключение

Советские разведчики в королевстве Югославии по материалам белградских архивов

Некоторые данные о деятельности советской внешней разведки в Болгарии перед войной (1935–1939 гг.)

Под «крышами» Софии

* * *

* * *

* * *

Они помогали советской разведке

Секретные сотрудники полиции докладывают

Сыщики доносят по начальству

Время первых. К 115-летию первого руководителя ПГУ КГБ при СМ СССР А.С. Панюшкина

«Все кто меня знал, будут одного мнения – я честна» – жизнь и бессмертие «Альты»

Трагедия 22 июня 1941 года. Что знал Сталин?

Тайна человека из Люцерна

Недоверчивая дружба: отношение западных разведок к СССР в 1939–1941 годах

От союзнических отношений – к «холодной войне»

Загадка Отто Йона

Кто вы, д-р Йон?

«Дело Отто Йона»

«Дело Йона просто, как апельсин»?

«Киноактриса в контрразведке и нелегальной разведке». Биби-Иран (Ирина Каримовна) Алимова

Карибский кризис: за кулисами истории

Время первых. Путь в разведку: Вашингтон – Дели – Токио

Советская разведка и Китай при Андропове. 1967–1982 годы

Тайные советники Андропова

Приоритеты по Китаю

Трудности сбора разведданных по Китаю

А после Андропова?

Заключение

Российская внешняя разведка после 1991 года

Сокращение затрат

Переопределение приоритетов

Связь с общественностью: СВР приоткрывает двери

Развитие внешних связей

Назначения

Отсутствие революции в СВР

Примечания

Оглавление

Тайная история отечественной внешней разведки. Сборник
Автор-составитель Александр Колпакиди

Он имел полное право сказать: «Я счастлив, что…»
Непростая судьба одного из первых чекистов