Сэнди Вудворд. Патрик Робинсон
100 дней Фолклендов. Тэтчер против Аргентины

Война и мир

Woodward S.

One hundred days: the memoirs of the Falklands battle group commander

Annapolis, Md.: Naval Institute Press, 1992

© Вудворд С., 2024

© Робинсон П., 2024

© ООО «Издательство Родина», 2024

Глава 1
Удар по эсминцу «Шеффилд»

Самолеты летели на высоте 5000 футов в режиме радиомолчания над густыми белыми облаками. Под крылом осталось скалистое, почти лишенное растительности побережье. Реактивные двигатели двух одноместных ракетоносцев морской авиации обеспечивали в экономичном режиме скорость 400 узлов^[1]. Они следовали в сомкнутом строю курсом на восток.

Послав родной Аргентине приветствие рассеивающимся турбулентным следом, они вышли из зоны управления полетами авиабазы Рио Гранде на острове Терра дель Фуэго (легендарная Огненная Земля), расположенном к югу от пролива Магеллана. Там базируется Вторая морская истребительно-штурмовая эскадрилья капитана 2 ранга Хорхе Колумбо.

Два пилота морской авиации – капитан-лейтенант Аугусто Бедакаррац и лейтенант Армандо Майора – из группы опытных летчиков, специально отобранных для выполнения особо важных миссий с использованием системы «Этандар/Экзосет», считающейся наиболее серьезной и реальной угрозой для моих авианосцев, после решения некоторых технических проблем были в воздухе на пути к цели. Их самолеты французского производства «Супер Этандары» с дополнительными баками топлива, каждый литр которого был на счету для полета на дальность 860 миль, несли по одной противокорабельной самонаводящейся крылатой ракете «Экзосет». Ее вес составлял полтонны, вес боевой части – 364 фунта, скорость полета 650 узлов на сверхмалой высоте. Она способна серьезно повредить и даже потопить любой корабль.

Был вторник, 4 мая 1982 года, десять часов утра. Британия вела войну в Южной Атлантике. Однако время для сторон, ведущих боевые действия, было разным. Для Аугусто Бедакарраца и Армандо Майоры – 10.00 утра, а для британской ударной группы в Южной Атлантике было уже 13.00. Как ни парадоксально, но войны могут быть выиграны или проиграны вследствие несогласованности действий во времени. Британская ударная группа в Южной Атлантике сознательно пользовалась временем по Гринвичу, как и ее вышестоящее командование в Великобритании.

Время по Гринвичу обычно использовалось для сообщений британскими военными. Поэтому и в Англии, и на острове Вознесения, и на наших кораблях часы показывали одно и то же время. Вы, возможно, спросите зачем? Кому понравится вставать в четыре часа ночи и ложиться спать в семь вечера? Однако это сводило к минимуму ошибки, связанные с планированием действий операторами, находящимися в разных часовых поясах. Может, это было и не самым лучшим решением, но оно каждый день давало нам одно важное преимущество – три дополнительных часа для подготовки к боевым действиям. Поэтому когда Бедакаррац и Майора поднялись в воздух с Рио Гранде в 10.00 утра по местному времени, у нас уже было 13.00, и у нескольких тысяч британских моряков, находящихся за 400 миль от берегов Южной Америки, было время ланча.

Наши корабли были построены в стандартный боевой порядок для отражения атаки воздушного противника. План на этот день был довольно прост. Я хотел, чтобы мы находились в северо-восточном секторе всеобщей исключительной зоны. Я особо не спешил, поскольку высадка разведывательных групп SAS и SBS^[2] на острова намечалась с наступлением темноты. Под покровом ночи мы должны были как можно ближе подойти к островам и таким образом сократить время полета «вертушек» с разведывательными группами до минимума. Приближаясь к островам, занятым противником, мы прощупывали каждую милю своего пути.

Мы шли вперед, в основном не зная о местоположении надводных сил противника, как будто исчезнувших со времени оживленных событий минувшего воскресенья, когда был потоплен крейсер «Генерал Бельграно». Особое внимание уделялось западному направлению, откуда ожидали «Этандаров» с «Экзосет». На их обнаружение и оповещение королей о противнике у нас было только 4 минуты. В глубине души мы надеялись, что аргентинцы все еще не сумели подготовить эту сложную систему к действиям на войне.

Получить эти жизненно важные 4 минуты можно было только при условии постоянной работы радаров для освещения воздушной и надводной обстановки и при поддержке постоянной радиосвязи. Противник не обладал особенно хорошей системой обнаружения и целеуказания, но и у нас тоже был серьезный пробел в системе ПВО: отсутствие самолета дальнего радиолокационного обнаружения. Поэтому я рассчитывал, что наше преимущество будет заключаться во всесторонней связи между кораблями и самолетами, несмотря на риск обнаружения аргентинцами нашего местоположения по работе средств связи.

Командование ударной группы ВМС Великобритании полностью владело обстановкой. Все были уверены в том, что воздушные удары против нас неизбежны, особенно после потопления аргентинского крейсера. Буэнос-Айресу, вероятно, следовало как-то загладить эту неудачу.

В то утро я разговаривал с тремя или четырьмя командирами кораблей по закрытому каналу УКВ-радиосвязи, получившему подходящее название «кудахталка». Приглашая на переговоры по этому средству связи, говорили примерно так: «Сэр, адмирал хочет говорить с вами по «кудахталке».

Ожидание атак аргентинцев с нашей стороны не было чем-то определенным во времени и действиях, мы просто находились в повышенной готовности ко всему, что может случиться в следующую минуту. Это был всего лишь четвертый день войны, и Королевские ВМС не имели опыта участия в конфликтах такого масштаба на море со времен второй мировой войны.

Хотя в глубине души каждый из нас все еще надеялся, что ракетная система не готова для использования на войне, однако все же все мы предполагали, что придется столкнуться с атаками «Этандаров», каждый из которых нес одну ракету «Экзосет». В своем дневнике я отметил: «Ракет у них примерно пять. Будем надеяться, что одна из них неисправна, две промажут, а остальные не поразят чего-то жизненно важного». В моей профессии это называется «уменьшение опасности» – своего рода мыслительный процесс, после которого чувствуешь себя лучше. Мы ожидали подхода «Этандаров» на сверхмалой высоте (50 футов). Для поиска целей они должны подняться до 200 футов (сделать «горку») и включить на короткое время радар. Если они нас не обнаружат, то «ныряют» на сверхмалую высоту, идут дальше и снова делают «горку» для следующего радиолокационного обзора, рискуя при этом быть обнаруженными нашим радаром или станцией радиотехнической разведки по излучению радара их самолета еще до того, как они спрячутся внизу. Это и должно дать нам те 4 минуты для постановки радиолокационных помех – ложных отвлекающих целей (сокращенно – ЛОЦ) для головок самонаведения ракет.

Однако развитие такого сценария событий имеет свою проблему: когда постоянно ожидаешь атаки противника, всё, что появляется на экранах наших радаров – стая чаек, альбатрос, даже фонтан кита – может показаться операторам радаров пуском ракеты. Две стаи морских птиц, никак между собою не связанных, кажутся отдельными целями, приближающимися со скоростью 500 узлов. Каждая вторая отметка на экране радара может казаться именно тем, чего вы боитесь. Но игнорировать такие отметки на войне нельзя – это может быть и настоящая ракета.

Все утро к нам шел поток донесений об обнаружении подобных «целей». На «Инвинсибле» (мозг нашей ПВО) к подобным предупреждениям об атаках, которые не подтверждались, относились всё более и более скептично. «Подтвердите». «Повторите». «Проверьте». «Уточните». «Не придавать значения» Это было стаккато – отрывистый язык неопределенности. Каждые несколько минут что-то случается. Каждые полчаса что-то заслуживает пристального внимания. Каждый час палец зависает над кнопкой постановки ЛОЦ. Так война, особенно на начальных стадиях, действует на каждого ее участника. Но ничего, абсолютно ничего не произошло в то утро. Яркое и солнечное небо над спокойным морем не предвещало никакой угрозы.

Бедакаррац и Майора поднялись на высоту пятнадцать тысяч футов для первого рандеву с самолетом заправщиком KС-130 «Геркулес», переоборудованным из транспортного самолета. Он дозаправил «Этандары» горючим на удалении 150 миль от аэродрома. Штурмовики по-прежнему соблюдали радиомолчание и наводились по радио старым патрульным самолетом «Нептун», который также стремился обнаружить британский флот.

Для пилотов, не имеющих необходимого опыта, дозаправка в воздухе является сложным маневром. Самолеты должны лететь вплотную друг к другу с одинаковой скоростью, пока длинный шланг-трос соединяет их между собой. Предыдущая дозаправка, двумя днями ранее, закончилась для аргентинцев неудачей. Но сегодня у них все прошло хорошо.

Бедакаррац и Майора устремились на восток к «Гермесу», британскому авианосцу водоизмещением 29000 тонн, с борта которого я пытался управлять локальной войной, которую уже считал неизбежной. Между Нортвудом^[3] и мной было согласовано, что значительное повреждение «Гермеса» или «Инвисибла» (второго нашего авианосца) может привести к отказу от Фолклендской операции.

Схема атаки «Шеффилда» самолетами аргентинской авиации:

1 – базовый патрульный самолет Р-2Н «Нептун»;

2 – линия радиосвязи;

3 – ударный самолет «Супер Этандар»;

4 – луч бортовой РЛС самолета Р-2Н «Нептун»,

5 – точка пуска ПНР;

6 – уход ударного самолета от цели;

7 – ПНР «Экзосет»,

8 – эсминец УРО «Шеффилд»

Аргентинские пилоты начали постепенное снижение для заключительного сближения и атаки. До ударной группы оставалось двести восемьдесят миль. Каждые пять минут они приближались на тридцать три мили к зоне нашего радиолокационного обнаружения. Самолеты летели с полными баками горючего в сомкнутом строю, пытаясь удержать высоту пятьдесят футов. Пилоты использовали кривизну земной поверхности для того, чтобы быть невидимыми для наших передовых радаров, лучи которых распространяются прямолинейно. Опасаясь себя выдать, аргентинцы даже не использовали свои радиостанции. При такой скорости и высоте полета они сосредоточены только на одном – не упасть в море. Без сомнения, это был трудный и нервный полет одиночек.

Но есть и другое одиночество, известное только командиру корабля дозора, одного из трех или четырех кораблей, которые составляют первую линию обороны, далеко выдвинутую от основных сил в направлении ожидаемой угрозы. Вокруг вас обманчивая тишина. Вас не прикрывают огневые средства основных сил. Если повезет, вы сможете прикрыть друг друга. У вас много времени, чтобы подумать о судьбе своего корабля и своих друзей. Вряд ли кому-нибудь нравилось быть на корабле дозора. Всем известно, что он первым примет удар противника и скорее всего будет уничтожен. Классическая тактика борьбы с авианосцами состоит в том, чтобы вначале несколькими самолетами уничтожить корабли дозора, а затем через образовавшуюся брешь нанести основной удар. А если удар наносится с моря, то любой дозор – легкая добыча для находящейся в умелых руках подводной лодки. Одиночный корабль особенно уязвим, группа из двух или трех кораблей более эффективна в применении различного оружия для обороны, особенно для последующего контрудара. Все командиры подводных лодок это знают. Независимо от национальности и подготовки, все они для нанесения удара предпочитают иметь дело с одиночным кораблем.

В то утро мы выставили радиолокационный дозор в составе трех эсминцев УРО проекта 42, довольно небольших кораблей водоизмещением 4000 тонн. Далеко справа от меня был «Ковентри» под командованием весьма аристократичного капитана 1 ранга Дэвида Харт-Дайка. Слева – «Шеффилд» под командованием капитана 1 ранга Сэма Солта – офицера ростом пять футов и четыре дюйма, физически полная противоположность Харт-Дайку, но тоже опытного офицера, которого я знал, ценил и уважал на протяжении многих лет. В центре находился «Глазго». Все эти три корабля вместе обеспечивали широкий противоракетный щит. «Глазго» командовал сорокалетний капитан 1 ранга Пол Ходдинотт, до этого командовавший атомной подводной лодкой «Ривендж» с баллистическими ракетами «Поларис». Он относится к той категории людей, которые не подведут.

Я полностью доверял всем троим командирам кораблей, знал их лично и по службе. Из моего собственного опыта командования «Шеффилдом» пять лет назад я знал, какая незавидная работа им предстоит. Время от времени я разговаривал но «кудахталке» с каждым из них. Пол потом мне рассказывал, что его прямая линия связи с боссом придавала уверенности персоналу ЦКП^[4] «Глазго». Они даже рисовали карикатуры, где он изображался на связи со мной. Уши у всех на ЦКП были нарисованы примерно в четыре раза больше их натурального размера, а два человека даже висели вверх ногами на кабельных трассах, проходящих над столом Пола: «Докладывайте, сэр!»

Вообще-то я ежедневно разговаривал с несколькими командирами кораблей, особенно с теми, которые находились в уязвимой позиции, хотя мне и не приходило в голову, что я таким образом поднимаю моральный дух экипажей кораблей. В то же время четкий и уверенный голос человека на другом конце линии связи всегда поднимал и мое настроение, независимо от того, что они на самом деле чувствовали.

Пол Ходдинотт был одним из них. Он был настоящим морским волком, и, как он считал, некоторые его предки служили еще в Испанском Мейне^[5]. До сего дня он хранит ценнейшую реликвию – часы дедушки, показывающие время приливов и отливов на плимутском внутреннем рейде. В период второй мировой войны его отец служил инженером-механиком на эсминцах в Средиземном море. Один из его прадедов был лейтенантом ВМС во времена первой мировой войны, а другой – лейтенант Кент (из резерва Королевских ВМС, кавалер ордена «За заслуги») – офицером-подводником и погиб в море в 1917 году, когда военный транспорт «Отранто» затонул в штормовом море недалеко от острова Айлей у западного побережья Шотландии.

Я знал, что в случае любой опасности Ходдинотт будет редко, если вообще будет покидать ЦКП. В это утро я уже разговаривал с ним, и он как раз высказал мнение, что аргентинцы сегодня нанесут удар с воздуха ракетами «Экзосет». С этим я не мог не согласиться, хотя это был всего лишь один из возможных вариантов. В своем дневнике он написал: «…Сегодня мы ожидаем решительного ответного удара. Наиболее опасным и неприятным с нашей точки зрения и наиболее привлекательным для них является удар «Супер Этандарами» с ракетами «Экзосет». Позже Пол сделал пометку: «Эти слова были написаны еще до рассвета 4 мая 1982 года, в 10.55 по Гринвичу». Он уже запретил использование в течение светлого времени суток спутниковой системы связи SCOT, которая могла помешать обнаружению работы радара «Этандара».

Командиры всех трех кораблей дозора хорошо представляли себе опасность, которой они подвергались. Они знали, что если самолеты противника сделают «горку» и получат радиолокационный контакт, то аргентинские пилоты атакуют ракетой первую же цель, которая появится на экране их радаров. «Ковентри», «Глазго» и «Шеффилду» оставалось надеяться только на собственные ракетные комплексы и системы самообороны. Единственным утешением в такой ситуации была мысль о том, что ЛОЦ сработают, а если нет, то ты не одинок и если не сможешь по какой-либо причине поразить атакующую ракету – это сделают два других корабля дозора.

Но все они, и Харт-Дайк, и Ходдинотт, и Солт знали, что их положение очень уязвимо. Предстояло выяснить, насколько эффективным в этой обстановке окажется эсминец проекта 42. Быть начеку – это все, что они могли сделать, и это все, что я от них требовал.

Приблизительно в восемнадцати милях восточнее кораблей дозора располагалась моя вторая линия обороны, состоящая из фрегатов «Эрроу», «Ярмута», «Алакрити» и большого, но устаревшего эсминца «Глэморган». За ними были три вспомогательные судна – «Олмеда», «Ресурс» и «Форт Остин», которые одновременно служили и ложными целями для радаров противника. И только за ними «Этандары» могли найти свои настоящие цели: «Гермес» и «Инвинсибл», у каждого из которых был свой «голкипер» в виде фрегата проекта 22. Рядом с «Инвинсиблом» находился «Бриллиант» под командованием энергичного и словоохотливого капитана 1 ранга Джона Коуарда, «Гермес» прикрывал «Бродсуорд», которым командовал Билл Каннинг, мой старый и надежный друг. Два 4400-тонных фрегата, в основном предназначенные для уничтожения подводных лодок, были оснащены прекрасными противоракетными системами самообороны «Си Вулф». Эти новые эффективные зенитные ракетные комплексы имели прекрасную репутацию. В ходе испытаний «Си Вулф» сбивал 4,5-дюймовые высокоскоростные артиллерийские снаряды, которые использовались в качестве целей. Это была система самообороны, но мы надеялись, что ЗРК с такими характеристиками сравнительно легко справится с большими и менее скоростными, чем артиллерийский снаряд, ракетами «Экзосет».

Фрегат F88 «Бродсуорд» охраняет флагман адмирала Вудварда авианосец R12 «Гермес»

Такой боевой порядок может показаться сложным, тщательно продуманным способом прикрытия находящихся под угрозой авианосцев. Он таким и являлся (был взят из практики Королевских ВМС, но усовершенствован применительно к ситуации в Южной Атлантике). Это был классический боевой порядок для отражения атак с воздуха, который любой хорошо подготовленный офицер штаба за пять минут нарисует вам на клочке бумаги. Усовершенствования этого боевого порядка, по моим расчетам, должны были компенсировать отсутствие воздушного радиолокационного дозора. Основное отличие от схематических изображений на бумаге состояло в том, что все это происходило в условиях реальной войны. На кораблях ударной группы были задействованы все возможные средства обнаружения. Мы ожидали удара, который считали неизбежным.

«Этандары» находились приблизительно в 150 милях к западу от нас, когда я оставил ФКП^[6] на борту «Гермеса», чтобы быстро пообедать. Бедакаррац и Майора в это время как раз входили в безоблачную зону, которая окружала нас, и это упрощало им пилотирование на сверхмалой высоте, над самыми волнами. А в нескольких сотнях футов над ними пространство прочесывали лучи британских радаров, которые не могли увидеть быстро приближающиеся «Этандары».

На «Этандарах» был установлен радар «Агава» французского производства, и обнаружение его работы, как и самого самолета, мы связывали с сигналом «хэндбрейк». Действуя очень быстро, мы могли бы обнаружить излучение радара и его распознать. Мы также могли уничтожить ракету, запущенную после этого, но только при условии быстрых и четких действий.

«Этандары» оставили старый «Нептун» далеко позади, но их боевой курс был определен заранее. Они знали, что если рискнут и через 100 миль сделают «горку» до высоты 120 футов, то их радары почти наверняка обнаружат большой корабль, находящийся в пределах дальности стрельбы «Экзосет». Они могли быть достаточно уверены и в том, что это будет британский корабль. Но у них, если они хотят уцелеть, не будет никакой возможности для полной идентификации контакта до пуска своих ракет.

В 13.50 я возвратился на ФКП. На «Глазго», все еще передовом корабле нашего дозора, капитан 1 ранга Ходдинотт сидел посередине центрального командного пункта в своем высоком кресле-вертушке. Он, как и вся его команда, был в светло-желтом хлопчатобумажном противопожарном капюшоне и в перчатках для предупреждения ожогов лица и рук на случай, если ракета попадет в корабль и взорвется. По ударной группе действовала готовность «Угроза воздушного удара – Белая», что было по сути тоже, что и «Все чисто» времен второй мировой войны. У нас не было убедительных признаков того, что атака против нас уже началась. Следующей ступенью повышения боевой готовности является «Угроза воздушного удара – Желтая», означающая признаки развития удара. «Красная» – означает БОЕВАЯ ТРЕВОГА. Противник наносит удар.

ЦКП современного корабля с людьми, сидящими за компьютерами и средствами управления, для постороннего является одним из самых странных мест на земле. Туда никогда не проникает солнечный свет. Там вообще почти ничего не светит, разве что любопытное сюрреалистическое янтарное свечение экранов, красные огоньки большого количества индикаторов и клавиатур и время от времени желтая подсветка информационных панелей. Помещение требует тишины и почтения, создавая атмосферу интенсивной сосредоточенности, подобную библиотечной, но здесь каждая склонившаяся фигура одета в капюшон, из-под которого видны только невыразительные глаза. Каждый имеет для связи наушники, наподобие тех, что носят пилоты гражданских авиакомпаний, с тонким современным микрофоном перед скрытыми под капюшоном губами. Каждый оператор подключен к определенной системе. Тихое журчание их донесений идет, возможно, в штурманскую рубку или на другие посты корабля, или по радио на ЦКП других кораблей.

По внутренним линиям связи командир может подключиться к разговору офицера боевого управления^[7] с оператором гидроакустической станции или к оператору взаимного обмена информацией, ведущего разговор с оператором надводной обстановки, или к управляющему огнем ЗРК и ЗАК^[8], разговаривающему с командиром поста надводной обстановки, возможно, к разговору старшины сигнальной вахты с сигнальщиком на мостике. Он может слышать голос вахтенного офицера на ходовом мостике, громко оповещающего: «Самолет, левый борт 90, неопознанный, низколетящий». Жизнь в странном подпалубном мире ЦКП никогда не останавливается. Системы связи являются своего рода подземельем этой вавилонской башни – масса слов, наушников, микрофонов и странного жаргона. ЦКП – калейдоскоп светящейся информации, пальцев, бегающих по клавишам и кнопкам, пришельцев в капюшонах, у которых не видно шевеления губ, но их бестелесные голоса никогда не смолкают.

Почти в центре всего этого находится старший офицер боевого управления^[9], которому помогает офицер боевого управления. При отсутствии командира корабля их обязанность – координировать всю информацию и действовать в соответствии с ней. Они принимают решение об объявлении БОЕВОЙ ТРЕВОГИ, действия во время которой подчиняются уже своим, особым правилам, и весь экипаж выполняет четко регламентированные и отработанные до автоматизма действия, каждое из которых может быть отменено только командиром корабля.

13.56. «Этандары» делают «горку» до высоты 120 футов. Они выравнивают полет. Бедакаррац бросает взгляд на экран своего радара и видит отметку цели. Рука в перчатке находится менее чем за один фут от кнопки включения «Экзосет». Майора делает то же.

ЦКП «Глазго», как и остальных кораблей, заполнен людьми, потеющими под своими капюшонами. Время 13 часов 56 минут и 30 секунд. Горячий воздух помещения и полумрак усугубляют напряженность. Ударная группа все еще находится в готовности «Белая тревога», когда молодой старший матрос Роуз дует в свой свисток и произносит слова, от которых, как скажет потом Пол Ходдинотт, волосы на затылке стали дыбом:

– Радар «Агава»!

Старший офицер боевого управления «Глазго» капитан-лейтенант Ник Хоукярд реагирует незамедлительно:

– Степень достоверности обнаружения?

– Уверен! – докладывает Роуз. – Имею три засечки с последующим кратковременным захватом. Пеленг^[10]… 238. Режим поиска.

Ходдинотт поворачивается, чтобы посмотреть на большой прибор UAA 1^[11]. И он, и Хоукярд видят, что пеленг Роуза совпадает с двумя отметками на экране радара дальнего воздушного обнаружения старшего офицера боевого управления. Дальность 45 миль.

– Радар прекратил работу! – докладывает Роуз.

Хоукярд по линии внутренней связи командует:

– Старший офицер боевого управления, вахтенному офицеру. Объявите боевую тревогу. Немедленно!

Наверху на мостике лейтенант Дэвид Годард объявляет по кораблю: «Боевая тревога!»

Хоукярд, не сводя глаз с картинки на своем большом плоском настольном экране, включает УКВ-радио и оповещает все корабли:

– Срочное сообщение! Я «Глазго», «Агава»!.. Пеленг 238, совпадает с целью 1234…, пеленг 238…, дальность 40! Прием!

«Инвинсибл» отвечает:

– Понял. Прием.

Роуз докладывает снова:

– «Агава» возобновил работу, пеленг 238!

Старший оператор радиоэлектронной борьбы, сидящий рядом с Рузом, подтверждает второе обнаружение. Операторы надводной и воздушной обстановки наблюдают на своих экранах отметки целей и также подтверждают обнаружение:

– Две цели. Пеленг 238, дальность 38 миль, курс 70, скорость 450 узлов.

Хоукярд Ходдинотту:

– Это два «Супер Этандара». Без сомнения, только что поднялись. Возможно, вот-вот пустят ракеты.

Вот теперь ЦКП «Глазго» действительно оживает. Эти люди на сто процентов подготовлены именно к таким действиям. Это в конце концов именно то, для чего они здесь.

– Поставить ЛОЦ! – командует Хоукярд. Фигура в капюшоне в другом конце помещения – главный старшина Аян Эймс – сжатыми кулаками бьет по большим (такие легко нажать в спешке) клавишам управления стрельбой реактивными снарядами постановки пассивных помех. Хоукярд по радио снова оповещает всю ударную группу:

– Я «Глазго»… – и здесь он вспоминает, что должен говорить «хэндбрейк» – наш сигнал об обнаружении работы радара «Агава». Хоукярд поспешно поправляет себя:

– «Хэндбрейк», пеленг 238!

В это же время пальцы оператора воздушной обстановки старшего матроса Невина барабанят по клавиатуре, стараясь выдать полную обстановку по подходящему противнику, целями 1234 и 1235, в систему взаимного обмена информацией «Линк 10». Затем, повернувшись, чтобы увидеть своего сменяющего оператора электронной обстановки старшего матроса Хьювита, стоящего рядом в готовности принять вахту, быстро передает ему вахту и почти летит по крутым ступенькам трапа на верхнюю палубу помочь перезаряжать пусковую установку реактивных снарядов постановки ЛОЦ. Позднее он признается, что никогда в своей жизни не бегал так быстро.

Пока старший матрос бежит, Хоукярд снова включает УКВ-радио и пытается убедить начальника ПВО на «Инвинсибле», что эта атака реальная. Но безуспешно. Ходдинотт с тревогой слышит, как повышается голос Хоукярда, отчаянно пытающегося убедить начальника ПВО, что это очень серьезно, а не только еще один нервный «призрак».

Он оповещает снова:

– «Инвинсибл», я «Глазго». Цель 1234 – пеленг 235, дальность 35, групповая из двух, скоростная. Цель 1234 совпадает с пеленгом на «хэндбрейк». Прием.

Начальник ПВО ударной группы, который в то утро уже имел дело с тремя или четырьмя подобными «паниками», хочет иметь больше доказательств. Он слышал крик «хэндбрейк» чаще, чем «доброе утро», и не собирался без полной уверенности давать команду на использование драгоценных реактивных снарядов постановки ЛОЦ, количество которых на кораблях с каждым днем быстро уменьшалось.

«Инвинсибл» отвечает:

– Понял. Прием.

Но он должен был знать, что по крайней мере «Глазго» уверен в своем оповещении! Все, кто был тогда на связи в сети управления оружием, слышали звуки стартующих реактивных снарядов пассивных помех «ву-у-уш», которые вскоре станут нам всем хорошо знакомыми.

С поста РЭБ^[12] «Глазго» Роуз докладывает снова:

– «Хэндбрейк» в режиме захвата.

Бедакаррац находится в точке пуска ракеты. Ходдинотта охватывает ужас от неопровержимого свидетельства того, что большая ракета находится на пути к его кораблю. В течение следующих нескольких минут задача «Глазго» удерживать свое место среди окружающих его «облаков» разрывов реактивных снарядов с дипольными отражателями – ЛОЦ, которые должны увести ракеты от корабля. Но «облака» дрейфуют по ветру и необходимо все время корректировать курс и скорость корабля.

Командир корабля командует вахтенному офицеру:

– Лево двадцать пять по компасу. Удерживать скорость, равную скорости дрейфа.

В 14.02 пилоты производят пуск ракет и выполняют левый вираж. Ракеты устремляются на цели, захваченные их головками самонаведения. Пилоты не имеют ни малейшего представления о том, по какому кораблю они прицелились, и не собираются оставаться, чтобы это выяснить. Они знают только одно: на их экранах появилась отметка приблизительно в нужном районе океана. Они быстро уходят, ныряя к самой воде, под лучи наших радаров, курсом на запад.

Мы их больше не обнаруживали.

Почти одновременно на экране радара «Глазго», быстро передвигаясь по нему, появляются две желтые отметки, такие маленькие, что их можно видеть только периодически.

– Цель скоростная. На сближение. Пеленг 230, дальность двенадцать миль!».

Ходдинотт приказывает сбить цели ракетным комплексом «Си Дарт».

Хоукярд снова приказывает своему управляющему огнем ЗРК «Си Дарт» Эймсу: «Сбить цели 1234 и 1235 «Си Дартом!». О ужас! Радар системы управления ЗРК не может захватить маленькие низколетящие цели на такой дальности. Расчет ЗРК делает все новые попытки, но напрасно: отметки пропадают и снова появляются. Напряжение нарастает. Командир нервничает. Хоукярд вызывает «Инвинсибл», предлагая увести два штурмовика «Си Харри-ер» из сектора стрельбы «Глазго». Но ФКП авианосца отвечает, что они считают воздушный удар ложным.

Старший офицер боевого управления «Глазго» в отчаянии, он почти кричит в радиосети:

– ЛОЖНЫЙ?! ПО НАМ НАНОСЯТ УДАР! ЦЕЛИ 1234 и 1235 – пеленг и дальность совпадают с «хэндбрейком»!

«Инвинсибл» по-прежнему не соглашается.

Эймс не прекращает попыток взять на сопровождение «Экзосет» комплексом «Си Дарт». Цель стремительно приближается. Ему кажется, что ракета ударит «Глазго» в районе мидель-шпангоута^[13], где расположен ЦКП. Как и многие другие, он готов смириться со своей участью.

Капитан 1 ранга Ходдинотт первый с огромным облегчением осознает, что «Глазго» спасен: одна из ракет направляется к «Шеффилду», другая – проходит мимо.

«Шеффилд». Командир Солт отсутствует на ЦКП. Корабль все еще не поставил ЛОЦ. Ходдинотт позднее вспоминал, как он с беспокойством спрашивал Хоукярда: «Что, черт возьми, происходит на «Шеффилде»? Но тот ответил, что «Шеффилд» не отвечает.

В двадцати милях от нас на малом эсминце, названном в честь города, известного своей нержавеющей сталью, события приближались к трагической развязке. Проблема номер один состояла в том, что когда «Этандары» включили свои радары на излучение, «Шеффилд» использовал систему спутниковой связи SCOT на передачу. Это его и погубило.

Отсутствие капитана 1 ранга Солта на ЦКП (он сразу после обеда находился в своей каюте) было следствием неблагоприятного стечения обстоятельств, а не плохого управления. Он имел полное право находиться в своей каюте. Командир корабля, если он хочет сохранить свою работоспособность, не может все время находиться на вахте. У него должно быть время для отдыха, и он должен доверять своим подчиненным.

Вторая проблема состояла в том, что важность сообщений с «Глазго» не была должным образом оценена. На корабле произошел какой-то провал в действиях ЦКП, и ничего не было предпринято. Более того, ни самолеты, ни ракеты не были обнаружены радарами «Шеффилда». Если бы предупреждение «Глазго» было принято на ЦКП «Шеффилда», то постановка ЛОЦ, возможно, спасла бы корабль от поражения ракетой. Возможно, что «Шеффилд» своими собственными радарами смог бы обнаружить «Этан-дары» и подходящие ракеты. Они в конце концов были на четыре мили ближе к «Шеффилду», чем к «Глазго»; правда для «Шеффилда» они были намного меньшими радарными целями, чем для «Глазго». Самое обидное заключается в том, что «Шеффилд» отлично проявил себя в подобной ситуации всего несколько недель назад при выполнении ракетных стрельб в районе Гибралтара. Как же теперь, на войне, он мог действовать хуже?

Какова бы ни была причина, но в 14.03 «Шеффилд» не поставил ЛОЦ. На ходовом мостике лейтенант Питер Волпоул и лейтенант Брайан Лейшон обнаружили справа по носу двигающийся прямо на корабль дымящийся след в шести футах над водой на дальности порядка мили. Остались считанные секунды. Один из них схватил микрофон и закричал:

– РАКЕТНЫЙ УДАР ПО КОРАБЛЮ!

В 14.04 «Экзосет» попала в правый борт посередине корабля, в нескольких футах выше ватерлинии. Было сомнение в том, что боевая часть ракеты взорвалась, однако несколько человек погибли сразу. Начался большой пожар. Высокая температура, дым и угарный газ, заполнявшие помещения корабля, привели к гибели моряков. Многие из них погибли как герои. «Шеффилд» стал первым британским кораблем, пораженным вражеской ракетой после второй мировой войны. Почти сорок лет спустя.

Пробоина была размером четыре на пятнадцать футов и тянулась от отсека вспомогательных механизмов до носового машинного отделения. Повреждения, вызванные ударной волной, распространились вверх, вплоть до нижней надстройки ходового мостика. Корабль наполнился плотным удушающим черным дымом. Вытекающее топливо поддерживало пожар. Давление воды в пожарной магистрали упало до нуля. Управление рулем не действовало, но большие газовые турбины «Олимпус» каким-то чудом работали.

Более чем в двадцати милях от «Шеффилда», на ФКП «Гермеса», мы находимся в боевой готовности «Воздушная тревога – Белая». Начальник ПВО на «Инвинсибле» еще не убедился в необходимости ее изменения. Я еще ничего не знаю о трагедии. На ФКП веду разговор с офицером штаба о плане действий на вечер. Когда, несколько минут спустя после удара по «Шеффилду», мы получили первое сообщение, в нем не было никаких деталей. «На «Шеффилде» взрыв!» и более ничего определенного. Принимаю это к сведению, но разрешаю действовать согласно утвержденному ранее плану. Время 14.07 по Гринвичу.

Взрыв? Он мог быть следствием многих причин: пожара, взрыва газового баллона, неисправности систем оружия и так далее. Причин не счесть. Могла быть торпеда и даже ракета. Мысли проносились в моей голове. Но тогда почему нас на флагманском корабле не оповестили?

Я терпеливо ждал и только спросил:

– Связь с «Шеффилдом есть?

– Да, сэр, – ответили мне.

По крайней мере это хороший признак. Но корабль молчит. Я внимательно слежу за действиями кораблей и самолетов в районе событий.

«Эрроу» и «Ярмуг» начинают двигаться к «Шеффилду». Мне кажется, что это верные действия. Поступило сообщение от «Глазго». Он оставил свою позицию в дозоре и полным ходом следует к «Шеффилду». Теперь мы знаем – случилось нечто весьма серьёзное, хотя и не известно, что именно.

Мы видим спешащие на помощь вертолеты. Картина проясняется. Единственное, о чем я думаю: «Если это была ракета, то следующая в любой момент может поразить и нас». Направляю сигнал «Глазго»: «Занять позицию для прикрытия «Шеффилда». Другое приказание «Эрроу»: «Окажите помощь «Шеффилду». В вашем подчинении «Ярмут» и вертолеты».

Но я не имел намерения вникать в детали и должен был отбросить любое искушение это сделать, разве что события будут развиваться совсем плохо. Спустя несколько минут, мы, наконец, получаем донесение от эсминца: он действительно поражен вражеской ракетой. И теперь от «Инвинсибла» идет оповещение по кораблям: «Атака «Этандаров!» Подтверждаю, атака «Этандаров». Вероятно, с применением «Экзосет»!

Информация продолжает поступать медленно и методично. И хотя я вижу, что «Эрроу», «Ярмут» и вертолеты рядом с «Шеффилдом», напряжение на ФКП «Гермеса» нарастает. Такое впечатление, что не принимаются все возможные меры для спасения эсминца. Один из моих офицеров штаба восклицает:

– Адмирал, вы должны что-нибудь предпринять!

Но я достаточно вежливо отвечаю:

– Нет. Оставьте это.

* * *

Я не хотел отдавать поток детальных распоряжений, находясь в двадцати милях от бушующего огня, который угрожает, если достигнет ракетного погреба ЗРК «Си Дарт», взорвать эсминец вместе с экипажем, а также любой другой корабль или вертолет, находящийся рядом. Во-первых, я все еще точно не знал, что именно случилось; во-вторых, не хотел загружать радиосвязь; в-третьих, я не хотел препятствовать поступлению к нам информации и давал возможность хорошо подготовленным специалистам на месте выполнять свою работу и просить у нас то, что им необходимо. Мы на «Гермесе» позаботимся о том, чтобы они это получили. Сейчас они меньше всего нуждались в потоке вопросов с флагманского корабля. Кроме того, я им доверял. Они, находясь рядом с «Шеффилдом», делали то, что было необходимо.

Пережив проявление первых признаков паники на своем ФКП, я дистанцировался от деталей спасательных работ. Как любому военному, мне непозволительно паниковать в любой ситуации. И я всеми силами старался создать среди подчиненных атмосферу доверия, выдержки и спокойствия.

Я сказал себе довольно строго: «У нас проблема. На четвертый день войны мы, похоже, потеряли эсминец из состава дозора. Я был к этому готов и скорее всего это не последняя потеря. Я по крайней мере сейчас не ощущаю никакого шока и не могу позволить себе примитивные эмоции подобных затуманивающих мой разум желаний немедленной мести. Я справлюсь с этим, как меня учили. Теперь у нас есть брешь в противовоздушной обороне: два корабля внутренней линии ПВО оставили свои позиции. Они ушли на левый фланг, и мне нужно решить, как лучше всего перестроить остальные корабли».

Я прекрасно понимал, что, воспользовавшись нашим замешательством, достаточно организованный противник может и должен как можно скорее нанести повторный удар. Мы полагали, что находимся на предельной дальности возможных атак «Этандаров». Поэтому я отдал приказ ударной группе спокойно следовать на восток. В тоже время мы продолжали бороться за живучесть охваченного пламенем «Шеффилда» и жизнь его экипажа.

Пожар на корабле, кажется, выходил из-под контроля. Люди капитана 1 ранга Солта просили переносные помпы, которые мы им отправили вертолетами. Персонал поста обслуживания компьютеров оставался на своих местах до последнего, чтобы обеспечить работу систем обороны корабля. Все они погибли. Главный старшина Бригс несколько раз возвращался в помещение носовой аварийной партии, чтобы вытащить оттуда оборудование, и погиб от угарного газа.

Вертолеты «Си Кинг» доставили на палубу «Шеффилда» газотурбинные водяные насосы вместе со специальными противопожарными средствами и дыхательными аппаратами. «Ярмут» поливал «Шеффилд» с правого борта, а «Эрроу» – с левого из всех доступных пожарных стволов. Передавались пожарные рукава. Это была ужасная битва, и ее мы проигрывали. Пламя неумолимо подбиралось к ракетному погребу «Си Дарт».

В какой-то момент гидроакустикам «Ярмута» показалось, что они слышат шум торпеды. Прекратив спасательные работы, «Ярмут» начал поиск подводной лодки. Это повторялось снова и снова, девять раз. Девять торпед! Впоследствии мы поняли, что это были за «торпеды». Это были шумы маленькой надувной спасательной лодки, жужжащей вокруг «Шеффилда» и помогающей бороться с огнем. Командир корабля капитан 2 ранга Тони Моргон не мог в это поверить, возможно, не верит и по сей день!

После полудня командир Солт, принимая во внимание все возрастающую опасность взрыва, отдал приказ оставить корабль. Команда была снята вертолетами и доставлена на фрегаты.

Сэм Солт прибыл на борт «Гермеса» сразу после этого. Я увидел слезы на его глазах, но, несмотря на это, мужество не покидало его. Мы старались вести разговор в обычном соответствующим обстановке тоне, чтобы не выпустить из-под контроля ситуацию, но, боюсь, из-за волнения я менее всего сочувствовал ему. Годы спустя Сэм поведал мне, что я ему тогда прямо сказал: «Я подозреваю, что кто-то был чертовски беспечен». Точно помню, что в разговоре с Солтом я понимал, что он и я не имели права терять самообладание.

Крик «адмирал, вы должны что-нибудь предпринять», девять ложных торпед, потрясение Сэма Солта, равно как и мое, – все это были травмы сражения. Они по-разному отражались на каждом из нас, но для всех этот день был общей болью. Паника, беспокойство и стресс – все это очень заразительно. Но потеря эсминца не должна была затуманить наш разум.

При ликвидации кризисной ситуации ключевым элементом является управление. В этой ситуации лично для меня было важно продолжать управление ударной группой и, в частности, ситуацией с «Шеффилдом». Необходимо было спасти людей, избежать ненужного риска. Но в первую очередь важен был самоконтроль, подавление паники во всех ее формах, любыми средствами. Я принял как факт, что «Шеффилд» более не числится в боевом составе моей группы. Его экипаж не мог быть пожарной командой на борту корабля, который в любой момент может взлететь на воздух от взрыва ракетного погреба. В то же время оставить корабль как трофей для врага я не мог, а попытка отбуксировать его грозила в любой момент закончиться взрывом и повреждением другого корабля.

В некотором смысле аргентинцы сами решили проблему «Шеффилда». Мы получили информацию о том, что их подводная лодка, возможно, направляется в район атаки «Шеффилда» для уничтожения кораблей, оказывающих ему помощь. Такой поворот событии был мне на руку. Я организовал своего рода «теплый прием» для аргентинцев, если они вдруг пожелают прийти. «Шеффилд» внезапно перестал быть нашей проблемой. Его новая роль состояла в том, чтобы стать необычным, сделанным из горящего металла, «козлом на привязи», только на плаву. Не пропадать же ему зря.

Однако на этом наши неприятности не закончились. Через час после удара по «Шеффилду» три «Си Харриера» поднялись с «Гермеса» для атаки аэродрома Гус Грин в надежде застигнуть там несколько самолетов. Возвратилось только два, третий был сбит огнем средств ПВО, когда летел над самой водой. Он упал, объятый пламенем, в воду у самого берега и пропахал пляж и поросшие травой дюны у взлетно-посадочной полосы. Оставшиеся в живых пилоты были уверены в том, что пилот морской авиации лейтенант Ник Тейлор был убит снарядом, поскольку он не катапультировался. На кораблях ударной группы скорбили о его гибели и, должен признаться, к исходу дня я был очень подавлен.

Я решил, что не должен больше рисковать нашими драгоценными «Харриерами», посылая их для бомбардировки хорошо защищенных аргентинских позиций кассетными бомбами с малых высот. Просто я не мог позволить себе терять самолеты ПВО (их количество и так было ограничено, а во всей стране их насчитывалось только тридцать четыре) при выполнении задач, которые они решают не очень эффективно. Лучше подождать прибытия «Хар-риеров GR 3» Королевских ВВС, от которых пользы для ПВО мало, но которые предназначены для атак наземных целей. И если «Си Харриерам» все же придется бомбить, то только отдельные, очень важные, цели или действовать с больших высот. Это не очень точно, зато намного безопаснее.

* * *

Тем временем «Шеффилд» продолжал гореть. Пламя медленно пожирало корабль, палуба раскалилась, краска на надстройке выгорела или вздулась пузырями, но огонь пока еще не дошел до ракетного погреба. Сэм Солт хотел возвратиться на корабль и оценить возможности возобновления спасательных работ. Решение было отложено до следующего дня: я не хотел рисковать людьми и вертолетом. Кроме того, несчастный «Шеффилд» даже в случае ликвидации пожара был настолько сильно поврежден, что уже не имел не только никакой военной ценности, но и не годился даже как металлолом.

Тогда у меня было много поводов для расстройства, слишком много забот, чтобы позволить себе роскошь поддаться потрясению, сантиментам и любым другим эмоциям и чувствам о корабле, который когда-то был моим «домом». Теперь он для меня стал только статистикой. Я, конечно, понимал, что его потеря будет иметь далеко идущие последствия для тех, кого это касается непосредственно, а также повлияет на тактику борьбы с воздушным противником в будущем.

Повреждения «Шеффилда»

В глубине души я считал, что такого не должно было случиться, и, возможно, резко высказал Сэму Солту свое мнение. Мы встали перед необходимостью повысить боеготовность для того, чтобы выжить. Гибель «Шеффилда» была жестоким уроком, из которого мы должны сделать правильные выводы. Внезапная смерть в этих холодных, неуютных, продуваемых ветрами южных морях по меньшей мере непривлекательна, как бы ни диктовал это долг, особенно если учесть многие годы подготовки, которую мы прошли для того, чтобы избежать такой неприятной «возможности».

Поэтому я спокойно работал в своей стальной небольшой каюте в надстройке «Гермеса», которую называют «островом». Окруженный первоклассными офицерами штаба, я все*таки чувствовал себя одиноким. Я составил список уроков, которые мы должны извлечь из атак «Экзосет». Это будет основой первичного оперативного анализа сегодняшних событий. Что произошло на самом деле? Откуда прилетели «Этандары»? Как они сюда долетели? Можем ли мы среагировать на них быстрее? Почему «Шеффилд» не поставил ложные отвлекающие цели? Сможем ли мы перехватить самолеты после атаки? Правилен ли наш боевой порядок? Являются ли наши мероприятия достаточно продуманными? Много вопросов, но пока не слишком много ответов на них. А эти ответы нужно срочно найти.

Вечером, когда «Шеффилд» все еще горел, мы возобновили нашу повседневную деятельность. Высадка разведгрупп прошла по плану, спецназ высаживается на острова по расписанию, все вертолеты возвращаются вовремя. Жизнь ударной группы входит в нормальное русло. Резко возросла бдительность в отношении новых атак ракет «Экзосет». Я смог начать планирование наших дальнейших действий не в последнюю очередь потому, что был удовлетворен тем, что ударная группа снова сбалансирована и ситуация с «Шеффилдом» под контролем.

Так закончился этот трагический день войны. Что в это время происходило в Лондоне, лучше знают другие. Мы обычно узнаем об этом от наших семей. Что касается моей семьи, то в этот день она была в Кавалерийском клубе. Мою сестру и жену Шарлотту пригласил на обед мой шурин, должно быть, по какому-то радостному поводу. Новости из района боевых действий были хорошие, и это давало повод полагать, что вскоре я буду дома. Но среди обеда жена заметила официанта, который тихо переходил от одного стола к другому, сообщая какие-то, довольно важные новости. Когда в конце концов он подошел к их столу, то сказал: «Я очень сожалею, эсминец Ее Величества «Шеффилд» потоплен в районе Фолклендских островов». Это было шоком, тяжким известием для всех в зале, где многие были связаны с военными. Они поняли, что аргентинцы на самом деле реальный и хорошо оснащенный противник. «С этого момента, – припоминает Шарлотта, – я перестала относиться к Аргентинским ВМС, как к чему-то из Гилберта и Салливана^[14].

Мои чувства лучше всего выражает запись в дневнике, датированная тем днем. «Пасмурный день. Незначительные события до 14.15, когда запущенная с «Этандара» ракета «Экзосет», поразила мой старый «Шеффилд». Пишу эти строки через 10 часов после трагедии. Эсминец все еще горит, и я надеюсь, что они непременно придут полюбоваться своей победой, и тогда я их порублю».

Это, собственно, все, что я написал той ночью. Почти все. Следующие пять строк были по поводу излишне нервозных действий «Ярмута» и его «девяти торпед», самой невероятной последовательности событий. «Никто никого не поразил, – записал я. – Строгий сигнал, переданный мной на корабли соединения, сделал свое дело». Три строчки, которые я пропустил, позволили мне выпустить пар и почувствовать себя значительно лучше. Сегодня они не имеют существенного значения.

В полночь я вышел подышать свежим воздухом на мой небольшой открытый мостик на «острове» над палубой. Я смотрел в ночное небо на юго-запад, туда, откуда сегодня прилетели «Этандары». Там далеко, на большом пустынном острове Огненная Земля – крайней точке Южной Америки, где скалистые Анды спускаются к самым бушующим водам мирового океана, где находится кладбище моряков, отмеченное призрачным мысом Горн, расположена их база. Немногим больше 430 миль от места, где я сейчас стою.

Я ощущал готовность к битве. Моя деятельность как командующего на театре военных действий была четко определена. Я должен находиться сзади и следить за всем, что происходит, оценивать шансы, достижения, потери и определять, как склонить баланс в нашу пользу. Я не должен вникать в детали и принимать поспешные решения, основанные на неподтвержденных данных. Я знал, многие из моих подчиненных, особенно молодые офицеры, горели желанием ударить по аргентинцам немедленно всем тем, что мы имеем. Но я не играл в эту игру. В соответствии с главной директивой на операцию «Корпорейт»^[15] я должен достичь трех целей: нейтрализовать ВМС и ВВС противника; успешно высадить наши войска на берег и потом оказать им всестороннюю воздушную, огневую, материально-техническую поддержку для того, чтобы наши войска вынудили аргентинские силы на островах безоговорочно капитулировать. Это необходимо выполнить к середине-концу июня и, конечно, с минимальными для нас потерями.

Я напомнил себе принципы ведения войны, особенно тот, который называется «удержание инициативы». Он в частности гласит: если ваши действия заставляют противника принять непредусмотренные им решения в условиях дефицита времени на их обдумывание, то есть вероятность, что более половины этих решений окажутся ошибочными. Если же вы даете противнику возможность действовать по подготовленному им сценарию, то ошибаться он будет редко. Подталкивайте его, беспокойте его, изматывайте его, заставляйте его спешить.

Точно так же в условиях обороны. Если противник наносит по вам удар, как это произошло с «Шеффилдом», нельзя поддаваться ему. Его инициатива не должна влиять на вас. Спишите со счетов «Шеффилд», но не списывайте еще два корабля только потому, что вы пошли ошибочным путем в результате инстинктивной реакции на неожиданный удар.

А сейчас я должен, несмотря на пережитое, попытаться заснуть. С этих пор наши действия должны быть тщательно спланированы. Ключевым словом является «управление»: управление нашими действиями, управление нашей обороной и управление людьми перед лицом опасности.

С какой бы стороны ни смотреть, я готовился к этому в течение большей части моей жизни, хотя и надеялся, что такого не случится. Однако этот день уже оставил свой след в военно-морской и военной истории. Британский боевой корабль поражен крылатой ракетой. Это первое серьезное нападение на британский военно-морской флаг за последние десятилетия. Я спрашивал себя, как же я оказался в центре этих событий. Я никогда не претендовал на особое место в истории. Не претендовал на него и экипаж «Шеффилда», двадцать человек из экипажа которого погибли.

Глава 2
Подводник

Особенные амбиции никогда не были присущи семье Вудвордов. У моего покойного отца, Тома Вудворда, сына лейтенанта морской артиллерии, их точно было немного. Он закончил свою скромную банковскую карьеру достаточно успешно – главным кассиром отделения Барклай – банка в Ланчестоне. Насколько я понял, это был его собственный выбор, возможно, связанный с любовью к Западной Англии. Моя мать была согласна с ним.

Может быть, к этому имели отношение три года, проведенные отцом в траншеях первой мировой. За всю историю моей семьи, которая прослеживается на протяжении 300 лет, только один человек – генерал Форстер, который в восемнадцатом веке был сторонником Бонни Принца Чарли^[16] и чью фамилию я ношу между Джоном и Вудвордом, может считаться важной персоной. Но надо признать, что он был довольно далеким родственником по линии матери моего отца.

Я почти не сомневаюсь в том, что у генерала не было особенных военных успехов – за свою жизнь он не выиграл ни одного сражения. Он был, скорее, «придворным генералом», что было модно в ранней Георгианской Англии. Его главным талантом оказалось то, что он появился в нужном месте в то время, когда Принц Чарли решил включить в свою команду видного протестантского военного. И хотя это не предотвратило жестокого поражения якобитов в сражении у Куллоден^[17], я не могу насмехаться над карьерой офицера, которому выпадает случай оказаться в нужном месте в нужное время.

Как и все Вудворды, я с рождения не стремился в лидеры, до присвоения мне в 1981 году звания контр-адмирала оставался обыкновенным военно-морским офицером, и, как большинство корнуэльцев, был вполне доволен своей судьбой. Я действительно никогда особо не задумывался о своем дальнейшем продвижении по службе. Когда был лейтенантом, то думал о том, что неплохо бы стать и капитан-лейтенантом, а будучи капитаном 2 ранга надеялся стать капитаном 1 ранга. Однако за всю свою карьеру я не потратил и секунды для поиска пути, который привел бы к назначению в Совет Адмиралтейства. Впрочем, так и произошло: меня туда не назначили.

После всего вышеизложенного многие читатели могут удивиться (я уверен, что большинство моих сверстников удивлялись): тот ли Сэнди Вудворд из Роял Боро оф Кингстон находился той роковой ночью в Южной Атлантике на мостике авианосца «Гермес», командовал военно-морским флотом стоимостью в миллиарды фунтов стерлингов и несколькими тысячами моряков, а вся нация внимательно следила за ним? В то время я особо об этом не думал. Стечение обстоятельств и нескольких маловероятных событий сыграли свою роль. Для кого-то все сложилось неудачно, а мне повезло.

Возможно, это даже вызовет у вас мысль о странном способе управления военно-морскими силами. Но истина заключается в том, что нужно учитывать такие важные факторы, как учеба, техническая подготовка, принципы руководства и традиции, которые были проверены и отшлифованы Королевским флотом на протяжении столетий. Создание резерва хорошо подготовленных старших офицеров, каждый из которых в любой момент мог бы принять командование оперативным соединением британских ВМС, было основой политики адмиралтейства, начиная еще со времен Дрейка. Были, к примеру, два других плавающих адмирала^[18], которые, безусловно, могли командовать оперативными группами Фолклендского соединения не хуже, а может быть, даже лучше, чем я. Было также несколько адмиралов высшего ранга с большим опытом и знаниями, отнюдь не меньшими, чем у каждого из нас. Но когда флоту Ее Величества приказывают выйти в море, это выполняется исключительно быстро, а я, проводивший в то время учения флота в районе Гибралтара, был ближе других из плавающих командующих к Южной Атлантике.

Большинство людей полагает, что процесс, в результате которого британские ВМС делают из школьника в коротких штанишках командующего, способного возглавить самый большой со времен второй мировой войны флот, который отправляется от берегов Британии, является достаточно совершенным. Без сомнения, когда британское командование решило послать меня на юг, я для них не был «темной лошадкой». Я служил вместе с ними на разных должностях в течение тридцати шести лет и был одним из той вымирающей породы офицеров, которые начинали службу в темно-синей форме сразу после подготовительной школы в возрасте тринадцати лет. В моем случае – с 1946 года. И произошло это, как и все со мной, немного случайно.

Мои родители дали частное образование моему волевому и независимому старшему брату Джиму и такой же самостоятельной, по-своему независимой, сестре Лиз и в результате исчерпали все свои личные сбережения. Они смогли послать меня только в Стаббингтон Хауз – подготовительную школу с репутацией военно-морского «питомника», несколько выпускников которой стали адмиралами, а двое – кавалерами креста Виктории. Я неплохо окончил школу с развитой способностью к элементарной математике благодаря терпению и вдохновению моего исключительного преподавателя – г-на Вуда.

Поэтому было решено, что лучший способ получить частное образование за небольшую плату – выиграть стипендию в королевский военно-морской колледж Дартмут, известный как «Британия». Он располагался среди эдвардианского великолепия примерно в сорока пяти милях на юго-восток от Дартмура, на южном побережье Девона. В то время они предлагали порядка тридцати стипендий в год, требуя для поступления проходной балл, равный восьмидесяти процентам от стандартного вступительного экзамена в общественную школу. Я едва получил этот балл, думаю, как раз достаточный для последнего места, и был приглашен пройти медкомиссию и ужасное собеседование. Испытываемый мной ужас отнюдь не уменьшился от появления по дороге к старому зданию Адмиралтейства в Уайтхолле на пятке моего носка огромной дырки.

Я сидел перед группой офицеров с непроницаемыми лицами, практически парализованный беспокойством о своем носке. Без сомнения, проводившие собеседование старались быть максимально дружелюбными, но я едва мог давать вразумительные ответы на вопросы. Когда, наконец, пришло время покинуть комнату, я позаботился о том, чтобы, пятясь к выходу из комнаты, скрыть голую пятку. Мне показалось, что до двери полторы мили, а офицерам, вероятно, что я был подобострастен перед ними. Долгое время мне думалось, что офицеры должны были многозначительно кивать друг другу: «Это хороший, воспитанный мальчик… знает свое место… не хочет поворачиваться задом к старшим по возрасту и положению… таких не так-то много теперь… Мы возьмем его».

Так в самых первых числах нового, 1946 года, я стал первокурсником в Королевском военно-морском колледже «Британия». Это большое учреждение – основа Британских ВМС двадцатого столетия. Даже название «Британия» имеет имперский оттенок, хотя на самом деле колледж назван в честь одноименного большого старого трехпалубного линейного корабля, отслужившего полстолетия основным учебным судном Флота и ошвартованного в устье реки Дарт. В 1905 году колледж открыл король Эдвард VII. Его огромное здание из красного кирпича и белого камня было спроектировано сэром Астоном Веббом, создателем фасада Букингемского Дворца. На лужайке размещалась громадная, вырезанная из дерева раскрашенная голова, когда-то украшавшая форштевень старой «Британии», а куранты на часовой башне в течение суток отбивали не часы, а вахтенные склянки – обязательно не больше восьми за исключением Новогодней полночи.

В колледже в мирное и военное время поддерживались все лучшие флотские традиции. Ожидалось, что каждый из кадетов получит обширные знания по военно-морской истории наряду со знаниями по общеобразовательным предметам: географии, математике, английской литературе, иностранным языкам и так далее. Нам преподавали искусство мореплавания, основы инженерной подготовки, учили маршировать и выполнять упражнения с винтовкой, ходить под парусом и управлять моторными лодками, плавать и стрелять, подавать сигналы световым и флажным семафором и еще многим полезным для молодых офицеров вещам.

Колледж был не только местом обучения, но и символом британской морской мощи. Даже его местоположение было тщательно выбрано. Он находился на высоком утесе, возвышающемся над устьем реки. За ним были воды Английского канала – воды Джервиса и Худа, Хоука и Родни, Хау и Нельсона, Фишера и Джеллико, Паунда и Каннингема. Нас не учили (как это, возможно, делалось для наших сверстников в мире привилегированных частных учебных заведений или в средних школах), что такие люди должны восприниматься как герои. Нашей инструкцией было нечто вроде: «Такие люди всегда командовали флотами Королевских ВМС, и с них вы должны брать пример».

Не припомню, чтобы я был восхищен кем-то из них, но тем не менее отдельные истории остались в памяти. Про адмирала лорда Хау, который разбил французов в Атлантике «героического первого июня» 1794 года; про адмирала Кодрингтона, капитана «Ориона» при Трафальгаре, который преподнес туркам тяжелый урок; про адмирала Джона Джервиса, наставника Нельсона, человека, который способствовал его продвижению на должность командира эскадры и которому был пожалован титул графа Сент-Винсента после известной победы в 1797 году над испанцами в Атлантике к юго-западу от Португалии. Меня также учили военно-морскому фольклору: словам адмирала лорда Хоука перед сражением в бухте Киберон, когда он, предупрежденный одним из своих офицеров о чрезвычайной опасности штормового мелководья, которое защищало французский флот, сказал: «Я благодарю вас за выполнение ваших обязанностей – предупреждение меня об опасности. А теперь поверните меня лицом к врагу». Я знал о подвигах адмирала Виконта Худа в Вест-Индии и о большой победе адмирала сэра Джорджа Родни у берегов Доминики в 1782 году. Мне было известно о безвыходном положении, в которое попали адмиралы Джеллико и Битти в боевых действиях против немецкого океанского флота в Ютландском сражении первой мировой войны. Я знал об удивительных подвигах адмирала Каннингема у мыса Матапан и Таранто в период второй мировой войны. Смерть адмирала Нельсона и его прощальные слова: «Слава богу, я исполнил свой долг» – производили на нас огромное впечатление. Лично меня всегда глубоко трогало письмо Нельсона, которое он послал своему прежнему боссу, адмиралу Джервису перед последним сражением. «Без Вас я ничто», – написал он. Так оно воспринималось всеми нами.

Несмотря на внимание ко всем прекрасным традициям, хорошо помню, что с самого начала у меня на это была своя точка зрения. Первое, что ты должен сделать, узнав о традиции, спросить, какое отношение это имеет к сегодняшнему дню, подвергнуть ответ сомнению, поинтересоваться, существуют ли причины для того, чтобы хранить эти традиции сегодня, спустя много лет. Это плохой обычай, поскольку он не воспринимался благожелательно и не распространялся на приказы прошлой недели так же, как на указы прошлого столетия. Я держал эти мысли при себе и эту свою точку зрения сохранил по сегодняшний день.

Кроме поддержания традиций, большая часть жизни флота организуется по правилу: «Это мы всегда делали так и обычно были правы». Отклонение от этой линии осуждается. Я называю это синдромом «няне это не понравилось бы». Однако и «мнение няни» должно подвергаться сомнению. Хотя няня, скорее всего, в целом права, она может ошибаться в конкретном случае. Я не люблю утверждения о непогрешимости, даже своей, и подобно многим психиатрам, полагаю, что отсутствие сомнения в себе – первый признак безумия. Сначала это было моим интуитивным подходом, а в последующие годы стало осознанным правилом. Ничто не может быть гарантировано на 100 процентов только потому, что «так говорит няня». И я строго возражаю против такого предположения. Я считаю это интеллектуальной ленью. Всякий раз, когда мы говорили об истории и традициях в Дартмуте, я часто задавал несколько неудобный вопрос, почему эта традиция все еще применима, а если она не применяется, то почему мы ее вообще обсуждаем. Но задать этот вопрос вслух я не мог – не хватало храбрости отстаивать свои юношеские убеждения, меня хватало только на бормотание.

У меня нет ни малейшего сомнения в том, что такое мое мнение приходилось не по вкусу и моим друзьям, и критикам. Но спустя годы я вспоминаю, что в инженерных вопросах и, несомненно, в военно-морской философии для достижения душевного равновесия, которое приходит с пониманием, мне приходилось вникать в мельчайшие подробности работы того или иного механизма. Одним словом, я был любознательным. С одной стороны, у меня было бесконечное терпение выяснять все неясности. С другой – не оставалось времени для тех, кто хотел занять его тривиальностями.

Однако Дартмут в последующие годы в значительной степени выиграл сражение за то, чтобы сделать меня «таким, как все». Советы моих преподавателей в форме – «Вудворд, закрой рот» – со временем смягчились и стали звучать примерно так: «…попытайтесь согласиться, что мы здесь находимся значительно дольше, чем вы», – или: «…действительно, имеется много способов убить кота…», – или: «не правда ли, что так это звучит более разумно?» Таким образом они усмиряли мои возмущения, обучая меня не соглашаться более тактично. Это была первая ступень длительного, глубокого, индуктивного морского обучения, которое учит человека приспосабливаться, промывает ему мозги в соответствии с требованиями Королевских ВМС, давая уроки, продолжающиеся потом всю жизнь.

Отдавая должное формальности, следует заметить, что я начал службу в ВМС 5 января 1946 года вместе с остальными кадетами моего курса не в Дартмуте, а в Итон Холле, большой родовой усадьбе герцогов Вестминстерских около Честера. Поместье было преобразовано в обширный лагерь даже с собственной взлетной полосой и служило в качестве базы колледжа Королевских ВМС, эвакуированного из Дартмута после попадания в него бомбы в первые месяцы войны. Часть главного здания Итон Холла была выделена для размещения вновь прибывших тринадцатилетних кадетов, представленных дому Дрейка для первых двух семестров учебы.

Я ехал в Чешир из Западной Англии поездом с тремя пересадками. Мне казалось, что каждый последующий поезд был еще больше переполнен, чем предыдущий. Пришлось найти себе место в коридоре и одиноко там сидеть на своем зеленом морском чемодане, чувствуя себя неловко в новой военной форме. Итон Холл не был похож на все, ранее мной увиденное. Хотя я этого тогда не знал, но большинство людей ничего подобного ранее тоже не видели. Это был гигантский частный дом, спроектированный Альфредом Ватерхаусом, такого же размера, как и его другое готическое сооружение – музей естествознания в Саут Кенсингтоне, только хуже. По правде говоря, он представлял собой массивный дворец, описанный одним из биографов Его Светлости как «нечто среднее между судами на Флит Стрит^[19] и станцией Святого Панкраса.

Так или иначе, это был мой дом до конца летнего семестра. Когда я закрываю глаза и обращаюсь к воспоминаниям, то все еще могу слышать поразительную музыку с большой колокольни, примерно размеров Биг Бена, которая возвышалась над колоссальным особняком самого богатого человека Англии. Она возвышалась надо мной в первое утро на построении, когда я, пытаясь согреться, бежал вместе с моими сокурсниками по гравию вокруг замерзшего декоративного фонтана и, споткнувшись, упал. Я разбил колено и порвал новые брюки первого срока. Колено сильно кровоточило, и меня увели, чтобы перевязать. В итоге мне на четыре дня раньше, чем моим товарищам, выдали короткие брюки. Это отличало и стесняло меня на последующих построениях той недели. Думаю, это был единственный случай за все четыре года пребывания в военно-морском колледже, когда я чем-то выделялся.

Вскоре я был в лучшей за всю мою жизнь физической форме. Помещения колледжа располагались на обширной территории. Чтобы добраться из класса в класс с книгой под мышкой, нужно было иметь выносливость бегуна на средние дистанции. Я вспоминаю себя бегущим полмили, иногда под проливным дождем, с занятий по английской литературе в лагере «D» Ниссен-хат назад к главному зданию, окруженному сотнями акров садов, сходящимися к нему пятью подъездными аллеями, каждая длиной в две мили. Занятия по математике проводились на пятом этаже в какой-то противной коморке, и совсем не легко было добраться туда из лагеря «D» за отведенные для этого пять минут. Эту проблему я обязательно должен был решить. Мне не хотелось пропускать ни минуты урока английской литературы, поскольку моим преподавателем был не кто иной, как неординарный, с большим чувством юмора К. Н. Паркинсон (известный законами Паркинсона). Он дал нам не так много знаний по литературе, зато был потрясающим преподавателем геральдики. Я также не хотел опаздывать на уроки математики, которая мне очень нравилась. К счастью, я обнаружил, что математические задачи можно решать, даже запыхавшись от быстрого бега.

Как вы себе уже представили, это было ужасное место, где легко было потеряться. Абсолютный хаос в коридорах, на лестницах и ни одного указателя. Итон Холл стал тем местом, где я осознал, каким ужасом является опоздание на флоте. Моим периодическим ночным кошмаром в течение многих лет был не тонущий корабль или взбешенный капитан, а то, как я потерялся в огромном, наподобие лабиринта здании и каждую минуту осознавал, что опаздываю все больше, больше и больше.

Летом, как и было положено, я отправился в Дартмут, где мне предстояло отучиться еще десять семестров. Меня разместили в Сент-Винсент-хауз, одном из пяти старейших зданий, названных в честь адмирала Джервиса. Ничего значительного с этого момента не произошло: мое обучение не вызывало никаких сложностей. В летние периоды я занимался строительством и плаванием на моем собственном ялике; в зимнее – спортом, избегая агрессивных спортивных игр.

В 1949 году я закончил четыре года учебы восьмым из сорока четырех кадетов, три из них станут адмиралами. За все это время я не сумел ничего выиграть: никаких академических призов, никаких спортивных вымпелов, даже вымпел моего дома, которым обычно награждались за общественную деятельность в последнем учебном семестре. Ноль. Это был выдающийся пример полной без-результативности, обеспечивающей совершенно чистый послужной список. Я вообще не заслужил никакой награды в период между наградой за Священное писание в возрасте семи лет и рыцарства в возрасте пятидесяти.

В заключение этого веселого, довольно счастливого и интересного времени мой офицер-воспитатель и наставник дали мне характеристику, содержащую фразы: «… он никогда не сможет реализовать свои способности, пока не изживет в себе некоторую интеллектуальную лень… Его мировоззрение очень узкое; слишком много уделяет внимания своим поискам и для мальчика его способностей очень несведущ о мире вокруг него…, склонный к безответственности, в настоящее время недостаточно напорист, нерешителен, слабо развит дух товарищества.» Я не спорю ни с одним из этих утверждений. И всегда думал, что это даже лучше, чем я заслуживал. Но принимая во внимание то, что я был среди первых двадцати процентов моих сокурсников, я иногда задавался вопросом, что же они должны были сказать о парнях из последних двадцати процентов.

Как бы там ни было, но в первую неделю нового, 1950 года, меня послали на практику на 10000-тонный трехтрубный учебный крейсер «Девоншир». План стажировки состоял из двух частей. Первая – мы работали на корабле как «не очень знающие моряки»: драили, мыли, полировали, чистили, скоблили и красили под аккомпанемент нецензурных слов. Вторая половина практики предназначалась для профессионального обучения. Это было не самое подходящее время для обучения морскому делу. Погода в том январе была морозная и каждое утро перед завтраком мы должны были драить деревянные верхние палубы, ходя босиком по парящей, с льдинками у шпигатов воде. Результатом этого было покалывание в пальцах ног перед тем, как их вообще перестанешь чувствовать. Все это играло очень важную роль в становлении офицера, и я остаюсь сторонником изучения профессии с самых низов. Ведь офицер может приказать матросу снять ботинки и драить палубу, не взирая на погоду. Но, проделав это сам несколько раз в середине зимы, он дважды подумает о том, стоит ли отдавать такой приказ.

В середине января мы уходили далеко от берегов послевоенной Англии с ее карточной системой и нехваткой почти что всего, направляясь в Вест Индию. Мы шли на юг через Бискайский залив, потом на юго-запад, следуя вдоль пассатов к Тринидаду. Мы спали в гамаках и выполняли всевозможную работу на корабле: в котельном и машинном отделениях, в штурманской рубке рядом со штурманом, на ходовом мостике с вахтенным офицером. Мы работали с боцманской командой или с рулевыми, выполняли обязанности рассыльного командира корабля или «адъютанта», следуя за ним весь день. Мы ходили на шлюпках, практиковались в выполнении стрельб из четырехдюймовых пушек, составляли сигналы, грузили запасы на корабль, бегали туда-сюда, наполняя этим каждый день и большинство ночей. Это была интересная жизнь, которая очень сильно отличалась от школы. Никогда не забуду, как, стоя на коленях рядом с большим латунным стопором (зажимом для очень больших канатов) в желтом утреннем свете залива Кингстон на Ямайке, надраивал его и в приподнятом настроении ожидал завтрака со свежими фруктами в таком количестве, которого мы не видели шесть лет.

Мы посетили Барбадос, Гренаду, а также Виргинские острова, и единственной тучей на горизонте была моя почти полная неспособность осознать важность всех вахтенных и корабельных расписаний. Это создало для меня много проблем, поскольку может показаться, что управление на флоте осуществляется с помощью объявлений и сообщений на доске объявлений. В моем случае так и было, ведь проходят месяцы, а в моем случае годы, прежде чем начинаешь понимать команды, которые звучат по корабельной трансляции, искаженные морским жаргоном и северо-восточным английским народным диалектом, известным как «джорди», свистки, называемые «боцманскими дудками», сигналы горна, каждый из которых приказывает сделать что-либо определенное. Если ты не в состоянии понять вахтенные и корабельные расписания, ты не сумеешь найти даже вход в этот морской лабиринт. Жизнь тогда может стать запутанной и неприятной, поскольку руководство решит: ему следует объяснить, что нужно больше стараться.

Вахтенные и корабельные расписания определяют место каждого на корабле: что, где и когда они должны делать; где есть, спать и работать; уточняют, какие нести вахты, что и с кем нужно делать на вахте. Они определяют обязанности каждого и в базе, и в море, даже где, но не когда покинуть корабль. Вся ваша жизнь разложена по полочкам этими корабельными расписаниями. Но в возрасте семнадцати с половиной лет я не придавал этому особого значения, главным образом потому, что не смог найти расписание в течение нескольких дней. Когда же я его отыскал, то не понимал многого из того, что там было сказано. При этом я не подозревал, что важным условием понимания было чтение «суточных приказов», иначе я бы уделял последним больше внимания.

Так в течение нескольких недель вся система жизнедеятельности на корабле оставались для меня полной тайной. Мы придерживались тропического расписания, на которое перешли примерно через неделю после начала плавания. Этого я не замечал до тех пор, пока мы не прибыли в родные воды и не вернулись к зимнему расписанию, что привело меня к окончательному замешательству. Каким-то образом с помощью друзей и моего офицера-наставника я выкарабкался. По любым критериям я был крайне неорганизован. Хотя это в некотором смысле было забавно.

На Пасху нам дали две недели отпуска. Потом мы отправились на север вокруг острова Ян Майена в Нарвик и Скапа-Флоу – названия, вызывающие определенные образы у формирующегося военно-морского офицера, и наконец возвратились в Девонпорт. К концу второго похода я разбирался не только в жизнедеятельности корабля, его экипажа, его вахтенных и корабельных расписаниях, но также и в том, как увильнуть от работы, выглядеть занятым, избежать грязной работы, неплохо провести время, что, как я думаю, было частью того, для чего нас туда послали. Я прошел практику на учебном крейсере без позора, узнав значительно больше, чем представлял ранее. В характеристике отмечался мой энтузиазм, если не внешний вид или пунктуальность.

Так, прослужив в Королевских ВМС почти пять лет, я в возрасте восемнадцати лет стал мичманом. По крайней мере я всегда находил объяснение столь длительной службы тем, что не мог уволиться по своему желанию без уплаты моим отцом за четырехлетнее обучение, что было маловероятно. Нам не нужно было давать «подписку», никакой контракт не составлялся и при этом от нас не требовалось приносить присягу на верность, как это должен был сделать каждый в армии. Мне всегда говорили, это потому, что армия однажды взбунтовалась – с тех пор ей никогда полностью не доверяли! И с той поры говорят «Королевские ВМС» и «Британская армия».

На воротнике у меня появились две белые нашивки, и я был «…направлен для дальнейшего прохождения службы…» на плавбазу подводных лодок «Мейдстоун», находящуюся на переоборудовании в Портсмуте. Тот факт, что меня послали не на крейсер, линейный корабль или авианосец, а на плавбазу, ясно говорил о том, что меня оценили как угодно, но только не подающим большие надежды. Подводники к таким тоже не относились – немного пахли, вели себя не слишком хорошо, пили слишком много. Их считали людьми с плохими привычками, служащими на консервных банках, а профессиональная репутация их плавбаз была еще ниже. Но «Мейдстоун» была внушительной и большой. Это было 10000-тонное судно, предназначенное для инженерного обеспечения, технического обслуживания кораблей и размещения штаба эскадры, в которую входило примерно восемь подводных лодок. Плавбаза была плавающим штабом, хранилищем запасов, мастерской и гостиницей для экипажей лодок, которые базировались рядом с нею. На ней находились мастерские для ремонта машин, обслуживания торпед, различных приборов, гидравлики и так далее. И на этой плавбазе была дюжина нас, мичманов, познающих службу на большом корабле и начинающих впервые командовать настоящими матросами.

Через десять месяцев я получил новое назначение на 8000-тонный крейсер «Шеффилд», который только что вышел из ремонта и модернизации. Это был быстроходный, хорошо спроектированный боевой корабль, имеющий на вооружении девять шестидюймовых пушек, восемь четырехдюймовых и много многоствольных 40-миллиметровых артустановок «Бофорс», расположенных повсеместно. Мы принимали его на верфи в Чатеме и вели до Мори-Ферта, где должны были в течение сверкающей северной весны и лета ввести его в строй. К концу этого лета я стал старшим мичманом. Моя зарплата составляла 10 фунтов в месяц, из которых я экономил 5 фунтов главным образом из-за отсутствия возможности их потратить. Это был старый Королевский флот, который заставлял тебя тяжело работать и ждал благодарности за его благодеяния и заботу о твоем профессиональном обучении.

Но были также и проблемы. Война, которая согласно своей сущности делала жизнь на боевом корабле суровой, жестокой и короткой, закончилась не так давно. Рядом с нами находилось довольно много людей, страдающих от старого несчастья с современным названием «стресс». «Контузия», «судороги», «отсутствие воли» были более точными, хотя и менее корректными его определениями. Невежды иногда описывали это явление даже как «трусость», возвращаясь назад к тем временам, когда в британских вооруженных силах было очень много глупых споров о самом понятии «стресс». Стоит напомнить, что стрессы со всеми ужасами, которые они заставляют испытывать благородного, храброго человека, были тогда такой же реальностью, как и сегодня.

Странное поведение таких людей на послевоенном флоте проявлялось разными способами, в основном разительным изменением поступков. Тихий прилежный человек становился заядлым спорщиком. Чертовски общительный – замкнутым. Многие так и не смогли это преодолеть, а большинство никогда не подавали виду, что они чем-то отличались от других людей. Были люди, которые после военных волнений находили жизнь скучной. Их мотивация сильно упала, а вместе с ней и нормы личного и профессионального поведения. Это приводило к снижению уровня обучения и воспитания молодых офицеров, карьерам многих из которых так и не суждено было состояться.

Поэтому попасть на корабль с действительно высококлассными офицерами всегда было удачей для молодого мичмана. Кстати, удача сопутствовала мне чаще, чем обычно. Я служил под руководством ряда по-настоящему выдающихся морских офицеров. Все они впоследствии занимали высокие командные посты. Они учили и натаскивали меня, поощряли, а иногда и давали пинка. Без них я бы никогда не смог стать тем, кем я стал. В то время все запросто могло пойти по-другому, особенно для такого неуверенного в себе и свободного от обязательств молодого офицера, каким был я.

Осенью 1951 года я перевелся с «Шеффилда» на «Зодиак», прекрасный эсминец, способный развивать ход в тридцать два узла при любых условиях и вооруженный четырьмя 4,7-дюймовыми пушками и восемью торпедными аппаратами. Он базировался в Портленде, где находился учебный дивизион. Мне было девятнадцать лет, но я по сути все еще оставался школьником. Все отмечали мою незрелость. Вспоминаю, что когда я прибыл на борт, главные старшины выглядели старыми, как Бог, а командир корабля, капитан-лейтенант, выглядел даже несколько старше. Ему было около тридцати семи. Командира звали Джефф Вардл. Он был замечательным человеком, несколько раз смотрел в лицо смерти: его субмарина была потоплена в самом начале войны, и он провел в лагере военнопленных почти всю войну. Оттуда он четыре раза бежал, четыре раза его ловили и в конце концов он оказался в Колдице. Из лагеря Джефф вышел несломленным и с новым ремеслом – стал опытным специалистом по открыванию замков. Он мог за несколько секунд пройти через любую дверь, и никто на «Зодиаке» не волновался о потере ключа.

Старшим помощником командира был двадцатишестилетний лейтенант Ричард Клейтон, редко сходивший на берег, очень ответственно выполнявший свои обязанности, с неизменными двумя стаканами «Драй Сэк» перед обедом. Херес в отличие от старпома мне нравился, хотя к последнему я всегда питал уважение. Он был сыном контр-адмирала. Когда дело касалось работы, обладал тяжелым, жестким нравом. Клейтон действительно заставил меня досконально изучить весь корабль, поручая работу в каждой боевой части.

Через четыре месяца мне присвоили звание младшего лейтенанта, и я получил свою первую золотую нашивку. Это был серьезный прогресс. Задолго до окончания отведенного времени меня допустили к самостоятельному несению вахты на ходовом мостике в море. Я помню, как, находясь на мостике несущегося в ночи корабля и время от времени ощущая удары волн о его корпус, чувствовал сильное волнение от возложенной на меня ответственности за безопасность корабля и его экипажа. Теперь-то я знаю, что командир корабля держал себя в трехсекундной готовности вступить в управление на случай, если бы я сделал что-то неправильно. Но я ощущал себя лично командовавшим этим эсминцем. Это был опьяняющий опыт – мне не было еще и двадцати.

Иногда мне позволяли замещать штурмана. Это мне нравилось больше всего и нравится до сих пор. Двадцатичетырех летний штурман лейтенант Пол Гриннинг, сын замечательного храброго командира эсминца в период второй мировой войны, был моим хорошим другом и наставником. Меня никогда не удивляла их дальнейшая карьера: Клейтон закончил службу адмиралом, сэром Ричардом Клейтоном и главнокомандующим ВМС метрополии; Гриннинг – контр-адмиралом, флагманским офицером королевской яхты. В конечном счете контр-адмирал сэр Пол Гриннинг стал главой королевского хозяйства^[20].

Мне было жаль оставлять «Зодиак» и идти на берег, как оказалось, почти на два года. План моей подготовки требовал пройти обучение на курсах младшего офицерского состава в Королевском военно-морском колледже в Гринвиче. Курс объединял углубленное изучение некоторых наук с потрясающими правилами военного мышления и письма. Нас учили логическому мышлению и правилам изложения своих мыслей на бумаге. Книги, изданные в то время в Соединенных Штатах и подававшиеся как величайшие достижения в области интеллектуального управления со времен Сунь-Цзы, просто перефразировали руководящие документы штабов Королевских ВМС того времени.

Нам также предложили один предмет для изучения на выбор. Я избрал фортепьяно, уверенный в том, что ничего существенного за отведенные уроки я не достигну, но зато у меня будет свободное время. «Свободные часы» стали моим предметом на выбор, хотя я вряд ли могу отнести его к «выбору». Я также весьма много узнал о гонках борзых на стадионе в Нью Кроссе. Этого не было в учебном плане, но мы должны были получить всестороннее образование, и собачьи гонки в этом отношении не менее полезны, чем посещение ночных клубов Вест Энда.

Атмосфера, созданная среди красивых палладианских зданий колледжа в Гринвиче (одни были спроектированы Иниго Джонсом, другие – сэром Кристофером Уореном), способствовала учебе и, конечно же, была для всех нас источником вдохновения, поддерживая нашу веру в то, что мы были значительно более цивилизованная, образованная и организованная группа, чем когда-либо могли бы стать армейские офицеры. Однако глубокого спокойствия, которое приходит вместе с превосходящим интеллектом и тягой к знаниям, для нас было совсем не достаточно, и мы чувствовали себя обязанными осуществить тщательно спланированный и подготовленный рейд к нашим военным соратникам из Королевской военной академии в Сандхерсте. Это была во всех отношениях успешная операция.

Мы пробрались мимо охраны, проехав на автомобилях вдоль парадной аллеи из гравия, оставляя на ней глубокую колею, и «побелили» несколько статуй генералов. За нами тащились рулоны туалетной бумаги и мы вели себя подобно… младшим лейтенантам на хмельной вечеринке. После этого отошли, оставаясь непойманными. Молодые джентльмены из Сандхерста вряд ли оценили нашу шутку, а начальнику академии совершенно изменило чувство юмора, и он рассказал обо всем капитану нашего колледжа.

Наш капитан, сэр Энтони Маерс был вызывающим уважение спортсменом и несгибаемым командиром-подводником, ставшим впоследствии контр-адмиралом, кавалером креста Виктории, ордена Рыцаря Британской империи и дважды кавалером ордена «За заслуги», известным во флоте как Крэп Маерс. Обеспокоенный не только преследованиями армейских офицеров, но и возможностью выставления большего счета за причиненный ущерб, он выстроил всех нас перед собой и устроил разнос за незрелость, глупость и безответственность, ни словом не упомянув наши реальные достижения. Ведь не так-то просто прорваться через укрепления британской армии и так их унизить.

Крэп тем не менее полностью не утратил чувство юмора и живописно закончил свою лекцию жестом, которого и следовало ожидать от человека, не только удостоенного креста Виктории за дерзкий подводный рейд в гавань Корфу, но и в значительной мере способствовавшего атаке на штаб генерала Роммеля в Северной Африке. «Это было исключительно позорное поведение, – рычал он. – Отлично выполнено!»

Я окончил Гринвич с оценкой «альфа» по курсу штабных дисциплин и со скромной оценкой «гамма с минусом» по академическому курсу. Целый семестр после этого ушел на «технические курсы» в Портсмуте. Это была вторая восьмимесячная часть тяжелой утомительной работы в «школах». Мы изучали предметы, связанные с авиацией, навигацией, торпедным делом и противолодочной войной, артиллерийским делом, электрооборудованием, использованием разнородных сил флота, администрированием и т. п. Во всем этом было два странных упущения: мы не изучали использование двигательных энергетических установок и подводные лодки. Возможно, считалось, что в этом нет необходимости. Два или три предмета пошли у меня довольно хорошо, а остальные – от «умеренно» до «средне». Волнения перед непрекращающимися экзаменами к тому времени уже не было. Они их устраивали, я их сдавал. Казалось, я сдавал их всю жизнь: что будет дальше?

Мне было двадцать один. Руководство желало знать, хочу ли я, молодой лейтенант, попробовать себя на командных должностях во флоте: заняться артиллерийским делом, противолодочным, штурманским, связью, авиацией? Даже такой неизвестной мне вещью, как подводные лодки… «Соглашайтесь, Вудворд!» – говорили мне.

«Я вообще-то не знаю», – типичный для моей карьеры ответ. После этого я получил письмо, в котором предлагалось прибыть для прохождения службы на «Долфине», альма-матер ужасных подводников. Меня «назначили добровольцем» на курсы подготовки подводников. В письме также сообщалось, что если мне эта служба не понравится, то я могу после восемнадцати месяцев подать заявление об уходе, и тогда мне будет позволено уйти в течение трех с половиной лет. Это казалось разумным. В такое же положение попали еще семь или восемь моих сокурсников. Мы, образно выражаясь, оказались в одной лодке.

Так при относительно странных обстоятельствах началась подводная карьера Вудворда. Она закончилось спустя тридцать два года, когда я был в моем собственном понимании все еще «придавленным» человеком. Размышляя о моей службе в последующие годы, прихожу к выводу, что это назначение оказалось очень удачным, хотя и было сделано росчерком пера кадровиков. Ведь на подводной лодке от тебя требуется стать гражданином с Первого Дня. Ты должен повзрослеть очень быстро. Служба подводника не похожа на службу на надводных кораблях, которые, вообще говоря, имеют тенденцию не тонуть, а если все же это случается, то экипажу предоставляется шанс на спасение. На подводных лодках, которые погружаются довольно быстро, заранее предполагается, что вы понимаете и умеете работать на любой материальной части на борту субмарины. От меня, таким образом, требовалось стать не только полуинженером, но и научиться быть по очереди артиллеристом, штурманом, связистом, электромехаником, торпедистом, акустиком до того, как я мог надеяться продвинуться за шесть лет в командный состав. Мне было разрешено по кругу своих обязанностей брать на себя ответственность за самую разнообразную работу, что мне больше всего нравилось.

Постепенно я понял, что такая служба полностью соответствует моему вкусу. Мы учились понимать лабиринты трубопроводов, кабелей, гидравлических, воздушных, фановых систем, электрические и балластные системы, системы управления двигателями, батареями, моторами, насосами, клапанами, торпедной стрельбой и управления кораблем, сигналы тревог. Список бесконечный. В итоге предполагалось, что мы сможем быстро найти в полной темноте любое оборудование и на некоторой материальной части работать в таких условиях.

Последнее проверялось лейтенантом (впоследствии он стал вице-адмиралом) «Табби» Сквайрсом. Это был еще один инструктор, который относился ко мне лучше, чем я того заслуживал. Он встретил меня у носового люка субмарины, где проходил экзамен. Люк был открыт, внутри была кромешная тьма. «Спуститесь и восстановите работу всего электрооборудования», – сказал он.

Я нерешительно спустился вниз. Внутренний голос подсказывал мне, что решение следует искать в кормовой части моторного отсека, в так называемом «преобразователе». Ничего сложного: найти его, «включить» (на морском жаргоне «врубить») выключатель и работа электрооборудования будет восстановлена. Однако я не был уверен в себе, когда спускался в темноту, и, врубив в порядке эксперимента нужный выключатель и заставив его искриться, отскочил назад. Это был опасный и глупый поступок. «Табби» наклонился, погасил дугу раньше, чем все начало плавиться, и испытующе ждал. Я предпринял новую попытку и сильно толкнул выключатель, что вызвало еще большую электрическую дугу и повторные быстрые действия «Табби». Последовала вторая выжидательная пауза. Наконец он врубил выключатель вместо меня и, когда стало светло, достаточно любезно сказал: «Хорошо, я принимаю экзамен за то, что вы знаете, какой рубильник нужно включить, даже если не знаете, как он работает».

Так окончилось четырехмесячное обучение на берегу, и меня направили на мою первую субмарину. Это была 800-тонная подводная лодка «Сэнгвин», базировавшаяся на Мальте в Средиземном море. Я начал службу как офицер-торпедист и примерно через шесть месяцев был назначен штурманом. Это была реальная ответственность, возложенная на меня моим компетентным, приветливым и очень симпатичным командиром Брайаном Бейнхэмом. Он был ростом шесть футов и пять дюймов и весом порядка восемнадцати стоунов^[21] и мог распрямиться, только находясь под рубочным люком, ведущим на мостик.

Мы ходили из одного конца Средиземного моря в другой. В Бейруте один из членов нашего экипажа, теперь адмирал, спросил метрдотеля в очень престижном ночном клубе, сколько стоит исполнительница ганца живота. В ответ услышал с безупречным оксфордском акцентом: «Намного больше верблюдов, чем вы, молодой человек, можете себе позволить». Гибралтар – о котором так много воспоминаний, Триест, Венеция, Неаполь, Ла Специя, Палермо, Алжир, Аннаба – города с их неповторимой и поразительной жизнью. Проживание стоило дешево, поездка по берегу в Катанью стоила два шиллинга, но, простите, десять пенсов за бутылку красного вина и большую тарелку тушеного мяса. А самая замечательная прогулка на побережье могла стоить всего десять шиллингов.

Не могу не упомянуть о жизни в сказочном замке Форт Святого Анджело, построенном на обрыве скалы с видом на Большую гавань, простиравшуюся в 120 футах под ним. Мальтийским рыцарям было чем гордиться. В моей памяти воскресают крутые дороги к верфи, «пронзительные крики, звоны и запахи», которыми известна Мальта, церкви с часами, показывающими разное время для того, чтобы сбить с толку дьявола, и подводная лодка, пахнущая горячим маслом и новой краской.

Через год службы на «Сэнгвине» на лодку прибыл новый командир. Мне повезло еще раз. Это был блестящий, умный и обходительный офицер с тонким чувством юмора, что делало его таким хорошим наставником для молодого офицера. И меня не удивило, что он стал адмиралом, сэром Гордоном Тейтом, и вторым морским лордом.

В конце 1956 года меня послали в Барроу-ин-Фернесс, в качестве наблюдателя за строительством первой субмарины нового класса «Порпойс» и члена комплектующегося экипажа. Это была 2300-тонная, огромная по сравнению с небольшой «Сэнгвин», подводная лодка. После двух лет пребывания на судостроительной верфи мы наконец добрались до моря с еще одним прекрасным командиром Брайаном Хатчингсом, который, несомненно, стал бы адмиралом, если бы рано не ушел в отставку по личным мотивам. В конце концов он вырос до руководителя компании «Джон Льюис», что по большому счету отнюдь не плохо. Я прослужил с ним полтора года, пока его первый лейтенант^[22] Табби Сквайре не принял должность командира лодки. Это произошло за несколько месяцев до моего ухода.

В 1960 году мне было уже двадцать восемь, но я не имел возможности подумать серьезно о девушках или женитьбе, тем более что Брайан Хатчингс не одобрял женитьбу своих «молодых офицеров». У меня не было больших денег, чтобы тратить их на девушек, особенно после того, как приобрел превосходный «сан-бим» марки III с двигателем 2,25 литра и салоном ралли. Машина без проблем развивала скорость 100 миль в час. Катание на этом роскошном спортивном автомобиле каждый месяц практически «вычищало» мою зарплату, но оказалось сомнительным преимуществом для серьезного ухаживания за мисс Шарлоттой МкМетри. Шарлотте нравилась машина, которая явно была дорогим приобретением, а это, естественно, вызывало сомнения в моей практичности.

Я решил обе проблемы одним махом, преподнеся ей свою любимую машину в качестве свадебного подарка. Рассуждал так: будет почти невозможно найти деньги для другого свадебного подарка. И когда «соглашение» было наконец заключено, ответственность за практические вопросы легла на ее плечи – бремя, которое ей пришлось нести большую часть нашей совместной жизни. Миссис «Чарли» Вудворд в течение недели после возвращения из свадебного путешествия обменяла лихой «санбим» марки III на «мини».

Мы поселились в Госпорте в маленьком георгианском доме, который стоил значительно дешевле «санбима». Это была вторая большая финансовая сделка моего брака. Я привлек в помощь мою тещу, чтобы убедить агента снизить цену дома с 1200 фунтов до 600. Я правильно выбрал доверенное лицо для ведения переговоров. После довольно защищенной жизни кадета и офицера я был невежественен в коммерческих вопросах. Проведенная операция меня удовлетворила, однако мрачная реальность гражданского меркантилизма быстро все расставила на свои места.

– Довольно хорошая цена, не так ли? – спросил я одного из рабочих, который приводил наш дом в порядок.

– С вас взяли за это шестьсот фунтов? – ответил он недоверчиво. – Вас ограбили…

Следующим этапом моей жизни стало самое трудное испытание для подводника – курсы командного офицерского состава «Перископ», известные повсюду как «Перишер»^[23]. Половину отведенного на учебу времени мы проводили на юге на тренажере плавбазы «Долфин», а половину – на севере, на подводной лодке в море. «Перишер» в то время разрушал карьеру офицеров: двадцать-двадцать пять процентов слушателей не проходили курс и ко времени моего прибытия ни один из них не продвинулся дальше капитан-лейтенанта. Суровый, но необходимый учебный процесс «Перишера» «ломал» некоторых молодых офицеров. Я очень сомневаюсь, что кто-нибудь из нас прошел бы курс, если бы имел физическую возможность увидеть предельные разрешенные границы безопасности – несколько футов и секунды, разделяющие приближающиеся фрегаты и подводную лодку.

На мое счастье, нашим командиром снова был Хатчингс. В круг его обязанностей на ответственной должности Преподавателя будущих командиров входило провести нас через самые суровые испытания. Он должен был раз и навсегда выяснить, кто из нас сможет безошибочно просчитать в своей голове ситуацию, которая разворачивается на поверхности моря над нами, решительно, эффективно и безопасно командовать субмариной. К окончанию курса «Перишер» эта воображаемая картина, мимолетная и эфемерная для некоторых, острая и ясная для других, включала не только обычные рыбацкие лодки, паромы, острова, яхты и т. п., но также содержала основную вводную – пять фрегатов Королевских ВМС, рвущихся к нам на полной скорости с целью испортить нам настроение. С Брайаном не всегда было легко работать. В случае незначительной ошибки он обычно взрывался и начинал говорить возбужденно и напыщенно. Если вы к этому непривычны, то можете сильно расстроиться. Однако если вы совершили действительно серьезную ошибку, он спокойно делал все возможное для того, чтобы помочь выйти из сложившейся ситуации. Он был очень суров, и ему было невозможно повесить «лапшу на уши». Обычно он обращался ко всем нам как к своим «бесполезным офицерам», не стесняясь делать это перед экипажем корабля или совершенно незнакомыми людьми. Главным было помнить то, что он на самом деле так не думал. Не так ли?

В своей основе курс был предназначен для того, чтобы проверить способность выносить стрессы и нагрузки в предельно сложных условиях, что уже способствовало подготовке и удаче. Лично я был хорошо подготовлен, и для меня это не представляло сложностей. Мое обучение на «Перишере» было полностью посвящено реализации возможности персонального, бесценного общения с четырьмя будущими адмиралами. На «Порпойсе» в течение более двух лет меня непосредственно обучал Брайан Хатчингс. Он учил меня быть уверенным в себе и меньше беспокоиться о чувствах других, когда я ясно видел путь вперед. Это, конечно, накладывает определенный отпечаток на психику нормального человека, но на это приходится идти.

Ключ к успеху или причина неудачи подводника частично обусловлены именно этим плюс способностью удержать в уме обстановку, которая разворачивается на поверхности. Для примера (пусть это и не очень хорошая аналогия) – представьте, что вы высунули голову из люка на Пиккадилли, бросаете один быстрый оценивающий взгляд вокруг, быстро спускаетесь назад и пытаетесь вспомнить все, что увидели. Идея состоит в том, чтобы запомнить обстановку и так точно рассчитать момент следующего «выхода на поверхность», чтобы при высовывании вашей головы из люка над ней не оказались колеса «дабл-деккера». Промахи на «Перишере» являются естественным и часто встречающимся явлением. Самое большое беспокойство вызывало то, что ошибки обходятся слишком дорого для людей и оборудования. Первая большая ошибка будет означать конец карьере. Именно это огромное напряжение обычно является причиной неудач несчастного слушателя «Перишера».

Я наряду с четырьмя другими офицерами через это прошел и по возвращении на плавбазу был вызван, как и полагалось, преподавателем. «Юный Вудворд, – сказал он, верный признак, что сказано будет совсем не то, что имеется в виду, – вопреки моим ожиданиям, вы сумели все пройти». После трех лет нашего знакомства я знал, что на это лучше не реагировать. Он продолжал: «Вообще-то вы все выполнили весьма хорошо. Я предоставляю вам право первого выбора из имеющихся вакансий на должность командира. Куда бы вы желали пойти служить?»

Я невозмутимо ответил ему: «Предпочел бы управлять «Дредноутом». Это была первая британская субмарина с ядерной установкой водоизмещением 3500 тонн. Она стала гордостью подводной флотилии, еще будучи не спущенной на воду. Субмарина находилась в нескольких световых годах от пределов досягаемости таких лейтенантов, как я. Такое явное нахальство дало ему подходящий материал для рассказа веселой истории в штабе адмирала, придуманной им по возвращении на юг. Тем временем он устроил мое назначение командиром «Таэрлесса», которое состоялось 19 декабря 1960 года. Эта подводная лодка была совсем не такой, как «Дредноут», но для меня она стала самой лучшей субмариной в мире. Первый день пребывания в должности командира корабля без преувеличения является самым светлым днем в жизни любого офицера Королевских ВМС.

«Таэрлесс» была хорошо отработанной и модернизированной субмариной класса «Т» времен второй мировой войны. Она была известна как «обтекаемая Т-лодка» или «юркая «Т». Мы вместе с капелланом официально вводили ее в строй 25 апреля 1961 года. Я обратился к экипажу корабля, прибегнув к благословению Всевышнего «этого корабля и всех тех, кто служит на нем». Мы произносили слова из Псалма 107 для тех, «которые ходят под водой и делают свое дело в открытых морях». Затем я предложил экипажу помолиться, повторяя гаэльское благословение 1589 года…

– Кого вы боитесь, видя, что Бог-Отец с вами?

– Мы ничего не боимся.

– Кого вы боитесь, видя, что Бог-Сын с вами?

– Мы ничего не боимся.

– Кого вы боитесь, видя, что Святой Дух с вами?

– Мы ничего не боимся.

Капеллан произнес молитву сэра Фрэнсиса Дрейка, которая содержит слова, сказанные им перед выходом на встречу с Армадой: «Сохрани нас от опасностей моря и от жестокости врага; да будем мы охраной для нашей наиболее милосердной, доброй Владычицы королевы Елизаветы и ее доминионов». Затем все мы спели «Отче наш всемогущий, спаси», гимн моряка, и я формально вступил в должность командира подводной лодки первой линии с экипажем примерно шестьдесят человек. Всего шесть дней назад мне исполнилось двадцать девять, я был лейтенантом с выслугой шесть лет. Этот день стал знаменательным для меня. Я вспоминаю длинный путь, пройденный маленьким неизвестным «воином», который когда-то, в 1946 году, сидел на своем чемодане в переполненном поезде, пытаясь найти дорогу к Итон Холлу. Но служба в ВМС заключается в том, что ты продвигаешься все выше и выше по служебной лестнице до тех пор, пока не свалишься с очередной ее ступеньки.

Год командования «Таэрлессом» у родных берегов был полон хорошими событиями и прошел в славной компании. Можно выделить один важный эпизод, произошедший однажды по возвращении после длинного и трудного дня инспектирования моего корабля. Мой командир эскадры стоял на мостике и беспристрастно смотрел вокруг. В то время как я пессимистично размышлял о том, как мы сработали, его продолговатое лицо с острыми очертаниями было невозмутимо. Маршрут подхода к плавбазе, пришвартованной в бухте Ротсей в Клайд Вик, проходит через акваторию, часто заполненную приближающимися к финишной линии яхтами, на которых, без сомнения, много важных местных персон. Более всего они обеспокоены тем, как «подрезать» своих противников, а не тем, чтобы уступить дорогу рабочему классу. Чтобы ошвартоваться вовремя, я должен был прокладывать свой курс между лидеров, приводя в бешенство рулевых яхт класса «дракон». В итоге лодка пересекла финишную линию, находясь между двумя лидирующими яхтами. Я нервно осмотрелся вокруг – мой комэск спокойно улыбался. Убежденный рыбак, он воспринимал всех яхтсменов как неизбежную неприятность и финиш третьим на подводной лодке в гонке яхт класса «дракон» в Клайд Вик его очень порадовал. Инспекция прошла успешно.

В начале 1962 года я оставил «Таэрлесс» и провел шесть прекрасных месяцев на противолодочном фрегате «Фалмут», базировавшемся в Лондондерри. Затем на целый год возвратился в военно-морской колледж в Гринвиче, чтобы пройти подготовку по ядерному реактору. Это был очень специальный курс, предназначенный прежде всего для офицеров инженерного профиля. Теперь, будучи уже капитан-лейтенантом – две широкие и узкая полоски на рукаве, я столкнулся с самой трудной работой, которую когда-либо выполнял. Этой работе не помогала даже самая мерзкая за последние несколько лет зима. Последний из больших смогов случился в ноябре. Чтобы добраться до работы пешком требовалось тридцать минут, а ехать на машине – сорок пять. В феврале выпал снег, пролежавший шесть недель, и я ходил на лыжах в парке Гринвича. В нашем доме мы собрали все электрические камины на мансарду, чтобы исключить замерзание водяной системы. Как раз в эту холодину и родилась наша дочь Тесса.

Математика началась там, где я ее оставил более десяти лет назад, равно как и все другие предметы, необходимые для понимания теории процессов, проходящих в ядерных реакторах и их устройствах. Два часа на выполнение домашнего задания выкраивались в основном ночью. Мы изучали все, начиная от химии воды и до теории относительности Эйнштейна в трехмерной алгебре. Кроме того, в последнем, третьем, семестре у нас был курсовой проект по разработке реактора. Я сдал работу с огромным облегчением за три недели до истечения срока. Несколько дней спустя меня спросили, могу ли я быть так любезен ответить на вторую половину вопроса.

Экзамен у меня приняли, и я продолжил учебу на пятимесячных противолодочных курсах. Потом меня временно назначили командиром «Грэмпеса» (на период завершения работ на «Вэлианте» в Барроу-ин-Фернессе). Я стал старшим помощником капитана 2 ранга Питера Герберта, еще одного знаменитого человека, закончившего службу как адмирал сэр Питер Герберт, кавалер орденов Бани и Британской империи.

«Вэлиант» водоизмещением 3500 тонн была первой британской атомной торпедной подводной лодкой, известной как «флотская субмарина». На лодке был установлен водяной реактор высокого давления, который обеспечивал ей такую скорость, которую я никогда прежде под водой не испытывал. Ее длина составляла 282 фута, несколько больше, чем у «Дредноута», ширина – 32 фута. Лодка имела три палубы, кроме верхней, и управлялась подобно огромному, очень медленному самолету без иллюминаторов с экипажем в 100 человек. Она базировалась в Клайде.

Мы ввели ее в состав флота и провели целый ряд испытаний оборудования, что всегда требуется от головного корабля в своем классе. Последним из таких испытаний, проведенных до моего ухода с лодки, был переход в подводном положении от Шотландии до Сингапура. Моя служба на «Вэлианте» закончилось в 1967 году с присвоением мне звания капитана 2 ранга. Это важно, поскольку при выдвижении на высшие должности на это обращается большее внимание, нежели на сдачу экзаменов или выслугу лет. Ты получаешь золотой шнурок на козырек фуражки и становишься такой себе «начальствующей фуражкой», которая видна всем.

После этого мне дали самую желанную для всех моряков работу – преподавателя на «Перишере». Моя подготовка к педагогической деятельности заняла одну неделю, которую я провел с действующим преподавателем капитаном 2 ранга Сэмом Фри. Это была, возможно, самая трудная неделя бывшего «перишера». Однажды, когда фрегаты разворачивались для повторного прохода над нами, мы по-быстрому обедали, находясь на перископной глубине. Сэм спокойно сказал, даже не глядя в перископ: «Они развернулись».

– Откуда ты знаешь? – спросил я, зная, что все пять фрегатов находятся по крайней мере в шести милях от нас.

Я не мог понять, как он узнал, что они повернули. Но самое странное было в том, что и он не мог этого объяснить. Я осторожно расспрашивал его, но напрасно. Он понятия не имел, как он это узнал. Просто знал и все. Это серьезно угнетало меня. Как перенять опыт человека, «работающего» на шестом чувстве? Чему же я мог научиться от мистика в темно-синей форме?

Трюк с фрегатами был только началом. Сэм также мог сообщить, не глядя на секундомер, когда прошла минута времени с точностью до секунды. Он не прекращал говорить, пока делал заметки. Я задавал себе вопрос, почему работа преподавателя была такой желанной. В преподавателе слушатель видит человека, который исправит ошибки и спасет его. если что-то пойдет не так, ведь в конечном счете за все отвечает преподаватель. Теперь же ответственность будет полностью лежать на мне.

Первые несколько месяцев были очень нервозными. В течение первого курса я сбросил полтора стоуна веса, пока заново изучал все, что знал как «перишер». Только после этого я смог должным образом сконцентрироваться на учебном процессе. Я преподавал математические принципы расчета времени и правила безопасного управления подводной лодкой. Особое значение придавал развитию сообразительности и наблюдательности. Например, субмарине требуется целая минута времени на погружение с перископной глубины на безопасную глубину, то есть значительно глубже, чем осадка приближающегося надводного корабля. «Перишеру» требовалось выполнить это с запасом всего в десять секунд. Таким образом, преподавателю остается приблизительно пять секунд для того, чтобы при необходимости исправить его ошибку, которую он совершил в «борьбе с противником» – фрегатом, который с грохотом проносится над вашей головой.

Иногда, слушая нарастающий шум приближающихся винтов, я, затаив дыхание, наблюдаю за показаниями глубиномера, считаю секунды, беспокоясь о фрегатах на обоих флангах и о том, удастся ли найти время, чтобы подвсплыть для быстрого взгляда на судно-цель за кораблями охранения до того момента, как один из фрегатов нас «переедет». «Заполнить быструю. Восемьдесят футов… Продуть быструю… Быстрая продута, кингстон быстрой закрыт… Снять давление с быстрой» – рев вырывающегося на свободу сжатого воздуха. «Быстрая вентилирована, вентиль быстрой закрыт…» Последовательность действий, команд и докладов об их исполнении. При этом необходимо сохранить в голове ясную надводную обстановку, а время работает против тебя. Для совсем не многих это небеса под водой. Для большинства – самое тяжелое испытание, а для некоторых – просто кошмар. Чтобы стать действительно хорошо подготовленным офицером, все это должно нравиться.

И наконец после месяцев целенаправленного любопытства я открыл для себя то, что определялось, по выражению Сэма Фри, инстинктивно: «Они развернулись». Просидев целую вечность в том же месте, что и он, надеясь на божественное вдохновение, я натолкнулся на разгадку. Она заключалась в изменении тона сигналов гидроакустических станций фрегатов, которые прослушиваются по громкоговорителю в центральном посту субмарины. Это акустическое явление, известное как «эффект Доплера», вы ощущаете каждый день в изменяющемся тоне работающей сирены проезжающей мимо машины скорой медпомощи. И как только я идентифицировал это как источник шестого чувства Сэма, мне удалось использовать некоторые довольно простые математические методы вместе с несложным электронным оборудованием для выполнения основной работы, что позволило получать удивительную, ранее недоступную нам информацию.

Это только один пример из жизни подводника. Используя все свои чувства, ты должен следить за всем, что происходит вокруг тебя: как внутри лодки так и вне ее. Звук остановившегося насоса, отметка на индикаторе, переключение клапана, шипение сжатого воздуха, треск разрушающейся трубы. Способность быстро реагировать на ключевую информацию дает дополнительные решающие секунды, так необходимые для принятия правильного решения в случае потенциальной опасности. Шум моря за пределами субмарины обманчив. В этом шуме кто-то пытается скрыться, сознательно маскируясь под шумы естественных обитателей моря, которых огромное множество. Мы даем собственные жаргонные названия для многих странных шумов: «жареная рыба», «плач младенца», «щелканье креветок», «военная рыба» и много других. Это может быть и веселый свист морских свинок, и позывной крик самца-кита или касатки. Среди этой какофонии вы слушаете вашего врага: корабль или субмарину, а иногда и самолет. У каждого из них своя «мелодия».

Убить или быть убитым – здесь не место для беспечных. Даже винт безобидного судна говорит о многом. Сколько судно имеет гребных винтов. Сколько лопастей у каждого гребного винта. С какой скоростью они вращаются. В большинстве случаев этого бывает достаточно, чтобы судить о типе судна, его курсе и скорости. Вам остается определить дальность до цели, и «решение на стрельбу» для уничтожения врага готово.

Подобно моим предшественникам, мне приходилось «заваливать» примерно одного из пяти «перишеров». Я очень не любил это делать, и меня удивляло, что при сообщении такого рода новостей они обычно улыбались. Какое-то мгновение они были рады, что все наконец закончилось. Они были не в состоянии воспринимать любую информацию. Они не только не могли справиться с заданиями в течение последних нескольких дней, но у них появились первые симптомы реального постоянного стресса. Разумеется, я не мог допустить, чтобы такие офицеры прошли в командование.

К тому времени в составе сил постоянной готовности мы имели три атомные субмарины: «Дредноут», «Вэлиант» и «Уорспайт». После двух лет службы в качестве преподавателя и шести месяцев усовершенствования игры в гольф на курсах объединенных штабов видов вооруженных сил меня назначили командиром «Уорспайта». Лодка носила имя прославленного линейного корабля первой и второй мировых войн, бывшего флагманского корабля адмирала Каннингэма в бою у мыса Матапан. Этот корабль закончил свой путь на мели в бухточке Пруссия около мыса Лендс Энд.

Я прибыл на новый «Уорспайт» в начале декабря 1969 года. Для меня это было хорошее время. Я уже приобрел опыт командования подводной лодкой и больше никто не обвинял меня в незрелости. Я был настоящим капитаном 2 ранга Вудвордом, который прошел через жернова флотской службы и был не хуже других подготовлен выполнять свою работу.

Первая неделя моего командования стала тяжелой почти для всех на борту. В понедельник, во время обеда я спустился вниз, в старшинскую кают-компанию, чтобы встретиться в неформальной обстановке со старшинами за полпинтой пива. Прежде, чем покинуть центральный пост я приказал первому лейтенанту Джеймсу Лейборну: «После сеанса связи на перископной глубине погружайтесь на глубину 400 футов с дифферентом десять градусов. Затем скоростью пятнадцать узлов следуйте в точку выполнения следующего упражнения».

Внизу в кают-компании мы беседовали со стаканами в руках. Через несколько минут дифферент на нос начал увеличиваться, что для меня не было неожиданностью. Все замолчали… Я увидел чрезвычайно взволнованные лица людей. Минуту спустя мы выровняли дифферент, и беседа медленно, очень медленно возобновилась. К своему ужасу, я отметил, что даже самые бывалые люди теряют самообладание от обычного изменения глубины. Похоже, что они прошли через неосознанный, всеохватывающий страх подводника, когда внутренний голос говорит: «Корпус лодки разрушится примерно на глубине 1500 футов и если при скорости пятнадцать узлов нырять с дифферентом десять градусов на нос и ничего не предпринимать, то через шесть минут свет потухнет уже навсегда».

Понятно, что этим людям, костяку моей команды, такая назойливая мысль приходила на ум слишком часто. Дифферент до тридцати градусов должен быть для лодки достаточно «нормальным». И если эта лодка готовится к войне, то скорость следует увеличивать. Моя новая субмарина была небоеспособной. Я был очень удручен.

Спокойно допив свой стакан, я возвратился в центральный пост, чтобы сообщить об увиденном первому лейтенанту.

– О-о, – сказал он, – разве Вы не знали?

– Чего я не знал? – спросил я.

А дело было в том, что «Уорспайт» двенадцать месяцев назад столкнулся с айсбергом, маневрируя на предельных углах, и дважды сильно повредил надстройку своей рубки («плавник»). Лодка благополучно вернулась домой, но многие из команды этого не вынесли. Двадцать четыре члена экипажа оставили подводную службу по собственному желанию. По-видимому, с того дня, чтобы сохранить остальных, лодка в обычных условиях никогда так энергично не маневрировала.

Но у меня на этот счет было иное, отличное от бывшего командира, мнение. Я решил «побросать» лодку, осуществляя маневрирование, известное на флоте как «раскачивание». Я предупредил каждого о том, что буду делать. Как только они привыкли к этому, я начал «качать» лодку без предупреждения. Днем и ночью и так всю неделю. Должен заметить, что мне самому это не очень нравилось. В пятницу я снова решил выпить по стакану пива со старшинами в их кают-компании. Как только я оставил центральный пост, мы с Джеймсом запустили свои секундомеры. Я сказал ему: «Ровно через семь с четвертью минут выходите на скорость двадцать узлов, положите дифферент тридцать градусов на нос и сделайте побольше шума, как будто бы у вас проблемы в центральном посту». Через семь с половиной минут никто не обратил на это внимания. Никто даже не пролил свое пиво.

В условиях такого психологического напряжения выигрываются или проигрываются сражения. Печально, но эти испытания нам стоили еще одного члена экипажа, который попросился в тот уикэнд уйти. Но это пошло на пользу оставшимся девяносто семи. Годы спустя оказалось, что проблемы были у еще одного подводника. Я совершенно случайно обнаружил, что человек, которого я знал как тихого, довольно сосредоточенного парня, раньше таким не был. Когда-то он был веселым, шумным и коммуникабельным человеком. Я иногда задавался вопросом, сколько лет своей жизни он провел в тихом ужасе. Печально, что его не заметили в напряженной жизни «Уорспайта», полной происшествий и волнений во время плаваний в Северной Атлантике и Средиземном море. В течение следующих восемнадцати месяцев в компании замечательных людей я узнал много интересного и получил почти такое же удовлетворение, какое я испытывал, будучи преподавателем.

В 1972 году я был отозван на берег и с противоречивыми чувствами отправился в Королевский колледж оборонных исследований на площади Белгрейв. Ежедневно я совершал поездки из Сурбитона, где мы недавно купили дом, к вокзалу Виктория и шел пешком в колледж, где вместе с четырьмя другими офицерами в моем звании выполнял различную административную работу и одновременно неофициально посещал лекции. У меня сложилось плохое впечатление о работе, на которой я оказался и которая включала в себе все лакейские задания за исключением разве что подметания полов. Мне нужно было быть вежливым с бригадирами, которые были невежливыми со мной, и заботиться о незначительных потребностях любого слушателя, который думал, что у него может быть проблема. Мне приходилось быть одновременно «мистером «сделай это» и «туристическим гидом фирмы Кука». Я даже провел на своем ломаном французском экскурсию для высокопоставленного иностранного студента и его жены на катере по Темзе от Вестминстера до Гринвича.

Все это было не то, ради чего я пошел служить в ВМС. Не понравилось мне и то, что с меня немного попытались сбить спесь. Моя жена прояснила мне ситуацию, решительно заявив, что несколько месяцев покорности пошли бы мне на пользу, поскольку я стал слишком самодоволен. Для меня это было слабым утешением, так как на этой ступени моей карьеры после командования новейшей действующей британской ядерной субмариной я не привык, чтобы со мой спорили или меня критиковали. Я даже не привык, чтобы меня перебивали! Поэтому я вовсе не был признателен Шарлотте за ее слова.

Как жаль, что имея в то время возможность заняться многими хорошими делами, я не воспользовался представившейся возможностью, поскольку был в дурном расположении духа. Но это продолжалось только один год вместо двух по плану. Совершенно неожиданно мне стало известно, что меня включили в списки на продвижение в капитаны 1 ранга, и если я не сделаю чего-нибудь абсолютно непростительного, то через шесть месяцев буду иметь четвертую нашивку.

После этого я воспринимал колледж более положительно и начал думать о том, чем бы я как капитан 1 ранга мог заняться в течение восьми или девяти лет, пока буду в «списках капитанов 1 ранга». Эта историческая фраза зародилась задолго до Нельсона. Вы со временем продвигаетесь по списку вверх, время идет, и в конечном счете вы достигаете вершины, чтобы стать адмиралом или уволиться. Тогда мне было сорок, я был так же молод, как и любой другой капитан 1 ранга и, казалось, действительно мог бы продвинуться на вершину служебной лестницы, даже если ступеньки будут скользкими. В конце моего пребывания в колледже мой босс в заключительной характеристике высказал в мой адрес несколько добрых замечаний, но в заключение ужалил – он охарактеризовал меня как имеющего «…очень сильный характер». Под этим, я уверен, он подразумевал то, что я постоянно обо всем спорил и однозначно давал понять, что не люблю эту свою работу так же, как и он.

Глава 3
Вторжение Аргентины

Я думаю, что из всех воинских званий в вооруженных силах звание капитан наиболее романтично. Оно вызывает в воображении образы морских головорезов и сорвиголов. Это звание вдохновляет морской фольклор, где стерта грань между фактом и вымыслом, между морскими разбойниками и королевскими офицерами, пиратами и авантюристами. Имена некоторых из них – Блай^[24], Кук^[25], Ахаб^[26], Кидд^[27], Морган^[28] и Хорнблауэр^[29] – стали легендой.

Д. Ф. Вудворд, если позволите мне некоторое литературное преувеличение, присоединился к ним летом 1972 года капитаном 1 ранга Королевских ВМС и был этим весьма горд. В то время я еще не занял место на капитанском мостике большого военного корабля и не начал командовать. Вместо этого я купил новый зонтик, совершенно новый портфель в ежедневно в 7.40, как и четыре миллиона жителей лондонских пригородов, следовал по маршруту Сурбитон – вокзал Ватерлоо.

Каждый день я поднимался на пятый этаж главного здания Министерства обороны в Уайтхолле. Больше не было морских пейзажей, среди которых я так долго жил, больших шотландских озер, западных островов, открытого моря и неба. Вместо этого из окна моего офиса была видна часть массивной гранитной статуи Богини Плодородия, которая охраняет северный вход в здание. Довольно странный символ у двери Министерства обороны, но было бы слишком дорого его демонтировать после того, как Министерство торговли переехало из здания, которое досталось нам.

От офицеров, которым присвоено звание капитан 1 ранга, в современных Королевских ВМС обычно требуют «убедительного прохождения службы». Общее правило таково: вам в течение следующих восьми-девяти лет будет предложено четыре или пять должностей, после чего вы или станете контр-адмиралом, или вас формально поблагодарят за службу и обойдутся без ваших услуг. Последнее известно как «выпадание из верхней части списка капитанов 1 ранга» и для большинства является плохой новостью. Получив звание капитана 1 ранга, вы должны немедленно встретиться с офицером, который руководит всеми назначениями на должности капитанов 1 ранга. У вас спросят, желаете ли вы специализироваться в сфере политики или военных операций, в вопросах приобретения вооружения и техники или работы с личным составом, а возможно, вы хотите стать атташе. Могут даже, как я однажды слышал, предложить уволиться, поскольку они произвели в капитаны 1 рангов больше людей, чем намеревались.

Я относился к этому вопросу довольно просто: я мог бы заняться подводным делом, применяя там свой практический опыт; мог бы командовать надводным кораблем или сосредоточиться на работе в Министерстве обороны, предпочтительно в области политики. Во-первых, для того, чтобы понять, как работает штаб; во-вторых, применить на практике свои знания. Любая другая комбинация ограничила бы мое дальнейшее продвижения в военно-морском флоте.

Сначала я работал в управлении военно-морского планирования в Уайтхолле. Меня назначили помощником начальника управления по боевому применению. Эта должность предполагала много работы с Военным советом ВМС^[30]. Назначение я встретил с некоторым волнением, представляя себя втянутым в водоворот канцелярщины и бюрократического мусора – сущего проклятья для боевого офицера, привыкшего к управлению атомными субмаринами. Я также боялся, что не будет веселой кают-компании, обществом которой я наслаждался в период всей моей предыдущей карьеры; самодисциплины, которая была для меня и таких, как я, образом жизни. Я представлял себе унылые и запущенные казенные помещения с их обитателями, говорящими на каком-то непонятном и чужом жаргоне. Впервые за долгое время я был бы чужим, неважно капитаном 1 ранга или нет.

Конец моего первого гипнотического рабочего дня тоже не прибавил уверенности. Когда мы вместе с полковником Королевских ВВС вышли из здания, я пожелал ему «доброго вечера» и приготовился прогуляться пешком через Хангерфордский мост назад к станции Ватерлоу. Это ошеломило полковника.

– Дружище, не нужно ходить Хангерфордским мостом, – сказал он, – этот мост известен как мост для младших чинов. Мы, офицеры, ходим по Вестминстерскому мосту.

Недооценка социального статуса мостов была не единственной моей ошибкой в течение первой недели работы в Министерстве. Вопреки моим взглядам на государственных служащих, основанным на законах, которым меня еще в юности обучал сам Паркинсон, я нашел, что люди в управлении были необычайно эрудированы, общительны и хотели мне помочь в адаптации к новой службе. Мы занимались широким кругом очень интересных задач: от брифинга Первого морского лорда по дискуссионным внутренним проблемам ВМС до подготовки официальных документов для Военного совета ВМС практически по всем вопросам, начиная с характера морских десантных операций и заканчивая потребностью в новом истребителе на новое столетие. Стратегия, тактика, закупка военно-морских систем и кораблей. Личный состав, обучение, тенденции в развитии стран мира и Альянса. Какой флот потребуется Британии в 2010 году? Как продолжительна будет следующая война? С кем мы будем воевать? Что представляет собой британская морская политика?

Мои новые служебные обязанности касались всего спектра политики Королевских ВМС. Одним из моих первых поручений было задание помощника начальника штаба ВМС, контр-адмирала Генри Лича, впоследствии ставшего Первым морским лордом: «Напишите мне, пожалуйста, на одном листе бумаги все задачи и функции Королевских военно-морских сил, к следующей среде». Это было темой целого ряда книг, написанных за последние годы Мэхеном, Барнеттом и Кейблом, но в то же время это было и хорошим трехдневным упражнением для человека с узким кругозором подводника, пришедшего в незнакомые коридоры Министерства обороны.

Еще одна поставленная нами задача состояла в выработке обоснованного взгляда руководства Королевских ВМС на то, сможет ли Британия защитить географически отдаленную колонию в Южной Атлантике, известную как Фолклендские острова. Шел 1973 год, и уже тогда мы рассматривали возможность реализации угрозы аргентинского правительства захватить силой то, что они называли своими «Мальвинами». Нам казалось, что правительство Ее Величества будет бессильным что-либо предпринять для того, чтобы их остановить. Мы не могли разместить достаточно большие силы непосредственно на островах и не смогли бы доставить туда подкрепление за то время, которым будем располагать. Тщательное изучение неизбежно приводило к единственному заключению: невозможно. Странно, но вопрос об освобождении островов от аргентинцев, если они их оккупируют, никогда не поднимался.

В дополнение ко всему этому я должен был изучить штабной язык. Без этого невозможно выжить в Министерстве обороны. Мне следовало выучить «профессиональные фразы», которыми оперирует начальник управления морского штаба: «форма и содержание», «клин», «дифференцированные ответные действия», «военные годы», «сокращение», «боевая подготовка», «задачи сил», «ядерная достаточность» и тысячу других. Они выражали глобальные понятия, которыми оперировало Министерство обороны. Мне на их усвоение потребовалось около года. Но без этого словаря шансы достигнуть определенного положения в высшем командовании незначительны.

Заканчивался 1973 год. В стране назревали политические изменения, и наше управление это остро ощущало.

Зимняя забастовка шахтеров, как и предполагало большинство букмекеров, привела к поражению Эдварда Хита и приходу к власти лейбористов на всеобщих выборах в феврале 1974 года. Для нас это означало новый оборонный анализ^[31] с масштабными сокращениями в первую очередь бюджета Министерства обороны. Главной нашей задачей и основными нашими усилиями стало путем преувеличения мрачных последствий этих сокращений избежать намечаемого урезывания военного финансирования.

К счастью для нас, новый премьер-министр Гарольд Вильсон не собирался возвращать Дениса Хили в Министерство обороны, которым он руководил с 1964 до 1970 года. Вместо этого он назначил его канцлером^[32], что все мы сочли очень полезным. Хили был настроен сократить расходы на оборону, но, будучи разумным человеком на таком ответственном посту и имея огромный опыт работы в вооруженных силах, он всегда был готов выслушать и скорректировать свои взгляды перед лицом упрямых фактов. Он был очень похож на госпожу Тэтчер, хотя я сомневаюсь, что им обоим понравится такое сравнение.

Когда Хили спорил, он подкреплял свои доводы знаниями, приобретенными в результате множества ошибок, совершенных в течение своего предыдущего пребывания в Министерстве. Теперь этот опыт пошел ему на пользу. В отличие от господина Нотта в 1981 году он понял, что сокращения не могли состояться за одну ночь, а потому и не пытался их реализовать. Система «Поларис» с ее относительно высокой политической и финансовой значимостью была явной проблемой. Хили это хорошо понимал. Ему было ясно, что она должна быть сохранена. В противоположность Хили Гарольд Вильсон принял свою обычную роль фокусника – удовлетворить всех. Помню, после прослушивания его выступления на тему «Полариса» накануне всеобщих выборов я был твердо уверен, что он хотел бы сохранить «Поларис». Однако обсуждая его программу с моим знакомым – противником «Полариса» – выяснилось, что тому казалось, что Вильсон достаточно ясно дал всем понять, что «Поларис» должен быть снят с повестки дня. Всё это, конечно же, не могло быть основополагающими принципами, на которых должны основываться документы морского штаба независимо от того, отстаивать «Поларис» или нет.

Быть или не быть «Поларису»? Не думаю, чтобы кто-то из нас это знал. Во всяком случае я не знал, но был уверен в одном: господин Вильсон никому не позволит знать, о чем он на самом деле думает, и он знал, что необходимо делать. Было совершенно ясно, что «Поларис» должен развиваться, а вся сложность состояла в том, чтобы люди, ратующие за ядерное разоружение, голосовали за лейбористов. Никто не сомневается, что они оба, Вильсон и его приемник Джеймс Каллаган, достигли этих целей.

В ходе оборонного анализа, сразу после занятия Вильсоном своего поста, моей задачей было составить краткую сводку Первому морскому лорду адмиралу сэру Майклу Поллоку о том, как развиваются события, что предпринимают два других вида вооруженных сил, чтобы за счет военно-морских сил избежать сокращения расходов. Заместитель сэра Майкла, заместитель начальника Главного морского штаба, тогда вице-адмирал сэр Теренс Люин, отслеживал большую часть моей работы в этом направлении. Восемь лет спустя они оба проявляли намного больше живого интереса к тому, что я должен был сказать. Сэр Майкл потому, что его сын был старшим пилотом 846 эскадрильи «джунглей», совершавшей ночные боевые вылеты на вертолетах «Си Кинг 4» с «Гермеса» для доставки спецназа на Фолклендские острова; Сэр Теренс потому, что к 1982 г. он стал начальником штаба обороны, тем человеком, от которого Кабинет Министров требовал профессионального военного совета.

Летом 1974 года я возвратился к службе в подводные силы и переехал с семьей еще раз на север, в Фаслейн на Клайде. Я стал теперь начальником учебного центра подводников со штатом примерно из 100 человек, которые помогали мне в подготовке экипажей вновь построенных или вышедших из ремонта подводных лодок.

Представленная в таком виде задача звучит достаточно просто. Но процесс подготовки субмарины и ее экипажа для включения в состав полностью боеготовых кораблей – это всесторонний и обычно изнурительный процесс как для экипажа, так и для тех, кто его готовит. Моя работа состояла в том, чтобы установить стандарты безопасности и требования к уровню боевой подготовки, затем подготовить людей в соответствии с этими стандартами и наконец проверить, что они действительно отвечают этим стандартам. Я, таким образом, стал одновременно инспектором с вытянутым лицом и улыбающимся полезным наставником, который больше поддерживал, нежели заставлял. Это была полностью новая организация и я не получал благодарностей от моих подопечных. Возможно, я недостаточно улыбался и слишком часто рубил с плеча. Всегда трудно найти и удержать правильное соотношение между такими двумя линиями поведения. И если говорить откровенно, то я сначала «рублю», а потом улыбаюсь, если на это останется время.

Я оставил эту работу в 1976 года для того, чтобы принять командование первым моим надводным кораблем – эсминцем УРО проекта 42 «Шеффилд». Оно, как оказалось, не принесло мне большого удовольствия. Корабль принес мне много трудностей и разочарований. «Шеффилд» был первым небольшим кораблем нового класса эсминцев противовоздушной обороны, весьма подходящим для решения возложенных на него задач. В соответствии с планом в течение шести месяцев после моего прибытия корабль должен был выполнить обширную программу заводских испытаний. Мне следовало провести отработку корабля для включения его в состав действующих сил флота до конца 1977 года.

«Шеффилд». Фото 1980 г.

Но этого не произошло. Сложная новая компьютерная программа управления оружием, поступившая на корабль за неделю до моего прибытия, «зависала» каждые четыре минуты. Хорошо, что не было войны. Мы могли использовать артустановки, систему «Си Дарт» или даже гидролокатор отдельно, но заставить их работать одновременно было невозможно. Новая компьютерная программа была настолько плохой, что я решил возвратиться к старой, ранее отвергнутой, версии и попытаться улучшить ее. «К сожалению, сэр, боюсь, мы не сохранили копию»… И не в последний раз я раздраженно стонал на «Шеффилде».

Мы стали в сухой док на восемь недель, но новые проблемы продлили этот срок до четырех месяцев и включили полную очистку пескоструйкой и окраску подводной части корпуса корабля. Ко всему этому «Шеффилд» должен был сопровождать королевскую яхту на параде кораблей флота на Спидхеде возле Портсмута – чрезвычайно редкая церемония в честь празднования серебряного юбилея Ее Величества. Это была большая честь для корабля и 250 членов его экипажа. Передо мной стояла трудная задача. Если за два оставшихся месяца дела пойдут хорошо, то мы будем готовы вовремя. Но учитывая последние события на корабле, я очень боялся поломки на параде на глазах всего мира. Поэтому с огромным нежеланием я попросил, чтобы «Шеффилд» отставили. Что и было сделано. Позже, только из упрямства, корабль доказывал мое заблуждение каждые двадцать четыре часа, показывая мне, что отработка идет нормально и в срок.

Однако наши осенние испытания принесли дополнительные неприятности. Рули и стабилизаторы были слишком шумными, а в ходе испытательных артиллерийских стрельб по берегу у мыса Рат ряд поломок оборудования заставил меня усомниться в том, что артустановка вообще будет стрелять, когда в этом возникнет необходимость. Такое положение не радовало, ведь мы могли оказаться в ситуации, когда само наше выживание будет зависеть от того, сможет ли она стрелять. Нам пришлось заменить зубчатые передачи первой ступени в двигателях. Это была титаническая работа. Котлы не кипели. Испарители не испаряли. Дизель-генераторы «ушли на каникулы». Установки для очистки сточных вод не очищали. Даже белая краска на переборках становилась желтой практически на глазах. Из 406 дней командования «Шеффилдом» я провел в море только девяносто шесть. И ни в один из этих дней «Шеффилд» не находился в состоянии полной боевой готовности.

Я старался сделать с кораблем всё возможное, чтобы довести его до нужного состояния и ввести в строй. При этом испытывал большое удовлетворение от работы с его отличным экипажем. Однако корабль серьезно разочаровал меня во многих отношениях. В то же время он достаточно хорошо подтвердил одну истину – несмотря на громадные инвестиции в современные автоматизированные системы, в конечном счете все зависело от людей, которые ими управляли. Навыки и опыт, как и хорошее руководство, являются главным условием качественного выполнения любых задач.

К январю 1978 года «Шеффилд» был наконец готов к своему следующему жизненному этапу, но я должен был передать корабль новому командиру, которому предстояло командовать им в течение следующих восемнадцати месяцев. Мое время истекло, и я возвратился в Лондон для того, чтобы еще раз присоединиться к жителям лондонской пригородной зоны. На этот раз в должности начальника управления военно-морского планирования, моего старого управления в Министерстве обороны, находящегося прямо над гранитной грудью монумента. На самом деле это назначение чуть не состоялось. Контр-адмирал Джон Филдхауз, командующий флотилией подводных лодок, хотел, чтобы я был его начальником штаба. Он был уверен в том, что это большая честь, от которой едва ли можно отказаться.

Когда он спросил меня об этом, я ответил ему:

– Сэр, я бы не хотел.

– Почему нет?

– Я никогда не вызывался добровольцем служить на подводных лодках и не являюсь им сейчас, – сказал я, предполагая, что он уже знает о моей работе в управлении планирования и сможет почувствовать юмор в таком ответе человека, который провел лучшие пятнадцать лет службы в подводном флоте.

Однако вскоре выяснилось, что он не знал о моем назначении и посчитал такой ответ совсем не смешным. Высказал он это весьма недвусмысленно, положив начало таким профессиональным отношениям между нами, которые никак и никогда нельзя было назвать комфортными. Однако, оглядываясь назад, могу утверждать, что они не принесли никому из нас большого вреда.

Итак, заняв место главы самого престижного управления морского штаба, я руководил работой помощников начальника управления: по боевому применению; по НАТО (вел наши отношения с Альянсом); по перспективной военно-морской политике (планировал на тридцать лет вперед); по «Поларису» (вел все морские и ядерные дела) и по корабельному составу (руководил всеми исследованиями, которые касались стоимости, объемов, возможностей и ресурсов, направленных на создание флота). Я разрабатывал вопросы, отражающие политику и стратегию военно-морского флота на ближайшие годы, для рассмотрения их Военным советом ВМС, который их тщательно исследует, исправит и в конечном счете одобрит. Работа начальника управления планирования была престижной – каждый четвертый становился первым морским лордом. И как следствие, это был очень желанный пост для честолюбцев. Для меня было большой честью исполнять эту должность в течение трех лет, дольше чем любой другой начальник управления за последние пятьдесят лет.

Моим первым начальником был адмирал сэр Теренс Люин, Первый морской лорд с 1977 по 1979 год. Я вступил в должность в начале лета 1978 года, и мы вместе наблюдали последние месяцы жизни правительства лейбористов. Менее чем через год они ушли, и мы с большим интересом ожидали, кого госпожа Тэтчер назовет своим министром обороны. Это назначение в значительной степени определило бы напряженность нашего предстоящего периода самоанализа. Министром обороны был назван старый выпускник Итона Фрэнсис Пим, высококвалифицированный, бодрый политический деятель, отличившийся на войне как офицер кавалерии, который, занимая должность до перетасовки в Кабинете Министров, зарекомендовал себя, возможно, слишком большим другом военных.

В 1979 году сэр Теренс завершил свое пребывание в должности Первого морского лорда и передал дела более строгому адмиралу сэру Генри Личу, который уже в двадцать лет управлял одной из пушек на линейном корабле «Дюк оф Йорк» той ночью 26 декабря 1943 года у норвежского мыса Норд-Кап, когда был разбит и потоплен 31000-тонный немецкий линейный крейсер «Шарнхорст». Сэр Генри был сыном капитана 1 ранга, женился на дочери прославленного командира времен второй мировой войны, адмирала сэра Генри МкКола. Он служил артиллерийским офицером и командовал фрегатами и эсминцами. Перед тем, как занять этот высокий пост, он прошел должности начальника управления планирования и командовал флотом. Его кредо было простым: все, что хорошо для военно-морских сил – хорошо для Великобритании. Он был потрясающим начальником и одним из лучших Первых морских лордов за всю историю страны. Если он и был недостаточно хитер с политическими деятелями, то его за это не стоит критиковать. Зато он настойчиво защищал интересы ВМС и обладал большим обаянием и невозмутимостью в критической ситуации.

Без сомнения, наиболее серьезной проблемой, возникшей в это время перед командующими всех видов вооруженных сил, была новая система стратегического вооружения «Трайдент». По сравнению с ней система «Поларис» напоминала рыночный фейерверк. «Трайдент» вызывала большой накал страстей в палате общин всякий раз, когда ее там обсуждали. Она, как любой большой проект, не была дешевой. Вопрос как всегда стоял так: стоит ли этот проект таких денег в сравнении с другими обычными и ядерными, системами? Это была и остается потрясающе эффективная система, средство сдерживания самого сильного противника в мире. Развернутая на подводной лодке, неуязвимая для любого упреждающего удара, она несет до 128 независимо наводящихся на цели боеголовок.

В 1979 году расстановка политических сил была ясной. Майкл Фут, лидер кампании за ядерное разоружение и член лейбористской партии, как и большинство его коллег, выступал против покупки этой совершенной системы. Однако г-жа Тэтчер и ее новый министр обороны, банкир в очках и адвокат, господин Джон Нотт, были глубоко убеждены в необходимости проекта и поддержали его. Но для нас основным был вопрос: из чьего бюджета будут заплачены деньги за «Трайдент»? «Не из нашего!» – кричали бы руководители армии. «Конечно, не из нашего!» – визжали бы ВВС. И военно-морским силам, на вооружение которых поступит эта ракетная система, пришлось бы за нее платить. Разве что для финансирования «Трайдента» в оборонном бюджете будет предусмотрена специальная статья.

Для меня, если бы кто-нибудь спросил мнение простого начальника управления морского штаба, все было ясно. Но если бы политические деятели спросили меня о моей поддержке «Трайдента», я бы постарался выглядеть неопределенно… – полезный и недооцененный талант в Министерстве обороны. Я понимал, что заинтересованность военно-морских сил была очевидной, но я бы заявил, что система «Трайдент», подобно «Поларису», является политическим средством воздействия, а не только системой вооружения Моя точка зрения была бы такова: проект как таковой в целом не представляет никакого реального интереса для Королевских ВМС. «Трайдент» – это система национальной обороны, а не требование одного вида вооруженных сил. И если все три вида вооруженных сил выступают против перспективы оплачивать «Трайдент» из своих бюджетов, то министру обороны пришлось бы распределять затраты равномерно или найти дополнительные средства для проекта. Такой была бы моя официальная точка зрения. Но такая уклончивая, даже нечестная, тактика не была принята в расчет, и в 1981 году «Трайдент» был включен в бюджет военно-морских сил, за счет чего сокращения нашего финансирования были вдвое больше, чем в сухопутных войсках, и в семь раз больше, чем в Королевских ВВС.

Тот период был эмоциональным во многих отношениях. В результате зачастую очень язвительных споров военно-морской министр Кит Спид потерял свой пост, как и Кристофер Мехью в 1966 году за решение постепенно сокращать большие авианосцы. Формальные дебаты по вопросам обороны, которые должны были проходить в течение двух дней в палате общин, открылись 19 мая 1981 года. Г-н Спид быстро изложил свое основополагающее мнение о том, что принятые решения «нанесут серьезный вред эффективности Королевских ВМС». Он выразил чрезвычайное беспокойство тем, что оборонный анализ может оказать продолжительное разрушительное воздействие на надводные силы флота. В итоге требование оппозиции о сокращении расходов на оборону и пересмотре проекта «Трайдент» было отвергнуто 313 голосами против 232.

Но через пять недель Джон Нотт выступил перед палатой и зачитал свое заявление по вопросам обороны. Он предлагал не сохранять авианосец «Гермес» и, возможно, «Инвинсибл»; постепенно сокращать десантные силы; избавиться от девяти эсминцев и фрегатов; сократить от 8000 до 10000 человек личного состава – примерно 15 процентов рабочих и служащих; закрыть военно-морскую верфь в Чатеме, месторасположения нашего самого большого комплекса переоборудования атомных субмарин; значительно сократить работы на Портсмутской базе. И все это параллельно с дальнейшим сокращением сил берегового базирования, учреждений, складов и хранилищ топлива.

Я завершил свое пребывание в должности начальника управления планирования за несколько дней до дебатов в парламенте, однако разделял тревогу и недоверие, поселившиеся тогда в военно-морских кругах. Такие огромные изменения за короткое время не выполнить. К этому прибавлялась продажа авианосцев – «Гермеса» в Индию, а «Инвинсибла» в Австралию. Это означало досрочный вывод из боевого состава 12000-тонных десантных вертолетоносцев «Феарлесса» и «Интрепида» и двух десантных кораблей типа «Сэр Галахад» или «Сэр Тристрам». Дополнительные сокращения фрегатов, эскадренных миноносцев, обслуживающего персонала и средств обеспечения обуславливали то, что мощь Королевских ВМС долгое время будет оставаться на самом низком уровне. Невозможно описать, насколько расстроенными все мы были.

Мы приводили самые веские аргументы, но их не услышали. Эти доводы, какими бы разумны они ни были, вне всякого сомнения, были неудобны. Джон Нотт обладал холодным сердцем профессионального банкира, что не компенсировалось холодным разумом военного историка и еще меньше знаниями ВМС. Его военные познания ограничивались опытом лейтенанта стрелков гуркхов^[33], в двадцатилетием возрасте. С тех пор прошло двадцать пять лет. Это было заметно. Единственными, кто бы его поддержал, были алмиранте Хорхе Аная и его коллеги. Но с ними не советовались.

С моим отъездом из министерства я получил официальное письмо, в котором значилось: «Я уполномочен сообщить Вам, что Ее Величество Королева благосклонно утвердила присвоение Вам звания контр-адмирала с 7 июля 1981 года и Ваше назначение командующим флотилией подводных лодок…». Мне предстояло сменить моего старого наставника Табби Сквайрса, но это уже не был подходящий случай для напоминания о том, что я не доброволец для службы на субмаринах.

Однако в самих лучших традициях ВМС или, возможно, по неизвестной мне веской причине мое назначение в течение нескольких недель было изменено. Я был переназначен командующим первой флотилии и стал, таким образом, одним из трёх плавающих адмиралов Королевских ВМС. Мне было сорок девять.

Моя новая штаб-квартира находилась в Портсмутской базе, на красивой Георгианской террасе. Офисы располагались на первом этаже, а этажом выше мне предоставили уютную квартиру с двумя спальнями. По пятницам вечером я совершал поездки назад в Сурбитон.

Я командовал одной из трех надводных флотилий ВМС, которая состояла из двадцати двух эсминцев и фрегатов. В качестве флагманского корабля необходимо было выбрать один из двух 8000-тонных эсминцев УРО класса «каунти» – «Энтрим» или «Глэморган». Я остановился на последнем. Его сильное вооружение включало ЗРК «Си Слаг» и «Си Кэт», спаренные 4,5-дюймовые артустановки и четыре пусковые установки «Экзосет». Кораблем командовал мой старый друг Майк Барро. Мы поступили на службу в ВМС в один и тот же день. Он стал одним из двух старших капитанов у кадетов в Дартмуте. Майк был родом из Гемпшира и являлся ветераном среди командиров кораблей Королевских ВМС. Он был отличным яхтсменом. Его отец тоже рапсе командовал кораблем.

Новая моя работа заключалась в принятии таких мер, благодаря которым корабли флотилии во всех отношениях соответствовали бы требованиям, предъявляемым к кораблям первой линии. Это обуславливало много перемещений с корабля на корабль (а они могли находиться где угодно) и раздачу кому кнута, кому пряника в зависимости от обстоятельств. От меня требовалось подготовиться к выполнению обязанностей командующего оперативным соединением, состав которого мог изменяться от двух фрегатов и танкера до полноценного соединения разнородных сил с авианосцем и полным набором сил поддержки. Наши задачи могли простираться от патрулирования в Аравийском морс до участия в третьей мировой войне в любом уголке земного шара. Это была очень захватывающая перспектива.

В море я вышел в конце лета на несколько дней. Только в ноябре я планировал провести один месяц на «Глэморгане» в Средиземном морс. Там предстояло провести учения с участием флотов Греции, Франции, США, Омана по мерс того, как мы будем совершать переход в Персидский залив, чтобы присоединиться к учению «Армилла патрол».

Я вместе со своим штабом прилетел в Италию, на историческую базу Неаполь, и прибыл на «Глэморган». Мы пошли на юг, затем на восток к Египту и далее прошли Суэцким каналом (для меня это было впервые). Там я увидел известного фокусника, который из множества своих одежд доставал дюжины однодневных цыплят, но никогда ни от одного из них не было слышно писка до тех пор, пока они не появлялись в его руке или у вашего уха. Он собирал с экипажа за представление 80 фунтов, но цыплят не отдавал.

Мы повернули на восток и на север по заливу Акаба для короткого официального визита в Иорданию, затем пошли вниз по Красному морю, проводя учения с французами в районе Джибути. После этого мы легли на курс в направлении пакистанского Карачи, находящегося в нескольких сотнях миль на северо-восток, для встречи с авианосной ударной группой США в Аравийском море. Сердцем авианосной ударной группы США был их ударный авианосец «Корал Си». Он имел на борту примерно восемьдесят самолетов, что было более чем в два раза больше, чем на корабле типа «Гермес». Авианосец представлял собою плавающие воздушные силы под командованием контр-адмирала Тома Брауна, и я должен сказать, что его деятельность в регионе имела значительно большие последствия, чем моя.

В то время ситуация в Персидском заливе была очень изменчива: американских заложников все еще удерживали на Ближнем Востоке, кровопролитная война между Ираном и Ираком продолжалась. Адмирал Браун был занят вполне реальными проблемами; он был готов к любым неприятностям. Однако адмирал согласился поработать с нами в течение двух – трех дней и был достаточно любезен, позволив мне спланировать и провести последние два двадцатичетырёхчасовых учения.

Для меня были ясны задачи, которые нам предстояло отработать. Ударная группа США со всем своим охранением и самолетами, находилась в открытом море. Их задача состояла в перехвате моих сил, которые прорывались через охранение авианосца с целью его «уничтожения» раньше, чем мы «уничтожим» их. Адмирал Браун таким замыслом был вполне удовлетворен. Он мог обнаружить надводный корабль противника на удалении более двухсот миль, спокойно за ним следить и нанести по нему удар на удобном для себя удалении любым из его шести ударных самолетов-ракетоносцев. И это был только первый рубеж его обороны. По любым современным военным стандартам он был почти неприступен.

У меня были «Глэморган» и три фрегата плюс три судна Королевского вспомогательного флота: два танкера и корабль снабжения. Все фрегаты были противолодочными кораблями и не могли причинить серьезного вреда авианосцу, разве что протаранить его. Только «Глэморган» с его четырьмя ракетами «Экзосет» (дальность стрельбы двадцать миль) мог нанести реальный ущерб «Корал Си», и адмирал Браун знал это. Таким образом, мой флагманский корабль был единственной угрозой для него и единственной реальной его целью.

Мы должны были начать не ранее чем в 12.00 пополудни и с удаления не менее двести миль от американского авианосца. Он располагался в центре обширного пространства чистой синей воды, под ясными синими небесами. Реальная видимость – 250 миль. Адмирал Браун был в центре хорошо защищенной исключительной зоны, а у меня не было даже преимущества местной облачности, уже не говоря о тумане, дожде или сильном волнении. Никакого прикрытия. Никакого места для укрытия. И никакой собственной авиационной поддержки…

Я приказал моим кораблям разделиться и занять позиции по окружности радиусом двести миль от авианосца к 12.00 и затем так быстро, как только возможно, его атаковать (своего рода морская атака легкой бригады с разных направлений). Все было бы хорошо, если бы за три четверти часа до момента, когда мы должны были начать, не появился американский истребитель, обнаруживший нас и поспешивший домой сообщить боссу: он нашел то, что искал. Наше место и курс известны! Мы не могли «сбить его» – учение еще не начались! Мы могли проиграть учение еще до его начала. Оставалось ждать американского воздушного удара по «Глэморгану» сразу после того, как только они смогут его нанести.

Несмотря на это мы должны продолжать действовать, и нам ничего не осталось, как сделать наш лучший выстрел. Это вынудило меня изменить курс в восточном направлении и идти с максимально возможной скоростью по дуге радиусом двести миль в противоположном направлении. Через три часа мы услышали, как американские ударные самолеты направились в район, находящийся приблизительно в ста милях западнее нас. Они ничего там не обнаружили и улетели обратно. Однако в течение дня они один за другим нашли все мои корабли, кроме одного, – «Глэморгана», а он был единственным кораблем, который обязательно нужно было остановить, поскольку только он был способен потопить авианосец.

Наконец американцы «нанесли удар» по моему последнему фрегату. Когда же солнце село за Аравийским морем и наступила ночь, «Глэморган» повернул в двухсотмильную зону. Сумерки сменились полной темнотой, и я приказал включить на корабле все огни и все возможные фонари, которые только можно было найти. Мы намеривались создать видимость круизного лайнера. С мостика мы выглядели подобно плывущей новогодней елке.

Мы неслись в напряженной ночи по направлению к американскому «Корал Си», все время слушая международные радиочастоты. Естественно, что в конце концов один из командиров американских эсминцев по радио попросил нас идентифицировать себя. Мой доморощенный пародист Питер Селлерс, уже проинструктированный заранее, ответил с самым лучшим индийским акцентом, на который он был способен: «Я лайнер «Равалпинди», следую из Бомбея в порт Дубаи. Спокойной ночи и удачи!» Это звучало как пожелание главного официанта из индийского ресторана в Сурбитоне. Американцы, проводившие «ограниченную войну», обязаны были поверить и позволить нам пройти дальше. Быстро летело время до тех пор, пока мы с нашей ракетной системой «Экзосет», нацеленной на авианосец, не оказались ровно в одиннадцати милях от него. Они все еще продолжали считать наши огни огнями «Равалпинди», идущего по своим безобидным делам.

Однако постепенно их начали одолевать сомнения. Признаки замешательства стали заметными, когда охранение авианосца слишком взволновалось и два больших эсминца «открыли огонь» друг по другу над нашими головами. Мы слышали по радио только их великолепную ругань. В это время один из моих офицеров спокойно вызвал авианосец, чтобы обрушить на Тома Брауна ужасную новость – мы готовы отправить его корабль на дно Индийского океана, и он уже ничего не может предпринять. «Мы произвели пуски четырех «Экзосет» двадцать секунд назад», – добавил офицер. Ракетам до «попадания» в авианосец оставалось лететь примерно 45 секунд. Это составляло приблизительно половину того времени, которое оставалось у «Шеффилда» шесть месяцев спустя.

У «Корал Си» не оставалось времени на постановку ЛОЦ. Американцы, как и мы, знали, что авианосец был уже небоеспособен. Они потеряли такой «критически важный» для их миссии корабль вместе с воздушными силами на нем.

Понятно, все мы ликовали, хотя и были немного смущены. Мы понимали, что Том Браун серьезно озабочен проблемами реального мира, а наше специфическое положение беззаботных «цыплят» было обусловлено той бесспорной уверенностью, что при любых обстоятельствах нас фактически никто топить не собирался. Анализ этих событий очень скоро позволил восстановить ощущение реальности и проанализировать тот полезный опыт, который мы приобрели. Это было важное учение. Из него я извлек два жизненно важных урока. Первый – не увлекаться только одной стороной действий, так как при этом рискуешь пренебречь другой. Второй – в ограниченной войне, при идеальной погоде, под покровом темноты один довольно старый эсминец, крейсер или иной корабль способен сблизиться на удаление одиннадцати миль от современного ударного авианосца, находящегося в боевом охранении. Мы это сделали, сблизившись с ним вплотную с удаления более чем двести миль и при наличии над нами самолетов ДРЛО^[34], а также армады ударных самолетов, действующих против нас. Мы доказали, что это возможно сделать.

Мораль состоит в том, что если в таких условиях вы будете командовать ударной группой – будьте предусмотрительны: в условиях плохой погоды вас могут победить. Это особенно верно, когда вам противостоит решительный противник, готовый потерять несколько кораблей ради уничтожения вашего авианосца. Противник таким будет всегда, поскольку на авианосце находятся все ваши воздушные силы. С потерей авианосца вся военная кампания будет, вероятно, завершена. Через шесть месяцев мне пришлось столкнуться с подобной ситуацией, но в тот раз война была реальной. Благодаря этим нескольким часам учений с «Корал Си» у меня сложилось ясное представление о том, как нужно действовать.

Второе учение с американцами было также неожиданным по своей концепции. Я написал сценарий для локальной ограниченной войны между двумя относительно малыми государствами, каждое из которых поддерживалось одной из сверхдержав: СССР или США. Идея состояла в демонстрации того, что два государства могут сами довести войну до конца без вмешательства сверхдержав. Вспомните, это было во времена «холодной войны», когда президент Рейган только приступил к восстановлению американской военной мощи. Я должен снова констатировать: мои американские друзья не относились к этому серьезно и быстро расширяли вопросы до такой постановки: «Давайте начнём войну на уровне третьей мировой».

Понятно, что на этот раз они уничтожили «Глэморган» в начале учения. Это было справедливо. Без сомнения, мы по-прежнему были для Тома Брауна наименьшей проблемой. Я же по какой-то странной, почти предопределенной, причине очень старался выяснить, как использовать «исключительные зоны боевых действий» в своих интересах. Это касалось тонкостей Правил ведения боевых действий^[35] (ПВБД) при переходе с мирного на военное время. Почти все, что я понял и чему научился за те сорок восемь часов, через шесть месяцев оказало решающее влияние на мои действия на войне в Южной Атлантике. У меня сформировалось ясное представление о некоторых трудностях обороны авианосца, я узнал преимущества и недостатки исключительных зон, а также то, как важно тщательно изучить детали ваших ПВБД – ведь они составлены совместно политическими деятелями и военными. Именно эти знания понадобились мне следующей весной.

Я часто размышлял об этой удивительной для меня удаче. Когда я приобретал тот опыт, то никогда не думал, что буду когда-либо его использовать. Одно правило укрепилось в моем сознании – если враг окружает вас, двигаясь по краю исключительной зоны боевых действий, ни в коем случае не позволяйте ему продолжать это делать. Нельзя позволять ему выбирать, где и когда подойти к вам только потому, что он находится в нескольких милях за пределами зоны.

После завершения учений мы направились к берегу в сторону Омана, где капитану 1 ранга Майку Барро крупно не повезло. При выходе из бухты Бандар Джиссах он коснулся винтами подводной скалы. В Королевском флоте это расценивается как серьезное происшествие, которое впоследствии может рассматриваться в военном трибунале с обвинением в халатности или даже преступной халатности. Если факт будет доказан, это может стать концом карьеры.

В нашем случае скала не была нанесена на карту, но судебное расследование должно будет установить все факты происшествия и виновность капитана 1 ранга Барро или его штурмана капитан-лейтенанта Инскипа. Тем временем, как и планировалось, я полетел домой. У меня было тяжело на сердце, что я оставляю их в таком состоянии. Водолазы «Глэморгана» выровняли лопасти его винтов, так как поблизости не было доступного сухого дока, и корабль начал переход домой для надлежащего ремонта. Ограниченный скоростью в двенадцать узлов для исключения повреждений главного редуктора, эсминец шел малым ходом с расчетом прибыть до Рождества. Но угроза трибунала висела над головой Майка в течение нескольких месяцев до тех пор, пока главнокомандующий ВМС в конце концов решил не начинать процесс.

Президент Аргентины Л. Гальтиери во время визита на Мальвинские острова, 22 апреля 1982 г. Справа – командир 10-й мотопехотной бригады бригадный генерал О. Хофре

Пока Майк прилагал усилия привести мой флагманский корабль назад в Портсмут, я возвратился в свой офис, чтобы завершить отчет о своих действиях. Через несколько дней после моего возвращения я прочитал в газете с небольшим интересом, что генерал Леопольдо Гальтиери стал президентом Аргентины. Однако газета не написала о его заявлении (под бурные националистические аплодисменты) о том, что 1982 год будет «годом Мальвин». Также не упоминалось, что усердный и слегка зловещий адмирал Хорхе Аная согласился поддерживать новый режим только в случае, если генерал возьмет на себя обязательство забрать обратно острова у британцев. Они намеревались совершить этот coup de main^[36] в период между июлем и октябрем по причинам, все еще неизвестным мне в деталях. Вероятно, они считали, что к этому времени британский флот будет ослаблен уходом домой на слом нашего единственного на далеком юге патрульного корабля «Эндьюранс», а начинать операцию по выдворению Аргентины с ее «законных» территорий большими силами зимой Королевские ВМС не будут. К тому же имелись все основания полагать, что к этому времени у нас совсем не останется боеспособных авианосцев, поскольку и «Гермес», и «Инвинсибл» становились жертвами сокращений оборонных расходов г-на Джона Нотта. Гальтиери и Аная полагали, что ситуация теперь была простой: британские авианосцы не обеспечат авиационное прикрытие, без которого не будет никаких британских надводных кораблей. Отсутствие надводных кораблей означает отсутствие британского десанта, а без десанта освободить острова невозможно. Их рассуждения были безупречными. Выбор времени? Он был решающим фактором.

Но все это пока мало меня касалось. Я отвечал за действия на более низком уровне и с началом нового года планировал большие учения, которые проводятся уже много лет, под названием «Спрингтрейн». Учения проводились в конце зимы, в марте и апреле, с большим количеством кораблей одновременно. К ним привлекались главным образом эсминцы и фрегаты, хотя иногда и субмарины (в качестве «сил обозначения противника») и даже авианосец. Эти силы идут вниз к Гибралтару, где погода намного лучше, нет льдов и мрака английской и шотландской зимы, и там окончательно отрабатываются для действий в составе флота. Приблизительно двадцать-двадцать пять кораблей участвуют в «Спрингтрейн». Планом предусматривается недельная стоянка в Гибралтаре. Между командами кораблей проводятся соревнования по футболу, кросс на вершину скалы Гибралтар^[37] и другие состязания, повышающие моральный дух моряков Ее Величества. Кульминацией всего этого является захватывающий концерт ансамбля королевских морских пехотинцев в Верхних Пещерах. Этого традиционного представления все ждут с нетерпением.

Мы вышли в поход в середине марта и проводили наши учения на переходе в Средиземное море, отрабатывая в течение 10 дней вопросы противовоздушной и противолодочной обороны, борьбы с надводным и подводным противником. В ходе учения экипажи становились слаженными, машины прирабатывались, компьютерные системы и системы оружия использовались более эффективно, а стрельбы выполнялись более метко, и люди действовали более слаженно. Все это способствовало нашей подготовке к учениям более высокого уровня – «Тэктикел Эксерсайсиз» в Атлантике после «недельного отдыха».

Для проведения этих учений мы «нарезаем» в Восточной Атлантике обширные районы и выдвигаем в них большие группы кораблей, моделируя боевую обстановку, максимально приближенную к реальной. Каждый аспект имитируемой войны имеет важную роль, люди обучаются работе в составе единой ударной группы кораблей максимального состава с использованием всех сложных систем связи. Личный состав должен быть также подготовлен к работе с подводными лодками и самолетами, а это чрезвычайно сложно, занимает много времени и сил. Требования к уровню подготовки высоки – ошибки на войне стоят очень дорого, и мы предпочитаем устранять их в ходе таких учений.

Моим флагманским кораблем в ходе «Спрингтрейн 1982» был «Энтрим», эсминец УРО, однотипный «Глэморгану». Изменение было обусловлено предстоящим прибытием главнокомандующего ВМС адмирала сэра Джона Филдхауза, бывшего подводника, который, как вы помните, не всегда разделял мое чувство юмора. Он избрал в качестве своего флагманского корабля «Глэморган». Я же с момента выхода из Гибралтара должен был руководить действиями сил с борта «Энтрима», которым командовал капитана 1 ранга Брайян Янг.

Наш последний воскресный вечер на Скале был волшебным. В Верхних Пещерах алые, синие и золотые цвета униформ в сочетании с патриотической музыкой напоминали те времена, когда Британия действительно правила морями. Я не особо радею о традициях, но это мероприятие было очень волнующим и полезным, особенно с точки зрения грядущих событий. Те несколько дней в Гибралтаре символизировали лучшие страницы мирной жизни флота.

Наступил хмурый рассвет понедельника. Пока мы шли по коротким крутым волнам для выполнения упражнений на восток и на запад от Скалы, дул левантер – противный, порывистый восточный ветер со сплошным серым дождем. Иногда удивляешься, как можно быть изолированным на корабле при наличии в твоем распоряжении массы современных средств связи. И тем не менее в ходе учения я понятия не имел, что Аргентина мобилизовала свои войска для вторжения на Фолклендские острова и что два ее фрегата – «Драммонд» и «Гранвилл» – шли к Южной Георгии, где лейтенант Королевской морской пехоты Кейт Милз со своими двадцатью двумя человеками уже «находился в окопах». «Эндьюранс» был готов убрать аргентинских сборщиков металлолома, которые безрассудно решили поднять флаг своей страны на британской земле. Я знал, что ситуация в Южной Атлантике неблагоприятна и что, как это уже случалось, аргентинцы угрожают высадиться на Фолклендских островах. Вспомогательному судну королевских ВМС «Форт Остин» 26 марта было приказано выйти на юг. Оценивая прошедшие события, можно сказать, что это было первой реакцией британцев и первым ходом, непосредственно касающимся моего командования.

В то утро мы были заняты, выводя все участвующие в «Спрингтрейн» корабли для выполнения запланированных задач. Я получил короткий выговор от главнокомандующего за «разрешение опасного маневрирования в проливах». Это означало, что адмирал Филдхауз полагал, что мой план выхода из базы находился приблизительно на том же уровне, что и его оценка моего чувства юмора. В то время это казалось важным. Подводные лодки «Спартак» и «Оракул» были отозваны со «Спрингтрейн», но во второй половине дня им приказали возвратиться в Гибралтар. Боевые торпеды были перегружены с «Оракула» на «Спартан» и последний был готов к выходу в море. В семь часов вечера я прилетел на «Глэморган» для обсуждения дел с главнокомандующим. Он проинформировал меня об ухудшающейся ситуации в Южной Атлантике, и мы согласовали вариант продолжения учений. Главком коснулся возможности назначения более опытного «трехзвездного» вице-адмирала на должность командующего оперативным соединением, которому могла быть поставлена задача следовать на юг. Однако, как мне потом сказали, при назначении командующего оперативным соединением для Южной Атлантики, Филдхауз твердо отстаивал позицию, что командующим должен оставаться я. Его слова должны были держать «меня на цыпочках», возможно, для того, чтобы проверить мое чувство юмора.

Я возвратился на «Энтрим» в 21.30 и собрал свой штаб для подготовки распоряжения по срочной проверке оперативной готовности. Эта стандартная процедура использовалась командующими флотилиями для очень срочной проверки готовности кораблей к действиям в необычных условиях. Я сказал, что от нас требуется подготовить пять или шесть кораблей для похода на юг в готовности к фактическому выполнению боевых задач в условиях реальной войны. Легенда была такова: они направляются на Дальний Восток вокруг мыса Доброй Надежды с выходом из района Гибралтара 1 апреля. Первый сигнал был отправлен в 23.00. Он требовал от всех кораблей, участвующих в «Спрингтрейне», доложить о полной готовности к войне.

В 06.30 следующего утра, вскоре после рассвета, адмирал Филдхауз прибыл в Гибралтар, оттуда немедленно вылетел назад в Великобританию. Мы продолжали выполнение наших упражнений и эсминец «Шеффилд», который присоединился к нам после трехмесячного дежурства в Заливе и был самым отработанным кораблем, поразил свою ракету-мишень первой же ракетой ЗРК «Си Дарт».

Сообщения о политической ситуации продолжили поступать на борт «Энтрима», но они не были настолько острыми и не передавали всю ту тревогу, которая охватила палату общин, Министерство обороны и непосредственно премьер-министра. На Фолклендских островах «Эндьюрансу» было приказано оставить королевских морских пехотинцев на Южной Георгии и максимальным ходом идти назад к Порт-Стэнли, где вторжение аргентинцев казалось наиболее вероятным. Об этом доложили министру обороны. Основной упор делался на то, что оборона Фолклендских островов была «невозможна» по многим очевидным причинам. Мы не могли вовремя туда добраться, не было аэродрома для посадки современных реактивных самолетов, их заправки, пополнения боеприпасами, технического обеспечения и ремонта. Ситуации не способствовал и тот факт, что получатель этой информации Джон Нотт занимался продажей оставшихся двух боеспособных авианосцев.

Официальное видение ситуации начальниками штабов основывалось на документе, который рассматривался последний раз в 1974 году, когда я был только назначен помощником начальника управления военно-морского планирования. Этот документ был недавно подтвержден. В нем говорилось, что оборона островов при отражении аргентинского вторжения невозможна. Освобождение островов тоже не представлялось реальным. В то время мы располагали примерно двумя дюжинами палубных самолетов «Си Харриер» – одноместных «истребителей» с очень ограниченными возможностями, способными осуществить перехват только в светлое время суток. Все они находились в составе 800 морской эскадрильи и на доработке в отдельном небольшом подразделении под названием «Подразделение интенсивных летных испытаний» под командованием Шарки Варда. Представлялось, что они не будут иметь шансов в достижении приемлемой ситуации в воздухе против противостоящих им 200 самолетов наземного базирования. А поэтому тезис «принимайте за свершившийся факт» должен быть заключением и рабочей гипотезой этого документа. Но история имеет тенденцию быть во власти людей, а не бумаги. В 1982 г. Первым морским лордом был человек, у которого военно-морское искусство было в крови. Он первым увидел, что военно-морские силы еще способны решать ответственные задачи. Конечно, защищать острова было поздно, но их можно было освободить путем проведения десантной операции, которая была не только желательной, но и необходимой. Имя этого человека – сэр Генри Лич.

В ту среду поздно вечером он в военной форме вошел в фойе палаты общин в поисках министра обороны. На полицейского, находящегося при исполнении служебных обязанностей, это не произвело впечатления, и он попросил адмирала присесть и подождать. В конце концов должностное лицо из секретариата, увидев профессионального главу Королевских ВМС, сидящего в ожидании подобно какому-нибудь торговцу, пригласил его в свой офис на виски с содовой, пока его служащие найдут Джона Нотта. В итоге того нашли на совещании у премьер-министра.

Как только госпожа Тэтчер узнала, что сэр Генри Лич здесь, она немедленно послала за ним с просьбой подняться в ее офис на совещание, которое уже продолжалось несколько часов. Адмирал убедил ее, что в случае необходимости Королевские ВМС могли бы провести крупномасштабную операцию с целью освобождения Фолклендских островов. Он заверил ее, что мог бы вытеснить аргентинский флот из нейтральных вод, выдержать атаки двухсот ударных самолетов аргентинских ВВС, высадить на берег достаточные силы и поддерживать их довольно долго для того, чтобы нанести поражение любому аргентинскому гарнизону.

Биг Бен над ними давно пробил полночь, когда Маргарет Тэтчер, завершая разговор, сказала:

– Первый морской лорд, чего вы конкретно хотите?

– Премьер-министр, я хотел бы иметь Ваше решение на формирование оперативного соединения, которое, если Вы потребуете, будет готово в любой момент выйти в Южную Атлантику.

– Вы его имеете, – был ее ответ.

Джон Нотт, я это знаю достоверно, побледнел, когда сэр Генри сдержанно поблагодарил ее и, спросив разрешение, ушел в ночь. Я не сомневаюсь, что министр обороны понял: в эту ночь он проиграл больше, чем одну битву Ему стало ясно, что сэр Генри использовал возможность для разоблачения безумных массовых сокращений в Королевских ВМС.

Но я был далеко от всего этого всего. Мы в районе Гибралтара мало слышали о том, что происходило. Мы не представляли возможного масштаба операции – воинственные настроения еще не получили своего развития. Даже на флагманском корабле у нас не было морских карт Фолклендских островов. В последнем комментарии о ходе учений 1 апреля значилось: «…продолжающееся беспокойство о ситуации на Южной Георгии и на Фолклендских островах».

Однако в ночь на пятницу 2 апреля темп событий изменился. Авианосцам «Гермес» и «Инвинсибл» было приказано быть в 4-часовой готовности, как и десантному вертолетоносцу «Феарлесс», фрегатам «Алакрити», «Антилоуп», вспомогательному судну «Ресурс». В 03.00 я получил сигнал от главнокомандующего с кодовым названием для всего того, что последовало позже, – «Операция «Корпорейт». Для всех нас это было официальной отправной точкой.

Задолго до рассвета группа «Энтрима» изменяет курс на соединение с группой «Глэморгана». К рассвету я издал директиву о передаче запасов с кораблей, которым предстояло идти домой, на те, которым было приказано идти на юг. Идущие домой передавали свои запасы вертолетами, плавсредствами, кильватерным и траверзным способами на ходу. Это была фантастическая работа с фугасными снарядами, перемещающимися с корабля на корабль в мешках и корзинах, что было достаточно безопасно, но не соответствовало строгой технике безопасности мирного времени. Каждый понимал необходимость всего этого. Штаб флота в Нортвуде внезапно перешел на новый уровень активности, о котором ранее никто и не мечтал: оборудование, на доставку которого раньше требовались недели, теперь доставлялось быстрее, чем мы могли найти место для его размещения. К 09.35 «Плимуту» приказали доставить со Скалы^[38] морские карты Фолклендских островов, которые, казалось, прибыли туда каким-то чудом. Работа неистово продолжалась.

В 21.30 того вечера мы получили сигнал от главнокомандующего: «Аргентина вторглась на Фолклендские острова». Мое собственное настроение было неопределенным и я, хотя и был очень занят, все же нашел время записать в дневнике следующее.

1 апреля 1982. Еще один день, новое место. В течение десяти месяцев я был командующим флотилии, и это мне надоело. Слишком много важности: флаги развеваются, лед звенит, вспыхивают языки пламени и пустые разговоры. Все это я ненавижу и предпочел бы участвовать в реальных действиях. Итак, аргентинцы любезно вторглись на Фолклендские острова, и я хотел бы, чтобы мне такая мысль не приходила в голову… Мы выступаем, мне повезло, если «повезло» – правильное слово, быть в Гибралтаре с силами «Спрингтрейна» командующим флотилией, находящимся ближе всех к линии фронта (примерно в 6000 милях от нас), так что я – главный. Это могла быть общая фраза «я иду на фронт, а мной командуют те, кто остались позади». Не слишком плохо. Должен сказать, что штаб флота наконец-то работает хорошо.

В то время я все больше сознавал нашу потребность в точных сведениях об аргентинских ВВС и ВМС. Все, что я знал об их ВМС: они имели надводные, подводные и воздушные силы. Их флот был существенным. Помимо авианосца с ударными самолетами, был крейсер «Генерал Бельграно», два эсминца проекта 42, шесть кораблей-носителей противокорабельных низколетящих ракет «Экзосет» и четыре подводные лодки, две из которых были малошумными и достаточно небольшими, что затруднит обнаружение их нашими гидролокаторами. У нас шли на юг три атомные подводные лодки: «Спартан» – из Гибралтара, «Конкеррор» и «Сплендид» покидали Фаслейн.

В течение дня корабли, которые должны были возвращаться домой, один за другим повернули на север – «Ингадайн», «Блю Роувер», «Юриалес», «Орора» и «Дидо». Экипажи на уходивших кораблях были выстроены на верхней палубе. Они провожали нас взмахами рук и пожеланиями доброго пути. Мне показалось это очень трогательным и я заметил, что в течение некоторого времени после их ухода на наших палубах было тихо и неподвижно. В 02.00 последний корабль повернул домой на север, и у нас уже не оставалось времени, чтобы тратить его впустую. Возобновилась работа по разборке всего того, что было передано нам с других кораблей. Мы начали свой путь на юг Атлантики.

Нам приказали скрытно осуществить переход на юг к крошечному острову Вознесения, который должен был стать нашей передовой базой в операции «Корпорейт». Мы разделились для скрытого прохода мимо острова Мадейры: «Глэморган» под командованием капитана 1 ранга Майка Барро, «Энтрим» капитана 1 ранга Брайяна Янга, «Бриллиант» капитана 1 ранга Джона Коуарда, «Глазго» капитана 1 ранга Пола Ходдинотта, «Плимут» капитана 1 ранга Дэвида Пентрита, «Эрроу» капитана 2 ранга Пола Баттерстона и, конечно, эсминцы УРО проекта 42 «Шеффилд» капитана 1 ранга Сэма Солта и «Ковентри» капитана 1 ранга Дэвида Харт-Дайка, которые уже никогда не вернутся в порты Британии.

Глава 4
На юг к острову Вознесения

У северо-западного побережья Африки за Канарскими островами мы вышли в открытый океан. Погода прояснилась, штормовые облака остались позади, уступив место ясным голубым небесам. Атлантика казалась такой обманчиво безопасной. Мы продолжали идти на юг, удерживаясь в двухстах милях от Западной Сахары по левому борту. На всех кораблях моей небольшой группы шла напряженная работа. Разбирались и приводились в порядок сваленные в кучу запасы. Из периодически доходивших до нас политических сообщений было ясно, что ситуация между Буэнос-Айресом и Лондоном не улучшалась. Несмотря на интенсивные усилия дипломатов, генерал Гальтиери не собирался эвакуировать войска со «своих» Мальвинов.

Общая идея вышестоящих штабов была такой: мы соберем силы на острове Вознесения и затем все вместе пойдем на юг, чтобы как можно скорее выполнить то, для чего нас сюда послали. Это совсем не детальный приказ, а просто предварительное распоряжение, обобщенное фразой «спешите на юг со всем, что у вас есть». Я допускал, что более определенный план появится в результате нашей встречи на острове Вознесения. Но пока нам необходимо было работать, исходя из такого предварительного распоряжения. На практике из этого следовало, что объединенные группы на этой стадии операции будут оставаться под моим тактическим командованием. Никто из нас не имел ничего более определенного, за исключением амфибийной группы, которой предстояло готовиться к высадке когда-то и где-то.

Пока я продолжал работать над соединением, которое должно стать ударной группой, мое положение становилось все более изолированным. Эта группа должна быть готовой к боевым действиям, а в случае необходимости – начать реальную войну. Мы начали отрабатывать действия кораблей попарно и таким образом формировать тактические группы, поскольку казалось разумным то, что аргентинцы могут развернуть против нас свой флот в открытом море. Должен сказать, что мне было трудно понять возможность подобной конфронтации, и я надеялся, что тщательная подготовка к этому варианту развития событий все-таки окажется напрасной. В то же время я достаточно хорошо понимал, что характер такой войны предсказать почти невозможно, и поэтому мы продолжали делать все, что могли с учетом доступных нам на той стадии операции ограниченных средств.

В воскресное утро 4 апреля я перенес свой флаг назад на «Глэморган», удобные помещения и знакомая обстановка которого напоминали нам об успешно проведенных учениях в Индийском океане, когда мы испортили настроение Тому Брауну. Теперь мы вовлечены в более серьезное дело, и я был уверен, что «Глэморган» как флагманский корабль лучше, чем «Энтрим» по нескольким причинам, одной из которых были его средства связи.

Мой штаб потратил все утро, кочуя туда – сюда со всеми своими сейфами и документами. Я присоединился к ним в полдень, и мы приступили к проведению первичной подготовки к войне – закрашивали яркие надписи на кораблях и вертолетах, снимали мягкую обивку и обшивку из пластика и дерева. Как и во времена Нельсона, большой опасностью для моряков в сражениях остаются разлетающиеся осколки, и они не менее остры и смертельны, когда образуются из металла и пластмассы в результате взрыва ракеты, чем деревянные щепки из дуба и тикового дерева, образующиеся при взрыве пушечных ядер на батарейных палубах. Мы рекомендовали, чтобы все корабли отправили на берег свои изделия из серебра, награды и памятные вещи, и не потому, что существовала опасность гибели от летящего футбольного трофея, а потому, что некоторые из них бесценны и не подлежат страхованию на войне. «Ковентри» все это выполнил, правда с исключением. На корабле на видном месте находился средневековый протестантский крест, установленный на деревянном постаменте. Он был доставлен из старого собора города Ковентри и подарен кораблю, носящему его имя. Один молодой и довольно беспокойный старшина требовал, чтобы капитан 1 ранга Харт-Дайк оставил крест на месте, так как он был символом надежды и спасения для многих членов экипажа. Командир резонно с этим согласился. Моральное состояние людей, находящихся на передовой войны, превыше всего.

В понедельник 5 апреля авианосцы «Гермес» и «Инвинсибл» вышли из Портсмута. Я получил сигнал из штаба о вероятной встрече где-то к северу от острова Вознесения. Все мы шли с максимально возможной скоростью, чтобы как можно раньше прибыть к острову Вознесения и использовать оставшееся время для технического обслуживания или проведения учений. Тем временем я созвал совещание штаба и провел вторую половину дня над разработкой плана предстоящих действий на то время, когда (и если) мы достигнем Фолклендских островов. Я пытался определить, какой избрать походный порядок для обеспечения обороны амфибийной группы, следующей вместе с нами? С какого направления мы должны подходить к Фолклендским островам? Какие и где есть возможные участки высадки? Где вероятнее всего не могут быть аргентинцы? Где мы должны развернуть наши разведгруппы спецназа? Как не допустить использование аргентинцами их главного аэродрома? Где возможные позиции их подводных лодок? Сколько они могут поставить мин и где возможные районы их постановки? Какую тактику будут использовать атакующие аргентинские самолеты, и как мы можем лучше всего противодействовать им? Все эти вопросы были очевидными и их легко было поставить, но ни одного ответа на них в то время у нас не было.

Поэтому наше совещание проходило в атмосфере неуверенности с растущим осознанием недостатка информации – наша разведка никогда не сосредотачивалась на Аргентине, и, поскольку никогда не предполагалось, что Фолклендские острова станут вероятным районом боевых действий, наши знания об окружающих их морях были абсолютно минимальными. У меня все еще не было возможности для обычного изучения топографических карт островов. Я едва нашел время, чтобы посмотреть на новые морские карты. Мы действительно не знали никаких подробностей о противнике, которого, возможно, придется атаковать, равно как и о местности, на которой мы могли бы найти его. Фактически наши знания ограничивались общедоступной информацией. Стандартный справочник «Джейн» по боевым кораблям флотов мира был нашим главным источником информации по флоту адмирала Анаи. Справочник «Джейн» по боевым самолетам стран мира также был нашим основным источником по их военно-воздушным силам плюс, конечно, все то, что мы могли разузнать от наших атташе во всем мире. Но сейчас было слишком преждевременно производить детальную оценку боевого состава противника, слишком рано точно устанавливать то, с чем мы будем иметь дело и, следовательно, в таких условиях осуществлять детальное планирование было тоже преждевременно.

Простой подсчет воздушных, сухопутных и морских сил противника давал основание для сомнений в том, что мы можем позволить себе идти напролом. Это редко когда является хорошей идеей. Но когда вы очень спешите – как, вероятно, придется нам, если хотим успеть до наступления зимы, – то такой путь может оказаться единственным. В то время мы все еще не знали состав развернутых на Фолклендских островах сил генерала Гальтиери. Мы не знали их вооружения, их готовности защищать собственные позиции или атаковать наши, когда (и если) мы высадимся. Фактом оставалось то, что мы имели слабое представление о наших действиях с началом операции. В общем, как с самого начала Министерство обороны говорило Джону Нотту, прогноз был плохим. Кроме существенной воздушной угрозы со стороны Аргентины, нас могли численно превосходить и на берегу. При недостатке «десантных наступательных возможностей» (с тех пор, как начались сокращения оборонных расходов) фронтальное наступление, которое требует существенного военного преимущества, стало бы неосуществимой идеей. Первичная разведка для нашей миссии становилась критически важной задачей – нам просто необходимо было высадить некоторые группы специального назначения на острова и выяснить, что же там происходит.

По итогам совещания мне предстояло еще многое обдумать. Но главным было то, что я сознательно и подсознательно ощущал необходимость быть хорошо осведомленным обо всем, что происходит на потенциальном театре военных действий. Годы моего обучения и практической подготовки не прошли даром. Если мы должны воевать, то я к этому готов. У меня выработан взгляд на войну, как на реальность, и теперь, столкнувшись с ней лицом к лицу, у меня нет необходимости что-либо менять. Меня научили всегда иметь в виду, что однажды потребуется столкнуться с реальным сражением, и медленно накатывающиеся ощущения этой реальности не были для меня ни новыми, ни мучительными. Это было частью моей работы. Я бы хотел, чтобы мне представилась возможность попрощаться с Шарлоттой и нашими взрослыми детьми Эндрю и Тессой, хотя думаю это расстроило бы меня и выглядело бы мелодраматично. Но уже слишком поздно об этом беспокоиться – они дома, в безопасности, атакуемые только средствами массовой информации.

Я здесь не один, и вскоре со мной будут тысячи людей и дюжины кораблей. Главком ВМС дал мне работу на передовой – вести их в бой. Он может заменить меня вице-адмиралом, тем не менее я пока осознаю свою ответственность. Я осознаю то, что не должен их подвести. Но в тоже время я не должен позволить всем этим заботам ограничить мою инициативу.

На следующий день, 6 апреля, я планировал начать беседы с экипажами кораблей. Большой адмиральский салон на «Глэморгане» превратился в офис оперативного штаба адмирала, и думаю, что именно здесь, в тот день, в окружении становившихся все более знакомыми морских карт, таблиц, сигналов, планов и телефонов я начал свой серьезный процесс «перехода к войне». Штаб начал отрабатывать различные варианты развития событий. Той ночью я записал в моем дневнике небольшое напоминание для себя в форме вопроса: «Что необходимо сделать сегодня, чтобы завтра не пожалеть о том, что не сделал этого вчера?»

Два авианосца с максимальным количеством самолетов «Си Харри-ер» и вертолетов «Си Кинг» на борту шли к нам на юг с максимально возможной скоростью, хотя «Инвинсибл» первоначально вследствие поломки в главном редукторе был ограничен скоростью в пятнадцать узлов. Утром 7 апреля я побывал на «Бриллианте» и «Эрроу», а в полдень перелетел на «Глазго» и «Шеффилд». Мое обращение ко всем было одним и тем же. Я сказал, что мы, возможно, идем на войну и что все должны готовиться к этому морально и физически. Я предупредил их, ничуть не смягчая ситуацию, о возможной гибели как кораблей, так и некоторых из нас. Я решил честно сказать об этом, не обращая внимания на свои чувства.

«До этого момента, – сказал я, – вы получали королевские шиллинги. Теперь вы должны зарабатывать их ратным трудом». Я напомнил, что никто не имеет права уклоняться, ведь для этого все мы пришли во флот независимо от того, знали это или нет. Уже слишком поздно изменить решение, так что лучше всего мужественно повернуться к войне лицом. У британского моряка есть на этот случай известная всем фраза: «Если у вас нет чувства юмора – вам не следует идти во флот».

Все контракты Министерство обороны автоматически продлило «на все время конфликта», и ни у кого нет никакой надежды уклониться от войны, а поэтому я им объяснил, что лучший путь к выживанию состоит в том, чтобы энергично приняться за дело, быстро учиться и усердно работать. Время предстоящего столкновения было «неопределенным». Я также остановился на наших предварительных оценках сил, с которыми предстояло сражаться, используя прием «уменьшение угрозы». «Аргентинцы, – сказал я, – имеют девять эсминцев и три фрегата. Мы можем предполагать, что три из них неисправны, на переоборудовании или что-то в этом роде. Два из них настолько стары, что, вероятно, негодны для плавания и, конечно же, небоеспособны. Один – сел на мель на реке Ла Плата месяц назад и, вероятно, до сих пор не отремонтирован. Это означает, что мы в морском сражении численно превосходим их примерно в соотношении четыре к одному. И если мы не сможем управиться с этим, то я не знаю, чем каждый из нас занимался в течение последних нескольких лет».

С такими словами я обращался к экипажу каждого корабля. Основная моя цель состояла в том, чтобы избежать излишнего запугивания людей. Это был первый шаг психологической подготовки, имеющей целью убедить каждого в том, что поражение очень маловероятно, если все мы выполним долг. Победители должны думать только о победе. Мы должны прийти туда уверенными в том, что мы лучшие, и тогда мы победим. Но на протяжении столетий британский моряк в душе был довольно последовательным реалистом. Единственный вопрос, который мне задавали на кораблях, был такого рода: «Сэр, не могли бы Вы сообщить нам, какова будет выплата заграничного пособия?» Или в другом варианте: «Сколько дополнительно нам заплатят за эту небольшую прогулку?»

Вскоре после 13.30 мы получили сигнал от Нортвуда, приказывающий одному из моих танкеров вместе с «Энтримом» и «Плимутом» отделиться от моей группы и полным ходом следовать к югу от острова Вознесения. Это было началом операции на Южной Георгии, очень важной, но прибавляющей трудности обеспечения согласованных действий всех кораблей группы. К концу дня я закончил разговор на борту «Шеффилда» и возвратился на «Глэморган» абсолютно измученным. Думаю, мое состояние в значительной степени было обусловлено борьбой с собственным психологическим напряжением и в тоже время попыткой успокоить других людей, усилить их решимость. Боюсь, что я выполнил эту работу не очень хорошо, так как несколько месяцев спустя один человек подошел ко мне и сказал: «Сэр, я помню тот день. Вы знали, что нас потопят, не так ли?» Должно быть, я переусердствовал в своем реализме.

В 21.30, вскоре после ужина, от штаба флота в Нортвуде поступило заключительное сообщение дня. Соединенное Королевство с 04.00 по Гринвичу 12 апреля объявляет вокруг Фолклендских островов исключительную зону. До этого момента оставалось чуть более четырех дней. По крайней мере для меня это стало отправной точкой. Думаю, что в тот момент, когда мы были на траверзе Сьерра-Леоне (Западная Африка), я осознал, что войны не миновать. А исключительные зоны были теми вещами, о которых я уже думал.

Той ночью я написал в дневнике слова, которые показывают, что мое видение происходящих событий становилось более четким и, возможно, более реалистичным.

Независимо от того, выиграем мы или пет, Фолклендские острова не стоят войны. В то же время мы не можем допустить, чтобы аргентинцам (или кому бы то пи было) сошел с рук международный грабеж. Это все тот же вопрос: «если это сделать не здесь, то где же?» В любом случае они тоже не готовы воевать.

Таким образом, наши действия должны говорить аргентинцам (и мы не должны терять хладнокровия, особенно когда начнут свистеть пули): «Мы полностью готовы воевать за паши интересы – готовы ли вы воевать с нами?» Если рассуждать разумно, то они должны твердо решить, что не готовы, хотя то же самое они могут думать и о пас.

Их ответ, пока они находятся в более выгодном положении, должен быть таким: «Докажите это!»

На следующее утро, в 06.00, мы услышали сообщение всемирной службы Би-Би-Си о том, что аргентинцы ответили на британскую исключительную зону своей зоной шириной в двести миль от материка и двести миль от береговой черты Фолклендских островов. Теперь стало невозможным избежать конфронтационного характера смертельной игры, которую затеяли политики двух стран. Я понимал, хотя это было не мое дело, что на пути приближающихся ракет окажутся вовсе не политические деятели, а, скорее всего, мы.

Мой дневник констатирует, что в тот день происходило много сложных, но непосредственно не связанных с этой войной, событий. В большинстве своем это были мирские вопросы типа ближайшего будущего рабочих китайских (гонконговских) прачечных, продолжения работы гражданских в НААФИ^[39], их правового статуса и тарифных ставок в Южной Атлантике, права вернуться домой, их страховки и компенсаций. Я упоминаю об этом потому, что когда флот официально идет на войну, такие вопросы решаются автоматически. А так как в 1982 году мы никому не «объявляли войну», это вызывало много вопросов у всех этих людей. Их статус и сроки службы должны быть решены в срочном порядке. Нам также официально сказали, что остров Вознесения, принадлежащий Британии и арендуемый американцами в качестве большой станции слежения за спутниками, для нас открыт. Единственная маленькая 1000-ярдовая взлетно-посадочная полоса, построенная американцами, теперь доступна Королевским военно-воздушным силам и Королевскому флоту.

Мы спешили к экватору, становилось жарко и увеличивалась влажность. Следовало подумать о том, как в условиях длительного пребывания в море и оторванности от баз поддерживать в боевой готовности оружие и технические средства. Проблемы возникали и мы их решали. «Инвинсибл» уже вовсю занимался ремонтом все еще заблокированного вала – сложная работа с массивным оборудованием; «Шеффилд» был послан вперед к острову Вознесения, чтобы срочно передать запасные части для компьютера на «Энтриме», а затем получить возможность для технического обслуживания своего оборудования (он уже более трех месяцев находился за пределами Великобритании). Увеличилось число отказов оборудования на вертолетах. Я был вынужден отдать строгий приказ: сократить время полетов и поберечь их летный ресурс на будущее.

У нас также произошел, как я полагал, первый психологический срыв среди моряков. Человек, молча снесший известие о предстоящем суровом испытании, в конце концов не смог совладать с собой. Мы приняли меры к немедленному возвращению его домой. Его болезнь не имела никакого отношения к «уклонизму», это был подлинный срыв, случившийся не по его вине и приведший к невозможности выполнять им свои обязанности. Мне было его очень жаль. Я знаю, что он не хотел никого подвести.

Как вы можете себе представить, объем поступающей информации возрастал, и для того, чтобы с ним справляться, я вынужден был сформировать отдельную разведывательную группу штаба. На бумаге мы были разделены на три оперативные направления: ударная группа (моя собственная), амфибийная группа (под командованием командора Майка Клаппа на «Феарлессе») и группа с необычным названием «Пэреквет» под командованием капитана 1 ранга Брайяна Янга на «Энтриме», следующая теперь к острову Южная Георгия. Я так и не привык к слову «Пэреквет» – это что-то среднее между гербицидом (средством от сорняков) и попугаем, что в обоих случаях не имело никакого отношения к Южной Георгии.

Пока у нас шли приготовления к переходу на юг, мы внимательно слушали новости, приходящие в наш маленький мирок с его относительно простыми проблемами. Генерал Александер Хейг летал из Вашингтона в Буэнос-Айрес, Лондон, Нью-Йорк и обратно. Хотя я мог только приветствовать его деятельность, но какими бы благородными не были намерения, пожелания, высказывания, мысли и обещания генерала, имелось два упрямых факта. Первый: госпожа Тэтчер явно не собиралась оставить на произвол судьбы британцев на оккупированных Фолклендских островах. Второй: войска генерала Гальтиери не собирались оставлять собственную добычу. Если отбросить в сторону моральные проблемы, такой курс для обеих правительств повлек бы за собой признание поражения и последующее политическое забвение.

В любом случае генерал Хейг становился для меня большой проблемой. Это может показаться неблагодарным по отношению к его усилиям в достижении мира. Но каждый день его переговоров для нас, находящихся вдали от баз, был дополнительным днем задержки и давал аргентинцам еще один дополнительный день для укрепления их позиций на островах. Они получали возможность дополнительно доставлять на острова войска, самолеты, боеприпасы и продовольствие для их длительной обороны. Если мы хотим победить, то мы не можем позволить себе предоставить аргентинцам такую свободу действий. К тому же в это время, 10 апреля, мы начали получать данные о существенном наращивании аргентинских сил на Восточном Фолкленде. В своем дневнике я записал: «Будущее видится мне довольно мрачным».

Мой штаб при содействии нашей группы разведки смог теперь подвести некоторые итоги. Мы могли решить огромные, на первый взгляд, проблемы «скорость-время-расстояние», много думали о дополнительных трудностях сложного перемещения оружия, снаряжения, людей, их обеспечения на удалении 8000 миль от своих баз. Мы разработали специальные боевые порядки кораблей и самолетов и обсуждали сложности действия в условиях двух накладывающихся исключительных зон. Не будучи экспертом в амфибийных вопросах, я знал, что мог полагаться на профессиональный совет десантников по поводу их потребностей и проблем точно так же, как я полагался на многих профессионалов: авиаторов, связистов, специалистов в вопросах применения воздушных, морских и подводных сил, тылового и технического обеспечения, инженеров, врачей, метеорологов, специалистов дешифровки фотоснимков, – всех не перечесть.

Конечно, командующий не может быть профессионалом во всех вопросах, но он должен координировать все возможные и доступные ему формы анализа данных для того, чтобы прорабатывать любые шансы на успех. Мне повезло, что я имел непосредственный профессиональный опыт командования надводными кораблями и подводными лодками, оперативными группами в различных условиях. Прохождение мной службы на флоте обеспечило то, что я был хорошо осведомлен, если не подготовлен, на оперативном уровне по ряду специфических вопросов – я даже знал, какие существуют основные проблемы у дешифровщиков фотоснимков и на элементарном уровне был корабельным «доктором» в начале моей подводной карьеры (Господи, помоги тому, кто был серьезно болен!).

Под общей инструкцией «спешить на юг» командующий оперативным соединением приказал мне прочно держать в уме то, что нам требуется основать своего рода «анклав» на островах, который без труда можно было бы защищать длительное время на случай, если ООН «заморозит» ведение любых операций вскоре после нашей высадки. Вполне понятно, что этот «анклав «должен находиться достаточно далеко от района Порт-Стэнли, где, как мы считали, концентрировались аргентинские войска. По картам мы основательно изучали те участки, где могли бы высадиться войска, захватить плацдарм и обеспечить как его оборону, так и последующее наступление с целью освобождения островов. При этом мы взвешивали все «за» и «против». На этом плацдарме должны быть условия для создания взлетно-посадочной полосы на случай, если наши авианосцы не смогут остаться на длительное время в опасной близости к континентальной части Аргентины. Полоса также должна обеспечивать прием транспортных самолетов С-130, а со временем – истребителей «Фантом», более легких «Харриеров» и вертолетов, если статус «анклава» из-за действий ООН сохранится неопределенное время.

Выбор района высадки был причиной самых горячих споров и дискуссий. «Анклав» и освобождение плохо сочетались, не говоря уже о противоречивых требованиях против наземных, воздушных, морских атак и необходимости укрыться от непогоды. Роль разведки возрастала с каждым днем. Без этого было невозможно принять окончательное решение относительно района высадки.

«Глэморган» подошел на видимость острова Вознесения в воскресенье на Пасху. Поэтическое и, возможно, счастливое событие, должен признать, полностью прошло мимо меня. Я в то время был занят менее духовными вопросами. В любом случае это было не особенно духовное место – большой потухший вулкан, расположенный на широте восемь градусов к югу от экватора и поднимающийся над горным подводным хребтом Центральной Атлантики. Над ним обычно висели обширные дождевые облака, видимые на расстоянии порядка восьмидесяти миль. Восточная часть острова – зеленая, пышная, тропическая и влажная. Западная – бессодержательная коллекция многокрасочных куч пепла с обилием белых спутниковых антенн и радиоматч. Короче говоря, лунный ландшафт.

Рабочая сила прибывала с острова Святой Елены (расположенного не так уж близко) на основе контрактов, ограниченных шестью месяцами, чтобы люди не потеряли гражданство. На острове есть только одно туземное существо – маленькая креветка. Есть здесь и поле для гольфа, где «травой» служит коричневый промасленный пепел, и вряд ли ваш мяч продержится больше одного раунда перед тем, как настолько сильно сотрется, что станет непригодным для игры. Нет никакой гавани – корабли стоят на якоре у побережья и добраться до берега можно только на плавсредстве или вертолетом. Но на острове имеется такая жизненно важная для нас взлетно-посадочная полоса и хорошая связь.

В то пасхальное воскресное утро флотский падре на катере рано начал обходы кораблей, проводя на каждом из них небольшую службу. Теперь прихожан было больше, чем обычно. Для некоторых это стало их последним пасхальным богослужением. Я в соответствии с твердо установившейся традицией пригласил своих командиров кораблей и старших офицеров. На таких собраниях присутствует дух товарищества, который трудно объяснить. Я думаю, что это происходит от того глубокого доверия, которое должно быть между командирами отдельных кораблей и частей, полностью зависимых от взаимной поддержки. В дни Нельсона было выражение «братство», которое в меньшей степени свойственно теперешним условиям, когда мы проводим в море только недели, а не годы. Но мы все еще «братство». В отличие от командиров других видов вооруженных сил командиры кораблей непосредственно принимают участие в сражении вместе со своими старшими и младшими офицерами, мичманами и старшинами, матросами, включая прачек и стюардов НААФИ. Они выступают против врага единой командой и защищены все одинаково. Те, кто командуют кораблями Королевского флота, никого никуда не посылают. Они всегда идут вместе.

Командиры тихо собрались в кают-компании «Глэморгана»: Джон Коуард, Дэвид Харт-Дайк, Сэм Солт, Пол Ходдинотт, Пол Бутерстон и Майк Барро. Все мы понимали, что это, скорее всего, последняя такая наша встреча: через несколько дней мы продолжим путь на юг, в более опасные воды, где наше общение будет происходить только посредством зашифрованного радиотелефона или через компьютер. Большинство из нас знало друг друга многие годы, и, я думаю, в какой-то мере каждый представлял, что мы все чувствовали. Поэтому мы поддерживали слегка принужденную, шутливую атмосферу, которая омрачалась пониманием причины нашего пребывания в этом помещении, на этом корабле. Мы разговаривали не просто как старые добрые друзья, но и как ответственные старшие командиры. Мы готовились воевать. Но даже тогда никто не мог оставить призрачную надежду на то, что все обойдется.

На встрече присутствовали офицеры моего штаба. Среди них был полковник Королевской морской пехоты Ричард Престон, мой советник по войскам десанта. Подобно многим морским офицерам, у меня существовало основанное на поверхностном знании истории предубеждение о том, что десантные операции страдают наличием двух основных проблем. Первая связана с политической нерешительностью при осуществлении высадки, а вторая – с последующим отсутствием взаимопонимания между войсками десанта и морскими/воздушными силами. Классическим примером подобного политического промедления была высадке в Галлиполи. Совсем недавно был Суэц… задержка, задержка, промедление. Они часто преследуют совместные действия. На этот раз никакой задержки быть не могло – приближалась зима, и мы были так далеко от своих баз. К счастью, политическое руководство ясно это осознавало. Но мы не могли рисковать из-за отсутствия взаимопонимания между десантниками, с одной стороны, и морскими и воздушными командирами – с другой. Компания должна завершиться вовремя. И я думаю, что полковник был в курсе моих тревог по этому поводу. В начале наших бесед, когда полковник Ричард постоянно подчеркивал необходимость ведения разведки, он обратился ко мне и сказал:

– Запомните, адмирал, время, потраченное на разведку, никогда не потрачено впустую.

Я посмотрел на него и ответил:

– Вы уверены?

– Простите?

– Должно быть: «Время, потраченное в разведке, редко тратиться впустую», – поправил его я.

Он весело улыбнулся, удостоверившись в том, что этот морской офицер знал старую военную аксиому лучше, чем он думал. С того момента между нами было полное взаимопонимание. Его помощь и советы стали совершенно бесценными, и с потрясающим мастерством он балансировал между требованиями военно-морского флота и войск десанта. Это сложная задача требовала глубоких профессиональных знаний, большого такта, бесконечного терпения, хорошего чувства юмора и способности быстрого восприятия развивающейся ситуации. У полковника Ричарда эта сложнейшая работа казалась достаточно простой. Он был здесь для того, чтобы отношения с амфибийной группой никогда не заходили в тупик, а также для преодоления реальных трудностей, связанных с нашей географической разобщенностью, плохой связью и нашими противоречивыми требованиями, опасениями и заботами.

Жаль, что он, я и командиры-десантники только через много лет после окончания войны поняли: в течение первых шести недель операции мы планировали действия, руководствуясь разными директивами. Это вело к некоторым серьезным проблемам для десантников, часто считавших, что я самостоятельно разрабатывал какие-то непонятные схемы без учета их интересов. Но командующий оперативным соединением, похоже, не беспокоил командиров-десантников многими политическими вариантами, которые не предполагали полного освобождения островов, а если он это и делал, то десантники были слишком заняты, и это не оказывало влияния на их задачи. КомОС думал, что проблемы «замораживания» операции до высадки десанта, продолжительная воздушно-морская блокада, потребность длительной поддержки военного «анклава» на берегу, если высадка все же состоится, не должны были их волновать. Им следовало сосредоточиться на своей наиболее трудной задаче – полном освобождении островов. Однако в случае возникновения политического давления эти вопросы становились моей заботой. Я не могу сказать, что мне нравились эти варианты, но ответы на такие вопросы должны быть продуманы, хотя бы для того, чтобы сообщить политическим деятелям, что эти самые «варианты» не могли обеспечить успешную операцию по освобождению островов.

Какие бы проблемы не существовали на уровне высшего командования, нам нужно было продолжать свою кропотливую роботу. В тот полдень вертолеты начали доставлять дополнительные запасы продовольствия, боеприпасы, ракеты, запасные части и иные атрибуты войны с острова Вознесения на корабли. Это была масштабная импровизация, реализованная за очень короткий период. Остров Вознесения за несколько дней был преобразован из американского центра связи и слежения за спутниками в передовую морскую и авиационную базу. Пока мы шли от Гибралтара, все доставлялось сюда по воздуху и складировалось. Ничего такого не могло бы произойти без молчаливой и активной поддержки американцев. Для них это было непростым решением, особенно на ранней стадии конфликта, когда еще велись политические переговоры. На следующий день после нашего прибытия я встретился с полковником американских ВВС, который отвечал за их аэродром. Он сказал мне, что получил указание «оказать британцам всевозможную помощь, но ни при каких обстоятельствах не попасться на этом». Тоже непростая для него задача.

Неограниченное использование возможностей острова Вознесения стало решающим фактором. Но самой большой американской помощью для нас оказалась их новая ракета класса «воздух-воздух» AIM-9L «Сайдуиндер». Мы наряду с другими странами с нетерпением ожидали своей очереди на ее покупку. Министр обороны США Каспар Уайнбергер лично поставил нас в первую очередь. Мне сейчас абсолютно ясно, что без той AIM-9L самолеты «Си Харриеры» были бы недостаточно эффективны. «Особое партнёрство» жило и давало свои результаты.

Весь мир следил за политическим развитием событий, русские тоже наблюдали за этим конфликтом, по крайней мере в местном масштабе. Несколько раз нас навещали советские «медведи»^[40]. Им никто не мешал наблюдать, но я надеялся, что они не общались с аргентинцами. Хотя на самом деле я был удивлен, встретив их здесь, потому что все на Западе были предупреждены Лондоном – наша ударная группа следует на театр военных действий. Мне казалось, что это должно быть достаточно понятно каждому: пальцы британцев, увидевших любой корабль, подводную лодку или самолет, приближающиеся без предупреждения или оповещения о своей принадлежности, могут нажать на спусковой крючок. «Медведи» благоразумно не последовали за нами на юг, но и тогда им было на что посмотреть. К нам шел постоянный поток консультантов и советников, прилетающих для оказания помощи. Передача запасов продолжалась днем и ночью. Корабли, которые не стояли на якоре для проведения работ, проводили учения с выполнением артиллерийских стрельб и других боевых упражнений вне видимости острова Вознесения. Все время прибывали новые корабли, которые занимали свои места в оперативном соединении.

Командующий прибывает на свой флагман. Адмирал Вудвард на палубе «Кермеса»

Вскоре после полудня 14 апреля «Глэморган» отправился на север для встречи с приближающимся авианосцем «Гермес». Пришла пора снова переносить свой флаг на новый корабль с лучшими помещениями и большими возможностями для управления. Он был самым большим надводным кораблем в оперативном соединении. В то же время мне следовало отправить три эсминца проекта 42 – «Шеффилд», «Ковентри» и «Глазго» – на юг в сопровождении фрегатов «Бриллиант» и «Эрроу». Им предстояло идти со скоростью двадцать пять узлов в сопровождении танкера до тех пор, пока запасы топлива не уменьшатся до тридцати процентов. Это удаление составляло приблизительно 1160 миль. Идея состояла в том, чтобы как можно скорее «внедрить» большие силы дальше на юг на случай, если дипломаты в ходе переговоров «заморозят» любые дальнейшие перемещения в ожидании иного, более масштабного урегулирования конфликта.

Тогда политический смысл такого решения показывал нашу решимость, но меня это начинало немного расстраивать. Казалось, что как только я начал создавать некоторое подобие ударной группы, новая ситуация снова заставляла распылять силы. Это говорит о высоком уровне подготовки флота в мирное время, ведь нам удалось все сделать без полного хаоса. Мы всегда предпочитаем думать, что хорошо подготовлены, организованы, готовы идти практически куда угодно и достигать успеха в решении почти любых задач в море или рядом с ним. И я думаю, что это было именно то, что сэр Генри Лич пообещал премьер-министру.

Почти все утро 15 апреля было занято подготовкой к переходу штаба на «Гермес». Пока мы шли на «Глэморгане» на север, мой штаб напряженно паковал все документы, морские карты и книги в «корзины» для переноса на авианосец. Я сел в вертолет «Си Кинг 4» и под ясными синими небесами пролетел вперед от моего штаба на двести миль. Мы произвели посадку на полетной палубе «Гермеса» и были встречены командиром корабля, моим старым коллегой по службе в Министерстве обороны капитаном 1 ранга Линли Мидлтоном. Сверху на мою белую тропическую форму был одет зеленый летный комбинезон, который мы называли «переростком», так как брюки были коротко обрезаны для того, чтобы подогнать их под летные ботинки. Я всегда чувствовал дискомфорт при ношении такого странного для подводника снаряжения. Когда я позже увидел снимок своего прибытия в центральной национальной газете, мои самые худшие опасения подтвердились. «Неужели той смешной фигурой, скачущей по полетной палубе «Гермеса», мог быть я?» «Боюсь, Вудворд, что да». Но это наше летное обмундирование, хотя и не модное, но практичное.

Я сделал еще один большой шаг в продвижении к войне – оставил знакомую обстановку «Глэморгана» и мою собственную флотилию. Мне пришлось покинуть мир эсминцев и фрегатов, с которыми я был хорошо знаком. Теперь я находился на борту 29000-тонного авианосца, почти незнакомого для меня. Примерно десять лет назад я провел в море на авианосце всего одну неделю. Я не знал расположения помещений на корабле, организации службы, людей и их привычек и даже особенностей их языка. Теперь я быстро должен все это освоить. Это был своего рода конец беззаботности. Я покидал «Глэморган» с его солнечными днями, учениями, визитами и той открытой, довольно беззаботной жизнью мирного времени, поменяв его на авианосец, где все будет проходить совершенно по-другому. На авианосце очень мало открытого пространства, если вы не работаете на полетной палубе, где я, конечно, не работал. Здесь нет места для бездельников, так как все подчинено обеспечению действий авиации с ее внезапной активностью. Мы использовали маленькие воздушные силы с большой консервной банки – корабля, построенного по стандартам второй мировой войны с большим запасом прочности, абсолютно мрачного и функционального. По сравнению с ним прекрасный, сияющий и просторный «Глэморган» казался яхтой миллионера.

Моя каюта ничем не смягчала общую атмосферу. Она располагалась высоко на «острове», значительно выше полетной палубы. Это была квадратная каюта длиной 9 футов, душ с туалетом представляли квадрат со стороной в 5 футов. Выкрашенная в кремовый цвет и украшенная стальными орнаментами в виде электрических кабелей и выступающих труб, каюта представляла шедевр неоклассической функциональности. Стол шириной три фута, за которым могли поесть три человека, одна койка, платяной шкаф, несколько выдвижных ящиков. Завершало обстановку вертикальное кресло. За исключением моего штаба я был окружен полностью новой командой, многих из которых вообще не знал.

Авианосец чем-то напоминает «мобильный» аэродром, а я не привык к аэродромам. «Гермес» стал для для меня резким переходом от мира к войне. Он выглядел более воинственным без внешних атрибутов мирной флотской жизни. После некоторых размышлений его спартанские условия показались мне не такими уж плохими. Они помогают сконцентрироваться.

Мой флагманский командный пункт был в нескольких шагах от каюты. Там был «адмиральский мостик», своего рода «балкон», расположенный одной палубой ниже, с великолепным видом на всю полетную палубу. Все это стало границами мира моего обитания в течение следующих двух с половиной месяцев. Его простота заставляла меня концентрироваться и не отвлекаться от той работы, которую нужно было выполнить до конца. Но это было любопытное существование. Для отдыха я иногда мог посмотреть внутреннее кабельное телевидение или почитать. Остальное время отводилось для работы, приема пищи и ожидания. Время, проведенное в ожидании, не было трудным: я использовал его, чтобы думать о том, что мы делали, делаем сейчас и будем делать в дальнейшем. Мой дневник стал как бы частью этого процесса. Я пристально осматривал новые помещения и думал, что настанет время, когда мне здесь будет очень одиноко. Ведь управление реальными боевыми действиями в реальном масштабе времени не может осуществляться комитетом равноправных.

Мой штаб прибыл на борт со всеми своими контейнерами позже, в середине дня. Это было большой проблемой – перейти с одного корабля на другой и при этом поддерживать обычное управление силами. Мы уже получили сигналы, что «Эрроу», «Глазго» и «Ковентри» имеют неисправности машин, вероятно, из-за высокой скорости перехода в южном направлении. Подобные донесения независимо от их серьезности стали ежедневной реальностью. На совещаниях штаба, проводившихся дважды в день, мы всегда тщательно разбирали все отказы и поломки на кораблях для того, чтобы их устранять в кратчайший срок. Фрегат с проблемой в линии гребного вала явно не способен идти с высокой скоростью. Но самое худшее, что может быть, – это доклад о неисправности в то время, когда корабль должен выполнять поставленную задачу.

Стоило больших усилий принять значительно расширяющиеся полномочия по управлению полной авианосной ударной группой с амфибийной группой, которая становилась ее составной частью при переходе на юг. Понятно, что мне, как и моему штабу, было необходимо общаться с морским командующим амфибийной группой. Несмотря на то, что для всех таких совещаний был установлен определенный порядок, я часто легко терялся. Мы высказывали предложения, размышляли, пытались собрать все фрагменты этого гигантского ребуса в определенную картину и в то же время кое-как довести до конца массу «домашней» работы. Мы пытались соединить в единое целое каждую мысль, каждую частичку информации, каждый вариант для того, чтобы в конечном счете составить целостную картину, содержащую ясные цели и направления действий. Для нас это было не легче, чем и для других штабов в море и дома, которые пытались охватить калейдоскоп операции «Корпорейт» от самой высокой стратегии до коммерческих и юридических сложностей фрахта лайнера «Квин Элизабет», от приспособления для дозаправки в воздухе на транспортном самолете «Геркулес» до передачи оружия и оборудования на самой ранней стадии развития событий. Плохая связь между группами конечно же не помогала.

Главное внимание мы по-прежнему уделяли сбору информации для выбора района высадки. Хотя большая часть такой информации должна была поступить от десантников и ничего нельзя было считать завершенным, пока не будет проведена разведка, имелось также много других факторов, которые необходимо было учитывать, в том числе и очень специфические требования для зоны боевых действий амфибийного соединения.

На следующий день я прилетел на «Феарлесс» для обсуждения всех вопросов с командующим амфибийной группой командором Майком Клаппом, известным как КомАмГ, и командиром усиленной 3 бригады командос бригадиром Джулианом Томпсоном. Майк Клапп пригласил меня прилететь еще несколько дней назад. Однако ответ, подтверждающий мое прибытие, пришел к нему только приблизительно через пять недель. Такими были трудности нашей связи. Я прибыл обговорить, как наша объединенная группа под моим непосредственным руководством будет идти на юг в соответствии с последним указанием нашего КомОС, и целый ряд вопросов, вытекающих из этого. Ведь переход был следующим этапом наших действий. Я также беспокоился о том, чтобы вовремя вернуться назад на «Гермес» к исполнению широкого круга новых обязанностей.

Клапп и Томпсон меня не ожидали, ведь я без оповещения свалился с небес. У Майка были другие заботы, и он был уверен, что нам следовало только определить вопросы для обсуждения с нашим КомОС, поэтому встреча для него интереса не представляла. Видимо, ему не были известны инструкции «спешить на юг» или вопросы, которые мне нужно было решить относительно эффективности блокады или последствий «замораживания» операции со стороны ООН. Кроме того, командир «Феарлесса» сказал Джулиану, что я «абсолютно ничего в десантном деле не понимаю», и он решил ввести меня в детали их задач вместо того, чтобы проинформировать о самом для меня главном: они были не готовы высаживаться как боеспособная сила до тех пор, пока не переоборудуют свои корабли. Другими словами, все приказы, с которыми я работал, стали нереальными.

С такими несопоставимыми отправными точками и совсем несогласованной повесткой дня встреча была обречена. После обычного приветствия, оповещенные за десять минут, они начали доклад с детального описания Фолклендских островов майором Королевской морской пехоты Юэном Соутби-Тейлйором, большим специалистом по этому вопросу. Хотя это было чрезвычайно важно для десантников, для меня это была информация уровня технических проблем обслуживания радара «Си Харриера». Это было совершенно не то, в чем я нуждался. К тому же у меня не было времени, чтобы пройти десятинедельный курс по десантной подготовке применительно к Фолклендским островам. Поэтому я менее чем любезно прервал майора и попытался перейти к вопросам, которые я считал более важными для всех групп оперативного соединения, если через несколько дней нам предстояло идти прямо на юг.

Они были вынуждены с этим согласиться, хотя и неохотно. Возможно потому, что у них было много своих проблем, чтобы думать еще и о моих. Майк Клапп просто уклонился от встречи, занимаясь своими делами и оставил все на Джулиана Томпсона. Джулиан был раздражен моим резким отказом слушать его детальный доклад. Я же считал, что если у них имелись серьезные проблемы по выполнению общего плана на этом этапе, то они должны были сказать мне об этом при первой же возможности. И если их проблемы касались профессиональных вопросов, то они знали, что в моем штабе были полковник и майор Королевской морской пехоты для того, чтобы меня консультировать.

После того, как я улетел обратно на «Гермес», Майку Клаппу было сообщено о том, что адмирал, считавший себя ответственным за все, в том числе и за них, вел себя высокомерно, пытался вмешиваться в их дела и не проявил никакого сочувствия и «желания знать» их проблемы. Вряд ли это удивительно, поскольку в тот момент и в течение следующих полутора дней я был уверен, что отвечаю за все. Существовал ряд вопросов, которые я должен был в тот момент с ними решить. Также едва ли удивительно, с их точки зрения, что после нашей встречи в амфибийной группе от командного звена и ниже стали возникать подозрения в надежности командующего ударной группой. Это лучше всего описано Юэном Соутби-Тейлйором в его книге^[41].

Эта неприятная встреча не давала нам покоя и в какой-то степени усилила паше мнение. Всякий раз, когда мы получали сигналы (неуважительно называемые морским штабом как «пустой звук») от ударной группы, они воспринимались с подозрением па то, что это официальное мнение, не требующее никакого совета или одобрения с нашей стороны. Встреча ничего не дала ни в моральном плане, ни в плане укрепления веры в то, что па всех этапах десантной операции мы получим необходимую поддержку со стороны адмирала. Возможно, на практике все было по-другому, но наше восприятие было именно таким, что вызывало па «Феарлессе» абсолютно не нужное в то время беспокойство. Мы поняли, что сочувствия и понимания наших проблем ожидать не следует.

Абсолютно не удивительно, что такие отношения долго сохранялись в условиях ограниченной связи между нами. Но по крайней мере нетрудно было согласиться, что место высадки должно быть выбрано там, где аргентинцев не было. Все знали, что мы не располагали никакими солидными возможностями высадить морской десант. В остальном тоже все было не так просто: в то время как обсуждение казалось мне достаточно дружественным, некоторые его оценивали совсем по-иному. Мы беспокоились о разных вещах. Моей непосредственной заботой на той стадии оставалась большая проблема взаимодействия при совместном переходе к Фолклендским островам. Их основной и, похоже, еще неосознанной заботой было избежать совместного перехода, поскольку они к нему были совсем не готовы и только начинали понимать весь масштаб своих специфических проблем. Что касается выбора района высадки, то у нас был широкий диапазон возможностей. Бухта Стивели на Западном Фолкленде имела хорошие условия для строительства взлетной полосы на ранней стадии операции. Бухта Лэу в Лафонии (юго-восток Фолкленда) имела благоприятный рельеф для наших систем ПВО и внушительную, хорошо защищенную якорную стоянку. Бухта Кау на северо-востоке имела хорошие пляжи для высадки и была довольно близка от Порт-Стэнли. Сан Карлос выглядела подходящей по нескольким соображениям. Бухта Тил была еще одним хорошим местом, к тому же намного ближе, чем Карлос. Однако все требовало разведки.

Бухта Стивели находилась далеко на западе, и для того, чтобы нам взять Порт-Стэнли, пришлось бы форсировать Фолклендский пролив. Аналогично высадка в бухте Лэу предполагала проход через узкий перешеек в районе Гус Грина, что хорошо для долговременной обороны, но неудобно, если мы хотим наступать на Порт-Стэнли. Бухта Кау была плохо защищена от штормового моря. Бухта Карлос казалась небольшой и требовала проведения противоминных мероприятий на входе в Фолклендский пролив. Бухта Тил имела узкий вход, который довольно легко мог быть блокирован специально или случайно. Для того чтобы сделать правильный выбор, все должен проверить спецназ. Ни один из вариантов на этом этапе не представлялся наилучшим.

По этим и по многим другим вопросам мы никак не могли провести решающую встречу. Через несколько дней на острове Вознесения КомОС должен будет принять большинство основных решений. И тогда, будем надеяться, у нас впервые появится конкретный план, согласованный всеми командующими и учитывающий все военнополитические факторы. Часть плана требовала дополнительной информации. Сейчас мы должны были согласовывать те вопросы, которые требовалось обсудить совместно и подготовить предложения о том, как мы могли бы приступать к выполнению нашей общей задачи в соответствии с имеющимися у меня неопределенными директивами. В спешке я не сумел все это объяснить, считая, что они имели те же самые инструкции.

Только годы спустя благодаря их воспоминаниям я сделал вывод, что они посчитали меня ненадежным по тем причинам, о которых сообщили Майку Клаппу. Что касается меня, то я улетел в полной уверенности в их способности выполнять свою работу Майк Клапп был моим старым другом, который оказался спокойным и собранным в тех трудных обстоятельствах. Наши служебные пути не пересекались много лет, но летчики и подводники похожи друг на друга. Наша сложная совместная работа требовал в первую очередь взаимного доверия. Я думал, что так и было, но их книги поведали мне об ином. Меня огорчает, что я добавил им проблем; десантники сделали ошибку, что не посчитали возможным сообщить мне об этом.

К вечеру наш небольшой флот вернулся к острову Вознесения. Теперь он состоял из «Гермеса» и «Инвинсибла» (на котором были устранены все неисправности) под командованием капитана 1 ранга Джереми Блэка, «Глэморгана», фрегата проекта 12 «Ярмута» под командованием капитана 2 ранга Тони Мортона, фрегата проекта 21 «Алакрити» под командованием капитана 2 ранга Кристофера Крейга, фрегата проекта 22 «Бродсуорд» под командованием капитана 1 ранга Билла Каннинга и судна «Ресурс» под командованием капитана Сеймоура. Мы вернулись на «Гермес» на катере для встречи главнокомандующего ВМС адмирала сэра Джона Филдхауза, который в сопровождении приблизительно двадцати человек его штаба, а также своего заместителя по войскам десанта генерал-майора Джереми Мура должны были прибыть утром следующего дня. Они прибыли на «Гермес» в 08.15. Через час к нам присоединились КомАмГ и бригадир Томпсон. Программа включала брифинги штаба главнокомандующего, моего штаба, команды КомАмГ и затем четыре семинара, посвященные проблемам управления, разведки, тылового и технического обеспечения, связи. Все это было закончено до ланча, но мы чувствовали, что общая картина до конца не выяснена. Казалось, не было убедительных данных, на которых основывался бы весь план. После ланча старшие офицеры снова встретились с адмиралом в его салоне для обсуждения всех запутанных деталей.

Я до сих пор помню, как стоял у переборки правого борта каюты с листом картона и ножницами, разрезая картон на цветные полосы, представляющие различные периоды времени. На каждой из них я записал дату, цель или название корабля. Это было необходимо для того, чтобы разработать операцию с конца, то есть с момента окончания боевых действий и той ужасной мысли, что оперативное соединение без надлежащего обеспечения в условиях наступившей зимы (с середины до конца июня) развалится. Не принималось во внимание даже противодействие противника, так как подкрепление и замены из Великобритании должны компенсировать потери. Поэтому, планируя боевые действия, мы были обязаны сделать критически важное допущение, что боевые действия на островах должны завершиться по крайней мере до конца июня, а предпочтительнее на две недели раньше. Взятие Порт-Стэнли было «ключевым элементом» военного планирования независимо от того, что решат политики. Следовательно, для предоставления войскам десанта достаточного времени на выполнение их задачи нам необходимо было высадить их на берег до 25 мая. В этом случае у них будет около месяца для захвата плацдарма, развертывания наступления на позиции вокруг Порт-Стэнли и нанесения поражения аргентинцам на земле, скажем, в середине или в конце июня. В это время в дополнение к нашим собственным задачам, определенным как «нейтрализация аргентинского флота и авиации», мы должны обеспечить их всевозможной (будем надеяться, достаточной) артиллерийской и авиационной поддержкой. Одновременно мы должны «держать» море и небо достаточно «чистым» для обеспечения безопасной доставки на плацдарм людей, боеприпасов, запасов продовольствия и топлива кораблями, судами и вертолетами. Мы не должны позволить аргентинскому флоту и их сухопутным войскам сыграть существенную роль в сражении на земле. Даже после этого нам необходимо поддерживать господство на море и в воздухе неопределенное время. Не было никакой гарантии, что успех на земле положит конец войне на море и в воздухе.

Я приколол мои карточки с датами на соответствующие им места в общий календарь. Это были мобильные «раскладушки», так любимые всеми планировщиками. Мы продолжили работать с конца: здесь должны быть к моменту X, там – к моменту Y, сделать взлетную полосу – ко времени Z. Последней, как мне помнится, была карточка, являющуюся ключом к большинству наших проблем. На ней было написано слово «Интрепид», название корабля, однотипного «Феарлессу». Он должен быть в Южной Атлантике в качестве запасного штабного десантного корабля на тот случай, если «Феарлесс» будет потоплен. Проблема состояла в том, что в конце марта «Интрепид» был выведен в резерв как первый шаг в реализации большой стратегии господина Нотта по реорганизации обороны и концентрации наших усилий на Центральной Германии. Чтобы иметь его на юге, мы должны были немедленно развернуть этот сложный процесс в обратную сторону. По нашим оценкам, не было никакой возможности подготовить «Интрепид» должным образом для перехода к Фолклендским островам до 16 мая. Он был последним кораблем, который прибудет в район боевых действий, последней частью ребуса, и поэтому весь расчет времени зависел от него.

Конечно, оставались еще такие непредсказуемые факторы, как погода, действия противника, несчастные случаи, политические инициативы и урегулирования. Но у нас уже был твердый план с поправкой в ту или иную сторону на десять дней. Это был военный план, от которого, если мы хотим победить, не могло быть никаких политических отступлений. «Окно высадки» растягивалось с 16 мая (первый день, когда мог прибыть «Интрепид») до 25 мая. В пределах этого времени большинство войск десанта должно быть на берегу. Для того, чтобы хорошо ориентироваться в обстановке к середине мая, мы должны как можно быстрее высадить подразделения спецназа на берег для ведения разведки. Сегодня 17 апреля, и наши графики показывали, что мы, если хорошо постараемся, могли войти в исключительную зону к 1 мая. К этому времени Южная Георгия должна быть очищена, а шестнадцати дней должно быть достаточно для ведения разведки.

Десантники оставались на острове Вознесения для напряженных тренировок и приведения в порядок оборудования. Они выходили на юг через десять дней, уже готовые к действиям на берегу в любой момент после прибытия, в любом месте, которое разведка определит как самое лучшее. Эта часть плана имела дополнительные преимущества для ударной группы. Группа могла входить в исключительную зону боевых действий, не отягощенная десантными кораблями. Возможность перехвата аргентинским флотом и авиацией большого конвоя, который требовал одновременной обороны десантных кораблей и торговых судов, ползущих со скоростью всего двенадцать узлов, была источником моего волнения в течение недели. Именно поэтому необходима была встреча с КомАмГ. Теперь у нас был вариант ведения боевых действий без связанных рук, что на самом деле было хорошей идеей. Намного лучшей, чем экспортирование большого конвоя на всем протяженном переходе.

Так или иначе это был достаточно хороший план операции. Мы смогли придерживаться его почти с точностью до одного дня. Первый шаг был решающий – весь план зависел от времени нашего выхода. Это означало, что ударная группа должна оставить остров Вознесения завтра к полудню и никаких «если», «и» или «но». Было еще две тонкости, которые нам следовало выполнить. Во-первых, мы намеревались следовать курсом, который мог бы дать представление, что мы идем скорее к Буэнос-Айресу, чем к Фолклендским островам. Во-вторых, нам нужно было использовать ложные дезинформирующие цели, которые на любом радаре создавали бы впечатление, что мы имеем в своем походном порядке группу десантных кораблей. С одной стороны, это должно подстегнуть аргентинцев направить часть флота и авиации на север. А с другой – заставить их военно-морские и военно-воздушные силы, обороняющие Фолклендские острова, поверить в высадку британцев 1 мая.

Адмирал Филдхауз мог возвратиться в Лондон той же ночью и порекомендовать начальнику штаба обороны Теренсу Люину следующие, с военной точки зрения, действия Кабинета Министров: «Для того, чтобы изгнать аргентинцев силой, мы должны быть на границе исключительной зоны к 1 мая. Поэтому до этого времени вы должны вести интенсивные переговоры, так как каждый день переговоров после 1 мая будет отнимать у нас один день от завершения кампании на островах. Не забывайте, что время работает на аргентинцев. Мы уже выступили против всяких остановок».

Это был очень трудный день, давший все же некоторое облегчение: мы, наконец-то, имели план действий, предоставляющий разумный шанс на успех. В то же время этот план давал достаточно возможностей для политического урегулирования конфликта на его различных стадиях развития. Жизненно важным было определить те военные шаги, которые меняют варианты политических решений. План расставлял вехи, показывающие, как далеко мы зашли, сколько еще нужно пройти, и позволял проверять, находимся ли мы все еще на правильном пути.

Я надеялся, что адмирал Филдхауз представит наше дело в Уайтхолле надлежащим образом, ведь простор для нашего маневра был ограничен. Перед отлетом он сообщил мне, что от него требуют подобрать кандидатуру для моей замены. Вице-адмирал Дерек Реффелл был реальным кандидатом, так как он знал «Гермес», авианосцы и десантные корабли входили в состав его флотилии и несколько лет назад он командовал амфибийной группой. Он был старше по званию и устраивал их во всех отношениях. И г-н Нотт очень хотел послать кого-то, похожего на Реффелла, «потому что, – как сказал мне в своей неподражаемой манере Джон Филдхауз, – когда, но не если, дело пойдет плохо, у него будет достаточно важная персона для увольнения».

Той ночью я написал Шарлотте о том, что он сказал, добавив при этом:

По крайней мере они дадут мне возможность уйти достойно, а пока, в преддверии бури, я пытаюсь удержаться на плаву и думать – «думай или утонешь⁵, как говорят в школе тактики…»

Масса дел. Кажется, что ни один из наших планов не может продержаться даже больше суток, а в это время г-н Нотт болтает всякую чепуху, заламывая руки и волнуясь главным образом о своей разрушенной карьере. Люди из Министерства играют в свои бесконечные и запутанные игры, стараясь предугадать последствия («быстро бежать туда, где выгодно; быть в другом месте, если ничего не светит»).

Мне не нужно доказывать, что я – ас или что-то в этом роде. Главное, что я должен делать – качественно и эффективно выполнять свои обязанности. Это означает: добиться наименьших потерь при любом развитии событий. Возможно, придется послать на смерть друга, чтобы восемь других выжили. Такие решения, как ты можешь себе представить, мне совсем не нравятся.

Я сожалею, что мне приходится брюзжать по этому поводу, но мы далеко от дома, и когда я вижу вокруг себя моих людей, я очень боюсь, что кого-то из них вижу в последний раз. Это больно, по такова реальность.

На этом я закончил и вернулся на ФКП, обстановка на котором была крайне напряженной, как и на остальных командных пунктах нашего небольшого флота в ту ночь. Я и мои командиры кораблей готовились завтра в полдень выйти в море для сражения за Фолклендские острова.

Глава 5
«Оружие в исходное!»

Из всего множества живых существ, населяющих обширные просторы мирового океана, я думаю, наибольшее впечатление на моряка производит кит. Взгляд всегда притягивает величественное появление из морской бездны самого большого живого существа в своем великолепном, свойственном ему медленном движении, когда он, очищая свои огромные легкие, выбрасывает в небеса огромную водяную струю. Но этот гигант морей имеет один существенный недостаток, опасный для его жизни – для гидролокационной станции, работающей в активном режиме, он подобен субмарине. Даже профессиональный наблюдатель, смотрящий несколько в сторону, может принять за перископ его мимолетный белый след на воде. А это уже является сигналом опасности.

Утром 18 апреля именно это и произошло. В 09.00 наш недавно прибывший танкер «Олмеда» доложил об обнаружении на воде «буруна» – следа перископа. Не требовалось большого воображения, чтобы предположить: аргентинцы могли послать субмарину в район острова Вознесения и одной смелой атакой закончить войну еще до того, как она начнется.

Всем кораблям было приказано сняться с якоря. «Гермес» был на ходу к 10.00, двумя часами раньше, чем планировалось. Корабли занимали определенные им места, ударная группа быстро, в пределах тридцати минут, и без заминок была построена в поисковый ордер^[42]. Акустики старались оперативно классифицировать контакт по его поведению и менее чем через час, пока мы быстро уходили от острова Вознесения, нам стало ясно, что контакт не аргентинского происхождения. Мы больше склонялись к мысли, что это могла быть советская атомная подводная лодка, потому что объект продолжительное время осуществлял энергичное маневрирование по уклонению. Только два глубоководных существа обладают такой огромной мощью – «Красный Октябрь» и Моби Дик^[43].

Наши опасения окончательно развеялись, когда патрульный самолет «Нимрод» доложил об обнаружении стаи китов рядом с местом, где мы классифицировали контакт. Такие случаи стали почти обычным делом для акустиков, ведущих поиск подлодок, пока мы находились на пути миграции самых больших млекопитающих в мире. Инцидент немного нарушил наши планы пополнения запасов, что явно не понравилось КомАмГ, который не знал причину. Впрочем, когда через неделю или две то же самое произошло и в его группе, ему также пришлось корректировать план. С моей точки зрения, эти события были полезной тренировкой, а кроме того, стали поводом начать наш переход раньше. Случай, когда киты заставили нас волноваться, был не единственным. Боюсь, что позже, когда нам разрешили применять противолодочное оружие, мы погубили довольно много китов. Я им безгранично сочувствовал, но это не могло уравновесить мое негативное отношение к аргентинским субмаринам. Сходство китов с субмаринами часто имело для них фатальные последствия.

Во всяком случае очень скоро мы были уже далеко и в хорошем походном порядке: «Гермес», «Глэморган», фрегаты «Бродсуорд», «Алакрити» и «Ярмут» вместе с «Олмедой» и «Ресурсом». «Инвинсиблу» было предписано выйти позже и догнать нас за ночь. Мы имели на переход в исключительную зону двенадцать дней. Планом предполагалось войти в нее ночью с востока и на рассвете поднять максимально возможное количество «Си Харриеров» для нанесения удара по взлетно-посадочной полосе Порт-Стэнли. В течение дня нам предстояло вести артобстрел аргентинских позиций на берегу и послать два противолодочных фрегата в прибрежный район для поиска подводных лодок. С наступлением темноты планировалось начать высадку спецназа.

Двенадцать дней могут показаться большим сроком, но необходимо было еще многое отработать, особенно летчикам. Корабли также нуждались в подготовке к работе с таким большим количеством летательных аппаратов. Нужно было получить практику ночных полетов, особенно в условиях слабого освещения палубы, что необходимо на войне. Теперь все должны научиться работать без ограничений по мерам безопасности мирного времени: летать быстрее, ниже и в плохую погоду. Война требует смещения акцентов от боязни несчастных случаев до противодействия вероятным попыткам противника уничтожить вас. Никто не устанавливал стандарты безопасности для военного времени, и нам пришлось быстро выучить, что ограничения все же необходимы. Нам пришлось учиться на своем горьком опыте не один раз.

Приготовления шли быстро: группа «Энтрима» (операция «Пэреквет») спешила к Южной Георгии; группа «Бриллианта» с «Шеффилдом», «Ковентри», «Глазго», «Эрроу» и танкером «Эпллиф» шла впереди; генерал Хейг все еще летал туда-сюда; десантники проводили учения на острове Вознесения, а акустики ударной группы обнаруживали китов в больших количествах. Все это не вызывало у меня особого беспокойства. Одна проблема, как подтверждает мой дневник, занимала все мои мысли. Лондон приказал мне следовать в исключительную зону радиусом двести миль вокруг островов и наделать много шуму, но только тогда, когда я туда доберусь. Возможно, дома надеялись, что это так испугает аргентинцев, что они уберутся восвояси. Такую попытку стоило предпринять. Но это нелегко было сделать – обстановка в исключительных зонах не бывает простой. Той ночью я записал в дневнике свои мысли о слабых сторонах такой стратегии.

Это не очень разумно с военной точки зрения. Ведь если противник не испугается, он будет в состоянии нанести скоординированный упреждающий удар по моим авианосцам и разрушит любые наши надежды на освобождение Фолклендских островов. Аргентинцы уже доказали, что могут упреждать. Свидетельство тому – захват Южного Тюла, Южной Георгии и Фолклендских островов. Такое положение дел не радовало.

Против нас были и другие обстоятельства. Первое заключалось в том, что в условиях угрозы со стороны двухсот боевых самолетов противника мы не могли высадить наши войска на острова без превосходства в воздухе. Это не означало гарантирования полной безопасности от их воздушных ударов, а только обеспечение нашим войскам эффективного авиационного прикрытия, достаточного для того, чтобы их действия на земле не были серьезно затруднены. Значение понятия «достаточное» очень зависит от обстановки. Королевская морская пехота, наблюдая атакующие ее аргентинские штурмовики «Пукара», будет расценивать это событие более остро, нежели офицер наведения авиации, находящийся далеко от них и отчаянно пытающийся управлять своим ограниченным количеством самолетов при выполнении практически неограниченного количества задач.

Аргентинским ВВС нельзя позволить господствовать в воздухе. И для этого у нас есть небольшое количество морских истребителей-перехватчиков – пока только пара дюжин «Си Харриеров», еще немного таких же самолетов идут к нам в Южную Атлантику на «Атлантик Конвейере». Все возможности страны поставить нам такие самолеты исчерпаны. В Королевских ВВС есть много истребителей-перехватчиков, но они для нас бесполезны, так как требуют длинной взлетно-посадочной полосы. А там, куда мы идем, нет ни одного аэродрома. У нас есть один аэродром на острове Вознесения – примерно в 4000 милях к северу от Фолклендских островов. Но оттуда для обеспечения рейда одного бомбардировщика «Вулкан» необходимо задействовать одиннадцать самолетов-заправщиков «Виктор». При этом такой бомбардировщик сможет находится над островами в течение пяти минут, а затем должен вернуться назад. Единственный аэродром в нашем районе находится в Порт-Стэнли, но он может быть доступен нам в лучшем случае не раньше середины июня. Однако и он не сможет удовлетворять требованиям для перехватчиков ВВС «Фантом» до тех пор, пока мы не удлиним полосу, на что уйдут месяцы. Таким образом, мы остаемся с двумя авианосцами: больший из них – «Гермес» – на самом деле большим не назовешь (адмирал Том Браун точно бы с этим согласился, ведь он может нести только приблизительно вдвое меньше самолетов, чем «Корал Си»), а второй – «Инвинсибл», – может нести только половину того, что имеет «Гермес». Есть и третий – «Илластриес», но его строительство не завершено и работы по вводу в строй будут продолжаться до середины следующего года. Оба авианосца необходимо сохранить до конца боевых действий на берегу. Кроме того, одному из них необходимо находиться в районе островов в течение нескольких месяцев после завершения сражения на берегу. Потеря «Инвисибла» будет означать, что исход операции ставится под сомнение. Потеря «Гермеса» равносильна прекращению всей операции. К этому могли привести попадание одной случайной торпеды, бомбы или ракеты, даже простая авария на борту.

Дозаправка бомбардировщика «Вулкан» в воздухе

В тот момент у меня были довольно общие инструкции по переходу в исключительную зону и по недопущению в нее аргентинцев. Мы обычно называем это «демонстрацией силы». Она является прекрасным средством, если пугает противника и приводит к успеху без единого выстрела. Но что, если аргентинцы не испугаются? Что, если они распознают наш блеф? Что, если они нанесут удар с применением, скажем, пятидесяти самолетов во имя потопления одного моего авианосца? Что, если они захотят сделать то же, что я с «Корал Си»? Во что оценивает Мальвины генерал Гальтиери? Все эти «если» и определяли содержание фразы в моем дневнике: «Такое положение дел не радовало». Я ясно понимал и то, что г-жа Тэтчер, подобно любому премьер-министру, который принимает решение вести войну, не будет мне сочувствовать, если дело пойдет не так, как надо. «Она могла бы назвать это «военно-морской некомпетентностью», сделав при этом изящный жест рукой». Помня о вопросе Джона Нотта, я добавил: «Неприятная мысль».

Таким образом, в ту апрельскую ночь, находясь далеко от Атлантического побережья Бразилии, я был настроен не очень оптимистично, ясно отдавая себе отчет в том, что если они нанесут удар по «Гермесу» или «Инвинсиблу», Королевские ВМС будут публично опозорены, а меня отдадут под трибунал независимо от того, достаточно ли я для этого «важная персона» или нет. Еще хуже то, что над британскими военными, ковыляющими домой после поражения, будет смеяться весь мир. Джон Булл наконец-то поставлен на место. На море!

Однако нехорошие мысли проходят, ежедневные заботы помогли отодвинуть их на задний план. Я успокоился и решал вопросы с Джоном Коуардом, фамилия которого так не соответствовала его характеру^[44]. Я не думаю, что будущий адмирал сэр Джон Коуард, командующий флотилией подводных лодок, сидя теперь за своим столом в Нортвуде, воспримет как неуважение, если я скажу, что он сам горел желанием начать войну против Аргентины. Он ясно дал понять, что хочет побыстрее дойти до Порт-Стэнли и атаковать его при первом удобном случае. Так как он был гораздо ближе к Фолклендским острова, чем мы, то я полагал, что должен препятствовать ему в этом. Хорошо зная Коуарда, его мужество и компетентность, я глубокомысленно написал: «Думаю, что он может так поступить. Хотя, что ему необходимо будет делать после этого, я не знаю. Это раскололо бы силы (в нарушение Правила номер один), но начало бы войну еще до того, как аргентинцы попытаются нанести упреждающие удары по авианосцам».

В конце концов я передумал и послал ему строгий сигнал: «Ничего не предпринимать. Ожидать моего прибытия. Не ввязываться ни в какие авантюры». Его это не убедило, и он продолжал настаивать. Это было, размышлял я в тот вечер, классическим примером, когда молодой бычок говорит старому быку: «Видишь, вон коровы на поле. Давай побежим, перепрыгнем через изгородь и поговорим с одной из них…». Нет, капитан 1 ранга Коуард, давай не будем. Давай пойдем спокойно, откроем ворота и… пообщаемся со всеми.

Я подытожил записи в дневнике словами:

Коуард придает Правилам ведения боевых действий больше значения, чем следует, и хочет начать войну в одиночку. Не могу па сто процентов ставить это ему в вину, но это несколько раздражает… Тем временем я должен усилить ПВБД, чтобы все командиры могли знать то, о чем я думаю, а не предлагать свои собственные интерпретации в диапазоне от «приглашения па обед» до «сброса атомной бомбы на завтрак».

Наши Правила ведения боевых действий в то время запрещали атаковать любое судно до момента входа в исключительную зону, если, конечно, мы сами не окажемся под ударом. В этом случае мы могли применять минимальную силу для самообороны. Так Кабинет Министров хотел представить Англию в глазах мирового сообщества. В действительности все могло пойти совсем по-другому. Но это не было бы виной британского правительства. Это была бы вина адмирала… ммм… как там его… Вудворда, переступившего черту.

В среду, 21 апреля, приблизительно в 1500 милях от острова Вознесения наше понимание Правил ведения боевых действий подверглось испытанию. Примерно в полдень операторы радаров «Гермеса» обнаружили на большом удалении неопознанный объект, летящий на большой высоте. Мы немедленно подняли «Си Харриер» для его перехвата (это заняло больше времени, чем я рассчитывал). Пилот сообщил, что это прилетел на нас посмотреть «Боинг-707» с опознавательными знаками Аргентинских ВВС. Никакого оружия на нем не было замечено. Увидев «Харриер», пилот изменил курс и ушел прочь.

Наш пилот, находясь рядом, сделал его фотографию, которая подтвердила, что «Боинг» переоборудован в военный самолет-разведчик. Ясно, что он использует свой навигационный радар для освещения надводной обстановки, нашего обнаружения, определения состава наших сил и направления движения. Его быстро прозвали «грабителем».

Мы немедленно повысили готовность средств ПВО, поскольку за рейдом воздушного разведчика всегда может последовать удар с воздуха. Был изменен походный порядок кораблей и минимум два «Харриера» стали дежурить на палубе в высокой степени готовности к взлету и перехвату любых целей.

Это поставило передо мной важный вопрос. Позволю ли я этому «грабителю» продолжать доносить аргентинским штабам о нашем местоположении или, возможно, доносить их авианосцу данные о том, где нанести основной удар? Или я «утоплю» его и тем самым нарушу собственные Правила ведения боевых действий, но сохраню свои корабли и человеческие жизни? Пожалуй не утоплю, но самолет меня очень волновал. Я слишком хорошо знаю, что может последовать после пролета разведывательного самолета – определение направления главного удара является одной из первостепенных задач таких вылетов.

В 02.30 на следующий день был обнаружен новый высотный объект в ста сорока четырех милях к юго-западу (это направление на Южноамериканский материк). Мы снова послали «Харриер» в ночь, он перехватил цель в шестидесяти пяти милях от нас и опознал «Боинг-707» с навигационными огнями авиалайнера. «Харриер» отогнал его к северо-востоку от ударной группы. После этого «Боинг» «снял маску» и резко повернул домой на юг, тем самым раскрыв себя. Вне всякого сомнения, это был «грабитель».

Это не должно было повториться. Поэтому я «дергал» Нортвуд и просил их организовать утечку информации, что нам якобы дали разрешение сбить «грабителя». Я хотел таким образом избавиться от него. Я пошел еще дальше и запросил разрешение сбить «грабителя». К моему большому удивлению, я получил такое разрешение, правда, с уточнениями, что: а) он сблизится с кораблями на определенное расстояние; б) мы имеем убедительное подтверждение того, что самолет действительно является «грабителем».

В 20.00 того же дня, в темноте, «Боинг» появился снова. К этому времени все были в высшей степени готовности. Начальник ПВО на «Инвинсибле» в течение двух минут поднял в воздух два «Харриера» и еще через три минуты – третий. Это было уже слишком, дневник зафиксировал мое раздражение. «Смешно…, – записал я. – Поэтому сделал выговор начальнику ПВО за плохое управление: вертолеты медленно поднимаются в воздух, радиоперехват не предупредил. Начинаешь сомневаться, что у нас вообще что-нибудь получится».

На следующий день в 11.34 «707-й» появился снова. Мы засекли работу его радара и направили к нему перехватчик, но перехватить его не смогли. И самолет исчез, предположительно нас не обнаружив. Он становился чем-то привычным. После захода солнца он появился снова, на сей раз с юго-востока на удалении двести миль на большой высоте, следуя курсом прямо на нас с включенным, как обычно, радаром. Система управления ЗРК «Си Дарт» на «Инвинсибле» быстро захватила его и давала нам точную информацию о курсе, скорости и высоте полета, а также определяла момент пуска наших ракет для поражения цели на максимальной дальности. Все это происходит за пределами определенного диапазона дальности, разрешенного мне ПВБД. Поэтому мы ждем, пока он на скорости 350 узлов не войдет в этот диапазон. До достижения рубежа, где он будет «наш», ему оставалось лететь две минуты.

У меня в этот момент возникает сомнение: вдруг это не он? Но я так не думаю – «грабитель» навещал нас регулярно в течение трех дней. Пришло время его убрать. Во-первых, потому что он мог быть предшественником удара; во-вторых, как говорили о расстреле адмирала Бинга^[45], «чтобы поднять дух остальных». Тем не менее я все же требую провести окончательную классификацию: «Есть ли у нас данные о каких-либо коммерческих авиарейсах над Южной Атлантикой?» Уверенный отрицательный ответ. Ну что же, подумал я, если он подойдет поближе, нам придется открыть огонь. Требую провести последнюю заключительную проверку. «От его настоящего места проложить курс вперед и в обратном направлении по карте Южной Атлантики. Быстро!»

До пуска ракеты по «грабителю» оставалась минута. Каждые десять секунд он приближался на одну милю. Если поднять в воздух находящийся в готовности к взлету «Харриер», он не сможет подойти к «грабителю» за то время, пока тот находится в пределах досягаемости. Все еще нет ответа от моего офицера. Но через двадцать секунд слышу его осторожный доклад: «Похоже, что самолет следует по прямой Дурбан – Рио-де-Жанейро».

«Оружие в исходное!» – призываю я, и офицер боевого управления немедленно оповещает корабли по радио и запрещает ведение огня.

Для визуальной идентификации самолета послан «Харриер». Естественно, он докладывает, что это бразильский воздушный лайнер со всеми обычными навигационными огнями и освещением внутри самолета, без сомнения, следует по маршруту Дурбан – Рио-де-Жанейро. Самолет быстро исчезает в северо-западном направлении.

В то время это не казалось каким-то примечательным событием. Мой дневник просто зафиксировал: «Перехвачен бразильский воздушный лайнер – международный сценарий?» Но если бы мы сделали ошибку, это вызвало бы мировой скандал, наподобие сентябрьского 1983 года, когда Советы сбили корейский «Боинг-747». У нас оставалась всего одна минута до пуска ракеты, когда последовал приказ «Оружие в исходное!»

С тех пор я много раз анализировал это непродолжительное событие, пытаясь отыскать реальную причину сомнения, возникшего у меня в последний момент. Думаю, что я мыслил в такой последовательности: «Этот контакт не представляет для меня непосредственною угрозу. Самолет не собирается нас бомбить, самое худшее, что он может сделать, доложить о нашем местонахождении. «Должен ли я сбивать его, если имеется даже самый незначительный риск того, что я не прав? Есть ли у меня все реальные критерии для «уверенной идентификации» – высота, скорость, данные радара, общее поведение?» Да. Но положительная идентификация? Я явно усиленно стремился найти причину не стрелять, не особенно думая о последствиях, если все обернется худшим образом. Но в свете инцидента с KAL 007 год спустя это был один из моих удачных дней. Если бы мы сбили тот воздушный лайнер, это, вероятно, не оставило бы американцам никакого иного выбора, как отказать нам в своей поддержке; оперативное соединение было бы отозвано; Фолклендские острова стали бы Мальвинами; меня бы осудили военным трибуналом, дополнительно обвиняя в том, что никакого разрешения мне не давалось. Я только думал, что имел его, на основании совета начальника штаба в Нортвуде, полученного на словах по закрытому каналу связи через спутник (DSSS). Это не был официальный сигнал на бумаге – существенная часть любого важного решения, который не может быть заменен разговором по DSSS. Последствиями стал бы законный ужас международного сообщества после сообщения новости о том, что ударная группа по ошибке сбила самолет с несколькими сотнями невинных людей. Короткое слово «если», но оно сегодня все также преследует Королевские ВМС. Генерал Мур неуместно напомнил мне несколько месяцев спустя: «Только сухопутные войска могут выиграть войну, флот всегда может ее проиграть». Я не согласен с таким взглядом на исключительную прерогативу сухопутных войск, но это был день, когда ВМС на самом деле могли проиграть войну.

К тому времени погода ухудшилась, и мы впервые почувствовали, что такое зимняя Южная Атлантика. Штормовые ветры дули с юго-востока, волнение моря становилось настолько сильным, что с мостика «Гермеса не было видно корпус фрегата, находящегося на расстоянии всего полумили. Водяные валы выглядели огромными даже с борта «Гермеса», не говоря уже о фрегатах. Мы шли на юг по направлению к подводной возвышенности Рио Гранди, образованной поднятием океанского дна с глубин почти четырех миль до 650 метров. Этот район печально известен своими штормами. Я впервые видел брызги, разлетающиеся над высоким, шестидесяти футов выше ватерлинии, носом «Гермеса».

Хороших новостей было немного, если они вообще были. Наше продвижение замедлялось встречным волнением. К тому же на Южной Георгии, которую Брайян Янг и группа «Пэреквет» пытались забрать у аргентинцев, ситуация выглядела ужасной. Два вертолета «Уэссекс», пытающиеся эвакуировать SAS разбились на леднике Фортуна при ужасных погодных условиях: сильном ветре, жестоком холоде и снежном буране. Той ночью мы потеряли один из новых вертолетов «Си Кинг 4» с «Гермеса». Он упал в море в нескольких милях к югу от нас. Мы сумели спасти пилота, но пропал член экипажа, и я приказал «Ярмуту», «Ресурсу» и «Олмеде» остаться и вести поиск в районе, закончив его через час после рассвета. Остальные корабли спешили на юг.

«Алакрити» капитана 2 ранга Кристофера Крейга отставал из-за проблем с машинами. «Грабитель» пытался достать нас снова перед рассветом, но находящийся в готовности на палубе «Харриер» перехватил его на удалении восьмидесяти миль – наконец-то все прошло успешно. Теперь мы были приблизительно в тысяче четырехстах милях к востоку от южного Бразильского города Порту-Алегри и шли прямо над возвышенностью Рио Гранди. «Ярмут», «Ресурс» и «Олмеда» в ста двадцати милях по корме, «Алакрити» где-то посередине между нами. Их позиции больше всего волновали меня в смысле распыления ударной группы. Я стремился присоединиться к «Шеффилду», «Ковентри», «Глазго» и «Эрроу» с их танкером «Эпллиф», ожидающих нас впереди. И в то же время я вынужден был ожидать возвращения «Энтрима», «Бриллианта», «Плимута» и «Тайдспринга» с Южной Георгии, если там удастся все быстро решить. Запись в дневнике, сделанная ночью 24 апреля, свидетельствует о моем беспокойстве.

Напряженность усиливается. Операция на Южной Георгии столкнулась с трудностями из-за страха перед аргентинской субмариной (дизельной «Санта Фе»). Морской самолет-разведчик, к сожалению, невозможно использовать для эффективного радиолокационного наблюдения за обстановкой из района острова Вознесения. Нас задержала непредвиденная область низкого давления, вызвавшая сильный шторм и волнение с юго-востока. Боюсь, что это только начало. Беспокоюсь о том, чтобы догнать мою передовую группу. Мне не разрешено их возвращать. Я оказался в ситуации, когда мое охранение находится впереди, а мой вспомогательный флот – за кормой.

Ночью ветер начал ослабевать, и в воскресенье утром, вскоре после завтрака, погода стала проясняться. Мы прошли область низкого давления и теперь прибавили скорость. Чудо произошло на Южной Георгии, где Брайян Янг, Джон Коуард и Дэвид Пентрит с помощью Ника Баркера на «Эндьюрансе» каким-то образом сумели вывести из строя аргентинскую субмарину «Санта Фе». Теперь она была на пляже в Грютвикене.

К 17.00 большая часть группы «Шеффилда» присоединилось к нам, а час спустя мы получили сигнал, что Южная Георгия стала нашей. Телеграмма в Великобританию от «Энтрима» была довольно простой: «Рад сообщить Ее Величеству, что над Южной Георгией английский военно-морской флаг реет рядом с «юнион джек». Боже, храни Королеву». Это не совсем мой стиль, слишком много в нем из имперского лексикона. «Операция «Пэреквет» завершена», – так бы сообщил я. Но в этом случае у меня не будет чувства важности события.

Тот день закончился неприятным происшествием: «Ярмут» получил гидроакустический контакт с объектом, очень похожим на подводную лодку. Этому не придавалось бы такого большого значения, если бы «Ярмут» не эскортировал к ударной группе два транспорта «Олмеда» и «Ресурс» из состава вспомогательного флота. Сейчас «вероятная субмарина» болталась в середине походного порядка ударной группы, в кромешной темноте, где маневрировали полностью затемненные корабли, пытаясь либо поддерживать контакт, либо занять свое новое место в походном порядке. Это несколько походило на свалку.

Вы сможете понять, что я чувствовал в тот день, из записи в моем дневнике. Привожу ее полностью.

25 апреля. Мы прошли область низкого давления и движемся вперед. Тихая ночь. Позиция па международной арене становится все тверже. Я все еще расстроен тем, что не разрешают собрать корабли ударной группы вместе. Это делает ее опасно уязвимой. В течение дня мы по одному собрали почти все корабли группы (за исключением «Бриллианта») и следили за событиями на Южной Георгии. После всех разговоров о разведке и подводной угрозе аргентинская «гаппи» была поймана (вероятно, она не могла погрузиться), «поколочена» и отведена к берегу в Грютвикен. Высадка произведена, и аргентинские войска сдались до того, как основная часть «сапогов» [морской пехоты] могла быть доставлена па «Тайдспринге» из-за пределов двухсотмильной зоны». В этом случае время, потраченное на разведку, было в основном потрачено па окружение ста сорока «храбрых» аргентинцев. К полуночи проблемы Георгии превратилась в проблему «что делать с военнопленными?»

Моей основной заботой стало управление «Эпллифом» и «Ярмутом» после их соединения с ударной группой. Оба кружились подобно дворняжкам вокруг кота, очевидно, полностью утратив хладнокровие. Опасная и недостойная моряка неразбериха.

Позднее я сделал еще одно замечание:

Инцидент с «Ярмутом» и «Эпллифом» во время встречи ударной группы с группой «Шеффилда» мог стать хорошей причиной «установления» кораблями ударной группы еще одного надводного контакта. Очень сложно собрать вместе такое большое количество полностью затемненных кораблей среди ночи. Но когда в этой обстановке один фрегат полагает, что обнаружил субмарину, опасность беды увеличивается. В течение некоторого времени все это было весьма захватывающим зрелищем, но в конечном счете порядок был восстановлен.

Это был своеобразный процесс обучения. Нам многому еще предстояло научиться. Меня очень тревожила ситуация с Правилами ведения боевых действий. Некоторые командиры кораблей очень буквально воспринимали мельчайшие детали разрешения или запрещения определенных действий. В ситуации, когда дипломатическое решение проблемы в ближайшее время представлялось мне невозможным, напряженность во всей моей ударной группе возрастала. Люди начинали осознавать тот факт, что весьма скоро их могут убить. Они хотели иметь полномочия не только защищаться, но и нанести удар первыми, если опасность окажется очевидной.

Я рассматривал исключительную зону применительно как к самолетам, так и к надводным кораблям. Это мнение, просочившееся в прессу, стоило мне упрека со стороны штаба флота. У меня было много неясностей в отношении терминологии (хотя мне говорили, что людям в Министерстве обороны все было предельно ясно!). Мое понимание исключительной зоны определялось словом «всеобщая», хотя существовало несколько определений для этого пространства: выборочная/морская/всеобщая исключительная зона/район, каждое с соответствующей аббревиатурой. Моя просьба к руководству о том, чтобы дать зоне название, вернулась из штаба флота самым коротким за всю операцию сигналом: «Это ВИЗ^[46]». Подозреваю, что это было придумано моим старым другом и наставником, начальником штаба вице-адмиралом сэром Дэвидом Галлифаксом, кавалером ордена Бани, всегда любившим короткие и быстрые ответы.

На этом приятная часть заканчивалась. Я знал, что некоторые из моих командиров были обеспокоены. Например, Майк Барро над которым уже висела угроза военного трибунала за касание винтами подводной скалы в бухте Бандар Джиссах. Я считал, как впоследствии оказалось совсем неправильно, что Майк старался «играть очень осторожно», мелочно придираясь к недостатку своих полномочий. Правда состояла в том, что он, как и все мы, был расстроен этими Правилами, при первом прочтении делавшими нас бессильными перед противником, реальность которого возрастала с каждым днем. Я понимал, что существенное «усиление» ПВБД с моей стороны было бы очень важным. Эти Правила имели смысл в политической среде Уайтхолла, но на передовой войны они иногда воспринимались менее ясно. Но ведь здесь нет времени для дебатов относительно четко не обозначенных тонкостей. В любом случае два моих старших командира – Барро и Коуард – читали Правила совсем иначе. И я считал, что они, как и другие, нуждались в совете о том, как нам следовало вести себя в первых жизненно важных схватках.

Самым важным для меня было понимание всеми командирами моих сигналов: «когда» и «как» начать «войну». Поэтому я изобрел сигнал «Конфистикейт». Такого слова нет в словаре. Я позаимствовал его у деревенского пастора, который не любил использовать чересчур грубые слова, когда падал со своего велосипеда. Сигнал означал: «Начать войну». Этот сигнал мог быть дан только мной. До этого сигнала война не начиналась. Тем самым я фактически забрал у моих командиров часть прав на самооборону, еще больше ограничивая Правила, разрешавшие нам открывать ответный огонь. Но я не хотел, чтобы эта война началась преждевременно, поскольку это могло привести к беспорядку и потере управления… В ноябре прошлого года на учениях в Аравийском море мне пришлось стать свидетелем такой неразберихи.

Больше всего меня волновало то, что политические требования могли обернуться тем, что мы войдем в ВИЗ со связанными руками. Не исключалась и возможность того, что мне скажут: «Враг должен сделать выстрел первым». И если мы будем воевать по таким Правилам, то первый снаряд должен попасть в борт одного из моих менее ценных фрегатов. А это организовать не так просто, не говоря уже о том, что это не так уж приятно для фрегата. Мне хотелось самому сделать первый выстрел, но для этого требовалось убедить главнокомандующего ВМС, что это будет «по правилам». Как известно, первый выстрел был сделан еще 2 апреля, когда аргентинцы пришли на Фолклендские острова. И поскольку стрельба уже началась, то достаточно об этом говорить.

Наш разговор по закрытому каналу спутниковой радиосвязи был продолжительным. Я изложил в деталях все уроки, которые вынес из опыта с «Корал Си». При этом хорошо представлял возможные политические аргументы против меня: Великобритания хотела представить себя пострадавшей стороной, миролюбивой жертвой, которую уже вероломно атаковали и теперь снова пытаются атаковать, а поэтому мы должны принять на себя первый выстрел, который стал бы новым casus belli^[47] и не являлся бы «нашей виной». Несмотря на все эти аргументы, мне было ясно: если аргентинцы быстро сориентируются и нанесут удар по одному из моих авианосцев, нам уже не потребуется casus belli. Война уже будет закончена.

Высказав свои опасения адмиралу Филдхаузу и, похоже, убедив его, я смог расслабиться на этом фронте на то время, пока он будет излагать нашу точку зрения начальнику штаба в Министерстве обороны, а тот в свою очередь изложит ее Кабинету Министров. Моя задача состояла в том, чтобы обеспечить главкома достаточными аргументами с места событий до того, как его доклад выслушают лица, принимающие окончательные решения.

Так закончился еще один день. Ночь на 26 апреля началась с установления контакта с надводной целью на удалении всего четырнадцати миль. Очень близкое и очень запоздалое обнаружение. В конечном счете цель была классифицирована как нейтральное коммерческое судно, но я еще раз мысленно возвратился к событиям далекой ночи в Аравийском море и был очень обеспокоен отсутствием возможности освещения надводной обстановки вокруг ударной группы.

В конце концов мы получили возможность немного поспать, но утром погода ухудшилась, снова замедляя наше продвижение. В полдень температура быстро понизилась, холодный юго-восточный ветер усилился до скорости более тридцати узлов. Море снова заштормило, но мы все же провели достаточно серьезное учение по ПВО. Это было особенно сложно, потому что «противник на учении» легко мог оказаться реальным противником, поскольку мы приблизились к Фолклендам.

В этот же день я столкнулся с неприятностью, исходившей от непредвиденного и, вероятно, непреднамеренного противника – британской прессы. Должен заметить, что опыта работы с прессой у меня не было – я никогда ранее с ней не общался. Я не знал, что им можно говорить, а чего нельзя. Неделей раньше мне из штаба прислали сложные рекомендации, предписывающие, с одной стороны, оказывать прессе «всяческое содействие», а с другой – на полутора страницах говорилось о том, чего я не должен им говорить. Все это можно обобщить просто: «сотрудничеству – да, информации – нет». Я стал перед необходимостью давать интервью для репортеров на борту «Гермеса» в дополнение к телевизионному интервью, которое несколько дней до этого я уже провел с Брайаном Хэнрехеном и Майклом Николсоном. Все, что я сказал, стало достоянием общественности почти в одно и то же время.

Результатом был, как считали в Министерстве иностранных дел, небольшой скандал. Цитировали мои слова: «Южная Георгия была закуской, за ней последует тяжелый удар. Моя ударная группа должным образом сформирована и готова его нанести. Это разминка перед матчем, который в моем представлении будет проходным. Я делаю ставку 20 к 1 на победу». Заголовок «Вудворд легко побеждает» до сих пор преследует меня. Но я уверен, что те из вас, кто был рядом со мной, когда я несколько нерешительно начал свой путь к Итон Холлу (несколько десятков страниц назад), согласятся, что это на меня не похоже. Имеющаяся у меня запись интервью не содержит слов «легко побеждает», хотя я помню употребление этих слов в несколько ином смысле. Меня спросили, что я думаю о шансах Британии на успех, и я вспоминаю каскад мыслей, пронесшихся в моей голове: «Кто услышит мой ответ? Аргентинцы? Члены британского правительства? Британская общественность? Американцы? Мир?.. Хорошо, о ком я должен заботиться больше всего? Вудворд, быстро прими решение о том, кому ты адресуешь свои следующие слова!»

Ответ был достаточно очевиден – никому из них. Я мог говорить только с людьми, которые были со мной, с тысячами обеспокоенных молодых людей, впервые идущих в бой. Я не должен, не мог позволить никому из них, никому из оставшихся дома их близких думать, что есть хотя бы малейшее реальное сомнение в исходе любого из предстоящих сражений. Шансы были сомнительны, но я не мог позволить сомневаться. «20 к 1», – сказал я. Они не должны, не имеют права думать о поражении. Здесь моя команда, и я не могу сообщить им, что мы можем проиграть, подобно тому если бы я был футбольным тренером, дающим своей команде напутствие перед началом финального кубкового матча. Я сообщаю им самую большую ложь, которая может сойти мне с рук, для того, чтобы поднять дух каждого. А заодно и немного попугать аргентинцев. Я добавил, думаю, достаточно благоразумно: «Но, откровенно говоря, это будет довольно легкая победа». При этом я имел в виду выражение из теннисного жаргона. «Легкая победа» получается тогда, когда ваш противник не выходит на матч. Мне было неизвестно, что такие тонкости редко уважаются в газетном мире.

Утром, после тяжелой ночи, когда мы пробивались сквозь наваливающиеся на нас морские волны, уменьшающие скорость до семи узлов, меня первым делом вызвали «на ковер». Это был первый из четырех случаев, когда адмирал сэр Джон Филдхауз лично говорил со мной по спутниковой радиосвязи. Он довел официальное неудовольствие правительства Ее Величества моими высказываниями и передавал указание свыше еще раз провести интервью, в котором быть: «менее ура-патриотичным, более умеренным, миролюбивым, спокойным и решительным».

«Миролюбивым?! – воскликнул я. – Со всем уважением, сэр, должен заметить, что здесь в семи тысячах миль от дома, в штормовом море, я командую ударной группой, которая, вероятно, уже в следующее воскресенье начнет боевые действия. О каком «миролюбии» может идти речь?!»

«Да», – ответил он терпеливо, словно волшебник из прекрасной детской телевизионной программы Би-Би-Си. Он обратил мое внимание на то, что дома в прессе поднялся большой шум. Не представляя, о чем идет речь, я вдруг понял, что совершенно не знаю, как были преподнесены мои слова. Как человек, находящийся на передовом рубеже, я позволил себя роскошь полного непонимания. Неужели им там было неясно, что пресс-конференция занимала примерно восемьдесят третье место в моем списке приоритетов? Здесь, в мире штормовых морей, сильных ветров, Правил ведения боевых действий, ракет, снарядов, компьютеров, «грабителей», «испугов», китов и натянутых нервов несколько слов для прессы стоят для меня на уровне фразы «передайте сосиски». И все же главнокомандующий лично выговаривал мне за те несколько предложений, сказанных мною перед телевизионной камерой для поднятия духа людей, находящихся под моим командованием. Неважно, что у нас большие проблемы. Неважно, что «Алакрити» только что доложил: «человек за бортом!», не важно, что ударная группа под моим командованием скоро будет насчитывать около пятнадцати боевых кораблей и примерно столько же вспомогательных судов с десятью тысячами людей со всем их оружием и самолетами. Неважно, что мы находимся за тысячи миль от дома и любой базы, что аргентинский флот и их ВВС хотят нас уничтожить. Главное, что я сказал прессе.

Конечно, если дома что-то из моего интервью не понравилось, они могли бы это вырезать. Конечно, они должны были понять, что взгляд на войну резко отличается в зависимости от того, откуда на нее смотреть. «Говорили ли Вы, Вудворд, что это будет «легкая победа?» Да черт с ним, с тем, о чем я говорил. Пресса всегда оставалась прессой и вызывала желание послать ее ко всем чертям. Но сэр Джон настаивал на своем. Он снова дал понять: правительство хотело бы, чтобы я провел пресс-конференцию снова, только для радио, поскольку мы теперь зашли далеко на юг и доставить видеозапись вовремя не представлялось возможным. В конце разговора я согласился с его доводами – другого выбора не было – и обязался быть в своих миролюбивых заявлениях даже чуть-чуть боязливым.

На самом деле я только усугубил ситуацию.

– Адмирал…, вы думаете, что эта война будет продолжительной?

– Она может продолжаться несколько месяцев (очень умно, – подумал я; в конце концов мы вообще будем неспособны воевать к июлю, но высказать это я, конечно же, не мог).

– И много людей может погибнуть?

– Да, кровь проливается в большинстве войн. Я сомневаюсь, что эта война будет исключением.

«ВУДВОРД ПРЕДСКАЗЫВАЕТ ДЛИТЕЛЬНУЮ И КРОВАВУЮ ВОЙНУ».

– О, Сэнди?! Это главком. Премьер-министр не особенно довольна вашими противоречивыми высказываниями: сначала вы говорили, что это будет легкая победа, а теперь вы предсказываете длительную и кровопролитную войну.

И тут я понял, что эту битву я выиграть не мог. Я осознал, что крайне необходимо найти взаимопонимание между мной и прессой. Но такая примирительная мысль просуществовала недолго, особенно после того, как «Санди Телеграф» под заголовком некоего Айвена Роуэна, чей опыт в военной области, как я полагаю, был очень ограничен, опубликовала обо мне через три дня длинную статью со словами: «Видя его по телевидению, полусидящим, полулежащим, прикрывающим рот рукой, когда он неуверенно подбирает нужные слова, можно понять то, что случилось на борту «Гермеса» на прошлой неделе. Адмирал не способен справиться с ситуацией». Это, конечно, не имело отношения к разработке наших планов боевых действий, что требовало интеллекта, изучения и длительного времени. Это относилось только к методу моего общения с прессой и было единственным, на что обращалось внимание. Ни малейшего значения не придавалось эффекту, который могла оказать замечательная строка «адмирал… не способен справиться с ситуацией» на тех молодых парней, которым вскоре, возможно, придется воевать и умирать.

Было ясно, что пресса не на «нашей стороне». Она видела себя бесстрашной искательницей правды, и я думаю, что она в этом преуспела. Аргентинские адмиралы и генералы после войны признавали, что получили 90 процентов всей разведывательной информации из британской прессы. Особенно полезной оказалась всемирная служба Би-Би-Си. Неприятность состояла в том, что они записывали каждое мое слово как будто я разделял их мнение и высказывал действительно основанную на фактах, объективную, трезвую оценку наших возможностей. Это было далеко не так. Я отвечал на их вопросы так осторожно и так «охотно», как только мог, но никогда не был нештатным сотрудником всемирной службы Би-Би-Си. Мы были обречены на непонимание по крайней мере сначала.

Так за пару дней до входа в ВИЗ я оценил прессу как одну из моих самых больших проблем и был раздражен тем, что вынужден иметь с ней дело. У меня не было ни времени, ни опыта, ни навыков, ни, конечно же, склонности. К тому же каждый раз, когда я разговаривал с ними, в Министерстве «сгорал предохранитель». Мы просто не понимали друг друга, и вина за это справедливо лежит на обеих сторонах. Ни один из журналистов никогда не принимал участия в войне в составе ударной группы и даже не был на флотских учениях. Я же никогда не задумывался о потребностях редактора с Флит – стрит. Пресса была посторонней и смотрела на происходящие события со стороны; мы были непосредственными участниками событий и смотрели на них изнутри. Их отношение можно выразить словами: «не имеет большого значения, кто выиграет или проиграет, но мы сообщаем об этом так правдиво, как видим сами». Для редакторов также добавлялось правило: «пока мы можем продать это лучше, чем наши конкуренты».

Моя позиция была такой: «говорите и делайте все, что угодно, для достижения победы». Сейчас это можно сформулировать так: «Экономьте правду». Поэтому вряд ли удивительно, что мы начинали с таких разных позиций. Намного более изумительным было то, как мы быстро всё отрегулировали в течение следующих нескольких недель. Возможно, это тоже является частью военно-морских традиций, требующих определенных компромиссов.

Что бы ни говорили о традициях Королевских ВМС, их ценности и пригодности сегодня, есть одна традиция, которую я считаю фундаментальной для всех остальных. Я называю ее «синдром «Джервис Бей». Она связана с «Джервис Бей», 14000-тонным пассажирским лайнером, построенным в 1922 году, призванным в ВМС в период второй мировой войны и переоборудованным в крейсер. На его палубе установили семь старых шестидюймовых пушек. Ему была поставлена задача охранять конвои в Северной Атлантике. Кораблем командовал капитан 1 ранга Эдвард Фогарти Фигэн. К исходу дня 5 ноября 1940 года «Джервис Бей» сопровождал конвой из тридцати семи торговых судов в Центральной Атлантике. Внезапно на горизонте появился немецкий карманный линкор «Адмирал Шеер». Командир Фигэн немедленно повернул к «Шееру», будучи уверенным, что его корабль будет потоплен, поскольку вооружение линкора было несравнимо сильнее. «Джервис Бей» вел бой в течение получаса и был потоплен. Когда подобрали оставшихся в живых, то среди них командира не оказалось. Эдвард Фигэн был удостоен креста Виктории посмертно. Но эти жизненно важные полчаса позволили конвою рассеяться. В результате с большим трудом «Шеер» смог потопить всего несколько судов. Мы все об этом знали, как знали и то, что сами можем оказаться в подобной ситуации.

С первых дней службы во флоте мы воспитывались на исторических примерах героизма от сэра Ричарда Гренвилла на «Резолюшене» до кавалера креста Виктории капитан-лейтенанта Рупа с «Глоууорма», который в отчаянии повернул свой тонущий корабль на таран большого немецкого крейсера «Хиппер». Все мы, от командиров кораблей, которые шли со мной в конце апреля 1982 года на юг Атлантики к Фолклендским островам, до матросов были воспитаны на этих традициях. Если необходимо, мы будем бороться насмерть, как поступали наши предшественники. А если нам изменит удача и придется сражаться с превосходящим противником, мы будем идти вперед, сражаясь до тех пор, пока наши корабли не погибнут.

Глава 6
Заключительный поход

Штормовое море, плохая видимость, дождь и ветер сильно задерживали нас. Даже «Гермес» длиной 750 футов казался маленьким в этой враждебной безбрежной стихии. Три дня мы не видели солнца. Единственным похожим на его свет был редкий луч жемчужного цвета, пробивающийся из-за несущихся облаков и окрашивающий узором срывающуюся с гребней волн ледяную пену. Мы тяжело продвигались вперед через длинные серые пенящиеся гребни волн – нерадостное зрелище даже для бывалых моряков. Это было как раз то, чего мы ожидали. Мы рассчитывали, что скорее всего погода лучше не станет. Я начал переговоры о нашем прибытии на день позже, чем первоначально планировалось. Нам, конечно же, следовало спешить, но в то же время нельзя было позволить жестокой стихии причинить нашим кораблям больше штормовых повреждений, чем те, которых нельзя было избежать на этой ранней стадии войны.

К 27 апреля мы были менее чем за тысячу миль от всеобщей исключительной зоны. Соседство с реальной войной плюс отвратительная погода начинали влиять не только на наши корабли, но и на людей. Обнаружен второй случай стресса – молодого офицера пришлось отстранить от исполнения обязанностей и перевести на менее ответственную работу. Такие перестановки личного состава провести нетрудно, если подобные случаи своевременно выявлены. Проблема очень часто сводится к тому, чтобы убедить людей считаться с реальностью.

Подобные инциденты всегда наводили меня на грустные размышления. Я знал, что ни один из подверженных стрессу не был трусом или симулянтом. Просто ситуация, в которой мы находились, крайне негативно воздействовала на психику людей против их воли. Большинство психиатров констатируют тот факт, что человек может работать, испытывая огромное напряжение, при условии, что только половина его сознания подвержена личным опасениям. Когда же эта доля превышена, человек становится менее способным правильно реагировать на внешние раздражители. Он будет склонен продолжать делать все, что делал раньше, как будто бы ничего не изменилось. Редко это его вина. Я говорю это вопреки квазимедицинским представлениям, длительное время господствовавшим в британских вооруженных силах. Только теперь, в свете очевидных фактов они начинают изменяться.

Я часто задавался вопросом, испытывал ли мой отец, Том Вудворд, подобное напряжение. Он должен был испытать много ужасов в траншеях первой мировой, но за всю оставшуюся жизнь не сказал об этом ни слова. И только к концу жизни, когда его умственное сопротивление ослабло и логическая связь нарушилась, я никогда не забуду его с застывшим лицом схватившего стул и резким движением толкающего его вперед словно это был штык. Ужасы 1915–1918 годов оставались с ним в течение пятидесяти лет и в конце жизни они все еще были самыми яркими его воспоминаниями. Но и до сих пор есть еще слишком много военных, которые вообще не считаются с проблемой стрессов как до, так и после сражения. Они пожимают плечами и обвиняют в трусости.

Через несколько дней был выявлен и третий случай – способный и ответственный молодой человек был найден одетым в водолазный костюм и противогаз, свернувшимся в позе эмбриона. Он находился под столом и был абсолютно невменяем. Классический пример стресса в преддверии предстоящего боя. Я долго говорил на эту тему со старшим врачом «Гермеса». Рассказал ему, как заметил однажды развитие одного из таких случаев сам. Я наблюдал человека, больше не способного воспринимать новую информацию, его реакция замедлилась, что сделало его крайне опасным. Исходя из этого, я поручил моему офицеру менее ответственное дело, чтобы посмотреть, как он реагирует. Начмед подтвердил мои интуитивные догадки (у меня не было никаких знаний в этой области) и сказал, что в ходе этой кампании нужно ожидать проявления случаев серьезного стресса у пяти процентов личного состава. Он также рекомендовал мне следить за любым чрезмерным употреблением спиртного и долго продолжал говорить об этом, используя профессиональные термины. В конце концов, заскучав и позевывая, я спросил его, какие ранние симптомы сопровождают стресс.

– Вот этот для начала!

– Что?

– Зевота, сэр.

Это было для меня неприятным известием, так как в душе я считал его абсолютно правым. В то время у меня проявилось несколько симптомов стресса. Они проявлялись в различной степени и при разных обстоятельствах.

Своевременное предупреждение начмеда, было для меня очень хорошим поводом для того, чтобы понаблюдать и позаботиться о своем психическом состоянии, и психическом здоровье других. Знания в этом деле (о котором часто умалчивают) помогают бороться со стрессами и они обязательны для современного управления.

Теперь, оглядываясь назад к тем крайне напряженным дням, я могу более ясно понять тонкости постепенного перехода наших кораблей от состояния «соединения, проводящего учения в мирное время», до состояния ударной группы, которая фактически готовится вести войну, а следовательно, будет иметь повреждения, терять корабли и человеческие жизни. Команды на всех уровнях стали резкими и немногословными. Говорят, что первой жертвой войны всегда становится правда. Я убежден, что в нашем случае, ею стала вежливость: «Выполнять немедленно!» «Не стой, действуй!» Люди стали действовать на пределе возможностей; задачи, которые раньше казались малозначительными, теперь стали критически важными. Все флотские традиции и аргументация, казавшиеся в мирное время второстепенными, формальными и даже грубыми, больше таковыми не были. Доводы, которые казались ранее неубедительными и неясными, сейчас воспринимались чрезвычайно ясно. Поразительно, как перспектива близкой гибели может мобилизовать каждого проявить все свои возможности.

Не обошлось и без очередных человеческих потерь. Не только случаи стрессов, но также и срывы среди тех людей, которым было трудно работать более эффективно. Но хочу сказать, что подавляющее большинство людей сдерживали свои волнения и должным образом подготовились к выполнению своих задач (что мы ожидали как само собой разумеющееся), в традициях военной службы не задавая вопросов. Не обошлось и без обычного мрачного юмора по мере того, как писали завещания и отправляли домой последние письма. Люди оставались неунывающими, решительными и, как я заметил, считали наше дело правым, словно действия аргентинского верховного командования были личным оскорблением для всех и каждого. Это позволяло демонстрировать довольно обнадеживающую (с моей точки зрения) британскую жестокость.

Повышение результативности и активности было, в некотором смысле, скрытым преимуществом, поскольку все были заняты гораздо больше, чем обычно. Это, в свою очередь, оставляло меньше времени для мучений и волнений о менее привлекательных аспектах нашего путешествия. Все очень просто – каждый теперь старался намного больше. Такая активность имела осложнения и для меня, так как росло стремление вникать в детали различных операций – роскошь, которая была не только неуместной, но и очень опасной. Невозможно эффективно руководить операцией, опускаясь до простых мелочей. Нужно постоянно думать и анализировать, представлять и сравнивать события как можно большего масштаба для того, чтобы перехитрить противника.

Поэтому наша организация командования нуждалась в очень серьезной доработке. Ведь в бою потребуется обеспечение максимальной поддержки всех решений, точное выполнение всех приказов, команд, и в тоже время, усиленное внимание к каждой детали, чтобы ничего не упустить. Во всем этом я должен был проявлять максимальную гибкость, которая позволяет действовать в непредвиденной обстановке. Кроме того, организация командования должна работать как самоуправляющаяся, поддерживающая меня в курсе событий и также предоставляющая мне время критически оценить развивающуюся ситуацию. Если каждые десять минут в течение ночи спрашивать меня о том, каково будет мое решение, то это приведет к обратному результату. Операция должна идти по плану, независимо от того бодрствую ли я или нет. Поэтому я очень внимательно подбирал штабных офицеров на ответственные должности, очень близкие к моей компетенции.

Я также принял исключительное решение назначить себе двух заместителей по боевому управлению (ЗамБУ) для принятия от моего имени решений в реальном масштабе времени, которые касаются всей ударной группы. Два заместителя необходимы для того, чтобы один из них всегда был на вахте. И оба они должны быть капитанами 1 ранга. Было бы установившейся практикой назначить два или даже три относительно младших офицера для исполнения таких обязанностей, возможно, в звании капитана 2 ранга и двух капитан-лейтенантов, но это не обеспечивало бы необходимый мне для работы уровень компетенции. Каждый капитан 1 ранга со времени, когда он был капитан-лейтенантом, уже прошел строгий и индивидуальный процесс отбора дважды. Он уже ясно продемонстрировал высокий интеллект и способности руководителя. Если я хочу доверить ЗамБУ нести вахту по всей группе, мне нужны именно такие люди. И если командиры на других кораблях должны доверять решениям, принятым на ФКП от моего имени, то и для них эти решения должны исходить от проверенных людей.

Я не думаю, что проявлением человеческих слабостей будет признать, что я выбрал на должность своего первого ЗамБУ старого и проверенного друга. Им был сорокашестилетний капитан 1 ранга Энди Букенэн, коллега-подводник, до этого командовавший эсминцем УРО «Девоншир» класса «каунти», однотипным с «Глэморганом». На самом деле он был направлен ко мне на случай, если нам придется с «Гермеса» управлять подводными лодками, действовавшими совместно с нами. Но этого, несмотря на мои пожелания, не произошло, и Энди оказался востребованным для новой важной должности в предстоящей кампании. Он очень хорошо подходил для этой работы. Этот высокий, рыжеволосый, с веснушчатым лицом гемпширец уже командовал пятой британской атомной торпедной подводной лодкой «Корейджес» и к тому же служил со мной на дизельной подлодке «Порпойс». Кроме того, что он меня хорошо знал и понимал с полуслова, а я полностью доверял его профессионализму и компетентности. И если вдруг эмоции выйдут из-под контроля, он всегда будет знать, как рассмешить босса – талант, который невозможно переоценить в любой жизненной ситуации.

Моим вторым, но не младшим ЗамБУ, был капитан 1 ранга Питер Вудхэд, стройный, но довольно угловатый человек, как по характеру, так и по телосложению. Человек с очень высоким интеллектом, он был помощником начальника управления по перспективной военно-морской политике в то время, когда я был начальником этого управления. Его я выбрал потому, что он произвел на меня сильное впечатление как «господин-угадай-будущее». Я ничего не знал о его компетентности в вопросах ведения боевых действий «на передовой», но то, что я знал о нем как о профессионале и человеке, давало мне основание для уверенности в правильном выборе. К тому же Питер был морским летчиком и мог быть моим советником по авиации. Эта трудная должность предполагала ежедневное общение с различными авиационными специалистами, которые требовали, как примадонна, особого к себе отношения. Сама природа их работы в условиях высокой возможности аварийного отказа, смерти и ранения неизбежно формирует особый тип человека. Из собственного опыта знаю, что летчики морской авиации между собой могут соглашаться только по двум позициям: а) тот, кто не является морским летчиком – пещерный человек; б) это особенно применимо к Королевским ВВС. В морской авиации пилоты «Си Харриеров» считали себя людьми особенными, стрелами в небе. Пилоты противолодочных вертолетов «Си Кинг» считали пилотов «Си Харриеров» крикливыми и безответственными. А «джунгли» – пилоты вертолетов командос «Си Кинг 4» – относились к обеим группам с презрением, считая их воздушными водителями грузовиков.

Замечу, что Питер Вудхэд был выходцем из «джунглей». Он один из многих весьма удивительных летчиков, которые выполняют уникальную задачу в самых опасных условиях и, как правило, полагают, что они единственные, которым на самом деле необходимо летное мастерство.

К счастью, Питер был слишком интеллигентен для подобных ребячьих острот. Это одна из причин, почему он стал адмиралом и командующим второй флотилией. Кроме того, он оказался очень уравновешенным и надежным советником по авиации, что было особенно важно, поскольку Королевские ВВС советника не предоставили. Не то чтобы они не предложили, но, как я всегда предполагал, авиаторы дома решили, что без этого вполне можно обойтись.

Позволю себе несколько отвлечься и пояснить задачи наших «джунглей». Они – профессионалы. Их основная работа заключается в скрытой доставке под покровом темноты в тыл противника разведывательных отрядов SAS и SBS, которые должны сообщить нам о замаскировавшемся противнике и о том, где нам не следует появляться, чтобы не нарваться на мощную аргентинскую оборону. От этих пилотов вскоре потребуется летать в плохую погоду, в полной или почти полной темноте над территорией противника и, конечно же, на предельно малой высоте. Они не будут знать, где находится противник до тех пор, пока это не станет очевидным. Сидящие за ними в вертолете люди будут бойцами спецназа, готовыми к немедленной высадке, как только пилоты через очки ночного видения найдут для этого подходящий пятачок. Специальные очки, которые они носят, дают возможность достаточно хорошо видеть при свете звезд и еще лучше при луне. Однако любая светящаяся лампочка в кабине или даже удаленный уличный свет слепит пилота до тех пор, пока не выйдет из поля его зрения. Так или иначе «джунгли» – очень специфический народ, и, понятно, они очень гордятся своей особенной работой. Питер Вудхэд был одним из них, он понимал всех летчиков с их предрассудками, проблемами, требованиями и отношениями. Все это в конечном счете сделало его почти бесценным на борту идущего на войну авианосца.

Если бы меня попросили сравнить Питера и Энди, я бы сказал, что Питер хорошо подходит для армейского разведывательного полка «Зеленых жакетов»^[48], а Энди – для хорошего бронетанкового полка, а в былые времена – для службы в кавалерии.

Теперь, когда истекают последние дни нашего перехода на юг, для этих двух ключевых офицеров был установлен график несения вахты – шесть часов на вахте, шесть – на отдых. В течение вахты они минута за минутой отслеживали все события, фильтруя и передавая информацию, отдавая приказания и контролируя всю деятельность ударной группы в соответствии с ранее разработанными на каждый день планами. И капитан 1 ранга Букенэн и капитан 1 ранга Вудхэд подчинялись только непосредственно мне. Они всегда в критические моменты могли воспользоваться просьбой «адмиралу на ФКП!», но никогда ею не воспользовались за все время пребывания в районе Фолклендских островов. И не потому, что я всегда был на ФКП, а потому, что они всегда сами были готовы и готовили меня к быстро изменяющимся событиям.

Рядом с ними работал на равных, но в совсем другой роли, оператор моего штаба капитан 2 ранга Джереми Сандерс, специалист по связи, уже успешно командовавший фрегатом. Несомненно, если бы я не установил институт «замов по БУ» из двух вахтенных капитанов 1 ранга, он был бы старшим офицером боевого управления. Он отслеживал возможное развитие событий на длительную перспективу. Я получал более пятисот сигналов за день от штаба в Нортвуде, из Министерства обороны в Лондоне, с острова Вознесения, других кораблей группы, отовсюду. Джереми просматривал каждый сигнал, фильтруя их по важности и предназначению и передавал для рассмотрения соответствующим офицерам штаба. Таким образом, ко мне попадали только те сигналы, которые требовали исключительно моего решения. Это освободило меня от множества ненужных деталей и лишней суеты. Ни один командующий в боевой обстановке не может работать без такого человека. На таких людей возложена огромная ответственность, но, как правило, они редко получают за это благодарность.

Как бы ни было трудно, Джереми успешно справлялся со своими обязанностями. В течение дня почти непрерывно ему приходилось иметь дело с неожиданными просьбами, неясными командами, нечеткими предложениями, радиопереговорами по «кудахталке», преобразованием моих пожеланий в ясные и точные письменные распоряжения для ударной группы. Но его обязанности этим не ограничивались. Он был также ответственным за то, что американские корпорации называют «исполнение». Иными словами, если поступает приказание (например, «Ковентри» совместно с «Бриллиантом» завтра утром занять огневую позицию для обстрела аэродрома Порт-Стэнли), то он являлся тем человеком, который был обязан все проверить, чтобы это действительно произошло и чтобы все, кто должен об этом знать (офицеры боевого управления, корабли, которых это касается, ближайшие самолеты, начальник ПВО и так далее), точно и своевременно были об этом информированы.

Я полностью осознаю, что без такого человека было бы невозможно управлять операцией. В дополнение к этим своим достоинствам Джереми Сандерс обладал редким чувством такта, что всегда высоко ценилось в высших эшелонах флота и в недостатке чего меня часто обвиняли.

Офицеры, которые планировали боевые действия, – группа капитанов 2 ранга и капитан-лейтенантов – подчинялись непосредственно Джереми Сандерсу. Эти офицеры были специалистами по основным направлениям деятельности: надводным силам, авиации, подводным лодкам, наземным войскам, войскам специального назначения, связи, радиоэлектронному противодействию, техническому и тыловому обеспечению, электромеханическому делу, медицинскому обеспечению, по всему тому, что требует согласованных действий.

Таким был старший руководящий состав моего ФКП на «Гермесе», откуда я командовал нашими боевыми действиями против аргентинцев. Палубой выше находился ЦКП командира «Гермеса» капитана 1 ранга Линли Мидлтона, еще одного морского летчика. Его задачей было управлять этим плавучим аэродромом. Он отвечал за управление кораблем, доставку нас в нужное место, обеспечение постоянной боевой готовности полетной палубы и самолетов, а также за создание условий для работы флагмана. Обязанности командира «Гермеса» совершенно отличались от моих. Хотя от нас и требовалось работать вместе, как с другими командирами кораблей, у нас на самом деле были разные задачи на борту одного корабля.

В среду, 28 апреля, в Южной Атлантике мы больше не обсуждали возможность войны – она была слишком близко, чтобы думать или планировать иначе. Время от времени мы получали сообщения из Лондона о том, что генерал Хейг предпринял последнее заключительное усилие для достижения мира, но для нас это не имело никакого значения. Наша работа состояла в том, чтобы быть готовыми защитить себя, быть готовыми при первой возможности атаковать и приступить к высадке на Фолклендские острова порядка десяти тысяч британских войск. Это было именно то, чем мы занимались. Мы и не знали, что на родине наши действия находили поддержку редакторов национальных газет. Они, по-видимому, требовали старомодного морского боя, сочиняя передовые статьи, призывающие к окончанию бесполезных переговоров. Их точку зрения можно понять. Морской бой, вероятно, выглядит весьма захватывающе, даже романтично для жителей Орпингтона^[49], совсем не так, как для тех, кто в нем участвует.

В тот день нам передали сигнал, что хунта отклонила последнюю попытку Хейга по достижению мира. И госпожа Тэтчер, по-моему, после этого была не склонна отступить. Она сказала, что, если нужно, мы будем воевать. Она знала о военных сроках, указанных на моем графике еще на острове Вознесения. Это был конец мира.

Но что бы ни происходило в высших эшелонах власти, у меня были другие проблемы. Одной из них был вопрос: кто должен управлять тремя атомными подводными лодками, уже находящимися в Южной Атлантике. Ими были: «Конкеррор», усовершенствованная подводная лодка класса «вэлиант» водоизмещением 4000 тонн под командованием капитана 2 ранга Кристофера Рефорд-Брауна; «Спартан», немного большая лодка класса «Свифтшур» под командованием капитана 2 ранга Джима Тейлора; «Сплендид», однотипная «Спартаку» лодка под командованием капитана 2 ранга Роджера Лейн-Нотта. Все подводные лодки и их командиров я хорошо знал.

Я полагал, что должен взять управление лодками на себя, а не оставлять их под управлением командующего флотилией подводных лодок из Нортвуда. Для этого имелось несколько веских причин:

а) у меня в штабе находился капитан 1 ранга Букенэн, пребывание которого в основном связывалось с выполнением обязанностей командира группы подводных лодок в этом районе;

б) представлялось более логичным, по крайней мере для меня, что подлодки должны управляться мною в случае, если потребуется действовать в быстро меняющейся обстановке, когда принятие решения. не терпит отлагательств;

в) можно было полагать, что я сам кое-что знаю о предмете боевого применения подводных лодок поскольку меня, как известно, назначили на неделю или две командовать флотилией подводных лодок в 1981 году;

г) «Гермес» был полностью оборудован всеми необходимыми средствами связи для управления подводными лодками.

Больше всего я хотел изменить методы ведения операции, сделав их более подходящими для преобладающих на юге условий. В Северной Атлантике, где в контексте НАТО главной задачей является борьба с подводными лодками, имеется очень много кораблей, самолетов и подводных лодок, действующих в непосредственной близости с большими силами противника. Поэтому мы делим океан на районы. Потом располагаем в этих районах подлодки так, чтобы каждая имела, образно выражаясь, свой собственный «участок» океана. Это делается для того, чтобы исключить возможность атаковать своего. Лодкам не позволяют нарушать границу другого «участка», и также ни одному нашему кораблю или самолету не разрешается атаковать в таких районах подводные лодки до тех пор, пока они не классифицированы как противник. Такую классификацию произвести непросто даже при благоприятных условиях, еще хуже, когда вам нужно выстрелить первым в интересах собственной безопасности. Таким образом, наша тактика в противолодочной войне относительно проста: держать свои подлодки в «участках»; если обитатель «участка» обнаруживает другую подлодку, то это должен быть противник, и вы можете стрелять «с бедра», будучи уверенным в том, что не потопите одну из своих подлодок. Держите лодки раздельно – они будут в безопасности.

Но эти условия неприменимы к Южной Атлантике, где наш вероятный противник, Аргентина, имел всего четыре субмарины, одна из которых, почти сорокалетняя «Санта Фе», была уже уничтожена на Грютвикене. Однотипная ей «Сантьяго дел Эстеро», почти того же возраста, была, по нашим данным, временно небоеспособна. Оставались две небольшие лодки проекта 209 – «Сальта» и «Сан Луис» немецкой постройки. Их вряд ли можно было считать океанскими, и я полагал, что они будут действовать ближе к Порт-Стэнли (если они боеспособны). Там был единственный район, где они имели хорошие шансы найти британские корабли. Конечно, эти две небольшие субмарины были маловероятными целями (или угрозой) для наших атомных подводных лодок, первостепенной задачей которых было не допустить передвижения аргентинских надводных кораблей.

Поэтому я пришел к выводу, что больше нет необходимости ограничивать действия наших атомных подлодок в пределах отдельных районов при условии запрещения им атаковать подводные цели. Выпуская подлодки за пределы отдельных районов, я мог бы «прикрепить» любую из них к группе аргентинских надводных кораблей (или они сами могли бы это сделать при благоприятной возможности) в готовности атаковать их при получении окончательного разрешения из Лондона.

Однако Нортвуд, вероятно, по политическим соображениям, не захотел на этой стадии конфликта изменить систему действий подлодок в своих районах и не передал мне управление субмаринами. С командующим флотилией подводных лодок и главнокомандующим ВМС, оба старше меня и подводники до мозга костей, я не мог продолжать спор. Поэтому прекратил дебаты со всей вежливостью, на которую был в тех обстоятельствах способен.

К 28 апреля прибрежное пространство вокруг Фолклендских островов было разделено на 4 сектора: «Конкеррор» в юго-западном и юго-восточном секторе, «Спартан» – северо-западном, а «Сплендид» – в северо-восточном. Обе северные подлодки часто меняли свои позиции. Никому не позволялось нарушать границу и входить в чужой сектор. Все это несколько дней спустя привело к серьезным последствиям, но я должен с гордостью заметить, что никогда или по крайней мере не так уж часто употреблял по отношению к ним фразу: «Я же говорил».

А время шло… Несмотря на плохую погоду и некоторую задержку, мы достигли определенного прогресса в продвижении на юг. Ударная группа была наконец собрана. В среду, в полдень, мы провели всеобщее учение по ПВО, результаты которого прибавили оптимизма каждому из нас. Мы обнаружили и отогнали «грабителя» в ста тридцати милях от нас, когда он повернул в сторону заходящего солнца.

В тот вечер я написал письмо Шарлотте, которое начиналось такими словами:

Дни проходят удивительно быстро без реальных политических изменений. Нельзя не почувствовать, что здесь происходит что-то необычное. Действительно ли придется нам воевать? Я ли ответствен за судьбы пятнадцати тысяч людей и самого большого флота, который собран за последние тридцать пять лет? Я никогда не претендовал па место в какой бы то пи было исторической книге и не испытываю особого энтузиазма от такой перспективы, особенно, если для этого требуется посылать па передний край своих старых друзей… Картина мрачная, и политики, вероятно, попытаются связать мне руки, а потом обвинить в том, что я не смог вытянуть для них каштаны из огня…

День продолжается. Большинство планов па первые дни сражения готовы. Они по определению очень гибкие. Я их проанализировал и поэтому чувствую па душе облегчение.

Безусловно, за последние дни и часы количество вариантов сокращается, и решения принимаются несколько легче. Даже мысль о смерти воспринимается не как мало вероятная, а такой, каковой она является – вероятной и, возможно, неизбежной. Может быть, этого и не произойдет, если делать все возможное. Хотя, в общем-то я чувствую облегчение от того, что паша часть дела па ближайшие несколько дней почти закончена. Это будут напряженные дни и необходимо взять себя в руки, хорошо отдохнуть для того, чтобы быть готовыми ко всему.

Вы, очевидно, почувствовали, что возможные реальности войны начинали воздействовать и на меня. Запись в моем дневнике, сделанная около полуночи, гласит: «Погода улучшилась, и мы использовали затишье перед следующим штормом для дозаправки. Окончательные приготовления для схватки уже почти завершены – надеюсь, политики вовремя отступят, иначе многим людям придется остаться здесь навсегда».

Четверг, 29 апреля. До ВИЗ примерно пятьсот миль. Мы потратили большую часть дня на дозаправку и пополнение запасов, так как очень скоро все это сделать будет не так просто. «Бриллиант» и «Плимут» присоединились к нам после возвращения с Южной Георгии. Капитан 1 ранга Коуард прилетел ко мне для подробного доклада о боевых действиях, а также о печальном инциденте на борту подводной лодки «Санта Фе».

После захвата «Санта Фе» несколько морских пехотинцев прибыло на борт контролировать действия аргентинского экипажа, обслуживающего корабельные системы. В центральном посту подводной лодки морской пехотинец приказал механику прекратить возиться с каким-то механизмом управления. Но механик продолжал свое дело, и морской пехотинец, напуганный тем, что он пытается затопить лодку, сделал ему последнее предупреждение. Когда и оно было проигнорировано, он выстрелил и убил его.

Я думаю, капитан 1 ранга Коуард решил, что эти действия могли быть расценены в официальных инстанциях в лучшем случае как «чрезмерно опрометчивые», а в худшем – как несовместимые с Женевской конвенцией. Я должен был узнать прежде всего его мнение, поскольку Коуард отвечал за «Санта Фе», когда это случилось. Возможно, он интуитивно полагал, что я буду солидарен с морским пехотинцем: война есть война. Как бы ни было грустно, недоразумения и несчастные случаи всегда будут сопровождать людей, оказавшихся в незнакомой ситуации рядом с противником, действия которого будут казаться угрожающими.

Той ночью опустился самый настоящий туман, как в Англии в ноябре. Он окутал ударную группу серым покрывалом холода и сырости. Ветер стих, и, хотя море успокоилось, мы отменили все полеты из-за нулевой видимости. После обеда я провел совещание с моими командирами. К полуночи мы знали, что никакого политического прогресса не достигнуто. Находясь один в своей каюте, я писал домой: «Время истекло. Я должен буду войти в зону, производить агрессивные шумы у Порт-Стэнли и начинать терять людей. Не совсем так я предполагал этой поздней осенью отметить свое пятидесятилетие!»

За тихой ночью – у тумана есть свои достоинства – последовал еще один напряженный день, который мы использовали для полной заправки топливом и подготовки к заключительному подходу. В конце дня один из «Харриеров» в ходе патрулирования обнаружил рыболовецкое судно, которое было классифицировано как канадское исследовательское судно под названием «Нарвал». Тогда я этому значения не придал.

Находясь в двухстах пятидесяти милях от ВИЗ, мы получили из Лондона новые Правила ведения боевых действий. Войдя в зону, я имел право открывать огонь по любому боевому кораблю или самолету, находящемуся в этой зоне и классифицированному как аргентинский.

Пока мы готовились к заключительному подходу к островам, президент Рейган ввел против Аргентины военные и экономические санкции, похоже, к большому удивлению хунты. Аргентинцы ничего не знали о распоряжениях Каспара Уайнбергера, в соответствии с которыми нам предоставили ракеты класса «воздух-воздух», боеприпасы, топливо, инфраструктуру на острове Вознесения, некоторые спутниковые каналы связи и другую помощь. В течение нескольких недель практически ни в чем не было отказано, кроме самолетов ДРЛО и большого ударного авианосца, который необходим для их использования. Но это означало бы, что американцы напрямую вовлекаются в боевые действия и намного превышало бы то, на что мы надеялись. Британия всегда была готова сражаться со своим врагом одна, если дело доходило до этого.

После того, как я прочитал и переварил наши новые Правила ведения боевых действий, главком позвонил мне по спутниковому каналу и сообщил: «Идти». Мне официально давали разрешение следовать в ВИЗ и начать процесс освобождения Фолклендских островов.

Тактическая ситуация с нахождением аргентинского флота стала более ясной. К северо-западу от нас находился их авианосец «Вентисинко де Майо» с двумя эсминцами охранения. На его палубе могло быть порядка десяти истребителей-бомбардировщиков, а также несколько хорошо подготовленных для нанесения ударов по надводным кораблям «Супер-Этандаров» с ракетами «Экзосет». На юго-западе – легкий крейсер «Генерал Бельграно» с двумя эсминцами охранения, каждый из которых имел восемь ракет «Экзосет».

Поскольку я шел на запад, в район Порт-Стэнли, чтобы ввести их в заблуждение относительно района высадки, то мне казалось, что эти две группы попытаются взять нас в клещи. Я решил держать «Конкеррор» в непосредственном контакте с группой «Бельграно» на юге, а на севере – одной из S-субмарин^[50] преследовать по пятам их авианосец с охранением. С получением сигнала из Лондона я хотел продемонстрировать им наше присутствие, предпочтительнее путем уничтожения их авианосца и, что еще более важно, его самолетов.

Увы, первоначально события развивались не так хорошо. Хотя «Спартак» был ближе других к месту, где по нашим оценкам находился «Вентисинко де Майо», ее хозяева из Нортвуда уже дважды направляли лодку в другую сторону, отвлекая ее от того, что я считал основной задачей субмарины [авианосец «Вентисинко де Майо»] для поиска других, значительно менее важных или угрожающих нам целей. Теперь лодка была слишком близко к границе собственного района. Ей было запрещено пересекать невидимую линию, за пределами которой, как мы полагали, действовал «Вентисинко де Майо».

Северо-Атлантические правила запрещали подводной лодке покидать свой район за исключением случая «непосредственного преследования» кораблем противника. Командир «Спартана» не мог идти далее, не нарушая границу района подводной лодки «Сплендид». Но он не знал, что «Сплендид» была слишком далеко, так как капитан 2 ранга Джим Тейлор весь день отвечал на противоречивые данные разведки. Теперь уже было слишком поздно. К моему сожалению, я понял, что ни одна из двух подлодок не может достать ту единственную цель, которая была нам так необходима. Таким образом, мой подводный щит на севере не сумел «накрыть» (военно-морской жаргон для понятия «обнаружить и преследовать по пятам») аргентинский авианосец. И морская авиация Анайи выжила, чтобы позже нанести серьезные повреждения нашим кораблям.

Нашим достижением было то, что мы еще раз классифицировали «Нарвал» как аргентинский траулер, осуществляющий на почтительном расстоянии наблюдение за нами. Я послал «Алакрити» предупредить его о возможных последствиях, что он и сделал. «Нарвал» исчез как раз тогда, когда мне было нужно. Не хватало еще того, чтобы аргентинец осуществлял слежение за нами на заключительном этапе этого перехода и докладывал своим друзьям наше точное местоположение: «Ну, – подумал я, – плохой человек, если ты еще раз появишься, то мне придется с тобой разобраться независимо от того, разрешено мне стрелять по рыболовным судам или нет».

День закончился небольшим добавлением к письму Шарлотте.

Мы выступили. Завтра день «С» (мое изобретение, чтобы не путать с днем «Д», подразумевая под «С» глупого, безрассудного человека^[51]). Что бы ни случилось па самом деле, предзнаменования хорошие. Есть некоторая нервозность, но не более, чем на линии старта или перед публичным выступлением. Завтра, возможно, будет хуже, так как все начинается всерьез, и мы вступаем в дело.

Однако после моего короткого примечания спать я не лег: мы входили в своего рода ничейное водное пространство – аргентинскую исключительную зону войны, которая простиралась от островов в океан примерно на шестьдесят миль далее, чем наша. Признаем ее или нет, но мы должны осознавать, что они чувствуют себя вправе атаковать нас в этой зоне. Проблема состояла в том, что я мог только защищаться, если на меня нападут. Я не имел права стрелять первым. Такое право предоставлялось только внутри нашей собственной исключительной зоны, которая начиналась на шестьдесят миль ближе к берегу. Опасное и неразумное с военной точки зрения положение дел. Я мог только надеяться, что аргентинцы не воспользуются нашим уязвимым положением, пока мы в спешном порядке будем пересекать эту полосу. Те, кто не волновался той ночью, не понимали реальностей.

Тем временем ударная группа шла курсом на юго-запад. Корабли были построены в ордер ПВО с выдвинутыми на запад эсминцами проекта 42: «Глазго», «Шеффилдом» и «Ковентри». Их радары дальнего радиолокационного обнаружения были готовы к обнаружению приближающихся самолетов. Внизу, тремя палубами ниже ходового мостика, на ФКП уже было состояние войны, безошибочное в своей безотлагательности, жесткое по своему предназначению. Вахтенные в огнезащитных одеждах продолжали бесконечное бормотание в микрофоны в странном полумраке под аккомпанемент стука клавиатур. Флагманские офицеры стояли, чтобы лучше контролировать все, что происходит на ФКП; контролеры бесшумно передвигались позади сидящих перед экранами молодых операторов. Все сосредоточены как никогда. И каждый раз, когда на корабль наваливается большая волна, ее внезапный тупой удар по корпусу, ранее такой обычный, теперь подогревает опасения.

Люди, естественно, пытались зайти на ФКП. Все, кто мог найти разумную причину заглянуть туда, делал это. Их прогоняли прочь, чтобы не мешались под ногами. Казалось, что уединенность и сосредоточенность на достижении цели, обеспокоенность офицерского состава сделают их всех менее уязвимыми. Как я упоминал ранее, в королевских ВМС мы никого никуда не посылаем. Мы идем все вместе.

На «Гермесе» хорошо знали, что происходило. Лин Мидлтон был на мостике, я был на ФКП с Энди Букенэном. Мы молчали, когда в 01.30 темной атлантической ночью 1 мая пересекали невидимую линию, обозначенную на карте как аргентинская исключительная зона. Моя война начинается сегодня. Это был мой пятидесятый день рождения.

Глава 7
1 Мая – начало войны

В эпической поэме сэра Вальтера Скотта «Мармион» («Повесть о битве на Флодденском поле») есть знакомые нам с детства слова о непредсказуемости и опасности лжи:

Тон шотландского писателя и историка девятнадцатого века одновременно мудр и неодобрителен, что в некотором смысле подчеркивает одно из основных изменений, произошедших в военном деле с тех пор, как король Джеймс погиб в том кровопролитном, но открытом сражении с англичанами при Флоддене в 1513 году. Спустя почти 470 лет после того, как герой Вальтера Скотта лорд Мармион героически умер за Англию, в современной войне 1982 года, стало обычной практикой опутывать противника «паутиной лжи». Ложь, дезинформация и тщательно продуманный обман преднамеренно используются для ввода противника в заблуждение относительно ваших истинных намерений. Только так более слабая сторона может иметь шанс одолеть сильного, но менее хитрого противника, а более сильная сторона уменьшить свои потери.

Так или иначе в Южной Атлантике мы «практиковали обман» противника. Но «сеть», которую мы «плели», чтобы компенсировать его превосходство на море и в воздухе, не должна была быть «замысловатой». Я не думаю, что автор «Айвенго» был бы высокого мнения об этом, но к тому времени я играл в обман на протяжении продолжительную ложную атаку на Южноамериканский материк с целью дать понять генералу Гальтиери о возможности нанесения удара непосредственно по Буэнос-Айресу. К тому же на переходе мы пытались заставить аргентинцев поверить, что десантные корабли были с нами. Это осуществлялось путем обмана радаров «облаками» из маленьких частичек радиоотражающего материала, размер которых соответствует частоте, на которой он работает. Мы помещали такие частички в реактивные и артиллерийские снаряды, сбрасывали с самолетов в специальных пакетах. «Облака» также применялись для создания пассивных помех системе самонаведения ракет противника. Реактивные снаряды пассивных помех, которые мы выстреливаем с корабля, создают гигантский фейерверк. Когда снаряды с радиоотражающими частичками разрываются, из миллионов частиц образуется целое облако отражателей, которое по своей отражающей поверхности больше, чем корабль. Это «облако» должно заставить ракету с радиолокационной системой самонаведения «передумать» и повернуть в сторону большего радиолокационного контакта, то есть на него. Такое «облако» на военном языке называется «ложной отвлекающей целью», или ЛОЦ. Абсолютно понятно, что создавать «облако» прямо перед кораблем нельзя. В этом случае ракета, пролетая через него, все равно поразит корабль. Постановка ЛОЦ требует определенного умения: их нужно ставить в определенном месте, в определенное время и поддерживать их «живучесть». Люди, обученные это делать, являются жизненно важным звеном в системе обороны.

Другая полезная функция ЛОЦ касается как раз обмана разведывательных самолетов, которые наблюдают за вашей группой с помощью реагирующего на такие помехи радара с дальности, скажем, в двести миль. В тот момент, когда мы фиксируем работу радара аргентинского «Боинга» («грабителя»), нам нужно «поставить» порядка дюжины облаков из таких отражателей, отметки которых с этого расстояния на его экране подобны отметкам кораблей. Таким образом противника можно заставить поверить в то, что мы – целый флот, состоящий, скажем, из двадцати пяти кораблей вместо пятнадцати на самом деле.

Вообще-то на этом этапе слова сэра Вальтера должны быть приняты во внимание. Сеть обмана, которую мы сплели, требовала постоянной заботы. Нам нужно было постоянно обновлять ЛОЦ (они «вянут» вследствие падения частиц), чтобы поддерживать созданную нами дезинформацию аргентинских ВВС. Поэтому вертолеты должны были неустанно взлетать с пакетами дипольных отражателей, содержимое которых пилоты и «высевали» в старые ЛОЦ, обновляя их до тех пор, пока «грабитель» не уйдет. В результате этого специфического обмана, как я надеялся, у оккупантов Фолклендских островов должна была появиться уверенность в том, что мы сопровождаем амфибийную группу кораблей, чего на самом деле не было. При этом, как я полагал, они должны были поверить в то, что мы идем прямо на Порт-Стэнли для высадки морского десанта. Это должно было заставить аргентинские сухопутные войска сконцентрироваться в одном районе, в то время как мы на самом деле шли в другое место. Аргентинцы были обучены морскими пехотинцами США, чей принцип десантных действий предполагает вход через парадную дверь, выбивая ее ногой независимо от того, заперта она или нет.

Поэтому я был уверен в том, что могу предвидеть ход аргентинской военной мысли. Они полагали, что мы будем действовать так, как действовали бы при сложившихся условиях американцы, их наставники и наши традиционные союзники. Отдавая должное воинам под звездно-полосатым флагом, замечу, что они достигли многих побед подобной тактикой фронтальных атак прежде всего благодаря чрезмерной отваге и, как правило, блестящему вооружению и обеспечению.

С другой стороны, находясь в одиночестве, в продуваемой ветрами Южной Атлантике, мы не могли позволить себе маневрирование подобно Джону Уэйну^[53]. Я часто думал, что мы выиграем это сражение, используя элементы лукавства и хитрости, которые, возможно, покажутся создателю Молодого Лохинвара^[54] достаточно неджентльменскими, не говоря уже об английских рыцарях, которые воевали на Флодденском поле. Но времена изменились, мы должны были воевать в век Обмана, поэтому всячески подталкивали их к мысли, что день «Д» начнется на рассвете 1 или 2 мая.

Наш план был достаточно прост: сначала нанести мощный удар по аэродрому Порт-Стэнли с использованием бомбардировщика «Вулкан» с острова Вознесения. Затем на рассвете развить успех «Си Харриерами», и одновременно нанести удар по взлетно-посадочной полосе аэродрома Гус Грин. При любом результате бомбардировки эти рейды принесут пользу: во-первых, создадут у аргентинцев уверенность, по крайней мере в течение следующих суток, что мы планируем прямолинейную высадку в Порт-Стэнли; во-вторых, утренние удары отвлекут их от наших реальных действий в ближайшие день и ночь – высадки отрядов спецназа на покрытые темнотой острова для выполнения опасной миссии по разведке оборонительных позиций противника. Кроме того, наши атаки вынудили бы аргентинцев показать нам свою оборону так, как не может сделать никакая разведка. Я надеялся в той или иной форме втянуть в действие их авиацию в течение одного-двух дней. Будучи необремененным нашими десантными кораблями, я стремился втянуть в боевые действия в открытом море и их флот, а также создать с помощью серьезных артобстрелов с моря у сухопутных войск противника иллюзию нападения, которого в действительности не будет.

Результат бомбардировок аэродрома Порта-Стэнли. Фото сделано сразу после окончания боевых действий

По моему мнению, преимущества такого сценария первого дня войны были очень большие. Потеря дюжины «Си Харриеров» – абсолютно немыслима, и я считал ее маловероятной. Демонстративные атаки в любой войне являются, в лучшем случае, рискованным делом, разведкой «боем» для последующих операций. Но, как говорится, нельзя выиграть в лотерею, не купив билет.

Тем временем окружающий меня «мозговой трест» на этом этапе проходил жесткую проверку на флагманском командном пункте, где он находился этой ночью. В строжайшей тайне, высоко и далеко от нас, в тонком и сложном маневре начал осуществляться план самого длительного рейда дальних бомбардировщиков, о котором еще долго будут вспоминать в 21 веке. По крайней мере так считают в Королевских военно-воздушных силах. С острова Вознесения на Фолклендские острова (расстояние 7860 миль туда и обратно) они готовили рейд бомбардировщика «Вулкан» с одной определенной целью – повредить взлетно-посадочную полосу аэродрома Порт-Стэнли, сделав посередине нее чертовски большую воронку. Все мы знали, что для этого необходимо было сбросить огромную бомбу с очень большой высоты, чтобы она пробила бетон и взорвала его, сделав невозможным дальнейшее использование полосы скоростными реактивными, а по возможности, и другими типами самолетов. По любым стандартам этот воздушный рейд был героическим, реальность его ставилась под сомнение многими моими офицерами. Некоторые из летчиков впервые услышав о нем, посчитали безумием предпринимать такую попытку, которая вряд ли принесет успех, но может привести к полному прекращению всей воздушной активности с острова Вознесения.

Моя точка зрения на это была ясной – «эту миссию я поддерживаю». Это не было демонстрацией моих специальных знаний, просто любые усилия, направленные на то, чтобы заблокировать взлет аргентинских истребителей-бомбардировщиков с аэродрома Порт-Стэнли для нанесения ударов по моим кораблям, имели мою «поддержку». Я не раздумывал над этой задачей более трех секунд. И теперь каждая миля их полета сопровождалась моими добрыми пожеланиями.

Я не знал о том, что этот план почти со старта столкнулся с проблемами. На одном из одиннадцати танкеров-заправщиков «Виктор» случился отказ еще на видимости острова Вознесения, и он вынужден был повернуть обратно. Потом у бомбардировщика «Вулкан» обнаружилась неисправность в системе герметизации. Это вынудило и его повернуть назад. Однако безупречное планирование в Королевских ВВС предусмотрело возможность подобных неприятностей. У них был резервный «Виктор», который сразу же взлетел с полными баками. Они знали, что было достаточно десяти дозаправок. И, конечно же, был послан резервный бомбардировщик «Вулкан», экипаж которого был полностью подготовлен для этой миссии. Миссия продолжалась по плану.

«Вулкан» совершил вынужденную посадку в аэропорту Рио-де-Жанейро во время Фолклендской войны

Капитан авиации Мартин Витерс из 101-й эскадрильи вел головной «Вулкан», несущий двадцать одну тысячефунтовую бомбу. Предполагалось провести пять дозаправок в воздухе только для того, чтобы привести «Вулкан» к цели. Мартин Витерс был храбрым и решительным человеком, как и все летевшие с ним. Операция имела кодовое название «Блэк Бак». Было согласовано, что никаких переговоров между ударной группой и «Вулканом» не будет за исключением одного сигнала – сообщения, что он сбросил свои бомбы примерно там, где нужно. Этим сигналом было слово «Суперфьюз». После этого сигнала снова в тишине они будут продолжать свой протяженный, четырехтысячемильный, нервный полет на голодном топливном пайке над Атлантикой назад к острову Вознесения.

Нам оставалось только сидеть и ждать сигнала. Шло время… Наконец по нашим расчетам они находятся примерно в пятидесяти милях от цели. В это время Витерс должен был повести свой большой «Вулкан» в крутой подъем до высоты десять тысяч футов – высоты нанесения удара, необходимой для придания его бомбам достаточной скорости, чтобы пробить бетон взлетно-посадочной полосы. Это была самая опасная часть полета в плане возможности быть обнаруженным, хотя аргентинцы могли сделать весьма немного для противодействия Витерсу за тот короткий период времени, который оставался до нанесения удара.

Капитан Витере (в центре)

Он вышел на аэродром в полной темноте со скоростью четыреста миль в час курсом на юго-запад, как по учебнику Королевских ВВС по бомбометанию. Двадцать одна бомба была сброшена с интервалом 50 ярдов одна от другой за пять секунд. Бомбометание началось с учетом скорости и высоты полета бомбардировщика за две мили до взлетно-посадочной полосы.

Никто еще не знал, что первая бомба взорвалась близко к центру взлетно-посадочной полосы, а остальные причинили значительные повреждения аэродрому и разбудили весь город. «Вулкан» сделал разворот и уже следовал домой, набирая высоту и находясь в четырнадцати милях от них, когда упали бомбы и аргентинская артиллерия открыла огонь. Слишком поздно. Война началась, и они проиграли первый раунд. «Суперфьюз», – спокойно передал радист Витерса. Где-то сообщалось, что этот сигнал вызвал бурную реакцию на ФКП британской ударной группы, но я этого не видел.

В то время как бомбардировка официально означала, что правительство Маргарет Тэтчер больше не будет терпеть выходки войск Гальтиери, мы из района, расположенного на восток-северо-восток от Порт-Стэнли, устремились во всеобщую исключительную зону, которая была ограничена радиусом сто сорок миль вокруг береговой черты Фолклендских островов.

В моей группе было всего двенадцать кораблей, и пока нам не нужно было беспокоиться об охранении десантных кораблей, находящихся далеко позади. Сейчас мы здесь одни, и каждый из нас пришел сюда сражаться. Я надеялся, что события последних нескольких минут дали понять аргентинским войскам о нашем решительном намерении убрать их с островов. Однако в то темное утро общее настроение в ударной группе оставалось мрачным. Мы вот-вот должны были начать наши собственные атаки, и «Гермес» должен был стать самым оживленным местом в Южной Атлантике. Наш план был отработан до мелочей; и теперь предстояло проверить нашу способность его реализовать.

На «Гермесе» мы подготовили четырнадцать «Си Харриеров», два из которых были в резерве. План состоял в том, чтобы атаковать двенадцатью самолетами, разбив их при входе в зону огня береговых батарей на три группы. Скорость и неожиданность при этом были решающими. Первая волна направлялась против аэродрома Порт-Стэнли, и ее задачей было заставить бойцов аргентинских зенитных огневых средств «пригнуть головы». Вторая волна должна была повредить взлетно-посадочную полосу, а третья – нанести удар по Гус Грину, где, как мы предполагали, могут быть резервные самолеты и обслуживающий их личный состав.

Я наблюдал с мостика за приготовлениями к рейду. Далеко внизу все происходило почти в тишине. «Харриеры» выстроены по правому борту полетной палубы, готовые по очереди перемещаться в корму и взлетать с помощью специального трамплина, необходимого для взлета с большой бомбовой нагрузкой. Расчеты на полетной палубе быстро передвигались в темноте, осуществляя последние проверки. В это время пилоты в белых перчатках поднимались в кабины и тоже проводили необходимые перед вылетом проверки.

На палубе было еще совершенно темно, когда поступило сообщение о неисправности одного из «Харриеров», что нарушило ритуальный танец перемещения самолетов в корму и взлета с разбега вдоль левого борта. Я видел, как остальные самолеты сворачивают, обходя неисправный «Харриер», словно участвуют в какой-то странной игре.

Командир 800 эскадрильи капитан-лейтенант Энди Оулд включил форсаж, ведя свой «Си Харриер» на взлет, в темноту ночи. Я, как всегда с замиранием сердца ждал момента, когда «Харриер» после отрыва от палубы проседает вниз к самым волнам, после чего, преодолев силу тяготения, поднимается вверх перед кораблем и следует курсом на запад. Сосчитал их – двенадцать, все как один устремились на запад-юго-запад к Фолклендским островам. Нам ничего не оставалось, как ждать.

Поднимающееся над Атлантикой солнце осветило Восточный Фолкленд незадолго до 08.00 (11.00 по Гринвичу), когда британская авиагруппа на малой высоте появилась над мысом Макбрайд. За двадцать одну милю от Порт-Стэнли они разделились: четыре штурмовика повел на юго-запад капитан-лейтенант Тони Огилви с задачей подавить средства ПВО противника; Энди Оулд и его пилоты сделали один круг, предоставляя Тони Огилви некоторое пространство, а затем устремились прямо на юг к аэродрому Порт-Стэнли.

Группа Огилви нанесла удар первой: их полутонные бомбы взорвались в воздухе, осыпая миллионами горячих осколков позиции аргентинских батарей ПВО на холмах Мэри и Канопус, расположенных по диагонали к северу и к югу от аэродрома. Группа Энди Оулда из пяти штурмовиков, используя результаты удара по средствам ПВО предыдущей группой, на малой высоте подошла к аэродрому и нанесла удар кассетными 600-фунтовыми бомбами, подожгла здания и уничтожила один самолет. Капитан авиации Дейв Морган, который летел на малой высоте среди разрывов ракет и снарядов, был подбит 20-мм снарядом в хвостовой стабилизатор. Образовавшееся отверстие размером с чайную кружку вызвало страшную вибрацию самолета. Как только самолет начало трясти, Морган сбросил свои бомбы, сделал противоракетный маневр для исключения захвата системой управления ракетного комплекса и направился к «Гермесу» вместе со своими коллегами.

Тем временем три «Харриера» последней группы неслись над самыми волнами Фолклендского пролива. Миновав мыс Фаннинг и мыс Ченчо, охранявшие вход в бухту Сан Карлос, группа повернула в сторону берега Лафонии, следуя на предельно малой высоте курсом на аэродром Гус Грин, и появилась там внезапно для аргентинцев. «Харриеры» взорвали одного «Пукару», который пытался взлететь, убив пилота и несколько человек из наземной команды.

Мы увидели их над горизонтом, возвращающихся по одному и парами, и я не покинул мостик до тех пор, пока не увидел все двенадцать самолетов внизу на палубе «Гермеса». Хорошо помню Брайяна Хэнрехена, стоящего около меня и спрашивающего, может ли он сообщить о том, сколько самолетов принимало участие в ударе. Я сказал, что предпочел бы не упоминать о любых числах, но он может сказать, что возвратилось ровно столько самолетов, сколько и взлетело. «Я считал их, когда они взлетали и когда возвращались», – сообщил корреспондент в репортаже. Это было результатом нашего разговора, который показал, как легко можно достичь взаимопонимания между прессой и военными.

Когда внизу буксировали самолет Дейва Моргана в ангар для ремонта, я подумал, что это был относительно хороший день. Мы нанесли несколько ударов по врагу с некоторым очевидным успехом и сохранили все «Харриеры». Пока все наше внимание было приковано к двенадцати самолетам, возвращающимся на авианосец, над нами было еще шесть самолетов группы авиационного прикрытия с «Инвинсибла». Это еще раз подтвердило необходимость иметь «вторую палубу». Без воздушного прикрытия, находящегося в воздухе над нами, мы были бы очень уязвимы для ударов противника. А так у нас было несколько минут для дозаправки самолетов, проведения функционального осмотра и наведения порядка. Я не думал, что аргентинцы долго будут оставаться пассивными.

Пока все это происходило, мы отправили «Глэморган», «Эрроу» и «Алакрити» для артобстрела аэродрома Порт-Стэнли с моря. Как всегда я был обеспокоен той исключительной опасностью, с которой мы могли столкнуться в случае, если аргентинцам удалось бы восстановить взлетно-посадочную полосу для взлета бомбардировщиков и нанести удар по британскому оперативному соединению, маневрирующему всего в семидесяти – ста милях к востоку. Я придерживался того мнения, что систематический артобстрел бетонной взлетно-посадочной полосы с моря не даст им возможности использовать ее для взлета и посадки реактивных самолетов. Мы вполне допускали, что аргентинцы попытаются подлатать полосу с использованием щебня и цемента, возможно, утрамбованной земли для обеспечения приема и взлета транспортных самолетов типа «Геркулес» с целью эвакуации раненых и доставки грузов. Но меня это не волновало. Меня волновала опасность стремительного удара по британским авианосцам аргентинских истребителей-бомбардировщиков, и мой замысел заключался в том, чтобы довести их до такого состояния, при котором они не могли бы даже планировать такие удары с аэродрома Порт-Стэнли. Высокоскоростные боевые самолеты для взлета и посадки требуют очень гладкой и длинной полосы, и мы хотели сделать все возможное, чтобы она такой не была.

Ожидалось, что небольшая группа «Глэморгана» прибудет в район выполнения задачи, находящийся примерно в трех милях от столицы Фолклендских островов, в 16.00 по Гринвичу. Им была поставлена задача осуществлять артобстрел до самого вечера. Этот план артобстрела не нашел одобрения со стороны Нортвуда, который очень беспокоился о возможной потере эсминца УРО. Однако он стал возражать слишком поздно, когда корабли уже шли в район. Осознав, что было бы абсурдом возвращать их назад, Нортвуд с неохотой согласился.

Аргентинцы заминировали восточные подступы к Порт-Стэнли (одна из наших подводных лодок видела, как они это делали), и мой опыт старого подводника подсказывал, что подводная опасность может исходить с севера и/или с юга от минного поля. Я приказал «Бриллианту» и «Ярмуту» следовать в район на северо-восток от острова, выше мыса Беркли, и на всякий случай провести поиск подводной лодки. Такие действия могли также натолкнуть противника на мысль о возможной высадке десанта именно на этом направлении. В помощь «Бриллианту» и «Ярмуту» были выделены вертолеты «Си Кинг» с «Гермеса» для проведения продолжительной охоты с целью заставить подлодку разрядить аккумуляторные батареи. Это заставило бы ее всплыть для их подзарядки и дало бы нам возможность ее обнаружить.

Через 15 минут после ухода «Ярмута» и «Бриллианта» основные силы оперативного соединения впервые были атакованы противником с воздуха. Два самолета французского производства «Мираж III» устремились на нас из района, находящегося в ста тридцати милях к западу. Два «Харриера» находились на высоте 15 тысяч футов над Порт-Стэнли, но атакующие самолеты имели еще большую высоту. Они ринулись на «Харриеры», сверху произведя пуск одной ракеты «Матра» с радиолокационной головкой самонаведения с дальности порядка четырех миль, второй – с двух миль.

Пилоты «Харриеров», находясь в невыгодном положении, успели сделать противоракетный маневр, и ракеты прошли мимо. Они впервые заметили, как быстро пилоты аргентинских «Миражей» смогли выйти из боя на сверхзвуковой скорости. Помимо всего прочего, эта схватка имела и неприятные последствия: один из пилотов доложил, что второй «Мираж» был «Этандаром», а когда он произвел пуск ракеты, было немедленно доложено, что это «Экзосет». Британские корабли быстро развернули корабли кормой по направлению к опасности и поставили большое количество ЛОЦ. Довольно простая ошибка, но с серьезными последствиями.

Тем не менее это был самый первый воздушный бой в ходе этой войны. И хотя он закончился неопределенно, общая тактика, выбранная пилотами «Миражей» для борьбы с «Харриерами», стала ясной. Похоже, они избрали тактику патрулирования на большой высоте и атаки в подходящий момент с использованием превосходства в высоте скорости, а затем немедленный уход. Они продолжали летать всю вторую половину дня, всегда удерживая свое преимущество в высоте, но не атаковали.

Прошло 4 часа, прежде чем ВВС Аргентины в конце концов начали действовать. И это произошло против «Бриллианта» и «Ярмута», когда те осуществляли поиск подводной лодки в северо-восточном районе. Очень неприятным было то, что после всех наших усилий, четыре турбовинтовых самолета с бомбами каким-то образом все же взлетели с аэродрома Порт-Стэнли и направились в сторону наших фрегатов. Два пилота «Харриеров» – капитан-лейтенант Найджел Вард и лейтенант Майк Ватсон – поспешили их отогнать. Внезапное появление «Харриеров» заставило противника сбросить свои бомбы и быстро возвратиться на Порт-Стэнли. Но этим двум «Харриерам» предстояло еще выжить в поединке с двумя «Миражами», атакующими их на большой скорости с применением ракет, к счастью, делали они это не очень метко.

Тем временем «Глэморган» Майка Барро совместно с «Алакрити» и «Эрроу» вели обстрел аргентинских позиций вокруг Порт-Стэнли, маневрируя в четырех тысячах ярдов от берега.

Примерно в 18.30 по Гринвичу (местное время 15.30), когда солнце было еще достаточно высоко над горизонтом, высшее командование аргентинских военно-воздушных сил (как стало известно позже) решило нанести полноценный удар по британской ударной группе, на что, собственно, мы и надеялись. Для этого и был разработан план введения их в заблуждение. Они направили против нас воздушный флот примерно из 40 самолетов – группа бомбардировщиков «Канберра» при поддержке истребителей-бомбардировщиков «Даггер», «Скайхок» и истребителей «Мираж». Но только некоторые из них были обнаружены ударной группой: «Гермес» и «Инвинсибл» смогли постоянно в течение дня обеспечивать воздушное прикрытие кораблей в море к востоку от Порт-Стэнли.

Два «Харриера» 801-й эскадрильи, пилотируемые капитаном авиации Полом Бартоном и лейтенантом Стивом Томасом при управлении с «Глэморгана», были наведены на два «Миража» примерно на высоте 12 тысяч футов над северным побережьем островов. Первый ракетный воздушный дуэльный бой происходил высоко над облаками, и, к счастью, аргентинцы снова промазали. Но созданный в Америке «Сайдуиндер» Пола Бартона разорвал один из «Миражей» на две объятые пламенем части. Пилот катапультировался. Эта победа была нашим первым успехом в воздушном бою. Лейтенант Томас промахнулся своей ракетой, но ее разрыв в непосредственной близости от другого «Миража» причинил ему серьезные повреждения. Капитан Гарсия Куэрва повел свой самолет на «лечение» назад к Порт-Стэнли, но по ошибке был сбит слишком возбужденными соотечественниками. Капитан погиб. Итак, первый случай «свой-по-своему»^[55] произошел у аргентинцев; им на самом деле просто не повезло, но для нас одним самолетом противника стало меньше.

Через несколько минут по нам был нанесен основной воздушный удар аргентинцев. Были обнаружены две, может быть, три группы истребителей-бомбардировщиков «Даггер» (израильская копия «Миража»). Одна группа, состоящая из трех самолетов, летящих в плотном строю, обогнула мыс и на скорости более 400 миль в час, прижимаясь к самой воде, устремилась на «Глэморган», «Эрроу» и «Алакрити». ЦКП Майка Барро начал действовать немедленно. Через несколько секунд «Глэморган» произвел пуск ЗУР «Си Кэт», которая прошла совсем рядом с целью.

«Эрроу» в отчаянии открыл огонь из своей единственной 20-мм артустановки левого борта, а у «Алакрити» было время лишь на то, чтобы выпустить несколько очередей с пулемета на мостике. «Даггеры» прорвались. Один из них открыл пушечный огонь по «Эрроу» и ранил осколками старшего матроса Айана Бритнелла, он оказался нашим первым пострадавшим. Другой «Даггер» полоснул по палубе «Глэморгана» из 30-мм пушки. И прежде чем скрыться за горизонтом со скоростью 7 миль в минуту, самолеты сбросили четыре тясечефунтовые бомбы с парашютным тормозом. Две взорвались в стороне от «Глэморгана», и еще две – за кормой «Алакрити». Никакого существенного ущерба нанесено не было.

Прямо за ними, на значительно большей высоте, два «Даггера», обеспечивающие прикрытие, атаковали «Си Харриеры» лейтенанта Мартина Хейла и капитана авиации Тони Пенфолда, находящихся на пятнадцать тысяч футов ниже. Аргентинцы проявили активность первыми, еще раз атакуя в своем стиле на большой скорости. Они произвели пуск своих ракет с дальности 5 миль. Мартин Хейл уклонился и увел свой самолет вниз, в облака на время пока у ракеты не закончилось топливо. Аргентинцы не заметили самолет Пенфолда, который внезапно зашел в хвост «Даггерам» и с расстояния в две мили произвел пуск «Сайдуиндера» прямо по направлению выхлопных газов одного из них. Мартам Хейл, возвращавшийся назад, чтобы присоединиться к воздушному бою, видел как один «Даггер» взорвался над островом Пебл. У пилота не было никаких шансов. Это был первый лейтенант Хосе Ардилес, кузен полузащитника «Тоттенхем Хотспур», для которого, я полагаю, суббота в Лондоне была менее опасной.

Некоторые «Харриеры» начали возвращаться для дозаправки, и обслуживающий персонал авианосцев «Гермес» и «Инвинсибл» напряженно работал. Часы изнурительных тренировок наконец оправдывали себя. Пилоты, некоторые весьма потрясенные жестокостью боя, оставляли свои самолеты обслуживающему персоналу и спешили вниз на послеполетный разбор, чтобы передать свой опыт другим.

После 20.00 «Харриеры» снова были в воздухе. Шесть бомбардировщиков «Канберра» плотным строем следовали курсом на восток. Это давало основания предполагать, что они искали британские авианосцы. «Инвинсибл» обнаружил летяще на малой высоте самолеты противника за 110 миль и навел для перехвата капитан-лейтенанта Майка Броэдвотера и лейтенанта Эла Кетиса. Эл Кетис произвел пуск ракеты прямо по левому «Канберре» и увидел огненный шар взрыва самолета. Ему показалось, что и второй «Канберра» должен был получить повреждения. Третий бомбардировщик повернул назад. Остальные три самолета исчезли с наших экранов.

Итак, на тот момент, даже к некоторому нашему счастливому удивлению, все были живы, и ни один «Харриер» не был существенно поврежден. Даже хвостовой стабилизатор Дейва Моргана был восстановлен, и самолет был полностью исправным. Я ненавижу загадывать, но хотел бы сказать, что на этот раз война, бесспорно, началась, и пока мы её явно выигрываем. Я был благодарен удаче, способствующей нам, и был уверен, что мы сможем продолжать действовать, проявляя свои лучшие возможности. К этому моменту мы уничтожили один «Пукара» (над Гус Грином), один «Мираж», один «Даггер», один «Канберра», еще один поврежденный «Мираж» аргентинцы сбили сами.

Боевые действия во второй половине дня продолжались немногим более получаса, и было понятно, что еще далеко до того момента, когда мы сможем устранить их огромное численное превосходство в воздухе. Но я находился там не для того, чтобы ныть об их превосходстве, а для того, чтобы долбить их до тех пор, пока они не сдадутся. Боевые действия на истощение обычно проходят медленно и скрупулезно, эта война не была исключением.

К северо-востоку от островов день тоже был насыщен событиями. Группа «Бриллианта» установила контакт с подводным объектом и классифицировала его как подводную лодку. Вертолеты и фрегаты атаковали ее глубинными бомбами. Некоторое время спустя им показалось, что они увидели мясляное пятно «длиной в полмили». Однако больше никаких доказательств повреждения или уничтожения подлодки не было. Позже появилось сообщение, что подводная лодка «Сан Луис» в этот день атаковала торпедой британский корабль. Я весьма скептически отношусь к способностям аргентинских подводников и был бы слегка удивлен, если бы оказалось, что какая-нибудь аргентинская подводная лодка оказалась хотя бы вблизи британского корабля. До сих пор меня удивляет, что, несмотря на имеющиеся возможности (мы постоянно проходили вдоль берега), ни одна их подводная лодка нас не обнаружила и, естественно, не смогла атаковать. Возможно, мой инстинкт старого подводника мне изменяет, и «Сан Луис» находилась не там, где я думал, и не там, где, по ее сообщению, она была позже. В любом случае если доклады «Сан Луис» соответствуют истине, то ее командир не прошел бы британские курсы «Перишер».

Подводя итоги первого дня войны, мы пришли к заключению, что он был напряженным и успешным началом боевых действий. «Си Харриеры» проявили себя хорошо. Мы сбили несколько самолетов, несколько аргентинских пилотов погибло, повредили два аэродрома и уничтожили несколько человек из аэродромных команд. В свою очередь аргентинцы обстреляли два британских корабля, сбросили бомбы очень близко от большого эсминца и фрегата, несколько раз атаковали истребителями, применяли ракеты и пытались нанести удар по нашим противолодочным кораблям и авианосцам. И сейчас, поздно вечером, когда я стараюсь сделать в дневнике запись, несколько кораблей Королевских ВМС все еще продолжают обстрел погруженных в ночную тьму аргентинских позиций на побережье Восточного Фолкленда.

Я не думаю, что на моей родине, в Соединенном Королевстве, люди имели хотя бы малейшее представление о том, как ужасно началась эта война и какие серьезные последствия для обеих воюющих сторон имели боевые действия в этот день. Нам тогда было неизвестно, что аргентинская истребительная авиация никогда в ходе конфликта не будет пытаться вызвать нас на воздушный бой. Мы, как и планировалось, вынудили их ВВС раскрыть свои карты, и им не очень понравилось то, что они увидели: британские пилоты их превосходили, а американская ракета AIM-9L «Сайдуиндер» класса «воздух-воздух» была лучше, чем то, что было у них.

В этот день мы прощупывали наш путь вперед, не зная намерений нашего противника, и в основном начали действовать без реального понимания их плана атак. Теперь ситуация в значительной степени изменилась. Их флот вышел в район боевых действий, хотя мы еще не были полностью уверены в том, насколько далеко и куда они ушли. Мы не знали того, что их воздушные силы делали все, что могли и, несмотря на это, терпели неудачу. Я не мог и рассчитывать на лучшую реализацию плана введения противника в заблуждение. Обман противника дал максимальные результаты. Теперь нам нужно было этим воспользоваться.

Конечно же, нам предстояло много узнать о реальных намерениях аргентинцев, но ведь и они страдали от того, что не имели представления о том, где мы. Стиль их действий и разбросанность воздушных рейдов, особенно когда мы в конце дня двинулись на северо-запад, показал недостаток у них достоверной информации по этой части.

Этот день я воспринял как день успеха и надежды. С сожалением должен заметить, что мы чувствовали себя весьма удовлетворенными. Эта война началась, и дела у нас шли хорошо. Никто с нашей стороны не погиб, и мы стали намного мудрее, чем были четырнадцать часов назад, когда первая бомба взорвалась на взлетно-посадочной полосе Порт-Стэнли. Вот что я записал в своем дневнике о событиях 1 мая 1982 года:

Сегодня мне пятьдесят. Истек первый день войны. «Вулкан» начал атаку по плану и сделал свое дело, что было усилено ударами «Си Харриеров» по Порт-Стэнли (еще три «Харриера» нанесли удар по Гус Грину). Много тревог относительно удара аргентинской авиации с материка, но я почему-то думаю, что этого не случится.

«Миражи» кружили над Фолклендами, не пытаясь пас атаковать большими силами. Похоже, авиационное прикрытие над Порт-Стэнли и аргентинский удар сдерживается до тех пор, пока они не получат ясную картину происходящего. Кошки-мышки. Тем временем мы начали выдвигать группы для артобстрела побережья и для поиска подводной лодки в прибрежных водах, а штаб флота говорит мне не рисковать группой кораблей огневой поддержки.

Но я думаю, что должен поступать так: во-первых, они почти там, приблизительно па полпути! (па тот момент, когда флот не рекомендовал этого делать); во-вторых, мы должны ослабить аргентинцев (это должно заставить их держать там подводную лодку в будущем, если она еще не там); в-третьих, аргентинцам это не поправится. Это может быть рискованным, но я полагаю, что рискнуть придется.

Все (очевидно, включая и меня) очень нервничают: перископы, шум винтов, торпеды, пуск «Экзосет», столбы дыма, но па самом деле кроме нашего удара ничего не произошло.

21.00 – очень хорошая погода, спасибо Небесам. Я бы не стал летать при таком напряжении и при нехватке времени для подготовки в плохую погоду. Пока нам везет. Группа кораблей огневой поддержки атакована четырьмя «Миражами». Авиационное прикрытие было слишком близко и не смогло надежно прикрыть корабли (я так думаю); «Глэморган» с «Эрроу» при отражении первого воздушного удара получили незначительные повреждения.

Авиационное прикрытие сбило «Мираж» прямо перед «Алакрити», по другие отбомбились и ушли. Три «Канберры» прошли от северного побережья мимо «Бриллианта» и ушли па малой высоте в нашем направлении, по так и не прорвались. Авиационное прикрытие с «Инвинсибла» сбило один из них, два ушли домой, причем один со значительными, а другой с легкими повреждениями.

Атаки «Канберр» подсказали мне, что они: а) не используют дозаправку в воздухе; б) хотят нанести по нам удар и с) вероятно, сделать это не могут.

Пока все хорошо, по я не думаю, что это может продолжаться долго. У них самое слабое представление о том, где мы находились, – «Канберры» действовали наощупь. Группа «Глэморгана» оправилась после удара и возобновила артобстрел. Но я полагаю, что они должны сделать для себя выводы. «Бриллиант» вместе с «Ярмутом» всю ночь продолжали в своем небольшом районе выбивать дух из какой-то несчастной сардины!

Утром, после разговора с Дэвидом Галлифаксом [начальником штаба флота], имеем намерение уйти от берега па восток для того, чтобы спокойно провести день и понаблюдать за реакцией аргентинцев.

Поздно вечером я приказал группе «Бриллианта» и трио «Глэморгана» (или трем мушкетерам, как они себя называли) возвратиться до рассвета к основным силам ударной группы. Это был длинный и богатый событиями день. Мы достигли многого из того, что планировали, в основном потому, что начали эту войну вполне определенным способом. Еще в середине апреля на большом совещании штаба на борту «Гермеса» мой график определил начать кампанию 1 мая. Каждый день промедления означал то, что нам придется воевать в середине июля, когда в Южной Атлантике наступает зима, которая приведет к неизбежному истощению людей и поломкам кораблей. Так всегда бывает, когда вы находитесь слишком далеко от своей базы.

По крайней мере я думал, что мы начали вовремя. Это может оказаться решающим фактором, когда мы подойдем к концу войны. Но был и другой критический фактор, который, я был уверен, не даст мне покоя в эту ночь – общий район нахождения Аргентинских ВМС. Вспомните, что мы еще не нашли их 20000-тонный авианосец «Вентисинко де Майо» с его палубными самолетами и двумя эсминцами охранения. Мы также не знаем, куда делись три других аргентинских фрегата на северо-западе. Для меня было страшным ударом, когда ни «Спартан», ни «Сплендид» не смогли их найти. В то время я знал только район нахождения артиллерийского крейсера «Генерал Бельграно» с его двумя эсминцами охранения с ракетами «Экзосет». Их действия давали основания считать, что они выжидают (предполагая, что находятся в безопасности) приказа на сближение с нами. Они были слишком близко от «Гермеса» – в 200 милях. Я не знал, насколько хорошо они подготовлены, но шесть месяцев назад в условиях, практически идентичных этим, я незаметно подкрался к американцам в Аравийском море.

Я медленно шел к своей небольшой каюте со смешанными чувством облегчения по поводу дня прошедшего и беспокойства о ближайшем будущем. Завершая день, я выпил маленькую рюмочку виски и задал себе вопрос, следует ли дать одну последнюю инструкцию офицеру-ЗамБУ на ФКП: «Если непрошенные гости постучат, потопите их не колеблясь».

Глава 8
Колокола ада

Еще несколько тысяч миль назад мы установили: если правда является первой жертвой войны, то второй, определенно, стала вежливость. Теперь, после первого дня боевых действий я знаю третью. Сон. Сон стал такой же редкостью, как вежливость и правда. Я заменял его в значительной степени адреналином. Второго мая (в первую ночь моего второго пятидесятилетия), заснув после полуночи, я был разбужен примерно через час, в 03.20, сообщением: «Предполагаем аргентинский «Треккер» (самолет-разведчик) к северу от нас. Послан «Харриер» для разведки».

Я поднялся и пошел на ФКП. Задав несколько вопросов, возвратился в постель, встревоженный осторожным продвижением аргентинского надводного флота. Предстояло определить наши действия в этой обстановке. Заснуть уже было практически невозможно. Через час меня вызвали снова. Один из наших разведчиков «Харри-еров» сообщил о нескольких надводных контактах на его радаре к северо-западу от нас на удалении двести миль. Мои ноги стали на палубу еще до того, как окончился доклад.

Пока я быстро шел по короткому коридору на ФКП, становилось ясно, с чем мы снова столкнулись. Контакты были примерно там, где мы и предполагали – северо-западнее от ударной группы и к северу от островов. Несомненно, это была аргентинская авианосная ударная группа: 20000-тонный «Вентисинко де Майо», гордость флота адмирала Анайи, с корабельным охранением, возможно, в составе пяти кораблей. Два из них могли быть эсминцами УРО проекта 42 «Сантиссима Тринидад» и «Геркулес» – корабли, однотипные «Ковентри», «Глазго» и «Шеффилду».

Как только я прибыл на ФКП, мое предположение подтвердилось. Пилот «Харриера» доложил, что он был «подсвечен» радаром типа 909 системы управления ЗРК «Си Дарт». Это мог быть один из аргентинских эсминцев проекта 42. Короткое обсуждение с моим штабом позволило оценить ситуацию и прийти к выводу, что они собираются нанести по нам удар палубной авиацией с авианосца. Авианосец мог нести десять A-4Q «Скайхоков», каждый с тремя пятисотфунтовыми бомбами, поэтому на рассвете (для нас 11.00 по Гринвичу) мы могли ожидать стремительной атаки на «Гермес» и «Инвинсибл» с использованием тридцати бомб. Авианосец мог также нести «Супер Этандары» с «Экзосет», и это добавляло нам проблем.

И вот среди той довольно мрачной ночи почти у границы британской всеобщей исключительной зоны мы приготовились к проведению первой, детально спланированной операции войны: Королевские ВМС против ВМС и ВВС Аргентины. Это было самое последнее, чего мне хотелось в это время. Я совершенно не желал «линейного сражения». Современная тактика требует боевых порядков, которые выглядят, на первый взгляд, полностью бессистемными и далекими от «детально спланированного расположения сил». Командующий, который так поступает, слишком уязвим для противника.

Я предпочел сформулировать окончательные распоряжения через два часа после совещания штаба, в 07.00, когда возвратятся группы «Глэморгана» и «Бриллианта». К этому моменту мы должны были многое обдумать, поскольку «Вентисинко де Майо» был только половиной нашей проблемы. Другой половиной был находящийся в двухстах милях к юго-западу от меня и к югу от островов «Генерал Бельграно» со своими двумя эсминцами охранения. В дополнение ко всему этому в зоне находилось еще три аргентинских фрегата и их единственный танкер.

Контр-адмирал Голтер Аллара, командующий аргентинской группировкой на море, был на авианосце. Их действия представлялись мне классическим двойным охватом нашей ударной группы. В худшем случае «Бельграно» и его корабли охранения могли бы, сблизившись в темноте, атаковать нас ракетами «Экзосет» с одного направления, в то время как мы готовились отразить ракетно-бомбовой удар с другого. У нас были варианты действий, но немного. Можно было уклониться и уйти на юго-восток. Тогда их бомбардировщикам будет труднее нас отыскать. К тому же, возможно, мы выйдем за пределы их эффективного радиуса действия с учетом заправки топливом и бомбовой нагрузки. Но мы специально стремились втянуть их флот в боевые действия с атомными подводными лодками, и я не хотел быть выжатым из собственной ВИЗ, словно зернышко из апельсина. Это создало бы дополнительные сложности для Правил ведения боевых действий и едва ли соответствовало традициям Королевских ВМС. К тому же в любом случае я должен был действовать завтра ночью в прибрежной зоне. Нет, я этого не мог допустить. Равно как я не мог позволить себе оставаться там и ничего не делать. Я должен был действовать, и поскольку мы поддерживали контакт с группой «Бельграно», а с авианосной группой контакта не было, мои мысли начали сосредотачиваться на крейсере.

То самое фото из прошлой жизни «Бельграно»: крейсер ВМС США CL-46 «Феникс» в Перл-Харборе во время японской атаки

Сам по себе «Бельграно» не представлял для нас большой угрозы. С другой стороны, пустяком его тоже не назовешь. Крейсер водоизмещением 13500 тонн, более шестисот футов длиной имел пятнадцать шестидюймовых и восемь пятидюймовых пушек. В моем соединении пушек такого калибра не было. Он был построен в США в середине 1930-х годов как легкий крейсер «Феникс» класса «бруклин», в годы второй мировой войны воевал на Тихом океане, пережил японское нападение на Перл-Харбор в декабре 1941 года. В американском военно-морском архиве есть фотография его выхода своим ходом из гавани мимо искореженной «Аризоны». Через год он стал флагманским кораблем адмирала Томаса Кинкейда, военно-морского командующего генерала МакАртура. Сам МакАртур продолжительное время с его борта руководил Тихоокеанской кампанией. В течение многих месяцев «Феникс» участвовал в кампании, когда МакАртур и Кинкейд вытесняли японцев со всех южных островов. Аргентинские ВМС купили его в 1951 году и через пять лет, сразу же после свержения президента Перона, переименовали в «Генерал Бельграно».

Теперь он действовал против нас и в некотором смысле против Америки, которая полностью поддерживала Британию. В этой войне им командовал капитан 1 ранга Гектор Бонзо. Крейсер являлся историческим кораблем и о нем можно было рассказать тысячу легенд. Но боюсь, этот почтенный бронированный ветеран приближался к конечной точке своего похода. Я просто не мог игнорировать то, что его группа нанесет по нам удар крылатыми ракетами «Экзосет» – теми же ракетами, которыми мы шесть месяцев назад на «Глэморгане» так легко «уничтожили» американский ударный авианосец «Корал Си». И если он подойдет к опасному рубежу, где вопрос будет стоять «мы их или они нас», то мой выбор будет прост – «мы – их».

Теперь я и моя команда, собравшаяся высоко на острове «Гермеса» должны были в срочном порядке «оценить обстановку». Это довольно замысловатое военное словосочетание для обозначения «всестороннего обдумывания при неотложных обстоятельствах». Обе аргентинские группы надводных кораблей могли теперь быть менее чем в двухстах милях к северу и к югу от Фолклендских островов, вне ВИЗ. Самолеты первой и эсминцы УРО второй группы при хорошей погоде могли очень скоро выйти на ударные позиции. Длинные южные ночи предоставили им пятнадцать часов темноты. До рассвета оставалось еще шесть часов, в течение которых «Бельграно» или «Вентисинко де Майо», или оба могли достаточно спокойно маневрировать на дистанции, необходимой для решительного боя. Это давало им все тактические преимущества. Мы полагали, что могли сбить пять или шесть атакующих «Скайхоков», но будет очень скверно, если шестнадцать «Экзосет» почти одновременно с ними подойдут с юго-востока. К тому же мы очень хотели знать больше об аргентинских военных кораблях, находящихся в прибрежных водах вокруг Восточного Фолкленда и выжидающих подходящего момента, чтобы присоединиться к атакам.

Было достаточно ясно (разве что нам сильно повезет), что мы окажемся под ударами с двух направлений, разным оружием, что потребует различных ответных действий, и все это произойдет на рассвете, когда мы будем четко вырисовываться в свете утренней зари. По меньшей мере это будет двойной удар – простой двойной охват с юго-запада и северо-запада. Авианосец «Корал Си», имеющий гораздо большую мощь, не справился с несоизмеримо меньшей угрозой.

Был всего лишь один выход. Я должен срочно вырвать один «коготь» у охватывающих нас клещей. Им не мог быть авианосец, потому что наши атомные субмарины «Спартан» и «Сплендид» все еще не нащупали его. Поэтому нашей целью должен был стать «Бельграно» и его эсминцы. Должен сказать: если бы «Спартан» до этого времени поддерживал контакт с «Вентисинко де Майо» я самым настоятельным образом рекомендовал бы главнокомандующему атаковать этой ночью обе цели. Но так сложились обстоятельства, что из двух рук у меня была только левая и лучшее, что я мог сделать, это использовать ее как можно эффективнее.

Ситуация на юго-западе была довольно ясной. «Конкеррор» под командованием капитана 2 ранга Кристофера Рефорд-Брауна всю ночь следил за «Бельграно». В пятницу под вечер он случайно обнаружил его танкер и оставался рядом до тех пор, пока «Бельграно» возвратился для дозаправки. Кристоферу было тридцать шесть лет, он бывший воспитанник школы Рагби^[56], женат, имел троих детей. Ранее он служил моим офицером на «Уорспайте». Я знал его достаточно хорошо и в некоторой степени гордился тем, что в одном или двух незначительных эпизодах в течение нашей совместной службы повлиял на его карьеру. По манере поведения он был довольно застенчив и очень сдержан, даже при докладе важной информации. Но он был очень надежен в управлении ситуацией, оценивая ее каждый раз осмысленно и правильно. Отмечая его очевидный ум и довольно забавную манеру поведения, я всегда был уверен в том, что если дело дойдет до сражения, он будет холодно-расчетливым, несмотря на то что принял командование «Конкеррором» только несколько недель назад.

Генерал Бельграно» в Ушуайе, 31 января 1982 года

Этой ночью, пока мы совещались на «Гермесе», он пришел точно к такому же заключению, что и мы. Учитывая наше существенно различное восприятие обстановки, это может показаться поразительным. Но имейте в виду: у нас было одинаковое представление о том, как все должно происходить; мы прошли одну и ту же школу и руководствовались одной доктриной. Поэтому вряд ли удивительно, что капитан 2 ранга Рефорд-Браун в точности следовал образу мыслей своего старого босса. Я могу быть экс-подводником, но по духу я остаюсь членом того странного братства, которое сражается под водой. Уже проделав огромную работу по обнаружению и слежению за «Бельграно», Кристофер сам полагал, что будет большой ошибкой ничего не предпринимать. Поэтому он надеялся на сигнал, изменяющий его Правила ведения боевых действий и дающий ему разрешение атаковать противника вне зоны войны, но внутри общей зоны предупреждения, объявленной еще в апреле, где ему разрешалось атаковать любой аргентинский военный корабль, а следовательно, разрешалось потопить и «Генерала Бельграно», и его эсминцы с ракетами «Экзосет».

Ему нужно было продумать варианты применения торпед. У них они были двух типов: Мk. 8** – старая модель времен второй мировой войны с хорошей точностью и очень надежная при стрельбе на малые дистанции. К тому же она имела достаточно мощную боевую часть для того, чтобы пробить корпус аргентинского крейсера и нанести ему серьезные повреждения. Эта очень простая торпеда идет по заранее установленному курсу, на заранее установленной глубине, не имея ни «глаз», ни «ушей». Фактически она безнадежно глупа и следует прямо до тех пор, пока не встретит препятствие или пока не кончится топливо. Она ничуть не умней и не хитрей большого самоходного куска тротила, который идет со скоростью порядка сорока узлов в направлении, куда вы его выстрелили. Это так называемое «залповое оружие», поскольку мы обычно стреляем по крайней мере двумя, а возможно, и шестью торпедами одновременно по одной цели. Залповая стрельба осуществляется потому, что даже при самом тщательном прицеливании и хорошо подготовленных исходных данных возможны различные ошибки, которые портят «решение задачи торпедной атаки». Такие ошибки могут возникнуть из-за не совсем точного определение курса и скорости цели; кроме того, цель может изменять курс или скорость уже после залпа, да и торпеды сами по себе идут по курсу не очень точно. Стрельбу залпом применяют также и для того, чтобы попасть в цель более чем одной торпедой, особенно если стремятся потопить большой военный корабль. Подводники не склонны возвращаться для повторной атаки хорошо вооруженного и теперь настороженного противника. Вторым типом была управляемая по проводам торпеда «Тайгерфиш», дальнобойное оружие «одного выстрела», способное наводиться на цель на всем пути от субмарины до цели. Однако она к тому времени стала вызывать сомнения в своей надежности. Для применения Мk. 8** Кристоферу необходимо было подобраться к цели вплотную, на расстояние менее одной мили. Если бы эсминцы были начеку, с готовыми к применению глубинными бомбами, то он был бы вынужден использовать «Тайгерфиш» с большего удаления. Хитрость состояла в том, чтобы оставаться необнаруженным, чему я учил многих своих «перишеров».

На «Гермесе» мое собственное видение ситуации было более простым: относительно тяжелая броневая обшивка крейсера обуславливала использование двух видов оружия для вывода его из строя – тысячефунтовых бомб, которые почти невозможно было доставить, или торпед Кристофера. Решение было очевидным. Однако мы должны были решить дополнительную проблему – проблему банки Бурдвуда. Это большая, довольно мелководная область океана, подходящая к краю Южноамериканского континентального шельфа. Она тянется более чем на двести миль с востока на запад, проходя в ста милях к югу от Восточного Фолкленда, где ее ширина с севера на юг составляет около шестидесяти миль. Далее на юг глубина Атлантики составляет более двух миль, но вокруг Фолклендских островов и у берегов континента морское дно поднимается к континентальному шельфу на глубину порядка трехсот футов. На банке глубина океана составляет порядка ста пятидесяти футов. Это мелководье достаточно точно нанесено на карту, но оно может быть смертельным для находящейся в подводном положении субмарины, которая стремится не отстать от крейсера, идущего по мелководью со скоростью более двадцати пяти узлов. Подводной лодке для обеспечения такой скорости необходимо идти на глубине минимум двести футов, чтобы избежать выхода на поверхность явного следа «движущейся рыбы». На глубине сто футов, где им предстояло пересекать мелководье, они оставляли бы за собой явный след.

Есть еще одна дополнительная проблема, связанная со слежением за противником: на высокой скорости вы ничего не слышите и не видите, поскольку гидролокатор задавлен шумом воды, обтекающей корпус субмарины. Это вынуждает вас уменьшить ход для прослушивания горизонта или достаточно часто подвсплывать на перископную глубину, чтобы убедиться, что ваша добыча не изменила курс. Это своего рода «игра в бабушку»^[57] со смертельным исходом, если вас поймают. Дополнительной проблемой здесь является время: в момент, когда вы подходите к поверхности и ваш перископ появляется из воды подобно большой метле, вы сразу же становитесь видимым для радара противника и сигнальщиков, глаза которых натренированы в обнаружении перископов. Поэтому ваш перископ должен быть поднят в течение минимально возможно времени для быстрого осмотра горизонта и получения нужной информации за считанные секунды. Человек, который наблюдает в перископ, должен обладать фотографической памятью и использовать все те навыки, которые он получил на курсах «Перишер». Каждый раз, когда субмарина выполняет этот сжатый по времени маневр, она теряет драгоценные скорость и дистанцию. Поэтому для подводника, вынужденного останавливаться, правилом номер один для успешного слежения является обеспечение преимущества над противником в скорости на тридцать процентов. В условиях спокойного моря «Бельграно» без особого напряжения мог оставить позади находящегося в подводном положении «Конкеррора». И я боялся, что в гонке через банку аргентинец будет явным фаворитом.

Если бы командиры трёх аргентинских кораблей были умны, то они разделились бы и встретились позже, ближе к Фолклендским островам. В этом случае у нас было бы мало шансов точно определить их местонахождение. Самой благоприятной для всех троих была бы возможность сделать стремительный бросок через банку в ВИЗ, зная о том, что для субмарины будет почти невозможным следить за ними на мелководье. (Вспомните, когда мы на «Глэморгане» поймали ударный авианосец «Корал Си»: мы достигли этого благодаря быстрому ночному переходу из-за пределов его «зоны войны»).

Мое заключение: я не могу позволить этому крейсеру оставаться даже там, где он находится, невзирая на то, куда и с какой скоростью он идет в настоящий момент. Он должен быть уничтожен независимо от того, находится он внутри ВИЗ или нет.

В эти предрассветные часы «Генерал Бельграно» и его эскорт следуют в восточном направлении со скоростью порядка тринадцати узлов, что не так уж и много. Хотя эта скорость дала бы ему преимущество в милю перед двенадцатиметровой яхтой при любом бейдевинде^[58] в парусной гонке на Кубок Америки. Он находится примерно в двадцати или тридцати милях вне ВИЗ, двигаясь по ее периметру в нашем направлении. Даже при этой невысокой скорости хода «Генерал Бельграно» и его эскорт могли бы через пятнадцать часов внезапно появиться прямо за нами на дальности порядка пятидесяти миль. И в соответствии с моими действующими ПВБД я с этим не могу ничего поделать. Как говорят в Нью-Йорке, «спасибо, не стоит».

Однако в глубине души я верил, что крейсер будет медленно продвигаться вдоль противоположной от островов стороны банки и затем, когда получит информацию о готовности авианосца начать воздушный удар, повернет на северо-восток, прямо на нас. Эсминцы охранения нанесут по нам удар ракетами «Экзосет», как только мы окажемся в пределах дальности их стрельбы. Мне крайне необходимо, чтобы «Конкеррор» потопил его еще до того момента, когда он свернет со своего настоящего курса. Если же мы будем ждать входа «Бельграно» в зону, мы можем его быстро потерять.

Пока все мы сидели на ФКП «Гермеса», я должен был придумать способ изменения Правил ведения боевых действий в кратчайший срок, чтобы позволить Кристоферу Рефорд-Брауну атаковать группу «Бельграно». Это было непросто, потому что соответствующие процедуры проходили довольно медленно. Теоретически я мог даже не знать, что «Бельграно» уже изменил курс и через пять часов перед рассветом он может быть в позиции для атаки. Формально в таких условиях любой командующий для изменения ПВБД должен был поступить таким образом: сесть и подготовить письменный сигнал, который выглядел бы примерно так: «Докладываю тактическую и стратегическую обстановку. Я желаю произвести то-то и то-то, столкнулся с тем-то и тем-то. Поэтому нуждаюсь в изменении моих Правил ведения боевых действий, а именно: разрешить атаковать «Бельграно» еще до того, как он войдет в исключительную зону. И это необходимо сделать как можно раньше, например, сейчас». А предпочтительнее час назад. Вообще-то три часа назад, к тому времени, когда вы это получите, и восемнадцать часов назад, к тому времени, когда «Конкеррор» получит ваш ответ.

Все требует времени: время для тщательного и вразумительного написания сигнала; время на шифрование, чтобы сигнал не прочитал посторонний; время на прохождение зашифрованного сигнала через спутник в Нортвуд. И в это тихое воскресное утро сигнал будет прочитан дежурным офицером в западных пригородах Лондона. После чего он доложит начальнику штаба, который доведет это до главнокомандующего; тот будет звонить в Министерство, затем последует доклад начальнику штаба обороны адмиралу флота сэру Теренсу Люину. Когда они все прочтут и поймут сигнал и всем станет понятно, почему Вудворд хочет провести такие значительные изменения в плане операции, только тогда сэр Теренс доставит его в Военный кабинет для окончательного одобрения госпожой Тэтчер и только тогда может начаться процесс подготовки ответа, который может занять еще столько же времени. И при всем этом ответ мог быть совсем не такой, как я хотел и какой был необходим. Реализация такой процедуры была, по-моему, в значительной степени безнадежной, поскольку она не могла занять меньше пяти-шести часов, в течение которых (если я вопиюще не нарушу мои ПВБД) мы все можем купаться в Южной Атлантике, замерзая и задаваясь вопросом, откуда взялись эти чертовы шестнадцать «Экзосет».

Таким образом стало ясно, что у меня нет времени даже для написания формального обоснования и я не могу рисковать получить «неправильный» ответ. Насколько я знаю, «Бельграно» и его охранение уже могут быть на пути к нам, и если это так, то «Конкеррор» будет занят его преследованием через банку и у него не будет времени для подвсплытия на перископную глубину и обмена формальными сообщениями с Нортвудом через спутник. Общий смысл переговоров мог быть примерно таким: «Бельграно изменил курс на северо-восток. Пытаюсь поддерживать контакт с противником. Меняет ли изменение его курса мои ПВБД? Мне разрешено его атаковать? Нуждаюсь в срочном совете». Все это весьма безнадежно. При такой задержке «Конкеррор», вероятно, совершенно потерял бы крейсер, даже за то время, пока посылал сигнал. Поэтому вопрос состоял в том, как всех напугать, чтобы получить разрешение на необходимые упреждающие действия? Я должен получить эти изменения к ПВБД исключительно быстро. Для этого я начал формальный процесс, дав «добро» Джереми Сандерсу по закрытому каналу спутниковой радиосвязи растолковать дежурному офицеру в Нортвуде именно то, что я думал. В то же время я послал «Конкеррору» через спутник мое разрешение атаковать немедленно. Сигнал гласил: «От КОГ^[59] 317.8 «Конкеррору». Степень срочности – «Молния». Атаковать группу «Бельграно».

Теперь я знал: командир «Конкеррора» поймет, что я не уполномочен давать ему такой приказ (вспомните, субмарины управлялись из Лондона против моей воли). Таким образом, я мог ожидать вполне определенную реакцию сразу после получения моего сигнала. Для начала его прочитает Нортвуд. Увидев то, что я сделал, командующий флотилией подводных лодок адмирал сэр Питер Герберт, мой бывший босс на «Вэлианте», будет без тени сомнения знать, что все это очень серьезно. И это станет самым существенным усилением официального запроса, который готовится Джереми Сандерсом для передачи по телефону в Нортвуд. Более того, мой сигнал будет получен в Лондоне через двадцать минут, что приведет к определенным действиям в шесть часов утра.

Как только мы это сделали, штаб Питера Герберта прочитал мой сигнал и немедленно снял его со спутника, чтобы «Конкеррор» его не получил, и он, конечно же, его не получил. Я явно превысил свои полномочия, изменив Правила ведения боевых действий британской субмарины, позволив ей атаковать аргентинский корабль, находящийся вне ВИЗ. Такое нарушение военно-морской дисциплины может означать только две вещи: или Вудворд сошел с ума или он вполне осознает то, что делает, и очень спешит. Я надеялся, что они доверятся моему здравомыслию, так как существует другой аспект в обстоятельствах такого рода: если политические деятели решат, что для международного сообщества невозможно найти оправдания для потопления большого аргентинского крейсера, связанного с возможными большими человеческими жертвами, то я предоставляю им возможность обвинить во всем меня (если это будет для них удобным).

Мне понятно, что им было бы чрезвычайно трудно отдать такой приказ, который многие посчитают безжалостным. Есть некоторые вещи, которые политики просто не могут делать при любых смягчающих обстоятельствах. Но сейчас они могли бы это сделать. И если дело закончится плохо, то обвинят во всем меня. А если все пройдет хорошо – это станет их достижением.

В действительности я надеялся, что сигнал дойдет до главкома ВМС сэра Джона Филдхауза, который сам найдет решение с учетом безотлагательности сообщения. Командующий флотилией подводных лодок несколько опередил меня, сняв сигнал со спутника. Тем не менее я полагаю, что они немедленно пошли бы к главкому и сказали: «Смотрите, что сделал Вудворд». Это, я уверен, насторожило бы его и заставило пойти к адмиралу Люину и сказать: «Смотрите, что предлагает Вудворд. Они там нуждаются в изменении Правил ведения боевых действий. Срочно».

Как бы ни разворачивался реальный процесс на родине, я так его представлял со своего ФКП на мостике «Гермеса». На самом деле мой КомОС и коллега КомОГ – командующий флотилией подводных лодок уже начали процесс изменения ПВБД, не поставив меня в известность. Достаточно сказать, что когда в 10 часов утра военный кабинет собрался на оперативное совещание по «Конкеррору», все уже владели обстановкой. После быстрого, но тщательного рассмотрения предложений военных, премьер-министр и военный кабинет одобрили изменения к ПВБД, которые разрешали «Конкеррору» атаковать группу «Бельграно». Я не думаю, что госпожа Тэтчер представляла в тот момент (я уж точно не мог себе представить), что всего лишь через несколько месяцев один из комитетов палаты общин попытается доказать: такое преступное решение могло быть принято только жестоким поджигателем войны или группой бессердечных поджигателей войны, где я был одним из первых. Но мышление политиков и военных часто отличаются, даже когда они находятся по одну сторону при всеобщей общественной поддержке. И военному начальнику, находящемуся под угрозой ракетного удара, обязательно необходимо быть более твердым, чем тому, кто размышляет об этом несколько недель спустя, сидя перед камином в загородном доме на юге Шотландии.

Мой собственный довод сформулирован просто, потому что он берет начало из того же фольклора, который сопутствовал адмиралам Нельсону, Джервису, Худу и Каннингему. Скорость и курс корабля противника могут быстро изменяться и поэтому особого значения не имеют. Имеет значение место его нахождения, его боеспособность и мое представление о его намерениях.

В 07.45 по Гринвичу 2 мая ушел мой сигнал, и у Джереми Сандерса был короткий разговор с дежурным офицером в Нортвуде. Мы ничего не могли предпринять по отношению к «Бельграно», оставалось ждать ответа. К этому времени противолодочная группа и группа «Глэморгана» возвратились. Я чувствовал, что мы стали менее уязвимыми, но был все еще раздражен тем, что кроме «Конкеррора», ни одна из двух остальных лодок почему-то не способна была найти аргентинский авианосец.

Мы находились приблизительно в восьмидесяти милях на восток от Порт-Стэнли и были готовы к ожидаемому на рассвете удару палубной авиации с «Вентисинко де Майо». Я расположил три эсминца проекта 42 – «Шеффилд», «Ковентри» и «Глазго» – в тридцати милях по направлению удара в качестве нашего дозора и передового оборонительного рубежа. Думал, что многое будет зависеть от расчетов на их ЦКП. Больший эсминец «Глэморган» класса «каунти», орудия которого только остыли после ночного артобстрела, был поставлен как внутренний противовоздушный щит, а в случае необходимости и как противолодочный барьер вместе с фрегатами «Ярмут», «Алакрити» и «Эрроу». Они представляли собой вторую оборонительную линию перед двумя вспомогательными судами «Олмеда» и «Ресурс», которые должны были занять позиции около «Гермеса» и «Инвинсибла». Каждый из авианосцев работал в паре с «голкипером» – одним из фрегатов проекта 22. Нашим был «Бродсуорд» капитана 1 ранга Билла Каннинга, а «Инвинсибл» работал в паре с «Бриллиантом» Джона Коуарда. Последняя пара представляла собою серьезный кулак, так как Коуард имел ЗРК «Си Вулф», что предполагало очень быструю реакцию, а «Инвинсибл» – ЗРК «Си Дарт». Мы не имели никаких воздушных РЛС дальнего воздушного обнаружения для помощи дозору, а это означало, что наша максимальная дальность обнаружения низколетящих целей определялась возможностями эсминцев проекта 42 и составляла примерно сорок пять миль от «Гермеса». У нас, конечно же, будет постоянное авиационное прикрытие с палуб обоих авианосцев, и я думал, что нам придется уничтожить все десять скоростных «Скайхоков», атакующих на сверхмалой высоте.

Находясь в состоянии боевой готовности, мы ожидали согласованных воздушного и морского ударов практически с любого направления. Но, к нашему удивлению и облегчению, ничего не случилось. «Си Харриеры» исследовали северо-западное направление, но ничего не нашли.

В постоянно продуваемой ветрами Южной Атлантике произошло то, чего мы даже не могли предположить: с приближением зимы воздух стал абсолютно неподвижным. А без небольшого естественного ветра аргентинцы не смогли поднять с палубы свои тяжелогруженые самолеты независимо от скорости их кораблей. С приближением рассвета постоянная угроза со стороны наших атомных подводных лодок наконец-то была ими осмыслена, а медленно нарастающее понимание того, что мы на самом деле не высаживаем королевских морских пехотинцев на берег в районе Порт-Стэнли, позволила принять мудрое решение не рисковать и повернуть домой. Но тогда мы этого не знали.

К 11.30 мы были уверены в том, что авианосная группа отходит по той простой причине, что никакого удара с воздуха не последовало. После быстрого ланча мы перегруппировались и решали, когда нам еще раз двинуться на запад к островам для второй ночной высадки разведгрупп. В это время основные события разворачивались на «Конкерроре». Здесь я должен сказать о том, что ничего не знал о действиях субмарины на протяжении длительного времени. В последующие после войны месяцы и годы я по крупинкам собирал информацию от участников тех событий о том, что случилось в тот холодный, безветреный полдень в воскресенье. Как подводник я не могу удержаться от изложения некоторых деталей одного из наиболее захватывающих дней в истории подводных сил.

Это теперь мы знаем, что в 08.10 по Гринвичу «Бельграно» с кораблями охранения изменили курс и фактически шли домой. Они следовали без всякой видимой причины на запад, явно не спеша, спокойным зигзагом. Когда в тот полдень я узнал об их курсе, то все еще четко не представлял их намерений. Они могли получить сигнал, предписывающий им возвращаться в базу, но, возможно, им сказали задержаться и возвратиться вечером, а возможно, им вообще ничего не сказали. Но если бы мне сказали возвращаться в базу, то я не стал бы поворачивать влево-вправо, это точно. Все это я хотел незамедлительно выяснить. В любом случае «Конкеррор» следил за ним все утро. В 13.30 по Гринвичу он вышел на связь через спутник и получил от Нортвуда сигнал, изменяющий его Правила ведения боевых действий. До этого времени капитан 2 ранга Рефорд-Браун имел разрешение, кроме случаев самообороны, атаковать аргентинский авианосец и другие аргентинские боевые корабли только в пределах ВИЗ. Изменения весьма определенно говорили, что теперь он может атаковать «Бельграно» вне ВИЗ.

Значение такого изменения было ясно всем британским кораблям, кроме бедного старого «Конкеррора», единственного, который сейчас в нем нуждался. У них, к сожалению, была очень слабая радиоантенна, которая постоянно ломалась, и они не смогли понять смысл сигнала. Но они не могли продолжать болтаться на малом ходу с поднятыми антеннами для повторной попытки принять сигнал через спутник. Опасность потери «Бельграно» была слишком велика. Капитан 2 ранга Рефорд-Браун снова ушел на глубину для продолжения преследования и весь полдень, пока они тащились за аргентинцем через эти серые моря к югу от банки Бурдвуд, пытались наладить антенну. В 17.30 «Конкеррор» снова всплыл на сеанс связи через спутник, чтобы получить повторенные ему сигналы, и на этот раз им удалось принять и прочитать сообщение.

Командир пристально взглянул на «Бельграно» и два эсминца перед уходом на глубину для того, чтобы попытаться догнать их из своей позиции в семи милях за кормой крейсера и его охранения. Аргентинцы следовали в строю клина: «Бельграно» к югу, один эсминец находился в полу миле на его носовых курсовых углах правого борта, другой эсминец – в миле на траверзе^[60] правого борта. Британский командир оценил этот противолодочный ордер как «довольно жалкий, особенно учитывая то, что корабли были в значительной степени устаревшими и экипажи показывали минимальный уровень выучки». Они даже не включили свои гидролокаторы.

Ретроспективно я склонен согласиться с оценкой Кристофера: на месте командира «Генерала Бельграно» я бы в это время действовал совсем по-другому. Для начала я не держал бы корабли охранения пассивными к северу от себя, а расположил бы их на курсовых правого и левого борта в высокой степени готовности с периодическим использованием ими гидроакустических станций в активном режиме. Я бы никогда не тащился на скорости в тринадцать узлов, если мои запасы топлива это позволяли, а постоянно шел бы зигзагом и значительно изменял свою скорость, время от времени ускоряясь до двадцати пяти или больше узлов. Это создавало бы большие трудности для преследующей меня субмарины. В определенные моменты я стопорил бы ход и этим также создавал трудности субмарине в прослушивании шумов моих винтов; в то же время пытался бы сам услышать ее шум, подобный звуку поезда-экспресса. И наконец, я вышел бы на границу банки Бурдвуда и, таким образом, создал для лодки большие сложности в сближении со мной со стороны банки, что позволило бы расположить мои корабли охранения в более выгодной позиции.

Капитан 1 ранга Гектор Бонзо ничего подобного не сделал. Он не был подводником, не имел никакого представления о том, что лодка может и чего не может сделать. Он мысленно еще не был на войне, и все это время у него по корме был «Конкеррор», осуществляющий стандартное преследование «спринт и дрейф»: пятнадцать-двадцать минут в подводном положении со скоростью в восемнадцать узлов, затем подвсплытие на несколько минут для визуального уточнения места цели и обновления данных для торпедной стрельбы. При каждом всплытии они уменьшали скорость до пяти узлов. Пока они таким образом «дрейфовали», расстояние до цели увеличивалось, но они его снова сокращали «спринтом» на скорости в восемнадцать узлов.

Около 18.30 командир британской подлодки, находясь на дальности порядка двух миль, решил, что настало время для заключительного сближения. На полном ходу он ушел на глубину для выполнения левого поворота и занятия позиции по левому борту от аргентинского крейсера. Его замысел – произвести торпедный залп по крейсеру, находясь на его носовых курсовых углах, близких к траверзу, с дальности порядка двух тысяч ярдов. Хорошо все обдумав, Кристофер решил использовать прямоидущие торпеды Мk. 8**. Три такие торпеды уже находились в торпедных аппаратах, но он предусмотрительно загрузил и три «Тайгерфиша» на случай, если не удастся подойти достаточно близко.

В 18.57 командир «Конкеррора» оценил, что может развернуться для торпедного залпа и всплыть на перископную глубину для окончательного уточнения данных стрельбы. В носовом торпедном отсеке готовились три торпеды Mk. 8** для стрельбы веером. Этот стандартный способ стрельбы заключается в прицеливании каждой торпеды с различным упреждением, в данном случае по «Бельграно», что в достаточной степени гарантирует их встречу с целью.

На субмарине царила напряженная обстановка. Акустики внимательно вслушивались в продолжающееся устойчивое биение трехлопастных гребных винтов «Бельграно»: чуф-чуф-чуф… чуф-чуф-чуф…, повышающееся и понижающееся в длинных волнах Атлантики, слегка слабеющее, когда корма глубже погружалась в волны. В центральном посту подлодки капитан 2 ранга Рефорд-Браун приказал всплыть на перископную глубину, и, когда «глаза» субмарины вышли из-под палубы с характерным знакомым свистом «Ву-у-ш», его руки захватили рукоятки перископа еще до момента, когда они поднялись до уровня колен, чтобы использовать каждую драгоценную секунду для обзора. Вспомните люк на площади Пиккадили, о котором я рассказывал в период обучения на курсах «Перишер». Капитан 2 ранга Рефорд-Браун как раз «выглядывал из него». Время большого серого ветерана Перл-Харбора истекало.

Он произнес пеленг – триста тридцать пять…, затем дальность – тысяча триста восемьдесят ярдов. На выдохе произнес: «Проклятье. Слишком близко». Но уже не было времени, чтобы это исправить. Он колебался еще нескольких секунд, пока «Конкеррор» скользил вперед, теперь уже находясь на подходящем курсовом угле девяносто градусов от аргентинского корабля. Затем он отдал окончательный приказ своему офицеру-минеру: «Стрелять».

Гидролокатор зафиксировал двойной глухой звук, когда первая торпеда вышла из торпедного аппарата, и затем высокотонный вой запустившегося двигателя торпеды, разгоняющейся до скорости в сорок узлов. «Конкеррор» вздрогнул. Через семь секунд ушла вторая, потом третья торпеда. Как только жалобный вой третьей торпеды затих, снова наступила тишина, остался лишь шум «чуф-чуф-чуф… чуф-чуф-чуф», который так долго слушали британские гидроакустики.

Секунды шли, большой крейсер все еще шел со скоростью тринадцать узлов, приближаясь к фатальной области водного пространства, избранной командиром британской субмарины для его встречи с торпедами. Через пятьдесят пять секунд после выстрела первая торпеда Mk. 8** врезалась в левый борт «Генерала Бельграно» между якорем и первой орудийной башней. Взрывом оторвало почти весь нос корабля. Через перископ Кристофер Рефорд-Браун увидел большой, до самого неба, огненный шар взрыва.

Акустик «Конкеррора» констатирующим тоном, как будто он считал овец, доложил: «Взрыв!».. Затем последовало: «Второй взрыв!..» Вторая торпеда взорвалась под кормовой надстройкой. Тройное отражение звуков взрывов эхом наложилось на комбинацию звуков взрывов первых двух торпед, которые достигли цели. Последний взрыв прозвучал иначе, более отдаленно, более металлически, более ясно. Один из кораблей охранения, эсминец «Бучард», позже сообщил, что он получил скользящий удар торпедой, которая не взорвалась.

Эта операция была выполнена Кристофером Рефорд-Брауном и его экипажем как по учебнику и поэтому все звучит так просто, словно это мог бы сделать любой. Лучшие военные акции всегда кажутся простыми. Как сухо заметил молодой капитан 2 ранга несколько месяцев спустя: «Королевские военно-морские силы потратили тринадцать лет на мою подготовку именно для такого случая. И если бы я все испортил, то это было бы расценено чрезвычайно плохо».

На «Конкерроре» все слышали незабываемое воздействие взрывов и знали, что их торпеды куда-то попали. Потом, когда шум затих, впервые за двадцать четыре часа звук винтов крейсера пропал, в наступившей тишине на гидролокаторе остался только зловещий звякающий звук, напоминающий звук бьющегося стекла или металла. Он отозвался эхом сквозь толщу воды, подобный далекому колокольному звону ада. Так звучит на современном гидролокаторе шум разрушающегося большого корабля.

С тех пор в каждом аргентинском докладе сообщалось о пожаре, возникшем на корабле, на котором погибли триста двадцать один человек. Из всего этого можно сделать вывод, что крейсер был плохо подготовлен к войне. Взрывная волна распространялась по кораблю так быстро потому, что слишком много дверей в переборках и люков были открыты вместо того, чтобы быть задраенными в готовности сдерживать огонь и воду. Закрытое состояние люков и дверей неудобно: в таком случае нужно около пятнадцати минут, чтобы добраться из одного конца корабля в другой, отдраивая каждую дверь, через которую проходишь, и затем задраивая ее снова за собой. Капитан 1 ранга Гектор Бонзо на собственном опыте понял: если вы посягаете на острова, принадлежащие другой державе, а та в свою очередь не довольна этим, то лучше всего находиться в готовности к эффективной обороне. Но он действовал так, словно не считал себя в реальной опасности, несмотря на полученное от британского правительства несколькими днями ранее предупреждение, что аргентинские корабли, представляющие любую угрозу британскому флоту, будут потоплены, как только выйдут за пределы двенадцатимильной зоны от материка. Этот человек еще не воспринял реальности ситуации, в которой все мы теперь находились, и в этом отношении он не был одинок.

Последние минуты «Бельграно»

На борту «Бельграно» пожары, высокая температура и повреждения были ужасающими. Ситуация вышла из-под контроля. Быстрое поступление морской воды вывело из строя все котлы и генераторы, а сочетание пожара и воды – вспомогательные генераторы, которые обеспечивали работоспособность водоотливных насосов и противопожарных средств борьбы за живучесть. Все освещение и системы связи корабля вышли из строя одновременно. Командир корабля и восемьсот семьдесят девять человек его экипажа сумели покинуть теперь уже полностью затемненный корабль. Все это заняло у них полчаса – время, необходимое, чтобы найти дорогу к надувным спасательным плотам. Через четверть часа после того, как капитан 1 ранга Бонзо оставил корабль, крейсер опрокинулся на левый борт с высоко поднятой вверх кормой перед тем, как уйти под воду. А в это время почти девятьсот человек его экипажа на переполненных спасательных плотах, окружающих место катастрофы, пели государственный гимн Аргентины. Некоторые из моряков не пережили эту морозную ночь. Я всегда поражался тому, что Мальвинские острова могут вызвать такие эмоции в душах аргентинцев. Для нас эта кампания была трудной и необходимой работой по поручению правительства. Для них это было чем-то сродни к священной войне.

Капитан 2 ранга Рефорд-Браун, имевший опыт таких атак только на тренировках в Фаслейне, подавил природный инстинкт вытереть со лба пот, расслабиться и выпить чашку чая, прежде чем заняться сбором копий всех записей для составления обширного отчета, необходимого для установления факта успешности его атаки. Все это продолжалось доли секунды, после чего он вернулся к реальности. Требовалось выполнить несколько срочных задач: прежде всего быстро избавиться от эсминцев, покинув опасную зону. Это означало существенное увеличение глубины погружения. Резко увеличив дифферент на нос, они пошли вниз и в сторону к юго-востоку, подальше от хаоса, который всегда окружает пораженный военный корабль, подальше от возмездия со стороны уцелевших кораблей.

В течение нескольких минут операторы гидролокатора услышали звуки трех взрывов, которые командир расценил, как взрывы глубинных бомб, сброшенных аргентинскими эсминцами. Они звучали довольно близко. Первая бомба всегда кажется близкой. Но времени для любопытства не оставалось, «Конкеррор» стремительно уходил на большой глубине на расстояние четыре-пять миль, пока звуки аргентинцев не стихли за кормой. У Кристофера возникало желание возвратиться для нанесения удара по оставшимся двум кораблям. Однако благоразумие – лучшая сторона доблести, и он предпочел сохранить «Конкеррор» в целости, нежели продолжать боевые действия в тот день. В последующие годы командир подводной лодки уточнил свое видение тех событий. «Я не думаю…, – рассказывал он мне, – что госпожа Тэтчер поблагодарила бы меня, если бы я, перезарядив торпедные аппараты, нанес удар по двум другим кораблям». Это мнение я оценил бы как более или менее безупречное, потому что, насколько я знал, он имел разрешение стрелять только по «Бельграно». Хотя должен добавить, что Кристофер был уверен в том, что он получил разрешение атаковать любой аргентинский военный корабль где угодно, кроме двенадцатимильной зоны от аргентинского побережья. Меня всегда удивляет то, как у двух экспертов могут быть диаметрально противоположные мнения о «простом факте»! Особенно если окажется, что я буду не прав.

На следующий день капитан 2 ранга Рефорд-Браун возвратился и увидел два эсминца, отнесенные ветром и течением на значительное расстояние к юго-востоку от первоначального места. Они вели поиск, спасая оставшихся в живых аргентинцев. Но теперь они были заняты миссией милосердия, а не войной, и Кристофер Рефорд-Браун направил свой «Конкеррор» прочь, оставив их выполнять свою незавидную работу.

По-моему, это был особенный день. Конечно же, мы не были в курсе действий «Конкеррора», равно как и они ничего не знали о нашей обеспокоенности возможной атакой со стороны аргентинского авианосца. В свою очередь никто из нас в то время не знал, что было на уме у аргентинского верховного командования. К 09.00 по аргентинскому времени им стало ясно, что в течение следующих нескольких часов ветер не появится, и запланированный утренний удар по нам был отменен. «Вентисинко де Майо» и его кораблям охранения было приказано следовать назад к материку. Примерно в тоже время «Генералу Бельграно», как мы узнали намного позже, было приказано перейти в район ожидания. Он уже шел на запад, и ему просто приказали не менять курс. Адмирал Аная, ставший перед фактом отсутствия у своих клещей одного «когтя», весьма разумно решил отменить всю операцию и сохранить возможность атаки с юга, если ему представится такая возможность.

Ничего этого мы, конечно, не знали. А потому все утро в воскресенье продолжали поиски признаков ожидаемых атак с севера и северо-запада, полагая, что «Конкеррор» справится с угрозой на юге. Я держал ударную группу в высокой готовности к отражению воздушных ударов по крайней мере до полудня, когда мы взяли курс на запад для подготовки высадки разведгрупп предстоящей ночью. В 22.00 я еще раз послал «Глэморган» и его группу для артобстрела позиций вокруг Порт-Стэнли для поддержания у аргентинцев веры в то, что мы собираемся высадиться в районе Порт-Стэнли и надеясь нанести поражение их флоту, но теперь уже на следующий день.

И только в 22.45 мы получили телеграмму из Нортвуда о том, что «Конкеррор» потопил «Генерала Бельграно». Новость встретили без большой радости. Это было только временное облегчение, связанное с уменьшением угрозы с юго-запада. В то время я понимал, что на родине эта новость будет на первых страницах всех газет и журналов, и что это очень хорошо для поддержания морального духа. Не желая дождя на этом параде, Нортвуд рекомендовал, чтобы я отозвал «Глэморган» и два фрегата, опасаясь, что один из кораблей может быть потерян. Я согласился.

С учетом всего произошедшего я полагал, что второй день для нас был неплохим: у нас все еще не было серьезных потерь и мы уменьшили угрозу для ударной группы с моря, потопив один крейсер. Только через несколько недель мы узнали, что результаты потопления «Бельграно» были такими глобальными. Поздно ночью, когда мы планировали наши последующие действия, весь аргентинский флот был в движении. Два эсминца на юге шли назад к Порто Бельграно, авианосец и его эсминцы проекта 42 направлялись назад к Ривер Плейт, три других фрегата также развернулись и следовали домой на запад.

Тогда никто не знал, что такие же старые, как и сам «Бельграно», торпеды Mk. 8** Кристофера Рефорд-Брауна отправили флот Аргентины домой. Невольно мы достигли почти половины того, что намеревались сделать, находясь еще на острове Вознесения: мы заставили аргентинцев развернуть их флот, а потопление британской лодкой одного их корабля принесло нам победу. Мы больше никогда не видели ни одного из аргентинских больших военных кораблей.

Глава 9
Молчание «Шеффилда»

После потопления «Генерала Бельграно» и отсутствия на данный момент видимой угрозы с юго-запада я мог бы выбросить из головы все, что связано с потоплением крейсера противника и подумать о последующих действиях. Однако в восьми тысячах миль к северу были приведены в действие силы, стремящиеся сообщить всем, даже отдаленно интересующимся событиями в Южной Атлантике, про гибель аргентинского военного корабля. Но мне тогда это было неизвестно.

Флит-стрит, традиционный лондонский штаб национальных газет, довольно бурно разворачивала свою деятельность. Мне кажется, что редакторы старались преподнести это известие как, выражаясь на их профессиональном языке, новость разряда «конца света». Огромные заголовки с сумасшедшим националистическим пафосом сообщали, что Королевские ВМС нанесли мощный удар по злобным силам генерала Гальтиери за Маргарет, Англию и Святого Георгия. «Сан» довольно не по-рыцарски поместила на первой странице самый большой заголовок за всю свою историю – «ПОЛУЧИЛИ?!» Другие газеты были одинаково несдержанны, преподнося потопление крейсера в выражениях, которые можно охарактеризовать как праздничные, даже ликующие или, используя «флитстритское» клише, «торжественные».

Я в то время ничего не знал об этих радостных новостях, сообщаемых потрясенному миру, потому что «быть потрясенным» не являлось частью моей работы. Тем не менее я был весьма удивлен, когда получил возможность увидеть некоторые передовицы и лично убедиться, как могут подаваться новости с войны. Вряд ли можно лучше представить разницу между взглядом с передовой войны и с передовой статьи газеты. Хотя должен признать, что «ПОЛУЧИЛИ?!» газеты «Сан», возможно, лучше других отражала те чувства, которые изначально царили в ударной группе. Для большей точности потребовалась бы дополнительная фраза, но при использовании принятого в этом таблоиде шрифта, она, наверное, не поместилась бы. Еще одним нюансом было то, что проницательные журналисты «Сан» были настроены на тонкое, едва уловимое различие между «спасением» и «ликованием». Наш метафорический крик «ПОЛУЧИЛИ!» как раз относился к первому, будучи криком человека, который наконец выдворил сердитую осу из своих брюк, оставшись неужаленным.

Тем не менее той ночью во всеобщей исключительной зоне мы ни секунды не думали о «Бельграно» не зависимо от того, празднуют дома победу или нет. Его потопление поставило перед нами новые проблемы. Где аргентинцы могут нанести ответный удар за такую унизительную потерю в открытом море? Где теперь был авианосец «Вентисинко де Майо» и его охранение? Каковы планы двух эсминцев с ракетами «Экзосет», которые были с «Бельграно»? Решатся ли аргентинские командиры снова взять нас в «клещи», как они планировали сделать это в воскресенье, или, опасаясь британских субмарин, полностью изменят направление действий и попытаются атаковать нас с воздуха? Никто не знал ответов, и можно было только предположить, что бы я делал на их месте, потеряв второй по величине боевой корабль во флоте. Я решил, что Мальвинский ястреб аргентинской хунты – адмирал Аная – обязательно попытается снова ударить с моря, и если он не хочет быть осмеянным дома, то ему не следует мешкать.

Вот какие мысли волновали меня сразу после успешной торпедной стрельбы Кристофера Рефорд-Брауна. Мой дневник довольно откровенно и кратко, всего в трех абзацах, описывает события того воскресенья.

К 04.00 реакция аргентинцев уже ясна. Их авианосец спешит через позиции атомных подводных лодок для нанесения по нам удара. «Бельграно» в это же время идет южнее. Однако все мои цыплята прилетят на насест к 08.00, и мы можем удалиться, сохранив разумную дистанцию, до рассвета. Не более чем «выходной», но это определит ситуацию, какой бы она не была. Боюсь, что подлодки упустили свой шанс. Конечно, они должны предпринять еще одну попытку, когда аргентинцы будут возвращаться в свои базы.

К полудню все еще нет никаких новостей и никакого удара. Мы начали расслабляться. В 14.00 «Конкеррор» наконец сообщил, что группа «Бельграно» в 08.00 задымила назад и почти достигла восточной оконечности банки Бурдвуда. Никаких известий от подводных лодок с севера, которые должны перехватить «Вентисинко де Майо» и его группу. В целом все представляется так: аргентинцы, наверное, решили, что мы не высаживаем десант [как они ожидали], и их атака слишком рискованна.

Совершенно верно. Но по ходу событий я получил возможность посмотреть репетицию реализации их плана, мои ответные действия и значительно улучшить Правила ведения боевых действий. Все испугались, когда я отдал приказ «Конкеррору» (в нарушение приказов свыше) атаковать аргентинцев. Без сомнения, у меня могут быть неприятности, но учитывая то, что меня сразу не сняли, можно ожидать, что это превышение полномочий будет забыто!

Как всегда дневник написан деловито с некоторым оттенком пренебрежения. Возможно, я думал, что пишу для потомков, надеясь на то, что когда-нибудь после моей смерти (если аргентинский флот или их ВВС каким-то образом прорвут нашу оборону) эти слова будут прочитаны. Полагаю, что любой командующий желает, чтобы его запомнили храбрым в бою, спокойным и уверенным в оценке опасности. И я сам не утверждаю, что менее, чем кто-либо другой, подвержен этому подсознательному чувству. Действительно, в то утро вероятность полномасштабных действий надводного флота, в которые будут вовлечены основные соединения с обеих сторон, была значительной. До настоящего времени я не имею ни малейшего представления о том, чем все это могло обернуться, и насколько я знаю, никто этого не анализировал. Случайное маловероятное обстоятельство – отсутствие ветра в районе «Вентисинко де Майо» – вынесло приговор: сражению в этот день не бывать. Потопление «Бельграно» определило, что оно вообще не произойдет.

К тому времени я уже привык спать урывками, ночь после потопления «Бельграно», конечно же, не была исключением. Около 01.30 по вертолету «Си Кинг», который обследовал хорошо освещенный, но неопознанный надводный объект, был внезапно открыт пулеметный огонь. Вертушка отошла и продолжала сопровождать судно на безопасном удалении, доложив об инциденте на ФКП «Гермеса». Я был поднят с постели, как только «джунгли» вернулся с ночной разведки, и немедленно приказал «Ковентри» и «Глазго» послать их вертолеты «Линкс» на северо-запад, чтобы проверить этот агрессивный объект. Как оказалось, его отношение к нам не изменилось: неопознанный катер сразу же открыл огонь по подходящим вертолетам, что заставило вертолет с «Ковентри» взорвать его хорошо прицеленной ракетой «Си Скьюа». Все это выглядело обычным, за исключением того, что ракета вызвала больший взрыв, чем ожидалось. Мы предположили, что это был корвет А-69 и британская ракета фактически попала в топливный бак «Экзосет». Что это была за цель, мы так и не узнали.

Вертолет «Линкс» с эсминца «Глазго», который не мог взлететь из-за неисправности радио, наконец-то взлетел и в двадцати милях от корабля около 05.00 обнаружил второй надводный объект. Это судно было затемнено и внезапно открыло огонь. «Линкс» достаточно быстро ответил двумя ракетами «Си Скьюа», одна из которых попала в ходовой мостик, убив капитана и семь членов экипажа, превратив судно в развалину. Им, как впоследствии выяснилось, было 700-тонное аргентинское патрульное судно «Альферес Собрал», бывший морской буксир американских ВМС.

С «Гермеса» мы передали сообщение на международной частоте бедствий, чтобы аргентинцы вышли и искали оставшихся в живых. Мы не могли оставаться слишком близко к материку. Для нас это могло кончиться тем, что аргентинские самолеты будут носиться над нами, словно мухи над коровьей лепешкой. Я послал один хорошо проинструктированный «Си Кинг» для заключительного поиска в районе. А среди всего этого уже разворачивалась следующая драма. «Ярмут» (в своем дневнике я записал «снова чертов «Ярмут») поднял панику, сообщив, что он слышал на УКВ сообщение: «Авария! Авария! Авария!»

«Господи, – подумали все. – Упал «Си Кинг». Далее разворачивались быстрые и эффективные поисково-спасательные мероприятия, которые выполняются всякий раз, когда поступает сообщение о том, что мы, возможно, потеряли кого-то из своих. Оценивая те события, должен охарактеризовать их как чрезмерные, так как в итоге оказалось, что «Си Кинг» вернулся домой без всяких проблем.

После этого я решил идти на юго-восток. С этого направления погода явно ухудшалась. Густые низкие облака и туман двигались над морем, ветер усиливался. Море начинало штормить, давление быстро падало. Видимость в лучшем случае не превышала милю. Резко холодало. Я подумал, что нам лучше бы остаться в зоне плохой видимости, так как аргентинцы могли напасть в любой момент. Они атаковали нас вчера, но мы им помешали и вынудили их отступить. Но это не гарантировало, что они не попытаются атаковать нас сегодня днем, вечером или завтра утром. Мы шли курсом на юго-восток в штормовом море. Эсминцы проекта 42 – «Глазго», «Ковентри» и «Шеффилд» – находились западнее нас. Меня тревожила мысль о местонахождении аргентинского авианосца: мы потеряли его с того времени, когда позапрошлой ночью его «унюхал» наш «Харриер». Подводные лодки по этому поводу также хранили унылое молчание.

К вечеру погода ухудшилась. Морской туман превращался в сплошную пелену. И в это время мы получили срочный запрос о помощи от одной разведгруппы, находящейся на берегу в районе бухты Беркли – большой бухты к северу от Порт-Стэнли. Четыре спецназовца, очевидно, были «приперты к стенке» аргентинским патрулем. Теперь они просили по возможности нанести удар по противнику с воздуха парой «Харриеров». Я тщательно рассмотрел этот вопрос. Моей естественной реакцией было немедленно оказать помощь, сделать все необходимое для того, чтобы вытащить их живыми. Однако условия были неординарные, и судьба очень сильно придавила фуражку командующего к моей голове.

Я отказал им, опасаясь потери двух «Си Харриеров» с пилотами, которые, возможно, не смогут сесть на палубу в тумане. Это приведет к еще одной существенной потере в моих ограниченных воздушных силах. Как это соотносилось с четырьмя спецназовцами SAS? Ответ ясен. Рисковать четырьмя солдатами, возможно, означало то же самое, что и двумя пилотами, но «Харриеры» были незаменимы. Мне представлялось, что другого выхода не было. В моем дневнике по этому поводу всего семь слов: «Отвратительное решение. Привыкаю к ним. Это ужасно».

В ту ночь я написал домой Шарлотте письмо, которое показывает, как мне приходилось сдерживать свои естественные человеческие чувства. «Ситуация очень изменилась, – писал я. – Мы на войне, мое сердце ожесточается». Я объяснил, что у меня произошла пара личных конфликтов, что мало помогает нормальной работе, когда ты отвечаешь за целый флот, которым нужно управлять в условиях войны. Я продолжал: «Иногда я должен разговаривать с людьми на борту корабля с каменным лицом. Мне не доставило удовольствия отправить вчера вечером нескольких аргентинцев в могилу, но это нужно было сделать. Не мой каприз посылать подводные лодки для уничтожения крейсера. Но с этим приходится мириться. Аргентинцы будут поступать по отношению к нам точно также, если им предоставится даже тень шанса».

Кроме этого, ночь прошла без происшествий. Нас укрыл густой темный туман, и аргентинцы после заката особо не стремились что-либо предпринимать. Утро тоже протекало достаточно спокойно до тех пор, пока после ланча аргентинцы не нанесли удар по «Шеффилду». Этот инцидент я уже описал в деталях в первой главе. Вы помните, как мой старый эсминец горел приблизительно в двадцати милях от нас, а его экипаж (когда мы завершили рассказ о тех событиях) уже покинул корабль. Теперь, когда капитан 1 ранга Сэм Солт благополучно добрался до «Гермеса», я попытаюсь проанализировать результаты первого за последние сорок лет серьезного ракетного удара по британскому флоту.

При двадцати погибших и двадцати четырех раненых было бы глупо считать, что все мы не были глубоко потрясены, хотя себя я считал значительно менее потрясенным, чем другие. Я ожидал этого или чего-то подобного уже несколько недель и был мысленно готов к возможной потере людей и кораблей. Я также не сомневался, что будут новые потери. Однако я не находился внутри кипящего котла, в который превратился «Шеффилд», не был непосредственным свидетелем этой особенной трагедии и той психической травмы, которую могли получить те, кто был на борту, когда по их кораблю нанесли страшный удар. Бушующие на палубах пожары, обжигающий жар, поступление воды, удушающий дым, крики и стоны раненых, ужасающий вид мертвых товарищей… С этим ничто не может сравниться. К тому же всех охватило смешанное чувство гнева, ужаса, ярости и беспомощности, а также почти безумного героизма некоторых оставшихся в живых. Кроме всего этого, был невысказанный страх перед тем, что еще одна такая же ракета, возможно, уже подлетает к ним.

На все это я не мог себе позволить потратить и секунды времени. Но я должен убедиться, что для раненых делается все возможное и что спасательная операция теперь завершена. «Шеффилд» должен догорать один, пока я полностью не удостоверюсь в том, что погреб ЗРК «Си Дарт» не взорвется. Моя следующая задача состояла в проведении тщательного анализа этих событий не с целью поиска виновных, а всестороннего исследования произошедших событий и извлечения из них соответствующих уроков. Мы обязаны проявить себя с лучшей стороны, быть более бдительными и менее уязвимыми для этой довольно простой французской ракеты, о которой думали, что знаем все, но 4 мая не сумели с ней справиться. Мы используем сложнейшую военную технику стоимостью в миллионы фунтов, но и она не помогла нам предотвратить удар аргентинской ракеты по «Шеффилду». Логика мне подсказывает, что этому есть только две возможные причины: а) наша техника не сработала; б) кто-то, где-то, как-то не сумел правильно ее использовать. О вооружении я знаю достаточно много и поэтому склонен говорить о второй причине. Очевидно, я высказал это Сэму Солту. Но как командующий этой группой я должен знать истину. Моих собственных предположений недостаточно. Нас подвела электроника? Или это была только человеческая ошибка в нашей сложной системе обороны?

Пройдет много месяцев, пока будут получены ответы на все эти вопросы. Как и во всех случаях, когда гибнет наш корабль, специально созданная следственная комиссия будет искать причины. Она порекомендует, выдвигать или нет предварительные обвинения против конкретных лиц по этому делу. На основании этих рекомендаций только главнокомандующий имеет право принять решение направлять дело в трибунал или нет.

Но это произойдет только в отдаленном будущем. Нам же следует извлечь уроки из инцидента здесь и сейчас. Я направил срочные сигналы на все корабли, требуя от них как можно скорее сообщить любую относящуюся к этому событию информацию. У них не было времени обмениваться друг с другом своими заключениями. Когда их донесения поступили на ФКП, то в общих чертах происшествие имело такой вид. Глазго: «Обнаружил «хэндбрейк». Видел ракеты на радаре. Произвел постановку ЛОЦ. Сообщил всем. Пытался сбить ракеты. Не смог». «Шеффилд»: «Ничего не видел и не слышал вплоть до удара». «Ковентри»: «Слышал «хэндбрейк». Поставил ЛОЦ. Ничего не обнаруживал». «Инвинсибл»: «Слышал предупреждение «Глазго». Раньше такие предупреждения слышал много раз. Никаких контактов. Не убежден. «Ярмут», находящийся в четырнадцати милях в стороне: «Наблюдал пролетающую близко ракету. Оранжевые стабилизаторы». В дальнейшем добавились еще некоторые детали.

Теперь у меня был довольно простой набор мнений, выводов и фактов для анализа. Аргентинцы провели свою атаку также, как на их месте поступили бы и мы. Их «Этандары» взлетели со своей авиабазы в Рио Гранде, набрали высоту, по пути дозаправились, затем снизились до самых волн, чтобы проскочить под лучами наших радаров. Вследствие кривизны земли воздушное пространство над водой за пределами двадцати миль было для нас невидимым. В сорока-пятидесяти милях от нас они «подскочили» до высоты примерно сто двадцать футов и включили свои радары для поиска. В эти несколько секунд их излучение было обнаружено на ЦКП «Глазго». После этого пилоты выключили свои радары и снова «нырнули» под лучи наших радаров. «Глазго» оповестил ударную группу. Ему никто не поверил. По крайней мере не поверил ЦКП «Инвинсибла». «Шеффилд» не отвечал. Через двадцать миль аргентинские самолеты «подскочили» снова. «Глазго» снова обнаружил их излучение. Аргентинцы включили системы самонаведения ракет и произвели пуск ракет по первой обнаруженной цели. После этого они снова снизились, чтобы развернуться и уйти домой. «Глазго», внимательно наблюдавший в нужном направлении, обнаружил ракеты на своем радаре и начал, образно выражаясь, «вопить» на все британские корабли, особенно на «Инвинсибл», который продолжал отрицать факт атаки, считая это еще одной ложной тревогой. «Глазго» быстро поставил ЛОЦ, чтобы увести ракеты. Но он в любом случае был в безопасности. Аргентинцы нацелили ракеты далее к юго-востоку, на «Шеффилд», в который одна из них и попала вскоре после 14.00. Вторая ракета была обнаружена одним или двумя наблюдателями особенно бдительного «Ярмута».

Вообще-то я ожидал, что повреждения, судя по просмотренному ранее фильму французского производителя «Экзосет», будут гораздо большими. Но ракета, очевидно, не взорвалась. Она просто пропахала машинное отделение, разбрасывая на своем пути топливо, которое сразу воспламенилось. Думаю, все мы знали, что случилось и как это произошло. Оставался вопрос, какие меры нужно предпринять, чтобы завтра это не повторилось? Я начинаю анализировать с хорошо установленного, определенного и скорее всего неизменного момента «подскока» «Этандаров» до высоты луча радара, прочесывающего море прямо перед ними. Это, полагал я, является неизменным аспектом вражеского ракетного удара. Последующая за этим цепочка событий на центральных командных пунктах определит судьбу обстреливаемых британских кораблей.

Насколько мы можем судить, ЦКП «Глазго» действовал наилучшим образом. Он обнаружил работу радаров «Этандаров» при первой же возможности, сопровождал приближающиеся ракеты все то короткое время, пока они летели. Старший офицер боевого управления «Глазго» и командир корабля действовали эффективно и со скоростью, заслуживающей похвалы, должным образом информировали ударную группу. По моим оценкам, они в течение минуты выдали картинку воздушной обстановки на экраны всех кораблей.

Однако, похоже, «Шеффилд» своими средствами радиотехнической разведки совсем не «слышал» радары «Этандаров» и не видел самолеты на своих радарах. Он также не слышал сигналов тревоги «Глазго» или решил, подобно начальнику ПВО на «Инвинсибле», что это очередная ложная тревога. В этот жизненно важный момент на его ЦКП явно не было никакого ощущения угрозы. Как бы то ни было, они не произвели постановку ЛОЦ. Они даже не оповестили, как я позднее выяснил, командира в его каюте. На этой первичной стадии анализа я не мог установить почему, но было очевидно, что «Шеффилд» вообще не среагировал на сообщение «Глазго». Ему должна была поступить «картинка» по линии взаимного обмена информацией, посредством которой «Глазго» передавал имеющуюся на своем радаре тактическую обстановку на другие корабли. Но они и на это совершенно не среагировали. Я не могу сказать, было ли это отказом электроники или некоторые их люди мысленно или физически были «не на работе». В любом случае это очень тревожное обстоятельство – один корабль дозора долой, осталось два, а замена все еще далеко.

Наши проверенные и отработанные приемы по противодействию удару «Экзосет» предельно ясны. Когда информация появляется на экране вашего радара или поступает к вам в радиосети с другого корабля, для действий остаются только секунды. Старший офицер боевого управления должен немедленно командовать и действовать, предполагая самую неблагоприятную интерпретацию ограниченного числа доступных фактов. Так выигрывается время для обеспечения безопасности кораблей. А в это он выясняет, что еще нужно сделать, например, сопровождать и уничтожать самолеты и/или их ракеты, подробно доложить, кому это необходимо, для проведения соответствующих оборонительных мероприятий. Совершенно ясно, что «Шеффилд» ничего подобного не сделал. Какой бы ни была причина, но после оповещения «Глазго» никаких действий предпринято не было. Фактом является и то, что «Шеффилд» в это время использовал свои терминалы спутниковой связи (SCOT), которая является помехой собственным средствам радиотехнической разведки. Это оставило корабль глухим, прежде всего к первичному предупреждению – излучению радаров «Этандаров», которое засек «Глазго». Но «Шеффилд» был способен обнаружить самолет и собственным радаром, даже не имея информации от «Глазго» о пеленге на обнаруженное им излучение радаров «Этандаров». Постоянный вопль «Глазго» – «двести тридцать восемь» – был бы для «Шеффилда» пеленгом приблизительно триста градусов, и это, возможно, было причиной того, что они пропустили маленькие, быстро перемещающиеся отметки на своих экранах. Вспомните, как операторы радара «Глазго» смотрели непосредственно по направлению, которое сообщалось старшим матросом Роузом и его наставником старшиной Хьювитом со станции радиотехнической разведки. Они в отличие от операторов на «Шеффилде» точно знали, куда смотреть. Я не знаю точно, сколько времени у «Шеффилда» заняло получение «картинки» радиолокационного изображения по системе взаимного обмена информацией. Это должно было произойти быстро, достаточно быстро. «Глазго», похоже, сделал все необходимое так стремительно, как это мог бы сделать и любой другой корабль.

Наш окончательный вывод заключается в том, что аргентинцы сделали не только то, что мы предполагали. Они также знали все о «Си Дарт» и при атаке подходили с большого удаления на минимально возможной высоте. Что мы можем предпринять в ответ? Без дальнего воздушного обнаружения – немного. «Этандары», кроме случаев, когда они направятся к авианосцам, минуя корабли дозора, будут находиться в пределах досягаемости «Си Дарт» менее минуты. Этого времени недостаточно, чтобы ракета настигла их прежде, чем «Этандары» снова станут невидимыми, а «Си Дарт» вряд ли будет очень эффективной при стрельбе по самой «Экзосет». Это заставляет нас надеяться только на ЛОЦ до тех пор, пока приближающиеся ракеты не подойдут ближе к авианосцам, где находящиеся рядом фрегаты проекта 22 смогут эффективно применить свои ЗРК «Си Вулф». Чтобы не подпустить «Этандары» к авианосцам на дальность применения их оружия, не остается ничего другого, кроме как использовать в дозоре на направлении вероятного удара эсминцы проекта 42 с их радарами дальнего действия. И если ЛОЦ окажутся неэффективными, то, возможно, мне придется жертвовать эсминцами, так как жертвовать моими авианосцами я не могу. Иного выхода нет.

Такой анализ подтверждает многое из того, что мы уже знаем. У нас двойная проблема. Как долго продержится боевой дух на эсминцах проекта 42? И что мы будем делать, когда эсминцев не станет? В Королевских ВМС их всего восемь: пять из них дома, три здесь: два пока еще в строю и один пылает на горизонте. Пополнение будет необходимо, желательно завтра. И явно больше чем один корабль. В то же самое время командир «Гермеса» Лин Мидлтон давит на меня, чтобы я рассмотрел его главную проблему. Он полагает, что постоянное напряжение пилотов «Харриеров», производящих вылеты изо дня в день, означает, что мы будем вынуждены использовать один из авианосцев на переднем крае в течение не более пяти дней, а другой держать далеко позади, порядка ста миль на восток, для восстановления сил летчиков. Это является, проинформировал он меня, стандартной практикой их боевого применения.

Лин сам был летчиком и дважды, пилотируя истребитель, вылетал за палубу авианосца и падал в море. В одном случае, чтобы не попасть под винты собственного авианосца, он находился под водой до тех пор, пока корабль не прошел над ним, и выбрался из кабины самолета с глубины в сто футов. Поэтому понятно, что он сочувствовал летчикам, понимал их напряжение и переутомление, когда те двадцать четыре часа в сутки находились в готовности.

Однако это не совсем так. «Си Харриеры» находятся в воздухе максимум два часа. Даже если пилот должен сделать три вылета в день, то это будет только шесть часов полетного времени. Подготовка к полету и доклад о результатах занимает также примерно шесть часов. Но они ведь молодые, крепкие и тренированные. И это война. Она должна закончиться менее чем через восемь недель. Мне необходимы две полетные палубы на переднем крае, и у меня только два авианосца – «Гермес» и «Инвинсибл». Несомненно, наступят дни, когда мы совсем не сможем летать, и это единственное время для «отдыха», которое мы можем себе позволить. Прости, Лин, но я не могу с тобой согласиться.

Так подводник, правда не без опасений, управлял авиатором. Я поручил ему найти способ выполнить эту задачу. Но это не сделало наши отношения более простыми и было не лучшим началом нашего сотрудничества на переднем крае войны. Однако мы постепенно обнаруживали, что обстоятельства работали на нас. На этом этапе мы еще не знали того основного фактора, который будет доминировать в мышлении аргентинских летчиков: высокая оценка эффективности британского ЗРК средней дальности «Си Дарт» класса «поверхность – воздух». Именно это заставило аргентинцев отказаться от использования средних и больших высот и действовать исключительно на высотах ниже зоны поражения «Си Дарт». У них оставались только предельно малые высоты. Поэтому удар по кораблям в море с воздуха они могли наносить только в течение светлого времени суток и при хорошей видимости. Без специального оборудования ни один пилот не может летать на большой скорости так низко и долго, если он не видит под собой поверхность моря. Хорошо, если бы мы все это знали заранее. Но нам для выяснения этого потребовались недели. Поэтому если мы требовали от пилотов совершать три вылета на патрулирование в течение дня, то они отдыхали ночью, что обеспечивало восстановление их сил. «Семейная дискуссия» между мной и Лином еще до отмены ночных полетов была причиной некоторой напряженности. Жаль, ведь каждый из нас стремился сделать свою работу как можно лучше. Война со всеми ее стрессами и постоянной угрозой часто обостряет взаимоотношения.

Общий анализ гибели «Шеффилда» сконцентрировал наши мысли на некоторых частных и одном основном вопросе: как остановить ракету, летящую со скоростью шестьсот узлов к кораблю? В результате мы не внесли никаких существенных изменений в принципы наших действий, но быстро усовершенствовали множество незначительных деталей. Тем не менее я оставался один на один с мучающей меня мыслью о том, как же могла случиться эта беда. Моим долгом было сделать все, чтобы этого не произошло снова. Меня очень раздражало и мучило отсутствие прямой, неопровержимой логики в этом вопросе. Я все еще точно не знал, как проскочила эта ракета. Я не мог себе позволить нечто вроде высказывания адмирала Битти в ходе Ютландского сражения^[61], когда его линейные крейсеры взрывались один за другим: «Что-то непонятное творится сегодня с нашими кораблями». Меня мучил вопрос – неужели я что-то упустил? Может, я был слишком близко и не смог видеть общей картины? Но я не мог отойти подальше и должен был принять данное свидетельство как свершившийся факт с единственной оговоркой, что в следующий раз я буду более внимателен.

Тем временем мы обобщили и довели до всех командиров наш анализ. Это ни в коем случае не был клич, призывающий восстановить порядок и поднять моральный дух, скорее горестное послание: «Теперь, парни, пришло время все делать лучше». А что мы еще могли сказать, когда толком не знали, что не сработало? Мы внимательно посмотрели на наши приманки, станции помех и ЛОЦ на предмет их возможного усовершенствования. Некоторые из усовершенствований оказались полезными. Самым существенным было решение выстреливать снаряды с радиоотражателями независимо от характера полученного предупреждения (подтверждено оно или нет). И чтобы не пропустить реальную опасность, мы всегда будем отвечать на крик «Волк!», что поставит нас перед фактом хронической нехватки снарядов с радиоотражателями. Решить этот вопрос смог только некий Айан Фаерфилд, председатель Чемринга – изготовителя дипольных отражателей из Гемпшира. Он перевернул небо и землю, за несколько недель открыл новую фабрику и восьмикратно увеличил выпуск своей продукции, которая по прежнему более-менее отвечала стандартам. Ему в конце концов за все заплатили, но к Кресту Британской империи, которого он был удостоен за свои усилия, прилагалась благодарность тысяч британских моряков.

Мы наконец осознали, что в действительности означает сигнал «Воздушная тревога – Белая». Это совсем не то, что «самолетов противника на подходе к нам нет» – своего рода «все чисто» времен второй мировой войны. Сигнал только указывает на то, что мы пока ничего не обнаружили. Разница состоит в том, что «Белая тревога» ничего не гарантирует. Через три секунды может быть обнаружен «Этандар», за которым последует ракета. После трагедии «Шеффилда» отпала необходимость призывать людей носить противоожоговую одежду – светло-желтые хлопчатобумажные защитные маски на голове и перчатки, которые предохраняют кожу от ожогов при внезапном взрыве бомбы, снаряда или ракеты. Закрывая все лицо, кроме глаз, маски создавали неудобства, поэтому офицеры и матросы, как правило, носили их на шее под подбородком. Быстрота развития событий на «Шеффилде» наглядно показала, что только упрямые люди, делающие все наоборот, могут ходить по кораблю, не имея под рукой огнезащитной одежды.

Опыт «Шеффилда» показал всем нам, что на корабле можно получить ужасные увечья, причем очень быстро. Некоторым это было ясно сразу, без лишних слов. Но сейчас это стало очевидным для всех – и изменения дали себя знать незамедлительно. Люди стали спать в помещениях выше ватерлинии. Много раскладушек и матрасов располагалось в проходах и коридорах. Люди просто перестали спускаться на нижние жилые палубы, предпочитая спать «наверху». Вообще-то, этот способ самосохранения имел смысл только во времена второй мировой войны, когда торпеда могла попасть ниже ватерлинии, но «наверху» люди чувствовали себя безопаснее, спали спокойнее. В Южной Атлантике командир и его боцман доброжелательно улыбались при виде новой породы спящих в коридорах моряков-цыган. Другая перемена касалась общего отношения к делу. И, наверное, это было самым основным результатом опыта, который мы извлекли из инцидента. Были люди, которые не думали, что им когда-нибудь придется нажимать на спусковой крючок или кнопку и фактически убивать людей. После «Шеффилда» все это изменилось; жизнь стала более ценной и более весомой, а добросовестное выполнение своей работы стало еще более важным. Я закончил мой собственный анализ мыслью, что сегодня, на пятый день войны, мы должны стать более сильными, с более быстрой реакцией и более подготовленными для отражения удара, чем были вчера. По крайней мере если мы хотим остаться в живых.

Вдали за горизонтом продолжал гореть «Шеффилд». Пожары, начавшиеся в машинном отделении и на камбузе, распространились в нос и в корму, и их никак не удавалось взять под контроль, несмотря на все усилия экипажа «Шеффилда» и помощь находящихся рядом «Эрроу» и «Ярмута». Теперь, покинутый экипажем, он горел один. Нам оставалось только наблюдать и ждать. Ждать, не придут ли посмотреть на это и аргентинцы. Может быть, на подводной лодке. Пока ударная группа отходила к юго-востоку, я рассматривал возможность потопления «Шеффилда» артиллерией или торпедой. Но, поразмыслив, решил подождать – по двум причинам. Во-первых, мы все еще подозревали, что аргентинцы действительно решат послать свою субмарину в этот район для потопления любого корабля, прибывшего на помощь «Шеффилду». Замысел, не предполагающий особой любезности с нашей стороны по отношению к врагу. Во-вторых, если он не взорвется, то мы могли бы отбуксировать его к острову Южная Георгия для того, чтобы забрать с него все, что возможно. Это означало, что нужно ждать, пока прекратится пожар и остынет корпус. Конечно, если этого не произойдет, то он утонет и не будет больше для нас проблемой.

Я отправил письмо Шарлотте, в котором, в частности, сообщалось: «Только сегодня получил твое письмо от 15 апреля, очень ему обрадовался. Вы все находитесь очень, очень далеко, как будто в ином мире. Вчера я видел осколок, который «прошил» нашего первого раненого (молодого старшего матроса с «Эрроу»). Матрос в порядке. Этот осколок был только частичкой 20-мм снаряда, размером с мой ноготь, но он прошел через грудь и попал в печень. Я не думаю, что смогу стать когда-либо прежним, и не очень рад этому. Становится очень одиноко…»

6 мая было паршивым днем приблизительно по четыремстам двадцати восьми причинам. Главной из них была потеря двух наших ценных «Си Харриеров» и двух хороших пилотов – капитан-лейтенанта Эйтон-Джонса и лейтенанта Кетиса, того самого Кетиса, который сбил аргентинскую «Канберру» пятью днями раньше. Они взлетели с «Инвинсибла» на обычное патрулирование в условиях низкой облачности и не очень хорошей видимости. Возможно, два «Харриера» получили радиолокационный контакт с низколетящим самолетом южнее ударной группы и спикировали на него.

Их больше не видели. В 11.25 «Инвинсибл» доложил о том, что он потерял с ними контакт. В течение нескольких минут мы организовали поиск, но ничего не нашли. Профессионалы сходились во мнении, что самолеты столкнулись в облаках в ходе исследования радарного контакта и упали в море. Их бессмысленная гибель стала для меня личной трагедией, и даже мысль о том, что несчастные случаи бывают всегда, не стала утешением. Они не должны были погибнуть, а мы не могли себе позволить их потерять. Моих «Харриеров» сразу стало на десять процентов меньше.

Погода оставалась мрачной целый день, как будто того, что случилось, было недостаточно. Это подчеркивало мое усиливающееся раздражение несколькими аспектами той жизни. Я не буду пытаться восстанавливать все это по памяти, а лучше обращусь к записям в дневнике, сделанным в тот вечер, восемь лет назад. Они раскрывают мои чувства лучше, чем я смогу описать их сегодня.

Вертолет с «Инвинсибла» ошибся на тридцать миль в определении своего места и умудрился держать в напряжении меня и три вертолета «Лине» в течение двух часов, преследуя скалу в районе Порт-Стэнли!

Сейчас утро. И хотя погода достаточно хорошая для вертолетов «Си Кинг», она слишком изменчиво-туманна для «Си Харриеров». Это превращает планирование полетов в почти безнадежное дело и ведет только к изматыванию экипажей.

«Джунгли», кажется, не туда высадил нескольких парней. Остаток дня прошел не лучше. Скрытый поиск подлодки в районе «Шеффилда» успеха не принес. Не дал результата и поиск противолодочными вертолетами с использованием гидролокационных станций в активном режиме.

Два «Харриера» упали без видимой причины, преследуя скоростную цель по пеленгу 250. Очевидно, это был контакт с надводным объектом, или вертолетом, или, вероятнее всего, ложный контакт. Ни один из них не является целью для воздушного патруля. Все это чертовски бессмысленно

Выяснив, что вокруг нас не было никаких самолетов, все стали искать надводные контакты и сопровождать их стрельбовыми РЛС. И так далее. И так далее. Все очень нервничают! Так прошел еще один сильно разочаровавший нас день.

Очень расстраивает тупиковое положение, в котором мы оказались. Я могу крутиться только в ВИЗ, заполненной рыбаками. Ситуация выходит из под контроля. Мы не можем никого атаковать за ее пределами и не можем рисковать. «Харриеры» не могут летать при такой погоде, и если я не буду осмотрительным, меня будут критиковать. Чувствую себя очень беспокойно и не доверяю Кабинету. Если нам нельзя рисковать, нельзя воевать за пределами ограниченной области, если мы должны находиться в зоне, в которой противник может наносить по нам удар из безопасных убежищ, то все наши силы, с которыми мы прибыли сюда, будут бесполезны. Я мог бы даже уйти из зоны.

Отправил длинную телеграмму главнокомандующему, в которой изложил перечень наиболее рискованных планов на следующую неделю или чуть дальше. Обратил внимание на то, что мне нужно знать, решится ли Кабинет когда-нибудь произвести высадку десанта. Если нет, то глупо терять человеческие жизни (хотя я могу понять, почему это может показаться хорошей идеей). Если они на самом деле намереваются высаживаться, тогда следует кое-что предпринять, чтобы проверить прибрежные воды и заранее несколько измотать аргентинские силы.

В довершение ко всему этому субмаринам было приказано прекратить что-либо предпринимать в районе нахождения основных аргентинских надводных сил. Очень похоже на то, что «Геркулес» (аргентинский эсминец проекта 42) будет еще раз упущен. Это невероятно: нельзя же ожидать, что у вас будет два, а тем более три шанса. Теперь и над атомными подводными лодками будут смеяться, как и над нами!

Много месяцев спустя я перечитал записи, сделанные 6 мая, и немного содрогнулся. Под ними я написал следующее: «Из записи того дня очевидно, что общую нервозность разделял и командующий оперативной группой [я]. Такие настроения приходят и уходят. Дневник же помог мне это зафиксировать. То время для каждого из нас по любым стандартам было плохим. Моряки ненавидят туман. «Шеффилд» поражен. Мы потеряли два «Си Харриера». Аргентинский авианосец был все еще неизвестно где. И моя система освещения воздушной и надводной обстановки вокруг ударной группы была какой угодно, только не безупречной».

7 мая было таким же утомительным днем, как и 6 мая. Мы находились возле восточной границы ВИЗ, разбираясь в тумане с подводным контактом, пока не выяснилось, что снова преследовали кита. Навестили «Шеффилд», все еще горящий, в волдырях, но без крена и дифферента и не севший заметно в воду. Вечером мы едва не потеряли еще два «Си Харриера». В плотном, но неоднородном тумане мы отказались поднимать наши самолеты для обычного патрулирования в воздухе, полагая, что если мы ничего не видим, то и противник тоже. Но в 18.07 получили убедительные признаки воздушного налета. Были ли это «Канберры», «Миражи», «Скайхоки», «Этандары» – мы не знали. Но мы не могли выяснить, как они могли атаковать нас в таком тумане.

«Инвинсибл» приказал двум «Харриерам» взлетать немедленно, в условиях неожиданного рассеивания тумана, и следовать на северо-запад. Спустя полчаса, начальник ПВО на «Инвинсибле» оценивает «налет» как ложную тревогу. Но в это время просвет в тумане, известный опытным авиаторам как «дыра для простаков», снова затянулся, окутав два авианосца густой пеленой.

Замечательно. Теперь у меня есть два «Харриера», попавших в ловушку. Они не видят не только палуб авианосцев под собой, но и корабли вообще. Нам оставалось только искать другое «окно» в тумане и надеяться, что у «Харриеров» не кончится топливо до того, как мы его найдем. По крайней мере мы знаем, где они находятся, и должны быть готовы спасти пилотов, если в конце концов они вынуждены будут катапультироваться. Но еще два бесполезно потерянных «Харриера»?! Как вчера? Это определенно не мой день. Но вдруг в тумане появилась еще одна «дыра для простаков», видимость улучшилась как раз на столько, чтобы «Инвинсибл» смог очень быстро принять самолеты. Это было очень кстати, поскольку несколько минут спустя авианосец снова стал призраком во мраке.

Тревожное состояние охватило ударную группу, пока мы скользили под толстым серым покровом тумана. Это продолжалось до вечера, когда «Бродсуорд», все еще в тумане, рискованно близко подошел к форштевню «Гермеса». Расстояние действительно было критическим. Мы не видели самого фрегата, но я никогда не забуду вид его кильватерного следа прямо перед самым нашим носом, эту бурлящую, зеленую, свежую пену. До него оставалось, наверное, только несколько десятков футов.

Три часа спустя, когда «Ярмут» привел к нам небольшую группу вспомогательных судов, диспозиция надводных сил превратилась в страшную путаницу. Неопознанные контакты появлялись на экранах, подобно коревой сыпи. Все путались друг у друга под ногами, пытаясь разобраться, кто есть кто до того, как настоящий, а не мнимый противник появится среди нас. Как обычно я лег спать сразу после полуночи, после разговора с Нортвудом по DSSS, прочитав сигналы за день и тихо приняв рюмочку виски «для успокоения».

Хотя в этот день абсолютно ничего важного не произошло, мы весь день были чересчур занятыми.

8 мая туман прояснился, и у меня стало легче на душе. Я решил, что с авиацией у нас ничего не получается и вынужден был некоторое время продолжать войну почти без нее. В то утро на совещании штаба мною был предоставлен план атак и изматывания аргентинцев на Фолклендских островах. Это объясняется тем, что я был встревожен поступившими в то раннее утро сообщениями о состоянии некоторых кораблей. Для начала «Гермес» остановил левую линию вала, пытаясь решить проблему со смазкой. «Инвинсибл» доложил о сложностях с передними кромками лопастей вертолетов 820 эскадрильи. «Глэморган» доложил о проблеме радара 992, которая была совершенно не кстати. Потом «Глазго» сообщил о проблеме с зондирующими импульсами и индикацией цели у радара 965. Я подумал: «Замечательно. У нас осталось половина исправных авианосцев, вертолеты разваливаются, «Глэморган» ничего не видит, а «Глазго» не может стрелять. Давай, Вудворд, что-то предпринимай, иначе все мы отправимся на дно».

«Бриллиант» должен был идти к северному входу в Фолклендский пролив для устрашения всего, что двигалось или могло бы двигаться. Это была своего рода лицензия на «свободную охоту», которую капитан 1 ранга Джон Коуард любил больше всего. «Алакрити» капитана 2 ранга Кристофера Крейга должен идти на огневую позицию у Порт-Стэнли для обстрела аргентинцев. Это должно было, во-первых, держать их в напряжении, а во-вторых, укреплять веру противника в том, что мы все же будем высаживаться в районе Порт-Стэнли. «Ярмут» той же ночью должен был отбуксировать «Шеффилд», и мы планировали послать рано утром «Бродсуорд» и «Ковентри» для усиления воздушной блокады путем обстрела любых самолетов, пытающихся взлететь или приземлиться на аэродроме Порт-Стэнли.

Сегодня я бы сказал, что тот день лично для меня стал еще одним поворотным моментом. Тогда я этого не знал. «Шеффилд» был, несомненно, шоком для нас всех, включая и меня. Мне повезло, что погода предоставила мне время для восстановления и для того, чтобы собраться. Я достаточно хорошо помню, что внушал себе «успокоиться». Убеждал себя в том, что «Шеффилд» не более, чем статистика. Неудобно – да; беспокойно – да; но не шок. Тогда мне это не очень хорошо удавалось. Корабль разрушен. Мой старый корабль. Погибли люди. Мои люди. Люди на борту корабля получили очень сильные ожоги. Мои люди. Внизу, в изоляторе «Гермеса» хирурги столкнулись с реальностью невиданного ранее масштаба. И в тихом уединении своей каюты я должен был сказать себе: оставь эмоции, нельзя позволять им руководить над твоими действиями.

Через три дня, быстрее, чем некоторые, я смог вернуться в игру. Но вокруг меня было слишком много возбужденных криков «Волк!» Слишком часто ЦКП неадекватно реагировали на стаи чаек. Все это было вполне закономерным. Мы станем лучше, сказал я себе, и в конце концов обратим трагедию «Шеффилда» себе на пользу, действуя, когда снова окажемся под ударом, более слаженно. Сделаем же правильные выводы из ошибок, которые неизбежны в любой человеческой деятельности.

Глава 10
Конец слежки «Нарвала»

В ночь на воскресенье 9 мая, пока я спал, «Алакрити» с огневой позиции у Порт-Стэнли вел артобстрел 4,5-дюймовыми снарядами аргентинских укреплений вокруг местного ипподрома. Он произвел более девяноста выстрелов. Каждый неизвестно откуда прилетевший снаряд обеспечивал реализацию нашего общего замысла: мы не собирались нанести большого ущерба противнику, а только стремились держать его в напряжении всю ночь, постоянно донимая и не давая покоя.

В это утро сразу после завтрака я планировал более мирное и интеллектуальное мероприятие – проведение совещания всего штаба. Нам предстояло решить вопрос безопасной высадки войск десанта в наиболее благоприятном для их действий районе Фолклендских островов, их поддержки с моря и с воздуха, а также необходимого для ведения боевых действий на берегу тылового обеспечения. Все это было очень важным для операции по освобождению Фолклендских островов, но по-прежнему оставалось всего лишь одной из моих основных задач как командующего сил оперативного прикрытия. От меня также требовалось заблаговременно нейтрализовать аргентинский флот и военно-воздушные силы, желательно, но не обязательно, заранее и удерживать их в таком состоянии неограниченное время после завершения сражений на берегу.

Здесь я хочу более подробно ознакомить вас с процессом решения такой военной задачи, как выбор подходящего места для высадки на берег пяти тысяч британских солдат, доставки необходимых им запасов, боеприпасов и снаряжения. При этом противник не должен вас уничтожить на переходе морем или при высадке на берег. Любая армия, перед которой стоит задача пересечь пляж при высадке на берег или при эвакуации (как это было в Нормандии или в Дюнкерке), находится в ситуации, которую Алан Милн^[62] мог бы описать, как «Тигра любит все, кроме этого». Особенно если противник все еще имеет в этом районе достаточно эффективные воздушные силы и, более того, значительные сухопутные войска.

Британцам в Южной Атлантике с воздушными силами, состоящими в первое время из приблизительно двадцати «Си Харриеров» и, возможно, еще четырнадцати на пути к нам, противостояли ВВС Аргентины в составе двухсот самолетов, в основном наземного базирования. Нам следовало быть даже более осторожными, чем этому учит исторический опыт. Войска, которые высаживаются на берег, будут в течение короткого промежутка времени очень уязвимы, и нам необходимо свести эту опасность до самого минимума.

В это воскресное утро мы только нащупывали путь. Ведь наша общая директива, подготовленная в середине апреля, когда мы оставили остров Вознесения, требовала, как нам представлялось, корректировки в самое ближайшее время. Когда мы впервые ее получили от главнокомандующего ВМС, ее формулировка была такой: «…произвести высадку… с намерением освободить Фолклендские острова». Весьма туманно, если бы предмет директивы не был таким серьезным. Мне казалось, что это означало: «занять позицию и быть готовым идти вперед, когда и если мы вам прикажем». Ключевыми словами были «с намерением освободить». Они не означали «освобождать» – мы могли только неопределенное время ждать. Мы быстро отбросили любую возможность полной блокады, так как: а) не имели достаточно сил для блокады Фолклендских островов; б) не могли достаточно долго оставаться в море для реализации программы «уморить их голодом», даже если при таком варианте можно было каким-то образом не затронуть местных жителей.

Нам следовало высадиться там, где мы могли бы развернуть оперативную базу, с которой можно было бы атаковать аргентинцев, если нам прикажут это делать. Но на этом этапе выбор места высадки был значительно осложнен дополнительным политическим условием, переданным мне, а не КомАмГ (как я со временем установил), из Великобритании через DSSS. Там серьезно опасались, что Организация Объединенных Наций вынесет резолюцию о «замораживании» боевых действий с обеих сторон. Если это случится раньше, чем мы нанесем поражение аргентинским сухопутным войскам и восстановим аэродром в Порт-Стэнли, то у нас будут большие проблемы. У нас, конечно, будет передовая оперативная база, но ее пришлось бы превратить в долговременную базу, которую можно эффективно оборонять. Эта база должна находиться достаточно далеко от Порт-Стэнли, и с нее мы могли бы атаковать, если обстоятельства снова изменятся. Итак, цели десантирования, еще три недели назад казавшиеся такими туманными, прояснялись, если не становились близкими к определенным. Кроме района высадки, с которого мы начнем свое наступление, нам также требовалось определить место для «прибрежного» аэродрома. У читателей не должно возникать сомнений относительно профессионализма наших командиров. «Прибрежный аэродром» – это просто место на берегу, где наши истребители и самолеты обеспечения могут как взлетать, так и садиться. То есть нам следовало как можно скорее построить взлетную полосу. Эта полоса должна иметь длину всего восемьсот ярдов, поскольку большой транспортный самолет «Геркулес» С-130 имеет довольно короткий разбег, а «Харриеры», хотя и могут взлетать вертикально, но при взлете с короткого разбега или с использованием трамплина берут гораздо большее количество топлива и оружия. Оба типа самолетов жизненно важны для такого анклава: «Харриеры» – для защиты войск и аэродрома; транспортники – для срочной доставки ресурсов (людей и боевой техники). Наличие полосы избавляет от необходимости сбрасывать грузы на парашютах в открытом море и затем подбирать их кораблями, как это делается сейчас! Но если нас «заморозят» в анклаве на продолжительный период, нам придется удлинить полосу для использования ее «Фантомами» Королевских ВВС. И это нужно будет сделать до момента, когда мы по той или иной причине останемся без «Си Харриеров». Это значительно более сложная и длительная работа.

Анклаву нужна достаточно глубокая гавань для периодического захода всех наших кораблей с целью пополнения запасов, ремонта и обслуживания. Так же, как и взлетно-посадочная полоса, гавань должна быть тщательно выбрана и, конечно же, должна быть защищена от ударов аргентинцев с земли, моря и воздуха. Классический способ обороны против контратак сухопутных войск состоит в выборе места анклава как можно дальше от аргентинцев. Предпочтительнее создать условия, которые вынуждали бы их форсировать водную преграду, чтобы добраться до нас. Но всегда нужно иметь в виду, что и у нас в свою очередь может возникнуть желание атаковать. Поэтому мы имели несколько вариантов для выбора. Первым районом высадки был Западный Фолкленд (район бухты Стиве-ли), достаточно удаленный от противника, чтобы строить взлетно-посадочную полосу без угрозы постоянных атак с его стороны. Вторым, и более предпочтительным, был район Лафонии, обширная неприветливая южная часть Восточного Фолкленда с ее изрезанной береговой чертой и огромными, достаточно глубокими бухтами. Здесь наиболее подходящей была бухта Лэу, расположенная примерно в сорока милях к юго-западу от Порт-Стэнли. Защищенная бухта Лэу переходила в гораздо более глубокую пятнадцатимильную бухту Приключений. Обе бухты защищены от Атлантики равнинным, невыразительным, имеющим форму бумеранга островом Бликер, ранее пустынным, а теперь ставший домом мужчине, женщине и двум тысячам тремстам овцам. Ни один клочок земли на нашей планете не соответствует более точно своему названию.

Бухта Лэу и ее окрестности выглядели многообещающими, поскольку у нее было несколько серьезных преимуществ:

а) она была почти неприступна со стороны моря;

б) ее воды были достаточно глубоки, прозрачны и достаточно исследованы, что обеспечило бы нам безопасную в навигационном отношении и достаточно защищенную от непогоды гавань;

в) окружающая местность была равнинная, что облегчало строительство взлетной полосы, хотя мы не знали твердости грунта;

г) это был один из самых «безопасных», максимально удаленных восточных районов Фолклендов;

д) бухту Лэу не окружали холмы и, следовательно, не было никакого прикрытия для людей и кораблей от вражеских самолетов, но и это имело свои преимущества. В таких условиях облегчается работа операторов британских ЗРК «Рапира» – высокоточного оружия, способного отражать удары истребителей и бомбардировщиков; в условиях холмистой местности эффективность ЗРК, возможно, будет меньшей;

е) аргентинским сухопутным войскам в случае попытки контратаковать придется осуществить очень длинный и трудный переход. Им предстояло бы пробивать себе путь по равнинной и узкой полоске суши, образующей своего рода «мост», соединяющий Дарвин с поселением Гус Грин, но эта полоска была бы сложной и для нас, если нам потребуется наступать через нее, а не «находиться в готовности неопределенное время».

Бухта имела приемлемые пляжи. Возможно, это было подходящее место для анклава, но не для наступления с целью освобождения островов.

Мы также размышляли о бухте Кау, расположенной в довольно уязвимой позиции, к северу от бухты Беркли. Ее глубоководная акватория площадью сорок квадратных миль отделяли бы нас от пушек Порт-Стэнли. По наши специалисты в области артиллерии доказали нам, что анклав в бухте Кау будет в пределах досягаемости огня 155-мм аргентинских орудий, а это доставило бы нам больше неприятностей, чем такой анклав того стоил. Мы без сомнений отклонили этот вариант.

Еще мы рассматривали бухту Тил – глубоко врезающуюся в сушу бухту с узким входом с северного побережья полуострова Макбрайд и образующую огромное внутреннее морское «озеро». Мы полагали, что будем там в полной безопасности от нападения подводных лодок, но в то же время аргентинцы могли бы заблокировать узкий вход и закупорить нас в этой «бутылке» на много дней, а возможно, и недель. Бухта Тил нам тоже не подходила.

Еще одним местом, которое мы рассматривали, была, конечно же, бухта Карлос, хорошо защищенная окружающими холмами, но очень посредственная как место для посадки и взлета самолетов. Она была уязвимой в случае контрнаступления аргентинской армии. В качестве места для анклава это был, на наш взгляд, не лучший выбор. Но как место, с которого можно наступать и освобождать острова, она по сравнению с остальными вариантами имела большие и очевидные преимущества для войск десанта.

Мы рассматривали все эти районы. Я поддерживал идею строительства взлетной полосы, поскольку она сняла бы нагрузку с моих авианосцев. В перспективе это даже позволило бы отправить авианосцы домой. Со временем, когда установим долговременную оборону островов, мы должны будем это сделать. Двух авианосцев недостаточно для того, чтобы один из них постоянно находился на службе в 8000 милях от базы, а ускоренная программа строительства «Илластриеса» все еще вызывала сомнения. В итоге я должен сказать, что на этом этапе ударная группа голосовала бы за Лафонию – для обороны, за Карлос – для наступления и за Западный Фолкленд – как за не очень хороший третий вариант.

Но уже в первых числах мая мы считали весьма вероятным, что директива нашего главнокомандующего будет изменена, и нам прикажут высадить войска для «освобождения Фолклендских островов…», исключая слова «с намерением». Это избавило бы нас от необходимости создавать анклав, строить там взлетно-посадочную полосу значительных размеров и дало бы возможность наступать и отбить свой аэродром в Порт-Стэнли, который они 2 апреля у нас позаимствовали. Мы знали, что адмирал Филдхауз никогда не был сторонником формулировки «с намерением» и всегда полагал, что мы должны высадиться, освободить острова и покончить со всем этим. Министерство обороны и политики склонялись к более осторожному подходу, но теперь в Лондоне их аргументы теряют силу. Моим советником по войскам десанта на борту «Гермеса», преемником полковника Ричарда Престона, стал полковник Королевской морской пехоты Джон Фишер. Он был почти уверен в том, что изменения к нашей директиве обязательно поступят в течение следующих нескольких дней.

Полковник Джон был высокообразованным морским пехотинцем. Его острый, язвительный ум не мог обходиться без нескольких тихих шуточек, которые он время от времени отпускал в адрес собственного полка. Эту привычку его коллеги, офицеры морской пехоты, были склонны считать разновидностью измены. Но полковник Джон, который лично меня полностью устраивал, всегда был в курсе всех происходящих событий и полагал, что мобилизация Пятой армейской пехотной бригады и реквизиция «Куин Элизабет II» для переброски бригады в Южную Атлантику ясно и неопровержимо свидетельствовали о создании гораздо более мощной группировки войск десанта. «Пятая бригада» теперь состояла из шотландских и валлийских гвардейцев, стрелков гуркхов, королевской артиллерии. Их прибытие могло бы означать только одно: теория анклава провалилась; Нортвуд уже планировал высадку, наступление и освобождение островов. Для меня это было то, что нужно. Анклав никогда не считался привлекательным вариантом, и я был рад, что его удалось избежать.

Именно поэтому сейчас, утром 9 мая, офицеры моего штаба, морской командующий амфибийной группой Майк Клапп, бригадир Джулиан Томпсон, другие старшие командиры войск десанта, находящиеся далеко к северу от нас в Атлантике, и, несомненно, Нортвуд пришли к единому решению. Однако в то время я все еще имел только первоначальную директиву главнокомандующего, и опыт подсказывал мне, что ее не нужно спешить выбрасывать в мусорную корзину. Поэтому я продолжал рассматривать все проблемы в самом широком смысле. Но в то же время все более склонялись к тому, что если директива действительно изменится, мы будем осуществлять высадку десанта однозначно в бухте Карлос.

Из нашего короткого списка вариантов: Западный Фолкленд, Лафония и бухта Карлос – мы, очевидно, должны были отказаться от первого, потому что это было слишком далеко и требовало проведения повторной высадки со всеми вытекающими последствиями. По тем же самым соображениям, по которым узкий перешеек в Дарвине делал Лафонию подходящим местом для обороны от аргентинских контратак, она была плохим районом и для атаки аргентинских позиций. В результате оставалась только бухта Карлос. Все участвующие в планировании высадки теперь одобряли этот район, спрятанный за выступающим холмом восточного мыса полуострова Фаннинг и занимающего господствующее положение у северного входа в Фолклендский пролив. Он имел несколько преимуществ:

а) от ударов с воздуха его берега были частично защищены простирающимися на юго-восток от мыса Фаннинг холмами и горами Сассэкс на юге;

б) флот вполне устраивали глубины в бухте и характер грунта в районах якорных стоянок кораблей, что обеспечивало навигационную безопасность, хотя здесь и было немного тесновато;

в) бухта имела два входа со стороны открытого океана; в нее можно было легко попасть с севера и с юга через Фолклендский пролив; оба входа были слишком широки, чтобы эффективно заблокировать их судами (в отличие от входа в бухту Тил), а наличие двух входов делало для аргентинцев задачу перекрытия их субмаринами и/или минами более трудной;

г) он обеспечивал хорошую защиту от ветра и плохой погоды.

На ФКП «Гермеса» мы продолжали уточнять детали общего плана операции. Но вычислять приливы и отливы, воздействие ветра, моря и волнения или определять лучшие пункты для высадки десанта с кораблей и судов было уже не моим делом. В мою задачу также не входил поиск густого черного грунта, который командиры кораблей считают надежным для удержания якоря. У меня не болела голова о том, где мы могли бы найти песок, траву, глину, гальку или ракушку, или о том, как крутизна берегового склона будет влиять на скорость отлива. Я, например, не принимал участие в дискуссии, сможет ли десантный катер подойти достаточно близко к пляжу или десантники вынуждены будут взвалить на себя и переносить огромные тюки с оборудованием и боеприпасами, преодолевая расстояние в четыреста или пятьсот ярдов до пляжа вброд по ледяной воде, что сделает этот переход слишком продолжительным, утомительным и опасным. Такие задачи решали десятки специалистов флота и морской пехоты, для которых они не представляли сложности. «Вудворд, никаких ошибок», – сказал я себе. Эти вещи должны быть рассчитаны исключительно правильно, и я должен полагаться на специалистов.

Однако на более высоком уровне мы спрашивали себя: будет ли предлагаемый плацдарм высадки удобным для обороны в случае решительных атак сухопутных войск противника? Насколько эта оборона надежна в течение короткого или продолжительного времени при ударах с воздуха бомбами или ракетами? Сможем ли мы защитить плацдарм от ударов с моря и от ударов надводных сил или подводных лодок? Как мы узнаем, что этот район не минирован? Где морское дно поднимается до глубины менее шестидесяти футов – минимальной глубины, необходимой для малой подводной лодки, чтобы приблизиться в подводном положении? Можем ли мы направить суда и корабли в этот довольно стесненный холмами район для укрытия от ударов с воздуха? Можем ли мы минимизировать наступательные возможности аргентинцев и максимизировать наши оборонительные возможности? Это были трудные вопросы. Большие холмы давали не только преимущества, они не обеспечивали «чистых» секторов для раннего обнаружения воздушного противника, что в свою очередь не позволяло нашим огневым средствам своевременно захватить его. В двухстах милях от берега мы имели максимальные возможности раннего обнаружения противника, но такое положение предоставляло и ему максимальные возможности наносить по нам удар высокоточными ракетами типа «Экзосет». У холмистых берегов мы минимизировали его возможности нанести по нам удар, но в тоже время ограничивали свои шансы обнаружить противника. Кажется, покойный Джон Пол Гетти^[63] сказал, что на каждый плюс где-то всегда найдется минус. Скупой старый нефтяной миллиардер был прав.

Искусство, конечно, заключается в нахождении правильного баланса. Мы в конечном счете достигли его или за счет везения, или хорошего управления. Меня удивляет то, что к подобным выводам не смогли прийти аргентинцы. Но на этой стадии никакого окончательного решения не могло быть принято, и поэтому работа нашего штаба продолжалась. К этому времени «Алакрити» возвратился с артиллерийской огневой позиции, «Бриллиант» возвратился от Северного Фолкленда, а «Ярмут» буксировал поврежденный «Шеффилд». «Ковентри» и «Бродсуорд» были на переходе к Порт-Стэнли с задачей попытаться установить его «воздушную блокаду». На «Гермесе» обстановка тоже казалась относительно спокойной. Однако недолго.

В 11.50 два наших «Харриера», вооруженные 1000-фунтовыми бомбами и управляемые с «Ковентри», установили контакт с надводным объектом на дальности пятьдесят миль в районе к югу-юго-востоку от Порт-Стэнли. Такое событие обычно становится причиной оповещения по кораблю: «Адмирал приглашается на ФКП!» На этот раз этого не потребовалось – я уже был там.

Мысли лихорадочно закружились в моей голове. Это не аргентинский авианосец: им не нужно было выдвигать его так далеко вперед и, конечно же, он не мог быть один. Вряд ли это был аргентинский военный корабль – похоже, что все они ушли домой. И все же… в восточной части ВИЗ мне совсем не хотелось находиться в пределах дальности стрельбы его ракет «Экзосет», ведь флот Аная все еще мог возвратиться.

На другом конце ФКП мой заместитель по боевому управлению Питер Вудхэд сказал: «Сэр, это опять этот чертов рыболовный траулер. Они только что идентифицировали его. Это «Нарвал», которого мы предупредили в ночь перед прибытием в зону десять дней тому назад».

Я подумал: «Черт его побери. Мне только не хватало, чтобы эта мелкая жаба днем и ночью сообщала наши точные координаты их проклятым ВВС». Но логика в глубине души подсказывала: «Осторожно, Вудворд. Это такая же ситуация, как и в случае с бразильским авиалайнером. На этом траулере полно рыбаков, гражданских лиц. Хорошенько подумай прежде, чем их уничтожить. Если они ни в чем не виноваты, за это придется отвечать». Мне не позволялось атаковать любое рыболовное судно, будь оно аргентинским или нет. Мои Правила ведения боевых действий категорически запрещали это. У меня есть полномочия уничтожать только военные корабли. «Харриеры» стрельбой из 30-мм пушки по курсу траулера могли бы заставить его остановиться, но через несколько минут из-за недостатка топлива они должны будут оставить «Нарвал». Тогда он сможет продолжать свое дело и снова исчезнет. Я не мог никого туда послать, чтобы посмотреть более внимательно, – на это не хватит времени. Он сможет уйти, чтобы продолжить работу, какой бы она ни была. Где он находился эти последние несколько дней? Почему до сих пор мы его не поймали? Что он собирается предпринять?» Мне не давал покоя вопрос: «Это такая же ситуация, что и с бразильским авиалайнером? Столкнулся ли я с аналогичными обстоятельствами?» После некоторых размышлений я попытался выиграть время и громко спросил: «Мы достаточно уверены в его идентификации?»

«Да, сэр, – поступил твердый ответ. – Пилот пролетел низко, название траулера на его корме».

В течение следующих нескольких секунд я был удовлетворен по крайней мере тем, что эта ситуация не была похожа на предыдущую. Когда три недели назад «грабитель» (бразильский «боинг») шумел в воздушном пространстве над нами, у меня не было абсолютной уверенности относительно его принадлежности. Ни он, ни мы не были на войне, объявленной или нет. Ударная группа не находилась в пределах действия аргентинских ВВС берегового базирования. И мы не были в пределах ВИЗ. Но теперь мы, несомненно, были на войне: по кораблям нанесены удары и часть из них потоплена, сбивались самолеты, есть убитые и обожженные люди. Ситуация была не такой, как прежде. Более того, я знал принадлежность траулера. Мы его уже встречали дважды. И в прошлый раз за несколько часов до нашего входа в ВИЗ я лично велел «Алакрити» предупредить его. Теперь он снова здесь и не в международных водах (или в воздушном пространстве подобно бразильскому воздушному лайнеру), а в объявленной на весь мир всеобщей исключительной зоне. Был ли он безобидным рыболовным судном? Подозреваю, что нет, разве что его экипаж был очень глуп. Следовал ли он по пятам за моей ударной группой? Это казалось весьма вероятным. Иначе что он делает здесь, на известном театре военных действий, когда ему было недвусмысленно сказано командиром корабля Королевских ВМС убираться прочь из района?

В тот момент я сильно рисковал. Если бы я сбил воздушный лайнер и оказался неправ, вся операция могла быть отменена, и я лично отвечал бы и перед людьми, и перед самим собой. Теперь я стоял перед необходимостью принятия другого, имеющего большее значение решения, не располагая временем для получения совета свыше. Я сказал себе: это как раз то, для чего существует командующий; я назначен сюда, чтобы менять правила в случае необходимости. Главное, чтобы в конечном итоге я был прав. Так какие же были варианты? Рыбаки в целом не глупы. ВИЗ не самое лучшее место для ловли рыбы на этой неделе. Если они не слышали об этом по радио, то они знали это непосредственно от «Алакрити». Следовательно, они скорее всего не ловят рыбу. Если они не ловят рыбу, то, конечно же, они следят за нами. Других причин держать людей в этом районе нет. Если они должны следить за нами настоящим образом, то нуждаются в профессионалах. Поэтому на борту судна для общего командования и поддержания связи должен находиться личный состав аргентинских ВМС. Несмотря на то, что я был уверен в наличии гражданских на борту «Нарвала», это делало его для меня военным кораблем. Сам по себе он не способен навредить нам, но может сообщить противнику наше точное местоположение со всеми вытекающими последствиями. Я знал, что не имею разрешения атаковать рыболовные суда, однако был твердо уверен, что это судно таковым не было. Кроме того, я был на войне. Воевал уже девять дней, и это ожесточило мое сердце.

Итак, я приказал двум британским самолетам попытаться его остановить, лишив хода. Применение минимальной силы – задача непростая, когда у вас есть только 30-мм пушки, тысячефунтовые бомбы и несколько минут времени до того, как «Харриеры» должны возвращаться из-за отсутствия топлива. Они начали с пушек. «Нарвал» продолжал идти вперед, подняв аргентинский национальный флаг. Наконец пилоты запросили, можно ли им сбросить бомбу. Бомба могла взорвать «Харриер» в воздухе, выбросить из воды «Нарвал» или сделать то и другое. Мне не нужно было его топить, но очень хотелось лишить его хода. Я не мог позволить ему снова уйти и дал разрешение на бомбардировку.

К счастью для всех, тысячефунтовая бомба имела взрыватель для бомбометания с большой высоты и при сбрасывании с малой не взорвалась. Она попала в «Нарвал», сразу убила одного несчастного члена команды и сделала в судне большую пробоину. Второй самолет «поперчил» «Нарвал» градом снарядов, и аргентинский траулер в конце концов остановился, закачавшись на волнах.

В 12.20 я решил, что нам необходимо срочно высадить вертолетом на его борт группу SBS или SAS. Я не хотел, потопив судно, губить рыбаков, если этого можно было избежать. В то же время мне необходимо было любым способом получить доказательства о роде его занятий. «Инвинсиблу» было приказано это обеспечить. Пока все идет по плану.

Сделанные впоследствии записи в моем дневнике кратко зафиксировали историю «Нарвала» за последующие несколько часов. Сага начинается так: «Если вы попытаетесь предпринять что-нибудь незапланированное с авиацией или спецназом, то все это обернется в шестьдесят два раза дольше, чем вы предполагали. Корабли импровизируют, каждый репетирует, проверяет и задерживает. Результат – неразбериха, трата времени на выяснение ситуации. Мы чуть не потеряли (из-за отсутствия топлива) вертолет «Си Кинг» Mk. 4. Без сомнения, завтра до утра все само собой разрешится». Я только проинструктировал ФКП сообщить мне, когда они получат известия об аргентинском траулере. После этого мы возобновили совещание штаба, посвященное чрезвычайно сложному виду действий – высадке.

Около 14.00 по Гринвичу «Ковентри» донес об обнаружении неизвестного воздушного объекта в ста шестидесяти пяти милях к западу, который оказался аргентинским транспортным самолетом С-130 «Геркулес» в сопровождении двух или трех истребителей «Мираж». Они пытались достичь Порт-Стэнли. «Ковентри» «захватил» их на дальней границе зоны поражения и немедленно произвел пуск двух ракет «Си Дарт» по небольшому воздушному конвою. Ракеты в цели не попали, очевидно, потому, что аргентинские пилоты отвернули на запад. Когда капитан 1 ранга Харт-Дайк доложил мне, что ЗРК «Си Дарт» опять не сработал, я предположил, что причина состоит скорее всего в применении ракет на предельной дальности и сказал ему: «Имейте выдержку, Дэвид. Не стреляйте до тех пор, пока не увидите белки на их глазах».

В конце концов в 16.00 группа спецназа высадилась с вертолета «Си Кинг» на борт «Нарвала» и обнаружила там тринадцать человек, включая одного погибшего. Среди них был капитан-лейтенант аргентинских ВМС Гонзалес Лланос. У него имелись документы, которые вне всякого сомнения подтверждали то, что «Нарвал» не был безобидным рыболовным судном. Там были книги шифров, карты, справочники, специальные военные радиопередатчики и приемники. Но к тому времени судно начало погружаться в воду. Экипаж сняли, оставив судно тонуть.

Когда я вспоминаю этот инцидент, меня не пробирает дрожь так, как при воспоминании о бразильском авиалайнере. Думаю, что мои сомнения относительно «Нарвала» были сглажены закалкой в Северной Атлантике. Русские разведывательные траулеры были частью тамошней обстановки. Советские суда были очень насыщены аппаратурой – их электронное оборудование перехвата можно было легко заметить даже нетренированному наблюдателю. Мы называли их «Элинт-траулерами», и я точно знал, как они выглядели. Тот факт, что «Нарвал», представляющий для нас не менее серьезную угрозу, не напоминал мне шпиона-траулера, было главной причиной моих колебаний. Тем не менее сознательно принять решение о нарушении установленных Правил ведения боевых действий всегда очень тяжело. Стандартное оправдание «ну, в общем контексте того времени действия казались мне правильными» не поможет, если окажется, что вы были неправы независимо от того, каким бы ни был «общий контекст в то время».

Поэтому мой совет: «Не делайте это… если не…» В нашем случае, даже сами аргентинцы расценили этот факт как «поимка на месте преступления» и никогда не жаловались, что «подлый британец разбомбил безоружный рыболовный траулер».

В любом случае это перестало меня беспокоить, однако было еще три проблемы разного масштаба. Я должен был сам хорошо их обдумать, поскольку они имели весьма серьезные последствия. Первая: почему «Ковентри» не смог поразить цели двумя ракетами «Си Дарт». ЦКП «Ковентри» утверждал, что цель была «реальной», но я знаю этот «машинный» язык. Это только предположение, основанное на постоянстве курса и скорости цели с момента пуска по ней корабельной ракеты и до момента попадания ракеты в цель на предельной дальности действия. Другими словами, цель должна «сотрудничать с ракетой!» Настолько нам известно, все четыре аргентинских самолета ушли невредимыми. Я столкнулся с головоломкой, подобной той, над которой размышлял со штабом после удара по «Шеффилду»: или нас подводит техника, или кто-то ее неправильно использует. Других вариантов не было, но намного худшим был первый. Как мы можем вести боевые действия с воздушным противником на море, если наша основная зенитная ракета отказывается попадать туда, куда мы ее нацеливаем? Я надеялся на то, что Дэвид Харт-Дайк и его команда произвели пуск ракет слишком рано, в момент, когда цель находилась слишком высоко и на предельной дальности стрельбы. В этом случае у самолета есть время определить надвигающуюся опасность и вовремя произвести маневр уклонения. Поступая таким образом, они явно имеют хороший шанс избежать поражения, так как к тому времени на ракете «Си Дарт» закончится топливо, и она, не причинив вреда, упадет в море. Вся хитрость заключается в том, чтобы позволить вражеским самолетам подойти ближе, в гарантированную зону поражения «Си Дарт», в пределах которой у них не будет никаких шансов спастись независимо от скорости уклонения.

В 19.00 проблема была решена. Поступило донесение, что «Ковентри» сбил аргентинский вертолет «Пума» (возможно, искавший «Наврал») правильно нацеленной зенитной ракетой «Си Дарт». Надеюсь, что урок пошел на пользу, и я представил застенчивую улыбку на лице капитана 1 ранга Харт-Дайка при докладе его офицера боевого управления на ЦКП: «Сбили»! Он немедленно послал мне радостное донесение, в котором сообщил: «Вам будет приятно узнать, что аргентинцы действительно имеют белки глаз!» (Спустя годы оказалось, что такой обмен между Дэвидом и мной, возможно, был излишним. Некоторые аргентинские источники признали, что в тот день два самолета из их небольшого воздушного конвоя не вернулись домой. Неужели «Ковентри» все-таки их сбил?)

Второй проблемой, беспокоившей меня, был аргентинский аэродром на острове Пебл. Там, к счастью, они не могли принимать реактивные самолеты, поскольку взлетно-посадочная полоса была травяной, но она оставалась полностью пригодной для легких штурмовиков типа «Пукара». Разные источники сообщали нам, что аргентинцы на самом деле развернули там авиабазу. Наша разведка предполагала, что там также находится довольно большой гарнизон. Одно меня сильно беспокоило, – что эти самолеты располагались чересчур близко к бухте Карлос, всего в девятнадцати милях по прямой. Отсюда они будут летать прямо на британский десант. При скорости полета 250 миль в час им требовалось всего четыре минуты от взлета до подлета к бухте Карлос, и у нас практически не было времени на их обнаружение.

Я сидел в своей каюте над картой, задаваясь вопросом, как скоро аргентинские ВВС смогут осуществить серьезный удар с этой пустынной передовой базы, находящейся на северном берегу Западного Фолкленда. Еще до обеда я назначил на следующее утро совещание штаба с одной простой целью: найти лучший способ побыстрее убрать все эти самолеты с острова Пебл. Лучше это сделать до самой ранней даты высадки.

Той ночью я с раздражением записал в своем дневнике. Сегодня могу сказать, что записи передают признаки моего беспокойства, которого было достаточно. В такие моменты я становлюсь наиболее раздражительным. Проставив время – 08.30, я написал: «Обеспокоен комбинацией 42/22. Это испытание для нас очень важное. Если комбинация потерпит неудачу, мы довольно рано узнаем, что высадка отменяется и это сохранит многие человеческие жизни. Начинается очень тяжелый день».

Эти последние заметки касались моей третьей проблемы. Я возлагал большие надежды на использование фрегатов проекта 22 в качестве «голкиперов» для эсминцев проекта 42. Их задачей должна стать «ловля» аргентинских бомбардировщиков, сумевших проскочить мимо «Си Дарт» и огонь артиллерии эсминцев. Общая идея состояла в том, чтобы в случае подхода атакующих самолетов слишком близко к эсминцам, «Бриллиант» или «Бродсуорд» могли открыть огонь своими ЗРК «Си Вулф». Эти ЗРК были специально разработаны для самообороны кораблей против современных, очень скоростных ракет. Мы вообще-то не испытывали «Си Вулф» против самолетов, но надеялись, что он сработает. В этом случае мы сможем эффективно противодействовать любым атакам аргентинцев с воздуха в зоне самообороны. Однако выполнение совместной задачи двумя кораблями, особенно когда требуется согласовывать действия с точностью до секунд, связано с рядом трудностей. Два корабля должны действовать как единое целое, обеспечивая друг друга информацией. При отражении атаки только один из них должен принимать окончательное решение относительно того, кто и где ведет огонь. Любая другая организация взаимодействия приведет к хаосу, замешательству, а возможно, и катастрофе. Мне следовало выяснить, будет ли такая комбинация работать.

Лучшим сообщением было бы то, что оба корабля при отражении ударов действуют хорошо и что «Си Вулф» проекта 22 перехватил все, что «просочилось» сквозь «Си Дарт» эсминца проекта 42. Худшей новостью было бы то, что «Си Вулф» не сбил цели и что поражен еще один мой эсминец проекта 42. Я придерживался такого мнения: если корабли не могут защищать друг друга, то мы не должны высаживаться вообще. Таким образом, «испытания» занимали все более и более важное место в моих мыслях. В запале я сделал скорую запись о непредсказуемой «меткой» стрельбе «Си Дарта» эсминца «Ковентри», язвительно добавив, что две, очевидно, промазавшие ракеты, стоили нам 750 000 фунтов. Даже сбитый «Пума» не очень обрадовал меня и я пессимистично записал: «Для нас это выгодно, но аргентинская пресса, без сомнения, представит всему миру гибель вертолета при спасении несчастного перевернувшегося в 50 милях от Порт-Стэнли «Нарвала». Они не скажут, что у нас война и что «Нарвал» предупредили неделю назад». Кратко заметил: похоже на то, что «Ярмуту» придется буксировать его к «Сэлвиджмену» «вместе с не очень сверкающим «Шеффилдом». Ниже с некоторым облегчением я записал: «Комбинация «Бродсуорд»/«Ковентри» имела желанный эффект. Сегодня аргентинцы в Порт-Стэнли ничего не доставили. Думаю, что завтра корабли нужно заменить: двадцать четыре часа у берега должны быть очень утомительными».

Несколько месяцев спустя мне стало не по себе от в основном жестокого тона моих записей от 9 мая 1982 г. Я почувствовал необходимость дать пояснения следующим примечанием:

«Сага» касалась высадки с вертолета «Си Кинг 4» на борт «Нарвала» после его атаки «Харриерами». Это было сделано примерно через четыре часа. «Нарвал» наконец-то был оставлен и затонул через восемь часов. Лично я с большим облегчением получил известие об обнаружении капитан-лейтенанта на борту судна: политические последствия обстрела невинного траулера могли быть затруднительными, и «Си Харриеры» не атаковали до тех пор, пока я лично не дал на это разрешение, хотя и с некоторыми опасениями. На мое решение повлияло то, что мы его предупредили 30 апреля.

Прежде чем лечь спать, я убедился, что «Бриллиант» и «Глазго» были на переходе к Порт-Стэнли для ночного артобстрела аэродрома. После полуночи получили донесение: «Ковентри» возвращается «домой» в густом тумане, имеет серьезное повреждение основной артустановки и, возможно, в течение нескольких дней не сможет участвовать в боевых действиях. Он и «Бродсуорд» присоединились к нам в 06.15, а сорок семь минут спустя мы получили донесение от «Ярмута» о том, что «Шеффилд» затонул во время буксировки. Я сделал короткую заметку в дневнике: «Шеффилд», очевидно, наконец-то затонул, избавив нас от многих забот». Я употребил слове «очевидно», потому что «Ярмут» доложил о «Шеффилде» так: «Затонул. Осматриваю для подтверждения». Мой дневник снова дает ключ для оценки моего состояния: «Это – не очень убедительное утверждение. Будто он не уверен в том, что корабль действительно затонул! О боже! Сражение за информацию никогда не заканчивается и часто проходит безрезультатно».

На следующее утро совещание штаба началось рано. Я высказал всем свои опасения относительно аргентинской авиации на острове Пебл и ее потенциальной опасности в период высадки и, особенно, после нее. Я определил варианты, которые были довольно простыми: или мы осуществляем массированный налет и бомбардировкой полностью разрушаем взлетную полосу, или попытаемся это сделать ночью артобстрелом самолетов на аэродроме из 4,5-дюймовых артустановок кораблей с использованием вертолетов для корректировки огня с подсветкой осветительными бомбами. Оба варианта действий раздражали меня с точки зрения военного искусства и эффективности, поскольку они не лишены риска и предполагали высокую степень неопределенности. Как мне вспоминается, мое лицо постепенно принимало выражение, которое моя жена описывает как «безучастное», но которое означает, что я потерялся в мыслях. В этот момент передо мною материализовался парень, присутствие которого на ФКП я даже не заметил. Я бы сказал, что он либо прошел сквозь стальную переборку, либо вышел из шкафа, хотя парень был для этого слишком высоким.

– Я хотел бы знать, адмирал, могу ли я чем-то помочь? – сказал он спокойно.

Я узнал моего офицера – представителя SAS, который, как и ранее, присутствовал на подобных совещаниях, но ему как-то удавалось быть здесь незаметным. Я всегда думал, что эти люди должны тратить по крайней мере половину времени на изучение искусства быть незаметными, маскируясь под различные вещи. Вы не видите их до тех пор, пока они не захотят, чтобы их заметили. Я предполагаю, что это основная черта их профессии, так же как когда-то перемещение невидимкой в глубинах океана на подводной лодке было частью моей работы. Но как он, одетый в камуфляж расцветки «джунгли» и ростом шесть с четвертью футов, умудрялся быть незаметным на ФКП «Гермеса», я уже никогда не узнаю.

Во всяком случае я был очень рад послушать, что скажет этот заслуживающий внимания офицер. Он сказал, что это как раз тот вид операции, для которой его люди идеально подходят. Он был уверен в том, что имея достаточно времени, они могли бы пробраться на остров, произвести детальную разведку, а затем доставить туда дюжину парней (когда будет все известно о месте выполнения работы) и вывести из строя все аргентинские самолеты. Все это казалось мне превосходным за исключением того, что я мог предоставить им не так уж много времени. Мы все еще надеялись произвести высадку в период с 16 по 25 мая, как планировалось еще на острове Вознесения. Любая атака острова Пебл, считали мы, должна завершиться до 15 мая, и у нас оставалось всего пять дней. Моя самая быстрая умственная арифметика подсказала, что примерно в 02.30 ночи пятнадцатого числа наступает время, известное в нашей профессии как «самый последний момент», когда мы должны отменить операцию и искать другой путь.

– Сколько, вы считаете, на это потребуется времени? – спросил я.

Он на мгновение задумался взвешивая все детали, являющиеся вопросами жизни и смерти для людей SAS.

– Три недели, – был ответ.

– Плохо.

– Простите? – сказал он с легким неодобрением.

– А как насчет пяти дней? – бодро спросил я.

Он посмотрел на меня со скептицизмом, сопровождая взгляд нечленораздельной речью, которую я воспринял как: «О, Господи!», или: «Понимает ли этот… идиот хоть что-либо в операциях специальных сил?» Или что-то в этом роде. Особенностью SAS является то, что их имидж не имеет ничего общего с действительностью. На публике они воспринимаются как команда сорвиголов, состоящая из парней, которые выглядят и ведут себя как Агент 007 и Бэтмена вместе взятые. Информация о них полна слухов и скрытых угроз, порожденных их внезапными, быстрыми и решительными действиями: атака иранского посольства в Лондоне; усмирение ИРА в Белфасте; кажущаяся простой ликвидация террористов в Гибралтаре. И это правда, что они являются самым надежным и эффективным отрядом Вооруженных сил Британии, но они не достигают результата, действуя по-идиотски рискованно и безрассудно. Каждый их успех – результат тщательного планирования, почти фанатичного внимания ко всем деталям и практически полного исключения всех неожиданностей. Когда работают SAS, они знают проблемы и все детали этих проблем. Действуя в обычной манере, для уничтожения эскадрильи самолетов на острове Пебл они хотели знать всю местность вплоть до последней лужи; каждую былинку в траве, каждую коровью лепешку, разве что исключив имя коровы ее создавшей. Они хотели бы знать место каждого часового, сколько точно человек на базе, фазу луны, ожидаемую яркость звезд Большой Медведицы, силу ветра, какие ворота скрипят и еще много другого. Для достижения такого уровня информированности они по возможности засылают туда на неделю человека четыре. Затем на следующую неделю еще четырех. Действовать же они начинают спустя эти две недели, когда изучены в деталях все сообщения разведчиков, имеются подходящие условия и после нескольких дней репетиции. Ничего удивительного, что этот метод принес им почти сверхъестественный успех. Никаких сюрпризов.

Поэтому естествен тот скепсис, который промелькнул на лице моего специалиста SAS, когда я проинформировал его, что мы вынуждены сократить время разведки с трех недель до трех дней и еще дать два дня для репетиций и проведения самой операции.

– Мне жаль, адмирал, – сказал он, но это может оказаться невозможным. – Чтобы выполнить эту задачу хорошо, нам потребуется три недели.

– Боюсь, что это должно быть выполнено за пять дней, – упрямо ответил я. – Это должно быть до 15 мая или никогда.

За этим последовало небольшое «семейное обсуждение». Я и мой штаб согласились с тем, что мы даже не знаем, где находится эта проклятая аргентинская взлетно-посадочная полоса. Еще меньше мы знали о том, как можно быстро к ней подобраться и без единого убитого стереть с лица земли эту небольшую часть аргентинских воздушных сил. «Эй, гринго! Что ты здесь делаешь?» – окрик, который ни одному из нас не хотелось бы услышать в кромешной темноте ночи. Особенно, если бы он сопровождался «взглядом» дула пулемета. Моей задачей было избавиться от тех самолетов, но главное – убедить командира SAS в том, что это является и его задачей, причем за пять дней.

К концу нашей встречи он согласился сделать попытку. Первой разведгруппе SAS предстояло вступить в дело завтра ночью, высадившись на северное побережье Западного Фолкленда, и затем пересечь на надувной лодке в кромешной темноте обычно бурный пролив, отделяющий остров Пебл. Расстояние составляло примерно полторы мили, но если они недооценят течение, то я не сомневаюсь, что оно покажется им длиною в пять миль.

Оглядываясь назад, на то совещание штаба, вынужден признать, что я вел себя непреклонно. Я, конечно же, осознавал, что офицер SAS пытался сделать все как можно лучше для своих высокоподготовленных людей и избежать потерь. У меня были другие проблемы. Я знал, что те самолеты способны нанести ужасные потери британскому десанту, застигнув его в наиболее уязвимый момент – в период высадки, погубить сотни людей. Если бы мне сказали заранее: «Вы можете уничтожить аргентинскую авиацию на острове Пебл, но это будет стоить жизни десяти человек SAS», – боюсь, что я ответил бы без колебаний: «Да, быть по сему». Я не горжусь этим, но я обучен думать именно так. Возможно, поэтому я и был там, где был. И спецназовцы SAS тоже это поняли бы, как понял их командир на том совещании.

Вторая задача дня, кроме тех трех проблем, которые досаждали мне со вчерашнего вечера, была не менее важной. Она касалась еще одной возможной неприятности – мин. Одна из наших субмарин уже наблюдала, как аргентинцы осуществляли их постановку к востоку от входа в гавань Порт-Стэнли (называемую Порт Уильям), где они больше всего ожидали нашей высадки. Поэтому нам было известно, что аргентинцы имели возможность перекрыть минами северный вход в Фолклендский пролив. Они могли заминировать и южный вход в пролив в зависимости от того, считали ли они это необходимым и сколько у них было мин и времени. А так как теперь казалось довольно очевидным, что наша общая директива в известном смысле изменится, то нашим выбором района высадки автоматически становилась бухта Карлос, и я стремился сделать все возможное для того, чтобы мы не потеряли полдюжины судов и пару тысяч человек в четырех милях от района высадки. Я не люблю мины не больше, чем любые другое оружие, способное потопить судно. Сейчас особая нелюбовь к ним определялась тем, что у нас совсем не было минных тральщиков. И ни один тральщик вовремя не прибудет. Это ставило меня перед серьезной проблемой: как выяснить, поставлены ли мины в Фолклендском проливе.

Возможно, мне следует кратко описать, как устроены якорные мины и как работают минные тральщики. Мина – это порядочного размера железный корпус, содержащий до тысячи фунтов тринитротолуола. Этого взрывчатого вещества вполне достаточно для того, чтобы оторвать корму большинству кораблей. Если вы ударяете такую мину или даже просто касаетесь ее, она, несомненно, взорвется и проделает огромное отверстие в корпусе корабля, убивая всех, кто находится рядом. Как правило, с помощью больших, профессионально поставленных мин суда топятся быстро и шумно. Мины плавают ниже поверхности воды на десять-пятнадцать футов (чтобы их невозможно было заметить), но чтобы корабли даже с малой осадкой могли их коснуться. Они стоят на якоре, удерживаемые тросом, который называется минрепом. Этот трос тянется к тяжелому балласту (называемому «грузилом») на дне моря. Обычно отдельные мины формируются в «поля» в тщательно выбранных районах моря. Специальный корабль – минный тральщик – тащит трос-трал, который отводится в сторону специальным подводным отводителем наподобие воздушного змея. Трал по всей длине имеет резаки для минрепов в виде крючков и когда он касается минрепа, последний скользит по тралу до тех пор, пока не попадает в резак, который перерезает минреп. Мина, больше не удерживаемая якорем, всплывает на поверхность, где она будет замечена и обезврежена прежде, чем какой-либо корабль ее коснется. Существуют различные методы ликвидации свободноплавающей мины, но традиционным и наиболее захватывающим способом является детонация мины путем расстрела ее из стрелкового оружия.

Будь я на месте аргентинцев и хотя бы на минуту заподозрив британцев в намерении высадиться в бухте Карлос, то поставил бы на северном и южном входах в Фолклендский пролив столько мин, сколько смог. Это избавило бы от волнений по поводу возможности высадки британцев где-либо вдоль пролива, а также и от моей головной боли. Мы, конечно, не знали, сделали они это или нечто подобное.

Однако минных тральщиков с их специальным оборудованием у меня не было. Это означало, что я должен буду использовать что-то другое. Корпус корабля был таким единственно подходящим и доступным «оборудованием». Единственная сталь, погруженная достаточно глубоко. Вполне очевидно, что я не мог использовать два фрегата проекта 22 «Бродсуорд» и «Бриллиант» с их ЗРК «Си Вулф». Я также не мог послать оставшиеся мои эсминцы проекта 42 «Ковентри» и «Глазго» с их бесценными дальнобойными ЗРК «Си Дарт». Нельзя было также посылать торговое судно или судно вспомогательного флота. Это все-таки должен быть корабль – боевой корабль Королевских ВМС. Но корабль этот должен быть сравнительно дешевым и таким, который я мог бы заменить, наподобие 3000-тонного фрегата проекта 21. Например, «Алакрити».

Теперь мне предстояла трудная миссия пригласить на связь капитана 2 ранга Кристофера Крейга и сказать: «Я хотел бы, чтобы сегодня вечером вы пошли и проверили, сможете ли утонуть, подорвавшись на мине в Фолклендском проливе. Между прочим, для наблюдения за тем, как будут разворачиваться события и при необходимости подобрать оставшихся в живых, я направлю «Эрроу» к северному входу в пролив». Я не мог, когда придет время посылать десантников, следовать инстинктам легендарного американского адмирала времен гражданской войны Дэвида Фаррагута^[64], который в 1864 году гаркнул во всю свою луженую глотку: «К черту торпеды! Полный вперед!»

Но ничего подобного я не сделал, а просто позвонил капитану 2 ранга Крейгу по закрытому каналу связи и сказал: «Э-э…, Кристофер, я хотел бы, чтобы вы сегодня вечером совершили круговое плавание вокруг Восточного Фолкленда, обогнув его с юга, а затем через Фолклендский пролив мимо мыса Фаннинг на север, где вы встретитесь с «Эрроу». Я также сказал ему, что нужно пройти пролив с большим шумом, произведя стрельбу несколькими осветительными снарядами, чтобы попугать аргентинцев, и добавил: «Если вы увидите что-нибудь движущееся, то потопите его. Но выйдите из пролива с расчетом вернуться до рассвета, отойдите от берега до того, как они смогут летать».

Немного помолчав, он ответил:

– М-да, адмирал, я полагаю, Вы хотите, чтобы я несколько раз вошел в северный вход пролива и вышел из него и чтобы сделал несколько зигзагов?

– О-о, – сказал я, притворяясь удивленным и почувствовав себя выше на два дюйма, – почему вы об этом спрашиваете?

– Полагаю, Вы хотите, чтобы я выяснил, есть ли там какие-то мины, – сказал он спокойно.

Не помню точно, что я ответил, помню только, что чувствовал. Я заметил, что это было бы весьма полезно.

С огромным чувством собственного достоинства Кристофер ответил: «Очень хорошо, сэр», – и ушел, чтобы как можно лучше подготовить свой корабль и экипаж к возможной гибели. Я всегда буду помнить о нем, как об одном из самых храбрых людей, которых мне приходилось встречать. Это был подвиг, достойный Креста Виктории, но как ни странно только в случае, если все обернется трагедией.

Я чувствовал себя ужасно, потому что не нашел мужества быть с ним честным до конца. Меня мучил вопрос, как он сообщит экипажу корабля про задание на эту ночь…

Глава 11
Бомба «Глазго»

Вам будет нетрудно поверить, что мне не удалось уснуть той ночью, что мои мысли были далеко от моей маленькой каюты на борту «Гермеса»… где-то на мостике «Алакрити», который после полуночи повернул на север, в туман, и начал свой опасный ночной переход вверх по Фолклендскому проливу, что я пытался не думать о людях «Алакрити», боясь представить себе, как ужасающей силы взрыв мины разламывает хрупкий корпус корабля и все ужасающие последствия для экипажа, при этом я отдавая себе полный отчет: что бы ни случилось с храбрым капитаном 2 ранга Крейгом, его экипажем и кораблем, это неизбежно будет моей виной. Меня не могла бы даже утешить мысль, что эта задача должна быть выполнена, ведь будет очень неразумно ждать прибытия британских десантных сил только для выяснения того, что им придется идти через минное поле.

Как легко представить себя в ту ночь пытающимся уйти от волнений, страдающим от бессонницы, размышляющим об опаснейшем переходе капитана 2 ранга Крейга, который, так же как и все мы, был один на один с опасностью.

Но действительно ли я, хотя бы своим сердцем, был с ним? Боюсь, что нет. На самом деле ничто из вышесказанного не соответствует истине. Я уверен, что такие праведные мысли могли быть у каждого, кто представит себя на моем месте. В последующие годы я, вероятно, описал бы это так. Но если я хочу быть искренним с самим собой, оживляя в памяти эпизоды той темной полночи 11 мая 1982 года, то должен честно сказать, что это было не так. Такого и не могло быть. Да, такие мысли могли бы прийти мне в голову, но только до принятия решения, а не после.

Решение принято. «Алакрити» приступил к его выполнению, я же только вычеркнул одну проблему из моего списка задач и, успокоившись, стал ожидать результатов: хороших или плохих. Такая очевидная бессердечность не дань моде, это моя работа, способ мышления, основополагающий элемент военной подготовки: быть готовым решать любые проблемы, которые еще могли возникнуть этой ночью.

Я не знал, что задание капитана 2 ранга Крейга после часу ночи уже перестало быть тайной. Обстановка в той части Фолклендского пролива, где находился «Алакрити», имела сходство с ночью Гая Фокса^[65]. Придерживаясь нашей тактики не давать подавленному противнику заснуть всю ночь, «Алакрити» выстрелил осветительный снаряд над поселением Фокс Бэй, освещая аргентинские позиции неземным, вызывающим замирание сердца светом. Я уверен, что под висящей «желтой луной» осветительного снаряда их мучил вопрос, была ли это прелюдия конца света, или это приближение ближайшей группы SAS, что по своей сути является тем же. Через несколько миль «Алакрити» получил радиолокационный контакт, как впоследствии оказалось, с аргентинским военным транспортом «Исла де лос Эстадос». Осветительный снаряд британского фрегата, разорвавшийся над транспортом, должно быть вызвал чувство страха в сердцах несчастной команды. Для них наступление конца света было бы подобно мощному взрыву. Что на самом деле и произошло.

«Алакрити» поразил «Эстадос» тремя 4,5-дюймовыми снарядами, взрывы которых вызвали пожар, закончившийся детонацией 325 000 литров авиационного топлива в его трюме. Судно превратилось в огненный шар. Этот шар должен был быть виден на многие мили, но с мостика «Алакрити» он представлялся немного больше тусклого зарева в плотном тумане. Так произошло единственное за всю войну 1982 года боевое соприкосновение между британскими и аргентинскими кораблями.

Выполнив эти формальности, «Алакрити» продолжил путь на север в неразведанные воды к северному входу в пролив в районе мыса Фаннинг. Он продвигался вперед в полной темноте, проверяя своим корпусом наличие мин. Когда на носовых курсовых углах правого борта появилась большая выпуклость мыса Фаннинг, капитан 2 ранга Крейг лег на обратный курс для расширения «проверенного фарватера». После повторного прохода на север они наконец встретились с «Эрроу» восточнее мыса Дельфин. Так тихо (и хорошо, что тихо) закончился экстраординарный рассказ об отваге и храбрости, который, я боюсь, не отмечен в летописях морской истории. На КомАмГ действия «Алакрити», конечно же, впечатления не произвели. Но, если бы случилась трагедия, этот подвиг занял бы свое место рядом с сагами о «Джервис Бэй» или «Глоууорма» и преподносился бы будущим морским офицерам как высочайший пример самоотверженности и верности долгу, а капитан 2 ранга Крейг обязательно был бы представлен к награде Крестом Виктории, чего, к счастью, не произошло.

Новости с другой передовой войны – огневой позиции в районе Порт-Стэнли – были смешанными. «Глазго» под командованием Пола Ходдинотта и «Бриллиант» под командованием Джона Коуарда вели артобстрел Муди Брук, где, как мы предполагали, находились значительные аргентинские укрепления. Однако при планировании этого артобстрела у нас возникла неразбериха. «Ковентри» и «Бродсуорду» было приказано следовать на запад от ударной группы сменить «Глазго» и «Бриллиант». Это было достаточно ясно, но первоначально «Бродсуорду» ставилась задача встретить «Алакрити». На «Бродсуорде» приняли сигналы в неправильной последовательности и когда они отправились, оказалось, что у «Ковентри» и «Бродсуорда» есть отличные шансы встретить «Эрроу» и «Алакрити» в тумане, в три часа ночи, прямо в центре района вероятных действий аргентинской подводной лодки. Среди других неразберих эта могла стать особенной. В конце концов мы все уладили, и каждый корабль пошел своим курсом без неприятных последствий.

Неустойчивый туман и дымка не позволяли аргентинской авиации подняться в воздух в течение последних нескольких дней. Это было хорошо, так как у нас накопилась масса проблем с кораблями и самолетами. Дефекты и поломки появлялись и устранялись непрерывной чередой по мере того, как время и погода делали свое дело. «Глазго» имел проблему с электрогенераторами: в работе был только один, второй генератор ремонтировался. Пока медленно тянулось утро, все «Харриеры» «Гермеса» были посажены на палубу для технического обслуживания. К ланчу мы получили сообщение о неисправности 4,5-дюймовой артустановки Мk. 8 на «Ковентри» и выходе из строя носовой ракетной системы «Си Вулф» на «Бродсуорде». Общее приподнятое настроение после благополучного возвращения «Алакрити» позволило мне воспринять эти сообщения оптимистично, с уверенностью в том, что с этими отказами мы справимся. Очень смущал прогноз погоды – область пониженного давления надвигалась прямо на нас, обещая принести западный штормовой ветер, бурное море, рассеивание облачности и улучшение видимости. Это было плохой новостью потому, что сегодняшняя ночная высадка передовой группы SAS на Пебл станет серьезным испытанием для каждого.

Среди всего этого «Инвинсибл» пожаловался (в моем дневнике записано «заскулил»), что их выдвинули на угрожаемое направление без прикрытия фрегатом проекта 22. К сожалению, это было сделано при циркулярном сообщении, и все командиры боевых кораблей могли его прочитать. Я был обязан напомнить «Инвинсиблу», что «Гермес» всего три дня назад оставил такую же позицию, но в отличие от них мы не имели ЗРК «Си Дарт». Теперь, наверное, очередь «Инвинсибла». Он понял ситуацию.

Возможно, это были излишне жесткие слова, но я старался сделать все возможное, чтобы справиться с напряжением, обрушившимся на корабли, самолеты и, конечно же, на людей. В эти тянувшиеся дни ожидания люди стали очень уязвимыми. Мы все нервничали, одни больше, другие меньше.

К тому времени несколько человек потеряли контроль над своими поступками. С сожалением должен сказать, что мы потеряли летчика, для которого травма, связанная с рискованными полетами, оказалась «последней каплей». Это был очень показательный случай. Стало ясно, что бедный парень находился под воздействием стресса совершенно иной природы еще до того, как прибыл сюда. Возможно, мы должны были это заметить, но боюсь, никто за этим не следил. В состоянии глубочайшей депрессии у нас был врач, офицер-инженер и, возможно, еще один человек был на грани. Симптомы были разными. Я решил исследовать себя в отношении симптома, о котором рассказал мне флагманский врач в апреле, когда возникли первые случаи стрессов, и выяснил, что провожу на спине гораздо больше времени, чем обычно. Не буду хвалить себя, но я установил, что стало немного труднее спать, когда нужно, и немного легче, когда я этого не желал.

Достаточно трудно определить, что нужно делать с людьми, которые явно страдают от стрессов. В явных случаях, когда человек не способен выполнять свои обязанности, решение очевидное: его просто необходимо отправить домой любым возможным способом. Но есть люди, у которых травма проявляется не явно, которые не проявляют очевидных классических признаков неадекватного восприятия. Есть люди, которые продолжают делать то, на что был запрограммирован их мозг. Для самосохранения они длительное время прячут реальную правду о своем состоянии. Стресс не позволит им в случае какой-либо опасности среагировать нужным образом и не потому, что они этого не хотят или слишком ленивы, а потому, что их разум в определенный момент «отключается». Мне часто приходила в голову мысль, что некоторые люди удостоены медалей за проявленную храбрость именно в такой ситуации. Они были настолько отрешены, что продолжали идти, стрелять или защищать свою позицию, несмотря на очевидную безнадежность. Просто их разум ничего другого подсказать не мог. Передающий центр их мозга заклинило травмой. Я решил быть внимательным и наблюдательным по отношению как к своему поведению, так и к случаям стрессов среди экипажей кораблей.

На совещании штаба по окончательному согласованию планов высадки десанта казалось, что все шло более гладко, чем я предполагал. Все мы согласились, что район высадки должен быть защищен от непогоды и что бухта Карлос была наиболее подходящим пунктом высадки из всего, что мы могли найти, если требование основать анклав снова не всплывет на поверхность. Мы согласились, что корабли и суда, ожидающие входа в бухту Карлос, должны оставаться к востоку от ударной группы, которая в свою очередь должна находиться примерно там, где она была в последние несколько недель – достаточно далеко от берега, обеспечивая продолжительное воздушное прикрытие. Мы полагали, что командующий амфибийной группой должен идти в район высадки с корабельным охранением в составе двух фрегатов проекта 22 («Бродсуорд» и «Бриллиант»), большого эсминца УРО «Энтрима», двух фрегатов проекта 12 («Плимут» и «Ярмут») плюс «Аргонот», двух фрегатов проекта 21 («Антилоуп» и «Ардент»). Никто не спорил о том, что десантные корабли и суда необходимо вводить (равно как и выводить) в район высадки в темное время суток небольшими конвоями. Мы также полагали, что для десантников первостепенными были вопросы обеспечения безопасности в пункте высадки, обеспечение противовоздушной обороны (ракетными комплексами «Рапира») и беспрепятственное наращивание численности войск для наступления на Порт-Стэнли. Передо мной стояла еще одна важная задача – создать для нас небольшую взлетно-посадочную полосу на берегу: во-первых, как передовую воздушную базу, с которой будут действовать прежде всего «Харриеры» (для уменьшения нагрузки на авианосцы); во-вторых, по тем же самым соображениям (только наоборот), по которым мне надо было убрать аргентинские самолеты с острова Пебл насовсем.

К 17.00 погодный фронт быстро приближался к нам, ветер и волнение моря усиливались. Восемь бойцов SAS были готовы к высадке на остров Пебл. Все понимали, что их путь будет трудным. «Джунгли», принявший их на борт, летел над самой смолисто-черной поверхностью океана. Пилоты уповали на звездное небо над береговой чертой, которое позволит им использовать очки ночного видения. Ко времени их вылета боковой ветер с северо-запада усилился до сорока узлов.

Море внизу было довольно бурным, но небо оставалось звездным. После полуночи они высадили людей с их лодками среди холмов за пляжем и благополучно вернулись назад. Спецназовцы планировали в оставшееся до рассвета время замаскироваться и приготовиться к переходу следующей ночью на остров Пебл. Пока они разбирались на местности, «Глазго» и «Бриллиант» вернулись на огневую позицию у Порт-Стэнли. Глухие разрывы снарядов «Глазго» разносились штормовым ветром далеко по округе.

Это была обычная ночь, позволившая мне хорошо отдохнуть, во всяком случае достаточно для того, чтобы на следующее утро обругать Королевские ВВС. Но вы можете сказать, что я недостаточно отдохнул для того, чтобы делать такие суждения. Рано придя на ФКП, я передал резкий сигнал, который установил новый стандарт грубости. К счастью, я не только не могу его вспомнить, но даже не сохранил никаких записей с его точной формулировкой. Причиной может быть то, что я никогда не вел точных записей всех событий. Мое раздражение «светло-синими» было вызвано экспедициями в зону боевых действий самолета Королевских ВВС «Нимрод», который имел прекрасный радар «Сёчвотер» для обнаружения надводных целей. Они должны были летать над районом на удобной для них высоте и сообщать нам обо всем увиденном. Что они и делали неустанно, исключительно добросовестно и с большим энтузиазмом. Проблема состояла в том, что летчики совершали много ошибок, которые в мирное время большого значения не имеют, но на войне могут привести к гибели. Ведь мы обязаны реагировать на все их донесения на тот случай, если вдруг они окажутся правы. Мое «сражение за информацию» становилось все более трудным. Поступающая информация была не только недостаточной, но и определенно вводила в заблуждение.

Например, в середине апреля они докладывают, что обнаружили группу рыболовных судов в точке, где, я точно знал, находилась выдвинутая вперед группа «Бриллианта». Они классифицировали эти корабли как рыболовные суда как мне представлялось потому, что те находились довольно близко один от другого, маневрировали разными курсами, не выходя из района. Пилоты ВВС не знали, были ли это рыбаки или настоящие интересующие нас цели. Это было только их лучшим предположением. Но они не сказали, что это их догадка. В данном случае ошибка не имела большого значения, поскольку я располагал более достоверной информацией. Но такая работа не вдохновляла.

Я не придавал особого значения подобным ошибкам, но они не прекращались. Некоторое время спустя пилоты срочно оповестили нас об обнаружении поблизости аргентинского авианосца. К счастью, я точно знал, что это не мог быть авианосец. На самом деле цель оказалась большим безопасным контейнеровозом, отметка которого на радаре «Сечвотера» подобна авианосцу. «Но это не моя задача, – говорил я себе, – это их проблема». Все, чего я хочу и требую, так это получать такую информацию: «Аргентинский авианосец в точке с координатами – широта, долгота». Информация должна быть достоверной или не передавайте ее совсем. По крайней мере если вы так хотите ее передать, то начните сигнал словами: «Я не очень уверен в этом, но это может быть… и это основывается только на ограниченных доказательствах». Прежде всего прекратите попытки делать выводы. Оставьте это нам. Мы – те несчастные, которые должны иметь дело с последствиями таких выводов. «Слава Богу, – думал я в такие моменты, – похоже, что аргентинцы ничего агрессивного в этот момент не предпринимают!»

Выпалив свой сигнал Нортвуду, я ждал их ответа, который не задержался. Нортвуд по прямой спутниковой линии связи на «Гермес» холодно меня проинформировал, что мой сигнал расстроил высшее командование Королевских военно-воздушных сил. Мой ответ был невежлив: Ставлю в известность, мне ****, что они расстроены, но им лучше сконцентрировать свои усилия на качественной отработке донесений. Я также отважился высказать мнение, что их обида в экстремальной ситуации выглядит по-детски. Закончил свой ответ примерно так: «Они будут делать все намного лучше, если будут внимательно слушать то, что я сказал, и учиться». После этого с тяжелыми мыслями прошелся по каюте и сделал запись в своем дневнике, которую лучше в этой книге не приводить. В этом, как я полагаю, и заключалась вся терапия.

Тем временем на огневой позиции Седжемоор у Порт-Стэнли, где патрулируют «Глазго» и «Бриллиант», наступил ясный день. Корабли очень рисковали потому, что аргентинцы не могли игнорировать комбинацию проектов 42/22, находящихся непосредственно на виду У берега. Чтобы не рассеивать их внимание, «Глазго» продолжал артобстрел, используя свой ведущий корректировку стрельбы вертолет «Линкс» в качестве дополнительного раздражителя. Стоит упомянуть о том, что капитану 1 ранга Ходдинотту помогал в выборе целей для обстрела и в управлении огнем армейский подполковник. Ситуация периодически обострялась, особенно когда аргентинцы открыли огонь по вертолету. Пилот доложил, что находится под обстрелом и выходит из зоны огня.

В этот момент подполковник со всей серьёзностью запрашивал пилота: «Сообщите калибр снарядов!? Сообщите калибр!?» Я думаю, калибр снарядов был тем самым последним, о чем заботились пилоты вертолета, когда уклонялись от обстрела. Расчет ЦКП, услышав этот вопрос, упал от хохота. Конечно же, пилоты не могли доложить калибр снарядов – их не очень хорошо видно, когда они пролетают мимо. Отсюда и такое веселье. Но информация была важной: снаряды достаточно большого калибра могли достигнуть и «Глазго».

Но это было только минутное веселье. Все понимали, что «Глазго» и «Бриллиант» вовлечены в серьезную проверку эффективности комбинации 42/22. Корабли были явно уязвимы для атак противника. Вопрос состоял в определении степени этой уязвимости. Я чувствовал, что дальнобойный ЗРК «Си Дарт» и ЗРК самообороны «Си Вулф» являются достаточно надежной «связкой», и ожидал от кораблей большего, чем просто продержаться. Но каков бы ни был результат, мы должны были узнать его еще до высадки десанта. Долго ждать результата нам не пришлось.

Вскоре после обеда, как только «Глазго» и «Бриллиант» повернули от берега, на радаре был обнаружен британский «Харриер», без оповещения возвращавшийся после бомбардировки Порт-Стэнли. Это переключило их внимание от артобстрела берега и возбужденного вертолета к неотложной задаче отражения воздушного противника. Мысли каждого вращались вокруг приемов отражения атаки низколетящего бомбардировщика. Рекомендации специалистов в области авиации расходятся в том, какой из них является лучшим: поворачивать к приближающемуся бомбардировщику борт корабля, нос или корму. Аргументы были в пользу и того, и другого приема до тех пор, пока мы не увидели, что аргентинские бомбы имели тенденцию отскакивать при ударе от воды. Этот новый факт, незамеченный КомАмГ, изменил всю картину. Существует почти непреодолимый инстинкт подставить вашему врагу самую маленькую часть корабля – нос или корму. Но вы должны помнить, что бомбы, сброшенные с самолета, летящего со скоростью 400–500 узлов низко над водой, не просто падают, они подлетают под очень малым углом, почти как ракета, и могут даже рикошетить от удара о воду, если неточно сброшены и/или неправильно установлен взрыватель. Пилоту относительно сложно направлять свой самолет на уклоняющийся корабль-цель. Его основная задача состоит в том, чтобы определить ту долю секунды, когда нужно сбросить бомбы. Если корабль-цель расположен носом или кормой к самолету, у пилота по крайней мере в три раза больше времени на сброс бомб. Дополнительным и критически важным фактором расположения бортом к атакующему самолету может быть случай, когда бомбы, сброшенные аргентинцами с недолетом, перелетали при рикошете через надстройку корабля. Если же вас атакуют с носа или кормы, то при рикошете бомба не сможет пролететь над кораблем по всей его длине.

Более того, если вы обращены к противнику бортом, то можете задействовать для отражения атаки все ваши системы ПВО, а если кормой или носом – примерно половину. И последнее: если сторонники принципа «легко самолету прицеливаться по кораблю» все еще сомневаются, полный ход назад на газотурбинных кораблях также эффективен как неочевидный для атакующего пилота маневр.

Пол Ходдинот и Ник Хоукярд знали эти приемы также, как Джон Коуард и его старший офицер боевого управления. Они с удивлением увидели, что их «противник» – «Харриер» – исправил свою ошибку и удалился прочь на северо-восток без всякой стрельбы. Минута расслабления. Вскоре ЦКП «Бриллианта» обнаружил их… Четыре приближающихся аргентинских самолета оказались А4 «Скайхок». Каждый из этих одноместных, американской постройки бомбардировщиков мог лететь на малой высоте со скоростью пятьсот узлов и нести четыре пятисотфунтовые или две тысячефунтовые бомбы. Ни один из этих вариантов не был особо привлекательным. «Бриллиант» изготавливает к стрельбе малокалиберную артиллерию и немедленно оповещает «Глазго». Проблема состояла в том, что операторы радаров «Глазго» не могли передать картинки на свои 965-е и 992-е экраны. Компьютер управления Ходдинотта оставался пустым.

Хоукярд быстро запрашивает «Бриллиант» и тот передает картинку со своего радара по системе взаимного обмена информацией. Теперь старший офицер боевого управления «Глазго» видит четыре приближающиеся к ним крошечные точки. Самолеты летят над самой землей в восемнадцати милях от них. Подлетное время составляет три минуты. Напряжение на ЦКП пока еще не фиксируется по шкале Рихтера, но это вот-вот произойдет.

Оператор воздушной обстановки запрашивает принадлежность воздушной цели, но Хоукярд знает, что этого делать уже не нужно. Это противник. Хоукярд командует: «Приготовиться! Управляющему огнем, сбить их ЗРК «Си Дарт».

Главный старшина Джан Эймс нажимает кнопки для наведения радара 909 системы управления ЗРК на приближающихся к морю аргентинцев, где на радаре их будет лучше видно.

Хоукярд снова произносит дальность и пеленг на цель. Старшина Еймс подтверждает: «Цели наблюдаю».

Теперь Хоукярд и Эймс словно загипнотизированные, смотрят на экран прибора управляющего огнем, где должно вот-вот загореться табло «ЦЕЛЬ СОПРОВОЖДАЕТСЯ». Истекают последние секунды.

– Цель сопровождается – пятнадцать миль, – докладывает Эймс.

– Стреляй по ней, – командует Хоукярд.

И управляющий огнем жмет на кнопку пуска серии ракет ЗРК «Си Дарт», что соответствует способу стрельбы по групповой воздушной цели из четырех самолетов.

Ракеты с ракетного погреба плавно подаются на пусковую установку, расположенную на полубаке, которая стремительно разворачивается по пеленгу стрельбы. Но сигнал «Пусковая установка готова» не появляется. Небольшой микропереключатель на пусковой установке покрылся солью и не срабатывает. Все из-за длительного нахождения корабля в штормовом море, когда волны перекатывались через нос корабля. Хоукярд все еще надеется, что ракеты стартуют. Они на пусковой, но компьютер не фиксирует наличия их там. Эймс нажимает кнопки перевода управления стрельбой в ручной режим, но ничего не происходит. Они нажимают кнопку «Пуск».

– Пожалуйста, давай, – бормочет Хоукярд. – Ну давай же!

Ракета не стартует. На экране высвечивается сигнал «Неисправность на левой направляющей».

Хоукярд потом скажет:

– Это была самая оглушающая тишина, которую я когда-либо слышал.

Он приказывает Эймсу попытаться произвести пуск с другой направляющей пусковой установки, но компьютер уже воспринял команду произвести стрельбу серией, а не одной ракетой, и новую команду не воспринимает.

«Святой Иисусе», – восклицает кто-то. Командир осознает, что в любом случае стрелять ракетами уже поздно и приказывает открыть огонь из артустановки Мk. 8.

На «Бриллианте» люди Джона Коуарда сопровождают цели ракетным комплексом «Си Вулф». Подходящие самолеты в пяти милях. Оба корабля обращены к самолетам бортами: расчет арткомплекса Мk. 8 «Глазго» открыл огонь. В 16.44 старший офицер боевого управления «Бриллианта» приказал произвести пуск своих ракет. Первая ракета уничтожает головной аргентинский бомбардировщик. Вторая – второй бомбардировщик. Третий подходящий бомбардировщик пробует уклониться, допускает ошибку и ударяется о воду на скорости четыреста узлов, все еще продолжая двигаться в направлении «Глазго».

– Христос всемогущий! – восклицает старший матрос Даффи Чемберз, обращаясь к Эймсу из башни артустановки. – Прямо как в кино про войну!

Четвертый самолет прорывается невредимым и в этот момент заклинивает артустановку «Глазго». Пилот сбрасывает бомбы. Одна бомба падает в воду в пятидесяти ярдах от корабля, но другая, ударившись о большую волну, поднялась в воздух и пролетает примерно в тридцати футах над верхней палубой «Глазго» не задев мачты, падает в воду, не причинив ущерба кораблю.

Все переводят дух. Но через пять минут «Бриллиант» обнаруживает вторую волну из четырех бомбардировщиков и оповещает «Глазго», где инженеры оружия уже разблокировали артустановку и неистово освобождают пусковую установку от ракет. Они вводят в строй артустановку, но уже не остается времени для «Си Дарт». Система компьютерного управления дала сбой. И тогда Пол Ходдинотт, спокойный и уверенный, приказывает открыть огонь по бомбардировщикам из артустановки Мk. 8 со входом их в зону досягаемости. Затем он приказывает всем, кто может стрелять из стрелкового оружия, следовать на верхнюю палубу и вести огонь. «Глазго» могут потопить, но его командир и экипаж будут сражаться до последнего.

«Бриллиант» продолжает сопровождать цели и просит «Глазго» прекратить огонь из Мk. 8, так как на его радаре отметки летящих снарядов мешают сопровождать цели. Теперь «Глазго» почти беззащитный, не считая пулеметчиков на палубах. «Никогда, – скажет потом Эймс, – я не чувствовал себя таким беспомощным». В семи милях от корабля для срыва от захвата радаром ЗРК «Си Вулф» пилоты маневрируют по курсу и высоте. Их замысел удается. Люди Коуарда на этот раз не могут «захватить» цели зенитной ракетой «Си Вулф» так, как это было при первом ударе. Аргентинцы прорываются.

«Бриллиант» ведет по ним огонь из всего своего оружия. Две бомбы рикошетят от воды и перелетают над палубой, минуя британский фрегат. Моряки «Глазго» с верхней палубы ведут непрерывный огонь из стрелкового оружия, «вколачивая» пули в атакующий их «Скайхок» А4. Но поздно. Бомба попадает в правый борт корабля в районе мидель-шпангоута в трех футах выше ватерлинии. На ЦКП все ощущают как задрожал их корабль, слышат звук бомбы «ву-у-ммфф», когда та с грохотом пронизывает его корпус и, пробив противоположный борт, вылетает за борт не взорвавшись. На своем пути бомба произвела много разрушений в кормовом отделении вспомогательных механизмов и кормовом машинном отделении, но никто из личного состава чудом не пострадал.

Капитан 1 ранга Ходдинотт слышит, как кто-то кричит:

– Что, черт возьми, это было?

Очень быстро аварийная партия прибывает на место повреждения и докладывает о двух пробоинах, через которые поступают тонны ледяной воды. Шторм не стих, и корабль с двумя нокаутированными турбинами тяжело качается на волнах. Каждый раз, когда он кренится на левый борт мощный поток воды устремляется внутрь корабля через пробоину левого борта, а при крене на другой борт – через другую пробоину. Аварийные партии уже стоят по пояс в ледяной воде, заталкивая матрасы в пробоины, устанавливают тяжелые деревянные брусья, специально предусмотренные для такого типа повреждений, плотно фиксируя их ударами кувалд.

Возникла проблема с освещением. У «Глазго» уже был неисправен один электрогенератор, а другой был в аварийном состоянии. Теперь этот аварийный генератор сильно поврежден. Пожарная система вышла из строя, как и компрессор высокого давления. Топливная система дизеля повреждена. По всем меркам жизнь «Глазго» висела на волоске и зависела от того, как быстро люди смогут установить шланги и насосы для откачивания воды.

В помещении компьютера и на пусковой ракетной установке с предельным напряжением работали оружейники, вводя в строй оружие поврежденного корабля. За тридцать минут они разблокировали артустановку, «Си Дарт» заработал, и его система управления была в строю. Мы предложили увеличить воздушное прикрытие над ними, чтобы обеспечить безопасный переход назад, но командир Коуард отказался. Он уверен, что его «Си Вулф» будет работать.

Через пятнадцать минут после этого они обнаруживают третью волну атакующих аргентинских самолетов. «Бриллиант» видит четыре самолета, летающих по кругу на западе, но, похоже, услышав о том, что случилось с первыми четырьмя самолетами, они передумали и ретировались. Возможно, они наблюдали иное зрелище: самолет, атаковавший «Глазго» и обстрелянный его пулеметчиками, был сбит своими войсками, когда он, поврежденный, пролетал над Гус Грином. Пилот погиб.

Итак, капитан 1 ранга Пол Ходдинот и его люди избежали трагедии в этот штормовой и ветреный день. Ближе к вечеру я с большим облегчением узнал, что все они остались живы. Их единственной потерей был один человек, получивший нервное потрясение, за что его едва ли можно винить. Я детально обговаривал ситуацию с командирами «Глазго» и «Бриллианта», касаясь не только повреждений, но и перепрограммирования их систем управления оружием, чтобы в последующем справляться с подобными атаками. Проблема с 4,5-дюймовой артустановкой была сложной. В моей практике уже были случаи, когда при стрельбе ее начинало по неизвестной причине трясти и в конце концов заклинивало. Такое часто случалось в период моего командования «Шеффилдом» пять лет назад.

Тем временем «Глазго» в сопровождении «Бриллианта» медленно «ковылял» назад к оперативному соединению, побитый, с течью корпуса. Я приказал оставить его для ремонта в шестидесяти милях от нас, ближе к берегу, где волнение было меньшим. Боевой дух экипажа лучше всего характеризовали слова командира:

– Не волнуйтесь, сэр, – докладывал Ходдинотт, – мы заштопаем все за пару дней и вернемся к вам. Так и произошло.

Какой же вывод по использованию комбинации 42/22 в обороне? Вы можете сказать, что если бы «Си Дарт» не отказал, то Глазго сбил бы по крайней мере один, возможно, два атакующих аргентинских самолета. Я допускаю, что они произвели бы за это короткое время стрельбу двумя сериями. Это означает, что ни один «А-4» не смог бы выполнить бомбометание. И если бы они повторили это при отражении следующей четверки бомбардировщиков, то у третьей группы нервы сдали бы раньше, чем это произошло после потери ими трех пилотов. Да, в принципе комбинации 42/22 можно давать «зеленый свет». Мы еще не оценили значение того факта, что поразившая «Глазго» бомба не взорвалась. Но нам представлялось, что установки взрывателей на бомбах сделаны неправильно. Проблемой оставался «Си Дарт» и его надежность, а также «икота» системы самонаведения «Си Вулф». Мы немедленно связались с представителями завода-изготовителя, один из которых находился на борту «Бриллианта», с тем, чтобы ликвидировать оба отказа. Но я боялся, что здесь срабатывает Закон Мерфи: сегодня засолился микропереключатель; завтра будет еще что-то; а послезавтра еще.

Довольно холодную оценку нашей деятельности за прошедший день я дал ночью в своем дневнике.

Наконец-то погода прояснилась, поэтому начали интенсивный артобстрел аэродрома Порт-Стэнли. Вероятно, очень неточно. После полудня (по их времени) аргентинцы, очевидно, решили ударить по «Бриллианту» и «Глазго» тремя группами «А4». Из первой группы два сбито «Си Вулфом», один вошел в штопор, один ушел. При отражении второй группы в самый момент открытия огня система управления «Си Вулф» была в режиме перезапуска, поэтому все четыре прошли необстрелянными. Одна бомба прошила кормовое машинное отделение «Глазго». Третья группа, напуганная авиационным прикрытием, находящимся на направлении их удара или, возможно, информацией о «поколоченых» первых четырех самолетах, в атаку не пошла.

21.00. Ситуация на «Глазго» под контролем, но полагаю, что его следует отправить домой. Флотские испытания комбинации 42/22 прошли успешно, но нуждаются в окончательной проверке. Между тем «Си Дарт» как средство борьбы с низколетящими целями выглядит бесполезным, поскольку не всегда срабатывает.

В этот день жесткая реальность, кроме потери вертолета «Си Кинг» (он совершил вынужденную посадку на воду, но вся команда была спасена), дала еще раз о себе знать. На тот момент у меня оставался только один боеготовый эсминец проекта 42 – «Ковентри». А это означало, что мне следует прекратить в дневное время все артобстрелы аргентинских позиций на островах.

Может показаться странным, что я пишу все это о «Глазго». Но я хочу, чтобы вы проследили за жизнью эсминцев проекта 42, жизнью кораблей дозора, с чего мы начали это повествование. Хочу еще раз показать вам огромную разницу между тем, о чем должен думать командующий, и тем, с чем сталкиваются несчастные люди на передовой. Теперь я вынужден отказаться от испытания моей комбинации 42/22, так как не могу пренебрегать опасностью потери моего единственного корабля с радаром дальнего обнаружения и дальнобойным ЗРК. Два других эсминца проекта 42 были на пути к нам. Эсминец «Эксетер» под командованием капитана 1 ранга Хью Бэлфора только оставил порт Белиз на далеком западе Карибского моря и был на расстоянии двухсуточного перехода к северо-востоку от острова Вознесения, а «Кардифф» под командованием капитана 1 ранга Майка Харриса вышел из Гибралтара только час назад.

Новости с берега у острова Пебл тоже не радовали. Ужасные погодные условия, шторм означали, что группа SAS не сможет переправиться и вынуждена будет в течение следующего дня скрываться в районе ее высадки в надежде, что завтра погода улучшится, и они смогут добраться на остров и произвести разведку.

Единственным позитивным моментом за весь день было то, что мы получили, как и предполагалось, изменение к нашей генеральной директиве в части, касающейся основной цели действий оперативного соединения. Опасно-неопределенные слова «с намерением освободить» были исключены. «Анклав» в конце концов исчез из списка политических «беспокойств» и моего списка «худших ожиданий». Вместе с ним «умерли» Западный Фолкленд и Лафония. Новая формулировка предписывала нам произвести высадку и освободить острова. Только теперь, 12 мая, после того, как «Алакрити» как мог «очистил» от мин северный вход в Фолклендский пролив, и после принципиального изменения содержания директивы стало ясно, что бухта Карлос для всех является согласованным районом высадки морского десанта. Никакие дальнейшие дискуссии, если не возникнут новые обстоятельства, не требовались. Значительно позднее я узнал, что КомАмГа довольно серьезно злило мое упорное «отстаивание» преимуществ высадки в районе бухты Лэу. Однако наш КОС не ставил ему задачу рассматривать любые политически мотивированные и в высшей степени нежелательные военные решения, несвязанные с «высадкой с целью освобождения». Главком, вероятно, думал, что КомАмГ не следует забивать себе голову этими вопросами. Именно это не позволило Клаппу понять мое беспокойство, в частности в случае с анклавом. Если бы не этот нюанс, то многих недоразумений между нами можно было бы избежать.

Как бы там ни было, на ночь я ушел отдохнуть. Пока я спал, буря утихла, сменившись туманом. Это было отлично для разведгруппы и для ремонтных команд на «Глазго», отдыхом для пилотов «Харриеров» и несколько уныло для всех остальных. «Глазго» провел большую часть дня, буквально кружась в небольшом районе для удержания пробоины одного борта выше ватерлинии, чтобы сварщики могли наварить на ней заплатки из металлических листов. Но, несмотря на это, корпус все еще не был водонепроницаемым. Корабль требовал доковых работ.

В полдень я потратил несколько минут для записей в дневнике:

Ситуация на «Глазго», кажется, под контролем, но надежда на полное восстановление слабая. Наше счастье, что бомба не взорвалась, иначе мы потеряли бы еще один проект 42. Основной вопрос: оставлять корабль здесь или отправить домой. Вызвал «Сэлвиджмен» [буксир], на всякий случай. Тем временем густой туман снова перевел войну (я надеюсь) в состояние затишья.

Окончательный анализ второго удара бомбардировщиков: нам повезло и не повезло одновременно. ЗРК «Си Дарт» эсминца «Глазго» отказал в самом начале, а его артустановку заклинило на шестом выстреле; «Си Вулф» «Бриллианта» вышел из строя полностью. Поэтому огонь вели только два 20-мм и два 40-мм автомата.

Получить в борт только одну невзорвавшуюся бомбу из восьми или двенадцати – чертовская удача… только сейчас погода стала такой, какая нам нужна для высадки.

Мы еще не получили никакой развединформации с острова Пебл и совершенно не были уверены в том, что группа SAS достигла аэродрома. Поэтому не могли согласовать действия по времени. С другой стороны, если мы будем ждать их радиодонесения, то опоздаем с подходом.

Я обдумывал ситуацию, работая как обычно с одной из моих небольших персональных «таблиц-раскладушек», так, как мы поступали еще на острове Вознесения, когда определялись с датой высадки. Для этой вечерней экспедиции я снова должен был производить расчеты от конечного момента. «Гермес», с которого должен вылететь основной отряд SAS, если мы хотим избежать риска быть атакованными с воздуха, должен к рассвету отойти на достаточное расстояние от берега. Это означает, что до 06.00 мы должны начать движение «домой». Операция по уничтожению аргентинских самолетов должна занять пять часов. Кроме того, необходимо иметь пару часов «резерва» на случай осложнения со взлетами вертолетов или необходимости уничтожения аргентинского патрульного катера. Исходя из этого, нам следовало быть в районе подъема вертолетов на подходе к острову Пебл к 23.00, а начать наш пятичасовой переход в 18.00. Если мы не начнем переход до получения сигнала от группы SAS, то опоздаем с выходом. Следовательно, мы должны выйти в расчетное время и идти вперед, надеясь получить известие от передовой группы на переходе.

В 17.55 «Гермес», «Бродсуорд» и «Глэморган» оставили основные силы оперативного соединения и начали переход со скоростью двадцать узлов к северо-восточному побережью Западного Фолкленда для высадки на остров Пебл отряда SAS. Ему предстояло уничтожить значительную часть аргентинской авиации на полевом аэродроме. В общих чертах наши задачи были таковы: «Гермесу» необходимо было подойти максимально близко (в пределах семидесяти пяти миль) к району высадки, откуда четырьмя вертолетами «Си Кинг» доставить бойцов SAS на остров. «Бродсуорд» со своим «Си Вулфом» был «голкипером» для «Гермеса» на случай отражения атак с воздуха. «Глэморгану» предстояло подойти ближе к берегу и открыть огонь из 4,5-дюймовой артустановки и ракетами «Си Слаг» по берегу для отвлечения внимания аргентинцев на то время, пока отряд SAS высадится и будет выполнять свою работу.

Мы уже два с половиной часа шли в район, но сообщения от передовой разведгруппы все еще не было и поэтому командование SAS из-за недостаточной информации посчитало высадку этой ночью невозможной. Я приказал кораблям разворачиваться и возвращаться «домой», довольно мрачно напомнив всем, кто был готов слушать, что эта миссия должна быть выполнена завтра ночью при любых обстоятельствах.

На обратном пути мы провели короткое совещание и ушли спать, прикрытые туманом. Надеялись получить донесение от разведгруппы в течение ночи. К следующему утру мы его получили. Я послал два «Харриера» бомбить Порт-Стэнли, а остальная часть дня была потрачена на подготовку к рейду на остров Пебл.

Мы вышли ровно в 18.00. На борту находилось четыре «Си Кинг 4» для высадки на остров Пебл сорока пяти человек из состава отряда D плюс морской корректировочный пост для корректировки артогня. На период своего отсутствия я передал управление оставшейся частью оперативного соединения на «Инвинсибл». Погода была мерзкой – туман в полдень сменился штормом с южного направления. Большому «Бродсуорду» пришлось отстать от «Гермеса», сообразуя свою скорость с волнением моря. Однако «Глэморган» и «Гермес» на это внимания не обращали. Через два часа перехода я приказал «Глэморгану» идти к острову Пебл и «действовать в соответствии с ранее отданным распоряжением».

Итак, в составе отряда были: «Бродсуорд», идущий в пятнадцати милях за «Гермесом» со скоростью двенадцать узлов; «Гермес» – главный британский аэродром во всей Южной Атлантике, оставшийся полностью без охранения, не говоря уже о противовоздушной обороне; где-то впереди «Глэморган». Все это не соответствовало трём основным правилам войны: непрерывное управление, взаимная поддержка и концентрация усилий. «Гермес» подошел к острову Пебл на сорок миль, поскольку нам необходимо было учитывать увеличение расхода топлива вертолетами при полете на дальность сто миль в условиях ужасной погоды.

Но это не стало нашей единственной проблемой. Как только мы уменьшили скорость для взлета вертолетов, сразу стало ясно, что у нас будут проблемы поднять их в воздух. Один вертолет был на палубе, но ветер был настолько сильным, что невозможно было развести лопасти винта. Это был очень критический момент: если разводить лопасти при очень сильном ветре, его порыв снизу вверх может их разболтать и вырвать из собственного узла. Через полчаса наступило некоторое затишье. Быстро развернув лопасти, было обеспечено их безопасное вращение. Знакомый шум «Си Кинга 4» был сильнее бури. Экипаж нырнул во вторую вертушку, но его винты развести не смогли – ветер снова усилился. Было принято решение последовательно опустить подъемником три оставшихся вертолета назад в ангар, там развести их лопасти и только после этого поднимать на полетную палубу для взлета. Это не было предусмотрено никакими инструкциями, однако по-другому решить задачу было невозможно.

Подъемник опускал вертолеты вниз, и экипажи повторяли процесс сначала. Стартовал один вертолет, затем второй. Но все это требовало времени. К моменту старта последнего вертолета у первого уже не хватало топлива, чтобы вернуться на борт. Его нужно было дозаправить. Я хорошо помню себя стоящим той ночью на мостике «Гермеса» и задававшим вопрос, будут ли когда-нибудь готовы вертолеты. В конце концов все получилось, и они ушли, правда, намного позже, чем я надеялся, но все же в пределах 2 часов, отведенных на непредвиденные задержки.

Сорок пять человек были высажены на омываемое штормом северное побережье острова Пебл в трех с небольшим милях от аргентинского аэродрома. Они пробирались тщательно выбранной тропой по пустынному острому и заложили взрывчатку на одиннадцать различных самолетов, которые там нашли. Несколькими неделями позже, когда я сам, наконец, смог высадиться на Фолклендских островах, я прилетел на вертолете на остров Пебл, чтобы оценить результаты той операции. Зрелище было страшным, похожим на нечто нереальное. Все одиннадцать самолетов были там же, на первый взгляд невредимые, готовые к взлету. Потом я услышал странный шум, подобный звукам трепещущих в ветряную погоду флажков, и заметил, что возле кабины каждого самолета было несколько сорванных люков с висящими из них хаотически покачивающимися электропроводами. Это был единственный знак, свидетельствующий о том, что этот самолет никогда не взлетит, и единственное подтверждение того, что может сделать британский спецназ, когда необходимо действовать быстро и решительно.

Глава 12
«Говорящие деревья» и «Этандары»

Шторм не стихал, пока мы отходили от острова Пебл. Сила ветра менялась от пяти до девяти баллов, но, к счастью, ветер изменил направление, повернув к юго-западу, и предоставил нам возможность быстро выйти из опасной зоны, хотя уже и средь бела дня. К моему некоторому удивлению, аргентинцы не предприняли попытку нас контратаковать при отходе из прибрежных вод севернее Восточного Фолкленда. Мы все же решили направить группу «Харриеров» для бомбардировки аэродрома Порт-Стэнли и использовать просветы в облачности для получения нескольких новых разведывательных снимков бухты Фокс, Гус Грина и Пебла.

По возвращении к основной группе мы услышали, что поврежденный «Глазго» был снова в строю, заштопанный, с двумя исправными турбинами, оружием и компьютерами в рабочем состоянии, но только с небольшими ограничениями по маневрированию на малом ходу. Это значительно облегчало мою головную боль, так как восстанавливало наши возможности по обнаружению воздушных целей вокруг ударной группы с помощью радара дальнего обнаружения «Глазго» и прибавляло еще один ЗРК «Си Дарт» к нашей системе обороны. Все мы знали, что от 17 мая, дня ВМС Аргентины, нас отделяло всего сорок восемь часов, и сходились во мнении, что они нанесут по нам удар с воздуха именно в этот день, если не раньше. Только теперь я начинал верить в то, что их корабли действительно ушли домой навсегда.

После полудня я на некоторое время удалился в свою каюту (большую часть прошлой ночи был на ногах) и попытался уснуть. Но вместо сна занялся проблемой борьбы с устрашающими самонаводящимися ракетами «Экзосет». Одна из этих ракет, запущенная с «Этандара», покончила с «Шеффилдом». Я как всегда старался иметь дело только с неопровержимыми фактами, однако располагал очень ограниченной информацией:

а) аргентинцы пустили по нам две ракеты;

б) одна из них в цель не попала;

в) несмотря на все наши системы обороны, одна ракета прорвалась и уничтожила, даже без подрыва боевой части, один из трех моих эсминцев проекта 42;

г) оставшееся в «Экзосет» топливо инициировало ужаснейший пожар с возгоранием электрических кабелей, что послужило причиной задымления корабля; пожар медленно превращал очень плохую ситуацию в фатальную, в результате погибло двадцать человек;

е) расчет ЦКП погибшего «Шеффилда» в этих условиях оказался не способен что-либо предпринять, они даже не произвели постановку ложных отвлекающих целей.

Таковы были факты. Они свидетельствуют, что «Экзосет» достигла пятидесятипроцентной эффективности. Я понимал, что в следующий раз эта ракета может действовать против нас не так успешно, а мы можем с ней справиться лучше. Но я там был не для того, чтобы выполнять роль букмекера, рассчитывая шансы и ожидая результата. Я был там, чтобы действовать и не допускать подобного.

Наша разведка утверждает, что аргентинцы начали войну, располагая примерно пятью такими ракетами. Это значит, что если они применят оставшиеся три, то я потеряю еще один, возможно два корабля. Если же они найдут возможность приобрести еще такие ракеты, то последствия для нас будут значительно худшими. В Лондоне ходили слухи, что аргентинцы вели переговоры о покупке еще сорока ракет. Такой арсенал, даже если его эффективность снизится наполовину, может оказаться фатальным для всей операции. Мы должны их остановить – такова реальность. Вопрос заключался в том, как это сделать.

Существует всего несколько способов справиться с этой проблемой (при отсутствии неисчерпаемого запаса простых в применении ЛОЦ). Очевидно, что лучшим способом является уничтожение подходящих «Этандаров» – носителей ракет. Для этого мы располагали только ЗРК «Си Дарт», который пока еще не зарекомендовал себя надежным и не заслуживал доверия. Более того, учитывая тактику применения аргентинцами своих «Этандаров», «Си Дарт» был совсем не тем средством, которое даже при исправной работе в состоянии их сбивать. Отсутствовало так необходимое дальнее воздушное обнаружение, которое мог обеспечить только самолет ДРЛО, но у нас не было ни одного такого самолета.

Думаю, вы согласитесь, что перед нами стояла серьезная проблема. Мы не собирались сидеть сложа руки и ждать аргентинских атак, при этом надеясь на то, что эффективность их ракет уменьшится, молиться, чтобы наши пока еще не проверенные способы применения ЛОЦ по-прежнему срабатывали, а также верить в то, что система «Си Дарт» внезапно, сама по себе станет надежной. В целом все это вело к тому, что мы реально будем иметь больше потопленных кораблей и человеческих жертв. Но способов противодействия у нас было немного.

Дома тоже волновались. Все переговоры с Нортвудом укрепили мою тревогу не столько относительно оставшихся «Экзосет», сколько о том, что вскоре у них ракет может стать больше. И хотя Франция гарантировала, что дополнительно не поставит ракеты, мы боялись, что это сделают другие, менее надежные, поставщики и среди них – Ливия. К счастью, по крайней мере так нам казалось, эти опасения еще не реализовались. Оставалось жить с мыслью, что у них осталось три ракеты, хотя этого было достаточно для повреждения или потопления (с высокой вероятностью) еще одного корабля.

Я не знаю, кто подал идею, но думаю, что это произошло в штабах хотя бы потому, что ее политическое согласование должно быть основательным. Идея получила развитие в ходе нескольких длинных сеансов связи с Дэвидом Галлифаксом. Иного военного способа, кроме как поймать «Этандары» на их авиабазе Рио Гранде на острове Огненная Земля и уничтожить самолеты на земле, не существовало. Я уверен, что успех ночного набега SAS на остров Пебл подсказал проведение еще одной подобной операции. И на самом деле мне такая идея представлялась весьма неплохой.

Мы отдавали себе отчет в том, что британская атака на материковую территорию Аргентины могла иметь своих критиков на политической арене. Всегда найдутся люди, которые не смогут увидеть различия между неплодородным голым островом, наподобие Огненной Земли, и перенаселенным районом Плаза де Майо в центре Буэнос-Айреса, находящегося в 1500 милях на север. Хотя различия огромные. Рио Гранде – это база 2-й морской истребительноштурмовой эскадрильи и база «Этандаров». Только эти самолеты могли атаковать нас ракетами «Экзосет». Это была исключительно военная база, и все, кто находился там, работали на единственную цель – нанести поражение британскому оперативному соединению. Самый младший механик аргентинских самолетов был такой же частичкой в этой битве, как и я. И нам было достаточно ясно, что эта база являлась важной для нас целью, атака которой была оправданной. «Этандары» в «убежище» на Рио Гранде не были более неприкосновенными, чем «Бельграно» за пределами всеобщей исключительной зоны.

В то же время у нас не было никакого намерения транжирить время на подрывы зданий, а тем более на то, чтобы убивать людей, если, конечно, они не станут на нашем пути. Наша цель была вполне определенной – уничтожить «Этандары», все до одного, и также эффективно, как мы это продемонстрировали на острове Пебл.

Однако в политическом смысле эта операция всегда могла оказаться «минным полем». Предварительная скрытая разведка была очень важным и сравнительно несложным заданием. Но явное уничтожение «Этандаров» на аргентинской территории и связанное с ним последующее возможное «затруднение» для Чили, было совсем другим делом. Какими бы ни были политические аргументы, меня скорее всего попросят продумать вариант доставки туда разведывательной группы и представить рекомендации Нортвуду. Такое планирование заняло несколько следующих дней. Для ясности я упомяну об этом как об одном событии, хотя на самом деле оно таким единым не представлялось.

С учетом всех соображений, подробно изложенных перед рейдом на остров Пебл, первым, достаточно закономерным, предположением было то, что это еще одна работа для SAS. Но доставить такую команду на ударную группу из Великобритании мы должны были только по воздуху, сбросив ее на парашютах в океан, откуда их поднимут на один из моих эсминцев или фрегатов. Я был не в восторге от такого способа доставки, но для SAS это было более-менее обычным делом.

Нам казалось, что реализация идеи требовала достаточно небольшой группы. Часть пути до Огненной Земли они преодолели бы на корабле (подойдя к побережью Аргентины не ближе, чем это абсолютно необходимо), а затем вертолет «Си Кинг 4» высадил бы их на берег в нескольких милях к северу от Рио Гранде.

Разведгруппа прибудет в район, на месте выяснит обстановку и произведет доклад. Вследствие того, что доставка будет осуществляться в одном направлении (у вертолета не хватит топлива для возвращения на корабль-носитель, а у корабля не будет времени для возвращения назад к ударной группе до рассвета), они должны будут сжечь или утопить «вертушку», или даже отдать ее чилийцам. Сжечь казалось менее проблематичным в политическом плане, даже если это было расточительно с военной точки зрения. После этого три члена экипажа должны сдаться чилийцам.

У разведгруппы была другая проблема. Независимо от того, будет или нет ее разведывательное донесение о наблюдении для нас благоприятным (на основании которого мы впоследствии должны получить политическое разрешение на непосредственные действия) или нет, им предстояло пройти пешком сотню миль, прежде чем они окажутся в относительной безопасности, как мы надеялись, в Чили. Возможно, их будут преследовать по пятам о-о-очень сердитые аргентинцы. В качестве альтернативы группу могла бы забрать подводная лодка. В обоих случаях перспектива представлялась совсем не заманчивой.

Таким в общих чертах был мой план «А», который из нескольких довольно отчаянных вариантов я, без сомнения, считал самым лучшим. Возможно, следует сказать, что он скорее всего был наименее плохим. Он предполагал максимально возможный результат («Этандары») при минимальном риске (группа SAS, три летчика и один «Си Кинг»).

Однако моя точка зрения не получила моментального одобрения. Для начала Королевским морским пехотинцам очень не понравился этот план, поскольку вертолет «Си Кинг 4», специально оборудованный для подобных операций, являлся их собственностью. Морские пехотинцы забывают, что они являются частью Королевских ВМС, и это мы обеспечиваем их вертолетом. Они также склонны забывать старый афоризм: «тот, кто дает, может и забрать обратно».

Мне говорили, хотя это могут быть только слухи, что один очень большой начальник морской пехоты, услышав о моем плане, воскликнул: «Неужели Вудворд сошел с ума? Наши прекрасные, сверхновые вертолеты, каждый стоит 8 000 000 фунтов, и один из них он хочет послать в Чили и там его сжечь!? Хорошо, сообщите ему, что если он действительно хочет сжечь вертолет, он может взять один из своих противолодочных вертолетов».

Я был весьма удивлен услышать от Нортвуда, из уст адмирала Галлифакса непосредственно, что план «А» не проходит. «Сэнди, давайте второй вариант», – сказал он. Так, расстроившись после двадцати четырех часов дискуссий с Главным штабом, я приступил к усовершенствованию неизмеримо худшего плана «В».

Для этого варианта я предложил послать 22000-тонное судно комплексного снабжения «Форт Остин» под командованием командора Сэма Данлопа в сопровождении двух фрегатов обходным маршрутом на юг, а затем на запад вдоль Южного полярного круга. Они должны были незаметно проскользнуть в чилийские воды Огненной Земли со стороны Тихого океана. Отсюда они могли бы незаметно войти в Магелланов пролив, и вертолет стремительно доставил бы группу SAS в район Рио Гранде, а затем возвратился за ними снова. План во многом сходный с тем, который мы реализовали на острове Пебл.

Каковы были преимущества? Мы создавали такую же угрозу «Этандарам» на Рио Гранде, но увеличивали «фактор риска» для двух наших фрегатов и большого судна снабжения. При этом требовалось, чтобы чилийцы закрыли на все глаза. Перспектива британских военных действий такого (или любого) масштаба во внутренних чилийских водах, вероятно, не проходила по политическим причинам. К тому же «Форт Остин» был чрезвычайно ценным судном, груженным запасами продовольствия, боеприпасов и запасных частей; на нем находился почти весь наш запас ракет «Си Дарт». Какой бы маршрут для него мы ни избрали, ему предстояло выходить и возвращаться в светлое время суток. Если его обнаружат где-нибудь вблизи аргентинских авиабаз, потеря судна будет очень вероятной. Я оставался сторонником плана «А».

Несмотря на это, я поговорил с Нортвудом и предложил план «В». Прошло несколько часов, и пришел ответ Дэвида Галифакса: «К сожалению, и он не нравится». Неудивительно, подумал я. Если вам не нравится хитрость и пылающие вертолеты, вы не желаете рисковать «Форт Остином», который является единственным судном, за исключением авианосцев, с которого можно использовать «Си Кинг 4», то тогда, как я полагаю, вы собираетесь перейти к полномасштабному сражению. Поэтому я предположил им послать туда «Гермес» с двумя проектами 42, двумя проектами 22 и попытаться нанести удар максимальным количеством «Си Харриеров» по «Этандарам», надеясь осуществить это еще до того, как аргентинцы потопят один или все корабли.

Нортвуду этот вариант тоже не понравился. С некоторым раздражением я предложил даже большую вылазку, в которой мы привлекаем всю ударную группу и пытаемся все сравнять с землей. Я ушел от тихих, проверенных на практике действий SAS к бессмысленному отчаянию максимально возможного масштаба – хотя все еще не самого грандиозного; им, конечно же, это тоже не понравилось.

Поэтому я еще раз вышел на связь с Нортвудом и сказал им так вежливо, как только мог, что я не удивлен тем, что им не понравились планы «В», «С» и «D». Мне тоже ни один из них не нравится; в конце-концов это были мои второй, третий и четвертый варианты. План «А» остается самым предпочтительным из этой коллекции не очень веселых возможностей. Я был уверен в том, что этот вариант должен стать и их выбором, так в чем проблема?

– Министерство продолжает настаивать на отказе, – сказал Дэвид. – Я разузнаю, что происходит наверху.

Через двадцать четыре часа план «А» был принят… спустя четыре дня после его первоначального предложения. Я спросил Дэвида, как такое могло произойти. Он мне все подробно рассказал. Выяснилось, что моя первая радиограмма была неправильно понята и/или плохо мною составлена. Предложение, в котором говорилось, что группа SAS будет высажена в нескольких милях от Рио Гранде, директор SAS (в то время бригадир, а впоследствии генерал сэр Питер де ля Бильер – наш командующий операцией в Персидском заливе против Ирака в 1991 году) понял так, что они будут высажены на воду в нескольких милях от берега, а затем будут вплавь добираться до берега! Разумеется, он такой план не одобрил.

Мне пришлось подавить раздражение человека, которого не поняли. Может быть, моя радиограмма была понятна только мне? Даже если это так, я был слегка раздражен тем, что SAS каким-то образом смогли находиться вне военной организации командования и позволяли относительно простому недоразумению оставаться невыясненным в течение целых четырех дней. Их директор, которого внимательно слушали в высоких политических сферах, оказался способным высказывать свое неодобрение очень тихо и конфиденциально вместо того, чтобы расспросить у нас, командиров на передовой, все детали предстоящей операции. Я решил, что когда-нибудь я положу всему этому конец. И сделал это, но только после 1986 года.

«Открытие», что я не планировал «сбросить» людей SAS в ледяные воды Южной Атлантики и затем заставить их плыть к берегу, позволило выйти из тупика. «План «А» принят», – сказали мне. Итак, после того, как были потрачены впустую четыре долгих дня, мне дали добро.

Вечером 15 мая я сделал записи в дневнике о двух прошедших днях. И поскольку они касались обоих рейдов SAS, я здесь их приведу.

14 мая. Началось. Буря с запада… Вечер пролетел в обеспечении действий SAS, которым была поставлена задача уничтожить 11 самолетов плюс все склады для того, чтобы исключить неприятности для нас в день «Д». Большая часть времени потрачена на организацию операции на материке. Она, вероятно, ни к чему не приведет, но если дело пойдет плохо, для меня это обернется трибуналом, а если хорошо – никто об этом и не узнает.

Рейд на остров Пебл проходил в условиях паршивой погоды поздно вечером (фактически в ночь на 15 число), и все было очень тихо. В этой уплотненной программе задержка на 55 минут из-за штормового ветра в девять баллов и некоторой некомпетентности привели к тому, что мы находились в пяти минутах от отмены всей операции. Одиннадцать аргентинских самолетов уничтожены на земле, потерь нет. Вышли за пределы зоны основной аргентинской воздушной угрозы к полудню 15-го.

Продолжение саги о Рио Гранде выглядит сейчас более определенно. Я могу поступать так, как мне нравится!

15 мая. Довольно напряженный для нас день. Аргентинцев не слышно вообще. Конечно, сейчас уик-энд, они потирают руки и экономят силы для «большого пинка». Сага о Рио Гранде снова продолжается с еще одним нелогичным и плохо продуманным планом от Нортвуда. Очень поздно выяснилось, что бригадир SAS решил, что мы предлагали высадить на воду всю группу далеко от цели и добираться ей до берега вплавь. Каким надо быть придурком!

Я надеюсь, что сейчас все более-менее стало на свои места. Все еще получаю полуослиные предложения от людей из дому – сейчас больше. Это связано с группой SAS. Командующий флотилией подводных лодок изобретает новые возможности, но отказывается изменить свои стереотипы. Даже ГК ВМС начинает учить, как мне вести дела. Ни одно из его предложений не было таким, которое мы уже не рассматривали и не отвергли.

Нетрудно заметить, что я был слишком раздражен. Конечно, директор SAS не был придурком. Нам следовало поговорить непосредственно друг с другом еще четыре дня назад, но он в этой операции находился вне организации командования.

Я решал огромное количество задач, которые продолжали будоражить ударную группу, перемещающуюся в Атлантике подобно большому городу. Турбины главных энергетических установок наших кораблей работают двадцать четыре часа в сутки; генераторы без отдыха дают свет, тепло и горячую пищу; непрерывно мерцающие шкалы и экраны командных пунктов стараются как можно лучше осветить то, что происходит вокруг нас.

Рассвет 15 мая становился более ярким, со значительно ослабшим ветром, морской синевой и спокойствием под солнечными небесами. По плану сегодня к нам прибывают моя старая 3500-тонная атомная подводная лодка «Вэлиант» (погода для нее в основном не имеет значения) и команда SAS для рейда на Рио Гранде. После полудня ее должны сбросить на парашютах в океан около нас. Успех десантирования всецело зависел от спокойствия моря.

Ранним утром я уже был на ФКП узнать прогноз погоды, и мне очень не понравилось то, о чем мне доложили. Большой атмосферный фронт медленно, но уверенно надвигался прямо на нас. Вероятнее всего через тридцать шесть часов он будет над островом Огненная Земля и накроет его толстым влажным покрывалом тумана, дождя и низкой облачности.

Я тихо выругался и затем начал искать выход из этой надвигающейся мучительной реальности, ставившей меня перед необходимостью вылавливать людей SAS из моря, дать им обсохнуть, покормить и затем той же ночью отправить на материк. Такое требование не добавит мне популярности, которую я пока еще мог иметь среди этих людей и их командиров. Но я уже был уверен, что «Гермесу» с прибытием на борт людей SAS следует немедленно начать движение в направлении материка – иначе приближающаяся плохая погода сорвет выполнение задания. Полет над темной, неизвестной и враждебной береговой линией и в ясную погоду является достаточно сложным заданием, но попытка осуществить высадку в густом тумане, при сильном ветре и без использования радара фактически гарантирует, что пилоты основательно заблудятся в условиях стремительно уменьшающегося запаса топлива. Я снова пробормотал про себя «о, боже» или нечто этому эквивалентное, совсем не радуясь предстоящей дискуссии с командующим SAS.

Между тем я приказал «Форт Остину», который должен организовать подъем с поверхности океана людей SAS и их оборудования, следовать в точку встречи с самолетом «Геркулес» военно-воздушных сил.

Пока все это происходило, мы снова послали «Бриллиант» и «Алакрити» в Фолклендский пролив для еще одной проверки его на наличие мин и/или аргентинских кораблей. А для отвлечения аргентинцев на всю ночь мы послали «Глэморган» в знакомую ему огневую позицию у Порт-Стэнли произвести еще один длительный артобстрел района аэродрома. Также были подняты «Харриеры» для фотографирования районов Дарвина, Камиллы Крик, Муди Брук и еще раз района аэродрома Порт-Стэнли. По ходу всего этого я проводил непрекращающиеся дискуссии с руководством SAS: быть операции на Рио Гранде или нет.

Эти хорошо вооруженные парни должны были приземлиться на дорогом вертолете на пустынном берегу, в течение двух дней пересечь практически пустынную местность, а затем, если это будет выполнимо с военной точки зрения и приемлемо в политическом смысле, спокойно приступать к выполнению задачи взрыва нескольких самолетов с использованием современного британского военного снаряжения. Все мы полагали, что такая работа может быть выполнена, но у нас не было согласия, когда к этому приступать.

Королевские морские пехотинцы продолжили высказывать свое беспокойство о «Си Кинг 4», что усиливало мое раздражение. Повторяя за своим генералом, один полковник морской пехоты снова предложил использовать «для работы военно-морской «SK-5»^[66] вместо одного из ценных «SK-4». Он спрашивал нас, рассматривали ли мы вариант работы с площадки на Западном Фолкленде, как будто мы детально не продумывали всю эту операцию много раз в течение почти целой недели.

Я напомнил ему, довольно вежливо, что у нас еще нет посадочной площадки где-либо на Фолклендских островах, что «Си Кинг 5» стоит значительно дороже, чем «Си Кинг 4», не говоря уже о том, что «SK-5» намного менее приспособлен для выполнения поставленной задачи. В моем дневнике об этой дискуссии записано просто: «Готов был задушить его!»

Наконец разум возобладал, и руководство SAS согласилось, правда с большой неохотой, что первоначальный план, спонтанно разработанный на основе возникшей несколько дней назад идеи капитана 1 ранга Лина Мидлтона, командира «Гермеса», теперь должен быть реализован.

SAS грузится в вертолеты. Палуба «Гермеса»

После полудня самолет ВВС «Геркулес» вышел на связь с «Форт Остином», который наводил его в район, выбранный нами для десантирования, примерно в сотне ярдов от корабля. Люди из SAS, облаченные в свои специальные костюмы, спустились на парашютах в студеную воду Атлантики и были очень быстро подняты вертолетами военно-морских сил. Мы в таких вопросах были уже достаточно хорошо подготовлены, и нам в этот день очень повезло с погодой – синее небо, западный ветерок и отсутствие волнения, что было хорошим предзнаменованием для предстоящей трудной задачи.

По моему мнению, нам необходимо было идти сейчас, когда сопутствовала погода, а не ждать значительного ухудшения видимости, при которой закрываются даже такие современные аэропорты, как Хитроу Лондона или Джона Кеннеди в Нью-Йорке, не говоря уже о каких-то скалах Огненной Земли.

Группа SAS во главе с майором наконец собрана на «Форт Остине», который тут же направился к нам – на юго-запад. Эта новая команда «говорящих деревьев»^[67] сейчас больше походила на «маленький, холодный, мокрый лес». Их оборудование тоже промокло; они чувствовали себя очень уставшими после двадцативосьмичасового перелета из Англии, во время которого они почти не спали.

Когда «говорящие деревья» прибыли на «Гермес», было уже темно. Я сказал майору, что хотел бы, чтобы они побыстрее обсохли, отдохнули, получили сэндвичи, инструктаж, подготовились и затем отправились в дорогу. «Гермес» уже шел к материку, и я намеревался в 03.00 утра поднять в воздух подготовленный к ночным полетам экипаж «SK-4». «Это будет непросто, но мы должны вас высадить в нужном месте», – сказал я. «Они смогут отдохнуть на месте, до того как приступят к разведке и оценке возможности уничтожения «Этандаров». Майор ответил, что он все понял, но они еще недостаточно готовы. Я сказал, что у них есть еще пять или шесть часов для теплого душа, приема пищи и инструктажа, а также три часа для сна, добавив: «Обстановка требует идти немедленно. Сейчас или никогда».

Я объяснил, что исключительные обстоятельства за то, чтобы идти сразу, учитывая предстоящую через несколько дней высадку и то, что погодный фронт, идущий с запада, будет над Огненной Землей завтра к исходу дня. Я сказал майору, что, по-моему, будет почти невозможно посадить вертолет в условиях той погоды, которую синоптики предсказывают для района Рио Гранде на завтрашнюю ночь, не говоря уже о какой-либо географической точности.

Майор ответил, что, по его мнению и мнению его людей, мы можем забыть о метеорологах. «Боюсь, – сказал он, – мы все же должны задержаться на двадцать четыре часа для того, чтобы люди отдохнули от дороги». У меня не было альтернативы, кроме как согласиться, надеюсь, с адекватной любезностью. Я приказал «Гермесу» поворачивать на обратный курс и возвращаться к основной группе. В то время как авианосец делал поворот, я почувствовал, что вместе с ним делал поворот и успех всего проекта. К сожалению, я оказался прав.

Людям SAS я сообщил, что они выйдут следующей ночью на «Инвинсибле», поскольку я и «Гермес» будут заняты другим делом. Так они и поступили. Однако плохая погода привела к тому, что вертолет был вынужден совершить посадку на песчаную отмель в десяти милях восточнее Пунта-Аренас и приблизительно в пятидесяти милях от выбранного места приземления. Насколько я знаю, они безнадежно затерялись в тумане, и им повезло не утонуть.

Они подожгли свой «Си Кинг», который был найден 20 мая чилийцами сгоревшим и загадочно брошенным. Экипаж вертолета ушел прочь и сдался местным властям, которые их допросили и позволили прессе взять у них интервью.

Два пилота совершенно правдиво, как мне известно, сказали, что они потерялись при ведении разведки побережья и приземлились из-за недостатка топлива. Однако впоследствии было много спекуляций относительно того, что они могли делать темной ночью в чилийском воздушном пространстве.

Три члена экипажа вертолета были высланы из Чили в Великобританию. После нескольких дней отдыха они вернулись в свою эскадрилью в Южной Атлантике.

Последняя запись в дневнике об этом событии была такой: «Гермес» отправился в район подъема вертолета. Однако операция была отменена. «Деревья» «завяли» после длительного перелета и все их снаряжение вымокло в воде. Так что мы повернули обратно. «Инвинсибл» попробует завтра…»

В 1994 году я получил письмо от командира аргентинской авиабазы Рио Гранде, в котором говорилось, что они всегда были готовы к нашим атакам, но это ничего не говорит мне о том, насколько успешным мог быть рейд SAS, не говоря уже о том, нашла бы эта операция политическое одобрение или нет.

Что касается команды SAS, то о них я абсолютно ничего не знаю. Но это стиль их работы. От них мы никогда не получали много информации, только короткие сообщения. В 2002 году Министерство обороны пожелало, чтобы я добавил, что написанное здесь не отражает их точку зрения. В таких вопросах они благоразумно придерживаются политики «не подтверждать и не опровергать».

Следующий день, 17 мая, как я уже упоминал, был днем аргентинских ВМС, и погода благоприятствовала действиям «Этандаров». Аргентинцы пытались нанести удар, но не сумели найти ударную группу, и это вполне понятно. Те мероприятия, которые мы провели с целью внушить противнику, что находимся где-то в другом месте, а не там, где были фактически, имели успех. Мы наткнулись только на их следы. Наши усилия перехватить их авиационным прикрытием также успеха не имели. «Глэморган» прибыл «домой» сразу после завтрака, выполнив мероприятия по введению противника в заблуждение у бухты Чойсеул к юго-востоку от Порт-Стэнли. Мы выпустили «стаю» «Харриеров» для фоторазведки основных мест дислокации аргентинцев на всех островах. До высадки (день «Д») оставалось всего четыре дня, и я пытался избежать неожиданностей.

В этот день я закончил свое участие в планировании мероприятий на день высадки и несколько последующих дней. Планы в основном были готовы. Поскольку они должны были быть разумно гибкими, наша схема была простой. Во-первых, протяженный маршрут перехода в район высадки, который, как нам представлялось, не находился под большой угрозой. Здесь мы планировали: минимизировать воздушную угрозу, осуществляя ночью доставку судами пополнений туда и их возвращение обратно; минимизировать угрозу атак аргентинских подводных лодок, стараясь далеко обходить район Порт-Стэнли и его окрестности; минимизировать риск быть атакованными их надводными кораблями соответствующим расположением своих атомных подлодок. Во-вторых, восточная морская зона сбора кораблей и транспортов, она же операционная зона, с которой мы могли осуществлять авиационное прикрытие кораблей и непосредственную поддержку войск десанта, отправлять конвои с войсками и снаряжением в прибрежные воды. Эта зона должна быть вне радиуса действия самолетов «Мираж», «Скайхок» и «Этандар» без дозаправки, что удвоило бы проблемы аргентинцев. В-третьих, зона действия амфибийной – группы (ЗДАГ), с которой должны начаться боевые действия на суше. На самой ранней стадии авиационное прикрытие здесь будет недостаточным, и это могло потребовать привлечения кораблей до тех пор, пока зонтик из «Рапир» не станет эффективным.

Я верил в то, что мы выиграем это сражение, но также знал, что нет никаких гарантий – многое на войне зависит от счастливого случая и везения, как всего лишь несколько дней назад это показали события на «Бриллианте» и «Глазго». Наши резервы были незначительными.

В тот вечер я написал домой Шарлотте. Это было весьма длинное письмо, и я привожу его здесь в некотором сокращении.

Боюсь, что оставшиеся в живых с «Шеффилда» отправились домой без этого письма. Но Сэм Солт по возвращении домой обещал тебе позвонить. От него ты узнаешь все раньше, чем из моего письма.

Сегодня первый прекрасный день «бабьего лета» со времени прибытия (это воскресенье, поэтому аргентинцы не появлялись). Я даже видел в бинокль один из наших «Харриеров» в тридцати пяти милях от себя – такая видимость в этих широтах. Воздух прозрачен, как кристалл, и ничуть не теплее его.

У нас была напряженная ночь, в течение которой мы провели операцию на острове Пебл. Я остался ею доволен – в один прием выведена из строя приблизительно пятая часть их армейской авиации. Это очень неплохо.

Но время покажет. Меня тревожит мысль, что высадка пойдет ужасно плохо, но я успокаиваю себя тем, что это только мои мысли. В этом и заключается моя работа – организовать дело, воплотить его в жизнь и взять на себя ответственность за последствия. Поэтому чем больше я беспокоюсь, тем больше шансов, что мы ничего не упустим. Но нельзя повлиять на удачу, а в нашем деле она значит намного больше, чем я о ней думаю.

Что касается опасностей, то я думаю, что у большинства из нас произошла переоценка ценностей: многие ранее казавшиеся важными вещи теперь выглядят довольно тривиальными. Тем, кто особенно нервничает, я говорю: все дело только в статистике. У вас такой же шанс погибнуть здесь, как и умереть от рака легкого, если вы курильщик. Единственное различие в том, что здесь это случится более быстро и менее болезненно. Так считайте это за благо!

Для тех, кто уже бросил курить, опасаясь рака легкого, это сравнение может показаться черезмерным! Но я не начал курить снова – и не чувствую в этом никакой потребности.

Между тем, и поэтому я пишу, большая часть плана высадки разработана. У меня появилась небольшая передышка (отвлекаюсь только на непредвиденные ситуации), чтобы сделать замечания в конце каждой страницы и набрать скорость с линии старта, надеясь поймать противника на левом галсе^[68].

Эта аналогия оказывается не очень подходящей, когда осознаешь, что тридцать секунд перед стартом парусной регаты соответствует двум дням здесь. Я должен предвидеть погоду на два дня вперед и должен полагаться на ее южноамериканские прогнозы… Как ни смешно это звучит, но мы скрещивали пальцы на удачу…

Я закончил письмо, запечатал его и возвратился на ФКП. В 23.40 по Гринвичу капитан 1 ранга Мидлтон направил «Гермес» вместе с «Форт Остин» и 23000-тонным судном снабжения «Ресурс» курсом восток-северо-восток. Мы растворились в ночи, оставляя командира «Глэморгана» Майка Барро старшим.

Пока мы удалялись от ВИЗ, с северо-востока в темноте к нам подходила британская амфибийная группа в составе двадцати одного корабля. Ее возглавляли два 12000-тонных корабля «Феарлесс» и «Интрепид» – основа группы – со штабом бригады на борту. За ними шли остальные десантные корабли. На борту каждого из них находилось примерно шестьсот пятьдесят пехотинцев королевской морской пехоты, готовых высадиться на берег на восьми десантно-высадочных катерах. Четыре из них были небольшими и спускались на воду с борта, а четыре – большими танко-десантными катерами (тдка), которые будут выходить из кормовой доковой камеры больших десантных кораблей, когда камеры по прибытии кораблей в бухту Карлос заполнятся водой. За ними шли пятнадцать вспомогательных судов Королевского флота и судов, призванных с торгового флота^[69]. Среди них был 44000-тонный пассажирский лайнер «Канберра» с двумя тысячами бойцов усиленной 3-й бригады командос на борту: командос королевской морской пехоты; 3-й батальон парашютного полка; полк командос королевской артиллерии; инженерный батальон командос; хирургические группы; 19 полевой госпиталь; Королевские гвардейцы Блюз энд Ройялс^[70]. «Канберра» была загружена людьми, снаряжением и имуществом до такого беспрецедентного веса, что пришлось укреплять одну из палуб.

Сопровождение тяжелогруженного небольшого флота к Фолклендским островам осуществлял «Энтрим» (мой старый флагманский корабль в период весенних учений «Спрингтрейн») и еще три фрегата: «Плимут» (проект 12), «Аргонот» (типа «линдер») и «Ардент» (проект 21). Все четыре корабля в предстоящем бою получат повреждения: по трем из них будут нанесены бомбовые удары, а один уже никогда не вернется из Фолклендских вод.

Не прошло и часа с момента начала перехода той ночью, как нас чуть не постигло несчастье – один из наших вертолетов «Си Кинг 5», осуществляющий противолодочное охранение, внезапно совершил вынужденную посадку на воду. Командир Мидлтон направил «Гермес» посмотреть на плавающий вертолет в то время, как его экипаж уже эвакуировали. Причина аварии заключалась в отказе радиовысотомера при автоматическом зависании вертолета над самой водой. Пилот предпринял правильные действия в соответствии с инструкцией. Я не мог понять, почему он не смог поднять вертолет с воды, но в конце концов не я же был пилотом этой дьявольской машины. Итак, мы стояли высоко на палубе «Гермеса», уставившись на ровно плавающий на поверхности моря прекрасный, сверкающий и очевидно невредимый новый вертолет стоимостью миллионы фунтов.

Искушение было слишком велико. Лин Мидлтон и я полагали, что нужно попытаться поднять его нашим грузоподъемным краном – необычный, но, возможно, эффективный способ действия. Мидлтон подвел нос «Гермеса» на расстояние нескольких ярдов от вертолета. И в это время нас осенило: «Си Кинг» выполнял задачу противолодочного дозора, а значит, должен был нести глубинные бомбы на случай, если бы он нашел то, что искал. Имелась, хотя и очень небольшая, вероятность, что любая из тех бомб могла бы взорваться от возможного касания корпуса и оторвать большую часть форштевня «Гермеса». В любом нашем отчете это могло бы предстать в плохом свете, а заодно и закончить британскую войну в Южной Атлантике. Мягко, очень мягко отойдя прочь, мы послали «Бриллиант», чтобы он уничтожил «Си Кинг». Когда тот затонул, уже в двух милях от нас, глубинные бомбы взорвались. Это событие мы с Лином до сих пор не обсуждаем.

Встреча с десантной группой произошла в пустынной темной Южной Атлантике в 11.00 ночи. На трансатлантическом контейнеровозе «Атлантик Конвейер» компании Кунард находилось четырнадцать «Харриеров», которые предстояло передать на «Гермес». Там же еще находились вертолеты морской авиации «Уэссекс» и четыре огромных вертолета королевских ВВС «Чинук». Нужно было забрать «Харриеры» с «Конвейера», чтобы освободить достаточно места для подготовки вертолетов к полетам на берег после высадки в бухте Карлос. И поскольку мы теперь были очень перегружены, некоторым «Харриерам» предстояло перелететь с «Гермеса» на «Инвинсибл», находящийся в ВИЗ. Могу вас заверить, что уровень сложности подобной операции, проводимой посреди океана, был значительным.

В 12.30 командир амфибийной группы командор Майк Клапп и его штаб перелетели с «Феарлесса» на «Гермес». Я знал Майка Клаппа больше тридцати лет, с тех пор как мы вместе были на учебном крейсере «Девоншир», и очень доверял его суждениям и его постоянству. Лично я считал, что наше «сотрудничество» было четко определено: за мной было окончательное слово относительно того, когда, куда и, конечно же, как мы идем. Но в прибрежном районе десантники действуют самостоятельно. Зона действия амфибийной группы – это их «участок».

Сразу стало очевидно, что мы не можем начать высадку раньше вечера четверга 20 мая. Однако после этой даты нам необходимо высадиться как можно скорее, чтобы действовать в соответствии с планом. Сейчас, 18 мая, когда море было довольно спокойным, а погода хмурая и облачная, мы явно были не готовы к высадке. К нашим проблемам добавилось поступившее в последний момент из Великобритании требование снять с «Канберры» всех десантников за исключением одного подразделения и распределить их по остальным кораблям на случай потопления судна. Мы планируем осуществить эту пересадку завтра, если сохранится хорошая спокойная погода. Только после этого мы будем готовы.

Я объяснил Майку и командующему войсками десанта бригадиру Джулиану Томпсону, что аргентинцы еще никогда не атаковали нас с воздуха ночью, и поэтому предлагал использовать эту благоприятную возможность. Все были согласны, что чем раньше мы высадимся, тем лучше.

Только по одному вопросу у нас было небольшое разногласие: командиры десанта предпочитали начать высадку на берег ранним вечером, чтобы иметь как можно больший «запас» темного времени для создания плацдарма на берегу. Мое мнение несколько отличалось. Прежде всего я знал, что аргентинская авиация уберется восвояси в сумерках. Я также знал, что после полудня они, конечно же, будут атаковать всеми имеющимися у них силами любую обнаруженную большую группу британских кораблей, идущую к северному входу в Фолклендский пролив. Они примут ее за десантные силы. Таким образом, рассуждал я, критическое время для такой высадки – несколько часов до заката. Десантники в это время меньше всего хотели быть на виду у аргентинцев. Хотя я не исключаю случайность, патрульный самолет, но я по крайней мере могу держать десантников вне поля зрения аргентинских наблюдательных постов на берегу. Поэтому первую высадку необходимо перенести на несколько часов после захода солнца, при этом заключительный подход мог быть проведен в полной темноте.

Я понимал, что такой способ действий сократит продолжительность темного времени для высадки войск на берег, но лучше им быть на берегу, чем на борту кораблей и судов, ведущих бой на переходе в район высадки. Ведь между прочим бухта Карлос была рекомендована для высадки из-за прикрытия ее холмами от атак воздушного противника. Полагаю, что я ясно изложил свое мнение Майку Клаппу и Джулиану Томпсону. Я сделал это без напоминания им уроков «Шеффилда» и «Глазго». Мне не нужно было произносить фразу: «Джентельмены, можете ли вы представить, что происходит, когда в военный корабль попадает бомба или крылатая ракета?» А им в свою очередь не пришлось высказывать мысль, вертевшуюся в их головах: «Мы полагали, что ударная группа до этого времени должна была полностью уничтожить ВВС Аргентины. Что же вы…цы, делали все эти прошедшие три недели?» Бывают моменты, когда я очень благодарен принятым изысканно вежливым ритуалам дискуссии, с помощью которых мы в вооруженных силах Ее Величества улаживаем наши разногласия.

Тем не менее они приняли мою точку зрения относительно времени высадки, и думаю, что осознали ту чрезвычайную трудность, которую мы испытывали, заставляя аргентинские ВВС вступить в бой раньше, чем им действительно следовало бы это сделать. С учетом аэродрома острова Пебл мы вычеркнули пару дюжин самолетов из их боевого состава. Но огромные возможности аргентинцев по нанесению ударов с воздуха по наземным целям все еще не уменьшились. На бумаге они все еще имели превосходство в воздухе и, насколько мы знали, они берегли силы на тот день, когда британцы наконец высадятся для освобождения Фолклендских островов. Я не знал наверняка, но это казалось разумным объяснением их очевидного нежелания нас атаковать.

Наш успех зависел от больших погодных фронтов, которые пересекали неприветливые южные океаны. Майк, также как и я, знал, что все высадки морских десантов сильно зависят от погоды. Вы только вспомните 1944-й и те огромные проблемы, с которыми столкнулась армада генерала Эйзенхауэра, – задержка на один месяц и выбор тех нескольких дней, которые определили успех в том ужасном июне.

Даже тогда, когда мы совещались на ФКП «Гермеса», у меня все еще не было окончательного решения моего главнокомандующего на высадку, или операцию «Саттон», как ее назвали. Мы, конечно, знали, что есть еще политические силы, убеждающие британское правительство немного подождать для достижения дипломатического решения, которое с этого конца света выглядело довольно безнадежным. Однако в лице Маргарет Тэтчер Британия имела премьер-министра, которая не намерена позволять второстепенным обстоятельствам становиться определяющими. Она знала, что ее поддерживает высшее командование. Она знала, что ее поддерживает палата общин и палата лордов. Но главное она знала, что ее поддерживают британцы, тысячами направлявшие мешки писем на оперативное соединение с пожеланиями успеха. Каждое такое письмо значило для нас очень много.

Маргарет Тэтчер также понимала напряженность нашего графика и то, что Королевские ВМС в Южной Атлантике в условиях зимы будут небоеспособными. Она ясно понимала, что 25 мая – крайний срок нашей высадки, и что каждый день промедления был в пользу генерала Гальтиери. Теперь она также знала самый ранний срок нашей готовности. Сейчас она стояла перед необходимостью принятия окончательного исторически важного решения – разрешить нам высадку и создание плацдарма на берегу. Что бы ни говорили о неизбежности выхода оперативного соединения в море в апреле и что бы она ни думала по этому поводу, для меня было ясно – это самое важное военное решение, которое она должна была принять. Высадка, вероятно, будет дорогостоящей и в людях и в технике. Но если высадка проходит неудачно, эвакуация, как правило, оборачивается катастрофой. Возможно, несколько политических деятелей, министров или даже военных все еще сомневались в правильности ее решения. Но Маргарет Тэтчер никогда не уклонялась от трудных решений. И когда через несколько часов ее спросили о решении, она уже не колебалась.

На моем ФКП мы, конечно, не сомневались в том, что разрешение на высадку будет нам дано, и, исходя из опыта, будет нам дано время. Пока же мы продолжали действовать только в соответствии с нашими окончательными планами. Мои мысли в тот момент были заняты диспозицией всего оперативного соединения на момент, когда в ближайшие сорок восемь часов десантники, возможно, начнут движение в район высадки. Я должен был обеспечить надежное авиационное прикрытие для амфибийной группы и, кроме того, защитить авианосцы, иначе авиационного прикрытия не будет ни у кого.

Капитан 1 ранга Джон Коуард предлагал выдвинуть два проекта 42 – «Глазго» и «Ковентри» – далеко вперед (к западу от Западного Фолкленда!), обеспечив их авиационным прикрытием, находящимся впереди для раннего перехвата подходящих аргентинских бомбардировщиков и истребителей. Он считал, что амфибийная группа должна следовать в сопровождении проектов 22 – «Бриллианта» и «Бродсуорда» – с их наполовину испытанными в бою ракетными системами «Си Вулф», а авианосцы «Гермес» и «Инвинсибл» должны удерживаться в тылу, в пятидесяти милях сзади, хотя уже и без «голкиперов» в зоне самообороны.

Я запечатлел все это в своем дневнике. Запись имела такое продолжение.

Джереми Блэк (командир «Инвинсибла»), очевидно, тоже думает о выдвижении вперед проектов 42, но он хочет выдвинуть и авианосцы. «Все или ничего». Это мне нравится еще меньше, чем план Коуарда. Все же у меня такое чувство, что я должен это сделать и сделал бы, не будь (аргентинской) зоны действия подводных лодок именно там, где нам придется выполнять работу.

Мой собственный план предполагал, что амфибийная группа будет с фрегатами проекта 22 с и авиационным прикрытием, а проекты 42 останутся с авианосцами сзади. Я видел множество достоинств предложения капитана 1 ранга Коуарда и разрывался между двумя планами, пытаясь принять окончательное решение с учетом корректив, которые может внести погода. Поэтому я записал так:

Если погода будет благоприятствовать противнику (то есть благоприятствовать атакам кораблей с малых высот), тогда Коуард прав, потому что в любом случае я нахожусь в слишком рискованной ситуации. Только смелые действия (предполагается, что противник сконцентрируется на амфибийной группе) могли стать единственным условием для победы.

Еще один довод, убеждающий меня выступить «против», состоял в том, что я не должен позволить аргентинцам слишком легко, одним ударом, убрать половину нашего авиационного прикрытия. Надеюсь, я прав.

Но если погода будет благоприятствовать мне, тогда второй вариант будет лучшим. Мы пытаемся правильно спрогнозировать погодные условия и должны полагаться на приговор метеорологов. В отличие от противника погода не всегда недоброжелательна, хотя, как и противник, может быть непредсказуемой.

Мы уже видели, как аргентинские бомбардировщики преодолевают нашу оборону… Два «Этандара» 4 мая и пять «Скайхоков» (против «Бриллианта» и «Глазго») 12 мая. Что может случиться, если они направят против нас двадцать или даже тридцать самолетов, а «Гермес» и «Инвинсибл» (без охранения) станут их главными целями? Войска десанта останутся без авиационного прикрытия – вот что! Весьма благоразумно они откажутся от высадки, и нам придется возвращаться домой. Так рисковать я не мог. Я понимал, что наш план зависел от прогноза погоды, и этим рискнуть я был готов. Капризы погоды всегда сбивали с толку военных, теперь и я должен был принять этот элемент неопределенности, даже имея трехнедельный опыт прогнозирования погоды в этом районе.

Фортуна, казалось, по-прежнему благоприятствовала Вудвордам. К вечеру 19 мая, как и прогнозировалось, приблизился метеофронт, принеся с собой желанную низкую облачность и плохую видимость – то, в чем мы нуждались. Сохранение такой погоды прогнозировалось в течение ночи и, возможно, до конца следующего дня. Это должно позволить десантникам остаться незамеченными. Прогноз на пятницу 21 мая обещал, что день будет ясным и спокойным, и такие условия, возможно, сохраняться еще два дня. Напомню, что последняя возможная дата нашей высадки – день, когда мы должны или высаживаться или полностью отказываться от операции, – 25 мая. Это делало мою задачу очень простой. Амфибийная группа подходит под прикрытием плохой видимости и начинает высадку около полуночи с 20 на 21 мая. Ударная группа по-прежнему находится на востоке, обеспечивая необходимую поддержку. Никаких рискованных операций на западе. Никаких незащищенных авианосцев.

Исключительное, самое важное решение из всех, которые я принимал в своей жизни, должно было состояться само собой. Это было очень кстати, в противном случае мы могли бы ошибиться. Прогнозирование любого хода событий предполагает догадки и надежды. В данном случае у нас был достаточно уверенный прогноз именно той погоды, в которой мы так нуждались. Никакого героизма, только хитрость – вот наш путь.

Глава 13
Ночная высадка

После полуночи 19 мая мы медленно продвигались на юго-запад и находились приблизительно в двухстах пятидесяти милях от Порт-Стэнли, приближаясь к восточной границе ВИЗ, теперь уже хорошо освоенному району патрулирования ударной группы. Порывистый ветер усиливался, море начинало бурлить, и длинные Атлантические волны разрезались высоко на форштевне «Гермеса». Луна и звезды затянулись облаками, увидеть что-либо было очень трудно. Только тусклые палубные огни на двух авианосцах всякий раз выдавали наше присутствие, когда производили полеты авиации. Мы оставались невидимы для вражеских глаз.

Нашей целью было осуществить скрытый переход, но мы знали, что полной скрытности достичь невозможно. Ряд неустранимых причин не давал возможности скрыть присутствие наших значительных сил. Бесконечный гвалт наших радиообменов служил приятной музыкой для тех «электронных ушей», которые нас искали. Наши многочисленные радары, прощупывающие море и небо вокруг группы, были хорошими сигналами для удаленных аргентинских операторов. Даже корпуса кораблей нашего небольшого флота были идеальны для отражения излучения аргентинских радаров. На расстоянии многих миль были слышны звуки винтов (независимо от тщательности регулирования их турбин), двигающих по морю наши корабли.

В дополнение ко всем признакам, выдававшим наше местонахождение, нам необходимо было решить самую трудную на этот момент головоломку: почти все наши яйца были в одной корзине (более полутора тысяч солдат находилось на выкрашенном в белый цвет лайнере «Канберра») Нортвуд полагал, что это необходимо исправить до посылки флагманского судна компании «P&O» в прибрежные воды. Я был с ними согласен, хотя все это выглядело гораздо сложнее с того места, где я стоял, чем с того, где они сидели.

Есть три основных способа осуществления такой огромной пересадки. Первый способ – плавсредством. Это требует или небольшого десанто-высадочного судна или нескольких меньших плавсредств, способных подойти к борту, принять людей и перевезти их в другое место. Но при сильном волнении такая пересадка слишком опасна. Небольшие плавсредства поднимаются и опускаются при проходе каждой волны на пятнадцать футов относительно корпуса большого судна, а в это время солдаты со всем их снаряжением должны прыгать на плавсредство или выбираться из него. Второй способ – вертолетами. Он хорош лишь для небольшого количества людей, но для нас он был бы очень длительным и очень дорогим, учитывая ресурс двигателей вертолетов и нагрузку на пилотов и механиков. Третий способ – пересадка по натянутому канату. Этот надежный, испытанный военно-морской прием требует заведения стальных тросов между кораблями и передачи каждого человека в специальных ремнях безопасности. Такая пересадка сопряжена с очевидным риском и потребовала бы больше времени даже по сравнению с пересадкой вертолетами.

Я не хотел придумывать что-либо до рассвета, когда придется принимать решение с учетом погоды, но мне казалось, что у нас не будет альтернативы, кроме как выполнить пересадку вертолетами. Это потребовало бы сотни рейсов со всеми неизбежными задержками. Но, с другой стороны, мы сможем избежать поломанных шей и ног, выпавших за борт людей, что может случиться при пересадке их с борта на борт в плохую погоду. Некоторые офицеры в штабе Майка Клаппа полагали, что единственный способ выполнить эту работу – пересадить людей в укрытой гавани на острове Южная Георгия в семистах милях от нас. Но время было против этого. Оставались только вертолеты.

Придерживаясь традиционной точки зрения принимать окончательные решения только тогда, когда они абсолютно необходимы, особенно в условиях возможной смены обстановки, мы отложили принятие решения до рассвета. Тогда погода могла это сделать за пас. Когда я вышел на свой небольшой мостик в сумерках того холодного атлантического утра, то к своему удивлению увидел, что Атлантика успокоилась, волнение перешло в тихую зыбь, ветер стих. Я быстро пошел на ФКП узнать, смогут ли «Феарлесс» и «Интрепид» использовать свои десанто-высадочные суда. Это были 75-тонные танко-десантные катера с двумя дизельными двигателями, способные поднять сто тонн груза или сто сорок человек. Мы также решили использовать и вертолеты. Штабы немедленно начали проводить эту массированную операцию по пересадке людей, которую нужно было завершить до того, как безветрие в очередной раз сменится штормом.

Так началась эта необычная работа по пересадке с «Канберры», почти двух тысяч человек посреди Атлантики. Этим мы снижали риск больших потерь в случае нанесения аргентинцами удара по судну. Работа продолжалась до конца дня. Катера сновали туда-сюда на переходе протяженностью тысячу ярдов к «Феарлессу» и «Интрепиду», а погода ухудшалась с каждой минутой. Скорость ветра возросла до двадцати пяти узлов, и мелкие брызги осыпали прижавшихся друг к другу людей на борту тдка.

Работу закончили как раз вовремя. После пересадки десантников, вечером, мы повернули на запад. Я думал, что большинство наших проблем этого дня были решены. Но оказалось, что это не так.

В 21.44 «Си Кинг 4» с людьми SAS и SBS на борту по неизвестным причинам упал в море. По-видимому, отказала техника. «Бриллиант» Джона Коуарда и «Феарлесс» капитана 1 ранга Динджеменса быстро прибыли в район, но вертолет затонул почти мгновенно, удалось спасти только восемь человек. Двадцать два человека погибли, из них двадцать от SAS. Некоторые из них уже побывали в авариях вертолетов на леднике Южной Георгии, другие были ветеранами рейда на остров Пебл. Думаю, что это было одно из самых мрачных происшествий за всю войну. Мне было очень трудно, образно выражаясь, глубже надвинуть головной убор командующего и делать вид, словно ничего не произошло. Я, снова не мог себе позволить останавливаться даже на такой ужасной трагедии.

Я не сказал ничего. А что бы вы могли сказать? Но мне нужно было пойти в свою каюту, чтобы побыть наедине с собой и как-то собраться с мыслями после такой нелепой гибели храбрых людей в холодном и темном океане. В полночь я покинул ФКП и сделал запись в дневнике.

Далее массовая пересадка «Канберра» – «Феарлесс» – «Интрепид» – «Гермес». Перемещено плавсредствами и вертолетами более 1500 парней (с «Канберры») вместе с их снаряжением. И в это же время над нами в воздухе было шесть «Си Харриеров» GR3 для авиационного прикрытия и одновременно для их освоения.

Хотя решение на пересадку полутора тысяч солдат с «Канберры», я уверен, было правильным, время ее проведения можно было выбрать намного более подходящим! «Канберра» с ее совершенно неподходящими для условий войны средствами борьбы с пожарами и повреждениями является плавающим костром, ожидающим только спички.

Решение идти вперед все еще не получено. Если Кабинет будет медлить, завтра район высадки может быть раскрыт для противника, и напрасно погибнут или будут подвергаться опасности корабли. Завтра, если нас не остановят, мы намерены оставаться по-возможности незамеченными. Амфибийная группа должна входить необнаруженной.

Вы заметили, что я даже не упомянул о катастрофе «Си Кинга 4», как будто пытался вычеркнуть инцидент из памяти. Несколько месяцев спустя, уже в Англии, я перечитал эту часть дневника и мог только предположить, что не записал ничего о катастрофе потому, что не мог думать об этом… более, чем о «Шеффилде» или «Бельграно» и тех жертвах, которые сопровождали гибель этих кораблей.

Каждая смерть – это вопиющая история горя, которое навсегда остается в сердцах близких и друзей. Я всегда буду помнить слова одной жены и матери, чей муж, бывалый моряк, погиб в Южной Атлантике. «Я знаю, что было необходимо идти и воевать за нашу честь, это наш долг, – сказала она, – но моя семья заплатила за это слишком ужасную цену». Однако ни один командир в бою не должен позволить себе «замкнуться» на вопросах гуманности, иначе полноценная работа станет невозможной, затуманивая ваш разум в то время, когда необходимо думать об оставшихся в живых. Когда несешь наивысшую ответственность за людей, многие размышления о моральных проблемах – прямой путь к нервному срыву.

Я сам часто думал о ментальном процессе. Долгие годы я считал, что, столкнувшись со страшной угнетающей правдой, сказал бы себе: «Вудворд, забудь это. Делай свое дело. Не трать впустую время на огорчения. Ты должен предотвратить повторение подобного». Но на самом деле мне кажется, что этим описание процесса не исчерпывается. Я прихожу к уверенности, что в большой степени сам мозг, пытаясь себя защитить, автоматически строит некую стену. Конечно, это не всегда работает, но, вероятно, будет срабатывать, если вы позволите. А ваша подготовка и опыт должны сделать все остальное.

Мой тридцатишестилетний опыт службы в Королевских ВМС, вероятно, заставил меня так действовать. Только так я смог прощать, проигнорировать ужас и глубокую печаль. Возможно, поэтому я даже не упоминал в своем дневнике о гибели людей SAS и именно поэтому даже несколько месяцев спустя я все еще пытался объяснить это тем, что был слишком занят более важными вещами. Мое сознание просто было закрыто для этих мыслей, и я неосознанно, но охотно разрешил этому случиться. Такой самоанализ, может быть, и утомителен, но, я полагаю, он важен для понимания того, как мы проходим неизбежные в нашей жизни черные полосы.

Позже, той же ночью, я получил приказы лично от главнокомандующего флотом адмирала сэра Джона Филдхауза. Как и ожидалось, они были лаконичны. Он разрешил мне принять решение о дне высадки на месте, исходя из обстановки. Годы спустя я узнал, что он сказал почти то же самое и Майку Клаппу. Следствием этого было то, что каждый из нас был ответственным за принятие окончательного решения.

К счастью, погода в этот момент нас полностью удовлетворяла. Предсказатели погоды на «Гермесе», которые ближе всех подошли к тому, чтобы стать «местными экспертами», прогнозировали, что завтра, 20 мая, днем ожидалась плохая видимость, а на последующее время ясная погода. Это могла быть очень хорошая и единственная возможность для осуществления заключительного, скрытного в течение некоторого времени перехода. Главком предоставил мне право выбора времени. И я решил идти. Завтра. Располагая такой же информацией, на что мы не всегда могли рассчитывать, Майк Клапп неизбежно пришел к аналогичному заключению.

Чудесным образом справившись с пересадкой, мы ночью медленно продвигались в старый район маневрирования ударной группы за восточной границей ВИЗ. Десантная группа должна была идти со скоростью порядка двенадцати с половиной узлов. Это означало, что к полудню они будут на расстоянии ста восьмидесяти пяти миль от цели (пятнадцати часов хода). Большая часть пути будет преодолена в легком тумане и при низкой облачности, а заключительная часть – под прикрытием темноты. За прошедшие двадцать четыре часа этот естественный камуфляж с небес стал для меня особенно важным. Существовавшая над нами завеса таинственности была сорвана Министерством обороны, распространившим информацию о том, что ударная и амфибийная группы теперь соединились, а Би-Би-Си объявила об этом на весь мир. Вероятно, какой-то клоун в Министерстве сказал им об этом, тем самым присоединившись к непостижимой глупости, порожденной за 8000 миль от линии фронта.

Я надеялся, что эта особенная встреча останется военной тайной хотя бы до окончания самой высадки, но британские средства массовой информации как всегда были больше заинтересованы в правде, чем в ее последствиях для своих людей. Мы были в ярости. Информация не могла быть скрыта от корреспондентов, находящихся на оперативном соединении, но мы надеялись, что возобладает здравый смысл и будет сделана цензурная задержка на выпуск этого сообщения. Кое-кто даже заявлял, что если нас уничтожат на переходе к району высадки и мы потеряем много людей, то генерального директора Би-Би-Си должны судить по обвинению в измене. Это звучит довольно экстравагантно, а возможно, и нет, если в итоге случится так, что вы окажетесь в холодной воде Южной Атлантики после того, как ваш корабль разорвет пополам. По этому поводу следует также заметить, что командир 2 парашютного полка подполковник X. Джонс требовал предъявить иск Джону Нотту, премьер-министру, Министерству обороны, Би-Би-Си и многим другим за преднамеренное убийство. Подполковник Джонс был убит, когда вел своих людей к Гус Грину. Незадолго до этого он сообщил репортерам, что лично потребует судебного разбирательства по факту сообщения Би-Би-Си о неизбежной атаке на Гус Грин и о том, что полк находился в пяти милях от Дарвина. Некоторые до сих пор полагают, что Би-Би-Си несет ответственность за аргентинскую «засаду», в которой подполковник Джонс и многие другие погибли.

На ФКП «Гермеса» в тот день, когда Би-Би-Си проинформировало аргентинцев о нашем местонахождении и о намерениях, все мы чувствовали то же самое. Нам оставалось только надеяться, что аргентинцы будут слушком медлительны, слишком напуганы или, вероятнее всего, подумают, что их вводят в заблуждение и не будут действовать на основе информации их союзников с Портланд Плейс. В любом случае нам только оставалось продолжать выполнять свою работу. План боевого применения авиации на этот момент был утвержден, но из-за своей необычности встретил некоторые возражения, когда был предложен в первый раз.

Настолько я мог судить, одной из основных наших проблем была эта ужаснейшая стрельба по своим («синий по синему»). Аргентинцы, по нашим данным, уже однажды (а возможно, и дважды) сбивали свои же самолеты. Я решительно требовал принять все необходимые меры для того, чтобы избежать подобных ошибок. Опасения стрельбы по своим были особенно реальными в период самого сложного процесса – высадки десанта. В это время легко совершить самые ужасные ошибки. Линии между противостоящими войсками совсем не ясны, и туман войны опускается быстро даже тогда, когда дела идут более или менее по плану. А когда в действие вовлечены три вида вооруженных сил и планы меняются каждыйчас, не говоря уже о противодействии противника, исключить случаи стрельбы по своим нелегко.

Поэтому я изобрел самый простой план из всех возможных, который если не исключал стрельбы по своим, то по крайней мере гарантировал бы, что это будет нечасто. Мы первоначально определили зону, которая охватывала восточную часть Фолклендского пролива от северо-запада острова до мыса Фаннинг и район вокруг бухты Карлос. Я знал, что внутри этой зоны будут в основном все британские войска, десантные корабли, суда, транспорты и боевые корабли. Над ней был установлен «потолок» на высоте десяти тысяч футов, который образовал своего рода массивную воздушную «коробку» шириной приблизительно десять миль и высотой две мили. Я приказал, чтобы наши «Харриеры» в эту «коробку» не входили. Внутри нее наши вертолеты могли доставлять что-либо с берега на корабли и наоборот, но они должны быстро прятаться всякий раз, когда вражеский самолет будет входить в эту область. В «коробке» должны будут летать только истребители и бомбардировщики противника, если они захотят угрожать высадке.

Я решил, что целесообразнее предоставить нашим войскам и кораблям полную свободу стрелять по любому ими обнаруженному самолету внутри «коробки», поскольку он должен быть только аргентинским. Тем временем «Харриеры» должны ожидать на большей высоте, зная о том, что любой вылетающий из «коробки» самолет должен быть только аргентинским, так как нашим самолетам не разрешено входить туда, а нашим вертолетам не позволено из нее вылетать. Самой опасной в этом случае, была ситуация, когда в «коробку» входит «Мираж», преследуемый «Харриером». При этом последний мог быть сбит одним из наших фрегатов. Несчастный случай или даже плохое взаимодействие возможны, но плохое планирование непростительно. Имейте в виду, «Миражу» для пересечения «коробки» на скорости в четыреста узлов потребуется только девяносто секунд до того момента, когда он вылетит из нее на другой стороне, имея над собой пикирующий, словно сокол, «Харриер»… Я просто надеялся на это.

Могут быть планы и лучше, но наш был таким. Он может показаться немного примитивным, но простота является единственно возможной линией поведения в случаях, когда требуется быстро реагировать в запутанных ситуациях с участием трёх различных видов вооруженных сил. Этот план был довольно безопасным и исключительно простым, а потому работал. Я «по-семейному» подискутировал с одним командиром, цитирующим мне правила, в соответствии с которыми обычно решались такие вопросы. Я улыбнулся, объяснил задачу в деталях и закончил довольно нетипично для себя: «мне наплевать на ваши чертовы правила, все будет именно так». Это было намного любезнее, чем «убирайся». Майк Клапп изменил высоту «потолка» над зоной амфибийного соединения до трех с половиной тысяч футов, не удосужившись сказать об этом мне. Но пилоты знали ситуацию лучше и летали над зоной на большей высоте – они уже потеряли «Си Харриер», сбитый ракетой с земли на высоте девять тысяч пятьсот футов над Порт-Стэнли.

После полуночи «Гермес», «Бриллиант» и сопровождаемые ими «Ресурс», «Форт Торонто», «Элк» и «Атлантик Конвейер» шли на соединение с «Инвинсиблом» и ударной группой, следовавшей на запад с задачей прикрыть десантников в случае, если аргентинцы предпримут воздушные атаки. В 04.00 наша авианосная ударная группа начала медленно перемещаться на юг. Она включала корабли: «Гермес», «Инвинсибл», «Глэморган», «Алакрити», «Эрроу», «Глазго», «Ковентри», «Олмеда», «Ресурс», «Регент», «Тайдпул», «Перлиф», «Элк», «Форт Торонто» и «Атлантик Конвейер».

Амфибийная группа имела в своем составе: флагманский корабль «Феарлесс» с бригадиром Джулианом Томпсоном и командором Майком Клаппом на борту, однотипный ему «Интрепид» и значительно меньшие танко-десантные корабли «Сэр Галахад», «Сэр Гераинт», «Сэр Ланселот», «Сэр Персивал» и «Сэр Тристрам». Каждый из них имел на борту четыреста человек с полным снаряжением. Водоизмещение этих кораблей составляло немногим более пяти с половиной тысяч тонн. «Феарлесс» и «Интрепид» имели водоизмещение двенадцать тысяч тонн, и на каждом из них было по шестьсот пятьдесят человек со своим полным снаряжением и четыре танко-десантных катера. Кроме того, в состав амфибийной группы входили: большое судно снабжения «Стромнесс» водоизмещением шестнадцать тысяч тонн (теперь оно было военным транспортом под командованием капитана Дикинсона), «Форт Остин» с экипажами вертолетов, большое судно «Канберра», призванное с торгового флота, и два переоборудованных парома типа «ро-ро» – «Еуропик ферри» и «Норланд».

Я откомандировал семь боевых кораблей для непосредственного охранения этого конвоя. Первым был эсминец УРО «Энтрим» класса «каунти» водоизмещением шесть тысяч тонн с зенитными артустановками, ЗРК «Си Слаг» и «Си Кэт» плюс четыре пусковые установки «Экзосет». Этот эсминец был относительно новым кораблем (ему исполнилось одиннадцать лет). «Энтримом» командовал опытный капитан 1 ранга Брайян Янг, который должен был в конце года увольняться в запас.

Вторым эскортным кораблем был малый фрегат типа «линдер» – «Аргонот» водоизмещением три тысячи тонн с 40-мм артустановками «Бофорс», ЗРК «Си Кэт», противолодочными торпедами и крылатыми ракетами «Экзосет». Им командовал седой спокойный, но в тоже время довольно строгий капитан 1 ранга Кит Леймэн. Экипаж его корабля был, как я всегда полагал, если и не очень доволен жизнью, но зато всегда очень слажен и отработан. Этот сорокачетырехлетний шотландец из Аргилла мог справиться с любой возникшей перед ним проблемой. Его отец, капитан 1 ранга Герберт Леймэн, во время второй мировой войны командовал эсминцем «Хотспур» в первых морских сражениях в Средиземном море, к тому же Кит был внуком контр-адмирала. Флот был в его крови.

Третьим был фрегат проекта 21 «Ардент». Он имел 4,5-дюймовую артустановку Мk. 8, 20-мм зенитные автоматы, ЗРК «Си Кэт» и крылатые ракеты «Экзосет». Им командовал капитан 2 ранга Алан Вест с Йевилтона^[71], самый молодой командир фрегата в Королевском флоте. Он был женат на чрезвычайно привлекательной рыжеволосой художнице по имени Розмари, у них было трое маленьких детей.

Четвертым был почти двадцатилетний фрегат проекта 12 «Плимут» водоизмещением 2800 тонн под командованием бывшего летчика, высокорослого капитана 1 ранга Дэвида Пентрита. Фрегат был вооружен спаренной 4,5-дюймовой артустановкой Мk. 6, 20-мм зенитными автоматами, ЗРК «Си Кэт» и противолодочным реактивным бомбометом Мk. 10. Подобно всем фрегатам Королевских ВМС, он нес маленький вертолет.

Пятым кораблем был «Ярмут», однотипный «Плимуту», но более старый. Им командовал капитан 2 ранга Тони Мортон, еще один экс-авиатор и, скорее, новичок в командовании надводным кораблем. Поначалу он был склонен опережать события – иногда о таких людях говорят, что если креветка пукнет, то он бросит на нее бомбу. Ему предстояло многому научиться, и он довольно быстро с этим справился.

Шестым был фрегат проекта 22 «Бриллиант» с ЗРК «Си Вулф» под командованием капитана 1 ранга Джона Коуарда. Корабль имел полное водоизмещение четыре тысячи четыреста тонн. Он был вооружен также 40-мм зенитными автоматами, «Экзосет» и противолодочными торпедами. Я уже рассказывал о некоторых приключениях этого командира. Достаточно сказать, что он, казалось, прожил всю свою жизнь для того, чтобы воевать именно в этом предстоящем сражении. Коуард был очень здравомыслящим командиром. Бывший подводник, он был первым моим «перишером». Среди всех тех, кто следовал за ним, я не могу вспомнить более проницательного подводника.

Седьмым и последним был «Бродсуорд», однотипный «Бриллианту», под командованием опытного моряка, профессионала, капитана 1 ранга Билла Каннинга. Этот улыбающийся, всегда веселый офицер из Гемпшира был настоящим мастером своего дела, и я очень уважал его за упорство. Мне всегда казалось, что по служебной лестнице он пойдет дальше, чем вышло на самом деле. Но он говорил то, что думал и, возможно, кому-то наступал на больные мозоли.

Погода, как и во время пересадки, была словно на заказ: низкие облака, видимость не более трех миль. Нас это вполне устраивало, гак как у атакующего аргентинского самолета, приближающегося со скоростью четыреста узлов, будет в лучшем случае двадцать семь секунд, чтобы увидеть конвой, прицелиться и сбросить свои бомбы. И это при том, если он с самого начала будет смотреть в нужном направлении. Если же он будет смотреть даже чуть в сторону, что весьма вероятно при полете в условиях плохой видимости на малой высоте, то ему повезет обнаружить цель за двенадцать секунд до пролета над ней…, если «Си Вулф» не достанет его первым. В этих условиях все преимущества были на нашей стороне.

Две группы разделились в 14.15. Десантники, эскортируемые этими семью боевыми кораблями, оставляли меня позади руководить боевыми действиями с ФКП «Гермеса». Это был странный для меня момент – я впервые не был ответственным на передней линии сражения. Сейчас в дело вступает Майк Клапп, а моя роль плавно переходит к роли второстепенного командующего, обеспечивающего действия кораблей и войск в прибрежном районе всеми возможными с моей стороны резервами и поддержкой. Мне не особенно нравился отход на второй план. Я привык быть главным. Теперь я должен позволить командору Майку Клаппу идти вперед и действовать там так, как мы спланировали. Если, конечно, он пожелает отклониться от согласованного нами плана, то должен урегулировать это со мной. Но он должен управлять высадкой самостоятельно, и мне по возможности не следовало вмешиваться.

Сейчас же моя голова была занята совершенно другими мыслями. С уходом амфибийной группы на запад я слегка удивлялся, что аргентинцы до сих пор не отваживаются атаковать «Гермес» и «Инвинсибл». Я был уверен, что они должны приложить все усилия для уничтожения двух наших плавающих аэродромов всеми имеющимися у них средствами. Они, несомненно, не могли не осознавать того, что авианосцы были исключительно важны для нашего успеха.

Не могу сказать, что завидовал десантникам, но я не чувствовал, что мы находились в безопасности. Кроме того, ситуация ухудшалась тем, что я послал с десантниками два наших голкипера: «Бриллиант» и «Бродсуорд». В предстоящие несколько дней авианосцы будут более уязвимы, чем когда-либо прежде.

Той ночью я написал домой Шарлотте: «Сегодня утром мы идем на пляжи – но не нашего Блэкпула. Погода, как и мы, серая и мрачная. Я предполагаю, что следующие сорок восемь часов будут самыми критическими, и дело в любой момент может пойти не так, как надо».

Тем временем десантные силы продвигались вперед, ветер усиливался, море начинало штормить. Моя задача на какое-то время была выполнена: планы разработаны во всех деталях. Оставалось одно – ждать. Ждать того, что операция пойдет не так, неправильно, а затем пытаться все быстро исправить, предпринять все, что потребуется… Возможно, больше «Харриеров», больше вертолетов, больше кораблей, больше амуниции, больше поддержки или даже больше диверсий. Конечно же, в плане могут быть некоторые существенные изменения вследствие какого-то несчастья, подобно потере штабного десантного корабля, что полностью нарушило бы высадку в те жизненно важные часы. Для меня это было пассивным участием в управлении, мне предстояло стать пассивным зрителем, а в случае необходимости – включаться в работу.

Напряжение в ударной группе с уходом десантников возросло. Мы замечали, что говорим почти шепотом, боясь, что кто-то из аргентинцев нас услышит, боясь, что биение наших сердец выдаст игру. Думаю, что в тот бесконечный день я абсолютно ничего не делал. Тишина и скрытность казались единственным требованием того дня. Как только день сменился долгожданной темнотой, мы знали, что все шло хорошо, потому что ничего не было слышно. Корабли и транспорт продолжали путь к Фолклендскому проливу необнаруженными.

Это была важная ночь в истории Королевского флота. Я написал всего пару строк в моем дневнике, как будто пытаясь подсознательно отразить инстинктивное желание всех нас не привлекать к себе внимания. Мои две с половиной строчки просто констатировали: «Движение в район высадки. Пальцы скрещены в надежде быть незамеченными. Специально летаем не больше, чем обычно. «Глэморган» как обычно проводит мероприятия по введению противника в заблуждение». Итак, в этот самый опасный день операции я написал немного. Для десантников же это была совсем иная история.

В 19.00 «Энтрим» и «Ардент», как мы и планировали, отделились от основной группы для броска к Фолклендскому проливу. Основной их задачей было ввести противника в заблуждение, создав иллюзию высадки нашего десанта не в бухте Карлос, а где-то в другом месте. Мы уже послали «Глэморган» выполнять ночью отвлекающую задачу в бухте Чойсеул, разделяющую Восточный Фолкленд почти надвое и простирающуюся на запад со стороны открытого океана вплоть до Гус Грина и Дарвина. Заданием капитана 1 ранга Майка Барро было сделать все возможное для демонстрации высадки «одним человеком». Он использовал осветительные и фугасные снаряды для якобы огневой подготовки, а в это время его вертолет, перелетая с места на место, пытался побывать в двадцати точках сразу. Все было разработано так, чтобы любой здравомыслящий аргентинский командир не сомневался: подлые британцы вошли в бухту Чойсеул. Позже «Ардент» со своей позиции в Фолклендском проливе, находясь по диагонали от «Глэморгана», тоже откроет огонь в поддержку диверсионного рейда SAS на Дарвин. Такие действия максимально увеличивали фактор замешательства среди аргентинцев и предоставляли командующему амфибийной группой время для осуществления реальной высадки на берега бухты Карлос.

Амфибийная группа с ее охранением продолжала продвигаться к северному побережью Восточного Фолкленда. Погода все еще была им на руку – очень умеренная видимость с низкой облачностью и ветром силой шесть баллов. Мы находились на заключительном этапе первой за многие годы высадки британского десанта в условиях войны. Как аргентинцы могли не знать, что все эти корабли уже подходят к берегам Фолклендских островов? В течение всех этих дней вялая реакция аргентинцев была для нас самым большим подарком фортуны за всю войну.

Сейчас ночь, 22.00 по нашему времени, но только семь вечера для аргентинцев. На подходе к мысу Фаннинг вертолеты «Уэссекс» с «Энтрима» начали высадку на берег морских пехотинцев SBS для атаки на сильную заставу аргентинцев, окопавшихся на вершине большого мыса высотой 770 футов для охраны входа в Фолклендский пролив и бухту Карлос. Ясно то, что они охраняли его плохо, так как не слышали вертолетов и не использовали специальные приборы ночного видения, которые мы впоследствии у них обнаружили. О нашем присутствии они совершенно не догадывались, даже когда «Ардент» примерно в 23.00 быстро вошел в пролив.

В 01.30 «Энтрим» благополучно вошел в пролив и малым ходом занимал свою позицию в шести милях от мыса Фаннинг, готовый в нужный момент обеспечить артиллерийскую поддержку передовым отрядам SBS. Остальная часть сил Майка Клаппа теперь разделилась на три отдельные колонны, которые должны входить в пролив в течение пяти часов отдельными волнами. Первая колонна состояла из «Феарлесса» и «Интрепида» в охранении «Ярмута» Тони Мортона. Было важно, чтобы два десантных корабля вошли в пролив первыми, поскольку им требовалось время на спуск восьми танкодесантных катеров для доставки войск на берег. Это должно пройти гладко до того момента, когда «Плимут» Дэвида Пентрита через сорок пять минут поведет в пролив большой отряд транспортов («Канберра», «Норланд» и «Стормнесс») и они начнут пересаживать войска на тдка. Замыкать эту группу должен «Форт Остин» с вертолетами на борту и «Бриллиант» – для освещения воздушной обстановки своими радарами и противовоздушной обороны в ближней зоне с помощью ЗРК «Си Вулф».

Через четыре часа десантные корабли «Сэр Галахад», «Сэр Гераинт», «Сэр Ланселот», «Сэр Персивал», «Сэр Тристрам» плюс «Еуропик Ферри» должны проследовать за «Бродсуордом» Билла Каннинга и «Аргонотом» Кита Леймэна в Фолклендский пролив, который, я очень надеялся, будет все еще оставаться тихим и безмятежным.

Я говорил себе, что все должно пройти хорошо, по крайней мере до рассвета, так как аргентинцы атаковать с воздуха ночью не будут. Они никогда ранее так не поступали. Возможно, их командующие, увидев нашу непреклонную решимость высадиться, придут в отчаяние и прикажут, чтобы ударные самолеты шли на нас даже ночью. «Лучше что-нибудь, чем ничего». Они должны бросить на нас все силы, узнав, что мы уже их не обманываем, а фактически находимся здесь. Я надеялся на то, что их воздушные силы окажутся не храбрее их флота, который после того, как мы вычеркнули из их боевого состава «Бельграно», все еще не появлялся вне двенадцатимильной зоны от материка.

В 01.45 21 мая ЦКП капитан 1 ранга Джереми Ларкена приведен в состояние полной боевой готовности. Их «Феарлесс» входил в Фолклендский пролив, следуя в одной миле впереди «Интрепида». Высоко на мысе Фаннинг аргентинцы даже не пошевелились. Они не стреляли и даже не заметили, как 12000-тонный британский десантный корабль со всеми командос 40-го отряда спокойно проходил в двух милях мимо мыса Джерси и почти в восьмистах футах ниже их пушек. За ним в кильватер шел «Интрепид» капитана 1 ранга Питера Динджеменса с людьми 3 парашютного полка, которые под палубой в спешке доедали морскую тушенку, что резко контрастировало с изысканной французской кухней, к которой они привыкли в ходе путешествия на юг на «Канберре».

Все было тихо. Два британских корабля шли вниз по проливу, ближе к западному берегу, приближаясь к «Энтриму» у мыса Ченчо. Еще до 02.30 кормовые ворота их заполненных водой доков открылись и тдка один за другим были выпущены в море, уже под звездным небом. Погода улучшилась, хотя луна не взошла и не стала своего рода прожектором.

Примерно в это время на ФКП «Гермеса» мы получили первый сигнал, что амфибийная группа прибыла благополучно, всего лишь с двадцатиминутным опозданием, и все идет гладко. В спокойную и ясную погоду они надеются наверстать задержку. В это время вторая волна судов вошла в пролив в едином боевом порядке. «Канберра» – один из самых впечатляющих океанских лайнеров в мире – в охранении орудий «Плимута» вошел в узкость под южным звездным небом и, подобный белому призраку, стал на якорь в своей точке на входе в бухту рядом со «Стормнессом» и «Норландом».

Затем Дэвид Пентрит повел «Плимут» в назначенную ему позицию в готовности вести артогонь прямо над Портом Сан Карлос на восток или в направлении расширяющейся бухты Сан Карлос на юг, откуда можно было ожидать нападения. «Бриллиант», замыкавший вторую группу, вошел в узкость около 03.00 (по местному времени – полночь) и занял позицию у берега Западного Фолкленда. Его управляющие огнем ЗРК «Си Вулф» были готовы отразить воздушное нападение с любого направления.

На борту «Канберры» подразделения 42-го отряда командос готовы к высадке. На «Норланде» подполковник Джонс спокойно беседует с людьми 2-го парашютного полка, задача которого состояла в овладении пунктом высадки на берегу, а затем с боем (в случае необходимости) – господствующим хребтом гор Сассекс высотой шестьсот футов. На «Стромнессе» 45-й отряд командос, последнее подразделение 3 бригады командос, приготовился для посадки на тдка.

Вместе с «Порт Остином», стоящим сейчас на якоре в полумиле к югу от мыса Ченчо, «Ярмутом», находящимся южнее «Бриллианта» прямо посередине Фолклендского пролива, вокруг северо-западного побережья Восточного Фолкленда было развернуто одиннадцать британских кораблей. Почти невероятно (тем более, что на горе Розалия, с которой открывается вид на пролив с северо-восточной оконечности Западного Фолкленда, у аргентинцев была вторая высотная позиция), но аргентинцы ничего не знали о такой силе законных владельцев земли. Как можно было ничего не видеть и не слышать?

Однако же они нас не заметили. Невероятно, но к 03.30 в проливе было все еще тихо. «Энтрим» тихо ожидал на востоке, около острова Кота. На его ЦКП люди, ответственные за корректировку огня 4,5-дюймовых арустановок, принимали радиодонесения от наблюдателей SBS, находящихся в шести милях к северу на студеных высотах мыса Фаннинг. Донесения записывались в вахтенный журнал и на магнитофон. В 03.50 «Энтрим» был готов. Капитан Брайян Янг спокойно приказал артиллеристам начать работу, и пушки «Энтрима» открыли огонь. Снаряды проносились над темными водами и гранитными берегами. Думаю, что артобстрел наконец-то разбудил аргентинцев, припавших наверху утеса к земле под леденящим ветром. «Энтрим» менее чем за полчаса выпустил более двухсот пятидесяти снарядов – достаточное количество для того, чтобы сравнять с землей что-то подобное по размеру Виндзорскому замку.

На другой стороне мыса Фаннинг бойцы SBS не высовывались до тех пор, пока артиллеристы капитана 1 ранга Янга не выполнили свою работу. После этого они штурмовали аргентинские позиции и нашли там двадцать одного человека убитыми и ранеными, столько же сбежало вниз холма в безопасное место – еще один шанс войны, который был в нашу пользу. Вход в пролив оказался в руках британцев. Он был свободен для остальной части нашего конвоя из пяти меньших десантных кораблей и их охранения – «Аргонота» и «Бродсуорда». Они по плану должны были войти в бухту Карлос примерно в 06.00.

К этому времени тдка «Феарлесса» были на воде и шли на юг с бойцами 40 отряда командос на борту. Десантно-высадочные катера «Интрепида» отошли пустыми, следуя вниз, на юг бухты Карлос, к «Норланду», тринадцатитысячетонному парому типа «ро-ро», где их в темноте ожидали парашютисты 2 полка. Люди подполковника Джонса были готовы. Они взбирались на борт, таща за собой в тесное пространство танко-десантных катеров свои тяжелые мешки. Это была та высадка, для проведения которой мы прошли восемь тысяч миль. Мы, если судить строго, на день опоздали. Я очень надеялся сделать это 20 мая, но погода и необходимость проведения пересадки внесли свои коррективы. В своей каюте на «Гермесе» я открыл дневник и с удовлетворением написал: «07.40 – все еще тишина – странно». В течение всех этих часов мы, находящиеся в море, ждали плохих новостей, но, невероятно, не получили ни одной!

Тогда я еще не знал того, что случилось десять минут назад. Катера, доставлявшие парашютистов 2 полка к южной оконечности бухты Карлос сели на мель в то самое время, когда я писал. Люди Джонса брели по воде до пляжей Фолклендских островов.

Несколько минут спустя бойцы 40 отряда командос, добравшись вброд к пляжу, наносят удар по берегу немного севернее и вскоре после этого водружают флаг в селении Сан Карлос. Даже не видный в темноте, он, как я полагаю, был тем, ради чего мы сюда пришли.

Через полчаса над Атлантикой взойдет луна, чтобы дать нам беспристрастную оценку. Мы, находясь в ударной группе, видели её, поскольку в это время готовили для взлета «Харриеры» огневой поддержки. Довольно странно, но с тех пор, как мы прибыли сюда, луна для меня казалась иностранной, возможно аргентинской, очень отличающейся от той, которую видел через уличные огни Кингстона на Темзе. Но в то утро, после высадки, с реющим на холодном бризе над селением Сан Карлос государственным флагом Соединенного Королевства, казалось, все изменилось. Так или иначе, но луна снова была «дружеской». И мы видели ее, бледную, очень высоко в небе даже после восхода солнца.

Глава 14
Сражение на «Бомбовой аллее»

Полагаю, я представлял, что утром 21 мая 1982 Королевским ВМС впервые придется вести самые масштабные боевые действия после окончания второй мировой войны. Я не часто признаю это, поскольку мой ответ на любой формальный вопрос по этому поводу всегда таков: «Мы совсем не представляли того, что может произойти». Однако я четко осознавал, что в этот день аргентинцы окажутся перед необходимостью сражаться. Они не могут просто сидеть и ждать, пока британские силы после высадки организуются, и надеяться на свою победу несколько позже, в неизбежном сражении на берегу. Никакой здравомыслящий командующий, тем более аргентинский (учитывая их действия до сего времени), не станет откладывать сражение с хорошо организованным противником на потом, если он уже в данный момент может эффективно использовать его невыгодное положение.

Итак, сегодня у аргентинцев нет иного выбора, кроме как выйти и сражаться, иначе им придется выбрать в качестве альтернативы почетную капитуляцию. Это, к сожалению, представлялось маловероятным, хотя бы потому, что они, как нам казалось, не имеют представления о том, что происходит. К рассвету их невнимательность стала очевидной. Они не заметили, как все британские десантные силы в составе одиннадцати кораблей и судов плюс корабли охранения прошли незамеченными мимо их «охраны». Наши силы находились в процессе создания прочного плацдарма на берегу в бухте Карлос.

Рассвело. Аргентинцы после 1 мая (когда они думали, что мы высаживаемся) все еще располагали флотом и значительными воздушными силами, но не пытались нас атаковать хоть какими-нибудь силами.

Но они, наверняка, сделают это. Для любого, нормально соображающего человека было непостижимо не атаковать идущие к берегу десантные корабли с десантом и военным снаряжением на борту. Так что сегодня атаки с воздуха должны начаться очень скоро.

На ФКП «Гермеса», вдали от амфибийной группы, мы ожидали результатов. Десантники были слишком далеко от нас, чтобы принимать их сообщения на радиостанциях УКВ, на которых осуществлялся радиообмен в пределах прямой видимости и над горизонтом. В нашем распоряжении, конечно же, были каналы связи на большие расстояния, но они не используются для управления боевыми действиями тактического масштаба. Переговоры между силами в прибрежном районе и «Гермесом» пришлось осуществлять по спутниковым каналам связи или на коротких волнах с довольно переменной эффективностью в условиях холмистого рельефа Фолклендских островов.

Сегодня они будут воевать без меня. Моей задачей было обеспечить их защиту от ударов с воздуха настолько, настолько это было возможным, и мы готовы были поддерживать их всеми необходимыми средствами или подкреплением. В это утро, когда ни армия, ни морские пехотинцы к бою еще не готовы (их ракетные системы «Рапира» еще не доставлены в район высадки), будут воевать только корабли и самолеты флота.

Удивительно, насколько я был спокоен. Но ведь я знал, насколько они будут решительными под огнем и на какую их храбрость можно надеяться, когда им придется сражаться. Они будут сражаться так, как с давних времен сражались Королевские ВМС. Я был убежден, как и все мои командиры, что нынешние люди не будут очень отличаться от тех, кто сражался в героическом прошлом. Большое отличие от времен Джервиса, Нельсона, Хока, Худа, Джеллико, Битти и Каннингема было в том, что нам предстояло нанести поражение как воздушным силам, так и флоту противника, а способность флота выстоять под массированными воздушными ударами противника не вселяла уверенности.

Я должен был уступить свое место в первом ряду арены боевых действий и занять место позади. Сражение непосредственно передано в умелые руки капитанов 1 ранга Леймэна, Коуарда, Янга, Каннинга и Пентрита, капитанов 2 ранга Мортона и Веста, пилотов «Харриеров».

О событиях 21 мая много раз рассказывали те, кто там был, а еще больше те, кто там не был. Я принадлежу к последней группе и не испытываю по этому поводу большого удовлетворения, но книга будет неполной, если я не расскажу еще одну версию тех событий с точки зрения Королевского флота, даже при том, что я находился на спутниковой связи далеко от района действий. Годы спустя, мнения и оценки были значительно усовершенствованы и некоторые «факты» были «окончательно установлены», хотя их, вероятно, следовало бы выбросить на мусорник. Я могу только постараться наилучшим образом поведать о тех событиях на основе моего понимания фактов и того, как их рассказали мне мои коллеги и друзья, которые так мужественно сражались в тот ужасный день. В этой книге я старался более подробно описывать те ситуации, в которые я был непосредственно вовлечен. И поэтому, надеюсь, я могу ознакомить вас с работой командующего морским сражением как бы изнутри, посвящая вас в свои мысли. Существенным является то, что я держу события не только в контексте, но и в перспективе. Вы должны понять всю ожесточенность происходившего в этот день воздушно-морского сражения для того, чтобы следовать во времени за моими мыслями и действиями в те напряженные, а иногда и ужасные, дни.

Я пробовал сопоставить мои собственные записи, особенно касающиеся оценки причиненного аргентинцам ущерба, с потерями, которые приводятся другими летописцами этой войны. Они обычно слегка различаются; я имел тенденцию заблуждаться в сторону скептицизма при естественных восторженных заявлениях о сбитых самолетах. То же самое было и в ходе битвы за Англию: оптимизм часто берет верх над суровой правдой. Но меня учили не преувеличивать. Я обучен по возможности быть точным, принимать только подтвержденные факты и отличать фольклор от действительности. Я также обучен избегать увлечения личностями и их проблемами. Я должен учитывать истощение обеих сторон для оценки того, как долго мы сможем уверенно действовать, и правильно определить момент, когда нужно будет позвонить домой и сообщить, что в этом конфликте дела идут не очень хорошо и что, по-моему, следует предпринять одно из двух: или уходить отсюда, или получить сильное подкрепление. Для некоторых это может показаться «бюрократической бухгалтерией» ударной группы, находящейся в относительной безопасности. Для меня это было существенной частью процесса управления боевыми действиями. В любом случае я использую остальную часть этой главы для того, чтобы проанализировать свои записи и определить, что же действительно происходило в день начала воздушно-морской войны.

День «Д», 21 мая, плохо начался для обеих сторон. Два пилота наших «Харриеров» обнаружили аргентинскую вертолетную площадку в районе горы Кент и очень быстро уничтожили на земле три вертолета – два армейских «Пума», и большой армейский «Чинук». Спустя сорок пять минут «Харриер» GR3 капитана Джереми Гловера был сбит огнем наземных средств ПВО над Портом Говард и примерно тогда же к востоку от района высадки мы потеряли два вертолета «Газель» Королевской морской пехоты.

В этот день первыми утренними полетами авиационного прикрытия управляли с «Энтрима», находящегося в восточной части Фолклендского пролива, в центре зоны действия амфибийной группы. Большинство самолетов прикрытия возвратилось на борт авианосцев раньше, чем аргентинцы что-либо предприняли в смысле атак. В течение более двух часов после восхода солнца обстановка оставалась необъяснимо спокойной. Потом все началось. Аргентинский легкий двухместный реактивный штурмовик морской авиации «Макчи 339» (итальянского производства) летел на максимально возможной скорости над самыми волнами вдоль северного побережья и резко свернул в узкий вход Фолклендского пролива. Первым кораблем, который он увидел, был фрегат «Аргонот» Кита Леймэна, и пилот выпустил по нему все свои восемь пятидюймовых ракет, а подлетев ближе, обстрелял его из 30-мм пушки. Одна ракета попала в район пусковой установки «Си Кэт» и ранила трех человек – один из них потерял глаз, другого, мастера вооружения, ранило осколком в грудь в дюйме выше сердца.

Атака была настолько внезапной и стремительной, что рейдер благополучно скрылся в юго-восточном направлении прежде, чем какое-либо огневое средство «Аргонота» было на него нацелено. В итоге по самолету произвели пуск ракеты «Блоупайп» с палубы «Канберры», «Интрепид» произвел пуск ракеты «Си Кэт», а «Плимут» Дэвида Пентрита открыл огонь с 4,5-дюймовой артустановки. Но «Макчи» удалось уйти, чтобы, без сомнения, поразить свое высшее командование рассказом об увиденном в районе бухты Карлос.

Пять минут спустя мы сравняли счет, когда спецназовцы SAS ракетой «Стингер» сбили турбовинтовой «Пукара», который имел неосторожность пролетать слишком близко от их логова на горе. Потом еще пара самолетов этого же типа сумела уклониться от артобстрела «Ардента» и подняться в воздух с полевого аэродрома Гус Грин.

ЦКП капитана 2 ранга Веста сработал быстро. Его двум молодым офицерам управления оружием лейтенантам Майку Нолзу и Тому Вильямсу предстояло привыкнуть к постоянному переключению от атаки к обороне, находясь в очень уязвимой позиции, далеко к югу от других кораблей. Командир корабля, бывший ранее старшим офицером боевого управления фрегата, лично занимался их подготовкой. Теперь они открыли огонь по противнику из 4,5-дюймовой артустановки и произвели пуск ракеты «Си Кэт», которая заставила аргентинских пилотов уйти, не причинив нам вреда.

Первая значительная атака этого дня началась примерно через полчаса после этого – в 12.35. Три сверхзвуковых «Даггера» израильского производства из-за горы Розалия вышли на Западный Фолкленд. Они снизились над водой до высоты всего лишь пятьдесят футов и неслись поперек Фолклендского пролива между мысами Фаннинг и Ченчо, без сомнения, намереваясь атаковать стоящие за ними десантные корабли.

На этот раз мы были готовы. «Аргонот» и «Интрепид» произвели пуски своих ракет «Си Кэт», когда атакующие аргентинцы были в двух милях от бухты Карлос. «Плимут» открыл счет первым, сбив правый дальний самолет из этой группы ракетой «Си Кэт». У пилота не было шансов спастись. Второй «Даггер» отвернул вправо от ракет и теперь летел через брешь в обороне. Следующим кораблем, который он увидел, был «Бродсуорд» Билла Каннинга. Бомбардировщик устремился на него, обстреливая фрегат из 30-мм пушки. Двадцать девять снарядов попали в корабль. Ранено четырнадцать человек, находящихся в районе ангара, и повреждено два вертолета «Линкс», но, к счастью, обе сброшенные им бомбы в корабль не попали.

Третий «Даггер» отвернул к югу и устремился прямо на «Энтрим» Брайяна Янга. Корабль находился менее чем в миле от скалистого берега острова Кота и трех с половиной миль к югу от мыса Ченчо. Аргентинская бомба, как позже выяснилось, тысячефунтовая, попала в полетную палубу «Энтрима», пролетела через люк в кормовую часть ракетного погреба «Си Слаг», ударив по касательной две большие ракеты, и закончила свой достаточно длинный путь в ватерклозете, известного на военно-морском жаргоне как «гальюн». Было чудом, что ни бомба, ни ракеты не взорвались. Взрыв в ракетном погребе почти наверняка привел бы к гибели корабля. Все же вспыхнуло несколько пожаров, и команда «Энтрима» оказалась в сложном положении, пытаясь справиться с ними. Командир Янг дал полный ход курсом на север, чтобы подойти поближе к «Бродсуорду» для прикрытия и получения помощи. Но он не успел туда дойти – через шесть минут на него обрушился следующий аргентинский удар.

Эта была еще одна волна из трех «Даггеров», летящих почти тем же, что и первая волна, курсом над Западным Фолклендом. Они вышли прямо на поврежденный «Энтрим», на котором пытались выбросить за борт ракеты «Си Слаг» на случай, если огонь подойдет к ним. В отчаянии «Энтрим» пустил ракету «Си Слаг», полностью неуправляемую, в направлении атакующих «Даггеров», надеясь хоть как-то воздействовать на них. Их система «Си Кэт» была выведена из строя, но 4,5-дюймовые артустановки и все автоматы вели огонь по атакующим самолетам.

Один самолет прорвался и обстрелял горящий эсминец из своих пушек, ранив при этом семь человек и вызвав еще больший пожар. Ситуация на «Энтриме» стала угрожающей. Второй «Даггер» выбрал для удара «Форт Остин», большое судно снабжения, что стало для нас очень плохой новостью, поскольку «Форт Остин» был совершенно беззащитен против такой атаки. Командор Данлоп приказал открыть огонь из двух имевшихся у него автоматов, еще двадцать четыре человека с верхней палубы судна извергали шквальный огонь из винтовок и пулеметов. Но этого было недостаточно, и Сэм уже, должно быть, приготовился к взрыву бомбы, когда, к его изумлению, «Даггер» взорвался за тысячу ярдов от него, пораженный «Си Вулфом» с «Бродсуорда». Последний самолет еще раз обстрелял «Бродсуорд», но сброшенная им тысячефунтовая бомба в корабль не попала.

Пушки «Ардента» все еще вели огонь по уходящим «Даггерам», но уже стало ясно, что «Энтрим» получил тяжелые повреждения и не в состоянии наводить «Харриеры» из районов их барражирования на самолеты противника. В этот момент командир «Бриллианта» капитан 1 ранга Джон Коуард, информированный о бедственном положении корабля Брайяна Янга, немедленно принял на себя функции наведения самолетов прикрытия. Он поступил так, как и следовало ожидать от любого офицера Королевских ВМС, без лишних запросов реагируя на изменившуюся ситуацию. На «Гермесе» в сети УКВ мы услышали, как они внезапно стали управлять «Харриерами».

Наши авиадиспетчеры прервали их и дали советы «Бриллианту»: «Будьте очень осторожны с нашими самолетами».

На что они ответили: «Конечно, мы будем очень осторожны. Не волнуйтесь». И несколько красуясь, в типичной для этого корабля манере, закончили: «Мы знаем, черт возьми, что мы делаем».

И они, черт возьми, действительно знали, что делали. Первый лейтенант «Бриллианта» (бывший инструктор школы управления морской авиацией) был специалистом в этой области. Они объединили две радиолокационные системы, что позволяло им видеть над землей более ясно, чем кому-либо другому, и «Харриеры», и самолеты противника. На их новом проекте 22 были самые современные радары, и они быстро осваивали новые способы их использования. Джон Коуард развернул «Бриллиант» на обратный курс и поспешил на северо-восток в бухту Карлос, где он был наиболее необходим. Коуард пришел к выводу, что наша оборона слишком растянулась, и теперь предлагает сконцентрировать ее в соответствии со своим планом, который предусматривает занятие «Бриллиантом» позиции посередине входа в бухту и ведение стрельбы как при охоте на фазана, сбивая своим испытанным «Си Вулфом» аргентинские рейдеры при их входе в зону ЗРК.

Много лет коллеги слышали, как капитан 1 ранга Коуард цитировал известную военно-морскую фразу, которая, по мнению одних, датируется восемнадцатым столетием, а по мнению других, является изобретением легендарного первого морского лорда на рубеже столетий, адмирала Фишера^[72]: «Сущность войны – насилие; умеренность в войне – бессилие». Это было философией Коуарда на все случаи жизни. Теперь у него появился шанс, которого он так ждал, – реализовать это выражение в ходе боевых условиях. Пока его «Си Вулф» собирал урожай среди атакующих самолетов противника, он планировал наводить «Харриеры» на аргентинские самолеты, которые вылетали из «коробки» и пытались вернуться домой.

И теперь, когда два «Даггера» улетели далеко на юг, ЦКП «Бриллианта» навел на них авиационное прикрытие, но «Харриеры» слегка опоздали. Не смутившись, бесстрашный командир со своим старпомом продолжил роботу у экрана, сообщив всем на ЦКП: «Взгляните сюда, я чертовски уверен, что мы действительно можем взять на себя управление в этой операции, и это – как раз то, что мы сделаем».

Он очень хорошо знал достоинства различных кораблей. Знал, что радар дальнего обнаружения на кораблях, подобных «Энтриму» и «Глэморгану», ни при каких условиях не может быть эффективным в окруженной холмами акватории бухты Карлос, что вооружение двух старых фрегатов – «Ярмута» и «Плимута» – слишком слабое для этой войны. Он выражался так: «Допотопные корабли. Чертов бесполезный радар». Но он знал, что необходимо предпринять.

Его общий план состоял в том, чтобы как можно раньше обнаруживать своим радаром подходящие самолеты, захватывать их «Си Вулфом» и, вызвав «Харриеры», давать им информацию о том, где можно ожидать вырвавшегося из «коробки» аргентинца, которому посчастливилось ускользнуть от «Си Вулфа» фрегата «Бриллиант».

Тем временем «Ардент» уничтожил на аэродроме Гус Грина «Пукара» прежде, чем тот успел взлететь. «Вообще-то довольно случайно», – сказал капитан 2 ранга Вест. «Энтрим» в бухте Карлос подошел к «Феарлессу» и забрал к себе на борт группу разминирования и отделение инженеров.

Следующие несколько часов прошли довольно тихо. Это дало возможность позаботиться о раненых и справиться с пожарами на кораблях, а также способствовало продолжению массированной высадки войск и техники. Более тысячи тонн снаряжения было доставлено на берег за этот день, включая ракетные комплексы «Рапира» и большие 105-мм пушки, которые помогут защитить плацдарм высадки от аргентинских контратак.

В 13.45 аргентинская авиация появилась снова – два «Пукара» проскочили с Западного Фолкленда на юг. «Ардент» открыл огонь из артустановки, осыпая их 4,5-дюймовыми снарядами. Он произвел пуск еще одной ракеты «Си Кэт», которая в цель не попала. Вскоре после 14.00 самолеты возвратились, очевидно, настроенные покончить с «Ардентом». Но на сей раз «Бриллиант» поймал их своевременно и навел «Харриеры». Ведущий капитан-лейтенант Шарки Вард сразу сбил головного «Пукара» пушечным огнем. Пилот катапультировался и пошел домой уже пешком.

Через час аргентинцы послали следующую волну самолетов. Четыре «Скайхока» подходили на очень малой высоте, над самой землей, оставаясь необнаруженными до тех пор, пока не подлетели на удаление двух миль. Артиллерия «Ардента» не смогла своевременно открыть огонь, но и аргентинцы сбросили бомбы неточно. Они ударились о воду и, срикошетив, величественно пролетели прямо над фрегатом. Один из «Скайхоков» летел настолько низко, что ударил своим подкрыльным топливным баком антенну радара «992» на «Арденте».

Было похоже, что все четыре самолета смогут благополучно уйти. По ЦКП Коуарда сработал очень быстро, оповещая новое, только прибывшее, авиационное прикрытие о дальности и пеленге на убегающих аргентинцев. Два «Харриера» с «Гермеса», пилотируемые капитан-лейтенантами Майком Блиссеттом и Нейлом Томасом направили свои самолеты вниз с высоты пятнадцати тысяч футов и произвели пуски «Сайдуиндеров», сбив два «Скайхока». Пилоты погибли.

Еще через час аргентинцы нанесли по бухте Карлос самый разрушительный и продолжительный воздушный удар за этот день. Он продолжался более получаса и причинил нам большой ущерб. В первой волне воздушного штурма на сверхмалой высоте участвовали шесть «Скайхоков». Самолеты подошли вдоль северного побережья, вне поля зрения всех наших радаров. Они стремительно прошли узость на скорости более пятисот узлов. На их пути оказался «Аргонот» под командованием Кита Леймэна, команда которого отчаянно пыталась эвакуировать раненых вертолетом на «Канберру». «Аргонот» увидел их в последний момент и открыл огонь из всего оружия, что у него было, но шансов остановить все шесть самолетов не было никаких. Пять самолетов сбросили десять тысячефунтовых бомб, восемь из которых взорвались в воде рядом с несчастным фрегатом класса «линдер». Две бомбы попали в корабль, но, к счастью, не взорвались. Первая попала в носовую часть корабля, пробила топливную цистерну дизеля и застряла в ракетном погребе «Си Кэт», вызвав пожар и причинив значительные повреждения конструкциям корабля. Самым экстраординарным было то, что вытекающее дизельное топливо имело низкую температуру и потушило огонь вместо того, чтобы воспламениться и усилить пожар. Вторая бомба протаранила переборку между машинным и котельным отделением, разрушая механизм рулевого управления и редуктор заднего хода.

Находясь очень близко к скалам у мыса Фаннинг, неуправляемый «Аргонот» все еще продолжал движение, не имея возможности дать задний ход. С потрясающим присутствием духа младший лейтенант Питер Морган, оценив ситуацию, бросился с мостика к якорному устройству и с помощью двух старшин сумел отдать трех с половиной тонный якорь, который остановил «Аргонот» у самой береговой линии. Через несколько секунд корабль был обесточен, часть его отсеков полностью разрушена, а в ракетном погребе было двое убитых. Война для «Аргонота» почти закончилась.

Сражение нарастало. За группой «Скайхоков» последовала группа из трех «Даггеров». Поначалу их было четыре, но «Бриллиант» за несколько минут до этого навел на них авиационное прикрытие, и капитан-лейтенант Фред Фредериксен сбил одного из них «Сайдуиндеров» над Западным Фолклендом. «Даггеры» вошли в пролив сразу за «Скайхоками». Все британские корабли открыли огонь. «Энтрим», «Плимут» и «Интрепид» произвели пуски ракет «Си Кэт». И все промазали. «Форт Остин» из пулеметов попал в один из «Даггеров», но не сбил его. Второй «Даггер» взял на прицел «Бриллиант», который находился в это время в самом центре якорной стоянки.

Еще раз дали о себе знать компьютерные ограничения «Си Вулфа». Его радар не обнаружил и не захватил скоростную цель, приближающуюся по диагонали, так как был запрограммирован стрелять цели, его атакующей. Джон знал, что произошло, но в тот момент не имел возможности устранить неисправность.

Люди Билла Каннинга тем не менее сумели справиться с «Си Вулфом» и чуть не сбили «Даггер», угрожавший «Бриллианту», возможно, поэтому он и промазал своей бомбой. Но 30-мм пушка самолета сработала эффективно. Один снаряд пробил борт в районе ЦКП и вылетел через противоположный борт. В моих хрониках не сохранилось точных записей слов капитана 1 ранга Коуарда в этот момент, но, догадываюсь, они были не очень любезными.

В то время, когда «Бриллиант» был занят наведением «Харри-еров», металлическим осколком был ранен в спину офицер наведения авиации капитан-лейтенант Ли Халм. Но для тех, кто воюет в команде Джона Коуарда, незначительные проблемы, подобные этой, отодвигаются на второй план. Ли Халм застыл только на три секунды со словами «один момент, пожалуйста», потом определив, что он все еще может ходить и говорить, продолжил выполнять свои обязанности, детально инструктируя «Харриеры», в какой части «коробки» караулить возвращающихся домой аргентинских летчиков.

К этому времени еще одна группа «Скайхоков» – уже самолеты морской авиации – выполнила разворот над проливом и, выйдя из зоны Порта Говард, устремилась на бреющем полете на «Ардент». Три самолета зашли прямо с кормы вне сектора обстрела его 4,5-дюймовой артустановки и атаковали британский фрегат, когда тот шел к северо-западным островам, чтобы присоединиться к «Ярмуту». «Ардент» смог навести на самолеты пусковую установку, но она отказалась стрелять. Только его 20-мм «эрликоны» и еще два пулемета смогли открыть огонь по самолетам.

Каждый помогал, чем мог. Капитан-лейтенант Джон Сефтон, пилот вертолета «Линкс», и его наблюдатель Брайан Мерфи были па полетной палубе. Сефтом с автоматом Стерлинга, а его помощник с ручным пулеметом Брена вели огонь по «Скайхокам» противника. Но ситуация была безнадежной. Аргентинцы сбросили девять бомб, и три из них попали в «Ардент»: две взорвались в ангаре, третья попала в кормовое отделение вспомогательных механизмов, но не взорвалась. Одна из попавших в ангар бомб, произвела страшные разрушения, подбросив в воздух пусковую установку «Си Кэт», находящуюся над ангаром. Пусковая установка упала на полетную палубу, убив при этом неунывающего офицера Ричарда Бэнфилда. Взрывом также убило капитан-лейтенанта Сефтона, Брайана Мерфи и еще одного члена экипажа.

Большой пожар, сопровождающийся затоплением, вспыхнул в кормовой части корабля. Так всегда бывает, когда на боевом корабле повреждается система пресной воды и противопожарная система. «Ардент» все еще мог идти на своих двигателях со скоростью не более пятнадцати узлов. Однако из-за поврежденных систем электропитания оружие – артустановка и ЗРК «Си Кэт» – не действовало. Капитан 2 ранга Вест приказал держать курс на север, чтобы дать некоторую передышку аварийным командам и медикам. За кораблем тянулся большой шлейф черного дыма.

Через несколько минут ЦКП «Бриллианта» обнаружил подход с запада еще одной группы. Ли Халм связался с авиационным прикрытием, барражировавшим над островом Пебл, и навел капитан-лейтенанта Варда и лейтенанта Стива Томаса в район Порт Говарда. Пилоты «Харриеров» увидели под собой три «Даггера», следующие в северном направлении курсом на британские корабли. Аргентинский гарнизон, находящийся в Порт Говард открыл по «Харриерам» заградительный огонь из стрелкового оружия, когда те на скорости шестьсот узлов нырнули к самому морю. «Харриер» лейтенанта Томаса получил три, к счастью, незначительные, попадания. «Харриеры» продолжали атаку, произвели пуски своих «Сайдуиндеров» и сбили все три «Даггера». Более важным было то, что оба они благополучно вернулись домой на «Инвинсибл». На счету лейтенанта Томаса теперь было три сбитых аргентинских самолета.

Но уже следующая группа «Скайхоков» летела над Западным Фолклендом, пересекая полоску суши с юга от горы Розалия до бухты Мени Бренч. У них появилась возможность повернуть на северо-восток в район якорной стоянки. К несчастью, первым, кого они увидели, был «Ардент», на котором пожары уже почти вышли из-под контроля.

Еще раз капитан 2 ранга Вест развернул все свое оружие на врага. Его 4,5-дюймая артустановка снова была в строю, но как только они выполнили наводку, аргентинские пилоты отвернули в сторону, выполняя большой двухмильный разворот назад к Западному Фолкленду. Все знали, что они ушли ненадолго, но, хотя и недостаточно боеспособный, «Ардент» все же не сдавался. На одном из его зенитных автоматов не осталось никого, кто бы мог стрелять, поэтому менеджер корабельного буфета НААФИ Джон Лик, бывший армейский профессионал, пробрался через поврежденную палубу к автомату, чтобы вести из него огонь.

Менее чем через минуту «Скайхоки» вернулись. Джон Лик попал одному из них в крыло (позже самолет разбился при посадке в Порт-Стэнли, пилот катапультировался), но у «Ардента» уже не оставалось ничего, что могло бы остановить эту атаку. В корабль попало семь бомб, одна за другой. Сила взрывов, чуть не выбросивших корабль из воды, подбрасывала лежащих на палубах людей в воздух больше чем на три фута, выбросив троих в море. Одна из пятисотфунтовых бомб, попавшая в кормовую часть корабля, убила или ранила всю аварийную партию, боровшуюся с огнем. По стандартам любого морского сражения, от битвы у мыса Сан-Висенти до Ютландии, это было сущим адом.

Аргентинцы после этого могли даже уйти, но над ними было воздушное прикрытие из 800 эскадрильи: капитан-лейтенант Клайв Моррелл и капитан Джон Лиминг. Шарки Вард и «Бриллиант» сообщили им о присутствии «Скайхоков», и теперь они пикировали для перехвата аргентинских бомбардировщиков, закладывающих вираж от смертельно раненного «Ардента». Лиминг разрушил головной бомбардировщик двумя очередями из 30-мм пушки. Моррел, шедший за ним, уничтожил второго «Сайдуиндером». Его вторая ракета отказала, но у него было время, чтобы расстрелять из пушки оставшийся самолет. Он попал ему в оба крыла, разрушил шасси и вынудил пилота катапультироваться.

Эти три сбитых самолета помогли «сравнять» счет, но на «Арденте» было убито двадцать два офицера и матроса, еще тридцать семь было ранено. Пока бушевал пожар, они старались ввести в строй 4,5-артустановку для отражения следующего удара противника. Однако «Ардент» стал неуправляемым. Пожары неумолимо приближались к ракетным погребам, а ледяная морская вода поступала внутрь корпуса через пробоину в борту на уровне ватерлинии. «Ардент» медленно тонул. Капитан 2 ранга Вест после совещания с капитаном 2 ранга Мортоном, чей «Ярмут» находился рядом, принял трудное решение отдать свой последний приказ командира корабля: «Покинуть корабль».

«Ярмут» подошел кормой к носу «Ардента» и принял раненых. В последующие полчаса оставшаяся часть команды в количестве ста сорока двух человек покинула корабль. Многие из них плакали, не стыдясь этого. Наконец настал черед командира корабля капитана 2 ранга Веста. Оставляя корабль последним, он, глядя назад, на ужасный пожар, колебался недолго. В 17.55 он ступил на борт «Ярмута». Слезы гнева и отчаяния струились по его щекам. Корабль Ее Величества «Ардент» горел всю ночь и затонул через одиннадцать часов.

Заключительную атаку аргентинцы предприняли за девяносто минут до наступления темноты. Еще пять «Скайхоков» 5-й воздушной бригады подошли по хорошо знакомому маршруту к узости, но ураганный огонь «Энтрима», «Интрепида», «Плимута» и «Феэрлесса» отогнал их. Никто никого не поразил, все выжили, чтобы воевать дальше.

На севере Фолклендского пролива «Плимут» подошел к «Арго-ноту» и завел на его борт кабель для подачи электроэнергии, чтобы помочь им сняться с якоря и перевести корабль в укрытый район бухты Карлос. Камбуз капитана 1 ранга Пентрита обеспечивал экипаж «Ардента» горячей пищей. Билл Каннинг расположил «Бродсуорд» вне бухты. Это был единственный корабль, охранявший вход в бухту со стороны мыса Ченчо. В 19.30 оставшиеся в живых с «Ардента» перешли на борт «Канберры», с которого 3 отряд командос все еще выгружался для действий на берегу.

На «Энтриме» главный старшина Феллоуз и его команда проводили заключительные работы по извлечению невзорвавшейся бомбы путем вырезания «туннеля» и опускания бомбы в воду. Феллоуз по возвращению в Англию будет удостоен высокой награды – креста «За отличие в службе»^[73]. «Аргонот» также пытался вернуться к нормальной жизни. Успешное удаление невзорвавшейся бомбы из его ракетного погреба «Си Кэт» капитан-лейтенантом Брайаном Даттоном и его командой – поступок героический, позволивший ему стать самым молодым офицером из всех когда-либо награжденных орденом «За отличие»^[74]. Пока Брайан Даттон работал, главный старшина Таунсенд поставил заплату (четырехфутовый стальной лист) на пробоину около ватерлинии, работая всего лишь в шести футах от бомбы!

К этому времени на ФКП «Гермеса» начали поступать полные доклады о событиях, развернувшихся в том месте, которое вскоре стало известно как «Бомбовая аллея». После потопления «Ардента», больших повреждений, полученных от невзорвавшихся бомб «Аргонотом» и «Энтримом», повреждений «Бриллианта» и «Бродсуорда» стало ясно, что аргентинцы по крайней мере что-то делали правильно. Это требовало от нас скорейшего вывода оттуда военных транспортов. В этот день мы потеряли двадцать семь человек убитыми, и если не уберем большие «паромы» подальше от района высадки, это количество может быстро увеличиться.

Мы согласовали, что ровно до 01.30 «Канберра», «Еуропик Ферри» и «Норланд», эскортируемые «Энтримом», покинут бухту Карлос и направятся в безопасные воды к востоку от ударной группы. Все были поражены тем, как аргентинцы умудрились пропустить транспорт «Канберра», этого, как его стали называть, «Большого Белого Кита». Он весь день стоял посередине бухты, сверкая своей белизной и заманивая на себя противника, но не получил никаких повреждений.

Стало фактом, что аргентинцы действительно провернули эту операцию ужасно плохо. Мало того, что они не сумели обеспечить своим бомбардировщикам какое-либо истребительное прикрытие, способное принять вызов «Харриеров», они также допустили принципиальную ошибку, обрушившись на наши фрегаты и эсминцы, а не на десантные корабли и военные транспорты, которые были легкой добычей, не говоря уже о трехтысячном контингенте войск, находящихся на них.

В противоположность этому Королевские ВМС спланировали и провели одну из наиболее успешных высадок в военной истории. Мы высадили на берег свои войска с техникой и снаряжением в первый же день десантной операции, что всегда является наиболее опасным. Потери войск десанта – ноль!

Но именно Королевские ВМС заплатили самую высокую цену за успешную высадку войск на берег. Аргентинцы, скорее из-за невезения, а не плохих решений, действовали против наших боевых кораблей. Хотя я допускаю, что когда летишь низко над водой со скоростью пятьсот узлов, имея доли секунды после подъема над холмом или виража вокруг мыса для принятия решения, то, естественно, появляется соблазн атаковать первый же обнаруженный корабль. Раздумья и сомнения приведут к тому, что вы пролетите над ним прежде, чем примете решение. А для выполнения повторного захода вам возвращаться не захочется, так как на этот раз противник будет готов встретить вас. Чтобы управлять такими самолетами, необходимо иметь рефлексы, подобные рефлексам водителей, участвующих в гонках на гран-при «Формулы Один». Южноамериканцы традиционно делают это хорошо, но их должным образом не проинструктировали. Только этим, как я полагаю, объясняется то, что 21 мая они сильно побили наши эскортные корабли, а не транспорты с войсками.

Как показала история, наши расчеты результатов того дня были более-менее правильными. Мы уничтожили четырнадцать их самолетов плюс три вертолета на горе Кент. В нашем списке значатся три «Пукара», шесть «Даггеров» и пять «Скайхоков». Девять из них были поражены «Харриерами», один сбили спецназовцы SAS ракетой «Стингер», «Ардент» поразил один «Пукара» на аэродроме. Джон Лик из автомата сбил еще один «Скайхок». «Плимут» и «Бродсуорд» ракетами сбили каждый по одному. Насколько мы могли судить, аргентинцы произвели приблизительно пятьдесят самолето-вылетов в бухту Карлос, почти все – с материка. Учитывая то количество снарядов, которое мы использовали при артобстрелах взлетно-посадочной полосы Порт-Стэнли, это было неудивительно.

Роль, которую сыграл «Бриллиант» была чрезвычайно важной: не будь его, еще по крайней мере восемь аргентинских бомбардировщиков прорвались бы к нашим кораблям. Капитан 1 ранга Коуард и капитан-лейтенант Халм организовали четыре перехвата, последний из которых был такой желанной местью тем «Скайхокам», которые подписали смертельный приговор «Арденту». Анализ показал и другую, довольно угнетающую, картину. Боевые корабли поразили своими ракетами только два атакующих самолета. Я, конечно, тогда не знал, сколько ракет они использовали, но почти был уверен, что наша успешность была где-то посередине между плохой и очень плохой. Джон Коуард был особенно разочарован «Си Вулфом» и его полным отказом обстреливать вражеский самолет, который не идет прямо на пусковую установку: ЗРК даже не признал этот самолет как возможную цель. Кроме того, капитан 1 ранга Коуард на собственном опыте выяснил, что на нашем самом новейшем корабле радар обнаружения был неэффективен в условиях окружающей залив Карлос холмистой местности. И наконец его носовой ЗРК «Си Вулф» был поврежден противником.

С наступлением сумерек он понял, что было бы намного лучше, если бы «Бриллиант» отошел немного дальше в открытое море, где его радар будет более эффективен. Опытный Джон ругал себя из-за этой неудачи, но как всегда у него был план. Благодаря особым ухищрениям у него на борту все еще находился инженер, специалист по компьютерам от «Маркони», британской компании, создавшей «Си Вулф». Он его не похитил. Парень работал на электронике «Бриллианта» в Гибралтаре еще до того, как мы отправились на юг, и затем якобы вернулся домой в Англию. Однако каким-то образом, когда в ту апрельскую ночь мы увидели остров Вознесения, выяснилось, что мистер Дэвид Брин спрятался не иначе как где-то на «Бриллианте». Джон характеризовал его как «глубокого знатока» ракетных компьютерных технологий. «Ключевой игрок в моей команде», – говорил Коуард, как будто для фрегата Королевских ВМС было обычным явлением идти в бой с гражданскими технологами, разгуливающими по ЦКП. «Необычная, но не такая уже и плохая идея», – подумал я.

В эту темную ночь на «Бриллианте» при ухудшающейся погоде Дэвид Брин боролся с проблемой «Си Вулфа» и обширными повреждения его кабельных трасс. Командир приказал выйти из пролива в 20.30, чтобы идти к бухте Короля Джорджа на Западном Фолкленде для высадки разведывательной группы SAS. Пока все это происходило, Дэвид Брин заново «перешивал» и перепрограммировал компьютер.

«Сложность состоит в том, – сказал он командиру Коуарду около полуночи, – что у нас проблема с антенной радара на мачте».

Совершенно не думал о пронизывающем ветре и холодном дожде, не говоря уже о том, что господин Брин не состоял в ВМС, Джон Коуард ответил: «Тогда поднимитесь туда».

Дэвид Брин, я точно информирован, вздохнул, потом сказал: «О’кэй, сэр», – и среди ночи полез на мачту ремонтировать антенну. «Первоклассный человек, – сказал Коуард. – Самое лучшее гарантийное обслуживание, которое только можно себе представить».

На следующее утро «Бриллиант» доложил, что один из его «Си Вулф» снова полностью в строю, вчерашний вариант его системы управления ЗРК улучшен, и что человек от «Маркони» работает на другом ракетном комплексе.

21 мая был днем, проверки мужества, желания воевать и многолетней подготовки Королевских ВМС. Размышляя по ходу поступающих из бухты Карлос сообщений, я убеждался: мало что изменилось после восемнадцатого столетия, не считая оружия и скорости конфликта; люди остались такими же, дух на кораблях был тот же, мужество людей было таким же. Разве не соответствуют действия «Аргонота», сражающегося с атакующими «Скайхоками», нашим лучшим военно-морским традициям? Какая разница между хромающим и горящим, но несдающимся «Ардентом» и «Ревенджером» сэра Ричарда Гренвилла^[75] несколько столетий назад? Или между этим днем и тем октябрьским днем у мыса Трафальгар, когда Нельсон и Харди после полудня расхаживали по юту «Виктории»; румпельные тросы корабля были перебиты, а верхняя часть бизань-мачты лежала на палубе, паруса превратились в лохмотья, а потери в людях почти такие же, как и на «Арденте», – двадцать человек убито и тридцать ранено?

Как я упомянул ранее в этой книге, с самого начала нас учили, что однажды от нас потребуется поступить так, как поступали командиры «Джервис Бей» или «Глоууорма», сражаясь на корабле до последнего, «до самого жвака-галса»^[76]. Возможно, вы думали, что поступаете в военно-морской флот для того, чтобы получить образование и сделать себе удачную карьеру. Знаете вы это или нет, но на самом деле вы поступили в ВМС ради этого судьбоносного дня. И если этот день настал сегодня, то так тому и быть.

Было совершенно ясно, что в первый день нашего сражения в бухте Сан Карлос люди проявили себя в лучших флотских традициях, показали самый высокий уровень профессионализма. Я был уверен, что по прошествии времени появится много рассказов о героизме. Но больше всего я был поражен поведением Джона Лика, который управлял автоматом на «Арденте». Он действительно не служил во флоте в прямом смысле, но как мы говорим: мы все одна команда – от командира корабля до вольнонаемного НААФИ. И все мы идем вместе.

Интересно заметить, сколько офицеров являются выходцами из военно-морских семей, чьи предки воевали в таких же сражениях. Кроме самого первого морского лорда Генри Лича, ими были командиры кораблей Пол Ходдинотт и Кит Леймэн. Но было также много-много других. Капитан-лейтенант Джон Сефтон, погибший на полетной палубе «Ардента», тоже был из такой семьи. Его дядя, старшина Альфред Сефтон, кавалер Креста Виктории, погиб другим майским днем сорок один год назад, к югу от острова Крит. Тридцатилетний командир орудия был смертельно ранен, «почти единолично» спасая предыдущий «Ковентри» от верного уничтожения самолетами Люфтваффе. Оба доблестных Сефтона захоронены в море. Еще одна английская семья принесла еще одну ужасную жертву.

Но я работаю в «секции регулирования цен» и вечером 21 мая через спутник имел длительную беседу с Майком Клаппом, обсуждая новую диспозицию кораблей в бухте Карлос. Ясно, что полученные повреждения не позволяли нам рисковать военными транспортами, оставив их там на светлое время суток. Первоначальное рассредоточение фрегатов и эсминцев, возможно, тоже требовало осторожной оценки. Мы быстро пришли к взаимопониманию. Я был очень рад возможности предпринять что-нибудь конструктивное. Ведь в течение этого исторического дня на «Гермесе», кроме постоянных вылетов бесценных «Харриеров», ничего не происходило. Мой дневник передает мое беспокойство. Я делал записи, откладывал дневник в сторону, а потом снова и снова возвращался к нему. Я воспроизвожу записи такими, какие они есть, лишь с немного поправленной пунктуацией:

09.30. До рассвета еще час и по всем приметам мало признаков аргентинской деятельности. Погода прекрасная и ясная – совсем не такая, которую я хотел в «День Один», но для солдат и для высадки это довольно хорошо. Этот день должен стать критическим не только для войск десанта, но и для военно-воздушных сил. Если аргентинцы собираются воевать, то сегодня у них для этого лучшая возможность. Посмотрим…

Мы готовы поднять максимально возможное количество «Си Харриеров» для авиационного прикрытия в период светлого времени суток вне зоны амфибийного соединения, чтобы развязать руки нашим ракетчикам в борьбе с самолетами противника.

Этим утром я нахожу для себя несколько утомительным больше не находиться в центре деятельности и превратиться в «командующего силами поддержки». Без сомнения, я буду слишком занят, чтобы думать об этом позже.

11.15. Первый признак того, что аргентинцы знают, что мы высадились. Некоторое волнение в зоне действия амфибийной группы. Скоро начнется.

13.00. Они начинают подходить. Началось действительно скоро. Непрерывные воздушные удары в почти идеальную погоду являются для нас наказанием, которого было не избежать. «Ардент» тонет. «Аргонот» остановился. Оружие на «Энтриме» не функционирует, но два проекта 22 и два проекта 12 в строю. Так что аргентинцы ударили не по тем кораблям.

К сожалению, погода завтра будет не лучше, по крайней мере до вечера. До тех пор, пока армия не развернула собственную ПВО, я не могу оставить десантников без прикрытия хотя бы потому, что танко-десантные корабли еще не начали разгружаться.

Позже. Оказалось, что проекты 22 совсем не в строю. У «Бриллианта» только один исправный ЗРК и радар, он сохраняет ход. К 23.00, кажется, «Ардент» тонет, «Аргонот» остановлен, но у него исправны системы оружия. «Энтрим» на плаву и имеет ход, но его оружие не в строю, а в кормовой части невзорвавшаяся бомба. «Бродсуорд» – незначительные повреждения. «Плимут» и «Ярмут» невредимы. Все десантные корабли пока еще не тронуты.

Я отложил свою ручку где-то за полночь, но не знал, что еще один офицер Королевских ВМС все еще пишет. Им был капитан 2 ранга Алан Вест. Теперь он сидел один в просторной кают-компании «Канберры» с блокнотом, напрягая свою память для того, чтобы вспомнить каждую деталь событий, погубивших его корабль. Он написал заголовок – «Извлеченные уроки». Под ним перечислил в порядке важности все детали сражения, чтобы его собственный опыт, возможно, помог бы другим избежать потрясения, которое он теперь ощущал. Он еще раз указал на большое значение противоожоговой одежды, капюшонов и перчаток, которые спасали руки и лица моряков от ожогов при взрывах бомб на «Арденте». Он выделил тот факт, что корабль, ведущий сосредоточенный огонь по атакующего самолету противника, мешает ему прицельно атаковать. «Ведите огонь, несмотря ни на что», – записал он и указал, что чем ближе корабль находился к берегу, тем тяжелее было вражескому самолету удерживать малую высоту – береговая черта вынуждала их подниматься. В первые часы после полуночи, все еще дрожащий от всего пережитого, капитан 2 ранга Алан Вест пошел в радиорубку и послал мне свое сообщение. После всего, через что он прошел, когда его корабль все еще пылал в проливе, треть его экипажа погибла или ранена, он все еще стремился помочь.

Я сомневаюсь, что он спал той ночью. Какой командир, потерявший корабль, может уснуть? События того дня были слишком драматичными, и я уверен, что они до сих пор в его памяти. Но подобно многим другим и, возможно, еще раз в ответ на наиболее известный сигнал Королевских ВМС Алан Вест выполнил свой долг, как от него и ожидали.

Глава 15
Катастрофа «Ковентри»

Было бы трудно даже предположить, что меня не беспокоили события 21 мая. Нас отчаянно атаковали аргентинские истребители-бомбардировщики: время от времени утром и почти непрерывно после полудня. Мы входили в центр этой смертельной шахматной игры. Из семи боевых кораблей охранения, которые я предыдущей ночью направил с группой десантных кораблей, только «Плимут» и «Ярмут» избежали повреждений. Наше самое современное средство самообороны – ЗРК «Си Вулф» – оказалось капризным на «Бриллианте» и на «Бродсуорде». Оба корабля получили повреждения. Из четырнадцати предположительно «сбитых» самолетов девять было сбито «Харриерами».

Передо мной разворачивалась война на истощение. Во-первых, в первый день высадки они потопили один корабль охранения, два других в разной степени были повреждены, еще два пострадали. Если аргентинцы будут действовать так еще два дня, то все мои эсминцы и фрегаты будут уничтожены. Возникает вопрос: можем ли мы выжить в таких условиях? Ответ: конечно, нет. Если подобные потери будут продолжаться в течение еще нескольких дней, то мы потеряем и все наши резервы. Это оставит без прикрытия десантные корабли или авианосцы, а новые корабли Королевского флота от нас в нескольких неделях хода. Во-вторых, наши пилоты и артиллеристы утверждают о порядка двадцати сбитых самолетах, по опыту второй мировой войны можно считать что их четырнадцать. Вопрос: как долго аргентинцы могут действовать при таких потерях? Ответ: я не уверен, но если так будет продолжаться и в течение следующей недели, то я не думаю, что они смогут вынести потерю еще одной сотни самолетов. Подобное истощение заставило бы отступить даже русских.

И еще о потерях. С учетом авиации на острове Пебл мы еще до высадки вывели из строя приблизительно двадцать семь их самолетов. Огонь британских кораблей также должен был привести к повреждению части аргентинских самолетов или на время вывести их из строя. По сведениям разведки, они начали боевые действия с двумястами тридцатью боевыми самолетами. Практика свидетельствует о том, что страны, подобные Аргентине, могут поддерживать в готовности для современных боевых действий только половину своих самолетов. Из этого следует, что они начали боевые действия со ста двадцатью боевыми самолетами. Мы уничтожили примерно сорок и, вероятно, сделали непригодными для ремонта еще десяток. Это значит, что они остались с семьюдесятью самолетами, к тому же потеряли высококвалифицированных пилотов. В моем представлении им следовало быть чертовски осмотрительными.

Нас это касалось в еще большей степени. У нас оставалось уже менее двадцати «Си Харриеров», которые, кроме авиационного прикрытия кораблей, должны будут обеспечивать и авиационное прикрытие островов в течение нескольких месяцев после завершения боевых действий на земле. Ведь увеличение длины взлетно-посадочной полосы аэродрома Порт-Стэнли до стандартов, обеспечивающих прием «Фантомов» Королевских ВВС, потребует значительного времени. Мы сильно зависели от двух поврежденных фрегатов проекта 22 с «Си Вулфом». Во всем флоте мы имели еще только один такой корабль, поэтому замена поврежденных кораблей не представлялась возможной.

Обстановка прояснилась. Война на этой стадии разгоралась между Королевскими ВМС и военно-воздушными силами Гальтиери. Кто в данный момент побеждает? Боюсь, что не мы. Однако в отличие от аргентинцев я собрался провести одну из моих пешек в ферзи. Этой пешкой был, конечно же, ЗРК войск десанта «Рапира», который, как меня уверяли, способен обеспечить реальный противовоздушный «зонтик» над всем районом бухты Сан Карлос. Я возлагал на него большие надежды. Это позволило бы снять напряжение с эсминцев и фрегатов максимум через три дня после высадки. Весь день 21 мая солдаты разворачивали пусковые установки ракетных комплексов, которые, включая и смертоносные (как я надеялся) ракеты, доставлялись вертолетами. Мне казалось, что с развертыванием на берегу ЗРК «Рапира» относительная скорость истощения разительно изменится в нашу пользу. Если аргентинцы сегодня сделают еще пятьдесят самолето-вылетов, то мы сможем ожидать лучших результатов, чем вчера. К «Дню Три» у нас должна быть безопасная гавань для кораблей в бухте Карлос.

Все это ставило перед нами вопрос, который я каждый день должен был себе задавать и сам же на него ежедневно отвечать: могу ли я рекомендовать продолжать эту войну, поскольку наши потери с военной точки зрения приемлемы? Ответ на данный момент – да. Исход ее пока еще был не ясен, но будущее вселяет надежду на значительное улучшение нашего положения благодаря ЗРК «Рапира». «Харриеры» по любым стандартам проявляют себя с наилучшей стороны. Пока корабли находятся в море, наша система наведения самолетов с ЦКП фрегатов на убегающие аргентинские самолеты также работает хорошо. Хотя хотелось бы, чтобы «Си Вулф» чаще поражал свои цели. Результат боевых действий флота пока в значительной степени определяется «Харриерами», которые достигают успеха только потому, что аргентинцы не собираются посылать истребители для прикрытия своих бомбардировщиков, действующих на малых высотах. Нам пока везет и в том, что «аэродромы» «Харриеров» все еще невредимы. Но я боюсь, что аргентинцы займутся авианосцами «Гермес» и «Инвинсибл» более решительно. Они должны осознать, что надлежащее прикрытие уменьшит потери их бомбардировщиков.

22 мая в «День Два» я и КомАмГ решили сократить количество транспортных судов в прибрежной зоне до минимума, а корабли в бухте Сан Карлос построить в более плотный оборонительный порядок. Это должно способствовать как прикрытию войск на берегу, так и оставшихся там десантных кораблей. Я также решил выдвинуть «Ковентри» вместе с «Бродсуордом» вперед к северному побережью Западного Фолкленда, сформировав таким образом «ракетную засаду типа 42/22». Выдвигая ударную группу максимально вперед, я стремился сбалансировать ввод «Гермеса» и «Инвинсибла» в зону досягаемости аргентинского комплекса «Этандар»/«Экзосет» увеличением времени авиационного прикрытия зоны действия десанта.

К этому времени я делал пометки в дневнике в течение дня, а не писал его ночью. День 22 мая я начал со следующих слов:

Диспозиция определена, и впереди ещё один критический день. Аргентинцы без истребительного прикрытия своих атак потеряли порядка пятнадцати самолетов. Но их способ ведения действий сегодня может измениться. Учитывая вчерашние максимальные усилия аргентинцев, они могут «затормозить» свою активность на день или около того.

Это может вынудить их направить истребители против нашего авиационного прикрытия, которому мы обязаны большинством своих успехов. «Бриллиант» и «Бродсуорд» сбивают только два-три из носящихся над ними по кругу самолетов противника. К рассвету уже прибывает «Эксетер» [эсминец УРО проекта 42 под командованием капитана 1 ранга Хью Бэлфора].

Около 07.00 мы получили известие, что аргентинский разведчик сблизился с «Ковентри» на восемь миль. ЦКП капитана 1 ранга Харт-Дайка не обстрелял его зенитными ракетами, подтверждая еще раз то, что мы действительно не можем рассчитывать на эффективность этого оружия. Когда мы услышали, что «Ковентри» не смог стрелять, я был вынужден записать в моем дневнике слова: «Я в отчаянии. ЗРК GWS 30 [ «Си Дарт»] кажется полностью ненадежным. Учитывая все это, мы будем находиться в отчаянном положении до тех пор, пока себя не проявит «Рапира». После вчерашней встряски мы имеем возможности и волю продолжать боевые действия. Мы еще не потеряли основные компоненты нашей боеспособности. Однако предстоит пройти еще очень много для того, чтобы сказать: хребет аргентинских ВВС сломлен».

Вскоре стало известно, что средства ПВО «Ковентри» обнаружили аргентинский «Боинг» и взяли его на сопровождение, но при подаче ракет на пусковую установку произошел отказ: люки погреба заклинило отложениями соли – всю ночь сильно штормило, и волны перекатывались через нос корабля. Вспомните, что я писал о «Глазго», который был поражен десять дней назад: «Си Дарт» капитана 1 ранга Ходдинотта отказал из-за «засоления» микро-выключателя на пусковой установке после ночи, проведенной в штормовом море. Вы помните, как я сказал, что завтра если не выключатель, то что-то будет еще. Опасения подтвердились: завтра это был… люк пусковой установки. Почему? Это я и хотел знать. Постройка эсминца проекта 42 стоит примерно 200 миллионов фунтов. Почему же когда эсминцы выходят в штормовое море всего на несколько часов, их главные системы оружия отказывают вследствие попадания воды туда, куда она не должна попадать? Я знал из моего собственного опыта службы на «Шеффилде», что проект 42 не обладал такими хорошими скоростными качествами, какие он должен бы иметь, что он необъяснимо тихоходный на короткой волне, когда его нос тупо врезается в волны, вместо того, чтобы рассекать их. Еще тогда мне казалось, что волны наваливаются на полубак слишком круто и слишком резко ударяют о верхнюю часть системы «Си Дарт». Но тогда последствия не были очевидными, а теперь мы пожинаем плоды. (Я решил к этому возвратиться в дальнейшем, если и когда мы вернемся домой. Выяснилось то, чего я больше всего боялся: нос корабля был не так спроектирован. Проблема была решена только на проекте Т42 с полностью другой формой корпуса).

* * *

К рассвету, по нашим расчетам, пять батальонов морских пехотинцев и парашютисты окопались на восточном берегу бухты Карлос. Батареи «Блоупайп» и «Рапир» были готовы открыть огонь по атакующим аргентинским самолетам. Погода была немного мрачная, что, по нашим оценкам, могло бы помешать им действовать сегодня вообще, но мы были готовы к любому повороту событий. Заблудившееся аргентинское судно снабжения (или береговой обороны) убедилось в этом после того, как было атаковано «Харриером». На борту возник пожар, что привело к выброске судна на мель в бухте Чойсеул.

Над районом высадки десанта в первой половине дня небо несколько прояснилось, но над материком оно оставалось облачным, и мы предполагали, что аргентинцы думали, что и у нас такая же погода. Они не предприняли никаких серьезных атак в течение всего дня, и мы были очень довольны отсрочкой. Самым напряженным местом во всей Южной Атлантике были полетные палубы «Гермеса» и «Инвинсибла». Мы произвели с них порядка шестидесяти самолето-вылетов для дежурства в воздухе. Это на десять больше, чем мы выполнили в день «Д». К тому же утром мы с радостью приветствовали существенное подкрепление: «Эксетер», который стал полноценной заменой «Шеффилду»; два проекта 21 – «Эмбускейд» и «Антилоуп»; посыльное судно «Форсис» из Росайта. К концу дня еще пришли хорошие новости. «Глазго» и «Аргонот» значительно восстановили свою боеспособность.

Вечером повернувший к югу ветер очистил небо над аргентинским побережьем, и мы подняли четыре «Харриера» для бомбежки одной из взлетных полос на Западном Фолкленде. Они там не нашли аргентинцев, но по счастливой случайности обнаружили вертолетную базу и уничтожили три аргентинские «Пумы», а также подожгли один «Аугуста 109» на подходе к бухте Шег. Это «очистило» острова от половины действующих аргентинских вертолетов на «День Три». Мы были довольны собой, возможно даже слишком, и, кажется, забыли сказать о нашей удаче КомАмГ, а он думал, что мы даже не пытались это сделать.

Все было тихо до 16.00, когда аргентинцы наконец бросили на нас отряд «Скайхоков», атакующих на предельно малой высоте со стороны Западного Фолкленда. «Антилоуп» под командованием капитана 2 ранга Ника Тобина принял на себя основной удар этого рейда: первый из вражеских бомбардировщиков поразил только что прибывший фрегат тысячефунтовой бомбой в правый борт в шести футах выше ватерлинии, непосредственно ниже ангара. При дальнейшем полете «Скайхок» задел мачту «Антилоупа» и был сбит «Си Вулфом» «Бродсуорда» Билла Каннинга, который только что вернулся с северо-запада, где обеспечивал «Ковентри».

Воздушный удар продолжался: второй «Скайхок» снова поразил неудачливый «Антилоуп» еще одной тысячефунтовой бомбой, которая попала в левый борт фрегата ниже ходового мостика. Как и первая, она не взорвалась, но разворотила кают-компанию старшинского состава. Было чудом, что только один человек был убит и один ранен, но пожары угрожающе распространялись по кораблю; одна из бомб оказалась в помещении воздушных кондиционеров и покоилась там, окутанная опасным токсичным газом. Гирокомпасы и система освещения вышли из строя, но «Антилоуп» все ещё имел ход и мог вести огонь.

В течение следующих девяноста минут нас атаковали еще восемь «Скайхоков». Они устремились на «Бродсуорд», «Антилоуп» и «Ярмут», но их атака была неудачной. Все бомбы пролетели мимо кораблей, а самолеты попали под их губительный огонь и огонь батарей «Рапира» на берегу. Я не сомневаюсь, что часть самолетов была повреждена, но все они смогли уйти из района боя.

Через полчаса подошли еще три «Даггера». Один из них был сбит «Харриером», и я с удовлетворением отметил, что это был седьмой сбитый «Даггер» из двадцати одного, атаковавших нас. Это потеря трети аргентинских самолетов, и у меня появились основания полагать, что они так продолжать действовать долго не смогут. Мы также получили сообщения, что аргентинцы направили пару «Супер Этандаров», которые, прибыв в район севернее Стэнли и удивительным образом не найдя находящихся приблизительно в том районе кораблей ударной группы, возвратились домой на Рио Гранде.

К исходу дня бомба, застрявшая в котельном отделении «Аргонота», была обезврежена, и два эксперта Королевских ВМС по разоружению бомб – ворент-офицер Филлипс и штабс-сержант Прескотт – прибыли на «Антилоуп» для разоружения бомбы в помещении воздушных кондиционеров. Это была опасная операция, и экипажу, несмотря на морозную погоду, было приказано собраться на время проведения работ на полетной площадке. Работы по разоружению бомбы начались. В 20.15 два сапера установили и подготовили небольшой заряд для обезвреживания бомбы, но бомба внезапно взорвалась, убив штабс-сержанта и тяжело ранив ворент-офицера Филлипса, который впоследствии потерял руку.

С этого момента «Антилоуп» стал сущим адом. Пожар усиливался, поддерживаемый штормовым ветром, и охватил все три палубы. Пожарные магистрали были разорваны. Пожар вышел из-под контроля, к тому же в корпусе оставалась еще одна неразорвавшаяся авиабомба. Капитан 2 ранга Тобин и его старший помощник приказали экипажу покинуть корабль. Через десять минут после того, как последний человек оставил корабль, взорвались ракетный погреб ЗРК «Си Кэт» и торпеды, предоставив возможность одному фотографу сделать, пожалуй, самый захватывающий снимок всей войны. Капитан 2 ранга Тобин на борту «Феарлесса» наблюдал за пожираемым пламенем кораблем до тех пор, пока не взорвалась вторая бомба, разломившая корабль пополам. «Антилоуп» погрузился в ледяную воду…

Я полагаю, что день был за нами: на нашем счету четыре вертолета, один «Скайхок» и один «Даггер», но я глубоко сожалел о потере «Антилоупа». Я не могу обьяснить почему. Возможно потому, что они только прибыли и не имели еще шанса показать, на что способны. Меня это угнетало, и я чувствовал себя в тот вечер подавленным. Однако неприятности этого дня еще не закончились. Вскоре после 22.00 мы подняли четыре «Си Харриера» для бомбардировки Порт-Стэнли. Я стоял на моем небольшом мостике и наблюдал, как они уходят.

Один за другим они ушли в темноту, и я смотрел им вслед после того, как взлетел последний самолет. Вдруг низко над горизонтом я увидел огненный шар. На мгновение подумал, что поражен один из кораблей. Помню пронизавшую меня мысль: «О, Господи! Они достали «Бриллиант». Впоследствии это не подтвердилось, но новости все равно были плохими. «Харриер» капитан-лейтенанта Гордона Батта пропал. Гордон был одним из немногих пилотов «Харриеров», которых я знал лично. Никаких следов его или его самолета найдено не было, хотя Джон Коуард искал «Харриер» Гордона всю ночь. Мы были ему обязаны хотя бы тем, что он выполнил для нас тридцать боевых вылетов. Когда поиски стали безнадежными, ЦКП «Бриллианта» сообщил нам худшее. Джон не вышел на связь со мной лично – не хотел, чтобы офицеры его экипажа или кого-либо еще видели его таким растроенным. Гордон был его другом. Их дети в Англии ходили в одну и ту же школу, за восемь тысяч миль от этого неприветливого места.

Той ночью я писал дневник, перенося в него переживания прошедшего дня. Все они касались расположения боевых кораблей. Сегодня аргентинцы атаковали нас в общей сложности пятнадцатью самолетами, не считая «Супер Этандаров». «Си Вулф» сбил один, «Харриер» еще один. «Рапира» не поразила ничего. Да… Это не то, что я планировал. Становилось ясно, что нужно создать максимально благоприятные возможности для действий «Харриеров» с авианосцев, выдвинув последние вперед настолько, насколько я мог этим рисковать. Мне также казалось, что ракетчики «Бродсуорда» были критически важными для обеспечения безопасности десанта на все расширяющемся плацдарме высадки. И я должен был обеспечить их данными раннего обнаружения и оповещения, что означало выдвинуть «Ковентри» с его радиолокационной станцией дальнего обнаружения на юго-западное направление в открытый океан, откуда могла прийти аргентинская авиация. Но я не мог оставить его одного без прикрытия фрегатом с ЗРК «Си Вулф». «Бриллиант» все еще ремонтировался. Оставался «Бродсуорд», так необходимый в двух местах одновременно. Я пытался в этом разобраться, отбросив серьезные опасения о том, что завтра «Рапира» не сработает лучше, чем сегодня, а так же мою печаль из-за смерти Гордона Батта.

В своем дневнике я аккуратно записал:

У меня проблема. Прикрытие зоны действия амфибийного соединения требует от меня выдвинуться далеко вперед; сохранение авианосцев требует их расположения в тылу; прикрытие конвоев, следующих в район высадки и обратно, требует их расположения где-то посередине. Думаю, что на этой неделе я должен быть впереди и надеюсь, что все обойдется без последствий. Но я должен уйти назад при первой же возможности. Единственно правильное, на мой взгляд, решение, состоит в улучшении прикрытия ЗДАГ зенитными ракетами, а затем использовать «Си Харриеры» с передовой базы в районе высадки. Летчикам это не понравится.

Впереди еще один день дилемм. Вынужден отвести ракетную засаду назад, позволив КомАмГ иметь в своем распоряжении «Бродсуорд» и на следующий день. Не знаю, что буду делать с дальним радиолокационным обнаружением завтра, так как чувствую, что не смогу послать туда эсминец проекта 42 [один] без реальной надежды избежать очень серьезного удара.

После этого я «пожаловался» на ложные контакты, что приводило к расточительному использованию снарядов для постановки ЛОЦ, а также к легкомысленным предложениям некоторых офицеров по использованию наших самолетов. Последнюю запись я закончил грустно: «Си Харриер» (капитан-лейтенанта Батта) горел ярко-оранжевым пламенем в течение 3 секунд, а затем скрылся из виду».

Я лег в постель и попытался уснуть, сон милостиво поглотил мое растревоженное сознание. Пока я отдыхал, «Ковентри» еще раз отправился на встречу с «Бродсуордом», и они оба заняли опаснейшую позицию к северу от острова Пебл. Их позиция не понравилась бы никому. Капитан 1 ранга Дэвид Харт-Дайк также принадлежал к офицерам-выходцам из семей с давними военно-морскими традициями. Его отец, капитан 2 ранга Эрик Харт-Дайк, воевал с немецкими подводными лодками в период второй мировой войны на эсминце «Гэллант». Подзорная труба отца находилась теперь в шкафчике каюты его сына – командира «Ковентри». Жена Дэвида – Диана – носила известную военно-морскую фамилию Льюс. Оба ее дедушки были адмиралами. Один из них в 1914 году командовал легким крейсером Королевских ВМС «Глазго», единственным британским кораблем, спасшимся в страшном сражении при Коронеле^[77] с немецкой Дальневосточной эскадрой под командованием вице-адмирала графа фон Шпее. Через несколько недель они снова сражались в битве у Фолклендских островов, но в составе более сильной группировки, включающей наши линейные крейсеры «Инвинсибл» и «Инфлексибл». Все корабли эскадры фон Шпее за исключением одного – крейсера «Дрездена» – были потоплены. Число погибших моряков было ужасающим. Погиб сам немецкий адмирал и два его сына. Другой дедушка Дианы адмирал Нейпиер был первым капитаном Дартмута. Адмирал сэр Дэвид Льюс был ее дядей, а ее брат, Ричард Льюс, министр иностранных дел, ушел и отставку из-за Фолклендских островов вместе с Лордом Каррингтоном несколько месяцев назад. В то время, когда Дэвид вел «Ковентри» в «самоубийственную», как он думал, позицию в бурных водах к северу от Западного Фолкленда, Диана с двумя их маленькими дочерьми Элис и Мирандой ждала его дома в Хемпшире.

Трудность состояла в том, что «Ковентри» и «Бродсуорд» пытались выполнять две явно разные задачи: во-первых, оповещать корабли в прибрежной зоне о приближении атакующих аргентинских самолетов и наводить на них британские «Харриеры»; во-вторых, уничтожать зенитным ракетным комплексом «Си Дарт» атакующие самолеты высоко над океаном между континентальной частью Аргентины и Фолклендскими островами. «Си Вулф» «Бродсуорда» должен был прикрывать «Ковентри» в зоне самообороны.

Дэвид Харт-Дайк предпочел бы занять позицию как можно дальше от берега, что обеспечивало наилучшие возможности для поражения подходящих аргентинских самолетов, но тогда не обеспечивалась бы надежная радиосвязь с кораблями в прибрежном районе, что было одной из главных задач. Хуже того, «Си Дарт» не мог поражать аргентинские самолеты на подходе к ЗДАГ и при выходе из нее. Билл Канинг полагал, что они должны маневрировать примерно в двенадцати милях от побережья, где обеспечивалась хорошая радиосвязь, и где радар и ЗРК «Си Дарт» Дэвида будут гораздо менее эффективны при решении задач самообороны. Билл был уверен, что его «Си Вулф» обеспечит прикрытие обоих кораблей, оставляя «Си Дарт» уничтожение дальних целей, «которые проходят мимо». Такое решение было нелегким. Мое предчувствие подсказывало: если им эффективно вести оборону ЗДАГ, а не быть только очевидцами предстоящих атак противника, то «Ковентри» и «Бродсуорду», несмотря на реальный риск, нужно действовать как можно ближе к северному побережью.

С рассветом погода в бухте Сан Карлос улучшилась. Мы не знали, что аргентинское верховное командование решило нанести массированный воздушный удар по району высадки, все еще переполненному разгружающимися судами. Мы этого тогда не знали. «Ковентри» и «Бродсуорд» уже находились в своей опасной позиции, готовые работать с «Харриерами», которые кружили над ними. Операторы РЛС на ЦКП Дэвида Харт-Дайка всецело поглощены своими экранами. Капитан-лейтенант Майк О’Коннелл, его старший офицер боевого управления средствами ПВО, вел почти непрекращающийся диалог с офицером боевого управления лейтенантом Клайвом Гвильямом. Младший лейтенант Энди Молл, офицер наведения авиации, был на связи с барражировавшими над ними британскими пилотами.

Итак, аргентинское командование планировало нанести удар по нам семнадцатью истребителями-бомбардировщиками: две волны «Скайхоков», одна из шести, одна из трех, плюс две волны «Даггеров» по четыре самолета в каждой. Они также планировали изменять направление удара: большей частью самолетов нанести удар с юго-востока, над самой поверхностью земли, прямо в узкую бухту, в которой стояли на якоре британские корабли. Это, конечно же, оценка прошедших событий, основанная на многолетних исследованиях многих людей, но она поможет следовать за событиями, если вы точно знаете, что было у противника на уме. Мы, конечно же, тогда этого не знали.

Первая группа из пяти «Скайхоков» (не знаю, куда девался запланированный шестой) в 12.25, словно стрела, неслась с юго-востока над равниной Лафонии. Парашютисты в горах Сассэкс обнаружили их первыми и оповестили нас, но у нас оставались считанные секунды. Стремительно появившиеся аргентинцы попали одной тысячефунтовой бомбой в «Сэр Галахад», другой – в «Сэр Ланселот», а третья пробила надстройку «Сэра Бедивера». Ни одна из бомб не взорвалась: опять, на наше счастье, у них плохая подготовка взрывателей.

Аргентинский А-4 «Скайхок» дозаправляется перед ударом по «Ковентри»

Через пятнадцать минут тем же маршрутом нас атаковали четыре «Даггера». Парашютисты снова их обнаружили и оповестили о противнике. Британские корабли встретили самолеты огнем из всего имеющегося у них оружия. Ракеты «Си Кэт» и «Рапира» взвились в небо, но не смогли остановить нападавших. Аргентинцы обстреляли «Феарлесс» и «Сэр Галахад», на палубе которого вспыхнули пожары. Они снова бомбили «Сэра Ланселота», где аварийные партии пытались бороться с огнем в помещениях для десанта, к счастью, пустых. Бомбы, сброшенные на «Форт Остин», «Нор-ланд» и «Стромнесс», разорвались в воде. Все аргентинские самолеты были обстреляны, в три из них явно попали, но несмотря на все последующие утверждения британских операторов ЗРК «Блоупайп», «Рапира», «Си Вулф» и «Си Кэт» о попаданиях в цели, аргентинцы ушли домой.

Последняя группа аргентинских «Даггеров» допустила фатальную ошибку. Сделав круг, она приблизилась с северо-запада. ЦКП «Ковентри» взял их на сопровождение и навел на них «Харриеры». Капитан-лейтенант Энди Оулд сбил два самолета «Сайдуиндерами», лейтенант Смит сбил третьего такой же ракетой. Еще три сбитых «Даггера» – десять из двадцати семи. Пустые места в кают-компании аргентинских пилотов той ночью должны были подавить их боевой дух.

Заключительная аргентинская волна из трех «Скайхоков» столкнулась с яростным заградительным артиллерийским и ракетным огнем с британских кораблей и войск на берегу в районе бухты Сан Карлос. На «Норланде», с верхней палубы которого велся ураганный огонь тысячи двухсот автоматчиков, были уверены, что «Рапира» достигла цели; огонь с «Феарлесса» капитана 1 ранга Джереми Ларкена был как всегда «горяч». Трем аргентинцам тем не менее удалось уйти домой, оставив нас в недоумении, так как все очень уверенно докладывали о своих попаданиях. Как потом оказалось, один из «Скайхоков» упал в бухте Святого Джорджа, а два других оказались полностью непригодными. Но тогда мы этого не знали. Также не знали и того, что с наступлением над Сан Карлос ночи Королевские ВМС уже победили ВВС Аргентины. Нанесенный тем шестнадцати самолетам, которые до конца выполнили свои атаки, ущерб был недопустим для дальнейших боевых действий по любым стандартам, и верховное командование аргентинцев в течение следующих нескольких часов пришло к такому же заключению, что и их военно-морские коллеги двадцать два дня назад: тотальное сражение с Королевскими военно-морскими силами – не особенно привлекательная идея…, цена Мальвинов становится слишком высокой. Впоследствии я узнал: то, что мы назвали «бомбовой аллеей», аргентинцы перекрестили в «долину смерти». Они, конечно, еще будут атаковать, но уже никогда – большим числом самолетов, как это было сегодня, вчера и 21 мая.

На «Гермесе» мы пока об этом ничего не знали, ожидая их в полном составе завтра, послезавтра и на следующей неделе. Думаю, что дневник засвидетельствует мои мысли и мои сомнения относительно мудрости тактики аргентинцев. Он также точно отражает то, что мы думали об их действиях в то время. Я привожу выдержки записей событий понедельника 24 мая.

У Аргентинских ВВС должен был быть плохой день. Они смогли поднять порядка 46 самолетов в субботу, фактически ни одного в воскресенье и примерно 23 (или около этого) сегодня (из них только 17 прибыло в ЗДАГ). Они потеряли порядка 15 самолетов в суббогу и девять сегодня. Мне трудно поверить, что у них осталось много самолетов или пилотов. КомАмГ сообщил, что сегодня самолеты действовали как настоящие камикадзе – они, вероятно, молодые смельчаки и не очень благоразумны. Действительно, это ужасно, и мне остается только надеяться, что аргентинцы скоро остановятся.

Становится все более и более очевидным, насколько легко потерять управление. 21-го числа я был почти в отчаянии, но вчерашние события оказались не совсем плохими… Основание – аргентинские ВВС истощаются. Единственное из сил, что мы можем позволить себе потерять, – это эсминцы и фрегаты.

Аргентинцы поступают неверно в вопросах борьбы с конвоями (если это их план, а не просто они «бьют по тому, что видят»).

В 15.30 стало ясно: аргентинцы поняли, что действуют неверно и теперь концентрируют усилия на десантных кораблях и судах. Каким-то образом они собрали дюжину самолетов и послали против десантных кораблей. Один пустой танко-десантный корабль имеет тяжелые повреждения. У ТДК с боеприпасами невзорвавшаяся бомба в корме. Три «Миража» и четыре «Скайхока» подбиты (по самым предварительным данным).

Где они берут добровольцев? Что нам делать с этой неразорвавшейся бомбой после случая с «Антилоупом», где одна бомба взорвалась, убив разоружавшего ее минера?

Взглянув на часы, я заметил, что уже почти полночь. Завтра 25 мая – национальный праздник Аргентины… Возможно, это день реванша для людей адмирала Анайи, которые словно исчезли вместе с «Генералом Бельграно». Я пытался представить толкающий на отчаянные шаги южноамериканский характер для того, чтобы сделать выводы для нас. Изучение психологии твоего противника – существенная составляющая войны. К сожалению, южноамериканский характер – один из многих аспектов человеческой психологии, в котором я был совершенно несведущ. Однако для них было бы неплохо нанести контрудар с использованием авианосца «Вентисинко де Майо» по «Гермесу» и «Инвинсиблу» и отпраздновать такой важный день. Выиграть или проиграть – это вошло бы в их исторические книги как «самый прекрасный час».

Это возможный вариант. Поэтому я должен обеспечить, чтобы завтра мы были на должной высоте. Но я очень опасаюсь посылать «Ковентри» и «Бродсуорд» в ракетную засаду всего в двенадцати милях от побережья для наведения «Харриеров», которые еще раз сегодня записали на свой счет единственное подтвержденное сбитое самолета и сделали это в тандеме с «Ковентри».

Я детально изучал морские карты, пытаясь предположить, где мог бы появиться аргентинский авианосец, и в результате решил не изменять позицию «Ковентри» для прикрытия подходов с северного или западного направления. Будь я на месте аргентинцев, я послал бы «Вентисинко де Майо» незаметно подкрасться к нам прямо с юга, выполняя роль запасного аэродрома для «Этандаров», которые могли бы в этом случае нанести удар по нам с юго-восточной части ВИЗ. Да, это то, что бы предпринял я…, пытаясь обойти британский радар дальнего действия при использовании нового маршрута стремительного подхода к цели без дозаправки в воздухе. Это был бы разумный и достаточно смелый для достижения успеха план.

Нельзя играть в шахматы, не продумывая свои действия на несколько шагов вперед. Я тоже попытался разработать мои ответные ходы и, конечно же, предполагал задействовать подводные лодки. Рассчитывая на то, что адмирал Аная хотя бы с вероятностью пять процентов будет следовать моему ходу мыслей, я решил дать запрос Нортвуду о выдвижении подводной лодки для прикрытия южного направления и потопления аргентинского авианосца в случае, если он появится в пределах ее зоны действия. Моим предпочтением была «Конкеррор». Командующий флотилией подводных лодок в Лондоне с этим не согласился. Он предполагал, что это моя чрезмерная реакция на самый худший сценарий. Это еще больше уменьшило мою уверенность в способности их делать то, что необходимо для победы в этой войне. Они казались такими изолированными, такими стратегическими. А ведь я обращался к ним по предмету, в котором был достаточно комнетентен для того, чтобы иметь суждения, поэтому мне оставалось вернуться к своему дневнику и сердито написать единственную строчку: «Какая тут, к черту, гибкость…»

Адмирал Х.Аная

Я не предполагал, что они слишком проникались моими заботами. Как уже говорил ранее, и главнокомандующий, и командующий флотилией подводных лодок были, как и я, экс-подводника-ми и оба старше меня. Оказалось, они как всегда были правы, что вдвойне раздражало. Но работа на передовой войны предполагает учет самых худших, равно как и самых невероятных, событий, которые могут произойти.

Все выглядело так, как будто я потерял «Глазго» с его драгоценным радаром дальнего обнаружения. От Пола Ходдинотта я получил донесение о том, что в данный момент он с головой занят одним из двух сохранившихся двигателей. Я решил, что для него на данный момент война закончилась, и послал ему сигнал с благодарностью за все, что он сделал, проинструктировал его «ковылять домой» и приводить корабль в надлежащий порядок. С огромным нежеланием он согласился. Потом мне не хватало его профессионализма.

В течение следующих двух дней к нам должны были присоединиться новые боевые корабли. С северо-востока подходили два эсминца УРО: 7000-тонный «Бристоль» проекта 82 с ЗРК «Си Дарт» под командованием капитана 1 ранга Алана Гроуза и «Кардифф» (проект 42) под командованием еще одного экс-подводника капитана 1 ранга Майка Харриса. На подходе были два однотипных «Аргоноту» фрегата класса «линдер» – «Минерва» и «Пенелопа», а также «Андромеда» (ширококорпусный «линдер», вооруженный «Си Вулфом» и «Экзосет») под командованием капитана 1 ранга Джима Везеролла. К нам подходили еще два корабля проекта 21 – «Эктив» и «Эвенджер» – плюс два больших танкера «Олна» и «Бейлиф» в сопровождении «Форт Грейндж», корабля однотипного «Форт Остину».

Для нас такое пополнение было более чем желанным, поскольку на этой стадии мы быстро теряли боевые корабли, и у меня не было причин надеяться на изменение ситуации к лучшему в ближайшее время. Я полагал, что к этому времени мы уже выигрывали эту войну на истощение, но чувствовал бы себя намного лучше, если бы ЗРК «Рапира» демонстрировал большую эффективность поражения аргентинских самолетов безо всяких там «если» и «но». Однако этого пока еще не произошло. Мы сдерживаем аргентинцев в Сан Карлос комбинацией ураганного огня артиллерии и ракет, всем, что может стрелять, вместе с высокоэффективной и надежной американской ракетой «Сайдуиндер», находящейся под крыльями «Харриеров».

Все это не было утешением для капитана 1 ранга Харт-Дайка и его людей, прибывших до рассвета вместе с «Бродсуордом» в свою опасную позицию в двенадцати милях севернее острова Пебл. В данный момент, несомненно, это был самый бдительный корабль в Королевских ВМС. Моряки не глупы, чтобы не представлять истинную опасность, которая им угрожает. На корабле она ощущается повсеместно: в командах, которые передаются по корабельной трансляции, в скорости реагирования людей на любые приказания, в особой сверхсрочности, существующей на всех уровнях. Неотвратимая угроза взрыва, пожара, смерти является проверенным средством концентрации сознания. Каждый человек в такой ситуации действует по-своему. Капитан 1 ранга Харт-Дайк был храбрым командиром и реалистом. Он очень трезво оценивал ситуацию, осознавал опасность и возможную беспомощность «Ковентри» в условиях неизбежных атак противника. Безусловно, в душе он мог воспринимать ситуацию с учетом исторического и военно-морского опыта его родственников и предков его жены, а возможно, это и есть самая высокая степень храбрости. Дэвид был на передовой войны с самого первого дня. «Ковентри» находился среди трех кораблей дозора, когда один из них, «Шеффилд», был поражен. Сейчас его корабль выполнял такую же задачу. Дэвид знал, что некоторые из его людей были испуганы. Он часто разговаривал с ними в своей непринужденной лаконичной манере, пытаясь ободрить их тем, что «Ковентри» – «удачливый корабль», что они всегда выйдут из любой ситуации, а через пару недель все это закончится… «Не беспокойтесь, мы с этим справимся…».

Два дня перед тем старшина Бурк, ирландец, которого командир знал лично, подарил ему древнюю, 2000-летнюю молитву к Святому Иосифу, которая согласно кельтской легенде оберегает от войны и сопутствует тем, кто ее носит с собой. Харт-Дайк в воскресенье, 23 мая, зачитал молитву экипажу на церковной службе и потом (он, подобно большинству моряков, был суеверным) положил ее себе в карман.

Утром 25 мая экипаж «Ковентри» как всегда занимался усиленными тренировками по отражению ударов с воздуха. К большому удовлетворению Дэвида Харт-Дайка его люди могли в течение четырех минут выполнить все основные мероприятия по «борьбе за живучесть корабля» (задраивание всех люков и дверей, подготовка систем корабля к борьбе с пожаром и водой). Это обычно занимает вдвое больше времени. «Ковентри», без сомнения, был хорошо подготовлен в этом отношении. Корабль прошел закалку в сражениях, его командир и команда были готовы к бою. Без этого в том районе, где они находились, делать было нечего. Это уже доказал экипаж «Шеффилда».

Оба командира – Дэвид Харт-Дайк и более старший Билл Каннинг – еще раз обсуждали вопрос о том, стоит ли «Ковентри» отходить мористее, чтобы максимизировать возможности ЗРК «Си Дарт». Капитан 1 ранга Каннинг был согласен со мной: по опыту вчерашнего дня первостепенное значение имела связь, которая стала определяющим фактором при наведении «Харриеров» на аргентинские «Даггеры». Достигнут блестящий результат – сбиты три самолета. Билл добавил как всегда в свойственной ему спокойной манере, что он позаботится о том, чтобы «Бродсуорд» быстро выполнил необходимое маневрирование, и что «Ковентри» может действовать, будучи полностью уверен в том, что быстрый корабль проекта 22 окажется в более менее правильном месте как при атаке, так и при обороне. Билл заботливо инструктировал младшего по возрасту командира: «Только обязательно имей в виду, Дэвид, не увеличивай скорость, когда я пытаюсь быть рядом»

Тем не менее я полагаю, что на проекте 42 было легкое ощущение того, что они забыты, оставлены выполнять неблагодарную задачу и это может закончиться потоплением. Но это не так. Я думал о них постоянно, при первой же возможности выходил с ними на связь. Однако командир Харт-Дайк и его люди нуждались прежде всего в эффективной работе своей системы «Си Дарт».

В 11.30 по Гринвичу (08.30 для аргентинцев) они обнаружили противника. Небольшая группа «Скайхоков» кружилась над Атлантикой на западе, готовая устремиться на Западный Фолкленд для удара по якорной стоянке британских кораблей. «Бродсуорд» взял их на сопровождение и по системе взаимного обмена информацией передавал данные в компьютер «Ковентри», чтобы на его ЦКП видели цели. Несколько мгновений спустя старший офицер боевого управления «Ковентри» подтвердил захват цели радаром 909 по загоранию табло «ЦЕЛЬ СОПРОВОЖДАЕТСЯ».

– Сбейте ее «Си Дартом», – скомандовал Харт-Дайк.

Эсминец на секунду вздрогнул при старте ракеты. Через минуту ракета настигла свою цель. С верхней палубы было видно, как «Скайхок» развалился в прозрачном небе и для каждого члена экипажа «Ковентри», как потом рассказывал его командир, это было лучше любых слов.

Следующий аргентинский рейд состоялся через три часа: еще четыре «Скайхока» на бреющем полете летели над Восточным Фолклендом к бухте Карлос. «Ярмут» под командованием Тони Мортона сработал без промедления и сбил один из них ракетой «Си Кэт». Три других продолжали атаку, сбросили бомбы достаточно далеко от наших кораблей и были обнаружены радаром «Бродсуорда», когда пересекали узость. «Ковентри» сразу же взял их на сопровождение радаром 909 и произвел пуск ракеты «Си Дарт». И вторая за этот день ракета уничтожила «Скайхок», что подняло дух «забытого экипажа» эсминца. Дэвид Харт-Дайк по этому поводу сделал сообщение для экипажа, напомнив, что «Ковентри» – удачливый корабль. Но его самого очень беспокоила неэффективность своего радара при обнаружении самолетов, атакующих над самой землей, – та же проблема, что и у «Глазго» капитана 1 ранга Ходдинотта 12 мая. Тем не менее «Бродсуорд» делал свое дело, и его ракеты «Си Вулф» уже доказали свою эффективность в победе над двумя, возможно, тремя самолётами, записанными на его счет.

ЗРК «Си Дарт» (авианосец «Инвинсибл»)

В тот момент мне начинало казаться, что ракетная засада 42/22 работает, хотя я и осознавал чрезвычайные трудности командиров Харт-Дайка и Каннинга в обнаружении летящих над самой землей вражеских самолетов. Аргентинское командование должно было думать, что ЦКП британских кораблей управляются самим дьяволом. Они полагали, что на этих двух кораблях лежит ответственность за потерю пяти их самолетов в течение последних двух дней, не считая предыдущих успехов. Это и послужило, как мне кажется, поводом для принятия решения уничтожить оба корабля одним ударом с использованием любых самолетов, которые еще оставались у них. Офицер «Ковентри», знающий испанский язык, из радиоперехвата узнал их окончательный план. Его можно было бы принять за комплимент: аргентинцы полагали, что потребуется шесть «Скайхоков» для того, чтобы «покончить с этим проектом 42».

Командир оповестил об этом экипаж, пошутив, что для их уничтожения потребуется больше самолетов, чем есть у аргентинцев: «Будьте начеку и помните, что мы удачливый корабль». А про себя подумал, что действительно настало время, когда «Ковентри» нужно ожидать реального удара: «Если мы продержимся этот день, то мы уцелеем на этой войне!» – подумал он.

В 17.00 шесть «Скайхоков» 5-й воздушной бригады стартовали с Рио Галлегос, направляясь на восток в точку встречи с заправщиком «Геркулес». Как обычно, эта заправка прошла для них не очень удачно, и только четыре продолжили полет с полными баками. На этот раз они рискнули лететь на средних высотах и были обнаружены радаром за сто миль к юго-западу от бухты Карлос. Они, наверное, узнали об этом и сразу разделились на две пары. Мы выслали навстречу «Харриеры», но «Скайхоки» «нырнули» на малую высоту, устремившись к южному побережью Западного Фолкленда. Самолеты неслись над самой землей, и мы снова «увидели» их только над Фолклендским проливом. Все корабли на якорной стоянке приготовились к отражению бомбового удара, но аргентинцы внезапно повернули в глубь Западного Фолкленда.

«Бродсуорд» обнаружил первую пару, но пропустил вторую, когда «Ковентри в 18.00 сыграл «боевую тревогу». Направленные по тревоге с «Гермеса» «Харриеры» находились на подлете к узости. Тогда старший офицер боевого управления «Ковентри» оповестил: «Мы возьмем цели на сопровождение радаром 909 через нескольких секунд. Они уже будут в пределах досягаемости «Си Дарт».

– Отзовите «Харриеры», – приказал капитан 1 ранга Харт-Дайк, – им необходимо быть достаточно далеко – «Си Дарт» может достать их отсюда».

Но радар 909 из-за помех от земли не смог взять цели на сопровождение. Первые два «Скайхока», летящие над водой на высоте всего двадцать футов и прикрытые островом Пебл, внезапно, словно ракеты, выскочили из-за мыса на открытую воду. Лететь до «Бродсуорда» и «Ковентри» оставалось порядка пятидесяти секунд. Радар 909 все еще не мог взять цели на сопровождение. Командир 4,5-дюймовой артустановки «Ковентри» визуально обнаружил самолёты и открыл огонь. На ЦКП «Бродсуорда» их «захватили» и были готовы открыть огонь в автоматическом режиме, но аргентинцы летели в плотном строю «крыло к крылу». Компьютер радара «Си Вулфа» «засомневался», возможно решив, что это не его задача обстреливать две так плохо разрешающиеся цели, и «отказался» стрелять. Он заново начал поиск «призрачной цели» в секторе 40–50 градусов. Старший офицер боевого управления «Бродсуорда» приказал сделать перезапуск системы – пальцы оператора ЗРК бегали по клавиатуре, но было уже поздно. Сценарий повторялся аналогично событиям на «Бриллианте» тринадцать дней назад. Пусковые установки «Си Вулфа» были переведены в походное положение.

Гибель «Ковентри»

Самолеты отвернули от эсминца и устремились к «Бродсуорду», сбросив на него четыре тысячефунтовых бомбы: одна из них упала с недолетом, две другие перелетели через корабль в нескольких футах над мостиком. Четвертая бомба, срикошетировав от морской поверхности, попала в правый борт в кормовой части, в пяти футах выше ватерлинии. Она проломила полетную палубу и прежде, чем нырнуть через противоположный борт в воду, разрушила вертолет «Линкс». Аварийная партия корабля начала борьбу с пожаром и водой. Тем временем инженер «Си Вулфа» отчаянно боролся с программным обеспечением компьютера ЗРК. Как же им дальше воевать, если ЗРК не мог вести огонь? От Билла Каннинга потребовались все приобретенные за время службы в Королевских ВМС знания и самообладание для того, чтобы мобилизовать экипаж.

Ситуация на ЦКП «Ковентри» была не менее напряженной. Они знали, что «Бродсуорд» поражен, и что еще два аргентинских самолета искали «Ковентри». Но они не имели понятия ни о направлении, откуда они подойдут, ни о времени. Командир сравнивал ситуацию с человеком, стоящим в темном подвале и ожидающим, что его вот-вот ударят по голове. Пока все это происходило, он поглядывал на часы, умоляя их идти быстрее, молясь чтобы наступила спасительная темнота, и аргентинцы ушли домой. А в это время все операторы ЦКП «Ковентри» пытались обнаружить точки на экранах, которые выдали бы приближение «Скайхоков».

Внезапно они их обнаружили – с северо-запада, потом снова потеряли, снова обнаружили, теперь уже на северо-востоке. Вопросы становись отчаянными и эмоциональными: «Где самолеты?» «Пеленг…?» «Где – они?», «Какой курс?»… «Ради бога! Где же они?»

Затем установилась ужасная тишина. Просто все исчерпали свои идеи. И вот, когда тишина окутала ЦКП эсминца проекта 42, два аргентинских «Скайхока» появились из-за острова Пебл и с ревом понеслись над самой водой прямо на корабль капитана 1 ранга Дэвида Харт-Дайка. С верней палубы все кто мог, даже коки и стюарды, открыли огонь по вражеским самолетам из стрелкового оружия.

ЦКП «Бродсуорда не увидел их сразу, но рев: «Они снова появились!», повторенный по громкоговорящей связи с верхней палубы, эхом отозвался внизу.

Затем снова с мостика: «Самолет – левый борт, двадцать!»

Одновременно инженер: «Си Вулф» в строю!»

На лице Билла Каннинга появилась мрачная улыбка, когда его старший офицер боевого управления выпалил: «Си Вулф» цель сопровождает».

Двум «Скайхокам» осталось лететь до кораблей меньше минуты. Радары 909 «Ковентри» все еще не захватили цели, «Си Дарт» бессилен. Командир Харт-Дайк приказал на мостик поворачивать влево, чтобы ввести «Си Дарт» в сектор обстрела.

«Ковентри» продолжал поворот, подставляя свой нос «Скайхокам». Я был на линии связи с Биллом Каннингом, когда он спокойно вводил в действие свой своенравный «Си Вулф». Внезапно он сказал: «Одну секунду, адмирал…». Затем я услышал, как он тихо произнес: «О, Боже!»

Управляющий огнем «Си Вулф» был в ужасе: «Ковентри» поворачивал как раз на линию стрельбы ракет, закрывая собой цели от «Бродсуорда». «Бродсуорд» не мог стрелять, не поразив «Ковентри». И теперь уже действительно было слишком поздно. Аргентинские пилоты неслись сквозь град пуль, прицеливаясь на нос «Ковентри». Принимая пули, они строго по правилам бомбометания сбросили четыре тысячефунтовые бомбы. Три из них попали в корабль Дэвида Харт-Дайка и взорвались. Одна – в помещении компьютеров. Девять-десять человек погибли на месте.

Дэвид помнит не удар, а только тепло. Затем он ослеп от взрыва. Все еще находясь в кресле на своем ЦКП, он оказался в полной темноте в помещении, заполняющемся резким удушливым дымом. Он пришел в сознание от воздействия света, мерцающего света. К своему ужасу понял, что это горели люди и одежда на них. Они казались кричащими свечами. «Мне подумалось, – рассказывал он мне однажды, дрожа при воспоминаниях, – что я умер и попал прямо в ад». Он сам горел, огнезащитная одежда обгорела на его лице и руках. Дэвид бросился через свой опустошенный центральный командный пункт искать трап на выход. Взбираясь наверх, он отдавал кораблю команды следовать на северо-восток, не осознавая, что «Ковентри» уже никуда не мог идти. Корабль погибал, его левый борт был широко разворочен, в образовавшуюся брешь хлынула вода, количество которой все возрастало, грозя вот-вот опрокинуть корабль.

Большинство командного состава корабля было убито или ранено, эвакуацией руководили молодые моряки. «Я сидел и наблюдал за ними в полном изумлении, – рассказывал командир, – они делали свое дело осмыслено и уверенно. Некоторые из них, должно быть, были испуганы до смерти. До последнего своего дня те молодые люди всегда будут моими героями».

Наконец когда все оставили корабль, капитан 1 ранга Харт-Дайк подошел к борту и прыгнул в море. Работая сильно обгоревшими руками в ледяной соленой воде, он поплыл к спасательному плоту. Там он почувствовал, как сильные руки опустились вниз и осторожно захватили его запястья. Он узнал хранителя молитвенника Святого Иосифа. «Это вы, сэр,» – сказал с ирландской улыбкой старшина Бурк. «Сработало. Я же говорил вам, что с нами будет все хорошо».

На борту «Бродсуорда» капитан 1 ранга Харт-Дайк доложил командиру Каннингу. Им обоим не повезло в той ситуации. Командир фрегата начал первым. «Я сожалею, Дэвид, – сказал он. – Мне действительно искренне жаль».

Ни один из них не испытывал желания обвинять другого. Оценивая впоследствии действия «Ковентри», можно сказать, что его циркуляция влево была не очень разумной. Но то же самое можно сказать и о «Бродсуорде». Ведь предполагалось, что он должен управлять. Однако его только что бомбили. Это очень серьезное обстоятельство, и потому мы должны списать потерю «Ковентри» на «рок войны». Он, опрокинувшись, затонул на глубине триста футов через двадцать минут после первого попадания. Среди многих ценных вещей, которые он унес с собой, была подзорная труба капитана 1 ранга Эрика Харт-Дайка, которая пережила гитлеровские U-бот^[78]. Более двухсот шестидесяти человек были сняты с корабля. Они убыли в Англию той же ночью на «Форт Остине». Двадцать раненых лечились на госпитальном судне «Уганда» и в полевом госпитале в бухте Аякс.

Я пересмотрел свое мнение относительно комбинации 22/42 и самокритично решил, что она не настолько срабатывает, по крайней мере непосредственно вблизи берега. Эта тактика стоила нам «Глазго» и «Ковентри». Возможно, и «Бродсуорда». Но опять же я не мог позволить себе находиться под впечатлением ужасной потери последнего из трех эсминцев проекта 42, которые прибыли со мной на юг в апреле. Теперь я полагал, аргентинцы могли решить: настало самое подходящее время для следующего удара. Они все еще не были разбиты… Когда я сидел один, подавленный потерей «Ковентри», они как раз были на пути своего следующего удара по нам ракетами «Экзосет» – оружием, которое уничтожило «Шеффилд».

Глава 16
Морским пехотинцам придется идти пешком

Потеря «Ковентри», последнего из моих кораблей радиолокационного дозора, тяжело подействовала на меня. Я потерял старого и близкого друга. И снова в этот унылый полдень я одиноко стоял на застекленном адмиральском мостике и смотрел на холодную Атлантику. Наблюдая как всегда оживленную палубу «Гермеса», я проклинал весь мир вообще и Аргентину с её национальным праздником в частности. 25 мая все еще не закончилось, и мне казалось, что этот день длится уже тысячу часов… Перевалило только за 19.00 по Гринвичу. До начала сумерек еще около двух часов. Затем несколько часов сумерек и темноты, пока не наступит, если повезёт, 26 мая.

Я смотрел на море и размышлял о тех минутах, когда решал, должен ли послать спокойного Дэвида Харт-Дайка в самое смертельное место Южной Атлантики. Думаю, что я таким образом поступал слишком часто, и теперь отважного «Ковентри» больше нет. Слишком слабым утешением для командира является то, что его корабль погиб в бою, хотя само по себе это большая честь для всего экипажа, равно как и для прославленного семейства командира. В то время когда я так стоял, командир отдыхал на «Бродсуорде». Один. Теперь навсегда с ним останутся ужасные видения последних моментов жизни его корабля, пожары, крики горящих людей, погибшие друзья, темнота и беспомощность. Я сомневаюсь в том, что все это когда-нибудь сотрется из его памяти, хотя в моменты печали он, возможно, сможет найти утешение в героизме и самоотверженности, которые проявили молодые люди, сражающиеся рядом с ним до конца. В таких бедствиях есть аура славы, понятная только тем, кто это испытал.

В предыдущей главе я пытался показать события того дня так, как их видели с кораблей, ведущих боевые действия. Без сомнения, с самого рассвета у меня было предчувствие того, что последние часы будут очень гнетущими. Я начал писать дневник сразу после завтрака с раздражительной тирады о погоде, жалуясь на удачу. В течение четырех дней со дня высадки небо над нами было почти безоблачным. Сегодня нас окутал медленно проясняющийся туман, но на материке было ясно – самая худшая для нас комбинация.

Видимость вокруг нас должна проясниться примерно в полдень. Аргентинцы редко прилетают раньше 13.00, так что пока все должно быть хорошо. Опять возникает вопрос, выдвигать ли авианосцы на запад в пределы AAR [военно-морская аббревиатура для области, в пределах которой аргентинские истребители-бомбардировщики могут достигнуть нас без дозаправки в воздухе]. Мой ответ, учитывая наше недостаточное охранение – [снова] нет.

У нас есть только два проекта 21, один проект 42, один ЭМ УРО («Глэморган», на самом деле бесполезный) и «Бриллиант» (не очень боеспособный). «Ковентри» находится западнее в передовой «ракетной засаде» вместе с «Бродсуордом», «Глазго» – в тыловом районе на восстановлении. «Бристоль» прибудет сюда не ранее полуночи, а «Кардиф» еще позже него. КомАмГ пока еще не готов положиться на «Рапиру», и я не могу его в этом винить. Тем временем необходима «ракетная засада» для лучшего управления авиационным прикрытием.

12.00. Налицо все признаки плохого дня. КомАмГ заполнил район высадки кораблями и судами, которые сегодня он не сможет разгрузить. Над кораблями «ракетной засады» ясное небо, а авианосцы в густом тумане. Дежурство самолетов в воздухе обеспечить невозможно. Одно утешает: что такая обстановка не сложилась в «День Один» (первый день высадки). И единственная надежда на то, что аргентинцы к этому моменту уже получили достаточно и их мысли заняты другими проблемами.

13.00. Небо очистилось, и самолеты авиационного прикрытия подняты в воздух. Слава Небесам. 16.00. Сообщения из ЗДАГ и от кораблей «ракетной засады» разнятся. Но похоже на то, что в бухте Карлос побывали аргентинские A4S («Скайхоки») и «Пукара», несколько из них сбито.

Примерно в 19.00 еще одна беда: три A4S очевидно подкрались над островом Пебл к ЗДАГ, отвернули на север и бомбили «Ковентри» и «Бродсуорд». «Ковентри» получил тяжелые повреждения и затонул, «Бродсуорд», вероятно, не слишком пострадал и подобрал выживших. Крылатые ракеты не применялись. Это подрывает любую веру в наши современные ЗРК даже при отражении ударов [аргентинских] самолетов предыдущего поколения.

Даже через несколько лет, оглядываясь назад, я представляю, какой это был для меня ужасный момент. Один из тех моментов, когда командующему не к кому обратиться из-за опасения выдать свою неуверенность или пошатнувшуюся силу воли. Но про себя я подумал: «Господи! Где же мы? Мы фактически проигрываем?!» Это был, вне всякого сомнения, самый сложный для меня момент за всю операцию. Я возвратился в свою каюту для того, чтобы некоторое время побыть наедине с собой. Открыл записную книжку и сделал несколько замечаний.

1. Комбинация 42/22 не работает.

2. «Си Дарт» практически бесполезен против низколетящих целей.

3. «Си Вулф» – ненадежен.

4. Надводные корабли, чтобы выжить в открытом море, должны иметь дальнее воздушное обнаружение и авиационное прикрытие на угрожаемом направлении.

5. Мы должны проводить более скрупулезные и всесторонние испытания систем ПВО.

6. Стремиться действовать ночью или в плохую погоду.

7. Сейчас они должны попытаться нанести удар по авианосцам!

Это не задержало меня надолго, и я снова вернулся на мостик, надеясь, что вид моря и неба прояснят мои мысли и позволит вернуться ясности и перспективе. Я постоял там несколько минут, оценивая наш боевой порядок и вероятность следующего удара аргентинцев до наступления темноты.

В этот момент «Гермес» находился на угрожаемом направлении примерно в четырех милях на север от «Инвисибла». Джон Коуард на восстановленном «Бриллианте» был нашим голкипером и маневрировал к западу от нас. Группа вспомогательных судов в случае удара противника была своего рода ложными отвлекающими целями. В худшем случае я мог бы позволить себе потерю большого торгового судна или даже танкера, но только не авианосца, хотя и такой выбор мне тоже не нравится. Но приходилось выбирать меньшее из двух зол. Впереди у меня находился недавно прибывший эсминец «Эксетер» с ЗРК «Си Дарт», который прошел последние доработки. Командовал эсминцем энергичный командир капитан 1 ранга Хью Бэлфор.

Меня сильно волновала позиция «Атлантик Конвейера», находящегося в северном конце линии вспомогательных кораблей и транспортов, с противоположной стороны от базы «Этандаров» Рио Гранде. Этот 18000-тонный транспорт типа «ро-ро» был для нас бесценным: на его борту все еще находилось три больших транспортных вертолета «Чинук» (эти монстры могли поднять 12 тонн грузов) и пять «Уэссексов». Один «Чинук» и один «Уэссекс» были уже в воздухе. «Конвейер» также доставил в Южную Атлантику четырнадцать «Харриеров», упакованных в пластиковые контейнеры и закрепленных в носовой части верхней палубы. Как только «Конвейер» достиг ударной группы, самолеты были распакованы, приведены в боевое состояние и подняты в воздух. Они стали существенным усилением истощающейся группировки «Харриеров».

На длинной «полетной палубе» «Атлантик Конвейера» имелось две посадочные площадки. Со времени прибытия несколько дней назад он использовался пилотами-вертолетчиками как третий авианосец. На него также были доверху загружены запасы войскового снаряжения и вооружения, включая шестьсот кассетных бомб для «Харриеров» и все оборудование, необходимое для создания взлетной полосы для «Харриеров» в районе бухты Карлос. Переоборудование, загрузка и подготовка «Конвейера» в Девонпорте стали шедевром организации. В его грузовых трюмах находилось много запасных частей и оборудования для вертолетов войск десанта. Капитан судна Айан Норс, йоркширец, был в полном смысле слова «старым морским волком». Он дважды тонул во времена второй мировой войны. На пути из Ливерпуля в Южную Атлантику он завоевал огромный авторитет среди молодых моряков обеих родов военно-морского флота, находящихся на борту его судна, потчуя их морскими историями и приключениями. Иногда поздно вечером капитан ко всеобщей радости играл на тромбоне. Когда они пересекали линию экватора, то, естественно, невысокий ростом Айан Норс с его снежной бородой играл роль Нептуна.

Старшим офицером от ВМС на борту судна был капитан 1 ранга Майк Лейард. Он обожал старика за его юмор, профессионализм и мудрость, восхищался его философским мировоззрением, помня, что капитан Норс был единственным старшим офицером, который фактически знал, что значит находиться на судне, по которому наносится удар. Он был единственным человеком в операции, который не питал никаких иллюзий относительно того, чего ожидать в случае попадания бомбы, ракеты или торпеды. Вместе капитан 1 ранга Лейард и капитан судна Норс составляли почти идеальную команду. Примечательно, что в ходе короткого посещения «Гермеса» за несколько дней до этого капитан 1 ранга Лейард не смог удержаться, чтобы не рассказать об инциденте, который имел место при взлете десятого «Харриера» для перелета на авианосец.

Пилот не проверил положение реактивных сопел, развернутых несколько в корму и вниз (при взлете их нормальное положение вниз), и когда он открыл дроссель для взлета, самолет развернуло поперек палубы прямо к ограждению. У пилота сработал инстинкт самосохранения, и он открыл сопла на полную для вертикального взлета. «Харриер» взмыл в воздух, пролетя в нескольких дюймах от ограждения. Люди бросились в укрытие, но Норс повернулся к Лейарду и невозмутимо сказал: «Х-м-м-м, это какой-то новый способ».

Мы преднамеренно удерживали «Конвейер» сзади, в зоне ожидания, до самого последнего момента, пока для него не наступит самое подходящее время (в темное время суток) войти в бухту Карлос, быстро там разгрузиться и как можно скорее вернуться из этого ада назад под прикрытие ударной группы. Сегодня была как раз такая ночь, и мне казалось разумным выдвинуть его вперед к ударной группе на два часа раньше, подвергая небольшому риску удара с воздуха в течение нескольких часов светлого времени, но при этом предоставив им больше времени на разгрузку ночью. Моей альтернативой было оставить его восточнее ударной группы в полной безопасности до наступления темноты, после чего отдать приказ о переходе в район высадки с перспективой опасного возвращения средь бела дня или проведения всего следующего дня вблизи берега на «бомбовой аллее». Учитывая тот факт, что аргентинцы не предпринимали успешные рейды на корабли ударной группы в открытом море с тех пор, как ровно три недели назад был поражен «Шеффилд», мне казалось, что темное время суток в бухте Карлос стоило риска…, особенно если принять во внимание, что завтра утром или днем будет в десять раз труднее обеспечить стоянку «Конвейера» в Фолклендском проливе. В этом случае он будет легкой добычей.

Итак, тем ранним утром я приказал «Атлантик Конвейеру» следовать к ударной группе. В качестве меры предосторожности ему была назначена «безопасная» позиция в самом конце линии вспомогательных судов, где он должен находиться до наступления темноты, после чего осуществить скрытый переход к берегу. Капитан Норс и капитан 1 ранга Лейард уже приказали перекрасить их надстройку из белого в шаровый^[79] цвет для выполнения этого стомильного перехода. Понятно, что напряжение на большом контейнеровозе было чрезвычайным: каждый готовился внести свой вклад в выполнение стоявшей перед ними опаснейшей задачи.

Однако в то время, пока я размышлял и делал свои заметки, два аргентинских «Этандара» с Рио Гранде, о которых никто из нас ничего не знал, летели по дуге, огибая нас с севера, перед тем, как слегка повернуть на юго-восток для заключительного сближения с ударной группой. Самолёты совершали очень длинный перелет для того, чтобы застать нас врасплох своим появлением с северо-запада. «Этандары» были дозаправлены и сейчас, вскоре после того, как в 18.30 я второй раз возвратился в свою каюту, делали «горку» для осуществления поиска. Они находились примерно в сорока милях от нас. «Эксетер» сразу обнаружил работу их радаров своими средствами радиотехнической разведки и оповестил корабли ударной группы. Не более чем через минуту «Эмбускейд» обнаружил их собственным радаром в двадцати четырех милях, а «Бриллиант», находящийся сзади, «увидел» их в двадцати восьми милях. Рёв «поставить ЛОЦ!» эхом отозвался на ЦКП всех кораблей. В 18.38 два аргентинца произвели пуски своих «Экзосет», обе ракеты по одной и той же отметке на экране радара – «Эмбускейду» проекта 21 под командованием капитана 2 ранга Питера Мосса, который уже произвел постановку ЛОЦ реактивными снарядами пассивных помех. Две ракеты французского производства пролетели мимо фрегата и, обманутые облаками дипольных отражателей, отклонились от курса, продолжая поиск своей следующей цели.

Они сразу же ее нашли. Каждая из ракет автоматически скорректировала свой курс, продолжая сканирование водной поверхности в направлении на «Атлантик Конвейер». На его борту не было никаких установок для постановки ЛОЦ. Майк Лейард с получением оповещения «Воздушная тревога – Красная» дал приказание по судовой радиотрансляции объявить «Аварийную тревогу». Завыла оглушительным ревом судовая сирена: «Баа-а…. баа-а… баа-а…, и каждый, кто имел автомат, занял своё место на верхней палубе. Пулеметные расчеты в составе наводчика, заряжающего и наблюдателя уже заняли свои места по тревоге на каждом из крыльев ходового мостика. Все аварийные партии и команды оказания первой помощи были на своих местах. Люди без определенных обязанностей направлены в две столовые для использования их в качестве резерва на случай серьезных повреждений. Все бежали на свои боевые посты, одевая спасательные жилеты и противоожоговую одежду. Капитан 1 ранга Лейард бежал на мостик, перепрыгивая через три ступеньки. Капитан Норс приказал повернуть лево на борт, пытаясь подставить подходящим ракетам корму. В 18.41 капитан 1 ранга Лейард запросил об угрожаемом направлении, но в этот момент обе «Экзосет» с грохотом попали и взорвались в кормовой части левого борта судна в девяти футах выше ватерлинии.

«Сэр Персивал» и «Алакрити» Кристофера Крейга устремились на помощь. Противопожарные расчеты капитана Норса отчаянно боролись, стремясь сдержать пламя. Они включили системы водяного орошения, пробовали нейтрализовать пожар двуокисью углерода, выключили все вентиляторы и подавали морскую воду через все пожарные рукава, которые они смогли найти в грузовых трюмах. Но всё это было безнадежно. Судно быстро заполнялось ядовитым черным дымом, как было на «Шеффилде». Вся верхняя палуба становилась слишком горячей, чтобы на ней стоять. Огонь медленно приближался к тысячам галлонов керосина и огромной партии кассетных бомб. «Атлантик Конвейер» превратился в огромную бомбу замедленного действия. Одиннадцать человек были уже мертвы.

В 19.20 капитан 1 ранга Лейард обсудил ситуацию с капитаном судна. По мнению капитана Норса, не оставалось иного выхода, кроме как покинуть судно. «Атлантик Конвейер» был обречен, как и его драгоценный груз – вертолёты, оборудование для взлетно-посадочной полосы на плацдарме высадки, все запасные части. Войска десанта стали перед необходимостью пешком пересекать Восточный Фолкленд.

Между тем «Инвинсибл» на удалении двадцати миль обнаружил ещё пару целей, летящих курсом на «Гермес». Он быстро произвел пуск шести ракет «Си Дарт», чем добавил неразберихи на экраны радаров всех кораблей до того, как выяснилось, что все цели оказались ложными. На «Гермесе» сошлись во мнении, что «Инвинсибл» обстреливал наши ЛОЦ.

Новости с «Атлантик Конвейера» были совсем плохими. Одна команда пожарных из тринадцати человек была отрезана огнем и их удалось спасти, только сняв вертолетом «Си Кинг», прибывшим с «Гермеса». Остаток команды из ста тридцати четырех человек должен был спускаться вниз по трапам и канатам на спасательные плоты. Это могло обернуться трагедией вследствие взрывов внутри судна. Часть корпуса судна в наступающей темноте раскалилась докрасна. Но каким-то образом команде удалось покинуть судно. Наступил черед спускаться капитану 1 ранга Лейарду, – он должен покидать судно предпоследним. За ним в состоянии близкому к истощению спускался капитан Айян Норс, которому было за шестьдесят. Он с большим трудом справлялся с таким серьезным физическим испытанием.

С высоты последних десяти футов Майк спрыгнул в ледяную воду. Айан Норс плюхнулся рядом с ним. Но что-то было не так: он плавал слишком глубоко в воде. Офицер Королевских ВМС захватил его за спасательный жилет и пытался удержать. Но «Конвейер» с его закругленной кормой, качался на длинной волне вверх и вниз. Когда корабль поднимался, он засасывал людей к нависающему борту, а опускаясь вниз, затягивал под воду. «Боже мой! – бормотал капитан 1 ранга Лейард. – Он собирается взять нас с собой на дно».

В течение нескольких минут вертикальная качка судна засасывала спасательные плоты, которые прижимали людей к его борту – ужасное испытание, особенно для нескольких неумеющих плавать. Им с трудом удавалось дышать. Майк Лейард поддерживал Айана Норса, пока ему не подали руку со спасательного плота. Он собрал последние силы и подтолкнул старого капитана к спасательному плоту, но море захлестнуло их. Капитан 1 ранга Лейард ушел под воду. Когда он вынырнул, то капитана «Конвейера» уже не увидел. С отчаянной храбростью Лейард нырнул за ним.

Но Айан Норс пропал, его навсегда забрало великое море, воды которого он бороздил всю свою трудовую жизнь. Майк Лейард всплыл на поверхность, подхватил другого почти утонувшего человека и поплыл с ним к плоту, на борт которого их подняли. После этого капитан 1 ранга на несколько минут потерял сознание, а когда очнулся, то увидел яркий оранжевый шар горящего контейнеровоза Кунарда. Он сидел, обхватив голову руками и плакал по своему другу капитану Айану Норсу. Эта душевная травма долго еще давала о себе знать. Через тринадцать дней, когда он вернулся назад в Англию, была организована пресс-конференция, которую пришлось задержать на полчаса, так как Лейард не мог вынести воспоминания, он не мог говорить из-за подступившего к горлу кома. Так часто бывает с храбрейшими людьми.

Тем временем опасность для спасательных плотов все еще сохранялась: качающаяся корма продолжала притягивать их к себе, а при опускании угрожала раздавить. Не первый раз, пренебрегая собственной безопасностью, капитан 2 ранга Кристофер Крейг, экстраординарный тральщик, направил свой «Алакрити» к плавающей бомбе замедленного действия, которой стал «Конвейер» (в случае взрыва он, без сомнения, отправил бы на дно их всех) и выстрелил лини в направлении плотов. После этого, мягко отводя свой корабль прочь от горящего судна, он отбуксировал плоты на безопасное расстояние.

В это время я снова был на мостике и мог видеть пылающий на горизонте «Атлантик Конвейер». Он то появлялся, то пропадал, пока совсем не исчез в темноте. Безо всякого оптимизма я задавал себе вопрос: стоит ли нам послать спасательную партию на борт корабля и спасти хоть что-нибудь из драгоценного оборудования? На следующее утро «Конвейер» был просто опасным дрейфующим корпусом судна до тех пор, пока очередной внутренний взрыв не оторвал ему нос. Война для него продолжалась ровно тридцать дней. Мы были перед ним в долгу, несмотря даже на то, что он не выполнил свою заключительную миссию. Не в меньшей степени потому, что он находился на линии между «Гермесом» и «Эмбускейдом». Если бы «Конвейер» имел установки для постановки ЛОЦ и отвел бы от себя ракеты, то они могли бы пойти прямо на авианосец. Неизвестно, смогли бы мы тогда их снова обмануть…

Потеря «Конвейера» означала, что войскам десанта придется добираться от бухты Карлос до Порт-Стэнли пешком. И это снова меня мучило. Была ли в этом и моя вина? Допустил ли я роковую ошибку? Следовало ли мне оставить «Конвейер» в безопасном районе к востоку от ударной группы до наступления темноты? Кто знает… Думаю, что если бы я немного подождал и позволил бы ему выйти позже, а аргентинцы потопили его следующим утром, нанеся по нему бомбовый удар, то каждый автоматически предположил бы, что я выжил из ума, не направив его туда раньше, чтобы он вернулся назад до рассвета. В такой ситуации невозможно выиграть. Ужасно расстроенный, я решил выкинуть все это из головы, чтобы активно работать дальше.

Я сел за стол сделать запись в дневнике, заметив, что полночь еще не наступила. «Проклятье! – горько сказал я про себя. – Все еще 25 мая. Закончится ли когда-нибудь этот чертов день?» Во второй половине дня у меня было ощущение, что он был самым плохим днем в моей жизни. Теперь я в этом уверен. Сухая, как пыль, запись в дневнике отразила мое отчаяние. Я словно пытался откинуть все эмоции. «Полчаса спустя пара «Этандаров» вышла на ударную группу. Все корабли их обнаружили радарами вовремя: примерно в двадцати четырех милях от «Эмбускейда», в двадцати восьми милях от «Бриллианта» и даже с «Гермеса». Уведенные ложными целями, поставленными «Эмбускейдом», обе ракеты попали в корму «Атлантик Конвейера». «Конвейер» потерян для нас полностью, но восемьдесят процентов экипажа, один «Чинук» и один «Уэссекс 5» удалось сохранить. Потеряно добра еще на 100 миллионов фунтов. «Этандары» ушли, произведя пуски по первой же цели, которую они увидели».

И в придачу к моему полуугрюмому, полуразъяренному настроению существовала ещё одна серьезная причина для гнева на флагманском командном пункте операции «Корпорейт». Вы, без сомнения, помните, что несколько бомб, попавших в британские корабли в бухте Карлос, на наше счастье, не взорвались, сохранив таким образом много человеческих жизней. Так вот, вечером 23 мая, сорок восемь часов назад, Би-Би-Си вздумала сделать об этом сообщение. Не удовлетворившись сообщением по местному радио в Лондоне, доступному для ушей любого аргентинского дипломата или военного атташе, они передали это сообщение в программе всемирной службы, чтобы об этом услышали и во всей Южной Атлантике. Часть моих офицеров была в бешенстве. Их гнев усиливался еще тем совпадением, что все три бомбы, попавшие в «Ковентри», взорвались. Конечно, аргентинцы сами могли установить наличие проблемы у взрывателей бомб, но это не могло остановить очень враждебные комментарии относительно «мелкоплавающих, самодовольных, полуобразованных идиотов, работающих на Би-Би-Си».

Они, конечно, свято верили, что являются «бесстрашными искателями правды», но их рейтинг на той неделе был оплачен кровью людей капитана 1 ранга Харт-Дайка. Это должно было меня расстроить, но я не мог позволить себе выходить из-за этого из равновесия. К тому же я знал, что в любом случае информация Би-Би-Си была предоставлена Министерством обороны. Но ведь было же ясно, что кто-то обязан предупреждать такого вида небрежности. И вряд ли это было моей задачей.

Наконец 25 мая закончилось. Полночь как обычно застала меня в своей каюте, когда я, оставив все проблемы минувшего дня, пытался сформулировать свои ближайшие задачи. Я начал с анализа моих «уроков», представленных рваными заметками. Поэтому добавил некоторые разъяснения.

1. Радар будет обнаруживать и сопровождать самолеты и ракеты на приемлемой дальности.

2. ЛОЦ может увести «Экзосет» от небольших кораблей и судов («Эмбускейд»).

3. Использовать торговые суда как отвлекающие цели, вероятно, не лучшая идея, разве что у них будут установки постановки пассивных помех.

4. Помнить о передаче информации на экраны других кораблей [с линии дозора]. На этот раз – ОК, но это в большей степени случайно.

5. Иметь охранение, выдвинутое достаточно вперед для обеспечения раннего оповещения.

6. В глубине боевого порядка не должно быть большого количества кораблей, иначе у ракеты («Экзосет») появляется слишком много возможностей поразить их.

7. Находиться за пределами 460-мильной зоны [от аргентинской авиабазы на материке]; мы должны входить в эту зону для авиационного прикрытия зоны действий амфибийного соединения.

8. Поворачивать к приближающимся ракетам. По крайней мере подставлять ей самую прочную часть корабля.

9. [Чтобы найти ушедшие «Этандары»] посылать авиационное прикрытие в направлении первоначального пеленга [ «хэндбрейка»] обнаружения. Противник будет уходить на малой высоте в том направлении.

10. Скрестим пальцы (будем надеяться на успех).

Ниже этих заметок я написал: «Итак, война продолжается. Препятствия – да. Поражение – нет. Но нам очень необходим приличный аэродром на берегу».

В отношении воздушно-морских боевых действий следующие четыре дня прошли относительно спокойно в условиях по-разному плохой погоды: тумана, бури и штормового моря. Аргентинцы предприняли против нас всего несколько атак. Ни один из корабль не был поражен. Хотя мы потеряли «Харриер» Королевских ВВС и самолет-разведчик Королевской морской пехоты над Гус Грином, а также «Си Харриер» (его снесло за борт на мокрой палубе «Инвинсибла», когда корабль накренило при повороте). Мы бомбили окрестности горы Кент и уничтожили один армейский «Пума», «Феарлесс» и «Интрепид» сбили артогнем один «Скайхок» в бухте Карлос. Войска на земле сшибли пару «Пукар», «Макчи 339» и «Даггер» с использованием «Блоупайп» и «Рапиры». Один аргентинский пилот на «Пукаре» врезался в склон горы.

В среду утром, 26 мая, я чувствовал себя немного подавленным, вероятно, как следствие неудачи с «Ковентри», усиленное длительным напряжением и волнением, под воздействием которых всегда находиться тяжело. Больше всего меня угнетает ожидание. И когда все начинается, я часто чувствую облегчение оттого, что все скоро может решиться, хотя и знал, что это не так.

К этому времени я начал испытывать симптом, который в мировой истории присутствовал почти у каждого военно-морского командира, вовлеченного в высадку морского десанта – чрезмерное, упрямое, едва уловимое чувство раздражения действиями своих войск на берегу! Что они, черт возьми, там делают? Роют чертовы окопы? Чистят свои винтовки? Смотрят на карты? Ожидают свои дурацкие пайки? Мои корабли и суда уже разгрузили пять тысяч тонн амуниции для пяти с половиной тысяч солдат – это почти тонна на каждого! Что им еще нужно? Подобные раздраженные мысли постоянно бередили мое сознание. Я записал в дневнике: «Сухопутные войска, вероятно, застрянут (потому что так у них бывает всегда)». На отдельном листе я написал большими печатными буквами: «они уже ЗДЕСЬ ПЯТЬ СУТОК И НИ X… НЕ СДЕЛАЛИ!» К счастью, этого листа больше не существует, но я полагаю, что запись стоило привести как иллюстрацию «королевского военно-морского» раздражения в отношении своих менее мобильных сухопутных коллег. Нам всегда кажется, что они действуют чересчур медленно.

Однако я не имел намерения выполнять обязанности командующего войсками десанта и впредь решил ограничить себя единственным: информировать его о наших быстро истощающихся возможностях поддержки войск на берегу. В заключение я записал в дневнике: «Заключение: в сражении на море и в воздухе есть высокая степень риска. Сейчас время высокой степени риска на земле». Я чувствовал настоятельную необходимость передать эту мысль непосредственно командующему войсками на берегу вместе с напоминанием о том, что середина июня была той самой конечной датой операции. Меня снова неверно поняли. Несмотря на то, что он нуждался в информации о сложившейся у меня обстановке, последнее предложение было интерпретировано как попытка вести это сражение за него. Учитывая то, что большинство его воздушного транспорта было потеряно нами, это напоминание оказалось исключительно несвоевременным.

Другой терзавшей меня мыслью была старая и мучительная проблема: как остановить «Экзосет». Я еще не знал, дозаправлялись ли «Этандары», которые потопили «Атлантик Конвейер». По-моему, дозаправки не было. Они атаковали на максимальном радиусе их действия, но следовало ожидать, что скоро они решат проблему дозаправки. Я ошибался. Они уже решили эту проблему. И тут мне в голову пришла мысль, что они могут найти способ заправить топливом «Этандары» дважды. Это позволило бы им сделать большой круг и подойти к ударной группе с тыла – с востока, избежав моих тщательно расставленных дозоров на угрожаемом направлении в двадцати милях к западу от авианосцев.

Эти мысли усугублялись и тем, что аргентинцы могли найти способ пополнить свои запасы ракет «Экзосет». Мы полагали, что у них осталась одна, возможно две, и что «Этандар» все еще имеет тактический радиус от четырехсот до четырехсот сорока миль. Для нас было бы чрезвычайно плохой новостью, если они бы сумели пополнить запасы ракет и увеличить дальность полета. Я еще раз, как и пару недель назад, подумал, что мы должны каким-то образом «изъять» «Этандары» из боевого состава ВМС Аргентины.

Между размышлениями об этой постоянной угрозе я провел некоторую аккуратную инвентаризацию потерь, что было не самым приятным занятием. Британские потери: «Харриеры» – 5; несколько SK 4 и SK 5; «Чинук» – 3; «Уэссекс» – 5; «Ардент», «Антилоуп», «Шеффилд», «Ковентри» и «Атлантик Конвейер». Сильно повреждены: «Аргонот», «Энтрим» и «Глазго»; танко-десантные корабли – 2; «Эрроу» – не в строю. В свою очередь мы вычеркнули из боевого состава аргентинцев порядка семидесяти самолетов (повреждено и уничтожено), потопили их единственный крейсер, захватили одну сильно поврежденную подводную лодку и уничтожили несколько вспомогательных и рыболовных судов. Оба флота имеют существенные потери, однако погода была против нас и сопутствовала аргентинцам. В то же время мы прочно закрепились на плацдарме на берегу.

Элементы внезапности и маневра к этому времени в значительной степени были потеряны. Мы находились в состоянии войны на истощение, когда нужно «забрать у Пита, чтобы заплатить Полу»: корабли за самолеты, самолеты за солдат, солдаты за время, а время за корабли. И мы быстро приближались к моменту, когда нашим самым большим врагом становилось время. Как показывала та небольшая «раскладушка-диаграмма», составленная ещё на острове Вознесения: если командующий войсками на берегу не победит до середины-конца июня, то он потеряет все, так как ударная группа больше не сможет его поддерживать. Мы будем не способны их защищать. Мы не сможем продолжать боевые действия. Здесь уже не останется ничего, что способно воевать.

За эти четыре дня, вплоть до вечера двадцать девятого числа, аргентинцы предприняли всего один серьезный рейд, впервые нанеся удары по войскам в районе бухты Карлос. Они взорвали склад боеприпасов и повредили временный полевой госпиталь в бухте Аякс. Мы в свою очередь тоже ударили по ним, нанеся отвлекающий удар, в котором пять кораблей использовали более шестнадцати тонн снарядов за время, пока парашютисты брали Гус Грин. Это, конечно же, был тот бой, в котором войска в красных беретах столкнулись с неожиданно стойким аргентинским сопротивлением, возможно вследствие того, что всемирная служба Би-Би-Си сделала сообщение о «подходе парашютистов к Дарвину». По крайней мере так считали солдаты. Я сомневаюсь, что парашютно-десантный полк когда-либо полностью простит это Би-Би-Си.

Но я снова отвлекаюсь. К этому времени мы получили пополнение новым эсминцем УРО проекта 42 «Кардифф» (введен в строй 3 года назад) под командованием еще одного экс-подводника – капитана 1 ранга Майка Харриса – и двумя фрегатами постарше, типа «линдер», однотипными нашему потрепанному «Аргоноту» – «Минерва» и «Пенелопа». Каждую ночь мы посылали наши маленькие конвои в ЗДАГ в охранении боевых кораблей и каждую ночь мы вели артобстрел аргентинских позиций на островах, их баз и взлетно-посадочных полос.

Однако 30 мая события приняли другой оборот. Аргентинское верховное командование решило использовать последнюю оставшуюся «Экзосет» по «Гермесу» или «Инвинсиблу». Если исходить из эффективности ракет на тот момент, то они имели реальный шанс что-нибудь поразить, но шанс нанести удар по авианосцу был невысок.

На наше счастье, кроме уроков, извлеченных из последних двух атак «Экзосет», мы теперь имели самую новую в Королевских ВМС модификацию ЗРК «Си Дарт» – на «Эксетере», эсминце проекта 42 под командованием Хью Бэлфора. Он был довольно спокойным парнем, немного щеголем, но очень современно мыслящим; как офицер-связист он был специалистом по спутникам и радиоэлектронной войне. Хью принадлежал к тому типу людей, которые ассоциируются с чистым белым платком в нагрудном кармане пиджака, немного высокомерных, возможно, даже дилетантов, противоположностью традиционно «грязному подводнику». Однако следует заметить, что Хью Бэлфор был профессионалом войны и прекрасно разбирался в этом модернизированном ЗРК «Си Дарт» на «Эксетере», реакция которого была на пятнадцать (таких жизненно важных) секунд быстрее лучших результатов «Глазго» и «Ковентри».

Итак, аргентинцы решили послать два «Этандара»: один с ракетой, другой для дополнительного освещения обстановки своим радаром. Их должны были сопровождать четыре «Скайхока» 4-ой воздушной бригады, каждый из которых нес две пятисотфунтовые бомбы. Они планировали использовать «Экзосет» в качестве своего лидера на пути к авианосцу после того, как «Этандары» повернут обратно. Я, конечно же, об этом сценарии «спокойной ночи, Вудворд» ничего не знал. Кроме того, мне ничего не было известно и о маршруте, который они избрали: от Рио Гранде курсом на восток протяженностью четыреста миль, затем поворот на северо-запад с целью поймать нас с тыла. Как серьезный удар он был задуман неплохо, хотя и требовал протяженного обходного маршрута полета.

Они взлетели, произвели дозаправку в воздухе и затем легли на курс к британской ударной группе. На линии дозора к западу от нас были «Кардифф» и «Эксетер», а также фрегат проекта 21 «Эвенджер» капитана 1 ранга Хьюго Вайта, который скорее случайно находился в двенадцати милях от них на юго-юго-восток. В двадцати милях далее на восток располагались вспомогательные суда, а в трех с половиной милях позади них были два авианосца: «Гермес» в семи милях на север от «Инвинсибла». Аргентинские «Этандары» летели как обычно ниже зоны обнаружения радаров, пока в 16.31 по Гринвичу не сделали «горку» для поиска британцев своими радарами.

Как только они увеличили высоту, с ЦКП «Эксетера» прозвучал сигнал, вызывающий самое пристальное внимание в Южной Атлантике: «Хэндбрейк! Двести двадцать пять».

В течение нескольких секунд «Эксетер» сделал оповещение в сети взаимного обмена информацией, и теперь все три корабля («Эксетер», «Кардифф» и «Эвенджер») выполняли поворот для отражения удара с юго-запада. Два «Этандара» через три минуты «подскочили» еще раз. Все три британских корабля видели их на экранах своих радаров, и они все знали, что пуск ракеты «Экзосет» (с дальности двадцать одна миля) произведен, и что еще четыре самолета следуют прямо за ней.

«Эксетер» произвел пуск первой ЗУР «Си Дарт». Ракета прошла близко от кормы «Эвенджера» и в пяти милях от него поразила лидирующий «Скайхок». Пилот, первый лейтенант Вазкес, погиб. Остальные три пилота продолжали полет. Вторая ЗУР «Эксетера» или 4,5-дюймовая пушка «Эвенджера» сбила второй самолет, пилот тоже погиб.

Тем временем «Экзосет», либо плохо прицеленная, либо неисправная, не причинив вреда, прошла между «Эксетером» и «Эвенджером» в нескольких милях от каждого из них. С большим мужеством оставшиеся два аргентинских пилота, чувствуя себя в этот момент в полном одиночестве, продолжали нестись вперед, полные решимости завершить атаку. Они пошли на «Эвенджер», окутанный дымом от выстрелов артустановки, которая все еще продолжала вести огонь по самолетам, и сбросили бомбы, упавшие с перелетом. Не причинив кораблю вреда и пройдя над ним на скорости четыреста узлов, пилоты сделали вираж и ушли домой. Без сомнения, волосы у них стояли дыбом от ощущения того, что за ними гонятся «Си Харриеры» с «Сайдуиндером» наготове. Вернувшись благополучно на базу, пилоты порадовали свое командование самым неправдивым отчетом за всю войну: они бомбили «Инвинсибл», который был поражен «Экзосет», и видели дым, свидетельствующий о повреждении.

Однако такие храбрые молодые люди имеют право на фантазию, и я даже готов простить им картинку на передовой полосе аргентинской газеты, где был показан «Инвинсибл», горящий в Атлантике. На самом деле он, абсолютно целый, находился в двадцати милях от места событий, без единого пятнышка, почти как белый платок капитана 1 ранга Бэлфора.

Лично я закончил день с улыбкой облегчения. Как вы уже поняли, к этому времени я имел дело только с «фактами», которые оказались для меня хорошими. Аргентинцы начали эту игру с пятью «Экзосет» – пятью тузами – и они, несомненно, сыграли ими 4, 25 и 30 мая. Каждый раз они производили пуск по первой же появившейся отметке на экране радара – набор из трех некомнетентных грубых ошибок, которые могли стоить им успеха в этой войне.

Глава 17
Порт Неприятный^[80]

Во время моего «круиза», на юг к Гибралтару я наблюдал, как лед и мороз – спутники зимы, сменились весной. Весна была тем временем года, которое, начиная с моих школьных лет, я нечасто видел на суше. Могу показаться удивительно ненаблюдательным, но я действительно не знал до моего первого назначения в штаб на берегу в возрасте тридцати девяти лет, что цветет раньше – груша или яблоня. Не нашлось на это времени и в этом году. Продвигаясь на юг, когда времена года менялись одно за другим, моя весна сменилась в апреле мимолетным коротким экваториальным летом, а затем, когда апрель перешел в май, мы быстро попали в южную осень.

Теперь же, находясь над вечно занятой делами палубой «Гермеса» и серо-зелеными холодными волнами, я видел, как май сменился, наконец, «жарким» июнем, который на родине был летом Дерби, Уимблдона, Роял Аскота, временем парусных гонок «Раунд зе Айленд Рейс»^[81], переходящих в «Коуэс Вик»^[82]. Я чувствовал себя сильно обделенным. Тёмной ночью 31 мая я с тоской записал в своём дневнике: «Ох, где же ты мир острова Уайт летним вечером?» Но нужно вернуться к реальности. После ожесточенных упорных боёв парашютистов за Гус Грин и Дарвин они опять в руках британцев. Командующий войсками десанта готовился выступать с плацдарма высадки в бухте Карлос и открыть две новые зоны боевых действий, с которых планирует начать главное наступление на аргентинские позиции вокруг Порт-Стэнли.

Первой зоной была бухта Тил, огромная область открытой местности, разрезанная длинным извилистым заливом со множеством мелких бухт и узким изогнутым входом на северном побережье Восточного Фолкленда. Протяженность залива – пятнадцать миль в глубину острова до отмели на юге (вначале этот район был отклонен в качестве возможного района высадки из-за того, что аргентинский флот мог там нас легко закупорить, как в бутылке). Второй зоной была Блафф Коув, которая находится на атлантическом берегу Восточного Фолкленда, примерно в четырнадцати милях на запад-юго-запад от Порт-Стэнли, в небольшой бухте к северу от Порт Фицрой.

Общим планом предполагалось, что одновременное наступление войск с обеих этих зон, вынудит аргентинцев защищать их цитадель Порт-Стэнли на двух фронтах. Для войск десанта это означало разделение наступления на два направления с внесением дополнительного элемента неразберихи для противника, когда он поймет, что мы наступаем с двух сторон. Для Королевских ВМС это означало период беспрецедентной активности, которая требовала шедевров планирования и организации взаимодействия. Для начала нам нужно было управиться с пятью различными зонами действий, которые были тесно взаимосвязаны и в тоже время имели свои особенности.

A. Зона ударной группы – «база» тридцати пяти боевых кораблей, ведущих боевые действия в этой кампании, находящаяся в восточном секторе всеобщей исключительной зоны.

Б. ЗТТО (зона технического и тылового обеспечения^[83]) – подвижная «база» для поврежденных военных кораблей, осуществляющих заключительные приготовления к длинному переходу домой; также «база» для судов Королевского вспомогательного флота, которым нет необходимости находиться с ударной группой; кроме этого, местонахождение всех, ненужных в прибрежном районе, десантных и коммерческих судов. Это своего рода морская маневренная база для топлива, складов и поврежденных кораблей. Она расположена на восток от ВИЗ. B. Непосредственно зона бухты Карлос, все еще очень опасная главная база войск десанта и основная «гавань», в которую боевые корабли каждую ночь проводили конвои, и которую мы все это время защищали фрегатами и эсминцами. Эта зона 1 июня была переименована из зоны действий амфибийной группы (ЗДАГ) в транспортную зону (ТЗ).

Г. Бухта Тил, наша новая база, в которую нам следовало послать по крайней мере один танко-десантный корабль (ТДК) с запасами для 3 бригады командос; зоне суждено было стать базой наращивания сил, так как она была на двадцать пять миль ближе к Порт-Стэнли, чем бухта Карлос, до которой было шестьдесят миль. На следующей неделе кораблям флота предстояло совершить много переходов в бухту Тил.

Д. Блафф Коув, вторая новая база шотландских и валлийских гвардейцев и штаб генерала Мура. Как и в случае с бухтой Тил, нам предстояло послать десантные корабли в глубь бухты, прикрыв их от ударов с воздуха, но это был намного более протяженный переход от зоны ТЗ.

Таким образом, у нас не было никакой возможности остановиться и перевести дух. Суда и танкеры, загруженные тысячами тонн топлива, боеприпасов и амуниции, почти ежедневно прибывали в Южную Атлантику и направлялись в ЗТТО. Там они ожидали боевые эскортные корабли, которые сопровождали их по стодвадцатимильному морскому маршруту в ТЗ для разгрузки. Кроме того, фрегаты ударной группы каждую ночь подходили к берегу и вели изнуряющий артобстрел разведанных аргентинских позиций, осуществляя огневую поддержку войск на берегу.

Ударная группа была похожа на большой город, который никогда не засыпал. От него и днем, и ночью исходил непрерывный шум деятельности. Только рев «Харриеров», стартующих и производящих посадку на палубы «Гермеса» и «Инвинсибла», имел тенденцию затихать в сумерках и возобновляться на рассвете. Те, кто работал в напряженном полумраке командных пунктов среди экранов и мерцающих табло компьютеров, конечно же, были изолированы от пронизывающих ветров и бушующего штормового южного океана. Но лично каждому из них трудно было проследить смену дней недели, не говоря уже о времени суток. Суета и чередование вахт – вот что определяло их календарь.

Потеря «Атлантик Конвейера», который в момент удара был в самом сердце ударной группы, также оказала свое влияние. Он стал первым британским судном, которое погибло в такой ситуации («Шеффилд» был поражен, находясь на линии дозора, в самой отдаленной позиции боевого порядка ударной группы). Удар двух «Экзосет», отправивших на дно Атлантики громадный транспорт, показал всем нам, что аргентинцы могли действовать своими ракетами и в глубине нашего боевого порядка, и это еще более обостряло наше сознание.

Это довольно сильно раздражало меня. Мне очень часто приходилось прокручивать в голове порядка двухсот различных мыслей, одна из которых была моим твердым убеждением: если войска десанта не будут торопиться, аргентинцы вернутся сюда снова. Они найдут способ нанести удар по британским авианосцам и одним махом уничтожат половину наших воздушных сил. Это только вопрос времени. Эта мысль занимала меня больше всего. Она присутствовала во всех остальных моих рассуждениях, и я думаю, усиливалась моим пониманием того, что я не должен вмешиваться в дела командующего войсками десанта. Мы в конце концов высадили на острова большие силы и всего лишь на двадцать четыре часа позже, чем было спланировано в уплотненной шестинедельной программе. Высадка прошла без потерь, а перед этим мы так напугали все аргентинские ВМС, что загнали их в собственные базы. Никто не должен сомневаться в том, что и войска десанта справятся со своей задачей не хуже, чем ожидалось. Беспокоило то, что уже наступил июнь, и я должен жить с этой тиранической диаграммой, составленной еще на острове Вознесения. Как и прогнозировалось, сейчас ударная группа была на пути к развалу: кроме боевых потерь, мы имели дело с ежедневными поломками оборудования и, поскольку войска десанта готовились выйти за пределы Карлоса, нам предстояло выполнить непомерный объем работы.

«Героическое Первое июня» – праздничный день в Королевских ВМС, когда все мы вспоминаем известную победу над Францией в Северной Атлантике в 1794 году, одержанную под командованием шестидесятивосьмилетнего старого британского адмирала лорда Хау (известного как «Черный Дик»). Тем, кто изучает военно-морскую историю известно, что старик разбил французский линейный флот за время от рассвета до сумерек, потопив один корабль и захватив шесть в качестве приза. Однако, будучи в Дартмуте довольно неуклюже мыслящим школьником, я размышлял, что ведь адмиралу Хау нужно было предотвратить доставку во Францию большой партии американского зерна. При всей крови и громе британской победы французский конвой все же прорвался. Слава сражения, по мнению юного кадета, полностью затмила неудачу в достижении цели.

Так вот, через сто восемьдесят восемь лет мы снова на войне, в подобной ситуации, но с несколько изменившимися ролями. У меня был своего рода «конвой с зерном», который нужно провести для поддержки войск десанта. Я не мог допустить никакого сражения, славного или не очень, которое может подвергнуть риску эту цель. День 1 июня 1982 года на командном пункте «Гермеса» был для нас таким же нервным, как, несомненно, и день на флагманском корабле Хау «Квин Шарлотта». Ложный сигнал «боевая тревога» заставил всех стремглав нестись на боевые посты еще до того, как адмирал закончил свой завтрак. Некоторое время спустя мы услышали, что один из «Харриеров» вблизи бухты Карлос сбил большой аргентинский транспортный самолет С-130. Это значительно подняло наше настроение. Мы уже несколько недель пытались их достать.

Потом меня больше всего волновал вопрос о том огромном количестве сигналов, которые были необходимы для управления всеми действиями не только в местном масштабе на юге, но и для связи между оперативными группами и Великобританией. Вся система связи была чрезвычайно перегружена и могла в случае возникновения проблемы в ходе операции полностью нарушиться. В тоже время меня не покидала постоянная угроза «Экзосет». Случалось, что погода была весьма подходящей для «Этандаров», а я, как напоминает мой дневник, мог только констатировать, что «мои фрегаты», без преувеличения, разбросаны черт знает где.

Фактически 1 июня было очень похоже на 2, 3 и 4 июня. День и ночь нас не покидали различной плотности туман, холод, ветер и облачность. Полеты авиации периодически сокращались, но корабли продолжали действовать. «Эктив», «Эмбускейд» и «Кардифф» отважно проводили ночные артобстрелы Восточного Фолкленда. «Эвенджер» не позволял аргентинским самолетам возвратиться на остров Пебл, а как всегда агрессивный «Плимут», возвращаясь с эскортирования, провел стремительный артобстрел Порт Говарда. «Эксетер» Хью Бэлфора выполнял опасную задачу в «ракетной засаде» на подходе к Порт-Стэнли. «Бриллиант», «Эвенджер», «Бродсуорд» и «Минерва» проводили конвои к побережью и назад. «Ярмут» заботился о «Сэре Галахаде» и «Сэре Бедивере» во время челночных переходов из транспортной зоны в бухту Тил. «Сэр Персивал» тоже освоил эти коварные, стесненные воды и выгрузил в бухте Тил триста тонн грузов в первый же день. Однотипный ему десантный корабль «Сэр Тристрам» «открыл» Порт Фицрой, а «Интрепид» перевез к берегу 5 бригаду из ЗТТО. Каким-то образом Мы впервые после 21 мая провели Большого Белого Кита («Канберру») снова в бухту Карлос и что больше всего впечатляло после выполнения сотни рейсов вертолетов для его разгрузки благополучно отправили судно назад в охранении «Плимута» и «Минервы». «Аргонот» отремонтировался, насколько это было возможно, передал свои запасы и 4 июня ушел домой.

За эти длинные и напряженные дни я сделал несколько выразительных замечаний в дневнике. Некоторые из них касаются проблемы создания в ТЗ взлетно-посадочной полосы для «Харриеров», чтобы снять напряжение с авианосцев. Я также сделал запись о том, что, по-моему, люди из разведки «приходят в полный упадок», предсказывая «последние отчаянные усилия аргентинцев», и позволил себе замечание:

Не терпит отлагательства создание взлетно-посадочной полосы для СХ [ «Си Харриеров»]. Тогда я смог бы уйти из этих вод.

Лично для меня эти дни не были легкими. Некоторое давление в смысле сроков нововведений и участия снято. Мы стали перед необходимостью выполнения почти исключительно оборонительно-обеспечивающих задач с незначительным влиянием на события. В результате становится более сложно удерживать все события под контролем. Хотя у нас нет никакого желания повышать активность, мы еще недостаточно приспособлены к этой странной стадии, и, вероятно, вскоре нас следует заменить новой командой, которая может возобновить деятельность, основываясь на новых идеях.

В течение этих нескольких дней затишья я обратил внимание на сообщение разведки, которая предполагала, что аргентинцы развернули береговую батарею «Экзосет» в районе Стэнли. Не желая проверять достоверность информации на себе, я сразу же убрал все корабли огневой поддержки подальше от побережья. В дневнике записал: «Без сомнения, КВДФО [командующий войсками десанта на Фолклендских островах] это не понравится, но и я не буду в восторге от потери еще одного фрегата или эсминца».

Раз в несколько дней мы получали связки газет (конечно, с опозданием на пару недель), которые, как я полагал, свидетельствовали о широкой поддержке этой военной акции, отвергнутой только лидерами крайнего левого крыла. Даже профсоюзы, казалось, твердо стояли за нас. И это представлялось таким естественным. Однако я подозревал, что, учитывая типичную британскую сдержанность, «типично британская аудитория» может начинать принимать нас за «драчунов». Возможно, именно поэтому я написал в ночь на 3 июня: «Это – удивительный мир. Я больше, чем когда-либо, убежден, что в этой кампании стороны имели равные шансы (с учетом угрозы «Экзосет», демонстрации слабостей наших ЗРК, а также чрезвычайно решительных атак аргентинских ВВС)».

К этому времени переходы в бухту Тил стали обычным явлением. Казалось, это раздражало только меня. Я понимал, что у нас там был только один ТДК и возможности его обнаружения аргентинцами были невысоки. Риск был оправданным. И все же… Одиночные корабли без защиты от ударов с воздуха рисковали попасть в ловушку. Обе стороны уже имели подобный горький опыт. Мне представлялось, что только недавно прибывший на Фолклендские острова и не участвовавший в высадке КВДФО мог полностью не осознавать того, насколько нам повезло в день «Д» (день высадки десанта) высадить войска на берег без потерь, не испытав при этом даже атак против кораблей и судов с войсками, техникой и вооружением.

Я боялся, что КВДФО мог упустить важный момент, когда аргентинцы совершили ошибку, атакуя корабли охранения вместо десантных сил. Я знал, что такой ошибки не случится, если они обнаружат тяжело груженый, спокойно стоящий ТДК в бухте Тил… И хотя высадка была не моей работой, но чем лучше бы шли дела в бухте Тил, тем увереннее мы все себя чувствовали бы. Моему беспокойству суждено было остаться невысказанным – я не хотел своей чрезмерной осторожностью снизить темп наступления.

Относительно мирное наращивание сил в бухте Тил за последние дни вдохновило КВДФО повторить этот прием и на южном фланге, где-нибудь в районе Фицрой – Блафф Коув. Меня попросили высказать свое мнение относительно возможности перехода туда десантного корабля-дока («Феарлесс» или «Интрепид») и нескольких ТДК. Это избавило бы 5-ю бригаду от необходимости выполнять сорокамильный пеший марш из зоны ТЗ или с Дарвина. Предложение командующего войсками десанта было не лишено смысла: доставка войск окружным путем на кораблях займет всего пять часов, а пеший переход – два дня. Они хорошо знали, что скорость была особенно необходима, если не «должна быть достигнута любой ценой». Это не вызывало сомнения ещё до высадки.

Но, несмотря на это, их план не был стоящим. Я знал, что проведение операции, к которой привлекаются несколько десантных кораблей с охранением из фрегатов и эсминцев по своей сути является ещё одной высадкой на значительном удалении от бухты Карлос и ее зоны ПВО и вряд ли получит одобрение штаба в Нортвуде. Я определил свою позицию во всем этом как «второстепенную», и хотя мог бы, конечно, остановить эту операцию, но не желал этого делать – в конце концов я же сам предпринимал все возможное, чтобы заставить войска десанта торопиться. Я не хотел делать противоречивые заявления. Поэтому малодушно решил позволить Нортвуду решать это за меня. Что они и сделали.

В своем дневнике ночью 4 июня я записал следующее:

КВДФО снова предлагает 6-го числа миниатюрный день «Д» в Блафф Коув. Возможно, они все еще не понимают, как нам повезло в день «Д», когда аргентинцы выходили на ложные цели, и забыли, что 24 и 25 мая («Д+3» и «Д+4»), когда аргентинцы исправили свою ошибку, батареи «Рапира» уже были в действии. Кроме того, они, кажется, забывают, что Блафф Коув находится на открытой местности и не имеет ни малейшего сходства с бухтой Карлос.

Бессмысленно так рисковать ради двухдневного марша. [Можно] послать на десантном корабле части технического обеспечения – возможно, вам это сойдет с рук, если погода окажется плохой. Но зачем брать два батальона при таком риске? И только потому, что вам показалось, что противник взял выходной. Все это очень сложно, я не хочу критиковать стиль руководства КВДФО, и в тоже время я не хочу его задерживать. Мне также не хочется вмешиваться в его действия. Но..!

Суть проблемы состоит в том, что такая переброска может поставить под угрозу всю операцию. И если только такой ход не является ключевым для успеха, его не стоит предпринимать.

16.00. Выясняется, что Флоту также не очень нравится эта идея…, так что высадка, вероятно, не состоится.

Причиной всего этого был странный факт, оказавшийся неверным. Мне сказали мои эксперты по таким вопросам, что войска десанта могли бы перемещаться со скоростью «две мили в час». Следовало быть более критичным. В отличие от судов, которые при скорости в два узла преодолевают расстояние в сорок восемь миль за двадцать четыре часа, они имели в виду, но забыли мне сказать, что фактически это было «две мили час в течение пяти часов за день, если повезет, и меньше, если имеется какое-либо сопротивление» Но даже при таком раскладе четырехдневный марш все равно был бы лучше того, что в итоге получилось. Но кто мог знать? Я сам ранее рекомендовал, чтобы войска десанта «рискнули», хотя им и не нравится, когда им указывают, что нужно делать.

На следующее утро, 5 июня, события разворачивались значительно лучше. Клочья густого тумана были разбросаны только кое-где, поэтому мы рано подняли авиационное прикрытие и наконец-то посадили его на новую площадку на берегу, которая получила название «Корабль ее Величества «Шитбилл»^[84] в соответствии с морской традицией давать наименования таким местам по названию морских птиц. Этот новый «аэродром» не решил сразу всех наших проблем, но обещал стать существенной помощью. В моем дневнике по этому поводу сказано так:

Я направил «Гермес» подальше от района боевых действий для чистки котлов, чтобы решить эту проблему сейчас, а не когда «Инвинсибл» пойдет на свой текущий ремонт. Но вместо того, чтобы удалиться примерно на 100 миль, мы ушли из района непосредственных боевых действий, совсем недалеко, поскольку нам нужно было сохранять полеты для поддержки экипажей «Инвинсибла» и обеспечения действий «Харриеров» GR3. Цель достаточно проста – уменьшить угрозу в то время, когда все котлы будут выведены из действия.

Конвои разгружались в бухте Карлос, и с утра шотландские гвардейцы начали посадку на «Интрепид», чтобы ночью перейти к Фицрою. «Интрепид» вышел только близко к полночи, «Плимут» Дэвида Пентрита осуществлял его непосредственное охранение. «Эвенджер» капитана 1 ранга Хьюго Вайта шел впереди них до бухты Фокс на Западном Фолкленде, где начал артобстрел для отвлечения внимания аргентинцев от 12000-тонного британского десантного корабля-дока.

На линии дозора к северу от Фолклендского пролива находился «Эрроу», а «Эксетер» – на юге в бухте Грентэм. Его ЗРК «Си Дарт» обеспечивал ПВО этого района. «Кардифф» и «Ярмут» были на переходе от ударной группы в огневую позицию для обстрела района Порт-Стэнли. Волнение моря все усиливалось, переходя в шторм с юго-запада.

Я слишком отчётливо все это помню. В 01.00 я стоял на крыле моего мостика, залитого лунным светом, и думал о том, как корабли будут действовать этой ночью. Внизу подо мной я мог видеть пустынную полетную палубу с выстроенными в ожидании «Си Харриерами». Когда порыв холодного ветра налетал на «остров» авианосца, до меня доносился звук разбивающихся волн. Кроме трепещущих и странно гремящих на ветру крошечных пластмассовых флажков на «Харриерах», больше ничто не привлекало внимание. Я размышлял о том, что мы ведем очень странную войну, не такую, к которой нас готовили. Нет реальной подводной угрозы, отсутствует серьезная воздушная угроза ночью, а сейчас, когда нас есть «Шитбилл» и днем, и никакой угрозы от надводного противника.

Погода быстро ухудшилась. «Интрепид» в конце концов подошел к острову Лайвли – район высадки десанта на воду, который находился на некотором расстоянии от Фицроя, на выходе из бухты Чойсеул. Перед тем, как быстро вернуться назад в относительно безопасную бухту Карлос, он спустил на воду десантно-высадочные катера с десантом. На четырех тдка «Интрепида» находилось примерно пятьсот шестьдесят гвардейцев, им предстояло пройти тридцать пять миль до берега. Это был ужаснейший переход, который по расчетам занимал три часа, но фактически продолжался семь. Многие гвардейцы страдали морской болезнью и все до нитки промокли.

В то время как «Интрепид» оставил гвардейцев бороться с волнами в небольших десантных катерах, «Кардифф» и «Ярмут» заняли поблизости огневые позиции для ночного артобстрела. На ЦКП «Интрепида» очень беспокоились о возможной опасности для тдка со стороны аргентинской авиации ночью, но «Кардифф» и «Ярмут», находящиеся под непосредственным управлением с ФКП ударной группы, ничего не знали о действиях переполненных промокшими гвардейцами катеров, которыми управлял КомАмГ непосредственно. Связь же между двумя группами в то время стала слишком перегруженной.

В 04.00 на ЦКП «Кардиффа» была внезапно сыграна тревога: один из операторов РЛС обнаружил неопознанный воздушный объект, медленно перемещающийся поперек Восточного Фолкленда на восток.

Во мраке бессонного нервного центра «Кардиффа» послышались встревоженные голоса: «Что это?»… «Аргентинский «Геркулес» следует в Порт-Стэнли?»… «Возможно, это вертолет аргентинского спецназа?»… «Или, может быть один из наших?»

Расчет ЦКП капитана 1 ранга Майка Харриса лихорадочно посылал сигналы, пытаясь определить, что это за цель. Ничто не указывало на присутствие здесь какого-нибудь британского летательного аппарата; никакого оповещения о действиях британских летательных аппаратов этой ночью не было. Этот объект находился вне определенной ранее коробки. Если это был наш, то он нарушил золотое правило, разработанное для того, чтобы именно при таких обстоятельствах предотвратить случай стрельбы «свой-по-своему» («синий-по-синему»).

Времени на размышления было мало: это был по всей вероятности один из аргентинцев, летящий к Порт-Стэнли, Фицрою или даже в море. Майк Харрис принял единственно возможное решение – открыть по нему огонь. Он приказал управляющему огнем ЗРК «Си Дарт» сбить незваного гостя. В следующую секунду был произведен двухракетный залп. Одна из ракет сбила цель на удалении одиннадцати миль, в двух милях от горы Плезент. Никто точно не знал, что было сбито: просто воздушная цель, обнаруженная радаром, скорее всего была аргентинской. Майк Харрис в ту ночь доложил мне обстоятельства атаки неизвестной воздушной цели, упомянув, что он переживает, что мог сбить своего.

Очень скоро стало известно, что пропал наш вертолет «Газель», хотя место его гибели не было установлено в течение продолжительного времени. Только с обнаружением места катастрофы, стало известно, что все четыре члена экипажа и пассажиры погибли, а место катастрофы находится очень близко от места, где ракеты «Кардиффа» настигли цель. С окончанием войны, как только это стало возможным, было проведено полноценное расследование. Группа следователей сделала однозначный вывод, что в районе катастрофы или около нее никаких частей ЗУР «Си Дарт» найдено не было. Это реабилитировало «Кардифф».

Однако давление продолжалось. Очевидно, оно исходило от семей погибших, а возможно, было связано с определенными политическими силами. Поэтому со временем было назначено повторное расследование. Новая группа следователей спустя три года сообщила: они уверены в том, что на месте крушения обнаружены фрагменты, которые могут принадлежать только ракете «Си Дарт».

Это вызвало огромное замешательство на самом верху. Теперь мы имели дело с полностью противоречащими друг другу докладами. Какому из них верить? В 1985 году я был в Министерстве обороны, когда предстояло решить: оставить все как есть или опубликовать данные нового расследования. Принятие той или иной версии в своей основе не имеет никакого значения для компенсационных выплат и пенсий семьям, но разбередит их старые душевные раны. Новая, теперь достоверная, информация о том, что ваш брат, муж, сын на самом деле был убит своими, не доставит удовольствия никому. Однако давление не уменьшалось, и после писем одного из родителей мы решили, что семьи имеют право знать правду. Информация была опубликована и широко критиковалась за опоздание.

Если бы мне пришлось снова пережить эту ситуацию, я снова был бы уверен, что у капитана 1 ранга Харриса в те критические минуты 6 июня 1982 года не было абсолютно никакой альтернативы. И я бы снова пытался защищать семьи погибших от дальнейших душевных травм.

Важно понять, что это был единственный за всю войну случай «свой-по-своим» в британских воздушных и морских силах. Он действительно ужасен для родственников и друзей погибших, но является в некотором роде мировым рекордом безопасности и организации. Тем не менее я глубоко сожалею об этом и в течение долгих темных бессонных ночей часто задаю себе вопрос, не было ли это моей ошибкой как разработчика правила «коробки». Случай стал предметом моих домашних поисков истины. Я могу официально написать о том, что со своей обычной потребностью рассматривать самый худший исход как наиболее вероятный я сразу после инцидента написал в дневнике слова: «ужасное чувство, что это был «синий-по-синему», но пока нет никаких признаков.»

Возвращаясь еще раз к событиям той ночи, следует сказать, что деятельность «Кардиффа» не закончилась стрельбой ракетами. Через час операторы его ЦКП обнаружили несколько малых надводных объектов, приближающихся к нему с юго-запада. Учитывая реальную возможность того, что это может быть аргентинский сторожевой корабль, пытающийся попасть в историю, капитан 1 ранга Харрис с разумной предосторожностью сблизился с ними на дальность стрельбы 4,5-дюймовой артустановки. Несколько осветительных снарядов, своим светом ничего хорошего десантникам не предвещавшим, выхватили из темноты несчастных гвардейцев в четырех десантных катерах, которые из последних сил старались пробиться к Блафф Коув. «Кардифф» по-прежнему действовал по уставу, но в этой ситуации у командира Харриса было время и средства, чтобы разобраться прежде, чем вести огонь на поражение.

Удивленный и с большим облегчением, «Кардифф» передал светом свои позывные и пошел выполнять свою задачу. Я представляю, как бедные несчастные гвардейцы ожидали, что вслед за осветительными снарядами последуют фугасные. Редко бывает более глубокий вздох облегчения, чем тот, который последовал за произнесенной в этих швыряемых штормовым морем десантных катерах фразой старого солдата-фронтовика: «Ба…, да это же один из наших». Что касается противника на берегу, то они не видели ничего, кроме нескольких осветительных снарядов к югу, и подумали, что мы проводим обычные мероприятия по введению их в заблуждение. Еще одного потенциального бедствия удалось избежать благодаря быстрым обдуманным действиям командира эсминца.

К рассвету 6 июня десантные катера были в безопасности. «Сэр Гераинт» загружался для перехода в бухту Тил, «Сэр Тристрам» был под погрузкой для Фицроя, а валлийские гвардейцы начинали посадку на «Феарлесс», который должен с наступлением сумерек идти к острову Лайвели. «Эксетер» остался в Фолклендском проливе, а «Инвинсибл» с «Бриллиантом» шли на юг, чтобы препятствовать аргентинцам доставлять подкрепление. Командор Сэм Данлоп наконец направил свой отважный «рабочий дом» «Форт Остин» на север Атлантики, – домой.

На «Гермесе» инженеры заключали пари о том, когда котлы полностью выйдут из строя. Они постоянно давили на меня, чтобы на некоторое время вывести корабль из района боевых действий для проведения так необходимого и запоздалого технического обслуживания. Мы прошли без технического обслуживания котлов приблизительно двадцать тысяч миль и теперь должны были хотя бы их почистить. Я сопротивлялся инженерам в течение двух недель – тогда этого требовали жесткие обстоятельства. Сейчас на берегу функционирует такая критически важная передовая авиационная база. Возможности авиационного прикрытия возросли и время реакции значительно сократилось. Поэтому я мог более серьезно подумать о долговременных проблемах авианосца.

Моим первым шагом было привести «Гермес» в наилучшее состояние к тому времени, как можно будет предоставить такую же возможность «Инвинсиблу». Нам нужно было отойти примерно на пятьдесят миль на восток в менее опасные воды для проведения необходимых работ. Это не окажет существенного влияния на авиационное прикрытие и поддержку войск десанта, поскольку самолеты «Гермеса» можно было переправить на передовую авиабазу через «Инвинсибл», а сам «Гермес» мог бы со скоростью, несколько большей половины максимально возможной, быстро возвратиться и возобновить свою деятельность в период последних дней или недель боевых действий на островах.

Успешное завершение операции на земле и наличие двух взлетно-посадочных полос на берегу позволяли нам сократить число авианосцев в районе действий до одного. Тогда «Инвинсибл» мог бы сразу после возвращения «Гермеса» уйти из района для проведения трехнедельного технического обслуживания (в море) до того, как последнему необходимо будет идти домой для проведения полного технического восстановления. Затем «Гермес» снова займет место «Инвисибла». Ввиду сравнительной новизны «Инвинсибла» предполагалось, что у него будут значительно более высокие шансы продержаться в течение четырех или пяти месяцев при проведении в середине этого периода только трехнедельного технического обслуживания в море.

Завершение работ на аэродроме Порт-Стэнли для действий с него перехватчиков «Фантом» должно в свою очередь позволить увести один авианосец совсем. Такая работа, особенно с учетом наступления зимы и при условии отсутствия дальнейших возражений со стороны Аргентины, может длиться месяцы.

«Илластриес» был нашим джокером. Далеко не факт, что ускоренная программа его строительства будет закончена в срок, но если все-таки будет выполнена, это значительно ослабит крайне напряженный график использования двух действующих авианосцев. Но план смены авианосцев в июне от него зависеть не мог.

Я преднамеренно упростил продолжительную и сложную часть работы штаба по планированию обеспечения поддержки островов одним авианосцем независимо от продолжительности работы по модернизации взлетно-посадочной полосы в Порт-Стэнли для приема «Фантомов». Но, похоже, мои коллеги на берегу никаких проблем в этом не видели. Их не волновали мои усилия по обеспечению авиационной и морской поддержки боевых действий на берегу, у них было более чем достаточно собственных проблем. Приняв решение, я сделал несколько философских заметок в дневнике, размышляя о поведении людей теперь, когда у нас появилось больше свободного времени. Я могу упомянуть о своем, поскольку записи в дневнике, после того как я скатился до обеспечивающей роли, становятся все длиннее и длиннее. Больше нет ничего подобного старому: «они уничтожили прошлой ночью мой старый «Шеффилд»… Тоска. Теперь я стал своего рода Самьюэлем Пеписом^[85] из Морских Глубин.

Я начинаю приходить к заключению, что дает себя знать синдром «стареющего заместителя командующего». Люди начинают находить, что имеют некоторое свободное время, и деятельно организовывают себя до полной остановки. Убежден, что на определённом этапе степень организации и предварительного планирования должны быть тщательно сбалансированы. Их недостаток ведет к хаосу, а избыток – к отсутствию гибкости.

Принцип «командуй отрицанием» [позволить твоим доверенным людям действовать до тех пор, пока они не провалят дело] должен срабатывать… если только они обеспечены информацией об изменяющейся обстановке. Это будет время от времени нарушаться. Но обычно такие нарушения не должны перевешивать очень важные преимущества гибкости, быстрой реакции, инициативы и неожиданности, которую мы получаем. По существу бюрократическое мышление мирного времени избежать открытия огня по своим станет препятствием для поражения противника!

Итак, пока они чистят котлы, я возвращаюсь к делу. Около 03.00 7 числа «Феарлесс» вместе с «Эвенджером» и «Пенелопой» прибыли к острову Лайвли и к своему удивлению обнаружили, что десантные катера, которые еще ночью ушли с гвардейцами, не вернулись. Поэтому они спустили два свои тдка, которые приняли часть войск для еще одного ужасного перехода, и с остатками войск возвратились в Карлос.

Утро по существу было за нами. Аргентинцы послали фоторазведчик (реактивный «Леар») на большой высоте над Восточным Фолклендом. «Эксетер» Хью Бэлфора как всегда находился в готовности и сбил самолет «Си Дартом», все пять членов экипажа погибли. В то время как валлийские гвардейцы осуществляли посадку на «Сэр Галахад» для второй попытки добраться до Блафф Коув в Фицрое, я добродушно дискуссировал с командиром «Алакрити» Кристофером Крейгом: его 4,5-дюймовая артустановка оставалась неисправной в основном из-за износа ствола. Наша дискуссия проходила примерно в таком ключе:

– Хорошо, – убеждал я, – полагаю, что вам лучше бы отправиться домой и там ее отремонтировать.

Как и ожидалось, ответ капитана 2 ранга Крейга был таким:

– Нет, сэр, все в порядке. Я предлагаю остаться здесь и воевать до тех пор, пока этот чертов ствол не отвалится совсем.

– Нет, Кристофер, – продолжал я терпеливо, – «Алакрити» проявил себя хорошо, но корабль изнашивается. Идите и приведите его в нормальное состояние, а затем возвращайтесь обратно.

– Но, сэр, мы могли бы, конечно, еще немного повоевать, хотя бы следующую неделю или около того, – сказал он.

– Я так не думаю. Передайте ваши запасы и уходите, – сказал я, беспомощно переходя на довольно жесткий формальный тон, который появляется у меня, когда я говорю от всего сердца, и добавил:

– Кристофер… большое спасибо за все, что вы сделали.

Это не было адекватным прощанием с особенно храбрым офицером, который воевал с нами с первого дня. Я никогда не умел как следует попрощаться.

Той ночью «Сэр Галахад» оставил бухту Карлос, направляясь в Порт Плезент, эту особенно изрезанную ветром часть атлантического побережья. Порт Плезент представляет собой большой зубчатый залив шириной пять миль и шесть миль в глубину. Его особенностью было то, что прямо посередине, в глубине этой бухты расположен полуостров длиной пять миль. Он имеет форму, подобную большому крокодилу с открытой в сторону океана пастью. Бухта к северу от этой рептилии и есть Порт Фицрой с Блафф Коув на ее северном берегу. Поселение Фицрой расположено в конце хвоста крокодила, в основном в южной бухте, известной как Порт Плезент.

Цель КомАмГ состояла в том, чтобы послать «Сэр Галахад» в Порт Плезент и вместе «Сэром Тристрамом» высадить гвардейцев в Фицрое, где у нас теперь была база, чтобы те пешим ходом следовали на север к Блафф Коув. Предполагалось, что корабли будут скрыты от аргентинских глаз, находящихся достаточно далеко к северо-востоку, во-первых, из-за погоды, которая оставалась все еще очень противной; во-вторых, они были прикрыты невысоким утёсом в Фицрое. Я план одобрил, несмотря на то, что все это мне не нравилось (как записано в моем дневнике от 4 июня), но моего негативного отношения было недостаточно для того, чтобы настоять на остановке высадки. Как мне помнится, я думал, что они, вероятно, могут избежать неприятностей, если будут шевелиться быстро, затрачивая минимально возможное время на разгрузку десантного корабля и если погода будет оставалась благоприятной. Это кстати не требовало никаких колоссальных умственных усилий с моей стороны. Стандартная процедура для любого десантного корабля предполагает: прибыть в район якорной стоянки, как можно быстрее разгрузиться и уходить назад. Предпочтительнее это делать ночью, в тумане, в условиях облачности или дождя, а при отсутствии вышеупомянутых факторов, конечно же, при всестороннем боевом обеспечении. Никогда, говорит устав Королевских ВМС, не задерживайтесь в своей самой уязвимой позиции.

В то время как «Кардифф» и «Ярмут» все еще вели артобстрел северо-восточнее, «Сэр Галахад» осуществил переход и около 10.00 прибыл в Порт Плезент, где стал на якорь рядом с «Сэром Тристрамом» (все еще находящимся там с грузом боеприпасов со вчерашнего дня). К полудню погода улучшилась, и в конце концов наступил яркий солнечный день. Два больших ТДК стояли на якорях под ясным голубыми небесами на спокойной воде. Вертолет «Си Кинг» выгрузил расчеты «Рапир», а валлийские гвардейцы оставались на борту в ожидании десантных катеров. Между армейскими командирами и офицерами «Сэра Галахада» шли дискуссии о факторе времени. Это продолжалось почти до 15.30, когда прибыл первый тдка. Но у него была повреждена аппарель, и в 16.00 гвардейцы все еще оставались на борту под ясным полуденным солнцем, которое освещало их высокие мачты.

Я полагаю, что шло дальнейшее обсуждение о пешем марше в Блафф Коув. Солдаты думали, что придется совершить шестнадцатимильный марш из-за поврежденного моста через ручей в глубине бухты – очевидно, им не сказали, что парашютисты его восстановили. Как бы там ни было, но они предпочли ожидать на кораблях прибытия тдка, чтобы их переправили непосредственно к месту назначения.

День тянулся медленно, исключительно медленно для команд, разгружающихся в Порт Фицрой. Но намного быстрее для окопавшихся на высотах к северо-востоку аргентинских войск, ясно созерцающих деятельность штаба генерала Мура, а также освещенные солнцем (в это время оно находилось от них строго на север) мачты десантных кораблей, застывших на более темном фоне. Они сообщили о присутствии британских кораблей на свой командный пункт в Порт-Стэнли. Вскоре это сообщение было получено Южным авиационным командованием на материке, которое подняло в воздух шесть «Даггеров» с тысячефунтовыми бомбами плюс отряд из восьми «Скайхоков». Я не сомневаюсь в том, что они едва ли могли поверить в свою удачу: «Блафф Коув – никаких холмов, никаких утесов, никаких кораблей охранения, никаких «Рапир» – нет проблем. Экселенте»^[86].

Аргентинцы надеялись использовать для удара четырнадцать самолетов, но всевозможные заправки и технические проблемы уменьшили это число до десяти, что, с нашей точки зрения, было далеко от совершенства. Два аргентинских отряда осуществляли перелет раздельно: пять «Даггеров» шли севернее с тем, чтобы у западного берега Фолклендского пролива круто повернуть вправо и зайти на Порт Плезент с берега. Однако, как только самолёты совершили поворот, стремительно несясь на сверхмалой высоте, они внезапно увидели «Плимут», выходящий из бухты Карлос в районе мыса Ченчо. Аргентинцы предпочли атаковать боевой корабль.

Дэвид Пентрит приказал «лево на борт» для того, чтобы встретить противника всем тем, что у них было. Ракетой «Си Кэт» они повредили один из «Даггеров» и открыли ураганный огонь из 20-мм артустановок и пулеметов, но остановить всех пятерых не смогли. Четыре тысячефунтовые бомбы попали в «Плимут» и ни одна из них не взорвалась, хотя последняя вызвала взрыв глубинной бомбы, приготовленной для подвески к вертолёту, вызвав сильный пожар. Все это произошло молниеносно. «Даггеры» ушли, преследуемые парой «Харриеров» 801 эскадрильи. Они оставили за собой пять раненых моряков и эффектно дымящий, но ни в коей мере не смертельно поврежденный фрегат.

К сожалению, у «Плимута» не было времени выполнить поворот вправо на обратный курс для применения аппаратуры, известной нам как «Флэшер». Он был оснащен этой новой лазерной аппаратурой, которая могла бы сорвать атаку, поскольку она буквально вынуждает атакующего пилота отвернуть резко вверх, ослепляя его на время порядка сорока секунд. Но так или иначе командир Пентрит на своем 21-летнем фрегате предпринял все, что реально от него можно было ожидать. Это был, конечно же, последний бой «Плимута», и я позволю себе привести его описание со слов капитана 1 ранга Джона Коуарда: «Конечно, «Плимут» был обречен попасть в беду. Он не имел необходимых средств для того, чтобы участвовать в такого рода боевых действиях. Но я никогда не забуду его в бухте Карлос, когда мы были в подобной ситуации – он кружил вокруг кораблей, полностью пренебрегая опасностью. Для отражения атак он мог использовать только артиллерию и старый ЗРК «Си Кэт», и он всегда их использовал. Пентрит? Самый храбрый парень, которого я когда-либо встречал. Конечно, я знал, что однажды, когда мы войдем в бухту Карлос, от «Плимута» не останется ничего, кроме облака черного дыма. И такой день для него настал».

После рейда «Даггеры» отправились домой, и теперь осталось только пять «Скайхоков», летящих очень низко над побережьем Лафонии. Они повернули севернее к восточному побережью, ища мачты кораблей, так четко вырисовывающиеся в ярком полуденном солнце. Вскоре после 16.10 ведущий аргентинский пилот увидел их и приказал двум «Скайхокам» следовать за ним. Они повернули к западу, низко несясь над Порт Плезент к двум британским танко-десантным кораблям. Я предполагаю, что это была просто мечта пилота бомбардировщика – атаковать две неподвижные цели без малейшего риска получить в лоб от обороняющихся ракету, снаряд или хотя бы пулю. У них было время даже для набора необходимой высоты, чтобы их бомбы обязательно взорвались. Они сбросили две, возможно, три, пятисотфунтовые бомбы прямо в «Сэр Галахад», атаковав его на бреющем полете. Другие два самолета, замыкая шествие, пошли на «Сэра Тристрама», стоящего на якоре всего в четверти мили далее, и сбросили две бомбы. Первая попала в корму и не взорвалась, а вторая, взорвавшаяся под кормой, оторвала аппарель. К счастью, на «Сэре Тристраме» солдат было немного, но «Сэр Галахад» был заполнен ими. По меньшей мере одна из бомб взорвалась глубоко внутри корабля, устроив жуткое побоище. Пожар быстро вышел из-под контроля. Рвущиеся боеприпасы с каждой минутой делали ситуацию еще более ужасающей. К счастью, там было много спасательных средств – четыре вертолета «Си Кинг», один «Уэссекс», десантный катер, плавающий грузовой плот под названием «Мексфлоут», две спасательные шлюпки с «Сэра Тристрама» и собственные спасательные шлюпки и спасательные плоты. Потребовалось всего около получаса, чтобы переправить всех, кто мог ходить, и около часа для эвакуации вертолетами раненых на носилках.

В итоге пятьдесят человек были или убиты, или пропали без вести; еще пятьдесят семь были ранены, почти все с ужасными ожогами. Из них тридцать девять погибших и двадцать восемь раненых были из 1-го батальона валлийских гвардейцев, полка, который традиционно почти полностью формировался из старого шахтерского центра Южного Уэльса, начиная от Кардиффа, Ньюпорта и Лленелли, заканчивая селениями в районе Ронда, Мейстег, Бридгенд и Понтипридд. Ни одной из тех небольших общин не привыкать к печали, но бомбардировка «Сэра Галахада» еще очень долго будет в их памяти.

Королевские ВМС при этом потеряли семь человек погибшими и одиннадцать человек ранеными. Проявлено много отваги в спасательных работах. Я был особенно взволнован поступком второго инженер-механика «Сэра Галахада» Пола Генри из Бервик-на-Твиде, посмертно награжденного георгиевской медалью. Он отдал единственный в горящем машинном отделении дыхательный аппарат для спасения младшего офицера.

Единственное хорошее событие за весь этот отвратительный день произошло вскоре после того, как еще одна группа «Скайхоков» зашла для удара по базе Фицроя, но была перехвачена над бухтой Чойсеул «Харриерами», которые сбили три самолета ракетами «Сайдуиндер».

Большинство фактов стали известны через несколько дней. Я был чрезвычайно расстроен, когда утром того ужасного дня мне сказали, что два ТДК находятся в Блафф Коув. Недоволен я был в основном собой, поскольку мог бы не позволить этому случиться, должен был не допустить этого, но ничего не сделал. Я должен быть там старшим военно-морским командиром. Я видел угрозу, кипел от злости, но ничего не сказал. Записи в дневнике неопровержимо свидетельствуют об этом. Но я боялся, что любая высадка будет сопряжена с трудностями. Мои записи от 4 июня – это та страница, которую я никогда не хочу перечитывать заново.

Я спрашивал себя тысячу раз: почему не настоял на отмене этого замысла. Всё, что я должен был сделать, это сказать категорически: «Забудьте это! Я не разрешу моим кораблям участвовать в этом. Найдите другой путь». Но я ничего не сказал по крайней мере тем, кто командовал на берегу. Я достаточно уверен в том, что высказал только кое-что близким коллегам, находящимся на ударной группе. Теперь, критически анализируя свои действия, мне стало ясно, что я знаю основную причину моего нежелания вмешаться во что-либо. Это был я, кто подгонял, требовал скорости, я, кто ясно дал понять, что войска десанта должны как можно скорее наступать и закончить эту войну до второй половины июня. Теперь, когда они пошл и вперед, кто я такой, чтобы начать жаловаться на риск, которому они подвергались? И если это – та причина, по которой я не желал вмешиваться, тогда мне нечем гордиться. Беспокойство о том, что сначала говорю одно, а потом другое не моя работа. Я должен был только сказать командору Майку Клаппу и генерал-майору Джереми Муру, что я против, и к черту их реакцию.

Во многих случаях, оглядываясь назад, на эту кампанию, я часто сам себя просто не узнаю. Действительно ли я принимал те решения? Думаю, что только один фактор удерживал вместе меня и того, другого, я – общая совесть. Это для всех нас вездесущий, одинокий и, надеюсь, правдивый голос нашей собственной души.

Ночью 8 июня я как обычно выпустил пар на страницах моего дневника.

Мое беспокойство о двух ТДК оказалось обоснованным. Я бы этого КомАмГ задушил. Ему сказали не планировать посылку «Интрепида» и двух ТДК в Фицрой в светлое время даже с фрегатом (возможно, стоило предложить вариант одного ТДК, имеющего разумные шансы проскочить незамеченным – смотри замечания от 4 июня). И что же он делает? Отправляет войска на двух ТДК средь бела дня при прогнозе хорошей летной погоды.

Мое беспокойство и разочарование подталкивали меня: «Я, конечно же, должен был остановить его [4-го июня]. Это моя персональная вина, поскольку я должен был вовремя разглядеть приближающуюся катастрофу. Я только не понял, что два ТДК находились там без охранения до полудня, когда почти без раздумий решил не отменять приказ, надеясь, что все обойдется».

В свое оправдание я рассуждал, что даже отмена мною приказа не очень бы им помогла, поскольку «ТДК все еще оставались уязвимыми даже где-нибудь в другом месте [между Карлосом и Фицроем], имея на борту много людей и снаряжения и находясь на большом удалении от берега». Я думаю, история в конце концов может решить, что драматическая перемена погоды была наиболее существенной причиной трагедии. Позже я выяснил, что прогноз об улучшении погоды ни КомАмГ, ни КВДФО до того, как приступили к проведению операции, не получили. После действий в течение продолжительного времени под покровом тумана и низкой облачности все внезапно снова оказались в ярком солнечном свете с удивительной для тех широт видимостью. Это, как мы уже знаем, меняет дело.

Что касается «задушил бы этого КомАмГ», то я уже много раз говорил: «я мог бы задушить этого кота», когда он что-то опрокидывал или не вовремя выходил в сад после того, как ему дали слишком много поесть. Я чувствую себя лучше после такого высказывания даже без обязательного обвинения кота в том, что случилось и, конечно, без намерения забрать одну из его девяти жизней.

Я больше всего сожалею о том, что «катастрофа Блафф Коув» навсегда прочно останется в памяти некоторых людей как память о Фолклендской войне – там было телевидение, которое запечатлело ужасающие картины обугленных и тяжело раненых солдат. В военном смысле это не было катастрофой. Потери на «Шеффилде», «Ковентри» и «Арденте» в отдельности по числу погибших и раненых не были так серьезны, но все вместе они были значительными. Катастрофа «Бельграно», конечно же, была самой трагической. Несколько дней назад я слышал, что при наводнении в Индонезии погибло более двухсот человек. Мне кажется, что нам нужно научиться жить с учетом того, что телевидение преувеличивает то, что что является ужасным и каким-то образом уменьшает значимость того, что не попало в поле его зрения.

Поздно ночью я услышал еще об одной задержке войск десанта. Это вынудило меня вернуться к своему дневнику и несколько беспомощно констатировать:

Я узнал, что КВДФО собирается задержаться ещё на двадцать четыре часа в дополнение к последним семидесяти двум. У его людей, боюсь, скоро закончится пар – холодный фронт придет уже сегодня вечером. И, похоже, я ничего не смогу предпринять, кроме как надеяться, что армия справится с этим и достигнет успеха еще до того, как аргентинцы отгрызут значительную часть нашего флота. Найти эффективный способ добраться до нас (возможно, подводной лодкой, «Скайхоками» и «Этандарами», «Канберрами» или чем угодно) для них – это вопрос времени. Очень трудно бороться с истощением, когда твои средства в операции являются одновременно и ограниченными, и критическими.

Я все еще не вижу перспективы конца этой войны, и единственное мое утешение в том, что и у аргентинцев положение не лучше.

Ночь прошла спокойно, слишком спокойно, подумал я, и наступил холодный ясный день. Главнокомандующий ВМС, явно менее чем счастливый по поводу событий в Блафф Коув, утром был со мной на телефонной связи. Я горжусь тем, что мы оба сумели избежать высказываний в адрес командующего войсками десанта вроде «я же говорил…». Но, с другой стороны, ни один из нас действительно ничего подобного ему не говорил. Ему сказали, что полномасштабная высадка проводиться не будет. Но потом мы избежали неприятностей с одним ТДК в бухте Тил, и привлечение еще двух ТДК в Фицрое было не таким уж и неоправданным, если бы плохая погода сохранилась. Так или иначе мы на этом внимание не акцентировали, поскольку главная тема сеанса связи была другой: флот больше не планировал заменять меня командующим третьей флотилии. «Не так быстро, как мы считали раньше», – было заявление адмирала Филдхауза. Для меня это звучало подобно приговору к пожизненному заключению. Доверие вышестоящих командиров – это серьезная проблема.

К слову замечу, что в 1992 году из книги Майка Клаппа я узнал, что примерно в то время он получил сигнал с моим позывным, рекомендовавший послать несколько ТДК прямо в Порт-Стэнли, чтобы как можно скорее завершить войну. Он благоразумно игнорировал его, приняв за своего рода безвкусную шутку или за еще одно «бестолковое вмешательство» с моря. Если бы я получил такой сигнал от него, без сомнения, повел бы себя точно так же. Я все еще задаюсь вопросом, откуда такой сигнал мог взяться, имея в виду свои ясно высказанные взгляды относительно посылки даже одного ТДК без охранения и зная, что любые шутки были ни к месту и ни ко времени.

Шутка или нет, но 10 июня «Ярмут» вел артобстрел скал, мы провели сорок четыре самолето-вылета авиационного прикрытия, иногда с шестнадцатью самолетами, одновременно находящимися над островом. «Эктив» в компании с «Эрроу» вышли на артобстрел в южную огневую позицию. Ударная группа находилась в ожидании, и я провел много времени в одиночестве в каюте за написанием небольших раздраженных эссе в дневнике.

Ожидание ужасно. Думаю, что даже аргентинцы всем этим сыты по горло и грозятся атаковать. Если КВДФО услышит об этом, он, без сомнения, должен будет полностью перегруппироваться и задержаться еще на несколько недель. Если бы я вел себя так, как ведут войска десанта, мы никогда бы не высадились! Я не понимаю и поэтому не могу принять эти бесконечные задержки: флот готовится и высаживает десант день спустя от первоначально спланированной даты. Эти церемонные глупцы берут две недели для разведки. Похоже, что у них нет места для импровизации, инициативы или даже настоящего мастерства, только это упрямое «левой, правой, левой, правой», а больше всего обозначают шаг на месте. Для меня идея «мобильных сил» полностью утеряна… Мы, должно быть, так же уязвимы для «блицкрига», как и в прошлый раз. Абсолютно потрясающе – они даже сейчас ожидают пакеты военторга с сигаретами, мылом и бритвами. Уму не постижимо…

В данный момент ситуация разворачивается настолько благоприятно, насколько мы можем ожидать. Достаточно это или нет, но это лучшее, что у нас будет. Поэтому нужно действовать и рисковать сейчас.

Несколько лет спустя, когда я начал готовить свои записи для написания этой книги, я дописал строкой ниже следующее признание.

Очевидно, что не «церемонные глупцы», как мне теперь стало достаточно ясно из книги бригадира Джулиана Томпсона^[87]. Хотя никаких жалоб с берега не было слышно, потеря вертолетов «Чинук» и «Уэссекс» на «Атлантик Конвейере» (ответственность за что может быть переложена на меня) сильно повлияли на мобильность наземных войск.

Мое нетерпение исходило из осознания того, что ударная группа теряла боеспособность, а также из незнания реальной обстановки на берегу. Этот комментарий – превосходный пример придания слишком большого значения современному дневнику. Написав это, я почувствовал себя лучше и не послал обидное и скорее всего контрпродуктивное сообщение КВДФО.

Таким образом, я представил на ваш суд оба пассажа и полагаю, что Джереми Мур поймет причины недостатка моей способности проникнуть в сущность его проблем и будет достаточно милосердным, чтобы простить меня за такой поступок.

На следующий день, 12 июня, в 01.00 войска начали свое заключительное наступление. Еще до их решительного броска вперед фрегат проекта 21 капитана 2 ранга Кэнтера «Эктив», к радости британских войск, уничтожил склад боеприпасов на горе Гарриет. «Харриеры» решительно атаковали гарнизон Порт-Стэнли, аргентинцы сбили один из своих вертолетов, а другие «Харриеры» «поперчили» бомбами аргентинские позиции на холмах.

Я приказал четырем боевым кораблям поддержать британские войска следующим образом:

а) «Эвенджеру» капитана 1 ранга Хьюго Вайта обеспечить артиллерийскую поддержку 3 парашютного полка в тяжелом и кровопролитном бою за гору Лонгдон;

б) «Глэморгану» капитана 1 ранга Майка Барро поддержать 45 отряд командос, атакующий двойной пик Ту Систерс;

в) «Ярмуту» капитана 2 ранга Тони Мортона оказать поддержку 42 отряду командос в овладении горным хребтом Гарриет и решительном броске на Тамблдаун;

г) «Эрроу» капитана 2 ранга Пола Бутерстона быть в готовности поддержать спецназ в случае необходимости.

Выполняя эти задачи, мои корабли за ночь израсходовали порядка тысячи пятисот снарядов: один «Эвенджер» – сто пятьдесят шесть 4,5-дюймовых снарядов. Но парашютисты тем не менее вынуждены были вести всю ночь бой за гору Лонгдон, потеряв при этом среди прочих восемнадцати человек отважного сержанта Айана Маккея, награжденного посмертно Крестом Виктории.

«Глэморган» был направлен в прибрежный район как обычно около 17.00 с расчетом прибыть на огневую позицию к югу от Порт-Стэнли в 23.30. Для этого он должен был идти со скоростью двадцать шесть узлов. Экипаж корабля занял места по «боевой тревоге» еще в 23.15, до прибытия в опасную зону, и находился по тревоге на боевых постах всю ночь. Корабль маневрировал очень близко к берегу вместе с «Ярмутом» и «Эвенджером», обеспечивая артиллерийскую поддержку войскам десанта при решении ими различных задач. Артогонь эсминца корректировал морской наблюдатель на передовой, пока его не ранили, а затем капрал артиллерии. Огонь вели непрерывно, до тех пор, пока командос не вышли к Ту Систерс. Эсминец УРО и «Ярмут» вместе израсходовали за это время порядка четырехсот артснарядов. В 05.15 они начали отход, на фактически оставили огневую позицию несколько позже, так как у командос на горе было жарко. На «Глэморгане» боевая готовность была снижена в 05.30 с чувством хорошо выполненной ночной работы.

Когда наконец «Глэморган» оставил огневую позицию у Порт-Стэнли, я подумал, что он неверно оценил рубеж досягаемости береговой пусковой установки «Экзосет», расположенной на дороге за Порт Гарриет. Но, похоже, аргентинцы сумели переместить свои мобильные установки немного восточнее. Как бы то ни было, в 05.36 аргентинцы произвели пуск одной ракеты. «Эвенджер» увидел ее в 10 милях и оповестил корабли уже после того, как ракета была визуально обнаружена с «Глэморгана». Руль был переложен на борт для крутого отворота от ракеты, что в конечном итоге, возможно, и спасло корабль. На дальности до цели одна миля они произвели по ней пуск ракеты «Си Кэт». «Глэморган», накренясь, все еще продолжал поворот, когда крылатая ракета попала в кормовую часть верхней палубы точно в то место, где она соединяется с надстройкой левого борта, недалеко от ангара, и взорвалась.

Восемь человек были убиты сразу, уничтожен вертолет «Уэссекс». Горящее топливо лилось через отверстие в палубе и вызвало пожар на камбузе. Там погибли четыре кока и стюард, несколько человек были ранены. Дым засасывался в машинное отделение, но газотурбинные двигатели были выведены из строя только на короткое время под воздействием ударной волны взрыва «Экзосет» и поступления воды, используемой для тушения пожара, которая стекала вниз через образовавшиеся отверстия, вызывая затопление. Удивительным было то, что «Глэморган» все еще мог обеспечивать ход и после устранения неотложных проблем дал ход в двадцать узлов, возвращаясь к оперативному соединению. Я полагаю, что британские войска на высотах наблюдали это с болью. Корабль Майка Барро этой ночью, как и в течение многих ночей ранее, был для них настоящим другом.

Мне в то время показалось, что корабли расслабились в самое неподходящее время. Об этом можно прочитать в моем дневнике: «Глэморган», спешивший вернуться еще до рассвета, пересек рубеж досягаемости «Экзосет» и за это поплатился… Им не повезло, что в них попали, но им сопутствовала удача получить именно такое попадание. Мы теперь знаем о противнике намного больше».

Тринадцать человек из отважного экипажа «Глэморгана» погибли. Почти столько же, сколько парашютистов 3 полка в том ужасном бою за гору Лонгдон. Они соорудили небольшой мемориал сержанту Маккей на студеных высотах горы Лонгдон – только его винтовка, шлем парашютиста и маленькая консервная банка нарциссов на том месте, где он пал. Мы же еще раз хоронили наших погибших моряков в море. Среди гробов Королевских ВМС, скользивших в тот вечер в бесконечную тишину Атлантических глубин в ста шестидесяти милях на восток от Фолклендских островов, был гроб двадцатипятилетнего лейтенанта Дэвида Тинкера, погибшего в ангаре. Он был чувствительным, интеллигентным молодым офицером, любил литературу и поэзию. Таким его будут помнить, поскольку в позже в том же году отец Дэвида издал особенно трогательную книгу его писем и литературных произведений.

По существу, эта довольно интересная книга является гимном против войны. В последующие годы она воспринималась как своего рода крик из могилы молодого человека, который понял ее зло. С каждой буквой у лейтенанта росла уверенность в бессмысленности конфликта. Он чувствовал, что у Маргарет Тэтчер была «черчиллевская» иллюзия «победить Гитлера», что Джон Нотт не понимал, что такое война, что у меня «кажется, нет никаких угрызений совести по поводу всех наших потерь». Он писал о «военном фиаско», «политическом позоре» и размышлял, что «неужели я странный, если я против всех этих убийств, которые происходят под нашим флагом». Он даже упомянул о расходе топлива на своем «Глэморгане» с момента их отхода от острова Пебл 14 мая… 33000 галлонов, по его оценкам, галлон – на шесть ярдов. Как для меня, это было несколько завышенные данные.

Тем не менее голос Тинкера нельзя игнорировать. Он представляет точку зрения, далекую от моей. Но это была все-таки обоснованная и хорошо сформулированная точка зрения. Действительно, некоторые из его утверждений, например, о том, что британское правительство планировало «оставить острова полностью беззащитными, что оно лишает островитян «британского гражданства», были не из приятных. Вы можете спросить, что делал такой парень на войне, на полетной палубе 6000-тонного британского эсминца? Хороший вопрос. Правда заключается в том, что Дэвид Тинкер был так называемым «добровольным отставником»^[88], человеком, который подал рапорт на увольнение из Королевских ВМС. Он написал свой рапорт еще до Фолклендской войны. Но он был не из тех, кто пытается уволиться, видя перед собой перспективу идти на войну. Я думаю, он искренне верил, что служба в вооруженных силах Ее Величества не для него и, будучи уже несколько лет женатым, хотел вести более спокойную жизнь на берегу. В этом нет ничего плохого. Вся эта грустная история Дэвида Тинкера всегда заставляет меня вспомнить свою собственную позицию в 1956 году.

Я служил старшим помощником командира 2300-тонной новейшей дизельной патрульной подводной лодки «Порпойс», которой командовал капитан 1 ранга Брайан Хатчингс. Во время возникновения угрозы Суэцкого кризиса нам внезапно приказали возвратиться в базу с глубоководных учений и готовиться для участия в войне. Вспомните, после окончания второй мировой войны прошло только чуть больше десяти лет, и война для нас была все еще очень реальной, даже если я и не принимал участия в боевых действиях. Я ясно помню свои мысли: «Подождите. И это то, для чего я вступил в Королевские ВМС? Идти на войну? Из-за вопроса, кому принадлежит Суэцкий канал? Начинать убивать людей? Возможно, меня убьют… Минуточку…». Для меня нетрудно было понять, что это действительно то, для чего военно-морские силы готовили меня: в один прекрасный день придется воевать. Всесторонне обдумав это, я не нашел никакого противоречия в идее, равно как и в своей причастности к событиям. Тогда мне было двадцать четыре, на год моложе Дэвида Тинкера, и уже тогда я понял, что служба на флоте это не только комфорт, приключения и хорошая компания. Это может быть чревато большой опасностью, и нас всегда могут призвать на военную службу, если сдерживание не сработает.

Так в одном и том же возрасте Дэвид и я смотрели на происходящие события и принимали своп решения. Мы пришли к различным заключениям о наших карьерах… Я – под давлением надвигающейся войны, он – при отсутствии такого давления. Проблема Дэвида состояла в том, что для увольнения из Королевских ВМС требуется примерно восемнадцать месяцев, а кризис из-за Фолклендских островов разразился именно в этот период. Я хотел бы повторить, что в его решении не было ничего плохого, просто ему не повезло со временем.

Теперь, когда «Глэморган» не мог вести боевые действия и на море установилось временное затишье, у меня появилось время для некоторой «домашней работы». Я написал список наших потерь: «Два эсминца потоплены, три серьезно повреждены; два фрегата потоплены, два серьезно повреждены; одно контейнерное судно потоплено; два танко-десантных корабля потоплены, один серьезно поврежден». Той ночью мы планировали послать четыре фрегата для ночного артобстрела, но два из них, «Ярмут» и «Эмбускейд», не смогли выйти из-за неисправностей в механической части. «Эктив» и «Эрроу» ушли, чтобы бомбить аргентинские позиции на горе Саппер и у Муди Брук. То, что «Эрроу» все еще находился с нами и все еще вел артиллерийский огонь, действительно было чудом: с самого начала кампании мы серьезно беспокоились о трещинах в его корпусе. В данный момент оставались только два боевых корабля из первоначального состава кораблей охранения, избежавшие повреждений: он и «Ярмут».

Вы помните, я рассказывал, что капитан 2 ранга Тони Мортон, новый командир корабля, был несколько сверхактивен в первых боях, объявляя тревоги, когда никакой реальной опасности не существовало. Так вот, он быстро всему научился и к концу конфликта имел действительно выдающиеся достижения. Провести «Ярмут» через все испытания невредимым было огромным успехом. Тони находился в гуще событий длительное время.

К этому времени был отремонтирован «Плимут», который шел сюда, чтобы присоединиться к ударной группе, а побитый «Глэморган» приняли на попечение суда в ЗТТО – безопасном районе дальше на восток.

Было воскресенье, 13 июня, еще один яркий ясный день, который закончился невероятно прекрасным закатом. Облака были видны за сотню миль… Спокойный океан, легкий бриз силой шесть узлов, небо и море, растворяющиеся в гармонии бриллиантового, пурпурного, оранжевого и серого цветов. Корабли казались застывшими силуэтами, подобно кусочкам черного картона, на ярком западном горизонте.

С некоторой неохотой я повернулся спиной к этому изумительному вечернему морскому пейзажу и выпалил короткий сигнал КВДФО в духе «горе ударной группы», который отражается длинной записью в дневнике.

Наша боеспособность сейчас на краю пропасти: только три корабля избежали серьезных повреждений («Гермес», «Ярмут» и «Эксетер»). Сорок пять процентов эсминцев и фрегатов имеют почти нулевую боеспособность. Из «голкиперов»: ЗРК «Си Вулф» «Андромеды» – не в строю; все системы «Бриллианта» в подвешенном состоянии на множестве проводов а-lа Коуард; у «Бродсуорда» в строю полторы системы [оружия], одна линия вала на время блокирована. Ни один из проектов 21 не пригоден: у «Эвенджера» поврежден винт; «Эрроу» поломан (его газовая турбина «Олимпус» не в строю). Они все разваливаются.

В полдень этого прекрасного, подходящего для действий «Этан-даров», дня я остался с одним каналом ЗРК «Си Дарт». Конвои я провожу по ночам в «охранении» одного полухромого фрегата – все равно не нужно идти быстрее охраняемых судов, не так ли? Огневая поддержка из-за неисправностей сократилась с четырех кораблей до двух. ЗТТО «защищает» бедный, старый, хромой «Глэморган», а Южную Георгию отважно обороняет бедный, старый, хромой «Энтрим» и отважный «Эндьюранс».

Откровенно говоря, если аргентинцы только дунут на нас, мы развалимся! Возможно, они в таком же состоянии: только на это и надеемся. В противном случае нас порвут на части.

На следующий день, в первые часы после полуночи, несколько аргентинских самолетов были замечены над южной береговой линией островов, большинство из них следовало на север. Один из них, бомбардировщик «Канберра», сопровождаемый ракетным комплексом «Кардиффа», устремился через остров на север Порт-Стэнли и был сбит ракетой «Си Дарт» эсминца проекта 42. Войска на высотах, ожидающие начала своей атаки на рассвете, наблюдали как он падал кружась.

Вскоре после этого британские войска начали движение вперед. Массивная огневая подготовка с «Ярмута» и «Эмбускейда» предшествовала броску парашютистов 2 полка на аргентинцев около 03.00 в районе Уаэрлесс Риджа. Тогда же «Эвенджер» и «Ярмут» начали обстрел аргентинских батарей ПВО, способных вести огонь по наземным войскам в районе ипподрома Порт-Стэнли, а «Эктив» вел артобстрел горы Тамблдаун, поддерживая шотландских гвардейцев. Здесь, на этом горном хребте, гвардейцы в течение трех часов были прижаты к земле хорошо обученным батальоном аргентинских морских пехотинцев. Но со временем они были ослаблены огнем минометов пехоты и артогнем «Эктива» и «Эвенджера».

Выпустив по аргентинским укреплениям порядка пятисот артснарядов, три фрегата ушли до наступления рассвета. Единственной потерей было то, что одна из лопастей винта у «Эвенджера» была срезана, но времени выяснять причину не было.

Немного позже утром мы послали «Харриеры» ВВС с «Гермеса» для заключительного лазерно-прицельного бомбового удара по аргентинской артиллерийской батарее на хребте Тамблдаун со стороны Порт-Стэнли. Оборона людей генерала Гальтиери начала рассыпаться. После доставки большими вертолетами «Си Кинг 4» подкрепления от 40-го отряда командос к горе Саппер сотни разбитых бойцов генерала Менендеза были вынуждены отходить со своих жизненно важных позиций на холодные возвышенности, окружающие Порт-Стэнли. Их главнокомандующий, генерал Гальтиери, приказал продолжать сражаться, но положение уже было безнадежным. В 14.05 генерал Менендез очень благоразумно послал сообщение генералу Муру с просьбой об условиях прекращения огня.

В ударной группе мы услышали эти новости сначала в виде слухов, и, должен признаться, мне трудно было в это поверить. Но поскольку новости подтвердились, мы решили, что их принятие не будет сильным искушением провидения.

Итак, война закончилась. Но на самом деле, только для войск десанта, а не для всех остальных. Здесь, в ударной группе, электронный Город все еще не может бездействовать, а ночные вахтенные должны быть бдительными. Авиационное прикрытие все еще необходимо (оно все еще на полетной палубе в десятиминутной готовности). Глаза и уши Флота должны быть по-прежнему начеку. У меня нет никаких гарантий, что аргентинцы не вернуться к нам завтра с моря или воздуха. Это только Менендез сдался, но не Гальтиери. Я не доверяю диктаторам.

Глава 18
Добро пожаловать домой

Я почти уверен в том, что именно Наполеон дал имя воину, который повернул Великую армию Франции от ворот Москвы. «Я был побежден не русскими, – рычал Бонапарт, – Я был побежден генералом Зима». Я не сомневаюсь и в том, что сто тридцать лет спустя Адольф Гитлер, возможно, со слегка меньшим хладнокровием думал так же, когда немецкие армии отступали от Москвы и от Сталинграда. Но к нам на Фолклендские острова этот генерал опоздал. Конечно, он появился. Мы знали, что он в конце концов придет. И он появился вечером в день капитуляции аргентинских сухопутных войск, опоздав на шестинедельную кампанию всего на семь часов.

«Шеффилд» и «Ковентри» до войны

В течение всего полудня ветер с Антарктики усиливался, накатывая по волнам ледяной холод. Это началось в полдень, примерно тогда, когда генерал Менендез запросил о перемирии. В 22.00 по Гринвичу генерал Зима был в полной красе – со снежной бурей. Порывы ветра достигали ста миль в час – Фолклендские острова пронизывались белым хлестким снегом и градом. Я слышал, как проливной дождь со снегом хлестал по переборкам моей каюты на острове «Гермеса». Море бурлило, ночь была безлунной, и холод на палубе был почти невыносим. С учетом холодного ветра казалось, что температура воздуха понизилась до минус 16 градусов по Цельсию. Это не те условия, которые господствуют ближе к полюсам, где волны обрушиваются на нос корабля и сразу замерзают на его надстройке. Этот холод создается в основном ветром. Он пронизывает до костей промозглостью и сыростью, по сравнению с которой шотландские озера в январе кажутся похожими на Гонолулу

Но бушующий за переборкой моей каюты зимний шторм не мог отвлечь меня от главной неотложной проблемы этой ночи: что делать с теми находящимися на берегу тринадцатью тысячами аргентинских военнопленных. Многие из них, как мы полагали, для таких условий были плохо одеты и голодали. Тогда я впервые и подумал о прибытии генерала Зима. Если бы он появился здесь десять дней назад, то не оказал бы большой помощи аргентинцам. Их высшее командование не смогло бы обеспечить авиационную поддержку окапывающимся на высотах солдатам. Но я думаю, что нас он прикончил бы. Корабли и суда не менее уязвимы, чем армии Наполеона и Гитлера в России. В особенно плохую погоду бедствия на море случаются чаще. Потоки соленой водяной пыли атакуют электрические схемы, а кристаллы соли забивают механические системы. Лед и снег также опасны. Такие трудности прогнозировались еще в середине апреля, побуждая нас двигаться и решать все задачи до наступления плохой погоды. Сейчас, наяву, реальность бушующих зимних ураганов в Южной Атлантике не стала менее жуткой.

Теперь уже можно сказать, что нам в ходе этой войны довольно повезло с погодой. Она была совсем не такая плохая, как мы ожидали, и конечно, не такая плохая, как о ней продолжала говорить пресса. Журналисты, конечно, имеют чересчур развитое чувство любительского драматизма. На самом деле почти все последние девять дней мы работали при холодном ярком солнечном свете. Были, естественно, и неприятные моменты – несколько штормов, когда море особенно свирепствовало. Однако такой ужасной погоды, как при капитуляции аргентинских войск, не было. Запись в вахтенном журнале свидетельствует, что в ту ночь в районе ударной группы шторм достигал силы 12 баллов (120 миль в час). Конечно, на полетной палубе «Гермеса» хорошенько сквозило, но я не завидую тем, кто окажется в такую погоду на маленьком фрегате.

Однако я бы предпочел находиться в своем стальном доме в море, чем среди скученных в эту штормовую ночь на берегу, без крыши над головой, солдат обеих сторон. Я думал о проблемах гипотермии, болезнях ног и пневмонии. Меня мучил вопрос, как нам справиться с колоссальной административной проблемой расчистки изодранных остатков побежденной армии Гальтиери.

О чем я не думал, так это о возможности любого серьезного празднования победы, хотя позволил себе роскошь выкурить первую за восемь месяцев сигарету. Более того, я все еще не верил в то, что мы уже победили, даже после сообщений о белых флагах в Порт-Стэнли и о «Юнион Джек», реявшем над домом правительства. Я не был уверен, что мы разбили их военно-воздушные силы, что они не могут снова появиться через четыре минуты после оповещения об их обнаружении, как было в случае потопления «Шеффилда». И хотя их флот, кажется, прочно стоит в гавани, он все еще физически способен выйти в море и воевать.

Ясно было и то, что аргентинские солдаты на Фолклендских островах уже свое получили, а их командующий сдался. Но это может считаться только «местной капитуляцией» и не более. Никто ничего не сказал о капитуляции в Буэнос-Айресе, никто не сообщал мне о том, что аргентинская военная машина капитулировала перед нами безоговорочно и война закончена. Бесспорным аргументом было то, что эта война и не объявлялась, а следовательно, нет никаких оснований считать ее оконченной. Ничто не могло убедить меня в том, что мы могли расслабиться. Я знал, что аргентинцы могут дождаться триумфального прибытия «Гермеса» в гавань Порт-Стэнли и после этого нанести «Скайхоками» сильный удар, который изменит равновесие сил в их пользу еще до ланча.

Мне доложили, аргентинский командующий что-то подписал, но это не давало никаких гарантий. Лист бумаги – это всего лишь лист бумаги (в чем в свое время убедился Невилл Чемберлен), тем более, что это лист бумаги местного значения. Настолько мне было известно, параллельно с отставкой Менендеза генерал Гальтиери требовал предпринять последние отчаянные усилия. Были некоторые неотложные причины, побуждающие меня уже сегодня ночью, в первые часы «мира», направить «Гермес» в сторону берега. Его полетная палуба была значительно лучше вертолетной базы в пункте базирования ВМС в Порт-Стэнли с единственным заброшенным домом и несколькими бетонными фундаментами для металлических ангаров. Но я ни за что бы так не поступил – без «Гермеса» и без «Харриеров» оперативное соединение было бы фактически беззащитным, а мы были в восьми тысячах миль от дома. Я не доверял аргентинцам ни на мгновение.

Итак, «Гермес» лежал в дрейфе вне ВИЗ, а я старался не рисковать и волновался. Мы, по существу, столкнулись с проведением «гуманитарной операции», включающей и репатриацию тысяч аргентинцев. И эту операцию следовало проводить в условиях непосредственной угрозы главного удара противника. Я даже попросил Нортвуд обратиться к Би-Би-Си провентилировать в международных кругах эту проблему с тем, чтобы удалось избежать слишком большой ответственности за неизбежные потери при таком овладении Фолклендскими островами.

Подобно многим вещам в этом мире, все оказалось менее трудным, чем мы ожидали. Утром 17 июня я почувствовал, что могу на день оставить мой флагманский корабль, центр всех операций на море, чтобы провести день на берегу. Мне очень хотелось взглянуть на эти острова, за которые мы пожертвовали жизнями восьмидесяти семи человек из Королевских ВМС, включая тринадцать офицеров. Я пролетел вертолетом восемьдесят миль к берегу и вскоре после рассвета произвел посадку на палубе «Феарлесса», стоящего на якоре в Порт-Вильяме. Там за чашечкой кофе мы быстро согласовали планы на этот день. По ходу дела меня спросили, желаю ли я встретиться с генералом Менендезом, которого держали на борту корабля. Я не стал этого делать по одной простой причине: я был чертовски на него зол и не мог поручиться за соблюдение всех требований Женевской конвенции.

Мне в тот день казалось, что он причинил нам больше неприятностей, чем любой вражеский командующий со времен Эрвина Роммеля (в смысле упрямства, а не военного таланта). Я в самом деле считал, что этот человек должен был отказаться от сопротивления через день после того, как ему стало известно о высадке британцев. Поразительно, что я ясно помню свои чувства в то утро. Однако спустя годы, я уже не так уверен в точности моих оценок. Возможно, я должен быть просто благодарен ему за несовершенство их обороны и за недостаточную активность. Он не проявил достаточно упорства, чтобы растянуть наземную кампанию еще на десять дней. Это прикончило бы нас, а не его.

Так или иначе мы вошли в дом правительства, где у меня состоялась длинная дружеская беседа с Джереми Муром, которого не видел с того момента, как он несколько недель назад оставил ударную группу, следуя на высадку. После этого мы вместе с водителем и одним охранником отправились на захваченном аргентинском штабном автомобиле на аэродром Порт-Стэнли. Это пространство, являвшееся в течение нескольких недель главной целью наших бомбардировок и артобстрелов, теперь стало фактически лагерем военнопленных (подходящее название для невыразительного перешейка, без всяких «удобств»). Здесь не было даже палаток. Аэродром был почти полностью окружен аргентинскими минными полями и ледяной водой. Единственное, что ассоциировало это место с лагерем военнопленных, были сами побежденные и трудности, лежащие на пути к их спасению.

Автор (справа) и генерал-майор Дж. Мур

На протяжении почти всего нашего пути к аэродрому Порт-Стэнли мимо нас проходили группы безоружных аргентинских военнопленных в их темном тускло-коричнево-зеленом полевом обмундировании. Я закрыл окно и запер дверь на случай, если кому-то из них внезапно придет на ум изменить намерение о сдаче в плен. Когда же мы достигли взлетно-посадочной полосы аэропорта, я увидел генерал-майора Джереми Мура как настоящего командующего победивших войск британского десанта. К моему ужасу, он выскочил из автомобиля и, полностью игнорируя тысячи военнопленных, находящихся вокруг нас (хотя некоторые из них, я уверен, все еще могли иметь какое-то личное оружие), целеустремленно зашагал к бетонной площадке. Я столкнулся с необходимостью принятия мгновенного решения: малодушно оставаться закрытым в автомобиле и прятать голову до его возвращения или идти с ним? Решил, что благоразумнее следовать за ним. Бросив несколько взглядов на эту окружающую нас полувооруженную, угрожающего вида южноамериканскую толпу, я неохотно вышел и присоединился к нему.

Пока я это делал, к нам подошло подразделение предположительно сдавшихся аргентинских морских пехотинцев в их характерной камуфлированной черно-белой форме. Их было человек пятьдесят. Они шли живо, словно марширую на параде: левой – правой, левой – правой, левой – правой, производя впечатление сотни суровых, хорошо дисциплинированных наемников!

«Господи! – подумал я. – Не будет ли иронией судьбы, если эти парни растопчут нас здесь насмерть после всего того, что мы сделали?» Я шёл, насколько помню, в двух дюймах за Джереми, а побеждённые морские пехотинцы продолжали двигаться рядом менее чем в десяти футах от нас. Когда они прошли, я слегка подтолкнул Джереми локтем и сказал ему, что не чувствовал себя слишком счастливым от этого вынужденного контакта с побежденным противником. Что, если бы кто-нибудь из них решил бы нас уничтожить?

Генерал, однако, оставался невозмутимым. «Сэнди, старик, – сказал он, – даже не думай об этом. Когда армия сдается, она полностью деморализована, до последнего человека. У них не осталось никакого желания воевать».

Конечно же, он был прав, а я – нет. В конце концов он лучше знал солдат. Но я уточнил:

– Эта последняя группа не выглядела полностью деморализованной.

– Нет, – сказал генерал, – возможно, нет. Но они были деморализованы. Они всегда деморализованы.

Именно в этот момент я осознал, насколько бескомпромиссным офицером-профессионалом был этот человек, который храбро, с высоким мастерством вел свои войска к победе несмотря ни на что. Он не требовал от подчиненных больше того, что мог дать сам. Не знаю, насколько он напугал аргентинцев, но он сделал намного больше, чем просто произвел на меня впечатление.

Так или иначе я уходил оттуда более мудрым человеком. Пообедав на борту «Фэарлесса», я сел в «Си Кинг 4» для облета мест, известных мне до сих пор только названиями на картах. Сначала мы пролетели над темными водами бухты Тил, узкий вход в которую выглядел с воздуха немного шире, чем воспринимался по карте. Затем полетели на запад мимо глыбы мыса Фаннинг, где я старался увидеть воронки от разрывов снарядов «Энтрима», оставленные в ночь высадки. В восьмистах футах под нами были воды, в которых чуть не погиб «Аргонот» капитана 1 ранга Кита Леймэна.

Мы летели вдоль бухты Карлос, которую я так часто мысленно представлял, но теперь впервые увидел наяву. Продолжая трястись в нашем вертолете над Фолклендским проливом, я смотрел на юг на сланцево-черные воды, где так храбро сражались люди капитана 2 ранга Веста и под которыми покоится сейчас «Ардент». Его могила совсем недалеко от подводной могилы «Антилоупа». В этих водах находился Джон Коуард со своим сплоченным экипажем в тот ужасный день, когда бомбили «Энтрим». Здесь несколько позже нанесли удар по «Плимуту», бомбили с бреющего полета «Бриллиант». С высоты полета бухта выглядела достаточно мирно.

Пролетая над Западным Фолклендом, мы остановились на острове Пебл, чтобы посмотреть на одиннадцать мертвых самолетов. Все они казались нетронутыми до тех пор, пока мы не подошли близко. Я смотрел на север, на покрытую зыбью Атлантику, волны которой катились над могилой «Ковентри». Здесь чуть не уничтожили «Бродсуорд» Билла Каннинга. Мои чувства были далеки от ликования. Мы снизились, чтобы посмотреть Порт-Говард, Дарвин, Гус Грин и наконец Фицрой – маленькую бухту, вызывающую такие мучительные воспоминания. Далеко на юге я едва мог различить острова Морского Льва, на которых в один прекрасный день будет установлен мемориал людям, погибшим на «Шеффилде». Потом мы полетели назад к «Феарлессу».

Той ночью я старался запечатлеть увиденное, пытаясь найти в душе некоторую поэзию, чтобы его описать. Но, странно, эмоции на страницах дневника были сухими.

Подобно крайнему северу Шотландии. Темная, холодная, ветреная, но с прояснениями погода. Дым сгоревшей древесины и прозрачный воздух, кристальная видимость и туман. Много овец и совсем мало рогатого скота. Людей немного – квадратные мили грубого торфа, поля скал и гранита, кочки травы. Почти все пропитано сыростью.

Будь здесь па двадцать градусов теплее, это место было бы центром яхтсменов всего мира. А так – чертовски ужасно…Это явно не жемчужина в короне Королевы.

Ясно помню путешествие вертолетом назад к «Гермесу». Мы только взлетели, и я случайно оглянулся назад. Почти все пространство позади меня было закрыто большой гидроакустической станцией противолодочного «Си Кинга». Но я увидел трех или четырех незнакомцев, одетых в снаряжение типа «говорящее дерево». Все они были с довольно загорелыми лицами, большими и слегка обвисшими темными усами и вооружены до зубов. Ни один из них не разговаривал.

Я решил, что это очень странно. Необъявленные «пассажиры» обычно не путешествуют с адмиралом – у меня никто не спрашивал разрешения кого-либо подбросить. И эти люди выглядели очень похожими на аргентинских спецназовцев. Так стоит ли верить Джереми, что сдавшиеся полностью деморализованы?

Продолжая неподвижно и очень спокойно сидеть, я набросал записку сидящему рядом полковнику морской пехоты: «Ни в коем случае не смотрите назад, только узнайте у пилота, кто эти друзья в корме вертолета».

Он прочитал и пошел в кабину пилотов. Я смог заметить характерное пожатие плечами. Минутой спустя записка с ответом возвратилась ко мне: «На «Феарлессе» нет абсолютно никаких записей о ком-либо на борту вертолета за исключением Вас».

Я немедленно приказал: «Проверьте на «Гермесе».

Пришел сигнал с ФКП авианосца: «Абсолютно никаких записей о каких-либо посетителях на борту вашего вертолета нет».

«Странно, – подумал я. – Что же предпринять?» Я нацарапал новую записку, проинструктировав пилота сообщить на «Гермес»: «Имею на борту четырех незванных гостей. При посадке приготовьте прием для возможных аргентинских SAS».

Уже в сумерках зависли над палубой «Гермеса». Быстро на нее шлепнулись. Мои два штабных офицера и я открыли занавеску и вывалились из передней двери по левому борту. Вертолет был окружен нашими спецназовцами SAS, каждый с автоматом, направленным в сторону задней двери. Мы направились внутрь корабля, уверенные, что никакой враг живым не выйдет из этого SK-5. Но эти четыре вышли. Обошлось без пуль – вылетели только слова. Я был «достоверно» информирован, что разговор проходил примерно так:

– Привет, Чарли. Чудно тебя видеть!

– Привет Сид. Мы тут прокатились вместе с начальством и хорошо провели день на берегу. Пора бы уже хорошо все рассмотреть после того, как мы здесь столько проторчали. Скажу тебе откровенно: все это не стоит и морковки – везде х… овцы. А что вы здесь делаете на полетной палубе? У вас что, вечеринка?

Было, как я предполагаю, много смеха, в основном в мой адрес. Я бормотал что-то наподобие: «Идиоты – они должны были, по крайней мере, сказать кому-то». С SAS всегда так: они никогда никому не говорят больше того, что они считают абсолютно необходимым. Как правило, это очень мало, но им кажется, что не нужно сообщать о включении своих бойцов в список пассажиров вертолета адмирала, вылетающего на берег. Но с другой стороны, я думаю, что это хорошо увязывается с их работой, их способностью смешиваться с окружающим фоном, таинственно пробираясь куда-то. Хотелось бы только, чтобы они выбрали чей-нибудь другой транспорт, а с меня достаточно испуга за один день, спасибо.

Мы сделали выводы из этого небольшого инцидента и впредь от прилетающих вертолетов до осуществления ими посадки на палубу «Гермеса» всегда требовали сообщать, кто у них находится в кормовом отсеке фюзеляжа. Отрезвляющей мыслью было понимание того, сколько вреда могут наделать полдюжины спецназовцев на полетной палубе авианосца, где главной задачей является обслуживание самолетов, а не оборона от хорошо обученных крутых парней.

Следующие две недели прошли в различных заботах, не заслуживающих того, чтобы о них писать. Я должен был подготовить персональный доклад главнокомандующему ВМС— командующему оперативным соединением адмиралу Филдхаузу. Большая часть его содержания более полно представлена в этой книге. Через несколько лет при повторном чтении доклада я, был поражен, как благородные привычки и отношения мирного времени выбрасываются на свалку, когда нависает жесточайшая реальность войны. По поводу потопления «Бельграно» я набросал: «…эсминцы, сопровождающие «Бельграно», пожалели преднамеренно, невзирая на военную целесообразность». Я добавил, что ожесточение отношений – естественный процесс войны. Касаясь нашего открытия, что аргентинцы намеревались потопить любое судно, идущее на помощь «Шеффилду», я продолжал: «…конечно, это отбросило прочь остатки любых наших намерений позволить рыцарству стать на пути к достижению успеха…»

Я также позволил себе затронуть вопросы политики правительства, хотя понимал, что, строго говоря, это не мое дело, но все же записал так:

Я не могу удержаться, чтобы не дать обзор всего этого дела. Будь я на месте Гальтиери, то проследил бы ход переговоров по Мальвинам за последние несколько десятилетий и нашел бы мало поводов для удовлетворения. Я заметил бы также, что за это же время наблюдалось сокращение британской военно-морской мощи. На месте генерала я пришел бы к заключению, что когда-нибудь, не в столь отдаленном будущем, британская политика по Фолклендскому вопросу станет только тенью без всякого содержания.

И когда совсем недавно было объявлено о сокращениях в Королевских ВМС, путь вперед для Гальтиери стал ясным. Он только нуждался в полуразумном поводе. Сборщики металлолома Сеньора Давидоффа и наша негодующая реакция на них стали таким поводом. Гальтиери атаковал. Его обоснование было столь же безупречным, сколь поспешным был выбор времени действий. Все, что он должен был сделать, – подождать еще шесть месяцев, когда у нас «Гермеса», «Инвинсибла», «Феарлесса» и «Интрепида» не стало бы…

Для того, чтобы аргентинское или какое-нибудь другое правительство, вынашивающее подобные замыслы, удержать от подобных военных авантюр, нам следует проявлять решительность не только знаками на месте [флагом, посылкой корабля, взвода], но и подкреплять это реальными средствами [мобильными силами, находящимися в высокой степени готовности].

Нам не следует снова повторять свои ошибки. Но проблемой был последний оборонный анализ. После того, как требования стратегического ядерного сдерживания и обороны собственной территории были удовлетворены, они решили отдать предпочтение краткосрочным политическим европейским континентальным обязательствам в ущерб британским долгосрочным всеобъемлющим национальным интересам. Все это было очевидно для Гальтиери, и я сомневаюсь, что он был в этом одинок.

Что бы я ни думал раньше, Фолклендский опыт дал мне возможность по-новому взглянуть па степень безнравственности и непорядочности недемократических правительств. Это очень распространено в этом бурном мире. Какой же должна быть роль Британии во всем этом? Ясно, что паша традиционная глобальная политика долгое время удовлетворяла наши географические и политические интересы. Это – вопрос истории. И эта война снова продемонстрировала, что опа соответствует уровню нашего военного профессионализма па море, в воздухе и на земле.

Наш оборонный бюджет, конечно, позволяет кое-что купить. Но я убежден, его нужно тратить на то, чтобы влиять и на европейские дела, и на наши дела во всем мире. Будет ошибкой размещать средства там, где они окажут влияние (и очень ограничено) на политику только наших европейских соседей.

Я не нашел, что мои взгляды 1982 года значительно изменились спустя почти двадцать лет. Только та национальная оборонная политика, похоже, сейчас поворачивается в том же направлении. К моменту написания этой части я был готов к убытию. Я пробыл в море три месяца с момента выхода из Великобритании. Остров Вознесения был единственной землей, которую я видел с середины апреля. Как быстро пролетело время! Теперь я должен готовиться к новым испытания – к встречам с популярной английской прессой, которая, я был уверен, только и стремилась сделать из меня дурака, если я сам не сумею для них это сделать. Я хорошо знал, что в течение всей этой кампании мои начальники, читая мои высказывания в прессе, были мной недовольны. Поэтому решил быть начеку

Я начал готовить себя к пресс-конференции, которую, я был уверен, должен дать по прилету. Честно говоря, я боялся таких вещей, так как был просто не обучен профессионально этим заниматься. Мой дневник так оценил их первый вопрос и возможные мои ответы:

«Кто виноват в катастрофе в Блафф Коув?»

А1. Я, если кто-нибудь виноват.

А2. Это не было катастрофой.

А3. Аргентинцы.

А4. КНВФО? КомАмГ?

А5. Не знаю.

А6. Никаких комментариев, исходя из того, что, если это была катастрофа, за которую кто-то понесет ответственность, я не должен предвосхищать события, если нет – вопрос о вине не возникает.

Ниже этого я записал: «Ясно, что я, правдиво или нет, предпочитаю A1. А2-А5 являются либо слабым, либо преступным. А6 – явно изящное уклонение».

Следующим вопросом, я предполагал, будет ссылка на скрытое обвинение в прессе, что я держал «Гермес» за пределами радиуса действия бомбардировщиков, скорее всего из-за своей личной трусости, а не из соображений стратегической необходимости:

«Часто поговаривали, что вы командовали оперативным соединением Южноафриканской республики (или вас следует наградить Звездой ЮАР). Что Вы на это скажете?»

A1. He много.

А2. Южно-Атлантическим было бы более правильным.

АЗ. Кто говорил это, как часто и с какой целью?

А4. Вы не должны верить всему тому, что вы слышите.

А5. Следующий вопрос.

После этого я подготовил себя к неизбежному:

«Что вы можете сказать господину Нотту о его сокращениях в ВМС?»

А1. Ничего. Он не спрашивал моего мнения.

А2. Как морской офицер я сожалел бы о них.

А3. Поскольку я являюсь государственным служащим, то это касается только меня и господина Нотта.

Тогда может возникнуть такой вопрос:

«О чем Вы сразу подумали, возвратившись домой?»

А1. Черт, а дождь тут все еще продолжается.

А2. Ох, нелегкая, я опять должен встречаться с прессой.

АЗ. Англия, моя Англия…

И так далее, и тому подобное… Дни тянулись до 1 июля, когда мой старый друг адмирал сэр Дерек Реффелл прибыл возглавить все еще продолжавшуюся оборону островов. Меня несколько удивило то, что ему не дали эту работу сразу, так как он был более подготовлен, чем я, практически во всех вопросах. Мы вместе провели пару приятных дней до утра 4 июля 1982 года, когда я был готов отправиться домой. Я передал свой последний сигнал всем нашим силам в Южной Атлантике, находящимся под командованием генерала Мура и моим непосредственно: тридцать один боевой корабль, двадцать вспомогательных судов ВМС, пять тральщиков, сорок три коммерческих судна и тринадцать авиационных эскадрилий.

Адмирал Вудвард: поединок с прессой, 1982 г.

«Спуская свой флаг в Южной Атлантике, я с горечью вспоминаю героев, погибших здесь за это короткое время наших испытаний, потерянные здесь корабли. Я сердечно благодарю всех и каждого за доблесть, непреклонную решительность и стойкость, проявленные в условиях кровавой войны. Возвращаясь к благам пашей земли, будем же благодарны за то, что Аргентина не разводит бульдогов, и не забудем тех, кто остался здесь навсегда».

Они организовали превосходный воздушный парад победы из примерно восьмидесяти «Харриеров» и «Си Кингов». Я стоял один в бледном солнечном свете в своей повседневной форме одежды, синем форменном военно-морском свитере и берете, на платформе управления артустановкой прямо наверху мостика «Гермеса». Зрелище было очень впечатляющим. Оно также показало всем, что у нас все еще осталась серьезная авиация на случай, если аргентинцы передумают сдаваться.

После этого я приказал спустить свой флаг, и вертолет доставил меня, капитана 2 ранга Джереми Сандерса и несколько человек из моего штаба на аэродром Порт-Стэнли. Мои два ЗамБУ капитаны 1 ранга Энди Букенэн и Питер Вудхэд убыли несколько ранее. Моя война продолжилась ровно сто дней с того момента, когда вечером 26 марта я сказал до свидания командору Сэму Данлопу, командиру «Форт Остина» в гавани Гибралтара. Целая вечность, продолжавшаяся сто дней.

Мы сели в транспортник С-130 с дополнительными топливными баками, позволяющими одолеть огромный перелет до острова Вознесения. Там быстро пересели на VC-10 Королевских ВВС, следующий к африканскому побережью и далее к базе Королевских ВВС в Брайз Нортон в Оксфордшире. Сделав вираж вдоль южной кромки Костволдса в условиях достаточно плохой видимости, мы в унылый, серый английский летний полдень приземлились в Брайзе. Погода не сильно отличалась от той, что осталась на Фолклендских островах за исключением того, что было не так холодно. Прием средств массовой информации это различие быстро свел на нет.

Меня встретила Шарлотта и дети, адмирал Филдхауз и еще довольно много людей. Это должно было стать очень волнующей встречей, но мои мысли были уже на следующем мероприятии. Мне предстояло быть на встрече с тридцатью или сорока лучшими представителями с Флит-стрит.

– Рады приветствовать Вас дома, адмирал, – сказал первый из них.

– Хорошо, тогда вопрос. Как вы объясните катастрофу в Блафф Коув?

Я малодушно представил им ответ А6 – умело сформулированное уклонение и подумал: «Господи! Как хорошо, что мы не проиграли войну, если задают такие вопросы при победе».

Остаток дня довольно туманный. У меня не было выходных с начала марта. Я изо дня в день все эти месяцы находился в состоянии полной концентрации, мне было очень трудно со всем этим иметь дело. Я практически ни с кем не встречался за исключением узкого круга лиц, с которыми я работал в течение этого длительного времени. Я даже не видел с февраля месяца приличной телевизионной программы. Теперь я столкнулся лицом к лицу с кажущейся враждебной группой на всеобщем обозрении. Мне это совсем не понравилось.

Но я прошел через это. Взял недельный отпуск и вместе с Шарлоттой забрался на несколько дней на мою небольшую яхту и отдыхал около Солента. Потом я возвратился в офис в Портсмуте, пытаясь продумать различные пути всех форм уклонения от появления в обществе, особенно когда «Гермес» вернулся домой.

Это случилось 20 июля. Ночью «Гермес» бросил якорь на Спитхеде, за пределами Портсмутской гавани. На следующее утро, еще до того, как они вошли в эту огромную военно-морскую базу для шумной, восторженной встречи, я вышел на рейд для встречи их неофициально, осуществив пятнадцатиминутную поездку в адмиральском катере командующего Королевской военно-морской базой. Я поднялся по сходне правого борта после захождения^[89], выполненного па трубах и горнах в соответствии с военно-морским церемониалом и требованиями старинной традиции. Но эти звуки были для меня такими знакомыми, что я едва слышал их, отраженных эхом от этих исторических вод, по которым ходили гораздо более великие флотоводцы, чем я. На юте было тихо – он изолирован от полетной палубы, находящейся над ним. Там были построены все офицеры, которых я знал и с которыми работал, от командира корабля до младшего лейтенанта.

В тот момент я всем своим сердцем был рад видеть каждого из них. Они были моими товарищами по несчастью – так много между нами того, чего нельзя выразить словами! Ведь мы же были привязаны друг к другу тем взаимным доверием, какое испытывают только люди, сталкивающиеся с самой серьезной опасностью. Я предполагаю, что так всегда бывает после сражения (независимо от того, выиграли вы его или проиграли) и скорее всего в этом особенном месте, на виду у Англии, но еще не совсем дома.

Думаю, мне удалось сказать что-то вразумительное и понятное большинству из них. Но даже сейчас, восемь лет спустя, когда я пишу эти строки, к горлу подкатывает ком и каждое слово дается с трудом. Желая сказать им всем несколько волнующих слов прежде, чем покинуть их, я почувствовал слезы на глазах и заспешил назад к Портсмуту, оставляя их готовиться к триумфальному, слезному возвращению.

Как только «адмиральский катер» доставил меня в базовый офис, я не смог удержаться и посмотрел на этот большой, серый, потрепанный морем военный корабль – мой дом в течение самых печальных трех месяцев моей жизни. И пока я смотрел, меня не покидала мысль, стоило ли это таких усилий.

Это не тот вопрос, на который нужно ответить просто «да» или «нет» и на этом остановиться, хотя мы должны достаточно ясно показать: мы как нация очень не одобряем взятие под свой контроль территорий военным путем.

В этой связи хочется сказать что-то определенное. Чего это стоит? Чем мы готовы за это заплатить? Мои беспристрастные оценки относительного истощения не должны заслонять перед вами стоимость человеческой жизни, отданной за принцип. Показатель смертности среди британских сил в Фолклендской войне был примерно таким же, как и смертность на дорогах в Англии за тот же самый период. Который из них является более расточительным или менее заслуживающим внимания? Официальные данные говорят нам о том, что человеческие потери с обеих сторон вместе значительно превысили число жителей на островах. Имело ли это смысл? Тем, чьи близкие родственники не вернулись домой, нет утешения. И я не могу его им дать, как бы я этого не хотел. Раненые, получившие моральную травму, и даже те, кто не остался инвалидом, едва ли почувствуют себя лучше.

Относительно финансовых потерь – мы потеряли два эсминца, два фрегата, большое контейнерное судно, ТДК, двадцать четыре различных вертолета и десять «Харриеров». Мы израсходовали значительное количество боеприпасов, ракет, торпед, глубинных бомб, запасных частей, топлива… Список почти бесконечный, и все это потребует впоследствии замены. Кроме того, потребуются большие деньги для продолжительной обороны Фолклендских островов. Хотя у меня могут быть личные взгляды, вопрос о том, стоит ли тратить X миллионов на Фолклендские острова вместо Y миллионов на Гибралтар или Z миллионов на национальную службу здравоохранения, может решить только правительство от имени избирателей.

Но в любом случае вопрос «было ли это оправдано?» остается. Мы должны спросить себя, правильным было идти в Южную Атлантику и сражаться за Фолклендские острова почти так, как будто мы защищаем побережье Гемпшира? Это всегда сводится к вопросу о принципе. Нашим ответом была фундаментальная черта британского характера. Те, кто погибают в сражениях, всегда платят слишком высокую цену, и в Южной Атлантике, как и во многих других войнах, они умерли во имя идей, которые мы отстаиваем.

Выражаясь более формально, они погибли, потому что мы верим в верховенство закона для установления норм человеческого поведения. Но они также погибли, потому что мы как нация везде, где бы мы ни были, гордимся той странной британской агрессивной пренебрежительностью. И поэтому в некотором смысле они погибли за то характерное британство, которое есть у всех нас.

Итак, в конце концов было ли правильным вести эту жестокую битву в Южной Атлантике? Я полагаю, что мне будут задавать этот вопрос еще много раз. И каждый раз передо мной встают воспоминания о потерянных товарищах. Но ответ будет всегда – да.

Эпилог

Спустя несколько лет после прекращения военных действий в Южной Атлантике, мне часто приходилось слышать фразу: «Это была скверная небольшая война, не так ли?» Как часто мы слышим, что в Ольстере, Малае, Корее, Кении и т. д. было значительно хуже, где число погибших достигло восьмисот человек. Как это сравнить с двумястами пятьюдесятью британцами, погибшими в войне за Фолклендские острова в 1982 году. Разница в том, что эти двести пятьдесят человек мы потеряли в течение шести недель, а не за многие годы. За это время я потерял почти половину эсминцев и фрегатов из тех, с которыми я туда пришел. Человеческие потери были особенно значительны, в десять раз больше, чем все наши виды вооруженных сил потеряли со времен второй мировой войны.

Подобные сравнения с другими британскими конфликтами последних сорока лет с участием ВМС редко позволяют справедливо судить о храбрости людей, которые участвовали в этих самых кровопролитных боевых действиях. Более половины погибших было из Королевских ВМС – восемьдесят семь, Королевская морская пехота потеряла двадцать шесть, торговый флот – девять и Королевский вспомогательный флот – семь человек. Конечно же, скверная война. Маленькая?! Но так не казалось тем, кто противостоял аргентинским бомбардировщикам, проносящимся волнами над Фолклендским проливом. Тем, кто боролся с пожарами, чинил на скорую руку корабли, спасал раненых, хоронил погибших, а потом в напряжении ждал следующих атак. Единственной «маленькой» вещью в этой войне, было общее число британских военнослужащих, непосредственно вовлеченных в войну, – примерно двадцать пять тысяч, и, конечно же, длительность боевых действий – только шесть недель. Но эти недели складывались из дней и часов, которые для тех, кто там воевал, казались вечностью.

Я полагаю, что эта война будет всегда восприниматься как «пустяковая» – могущественные британцы сокрушают смешных аргентинцев. Но хотя такие войны напоминают классические скачки с сильным фаворитом: примерно в половине случаев фаворит побеждает и все говорят «всё нормально», игнорируя при этом постоянную возможность проигрыша, который станет реальностью, когда четвероногий герой не отдаст все силы для победы. Политические деятели, подобно этому, также очень склонны считать само собой разумеющимся, что вооруженные силы Ее Величества будут делать то, что они почти всегда делали во время войны независимо от того, предоставили они им или нет необходимое вооружение. Сокращения в нашем надводном флоте, предложенные в оборонном анализе 1981 года, сделали бы нас до конца 1982 года небоеспособными. Только своевременно начавшаяся Фолклендская война уберегла от них Королевские ВМС, и я сильно подозреваю, что британская публика за это благодарна. Когда бои за Фолкленды достигли своего апогея, мы продолжали получать мешки писем от простых людей, желающих военно-морским силам успеха, и когда корабли вернулись в Портсмут, прием был ошеломляющим.

Были еще заслуживающие внимания аспекты, возникшие по итогам этой войны. Прежде всего война продемонстрировала Восточному блоку, что Запад при серьезной угрозе не был таким слабым, как они думали. Южная Атлантика показала, что мы будем отчаянно бороться в самых неблагоприятных условиях, нести потери в людях и технике и снова продолжать сражаться. Американцы тоже были полны восхищения и гордились своей важной, в рамках «особого партнёрства», помощью нам. Каспар Уайнбергер, бывший министр обороны США, заканчивает главу о Фолклендах в своей прозорливой книге такими наблюдениями: «Наши союзники, которые были также союзниками Британии, восторгались и увидели, что Америка более надежный и полезный друг, чем они думали… Наиболее важно то, что британский успех на Фолклендских островах показал миру, что агрессия не пройдет; что свобода и закон имеют сильных, готовых к действию защитников». Вспомните, все это было, когда после президентства Картера президент Рейган и г-н Уайнбергер начали процесс наращивания военной мощи, ежегодно увеличивая расходы на оборону на 13,3, 11,5 и 7,5 процентов в период с 1981 по 1983 год. Через год в ходе выборов президент Рейган одержал самую блестящую политическую победу в американской истории, которая является важным уроком для любого правительства, пытающегося сэкономить на расходах на оборону.

«Гермес» возвращается в На заднем плане – Англию после войны, 25 июля 1982 г. новый авианосец «Илластриес»

Были и другие, менее очевидные, уроки, извлеченные из этой войны военно-морскими силами и армией. Опыт, естественно, ужесточил и закалил в бою людей, которые до этого служили в условиях мирного времени. Это усилило требования видов вооруженных сил к уровню обучения и подготовки сил. Так, капитан 2 ранга Крейг, командир «Алакрити» в Фолклендской войне, стал командором, командующим передовой оперативной группой британских ВМС во время войны в Персидском заливе. Стоит напомнить о том, что когда иракцы попытались атаковать флот союзников парой ракет «Экзосет», именно сверхбоеготовый ЦКП британского военного корабля обнаружил приближающиеся воздушные цели и организовал их уничтожение. Иракская ракета «Силкворм», нацеленная на большой американский военный корабль, также была сбита британской ракетой «Си Дарт».

Я не стану здесь описывать последующие карьеры всех моих командиров кораблей. Хочу упомянуть только о некоторых, таких как Крис Крег, с которым вы уже немного познакомились на страницах этой книги. Когда писалась эта книга, Пол Ходдинотт, Сэм Солт, Майк Харрис, Кит Леймэн, Хью Бэлфор, Джереми Блэк, Лин Мидлтон, Джереми Ларкен, Питер Динджменс, Хьюго Вайт и Майк Лейард стали адмиралами. Со временем их станет еще больше – годы идут. В 1989 году за большим столом в Нортвуде сидел вице-адмирал сэр Джон Коуард, командующий нашими подводными силами. К моему сожалению, Билл Каннинг и Дэвид Харт-Дайк оставили флот практически не вознагражденными. Это стало результатом послевоенного указа Министерства обороны, который устанавливал (после того, как все было закончено), что структуры, занимающиеся продвижением офицеров по службе, не должны принимать во внимание рапорты о службе офицеров на Фолклендах. Штабы посчитали, что это будет несправедливо по отношению к тем, кто по каким-то причинам не смог принять участие в войне и таким образом упустил возможность блеснуть. По моему мнению, это позор. Но не так давно флотские водолазы, ведущие поиски совершенно секретных документов на затонувшем «Ковентри» нашли в каюте командира подзорную трубу его отца. Они также нашли исторический крест, который Дэвид и его бывшие коллеги официально передали собору в Ковентри. Другие офицеры также получили продвижение по службе и были награждены. Я не буду пересказывать карьеру тех, о ком мы мало говорили в этой книге. И не стану также открывать ящик Пандоры почестей и наград. Это тема неизменно причиняет разногласия, часто язвительные. С меня этого достаточно!

Однако я хотел бы рассказать вам об одном из первых официальных писем, которое я получил по возвращении в свой офис. Оно было от директора финансового управления ВМС и отправлено мне за пять дней до моего возвращения с юга. В нем шла речь о том, что управлением проведена ежеквартальная проверка моих представительских расходов и установлено, что в прошлом квартале, в течение которого я был немного занят, я потратил всего 5,85 фунтов. И в связи с этим…

… мы соответственно пересмотрели ваше представительское денежное содержание в сторону снижения на 1,78 фунтов в день. Более того, мы произвели пересчет с учетом этой поправки с момента Вашего назначения в июле 1981 года. Установлено, что Вам переплатили 649,70 фунтов.

Мы бы хотели получить эту сумму полностью и как можно скорее.

На какой-то момент мне показалось это шуткой. Но потом я быстро понял, что это не так и, будучи несколько стесненным в средствах, я написал им и попросил предоставить мне время для оплаты. Предложил им 100 фунтов в месяц, на что они любезно согласились. Полагаю, что мне следовало бы устроить щедрый прием в честь победы на «Гермесе», тогда такого бы не произошло.

Но это письмо по крайней мере опустило меня на землю. Эта страна действительно имеет собственное замечательное средство гарантирования того, чтобы никто не зазнавался. Возможно, это уберегло нас от доморощенных гитлеров, муссолини, сталиных или даже гальтиери или хусейнов.

Но так или иначе кто я такой, чтобы продолжать рассуждения о таких философских понятиях? Если директор финансового управления ВМС быстро напомнил мне, то я был только простым морским офицером, узником собственной службы в темно-синей униформе… простой продукт того, что Военно-Морские Силы называют Системой.

Римляне всегда нанимали полуобнаженных слуг для того, чтобы те стояли позади победивших генералов при их триумфальном возвращении. Во время триумфа – торжественного въезда в столицу – слуга тихо время от времени напоминал Цезарю: «Hominem te memento» – «помни, ты только человек». Нам для работы не требуются полуобнаженные слуги. Вместо них у нас достаточно гражданских служащих, лучше одетых, но также необходимых. Даже в отношении моей скромной роли две тысячи лет спустя сообщение не изменилось. «Hominem te memento»…

Примечания

1

В морской авиации Великобритании, в отличие от ВВС, скорость летательных аппаратов измеряют в узлах (морская миля в час). (Прим. переводчика)

(обратно)

2

SAS (Special Air Service) и SBS (Special Boat Service) – части специального назначения Великобритании. (Прим. переводчика)

(обратно)

3

Главный штаб ВМС. Northwood – место его расположения в пригороде Лондона. (Прим. переводчика)

(обратно)

4

Центральный командный пункт корабля

(обратно)

5

Spanish Main – сектор Карибского моря, который пересекали испанские корабли в колониальные времена. (Прим. переводчика).

(обратно)

6

Флагманский командный пункт

(обратно)

7

Младший из двух вахтенных офицеров на ЦКП фрегата/эсминца; как правило, отвечает за подводную и надводную обстановку. (Прим. автора)

(обратно)

8

ЗРК и ЗАК – зенитный ракетный и зенитный артиллерийский комплекс

(обратно)

9

Старший вахтенный офицер на ЦКП. Он отвечает за несение вахты и выполнение обязанностей всем расчетом ЦКП, прежде всего за ПВО и применение оружия в условиях, не терпящих отлагательства; является заместителем командира корабля при его отсутствии на ЦКП. (Прим. автора).

(обратно)

10

Направление на какой-либо объект или ориентир. (Прим. переводчика)

(обратно)

11

Прибор комплекса радиотехнической разведки, который перехватывает излучение радаров противника, определяет параметры излучения (сила сигнала, частота, направление на излучение и т. п.). Эта информация, как правило, обеспечивает первичное оповещение о подходящей ракете. (Прим. автора)

(обратно)

12

РЭБ – радиоэлектронная борьба

(обратно)

13

Средний шпангоут корабля

(обратно)

14

Arthur Seymour Sullivan (1842–1900 гг.) – английский композитор, более всего известен своими комическими опереттами на либретто Уильяма Гилберта (William S. Gilbert). (Прим. переводчика)

(обратно)

15

Кодовое наименование операции по освобождению Фолклендских островов. (Прим. переводчика)

(обратно)

16

Bonnie Prince Charlie – шотландское имя Чарльза Эдварда Стюарта, претендента на трон. (Прим. переводчика)

(обратно)

17

В битве у Куллоден (Culloden Battlesite, Шотландия) в 1746 г. армия повстанцев якобитов под руководством Чарльза Эдварда Стюарта потерпела поражение от принца Камберлендского. (Прим. переводчика)

(обратно)

18

Адмирал, который командует соединением и постоянно пребывает со своим штабом на его кораблях. (Прим. переводчика)

(обратно)

19

Здания судов на Флит Стрит в Лондоне (Fleet Street Law Courts)

(обратно)

20

Административный аппарат Королевы. (Прим. переводчика)

(обратно)

21

Мера веса, равная 14 фунтам, или 6,34 кг

(обратно)

22

Первый лейтенант на корабле – старший помощник командира корабля. (Прим. переводчика)

(обратно)

23

Perisher – курсы подводников (Submarine Commanding Officers Qualifying Course). Предполагается, что это слово произошло от слов «перископ» и «to perish» – прекращение карьеры в случае неудачи, срыва и т. п. (Прим. автора)

(обратно)

24

Уильям Блай (William Bligh), 1754–1817 гг., английский моряк, сопровождавший капитана Джеймса Кука в его втором кругосветном плавании в 1772-74 гг. В 1787 г. командовал военным кораблем «Баунти» в экспедиции в Тихий океан. Произведен в адмиралы в 1811 г.

(обратно)

25

Кук Джеймс (James Cook), 1728-79 гг., английский военный моряк-исследователь.

(обратно)

26

Ахаб (Ahab) – капитан китобойного судна, герой романа Г. Мелвилла. Погиб из-за своего маниакального стремления загарпунить белого кита.

(обратно)

27

Кидд Уильям (Kidd William), 1645–1701 гг. – шотландский пират, использовавший свою яхту для каперства Британии против Франции у побережья Северной Америки. В 1695 г. был призван в Королевский флот для пресечения пиратства в Индийском океане, но примкнул к группе пиратов Мадагаскара. На пути в Массачусетс был арестован, доставлен в Британию и повешен. Этим закончилась 200-летняя история полуофициального попустительства пиратства британским правительством.

(обратно)

28

Морган Генри (Morgan Henry) 1636-88 гг. – уэльсский пират в Карибском море. Развязал войну с Испанией, захватив и потопив «Панаму» в 1671 г. В 1674 г. ему было пожаловано рыцарское звание, и он был назначен заместителем губернатора Ямайки.

(обратно)

29

Хорнблауэр (Hornblower) – герой романа С. С. Форестера, прототипом которого, по утверждениям английских критиков, является адмирал Нельсон. (Прим. переводчика)

(обратно)

30

Высший орган руководства ВМС в Министерстве обороны. Первый морской лорд является профессиональным главой Королевских ВМС и председателем Совета адмиралов, как часто называют Военный совет. (Прим. переводчика).

(обратно)

31

Оборонный анализ – процедура оценки состояния и готовности вооруженных сил к выполнению задач в сфере обороны, определения их облика, численности и вооружения. Проводится в демократических странах не чаще 1 раза в 4 года. (Прим. переводчика).

(обратно)

32

Chancellor – министр в правительстве Великобритании, объединяющий должности министров экономики и финансов. (Прим. переводчика)

(обратно)

33

Гуркхи – индийские стрелки, служат в британской армии. (Прим. переводчика)

(обратно)

34

Дальнее радиолокационное обнаружение

(обратно)

35

Rules of Engagement – документ, разработанный политическим руководством страны и определяющий правила ведения боевых действий, особенно в наиболее сложный период перехода от мирного времени к военному. Он обеспечивает строгий политический контроль над военными. Документ написан в виде статей, что позволяет гибко их изменять применительно к обстановке, а также определять, какие из них в зависимости от места и времени являются действующими. Например, для оперативного соединения в англо-аргентинском конфликте статьи имели примерно такой вид:

«Не применять оружие по аргентинскому военному кораблю, если он не находится в пределах исключительной зоны боевых действий».

«Не применять оружие по аргентинскому военному кораблю, если он не представляет прямой и непосредственной угрозы для вашей задачи».

«Не вести огонь по самолету до тех пор, пока не будет он не будет классифицирован как неприятельский».

(Прим. автора)

(обратно)

36

Завершающий смертельный этап (фр.) (Прим. переводчика)

(обратно)

37

Изнурительный кросс неподготовленных матросов из гавани на самую вершину скалы Гибралтар. (Прим. автора)

(обратно)

38

Гибралтар (Прим. переводчика)

(обратно)

39

NAAFI (Navy, Army and Air-Force Institute) – учреждения ВМС, армии и ВВС. (Прим. переводчика)

(обратно)

40

Ту-95, советский самолет дальнего действия. (Прим. переводчика)

(обратно)

41

Reasons in Writing: A Commando’s View of the Falklands War

(обратно)

42

Ордер – построение охраняющих и охраняемых кораблей (судов) и действующих с ними самолетов (вертолетов) при выполнении задач под единым командованием. (Прим. переводчика)

(обратно)

43

Советский подводный ракетоносец, описанный Томом Клэнси в книге «Охота за «Красным Октябрем».

Моби Дик – прозвище белого кита из фильма режиссера Дж. Хьюстона «Moby Dick», 1956 г., поставленного по одноименной книге Германа Мэлвилла. (Прим. переводчика)

(обратно)

44

Coward – трусливый человек (англ.)

(обратно)

45

Английский адмирал Дж. Бинг был судим и публично расстрелян на борту 74-пушечного корабля «Монарх» за поражение в морском сражении у острова Менорка в Средиземном морс 20.5.1756 г. Вследствие этого поражения Англия потеряла о. Менорка. (Прим. переводчика)

(обратно)

46

ВИЗ – всеобщая исключительная зона

(обратно)

47

casus belli – повод для объявления войны (лат.)

(обратно)

48

Название известного полка «Green Jackets».

(обратно)

49

Типичный английский городок в Кенте. (Прим. переводчика)

(обратно)

50

Имеются в виду атомные подводные лодки типа «Свифтшур» («Swiftsure»), все их названия начинаются па букву S. (Прим. переводчика)

(обратно)

51

Charlie – глупый, безрассудный человек (англ.)

(обратно)

52

Перевод В. Корендовича

(обратно)

53

John Wayne (Marion Michael Morrison), американский киноактер, 1907-79 гг., создал образы сильного, малоразговорчивого ковбоя или солдата, которые олицетворяют идеализированные ценности американского запада. (Прим. переводчика)

(обратно)

54

Литературный герой Вальтера Скотта. (Прим. переводчика)

(обратно)

55

«Blue-on-Blue» – атака своего самолета, корабля. (Прим. переводчика)

(обратно)

56

Одна из элитных школ Великобритании в городе Rugby (основанная в 1567 г.). (Прим. переводчика)

(обратно)

57

Grandmother’s Footsteps – детская игра, когда один из игроков – «бабушка» – становится спиной к остальным игрокам, которые стремятся коснуться бабушки в то время, когда она не смотрит. «Бабушка» может неожиданно поворачиваться. Если она коснется кого-либо находящегося рядом, тот выбывает из игры. (Прим. автора)

(обратно)

58

Курс парусника при встречном ветре (направление ветра от противного до траверзного)

(обратно)

59

Командующего оперативной группы

(обратно)

60

Перпендикулярно курсу корабля (его диаметральной плоскости). (Прим. переводчика)

(обратно)

61

Морское сражение 31.05–01.06.1916 г. между главными силами английского и германского флотов западнее Ютландского полуострова (всего 250 кораблей в том числе 64 линейных кораблей и линейных крейсеров). Закончилось безрезультатно, но английский флот сохранил свое господство на море. (Прим. переводчика)

(обратно)

62

Alan Milne (1882–1926) – британский детский писатель, создавший образ Винни-Пуха. (Прим. переводчика)

(обратно)

63

John Paul Getty (1892–1976) – американский миллиардер, владелец нефтяной компании, основатель музея живописи. (Прим. переводчика)

(обратно)

64

David Glasgow Farragut – 1801-70 гг., североамериканский адмирал (не менее популярный в США, чем Нельсон в Англии), командовал соединением кораблей в период Гражданской войны и стал после сражения в 1864 г. у бухты Мобил национальным героем. (Прим. переводчика)

(обратно)

65

Гай Фокс – наиболее активный участник неудавшегося Порохового заговора 4 ноября 1605 г. против английского короля Якова I и парламента. Г. Фокс был арестован, подвергнут пыткам и казнен. Об этом событии 5-го ноября – в годовщину раскрытия заговора – в Британии напоминают костры, фейерверки, сжигания чучела Г. Фокса. (Прим. переводчика)

(обратно)

66

«Си Кинг 5» – противолодочный вертолет. (Прим. переводчика)

(обратно)

67

«Talking Trees»

(обратно)

68

Парусник, идущий левым галсом, при расхождении с парусником, идущим правым галсом, уступает дорогу последнему. (Прим. переводчика)

(обратно)

69

STUFT (ships taken up from trade).

(обратно)

70

The Blues and Royals (The Royals Horse Guards – The Blues; The Royals Dragoons – The Royals) – гвардейский полк, который ведет свою историю с 1860 года. (Прим. переводчика)

(обратно)

71

Yeovilton – база авиации ВМС. (Прим. переводчика)

(обратно)

72

Фишер Джон (Sir John Fisher), 1841–1920, первый морской лорд в 1904-10 гг. Осуществил ряд радикальных реформ и нововведений, включая ввод в состав флота линейных кораблей типа «Дредноут». В 1914 г. был снова назначен на должность Первого морского лорда, но в 1915 ушел в отставку из-за несогласия со стратегическим руководством в связи с ведением Дарданелльской операции 1915 г. (Прим. переводчика)

(обратно)

73

Distinguished Service Cross

(обратно)

74

The Distinguished Service Order (DSO)

(обратно)

75

Ричард Гренвил (Sir Richard Grenville), 1542–1591, английский капитан корабля и искатель приключений, героически погибший на борту своего «Ревенджера», сражаясь с превосходящими испанскими кораблями. (Прим. переводчика).

(обратно)

76

Жвака-галс – узел крепления якорной цепи к корпусу судна. (Прим. переводчика).

(обратно)

77

31.10.1914 британская Вест-Индийская эскадра контр-адмирала сэра Кредока (броненосные крейсера «Гуд Хоуп», «Монмут», легкий крейсер «Глазго» и вспомогательный крейсер «Оранто») перехватила радиосигнал немецкого крейсера «Лейпциг» и начала погоню за ним. Через 20 часов они настигли крейсер у Чилийского побережья возле Коронел (Coronel), но уже в составе Дальневосточной эскадры вице-адмирала графа фон Шпее (два бронированных крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау» и три легких крейсера «Нюрнберг», «Лейпциг» и «Дрезден»). Англичане имели преимущество в скорости и располагались со стороны солнца. Адмирал Кредок принял роковое решение атаковать немецкие корабли (в это время солнце слепило глаза немецких наводчиков орудий). Но бой начался уже в сумерках, когда британские корабли хорошо различались на горизонте, а немецкие были в тени. В итоге два британских броненосных крейсера были потоплены. (Прим. переводчика)

(обратно)

78

Подводные лодки.

(обратно)

79

Темно-серый цвет, в который красят военные корабли. (Прим. переводчика)

(обратно)

80

Port Unpleasant (Порт Неприятный) – название главы в английском издании. Этим автор подчеркивает характер событий, который произошел вблизи населенного пункта Port Pleasant – Порт Приятный. (Прим. переводчика).

(обратно)

81

Round the Island Race – одни из самых известных и значительных парусных гонок. Проводятся вокруг острова Уайт с 1931 года. (Прим. переводчика).

(обратно)

82

Cowes Week. Коуэс – маленький городок на севере острова Уайт в Английском канале. Своего рода мекка парусных состязаний с 1897 года. (Прим. переводчика).

(обратно)

83

TRALA (tug, repair and logistics area).

(обратно)

84

HMS Sheathbill

(обратно)

85

Самьюэль Пепис (Samuel Pepys), 1633–1709 – англичанин, известный своим дневником, в котором детально описываются события периода 1659-69 гг. (Прим. переводчика)

(обратно)

86

Excelente – отлично (исп.)

(обратно)

87

No Picnic

(обратно)

88

VOLRET – voluntary retirement

(обратно)

89

Сигнал на горне, исполняемый па кораблях при встрече начальников. При отсутствии горна может быть подан свистком. (Прим. переводчика)

(обратно)

Оглавление

Начало

Глава 1 Удар по эсминцу «Шеффилд»

Глава 2 Подводник

Глава 3 Вторжение Аргентины

Глава 4 На юг к острову Вознесения

Глава 5 «Оружие в исходное!»

Глава 6 Заключительный поход

Глава 7 1 Мая – начало войны

Глава 8 Колокола ада

Глава 9 Молчание «Шеффилда»

Глава 10 Конец слежки «Нарвала»

Глава 11 Бомба «Глазго»

Глава 12 «Говорящие деревья» и «Этандары»

Глава 13 Ночная высадка

Глава 14 Сражение на «Бомбовой аллее»

Глава 15 Катастрофа «Ковентри»

Глава 16 Морским пехотинцам придется идти пешком

Глава 17 Порт Неприятный[80]

Глава 18 Добро пожаловать домой

Эпилог